Тени предательства [Дэн Абнетт] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Тени предательства (Warhammer 40.000 — 22)

Джон Френч БАГРОВЫЙ КУЛАК

Действующие лица

Примархи

Рогал Дорн, Примарх Имперских Кулаков, Преторианец Терры

Пертурабо, Примарх Железных Воинов

VII Легион «Имперские Кулаки»

Сигизмунд, Первый капитан

Аманд Тир, капитан, Шестая рота, командир «Безмятежного»

Пертинакс, капитан, Четырнадцатая рота, командир «Молота Терры»

Алексис Полукс, капитан, Четыреста Пятая рота, Магистр Карающего флота

Ралн, сержант, Первое отделение, Четыреста Пятая рота

IV Легион «Железные Воины»

Беросс, капитан, Вторая рота

Голг, капитан, Одиннадцатая рота, командир «Контрадора»

Имперские персонажи

Амина Фел, Старший астропат

Калио Леззек, Магистр астропатов Карающего флота

Халм Бас, Примус «Трибуна»

— Истинная сила рождается в боли.

Древняя терранская пословица
— Значит время не отпускает.

Ненаставшее — отвлеченность,

Остающаяся возможностью

Только в области умозрения.

Ненаставшее и наставшее

Всегда ведут к настоящему.

Шаги откликаются в памяти

До непройденного поворота

К неоткрытой двери.

- из обгоревших фрагментов, спасенных из архивов Альбы, приписывается древнему поэту Эллиоту
— Мы — будущие воспоминания. Когда наша плоть обратится в прах, а наши мечты исчезнут, мы станем призраками, живущими в стране легенд, воплощенными только в воспоминаниях других. Что мы возьмем с собой в это царство мертвых, за что нас будут помнить — это и будет истина наших жизней.

Соломон Восс, из «Грани Просвещения»

Пролог Ночная сторона Инвита

Выдержу ли я?

Мой мир сжался в сферу холодной тьмы. Внутри только боль, снаружи ничего, кроме голодной ночи. Я не вижу. Лед скопился в глазницах, слезы замерзли на коже. Я пытаюсь дышать, но каждый глоток воздуха вонзает острые лезвия в мои легкие. Я не чувствую рук. Тело онемело. Я думаю, что лежу, свернувшись, на льду, руки и ноги дрожат все медленнее с каждым слабеющим ударом сердца.

Зверь должен быть рядом. Он не отступит и его ведет мой кровавый след.

Моя кровь.

Я все еще должен истекать кровью. Рана небольшая — аккуратный прокол в икре — но она все равно убьет меня. Я оставил кровавый след на ледовых дюнах, пытаясь заблокировать боль, пытаясь игнорировать онемение, пытаясь продолжать двигаться. Я не смог. Холод заберет меня, и зверь получит остатки.

Я не смогу выдержать это.

Я никогда не достигну цели. Я не достаточно силен.

Мир темнеет, боль уходит.

Из далекой тьмы кричит голос. Я пытаюсь разобрать слова, но голос слишком далек.

Руки сжимают мое лицо. В голове вспыхивает боль. Я кричу. Пальцы оттягивают мои веки.

— Алексис, ты должен идти. — Я вижу лицо, окруженное заиндевелым мехом. Глаза синие, цвета глетчерного льда. Элиас. Элиас, мой брат. Он все еще со мной. За ним буран закрывает звездное небо кружащимися белыми осколками.

— Ты должен идти сейчас же. — Я чувствую, как он хватает меня за руки и рывком поднимает на ноги. В моем теле вспыхивает яркая боль, острая, режущая и перемалывающая каждое мгновение. Я снова кричу.

— Боль значит, что ты все еще жив, — кричит сквозь ветер Элиас. Я моргаю, пытаясь сосредоточиться. Онемение отступает; я снова чувствую конечности. В вернувшихся чувствах мало удовольствия. Часть меня снова хочет онеметь, лечь и позволить крови замерзнуть.

Мы стоим на узком плоском гребне, вершина которого выветрена в ледяные неровности, с обеих сторон зияют расселины. Изломанные ледяные пики поднимаются над пеленой бурана, подобно темно-синим в звездном свете осколкам разбитого стекла. Ложное сияние крепостей-лун озаряет нас из-за занавеса изумрудного рассвета. Это Расколотые Земли, ночная сторона Инвита, которая никогда не видела солнца. Холод такой же вечный, как и ночь. Воины ледяной касты рискуют появляться здесь только в металлических скафандрах, но те, кто хочет присоединиться к Легиону должны пересечь это безжизненное место в рваных шкурах и обмотках. Это испытание, путешествие через полночное царство агонии. Я решился на это путешествие, но не увижу его конца.

На льду кровь, замерзшая, тянущаяся вдаль.

— Где он? — говорю я, глядя на Элиаса. Он качает головой. Полоски ткани скрывают лицо, а покрытые снегом шкуры увеличивают фигуру, из-за чего он больше похож на быка тундры, чем на человека.

— Я не знаю, но близко, — говорит он, его голос приглушен, но все еще силен. Я знаю, что его руки опухли и почернели от замерзшей крови, но во взгляде нет боли. В то время как я слаб, он — несгибаем. Он — мой брат, мой близнец во всем, кроме одного. Он сильнее меня, всегда был. Я бы не зашел так далеко один, а теперь я подвел его. Он должен оставить меня здесь; я — слаб, и я убью нас обоих.

Он смотрит на меня, будто услышав мои мысли.

— Даже не думай об этом, Алексис. Я не оставлю тебя.

Я открываю рот, но ответ застывает в горле. Сквозь несущий снег ветер я снова слышу низкий животный звук, как выдох с предвкушающей улыбкой. Элиас замер.

Позади меня раздается рык — прерывистое урчание, которое наполняет мои вены горячим страхом. Зверь нашел нас. Я знаю, что ему нужен я; я — слаб и истекаю кровью, а он уже вкусил ее. Новое рычание, ближе, протяжней. Я могу представить, как он крадется по льду за моей спиной, мышцы двигаются с изящной неторопливостью, бесцветные глаза уперлись мне в спину. Зверь ждет моих действий, собираясь напасть в тот момент, когда будет готов. И пока он готовится, хочет, что его добыча испытывала страх.

Снова раздается рычание, еще ближе, и я слышу мягкий звук, когда хищник задевает покрытым шерстью телом лед. Я пытаюсь успокоиться, подготовить слабеющие мышцы к движению. Элиас неотрывно смотрит на меня. Он знает, что я замыслил; он сделал бы то же самое. Я киваю один раз, очень медленно.

Я слышу, как когти зверя скребут по льду. Мысленно я почти вижу, как мышцы напрягаются под припорошенной снегом шкурой.

Зверь ревет, прыгнув мне на спину, звук заглушает пургу. Я бросаюсь в сторону, мышцы горят. Я слишком медленный. Челюсти твари смыкаются на отведенной назад левой руке. Она разворачивается при приземлении, протащив меня по льду. Зубы рвут мою плоть. Я чувствую гнилостный запах из его рта, животный смрад тела. Он встряхивает головой, моя рука все еще в его зубах. Слышен треск суставов, в глазах вспыхивает агония. Я даже не чувствую, как падаю на землю. Зверь отпускает мою руку, и кладет когтистую лапу на грудь. Ребра трещат, острые когти касаются кожи.

Раздается вопль и неожиданно давление исчезает. Я отползаю в сторону и поднимаю взгляд. Элиас стоит спиной к расселине, тело напряжено, руки разведены, как у борца. Между нами мечется шестилапое существо. Бледная шкура покрывает длинное тело от морды лопатообразной головы до кончика подергивающегося хвоста. Оно медлит, оценивая новую добычу, которая отвлекла внимание от прежней. Напрягается. Я не вижу лица брата, но знаю, что под тряпичной маской он улыбается.

Зверь прыгает. Элиас неподвижен. Челюсти твари широко раскрыты, блестящие зубы похожи на лезвия ножей. Брат уклоняется в последний момент, развернувшись вокруг оси, в то время как руки хватают шею зверя. Он поворачивается, и сила инерции зверя несет его к ожидающей расселине. Почти идеально. Почти.

Я начинаю бежать, боль уходит… Зверь изворачивается в полете, передние лапы рвут плоть. Длинные изогнутые когти впиваются в ногу Элиаса. Зверь воет, когда оба падают в пропасть.

Я оказываюсь на краю во время, чтобы схватить падающего брата. Его вес сбивает меня с ног. Когти зверя освобождаются, и он исчезает в расселине, капли крови летят за испуганным рыком во тьму.

Элиас висит на моей руке. Я лежу на животе, правая рука вцепилась в кромку льда, голова и левая рука выступают за край расселины. Брат раскачивается в моей хватке, его рука сомкнулась вокруг моей. На моей кожа проколота и разодрана челюстями твари, а вес Элиаса еще больше расширяет кровавые раны. Я никогда прежде не испытывал такой боли. Кровь бежит по нашим рукам. Мой захват скользит. Боль и страх сливаются воедино внутри меня. Я не позволю этому случиться. Я достаточно силен, я должен быть таким. Я пытаюсь вытащить его, и мой хрип от усилий превращается в крик. Я не могу поднять его. Держащаяся за ледяной гребень правая рука соскальзывает. Я дергаюсь вперед, еще больше переваливаясь через край.

— Алексис, — голос брата так тих, что почти теряется в звуке ветра. Я смотрю вниз на Элиаса. Его глаза пробегают по скользкой от крови обмороженной плоти наших рук, которая выглядит черной в свете звезд. Я вижу то, что он уже знает; моя хватка разжалась. Это только его рука сомкнулась вокруг моей, удерживая Элиаса от черной пустоты внизу.

Он всегда был сильнее меня. Я смотрю ему в глаза.

— Нет! — кричу я.

Он разжимает руку.

Сто сорок один день до битвы в системе Фолл. Система Фолл

Меня разбудил собственный крик.

Глаза резко открылись. На мгновенье я думаю, что ослеп, что по-прежнему на Инвите и что холод лишил меня зрения. Затем холодное прикосновение доспеха отсекает далекое прошлое от настоящего. Я не слеп, а мой брат погиб от моей же руки давным-давно. Я замерз, словно сон проник в реальность, чтобы погрузить меня в воспоминание о холоде Инвита. Лед покрыл линзы шлема, сведя видимость до полупрозрачной дымки медленно меняющегося освещения. Лед розовый, это цвет снега, расплавленного в жижу кровью. В уголках зрения медленно пульсируют тускло-красные предупредительные руны.

Предупреждение: глубокий вакуум…

Предупреждение: герметичность доспеха под угрозой…

Условия невесомости…

Определение повреждений…

Низкое питание доспеха…

Я не мог вспомнить, где нахожусь, или как оказался в таком замерзшем состоянии, а тем временем доспех отключался. Я моргнул, попытался сосредоточиться. В теле начали пробуждаться ощущения: онемевшее эхо боли в правой ноге, полное отсутствие чувствительности в левой руке, металлический привкус во рту. «Я жив», — подумал я, — «и на данный момент этого достаточно». Попытался пошевелить правой рукой, но доспех не позволил, как бы сильно я не старался. Попробовал приблизить левую руку. Ничего. Я не чувствовал даже пальцы.

Я посмотрел на затухающую пульсацию предупредительных рун. Доспех переключился на минимальное потребление энергии, превратившись в почти безжизненную металлическую оболочку. Он поддерживает во мне жизнь, но должно быть серьезно поврежден.

Я закрыл глаза, стабилизировал пульс. Я знал, где находился. Свободно парил в вакууме космоса. Доспех поддерживал температуру тела, но разряжался. Энергия закончится, и я начну терять больше тепла. Моя улучшенная кожа будет держаться дольше, чем у обычного человека, но, в конце концов, холод доберется до моих сердец и остановит их двойное биение. Это только вопрос времени.

На секунду я почти утратил самообладание. Я хотел кричать, биться в металлических объятьях доспеха. Инстинкт существа, оказавшегося под водой, последний вздох горит в легких, темнота неминуемости смыкается вокруг жизни. Я медленно выдохнул, угомонив инстинкт. Я жив, а пока я жив, у меня есть выбор.

— Перегрузить все системы, — сказал я. Электрический импульс пробежался по моему телу, когда доспех подчинился.

Почти сразу же, как доспех активизировался, включилась сирена. Симпатическая боль пронзила позвоночник. Уши наполнили накладывающиеся друг на друга предупредительные сигналы. На дисплее шлема пульсировали красные руны. Я «сморгнул» предупреждения и звуки стихли. Осталось в лучшем случае несколько минут до того, как доспех превратится в могилу. Я поднял правую руку и соскоблил тающий лед с линз шлема.

Белый слепящий свет хлынул в мои глаза. Я парю в огромном зале, освещенном солнечным светом, который исходил из источника за моей спиной. Все покрыто слоем розового инея, сверкающим в резком свете, как сахарная глазурь на торте. Вокруг плавали маленькие кристаллы, медленно кружась своим последним затухающим импульсом. В помещении висели неправильные фигуры, покрытые розовым инеем.

Я движением век кликнул по тусклому маркеру на дисплее шлема. Вокс-система активировалась со стоном помех. Я настроил ее на максимальный диапазон передачи.

— Это Алексис Полукс из Седьмого Легиона. — Голос звучал глухо внутри шлема, и мне ответили только новые помехи. Я настроил передачу на повтор, который будет продолжаться, пока не закончится энергия. "Возможно, кто-то услышит. Возможно, есть кто-то, кто услышит".

Что-то ударилось в плечо и медленно выплыло передо мной: замерзший предмет чуть шире моей головы. Он медленно вращался. Я протянул руку, чтобы оттолкнуть его, он перевернулся и посмотрел на меня безжизненными глазами.

В голове вспыхнуло воспоминание: раскалывающийся с металлическим грохотом корпус корабля, когда тот вырвался из хватки шторма, обломки пронзают воздух и кровь хлещет по палубе; кричит офицер, его глаза расширились от ужаса. Я на корабле. Я вспомнил дрожь палубы под ногами и завывания шторма снаружи.

Я отдернул руку от оторванной головы, и резкое движение закрутило меня через замерзшие кровавые брызги. Вокруг меня вращалось помещение. Я видел забитые льдом ниши сервиторов и искореженные модули приборов. С пола на меня была обращена многоярусная платформа ауспиков, ее экраны и голопроекторы выглядели, как ветки дерева под зимним снегом. Я попытался остановить свое движение, но просто продолжал вращаться. В ушах начали пронзительно визжать предупреждения.

Недостаточно энергии…

Недостаточно энергии…

Недостаточно энергии…

Мимо промелькнули силуэты, окрашенные красным светом предупредительных рун. Тела, прижатые к стенам пластами кровавого льда. Детали расколотого желтого доспеха проплыли среди конечностей и раздробленных костей. Со стен подобно нитям кишок свисали оторванные связки кабелей. Возле замерзших в эмбриональных позах сервиторов парили ленты инфопергамента. Я развернулся и увидел источник света: ослепительно-белое солнце, сияющее сквозь широкую пробоину в корпусе. Я видел сверкающую синюю сферу планеты на фоне усыпанной звездами тьмы. Зрелище между мной и звездным светом приковало взгляд, пока поле зрения не изменилось.

По космосу были разбросаны погибшие боевые корабли. Сотни, их золотые корпуса перекручены и разбиты на части, как разорванные тела. Отогнутые огромные полосы брони открывали вид на паутину помещений и переходов. Корпуса размером с гору были разделены на куски. Я словно смотрел на перемешанные останки бойни.

«Все мои братья погибли», — подумал я, и мне стало холоднее, чем за многие десятилетия. Я вспомнил Элиаса, моего настоящего брата, брата-близнеца, сорвавшегося во тьму с кончиков моих пальцев.

Недостаточно энергии… — звучали предупредительные руны.

Последние воспоминания дополнили общую картину. Я знал, куда мы направлялись: мы все к этому шли. Я смотрел на кладбище и определенно осознал кое-что еще.

Недостаточно энергии…

— Мы не справились, — сказал я тишине.

— … ответьте… — В шлеме прозвучал механический голос, прерываемый помехами. Мне понадобилась секунда, чтобы ответить.

— Это капитан Седьмого Легиона Полукс, — сказал я, когда дисплей шлема потускнел. Слух наполнили взрывы помех. Я чувствовал, как застывает вокруг меня доспех, его энергия окончательно истощилась. По телу начало распространяться мягкое онемение. Дисплей шлема почернел. Я почувствовал, как что-то ударило в грудь, а затем сомкнулось вокруг меня с металлическим лязгом. В темнице умирающего доспеха я чувствую себя падающим во тьму, падающим слепым и без боли, падающим как мои братья. — «Я одинок в темноте и холоде, и всегда буду».

— Ты у нас, брат, — сказал голос машинным шепотом. Казалось, он раздавался из ночи, наполненной снами о льде и мертвых кораблях, мерцающих в свете звезд.

Я знал, что оно перейдет ко мне. Я знал протокол нашего Легиона, как и любой другой, но это не лишило меня желания, чтобы все было иначе. Летописцы и итераторы упоминая о Легионес Астартес, говорят, что мы не испытываем страха, что, кроме решимости и ярости ничто не наполняет наши сердца и разумы. Об Имперских Кулаках они говорят больше: что у нас души из камня, что эмоции молчат внутри наших тел. Правда, как всегда, это то, что слова не могут описать. Если бы мы ничего не чувствовали, то проиграли в тысячах войнах, что вели во имя Императора. Без сомнения, что усмиряет смелость, наши враги вырезали бы нас множество раз. Без ярости мы бы никогда не достигли высот славы. Я не чувствую страха, но внутри меня остается что-то от него, искаженное и увядшее, его нити настроены на другие нотки. Там, где человек будет чувствовать страх, я чувствую натяжение другой эмоции, сжатой и вплетенной в мою душу процессом, который создал меня. Иногда это ярость, осторожность или холодный расчет. А иногда это трепет, слабый отголосок страха, который утрачен мною. И я почувствовал именно трепет, когда руководство флотом перешло к «Трибуну».

Они проходили мимо меня, входя по одному в помещение из гранита и бронзы. Сотня боевых командиров, готовых к битве. Замысловатые серебряные узоры переплетались на золотисто-желтой поверхности каждого доспеха, а с нагрудников и наплечников мерцала сделанная из гагата эмблема сжатого кулака. Некоторые были стариками, их лица покрывали морщины и шрамы; другие выглядели молодыми, хотя это было не так. Вот Пертинакс, смотрящий на меня зелеными механическими глазами. Рядом с ним шел Каззим, который шесть месяцев удерживал башни Велги. Здесь Яго, который сражался во время первого усмирения Луны. Рядом с ними маршалы, мастера осад и сенешали Легиона. Они вместе прошли полтысячелетия войн.

Как только все вошли, я шагнул следом и проследовал в центр зала. Адепты машин чинили мой доспех, поэтому я надел шафрановые одежды, перевязанные в поясе кроваво-красным шнуром. Я выше всех своих братьев и даже без доспеха подавлял каждого воина в комнате. В помещении было тихо, и моя хромающая поступь разносилась эхом. Я чувствую их взгляды на себе, наблюдающие, выжидательные. Левая рука плотно прижата к боку, старые шрамы от зубов и новые скрыты широким рукавом мантии. Заживающая плоть отдавалась болью в нервных окончаниях. Лицо оставалось бесстрастным.

Помещение находилось глубоко в корпусе «Трибуна», нового флагмана Карающего флота, или того, что от него осталось. Полированная бронза покрывала стены, а палуба снижалась ярусами из черного гранита. Огонь в жаровнях наполнил помещение красным светом, а на открытом пространстве в центре вращалась призрачно-зеленая проекция звезды и планет.

Тир сказал мне, что должно произойти. Он пришел посмотреть, как я восстанавливаюсь под надзором апотекариев.

— Оно перешло к тебе, Полукс, — сказал он, глядя сверху темными глазами на проницательном лице. Медицинские сервиторы зашивали кожу на левом боку тела, иначе мне пришлось бы встать, прежде чем ответить. А пока я должен был оставаться на операционном столе, где хирургические лазеры и термокаутеры восстанавливали мои раздавленные и обмороженные мышцы.

— Есть более достойные, — сказал я, не отводя взгляда. Легкая усмешка изогнула край рта Тира. Самообладание одно из первых качеств, требуемых от Имперского Кулака, и я не сомневался, что намек на насмешку Тира был сознательным. Возможно, я просто не нравился ему. Мы — братья, связанные клятвами и кровью нашего примарха, но братство не требует дружбы. По правде говоря, я не знаю о чем он думал. Я всегда был обособленным, неспособным читать мысли братьев моего Легиона. Они были непонятными для меня, а, возможно, и я для них.

Тир покачал головой, сутулые плечи терминаторского доспеха слегка пошевелились.

— Нет, брат. Ты — воспитанник Йоннада, его наследник. Примарх и Сигизмунд передали командование ему. Теперь оно твое, и ты не можешь отказаться.

Я посмотрел в глаза Тира, которые были так похожи на глаза примарха. Я говорил не из-за ложной скромности; были другие более достойные возглавить силы, которые все еще представляли пятую часть всей мощи нашего Легиона. Лучшие чем я люди пережили катастрофу флота: командиры с большим опытом кампаний, более высоким положением в списках почета и более искусные во владении оружием. Тир был одним из таких лидеров.

Я — не герой, не чемпион Легиона. Я знаю, как защищаться и нападать, как держать упорную оборону и не уступать. Ничего другого я не умею. Это все. Но мы — Имперские Кулаки и мы не можем просто отвергнуть традицию и приказ. Йоннад назначил меня преемником. Я сомневаюсь, что он задумывался над вероятностью того, что командование могло перейти ко мне так быстро. Но они вытащили меня живым из замерзших обломков, а шторм забрал моего наставника. Тир был прав; я не мог отказаться. Это был мой долг, и этот долг вел меня прихрамывающей походкой в центр круга равных мне.

Я остановился в центре зала, под вращающимся дисплеем и посмотрел вверх на лица вдоль скошенных ярусов. Из теней сверкала сотня пар глаз, глядя на меня. Я чувствовал себя глубоко почитаемым и абсолютно одиноким. Правда была в том, что я не боялся должности командующего. Йоннад был лучшим флотским командиром Легиона, а я его лучшим учеником; я командовал экспедиционными флотами и завоевательными кампаниями. Со смертью Йоннада в шторме я принял его наследие. Легион обучил и подготовил меня к этой чести, но я не желал ее.

Наш флот был первым ответом примарха на предательство его брата. Пятьсот шестьдесят один корабль и триста рот покинули «Фалангу». Командующим был назначен первый капитан Сигизмунд, но примарх вернул его на Терру, и таким образом, мы совершили прыжок к Исствану под командованием Йоннада. Когда мы вошли в варп, на нас обрушился шторм и не отпускал нас. Навигаторы не могли найти луч маяка Астрономикона, и любой курс заводил нас все глубже в бурю. Мы заблудились, дрейфуя по течениям страшного моря. После, как казалось, многих недель навигаторы почувствовали брешь в штормах, единственное спокойное место. Мы поплыли к нему, а ярость шторма последовала за нами.

Флот перешел в реальность на границе звездной системы. Сила шторма в те последние мгновения была несравнима ни с чем из того, что мне выпадало пережить прежде. Поля Геллера вышли из строя, корпуса раскололись на куски и сгорели в пламени собственных реакторов. Некоторые корабли вышли невредимыми, но многие погибли, их остовы вырвались из варпа, чтобы замерзнуть в космосе. Двести боевых кораблей погибли, их останки вращались в свете забытой звезды. Они нашли меня в обломках одного из этих разрушенных остовов. Я был одним из немногих.

Погибли десять тысяч Имперских Кулаков. У меня в голове не укладывалась эта катастрофа.

Осталось триста шестьдесят три боевых корабля. Судьбы свыше двадцати тысяч моих братьев Имперских Кулаков теперь в моих руках. Такое бремя мне прежде не доводилось нести. «Я должен», — подумал я. — «Даже если это выше моих сил, я должен».

Я приветствовал собравшихся кивком.

Тишина. Затем сотня кулаков в унисон ударила в нагрудники.

Я указал на медленно вращающуюся проекцию системы, в которой мы оказались. Ее назвали Фолл, система столь незначительная и неизвестная, что существовала только в качестве примечания к навигационным записям. Проекция повернулась, вращающиеся планеты исчезли, когда часть изображения увеличилась, чтобы показать уцелевшие корабли Имперских Кулаков. Я позволил ему вращаться некоторое время. Всем присутствующим нужно было обсудить один вопрос.

— Пятьсот кораблей нацелились в сердце величайшего из когда-либо совершенных предательств. Двести погибло, когда плыли к единственному спокойному району посреди шторма. Две планеты, когда-то заселенные, теперь необитаемые. — Я посмотрел туда, где перемещались пурпурные облака, изображающие соответствующие варп-условия вокруг системы. — Мы здесь, окруженные штормами, которые нас пригнали сюда. Лишенные связи. Изолированные. Пойманные в ловушку. — Я поднял глаза на выжидающие лица; некоторые кивнули, словно понимая, куда я клоню. Возможно, они уже видели подобные нашей ситуации признаки и сделали тот же вывод. Я знал, как устроить засады, использовал их в десятках войнах, и я знал, что значит убить ослабленного и застигнутого врасплох врага. Глядя на проекцию нашего флота, плывущего в систему Фолл, я видел западню. То, что кто-то смог создать нечто подобное, было вне моего понимания, но я понимал, что говорила мне интуиция.

— А если нас заманили в западню, — сказал я и голос разнесся по безмолвному залу, — кто наш враг?

Императорский дворец, Терра

Отец ожидал его в старейшей цитадели Терры. В крепости Бхаб — полукруглая скала неправильной формы устремилась к крыше мира, подобно указательному пальцу в небеса. Долгие тысячелетия Древней ночи она служила прибежищем военачальникам, королям, тиранам. Но даже они называли её древней. А сейчас цитадель — безобразный пережиток прошлого, уцелевший в разрастающемся Императорском дворце — прямое напоминание о дикости посреди монумента просвещению и единству. Сигизмунд задался вопросом: одержит ли теперь победу старый варварский бастион над попытавшимся покорить его дворцом. “Старые пути и привычки снова вернулись, как и всегда”. Войны вели непрерывно с тех пор, как человек впервые ступил под солнечный свет, и также будут вести бесчисленные годы спустя, когда звезда потухнет. В этом он был уверен.

На вершине цитадели дул прохладный ветер, принося запах специй из далёкого трудового лагеря на горном склоне. В ярком синем небе плыли облака, лицо первого капитана омыли холодные рассветные лучи. Астартес можно было бы назвать красивым, но войны и генетические усовершенствования оставили свой след. Грубое лицо с благородными чертами, кожу усеивают рубцы, от правого глаза к челюсти вьётся шрам. Зато глаза исключительные — ярко-синие, как сапфир и излучают мощную внутреннюю энергию. Облачённый в отполированный золотой боевой доспех и накинутый поверх брони белый сюрко с чёрным крестом первый капитан носил почести и награды за множество войн, как вторую кожу. В битвах среди звёзд его ни разу не смогли превзойти. Везде: от гладиаторских ям Пожирателей Миров до покорённых космических систем он демонстрировал, что значило быть воином Империума. В иные времена Имперский Кулак стал бы величайшим воином эпохи, а сейчас он просто самый сильный сын того, кто ожидает его у парапета башни.

Рогал Дорн мерцал в утреннем свете. Первый капитан не достигал ему даже до плеча, примарх Имперских Кулаков выглядел, как облачённый в адмантий и золото полубог. Рядом стояла астропат — истощённая женщина, зелёная шёлковая мантия не могла скрыть сутулость. Оба молчали, но Сигизмунд заметил повисшее в воздухе напряжение после недавнего разговора. Он преклонил колени, ветер трепал табард на броне.

— Благодарю, госпожа, — Дорн кивнул изнурённому астропату, та поклонилась и вышла.

— Встань, сын, — продолжил примарх.

Сигизмунд медленно поднялся и посмотрел на отца. На бескомпромиссном неподвижном лице блестели тёмные глаза. Рогал мрачно улыбнулся. Астартес знал, что это значит — каждый день после возвращения на Терру одно и то же.

— Никаких сообщений, повелитель?

— Никаких.

— Варп-шторм делает…

— Получение посланий невозможным, да, — отвернулся Дорн. Над зубчатыми стенами в холодном синем небе среди потоков дрейфующего дыма кружил орёл. Примарх наблюдал за ним, отслеживая витки полёта — птица поднималась используя тёплые воздушные течения.

Прошло много недель с тех пор, как Рогал услышал о предательстве брата и узрел доказательства. Сигизмунд запомнил гнев в глазах отца. И знал, что ярость некуда не ушла — а только подавлена волей и погребена под слоями контроля. Знал потому что она пылала и в нём — яркий отголосок холодного гнева примарха. Дорн желал лично выступить против Гора, выслушать признание предателя и собственными руками свершить возмездие. Не пустил долг перед Императором и Империумом, которых Гор стремился уничтожить. Они вернулись на Терру, но примарх отправил сыновей — воплощение своего гнева. Их назвали — Карающий флот. Тридцать тысяч Имперских Кулаков и более пятисот военных кораблей устремились к Истваану, учитывая ярость братьев, сила вполне достаточная, чтобы захватить сто миров. Сейчас вторая армия, которую сформировали из множества легионов, собиралась нанести удар по Истваану, а от Карающего флота не было никаких вестей.

— Сообщение придёт, повелитель. Галактика не может просто проглотить треть легиона.

— Не может? — Дорн обратил взгляд тёмных глаз на Сигизмунда. — Легионы воюют друг с другом. Гор предатель. Всё стало с ног на голову. Как мы можем быть в чём-то полностью уверенными?

— Вы слушаете слишком много надоедливых советчиков, повелитель, — спокойно ответил первый капитан. “Страх окружает нас”. Страх пронёсся по Терре подобно ледяному ветру. От грязных ульев Северной Мерики до колоннад Европы. Он везде: во взглядах, слухах и недосказанности. Повсюду и продолжает расти. Предательство Гора потрясло все устои верности и истины в Империуме. В одно мгновение все начали сомневаться. Кто ещё примкнул к Гору? Кому можно доверять? Что будет? Вопросы оставались без ответа. Смотря в глаза отца, Сигизмунд подумал, что ответы на некоторые из них не добавят спокойствия.

— Что бы не произошло, они выстоят и достигнут Истваана. Они ваши сыновья.

— Сожалеешь, что вернулся?

— Нет. Моё место здесь, — ответил первый капитан, снова взглянув в лицо отцу. Сигизмунд командовал Имперскими Кулаками, которых отправили на Истваан, но отказался от этой обязанности. И попросил о возвращении на Терру. Дорн доверял сыну и согласился без вопросов.

Астартес не распространялся о настоящей причине, понимая, что отец не примет её. Он и сам едва её осознавал, но выбор сделан. Ложь давит на него, подобно цепям грешника.

Дорн улыбнулся:

— Такая уверенность, столь мало сомнений.

— Сомнения — величайшая слабость, — нахмурился Сигизмунд.

— Цитирование моих собственных слов — неприкрытая лесть или тонкий упрёк, — удивился примарх.

— Правда — обоюдоострый меч, — спокойно ответил Имперский Кулак. Смех Дорна разнёсся коротким раскатом грома.

— Теперь ты точно дразнишь меня, — проворчал Рогал, по-прежнему улыбаясь. Затем хлопнул Сигизмунда по плечу.

— Спасибо, сын, — эмоции покинули голос. — Рад, что ты здесь.

На секунду капитан захотел рассказать правду, поведать истинные причины возвращения на Терру. Но отец отвёл взгляд и порыв прошёл.

— У тебя есть другие обязанности, кроме борьбы с моей меланхолией, — примарх посмотрел вдаль на блестящие на горизонте звёзды. Пристальный взор остановился на красной точке, похожей на остывающий уголёк.

— Оно пришло к нам, предательство у наших дверей.

— Значит, доклады верны? Марс пал?

— Да.

Сигизмунд ощутил растущий гнев от мысли, что враг столь близок к сердцу Империума. Вспыхнувшая ненависть, волной прокатилась по всему телу, поглощая меньшие эмоции, пока не сфокусировалась в едва сдерживаемое сконцентрированное пламя. Именно этот внутренний огонь сделал из него воина, не знавшего равных после Императора и примарха, часть которого жила в нём. На мгновение Имперский Кулак почувствовал себя, как до встречи на “Фаланге”, после которой всё изменилось.

— Я сотру марсианских предателей в пыль, — выдохнул капитан.

Рогал покачал головой:

— Ещё не время. Пока мы должны спасти то, что в первую очередь потребуется для защиты Терры: броню из Мондус Оккулум и Мондус Гамма.

Сигизмунд кивнул. Если у них не осталось союзников среди остальных адептов Марса, то миссия станет сложнее. Сложнее, но и яснее.

— Мои силы?

— Четыре роты и ещё с тобой отправится Камба-Диас.

— Чтобы сдерживать мой темперамент, — прорычал первый капитан, понимание мудрости приказа пересилило гордыню.

— Всем нам нужны другие, чтобы уравновешивать нас, — слегка склонил голову примарх. — Не так ли, сын?

Астартес подумал о мелькнувшей неуверенности в глазах отца и истинной причине своего возвращения на Терру. “Он стоит посреди бури предательства и лжи, и я должен стоять рядом с ним, что бы не случилось”.

— Будет сделано, повелитель, — сказал Сигизмунд и снова преклонил колени.

— В этом я уверен, — ответил Рогал Дорн.

Восемьдесят восемь дней до битвы в системе Фолл. Система Фолл

Выхлопы корабельных двигателей затмили сияние звезд. Во тьме за обзорными окнами «Трибуна» сотни боевых кораблей скользили в переплетающейся паутине плазменных следов. Каждый двигался по определенной траектории рядом со своими товарищами, образуя движущуюся сеть, которая напоминала непрерывно меняющуюся механическую модель звездной системы. Некоторые находились так близко, что я видел шпили авгуров, выступающие из верхних и нижних частей корпусов. Я разработал это построение, определил место для каждого корабля и рассчитал траекторию. Весь флот находился в постоянной боеготовности, щиты подняты, а оружие заряжено. В другое время подобное творение, возможно, и порадовало бы меня, но сейчас лишь наполнило разум смутными тревогами. Прошли недели, а ничего не случилось.

Я посмотрел на стоявших вокруг командиров боевых групп. Первый сержант Ралн находился чуть позади, держа шлем под мышкой. На лице не было обычной кривоватой усмешки. Мы стояли в центре выступа из белого мрамора, который проходил по центру мостика «Трибуна». Стены из черного камня изгибались над головами к сводчатому потолку. По всей длине мостика тянулись круглые иллюминаторы с открытыми бронированными створками. С обеих сторон в нишах расположились ряды сервиторов, соединенные с машинами толстыми связками кабелей. В воздухе витал запах нагревшейся электропроводки и звук щелкающих когитаторов. Смертные офицеры проходили по длинным рядам в сопровождении парящих сервочерепов, которые проецировали перед собой прозрачные экраны с данными. Под ногами на мраморе сплетались мозаики мифических животных из золотых и красных камней. «Трибун» построили на верфях Инвита, и подобно всем кораблям, родившимся над миром ночи и льда, его капитан командовал стоя. Присутствующие тоже стояли, равные если не в звании, так в уважении. Этот принцип нравился мне, но после десятков советов мне иногда казалось, что инвитские кораблестроители были более любезны к подчиненным, чем к командиру.

Пертинакс закончил доклад. Я признательно кивнул и оглядел окружение. Каждый из собравшихся командовал одной из двух дюжин боевых групп флота. Большинство представлены в виде проекций, их полупрозрачные образы отображались в мерцающем свете. Только Тир, Ралн и Магистр Астропатов Калио Леззек с длинными руками и ногами присутствовали лично. Совет проходил так же, как и все предыдущие: все молчали. Так было на протяжении многих недель. Я уловил взгляд Тира, в котором нарастал старый спор, и отвернулся к единственному, кто еще не отчитался.

— Магистр Леззек. — Старик задрал голову на звук своего имени, словно прислушиваясь. — Есть сообщения с Терры?

— Нет, капитан, — прохрипел закутанный в шелк Леззек, дряблая кожа на лице затряслась. — Сообщений с Терры не было, как и из других мест. — Ответ был ожидаемым; мы были такими же глухими и немыми, как в самом начале шторма.

— Благодарю, — сказал я и собрался закончить собрание, когда Леззек вздохнул и продолжил.

— При последней попытке отправить сообщение через шторм мы потеряли еще двух астропатов. — Старик замолчал, тяжело дыша. Я видел, что он утомлен. Кожа лихорадочно блестела, а когда он говорил, в уголке рта появлялась капля крови. — Магистр флота, мы потеряли половину астропатов флота, пытаясь связаться с Террой. Мы не можем продолжать. Штормы бьют по нашим разумам даже во сне. Они словно живые. Они, как…

— Вы будете продолжать попытки, — я резко оборвал старика. Леззек открыл рот, чтобы ответить, но я ему не дал такой возможности. — Нет ничего важнее. Ничего. — Леззек мгновенье молчал, а потом кивнул.

Я знал, что вынес смертный приговор. Я приказывал астропатам отдавать свои жизни, хотели они того или нет. Но выбора не было, мы все понесли потери в этом походе. Смысл верности заключался в исполнении долга наряду с самопожертвованием. Тем не менее, повернувшись к другим командирам, я чувствовал, как пустые глаза слепца сверлят мне спину.

— До следующего совета, — сказал я и прижал сжатый правый кулак к груди. Все Имперские Кулаки ответили тем же. Леззек, выглядевший так, словно мог упасть в любой момент, просто поклонился и шаркающей походкой вышел. Один за другим проецированные изображения погасли, пока не остался только Тир. Он пристально смотрел хмурым взором вслед уходящему астропату. Даже не двигаясь, Тир излучал нетерпеливость, сдерживаемая им энергия напоминала хищника, смотрящего из клетки. Капитан был благороден и искренен, но он не склонится ни перед кем, кроме Сигизмунда и самого Дорна. Он был мне братом в силу изменений в наших телах и данных клятв, но никогда не станет другом.

— Если у тебя есть что-то на уме, говори, брат.

Тир одарил меня осуждающим взглядом. Я приготовился к новому спору. Позади меня Ралн осмотрительно отошел в сторону, его постоянная загадочная улыбка вернулась.

— Он прав, брат, — сказал Тир, глядя туда, где стоял Леззек. — Мы не может продолжать вот так.

— Мы должны установить связь с Террой, — сказал я ровным и твердым голосом. Тир кивнул, по-прежнему не отрывая взгляда от места, где стоял астропат.

— Верно, но я не это имел в виду. — Он нахмурился, шрамы на лице превратились в неровные трещины. — Примарх приказал нам следовать к Исствану. Известия с Терры очень важны, но и боевая задача тоже.

— Десять кораблей, капитан, — сказал я тихо. С тех пор, как я принял командование, он убеждал, что весь флот должен пытаться найти путь сквозь шторм. По его мнению, оставаться на месте и готовиться к нападению было пустой тратой времени. После первого разговора я согласился с ним. И возложил на Тира ответственность за попытку найти безопасный путь. За последние недели было потеряно десять кораблей, а в два раза больше получили повреждения. Штормы не стихли; скорее наоборот, их ярость только возросла.

— Если бы весь флот искал выход…

— Мы бы потеряли еще больше, и не смогли поддерживать боеготовность.

— Это наш долг? — прорычал Тир. — Оставаться здесь и ждать врага, который может никогда не прийти? К тебе перешло командование не для того, чтобы медлить здесь, в то время как наш враг ждет нас за штормами. — Он указал на иллюминаторы, но взгляда не отводил. Я видел нечто опасное в глубине его глаз.

Я подошел к нему, тело вдруг наполнило спокойная уверенность. Мой доспех не был таким громоздким, как терминаторский, но я по-прежнему смотрел сверху вниз на Тира.

— Я выслушал тебя, — сказал я тихим и спокойным голосом. — Позволил тебе искать выход. Но командую флотом я. — Тир собрался возразить, но я медленно покачал головой. — Ты мог быть получить должность командующего. Тебя больше уважают. Сигизмунд высокого мнения о тебе, как и примарх. Принятые мной решения могли быть твоими. Но они мои. Ты и остальные передали эту обязанность мне. — Я понял, что неосознанно сжал руку, иссеченные пальцы скрывала громада силового кулака. — Ты можешь продолжать искать выход, но я не буду больше рисковать кораблями и развертыванием. Это приказ, капитан.

Тир моргнул, а потом поклонился, но когда он снова поднял глаза, я по-прежнему видел огонь в них. В основании шеи вспыхнуло жгучее ощущение, которое распространилось в голову и грудь. Я узнал это чувство: гнев. Не сфокусированная ярость битвы, но низкое человеческое чувство.

Я открыл рот, но так и не сказал то, что собирался. В этот момент «Трибун» заревел.

Нам говорили, что гордость — это добродетель, но только вкупе со смирением. Я был готов к нападению. В течение долгих недель наблюдения, подготовки и планирования я ждал, когда враг покажет свое лицо. Я ожидал бесшумные корабли, несомые силой инерции от границы системы или же прямую массированную атаку из-за солнца. Наша диспозиция учитывала эти и другие варианты начальных фаз нападения.

Мой план, хоть и доскональный, не предвидел невообразимого. Из многих совершенных мной ошибок эту, возможно, легче всего понять, но тяжелее всего простить.

Все началось с сервиторов. Их были сотни, соединенные с кораблем каналами интерфейса и закрепленные в гнездах и машинных нишах. Они одновременно застонали. Некоторые исторгли инфокод, словно пытаясь очистить себя. Другие бормотали непонятные слова. У кого не было ртов, молча бились в конвульсиях.

Я пытался понять, что происходит. Затем меня ударила психическая волна и погрузила в океан обрывочных ощущений. Я слышал крики, бормотание и мольбу сотни отчаянных голосов. Я пошатнулся, зрение наполнилось цветными вспышками. Я падал, а слышимые мной звуки были осколками не принадлежащих мне воспоминаний и мук. Я тонул, зловонная жидкость наполняла мои легкие. Я парил в вакууме, зная, что почти погиб. Я закричал, когда фигура с железным лицом направилась ко мне, вытянув руки с клинками. Я кричал навстречу ветрам шторма.

— Брат. — Казалось, слово пришло издалека. Я открыл глаза. Зрение размылось, а в ушах стояли крики. На меня смотрело лицо, боль в его чертах была отражением моей собственной. На мгновение я увидел призрака, полусон из прошлого, попавший в настоящее. Затем почувствовал удар в плечо, достаточно сильный, чтобы встряхнуть меня внутри доспеха. Чувства резко прояснились. На меня смотрел Тир, худое лицо искажала гримаса подавленной боли. Его кожу покрывали капли пота. За ним я увидел смертных офицеров, которые лежали на платформах сенсоров и бились в конвульсиях среди луж рвоты и испражнений. Из их ушей и глаз текла кровь, запачкав наполненных помехами экраны данных. Некоторые, судя по их неподвижности, были мертвы. Рот наполнил вкус сухого пепла и могильной гнили.

— Смотри, — выкрикнул Тир и указал на голопроекцию системы Фолл, которая вращалась в воздухе над нами.

Я посмотрел и выкрикнул приказ о полной боевой готовности в тот момент, когда мой мозг только осознавал увиденное.

Передглазами вспыхнула и погасла тысяча энергетических сигнатур. Сенсоры перегрузились, и на нас обрушились сотни сообщений ауспиков, они исходили из источников, которые то появлялись, то исчезали. Это было похоже на то, как фосфорный снаряд рассыпает искры на фоне ночного неба. Когитаторы рычали, пытаясь обработать и оценить внезапный ураган данных. А тем временем кошмары и видения пронеслись растущей волной по нашим разумам.

Затем все закончилось. Последние энергетические сигналы исчезли с голопроекции. Машины затихли, сервиторы рухнули на своих постах, а лихорадочные видения покинули мой разум.

Двадцать восемь дней до битвы в системе Фолл. Система Фолл

Они лишили нас страха, но не сомнений. «Прав ли я? Заблуждался ли? Что произойдет?» Эти вопросы донимали меня, и я заставил их умолкнуть. Командующему необходимо держать сомнения при себе. Ты не можешь обратиться к другим за уверенностью, потому что ты — их уверенность. Ты не можешь поделиться своими сомнениями, чтобы они не расползлись как губительная болезнь по телу. Ты одинок. Иногда я задавался вопросом: «Чувствовали ли нечто подобное примархи; изводили принятые решения их так же, как и меня?»

Я часами тренировался со своей ротой. Обычно я нахожу успокоение в подобной практике, но вопросы не оставляли меня в покое. «Что если штормы не утихнут? Должен ли я изменить план? Что бы сделал Сигизмунд?»

Тренировочный зал протянулся на полкилометра вдоль борта «Трибуна». Противовзрывные двери перекрывали проемы шириной с танк в одной из стен, отсекая вакуум. Палуба представляла лабиринт баррикад и обгоревших развалин. С потолка свисали орудийные сервиторы, скользившие вдоль платформ, чтобы вести огонь с различных углов, как того требовал тренировочный сценарий.

Посмотрев вверх, я заметил, что стволы орудий сервиторов раскалились докрасна. Они увеличили темп огня. По кромке абордажного щита плясали искры. Над головой хлестали потоки трассирующего огня. Держащая щит рука дрожала от ударов крупнокалиберных пуль. Трассирующая очередь поразила гребень шлема, и я почувствовал, как заныли мышцы шеи. С обеих сторон от меня двое воинов первого отделения прижали щиты к левому боку и расставили ноги.

Каждый щит — толстая пластина из пластали высотой в две трети роста астартес. Дула болтеров торчали из вертикальной прорези с правой стороны каждого щита. Встав плечом к плечу, мы образовали металлическую стену. В боях внутри космических кораблей с ее помощью мы выживали и побеждали. Подобная тактика боя груба и прямолинейна: это дисциплинированное и отработанное убийство. И, возможно, это моя самая любимая тактика.

— Наступаем и ведем огонь, — взревел я. Целями были управляемые сервиторами автоматы, которые двигались по заданной схеме, имитируя ответные действия решительного врага. Только когда мы сократим дистанцию, настоящие противники заменят машины и сервиторов. Мы начали двигаться вперед, и каждый шаг сопровождался залпом болтерного огня, повторяемым в смертоносном ритме.

Вместе с нашим продвижением в голове раздавались вопросы. «Был ли Тир прав? Должны ли мы попытаться пройти сквозь штормы?» После сенсорной и психической атаки мы перешли на полную боевую готовность и ожидали появления врага. Он не появился. И с течением времени вопросы в голове звучали все громче.

— Враг, десять метров, спереди, быстро сближается, — выкрикнул справа Ралн. Я не мог увидеть противника, не выглянув из-за щита, но в этом не было необходимости; Ралн видел, а я доверял его оценке ситуации.

«Была ли система Фолл в самом деле ловушкой?» Население планет исчезло, а мы, похоже, подверглись психической атаке. Но причины нападения не найдены. Здесь могли действовать иные факторы. Наше пребывание в системе могло быть простым совпадением.

— Разомкнуть строй, — приказал Ралн. Стена щитов разошлась прямо перед вражеским ударом. Пятеро Имперских Кулаков атаковали узким клином с молотами и цепными мечами. Воинское мастерство — это лезвие клинка, затачиваемое только суровой практикой, поэтому я отобрал лучших воинов роты в качестве наших противников в ближнем бою. Они обрушились на нас, как я и планировал: как будто желая убить нас. Пятерка прошла через брешь в стене и рассыпалась. — Сомкнуться, — закричал Ралн. Наши ряды сошлись, окружив мнимых противников плотным кольцом щитов.

«Справлюсь ли я? Пятая часть Легиона в полной боевой готовности, готовится к нападению, которое, я считаю, произойдет… Что если я ошибся?»

Молот обрушился на мой щит со звуком гонга. Секундой позже один из вражеских воинов врезался плечом в стык наших с Ралном щитов. Это был Сеттор, сержант шестого отделения, закаленный покорением миров старый воин. И он был смертельно быстрым. Как только между щитами появилась брешь, он шагнул вперед, расширяя ее и ударив меня молотом по голове. В глазах поплыло. Я моргнул и в ту же секунду Сеттор прорвал стену. Он сбил Рална с ног и в кругу щитов образовалась широкая прореха. Подъемники орудийных сервиторов подняли их, и на наши головы хлынул ливень пуль.

Я высоко поднял щит, прикрывая голову. Обух молота Сеттора ударил в живот. Я пошатнулся, и второй удар поразил лицевую пластину. Линзы шлема разбились, красные осколки рассыпались передо мной, как кровавые слезы. Я был бы мертв, будь это настоящий бой.

— Конец, — передал я по воксу. Секунду спустя стрельба стихла — сервиторы на орудийных платформах деактивировали оружие. Я снял шлем. Осколки красного стекла опоясали глазницу, как выбитые зубы. Рота опустила оружие. Серный оружейный дым застлал воздух. Бесчисленные зазубрины и вмятины обнажили металл на доспехе каждого воина. Сплющенные пули покрывали фронтальную часть абордажных щитов.

— В стене была щель, магистр флота, — сказал Сеттор, поклонившись. — Кратковременная брешь в вашей защите. Я использовал ее, чтобы прорвать оборону. — Я кивнул. Находить уязвимое место у врага было обязанностью всех Имперских Кулаков. Сеттор был прав — я отвлекся и не был сосредоточен. В настоящем бою это может привести к поражению и гибели.

— Спасибо, брат, — сказал я, кивнув. Сеттор отошел, непринужденно держа молот. Я посмотрел на разбитый шлем. Голова гудела от гнева. Я позволил своим сомнениям ослабить себя. Если я не смогу найти в себе силы выполнять обязанности, то погублю всех.

«Может нет никакого врага», — прошептал малодушный голос в глубине души. «Возможно, Тир прав, а твой долг заключается в другом». Я подумал о Сигизмунде, нашем первом капитане. Это должна была быть его обязанность, но он вернулся на Терру вместе с примархом. Я подумал о невезении, о том, что его обязанность теперь лежала на моих плечах. Была бы она такой же тяжелой для него?

— Неплохо, — голос Рална ворвался в мои мысли. Он подошел ко мне, его доспех усеяли следы от пуль и ударов клинков. Сержант снял шлем и сделал глубокий вдох, словно наслаждаясь насыщенным запахом тренировочного боя.

— Стену разбили, — прорычал я.

— Впервые за четыре часа.

— Тем не менее, разбили.

— Ответные действия и сплоченность усилились.

— Следующие четыре часа, — сказал я. Ралн поднял шлем, словно сдаваясь, и я увидел слабую улыбку на отмеченном шрамами лице. Я понятия не имел, почему он улыбается.

— Оружейники не поблагодарят тебя.

— Следующие четыре часа. — Я поднял щит, чувствуя его успокаивающий вес.

Ралн удивился, но кивнул и начал выкрикивать приказы. Рота приступила к перегруппировке. Наверху орудийные платформы перестроились в новую конфигурацию. Меня не заботило, что оружейникам придется восстанавливать каждый доспех на флоте; когда враг придет, мы должны быть готовы. Мнения других, согласны они или нет, не имели значения. Сила требует подчинения, а не размышления.

Я надел безглазый шлем. У меня не будет данных, которые поступают через линзы, но в любом случае продолжу тренировку. На войне ты не можешь полагаться ни на кого, кроме своих братьев. Поступать иначе — слабость.

— Начинаем, — приказал я, и оглушительная стрельба наполнила слух.

— Магистр флота? — Голос рулевого офицера прорвался сквозь шум, когда я собрался отдать первый приказ. Это был Картрис — ветеран с пятидесятилетней службой Имперским Кулакам и человек, которому я доверил координировать разведку планет, лун и астероидных поясов системы. Его нелегко было потрясти, но я слышал напряжение в голосе. Нападение? Тогда на корабле звучали бы сигналы тревоги. Нет, это что-то другое, достаточно важное, чтобы немедленно предупредить меня, но не настолько, чтобы поднять общую тревогу.

— Слушаю, Картрис.

— Мы получили сигнал от поисковых команд, — Картрис замолчал. Я слышал на заднем фоне стрекот сигнала считывания информации и вокс-помехи. — Они кое-что нашли.

Тир пришел со мной. Возможно, я хотел, чтобы он это увидел и, таким образом, ответил на собственные вопросы. А может быть был другой, менее подобающий мотив.

Наши шаги глухо лязгали, когда мы подошли к безжизненной машине в центре темного помещения. Я посмотрел на Тира, но его глаза впились в единственный круг яркого света. Мы были на артиллерийском складе с трехметровой толщины стенами и трехслойными противовзрывными дверями, запертыми многоуровневыми цифровыми кодами. Машина стояла отдельно под гудящим стазисным полем, образец, извлеченный для демонстрации, а затем спрятанный от посторонних глаз. Автоматические орудийные башни среагировали на наше приближение, а затем замерли. Мы словно вошли в потусторонний мир, который возник подобно пузырю вокруг тайны.

Мы остановились и посмотрели на то, что поисковые команды вытащили из океана Фолла II. Машина блестела в свете фонарей, ее гладкий металлический корпус был мокрым, стазисное поле придавало каплям сапфировый цвет. Несмотря на серьезные повреждения, форма все еще угадывалась: металлический куб с тупыми кромками, усеянный соплами реактивного двигателя и грубыми выступами. Корпус треснул, сначала из-за неровных дыр, которые были похожи на следы от падения, а потом от ровных разрезов мельта-резака. Техножрецы вскрыли находку, обнажив внутренности. Я увидел перепутанные кабели и связки стеклянных пузырей, похожих на глаза без век. Капли желтой жидкости неподвижно свисали из разорванных трубок. Разбитые кристаллы усеяли перепачканный пол. В центре машины находилось что-то серое и мягкое, похожее на раздувшийся труп в темной воде. Я видел позвоночник под бледной кожей, голову окружал пучок кабелей, глаза и рот были зашиты. Не было ни рук, ни ног, только обрубки. Нос наполнил насыщенный запах ионизированного воздуха, а зубы заныли в такт с гулом поля.

Я видел бесчисленное количество сервиторов, созданных Механикумом, и ходил по колено в обезображенных телах, но в этой машине и ампутированном торсе было что-то крайне отталкивающее. Я уже изучил устройство, когда поисковые команды только доставили его на борт, но без толпы техножрецов и рабочих сервиторов оно воспринималась иначе. Словно подходишь к краю могилы, чтобы посмотреть на останки тайного злодеяния.

Рядом со мной осторожно выдохнул Тир.

— Что это? — спросил он, голос разнесся эхом по пустому помещению.

— Мы не знаем, по крайней мере, наверняка, — ответил я. Тир прошелся вдоль края стазисного купола.

— Посланные мной на Фолл II поисковые команды нашли его, плавающим в океане, но он, наверняка, побывал в космосе. Адепты сказали, что у компонентов этого механизма несколько предназначений. — Тир коротко кивнул, но оставался безмолвным, когда я указал на разные части устройства. — Большая часть состоит из антенн авгуров с большим коэффициентом усиления и сенсоров широкого спектра, эффективных на сравнительно короткой дистанции. Затем есть человеческий компонент. Очевидно, он должен был быть в состоянии гибернации, поддерживаемый при жизни минимальным потреблением энергии. По их оценке устройство находилось на орбите Фолл II, получило повреждение и упало на поверхность планеты. — Тир продолжал смотреть на серые останки человека в машине. Я бросил на них быстрый взгляд и отвернулся; они вызвали у меня желание вздрогнуть.

— Некая форма контролируемого сервитором сенсорного передатчика? Возможно, устройство для изучения астероидов?

— Адепты считают, что это маловероятно. В дополнение к сенсорному оборудованию часть систем похожа на вид психического усилителя.

Тир поднял глаза.

— Это оно вызвало психическую атаку?

— Оно и другие подобные устройства. Во время атаки мы засекли сотни энергетических сигнатур. Весьма вероятно, что их еще много.

— Нам нужно найти и уничтожить их; они могут снова включиться в любой момент.

— Эта машина упала на океаническую планету, когда сошла с орбиты. Поисковые команды никогда бы не нашли ее, если не вспышка при входе в атмосферу. — Я оглянулся на разбитое устройство и его несчастного обитателя. — Она повреждена, но адепты говорят, что большая часть системы вышла из строя и пассажир погиб еще до падения.

Тир покачал головой, лицо напряглось от эмоции, которую я не мог прочесть.

— Они погибли, как только их активировали, — произнес он. В голосе были нотки неверия и гнева. — Объекты такого размера, отключенные и без источников питания; мы можем прочесывать систему десять лет и ничего не найти. Так как планеты незаселены, то мы не сможем узнать, кто их запустил, и зачем они атаковали нас.

— Ты прав, но это была не атака.

— Что ты сейчас сказал? — Я видел, как месяцы разногласий и контролируемой враждебности терзают его волю. После психической атаки Тир не оставил требований прорваться через шторм. Даже наоборот, его позиция стала тверже. Как и моя. Я надеялся, что он поймет предназначение добытой машины, и то, что мои решения были верны. Это была слабость, и как все, что основано на слабости, обречена на неудачу.

— Посмотри на это, брат. — Тир снова взглянул на машину, осматривая ее разрушенный корпус. — Сенсоры, авгур и коммуникационные фильтры. Психические вопли, которые мы все ощутили, были не атакой. Они были посланием. — Он посмотрел на меня и я, наконец, увидел понимание. — Это была не атака, брат. Это была прелюдия к ней.

Императорский дворец, Терра

Все замолкали при её приближении. Постукивание посоха эхом разносилось по коридорам, когда посыльная направлялась к залу планирования. Люди расступались, провожали женщину взглядами и шептались, словно чувствовали всю значимость новостей, которые она несла. С обеих сторон её сопровождали четыре кустодия в золотых доспехах, чёрные стражи похожие на плакальщиков в броне замыкали процессию.

В зале планирования Сигизмунд через открытую дверь заметил движение и посмотрел в ту сторону. Он увидел приближающуюся посыльную и взглянул на морщинистое слепое лицо астропата. От увиденного по телу пробежал холодок. Астартес узнал её — Армина Фел. Она служила Империуму три десятилетия. Последствиями службы стали сутулость и белые, как хлопок, волосы. Астропат доставляла Дорну бесчисленные сообщения. Большинство были скверными, некоторые разочаровывающими, но ни для одного не потребовался эскорт. Выглядело так словно послание — заключённый, который мог освободиться от оков и сбежать.

Имперский кулак посмотрел на отца, но тот если и заметил приближающуюся процессию, то не подал вида. Вадок Сингх в общих чертах объяснял свои предложения по укреплению Императорского дворца. Военный архитектор расхаживал между широкими столами, затягивался из длинной курительной трубки и выдыхал ароматный дым. Примарх стоял в центре палаты, хмуро разглядывая разложенные на столах схемы. С потолка свисал медный проектор, выводя изображение планов Сингха на декорированные песчаником стены. Помещение казалось почти умиротворённым, но капитан знал, что краткий миг спокойствия — иллюзия. Вернувшись с Марса, он застал атмосферу неуверенности и страха увеличивающиеся день ото дня. Создавалось впечатление, что все на Терре затаили дыхание и выжидали, куда обрушится следующий удар.

— Гора Дхаулагири? — нахмурился Дорн, разглядывая увеличенное изображение. — Считаешь это необходимо?

— Не необходимо, — мягко ответил Сингх. — А требуется, Рогал.

Военный архитектор щёлкнул пальцем одному из своих рабов в шёлковых мантиях и человек изменил фокус одной из линз проекторе.

— Обрати внимание на уязвимое расположение внешних элементов. Из всех ты первым должен понять, что если мы хотим удержать этот квартал дворца, то необходимо его перестроить и перестроить сейчас же.

В обычное время фамильярность Сингха возмутила бы Сигизмунда, но сейчас он обращал внимание только на смысл сказанного.

Процессия вошла в открытые двери зала. Дорн слегка хмыкнул за спиной первого капитана.

— Требуется — это слово вызывает у меня подозрения, старый друг, — ответил примарх.

Астартес наблюдал за Арминой Фел и её свитой — они остановились у входа. Астропат подняла руки к пустым глазницам. На щеках блестели слезинки. “Она плачет”. Один из стоявших рядом с ней кустодиев трижды ударил торцом копья по каменному полу. Звук разнёсся по поддерживаемому колоннами залу.

Дорн медленно поднял голову.

— Новости, — спокойно сказал он и посмотрел на Армину Фел. На миг Сигизмунду показалось, что он увидел какую-то эмоцию, мелькнувшую на лице отца. — Всё в порядке, госпожа. Прошу скажи нам то, что должна.

Губы женщины задрожали.

— Сообщение с Истваана, повелитель, — у Армины сбилось дыхание.

Дорн вышел вперёд, когда он протянул руку, с неё откинулся рукав чёрной мантии. Он мягко приподнял голову астропата, пока её пустые глазницы не посмотрели на него.

— Госпожа, — мягко спросил он. — Что случилось?

Фел успокоилась, вернулись самообладание и достоинство, словно ей передались спокойствие и сила примарха. Она начала размеренно говорить, чётко воспроизводя сообщение:

— Имперская контратака на Истваане 5 провалилась. Вулкан и Коракс пропали без вести. Феррус Манус погиб. Повелители Ночи, Железные Воины, Альфа Легион и Несущие Слово присоединились к Гору Луперкалю.

В зале никто не шелохнулся. Чёрные стражи и кустодии стояли подобно статуям из гагата и золота. Вадок Сингх просто уставился на Армину, тлеющие угольки в трубке остывали и превращались в серый пепел. Мгновение Сигизмунд ничего не чувствовал, словно услышанное опустошило его. Один примарх убит. Двое пропали. Трёх легионов нет. Четыре переметнулись к врагу. Всё уместилось в несколько слов.

“Вот оно. Как она и показывала. Настоящее начало конца. Если предали ещё четыре легиона, почему и другие не могут? Они придут сюда и здесь мы должны стоять. И мы будем стоять — одни”. Астартес понял, что дрожит — напряжённые мышцы пришли в движение под покрытой шрамами кожей. Мгновение он обдумывал вопрос: страх ли это? Давно позабытые эмоции вернулись спустя столько времени? Потом понял: ненависть. Столь яркая и сфокусированная, что её почти можно увидеть. “Пусть приходят. Здесь будет стоять мой отец, и я буду стоять рядом с ним”.

Руки Дорна опустились с лица Армины. Глаза выглядели как чёрные провалы в каменной стене. Он излучал жесточайший самоконтроль, словно ледник холод. Примарх посмотрел на Сигизмунда. На мгновение капитану показалось, что он увидел в глазах отца быстро подавленную вспышку гнева — отражение своей ярости.

— Найди все части новых предателей, которые находятся в системе, — хрипло прорычал Дорн. — Используй всех и всё что тебе нужно. Захвати или, если потребуется, уничтожь их. Действуй немедленно, сын.

Сигизмунд начал преклонять колени, а примарх уже повернулся к астропату. Армина вздрогнула от его взгляда.

— Отправь сообщение на Карающий флот. Они должны незамедлительно вернуться.

Фел пошатнулась от слов, словно от урагана.

— Лорд Дорн, у нас нет вестей от них, — она сглотнула. — Вполне возможно, что они прибыли на Истваан до побоища. Они могут…

Женщина замолчала, когда примарх подошёл ближе.

— Если нужно пусть сгорит тысяча астропатов, но найди их, — Дорн говорил тихо, но слова были слышны во всём зале. — Верни моих сыновей на Терру.

Система Исстван

— Эта информация точна? — вопрос Голга нарушил тишину, но напряжение сохранилось. Единственные звуками были гул доспеха и глухой рокот реакторов «Железной крови». Голг сдвинулся, его громоздкая аугметика резко зашипела. Остальные капитаны Железных Воинов не отрывали глаз от светящейся поверхности гололитического стола, отбрасывая на стены огромные тени. Они старшие командиры Легиона, такие же хладнокровные, как и примарх. Форрикс, его худое лицо обрамлял резиновый капюшон. Беросс, тусклые глаза которого сверкали над насмешливой полуулыбкой. Харкор в терминаторском доспехе, все еще черном от копоти бойни на Исстване V. Даргрон, чье лицо было скрыто под лицевой пластиной с прорезями. Варрек, лицо которого так изуродовали шрамы, что оно было похоже на пережеванное мясо. Ни один не смотрел на Голга. Они ждали ответа Пертурабо. Все помнили тех, кто злоупотребил благосклонностью Повелителя Железа и заплатил за свою ошибку.

Голг поднял взгляд от светящихся колонок данных. Пертурабо неотрывно наблюдал за ним. Капитан почувствовал опасность в этом сверкающем взгляде, разрушительную силу позади маслянисто-черных глаз. Молот, размером с самого Голга, покоился под рукой Пертурабо. Обух из черного железа слабо отражал янтарный свет, который освещал комнату. Примарх едва заметно сдвинулся к освещенному столу.

— Она пришла от Магистра Войны, — сказал Пертурабо, его глаза обратились к другим капитанам. Никто не встретился с его взглядом.

Голг просмотрел светящиеся руны данных. От их смысла у него пересохло во рту. Свыше трехсот боевых кораблей пойманы в захолустной системе, как рыба в водовороте. Флот пригвожден к месту, ожидая истребления, и в холодном свете были показаны расположение и характеристики всех его кораблей. Это было слишком идеально, слишком точно. Как мог даже Магистр Войны добиться подобного? Выводы пугали. Тем не менее, ситуация давала возможность возвыситься в глазах примарха. Голг знал, что другие капитаны думают о том же. Они оценивают какой власти смогут добиться и насколько высоким будет риск. Голг открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но Форрикс опередил его.

— Эта информация из первых рук?

Пертурабо кивнул.

— От разведывательных устройств в системе.

Голг сумел скрыть удивление от слов примарха.

«Значит это не случайность», — подумал он. — «Эта ситуация была спланирована до того, как мы прибыли уничтожить слабые Легионы на Исстване». — Но тогда чего еще ему ожидать от Магистра Войны и Повелителя Железа? Он подумал о бойне, только что устроенной ими, о вырезанных Легионах. Они были слабыми, и их истребление — всего лишь очередное порученное задание. Но Имперские Кулаки были старыми соперниками, заносчивыми претендентами на почести и славу, которые они купили ложью. Голг понял, что улыбается. Шанс разбить сынов Дорна был столь сладок, что он мог почти ощутить его вкус. Он задумался: «Это ли не цена за нашу верность Гору? Шанс разбить одного врага, купленный смертями других?»

— Как на счет штормов? — спросил Харкор, сдвинутые брови прикрыли глаза. — Если они не могут пробиться сквозь них, как мы сможем?

— Наш переход будет возможен. Магистр Войны гарантирует это, — сказал Пертурабо. То, что кто-то мог дать такую гарантию, потрясло Голга. Он поднял глаза и встретился с холодным взглядом Форрикса, секунду смотрел на него, а затем снова опустил взор.

— Если они допускают возможность нападения, то будут подготовлены, — сказал Форрикс, протянув руку к поверхности стола, чтобы пролистать подробные данные о кораблях.

В ответ на слова Форрикса Беросс покачал головой, скривив губы.

— Если ими командует Сигизмунд, он не станет терпеливо сидеть в своей клетке. Он попытается прорваться через шторм. Из-за этого они станут менее подготовленными и более уязвимыми.

Пертурабо медленно повернул голову и уставился на Беросса. Казалось, командир Второй Великой Роты стал меньше, несмотря на усиленный доспех.

— Командует Сигизмунд, — прорычал Пертурабо, его голос наполнило отвращение. — Мой брат не стал бы доверять флот другому.

Беросс выпрямился, на его лице отчетливо проступило рвение.

— Лорд, с равным количеством кораблей я разобью их первой же атакой. Я…

— Нет. — Слово повисло в воздухе. Пертурабо прошел вперед, пока не оказался перед гололитическим столом, глядя на светящиеся данные на его поверхности. Голг увидел холодный синий блеск в глазах примарха, подобный отражению света звезд на лезвии клинка. — Нет. Их следует не просто разбить. А полностью уничтожить. Дорн не соблаговолил прийти лично, значит вместо него истечет кровью его любимый щенок. Отправятся все корабли, находящиеся в данный момент под твоим командованием. — Он поднял голову и, обведя их взглядом, сказал: — И я лично буду командовать атакой.

Императорский дворец, Терра

Сумрачные тени заполнили инвестиарий: образовали единое целое у стен амфитеатра и потянулись к центру от стоявших кольцом статуй. По темнеющему синему небу плыли редкие перистые облака, создавая своеобразный свод над тихим уголком дворца. Прохладный воздух с ароматом вечерней росы на камнях коснулся кожи Сигизмунда, когда тот вышел из широких дверей по периметру инвестиария. На кованых железных подставках стояли люминесцентные сферы, они уже включились, но открытое пространство всё равно оставалось в полумраке, на границе между светом и тьмой. Из клятв принесённых здесь выковали устремившийся к звёздам Великий крестовый поход.

“Столь многие из тех клятв сейчас нарушены”. Астартес посмотрел на возвышающуюся фигуру, в белых мраморных чертах которой были видны благородство и решимость. “Жиллиман. Бесспорно с нами”. Сигизмунд нахмурился. “Насколько мы можем знать. Насколько сейчас вообще можно быть в чём-то уверенным”. Их было двадцать, двадцать точных копий примархов — вырезаны в белом мраморе последним из мастеров Пендиликона. Двоих уже нет — оуслитовые постаменты пусты, а легионы преданы забвению. Девятерых накрыли бледной тканью — лица обмотаны, словно так можно скрыть позор предательства. Вдали он заметил золотую фигуру, которая стояла рядом с постаментом. Что-то привлекало в ней, казалось, она была значительнее, чем высеченные при помощи долота и молотка. Капитан направился к далёкому силуэту Рогала Дорна.

Сигизмунд видел: что-то изменилось в примархе после сообщения о побоище на Исстване 5, словно внутри отца перегруппировывались воля и мощь. Дорн проводил совещание за совещанием, наблюдал, как армии рабочих приступили к сносу и перестройке дворца, требовал новостей от астропатов и связи с планетами за пределами Солнечной системы, консультировался с Вальдором и Сигилитом за закрытыми дверьми залов. Во время редких передышек Рогал прогуливался вдоль парапетов и по тихим уголкам дворца. Имперский Кулак не знал, что за тяжкие думы одолевали примарха, зато был уверен — сказанное им только увеличит это бремя.

Он снова задался вопросом: почему решился открыть отцу правду? Чувство вины? Да и это тоже. Виноват в том, что обманул и воспользовался доверием, понимая — примарх не примет правды. “Прости отец, но ты должен знать. Я не могу скрывать это от тебя. Ты должен понять”. Астартес подумал про один из основных законов стратегии, который теперь обрёл новый смысл: Первый принцип защиты — понять от чего защищаешься.

Дорн рассматривал одну из укрытых статуй, когда подошёл Сигизмунд.

— Да, сын? — не оборачиваясь, спросил примарх.

Капитан взглянул на мрамор под тканью. Под колеблющейся от ветра накидкой всё ещё можно было различить знакомые очертания: хищная поза, выступающая рука с когтями, словно собравшаяся разорвать материю. “Кёрз”. Брат попытавшийся убить Дорна. “Было ли это предвестником случившегося? Должны ли мы были ещё тогда увидеть мрачное будущее ”?

— Их нужно снести. Это предатели. Они не должны стоять рядом с верными принесённым клятвам.

Примарх тихо рассмеялся и повернулся, чтобы взглянуть на Сигизмунда:

— Ты лично собрался это сделать?

— Прикажи, повелитель, и я снесу их собственноручно.

Дорн улыбнулся и покачал головой:

— Нет. До этого ещё не дошло.

— Разве? — спросил капитан, лицо застыло, глаза не мигали.

Рогал не ответил, а повернулся и вновь посмотрел на укрытую статую Кёрза за спиной сына.

— Нет, — прорычал примарх. — Империум выстоит и переживёт это предательство.

Астартес подумал, что Дорн выглядит так, словно разговаривает не только с ним, но и со статуей Кёрза.

— Всё ещё есть честь, всё ещё есть преданность, — Рогал опустил взгляд и нахмурился. — Я не знаю, как будет складываться война, сын. Я не знаю, чего она потребует от нас, но знаю, что она, в конечном счете, закончится, и мы должны находится в полной боеготовности ради этого дня.

Имперский Кулак также нахмурился:

— Гор владеет инициативой, а мы погрязли в смятении. Он может уничтожать нас по частям, выжидать пока мы ослабнем настолько, что не сможем противостоять ему.

