Имперская гвардия: Омнибус [Баррингтон Бейли] (fb2) читать онлайн

Warhammer 40000 Имперская гвардия: Омнибус

История изменений

1.0 — файл произведен Кузницей книг InterWorld'а.

1.1 — добавлен роман Стива Паркера "Безбашенные".

1.2 — добавлен рассказ Дэвида Эннендейла "Обломки".

1.3 — добавлен рассказ Брендена Кэмпбелла "Кровавый властелин".

Комиссар Яррик

Стив Паркер Выживающий

Бас вскочил и помчался во весь дух, прежде чем даже осознал, почему. Часть мозга отреагировала в тот же момент, когда раздался крик, потом задвигались ноги и застучали по пыльным улочкам, когда он понёсся подальше от преследователей.

Первое правило было простым — не дать себя заметить. С тех пор как пришли чудовища, он нарушил его всего лишь несколько раз, и никогда по своей воле. На этот раз, как и раньше, это случилось не из-за неуклюжести. И не из-за беззаботности. Просто не повезло, тупо и откровенно. Бас принял все обычные меры предосторожности. Крался в тенях. Двигался быстро и тихо. Был терпеливым, тихим и постоянно начеку. Но преследующие его сейчас чудища, радостно тявкающие и чирикающие от предвкушения кровопролития, пришли снизу. Они появились из канализационной решётки всего в нескольких метрах позади, и ежедневный поиск чистой воды внезапно забылся из-за гораздо более насущной нужды.

Пули щёлкали об стены по обе стороны улочки, выбивая облачка пыли и каменной крошки. Некоторые едва не оборвали его жизнь, пройдя достаточно близко, чтобы задеть затвердевшие от грязи волосы. Это придало Басу сил ещё скорости, ещё адреналина, чтобы заглушить боль в ноющих суставах и мускулах.

Впереди, прямо над головой мальчик заметил искорёженные остатки пожарной лестницы и понёсся к ней. Верх — его территория. За месяцы, прошедшие со времён прихода монстров, Бас потратил много часов, укладывая доски и досточки между тем, что осталось от городских крыш. Наверху мальчик имел преимущество — шёл куда вздумается и видел всё. Крупные твари никогда туда не ходили, а мелкие не знали местность так, как он. Верх был его — контролируй то, что тебя окружает, и всегда будешь на шаг впереди.

Гнутые металлические ступеньки тряслись и стонали, когда Бас прогрохотал по ним вверх. Сердце стучало в ушах, голова пульсировала от усилившегося притока крови. Он рискнул взглянуть вниз и увидел своих преследователей — четыре тощие зелёные фигуры с красными глазами и игольно-острыми зубами. Они добрались до низа пожарной лестницы, запрыгнули на неё и полезли вслед за мальчиком.

Бас продолжил карабкаться, и ещё через несколько секунд был на крыше. За долю секунды он прикинул, где находится. Это был юго-западный квартал городка, и здесь у него было несколько укрытий, два из которых совсем рядом. Но мальчик не мог рисковать, не мог привести врагов в одно из своих убежищ. Сначала нужно от них оторваться. Можно было направиться на север по самодельным мостикам, уложенным недели назад, или на восток, где между домами можно было перепрыгнуть.

Тогда на север. Чудовища могли прыгать не хуже его. Идти на восток — просто испытывать судьбу.

Он промчался по крыше, избегая зияющих дыр, оставленных артиллерийским обстрелом чужаков. И был уже на противоположном краю крыши, когда первый из жилистых зелёных убийц взобрался на верхушку пожарной лестницы и продолжил палить, не целясь. Остальные появились позади и, видя безрезультатность стрельбы, рванули вперёд.

Смотреть вперёд, сказал себе Бас, делая первый торопливый шаг по сдвоенным доскам, и не смотреть вниз.

Расстояние между зданиями было метров пять. И когда мальчик подошёл к середине, деревяшка прогнулась. Но он знал, что доска выдержит — проверил её на прочность, прежде чем положить.

Пара пуль просвистела у него над головой. Он почти пробежал последние несколько шагов и под конец прыгнул. Сзади преследователи были на середине предыдущей крыши

Бас повернулся к ним. Учитывая дрянные, с толстыми стволами пистолеты врагов, времени вытягивать доски, как он хотел, уже не было. Вместо этого мальчик просто пнул их и смотрел, как они падают, кувыркаясь, в тёмный переулок внизу.

Преследователи начали выть и плеваться от ярости. Один, наверное, более безрассудный или кровожадный, не смирился с поражением. Добежал до края крыши и прыгнул вперёд. Бас уже бежал к следующей крыше. Он не видел, как существо полетело вниз, прямо к своей смерти, но слышал леденящий вопль. Вскоре охотники остались далеко позади, лишь в ушах звенели их чуждые крики разочарования и гнева.

Он умирал.

Наверное. Может быть. Точно уверен не был. Басу было всего лишь десять, и все смерти, что он видел в своей короткой жизни, были грязными и насильственными — и случились в последние несколько месяцев.

Это было иначе. Выпадение коренных зубов. Резь в кишках, после того, (что, впрочем, происходило всё реже), как съешь что-нибудь твёрдое. Кровь в мокроте, когда сплёвывал, и в отходах, когда ходил в туалет. Пульсирующая головная боль появлялась и исчезала, как и судороги, что временами сводили ослабевшие мышцы.

После бегства по крышам все эти симптомы появились одновременно. Мальчик сопротивлялся, пока не достиг относительной безопасности. Потом лёг, и боль навалилась на него подобно обвалу.

Если бы Бас знал побольше, то распознал бы признаки обезвоживания и истощения. Когда собранные по помойкам припасы начали истощаться, он был вынужден растянуть их ещё. Но Бас не знал. И мог лишь догадываться.

Сколько он так уже жил? Месяцы? Похоже на то. Какое сейчас число? Не было уверенности ни в чём. Время для Баса измерялось не часами и минутами, а периодами бегства и скрытности, света, мучительного сна и ежедневного выживания на лезвии ножа. Он чувствовал себя, как последний грызун в башне, полной изголодавшихся кошачьих.

Если эта зелёная мерзость когда-нибудь его поймает, то конец не заставит себя ждать. Он будет ужасным и болезненным, но быстрым. Во всяком случае, быстрее, чем смерть от болезни или голода. Мальчик задумался, а было ли медленное и тихое умирание чем-то лучше. И что-то инстинктивно заставило его уйти от подобных мыслей, прежде чем в голове оформился ответ. Сейчас Бас был жив, и здесь, в одном из своих укрытий, он был в безопасности.

И упрекнул себя. Нет, не в безопасности. И никогда не был.

Мальчик услышал голос старика, отчитывающий его из глубин памяти, пронзительный и резкий, как ружейный выстрел.

Безопасность — всего лишь иллюзия, пацан. Никогда не забывай об этом.

Да, иллюзия. Как же Бас мог забыть? Эти слова вбивали в него, пока он не научился спать вполглаза и просыпаться в готовности, которой бы позавидовал любой гвардеец с передовой. Когда мальчик ещё жил в доме старика, то, если он не просыпался по-хорошему и не вставал навытяжку через три секунды после первой же команды, тяжёлая трость свистела в воздухе и будила его по-плохому. Сейчас же, если удар настигнет Баса во сне, то это будет уже не урок. Это будет укус клинка зеленокожего, и сон его станет вечным.

Конечно, капканы и ловушки не будут защищать его вечно. Однажды, и может даже скоро, один из дикарей преодолеет их все. Это будет не один из клыкастых громил. Бас всегда тщательно выбирал место для сна в маленьких, узких местах, куда они бы не пролезли. Но тощие, с крючковатым носом могли проскользнуть повсюду. И они были злобными убийцами, ликующими от кровопролития. Мальчик доверял своей обороне так же, как и себе, и тщательно выискивал возможные недостатки. Он трижды проверял каждый вход, прежде чем позволить себе сомкнуть глаза. Только уже своим существованием ловушки спасли его больше дюжины раз. Старый негодяй муштровал Баса нещадно, и за это мальчик его не выносил. Но сейчас эти, выученные большой ценой и ненавидимые, уроки стали тонкой гранью между жизнью и смертью. Именно благодаря им один десятилетний мальчик выжил в развалинах гниющего городка, где восемнадцать тысяч имперских граждан погибли, крича и взывая к Императору о спасении.

Бас выжил, и одно это было плевком в глаза зеленокожему кошмару.

Он никогда не благодарил старика. Было мгновение, когда они должны были расстаться навеки, и Бас уже был готов произнести тёплые слова, но воспоминания об ушибах, порезах и треснувших костях были тогда слишком сильны. И язык не повернулся. Мгновение ушло, чтобы никогда не повториться, а теперь старик был уже определённо мёртв. Как бы то ни было, Бас надеялся, что душа старого сукина сына находит хоть какое-то удовлетворение в том, что его внук выжил.

Сейчас было время отдохнуть. Он нуждался в этом больше, чем когда-либо. Снаружи была тёмная ночь. Ветер свистел в оставленных снарядами воронках, от которых рябились стены этой четырёхэтажной многоквартирки. Сильный холодный дождь барабанил по остаткам обваливающейся крыши и разбитым чердачным окнам наверху.

Хорошо, подумал Бас. Сегодня зеленокожие не будут бродить снаружи. Когда льёт как из ведра, они предпочитают оставаться у своих костров и еды.

При мысли о еде в животе заурчало, протестуя против долгих часов пустоты, но мальчик не мог сегодня позволить себе ещё раз поесть. Завтра, что-нибудь из консервов, может быть мясо грокса. Ему крайне были нужны протеины.

Забившись вглубь, у задней стенки перекошенной металлической вытяжки, мальчик натянул грязную оборванную простыню на голову, закрыл глаза и позволил хрупкому, временному спокойствию объять себя.

Когда Басу было всего лишь семь, родители погибли, и то, что ему об этом рассказали, было ложью. Новости принесли два чиновника. Дворецкий отца, Геддиан Арнауст, спросил о деталях, и пришедшие обменялись неловкими взглядами. Тот, что повыше, сказал что-то о взрыве бомбы в летнем особняке планетного губернатора — атака представителей антиимперского культа. Но Бас узнавал полуправду, когда её слышал. Что бы ни случилось на самом деле, мрачная, одетая в тёмную униформу пара в фойе особняка больше ничего не сказала. И правды он так и не узнал.

Но, тем не менее, чиновники сказали, что благородный Администратум во благо Империума Человека и самого всемогущего Бога-Императора реквизирует особняк Ваарденов со всеми сопутствующими объектами. Война бушует по всему сегментуму. Для новых войск нужны деньги. В этом вопросе Имперский закон был непреклонен. Высокий служащий уверил Арнауста, что обслуживающий персонал не тронут. Новый обитатель — работник Администратума и племянник губернатора, не меньше — воспользуется их услугами.

— Что будет с молодым хозяином? — спросил Арнауст, лишь слегка озадаченный, и то не судьбой мальчика, а скорее просто желанием отделаться от нежданных забот. Дворецкий никогда не проявлял особого внимания к сыну своего хозяина.

— Дед по материнской линии, — сказал чиновник слева. — Согласно записям, последний живой родственник. На востоке, в улье Новый Каэдон. Мальчика отправят к нему.

— В полдень туда пойдёт грузовой поезд, перевозящий рабов, — сказал тот, что повыше. — Двадцатичетырёхчасовая поездка. Без остановок.

Арнауст кивнул и спросил, как скоро мальчик может отправляться.

— Мы доставим его в терминал Хевас сразу, как только он будет готов, — сказал низкорослый служащий. — Мальчик может взять одну сумку, достаточную, чтобы вместить смену одежды. Всё остальное, что ему понадобится, предоставит ему дед.

Всё оказалось так просто. Вот Бас — сын состоятельного инвестора, имеющего вложения в добывающую промышленность на дюжине богатых ископаемыми лун, а вот он семилетний сирота, втиснутый в самое маленькое и самое грязное купе ржавеющего вагона. И вместо подушки — сумка с одеждой, а попутчики — появляющиеся и исчезающие вши кремового цвета.

Ну хотя бы мальчик ехал отдельно от остальных. Среди рабов, скованных вместе в большем купе, было несколько сгорбленных и хмурых, которые очень необычно смотрели на Баса, когда тот поднимался по рампе. Их хищные взгляды, хоть и непонятные для кого-то столь невинного, всё ж пробрали Баса до мозга костей.

Отец с матерью исчезли, а его внезапно выдернули из безопасности и постоянства, предоставляемых ими достатка и комфорта. Свернувшись в мрачном, размером не больше чулана месте, Бас непрестанно плакал, его тело содрогалось от рыданий, пока усталость не взяла верх. Наконец уснув, он даже не почувствовал, как вши ползают по рукам и ногам, чтоб поесть. А когда проснулся, то весь был покрыт саднящими, чешущимися следами укусов. Бас тогда отомстил первый раз в жизни. Он раздавил всех жирных, напившихся крови вшей, которых только нашёл. Это не заняло много времени, но удовлетворения от наказания их продлилось гораздо дольше. А когда радость от мести наконец утихла, мальчик свернулся в клубок и снова зарыдал.

Крик вырвал Баса из моментально забытого сна, и он сразу проснулся, отбросив грязную простыню, перекатился и полуприсел. Пальцы сжались на рукояти ножа, висящего на верёвке у талии. Крик раздался вновь. Не человеческий. И близко.

Ловушки в зале. Одна из них!

