Мексиканские негодяи [Леонид Барац] (fb2) читать онлайн

Мексиканские негодяи

1.

- Антонио!

- Что, Мария?

- Ты знаешь нашего сына Хулио?

- Конечно, Мария, я знаю нашего сына Хулио.

- Так вот, Антонио, по-моему, наш сын растет негодяем.

- Да, Мария, я согласен с тобой. Наш сын Хулио – негодяй.

2.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Кто вон тот негодяй?

- Какой, Мария?

- Который идет сейчас вдоль плантаций?

- Это твой брат Хорхе, Мария.

- Какой же он негодяй, мой брат Хорхе! (Стук в дверь).

- Кто там?

- Это я, Мария, твой брат негодяй Хорхе.

3.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Я узнала ужасную вещь. Наша служанка Хуанита – негодяй.

- Откуда ты это узнала, Мария?

- Она сама сказала мне это.

- Да, ей можно верить, ведь она – порядочная женщина. Как ужасно, Мария, наша служанка Хуанита – негодяй!

4.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я давно хотел тебя спросить…

- Спрашивай, Антонио.

- Тебе не кажется, что я негодяй?

- Да, Антонио, иногда мне кажется, что ты негодяй.

- Что же ты теперь будешь делать, Мария? Ведь твой муж – негодяй.

5.

- Антонио! Антонио! Антонио!

- Что случилось, Мария? Почему ты будишь меня среди ночи?

- Мне приснился страшный сон. Мне приснилось, что Игнасио Лопес – негодяй.

- Да, я как раз собирался сказать тебе, Мария. Игнасио Лопес – негодяй, мне сказал об этом Хосе.

- Хосе плохо говорит о людях? Какой негодяй?

- Да, Мария, Хосе негодяй.

- Значит, они оба негодяи?

- Да, Мария, Хосе и Игнасио Лопес – два негодяя.

6.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты помнишь нашего школьного учителя?

- Этого негодяя Луиса?

- Нет, того негодяя Пабло.

- Конечно, помню, Мария. Какой же он был негодяй!

- Так вот, Антонио, он бросил свою жену и оставил ее с тремя взрослыми негодяями на руках.

- Этого следовало ожидать, ведь жена Пабло тоже приличный негодяй.

- Да, все семейство Пабло – законченные негодяи.

7.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты знаешь, что у Диего прадедушка был знаменитым негодяем?

- Да, Мария? Чем же он был так знаменит, этот негодяй прадедушка Диего?

- Тем, что он сделал много хорошего для нашего города.

- Да, эти негодяи, жители нашего города, никогда не умели ценить хорошее.

- Да, Антонио. Ведь они все негодяи.

8.

- Антонио!

- Да, Мария.

- У нас будет ребенок. Ты не рад?

- Я рад, Мария. Просто я подумал… Ведь он может вырасти негодяем.

- Почему, Антонио?

- Он же будет играть во дворе с детьми нашего соседа Хуана Альберто. А они все – маленькие негодяи.

- Что же делать, Антонио? Наш будущий сын – негодяй!

9.

- Антонио?

- Да, Мария!

- А где Лопес?

- Какой Лопес, Мария?

- Ну, как же, негодяй Лопес, Антонио.

- Их много, Мария. Например, негодяй Хулио Лопес пытался вчера выброситься из окна, забыв, что он живет на первом этаже и у него на окнах решетки. А вот негодяй Игнасио Лопес проигрался вчера в казино, распустил сопли, поскользнулся на них и сломал ногу. Ты какого имеешь в виду?

- Я говорю о негодяе Густаво Лопесе. Он должен был прийти к нам ремонтировать плиту. Где он?

- Я не знаю, Мария. С тех пор, как две недели назад его похоронили, о нем ничего не слышно.

- Вот негодяй! А я так на него рассчитывала!

10.

- Антонио? Антонио? Антонио!

- Это не Антонио, Мария.

- А кто?

- Это я, Педро.

- А где Антонио?

- Антонио в командировке.

- А что ты здесь делаешь, негодяй Педро?

- Как, что?…

- Ах, да, я вспомнила. Ты вчера соблазнил меня и бросил.

- Как бросил, Мария? Я же здесь!…

- Ну, значит, можешь бросить. Вы, мужчины, все такие негодяи.

- Мария, но ведь я много раз говорил, что я люблю тебя и хочу на тебе жениться.

- Вот еще, стану я выходить замуж за первого попавшегося негодяя. И вообще, скоро приедет Антонио.

- Но ведь у нас есть еще полчаса.

- Да? Ну, тогда иди ко мне, мой негодяй Педро!

11.

- Мария?

- Да, Антонио.

- А где наш сын негодяй Бенито?

- Он заперся в туалете и курит марихуану.

- Мою марихуану? Какой негодяй!

- Нет, Антонио. Наш сын негодяй Бенито курит марихуану, которую ему продает наш сосед негодяй Пабло.

- Тратить деньги на марихуану этого негодяя Пабло! Не мог попросить у отца. Какой он все-таки негодяй, этот наш сын негодяй Бенито!

- Да, Антонио. Оставь мне одну затяжку.

12.

- Мария!

- Что, Габриэль? Ой…

- Какой Габриэль?

- Да нет, Антонио. Просто я оговорилась. Конечно же ты Антонио, а никакой не Габриэль.

- Мария, ты что, спишь с этим негодяем Габриэлем?

- Ну, что ты, Антонио! С этим негодяем Габриэлем невозможно спать, он так громко храпит.

- Откуда ты это знаешь? Ты что, спишь с ним?

- Я? С этим негодяем Габриэлем? Нет, никогда!

- Докажи.

- Пожалуйста. Я не сплю с этим негодяем Габриэлем, потому что я сплю с тобой, а тебя зовут Антонио, а не Габриэль.

- Пожалуй, ты права, Мария.

- Вот видишь. Спокойной ночи, Антонио.

- Антонио? Какой Антонио? Ты спишь с каким-то Антонио?

- Да.

- И кто этот негодяй?

- Ты.

- А-а-а… Ну, спи, Мария.

- Спокойной ночи, Габриэль.

- Что?!!

13.

- Антонио. Антонио. Антонио!

- Да, Мария.

- Почему ты не сразу отзываешься, Антонио?

- Я не могу с тобой разговаривать, Мария. Не имею права.

- А что случилось?

- Я связался с этим негодяем Фернандо Лопесом и мы вдвоем ограбили лавочку негодяя Хименеса, а продавщицу – старую негодяйку Луизу изнасиловали и убили. Мне кажется, я теперь тоже стал негодяем.

- Нет, Антонио, вы поступили правильно. Этого негодяя Хименеса давно пора было наказать – у него в лавке такие цены. Да и Луиза меня всегда раздражала.

- Но, я думаю, Мария, может, все-таки, не стоило ее убивать?

- Антонио, но ведь когда ты ее убивал, тебе было ее жалко?

- Нет.

- Неправда, было!

- Ну-у-у…

- Вот видишь, ты раскаиваешься. Значит, ты не негодяй.

- Спасибо, Мария. Тогда я знаю, что делать с деньгами. Я потрачу их на благое дело.

- Отдашь в детский дом?

- Нет, куплю себе новую машину.

- Правильно, Антонио. Зачем этим маленьким негодяям деньги?

14.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я хочу сообщить тебе радостное известие. У нас будет ребенок.

- Ура, ура!… но откуда он возьмется, Антонио?

- Как, откуда? Ты его родишь, Мария.

- Но я не умею, ведь я никогда этого не делала.

- Как, Мария? А как же наш сын негодяй Бенито и наши двойняшки?

- Ну, положим, никаких двойняшек у нас никогда не было, а насчет сына – это же было 14 лет назад, и я уже забыла, как это делается.

- Не страшно, Мария. Вспомни, как рожала Долорес в 108-й серии фильма «Я люблю тебя, пампа!» Уж если эта негодяйка сумела родить восьмерых, то ты, Мария, со своим высшим образованием…

- Ну, хорошо, допустим. А кто будет отцом нашего ребенка?

- Да кто угодно, Мария.

- Но только не этот негодяй Кадранко! У него дурно пахнет изо рта.

- Согласен, Мария. Я не допущу, чтобы у отца моего ребенка дурно пахло изо рта.

15.

- Мария!

- Да, Антонио.

- А почему у нас никогда не бывает гостей?

- А ты бы хотел, чтобы у нас были гости, Антонио?

- Ну, конечно. Ведь они бы пришли, сели за стол, выпили, съели бы все, натоптали,…

- … засыпали пеплом ковер, стали горланить песни, сидели бы до трех ночи, а этого негодяя Густаво Лопеса наверняка вырвало бы в туалете.

- Ужасно, Мария. Как хорошо, что мы не пригласили этих негодяев.

- Да, Антонио. Пусть сидят дома, раз не умеют вести себя в гостях… А что же мы будем делать сегодня вечером?

- Давай пойдем в гости к этому негодяю Лопесу.

- Какому Лопесу, Антонио?

- Густаво Лопесу. Ну, к тому, которого бы вырвало, если бы он пришел к нам в гости.

- Прекрасно, Антонио. Только держи себя в руках, а то в прошлый раз, когда мы были у Гутиеросов, ты напился, горланил песни до трех часов ночи…

- А потом меня рвало в туалете…

- Помни, ведь тебе утром на работу.

16.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Ты знаешь, что произошло с нашим другом, негодяем Фернандесом?

- Нет, Антонио.

- Какие-то негодяи избили его так, что его невозможно узнать, а вдобавок отняли все документы. И теперь он не может доказать, что он Фернандес.

- Какой ужас, Антонио! Нужно ему чем-то помочь.

- Но чем, Мария? Ведь мы не врачи, и не работаем в полиции, чтобы восстановить его документы, а денег мы ему все равно не дадим.

- Это верно.

(Стук в дверь).

- Мария, Антонио, откройте! Это я, ваш друг негодяй Фернандес. Меня избили до неузнаваемости и отняли документы. Разрешите мне позвонить от вас в полицию.

- Так мы тебе и поверили, самозванец! Ты совсем не похож на Фернандеса. Пошел прочь, негодяй!

(Удаляющиеся шаги).

- Антонио, а может, это все-таки был Фернандес?

- Ну, что ты, Мария! Если бы это был Фернандес, мы бы его обязательно узнали.

- Да. Ведь он – наш друг.

17.

- А-а! Антонио! Антонио! Антонио!!!

- А-а! А, это ты, Мария. Что случилось?

- Мне приснился страшный сон.

- Какой, Мария?

- Мне снилось, что этот негодяй Энрике Игнасио оказался у нас на кухне и сначала съел твой любимый кактусовый пирог, а потом стал ко мне приставать.

- Что, негодяй Энрике Игнасио съел мой кактусовый кекс? Почему же ты не позвала меня, чтобы я его остановил?

- Я звала тебя, но ты раскачивался на люстре абсолютно голый и не хотел спускаться.

- Странно, Мария, на меня это не похоже. Ты что-то путаешь.

- Да нет, не путаю, Антонио. Потому что затем, когда он повалил меня на пол, ты превратился в голубя, накакал в салат и улетел.

- А почему тогда я этого не помню? И, самое главное, что было дальше, Мария?

- Он грязно надругался надо мной и пошел домой.

- Ага, значит сейчас этот негодяй Энрике Игнасио дома! Пойду и как следует проучу его!

- Может быть, не стоит, Антонио? Ведь он чемпион Мексики по боксу в категории до 100 килограмм.

- Да?… Ну, тогда давай простим его, Мария. Ведь ему скоро защищать честь нашей родины на международной арене.

- Да, Антонио. Пусть защищает. Тем более, ты тоже хорош. Нагадить в салат при чемпионе Мексики по боксу.

- Ну-ну, Мария, это у меня бывает…

18.

- Антонио, Антонио!

- Ой, кто это?

- Это я, Антонио.

- Кто «я»?

- Я, твоя жена Мария. Тебе нравится, как меня постригли?

- Нет. Какой ужас. Пошла прочь.

- Ты прогоняешь меня?

- Да.

- Прощай, Антонио.

- Прощай. Не дотрагивайся до меня. Чуть инфаркт не получил.

- Ну, вот, так я и знала, что этот негодяй парикмахер все испортит.

- Фу, гадость какая. Пойду, перепишу завещание.

19.

- Антонио.

- Да, Мария.

- А почему мы уже полгода не выходим из дому?

- Ну, потому что по улицам ходят одни негодяи. А от них всего можно ожидать.

- Но, Антонио, может все-таки не все люди на улице негодяи. Вот, например, пожилой прибивает к дереву скворечник. Разве он негодяй?

- Конечно, Мария. Он хочет заманить туда птичку, поймать ее и съесть.

- Какой негодяй! Ну, хорошо, а вот дворник подметает мостовую.

- Мария, он пошел в дворники, чтобы подбирать деньги, которые теряют люди. Помнишь, я потерял сто песо? Наверняка они у него в кармане.

- Да, этот дворник – негодяй. Но посмотри, Антонио. Вот целуется красивая молодая пара. Наверняка они не негодяи.

- Я тебе расскажу, Мария, что с ними будет. Он оставит ее в положении и сбежит, попутно кого-нибудь убив, а она подкинет ребенка кому-то под дверь и уйдет в проститутки.

- Да, Антонио, нам с тобой пока еще рано выходить на улицу.

- Согласен, Мария. Пойдем, запремся в погребе. Уж там-то до нас никто из этих негодяев не доберется.

20.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я написал стихи и посвятил их тебе. Вот послушай:

«Мороз и солнце, день чудесный,

Еще ты дремлешь, друг прелестный?

Пора, красавица, проснись».

Ну, как, нравится?

- Очень. Только я не поняла, а что такое мороз?

- Ну, Мария… э-э… ну, это такой художественный вымысел. Когда температура опускается до плюс четырех и все живое умирает от переохлаждения.

- Понятно, Антонио. Но мне кажется, что я уже где-то встречала этот художественный вымысел. А, вот, ну конечно. То же самое написал какой-то А. Пушкин. Слово в слово.

- Что? Вот негодяй! Когда же он успел у меня это украсть? Ведь я написал это пять минут назад!

- А Пушкин написал это еще в 1824 году. Вот ведь какой негодяй. Специально написал то же самое раньше, чтобы тебе сейчас было неприятно.

- Да, с этими негодяями поэтами нужно держать ухо востро. Кстати, Мария, сейчас я собираюсь написать «Белеет парус одинокий», проверь, пожалуйста, не написал ли это до меня какой-нибудь негодяй.

- Хорошо, Антонио. А мне пришел в голову забавный мотив. Вот, послушай. (Напевает).

- Прекрасно, Мария. Да, мы – семья композиторов и поэтов.

21.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты слышал новость? Этот негодяй Педро Лопес попал под каток и оставил сиротами троих детей, жену и собаку.

- Вот негодяй! Наверняка он не думал о них, когда переходил дорогу на красный свет.

- Конечно, Антонио. А сколько им придется потратить денег на похороны и на гонорары дворникам, которые уже третий день отдирают его от асфальта. Ведь целыми от него остались только усы.

- Да, Мария, негодяй Педро Лопес всегда был невнимателен к своим родным. Однажды он даже убил свою мать. Потом, правда, выяснилось, что это был не он. И не она.

- Кстати, Антонио, завтра похороны Лопеса. Мы приглашены.

- О, Мария, пойдем обязательно. Ведь жена этого негодяя прекрасно готовит, и там наверняка будут мои любимые печеные кактусы.

- Мой сладкоежка!

- Да, Мария, я люблю покушать на похоронах.

22.

- Мария!

- Да, Антонио?

- Сегодня днем звонил твой брат.

- Этот негодяй Алонсо?

- Да, Мария. Он сказал, что будет проездом в нашем городе, и просил разрешения переночевать у нас одну ночь. Я ему, конечно, отказал. Я правильно сделал, Мария?

- Конечно, правильно, Антонио. С такими людьми, как мой брат негодяй Алонсо лучше не связываться. Вспомни, ведь когда мы в прошлом году два месяца гостили у него в Акапулько, он был предельно гостеприимен и добр с нами. Теперь понятно, почему.

- Да, Мария. Наверняка, он уже тогда рассчитывал переночевать у нас. Вот ведь люди, никогда ничего не делают бескорыстно.

- Ах, Антонио. Жаль, что меня не было дома, когда он звонил, а то бы я сказала этому негодяю все, что я о нем думаю.

- А, может, позвонить сейчас и порвать с ним все отношения?

- Не стоит, Антонио. Ведь нам этим летом опять ехать в Акапулько. И потом, он все-таки мой брат.

- Какая ты у меня добрая Мария.

23.

- Антонио. Антонио!

- (Зевает). Что, Мария?

- Вставай, тебе пора на работу.

- Нет, Мария, не пора. Меня вчера уволили.

- Что? Уволить тебя, который верой и правдой прослужил 25 лет главным бухгалтером на заводе кактусовых изделий имени Рамона Меркадера?

- Да, Мария, это так.

- Но, почему эти негодяи сделали это, Антонио?

- Не знаю, Мария. То ли потому, что они безжалостные капиталисты, то ли потому, что они как-то связали то, что я потерял сумку, в которой была зарплата для всего завода, а на следующий день купил себе новый Мерседес.

- Как эти негодяи могли заподозрить тебя, честнейшего человека, в воровстве?

- Я и сам не понимаю, Мария. Ведь все было так хорошо продумано.

- Антонио, нужно получше спрятать остальные деньги, а то эти негодяи могут нагрянуть с обыском.

- Согласен, Мария. От них можно ожидать любой подлости. Моя предусмотрительная.

- Мой дорогой.

24.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Ты знаешь этого негодяя Хуана Гонсалеса?

- Конечно, знаю.

- Так вот, негодяй Хуан Гонсалес – порядочный человек.

- Что за глупости ты говоришь, Антонио?

- Это не глупости. Сегодня я встретил его на улице, и он просто так подарил мне 100 песо.

- И после этого ты говоришь, что он не негодяй? Но ведь он мог подарить тебе и 200 песо!

- Ты права, Мария, но ведь у меня не день рождения, и он подарил мне эти деньги безо всякого повода.

- Ну, значит, они ему достались очень легко… Наверняка, он их украл.

- Какой негодяй! Сейчас пойду и швырну ему эти 100 песо в лицо.

- Не стоит, Антонио. Лучше позвони в полицию и расскажи все, что мы знаем.

- Ты права, Мария. (Набирает номер). Алло, полиция? Негодяй Хуан Гонсалес только что убил и ограбил человека. Арестуйте его.

- А кто это говорит? (Короткие гудки).

- Мой храбрый и справедливый.

25.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Скорее включай телевизор. Начинается первая серия нового отечественного сериала «Ужасные страдания Хуана и Хуаниты».

- Бегу, бегу, Антонио. Ой!

- Мария, что-то случилось?

- Да, я упала и сломала ногу.

- Зачем ты это сделала, Мария? Ведь теперь вместо сериала ты поедешь в больницу, где тебе наложат гипс.

- Ах, Антонио, мне так больно. Помоги мне.

- Извини, Мария, но уже началась 1-ая серия. Если бы ты сломала ногу хоть на несколько минут раньше, я бы тебе, конечно, помог, а так – извини.

- Ах, ой, ух, ай-ай-ай!

- Мария, прекрати стонать. Ты что, не понимаешь, что ты мешаешь мне смотреть?

- Но, Антонио, я же не смогу одна добраться до больницы.

- В конце концов, Мария, ты же сама сломала себе ногу. И потом, я же не виноват, что эти негодяи телевизионщики снимают такие интересные сериалы.

- Да, Антонио, ты как всегда прав. Сделай погромче, я хотя бы послушаю из соседней комнаты.

- Не могу, Мария, тогда мне будет слишком громко.

26.

- Мария.

- Да, Антонио.

- К нам пришли соседи снизу. Они говорят, что мы их залили.

- Ой, я действительно забыла закрыть кран в ванной. Извинись перед ними, Антонио.

- Я хотел извиниться, но они требуют, чтобы мы дали им денег на ремонт, потому что у них обвалился потолок.

- Что? Но ведь я же случайно забыла закрыть кран! А если бы на них упал кирпич с крыши, то эти негодяи попросили бы у нас денег на лечение?

- Да, эти негодяи снизу такие негодяи. Вместо того, чтобы порадоваться, что у них возник повод для знакомства с порядочными людьми… В конце концов, они же не утонули.

- Антонио, скажи им, что они не получат ни песо. Пусть убираются восвояси.

- Убирайтесь восвояси! Вы не получите ни песо, негодяи!… Мария, но кран все-таки нужно закрыть.

- Через 5 минут, Антонио, когда закончу гладить.

- А что ты гладишь, Мария?

- Нашу собаку.

- Моя ласковая…

27.

- Антонио!

- Да, Мария.

- У меня появилась заветная мечта.

- И какая же, Мария?

- Я подумала – вот было бы здорово, если бы на Земле не осталось ни одного негодяя. Но только как это сделать, Антонио?

- Очень просто, Мария. Мы – хорошие люди – соберем всех негодяев и расстреляем.

- Всех?

- Нет. Некоторых мы повесим, кого-то утопим, а кое-кого даже посадим на кол, перед этим хорошенько помучив.

- Вот здорово!… Но подожди, Антонио. Как же мы обойдемся без этого негодяя Пабло. Ведь он печет такие вкусные кактусовые булочки.

- Ну, хорошо, Пабло можно оставить. А этот негодяй Хуан Рамос, который меня всегда отлично стрижет.

- Да и ужасный негодяй Альфонсо шьет мне прекрасные костюмы.

- Вот видишь, Антонио, эти негодяи сделали так, что без них невозможно обойтись.

- Согласен, Мария. Что ж, тогда пусть остаются. Но негодяя Пабло я все-таки убью. Ведь от его чудесных булочек мы с тобой так толстеем.

- Погоди, Антонио, я сбегаю куплю у него десяток булочек напоследок.

- Ах, ты моя пампушка-сладкоежка!

- А ты мой кактус-толстячок.

28.

- Антонио!

- Что, Мария?

- Я вспомнила ужасную вещь. Завтра мы должны отдавать долг в сто тысяч песо этому негодяю Аймаро.

- Как, уже завтра? Давай попробуем отсрочить.

- Нельзя. Мы это делали уже девять раз.

- Какой негодяй! Ведь он наверняка специально одолжил нам такую крупную сумму денег, понимая, как сложно нам будет ее отдавать.

- Да, и он сделал это по первой же просьбе.

- И на такой большой срок, что мы успели все потратить и забыть об этом. Кто его только об этом просил?

- Как, кто? Ты, Антонио. Да еще так жалостливо и убедительно.

- А, да, это я умею. Все равно он поступил подло

- Да, и теперь требует с нас деньги. Что же делать, Антонио?

- Знаешь, я кажется придумал деликатный выход из положения.

- Какой, Антонио?

- Мы не отдадим ему деньги. Пусть знает, как одалживать такие крупные суммы порядочным людям.

- Правильно! Нужно наказывать этих зарвавшихся негодяев.

- Да, Мария. Честность – это мой конек! (Ржание лошади, цокот копыт.)

- Ускакал… Антонио, возвращайся к обеду!

29.

- Антонио!

- Что, Мария?

- У меня сегодня важный день.

- В чем дело, Мария?

- В три часа я иду в поликлинику на прием к гастоэнте… гастроэнтро… гастросто…

- Мария, прости, я не понял, куда ты идешь?

- Я иду к врачу гастроско… гастроэпидо… Эти врачи – такие негодяи, придумывают себе непроизносимые названия.

- Ну, почему же непроизносимые, Мария? Скажи мне, что у тебя болит, и тогда мы поймем, к какому врачу ты идешь.

- Антонио, у меня болит живот.

- Все понятно, Мария. Ты идешь на прием к гастроэпир… гастроэкопи… М-да, каким же нужно быть негодяем, чтобы так называться!

- Вот и я о том же, Антонио.

- Знаешь, Мария, не ходи к этому врачу. Я сам тебя вылечу. От болей в животе тебе нужно принять левомицети… левомитеци… левомеди…цевелиди…

- Кстати, Антонио, все фармацевты – тоже ужасные негодяи.

- Но врачи все-таки большие негодяи. Особенно эти – гастропатоло… гастероопти… гастролопи…

30.

- Мария! Мария!

- Что, Антонио?

- Как тебе это нравится? Этот негодяй писатель Хуан Рамос получил звание заслуженного деятеля мексиканских искусств.

- Кошмар! Он наверняка подкупил этих негодяев в министерстве культуры.

- Вот негодяй! Давать взятку должностным лицам! А ведь это писатель, чьи книги раскупают миллионы негодяев по всему миру.

- А как тебе эти негодяи в министерстве культуры? Брать взятку с живой легенды мексиканской литературы!

- Антонио, а может, он все-таки не давал взятку?

- Мария, ты слишком хорошо думаешь о людях. В этом мире без денег вообще ничего не делается.

- Как, Антонио? А вот мы вчера взяли в магазине бутылку кактусовой водки и банку огурцов в кактусовом рассоле и ничего за это не заплатили.

- Как ничего, Мария? Ведь нам пришлось после этого бежать три квартала и выслушивать гадости, которые кричал нам в спину хозяин магазина этот негодяй Бенитес.

- Да-а. Это еще хорошо, что он поскользнулся и сломал себе ногу, иначе у нас бы не получилось вернуться и сломать ему вторую.

- Подожди, Мария, а о чем мы говорили?

- Как о чем? О литературе.

- Да, Мария, мы всегда с тобой говорим только о высоком.

- Это потому, что мы с тобой – семья высококультурных мексиканцев.

- И именно эта культура не позволила нам выбить этому негодяю Бенитесу глаз.

- Ну, и еще появившийся полицейский.

31.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Наша новая служанка Хуанита совсем обнаглела. Она потребовала зарплату за первый месяц работы.

- Что? И это в благодарность за то, что мы позволяем ей делать уборку в квартире порядочных людей?

- Да, и разрешаем стирать наши вещи и готовить нам. А если бы она нас отравила?

- Я понял, Мария. Наша служанка Хуанита – отъявленный негодяй. А мы ей так доверяли!

- А я знаю, что нужно сделать. Мы выгоним ее и не заплатим ей денег.

- Правильно, Антонио. Тем более, что мы всегда так делаем.

- Ведь это разумно.

- И очень выгодно.

- Пусть эта негодяй Хуанита знает, как оскорблять честных мексиканцев.

- Мой строгий, но справедливый!

- Моя честная, но умная!

32.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты слышал новость – Эстелла родила?

- Зачем она это сделала, Мария?

- Наверное, для того, чтобы в их семье одним негодяем было больше.

- Да, эти негодяи размножаются, как перчатки. Кстати, а где мои перчатки?

- Ты их оставил в магазине, Антонио.

- Как, оставил?

- Ты не захотел платить за них пятьдесят песо.

- А почему я должен платить за свои перчатки?

- Ну, они были не совсем твои. Ты просто их померил, и они тебе подошли.

- Но я же за них заплатил.

- Ты заплатил только пять песо.

- Я перепутал. Зачем же они сразу вызвали полицию?

- Ну, положим, не сразу, а только после того, как ты ударил ногой продавщицу и перевернул прилавок.

- Мне было обидно. Ведь они не поверили, что я просто ошибся.

- Они люди без воображения и не смогли представить, как можно перепутать большую красную купюру и серебряную монету.

- А все эта Эстелла виновата!

- Почему, Антонио?

- А потому что вспомни негодяя, и весь день испорчен. Даже аппетит пропал.

- Так ты не будешь есть кактусовую запеканку?

- Вот еще, конечно буду. Только без удовольствия. Давай ее сюда.

33.

- Антонио!

- Да, Мария!

- Посмотри, эти негодяи в магазине продали тебе свитер с огромной дырой.

- Это не дыра, Мария. Это отверстие для головы.

- Да? А зачем же я его заштопала?

- Не знаю, Мария.

- Ну, хорошо, но вот эти две дырки поменьше – их же нужно было заштопать?

- Конечно, нужно, Мария. Правда, это были отверстия для рук…

- Да? А что же эти негодяи в магазине не предупредили? Ладно, заштопаю еще вот эту, самую большую дыру, набью пухом и сделаю подушку.

- Но у нас уже есть три таких подушки, а у меня – ни одного свитера.

- Хорошо, завтра пойдешь в магазин и купишь себе новый свитер. Только смотри, чтобы в нем не было дырок.

34.

- Антонио. Антонио! Антонио! Ты что, оглох?

- Что, Мария?

- Я говорю, ты что, оглох?

- Куда, Мария?

- Господи, да ты правда оглох! (Кричит) Антонио, что с тобой?

- Все в порядке, Мария. Просто я отомстил этому негодяю, нашему соседу Уго Кампосу. Помнишь, он всю ночь храпел за стеной и мешал нам спать?

- Помню, Антонио.

- Так вот, в семь утра, когда ты ушла на работу, я включил кофемолку, пылесос, телевизор и музыкальный центр на полную громкость до самого вечера. Представляю, как он злился!

- Да, Антонио, ты здорово отомстил этому негодяю.

- Спасибо, я уже поел, Мария.

- Но ты же сам оглох, Антонио!

- Нет, Мария, я же засунул в уши тампоны из кактусовой ваты. Сейчас я их выну, и буду все слышать. Вот, уже вынул.

- Какой ты у меня предусмотрительный!

- Что, Мария?

- Я говорю, что ты здорово придумал с тампонами.

- Да, Мария, наверняка вечером будет дождь.

- Мой бедный глухой Антонио! А все из-за этого негодяя, нашего соседа Уго Кампоса, который, к тому же, сегодня рано утром уехал в командировку.

- Конечно, Мария, сейчас принесу.

35.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Я просто вне себя от ярости!

- Что опять случилось, Мария?

- Эти негодяи – телевизионщики совсем распоясались. Врут прямо с экрана.

- Ну, телевизионщики вообще отъявленные негодяи. Что они наврали на этот раз?

- Они сказали, что когда у нас семь часов вечера, есть страны, в которых всего час дня.

- Это полная ерунда Мария! Ведь тогда бы у них в сутках было на шесть часов меньше. Ну, на час, на два – я еще понимаю. У меня у самого один раз так было. Помнишь, когда я пришел с работы не в восемь, а в одиннадцать и никак не мог объяснить, где я провел эти три часа?

- Это еще что! Эти негодяи сказали, что есть страна, в которой температура может опускаться до минус сорока градусов, а с неба падают холодные белые хлопья вроде кукурузных и лежат на земле несколько месяцев.

- Кукурузные хлопья, падающие с неба? Это невозможно, Мария. Их бы сразу съели. А температуры минус сорок вообще быть не может, ведь при ней все живое сразу умирает. Вспомни соседского кота, которого мы засунули в холодильник за то, что он громко мяукал под дверью.

- Да, кстати, они сказали, что эта страна называется Россия.

- Эти негодяи окончательно заврались, Мария. Никакой России не существует. По легенде она ушла под воду еще пять тысяч лет назад.

- Вот негодяи! Обманывать доверчивых зрителей! Сейчас пойду к нашему соседу Карвальосу, который работает на телевидении, и плюну ему в лицо.

- Но ведь он всего лишь уборщик.

- Неважно. Они там на телевидении все заодно.

36.

- Мария!

- Да, Антонио!

- Кто это стучит к нам в дверь?

- Это наш сын негодяй Маркос. Он хочет попасть в дом.

- Почему же этот негодяй стучит так громко?

- Первые двадцать минут он стучал тихо, но мы его не слышали.

- Неправда, я хорошо слышал.

- А почему же ты не открыл?

- Вот еще – открывать неизвестно кому, даже если это наш сын Маркос. А потом, на улице очень холодно, и, если я открою дверь, я могу простудиться.

- Но ведь наш сын негодяй Маркос тоже может простудиться.

- Ну и что? У нас есть еще один сын, этот маленький негодяй Рауль. И он наверняка дома.

- Не знаю, я к нему уже три дня не заходила. Хотя, вряд ли он куда-то ушел, ведь ему всего полтора года.

- Ах, Мария, какое все-таки счастье, что у нас есть дети. Только скажи этому негодяю Маркосу, чтобы он перестал стучать, а то он разбудит мальчика, который, возможно, спит. Если, он, конечно, не ушел.

37.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я пошел вынести мусор, вернусь утром. Ложись спать без меня.

- Как, Антонио, неужели чтобы дойти до мусорного бака во дворе и вернуться нужно столько времени? Ведь сейчас только восемь вечера.

- О, Мария, ты не знаешь, что творится в это время суток на улице. Там столько негодяев. Они могут напасть на меня, избить, а если им повезет, то и убить.

- Боже мой, Антонио, я никогда не думала, что это так опасно! Возьми с собой что-нибудь тяжелое.

- Конечно, Мария, я уже взял бутылку шампанского.

- Да? А, может быть, лучше взять вон тот большой молоток?

- Ну, что ты, Мария! Кто же ходит по улице с большим молотком? Меня арестуют.

- Ты прав. А зачем тогда эта коробка конфет?

- Для конспирации. Чтобы никто не подумал, что шампанское мне нужно только для того, чтобы отбиваться от разных негодяев.

- Ну, хорошо, а свой лучший костюм ты надел… А, я понимаю, смешно идти с шампанским и конфетами в пижаме.

- Какая ты у меня догадливая, Мария. Ну, я пошел.

- Антонио! Антонио, погоди, ты забыл взять мусор!

- Ничего, Мария. Я приду утром и выброшу.

- И верно. Глупо идти в таком виде выбрасывать мусор. До завтра, Антонио!

- Спокойной ночи, Мария! И приготовь мне к завтраку стакан свежевыжатого кактусового сока.

38.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Кто этот негодяй, который пытается выброситься из окна двенадцатого этажа?

- Это наш сосед негодяй Мигель Ортега. Я сообщил ему, что его жена, эта негодяйка Долорес попала под машину.

- Господи, какой ужас! А откуда ты это узнал, Антонио?

- Да ниоткуда, Мария. Я просто пошутил.

- Ха-ха-ха, Антонио, какой прекрасный розыгрыш!

- Да, Мария, я большой мастак на такие дела!

- И этот негодяй Мигель Ортега тебе поверил?

- Ты же знаешь, у этих негодяев совсем нет чувства юмора.

- Послушай, Антонио, давай лучше ты скажешь ему правду.

- Зачем, Мария? Какой же тогда это будет розыгрыш?

- Верно, Антонио, но он может упасть на мою клумбу и поломать все кактусы.

- Ты права, Мария. От этих негодяев всего можно ожидать. (Кричит). Эй, негодяй Мигель Ортега, я… (Свист, удар). Мария, я не успел.

- А как же моя клумба?

- Не волнуйся, Мария, он упал рядом. И разбился в лепешку.

- Ой, хорошо, что ты мне напомнил. У меня же могут подгореть кактусовые лепешки.

- Вот так всегда из-за этих негодяев что-нибудь да случается. Пойдем ужинать.

39.

- Антонио, Антонио!

- Что с тобой, Мария?

- Я порвала свои новые колготки!

- Как ты их порвала, Мария? Зацепилась за гвоздь?

- Нет, руками.

- Зачем ты это сделала, Мария?

- Я хотела проверить, прочные ли они. Ведь я могла бы зацепиться в них за гвоздь на улице. И как бы я тогда выглядела?

- Но, может быть, следовало все-таки дождаться этого момента?

- Нет, я хотела заранее знать, не подсунули ли мне ерунду.

- И что?

- Подсунули. Я всего лишь растянула их от двери до окна и слегка дотронулась иголкой. А еще я разбила две чашки.

- Что, тоже проверяла их на прочность?

- Нет. От злости, что у меня порвались колготки.

- Мария, ты должна пойти и потребовать с продавцов этих колготок компенсацию за них и за чашки. Да, и вот еще! (Звон).

- Зачем ты разбил люстру, Антонио?

- Скажем, что это тоже сделала ты от злости и потребуем компенсацию. И потом, она мне никогда не нравилась. Продавцы сказали, что она из чистого хрусталя. И где тут чистый хрусталь?

- Просто я не мыла ее три года.

- Все равно, они обманщики и негодяи. Собирайся, пойдем.

40.

- Мария!

- Да, Антонио!

- Я иногда думаю – почему у нас нет внуков?

- Как, почему? Мы же сами отказались взять их на выходные.

- Боюсь, что мы были неправы. Ведь это такое счастье, когда в доме дети.

- Да, они бегают, смеются, играют в прятки, в футбол, разрисовывают обои, бьют посуду, включают на полную громкость музыку, оставляют в ванной включенный кран…

- Да, как это прекрасно, – что мы не взяли на выходные этих маленьких негодяев.

- Ну, хорошо, а почему мы тогда не поехали на пикник с этими негодяями Родригесами? Они ведь нас так звали.

- А ты не догадываешься, почему они так настаивали? Они рассчитывали, что мы купим мясо, овощи и вино – ну, как они сделали в прошлый раз.

- Господи, какая низость, какая мелочность. Правильно сделали, что не поехали. Поедем в следующий раз, когда будет их очередь платить.

- А что же мы будем делать сегодня?

- Давай кататься на лифте.

- Но мы уже вчера весь день катались на лифте.

- Тогда давай звонить соседям в дверь и убегать.

- Но мы уже делали так на прошлой неделе.

- Ну, не знаю, на тебя не угодишь!

- Да, похоже, ничего не остается – будем, как всегда, ловить мух и отрывать им лапки.

- Да. Слава богу, это никогда не надоедает! (Жужжит муха) Лови ее, лови!

41.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Я хочу сказать тебе что-то важное. У нас будет ребенок.

- Ты беременна, Мария?

- Нет.

- Тогда откуда он возьмется?

- Как откуда? Он придет из школы.

- Ты имеешь в виду нашего сына негодяя Пабло?

- Да, Антонио.

- А-а, так я его прекрасно помню. Такой черненький, небольшого роста.

- Да, Антонио. Из-за него тебя вызывают в школу. Он разбил стекло в учительской.

- Тогда почему они вызывают меня, а не стекольщика? Вечно эти негодяи-учителя что-нибудь перепутают. Вот, когда я учился в школе, они постоянно вызывали моего отца, хотя он не умел ни чинить мебель, ни восстанавливать разбитые умывальники, ни, тем более, накладывать гипс на сломанную ногу.

- И все-таки, я считаю, тебе нужно пойти в школу.

- Зачем, Мария? Глупо в моем возрасте идти в школу. Опять вставать в полвосьмого утра, делать домашние задания, списывать у отличников, подсматривать за девочками в раздевалке, весь год ждать летних каникул…

- Ну-ну, не волнуйся. Я разрешаю тебе сегодня не ходить в школу.

42.

- Мария!

- Да, Антонио.

- У меня радостная новость. Я только что бросил курить.

- Что? Куда ты бросил? Я же утром вымыла полы! Опять все сначала! (Падает).

- Упала! Мария! Мария! Господи, она умерла! Сейчас приедут эти негодяи из полиции и решит, что это я ее убил. Что же делать? Думай, думай, Антонио… О, я придумал! Нужно расчленить труп и спрятать в разные места. Или лучше продать в мясную лавку? В ней килограмм сто двадцать мяса. А из кожи можно сделать чемоданы и сбежать с ним куда-нибудь, где меня не найдут. В Мексику!… Да, да, да, какая прекрасная мысль… А, черт, я же уже в Мексике! Ну, ладно, сначала расчленю, а потом решу, что делать.

- Ой!

- Кто здесь?

- Это я, Антонио. Зачем ты режешь меня на части ножом?

- Я хотел расчленить тебя и продать в мясную лавку. Это был бы единственный выход, если бы ты была мертва.

- Но я жива.

- А что же мне теперь делать? У меня не будет чемоданов и денег на дорогу, которые бы мне заплатил мясник за твои 120 килограммов.

- Ну, прости меня, Антонио.

- Ничего. Знаешь что, Мария, бежим вместе.

- Зачем, Антонио?

- Сейчас сюда приедет полиция и увидит тебя мертвой.

- Какой ужас! Бежим.

- И прихвати сигареты. Я не могу бросать курить в такой обстановке!

43.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Завтра у этого негодяя Хосе день рождения. Мы приглашены.

- Вот негодяй. Всегда умеет устроиться. У него день рождения завтра, а у меня только через полгода. И, главное, все будут его поздравлять, дарить ему подарки, а я буду сидеть в стороне и смотреть, хотя я достоин этого гораздо больше. Знаешь, Мария, у меня идея. А давай послезавтра отметим мой день рождения.

- Но ведь за последний месяц мы отмечали его четыре раза!

- Ну и что, отметим еще раз.

- Так ты слишком быстро состаришься.

- Да? Я об этом не подумал. А что же делать?

- Я придумала. Давай пойдем на день рождения к этому негодяю Хосе, но в знак протеста, что день рождения не у тебя, а у него, ничего не подарим.

- Какая ты у меня умница!

- И еще постараемся съесть как можно больше – тоже в знак протеста.

- Ну, вот за это ты можешь не беспокоиться. Поесть я люблю.

44.

- Антонио, Антонио!

- Что случилось, Мария?

- Какой ужас, Антонио! Умерла наша собака пес Эктор!

- Ай-яй-яй, Мария, какое горе! А с другой стороны – ну и что? Зато теперь его не нужно кормить.

- Но мы и так не кормили его последние четыре месяца.

- Он сам виноват. Ведь сначала мы не кормили его, чтобы он стал злее, а потом он стал таким злым, что к нему было страшно подойти, чтобы покормить.

- Правда, мы и не пытались.

- Знаешь что, Мария, давай пойдем к этому негодяю Хорхе, который продал нам собаку и потребуем вернуть назад деньги.

- Но ведь он не взял с нас денег, а просто подарил нам щенка.

- Тогда потребуем с него компенсацию за то, что он подарил нам собаку, которая через четыре месяца сдохла.

- Да, и кто теперь будет охранять наш дом? Вот пусть сам приходит и охраняет.