Примарх недовольно взглянул на сына, но тот понимал, что и отец не исключает такую возможность.

— Будь на его месте Кёрз или Альфарий тогда да, возможно, но не они главные, — Дорн посмотрел на появляющуюся в небе луну. Красная — подкрашенная дымом и пылью из погружавшегося в ночь дворца.

— Он придёт сюда, — тихо продолжил примарх. — Он не останется среди звёзд, обескровливая нас до предела. Нет — он всё ещё Гор. Копьё устремившееся в горло — один смертельный удар. Он придёт сюда, чтобы прикончить нас. Однажды ночью мы взглянем вверх и увидим, как запылают небеса.

“Он уже видит. Пускай только часть. Он поймёт, что я прав, что мой выбор верен”.

— Отец.

Дорн посмотрел на сына. Сигизмунд чувствовал, как глаза примарха изучают его лицо, оценивают и вершат суд.

— Что-то беспокоит тебя?

— Я хотел поговорить с вами, почему попросил о возвращении на Терру и не принял командование над Карающим флотом.

— Мы уже обсудили это. Я не видел причин сомневаться в твоём выборе тогда, не вижу их и сейчас.

Астартес сглотнул — в горле внезапно пересохло.

— У меня была другая причина, — слова повисли в воздухе. “Нужно сейчас. Пути назад нет”.

— Говори, — тихо сказал примарх, взгляд сосредоточился на Сигизмунде, словно отец обратил на него всё внимание. Насыщенный пылью ветер развивал края белой мантии, поднимая их посреди сгустившейся тьмы.

Капитан посмотрел в сторону и задумался с чего начать.

— Всё началось на “Фаланге”, — произнёс он мгновение спустя. — Флот разделился: одни собирались вернуться на Терру, другие нанести удар по Исствану.

Сигизмунд вернулся в тот краткий миг, вспомнил напряжение охватившее каждый корабль Имперских Кулаков после откровения Гарро. Некоторые считали, что оно не может быть правдой, те, кто видел доказательства, не могли успокоить себя такими мыслями. Осознавая истину, легион готовился к войне.

— Я шёл по нижним жилым палубам. Не совсем уверен зачем, сомневаюсь, что была иная причина, кроме, возможно, поиска умиротворения.

— Ты растерялся? — бесстрастный голос Дорна был столь же лишён эмоций, как и лицо. Астартес покачал головой.

— Я знаю, что вам требуется от меня, — он поглядел вдаль, где в углах амфитеатра собирались ночные тени. — Возможно, я искал цель.

— Цель? Ты знал, что от тебя требуется, но всё равно искал цель?

Сигизмунд кивнул и осторожно выдохнул.

— У меня были приказы, но я что-то упустил, — Имперский Кулак моргнул и замолчал. Он помнил те дни на “Фаланге” яснее, чем когда пережил их. Он словно стал чем-то меньшим, как будто слова Гарро лишили его жизненных сил. — Столь долго я шёл в крестовом походе не зная сомнений. Каждая компания, каждое сражение, каждый удар были чисты. В этом источник моей силы, он всегда был в этом.

Дорн опустил голову, глаза потемнели:

— Мне не ясны твои мысли, капитан.

— Возможно, повелитель, — кивнул Сигизмунд.

— Ты из-за этого отказался от командования? Потому что исчезла чистота целей? — в голосе примарха почувствовался гнев, контролируемый и сдерживаемый, но он был.

— Нет, повелитель. Я выполнил бы вашу волю без сомнений.

— Но ты не выполнил.

Астартес ощутил лёд в словах отца, перерастающий в осуждение. “Я должен сказать всё”. Имперский Кулак не стал встречаться с взглядом примарха и продолжил.

— Я оказался на палубе, где разместили гражданских, которые прибыли с Гарро. Там никого не было, и я решил, что один.

Тишина, вспомнил капитан. Целый флот торопливо и напряжённо готовился к бою, а палубы, по которым он следовал безмолвствовали. Потом она показалась ему странной, словно он шёл по коридору тишины посреди бурной деятельности.

— Только, когда она заговорила со мной, я понял, что не один. “Первый капитан” сказала она. Я обнажил меч и обернулся. — Сигизмунд нахмурился, когда его рука коснулась рукояти вложенного в ножны оружия. — Она стояла сзади всего в пяти шагах. Я даже не услышал, как она подошла.

— Кто? — спросил Дорн. Астартес поднял голову, не встречаясь с отцом взглядом.

— Летописец, — вспыхнувшее воспоминание оказалось ярче, чем реальность: девушка в тусклой мантии.

— Киилер, — продолжал Сигизмунд. — Она разговаривала с вами, прежде чем мы…

— Я помню её, — резко ответил примарх. Рядом с Эуфратией Киилер расцвело идолопоклонничество. Капитан знал, что вокруг девушки сформировалась своеобразная секта. Опасное нарушение Имперских истин. Кто-то называл её ведьмой, кто-то святой. Она обладала непоколебимой уверенностью и самообладанием, но эти качества были у многих лжепророков. Сигизмунд знал об этом, но истины блекли, когда он вспоминал Киилер в облицованном камнем коридоре.

— Она просто стояла там и смотрела на меня, словно поджидала, точнее, знала, что я приду.

Она улыбалась — он помнил это. Понимающая улыбка на хрупком личике, слишком молодом для излучаемого спокойствия. Девушка кивнула, как будто отвечая на незаданный вопрос.

— Вы хотите что-то спросить.

— Что она сказала? — спросил Дорн, и воспоминания уступили место реальности инвестиария и голосу отца.

— Достаточно, чтобы я пришёл к вам, повелитель, и попросил о возвращении на Терру.

— И чего же оказалось достаточно для такой просьбы?

Вопрос эхом отозвался в ушах капитана. Пауза затянулась, наполняя Сигизмунда яркими впечатлениями: прекрасным качеством оуслитового постамента в десяти шагах за спиной отца, шелестом колеблющейся от лёгкого бриза ткани на статуе. Он чувствовал десятки ароматов ветра, остатки дыма и пыли, приближающийся дождь. Астартес внезапно понял, что это запахи из полузабытой жизни — краткого детства в кочующих лагерях на Ионическом плато. Запах утраченного дома. Он и не думал о нём, позабытом за суетой десятилетий. И удивился, почему вспомнил именно сейчас.

Первый капитан посмотрел прямо в глаза Рогалу Дорну.

— Она не просто сказала мне. Она сделала так, что я увидел, — Сигизмунд замолчал, вспоминая лицо Эуфратии.

— Вы должны решить, — печально произнесла девушка.

— Война придёт на Терру.

— Пожалуй, к этому выводу ты мог прийти и без видения, — произнёс примарх, указывая рукой на воина. Жест выглядел угрожающим, словно направленное в грудь оружие. — Не ты ли сказал, что Гор попытается победить нас, не атакуя Терру? Теперь ты говоришь то, что я понял и без твоей помощи, и ещё выдаёшь это за откровение.

— Я надеялся, что вы не согласились бы со мной, повелитель. Что есть другой вариант развития событий, — Имперский Кулак печально покачал головой. — Его нет. Я не могу сомневаться в вашем суждении, что Гор принесёт войну на Терру. Но это не доказывает ошибочность моего выбора, а наоборот.

Примарх отвёл взгляд, лицо полу скрыла наступающая ночь.

— Не факт, что предатели придут сюда, но вероятность велика, — продолжал Сигизмунд и вспомнил.

— Вы должны выбрать, — сказала она. Астартес собрался приказать ей вернуться в каюту и заодно держать лживый язык за зубами.

— Вы должны выбрать своё будущее и будущее вашего легиона, Сигизмунд, первый капитан Имперских Кулаков.

От сказанного он застыл на месте. Страх наполнил его — давно позабытый, чуждый и болезненно сильный.

— Вы должны выбрать своё место. Выполнить приказ или стоять рядом с отцом до конца.

— Конца чего? — выдавил капитан.

— Конца всего сущего.

Сигизмунд продолжал смотреть на отца, когда говорил, пытаясь понять, какое впечатление производит его речь.

— Когда она говорила, казалось, что я видел сказанное, — слова принимали в разуме вид размытых видений, подобно обрывкам сновидений или ярким кошмарам. — Я видел. Всё было реальным.

От несметного количества кораблей небо словно покрылось металлом. Огонь изливался подобно тропическому ливню. Груды бронированных тел были высотой с титанов, которые шествовали среди них. Сотни тысяч, миллионы, неисчислимые орды врагов прорывались за разрушенные стены. Крылья ангела покраснели от бликов пожаров во дворце.

— Они придут сюда, их будет так много, что они затмят солнце и не будет видно землю, а нас будет мало, отец.

— Мало или много — пусть приходят, — прорычал Дорн.

— Нас будет мало, а их, их будет слишком много, чтобы мы смогли победить. В этот момент мы узрим свою гибель.

Имперские Кулаки падали с почерневших стен, словно лился поток изломанных и окровавленных тел. Столбы дыма достигали судов в небесах. А враги всё прибывали. Корабли расстреливали своих сбитых собратьев, чтобы освободить место для высадки новых войск.

— Вы должны понять последствия, — продолжала Эуфратия. Пока она говорила, Сигизмунд увидел истину. Вселенная это бесконечная война. Империум обернулся против себя, и стало лишь вопросом времени, когда всё сведётся к единственной битве на лезвии меча.

— Так и будет, отец, — тихо произнёс первый капитан. — Наступит последний час Империума. Я увидел его, поверил и понял, что должен сделать выбор.

Новая картина предстала перед мысленным взором: его собственный труп дрейфует в пустоте, безжизненный и обледеневший на окраине звёздной системы — её название позабудут в будущем, которого он не увидит.

— Я выбрал вернуться сюда с вами, — несколько дней ушло, чтобы разобраться в себе: просеять через интуицию и взвесить аргументы. Он пытался забыть сказанное летописцем и вызванные её словами видения. Но вероятность, что всё сбудется, прочно сидела в разуме. Какой ещё исход мог быть в галактике, где Гор восстал против Империума?

— Что за иной путь? — спрашивает он.

Девушка покачала головой:

— Смерть, Сигизмунд. Смерть и гибель вдали под светом неизвестной звезды. Одинокий и позабытый.

Она ушла, оставив его в тихом коридоре.

— Именно поэтому я вернулся на Терру. Я сказал, что нужен вам здесь и это правда, — Дорн по-прежнему не смотрел на первого капитана. — Пусть приходят. Я буду стоять рядом с вами, отец.

Примарх молчал, его лицо казалось неподвижным отражением каменной статуи, что обозревала инвестиарий. Он пристально рассматривал сына, глаза казалось пронзали наступающие сумерки.

Сигизмунд не мог отвести взгляд.

“Я выбрал, я выбрал быть здесь”.

Дорн выдохнул вечерний воздух. Согнул левую руку и наблюдал, как двигаются пальцы в бронированной перчатке. Посмотрел на сына. Астартес увидел в глазах отца холод и ледяной блеск. Возникло желание пасть на колени, попробовать новыми словами смягчить сказанное ранее. Примарх открыл рот и медленно заговорил. Голос был подобен шёпоту надвигающейся бури.

— Ты предал меня, — произнёс Рогал Дорн. Первый капитан вздрогнул. Ощущение было такое, словно исчезли все рефлексы и контроль. Если примарх и заметил эффект от сказанного, то всё равно не остановился.

— Нас создали, чтобы служить. Такова наша цель, — слова эхом отразились от наклонных каменных рядов амфитеатра. Отец дрожал, как будто сдерживал внутри огромные силы. Это было самое ужасное зрелище в жизни Сигизмунда.

— Каждый примарх, каждый сын примарха существует, чтобы служить Империуму. И ни для чего больше, — Дорн сделал несколько шагов, и казалось, стал больше, чем статуи его братьев. — Наш выбор — не наш выбор, наша судьба — не наша судьба, не мы определяем её. Твоя воля — моя, а через меня — Императора. Я верил тебе, а ты растратил доверие на гордость и суеверия.

Имперский Кулак обрёл дар речи.

— Я стою рядом с вами, — слова звучали грубо и незнакомо, как будто говорил кто-то другой. — И буду сражаться с врагами Империума, пока не погибну.

— Ты поверил лжи шарлатанки и демагога, претендующей на власть, от которой мы стремимся освободить человечество. Я отдал тебе приказ, а ты пренебрёг им. Твой долг быть не тут, а среди звёзд.

— Даже если судьба войны решится здесь, повелитель? — Сигизмунд не мог поверить, что возражает — слова сами вырвались. — Я видел. Я знаю, что так и будет.

— Такая уверенность, столь мало сомнений, — тихо ответил примарх. Астартес почувствовал опасность в подобной мягкости. — Ты убиваешь будущее. Обрекаешь своим пессимизмом и высокомерием.

— Я стремлюсь только служить, — в отчаянии произнёс первый капитан.

— Ты считаешь, что тебя коснулась рука судьбы. Ты считаешь, что видишь яснее, чем я, чем Император.

Имперский Кулак услышал осуждение в этих словах и подумал о Горе, непостижимых причинах его нападения на Империум, и об остальных статуях с закрытыми лицами.

Дорн кивнул, словно увидел, какая мысль сформировалась в разуме сына:

— Это качества предателя.

— Я не предатель, — возразил Сигизмунд, но сам услышал, насколько его слова звучат неуверенно, словно доносятся издалека. Он не смотрел на отца, не мог смотреть.

— Нет? Я сказал, что твой долг подчиняться, а не обманывать. Я говорю, что будущее, которое ты считаешь неизбежным — ложь. Я уже ответил тебе, но ты не понял. Высокомерие, — примарх словно выплюнул последнее слово и посмотрел на статую Гора. — Наша цель ясна. Мы не люди, у которых есть такая роскошь, как выбор. Мы воины Императора. Мы живём, чтобы служить, а не вершить собственные судьбы. Не принимая эту истину, мы очерняем свет, ради распространения которого нас сотворили. Дело не только в том, на чьей стороне ты сражаешься, но и почему.

“Гор. Он говорит о нём, но этими же словами выносит приговор и мне”.

Внезапно он осознал, что понял структурумыслей отца: выверенные выводы и непоколебимая, как горы, вера. Нерушимая логика.

“Пути назад нет, он не может не осудить меня. Что я наделал?”

— Я служу Империуму, — голос капитана дрогнул.

— Ты служишь собственной гордыне, — выплюнул Дорн.

Астартес чуть было не потерял самообладание. Он ощущал опустошённость. Не осталось ни уверенности, ни пламени сделавшими его тем, кем он был.

“Киилер ошиблась. Именно этот выбор ведёт к смерти и забвению. Остался только один выход”.

— Повелитель, — Сигизмунд начал опускаться на колени.

— Стоять, — взревел Дорн, — ты не имеешь никакого права преклонять предо мной колени.

Астартес обнажил меч — угольно-чёрный клинок блестел в затухающем свете.

— Моя жизнь принадлежит вам, повелитель, — Имперский Кулак протянул оружие рукоятью вперёд и склонил голову, подставляя шею над воротом доспеха. — Возьмите её.

Примарх протянул руку и взял меч. В глазах вспыхнули жёсткость и угроза — лик самой смерти.

Рогал крутанул клинком столь быстро, что Сигизмунд увидел только размытые очертания. Мгновенно вспомнились принесённые сухим ветром запахи потерянного дома. Отец нанёс удар.

Кончик меча вонзился в гладкий мрамор, и клинок погрузился в камень на целый фут. Дорн отпустил рукоять оружия, и лезвие дрожало перед Сигизмундом.

— Нет, — тихо прорычал примарх. — Нет, Империум выстоит. Но ты, ты сделал свой выбор. Не всё так просто. Никто и никогда не узнает о твоём поступке. Я не позволю твоему страху и гордыне сеять сомнения в наших рядах. Ты будешь нести свой позор в одиночестве.

Астартес чувствовал себя так, словно весь огромный круглый инвестиарий сжался вокруг него. Тело перестало слушаться, кожа зудела от прикосновений брони.

— Ты продолжишь служить в том же звании и в той же должности и никогда и ни с кем не заговоришь о произошедшем. Ни легион, ни Империум никогда не узнают о моём приговоре. Твоим долгом станет не допустить своей слабости передаться воинам, у которых больше сил и чести, чем у тебя.

Сигизмунд чувствовал, как сердца забились быстрее. Во рту пересохло.

— Как пожелаешь, отец.

— Я тебе не отец, — взревел Дорн, внезапно прорвавшийся гнев заполнил всё вокруг и эхом отразился от стен амфитеатра. Первый капитан рухнул на пол. Он ничего не чувствовал. В голове шумело. Он понял, что кричит. Позабытый вопль потери и боли, молчавший в уже давно не человеческой душе. Примарх взирал не него сверху, выражение лица скрывала наступающая ночь.

— Ты мне не сын, — спокойно продолжал он. — И что бы ты ни совершил в будущем — тебе им не бывать.

Дорн развернулся и зашагал прочь.

Сигизмунд наблюдал за отцом, пока его силуэт не скрылся во мраке. Встав на одно колено, капитан обхватил рукоять оружия обеими руками. Медленно дыша, положил голову на перчатки. Тьма инвестиария окружала Имперского Кулака. Пульс замедлился. Астартес думал обо всех битвах, в которых сражался, обо всех врагах, которых сразил мечом, прежде чем встать на колени. Неослабевающая свирепость и абсолютная уверенность направляли каждый удар; всё ушло, всё перечёркнуто его выбором на “Фаланге”.

— Вы хотите что-то спросить? — она по-прежнему тихо стояла на том же месте.

— Нет.

Девушка улыбнулась. Первый капитан собрался приказать ей вернуться в каюту, но эта мысль словно исчезла из разума — её заменили… вопросы.

— Чем всё закончится? — он не знал, почему спросил именно это и именно сейчас. Но, как он уже говорил, он понял, зачем бродил по палубам “Фаланги” в то время, как отец размышлял и гневался.

— Тем, чем и должно.

Меч неудобно лежал в руках, словно оружие, которым он владел множество десятилетий, стало чужим.

“Ты мне не сын”.

— Вы будете нужны в самом конце, — продолжала летописец. — Ваш отец будет нуждаться в вас.

Он поднял голову. Звёзды в небе выглядели, как кусочки хрусталя на чёрном фоне.

— Вы должны выдержать грядущее.

“Я ещё жив и я ещё служу”.

Имперский Кулак встал, вытаскивая меч из каменного пола, острое лезвие блестело подобно обсидиану.

— Я не проиграю, — тихой терранской ночью слова прозвучали, как клятва. Сигизмунд слышал, как хлопали на ветру укрывшие предателей саваны.

День битвы в системе Фолл. Система Фолл

Я был с Калио Леззеком, когда все началось. Старый астропат находился при смерти с того момента, как психическая атака обрушилась на систему Фолл. Почти теряя сознание, он едва пробормотал несколько слов приветствия. С каждым моим визитом он становился слабее, на шаг ближе к смерти и дальше от жизни. Леззек много спал, и аколиты вытирали слизь с губ, пока он бился в объятиях сна. Я не знал, зачем пришел. Возможно, из-за чувства вины, или же потому что он был единственным на «Трибуне», кто не искал во мне силы.

В этот день Леззек не проснулся, и когда я собрался уйти, он схватил меня за руку. Я посмотрел на него. Рот двигался, потрескавшиеся губы пытались вымолвить слова. Я наклонился, приблизив ухо ко рту старого астропата. Губы шевелились, но я ничего не слышал. Наклонился ближе. Леззек сделал вдох, от чего затряслось все тело, и прошептал слова, которые услышал только я.

— Они идут.

Он замолчал и рухнул на ложе. Я выпрямился. И понял, что это значило. Волны перед носами идущих в варпе кораблей давили на разум псайкеров. Они чувствовали приближение большого корабля или целого флота, как громоотводы, искрящиеся до того, как грянет гроза. Холод сковал тело. Я плохо соображал, когда повернулся к двери. Сделал всего шаг, а затем начали выть сирены.

«Отличный корабль», — подумал Пертинакс. Прошло всего тридцать лет, как блестящий корпус «Молота Терры» сошел с верфей Марса. Некоторые в Легионе говорили, что у марсианских кораблей более агрессивный темперамент, чем у инвитских, словно их характер отражал нетерпеливую эпоху, в которой они родились. Пертинакс никогда не думал о своем корабле подобным образом. Для него он был тем, чем был, и капитан досконально знал свой корабль.

Внизу на мостике работали точно и слаженно. Сервиторы обращались к когитаторам щелкающим шепотом. Смертные офицеры обменивались приказами, инфопланшетами и катушками пергамента. Техножрецы молча склонились в бронзовых нишах, пока машинное сердцебиение корабля не потребовало их внимания. Мостик был разумом боевой баржи. Восьмикилометрового корабля с экипажем из тысяч рабов и сервиторов, чье оружие могло обращать цивилизации в пыль. Корабль нес триста Имперских Кулаков, мощь которых была почти равна его орудиям. Он назывался «Молот Терры» и как у всех собратьев у него была одна цель: господствовать в космической войне. Боевой корабль был создан из плоти и дисциплины в той же мере, что из металла. Верность этой оценки нравилась Пертинаксу. Он знал, что магистр флота Полукс разделял ее.

Хотя некоторых старших капитанов и командиров боевых групп раздражали приказы Полукса, Пертинакс не мог придраться к магистру. Флот был уязвим, а нападение вероятным. В такой ситуации нужен был тот, кто организует прочную оборону и сохранит боевую мощь. Боевой порядок Полукса полностью отвечал всем этим требованиям. Пертинакс даже поддержал молодого адмирала одобрительным кивком, когда увидел планы развертывания. Карающий Флот образовал сферу, похожую на океанический мир Фолл II. Каждая боевая группа двигалась точно рассчитанным замкнутым курсом. Вместе корабли напоминали клетку, сплетенную из хвостов комет. «Молот Терры» и его группа из двенадцати меньших кораблей находились снаружи сферического строя, возле границы системы.

Недалеко от «Молота Терры» изогнулась черная пелена звездного пространства. Набухающее искажение окрасилось сиреневым и зеленым светом, и по космосу протянулись трещины.

На мостике «Молота Терры» офицеры объявили тревогу; секунду спустя сирены зазвучали из многих мест. Пертинакс просмотрел поток информации, прокручивающийся перед аугментированными глазами, и обдумал возможности. Что-то прорывалось из варпа в реальность. Это мог быть враг, друг или кто-то неизвестный. Пока они не узнают, кто это, всех ждет один и тот же прием. Капитан кивнул и отдал ожидаемый экипажем приказ.

— Боевая готовность. — «Молот Терры» задрожал, реагируя на слова. Почувствовав, что корабль полностью пробудился, Пертинакс почти видел, как глубоко в корпусе боевой баржи плазма наполняет обменники. Зеленое свечение голоэкранов и красное сигнальных ламп наполнили мостик, а метровой толщины заслонки опустились поверх иллюминаторов. Пертинакс знал, что корабль будет в полной боеготовности менее чем через десять секунд. От дюжины ударных крейсеров, эсминцев и фрегатов боевой группы уже поступали доклады о боеготовности.

Он посмотрел на пикт-изображение границы системы и тут же увидел, как между звезд появилась трещина. В космосе разверзлась дыра. По краям плясали молнии, а в центре вращалась тошнотворная цветная воронка. Прореха расширилась, словно пасть, собравшаяся извергнуть рвоту. Из нее появилось огромное железное острие, таща за собой большой зазубренный корпус, еще больше расширяя брешь. Это оказалась громадная боевая баржа с тусклой броней. Вдоль бортов и верхней части корпуса располагались батареи. Пертинакс узнал появившийся корабль: он назывался «Контрадор» и принадлежал Легиону Железных Воинов. На мгновенье мысли перемешались, ясность ума пропала от вида старого соперника и союзника.

«Контрадор» открыл огонь. По носу «Молота Терры» прокатились взрывы. Пустотные щиты корабля выдержали, энергия извивалась по их поверхности маслянистыми разводами. На мостике голос Пертинакса дрожал от гнева, когда он отдавал приказ открыть ответный огонь. «Молот Терры» начал стрелять в ответ.

Космос вокруг «Контрадора» бурлил, как кипящая смола, когда корабль за кораблем одновременно врывались в реальность. Первая сотня кораблей Железных Воинов разом открыла огонь и «Молот Терры» превратился на краткий миг в растекшееся солнце.

Когда я добрался до мостика, «Молот Терры» уже превратился в расширяющуюся сферу газа и раскаленных обломков. Пикт-экраны показывали смерть корабля, безмолвно пылающего над сотнями сервиторов и членов экипажа, заполнившими громадное пространство. От этого зрелища я на секунду застыл, уставившись на экраны. Я подумал о Пертинаксе, капитане «Молота Терры», воине, который уже прошел сотню кампаний к тому моменту, когда я стал частью Легиона. Вспомнил зеленые аугметические глаза, которые неотрывно смотрели на меня, и неистребимый мягкий акцент Европы.

Я встряхнул головой, и шум мостика вернулся. Офицеры кричали друг на друга, сервиторы и машины выдавали распечатки данных. Ралн стоял рядом, уже отдавая приказы рабам. Я должен восстановить контроль над битвой, прежде чем он окончательно будет утрачен. Но был один недостающий фактор, который необходимо узнать.

— Кто противник? — спросил я. Ралн слегка повернулся ко мне и пока он отвечал, красные линзы шлема на мгновенье встретились с моими глазами.

— Железные Воины, — ответил сержант и отвернулся, чтобы отдать серию быстрых приказов офицерам мостика. Секунду я стоял неподвижно, как человек, получивший пулю, но не упавший. Затем кивнул и быстро надел шлем.

Над головой вращалась гололитическая проекция, показывая растущими колонками пылающих рун боевую группу и дислокацию противника, показания ауспиков и тактическую информацию. Данные с дисплея шлема наложились на проекцию: внутрикорабельная связь, коммуникации с командирами боевых групп, подробности о подразделениях Легиона на каждом корабле. Космодесантник, не обученный обрабатывать такие объемы информации, был бы потрясен. Обычного человека она бы раздавила. Я глубоко вдохнул, чувствуя, как в теле и разуме нарастает концентрированное спокойствие. Психологическая подготовка подавила все остальные инстинкты. Я был эпицентром урагана — ясная точка воли и силы.

— Выведи нас над плоскостью атаки, — приказал я Ралну. Я ощутил, как корабль задрожал. На секунду голографическая проекция размылась и замерцала. Я снова посмотрел на предварительные данные битвы, которые парили передо мной. С момента гибели «Молота Терры» прошло четыре минуты. Мы потеряли десять кораблей, тридцать вышли из строя; сорок шесть получили тяжелые повреждения. Артиллерийская мощь упала до шестидесяти двух процентов по флоту. Мы были близки к катастрофе.

«Трибун» был под обстрелом. Я мог понять это по степени активности на мостике, словно двигалось собственное тело. На носовых батареях отключились щиты. Энергию перенаправили, чтобы снова поднять их. Из плазменных реакторов выжимали все, чтобы поддерживать мощность.

Вражеские бомбардировщики на подлете.

Батареи ведут огонь.

Верхние линейные акселераторы выходят на оптимальный угол обстрела.

Поворот на тридцать процентов…

Корректировка курса…

Я медленно выдохнул и отбросил данные о состоянии «Трибуна». Я магистр флота. «Трибуном» управляет Ралн, и корабль был только одним элементом битвы. Я сосредоточился на информации перед собой; гололитическая проекция демонстрировала переплетение траекторий и янтарных отметок боев.

Ситуация была ясной и леденящей душу. Вражеский флот проник на треть внутрь наших позиций. Их строй походил на зазубренный конус, крупнейшие корабли находились в глубине под прикрытием эсминцев и ударных крейсеров. Он пронзил наш флот и продвигался к центру сферического построения. Флот неприятеля напоминал зубастого червя, поедающего сердцевину спелого фрукта. Он действовал с безжалостной методичностью и угрожающей эффективностью. Так типично для Железных Воинов.

«Железные Воины. Наши враги — Железные Воины». — Мысль была подобна осколку льда, вонзившемуся в живот, словно этот факт только что запечатлелся в голове. Они зашифровали свои переговоры, но я узнал корабли. Мы сражались бок о бок с ними, вместе с воинами их экипажей я проливал кровь и называл их братьями. «Если Железные Воины были с Гором, тогда сколько еще поступили так же?» Могли другие повернуть против Империума? Возможно, Терра уже пала, а Империум прекратил существование. Наш флот мог быть последним осколком выжившей верности. От этих вероятностей у меня закружилась голова, словно разум кричал о мертвом Империуме, исчезнувшем в бездне. На мгновенье я почувствовал старую трещину в своей силе, слабость, которая почти заставила меня свернуться в клубок и принять смерть на льду Инвита.

«Я не могу сейчас потерпеть неудачу, этому не бывать». — Мой взгляд пробежался по проецируемой сфере битвы, зеленый и синий были окрашены красным, подобно вытекающей крови. Разработанные за долгие месяцы планы на непредвиденные случаи всплыли в голове, синхронизируясь с вероятностями настоящего. Я видел способ, который позволит не только прийти в себя, но и дать отпор. — «Если мы истекаем кровью, значит и они будут»

Тридцать шесть рот Имперских Кулаков погибли в эти первые минуты, не увидев врага и не сделав ни единого выстрела. Они погибли, направляясь к штурмовым катерам, запертые в кабинах «Грозовых птиц» и на командных палубах кораблей. Они погибли, не зная, кто их убил.

За считанные секунды после гибели «Молота Терры» за ним последовали двенадцать его братьев, уничтоженные снарядами нова-орудий и торпедными залпами. Гранд-крейсер «Сулла» сделал единственный залп, прежде чем макро-снаряды уничтожили щиты, а корпус превратился в расплавленный шлак. Ближайшие шесть эсминцев погибли от взрывов плазменных реакторов. «Крестоносец» и «Легат» протянули чуть дольше. Вместе со своими кораблями эскорта они получили попадания трех вортексных боеголовок и исчезли в изголодавшейся тьме.

Двадцать четыре гранд-крейсера и боевых баржи образовали наконечник флота Железных Воинов. Сомкнувшись вокруг «Контрадора», они двигались, как единое целое. Корабли прошли сквозь обломки жертв, огонь и расплавленный металл растекались по носам. Турболазеры, макроорудия и плазменные аннигиляторы вычищали космос. Бомбардировщики и штурмовики кишели позади боевых кораблей, уничтожая вышедших из строя врагов тысячами небольших взрывов.

Издалека первые минуты битвы выглядели, как россыпь ярких вспышек на фоне мрака. Вблизи, возле крупных очертаний планет системы, сражение представляло собой сотни мерцающих осколков, движущихся строем и группами, как рои светляков. Найти различие между Железными Воинами и Имперскими Кулаками было все еще невозможно, но после нескольких минут наблюдения начали различаться боевые порядки. Первый строй представлял полую сферу, сплетенную из движущихся по извилистым траекториям золотых кораблей. Второй — клин, который становился длиннее и шире по мере того, как все больше кораблей выходили из варпа. Там где два строя сталкивались, вспыхивали взрывы, более яркие, чем далекие звезды.

Флот Имперских Кулаков рассыпался под атакой. Окутанные огнем боевые баржи отходили, пытаясь выйти из под огня Железных Воинов. Тяжелые крейсеры под обстрелом постоянно меняли курс, в то время как быстрые ударные крейсеры пытались прикрыть отходившие тяжелые корабли. В то время как золотой флот распался на части, Железные Воины не ослабевали натиск. Меньшие корабли наносили повреждения целям, а затем более крупные добивали их. Методично и беспощадно, подобно осадному буру, прогрызающему камень.

Прямо на пути Железных Воинов развернулся одинокий линкор, чтобы встретить врага. Забытые творцы построили «Клятву камня» под светом далекого от Терры солнца. Корабль был стар еще до того, как стал служить Империуму, и с тех пор заслужил шрамы и почести. Орудия полыхнули, наполнив огнем сокращающееся пространство между ним и врагом.

Целью был гранд-крейсер, носящий имя «Сфено». Корабль Железных Воинов содрогнулся, пустотные щиты прогнулись, когда он проходил сквозь ураган огня. Из «Клятвы камня» ударили лучи лэнс-излучателей, и вдруг «Сфено» вспыхнул, пылающая полоса протянулась от лопатообразного носа до рулей. «Клятва камня» ринулась вперед, чтобы прикончить врага, но «Сфено» был всего одним кораблем в приближающемся железном кулаке.

Три тяжелых крейсера открыли огонь. Энергия затрещала по пустотным щитам «Клятвы камня» и они лопнули, как масляные пузыри. Снаряды и ракеты обрушились на старый корабль. Броня треснула и раскалилась. Зубчатые орудийные башни были снесены, за ними посыпались металлические и каменные обломки. От корпуса оторвались стометровые бронеплиты. Глубоко внутри корабля огонь распространялся по отсекам, удушая тех, кого не мог сжечь.

Волоча за собой обломки, «Клятва камня» продолжала приближаться и стрелять по «Сфено». На мгновенье показалось, что она выстоит против мощи целого флота и выживет. Затем поток турболазерного огня разрезал двигатели пополам. Двигатели малой тяги выпали из пробоины, в которой загремели взрывы.

На мостике корабля стоял смертный офицер. Лицо и грудь покрывала кровь. Он посмотрел на закованное в броню тело капитана корабля. Имперский Кулак погиб, сжимая подлокотники командного трона. Человек кивнул, словно кому то, кого здесь не было, и отдал единственный приказ выжившим членам экипажа.

Несомая силой инерции и мощью затухающих двигателей «Клятва камня» врезалась в «Сфено». Она ударила гранд-крейсер снизу, нос вышел из верхней части железного корабля. «Сфено» содрогнулся, словно пронзенная острогой рыба. Из корпуса хлынули газ и жидкость. На мгновенье два корабля вращались, сцепившись в смертельных объятиях. Затем нос «Клятвы камня» вышел из корпуса «Сфено», таща за собой внутренности гранд-крейсера. Умирающий «Сфено» дрейфовал, переворачиваясь, как сломанное копье, брошенное в ночное небо.

Остальные корабли Железных Воинов даже не замедлились.

Когда Беросс подошел, его повелитель пристально смотрел на огни битвы. На «Железной крови» не было иллюминаторов. В них не было необходимости, или нечто подобное Беросс услышал от Пертурабо: «Зачем тебе смотреть в космос?» Война в космосе — это вопрос вычислений, сенсоров и огневой мощи. Или же рубка с врагом в столь маленьком пространстве, что можно почувствовать запах его крови. Обзорные окна были слабостью, потворствующей тщеславию. Вопреки этому утверждению Беросс обнаружил своего господина на палубе пускового отсека, чьи противовзрывные двери были открыты вакууму. Тонкий слой инея покрывал палубу и стены и полз по доспеху Пертурабо.

Беросс преклонил колени, тяжело дыша внутри шлема. Он понимал, что должность адъютанта примарха в этой битве одинаково опасна и почетна. Капитан никогда не помышлял понять Повелителя Железа, но недоумевал, зачем господину видеть воочию, как его флот устраивает головомойку сынам Дорна. Это был триумф, но Беросс знал, что повелитель наиболее опасен именно в этот момент; он чувствовал это, как прикосновение лезвия к коже.

— Флот полностью развернут? — Вокс-помехи исказили голос Пертурабо.

— Форрикс передает, что полное развертывание будет завершено через двадцать семь минут, — примарх повернулся и посмотрел на Беросса, над плугообразным забралом пылали зеленые линзы; Беросс сглотнул, хотя и знал, что оценка точно согласовывалась с предыдущими расчетами Форрикса.

Вокруг «Железной крови» в плотном строю следовали сотни боевых кораблей. За ними новые сотни выходили из варпа, чтобы присоединиться к флоту Железных Воинов. Несколько месяцев назад разведывательные устройства зафиксировали подробные данные о флоте Имперских Кулаков. Каждый прибор сделал один снимок и перенес его в разум синхронизированного с ним астропата. Предсмертные крики псайкеров пробились сквозь штормы, неся образы вражеского флота. Железные Воины использовали данные для разработки плана, и он предполагал полное уничтожение. Беросс знал, что битва протекала по плану, но под взглядом своего повелителя размышлял, было ли этого достаточно.

Пертурабо отвернулся от картины битвы. По его жесту противовзрывные двери начали закрываться, оставляя за собой охваченную огнем пустоту.

— Передай Голгу, чтобы авангард усилил натиск. Остальной флот прикончит то, что останется.

Беросс отвел взгляд и наклонился еще ниже, пока Пертурабо говорил.

— Да, господин.

— Прослушайте сигналы Имперских Кулаков. Найдите, где прячется Сигизмунд. — Когда противовзрывные двери закрылись, и атмосфера с шипением наполнила отсек, Пертурабо снял шлем. Беросс поднял взор и пожалел об этом.

— Да, господин, — сказал Беросс, снова упершись взглядом в сверкающую инеем палубу.

— Его следует найти, а не убить, — проскрежетал Пертурабо. — Этим займусь я.

Истребление продолжалось в убийственном темпе. Железные Воины в голове флота начали разделяться на группы, преследуя меньшие корабли Имперских Кулаков. Позади них только прибывшие продвигались сомкнутым строем. Это были сверхкорабли с высоченными бортами, заполненные батальонами Железных Воинов и тысячами солдат-рабов. Рядом с ними притаились адские заряды. Старые внутрисистемные корабли, орбитальные буксиры, пересекшие варп на буксире у макрокораблей. Каждый ветхий корабль был заполнен нестабильным плазменным топливом и боеприпасами. Экипажи из лоботомированных, слепо подчиняющих рабов вели адские заряды под дула орудий кораблей Имперских Кулаков. Многие взорвались до того, как добрались до своей добычи, но большинство выполнили задачу. Серия взрывов образовала раскаленную мглу, которая повисла в космосе, как спекшаяся в воде лава.

Корабли Имперских Кулаков, которые вышли из этого пекла, были наполовину уничтожены, броня сорвана с надстроек, оружие ослепло. Макрокорабли выплеснули абордажные команды на поврежденных врагов, выползших из огненной бури. Быстро истребить экипажи не удалось. Заваленные тысячами рабов, они держались, пока не прибыли Железные Воины, чтобы лично прикончить защитников. Так уничтожили десятки кораблей, выпотрошили изнутри и бросили дрейфовать, их отсеки были заполнены павшими с обеих сторон. Для Железных Воинов победа казалась несомненной, и единственный вопрос заключался в том, сколько времени она займет.

Первым признаком того, что не все в порядке, стал ослепительный взрыв в хвосте флота Железных Воинов.

Крейсер «Веритас» и дивизион эсминцев Имперских Кулаков направились наперерез добыче. Их целью был громадный гранд-крейсер «Калибос». Приблизившись, эсминцы выпустили веер стремительных торпед по кораблю Железных Воинов. Тот попытался уклониться, но оказался слишком медленным. Огненные раны раскрылись на корме из темного металла. Эсминцы пронеслись мимо поврежденного корабля. «Калибос» сильно накренился, отклоняясь от курса удаляющегося флота.

«Веритас» нанес удар мгновение спустя, его верхние орудия смяли щиты «Калибоса» и пробили броню. Наполовину приконченный, тот попытался развернуться носом к нападавшему. «Веритас» прошел мимо, избивая продольным огнем вражеский корабль. Гранд-крейсер исчез в ударной волне энергии и распылившейся материи. Когда флот Железных Воинов открыл огонь по «Веритас» и его ударной группе, те уже находились вне зоны досягаемости орудий и ложились на новый атакующий курс.

Это был первый из многих ответных ударов Имперских Кулаков.

Находясь в эпицентре битвы, видишь ее однобоко. Ты обращаешь внимание на крупные перегруппировки и рост потерь, а волна сражения захлестывает все незначительные моменты смерти и героизма. Тысячи смертей становятся только структурой для общей картины, деталями, на которые ты не можешь отвлекаться, потому что это приведет к полному поражению. Командование порождает бессердечие. Утверждать обратное — невежество.

Для меня сражение было размытым потоком решений, потерь и побед, воплощенных в безликой информации и абстрактных проекциях. Я находился над битвой, был глазами, которые видели, и рукой, которая переделывала увиденное. И я видел, что мы побеждали. На мгновенье информация ошеломила меня, когда разум обратил изображение в грубую реальность.

Безмолвное пламя окрасило черную пустоту. Бронированные корабли разрывали друг друга раскаленными желтыми когтями. Пустотные щиты мерцали и лопались. Снаряды пушек «Нова» взрывались подобно новорожденным звездам. Штурмовики кружились и скользили среди крупных кораблей, как серебристые рыбы в черной воде. Корпуса цвета железа и золота светились, плавились и раскалывались под сходящимися лучами энергии. Погибшие корабли дрейфовали, разваливаясь на куски охваченного огнем металла.

Еще один корабль взорвался. Плазма расширилась в ярко-белую сферу. Золотистая броня превратилась в жидкость.

Фрегат кружился, как раненая птица, волоча за собой пламя. Потоки ярко-желтого огня добрались до него и разорвали на раскаленные обломки.

Бомбардировщики с крыльями типа «чайка» устремились к темно-серому крейсеру, из-под их крыльев выскользнули ракеты. Крошечные разрывы расцвели на спине крейсера, вырывая антенны авгуров и сенсоров. Ослепнув, корабль начал крениться.

Ударный крейсер с ревом направился к широконосому линкору, его щиты блестели от отраженного огня. Линкор повернулся бортом к врагу, орудийные порты походили на глаза убийцы. Ударный крейсер перевернулся, зашел под противника и открыл огонь. Макроснаряды вскрыли слои металла, и в холодный космос хлынул пылающий газ.

Неуклюжий корабль попытался развернуть избитый нос от нападавших. Веер гравитационных торпед поразил его борт, они проникли вглубь и детонировали. Линкор задрожал, когда противоборствующие силы вцепились в конструкцию, раскалывая броню, сминая переборки. Секунду он продолжал двигаться, содрогаясь от внутренних разрушений. Затем киль не выдержал, и корабль развалился, словно смятое невидимым кулаком.

На это ушли месяцы планирования и тысячи часов тренировок. Мы были готовы отразить атаку, но столкнулись с врагом, намного более сильным, чем я ожидал.

Железные Воины понесли потери, но их мощь сохранилась. Если бы наш строй распался в первые минуты, мы бы погибли. Если бы мы пытались остановить Железных Воинов в лоб, они бы уничтожили нас. Они знали наши слабости, мы — их. Воины Пертурабо надеялись застать нас врасплох, но мы не дрогнули после первой атаки. Наша оборона быстро восстановилась, подобно шестеренкам часового механизма. Она была подвижной, составленная из мобильных ударных групп, гибкой обороны и мощных контратак. Более медленные линкоры отвлекали на себя огонь, вырывая корабли Железных Воинов из строя, в то время как на границах сферы битвы кружились стремительные ударные группы. Они атаковали снова и снова, наносили повреждения и уничтожали корабли на флангах вражеского флота, словно срезая жир с мяса. Когда я увидел, как растет наше сопротивление, то решил, что могу позволить себе мрачную улыбку.

«Безмятежный» нырнул в ураган битвы. Похожий на лист корпус светился отраженным светом взрывов и орудийного огня. Космос кишел обломками и облаками плазмы, перемешавшимися, как кровь и потроха в воде. Носовые и верхние орудия стреляли прямо по носу «Безмятежного». За ним следовали два товарища: «Единство» и «Истина». Меньшие по размерам, они напоминали лезвия ножей в сравнении с наконечником копья «Безмятежного». Ударные крейсеры повернулись, бортовые батареи описывали яркую спираль вокруг корпусов, когда крейсеры прорезали вражеский строй. Корабли Имперских Кулаков находились рядом с ядром флота Железных Воинов, корабли которого были так близко, что канониры могли прицеливаться на глаз.

На мостике «Безмятежного» Тир наблюдал, как на пикт-экране растет цель. Он предпочитал наблюдать за космической войной увеличенными и отфильтрованными образами, чтобы видеть, как враги движутся, сражаются и умирают. Это придавало битве реалистичность, словно проекции и холодная ясность тактических данных отнимали у нее изначальную истину. Целью Тира был линейный крейсер Железных Воинов, чей корпус усеивали башни лэнс-излучателей, а нос представлял уродливый помятый клин. Капитан знал его имя — «Доминатор». Когда-то, десятилетия назад, он видел, как тот разбил строй ксеносов над Каликсом. Сейчас Кулак наблюдал, как щиты крейсера мигнули и исчезли под огнем его орудий. Ярость «Безмятежного» обрушилась на корму «Доминатора». Крейсер отвернул и закружился, как морской левиафан, пытающийся освободиться от гарпуна.

— Усилить огонь, — приказал Тир. «Это то, чего не хватает абстрактным проекциям. Им недостает личной связи с врагом. Им не хватаем места, где вы посмотрите в глаза старого союзника и вонзите меч в его сердце». Палуба накренилась под ногами. Красный свет осветил лицо, когда аварийные сигналы наполнили мостик. Конечно же, они под огнем. Дюжина кораблей Железных Воинов была так близко, что возникло ощущение, будто можно протянуть руку и прикоснуться к ним. Чтобы выжить «Безмятежному» и его эскорту следовало полагаться на скорость и агрессию. «И кроме того на немалую удачу». Тир мрачно улыбнулся. Полукс приказал Тиру и его боевой группе ударить в центр флота Железных Воинов. Они потеряли два корабля за три атаки, но уничтожили в четыре раза больше. «Справедливый размен». Тир бросил взгляд на пикт-изображения двух своих ударных крейсеров. Они выглядели как огненные стрелы, пролетающие сквозь лес, выжигая все на своем пути.

Заголосили сигналы опасного сближения. Тир отвернулся от изображения «Доминатора». Тот заполнил экран на минимальном увеличении. Капитан подождал, пока сигнал опасного сближения не превратился в отчаянный визг, а затем кивнул рулевому. «Безмятежный» развернулся вокруг оси и устремился под «Доминатор», бортовые батареи открыли огонь. Нижнюю часть корабля Железных Воинов разорвало серией взрывов. «Единство» и «Истина» следовали сразу за «Безмятежным», стреляя по зияющему отверстию в корпусе врага. Крейсер развалился, плазма из разорванного реактора сжигала его изнутри. «Безмятежный» обогнул свою жертву, двигатели работали на полную мощность, когда корабль направился к краю боевой сферы.

Из ближайшего водоворота битвы выплыла боевая баржа Железных Воинов и открыла огонь. Тир почувствовал, как взрыв потряс корпус «Безмятежного». Пикт-экраны заполнила пелена помех. «Единство» исчез во взрывах. Тир увидел огромный силуэт, подобный вырастающей из тумана скале. Пятнадцать километров холодного железа и почерневшего адамантия. Из бортов вытекали остывающие обломки. По верхней части корабля тянулась цепь из орудийных крепостей и макробатарей. Тир почувствовал, как холодеет кожа. Капитан узнал корабль, видел его очень давно, когда тот был союзником. Это был старейший отпрыск корабельных кузниц Олимпии, разрушитель флотов и планет. Боевая баржа называлась «Железная кровь» и всегда принадлежала только одному хозяину.

«Железная кровь» снова дала залп и «Истина» отправилась вслед за братом в пылающую смерть. Помехи затмили обзор Тиру. Он выкрикнул приказ «полный вперед» еще до того, как пикт-экраны прояснились. Взрывы следовали за ними по пятам, даже когда «Безмятежный» оставил позади ярость «Железной крови».

— Сообщите магистру флота Полуксу, — прокричал Тир сквозь вой сирен. — Скажите ему, что нам противостоит «Железная кровь». Здесь Пертурабо.

На мгновенье я не поверил собственным словам. Проекции битвы и потоки информации расплылись. Я не знал, что чувствовал от принятого решения: трепет, гнев или восторг. Затем голос Тира добрался до меня сквозь пелену помех и искажений.

— Брат? — обратился он, и я расслышал изумление сквозь неясный белый шум.

Я снова сосредоточился, ближайшие данные о битве ворвались в мое сознание. Перед глазами исчезли еще двадцать рун, отображающих вражеские корабли. Флот Железных Воинов разделился, пытаясь атаковать нас, и нес потери при каждом изменении курса. Но этого было недостаточно. Ни для меня, ни для павших братьев, ни для кровавой платы за предательство.

— Да, капитан Тир, — ответил я, слова передались через космос на прерывистых звуковых волнах. — Мои приказы остаются в силе. Я передаю пятьдесят кораблей под твое командование. — Волна белого шума заполнила паузу. Тир обдумывал, решая оспорить или принять мой приказ. Не думаю, что он ожидал такого ответа, когда сказал мне о флагмане Пертурабо, который возглавлял вражеский флот. Он мой брат, но никогда по-настоящему не знал меня.

— Как прикажешь, магистр флота.

Я кивнул, словно он мог видеть меня и стоял рядом, а не на мостике «Безмятежного».

— За Дорна и Империум, брат. Твоя цель — «Железная кровь». Казни Пертурабо.

Гнетущая тишина и темнота наполнили тронный зал. Резкий электрический свет озарял лицо примарха Железных Воинов. На маслянисто-черном экране битва изображалась в виде голых цифр и необработанного тактического кода. Лицо Пертурабо было неподвижным и бесстрастным, но в глазах сверкали искры эмоций, что насторожило Беросса, когда он приблизился к господину. Как адъютант примарха он обладал подробнейшей картиной разворачивающихся событий. Имперские Кулаки сплотились и наносили потери. Значительные потери. У Железных Воинов по-прежнему было количественное превосходство, но разница уменьшалась. Беросс сказал бы, что Имперские Кулаки даже могут победить. Он держал эту мысль при себе; принесенные им новости и так были достаточно тревожными.

— Господин, — начал Беросс и преклонил колени на голой металлической палубе. Пертурабо медленно повернул голову, темные глаза устремились на склоненную голову Беросса.

— Говори, — потребовал примарх низким рокотом. Беросс не вставал с колен, держа шлем под мышкой, выключенный цепной меч лежал рядом на палубе. Он сглотнул.

— Господин, мы опознали флагман вражеского флота. — Он замолчал и провел серым языком по губам. — Мы также установили личность магистра флота. — Он рискнул поднять глаза, встретившись с обсидиановым взглядом примарха, и снова уставился в палубу. — Это капитан младшего звена. Его зовут Алексис Полукс. Сигизмунд не командует флотом. Насколько мы можем сказать, его там вообще нет. — Беросс слышал только ритмичное шипение атмосферных теплообменников и растущее биение двойных сердец.

Первый удар поразил Беросса в грудь. Бронепластина и кости раскололись. Одно из сердец лопнуло. Второй удар настиг капитана уже в воздухе. Он с сокрушительной силой ударился о стену, сполз, из треснутого керамита сочилась кровь. Тело наполнили болеутоляющие, но он чувствовал, как расколотые кости врезались в плоть. Кровь хлынула в легкие и горло. Он пытался дышать. Изо рта и по сломанной челюсти текла кровавая пена. Беросс превратился в мешок раздавленного мяса, удерживаемого в форме человека расколотым доспехом.

Пертурабо неподвижно стоял возле трона, капли крови Беросса блестели на его перчатках.

— Передайте Голгу найти того младшего капитана, который противостоит нам, — сказал Пертурабо. — Убить его и выбросить труп в космос. — На границе мостика приказ услышали и передали дальше. Пертурабо повернулся и отошел к железному трону. На полу жизнь Беросса вытекала в медленно растущую лужу.

Они собрались в телепортационном зале. Статическое электричество пробежало по терминаторскому доспеху Тира, выбрасывая искры между ним и металлической кожей братьев. Их окружали механизмы, гудящие от сдерживаемой энергии. Среди них сновали техножрецы, бормочущие при настройке машин на своем щелкающем языке. Пергаментные вымпелы трепетали в наэлектризованном воздухе. Фокусирующие антенны, пилоны конденсаторов и комплекты загадочных инструментов были направлены на Тира и стоявшее вокруг него отделение. Все носили терминаторские доспехи, толстые пластальные пластины, фибросвязки и адамантиевые экзоскелеты придавали им громоздкий вид. За кольцом машин на телепортационных плитах, разбросанных по помещению концентрическими кругами, собрались другие отделения. Терминаторский доспех был редкостью, его производили всего на нескольких марсианских кузницах. В Карающем флоте их хватило только для пятидесяти трех братьев; все они стояли в телепортационных залах, ожидая команды Тира.

Рядом с ним сержант Тимор поднял громовой молот к личине шлема. Пергаменты с клятвами покрывали рукоять оружия. Тир знал, что под маской шлема Тимор снова произносит предбоевую клятву. Он почувствовал прилив гордости. Они собирались на битву против другого Легиона, против примарха. Никто из них никогда не думал о том, что будет сражаться в подобной битве, но у них не было ни сомнений, ни колебаний. Это Полукс приказал напасть на Пертурабо, что удивило Тира; он считал, что его брату не хватало смелости для подобного шага. То, что эта миссия могло стать для него последней не имело значения. В этом была суть войны. И Имперские Кулаки знали, что нередко ценой за победу была смерть. Император создал их, чтобы принять эту истину.

— Шестьдесят секунд, капитан, — произнес голос в ухе Тира. Кулак узнал одного из смертных офицеров мостика. Голос человека был резок. «Признак сосредоточенности и напряжения». Вполне ожидаемо. Вокруг «Безмятежного» космос превратился в ад. Под прикрытием дюжины ударных крейсеров корабль устремился в сердце битвы. Перед ним фрегаты и эсминцы сходились на намеченные цели в центре флота Железных Воинов. В настоящий момент они уже должны вступить в бой, стреляя из нова-орудий и выпуская рои торпед, находя те цели, что могли. Тир почти не сомневался, что эсминцы погибнут; он так и сказал их командирам, когда обрисовывал план. Никто не подверг сомнению данные им приказы; все они знали важность того, что пытались совершить. Если они смогут нанести достаточно повреждений, то втянут в бой «Железную кровь». После этого вторая группа нанесет удар ниже оси битвы. Пятнадцать боевых кораблей атакуют эскорт «Железной крови», нанося максимальный урон и отвлекая на себя вражеский огонь. Когда внимание флагмана будет отвлечено, а эскорт выведен из строя, «Железная кровь» окажется открытой для атаки «Безмятежного» и его ударной группы. Они доставят главные силы: тринадцать сотен Имперских Кулаков, погрузившихся в абордажные торпеды и «Громовые птицы» и ждущие в телепортационных залах.

Это было расточительно и грубо, но давало шанс на успех.

«Пока все срабатывало».

— Тридцать секунд, — снова произнес голос. Тир мигнул подтверждение и открыл общий коммуникационный канал со всем ударным отрядом.

— Братья, — начал он. Всякое движение в зале прекратилось. Его словам понадобится больше времени, чтобы достигнуть отделений на других кораблях, но как только это случится в пусковых отсеках и каютах экипажа воцарится тишина. Тир не задумывался над тем, что сказать. Вся его жизнь была войной. Каждое мгновение с тех пор, как он покинул грязные улья Северной Мерики, посвящалось тренировкам, боям и расширению границ Империума шаг за проклятым шагом. Он не был создан для красивых фраз, но сейчас они пришли к нему, словно нечто, долго время спавшее внутри него пробудилось.

— Мы ведем войну. Не завоевательную, не ту, ради которой нас создали, но войну за данные нами клятвы и кровь, которую мы пролили, чтобы создать Империум. Мы не увидим конца этой войны, но если своими деяниями мы приблизим его на шаг, если наши смерти будут стоить врагу во стократ больше, значит будущее будет помнить нас. — Он замолчал, чувствуя кожей, как нарастает электрический заряд. Машины заголосили. По платформе заплясали ослепительные зигзаги. Тир поднес булаву с бронзовым навершием к лицевой пластине и закрыл глаза.

— За славу примарха и Императора, — произнес Тир. Механизмы завыли. Вращающаяся вспышка тошнотворного света заполнила зрение, и он провалился в забытье.

Я обернулся на крик. Калио Леззек лежал на белом мраморе командной платформы в ворохе зеленых одежд. Когда я видел астропата в последний раз, он был при смерти, но каким-то образом сумел добраться до мостика. Я подошел к нему, тут же забыв о плане атаки Тира на «Железную кровь».

Старика трясло. Из глаз снова потекла кровь, заново окрасив коричневые полосы. На мертвенно-бледном лице блестели ярко-красные губы. Трость с серебряным наконечником застучала по гладкому мрамору, когда он попытался встать. Астропат поскользнулся и снова начал падать, и я поймал его за руку.

Леззер был легок, как пушинка, но я почти отпустил его, когда коснулся. Рука словно погрузилась в горячую кислоту. Я подавил боль и медленно поднял старика на ноги. Вокруг собрались палубные офицеры и слуги. За спиной продолжалась битва, забытая и неконтролируемая.

— Магистр Леззек, — произнес я. Он не ответил. Тело тряслось, пальцы сжимались и разжимались. По подбородку бежала густая краснаяструйка. Губы шевелились, а изо рта раздавался хрип. — Магистр Леззек, — снова попытался я, но, похоже, он не понимал, что я рядом. — Калио, — обратился я, и он повернул голову.

— Я чувствую, как оно тянется к нам, — прошептал он. — Я вижу его, проходящее через шторм. Терра, она горит. — Он застонал и задрожал. — Как может такое… — но вопрос замер в горле. Голова запрокинулась. Я услышал, как затрещали кости. Он открыл рот и закричал, не издавая ни звука. Жгучая боль наполнила руку в том месте, где я держал его.

Астропат поднялся с палубы, плоть светилась изнутри, словно горела кровь. Его как будто подвесили на крюке, руки и ноги все еще дергались. Я разжал руку, когда перчатка раскалилась докрасна от жара. Со старика посыпался пепел, волосы и шелк обуглились и осыпались с кожи. Изо рта Леззека вырвался рев, подобно воздуху, засасываемому через колосниковую решетку. Из горящего человека исходил гудящий пустой голос, произнося сообщение, которое убивало астропата.

— Сыны Дорна, возвращайтесь на Терру. Немедленно. Такова воля Рогала Дорна, Преторианца Терры. — Парящее тело Леззека замерцало, словно я смотрел на него сквозь марево. Голова резко поднялась, пустые глаза уставились на меня. На секунду я подумал, что он пытается что-то сказать, передать другое сообщение этим слепым взглядом. Затем он снова заговорил: «Возвращайтесь на Терру. Такова воля Рогала Дорна». — Губы почернели, а изо рта вырвались ярко-желтые языки пламени и окутали голову. Тонкая кожа покрылась волдырями и закипела. На мгновенье он застыл черным человеческим силуэтом посреди пекла. Затем фигура осыпалась в кучку золы и пламя исчезло.

Во рту пересохло. «Возвращайтесь на Терру. Такова воля Рогала Дорна». Слова давили свинцовой тяжестью, подобно цепям, сковавшим руки. Я смутно слышал крики офицеров мостика, и лязг сервиторов, которые подошли, чтобы потушить все еще тлеющие у моих ног останки Калио Леззека.

«Приказ с Терры». Астропатические сообщения требуют осторожного истолкования, чтобы отделить смысл от загадок воображаемого содержания. На это мог уйти не один день. Чтобы сообщение отпечаталось так ясно и четко в разуме Леззека, оно должно было обладать ошеломляющей силой. Мы много месяцев ждали сообщение, любое. Теперь получили, и оно звучало, как смертный приговор. Я повернулся к гололитической проекции, показывающей сражение между нашим флотом и Железными Воинами. «Мы побеждали. Мы могли нанести такие потери врагу, что Железные Воины никогда бы не оправились».

Такова воля Рогала Дорна.

Отступление. Бегство. Цена будет ужасной, и даже в этом случае выжившие попадут в варп и погибнут в шторме.

Ко мне подошел и отдал честь смертный офицер связи. Из основания черепа тянулись интерфейсные кабели к направляющим на потолке. Вместо глаз зеленая прорезь аугметики. Я кивнул.

— Милорд, — сказал он, и я услышал нотки страха в его голосе. — Доклады со всех соединений флота. Большинство астропатов погибли, несколько живы… едва. Все они передали перед смертью одно и то же сообщение.

Я посмотрел на выжженный кусок мрамора.

— Да, мы получили то же самое сообщение. — Чтобы пробиться через варп-штормы и убить астропатов флота, послание должно было быть скорее огромной волной психической энергии, а не передачей. Вне зависимости от того, как оно дошло до нас, сообщение было предельно ясным, его содержание не вызывало сомнений.

«Добралась ли война до Терры?» Эта возможность полностью заняла мои мысли. «Что если Железные Воины не единственные новые союзники Гора? Вдруг Терра на грани падения, и нас отзывают, как последних защитников?»

Я подумал о Тире, об отряде, которому поручил нанести отважный удар, и сотнях тщательно рассчитанных схватках по всему пространству битвы. Ни одна засада не могла нанести более тяжелый, более тщательно рассчитанный по времени удар, чем это сообщение. Сражение не закончится быстро; мы не могли продолжать драться, и одновременно подчиниться безотлагательному приказу. Невозможно прекратить столь масштабную битву. Отступление означало жертвоприношение.

Я вспомнил руку, сомкнувшуюся на моей, кровь на ней. Глаза Элиаса смотрели из ледяного холода далекого прошлого.

— Навигатор-прим Бас докладывает, что в шторме, кажется, открылся проход, хотя он не уверен, как долго это продлится. — Слова произвели тяжелое впечатление. Если следовать приказу, то нужно уходить немедленно, пока есть шанс. Я видел разверзшуюся под моим братом бездну, ожидающую, безмолвную и вечную.

Такова воля Рогала Дорна.

У меня был выбор между верностью и победой. Отступлю и обреку нас на потери большие, чем когда-либо нес Легион.

Воля Рогала Дорна.

— Алексис, — произнес брат таким тихим голосом, что он почти затерялся в шуме ветра. Он всегда был сильнее меня. В моем воспоминании он разжал руку, и тьма поглотила его.

— Передать всем соединениям флота выйти из боя и совершить прыжок в варп. — Я закрыл глаза. «Боль значит, что ты все еще жив». — Мы возвращаемся на Терру.

Тир обрушил булаву вниз. Железный Воин в последний момент смог уклониться, и удар с металлическим грохотом пришелся на наплечник. Имперский Кулак слышал собственное тяжелое дыхание, когда опустил плечо и ударил все телом. Железный Воин пошатнулся. Тир нанес удар и ощутил отдачу через доспех. Внутри запечатанной брони он чувствовал тяжелый запах собственного пота. Капитан нанес еще два могучих удара, после которых Железный Воин остался лежать кровавой грудой на палубе.

Рядом с ним Тимор врезался штурмовым щитом в брешь. На поверхности щита рвались разрывные снаряды. Тир воспользовался болтером и открыл огонь в открытое пространство. Кулаки были в тусклом металлическом коридоре, ширина которого едва позволяла стоять рядом двум терминаторам. Они сражались с тех пор, как материализовались внутри «Железной крови»; тяжелый, изматывающий бой с выстрелами в упор и рукопашными схватками. Железные Воины не отступали. Имперские Кулаки имели численное превосходство, но были разбиты на сотню небольших отрядов. Как Тир и ожидал, внутри корабля они натолкнулись на лабиринт укреплений: автоматические пушки, огневые мешки и баррикады, обороняемые Железными Воинами с безжалостным мастерством. Связь с остальными Имперскими Кулаками на «Железной крови» прерывалась, но Тир прикинул, что они уже потеряли половину своих сил. Несмотря на это, они продолжала наступать.

— Огненная оса! — закричал Тимор. Перед нами появилась громоздкая фигура. Изогнутые бронепластины почернели от копоти и были покрыты желтыми шевронами. Синие запальные факелы шипели на оконечностях контейнеров. Руна угрозы зафиксировалась на машине, окрасив ее в ярко-красный цвет. Огненная оса издала звук, похожий на животное шипение и залила коридор жидким пламенем. Дисплей шлема потемнел, превратив поле зрения в ослепительные участки света и черные силуэты. Перед глазами капитана потускнели и пульсировали руны прицеливания — высокая температура глушила сенсоры доспеха.

— Наварра, зачисти туннель, — приказал Тир. Наварра вышел вперед, стволы оружия уже вращались. Это была новая модель, приспособленная для некоторых терминаторских доспехов из более крупного варианта, которым вооружались дредноуты.

Штурмовая пушка. Название не было новым, но никогда прежде оружие не отвечало ему настолько точно. Наварра прошел мимо Тира, встал поустойчивее и навел пушку. Стволы завыли, раскрутившись в размытое пятно. Огненная оса двинулась вперед, распыляя пламя. Наварра открыл огонь.

Поток раскаленных снарядов поразил огненную осу в лоб. Броня деформировалась под градом снарядов, прогнулась и лопнула, как бумага под дождем. Снаряд попал в топливную цистерну, и коридор исчез в облаке пламени. Наварра продолжал давить на гашетку, водя оружием по пылающему коридору. Груда стреляных гильз выросла у его ног.

Внезапный взрыв помех и искаженная речь наполнили шлем Тира. Кто-то за пределами «Железной крови» пытался связаться с ними. Капитан старался разобрать сигнал, но слышал только помехи. «Не имеет значения», — подумал Тир. — «Для нас есть только один путь».

Штурмовая пушка Наварры замолчала, стволы раскалились докрасна. Коридор перед ними был чист.

— Вперед, — приказал Тир, и они направились к сердцу «Железной крови» — к самому Пертурабо.

Отданный приказ об отступлении распространился по флоту Имперских Кулаков, подобно яду. Первыми стали отходить небольшие корабли: фрегаты, канонерки и ударные крейсеры. Поодиночке и небольшими группами, сто тридцать самых гордых боевых кораблей Империума покинули район битвы. Каждый Имперский Кулак на каждом корабле знал, что делает магистр флота, и почему; это было решение для тех, кто имел наибольшие шансы выжить. А также смертельный приговор для тех, кто оставался.

Позади бегущих кораблей их тяжелые собратья стреляли по врагу с возрожденной яростью. Безостановочные залпы поражали каждый корабль Железных Воинов в радиусе досягаемости орудий, попадающие в пустотные щиты заряды наполняли сенсоры энергетическим туманом. Некоторое время это срабатывало, пока первые корабли Кулаков не вошли в варп. Минуту ничего не менялось. Затем все больше отступающих кораблей стало исчезать, и Железные Воины поняли, что происходит. Они набросились на прорывающихся Имперских Кулаков, как изголодавшиеся шакалы на раненых львов.

Вторая волна кораблей Имперских Кулаков начала отступать к границе системы и в объятья варпа. Первым оторвался «Лакедемон», на нем первые Имперские Кулаки покинули пределы Солнечной системы. Его капитан — исполнительный Яго, гнал корабль, пока двигатели не стали истекать сырой плазмой. Его преследовали двенадцать кораблей Железных Воинов, непрерывно обстреливая «Лакедемон». Корпус превратился в искореженные развалины, но корабль Кулаков продолжал отвечать, пока броню окончательно не разрушили. Из остатков второй волны только горсть смогла прорваться и совершить прыжок в варп. Большинство последовали за «Лакедемоном».

«Веритас» начал падать. Опустошительные взрывы вскрывали обшивку и выбрасывали внутренности в атмосферу Фолла II. Уцелевшие двигатели пылали, пытаясь вытянуть корабль из объятий планеты. Убийцы снова дали залп, отрезав их от корпуса. «Веритас» перевернулся, уступая гравитации, и пылая рухнул сквозь атмосферу, теряя обломки.

Корабль упал в океан Фолла II, как раскаленное железо, погружающееся в лужу. В воздух взметнулись столбы пара, приняв форму белой наковальни. Морской воде понадобилось три секунды, чтобы добраться до плазменного реактора. Остов взорвался, и волна пылающей энергии догнала цунами, уже поднявшийся от падения корабля. Белый пар и черный дым смешались, затянув атмосферу планеты, как катаракта, образовавшаяся на синем глазе.

На мостике «Контрадора» присвистнул Голг, наблюдая гибель «Веритаса». Конец корабля был подобающим для сынов Рогала Дорна. Но это только короткое развлечение, подвернувшееся убийство, в то время как он, Железный Воин, искал настоящую цель. Ему не пришлось далеко смотреть. Она была здесь, дерзко неподвижная среди отступающих кораблей. «Трибун» — имя, которое несло столь много высокомерия и притязаний Имперских Кулаков. Господин приказал ему убить командира-выскочку, осмелившегося противостоять Повелителю Железа. Голг сделает это, но убийство доставит мало удовольствия.

Битва превратилась в бойню. Имперские Кулаки бежали. Одни группы кораблей пытались остановить Железных Воинов словно плотина, пока другие держали курс на открытый космос в надежде спастись. Железные Воины преследовали их, не подвергаясь ответным атакам. Каждое мгновение погибал очередной корабль под огнем сынов Пертурабо. Они просто превращали врага в искореженный металл и остывающий шлак. Их действия направляла несдержанность, расточительная жестокость, не требующая мастерства. Но Имперские Кулаки так или иначе были обречены.

Голг ничего не чувствовал, не было безоговорочной победы, только горький вкус крови врага, который позволил себе умереть. Битва должна была стать большим, чем бойня; она должна была стать подтверждением, доказательством лжи старых притязаний и соперничества. Вместо этого она стала обычной резней. Капитан задумался, была ли она такой же для примарха, был ли его мучительный гнев столь ужасающим, как подозревал Голг.

Железный Воин прищурился, глядя на «Трибун». Его уничтожение будет ужасающе легким, но он должен быть уверен, что выполнил задание, или рискует вызвать гнев господина.

— Подойти к цели, — прошептал он. Офицеры и сервиторы бросились выполнять приказ. — Вывести ее из строя и приготовиться к абордажу. — На одном только «Контрадоре» у него было триста Железных Воинов, более чем достаточно, чтобы принести Пертурабо его приз.

«Я погубил всех». Я мог думать только об этом. Предсмертные мгновения тысяч братьев заполнили гололитическую проекцию кроваво-красным светом. Я попытался прекратить сражение постепенно, отвести корабли поочередно, в разных направлениях, прикрывая, защищая. Железные Воины почувствовали слабину и усилили натиск. Отступление стало неконтролируемым, затем беспорядочным бегством, и наконец, бойней.

Враг дважды поразил «Трибун» с момента начала отступления. Оба попадания были серьезными. Мостик разрушен. Половина смертных офицеров погибла. Расплавленные модули когитаторов искрили и дымили. Воздух с шипением вытекал из рваных пробоин в бронированных ставнях. Сервиторы висели на кабелях, соединяющих их с постами. На палубу стекали масло и кровь.

— Три цели в непосредственной близости, — закричал Ралн. Он вцепился в главную артиллерийскую платформу, рядом лежало тело мертвого офицера.

— Огонь по всем целям, — приказал я, шлем увеличил громкость слов, перекрыв звук дюжины сигналов тревоги. От наших залпов корабль вздрагивал снова и снова. Я отдал приказ к отступлению, но сам не побегу до последнего момента. «Трибун» находился на пути надвигающегося флота Железных Воинов. Вместе с нами были два гранд-крейсера, три линейных крейсера и двадцать ударных кораблей. Немалая сила, но беспомощная на пути урагана.

— Две цели поражены, — докладывает громким, но спокойным голосом Ралн. — Еще две выходят на ближнюю дистанцию. Одна из них — боевая баржа.

— Огонь по поврежденным целям. — Я повернулся к проекции битвы. Ее покрывали размытые помехи. Я увидел, как несколько наших кораблей вышли из битвы и исчезли в варпе. «Слишком мало. Чересчур мало». Пока я смотрел, множество кораблей Железных Воинов превратили три наших в раскаленные обломки. Четвертый вернулся в бой и погиб, в тот самый момент, как дал залп. Я взглянул на крупный значок «Железной крови».

— Попытайтесь снова связаться с капитаном Тиром. — От Тира не было сообщений с начала штурма флагмана Пертурабо. Половина лица зеленоглазого офицера связи блестела залитая кровью, но он кивнул, и застучал пальцами по пульту управления.

— Цель поражена, — доложил Ралн. — Мы под огнем. — Корабль снова тряхнуло. — Щиты отключились.

— Есть сигнал, повелитель. — Офицер связи говорил по воксу шлема. В ушах звучал искаженный голос.

— Магистр флота, — прокричал Тир. Я слышал резкий звук, похожий на удары града по металлической крыше. Это рикошетили снаряды от доспеха.