Бас прокрался к отверстию вытяжки. Там он остановился на дюжину оглушающих ударов сердца, пока изучал комнату внизу.

Движения нет. Хвала Трону, так далеко они ещё не забрались.

Мальчик спрыгнул вниз. Припав к полу, он рванул к двери в дальней стене. За грязными окнами слева небо было пасмурное, тускло-зелёного цвета. Утро. Скоро взойдёт солнце, хотя его и не будет видно. Дождь прекратился, но тяжёлые, плотные облака никуда не делись.

Бас остановился у единственной двери комнаты ровно настолько, чтобы обезвредить ловушку с подвешенным шипом над ней. Он вытянулся на пятках, чтобы поставить простую предохранительную защёлку на место. Затем тихо и осторожно открыл дверь и, широко раскрыв глаза, чтобы видеть в жидкой темноте коридора, всмотрелся.

И хныкающий звук привёл его взгляд к незваному гостю. Там, едва видимый среди груд упавшего вечнобетона и разбитого стекла, усеявших пол, был один из них, отличимый от обломков только по издаваемым звукам и испуганному царапанью длинными пальцами в попытках избавиться от проволоки, врезавшейся в плоть.

Бас чувствовал кровь в пыльном воздухе — солёную и с металлическим запахом, как и человеческая, но с сильным привкусом чего-то другого, отдающего плесенью.

Он ещё раз проверил тени перед попавшимся, ища движение. Если тварь была не одна, то нужно бежать. Боёв лицом к лицу быть не может. Хотя Бас и ценил это маленькое убежище, созданное с таким трудом, он не был настолько глуп, чтобы умереть за него. Другие укрытия мальчик бросал и за меньшее.

Хотя Бас и превосходил большинство крюконосых в размере, физически они были сильнее. Ужасные создания были гораздо мощнее, чем казались. Их длинные сильные руки и рты, наполненные острыми зубами, делали тварей смертоносными. Даже настолько запутавшийся в его ловушке с острой проволокой монстр мог убить мальчика, если тот будет неосторожен.

Но Бас не протянул бы столько, будь он неосторожен.

Голос старика вновь раздался в него в уме.

Не оступись, пацан. Тот, кто хочет выжить, учитывает мелочи. Всегда.

Бас действовал быстро, удовлетворённый тем, что тварь была одна. Он рванул, тихий и незаметный, как всегда, от двери, и приблизился к своей трепыхающейся добыче. Прежде чем чужак заподозрил о его присутствии, мальчик был рядом, злобно пиная его в лицо. Кости треснули. Сломались зубы. Злобная бесформенная голова вновь и вновь ударялась о каменный пол. Когда Бас оглушил существо, то сел сверху, достал нож и приставил длинный клинок выше грудины. Затем, вцепившись обеими руками в оружие, надавил со всей силы. Тело чудища забилось под ним. Оно начало биться и дёргаться, но Бас зажал костлявый торс коленями. Затем, загнав нож по рукоять, он начал раскачивать нож взад-вперёд, рассекая сердце твари пополам.

Тяжёлый хрипящий вдох. Влажное бульканье. Последний неистовый толчок, и существо обмякло.

Бас перевернул тело, оставив нож в груди. Достать его сейчас — только лишняя кровь, а этого хотелось бы избежать насколько возможно. Мальчик лежал в полумраке, переводил дыхание и следил за руками — когда же они перестанут дрожать.

Не бойся, сказал он себе. Ничего нового. Мы это уже проходили.

Из прошлого вновь раздался скрипучий голос.

Адреналин твой союзник, пацан. Не принимай его за страх. Это не одно и то же.

Дрожь прекратилась гораздо быстрее, чем после его первого убийства. Но Бас по опыту уже знал, что вскоре предстоит тяжёлая работа. О теле нужно позаботиться. Если другие дикари учуют кровь — а они всегда её чуют — то придут. Надо передвинуть труп.

Прошипев проклятье, мальчик пнул тварь прямо в гадкое мёртвое лицо.

Бродить снаружи днём было постоянной игрой со смертью, тем более с подобной ношей, но Бас знал, что он всё ещё может спасти драгоценное укрытие от обнаружения, если будет действовать быстро. Чем больше времени он даст зеленокожим, чтоб проснуться, тем в большей опасности окажется.

С хрипом мальчик заставил своё болящее, измождённое тело встать на ноги и занялся мрачной, внушающей ужас работой.

Грузовой поезд заскрежетал и медленно остановился на следующий день после отправления, в полдень. При торможении железные стены крошечной каморки Баса так тряслись, что он был уверен, что поезд развалится. Вместо этого после того, что казалось вечностью, скрежет металла о металл прекратился и состав, дёрнувшись последний раз, остановился.

Бас, неготовый к этому, закричал и врезался в стену, зашибив голову. Он сел, потирая ушибленное место, и попытался сдержать слёзы.

Неряшливый подросток в оранжевом комбинезоне грузчика пришёл за ним спустя несколько минут после остановки двигателей массивного транспорта.

— Станция Арко, — прохрипел он через дым тлеющей палочки лхо. — Те выходить здесь, червяк. Руки в ноги и пошёл отсюда.

Бас встал на трясущиеся ноги, поднял сумку и пошёл за юным грузчиком и оставляемым им следом из жёлтого удушливого дыма к ближайшей рампе. И лишь робко спросил, когда шли:

— Почему ты назвал меня червяком?

Бас даже не обиделся. Он не привык к оскорблениям — в его жизни просто не было для них места. Мальчик просто не понимал. До этого ему никогда не давали прозвищ. Он всегда был молодым хозяином.

Грузчик фыркнул. И через левое плечо сказал:

— Глянь на себя, червяк. Мелкий, бледный и жирный. Мягкий и извивающийся. На тебе так и написано, что богатенький. Я слыхал о тебе. Поделом тебе, и всем таким как ты. Заслужил всё, что с тобой случилось.

Бас этого не понимал. Он не был богат — богатым был отец. И ничего не сделал плохого. Внезапно снова выступили слёзы и сдавило горло. Грузчик ненавидит его, осознал мальчик. Почему? Что Бас ему сделал плохого? Прежде чем он успел спросить, они уже дошли до пассажирской сходни по левому борту поезда. Грузчик шагнул вбок и толкнул Баса вперёд. После темноты внутренностей громадного поезда свет снаружи был ослепительно ярким. И резко ударил по глазам. Солнце сияло, а небо было настолько голубым, что казалось, будто оно волнуется как море.

Пока глаза привыкали, он смотрел украдкой в низ длинной рампы, переходящей в рокритовую ширь погрузочной платформы. За ней, вдалеке на севере, возвышались сияющие стальные башни большого города, мерцающие в дымке.

Улей Новый Каэдон.

Новый дом, несомненно. Один из клерков упомянул это название. Отсюда город выглядел чудесно. Бас прочёл об огромных городах-ульях Империума в одном из отцовских справочников. Улицы, изобилующие разными людьми, которые работают и живут вместе, сплочённо, питая замечательный механизм — Империум Человека. Несмотря на страх, мальчик почувствовал жгучее волнение. На что же это будет похоже — жить в этом месте, так сильно не похожем на тихое уединение особняка? Для каких великих свершений он явился сюда?

Законтрактованные рабочие и безмозглые сервиторы уже выгружали ящики из других вагонов на раскалённую от солнца платформу. Вооружённые люди с лицами, скрытыми чёрными визорами, пинками и ударами выстраивали новоприбывших рабов в колонны. Кто-то, скрытый от Баса рядами рабов, лающим голосом выкрикивал список правил, нарушение которых повлечёт за собой ужасное телесное наказание.

— Давай, топай вперёд, — злобно сказал грузчик позади Баса. — Займись своими делами, червяк. Кое-кто уже тебя поджидает.

Бас снова оглядел платформу. Он никогда не встречал деда по материнской линии. Мать, холодная и сдержанная даже в лучшие времена, о своём отце никогда не упоминала. И мальчик не заметил никого, кого бы он уже не увидел.

От толчка в спину он сделал первый шаг вниз по сходне. Оцепенев, Бас позволил ногам вести его вперёд, шаг за шагом. Сумка крепко зажата в руках, глаза всё ещё ищут деда в панике и замешательстве.

— Импиратар памаги тебе, червяк. Вон тот паскудный ублюдок ждёт тебя.

Бас обернулся, но грузчик уже топал обратно, в полумрак вагона. Вновь посмотрев не платформу, мальчик наконец увидел человека, которого не заметил раньше, потому что тот не двигался и не таскал коробки, сумки, ящики или свёртки. Это был мужчина, и он стоял в тени старого зелёного грузового контейнера, прислонившись спиной к изъеденной ржавчиной стенке.

Бас не мог хорошо разглядеть его в густой, чёрной тени, но по коже всё равно побежали мурашки. Холодная рука ужаса сжала сердце. Он замедлил шаг и хотел уже идти назад, но куда? В тёмную железную клетушку, кишащую вшами? И снова пошёл вперёд.

Когда мальчик добрался до платформы, он вздрогнул и взглянул вниз, удивлённый, что уже прошёл всю рампу. Деваться некуда. Нужно держаться. Трясущиеся ноги несли его вперёд, к зелёному контейнеру. И в пяти метрах от него голос, похожий на каменный скрежет, сказал: «А ты не спешил, пацан. Ты что, так же слаб умом, как и телом?»

Никакого знакомства, никакой вежливости.

— Не отставай, — сказал мужчина, отходя от контейнера. — И молчи.

И когда тот вышел на яркий свет и Бас впервые хорошо его разглядел, то не смог сдержаться и заскулил. Тёплая влага разлилась в паху, и брюки намокли. Старик, не слыша шагов, обернулся. Глянул на это жалкое зрелище, и презрение исказило страшное лицо.

— Чёртов трон, — прошипел старик. — Если в тебе и есть моя кровь, то самую малость!

Бас замер на месте и смотрел — губы дрожат, руки трясутся. Этот человек не может быть маминым отцом. Это какая-то ошибка. Мама была красивой и утончённой. Холодной, честно говоря, но всё же женщиной, которую он любил и восхищался которой больше всех. Он отчаянно пытался найти в незнакомце перед собой хоть какое-то сходство с матерью.

Если оно там и было, то глубоко погребённое под шрамами и морщинистой кожей.

Мужчина перед Басом был стар — не меньше семидесяти — но очень мускулистый для своего возраста. Едва ли в нём была хоть унция жира. Вены торчали на твёрдых руках и плечах, поднимаясь по шее к вискам бритой головы. У старика была средней длины борода, неровная и неухоженная, а на шее висела серебряная цепочка с двумя металлическими пластинками на ней. Одежда была оливково-зелёной — и пропитанная потом рубашка, и старые потрёпанные брюки, а ботинки, которые больше никто не назвал бы чёрными — ободранными и грязными.

Но всё же худшее — то, что надолго приковало взгляд Баса — была огромная воронка недостающей плоти на месте правой щеки. Это было чудовищно. Оставшиеся ткани были такими тонкими, что мальчик мог различить под ними сжатые от ярости зубы.

Старик заметил, куда смотрит Бас.

— Думаешь, я страшный, пацан? — сказал он. — Однажды я расскажу тебе о кошмарах.

При этих словах взгляд его стал отстранённым и странным. В этот миг старик казался внезапно человечным, в чём-то даже уязвимым — человек со своими, вполне реальными страхами. Но это было всего мгновение. Оно прошло. И твёрдый, холодный взгляд, полный презрения, вернулся, такой же сильный как раньше.

— Солнце высушит твои брюки, — сказал, разворачиваясь, старик — но от стыда, если он у тебя остался, не избавит. Он вновь зашагал к юго-западному углу платформы, где вниз спускалась ещё одна широкая рампа. И только сейчас Бас заметил, что старик явно хромает на правую ногу, а при каждом шаге слышен глухой металлический скрежет.

— Не отставай, пацан, — крикнул он. — Не отставай или я, Императором клянусь, брошу тебя здесь.

Бас заторопился за дедом и подошёл достаточно близко, чтобы услышать, как тот бормочет: «Я это всё, что у тебя есть, бедный маленький ублюдок. Трон помоги нам обоим.»

Несмотря на размер, тело чужака было тяжёлым, и Бас весь взмок, пока тащил его по крышам подальше от своих укрытий. Сейчас он был рад облачному небу. Жар палящего солнца сделал бы задачу гораздо сложнее. И даже мог покончить с ним.

Пока мальчик шёл по доскам, то из-за головокружения два раза едва не упал, но оба раза успевал оправиться. Едва. Есть было не время. Как только труп остыл и кровь внутри свернулась, Бас вытащил нож из груди твари и набил рану ветошью. Крови практически не пролилось. Он связал руки и ноги кусками проволоки, чтобы было удобнее тащить тело, и завернул его в старую занавеску, снятую с окна третьего этажа. Но всё же, каким бы осторожным не был мальчик, каждый миг, пока он оставался с трупом, приближал его к смерти. Голод бился, как огонь, в пустом желудке, а ноги и плечи пылали от молочной кислоты. Бас пообещал себе, что, как только он закончит с трупом, съест целую банку чего-нибудь. Часть его воспротивилась такой расточительности. Сейчас хорошо есть означает остаться без пищи гораздо быстрее. Но тут ничего нельзя было поделать. Он почувствовал это ещё вчера, убегая от смерти. И чувствовал сейчас. Станешь слабым — лишишься преимущества, потому надо питаться. Вскоре, в один прекрасный день, Бас уже не сможет избавляться от трупов тех, кого убьёт. И будет вынужден готовить их плоть и есть её только для того, чтобы выжить. Он знал, что до этого дойдёт. Это было неизбежно. Сперва мальчик готовил и ел канализационных крыс, но потом они исчезли. Наверное, их съели странные овальные хищники, которых захватчики привезли с собой. Вкус не имел значения, но Бас подозревал, что плоть чужаков, приготовит он её или нет, всё равно отравит его насмерть. Что бы Бас не делал, но, так или иначе, в конце концов пришельцы его убьют.