- И пусть захватит с собой бутылку текилы, я выпью за нашего бедного песика. Кстати, как его звали?

- Эктор.

- Эктор? Какое неподходящее имя для мертвой собаки. Давай назовем его по другому, например, Эрнандо. Да, пьем за Эрнандо. И принеси мне из погреба банку малосольных кактусов.

45.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я уезжаю в командировку на неделю.

- Господи, неужели мы так долго не увидимся!

- Нет. Я неожиданно вернусь завтра в 12 ночи.

- Зачем?

- Чтобы застать тебя с любовником. Меня так научил наш сосед, этот негодяй Дуарте. Он говорит, что у него так всегда бывает.

- Но у меня нет любовника, Антонио.

- Так не бывает, Мария. Негодяй Дуарте сказал мне, что у всех женщин есть любовники, только мужья об этом не догадываются.

- Ну, сам посуди, кто же может быть моим любовником?

- Например, этот негодяй Хулио.

- Нет, только не Хулио. Он такой грубый, сразу тащит в постель.

- Хорошо, тогда этот негодяй Фернандес.

- Нет, Фернандес вечно напивается и засыпает в самый важный момент.

- Ну, тогда этот негодяй Хуго Санчес.

- О нем вообще не стоит говорить. Он все время боится, как бы нас не застукала его жена, поэтому делает все второпях.

- Ну, Мария, на тебя не угодишь!

- И потом, Антонио, я тебя слишком люблю и уважаю для этого. Ведь ты мой муж и отец как минимум одного из трех наших детей.

- Какая ты у меня порядочная, Мария! Не то что жена этого негодяя Дуарте, которая кусается и хихикает, как дура. Ну, хорошо, когда я завтра неожиданно вернусь, приготовь мне мой любимый холодец из кактусов.

46.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я придумал, как бежать из тюрьмы.

- Зачем тебе бежать из тюрьмы, Антонио, ты же дома?

- Ну, вдруг меня посадят по ложному обвинению.

- Да, это возможно. И как ты собираешься бежать, Антонио?

- О, это гениально! Я вылезу в окно и убегу. Я уже пробовал делать так у нас дома и все прошло как по маслу. Меня никто не остановил.

- А если на окнах будут решетки?

- Не говори глупости, Мария! У нас же на окнах нет решеток, так откуда они возьмутся там?

- Да, пожалуй. Какой ты умный, Антонио.

- А знаешь, какая у меня в детстве была самая заветная мечта? Я хотел стать первым человеком, полетевшим в космос.

- И что?

- Мне это удалось. Знакомься, Мария, я – Юрий Гагарин.

- Антонио, да ты сошел с ума!

- Исключено, Мария. Сумасшедших не берут в космос. Передай мне вторую бутылку текилы.

- Тебе может стать плохо от текилы, Антонио.

- И это исключено, Мария. Мне никогда не бывает плохо от текилы, ведь в ней так много витаминов и минералов… Ой, мне, кажется, плохо. Наверное, это от текилы.

- Тебе же не бывает плохо от текилы, Антонио!

- Да? Значит, сегодня произошло то, чего не может быть. За это нужно выпить. А куда ушел Гагарин, я хотел выпить с ним на брудершафт?

47.

- Ах, ты мой маленький кактусичек, какой ты у меня славненький!

- Что с тобой, Мария, почему ты так противно сюсюкаешь?

- Я не сюсюкаю, просто посмотри, как он вырос, наш маленький колючик.

- Мария, немедленно перестань сюсюкать, меня тошнит.

- Но я не сюсюкаю.

- Ты сюсюкаешь.

- Не сюсюкаю.

- Сюсюкаешь.

- Мы можем выйти на улицу и спросить у людей. И каждый скажет тебе, что ты сюсюкаешь.

- Не злись, мой Антонюсик, у тебя же больное сердечко.

- Если ты еще раз сюсюкнешь, я не знаю, что я сделаю.

- Может быть, принести тебе валерьяночки, мой сладенький?

- Я убью тебя, проклятая сюсюкалка!

- (Плачет) А-а, мой родной муженька хочет меня убить.

- Ладно, бог с тобой, Мария, сюсюкай, только не плачь, это еще противнее.

- Ура-ура-ура, мой Антонючик больше не капризничкается. Кактусик, ну, правда, ведь я не сюсюкала?

- Нет, это невозможно! (Стреляется).

- Господи, какоегоречко, мой Антонюсечка прострелил себе головочку…

- Не сюсю…

- Что он сказал, что он сказал, я не поняла? Наверняка он перед смертью хотел признаться мне в любви. Бедный Антосик, он так меня любил!

48.

- Антонио. Антонио.

- Что, Мария?

- Ты помнишь, что у нас скоро круглая дата?

- Какая, Мария?

- Серебряная свадьба. Мы 25 лет вместе.

- Не говори глупости, Мария. Мы не могли быть вместе 25 лет. Ведь я каждый день ходил на работу, первые три года часто ездил в командировки, а ты несколько раз на месяц уезжала к своим родственникам в Гвадалахару. Вместе мы с тобой последние три часа, когда я вернулся с футбола. А это отмечать глупо.

- Вообще-то, я имела в виду другое.

- Ну, вот, значит об этом другом и надо было говорить.

- О чем?

- Не знаю, Мария, тебе виднее. Ведь ты сама начала этот разговор.

- Что ты имеешь в виду? Неужели ты догадываешься о моей связи с этим негодяем Мунитисом?

- Ха! Вот ты и проговорилась! Вот тебе саечку.

- Ой, Антонио, больно.

- А нечего было со мной спорить. Ты же знала, что я все равно побежу… победю… как это будет по мексикански – победю или побежу?

- Побежу… победю… побегу посмотрю в словаре.

- Бежи, бежи, моя кривоногая лань.

49.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Большая радость. Мы едем на неделю в Акапулько.

- Ура, ура, я так рада!

- Как приятно, что ты так радуешься за меня, Мария.

- А почему «за тебя»?

- Потому что «мы» – это я и моя секретарша Хуанита. Нас отправляют в очень важную командировку.

- И ты поедешь с этой двадцатилетней длинноногой негодяйкой?

- Ты забыла еще сказать, что она блондинка с большой грудью. Да, Мария, это ужасно, но что же делать – это моя работа.

- Но ведь она может тебя соблазнить, Антонио.

- Я тоже этого опасаюсь, Мария. Но, если я не поеду, меня могут уволить.

- Ты мог бы взять с собой твою вторую секретаршу Люсию. Ей 55 лет, она маленькая, толстая и некрасивая.

- А какой в этом смысл? И потом, если меня соблазнит Люсия, это будет во всех отношениях неприятнее. И тебе, и мне.

- Да, Антонио, ты как всегда прав. На какие жертвы тебя заставляют идти эти негодяи – твои начальники.

- Это еще что! Они уже сказали, что летом они отправляют меня с Хуанитой на две недели в Париж.

- Как я тебе сочувствую, Антонио! Пойду, приготовлю тебе в дорогу бутерброды с твоими любимыми кактусовыми котлетами.

50.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Давай смотреть старые фотографии.

- Давай, Мария. Вот, это я.

- Нет, Антонио, это мой дедушка.

- А, ну, конечно. Что ж я, не вижу? А вот я.

- Нет, Антонио, это мой школьный учитель рисования.

- А-а, то-то я думаю, что это я так непохож на себя. А вот это где я?

- Это Луи Армстронг в Карнеги-Холле.

- А-а, ну да, я собирал его фотографии. А вот на этой фотографии – что это за придурок, Мария?

- Это же ты, Антонио.

- Да? А тогда что это за кривоногая усатая женщина рядом со мной?

- Как? Ты не узнаешь?

- Ну-у, у меня было много женщин до тебя, но такой ужасной точно не было! (Звук пощечины). Ты что, Мария?

- Это же я.

- Ты? Ну, извини. Я ведь мог тебя не узнать, столько лет прошло. А вот здесь ты очень симпатичная, голенькая.

- Антонио, это же наш сын!

- Да? Какой странный мальчик. Мария, давай лучше смотреть телевизор. О, вот я. А почему это я сижу на фоне мексиканского флага, седой и с усами?

- Это президент Мексики. Антонио, может быть хватит текилы на сегодня?

- Нет-нет. Надо еще выпить, чтобы во всем этом разобраться. Налей мне еще стаканчик.

51.

- Мария!

- Да, Антонио!

- У меня неприятное известие. Я ухожу от тебя.

- Но почему, Антонио?

- Ты мне не нравишься. Ты некрасива.

- Но ведь я никогда и не была красивой.

- Да, это правда. А-а… ты не вытираешь пыль с моего компьютера!

- Но ведь у тебя нет никакого компьютера.

- Вот видишь! Это еще одна причина. Хотя да, это глупость. Но… вот же – я всю жизнь хотел детей, а ты не смогла мне их дать.

- Как? А эти двое негодяев – наши сыновья Педро и Пабло? А хомячок Густаво?

- Да, я как-то про них не подумал. А-а, я вспомнил – я ухожу, потому что не люблю тебя.

- А вот это неправда, Антонио.

- Откуда ты знаешь?

- Ты мне сам говорил, что ты меня любишь.

- Глупость какая. Когда?

- Первый раз – когда делал мне предложение. А последний раз вчера, когда просил принести третью бутылку текилы.

- Я так говорил? Просто я забыл. Ну, что ж, раз я так говорил, значит это правда.

- Так ты остаешься?

- Конечно! Зачем мне куда-то уходить, раз я так тебя люблю?

- Какая у нас все-таки дружная семья!

- Да. Нас четверо и хомячок Густаво. Пойду, насыплю ему кактусовых сухариков.

52.

- Мария!

- Да, Антонио?

- Завтра очень важный день.

- Что случилось, Антонио? Мы женимся?

- Ты что, дура, Мария? Мы женились двадцать лет назад.

- А, у нас родится ребенок?

- Да нет же!

- А что же тогда остается?

- Завтра выборы.

- Ой, какая ответственность! А кого мы будем выбирать?

- Не кого, а что. Мы пойдем выбирать мне новые брюки.

- Тогда и мне купим пару лодочек.

- Зачем тебе две? Хватит и одной. Или ты хочешь, чтобы мы плавали с тобой наперегонки по гребному каналу?

- Зачем плавать, Антонио? Лодочки – это туфли. Я в них буду ходить.

- Не путай меня, Мария. Лодочки – это лодочки, а туфли – это туфли. И вообще, у меня завтра ответственный день, а ты меня нервируешь.

- Но мне нужна обувь…

- Тогда зачем говорить про какие-то лодочки? Все, молчи, не раздражай меня, а то я запру тебя в ванной.

- Но, Антонио…

- Молчи, я сказал! Иди на кухню, приготовь обед.

- И все-таки…

- Так, это невозможно. (Звуки ударов). Пусть пока полежит здесь, а завтра подумаю, что с этим делать. Так, что у нас сегодня по телевизору?

- Антонио…

- (Звуки выстрелов). Ой, я же убил ее! Хотя, в следующей серии она все равно будет живой. Дети, идите отмывать кровь!

53.

- Антонио.

- Да, Мария.

- Ты хорошо знаешь историю?

- Смотря какую. Историю, как этой негодяй Альварес в пьяном виде принял свою жену за соседку и стал к ней приставать, я знаю очень хорошо. А вот историю, как я выпал из окна вагона-ресторана поезда Мехико-Акапулька, я помню с трудом. О ней лучше спросить этого негодяя Корвалиса, который тогда принимал антибиотики, и поэтому не пил.

- Ты не понял. Здесь в кроссворде вопрос: «Кто победил во второй мировой войне».

- Откуда я знаю, Мария? Я же в ней не участвовал.

- Зачем же эти негодяи задают такие вопросы?

- Наверное, это кроссворд для ветеранов второй мировой войны. Вот, если бы они спросили, кто после свадьбы Хуго Кампоса заполз на восьмой этаж на четвереньках, потому что не смог дотянуться до кнопки лифта, я бы сразу сказал, что это негодяй Риос. Хочешь, я сам составлю тебе кроссворд? Имя нашего первого сына, пять букв, первая «П», последняя «О».

- Ну, это просто. П… п… первого?

- Да.

- Вылетело из головы. Подскажи мне, Антонио.

- Думаешь, я помню такие глупости? Спроси у него сама.

- Хорошо. Эй, мальчик, иди сюда. Как тебя зовут?

- Игнасио Чело.

- Ты наш сын?

- Нет, я сантехник.

- Вот и я думаю – неужели этот старичок – наш сын? Скажи, Игнасио, кто победил во второй мировой войне?

- Откуда я знаю? Я в это время был на поминках у Родригеса.

- А как зовут нашего сына?

- Педро.

- Почему ты так думаешь?

- В этом городе всех так зовут. Кроме тех, кого зовут Пабло, Антонио, Игнасио и Хуанита.

- Хорошо, иди работай. Давай ложиться спать, Мария. Все равно от того, что мы бодрствуем, никакого толка.

54.

- Антонио.

- Да, Мария?

- Представляешь, эти телефонные хулиганы совсем обнаглели. Звонят каждую минуту и говорят, что у нас пожар.

- Я понял, Мария. Наверняка они хотят выманить нас из дома и ограбить пустую квартиру.

- Вот негодяи! Сейчас позвоню в полицию и попрошу, чтобы их нашли и арестовали. А почему у нас пахнет дымом?

- Наверняка, это они же подстроили, чтобы заставить нас поверить, что у нас пожар.

- Вот еще! Не на тех напали. (Сирена).

- А что это там под окном, Мария? Пожарные машины?

- Ты смотри, их целая шайка. Переоделись пожарными и лезут к нам в окно.

- Мария, лей на них кипяток.

- Вот вам, негодяи. (Крики). Смотри, упал. И второй тоже. Какие они маленькие отсюда. Как тараканы.

- Мария, мне что-то жарко. И вся стена в огне. Как ты думаешь, что это?

- Ой, да это пожар. Антонио, мы горим. Нужно вызвать пожарную команду.

- Вот же она, под окном. Эй, спасайте нас, у нас пожар!

- Ну что вы там разлеглись, негодяи! Если они нас спасут, обязательно пожалуемся на них в мэрию.

55.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Если будут стучать в дверь – ни в коем случае не открывай.

- Почему, Антонио?

- Потому что там за дверью какой-то негодяй говорит, что он сантехник.

- И что, Антонио?

- А то, что даже детям известно, что бандиты чаще всего представляются именно сантехниками, чтобы проникнуть в квартиру и убить хозяев.

- (Стук в дверь). Кто там?

- Это сантехник из вашего мексиканского ЖЭКа.

- Пошел прочь, негодяй. Так мы тебе и поверили!

- Откройте дверь, я покажу вам удостоверение.

- Вот еще, ты не проведешь нас, мы знаем эти штучки.

- И, главное, каков негодяй – в шестнадцатый раз говорит одно и то же. Мог бы придумать что-нибудь поумнее. Кстати, а когда перестанет течь кран?

- Ну, когда придет сантехник и починит его.

- Так позвони в ЖЭК и вызови его.

- Я уже шестнадцать раз звонила, а он все не идет и н идет.

- Сейчас я сам это сделаю. Алло, это ЖЭК? Это Антонио из 18-й квартиры. Немедленно пришлите к нам сантехника. Только пусть он обязательно придет с удостоверением. А то ходят тут всякие.

56.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Почему ты сейчас зашла ко мне в спальню, не постучавшись?

- Но ведь это и моя спальня.

- Но я мог быть здесь не один.

- А с кем?

- Со своей женой.

- Но ведь я же твоя жена.

- Вот видишь, я мог бы быть с тобой. А ты входишь без стука.

- Но как бы я тогда вошла, если бы я была с тобой?

- Не знаю, Мария, ты всегда входишь в самый неподходящий момент. И, вообще, выйди и постучись.

- Хорошо, Антонио. (Стук).

- Кто там?

- Это я, Антонио.

- Кто я?

- Твоя жена, Мария.

- Знаете что, Мария, приходите завтра. Я уже отдыхаю.

57.

- Мария.

- Да, Антонио.

- По моему, врачи, которые порекомендовали нам раздельное питание – законченные негодяи.

- Я согласна. А почему ты так думаешь?

- Как? Мы уже три месяца питаемся раздельно, а я совсем не похудел.

- Да, а ведь делаем мы все правильно. Мы питаемся абсолютно раздельно – я в спальне, а ты в ванной, чтобы, не дай бог, не встретиться на кухне. И никакого эффекта.

- Завтра же пойду к доктору и потребую назад свои деньги.

- Но ведь ты ему еще ничего не платил. Он берет деньги за каждый килограмм сброшенного веса.

- Вот я и потребую, чтобы этот негодяй заплатил мне за те двадцать пять килограмм, которые я набрал за эти три месяца.

- И еще прибавь мои восемнадцать.

- Все, решено, с завтрашнего дня бросаем эту дурацкую диету и на полученные от этого негодяя деньги пойдем в ресторан и наконец-то поедим вместе.

- Хорошо, но это завтра. А пока я пошла к себе в спальню.

- Признайся честно, Мария, что там у тебя?

- Курочка, свиная вырезка и шашлык из кактусового оленя. А у тебя?

- У меня вареники с кактусами, телятина, бараний бок и еще немножко телятины.

- Ох, как я тебе завидую.

- Ну, расходимся.

- Подожди, подожди, Антонио. А как же мы тогда будем худеть?

- Займемся сыроедением.

- Отлично. Хотя, я и не очень люблю сыр… Может, начнем бегать?

- Какое «бегать», Мария? Ты же еле ходишь!

58.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Зачем ты закрыла все окна и заперла дверь на все замки?

- Как, разве ты не слушал только что радио, Антонио?

- Слушал, Мария. Там было так: трам-пара-пам, пара-пам, пара-пам…

- Нет, Антонио, до этого они рассказали, что из тюрьмы сбежал опасный преступник, негодяй Бенито Хименес, который наверняка захочет кого-нибудь ограбить и убить, а может даже изнасиловать. (Стук в дверь).

- Кто там?

- Это я – опасный преступник негодяй Бенито Хименес. Я только что бежал из тюрьмы и хочу кого-нибудь ограбить и убить, а может быть даже изнасиловать. Немедленно открывайте!

- Ха-ха-ха, Мария, я все понял. Это твой брат негодяй Мендосо. Только он способен на такие глупые розыгрыши… ну, и, пожалуй что еще я.

- Мендосо, прекрати нас разыгрывать, мы тебя узнали.

- Я не Мендосо. Я негодяй Бенито Хименес, который хочет убить вас и изнасиловать. Впрочем, кажется, я это уже говорил.

- А-а, я поняла, Антонио, это твой приятель Сальвадор Бланко. Он, как напьется, начинает говорить на разные голоса. Сальвадор, иди домой, проспись.

- Идиоты, я же уже говорил, что я Бенито Хименес!… А, бог с ним. Тогда скажите, хотя бы, где здесь живет беспомощная старушка, у которой дома под подушкой лежит хотя бы 500 тысяч песо.

- А-а, так это Луиза из 6-й квартиры.

- Понятно. (Стук) Беспомощная старушка Луиза из 6-й квартиры, открывай немедленно! Это я, негодяй Бенито Хименес. Я хочу убить тебя, ограбить и… и, пожалуй, все.

- Пошел прочь, негодяй! Начитался Достоевского.

- Идиоты! Идиотский дом! Как же изменился мир. Вернусь в тюрьму и поставлю себе новые решетки.

59.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Твоя мама живет у нас уже целый день. Когда она поедет обратно домой?

- Антонио, но ведь она проехала в автобусе целых 800 километров, чтобы добраться сюда!

- Вот, значит, ей предстоит долгий путь назад. Пусть она скорее выезжает, иначе твой отец может не дождаться ее и умереть.

- Типун тебе на язык, Антонио!

- Ой, Мария, зачем ты это сказала?

- Что с тобой, Антонио, почему ты так разговариваешь?

- У меня типун на языке вскочил. Ты меня сглазила. Ты такая же глазливая, как твоя мать, чтоб она лопнула. (Бах!)

- Ой, мама, мамочка! Антонио, посмотри, что случилось с мамой!

- Ну, что, с мамой мы, кажется, разобрались. А вот что делать с моим языком, будь он неладен? Ой…

- Антонио! Мама! Антонио!

- О-о-о…

60.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Скажи, а ты пользуешься интернетом?

- Да, но только во время еды.

- Что ты несешь, Мария?

- Я несу подливку из койотов.

- К чему это ты?

- К кактусовым оладушкам.

- А, я люблю кактусовые оладушки с подливкой из койотов… А что я у тебя спрашивал?

- Ты спросил, что я несу.

- Ну, и что ты несешь?

- Подливку из койотов.

- Я люблю подливку из койотов. А ты приготовила к ним мои любимые кактусовые оладушки?

- Конечно приготовила. Вот они.

- Странно, я не узнаю их.

- Так открой крышку.

- Да, так они больше похожи на себя. Сейчас я их буду есть. Мария, и принеси, пожалуйста, подливку из койотов, с ней они гораздо вкуснее.

61.

- Антонио!

- Да, Мария.

- К тебе пришли два негодяя из нашего районного мексиканского военкомата. Они хотят забрать тебя на сборы.

- Мария, скажи им, что меня нет дома.

- Не могу. Я уже сказала им, что ты есть.

- Тогда скажи им, что у меня плоскостопие, и я не могу идти в армию в таком виде.

- Хорошо. Эй, два негодяя из районного военкомата, у моего мужа плоскостопие, и он не может идти в армию! … (Пауза). Они говорят, что так все говорят и просят придумать что-нибудь другое.

- А тогда скажи, что у меня недержание и я хожу под себя по ночам.

- Но ты же всегда просил никому об этом не говорить.

- А вот сейчас как раз можно.

- Эй, два негодяя, а тогда у него недержание. … (Пауза). Они говорят, что у них самих то же самое, но это почти не мешает им приносить огромную пользу отечеству.

- Тогда… господи, что бы придумать?… скажи, что я не могу служить по религиозным убеждениям. Мне не позволяет моя вера.

- Какая вера?

- Я верю в то, что в армии мне будет плохо. Там мало и невкусно кормят, не дают спать, заставляют бегать. И вообще, пусть они перестанут ходить по квартирам и предлагать всякую ерунду, а то я спущу их с лестницы, как тех двоих, которые предлагали гербалайф.

- Они говорят, что они тебя не боятся, а в прошлый раз, когда они предлагали гербалайф, они просто были не готовы к тому, что ты выбежишь со сковородкой в руках.

- Тогда скажи… а, знаешь, ничего не говори, у меня уже готова кастрюля с кипятком. Мария, открой-ка дверь и посторонись. (Страшные крики). Вот. Теперь они будут знать, как предлагать порядочным людям гербалайф. Ну, и ходить в армию.

62.

- Антонио.

- Да, Мария?

- Ты смотрел этот новый сериал?

- Какой, Мария? Тот, в котором одна женщина умирает от неизлечимой болезни на протяжении шестисот серий, а потом оказывается, что она просто беременна, но забыла об этом, потому что ей восемьдесят лет?

- Нет, Антонио.

- А, ты имеешь в виду тот сериал, где один мужчина любит женщину, а потом оказывается, что это не она, а ее сводная сестра, которая как две капли воды похожа на свою двоюродную бабушку. И потом, когда двоюродная бабушка умирает, она получает в наследство все ее состояние, но ее сбивает лошадь. Впрочем, до этого на ней успевает жениться троюродный брат того мужчины, который любил одну из этих женщин, теперь уже и не понять, какую. Ты этот сериал имеешь в виду, Мария?

- Нет, Антонио. Я имею в виду сериал, где действуют четыре девушки, бармен, карлик и несколько работников странной радиостанции.

- А, так это сериал «Деньги». Он идет по мексиканскому телевидению уже три недели, но никто не понимает, зачем.

- Но ты можешь, хотя бы объяснить мне, о чем этот сериал?

- Нет, Мария. Для этого нужно досмотреть хотя бы одну серию до конца, а это невозможно. Я знаю одного человека, который это сделал, но после этого у него началась депрессия, он выбросился из окна и не разбился только потому, что живет в подвале.

- Я только не понимаю, почему он называется «Деньги»?

- Этого никто не понимает, Мария. Наверное, это оговорка по Фрейду.

- А что такое «пофрейду»?

- Не знаю, Мария, но так говорят все эти негодяи, когда хотят казаться умными.

- Ой, Антонио, смотри, вот он начинается!

- Немедленно переключай, Мария. Уж лучше посмотрим «Бандитский Мехико». Он тоже плохой, но, по крайней мере, понятно, что там происходит.

63.

- Мария, почему ты не выключила в ванной свет? Мария! Мария, ты где?

- Я в ванной. Что ты хотел, Антонио?

- Я хотел спросить, почему ты не выключила в ванной свет?

- А-а… наверное, я просто забыла.

- Никогда больше так не делай, Мария. А то у нас такие счета за электричество.

- Или нет, Антонио, это не я. Это наш сын, негодяй Педро. Он никогда не выключает за собой свет.

- Ты бредишь, Мария. Наш сын негодяй Педро уже две недели в мексиканском пионерском лагере собирает кактусы и, наверняка, втихую гонит из них самогон.

- Ой, нет, Антонио, я вспомнила. Я включила в ванной свет, потому что я в ванной.

- Я не спрашивал тебя, почему ты включила свет. Я спросил, почему ты его не выключила. Запомни, Мария, свет может гореть в ванной только в двух случаях: либо когда там я, либо когда я забыл его выключить. Вот. (Щелчок выключателя).

- Ой, Антонио, у меня погас свет!

- Не волнуйся, Мария, это я его выключил.

- А что же мне делать? Ведь я моюсь, и мне ничего не видно.

- Выходи оттуда. Какой смысл мыться, если не видишь, что моешь. Заодно сэкономим воду.

- Я не могу выйти, Антонио, я не вижу дверь.

- Тогда сиди там, пока мне не понадобится туда за чем-нибудь зайти. Только выключи воду.

64.

- Мария.

- Да, Антонио.

- У меня радостная весть. Я женюсь.

- Ура, ура, как я рада за тебя, Антонио! Поздравляю!… Ой, подожди. А как же я?

- Я уже все придумал. Я избавлюсь от тебя, Мария.

- Каким образом, Антонио?

- Я подсыплю тебе стрихнин в кофе. За завтраком.

- Но, Антонио, во-первых, это жестоко, а во-вторых, я не люблю кофе со стрихнином.

- Тебе же очень нравится, как я варю кофе. А я, так и быть, положу не два, а три кусочка сахара.

- Ой, это наверняка будет так вкусно! Но, все-таки, стрихнин…

- Ну, хорошо, я подам к кофе горячие кактусовые булочки.

- Мои любимые кактусовые булочки?! Хорошо, Антонио, я согласна. Тогда расскажи мне, в чем будет невеста, ведь я этого уже не увижу. И вообще, на ком ты женишься?

- На Августе.

- На этой молодой длинноногой негодяйке? Не делай этого, Антонио!

- Но почему, Мария?

- Потому что через двадцать лет она будет старая, толстая и сварливая, как я. И зачем тебе ждать столько времени, если я уже есть.

- Правда, Мария, я об этом не подумал. Столько ждать я не могу. Алло, это молодая длинноногая негодяйка Августа? Это Антонио. Я не могу столько ждать, убирайся из моей жизни, между нами все кончено. (Кладет трубку).

- Какой ты у меня решительный, Антонио.

- Да, Мария, я такой.

- Хотя, честно говоря, я уже так рассчитывала на кофе с кактусовыми булочками, тремя кусочками сахара и стрихнином…

65.

(Звонок в дверь).

- Кто там?

- Открывай, Мария, это я.

- Ой, Антонио, а почему это ты? Ты же должен был приехать послезавтра. Я не могу тебя пустить – я не успела подготовиться.

- Что это значит – подготовиться?

- Ну… я не накрасилась, не выщипала брови…

- И не надо их выщипывать, Мария, без бровей ты будешь еще хуже.

- Потом, я не успела приготовить твои любимые кактусовые котлеты.

- Не страшно, приготовишь их завтра.

- Ну, вот завтра и приходи.

- Э-э-э, Мария! (Звонок в дверь).

- Кто там?

- Это же я, твой муж Антонио.

- Что тебе нужно, я тебе уже все сказала?

- Я хочу домой. Я очень устал, и мне нужно в туалет.

- Я не могу тебе открыть, потому что… господи, что же придумать?… а-а, ладно – у меня любовник под кроватью.

- Нет, так не годится, Мария. Под кроватью я его сразу замечу. Спрячь его хотя бы в шкаф.

- Антонио, это тоже не выход. Ведь ты всегда сначала заглядываешь под кровать, а потом лезешь в шкаф.

- Как ты хорошо меня знаешь! Ну, тогда пусть лезет в окно.

- Но у нас же восьмой этаж, он может разбиться.

- Ну и пусть, заведешь себе нового.

- Но… хотя да, ты прав. Погоди минутку.

- Только давай быстрее, Мария, я очень хочу в туалет.

- Эй, мой любовник, негодяй Балестрос, вылезай из-под кровати и лезь в окно. Пришел мой муж. (Крик, падение). Ну вот, уже пятый. Почему они не могут удержаться на этом карнизе? Антонио, заходи.

- Здравствуй, Мария, я вернулся.

- Антонио, какая неожиданность! Я так рада, что ты вернулся!

66.

- Мария.

- Да, Антонио?

- Скажи, ты любишь плохую музыку?

- Конечно, Антонио. Ведь хорошая музыка такая тяжелая, скучная, и обязательно что-то выражает. А плохая музыка – такая хорошая. Она легкая, веселая, и под нее можно танцевать.

- Вот и я думаю, Мария – зачем эти негодяи-композиторы пишут хорошую музыку? Ведь ее все равно никто не слушает, кроме горстки негодяев, которые притворяются, что им это нравится.

- А вот кто меня особенно раздражает –так это эти напыщенные негодяи во фраках, которые размахивают руками прямо перед носом у музыкантов. Помнишь, как ты исподтишка метнул в одного такого монетку? Он от боли быстрее замахал руками, оркестр сбился, публика стала свистеть, а его унесли на носилках. Я тогда так тобой гордилась.

- Да, я помню, было очень весело. Кстати, если бы тогда у тебя в сумочке нашлась монета не в десять, а в пятьдесят песет, то он больше вообще никогда не смог бы размахивать руками.

- Ты сам виноват. Ты же забрал у меня всю сдачу с мороженого и проиграл ее в автомате с газированной водой. Кстати, а ты не помнишь, что в тот вечер давали?

- Давали! Разве в театрах когда-нибудь что-нибудь дают? Приходится все покупать за деньги.

- Ты меня не понял…

- Все я понял! Мороженое и бутерброды были безумно дорогие. Хорошо хоть, что я незаметно взял два стакана с соком и унес домой бинокль. Теперь мы можем подглядывать за соседями, а не ходить по этим дурацким театрам.

- А может быть, все-таки сходим куда-нибудь?

- Сиди дома, слушай хорошую музыку… в смысле, плохую. В смысле… я запутался. Все, сиди молча, не мешай мне подглядывать, Аурелия вот-вот выйдет из ванной.

67.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Скажи, а в Мексике растет что-нибудь, кроме кактусов?

- Да. У меня усы.

- А что-нибудь еще?

- У тебя усы. А еще дети. Конечно, не считая наших негодяев Педро и Пабло, которые уже пять лет не растут, поливай их – не поливай. А почему ты спросила?

- Я разгадываю кроссворд. Здесь сказано: «Растет в Мексике, но не кактус».

- А-а, так это курс доллара!

- Подходит. Это же вместе пишется?

- Не знаю, Мария. Эти негодяи – составители кроссвордов все время все путают. В последний раз, когда был вопрос «Что изобрели братья Люмьер», мне пришлось в четыре клеточки вписывать слово «паровоз».

- Антонио, в этой стране вообще никому нельзя верить. Даже этим негодяям – составителям кроссвордов. Я вот тут читала в одной книге, что якобы крокодил проглотил солнце.

- Ну, это вообще ерунда, Мария. Глупости для детей. В этой же книге было написано, что муха купила самовар. Что это означает, ведь никаких самоваров в природе не существует! Как тут не выпить три стакана текилы, чтобы не видеть, сколько вокруг несправедливости?

- Ты прав, Антонио. Пойду, приготовлю тебе печеные кактусы, фаршированные кактусами, чтобы ты не опьянел.

68.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я решил покинуть этот мир.

- И куда ты пойдешь?

- Ты не поняла, Мария. Я хочу умереть.

- Правда, Антонио? Какое горе! А почему?

- Просто, вокруг одни негодяи. Я задыхаюсь среди них. Я решил покончить с собой.

- Это ужасно, Антонио. А скажи пожалуйста, когда ты собираешься это сделать? В четверг мы приглашены в гости к этим негодяям Муэнтосам, я не хочу идти туда одна. Если ты к этому моменту будешь уже мертв, я возьму с собой Альфареса.

- Да? Пожалуй, я покончу с собой в пятницу, потому что эта негодяйка Люсия Муэнтес так вкусно готовит, не хочу, чтобы моя порция кактусового свекольника доставалась этому негодяю Альфаресу.

- А как ты сделаешь это, Антонио? Выбросишься из окна?

- Нет, Мария, я очень боюсь высоты, а, потом, в полете я могу простудиться. Лучше я застрелюсь.

- Вот еще, Антонио! А я потом полдня отмывай твои кровь и мозги с обоев. И, кстати, не вздумай вешаться, а то будешь потом лежать в гробу с выпученными глазами, все будут надо мной смеяться и говорить, как я могла жить с тобой, таким некрасивым.

- Да, это все не подходит. Надо выбрать что-нибудь безболезненное. Я слышал, что иногда люди умирают от смеха. Ну-ка, рассмеши меня, Мария.

- Не говори глупости, Антонио. Лучше посмотри, идут ли мне эти обтягивающие джинсы.

- Тебе? Эти джинсы? Да ты в них… Ха-ха-ха, Ха-Ха-Ха, ХА-ХА-ХА! (Лопается).

- Антонио, Антонио! Он умер. И теперь я не узнаю, над чем он так смеялся, неужели надо мной? Пойду, посмотрюсь в зеркало. Ха-ха-ха, это, правда, смешно! Ха-ха-ха, ХА-ХА-ХА! (Лопается).

- Гм. Это звукорежиссер. Дело в том, что Антонио и Мария умерли от смеха, и теперь говорить некому. Кстати, Мария в этих джинсах смотрелась действительно очень смешно. Ха-ха-ха, ха-ха-ха! (Лопается)

69.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я хочу открыть тебе страшную тайну. Я незаконнорожденный внук Троцкого.

- Господи, какой ужас!!! А кто это?

- Как кто? Это мой незаконный дедушка. Вот этот портрет на стене – его.

- Ты же говорил, кто это какой-то мексиканский актер, прославившийся исполнением ролей козликов в детских сказках.

- Я обманывал тебя в целях конспирации. Потому что, если об этом узнают агенты КГБ, они начнут на нас охотиться.

- А почему они раньше на нас не охотились?

- Наверное, им было неохота. Но дедушку они уже убили. Это сделал какой-то мексиканский негодяй Рамон Меркадер. Огромным ножом для колки льда, как в «Основном инстинкте».

- Ужас! А я знаю другую историю, вообще кошмарную. Там один рыжий мальчик убил своего дедушку лопатой. Хочешь, расскажу?

- Не надо. Нет времени. Срочно прячься в шкаф.

- Зачем?

- Чтобы тебя не нашли агенты КГБ. А в шкафу они тебя точно не найдут. И сиди там все выходные.

- А ты?

- За меня не волнуйся. Я спрячусь в другом месте. Если я вдруг срочно понадоблюсь, я у Люсии.

- Люсия? Эта крашеная блондинка?

- Да, она мой соратник.

- А там тебя не найдут агенты КГБ?

- Нет, там очень надежно, я уже проверял. Там меня может найти только муж Люсии негодяй Фернандо, но он в командировке. Все, я пошел. Вернусь в воскресенье вечером, не забудь приготовить ужин.

- Как же я это сделаю, я же буду сидеть в шкафу?

- Ну, можешь иногда выходить.

70.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Мне не нравится, что происходит с нашей служанкой, этой негодяйкой Хуанитой.

- А что с ней происходит?

- Она уже три года не приходит на работу.

- Ну, все, я сегодня же с ней серьезно поговорю.

- Но где же ты ее найдешь, Антонио?

- Не знаю. А давай посмотрим в чуланчике, где она обычно переодевалась, потому что других мыслей у меня нет.

- Давай. Ой, что это, Антонио? Это же какой-то скелет!

- Ну-ка, отойди, Мария. А, Мария, это же скелет.

- Но что это за скелет, Антонио?

- Ну, это либо скелет Хуаниты, тем более, что он в фартуке и с веником, либо скелет вора, который пытался украсть у нас фартук и веник.

- Боже, я все поняла! Я же три года назад заперла Хуаниту в чулане, чтобы проучить, а потом мы с тобой уехали на месяц в Акапулько.

- Вот видишь, а ты волновалась, где Хуанита. А она здесь. Кстати, тогда в Акапулько было очень славно.

- Да, я помню, как ты спустил с лестницы официанта, который принес тебе слишком холодные закуски.

- Да, этому негодяю тогда досталось. В общем, позвони в агентство, пусть они заменят Хуаниту на какую-нибудь живую служанку. А пока текилу бум?

- Бум, бум!

71.

- Мария!

- Да, Антонио.

- А что это за дагерротип?

- Что?!!! Ты обозвал моего дедушку дагерротипом?

- Да нет, Мария, ты не поняла…

- Я все поняла! Ты ткнул пальцем в фотографию моего дедушки и назвал его дегенеративным типом.

- Мария, успокойся, дагерротип – это…

- Я все знаю. Ты сам дагерротип. А твой дедушка – апостол!

- Что?

- В смысле… апостроф… эскалоп… остолоп!

- Мой дедушка опоссум?!… эскулап… как ты его назвала?

- Я уже не помню.

- В таком случае, твоя бабушка – фанера… фурнитура… феерия… фурия!

- Что, моя бабушка – фурия? А что это?

- Это твоя бабушка. А все твои родственники – упыряки… пузыряки… волдыряки… вурдалаки!

- Какой ты у меня умный, Антонио! Ты знаешь столько непонятных слов.

- Да, это так. И вообще, Мария, не будь дурой, хватит обзываться.

- Хорошо. А с чего все началось?

- С того, что я назвал твоего дедушку негодяем.

- Вообще-то, это правда. Дедушка был редким негодяем. Он бросил мою бабушку за три года до рождения моей мамы, и с тех пор ее никто не видел.

- Почему?

- Потому что он бросил ее в котел с кипящей смолой.

- Вот негодяй!

- Что? Ты назвал моего дедушку негодяем? На тебе скалкой!

72.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Смотри, все-таки возраст дает о себе знать. Мне только вчера исполнилось 46, а уже болит голова, ломит все тело, сухость во рту. Никогда не думал, что старость придет так внезапно.

- Да, это ужасно. Ведь еще вчера, отмечая свой день рождения, ты выпил залпом бутылку текилы, заел ее кактусом, который рос на подоконнике, а потом влез по отвесной стене в окно к 80-летней Луизе и напугал ее до смерти.

- Что ты говоришь, Мария? Я ничего такого не помню.

- Конечно, потому что это была уже третья бутылка. Ты выпил ее, чтобы отметить свое возвращение из тюрьмы.

- Какой тюрьмы, Мария?

- В которую тебя забрали после того, как ты плясал голый на крыше и сбрасывал на прохожих куски кровли. Там ты перегрыз зубами решетку и выпустил всех заключенных.

- То-то я смотрю, Мария, что у меня сломан зуб и пижама какая-то не моя. Рассказывай дальше, Мария, мне очень интересно. Вот, например, почему у меня нога в гипсе?

- Ты поспорил, что пробьешь стену гаража этого негодяя Мунитоса, который построил его там, где тебе не нравится.

- И что?

- Пробил.

- Ногой?

- Нет, почему, головой. А на ногу тебе упал кусок стены, когда ты пытался вытащить голову.

- Да-а, Мария, в молодости я был способен на многое, а теперь уже не то. В 46 лет не погуляешь, как раньше. Давай выпьем за это по стаканчику.

- У нас нет стаканов, Антонио, ты их съел.

- Зачем?

- Ты закусывал ими, когда закончились кактусы и розы, которые тебе подарил этот негодяй Фахитос.

- Ладно, Мария, тогда просто дай мне бутылку. (Пьет: «Буль, буль, буль». Слышен хруст стекла).

- Антонио, что ты делаешь, это же ваза для цветов, которую нам подарила мама!

- А мне плевать! (Ревет).

73.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Тс-с-с! Не называй меня Антонио.

- Почему, Антонио?

- Молчи, дура! Я прячусь от кредиторов, и они повсюду меня ищут, в том числе и у меня дома. Пусть они не знают, что я здесь.

- Хорошо, Антонио…

- Ну, что ж ты делаешь?!!

- Прости, Антонио… ой, зачем я это сказала… надаю себе по губам. Вот вам, вот вам!

- Сильней! Еще сильней.

- Так уже больно. Ну, хорошо, а как же мне тебя называть.

- Как хочешь, но только не Антонио… о, черт, это ты виновата! Вот тебе по губам!

- Все, я уже поняла, больше не надо. Хулио, милый, дай мне воды.

- Кому ты это сейчас сказала, Мария?

- Тебе, Хулио.

- Мария, мы женаты уже 25 лет. Пора бы запомнить, что я не Хулио, а Антонио… а, черт, опять! На по губам! (Бьет). Кстати, а кто такой Хулио?

- Да никто.

- А почему тогда ты назвала меня именно Хулио, а не Антонио?… черт! (бьет).

- Это первое имя, которое пришло мне в голову.