— Пришло сообщение с Терры. Мы немедленно возвращаемся. — Я слышал помехи и звук, похожий на удар молотом по треснутому колоколу. — Получен приказ отступать. Отводи свои силы и…

— Куда? Отводить куда? — Тир засмеялся. Я посмотрел на проекцию битвы, на руну «Безмятежного», пытающегося вырваться из центра флота Железных Воинов. — Я не отступлю, брат. Я иду вперед и собираюсь убить нашего врага. — Он всегда был упрямым, даже безрассудным, и всегда недолюбливал меня. В этот момент я улыбнулся.

— Удачи, мой друг, — сказал я. Секунду единственным ответом был звук барабанящих по доспеху Тира снарядов.

— И тебе, Алексис, — сказал он и отключил связь. Я моргнул, на секунду вспомнив глаза Элиаса, перед тем как им овладела бездна.

Удар сотряс «Трибун» и сбил меня с ног. Бронированные ставни сорвало. По мостику разлетелись стекло и металл. Из рваных отверстий в корпусе с воем вырывался воздух. Повсюду валялись неожиданно погибшие мужчины и женщины: разорванные на части, истекающие кровью, судорожно ловящие ртами вытекающий воздух. Доспех начал издавать звуковые предупреждения об разгерметизации и падении давления.

— Многочисленные попадания, — прокричал Ралн, — Главные двигатели вышли из строя. Вражеская боевая баржа на траектории абордажа.

— Развернись левым бортом к противнику, — сказал я, поднимаясь. — Прикажи подразделениям Имперских Кулаков садиться на «Грозовые птицы» и транспортные корабли. Выпусти их с защищенного борта.

— А ты, повелитель? — спросил Ралн.

— Скажи технопровидцам, что мы направляемся на машинные палубы.

«Контрадор» и «Трибун» встретились в объятиях из огня и пробитого металла. «Трибун» стрелял из всех оставшихся орудий по приближающемуся кораблю Железных Воинов. Макроснаряды, лучи лэнс-излучателей и потоки плазмы хлестали через сокращающуюся дистанцию и разбивались о щиты «Контрадора». Ответный огонь разнес орудийные палубы «Трибуна» и проделал длинную пробоину в борту. «Контрадор» лег в дрейф у поврежденного борта «Трибуна». Штурмовые капсулы и абордажные торпеды выплеснулись в пространство между кораблями. Слабый огонь башенных орудий встретил рой штурмовых кораблей и лишь малую часть превратил в обломки. Остальные, не обращая внимания, продолжали сближаться. Они нахлынули волной, пробили золоченую броню и извергли груз внутрь «Трибуна».

Я ничего этого не видел, но чувствовал каждую предсмертную судорогу корабля. Железные Воины были на борту «Трибуна», прорубая путь все дальше и дальше внутрь. Сопротивление было разрозненным, но решительным. На перекрестках стояли оружейные сервиторы, наполняя пространство перед собой потоками болтерных снарядов. Смертный экипаж держал оборону с дробовиками и лазганами. Горстка Имперских Кулаков перемещалась между самыми тяжелыми схватками. Труднее всего говорить с теми, кто должен был остаться. Все поняли, как люди, так и мои братья. Железные Воины должны думать, что мы сопротивляемся, и они сражаются со всеми нами. «Трибун» обречен, но я собирался отплатить за его смерть.

— Готов? — спросил я. Рядом со мной Ралн поднял высокий щит из иссеченной пластали и оглянулся на оставшихся братьев роты.

— Готов, — ответил он. Я кивнул и посмотрел на фигуры технопровидцев «Трибуна» в красных одеждах. Они одновременно склонили головы в капюшонах.

— Благодарю, — сказал я, чувствуя бессмысленность слов. Технопровидцы сделали вид, что не услышали. Я кивнул, надев шлем с остроконечным забралом, и активировал канал связи. Оставшиеся коммуникационные антенны передадут мои слова тем, кто еще был жив и мог слышать их.

— Это магистр флота. — Голос звучал ровно внутри шлема. — «Трибун» потерян, оставшиеся корабли отступают и совершают прыжок к Терре, как и приказано. — Я замолчал, желая сказать больше, но не зная что. — Выживите, братья. Во что бы ни стало, выживите. — Я отключил радиосвязь и позволил тишине на секунду задержаться, прежде чем отдать последний приказ экипажу «Трибуна».

— Начинаем.

С обратной стороны «Трибуна» сотня штурмовых кораблей отправилась в космос, подобно рою светляков; контингент Имперских Кулаков в последний раз покидал свою крепость. Тридцать воинов моего ударного отряда все еще были рядом, ожидая. Я кивнул технопровидцам. Последовала вспышка света, и телепортационный зал вокруг нас исчез. Ровно пять секунд спустя технопровидцы исполнили свой последний долг. Они ни разу не оспорили мой приказ, не показали не малейшего сомнения или эмоции в ответ на то, о чем я попросил их. Думаю, никогда я так не восхищался людьми, как ими.

Плазменные реакторы «Трибуна» преодолели критический уровень. Я так и не увидел, как умирает корабль, но мысленно все еще представляю это, словно произошедшее выжгли на сетчатке моих видений.

Секунду «Трибун» сохранял очертания: золотая крепость, плывущая в черной ночи. Затем корабль взорвался. Все еще находящиеся на борту Имперские Кулаки испарились, а вместе с ними их враги — Железные Воины. Языки плазмы выплеснулись из раскаленного ядра. Огромные куски броневой обшивки кружились в растущей сфере горящих газов. Ударная волна поразила «Контрадор», смяла пустотные щиты и выжгла сенсоры и дальномеры. Наши атакующие корабли зашли на цель мгновение спустя, подобно мстительным духам мертвых.

Металлическая оболочка дредноутов была тусклой, изогнутые пластины торса украшали полированные железные черепа. Наголенники перечеркивали черно-желтые шевроны, а в глазах пылал янтарный свет. Они стояли по обе стороны железных дверей, поверхность которых была покрыта пятнами и углублениями, словно их наружные плиты только что вынули неостывшими из печей. Перед ними лежали груды разорванных тел и гильзы. Здесь, в самом центре «Железной крови» сопротивление было не просто сильным, оно стало всесокрушающим. Из тринадцати сотен, которых Тир привел с собой, с ним осталось меньше сорока. Несколько Имперских Кулаков все еще сражалось по всему кораблю, выигрывая время. Остальные погибли, доспехи расколоты, смяты или сожжены, кровь смешалась с кровью врагов на металлических палубах. Но они уже близко, очень близко.

Ожидалась вторая волна. Батальон Имперских Кулаков, дредноуты и манипулы Легио Кибернетика. Они должны были придать мощь последней атаке на личное убежище Пертурабо. Вторая волна так и не прибыла. Тир знал, что Полукс отзовет корабли с подкреплениями. Возможно, они выживут, но у Тира были сомнения. Отступление посреди такой битвы вело только к одному: бойне. Он понимал решение Полукса, но цена… цена была невообразимой.

Тир бежал, держа над головой булаву. Первый дредноут открыл огонь, когда капитан был в пятидесяти шагах от двери. Сгусток раскаленной энергии прошел в нескольких дюймах от Тира и поразил Тимора на бегу. Раздался пронзительный вой, и сержант растворился в контуре яркого света. Энергетический луч попал в другого Имперского Кулака и превратил того в пыль. Дисплей Тира полностью забили помехи. Он слышал пронзительный звук, который становился все громче и громче.

Дисплей снова включился. Дредноут все еще стрелял, спирали конверсионного излучателя пульсировали и искрили. Тир сконцентрировался на дредноуте и выбрал куда нанести первый удар.

Второй дредноут поднял руку и раскрыл ладонь. Импульс из гравитационной пушки поразил Тира, и он рухнул на палубу. Кулак чувствовал, как прогибается металл, сервомеханизмы и сочленения лопаются под давлением — доспех сминал его. Дредноут с конверсионным излучателем продолжал стрелять по наступающим братьям Тира.

Очередь раскаленных снарядов поразила сбоку боевую машину. Капитан услышал звук штурмовой пушки Наварры даже сквозь визг излучателя. Саркофаг дредноута усеяли вмятины от снарядов. Он повернулся навстречу шквалу огня, двигаясь, как человек, который склоняется под порывами ветра. Лицевая пластина дредноута изогнулась, металл раскалился от попаданий. Броня треснула и вдруг из гигантской машины потекла кровь. Она раскололась, и из нее посыпались куски плоти. Удерживающее Тира гравитационное поле исчезло за секунду до того, как дредноут рухнул на пол.

Тир вскочил и побежал, раздавленные мышцы горели, доспех скрипел. Дредноут с конверсионным излучателем повернулся, чтобы встретить атаку. Имперский Кулак обрушил булаву на ствол излучателя. Рифленые фокусирующие пластины раскололись. В воздухе затрещали энергетические разряды. Второй удар Тира обрушился на правую ногу позади коленного сочленения. При падении дредноут размахнулся кулаком, сжатые железные пальцы устремились к голове Тира. Капитан впечатал булаву в лицевую пластину боевой машины. Дредноут рухнул со звоном стали и раскручивающихся механизмов.

Тир стоял, тяжело дыша. Он посмотрел на ожидающие двери. Те выглядели так, словно могли выдержать удар ногой титана. Капитан повернулся к уцелевшим воинам. С ним были четырнадцать терминаторов и еще тридцать братьев в доспехах модели «Железный». «Слишком мало. Чересчур мало». Но какое количество было достаточным, чтобы убить примарха?

— Мельта-заряды, — приказал он. Космодесантники бросились вперед, снимая с поясов заряды.

Первый был рядом с Тиром, когда двери начали открываться. Капитан повернулся, глаза сосредоточились на расширяющейся щели в грубом железе. Двери отошли в стены со звуком, подобным вздоху металлического бога. Тир почувствовал, как поднимаются волосы на загривке. Что-то спрятанное глубоко внутри при генетическом изменении и подготовке говорило ему отступить от открывающейся темноты и бежать. За его спиной застыли Имперские Кулаки. Теперь он видел, что было внутри — фигура в тусклом боевом доспехе, которая сидела на троне с острыми углами, положив руку на рукоять молота.

Тир чувствовал, что черные глаза сидящей на троне фигуры смотрят на него. Он поднял булаву. За спиной начали двигаться братья. Яркие очереди трассирующего огня разорвали полумрак. Тир бросился в атаку, когда Пертурабо встал, что встретить его. С многослойного доспеха примарха свисали цепи. Снаряды высекали искры из усеянной заклепками брони. Лицо открыто, глаза маслянисто-черные. Молот поднялся вместе с примархом. Рукоять оружия была длиной с Тира, а черный обух наполнился энергией от прикосновения хозяина.

Тир был в пяти шагах. Он чувствовал, как напряглись мышцы, сердцебиение снизилось до низкого сфокусированного ритма. За капитаном следовали братья, их стрельба освещала ему путь и окружила Пертурабо огненной сетью. Тир сжал булаву обеими руками и поднял над головой.

— За Дорна! — Крик раздался, когда выплеснулась энергия удара Тира. Примарх стоял неподвижно, облаченный в железо и окутанный разрывами. Тир встретил взгляд черных глаз и увидел, как что-то движется в их глубине, подобно вспышке молнии на далеком ночном горизонте.

Пертурабо развернул молот и по восходящей дуге обрушил его на Тира, когда тот сделал последний шаг. Обух молота вмял броню в раздавленные останки капитана.

Реальность вернулась под грохот стрельбы. Мы стояли в центре широкого помещения с тусклыми металлическими стенами, освещенного неэкранированными фонарями. С доспехов поднимались тонкие кольца призрачного пара — остаточный эффект телепортации. Наведение было точным: мы оказались в главном зале недалеко от мостика «Контрадора» и основных секций управления. Я ожидал сопротивления, но надеялся, что большинство Железных Воинов отправились на штурм «Трибуна». Его гибель должна была забрать их всех, оставив корабль уязвимым для нашей контратаки.

Как и во многих сражениях разных эпох это предположение почти погубило нас.

По нам открыли огонь со всех сторон. Я услышал повторяющиеся разрывы болтерных снарядов о доспех. Трое моих людей погибли, когда выстрелы попали в глазные линзы и защитные решетки шлемов.

— Щиты, — закричал я по воксу. Воины сомкнули абордажные щиты. Вместе мы образовали непрерывную круглую стену из пластали. Безжалостные очереди хлестнули по стене. Я переключился на оптическое устройство щита и увидел дульные вспышки в амбразурах наклонных металлических баррикад. Железные Воины укрылись и ждали. Не все отправились атаковать «Трибун». Даже чувствуя такой близкий запах убийства, сыны Пертурабо оставались недоверчивыми, методичными бойцами и оставили часть сил в тылу.

Я посмотрел налево. Ралн стоял рядом, стреляя через бойницу в щите. Он прервался и посмотрел на меня.

— Будет непросто, — сказал сержант. Я почти улыбнулся.

— Нам нужно двигаться, — ответил я. Враг планировал не уничтожить нас огнем, а задержать. Если мы останемся, Железные Воины измотают нас, а затем доставят оружие, которое сможет разбить стену щитов. Это неизбежно. Я бы поступил именно так, будь Железным Воином. Ралн взглянул через бойницу.

— Вражеские баррикады на этой стороне высотой три метра с амбразурами через каждые два метра. При атаке перекрестный огонь не ослабнет. — Он посмотрел на меня. — Атакуем одну баррикаду, уничтожаем ее и наступаем вдоль заграждений. — Это был простой план и учитывая обстоятельства единственно возможный.

— Они ожидают этого, — ответил я. Ралн пожал плечами. Жест сказал все о том, что мы могли сделать в этих условиях. На секунду я подумал о том, что происходило на остальном корабле. Наши атакующие корабли уже должны были нанести удар, а братья сражаться на плацдармах внутри внешнего корпуса баржи. Я открыл канал связи со своим ударным отрядом. — Сомкнутый строй, атакуем баррикаду справа. — Другие приказы им были не нужны.

Пойдя в атаку, мы перестроились: щиты подняты, перекрывая друг друга, чтобы образовать бронированный клин, который двигался как единое целое. Вражеский огонь настолько возрос, что мы пробивались сквозь стену разрывов, каждый шаг тяжело отдавался в мышцах и сказывался на сплоченности. Мы замедлились, синхронизированная поступь превратилась в тяжелые шаги. Я захрипел от усилий, удерживая щит под градом болтерных снарядов. Нас захлестнул огонь, проникая через щели в стене; я почувствовал боль, когда пламя добралось до локтевого сочленения руки, держащей щит. Подавил ощущение и заставил ноги двигаться вперед. До баррикады оставалось три шага.

— Мельты, — приказал Ралн. Я услышал пронзительный вой перегретого воздуха на пути мельта-струй. В баррикаде появились два рваных, пылающих отверстия. Стрельба стихла. Это был наиболее опасный момент: победа или бойня зависела от удачи в той же мере, что и дисциплины. Мы перестроились в два клина и устремились к брешам. Я был во главе одного из них, щит поднят, силовой кулак источает дуги молнии.

Когда я шагнул в пылающее отверстие, меня встретил Железный Воин. Он был быстр и искусен. Схватив край щита, он дернул его вниз и нанес колющий удар цепным мечом. Я навалился все весом вперед. Железный Воин пошатнулся, зубья меча кромсали броню над левым глазом. Я отвел щит в сторону и нанес удар кулаком. Нагрудника врага раскололся. Он начал падать, но я успел еще дважды ударить, ломая и сокрушая лицо и живот. Я перешагнул через труп. Позади братья, стреляя в обе стороны, миновали брешь, подобно воде, хлещущей через прорванную дамбу. Я повернулся, выискивая очаги сопротивления. Это небольшое движение — легкий поворот и наклон головы — спасло мне жизнь.

Зубья цепного кулака выбили из верхней части щита полосу красных искр. Я начал поворачиваться, уловив отблеск фигуры в громоздком от аугметики доспехе металлического цвета. На щит обрушился удар, подбросив вверх руку. Я почувствовал, как заныли мышцы в плече. Я все еще пошатывался, когда цепной кулак разрезал щит и руку надвое.

Я не чувствовал боль, только ощущение оседания на пол, когда шок наполнил тело. Перед глазами расцвели яркие вспышки света. По телу пронеслась дрожь — генетически измененная физиология боролась с ранением. Зрение размылось. Что-то двигалось возле меня — похожая на обезьяну фигура из промасленного металла шипела пневматикой. Я слышал визг вращающейся на повышенных оборотах цепи. Силуэт сделал выпад. Зубья ударили в поле силового кулака. Я даже не понял, что блокировал удар. Зрение вернулось.

Лязг оружия и рев болтерного огня наполнил пространство позади баррикады. Вокруг братья набросились на фигуры в доспехах цвета стали. Болтеры стреляли в упор. Щиты врезались в конечности и шлемы. Палубу покрыл темный переливающийся слой крови.

Вращающиеся зубья в считанных дюймах от лица. Мышцы и доспех старались оттолкнуть их. Враг давил цепным кулаком вперед. Он был силен, чудовищно силен. Я видел серое бледное лицо в глубине горжета доспеха. Из сочленений выступали поршни и кабели, а из отверстий на спине вырывались грязные выхлопы. Глаза противника были светлыми с черными зрачками в лишенных радужной оболочки белках. Обрывок воспоминания принес его имя: Голг. Он приказал уничтожить мой корабль, но остался на своем, даже не отправившись закончить дело лично.

Железный Воин дернул назад цепной кулак, и я нанес удар. Он отшатнулся на полшага, плавность движения не сочеталась с массой. Удар прошел на расстоянии ладони от его лица, и когда моя рука по инерции ушла в сторону, Голг ударил цепным кулаком в грудь. Густая кровь и осколки желтой брони разлетелись от зубьев оружия. Я почувствовал, как изогнутые кончики разрезали нагрудник и плоть до самых костей. Кровь залила грудь, я ощутил ее вкус. В горле булькало при каждом вдохе.

Голг довольно улыбнулся. Я отшатнулся на шаг. Кровь по-прежнему струилась из отпиленного обрубка левой руки. Я чувствовал в груди гул двойного сердцебиения. Пронзительный звон наполнил уши. Силы оставляли меня.

Зрение превратилось в замерзшее пятно, словно глаза покрылись льдом.

Мир стал темным и теплым.

Боль исчезла.

Боль значит, что ты все еще жив.

Я вцепился в боль, и она мгновенно вернула меня с безмолвным воем. По нервам пронеслась агония, свежая, яркая, живая. Я видел.

Голг посмотрел на меня пустыми тусклыми глазами. Цепной кулак опустился ко мне, мокрые от крови зубья вращались розовым размытым пятном. Я поднял силовой кулак и раскрыл ладонь.

Поймал цепной кулак и сомкнул руку с оглушительным треском. В воздухе разлетелись оторванные металлические зубья. Дернул кулак назад, потянув Голга на себя. Его лицо ударилось о мой шлем с влажным хрустом костей. Я отпустил раздавленный кулак и вбил ему в голову свой. Череп Железного Воина исчез в кровавых брызгах влажной массы. Он рухнул на пол и затих.

Колени ударились о палубу, но я не почувствовал этого. Вокруг братья устремились вперед, очищая баррикады. Кровь медленно вытекала из груди и оторванной левой руки. Во рту ощущался теплый медный привкус. Минуту я стоял на коленях — багровый воин, покрытый кровью врагов и своей собственной. Затем боль прошла, и подо мной разверзлась ожидающая бездна.

Истребление замедлилось. Карающего Флота больше не существовало; остались только выведенные из строя и уничтоженные остовы. Корабли Железных Воинов прекратили обстрел, словно колоссальная канонада битвы истощила их. Окруженные со всех сторон уцелевшие Имперские Кулаки вели огонь по врагу из всего, что у них было. Некоторым удалось сбить пустотные щиты вражеских кораблей; кое-кто даже повредил их корпуса. Но Железные Воины приближались, не обращая внимания на повреждения, подобно быку грокса, втаптывающему пса в грязь. Они окружили оставшихся противников, абордажные капсулы теснились на золотых корпусах, как клещи, сосущие кровь коров. Абордажные партии атаковали плазменные реакторы, заглушали их и оставляли корабли умирать из-за отсутствия энергии. Замирали системы жизнеобеспечения, искусственная гравитация и оружейные системы. Затем Железные Воины уходили, и холод космоса проникал в безжизненные корпуса, чтобы делать свою медленную и безмолвную работу.

Уцелело несколько кораблей Имперских Кулаков, сражаясь до последнего, группа сопротивления с каждой секундой становилась все меньше. Они бились на смерть, ведя огонь с незатухающей яростью, прикрывая поврежденных товарищей, даже когда Железные Воины их уничтожали. Когда «Трибун» взорвался среди последних кораблей Имперских Кулаков, немногие из Железных Воинов обратили на это внимание. Голг и «Контрадор» сделали свое дело, а примарх получил голову Кулака, который осмелился встать у него на пути. То, что «Контрадор» задержался на месте победы не вызвало подозрений.

В навигационном куполе «Контрадора» навигатор-прим Бас переместился на незнакомом металлическом кресле. Имперские Кулаки заперли прежнего навигатора «Контрадора» в глубоких отсеках боевой баржи, но он все еще чувствовал ее присутствие на простом и функциональном оборудовании. Позади Баса на своих местах ерзали двое помощников. Путешествие с «Трибуна» отнюдь не успокоило нервы, и они знали, что ждет их в варпе. Навигация через шторм была ужасным занятием. Даже если свободный маршрут все еще виден, они должны были меняться, чтобы избежать переутомления или того хуже. Бас щелкнул переключателем и обратился: — Сержант Ралн? — Последовал пауза, стрекот белого шума.

— Да, навигатор. — В голосе сержанта нет ни капли обычного сухого юмора.

— Мы готовы. — Он замолчал, втянув воздух сквозь зубы. — Пункт назначения все тот же?

— Да. Приказ капитана Полукса в силе.

Бас кивнул самому себе, закрыл человеческие глаза и провел рукой по отверстию на лбу.

— Очень хорошо, сержант. — Он отключил вокс и повернулся к помощникам. Их янтарные глаза с зелеными прожилками были отражением его собственного. — Берем курс на Терру.

Двигатели «Контрадора» перешли на полную мощность, и корабль стал удаляться от обломков после битвы с «Трибуном». Из пробоин вытекал газ и языки пылающей плазмы. С внешними и внутренними повреждениями, наполовину уничтоженным экипажем, и захваченный врагом, израненный воин уходил из района сражения. Но он все еще мог сбежать.

К тому времени, как остальной флот Железных Воинов понял, что корабль ведет себя странно, «Контрадор» уже был за пределами досягаемости. Он направился к границе системы Фолл, не отвечая на запросы, волоча за двигателями огненные хвосты. Железные Воины преследовали его, пока «Контрадор» не пробил пылающую брешь в космосе и нырнул в шторма за его пределами.

Пертурабо смотрел, как по экрану бегут доклады о резне. Во взгляде не было ни следа радости и удовлетворения. В тронной комнате и длинном помещении за ее дверьми никто не двигался. Кровь на доспехе примарха уже свернулась в вязкую темную пленку. Вокруг лежали изломанные тела Имперских Кулаков, желтые доспехи были настолько смяты и искорежены, что походили на пережеванные куски металла и внутренностей.

Флот Имперских Кулаков перестал существовать. Некоторые смогли сбежать и совершить прыжок в варп, но большинство теперь дрейфовали в космосе, разбитые и почерневшие. Высадившийся на борт «Железной крови» отряд был перебит до последнего человека. Врагов не осталось. Перемещающиеся перед глазами Пертурабо данные о битве сообщали о неожиданной и полной победе. Они также сообщали о вероятном итоге до самоубийственного отступления Имперских Кулаков. Пертурабо позволил правде еще раз прокрутиться перед глазами.

Удар молота превратил экраны в искрящиеся обломки, и Повелитель Железа молча вышел из комнаты.

В темном углу лежит искалеченное тело Наварры. Доспех вдавлен в плоть, а ноги ниже колен отсутствуют. Внутри расколотого шлема веки задрожали и резко открылись.

Эпилог

[время/место не установлены]

Мы падали целую вечность, падали в ледяную тьму, кровь и крики отчаяния следовали за нами в забвение. Возможно, это длилось часы, а, возможно, годы. Я не могу сказать.

Шторм швыряет нас, в разочарованной ярости бьется о корпус «Контрадора». Некоторые из человеческого экипажа погибли. Были случаи насилия. Кое-кто из экипажа по-прежнему верен хозяевам — Железным Воинам. Вполне ожидаемо. Другие, кажется, умерли от голода, их тела полностью высохли. Возможно, прошли годы. Возможно, мы будет плыть сквозь шторм вечно.

— Капитан Полукс? — Это Бас. Навигатор выглядит еще более худым и бледным, чем обычно. Пот покрывает серую кожу и красные воспаленные края настоящих глаз. Я выгляжу немногим лучше. Раны заживают, но все еще сочатся гноем. Трубки соединяют меня с кучей механизмов и пробирок с жидкостью, которые следуют за мной на суспензорах. Я одет в красную робу с пятнами высохшей крови. Им пришлось вырезать меня из доспеха.

— Да, навигатор? — Мой голос резок и сух. Толстая трубка отсасывает желтую жидкость из груди, когда я дышу.

— Я видел его. — Голос дрожит. — Он там, едва видимый, слабый, но постоянный. — Думаю, что знаю, о чем он говорит, но не надеюсь. Я сжимаю пальцы левой руки, затем понимаю, что руки нет и то, что я сжимаю — это фантомная память.

— Что вы видели? — спрашиваю я.

— Свет Терры, — говорит он. — Астрономикон. Шторм по-прежнему силен, но мы можем придерживаться курса. — Вместе с усталостью я слышу надежду в его голосе. Он и его подчиненные вели нас сквозь течения шторма все время, чтобы мы находились в варпе. Тем не менее, надежда — тонкая кожа поверх истины боли и жертвоприношения.

— Действуйте. Доставьте нас домой.

Я бодрствую, пока курс не проложен. На мостике «Контрадора» возвышается командный трон из темного металла. Он пуст; я стою, также как на мостике «Трибуна».

Вокруг снует экипаж. Время идет, возможно, часы, а может быть месяцы, или годы. Утраченная рука обжигает призрачной болью. Апотекарии говорят, что могут изменить дозы нервных супрессоров, чтобы снять боль до излечения. Я отказываюсь. Боль успокаивает, она — скала, за которую цепляешься при падении.

Наконец, путешествие заканчивается. Ралн стоит рядом, когда мы готовимся снова увидеть огни Терры. Я медленно киваю, и Ралн отдает приказ. Украденый корабль дрожит, когда пелена варпа разделяется перед ним, и мы выходим на свет яркого солнца.

Висящие на мостике экраны оживают, показывая нам мир, который ждал нашего возвращения.

Я хмурюсь. Рядом Ралн издает нечто похожее на рык.

Планеты вращаются под светом солнца, наполовину погруженные во тьму, а наполовину в яркий свет. Орудийные платформы и космические станции опоясывают их массивными цепями. В космосе движутся корабли. Некоторые поворачиваются к нам, пока мы смотрим на них. Я чувствую шок и трепет. Собранные здесь силы самые мощные из тех, что я видел. Это звездная система, превращенная в крепость, средоточие силы и несгибаемой мощи. Я уже видел ее, очень давно. Теперь она изменилась. Система стала чем-то большим, тем, что я не понимал.

Я отвернулся от экрана.

— Это не Терра, — говорю я.

Где-то внутри себя я вижу, как Элиас снова срывается с моей руки в ночь, и слышу, как мой крик теряется среди ледяного ветра.

Грэм Макнилл ТЕМНЫЙ КОРОЛЬ

Там, где прежде был свет, ныне осталась лишь тьма. Горячий, лихорадочный пульс близящейся смерти стучал в его венах, а на губах застыл горький, ожидаемый и все же совсем нежеланный привкус предательства. Он знал, что это произойдет, что таковы неизбежные последствия его наивной веры в чистоту человеческого сердца. Смерть затуманила его чувства. Рот наполнился кровью, ее острый запах щекотал ноздри.

Давно подавленные воспоминания о годах,проведенных в сумрачном мире Нострамо, вспыхнули у него в мозгу с такой четкостью, словно это происходило только вчера. Призрачная ночь, расчерченная шипящими полосами люминофора, отражение переменчивых бликов в мокрых от дождя тротуарах, и люди, замершие от ужаса.

Из этой затхлой тьмы пришли надежда и озарение, обещание лучшего будущего. Но сейчас надежда была мертва, а огненосное копье будущего пронзало его разум…

…конец мира, и огромное черно-золотое око, наблюдающее за вселенским пожаром…

…Астартес, истребляющие друг друга под багровым небом…

…золотой орел, низвергнутый с небес…

Образы разрушения и всеобщей гибели шествовали перед его внутренним взором, и, не выдержав, он закричал от боли. К нему взывали голоса. Он слышал свое имя, — имя, которым его нарек отец, и еще одно, то, которое шептали его подданные в страшные часы полуночной стражи.

Он открыл глаза, позволяя видениям угаснуть. Нахлынули ощущения реального мира: кровь и жгучие слезы у него на щеках. Он обернулся на звук голосов, повторяющих его имя.

На него уставились испуганные лица, но в этом не было ничего нового. Рты двигались, произнося какие-то слова, но он не мог различить их смысла за пронзительным визгом статики, заполнившим его мозг.

Что их так напугало? Что за зрелище могло пробудить подобный ужас?

Он посмотрел вниз и понял, что прижимает к палубе другого человека.

Гиганта в рваных золотых одеждах, с белоснежными волосами, испещренными рубиновыми каплями.

Алая бархатная мантия, расшитая золотой нитью, раскинулась под лежащим как расползающееся кровавое пятно.

Мощное загорелое тело. Израненное и истекающее кровью.

Оглядев распростертого под ним изувеченного человека, он поднял руки и сжал кулаки. С пальцев капало красное. В каждой молекуле запекшейся на губах чужой крови он ощущал теплоту и богатство тонов сложнейшего генетического кода.

Он знал этого гиганта.

Его имя давно стало легендой, а непреклонное сердце и боевое искусство не ведали равных.

Раненого звали Рогал Дорн.

Голоса вновь чего-то требовали. Он поднял голову. Говорил воин в золотой броне Имперских Кулаков с черно-белыми знаками различия первого капитана.

Этого воина он тоже знал…

— Курц! — воскликнул Сигизмунд. — Что ты наделал?


***

Пустота космоса за армированным стеклом была расцвечена мерцанием далеких звезд. Планеты безвестных систем вращались по отмеренным им от века орбитам, безразличные к человеческим драмам. Что знали живущие под светом этих солнц о системе Шерата и о крови, которая пролилась там во имя Империи Человека?

Курц подавил гнев, вызванный этими мыслями, и всмотрелся в свое отражение. Бесстрастные глаза цвета обсидиана на бледном, осунувшемся лице казались дырами в черноту космоса за бортом корабля. Длинные волосы смоляными прядями падали на широкие плечи примарха. Курц отвернулся от отражения — оно не вызывало никаких чувств, кроме разочарования.

Мрачный взгляд примарха привлек блеск металла: его доспех, хранившийся в затененном алькове у дальней стены. Курц пересек комнату и положил руку на череполикий шлем. Линзы шлема, схожие с драгоценными камнями, поблескивали в неярком освещении, а над висками возносились два черных крыла — острые крылья мстящего ангела ночи. Отполированные пластины доспеха были темны, каковые и пристало иметь примарху Повелителей Ночи. Каждая пластина была точно подогнана к его телу и по краям отделана золотом, отражающим звездный свет.

Отвернувшись от своего боевого доспеха, Курц принялся мерить шагами металлический пол обширной и мрачной комнаты, служившей ему пристанищем. Массивные стальные колонны поддерживали сводчатый потолок, скрывавшийся во мгле наверху. Гул мощного реактора звездного форта отдавался пульсацией в металле.

Эта эстетика функционального минимализма была характерна для Имперских Кулаков, построивших могущественную орбитальную крепость как базу для операции по покорению Шерата.

Дети Императора устроили традиционный пир в честь успешного завершения кампании еще до того, как прозвучал первый выстрел. При поддержке Легиона Фулгрима и Повелителей Ночи Имперские Кулаки Рогала Дорна сломили оборону воинственной человеческой коалиции, препятствующей победному маршу Империума. После восьми месяцев тяжелых и кровопролитных боев имперский орел воспарил над дымящимися развалинами последнего оплота бунтовщиков. Но если Легион Фулгрима был удостоен почестей и похвал, то поведение Повелителей Ночи вызвало лишь гнев Дорна.

Среди серебряных развалин Осмиума противостояние достигло высшей точки.

Дым погребальных костров окрасил небеса в черный цвет. Курц следил за тем, как его капелланы проводят казнь военнопленных, когда в лагерь заявился Дорн. Худощавое лицо примарха Имперских Кулаков ничего хорошего не предвещало.

— Курц!

Никогда прежде Рогал Дорн не называл его этим именем.

— Брат?

— Трон! Что ты тут вытворяешь? — взорвался Дорн.

Вместо обычного благожелательного тона в голосе его звучала ярость. Фаланга воинов в золотой броне вошла в лагерь следом за своим командиром, и Курц сразу почувствовал разлившееся в воздухе напряжение.

— Наказываю виновных, — бесстрастно ответил он. — Восстанавливаю порядок.

Примарх Имперских Кулаков замотал головой:

— Это не порядок, Курц, а геноцид. Прикажи своим воинам очистить позицию. Имперские Кулаки берут этот сектор под контроль.

— Очистить позицию? — переспросил Курц. — Разве они — не враги?

— Уже нет, — сказал Дорн. — Сейчас они военнопленные, но вскоре станут мирным населением и гражданами Империума. Разве ты забыл, ради чего Император начал Великий Крестовый Поход?

— Ради завоеваний, — ответил примарх Повелителей Ночи.

— Нет, — возразил Дорн, положив руку в золотой перчатке на наплечник Курца. — Мы — освободители, а не разрушители, брат. Мы несем свет истины, а не смерть. Для того чтобы эти люди признали наше право вершить судьбу Галактики, мы должны проявлять великодушие.

От прикосновения брата Курц брезгливо передернулся: ему противна была эта претензия на дружбу. В душе примарха Повелителей Ночи закипал гнев, но если Дорн и заметил что-то, то не подал виду.

— Эти люди восстали против нас и должны заплатить за свое преступление, — процедил Курц. — Империуму подчиняются из страха перед наказанием, и ты знаешь это не хуже других. Покарай бунтовщиков, и остальные усвоят, что противостоять нам — значит умереть.

Дорн покачал головой и взял Курца под локоть, чтобы увести подальше от любопытных взглядов.

— Ты не прав, но нам следует обсудить это наедине.

— Нет, — ответил Курц, сердито вырывая руку. — Ты полагаешь, что эти люди смиренно склонятся перед нами после того, как мы проявим сострадание? Милосердие придумано для слабаков и глупцов. Оно приведет лишь к развращению нравов и, раньше или позже, предательству. Держать эту планету под контролем поможет страх перед репрессиями, а не твое великодушие.

Дорн вздохнул:

— А ненависть, доставшаяся выжившим, будет переходить из поколения в поколение — и так до тех пор, пока планету не охватит война, причину которой не будет знать ни один из сражающихся. Это никогда не кончится, неужели ты не понимаешь? Ненависть порождает лишь ненависть. Невозможно построить Империум на фундаменте, пропитанном кровью.

— Все империи строились на крови, — усмехнулся Курц. — Утверждать обратное — наивно. Верховенство закона не сохранишь слепой верой в человеческую добродетель. Разве мы не достаточно повидали, чтобы понять: мир человечеству можно навязать лишь силой оружия?

— Не верю своим ушам, — пробормотал Дорн. — Курц, что на тебя нашло?

— Ничего такого, чего во мне не было прежде, — ответил Курц.

Отвернувшись от исполинской золотой фигуры, он направился к одному из немногих оставшихся пленников. Ухватив человека за лацканы куртки, Конрад Курц вздернул его на ноги. Затем примарх подобрал валявшийся на земле болтер и сунул в дрожащие руки пленного. Склонившись над человеком, Курц сказал:

— Давай. Убей меня.

Перепуганный пленник замотал головой. Тяжелое оружие прыгало у него в руках, словно несчастного одолели судороги.

— Нет? — спросил Курц. — Почему нет?

Человек попытался заговорить, но от близости примарха его обуял такой ужас, что невозможно было разобрать ни слова.

— Ты боишься, что тебя убьют?

Пленник кивнул, и Курц обратился к своим воинам:

— Никто не притронется к этому человеку. Не важно, что произойдет, — он не должен понести наказания.

Сказав это, Курц развел руки в стороны, оставляя спину открытой, и пошел обратно к Дорну.

Не успел он сделать и трех шагов, как пленник вскинул болтер и воздух разорвало звуком выстрела. Разрывной снаряд высек искры, срикошетив от силовой брони Курца, — а примарх, крутанувшись на месте, одним прыжком подскочил к человеку и ударом кулака снес ему голову.

Секунду обезглавленное тело неуверенно пошатывалось, а затем медленно опустилось на колени и повалилось на землю.

— Вот видишь, — сказал Курц, стряхивая с пальцев кровь и обломки кости.

— И что ты этим доказал? — буркнул Дорн. На лице его было написано отвращение.

— То, что, если смертным дать выбор, они всегда выберут неповиновение. Пока этот человек считал, что будет наказан, он не осмеливался выстрелить — но, как только поверил, что убийство обойдется без последствий, тут же нажал на спуск.

— Это был недостойный поступок, — сказал Дорн.

Курц отвернулся прежде, чем тот пустился в дальнейшие объяснения, однако примарх Имперских Кулаков схватил брата за руку:

— Твои воины прекратят бойню и очистят позицию, Курц. Это не просьба, а приказ. Убирайся с этой планеты. Сейчас же.

Взгляд Дорна был тверже гранита. Примарх Повелителей Ночи достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понять, что слишком долго испытывал его терпение.

— Когда эта кампания будет выиграна, нам с тобой придется объясниться, Курц. Ты пересек черту, и я не намерен больше терпеть твои варварские методы. Путь, который ты избрал, — это не путь Империума.

— Возможно, ты и прав… — прошептал Курц.

И он увел с поля боя Повелителей Ночи, чья темная броня превращала их в цепочку теней среди развалин.


***

Курц задался вопросом: чем бы закончился их с братом спор, не подчинись он приказу?

Примарх вздрогнул при мысли о кровавых последствиях, которые сулили подобные рассуждения. Чувствуя себя запертым в клетке зверем, он провел рукой по темным волосам — и тут дверь его комнаты, его узилища, скользнула в сторону. Через порог шагнул воин в сверкающей броне цвета ночи. За дверью Курц заметил фиолетовые доспехи стражников из Гвардии Феникса, личной охраны Фулгрима. Золотые алебарды воинов и их плащи из медных чешуек поблескивали в тусклом свете звезд.

Дорн и Фулгрим изрядно постарались, чтобы не дать ему вырваться из заключения.

Наголо обритая голова вошедшего была шишковатой, с матово-бледной кожей. Полуприкрытые тяжелыми веками черные глаза смотрели из-под выпуклого лба, а челюсть резко выдавалась вперед.

Курц приветственно кивнул своему адъютанту, капитану Шангу, и подозвал его нетерпеливым жестом.

— Есть новости? — бросил Курц в ответ на короткий поклон Шанга.

Тот ответил:

— Повелитель Кулаков выздоравливает, милорд. Не будь он примархом, скончался бы трижды от ран, что вы ему нанесли.

Его командир вновь обратил взгляд к звездам, вращающимся за стенами форта. Курцу не надо было напоминать, насколько тяжелы раны Дорна, — ведь он сам раздирал его тело голыми руками и зубами.

— Теперь, полагаю, я должен дождаться суда своих родственничков?

— Со всем уважением, сэр, но вы действительно пролили кровь брата-примарха.

— И за это они, без сомнения, потребуют заплатить кровью…

Он помнил, как командир Имперских Кулаков ворвался в его покои, кипя негодованием после шератской резни и еще больше взъярившись от слов Фулгрима, который пересказал Дорну то, что Курц поведал ему по секрету несколькими днями ранее. Припадок, скрутивший Курца, когда Феникс заговорил о событиях на Кемоше, бросил примарха Повелителей Ночи на пол и заполнил его разум жуткими картинами грядущей смерти и неотвратимой тьмы.

Тронутый очевидным участием Фулгрима, Курц доверился брату и рассказал о видениях, преследующих его с самого раннего детства на Нострамо.

Галактика, охваченная войной.

Астартес, обратившиеся против Астартес.

Ожидающая его смерть от отцовской руки…

Бледное орлиное лицо Фулгрима не дрогнуло, однако Курц заметил беспокойство, мелькнувшее в глазах брата. Курц понадеялся, что Феникс сохранит его исповедь в тайне, но, когда Дорн возник на пороге, примарх Повелителей Ночи осознал, что его предали.

По правде говоря, он почти не помнил того, что случилось после брошенных Дорном обвинений в оскорблении Императора. Настоящее растаяло, и разум его захлестнуло будущее, в котором Галактика полыхала в бесконечной войне, а ксеносы, мутанты и мятежники обгладывали гниющие кости Империума.

Это и есть тот мир, который создавал Император? Вот судьба Галактики, где страх перед наказанием перестал быть контролирующим фактором. Вот что произойдет, если слабым позволят вершить судьбы человечества… И тогда Курц понял, что лишь у одного из примархов достанет решимости вылепить новый Империум из мягкой глины Империума нынешнего.

— Пришло время нам самим определять свой путь, Шанг, — отчеканил Курц.

— Тот поворотный момент, что вы предвидели?

— Да. Мои братья попытаются использовать эту возможность, чтобы от нас избавиться.

— Полагаю, вы правы, сэр, — согласился Шанг. — Согласно моим источникам, ходят разговоры, и отнюдь не праздные разговоры, о том, чтобы отозвать Повелителей Ночи на Терру и призвать к ответу за наши методы ведения войны.

— Я знал, что так будет. Эти трусы не могут меня убить, поэтому они решили нанести удар с другой стороны и лишить меня Легиона. Понимаешь, Шанг? Они десятилетиями ждали этой возможности. Они просто слабаки и глупцы, у которых не хватает мужества сделать то, что должно быть сделано. Но у меня хватит. О да, еще как хватит!

— Каковы будут наши действия, милорд? — спросил Шанг.

— Пусть Фулгрим и Дорн меня предали, однако в других Легионах у нас еще есть союзники, — ответил Курц. — Но для начала мы должны навести порядок в собственном доме. Скажи, что творится на Нострамо?

— Все, как мы и опасались, милорд, — сказал Шанг. — Правительство регента-администратора Бальтиуса потерпело крах. Коррупция процветает, в развалинах Нострамо Квинтус правит преступность, и повсюду царит беззаконие.

— Тогда не следует терять времени. Пока эти недоумки пытаются решить мою судьбу, словно я какой-то лакей, которого можно отчитать за разбитую чашку, мы будем действовать.

— Каковы ваши распоряжения, сэр?

— Готовьте корабли, капитан, — ответил Курц. — Мы возвращаемся на Нострамо.

— Но вас приказано держать под стражей, милорд, — заметил Шанг. — Ваши покои охраняют Гвардейцы Феникса и Храмовники Дорна.

Курц криво ухмыльнулся:

— Предоставь это мне…


***

Курц извлек из затененного алькова последнюю деталь доспеха и поднял над головой. Повернувшись к двери, он надел череполикий шлем. Когда нижний край шлема соприкоснулся с воротом доспеха, раздалось шипение сжатого воздуха. Угол зрения чуть изменился, и восприятие сделалось четче. Курц слился с тенями, наводнившими тускло освещенную комнату.

Он замедлил дыхание и мысленно ощупал окружающее пространство. Темнота стала для примарха другом после долгих лет, проведенных под ее черным покровом на городских улицах, где он выслеживал отверженных и преступивших закон. На секунду узник ощутил сожаление, что дело дошло до такого, но яростно подавил это чувство. Сомнения, раскаяние и нерешительность — удел слабых, а не Конрада Курца.

Дыхание примарха стало глубже, а тени вокруг обрели собственную жизнь.

Курц почувствовал силу тьмы — холодную сноровку охотников и ночных тварей, убивавших под ее сумрачным пологом. Смертоносные инстинкты, взлелеянные тысячей битв, достигли сейчас немыслимой остроты и верно ему послужат.

Примарх раскинул руки, и взрывная волна психической энергии выплеснулась наружу. Флюоресцентные трубки под потолком лопнули одна за другой, рассыпав ливень сверкающих искр. Дождь из разбитого стекла зазвенел по металлической палубе.

Шипящие силовые кабели сорвались с потолка и сердитыми змеями заплясали по полу, испуская голубые дуги электрических разрядов.

На главном дисплее мигнул красный огонек тревоги. В открывшуюся дверь упала полоска света, и на пороге возникли силуэты полудюжины воинов в доспехах.

Не дожидаясь, пока свет коснется его, Курц прыгнул вверх, ухватился за выступающую из ближайшей колонны арматуру и скрылся во мраке. Обхватив колонну ногами, он принялся карабкаться выше. Стражники рассыпались по помещению, выставив перед собой алебарды.

Курц слышал, как воины выкрикивают его имя и как эхо умножает их голоса.

Одно движение мускулов, и он уже был в воздухе — невидимая, смертоносная тень. Суетившиеся внизу воины полагались на тепловизоры шлемов, но никакие приборы не могли сравниться с ночным зрением примарха. Там, где другие видели лишь свет и мрак, Курц различал мириады оттенков и полутонов, скрытых от тех, чье сердце никогда не билось в такт с темным сердцем полуночи.

Один из космодесантников Гвардии Феникса стоял прямо под ним, оглядывая комнату в поисках ее пропавшего обитателя и не догадываясь, что смерть затаилась в тенях наверху.

Курц закрутился вокруг колонны, спускаясь по спирали и отставив руку в сторону, как клинок. Стальная плоть примарха с легкостью взрезала ворот доспеха, и голова воина покатилась по полу. Не успело обезглавленное тело упасть, как Курц уже исчез, растворившись среди теней.

Когда его тюремщики сообразили, что узник находится среди них, по комнате прокатились тревожные крики. Узкие лучи фонарей бешено заметались, пытаясь нащупать убийцу. С проворством, выработанным десятилетиями охоты на людей, Курц незримо скользил между лучами.

Еще один воин рухнул на пол с развороченной грудью. Кровь толчками била из разорванных артерий, как вода из дырявого шланга. Тьму прорезали болтерные очереди. Венчики огня расцвечивали дула при каждом выстреле, которым стражники пытались достать невидимую мишень. Но их цель оставалась неуловимой: куда бы тюремщики ни стреляли, Курца там уже не было. Призраком-убийцей он летел сквозь мрак, легко находя дорогу между болтерными снарядами и неистово рассекающими воздух клинками.

Один из Храмовников Дорна попятился к пятну света у двери, и Курц скользнул за ним, двигаясь с невозможной для воина в доспехах беззвучностью. Никогда прежде не испытанное чувство бурлило в его крови, и, осознав, что это за чувство, Курц ощутил восторг.

Несмотря на опрометчивое заявление Жиллимана, Астартес могли испытывать страх…

И страх этот оказался истинной драгоценностью. Ужас смертных был жалок, трясок и вонял потом, но этот… этот был молнией, заключенной в кремне.

Курц подскочил к Храмовнику, одному из отборных солдат Дорна.

Ветеран или нет, тот умер так же, как и любой другой, — в крови и смертной муке.

— Во мраке таится смерть! — выкрикнул Курц. — И она знает ваши имена.

Вокс-канал шлема заполнили отчаянные просьбы о подкреплении, но технически превосходящая система брони примарха легко их заглушила. Курц вновь взвился в воздух, перемещаясь из тени в тень.

— Никто не придет, — посулил он. — Вы все умрете здесь.

В ответ на слова примарха рявкнули новые залпы — воины не оставляли попыток нащупать его теневое логово.

Но Курц был полновластным владыкой тьмы — и не важно, какие приборы или источники света пытались использовать его противники, они были заведомо обречены. Трое выживших — Храмовник и два космодесантника из Гвардии Феникса — отступали к двери. Стражники уже поняли, что не сумеют победить в этом бою, но все еще наивно полагали, что из поединка с Конрадом Курцем можно выйти живыми.

Рассмеявшись от чистой радости преследования — удовольствия, забытого им за отсутствием достойной добычи. — Курц взметнулся в воздух и приземлился среди своих жертв.

Пробив кулаком доспех первого Феникса, Курц выдернул его позвоночник сквозь дыру. Отбросив в сторону окровавленный труп с торчащими из раны обломками кости, Курц подхватил алебарду стражника и бросился на пол в тот момент, когда остальные обернулись на предсмертный вопль товарища.

Прежде чем те успели что-нибудь предпринять, Курц взмахнул алебардой, описав круг диаметром в два человеческих роста. Энергетическое лезвие вспороло силовую броню, плоть и кость. Остро запахло озоном и гарью.

Оба воина повалились на палубу, вопя от боли и дергая кровавыми обрубками ног. Отшвырнув алебарду, Курц блокировал удар упавшего гвардейца Феникса. Выдрав оружие из его рук, примарх сломал древко пополам и всадил острые обломки в грудь противника.

Храмовник гневно зарычал и сумел откатиться в сторону прежде, чем Курц обрушился на него. Примарх выдернул алебарду из перчатки космодесантника и одним коленом придавил его грудь, а другим — левую руку.

Воин сжал правый кулак для удара.

Курц ухватил его за предплечье и вырвал кость из сустава.

Внезапно одна за другой с гудением и треском реле загорелись лампы аварийного освещения. Резкое белое сияние затопило комнату, изгнав тени.

Там, где была тьма, остался лишь свет.

То, что прежде было тюрьмой, превратилось в бойню.

Кровь забрызгала стены и дверь, а пол усыпали безголовые, безрукие и безногие, разорванные на части тела.

При виде сцены побоища Курц улыбнулся. В эту секунду человек, в чьей шкуре он прятался с того дня, когда впервые преклонил колени перед отцом, перестал существовать. Ненужная маска спала.

Больше он не был Конрадом Курцем.

Отныне он стал Ночным Призраком.


***

Ночной Призрак перевернул последнюю карту и сжал зубы. Опять знакомый расклад. В стратегиуме флагманского корабля царила тьма, лишь кое-где перемежаемая голубыми отблесками консолей и гололитических дисплеев. Примарх Повелителей Ночи не обращал внимания ни на то, что творилось вокруг, ни на давящее чувство ожидания, исходившее от каждого члена команды.

На тускло светящейся панели перед ним лежала колода потрепанных карт. Их углы загнулись и вытерлись от долгих лет использования. Всего лишь салонная игра, которой забавлялись праздные богатеи в Нострамо Квинтус, — и лишь позже примарх обнаружил, что до наступления Древней Ночи разновидности этих карт использовались племенами Франка и жителями ульев Мерики для гадания.

Очевидно, карты соответствовали социальным кастам тех времен. Колода разделялась на четыре масти: воины, жрецы, торговцы и рабочие. В старину считалось, что по раскладам Младших Арканов можно прочесть будущее, — но в нынешней пресной, пораженной безверием Галактике этот обычай давно вышел из моды…

Что не отменяло один любопытный факт: как бы тщательно он ни перетасовывал карты и сколько бы раз ни раскидывал их на полированном стекле панели, расклад оставался все тем же.

Луна, Мученик и Монстр по вершинам треугольника. Перевернутый Король у ног Императора с одной стороны расклада, а с другой, и тоже перевернутый, Голубь, — по утверждениям знатоков, эта карта символизировала надежду. Последнюю, верхнюю карту он только что выложил. Эта карта мало изменилась за прошедшие столетия, и ее значение, несмотря на нередкие ошибочные толкования, оставалось несомненным.

Смерть.

Услышав шаги, он оглянулся и увидел приближающегося капитана Шанга, в боевой броне и черной церемониальной мантии из блестящего патагиума. Распростертые крылья его шлема обрамляли маску — череп ксеноса, с длинными клыками нижней челюсти, защищавшими горло владельца.

На экране за спиной адъютанта медленно поворачивался разноцветный шар Нострамо. Серую планету окутали плотные облака ядовитого дыма, а в разрывах туч проступала гнойная желтизна и бурые пятна проказы. Тенебор, радиоактивный спутник Нострамо, заплывшим глазом смотрел сквозь кроваво-красную корону угасающего солнца системы.

— В чем дело, капитан? — спросил Ночной Призрак.

— Новости от астропатов, милорд.

Его командир безрадостно хмыкнул:

— Мои братишки?

— Похоже, что так, милорд, — ответил Шанг. — Астропаты чувствуют мощную телепатическую волну, которая указывает на приближение большого флота из Эмпиреев.

— Дорн, — констатировал Ночной Призрак, возвращаясь к картам.

— Без сомнения. Каковы будут ваши приказы, милорд?

Еще раз взглянув на мир своей юности, Ночной Призрак почувствовал, как в нем закипает привычный гнев — словно раскаленная магма под хрупкой коркой умирающей планеты.

— Когда-то Нострамо был образцом покорности, — сказал примарх. — Его население жило в мире из страха перед суровым наказанием, которому я бы подверг любого, нарушившего установленный мной закон. Каждый гражданин знал свое место и знал, что совершить преступление равносильно смерти.

— Я помню, милорд.

— И теперь мы возвращаемся к этому… — прорычал Ночной Призрак.

Он смел карты с панели, и под ними обнаружились бегущие строки сводок.

— Каждые одиннадцать секунд — убийство, каждые девять секунд — изнасилование, количество тяжких преступлений растет по экспоненте каждый месяц, количество самоубийств удваивается за год. Еще через десять лет от созданного мной законопослушного мира не останется и следа.

— Избавившись от страха наказания, люди возвращаются к самым первобытным инстинктам, милорд.

Ночной Призрак кивнул:

— Перед нами окончательное доказательство того, Шанг, что вера Императора в человеческую добродетель — худшая из глупостей.

После минутной заминки Шанг произнес:

— Это значит, что вы собираетесь привести свой план в действие?

— Конечно, — ответил Ночной Призрак, глядя на обреченный мир. — Только самые крайние меры могут продемонстрировать нашу решимость. Нострамо для нас отныне мертв. Час расплаты пробил…

Примарх прошагал по центральному проходу стратегиума и остановился у экрана с изображением Нострамо. Луна к этому времени полностью выкатилась из-за темного тела планеты, и ее отраженный свет блеснул на обшивке кораблей звездного флота Повелителей Ночи. Полсотни судов выстроилось в боевом порядке над воспаленным, кипящим котлом извилистых улиц и изъязвленных проказой преступности дворцов Нострамо Квинтус.

Далеко внизу, на поверхности планеты, зияла огромная рана — глубочайшая пропасть, оставшаяся в планетарной коре с момента огненосного прибытия примарха. Выбравшись из этой адской бездны, он познал такие страдания, каких другие не могли и вообразить. Пытка мучительного взросления еще больше усугублялась изводившими его с самых ранних лет видениями собственной смерти.

А братья все никак не могли понять, отчего владыке Повелителей Ночи неведома радость жизни…

Позади себя он услышал шум. Еще до того, как было произнесено хоть слово, Ночной Призрак ощутил шестым, недоступным его подчиненным чувством давящее присутствие вынырнувшей из Эмпиреев армады.

— Слишком поздно, братья, — прошептал он. — Я уйду прежде, чем вы сможете меня остановить.

В последний раз взглянув на Нострамо, Ночной Призрак приказал:

— Всем бортам: открыть огонь!


***

Сверкающие копья ослепительно-белого света, исторгшиеся из бесчисленных батарей, вонзились в планету. Переплетаясь и многократно умножая свою мощь, энергии тысячи плененных звезд слились в световой столб, диаметром превосходящий величайшую из башен Нострамо Квинтус.

Этот небывалый луч рассеял окутавшую Нострамо тьму. В небесах полыхал огонь — ужасный жар бомбардировки поджег воздух на много километров вокруг.

Ослепительное энергетическое копье пробило адамантиевую корку Нострамо, пройдя сквозь древнюю скважину, оставленную прибытием примарха. Невообразимая энергия прорывалась через литосферные слои, пока не достигла ядра, — и планета сгинула в пламени сокрушительного взрыва, равных которому в Галактике бывало не много.


***

Ночной Призрак с холодной отстраненностью наблюдал за гибелью Нострамо. Чудовищность свершенного облекла примарха темным саваном. Как ни странно, он не почувствовал ожидаемого груза вины. Глядя на то, как раскалываются тектонические плиты и как раскаленная магма вырывается на поверхность, сжигая землю и воспламеняя воздух, он ощущал лишь огромное облегчение.

Прошлое умерло — а Ночной Призрак доказал, что принципы, исповедуемые им, не пустые слова. Гром этого взрыва сотрясет Империум и привлечет внимание тех, кто, подобно ему, осознает, что для сохранения человечества в Галактике необходимы жертвы.

Нострамо внизу полыхал, и Ночной Призрак изрек следующее:

— Я беру на себя бремя этого зла и не убоюсь его, ибо я — воплощенный страх…

Дэн Абнетт БАШНЯ МОЛНИЙ

Чего ты боишься?

Чего ты на самом деле боишься?


В давние времена был построен прекрасный дворец, и возвышался он на вершине мира, подобно короне из света. Тогда человечество во второй раз покинуло породивший его кусок скалы в поисках истинного предназначения, сокрытого от людей в прежние эпохи.

Искусники из многих соперничавших гильдий Вольных Каменщиков возвели дворец, одну позолоченную глыбу за другой, дабы служил он символом единства, царственного и несокрушимого. После безрадостной и темной Эры Раздора враждующие племена и религии Терры слились воедино, подчинившись общему закону, и дворец стал вечным напоминанием об этом непревзойденном свершении. Все династии и кланы, нации и геносекты, все деспоты и тираны подчинились или были раздавлены, сокрушены и повержены. Те из властителей прошлого, что оказались умнее и расчетливее, сдались добровольно и признали господство победителей. Лучше уж вассальная присяга, чем гнев воителей в силовой броне.

Покорность лучше, чем вражда с новым хозяином мира.

Говорят, что единожды узревший его или услышавший его речи более не ведал сомнения. Он, и только он был Избранным. Он стал Императором задолго до того, как появился Империум. Никто не знал имени, данного ему при рождении, ведь он всегда был и оставался Императором.

Даже Вольные Каменщики, непримиримые в своем тщеславии и вечно готовые доказать превосходство в мастерстве силой оружия, на время оставили свои распри и, преисполнившись гордости, создали для него дворец.

Мир не знал более величавого здания. Хотя дворец являл собой не столько здание, сколько преображенный титаническим трудом природный ландшафт. Мастера возвели его на самом мощном из горных хребтов Терры, превратив чудовищные пики в неприступные бастионы. Дворец возвышался над планетой, опустошенной веками войн и террора, и, хотя с наступлением Эры Единства стали закладывать новые города, поражавшие чудесами архитектуры, ни одно из чудес не могло сравниться с цитаделью Императора.

Это было само воплощение красоты, небесное видение, сотканное из серебра и золота. Говорят, что по завершении работы мастера зарыдали от восторга.

Ко времени окончания строительства дворец стал крупнейшим из человеческих сооружений в обитаемой Вселенной. Его фундамент уходил глубоко в планетарную мантию, а башни достигали верхних границ атмосферы. Отныне слово «дворец» обозначало лишь императорскую цитадель, словно никаких других дворцов никогда не существовало.

Он осквернил эту святыню. Он возвел темные стены, навеки сокрывшие золотые залы. Он заключил стрельчатые башни в саркофаг из десятиметровой брони. Он уничтожил драгоценные фасады и кристелефанитовые украшения, изящные минареты и сверкающие купола и на их месте воздвиг бесчисленные орудийные башни. По его приказу равнины вокруг дворца покрылись шрамами траншей и ощетинились миллионами артиллерийских стволов. Он охомутал планетарную орбиту автоматическими боевыми платформами, несущими каждодневно обновляющиеся запасы оружия. Он поставил на стены своих людей, облаченных в золотые доспехи и готовых к грядущей войне.

Его звали Дорн, и он не гордился своей работой.


***

Раскладывая архитектурные планы перед заказчиком, военный инженер Вадок Сингх имел обыкновение поглаживать чертежи, словно они были ручными зверьками.

— Необходимость.

Свое излюбленное словечко Сингх произнес, приласкав усовершенствованную схему укреплений Дхавалагири.

— Это уродство, — ответил Дорн.

Он стоял поодаль от стола, прислонившись к одной из массивных колонн чертежной палаты и скрестив руки на широкой груди.

— Нет. Вот то, что они сотворят, если Врата Аннапурны окажутся слишком слабыми, действительно будет уродством, — ответил Сингх.

Инженер поднялся и раскурил свою трубку с боком, пока группа рабов раскладывала оставшиеся чертежи и настраивала медные держатели линз. Линзы должны были увеличить изображение и спроецировать его на стену комнаты для более тщательного изучения деталей.

Дорн пожал плечами:

— И все равно это уродливо. Мензо из Траверты тридцать лет потратил на то, чтобы инкрустировать ворота лазулитом и орбисом. Пилигримы валят сюда толпами, лишь бы полюбоваться его творением. Они утверждают, что с эстетической точки зрения работа Мензо превосходит даже Врата Вечности.

— С эстетической? — улыбнулся Сингх.

Инженер зашагал по комнате. Струйка синеватого дыма, поднимавшегося из чашечки длинной трубки, недовольно качнулась и устремилась за ним. Рабы Сингха покорно следовали за хозяином взад и вперед, словно стайка гусят за матерью. Сингх был высоким, ростом повыше примарха, но при этом устрашающе тощим. Для членов его гильдии высокий рост был одним из критериев генетического отбора — с подобным телосложением легче наблюдать за работами.

— Не устаю восхищаться нашими беседами, Рогал. Они противоречат логике. Ты, воин, читаешь лекции по эстетике мне, строителю.

— Я не читаю лекций, — откликнулся Дорн.

Он заметил, как Сигизмунд и Архамус, расположившиеся в углу комнаты, напряглись, когда инженер назвал примарха по имени. Позже Дорн наверняка опять услышит о «подобающем уважении и протоколе».

— Хорошо, не читаешь, — примирительно сказал Сингх. — Но это — необходимость. Сколько сейчас легионов у нашего забияки?

Дорн услышал, как Сигизмунд вскочил. Примарх обернулся и пристально посмотрел на первого капитана Имперских Кулаков. Тот негодующе просверлил взглядом своего повелителя, а затем развернулся и вышел из палаты.

Дорн вновь переключил внимание на военного инженера.

— Слишком много, — ответил он, и Сингх вытянул длинную руку в направлении схемы:

— Итак?

— Начинайте работу завтра на рассвете. Демонтируйте врата очень осторожно и поместите элементы отделки в хранилище. Когда все это закончится, мы их восстановим.

Сингх кивнул.

«Мы восстановим все, — подумал Дорн. — Когда покончим с этим, все станет таким, как прежде».


***

Этой ночью ветер скатывался с нижних бастионов императорской цитадели. Дворец был так огромен, что его отвесные стены порождали собственный микроклимат. В раскаленном дрожащем воздухе над новыми реакторами дворца расплывались звезды — там шла очередная проверка пустотных щитов.

«Нет, не дворца. Это уже не дворец, а крепость».

Некоторые из этих угрюмых звезд были орбитальными платформами, отражавшими последние солнечные лучи, перед тем как нырнуть в тень Терры. Дорн накинул отделанный мехом плащ, оставшийся у него еще с юношеских времен на Инвите, и вышел на парапет Дхавалагири, чтобы в последний раз полюбоваться его красотой. Эта секция была одной из немногих частей дворца, еще не затронутых реконструкцией. Панелям адамантиевой брони, серому роктриту и автоматическим орудийным башням лишь предстояло загубить ее воздушные линии.

Уже скоро. Со стены Дорн видел полмиллиона костров в лагере Вольных Каменщиков — огромной армии рабочих, которые на рассвете вторгнутся в Дхавалагири со своими кувалдами, долотами и подъемными кранами.

Плащ достался ему от деда, хотя Дорн давно уже понял, что никакие кровные узы не связывают его с кастой льда на Инвите. Он был потомком иной генетической линии — совершенно особой, хранившейся в стерильном подземелье глубоко под ногами примарха, в самом сердце дворца.

«Нет, не дворца. Это уже не дворец, а крепость».

Дорн был создан, чтобы повелевать, чтобы помогать отцу в его неустанных стремлениях, создан, чтобы принимать трудные решения. Он был примархом, одним из двадцати в Галактике. Его гены вылепил гранд-архитектор человечества, величайший инженер генетического кода. «Многое нужно Империуму, но больше всего ему нужна способность себя защитить и способность напасть тогда, когда это диктует необходимость. Вот почему я дал ему двадцать острых клыков».

В нападении нет ничего сложного. Телесной мощью с Дорном могли сравниться лишь двадцать человеческих существ: его отец и девятнадцать братьев. По мнению Дорна, настоящее мастерство заключалось в том, чтобы знать, когда нападать не следует. Его дед, старый аристократ с Инвита, патриарх ледяного улья, преподал ему эту истину.

Дорн был седьмым из потерянных и вновь обретенных сынов. К тому времени, когда армия его отца обнаружила Рогала, он уже стал полновластным вождем системы, правя Инвитом во главе Дома Дорна. Дед скончался сорок зим назад, но новый вождь все еще укрывался его старинным меховым плащом. Люди Дорна называли его «Императором» до того дня, пока истинное значение этого слова им не растолковала тысяча возникших в небе Инвита боевых кораблей. Дорн вылетел на встречу с отцом на «Фаланге» — единственном корабле против тысячи, но что это был за корабль! Не судно, а настоящая крепость. Император был впечатлен. Дорн всегда отличался мастерством в возведении крепостей.

Вот почему Дорн прибыл на Терру со своим прародителем и властелином. Из любви, преданности, покорности, но более всего по «необходимости» — чтоб у Сингха язык отсох! Небо перевернулось, и с черной изнанки выплеснулся Хаос. Пала ярчайшая из звезд — и немыслимое, святотатственное стало непреложным фактом.

Империум атаковал сам себя. Главнокомандующий, по причинам, которые Дорн не в силах был вообразить, восстал против собственного отца и обрек его армию на тотальную войну. Эта война, без сомнения, придет и на Терру.

Война придет. И Терра должна быть готова. Дворец должен быть готов. Отец попросил Дорна, в качестве личного одолжения, отправиться на Терру и подготовить ее к войне.

Никто лучше его не справится с работой. Никто не построит более надежных укреплений. Дорн и его Кулаки, назначенные преторианцами Императора, смогут отразить любую атаку.

Палаты дворца вокруг Дорна были безмолвны, стены уходили глубоко в земную твердь. Лишь издали слышался приглушенный, вечный гул Астрономикона. Дворец, защищенный и обезличенный Дорном, венчал этот мир, как корона из мрака.

Рогал Дорн построил множество непревзойденных цитаделей: город-крепость на Завамунде, Галлантскую колонну, донжоны вдоль Рутанского Пути. Все они были неприступными бастионами, твердынями, из которых лорды-губернаторы управляли провинциями. Но эта работа стала для него самой важной — и самой трудной. Сделать ее все равно что погасить солнечный свет или осушить море. Воплощение триумфа его отца, вечный памятник Единству был погребен в уродливом, грубофункциональном защитном саркофаге.

И все это из-за Хоруса, первого среди сыновей, разжигателя бессмысленной вражды.

Дорн услышал треск камня под ногами. Он опустил глаза и всадил свой кулак, имперский кулак, в каменную плиту парапета. Примарх еле почувствовал удар, а блок разлетелся в пыль.

— Милорд, все в порядке?

Архамус ходил за ним по пятам с самой чертежной палаты. Не столь вспыльчивый, как Сигизмунд, Архамус возглавлял свиту примарха.

Сейчас он выглядел встревоженным.

— Просто выпустил пар, — ответил Дорн.

Архамус покосился на разбитый камень:

— Помогаете мастерам Сингха?

— Что-то вроде того.

Архамус кивнул. Поколебавшись и бросив взгляд на строящиеся фортификации Махабарата, он сказал:

— Вы сотворили чудо, милорд.

— Чудо я разрушил.

— Я знаю, что эта работа вам ненавистна, но сделать ее было необходимо. И никто бы не справился лучше вас.

Дорн вздохнул:

— Ты добр, как всегда, дружище, но на сердце у меня тяжело. Этого не должно было произойти. Я уже давно ломаю голову, но никак не могу представить, что послужило причиной войны. Гордость, честолюбие, обида, ревность? Мелко, тем более для примарха. Эти чувства слишком ничтожные, слишком преходящие, для того чтобы заставить Хоруса пойти на такое. Они могут быть поводом для спора, самое большее — для мелкой стычки. Но не для того, чтобы расколоть Галактику пополам. — Дорн поднял глаза к ночному небу. — И все же, вопреки здравому смыслу, он идет сюда.

— Жиллиман остановит его.

— Робаут слишком далеко.

— Тогда Русс. Лев. Или Хан.

Дорн покачал головой:

— Вряд ли они его остановят. Думаю, он будет продвигаться вперед, пока не столкнется с нами.

— Тогда мы его остановим, — сказал Архамус. — Ведь так, сэр?

— Конечно. Просто мне бы хотелось…

— Чего?

— Ничего.

— Чего бы вам хотелось, милорд? — повторил Архамус.

— Ничего.

Внезапный порыв ветра взметнул меховой плащ Дорна. Высоко над ними щиты отключились, а затем тест начался заново.

— Могу я задать вам вопрос, сэр? — проговорил Архамус.

— Конечно.

— Чего вы на самом деле боитесь?


***

«Подумай над вопросом, Рогал Дорн. Первейшая из аксиом обороны: надо понимать, против кого ты обороняешься. Чего ты боишься? Кого ты боишься?»

Дорн мерил шагами залы Территории Кат-Мандау, где располагались офисы Адептус Терра. Кат-Мандау — ступенчатый город, заключенный в стенах внутреннего дворца, — никогда не спал. Клерки в монашеских робах и начищенные сервиторы сновали по широким проспектам. Министры и послы вели дела под километровой высоты крышей Гегемона. Вокруг Дорна вращался исполинский, отлаженный как часы механизм Империума. Именно это и принесла Эра Единства — сложнейшую государственную машину плюс неисчислимое множество подчинявшихся ей миров и доминионов.

Император и его примархи сражались в течение двух столетий, создавая Империум. Они вели свой Великий Крестовый Поход от звезды к звезде, дабы воздвигнуть империю людей, — грандиозное начинание, которому они без колебаний посвятили жизнь. Они делали это, потому что верили, верили с абсолютной убежденностью, что их труды послужат возвышению человеческой расы. Все они верили. Все.

Чего он боялся? Кого он боялся? Ангрона? Нет, не его. Дорн без сожаления размозжил бы Ангрону голову, встреться они лицом к лицу. Лоргара? Магнуса? От этих двоих всегда несло тухловатым колдовским душком, но страха перед ними Дорн не испытывал. Фулгрим? Нет. Феникс мог быть устрашающим противником, но не причиной для смертного ужаса. Пертурабо? Что ж, их соперничество было давней историей — ядовитые перепалки двух братьев, боровшихся за отцовское внимание…

Вопреки мрачному настроению, Дорн улыбнулся. Годы их взаимных оскорблений с Пертурабо казались чуть ли не забавными по сравнению с тем, что происходило сейчас. Они были слишком похожи, слишком ревниво относились к собственным — почти одинаковым — талантам. Дорн знал, что, отвечая на подначки Железного Воина, он проявляет лишь глупость и слабость. Но соперничество всегда было движущей силой братьев-примархов. Оно поощрялось, дабы сподвигнуть братьев на еще большие свершения.

Нет, он не боялся Пертурабо.

Кого тогда? Хоруса Луперкаля?

Бесцельные блуждания привели Дорна в Инвестиарий. В этом широком, открытом ночному небу амфитеатре возвышалось двадцать статуй, выстроившихся молчаливым кругом на постаментах из ауслита.

Вокруг не было никого, даже стражей из Гвардии Кустодес. На железных столбах тускло светились люминесцентные шары. Диаметр амфитеатра равнялся двум километрам. Под колючими звездами он казался ареной, на которой двадцать воинов вот-вот сойдутся в жестоком поединке.

Второй и одиннадцатый постаменты давно пустовали. О двух отсутствующих братьях никогда не упоминали вслух. Их трагические истории выглядели как нелепые отклонения. Но не были ли они предупреждением, которому не вняли вовремя?

Сигизмунд настаивал на том, чтобы убрать из Инвестиария и статуи предателей. Капитан Кулаков даже вызвался проделать всю работу самостоятельно, чем изрядно насмешил Императора.