Но не сегодня. Не тогда, когда у него ещё хватает сил бросить им вызов.

Впереди сверху виднелись развалившиеся трубы последнего дома южной окраины городка. Здесь, на его крыше Бас оставит тело. И запах разложения не достигнет земли — ветры с пустоши унесут его прочь.

Мальчик оставил труп в центре крыши и засыпал его обломками, так чтобы любой крючконосый, поднявшийся наверх, не увидел бы ничего интересного. По крайней мере, издалека.

Завершив работу, Бас уже было развернулся и пошёл по своим следам обратно, когда услышал оглушительный грохот с равнины к югу от городка. Он мигом растянулся на крыше и пополз к её краю. Поднялось огромное облако пыли, по меньшей мере в милю шириной. Вначале мальчик подумал, что это песчаная буря, но облако приближалось к Трём Рекам, плывя против ветра.

Бас увидел его и забыл о голоде. Это было что-то новое, что-то неожиданное. Он должен остаться и наблюдать. Должен узнать, что это и как это повлияет на его выживание. И тут в глубине души затеплилась искорка надежды. А может, это люди? Может, в город вернулись имперские войска? Трон небесный, пусть будет так.

Но это была всего лишь искорка. И её быстро поглотила тьма внутри. Бас прожил слишком много дней и ночей безо всякой поддержки, чтобы поверить, что сейчас что-то может измениться. Насколько он знал, он был последним живым человеком на Таосе III. Учитывая необузданную силу и тягу к насилию инопланетных захватчиков, это казалось вполне возможным.

Потому Бас был настолько же не разочарован, как и не удивлён, когда облако пыли оказалось внушительной колонной техники зеленокожих. Воздух наполнился шумом двигателей, громкостью не уступающим летней грозе. Всевозможные машины носились по равнине перед городом — сотни, на колёсах и гусеницах, в самых разных сочетаниях. Их было так много и таких причудливых очертаний, что мальчик взглядом даже не мог охватить их целиком. Чудовищные орудия, торчащие из всех щелей тяжёлых бронированных турелей. Решётки радиаторов и передняя броня, переделанные так, чтобы напоминать гротескные лица. Причудливые красные и жёлтые знамёна бились на пыльном ветру. Они были грубо разукрашены черепами и топорами, нарисованными с детским простодушием.

А вот в ездоках не было ничего детского. Они были массивными тварями — сплошь зелёные мускулы, жёлтые клыки и толстая металлическая броня. И наслаждались шумом своих машин, рыча во весь голос вместе с ними. Прыгали и скакали в кузовах ублюдочных грузовиков и транспортов. Тех, кто падали, колёса и гусеницы, следующих сзади машин превращали в кровавое месиво. Впрочем, все, кто это заметил, лишь смеялись.

На них было страшно смотреть, и Бас почувствовал, как сжался мочевой пузырь. Если твари пришли, чтобы остаться, ещё больше усилить зеленокожих, уже контролирующих Три Реки, то время его истекает. Шансы избежать встречи при таком их количестве были в лучшем случае невелики. Ему всё так же нужно рыться в отбросах в поисках старых банок с едой и наполнять бутылки водой из любого возможного источника. Всё так же нужно вылезать из безопасности своих укрытий. И когда Бас сделает это, то столкнётся лицом к лицу с городом, кишащим ужасными дикарями. Зачем они пришли? Что привело их сюда?

Как только вопрос сформировался в уме Баса, а первые из машин заревели по улицам внизу в сторону города, сотрясая фундамент здания, на котором он лежал, то мальчик увидел:

Люди!

Сперва Бас не мог поверить своим глазам. Дыхание перехватило, а сердце бешено застучало в груди. Всё же он был не последний. В этом мире он был не один. Там были дюжины людей, скованных и рассаженных по клеткам в кузовах грузовиков. Мальчик не обращал внимания на мотоциклы и тяжёлую бронетехнику, уже грохочущую внизу. А смотрел только на клетки.

Люди выглядели слабыми. Избитыми, замученными. Но Бас не винил их, а жалел. Понимал, что им пришлось вынести. Он один выжил, наблюдая за смертями людей, живущих в Трёх Реках. Так много смертей. Мальчик знал, на что способны захватчики. В них была жестокость, полностью соответствующая их ужасной внешности.

Рабы в клетках носили грязные лохмотья или вообще ничего — как мужчины, так и женщины. Когда-то Басу было бы интересно посмотреть на голых женщин. А какой десятилетний мальчик бы отказался? Но не здесь и сейчас. Сейчас он замечал только ослабевшие мускулы, запекшуюся кровь на лицах и головах, рёбра, торчащие на покрытых синяками телах.

Большинство рабов выглядели уже мёртвыми — как будто уже сдались. Может, сами бы с жизнью и не покончили, но, судя по их взглядам, с радостью бы встретили конец.

Они не как я, поймал себя на мысли Бас. Не выживающие. И среди них нет детей.

А тут он ошибся. Мгновением позже последний грузовик с рабами проехал под карнизом крыши и дальше по улице к центру города. Бас взглянул на заднюю стенку клетки и увидел мальчика примерно своего роста и возраста. Мальчика! В отличие от других, ребёнок стоял прямо, вцепившись в прутья клетки побелевшими пальцами.

В глазах был огонь. Даже с такого расстояния Бас видел и чувствовал это. В этом мальчике ярко пылали вызов и стремление жить.

Брат, подумал Бас. Друг. И внезапно понял, что месяцы одиночества и страданий были не зря, не просто для того, чтобы плюнуть в красные глаза врага. Он выживал, чтобы увидеть этот день. Выживал, чтобы найти этого мальчика, спасти его и никогда больше не быть одному. Вместе, они наполнят смыслом свои жизни. Будут присматривать друг за другом, зависеть друг от друга. Разделят тяжесть постоянной бдительности. Жизнь станет лучше. Бас был в этом уверен.

Голос деда прикрикнул на него из прошлого.

Взвесь всё, и сравни со своим выживанием. Живи, чтобы драться. Не бросай всё на ветер ради этого гиблого дела.

Нет, возразил Бас. Я больше не могу один. Я спасу его ради самого себя.

Если бы старик был жив, то избил бы мальчика до полусмерти. Не от злости — ничего подобного — но потому, что у человека есть только одна жизнь, а некоторые ошибки необратимы.

Улицы всё ещё дрожали от движения ревущей колонны, когда Бас поднялся на ноги. Вновь подавил чувство голода и последовал за везущими рабов грузовиками к центру города. Там он заляжет, будет наблюдать и строить планы.

Когда они с дедом уехали со станции Арко, то Басу стало ясно, что жить он будет не в большом городе-улье на севере, как он представлял. Дорога шла на юг, и громоздкие здания железнодорожной станции вскоре остались позади, неясные от пыли, марева и расстояния. Земля по обе стороны широкой пустой дороги была иссушенной и ровной. На ней росла лишь жёсткая трава и кустарник, которые выщипывали странные высокие животные. Мальчик был слишком напуган, чтобы спрашивать, куда они едут, или что-либо ещё. Старик пах потом, землёй и крепким алкоголем. Он вёл утлый автомобиль, сжав челюсти, не глядя и не разговаривая со своим юным напуганным подопечным.

После двух или трёх часов в раскалённой, душной машине, Бас увидел, как на дрожащей линии горизонта появляется городок. Когда подъехали поближе, мальчик тоскливо осознал, что это его новый дом. Здания на северной окраине были покосившимися, собранными из кусков халупами с ржавыми и сморщенными стенами. Это были первые трущобы, которые он когда-либо видел. За ними здания были повыше и поцелее, хотя и ненамного привлекательнее. Повсюду висела маслянистая пелена. Вздымающиеся трубы изрыгали в небо густой грязный дым. Когда они заехали вглубь города, Бас через окна вгляделся в хмурых, с твёрдым взором, людей на улице. Преобладали сдаваемые в наём многоквартирки. Из чёрных как смоль переулков между ними на улицы лились потоки отбросов.

Кто будет так жить? Спросил себя Бас. Кто захочет здесь остаться?

Второй раз за день он почувствовал отчаянное желание развернуться и убежать отсюда куда подальше. Но было просто некуда. Он был всего лишь семилетний мальчик, один-одинёшенек в Империуме, за исключением лишь человека рядом, с которым был связан только родством и ничем больше.

— Добро пожаловать в Три Реки, — пробормотал дед.

Никакого добра Бас не почувствовал.

По иронии судьбы, Три Реки могли похвастаться лишь одной. Остальные две высохли после воплощения в жизнь гидроэлектропроекта Муниторума в двухстах километрах на запад. И сейчас некогда преуспевающий городок находился на грани экономического краха. Сельское хозяйство, от которого он зависел, боролось за выживание. Работные дома начали заполнять дети, чьи родители больше не могли содержать их. Многие искали забвения в алкоголе, а иные нарушали закон. На улицах стало небезопасно, и не только ночью.

В таком окружении человек, подобный деду Баса, бывший имперский гвардеец, закалённый и отточенный десятилетиями войны, несмотря на возраст, мог найти работу там, где не могли другие. Как позже узнал мальчик из обрывков приглушённых разговоров на улицах, старик периодически подрабатывал посредником, решающим силой проблемы для тех, кто мог заплатить нужную цену. Хозяин местной пивнушки тоже платил ему, чтобы тот избавлялся от буянов. Хотя, если верить тому, что говорят, старик создавал столько же проблем, сколько и решал. Но в первую ночь Бас этого ещё не знал. Всё, что он знал — прошлая жизнь закончилась. Его бросили в кромешную тьму, в сущий ад. Тогда мальчик ещё не предполагал, насколько погано всё ещё обернётся.

Домом старика был грязный подвал в самом низу чёрной многоквартирки, каждое окно которой было затянуто проволочной сеткой. Ведущие к нему ступеньки были скользкими от мочи и гниющего мусора. От их запаха Баса тошнило всю первую неделю. Внутри было получше, хотя и не сильно. Единственная светосфера изо всех сил разгоняла тьму в комнате, вообще лишённой естественного света.

Дед показал Басу, где тот будет спать — на старом матрасе, втиснутом в угол рядом с обогревателем, который за три года, что он прожил там, никогда не включали. Показал маленькую кухоньку и сказал, что за еду и кров мальчик должен готовить для них обоих — и заодно выполнять кучу разных домашних обязанностей. Бас даже не мог представить, с чего начать готовку. В особняке его отец нанял двух личных шеф-поваров. Мальчик даже и подумать не мог о том, что готовить так тяжело.

Уборная стала ещё одним потрясением — простая тридцатисантиметровая дыра в покрытом кафелем полу, с ручным насосом над ней. Для мытья нужно было наполнить стальной таз, но вода всегда была ледяной. В первый день мальчик терпел, лишь бы только не пользоваться этой маленькой ужасной комнаткой, пока не почувствовал, что скоро лопнет. Нужда оказалась сильнее его изначального отвращения. И Бас приспособился.

Они пообедали вместе спустя час после приезда — если это можно было назвать обедом. Еду приготовил дед — безвкусную похлёбку из консервированного мяса грокса и помидоров. Хотя она и пахла отвратительно, Бас был настолько голоден, что полностью опустошил свою тарелку. Дед одобрительно кивнул, хотя взгляд остался таким же суровым. Когда закончили есть, старик приказал ему убрать со стола. Новый опыт. Так это и продолжалось, день за днём, пока мальчик не научился делать то, что от него ждали. Когда Бас ошибался или осмеливался возразить, дед его наказывал — мелькала рука, быстрая как жалящая змея, и хватала за ухо. Слёзы не вызывали сочувствия, а только презрение.

Когда часы стали днями, а те — неделями, Бас осознал, что он научился ещё чему-то, что раньше не умел.

Ненавидеть.

На площади Спасения не было так шумно со времён её постройки. Может, тогда было даже потише. Разрушенные здания содрогались от гомона орды зеленокожих и от гортанного урчания их боевых машин.

Бас присел за единственной нетронутой статуей, которая осталась на покрытой чёрной черепицей крыше имперской церкви, возвышающейся на западной окраине площади. Небо было безоблачным, яркие солнечные лучи пронзали его как сотни пылающих мечей.

Бас прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как разгружают перевозящие рабов грузовики. Их пассажиров, несущих бочки и мешки, пинками и плетьми гнали к сломанным двойным дверям здания Администратума. Мальчик из последнего грузовика тащился вместе с остальными, склонив голову, не смотря в глаза живым кошмарам, которые гнали его как скотину. Но Бас всё ещё чувствовал исходящую от него дерзкую ненависть, пока тот не скрылся из вида.

Новоприбывшие зеленокожие уже начали смешиваться с "местными" — изучать их, глазеть на их багги, мотоциклы и танки. Завязалось несколько драк, сопровождаемых улюлюканьем, смехом и криками одобрения, которые скоро стали настолько громкими, что могли поспорить с грохотом и тарахтеньем машин. Проигравших безжалостно, без каких-либо колебаний добили, к восторгу обеих группировок. Всё же, несмотря на притягательность драк, толпы ксеносов быстро расступились, когда большой красный грузовик с рёвом въехал на площадь, и зазубренные лезвия, приделанные к радиатору, срезали дюжину зеленокожих. Потом он остановился, руки и ноги убитых торчали из-под грязного красного шасси.

