Твёрдая рука [Максим Андреевич Далин] (fb2) читать онлайн
Книга 244873 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Макс Далин Твёрдая рука
Время волшебников прошло…— Всё-таки я не понимаю — как это «освобождён от рисования»? — снова сказала Хеда, неприязненно глядя, как Лео засовывает тетради в рюкзак. — Я понимаю — от физкультуры. По справке от врача. Но от рисования — с чего бы? Лео пожал плечами, не желая вступать в пререкания. Ему было заметно неловко и хотелось улизнуть поскорее. Не получилось. Уже почти у двери его остановили. — А ты куда это? — спросил Верзила Дин с глумливой улыбочкой. — Слышь, новенький, у нас в одиночку не сматываются. Чтобы взглянуть на Дина, Лео пришлось поднять голову. Новенький, объявившись три дня назад, стал самым мелким в классе. Мелким и тощим вдобавок. И белёсым. С остреньким землистым личиком, в очках. Дин назвал его Крысёнышем, а у Лео не хватило храбрости возражать. — Ну чё? — спросил Дин в ответ на взгляд снизу вверх. — Филоним, значит? — У меня освобождение, — сказал Лео проникновенно. — Мне нельзя. Компания Дина дружно прыснула. И Хеда со второй парты сказала: — Он говорит, у него и по черчению освобождение. — Слышь, Крыс, вались на место! — приказал Дин. — Я тебя не освобождал. Будешь рисовать этот идиотский горшок с этими, мати их, цветуёчками, вместе со всеми, тля! После такого заявления следовало подчиниться или драться, но Лео не мог драться с Дином по определению, хотя, кажется, хотел. Целых полминуты. — Вали-вали! — ухмыльнулся Дин, заметив его колебания. — Очки по карманам разложу, убогий… Но тут прозвенел звонок, и в тот же миг в класс вошла чертёжница по прозвищу Пилорама. И, к глубокому потрясению класса, увидев Лео, тут же выдала: — Ты что здесь делаешь?! Вон, немедленно! Положи карандаш сейчас же! Ещё раз увижу в своём кабинете — к директору пойдёшь! Мне неприятностей не надо… Лео выскочил из класса, как ошпаренный, а Пилорама повернулась к Дину и его дружкам: — А вы что стоите?! А ну — по местам и готовиться к уроку! — А почему он освобождён, Мать Дафна? — спросила Зельда голосом хорошей девочки. Но Пилорама на сей раз и не подумала беседовать с собственной любимицей. — Не твоё дело… Вы, в последнем ряду! Долго буду ждать, пока на вашем столе появится бумага? Класс уныло взглянул на выставленный у доски натюрморт — комнатный цветок в покрытом известковыми потёками глиняном горшке и восковое яблоко — и смирился с неизбежным. Разве что многие здорово заинтересовались. Но удовлетворение любопытства пришлось отложить.Ю. Олеша
После урока Лео обнаружился около входа в столовую. Он сидел на парапете, окружающем жуткий заплёванный цветник — парапет состоял из цемента и острых каменных осколков, но более подходящих для сидения предметов в холле не было — и тоскливо смотрел на надкушенную подгорелую плюшку. При виде подходящих одноклассников, Лео поднялся. Вид у него был усталый и виноватый. — Жрёшь, что ли? — осведомился Чик, прыщавое бесплатное приложение к Дину. — Хочешь? — Лео протянул Чику плюшку, и тот не отказался. — Избалованный, значит, — констатировал Дин. — С уроков отпускают, булки трескаешь только с изюмом — так, что ли? Лео неуверенно улыбнулся. — Чего тебя Пилорама выгнала? — спросил Дин. — Я в Художественную Школу ходил, — сказал Лео. — А месяц назад они узнали, что у меня того… способности. Свита Дина перестала улыбаться. Сам Дин присвистнул: — Врёшь! — Нет, правда. Отца вызывали. Он пришёл — мою комнату обшарил, выкинул всё, что можно: и краски, и пастель, и карандаши цветные… Сказал, что меня могут забрать… ну, в Комитет. Мои переехали, на всякий случай. Из Художки меня выгнали, вот сюда перевели. Мне можно только ручку и простой карандаш иметь… да и то… ты понимаешь. — Офонареть… — протянул Дин. — Фантастика… — Ты больше не рисуешь? — спросил Чик шёпотом. — Вообще? Жуть какая… — Рисую, когда никто не видит, — ответил Лео тоже шёпотом. — Только не дорисовываю. Ну, ты понимаешь. Узнают — ведь заберут, в натуре. — А ты крутой, — сказал Дин с оттенком некоторого даже уважения. — Гулять выйдешь сегодня? Можешь на площадку за гаражами приходить, никто не тронет. Куришь? — Не-а. — Сопляк, — хмыкнул Дин без всякого, впрочем, презрения и агрессии. Лео кивнул и пожал плечами. В этот момент он стал по-настоящему одноклассником Верзилы Дина — потому что всякий тощий задрот не мог считать себя удостоенным такой чести, даже сидя с Дином за одной партой. Но Лео оказался крут — а крутые парни годятся Дину в приятели.