- А почему именно оно? У тебя что-то было с негодяем Хулио?

- Нет, с негодяем Хулио у меня ничего не было. У меня было с негодяем Энрике, но только один раз, и то в прошлом году, когда ты уезжал в Акапулько.

- Ну, слава богу, я то я очень не люблю этого негодяя Хулио.

(Стук в дверь).

- Кто там?

- Это мы – кредиторы Хулио. Он нам должен денег.

- Я не Хулио, я Антонио.

- Ага, проговорился! Мы ловко провели тебя, Антонио, выходи, мы дадим тебе пять щелбанов, которые ты проиграл нам в пристенок. (Удары). Ой, Люсия, Антонио и Хулио устали, положи их на кровать.

74.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Ты не знаешь, почему нам все время звонят и спрашивают прачечную?

- Потому что ты развесил везде объявления: «Прачечная принимает грязное белье» и написал наш телефон.

- Но это же был розыгрыш. Я подумал, что будет смешно, если нам позвонят и спросят: «Это прачечная?», а я скажу: «А вот и нет, а вот и нет, ля-ля-ля». Но они звонят и звонят, и никто не разу не засмеялся.

- Но ты же уже развесил везде объявления, что прачечная переехала. Это что, не помогло?

- Нет. Теперь эти негодяи звонят и спрашивают, куда она переехала. Я даже уже написал третье объявление, что то, что переехало, вообще никогда не было прачечной. Теперь они звонят и спрашивают, а что это было.

- Антонио, наверное, нам надо поменять телефон.

- Я уже поменял. Достал наш старый, со сломанным диском. Но по нему звонят не меньше.

- Пожалуй, тебе пора заканчивать с розыгрышами, они тебе никогда не удаются. Помнишь, как ты два года назад разыграл этих негодяев Эрнандесов?

- Да, я тогда написал у них на двери «Ритуальные услуги» и им пришлось в течение двух лет хоронить всех местных покойников. Они страшно разбогатели, открыли филиалы по всей Мексике, стали монополистами и не заплатили нам ни копейки.

- Лучше бы ты послушал меня и написал у них на двери «Общественный туалет».

- И что бы это дало? Наоборот, они бы еще больше разбогатели, ведь в Мексике люди гораздо чаще ходят в туалет, чем умирают. Ладно, пожалуй, ты права, больше не буду никого разыгрывать. Только в последний раз позвоню в полицию и скажу, что это я – маньяк, убивший восемнадцать человек. То-то они будут смеяться, когда поймут, что это не так.

- Ты мой неугомонный!

75.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Почему ты все время начинаешь хромать, когда выходишь на улицу? Мне это не нравится, давай, прекращай это.

- Не могу, мне очень жмут туфли. Эти негодяи обувщики делают такие тесные туфли 38-го размера.

- Так покупай себе 39-й.

- Это не поможет, Антонио, у меня ведь 44-й.

- Зачем же ты тогда покупаешь туфли 38-го размера?

- Ну, как, во-первых, мне неловко спрашивать женские туфли 44-го размера, эти негодяи продавцы сразу начинают шушукаться и хихикать, а во-вторых в них я все время задеваю носками об асфальт и цепляюсь нога за ногу. И, потом, разве тебе будет приятно ходить по улице с женщиной, у которой 44-й размер ноги?

- Да, при росте метр пятьдесят восемь, это выглядит так себе. С другой стороны, когда ты все время хромаешь, ноешь, и вечно везде опаздываешь – это тоже плохо.

- Что же мне делать, Антонио?

- Сиди дома. Кстати, сэкономим на обуви.

- Как ты можешь так говорить, Антонио? Ты что, уже не любишь меня, меня – мать твоих детей?

- Не люблю. Мне не нравятся хромоногие женщины. Впрочем, когда ты не хромала, ты мне тоже не очень нравилась.

- Ну, убей меня, Антонио, убей!

- Ха! Это мысль! (Стреляет).

- Антонио, что ты делаешь? (Бежит).

- Смотри-ка, побежала. И не хромает. (Стреляет).

- Промазал! Косой! (Выстрел). Не попал, не попал! (Выстрел). Даже убить как следует не можешь! (Выстрел). Ой!

- Мария!

- Да, Антонио.

- Это ты сказала «ой»?

- Нет.

- А кто?

- Наш садовник, негодяй Суарес, которого ты только что подстрелил.

- Какой ужас, Мария! Кто же теперь посадит нам новую кактусовую аллею?

- Наоборот, Антонио, все как раз очень хорошо получилось. Он почти закончил работу, а зато теперь ему можно не платить.

- Ты как всегда права, Мария. Извини меня за эти выстрелы, я погорячился.

- Ну, что ты, какая мелочь. Мой горячий, но темпераментный!

- Моя длинностопая коротышка!

76.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Эти флористы – такие негодяи! Обещали разбить зимний сад за месяц и до сих пор никак не могут закончить.

- Вот негодяи! А знаешь что, Мария? Я не заплачу им денег.

- А кто же тогда разобьет зимний сад? Ведь им совсем немного осталось.

- Я это сделаю.

- А ты умеешь?

- А что тут уметь? Я сделаю это за пять минут. Ну-ка, дай мне монтировку.

- Зачем? Антонио, что ты собираешься делать?

- Да, непохоже, чтобы здесь кто-то что-то до меня разбивал. (Удары, звон).

- Антонио, стой! Что ты делаешь? Не надо головой! (Удары, звон).

- Ну, вот и все. Хотя, пожалуй, вот еще. (Удар, звон).

- А фонарь-то ты зачем разбил?

- А что, ждать, пока это сделает кто-то другой? Да еще за деньги.

- Антонио, в мексиканском языке слово «разбить» имеет два значения. Одно означает «расколошматить», а другое – «высадить». Так вот надо было высадить.

- Не морочь мне голову! «Разбить» – значит разбить. А «высадить» – это высадить. Вот смотри. (Удар).

- Антонио, зачем ты высадил дверь?

- Чтобы показать тебе, что я знаю значение слова «высадить»! Все, пошли треснем по текиле.

- Хорошо, пойдем. (Удар, звон).

- Что ты сделала?

- Я треснула по текиле. Монтировкой.

- Дура! Ты же ее разбила… в значении «разбить», а не в значении «высадить».

- А ты что с ней хотел сделать?

- Засадить… в значении «выпить». Иди, принеси другую бутылку… в значении бутылку-другую. Короче, две бутылки. И завяжи мне усы на затылке, а то они все время оказываются у меня в рюмке.

77.

- Антонио, Антонио!

- Что с тобой, Мария, почему ты так кричишь?

- По телевизору только что сказали, что тебе присуждена Нобелевская премия.

- Мне? А за что?

- За выдающиеся достижения в области химии.

- Хм. Надо вспомнить. Химия – это вот это вот: аш два о, да?

- Не знаю, тебе видней, это же ты Нобелевский лауреат в ее области.

- Да-да-да, я сейчас вспомню. Что же я такого выдающегося сделал? В школе у меня была тройка по химии. Может быть, они наконец-то оценили, как я химичил, когда был главным бухгалтером на кактусоперерабатывающем заводе?

- Наверняка, Антонио. Это было славное время.

- А где я могу получить свои деньги?

- Там, в Швеции прямо сейчас. Смотри, они показывают церемонию вручения, и тебя вызывают: Антонио Халапеньос.

- Но, подожди, я еще не одет, и мне надо побриться. Почему они меня не предупредили заранее?

- Ой, а вот выходит какой-то негодяй и получает премию вместо тебя.

- Что? Мою премию? Почему?

- По химии.

- А на каком основании?

- Я поняла, это твой однофамилец. Он решил воспользоваться этим и получить премию вместо тебя.

- Вот так всегда. Совершают открытия порядочные люди, а премии вместо них получают негодяи. Так было с Шекспиром, Пеле и нашим соседом негодяем Мунитисом, которого оштрафовали за неправильную парковку. Он, хоть и негодяй, но порядочный человек.

- А ведь ты мог встать в один ряд с Пастернаком, Солженицыным и академиком Сахаровым.

- Кто эти люди Мария?

- Понятия не имею, но ты мог встать в один ряд с ними.

- Ладно, примем этот удар судьбы с достоинством, присущим настоящим Нобелевским лауреатам. Неси текилу.

78.

- Апчхи! Апчхи!

- Мария, что происходит?

- Я простудилась, Антонио. Апчхи!

- Немедленно перестань чихать, ты мешаешь мне смотреть футбол.

- Я не могу! А-апчхи! Апчхи!

- Мария, если ты еще раз чихнешь, я не знаю, что я с тобой сделаю!

- Но Антонио, я… А… а… а…

- Зажми нос.

- Б… б… б… (Взрыв).

- Так, Мария, ты у меня сейчас дождешься. Ой, а где же Мария? И что это за маленькие кусочки чего-то по всему дому? Хм, да ее разорвало. Ну и дела. Да-а, не задался сегодня день: брился – порезался, с Марией неприятности, и наши проигрывают. Ах, Мария, Мария, а ведь у нас с тобой было столько всего хорошего – телевизор, холодильник, стиральная машина, пылесос. А теперь ты все это испачкала. Не ожидал от тебя такой подлости напоследок. Надо развеяться. Пойду, схожу в кино, а ты, Мария, прибери за собой… хотя… н-да.

79.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Скажи, у тебя случайно нет какой-нибудь секретной информации?

- Не знаю. Вот мой трехлетний роман с Альваресом для тебя секрет или нет?

- Бог с тобой,Мария, я об этом давно знаю. Мне нужны сведения, которые будут интересны Эфиопии.

- А почему Эфиопии?

- Меня хотят завербовать спецслужбы этой страны. Ты, кстати, не знаешь, где она находится?

- Не знаю. А почему они тобой заинтересовались?

- Сначала они мной не интересовались. Мы просто сидели в баре напротив с негодяем Альваресом из дома напротив, и через два часа неожиданно выяснилось, что он резидент эфиопской разведки, и они с удовольствием меня завербуют, если у меня для них будет что-нибудь интересное.

- Ну, расскажи ему, как ты на Новый год напился, залез на елку и сломал ногу. Это же было так интересно.

- А я рассказал. Он сказал, что эта информация очень нужна Эфиопии, и они будут платить мне сто тысяч песо в месяц, если я буду регулярно поставлять им что-нибудь в этом роде. Я уже вспомнил десять таких историй и хотел ему рассказать, но жена не подзывает его к телефону, говорит, что он спит.

- Наверняка он находится на секретном задании, а она не может тебе этого сказать, потому что не знает, что вы уже заодно.

- Ты у меня умница, Мария. Дай мне денег, я пойду в бар напротив.

- Но, Антонио, ты же мне обещал, что больше не будешь туда ходить.

- Не могу, Мария, мы там должны встретиться с негодяем Хорхе. Он агент спецслужб Албании. Это выяснилось вчера в полчетвертого утра, когда нас… в смысле, когда мы решили, что в баре слишком опасно и переместились в подъезд дома Альвареса.

- Но ведь тебе не обязательно там пить.

- Думай, что ты говоришь, Мария! Сидеть несколько часов в баре и не пить! Это сразу вызовет подозрение, там же столько текилы… э-э, секретных агентов.

- Ну, хорошо. Береги себя, Антонио. И знай – я горжусь тобой.

- Да, Мария, и ни в коем случае не появляйся в баре. Ты можешь меня выдать.

80.

- Хрр. Хрр.Хрр.

- Антонио. Антонио. Антонио!

- Хрр… А, что? Что случилось, Мария?

- Антонио, ты спишь?

- Кто? Нет! А… а что?

- Скажи, ты меня любишь?

- Да, да, да, очень люблю, очень сильно, люблю прямо вот… спи, Мария, да… Хрр.

- Антонио. Антонио!

- А! Что? Кто здесь?

- Ты что, уснул?

- Кто, я? Нет! Что ты хочешь, Мария?

- Скажи, как ты меня любишь?

- Ну, как… как? Как когда. Спи, Мария, ты же наверняка очень хочешь спать.

- Ну, если ты меня так любишь, купи мне югославские сапоги, мне их предложила эта негодяйка спекулянтка Изабелла.

- Нет, Мария, это бред – покупать югославские сапоги. Во-первых, никакой Югославии давно нет, а значит и сапог быть не может, а во-вторых, ты носишь предыдущие сапоги уже семь лет, это надежная, проверенная вещь, зачем менять ее неизвестно на что?

- Антонио, но мне хочется, чтобы у меня была хотя бы еще одна пара сапог.

- Носи мои, те, в которых я пришел из армии, я их с тех пор ни разу не надел.

- Они мне не идут.

- Что значит, не идут? Как это сапоги могут сами куда-то идти? Ты их надень, и они пойдут.

- И все-таки, Антонио, мне бы очень хотелось, чтобы ты купил мне именно эти сапоги. Ведь они стоят всего 500 песо.

- Ну, ты тоже скажешь, Мария – «всего»! Знаешь, давай примем компромиссное решение: я сейчас пообещаю тебе эти сапоги, но не куплю.

- Нет, Антонио, мы уже много раз шли на такой компромисс.

- Хорошо, тогда другой компромисс: я куплю тебе один сапог, а через годик, если дела пойдут хорошо, куплю второй. Хотя, с другой стороны, зачем тебе две одинаковых вещи? Лучше, я куплю тебе сумочку. Нет, полсумочки… спи, Мария… Хрр.

- Спасибо, Антонио. Какой он у меня все-таки добрый и справедливый. Теперь у меня будет один сапог и полсумочки.

81.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Почему ты стоишь на подоконнике? Ты что, хочешь выброситься из окна?

- Нет, я мою стекла.

- А когда домоешь – захочешь выброситься?

- Нет. А почему я должна этого хотеть?

- Да мало ли у тебя причин? Многие люди делают это вообще просто так. О, я вспомнил – я же вчера назвал тебя дурой.

- Ну, ты это так часто делаешь, я уже привыкла.

- А вот это зря. Не нужно терять самоуважения. Другая на твоем месте оскорбилась бы и не знаю, что с собой сделала бы. По крайней мере, хлопнула бы дверью и ушла из дому часа на четыре. А лучше на пять, а то я могу не успеть.

- Антонио, я не понимаю, что ты такое говоришь. Подожди, я домою, спущусь вниз и ты мне все объяснишь. Ой, Антонио! А-а! (Свист, удар).

- Мария. Мария, ты где? Гм. Нету. Смотреть вниз, или нет? Ой! Вот это да! Месиво. И на этом я был женат двадцать два года? Даже не верится. Какой же негодяй был этот священник, который нас обвенчал! (Звонок в дверь). Луиза, проходи, ты как раз вовремя. Мария только что ушла… от нас. Правда, в следующей серии она наверняка опять появится, поэтому давай быстрее.

82.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Такая трагедия, такая трагедия. У меня в Череповце умер дядя.

- Ай-яй-яй, Мария, какой негодяй, умер прямо во время завтрака. Теперь у меня не будет аппетита. То есть, конечно, будет, но совсем не такой, как раньше, до его смерти.

- Да нет, Антонио, это телеграмму принесли только что, а умер он два дня назад.

- Тем более. Значит он испортил нам еще и вчера и позавчера, хотя мы об этом и не знали. Мария, я тебе всегда говорил – надо быть разборчивее в родственных связях. Кстати, а он что-нибудь оставил тебе в наследство?

- Конечно, Антонио. Рубанок, упаковку активированного угля, спортивные штаны и кое-что из недвижимости.

- Вот это интересно, Мария. А что именно?

- Комнату в коммуналке площадью шесть метров и огромную чугунную болванку, которую до сих пор никто не смог сдвинуть с места.

- Послушай, Мария, а откуда у тебя дядя в Череповце?

- Ха-ха-ха, Антонио, я разыграла тебя. С первым апреля! Никакого дяди нет. И, конечно, нет никакого Череповца. Разве может быть город с таким названием?!

- Да, Мария? Смешно. Но мне сейчас не до шуток. Я думаю, как мы будем вывозить чугунную болванку. Да и спортивные штаны мне, наверняка, пригодятся.

- Может быть, грузовым самолетом?… А почему ты не говоришь про рубанок? Мы сможем поправить забор и, наконец, завести гусей.

- Все, Мария, звони в аэропорт, узнай, когда ближайший рейс на Череповец. Мы переезжаем туда жить. Там у нас шесть метров жилой площади и мертвый родственник. Будет к кому ходить на кладбище.

- Да, Антонио. Жаль, что все это неправда.

- Это точно, Мария. Звони, и поехали.

83.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Пойдем, выбьем ковер во дворе.

- Мария, но мы же уже делали это ровно год назад.

- Но он опять грязный.

- Вот видишь, значит, это не помогает. Не пойду.

- Тогда выбрось мусор.

- Это не мусор, Мария, это все нужные и полезные вещи. Вот, например, эта бутылка. Еще вчера я пил из нее текилу. Нельзя же быть таким неблагодарным.

- Ну, хорошо, а вот этот пакет из-под молока? Он лежит в мусорном ведре уже шесть дней.

- А из него можно сделать кормушку для синичек.

- И кто этим будет заниматься?

- Наш младший сын негодяй Педро, когда отсидит восемь лет за изнасилование.

- Хорошо, но хотя бы вкрутить лампочку в коридоре ты можешь?

- Мария, а вот это совершенно невозможно. Там же абсолютно темно. Меня может ударить током, или я могу упасть, и ты останешься вдовой. А в доме же должен быть мужчина.

- Но ты можешь хоть что-нибудь сделать?

- Конечно, Мария. Ровно через десять минут я буду смотреть футбол, пить пиво, кричать «Уберите этих негодяев с поля!» и даже, может быть, запущу стаканом в экран. А ты можешь всего этого не делать. У нас распределение обязанностей.

- Ты как всегда прав, Антонио. Недаром мексиканцы говорят: умный мужчина лучше хромой лошади.

84.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Давай поговорим о литературе.

- Давай, Мария, начинай.

- Антонио, тебе какие переводы больше нравятся, Пастернака или Лозинского?

- Мне больше всего нравятся переводы Хуана Игнасио.

- А кто это?

- Как, Мария, это мой брат. Он делает их каждый месяц, всегда вовремя и на большие суммы.

- Ты не понял, Антонио. Ну, ладно, а как тебе Маркес?

- Карл Маркес? Я не люблю коммунистов, особенно немцев. Особенно евреев.

- Хорошо, Антонио, а как ты относишься к творчеству Эриха Мария Ремарка?

- Мария, определись, про кого именно ты хочешь поговорить. Я не могу обсуждать сразу трех таких разных писателей.

- Антонио, по-моему, тебе пора заканчивать с текилой.

- А я и заканчиваю. Осталось всего сто грамм. А пока давай продолжим нашу интеллектуальную беседу, мне нравится. Как тебе этот негодяй наш сосед Рамон Гарсия?

- А что, он тоже что-то написал?

- Да, он написал в подъезде, что Цезария – толстая дура, трепло и негодяйка. По-моему, это очень точно.

- Да, на мой взгляд, это очень остро и сатирично. А скажи…

- Прости, Мария, я закончил с текилой. Пойду, принесу еще.

- А когда ты вернешься, поговорим о Сервантесе.

- Ну, что ж, о мебели я тоже могу поговорить.

85.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, здесь написано, что сегодня у тебя будет хороший насыщенный день, а у меня велика опасность черепно-мозговой травмы.

- Где это «здесь»?

- В «Вечернем Мехико».

- Что? Про нас пишут в газетах? Какой негодяй позволил себе написать о нас такое?

- Да нет, это гороскоп.

- Как они посмели? Гороскопы пишут только про тех, кто уже умер! Я подам на них в суд!

- Антонио, ты перепутал с некрологом. А гороскоп – это предсказание судьбы.

- Дай-ка сюда. Ну, и где? Где здесь написано, что это гороскоп для Антонио Халапеньоса?

- Да нет, вот гороскоп для козерогов, а ты же козерог.

- Что, Мария? Они посмели обозвать меня козерогом? Сами они козлы рогатые!

- Антонио, имеется в виду знак гороскопа. Вот я, например, Весы.

- И это неправда. Какие ты весы? Тебя ни одни весы не выдерживают, взвешиваешься только в аэропорту или в овощном магазине.

- Антонио, ну, какой же ты непонятливый…

- Я непонятливый? А это где написано?

- Это я сказала.

- Ах, ты. Ну, получай! (Удар).

- Ой, Антонио, у меня, кажется, черепно-мозговая травма. (Падает).

- О! Потеряла сознание. Хотя, если бы меня ударили по голове разводным ключом, не знаю, как бы я отреагировал. Зато теперь у меня, кажется, намечается насыщенный денек. Все-таки эти негодяи – газетчики иногда пишут правду. Алло, Люсия? Приготовь что-нибудь вкусненькое, я еду.

86.

- Мария! Мария!

- А? Что? Сколько времени?

- Три часа ночи.

- Что случилось, Антонио?

- Хочу тебе сказать, все время забываю, а сейчас вспомнил.

- Ну, говори.

- Мария, ты дура.

- А, это я знаю.

- Откуда?

- Мне уже говорили.

- Кто?

- Какой-то негодяй.

- Вот негодяй – так оскорблять мою жену. Ну, спи… А, Мария, Мария!

- Что, Антонио, опять что-то случилось?

- Нет, я еще вспомнил. Ты не просто дура, ты полная дура.

- Ну, это понятно, при весе 105 килограмм, конечно, я полная.

- Вот именно. Спи, Мария. Если я еще что-нибудь вспомню, я тебя разбужу.

87.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты слышал новость? Эта негодяйка Роза выходит замуж за этого негодяя Карлоса.

- Вот негодяи! Наверняка, к ним придет куча гостей, будет играть музыка, все будут веселиться. А давай тоже поженимся.

- Но мы же уже женились.

- А мне понравилось. Потом было так себе, а на самой свадьбе было весело. Педро подрался с твоим отцом и разукрасил его, все так смеялись. Особенно, когда твой отец пришел потом с пистолетом и, не догнав Педро, застрелил жениха.

- Какого жениха, Антонио? Это же был ты.

- Да? Ну, значит, невесту.

- Так это же была я.

- Да ты что, Мария! Вот все и обнаружилось. Тебя убили прямо у меня на свадьбе и заменили на постороннюю женщину. Теперь понятно, почему все эти годы мне было так плохо.

- Антонио, я говорила тебе, что не нужно курить столько кактусовой травы.

- Убирайся отсюда, негодяйка, я разоблачил тебя!

- Антонио, но можно, я хотя бы возьму кое-что из вещей?…

- Нет, тебе здесь ничего не принадлежит. Все это я купил для Марии, когда думал, что она жива. Уходи и забери свою ногу, которая валяется под диваном.

- Эк тебя развезло, Антонио. А ведь я курила вместе с тобой, и мне ничего. Ой, Антонио, ты развалился на две части.

- Ты кто?

- Я Антонио.

- Нет, это я Антонио.

- Мальчики, не ссорьтесь. Лучше поехали кататься на лифте по Эйфелевой башне, вон она растет у нас под окном.

- Поехали.

- Поехали. Только надо взять лыжи.

- Да! И транспортир.

88.

- Антонио! Антонио, я вернулась и принесла твои любимые кактусовые рогалики… Ой, а кто это?

- Мария, это… муза. Я не говорил тебе, я пишу роман, и она посетила меня, чтобы вдохновить.

- Но, Антонио, почему она голая?

- Мария, муза в чем хочет, в том и посещает. Муза – это же нечто божественное… особенно в этот раз.

- Ну, хорошо, а почему она пользуется моим полотенцем? Это же негигиенично.

- Не переживай. Перед тем, как посетить меня, эта муза посещала врача. В любом случае, она уже уходит, потому что меня она уже вдохновила.

- Да, мне еще нужно вдохновить одного старичка с седьмого этажа.

- А он тоже писатель?

- Нет, он живописец. Ну, то есть, как живо…

- Да, с каждым разом вдохновить его становится все сложнее и сложнее.

- А почему?

- Ну, Мария, ему уже семьдесят лет, он почти исписался.

- Ах, муза, как же вам, должно быть, сложно приходится!

- Ну, в конце концов, это моя работа.

- До свидания, муза. Посещайте моего мужа почаще.

89.

- Мария, я давно просил тебя связать мне носки.

- Антонио, но я уже давно связала.

- И где они?

- В шкафу, в нижнем ящике.

- Что это, Мария?

- Это твои носки, Антонио. Видишь, они все связаны. Я связала левые с правыми.

- Ну, да… Сам просил, не подкопаешься. А ты дура, Мария.

- Но ты же знал об этом, когда просил связать носки.

- И здесь ты права. Хорошо, а курицу ты приготовила?

- Да. Я поговорила с ней, все объяснила, она готова ко всему.

- Ну, все, Мария. Тогда скажи мне, ударю я тебя сковородкой по голове, или нет?

- Нет.

- А вот и не угадала. (Удар). Попробуй еще.

- Да, ударишь.

- Молодец, угадала. (Удар).

- Антонио, но ты два раза ударил меня сковородкой по голове.

- Не угадала, три. (Удар). Вбил ее по пояс в землю. До следующей серии могу отдыхать.

90.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Эти негодяи из викторины «Как стать мексиканским миллионером» спрашивают, в каком полушарии расположена Мексика?

- Ну, это просто – в Западном. И в Северном.

- Сразу в двух полушариях?

- Да.

- А как это может быть, Мария?

- Не знаю, я об этом не задумывалась.

- Так, давай разберемся. Сколько вообще у Земли полушарий?

- Антонио, что за глупый вопрос? Конечно, два – Северное, Южное, Восточное и Западное…

- Мария, ты что, хочешь сказать, что у Земли четыре полушария?

- Нет, не хочу, Антонио. Но так получается.

- Подожди, Мария. Давай считать вместе.

- Давай. Раз, два, три, четыре.

- Действительно, четыре полушария. Так что, Мария, выходит, Земли – две?

- Нет, Антонио, Земля одна, просто у нее четыре половины. Антонио, мы совершили великое научное открытие. Оно будет называться «Закон четырех половин».

- Да, Мария, это потрясающе. Иди, приляг, а я позвоню в скорую и сообщу им об этом. Алло, это скорая психиатрическая помощь? Приезжайте скорее, моей жене плохо. Кстати, а где находится Мексика?… Ну, я так и думал. И, раз уж вы к нам едете, купите по дороге масло, спички и десяток яиц… Почему? Потому что у нас закончились. Мария, на сегодня вопрос с едой решен. И, кстати, эти негодяи из скорой только что подтвердили мне, что Мексика находится в Караганде.

91.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Отгадай, на какой щеке ресница.

- На моей.

- Правильно. Загадывай желание.

- Я хочу…

- Подожди, Мария, ты не должна загадывать его вслух.

- Но я хочу, чтобы меня накормили вкусным обедом. Если я буду молчать, кто об этом догадается?

- Нет, Мария, надо загадывать что-то большое, заветное.

- Тогда я хочу обед и ужин.

- Мария, ты ничего не понимаешь в приметах.

- Антонио, а ты веришь в приметы?

- Вообще-то нет. Вот, три дня назад я встретил женщину с пустым ведром, и ничего плохого не случилось, наоборот, все было очень даже ничего.

- Подожди, но ведь именно три дня назад ты не ночевал дома, сказал, что тебя забрали в полицию и там побили. Именно этим ты объяснил царапины на спине и кровоподтеки на шее.

- А, да, я забыл. Вот видишь, значит, примета сработала.

- Но ты не сказал, за что тебя забрали.

- За превышение скорости.

- У тебя же нет машины.

- А-а… я очень быстро шел – торопился домой, не заметил женщину с ведром и сбил ее, а потом врезался в столб и меня занесло в кювет.

- Бедный Антонио. А все из-за этой негодяйки с пустым ведром.

- Да, пойду, найду ее и накажу. Не жди меня, я буду мстить ей всю ночь.

92.

- Антонио. Антонио! Антонио!!!

- А! Что, Мария?

- Ты спишь?

- Уже нет.

- Ну, слава богу, а то я боялась тебя разбудить. Знаешь, мне нужен плащ.

- А, понятно. Спи, Мария.

- Нет, Антонио, ты не понял. Мне нужен плащ.

- Я как раз об этом говорю. Спи, Мария, спокойной ночи.

- Но скоро осень, мне не в чем ходить.

- А ты спи.

- Но мне будет холодно.

- А ты укройся и спи.

- Но у меня же нет плаща.

- Вот и спи, Мария. Хочешь, я принесу тебе снотворное?

- Нет, я хочу плащ.

- Тогда спи.

- А плащ?

- А спи.

- Но ведь нету…

- А чем плохо?…

- Ну, плохо…

- Вот и хорошо…

- Но я про плащ…

- А я про спать… нельзя проспать… Спи, Мария. (Спят).

93.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты не знаешь, почему в холодильнике нет кактусового торта?

- По трем причинам. Во-первых, потому что ты его не купила, во-вторых, потому что я его съел. А в-третьих – не знаю. Выбирай.

- Хорошо, а тогда почему его нет в шкафу?

- А там его нет по двум причинам. Во-первых, его съели мыши, а во-вторых, его там никогда и не было.

- А в серванте его нет, потому что…

- Украли!

- Ах! У нас завелись воры!

- Или переложили под кровать, где его съели тараканы.

- Ах! У нас завелись тараканы!

- Да, у нас завелись воры, тараканы и мыши. У нас есть все, кроме кактусового торта. Впрочем, и он у нас есть, только его съели воры. Или украли тараканы. Или он в холодильнике, где его нет по трем причинам.

- Господи, Антонио, как хорошо! У нас есть все, кроме того, чего нет.

- Да. Мы счастливые люди. Но лучше бы у нас все-таки был кактусовый торт. Тогда бы у нас было все и кактусовый торт.

94.

- Антонио, Антонио, иди сюда скорее!

- Что случилось, Мария?

- У нас что-то с дверью. Я не могу в нее пройти.

- Ну-ка, попробуй еще раз. Да, действительно, ничего не получается. А месяц назад, когда мы уезжали к маме, ты в нее проходила?

- Конечно, я же как-то вышла из квартиры.

- Н-да, видимо дом осел. Это все из-за негодяев-строителей, которые сдают недоделанные дома.

- Но, Антонио, если бы дом осел, дверь бы уменьшилась в высоту.

- Значит, дом осел в ширину.

- Какой ты умный, Антонио. Тогда придумай, как мне попасть внутрь.

- Сейчас я протолкну тебя. Только постарайся не сбить сервант. Э-эх! (Удар).

- Антонио, мне было больно, и потом, ничего не вышло.

- Да, протолкнуть тебя не получилось. Может, попробовать вытащить тебя штопором?

- Что ты говоришь, Антонио?

- Прости, это я о своем. Тогда попробую вот это. (Удар).

- Господи, Антонио, что это было?

- Бревно. Я пытался протолкнуть тебя бревном.

- И как?

- Ничего не получилось.

- Да, я только еще больше застряла.

- В прошлый раз, когда мы приехали от твоей мамы, нам пришлось расширять двери на полметра. Мы больше не можем позволить себе такие расходы. Делаю последнюю попытку. Мария, смотри, мышь!

- А-а-а-а!!! (Удары, удаляющиеся крики).

- Н-да, с мышкой я, похоже, переборщил. Снесла две стены и вылетела в окно. Пойти взглянуть, не ушиблась ли она… Хм, ничего. Здесь же стоял микроавтобус, а теперь только большая воронка. Да, теперь мне придется свыкнуться с мыслью, что Марии больше нет, с этой трагической, но прекрасной мыслью. Пойду, вздремну на нервной почве.

95.

- Антонио, Антонио, Антонио.

- Что ты гундосишь, Мария, противно слушать? В чем дело?

- Посмотри, какая я толстая. Это же ужасно.

- Да, это отвратительно. Тебе нужно меньше есть.

- Но я так люблю есть, это же так вкусно.

- Ну, так ешь.

- Но я же вся заплыла жиром.

- Не страшно. Главное, не заплывай далеко, а то можешь утонуть, а тебя такую толстую никто не будет спасать. И прекращай есть.

- Не могу.

- Тогда ешь.

- Но я же именно от этого толстею.

- Тогда не ешь.

- Легко сказать, организм же требует.

- Тогда ешь.

- Но, Антонио!…

- Тогда не ешь.

- Ты что, издеваешься?

- Мария, кажется, я знаю, что нужно делать.

- Что, что, Антонио?

- Сейчас я вызову этих негодяев из скорой помощи, чтобы они увезла твое мертвое тело.

- Но ведь я же жива…

- О, это уже в прошлом, Мария. (Удар). Вот видишь, Мария, теперь ты больше никогда не будешь ни есть, ни толстеть. Алло, это скорая? Приезжайте как можно быстрее, моя жена умерла от ожирения, не дождавшись вас.

96.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Эти негодяи из телефонной компании изобрели такую гадость – секс по телефону.

- Какой ужас, Антонио!

- Да, Мария, это отвратительно. Давай попробуем.

- Конечно, давай, Антонио. Ура, ура, сейчас будем пробовать эту гадость!

- Иди в другую комнату, я буду тебе звонить. О, Мария, у нас занято. Ты что, разговариваешь по телефону?

- Я – нет.

- Тогда почему занято?

- Не знаю. Давай, я попробую позвонить нам домой. Ой, Антонио, и правда занято. Кто же это разговаривает по нашему телефону, если мы оба здесь?

- Мария, я знаю, это воры. Они проникли к нам в квартиру специально, чтобы поговорить по телефону.

- Какой кошмар! Я звоню в полицию.

- Как же ты позвонишь, если с нашего телефона уже разговаривают?

- Антонио, кажется, я догадалась, в чем дело. Попробуй позвонить мне с мобильного.

- Ты думаешь? Хорошо. Только не говори, что ты Мария, представься как-нибудь по-другому. Хм, смотри, свободно. Алло!

- Алло, здравствуйте.

- Здравствуйте. А кто это?

- Это Изольда.

- Изольда? Но я же звоню к себе домой.

- А я у вас дома.

- О, тогда я сейчас приду, никуда не уходите… Ой, Мария, а-а… а здесь никого не было?

- А кто здесь должен был быть?

- Изо… Изо… из общества охраны животных должны были прийти… неважно.

- А почему ты повесил трубку? Все так хорошо начиналось…

- Что? Ты подслушивала мой разговор с Изольдой? Вот тебе за это! (Удар). Все, больше не хочу заниматься телефонным сексом. Давай лучше, как обычно, кидаться яйцами с балкона, ведь это так весело.

97.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Вчера в баре я видел каких-то очень странных людей. Они совершенно неправильно пили текилу. Вместо того, чтобы нюхать лимон и слизывать соль, они нюхали соль, а к лимону и текиле даже не притронулись. Они их вообще не заказали.

- Наверное, это были иностранцы. Они всегда так пьют текилу. Особенно колумбийцы.

- Но, надо сказать, этим негодяям все равно было весело, они пели, танцевали, приставали к официанткам.

- Вот негодяи, так глупо пить текилу!

- Да, Мария, ты права. А, может, и мне попробовать?

- Ой, здорово, здорово! А после тебя я.

- Да. Только, боюсь, одна соль меня не возьмет. Дай-ка еще перцу. И соды. И… еще стиральный порошок, чтобы было позабористей. Мы покажем этим негодяям колумбийцам, как надо пить текилу.

- Ну, давай, Антонио, нюхай. (Антонио нюхает). Ну, как? Антонио, что ты молчишь? Антонио, что у тебя с лицом? Это тебе так понравилось, или наоборот?

- Ложись…

- Антонио, ну не заводись. Зачем так быстро…

- Дура… (Взрыв). Ух ты. Ну и ну. Да, эти колумбийцы не дураки… так пить текилу. Мария, а подсыпь-ка еще… а где Мария? Ой, простите, а вы кто?

- Я Мерлин Монро. Ну, помните, вот это: «пу-пу-пи-ду, пу». Это я.

- Ну, да, припоминаю что-то. А это кто?

- Петр Первый.

- Ты смотри, какой эффект. А это…

- А мы четверо рабочих, которых вчера убило бетонной плитой на стройке.

- Ай-яй-яй, мои соболезнования. А я что здесь делаю? А-а, понятненько. Видимо, стиральный порошок был лишним. Да, как говорится, что колумбийцу здорово, то мексиканцу – смерть. (Кричит). Мария, деньги на мои похороны возьми в тумбочке… Не слышит. Да и бог с ним. Где тут была Мерлин Монро?

98.

- Мария! Мария, открывай!

- Кто там?

- Это я, твой муж Антонио.

- Ага, пришел наконец-то! Семь дней тебя не было. Вот тебе, негодяй!

- Ой, Мария, скалкой – это больно. Не надо меня бить, потому что я один из величайших умов современности.

- Что ты несешь, негодяй! Где ты был семь дней?

- Я работал. Я совершил величайшее научное открытие. Я открыл формулу счастья. Скоро мне дадут какую-нибудь премию имени кого-нибудь.

- Я не верю тебе, негодяй! А… а что за формула, ну-ка, расскажи.

- Секундочку. Я записал вот здесь на салфетке… три раза по сто грамм текилы в течение десяти минут, потом три минуты раскачивания на стуле, потом еще три по сто текилы с пятиминутными перерывами на рассказывание анекдотов, потом восемь с половиной минут на курение сигары и сразу после этого шесть текил без никакого перерыва. И счастье наступает гарантированно.

- Да? А почему тебя видели все эти дни с какой-то крашеной блондинкой?!

- Это Люсия. Она участница эксперимента. Это – составляющая моей формулы.

- Какая составляющая?

- Очень важная. Это переменная «игрек». Причем, как выяснилось, достаточно постоянная. Кстати, ни Виктория, ни Маргарита на роль «игрека» не подходят, я пробовал.

- А зачем ты ставил эксперимент сразу на себе? Попробовал бы его на мышах или обезьянах.

- Ну, во-первых, Люсия бы не согласилась, а во-вторых, жалко… столько текилы обезьянам. Мария, я рисковал жизнью ради науки… а ты меня скалкой.

- Прости, Антонио. Прости, мой Эйнштейн, мой Лобачевский, мой Софья Ковалевская, мой супруги Кюри. Знаешь, я тоже хочу испытать на себе действие этой формулы.

- Нет, Мария, это формула только для мужчин.

- А для женщин?

- Для женщин есть другая формула счастья: готовить, убирать, стирать белье, рожать и воспитывать детей, ходить в магазин, выбрасывать мусор.

- Ой, Антонио, так получается, что я всегда была счастлива.

- Еще бы, с таким мужем. В общем, я пойду посплю, а ты иди на кухню, Мария, и будь счастлива.

99.

- Антонио!

- Да, Мария.

- У меня радостная новость. В Мехико начинается месяц русской культуры.

- О, Мария, так мы весь месяц будем пить водку, бить друг другу морды, ходить по городу с гармошкой и кричать «Спартак» – чемпион»! Это мне нравится.

- Нет, ты не понял. Вот, например, сегодня в нашей мексиканской филармонии Козаков будет читать Пушкина. Давай сходим.

- Зачем? Человек будет сидеть и читать, а мы будем мешать ему своим присутствием. Вот я очень не люблю, когда я читаю газету, а ты пристаешь ко мне с вопросами или болтаешь по телефону с подругами. В общем, пусть себе читает, а мы лучше напьемся и набьем морду этому негодяю Рамиресу.

- Антонио, ты не понял. А вот в государственном драматическом театре имени извержения вулкана Попокатепетль в 1912 году русские артисты будут давать «Чайку».

- Зачем нам чайка? Лучше бы давали курицу, из нее можно что-то приготовить. Хотя, если хочешь, иди и возьми. А я пойду играть на гармошке и ругаться матом. Так мы будем вместе участвовать в культурной жизни страны.

- Нет, я не хочу одна, давай сделаем что-нибудь вместе.

- Хорошо. Вечером я приду пьяный, буду гоняться за тобой с топором и сильно побью, а утром буду плакать, просить прощения и пить рассол.

- А я тогда тоже буду плакать, говорить «какой же ты у меня недотепа» и «горемычный ты мой», а к вечеру рожу тебя сына Иванушку.

- Да, за это надо выпить. Дай-ка мне водки, Мария. (Пьет).О, хорошо. Запрягай, Мария, тройку, поедем к Яру дразнить медведей и цыган.

100.

- Антонио.

- Да, Мария.

- Что это там за негодяй стоит на перекрестке, размахивает какой-то палочкой и мешает всем проехать. И еще зачем-то надел полицейскую форму.

- Я думаю, Мария, это какой-то маньяк. Наверняка он убил полицейского, одел его форму и теперь терроризирует Мехико.

- Какой ужас, Антонио! Надо позвонить в полицию.

- Мария, на это нет времени. Он совершит что-нибудь непоправимое и убежит. Попробуем задержать его сами (рев двигателя).

- Ой, смотри, смотри, побежал.

- Ничего, от меня не убежишь. (Удар). Ох ты, все-таки успел испачкать нам машину. Вот негодяй.

- Антонио, смотри, за нами кто-то едет с мигалкой.

- Значит, у него были сообщники. Они украли полицейскую машину и теперь гонятся за нами. Ничего, им меня не взять!

- Антонио, зачем ты свернул на пешеходную улицу? Здесь же люди.

- Молчи, Мария, на войне, как на войне. А ля герр, ком а ля герр.

- Что?

- Это такая мексиканская поговорка на французском языке. (Удары). Вот видишь, они отстали.

- Но мы же покалечили столько людей, а одного, кажется, задавили насмерть.

- Ничего, несколькими негодяями будет меньше. Кто же ходит по улице в рабочее время – только негодяи. Короче, мы убили двух зайцев.

- Одного.

- Мария, это опять поговорка. Пошли, выпьем за меня. Я совершил очередной героический поступок.

- Да, как на прошлой неделе, когда ты побил вора, который назвался почтальоном, а сам хотел украсть наши телефонные счета из почтового ящика. Какой ты, все-таки, у меня молодец.