Из кузова грузовика выпрыгнула группа ревущих громил, один другого больше. Они смотрели вокруг с безмолвным вызовом, на который никто не осмелился ответить. Их размер и повадки заставили остальных отступить, так что вокруг грузовика образовался круг. И тут вышел вожак группы. На разломанной брусчатке площади от железных сапог огромной твари появлялись свежие трещины. И Бас был уверен, что даже статуя, за которую он цеплялся, задрожала.

Без сомнений, это была крупная шишка среди орков. Даже если не учитывать размер. Броня свежевыкрашенная, и на ней больше иконографии, чем у кого-либо другого. Из железной пластины на спине торчал двухметровый шест, добавляя высоты его и без того пугающим трём метрам. На жердь были нанизаны шлемы и человеческие черепа, на некоторых ещё осталась высохшая плоть. Стяг с двумя скрещёнными тесаками, нарисованными красным, развевался на шесте в тёплом ветерке.

Военный вождь затопал к центру площади, где когда-то стоял фонтан святой Эфиопы. Он рычал и вопил, что у него сходило за речь. Бас скользнул взглядом по куполу комплекса Администратума. Во время вторжения зеленокожих ему сильно досталось. Почти всю кобальтово-синюю облицовку сорвало, и обнажился голый растрескавшийся камень. Большие дыры испещрили поверхность, и купол был похож на остатки огромного треснувшего яйца, из которого уже вылупилось какое-то невообразимое животное.

Бас должен заглянуть внутрь. Должен найти мальчика. И отыскать способ спасти его.

Настоящая армия орков заполонила улицы внизу, и мальчик знал, что сейчас он рискует как никогда. Было совсем светло. Если Бас двинется, одна из тварей может это заметить и поднять тревогу. Сейчас как никогда он чувствовал себя балансирующим на лезвии ножа. Но теперь мальчик никак не мог отступить. Все мысли были только о дружбе. Впервые после того, как Бас вылез из укрытия в захваченный инопланетным ужасом городок, у него появилась цель, и, что ещё важнее, а может, и ещё опаснее, мальчик вспомнил, что такое надежда.

Нужно выждать. Нужно, чтобы орава внизу на что-нибудь отвлеклась.

Долго ждать не пришлось.

Из заблаговременно укреплённого дверного проёма здания вышел ещё один вожак. Рёвом и ударами он прокладывал себе дорогу через толпу своих подчинённых. Сам по себе орк был чудовищем ужасающих размеров. Но, на взгляд Баса, новоприбывший был больше, да и броня его была получше.

Взгляды двух боссов встретились, и ни один не отвёл глаза, признавая поражение. Орда между ними расступилась, почувствовав грядущее насилие. Новоприбывший запрокинул голову и издал оглушительный боевой клич — вызов, от которого леденела кровь. Другой взвыл от гнева, исходя пеной, вскинул двуручный цепной топор над головой и побежал вниз по ступенькам навстречу сопернику. Толпа зеленокожих кровожадно заорала от восторга.

И у Баса появилась долгожданная возможность.

Мальчик не колебался. Пригнулся и отошёл от статуи, затем, от крыши к крыше, держась подальше от краёв, чтобы не выдать себя, направился к дыре в куполе.

Ему не надо было беспокоиться. Каждый блестящий красный глаз в округе был прикован к битве между двумя вожаками.

В конце первой недели пребывания в Трёх Реках дед Баса отдал его в маленькую схолу, принадлежащую и управляемую Экклезиархией, и кошмар, в котором жил мальчик, стал гораздо, гораздо хуже. Другие мальчики с самого начала были безжалостны.Бас для них был самой лёгкой и естественной жертвой — новичок и незнакомец. К тому же, за всю жизнь ему никогда не надо было защищаться — словами или физически, и другие ученики чувствовали его слабость, как стая собак чувствует запах раненного зверя. Это и притянуло их к Басу с самого первого дня.

Вожака стаи — самого высокого, сильного и самого злопамятного — звали Крэвин, и сперва он прикидывался дружелюбным.

— Ну и как тебя зовут? — спросил он незадолго до начала долгих часов ежедневного труда, учёбы и молитв.

Другие ученики, проходящие через окованные железом ворота, заметили новичка и стали собираться вокруг.

Басу от такого внимания стало не по себе. Ничего хорошего в нём не ощущалось.

— Я Бас, — робко ответил он.

— Бас бастард! — сказал остальным Крэвен и засмеялся.

— Бас личинка. — сказал другой.

— Бас пещерная жаба!

Мальчики засмеялись. Крэвин сложил руки на груди и искоса глянул на Баса: «Я видел тебя на Лимнан-стрит. Ты живёшь у Старого Железнонога?»

Бас в замешательстве уставился на него. Он понятия не имел, кто такой этот «Железноног». Дед настаивал, чтобы его называли "сержант", или сокращённо «Сарж», а не дедушка или что-нибудь в этом духе. Бас слышал, что другие называют его Сарж, но чаще, когда говорят о нём, а не с ним. Потом дошло, и он кивнул.

Крэвин ухмыльнулся: «Понравилось? Понимаешь, это из-за его ноги».

Он начал ходить вокруг Баса, преувеличенно хромая и издавая механические звуки. Остальные мальчики так и покатились со смеху.

А Бас нет. Он никогда не спрашивал Саржа о его ноге. Просто не осмеливался. Мальчик знал, что нога часто причиняет старику боль, и часто видел глубокие следы, оставленные этой болью, на его лице. И знал, что иногда нога скрежещет, а иногда нет, хотя каких-то видимых причин не было. Она скрежетала совсем не так, как изображал Кривен, но это вовсе не мешало ученикам наслаждаться шуткой.

Крэвин остановился перед Басом: «Ну и кто ты для него, а? Новая подружка?»

И снова со всех сторон раздался громкий смех.

— Я…Я его внук, — пробормотал Бас. И внезапно осознал, что чем дольше разговаривает с ними, тем глубже копает себе яму. Мальчику был нужен путь отступления…и он появился, хотя ни к чему хорошему это не привело.

Зазвонил бронзовый колокол, и осанистый, мрачно выглядящий мужчина в толстых очках и рясе из грубой коричневой холстины с капюшоном появился в широких двойных дверях главного корпуса. И закричал ученикам, чтобы шли внутрь.

— Позже поговорим, личинка, — сказал Крэвин, развернулся и повёл остальных в схолум.

Тем вечером Бас едва добрался до дома Саржа. К тому времени рыдать он перестал, но слёзы продолжали стекать по щекам. Одежда была порезана ножами. Губы разбиты. Один глаз так заплыл, что уже ничего не видел, а два пальца больше не гнулись.

Сарж уже сидел за колченогим обеденным столом в центре комнаты, с припарками и бинтами наготове.

— Сколько ударов ты нанёс? — просто спросил он.

Бас не мог говорить из-за рыданий.

— Я спросил сколько, — рявкнул старик.

— Ни одного, — застонал Бас. — Ни одного, ясно? Я ничего не мог сделать!

Дед громко выругался, затем показал на пустой стул на другом конце стола: «Садись. Посмотрим, смогу ли я тебя залатать».

Целых полчаса Сарж бинтовал израненного внука. И делал он это не слишком нежно. Даже и не старался. От боли Бас заплакал больше дюжины раз. Но, как бы не был суров старик, с бинтами, лубками, иголкой и нитками он обращаться умел.

Когда дед закончил, то встал, чтобы убрать аптечку. Посмотрел на Баса и сказал: «Завтра пойдёшь снова. Они не тронут тебя, пока не выздоровеешь».

Бас замотал головой: «Я не хочу туда. Не заставляй меня. Я лучше умру!»

Сарж метнулся вперёд и наклонился прямо к лицу Баса.

— Никогда не говори так! — прошипел он. — Никогда не сдавайся! Не дай им победить! Слышишь меня, пацан?

Бас застыл в абсолютном ужасе, уверенный, что старик разорвёт его на части — такая ярость была в голосе деда и на его ужасном лице.

Дед снова встал прямо.

— Считаются только трудные уроки, — сказал тот уже спокойнее. — Понимаешь? Благодаря суровым урокам получаются суровые люди.

Он повернулся и пошёл налево, чтобы положить аптечку в шкаф.

— Когда тебе надоест быть лёгкой добычей, скажи мне, пацан. Говорю тебе от всего сердца.

Накинул пальто из кожи грокса и направился к двери.

И, открыв дверь, сказал: «Отдыхай. Мне нужно идти работать».

Дверь захлопнулась.

Бас лежал, но не мог уснуть. Раны болели, но это было не самое худшее.

Малодушный страх навис над ним как гнилой саван, впился в него, душил.

Перед закрытыми глазами мелькали живые воспоминания о колотящих руках и ногах, о злобном, радостном смехе, которым передразнивали мольбы о пощаде.

Нет, этой ночью Басу не уснуть — как и многими другими в будущем.

Рабов уже заперли в широкую клетку из чёрного железа c грубо отлитыми прутьями, покрытыми шипами. Как и раньше, все, кроме одного — а Бас прикинул, что их примерно двадцать — сидели или лежали, как неживые. Не было ни разговоров, ни стонов, ни рыданий. Уже не осталось слёз. Мальчик задумался, давно ли они так живут. Столько же, сколько и он? Дольше?

Увидел мальчика, стоящего возле прутьев, крепко сжавшего их руками. О чём тот думал? Всегда ли стоял так? Спал ли вообще?

Здание внутри когда-то было величественным, даже в годы упадка. Сейчас же в каждом углу огромной приёмной были навалены горы орочьих экскрементов и гниющих тел. Стены размалевали воинственными изображениями в той же простодушной детской манере, что машины и знамёна. Воздух внутри был отвратительным, даже для Баса почти невыносимым. Отчасти то, что его так долго не обнаружили, было из-за втирания сухих фекалий зеленокожих в кожу. Поначалу тошнило так, что чуть не умер. Но потом быстро привык, и прискорбное занятие хорошо отбивало человеческий запах. Если бы не это, то Баса давно бы уже нашли и убили. Всё же, миазмы грязи и разложения в широкой приёмной были тошнотворны.

Почти вся мраморная отделка стен внутри растрескалась и обвалилась на пол. Обнажилась кирпичная кладка и скрученные стальные прутья, торчащие во многих местах. Благодаря им спуск был простым и быстрым. Бас последний раз осмотрелся, чтобы убедиться, что все зеленокожие были снаружи и наблюдали за схваткой, затем быстро спрыгнул на пол. Ноги бесшумно понесли его вдоль западной стены к чёрной железной клетке. Ни один из пленных людей не увидел и не услышал Баса, пока тот не встал практически перед пленённым мальчиком. И даже после этого. Похоже, были слишком измождены, чтобы заметить его присутствие. А пленник продолжал напряжённо смотреть прямо вперёд, не мигая, и Бас на мгновение испугался. Может, тот был слабоумным.

Мгновение Бас рассматривал его вблизи. Как и остальные, мальчик был болезненно худым из-за недоедания и покрыт не до конца зажившими порезами и ушибами. На лбу была чёрная татуировка примерно в три сантиметра. Бас обратил на неё внимание, хотя раньше таких и не видел. И понятия не имел, что она означает — стилизованный глаз внутри треугольника. Он посмотрел вниз, на руки пленника, и заметил ещё одну татуировку на внутренней стороне правого предплечья — штрих-код, а под ним цифры. Это сделали не орки — слишком чётко для них. Бас даже представить не мог, что эти татуировки означают, и, здесь и сейчас, ему было всё равно.

Бас потянулся вперёд и коснулся левой руки мальчика там, где тот вцепился в решётку.

Человеческое прикосновение проникло через пелену, затуманившую чувства пленника, потому что тот вздрогнул и его с Басом взгляды встретились в первый раз.

Сердце Баса взорвалось от радости. Встреча с человеком! Родственной душой! Даже робкой надежды испытать это вновь не было — и вот! Будь прокляты прутья, разделявшие их. Иначе он бы обнял мальчика от радости, которую чувствовал в этот миг.

Открыл рот и попробовал поздороваться, но всё, что получилось, было иссохшим карканьем. Неужели Бас уже забыл, как разговаривать? Он сосредоточился и попробовал снова выговорить слово, такое простое и всё же настолько сложное после долгих одиноких месяцев.

И прохрипел: «Привет». Потом сказал это вновь, но на сей раз гораздо лучше.

Пленник удивлённо мигнул и отдёрнул руки от прутьев. На шаг отступил вглубь клетки.

Бас не мог понять, почему. Он сделал что-то не так?

В голове зазвучали слова, и Бас знал, что не его. В них было что-то странное, какой-то неуловимый акцент.

Кто ты?

Бас тряхнул головой, не понимая, что происходит.

Мальчик с татуировками, видя его замешательство, осторожно вернулся к решётке.

— Кто ты? — раздалось вновь.

— Это ты? — хрипло ответил Бас. — Ты в моей голове?

Пленник раскрыл рот и показал внутрь. Там не было большинства зубов. Те, что остались, были лишь острыми обломками. Но не поэтому он не мог разговаривать. Там, где должен был быть язык, остался лишь тёмный обрубок плоти. Язык вырезали.

Внезапно с обеих сторон раздался шум движения. Бас посмотрел налево и направо и увидел, что остальные пленники наконец поднялись. Распихивая друг друга, хлынули к решётке, отталкивая татуированного безъязыкого мальчика назад, чтобы приблизиться к Басу.