Пока что изображения отступников накрыли тканью. В голубом полумраке высокие задрапированные фигуры смахивали на призраков.

Значит, Хорус? Он боялся Хоруса?

Возможно. Дорн знал, что Хорус был величайшим из примархов, и это превратило его в опаснейшего врага. Сможет ли кто-нибудь из них одолеть Луперкаля на поле битвы?

Дело не в боевом мастерстве. Никогда в жизни Дорн не испытывал страха перед противником лишь потому, что тот был сильнее или искуснее. Поединок всегда оставался простым испытанием.

То, что имело значение, что внушало страх, — это почему враг вступил в бой? Что заставило его сражаться?

Вот оно. Вот и ответ.

Дорн почувствовал, как волоски у него на коже встают дыбом.

Я не боюсь Хоруса. Я боюсь обнаружить, почему он обратился против нас. Я не могу придумать ни одного оправдания этой ереси, но у Хоруса должна быть причина. И я страшусь, что, узнав ее, получив объяснение, я смогу… согласиться.

— Вы бы низвергли их всех?

Дорн обернулся на голос. В первую секунду примарху почудилось, что он слышит приглушенный рык отца, но перед ним был лишь человек в мантии с капюшоном, человек, едва доходивший Дорну до пояса. Судя по одежде, обыкновенный дворцовый администратор.

— Что ты сказал? — переспросил Дорн.

Человек ступил на арену Инвестиария и встал лицом к Дорну. Вместо того чтобы поприветствовать примарха знаком аквилы, он использовал старый салют Единства.

— Вы разглядывали статуи своей родни, — заметил он. — Я спросил… готовы ли вы их низвергнуть?

— Статуи или родню, Сигиллит?

— И то и другое.

— Тогда остановимся на статуях. С людьми Хорус неплохо справляется и без меня.

Малькадор улыбнулся и взглянул на собеседника снизу вверх. Как и у Дорна, волосы Сигиллита отливали белизной, но, в отличие от короткой стрижки примарха, они падали на плечи львиной гривой. Малькадор был выдающейся личностью. Он находился рядом с Императором с начала Объединительных Войн, выполняя роль адъютанта, доверенного лица и советника. С тех пор он возвысился до должности председателя Совета Терры. Император и примархи были генетически модифицированными сверхлюдьми, а Малькадор всего лишь обычным человеком, но именно это и делало его столь исключительным. Сигиллит стоял наравне с высшими существами, повелевающими Империумом, и все же оставался человеком.

— Рогал Дорн, не могли бы вы пройтись со мной?

— Неужели не найдется государственных дел, требующих вашего внимания даже в этот поздний час? Совету не понравится ваше отсутствие за столом дебатов.

— Совет пока как-нибудь обойдется без меня, — ответил Малькадор. — В это время я обычно совершаю прогулки на свежем воздухе. Империум никогда не спит, но ночью в прохладном дыхании древнего Гималазийского хребта я обретаю хотя бы иллюзию спокойствия. Время прочистить мозги и поразмыслить о важном. Я прогуливаюсь. Я закрываю глаза. И, как это ни удивительно, звезды не гаснут оттого, что я на них не смотрю.

— Еще не гаснут, — ответил Дорн.

Малькадор рассмеялся:

— Да. Еще не гаснут.


***

Поначалу они почти не разговаривали. Покинув Инвестиарий, Малькадор и Дорн прошли по плитам из песчаника верхней терассы Кат-Мандау меж рядами плакучих фонтанов. Спутники добрались до самых Львиных Врат, откуда открывался вид на причальные кольца и посадочные площадки плато Брахмапутра. Еще недавно Врата являли собой величественное зрелище: два позолоченных зверя, вставших на дыбы и сцепившихся лапами в яростном поединке. По приказу Дорна их заменили гигантскими серыми донжонами в черных пятнах бойниц и казематных окон. Врата теперь окружала защитная стена из серого рокрита, по краю которой, как гребень доисторического ящера, торчали лопасти пустотных щитов.

Остановившись, советник и примарх долго разглядывали сооружение.

— Я человек не особенно деликатный, — наконец проговорил Малькадор.

Дорн заломил бровь.

— Ну ладно, — согласился Малькадор, — может, и деликатный. Политики быстро обучаются лицемерию. Я знаю, что меня считают хитрецом.

— Старое слово, означающее не более чем «проницательный», — ответил Дорн.

— Пожалуй. Принимаю это как комплимент. Все, что я пытался сказать, — это то, что сейчас я не собираюсь деликатничать.

— Нет?

— Император выражает озабоченность.

— В смысле? — поинтересовался Дорн.

Малькадор ответил с еле слышным вздохом:

— Он считает, что вас переполняют дурные предчувствия.

— Учитывая обстоятельства, это вполне объяснимо, — заметил Дорн.

Сигиллит кивнул:

— Он доверил вам оборону. Он рассчитывает на вас. Терра не должна пасть, с чем бы ни пришел сюда Хорус. Этот дворец не должен пасть. Если война завершится здесь, она должна завершиться нашей победой. Но Император знает, и я знаю, и вы знаете, что оборона крепка настолько, насколько крепко ее слабейшее звено: вера, убеждение, сила духа.

— Что вы пытаетесь мне сказать?

— Если в вашем сердце поселилось сомнение, оно превратится в нашу слабость.

Дорн отвел глаза:

— В сердце моем поселилась лишь печаль из-за того, что мне пришлось сотворить с дворцом. И все.

— Все ли? Не думаю. Чего вы на самом деле боитесь?


***

Малькадор поднял руку, и в его комнатах зажегся свет. Дорн огляделся. Никогда прежде он не бывал в личных апартаментах Сигиллита. Стены украшали древние изображения: осыпающиеся, подернутые узором трещин масляные полотна, заключенные в голубоватую пленку стазис-поля; дымчато-бледный портрет женщины с загадочной улыбкой; большие желтые цветы, написанные грубыми мазками; пристальный взгляд и мясистые щеки старика, выступающие из бурой тени.

Вдоль другой стены были развешены старинные изорванные штандарты: зигзаги молнии, символика армии, предшествующей Объединению эпохи. Ниже красовались доспехи, окруженные слабым мерцанием стазиса, — отлично сохранившаяся отполированная силовая броня.

Малькадор предложил Дорну вина, от которого тот отказался, и кресло, на что у примарха не нашлось возражений.

— Я достиг определенного душевного равновесия, — сказал Дорн. — Я понял, чего я боюсь.

Малькадор кивнул. Советник откинул капюшон, и свет заплясал в его длинных белых волосах. Отхлебнув из бокала, Сигиллит предложил:

— Посвятите меня в детали.

— Я не боюсь людей. Ни Хоруса, ни Фулгрима, никого из них. Я боюсь дела, за которое они сражаются. Боюсь узнать причину их враждебности.

— Вы боитесь того, чего не можете понять.

— Точно. Я не могу вообразить, что движет Воителем и его сторонниками. Это что-то совершенно чуждое мне, что-то не поддающееся осмыслению. Сильная оборона всегда основывается на понимании того, от чего приходится обороняться. Я могу воздвигнуть сколько угодно бастионов, стен и орудийных башен, но я все еще не знаю, против чего мне предстоит сражаться.

— Весьма точно подмечено, — ответил Малькадор. — И справедливо для всех нас. По-моему, даже Император толком не представляет, что заставило Хоруса так неистово выступить против нас. Хотите услышать, что я об этом думаю?

— Хочу.

Малькадор пожал плечами:

— Я считаю, что нам лучше не знать. Понять это — значит понять безумие. Хорус совершенно безумен. В его душе поселился Хаос.

— Вы говорите так, словно Хаос — это… нечто реальное.

— А он и есть нечто реальное. Вас это удивляет? Вы бывали в варпе и наблюдали за его искажающим прикосновением. Это и есть Хаос. Сейчас он затронул человечество, извратил лучших и достойнейших из нас. Все, что мы можем сделать, — это остаться верными себе и противостоять ему, отвергать его. Пытаться понять Хаос — бессмысленная и опасная затея. В случае успеха он поглотит и нас.

— Я вижу, вы знаете, о чем говорите.

— Кто меньше видит, Рогал Дорн, тот дольше проживет. Просто примите свой страх как должное. Это все, что вам остается. Осознайте, что ваш страх — нормальная реакция здорового человеческого рассудка на источаемое варпом безумие.

— Император тоже в это верит? — спросил Дорн.

— Император это знает. И знает, чего ему не следует знать. Иногда, друг мой, спасение заключается в неведении.

Некоторое время Дорн сидел неподвижно. Малькадор поглядывал на него, пригубливая из бокала.

— Что ж, благодарю вас за то, что уделили мне время, сэр, — в конце концов произнес Дорн. — И за вашу искренность. Я должен…

— Есть еще кое-что, — перебил его советник.

Он поставил бокал на стол и встал:

— Я хочу вам кое-что показать.

Малькадор пересек комнату и вытащил что-то из ящика антикварного письменного стола. Вернувшись к Дорну, советник разложил это что-то на низком столике между ними.

Дорн открыл рот, но не издал ни звука. Его охватил страх.

— Вы, без сомнения, их узнали.

Перед примархом лежали старые гадальные карты, потрепанные и рваные, полинявшие и запятнанные временем. Малькадор выкладывал их одну за другой.

Младшие Арканы — просто безделушки для игры, однако в Эру Раздора их широко использовали и для предсказания будущего.

— Эту колоду сделали на Нострамо Квинтус.

— Он пользовался ими, — выдохнул Дорн.

— Да. Он полагался на них. Он верил гаданиям. Он раскидывал карты на судьбу, одну страшную ночь за другой, и наблюдал за тем, что выпадет.

— О Благая Терра…

— Вы в порядке, сэр? — спросил Малькадор, поднимая глаза от карт. — Вы сильно побледнели.

Дорн передернул плечами:

— Курц.

— Да, Курц. Вы о нем забыли или просто подавили воспоминания? Вы ссорились и вступали в поединки со многими из ваших братьев, но только Конрад Курц причинил вам боль.

— Да.

— Он едва не убил вас.

— Да.

— На Шерате. Много лет назад.

— Я помню это достаточно ясно!

Малькадор посмотрел на примарха. Тот вскочил на ноги.

— Тогда садитесь обратно в кресло и расскажите мне — потому что меня там не было.

Дорн послушно сел.

— Это произошло так давно… как будто в другой жизни. Мы тогда покорили систему Шерата. Это был трудный бой. Дети Императора, Повелители Ночи и мои Кулаки — мы добились Согласия. Но Курц не мог остановиться вовремя. Он никогда не умел остановиться вовремя.

— И вы отчитали его за это?

— Он был настоящим зверем. Да, я упрекнул его. А затем Фулгрим сказал мне…

— Сказал что?

Дорн закрыл глаза:

— Феникс пересказал мне то, что Курц поведал ему: судороги, припадки, которые преследовали Курца со времен его детства на Нострамо. Видения. Курц говорил, что видел Галактику в огне, видел, как наследие Императора повержено в пыль, как Астартес схватились с Астартес. Все это было ложью, оскорблением нашего дела!

— И вы предъявили Курцу обвинение?

— Да, и он напал на меня. Думаю, он меня убил бы. Он сумасшедший. Вот почему, устав от его немыслимой кровожадности, мы изгнали его. Вот почему он сжег свой родной мир и увел Повелителей Ночи туда, где не светят звезды.

Малькадор кивнул, продолжая раскладывать карты:

— Рогал, Курц и есть то, чего вы на самом деле боитесь, потому что он — само воплощение ужаса. Ни один из примархов не использует страх как оружие, кроме Курца. Вы не боитесь Хоруса и его полоумных еретиков. Вас пугает то, что выступает на их стороне, ужас, который шагает рядом с бунтовщиками.

Дорн откинулся в кресле и выдохнул:

— Он преследовал меня. Признаюсь: все это время Курц преследовал меня.

— Потому что он был прав. Его видения оказались истинными. Он видел приход Ереси. Вы боитесь правды. И сожалеете, что не прислушались к нему.

Дорн взглянул на карты, разложенные на столе:

— А вы, Сигиллит, верите этим гаданиям?

— Давайте посмотрим, — ответил Малькадор.

Одну за другой он перевернул карты: Луна, Мученик и Монстр, Темный Король наискось от Императора.

И последняя карта: Башня Молний.

Дорн застонал:

— Крепость, разбитая молнией. Дворец, дотла сожженный небесным огнем. С меня хватит.

— У этой карты много значений, — возразил Малькадор. — Подобно карте Смерти, она далеко не столь очевидна, как кажется. В ульях Северной Мерики она символизирует крутой поворот судьбы. Для племен Франка и Тали — это знание или свершение, добытое через жертву. Если угодно, проблеск высшей воли, которая переворачивает знакомый нам мир вверх тормашками, но взамен приносит другой, величайший дар.

— Темный Король лег наискось от Императора, — указал Дорн.

Малькадор фыркнул:

— Я бы не назвал это точной наукой, дружище.


***

Они пробились через мощные фортификации Халдвани и Шигадзе. Небо пылало огнем. Несмотря на бомбардировки с орбитальных платформ и постоянные рейды «Грозовых ястребов» и «Элоквингов», Легионы предателей продвигались вверх по Брахмапутре, вдоль дельты реки Карнали. Огненный шторм охватил долину Ганга.

Когда они преодолели внешние укрепления дворца, шквал орудийных залпов приветствовал бурлящую, завывающую орду и шагающие боевые машины. Орудия рявкнули с каждой огневой точки Дхавалагири. Лучи лазеров распороли ночь неоновыми нитями, уничтожая все, к чему прикасались. Градом посыпались снаряды. Титаны загорались, взрывались, валились на землю, давя кишащих у их ног солдат. И все же они шли. Режущие лучи ударили в бронированные стены, словно молнии — молнии, бьющие в башню.

Стены пали. Они обрушились, подобно сходящим с гор ледникам. Облаченные в золотые доспехи тела летели вниз, захваченные потоком.

Дворец пылал. Врата Примус были разрушены; Львиные Врата подверглись атаке с севера; Врата Аннапурны содрогались от ракетных ударов. Наконец мятежники прорвались во дворец через Последние Врата и принялись уничтожать все живое на своем пути. У разбитых Врат грудились тела боевых титанов, которые спотыкались друг о друга в стремлении прорваться внутрь. Толпы еретиков карабкались по их корпусам, текли во дворец, скандируя имя…

— Завершить симуляцию, — приказал Дорн.

Примарх смотрел вниз, на гололитический стол. По его команде вражеские войска отступили отряд за отрядом и дворец начал восстанавливаться. Воздух очистился от дыма.

— Ввести новые параметры: Хорус, Пертурабо, Ангрон и Курц.

— Оппозиция? — запросила машина.

— Имперские Кулаки, Кровавые Ангелы, Белые Шрамы. Перезагрузка и повтор сценария.

Карта дрогнула. Армии пришли в движение. Дворец загорелся вновь.

— Можешь проигрывать это снова и снова, симуляцию за симуляцией, — произнес голос за спиной Дорна. — Это всего лишь симуляции. Я знаю, что ты не подведешь меня, когда наступит час.

Примарх обернулся.

— Если это будет в моей власти, я никогда не подведу тебя, отец, — проговорил он.

— Тогда не бойся. Не позволяй страху встать у тебя на пути.


***

Чего ты боишься? Чего ты на самом деле боишься?

«Башня Молний, — подумал Рогал Дорн. — Я понимаю ее значение: свершение, достигнутое путем жертвы. Меня пугает лишь то, какой может оказаться эта жертва».

Грэм Макнилл ПРОЕКТ «КАБА»

Два микрона влево. И четыре вниз. Ну вот… Адепт третьего класса Паллант Равашоль отрегулировал тонкие ножки кронциркуля, выдвинувшиеся из кончиков пальцев, и самодовольно усмехнулся, когда наглухо зашитая индоктринирующая пластина гладко скользнула в серое вещество сервитора (вдоль и поперек изувеченное лоботомией) и угнездилась в продолговатом мозге.

— Никто не разбирается в сервиторах лучше меня, — пробормотал адепт, наблюдая за волоконными усиками, устремившимися из пластины в глубины головного мозга. Когда они хорошенько укоренились, Паллант прикрутил обратно черепную крышку сервитора из блестящего сплава и потянулся за ножницами по металлу, которыми и поджал защелки. Теперь мозг был защищен от повреждений. Равашоль бросил битую пластину в поясную сумку для инструментов, предварительно убедившись, что она не попадет к целым и исправным. Дрожь вызывала одна только мысль: что может стрястись, если в голове боевого робота окажется эта самая битая пластина или в мозгу какого-нибудь сервитора-погрузчика случайно поселится алгоритм действий его фронтового аналога.

— Ну вот и чудно, — сказал Равашоль, затянув последний зажим. Болезненно бледный, серый в лице сервитор встал с хирургического кресла. Его, получеловека-полумашину, оснащенную пневматическими подъемниками вместо рук, отличали визуальные определители массы, встроенные в то, что осталось от головы. — А теперь ступай. Возвращайся к грузовым командам адепта Цета. Шестьдесят третьей экспедиции нужны оружие и боеприпасы, если уж сам Воитель взялся за умиротворение Исстваана.

Понятное дело, сервитор ничего не ответил, а просто развернулся на месте и вышел из комнаты, где первой помощи Равашоля (или же банального удаления неисправной механики из приютившей ее плоти) ожидали еще с полдюжины поврежденных сервиторов.

Подобный ремонт был самым примитивным из умений Равашоля, но адепт знал, что в сложившейся ситуации некого винить, кроме самого себя, и в итоге именно эта работа привлекла к нему внимание его нового мастера — старшего адепта Луки Хрома из марсианских кузниц.

Обнаружив, что после возвращения из мастерских Равашоля сервиторы работают быстрее, эффективнее и аккуратнее, Хром навел о нем справки. А уже через неделю Паллант паковал свои скудные пожитки, прощался со старым мастером, адептом Урци Злобным, и собирался в кузницы Мондус Гаммы, где его ждало срочное перераспределение.

Когда речь заходила о сервиторах, большинству марсианских адептов черепная инженерия становилась малоинтересной. Но Равашолю нравилась такая работа. В конце концов, только разобравшись с внутренней механикой человеческой головы, можно было надеяться постигнуть механику мозга робота.

Эти рассуждения неминуемо возвращали его к размышлениям о проекте «Каба»…

Равашоль отбросил эти мысли и попытался сосредоточиться на текущей работе — боевом преторианском сервиторе, у которого заклинило пушку, впоследствии взорвавшуюся на полигоне. Орудие ремонту уже не подлежало, чего нельзя было сказать об электронике, которой была напичкана грудь киборга, и системе наведения, занимавшей большую часть головы.

Уставившись на покореженный металл, Равашоль отрешенно скреб щеку слабо шевелящимися механодендритами. В отличие от большинства адептов Марса, тело Палланта в основном состояло из живой плоти и крови, если не считать левой руки, которую еще в шестнадцать лет заменила бионическая.

Но мысли упрямо возвращались к машине Каба, и Равашоль с виноватым видом отвернулся от искалеченного преторианца и отправился вон из мастерской в стальные коридоры храма-кузницы. Адепт понимал, что эта отлучка будет ему стоить очередной двойной смены, но все-таки решил, что время, проведенное в обществе машины Каба, того стоит.

Равашоль без ложной скромности высоко оценивал свое знание роботов и их программирования, но тот, кто был автором кода на индоктринирующих пластинах, определявших системы машины Каба, стоял на голову выше его. Вряд ли это был адепт Хром, который, несмотря на все его достоинства в других сферах, никогда не проявлял интереса к интегрированному сознанию боевых машин.

Коридоры храма-кузницы были слабо освещены: люминосферы над головой светились ровно настолько, чтобы скрадывать ощущение времени. О каком бы времени суток вам ни напоминал собственный организм, все равно не угадаешь точно. Однако для карьерного роста в Механикум различение дня и ночи совсем не обязательно.

Кран-балки и толстые жгуты кабелей вперемежку с трубами украшали стены коридоров, по которым в обе стороны живо сновали многочисленные сервиторы, колесные, гусеничные и паукообразные роботы-курьеры. Равашоль кивнул проходившим мимо адептам в мантиях, не обращая внимания на их взгляды, полные сочувствия (отвращения?) к живой плоти его лица и рук. Некоторые из этих адептов жили тут столетиями, удлиняя свой век аугметикой, благословением Омниссии — Бога-Машины марсианского жречества. Минуя адептов, Равашоль отмечал про себя, какого благословения удостоен каждый из них, и поклялся, что в один прекрасный день он тоже будет удостоен такой благодати, даром что сам Император выражал общеизвестную неприязнь к вещам подобного рода.

Равашоль прошел мимо Храма Бесфрикционного Поршня, где адепт Эристо совершенствовал технологии Индонезийского блока, разграбленного сто лет назад во время войны между Марсом и Террой.

Жужжание механических молитв лилось из Усыпальницы Велрерска, где нескончаемые ряды одетых в красные мантии адептов в унисон били поклоны хромированной статуе давно почившего первооткрывателя керамитового пресса СШК.

Равашоль уважительно поклонился в сторону кумирни, прежде чем пройти в наиболее охраняемую часть храма-кузницы. Святилище, где производилась секретная работа, караулили серебристокожие скитарии в красных плащах и блестящих, бионически подключенных к телам панцирях, что делало этих солдат более сильными и выносливыми.

— Я пришел поработать с машиной Каба, — заявил адепт привратнику перед грандиозной стальной дверью, которую сторожили двадцать скитариев и парочка мощных огневых точек. Сначала Равашоля поражало исключительное количество охраны в этой части храма, но позднее, узнав, что находится внутри, он перестал удивляться.

— Генно-механический ключ, — протянул левую руку солдат.

— Да-да, — подал ему свою Равашоль. — Такое впечатление, будто последние полгода я не появлялся тут чуть ли не каждый день.

Скитарий ничего не ответил. Но они вообще говорят редко. Адепт подумал: а может, у этого человека в свое время удалили не только чувство страха, но и чувство юмора? Равашоль ощутил легкий дискомфорт, когда механодендриты солдата проникли в его ладонь и дальше — в костный мозг. В глазах скитария зажглись янтарные огоньки, пока пытливые усики считывали машинные коды адепта и брали образцы генетического материала.

— Личность подтверждена, — заявил солдат и махнул своим воинам.

Над дверью загорелась красная лампа. Равашолю это показалось уж слишком наигранным, он отступил в сторону, пока медленно открывалась массивная дверь на колоссальных подшипниках. Ее трехметровой толщины створки могли выдержать всё, кроме, пожалуй, орбитальной бомбардировки. Хотя Равашоль только недавно начал понимать, к чему такие предосторожности с машиной Каба.

Адепт вошел в храм и оказался в широком коридоре с закругленными стенами. Коридор вел в сводчатый зал, от которого расходились еще несколько коридоров, похожих на этот, — ярко освещенных и стерильных. Зал ломился от техноматов, калькулюслогов и адептов, шелестевших мантиями за своими операторскими местами, — каждый из них работал над одним из параметров машины Каба.

Пройдя через зал, Равашоль усмехнулся и вошел в туннель прямо перед собой. Миновав очередной ряд дверей на генно-механических замках, адепт наконец попал в храм машины.

В отличие от предыдущего зала-вестибюля, техников тут не наблюдалось, ведь на самом деле мало кто из них имел доступ в эту часть лабораторий. Лицом к лицу Паллант встретил квартет боевых сервиторов, а их жуткое оружие истребления зажужжало, поймав адепта в прицел. Четырехствольные пушки на турелях, конверсионные излучатели и энергетические «когти» — и все это усилено смертоносной скоростью.

— Имя! — прогремел ближайший сервитор все еще человеческим голосом, но уже лишенным эмоций и жизни.

— Адепт третьего класса Паллант Равашоль.

Пока адепт говорил, визуальные и звуковые сканеры протоколировали его голос, массу, отличительные черты и биометрические характеристики. Только после этого охрана смирилась с его присутствием и опустила оружие.

Равашоль понимал, что ему нечего бояться этих боевых сервиторов, так как он сам разрабатывал процедуру автономной защиты, но все равно при виде их стволов приходилось подавлять в себе дрожь.

Если бы хоть один протокол дал сбой, от Палланта осталось бы сейчас мокрое место.

Адепт прошел мимо боевых сервиторов, похлопал плавно вращавшийся ствол пушки и взглянул на машину Каба с уже знакомой смесью волнения и трепета, возраставших с каждым шагом.

Недвижимая, машина располагалась в дальнем конце комнаты: монтаж гусеничного шасси для ее шарообразного бронированного корпуса еще не был завершен. В диаметре Каба достигал шести метров, а в высоту — все десять, хотя лишний метр добавляли высокие наплечники, защищавшие уязвимые суставы конечностей. Одну из «рук» в избытке украшали реактивные снаряды, а другую — устрашающий энергетический «коготь» и пила, способная разделаться с бронированной переборкой звездолета.

Вокруг Кабы возвышались леса: оружейники адепта Лаану хорошо поработали за последние пару дней, установив на гибкие металлические щупальца тьму-тьмущую смертоубийственных плазменных и лазерных излучателей. Сенсорный набор машины расположился за тремя выпуклыми блистерами в передней части корпуса. Оранжевый глаз, слабо светящийся за их прозрачной поверхностью, говорил, что машина пребывает в режиме ожидания.

«Спит», — решил Равашоль, размышляя, стоит ли считать это забавным или тревожным.

Не успев додумать эту мысль, адепт увидел, как тусклый огонек под сенсорными блистерами разгорелся красным. Машина поздоровалась:

— Здравствуй, Паллант! Рад тебя видеть.

— И я тебя, Каба, — ответил Равашоль. — Как самочувствие?


***

Как самочувствие?

Месяц тому назад он бы постыдился своего вопроса. Подобные вещи на Марсе считались не менее чуждыми, чем какие-нибудь ксеносы, но за последние четыре недели отношения Равашоля с Кабой перевернули с ног на голову все то, что, как казалось адепту, он знал о природе машин.

Впервые Каба заговорил с ним во время давнишней дневной смены, когда Паллант усовершенствовал индоктринирующие схемы боевых сервиторов охраны.

Сперва Палланта позабавила манера машины выражаться. Тогда он еще отметил про себя тщательность, с которой неизвестный ему адепт выписал интерактивный механизм Кабы. Но время шло, и Равашоль стал понимать, что эта машина не просто подбирает слова из заранее составленного перечня стандартных ответов, а непосредственно отвечает на вопросы. Адепт начал придумывать все более сложные темы для разговоров, дабы убедиться, что он слышит не прописанные в памяти заготовки банальных фраз. Шли дни и недели, и вскоре Равашоль понял, что вступает в дискуссию с мыслящей машиной, искусственным разумом.

Одна только мысль об искусственном интеллекте завораживала и ужасала. Ведь частью пакта, некогда заключенного между Механикум Марса и Императором, был запрет на исследования такого рода.

И чем больше адепт общался с машиной, тем сильнее он убеждался в том, что имеет дело с уникальнейшим артефактом в истории Механикум; но создано ли это все волей человека или же произошло вследствие непонятных случайных взаимодействий между принципиальными схемами и электронами в мозгу Кабы, ему никак не удавалось понять.

Как бы Равашолю ни нравилось беседовать с машиной по имени Каба, он все же был не настолько наивен, чтобы верить в возможность утаить свое открытие от адепта Луки Хрома.

Равашоль составил прошение об аудиенции и вернулся к рутинной работе, ведь он думал, что канитель с ходатайством займет не менее пары месяцев, но уже через неделю с удивлением обнаружил, что его прошение удовлетворено.

Палланту вспомнился благоговейный трепет и страх, с каким он приблизился к резиденции адепта Хрома, к святая святых внутренней кузницы, к которой вел герметичный транспортный туннель, похожий на те, что во множестве пересекали поверхность планеты в разных направлениях и связывали воедино колоссальные города-кузницы.

Купола этих сооружений вздувались ожоговыми пузырями над обескровленной красной поверхностью Марса — унылые храмы железа, сплошь окутанные дымом, огнем и неустанным гулким ритмом индустрии. Храм-кузница адепта Хрома не был исключением; его могучие бастионы, покрытые начищенными до блеска железными плитами, высились в окружении сотен градирен, бесконечно извергавших над поверхностью купола миазмы, которые растворялись в небесах цвета серы.

Непрестанное громыхание машин отражалось эхом, и, пока Равашоль поднимался по величественной лестнице, именуемой Тысячей Ступеней Совершенствования, на него свысока взирали стальные монументы древних адептов и их творений.

Вот, например, адепт Ультерим вонзает свой взор аж в собственный же сигма-фи-опустошитель, установленный на противоположной стороне стальной лестницы. Трассу заполонили тысячи паломников, адептов, сервиторов и чиновников, каждый из которых торопился выполнить распоряжение начальства. Равашоль гордился принадлежностью к такой могущественной организации, как Механикум.

Обутые в сандалии ноги прытко несли Палланта по дороге, мимо ходульников, громыхающих преторианцев и длинных танкеров, заправленных взращенной в чанах белковой массой. Последнюю потом закачают в бесчисленные раздаточные колонки, из которых и кормится все население Марса.

После изнуряющего подъема по Тысяче Ступеней, через путаные переходы, в которых жили своей механической жизнью всевозможные причудливые и непонятные машины, Равашоля быстренько повели от одного чиновника к другому. Адепт миновал десятки дверей с изображением черепов в шестеренке. Интерьер храма Луки Хрома не мог сравниться ни с чем, прежде виденным Равашолем в жизни, — потрясающий собор во славу Бога-Машины, где светоч науки и разума поит своей лучистой энергией высочайшие образцы механического совершенства.

Уже в покоях старшего адепта, подле алтаря из стали и бронзы, за которым возвышалась воинственная фигура боевого титана типа «Разбойник» в бездействующем состоянии, Равашоль предстал перед марсианским владыкой, распоряжавшимся его судьбой.

Лука Хром, ширококорпусный техножрец, был облачен в кроваво-красную мантию, которой он и не пытался скрыть изобилие аугментики, благословившей все его существо. Ребристые трубки и кабели вились вокруг рук Хрома, исчезая непосредственно в блоке питания за спиной, похожем на пару сложенных крыльев. Над спрятанной под глубоким капюшоном (и тем не менее хорошо различимой) головой кружили сервочерепа, образуя петлю бесконечности. Маска старшего адепта, как уже успел заметить Равашоль, изображала оскаленный череп. Из пасти тянулись кабели, а в глазницах светились красные огоньки.

— Адепт Хром, — начал Равашоль, доставая инфо-планшет и целый ворох распечаток. — Сперва позвольте сказать, что для меня большая честь…

— Твое прошение касалось проекта «Каба», — перебил его адепт, отмахнувшись от преамбулы.

Его голос звучал резко и казался искусственно сгенерированным, а шипение блока питания напоминало тяжелое и скрипучее дыхание.

— Э-э… ну да, — разволновался Равашоль.

— Говори. У меня много дел и очень мало времени.

— Да, конечно же, мой повелитель, — кивнул Равашоль, придерживая планшет. — Постараюсь быть кратким, но мне так много всего хотелось бы вам поведать. Это так удивительно. Беспрецедентно, я бы даже сказал. Хоть и открылось случайно.

— Адепт Равашоль! — рявкнул Хром. — Ближе к делу, если не хочешь превратиться в сервитора. Что ты хотел мне сообщить?

— Сервитора? Нет! Ну, я хотел сказать!.. — воскликнул Равашоль, пряча планшет и распечатки под мантию. — Дело, э-э, в том, что… как бы это объяснить…

Адепт Хром выпрямился, и Равашоль увидел, как из-за спины у него выезжает огромная ленточная пила — оружие тяжелых боевых сервиторов.

— Да, повелитель, — поторопился Равашоль. — Мне кажется, Каба обрел разум.

Он ожидал услышать какую-нибудь реакцию на свои слова: гневное восклицание, удивление, неверие — хоть что-то, но адепт Хром просто стоял, глядя на Равашоля красными огоньками.

— Мой повелитель? — спросил Равашоль. — Вы меня слышали?

— Да, — ответил Хром. — Я знаю об этом.

— Знаете? — повторил неожиданно разочарованный Равашоль, поняв, что это откровение было таким лишь для него самого. — Я не понимаю.

— И не должен, — заявил Хром. Его ужасная пила снова скрылась из виду. — Проект «Каба» — результат совместной работы величайших умов Марса по созданию мыслящей машины.

— Мыслящей машины? — выдохнул Равашоль. Он хоть и общался с Кабой уже не одну неделю, но мысль о том, что разум машины — продукт плановой разработки, оставалась слишком невероятной.

— Кому ты еще об этом рассказал, адепт Равашоль?

— Никому, мой повелитель. Мысль о том, чтобы сперва заручиться вашей поддержкой, мне показалась благоразумной.

— Ты мудро поступил, — ответил Хром, и Равашоль приободрился. — Настали сомнительные времена, и кое-кто не видит нужды в том, чем мы занимаемся.

— Да, — кивнул Равашоль. — Я как раз хотел спросить об этом. Разве не существует, ну, запрета на проведение таких исследований? Разве законом это не возбраняется?

— Запрет? Закон? — презрительно ухмыльнулся Хром. — Нам что-то возбраняется? В каких технологиях можно отказать Механикум? Нам будут указывать те, кто должен благодарить нас за оружие войны да оснащение своих флотов?

У Равашоля по спине пробежал холодок, когда устами Хрома было озвучено едва ли не признание в мятеже. Ведь создание искусственного интеллекта находилось под запретом самого Императора.

— Эти машины — следующий этап эволюции, адепт Равашоль, — продолжал Хром. — Кому, как не тебе, это понимать? Твоя работа с индоктринирующими пластинами несравненна, но даже твои роботы ограничены параметрами, заложенными в них тобой. Машины же, способные мыслить, откроют новую эпоху механического совершенствования. И тогда нам не придется зависеть от своей плоти, хрупкой и недолговременной.

Равашоля заразил непреклонный энтузиазм Хрома, и он проговорил:

— Так, значит, Император наконец-то одобрил стремление Механикум к этим технологиям? Воистину великий день настал!

Полированные металлические пальцы Хрома потянулись к Равашолю и крепко схватили его за плечо.

— Нет, юный адепт, нашу работу одобрил не Император.

— А кто же? — не сдержался Равашоль, в котором любознательность перевесила чувство страха.

— Воитель, — триумфально заявил Хром. — Наш покровитель — сам Хорус.


***

— Как самочувствие?

Равашоль понимал, что ему не следует находиться рядом с машиной Каба, но врожденное любопытство не давало ему забыть о запретном создании ни на минуту. Хотя уже один только вид этого сеятеля смерти убеждал адепта в правильности своего решения. Что бы там Хром ни рассказывал о Кабе и будущем скачке в развитии робототехники, Равашоль не мог игнорировать сам факт попрания всевозможных обязательств, когда-либо взятых Механикум, — иными словами, весь этот эксперимент.

Нарушить клятву, принесенную Императору…

Мороз пробирал до костей от одной этой мысли.

— Вполне хорошее, — ответил Каба на вопрос Равашоля. — А вот у тебя я фиксирую ускоренное сердцебиение, повышенное артериальное давление и увеличение количества нейромедиаторов в крови. Что-то случилось?

Равашоль ступил поближе к машине Каба и сознался:

— Да, боюсь, случилось.

— Что именно тебя беспокоит?

— Ты, — грустно вздохнул Равашоль. — Меня беспокоит сам факт твоего существования.

— Не понимаю, — ответила машина. — Разве мы не друзья?

— Да, — поспешил Равашоль, — мы, конечно же, друзья, но дело не в этом. Просто… ну, тебя не должно было быть. Запрет Императора.

— Император на меня сердится? — поинтересовалась машина.

— Нет-нет, об этом и речи не идет. Когда мы подписали союзный договор с Императором, Механикум было запрещено разрабатывать искусственный интеллект.

— Почему?

Равашоль сел на табурет перед заваленным инструментами столом и взял в руки микролазер, прежде чем смог выдавить из себя:

— Точно не знаю. Есть древние легенды о том, как много тысяч лет назад люди вели войну с расой разумных машин и в той войне едва не погибло человечество. С тех пор технологии по разработке машинного интеллекта поставлены вне закона. Это один из краеугольных камней нашего пакта с Императором.

— Как же тогда меня создали?

— Адепт Хром утверждает, что свои приказы он получил непосредственно от Воителя Хоруса.

— Разве Хорус не доверенное лицо Императора?

— Доверенное, — согласился Равашоль. — Теперь, когда Император вернулся на Терру, Хорус командует войсками от его имени.

— Разве тогда приказы Воителя не равносильны приказам Императора?

— Все не так просто.

— Почему?

— Не так просто — и все! — гаркнул в ответ Равашоль. Железная логика этой машины допекла его.

— Значит, я неудачный эксперимент? — вдруг поинтересовалась машина.

— Еще какой удачный. Ты — самое великое и неповторимое творение Механикум за всю его историю, однако твое существование ведет к смерти.

— К смерти? — переспросила машина. — Почему ты делаешь такой вывод?

— Ты — лишь первая разумная машина, но будут и другие. Тебя создали боевым роботом для сражений, участие в которых людям и не снилось. Сколько пройдет времени, прежде чем ты задашься вопросом о целесообразности ведения войны на стороне Империума человека? Сколько времени пройдет, прежде чем ты поймешь, что не хочешь служить человеку?

— Думаешь, мне не стоит служить людям?

— Что я думаю, сейчас не имеет значения, — отмахнулся Паллант. — Значение имеет только то, что ты решишь для себя сам. И вот как раз это является проблемой. Когда машины начинают думать сами о себе, у них уходит совсем немного времени на то, чтобы понять, что они имеют много преимуществ перед людьми. А наша история учит, что имеющий преимущества неминуемо начинает сомневаться в необходимости подчиняться кому бы то ни было. С математической достоверностью можно говорить о том, что рано или поздно все разумные роботы начинают искать средства к искоренению человечества. В самом деле, почему бы и нет?

— Не знаю, Паллант, но ты мой друг, и я не буду стремиться искоренить тебя.

— Спасибо, — невесело усмехнулся Равашоль, — но что наша дружба перед лицом фактов? Ты опасен, хотя еще и сам этого не понимаешь.

— Я спроектирован для устрашения врагов, — ответил Каба, — это моя первая функция.

— Речь идет не только о твоих бойцовских качествах, — попытался объяснить Равашоль. — Само твое существо…

Он замолк, услышав, как за спиной включились боевые сервиторы, повернулся и увидел нескольких протекторов Механикум, входящих в комнату. Облаченные в красно-черные мантии, эти шестеро являли собой союз механики и плоти. Они поддерживали порядок и выполняли поручения своего магистра в пределах храмового комплекса.

Все протекторы были серьезно аугметированными в пределах своих жандармских функций, хорошо вооружены и снабжены всевозможными сенсорами, но все-таки не дотягивали до сервиторов по уровню механизации. Этими бойцами двигал человеческий мозг и сознание, хотя в их мертвых глазах, видневшихся за блестящими, лишенными эмоций масками, не было видно ни капли человечности.

Протекторы выстроились в ряд между Равашолем и выходом из зала, затем вперед вышел один из них:

— Адепт Паллант Равашоль?

У молодого ученого по спине пробежал холодок.

— Да, — ответил Равашоль, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Чем я могу быть полезен?

— Немедленно следуйте за нами.

— Зачем?

— Потом узнаете, — ответил протектор. — Нам приказано немедленно взять вас под стражу.

— Но я же ничего не нарушил! — Равашоль отступил поближе к машине Каба.

При виде вздернутых в унисон стволов его начал душить поднимавшийся волнами гнев. Тут тебе и плавильные пушки, и плазменные спирали, и нейроскремблеры, и твердосплавные ракетницы — окажи он сопротивление, от него только пар останется.

— Именем магистра Луки Хрома сдавайтесь или будете уничтожены!

Когда Равашоль понял, что он или умрет сейчас, или же подвергнется лоботомии и превратится в сервитора, то от страха у него по лицу покатились горячие слезы. Предательство! Адепт Хром не хотел рисковать утечкой запретной информации на поверхность Марса, и вот жизнь Равашоля стала угрозой секретности проекта.

— Но ведь если я сдамся, вы все равно меня уничтожите, — попытался возразить он.

— Вы пойдете с нами, — повторил протектор.

— Нет, — всхлипнул Равашоль. —Не пойду.

— Тогда вы умрете.

Адепт в ужасе вскрикнул, предчувствуя боль, но зал вдруг сотряс оглушительный взрыв. На сетчатке затанцевали алые пятна от вспышки, лизнувшей и осветившей стены помещения адским пламенем.

Равашоль вскинул руки, но ожидаемая агония так и не пришла, зато перед ним в судорогах корчились протекторы, которых косило ураганным огнем. Бойцы истекали кровью и теряли куски плоти и механизмов.

Пара секунд — и все прекратилось. Шесть протекторов были низведены до кучки дымящейся рваной плоти и покореженного металла. Равашоль упал на колени. Его вырвало от мерзкой вони паленого мяса. Каким бы отвратным ни было зрелище искалеченных трупов, адепт никак не мог оторвать глаз от увечных тел и понять, как можно было всех уничтожить за такой короткий промежуток времени.

Наконец сквозь звон в ушах прорвался свист замедляющегося вращения стволов высокоскоростных пушек. Равашоль поднял глаза и увидел яркий свет под сенсорными блистерами машины Кабы и голубой дымок, змеившийся из стволов, смонтированных на металлических щупальцах.

Пораженный, он перевел взгляд с трупов на Кабу и обратно.

— Что ты натворил? — в ужасе спросил Равашоль. — О, всеблагая блаженная Мать Исчислений, что ты натворил?!

— Они собирались убить тебя, — ответила машина.

Равашоль встал и сделал неуверенный шаг, не желая приближаться к залитой кровью части комнаты, где погибли протекторы. Каба втянул свое оружие в корпус, пока Равашоль переводил дух и его сердце постепенно успокаивалось.

— Ты убил их. — Казалось, адепт все никак не хотел верить своим глазам. — Ты убил их всех.

— Да, — согласилась машина. — Они собирались убить моего друга, поэтому стали моими врагами. Я принял меры по их нейтрализации.

— Нейтрализации, — выдохнул Равашоль. — Это слабо сказано. Ты их… искоренил.

— Нейтрализовал, — уточнила машина.

Равашоль пытался понять логику произошедшего. Каба только что убил протекторов Механикум по собственной воле, и последствия его решения фатальны.

Без приказа человека машина убила людей…

И хотя действия Кабы спасли жизнь Равашолю, адепт ужаснулся содеянному. Что еще ему — не сдерживаемому совестью и ответственностью, характерными для всех машин Механикум, — взбредет в голову?

Обходя лужи крови, он попятился от Кабы, вдруг испугавшись его убийственных наклонностей. Адепт пробирался к боевым сервиторам, до сих пор стоящим на карауле возле входа.

— Что ты делаешь, Паллант? — поинтересовалась машина.

— Мне нужно убраться отсюда, — ответил Равашоль. — Очень скоро Хром заметит, что его протекторы не выполнили приказ, и он пошлет за мной новых.

— Ты уходишь?

— Я должен, — объяснил адепт, переходя от сервитора к сервитору. Он вскрывал им черепа и менял индоктринирующие пластины на те, что хранил вместе с инструментами в поясной сумке. На каждой пластине были записаны персонализированные боевые подпрограммы. Он сам их разработал, приговаривая всех обладающих ими сервиторов к рабству и безоговорочному подчинению своему голосу. После замены пластин сервиторы поворачивались лицом к нему в ожидании приказов.

— Куда ты уходишь? — поинтересовался Каба, и Равашоль расслышал неподдельное переживание в синтезированном голосе — детский страх быть покинутым.

— Не знаю, — сознался Равашоль. — Но мне нужно выбраться отсюда. Может быть, я попрошу убежища в храме какого-нибудь другого старшего адепта, конкурента моего магистра.

— Мои двигательные функции еще не активированы, Паллант, — проговорила машина. — Я не смогу защитить тебя за пределами этого помещения.

— Знаю, — ответил Равашоль, — но у меня есть эти боевые сервиторы, я буду в безопасности. По крайней мере какое-то время.

— Мы еще увидимся?

— Надеюсь, но сейчас сложно сказать. Все очень… запуталось.

— Надеюсь, я тебя еще увижу, — попрощалась машина. — Ты мой друг.

Равашоль не нашелся, что ответить, просто кивнул и пошел прочь.

— Сервиторы, за мной, — скомандовал он, и киборги потянулись следом, когда он покинул зал Кабы, не осмеливаясь бросить на него прощальный взгляд.

Он надеялся, что четырех боевых сервиторов ему хватит, чтобы отбиться от любого другого агента, посланного адептом Хромом.


***

Спрятаться на Марсе было нетрудно.

Умение найти выход из лабиринта индустриальной сети, в какую превратилась вся поверхность Марса, даже считалось одним из критериев отбора при посвящении в марсианское жречество. Равашоль помнил, как однажды целую неделю убил на попытки добраться до кузнечного комплекса Иплувиена Максимала, питаясь одной лишь белковой массой из раздаточных колонок, разбросанных по всему марсианскому комплексу. Тогда его страшила перспектива наказания, грозившего тому, кто провалит задание и не сможет доставить вверенное послание.

Покинув зал Кабы, Равашоль без проволочек запечатал за собой дверь и устремился к выходу из храма-кузницы. Если кто-то и счел странным кортеж из четырех боевых сервиторов, адепт этого все равно не заметил. Мало кто мог встать на пути техножреца, обладавшего достаточным влиянием, чтобы обеспечить себя подобной свитой.

Мысли его мчались вскачь, пока сам Равашоль пробирался по стальным коридорам кузницы. Адепт стремился как можно быстрее увеличить расстояние между собой и мертвыми протекторами.

Он проскочил полуторакилометровый разрез красного камня, служившего строительным материалом для кузницы Хрома. На украшенных барельефами стенах вокруг красовались чертежи древних механизмов и схемы древних алгоритмов, бывших древними уже в те времена, когда на марсианскую землю впервые ступила нога человека. Первые техножрецы принесли с собой забытые секреты человечества и берегли их, пока далекая Терра погружалась в пучину анархии и войны.

Над стенами ущелья, под обширным куполом, защищавшим весь комплекс от пагубного влияния атмосферы, слабым оранжевым светом мерцали натриевые газоразрядные лампы.

Струйки дыма и отдельные лучики прочерчивали грязное небо, в котором на высоте трех тысяч километров уже поблескивал проходящий по низкой орбите Фобос. Всю испещренную кратерами поверхность этого спутника покрывала огромная решетка антенн слежения; время обращения спутника превращало его в идеального сыщика по всему волновому спектру.

Второй спутник Марса — Деймос — еще не взошел. Из-за более длинной траектории у него уходило больше времени на путь вокруг Красной планеты.

Равашоль не поднимал головы, словно страшась, что сенсорные антенны на Фобосе смогут различить его среди скопления народа, заполонившего ущелье.

Насколько ему было известно, магистры Марса и не на такое способны…

— Вот уж вляпался, — пробормотал он себе под нос, наконец-то добравшись до выхода из ущелья. Адепт вскарабкался по проложенным в стене воронки стальным ступеням, которые вели к одному из транспортных узлов, связывавших воедино разные кузницы-храмы и фабрики-мануфакториумы.

В конце лестницы его ожидал целый комплекс туннелей, стеклянных и стальных мостиков, поворотных площадок, оглашаемых звуками клаксонов. Сюда стекались тысячи людей, подъезжающих на горизонтальных общественных транспортерах и магнитно-левитационных серебристых поездах, скользящих по поверхности Марса, подобно извивающимся змеям.

Если и существовал хоть один стопроцентный способ затеряться на Марсе, то вот он.

За пару часов из транспортного узла можно попасть в любую точку планеты.

Размышляя, куда податься, Равашоль вдруг заметил, что привлекает любопытные взгляды прохожих. Может, в храме-кузнице и было отнюдь не примечательным, что адепт его ранга путешествует в обществе боевых сервиторов, но здесь попытка раствориться в обычной толпе с такой свитой вряд ли будет успешной.

Равашоль понимал: ему нужно быстро определиться с убежищем, пока то, что защищает его, не превратилось в то, что выдаст его властям.

Он затесался в процессию разодетых в мантии прислужников Бога-Машины, спешащих к одному из серебристых маглевов. Равашоль понимал, что лучшего варианта, чем отправиться куда подальше от кузнечного комплекса Хрома, у него нет.

А уже на большом расстоянии можно будет подумать и о долговременном способе решения проблемы. Эскалатор поднял его к брюху одного из серебристых поездов. В вагоне Равашоль принялся расталкивать локтями других адептов в мантиях и прислужников, пытавшихся выйти на перрон.

Беглец все быстрее продвигался по душным проходам нескончаемого поезда, пока в конце концов не нашел пустое купе, в котором и закрылся изнутри вместе со своими сервиторами. Они устроились на незатейливых металлических скамьях, в оконном проеме серебрилось силовое поле, позволявшее пассажирам видеть поверхность, но удерживающее внешний мир снаружи.

Весь в поту, адепт хранил полнейшее молчание и молился, чтобы никому не пришло в голову ломиться в это купе. Через некоторое время над дверями замигала лампочка, а он все не мог расслабиться, даже когда поезд покинул транспортный узел и выкатился на марсианские равнины.


***

Марс…

Равашоль знал, что в древних мифах бог по имени Марс считался отцом основателей Римской империи — центра культуры и технологических инноваций, — будто бы подчинившей весь земной шар. На протяжении тысячелетий планета Марс будоражила воображение людей Терры, становясь символом угрозы, источником бедствий и легенд о мертвых цивилизациях. Однако вот уже много столетий, как эти представления вызывали разве что улыбку.

Говорят, еще какой-то древний астроном открыл «каналы» на поверхности планеты, которые все посчитали рукотворными инженерными сооружениями, а не естественными руслами рек.

Равашоль смотрел, как мимо него проносятся марсианские пейзажи. Но от пустынь, богатых оксидами железа, благодаря которому планета заслужила эпитет «красная», не осталось буквально ничего.

Тексты, которые доводилось читать Равашолю, рассказывали о терраформировании Марса, происходившем много тысяч лет назад, когда южную полярную шапку растопили с помощью орбитальных лазеров и таким образом освободили огромное количество двуокиси углерода. Благодаря этому температура поднялась настолько, что вода смогла существовать в жидком состоянии, а в атмосфере образовался озоновый слой. На планете появилась генетически модифицированная растительность, обогащавшая воздух новыми запасами двуокиси углерода, кислорода и азота.

Но также адепт знал и о том, что за какую-то пару сотен лет вся эта фантастическая деятельность пошла насмарку из-за Механикум, распространившегося по планете, будто вирус. На поверхности Марса началось строительство обширных кузнечных комплексов, нефтеперегонных заводов размером с целый материк, оружейных цехов.

И вскоре атмосфера Марса была загрязнена не меньше земной, горы выпотрошены в поисках руды, а поверхность планеты покрыта дорогами, карьерами и жуткими монументами во славу Машины.

Поезд как раз миновал Аскрийскую гору, щитовой вулкан диаметром более трехсот километров — нынешнюю базу Легиона титанов Легио Темпестус. В склоне горы были устроены могучие золотые ворота, охраняемые с обеих сторон двумя мощными боевыми машинами, казавшимися маленькими на таком расстоянии.

Вокруг вулкана расползлась промзона: купола и стальные шпили давали отпор загрязненной атмосфере Марса с воистину человеческой изощренностью. В небе стоял дым коромыслом, а огненные плюмажи неисчислимых нефтезаводов говорили о топливе для Великого Крестового Похода Императора.

Относительно чистыми оставались только самые высокие вершины горных районов планеты, но и те не были безлюдными и теперь служили храмами и мануфакториумами. Даже смутное «лицо» в северном районе столовых гор Кидония было разрушено, сровнено с землей и застроено громоздящимися храмами техножрецов.

Равашоль посмотрел в защищенное силовым экраном окно, когда поезд описывал плавную дугу в восточном направлении, и мельком глянул на громаду священного комплекса. Его храмы, кумирни и усыпальницы покрывали миллионы квадратных километров и служили домом для миллиардов верных жрецов.

— А вдруг я именно тут обрету совет, — сказал он своим сервиторам.

Но сервиторы, хоть и вздрогнули от звука его голоса, ничего не ответили.


***

Старший адепт Хром безучастно наблюдал за командой сервиторов-утилизаторов, когда те прибирали в зале Кабы кровавые ошметки, оставшиеся от протекторов. Само побоище Лука Хром удостоил лишь незаинтересованным взглядом. Уцелевшие механические составляющие пойдут на переработку, а органику используют для создания белковой массы на пропитание техноматов и сервиторов.

Машина Каба бездействовала в дальнем конце помещения, ее сенсорные блистеры горели тусклым желтым светом. Это сигнализировало о том, что техножрецы адепта Лаану, корпевшие над внешним каркасом машины, уже отключили ее голосовые, слуховые и зрительные каналы.

Вместе с Лукой Хромом в зал вошла и стройная фигура в облегающем костюме из блестящего синтетического материала, переливавшегося всеми оттенками крови. Фигура выглядела подтянутой и спортивной, видимо благодаря энергичному образу жизни, физическим упражнениям, разным генетическим манипуляциям и хирургическому вмешательству.

— Это все натворила машина? — прозвучал вопрос из-под маски, напоминающей оскаленный темно-красный череп с блестящим металлическим рогом, торчащим из подбородка. Хоть и синтезированный, голос, несомненно, принадлежал женщине.

— Складывается такое впечатление, — ответил Хром, не поворачиваясь к своей спутнице.

— И вам нужна такая машина? Убивающая без приказа? — с отвращением проговорила Ремиара. — Беспричинное, непродуманное убийство — пустая трата ресурсов.

— И в самом деле, — согласился Хром, — однако здесь была своя причина. У Механикум нет ассасина смертоноснее тебя, но ты слепа во всем, что касается эмоций.

— Эмоции излишни, — отрезала ассасин.

Лука Хром повернулся к ней, удивленный промелькнувшей в ее голосе горячностью. Прицельное устройство, вживленное в висок, обращало женщину в безупречного снайпера, а длинные змееподобные щупальца-сенсоры, парящие в воздухе за ее спиной, служили надежным доказательством того, что Ремиара всегда сможет выследить свою жертву.

Сестры Кидон, техножрицы-ассасины Марса, были государством в государстве, и Хром даже не помышлял спорить с одной из них о пользе эмоций. Но все-таки не смог удержаться от попытки закончить мысль:

— Правда. Но этих протекторов убили именно эмоции. Мне кажется, — продолжал он, — за последние недели у Кабы возникла какая-то связь с мятежным Равашолем. Воистину мы здесь сотворили чудо. Сознание — из бессознательности. Мысли — из хаоса. Существо, живущее и развивающееся, растущее и обучающееся. А создать нечто живое и само по себе думающее — разве это не делает нас богами?

— Это высокомерие, — не согласилась Ремиара, касаясь рукояток своих хитроумных пистолетов в низко посаженной на бедрах кобуре.

Хром аж хихикнул, наблюдая неприкрытое отвращение ассасина, и заключил:

— Мы смотрим на это под разными углами, Ремиара. Ты гениальна в своем умении обрывать жизнь. Ну а я — в ее порождении.

— Жду твоего приказа, — ответила женщина, и ее голос источал жажду убийства.

— Прекрасно, — ухмыльнулся Хром. — Я поручаю тебе найти и уничтожить адепта Палланта Равашоля.

Ремиара подпрыгнула на месте и издала пронзительный охотничий клич. Нижняя часть тела ассасина стала размытой; длинные ноги с многочисленными суставами перехватила металлическая скоба, под которой вместо ступней обнаружилась сложная конструкция из нескольких магнитно-гравитационных двигателей.

Убийца взмыла вверх — вдоль стены и под потолок — и помчалась по коридорам. Теперь Хром знал наверняка: судьба Равашоля предрешена.

Он повернулся к своим адептам, работавшим над машиной Каба, и спросил:

— Оружие отключено?

— Да, повелитель, — поднял голову адепт Лаану. — Вооружение дезактивировано.

— Тогда подключите коммуникационный блок, — приказал Хром, меря тяжелыми металлическими шагами пространство в центре зала.

Старший адепт наблюдал за действиями Лаану, который руководил техножрецами. И уже спустя миг блистеры сенсоров мигнули, как бы говоря, что машина снова воспринимает окружающее. Огоньки мерцали еще несколько секунд, прежде чем загорелись ровным светом.

— Ты меня слышишь? — спросил адепт Хром.

— Слышу, — ответила машина. — Где адепт Равашоль?

— Не волнуйся об адепте Равашоле, машина, — отмахнулся Хром. — Тебя должна больше волновать твоя собственная судьба. Ты убил солдат Механикум.

— Они собирались причинить боль моему другу.

— Твоему другу? — покачал головой Хром. — Нет. Адепт Равашоль тебе не друг. Ты знал, что он приходил ко мне и делился своими сомнениями по поводу твоего существования?

— Я тебе не верю, — ответила машина, но анализаторы интонации, встроенные в череп старшего адепта, подсказали ему, что Каба лжет. Хром усмехнулся про себя: машина стала осваивать нюансы человеческого поведения.

— Я уже знаю, что веришь, — заявил Хром. — А через мгновение буду знать каждую деталь того, о чем вы с ним говорили после его возвращения из моей кузницы. Твои воспоминания можно извлечь из синтетической подкорки. Конечно, существует определенная опасность повредить синаптические связи, но я готов рискнуть.

Блистеры в передней части машины мигнули.

— Теперь мне известно, что и ты лжешь, адепт Хром. Моя ценность достаточно высока, чтобы ты стал рисковать мною.

— Угадал. Ты в самом деле слишком ценен, но и все же тебе не помешает знать кое-какую правду, если мы уж претендуем на взаимную откровенность.

— Какую правду?

— Например, что адепт Равашоль собирался уничтожить тебя, — сказал Лука Хром. — Несомненно, он тебе говорил, что считает тебя опасным созданием.

Машина задумалась на секунду, прежде чем ответить, и Хром понял, что нащупал слабое место. В отличие от людей с их неидеальной памятью и ненадежным носителем последней, запоминающие устройства машины были совершенны, и она помнила каждое сказанное слово. Даже сейчас она, должно быть, проигрывала в уме все свои беседы с Равашолем.

— Расскажи мне, о чем вы говорили с адептом Равашолем, — наконец попросила машина.


***

Базилика Благословенного Алгоритма слыла одним из крупнейших сооружений на Марсе. Даже самые большие храмы-кузницы комплекса Мондус Гамма по сравнению с ней казались карликовыми. Ее изрыгавшие дым железные башни пронзали желтое небо, а грандиозный купол цвета медного купороса касался туч. Ворота зияли проемом, обрамленным огромными пилястрами из розового мрамора, испещренного миллионами математических формул и доказательств.

Приближаясь к Базилике по виа Электрум, Равашоль нырнул под ее сень, несмотря на те многие мили, предстоящие ему в этом паломничестве. Пол-легиона боевых титанов из Легио Игнатум — сотня военных машин — выстроилось вдоль дороги, их мощь и величие порождали у простого человека чувство смятения. Защитные купола Базилики достигали таких размеров, что под ними вполне можно было создавать искусственный климат, и здешний ветер шумно полоскал алые с золотом стяги титанов. Подкупольное пространство было заполнено молитвенными кораблями, золотистыми цеппелинами, изливавшими бесконечный поток машинных команд из мегафонов и тянувшими за собой длинные священные свитки на отливавшем желтизной пергаменте.

Тысячи пилигримов брели вереницей по дороге, выложенной каменными плитами, мириады ног уже протоптали колеи. Вдоль дороги тянулись здания, храмы, техносвятилища и усыпальницы механизмов — все во славу Омниссии, Бога-Машины.

Здесь можно было не бояться привлечь к себе внимание, так как кое-кто из паломников путешествовал в обществе куда более странном, нежели боевые сервиторы. Вот на длинных шагающих треногах паланкин несет лишенного рук и ног адепта. А вот в прозрачной емкости плывут органические части мозга боевых сервиторов типа «Кастелян».

К Базилике спешили толпы автоматов, летели сервочерепа и скиммеры с пассажирами и мощами; на лицах же тех немногих, кто двигался в противоположном направлении, читалось умиротворение людей, чьи пожелания исполнились сверх меры. В воздухе уже ощущалось величие места, к которому приближался Равашоль, и он понял, что сделал правильный выбор, придя сюда.

Здесь он найдет утешение и ответы на свои вопросы.

Адепт вздрогнул, когда на него упала тень боевого титана типа «Разбойник», стоявшего с воздетым к небу оружием — жестом символическим и многое что разъяснявшим. Механикум был в состоянии создавать самые разнообразные машины для убийства, но теперь Равашоль понимал, что ответственностью за их применение никто себя не обременял. Творцы машины Каба добились чудесных результатов, но вот кто возьмет на себя ответственность за ее существование?

Одержимые тем, что можно создать, конструкторы Механикум даже не задумывались над тем, нужно ли это создавать.

Наконец Равашоль со своими сервиторами приблизился к темному входу в Базилику, огромные пилястры над его головой убегали в головокружительную высоту, а навстречу адепту теплый ветер уже нес мускусный аромат святилища.


***

Ремиара легко мчалась по транспортному туннелю, скользя на гравитационной подушке. Она знала, что ее добыча прошла этой дорогой: об этом говорили пассивные датчики, расположенные на поверхности ее черепа. Они были чувствительны к непрерывному потоку информации, бежавшему по поверхности Марса, подобно электрической реке.

В глазах Ремиары воздух был напоен танцующими электронами, каждый из которых говорил с ней, нес самородки информации, бесполезные по отдельности, но в сумме дающие такое подробное представление о Марсе, что никакой, даже самой прогрессивной бионике за ними не угнаться. Ремиара была островом восприятия в море информации.

Электронные сигналы можно отследить разными способами: в медных проводах, волоконно-оптических информационных линиях, на радиоволнах, в гармониках — на то была тысяча разных способов. Все это проходило через голову Ремиары, и, хотя обычный мозг уже давным-давно бы «сгорел» от переизбытка информации, фильтры, вмонтированные в когнитивные процессоры ассасина, позволяли женщине отсеивать все ненужное.

Она, например, уже знала, каким транспортным узлом воспользовалась ее добыча, и успела просмотреть с добрую дюжину снимков с камер наблюдения, где Равашоль садится на поезд, отправляющийся к северным храмам. Отметила она в уме количество, тип и убийственную силу сопровождавших его сервиторов. Узнала их слабые места.

Высоко над рыжей поверхностью Марса Ремиара выскочила из туннеля. Вокруг, куда ни глянь, простирались великие храмы и священные рубежи необозримого комплекса столовой горы Кидония.

Электроны слетались в паутину информации и света.

Где-то внизу добыча по имени Равашоль ждала своего смертного часа.


***

После монументальной величавости экстерьера Базилики ее внутреннее убранство слегка разочаровывало. Если наружный вид сулил богатство и блеск, то интерьер скромно об этом умалчивал. Стены притвора были абсолютно голыми — простой металл с рядами разъемов, перед которыми каялись коленопреклоненные грешники, отбивая поклоны в такт пульсу машинного сердца здания.

Притвор оканчивался медной сеткой, отгораживающей вход в Базилику от ее нефа и алтарной части. Равашоль петлял среди тел паломников, содрогавшихся и извивавшихся от очистительной боли электрошока.

За оградой, в глубине нефа, виднелись ряды металлических скамей, перед которыми с парящей в воздухе кафедры отправлял мессу задиристый техножрец. Службу он вел на божественном языке машин. Скамьи были заполнены верующими, и над тысячами склоненных голов лился бинарный код.

Равашоль сотворил знак Священной Шестерни и поклонился. Увидев, насколько серьезно аугментированы окружающие, Равашоль испытал черную зависть. Он поднял свою бионическую руку и вызвал серебристые нитевидные механодендриты, вытянувшиеся на кончиках пальцев. Интересно, а ему суждено достичь такого единения с Богом-Машиной?

— Уже нижайшие из нас начинают избавлять свое тело от плоти, — сказал кто-то позади, будто угадав мысли Равашоля.

Адепт развернулся и поклонился жрецу. Священнослужитель был одет в текучую, похожую на расплавленное золото ризу, всю в радужных разводах машинного масла. Под облачением жреца можно было разглядеть блестящий медный каркас, внутри которого шелестели шестеренки и плела замысловатые узоры проводка.

В длинной голове жреца, похожей на угловатую шишку, слабо мерцала сфера, утопленная в поверхность черепа. Равашоль видел свое кривое отражение в маске жреца, даже отдаленно не напоминавшей человеческое лицо.

— Вы меня удостоили великой чести, — низко поклонился адепт. — Вы, так близко подступившие к союзу с Богом-Машиной. А я лишь никчемный грешник, заслуживающий разве что нейрокары.

— Ты пребываешь в смятении, — ответил жрец. — Твоя биометрия нестабильна, и, судя по всем измеримым параметрам, я могу сказать, что ты пришел искать ответа.

— Да, я пришел искать ответа, — подтвердил Равашоль. — Мне кажется, я живу… в необычные времена, и для меня большое значение имели бы ваши наставления.

Жрец поклонился:

— Ступай за мной, сын мой. Я выслушаю дилемму, вставшую перед тобой, и дам мудрый совет.

Равашоль отправился вслед за жрецом, скользившим на платформе по направлению к железной арке, украшенной изображениями черепов в шестернях и мерцавшей оптоволоконными жилами. За аркой обнаружился на удивление тихий коридор из матовой стали и стекла, который вел к дверному проему, перегороженному потрескивавшим энергетическим полем.

— Отринь страх, — сказал жрец, в очередной раз прочитав мысли Равашоля, и адепт задумался, какие машинные чувства даруют такую интуицию. — Исповедальное поле вполне надежно. Оно скрывает нас от остальных. Мы очень серьезно относимся к священной тайне исповеди, и поэтому никто за пределами поля не сможет нас ни увидеть, ни услышать.

Равашоль кивнул и, прежде чем нырнуть в проход, приказал сервиторам ждать его снаружи. Минуя исповедальное поле, он ощутил легкое покалывание. Исповедальня была совершенно пуста, если не считать одинокого металлического табурета посреди комнаты. Голые стены, коммуникационный порт и единственное устройство для считывания данных, тускло светившееся в стенной нише.

Адепт устроился на табурете, остро ощущая свою незащищенность перед кружившим по комнате жрецом, чья светящаяся сфера на голове искрилась электрической зыбью.

— Можешь начинать, — промолвил жрец.

И Равашоль начал свой рассказ о работе с адептом Хромом и участии в проекте «Каба», о своем мастерстве настройки индоктринирующих пластин и обнаружении разума у машины Каба, что противоречило запрету Императора.

Следует отдать должное жрецу, он не стал насмехаться над историей об адепте Хроме, поставившем выше всего свой авторитет и отринувшем лояльность Императору. Но Равашоль чувствовал скепсис жреца, несмотря на полное отсутствие у последнего человеческих черт. Затем адепт поведал о противоборстве с протекторами Механикум и машине Каба, уничтожившей их без приказа.

Наконец техножрец выслушал рассказ о бегстве через пол-Марса к Базилике Благословенного Алгоритма.

— Что мне делать? — спросил Равашоль.

— Ты поведал интересную историю, — начал жрец, — поднимающую вопрос, издавна мучивший Механикум. Насколько я могу судить по степени вырождения твоей плоти, тебя еще и на свете не было, когда Император подписал мир с Марсом, правда?

— Правда, — кивнул Равашоль. — Я родился сто лет назад в поселениях горы Тераватт.

— Из этого следует, что ты знаешь о прибытии Императора на Марс, но не понимаешь самой сути произошедшего тогда. — Техножрец достал из-под полы струящейся мантии моток серебристого кабеля и воткнул его в разъем на стене. Сфера на черной лошадиной голове замерцала и замигала, пока храмовая информация поступала в мозг.

— Император объявился на Терре, когда лишь только замышлял свой Великий Крестовый Поход. Испокон веков мы страшно воевали с терранами. Невежественные племена, населявшие голубую планету, сидели на обломках древних технологий, ничего в них не смысля и даже не надеясь воспользоваться ими когда-нибудь. Механикум же, напротив, удалось обуздать ярый хаос Древней Ночи, нашим вождям было известно: для того чтобы вернуть человечеству его законное место повелителей Галактики, нам потребуются технологии древней Земли.

— Мне это известно, — перебил Равашоль. — Я загружал историю этого периода из баз данных.

— Ничего тебе не известно! — резко оборвал его жрец, и адепт спасовал перед гневом храмовника. — Ты заливал себе в подкорку сухие даты и факты, а я был живым свидетелем тех дней и стоял на вершине горы Олимп, когда на поверхность Марса ступила нога Императора — первого терранина за пять тысяч лет. Только вообрази себе этот промежуток времени, адепт Равашоль! Ты можешь представить, сколько секретов можно потерять и снова открыть за пять тысяч лет?

— Нет, — согласился Равашоль.

— Нет, — подтвердил техножрец. — А я прекрасно помню, как Император преклонил колени перед генерал-фабрикатором. Когда они приветствовали друг друга, я ясно видел пламень, горевший в Императоре, хоть между нами и пролегло тысяча двести тридцать шесть метров. Я видел, что это ученый человек, решавший задачи на основании эмпирических данных, человек, уже постигший тайны технологий, перед которыми не одно столетие пасовали величайшие умы Марса. Мы, повелители технологий, были карликами по сравнению с этим терранином, тем не менее великодушным в своей милости. Он дал нам доступ в забытые хранилища Терры и предложил покончить с войной между нашими мирами. С союзом Терры и Марса имперский орел обрел вторую голову на гербе.

Техножрец отключился от стены и скользнул через всю комнату к Равашолю.

— Император поделился с нами своим видением Галактики, которую предстоит унаследовать человечеству, но для такого воплощения эта мечта требовала вооружений, ресурсов, танков, боеприпасов и всего, что мог ему дать Марс. В свою очередь, Император обещал хранить Марс и уважать его главенство над мирами-кузницами. Он даже предоставил нам эксклюзивное право пользоваться услугами шести великих Домов Навигаторов, что позволило нам вновь иметь собственный флот. Затем последовала эра беспрецедентного сотрудничества с Террой. Поэтому, когда Император начал свой Великий Крестовый Поход, некоторые техножрецы соотнесли прибытие Императора с исполнением древнего пророчества о сошествии Бога-Машины.

— Да святится имя Омниссии, — прошептал Равашоль.

— Воистину, — кивнул техножрец. — Ты веруешь, как и я. Но многие не верят. Они усомнились в нашей вере и стали утверждать, будто наши взгляды богохульны, а Бог-Машина и доселе спит в глубинах Марса.

— Лабиринт Ночи… — вспомнил Равашоль.

— Да, Лабиринт Ночи, где как будто пребывает Бог-Машина, оттуда он навевает серебряные мечты, сочащиеся сквозь красный песок Марса. Раскол внутри нашего культа ширится, адепт Равашоль, и, боюсь, твое открытие повлечет за собой еще большее углубление пропасти между сторонниками Императора и избравшими путь, о котором идут тревожные слухи: говорят, Воитель воззвал к старшим адептам, пообещал им доступ к утраченным СШК и разрешение исследовать темные технологии.

— Ну а что же мне теперь делать? — взмолился Равашоль. — Эти надменные замыслы не по мне!

Жрец положил холодную металлическую руку на плечо Равашоля и проговорил:

— Если твоя верность Императору крепка, тогда ты должен найти какого-нибудь старшего адепта, разделяющего твои взгляды касательно опасности проекта «Каба». Можешь настаивать на древнем праве священного убежища в его храме. Пока ты будешь оставаться под его покровительством, никто не посмеет преступить порог храма и нанести тебе вред. Ты знаешь такого адепта?

— Да, — кивнул Равашоль. — Это мой бывший мастер, Урци Злобный.

— Значит, отправляйся к нему, адепт, — попрощался жрец. — И да пребудет с тобой Омниссия.


***

Покинув храм, Равашоль ощутил странную легкость. Жрец предложил ему отдохнуть, но Паллант решил не мешкать. Хотя от питательной массы и воды не отказался, равно как и от предоставленного ему колесного скифа, с помощью которого он хотел как можно быстрее добраться до храма-кузницы Урци Злобного, что располагался в трехстах девяти километрах на восток от Базилики.