101.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Скажи, а почему в нашем языке слово «брак» обозначает два совершенно разных понятия?

- Это еще что, Мария. Вот слово «коса» имеет сразу три значения – коса, которая до пят, коса, которая в море и коса, которая «фить».

- Безобразие! Неужели наш мексиканский язык такой скудный, чтобы называть три понятия одним словом?

- Нет. Просто эти негодяи из института языкознания так все устроили. А те слова, которые должны были обозначать два других понятия, забрали себе и, наверняка пользуются ими… например, на даче.

- Вот негодяи! Они разворовывают наш словарный запас! Надо пожаловаться на них президенту страны.

- Бесполезно, Мария. Он тоже в доле.

- А он то каким образом?

- Они откинули ему несколько слов, которыми кроме него никто не может пользоваться – президент Мексики, гарант Конституции, Верховный главнокомандующий.

- Но это же коррупция!

- Вот именно. Хорошо, что у нас остались, хотя бы, слова …, … и … … .

- Да, иначе бы ты не смог объяснить нашей соседке этой негодяйке Розалии, что она неправа, когда кричала на нашу собаку, которая погрызла ее обувь.

- Да, эти слова я никому не отдам. Они достались мне от моего отца, а я передам их своим детям. Эй, … Педро, и особенно ты, … Пабло, идите сюда! Когда я буду умирать, я скажу вам кое-что. А пока … отсюда.

- А что будем делать с этими негодяями из института языкознания?

- Я позвоню им и скажу, что они … в значении «надоели».

102.

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Хименесы уехали отдыхать на месяц и оставили нам ключи от квартиры.

- Зачем, Мария?

- Чтобы мы следили за их кошкой.

- А зачем для этого оставлять нам ключи, мы могли бы следить за ней в замочную скважину.

- Это неудобно, Антонио. И потом, если она будет на кухне, то мы в замочную скважину ничего не увидим.

- А зачем нам за ней следить?

- Ну, как? Если, допустим, она нагадит на ковер, мы будем точно знать, что это сделала она.

- А кто бы это мог сделать еще?

- Мы. Ведь у нас же есть ключи. И они, приехав, могли бы подумать на нас.

- На нас? Эти негодяи Хименесы? А ну, давай сюда ключ!

- Зачем?

- Пойду, и сделаю им на стол все, что я о них думаю, раз они такие неблагодарные. Мы следим за их кошкой, а они так себя ведут.

- Да, зря я согласилась помогать этим негодяям. Так что, не будем следить за их кошкой?

- Будем. Только надо делать это незаметно, чтобы она не поняла, что за ней следят. Иначе она попытается оторваться от хвоста.

- И потом Хименесы скажут, что это мы дали ей оторваться?

- Не знаю, Мария… я запутался… в любом случае, ты дура. Пошли следить за кошкой. Только давай наденем маски, чтобы она нас не узнала.

103.

- Мария!

- Да, Антонио.

- У меня для тебя сногсшибательная, но печальная новость. Я решил сменить ориентацию.

- В каком смысле?

- Я решил стать голубым.

- Я тебя что, не устраиваю?

- Конечно, нет… в смысле, конечно, да… в смысле, даже если бы устраивала… неважно, дело не в этом. Я хочу стать популярным певцом или телеведущим, а они все такие.

- Антонио, но тогда тебе придется красить губы, накладывать румяна, говорить тонким манерным голосом.

- Ну, что ж, придется – так придется, чего не сделаешь ради искусства… и денег.

- Но ведь ты должен будешь спать с мужчинами.

- Ничего, в походе я спал с Хименесом, он сильно храпит, но ты храпишь не меньше, да ты еще и в два раза толще.

- Антонио, ты не понял. Тебе придется заниматься с ними любовью.

- Мария, как тебе не стыдно такое говорить? С чего это вдруг, что я, педик, что ли?

- Ты же сам сказал, что хочешь стать голубым.

- И что они, по-твоему, занимаются друг с другом любовью? Да нет, Мария, это невозможно. Это противно… и вообще, ну, как это – мужчина с мужчиной?

- И тем не менее.

- Ты уверена, Мария?

- Конечно, Антонио.

- Гадость какая. Ну, хорошо. Тогда… даже не знаю… тогда я буду олигархом.

- Тогда тебе придется стать евреем.

- Нет, нет, нет, лучше быть телеведущим… хотя, нет, не лучше… черт, вот так всегда – стоит начать новую жизнь, как сразу всплывает какая-то гадость. Все, Мария, неси текилу, будем отмечать мое возвращение.

104.

- Антонио, Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- Вот я подумала, а почему листья зеленые?

- Потому что в них много хлорофилла.

- А что такое хлорофилл?

- Ну, это такое вещество… когда его много в листьях, они зеленые. Спи, Мария.

- А тогда скажи мне только, как человек видит?

- Ну, как… на дне глаза существуют нервные окончания, и когда свет отражается от предметов… о, господи, спи, Мария, спокойной ночи.

- Да, да, уже сплю, только еще один вопрос. Вот объясни, как это понять – вселенная бесконечна. Как это?

- Это… как… вселенная, она… такая… а там за ней… а потом… ну, все. (Удар). О как! Чем это я ее? А, настольной лампой. Как же сразу стало хорошо. Что же это я раньше не догадался. Двадцать лет мучений… Ну, вот и ладненько. Спи, Мария… в смысле, спи, Антонио. Хм, а правда, как это – она бесконечна? Ну, вот она закончилась, а что там дальше? Ой. Ой, ой, ой. Это невыносимо. (Выстрел). А! Мария!

- Что, Антонио?

- Мне приснился страшный сон. Как будто мы умерли.

- Нет-нет, Антонио, все нормально. Кстати, раз мы уже проснулись, скажи, меня давно мучает вопрос, почему листья зеленые?

- Сейчас, Мария, одну секунду… Ой, здесь же должна была быть настольная лампа. Что же делать – стакан слишком легкий, а шкаф я не подниму?

105.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Пошли в баню.

- Ладно. Иди в баню, Мария.

- Нет, не меня пошли в баню, а пошли вместе в баню.

- В каком именно месте, Мария? Я послал тебя здесь, если хочешь, можем отойти на пару метров, я пошлю тебя там, хотя какая разница?

- Антонио, пожалуйста, не пошли.

- Ничего не понимаю – то пошли, то не пошли. Ты хочешь в баню, Мария, или нет?

- Да, я хочу, но только пошли вдвоем.

- Мария, я не могу послать в баню нас обоих. Тебя – еще ладно, но сам себя… Это должен сделать кто-нибудь третий, например, негодяй Альваро, который, когда напьется, сидит на углу и посылает всех, но не в баню, а гораздо дальше.

- Антонио, Антонио, ну, подожди. Не надо никого никуда посылать. Смотри, я иду в баню. Пойдем со мной за компанию.

- Ага! Значит ты обычно ходишь в баню с какой-то компанией, а сейчас они, видимо, не могут, и ты хочешь, чтобы я пошел за нее. А ну быстро рассказывай, с какими негодяями ты ходишь в баню?

- Антонио, что ты несешь?

- Я несу палку, чтобы тебя ударить. Вот тебе, получай! В баню она собралась с какой-то компанией!

- Антонио, ты все перепутал.

- Ничего я не перепутал. Хотел ударить по голове – и ударил. А сейчас получай по спине.

- Но я же просто хотела пойти в баню…

- Вот и иди в баню. Пошла вон из моей квартиры. Прощай, немытая Мария… не помню, как там дальше…

106.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Ты слышала – исполняется 10 лет сорокалетию журнала «Мексика для вас». В честь этого они проводят конкурс…

- Нет, если красоты, то я не могу – во-первых, у меня нет купальника моего размера, а во-вторых, я готовлю обед.

- Мария, вообще-то я знаю еще одну причину, но сейчас не об этом. Они проводят другой конкурс – на лучшее двустишие о Мексике.

- И что, там хорошие призы?

- Очень. Разыгрываются десять будильников, двадцать бейсболок и тридцать сумочек ди-джея.

- Антонио, а зачем ди-джею столько сумочек?

- Не знаю… скорее всего, незачем, поэтому он и выставил их в качестве приза.

- А если ты выиграешь этот приз, что ты с ним будешь делать? Зачем тебе тридцать сумочек ди-джея?

- Ну, Мария, сначала надо их выиграть, а потом разберемся. Я уже написал одно двустишие, слушай: «Ты дорога мне, Мексика больше, чем ненормативная лексика». Ну, как?

- Потрясающе. Но ведь это неправда.

- Да, я согласен с тобой, Мария. Как поэт и гражданин я не имею права лгать своему народу. Тогда так: «Я люблю тебя, Мексика, больше кактусового кексика».

- А вот это обидно, Антонио. Неужели ты совсем не ценишь мой кактусовый кекс с кактусовой корицей и кактусовым изюмом?

- Но все-таки Мексику я люблю несколько больше… хотя… А если так: «Я люблю тебя, Мексика, больше чем нашего песика Рексика».

- Какого Рексика, Антонио, у нас нет никакого песика?

- Это творческий домысел.

- А если приедет комиссия и выяснит, что никакого Рексика у нас нет?

- А мы заведем. Только какого-нибудь плохонького, чтобы я любил его заведомо меньше Мексики. Все, я посылаю. Считай, что тридцать сумочек у тебя в кармане.

- Да. Конечно, если тебя не засудят.

- Что? Нет, в тюрягу я больше не сяду.

- Антонио, ты не понял…

- Все я понял. Я ухожу. Дай мне пистолет и две тысячи песо, я сделаю пластическую операцию. В дверь я не пойду, меня там наверняка ждет засада. Прыгаю в окно. (Свист, удар, цокот копыт).

- Смотри-ка, ускакал. А ведь это была деревянная лошадка. Мой мексиканский Денис Давыдов. Если надо, я поеду за тобой в Сибирь.

- (Кричит издали). Не надо!

107.

- Антонио! Антонио!

- А! Что, Мария?

- Я поняла – так больше продолжаться не может. Нам нужно что-то решать.

- Да, Мария, я с тобой абсолютно согласен. А который час?

- Какое это имеет значение, когда решаются наши судьбы?

- Прости, Мария, конечно, никакого… а что нужно решать?

- Мы не можем так дальше жить. Судьба поставила нас перед выбором. Выбирай Антонио – либо ты, либо я!

- Ну, я не знаю, Мария… а если я выберу тебя?

- Буду я.

- А если меня?…

- Как это – тебя? Нет, Антонио, ты не можешь так поступить со мной, матерью двух твоих детей, не считая еще одного и хомячка Густаво.

- Хорошо, Мария, я выберу кого-нибудь другого… только надо понять, кто из нас придет первым…

- Что ты имеешь в виду, Антонио?

- Не знаю. Ты же сама просила, чтобы я выбрал, на кого поставить. Или нет?

- Не помню, Антонио. Мне так плохо, мне приснился страшный сон, а тут опять ты со своими лошадьми.

- Да, я веду себя, как негодяй. Мария, давай так: бросим две бумажки в шляпу, и наш попугай вытащит одну из них.

- Давай. Только у нас нет никакого попугая.

- А мы возьмем его у соседей, этих негодяев Хименесов. (Стучит в стену). Эй, негодяи Хименесы, просыпайтесь! Нам нужен ваш попугай Бенито. Он будет рукой судьбы.

- Не будет. Он сдох три дня назад. Тем более, что Бенито был не попугай, а бульдог.

- Вот негодяй, не мог сдохнуть на три дня позже. Ладно, пусть тянет хомячок Густаво. И если в бумажке все совпадет, то мы выиграем машину – я правильно понял?

- Наверно, Антонио. А почему ты не спишь?

- Не помню. А, меня разбудили эти негодяи Хименесы, чтобы сказать что умер их попугай бульдог Бенито.

- Вот негодяи! Завтра ночью мы им отомстим. А пока спи, Антонио.

108.

- Антонио!

- Да, Мария.

- А почему ты вчера назвал меня кривоногой дурой и стервой?

- По двум причинам. Во-первых, милые бранятся – только тешатся, а мне как раз захотелось потешиться. А, во-вторых, потому, что ты действительно кривоногая дура и стерва.

- Ну, допустим. А что именно ты себе тешишь, когда меня так называешь?

- Дурой и стервой? Да все!

- Ой, Антонио, так у тебя тешотка!

- Что такое?

- Ну, когда ты себе все время что-то тешишь.

- То-то я чувствую, что недомогаю. То есть, я почти все могаю, но немножко недо. Я знаю одно хорошее народное средство. Открой литровую бутылку текилы, налей в блюдечко пятьдесят грамм, намочи ватку и разотри меня. Остальное я выпью, чтобы не пропадало.

- А я?

- А ты уходи.

- Почему?

- Мне может не помочь, и я умру. Не хочу, чтобы ты видела, как я страдаю.

- Тогда я позову священника.

- Зачем? Что, я не выпью один девятьсот пятьдесят грамм текилы? Дура кривоногая!

- Что?

- Ничего. Иди уже. Дай умереть спокойно.

109.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мне кажется, я слышу зов предков.

- И что он тебе подсказывает?

- Что надо подняться к дедушке, по-моему, это он меня зовет.

- Зачем, ведь мы были у него всего месяц назад?

- Наверное, ему что-нибудь нужно.

- Что ему может быть нужно? Он просто спекулирует на нашей любви. Вспомни, в прошлый раз, когда мы пришли к нему, мы принесли ему банан, бутерброд с кактусовым маслом и леденец, а этот негодяй даже не сказал спасибо.

- Ну, во-первых, он немой, а во-вторых, когда мы вошли, он спал, и, пока мы ждали, что он проснется, ты все съела.

- Ну, положим, банан съел ты.

- Конечно, буду я ждать, пока проснется твой дедушка!

- Как это – мой? Это твой дедушка.

- Мой?! Да у меня вообще никогда не было дедушки.

- А кто же тогда у нас наверху?

- Не знаю. Но я помню, что его внесли вместе с мебелью, когда мы въезжали в эту квартиру двадцать лет назад.

- Так нам его подкинули! Вот негодяи – эти мексиканцы: рожают дедушек,а потом подкидывают их порядочным людям.

- Мария, а давай сдадим его в дом малютки.

- Но он же дедушка.

- Зато довольно маленький. И наверняка какая-нибудь семья, которая не может иметь дедушек, его удедит… удедерит… удедушкит.

- Какой ты у меня умный… и человечный!

110.

- Антонио! Куда это ты так тихо крадешься?

- Я не крадусь, я иду.

- Куда?

- На войну.

- Но ведь никакой войны сейчас нет!

- Правильно, сейчас – нет. Все ждут меня… в смысле, в любой момент она может начаться.

- А кто хочет на нас напасть?

- Да кто угодно! Например, Ирландия.

- А почему?

- Ну, как?… У нас большая страна, а у них маленькая. И потом, мы придумали текилу, а они любят выпить.

- Но они же придумали виски.

- Да, но у них уже заканчивается.

- А это что?

- Это бутылки с зажигательной смесью, чтобы смешивать, а потом зажигать… поджигать вражеские танки. Вдруг эти негодяи ирландцы смогут доплыть до нас из Ирландии в танках… вряд ли, конечно, но мы должны быть готовы ко всему…

- А что это за квадратные пакетики с колечками внутри?

- Это кольца от гранаты. Вот это красное с запахом клубники – основное, а это с пупырышками – запасное, если граната не раскроется… не взорвется.

- А зачем ты так сильно надушился?

- Мы же будем сидеть в засаде – чтобы нас не нашли вражеские собаки. А этот запах отбивает у них всякое желание нюхать. Все, Мария, спи, я вернусь завтра, надеюсь, что мы победим этих негодяев несколько раз. (Напевает). Темная ночь, только пули свистят по степи…

111.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Как ты думаешь, а среди животных тоже бывают негодяи?

- Еще бы! Особенно птицы. Кто, кроме законченных негодяев мог так обгадить памятник Хуану Родригесу Чистоплотному, прозванному так за то, что этот негодяй ввел налог на мусор и мылся три раза в день, от чего и умер.

- От налогов, или от мытья?

- От того и от другого. И еще от старости.

- С другой стороны, он тоже был порядочный негодяй. Во-первых, стоит посредине площади, и все должны его объезжать, а во-вторых, мы теперь вынуждены платить полтора песо в месяц налога на мусор. Да за это я бы сама нагадила ему на голову, если бы он был жив.

- А то, что птицы нас будят рано утром своими криками? А то, что журавли едят лягушек, как эти негодяи французы? А чайки рыб? Не выгораживай этих негодяев.

- Рыбы, кстати, тоже хороши – жрут всякую дрянь, а мы потом вынуждены это есть, да еще и с удовольствием.

- Да, или возьмем, к примеру, макак…

- Нет, макак мы брать не будем. У нас и так в квартире мыши, тараканы и мухи. С меня хватит.

- Мария…

- Пусть я дура, но макак мы возьмем только через мой труп!

- О, какой неожиданный, но приятный поворот. А ну-ка…

- Антонио, зачем ты взял гантелю? Ты же не занимался уже 14 лет?

- Ошибаешься, Мария, этим я занимался только вчера, когда бил тебя сковородкой.

- Не надо, Антонио, не надо!

- Макаки ей не понравились! Ты от них произошла, сволочь неблагодарная!

112.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я решил начать качаться.

- Не надо, Антонио. Ты уже вчера качался на стуле, упал и разбил вазу.

- Ты не поняла, Мария. Я хочу качаться, чтобы быть сильным и здоровым.

- Все я поняла. Это бредовая мысль. Твой дедушка всю жизнь качался в гамаке, и, в результате у него закружилась голова, его стошнило, и он умер, захлебнувшись. Ты хочешь, чтобы и с тобой случилось то же самое? А что буду делать я с тремя детьми, а, главное, с этой сломанной шваброй? Кто ее починит?

- Не в этом смысле, Мария. Ты видела, как накачался этот негодяй, наш сосед?

- Спасибо, Антонио, видела. В этом смысле ты на дне рождения у Лопесов накачался не меньше. Залез в клетку к попугаю и клюнул его в глаз, а потом еще всю дорогу домой шел и качался.

- Не тот сосед, Мария, не Хорхе, а Рамос Диас… ну, этот красивый молодой негодяй с четвертого этажа. Новый жилец.

- Он уже не жилец. Он занимался штангой, на него упал блин и он впал в кому.

- Какая ужасная, блин, трагедия. Пойду, возьму его гантели, пока их не свистнул кто-нибудь из этих негодяев – наших соседей.

- Да, и будем заниматься спортом! А то «качаться, качаться»!

- Или все-таки кидать их с восьмого этажа в прохожих, ведь это так весело?

- Ура, Антонио, конечно, кидать! Ура, ура, у нас есть занятие на целый вечер!

113.

- Мария, как я соскучился по нашим детям! Где они, наши птенчики?

- В соседней комнате, курят марихуану. Вот уже три дня.

- Три дня – а я уже соскучился. Какой я все-таки добрый… и…

- Усатый?

- Нет. Я…

- Толстый?

- Нет! То есть, да, но не в этом дело. Я… подожди, Мария,… я соскучившийся!

- Какой ты многогранный, Антонио – добрый, усатый, толстый и соскучившийся.

- Я вообще талантлив и могу делать много вещей одновременно. Вот, например, сейчас – я смотрю телевизор, разговариваю с тобой, пью текилу и скучаю. А еще говорят – Юлий Цезарь, Юлий Цезарь!

- Ты лучше! Помнишь, когда мы ездили в Акапулько, ты одновременно спал, храпел, потел, видел сон, падал с верхней полки, кричал и ругался матом и разбил чашку…

- И при этом я еще ехал на поезде!… А о чем мы говорили?

- Не помню.

- А я помню – мы говорили о текиле. Тащи ее сюда, я буду ее одновременно пить, закусывать, занюхивать, пьянеть, петь песни, плакать и, конечно, скучать по нашим деткам. Где-то они сейчас, наши птенчики?

114.

- Антонио, послушай, а кто такой Гегель?

- Ну, Гегель – это тот же Гоголь, только люди об этом не знают и называют его Гегелем.

- А, понятно. А кто такой Гоголь?

- А это человек, который вместе с Моголем изобрел некий напиток. Так и называется – Гоголь-Моголь. Ну, как Гей-Люссак.

- Люссак был геем?

- Нет, это его партнер был геем, а он был просто Люссак.

- Подожди, если партнером Люссака был гей, значит и сам Люссак тоже гей.

- Да, ты права, Мария. В любом случае, их именем назван какой-то закон. Скорее всего, разрешающий однополые браки. А почему ты спрашиваешь?

- Я читаю справочник «Знаменитые люди со странными фамилиями». Вот смотри – Артур Шопенгауэр. Как ты думаешь, кто это?

- Ну, Артур – это один армянин, который торгует мандаринами на базаре, Шопен – это композитор, а Гауэр – это непроизносимая часть фамилии Шопена.

- А почему она не произносится?

- На этом настояли люди, которые не любят буквы «г», «а», «у», «э» и «р».

- А что настояли?

- Некий напиток. Скорее всего гоголь-моголь, который еще некоторые по ошибке называют гегель-мегель.

- Спасибо, Антонио, ты мне все объяснил. У меня все так четко разложилось в голове, что она сейчас лопнет.

- Иди, поспи, моя близкая… в смысле, недалекая.

115.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я тут подумал, ведь у нас с тобой типичный неравный брак.

- Как это, Антонио?

- Ну, смотри. Во-первых, ты весишь 140 килограмм, а я 85. У тебя 44 размер ноги, а у меня 39-й. И потом, я умный, а ты… ну, сама знаешь.

- Зато у тебя есть усы, и у меня тоже.

- Это правда. Но у тебя есть еще и борода. И самое главное – ты женщина, а я мужчина. А в равном браке все должно быть наоборот.

- Антонио, ты ошибаешься, неравный брак – это разный социальный статус и состояние.

- Я об этом и говорю. Мое состояние принципиально отличается от твоего. Ты – толстая дура, а мне уже хорошо; а допью эту бутылку – и будет еще лучше.

- Антонио, ты что, совсем ничего не понимаешь?

- Ну, почему, пока понимаю. А вот через полчаса уже действительно перестану.

- Тебе надо записаться в «Общество анонимных алкоголиков».

- О, отличная идея! Я там давно не был. Там так хорошо – никто не представляется, но все сильно выпивают. Так, про неравный брак мы поговорили, про Изольду я тебе и не собирался ничего рассказывать, а про анонимных алкоголиков ты сама завела разговор, так что я не виноват. Ну, все, я пошел, моя неравная.

- Антонио, но ведь мы собирались посвятить этот день уборке.

- И что нам мешает это сделать? Посвящаю этот день уборке. Ну, и военно-морскому флоту. До вечера, Мария!

116.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Вчера приходили хозяева квартиры и сказали, что мы не платим им уже три месяца.

- Открыли Америку! Я и сам это прекрасно знаю. Зачем было ради этого приходить? Я знаю даже то, чего они не знают – мы не будем платить им еще минимум три месяца.

- Но они пообещали нас выселить.

- А вот это просто глупо. Кто тогда заплатит им за 6 месяцев? Пушкин?

- Какой Пушкин, Антонио?

- Ну, это какой-то странный человек, который всем платит за квартиру и выносит мусор. К сожалению, он делает это только в России.

- Антонио, но, все-таки, что делать с хозяевами квартиры? С этими негодяями, которые не ценят, что мы убираем их квартиру, поливаем их цветы…

- Ну, положим, квартиру ты в последний раз убирала, еще когда мы жили на другой квартире, а цветы ты бы лучше не поливала…

- Кто же знал, что у них в этой бутылке уксус? И потом, они же не сказали, чем поливать. Если бы я была дура, я бы сразу полила их уксусом, а не через два дня по ошибке.

- А давай расскажем полиции, что они хранят в нашей квартире марихуану, и их посадят.

- Но это же твоя марихуана. И, потом, полиция придет и конфискует.

- Вот еще! Я перепрячу ее в другое место.

- Но тогда полиции не за что будет их арестовывать.

- Н-да, замкнутый круг, как всегда. Лягу поспать, во сне мне всегда приходят прекрасные мысли. Как Менделееву.

- А кто это?

- Это какой-то человек, который спал, а ему на голову периодически падала какая-то таблица со стены. И он что-то придумал.

- Что придумал – передвинуть кровать или перевесить таблицу?

- Не помню.

- Или как не платить за квартиру?

- Неважно. Спи, сейчас что-нибудь придумаем.

117.

- Антонио!

- Да, Мария.

- А давай поедем на экстремальный отдых. Будем сплавляться с водопада, прыгать с парашютом, спускаться на доске с гор…

- Знаешь что, Мария, экстремальнее, чем наша последняя поездка к твоей маме ничего не может быть. Ты поссорилась с ней в первую же минуту, и вы два часа ругались, пока я не решил вмешаться.

- Вот тут-то все и началось. Просто ты не должен был сразу пытаться убить маму топором.

- Сразу! Сначала я пытался ее задушить, но она спустила на меня доберманов, и мне пришлось их загрызть. Потом появились твои родственники и привязали меня к кровати, и я потратил минимум полчаса на то, чтобы перетереть веревку щетиной. И даже после этого я не сразу побежал за топором, а сначала побросал всех родственников в колодец.

- Да, хорошо, что мама успела выпрыгнуть из окна. Сломала два ребра и ногу, но все равно сумела уползти в курятник и затеряться там среди кур. А вот зачем ты выпрыгнул в окно…

- Я гнался за ней.

- Но это же было через четыре часа.

- Да? А вот этого я не помню. Видимо, в эти четыре часа я занимался чем-то очень важным. Ты не помнишь, чем?

- Ты пил текилу, матерился и ломал руками стаканы.

- Ну, вот.

- А потом ты пытался сдаться властям, кричал, что хочешь быть узником совести и согласен, чтобы тебя обменяли на ящик текилы.

- Знаешь, Мария, а я сейчас неожиданно понял, что мы таки хорошо отдохнули – есть что вспомнить. Может, опять поедем к твоей маме?

- Давай лучше к твоей. С ней интереснее – она моложе и быстрее бегает.

118.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Я хочу поговорить с тобой без свидетелей.

- Хорошо, Мария, сейчас я выйду, и ты сможешь начать говорить.

- Но я же хочу поговорить с тобой.

- Тогда я стану свидетелем этого разговора. Определись, Мария, чего ты хочешь.

- Я хочу поговорить с тобой…

- Так…

- Но чтобы этого никто не слышал…

- Ага. Это бред, Мария. Как минимум я это услышу. Не говоря уже о тебе.

- А что же делать, Антонио?

- Давай заткнем себе уши, и никто ничего не услышит.

- А зачем тогда вообще что-то говорить?

- Ну, или так – я выйду, ты поговоришь со мной, а потом все мне расскажешь – как прошел разговор и о чем он был.

- Прекрасно, Антонио, иди… Ой, подожди… Я забыла, что я хотела тебе сказать.

- Мария!

- Вспомнила! Я хотела сказать, что я хочу с тобой поговорить.

- Так, Мария, я все придумал. Закрой глаза и никуда отсюда не уходи. Где-то тут была моя любимая чугунная сковородка.

119.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Давай играть в «съедобное – несъедобное».

- Вот еще! Мы уже играли в это на прошлой неделе, когда я съел курицу, которую ты приготовила, а потом три часа жалел об этом в туалете. Так вот она была съедобная или нет?

- Я же тебе уже говорила, что я просто размораживала ее в микроволновке, а ты схватил и съел. И вообще, я про другое. Я буду называть слова, а ты будешь говорить, съедобное это, или нет.

- Мария, ты дура. Слово не может быть съедобным. Разве что в качестве духовной пищи. Но тогда оно должно быть очень духовным… например «святоапостольский».

- Что это, Антонио?

- Это что-то очень духовное… хотя и абсолютно непонятное.

- Подожди, Антонио, не надо так сложно. Вот, смотри – яблоко! Говори, съедобное или несъедобное.

- Несъедобное.

- Ну, Антонио, ты же сразу проиграл!

- Ничего подобного! Мы же с тобой вместе рвали яблоки в саду этого негодяя Касильяса, вспомни, какие они были – жесткие, кислые и червивые. И что, они после этого съедобные?

- Ну, хорошо. Тогда… чашка!

- Съедобное.

- А вот теперь ты точно проиграл.

- Нет, я не проиграл. Смотри. (Грызет).

- Н-да, ты меня убедил. Тогда… телефон… ой, нет, не надо… телевизор… тем более, не надо… А, вот – хомячок! Ну, наш хомячок Густаво.

- Зря ты это сказала, Мария. Бедный Густаво, я так его любил. (Грызет). О, оказывается, я его и так люблю.

- Господи, Антонио, наш хомячок!… С другой стороны, теперь его можно не кормить.

- Да, а весь корм съем я!!! (Грызет).

- Антонио, что с тобой?!

- У меня серьезно разыгрался аппетит. Пойду в комнату к нашему сыну, у этого негодяя были канарейки…

120.

- Антонио! Антонио!

- А! Что случилось, Мария?

- Антонио, мне срочно нужно это знать – сколько в одном часе километров?

- Ну, это же даже дети знают – шестьдесят… Что? Мария, ты что, дура? Откуда в часе километры?

- Как же, помнишь, тебя оштрафовали за то, что ты ехал со скоростью 120 км в час. Значит в часе в этот момент было 120 километров.

- Да, ты права, Мария. С другой стороны, от нашего дома до дачи 70 километров, а мы по пробкам доезжаем до нее за час. Значит, в часе бывает еще 70 километров. Н-да… но одно я знаю твердо: в миле полтора километра.

- А тогда сколько в миле часов?

- Смотря каких – настенных или наручных… Короче говоря, все в мире относительно. Ты же сама была продавщицей и знаешь, что в килограмме бывает то 900, то 800 граммов. Это все придумал Эйнштейн в своей теории относительности.

- Вот, негодяй, лучше бы придумал клюкву в сахаре!

- Но ее же уже придумали.

- Ну и что? Ее же все равно всегда не хватает. Так что ее можно было бы придумать и второй, и третий раз.

- Ладно, спи, Мария, и пусть тебе приснится, сколько в миле граммов.

121.

- Мария, Мария!

- Что с тобой, Антонио, почему ты такой встревоженный?

- Я только что слышал ужасную вещь. В Мексике появились ядовитые кактусы. Их укус смертелен!

- Какой ужас, Антонио! Подожди, кактусы же не кусаются.

- Ну, да!… Да? Вообще-то не кусаются, но если уж укусят, то пиши пропало.

- Написала. А в середине «а» или «о»?

- Что?

- Ты же сказал «пиши «пропало». Я написала, только я не знаю, через «о» или через «а».

- Мы столько лет вместе, Мария, но есть в тебе что-то, чему я не перестаю удивляться. Короче, я записался в отряд по уничтожению кактусов. Дай мне тридцать песо, и я пойду.

- А почему так много?

- Потому что много не мало. Это вступительный взнос. На него мне выдадут каску, шинель, сапоги и две бутылки противоядия. Может быть даже хватит на три, правда, тогда не останется на закуску.

- Антонио, а это не будет как в прошлый раз, когда ты отправился ловить прикроватные тумбочки, которые охотились за людьми, и потом мне звонили в три часа ночи из больницы?

- Мария, не путай разные вещи. Тогда у меня начиналась белая горячка, а сейчас я просто хочу выпить… в смысле, принести пользу своей стране. И вообще, не смей меня подозревать, я порядочный человек, заруби это себе на носу!… Мария, что ты делаешь?… положи мачете… господи, какой кошмар! Разрубила нос пополам. Мария, когда придешь в сознание, иди к врачу, слышишь. А меня ждет Национальная Армия спасения Мексики от тумбочек… от кактусов.

122.

- Ан…т…нио… Ант…о…о…

- Мария, что с тобой? Что ты делаешь?

- Ан…т…нио… Ант…о…о…

- Мария, прекрати размахивать руками. И вообще, посмотри на себя – посинела, выпучила глаза. Фу!

- Ан…т…нио… Ант…о…о…

- Хватит гавкать, как собака… А, я догадался, ты изображаешь ту женщину в сериале, которая подавилась сливой. Похоже!

- Ан…т…нио… Ант…о…о…

- Так, это уже не смешно. Что ты валишься на меня? Встань немедленно. Я тебя сейчас ударю сковородкой, слышишь?

- Ан…т…нио… Ант…о…о…

- Ну, ты дождалась. (Бьет).

- Ой, Антонио, спасибо тебе.

- Спасибо? Странно, раньше, когда я бил тебя сковородкой, ты меня не благодарила. Ну, на еще. (Бьет).

- Не в этом дело. Я подавилась.

- Подавилась? Так тебя же надо срочно ударить по спине! (Бьет).

- Нет, Антонио, я уже все.

- Все? Не смей так говорить, Мария, я спасу тебя! (Бьет).

- Анто… нио… я…

- Она уже не может говорить. Бедная Мария! (Бьет).

- А-а-а…

- Сейчас, Мария, сейчас, я ударю тебя табуретом… (Бьет).

- Э-э-э…

- Умерла. Несмотря на все мои попытки ее спасти. Какая ужасная смерть…

- (Шепчет). Анто… нио…

- Нет, еще жива. Подожди, Мария, я прыгну на тебя ногами. (Прыгает). Нет, не помогло. Скончалась. Ай-яй-яй. Впрочем, мне не в чем себя упрекнуть. Вряд ли кто-то смог бы сделать для нее больше, чем я.

123.

- Мария, Мария!

- Что с тобой, Антонио, на тебе лица нет?

- Мария, я хочу рассказать тебе что-то ужасное.

- Ой, я, кажется, догадалась. Ты съел все кактусовое рагу, которое я приготовила на неделю?

- Да, но в этом как раз нет ничего плохого. Я узнал про себя страшную вещь. Оказывается, меня похитили из роддома и положили на мое место совершенно другого человека. Так вот я – этот другой человек.

- Откуда ты это узнал?

- Мне рассказала акушерка, которая меня принимала. Она сорок лет разыскивала меня, рассказала все и умерла от алкоголизма прямо у меня на руках.

- Что же получается, что я живу уже почти тридцать лет с совершенно посторонним мужчиной?

- Да. И это, кстати, не делает тебе чести. Так что я развожусь с тобой. Но ты можешь не переживать, потому что разводиться-то с тобой буду не я, а этот никому не известный человек. А на самом деле я даже никогда не был с тобой знаком.

- А где же тогда ты?

- Не знаю. Настоящий я сейчас неизвестно где, и я решил отправиться на свои поиски.

- А как же ты будешь его искать… ну, того, который ты?

- Акушерка рассказала мне его приметы: рост 52 см, вес 4 кг 800 гр, красный, сморщенный, ни одного зуба.

- Да, Антонио, человек в 47 лет с такими приметами будет сразу бросаться в глаза.

- Вот, Мария, значит, я легко найду его и приведу к тебе. С этого момента жить с тобою будет он.

- Но я же люблю тебя!

- А это как раз и буду я – настоящий.

- А что же будет с тобой ненастоящим?

- Не знаю, я об этом еще не думал. Возможно, уеду в Гваделупу… недельки на две. Все лучше, чем жить не своей жизнью. Прощай, Мария!

- Прощай, мой, но не мой Антонио.

124.

- Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- У меня большая радость – я устроилась на работу.

- Прекрасно. Наконец-то будет работать хотя бы еще один член семьи.

- А кто еще у нас работает?

- Наш пес Бенито.

- Ах, да, бедный Бенито. Работать поводырем у этого негодяя Альвареса, который притворяется слепым.

- И ведь, Мария, отвратительнее всего, что он притворяется слепым с самого рождения, а все только для того, чтобы получать жалкие 100 песо в месяц пенсии. А где ты будешь работать?

- Я устроилась сиделкой к одному старичку. Ты его знаешь, это Хуан Рамос.

- Подожди, Мария, какой же Хуан Рамос старичок?

- А кто же он? Ему уже 38 лет, и он все время прикован к постели.

- Ничего подобного, я вчера видел его в баре, он танцевал с одной крашеной блондинкой, которая берет 50 долларов за ночь.

- А ты откуда знаешь, сколько она берет?

- Ну… я рассуждал логически. Больше 50-ти ей никто не даст, а за меньше 50-ти не имеет смыла, так она сказала… в смысле, так я подумал…

- Не знаю, я его видела только в постели. В конце концов, Антонио, работа есть работа. Даже если бы этому старичку было 20 лет, я бы все равно не отказалась. Во-первых, это моя обязанность, а во-вторых, он платит хорошие деньги.

- И какой у тебя график работы?

- С десяти вечера до восьми утра два-три раза в неделю. Чаще ему не нужно. Кстати, помнишь, на прошлой неделе я не ночевала дома, а ты утром все пытал меня, где я была? Это я проходила стажировку и боялась сглазить.

- Три свободных ночи в неделю… Хм, хорошо… в смысле, надо будет тоже куда-нибудь устроиться, а то скучно. Например, к Люсии сторожем, у нее большой дом…

- Но ведь дом надо охранять каждый день?

- Нет, этот достаточно два-три раза в неделю.

125.

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Я вот читаю газету «Позавчерашний Мехико», и там целая статья про какие-то естественные монополии. А что это такое?

- Ну, смотри, Мария. Вот я ем, сплю, хожу в туалет. Это для меня естественно. И никто не может сделать это за меня или от моего имени. Значит, это моя естественная монополия.

- А почему они пишут, что у естественных монополий очень много денег?

- Ну, представь себе, какое количество людей в Мексике ест, спит… ну, и так далее. И представь теперь, сколько у них всех вместе денег.

- Да-а. А тогда что такое «полезные ископаемые»?

- Это вообще очень просто. Это если выкопать из земли что-нибудь, что тебе потом пригодится. Вот когда мы выкопали червяков и пошли с ними на рыбалку, а некоторых съели прямо так – эти червяки были полезными нам ископаемыми.

- А бывают бесполезные ископаемые?

- Еще как! Вот выкопай из земли этого негодяя Эрнандоса, и что ты с ним будешь делать? От него и при жизни-то никакого толка не было.

- Хорошо. А что такое «веерное отключение»?

- Это когда отключают кондиционер и приходится обмахиваться веером.

- Ну, допустим, Антонио. А вот в другой статье пишут про «ковровые бомбардировки». А это что такое?

- Ну, давай рассуждать логически. Вряд ли здесь имеются в виду бомбардировки с ковра-самолета, все-таки серьезная газета. Скорее всего, речь идет о том, что на того, кого хотят уничтожить, сбрасывают с самолета ковер – ну, чтобы от взрыва этого ковра не погибло мирное население. Человека убивает ковром, который сразу же и накрывает образовавшуюся ужасную кровяную кашицу. Это самый продвинутый вариант так называемых точечных бомбардировок.

- Да, да, Антонио, тут как раз написано о точечных бомбардировках. Вот что это такое?

- Это… так, Мария, на этот вопрос ты ответа не узнаешь, потому что мне легче ударить тебя сковородкой по голове, чем объяснять, что такое точечные бомбардировки. Хотя это можно и совместить. Смотри, Мария, вот я выбираю у тебя на голове точку… а вот и бомбардировка! (Бьет). Как тихо-то стало…

126.

- Антонио. Антонио. Антонио…

- А! Что, Мария?

- Скажи мне что-нибудь на ночь.

- Спи.

- Ну, Антонио, ты просто отделался от меня. Скажи хотя бы два слова.

- Спи, Мария.

- Да нет. Пожелай мне что-нибудь…

- Я желаю тебе уснуть. Немедленно.

- Антонио, ты не понял, или делаешь вид. Назови меня каким-нибудь ласковым словом.

- Каким?

- Ну… кнопочка… или ласточка. Короче, зверьком или предметиком.

- Крыса и тумба. Спи.

- Антонио, ты что, издеваешься?

- Я назвал тебя животным и предметом. Что тебе еще нужно?

- Пожелай, чтобы мне что-нибудь приснилось.

- Я желаю, чтобы тебе что-нибудь приснилось. Все?

- Нет, Антонио, так не желают. Попробуй пожелать еще раз.

- Так, все, ты меня разбудила. Что же делать?… О, я придумал! Неси сюда текилу, я буду пить и желать тебе целую ночь. А ты, Мария, попробуй заснуть…

127.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Поздравляю тебя, ты стала участницей социологического опроса.

- Ура, ура!… а какого, Антонио?

- Кто в нашей семье самый популярный человек.

- А из кого я могу выбирать?

- Ты, я и наша покойная служанка Хуанита, но ее называть нельзя.

- Хорошо, тогда я выбираю тебя.

- Ну, вот и все, Мария. Как и предсказывали эти негодяи-социологи, в этом конкурсе победил я.

- Как это, Антонио? Я думала, что ты проголосуешь за меня…

- Ну, Мария, все же было по честному, я искренне высказал свое мнение. В конце концов, ты заняла почетное второе место. А на прошлой неделе ты победила в конкурсе на самую некрасивую женщину в нашей семье, обогнав даже покойную Хуаниту, а я себе представляю, как она сейчас выглядит. И мой голос все решил.

- Знаешь, мне почему-то было не очень приятно победить в том конкурсе.

- Ничего. Завтра, я почти уверен, ты победишь в опросе «Человек, больше всех любящий мыть посуду». Или «Женщина, больше всех похожая на свеклу». Это очень почетно. А пока давай обмоем мою победу и горечь твоего поражения, которой я буду закусывать текилу. Ну, и, конечно, почетное третье место Хуаниты, которая так ни до чего такого и не дожила.

128.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Я хочу тебя обрадовать. Я уже на двенадцатом месяце.

- Что, Мария?

- Я беременна. Уже 11 с лишним месяцев.

- Странно, Мария, а где же твой живот? Что говорят врачи?

- Врачи говорят, что я не беременна.

- А почему ты решила, что беременна?

- Ну, как же! Все последнее время я ем соленые огурцы, и меня тошнит.