Бас насторожился и немедленно отошёл. Ему не нравился их взгляды. Такая безнадёжность. Внезапно почувствовал тяжесть надежд и ожиданий, ещё до того, как их высказали.

И первой это сделала потрёпанная, некрасивая женщина средних лет: «Сынок, выпусти нас отсюда! Освободи нас, быстро!»

Остальные настойчиво вторили ей: «Открой клетку, парень! Спаси нас!»

Бас поискал дверь клетки и нашёл почти сразу. Она была справа, заперта на цепь со звеньями такими же толстыми, как его запястье.

Высокий, тощий мужчина с глубоко посаженными глазами и впалыми щеками зашипел на других: «Чёрт бы вас побрал, заткнитесь. Они услышат!»

И ударил узницу, кричавшую громче всех, в челюсть, когда понял, что его не слушают. Бас увидела, как та осела на дно клетки. Другая быстро встала на её место, наступив на руку и плечо первой в отчаянной попытке подобраться к возможному спасителю. Бас сжался, желая оказаться от них всех подальше. Это было неправильно. Он не хотел отвечать за всех этих людей. Ему был нужен только мальчик.

Несмотря на логику в словах истощённого мужчины, остальные не умолкли. Они просовывали руки между прутьями, разрывая тонкую, похожую на бумагу кожу о железные колючки. На выложенном плиткой полу стали собираться лужи крови, заполняя трещины. Бас ещё шагнул назад, ища в толпе перед собой татуированного мальчика, но того совсем не было видно.

— Не бросай нас, сынок, — умолял лысый человек с обрубленной возле локтя правой рукой.

— Император проклянёт тебя, если ты бросишь нас, — визжала грязная женщина с тёмной коростой вместо носа. — О да, мальчик. Проклянёт, если не спасёшь нас.

Если бы чудовища снаружи сами так не шумели, то уже наверняка бы услышали этот гам. Бас знал, что должен идти, что не может здесь оставаться. Но было тяжело бросать мальчика. Как же открыть клетку? Он никак не мог перепилить цепь. Неужели Бас нашёл этого пленника лишь для того, чтобы отчаяться от неспособности спасти его? Неужели вселенная воистину так жестока?

Мощный рёв раздался с площади Спасения, такой громкий, что заглушил даже воющих людей. Схватка между двумя вождями закончилась. А вместе с ней и зрелище. Сменили ли Три Реки хозяина или нет — Баса не волновало. Имело значение лишь то, что теперь в любую секунду массивные зелёные тела хлынут в здание через сломанные дубовые двери.

Иди, сказал проецируемый голос татуированного мальчика. Ты должен идти.

Бас всё ещё его не видел, но всё же выкрикнул: «Я вернусь за тобой!

Не надо, ответил мальчик. Не возвращайся. Ты не можешь нам помочь. Просто беги.

Бас вскарабкался на стену приёмной как паук. На вершине, присев на край огромной неровной дыры в куполе, он задержался, чтобы повернуться и посмотреть на клетку ещё раз. Узники всё ещё тянулись вперёд, несмотря на то, что мальчик был в двадцати метрах. Всё ещё выли, взывая к нему.

Бас нахмурился.

— Здесь некуда бежать, — сказал тихо, гадая, слышит ли пленник его мысли. — У меня есть только ты. Я должен вернуться.

Тараторящие зеленокожие хлынули внутрь, смеясь, ворча и фыркая, как дикие боровы.

Бас скрылся из вида и направился к ближайшему убежищу, чтобы подготовиться вернуться ночью. Он пока не знал, как освободить мальчика, но что-то подсказывало, что способ найдется. В конце концов, сейчас только это имело значение.

Как Бас понял, когда провёл несколько месяцев в Трёх Реках, есть два способа бороться со страхом. Можно позволить ему разъедать себя, выгрызать из тебя волю и здравомыслие подобно раку, или сразиться с ним лицом к лицу, и, может быть, даже победить. Хотя в этом вопросе выбора у мальчика не было. Дед уже всё решил за него.

Крэвин и его шайка подонков действительно подождали, пока Бас оправится, прежде чем избить его снова. А потом отделали так же жестоко, как и в первый раз. Вновь и вновь беспощадно пинали, когда он лежал, свернувшись в клубок. И Бас думал, что они никогда не остановятся. Может, даже убьют. Какая-то часть его желала этого. По крайней мере, всё это закончится.

Когда удары прекратились, это было как благословение самого Бога-Императора. Бас открыл глаза и увидел, что шайка побрела вниз по улице. Мальчики смеялись и шутливо пихали друг друга в плечо. Две местные женщины прошли и взглянули на него, истекающего кровью на мостовой, но не остановились. В их глазах не было ни капли жалости — они смотрели на мальчика как на дохлую крысу.

Хотя следующий прохожий остановился. Бас его не знал. Это был крупный полный мужчина с татуировками черепа и меча на обоих предплечьях. — Хреновый выдался день, сынок? — спросил тот, помогая встать Басу на ноги. — Пойдём, отведём тебя домой, а? А Сарж починит тебя.

Бас ковылял рядом с ним, изо всех сил стараясь не плакать.

— Ввв…Вы знаете Саржа? — запинаясь, спросил мальчик.

Человек засмеялся.

— Можно сказать и так, — ответил он. — Твой дед работает на меня.

Бас взглянул на него.

— Я Шерридан, — сказал толстяк. — У меня паб на Мегрум-стрит. Ну там, где он работает по ночам.

Похоже, Шерридан любил поболтать. За те двадцать две минуты, что Бас провёл с ним в тот день, он узнал больше о своём деде, чем за те недели, что прожил в этом проклятом месте. И никогда бы не подумал такое о старике.

Если верить Шерридану, старый мрачный ублюдок был имперским героем.

Бас, как и обещал себе, съел целую банку консервированного мяса грокса, зная, что ему понадобится сила и энергия. Сидя в ближайшем к площади Спасения укрытии, он усиленно думал о том, как вытащить мальчика из клетки. У одного из орков должен быть ключ. Но у которого? И как Басу его достать?

Думал и о том, что делать, когда откроет клетку. Другие…он не мог за ними присмотреть. Они должны позаботиться о себе сами. Они были взрослыми и не могли ожидать, что мальчик взвалит ответственность за их жизни на свои плечи. Такое было за пределами его сил. Слишком много просить такого. Остальные справятся сами. А он быстро выведет пленника, и они вскарабкаются на крышу прежде, чем орки даже поймут, что происходит. Вдвоём мальчики вернутся в это укрытие, не привлекая внимания.

Бас посмотрел на несколько жестянок с едой, оставшихся в металлической коробке у ног. На них не было этикеток, но значения это не имело. Как и он сам, татуированный мальчик будет рад той еде, которую сможет добыть. Вместе, они наедятся вдоволь, чтобы отпраздновать свою новую дружбу. А завтра пойдут искать новые припасы как единая команда.

С этими мыслями, поддерживающими его дух, Бас лёг спать и постарался уснуть, зная, что нужно хорошо отдохнуть, чтобы подготовиться к опасностям грядущей ночи.

На Три Реки быстро опускалась тьма, ночное небо было ясным и светлым. Три луны планеты светили над головой, как освещённые жемчужины. Звёзды светили во всеё красе. Если бы Бас соизволил глянуть вверх, то мог бы заметить, что некоторые из них необъяснимо движутся на север. Но нет. Он смотрел на панораму внизу.

На разорённой площади горели дюжины орочьих костров, окружённые большими телами, казавшимися оранжевыми в отсветах пламени. Большинство зверей пили какое-то вонючее перебродившее пойло из бочек, которые привезли на грузовиках. Другие отрывали полоски жареного мяса от туш, готовящихся на вертелах. Бас не знал, какое мясо готовят зеленокожие, но слышал, как трещит и шипит жир, когда кожа трескается и сгорает. Остальные всё ещё рявкали друг на друга на своём грубом языке. Время от времени случались драки, каждая из которых заканчивалась летальным исходом — сильный зарубал слабого или забивал его до смерти.

Желудок Баса заурчал, требуя, чтобы тот что-то сделал по поводу аппетитного запаха, доносящегося до карниза, но мальчик проигнорировал его. Было необходимо всё внимание, вся сосредоточенность, чтобы распознать нужный момент и проскользнуть обратно в купол.

Казалось, что прошло много времени с тех пор, как Бас снова вскарабкался на вершину развалин старой церкви и прижался к статуе, скрывшей его фигуру. На самом деле прошло лишь два часа и большинство орков, насытившихся мясом, алкоголем и драками, улеглось спать. Их совместный храп мог бы поспорить с шумом их машин в этот день.

Время действовать пришло.

Сосредоточившись на том, чтоб его не заметили, Бас пошёл по своим досточкам и вскоре достиг зияющей дыры в куполе. Там тесно прижался к обнажившемуся камню и всмотрелся внутрь, исследуя зал внизу.

Там тоже были костры, хотя и не такие большие, как снаружи. Вокруг них спали самые большие, с самой тяжёлой бронёй, самыми большими пушками и больше всех украшенные зеленокожие. Были там и крюконосые, спящие кучками возле покрытых мухами куч навоза. Им не разрешали отдыхать возле костров своих огромных хозяев.

Бас посмотрел, подождал и решил, что, судя по звукам, орки внутри спят так же крепко, как и снаружи. Собрался с духом, вышел из-под защиты купола и начал спускаться. В звёздном свете его тень упала на пол внизу, но никто не заметил и не пошевелился.

Бас спускался так незаметно, как только мог, пальцами ища и находя те же самые точки опоры, что и раньше. Но если днём спуск занял лишь мгновения, то сейчас минуты. Слишком много стоял на кону, чтобы торопиться, и пользы от спешки не могло быть никакой.

Наконец босые ноги коснулись холодного пола, и мальчик отвернулся от стены. Понял, что даже если бы поскальзывался и шумел, то орки всё равно бы не услышали. Вблизи их храп был абсурдно громким. Хорошо. Это пойдёт на пользу.

Бас старался не глядеть прямо на огонь. Глаза привыкли к полутьме за последние несколько часов терпеливого ожидания, и он хотел, чтоб так и осталось. Нужно видеть в темноте, потому что клетку с пленниками задвинули к дальней стене, и мраморная лестница рядом погрузила её в кромешный мрак.

Мальчик двигался в густых тенях, когда мог, стараясь держаться подальше от групп крюконосых. Если бы Бас не маскировал свой запах орочьим так часто и старательно, их чувствительные носы могли бы учуять его. Но они не проснулись. Так что он добрался до клетки и встал там же, где и раньше.

Тихие звуки сна доносились из-за железных прутьев.

Хорошо, подумал Бас. Большинство из них тоже спит.

Он надеялся, что так и останется. Но где же мальчик?

Кто-то подошёл к стенке клетки. Бас прищурился и с облегчением понял, что тот, кого искал, стоит прямо перед ним. Бас улыбнулся и кивнул, здороваясь.

Пленник не улыбнулся в ответ.

Я же сказал тебе не возвращаться. Не надо так рисковать. Спасай свою жизнь.

Бас покачал годовой и негромко заговорил, не уверенный, может ли мальчик читать чужие мысли или только передавать свои: «Как мне открыть дверь? Как отпереть эту штуку?»

Он показал на тяжёлую цепь и грубый железный навесной замок, лежащие внизу двери, цепь дважды обёрнута вокруг прутьев.

Я спрашиваю ещё раз, сказал мальчик. Почему ты не оставишь меня и не спасаешься сам?

— Нет! — прошипел Бас. — Без тебя я отсюда не уйду. Меня уже тошнит от одиночества. Как ты не понимаешь?

Голос у Баса в голове немного помолчал. Что ж, произнёс наконец он. Есть ключ. Глава погонщиков рабов носит его на поясе, привязанным куском толстой верёвки. Если ты сможешь перерезать верёвку и взять ключ, не разбудив его…

— Где он? — прошептал Бас.

Лежит возле ближайшего костра слева от тебя. У него нет правого уха.

Бас подкрался вперёд, к костру, всё ещё стараясь не смотреть прямо на него. Вокруг огня лежали семь орков, и, когда мальчик подобрался к этим клыкастым великанам — гораздо ближе физически, чем когда-либо — по-настоящему осознал, насколько же они большие. Бас всегда знал, что эти кошмарные дикари огромны. Но лишь очутившись так близко, увидев широкие могучие спины, вздымающиеся от каждого вздоха, мальчик понял, насколько он действительно мал и хрупок. Бас знал, что даже против одного из них он бессилен. Если сегодня всё сорвётся, то это будет конец.

Мальчик быстро нашёл старшего погонщика рабов и двинулся вокруг того в поисках ключа.

Похожая на бочку грудь орка вздымалась подобно огромным кузнечным мехам, каждый раз, когда он глубоко, раскатисто вдыхал, и, когда выдыхал, толстые нити слюны колыхались на длинных искривлённых клыках. А дыхание было вонючим, как труп, гниющий на солнце.

Наперекор здравому смыслу Бас встал между ним и огнём. Это был единственный способ достать ключ. Но, как только тень коснулась закрытых глаз чудища, огромные плечи того задёргались.

И прекратился храп.

Уровень адреналина в крови Баса, и без того высокий, взлетел как ракета. Мальчик встал как вкопанный, руки и ноги тряслись. Он не знал, что делать, если тварь сейчас проснётся. Просто стоял, и секунды казались часами.