Вечер был тёплый, душный и бледно-голубой. Вечером сидели на скамейке, перетащенной с детской площадки в укромное место — скамейке, изрезанной разными словами и даже разными знаками, не имеющими особой силы только из-за слабости и неопытности исполнителей. С одной стороны компанию укрывал от чужих глаз куст боярышника, цветущий и отвратительно воняющий помоями, а с другой — оштукатуренная кирпичная стена гаража. Дин, Чик, Элвис и Нори курили, Рыжий тискался с Хедой, а Лео пил из бутылки покупной синтетический холодный чай и завороженно смотрел на белую стену. Из-под штукатурки тоже многое просвечивало. Стену явно выбелили недавно; никакой управдом, никакой участковый стражник не потерпят на своей территории размаханной во всю ширину стены надписи «Дети Сумерек — виват!», которая едва угадывалась под слоем белил, как призрак самой себя. Обладая некоторым воображением, можно было прочесть ещё с десяток названий модных групп, чьи-то имена и грязные словечки — но белили не из-за них, ясное дело. И теперь эта белая поверхность с призрачными словами, тающими в белизне, гипнотизировала Лео, как громадный чистый лист. — Слышь, способный, — окликнул Дин, открывая банку с пивом. — А как узнали-то? Надо же было осторожно… Лео смутился и отвернулся. — Показал одной… Спираль. — С ума сошёл?! — Я — маленькую. На блокнотном листке. Только палец просунуть… — Донесла? — Ага… Да и как скроешь, если уже научился? Просто в студии рисуешь — а оно… само, можно сказать… «А мне покажешь?» — чуть не сорвалось у Дина с языка, но он вовремя перехватил эти слова на подлёте и заменил другими: — Пива хочешь? Лео покачал головой, поднял и поболтал чай в бутылке — и вдруг поднял бутылку на уровень глаз, глядя на свет. Жидкость светилась в вечернем свете, как янтарь. — Ты что? — спросил Дин почти испуганно, увидев, как у Лео изменилось лицо. — Бархатный, — сказал Лео, улыбаясь чайным бликам. — Порисовать охота — сил нет. — Не, ты что! Стой! — выпалил Чик. — Умом ушёл?! Заберут же! — Я знаю, знаю… — Это «заберут» — всё равно, что убьют, — сказал Элвис. — Или запрут где-нибудь, будут колоть всякой дрянью, пока слюни пускать не начнёшь… не стоит свеч. — Очень хочется, — сказал Лео и поправил очки. — И — я не красками. Он говорил тихо, но все услышали. Хеда и Рыжий отвлеклись друг от друга, компания Дина смотрела на Лео с ужасом и восторгом. «Не надо», — прошептала Хеда, но и ей хотелось до смерти, а Чик попросил: — Только не спираль. Что-нибудь маа-аленькое… Лео наклонил бутылку над пальцами, выплеснул на руку немного чая и провёл по белой шершавой поверхности. Остался призрачный рыжеватый след — то ли чайного экстракта, то ли искусственных красителей. Лео вздохнул и плеснул ещё. Сперва не было ничего, кроме прозрачных рыже-коричневых пятен и проступающей из-под штукатурки черноты. А потом эти пятна начали складываться — рыжие с чёрными — в очерк высокого лба, в нос цвета корицы, в раскосые глаза и мягкие чуткие уши, в мощную бурую лапу в чёрных колечках какого-то выцветшего граффити, в длинное тело — грозные мускулы лениво расслаблены — и вот лежит на надписи «Дети Сумерек — виват!», как на выступе скалы — упругая, бархатная, чайного цвета хищная кошка… — Ягуар! — выдохнула Хеда. — Ох… — Не дорисовывай! — голос у Чика сорвался в фальцет, он кашлянул. — Ты что?! — Тут только если за руки хватать, — сказал Дин со странной растяжкой в голосе, — а я его за руки хватать не буду. И вам не дам. А Лео, кажется, никого не видел и не слышал. Он разглядывал землю под ногами, бросил бутылку с мутными остатками, подобрал обломок кирпича, окурок — отошёл на пару шагов к старому кострищу, подобрал кусок угля, влажный, рассыпающийся в пальцах… Одноклассники замерли, как зрители в партере — на премьере захватывающей драмы. Из наклоненной