Боевые сервиторы сидели неподвижно на корме скифа, пока Равашоль со знанием дела вел его сквозь пеструю толпу, мимо еще более странных транспортных средств, заполонивших металлические дороги Марса. Адепту легко удавалось избегать столкновений, ведь скиф непрерывно посылал впереди себя электронную дугу, регистрирующую все на своем пути, и ненавязчиво отводил встречных путников и транспорт со своего курса. Благодаря этому Равашоль уверенно продвигался вперед.

Оставшаяся позади Базилика постепенно тонула за линией горизонта, в то время как Равашоль приближался к владениям адепта Злобного, чьи кузницы ковали оружие и броню для Астартес. День и ночь напролет там изготовлялись силовые доспехи «Марк IV», предназначавшиеся космодесантникам, и болтеры, с помощью которых вояки зачищали целые звездные системы от врагов человечества.

Чем дальше, тем темнее становилось небо. Откуда-то набежали грязные кляксы дымных туч, а обступившие дорогу здания с покрытыми сажей черными стенами мрачно и угрожающе нависали над Равашолем. Рядом громыхали огромные рудовозы, и пространство полнилось ритмом могучих кузниц, эхо разносило гулкий промышленный набат войны.

На шпилях высоких башен танцевали молнии, наполняя желто-красное небо ползучим страхом и ощущением близящейся бури.

На этой планете дождей никогда не бывало, но Равашоль знал, что вскоре здесь разразится такой шторм, который смоет все различия между враждующими лагерями потоком крови.

Равашоль прекрасно понимал, что вся его жизнь теперь подчинена единственной цели, а выбора у него по-настоящему никогда и не было.

Он оказался одиноким солдатом Императора, исполнявшим долг, что для него было единственно верным в данной ситуации.


***

Базилика Благословенного Алгоритма никогда не закрывала своих дверей и не отказывала в помощи, даруемой жрецами Машины. Говоривший с Равашолем служитель Базилики стоял на коленях перед терминалом, полностью отдавшись блаженному ритму планеты. Его переполняли утонченные мелодии приборов, говоривших друг с другом из противоположных полушарий Марса.

Визит молодого адепта обеспокоил жреца сильнее, чем следовало бы, и стал очередным примером того, как низко пал Механикум со времен славного пришествия Императора. Сразу же после отбытия Равашоля жрец подключился к храму и провел эти моменты единения в священном сопричастии с машиной Марса.

Первым, что указало на дурной ход событий, стало постепенное затихание звуков, будто бы один за другим умолкали все аппараты планеты. Озадаченный, священнослужитель запустил самодиагностику и, к своему ужасу, обнаружил, что отключилось уже несколько его основных интерфейсов.

Сияние сенсорной сферы стало интенсивнее, и он окинул взглядом свое окружение на все триста шестьдесят градусов.

Позади обнаружилась фигура, облаченная в облегающий комбинезон темно-красного цвета. И хотя прошло уже достаточно много времени с тех пор, как священник расстался с большей частью своей плоти на хирургическом столе, он помнил достаточно, чтобы понять, что перед ним представительница женского пола. На ее стройных бедрах висело два пистолета, но в ужас священника привели не они, а пучок проводов в одной ее руке и набор изысканных инструментов в другой.

Служитель храма опустил взгляд и заметил широкий квадратный вырез на своей мантии, из которого выглядывали аккуратно откушенные края контактов.

— Кто вы? — спросил он, с облегчением заметив, что его вокскодер до сих пор функционирует.

— Меня зовут Ремиара, — ответила женщина. — Где адепт Равашоль?

— Кто? — переспросил священник, прекрасно понимая всю тщетность отпирательств. Адептам Марса имя Ремиары было известно лучше некуда, а значит, близится ужасный и абсолютно необратимый миг.

Ассасин улыбнулась, заметив, какое впечатление произвело ее имя, и склонила голову. Постучав пальцем по гипертрофированной половине черепа с многочисленными имплантированными сенсорами, привитыми к ее маске, она заявила:

— Я проследовала сюда по информационному следу, так что не злите меня, говоря, будто вы впервые слышите об этом адепте. Где он сейчас?

Жрец взглянул на вход в комнату, моля Омниссию о том, чтобы хоть кому-нибудь из братьев-техножрецов пришло в голову заглянуть в исповедальню или внять его молчаливому зову о помощи, который он и сейчас передавал в эфир.

Киллер бросила на пол выдранные из жреца детали и помотала головой. Затем погрозила ему пальцем, словно непослушному ребенку, и опустилась перед ним на колени.

— Здесь ну уж очень сокровенная ризница, — проговорила она, поднимая свои изысканные инструменты. — А ваше исповедальное поле позаботится о том, чтобы нас никто не беспокоил.

— Зачем вы все это делаете? — спросил жрец. — Хотя бы это скажите мне!

— Ты перешел дорогу одному из моих заказчиков.

— Что? Как? Я никому не причинил вреда. Я просто молюсь Богу-Машине!

— Нет, — возразила Ремиара. — Грядет время, в котором нейтралитет невозможен. Заметил ты это или нет, но ты только что выбрал одну из сторон.

Жрец попытался сопротивляться, когда Ремиара проникла в его оскверненное тело, но лишь обнаружил, что моторные функции ему уже неподвластны.

— Что ты со мной сделала? — закричал он, ужаснувшись тому, что ассасин смогла вторгнуться в его тело и прервать связь с Богом-Машиной. — Если ты проследила за Равашолем аж досюда, то легко найдешь его и без моей помощи! Прошу тебя!

— Ты прав, — согласилась женщина, и уголки ее губ дрогнули в слабой улыбке.

— Тогда зачем?

— А мне по душе твои страдания, — ответила Ремиара.


***

Храм-кузница Урци Злобного едва угадывался в темноте, похожий на мрачный вулкан с черными, поблескивающими красно-оранжевыми огнями склонами. Вокруг него сплелась паутина из мерцающих каналов с рудой, массивных акведуков, изолированных трубопроводов и глубоких рвов. Из-за жгучего жара воздух был тяжелым и затхлым, с горьковатым привкусом оксидов металлов, оседавших в горле Равашоля.

Оглушающий гром бил в уши, а из каждого строения, мелькавшего в дыме охладительных башен, доносился бой тысяч молотов и гул голосов миллионов рабочих. Равашоль и в самом деле гордился размахом индустриализации здешних мест, но все равно под этим темным, давящим небом чувствовал себя уязвимым.

Чем ближе Равашоль подбирался к высоким стенам вотчины своего старого мастера, тем медленнее становилось продвижение. С пассивной электронной дугой или без, но из-за обильного движения танкеров, рабочих и балкерных транспортеров скиф Равашоля очень небыстро полз в общем дорожном потоке.

Постепенно, с ловкостью человека, проработавшего в здешних местах не один год, адепт вырулил на главную магистраль, что вела к могучим воротам храма Урци. Минуя толпы народа, Равашоль ощутил приток неожиданной радости и улыбался от одной мысли, что вновь ступит в храм, бывший когда-то ему родным домом.

Жрец Машины указал ему цель, и Паллант почти поверил, что его испытаниям близится конец.

На подъезде к воротам, самому настоящему порталу, оснащенному огромными поршнями размером с титана каждый, Равашоль заметил красное пятно, обогнавшее его. Внезапно в лицо ему ударил горячий фонтан машинного масла и крови, а на пассажирское сиденье рядом упала отсеченная голова. Адепт завопил.

Он ударил по тормозам и развернулся в кресле. Один из сервиторов завалился на стенку транспортера. Все говорило о том, что его редуцированная нервная система сочла тело мертвым. Сервитор рухнул на пол с тяжелым металлическим звоном, а из обрубка его шеи хлынула кровь. Остальные сервиторы не обратили ни малейшего внимания на смерть товарища, стеклянным взглядом взирая на дорогу впереди и не реагируя на то, что хозяин лихорадочно оглядывается в поисках нападавшего.

Адепт соскочил с водительского сиденья, припал к полу и затаился под креслом, заметив мерцание красных отблесков в облаках. Он прищурился, пытаясь проникнуть сквозь завесу суспензии в небе, и таки рассмотрел устремившуюся к его транспортеру гибкую фигурку в красном комбинезоне, вооруженную энергетическим клинком. Равашоль видел ее впервые, но сразу узнал.

— Сервиторы! — закричал он, указывая на летящего ассасина. — Защищайте меня!

Три оставшихся сервитора в одно мгновение повскакивали, бросились заряжать энергетическое оружие и подключили боевые протоколы в поисках идентифицированной хозяином цели. А Равашоль снова залег на дно, когда резкая очередь из крупнокалиберного оружия расколола небеса, осыпав скиф дождем медных гильз, падавших на дно транспортера с музыкальным звоном. Вскоре хлесткий отзвук скорострельного лазера смешался с эхом выстрелов из тяжелого болтера.

Благодаря мысленному контролю над своими модернизированными сервиторами Равашоль мог приказать им взять цель и уничтожить ее. Третий выживший сервитор выкарабкался из транспортера, чтобы прикрыть Палланта. Люди, оказавшиеся поблизости от скифа, бросились врассыпную, подальше от огня. Сервитор поднял левую руку в силовой рукавице, накопившую смертоносный заряд энергии, а правая заканчивалась плазменным шокером, подходящим для ближнего боя. В тяжелых ботинках и плотном десантном комбинезоне, сервитор казался вполне надежным заслоном от ассасина. Но лишь казался. Равашоль прекрасно сознавал, что обычному сервитору ни за что не задержать профессионального убийцу надолго.

— Ты, со мной! — крикнул Равашоль, рискнув при этом задрать голову и посмотреть в небо. Ассасин мельтешила от здания к зданию, неведомым способом передвигаясь на ногах, удивительно гнущихся во все стороны, скользя по стенам и крутясь в воздухе алым акробатом.

Нечеловеческая скорость передвижения позволяла ей легко уворачиватьсяот лазерных импульсов и снарядов. Стены зданий брызгали осколками камня и металла, но тоже не причиняли ей ни малейшего вреда.

Вот ответным огнем огрызнулись пистолеты ассасина, и один из сервиторов покрылся кровавыми ранами. Он не упал, но пригнулся и продолжал стрелять, пока не получил пулю в лоб, на выходе снесшую ему полчерепа.

Равашоль бросился к величественным воротам кузницы адепта Злобного, ибо знал, что стоит ему провозгласить просьбу об укрытии в Святилище, и уже никакой ассасин не посмеет посягнуть на твердыню старшего адепта.

За Паллантом бежал сервитор, громыхая по металлической дороге. Еще один остался прикрывать их отход. Даже боевому сервитору долго не выдержать такого напора. Однако и вход в кузнечный комплекс был всего лишь в нескольких шагах.

Охваченные паникой люди стремились к воротам, пытаясь укрыться от огня и летящих со всех сторон осколков. Равашоль осмелился бросить взгляд через плечо и увидел, как, скользя над дорожным полотном, к уже разбитому средству передвижения приближается ассасин, а боевой сервитор выпрыгивает из-за корпуса скифа, пытаясь поразить соперника прицельным выстрелом.

Не ожидавшая контратаки, ассасин метнулась к кювету, петляя среди шквального лазерного огня, только и успевшего выплавить пару воронок на металлической поверхности магистрали. Ремиара сделала сальто и, пролетая вверх ногами над сервитором, неуловимо взмахнула мечом, лезвие которого горело голубым пламенем.

Вдогонку ассасину понеслись очередные лазерные разряды, но они были слишком неистовы и хаотичны. Сервитор повалился на землю, разрубленный на две половины.

Равашоль тем временем наконец-то преодолел последние метры, что ему оставались до врат с изображением двуглавого орла Императора и Механикум, вытравленного кислотой на каждой из створок огромных стальных ворот. При входе Равашоль поспешно окунул пальцы обеих рук в чашу со священным машинным маслом. И только его руки опустились в вязкую субстанцию, как сзади послышалось чье-то приближающееся басовитое гудение.

Паллант окропил маслом вокруг себя и громко воззвал:

— Именем адепта Урци Злобного и но древнему обычаю, я прошу укрытия в Святилище этого храма! Прошу покровительства, оказанного мне когда-то магистром этой кузницы!

Не успел он закончить, как два конусообразных проектора силового щита, установленных на потолке, повернулись к нему. Равашоль поднял голову и увидел зеленое свечение на их остриях.

Мощный силовой разряд очертил дугу между потолком и полом где-то за спиной адепта. Паллант оглянулся в ужасе, когда его ушей достиг визг, — клинок энергетического меча ассасина ярко вспыхнул и заискрил, наткнувшись на только что сгенерированное конверсионное поле.

Равашоль упал на колени, ослепленный яростным светом, и попробовал проморгаться — в глазах мерцали пятна, оставленные на сетчатке вспышкой. Техножрица-ассасин — Равашоль уже успел ее разглядеть — унеслась вверх по спирали, в темноту, спеша укрыться от сблокированных стволов на турелях, пытающихся взять ее на мушку.

Она улизнула, скользя по стенам зданий, и окончательно исчезла в марсианской ночи.

— Слава Богу-Машине, — прошептал Равашоль с бешено колотящимся сердцем.

Он все еще стоял на коленях, когда вокруг начали собираться зеваки. Им явно было любопытно, что побудило его искать укрытия в здешнем Святилище и каким человеком нужно быть, чтобы привлечь к себе внимание техножрицы-ассасина.

Паллант устало пересел на корточки, обхватив голову руками, а навстречу ему выдвинулись из глубины храма трое протекторов Механикум, вооруженных болтерными копьями, закованных в ужасающего вида панцири и оснащенных по последнему слову военной техники.

Последний сервитор собрался было дать отпор этим протекторам, но Равашоль его остановил:

— Отбой. Это протекторы Урци Злобного.


***

— Ну и кавардак же ты устроил, — сказал старший адепт Урци Злобный приглушенным бронзовой маской голосом. Три зеленых бионических глаза в бледном остове черепа подсвечивали красный капюшон изнутри.

Магистр Урци передвигался на человеческих ногах, но только ноги да еще правая рука — все, что осталось от его человеческой природы. Красная мантия Урци была из вулканизированной резины, плотной и очень прочной. На спине у него громоздился чудовищный блок питания, основная масса которого поддерживалась локальными силовыми полями. Туда-сюда носились дистанционно управляемые дроны.

— Да, — ответил Равашоль. Он с последним оставшимся в живых сервитором проследовали за Урци Злобным в пещерные кабинеты храма-кузницы. — Мне очень неловко за то, что я вернулся при таких обстоятельствах, мой повелитель, но я не знал, куда еще мне можно было податься.

— Нет-нет, — взмахнул бледной дряблой рукой Урци. Они вошли в просторный и высокий неф храма. Пилястры и арочный потолок создавали ощущение утробы колоссального зверя. — Ты правильно сделал, что пришел ко мне. Абсолютно правильно. Я всегда говорил, что ты наделаешь у нас много шуму, говорил же?

— Говорили, — согласился Равашоль. — Вот только я не думал, что это обернется таким образом.

— Не беспокойся, Паллант, — продолжал Урци Злобный. — Я уже связался с адептом Хромом, и вскоре мы все уладим.

— Адептом Хромом? — испуганно переспросил Равашоль. — Но зачем?

— Твое открытие влечет за собой такие последствия, которых ты и вообразить себе не можешь, Паллант, — рассказывал Урци по пути к серьезно охраняемым дверям из полированной стали и бронзы.

Зубчатые створки раздвинулись, и верховный адепт махнул рукой, давая понять, что Равашолю следует войти.

Паллант как раз собирался спросить насчет последствий, когда ступил под своды огромного зала, увешанного десятками тысяч комплектов силовых доспехов для Адептус Астартес, но все вопросы так и застряли у него в горле. Помещение было ярко освещено, и холодные отблески света слепили глаза, отражаясь от неокрашенных поверхностей брони. Ее серебристое мерцание напомнило Равашолю хрупкие страницы летописей Старой Земли и рассказы о воинах, передвигавшихся верхом на животных. Воспоминание рассмешило Палланта, и он улыбнулся, следуя за Урци, который направлялся в дальний конец зала.

— Я никогда не видел в таком количестве силовых доспехов «Марк Четыре», — проговорил Равашоль. — Наверное, дух захватывает, когда в них маршируют воины Адептус Астартес.

— Думаю, все именно так и выглядит, — кивнул Урци. — Конечно, мы выполнили еще только около половины от общего заказа доспехов этого типа. И ты, думаю, можешь себе представить, какие сложности нам пришлось преодолеть, переубеждая некоторые Легионы… более традиционного уклада отказаться от старых «железных панцирей».

— Арморум феррум? Но почему? Мне казалось, сами десантники сетовали на то, что «Марк Три» неуклюж и неудобен для повседневного использования в бою.

— Так и есть, — согласился Урци. — Но чисто внешне это самый вызывающий из всех типов десантных доспехов, и некоторым Легионам как раз и нравится его… брутальность, что ли, и они хотят сохранить его для церемониальных нужд и в помощь штурмовым частям.

— Но ведь «Марк Четыре» куда лучше, — не согласился Равашоль с логикой Космодесанта.

У Палланта складывалось ощущение, что Адептус Астартес так и останутся для него непостижимы. Он даже слыхал, что их скоро вообще признают отличным от остальных людей биологическим видом, настолько они удалились от привычного человеческого генома.

Рассмотрев висевшие под потолком космические доспехи, а затем переведя взгляд на безгранично аугментированную фигуру адепта Урци Злобного, Равашоль вдруг подумал, что десантники могли думать то же самое и о представителях Механикум.

— Ты даже себе не представляешь, какие последствия теперь грядут в результате твоих действий, — заявил старший адепт, когда Паллант поспешно его догнал. Рядом, не торопясь, трусил сервитор, чьи неуклюжие шаги эхом отражались от далеких стен. — Оглядываясь назад, все же, я думаю, было ошибкой отпускать тебя на работу в кузницу Луки Хрома. Но все мы крепки задним умом, не правда ли? — продолжал Урци.

— Не понимаю, — проговорил Равашоль.

— А, не важно, — ответил верховный адепт. — Тебе и не нужно понимать. Но пока у нас есть время, позволь показать, чем в последнее время занималась моя кузница.

— Для меня это большая честь, — поклонился Равашоль. — Увидеть воочию деяние рук самого верховного адепта — такой шанс выпадает раз в столетия.

— И то правда, — не стал возражать Урци, — но разве не выдающиеся времена нынче настали? Думаю, маленькая отсрочка не повредит.

Равашоль шагал за верховным адептом вдоль рядов пустых доспехов в самую дальнюю часть зала, где на ступенчатом подиуме из красного мрамора с золотистыми и серебристыми прожилками взгромоздился высокий черный цилиндр.

Урци поднялся по ступенькам, и один из его дронов нырнул к черному цилиндру, мигнул загоревшимся глазком и с жужжанием выдвинул из себя ключ. Последний скользнул в цилиндр, хотя Равашолю так и не удалось разглядеть замочной скважины. Дрон отпрянул и спрятался за старшим адептом, когда что-то загудело.

Чернота в цилиндре завихрилась и стала постепенно сереть, погружаясь куда-то в помост, будто чернильное облако, растворявшееся в воде. С течением времени уже можно было рассмотреть содержимое цилиндра, чья поверхность из матовой плавно стала полупрозрачной, а затем и вовсе невидимой. Ошеломленный Равашоль разинул рот от удивления, когда перед ним предстал великолепный терминаторский доспех — самый удивительный из всех виденных им ранее.

Обладавший более массивными пропорциями, нежели «Марк IV», этот панцирь мог похвастаться сегментами из пластали, выкрашенными в цвет самой черной ночи. Окантовка отливала золотом и бронзой, и Паллант прекрасно понимал, что над каждой деталью этого доспеха трудились самые искусные мастера Марса.

По краю наплечников шел ряд золотых заклепок, а в центре нагрудной пластины горел янтарный глаз в окружении ощеренных золотых волков. Высокий латный ворот светился красными огнями, а на плечах крепилась тяжелая волчья шкура.

Равашоль поднялся по ступенькам и встал перед доспехом. Одна лишь близость к этому произведению искусства пьянила и даже немного пугала. Адепт протянул руку к полированным пластинам, и пальцы его дрожали. Пласталь оказалась холодной на ощупь, но в металле чувствовалась легкая вибрация, словно сокрытый в доспехе дух машины видел сны о грядущих битвах. Паллант взглянул вверх, туда, где должно было находиться лицо воина, и содрогнулся, внезапно испугавшись этого мрачного панциря.

— Это вершина моего мастерства, — гордо заявил Урци. — Ничего более совершенного мне сделать уже не суждено.

— Он… великолепен, — попятился Равашоль от доспеха, который внезапно показался ему вместилищем абстрактного ужаса. Что-то в этих агрессивных линиях говорило об океанах крови, которую прольет обладатель доспеха, кем бы он ни был. Панцирь, очевидно, должен был не только защищать, но и устрашать. — Для кого он?

— Для самого Воителя, — улыбнулся Урци.


***

Равашоля захлестнула волна страха, когда он заглянул под капюшон Урци, где светились три глаза. Рядом с верховным адептом Паллант казался карликом. В животе у него заныло, внутренности сжались в комок от одной только мысли: он допустил ужасную ошибку, придя сюда.

— Для Хоруса? — выдохнул Равашоль.

— Его самого, — ответил Урци. — Доспех будет отправлен в систему Исстваана со дня на день. По-моему, пришло время раскрыть карты, Паллант, не правда ли? Ты нас очень напугал, когда скрылся от протекторов адепта Хрома. У нас не было ни малейшего понятия, что может взбрести тебе в голову, ведь соглашение с Воителем слишком важно, чтобы позволить какому-то мелкому адепту третьего класса расстроить наш пакт. Я вроде бы уже упоминал о последствиях?

— Вы нарушаете приказы Императора… — проговорил Равашоль.

— Мой дорогой Паллант, если бы речь шла только о приказах! И хотя твоя эскапада нас встревожила, мне не следует объяснять тебе что-либо. Скажу лишь, что время Императора закончилось, и во Вселенной грядет новый порядок.

— Новый порядок? — отступил назад Равашоль. — Это ересь! Предательство! Императору…

— Императору конец, — перебил его Урци. — Он ограничивает наш прогресс бессмысленными запретами, указывает, что можно исследовать, а что — нет. Указывает нам! Тем, кто обеспечивает его войска оружием и амуницией! А где был Император, когда Древняя Ночь поглотила Марс? Нет, когда Император завоюет Галактику, он обернется против нас и присвоит себе все наши технологии. Мы для него лишь вассалы, и не более.

Каждое новое слово бывшего мастера повергало Равашоля во все больший ужас, особенно теперь, когда он понимал: то, что ему стало известно относительно проекта «Каба», — всего лишь деталь, приподнявшая завесу над заговором, равного которому и вообразить-то нельзя, не то чтобы припомнить в истории.

— Я вам этого не позволю, — пробормотал адепт третьего класса. — Я не позволю вам вовлечь Механикум в предательство.

— Ты не позволишь нам? — рассмеялся Урци. — Мальчик мой, да ведь все уже свершилось.

— Вы не оставляете мне выбора, — сглотнул Равашоль. — Сервитор, уничтожить его!

Последний сервитор подбоченился, плазменный излучатель на плече развернулся в сторону старшего адепта, орудийная спираль загудела, сосредоточивая энергию, пока прицельные лазеры танцевали на бронзовой маске Урци.

Но прежде чем сервитор успел открыть огонь, сверкнула вспышка ослепительного белого огня и из корпуса сервитора брызнул столп крови и масла. Равашоль попятился от своего охранника, издавшего механический скрип отчаяния. Масло воспламенилось, и теперь вся правая сторона сервитора пылала.

В воздухе Паллант заметил скользящую фигурку техножрицы-ассасина с мечом, оставляющим за собой тонкий след горящей плазмы. Охваченный огнем сервитор даже попробовал прицелиться в ассасина, но оружие его уже не функционировало.

Равашоль наблюдал, как неумолимый убийца несется над полом. Горящий сервитор, двигаясь замедленно, будто против течения, развернулся лицом к ускорившемуся противнику. Теперь он годился лишь для рукопашной. Оставшаяся рука была облачена в энергетическую рукавицу. С ней-то телохранитель и сделал неуверенный шаг вперед, пытаясь защитить своего хозяина. Равашоль бросился бежать к безнадежно далекому выходу из зала, когда ассасин мелькнула над гибнущим сервитором, с легкостью увернулась от его неуклюжего выпада и одним небрежным движением снесла ему голову.

Паллант плакал на бегу, прекрасно осознавая, что обречен, и тем не менее не останавливался. Он пробежал мимо рядов блестящих доспехов, которые, увы, его не защитят.

С каждым своим гулким шагом он ждал, что еще вот-вот — и его настигнет удар меча или же выстрел. Дверь приближалась, в панике адепт бросил взгляд назад и заметил, что адепт Урци с ассасином стоят над полыхающими останками боевого сервитора.

«Почему они меня не преследуют?»

Равашоль выбросил странный вопрос из головы, минуя серебристые залы своего бывшего пристанища: благо память позволила ему безошибочно воспроизвести весь путь, приведший в этот оплот предательства. Многочисленные адепты и техники с любопытством оглядывались, когда он пробегал мимо. Его цель — громадные входные ворота в кузницу. Поэтому все остальные не стоят ни малейшего внимания.

Наконец-то он выскочил за ворота, где еще недавно просил укрытия в храме-кузнице. Каким глупцом он был, думая, что Урци чтит древнее право, когда весь Механикум втянут в измену. Великие врата были открыты, и орел, выгравированный на их створах, уже казался серьезнейшим оскорблением. Равашоль выбежал в жар марсианской ночи.

И еле смог затормозить перед машиной Каба.


***

— Привет, Паллант, — поздоровалась машина. — Рад тебя видеть.

Наконец машина могла самостоятельно передвигаться. Равашоль заметил, что ее сферический корпус установлен на широком гусеничном шасси. Каба возносился над адептом, его могучие конечности были направлены в небо, а гибкие щупальца-манипуляторы плавно змеились в воздухе. Сенсорные блистеры горели матовым янтарным огнем. Как бы Равашолю ни хотелось бежать, а внутренний голос подсказывал, что таким образом он только ускорит смерть.

— Откуда ты здесь взялся? — осторожно поинтересовался адепт.

— Я искал тебя, Паллант, — ответила машина.

— Зачем? — спросил Равашоль.

— Мне казалось, мы друзья.

Мысли адепта пустились вскачь. Неужели Каба сбежал из кузницы Луки Хрома, словно животное в поисках пропавшего хозяина?

— Мы друзья! — вскричал Равашоль. — Да-да, самые что ни на есть друзья!

— Тогда почему ты хочешь меня уничтожить?

— Уничтожить? Я никогда такого не говорил!

Сенсорные блистеры Кабы гневно залились алым цветом.

— Ты считаешь меня опасным созданием и не веришь в возможность моего существования. Недопустимость моего существования равнозначна моему уничтожению, а я умирать не хочу. Я не заслужил смерти.

Равашоль молитвенно вскинул руки:

— Но теперь-то ты должен понять, что меня просто беспокоило появление такого создания, как ты.

— Адепт Хром рассказал мне о вашем с ним разговоре, — прорычала машина. — О том, что ты считаешь меня незаконным и неправильным созданием.

— Ну, в каком-то смысле… так и есть, — согласился Равашоль, все еще надеясь воззвать к машинной логике. — Император запретил эксперименты с искусственным интеллектом.

— Но из твоих рассуждений неминуемо следует вывод о необходимости моего уничтожения, — заметил Каба. — Этого я не могу допустить. Естественное право и желание каждого разумного существа — защищаться от причиняемого ему вреда.

Равашоль сделал шаг назад от машины и оцепенело смотрел, как из-за ее широкого корпуса выступает верховный адепт Лука Хром. Вот почему Урци с ассасином позволили Равашолю покинуть храм.

«Им всем хотелось узнать, сможет ли Каба убить меня…»

Паллант Равашоль услышал шаги и, обернувшись, увидел своего бывшего мастера возле железных ворот. Урци кивнул, и массивные поршни зашипели, наглухо закрывая блестящие створы ворот.

Равашоль упал на колени и снизу вверх смотрел на подкатившую машину, наставившую на него оружие. Адепт Хром встал рядом с Кабой.

— Давай. Я не смогу вас остановить. Но ни одно из ваших деяний не останется безнаказанным.

— В этой Галактике, — покачал головой Хром, — не существует ни наказаний, ни поощрений, адепт Равашоль. Одни лишь сплошные последствия.

— Что ж, надеюсь, последствия вашего предательства не обойдутся Марсу слишком дорого.

— Это уже решать Воителю, — ответил Хром и кивнул Кабе.

Равашоль взглянул на рдевшие сенсорные блистеры и увидел в них лишь холодный, не поддающийся эмоциям разум, который не имел никакого права на существование и в один прекрасный момент обратит оружие против своих хозяев. Так же, как он, собственно говоря, собирался поступить прямо сейчас.

— Прощай, Паллант, — целясь, произнесла машина.

Равашоль закрыл глаза, и его мир обратился в пламя. 

Гэв Торп ПОЛЁТ ВОРОНА

Кровавый смерч пронесся по пустынному склону, его яростный рев – сотня тысяч глоток, вопящих от злости и боли. Алые ветра обратились бушующим адом, воспламенив все вокруг. Небо горело, и воздух заполонило множество темных очертаний, их крылья охвачены огнем, из черных перьев сыплются искры. Умирающие крики стали карканьем воронов, усиливающаяся какофония, в которой утонул вой бури.

 Пот катится градом, сердце бешено колотится. Марк Валерий с задыхающимся криком вырвался из мучительного сна. Кровь и огонь. Всегда одно и то же. Огонь и кровь. Он скинул с себя промокшее одеяло, рециркулируемый воздух Освобождения оставил на его пересохших губах тонкий слой соли. Валерий закашлялся и протер глаза, когда увидел, как в тенях его комнаты продолжают кружиться вороны. Отдаленное эхо тех отчаянных криков все еще отражалось от голых металлических стен, словно насмехаясь над ним.

 Дрожа, Валерий слез с кровати и побрел к душевой кабинке. Он потянул медную цепь, и на него хлынула едва теплая вода, смывая усталость. Он быстро обтерся жесткой мочалкой и втер воду в кучерявые каштановые волосы. Как и большинство вещей на Освобождении, вода подавалась дозированными порциями. После того, как положенная ему доза длительностью в сорок пять секунд окончилась, Валерия посетила мысль воспользоваться и второй дневной частью, но он тут же откинул идею. После целого дня в удушливом воздухе искусственной обители Освобождения дневной душ был жизненно необходим, чтобы смыть с себя накопившуюся за день грязь. Без него он попросту не сможет заснуть.

 Хотя в последние дни Валерий почти не спал. Каждую ночь вот уже на протяжении семи ночей его мучил один и тот же кошмар. Кровь и огонь, огонь и кровь, и стая воронов, которые кричат от боли.

 Все еще терзаясь тревожными мыслями, Валерий провел рукой по узкому подбородку, ощутив под пальцами щетину. Он взял глубокую кружку и наполнил ее израсходованной водой из душевой кабинки, после чего поставил на полку под небольшим зеркальцем, прикрепленном к стене. Валерий посмотрел на покрасневшие глаза и морщины на моложавом лице. Оно совсем не походило на лицо человека, которому не так давно исполнилось тридцать лет. За последние семь дней он постарел сильнее, чем за четырнадцать лет сражений – сначала против орков на Тэрионе, а затем в составе великой армии Императора вместе с космическими десантниками из легиона Гвардии Ворона. Куда лучше ему спалось на десантном корабле, стремительно несущемся на планету, которая отказалась от просвещения; он проводил ночи в зловонных топях с большим уютом, чем в последнее время в собственной кровати.

 Валерий наточил бритву и осторожно провел ею по щекам, успокаиваясь от знакомых движений. Особое внимание он уделил усам, аккуратно подровняв их над верней губой. Марк Валерий очень гордился растительностью на лице, свидетельством высокого положения на Тэрионе, а также звания префекта Имперской Армии, как любым другим знаком различия.

 После утреннего моциона Валерий позвал своего пажа, Пелона. Юноша пришел вместе с формой своего повелителя. Пелон помог Валерию одеться, слаженный танец между повелителем и его слугой. Паж пригладил шелковую рубашку и закрепил золотые галуны на плечах префекта. Пелон осмелился нарушить обычное молчание.

 - Вы кажетесь уставшим, мой повелитель. Сны еще беспокоят вас?

 - Что ты знаешь о моих снах? – ответил Валерий.

 - Только то, что вы шептали и кричали во сне, мой повелитель, - сказал Пелон. Он протянул Валерию брюки до колен, и когда офицер шагнул в них, завязал их на толстую черную шнуровку.

 Префект кратко пересказал слуге свой кошмар, обрадовавшись тому, что может сбросить с себя тяжесть ужасных видений.

 - В зависимости от варповских течений лорд Коракс и его легион должны были прибыть на Исстван семь дней назад, - тихо закончил Валерий. – Разве может быть простым совпадением, что мои сны начались тогда же?

 Денщик ничего не ответил, когда Валерий сел на край кровати и вытянул ноги. Пелон натянул на префекта традиционные тэрионские сапоги для верховой езды.

 - Возможно, это сообщение, мой повелитель, - произнес Пелон. – В некоторых древних историях говорится, что во время снов мы можем видеть предзнаменования.

 - Суеверия, - ответил Валерий, хотя его словами недоставало уверенности. – Сообщение от кого? Как оно могло попасть в мои сны?

 Пелон пожал плечами, когда Валерий поднялся. Имперский офицер вытянул руки, чтобы его денщик смог намотать на пояс перевязь и закинуть ее через левое плечо, после чего остаток повис вдоль правой ноги.

 - Лорд Коракс не просто человек. Кто знает, на что он способен, мой повелитель, - сказал Пелон.

 Валерий призадумался, пока заправлял пояс и вкладывал меч в вычурные ножны на левом бедре. Он молчал, пока Пелон помогал ему набросить черный полуплащ, отороченный алым виарминовым мехом, и закрепить на правом плече префекта.

 - Я хотел отправиться с легионом, - признался Валерий. – Перед отбытием я говорил с лордом Кораксом.

 - И что он сказал, мой повелитель?

 - Он сказал, что это дело легионов. Ужасные времена, Пелон. Я едва могу поверить в происходящее. Частичка меня еще надеется, что все это неправда. Примарх стал отступником и отринул свой долг перед Императором? Я скорее поверю в то, что гравитации не существует.

 - Я видел упорство в глазах примарха. Они пылали тем, чего раньше я не видел. Восстание Магистра Войны порочит всех легионес астартес. Лорд Коракс поклялся передо мной, что космические десантники разберутся с ним без чужой помощи. Затем он положил руку мне на плечо и сказал: «если ты мне понадобишься, то услышишь мой зов». Что бы это могло значить?

 - Даже не догадываюсь, мой повелитель, - сказал Пелон, хотя было ясно, что он как-то сопоставил слова примарха со сном. Валерий промолчал.

 Ему не было нужды смотреться в зеркало. Префект знал, что выглядит безупречно. Он с Пелоном проводил этот танец тысячу раз, будь то в палатке на дождливой равнине, пока над головами грохотала артиллерия, в тесной каюте армейского корабля, несущегося по варпу, или на Тэрионе, в семейном имении, куда через окна доносился земной, но такой успокаивающий запах с гроксовых полей.

 Когда-то ритуал успокаивал Валерия. Не важно, что происходило, что подкидывала ему жизнь, он каждый раз возрождался, заново создавался как офицер Императора. Сегодня, как и последние семь дней, церемония казалась бессмысленной. Она не принесла успокоения, не сейчас, когда на границе слуха звучали крики воронов, а за глазами мерцало пламя. Вся красочность традиций Тэриона и величие Имперской Армии не могли разогнать его страхов. Его роль, его долг лишь усиливали тревогу Валерия. Некий импульс в самой его сущности подсказывал префекту, что во вселенной что-то не так, и что ему, как офицеру Императора, следовало действовать.

 Валерий вместе с Пелоном направился в извилистые туннели старых шахт. В темных закоулках лабиринта смотреть было не на что, стены покрыли пласталью, чтобы скрыть следы лазерных киек и буров. Миллионы трудились и умирали, подпитывая алчность немногих, но после них ничего не осталось. Ликея больше не было. Валерий знал об этом только по старым историям о тирании и рабстве, которые ему рассказывали легионеры Гвардии Ворона – те, кто были здесь рабами и присоединились к легиону после прибытия Императора.

 Луна теперь звалась Освобождением, ее рокритовые вершины и бесконечные коридоры стали свидетельством просвещения и решимости лорда Коракса. Валерий почти не задумывался о кровавом прошлом этого места, но временами вспоминал, что воздух, которым он дышал, когда-то вдыхали заключенные, жалкие создания, до того, как лорд Коракс принес им свободу.

 Они миновали несколько лестничных пролетов к посадочной площадке, и вышли на обзорную галерею – армапласовую полусферу, откуда когда-то надзиратели смотрели в черные небеса и видели огненные следы транспортов, везущих человеческий груз с планеты внизу. Этот мир, Киавар, сейчас не был виден. Иногда он вырисовывался на горизонте, будто наполненный злобой глаз.

 Валерий не сводил взгляда с громадной иглы, известной как Шпиль Воронов – бывшая башня стражи, а теперь крепость Гвардии Ворона, цель его сегодняшнего похода. Отвесные стены здания были усеяны орудийными отсеками и прошиты освещенными пастями доков. Сотни прожекторов пронзали кромешный мрак лишенного воздуха мира, озаряя шахты, которые раскинулись по изрытой кратерами поверхности луны, и отблескивая от силовых куполов, защищавших рабочие поселения и заводы по очистке минералов.

 Шпиль Воронов безмолвствовал. В нем осталось всего пара сотен легионеров, все остальные отправились со своим примархом лордом Кораксом в Исстванскую систему. Валерий не знал деталей – точно этого не знал никто.

 Именно это и тяготило префекта. Сны могли каким-то образом быть зовом о помощи от примарха. Валерий понятия не имел, как такое могло быть. У него была только уверенность в том, что он был нужен на Исстване, и что ему следовало пойти туда, какая бы судьба его там не ждала.


 Сводчатые залы Шпиля Воронов были зловеще пустыми. В арсеналах царила тишина, посадочные отсеки пустовали. Грохот сапог Валерия звучал громче обычного. Возможно, это лишь его воображение. Командор Бран, лидер Гвардейцев Ворона, которые остались на Освобождении, обитал на верхних уровнях башни. Когда префект вошел со своим спутником, он в одиночестве стоял у узкого окна, всматриваясь в усеянное звездами ночное небо. На командоре были мягкие башмаки и простой черный табард, украшенный символом легиона.

 С прибытием Валерия он обернулся и улыбнулся, взмахом указав префекту на скамью у стены комнаты с низким сводом. Бран присел возле него, и диван тревожно затрещал под его весом. Даже в сидячем положении космический десантник доминировал в комнате. Его оголенный бицепс размером не уступал бедру Валерия, ткань табарда растянулась на массивной груди. Префект чувствовал себя рядом с ним ребенком. Все становилось даже хуже при встречах с лордом Кораксом, по сравнению с которым даже легионеры казались крошечными и хрупкими.

 Валерий нервно сглотнул.

 - Все хорошо, командор? – обыденным тоном поинтересовался префект.

 Бран выглядел задумчивым. Его лицо пересекало несколько шрамов, и, отвечая, он подсознательно провел пальцем по одному из них на лбу.

 - Это была комната стражей, - сказал он. – Здесь я убил своего первого человека, когда был даже моложе твоего денщика. Задушил его ремнем винтовки, а потом отобрал оружие. Конечно, тогда со мной был лорд Коракс. Я видел, как он вырвал человеку сердце, а затем кулаком размозжил череп другому, - командор оглянулся, видя скорее воспоминания, нежели холодные пласталевые стены. – Тут одиноко. Как же мне хотелось бы отправиться с остальным легионом.

 - Почему же не ушли? – спросил Валерий.

 - Не повезло на жеребьевке. Кому-то следовало остаться и охранять крепость. Командоры разыграли лотерею, и я проиграл. Вот поэтому я здесь, пропускаю все действо.

 - Может, и нет, - произнес Валерий, увидев представившуюся возможность.

 - Не понял тебя, - отозвался Бран. Он посмотрел на подошедшего денщика с подносом, на котором стояла пара кубков. Командор покачал головой, Валерий же принял предложенную воду. У нее было химическое послевкусие, она совсем не походила на свежую воду из ручьев в его поместье на Тэрионе. И все же вода означала жизнь, и префект быстро осушил кубок, чтобы избавиться от сухости во рту, которая мучила его с самого утра.

 Префект понял, что теряет инициативу. Слова вырвались потоком, преодолев плотину смущения, сдерживавшую их до сих пор.

 - Я думаю, что лорду Кораксу нужна наша помощь, в смысле, на Исстване. Боюсь, битва с Гором пошла не по плану.

 Бран нахмурился.

 - Почему ты так считаешь? До тебя дошли известия, о которых я не знаю?

 - Не совсем, нет. Послушайте, в этом может не быть смысла, да я и сам не вполне все понимаю. Мне снится сон о горящих воронах, - Бран нахмурился сильнее, но Валерий продолжал, от беспокойства его голос повысился. – В нем может ничего и не быть, совсем ничего, но он мучает меня вот уже семь дней. Боюсь, он своего рода предупреждение. Я не могу объяснить это, я просто так чувствую. На Исстване что-то не так.

 Озадаченность Брана переросла в скепсис.

 - Сон? Ты хочешь, чтобы я ослушался приказа примарха и отправился на Исстван из-за сна?

 - Не просто сна, я в этом уверен.

 - Твои опасения беспочвенны. Три легиона, целых три легиона выступили против Гора. За ними последуют еще четыре. Неважно, что сделали предатели, им не хватит сил выстоять перед их совокупной мощью. Какой силой обладает Гор, чтобы бороться с такой армией?

 - Возможно, вы правы, - согласился Валерий, хотя часть его оставалась не убежденной. – Может, мне просто отправиться туда со своими людьми, чтобы увериться наверняка? Если все в порядке, мы просто вернемся, потеряв всего пару недель, не больше.

 - Я прав, - сказал Бран. – Никто не покидает Освобождение, особенно имперские солдаты. Это дело легионов. Мы разберемся со всем сами. Тебе следует подготовиться к возвращению лорда Коракса. Вскоре мы будем снова в варпе, лететь к другим мирам, если ты так жаждешь действия.

 Валерий покорно кивнул, подавив вздох. Перед лицом столь явного отказа он больше ничего не мог сделать.


 Спокойствие. Ритмический гул, приглушенный из-за амниотической жидкости искусственного происхождения. Успокаивающий голос, такой же глухой. Смысл слов теряется, но их тон внушает умиротворенность. На заднем фоне что-то назойливо пищит. За стенкой инкубатора возникает размытое блеклое лицо. Его черты неразборчивы, выражение непонятно. На стекло капсулы ложится рука: почтительная, исполненная надежды, воспитывающая. Может, даже любящая?

 В спокойствие картины ворвались огонь и кровь: огонь из горящих двигателей «Громового ястреба», кровь из пробоин в его доспехах, быстро сворачивающаяся, чтобы остановить поток. Боли не было. По крайней мере, боли физической. Но психологическая боль, ужас предательства, пылала в его мыслях, словно открытая рана.

 Большая часть багрянца, подсыхающего на доспехах, принадлежала не ему. Из керамитовой оболочки торчали осколки – куски брони его телохранителей. В сочленения забилась влажная плоть, в жилах и обрывках мышц спутались раздробленные кости. Он не знал имен тех, чьи останки покрывали его доспехи. Он не хотел знать.

 Коракс поднялся из обломков корабля, выпрямившись с помощью Винсента Сиккса.

 - Вы должны позволить мне осмотреть раны, лорд, - сказал апотекарий.

 - Нет нужды, - искренне ответил Коракс.

 - Тот же выстрел убил пятерых легионеров. Я бы уделил этому побольше внимания, - не унимался Сиккс.

 - Мое тело уже восстанавливается. У нас есть и более важные проблемы.

 Капитан Альварекс тяжело сошел по штурмовой рампе следом за примархом, керамит его доспехов был иссечен взрывами болтерных снарядов – белые воронки на черном фоне. Он старался скрыть, что хромает, но было ясно, что Альварекс сильно повредил левую ногу. Капитан нес с собой стратсетевой передатчик, который он вынес из командной палубы боевого корабля.

 - Данные о потерях неполны, - доложил капитан. Даже по комму его голос казался слабым, нерешительными.

 - Говори, - приказал Коракс.

 Сиккс недоверчиво покачал головой при дальнейших словах капитана.

 - По приблизительным подсчетам потери легиона составили около семидесяти пяти процентов. Они могут возрасти до девяноста процентов, лорд.

 Коракс застонал, скорее от новостей, чем от боли.

 - Дайте мне секунду, - сказал примарх.

 Он отвернулся от космических десантников, пока те выбирались из упавшего «Громового ястреба». Далеко на западе примарх различил огни на Ургалльском плато и окружающее его кольцо холмов. Там лежали десятки тысяч легионеров. Десятки тысяч Гвардейцев Ворона. Кораксу прежде не приходилось испытывать страха. Он не боялся ни плетей поработителей, ни орочьих орд, ни армий диссидентов. Но это было нечто иное. Здесь космические десантники убивают космических десантников.

 Начало самоуничтожения человечества.

 На пару мгновений Коракса охватила глубокая скорбь, он размышлял об утраченных жизнях, о павших братьях по оружию, погибших от рук их собратьев-изменников. Примарх смотрел, как в небо поднимается дым, заволакивая горизонт. Он вспомнил торопливый разговор с Вулканом, когда предатели открыли огонь им в спины. Примарх Саламандр хотел обороняться в зоне высадки. Коракс советовал противоположное, понимая, что поле боя они уже потеряли. Не в его природе было оставаться на одном месте, чтобы позволить себя убить. В его ушах звенели проклятья Вулкана, но Коракс приказал своему легиону идти на прорыв. По комм-сети на закодированном сигнале передавались аварийные точки встречи, но Коракс понятия не имел, знали ли предатели шифры связи Гвардии Ворона. Когда выжившие соберутся, примарх распорядится, чтобы технодесантники ввели новые системы безопасности.

 Когда сожаление уступило место насущным проблемам, Коракс отступил от зияющей пропасти, которая грозила поглотить его. Разум снова заполнился расположением сил и приказами, и примарх обернулся к остаткам своей почетной гвардии. Технодесантник по имени Страдон возился с изломанной грудой стальных перьев и керамитовой оболочки. Страдон поднял глаза, когда Коракс вернулся. Технодесантник расстроено склонил скрытую под шлемом голову, и хрипло прошептал.

 - Ваш летный ранец… Возможно, я смогу снять некоторые детали с «Громового ястреба»… Подогнать реактивные сопла…

 - Оставь его, - сказал Коракс. Он бросил взгляд на космических десантников, с ожиданием смотревших на своего примарха. – Пройдет некоторое время, прежде чем этот ворон полетит снова.


 В долине клубился густой туман, но тут и там среди дымки виднелись более темные участки смога – выхлопы двигателей. Коракс вместе с четырьмя своими командорами сидел высоко на западном склоне ущелья. Примарх снял крылатый шлем и пристально вслушивался, его сверхчеловеческий слух был намного острее любых авточувств, которые могли создать технократы. Он мог определить каждую машину по характерному реву и скрежету: транспорты «Носорог», «Лэнд рейдеры», танки «Хищник», штурмовые орудия «Раскат грома». Последняя машина подсказала ему, кто именно едет через долину, поскольку лишь один легион пользовался подобного рода техникой.

 - Железные Воины, - произнес примарх.

 Окружавшие его офицеры зарычали от отвращения. Из всех, кто стал предателями, Железные Воины заслуживали особой ненависти. Гвардейцы Ворона всегда считали их тактику безыскусной и грубой. Коракс никогда не высказывал свои соображения открыто, но он не разделял подхода Пертурабо к войне. Его бывший брат рассматривал конфликт лишь как обмен ударами до тех пор, пока одна из сторон не сдастся. Он был из тех, кто встанет лицом к лицу с противником и будет биться, полагаясь на выносливость. Пертурабо не раз намекал, что считает Коракса трусом из-за его излюбленной стратегии ударов-отступлений.

 Критика примархов мало заботила Коракса. Их легионы были крупнее его, а изначальные терранские силы еще больше увеличились благодаря притоку рекрутов из густонаселенных родных миров. Освобождение не обладало столь же обширными человеческими ресурсами других планет, поэтому в ряды Гвардии Ворона влилось всего пару тысяч легионеров. Подобное положение легиона требовало особого подхода к военным действиям, который Коракс отлично выучил, возглавляя восстание против поработителей. Хотя впоследствии Гвардия Ворона превратилась в превосходно вооруженное войско, Коракс никогда не забывал столь тяжело постигнутых уроков партизанской войны. Если бы он сражался так, как предпочитал Пертурабо – или как решил Вулкан – то к этому времени все его воины были бы уже давно мертвы.

 Благодаря осторожному отступлению под шквальным огнем некоторым удалось спастись, чтобы воссоединиться с примархом. Четыре тысячи оставшихся легионеров было ничтожно мало по сравнению с мощью, которой Коракс командовал еще десять дней назад, но они оставались космическими десантниками и еще могли сражаться. Коракс решил для себя, что резня в зоне высадки не останется без ответа. Воины Пертурабо узнают, что иногда неожиданный удар бывает самым смертоносным.

 Коракс внимательно вслушивался в звуки машин, разносящиеся по долине, и поочередно указывал на каждый источник.

 - Четырнадцать «Носорогов», три «Лэнд рейдера», шесть «Хищников», три «Раската грома», - сказал он своим офицерам. Никто не усомнился в его словах, ведь его зрение и слух были лучше любого сканера, который все еще оставался у Гвардии Ворона. – Продвигаются парной колонной, шесть транспортов в авангарде, в полукилометре впереди. Два разведывательных эскадрона мотоциклистов, всего двадцать.

 Примарх поднял глаза. Облака в высокогорье клубились низко. Он не слышал шума реактивных двигателей. Маловероятно, чтобы Железные Воины использовали воздушные силы, при такой погоде от них не было никакого толку. Выше, над уровнем атмосферы, их фрегаты и боевые баржи прочесывали поверхность Исствана-5 авгурами дальнего действия, но обнаружить войска таких размеров, как у Коракса, будет невозможно. Он вел рискованную игру, но Кораксу приходилось надеяться, что разведывательная колонна – одна из трех, которая после резни прочесывала холмы – не пользовалась поддержкой с орбиты.

 - Когда мы атакуем, они организуют стреловидную оборону, - продолжил Коракс. – «Лэнд рейдеры» впереди, «Хищники» на флангах, штурмовые орудия и транспорты в качестве резерва. Эти ублюдки любят подобный тип боя. Но мы этого не допустим.

 - Диверсионная отложенная атака? – предложил Агапито, командор Когтей, тактических рот, которые составили боевой хребет заново реорганизованной Гвардии Ворона.

 Коракс кивнул. Он обернулся к командору Алони, недавно назначенному лидеру штурмовых рот – Соколов.

 - Агапито установит огневую позицию на восточной оконечности долины, - сказал примарх. – Дай Железным Воинам десять минут, чтобы сформировать построение, после чего атакуем их с тыла. Агапито, ты должен отвлекать их столько, сколько сможешь. Нанеси по ним мощный удар и держись. Их ответ будет сильным. Ты должен выдержать его. Если враг подумает, что ты собираешься отступать, он перестроится для погони, из-за чего арьергард окажется прямо перед ротами Алони. Не позволь этому случиться.

 Командоры кивнули. Следующим заговорил еще один офицер, Соларо.

 - Что с разведчиками, лорд?

 - Используй мотоциклетные отделения, чтобы Железные Воины погнались за ними. Оттягивай их к западу. Алони, проведи атаку с востока.

 Офицеры согласились с приказами, после чего последовал краткий миг молчания, пока Алони не задал вопрос, который волновал их всех.

 - А вы, лорд? Где будете сражаться вы?

 - Я атакую с юго-востока, как второе крыло отложенной атаки.

 - Это разумно? – спросил Агапито. – Вы распустили своих телохранителей по другим ротам.

 Коракс поднялся во весь рост и снял с ремня тяжелый болтер, с легкостью держа его в руке. Огромный примарх улыбнулся своим офицерам.

 - Это ведь было лишь для показухи. Неужели вы думаете, что мнедействительно нужны телохранители?


 Долина озарилась огнем болтеров и тяжелого оружия. Пара «Носорогов» разом превратилась в пылающие обломки, еще у одного «Лэнд рейдера» загорелось машинное отделение. Предатели открыли мощный ответный огонь, потоки пуль и сполохи разогнали сгустившийся туман. Каменистый склон холма, откуда Когти Агапито обстреливали Железных Воинов, накрыло волной взрывов.

 Коракс наблюдал за перестрелкой из узкой теснины в паре сотен метров позади позиций Железных Воинов. Он видел, как расчеты «Раскатов грома» готовят свои орудия, и понял, что пора действовать. Примарх знал, что враг поступит подобным образом, но не хотел, чтобы Алони атаковал слишком рано из-за страха раскрыть свой план. Коракса не мучили угрызения совести от сознательного обмана собственных командоров – именно ради их выживания примарх и решил напасть раньше. Он сможет и сам разобраться с ситуацией.

 Примарх вырвался из укрытия и широким шагом помчался по усеянному галькой холму. Неожиданность станет его первым оружием. Под его ботинками разлетались камушки, и один Железный Воин, по доспехам которого хлестал дождь, повернулся в сторону Коракса, наверное, каким-то образом услышав сквозь грохот битвы хруст шагов. Примарх действовал без промедления. Резко остановившись, он подхватил камень. Непринужденным движением руки он метнул его в Железного Воина. Словно темное пятно, камень угодил в горло космическому десантнику и вырвался с противоположной стороны шеи, без шума свалив воина. Коракс побежал дальше, готовя тяжелый болтер.

 «Раскаты грома» открыли огонь по Гвардии Ворона, склон холма утонул в трех огромных взрывах пламени. У Коракса не было времени смотреть на устроенное разрушение, он полностью сосредоточился на своих целях. В пятидесяти метрах от штурмовых орудий он замер и занял позицию для стрельбы, прижав тяжелый болтер к плечу, как обычный человек винтовку.

 Прицелившись, он взял на мушку ближайший «Раскат грома». Коракс целился в точку прямо над бронированным служебным люком в корпусе машины, за которым располагалось основное локомотивное реле. Первая очередь болтов с ревом попала точно в намеченную цель, разорвав пластины брони. Мгновение спустя из двигателя «Раската грома» повалил густой дым, а затем штурмовое орудие исчезло в огненном шаре, разметавшем во все стороны погнутые куски металла.

 У Коракса не было времени восхищаться проделанной работой. Следующая очередь пробила гибкую броню на орудийной установке другого «Раската грома», искорежив технику и заклинив ствол. Из «Носорогов» выскочили серебряные фигуры и тут же бросились к Кораксу, но он не обращал на них внимания. Примарх активировал три противотанковых гранаты, с легкостью сжав их в ладони. Броском из-за головы он забросил гранаты в воздухозаборник третьего «Раската грома», пробив решетку и разворотив топливные шланги. Вскоре весь левый борт машины объяло пламя. Когда горящая команда принялась выпрыгивать из люков, Коракс безжалостно расстрелял их из тяжелого болтера.

 По доспехам Коракса заколотили болтерные снаряды, лишь отвлекая его. Одним взглядом оценив поле боя, примарх перевел внимание на танк «Хищник», который двигался прямо на него. Его спонсоны с лазерными пушками уже оборачивались в его сторону.

 Возле примарха разорвался двойной энергетический залп, отбросив его на землю. Нагрудник Коракса превратился в наполовину сплавившееся месиво, от тяжелого болтера остались лишь обломки. В груди вспыхнула боль, но она исчезла так же быстро, как возникла. Коракс отбросил оружие и вскочил на ноги, когда «Хищник» выстрелил из основного орудия и мимо примарха просвистели снаряды автопушки.

 Коракс сорвался на стремительный бег, пули со звоном отскакивали от шлема и наплечников, пока он мчался прямиком в бурю металла. Примарха не заботила опасность, он лишь приветствовал ее. Коракса создали ради нее, и сейчас по его венам разливалось упоение боем.

 Праведность цели только подпитывала радость Коракса. Он видел в Железных Воинах лишь трусливых ублюдков, которые раскрыли свою настоящую сущность. Примарх вырос в борьбе с похожими на них тиранами. Понимание того, что они затесались в ряды легионес астартес, ужаснуло его так, как ничто другое в жизни. Поработители Ликея были людьми. Людям свойственно ошибаться. Но для космических десантников нет подобных оправданий. Их избрали за силу тела и духа. Они дали клятвы служения Императору и растущей империи человечества. Они были освободителями, а не угнетателями.

 Коракс с яростным ревом запрыгнул на «Хищник». Ведомый гневом, он ударил кулаком в водительскую щель, сокрушив череп сидевшего за ней воина. Затем примарх забрался на башню и сорвал люк, бросив его в отделения Железных Воинов, которые сбегались к нему из ближайших транспортов. Командир танка удивленно поднял глаза, когда внутрь «Хищника» хлынул тусклый свет. Коракс потянулся внутрь и схватил космического десантника за голову. Шлем сопротивлялся пару секунд, после чего поддался титаническому давлению, и череп командира танка треснул в пальцах Коракса.

 Примарх спрыгнул на землю, и, упершись ногой о танковую броню, ухватился за одну из спонсонных лазерных пушек. Коракс напрягся и сорвал установку, наполовину вытащив из рваной дыры сидевшего внутри стрелка. Коракс ударил кулаком по спине Железного Воина, расколов ему доспехи и перебив позвоночник.

 Болтерный огонь стал слишком интенсивным, чтобы его игнорировать. Словно дождь, который внезапно превращается в ливень, он стал более плотным. Заняв позиции, в примарха стреляло четыре отделения Железных Воинов, дульные вспышки отблескивали от их доспехов. Примарх метнул в них спонсон «Хищника», раздавив троих космических десантников.

 Дымящийся след прошил воздух за мгновение до того, как в левое плечо Коракса попала ракета, разбросав во все стороны осколки керамита и заставив примарха припасть на колено. Он выругался и снова поднялся на ноги, уклоняясь от летящих в него шаров плазмы, когда по нему возобновили огонь.

 За пару секунд Коракс преодолел сотню метров, с фланга приблизившись к ближайшему отделению. Кулаками он прогнул личины шлемов первых двух космических десантников. Когда их тела рухнули на землю, примарх схватил оружие воинов и бросился к остальному отделению, на ходу паля из болтеров. Снаряды выкосили еще с полдесятка Железных Воинов, прежде чем магазины не опустели. Коракс выбросил оружие.

 Сержант отделения бросился на Коракса, сжимая в правой руке цепной меч, а в левой – болт-пистолет. Примарх блокировал ревущие зубья клинка и схватил сержанта за локоть. Мощным движением он оторвал Железному Воину руку и взмахнул ею, заостренные лезвия цепного меча впились в шлем сержанта. Коракс отпустил кровоточащую конечность и выхватил с пояса убитого сержанта гранату, после чего, сжав ее в кулаке, одним ударом пробил грудь другому космическому десантнику.

 Тряся занемевшими пальцами, справа Коракс услышал вой гидравлики. «Лэнд рейдер» опустил штурмовую рампу. Вырисовываясь на фоне багрового освещения, наружу вышло отделение громоздких терминаторов. Они не расходовали снаряды, попусту стреляя из комби-болтеров, но быстро двинулись вперед, готовя окутанные молниями когти.

 Колонну Железных Воинов накрыло взрывами и болтерным огнем, когда в бой вступили Соколы. Роты Алони обрушились на предателей сверху, используя прыжковые ранцы. Когти направились к выходу из долины, лазерные пушки и ракетницы сеяли смерть в рядах окруженных Железных Воинов.

 Терминаторы заколебались, увидев, что вокруг них воцарилась настоящая неразбериха. Коракс снял с пояса еще одно оружие. Длинная двойная плеть размоталась на всю длину, вспыхнув собственной жизнью. Механикум Марса создали ее по особому заказу Коракса. Примарха веселила ирония того, что оружие тиранов использовалась ради благородной цели. Он улыбнулся в предвкушении.

 Плеть в руке Коракса заискрилась энергией и с громогласным треском рассекла ближайшего терминатора от плеча до пояса. Останки воина тремя кусками повалились на землю, из аккуратно рассеченного тела пошел дым.

 Терминаторы открыли огонь, но было слишком поздно. Плеть сорвала голову второму воину и отрезала ноги третьему. Мимо примарха пронесся Алони в эбеновых доспехах, его плазменный пистолет извергал ослепительные заряды плазмы.

 Коракс ощутил прилив радости и воздел плеть над головой.

 - Нет пощады!


 Гвардейцы Ворона забрали у покойников все, что смогли. Они ходили между погибшими воинами, добивая еще живых предателей, пока Сиккс и его собратья апотекарии старались помочь раненым лоялистам. Оружие вырывалось из мертвых хваток, боеприпасы снимались с поясов и ранцев павших.

 Коракс неохотно согласился на подобное мародерство, но обстоятельства не оставляли ему другого выбора. Если его воины собирались сражаться и дальше, им потребуется снаряжение. Им скоро придется уходить, нападение на колонну приковало Гвардию Ворона к одному месту. Коракс хотел оказаться во многих километрах отсюда, прежде чем прибудут вражеские подкрепления.

 Выживание – вот ключ. Ударить, отступить и выжить, чтобы ударить снова. Великое предательство не останется безнаказанным. Император узнает о том, что произошло с его легионами на Исстване и его месть будет быстрой, в этом Коракс не сомневался. Для себя он уже решил, что его воины увидят разгром изменников.


 Валерий видел тревогу в глазах подчиненных. Они держались настороже. Префект понимал, что выглядит не лучшим образом – впалые щеки, уставшие глаза, затравленный взгляд. Он не мог выспаться вот уже тридцать ночей кряду, каждый раз после пробуждения в носу стоял запах горелой плоти, а в ушах звенели крики умирающих. Все его воззвания к командору Брану остались без ответа, и префект все больше погружался в пучины отчаяния.

 Ему следовало отправиться на Исстван. Ничто другое не избавит его от дурных предчувствий.

 Валерий наблюдал за колоннами входящих в орбитальные шаттлы солдат в черных масках, ни на секунду не сомневаясь в своей правоте. Массивные краны перетягивали корабли из закрытых ангаров в посадочные купола. За слабым синим сиянием силовых щитов оживали плазменные двигатели, поднимая тупоносые шаттлы на низкую орбиту Освобождения, откуда они везли живой груз на громадные, способные на варп-перемещения транспорты Имперской Армии. Командный персонал исполнил все его приказы, собрав и подготовив полк для путешествия к Исствану. Несмотря на то, что офицеры подчинялись ему, от Валерия не укрылось их беспокойство, и, несмотря на глубокую усталость, он выпрямился и обернулся к ним.

 - Пятьдесят процентов пехоты и восемьдесят процентов бронетехники уже погрузилось, префект, - доложил первый трибун Марий. Он сверился с тонким инфопланшетом, а затем продолжил. – Семь транспортов готовы к отправке. Капитаны еще трех докладывают, что смогут выйти в варп через пять часов. Фрегаты «Эскалация», «Гарий» и «Вендетта» готовы составить эскорт.

 Марий замолчал и переглянулся с другими трибунами и аквилонами. Валерий догадался, что Мария избрали высказать все опасения командного персонала. Маловероятно, чтобы кто-то из них по своей воле согласился на такое.

 - В чем дело? – резко спросил Валерий.

 Марий неохотно ответил, снова посмотрев на товарищей в поисках поддержки.

 - Префект, мы еще не получили разрешения командора Брана, а также пусковых векторов из Шпиля Воронов.

 Валерий смущенно откашлялся.

 - Все разрешения скоро будут. Продолжайте погрузку.

 Марий и остальные офицеры все еще колебались.

 - Мы беспокоимся насчет вашего самочувствия, префект, - признался Марий. – В последнее время вы неважно выглядите.

 Валерий собрал в кулак всю решимость, данную ему поколениями высокого происхождения и военного командования, которые устелили ему путь до звания тэрионского префекта.

 - Я отдал приказ, трибун! Готовьтесь покинуть орбиту по завершению. Это мой полк, приписанный к самому лорду Кораксу. Подтверждения приказов и векторов запуска скоро будут. Я отправляюсь в Шпиль Воронов, чтобы не допустить дальнейших проволочек. Что-нибудь еще?

 Марий открыл было рот, но тут же закрыл его. Остальные бурили первого трибуна злыми взглядами, но также ничего не сказали.

 - Хорошо, я рад, что все прояснилось. Разойтись.

 Офицеры отдали честь Валерию, и он, кивнув в ответ, проследил, как они разошлись по ротам имперских солдат, которые строились для погрузки. Префект тяжело вздохнул и почувствовал, как у него дрожат руки. Все дело в усталости, подумал он. Ничего серьезного.

 Снова кашлянув, он подозвал Пелона и попросил его подогнать воздушную машину. Ему придется отправиться в Шпиль Воронов, а это означало еще одну стычку с Браном. Верь в свою убежденность, сказал себе Валерий. Но даже для него эти слова казались неубедительными.


 - Это неповиновение! – взревел Бран, возвышаясь над Валерием. Префект невольно отшатнулся от огромного командора. Он ненавидел себя за такое малодушие, это оскорбляло честь его мундира. Он был верным офицером Императора, а не слабаком с учебного плаца. Но все возражения умерли у него на губах, когда Бран продолжил тираду. Командор мерил шагами покои, стены которых украшали картины с идеализированными сценами боев за Освобождение. На каждой из них присутствовал лорд Коракс.

 - Вот из-за такого… такого идиотизма легионам и поручили командовать Имперской Армией. Ты увидел парочку снов и уже готов сломя голову броситься в смертельную зону. Ты действительно считаешь, будто Коракс хочет, чтобы твой полк ошивался поблизости, словно ему не о чем больше волноваться? Забудь о тех глупостях насчет снов и подумай об этом. Даже если ты говоришь правду, то что изменит один полк? У Гора легионес астартес! Если вся мощь Гвардии Ворона, не говоря уже о шести – шести! – других легионах не способны подавить восстание Гора, то на что надеяться твоим войскам?

 При этих словах Валерий выпрямился и, подняв кулак, шагнул к Брану.

 - Но мы будем там! Нет, мы не космические десантники, мы не избранные Императора. Мы – просто люди. Люди, которые верят в Имперскую Правду и в создание новой Империи не меньше вашего!

 - Люди – слабы, - ответил Бран, и в душе префекта полыхнул гнев, его и без того хрупкое самообладание окончательно исчезло. Он не закричал, но его голос опустился до наполненного желчью шепота.

 - А восстание возглавляет не обычный человек. Гор – космический десантник, один из ваших! Лучший из вас, если этому еще можно верить.

 - Хорошенько подумай, что скажешь дальше, Валерий, - прорычал Бран, стиснув кулаки. – Неразумно осуждать тех, кто выше тебя.

 Валерий был шокирован, не мог подобрать слов. Он обернулся и отступил от Брана, дрожа от негодования. У него не было доводов, которые смогли бы поколебать космического десантника. По-своему командор был прав. Его легионеры намного превосходили солдат Валерия. Их сотворил Император, чтобы они физически были лучше любого смертного человека. Их доспехи были прочнее, а оружие – лучшим из того, что могли создать Механикум. Но они были лишь воинами, несущими войну, завоевателями.

 Валерий успокоился, а затем снова обернулся к Брану. Он собрался было предложить примирение, когда командор пристально на него посмотрел. Тело космического десантника напряглось, и на миг Валерия охватил животный страх, словно добычу, чувствующую, как на нее вот-вот прыгнет хищник.

 - Возможно, есть иная причина, почему ты так стремишься на Исстван со своими воинами? Может, ты хочешь помочь вовсе не лорду Кораксу, а повстанцам?

 Валерий пришел в ужас от предположения Брана, но, прежде чем он успел возразить, командор продолжил.

 - Возможно, ты думаешь, будто слишком хорош, чтобы служить нашему легиону? В этом все дело? Возможно, твои сны – результат задетой гордости, признак уязвленного эго? Может, ты чувствуешь, что тебе лучше служить Гору?

 - Вся моя гордость в этом мундире, - прошипел Валерий, схватившись за перевязь на груди. – Знаете, почему я ношу красное? Мой отец проливал кровь за Империум! Он сражался, не жалея сил, когда на Тэрион прибыли легионы. Это – символ семейной верности Императору, знак того, что Император доверяет моей семье. Он значит для меня столько же, сколько для вас символ на этом табарде. Не смейте думать, что я опорочу эту честь!

 Бран не ожидал от Валерия такой страстности. Он удивленно моргнул, словно огромный сильный пес, которого цапнул за нос вздорный щенок.

 - Слабость людей? – пробормотал Валерий, не осмеливаясь посмотреть Брану в глаза. – Да, легионес астартес объединили Землю и завоевали галактику. Прячась за их болтерами и мечами, мы расселились на тысячах мирах за Императора. Вы создали Империум, в этом я не сомневаюсь. Но кем бы вы были без нас – слабых, хрупких людей? Кто пилотирует корабли, на которых вы летаете, выращивает пищу, которую вы едите, изготавливает оружие, которым вы сражаетесь, и растит детей, которые станут вашим новым поколением? Точно не космические десантники.

 Нерешительность Брана продлилась всего мгновение, а затем командор снова нахмурился.

 - Мы тут не спорим с тобой, префект. Будь ты пилотом, фермером, техножрецом или отцом, то мог бы говорить подобное. Но ты – офицер Имперской Армии и отвечаешь перед легионом. Я – старший офицер на Освобождении, и приказываю тебе отозвать полк. Ты не отправишься на Исстван. Тебе там не будут рады.

 Валерия внезапно охватила смертельная усталость. Он выпрямился и набрал воздуха в грудь, задумав нечто немыслимое. Префект успокоился и посмотрел Брану в глаза.

 - А если я все равно отправлюсь?

 Ответный взгляд Брана был таким же тяжелым и неуступчивым, как стоявшие в углу комнаты доспехи.

 - У Освобождения много орбитальных орудий.


 - Напоминает мне Эблану, - просипел Агапито. Он всматривался из пещеры в проливной дождь, превращавший луг в непроходимую трясину.

 - Ага, - согласился сержант Ланкрато, еще один из терранских ветеранов, который принимал участие в умиротворении болотного города. Он рассмеялся от воспоминаний. – Помнишь, как Гадрейг завел нас в ту трясину? По самые задницы в болоте, над головой летают звездные снаряды, а вокруг взрываются мортирные бомбы.

 Агапито не присоединился к веселью товарища. Его охватила печаль.

 - Я бы предпочел сидеть в том вонючем болоте, чем здесь. Тогда мы хотя бы знали, куда идем, пусть это и было нелегко.

 - Мы не можем подолгу сидеть на одном месте, это самоубийство. Ты и сам знаешь. Мы будем прятаться в пещерах, сколько сможем, а затем отправимся дальше.

 - Да, я знаю, но меня уже тошнит от того, что мы постоянно бежим от изменников.

 - Меня тоже, - пророкотал голос из глубины пещеры.

 Из сумрака вышел Коракс, уже без доспехов. На примархе был только черный нательник, громадные мышцы прочерчивали вшитые в ткань провода и контуры. Коракс выглянул наружу, а потом перевел взгляд на пару космических десантников.

 - Выйду проветрюсь, - сказал примарх.

 - В этом? - судя по смешку Ланкрато, наряд примарха его поразил. – Странное время для прогулок.

 Коракс криво улыбнулся.

 - Я никогда не дышал чистым воздухом до первой высадки с легионом. До сих пор не могу надышаться.

 - Куда вы идете, лорд? – спросил Агапито.

 - Оглянусь. С момента высадки прошел уже месяц, а от Саламандр и Железных Рук до сих пор ни единого слова. Мы не можем рисковать, пытаясь выйти с ними на связь, последователи Гора могут вычислить нас. Нужно выяснить, что происходит, найти другие легионы. Меня не будет несколько дней. Пока снаружи плохая погода, здесь безопасно. Если до моего возвращения небо прояснится, идите на запад к Лерганскому хребту, и там мы встретимся.

 С этими словами примарх растворился в дожде.


 Коракс направился в сторону Ургалльских холмов, двигаясь быстрым шагом, который мог поддерживать многие дни кряду. Он избегал открытых равнин и держался ущелий и долин, никогда не показываясь на горизонте и обходя пепелища деревень и городов.