Но это были всего лишь секунды, и их прошло совсем немного, прежде чем монстр снова улёгся и захрапел даже громче, чем раньше. На душе Баса ощутимо полегчало, но, не желая задерживаться возле зверя дольше необходимого, он склонился к увитому толстыми жгутами мышц животу и медленно и осторожно достал дедовский нож из ножен на поясе.

Верёвка была толстой, а ключ тяжёлым, но старый нож Саржа был острым как бритва. И не тупился, сколько бы им не пользовались. Он легко разрезал волокна верёвки. Бас поднял ключ, убрал нож обратно и вернулся к клетке.

— Я добыл его, — прошептал он и наклонился к массивному замку.

— Поверни по часовой стрелке, — сказал голос из густой тени внутри клетки.

Бас испуганно взглянул и увидел, что высокий, измождённый мужчина, которого видел раньше, встал перед ним с другой стороны двери.

— Я помогу тебе, сынок, — сказал узник, садясь на корточки. — Поворачивай ключ. А я подержу замок и цепь, чтобы не брякнули.

Бас взглядом поискал мальчика, которого пришёл спасать, и увидел, что тот бесшумно подошёл и присел на корточки рядом с тощим человеком.

— Воспользуйся двумя руками, чтобы повернуть его, — произнёс пленник.

Бас вставил бородку ключа в скважину и пытался повернуть его, пока не заболели пальцы.

Бесполезно.

То, что не составляло ни малейшего труда для чужаков, было практически невозможно для мальчика. Просто не хватало силы в руках.

— Вот, — сказал мужчина, протягивая Басу вонючий обрывок, когда-то бывший частью одежды. — Обмотай вокруг головки и попробуй снова.

Мальчик так и сделал. Со сжатыми зубами и усилием, от которого вздулись вены на руках и шее, он боролся с замком. Раздался металлический скрежет. Замок раскрылся. Бас повернулся, уверенный, что добился он этим только собственной смерти. Каждый звук казался гораздо громче, когда незаметность была важнее всего. Он осмотрел холл позади себя, не смея вздохнуть. И чувствовал напряжение внутри клетки тоже. Всё же орки продолжали спать. Возможно, бояться всё же было нечего. Может быть, чудовища спали так крепко, что Бас мог пробежать между ними, крича и хлопая в ладоши, и не разбудить ни одного.

Самоуверенность убила больше людей, чем пули, рявкнул голос деда из глубин памяти. Не высовывайся.

— Это будет трудно, — сказал мужчина в клетке. — Сними замок с цепи и положи в сторонку. Я постараюсь распутать её без лишнего шума.

Для Баса это звучало разумно. Цепь выглядела особенно тяжёлой, да такой и была. В конце концов, понадобились объединённые усилия всех троих — худого мужчины, его самого и татуированного мальчика — чтобы снять её тихо. Но, прежде чем старший пленник попробовал открыть дверь, Бас поднял руку.

— Подожди, — прошептал он. — Нужно поплевать на петли.

Мужчина вскинул брови, его лицо было еле различимо в сумраке: «Правильно мыслишь».

Бас удивился похвале. От деда их было не так-то легко добиться.

Как бы хороша не была идея, для пленников было сложно набрать достаточно слюны для этого. От слишком долгого времени без нормальной пищи и воды у них в горле саднило, а во рту было сухо как в пустыне. Однако после нескольких неудачных попыток мужчину осенило. Сказав татуированному мальчику делать то же самое, он взял уголок своего потрёпанного одеяния в рот и начал жевать.

Довольно скоро две большие дверные петли влажно заблестели от свежей смазки. Разбуженные звуками плевков остальные пленники заковыляли вперёд, чтобы узнать, что происходит. От этого Басу стало не по себе. Он был уверен, что рабы выдадут его, и вся эта спасательная операция выйдет ему боком. Но ошибся. В плену люди быстро научились не будить захватчиков, чтобы их не били, пытали… или ещё чего хуже.

— Всем тихо, — сказал измождённый мужчина. — Парень освободил нас, но выбраться наружу будет нелегко. Вы должны вести себя тихо. Проявите терпение или мы все сегодня умрём.

— Мы с тобой, Клейн, — прошептал кто-то в глубине клетки. Остальные согласно кивнули.

Убедившись в их согласии, тощий мужчина, Клейн, снова повернулся к двери клетки и начал аккуратно её открывать. Петли недовольно скрипнули, но лишь слегка. Наконец, клетка открылась.

Бас шагнул назад.

Клейн положил руку на плечо татуированного мальчика и вывел его первым. Тот встал прямо перед Басом, который не смог удержаться — потянулся вперёд и обнял мальчика.

— Я же говорил, что вытащу тебя, — прошептал он, потом внезапно пришёл в себя и шагнул назад.

Клейн уже выводил остальных, пока они все вместе не встали снаружи клетки, с ожиданием глядя на Баса — молчаливая, ошалелая толпа жалких, несчастных людей.

— Как ты собираешься вывести нас отсюда, сынок? — спросил Клейн. — Как ты приведёшь нас в безопасное место?

Бас уже почти выпалил: «Я пришёл только за ним», но остановился. Глядя на этих людей, чьи жизни и надежды висели на тончайшем волоске, мальчик понял, что не может просто взять и повернуться к ним спиной. Он появился в их жизни, как свет во тьме, и не мог погаснуть, как не мог и бросить того, кто придал новый смысл его выживанию.

Бас повернулся и указал на широкий разлом вверху купола. Ближайшая луна Таоса III, Амарал, только что вышла из-за восточного края трещины и залила холл серебряным светом, показав, сколько огромных зеленокожих громил там спит.

Живот свело. Всё ещё могло обернуться плохо. Один прокол — и будет бойня. И всё же он был близок, так близок к тому, чтобы вместе с татуированным мальчиком выбраться отсюда.

Клейн проследил за пальцем Баса, блуждая взглядом от дыры в куполе по грубой стене к холодному мраморному полу. Нахмурился, возможно неуверенный в том, смогут ли некоторые вскарабкаться. Но всё же кивнул и сказал: «Веди нас, сынок. Мы за тобой».

И вся группа с предельной осторожностью шла между орочьими кострами, застывая от ужаса каждый раз, когда кто-нибудь из тварей шевелился или громко фыркал во сне. Басу казалось, что сквозь зал шли почти вечность. Это было глупо. Даже если они вылезут, то сколько времени уйдёт, чтобы пройти по мосткам, уложенным им между крышами. И будут вечно добираться до…

Докуда? Куда их вести?

Мальчик не мог привести рабов ни в одно из своих укрытий. Он выбирал их из-трудности доступа, из-за маленького размера. Они не должны привлекать лишнего внимания. Но про толпу неуклюжих взрослых, пытающихся втиснуться в крохотное пространство, такого сказать было никак нельзя. А запах этих людей! Такой человеческий. Пока Бас не постоял среди пленных, то не осознавал, насколько сильно они пахнут. Зеленокожие найдут их сразу, как только проснутся. Без сомнений, люди думали, что это он воняет — ведь мальчик втирал сухое орочье дерьмо в одежду, кожу и волосы. Но и они научится делать то же самое…или умрут.

У стены пленники встали в кучу, и Клейн заговорил с ними вновь.

— Мальчик полезет первым, — сказал он. — Внимательно следите за ним. Смотрите, как он карабкается, и старайтесь запомнить, какие опоры использует. Мы должны выбраться быстро, но не настолько, чтобы что-нибудь сделать не так. Сиррик, — добавил, обращаясь к татуированному мальчику, — ты вслед за ним. Когда ты и — извини, сынок, не знаю, как тебя зовут.

— Бас.

Клейн по-отечески положил руку Басу на голову: «Бас. Теперь мы знаем имя нашего спасителя». Он улыбнулся, и мальчик увидел, что зубы его сломаны, без сомнения, ударом одного из зеленокожих: «Бас, когда вскарабкаешься наверх, то вы с Сирриком поможете залезть остальным, ладно?»

Мгновение Бас думал просто взять Сиррика и сбежать. У них вдвоём шансы выжить гораздо выше. Но как только эта мысль пришла в голову, то он почувствовал, как вина начала глодать его изнутри. Что бы сделал дед? Такому старик не учил. Не проверял. А как хотелось знать правильный ответ. Принимал ли Сарж когда-нибудь такое решение? И обучение Баса просто не зашло так далеко?

Что мне делать, дед? Бас спросил старика из своих воспоминаний.

Но резкий голос из прошлого не ответил.

Он посмотрел на Сиррика, и мальчик одобрительно кивнул.

— Хорошо, — прошептал Клейн. — Вперёд, сынок. Покажи нам путь.

Бас, не глядя вниз, начал взбираться, руки и ноги сами находили точки опоры. Залез без шума и происшествий, и на вершине обернулся и увидел Сиррика лишь несколькими метрами ниже. Когда мальчик добрался до края стены, где был выход из купола наружу, Бас потянулся и втянул его наверх.

Внизу Клейн помогал первой из взрослых, женщине с короткими волосами, начать карабкаться.

Насколько же хилым выглядели пленники. Насколько слабыми. Смогут ли они и вправду сделать это?

Бас услышал крик в голове.

Нет! Дара, нет!

Это был Сиррик. Он увидел или почувствовал, что сейчас что-то произойдёт. По отчаянию, звучащему в его мыслях, Бас понял, что ничего хорошего.

Женщина рванулась вперёд, плечами расталкивая остальных, истерично визжа: «Я должна выбраться! Я должна выбраться отсюда! Я первая! Пустите меня вперёд!»

Её безумные крики разносились по огромному холлу, отражались от купола, влетали прямо в уши зеленокожим. С рычаньем и хрюканьем те начали просыпаться.

Клейн попытался остановить её, но паника придала пленнице сил, и он отшатнулся назад, когда она оттолкнула его в сторону. Затем Дара протянула руки вверх и стянула женщину с короткими волосами со стены, отбросив её назад. Пленница приземлилась на мраморный пол с тошнотворным хрустом.

И больше не встала. И не открыла глаза.

Бас увидел, как встают орки, огромные взбешённые фигуры, кажущиеся ещё страшнее в свете костров. Тот, что встал первым, осматривал зал в поисках разбудившего его шума. Злобные красные глазки остановились на жалких людишках, пытавшихся сбежать.

Рёв заполнил воздух. Сверкнули клинки. Поднялись пистолеты.

Бас испустил поток проклятий. Здесь, на краю расселины в куполе, он и Сиррик видели всё, что творилось внизу. Конечно, мальчик понимал, что разумнее бы было сбежать и залечь где-нибудь. Но что-то в неизбежном кошмаре держало его здесь, заставляя смотреть. Бас должен досмотреть всё до конца.

Была ли это его вина? Должны ли все пленники умереть для того, чтобы он облегчил своё одиночество?

Дара скреблась на стене, отчаянно стараясь залезть быстрее и не подозревая, что из-за её опрометчивости неминуемо разразится бойня. Хотя она и не была достаточно хладнокровна, чтобы следовать тем же путём, что и Бас, но из-за неистового желания быстрей оказаться наверху делала успехи.

Женщина была уже на половине пути, когда остальные начали кричать. До них уже добрались первые орки. Тяжёлые клинки вздымались и падали, разрубая своих жертв на дрожащие кусочки. Кровь, чёрная в лунном свете, фонтанами била в воздух, омывая злобные лица зеленокожих. Низкие, гулкие крики дикой радости раздавались из дюжины клыкастых пастей. Звериный смех отражался от стен.

Бас увидел, что Клейн смотрит прямо на него — последний оставшийся из беглецов. Ему, окружённому со всех сторон, было некуда бежать. Орки приблизились к пленнику, красные глазки обезумели от радости убийств. Клейн не кричал, как другие. Казалось, смирился с судьбой. Бас видел, что он произнёс что-то, но так никогда и не узнал, что. Может, желал удачи. Может, что-то другое.

Дюжина орочьих клинков ударили как один. Влажные ошмётки упали на пол. Клейна не стало.

Снаружи Зала правительства волнение распространилось на остальную орду. Спящие на площади Спасения проснулись, поначалу растерянные, но вскоре сгорающие от нетерпения присоединиться к потасовке, начавшейся внутри здания. Они начали ломиться внутрь, сражаясь, чтобы попасть туда первыми. Может, почуяли запах человеческой крови, который висел в воздухе, густой и солёный. Бас чувствовал его тоже.

Дара уже почти добралась до трещины в куполе, всё ещё безумно цепляясь за каждый выступающий камень, за каждый стальной прут, приближающий её к свободе. До женщины уже можно было дотянуться. Бас посмотрел на неё. Он мог протянуть руки, ухватить и помочь ей преодолеть последний метр, но колебался. Эта сумасшедшая предопределила судьбу остальных. Она убила их в той же степени, что и орки. Если мальчик попробует взять её с собой, то убьёт и его. В этом не было ни малейшего сомнения, и тёмная часть Баса обдумывала пинком сбросить её обратно, чтобы Дара присоединилась к тем, кого обрекла на смерть. Это будет справедливо. Подходящая месть за остальных.

Но не сбросил. Вместо этого понял, что неосознанно тянется к ней, решив помочь.

Однако, делая это, услышал, как с неба раздаётся странный свистящий звук.

Времени гадать, что это, не было. Стена под Басом сильно вздрогнула, и он вцепился в неё в поисках опоры. Потом появилась ослепительная вспышка света, от которой мир под веками окрасился в красный. Яростный жар хлынул на мальчика, сжигая покрытые грязью волосы.