- Н-да. А, напомни-ка, Мария, сколько ты носила нашего сына?

- Два года, пока он не начал ходить.

- Я имею в виду, в животе.

- Не помню, Антонио, это же наш приемный сын.

- Хорошо, Мария, последний вопрос – а где у нас что-нибудь тяжелое?

- Антонио, а, может быть, не стоит?

- Нет, Мария, тебе это сейчас ох, как надо! (Бьет). Вибрируешь? Вот и молодец. А я пойду пройдусь.

129.

- Антонио!

- А… что… а… Мария, почему ты так рано вернулась?

- Ну, как же, Антонио, сегодня же последняя 147 серия популярнейшего сериала «Роковая любовь девятерых, или любовный параллелепипед». Я должна ее посмотреть.

- Н-нет! Эту серию буду смотреть я.

- Но ты же никогда не смотрел этот сериал!

- Ну, и что я там пропустил – всего 146 серий! Я сразу все пойму. Что там было в этом сериале?

- Ну, там Лусия родила ребенка…

- Вот и достаточно. Иди, Мария.

- Подожди, а почему мы не можем смотреть сериал вместе?

- Как это – вместе? Вот если я ем котлету, то это моя котлета, и я ем ее сам. А если ее будешь есть еще и ты, то мне меньше достанется, а скорее всего, вообще ничего. Иди, Мария.

- Но куда?

- Иди в магазин, купи себе что-нибудь из… хлеба.

- Ну, хорошо… Антонио!

- Это опять ты! Почему ты вернулась?

- Я хотела спросить, а почему на столике два бокала шампанского, а ты в одних трусах?

- Бокалы… это я буду играть Моцарта… и Сальери в драмкружке. А в трусах я потому, что у меня еще нет костюма. Если ты будешь еще что-то спрашивать… я не знаю, что отвечать. И тогда я могу проговориться, что у меня в шкафу наша соседка Этель. А зачем тебе это знать?

- Ой, да, там такой беспорядок, ни в коем случае не говори мне этого. Все, я пошла.

130.

- Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- Скажи мне, а разве так может быть, что в «Красной Шапочке» волк съел бабушку и саму Шапочку, а когда охотники распороли ему живот, они оказались целыми и невредимыми?

- Нет, конечно, в жизни он бы ел их по другому, и, когда охотники вскрыли бы ему живот, там бы оказались небольшие фрагменты тел со следами воздействия желудочного сока и небольшие непереваренные предметы вроде очков или вязальных спиц. Просто, это художественный вымысел.

- Н-да? А этот деревянный человечек с длинным носом? Я еще понимаю – деревянная нога, как это было у нашего соседа Пабло Игнасио, помнишь?

- Да, он еще топил ею печь в холодные зимы.

- Но чтобы весь деревянный! Или эта история про лягушку, которая превращалась в красавицу и обратно?

- Да, это бред. Я знаю нескольких красавиц, которые за 10-15 лет превратились в жаб, но чтобы обратно!…

- Знаешь, что это значит? Эти негодяи – авторы сказок – оболванивают наших детей.

- Ты права, Мария. А когда дети вырастают, они верят любым глупостям, которые говорят политики.

- Хорошо, что мы не читали нашим детям сказки. И вообще не учили их читать, чтобы выросли порядочными людьми.

- Да. Теперь один из этих порядочных людей сидит в тюрьме.

- Ну и что? Все порядочные люди сидели в тюрьме – Сократ, декабристы, Ходорковский.

- Да. Давай выпьем за нас – диссидентов. Мы единственные порядочные люди в этой негодяйской стране.

- Я – наша мексиканская Елена Боннер.

- А я – наш мексиканский Валерий Новодворский.

131.

- Антонио, Антонио!

- Что случилось, Мария, почему ты так кричишь?

- Знаешь, что я узнала? Оказывается, в шоколаде есть белки.

- Белки в шоколаде? Мария, ты что-то путаешь. Бывает клюква в шоколаде, зефир в шоколаде. А белки бывают в колесе, но это есть нельзя.

- Антонио, но на этой шоколадке красным по белому написано: жиры – 28 грамм, углеводы – 59 грамм, белки – 6 грамм.

- А ну-ка, дай, я посмотрю. Да, действительно, белки. А, все понятно. Белки попадают в шоколад вместе с орехами. Помнишь этот детский стишок: «Белка песенки поет и орешки все грызет». Белки очищают орехи от скорлупы, и их иногда затягивает в ореходробильную машину. А там же огромное производство, и этим негодяям некогда разбираться, где белки, а где орехи. Тем более, что белки на 90% состоят из орехов.

- Но это же так противно – есть белок.

- Ну, почему? Белки очень полезны, они уничтожают вредных насекомых. И даже в измельченном виде они не теряют своих свойств.

- Все равно мне неприятно. Я не буду есть этот шоколад.

- И правильно, не ешь. Его буду есть я. В нем много всего полезного – жиры, углеводы, белки.

- Ой, Антонио, так вот же – это не белки, а белки.

- Правильно. В белках очень много белков. Этот шоколад богат белками, белками, углеводами и жирами. Все, Мария, отстань от меня, я буду все это есть.

132.

- Мария… Мария…

- Да, Антонио.

- А кто это сегодня всю ночь стучался к нам в дверь?

- Ты, Антонио.

- А чего я хотел?

- Чтобы я пустила тебя домой.

- А почему ты не пускала?

- Потому что ты был уже дома.

- Да? Ну, так выпустила бы меня наружу, может быть, мне хотелось погулять, или справить естественные надобности…

- Просто ты стучался в дверь шкафа, а справлять естественные надобности в шкафу…

- Н-да. А почему у меня так болит голова?

- Тут возможны два объяснения. Либо потому, что ты стучался в дверь шкафа головой, либо потому, что перед этим ты выпил три бутылки текилы.

- Так ты хочешь сказать, что я алкоголик?

- Ну, что ты! Алкоголик – наш сосед негодяй Альварес. Он каждый раз, когда выпьет, гоняется за своей женой, потому что думает, что она – ее любовник. А ты всего лишь пытаешься выпрыгнуть с восьмого этажа. Хорошо, что у нас решетки и второй этаж.

- А что за повод был вчера?

- О, их было сразу несколько: кенийский Новый год, международный день подмастерья и годовщина изобретения пирожков с капустой.

- А откуда я все это узнал?

- Из календаря.

- О, Мария, точно. Неси календарь.

133.

- Антонио, мне нужна новая стиральная машина.

- Зачем? У нас же есть старая.

- Какая же это машина? Это всего лишь тазик, мыло и терка – так уже давно никто не стирает.

- Значит, ты – единственная, кто сохранил древнее мексиканское искусство стирки руками. Я горжусь тобой, Мария.

- Тогда хотя бы помоги мне.

- Ну, что ты, я могу все испортить. Помнишь, ты испекла торт и не успела намазать его кремом, а я уже его съел. Пришлось потом отдельно пить крем и есть свечи. С тех пор я зарекся тебе помогать.

- Да, ты прав, Антонио. Какой ты замечательный муж!

- Да уж, не то, что наш сосед, этот негодяй Альварес – купил жене массу бытовой техники, да еще сам готовит.

- Да, Антонио, это все, наверняка, очень плохо, только я не понимаю, почему?

- Ну, как же. Вот попадет она завтра на необитаемый остров – и что? Где она там возьмет пылесос или посудомоечную машину? Другое дело ты – у тебя их никогда и не было. Так что, Мария, знай, – я спас тебя от голодной смерти на необитаемом острове.

- О, спасибо тебе, мой прекрасный спаситель!

- Не благодари меня, Мария. Просто не жди меня сегодня раньше трех часов ночи. Я буду пить в баре за твое чудесное спасение… ну, и за то, чтобы ты выздоровела, если вдруг чем-нибудь заболеешь.

134.

- Мария, Мария, смотри, что я принес!

- Ой, Антонио!

- Да нет, это три бутылки текилы, это не тебе. Вот – майский номер журнала «Тесты для толстых некрасивых мексиканских женщин, чтобы их как-то утешить, а то не заниматься же с ними сексом, в конце концов».

- Это что такое?

- Это название. Тут есть тест «Познай самое себя».

- Так-так, Антонио, очень интересно. Читай первый вопрос.

- Читаю. «Сварливы ли вы?».

- Что?

- Не знаю, здесь так написано – «Сварливы ли вы».

- И что это значит?

- Сложно сказать. Возможно, это сокращение, а они имели в виду, сварили ли вы что-нибудь на обед и вылили ли?

- Что «лилили»?

- Вылили ли.

- Я «лилили»?

- Ох, Мария, давай лучше я прочитаю следующий вопрос. «Крикливы ли вы?».

- Кри… кри… я не кри… не ли… Антонио, я ничего не понимаю, что ты мне принес?

- Не знаю, Мария, может быть, это еще и тест на знание китайского языка.

- Мне не нужен такой тест, я и так знаю, что я его не знаю.

- Знаешь что, Мария, давай лучше я сразу прочту тебе результат теста, тем более, что он здесь все равно один. «Вы толстая некрасивая мексиканская женщина, к тому же еще дура, не владеющая никакими языками, так что наш журнал – для вас».

- Ну, не знаю, не знаю, Антонио, мне кажется, я не такая.

- Ладно, Мария, не переживай. В следующий раз я куплю тебе тест на беременность. Там всего один вопрос: «Беременны ли вы?». Если ты отвечаешь «да», значит, ты беременна, если «нет» – не беременна. Все, Мария, теперь займемся текилой.

135.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мы скоро разбогатеем. Я прочитал в газете, что в Нью-Йорке прошел аукцион в помощь объедающимся детям миллионеров. Там собрали около миллиона долларов.

- И эти деньги пойдут нам? Ура, ура, Антонио!

- Нет, эти деньги пойдут на оплату людей, которые будут отбирать у детей гамбургеры и бить их по рукам. Но дело не в этом. Послушай, что там было продано.

- Так-так, читай.

- «Носовой платок Мадонны, использованный всего в трех местах; записная книжка Дэвида Бэкхема с телефонами всех мадридских проституток; смычок Мстислава Растроповича…»

- Подожди, подожди. Почему Бэкхем продал записную книжку, я еще понимаю – наверняка он помнит все телефоны наизусть. Но почему Растропович продал свой смычок?

- Наверное, он не умеет на нем играть, он же играет на виолончели. А вот самое интересное: «Портмоне Брэда Питта, в котором лежало 9 тысяч долларов наличными, ушло всего за три тысячи».

- Антонио, и зачем ты мне все это прочитал?

- Как ты не понимаешь? Мы тоже устроим аукцион и продадим мою футболку с Микки Маусом, мои штаны, в которых я был в колхозе и лот, на который я особенно рассчитываю – квартиру твоей мамы.

- Как ты все здорово придумал, Антонио! Только где будет жить моя мама?

- Не знаю… на улице, там многие живут. Она же у тебя не любит духоты – вот и надышится на всю оставшуюся жизнь. Тем более, сколько там ей осталось – максимум, лет тридцать.

- Но ей же будет холодно на улице!

- Ничего, я отдам ей свою футболку с Микки Маусом и штаны, они же наверняка не продадутся.

- А что мы будем делать с деньгами, Антонио?

- Спрячем, чтобы ты их не нашла. Все, Мария, иди, звони маме, порадуй ее.

136.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Мария, мне грустно. Дай мне скрипку, я сыграю на ней что-нибудь щемящее.

- Но у нас нет скрипки, Антонио.

- Эх, Мария, Мария, вот, видимо, поэтому я и не умею на ней играть. Ладно, тогда дай мне что-нибудь другое, что мне поможет.

- Анальгин?

- Нет, Мария, таблетки душу не излечат. Дай мне чернил, бумагу и альпеншток.

- А альпеншток зачем?

- Всегда хотел узнать, что это такое. Буду писать стихи и плакать, глядя на закат.

- Но сейчас же утро.

- Знаешь, Мария, хорошему поэту и утром закат.

- Ну, хорошо, Антонио, держи.

- Что это, Мария?

- Портвейн «Три семерки». Ты же просил принести тебе чернила.

- Вообще-то я не это имел в виду…

- Так что, унести?

- Что ты, Мария. Раз уж ты принесла таких чернил, то тут уж ничего не попишешь. (Пьет).

- Ну, как, Антонио?

- Да, хорошо. А вот теперь точно неси скрипку, Мария.

- Но я же сказала…

- Это уже не важно, Мария. Хорошему скрипачу и сковородка скрипка. Кстати, не нужно выкладывать из нее котлеты – пригодятся.

137.

- Мария.

- Что, Антонио?

- Мне очень скучно. Давай во что-нибудь поиграем.

- А во что?

- В молчанку.

- Давай, Антонио.

- Оп! Один ноль в мою пользу.

- Но я же не знала, что мы уже начали…

- Ага! Два ноль!

- Нет, но так нечестно…

- Три ноль. Да, я сегодня в ударе.

- Но ведь ты же тоже говоришь.

- Так, ну, во-первых, четыре ноль, а во-вторых, я же еще и судья, и говорил все это от лица судья. А как Антонио я молчал как рыба.

- Так как Антонио, или как рыба?

- Ха-ха, пять ноль!

- Но почему?

- Потому что до этого было четыре ноль. А теперь уже шесть ноль. Представляешь, какой я блестящий игрок – я играю, при этом еще сужу, и все равно выигрываю у тебя шесть ноль… Так, Мария, а почему ты молчишь? Мария!

- Но мы же играем.

- Семь ноль. Сухая! Ха-ха! Все, игра окончена, можешь говорить. А я пойду поиграю с этим негодяем Мануэлем, нашим вахтером.

- А во что это вы с ним играете?

- Мы ездим наперегонки на лифте.

- Но у нас же только один лифт.

- Ну и что. Мы садимся в этот лифт и едем до восьмого этажа – кто быстрее.

- И что?

- Пока ничья.

138.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Скажи, а что бы ты сделал, если бы у тебя была золотая рыбка?

- Съел бы.

- Нет, Антонио, ты не дослушал. Если бы она могла выполнить три твоих желания?

- А-а… Ну, тогда я бы загадал эти три желания, а уже потом съел.

- И что бы ты попросил у рыбки?

- Чтобы у меня была жена-красавица.

- Подожди, а как же я?

- Так это и была бы ты, просто красавица.

- А сейчас?

- Сейчас ты не просто красавица. Ты – Мария, моя жена, мать моих детей и нашего хомячка Густаво. А была бы просто красавицей.

- Антонио, а как же «чтобы во всем мире не было войны»?

- Да, конечно, это очень важно. Но, если бы вокруг не было ни одной войны, а рядом со мной была бы жена, страшная, как атомная война, какой бы в этом был смысл?

- Ну, хорошо, жена-красавица, и чтобы войны не было, а третье желание?

- Ну… чтобы тебя еще раз сделали красавицей, а то с первого раза может не получиться. А потом бы сказал, что съем ее и заставил выполнить еще три желания – чтобы у меня было много денег, текилы и … ну, третье я тебе не скажу.

- Но, наверняка что-нибудь очень человеколюбивое, да?

- Ну, в каком-то смысле… И уже потом бы съел.

- Мой прожорливый…

- Моя доверчивая…

Б/н. "НОВЫЙ ГОД".

- Антонио!

- Да, Мария.

- Представляешь, что я только что слышала по радио? Они сказали, что в какой-то России Новый год наступает на девять часов раньше.

- Это ерунда Мария! Ведь тогда бы у них в сутках было на девять часов больше. Ну, меньше – я еще понимаю. У меня у самого один раз так было. Помнишь, когда я пришел с работы не в восемь, а в одиннадцать и никак не мог объяснить, где я провел эти три часа?

- Это еще что! Эти негодяи сказали, что в России в Новый год температура может опускаться ниже ноля, а с неба падают холодные белые хлопья вроде кукурузных и лежат на земле несколько месяцев.

- Кукурузные хлопья, падающие с неба? Это невозможно, Мария. Их бы сразу съели. А температуры ниже ноля вообще быть не может, ведь при ней все живое сразу умирает. Вспомни соседского кота, которого мы засунули в холодильник за то, что он громко мяукал под дверью.

- Ну, что, позвонить этим негодяям на радио и устроить скандал?

- Подожди, подожди! В этом же есть свои преимущества. Я начну праздновать Новый год вместе с этой вымышленной страной и за эти дополнительные девять часов выпью семь… нет, одиннадцать бутылок текилы!

- Ты как всегда прав, Антонио. Недаром мексиканцы говорят: умный мужчина лучше хромой лошади.

Б/н. "Чемпионат Европы по футболу".

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Ты слышал, русские едут завоевывать Португалию. Антонио, что им сделала эта маленькая, но гордая страна?

- Мария, что ты говоришь! Они едут в Португалию играть в футбол.

- А что, у них негде играть в футбол, Россия же такая большая? Хотя да, у них же кругом снег, вечная мерзлота и нефтяные скважины.

- Мария, ты дура. Они едут на чемпионат Европы.

- А что, эти русские умеют играть в футбол? Я думала, они только пьют водку, поют «Калинку-малинку» и угрожают миру ядерной войной.

- Мария, разве ты не помнишь, мы тобой смотрели матч с Уэльсом.

- А, это когда один из них с перекошенным от радости лицом кричал что-то в камеру! Кстати, а что он кричал?

- Ну, Мария, это такое специальное русское заклинание, которое они кричат после победы, во время победы и до победы.

- А если они проигрывают?

- Русские никогда не проигрывают, даже если проигрывают. Но, если все-таки проигрывают, то все равно кричат то же самое.

- Какие загадочные эти русские! А Мексика не принимает участие в чемпионате Европы?

- Мария, Мексика не в Европе.

- А где?

- Вот она, здесь, за окном. Посмотри вокруг, Мария. Какая же это Европа?

- Ну, да. Тогда я буду болеть за этих негодяев – русских. Как там звучит их заклинание?

- … вам!

(Вместе). … вам! … вам! … вам!Россия, вперед!

139.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Слышал новость? Этого негодяя Риккардо выпустили из тюрьмы.

- Так быстро?

- Ничего себе быстро – он просидел восемь лет!

- Восемь лет за то, что он пьяный писал в центральном парке? Какие все-таки жестокие,… но справедливые у нас законы!

- Да нет, за это ему дали пятнадцать суток, но так как он буянил, его пристегнули наручниками к ножке кровати за правую ногу.

- И что, восемь лет забывали отстегнуть?

- Нет, он в первую же ночь решил бежать и отгрыз себе ногу.

- И что, сбежал?

- Нет, в темноте он перепутал и перегрыз не ту ногу. Они долго решали, за что дать ему срок – за попытку к побегу, членовредительство или злостный идиотизм.

- И за что дали?

- За непреднамеренное убийство. Охранник, который утром все это обнаружил, умер от смеха.

- Н-да, бедный негодяй Риккардо! А ведь у него все так хорошо начиналось: договорился с Люсией на вечер, выпил текилы и отошел пописать. И вот вернулся – без Люсии, без текилы и без ноги. Не зря говорили древние – «Камнем лица не побреешь, но если больше нечем, то побреешь».

- К чему это ты, Антонио?

- К дождю, Мария. Все, я ушел, давай зонтик.

140.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, кто идет. Это же негодяй Рамирес, который убил свою жену и съел.

- Да нет, Мария, убил свою жену негодяй Хулио, а съел ее его друг, негодяй Санчес, который хотел помочь ему замести следы, но подавился ее печенью и умер, так что Хулио пришлось есть обоих, и он умер от обжорства.

- Да нет, Антонио, от обжорства умер Габриэль Кориа, который на спор съел 9 галапогосских черепах, и его убили защитники природы.

- Да нет, Габриэль Кория сейчас в бегах. Он убил троих охранников и сбежал из тюрьмы.

- А за что его посадили?

- За то, что знали, что он это сделает.

- А кто же тогда перед нами?

- Эй, негодяй, ты кто?

- Я – негодяй Бенисио, тот самый, который выколол глаз своему учителю физкультуры и с тех пор тот ничего не видит, потому что второй он подарил учителю анатомии на день рождения. А я живу в совершенно другом городе под вымышленным именем.

- А что же ты здесь делаешь?

- А меня здесь нет, вам показалось. (Лопается).

- Н-да, Мария, не надо было нам начинать этот разговор. Видишь, чем все закончилось?

- Не надо было сидеть на солнце шесть часов без головных уборов. Впрочем, было интересно. Помнишь бегемота, который влетел в форточку к Саре.

- Мария, какой же это бегемот! Это был огромный суслик, который влез по водосточной трубе и стал рабочим, ремонтирующим крышу.

- Да нет, рабочий, ремонтировавший крышу превратился в бабочку и улетел… (Микшировать).

141.

- Мария!

- Ага, приперся! Где ты был, негодяй?

- Тише, Мария, не кричи. Ты разговариваешь с будущим нобелевским лауреатом.

- И где он?

- Это я. Приготовь смокинг, шкатулку для денег, мою торжественную речь и завтрак. Я проголодался.

- А за что тебе дадут эту премию, алкоголик?

- Этой ночью я совершил великое открытие. Оказывается, ежики происходят от кактусов.

- Как это?

- Примерно, как бабочка вылупляется из куколки. Точно так же ежик вылупляется из кактуса.

- Что за ерунда! С чего ты это взял?

- Рассказываю по порядку. Я вышел из бара и решил постоять, но у меня ничего не получилось. Я потерял равновесие и уснул – еще в воздухе. Разбудил меня удар о землю – и, кстати, хорошо, что разбудил, сам бы я не проснулся. И гляжу – прямо перед моими глазами кактус.

- И что, ты увидел, что кактус превращается в ежика?

- Нет. Но я понял, что рано или поздно это должно произойти.

- Почему?

- Это интуиция, Мария. Интуиция для ученого – очень важная вещь. А потом смотри – кактус колючий, и ежик тоже, правильно?

- Правильно, Антонио.

- Кактус зеленый, и ежик зеленый. Значит, ежик происходит от кактуса.

- Но, Антонио, ежик же не зеленый!

- Да, Мария, ты права. И этот феномен – почему ежик, произошедший от кактуса, имеет другой цвет – нам еще предстоит исследовать… мне, и моим коллегам, ученым со всей планеты. Этим мы займемся следующей ночью. А теперь спать…

142.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мариюшка, у меня страшное, глубокое горе!

- Что случилось, Антонио?

- Я пропил свой талант великого живописца!

- Бедный мой, бедный!... Подожди, Антонио, но ты же никогда не брал в руки ни кисть, ни карандаш.

- Ну, во-первых, брал. Карандаш последний раз классе в 10-м, когда написал тебе записку «Мария, дура, выходи за меня замуж», а ты, дура, согласилась. А кисточку я вообще каждый день беру в руки, когда бреюсь.

- Антонио, но просто, откуда ты знаешь, что у тебя был великий талант?

- Нет, утверждать это наверняка я не могу, я же не пробовал. Но он либо был, либо не был, то есть была пядидесятипроцентная вероятность, что я мог стать Микельанджелом или Паблом Пикассом, и мои картины могли украшать лучшие музеи мира. Но судьба распорядилась иначе.

- А что бы ты писал и в каком стиле?

- Писать я и так пишу, и даже очень здорово! Моей жалобой на нашего сантехника негодяя Диего, где я подробно описывал, что он сделал с нашим унитазом, зачитывался весь ЖЭК. А рисовал бы я в стиле… в стиле красивых картин. Моей кисти могли бы принадлежать такие работы, как «Молодой человек, поедающий колбасу», «Бородатая женщина с гантелей» и акварель «Негодяй Фернандес, падающий с шестого этажа».

- Как, Фернандес разбился?

- Нет, Мария, но мне бы этого очень хотелось. Просто представь себе эту прекрасную картину: негодяй Фернандес, летящий с нестого этажа. Вот я бы ее и написал.

- А меня бы ты нарисовал?

- Нет, Мария, ты бы не поместилась ни на одном холсте.

- Бедный мой, Антонио, бедный, несостоявшийся крупный живописец рубежа 20 – 21 веков. А я бы была твоей музой.

- Какой музой, Мария? Это я стал твоим музем, а ты – моя зена. Все!

143.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Это возмутительно – все говорят: «Шанель, Шанель», а, по-моему, это полная ерунда.

- Ну, что ты, Антонио, это же такие восхитительные, чуть сладковатые духи.

- Не заметил я, чтобы они были сладковатые. И, кстати, «Булгари», которые ты так просила меня купить, ничуть не лучше.

- Антонио, даже странно, «Булгари» такие холодные, свежие…

- Ничего они не холодные, стояли на солнце, такие же теплые, как «Шанель». Вот «Сен Лоран» еще ничего, только в следующий раз покупай духи, а не туалетную воду, а то с этим распылителем, пока сделаешь один глоток, надо тридцать раз пшикнуть.

- Какой глоток? Ты что – пил мои духи?

- А что же с ними делать? Ты же сама сказала – «попробуй».

- Но я имела в виду «понюхай», чтобы понять, чем надушиться, когда мы пойдем в гости к этим негодяям Эрнандосам.

- Я нюхал. Вообще никакого эффекта.

- И чем мне теперь душиться? Все выпил!

- Да? Ну, иди сюда. Тьфу! Тьфу!

- Что ты делаешь, прекрати!

- Где ты еще обычно душишься, здесь? Тьфу!

- Перестань немедленно!

- Что, много? Ничего, выветрится – это я по опыту знаю.

- А почему пахнет моим кремом для рук?

- Ха-ха-ха, Мария, я же должен был чем-то закусить. И пудру не ищи – я ее вынюхал.

- Какой ужас, тебе сейчас станет плохо. Я вызову «скорую помощь».

- Да, и пусть привозят спирт, залакируем. Кстати, утром мне понадобится твоя жидкость для снятия лака – литра полтора.

144.

- Антонио, Антонио!

- Что ты кричишь, Мария?

- Тут такое… такая… тут ужас!

- Ну, что опять случилось?

- Антонио, я посмотрела в зеркало и не узнала себя. Либо я так сильно изменилась за последние два часа, либо в зеркале отражается кто-то другой.

- Гм, пойду, посмотрю… Мария, а ты дура.

- Конечно, Антонио, но при чем здесь это?

- Потому что в зеркале я. Более того, так всегда: когда бы я ни подошел к зеркалу, там всегда я.

- Нет, не в том, в этом.

- Гм, Мария, так ты опять дура. Это не зеркало, это телевизор.

- Да? А я в него смотрелась всю жизнь, и там была я. Почему?

- Потому что он был выключен. И, кстати, ты в третий раз дура, потому что, когда он выключен, там всегда я. Вот, как сейчас.

- Тебе хорошо, ты везде и такой умный, а я нигде и такая дура.

- Да, так устроена жизнь, она несправедлива. Одному все, другому – все остальное. Спи, Мария, а я буду смотреться в телевизор, там сейчас начнется футбол. Или сходи в ванную, посмотри в зеркало, там я утром очень хорошо выглядел.

145.

- Антонио, Антонио!

- Что случилось, Мария, что ты опять кричишь?

- Посмотри, что со мной произошло.

- О, господи! Что это?

- У меня на глазу вскочил ячмень, а в другой меня укусила пчела.

- А почему у тебя все лицо распухло?

- Это аллергия на лекарства от ангины, у меня ведь ангина.

- А почему тогда у тебя нога в гипсе?

- Ну, как же, я же так и заработала ангину – упала в лужу, сломала ногу и пролежала так три часа.

- Да, Мария, не скажешь, что тебе последнее время везет.

- Что теперь со мной будет?

- Это как раз понятно. Ты немедленно уедешь отсюда, и будешь жить где угодно, только не здесь.

- Ты шутишь, Антонио?

- Какие уж тут шутки, посмотри на себя. Ты и раньше-то мне не особенно нравилась, а тут такое…

- Ой, что вы делаете? Стойте, не выносите меня.

- Выносите, выносите, ребята. И не бойтесь ударить ее об угол, она не такая уж хрупкая…

146.

- Мария!

- Да, Антонио?

- Я хочу взять псевдоним, помоги мне выбрать.

- А зачем тебе псевдоним, Антонио?

- Ну, как, у всех великих писателей был псевдоним – у Марка Твена, Максима Горького и Андрея Белого, которого, по-моему, на самом деле звали Саша Черный.

- Но ты же не великий писатель.

- Как это?! А мое письмо к твоей маме, после которого ее хватил инсульт? А жалоба, которую я написал на нашего соседа, этого негодяя Мигеле Ангуло, собаку которого мы отравили? Ею зачитывалось все отделение полиции.

- Но ты же не подписывал его, это была анонимка.

- Правильно, а если бы у меня был псевдоним, я бы подписал. Вот, смотри, если я возьму псевдоним «Федор Достоевский», то у меня уже сразу будет несколько хороших романов.

- Но Достоевский же умер. Это плохая примета – брать имя покойника.

- Да, я тоже об этом думал. Тогда другой вариант – Патрик Зюскинд, он как раз живой.

- Подожди, вас же тогда будет двое, и все будут вас путать.

- Да? А, может, удастся уговорить Зюскинда взять псевдоним «Федор Достоевский»? Вдруг он не знает об этой примете.

- Знаешь, Антонио, не надо брать псевдоним «Зюскинд». Вдруг в Мексике начнутся еврейские погромы.

- Н-да… Ну, что, Мария, похоже я в творческом кризисе. Придется оставить это скабрезный стишок, который я нацарапал ножиком на двери Рамиресов неподписанным.

- А подпишись своим именем.

- Ты что, дура, Мария? Рамиресы придут и набьют мне морду

- Тогда подпишись именем нашего соседа, этого негодяя Хавьера.

- Прекрасная мысль, Мария. Правда, жаль, что мое произведение будут приписывать другому, но зато вечером мы увидим, как семеро Рамиресов бьют Хавьера. Иди, Мария, купи пива и поп-корна, а я вынесу два кресла на лестничную площадку.

147.

- Антонио!

- Что, Мария?

- Откуда эта помада у тебя на щеке?

- Не говори глупости, Мария. Это боевой раскрас. Во мне проснулись гены моих предков.

- Ты имеешь в виду своего дедушку – стоматолога?

- При чем здесь? Мы же происходим от древних ацтеков, а они выходили на тропу войны раскрашенными и хорошо одетыми.

- А ты вышел на тропу войны?

- Естественно! Иначе зачем бы я надел свой лучший костюм и так надушился.

- А с кем ты воюешь?

- С бледнолицыми. Ведь это они научили нас пить огненную воду и трахать наших женщин. Я пошел им мстить.

- И как ты будешь это делать?

- Еще не знаю. У меня всего сто долларов, мне может не хватить, поэтому я зашел взять еще двести.

- А может, ты не будешь им так жестоко мстить, а вступишь с ними в цивилизованный диалог, заодно сэкономишь сто долларов?

- И это говоришь мне ты, Мария, мать твоих троих детей, хозяйка нашего хомячка Густаво, женщина, которая каждый день вытирает пыль с моего телевизора.

- Что ты несешь, Антонио?

- Я несу врагам смерть и разрушение. Пойду, отрублю у них что-нибудь жизненно важное, подвинься, Мария.

148.

- Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- Сегодня было так смешно! Представляешь, этот негодяй Гонсалес у нас на работе открыл бутылку пива зубами.

- У, Мария, это ерунда, я тоже так умею. Смотри. (Хрясь!). Гм. Тьфу. Гм. Тьфу-тьфу-тьфу.

- Ой, Антонио, зачем ты выплевываешь зубы?

- Знаешь, Мария, мне не нужны эти зубы. Все равно они больше не прикреплены к моей челюсти, а в таком виде они мне не пригодятся. Только мешают разговаривать.

- Да? Ну, тебе видней.

- Но зато, Мария, я могу открывать пиво глазом. Смотри.

- Ой, Антонио, может, не надо?

- Не волнуйся, ты же меня знаешь. (Хрясь!). Ой. Ой-ей-ей. Ну, что, Мария, открыл?

- Не знаю, Антонио, непохоже.

- Да? А что это там моргает на бутылке?

- Антонио, это твой глаз.

- Глаз… А кто этот мужчина?

- Какой, Антонио?

- Ну, вот этот, рядом с тобой… со странным выражением лица.

- Ой, даже не знаю, как тебе сказать, Антонио.

- Говори, Мария, я готов ко всему.

- Антонио, это ты.

- Н-да, к этому я готов не был. Как быстро закончилась вечеринка… А ведь начиналось все так хорошо – пиво, которое должны были вот-вот открыть… Права народная мексиканская пословица – не имей сто матологов, а имей одного окулиста.

149.

- Антонио, Антонио! Ну, сколько можно!

- Что случилось, Мария, что ты так кричишь?

- Мне это надоело. Я целыми днями занимаюсь по хозяйству, а ты только ешь, пьешь, спишь и смотришь телевизор.

- Мария, ты даже не представляешь, какую глупость ты сейчас сказала. Я же готовлюсь к Всемексиканским соревнованиям по пятиборью.

- Антонио, но как же ты будешь соревноваться в таком виде – пьяный, растолстевший, заспанный. Разве в таком виде можно бегать, плавать, скакать на лошади?...

- Мария, это совсем другое пятиборье. В нем спортсмены соревнуются в том, чтобы лучше всех пить, есть, спать и смотреть телевизор.

- Правда? Хм… Подожди, но это же только четыре дисциплины.

- Молодец! Все задают этот вопрос. Просто «пить» идет в зачет два раза – как утренний вид и вечерний. С утра соревнуются пивом, а вечером – текилой.

- А почему же ты так часто пьешь текилу с утра?

- И это хороший вопрос. Мария, у меня, как у каждого профессионального спортсмена двухразовые тренировки.

- Ну, хорошо, как побеждают в «пить», «есть» и «спать» я еще понимаю. А вот как определяют победителя в смотрении телевизора?

- Мария, ты молодец, ты уже начинаешь разбираться в спорте. За смотрение телевизора выставляют две оценки – за технику и артистизм. Вспомни, как я смотрю футбол. Техника проявляется в том, как я подскакиваю, бью кулаками по подлокотникам, хватаюсь за голову, кидаю стаканы. А артистизм – это выражение лица, выкрики, красота и изобретательность фраз, которые я выкрикиваю. В общем, Мария, давай так – в «пить» и «спать» я чувствую себя уверенно, а вот в «есть» я пока слабоват. Приготовь мне кастрюлю кактусовой манной каши, я попробую съесть ее быстрее, чем за 8 минут 11 секунд, это рекорд Мексики.

- Конечно, конечно. Мой муж будет победителем!

- Да, Мария, а пока я пойду посплю – мне нельзя расслабляться ни на минуту. А завтра я еще начну готовиться к спортивному ориентированию.

- А это как, Антонио.

- Очень просто. Выпиваешь две бутылки текилы и пытаешься сориентироваться, где находится туалет. Или, хотя бы кровать.

150.

- Мария!

- Да, Антонио!

- А сколько у нас шпаг?

- Четыре!

- А сколько у нас мушкетов?

- Четыре!

- А нас сколько?

- Двое!

- Ага. Чувствуешь проблему?

- Нет.

- Зачем нам два лишних мушкета? Да и первые два зачем? И со шпагами что делать?

- А вообще, к чему это все, Антонио?

- Просто я очень любил этот фильм в детстве. Представлял себя этим усатым мексиканским актером, который потом еще спел «Зеленоглазое такси».

- А я мечтала сыграть Констанцию.

- Ну, Мария, на Констанцию ты не очень похожа…

- А на кого, на Миледи?

- Миледи бы ты тоже не сыграла…

- Но там остается только роль Королевы.

- Нет, Королевы тоже нет. Ты могла бы сыграть Портоса.

- Что ты говоришь, Антонио?

- А что, у тебя и комплекция, и усы. Рост, правда, не очень – метр сорок четыре, но ведь кино – это великий обман. Ну-ка, скажи «Тысяча чертей»!

- Тысяча чертей…

- Прекрасно! Ты настоящий Портос. Все, я пошел искать деньги для нашего фильма, жди меня утром.

151.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Обними меня, Мария, и покрепче.

- А почему?

- Потому что ты обнимаешь миллионера. Скоро мы сказочно разбогатеем.

- Ой, Антонио, а может ты не будешь мне ничего об этом рассказывать, ведь это наверняка окажется ерундой.

- Нет, Мария, на этот раз все верно. Я нашел раритетный телевизор 18 века.

- Да? И что, он показывает?

- Нет, конечно. Во-первых, он очень старый, а во-вторых, в 18-м веке не было телепередач. И потом, как он будет показывать, у него нет кинескопа, там вообще только четыре стеклянные стенки и дно.

- А откуда известно, что это телевизор?

- Ну, я догадался, а для всех остальных я нацарапаю это на стекле.

- Правильно, чтобы эти негодяи, не разбирающиеся в антиквариате не подумали, что это аквариум.

- Да, а рыбок, улиток и водоросли мы выльем, и продадим его какому-нибудь сумасшедшему коллекционеру.

- Ну, что ж, Антонио, на этот раз все безупречно. Пойду заказывать путевку на Канары.

- Иди, только сначала дай мне девять песо, мне еще надо выкупить его у этого негодяя ростовщика Марселоса, которому я вчера поздно вечером заложил наш аквариум, когда мне не хватало на… на книги.

- Только не проговорись ему, что это телевизор, а то этот негодяй сам продаст наш аквариум.

151.

- Мария!

- Да, Антонио?

- Ты закрутила на зиму кактусы?

- Да. Целых 28 банок.

- Ну, Мария, мы опять не готовы к зиме. Этого мне хватит на три дня – под текилу, да с хорошей закуской… И еще же есть хомячок Густаво.

- Что ты говоришь, Антонио, Густаво не ест соленые кактусы!

- При чем здесь, Мария? Я имел в виду, что один раз можно закусить им. А потом что мы будем делать?

- Ты что, Антонио, есть нашего Густаво? И потом, он же такой маленький!

- А ты предлагаешь съесть тебя? Нет, Мария, я отказываюсь. Я не люблю жирное… и усатое.

- А чем же мы будем питаться?

- Боюсь, Мария, что нам предстоит самое страшное – придется всю зиму ходить в магазин. Как это прозаично! Так было все лето, всю осень, и вот теперь зима… Н-да.

- Антонио, погоди, а мы что-то сказали про негодяев?

- Нет. Но еще не поздно. Негодяй тот, кто создал этот мир, эту Мексику, этих наших соседней – негодяев Муньосов, которые не пригласили нас на свадьбу их сына только потому, что мы, видите ли, рассказали его невесте, что он женится на ней – хромой одноглазой дуре – только из-за денег, и поэтому эта свадьба не состоялась!

- Ты сейчас что-то говорил, Антонио?

- Не знаю, Мария, я уже ни в чем не уверен. Принеси мне что-нибудь, и чего-нибудь, чтобы это закусить. Только пусть это будут не удила.

Негодяи возвращаются

151.

- Мария!

- Да, Антонио?

- Ты закрутила на зиму кактусы?

- Да. Целых 28 банок.

- Ну, Мария, мы опять не готовы к зиме. Этого мне хватит на три дня – под текилу, да с хорошей закуской… И еще же есть хомячок Густаво.

- Что ты говоришь, Антонио, Густаво не ест соленые кактусы!

- При чем здесь, Мария? Я имел в виду, что один раз можно закусить им. А потом что мы будем делать?

- Ты что, Антонио, есть нашего Густаво? И потом, он же такой маленький!

- А ты предлагаешь съесть тебя? Нет, Мария, я отказываюсь. Я не люблю жирное… и усатое.

- А чем же мы будем питаться?

- Боюсь, Мария, что нам предстоит самое страшное – придется всю зиму ходить в магазин. Как это прозаично! Так было все лето, всю осень, и вот теперь зима… Н-да.

- Антонио, погоди, а мы что-то сказали про негодяев?

- Нет. Но еще не поздно. Негодяй тот, кто создал этот мир, эту Мексику, этих наших соседней – негодяев Муньосов, которые не пригласили нас на свадьбу их сына только потому, что мы, видите ли, рассказали его невесте, что он женится на ней – хромой одноглазой дуре – только из-за денег, и поэтому эта свадьба не состоялась!

- Ты сейчас что-то говорил, Антонио?

- Не знаю, Мария, я уже ни в чем не уверен. Принеси мне что-нибудь, и чего-нибудь, чтобы это закусить. Только пусть это будут не удила.

152.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Вот мы живем вместе уже столько лет, а ты даже не догадываешься, что у меня – два искусственных глаза.

- Как, Антонио?!... Не может быть?... Получается, что ты слепой!

- Нет, Мария.

- Но как же?...

- Просто у меня два искусственных глаза и два настоящих. Те я выменял на протез левой ноги.

- Господи, Антонио, я никогда не замечала, что ты одноногий!

- И не заметишь. Этот протез достался мне от дедушки вместе с двумя килограммами марихуаны и семейным преданием, что дедушка и бабушка были одним человеком, а дядя Хуан – двумя… а эти двое тремя… и так далее.

- А зачем тебе искусственные глаза?

- Чтобы искусственно видеть.

- И что ты так видишь?

- Все.

- Что – все?

- Все, Мария, неси папиросы и шкатулку, там еще должно было остаться что-то от дедушки.

153.

- Мария, Мария, невероятная новость!

- Что случилось, Антонио?

- У меня есть четверо родных братьев!

- Антонио, но ты никогда мне об этом не рассказывал…

- Потому что я сам не знал, а вот теперь все открылось. Странно, что мои негодяи родители никогда не говорили мне об этом.

- Да, и сами эти негодяи – твои братья могли бы дать о себе знать.

- Действительно, вдруг один из них – Роман Абрамович? Сидит где-то на Чукотке и не знает, как потратить деньги. И даже не подозревает, что у него есть брат, который может помочь ему в этой беде.

- Все-таки вряд ли Абрамович – твой брат. Ты на него не похож.

- Ну и что? Знаешь, Мария, братьев любят не за это. И вообще, не надо плохо говорить о моих братьях.