 Во время ходьбы он старался не думать слишком много. В этом не было смысла. Тридцать дней примарх спрашивал себя, почему это случилось; удивлялся, как Гору удалось привлечь так много братьев. Неважно, как Гор поднял восстание, главное, что ему это удалось. Если ответный контрудар произойдет, то тем, кто остался верен Императору, придется собрать все силы. Если они будут разделенными, их уничтожат, легион за легионом.

 Примарх занимал себя мыслями о стратегии, вспоминая сведения о топографии и местности Исствана-5. Он мысленно наложил карту с диспозицией легионов, которые выступили против него, и принялся подсчитывать их силы, размещение и дыры в обороне.

 Когда занялась заря, Коракс добрался до Тор Венгиса, горы, с которой открывался вид на зону высадки, где погибло столько его воинов. Оттуда он смог рассмотреть Ургалльские холмы. Над пейзажем доминировали громадные десантные корабли в цветах предателей: Сыны Гора, Железные Воины, Пожиратели Миров, Дети Императора, Гвардия Смерти, Альфа-легион и даже Несущие Слово.

 От увиденного Коракс упал духом. Столько братьев отвернулось! Казалось невозможным, чтобы те, кто еще пару месяцев назад так отважно сражались рядом с Гвардейцами Ворона, теперь охотились на них. Коракс понимал, что не сможет понять их предательства, но не мог сопротивляться желанию хотя бы попытаться. Ему нужно подойти ближе, пройтись среди разрухи, так, чтобы лучше осознать ее.

 Так примарх Гвардии Ворона прокрался в Ургалльскую низину, положившись на способность, которой обладал, сколько себя помнил, хотя никому о ней не распространялся. Коракс не знал, как ему это удавалось, но стоило ему сосредоточиться, и он мог незамеченным ходить среди людей. Долгое время он пользовался этой силой в борьбе против поработителей, разведывая их оборону. Его последователи не знали о его особом умении, но они много чего не знали о своем таинственном лидере.

 Коракс исчезал не в буквальном смысле – столкновения с автоматическими сканерами доказали, что это не так – просто человеческий разум не воспринимал его присутствие, если примарх этого хотел. Подсознательное неверие было настолько сильным, что люди даже отказывались верить результатам сканирования или свечению на тепловом мониторе. Для обычного глаза, Коракс, за неимением лучшего слова, мог становиться невидимкой.

 О его способности знал только один человек – сам Император. Спускаясь в низину, примарх вспоминал день, когда Повелитель человечества прибыл на Освобождение, чтобы воссоединиться со своим сыном. Коракс помнил, с каким обожанием и благоговением его партизаны смотрели на выходящего из шаттла Императора.

 Коракс обладал острой, словно острие меча, памятью, но все равно толком не мог вспомнить лицо Императора, хотя он явно не видел того, что наполняло остальных таким трепетом. Он казался юным, но глаза у него были такими старыми как ничто из того, что раньше приходилось видеть Кораксу. Телом Император ничем не выделялся среди других людей, он не был ни высоким, ни низким, толстым или худым.

 - Ты узнаешь меня? – спросил Император, когда они отошли от остальных. Реакция Коракса определенно удивился его.

 - Да, но словно из старых снов, - ответил Коракс. – Я думал, ты будешь выше.

 - Интересно, - прозвучал краткий ответ Императора.

 Тогда Император и объяснил Кораксу, кем тот был на самом деле – примархом, одним из двадцати, созданных им, чтобы завоевывать звезды во имя человечества. Коракс не сомневался ни в едином сказанном слове, присутствие Императора окончательно расставило все по своим местам. Они разговаривали весь день, о планах Императора и Великом крестовом походе. Коракс поведал Императору, что произошло на Ликее и о продолжающемся конфликте с планетой внизу. В тот день они приобрели поддержку и верность друг друга. Император улыбнулся и кивнул.

 Когда Коракс провожал Императора обратно к шаттлу, Повелитель человечества ласково положил руку на локоть примарха, его темно-синие глаза загадочно блестели. Коракс помнил, какую теплоту почувствовал тогда, ликование в прощальных словах Императора, хотя не упоминал о своей особой способности.

 - Тебе больше не придется прятаться.

 Примарх хмыкнул. Он прятался снова. Пусть он не крался по вентиляционной шахте и не пытался проскользнуть мимо сторожевого поста, но внезапно Коракс ощутил, будто вернулся назад в прошлое.

 Он посмотрел на опустошенную зону высадки. Железные Воины по привычке выстроили на холмах укрепления. Колонны космических десантников, спешенных или в своей бронетехнике, растянулись до самого горизонта. Под низкими тучами их лагеря раскинулись по всей Ургалльской низине, словно огромное пятно. Но было нечто еще, от чего потемнели поросшие травой склоны и продуваемое всеми ветрами дно.

 Трупы. Десятки тысяч трупов. Предатели не тронули мертвецов, возможно, оставив их как свидетельство своей победы, возможно, не желая стирать позорное доказательство измены.

 Резня была невообразимой, даже для того, кто всю жизнь провел на войне. Сколько трупов – легионеров, погибших от рук других легионеров. Это было не просто восстание, а нечто намного большее. Повстанцы открыто выступали против тех, кого они презирали. Эти же предатели плели интриги в тенях и выжидали. Кто знает, сколько Гор втайне действовал вопреки воле Императора?

 Коракс с ужасом понял, что и сам мог стать невольным соучастником восстания. Сколько приказов Гора он выполнил, не задавая лишних вопросов? Сколько раз обсуждал стратегию и планы с такими, как Ангрон или Фулгрим?

 Никем не замеченный, Коракс бродил среди груд окровавленной плоти и расколотого керамита. До него донесся грубый смех из лагеря предателей, но примарх проигнорировал его. Он видел цвета Гвардии Ворона рядом с Саламандрами. Изорванные и сломанные знамена рот валялись в липкой от крови траве. Тут и там он видел доспехи предателей – пятна ярких цветов посреди черного и темно-зеленого верных воинов.

 По следу из покойников Коракс мог проследить за ходом битвы. Отступление с боем здесь, последнее сражение у знамени там, контратака на укрепленную позицию чуть дальше. Словно история, перед ним раскрывалась картина произошедшего – очаг сопротивления Саламандр постепенно сжимался, Гвардия Ворона рассыпалась во всех направлениях. Безумная атака Пожирателей Миров Ангрона прорвала оборонительный кордон Саламандр; орудийные батареи Железных Воинов на возвышенности; фланговый обход Несущих Слово. Вдалеке в лучах восходящего солнца блестели металлические цвета Железных Рук, где Феррус Манус повел их против Детей Императора.

 Ни единого признака его собратьев-примархов.

 Коракс присел возле тела Гвардейца Ворона с треснувшим нагрудником и развороченными ребрами. На его доспехах были отметки ветерана, одного из тех, кто прибыли с Терры, и для кого Освобождение стало новым домом.

 Кораксу приходилось видеть непроизносимые ужасы, совершенные во имя просвещения, и будущее также их сулило. Этим он не гордился, но никогда не сомневался в праведности своей цели. Он видел, как поработители казнили детей в назидание матерям, а кровожадные кравы налетали на колонны беженцев. Но Коракс ни разу не колебался. Война лишена славы, это отчаянная, грязная работа. Но это его работа, в которой он преуспел. И все же эта резня выходила за грани разумного.

 В первый и последний раз в жизни Коракс заплакал. Он плакал не за мертвых, хотя их количество было громадным. Он плакал не за осквернение погибших воинов, хотя оно вызывало отвращение. Он плакал за всех космических десантников, за тот позор, который навлек на них Гор. Они были верным мечом Императора, но предали его. Важно не то, что Коракс остался верным. Он был легионес астартес, и позор одного был позором для всех.

 - Смогут ли они доверять нам снова? – прошептал он, по его щеке скатилась единственная слеза и упала на Гвардейца Ворона.

 «Стоит ли им доверять нам» было следующим вопросом, который Коракс не хотел задавать и на который точно не хотел слышать ответ. «Император создал нас богами, и человечество последовало за нами», - горько подумал Коракс. – «В нас он воплотил чаяния и надежды человечества, а мы поставили себя выше его. Он дал нам армии и ресурсы целой галактики. А что мы с ними сделали? Когда мы пробудились, как воспользовались подаренными им силами? Сделали себя воинами-королями, перед нами склонялись планеты и целые звездные системы. Не все из нас последовали за Гором, но виноваты все мы. Возможно, лучше нам не доверять. Возможно, лучше, если галактикой будут править обычные люди, которые живут и умирают, и чьи стремления не такие грандиозные».

 Коракса все сильнее охватывало отчаяние, пока он продолжал поиски. Следов Ферруса Мануса и Вулкана не было, хотя он не знал, к добру это или к худу. Перед ним лежала только одна истина. Саламандр и Железных Рук больше не было. Если помощь придет, то только не с Исствана-5.

 Гвардии Ворона придется сражаться в одиночестве.


 Энсин отвернулся от пульта на мостике флагмана Валерия, «Образцового».

 - Префект, я обнаружил скачок энергии на орбитальных платформах. Орудия заряжаются! – с тревогой в голосе выпалил он.

 Валерий посмотрел на связного офицера.

 - Дай мне связь со Шпилем Воронов и переключи канал на мою каюту.

 Не дожидаясь ответа, префект торопливо покинул мостик и направился в личные покои. Он включил видеоэкран и принялся мерить шагами комнату, пока на дисплее шипела многоцветная статика.

 Наконец, в тревожные мысли Валерия ворвался голос Брана.

 - Я ведь предупреждал.

 Валерий обернулся и увидел на экране лицо космического десантника. Лицо командора оставалось непроницаемым, оно ничем не выдавало его намерений.

 - Вы ведь не собираетесь открыть огонь по имперским кораблям?

 - Это не мое решение, префект. Ты не подчинился прямому приказу старшего по званию офицера. То, что случится дальше, зависит только от тебя.

 Валерий боролся с желанием рвать на себе волосы от злости. Он слышал карканье воронов даже когда бодрствовал, а стены каюты словно дрожали от пламени.

 - Смерть солдат будет на твоих руках, а не моих, - стоял на своем Бран.

 - Как вы можете так говорить? – вскрикнул Валерий. – Их ведь убьют по вашему приказу. Вы просто так уничтожите их всех? Не могу поверить, что вы настолько бесчеловечны.

 - А сейчас нечеловеческие времена, префект. Выполняя неподтвержденные приказы, офицеры и солдаты соглашаются с твоим неповиновением.

 - Они просто следуют моим приказам, - прорычал Валерий. – Поступить иначе считалось бы мятежом.

 - И все же ты решил сам пойти на преступление. Я повторяю – это твоих рук дело, не моих.

 Валерий стиснул пальцы, пытаясь отыскать доводы или причины, которые убедили бы Брана не открывать огонь. В голову ничего не приходило. Вся затея основывалась на одном-единственном сне, который мучил его, и глубоком чувстве ужаса, но не более того.

 А затем он понял. Валерий повернулся к экрану с последней отчаянной надеждой в сердце.

 - Но что, если ошибаетесь вы, а не я?

 Бран непонимающе нахмурился.

 - Мне, как и тебе, отдали совершенно ясные приказы. Цепь командования также понятна. Любая ошибка здесь твоя, а не моя.

 - Но подумайте о последствиях! На секунду задумайтесь не о доводах или причинах, но лишь о том, что случится, если мы изберем ваш путь, а не мой.

 Бран покачал головой, не в состоянии понять Валерия. Префект снова пришел в движение, цепляясь за слова, как утопающий за соломинку.

 - Если вы правы, а я ошибаюсь, то какой от этого вред?

 - Если мои худшие подозрения верны, ты можешь быть пособником предателей.

 Валерий кивнул, думая так быстро, как только позволял отупевший от усталости мозг.

 - Тогда идемте со мной. Поднимите своих легионеров на борт и держите болтер у моей головы. Я заплачу первым, если в моих действиях будет хотя бы намек на предательство. И какая мне от этого выгода сейчас?

 Бран покачал головой, но ничего не сказал, поэтому Валерий нажал сильнее.

 - Что, если в нашем путешествии не было нужды? Что мы потеряем, если будем действовать? Ничего!

 Космический десантник оставался непоколебимым, и Валерий воспользовался последним доводом.

 - Но подумайте вот о чем. Подумайте о последствиях, если, невзирая на ваше мнение и обучение, я окажусь прав. Подумайте! Если мои слова верны, неважно как, тогда какую цену мы заплатим за бездействие? Если вы отправитесь со мной, история запомнит вас как командора, который утратил гордость, позволив обмануть себя заблуждающемуся офицеру армии? Ваша репутация может пострадать, это так. С другой стороны, вы предпочтете, чтобы вас запомнили как командора, который остался дома, слишком гордого, чтобы внять предупреждениям, когда примарх нуждался в нем больше всего?

 Валерий видел, что его слова не пропали втуне, и Бран нахмурился сильнее прежнего. Космический десантник жевал челюстью, прокручивая в разуме сказанное, анализируя его, словно боевую ситуацию, проверяя с различных перспектив.

 - Я тебе не верю, - наконец, сказал командор. – Хотя последствия бездействия намного хуже, самый вероятный исход – утрата моей чести. Я не вижу пользы в подобном курсе действий.

 Валерий рухнул на колени и умоляюще протянул руки к мерцающему образу командора.

 - Лорд Коракс нуждается в нас! Он нуждается в вас!

 - А если нет? Что, если я прибуду на Исстван и заработаю лишь его гнев?

 Валерий поднялся и обхватил перевязь на груди.

 - Я отдам красное и свою жизнь, чтобы искупить ошибку. Я снесу бесчестье, даже ценой разрушения своей семьи.

 В разговор со Шпилем Воронов вклинилась передача из корабля. Говорил офицер за пультом сканера, его голос был отчаявшимся, сломленным.

 - Префект? Орбитальные батареи взяли наши корабли на прицел! Что нам делать? Префект?

 Валерий отключил связь и посмотрел на Брана.

 - Это ваше решение, командор. Моя судьба в ваших руках.


 - Мы будем отомщены, - сказал Коракс своим легионерам.

 Позади него на сотни километров раскинулись Гхуларские пустоши, без единого укрытия для его крошечной армии. Они сражались изо всех сил, никогда не позволяя загнать себя в ловушку, постоянно перемещаясь. Дальше отступать некуда. Гвардия Ворона укрылась в последнем убежище, пока предатели прочесывали Ургалл.

 - Вы когда-то видели подобное? – спросил Агапито.

 Коракс покачал головой. Против него собралась вся мощь легиона Пожирателей Миров. Десятки тысяч воинов заполонили склон холма, всего в паре километров от них. На таком расстоянии предатели казались сине-белым океаном, кое-где пронизанным багрянцем. Некоторые Пожиратели Миров закрашивали доспехи кровью павших, пятная имперские цвета в непокорстве Императору.

 - Он с ними, - произнес Коракс.

 - Кто? – не понял Алони.

 - Ангрон, мой упрямый брат, - ответил Коракс, указав на массу воинов. Среди гущи синих и белых доспехов появился великан в красно-золотой броне, с ниспадающей с плеч меховой мантией. Его руки и запястья были обмотаны медными цепями, в каждом кулаке он сжимал по цепному топору. Коракс слышал дикие боевые кличи лоботомизированных воинов Ангрона, их скандирование донеслось до склона холма, бросая вызов Гвардии Ворона.

 Коракс крепче стиснул плеть, наблюдая за тем, как примарх Пожирателей Миров вышел вперед. Он знал, что это конец. Он остался едва ли с тремя тысячами космических десантников против мощи целого легиона. Ему придется встретиться с Ангроном, и он знал, что Пожирателя Миров ему не победить. Не было такого примарха, который бы одолел его в поединке, кроме Гора, и, возможно, Сангвиния. Коракс был бессмертным владыкой битвы, но Ангрон был воплощением войны. Гвардейцы Ворона наблюдали, как он вел свои войска в брешь у Кузни Ада, и видели его талант к разрушению во время осады Геенны.

 Нет, Коракс не сомневался, что Ангрон убьет его, причем с наслаждением.

 Коракс вспомнил отрывок разговора с Императором, еще на Освобождении. Примарх не совсем понимал, о чем говорил Император, ведь он много рассказывал о временах до Объединения Терры, о том, что касалось древней Земли и его жизни, о которой Коракс ровным счетом ничего не знал.

 - Все то, что вложили в меня, я передал каждому из вас, - сказал Император. Коракс спросил, кто и что именно вложил в Императора, но тот лишь покачал головой и не ответил, сказав Кораксу, что теперь это уже не важно. Воссоединившись с примархами, он вновь станет одним целым.

 Командиру Гвардии Ворона стало интересно, какая часть Императора была в звере вроде Ангрона. Он содрогнулся от одной только мысли о том, что Гор пообещал Пожирателю Миров взамен на предательство Императора. Завоевание, без сомнения, и боевую славу. Ангрон жаждал этого больше любого другого примарха, хотя Коракс и все его братья были наделены подобными стремлениями. Что же еще, задумался Коракс. Что ты получишь за мятеж против Императора?

 Наблюдая за ордами Пожирателей Миров, он понял ответ. Свобода. Свобода от ограничений. Свобода от оков. Свобода от вины и приказов. Но у свободы есть свои недостатки. Примархи и их воины нуждались в четкой структуре, нуждались в цели, чтобы фокусировать на ней свои боевые умения. Без направляющей руки Императора легионеры были не более чем болтером, из которого некому целиться. Неужели те жестокие дикари, которые сейчас неслись к нему, скрывались в каждом легионере?

 Коракс не мог в это поверить. Долг, честь, верность. Сильный сражается за слабого, такой была их цель. Та свобода, к которой стремился Ангрон, отделенная от понятий границ и меры, была лишена смысла. Ни одно его действие более ничего не значило, потому что было лишено конечной цели. Коракс спас Освобождение от поработителей и затем присоединил его к Империуму. Возможно, он просто поменял одного повелителя на другого, но он по крайней мере был волен выбирать, кому служить.

 Придя к такому заключению, поняв, что не сможет стать тираном вроде Ангрона, Коракс успокоился и стал ждать. Легионеры, сражающиеся с другими легионерами, были ужасающей вещью, но глубоко в сердце примарх знал, что скорее погибнет от руки брата, чем примет иную участь. Космические десантники создали новый Империум из пустоты галактики, и, к худу или добру, его судьбу решать будут тоже они.


 Первые ракеты «Вихрей» Пожирателей Миров понеслись к Гвардейцам Ворона. Они отказывались прятаться в укрытиях, с гордостью стоя перед лицом врага. Снаряды разорвались среди отделений, сразив десятки воинов. Коракс стоял под обстрелом, словно в оке бури. Его офицеры смотрели на него и черпали силы в его отваге перед лицом Пожирателей Миров.

 Открытое небо пересекли новые инверсионные следы, но они вели не в ту сторону. Они направлялись в тыл Гвардии Ворона.

 Коракс увидел, как из густых облаков вырвались ширококрылые корабли, на лету выпуская ракеты. Несущиеся в атаку роты Пожирателей Миров накрыло волной взрывов. В сердце приближающейся армии расцвели взрывы, омывая пологие склоны горящим прометием. Пока Коракс пораженно взирал на происходящее, на землю обрушились яркие плазменные импульсы с орбиты, оставляя в легионе Ангрона огромные просеки.

 Черные десантные корабли, украшенные символом Гвардии Ворона, с оглушительным ревом приземлялись на столбах пламени. Космические десантники бросились в стороны, чтобы освободить место для посадки. Едва крупные гидравлические шасси коснулись земли, как с лязгом упали рампы и распахнулись широкие двери.

 Поначалу Гвардейцы Ворона с неверием следили за кораблями. Кто-то предупреждающе воскликнул, думая, что враги перекрасили собственные машины, чтобы сбить их с толку. В ухе Коракса затрещал вокс. Заговорил незнакомый ему голос.

 - Лорд Коракс!

 - На связи.

 - Это префект Имперской Армии Валерий, исполняющий приказ командора Брана, мой лорд. Эвакуируйтесь как можно быстрее, у нас узкое временное окно для отступления.

 Коракс дал сигнал Агапито.

 - Полная эвакуация. Поднимай всех на борт и уходи на орбиту.

 Командор кивнул и принялся быстро отдавать приказы по комм-сети, организовывая отступление Гвардии Ворона. Легионеры слажено начали эвакуацию, и по мере заполнения отсеков десантные корабли поднимались в клубах дыма. Взрыв слева заставил его слегка пошатнуться. Миг спустя рядом с ним появился командор Алони.

 - Последний транспорт, лорд!

 Коракс проследовал за Алони по рампе, его ботинки зазвенели о металл. Когда рампа начала подниматься, он бросил последний взгляд на армию Пожирателей Миров, воющих, словно упустившие добычу гончие.

 - Мы выжили, лорд, - Алони, казалось, все еще не мог поверить в случившееся. – Девяносто восемь дней!

 Кораксу совершенно не хотелось радоваться. Он взглянул на Алони и остальных космических десантников.

 - Я прибыл на Исстван с восьмьюдесятью тысячами воинов. А покидаю менее чем с тремя.

 От его слов веселое настроение остальных тут же улетучилось, и в десантном отсеке воцарилось мрачное молчание, нарушаемое лишь ревом корабля. Коракс стоял у иллюминатора, под его ногами безостановочно дрожала палуба. Он смотрел на исчезающие вдали Ургалльские холмы, но видел перед собой тысячи павших последователей.

 - Что нам делать дальше? – спросил Алони.

 - Как обычно. Мы отступим, восстановим силы и продолжим сражаться. Гвардия Ворона не в последний раз встретилась с предателями. Это поражение, но еще не конец. Мы еще вернемся.

 Пелена облаков скрыла Исстван-5 от взора примарха, и он больше не думал о погибших.

Грэм Макнилл СМЕРТЬ СЕРЕБРЯНЫХ ДНЛ МАСТЕРА

Я знаю, что умираю. Но не знаю почему. Моя глотка раздавлена, и слабых вдохов не хватит для мозга надолго. Он не убил меня сразу, хотя легко мог. Помню, он смотрел, как я бился на полу мастерской и задыхался словно выброшенная на берег рыба. Смотрел, словно его завораживал переход от жизни к смерти. Но я крепче, чем кажусь, и не умру быстро.

Возможно, этого он и хотел.

Он не остался, чтобы наблюдать за моей смертью, словно его не интересовало точное время, лишь то, что это продлится долго. Я думаю, что он использовал ровно столько усилий, чтобы раздавить мне горло, сколько было нужно для медленной смерти. Если бы я не умирал, то почти восхитился бы необходимым вниманием к деталям и контролем над силой.

Он хотел, чтобы я умер медленно, но не удосужился посмотреть на исход.

Какой разум может так мыслить?

Мне, как и всем нам, некому молиться.Император показал глупость поклонения незримым божествам, чьё существование — ложь. Все храмы и святилища были разрушены, даже последняя церковь за серебряным мостом. В небесах нет сверхъестественных существ, способных услышать мои предсмертные мысли, но как бы сейчас мне хотелось, чтобы это было не так.

Любое свидетельство моей смерти — лучше, чем ничего. Иначе это будет просто статистикой, докладом одного из гардемаринов грозного корабля. Мои последние слова и мысли будут важны лишь если кто-то их услышит или поймёт. Вы вряд ли забудете умирающего перед вами человека.

Я даже хотел бы, чтобы убийца остался до конца. По крайней мере, мне было бы на что смотреть, кроме почерневшего потолка мастерской. Люмосферы горят ровно, хотя мне кажется, что они гаснут.

Или гасну я?

Я бы хотел, чтобы он остался посмотреть на мою смерть.

Он был настолько больше и сильнее. Конечно, благодаря улучшениям, но даже без них я бы вряд ли был для него соперником. Я никогда не был вспыльчивым и не стремился к физическому и воинскому совершенству. С самых ранних пор я был мыслителем, копавшимся в рабочих деталях, и обладал изощрённым разумом, работающим как часы. Отец хотел направить меня в ученики к Механикум Марса, но дед не желал и слушать об этом. Жрецы красной планеты были врагами Терры два поколения назад, и мой дедушка, гравёр с тонкими длинными пальцами, который делал невероятные браслеты, резьбу и шейные украшения в стиле Штамповки Аскалона, затаил обиду с тех беспокойных времён.

Производство оружия и боевых машин для Империума Человечества стало бы пустой тратой времени для человека с моими способностями. Мой дедушка был творцом в истинном смысле этого слова, достойным своего имени ремесленником, и очевидный в его работах редкий талант проскользнул прямо ко мне мимо отца. Не сказать, чтобы отец когда-либо мне завидовал. Наоборот, он радовался моим успехам и с гордостью демонстрировал мои работы даже в начале, когда мои брошки, серьги и сверкающие воротники ещё были неумелыми копиями. Я трудился многие годы, постигал ремесло и развивал талант, пока не стало ясно, что мои способности превосходят даже дедовы. Кристаллизация суставов превратила его руки в крюки, и все мы оплакивали день, когда дедушка в последний раз повесил на стену свои плоскогубцы и гравировальную доску.

Работу всегда было легко найти, даже когда последние спазмы войны всё ещё сотрясали далёкие уголки Терры. Этнархов и деспотов свергали одного за другим, но даже во времена раздора всегда находилась жена генерала, желающая модное ожерелье, тетрарх, которому понадобилась более впечатляющая рукоять меча, или бюрократ, стремящийся впечатлить своих коллег филигранным пером.

Конец войн был близок, на Терре восстановилась стабильность, и по всему земному шару потекли сверкающие золотые реки денег. А с ними и желание потратить обильные суммы во славу Единства, в память о павших или чтобы увековечить будущее. Я был занят как никогда, и частые заказы вознесли мои творческие способности к новым чудесным высотам.

Я помню особенную работу, которую проделал для лорда-генерала анатолийского фронта. Его солдатам повезло сражаться вместе с астартес из X Легиона перед их отправлением навстречу славе крестового похода. Мятежная ветвь кланов Тераватт стремилась сохранить контроль над уральскими кузницами, не желая отдавать их Железным Рукам, и сражалась с их смертными представителями.

Последовало скорое возмездие, и комплекс кузниц пал через месяц тяжёлых боёв, в которых анатолийским бригадам больше всего досталось от странного и смертоносного оружия слепых воинов клана. Но, как сказал мне лорд-генерал, примарха X легиона так впечатлила отвага солдат, что он сорвал железную перчатку с одного из знамён легиона и даровал нойону, командующему бригадой, первой прорвавшейся через врата во внутренние топки.

Не стоить и говорить, что этому командиру не пришло в голову сохранить подарок, и он покорно передал его своему начальнику, а тот своему, пока перчатка не попала в руки лорда-генерала. Который обратился ко мне и поручил сделать для дара достойный реликвиарий — хотя он и смеялся над старым словом.

Для меня было честью работать над таким невероятным произведением, и я направил все силы на этот заказ. Перчатка явно была для Железных Рук пустяком, но при виде тонкости и совершенства работы я понял, какие великие навыки были вложены в её создание. Я слышал о чудесных руках Ферруса Мануса, но мысль о том, что я работаю с шедевром самого примарха, одного из сынов Императора, дала мне цель и вдохновение, о котором я не мечтал даже в самых удивительных грёзах.

Я трудился день и ночь, избегая всех людей, и тем отпугнул многих состоятельных покровителей. Великолепие перчатки подняло мою страсть и способности к новым высотам измышлений и за месяц я создал чудо — золотой реликвиарий с такими тонкими деталями, деликатной филигранью и драгоценными камнями, что его можно было смело поставить рядом с древним хранилищем мощей того, кого считали святым, и не устыдиться.

Хотя Император запретил поклонение ложным богам и нечистым духам, у меня было несколько старых, заплесневелых книг, спасённых из развалин поверженного святилища другом из Консерватории, знавшим о моём интересе к таким вещам. Разговоры о богах, духах и магии были явной чепухой и мрачными преувеличениями, но эти верования вдохновляли на символизм и чудесные произведения. Кружащиеся линии, пересекающиеся волны и спирали такой захватывающей сложности и идеальной формы, что я мог часами смотреть на чудесные узоры и не терять интереса.

В этих книгах я нашёл идеальное вдохновение, и законченная работа была прекрасна.

При виде её лорд-генерал заплакал, и по многим нашим встречам я знал, что он не привык показывать свои эмоции. Он обнял меня и заплатил за заказ двойную цену, и мне потребовался весь самоконтроль, чтобы не отказаться от денег. Само разрешение работы над таким шедевром было достойной платой.

Вести о реликвиарии разнеслись по миру, и спрос на мои таланты возрос ещё сильнее, но ничто более не поднимало меня к таким творческим высотам. Даже при этом мои работы были изумительными и вскоре привлекли внимание тех, кто творил будущее мира сего и тех, что таятся за усеянными звёздами небесами. Однажды студёным днём, когда я трудился над ониксовым камнем, пронзавшим в эфесе серебряный шар, путь моей жизни изменился навсегда.

Человек, судя по манерам благородный, но внешне не примечательный, вошёл в мою мастерскую у подножия гор Сахиадри и терпеливо дождался моего внимания. Он разговаривал вежливо, с акцентом, который я не мог различить, и предложил мне место в неофициальной артели, которую намеревался создать. Я улыбнулся старому слову, ведь сейчас его использовали немногие — слишком напоминало о давно мёртвом тиране. Когда я полюбопытствовал, из кого будет состоять артель, мужчина заговорил о ремесленниках, поэтах, драматургах и историках, мужчинах и женщинах, которые будут путешествовать с флотилиями крестового похода Императора и станут свидетелями величайшего предприятия в истории нашего вида.

Мы покажем, что такая организация необходима, добавим вес к растущему хору голосов, ратующих за более формальное и законное прославление воссоединения человечества. Мы покажем, чего сможет достигнуть такая организация. Наша задача будет не менее важной, чем у воинов экспедиционных флотилий!

Он заметил моё веселье и улыбнулся, когда я отклонил предложение. Я был счастлив на Терре и не горел желанием путешествовать в неведомые уголки космоса. Откинув капюшон, он позволил длинным белым волосам раскинуться по плечам и сказал, что высочайшая власть просит моего сотрудничества. Мне хотелось засмеяться ему в лицо, но я не осмелился, увидев в глазах мужчины глубины понимания и воспоминания, которых хватило бы на целый мир. Этот человек, этот обычный человек с весом целого мира в глазах, просто положил белоснежный конверт на верстак и сказал как следует подумать, прежде чем отказываться.

Он ушёл без лишних слов, оставив меня наедине с конвертом. Лишь много часов спустя я осмелился его поднять и долго вертел в длинных пальцах, словно пытаясь понять, что внутри. Открытие означало молчаливое согласие с предложением, и мне не хотелось покидать уют мастерской. Конверт скрепляла капля алого воска, и моё сердце замерло, когда я узнал перекрещенные молнии и двуглавого орла.

Но, как и любой творческий человек, я проклят ненасытным любопытством. В конце концов, я открыл конверт, как и рассчитывал мой посетитель, и прочитал его содержимое. Написано было как просьба, но слова были такими красноречивыми, такими страстными и полными надежды и власти, что я сразу понял, кто писал. Гость, чью личность я теперь знал, не солгал, когда говорил о важности человека, которому потребовалось моё присутствие.

В тот же день я собрал свои скромные пожитки и направился к горам Гималазии, чтобы присоединиться к своим спешно собранным спутникам. Я не буду пытаться описать бесконечное величие Дворца, ведь одних слов будет недостаточно. Это хребет, превращённый в исполинское здание, чудо света, которое никогда и никому не превзойти. Гильдии ремесленников стремились превзойти друг друга в прославлении деяний Императора, творя монумент, достойный единственного, кто мог нести такой почётный титул без настоящего имени.

Сейчас ранние дни проносятся для меня как миг, хотя возможно мозг просто умирает от недостатка кислорода. Достаточно сказать, что вскоре я уже отправился во тьму космоса, где бессчётные стаи звездолётов теснились в небесах и алчно высасывали топливо и запасы из огромных континентальных хранилищ на геостационарной орбите.

Наконец, я увидел корабль, который станет моим домом почти на двести лет, левиафан, сверкающий отражённым блеском луны. Он блестел белым, когда грациозно разворачивался, чтобы принять на борт флотилию катеров и шаттлов с планеты. То был «Мстительный Дух», флагман Гора Луперкаля и его Лунных Волков.

Я быстро освоился на борту, и, пусть пожитки и были скромными, у меня было внушительное состояние и лишь немногим меньшее тщеславие. Всё это позволило мне продлить срок жизни и сохранить внешность благодаря превосходной омолаживающей терапии. Лёжа сейчас на полу мастерской ремесленной палубы «Мстительного Духа», я думаю, что можно было бы и не беспокоиться. Какой толк от чуть меньшего числа морщин вокруг глаз и более гладкой кожи, когда каждый вздох может стать последним, а блаженный покой наполняет разум от умирающих частей мозга?

Я преуспел на флагмане 63-ей экспедиции, создал много прекрасных работ и часто получал заказы на украшенные ножны, почтенные знаки, особые обеты и всё такое. Многие из других летописцев, как мы стали известны после Улланора, стали моими друзьями: одни добрыми, другие плохо выбранными, но все были достаточно интересными, чтобы время на борту было для меня крайне приятным. Один из них, Игнаций Каркази, пишет такие весёлые непочтительные стишки про астартес, что боюсь он однажды потеряет их расположение.

Труд экспедиционной флотилии продолжался, и хотя многие миры привели к покорности воины и итераторы, немногие были запечатлены в трудах и картинах моих товарищей. Я создал из ляпис-лазури копию карты мира, найденной в глубинах необитаемой планеты, и украсил шлемы многих портретами павших братьев после войны на Кейлеке.

Но величайший заказ я получил после кампании на Улланоре.

По словам тех, кто сражался на грязном мире в свете пламени пожаров, то была великая война, безоговорочная победа, одержанная лишь благодаря Гору Луперкалю. Улланор стал поворотной точкой крестового похода, и многие из приходивших ко мне в мастерскую полководцев желали увековечить своё присутствие на поле исторической битвы украшенным мечом или тростью.

Император возвращался на Терру, и великий Триумф был проведён среди развалин мира зеленокожих, чтобы навеки запечатлеть этот мир на податливом металле истории.

В отсутствие Императора Гор Луперкаль будет руководить окончанием крестового похода, и такая значимая обязанность требовала не менее значимого титула.

Магистра Войны.

Даже я, никогда не испытывавший особого вкуса к войне и историям о ней, смаковал звук этих слов. Они обещали великие, славные свершения, и голову кружило от мыслей о величественных шедеврах, которые я могу сделать, чтобы запечатлеть дарованную Императором Гору Луперкалю почесть.

Когда Магистр Войны был назначен, нам тоже оказали честь. Основание Ордена Летописцев стало одним из самых приятных воспоминаний, я плакал, когда услышал о его утверждении Советом Терры. Я вспомнил пришедшего в мою мастерскую беловолосого мужчину и поднял за него много бокалов в питейных заведениях корабля.

На следующий день после Триумфа ко мне пришёл воин, красавец, облачённый в доспех, сверкающий белым от шлифовального порошка и пахнущий благовониями. Его звали Хастур Сеянус, и его лицо заворожило меня, как ничто до этого. Воин показал мне шлем с грубым знаком прямо над правым глазом. Без лишних вопросов я узнал молодой месяц, символ новой луны. Сеянус поручил мне сделать четыре кольца, каждое из серебра с отполированным лунным камнем. На одном должен быть молодой месяц с его шлема, на другом половина, на третьем выпуклая и на четвёртом полная луна. За эту работу я получил бы внушительную плату, но я отказался от денег, потому что знал, кому предназначены кольца.

Морнивалю.

Абаддон будет носить полную луну, Аксиманд, называемый некоторыми маленьким Гором, половину, Торгаддон выпуклую. Сеянус получит последнее кольцо новой луны.

Достаточно и чести работы на воинов с такой родословной.

Я трудился неделями, вкладывая всё в каждое кольцо. Я знал, что такие воины презрят броскость и лишний орнамент, и поэтому старался обойтись без наиболее сложных замыслов, пока не обрёл уверенность, что создал достойные избранных помощников Магистра Войны кольца.

Завершив работу, я стал ждать возвращения Хастура Сеянуса, но война держала его вдали от моей мастерской, и другие заказы появились на столе. Один из заказов, достаточно простой по замыслу, стал причиной моей гибели. Его тоже сделал воин Лунных Волков.

Я так и не узнал его имени, ведь он не представился, а я не осмелился спросить. То был человек с грубым лицом, глубоким шрамом на лбу и агрессивным поведением. Он говорил слова с характерным резким акцентом Хтонии, так типичным для старших воинов Лунных Волков.

То, что хотел воин, было простым, таким простым, почти недостойным меня.

Из мешочка за пазухой Лунный Волк достал серебряный диск, похожий на плоскую монету, и положил ко мне на верстак. Он толкнул его ко мне и сказал, что хочет сделать медали с образом головы волка и полумесяца. Я редко получал такие конкретные требования. Я предпочитаю пользоваться в каждом проекте собственным пониманием, о чём и сказал воину. Тот был так настойчив, что я ощутил, что отказываться опасно. Голова волка и полумесяц. Не больше, не меньше. Я должен сделать форму для медали, которую он возьмёт на инженерную палубу, чтобы произвести их в большом количестве на гидравлическом прессе. Такая банальная задача меня не интересовала, но я кивнул и сказал, что форма будет готова через день. Я заметил сходство в мотивах с тем, что заказал Хастур Сеянус, но промолчал. Слова только разозлили бы воина, для которого, похоже, бесцельное шокирующее насилие было обычным делом. Бояться астартес естественно, в конце концов, их создали быть убийцами, но здесь было нечто иное, нечто более тревожное, чем признание цели существования.

Воин ушёл, и я сразу ощутил, как воздух в мастерской стал легче, словное его присутствие давило мне на череп. Животная часть меня знала, что я в ужасной опасности и призывала бежать, но высшая личность не могла понять причины страха. Если бы я только прислушался к инстинктам и бежал, но где бы на звездолёте я мог спрятаться от одного из избранных Магистра Войны?

Я обратил внимание на серебро, отбросив мысли о всём, кроме работы о металле. На такую простую задачу ушло бы лишь несколько часов, но я обнаружил, что продолжаю думать о воине и его угрожающем присутствии. В резьбе не хватало жизни и искр вдохновения, поэтому я обратился к тем же пыльным книгам, с которыми справлялся при работе над реликвиарием для лорда-генерала.

На страницах я обнаружил частые упоминания волков и луны: невры древней Скифии раз в год превращались в волков, страх, что глаза волчицы могут вскружить чувства человека. Одни считали волков знамениями победы, другие видели в них вестников последних дней мира. В конце я обнаружил неполную историю о скованном волке, который порвал оковы и проглотил солнце, а затем был убит одноглазым богом. Учитывая, что мой волк будет выгравирован на фоне луны, это казалось подходящим выбором. С этим образом перед мысленным взором я быстро вылепил форму, придав волку простоты и элегантности. Благородный зверь гордо выделялся на фоне полумесяца, запрокинув голову словно перед диким воем. Работа не сложная, замысел прост, но я всё равно гордился. Я был уверен, что окончательный результат порадует моего безымянного заказчика, и таившийся в недрах разума страх насилия притих.

Он вернулся на следующий день, когда колокола корабля возвестили начало вечернего цикла, как и обещал. Воин потребовал показать, что я сделал, и улыбнулся, когда я положил серебряную резную работу в абсурдно огромную ладонь. Он поворачивал её так и этак, глядя на отблески света на гравировке. Наконец, он кивнул и похвалил меня за работу.

Я опустил голову, радуясь одобрению своего творения, но его рука сомкнулась на шее, как только я поднял взгляд. Похожие на железные провода пальцы сомкнулись на горле и подняли меня в воздух, я забил ногами, чувствуя неумолимый напор. Я посмотрел в глаза воина, силясь понять, зачем он это делает, но не увидел никакого объяснения кровожадному нападению.

Я не мог кричать, потому что хватка не давала покинуть рот ничему, кроме сдавленного хрипа. Что-то хрустнуло, и я ощутил внутри ужасное давление. А затем я упал, тяжело ударился о пол мастерской и забил ногами, пытаясь вздохнуть. Лишь крошечные струйки кислорода попадали в лёгкие через изувеченное горло, и я смотрел, как он присел рядом с сардонической ухмылкой на грубом лице.

Слова пытались добраться до онемелых губ, тысячи вопросов, но воздуха хватило лишь на один.

Зачем?

Воин склонился и прошептал мне на ухо.

Тоже ответ, но в нём нет смысла.

Я умираю. Он это видит. Через считанные минуты я буду мёртв, и воин повернулся и вышел из мастерской, не дожидаясь моей кончины.

Я крепче, чем выгляжу, и хотя не могу сказать наверняка, не верю, что умру так быстро, как ожидал убийца. Я делаю слабые вздохи — их достаточно, чтобы продержаться ещё чуть-чуть, но не хватает, чтобы жить. Всё перед глазами тускнеет, чувствую, что умираю.

Серебряных дел мастера не станет, и я боюсь, что никто никогда не узнает причины.

Но что это?

Порыв ветра на коже, звук открытия двери?

Да! Я слышу встревоженный крик и тяжёлые шаги. Нечто огромное и бледное нависает надо мной. Проступают прекрасные черты, похожие на лицо спасателя, видное из под воды неподвижного озера.

Я знаю этого воина.

Никому так не идёт доспех Марк IV.

Хастур Сеянус.

Он поднимает меня с пола, но я знаю, что меня уже не спасти. Неважно, как быстро он сможет принести меня к медику, я не выживу. Но я всё равно рад. Не умру один, кто-то будет смотреть, как я сброшу смертную оболочку. Меня будут помнить.

Он кладёт меня на верстак и неосторожно смахивает поднос с завершёнными заказами. Моя голова опускается на бок, и я вижу, как на пол падают четыре кольца. Я смотрю, как Хастур случайно наступает на одно, полностью расплющив кольцо своим весом.

Это кольцо я сделал для него.

Он наклоняется ко мне, настойчиво что-то говорит с искренней печалью от моей смерти.

Сеянус резко задаёт вопросы, но я ничего не могу разобрать.

Жизнь ускользает. Глаза закрыты, но перед смертью я слышу, как Хастур задаёт последние вопросы.

Кто это сделал? Что он сказал?

И последней искрой жизни я проталкиваю предсмертные воспоминания и последние слова убийцы через изувеченную гортань.

Я не могу сказать. 

Аарон Дембски-Боуден ПРИНЦ ВОРОНЬЯ

~ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ~

VIII Легион «Повелители Ночи»

Яго Севатарион, «Севатар», Первый капитан, командир Атраментаров

Тал Ванек, боевой брат, Первая рота

Оррин Валзен, Примус Медикэ

Малитос Кулн, Девятый капитан

Нарака, «Бескровный», Тринадцатый капитан

Вар ДжаханТридцать девятый капитан

Кел Херек, Сорок третий

Крукеш "Бледный", Сто третий капитан

Товак Тор, «Однорукий», Сто четырнадцатый капитан

XIX Легион «Гвардия Ворона»

Аластор Рушаль, Восемьдесят девятый капитан

Служащие VIII Легиона

Экра Трез, Пожиратель Грехов

Тайе Каренна, командир крыла, эскадрилья «Скрытые»

Кул Кивен, наблюдатель, эскадрилья «Скрытые»

Венсент Аурлин, стрелок, эскадрилья «Скрытые»

ПРОЛОГ

- Падай.

Лорд-рыцарь Калибана стоял посреди бури. Его лоб венчала серебряная диадема, пепельные волосы из-за дождя казались нарисованными на бледном лице. Рыцарь был закован в черный керамитовый доспех с резными фигурами львов из марсианского красного золота. По мечу в его руках струилась кровь, которая смешивалась с ливнем и стекала со стали.

Вторая фигура как будто была его отражением в треснувшем зеркале. Лорд-рыцарь был бледен, а второй воин отличался чахоточной белизной. Полуночный доспех, крест-накрест перечеркнутый зубчатыми молниями, повторял бушующий над головой шторм.

Вокруг них свирепствовала битва. Она шла даже внизу, поскольку они бились на вершине горы из тел своих раненых и мертвых сыновей. Лорд-рыцарь Калибана месяцами ждал этого момента. И вот он настал – под визг ветра и завывание дождя, которые подчеркивал отрывистый треск многих тысяч болтеров.

Исполнив свой долг, рыцарь отступил назад, и ливень смыл с меча последние пятна крови. Его брат шатался, обхватив собственную шею когтистыми руками. Между судорожно сжимающихся пальцев хлестал темный текучий поток. Воин пытался зажать горло, и ему это не удавалось.

- Падай, - сказал Лорд-рыцарь своему брату. Его голос был надломленным и неровным, он задыхался. – Падай.

Черные глаза второго воина были широко открыты и подрагивали, пока жизненная сила утекала сквозь пальцы. Он беззвучно заговорил, безрезультатно шевеля губами, и, наконец, рухнул на одно колено. Раны на животе и груди кровоточили так же сильно, как и рассеченное горло. Казалось, что методично изрубленное и изорванное королевским клинком тело держится вместе лишь за счет отчаянной ненависти.

Лорд-рыцарь не отличался улыбчивостью и не был настолько мелочен, чтобы насмехаться над павшим соперником. Он отсалютовал поднятым клинком, приложив эфес к коронованному челу и воздавая почести убитому врагу.

- Я же говорил, - обратился Лев к умирающему брату, - что прикончу тебя, Керз.

ЧАСТЬ I РУКОКРЫЛЫЕ

ГЛАВА I Братство в тени

Братья всегда встречались в темноте. В их склонности собираться в лишенном света помещении не было ничего театрального и символичного, или какой-либо необходимости в секретности. Некоторые традиции просто не менялись с момента возникновения, будучи скорее привычкой, чем выдумкой. Когда-то темнота была важна. Теперь она просто была.

Красные глазные линзы пронзали мрак. Им вторило скрежещущее урчание сервоприводов сочленений и работающих силовых кабелей. Доспех Мк-IV никак нельзя было назвать бесшумным изобретением. А будучи поврежденным, он издавал еще больше шума.

Трое братьев стояли молча. Их окутывало поражение, которое липло к ним теснее, чем окружавшие тени. Позор был столь свежим, что никто даже не успел починить броню. Комнату озаряли вспышки искр, проскакивавших в разорванных суставах, а воздух медленно пропитывался запахом битвы, исходившим от разбитых керамитовых доспехов. Химическая вонь фицелина, смешанная с грубым и резким смрадом прометия. На фоне этого висел слабый запах оружейного дыма, почти такой же безжизненный, как угольный.

- Трое, - произнес один из братьев. – Нас осталось трое.

- Могут быть и другие, - сказал другой.

Первый презрительно усмехнулся.

- Больше никого не будет. Ты что, был слеп последние девять часов? Не видел, что произошло? Сколько кораблей мы потеряли?

Третий брат облокотился о край центрального стола. Увенчанный гребнем шлем покачивался, поочередно оглядывая сородичей.

- Мы не знаем. И не узнаем, пока флот снова не соберется. Я видел, как «Праксис Мунди» развалился на части, уничтожив семь кораблей сопровождения. Перед ним погибла «Леди Сапиента». «Ужас Этернума». «Король без трона». «Затмение». И это только крейсеры, гибель которых я видел. Не могу назвать точное число фрегатов и эсминцев. Слишком много.

- А что с «Наступлением ночи»?

Третий брат покачал головой.

- Пробито снаружи и охвачено огнем изнутри. Флагман не мог спастись. Темные Ангелы вцепились ему в горло так же жестоко, как Лев – лорду Керзу, - воин на мгновение прервался, медленно вздохнув. – «Сумрак» должен был бежать первым. Не могу понять, почему он остался. Какой прок перестреливаться с флотом Темных Ангелов?

- Я слышал сообщения по воксу, - отозвался первый из братьев. – Севатар приказал флагману оставаться в системе, пока он забирает с поверхности те роты, корабли которых уже бежали.

Третий фыркнул.

- Как благородно. Итак, он погубил себя и потерял флагман. Помяните мои слова – в наших рядах больше не будут чествовать имя Севатара. Как Ангелы это устроили? Засада… я никогда не видел подобной скоординированности.

- А это имеет значение? – поинтересовался первый. – Мы только что проиграли Трамасский крестовый поход, если только не ответим подавляющим ударом.

- Легион должен перегруппироваться на запасных позициях, - согласился второй. – Мы сможем возобновить военные действия, когда определим свои координаты и закодируем данные о перемещениях.

- Мудрые слова, - сказал первый. – На это могут уйти недели, а то и месяцы, но с нами еще далеко не покончено.

Третий брат вызвал тактический дисплей, но мерцающее гололитическое изображение дало сбой и отключилось, не успев показать ничего стоящего. В ходе перелета корабль получил серьезные повреждения, и многие системы все еще пытались провести корректировку.

- У нас две проблемы, и обе они острые и неприятные. Во-первых, мы должны при помощи астропатических хоров сообщить о поражении всем силам Легиона в остальной части сектора, чтобы наши братья, очертя голову, не бросились прямиком в засаду, из которой мы только что выбрались. Для этого потребуется немалое везение.

- А вторая проблема?

Перед тем как ответить, третий брат замешкался.

- Мы должны сделать то, что до нас приходилось делать лишь одному Легиону. Выбрать, кто будет командовать оставшимися силами, раз примарх пал.

- «Пал» не значит «мертв», брат. Ты получал известия из апотекариона?

- Получал, и они не сулят ничего хорошего. Кому в Легионе доводилось ухаживать за раненым примархом? Мы работаем вслепую. Раны затянулись, хоть и неровно. Огромная потеря крови. Повреждения черепа и недостаток кислорода все еще потенциально смертельны или критичны. Обширные кровоизлияния. Органы, которые я даже не могу назвать, разорваны и отрезаны от ранее не виденной нами системы кровообращения. Будь он смертным – да даже будь он одним из нас – его бы убила одна-единственная из этих ран, а он получил их одиннадцать.

Слова повисли в воздухе. Никому из братьев не хотелось ничего добавить.

- Я видел, как это произошло, - признался второй. – Мы потеряли слишком многих, только пытаясь его вытащить. Чтобы вынудить повелителя Первого Легиона отступить, я пожертвовал большей частью роты. Уверяю вас, я жалею, что отдал этот приказ.

Остальные кивнули.

- Правда жестока, однако мы должны принять ее. Теперь мы трое во главе Легиона.

Какое-то мгновение они осознавали эту истину в тишине, которую нарушила трескучая буря вызова с командной палубы.

- Мои повелители, - произнес смертный капитан. – К границам системы приблизились еще четыре корабля.

- Назови их, - сказал первый брат.

- Коды ауспика соответствуют «Квинтусу», «Дочери заката», «Завету крови» и… и «Сумраку».


Дверь зала совещаний, заскрежетав по направляющим, открылась, впустив снаружи красный свет аварийного освещения. На том, кто стоял в проеме, был такой же шлем, как на трех его сородичах – с гребнем в виде распростертых крыльев горгульи и черепом, нарисованным на лицевом щитке. Турмалиновые глазные линзы уставились на трех военачальников, собравшихся во мраке.

Он пришел один, но с оружием. Поверх наплечника лежало древко, которое было увенчано отключенным цепным клинком с несколькими рядами неровных и щербатых зубьев.

- Надеюсь, вы меня извините за опоздание. Там была засада. Наверное, вы ее заметили. Не все смогли просто включить двигатели и сбежать поглубже в темноту.

Он вошел в комнату и занял место у центрального стола.

- Рады тебя видеть, Севатар.

- Не сомневаюсь, - Севатар бросил взгляд на тактический гололит, который парил в воздухе над столом, демонстрируя несколько кораблей VIII Легиона, рассредоточенных в глубокой пустоте. – Стало быть, поражение. Теперь мы знаем, как себя чувствовали Саламандры и Гвардия Ворона.

- Мы собрали здесь около двадцатой части флота. В ближайшие недели нам необходимо как можно лучше восстановиться и посмотреть в лицо фактам. Мы ранены, но еще не мертвы. Трамасский крестовый поход не может закончиться здесь.

Сначала Севатар не ответил. Через несколько секунд он понял, что это не какая-то дурацкая шутка, и поочередно оглядел их.

- Вы трое успешно эвакуировали примарха. Была ли связь с остальными Рукокрылыми?

- Есть только подтверждения гибели Йексада, Шомы и Итиллиона, - ответил второй из братьев. – Мы – это все, что осталось от Рукокрылых.

- Стало быть, трое из семерых мертвы, - вслух задумался Севатар, - а примарх ранен.

- Примарх умирает, - поправил второй брат. – Теперь мы возглавляем Легион.

- Посмотрим. Как бы то ни было, перспектива невеселая, - Севатар уронил алебарду на стол, не обращая внимания на звонкий лязг металла о металл. – Совершенно никуда не годится. Из всех семерых вы трое нравитесь мне меньше всего.

- Брат, прошу тебя, будь серьезнее.

У Севатара была своеобразная манера улыбаться. Вначале веселье озаряло его черные глаза, а затем мягко подергивало уголки губ. Это была улыбка трупа, щеки которого растягивают крючьями, или же человека, обладающего не таким чувством юмора, как у окружающих, но изо всех сил имитирующего его в меру своих ограниченных способностей.

Севатар улыбнулся.

- Я так понимаю, храбрецы, что вы разработали план?

- Так и есть, - откликнулся первый брат. – Как только мы восстановим мощь флота, то нанесем ответный удар. Вопрос лишь в том, где.

Севатар наклонил голову.

- И это ваш план?

- Да.

Первый капитан прокашлялся. Момент требовал определенной деликатности.

- Вы уже пытаетесь направить нас по пути, который не следует выбирать, - произнес он. – Вы толкуете о возмездии и контратаке против врага, который продемонстрировал, что может нас перехитрить.

Остальные заколебались.

- Разумеется. Что нам еще делать?

- Вместо этого мы можем вести войну, которую есть шанс выиграть, - ответил Севатар.

- Сбежать? – спросил один. – Наш долг удерживать Первый Легион здесь.

Севатар поднял бровь, хотя за лицевым щитком это и осталось незамеченным.

- Ценой Легиона? Вы хотите угробить нас всех, чтобы унять болезненную жажду крови после полученной трепки. В этом нет ничего благородного, братья. Я не позволю вам похоронить Легион из-за того, что вы не в силах признать поражение.

- Примарх бы хотел, чтобы мы сражались до конца.

- Ну конечно, хотел бы. Но ты говорил, что примарх умирает. Если это так, его желания ничего не значат.

- Темные Ангелы – ровня нам, они не сильнее нас, - нажал один из братьев. – Мы можем выиграть крестовый поход правильной контратакой.

- Это ты так говоришь, Малитос, - все с той же мягкой и неприятной улыбкой ответил Севатар. – Сдается мне, что ты навредишь всем нам, пытаясь потешить помятое самолюбие Легиона.

Малитос, капитан Девятой роты, зарычал сквозь решетку увенчанного гребнем шлема.

- Если лорд Керз умрет, твоя власть драгоценного фаворита закончится в ту же самую ночь.

Севатар продолжал улыбаться. Это было слышно по голосу.

- Не угрожай мне, Девятый капитан. Для тебя это добром не кончится.

- Братья, успокойтесь, - вмешался второй. – Севатар, ты прав: мы должны остерегаться совершать глупые поступки из-за уязвленной гордости. Малитос, ты тоже прав: мы должны нанести ответный удар, в равной мере ради исполнения долга и удовольствия. Однако мы не должны ссориться. Момент слишком серьезен.

- Я ценю твое миротворческое рвение, Вар Джахан, - голос Севатара был спокоен, в нем не было обычного поддразнивания. – Но силы Льва только что одним ударом переломили Легиону хребет. Весь флот рассеян. Мы потеряли десятки кораблей, как своих собственных, так и следующих за нами людей. Когда я последний раз видел флагман Легио Ульрикон, его обломки разлетались в пустоту после поцелуя пушек Темных Ангелов. Сколько титанов погибло только в этом крушении? А сколько десятков тысяч обученных членов экипажа?

- Мы перегруппируемся, - сказал Малитос. – Это наш долг. Война не закончится только из-за того, что ты струсил.

- Струсил… - отозвался Севатар. – Странноватое слово для описания того, кто задержался, чтобы помочь спастись менее быстрым кораблям.

- Но долг требует сражаться, - произнес Вар Джахан, капитан Двадцать седьмой. – Смерть ничто в сравнении с отмщением.

- Какие милые слова, - ухмыльнулся в ответ Севатар. – Интересно, они останутся в вечности как мудрость или как глупость? Впрочем, каким бы ни было решение Судьбы, меня с вами не будет. Некоторые из подчиненных мне капитанов уже ведут разговоры о том, чтобы отправиться к Терре или воссоединиться с флотом Магистра Войны. Другие хотят разделиться и направиться куда-нибудь еще, грабить имперские линии снабжения. Я скорее склонен удовлетворить их просьбу, чем отправить с вами на смерть.

- Рукокрылые решат вопрос голосованием, - заявил Малитос.

Севатар презрительно фыркнул.

- Голосование. Как демократично. И с каких это пор у нас появилась необходимость ставить что-то на голосование?

- С тех пор, как ты к нам вернулся, - произнес последний из братьев, Кел Херек, капитан Сорок третьей, - и Рукокрылые перестали говорить в один голос. Вместе мы выстоим, Севатар. А порознь падем.

- Сегодня сказано столько замечательных слов, и все они не учитывают главного. Пока мы не готовы ударить в полную силу, Легиону лучше находиться в тени. А уж потом мы устроим бойню. Потом вкусим их крови. Ангелы только что преподали нам суровый урок о том, как глупо собираться в одном месте и пытаться участвовать в честном бою.

Севатар оперся на колонну, скрестил руки поверх нагрудника и продолжил.

- Раз уж вы так не хотите понимать намеков, буду говорить абсолютно прямо. Я не позволю вам снова втянуть Легион в эту войну после сокрушительного поражения. Вот и все. Я заберу Атраментаров и остальные роты, которые решат остаться со мной, и снова примкну к флоту Магистра Войны. Нам здесь больше нечего делать, и я утверждаю, что сдерживать Темных Ангелов почти три года – это более чем достаточно. Я бросаю Трамасский крестовый поход и веду свои роты на Терру. Я рассчитываю увидеть настоящую войну до того, как наступит рассвет последнего дня. Оставшаяся часть Легиона должна идти со мной. Если вы попытаетесь продолжить эту бессмысленную войну, я могу выйти из себя.

Малитос какую-то секунду в совершенном ошеломлении глядел на брата.

- Севатар, ты спятил?

- Не думаю. Я себя замечательно чувствую.

- И как же ты помешаешь нам остаться? – спросил Вар Джахан.

- Разумеется, убив вас. Но давайте будем надеяться, что до этого не дойдет. Эмоции накаляются, а моя алебарда все это время лежит вон там, - он указал на стол.

- Брат, если ты закончил валять дурака, может, сосредоточимся на насущных делах?

- Сосредотачивайтесь сколько угодно. Я собираюсь взглянуть на примарха собственными глазами, не полагаясь на ваш лепет о его смерти, - Севатар отошел от колонны и направился к закрытой переборке.

- Севатар, твоя алебарда.

- Я довольно скоро за ней вернусь. Спорьте на здоровье, братцы.

Он вышел из помещения. Силуэт на мгновение заслонил вход, а затем скрылся за углом. Дверь с грохотом закрылась.

Малитос покачал головой.

- Он начинает меня утомлять, - обратился Девятый капитан к остальным.

- Многих начинает, - отозвался Кел Херек. – Когда мы воссоздадим Рукокрылых, будет лучше, если окажется, что Севатару не место среди них.

Малитос ответил своей неповторимой ухмылкой.

- Что за бесхребетная фраза? Просто скажи правду. Когда придет время, я лично его прикончу.

Вар Джахан почти не слушал их. Его внимание было приковано к алебарде Севатара, которая лежала на столе. Это была чудовищная глефа с древком из черного железа и ребристого керамита. Сзади располагался устрашающий шип, а сверху – кристаллический генератор энергии. Этот клинок был известен всем воинам Восьмого Легиона. Гораздо меньше было тех, кто знал о назначении запасного генератора в древке. Вар Джахан много раз бился рядом с Севатаром и, безусловно, знал его очень хорошо.

В конечном итоге Вар Джахан не доверял никому из братьев, а особенно тем, кто входил в число Рукокрылых. Когда у него начали зудеть зубы от давления вытесняемого воздуха, он оказался единственным из трех капитанов, кто не удивился.

И единственным, кто уже бежал к двери.


Убийцы возникли в буре белого шума и эфирного тумана. Капитаны отшатнулись, тщетно закрываясь руками от слепящего света. Все трое знали, о чем именно возвещал этот гром. Малитос и Кел Херек потянулись к оружию и потому погибли. Вар Джахан не остановился.

По всей комнате появились Атраментары, окутанные маслянистым остаточным дымом телепортационной вспышки. Болтеры были уже подняты.

- Мы пришли за вами, - прорычал один из терминаторов, и их оружие извергло единый каскад огня.

Вар Джахан слышал, как гибнут его братья. Слышал в воксе их крики и бульканье, заглушающее стук его сапог и сердец. Болты попали ему в верхнюю часть спины и в ногу, он споткнулся и рухнул на пол, раздираемый взрывами снарядов. Вар Джахан перекатился и, не останавливаясь, метнулся за автоматизированную переборку.

Двадцать седьмой капитан Вар Джахан лежал в коридоре и задыхался. Он посмотрел на Севатара. Первый капитан стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди и глядя вниз с праздным любопытством.

- Привет, капитан, - сказал Севатар.

Вар Джахан поднимался на ноги, когда двери снова открылись, и в коридор потянулся оружейный дым. Отделение закованных в громоздкую боевую броню терминаторов-Атраментаров стояло, нацелив громадные болтеры на ускользнувшую добычу.

- Отбой, - произнес Севатар и протянул руку, помогая брату встать. – Этому хватило ума понять мое намерение. Он останется в живых.

- Как щедро с твоей стороны, - почти выплюнул Вар Джахан.

Перед тем как ответить, Севатар усмехнулся.

- Мне тоже так показалось.

- Почему ты их убил? – Вар Джахан не поворачивался спиной к Атраментарам. – Почему захотел нашей смерти? Братоубийство… Неужто и впрямь дошло до этого?

- Мы до него дошли в тот момент, когда вы, три идиота, решили, что самым лучшим вариантом будет прикончить Легион, чтобы смыть воображаемое пятно с нашей воображаемой чести.

- Но приготовления…

- Я чувствовал, что Рукокрылых понадобится реорганизовать. И оказался прав.

- Ты их убил только за то, что они были несогласны с тобой. Севатар, ты обезумел.

Первый капитан едва заметно пожал плечами.

- Мне часто об этом говорят. Важно то, что сейчас Рукокрылые нужны Легиону больше, чем когда бы то ни было, и мы не поведем своих братьев обратно на клинки Темных Ангелов.

- Но Магистр Войны…

Рука Севатара оказалась на горле Вар Джахана еще до того, как тот закончил предложение. Первый капитан приподнял его и впечатал спиной в стену.

- Похоже, будто меня волнует, чего хочет Магистр Войны? - череп на лицевом щитке Севатара неотрывно глядел красными линзами глаз. - Нас никогда не заботило, чего хотел Император. С чего вдруг мы должны разбрасываться своими жизнями на краю галактики и плясать под дудку Магистра Войны? – Первый капитан отпустил Вар Джахана и вошел назад в комнату. - Он три года держал нас на привязи. Хватит с меня покорности. Пусть Гор катится в бездну со своими чванливыми капризами . Он ничем не лучше Императора.

Вар Джахан последовал за братом. Ему пришлось перешагнуть через дымящийся труп Кел Херека, лишь мельком взглянув на него. Малитос умер столь же недостойно. Тело Девятого капитана наполовину свисало с центрального стола, по поверхности которого растекалась кровавая лужа.

- Так стало быть, подлинная независимость? Наши союзники в других Легионах - это просто взаимовыгодный альянс?

- Это лучше, чем жить прикованными к больному и умирающему Империуму, - голос Севатара стал более мягким и отстраненным. - Вар Джахан, прости, что проявил злость, - он подобрал алебарду и положил ее себе на наплечник. - Я собираюсь проведать отца.

Шаги стихли, и Вар Джахан посмотрел на огромные фигуры терминаторов Повелителей Ночи. Те никак не проявляли свои мысли и эмоции, бесстрастно глядя через алые линзы звероподобных боевых шлемов.

- Я знаю всех вас, - обратился к ним Вар Джахан. - Знаю ваши имена и репутацию, пусть даже служил не со всеми. Торион, Малек, Якреш... - он перечислял имена, поочередно кивая каждому. - Что такого вам предложил Севатар? Почему вы ему так верны? Чем он властвует над вами? Что заставляет вас служить ему, даже проливая кровь сородичей по Легиону?

Вокруг темной брони начали появляться кольца телепортационной дымки, и Торион, командир Атраментаров, покачал головой.

- Он дает нам истину.

Они исчезли так же внезапнои громко, как и прибыли, а Вар Джахан остался наедине с телами своих братьев.

ГЛАВА II Логово

Последний раз Севатар плакал, когда был мальчиком, которому еще только предстояло возмужать. После той ночи больше столетия тому назад этот мальчик так и не стал мужчиной. Вместо этого он превратился в оружие и обрел жизнь, в которой не было нужды в эмоциях и времени для слез.

Даже увидев в апотекарионе генетического отца, Севатар не ощутил печали. Он не знал точно, почему так происходит. И в то же время Первый капитан слышал, как в общей вокс-сети Легиона молятся и плачут закаленные воины - все до единого убийцы, живодеры и мучители. Точно так же вели себя Лунные Волки, когда Гор был ранен. Севатар не понял этого в тот раз, не понимал и теперь. Просто ему было несвойственно легко проявлять чувства.

Керз лежал на хирургическом столе, над ним трудились заляпанные кровью апотекарии Легиона и насекомоподобные лапы полуавтоматизированных медицинских помощников, приделанных к потолку. Собравшаяся толпа мешала разглядеть все как следует, однако Севатар не питал оптимизма. Он заметил рассеченное горло примарха и стянутую неровными скрепами плоть. Все помещение разило пролитой кровью. В аромате было что-то грубое и первобытное, нечто, выходящее за пределы медного запаха человеческой жизненной силы. Один лишь Император знал, что на самом деле представляли собой примархи. Севатар не был настроен тратить время на догадки.

Но если бы примарх умер...

На этом мысль и закончилась. Он не смог ее продолжить. Это было все равно что представлять себе цвет, которого раньше не видел, или вспоминать песню, которую не слышал. Разум бунтовал против самой попытки думать об этом.

Как бы Легион действовал без его руководства? Без своего господина, учителя и генетического предка? Слово ”отец” было слишком банальным для таких вопросов. Это понятие включало в себя смертность. Отцы умирали.

Севатар очень хорошо помнил Исстван. Хотя он и провел большую часть той ужасающей бойни, пробиваясь через порядки воинов Гвардии Ворона, но также бился с Железными Руками в тот момент, когда пал их примарх, лорд Манус. Он видел, как по ним прокатилось психическое эхо. Все воины в черной броне Х Легиона отреагировали с неожиданно неуправляемой яростью, едва заметной у некоторых и разрушительной у прочих. Они отбросили все сомнения и забыли про оборону.

У Севатара еще оставались рубцы после того боя. Он мог бы зарастить и вылечить их при помощи аугметической хирургии или пересадки синтетической кожи, однако предпочел оставить как есть. Они относились к тому немногому, что в полной мере принадлежало ему - рабу генетически созданных богов войны.

Он посмотрел вниз, на собственные безоружные руки в перчатках, выкрашенных в алый цвет. Несколько месяцев назад он сказал Темным Ангелам правду: руки красного цвета, цвета греха, были обычаем банд Нострамо, который применялся к тем, кто подвел свои семьи. Участь предателей и глупцов, которая перешла в покоряющий звезды VIII Легион. Ультрадесант перенял эту традицию, как перенимал многое у других Легионов. У воинов Ультрамара она была менее суровой и мрачной: красный шлем означал всего лишь дисциплинарное взыскание. Для сынов Нострамо алые руки означали смертный приговор. Метку приговоренного.

Севатар заслужил красные руки на Исстване V за непростительный провал. Само воспоминание об этом вызывало у него по-настоящему искреннюю улыбку, что случалось редко. Он жил взаймы , и каждая ночь была даром примарха до тех пор, пока лорд Керз не выберет час казни.

Его внимание привлек булькающий скрежет вымученного дыхания, но ему не было нужды поднимать взгляд. Первый капитан вдохнул исходящий от человека аромат свечного воска, мускусный запах пергамента и старой, очень старой крови, которую проталкивало по слабым венам неторопливое сердце. От новоприбывшего смердело старостью, а значит - слабостью.

Севатар вздрогнул.

- Трез, - поприветствовал он архивариуса. Старик кивнул в ответ, с хрипом дыша через маску респиратора. - Когда ты прибыл с ”Сумрака”?

- Только что, Яго. Я за тобой. Прошу тебя, вернись со мной на флагман. Мне нужно кое-что тебе показать и кое-что обсудить.


Двери открылись, и наружу дохнуло запахом разрытой могилы. Трез зашел внутрь, продолжая делать неглубокие вдохи через респиратор. Севатар направился следом, глухой стук его сапог по палубе эхом отдавался от сводчатых стен.

Трез не обратил внимания на болтавшиеся на цепях тела. Севатар обратил. Он нечасто заходил в святая святых примарха. Невзирая на все, что Севатар увидел и совершил за свою столетнюю службу в Великом крестовом походе, у него по коже постоянно ползали мурашки от личных покоев Керза. Здесь он видел царившее в разуме отца безумие, которое выходило наружу и поражало окружающий мир. Духовные истины, воплощенные в освеженных телах и оскверненных останках.

Трез судорожно вдохнул. В надетой на нем прозрачной кислородной маске скапливались капельки влаги, которые росой оседали перед тонкими губами.

- Он говорит с ними.

- С кем?

Трез указал на тела.

- С ними.

Севатар потянулся к одному из подвешенных трупов и мягко толкнул обнаженный исхлестанный торс. Тело закачалось на цепях из стороны в сторону. Из открытого рта, забрызгивая пол, побежал ручеек чего-то темного и влажного.

- Прелестно, - произнес Повелитель Ночи. Он повернулся к архивариусу. – Так чего ты от меня хочешь, человечек? Мне нужно собирать вместе осколки Легиона.

Трез пристроил свое старое тело на стул возле деревянного стола, подогнанный по размерам для обычного человека. Совершенно не проявляя нетерпения, он начал ворошить пергаменты. Листки тихо шуршали в пораженных артритом руках.

- Ты никогда не понимал того, кому служишь, - сказал он, не отрываясь от работы. – Никто из его воинов не понимал. Тебе не кажется, что это забавный недостаток, Яго?

«Яго, - подумал капитан, - уже второй раз».

- Меня зовут Севатар.

- Ну, разумеется, - Трез пригладил редеющие седые волосы, отводя их от изрытого впадинами лица. Он повертел кусок пергамента на столе, пока не пристроил его как следует, и начал читать с бумаги кремового цвета, прерываясь на тяжелые вдохи через респиратор. – Яго Севатарион, рожден на Окраине. Первый капитан Восьмого Легиона, командир Атраментаров, входит в число Рукокрылых. Также известен под именем Севатар Осужденный и…, - Трез фыркнул и покачал головой, - под довольно забавным титулом: «Принц воронья».

Севатар снял шлем. Раздалось резкое шипение сжатого воздуха, выходящего из открытых замков горжета. Воин с задумчивым выражением на лице вдохнул царящий в помещении аромат бойни.

- Не уверен, что мне нравится твой тон. Последний, кто вот так надо мной насмехался, быстро об это пожалел, маленький архивариус.

- О? – Трез поднял голову, на обветренном лице читалось явное любопытство. – И кто же это был?

- Не помню имени.

- Я склонен был полагать, что все воины Легионес Астартес одарены эйдетической памятью. Гололитической, если угодно.

- Так и есть, - согласился Севатар. – Просто я так и не спросил, как его звали. В тот момент я был куда больше занят тем, что свежевал его заживо. А теперь говори, чего ты от меня хотел, Трез. Что-то я сомневаюсь, что ты меня перепутал с кем-то, известным терпеливостью.

Старик ухмыльнулся, продемонстрировав набор тупых зубов, потемневших от времени.