Крик Дары зазвенел в его ушах, смешиваясь со странными звуками, опять доносящимися с неба. Бас открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как она падает вниз, в толпу вопящих зеленокожих. Но не видел, как её разрубают на части. Сиррик схватил его за плечо и развернул.

Смотри на площадь, сказал он.

С каменного карниза вокруг купола два мальчика могли видеть всё. Ночь внезапно превратилась в день от больших столбов огня, взметнувшихся вверх. Здания со всех сторон, наполовину разрушенные во время вторжения, сейчас падали, когда массивные артиллерийские снаряды врезались в них, выбрасывая куски цемента и камня большими пылающими облаками.

Бас глядел, широко раскрыв глаза. Снова и снова фугасная смерть, крича, падала с неба.

Орки вооружались и бежали к машинам. Мальчик увидел, что бронированные автозаправщики разлетелась на части, как дешёвые игрушки, когда на землю между ними угодил снаряд. Горящие и кричащие зеленокожие разбежались во все стороны, размахивая руками, когда огонь начал жадно поглощать их плоть.

Свист прекратился, сменившись рёвом турбинных двигателей. Чёрные силуэты стремительно исполосовали небо прямо над головой Баса. Слишком быстрые, чтобы толком рассмотреть, но перестук и вспышки их орудий разворотили площадь, расшвыривая орочьи тела, превращая их в ошмётки мяса. Боевые машины зеленокожих стали стрелять в ответ, наполняя воздух залпами снарядов и яркими лазерными взрывами. Ракеты кричали и оставляли за собой дымные следы в воздухе, когда чужаки воспользовались пусковыми установками, стоящими на бронетехнике. Одному из чёрных силуэтов в воздухе попали в хвост, и воздушное судно сорвалось в бешеный штопор. Врезалось в старое муниципальное здание метрах в двухстах от Баса и Сиррика. И самолёт, и строение повалились на площадь, подняв облако огня, дыма и разлетающихся осколков.

— Надо идти! — закричал Бас сквозь шум и схватил Сиррика за руку.

Он не стал дожидаться ответа, а потянул Сиррика на доски, соединяющие купол с ближайшей крышей. Они быстро прошли по мосткам — сперва сам мальчик, затем его новообретённый друг. Визг сзади заставил Баса обернуться. Несколько крюконосых забрались по стене изнутри купола. Они заметили мальчиков и пустились в погоню, на бегу стреляя из своих несуразно больших пистолетов.

Как только Сиррик перебрался через первую расщелину, Бас пинком сбросил доски. Затем снова схватил его за руку и побежал.

Противовоздушный огонь наполнил небо, освещая путь по крышам. Призрачные силуэты, атакующие орков сверху, были вынуждены улететь. И считанные мгновения спустя возобновился артобстрел. Бас был уже на середине мостков, когда артиллерийский снаряд угодил в здание, к которому он бежал. Тот пробил крышу и несколько верхних этажей, прежде чем взорваться где-то в глубине. Мальчик с ужасом смотрел, как здание впереди начало разрушаться, превращаться всего лишь в груду ничем не связанных камней. Повернулся и прыгнул к тому краю крыши, где застыл от страха Сиррик, как раз когда доски под ногами рухнули вниз.

Пальцы не достали крыши. Бас почувствовал, как началось головокружительное падение. Но маленькие руки протянулись вперёд, когда он начал падать, вцепились в запястья и подтянули его к зданию. От сильного удара о каменную стену мальчик скрючился, но маленькие руки не отпускали. Бас взглянул вверх и увидел кряхтящего Сиррика с лицом, искажённым болью, перегнувшегося через край, вспотевшего от усилия не дать ему разбиться насмерть.

Бас скрёб ногами в поисках опоры и нашёл небольшой выступ. Выдержать его вес тот не мог, но всё же Сиррику стало полегче.

Можешь залезть наверх?

Мальчик вытянулся и ухватился за крышу. Затем Сиррик потянул вверх, и он подтянулся и перекатился через край. Снова обманув смерть, Бас лежал и пытался отдышаться. Адреналин струился в венах. Над ним склонился Сиррик.

Мы не можем здесь оставаться. Разве нет какого-нибудь другого пути?

Земля дрожала. Новые взрывы сотрясали город, ударяя к северу от них. Времени ждать, когда дрожь утихнет, не было. Как только мальчик перевёл дыхание, то встал на ноги.

— На поверхности зеленокожие будут повсюду, — печально сказал Бас, но, глядя на пустое место, где ещё мгновение назад стояло здание, понимал, что оставаться наверху не менее опасно. К тому же рухнувший дом был единственным, связанным с тем, на котором они сейчас стояли. Похоже, выбора не было. Что ж, если нельзя идти по земле и нельзя идти над землёй….

— Ну, есть ещё один путь, — сказал Бас. — Пойдём.

Дед начал тренировать Баса после того, как шайка Крэвина избила мальчика в четвёртый раз. Тот раз был самым худшим. Один из младших — гадкий парень с крысиным лицом по имени Саркам — по-настоящему пырнул Баса в живот садовым ножом. Пролилось много крови, и из-за этого его перестали бить дальше. Вместо того чтобы как обычно брести, полностью удовлетворённые, Крэвин и его шайка бежали, сознавая, что вышли за грань, и, если их поймают, то будут серьёзные проблемы.

Бас ковылял домой, прижав руки к животу, притягивая взгляды тех, мимо кого проходил. Неопрятная женщина в грязном фартуке выкрикнула: «Мальчик, тебе помочь?»

Бас не обратил на неё внимания и пошёл дальше. Он знал, что Сарж будет ждать за столом с разложенной аптечкой. Дед предупреждал, что другие мальчики могут сегодня накинуться. В конце концов, Бас уже оправился с последнего раза.

Но сейчас было иначе, и не только потому, что Бас не плакал.

Что гораздо важнее, он действительно пытался дать сдачи.

Честно говоря, неумелые попытки ответить ударом на удар окончились полным провалом, но застали других мальчишек врасплох. Впервые Бас увидел искорку сомнения в глазах. И понял, что им знаком страх. Они любили причинять боль, но чувствовать её — нет.

Тогда Бас понял, что решение — его дед.

И когда старик зашивал рану в животе, Бас пристально глядел на него.

— Что-то хочешь мне сказать, пацан? — произнёс Сарж.

Ответ мальчика вырвался с рычанием, которое удивило даже его самого:

— Я знаю, кто ты. Знаю, что делал, как сражался. Шерридан сказал мне. Он назвал тебя героем Империума!

Внезапно гнев исказил ужасное лицо и Сарж рявкнул в ответ: «Ты думаешь, что имперские герои живут так, глупец?» Показал на сырые, в пятнах влаги стены. «Шерридану вообще ничего не следовало говорить. Слышишь?»

— Мне плевать на это, — отрезал Бас. С отказом он не смирится. Только не в этот раз. — Ты можешь научить меня. Помочь мне, сделать меня сильнее. Сделать так, чтобы я мог убить их, если захочу.

Дед встретил его взгляд. Казалось, прошла вечность, но ни один не мигнул и не отвёл взгляд.

— Я могу научить тебя, — сказал наконец старик, торжественно кивая. — Но это будет больнее всего, что ты до сих пор испытывал. И, когда начнём, дороги обратно уже не будет, так что лучше будь абсолютно уверен.

— Оно того стоит, — прошипел Бас, — отделать этих ублюдков хотя бы раз.

Дед впился в него глазами. И снова кивнул: «Мы начнём, как только сможешь» — сказал он Басу.

Так они и сделали.

Началось всё довольно просто. Часами Бас бегал вокруг старого мёртвого дерева на заднем дворе многоквартирки. И постепенно количество приседаний, отжиманий и подтягиваний, которые он мог сделать, стало измеряться уже двузначными числами. Ещё за полтора месяца старик довёл результаты до трёхзначных. Затем начали тренироваться с грузами, какие только могли найти — камни, старые покрышки, мешки с цементом.

Бас научился пользоваться палками, ножами, разбитыми бутылками — всем, что можно использовать как оружие. Он стал сухим и твёрдым, как мясо грокса, которым они питались. Стал быстрее и сильнее, чем когда-либо представлял возможным. И каждая доля этого была заработана потом и кровью — но никогда слезами.

Слёзы были под запретом.

Дед был жестоким, безжалостным учителем. Каждый день был труднее, болезненнее, суровее, чем предыдущий. Но Бас не сдавался, егоподдерживала ненависть, бурлящая внутри. Ненависть не только к Крэвину и его школьным хулиганам. Мальчик ненавидел всё несправедливое, что только знал. И даже когда дед превращал его во что-то новое, что-то упорное и независимое, Бас научился ещё более глубокой и сильной ненависти к старику. Его ошибками, со временем случающимися всё реже и реже, Сарж пользовался с такой безжалостной жестокостью, что мальчик даже задумался, кто был хуже — Крэвин или его дед.

Вряд ли это имело значение. Бас видел результат. И остальные тоже.

Шли дни, и шайка Крэвина дразнила его всё меньше. Иногда мальчик краем глаза видел, как они нервно поглядывают на него. Бас распознал сомнение, которое видел раньше. Недели с последнего нападения превратились в месяцы. Мальчик задумался, а не сдались ли они вообще.

Потом, незадолго до Дня Императора, Крэвин и его шайка устроили засаду в узком переулке. Набросились на него и затащили туда.

Бас отреагировал мгновенно, не думая, и разбил одному нос вдребезги.

Тот завопил и, прижав руки к покрытому алым лицу, выбыл из драки.

Крэвин что-то крикнул, и вся шайка отпрянула, встав полукругом вокруг мальчика. Бас увидел, что все достают ножи. Но если они думали, что он наложит в штаны, то серьёзно ошиблись.

— Ну давайте! — зашипел на них Бас — Все вы!

И вытащил из-за пояса брюк свой собственный нож.

Сарж о нём не знал. Бас не говорил ему, что сейчас ходит с оружием. Однажды утром мальчик нашёл его на ведущей в подвал лестнице — маленький кухонный нож в потёках чьей-то крови. Когда дед был на работе, Бас вымыл и наточил его. И начал носить с собой, чему сейчас был рад. Это был его «уравниватель», хотя шансы были всё же сильно не равны.

Сейчас Крэвин был уже не так самоуверен, но махнул рукой, и остальные бросились вперёд.

Бас прочёл их движения, как учил старик. Ближайший собирался пырнуть его прямо в живот. Бас увернулся. Его рука мелькнула, и сухожилия на запястье нападавшего оказались перерезаны.

Тот упал на колени, сжимая кровоточащую руку, и переулок наполнился криками.

Бас сильно пнул его в лицо и зарычал остальным: «Давайте, ублюдки!» Потом ещё раз пнул раненного.

К такому остальные были вовсе не готовы. И вовсе этого не хотели.

Шайка распалась, мальчики побросали ножи и разбежались из переулка на все четыре стороны. Остался только Крэвин. Он никогда ни от кого не бегал. Если побежит сейчас, то утратит всю свою власть и положение, и он это хорошо понимал. Но в глазах Бас видел: тот, кто так долго внушал ужас, сейчас сам смертельно боялся.

Бас кружил лёгкой походкой, нож поднят, движенья свободны.

— Бас бастард, — сказал он, подражая голосу Крэвина. — Ты понятия не имеешь, насколько был прав, ты, кусок дерьма.

Приблизился, готовясь к молниеносному выпаду в лицо другого мальчика. И что-то в Крэвине сломалось. Он бросил нож и попятился к ближайшей стене, подняв руки в отчаянной мольбе.

— Бас, пожалуйста, — молил он. — Это не я. Я никогда этого не хотел. Честно.

Бас придвинулся ближе, готовый взорваться ураганом подлых ударов.

— Он сказал не говорить тебе, — хныкал Крэвин. — Сказал, что честно заплатит, деньгами и палочками лхо. Клянусь тебе!

— Дерьмо гроксячье! — прорычал Бас. — Кто? Кто это был?

Он ни на миг не поверил Крэвину. Тот просто изо всех сил выкручивался, хотел выиграть время, рассказывая небылицы.

— Сарж, — задыхаясь, произнёс Крэвин. — Старый Железноног. Он пришёл к нам после того, как мы побили тебя в первый раз. Честно, я думал, что он нас всех поубивает. Но вместо этого твой дед сказал, чтобы мы продолжали тебя доводить, продолжали тебя избивать. Сказал, чтобы мы каждый раз дожидались, пока ты выздоровеешь.

Бас замедлился. Нет. Это не может быть правдой.

Но… не может ли? Был ли старик настолько чокнутым? Зачем ему делать такое?

— Говори, — приказал мальчик Крэвину, понукая того ложным выпадом ножа.

— Ввв… Всё так и было, — заикаясь, произнёс Крэвин. — Два дня назад он нашёл нас и сказал напасть из засады. И на сей раз с ножами. Я сказал, что он свихнулся. Ни за что. Тогда старик утроил цену. У моего бати лёгочная гниль. Он больше не может работать. Мне нужны были деньги, Бас. Я не хотел, но мне пришлось. Но сейчас же всё кончено, лады? Трон Святый, кончено.

Бас подумал мгновение, потом вогнал правый ботинок прямо между ног Крэвина. А когда задира согнулся пополам, Бас от всей души добавил с ноги прямо в челюсть. Кровь и зубы полетели у Крэвина изо рта, и он без сознания рухнул наземь.

Бас убрал свой ножик в ножны на запястье и взглянул на того, кто научил его, что такое страх.

— Да, — сказал мальчик съёжившейся фигуре. — Всё кончено.