- Но как ты все это узнал?

- Вот, смотри, я нашел в нашем семейном архиве…

- Где?

- Ну, в тумбочке… нашел вот эту фотографию. Видишь этих пятерых младенцев? Один из них я.

- Ты уверен?

- Конечно. Иначе откуда бы эта фотография оказалась у меня в тумбочке… в архиве.

- Подожди, подожди. Это же я вырезала из газеты «Мексика в картинках». Видишь, тут даже подпись есть: «Женщина родила пятерых, не сходя с велосипеда».

- И что, ты хочешь сказать, что вот на этой фотографии – не я с моим племянником?

- Нет, это самый высокий человек в мире с самым маленьким.

- Но вот это же я после вечеринки у Касильясов!

- Нет, это самка орангутанга после падения с высоковольтных проводов.

- Черт! Ну, что, пойду, напишу этому негодяю Абрамовичу, что у него больше нет брата в Мексике. Бедный, как он расстроится!

154.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Мария, я вписал свое имя золотой строкой в мировую философию.

- А как ты это сделал?

- Я дал ответ на гамлетовский вопрос «Быть или не быть»?

- И что ты ответил?

- Конечно, быть. Быть сегодня в семь вечера в ресторанчике «У глухого Мигеля», там соберутся все – Рауль, Фернандо, Маноло. И почему же мне там не быть?

- Потому что ты напьешься, придешь в два часа ночи и будешь орать и требовать еще текилы.

- Вот и прекрасно. Тем самым я отвечу еще на один извечный вопрос – «что делать?». Ответ – идти к глухому Мигелю, пить, орать и требовать еще текилы.

- Антонио, но ведь ты всегда так делаешь.

- Правильно. Это значит, что я всю жизнь отвечал на эти вопросы, но не знал об этом, только сейчас узнал об их существовании!

- Хорошо, а как тогда ты ответишь на еще один больной вопрос: «Кто виноват»?

- Ну, это вообще просто, Мария. Виновата, по любому, будешь ты. Все-таки странно, что этих писателей интересовали такие элементарные вопросы. А между тем вопрос «Кто больше выпьет» до сих пор остается без ответа, потому что наши с Раулем возможности еще не до конца изучены.

155.

(Звонок в дверь).

- Кто там?

- Антонио, это я, Мария, открой мне.

- А почему ты звонишь, у тебя же есть ключи?

- Представляешь, Антонио, я их потеряла!

- Да? И что ты хочешь?

- Пусти меня домой

- Хм. А как я могу быть уверен, что ты Мария?

- Ну, посмотри в глазок.

- Действительно. Ой! Какая странная женщина – отдаленно похожая на Марию, но сплюснутая по краям и сильно выпуклая в середине. А Мария не такая.

- Антонио, это просто глазок искажает. Ну, пусти меня уже.

- Глазок… А чем ты докажешь, что ты потеряла ключи?

- Тем, что их нет в сумочке. Вот, слышишь, если бы в ней были ключи, они бы звенели, а так ничего не звенит.

- Логично. А Мария, кстати, никогда не отличалась логикой. Так что, женщина, если вы так любите меня, что убили Марию, потеряли ее ключи и теперь хотите со мной жить, то я согласен, потому что я сам собирался все это сделать. Только давайте начнем нашу совместную жизнь с правды. Вы кто?

- Ну, хорошо, если тебе так хочется, я – Хуана.

- Ага, вот я тебя и разоблачил, негодяйка! Пошла прочь, обманщица Хуана!... То есть, нет, не обманщица Хуана, а обманщица Антонио, то есть меня. Пошла прочь, обманщица Антонио по имени Хуана… то есть, нет, не Антонио по имени Хуана, а Антонио по имени Антонио, а обмащица Хуана… в смысле… о, господи… о чем я говорил? Про «кто там». Кто там?

- Это я, Антонио.

- Антонио – это я! Пошла прочь, обманщица Хуана, обманувшая не только Хуана, но еще и Антонио и убившая Марию, но это уже ладно… Ну, что ж, Мария ушла, Хуана тоже… свободный вечерочек.

156.

- Антонио!

- Что, Мария?

- Что ты делаешь?

- Я пишу статью в газету «Библия тудей». Я вношу дополнения в библейское выражение «И последние станут первыми».

- А что ты там меняешь?

- Все. Вдумайся в смысл этой фразы: люди стоят в очереди, и последние вдруг оказываются первыми. Это возможно лишь в двух случаях – когда в очереди всего двое, первый все купил, и тут второй, он же последний, становится первым.

- Ну, какая же это очередь – из двух человек!

- Вот, Мария. И второй вариант – когда с другой стороны очереди тоже стали что-то давать, и они неожиданно оказались первыми. Или открылась вторая касса, но это так редко бывает…

- И как же ты хочешь, чтобы звучала эта фраза?

- «И последние станут предпоследними», потом «и предпоследние станут предпредпоследними», потом «предпредпоследние…»… ну, и так далее, в зависимости от того, сколько людей перед и после того, кто был последним, пока он не станет, наконец, первым, и ему продадут бутылку текилы.

- Господи, Антонио, какой ты умный! Надо же срочно звонить, чтобы они там изменяли библию!

- Да, я уже звоню. А ты пока неси бутылку текилы. Она будет первой, но не последней.

157.

- Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- Я написала стихотворение. Хочешь послушать?

- Нет.

- Ха-ха-ха, как ты всегда смешно шутишь. Ну, слушай. Называется «Осеннее»: «Вот и осень наступила, вот и солнце отступило». Ну, как?

- Гм. Очень хорошо.

- Не слишком коротко?

- Нет-нет-нет, длиннее точно не надо. Я бы даже пару строчек сократил.

- Но тогда останется только название.

- И хорошо. Оно прекрасно выражает тему – «Осеннее». Сразу так… красиво, печально, но вместе с тем… глубоко.

- А почему тогда эти негодяи в журнале сказали, что не будут это печатать?

- Ну, во-первых, потому что они негодяи, а во-вторых, в нашей стране недавно появилась страшная цензура, и ты, очевидно, стала ее жертвой.

- Но ведь я еще весной носила им свое стихотворение, и они его тоже не приняли.

- Ну-ка, напомни.

- «Весеннее». «Вот весна и наступила, вот и солнце проступило».

- О. Так у тебя получается целый цикл.

- Ой, правда! Вообще то до цикла там не хватает еще «Летнего» и особенно «Зимнего»…

- Да-да-да, «Зимнего» особенно не хватает.

- …но я думаю, недели за две я восполню этот пробел.

- Знаешь что, Мария, поэзия – это такое дело, в нем не надо спешить. Поезжай-ка ты лучше куда-нибудь в творческую командировку, месяца на три – в Болдино, в Михайловское, там, говорят, хорошо пишется. А я буду публиковать твои письма ко мне и водить экскурсии по нашему музею-квартире, у меня на примете уже есть три-четыре симпатичных поклонницы твоего творчества.

158.

- (Звук падения). Ой!

- Антонио!

- Да, Мария, это я…

- Ты что, опять напился и упал?

- Ты что, Мария, я… я пал жертвой действия закона всемирного тяготения. Какой негодяй его придумал?

- Ньютон. Но он тоже от этого пострадал – получил яблоком по голове.

- Умер?

- Да. Но не от этого.

- Тем лучше для него. А то бы я ему… И вообще, он ничего не понимал. Что это – большое тело притягивает малое?

- Это закон, он неоднократно подтверждался.

- А вот смотри – у тебя большое тело? А оно меня совершенно не притягивает.

- Нет, Антонио, здесь имеются в виду космические размеры…

- Знаешь, при твоем росте эти размеры вполне можно считать космическими. Ой! (Звук падения).

- Ну вот, ты опять упал!

- Это все Ньютон! Я добьюсь законодательного отменения этого закона.

- Ты неправильно говоришь, Антонио.

- Почему?

- Нельзя говорить «отменения», надо говорить «отмены».

- Да? А я тогда добьюсь еще и законодательного отменения правила, по которому нельзя говорить «отменения». Ой! (Звук падения).

- Антонио, иди, ложись.

- Да, Мария, пойду притяну это тело к постели. Ой! (Звук падения). Какой светильник разума упал… угас… ну, ничего, к утру проснется… загорится опять. Спокойной тебе ночи, Антонио.

- Меня зовут Мария!

- Очень приятно. Антонио. Разрешите присесть за ваш столик… (Захрапел).

159.

(Скрип входной двери).

- Антонио, это ты?

- Тихо, Мария, тсс. Если ты сейчас не проснешься, то все будет нормально, ты ничего не заметишь.

- Я уже все заметила! Опять напился?

- Ну что ты начинаешь, Мария?… тем более, что на этот раз все по-другому.

- А где тебя носило, уже два часа ночи?

- Мария, я был на суде. Судили моего дедушку, он сбил пешехода.

- Боже, какой кошмар! Бедный твой дедушка, негодяй Дон Альварес!… Но, погоди, Антонио, как он мог кого-то сбить, он же инвалид?

- Правильно, он ехал в своем инвалидном кресле. И теперь ему придется возмещать ущерб – помятый бампер, дверь, фара.

- Ты же сказал, что он сбил пешехода!

- Пешехода?... А, да, конечно пешехода. Просто пешеход был за рулем. Главное, дедушка отделался небольшими вмятинами – на голове, а тот – вдребезги.

- Как же такое может быть?

- Ты просто плохо знаешь моего дедушку. Он в молодости мог ездить со скоростью 200 километров в час. Если бы тогда еще были машины, способные развивать такую скорость, он бы вообще… А так, умер – и все.

- Как, умер? Ты же сказал, его судили?

- А, да! Умер другой дедушка, а этого судили за изнасилование и дали пятнадцать лет.

- Какое изнасилование? Что ты несешь?

- А про что я говорил?

- Все ясно! Ты что, не мог придумать что-нибудь получше?

- Нет, Мария, ты же видишь, в каком я состоянии. Но все равно я сказал тебе чистую правду,… правда, не помню, в чем она заключалась…

160.

- Антонио.

- Да, Мария.

- Я давно хотела с тобой поговорить. Ты не считаешь, что тебе пора зашиться?

- О, Мария, я и так зашиваюсь. Видишь, не успел допить одну бутылку текилы, а уже надо пить вторую. Когда я это успею?

- Антонио, по-моему, текила становится для тебя проблемой.

- Какая же это проблема, Мария? Смотри: раз (глоток) – и нет проблемы.

- Антонио, ты становишься алкоголиком!

- Мария, не путай понятия. Алкоголик – это человек, который не может не пить. А я хочу – пью, хочу – не пью.

- Но ты же все время пьешь!

- Просто я все время хочу. А если бы я все время не хотел бы – не пил бы.

- А давай ты перестанешь хотеть – ну, хотя бы на некоторое время.

- Что ты, Мария, как же это возможно. То, что я пью, помогает мне хоть как-то мириться с окружающей действительностью, с тем, что все кругом – негодяи… А если я буду смотреть на это все трезвым, я же не выдержу, начну страшно пить и, в конце концов, стану алкоголиком. Ты этого добиваешься?

- Конечно, нет! Но ты же… ой, Антонио, я запуталась…

- Вот, Мария.

- Но все-таки, каждый день текила…

- Да, Мария, вот в этом ты права. Принеси-ка мне рому.

161.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Вызови «Скорую помощь».

- Зачем, Антонио?

- Затем, что скоро мне понадобится помощь. Пусть эти негодяи привезут текилу, сигарет … и чего-нибудь вкусненького.

- Антонио, но ведь «скорая» приезжает только, когда кому-то плохо.

- А мне плохо. Мне очень плохо без текилы, сигарет и чего-нибудь вкусненького. А они, наверняка, сидят там и ничего не делают. Или ездят к этим симулянтам, которые делают вид, что они больны.

- Антонио, я не уверена, что они приедут, если я назову им причину.

- Как эти негодяи могут не приехать, если ты им скажешь, что у меня сердечный приступ?

- Но у тебя же нет приступа.

- Если они не привезут текилу – будет. Лучше не лечить болезнь, а предупреждать.

- О чем предупреждать болезнь, Антонио?

- Ох, Мария, Мария, как же тяжело с тобой. Ну, неси сюда сковородку.

- Ты будешь прикладывать ее к больному месту?

- Да. К твоей голове.

- Но у меня не болит голова, Антонио.

- Да? (Удар). А сейчас?

- Ой, да, ты прав, Антонио. Спасибо тебе.

162.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Который час?

- Без четверти восемь.

- Спасибо, Мария.

- Ну-у?

- Что «ну», Мария?

- Ну, а дальше?

- Что «дальше»?

- Когда начнется все это: «принеси мне текилы», или «я пошел к Луизе», или «ну-ка, дай мне сковородку, я ударю тебя по голове»?

- Зачем, Мария?

- Ну, так у нас всегда.

- А мы что, в эфире? Ой! Ну-ка, Мария, дай мне сковородку, я сейчас… нет, Мария, я ничего этого не хочу. Текилы я напился в предыдущих сериях, у Луизы я был вчера, а сковородка… это уже сто раз было.

- Но как же наши слушатели? Они же ждут этого.

- Не дождутся. Негодяи! Они испортили нам жизнь. Все на потребу. Я не позволю, чтобы моя личная жизнь зависела от каких-то там негодяев. Слышите меня, вы, негодяи! (Удар). Что это было? Мария, ты ударила меня сковородкой?

- Да, Антонио. Мы же получаем за это деньги.

- Та-ак, Мария, ну, неси сюда текилу.

- Ура, ура, конечно!… а зачем?

- Будем обмывать твои похороны. (Удар).

- Ой, Антонио, ну, не так же сильно.

- Да, это не так сильно, как я хотел. Вот так. (Удар).

- Антонио, ты что!

- Пусть уж слушатели порадуются! (Удар). Все. Сейчас порежу ее на куски и поеду к Луизе.

163.

(Стук в дверь).

- Мария, открой!

- Конечно, конечно, Антонио. (Скрип входной двери). Ой, что это?

- Что такое, Мария?

- Почему ты голый и в одном полотенце?

- Где? Ой! Мария… это… а я был в бассейне, и у меня украли все вещи.

- Но ты мне уже рассказывал это позавчера.

- Да? А сегодня и есть позавчера, Мария.

- Как? А когда же будет сегодня?

- Мария, странный, детский вопрос. Сегодня будет послезавтра. Что?

- Значит, послезавтра, когда будет сегодня, у тебя опять украдут вещи, как сегодня, которое на самом деле позавчера, да?

- Что, Мария?… Так, Мария, не путай меня. Доживем до послезавтра и посмотрим.

- Ты какое послезавтра имеешь в виду? То послезавтра, которое на самом деле «сегодня», или то послезавтра, которое будет через два дня после того послезавтра, которое сегодня?

- Хороший вопрос, Мария. Знаешь, так далеко я не заглядывал. Стоп! Мы же в Акапулько, мы же отдыхаем. Зачем же я тебе наврал? Я же вышел в полотенце, чтобы искупаться в море. Вечно ты достаешь меня своими подозрениями, приходится врать и выкручиваться на каждом шагу. А то, что я вместо моря зашел в номер к этой грудастой блондинке, ты вообще не можешь знать, поэтому зачем мне врать, согласна?

- А это было когда?

- Что, Мария?

- Все.

- Всегда, Мария. Это море, солнце, небо были всегда.

- А звезды?

- Иногда, Мария. Главным образом по ночам. Все, Мария, давай мне презервативы.

- И что, ложиться в кровать?

- Да, ложись и спи. А я пойду наливать в эти презервативы воду и бросать их с двенадцатого этажа.

- Ой, а можно я с тобой?

- Нет, девчонок мы не берем. Там одни мальчишки, и они будут дразниться, что я с тобой вожусь. Спи, Мария. Хочешь, я не буду целовать тебя на ночь?

164.

- Мария.

- Да, Антонио.

- Я хочу сделать важное заявление. Сначала тебе, потом мексиканскому народу.

- Я уже готова.

- Тогда слушай меня, Мария, моя жена, мать моих троих неродившихся детей.

- Но они же родились.

- Я других имею в виду. Так вот, негодяй Рамон из шестого подъезда либо шпион, либо торговец наркотиками.

- Да, Антонио, я тоже всегда так думала! А почему?

- Смотри, Мария. Он всегда ходит в черных очках и не здоровается. Кто себя может так вести? Либо шпион, либо торговец наркотиками.

- А на кого он шпионит… или торгует наркотиками?

- На СССР.

- Почему ты так думаешь?

- Потому что русские прекрасно играют в хоккей, а он всегда ходит с клюкой, и стучит ею по бордюрам и по ногам. Это привычка профессионального хоккеиста. Так он себя выдал.

- Антонио, он просто слепой.

- Не смеши меня, Мария, это уловка для детей. Он притворяется слепым, чтобы его не заподозрили.

- В чем?

- Что он не слепой.

- Подожди, а собака-поводырь?

- Это связной.

- Да? Но, Антонио, никакого СССР нет уже лет пятнадцать.

- Но он же об этом не знает, он же слепой. Логично?

- Ты же сказал, что он только притворяется слепым.

- Одно другого не исключает, Мария. О, вот он идет. Смотри, сейчас я его разоблачу. Помоги-ка мне катнуть эту тачку с цементом. Глядии, сейчас отпрыгнет. (Звук).

- Ой, Антонио, а почему он не отпрыгнул?

- Ну, Мария, эти негодяи – русские такие герои. Или просто не успел.

- А может, он все-таки был слепым?

- Знаешь, Мария, теперь это уже не важно. Давай-ка пойдем отсюда, и лучше побыстрее. А то набегут остальные советские шпионы из нашего дома – эта уже 40 лет притворяющаяся парализованной старухой Тереза, а главное этот Мигель, притворяющийся боксером.

- Да, ты прав, пойдем.

165.

- Антонио.

- Да, Мария.

- Знаешь, что я только что прочла в журнале? Эти негодяи–ученые выяснили, что запасов нефти в мире хватит всего на 11 лет. После этого вся нефть кончится.

- Ужасно, Мария. А что же делать?

- Я уже придумала, Антонио. Мы сейчас накупим нефти, а через 11 лет все страны будут покупать ее у нас.

- Н-да? А где мы будем ее хранить?

- На антресолях. У меня уже есть четыре пустые трехлитровые банки, а когда мы доедим кактусовое варенье и маринованные кактусы, освободятся еще десять банок. А еще можно хранить в ванной, и в большом баке для воды на даче.

- Хм. По-моему, этого мало. Давай решим этот вопрос кардинально. Если заклеить окна и зашпатлевать все щели в квартире твоей мамы, то можно залить нефть туда. И у нас будет двухкомнатное нефтехранилище.

- Подожди, а как же мама?

- Мама потерпит. Терпела же она, когда мы два года назад оставили ей сенбернара, попугая и троих детей. Кстати, где они?

- Ой, мы же забыли их у нее забрать!

- Ну, вот, как раз и заберем. Наверняка она будет рада.

- Ну, так что, Антонио?

- Да, Мария, это прекрасная идея. Я как раз думал: что бы такое тебе рассказать, чтобы уйти из дома. А теперь я знаю – я пойду покупать нефть, и до вечера не вернусь. А тебя я заявлю на конкурс, проводимый журналом «Нефть глазами женщин».

- А что это за конкурс?

- Кто быстрее выпьет три литра нефти.

- Антонио, но это, скорее, для тебя конкурс.

- Да? Ну, хорошо. Только не удивляйся, когда я приду домой выпивши.

- А какой будет приз?

- Три пустые бутылки текилы. Они нам пригодятся – для нефти.

166.

- Антонио, Антонио!

- Ну, что такое, Мария, я же так хорошо спал!

- Вставай, уже два часа дня. Нам нужно ехать, копать огород на даче.

- Мария, я не могу, я вчера допоздна работал с документами.

- С какими документами, ты уже пять лет нигде не работаешь?

- С паспортом и правами. Я их так забрызгал кактусовой икрой, когда мы с Хорхе и Рамоном соревновались, кто попадет кактусовой икрой в документы.

- Но, Антонио, в Мексике же такие суровые зимы, нам нужно уже сейчас посадить кактусы, иначе они не успеют вызреть и померзнут.

- Мария, я не могу сейчас копать… по религиозным соображениям.

- Почему?

- Сегодня же день святого Марселоса Безлопатника.

- Безлопатника? А куда он дел свой лопатник?

- Не знаю, возможно, его у него украли, пока он копал огород. В любом случае, копать сегодня нельзя.

- Но что же делать, Антонио, ты уже два месяца отказываешься ехать на дачу.

- Я придумал, Мария. Найми этого безработного Мендосу.

- Но ему же придется платить!

- Не придется. Скажи ему, что твоя бабушка зарыла на огороде немножко сокровищ древних инков, и он перекопает тебе весь огород. Только следи, чтобы он не выкорчевал дом.

- Ладно, Антонио. А можно, если мы найдем эти сокровища, я куплю себе сапоги, шубу и что-нибудь из драгоценностей?

- Вот еще. Мы купим мне машину, а остальные деньги уйдут на штрафы, потому что у нас, видишь ли, запрещено водить машину в нетрезвом виде. Все, Мария, не надо никакого Мендосы, я сам все сделаю.

- Сегодня?

- Нет. Пройдет трехдневный праздник святого Имбрулио Опохмелителя, потом день святого Игнасио, покровителя людей, не ездящих на электричках, а потом уже можно будет никуда не ехать, все равно будет поздно.

- А как же сокровища?

- А пусть полежат, глядишь, проценты набегут. Все, я сплю, Мария, спокойного дня.

- Ах, Антонио, когда ты умрешь, ты станешь святым Антонио Ничегонеделывателем.

167.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Что ты там делаешь?

- О, Мария, я разливаю текилу по рюмкам.

- А зачем тебе сразу три рюмки текилы?

- Ну, что ты, Мария, в этом же все и дело. Первую рюмочку я сейчас выпью, второй я запью, а третьей закушу.

- А если ты будешь ею закусывать, зачем ты налил в нее текилу?

-Н-да, Мария, что бы тебе такое ответить?… просто я хочу, чтобы эта рюмка была вымочена в текиле, потому что жевать сухое стекло невкусно и бессмысленно.

- Спасибо, Антонио, теперь мне все ясно. Как же хорошо ты умеешь все разжевывать!

- Да. Особенно я умею разжевывать все, связанное с текилой.

- Антонио, а почему же тогда говорят «трезвый, как стекло»? Наверное, правильно было бы говорить «пьяный, как стекло».

- Ты права, Мария. Более того, раньше так и говорили. Но, в процессе эволюции человечество научилось ходить на задних конечностях, но утратило две важнейшие вещи – хвост и выражение «быть пьяным, как стекло».

- Ой, Антонио, какой ты все-таки умный!

- Да. Но сейчас я пущу эволюцию вспять. Смотри! (Пьет). Вот, я уже и на четвереньках.

- Антонио, а у тебя вырастет хвост?

- Сейчас посмотрим. Дай-ка мне еще одну бутылку! (Пьет). Ой, Мария, не знаю, как у меня, но у тебя хвост есть… и еще серенькая шкурка, большие уши и остренький нос.

- Это же крыса, Антонио!

- У нас в доме завелись крысы, Мария. Надо вызвать кошку. А я вернусь в мировой океан, из которого мы все вышли… налей мне ванну, Мария, я побуду простейшим одноклеточным.

168.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Все, я решился. Я включаюсь в борьбу за президентское кресло.

- А чем тебя не устраивает твое, кожаное, на крутящейся ножке? Конечно, когда ты выпьешь, ты начинаешь крутиться на нем, пока не упадешь, но все-таки…

- Подожди, Мария. Не опошляй идею. Я против безальтернативности.

- Чего, Антонио?

- Смотри, Мария, всему на свете есть альтернатива: старикам – молодые, курицам – утки, бутылке текилы – другая бутылка текилы.

- Поняла, ежикам – кактусы, женщинам – мужчины…

- Стоп, Мария, для меня такой альтернативы нет. Альтернативой женщине может быть только другая женщина. Например тебе – Люсия, а иногда Хуанита, но это я называю плохой альтернативой.

- Что? Что ты сказал? Какая у меня альтернатива?

- У тебя такая альтернатива – либо ты немедленно замолчишь, либо я ударю тебя сковородкой по голове.

- А другой альтернативы у меня нет?

- Есть. Ты замолчишь, но я тебя все равно ударю… Гм… а о чем мы говорили? Ты что-то говорила про президента.

- Я? Это же ты что-то хотел от него…

- Я? А что?… Вот, Мария, вот так из-за тебя рухнула моя политическая карьера. А ведь я мог стать Черчиллем и произнести речь в Фултоне… или наоборот – Фултоном в Черчилле.

- Ой, Антонио, вот же опять альтернатива!

- Все, Мария, ты допрыгалась. (Удар сковородки). Пойду посплю… или нет… ну, вот, опять альтернатива. Дам-ка я себе сковородой по голове… или головой по сковороде… да что ж ты будешь делать! (Удар сковородки). Вот, теперь никакой альтернативы. (Упал).

169.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Смотри, как я налил текилу – ровно по самый краешек. Прямо тютелька в тютельку.

- Подожди, Антонио, я что-то не поняла. Текилу в рюмке я вижу. А где тютелька в тютельке?

- Что, Мария?

- Ну, ты же сам сказал, что ты налил текилу в рюмку, а тютельку в тютельку. Где обе тютельки?

- Мария, это такое известное мексиканское выражение…

- Знаешь что, Антонио, выражение «налей текилу в рюмку» еще более известное. Но текилу я вижу, а тютелек – нет. А их же должно быть две! Ладно, одну я бы еще могла не увидеть…

- Мария, это выражение означает «в самый раз»…

- Какой «раз»? Если бы ты пил только «раз»! Ты же пьешь целый день!

- Мария, ты знаешь такое слово – идиома?

- Что? Сам идиом! Напился – и сразу ругаться. Ложись спать, алкоголик! Даже тютелькой со мной не поделился, хотя бы одной!

- Нет, Мария, ты не идиома. Ты просто дура… Все, я пошел спать. Только попробуй мне присниться, я из тебя мягкое место сделаю… (Храпит)

170.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я придумал нам невероятно прибыльный бизнес. Считай, что мы сказочно разбогатели.

- А до скольких считать?

- Ох, Мария, теперь это уже неважно. Хоть до миллиона.

- Один…

- Смотри, Мария, у нас в холодильнике десять куриных яиц.

- Два…

- Да не два, а десять. Мы поместим их в микроволновку, и буквально через минуту из них вылупятся цыплята.

- Три…

- Да не три, а тоже десять. Они снесут яйца,…

- Четыре…

- Перестань считать, ты меня сбиваешь! Мы их опять в микроволновку – и к концу дня у нас будет минимум 250 цыплят, не считая яиц, из которых они вылупились.

- То есть, у нас будет столько яиц, сколько куры не клюют?

- Точно, неси яйца! Ну, что, Мария, готовься, скоро я буду яичный король, а ты – яичная королева. А если бы у нас были дети, они были бы яичными принцами.

- Но у нас же есть дети!

- Какие же это дети? Это негодяи, сволочи, подонки… Им я как раз не дам ни песо, потому что… (Взрыв). Мария, что это?

- Это взорвалась микроволновка.

- А на сколько ты поставила яйца?

- На минуту.

- Все ясно, Мария. Цыплята вылупились из яиц максимум за 10 секунд, потом они стремительно выросли и превратились в кур, те начали расширяться – куры же при нагревании расширяются – а в нашей микроволновке тесно, она же МИКРОволновка…

- Да, помнишь, как ты напился и пытался засунуть меня туда? Ничего не получилось.

- Вот, а у меня редко ничего не получается, когда я хочу тебя куда-нибудь засунуть…

- Я придумала, Антонио! Нужно просто купить МАКРОволновку, и все туда поместится – и куры, и яйца, и даже я…

171.

- Антонио, Антонио, пойдем скорее в магазин, я там видела платье моего размера!... А что ты молчишь? Куда ты смотришь?

- Открой шире дверь, Мария, и заходи. Здесь, в квартире все расскажешь…

- Ну, слушай, платье роскошное, оранжевого… (Ба-бах!!!)

- Какая все-таки прекрасная была идея – поставить на дверь эту чугунную болванку. А то – нужно платье, нужно платье! А вот уже ничего не нужно, и все довольны. И главное – тихо. Осталось похоронить Марию и убрать трупы этих негодяев управдома, почтальона и соседа, которые зашли ко мне до Марии. Пожалуй, сожгу квартиру, так будет проще всего. Все равно в следующей серии все будет по-прежнему… ведь мы так полюбились народу…

172.

- Антонио!

- Что, Мария?

- Вот, смотри, здесь в газете «Мексика и жизнь» некролог. Эти негодяи пишут, что умер великий ученый Мигель Савио.

- А почему ты называешь их негодяями?

- Потому что они поздно опомнились? Написали о нем «великий ученый», когда он умер. Написали бы об этом, когда он родился!

- Что написали – «Умер великий ученый Мигель Савио»?

- Да нет, «родился великий ученый Мигель Савио, который откроет несколько новых физических законов, получит массу званий, премий и умрет в возрасте 62-х лет». Представляешь, как бы ему было приятно читать эту заметку, даже если бы ничего такого с ним не произошло?

- Но, ведь, только что родившись, он бы не мог это прочесть…уц

- Ты что, издеваешься надо мной? А сейчас, только что умерев, он что, может ее прочесть? Так что в этом смысле новорожденный Мигель Савио и только что умерший абсолютно равны.

- Да, ты как всегда права, Мария. Кстати, раз ты такая умная, может быть ты напомнишь мне, почему я должен ударить тебя сковородкой по голове?

- Ну, не знаю, может быть потому, что я толстая некрасивая глупая мексиканка с усами?

- Нет, сегодня, кажется, не поэтому, но, с другой стороны, чем не повод? Ну-ка, поворачивайся ко мне головой. (Удар). Все, день прожит не зря.

173.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Вот что ты лежишь и ничего не делаешь?

- Я не лежу, Мария, я думаю.

- О чем?

- О том как хорошо лежать и ничего не делать. Такое прекрасное занятие, непонятно, почему за него не платят деньги. Я бы очень много зарабатывал.

- А за что же здесь платить?

- Ну, как? Все прекрасное стоит денег. Ты же платишь, когда ходишь в музеи или в театры.

- Ага, а ты вспомни, когда мы с тобой в последний раз где-то были!

- При чем здесь? Ну, хорошо, другой пример. Вон, Даная у Рембрандта лежит и ничего не делает. Знаешь, сколько она стоит?

- Ну, хорошо, давай ты сейчас встанешь и быстренько поможешь мне выбить ковер, а потом опять ляжешь и будешь много стоить.

- Ты что, Мария, с ума сошла!?? А вдруг эти негодяи опомнятся и наконец-то начнут за это платить? А у меня как раз прервался стаж!

- А что же мне делать с ковром?

- Ну, это очень просто. Возьми ковер, скатай его и положи на антресоли. Потом иди в магазин и под те деньги, которые мне вот-вот начнут платить, одолжи две бутылки текилы.

- Зачем?

- Ну, как, тяжело же все время лежать и совсем ничего не делать. К тому же лежать, ничего не делать и пить текилу – это еще прекраснее.

- Ладно, я побежала.

- Да, а когда вернешься, не забудь, что нужно выбить ковер.

174.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Ты выбросил мусор?

- Нет, Мария. Я считаю это неправильным.

- Что – выбрасывать мусор?

- Неправильно, чтобы этим занимался глава семьи.

- А почему это ты – глава семьи?

- Потому что я сильнее, и могу в любой момент ударить тебя сковородкой по голове. Вот смотри…

- Подожди, подожди, я согласна, ты – глава семьи. Но мне же тоже хочется быть ею… им…

- Кем?

- Ну, главою. Глава – это же он? Или она?

- Глава – это я, Мария. И глава может быть только одна… один.

- Как это – одна? А вот я сама видела в книге про Тома Сойера, там было написано «Глава четырнадцатая».

- Ну… ты права, Мария, поэтому я не буду объяснять тебе, почему ты не права. Хорошо, я, как демократический глава, готов пойти на выборы. В нашей семье три представителя электората – ты, я и хомячок Густаво. Густаво воздержится…

- Воздержится? Да он гадит каждую секунду!

- Ты считаешь, он делает это в твою поддержку?

- Нет, но…

- А главное, что и ты проголосуешь за меня.

- Это почему?

- Потому что у меня есть административный ресурс.

- Какой ресурс, Антонио?

- Вот эта сковородка.

- И это ты называешь административным ресурсом?

- Ну, почему только это? У меня такого ресурса полно – бейсбольная бита, скалка, пустая бутылка из-под текилы. Так что, иди и выбрось мусор, а я пойду, напишу обращение к части электората.

- Какое?

- Примерно такое: «Мария, не жди, буду к утру. Твой глава».

175.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Знаешь, кого я только что встретил?

- Кого, Антонио?

- Этого негодяя Бенито Лопеса. Представляешь, он так разъелся, стал толстый, как хомяк.

- Как кто?

- Как хомяк.

- Что значит – как хомяк? Что ты вообще знаешь о хомяках?

- Мария, Мария, подожди…

- Ты знаешь, что если сильно сжать хомяка в руке, то у него вылезут глаза? Ты знаешь, что хомяки в основном коричневые, но серых гораздо больше? Что если у хомяка оторвать лапку, то у него останется еще три и хвост? Что если даже у хомяка вырастут крылышки, то он все равно не сможет летать, потому что у него не хватит опыта?

- Прости, Мария, забыл, что хомяки – это больная тема. Зато я купил апельсины.

- Апельсины?

- Апельсины, Мария, они такие… как помидоры, только оранжевые, сладкие… и совсем другие.

- Что ты несешь, Антонио? Ты знаешь, что в одном апельсине содержится больше витаминов, чем в другом? Ты знаешь, что апельсины никогда не нападают на человека первыми? Что апельсин может катиться, и если его не остановить, то он совсем укатится?

- Знаю, знаю, Мария, все знаю. Все, целую, приеду уже на следующей неделе. Дети передавали тебе привет.

- Привет? Привет – это слово из шести букв. Ты не мог привезти мне слово хотя бы из восьми букв? Хотя бы из семи? Тебе что, букв для меня жалко? И чтобы там был мой любимый мягкий знак? Я бы на нем спала… (Ее голос удаляется).

- Ну, все, увозите ее. Зря я так сильно ударил ее сковородкой в последней серии… А с другой стороны, что было с ней еще делать?

176.

- Антонио!

- Да, Мария!

- Я только что была у гадалки, и теперь я все знаю.

- Что, ты узнала про мою связь с Кончитой?

- Да нет, конечно… подожди, а у тебя что-то было с Кончитой?

- Нет! Зачем мне Кончита, если у меня есть ты, и если бы гадалка тебе такое сказала, это была бы неправда.

- Вот видишь, Антонио, значит, она говорит только правду, и ей можно верить.

- Ну, да, наверное…

- Так вот, она сказала мне, что скоро я получу огромное наследство от моего дяди из Венесуэлы, о существовании которого я пока даже не подозреваю. После этого я буду жить за границей в огромном доме.

- А я буду ездить на «Феррари», пить текилу и водить домой женщин, да?

- А зачем тебе водить домой женщин?

- Ну… у нас будет красивый дом, и я буду показывать его этим негодяйкам – твоим подругам, чтобы они тебе завидовали.

- Прости, Антонио, но гадалка сказала, что в новом доме я буду жить с другим мужем, а ты сопьешься и умрешь.

- Хм. Вот так, да? А она не предупредила тебя, Мария, что тебе нужно опасаться мужчину 45 лет с большими черными усами и сковородкой в руке?

- Нет.

- А зря. Впрочем, это даже не будущее – это уже настоящее. (Ба-бах!). Вот. А теперь говори, Мария, где живет гадалка. Сейчас она быстро отгадает тебе все назад.

177.

- Ну, Мария!

- Что, Антонио?

- Что будем делать, Мария? Мне скучно.

- А ты поговори с кем-нибудь.

- С кем? С тобой я уже говорю, и веселей мне не становится. А все эти негодяи – наши соседи ушли на работу. Как сговорились!

- Может быть, тебе все-таки тоже начать работать?

- Не говори глупости, Мария. На работе еще скучнее. А потом, работать на этих негодяев, мне – единственному порядочному человеку в Мексике? Никогда!

- Тогда давай играть в нашу любимую игру.

- Что, выбегать в подъезд и кричать «пожар»? Нет, мы стали это слишком часто делать, нам уже не верят.

- А давай пшикаться друг в друга из освежителей воздуха.

- Это хорошая идея, Мария! Но мы же неделю назад добили последний освежитель.

- Да, да, помнишь, у тебя потом три дня была аллергия, и ты ходил вот с таким лицом, весь красный, отвратительно пахнущий хвойным лесом и немножко средством от клопов.

- Мария, зря ты напомнила мне про это средство – все-таки, восемь пшиков прямо в глаз…

- Но я же извинилась…

- Да. И, к тому же, я, кажется, придумал, чем мы будем сейчас заниматься. Беги, Мария, посмотрим, далеко ли ты убежишь.

- Антонио, но ведь будет как всегда – я побегу вниз по лестнице, а ты поедешь на лифте, и встретишь меня на первом этаже. Уже никому это неинтересно – ни нам, ни даже соседям.

- Ладно, Мария, не хочешь бежать – не надо. В конце концов, все необходимые элементы здесь – ты, я и сковородка. (Ба-бах!). Падай, Мария. (Звук падающего тела). Ну, что, было весело. Жаль, что недолго. Зато будет, что вспомнить… Н-да, но сейчас-то ведь надо чем-то заняться. А, ладно! (Кричит). Пожар! Пожар!!!

178.

- Антонио, Антонио, ура!!!

- Что, Мария, неужели ты уезжаешь на месяц к маме и забираешь с собой детей?

- Нет, Антонио.

- А зачем тогда было кричать «ура» и вселять в меня надежду?

- Просто через пятнадцать минут начинается очередная серия «Бандитского Акапулько».

- Это в котором одни бандиты воюют с другими бандитами?

- Нет, это в сериале «Убийство на убийстве». А в «Бандитском Акапулько» бандиты… ну, хорошие бандиты воюют с плохими, нечестными полицейскими, которые берут взятки, покрывают торговцев наркотиками, правда, там есть один хороший полицейский, но его дочь подсаживают на наркотики.

- Подожди, а где же тогда женщина-полицейский влюбляется в хорошего бандита, который оказывается плохим и подставляет полицейских, которые почти все хорошие, за исключением одного, который ведет двойную игру.

- Так это все в сериале «Луиза, женщина-полицейский». Даже странно, что ты с ним перепутал, потому что «Бандитский Акапулько» всегда путают с «Бандитами из Акапулько», потому что там играют те же самые актеры, только он идет на другом канале.

- Подожди, Мария, я запутался. Ты зачем начала весь этот разговор?

- Затем, что я не могу решить, какой сериал смотреть – «Бандитский Акапулько» начинается в семь, «Бандиты из Акапулько» – в семь пятнадцать, а «Полицейские с пистолетами-2» – в половину. Что же мы будем делать?

- Я все решил Мария. Мы будем смотреть футбол и мыть посуду.

- А как мы сможем делать это все одновременно?

- Очень просто. Ты же не любишь смотреть футбол, а я не люблю мыть посуду. Поэтому я буду смотреть футбол, а ты будешь мыть посуду. Правда, я здорово придумал?

- Но ведь я хотела смотреть сериал…

- Ну, Мария, это не получится, ведь на кухне нет телевизора.

- А, может быть, ты помоешь посуду?

- Я бы с удовольствием, Мария, но в комнате нет мойки и крана. Так что, Мария, иди на кухню, и принеси мне пиво, футбол начинается.

179.

- Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- Педро уехал в командировку, так что можешь приходить!

- Что?!!

- Ой, то есть, Педро, это Антонио уехал в командировку, и ты можешь… ой… Антонио, можно я лучше принесу тебе текилы?

- Конечно, Мария, но сначала ответь мне на вопрос – кто такой Педро?

- Да господи, Педро… мало ли в Мексике Педров… это среднестатистический мексиканец, рост метр 75, черненький, с карими глазами, такой симпатичный…

- А почему ты его позвала?

- А… ну, опять же по статистике, каждый мексиканец за свою жизнь в среднем 2863 раза произносит имя «Педро». Видимо, это был один из этих раз.

- Ну, хорошо, Мария, меня устраивает это объяснение, неси текилу. Тем более, что Педро я еще вчера выбросил из окна.

- Почему ты его выбросил?

- Потому что он испортился – он три дня пролежал под кроватью. Так что одним среднестатистическим негодяем Педро стало меньше. Неси текилу, Люсия… э-э…

- Что?!!

- Статистика, Мария. Не обращай внимания.

180.

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Вот я читаю книжку «Занимательные путешествия», написанную для негодяев, учащихся в седьмом классе.

- И что, Мария?

- Там написано, что некоторые страны очень поэтично называются: Япония – Страна восходящего солнца, Корея – Страна утренней свежести. Давай придумаем какое-нибудь красивое название для Мексики.

- Давай. Смотри – Страна всходящих кактусов… из которых потом делают текилу, которая орошает чрева наших сограждан. Длинновато, да? Тогда так – Страна толстых низкорослых усатых женщин… кривоногих.

- А где ты в Мексике видел таких женщин?

- Ну, не знаю… один раз в автобусе… и то, наверняка это был мужчина. Неважно, Мария.

- А может так – Страна пьяных усатых бездельников, валяющихся под каждым кактусом?

- Резковато, Мария. Боюсь, мы не сможем провести это название через парламент.

- Ну, тогда вот – Страна смуглых усатых мужчин среднего роста, в основном работающих в США официантами?

- Это лучше, но не всеобъемлюще. А может, так – Страна неблагодарных негодяев, среди которых иногда попадаются два порядочных человека.