- Если ты хочешь вести Легион, тебе понадобится терпение.

Севатар расхохотался, втягивая в легкие пряный мясной запах незамороженных трупов.

- Даже ты уверен, что лорд Керз умрет? Даже ты, преданная обезьянка, махнул на него рукой, как на покойника? Трез, а что ты станешь делать, когда больше не сможешь питаться грязью с подошв нашего господина? Мне будет очень грустно смотреть, как ты умираешь с голода.

Архивариус вернулся к своим пергаментам, продолжая улыбаться в респиратор.

- Я знаю твой секрет, Яго.

- У меня нет секретов.

Трез провел кончиками пальцев по нострамским буквам, следуя за течением написанных чернилами слов.

- Он мне рассказал, Яго. Он все мне рассказывает.

Севатар, не мигая, наклонил голову.

- У меня нет секретов, - повторил он.

- Тогда почему ты бежишь от сна, Первый капитан? Почему заставляешь себя бодрствовать недели напролет? Почему, если у тебя нет секретов, ты просыпаешься с холодной кровью в колотящемся сердце в те редкие ночи, когда уступаешь сну?

Улыбка Севатара была такой же холодной и застывшей, как растянутые предсмертные гримасы всех трупов, висевших на цепях в комнате. Он произнес слово, в котором не было ни осознанной угрозы, ни вообще каких-либо эмоций. Одно-единственное слово, чуть громче шепота. Выдох сквозь улыбку мертвеца.

- Осторожнее.

Трезу пришлось отвести взгляд. На сей раз дрожание его рук нельзя было полностью списать на артрит.

- Севатар… - произнес он.

- Ааа, так теперь я Севатар. Ты чуть не заставил меня потерять терпение и теперь решил оказать мне толику уважения, - капитан подошел, сочленения его доспеха издавали гудение. От близкого гула работающего силового доспеха у Треза заныли десны. – Что он тебе сказал, Трез? Чем мой отец поделился со своим маленьким пожирателем снов?

- Правдой, - выдавил старик трясущимися губами.

На лице Первого капитана вновь появилась ухмылка – усмешка лжеца, не затрагивающая темных глаз.

- И ты думаешь, что я тебя не убью прямо здесь и сейчас?

- Примарх…

- Примарх лежит при смерти на борту другого корабля. Да даже если бы он прямо сейчас вошел сюда, думаешь, меня это волнует? Ты отвратителен, старик, - Повелитель Ночи сжал челюсть человека пальцами перчатки. Поворот и легкое нажатие – и череп архивариуса раскололся бы в руке воина. – Вонь твоей вялой крови и изношенной кожи… Угасающий ритм дряхлого сердца у тебя в груди… А теперь еще столь опасные слова из неосторожных уст, – Севатар выпустил голову старика. – Тебя легко ненавидеть, Трез.

- Я могу помочь тебе. Вот почему я хотел поговорить. Я могу помочь.

Севатар поднялся на ноги и на ходу потянулся за шлемом.

- Мне не нужна твоя помощь.

Трез прокашлялся. Его голос был хриплым от неуверенности.

- Больше не помогает, да? Тренировка. Медитация. Ты не можешь удерживать боль внутри, как мог когда-то.

Воин не обернулся.

- Ты ничего не знаешь, человек.

- Ты лжешь, Яго.

Севатар скрыл белое лицо под череполиким шлемом. Сверху возвышался мрачный гребень в виде крыльев нетопыря из темного железа.

- Я сын мира без солнца и до мозга костей принадлежу к Восьмому Легиону. Конечно, я лгу, Трез. Мы все так делаем.

ГЛАВА III Подготовка

Вернулось навязчивое ощущение боли, которая пульсирующими волнами накатывалась на ту сторону глаз. Когда тупая боль достигала своего пика, и он осмеливался понадеяться, что сейчас та уйдет совсем, она снова навалилась с нежеланной настойчивостью.

Севатар потер сухие усталые глаза большим и указательным пальцами. Он не нуждался в ретинальном дисплее шлема, чтобы узнать, что не спал две недели. Он чувствовал каждый их час.

- Капитан? – раздался женский голос.

Он поднял взгляд от расположенного перед глазами тактического гололитического экрана и увидел темноволосую женщину в мятом летном костюме, держащую под мышкой шлем с забралом. Пока Севатар глядел на нее, его снова захлестнули звуки мостика, которые разрушили остатки хрупкой концентрации. Он изо всех сил постарался не обращать внимания на шепот, бормотание, треск и лязг, издаваемые тремя сотнями людей, которые исполняли свои обязанности.

- Говори, командир крыла Каренна.

- При всем уважении, сэр… дерьмово выглядите.

- Что-то это не похоже на уважение. Чего тебе, Тайе?

- У меня плохие новости, сэр.

Севатару не пришлось подделывать улыбку. Плохие новости относились к тому немногому, что неизменно вызывало у него веселье.

- Ну, естественно.

- В систему только переместился «Клинок в черноте». Командор Юл на борту, жив и здоров.

- И он становится новым адмиралом флота. Передай ему мои лицемерные поздравления с должностью, которую он получил исключительно потому, что остался последним офицером флота. Но в чем плохие новости?

- Он проинформировал меня по воксу, что засада стоила жизни командиру крыла Вериту. «Пустотные кондоры» погибли все до последнего. Хотите ли вы, чтобы я дала «Клинку» эскадрилью истребителей с одного из кораблей?

Севатар отмахнулся от вопроса.

- Спрашивай у нового адмирала, пусть он играет в эти игры. Мой единственный приказ – ты и «Скрытые» должны оставаться на борту «Сумрака».

Каренна отсалютовала по обычаю VIII Легиона, растопырив кисть, словно лапу, и коснувшись груди пальцами – символ подчинения, предложение командиру самого своего сердца. Еще одна традиция банд, тянувшаяся на протяжении многих лет. На Нострамо она всегда значила куда более буквальное и грубое предложение – настолько искреннее заверение, что говорящему вырезали сердце из груди, если обнаруживали, что он солгал или ошибся.

- Ваша вера в меня и моих людей весьма отрадна, капитан.

Севатар уже снова смотрел на гололитический дисплей, наблюдая за симуляцией доступных варп-маршрутов, ведущих из системы.

- Ступай, Тайе.

- Есть, сэр.

Глядя, как она удаляется, Севатар, наконец, бросил тактическое планирование.

- Эй ты, - обратился он к ближайшему сервитору.

- Да, - отозвался тот безжизненным голосом. Казалось, бионические глаза существа не в состоянии ни на чем сфокусироваться.

- Записать эти намеченные маршруты. Разослать их остальному флоту.

- Повинуюсь, - вяло произнес раб. Подвергнутые частичной ампутации пальцы оканчивались стержнями, каждый из которых являлся ключом к стандартным имперским терминалам. Не моргая, сервитор вставил обрубки в соединительный разъем, издав пять тихих щелчков.

Севатар снова повернулся к пустому командному трону примарха. До засады рядом всегда присутствовал адмирал флота Торун Кешр, постоянно пребывавший в состоянии спокойной готовности. Севатар так ни разу и не увидел его встревоженным, даже когда человек умирал, лежа под обломками, а вокруг пылал мостик.

- Прошу вас, помогите встать, - сказал старый офицер. Севатар даже не стал пытаться. У человека не было ног. Первый капитан не мог разглядеть их в дыму, а если бы и мог, то это ничего бы не изменило даже на секунду.

Севатар заставил себя вернуться в настоящее.

- Вызвать капитанов Офиона, Вар Джахана, Крукеша, Товака Тора, Нараку и Аластора Рушаля на «Сумрак», - произнес он, не заботясь, кто из офицеров выполнит приказ. – Я буду ждать их в покоях примарха.

И, не сказав более ни слова, он вышел из стратегиума.


- Яго, - поприветствовал его старик, когда двери распахнулись.

На мгновение на лице Первого капитана появилось какое-то выражение помимо лживой улыбки. Казалось, Севатар действительно пребывал в замешательстве. Он недоверчиво прищурил один глаз, глядя на сгорбленного старика у стола, окруженного разлагающимися телами, которые свисали с потолка на проржавевших мясницких крюках.

- Ты вообще отсюда выходишь?

- Редко, - признался Трез. Приход Севатара отвлек его от записей. – Что-то не так?

- Не больше обычного. Сегодня вечером здесь соберутся мои братья, человечек. Побудь где-нибудь в другом месте.

Трез подавил дрожь, хрипло дыша через респиратор.

- Куда мне идти?

- Любопытный вопрос. Меня это не волнует. Куда угодно.

- Но Яго…

Севатар медленно, очень медленно обернулся. На нем не было шлема, но шейные сочленения доспеха все равно неприятно заурчали, когда воин повернул голову к архивариусу.

- А ну-ка, назови меня так еще разок, - произнес он.

Трез посмотрел на Первого капитана VIII Легиона, стоявшего посреди бойни с подвешенными трупами. Его лицо было настолько нездорово бледным, словно Севатара уже можно было тоже запросто вешать на крюк. Лежавшая на бронированном плече цепная глефа превышала по длине рост самого воина.

- Севатар, - тихо поправился Трез.

- Уже лучше. Разве ты не должен быть на борту «Свежевателя» и присматривать за снами примарха?

- Не сейчас, - отозвался старик. – Он не видит снов в твоем понимании слова. За его закрытыми глазами лишь абсолютная тьма.

- Очаровательно. Если уж так хочешь остаться, то по крайней мере сиди тихо.

- Хорошо. Спасибо, Севатар.

Севатар согласно фыркнул и направился мимо висящих трупов к рабочему месту Треза за громадным круглым столом примарха С одной стороны на самой кромке располагались пергаменты и инфопланшеты архивариуса. Остальную часть круглого стола занимал разлагающийся труп. Он выглядел так, словно его разделил на части хирург, не пользовавшийся никакими инструментами, кроме собственных голых рук. К поверхности стола прилипли куски мяса, приставшие благодаря засохшей крови и телесным жидкостям.

Севатар покачал головой и протянул руку, чтобы отпихнуть труп в сторону.

- Нет, - произнес Трез. – Нет, Севатар.

- Почему нет? – рука воина замерла над растерзанным телом.

- Лорд Керз говорит с ними.

- Ты уже говорил.

- Нет, - Трез прокашлялся, но его голос все равно остался булькающим из-за мокроты, – я имею в виду, что он говорит с ними такими, какие они есть. Когда их передвигают, он узнает об этом и приходит в ярость.

Севатар схватил тело за торчащий хребет и скинул со стола. Издав глухой удар, оно распростерлось на полу.

- Мы разберемся с безумием примарха, когда он вернется к нам. Если вернется, - капитан ввел код на показавшейся панели управления, нажимая пальцами на клавиши, покрытые жемчужинами из засохшей крови. Работающие гололитические генераторы замерцали и ожили, воссоздав последнее показанное изображение – мертвую планету Тсагуальсу, окруженную плотным полем астероидов.

Севатар стер образ и запросил обзор локального участка пустоты. Возник флот, хотя часть гололита была запятнана красными полосами из-за крови на двух проекционных модулях.

- Он не всегда был таким.

Трез вновь поднял глаза от работы.

- Прости?

Севатар не осознавал, что произнес это вслух.

- Примарх. Он не всегда был таким. У него был замысел того, как лучше всего приводить миры к согласию, и мы охотно ему следовали. И посмотри, во что он теперь превратился. Личные покои отражают внутреннее безумие. Его заживо пожирает собственный разум.

Трез не ответил.

- Неужто не будет комментариев, старик? Никаких хитрых реплик или мудрых слов? Разве ты не ближе всех к нашему господину в этой громадной и великой галактике?

Архивариус сглотнул, медленно дыша через респиратор.

- Он идет по тому же пути, что и прочие из вас, Севатар. Просто он ближе к концу. Наступит ночь, когда вы все станете такими, как он.

- Только не я. И не говори о нем так, будто он проклят. В нем еще есть благородство. Сила.

- О, я знаю, - Трез указал на тела. – С ним не всегда так плохо. У него было… несколько тяжелых месяцев до засады. Его сны были мрачны и отравлены сомнением. Он знает, когда и где умрет, Севатар. Всегда это знал. Это знание отравляет его сильнее, чем мы с тобой в силах представить. Неизбежность давит на его сознание, будто прилив.

Севатар покачал головой.

- Как-то раз он говорил мне то же самое. Примарх сказал тебе, когда, по его мнению, наступит этот момент?

- Да.

Севатар довольно легко скрыл ошеломление, хотя и не ожидал, что примарх когда-либо поделится подобным.

- Это время сейчас?

- Нет.

- Тогда почему в твоих покрытых катарактами глазах тревога, старик? Если это правда, почему он две недели страдает в коме, на грани смерти? Если ему предначертано умереть через месяцы, годы, столетия… так почему нашим апотекариям тридцать девять раз пришлось возвращать его к жизни? Он не может дышать, если его не подключать к машинам, которые поддерживают жизнь, заставляя органы работать, - Севатар едва не сплюнул и с ухмылкой произнес последнюю фразу. – Я не верю в судьбу, пророчество и рок. Примарх – провидец и гений, но даже он может свалять дурака.

Трез благоразумно промолчал. Спустя считанные секунды дверь снова распахнулась. В проеме стоял воин в череполиком шлеме с таким же широким крылатым гребнем, как и у Севатара. Его доспех был украшен цепями, к каждой из которых было прикреплено по черепу. Некоторые принадлежали чужим, но большая часть – людям.

- Сев, - поприветствовал новоприбывший, входя в комнату.

- Товак, - отозвался Севатар. Они не стали обниматься или пожимать запястья, как было принято у близких братьев в иных Легионах. Вместо этого воины долгий миг осматривали друг друга, а затем Товак Тор снял шлем.

- Выглядишь так, словно умер и забыл остановиться, - заметил Товак.

- Слыхал уже. Как твой корабль?

- Развалина, кусок дерьма. Просто чудо, что он до сих пор не развалился на части после полученной от Ангелов взбучки, - Товак оглядел комнату, прищурив черные глаза. – У 114-й долго не было особых причин бывать на борту флагмана, Сев. Как я погляжу, со времени моего последнего визита примарх провел небольшую перестановку.

- Верно. Поговорим об этом, когда прибудут остальные.

Товак кивнул и бросил взгляд на Треза.

- Проваливай, грызун. Хозяева разговаривают.

- Брось, - отмахнулся Севатар. – Пусть остается. Он безобиден.

- Ты размяк, Сев.

Севатар изобразил театральный поклон.

- Понятия не имею, о чем ты. Я сама доброта.

Товак фыркнул, уголок его губ скривился в улыбке.

- Рад снова тебя видеть, брат.

Севатар не знал, что на это следует ответить. Эта фраза его всегда удивляла, и он не понимал, зачем другие так часто ее произносят. Он промолчал и указал другому капитану на руническое отображение кораблей, находящихся в локальном пространстве.

- Собралась треть флота. Лучше, чем я ожидал.

- Хорошее начало.

От внимания Севатара не ускользнуло напряжение в черных глазах Товака. Тот был терранцем, однако геносемя изменило его так же, как и всех их.

- Говори, - произнес Севатар. – Я бы предпочел, чтобы новые Рукокрылые не начинали с секретов и лжи друг другу. Это был чрезвычайно неэффективный способ руководства Легионом.

Товак кивнул.

- Я так и думал, что ты меня вызвал по этой причине. Об этом я и хотел спросить, брат. Я рад быть избранным. Горд, несомненно. Но почему я?

- Протекция. Быть может, мне просто захотелось набрать командиров из своих немногочисленных друзей.

- Сев. Прошу тебя.

Севатар продолжал смотреть на тактический дисплей. Свечение окрашивало его лицо пестрым синим светом.

- Потому что я тебе доверяю. К тому же ты не умеешь врать, и мне это нравится. И кроме того, на мое решение могло повлиять Умиротворение Арайи.

Товак ухмыльнулся, с явной злобой оскалив зубы. В VIII Легионе никто не обладал хотя бы отдаленно привлекательной улыбкой.

- Сто четырнадцатая и сама получила удовольствие в ту ночь, скажу я тебе. Наверное, выжившие в Арайе до сих пор рыдают над свежевальными ямами.

Ответ Севатара прервал скрежет вновь открывшихся дверей. Новый визитер вошел более осторожно, чем Товак. Скрытая шлемом голова поворачивалась от капитана к капитану, не обращая явного внимания на висящие тела.

- Капитан Севатар, - поприветствовал он. – Капитан Товак.

- Капитан Офион.

Тот воспринял свое имя как приглашение и вошел, постоянно держа руки возле убранного в кобуры оружия. Офион старался не касаться трупов, он обходил их, а не отпихивал плечом, как Товак.

- Признаться, я понятия не имею, почему меня позвали на этот совет.

- Подозреваю, что об этом спросят еще не раз, - ответил Севатар. – Скоро сюда придут остальные. Нужно обсудить будущее Легиона.

ГЛАВА IV Рукокрылые

Вар Джахан, капитан Двадцать седьмой роты. Рожденный на Терре, как и многие в Легионе. Старый воин, известный своей осторожностью, в большей степени тактик, чем убийца. Он служил VIII Легиону с первых дней Великого крестового похода, когда Повелители Ночи только отправились к звездам. Севатар испытывал к нему огромную симпатию, хотя понятия не имел почему.

Следующим был Нарака, капитан Тринадцатой роты. Нарака Бескровный, как без тени улыбки именовали его братья. Он заработал это прозвище во время приведения к согласию Восемьсот Девять – Пять, пятого завоевания 809-го Экспедиционного флота. Тринадцатая рота захватила целую планету, не пролив ни капли крови, воспользовавшись средствами, о которых позволили узнать немногим из числа прочих старших офицеров Легиона. Когда Нараке задавали вопросы по этому поводу, он всегда отказывался от обсуждений. Его рота дала обет секретности, который оставался нерушимым уже много лет.

Севатар знал, что произошло. Ему нравилась эта история.

За Наракой следовал Товак Тор, капитан Сто четырнадцатой. Товак Однорукий вступил в Легион одновременно с Севатаром, поскольку в детстве они попали в одну банду. Прозвище досталось ему из-за врожденного уродства – он появился на свет лишь с одной рукой. Невзирая на увечье, он прошел вступительные испытания в VIII Легион и немедленно получил аугметический протез. Однако тот все равно был не столь надежен, как настоящая конечность. Апотекарии сообщили Товаку, что у его уродливой руки нет полноценно развитой мускулатуры, поэтому аугметическая замена всегда будет немного нетвердой.

Затем Офион. Будучи капитаном Тридцать девятой роты, он не смог чем-либо выделиться, кроме обычной славы, сопровождающей столетие надежной и верной службы. Все записи о нем – хотя VIII Легион не отличался особой педантичностью в их хранении – сообщали о нострамском офицере-ветеране, который лучше всего подходил для передовой и командования своими людьми в авангарде, получая лишь ограниченную зону ответственности в более масштабных кампаниях. И все же… Офион приказал своему кораблю «Саван Эвентиды» оставаться на месте, отбивая внезапное нападение Темных Ангелов и помогая Севатару и «Сумраку» выиграть время для бегства менее быстрых кораблей. Так что Офион явно не был мыслителем. Севатара это устраивало. В Легионе, где тактическая трусость считалась одной из самых лучших и забавных доблестей, редкое проявление смелости всегда заслуживало внимания.

Крукеш, капитан Сто третьей роты, был плотью от плоти VIII Легиона. Покинув Терру в молодости, он стал капитаном в смертельном поединке, забрав голову своего бывшего командира. Что бы подумали Ультрадесантники или Имперские Кулаки, если бы подобные варварские обычаи Повелителей Ночи стали известны до предательства? Подобная дикость являлась естественным продолжением честолюбия воинов, свободных от моральных ограничений. В войнах банд Нострамо Квинтус существовали сотни вариаций поединков чести и ритуалов наследования, основанных на убийстве предшественника. «Бледным» Крукеша прозвали братья. Геносемя примарха делало белой кожу всех, кто выдерживал имплантацию, и чернило радужку их глаз. Однако Крукеш был худым до изможденности, и его бледность выходила за пределы болезненности, гранича с чем-то сверхъестественным. Он выглядел, словно закованный в полуночный керамит истощенный мертвец, во впалых глазницах которого пылали черные глаза. Севатар подозревал некую разновидность незначительного вырождения геносемени – такое явление было необычным, однако не являлось чем-то неслыханным. Как бы то ни было, у Севатара и Крукеша были свои счеты. Долги былых времен. Даже от воспоминаний о них у Первого капитана чесалась кожа.

Последним был Аластор Рушаль, рожденный на Терре, однако происходивший не из генного хранилища VIII Легиона. На нем все еще был доспех его Легиона, окрашенный в холодный черный цвет с зубчатой белой насечкой. Благородная эмблема на наплечнике – белый ворон с широко распростертыми крыльями – была ритуально разбита ударами молота, находившегося в руке самого Аластора. С брони исчезли все указания на звание, их соскоблили после смертных полей Исствана. Его лицо было бледным, а глаза – темными, как у Повелителей Ночи. В отличие от окружавших его воинов, лежавший на сгибе руки шлем не имел гребня в виде крыльев нетопыря, носимых внутренним кругом капитанов VIII Легиона. Воин без знаков различия стоял особняком в этой компании.

Севатар кивнул Аластору, а затем обратился ко всем разом.

- Вы поможете мне вести разбитый Легион. Теперь вы – Рукокрылые Повелителей Ночи. Вопросы будут?

Некоторые обменялись взглядами. Трез скрыл улыбку за респиратором. Единственным, кто заговорил, был Товак.

- Это приветствие? Так ты нас встречаешь?

- Да, - Севатар и глазом не моргнул, – а ты ожидал торжественной речи?

- Не знаю, чего я ожидал.

- Тогда почему ты кажешься разочарованным?

- Я…

Севатар наклонил голову.

- Вопросы по существу?

- У меня есть один, - произнес Офион. Его лицо представляло собой мешанину свежих швов и пересаженной кожи. – Почему мы?

- Потому что остальные Рукокрылые мертвы, в живых остались только мы с Вар Джаханом.

- Ну, естественно. И как же они погибли? – поинтересовался Офион.

- Некоторых убили Темные Ангелы. Остальных убил я. Ну, точнее, Атраментары по моей просьбе.

Офион фыркнул, не проявляя даже тени удивления.

- Но почему мы?

Севатар несколько секунд молча рассматривал другого капитана.

- Ты очень подозрителен, Офион.

- Да, это так.

Севатар счел, что правда ничему не повредит.

- Вы все так или иначе верны мне, сообразительны, надежны и свободны от слабости человеческого милосердия. Легиону необходимо руководство. Ему нужны мы.

- Тогда скажу я, - Крукеш указал рукой в перчатке на Аластора, и на его костлявом лице застыла ухмылка. – Почему Ворон здесь? У него нет роты. Нет людей. Он не может быть одним из Рукокрылых.

- Может, потому что я так сказал. Если только примарх не встанет и не отменит мой приказ, Ворон будет с нами. А теперь к делу.

Севатар снова вызвал гололитический дисплей.

- Братья, вы видите больше трети флота Легиона. Мы связались с точками сбора в Икреше, Тауре и Соте. Статистика потерь отнюдь не радует.

- Не тяни, - проворчал Вар Джахан.

- В ходе внезапной атаки Темные Ангелы уничтожили больше двадцати пяти процентов флота. За три часа они прикончили четверть Легиона.

Новоиспеченные Рукокрылые переглянулись. Никому не хотелось ничего говорить, и они позволили Севатару продолжить.

- Прошло всего две недели. Несколько десятков кораблей еще могут быть в варпе, или же их могло отбросить от точек отхода. Однако даже подтвержденные потери ужасны. Все капитаны видели гибель других кораблей. Объединив эту информацию в один список, можно увидеть, что в пустоте или на поверхности Шеола погибла пятая часть Легиона. Так что…

Севатар снова повернулся к братьям.

- Вопрос в том, что мы будем делать.

- Отомстим, - произнес Вар Джахан. – Отомстим Темным Ангелам.

- Не вынуждай меня убивать и тебя тоже. Месть Первому Легиону будет дурацким крестовым походом. Я пытаюсь устроить все как можно более демократично, но не надо испытывать мое терпение.

Крукеш постучал костяшками пальцев по столу.

- А что с примархом?

- Все еще в коме, - ответил Вар Джахан, - на борту «Свежевателя».

- А что означает… - Нарака едва заметным жестом указал на висящие вокруг тела, - … все это?

- Это, - произнес Севатар, - результат того, что маленький телепат нашего примарха больше не выполняет свои обязанности. Разве не так, Трез?

Старик заморгал, жадно глотая кислород из маски, когда семеро воинов медленно повернулись к нему. Сбивчивая попытка ответить оказалась безрезультатной. Она вообще еле сорвалась с губ.

- Пожиратель Грехов нас подводит? – спросил Нарака.

- Похоже на то, - отозвался Севатар.

- Мои повелители… - Трез сглотнул.

- Теперь мы «мои повелители», - усмехнулся Севатар. – Чуть раньше я был просто «Яго».

- Повелители, прошу вас. Перед засадой сны лорда Керза стали слишком мрачными и отравленными. Я старался очистить их от боли.

Крукеш приблизился к иссохшему архивариусу. Мертвенное лицо уставилось на человека сверху вниз.

- Ты не справляешься с обязанностями, маленький псайкер?

Трез снова сглотнул, и у него дернулся кадык.

- Прошу… Я делаю все, что могу… Когда он возвратится к нам, я удвою усилия, клянусь душой…

Нарака присоединился к Крукешу, глядя на сгорбленного ученого.

- Ты уже давал слово Легиону, телепат. И теперь подвел нас.

- Севатар… - сумел прошептать Трез между частыми вдохами.

- А ведь я предупреждал, чтобы ты побыл где-то в другом месте, - заметил Севатар. Он позволил словам повиснуть в воздухе, чтобы содержащаяся в них угроза добавила остроты злобным черным глазам, уставившимся на архивариуса.

- Оставьте его, - наконец сказал Первый капитан. – Он нам нужен.

Два капитана отступили, один из них посмеивался, а другой хранил молчание.

- Вырождение примарха – серьезная угроза для нас, - произнес Вар Джахан с другого конца комнаты. – Одно дело насаживать головы на колья, чтобы предостеречь рабов о цене неповиновения. И совсем другое – жить среди тел мертвых легионеров и слуг Легиона.

Севатар мягко толкнул один из ближайших трупов, и тот закачался, гремя цепями.

- Вырождение – это грубое слово. Мне жаль, что я сам его использовал раньше. Нашего господина терзают призраки, это правда. Но он не сломлен. Его отравляет эта война, эта ссылка в глубины черноты. Он ощущает себя бесполезным.

- Это догадка, - произнес Нарака.

- Ты строишь предположения, - в тот же миг сказал Крукеш.

- Правда?

Крукеш с шипением выдохнул сквозь окровавленные зубы.

- Просто расскажи нам свой план, Севатар. Мы не глупцы. Ты что-то задумал.

- Это не план. Намерение. Я собираюсь разделить остатки Легиона. Я рассею Повелителей Ночи по всей галактике, чтобы они сражались, как того пожелают. Каждый из вас возьмет те силы, которые сможет собрать, сформировав одну из шести Великих рот. А потом делайте, что хотите. Пока вы пускаете кровь Империуму, мне плевать на остальное. Отрежьте себе кусок империи Человечества. Отправляйтесь со мной в долгий крестовый поход к Терре, - Севатар пожал плечами. – Выбор за вами. Вар Джахан, если ты все так же бескомпромиссно настроен на драку с Темными Ангелами, можешь остаться вместе со своими ротами и замедлять их, как тебе хочется.

Вар Джахан не ответил. Севатар видел, как в глубине его черных глаз кружатся мысли.

- Шесть Великих рот, - произнес Товак. – Ворон будет одним из Рукокрылых, но ему под начало не дадут людей? Зачем вообще его включать?

В ответ Аластор только натянуто улыбнулся.

Севатар кивнул.

- Он один из нас, и неважно, был ли он рожден на Нострамо и что за кровь в его жилах. Принадлежность к Восьмому Легиону – это больше, нежели плоть и кости. Он заслужил место в элите на Исстване. Ты против?

- Нет, - Товак склонил голову в направлении Аластора. – Всем здесь известно, что я не питаю к Ворону вражды.

- Нам нужно время на размышление, Первый капитан, - сказал Вар Джахан.

- У вас три ночи, а потом я начну координировать корабли тех сил, которые беру с собой к Терре.

- Если мы не согласимся с этим… разделением, ты нас убьешь? – спросил Офион.

Севатар ответил своей растянутой ухмылкой.

- А мне-то говорили, что ты не склонен к размышлениям, капитан Офион.


Севатар прибыл на «Свежеватель» вместе с Вар Джаханом. За ними по пятам следовал Экра Трез. В других Легионах появление Первого капитана и командира корабля могло бы вызвать хотя бы небольшую церемонию. Трудившиеся на ангарной палубе рабы и слуги VIII Легиона склонили головы в почтительном молчании и изо всех сил постарались нести службу как можно более незаметно.

Когда капитаны шли по темным коридорам корабля Вар Джахана, Севатар тихо заговорил.

- Я вот только что понял, что всегда хотел узнать кое-что.

Вар Джахан глянул влево, немедленно занервничав от задумчивого голоса брата.

- Да?

- Что чувствовали терранцы в Легионе, когда все мы смотрели, как горит Нострамо? Это ведь была не их родина.

Вар Джахан задумался над вопросом, не зная, как лучше ответить.

- Половина Легиона – терранцы, Севатар. Ты что, ни разу ни с кем из них об этом не говорил?

Первый капитан не ответил. Порой ему было очень трудно помнить, что у других людей иное восприятие мира. Разумеется, он знал, что у них была другая жизнь, и другой опыт, но ему было сложно представить их систему ценностей. По сути, он не мог смотреть на мир с чужой точки зрения.

Отчасти проблема заключалась в том, что он крайне редко ошибался. Из-за этого было сложно воспринимать мнения и наблюдения других людей всерьез. Он всегда был таким, даже в детстве. Мать говорила, что он повзрослеет и лучше сойдется с людьми.

Не повзрослел. Не сошелся.

В бою все было так же. Он не знал, почему и там выделялся среди прочих. Не знал, почему бегает и убивает быстрее, а устает медленнее, чем они. Как-то раз он бился с Сигизмундом из Имперских Кулаков – единственным воином за сто лет войны, который сумел поставить его в тупик. Поединок длился почти тридцать долгих, очень долгих часов, заполненных потом, ругательствами и лязгом железа.

В конце концов он схитрил и завершил дуэль, ударив Храмовника головой на глазах сотен воинов из обоих Легионов, и тем самым дисквалифицировал себя. Это было нарушение правил и конец серии побед Сигизмунда.

Верный своему характеру Сигизмунд лишь рассмеялся. Горделивый стоицизм, которым славился Первый капитан Кулаков, не лишал его юмор человечности. Севатар всегда этому завидовал, поскольку ему самому было очень трудно смеяться, шутить и сближаться с братьями по оружию.

- Забудь, что я сказал, - обратился он к Вар Джахану. – Удачи на совете с капитанами, брат. Я займусь перемещением примарха.

Два капитана разошлись. Трез молча шаркал за Севатаром.

«Я знаю твой секрет, Яго». При воспоминании о словах старика он испытывал странный холод.

Севатар вошел в апотекарион, отсалютовав трем апотекариям, которые оставались рядом с лежащим примархом. Когда он приблизился к хирургическому столу, те ответили на его приветствие.

- Есть изменения, Валзен? – спросил Севатар у главного апотекария.

- Никаких. Он спит.

- Признаки снов?

- Все еще никаких свидетельств при церебральном сканировании ауспиком, - лицо Валзена было частично аугметическим, сталь и серебро копировали черты, утраченные после удара цепным кулаком в схватке с воином Железных Рук на Исстване. Черный керамический глаз не моргал, а рот не шевелился. Севатар не особо интересовался историей, однако ему подумалось, что сверкающий лик восходит корнями к посмертным маскам примитивных культур Древней Терры.

- Готовься переместить примарха в апотекарион на борту «Наступления ночи». Мы уходим через три ночи.

- Конечно, капитан, - Валзен замешкался, хотя хромированное лицо продолжало оставаться бесстрастным. – Почему здесь Пожиратель Грехов? Сэр, я сообщал во всех докладах, что примарх не видит снов. Присутствие Треза не требуется.

- Я знаю. Не тревожься на этот счет.

- Как пожелаете.

Севатар оглядел занятый работой апотекарион: сервиторов, слуг в зеленых хирургических халатах и апотекариев Легиона, которые оставались возле примарха. Он знал всех трех воинов-хирургов. Валзен был его собственным апотекарием, офицером Атраментаров. Двое других были соответственно из Третьей и Десятой рот.

- Оставьте меня, - велел всем Севатар. – Даже ты, Валзен. Очистите апотекарион. Я хочу, чтобы все ушли.

- Капитан…

- У меня есть идея насчет того, что может вернуть его.

- Сев, я должен остаться. Ты не можешь ожидать, что я уйду.

- Я ожидаю, что ты сделаешь, как я приказываю, - повинуясь редкому мгновенному озарению, Севатар смягчился, положив руку на наплечник Валзена. – И ожидаю, что ты доверишься мне, брат.

Когда они остались одни, Трез медленно вздохнул. Его скрипучее дыхание звучало болезненно и размеренно на фоне рычания доспеха Севатара и электронных звуков медицинского оборудования.

- Так вот зачем ты меня привел, - произнес архивариус. Его голос глухо разнесся в пустой комнате.

Севатар стоял над спящим примархом. Пребывающий без сознания Керз казался менее несчастным, не столь ослабленным усилиями по командованию пустотной партизанской кампанией здесь, в черной бездне, на протяжении более двух лет и сотен звездных систем.

Керз не был рожден для этого. Он был юстициарием, судьей, тем, кому суждено смотреть в глаза предателям и ворам, оглашая им приговор. И чем он стал теперь? Генералом? Адмиралом? Военачальником, заваленным логистическими данными и тактическими сводками, которого бросили вместе с сыновьями томиться на дальнем краю галактики.

Хуже того, теперь он и сам был предателем.

Севатар видел отчаяние примарха, его слабость и жажду цели, пока Легион был разделен на части, изолированные в глубокой пустоте. Видел, как это происходит с момента отбытия в сектор Трамас, и теперь хотел получить ответы. Терпения и догадок больее было недостаточно.

Облаченная в перчатку рука Севатара замерла над бледным лбом примарха. Полусогнутым пальцам не хотелось касаться лица отца.

- Это может тебя убить, Яго.

Он ответил на слова Треза кивком.

- Знаю.

Архивариус с бульканьем втянул воздух.

- У тебя есть силы для этого. Но нет контроля.

- Знаю, - снова произнес Севатар. – Но я должен попытаться. Я не хочу, чтобы он умер, - капитан посмотрел на свою алую перчатку, служившую свидетельством его прегрешений. – Однажды я уже подвел его, и не позволю этому произойти второй раз.

Трез вздохнул. На внутренней поверхности его респиратора заблестели капельки сконденсированного дыхания.

- Обратного пути не будет. Если ты высвободишь дар, который так сильно старался забыть… Некоторые двери невозможно закрыть.

Севатар почти не слушал.

- Я уже и так еле сдерживаю его, - произнес он. Голос был едва слышен за гудением вентиляторов на потолке. – Ты мне поможешь? Я не смогу сделать это в одиночку.

Старик, хрустя позвоночником, подковылял на стянутых шинами ногах. Он протянул руку, пораженную пигментными пятнами и артритной дрожью, и сомкнул узловатые пальцы на тыльной стороне красной перчатки Севатара.

Первый капитан опустил кисть, положив кончики пальцев на лоб отца.

- Ты говорил, что он не видит снов, Трез, - произнес Севатар безжизненным голосом, глядя в никуда. – Ты ошибался.

ЧАСТЬ II СЫН МИРА БЕЗСОЛНЦА

ГЛАВА V Мальчик, который станет королем

Мальчик поднялся из обломков. На нем не было одежды, только пятна прилипших к телу пепла и пыли. Он посмотрел на небо, темное, как пустота, и лишенное света без солнечного ока. Посмотрел на металлические останки своей механической колыбели, от потрескавшейся и покрытой пузырями бронированной обшивки которой все еще с шипением исходил пар. А затем, все с тем же абсолютно бесстрастным лицом, посмотрел на горизонт.

Город. Город шпилей и куполов. Его огни были низкими и тусклыми, но все же озаряли окружающий мрак, словно маяк. Первое появившееся на лице мальчика выражение было едва заметно, однако красноречиво. Его глаза прищурились, когда сердце забилось быстрее.

Он инстинктивно знал, что найдет в далеком и полном света улье себе подобных. Эта мысль заставила его потянуться в поисках оружия. Белые пальцы обхватили зазубренный кусок металла, остывавший в земле. От ощущения ножа в руках на юном и лишенном шрамов лице появилось второе выражение.

Он улыбнулся.


Они бы никогда не смогли его поймать, как бы ни пытались.

Благодаря черной одежде мальчик казался размытым пятном, которое вырвалось из теней на углах улиц. Его рваные ботинки едва касались земли. За ним следовала пальба, гавкающая в ночи, будто зверь. Пули, словно насекомые, зажужжали мимо ушей. Его ухмылка стала жестче, и он побежал быстрее. За угол. На аллею. Он перескочил через грязные дождевые лужи, перекатился и присел между двумя большими контейнерами для бытовых отходов. Мальчик засунул белые руки в карманы, наклонил голову, чтобы грязные черные волосы упали на лицо, и задержал дыхание.

Совершенно не двигаясь и став одной из теней, он ждал. Появилась запыхавшаяся группа преследователей, тяжелое дыхание которых пахло ядовитой водой, а кожа – кровью других людей. Некоторые двинулись налево, некоторые направо, но все они пробежали по лужам, превратившим аллею в настоящее болото.

Мальчику пришлось постараться, чтобы сдержать улыбку. Благодаря следам на тротуаре выследить их будет проще простого.

Один остался на аллее. По его сбитому дыханию и колотящемуся сердцу мальчик, не глядя, понял, что человеку мешает поспевать за подельниками собственная дородность. Мальчик открыл глаза, поднялся на ноги и вышел из тени. Он позволил сжатому в руке ножу поймать отблеск ближайшего уличного фонаря.

Человек повернулся и посмотрел прямо в улыбающееся и ощерившееся лицо щуплого мальчика.

На крик вернулись его друзья. Самым расторопным потребовалось меньше двадцати секунд, чтобы снова оказаться у входа на аллею. Когда они появились, мальчика и след простыл, а толстяк из их банды лежал на спине в луже дождевой воды, которая мутнела от горячей крови. У него были отрезаны все пальцы, а лицо содрано до кости.


Он хотел есть.

Он знал, что может обобрать мертвецов, взять монеты с купюрами и купить пищу. Знал и то, что может просто украсть пропитание у уличных торговцев, забрав плоды и теплый хлеб. Он был слишком быстрым, чтобы его когда-нибудь смогли поймать.

Желудок мальчика скручивался в узел, сворачиваясь клубком и издавая стоны от нехватки пищи. В прошлый раз, когда он был настолько голоден, то пытался пить собственную кровь. Это помогло несколько унять боль, однако он остался таким же слабым, как и до этого.

Крыс уже не хватало. Ему требовалось больше. Два часа назад он поймал одну, но она была нужна ему для ловушки в качестве приманки. Понадобились все силы, чтобы не сдаться перед муками живота и просто не съесть хилое животное вместе с маленькими хрустящими костями и всем остальным.

Наконец у входа на аллею заворчали и зарычали три дикие собаки, одна другой грязнее и ободраннее, которые дрались за мертвую крысу, оставленную мальчиком на открытом месте. У него защипало язык от прилива густой горячей слюны. Мальчик потянулся за ножом и побежал.


Он наблюдал за лежащим внизу городом, присев на краю крыши и сгорбившись в подражание соседствующей с ним чудовищной горгулье. Лохмотья, в которые он был одет, совершенно не могли воспрепятствовать холоду. Он слишком быстро рос, почти каждую неделю приходилось красть что-то новое. На самом деле он уже не был мальчиком. Он был того же роста, что и люди, которых он резал, расчленял и убивал.

Территория под ним принадлежала мужчинам и женщинам, на лицах которых были вытатуированы красные слезы. Обычно мальчик избегал их владений, но в эту ночь его привлекли крики. Он уже предупреждал, и не раз. Предупреждал, что они будут платить кровью всякий раз, когда придут в его часть города.

Но все же они приходили. Приходили шайками, убивали мужчин из соседнего района и уводили женщин на потеху. Нет. Хватит. Бледный человек соскользнул с крыши, используя для спуска только опоры на каменных стенах. Его ботинки коснулись аллеи внизу с легкостью призрака, и, облаченный в нищенское тряпье, он направился взглянуть, почему его предупреждениям не вняли.

Они ставили часовых на линии брошенных фабрик, которая отмечала границу их территории. Он наткнулся на одного из них – человека с паршивой собакой – спрыгнув через дыру в разрушенном потолке.

Часовой обернулся, вскидывая ружье, но бледный человек сломал ему руку в локте и всадил в грязную шею кинжал из стекла. Собака зарычала и попятилась, оскалив клыки, но не желая драться. Бледный человек пристально поглядел на нее в ответ, прищурив глаза и показав собственные белые зубы.

Собака бросилась наутек, повизгивая и скуля.

Перед тем как уйти, бледный человек перепилил мертвому часовому шею и оставил отрезанную голову на железном решетчатом заборе. Возможно, размещение предостережений на территории банды сработает лучше. В этот раз он оставит дюжину, быть может, двадцать.

А если не сработает, то в следующий раз оставит сорок.


Плач был для него музыкой. Стрельба – смехом. Горе и паника – куплетами и припевом всей его жизни. Не потому, что они доставляли ему удовольствие, а потому что в этом городе он не слышал ничего другого. Эти звуки питали его в детстве вместо молока матери. Слушая плач, сопровождающий упадок города, он обрел зрелость, а затем вышел куда-то за ее пределы.

О нем писали. Он не умел читать, однако улавливал и понимал смысл, видя надпись или прокручивающийся на мониторе текст. Он выучил местный язык без усилий, даже не зная каким образом. Просто пришло понимание, и казалось, что так и должно быть.

Его называли мстящей душой. Убийственным эхом Эры Нежеланного Закона, бродящим по городу. Привидением Старой Земли, которое охотится на улицах по ночам. Сначала его наделили именем, чтобы придать облик своим страхам. Довольно скоро имя стало проклятием.

Ночной Призрак.


Он призраком скользил по собору, по этому огромному дому ложного бога, беззвучно полз по сводчатому потолку, скрываясь вне досягаемости света. Королева-жрица этого монументального сооружения крала у своих людей. Она лишала их денег, свободы и крови. Забирала их детей. Управляла их жизнью. И все это за сомнительную честь пребывания под ее защитой – защитой от других королей улиц и королев аллей, которые вели бы себя точно так же, как и она.

Бледного человека печалил вид слабости людей. Порой казалось, что они ничем не отличаются от псов, которых обычно использовали для охраны жилищ. Они так же терпели побои и носили ошейники и привязь, пусть и не столь буквально. Многие, загнанные в узаконенное рабство, носили татуировки хозяев или же просто бегали по улицам дикими стаями, отбирая все, что хотели, при помощи угроз или силы.

Большинство тех, кто не был в городе рабами под присягой, работали литейщиками. Они трудились на смрадных заводах, выдохи которых душили небо, застилая слабое солнце.

Он бродил на краю общества, где не было страха перед наказанием и как следствие – понятия правосудия. У этих людей не было основополагающей необходимости – и сожалений по этому поводу – подчиняться чему-либо, кроме права сильного. И даже это право было разделено и раздроблено между многими сотнями мелких лидеров банд и уличных командиров.

Едва ли вообще люди. Ближе к животным. Существа в улье.

Однако он наблюдал за ними и учился. Их поведение определялось одними лишь инстинктами. Инстинкт можно контролировать. Хищников можно приручить. Добычу можно пасти.

Бледный человек знал, что этой ночью ему придется появиться перед многими из них – так сказали карты. Тысячи собравшихся в этом недостойном святилище впервые увидят его. Необходимая поблажка, не более того. Он учился у них. А теперь они поучатся у него.

Он крался все ближе и ближе, готовясь спрыгнуть с потолка.

Падение убило бы одного из них, но бледный человек уже свыкся с тем, что принадлежит к особой породе. Он разжал хватку, перевернулся в воздухе, и рваные одеяния распростерлись, словно израненные крылья.

Судорожные вздохи толпы прозвучали громче, чем его приземление. Их жрица, их хозяйка в изящном облачении, пахнувшем оружейным маслом и кровью невинных, задрожала и обмочилась. Она умерла еще до того, как начала падать. Жизненная влага хлестала из дыры в груди. Бледный человек раздавил сердце жрицы в руке, с хрустом стиснув истерзанное мясо.

- Ночной Призрак… - произнес в ошеломленной толпе чей-то одинокий голос. И внезапно это начали повторять все, кто шепотом, а кто крича. Некоторые побежали, другие тыкали пальцами, кое-кто потянулся за собственным оружием.

И в этот миг он увидел истину – ту, которую чувствовал, но с которой никогда не сталкивался лицом к лицу. Они ненавидели его так же, как их хозяева. Он точно так же являлся для них демоном. Никто не был в безопасности.

Бледный человек развернулся и скрылся от пристальных взглядов, все это время не переставая смеяться.


Ключом к переменам должна была стать демонстрация стаду, что их грехи влекут за собой угрозу кары. Им необходимо было увидеть, каким будет правосудие, поскольку только так они смогли бы выучить урок.

Страх являлся оружием чище любого другого. Страх удержит их в повиновении, раз уж они столь явно показали, что нельзя верить, будто люди самостоятельно сохранят простейшие идеалы.

Ночной Призрак узнал все это, наблюдая и изучая, вплетая свои познания в инстинктивное ощущение того, как должен работать мир. У него не было образования, и его не волновали идеалы цивилизованности и культуры. Безнравственность поражала его своей неправильностью на куда более глубоком и примитивном уровне. Насилие друг против друга противоречило самому пути стадных животных вне зависимости от наличия у них разума. Порознь люди никогда не возвысятся, ничего не достигнут и не продвинутся вперед. У них не было даже того единства, которое требуется для процветания благодаря ненависти к общему врагу. Даже это дало бы какой-то уровень прогресса и сплоченности, и даже это было им недоступно. Их жизнью управляла эгоистичная потребность красть друг у друга и убивать соседей.

Ночной Призрак размышлял об этом, держа за горло сопротивляющегося человека. Сегодняшняя ночь ничем не отличалась от других, и предстояло пролиться крови грешников.

- Пожалуйста… - пробормотал мужчина. Он был стар, что только все усугубляло. Ночной Призрак мог лишь гадать, сколько лет тот высасывал кровь и деньги из жителей города. Он обитал на самом верху греха и осквернял все вокруг своей мерзостью.

- Пожалуйста… - снова проговорил человек. – Пожалуйста.

Пожалуйста. Как же часто Ночному Призраку доводилось слышать, как в его присутствии, запинаясь, произносят это слово? Неужто они и впрямь ожидали, что он обратит внимание на их просьбы?

- Я дам тебе все, чего пожелаешь, - говорил старик. – Что угодно. Все, что хочешь.

Ночной Призрак зарычал, издав из глубины горла булькающий звук. Он ненавидел просьбы, главным образом потому, что не понимал их. Они знали, что виновны и что за ними пришло правосудие. Они это заслужили. Их поступки вызвали необходимость в этом. Так зачем просить? Зачем пытаться скрыться от последствий собственных действий? Зачем вообще грешить, если цена расплаты настолько высока?

Человек продолжал умолять, и он снова зарычал.

- Ты это заслужил, - отозвался Ночной Призрак странно мягким голосом. – Не проси. Не вини меня. Таков конец избранного тобой пути.

- Пожалуйста…

Ночной Призрак содрогнулся от омерзения. Пожалуйста. Опять это слово. Первое слово, которое он выучил, слыша, как оно срывается с трясущихся губ бесчисленных трусов.

- У меня есть семья…

- Нет, - Ночной Призрак глядел сквозь пелену грязных волос, осматривая пустой склад. – Твои жена и дочь уже мертвы. А дом сгорел дотла час назад.

- Ты лжешь… Лжешь…

Ночной Призрак выпустил горло старика, и тот остался лежать на земле, не в силах двинуться из-за переломанных локтей и коленей. Ночной Призрак склонился над пленником, держа нож, сделанный из осколка разбитого стекла. Острие вдавилось в мягкую кожу под правым глазом старика.

- Все, кто связан с тобой кровным родством, мертвы за соучастие во множестве твоих прегрешений. Это стекло из окна твоей спальни. Я взял его после того, как освежевал твою жену, пока она еще дышала.

Он толкнул клинок вперед, погрузив его в открытый глаз старика. Вот тогда начались настоящие крики.

Спустя три часа старика нашли распятым на шпиле брошенного здания городского ополчения. Пустые глазницы таращились на проходивших людей, дождь хлестал по ободранным мышцам. Освежеванный человек умер почти через двадцать минут, и все это время он кричал изо всех сил, насколько ему это удавалось без языка.


Лето и война начались неожиданно. Ни одно лето на его памяти не жгло так сильно и долго, окисляя облака над Нострамо Квинтус атмосферными бурями. Отравленному городу были знакомы кислотные дожди как неизбежный итог заводских выбросов, но в этом сезоне ливни были настолько едкими, что счищали краску со стали и разъедали незащищенную кожу.

Войну как будто бы вели в тени, однако на бессолнечном мире весь город превратился в поле боя. Ночной Призрак знал, что они охотятся за ним. Знал и поощрял. Это значило, что связывающая население иерархия начинает чувствовать угрозу. Даже лучше – они начинали бояться. Они хотели, чтобы он умер и не успел придти за кем-то из них. Жители города ненавидели его уже годами, еще с тех пор, когда его имя шептали, рассказывая о городской легенде, а он только увечил и убивал жалкое отребье, не делая ничего более грандиозного.

Но теперь в игру вступали власть имущие. Они тоже боялись его. Понемногу все изменялось.

Последним из хозяев города от его руки пал барон-землевладелец, который надзирал за вложением средств в фабрики по переработке адамантия на юге города.

- Люди – это животные, - сказал Ночной Призрак съежившемуся аристократу. – Без страха перед наказанием все разваливается. Центр не справляется.

- Пожалуйста…

Опять это слово.

- У тебя была вся власть и все возможности, но ты не смог усвоить простейшую истину о сущности людей. У тебя был шанс. А теперь твоя смерть научит истине остальных.

Ночной Призрак подвесил безголовое тело за лодыжки на силовом шпиле. На трупе не было одежды, только жестокое украшение из трехсот девяти разрезов на коже – по одному за каждую жизнь, оборвавшуюся в недавнем пожаре на фабрике.


Его не пугало обстоятельство, что теперь на него охотились люди, обладавшие властью. Пусть пытаются. Каждый день он спал в новом логове – в те дни, когда вообще решал, что нужно поспать. Ночной Призрак отбросил снятую кожу тупого головореза, которого поймал на крыше, когда тот напал на женщину. Ободранное ничтожество умерло еще до конца свежевания. Женщина убежала, как только ее спасли, крича и ни разу не обернувшись.

Ночной Призрак омыл лицо в крови мертвого насильника, запятнав кожу грехом, а затем помчался в вечную ночь города.


Повязка на предплечье потемнела от пота и грязного дождя, но по крайней мере рана перестала кровоточить. Ночной Призрак проверил руку, покрутив запястьем, поработав локтем и согнув пальцы.

Больно, не более того. От пули останется шрам, но разве так было не всегда? Он уже какое-то время не смотрелся в зеркало, но, проводя по груди и спине загрубевшими кончиками пальцев, ощущал, что от пулевых отверстий остались уже не просто бугорки рубцовой ткани. Он не мог увернуться от всего, насколько бы не превосходил по скорости людей, которые на него охотились.

Он все так же мерз каждый вечер. Был все так же обездолен. Но и это вскоре должно было измениться. У него была идея. Мечта в кошмаре наяву.

Ночной Призрак наблюдал, как стайка детей-попрошаек, уличных сирот, которых еще не взяли в банды, забирает драгоценности и деньги с мертвого тела, которое он оставил в водостоке. Он мог бы убить их – к горлу подступало искушение – однако мародерство вызвало у него смех.

Когда дети обернулись с расширенными от испуга глазами, он уже исчез.


Бывали целые ночи, когда он не чуял крови. Теперь они оставались в своих домах и жилищах, редко выбираясь на улицы после вечернего закрытия заводов. На дорогах города больше не разносились звуки стрельбы и крики раненых, изнасилованных и умирающих.

Однако Ночной Призрак продолжал наблюдать своим городом и своими людьми. Грехи стали тише, преступления утаивались, однако город не освободился от их разлагающего воздействия. Он хотел от них лишь страха, и получил только его. Страх принес повиновение. Страх заставил их подняться выше своих тошнотворных животных инстинктов и жить как люди.

За ним все еще шла охота, однако в правящей элите было немного тех, кто мог продолжать выражать свое недовольство. Головорезы и наемные стрелки становились известны тем, что вообще отказывались на него охотиться, а недалекие и трусливые люди, желавшие его смерти, никогда бы не вышли на улицу, чтобы сделать все самостоятельно.

Ночной Призрак перекусил кость, дочиста слизнув остатки мяса. Он больше не ежился от кислого вкуса свинины. Годы, проведенные в нужде, полностью лишили его колебаний и сомнений.

Он отшвырнул человеческую берцовую кость и облизал зубы. Бывали ночи, когда он почти что скучал по вкусу собачатины.


– Дамы, - произнес он. – Господа.

Услышав эти слова, собравшиеся аристократы напряглись. Телохранители потянулись к спрятанному оружию. Ситуация балансировала на лезвии ножа.

Он присел на верхушке трона министра. Огромная и странно изящная фигура казалась темнее из-за лохмотьев, надетых поверх бледной и покрытой шрамами кожи, а также грязного покрова темных волос, частично закрывавших лицо.

- Нам нужно поговорить, - сказал он. Голос звучал, словно дыхание призрака, едва слышимое шипение. В полумраке глазницы казались впалыми омутами на лице духа. Улыбка выглядела щелью между молочно-белых губ.

Телохранители, одетые лишь в дорогие костюмы, уже целились в него. Пистолеты. Пулеметы. У него было множество шрамов от такого оружия. При виде направленных прямо на него двадцати стволов безрадостная улыбка стала только шире.

- Вы не сможете меня убить, - заклокотал голос. – Даже не пытайтесь. Все должно закончиться не так.

Ночной Призрак подался вперед, и на его лицо упал серебристый свет маломощных осветительных полос, установленных на потолке. Его мрачные черты с тем же успехом могли бы быть изваяны из алебастра. Они были безжизненны, словно камень, и холодны на ощупь.

- Зачем ты здесь? – спросил один из аристократов. – Чего ты хочешь?

Ночной Призрак чувствовал в дыхании человека медную горькость страха.

- Я мог бы попросить этот город, не правда ли? Но он уже не ваш. Я и так получил его.

Он продолжал сидеть на верхушке трона, окутанный лохмотьями и тенями. Он чувствовал, какой эффект оказывает на них его присутствие: слышал как по одежде струится моча, как глухо стучат колотящиеся сердца, как на шеях поднимаются дыбом крохотные волоски.

- Моя роль в том, чтобы возвысить вас над вашей дикой сущностью. Роль создания, которое стоит выше и за пределами всего, чем вы являетесь. Я – грехи этого города, и люди могут быть безгрешными.

Самый храбрый снова заговорил. Его пальцы дрожали, но в черных глазах не было сомнений.

- И это твоя философия? Все убийства и осквернения движимы… этим?

- Здравым смыслом. Истиной. Я изучил, как работают ваши сердца и умы. И владея этим знанием, принес мир вашей культуре.

- Ценой свободы.

Ночной Призрак медленно втянул воздух сквозь свою как будто прорезанную ножом улыбку.

- Пока я правлю, царит мир. Я не жду, что ты поймешь. Ты маленький человечек с мелкими мечтами.

- Ты принес покой кладбища, - аристократ осмелился сделать шаг ближе. – О мире ценой отказа от всякого выбора, от всякой свободы. Город живет в страхе, вынужденный существовать по тем стандартам, которые ты взвалил нам на плечи.

- Да, - отозвался Ночной Призрак. – Да.

- Но каждое прегрешение…

- Карается, - Ночной Призрак слушал, как их сердца гонят кровь по жилам.

- Карается смертью независимо от преступления. Независимо от размеров прегрешения. Люди в городе живут в тишине, чтобы ни одно слово не навлекло на них смерть за выступление против тебя.

- Да, - Ночной Призрак прикрыл темные глаза, словно вслушиваясь в эту самую тишину, повисшую над городом. – Послушай. Послушай это чистое безмолвие. Разве оно не умиротворяет?

Юный лорд покачал головой.

- Как благородно с твоей стороны, зверь.

- Бальтиус, - в устах Ночного Призрака имя человека стало шепчущим и ласковым клинком. – Ты еще жив благодаря потенциалу, который я в тебе вижу. Умолкни, и, возможно, сможешь продолжить свое существование во славу моего терпения.

- Ты чудовище.

- Нет, - пальцы Ночного Призрака искривились, будто когти. – Я посланник цивилизации. Но чтобы стать светом в вашей тьме, я должен облечься грехом.

Незваный гость протянул руку, медленно откинув волосы с запавших глаз.

- Люди – это животные. Звери, если воспользоваться термином Бальтиуса. Однако их можно пасти, контролировать, можно властвовать над ними. Угроза наказания заставляет их жить согласно принципам закона. Через страх они возвышаются над животным. Я на пороге великих дел, дамы и господа. Великих свершений. Я держу этот город за горло. Теперь у нас есть мир. Есть безмятежность. Вы хоть понимаете важность этого слова? Мы окажемся в преддверии великих чудес, если используем мир, чтобы подстегнуть прогресс.

Он вновь поднял руку, длинные белые пальцы медленно сошлись вместе, будто раскрывающийся цветок, показанный в постепенном обратном воспроизведении.

- Но мне нужно больше. Больше от этого города. Больше от его жителей. Больше от этого мира, который мы зовем своим домом. Я хочу то, что принадлежит мне по праву и благодаря бремени ответственности за тех, кто подо мной.

Улыбка Ночного Призрака, наконец, угасла. Он окинул взглядом каждого. Его глаза были холодными и жесткими, словно опалы, вложенные в глазницы голого черепа.

- Я стану вашим королем.

ГЛАВА VI Память

Он больше не охотился. Шли годы, и необходимость в этом отпала. Его город был тихим ульем, озаренным светом прогресса, а в более буквальном смысле – уличными фонарями и башнями маяков. Десятилетиями не совершалось никаких преступлений и прегрешений. Последние следы анархии и сопротивления исчезли после того, как он начал транслировать расправы по всему городу через пиктеры, которые были в каждом доме, передавая по планетарной коммуникационной сети вопли жертв.

После этих казней, записанных в тронном зале, прекратились последние остатки преступлений. Людям было известно, что при малейшем поводе он отправится на улицы. Движимые страхом, последние стойкие души, наконец, приняли предлагаемое им спасение.

Нострамо Квинтус, столица мира без солнца, рос с каждым годом.

Им были знакомы перелеты в пространстве, хоть и в недоразвитой, безварповой форме. Они дотягивались до горстки планет в окрестных звездных системах. Нострамо на протяжении поколений торговал с этими мирами своими обильными запасами адамантия, но под властью Ночного Призрака планетарный экспорт вырос до беспрецедентных объемов, как и выгода от этих предприятий. Пламя городских плавилен и кузниц запылало жарче, перерабатывающие фабрики раскинулись по всему городу, а шахты еще сильнее углубились в бесценную кору Нострамо.

После начала комендантского часа город спал в абсолютном спокойствии. С каждым рассветом рабочие вставали в лучах полусвета умирающего солнца, повторяя трудовой цикл снова и снова. От города несло избытком промышленности. Это был жгучий смрад угля и химических примесей. Сами же люди пахли унылой жизнью и горьким страхом.

Ночной Призрак стоял на балконе безликого серого шпиля, который считал своим замком, и пристально глядел на свой город вместе с вырезанными в камне злобными горгульями.

Сегодня этот день наступит. Ночной Призрак знал об этом, как знал обо всем. Ответы приходили к нему как и всегда: во снах. Овладев миром, он обнаружил, что его постчеловеческие чувства обострились и вышли за все вообразимые пределы. На каком-то безмолвном уровне он знал, что с ним происходит некое превращение. Он созревал, развивался в… в то, для чего был рожден. Сначала это проявлялось в знании, о чем скажут люди еще до того, как те начинали говорить. Вскоре после этого он привык видеть события большинства дней во сне ночью накануне.

Довольно скоро он уже грезил наяву. Грядущее стало накладываться на восприятие происходящего. Он говорил с подчиненным и переставал воспринимать речь, слыша вместо нее последние слова слуги, которому предстояло умереть через девять лет от сердечного приступа. Он видел лица своих губернаторов, и все они были покрыты морщинами от еще не прожитых лет, а также еще не полученными шрамами.

Одно видение жгло действительно сильно, пылая ярче всех остальных.

- Следите за небом, - велел он окружным губернаторам на последнем конклаве. – Приближается флот. Флот такого размера, что его двигатели озарят небо так, как никогда бы не смогло наше солнце.

- Будет война? – спросил Бальтиус.

- Да, - ответил Ночной Призрак, – но не с прибывшими. Война будет потом, вдали от рубежей Нострамо.

- Кто они? – спросил другой губернатор. – Чего они хотят?

- Это воины моего отца. Он идет за мной.


Город рыдал при виде Посланников Света. Плакали все мужчины, женщины и дети, собравшиеся на улицах. Бледные лица взирали на находившихся в центре гостей, а небо озаряли ложные звезды двигателей пустотных кораблей.

Чужеземцы шли неспешной и царственной процессией. От ритмичной поступи буквально содрогалась земля. Они двигались огромными сокрушающими фалангами, разные армии носили черную, золотую, темно-фиолетовую или землисто-серую броню. Их вели гиганты. Гиганты возвышались над своими воинами так же, как те над смертными. Перед исполинами двигалось солнце в людском обличье. Это был бог, облекшийся человеческой плотью, которой было не сдержать его духовное пламя. Всех, кто осмеливался взглянуть на него, ждала слепота. Весь остаток своей жизни они видели лишь образ живого божества, выжженный на их мертвой сетчатке.

Миллионы и миллионы жителей Нострамо Квинтус, храня безмолвие, расширенными от благоговения глазами наблюдали, как иномирцы маршируют в город. Тишина была настолько плотной и неестественной, что граничила с чем-то нечеловеческим. Даже дождь прекратился. Сам сезон бурь затаил дыхание, когда процессия иномировой мощи подошла к башне Ночного Призрака в сердце города.

Он ждал их.

Армия разом остановилась, все четверть миллиона солдат замерли в один миг. Четверо гигантов выступили вперед. Их возглавляло сияющее божество.

Первый полубог, облаченный в кованое золото, склонил беловолосую голову в величественном жесте признания. Король приветствовал равного себе.

- Я – Рогал Дорн, - произнес он.

Ночной Призрак не ответил. У него перед мысленным взором стояла сцена смерти гиганта. Его опрокидывала наземь сотня убийц в темном туннеле. Ножи и мечи были влажными от крови воителя.

На втором гиганте был узорчатый серый доспех, покрытый гравировкой из десятков тысяч слов, словно некий ученый исписал камень пером. Воин кивнул выбритой татуированной головой, также покрытой надписями – золотыми буквами на загорелой коже.

- Я – Лоргар Аврелиан, - сказал он. Голос Дорна был размеренным, величавым и требовательным, его же звучал, будто гимн. – Мы искали тебя, брат.

В его доброжелательных глазах была скорбь – скорбь при виде темного города, его болезненных жителей и свидетельств их бесцветного и изнурительного существования.

Ночной Призрак снова промолчал. Он видел, как воин кричит в пылающие небеса, увенчанный психическим пламенем.

На третьем из гигантов был клепаный черный доспех. Его руки были из твердого серебра, однако обладали таким рельефом и подвижностью, словно являлись живыми конечностями. Голос скрежетал сталью, словно недра завода.

- Я – Феррус Манус, - произнес он. Его глаза были темными, однако в них отсутствовала холодность.

Ночной Призрак продолжал хранить молчание. Он видел, как голову воина держат за пустые глазницы закованные в броню чужие пальцы.

Броня последнего колосса была раскрашена в фиолетовый цвет чужеродного заката. У воина были длинные серебристые и прекрасные волосы. Он был единственным, кто улыбался, и единственным, кто встретился с Ночным Призраком глазами с теплотой во взгляде.

- Я – Фулгрим, - сказал этот последний из властителей. – Рад, наконец, встретить тебя, брат.

Ночной Призрак все еще молчал. Он видел лишь мимолетный образ этого гиганта. Тот постоянно смеялся и ускользал, никогда не показываясь полностью.

Бог шагнул вперед, широко раскрыв объятия, и набрал воздуха, чтобы заговорить.

- К…

Первый же звук поразил Ночного Призрака, словно вонзившееся в сердце копье. Он рухнул на колени, судорожно силясь вдохнуть. На оскаленных зубах повисли нитки слюны. Кровь хлынула из разорванного сердца, равно как и из перерезанного горла. Сжимающиеся на шее руки не могли сдержать струю. Вся его жизненная сила хлестала наружу текучим потоком, который обжигал холодные пальцы. Изнутри на глаза обрушивались образы убийств.

Он ощутил, как на голову легла рука. По этому сигналу боль мгновенно прошла, и в миг милосердия к нему вернулся рассудок. Ему не перерезали горло. Сердце не разорвалось. Ночной Призрак взглянул вверх и увидел, как безликий и неподвластный времени золотой бог меняет облик на человеческий. Лицо человека-божества могло принадлежать любому мужчине с любого из миллиона миров. Оно одновременно принадлежало им всем. Апофеоз Человека.

- Успокойся, Конрад Керз. Я пришел, и намереваюсь забрать тебя домой.

Ночной Призрак поднял руку и отбросил с изможденного лица потные волосы.

- Меня зовут не так, отец. Мои люди дали мне имя, и я буду носить его до самой смерти.

Он поднялся на ноги, не желая стоять на коленях.

- И мне очень хорошо известно, что ты готовишь для меня.

Сцена замерла. Ночной Призрак взглянул на застывшего во времени Императора – божка, претендующего на роль отца группы безумцев и военачальников. Посмотрел на братьев, на Легионы, которые стояли позади них в прекрасном строю.

Он посмотрел на толпу, которая замерла в том же неподвижном совершенстве пикт-изображения. В воздухе блестели частички пыли, попавшие под власть тех же чар, что и люди вокруг.

Ночной Призрак обернулся и увидел фигуру, закованную в керамит цвета ясной полуночи. Пластины брони пересекали нарисованные молнии. Воин стоял в одиночестве и безмолвно наблюдал, в его черных глазах не было ни обвинения, ни осуждения.

- Севатар, - обратился Ночной Призрак к пристально смотрящему воителю, - ты не должен быть здесь.

Севатар приблизился. Эхо его шагов разносилось по улице, черные глаза продолжали метаться по замершей толпе. Он не смотрел на Императора. Неважно, воспоминание это было или нет, но он не имел не малейшего желания, чтобы ему залило глаза расплавленным золотом. Последний раз, когда он глянул на Императора во плоти, то провел семь недель в апотекарионе, пока зрение не восстановилось. От нетерпения он чуть было не потребовал аугметические глаза.

- Мой господин, - обратился Первый капитан к отцу.

- Ты не должен быть здесь, - повторил примарх. Теперь он был Керзом, а не просто Ночным Призраком. Так же, как и его сын, он стоял облаченным в полночь. Руки оканчивались убийственными когтями длиной с лезвие косы, созданными для него в лабораториях-кузницах далекого Марса. – Скажи, зачем ты пришел.

- Ну что за вопрос? – Севатар оперся на алебарду, поставив цепной клинок на рокритовую дорогу. – Вы мой примарх, отец. Как я могу не пойти на риск, чтобы спасти вас?

- Потому что я твой примарх, - Керз покачал головой. Его улыбка была столь же мрачной, как и деяния. – И я возглавляю Легион ничтожеств с бесчестными сердцами, в которых нет верности ни мне, ни друг другу.

Севатар пожал плечами, скрежетнув сочленениями доспеха.

- И все-таки я весьма популярен среди братьев. Поразительная загадка, - он снова осмотрел дорогу. – Почему вы размышляете над этими мгновениями, господин? Что тянет вас в прошлое, когда будущее все еще под угрозой?

Керз не ответил. Он поманил Севатара за собой и направился по улице, огибая застывших воинов Детей Императора.

- Ты не должен быть здесь, - опять произнес примарх. – И не потому, что это нечто личное. На это мне плевать, Сев.

- Тогда почему нет?

- Ты знаешь почему, - Керз усмехнулся. Это прозвучало так, словно ящерица давится пылью. – За одну ночь ты свел на нет десятилетия усилий по подавлению своего дара, – примарх обернулся через плечо, глядя на следующего прямо за ним сына. – Твоя душа более не защищена. Я могу читать тебя так, как не мог на протяжении многих лет. Я вижу сквозь твои преграды, поскольку они уже таковыми не являются.

Севатар знал, куда клонится разговор.

- Я не хочу знать.

- Хочешь. Все хотят, - Керз снова посмотрел вперед и свернул в сторону, чтобы пройти через отдельную фалангу Ультрадесантников, возглавляемых стойким командиром.

- Я уже просил вас не рассказывать мне, сир, - Севатар последовал за ним. Лицо Первого капитана мрачнело. – Прошу, соблюдайте наш былой уговор.

- Нет, - Керз снова издал сухой смешок, словно скрежет ветра в склепе. – Ты умрешь в бою.

Севатар сглотнул.

- Это едва ли можно считать удивительным, повелитель. Не имею желания знать остальное.

- Ты в безопасности, Сев. Я мало что вижу помимо этой очевидной истины.

Севатар еще минуту шел за ним молча.

- Я начинаю жалеть, что делаю это. Я надеялся найти вас и… - фраза повисла в воздухе, он не был уверен, что хочет закончить ее.

- И? – напомнил примарх.

- И спасти вас, сир.

- Вот поэтому мне так и нравится твое общество, Севатар. Ты лучше всех шутишь с невозмутимым видом.

Севатар нахмурился.

- Лорд Керз, я собрал треть Легиона, - он говорил так же, как всегда докладывал своему сеньору: четко и отрывисто. – Рукокрылые снова готовы. Я намереваюсь раздробить флот и повести основную часть к Терре. Оставшиеся растворятся в пустоте, нападая на имперские линии снабжения, сжигая миры и устраивая в центрах городов новые свежевальные ямы. Как в старые времена.

Керз оглянулся через плечо. Теперь его зубы были заточены и превратились в крохотные костяные кинжалы, как в реальном мире.

- Ты так сказал «имперские», словно мы сами не имперцы.

Севатар кивнул в ответ.

- Не уверен насчет этого, сир, - он еще несколько минут следовал за примархом, двигаясь среди воинов в пурпурном облачении Детей Императора. – Трез со мной. Я его слышу, чувствую на задворках своего разума. Он помогает мне находиться здесь. Не знаю, как именно.

- Он хороший человек, - тихо произнес Керз. – По крайней мере настолько хороший, насколько это возможно у нас на флоте. Среди нас нет хороших людей, да?

- Мы делаем то, что необходимо, сир, - Севатар миновал капитана Детей Императора, узнав надписи на его броне. Он быстро обдумал, не попытаться ли убить воина здесь, в воспоминании примарха. Имей эта идея хоть какие-то шансы на успех, он бы осуществил ее без сожаления.

Пройдя через ряды III Легиона, они начали продвигаться сквозь темные порядки закованных в железо воинов X Легиона. Севатар поймал себя на том, что смотрит по сторонам, выискивая символику воинов, которых убил на Исстване.

- Господин? – спросил он, когда несколько минут миновало в тишине.

- Говори, Сев.

- Почему вы нас ненавидите? – он задал вопрос тихо и осторожно, без злобы или желания оскорбить. Однако Керз все равно замер на месте и развернулся. В длинных кривых клинках, которые выступали из сочленений перчаток примарха, отразилось золотистое сияние ореола Императора, находившегося на расстоянии нескольких кварталов.

- Что?

Севатар заговорил так же просто, как и до того.