банки Нори текло пиво, и он этого не замечал. Чик приоткрыл рот и забыл закрыть. Смотрели, как Лео оживляет зверя: растёртым пеплом — бархатные щёки, подушечки лап, кирпичом — буроватый подпал, углем — остро блестящие внимательные глаза… И никто не дрогнул, когда ягуар зевнул, распахнув страшную пасть с настоящими, ненарисованными клыками. Потом зверь потянулся, урча, вытянув вперёд мохнатую лапу и растопырив когти в кирпичном меху — полупрозрачные лезвия — и плоская белая поверхность стены ушла в глубину, превратилась в туманную даль. Ягуар лежал в глубине стены, как в вальере без передней стенки — призрачно-бледный, но совершенно живой. Лео протянул руку, вымазанную сладкой синтетической жидкостью, углем и пеплом, и принялся чесать ягуара за ушами. Тот заурчал, как очень крупный кот, толкая Лео под локоть умной лобастой головой. — Теперь тебя точно заберут, — пробормотал Дин. — Ты… таких боятся больше, чем мертвяков… ты же можешь нарисовать… ляд тебя знает, что ты можешь нарисовать… Если ты так — всякой дрянью, то красками-то… Жесть какая… — Я зверей люблю, — сказал Лео безмятежно. — Мой учитель говорил, что у меня твёрдая рука — хороший рисунок… я, в принципе, и простым карандашом могу. Мне, знаешь, как хочется рисовать? Я уже дико долго не рисовал… — А вот он кого-нибудь сожрёт… — сказал Нори с плохо скрытым восторгом. — Пилораму или директора… — А когда его застрелят, кровь потечёт? — спросил Чик. Лео резко обернулся. — Кто застрелит? — Комитетчики, кто… Ты ж его отпустишь? Или домой возьмёшь, как котёнка? Тебя же отец убьёт… — Не надо! — жалобно попросила Хеда, будто это Чик собирался стрелять в ягуара. Нарисованный зверь со вкусом чистил лапу между пальцами, вылизывал и мурчал. Лео гладил ягуара по голове, размазывая и смешивая с чаем и пеплом слёзы, текущие из-под очков. — Ты бы кого-нибудь поменьше, — сказал Дин сочувственно. — Воробья там… крысу… — У меня бы сейчас не получилось, — сказал Лео глухо. — Это было место для ягуара. — Ну и куда вы оба? И тут Лео ухватился за маячащую в мутной белизне надпись «Дети Сумерек — виват!», как за объемную и плотную вещь, подтянулся и сел на неё рядом с котом — а в следующий миг перекинул ноги за надпись, в какое-то парадоксальное пространство в глубине самодельной фрески. Ягуар боднул его в плечо — тело Лео на глазах поблекло и выцвело, словно между ним и его одноклассниками оказалось матовое стекло. Картина в единой цветовой гамме — мальчик, обнимающий ягуара — в которой было слишком много живого движения для просто картины. — Упс, — пробормотал Нори. — Как же он теперь оттуда выберется? — А всё, — сказал Чик и глупо ухмыльнулся. — Больше ни крыс, ни кроликов. Он сам теперь нарисованный. — Они дышат! — закричала Хеда. — Смотри! Нарисованный ягуар плавно махнул куда-то в белёсую муть штукатурки, как в туман — а за ним туда соскользнул Лео. Они окунулись в белизну, наполненную тенями старых надписей — и несколько мгновений эти тени казались одноклассникам тенями джунглей, свисающими лианами, разлапистыми листьями тропических растений, громадными махровыми цветами… И всё вдруг закончилось. Осталась грязная стена в разводах угля, чая и штукатурки, со следами граффити, но без следов рисунка. Хеда потрогала стену рукой — на ладони осталась белая и красная пыль. — Жаль, — сказал Дин. — Да, дурак, — кивнул Чик. — Сам ты… — Хеда замахнулась, но не ударила. Крохотная яркая птичка, сияющая в вечернем свете, как драгоценный камень, выпорхнула из стены, встряхнулась, выронив пёрышко, и взмыла вверх. Дин поднял перо, потёр его в пальцах и понюхал. — Гуашь, кажется, — сказал он. — А может, акрил, я в этом плохо разбираюсь…
Последние комментарии
1 день 22 часов назад
2 дней 2 часов назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 8 часов назад