- Ой, Антонио, мне понравилось.

- И еще поменяем геральдику.

- Что?

- Изменим герб. Там у нас орел душит змею, а будет импозантный мужчина средних лет, душащий женщину, стоящую на задних лапах.

- Я не очень поняла, но, по-моему, хорошо. А флаг?

- А флаг ему в руки. Или ей. И еще мы напишем гимн. Причем, нам придется писать только музыку, потому что слова, как всегда, напишет Михалков.

181.

- Антонио, Антонио!

- Что, Мария?

- А почему ты собираешь свои вещи в чемоданы? Ты что, куда-то едешь?

- Ах, Мария, не хотел расстраивать тебя сейчас… думал сделать это через пять минут. Я получил новое назначение.

- Ты же нигде не работаешь!

- О, Мария, просто ты многого не знала. Я служу в органах.

- О, господи!

- И сегодня меня назначили полномочным представителем Мексики в квартире 48 дома номер три по улице Хулио Кортасара.

- Подожди… но это же квартира Люсии.

- Т-с-с-с, Мария, нас могут подслушивать. Это сфера стратегических интересов нашей родины.

- Антонио, ты меня обманываешь.

- Мария, когда я тебя последний раз обманывал?

- 15 минут назад, когда сказал, что выбросил мусор.

- Ну, хорошо, но ведь до того не обманывал.

- Как же, а за пять минут до этого, когда ты сказал, что мой любимый сериал кончился, а сам смотрел футбол?

- Мария, ты не понимаешь. Из трансляции футбола я как раз узнал о своем назначении.

- Как это?

- А помнишь, комментатор сказал «Уго Санчес удаляется с поля за вторую желтую карточку»? Это означало «Антонио, приступай к выполнению задания». Помнишь, я еще сказал: «Что ж ты творишь, скотина со свистком»? Это я сказал: «Служу Мексике!».

- Антонио, но какие могут быть стратегические интересы у нашей родины в квартире Люсии?

- Мария, я не могу тебе этого сказать, я давал подписку. Но поверь мне, что интересы очень серьезные.

- А-а-а-а!!!

- Ну, хорошо, Мария, но учти, что это страшная тайна – там нашли нефть. Но на нее посягают арабские террористы, русские олигархи и… там еще один смазливый негодяй из квартиры напротив. Моя задача – сделать все, чтобы нефть Люсии осталась у нас.

- Боже мой, Антонио! Но мы хотя бы будем видеться?

- Да. Я буду иногда приходить ужинать, потому что Люсия отвратительно готовит… э-э… в смысле, она может меня отравить. Все, Мария, я пошел. Никому не открывай дверь, кроме меня.

- А как я узнаю, что это ты?

- По паролю. Пароль – «Мария, открывай, это я», отзыв – «Заходи, Антонио». Прощай, Мария!

182.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Что это у тебя за блокнот, я его раньше не видел?

- Антонио, это секрет.

- Ну-ка, немедленно покажи мне его!

- Антонио, ну, у меня же могут быть от тебя секреты…

- Ты что, изменяешь мне? Так я и думал! И, главное, была бы ты красивой, или на худой конец умной женщиной, так нет же, маленькая толстая дура с усами, и мама у тебя – дура, и дети твои идиоты, и муж у тебя – дебил и алкоголик, и… гм… гм… ну, это, чего-то меня…

- Антонио, что ты так разошелся? Хорошо, я скажу – я решила записывать свои мысли. Когда их наберется много, издам отдельной книгой. Будет называться «Книга мудрых мыслей Марии Халапеньос».

- Да? Ну, извини, это все ревность. Беру свои слова назад, хотя все это – правда… кроме того, что я говорил о муже. Ну, прочти мне что-нибудь.

- Ну, вот, слушай. «Кактусы растут только вверх. Вот так и человек».

- Гм… ну-у… что ж… неплохо для начала… да и для конца тоже. А еще?

- «Птицы летают по воздуху, хотя они тяжелее воздуха. А если бы воздух был тяжелее, он бы летал по ним?».

- Ага. Ну, что ж, Мария, возьми, пожалуйста, ручку и запиши еще одну мысль.

- Пишу, Антонио.

- Пиши. «Толстая некрасивая сорокадвухлетняя женщина по имени Мария – дура».

- «…дура». А кто это – Мария?

- Вот, видишь. Эта мысль, может быть, не такая мудрая, зато неоспоримая.

183.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Давно хотел тебя спросить – где ты пропадаешь каждую среду вечером?

- Ой, Антонио, я хотела тебе сказать, но не решалась… но, раз ты сам спросил, то скажу – я окончила курсы классического балета. Я ходила на них каждую среду в течении трех месяцев, чтобы сделать тебе сюрприз.

- И сколько стоило твое обучение?

- Сто песо за занятие.

- Тысяча двести песо? Н-да, сюрприз… Ну, и чему тебя там научили?

- Стоять на пуантах, крутить фуэте, делать батманы.

- Да, это интересно, батманы ты мне никогда не делала. Это вкуснее, чем кактусовые лепешки?

- Антонио, ну, что ты говоришь? Это такое танцевальное движение.

- А зачем его делать, если его нельзя съесть?

- Антонио, подожди. Я научилась танцевать «Умирающего лебедя» Сен-Санса.

- У Сен-Санса умер лебедь? А почему? Он его плохо кормил?

- Да нет, Сен-Санс написал музыку.

- Вот негодяй! У него лебедь умирает, а он музыку пишет! Какой цинизм!

- Ну, подожди, Антонио! Я же хотела сегодня вечером станцевать тебе «Умирающего лебедя». В романтической обстановке, при свечах…

- Вот еще! Я за свои же тысячу двести песо буду смотреть, как ты танцуешь чужого лебедя. А он еще и умирающий. А если он сдохнет прямо здесь? Представляешь, как у нас будет вонять?

- Да ты ничего не понял!

- Все я понял! Иди на кухню, и пожарь мне этого лебедя, пока он не сдох!

184.

- Мария! Мария! Мария!!!!

- (Из-за двери). Что, Антонио?

- Сколько можно петь в туалете? Выходи, мне нужно…

- (Выходит). Антонио, специально для тебя я разучила народную мексиканскую песню. Только что я ее повторила, и сейчас спою тебе.

- Очень хорошо… только дай, я сначала зайду…

- Что ты говоришь? Я же так готовилась!

- Ну, хорошо, давай, пой, только быстро.

- Как, быстро? Эту песню нельзя петь быстро, она такая протяжная, лирическая…

- Хорошо, пой как хочешь, только пой. Начинай.

- Вот так сразу? Ой, Антонио, не знаю, я так стесняюсь…

- Тогда не пой.

- Но я же так хочу тебе спеть!

- Тогда пой, Мария.

- Но я же волнуюсь…Ты правда хочешь, чтобы я спела?

- Хочу, Мария, очень хочу, начинай!

- Нет, ну, все-таки я стесняюсь. Антонио, что же делать?

- Кажется, я придумал, Мария. Встань вот сюда … нет-нет, поближе к косяку. Закрой глаза… (Удар). Хорошо, что у нас тяжелая дверь. Полежи здесь, Мария, теперь тебе не нужно мучиться выбором, а мне не нужно мучиться… н-да… Ох, вот это песня…

185.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мария, я хочу сообщить тебе ужасную новость.

- Какую? Что ты бросил в аквариум морскую свинку, она сожрала всех рыбок, подавилась и умерла? Это безобразие я уже видела.

- Нет, Мария… хотя это было очень смешно, но дело не в этом.

- Ты, как всегда, засосал в пылесос попугайчика?

- А согласись, было весело, когда я возвращал пылесос нашей соседке негодяйке Ундине, и попугай внутри пылесоса вдруг заговорил.

- Да, смешно – она упала в обморок, уронила пылесос себе на ногу, сломала лодыжку и потом целый месяц ходила в гипсе.

- Вот. И что же здесь ужасного? Нет, Мария, весь ужас в другом. Я умираю.

- Как умираешь? Зачем?

- А зачем умерли Гете и Моцарт? Чаплин и Робертино Лоретти?

- Подожди, а разве Робертино Лоретти умер?

- А разве нет? Ну, все равно, он же когда-нибудь умрет, так какая разница? Я ответил на твой вопрос?

- Ну… да… А что же делать?

- Выполнять мои последние желания.

- Ой, да, конечно! Господи, какой ужас!

- У меня к тебе несколько последних воль. Во-первых, завесь зеркала, потом останови часы, принеси текилы и будем меня оплакивать…

- Антонио, но ведь ты вчера клялся, что месяц не будешь пить текилу!

- Конечно, Мария, и я ни в коем случае не нарушил бы эту клятву, но по такому поводу…

- Да, ты прав.

- Ну, пусть земля будет мне пухом… (Пьют). Что ж, прощай, Мария!

- Как, уже?

- Да. Мне пора.

- Бедный, бедный Антонио!

- Пора зайти в бар и помянуть меня с Хуаном и Родриго.

- Ты что, будешь умирать не дома?

- Почему? К утру я вернусь.

- А когда же ты умрешь?

- Ну, я думаю, лет через двадцать-тридцать, не раньше. Но я уже начал.

- Сволочь, ты все наврал!

- Тшш, Мария, о покойниках, пусть даже и будущих, либо хорошо, либо ничего.

186.

- Антонио! Антонио!

- Что ты кричишь, Мария? Зачем ты отрываешь меня от мыслей о вечном?

- В подъезде перегорела лампа, и я ничего не вижу. Посвети мне, пожалуйста, фонариком.

- Фонариком! Эх, Мария, Мария! Я мог бы посвятить тебе поэму, сонату, может быть даже хореографическую композицию… а ты говоришь «фонариком».

- Но здесь очень темно, я могу упасть.

- Упасть! А знаешь ли ты, что такое – упасть? Пасть духом, отчаяться, разувериться во всем – это самое страшное, что может случиться с человеком. Так пали духом Байрон и Дэвид Бекхем, когда он не забил французам пенальти, так пал духом…

- Ай, Антонио, ну вот, я упала! И, кажется, что-то себе сломала.

- Лежи и не двигайся, Мария! Я сейчас.

- Ты пошел вызывать скорую?

- Нет. Я хочу запечатлеть тебя на холсте – лежащую, беспомощную, сломавшую себе что-то. Кстати, где у нас фонарик, мне надо посветить им, а то я тебя совсем не вижу.

187.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Скажи, а почему на каштанах, когда они цветут, появляются маленькие круглые кактусы?

- Прекрасный вопрос, Мария! А ты как думаешь?

- Я думаю, из уважения к нашему национальному мексиканскому растению – кактусу.

- Ну, во-первых, конечно да. А во-вторых, слушай ответ на твой вопрос. Это ошибка пчел.

- Что?

- Пчелы, когда опыляют кактусы, садятся на него, чтобы собрать пыльцу, но при этом сильно колются об его иголки, и второй раз на кактус уже не садятся, предпочитая что-нибудь мягкое, например, каштан.

- А как же тогда размножаются кактусы?

- Кротами?

- Чем?

- Кротами, Мария. В силу невозможности опыления кактусов пчелами, за эту неблагодарную, но такую нужную работы взялись кроты. Единственная неколючая поверхность у кактуса – корень. Кроты переносят пыльцу с корня на корень.

- Как сложно, Антонио!

- Нет, раньше, когда наши земли населяли ацтеки, а не эти негодяи – мексиканцы, здесь водились настоящие кактусовые пчелы с ножками длиной в 15 сантиметров и специальным мозолем на попе, который не могла проколоть ни одна колючка. К сожалению, их всех истребили испанские завоеватели.

- Всех?

- Тех немногих, которые остались в живых, испанцы сделали пчелиную почту и отправляли с ними донесения в Мадрид, и большинство пчел погибли в пучинах Атлантического океана.

- А откуда же взялись нынешние пчелы?

- Их делают дети из фольги на уроках труда. А иногда из пластилина.

- Какой ты умный, Антонио! Откуда ты все это знаешь?

- Ну, как же! Я ведь уже три года выписываю журнал: «Вся неправда о мексиканской природе». Там еще написано, что эти каштановые кактусы, когда падают на землю, превращаются в ежиков. Задавай мне любые вопросы, Мария, я тебе с удовольствием отвечу!

188.

- Антонио!

- Да, Мария!

- Где ты был всю ночь, негодяй!

- О, Мария, со мной случилась невероятная история. Я гулял по улицам и заблудился. И случайно оказался на крыше дома.

- На крыше?

- Да. Но крыша неожиданно закончилась – гораздо раньше, чем я ожидал, и я упал с 19 этажа.

- И что, разбился насмерть?

- Нет, мне очень повезло. Я упал на балкон 12 этажа и даже не ушибся.

- Какое счастье!

- Подожди. Под утро неожиданно пришел муж женщины, на чей балкон я упал, не поверил мне, и выбросил меня с 12 этажа.

- Какой негодяй! А почему же он тебе не поверил?

- Потому что эти негодяи – люди, живущие в 19-тиэтажных домах испортились, и перестали верить друг другу. Ну, и что, что я был голый и с пачкой презервативов? И, вообще, кто знал, что в доме нет 19-го этажа?

- Ты был голый и с презервативами?

- Нет.

- Но ты же только что это сказал.

- А. Это меняет дело. Раз я это сказал, значит, так и было на самом деле. Я же забыл тебе сказать, что пока я ходил по крыше, на меня напали воры, отняли у меня всю одежду и сунули в руку презервативы.

- Зачем?

- Ну, наверно, им была нужна одежда… а презервативы не нужны. В общем, слушай, Мария, я упал с 12 этажа…

- И уже на этот раз разбился насмерть?

- Представляешь, нет. Я упал на огромное раскидистое дерево, которое смягчило падение. Только сильно поцарапался и порвал одежду.

- Какую одежду, ты же был голый?

- А-а… это муж дал мне одежду, потому что ведь неудобно, когда с твоего балкона падает абсолютно голый мужчина. Что подумают соседи?

- Но это же твоя одежда!

- Да? Да, действительно. Наверное, он был в числе похитителей моей одежды и вернул ее мне таким неожиданным способом.

- Антонио, по-моему, это все неправда…

- По-моему, тоже, но никакой другой правды у меня для тебя нет. Так что, давай ложиться спать, Мария. Ну, что, понравилась история? Завтра я тебе еще расскажу.

189.

- Антонио!

- Да, Мария!

- Ты слышал, что случилось с этим негодяем Педро?

- С каким Педро? Который умеет сбивать соплями бабочек?

- Да, с тем самым. А что, он умеет сбивать бабочек? Я не знала.

- Так что с ним?

- Он въехал на мотоцикле под самосвал и ему отрезало полголовы.

- Умер!

- Нет, его спасли, и голову пришили. Но перепутали нервы, и слуховой нерв пришили к носу.

- Вот негодяи – эти врачи! И что?

- Как что! Знаешь, какие у него начались проблемы? Когда насморк, он вообще ничего не слышал. А когда чихал, глох минут на десять – громко же.

- А чем он нюхал?

- Ушами. Они прекрасно чувствовали все запахи. Единственная проблема – под ними стали расти усы, и их приходилось каждое утро брить.

- Ну, хорошо, хоть жив.

- Нет, он умер. У него была аллергия на тополиный пух, и когда наступила весна, он столько раз чихнул, что у него лопнула голова. И ее кусочки разобрали на сувениры японские туристы.

- Откуда ты все это узнала?

- Из газеты «Мегаполис-Мехико».

- Н-да, им можно верить. Ведь это они написали про человека, который вынимал глаз и оставлял его дома следить за женой. Когда он возвращался, глаз ему все рассказывал, пока однажды жена не нашла его и не убила тапочком.

190.

- Мария!

- Да, Антонио!

- Ты дура.

- Я знаю.

- Откуда ты знаешь?

- Ты мне сказал.

- И ты не хочешь мне возразить?

- Нет. Если я вчера мыла розетки мокрой тряпкой, то кто я после этого?

- Гм. Логично. Зайдем с другой стороны – ну-ка, неси текилу.

- Вот.

- Что?

- Текила.

- Что, вот так спокойно? А где же вот это – пьяница, негодяй!

- А какой смысл? Ты же все равно не изменишься.

- Хм. А что же делать? С другой стороны, если ты не даешь мне повода ударить тебя клюшкой по голове, то это же не повод не ударить тебя клюшкой по голове.

- Слушай, а дай-ка я ударю тебя клюшкой по голове!

- Но это же не вытекает из логики ситуации, и из всей истории наших отношений…

- Почему? Вот голова, вот клюшка – уж куда логичнее. (Ба-бах).

- Ух ты! Хоть что-то новенькое в нашей однообразной жизни. А ну-ка еще раз! (Ба-бах). Ух! Сильно… кажется, нос сломан. Ну, давай еще раз, и потом я.

- Нет, знаешь что, давай так – неси мне текилу, паршивый негодяй!

- Ты смотри, как неожиданно! А я тебе так – вот еще, принесу я тебе текилу, как же, алкоголичка! (Ба-бах). Ух ты, руку сломала! Как же хорошо жить!

191.

- Антонио!

- Да, Мария!

- Я поступила на философский факультет МГУ.

- Чего?

- Мексиканского государственного университета.

- Мария, там же огромный конкурс, и потом тебе 45 лет!

- Ну и что? Наверное, они нашли у меня какие-то достоинства, и приняли меня на должность уборщицы.

- Поздравляю! И как тебе на новом месте?

- Прекрасно! Я уже узнала столько интересного!

- Ну, например!

- Ну, например, что декан факультета занимается любовью со своей секретаршей на столе в кабинете, и требует, чтобы она называла его Бердяевым. А преподаватель древнегреческой философии спит с преподавателем немецкой философии 18 века.

- Ну, что ж, очень полезные знания. И как ты собираешься применить их на практике?

- Буду их шантажировать. Декана – тем, что сообщу его жене, а древнего грека тем, что скажу все декану, с которым тот тоже иногда спит.

- Мария, да это по-настоящему серьезный подход. Я горжусь тобой! На этом же можно заработать очень неплохие деньги!

- Что ты, у меня более обширные планы. Я хочу подсидеть всех и стать деканом факультета.

- Мария, но ты же ничего не понимаешь в философии!

- Ну, и что? Я видела, как работает наш декан – ничего особенного. Брать со всех взятки за поступление на факультет я смогу даже лучше его. А потом я создам свою философию. Она будет основана на постулате «Много денег – это хорошо».

- Тогда можно я создам свое ответвление, основанное на другом постулате «Очень много денег – это очень хорошо»? И, если все хорошо пойдет, я основлю… осную… обосну… в общем, попробую основать новое течение – текилизм. О прозрении, снисходящем на человека после пятой рюмки текилы.

192.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Помнишь, у нас была служанка Хуанита?

- Помню. Она была у нас вчера.

- Так вот, еще она будет у нас сегодня.

- Прекрасно. И к чему ты рассказала это мне, солидному человеку, который сейчас занят плеванием с балкона на этих негодяев-прохожих?

- К тому, что завтра – день ее зарплаты. Давай уволим ее сегодня.

- Зачем?

- Чтобы не платить ей денег.

- А кто же тогда будет у нас убирать?

- Она же. Мы возьмем ее на работу через два дня.

- А она согласится?

- Конечно. Ведь мы с ней уже 12 лет так поступаем.

- А почему она каждый раз возвращается?

- Во-первых, потому что ей приятно работать у порядочных людей…

- У каких?

- У нас с тобой.

- А, ну да. А во-вторых?

- А во-вторых, у нее отшибло память, когда она 12 лет назад пыталась вспомнить, что произошло в 164-й серии сериала «Страдания Мигеля по Розе, Лауре, Кончите и еще 842 женщинам». И теперь каждый раз она приходит к нам как будто заново.

- А тебе не кажется, что мы поступаем непорядочно?

- Что ты сейчас сказал, Антонио? Даже не ожидала услышать это от тебя – солидного человека, который сейчас занят пририсовыванием фотомодели в журнале рогов и … гм… Мы же даем ей работу! Знаешь, сколько сейчас безработных? И потом, ей есть, где проводить 12 часов в день. А так бы ее могли украсть, или изнасиловать, ребята в подворотне могли бы научить ее нехорошим словам…

- Согласен, Мария. А так это все можем сделать с ней мы… в смысле, давай так и поступим Мария. И дай мне телефон, позвоню в полицию, скажу, что в оперном театре бомба. Пусть не расслабляются.

193.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мария, у меня печальная новость. Я решил завершить свою боксерскую карьеру.

- Но ты же ее никогда не начинал!

- Тем горше мое расставание с большим боксом! Ведь я так и не познал радость победы нокаутом в четвертом раунде. А радость получения 6 миллионов долларов призовых за победу? А невероятные ощущения после удара соперника прямо мне в лицо – с выбитыми зубами, заплывшим глазом и сломанным носом? Что может с этим сравниться? Разве что удар ниже пояса.

- Антонио, но я никогда не знала, что ты так хотел стать боксером!

- А я никогда и не хотел – ни так, ни как-то по-другому. Это-то и лишило меня всех этих радостей, включая отсидку в тюрьме за изнасилование.

- Да, а еще ты мог бы делать ставки на свой проигрыш в каком-нибудь раунде, проигрывать и получать хорошие деньги.

- Вот, Мария, видишь – даже такая дура как ты все поняла. Сегодня чествовать меня в связи с уходом из бокса могли бы Майк Тайсон, Холифилд, Костя Цзю, братья Кличко… А вместо них я пригласил этих негодяев Педро, Хуана, Хорхе и Карлоса.

- Ты опять их сюда притащишь?

- Ну, я же должен отметить такое событие в моей жизни!

- Ну, вообще-то да…

- Кстати, так совпало, что завтра я прощаюсь с большим теннисом, послезавтра заканчиваю карьеру солиста мексиканского театра оперы и балета имени Че Гевары, а послепослезавтра ухожу на пенсию с должности директора НИИ велосипедов и икроножных мышц. И это же все придется отмечать! Как я все это выдержу? А не отмечать нельзя – обидятся.

194.

- Антонио!

- Да, Мария!

- Что это ты там пишешь?

- Я пишу в Пенсионный фонд. Я хочу, чтобы они засчитали мне каждый год жизни с тобой за два. Тогда мне уже будет 84 года и они, во-первых, начнут выплачивать мне пенсию уже сейчас, а, во-вторых, выплатят мне ее за 24 предыдущих года.

- Здорово! Только я ничего не поняла.

- Вот за это я и хочу потребовать с них деньги. Ведь я же защитил общество от тебя… как Россия Европу от татаро-монголов.

- Антонио, ты как-то странно разговариваешь сегодня, я опять ничего не поняла. Кто такие татаро-монголы?

- Это люди, которые изобрели мат.

- И теперь гимнастам не больно падать после прыжков, да?

- Ну, да, в каком-то смысле…

- А ты думаешь, они заплатят?

- Если нет, я подам на них в суд. Ведь ЗАГС – это государственная организация, значит, они несут ответственность за тех, кого они женят. Они должны были хотя бы предупредить меня о том, что, во-первых, брак – это вообще плохо, а во-вторых, что на тебе уж точно нельзя жениться. Они же знали, как ты училась в школе… они же предупреждают, когда берут на войну, что там может ранить, или убить.

- А почему – на войну? Ты что, собрался на войну? А с кем сейчас воюет Мексика?

- Хм… пожалуй, все-таки, год за три. Надо же предупреждать, что можно сойти с ума и захотеть покончить с собой или покончить с тобой… И потом, если бы я не сидел дома тридцать лет, присматривая за тобой, я бы мог где-нибудь работать, получать хорошие деньги. Так что государство должно мне еще 800 тысяч!

- Ой, Антонио, тебе должны столько денег? Какая радость! А что ты с ними сделаешь?

- Найму киллера и убью тебя.

- Антонио, но это же наверняка очень дорого. Сделай это сам, и деньги останутся в семье.

- Да, и удовольствие от процесса… Ладно, Мария, уговорила, неси сюда бензин и спички.

195.

- Антонио!

- Да, Мария.

- А ты меня любишь?

- Конечно, Мария, только отстань.

- Нет, ну честно?

- Мария, ты требуешь от меня слишком многого. Либо честно, либо любишь.

- Нет, я хочу и так, и так.

- Ну, слушай, Мария. Если про честно – я ненавижу тебя, толстую усатую дуру с тремя детьми. Если про любишь – я люблю тебя так, как никто никогда никого не любил, понятно?

- Не очень. И потом, ты никогда не посвящал мне стихи…

- Ну, вообще-то, у меня последние лет десять вертится в голове одна строчка, хотя вряд ли она тебе понравится…

- Нет, нет, прочитай обязательно, я так хочу.

- Да? Ну, слушай: «Мария – удивительная дура…»… вот. Понравилось?

- Знаешь, не все. «Мария – удивительная» – хорошо. А вот слово «дура» я бы чем-нибудь заменила.

- Я бы тоже, но «идиотка» не влезает в размер. Да и рифм на слово «дура» не так много. «Фигура» к тебе не имеет отношения, «физкультура» – тем более, а «бандура» – это вообще украинское слово, и я его не знаю.

- Ну, хорошо, поэзия – не самая сильная твоя сторона. Но ты ведь мог бы сделать ради меня какой-нибудь сумасшедший поступок!

- А какой? Не пойти сегодня на футбол – это слишком, это я даже ради себя не сделал бы… О, а помнишь, как я три месяца назад выпал из окна ресторана? Можешь считать, что это было ради тебя.

- Ура, ура, мой любимый муж совершил ради меня безумный поступок!… хотя, Антонио, ты же при этом кричал «Козлы, не выталкивайте меня, я все равно не заплачу!».

- Это я тоже посвящал тебе. А вот сейчас встану с кресла, надену туфли, пойду на футбол, буду пить тампиво, кричать «Судья – козел», и все это – ради тебя одной. Ну, и еще ради того, чтобы пойти на футбол, но просто одно другому не мешает.

196.

- (Шепотом). Мария. Мария. Мария.

- А! Что, Антонио?

- Ты выключила свет в ванной?

- Да.

- А я что-то не уверен. Сходи и проверь.

- Но это же ты не уверен. Поэтому сходи сам.

- Но я же не уверен в том, что это ты не выключила. Поэтому идти должна ты.

- Знаешь, в прошлый раз ты меня тоже два раза гонял на кухню, чтобы я проверила, выключен ли газ. Я пошла, он был включен, я пришла и сказала тебе, что он включен, ты спросил, почему же ты не выключила, а я сказала, что я же не знала, как ты хочешь, чтобы он был выключен или включен. И потом я еще ходила выключать, а потом еще раз, потому что ты был не уверен, что я выключила. И потом ты еще три раза сам ходил проверять.

- А все потому, что первый раз я ходил проверять, выключила ли ты, а во второй и в третий – выключил ли я.

- Антонио, а давай, ты сейчас сходишь в ванную сразу в третий раз. И если свет горит – сразу выключай, и спокойно ложись спать.

- А если он выключен?

- Тогда иди на кухню и проверь, выключен ли газ.

- И если он выключен, включить, да?

- Да.

- Все, я пошел.

- Антонио.

- Что?

- Я вот подумала – как хорошо, что у нас нет утюга.

- Что же тут хорошего? Так ведь совершенно невозможно проверить, выключен он, или включен. И если где-нибудь из-за этого что-нибудь сгорит, то мы об этом даже не узнаем. А ведь это сгорит из-за нашего утюга, которого у нас нет. А если бы он у нас был? – вообще страшно подумать!

197.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Мне надоело все время стоять у плиты.

- Хорошо, Мария, не надо стоять, сядь.

- Я образно, Антонио.

- Тогда стой.

- Нет, я к тому, что, давай, пойдем, поужинаем где-нибудь. Вот у нас внизу открылся китайский ресторанчик «Палочки оближешь».

- Мария, как же можно идти в ресторан к этим негодяям-китайцам? Они же специально дают всем вместо вилок палочки, которыми невозможно ничего подцепить. В итоге вся еда остается на тарелке, ее съедают сами китайцы и, конечно, после этого страшно размножаются. Ты что, хочешь, чтобы их стало еще больше?

- Нет, ведь тогда они могут нас завоевать…

- Да, и заставить всех есть палочками, чтобы мы умерли с голода, а они наоборот.

- Ну, хорошо, тогда пойдем в мексиканский ресторан.

- Что ты, Мария! Это же очень опасно!

- Почему?

- У нас очень перченые блюда. Очень жгучие. Я сам видел, как один человек съел салат из острых перцев, у него стало печь во рту, он бросился запивать салат текилой, текила загорелась, он вспыхнул и сгорел за одиннадцать секунд. Я засекал.

- Но что же делать, Антонио, я так не хочу готовить!

- А готовить ничего и не надо. Просто пожарь мне курицу, свари суп, сделай салат… ну, и что-нибудь сладенькое. И сразу ложись спать, потому что завтра тебе уже придется готовить.

198.

- Антонио! Антонио!

- Что ты так кричишь, Мария? На тебе лица нет.

- Что я вижу?!!

- То же, что и я – нашу квартиру, телевизор, в котором вот-вот начнется футбол и портрет твоей идиотки-бабушки.

- Нет, вот это, у меня в руках!

- Это мой мобильный телефон. Ты что, не знала, что уже изобретены мобильные телефоны?

- Не считай меня дурой!

- Ну, знаешь, Мария, не надо требовать от меня невозможного.

- Вот, эта смс-ка! Здесь написано «Целую, люблю. Твой Антонио».

- И что?

- Кому ты это отправил?

- Самому себе.

- Зачем?

- Понимаешь, Мария… иногда мне нужна поддержка… а ты не всегда даешь мне ее. Вот я и подбадриваю себя разными смс-ками.

- Да? А почему тогда оно отправлено Луизе?

- Хм. Если ты дашь мне 15-20 секунд, я отвечу на твой вопрос. (Пауза). А, вот же! Согласись, Мария, странно получать СМС от самого себя. Поэтому я договорился с Луизой, что когда мне будет особенно тяжело, я буду отправлять ей смс-ки, а она будет пересылать их мне, как будто я получаю их от кого-то другого.

- Да? А вот это: «Ты самый нежный».

- И что? Я так действительно считаю. Знаешь, как нежно я мою себя в душе… нежно укладываю себя спать…

- А вот это: «Встречаемся в 4 часа у фонтана, моя толстая дура усвистела к своей маме».

- О-хо-хо… У тебя есть время, Мария?

- Зачем?

- Возможно, моего ответа придется ждать долго. (Пауза). А, так это же первая фраза из моего романа. Я не говорил тебе, Мария, я начал писать роман, и отправил себе эту фразу, чтобы не забыть… что я начал его писать.

- Получается, ты мне все объяснил. Но почему-то я все равно чувствую себя обманутой.

- О, Мария, это связано с разочарованием от политики нынешнего правительства, которое столько всего обещает, но ничего не делает. Все, Мария, ложись спать, а я пойду, позвоню Луизе, чтобы она мне перезвонила, как будто это я себе звоню.

199.

- Антонио! Антонио!

- Что, Мария?

- Антонио, давай купим новый телевизор.

- Зачем?

- Просто, у всех уже новые, цветные, с дистанционным пультом.

- Мария, во-первых, черно-белое – это сейчас очень модно. А во-вторых, я вот подумал – если твоей бабушке, этой выжившей из ума старухе, перевесить слуховой аппарат на нос, станет ли она лучше нюхать?

- Не думаю. Скорее, она станет лучше слышать носом. А при чем здесь это, Антонио?

- Ни при чем. Просто я пытался сменить тему. Кстати, Мария, от твоей бабушки все равно никакой пользы, не считая того, что на нее можно ставить горячий чайник, он тогда медленней остывает. Так вот, давай использовать ее вместо пульта.

- Как? А куда засовывать батарейки?

- Куда хочешь, Мария, это же твоя бабушка. Смотри, она сидит на коляске, я толкаю ее ногой… (Грохот). Ну, не так сильно. И стараюсь попасть ее носом в нужную кнопку.

- Здорово, Антонио. Только надо, чтобы она как-то возвращалась.

- А мы привяжем к коляске веревочку, а лучше резинку. Так и бабушке будет веселее, и мы сможем не покупать новый телевизор.

- И ведь этот пульт никогда не потеряется!

- Да, а если он сломается, то не жалко.

200.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Дай мне денег.

- Зачем тебе, Мария?

- Я хочу купить новое моющее средство.

- Так, Мария, давай разберемся. Чем тебя не устраивает старое средство?

- Тем, что оно кончилось.

- Мария, ты ведешь себя как минимум неэтично по отношению к старому средству. Вот, у тебя год назад умер дядя. Ты же не побежала тут же искать себе нового.

- Но это же разные вещи…

- Ничего не разные! Тебе нравилось это средство? Ну, отвечай!

- Нравилось…

- Вот. Тогда подожди хотя бы сорок дней.

- Просто скажи, что не хочешь давать мне деньги.

- Да ничего подобного! Вот деньги, на, держи. Иди, и купи на них текилу.

- А-а-а, Антонио, как же так? Ты себе можешь купить новую текилу вместо закончившейся, а я моющее средство – не могу?

- Мария, мне стыдно за тебя! Это же принципиально разные вещи. Мыть посуду без моющего средства можно, а пить текилу без текилы нельзя.

- Да, Антонио, пожалуй, ты прав. Я только одного не поняла – вот эта вот параллель с дядей…

- Параллельно с дядей лежит тетя. Все, Мария, беги в магазин, помянем твоих родственников.

201.

- Мария!

- Что с тобой, Антонио? Почему у тебя такой заговорщический вид?

- Мария, сядь. Мне нужно с тобой посоветоваться.

- Что случилось?

- Мария, ведь правда, ты – мой самый близкий человек?

- Да, Антонио, конечно.

- Спасибо, я не ждал от тебя другого ответа. Значит, я могу быть с тобой максимально искренним?

- Конечно, Антонио, о чем ты говоришь!

- Или, может быть, мне не стоит загружать тебя своими проблемами?

- Как тебе не стыдно, Антонио! Я тебя слушаю.

- Ну, хорошо. Смотри, сегодня вечером мы с ребятами хотим на всю ночь заказать сауну, приехали три прекрасных блондинки… в общем, мне нужно что-то сказать жене.

- Понятно. А скажи ей, что ты идешь на футбольный матч.

- Но ведь до утра…

- А-а… А ты скажи, что это очень важный матч, в котором будут несколько таймов, потом дополнительное время, потом серия пенальти, а потом матч будет переигран из-за ошибки судьи.

- Я уже так говорил – вчера, когда ночевал у любовницы.

- Ай-яй-яй… Тогда расскажи мне немножко о твоей жене. Какая она?

- Она такая… большая толстая усатая дура.

- Не повезло тебе. Но я сейчас не об этом. Она доверчивая?

- Ну-у… довольно таки.

- Доверчивая дура. Что же тебе еще надо? Скажи ей что угодно, например, что соседи попросили тебя посидеть с грудным ребенком, пока они съездят в Европу и вернутся – как раз до утра.

- Но я не умею обращаться с детьми… и не люблю детей… и нет у нас соседей с детьми.

- Антонио, это же неважно! Она-то поверит.

- Да, ты права. Спасибо, Мария, так я и сделаю.

- Ну, что, Антонио, здорово мы с тобой придумали, как обмануть твою толстую дуру-жену?

202.

- Антонио! Антонио!

- Мария, подожди, я смотрю футбол.

- Вот об этом я и хотела с тобой поговорить!

- Сейчас не стоит, Мария. Куда ж ты бьешь?!!

- Прекрати немедленно, Антонио! Ты только и делаешь, что смотришь футбол и пьешь текилу.

- Да, Мария. Иди к воротам. Иди к воротам!… козел!

- Все, мне это надоело.

- Мария, немедленно отойди, ты перекрыла мне экран.

- Не отойду.

- Ясно. Тогда быстро беги к аптечке.

- Что? Что такое?

- Неси бинт, зеленку и упаковку анальгина, только очень быстро.

- У тебя болит голова? Я говорила, нельзя все время смотреть футбол.

- Да, да, Мария, ты все время говорила. А надо было как раз молчать.

- Вот лекарства.

- Отлично. И дай мне вон ту сковородку.

- На. А зачем тебе все это?

- Подожди, Мария, сейчас ты все поймешь. (Ба-бах!).

- Ой, Антонио, как больно! И кровь течет. Что делать?

- Намажь зеленкой и перебинтуй.

- Да, правда. Спасибо тебе… Ой, как болит голова.

- Перед тобой анальгин.

- Действительно. Антонио, а откуда ты знал, что мне все это понадобится?

- Попробуй сама догадаться.

- Может быть, это настрадал Предсказамус?

- Что?

- Настрадал Предсказамус…

- Н-да, Мария, похоже, я немножко переборщил.

203.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, что написано в газете.

- Где? Ага, вот: «Жирафу пересадили донорскую шею»…

- Да нет, выше.

- «Дикие кактусы закололи прохожего».

- Ну, что ты читаешь? Короче, там написано, что в России пересажали весь ЮКОС. Ты не знаешь, что это такое?

- ЮКОС? Ну, раз его сажают, то это, наверное, какая-то сельскохозяйственная культура, типа пшеницы или кукурузы.

- А почему они не сажают пшеницу или кукурузу?

- Видишь ли, Мария, в России очень холодно, и сажать пшеницу бессмысленно, она не вызревает. А вот ЮКОС можно сажать круглый год.

- А почему там написано «компания ЮКОС»?

- Ну, это как раз просто. Помнишь, в России была хрущевская кампания, когда сажали одну кукурузу?

- Нет.

- Я тоже, но это почему-то помнят авторы, которые нас пишут. Так вот, теперь у них кампания по сажанию ЮКОСА.

- А что они будут делать, когда эта кампания закончится?

- Начнут сажать какую-нибудь другую компанию. В России найдут, что сажать, Мария.

- Какой ты у меня умный, Антонио. Хорошо, что ты живешь в Мексике, а не в России, иначе бы тебя давно посадили.

204.

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Я тут регулярно посещала «Неделю русской поэзии», которая проходила 1и 2 декабря…

- Подожди, Мария, я что-то не понял. А почему в этой неделе было всего два дня?

- Потому что объявлять меньше, чем неделю русской поэзии неудобно, а выдержать дольше двух дней невозможно. Так вот, один из этих негодяев – русских поэтов, написал «Поэт в России больше, чем поэт». Не понимаю, что это значит.

- Это значит, что если ты русский поэт, ты больше какого-то другого русского поэта.

- А тот другой? Он же тоже русский поэт?

- А он больше какого-то следующего русского поэта. И так далее, до самого маленького русского поэта. Принцип русской матрешки.

- Но ведь тот, самый маленький русский поэт – он же тоже должен быть больше какого-то поэта.

- Я догадался. Наверняка эта фраза должна была звучать так: «Поэт в России больше, чем поэт в Белоруссии… ну, или в Гватемале». Просто автор не дописал эту фразу из соображений политкорректности.

- Подожди, Антонио, а вот же еще одна неточность. Ведь те русские поэты, которые в серединке, они кого-то больше, но и кого-то меньше.

- Мария, просто, фраза, которую ты услышала, наверняка вырвана из контекста. Думаю, что она звучит так: «Поэт в России больше, чем поэт и меньше, чем поэт, кроме самого большого, который только больше, и самого маленького, который только меньше. При этом каждый из них больше любого поэта в Белоруссии… ну, или в Гватемале».

- А если русский поэт, скажем, находится на территории Белоруссии…

- Господи, стоило столько говорить о поэзии, чтобы получить по голове сковородкой! (Удар).

205.

- Антонио!

- Да, Мария.

- О чем ты так напряженно думаешь?

- Я думаю, а вот если тебя ударить веслом…

- Мне будет очень больно!

- Это как раз понятно, что об этом думать. Я думал, где взять весло.

- И ты целый час думаешь только об этом?

- Ну, зачем ты обо мне так плохо думаешь. Первые полчаса я думал, что будет, если засунуть тебя в турбину самолета.

- И что?

- Сначала было прекрасно – кровища, кишки во все стороны. А потом я понял, что ты не поместишься. Напрасно потраченные полчаса.

- Антонио, почему ты все время хочешь, чтобы мне было больно?

- А почему ты все время делаешь мне больно? Почему ты не отпускаешь меня играть в карты с Хименесом? Почему ты не разрешаешь мне пить текилы, сколько я хочу? Я, конечно, все равно делаю это все, но настроение уже испорчено. Почему ты оскорбляешь меня подозрениями в связи с Луизой?

- Потому что я два раза заставала вас голыми в нашей спальне.

- Мария, два раза – еще не тенденция. Потом, я же тебе говорил, она почувствовала себя плохо, а я лег из солидарности.

- Да? А почему тогда, когда я вошла, она вскочила и стала очень резво бегать по комнате?

- Она исцелилась при виде тебя. Ты обладаешь целительными свойствами. Помнишь, у меня болела голова с утра, а ты меня исцелила – принесла две таблетки аспирина?

- Ой, а может, мне действительно заняться целительством?

- Займись, Мария. А я пока подумаю, что будет, если тебя переедет трактор.

208.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Вот я подумала, если бы ты был скульптором, ты бы наверняка смог изваять меня.

- Изваять? Как-то ты странно произносишь это слово, Мария, без буквы «л». Хотя, я могу. Тебя в чем – в муке, в сухарях, в грязи?

- Ты не понял. Я имела в виду, что если бы ты был скульптором, ты мог бы меня высечь.

- А я и так могу. Розги, ремень…

- Нет, помнишь, как говорил Микеланджело, взять камень и отсечь все лишнее.

- Хм, а у тебя все лишнее, Мария. Как же это все отсечь?

- Ну, ты опять не понял.

- Может, и не понял, а попробовать стоит. Ну-ка, дай мне вон тот камень и иди сюда.

- Антонио, Антонио, я тебя боюсь.

- Иди ко мне Мария, это я, твой Микельанджело.