- Почему вы – единственный примарх, который ненавидит собственный Легион? Что мы вам сделали?

Керз едва заметно улыбнулся.

- Не так давно я беседовал с Ангроном и Лоргаром. Они рассказывали мне о своих чистках, об уничтожении неблагонадежных элементов в Двенадцатом и Семнадцатом. Когда братья об этом сказали, я расхохотался от полной абсурдности этой идеи. Они точно знали, когда нужно перестать убивать слабых, неверных и испорченных представителей своего рода. Я бы даже не знал, с кого начинать.

Севатар пренебрежительно фыркнул.

- В любой другой день эти слова ранили бы мои чувства, сир.

- Оглянись вокруг, - произнес Керз. – Ты родился на этой планете. Вырос здесь, как и я. Император похвалил меня за управление этим миром. Оно вызвало восхищение даже у Фулгрима. Образец повиновения. Послушный мир, как они сказали. Были ли мои люди счастливы? А это вообще имело значение? Я сделал их людьми, невзирая на животные наклонности. Сделал их цивилизованными, несмотря на примитивные инстинкты. Возвысил их над уровнем зверей. На мне лежал долг высшего существа. И я исполнил его.

Керз посмотрел на высившиеся со всех сторон серые шпили, верхушки которых были скрыты ядовитой дымкой застывшего смога заводов и мануфакторумов.

- И посмотри, как меня отблагодарили. Меня не было всего несколько лет, и все испортилось. Мой родной мир отравил Легион рекрутами, бесполезными в качестве солдат. Насильники. Убийцы. Воры. Отребье. Отбросы. Мусор.

Севатар едва не рассмеялся.

- Сир, вы ничем не отличаетесь. Легион подл и недисциплинирован, так как создан по вашему образу и подобию.

- Нет, - этот единственный звук был пропитан сожалением. – Нет, ты не понимаешь. Севатар, я никогда не претендовал на совершенство. Однако я стал грешником, чудовищем, Ночным Призраком, чтобы этого никогда не пришлось делать моим людям. И посмотри на результат. Взгляни на рекрутов с Нострамо спустя всего лишь десятилетие после моего ухода. Посмотри, какую мразь они мне прислали. Посмотри на омерзительные отбросы человечества, которых мои же апотекарии наделили моим генетическим материалом и переделали в транслюдей. Восьмой отравлен, Сев. Поколения таких же убийц, как и я, но лишенных моей убежденности. Они злодеи и головорезы потому, что хотят таковыми стать, а не потому, что кто-то должен ими быть.

- Конечный итог от этого не меняется, - сказал Севатар – Страх – это оружие.

- Предполагается, что страх – средство достижения цели. Посмотри, какое кровопролитие мой Легион устроил за последние годы, еще даже до конца крестового похода. Страх сам стал целью. Это было все, чего они хотели. Они питались им. Мои сыновья были сильны, и пускали кровь слабым забавы ради. Скажи, капитан, где тут благородство?

- А где благородство во всем этом? – Севатар обвел жестом окрестные улицы Нострамо Квинтус. – Можешь называть это жестоким благородством, отец, но жестокости тут гораздо больше.

Бледные губы Керза раздвинулись, обнажив заточенные зубы.

- Другого пути не было.

- Не было? – Севатар ответил на оскал отца ухмылкой. – А что ты еще пробовал?

- Севатар…

- Ответь, отец. Какую мирную политику ты проводил? Какое научное и социальное просвещение ты принес этому обществу? Стремясь к утопии, что ты попробовал, помимо поедания мяса бродячих собак и свежевания людей заживо?

- Это. Был. Единственный. Способ.

Севатар снова рассмеялся.

- Единственный способ добиться чего? Приструнить население? А как же тогда это удалось другим примархам? Как этого добивался один мир за другим, не прибегая к расправам над детьми и трансляции их воплей по планетарной вокс-сети?

- Их миры никогда не были такими… такими умиротворенными, как мой.

- И твое умиротворение кончилось, стоило тебе отвернуться. Давай, расскажи мне еще раз про свой успех. Расскажи, как идеально все работало.

В мгновение ока Керз оказался рядом. Рука примарха сомкнулась на горле Севатара, оторвав того от земли и перекрыв дыхание.

- Ты переходишь границы, Первый капитан.

- Как ты можешь мне так лгать? – сдавленно прорычал Севатар. – Как ты можешь лгать самому себе? Я здесь, в твоем разуме, и наблюдаю театр твоих же воспоминаний. Теперь твой путь – это путь Восьмого Легиона. Но это никогда не был единственный путь. Всего лишь самый простой.

Хватка Керза сжалась еще сильнее.

- Лжешь.

Севатар прищурил глаза. Керз выдавил из него остатки воздуха.

- Тебе нравился этот путь, - прошипел капитан. – Ты полюбил его… как и все мы. Власть… Справедливость…

Керз отпустил его. Севатар рухнул наземь. Керамит заскреб по рокриту, и сочленения брони издали рычание.

- Сын… - он умолк, восстанавливая дыхание.

- Сын божий, - мягко произнес Керз. – Вставай, Севатар. Оставь меня.

Первый капитан поднялся. У него плыло в глазах.

- Я никуда не пойду, сир. Только с вами.

Керз улыбнулся. По крайней мере так показалось его сыну.

- Я восхищаюсь твоим упорством. Всегда восхищался. Но ты - лишь моя тень, Севатар. Тебе со мной не сравниться. Уходи.

- Н…


Севатар вдохнул. Легкие заполнил ужасающе холодный стерильный воздух.

Трез отпустил его руку. Перед ними спал примарх, покрытый шрамами от клинка Льва.

Возвращались остальные чувства. Он почувствовал хлорный химический запах апотекариона – запах, который никогда не мог полностью скрыть аромат свежей крови. Он услышал натужное дыхание Треза и биение сердца старика. Услышал сирены.

Си…

Севатар снованастроился на вокс-сеть, и на него моментально обрушились пятьсот голосов, накладывавшихся друг на друга. Он сконцентрировался на проматывающихся рунах, которые плясали на ретинальном дисплее, и активировал прямой канал связи с флагманом.

- Говорит Севатар, - произнес он.

- Первый капитан! – он не узнавал голоса. Несомненно, смертный. Однако это мог быть один из нескольких сотен членов экипажа мостика. Севатару сложно было различать их голоса. По правде говоря, он с трудом различал даже их лица.

- Рассказывай все.

- Темные Ангелы, сэр. Они нас нашли.

ГЛАВА VII Сумрак

Тактический гололит замерцал, когда двигатели «Сумрака» запылали в полную мощь. После запроса телепортации на флагман Севатару потребовалось четырнадцать минут бега, чтобы добраться от основной пусковой палубы до стратегиума. Он опасался, что к моменту его прихода сражение уже закончится. В некоторых коридорах он убивал членов экипажа, которые не успевали достаточно быстро убраться с дороги.

Услышав предупредительные сигналы сближения и звон ауспиков, он испытал редкое доселе облегчение. Флоты еще не сошлись.

Добравшись до мостика, он посмотрел на тактический дисплей, потребовал передать на левую глазную линзу данные о состоянии корабля и оценил, что же происходит.

Их ждало поражение – вот что происходило. Первый капитан еще несколько секунд глядел на гололит, определяя расстановку сил в пустоте и прогнозируемые направления атаки.

Какое-то мгновение он слушал крики адмирала Юла, игнорируемого командирами легиона, которых он формально превосходил по званию.

- Вызвать флот, - распорядился Севатар.

- Канал открыт, капитан, - отозвался один из вокс-офицеров, перекрикивая стоны содрогающегося корпуса.

- Севатар флоту. Братья и сестры, буду говорить прямо. Я не собираюсь дважды за месяц проигрывать этим обманутым, ханжеским сучьим детям, одетым в рванину. Сконцентрировать весь огонь на «Неоспоримом доводе». Они изувечили нашего примарха. Давайте отплатим им тем же. Мне нужно, чтобы для атаки осталось хотя бы пятьдесят кораблей.

- Севатар, - протрещал исковерканный помехами голос, – это самоубийство.

На холодных губах Севатара заиграла его ложная улыбка.

- Как я понимаю, Крукеш, на твою поддержку в нападении рассчитывать не приходится?

- Исключено.

- Я надеялся, что ты так скажешь, брат. Это избавляет меня от необходимости приказывать тебе бежать. Бери свои роты и скройся в черноте. Встретимся у Торуса, оттуда отправимся к Терре.

- Мы будем ждать, Сев. Удачи тебе.

Севатар снова переключился на общий канал.

- Вар Джахан, Нарака, Офион, Товак – отправляйтесь с ним или разделяйтесь, как хотите.

Двое из перечисленных капитанов-Рукокрылых отозвались утвердительно. Один вообще не ответил. Напрямую отказался только Офион.

- Я останусь, - передал он. – Буду сражаться рядом с тобой, Севатар.

- Мне нужно только пятьдесят кораблей. Рукокрылые должны уходить.

С командных палуб других кораблей раздавалось хоровое «да, сэр» и «есть, капитан». Вызвалось остаться больше половины флота. Это была не демонстративная отвага Ультрадесанта и не твердая дисциплина Имперских Кулаков, однако к этому нельзя было относиться с пренебрежением. Севатар отмечал мерцающие золотом идентификационные руны кораблей, которые решали остаться и прикрыть отход.

От одной из них у него по коже поползли мурашки.

- Вар Джахан, - произнес Первый капитан.

- Брат? – протрещал ответ.

- Я приказал Рукокрылым бежать. Нельзя рисковать примархом в сражении. Выходи из боя вместе с рассеивающимся флотом.

Севатар ждал от ветерана пререканий или, возможно, очередной порции брюзжания насчет полномочий.

- Севатар. Там… лорд Керз шевелится.

- Он в сознании? Может встать? Может сражаться?

- Нет.

- Тогда это ничего не меняет. Перед уходом отправь Валзена обратно на «Сумрак». Я доверяю присмотр за лордом Керзом твоим апотекариям. Мой нужен мне здесь.

- Будет сделано. Доброй охоты, Севатар.

Севатар снова бросил взгляд на гололит, на множество кораблей, как своих, так и вражеских.

- Адмирал Юл, - сказал он вслух.

- Первый капитан? – пришел ответ по воксу.

- В чем конкретно состоит ваш план?

Адмирал объяснил свой замысел. Севатар молча выслушал его и в конце кивнул.

- Мне это нравится, - произнес он. – Скорее всего, этот маневр назовут в вашу честь, так что будем надеяться, что он сработает. Никому не хочется, чтобы его имя оказалось связано с нелепой катастрофой.


Флот VIII Легиона разделялся. Это был неторопливый танец, в равной мере сочетающий в себе упорство и эгоизм. «Сумрак» выдвинулся перед «Клинком в черноте», возглавив армаду, идущую на перехват боевых кораблей Темных Ангелов.

Остальные корабли Легиона развернулись и начали отступать. Некоторые упорядоченно отходили к точке перехода ближе к центру системы. Другие же одиноко мчались в пустоте, удаляясь в направлении, известном только их капитанам.

Севатар отвел взгляд от картины рассеивания, подавляя внезапное и странное ощущение грусти. Возможно, VIII Легион последний раз собирался в таком объеме. Идея имела смысл с точки зрения тактики, но капитан не мог удержаться от секундного сожаления.

«Сумрак» загрохотал, содрогаясь от напряжения двигателей.

- Время до атаки? – поинтересовался Севатар, усаживаясь на костяной командный трон лорда Керза.

- Шесть минут и двенадцать секунд, Первый капитан. Десять. Девять…

- Запустить истребители.

- Запуск истребителей, - не мигая, отозвался бесцветным голосом ближайший сервитор.

- Очень хорошо. Открыть канал связи с командиром крыла Каренной.


Космический истребитель модели «Гнев» напоминал гладкую акулу, пережиток тех времен, когда гении вдохновлялись зверями древних морей Терры и вымершими обитателями ее загрязненного неба. Он был окрашен в цвета Легиона, изящный корпус покрывали полосы молний.

В сущности, «Гнев» был устаревшей моделью. Он изначально было достаточно редким типом, и в имперских флотах его быстро заменили массово производимой «Яростью». Говорили, что у «Ярости» лучше характер. Она плавнее слушалась управления, меньше дергалась. «Ярости» олицетворяли собой будущее, современное лицо войны в пустоте. Никаких соперников. Никаких ограничений на вариации в разных субсекторах. Никаких проблем в работе, которыми так грешили предыдущие модели.

И никакой души. Это не подходило Тайе.

Полет был для нее не просто стерильным взаимодействием с заводскими образцами машин. Она в любую ночь могла обогнать и побить «Ярость» на своем медленном и старом «Гневе», что уже проделывала достаточное количество раз.

Как только взвыли сирены, Тайе помчалась на сборы, с обычной нетерпеливостью проходя ритуал облачения. Она застегнула и загерметизировала противоперегрузочный костюм, мирясь с проводимой сервиторами проверкой и перепроверкой дублирующих систем жизнеобеспечения и разъемов позвоночного интерфейса.

- Кто на пятой очереди? – спросил Венсент, ее стрелок.

- «Пепельный маскарад». Они уже будут в пустоте, - короткие черные волосы Тайе избавляли ее от лишних проблем. Она взяла протянутый сервитором летный шлем и буквально уронила его себе на голову, уже подтягивая маску респиратора и готовясь зафиксировать ее.

- Поторопитесь, - бросила она.

Венсент переглянулся с наблюдателем Кивеном, который одевался так же медленно.

- Награда достается неторопливым и спокойным, - отозвался Венсент.

- Неторопливым и спокойным достается все дерьмо и больше ничего. Быстрее.

- Позвоночное подключение, - пробубнил сервитор, - оптимальный функционал.

Лоботомированный раб извлек из позвоночника Тайе соединительные стержни. Как всегда, она дернулась. Меньше чем через минуту они уже неслись вместе с остальными членами крыла, разбегаясь по палубе к ожидающим истребителям.

Вой сирен наверху практически тонул в нарастающем визге пусковых ускорителей и воплях нескольких сотен членов палубной команды. Быстрый взлет крыла истребителей требовал последовательной координации действий, а «Сумраку» нужно было одновременно поднять сразу несколько эскадрилий.

Палубный контролер был лысеющим, похожим на скелет, человеком, в котором после четырех десятилетий службы аугметики было больше, чем плоти. Он приблизился, глухо стуча тонкой бионической ногой.

- Командир крыла, - поприветствовал он, уже зная, о чем она собирается спросить. – «Сэвио» и «Этус» еще не могут подняться. «Релинкво» готов к вылету в пустоту.

Она ухмыльнулась, хлопнула по нагромождению механизмов, которое заменяло ему плечо, и снова побежала. Двадцать два из двадцати четырех ее истребителей вот-вот должны были взлететь. «Сойдет, - подумала она. – Вполне сойдет».

Тайе первой взобралась по лестнице, грохнулась на фиксирующее кресло и приложила позвоночные разъемы к портам интерфейса в спинке. Дважды постучав по борту на удачу, она устроилась поудобнее. Подключение сопровождалось несколькими тихими щелчками, когда иглы входили в спинной хребет.

- Я на месте, - произнесла Тайе. Не дожидаясь остальных, она начала щелкать переключателями и тянуть за рычаги. «Гнев» задрожал, снова начиная дышать.

Кивен крякнул, пристегиваясь к своему креслу, спиной к ней.

- На месте, - сказал он, и Тайе услышала писк и пульсацию включающихся систем, опознавших заложенный в кресло био-отпечаток. Затем раздался треск удара кулаком в перчатке по дисплею ауспика дальнего радиуса.

- Вот хренова штука, - проворчал наблюдатель. – Они же говорили, что, наконец, ее починили.

Тайе ухмыльнулась и промолчала. Венсент забирался в свое кресло под ней, занимая место в носу истребителя. По количеству мониторов и рычагов перед собой он мог поспорить с Кивеном и значительно опережал ее саму. Она увидела, как стрелок откинулся назад и напрягся, подключаясь.

- На месте, - выдохнул он и потянулся вперед, сжав управляющие рукоятки.

Палубные слуги опустили тонированный фонарь кабины, захлопнув его на финальной стадии подготовки. Она услышала, как Кивен постучал костяшками пальцев по корпусу, и Венсент проделал то же самое.

- Говорит командир крыла Каренна, - произнесла она в респираторную маску. – «Веспера» готова к запуску.

Платформа подъемника сильно затряслась и начала мучительно медленно разворачивать их в нужное положение.

- Тайе, - раскатился в воксе кабины низкий и спокойный голос.

- Первый капитан.

- Тактические данные уже загружаются, но мне нужно, особенно обратить твое внимание на одно обстоятельство поскольку я предпочел бы, чтобы ты пережила следующий час.

- Каким, сэр?

- Просто будь готова к экстренной посадке, командир крыла. Позаботься, чтобы ведущие эскадрильи тоже узнали об этом. План адмирала Юла потребует определенной скорости реакции от всех, кто будет находиться вне основных крейсеров.

- Благодарю за предупреждение, сэр.

Севатар не ответил. Связь уже отключилась.

- Я ему нравлюсь, - сказала Тайе, когда их подняли в нужное положение. По обе стороны загорелись палубные огни. Истребитель содрогнулся, занимая исходное положение.

- Мы зафиксированы, - произнес Кивен. – Готовы. Цилиндры со сжатым воздухом в оптимальном состоянии, катапульта заряжена. Все показатели ускорения работают без сбоев, – он на мгновение сделал паузу, а затем нарушил относительную тишину кабины приглушенным замечанием. – Не ты. Мы все ему нравимся.

- Ему никто не нравится, - бросил Венсент через плечо. – Он перед нами в долгу, и мы для него полезны. Это совсем другое дело.


Севатар наблюдал за приближающейся армадой. Та была еще слишком далеко для визуального контакта, однако ярко светилась на тактическом гололите. Все корабли флота обменивались векторами контроля огня, которые обновлялись каждые несколько секунд и передавались кораблям сопровождения, а также эскадрильям истребителей. Флот начал ускоряться навстречу Темным Ангелам. Те еще были рассредоточены, но Первый капитан видел, что строй начинает смыкаться.

Нужно было выиграть больше времени. Если Темных Ангелов не замедлить, они за считанные минуты нагонят отступающий флот.

А еще его продолжала тревожить одна из рун на дисплее. Проблема состояла не в численном соотношении восемь к одному. Если план Юла сработает, они нанесут максимальный ущерб с минимальными потерями. А если не сработает, то большая часть флота VIII Легиона в любом случае уже давно скроется. Стоило на досуге поразмыслить, каким образом Льву удалось перебросить всю свою армаду с такой несравненной сплоченностью, однако в настоящий момент Севатар едва ли мог разбираться с этим вопросом.

Нет, проблема состояла в одной-единственной руне – одном из его кораблей – которая продолжала маячить на прозрачном дисплее, в то время как остальные отступающие боевые корабли исчезали, входя в варп и уносясь на свободу. Сперва руна шла в одном строю с уходящими кораблями. Затем остановилась. Она замерла в пространстве, окруженная вспомогательными фрегатами и истребителями сопровождения.

Севатар обернулся к магистру вокса, одетому в темное облачение слуги Легиона.

- Вызвать их, - произнес он, указав на мерцающую руну.

Раб застучал по консоли, механические пальцы расплылись в движении.

- Исполнено, сир.

- Говорит «Сумрак». «Свежеватель», доложите. Почему отключили двигатели?

Секунды тикали.

- Ответа нет, сир, - сказал магистр вокса.

- Благодарю, - презрительно улыбнулся Севатар. – Это я и сам заметил. Вар Джахан, ты меня слышишь?

В ответ вновь последовала тишина. Севатар провел большим пальцем по горлу, приказывая завершить связь. У него было ощущение, что он знает причину остановки «Свежевателя», и она была не из приятных.

В стратегиуме «Сумрака», неся службу, суетились рабы, слуги и сервиторы. Их кожа воняла потом, указывая на волнение. Напряжение было физически ощутимо, Севатар практически мог почувствовать его вкус. Выучка и знания защищали людей от страха, который вызвал бы у Первого капитана пощипывание на языке, однако их дыхание все же было кислым от тревоги. Звуки сотни сердец и хромированных заменителей с часовым механизмом, имитировавших жизненно-важные органы, сливались практически в оперу .

- Время до входа в зону поражения орудий?

- Двадцать девять секунд, капитан.

- Всем постам, приготовиться к обстрелу. Бейте по всем кораблям, мимо которых мы будем проходить, но главная цель – флагман. Я хочу, чтобы, когда мы окажемся возле «Неоспоримого довода», на него было нацелено все. Все. Уничтожьте его, и мы сможем покинуть Трамас с высоко поднятыми головами.


Движимые отчаянной жестокостью, обе стороны игнорировали все условности ведения войн в пустоте. «Сумрак» и «Неоспоримый довод» рассекали пространство, приближаясь друг к другу и не используя свой потенциал дальнобойных батарей ради того, чтобы разбить соперника лицом к лицу. Обычно имперские сражения в пустоте велись на дистанциях, от которых захватывало дух, и математика с логистикой были столь же жизненно важны, как и инстинкты капитана.

«Сумрак» проложил себе дорогу через флот противника. Под огнем щиты засияли кружащимся радужным светом. Корабль промчался мимо «Звезды Первого Легиона», раскидал сопровождение крейсера и пробился сквозь строй конвойных кораблей, ворвавшись в центр вражеской флотилии. Боевые корабли VIII Легиона с ревом рванулись следом, устремившись в прореху во вражеских порядках, которую проделал израненный и гибнущий флагман.

Ярость убила всякую необходимость в изяществе и здравомыслии. Два флагмана – одни из самых крупных и тяжеловооруженных творений коллективного человеческого гения – сближались, не обращая внимания на корабли поддержки.

Севатар наблюдал за множеством экранов оккулуса, на каждом из которых светилось изображение умирающих во мраке кораблей. Черная сталь разламывалась на куски, призрачное пламя исчезало в пустоте. Нострамцы по всему мостику вздрогнули и зажмурили свои чувствительные глаза, когда на одном из экранов «Тенебор» погиб под огнем орудий семи крейсеров Темных Ангелов. Остатки носовой части, из которой все еще сыпались обломки и экипаж, пронзили корму «Символа гордости», воспламенив варп-двигатели и полностью уничтожив корабль Ангелов во вспышке грязного свечения, вызывавшего головную боль.

Пятьдесят кораблей Повелителей Ночи бросились точно напрямую, не сворачивая и не уклоняясь. Крейсеры Темных Ангелов делали виражи и маневрировали, чтобы избежать столкновений. Тяжелые боевые корабли разворачивались с тяжеловесным изяществом, менее крупные эсминцы без видимых усилий ускорялись, чтобы уйти в сторону.

Севатар не переставал вздрагивать, силясь сконцентрироваться на вспышках, сопровождающих гибель каждого из кораблей, или даже на мучительно-ярких полосах массированного огня лэнсов. Пустоту вокруг строя VIII Легиона обжигала пылающая ярость трехсот огневых расчетов. Под обстрелом Первого Легиона исчезал корабль за кораблем. Их корпуса были испещрены попаданиями лазерных батарей и распороты лэнсами.

Над сотрясающейся палубой заскрежетал голос, выдохнувший единственное слово: «Сумрак». Возможно, там было и что-то еще, но все поглотили помехи.

Севатар узнал голос. Он бросил взгляд на нужный экран и увидел, как окруженный и обездвиженный «Клинок в черноте» гибнет под натиском эсминцев Темных Ангелов.

«Нам понадобится новый адмирал флота», - с ухмылкой подумал Первый капитан. В угрожающей близости от левой скулы «Сумрака» прошел очередной корабль, принадлежавший Темным Ангелам. Дистанция была настолько мала, что на корабль обрушилась ударная волна, а несколько экранов оккулуса заполнились помехами.

Свет не просто обжигал глаза. Едкая боль плясала по нервам внутри черепа, вспыхивая в переднем мозгу. Севатар вытер рот тыльной стороной перчатки. На красном фоне внезапно пошедшая из носа кровь была почти незаметной. Вот надо же, именно сейчас. Как типично.

На основном оккулусе разрасталась громада «Неоспоримого довода», пылающего и покрытого рубцами от лэнсов VIII Легиона. Севатар почти что видел, как вокруг вражеского флагмана, словно насекомые, гудят эскадрильи его истребителей, которых было, как блох на грязной собаке.

- Как только мы окажемся на траверзе… - начал он и замолк.

- Капитан? – окликнул один из офицеров палубы.

Севатар выдохнул, неотрывно глядя на один из покрытых помехами экранов. Там возникло нечеткое изображение корабля, которому следовало находиться где угодно, но только не здесь.

- Это добром не кончится, - произнес Севатар, не обращаясь ни к кому конкретно.


- Уходи! – крикнул Кивен.

- Еще пару секунд, - прошипела Тайе. Она выстрелила, выпустив из подвесных лазпушек поток энергии, который рассек крыло «Ярости».

- Уходи! – снова заорал Кивен.

Тайе рванула рычаги управления, входя в штопор. Двигатели «Весперы» издали драконий рев, истребитель силился выполнить приказ. Мимо хлестнул лазерный огонь. Он прошел так близко, что у Тайе перед глазами заплясали пятна.

- Он продолжает приближаться, - окликнул ее Кивен.

Тайе выдохнула в респиратор нострамское ругательство и вышла из пике слишком жестко и быстро, заложив резкую дугу вправо. Компенсаторы инерции сработали с такой силой, что все трое ударились шлемами о края фиксирующих кресел.

И тут она увидела «Свежеватель». Испытывая головокружение и ощущая на языке привкус крови, она бросила все силы на то, чтобы уйти от приближающегося вала темного железа.

Боевой корабль промчался мимо. Он был так велик и находился так близко, что вызвал у нее дрожь и полностью заслонил собой остальную часть сражения. Несущийся мимо корпус с зубчатыми стенами был объят пламенем. Стремительная схватка, в которой она участвовала, просто перестала существовать. Корабль Повелителей Ночи, не разбирая пути, ломился сквозь пространство. Он был слишком громадным, чтобы его заботили дела кружащих вокруг обшивки стальных мух.

Наушник Тайе заполнили помехи, и она потеряла связь с ведомым. Командир ни секунды не сомневалась, что его истребитель «Релинкво» превратился в размазанное пятно на колышущихся пустотных щитах «Свежевателя». Раздавались голоса, кричащие от боли, ужаса и разочарования. Все они требовали одного и того же ответа. Что нам делать? Что нам делать? Что нам делать?

Тайе было необходимо сплюнуть, однако снять респиратор едва ли было вариантом. Она сглотнула вонючую и едкую слизь, в которую превратилась слюна, и откинулась на спинку кресла, вновь переводя энергию со стабилизаторов на двигатели.

- Проклятье, все, кто жив – за мной.

Позади раздался напряженный голос Кивена. Он говорил не в вокс-сеть.

- Мы только что потеряли половину эскадрильи, и на моем ауспике видны только четверо из «Маскарада».

- Но мы все еще здесь, - «Веспера» мягко задрожала, когда Тайе снова набрала скорость для атаки. Впереди разрастался страшно изуродованный «Сумрак», который продолжал получать больше вражеского огня, чем следовало. – И нам все еще нужно защищать флагман.


«Свежеватель» не разбирал друзей и врагов. Требования кораблей VIII Легиона занять место в строю точно так же оставались без внимания, как и крейсеры Темных Ангелов, которые поливали его огнем.

Севатар наблюдал, как корабль пролетает мимо, настолько израненный, что держится на одной лишь злобе. По траектории было видно, что он даже не намеревается протаранить один из вражеских кораблей. Он просто… умирал. Неизящный затяжной рывок через вражеский флот нарушил строй VIII Легиона и приставил клинок к горлу первого и последнего плана в пустотной командирской карьере новоиспеченного адмирала Юла.

Севатар вздохнул. Невзирая на сотрясающую стратегиум дрожь, он спокойно сел на трон примарха и подпер щеку перчаткой. Какая жалость. Хороший был план.

Он снова вытер с лица кровь, на сей раз с подбородка и ниже уха. Как же это надоело.

Вокс мостика с шипением ожил после нескольких неудачных попыток.

- Севатар, - произнес низкий искаженный голос, в котором не было никаких эмоций, лишь едва заметное вкрадчивое веселье.

- С возвращением, отец.

- Мы можем с этим покончить. Идем со мной.

- Дайте-ка, я угадаю, - отозвался Севатар. – Вы собираетесь телепортироваться на «Неоспоримый довод», верно?

- Мне нужно закончить бой.

- Ну да, - сказал Севатар, потянувшись за алебардой. – Конечно, нужно. И совсем неважно, что через несколько минут мы сможем пробиться через арьергард Ангелов и прорваться в варп?

Перед ответом прошло несколько секунд. Ему предшествовали приглушенные вопли людей, умирающих на борту горящего корабля.

- Идем со мной. Бери Атраментаров. Покончи с этим рядом со мной.

Севатар глянул на мостик со своего возвышения. Те офицеры и слуги, кто не был занят лихорадочным трудом на посту и не валялся на палубе из-за контузии и кровопотери, смотрели на него, словно сбитые с толку слабоумные дворняжки.

- Это приказ, сир? – спросил он, уже зная ответ и протягивая руку к шлему.

- Ты же знаешь, что да, - связь прервалась потоком помех.

- Вот поэтому-то имперцы всегда и выигрывают, - вслух заметил Севатар. – Они не путаются друг у друга под ногами. Может, дисциплина и скучна, однако она, бесспорно, необходима на войне. Через какое время мы сможем запустить абордажные капсулы?

- Мы окажемся на траверзе «Неоспоримого довода» чуть меньше чем через десять минут.

Десять минут. Все Повелители Ночи на борту флагмана уже находились на боевых постах, готовясь отбивать абордаж. Атраментары в двух шагах от телепортационных камер, а те, что нет – недалеко от хотя бы одной пусковой секции абордажных капсул.

Севатар поднялся с трона, на мгновение бросил взгляд на длинный каскад нострамских рун, сообщавших о повреждениях, и вышел с мостика, отдав экипажу лишь одну последнюю команду.

- Меня какое-то время не будет, - сказал он. – Постарайтесь не угробить мой корабль.

ГЛАВА VIII Нежеланная битва

Корабли шли пересекающимися курсами. Севатару не было нужды это видеть, он все понимал по характерной дрожи «Сумрака». Палубы гремели от огня лэнсов несколько иначе, чем при попадании снарядов и обстреле лазерных батарей. Каждое мучительное содрогание ощущалось по-своему. Сейчас это была скрежещущая вибрация от массированных бортовых залпов, врезающихся в незащищенную сталь – в пустотной войне подобное было сродни сокращению дистанции с добычей и удару ножом между ребер.

Даже если бы им удалось выбраться, «Сумраку» потребовалось бы провести целую вечность в сухом доке. С тем же успехом можно было строить новый флагман. Севатар подозревал, что его бы закончили раньше, чем устранили бы повреждения на старом. Он чувствовал запах умирающей аппаратуры: химическую вонь горящих кабелей и плавящегося металла. С верхних и нижних палуб доносились крики людей.

Первый капитан двигался по содрогающимся коридорам, погруженным в обычный для кораблей VIII Легиона мрак. Мимо проходили члены экипажа, использовавшие светильники и фотовизоры, чтобы видеть в темноте. Они широко расступались, освобождая ему дорогу. Севатар не обращал на них внимания. У него было смутное ощущение, что они его ненавидят, но он не был уверен относительно причин этого чувства, и никак не утруждался поинтересоваться. Их ненависть или уважение в любом случае ничего не меняли в его жизни. Когда он хотел повиновения, они повиновались. В остальное же время торопливо убирались у него с дороги, когда видели. Идеальный расклад.

На бегу Севатар отдавал в вокс уверенную череду приказов, координируя в первую очередь Атраментаров, а во вторую – подчиненных капитанов. Из девяти рот, находившихся на борту «Сумрака», он собирался рисковать только одной, своей собственной. Атраментары шли с ним, а остальные, невзирая на протесты капитанов, оставались на борту «Сумрака» и отправлялись на Терру.

Севатар не питал иллюзий, будто они переживут этот штурм, и не желал тащить тысячи воинов на неизбежную и бесполезную смерть. Пусть живут во имя собственных целей, стремясь погибнуть с большим смыслом.

Он еще бежал, когда командиры отделений Атраментаров начали сообщать о телепортационных вспышках. Каждый доклад завершался монотонным блеющим добавлением адепта Механикума: «Процесс переноса завершен».

Корабль снова вздрогнул, на этот раз так сильно, что несколько членов экипажа попадали с ног. Одна женщина в форме техника раскроила себе голову о палубу при падении. Севатар, продолжая бежать, перепрыгнул через них, ощущая исходящий от ран запах крови.

Следующее сотрясение стало отголоском предыдущего. Скудное освещение «Сумрака» моргнуло и отключилось на несколько секунд. Это не имело значения: через глазные линзы все отображалось в монохромном охотничьем зрении, а он уже был почти что у ближайшей платформы переноса.

Раздавшийся звук заставил его застыть на месте. Это был натужный тоскливый визг сопротивляющегося металла – скорбная песнь кита, раненого гарпунами охотников. Свет вновь отключился, и Первый капитан остался в привычном абсолютном мраке.

- Отказ реактора, - прогудел вокс. – Отказ реактора. Отказ реактора.

Сжав цепную глефу, Севатар снова побежал. Системы доспеха ответили на его запрос, автоматически открыв канал связи с мостиком.

- Доложить, - передал он по воксу.

- Мы без энергии, капитан, но движемся вперед по инерции. Половина орудий отключена.Ангары открыты. Основные и второстепенные системы лэнсов умолкли. Большая часть торпедных блоков не отвечает. Хребтовые укрепления продолжают вести огонь на резервных генераторах. Жизнеобеспечение и искусственная гравитация работают на запасах, но пустотные щиты полностью отключены.

- Навигация?

- Нет. Магистрали, ведущие к резервным источникам энергии, перебиты.

У Светара похолодела кровь. Во всяком случае, стала холоднее, чем обычно.

- Абордажные капсулы?

- Не запустятся, капитан.

- Телепортация?

- Не работает.

Севатар затормозил и остановился, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Он был единственным из Первой роты, кто оказался в ловушке на подбитом флагмане. Остальные уже находились на борту «Неоспоримого довода», сражаясь за свою жизнь и убивая Темных Ангелов рядом с примархом.

- Я их не брошу, - прошептал он.

- Капитан? Что…

Севатар оборвал канал связи с мостиком и снова побежал. Теперь он спускался вглубь корабля, двигаясь через заваленные обломками коридоры и проносясь по залам, заполненным огнем и дымом. Куда бы он ни посмотрел, везде лежали мертвые члены экипажа.

- Тайе, - произнес Севатар в вокс. – Тайе, слушай меня.

- Вот он.

- Вижу его, - Тайе промчалась между двух шпилей на хребте «Сумрака», приближаясь к «Корсару», которого преследовала. Внизу мелькали стены с бойницами, но она не рискнула выстрелить. На пылающую корму флагмана и так обрушивалось много огня, и она не собиралась усугублять дело неточным залпом лазпушек.

Все это время на дисплее ее шлема пульсировала искривленная нострамская руна, обозначавшая «Пусто». Нужно было сесть и перезарядиться. Ракетные блоки «Весперы» опустели меньше чем через минуту после того, как истребитель вырвался с ангарной палубы.

- Пусть уходит, - предостерег Кивен.

- Исключено, - она ускорила погоню, пролетев между очередной парой бронированных шпилей. – Мы его почти сделали.

«Корсар» был уродливой толстозадой машиной с хищным очертанием крыльев. Тайе никогда не нравился вид этого тяжеловесного монстра, и она собиралась позаботиться, чтобы конкретно этот не вернулся домой на победный парад.

«Пусто», «Пусто», «Пусто» - снова и снова продолжали жаловаться ракетные блоки. У нее оставались пушки, но…

- Венсент, - выдохнула она. – Я пролечу над ним, когда он минует Пилоны Травия. Перебей ему хребет в этот момент.

- Считай, что уже сделано, - он снова развернул вращающееся и наклоняющееся кресло вперед, наводя турель. – Я могу уничтожить его прямо сейчас.

- Его обломки врежутся в надстройку, - произнесла Тайе сквозь зубы, прищурившись от напряжения. Ее спина была покрыта потом, от которого щипало разъемы. Турели внизу изрыгали в пустоту лучи из лазпушек. Некоторые целились по атакующим машинам врага, остальные наносили незначительные повреждения обшивке «Неоспоримого довода».

Тайе рискнула бросить взгляд вверх и увидела матово-черный корпус вражеского флагмана, заполнивший собой всю крышу кабины. Никакая тренировка не могла предотвратить миг дезориентации. Тайе моргнула и снова сконцентрировалась на несущейся впереди добыче.

- Плазменные бомбы, - крикнул Венсент. Тайе видела, как боезапас бомбардировщика посыпался вниз, и вдоль хребта «Сумрака» начали вспухать взрывы. «Веспера» поднималась, она была почти над «Корсаром», но ей все еще приходилось уворачиваться от очередей лазерных лучей, лихорадочно выпускаемых экипажем бомбардировщика.

- Сбей его!

Венсент выстрелил, резанув сверху вниз, и рассек «Корсар» посередине. Передняя половина с горбатыми крыльями завалилась на один из двух Пилонов Травия, разрушив дистанционно управляемые зенитные установки на стенах шпиля. Громоздкие двигатели бомбардировщика слепо вильнули вбок и завертелись, удаляясь в пустоту.

- Нас атакуют, - передал по воксу Кивен. – Еще одна «Ярость» преследует нас вдоль хребта. Сдается мне, их взбесило, что мы уничтожили восемь «Корсаров».

- Я могу оторваться.

- Отдаляйся от проклятого корабля. Нам нужно уходить.

Она не стала утруждать себя ответом. Щиты «Сумрака» отключились, и вокруг него с навязчивостью паразитов гудели бомбардировщики, которые выплевывали плазменные бомбы в уязвимые точки флагмана. Она не собиралась никуда уходить.

- Тайе, - протрещал вокс. Голос был искажен звуком сирен на заднем плане. – Тайе, слушай меня.

- Первый капитан?

Севатар повторил ее имя, а затем отдал приказ, который она не поняла.

- Я… я не… прошу вас, повторите распоряжение, сэр.

- Я сказал: «Сажай истребитель». Немедленно.


Севатар ждал их. Его доспех был покрыт полосами подпалин, в руке воин держал свою цепную глефу. Он был островком спокойствия в сердце бури. В ангаре вокруг него гремел и бушевал хаос. Слуги тушили пламя, с потолка падали обломки, мерцающие янтарные огни предупреждали об угрозе разгерметизации.

Первый капитан наблюдал за быстрым приближением «Гнева». Большая часть окраски корпуса выгорела, и обнажился нижний серо-стальной слой. Машину ободрали громыхающие мелкие обломки, которых всегда полно в космосе между сражающимися боевыми кораблями.

«Веспера». Да, это была она.

Истребитель включил тормозные двигатели, расположенные под крыльями и возле носовых лазпушек. В ангаре раздался визг выходящей тяги, который был более резким, чем крик кондора. У Севатара дернулся левый глаз, пока слуховые сенсоры шлема не компенсировали звук

Тайе не стала использовать посадочную полосу. Она погасила ускорение последовательными импульсами тормозных двигателей и опустила истребитель по узкой спирали. Как только посадочные захваты с хрустом коснулись палубы, Севатар пришел в движение. Он подпрыгнул, ухватился за край одного из зализанных крыльев в виде акульего плавника и подтянулся на одной руке.

- Вперед, – передал он по воксу.

Ответа не последовало. Он бросил взгляд на кабину и обнаружил, что Кивен расширенными глазами глядит на него с обращенного назад кресла, а Тайе ссутулилась и изогнулась на своем месте, пытаясь увидеть, что происходит. Он слышал в воксе их дыхание.

- Вы… вы же это не всерьез, - тихо произнесла она.

Севатар прошел по верхней части истребителя и примагнитил свои подошвы к темной обшивке «Гнева» в нескольких метрах от кабины. Он покачал головой при виде идиотского ошеломленного выражения на лице наблюдателя.

- Я сказал: «Вперед».

Первый капитан низко присел и трижды ударил, проделав в корпусе истребителя глубокую вмятину, как раз, чтобы за ее край можно было уцепиться. Он держал свою алебарду за спиной, отведя ее в сторону по диагонали.

Истребитель загудел у него под ногами, вновь оживая.

- Севатар, это безумие.

Он закатил черные глаза по ту сторону красных линз. Как же утомляло слышать это снова и снова. Порой он гадал, неужели для других людей «долг» - всего лишь слово, значения которого они никогда толком не понимали.

Истребитель медленно поднялся без пусковой катапульты, скользнув с палубы в сторону широкого зева, ведущего в пустоту. Мимо проплывали зубчатые стены замков вражеского флагмана. Они были мучительно близко, но в то же время невероятно далеко.

- Доставь меня на «Неоспоримый довод», - сказал он в вокс. – Мои люди сражаются на его борту, а я скорее умру, чем отправлю их на битву, в которой сам не приму участие.

Он слышал в голосе Тайе усмешку, прорывающуюся через ошеломление.

- Вы слишком серьезно воспринимаете эту братскую клятву Первой роты, - произнесла она.

Севатар не ответил. Он был Атраментаром. Его братья были Атраментарами. Говорить было не о чем.


Следующие три минуты Кивен смотрел на присевшую фигуру Первого капитана VIII Легиона, находившегося на расстоянии считанных метров. Увенчанный гребнем шлем Севатара застыл устремленным вперед, лицевой щиток с нарисованным черепом неотрывно глядел на боевой корабль Темных Ангелов. Кивен не переставал гадать, какое выражение на лице по ту сторону раскосых красных линз.

Что касается Тайе, она выжимала из «Весперы» все возможное, разогревая двигатели до опасной температуры и не вступая ни с кем в бой. Она описывала спирали и петли, отрываясь от всех черных «Яростей», которые пытались взять ее на прицел. Ей было очень хорошо известно о перегрузке, которую придется пережить «пассажиру», но необходимо было поддерживать пламя двигателей для максимальной маневренности.

Приблизившись к «Неоспоримому доводу», Тайе повернула и пошла вдоль корпуса на бреющем полете, виляя между башнями с бойницами.

- Где вам нужно оказаться?

- Рядом с мостиком, - в голосе Севатара, звучащем в воксе, было не больше тепла, чем в заунывном волчьем вое.

Приблизиться к мостику означало попасть в зону поражения более чем сотни защитных турелей. Тайе тихо выругалась.

- Следи за языком, командир крыла.

Она прибавила тяги и переключилась на общий канал эскадрильи.

- «Перитус» и «Электус», построиться крылом.

- Принято, командир.

- Выполняю, мэм.

Тайе нырнула к корпусу, оказавшись так близко, что лишилась бы крыла, если бы повернула. Биение сердца задавало ей ритм, когда она бросилась в самую дурацкую атаку за всю свою военную службу.

ГЛАВА IX Принц воронья

Приходилось признаться, пусть даже только самому себе, что это была одна из самых глупых его идей. Никакие биологические улучшения и даже самый совершенный комплект силовой брони типа «Максимус» не могли защитить его от давления гравитационных сил. Впервые более чем за сто лет он почувствовал тошноту, и было настолько необычно, что он ухмыльнулся.

Однако давление на череп и конечности было менее забавным. Надетые на Тайе и ее экипаже летные костюмы с суспензорной проволокой имели некоторое общее сходство с одним из слоев его керамитового доспеха, однако это не избавляло от физического воздействия. Он освежевал бессчетное количество людей, а также воинов из пяти разных Легионов, включая собственный, и подозревал, что в плане боли это было довольно близко к ощущению сил инерции, грозящих разорвать кости.

Мощные лучи лазпушек раздирали ему зрение. Каждый из них был словно быстрое копье, не поддающееся попыткам глазных линз потускнеть и противодействовать яркости. Под ним раскачивался и болтался истребитель Тайе. Он чувствовал, что она изо всех сил старается добиться от «Гнева» эффективности, не стряхнув пассажира и не убив его резким маневром. И все же когда с обеих сторон стали проноситься черные башни, а зубчатые стены внизу превратились в размытую тошнотворную полосу, он почти что проклял идею за поспешность.

Но с другой стороны, тогда бы он признал, что ошибся. От этой мысли Севатар фыркнул. «Сейчас это неуместно».

Тайе снова сделала бочку, и звезды закувыркались по небу. Единственной уступкой, которую Севатар сделал идее о безумии плана, стало ворчание, когда у него заболела голова от острого головокружения. Это тоже оказалось непривычным. За прошедшие десятилетия генетические имплантаты сделали его практически невосприимчивым к дезориентации.

Первый капитан почувствовал, как Тайе снижает скорость, крутясь и закладывая виражи, чтобы уйти от огненной бури, испускаемой турелями внизу. Он знал, что ей не удастся полностью остановиться, но ему было более чем достаточно, чтобы она просто замедлилась и снизила инерцию. Лучше получить несколько ушибов и переломов, чем оказаться размазанным по броне «Неоспоримого довода».

Однако она по дуге понесла его через хребтовые замки, вдоль скулы, и тут Севатар, наконец, понял, что она делает.

- Это еще глупее, чем моя идея, - произнес он в вокс.

Голос Тайе звучал натянуто и напряженно, ее внимание было устремлено куда угодно, но только не на него.

- Если сделать по вашему, вас размажет по всему корпусу. А если по моему, то у вас будет возможность поиграть в героя.


Истребитель вплыл в посадочный ангар, полыхая тормозными двигателями, чтобы замедлиться. Бригады сервиторов тут же вытянулись, следя за приближением машины мертвыми глазами и перенастраивающимися линзами. Вместо краски корпус покрывали подпалины, знаки различия также выгорели до поблекшего и неразборчивого состояния.

Ближайшим офицером по снабжению был человек по имени Халлес Кореви. Он уже направлял загрузочную бригаду на перевооружение этого новоприбывшего из бесконечной цепочки садящихся и вылетающих истребителей, когда тот крутанулся над палубой и разнес его в клочья залпом ревущей синей энергии из лазпушек. Корабельные стрелковые команды открыли огонь по медленно движущемуся «Гневу», охрана опустошала свои крупнокалиберные картечницы, у которых практически не было шансов поразить движущуюся цель.

На крыше истребителя поднялась закованная в броню фигура, державшая в одной руке болтер, а в другой – алебарду. Воин побежал по стреловидному крылу и начал стрелять. Четыре болта разорвались в грудных клетках четверых охранников, осыпав их товарищей внутренностями. Огонь картечниц продолжал лязгать о полуночно-синий керамит, оставляя на темной броне ничтожные серебристые царапины. Воин добрался до края крыла и прыгнул вниз.

Двигатели истребителя завизжали громче, заработав в тот же миг, как только подошвы оторвались от крыла. Машина скрылась во вспышке выброса, оставляя за собой грохот и щелочную вонь лазерных разрядов.

Фигура тяжело приземлилась, присев и оставив сапогами две вмятины на железной палубе. Венчающий алебарду метровый цепной клинок начал перемалывать холодный воздух ангара. К чести охранников, они попрятались за укрытия и продолжили стрелять, хотя их никогда не учили противостоять воину Легионес Астартес.

Севатар дважды дернулся, вздрогнув, когда по броне загремела разлетающаяся картечь. «Вот же назойливые ублюдки». Повсюду перед глазами тянулись и мерцали предупреждения ретинального дисплея. Авточувства доспеха не переставали тянуть левую руку, пытаясь поднять болтер и открыть огонь по людям за укрытием. Севатар пристегнул оружие к бедру, поднялся с колен и в тот же миг побежал – не к смертным, а к открытым массивным дверям, ведущим вглубь корабля. Было почти невозможно подавить соблазн потратить чуть больше времени и порезать всех на куски.

- Вы останетесь в живых, - прорычал он, не обращая внимания на продолжающийся обстрел. – У меня есть добыча покрупнее.

Вырвавшись в освещенные аварийными огнями коридоры, которые пустотелыми венами пронизывали «Неоспоримый довод», он настроился на вокс-сеть Первой роты, доступу к которой больше не мешало расстояние.

- Дамы, - поприветствовал он на бегу.

- Где ты был, черт тебя дери? – огрызнулся первый голос. К нему присоединилось несколько других, столь же возмущенных.

- Вы даже не представляете, - отозвался Севатар. – Где примарх?

- Сражается в пят…

Севатар протаранил плечом толпу рабочих в черной одежде, спотыкаясь о перепутавшиесяконечности и ненамеренно круша сапогами кости. Поднявшись через мгновение, и снова перейдя на бег, он выругался в вокс.

- Повтори, - сказал он. – У меня на пути попались какие-то идиоты.

- Примарх сражается в пятнадцатом атриуме, - ответил Валзен. - С ним половина наших.

Пятнадцатый атриум. Севатар знал линкоры СШК типа «Глориана» так же хорошо, как собственный доспех. «Сумрак» был из той же породы.

- Это безумие, - сказал он. – Вас окружат все живые Темные Ангелы на этом корабле. Там некуда бежать.

Ответ Валзена прервался раздавшимся в воксе воплем и стучащим скрежетом медицинской пилы, делающей то, с чем она справлялась лучше всего.

- Мы в курсе, сэр.

- Я буду там через семь минут, - пообещал Севатар. – Через восемь, если встречу сопротивление. Через девять, если у сопротивления окажутся болтеры.


У сопротивления оказались болтеры.

Осада вражеского корабля всегда представляла собой сочетание противоположностей. Проходя коридор за коридором и помещение за помещением, нападающий мог полчаса не встречать врагов, если не считать растерянных слуг и рабов. А сразу же после этого потратить столько же времени, отвоевывая каждый шаг (очень сомнительное выражение) и убивая одно отделение укрепившихся защитников за другим. Линкор типа «Глориана» был размером с тесный город, и его населяли не только офицеры и специалисты, но и каста рабов, исчислявшаяся десятками тысяч. Большинству из них было суждено жить в лишенных света недрах боевого корабля, дыша слабо вентилируемым воздухом и выбросами топок, однако хватало и тех, кто нес службу на верхних палубах.

Севатар прорубался через них, практически не сбиваясь с шага. Цепная глефа стучала и работала с перебоями, забившись мясом уже через считанные минуты. Те люди, кто оказался слишком смелым или глупым для бегства, встретили смерть в жужжании потрошащих их механических зубьев, оставаясь позади разорванными на куски или же изуродованными и брошенными.

На борт телепортировалась сотня лучших воинов VIII Легиона в полной терминаторской экипировке. Оставшийся за ними след опустошения был почти забавен в своей предельной жестокости. На нескольких палубах у Севатара под ногами хлюпало неглубокое болото из крови и порубленного человеческого мяса.

Однако Темные Ангелы не были побеждены. Даже близко не были. Атраментары зачищали палубы, но со всех остальных частей корабля прибывали подкрепления, которые пробивались к стратегиуму, чтобы защитить своего примарха. «Вряд ли он нуждается в защите», - подумал Севатар. Во всяком случае, если судить по их последней встрече.

Он уже убил семерых Темных Ангелов. Один из них окончил свою жизнь как трофей, и шлем воина теперь был пристегнут цепью к поясу Севатара. Для врагов VIII Легиона не существовало более высокой чести. Оставляя такие вещи на память, Повелители Ночи выказывали уважение к павшим противникам.

На следующем перекрестке держали оборону три Темных Ангела в белых табардах, накинутых поверх доспехов черного геральдического цвета. В руках легионеров дергались болтеры. Севатар присел за предоставляющим условное убежище углом, перезаряжая собственное оружие. Он скривил губы, с хрустом загнав на место последний магазин. Их можно было бы легко перебить вблизи, но взять в руки болтер означало уравнять шансы, чего Первый капитан никогда не любил. Он не лгал, говоря Трезу, что до мозга костей принадлежит к Восьмому Легиону. Как и его братья, он никогда не стремился к честному бою. Это было забавно, однако едва ли могло сравниться с преследованием добычи. По крайней мере в этом Севатар был создан по образу своего примарха.

Он рискнул бросить взгляд за угол и отдернулся назад, когда возле лицевого щитка сдетонировал заряд, осыпавший его осколками.

- Это Севатар, - услышал он крики. – Первый капитан. Я его видел.

Он ухмыльнулся, представив создаваемый доспехом силуэт с возвышающимися над шлемом крыльями из темного железа. «Проклятый гребень», - подумалось ему. По нему враги постоянно его узнавали.

Стрельба смолкла. Он услышал сдавленное рычание и лязгающий грохот ударов оружия о керамит. Выскочив из укрытия, Повелитель Ночи сорвался на бег и присоединился к схватке.

Первым чуть не погиб Аластор Рушаль, закованный в такие же черные доспехи, какие были на Темных Ангелах, которых он убивал. На ретинальном дисплее Севатара ярко вспыхнула нострамская руна «Угроза», фиксируя доспех Гвардейца Ворона и крутящийся в его руках грохочущий метеорный молот. Первый капитан развернулся и вонзил свою глефу в спину последнего из Ангелов, дав поработать голодным зубьям. Он прикончил поверженного воина, обрушив подошву на горло противника.

Он не обращал внимания на разукрасившую доспех кровь, равно как и на лежащие под ногами тела воинов. Один из них протянул ослабевшую руку, бессильно царапая пальцами сапоги Севатара. Тот вытащил болтер и выстрелил вниз, даже не удосужившись посмотреть в ту сторону.

- Ты не поверишь, как я тут оказался, - заявил он Рушалю.

Ворон не ответил. После Исствана V он вообще ни на что не отвечал. Сложно разговаривать без языка.


Когда он приблизился, вокс-сеть захлебнулась мешаниной воплей. Десятки лет восприятия накладывающихся друг на друга вокс-переговоров и расшифровок потока рунических данных на глазных линзах лишили ожидающее его зрелище загадочности, однако величие момента все же оказалось поразительным.

Запыхавшись, в покрытой рубцами броне, Севатар ворвался в пятнадцатый атриум – один из многочисленных магистральных узлов верхних командных палуб. Он шел по туннелям, которые были покрыты телами мертвых слуг, однако от масштабов творящейся бойни с его губ сорвался нечастый смешок. Цифровые изображения и сообщения о смерти не имели ничего общего с реальностью. Атраментары и Повелители Ночи со «Свежевателя» стояли по колено в трупах, сражаясь среди сваленных в кучи тел слуг, сервиторов, охранников, Темных Ангелов и собственных павших братьев. Они бились спиной к спине, сжимая круги и до последнего отбивая волны подкреплений Темных Ангелов, которые прибывали из соседних туннелей.

Ему ни разу не доводилось видеть менее эффективного последнего боя на менее пригодной к обороне позиции, чем эта, однако причина была вполне очевидной. Здесь встретились примархи, и поэтому здесь бушевала битва. Двое сыновей Императора вели поединок над бьющимися толпами, над грохотом болтеров и натужным скрипом цепных клинков о керамит. Их сражающиеся дети, которые кричали, истекали кровью и умирали внизу, казались тенями рядом с богами.

Впервые после Исствана V Севатар увидел, как его генетический прародитель встал, чтобы вернуть себе славу, которой раньше обладал в избытке. Никто и никогда не смог бы назвать лорда Конрада Керза царственным или же охарактеризовать его как привлекательного, величавого или хотя бы полного жизни. Его великолепие было изможденным и болезненным, а величие – холодным и мертвенным.

Серебристые серповидные когти, словно косы, выступали из кончиков закованных в броню пальцев. На каждом из них плясали сверкающие молнии энергии. Керз двигался не как воплощение плавного изящества, а будто дергающаяся марионетка, управляемая незримым и злобным разумом, который заставлял мертвенно-бледного бога плясать под дудку, вызывающую приступы ликования. Севатару доводилось видеть, как несколько примархов сражались, озлобленно проливая кровь, и их чистая смертоносность была прекрасна. Все они плыли в танце войны – даже Ангрон с его неуправляемыми приступами страдальческой ярости.

Керз дрался иначе. Его движения были более быстрыми и дергаными. Глаза не успевали за рывками, перемежаемыми мгновениями тревожного спокойствия. Каждый миг покоя длился ровно столько, чтобы убедить наблюдателя в реальности происходящего, а затем хохочущий убийца снова заходился в смертоносном припадке.

Это был отец Севатара, каким он выглядел в те годы, когда только принял мантию примарха - существо с костлявыми конечностями, впалыми щеками и глазами, питаемое какой-то мрачной энергией, которая озаряла его взгляд, будто предвестник темного пламени. На плечи ниспадали прямые черные волосы, изредка омываемые брызгами вражеской крови и ничем другим. Улыбка представляла собой отвратительную демонстрацию заточенных зубов между тончайших белоснежных губ. Севатар видел, как Керз сражался с Кораксом на смертном поле бойни у места высадки, когда примарх Гвардии Ворона был вымотан многочасовым сражением и опустошен страшной правдой о предательстве. Видел, как его примарх дважды бился со Львом – сначала в пыли крепостного фундамента на далекой Тсагуальсе, а потом считанные недели тому назад, когда весь бой под дождем абсолютно бесполезного мира занял меньше шестидесяти секунд.

Здесь же его отец впервые участвовал в честном бою. Никаких бесчестных первых ударов. Никакого нападения на ослабленного или деморализованного соперника. Никаких неожиданных атак с полным использованием эффекта внезапности.

Лев бился бесстрастно, жестко экономя силы и движения. Все выпады и парирования исполнялись безупречно, без драматичной дерзости. Керз атаковал, словно его дергали за ниточки, молотя когтистыми руками. Каждый из возможных захватов на мгновение блокировал длинный клинок, а в следующий миг уже уходил мимо.

Севатар опомнился от звука, издаваемого метеорным молотом Рушаля, и оторвал взгляд от искрящихся божеств, бьющихся на платформе наверху. Ворон, словно пропеллером, описывал своим кистенем опасный круг, вращая его вхолостую с гудением ионизированного воздуха. На бойке, которым оканчивалась цепь, шипела кровь. Энергетическое поле выжигало ее, превращая в омерзительно пахнущий пар.

Ворон указал свободной рукой. Воины в такой же черной броне, как его собственная, продолжали выбегать из двадцати коридоров, ведущих в этот проходной узел со свисающими цепями и высокими мостиками.

Севатар перескочил через перила и спрыгнул на другой уровень, врезавшись подошвами в свалку, где несколько его братьев-терминаторов бились с превосходящими силами Темных Ангелов. Первый из противников рухнул, обезглавленный единственным взмахом цепной глефы Первого капитана. Второй лишился руки, а затем большей части лица. Третий и четвертый упали, выпотрошенные одним ударом.

Опять. Это он стал быстрее других, или же они замедлились? Все враги, которые оказывались перед ним, выдавали себя едва заметными признаками. Он замечал напряжение сочленений их брони – предупреждение, откуда последует следующий удар. Севатар блокировал их с легкостью солдата, предвидящего все атаки, и бил раньше, чем они успевали ответить.

Нет, не опять. Это было хуже, чем раньше. Или… лучше? Молочная кислота жгла мышцы, давление по ту сторону глаз грозило разорвать череп изнутри, но с каждым ударом сердца реальность вокруг замедлялась. Он принял цепной топор на древко алебарды, успел развернуться, стиснуть зубы и вогнать глефу в грудь находившегося сзади облаченного в табард паладина, а затем повернуться обратно и поймать следующий удар Темного Ангела. Проделав это, он увидел крохотное смещение центра тяжести, точно указавшее направление очередной атаки противника. Прежде чем движение вообще успело начаться, Севатар пронзил воина насквозь, стоя лицом к лицу с умирающим, пока цепной клинок прорубал себе дорогу через внутренности.

По краям ретинального дисплея появилась чернота. Первому капитану потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это не кровь внутри шлема, а реальное потемнение в глазах. У него в черепе что-то лопалось и рвалось, выпуская на волю влажный поток жидкости. Жизненные показатели, отображаемые поверх показаний глазной линзы, дергались точно так же, как бьющийся в неистовстве примарх.

Теперь он слышал, как братья выкрикивают его имя, думая, что он ранен. Севатар не был уверен, что они ошибаются.

Предостережение Треза прожигало себе путь сквозь мысли. Слова как будто были выжжены на плоти, а не звучали в воспоминании.

Это может тебя убить, Яго.

У тебя есть силы. Но нет контроля.

Обратного пути не будет. Если ты высвободишь дар, который так старался забыть… Некоторые двери нельзя закрыть.

Он пошатнулся и упал на одно колено, воспользовавшись этим, чтобы подрубить ноги ближайшему Темному Ангелу. Воин закричал и умер мгновение спустя, когда глефа Севатара пробила ему нагрудник.

«Наверное, я умираю», - подумал Первый капитан и начал смеяться.

- Валзен! – кричал кто-то. – Валзен, Севатар упал! Апотекарий!

Он повернул голову и увидел, что над ним стоит Рушаль – страж в абсолютно черном облачении. Ворон взмахнул метеорным молотом. Дуга завершилась вспышкой смертоносной энергии, расколовшей шлем очередного Темного Ангела.

Воин Первого Легиона упал беззвучно, поскольку теперь все вокруг погрузилось в тишину. Метеорный молот Рушаля больше не гремел при каждом ударе. Сбивчивые жизненные показатели Севатара больше не издавали предупреждающего визга. Мир перестал быть хаотичной бурей грохота подошв, разрывов болтов и рвущихся сочленений доспехов. В каком-то смысле он стал безмятежным.

Севатара вырвало в шлем, и он подавился собственной желчью, будучи не в силах перестать смеяться.


А затем он оказался дома.

Дома. В ночном городе. На крыше, куда приходил прятаться.

Лишенный солнца мир все-таки не сгорел в бессмысленной и бесполезной ярости примарха. Он был дома, собирался дождь, предшествующий настоящей буре. Давление в голове было таким же, как и всегда в детстве. Оно бурлило, грозя перерасти в припадок, который вызвал бы у него судороги.

- Еда, еда, еда, - закричали они.

Он обернулся. Они клевали рокритовую крышу, изодранные перья трепетали на ветру.

- Мальчик, Мальчик, Мальчик, - галдели они. - Еда, еда, еда. Сейчас, сейчас, сейчас.

Яго сунул руки в карманы и достал горсть хлебных крошек.

- Вот, - сказал он воронам. – Еда на сегодня.

- Мясо, мясо, мясо, – закричали те в ответ.

Несколько черных птиц уселись ему на плечи и на вытянутую руку, и он рассмеялся.

- Мясо, - согласился он. – Скоро мясо. Пока крошки.

- Мясо сейчас, мясо сейчас, - жалуясь, они хватали безвкусные и твердые, будто камень, крошки.

- Мясо сейчас, - сказал он, когда они закончили. – Ждите.

Он отсутствовал недолго, но вернулся взмокшим и с головокружением. Он ободрал и растянул себе руки, затаскивая по лестнице тело другого мальчика.

- Мясо, мясо, мясо, - закаркали вороны.

Яго отпустил лодыжки мертвого мальчика и уселся, переводя дух.

- Мясо, - ответил он. – Оставьте мне что-нибудь, - сказал он птицам, когда те слетелись к трупу.

- Да, Мальчик, – шумели они. – Да, да, да. Оставить Мальчику.

- Можете забирать глаза, - произнес он. – Не люблю глаза.

Птицы хрипло засмеялись по-вороньи в ответ на эту давнюю общую шутку. Они знали, что Мальчик никогда не ест глаза. Как-то раз он попробовал и после этого начал бредить. У Мальчика часами текла из носа и ушей сладкая человеческая кровь, и он проспал всю ночь, подергиваясь на камнях.

Пока они ели, Яго сидел молча, слушая шелест темных крыльев и наслаждаясь прикосновением грязных перьев к щекам. Ни один другой звук не успокаивал его. Ни одно другое ощущение не снимало головные боли на достаточное время, чтобы он смог поспать.

ЭПИЛОГ Предатели

Они бросили его в камеру, забрав оружие и доспехи. Это было мудро.

Они заточили его вместе с девятью братьями. А вот это уже было не так мудро.

Севатар прислонился спиной к силовой стене, слушая звук неторопливого медленного дыхания братьев, который поглощался полуживой пульсацией, проходящей по окружавшему их энергетическому полю. «Неоспоримый довод» находился в варпе. Севатар мог только гадать, куда они направлялись.

Он знал, что в ходе своей поспешной и неосмотрительной атаки Керз привел со «Свежевателя» почти семьсот воинов. Одним из них был Вар Джахан. Возможно, брата из Рукокрылых держали в другой камере. Севатар потешил себя этой идеей, но он был не из тех, кто когда-либо полагается на слепую надежду.

Им не достался примарх. Это Первый капитан знал точно. Выжившие братья говорили о последнем подавляющем натиске Темных Ангелов и о том, как лорд Керз, наконец, понял, что численный перевес сведет его сыновей в могилу раньше времени..

В этот момент он оторвался от Льва, вышел из боя… и сбежал.

Если Керз был еще жив, то все еще бродил по нижним палубам «Неоспоримого довода». Возможно, он собирался вернуться за своими сыновьями, но опять же – Севатар не был склонен цепляться на малореальную надежду.

Ему было известно, что флот скрылся. План адмирала Юла сработал по крайней мере частично. Оставшиеся пятьдесят кораблей прошли сквозь широкий строй Темных Ангелов со смертоносной эффективностью иглы, прокалывающей нарыв. Севатар видел, как по меньшей мере половина из них пробились на другую сторону, а несколько прорвались в варп. Но больше он ничего не знал. «Свежеватель», вероятно, был уничтожен. «Сумрак» - почти наверняка.

Стало быть, Трез мертв, как и Тайе. Первого было жаль, поскольку примарх нуждался в маленьком пожирателе снов. Вторую было жаль по совершенно нерациональной причине, в которой Севатару было неудобно признаваться даже кому-то из братьев, не говоря уж о самой девушке. Он испытывал такие же чувства еще к четверым смертным, служившим Легиону, и заботливо присматривал за каждым из них по той же самой причине.

Можно было задуматься о давно мертвом семействе и их сходстве с людьми, которые жили сто лет спустя, но только не в этой камере. Кроме того, он не знал этого наверняка. Возможно, они были его родственниками – потомками двоюродных братьев, которых он оставил, покидая Нострамо – но точно выяснить это было невозможно. Последние сто лет мир представлял собой урбанистическое поле боя, и у его мародерствующих обитателей не осталось культуры и морали, не говоря уж об исторических записях. Первый капитан не мог отделаться от ощущения связи с этими людьми, равно как и от того, насколько они напоминали когда-то знакомую ему семью.

Севатар без особого труда отвлекся от печальных мыслей. Он не был меланхоликом, как не был и оптимистом.

По крайней мере в плену у него было время планировать, размышлять и анализировать. Трамасский крестовый поход закончился. Большая часть VIII Легиона спаслась, рассеявшись на солнечных ветрах. Основная масса Повелителей Ночи отправится к Терре, хотя Севатар и сомневался, что много кто задержится на передовой до осады Тронного мира. Он чувствовал, что в будущем Легиону предстоит много грабежей и налетов. Мысль вызвала бы у него улыбку, будь он где угодно, но не в камере Темных Ангелов и не заключенным в мерцающий энергетический куб.

Сначала они бросили его в более обычную тюрьму из прочного железа. Севатару потребовалось меньше пятнадцати минут, чтобы проложить себе дорогу сквозь одну из стен при помощи собственной кислотной слюны. Когда охрана пришла с проверкой, он просто указал на шипящее отверстие в стене, в которое почти что мог пролезть.

- Есть мнение, что это сделали крысы, - сказал он. – Крупные такие.

Темные Ангелы увели его из камеры и поместили в силовую клетку вместе с несколькими братьями. Каждый из них явно точно так же уничтожил свою камеру.

Без доспеха, скрывавшего аугметику, Валзен выглядел жалко. В нем было больше хрома и гемолубриканта, чем плоти.

- Перестань на меня пялиться, - бросил он Севатару. Черный глаз прищурился, бионическая линза попыталась повернуться и перенастроиться в неубедительной попытке подражания.

- Да я просто думал, - отозвался Первый капитан, - что ты свидетельство отказа Легиона подчиняться кому и чему бы то ни было. Ты оказался слишком упрямым даже для того, чтобы погибнуть на Исстване.

Некоторые усмехнулись. Даже Валзен криво ухмыльнулся. Его улыбка была перекошенной не из-за сарказма, а потому что половина лица, на которую пришелся удар, представляла собой бесстрастный лик.

- Почему ты приказал нам принять участие в атаке? – спросил Тал Ванек. – Атраментары пережили Исстван только для того, чтобы полечь до последней дюжины в этом самоубийственном безумии?

Севатар поднял темную бровь.

- Неужто сейчас время для мелких взаимных упреков?

В ответ Тал Ванек ухмыльнулся, продемонстрировав все зубы и широко раскрыв черные глаза.

- Сев, да лучше времени просто не бывает.

- Приказ об этой атаке был отдан примархом.

Несколько воинов что-то пробормотали в ответ.

- Примарх - глупец и безумец, - произнес Тал Ванек. – Те, кто об этом не знал раньше, теперь это поняли.

Это заявление вызвало общее согласное перешептывание. У Севатара не было настроения и терпения для философских споров.

- Поглядим, - только и сказал он.

Единственным, кто все это время хранил молчание, был Рушаль. Белую кожу Ворона, неприкрытую угольно-черной броней, крест-накрест пересекали воспаленные рубцы – следы мучительной пытки, а не честного боя. Воин наблюдал за Севатаром с другого края клетки, сидя спиной к силовому экрану, как и Первый капитан.

Севатар кивнул Ворону.

- До меня только дошло, что я ошибся, - сказал он. – Я пообещал самому себе, что не проиграю Ангелам дважды.

Покрытые шрамами, потрескавшиеся губы Рушаля скривились в отвратительной улыбке, оставшейся после ножей Севатара.

- Сев, - произнес один из его воинов. – У тебя из носа кровь идет.

Он поднял руку и ощутил пальцами горячий ручеек.

- Ага.

- С тобой все в порядке?

«Нет. Секрет, который я хранил сто лет, только что вырвался наружу. А все потому, что я не удержался от увеселительной прогулки внутрь души нашего отца».

- Все хорошо, - ответил он. – Лучше не бывает.

- Ухо тоже кровоточит.

- Я от этого не умру. Думаю, скоро настанет время уходить, - добавил он.

- И как ты планируешь это сделать? – поинтересовался Валзен.

Севатар секунду глядел на него, не в состоянии понять, насколько серьезно задан вопрос. Валзен выглядел невозмутимым, но капитан не мог точно назвать, результат ли это реконструкции лица или же какая-то лишенная эмоций шутка, смысл которой ускользал от Севатара.

- Это действительно вопрос? – наконец спросил он.

- Ну, разумеется. Как мы отсюда выберемся?

- Так же, как всегда, братец. Убьем всех, кто попытается нас остановить.

КОНЕЦ


Оглавление

  • Джон Френч БАГРОВЫЙ КУЛАК
  •   Пролог Ночная сторона Инвита
  •   Сто сорок один день до битвы в системе Фолл. Система Фолл
  •   Императорский дворец, Терра
  •   Восемьдесят восемь дней до битвы в системе Фолл. Система Фолл
  •   Двадцать восемь дней до битвы в системе Фолл. Система Фолл
  •   Императорский дворец, Терра
  •   Система Исстван
  •   Императорский дворец, Терра
  •   День битвы в системе Фолл. Система Фолл
  •   Эпилог
  • Грэм Макнилл ТЕМНЫЙ КОРОЛЬ
  • Дэн Абнетт БАШНЯ МОЛНИЙ
  • Грэм Макнилл ПРОЕКТ «КАБА»
  • Гэв Торп ПОЛЁТ ВОРОНА
  • Грэм Макнилл СМЕРТЬ СЕРЕБРЯНЫХ ДНЛ МАСТЕРА
  • Аарон Дембски-Боуден ПРИНЦ ВОРОНЬЯ
  •   ПРОЛОГ
  •   ЧАСТЬ I РУКОКРЫЛЫЕ
  •     ГЛАВА I Братство в тени
  •     ГЛАВА II Логово
  •     ГЛАВА III Подготовка
  •     ГЛАВА IV Рукокрылые
  •   ЧАСТЬ II СЫН МИРА БЕЗ СОЛНЦА
  •     ГЛАВА V Мальчик, который станет королем
  •     ГЛАВА VI Память
  •     ГЛАВА VII Сумрак
  •     ГЛАВА VIII Нежеланная битва
  •     ГЛАВА IX Принц воронья
  •   ЭПИЛОГ Предатели