206.

- Антонио, Антонио!

- Что ты кричишь, Мария? Пришла с таким видом…

- Я подсчитала наш среднемесячный бюджет за последние полгода.

- И что, Мария?

- На еду мы тратим 30 %. На одежду – 22%. На штрафы за хулиганство – 28. На подарки – 0, 4.

- Так, и что?

- А то, что сверх этого 100 % уходит на текилу и еще 20 % – на лекарства.

- Стоп, Мария, что-то я не понял. Начнем с конца – на какие лекарства?

- Ну, как же? Когда ты просишь меня с утра сбегать за текилой, ты говоришь, что тебе нужно подлечиться.

- Понятно. А сколько всего получилось?

- 200 и 4 десятых процента.

- Да, многовато. Подожди, Мария, а как так может быть? Общая сумма всегда равняется 100 %.

- Дело в том, что мы сначала на все деньги покупаем текилу – это и есть 100%, а потом я сдаю бутылки и на эти деньги покупаю все остальное.

- Ага, так получается, что наша семья живет за мой счет – ты, я и наш хомячок Густаво, умерший три года назад. А если бы я не пил текилу? Мы бы умерли с голоду. Так что эти 100 % оставляем – они неприкосновенны. Как и 20 % на лекарства. А что это за 28 % за хулиганство?

- Это когда тебя штрафуют за то, что ты кричишь, что все негодяи и выбрасываешь из окна все, что подворачивается под руку, в том числе и меня.

- Так это не хулиганство, это моя борьба с засильем негодяев в нашем обществе посредством бросания в них тебя. Этот пункт тоже остается. А 0,4 % на подарки?

- Ну, помнишь, я подарила тебе на день рождения вязаную шапочку, она тебе не подошла, и ты подарил ее мне на день рождения?

- Вот все и стало понятно. Будем экономить на подарках. Тем более, что покупаются они мне, а достаются тебе. И если мы не будем никому ничего дарить в течение двадцати лет, то экономия составит 96 %. Вычти это из 200, 4. Остается как раз чуть больше 100 %. Представляешь, одним махом я почти решил эту проблему!

- Какой ты у меня умный! Теперь мы, наконец, сможем купить мне стиральную машину.

- Ну вот еще! Какая же это будет экономия? Знаешь что, вон там на полке в коробочке лежит 32 с половиной процента нашего бюджета, пойди, и купи мне на них текилы.

206.

- Антонио, Антонио! Иди сюда, негодяй, я по… (Визг тормозов, удар).

- Марию сбила машина. Ай-яй-яй, а мы так и не узнали, что она хотела сказать. С другой стороны, и так все понятно. Хотя все-таки жаль, что я не успел ударить ее сковородкой.

207.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Где ты был всю ночь, негодяй?

- Не кричи, Мария, иначе я ударю тебя… ой, я больше не могу.

- Да, я тоже, Антонио. Давай им во всем признаемся.

- Уважаемые радиослушатели. На самом деле мы с Марией – нормальные мексиканские интеллигенты, я инженер на заводе финиковых изделий имени Антонио Бандераса, Мария – библиотекарь при чулочной фабрике.

- По вечерам мы читаем Маркеса, Кортасара и Достоевского, слушаем Шостаковича и Пендерецкого…

- Я мягкий, даже где-то нежный человек, я никогда не изменял моей горячо любимой жене…

- Просто на основной работе нам платят так мало, что мы вынуждены подрабатывать на вашем «Нашем Радио», изображая, как мы ссоримся и обзываем всех негодяями. Мы больше не можем.

- Да, мы заканчиваем карьеру радиозвезд и будем нянчить внуков – Хорхе и Альфаро. У нас двое очаровательных мальчишек.

- Вот только с мамой им не повезло.

- Ну-ну, Мария, не заводись.

- А что «ну-ну»? Просто этот негодяй – наш сын Педро – женился, не посоветовавшись с нами. И теперь эта негодяйка родила ему двух маленьких негодяев, которые вырастут большими негодяями. Вон, один из них уже грызет ножку стола, сейчас перегрызет, и стол перевернется

- Знаешь, это лучше, чем тот второй, который подрисовал на фотографии моей мамы усы.

- Положим, у твоей мамы всегда были усы, фотограф их заретушировал, а Хорхе просто восстановил справедливость. И ко всему прочему, она еще была порядочной негодяйкой.

- Мария, не забывай, мы на кухне. Шостакович – Шостаковичем, а я могу и сковородкой впаять.

- Ты мне угрожаешь, негодяй?

- Нет, я уже перешел от угроз к действию. Включай Шостаковича, чтобы соседи не слышали, как ты кричишь. (Удар).

208.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Мы с тобой давно никуда не ездили отдыхать. Может, слетаем на Новый год в Европу?

- Ты что, Мария, это очень дорого.

- Но там так красиво, например, в Париже. Эйфелева башня, Елисейские поля…

- Не хотел тебя расстраивать, Мария, но никаких Елисейских полей не существует. И Парижа тоже. Это все придумали негодяи из турагенств, чтобы брать с нас деньги.

- Как – не существует? Но люди же туда летают…

- Летают! Как они летают?

- Самолетами.

- Мария, запомни – никаких самолетов нет. Сама подумай, как может летать огромная железная дура весом в много тонн? Особенно, если в ней еще и ты сидишь.

- Но мы же летали с тобой…

- И ты поверила? О, Мария, у них этот обман прекрасно продуман. Вместо иллюминаторов у них мониторы, и они по ним все показывают – взлет, облака, землю под нами. А сами везут нас в павильон где-то под Мехико, где построен, например, Париж.

- Подожди, но там же люди…

- Это все статисты, нанятые специально, чтобы морочить нам голову.

- Но они же говорят по-французски.

- Не смеши меня, Мария, никакого французского языка вообще не существует. Они говорят абракадабру и делают вид, что друг друга понимают. Вот, ты помнишь, когда мы якобы летали в Нью-Йорк, мы зашли в ресторан?

- Да, помню.

- А ты помнишь, что почти все официанты там были мексиканцами? Знаешь, почему? – у них к этому моменту закончились статисты, которые умеют делать вид, что они говорят по-английски.

- Какое безобразие – так обманывать людей! Какие негодяи!

- И ты хотела отдать им наши деньги. Нет, Мария, лучшее путешествие – это бутылка текилы. Всегда знаешь, что тебя ждет.

209.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Скажи, а ты мне когда-нибудь изменял?

- Ну, что ты, Мария, ни-ког-да!

- Ну, ты же врешь, Антонио! Я же сама застала тебя два месяца назад с Луизой.

- Мария, я тебе уже объяснял – это исключение, которое подтверждает правило.

- Какое правило?

- Что я тебе не изменяю.

- Но ты же изменил мне неделю назад с Лаурой!

- А это еще одно исключение. Чем больше исключений, тем больше подтверждается правило. И я готов доказывать это правило снова и снова… по нескольку раз в день. Чтоб ты поняла, как я тебе верен.

- Но… Антонио… а вот… но… а если…

- Бесполезно, Мария, тут не к чему придраться. Очень хорошо придумано, аж самому понравилось.

- Так ты мне абсолютно верен?

- Да. И сейчас я пойду это доказывать к Фернанде.

210.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Погладь мне белую рубашку, я иду в мэрию.

- Зачем?

- Я хочу внести предложение – установить на центральной площади нашего города памятник.

- Кому, Антонио?

- Мария, ты слышала о памятнике неизвестному солдату?

- Конечно.

- Вот. А я предложу поставить памятник неизвестному изобретателю.

- Подожди, но если изобретатель неизвестен, то откуда вообще известно, что он изобретатель?

- Подожди, Мария, я сейчас не об этом. Смотри, кто-то же изобрел, например, держатель для туалетной бумаги, а мы даже не знаем, как его зовут. А ведь держатель для туалетной бумаги для меня гораздо важнее, чем, скажем, космический корабль, но памятник Циолковскому есть, а этому великому человеку – нет.

- Не знаю, нужно ли ему ставить памятник, его держатель у нас постоянно ломается, и с него падает бумага.

- Ну, хорошо, тогда изобретателю ширинки. Представляешь, если бы ее никто не изобрел, что бы я тогда застегивал по утрам? Ходил бы все время с расстегнутой ширинкой…

- Какой ширинкой, ее бы тогда не было.

- Вот, видишь, ходил бы с чем-то расстегнутым, и не знал, как это называется.

- Ой, так пусть это будет памятник еще и изобретателю слова «ширинка». Представляешь, если бы это называлось, например, «эндокринология»?

- Да, отвратительно. Прихожу я, допустим, на работу, а мне говорят: Антонио, ха-ха-ха, а у тебя эндокринология расстегнута.

- Вот идиоты! Не знать, что это называется ширинкой!

- Да.

- Ну, хорошо, Антонио, иди. Подожди, а как он будет выглядеть, этот памятник?

- Еще не знаю, Мария. Но как-то выглядеть он должен, иначе его никто не увидит.

211.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Помнишь, какая у нас завтра дата?

- 5 или 6 июня. Если, конечно, сейчас июнь, 4 или 5 число.

- Ну, перестань баловаться.

- Хорошо, завтра исполнится ровно день, как я бросил пить, если, конечно, я сегодня брошу пить. Но шансов мало – как не выпить накануне праздничка?

- Что ты говоришь, Антонио?

- А что, ты хочешь чтобы я сказал, что завтра двести тридцать два года со дня изобретения четырехзубой вилки?

- Нет. А что, завтра именно столько с момента изобретения именно этого?

- Не знаю, это же ты пришла со словами «Антонио, угадай, какая завтра дата». Я и пытаюсь угадать.

- Завтра тридцать лет, как мы познакомились.

- С кем?

- Нет, я имею в виду, я и ты.

- Я и спрашиваю: я и ты – с кем познакомились?

- Друг с другом.

- Подожди, Мария, правильно ли я понял: сначала познакомились один друг с другим другом, а потом мы с ними? И всему этому завтра исполняется тридцать лет. Значит, каждому из этих четырех людей в отдельности – семь с половиной лет? А всем вместе – сто двадцать? Я не понял, что нужно сделать, умножить, или разделить?

- Для чего, Антонио?

- Чтобы узнать, что будет завтра.

- Завтра будет дата.

- Нет, Мария, дато будет сегодня – сковородкой тебе по голове. И сколько бы этому ни исполнялось лет, это мне никогда не надоест. Иди ко мне…

212.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Что «да», Мария? Я еще не задал никакого вопроса, а ты уже отвечаешь на него «да».

- Я не отвечаю, просто, после того, как ты ко мне обратился, назвав меня по имени, я должна была обозначить, что я здесь и слушаю тебя.

- А зачем это обозначать, я и так вижу, что ты здесь? И попробовала бы ты меня не слушать.

- Но я же должна была как-то отреагировать. Я же не могла сказать «нет, Антонио».

- Не надо было отвечать ничего. А теперь у нас есть «да», которое должно стать согласием на что-то, иначе оно пропадет. Разве можно так разбрасываться словами, они так быстро закончатся.

- Я ничего не поняла, Антонио.

- Неважно, просто знай, что ты уже заранее на что-то согласилась.

- На что?

- Подожди, Мария, дай мне подумать… о, я придумал! Ты согласна, чтобы я поехал отдыхать в Акапулько один.

- Но я не согласна.

- Поздно, ты уже сказала «да». Все, я начинаю собирать чемоданы. Да, кстати, Мария… Мария… Мария, что происходит, почему ты мне не отвечаешь?

- Потому что ты опять используешь мое «да» в своих целях.

- О, Мария, не преувеличивай значение своего «да». В большинстве случаев достаточно и моего «да». Вот смотри: Антонио, хочешь текилу? – Да! И все. Так что, Мария, неси текилу, и можешь ничего не говорить.

213.

- Мария…

- Да, Антонио.

- Подойди ко мне, Мария, и возьми меня за руку. Я хочу, чтобы в этот трагический момент ты была рядом.

- Что случилось, Антонио?

- Я умираю, Мария. Мне душно в этом мире, населенном одними негодяями.

- Может быть, открыть окно?

- Не надо, я простужусь, и буду лежать в гробу сопливый, с красным носом.

- Да, я не подумала. Бедный мой!

- Ну, не такой уж бедный. Мне есть, что оставить людям. Слушай мою последнюю волю, Мария.

- Ты будешь диктовать мне завещание?

- Да. Впрочем, перед этим я оглашу предпоследнюю волю: дай мне рюмку текилы.

- Конечно, Антонио.

- И вот еще предпредпоследняя – кактусовые пирожки, они у тебя такие вкусные. И салат. И во-он ту рыбку… это будет уже какая воля? Предпредпред… короче, дай мне еще маринованных кактусов и икру из кактусовых иголок, и это будет семь моих предпоследних воль.

- Подожди, Антонио, ты же хотел что-то оставить…

- Вот еще, так все вкусно… А, ну да. Я завещаю нашему хомячку Густаво пять упаковок хомячьего корма, которые ты пойдешь и купишь в магазине, как только нотариус вскроет это завещание, тебе я завещаю хомячка Густаво с пятью упаковками корма, этим негодяям – нашим соседям Гутьерросам я завещаю сломать шею, упав с лестницы…

- Антонио, это все ужасно… а главное, так неожиданно… А кого пригласить на похороны?

- Ну, Эстебанов, конечно, Эрнандесов, этого негодяя Гонсалеса, Лопеса с подругой…

- Представляю, как будет весело! Они быстро напьются, начнут петь песни, плясать, Гонсалес опять покажет фокусы, подруга Лопеса опять разденется почти догола…

- А я этого всего не увижу? Нет, я не согласен. Я отменяю свою смерть!

- А как же праздник? Я уже настроилась.

- Будем поминать нашего хомячка Густаво.

- Но ведь он еще жив!

- О, Мария, этот вопрос я решу.

214.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Скажи, а почему ничего не слышно об успехах наших спортсменов на зимней Олимпиаде в Турине?

- Ну, во-первых, потому что Турин очень далеко, и оттуда вообще плохо слышно. А во-вторых, эти негодяи – наши спортсмены – очень плохо подготовились к Олимпиаде.

- А им что, наплевать на честь нашей мексиканской родины?

- Понимаешь, Мария, эти негодяи – наши предки, когда выбирали, где им жить, выбрали такое место, где нет снега и льда. А готовиться к зимней Олимпиаде без снега и льда, все равно, что ездить на лошади без всадника… по-моему, точное сравнение.

- Неужели во всей Мексике нет хотя бы немножко льда?

- Есть. Но он весь находится в частных коллекциях.

- В каких частных коллекциях?

- В холодильниках. И эти негодяи – владельцы холодильников – жалеют этот лед для спортсменов, а вместо этого пьют с ним виски.

- Вот негодяи! И что, никто из наших спортсменов даже не попытался поучаствовать в зимней Олимпиаде?

- Ну, почему, Вот, наш сосед негодяй Рамирес хотел стать олимпийским чемпионом в беге на коньках.

- И где же он тренировался? В чьем-то холодильнике?

- Нет, Мария, он бегал по пустыне, рассчитывая на то, что если он уж так бегает по песку без коньков, то как же он будет бегать по льду, да еще в коньках!

- Как стрела!

- Ну, да.

- И что?

- Он вышел на старт, увидел лед и хотел попросить, чтобы его посыпали песком, но не успел, потому что сразу поскользнулся, упал и сломал ногу.

- Вот негодяй! Не сумел постоять за честь родины хотя бы несколько минут!

- Ты несправедлива к нему, Мария, потому что он все-таки пересек финишную черту, и, кстати, первым, но победу ему не засчитали.

- Вот негодяи! А почему?

- Потому что он, видишь ли, пересек ее на скорой помощи и без сознания. Все, Мария, ты расстроила меня своими вопросами, неси текилу из холодильника… из моей частной коллекции.

215.

- Антонио! Антонио, почему ты так поздно!? Где ты был!!?

- У-у-у…

- У кого?

- Нет, у-у-у не в смысле «кого», а в смысле у-у, Мария, это долгая история. Присаживайся… нет, не на кресло, прямо здесь, и снимай с меня ботинки.

- А сам ты что, не можешь?

- Нет, у меня заняты руки. Я перебираю ими мелочь в карманах.

- Так где же ты был?

- Я только что вернулся со всемирной шахматной олимпиады.

- Ты представлял нашу страну на шахматных соревнованиях?

- Нет, я пытался, но не смог. Она очень большая, ее трудно всю сразу представить.

- Нет, я имею в виду, что ты играл в шахматы за Мексику?

- Да, но недолго. Они нашли у меня в крови допинг – целых полтора литра текилы. Причем в бутылке.

- А разве на шахматных соревнованиях проверяют участников на допинг?

- Обычно нет, но когда я съел коня противника – ну, чтобы отбить запах текилы, конина же имеет специфический запах – они что-то заподозрили. И дисквалифицировали меня на две минуты. За это время он успел сделать восемь ходов и выиграть партию.

- Вот негодяи!

- Да, а ведь у меня была выигрышная позиция. Я только что сделал лакировку… рокировку… и собирался ударить его доской, он бы упал со скамейки, а я бы съел все, что он разложил на своей газетке.

- Что?

- Что? там было много всего – соленые кактусы, колбаска, килька…

- Где ты был!!?

- Когда, Мария?

- Только что?

- Мария, да у тебя склероз! Только что я стоял перед тобой и рассказывал, как мы выпивали на бульваре с каким-то незнакомым негодяем.

- А при чем здесь шахматы?

- При том, что в шахматах тоже есть королева. А ты – моя королева! (Ба-бах!).

- Ой, упал!

216.

- Антонио, Антонио!

- Да, Мария.

- Помоги мне достать большую сковородку со шкафа.

- Ты сама просишь меня об этом?

- Конечно, кого мне еще просить?

- Ну, да, верно, никто кроме меня этим не занимается… Но, Мария, ты же ничего такого сегодня не сделала…

- Правильно, а хочу сделать блинчики.

- Вот так? Горячей сковородкой? М-м… Получается, Павлов был прав.

- Кто такой Павлов?

- Это один русский негодяй, который открыл условные рефлексы.

- И в чем он прав?

- Получается, что если каждый день бить жену сковородкой, ей это начинает нравиться, и в итоге, когда зажигается лампочка, у нее выделяется слюна.

- У жены, у сковородки, или у лампочки?

- Что?

- Выделяется слюна?

- У собаки.

- А при чем здесь собака?

- Не знаю, Мария, это собака Павлова, ему почему-то нравилось, чтобы у нее выделялась слюна, и он включал лампочку, чтобы лучше это рассмотреть.

- Вот извращенец!

- Да, и по-моему, в итоге за это его посадили.

- А, так вот откуда взялось название «Павлов посад»! Какой же ты интересный собеседник, Антонио, – начали-то мы со сковородки…

217.

(Страшный шум).

- Эй, негодяи, прекратите! Прекратите!

- Антонио, не кричи так, ты сорвешь голос, а они тебя все равно не услышат.

- Дай мне что-нибудь тяжелое, я в них брошу… пепельницу… телевизор…

- Какой телевизор, Антонио, ты выбросил его два дня назад на нашего дворника, этого негодяя Росалеса, который подметал в семь утра.

- Тогда дай… я не знаю… шкаф!

- На, бери… ой, Антонио, не надо брать шкаф!

- Почему это?

- Там мой любовник, этот негодяй Риварес.

- Вот и хорошо, значит, шкаф будет еще тяжелее… А, черт, не могу сдвинуть его с места. Может, попросить Ривареса, чтобы он вышел и помог мне?

- Не стоит, Антонио, ведь тогда ты увидишь его и поймешь, что он там…

- Ну, да, расстроюсь, начну гоняться за тобой со сковородкой… это нам сейчас ни к чему. Что же делать-то, господи?!!

- Да чтобы они взорвались, эти ремонтники! (Взрыв).

- Ой. Мария. Что это было?

- Не знаю, Антонио. По-моему, какой-то взрыв.

- Господи, Мария, ты посмотри, какая красота. Ремонтники висят на деревьях, а эта их адская машинка развалилась на части.

- Это же я им напророчила! Антонио, я обладаю волшебной силой.

- Да? Ну-ка, проверим. Мария, а скажи… что бы тебе такое сказать? Например, «бутылка текилы, появись»!

- Бутылка текилы, появись!

- Опа, смотри, Мария, под кроватью откуда ни возьмись появилась бутылка текилы… правда, немножко початая… Мария, а скажи теперь – «триста грамм текилы – исчезните»!

- Триста грамм текилы – исчезните!

- (Буль, буль, буль). Ты смотри, Мария, исчезли.

- Антонио, но они же не исчезли, это ты их выпил.

- Ну, знаешь, Мария, текила же не может исчезнуть просто так. Волшебство волшебством, а закон сохранения вещества еще никто не отменял.

- Да, ты прав.

- А вот теперь скажи: «Антонио, уходи из дому, и чтобы до утра я тебя не видела»!

- Антонио, уходи из дому, и чтобы до утра я тебя не видела… но я не хочу, чтобы ты так уходил… до утра…

- Поздно, Мария, ты уже наколдовала, и непреодолимая сила влечет меня прочь из дома.

- А я знаю, что надо сделать. Сейчас я наколдую обратно: Антонио, никуда не уходи, оставайся дома! Ну, как?

- Знаешь, Мария, не подействовало. Видимо, ты потеряла свою волшебную силу. Поэтому я пошел, а ты посмотри, как снимают с деревьев этих негодяев-рабочих, это очень смешно.

218.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, я вот только что прочла в газете: «Негодяй Альварес попал под экскаватор».

- И ты хочешь сказать «ай-яй-яй, какой ужас, бедный негодяй Альварес»? Так я с тобой не согласен, потому что так ему и надо, нечего было перебегать улицу перед экскаватором.

- Нет, Антонио, я как раз тоже считаю, что так ему и надо. Я вот что подумала – «экс» – это же приставка, означающая «бывший». Ну, знаешь, вот «экс-президент».

- Ну, да, или «экс-чемпион». И что?

- Тогда что получается, экскаватор – это бывший каватор?

- А экспедитор – это бывший педитор? Н-да… А что тогда это означает – каватор, педитор?

- А я поняла. Каватор и педитор – это будущие экскаватор и экспедитор. То есть, приставка «экс» означает что-то прошлое, а отсутствие такой приставки – что-то будущее.

- Теперь я понимаю, что ждет в будущем плуатацию, травагантность и гумацию.

- А вот я что-то ничего не поняла, Антонио.

- Я тебе объясню. Они поживут, помучаются, их побьет жизнь, и они станут эксплуатацией, экстравагантностью и эксгумацией.

- Да, чудесное правило мы с тобой открыли! И лучше всего его подтверждает слово «экскременты».

- Вот именно! А почему?

- Потому что экскременты – это точно что-то бывшее, и мы даже часто знаем, что именно. И мы знаем, что оно будет и в будущем.

- Что «оно»?

- То, что мы с тобой зачем-то называем словом «экскременты». Потому что его всегда навалом.

- Да, кстати, Мария, раз уж ты завела речь об этом – ты погуляла с нашим терьером?

- Что ты, Антонио, он же уже два года, как экстерьер, он же умер.

- А, ну да. А я-то хорош – все время забываю об этом и хожу с ним гулять…

- Ты мой забывчивый…

219.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, что я прочла в газете «Вечерний Мехико по утрам». Здесь написано, что объявлен набор в школу моделей. Они зовут девушек от 17 до 23 лет, ростом не ниже 173 сантиметров и весом не более 55 килограмм.

- Спасибо, Мария, это очень интересно. А зачем ты мне это прочла?

- Я собираюсь туда пойти.

- Для чего, Мария? Ты же сорокалетняя женщина высотой метр сорок семь и весом, который я стесняюсь при тебе произнести… ты же, все-таки, женщина.

- Правильно. А теперь смотри. Туда набежит огромное количество этих молодых длинных худых девиц, и им сразу начнет не хватать зрелых солидных женщин. А тут как раз я.

- Логично, Мария. Но еще логичнее, если туда пойду я.

- Почему это, Антонио?

- А по твоей же логике. Там же точно не будет ни одного крепкого мужчины в самом соку с большими усами. Значит, я буду там вне конкуренции, и меня точно возьмут на работу, я начну зарабатывать много денег, и мы прекрасно заживем!

- А может, мы пойдем туда вдвоем?

- Ну, что ты, Мария! Кто же тогда будет присматривать за нашим хомячком Густаво? Он же в любую минуту может умереть!

- Как умереть? Ему же всего четыре месяца!

- О, Мария, у них, у хомяков день, как у нас два года. Представляешь, сколько бы ему было лет, если бы он был, например, мной.

- Сорок четыре.

- Почему?

- Но ведь тебе сорок четыре.

- Ну, ты, Мария тоже сравнила – то я, а то какой-то хомячок. Смотри, тогда другой пример: я же жру и пью во много раз больше, чем он. Вот настолько же он старше меня.

- Антонио, ты так все хорошо объяснил, что я ничего не поняла. Может быть, ты объяснишь чуть похуже?

- Извини, Мария, нет времени. Мне нужно бежать. Дай мне мой портфолио.

- У тебя же нет.

- Ну, тогда дай мне вот эту фотографию.

- Но это же фотография Мехико.

- Ты ничего не понимаешь, это вид меня с самолета. Все, целую, побежал. Убери цветы и полей квартиру.

226.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Я вот думаю – почему в слове «молоко» нет буквы «р»? Ведь оно же есть в слове «корова»?

- Так, Мария, уже интересно. А ты сама что-нибудь по этому поводу думаешь?

- Ну, не знаю, у меня есть одна версия. Дело в том, что в корове буква «р» содержится только в слове «рога», а рога находятся очень далеко от вымени, откуда поступает молоко. А ни в каких близких к вымени частях коровы буквы «р» нет – там, хвост, копыта, голень.

- Вот так ты думаешь, Мария? Ну, что ж, могу только добавить, что, возможно, в молоке нет буквы «р» потому, что она есть в слове «Мария», в слове «дура», а также в словах «редкая», «круглая» и «кошмарная».

- И какая связь?

- Никакой, Мария. Тем более, что в слове связь тоже нет буквы «р».

227.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Посмотри, какая прекрасная шуба. Может быть, ты мне ее купишь?

- Что, Мария? Ты предлагаешь мне – видному борцу за права животных – купить тебе эту меховую шубу? Поддержать этих негодяев, истребляющих животных?

- Просто, она такая красивая…

- Слезинки маленького сурка не стоит эта шуба. А она стоит десять тысяч! Представляешь, сколько слезинок он должен пролить за такие деньги?

- Ну, хорошо, извини… Тогда давай купим вот эту шубу из искусственного меха.

- Что ты говоришь, Мария! Знаешь, сколько искусственных животных погибло, чтобы из них сшили эту шубу? Каких-нибудь искусственных песцов или искусственных кроликов? А ведь они могли бы сейчас бегать по искусственным полям, щипать искусственную травку, искусственно размножаться, воспитывать искусственных детей!…

- Антонио, я же всего этого не знала! Давай тогда, хотя бы, купим мне куртку на синдипоне.

- Ты поражаешь меня, Мария! Разве ты не знаешь, что синдипон – это птица, которая водится в основном в Китае, и именно ее пухом набивают эти куртки? И сейчас она там без пуха мерзнет… и вымирает.

- Ну, хорошо, Антонио, ты мне все объяснил. Давай тогда, хотя бы, купим спички, чтобы было чем зажечь газ в нашей квартире…

- Я не верю своим ушам! Знаешь, сколько деревьев было уничтожено, чтобы…

- Хорошо, хорошо, Антонио, я все поняла. А зачем же мы пришли в магазин?

- Купить мне текилу.

- А тебе не жалко кактусы, из которых она делается?

- Нет, Мария. Кактусов очень много, и становится все больше, так что скоро они вытеснят все живое, включая людей.

- А что же делать?

- Нужно бороться. Я каждый день уничтожаю несколько кактусов путем выпивания текилы. Может быть, я даже паду на этой войне… и засну. Если это случится, обещай мне накрыть меня одеялом и поставить рядом тазик.

228.

- Антонио… Антонио…

- Что, Мария?

- Мне плохо.

- Сама виновата, Мария. Не надо было так напиваться на дне рождения у этого негодяя Родригеса.

- Но ведь ты же сам мне говорил «выпей, от ста грамм ничего не будет».

- Так ты же выпила четыреста!

- Ну, я подумала, что если от ста ничего не будет, то от следующих ста тоже не будет. И от следующих.

- Мария, теперь ты понимаешь, как мне бывает тяжело каждое утро? Ведь я пью не только первые и следующие сто, но и еще следующие восемь – десять – двенадцать.

- Но ведь ты мог бы не пить.

- Невозможно, Мария. По статистике, на каждую мексиканскую семью приходится восемь литров текилы в год. И как от них отказаться? А если бы их не выпивал я, их бы пришлось пить тебе. И что бы тогда с тобой было?

- Ах, Антонио, спасибо тебе, что ты спасаешь меня… Подожди, но ведь ты выпиваешь гораздо больше восьми литров в год.

- Правильно. Ведь эти восемь литров приходятся не только на такие семьи, как наша, но и на семьи, в которых есть старики, дети и беременные ими женщины. Представляешь, если бы им пришлось все это пить?

- Да, Антонио, ужасно.

- Аеще я улучшаю средний показатель Мексики в этом вопросе, чтобы Россия и Ирландия не вырвались вперед.

- Я поняла, ты, как всегда, молодец… а мне, как всегда, плохо. Что мне делать?

- Выпей сто грамм текилы.

- Анто… (захлебывается). Ты что?!

- Тогда я. Твое здоровье, Мария.

229.

- Антонио!

- Да, Мария.

- Смотри, интересная заметка. Здесь пишут, что церковь требует запретить демонстрацию фильма «Код Да Винчи». А в некоторых странах даже уже запретила.

- Безобразие! На месте этих кинематографистов я бы объединился и потребовал запретить церковь.

- Нет, это не получится.

- Почему?

- Это очень давний и очень раскрученный брэнд. У них недвижимость по всему миру. А вспомни, сколько у них было громких рекламных акций – крестовые походы, инквизиция, миссионерские войны, продажа индульгенций.

- А зачем тогда они сейчас занимаются такой ерундой?

- Так это очередная рекламная акция. Они же должны время от времени напоминать о себе.

- Тогда их можно понять. Но, а если человек хочет пойти на фильм, а фильм запрещен, как, например, в Белоруссии, то что ему делать.

- Пусть идет в церковь, там ему объяснят, почему он не хочет идти на этот фильм. Кстати, впечатление он получит не меньшее, потому что фильм, говорят, так себе.

- Смотри, Мария, какой у нас получился интеллектуальный разговор. Неужели я сегодня так и не напьюсь и не буду гоняться за тобой со сковородкой?

- Конечно, будешь, Антонио, но в следующих сериях. А эту все равно никто не слушает, потому что все ушли смотреть «Код Да Винчи».

230.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Я долго думал, присматривался к тебе, все взвесил… и вот что я хочу тебе сказать: выходи за меня замуж.

- Ой, Антонио, но я же уже замужем…

- Как? Кто этот негодяй, посмевший опередить меня и жениться на тебе, толстой усатой дуре, матери моих негодяев-детей?

- Ты.

- Что я?

- Ты тот самый негодяй, посмевший.

- Как же я посмел опередить меня, мужа моей жены, матери моих двух, а иногда трех детей?... Подожди, а почему я этого не помню?

- Потому что ты напился на свадьбе.

- А на второй день?

- И на второй день.

- Ясно… Про третий день спрашивать не буду, бесполезно. Вот так – уже 25 лет каждый день гуляю на нашей свадьбе, и так до сих пор и не узнал, что празднуем. А как зовут наших детей, особенно этих негодяев Пабло и Мигеля?

- Антонио, что с тобой?

- Мария, не задавай слишком много вопросов. Не видишь – мы разговариваем?

- Кто «мы»?

- Ты что, не узнала великого Че Гевару? Мы обсуждаем с ним очередную революцию.

- Какую?

- В микробиологии. Она случится в ночь на послезавтра.

- Антонио, я поняла, у тебя белая горячка.

- Тс-с-с, Мария, тихо выходи из комнаты и не спугни крокодильчиков. Пусть себе качаются на люстре…

231.

- Мария.

- Да, Антонио!

- Мария, я должен сказать тебе что-то очень важное.

- Ты опять улетаешь в космос и вернешься под утро пьяным?

- Нет, Мария, это уже в прошлом, все мои 15 полетов, включая те три, в которых я разбился насмерть. Я решил пересадить себе донорскую почку.

- Господи, Антонио, у тебя проблемы с почками?

- Да. У меня их всего две.

- Но ведь так у всех людей.

- Знаешь, Мария, меня не волнуют эти негодяи, которые живут с двумя почками и думают, что так и надо!

- Но, все-таки, зачем она тебе?

- А вот смотри – ситуация, которая может произойти в любую секунду: допустим, завтра одна моя почка откажет, а вторую мне придется отдать тебе, потому что у тебя откажут обе. И с чем я останусь? А так у меня будет третья почка, которая к этому времени уже обживется, поймет, что к чему в моем организме.

- Ну, да, ведь ей предстоят такие нагрузки, особенно с 8 до 11 вечера. А где ты возьмешь третью почку?

- А вот, Мария, я как раз иду искать человека, который только что умер или собирается это сделать, и при этом не против отдать свою почку мне.

- Так тебе нужен кто-то с близкими тебе показателями – группа крови, резус-фактор…

- Вот именно поэтому я и иду в бар – там очень много людей, близких мне по крови. Во всяком случае, по содержанию алкоголя в ней. Спи, Мария!

232.

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мария, мне очень жарко. Почему это так?

- Видимо, это из-за глобального потепления.

- Да-да, вот я и чувствую, что я глобально потею. А откуда оно взялось, это глобальное потепление?

- Его придумали эти негодяи-ученые. Сначала никакого потепления не было, но они начали про него писать, и оно стало.

- Вот негодяи! Скажи, а этот негодяй, наш сосед Мигель, он же тоже какой-то ученый?

- Не совсем. Он вахтер в институте хирургии большого пальца.

- Ну, все равно, они там все заодно. Пойду, потребую с него глобального возмещения в размере… м-м… 2400 долларов – на кондиционер.

- Ой… но ведь кондиционер стоит гораздо меньше!

- А новая стенка?

- А при чем здесь?

- А тебе что, нравится наша старая стенка? Вся рассохлась, фанировка отстала… румынская стенка 78 года! Румыны – такие же негодяи, как ученые. А румынские ученые – вообще чудовища. Кстати, не знаешь, Мигель не румын?

- Не знаю, Антонио, ты меня так запутал, что все может быть.

- Потому что, если он румын, пусть заменит наш чешский санузел.

- А какая связь?

- Ну, во-первых, румыны и чехи – почти одно и то же, а во-вторых, где я сейчас в такую жару найду чеха, который бесплатно заменит нам санузел? Эй, негодяй Мигель, открывай!

233.

- Антонио! Антонио!

- Что случилось, Мария?

- Что это такое?

- Это презерватив.

- А почему он был у тебя в кармане?

- Господи, Мария, ты нашла его! Слава богу!

- Что это значит?

- Мария, это же тот самый презерватив, с которым я отправился на первое свидание с тобой. Я думал, что он пропал, а ты его нашла!

- А зачем ты его хранишь столько времени?

- Как, Мария, это же талисман, символ нашей любви. Я как раз собирался на улицу, и думал – где же он? – я же не выхожу на улицу без презерватива… в смысле, без талисмана.

- Антонио, но здесь же написано – 2005 год.

- Правильно, Мария, я поменял его на более новый… стыдно же, если вдруг друзья случайно увидят у меня презерватив 67 года… что они подумают? Они же не знают, что это талисман!

- Господи, какой ты у меня романтичный…

- Да. Видишь, Мария, я тебе все объяснил. Теперь объясни мне, пожалуйста, почему ты рылась в моих вещах?

- Как?… а… Антонио, я хотела постирать эти брюки и просто вынимала все из карманов.

- Как тебе не стыдно, Мария! Как тебе не стыдно врать! При думала нелепую отговорку, вместо того, чтобы честно признаться, что ты собиралась отнести эти брюки своему любовнику. Могу себе представить, что бы он сделал с нашим талисманом!

- Антонио, но это же совсем не так…

- Все, Мария, я ухожу. Дай мне мой талисман и подумай над своим поведением… да, и постирай мои брюки.

234.

- Антонио!

- Да, Мария.

- А напомни, как ты называл меня раньше, когда мы только познакомились?

- Дура.

- Нет, ты называл меня как-то нежно, ласкательно…

- Дурочка?

- Ну, нет. Помнишь, мне нравилось?

- Усатая кубышка?

- Антонио!

- А, да, это мне нравилось… Не помню, Мария.

- Ну, вспомни, вспомни! Ты так запрокидывал голову, и томным голосом что-то говорил.

- Да? Давай попробуем это повторить… Хр-р-р-р…

- Антонио!

- А! Кто здесь? Дура, зачем ты меня будишь?

- Антонио, мы же пытаемся вспомнить, как ты меня называл.

- По-разному. Когда ты надела короткое облегающее платье, чтобы идти на день рождения к этой негодяйке Изольде, я назвал тебя выжившей из ума кривоногой толстозадой идиоткой. А когда мы выпивали с Мигелем, а ты пришла и вылила текилу в раковину, я тебя никак не назвал, а сразу ударил сковородкой. Может, ты этот случай имеешь в виду?

- Я вспомнила! Ты называл меня «мой зайчик».

- Ой, нет, Мария, я не мог тебя так назвать. Видимо, я тебя с кем-то перепутал.

- С кем?

- Скорее всего, с моим зайчиком. Все, спи, Мария.

- Но сейчас же полпервого дня!

- А в России сейчас полпервого ночи, так что, им сейчас не спать из-за того, что у нас полпервого дня?

- Что, Антонио?

- Все, Мария, я уже сменил тему. Если хочешь, поговорим об этом, но лучше спи.

235.

- Антонио!

- Да, Мария.

- У твоего друга, этого негодяя Бенитеса скоро день рождения. Что будем ему дарить?

- Дарить? Зачем это, Мария? У человека и так праздник – к нему приходят друзья, он их кормит, поит, это же и так приятно, зачем ему еще подарок?

- Так принято. Давай думать. Как известно, лучший подарок – книга.

- Ну, это если даришь ты. А если дарят тебе – то так себе…

- Но сейчас же дарим мы.

- Но у нас же нет книг. А тратить на них деньги я сам не буду, и тебе не позволю. Не будем поддерживать этих негодяев-писателей, которые пишут себе, а мы вынуждены это читать.

- Давай сдадим макулатуру. Тогда нам дадут трехтомник Мориса Дрюона.

- Мария, ты дура! Зачем негодяю Бенитесу Дрюон, что он с ним будет делать?

- Он сможет подарить его тебе на твой день рождения.

- А мне что с ним делать? Обменять его обратно на макулатуру? Знаешь что, Мария, давай подарим Бенитесу макулатуру, а он уже сам сдаст ее и получит за нее то, что сам захочет.

- Но, Антонио, дело в том, что у нас нет макулатуры. Ее надо сначала собрать.

- Ну, все, с меня хватит! Мы еще не пришли к этому негодяю Бенетесу на день рождения, а он уже вымотал нам все нервы.

- Знаешь что, давай так – позвоним Бенитесу и скажем, чтобы он сам выбрал себе подарок… и сам за него заплатил. В конце концов, это же его выбор.

- А главное – это его день рождения. Молодец, Мария. Какая у нас, все-таки, дружная и, когда надо, сплоченная семья.

Оглавление

Мексиканские негодяи

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.

  19.

  20.

  21.

  22.

  23.

  24.

  25.

  26.

  27.

  28.

  29.

  30.

  31.

  32.

  33.

  34.

  35.

  36.

  37.

  38.

  39.

  40.

  41.

  42.

  43.

  44.

  45.

  46.

  47.

  48.

  49.

  50.

  51.

  52.

  53.

  54.

  55.

  56.

  57.

  58.

  59.

  60.

  61.

  62.

  63.

  64.

  65.

  66.

  67.

  68.

  69.

  70.

  71.

  72.

  73.

  74.

  75.

  76.

  77.

  78.

  79.

  80.

  81.

  82.

  83.

  84.

  85.

  86.

  87.

  88.

  89.

  90.

  91.

  92.

  93.

  94.

  95.

  96.

  97.

  98.

  99.

  100.

  101.

  102.

  103.

  104.

  105.

  106.

  107.

  108.

  109.

  110.

  111.

  112.

  113.

  114.

  115.

  116.

  117.

  118.

  119.

  120.

  121.

  122.

  123.

  124.

  125.

  126.

  127.

  128.

  129.

  130.

  131.

  132.

  133.

  134.

  135.

  136.

  137.

  138.

  Б/н. "НОВЫЙ ГОД".

  Б/н. "Чемпионат Европы по футболу".

  139.

  140.

  141.

  142.

  143.

  144.

  145.

  146.

  147.

  148.

  149.

  150.

  151.

  151.

Негодяи возвращаются

  151.

  152.

  153.

  154.

  155.

  156.

  157.

  158.

  159.

  160.

  161.

  162.

  163.

  164.

  165.

  166.

  167.

  168.

  169.

  170.

  171.

  172.

  173.

  174.

  175.

  176.

  177.

  178.

  179.

  180.

  181.

  182.

  183.

  184.

  185.

  186.

  187.

  188.

  189.

  190.

  191.

  192.

  193.

  194.

  195.

  196.

  197.

  198.

  199.

  200.

  201.

  202.

  203.

  204.

  205.

  208.

  206.

  206.

  207.

  208.

  209.

  210.

  211.

  212.

  213.

  214.

  215.

  216.

  217.

  218.

  219.

  226.

  227.

  228.

  229.

  230.

  231.

  232.

  233.

  234.

  235.