Дома он нашёл Саржа на заднем дворе многоквартирки, прислонившегося к старому мёртвому дереву и потягивающему палочку лхо под яркими солнечными лучами.

— На этот раз никакой аптечки? — спросил Бас, остановившись в нескольких метрах от деда.

Сарж ухмыльнулся: «Знал, что она тебе не понадобится».

— Ты же заплатил, чтобы они делали это, правда? — спросил мальчик.

Старик выдохнул густое облако жёлтого дыма.

— Ты неплохо поработал, — сказал он внуку. Это было всё, чтоб понять, что это правда.

Бас ничего не сказал. Он просто оцепенел.

— Не вздумай терять от успеха голову, пацан, — пророкотал Сарж. — Не упускай из виду главного. Мы с тобой ещё только начали. Ты думаешь, что победил своих демонов, и, может быть, ты и прав — на сейчас. Но в мире есть вещи и пострашнее подростков-хулиганов. Не забывай, что это страх и гнев сделали тебя тем, кто ты сейчас.

Бас всё ещё молчал. Смотрел на грязную землю между ног, чувствуя себя совершенно опустошённым. Он даже представить не мог, что бывает такая абсолютная пустота.

— Нужно ещё многому научиться, пацан, — сказал дед. — Мы ещё не закончили. Вспомни того пухлого заморыша, которым ты был. Подумай, как ты изменился, чего ты достиг. Что я дал тебе. Тренируйся дальше, пацан. Продолжай учиться. Не вздумай останавливаться. Ты можешь ненавидеть меня, но признай, что я прав. Посмотрим, чего ты сможешь добиться.

Старик сделал паузу и, насупившись, сказал внезапно наполнившимся ненавистью голосом: «А если хочешь всё бросить, то знаешь, где чёртова дверь. Я не собираюсь делить стол и кров с Императором проклятым слабаком».

Бас взглянул на руки. Они были сжаты в кулаки. Предплечья увиты тугими мускулами. Мальчик хотел наброситься на Саржа, пустить ему кровь, может, даже убить. Но, как бы он не изменился, чему бы ни научился, руки всё ещё оставались руками ребёнка. А самому Басу было семь лет, и больше податься было некуда. Победить других мальчишек — это одно, но старик был прав насчёт более опасных врагов. Мальчик видел больших, широкогрудых мужчин, работающих на рафинадных заводах, которые избивали жён и детей прямо на улицах. Их никто никогда не останавливал. Никто не осмеливался, несмотря на то, какой осадок оставляло взять, отвернуться и просто уйти. Бас всегда хотел быть достаточно большим и сильным, чтобы вмешаться. Детское бессилие просто бесило мальчика. Но всё же больше, чем любые грёзы о насаждении справедливости, Бас ценил то предназначение и смысл, которые тренировки привносили в его жизнь. Новообретённая сила, скорость и умения выжгли тот удушливый саван страха, в котором мальчик столько прожил. Каждый приём, выученный Басом, давал ему свежую уверенность, которой из-за прежней слабости быть не могло. Он сознавал это, понимал, что нужно расти и развиваться, взять всё, что мог предложить дед — и больше. Нет. Это было не просто нужно. Бас хотел этого. Здесь и сейчас это было всё, чего он хотел.

И больше ничего.

Мальчик пылающими холодным огнём глазами уставился на старика.

— Ладно, — выплюнул он. — Покажи мне. Научи. Я хочу знать всё.

Ухмылка исказила покрытое шрамами лицо Саржа.

— Ладно, — сказал он. — Хорошо.

Выплюнул палочку лхо в грязь у корней дерева.

— Иди согрейся и переоденься. Сегодня поработаем над поражением нервных узлов.

Два с половиной года спустя слегка подросший и окрепший Бас — уже десятилетка — в тени того же самого дерева отрабатывал серию упражнений с двумя ножами, а дед командовал с деревянной скамейки справа.

Солнце было высоко и палило вовсю, согревая пыльную землю под ногами мальчика.

— Лучше работай левым клинком! — рявкнул Сарж. — Следи за синхронностью. Не доводи до того, чтоб я встал!

Глубокое урчание, ритмичное и гортанное, раздалось над крышами. Оно должно было что-то значить для старика, потому что Сарж встал навытяжку и уставился в лазурное небо — мышцы напряжены, вены пульсируют на шее.

Бас, удивлённый тем, что дед так сильно отреагировал, остановился на полувзмахе и проследил за его взглядом.

Семь чёрных силуэтов пролетели прямо над головой.

— Бомбардировщики «Мародёр», — произнёс старик. — И сопровождение из «Молний» с Красных Песков. Что-то не так.

Несмотря на то, что летательные аппараты были высоко, от шума их двигателей дрожал воздух. Бас раньше таких самолётов не видел. Они были похожи на огромных хищных птиц. И как только эти исчезли за крышами вдалеке, то появилась ещё одна такая же группа, потом ещё и ещё.

Старик выругался.

— Это было всего лишь вопросом времени, — сказал он сам себе. — Рано или поздно на эту планету всё равно бы напали.

Хромая и скрипя железной ногой, направился к задней двери. Но на полдороге остановился и обернулся к Басу.

— Они придут за мной, — сказал дед, и было в него в глазах что-то, что мальчик раньше никогда не видел. Это было самым близким к нежности, на что сподобился старик, хотя всё равно весьма отдалённым.

— Всегда сперва приходят за ветеранами, — продолжил он. — Никто по-настоящему не уходит из Гвардии. Я сделал для тебя всё что мог, пацан. Ты ненавидишь меня, и на то есть причины, но я сделал то, что должен был. Империум — не то, что ты думаешь. Клянусь Троном, я сам видел это. Миллиард ужасов, и все хотят уничтожить нас или поработить. И похоже, что сейчас они здесь. Выживает только сильнейший, пацан. И ты моя родня, заметь. Моя последняя живая родня! Я изо всех сил старался сделать так, чтобы ты точно выжил.

Остановился и глянул на небо, где летели ещё бомбардировщики.

— Пойдём, — сказал он Басу. — Я кое-что хочу дать тебе, прежде чем уйду. И в будущем, что бы ни случилось, пусть это служит тебе верой и правдой.

Они вошли внутрь.

Как и предсказывал старик, через несколько дней Империум позвал — и он ответил на зов.

Это был последний раз, когда Бас видел деда.

От обстрела с небес на улицах появились огромные воронки. Мальчики, пробираясь сквозь удушливые клубы дыма и пыли по грудам пылающих обломков, искали вход в канализацию. Большинство проходов было забито щебнем и трупами чужаков, но Бас быстро нашёл один, через который можно было попасть в тёмные круглые туннели, пронизавшие основание городка. Мальчик в основном избегал их, когда был один. Когда он спускался вниз в поисках воды, которую можно налить в бутылки и взять с собой, то натыкался на стаи рыщущих в мусоре крюконосых. И каждый раз еле уходил живым.

Похоже, что сейчас этих отвратительных существ здесь не было. В кромешной тьме Бас и Сиррик крепко взялись за руки, используя свободные руки чтобы нащупывать стены туннеля. Они ни черта не видели. Бас понятия не имел, как и когда они найдут выход, но не мог позволить этому остановить себя. Потолок туннеля содрогался от движения боевых машин и взрывов снарядов. Если он и Сиррик хотят пережить дорогу к одному из его укрытий, то должные пробраться: здесь, внизу, в темноте.

Когда они двигались, то Бас остро чувствовал, насколько ему удобно и приятно держать Сиррика за руку. И задумался, делает ли это его слабым. Дед использовал это слово как ругательство, как будто слабость это самое худшее во вселенной. Возможно, так оно и есть. Бас не продержался бы столько, будь он слаб. Мальчик знал это точно. Но не был уверен, что желать компании себе подобных — слабость. От одного только присутствия Сиррика Бас чувствовал себя сильнее. Тело меньше болело. Бывший пленник следовал за ним, зависел от него. Это было то предназначение, которого мальчику так отчаянно не хватало. В одиночку его выживание было всего лишь ожиданием того, что он найдёт, ради чего жить и сражаться. Сейчас Бас это нашёл: кого-то, с кем разделит темноту, кто прикроет ему спину. Он вытащил Сиррика, как и собирался. Несмотря на смерть всех остальных, это всё ещё ощущалось как величайшая победа его короткой жизни, даже лучше, чем победа над Крэвином.

Крэвин!

Бас уже давно не вспоминал бывшего хулигана. Как тот умер, когда пришли орки? Разрубили ли его на куски, как Клейна и пленников? Застрелили ли? Съели?

И, когда Бас задумался над этим, то увидел свет впереди.

— Туда, — прошептал он, и вместе с Сирриком направились к далёкому мерцанию.

Это оказалась луна, которая светила через дыру в потолке туннеля. Взрыв снаряда обрушил рокритовую дорогу, создав крутой подъём. Мальчики ждали и слушали, пока Бас не решил, что боевые кличи чужаков и выстрелы звучат достаточно далеко, чтобы рискнуть снова выбраться на поверхность. Они с Сирриком вскарабкались по склону и встали на улице, окутанной густым серым дымом.

Куда теперь? Спросил Сиррик.

Бас не был уверен. Где-то рядом у него было укрытие, но в дыму было не разглядеть ориентиров. Потому самым предусмотрительным казалось идти подальше от шума битвы.

— Сюда, — сказал мальчик, — по крайней мере, пока. Но, как только они зашагали, спереди раздался хриплый крик.

— Контакт впереди!

Пелену дыма внезапно пронзила дюжина ослепительных лучей толщиной с карандаш, нацеленных прямо на мальчиков.

— Ложись! — крикнул Бас.

Он и Сиррик рухнули на землю и оставались там, пока лазерные лучи резали воздух прямо над их головами. Обстрел длился секунду, пока другой голос, резкий и явно привыкший командовать, не крикнул: «Прекратить огонь!»

От этого голоса Бас задрожал. Он был настолько похож на голос Саржа. Мог ли это быть старик? Выжил ли он? Вернулся ли за своим внуком, несмотря на прошедшее время?

Призрачные силуэты появились из дыма. Человеческие силуэты.

Бас в волнении встал на колени. Он всё ещё держал ладонь Сиррика в своей. Взглянул вниз и потянул мальчика за руку: «Это люди!»

Но Сиррик не двигался.

Бас потянул снова: «Сиррик, вставай. Ну давай же».

И потом увидел. Из Сиррика на дорогу текла густая жидкость. Артериальная кровь.

Мальчик почувствовал, как по венам пробирается холодная паника, опутывая его, сворачиваясь клубком внутри. Живот свело. Бас сжал руку Сиррика, но та была мягкой. В хватке мальчика не осталось силы. Не было и успокаивающего голоса в голове Баса. Только пустота, зияющая дыра там, где ещё секунду назад была радость от встречи друга.

Бас застыл. Разум отказывался принять то, что говорили чувства.

Ботинки приблизились и остановились за метр.

— Дети! — проревел мужской голос. — Два мальчика. Похоже, в одного мы попали.

Чёрный ботинок поддел Сиррика за левое плечо и перевернул его спину.

Бас увидел, как его чёрные безжизненные глаза смотрят в небо, вызывающий блеск погас навсегда.

— Да, — продолжил грубый голос. — Точно, в одного попали. Насмерть. — Должно быть, пехотинец увидел татуировку на лбу Сиррика, потому что добавил, — Хотя он всё равно был колдуном, — и фыркнул, как будто в этом было что-то смешное.

Бас вскочил. И, прежде чем даже понял, что сделал, дедовский нож торчал из живота стоящего над ним солдата.

— Ты убил его, — кричал он в изумлённое лицо мужчины. — Он был моим, ублюдок! Он был моим другом, и ты убил его!

Мальчик выдернул нож и хотел ударить снова, когда что-то ударило его сбоку по голове. Он увидел, как звёзды завертелись над головой, и рухнул, приземлившись прямо на остывающее тело Сиррика.

— Маленький ублюдок пырнул меня! — прорычал раненный, падая на задницу, руками плотно сжимая рану, чтобы остановить поток крови.

— Медика сюда, — снова сказал привыкший командовать голос. — Человек ранен.

В ярком лунном свете появилась тень и упала на Баса, и мальчик взглянул вверх, прямо в мерцающие чёрные глаза. «А ты крутой, правда?» — сказала фигура.

Бас упал духом. Это был не дед. Конечно, не он. Сарж точно был мёртв. Мальчик никогда по-настоящему не верил, что тот может быть жив. Но этот мужчина был сделан из той же стали. У него был тот же самый характер — такой же жёсткий, такой же холодный. Бритвенно-острый, как живой клинок. Одет был в чёрную шинель и фуражку, и на этой фуражке мерцал золотой череп с орлиными крыльями. Рука в перчатке протянулась к Басу.

Мальчик посмотрел на неё.

— Встать, — приказал человек.

Бас понял, что автоматически подчинился. Рука была сильной. Как только он за неё взялся, она поставила его на ноги. Мужчина взглянул на мальчика и втянул носом воздух.

— Орочье дерьмо, — сказал он. — Да ты такой же умный, как и крутой.

Другие люди, в боевых шлемах и панцирной броне, подошли и встали позади высокого мужчины в шинели. Они смотрели на Баса со смесью гнева, изумления и любопытства. Их раненным товарищем уже занимался другой солдат, с белой полевой аптечкой.

— Джентльмены, — сказал высокий. — Как бы это ни было удивительно, у нас здесь выживший. И, ребёнок или нет, мне нужно его опросить. Вы же, в свою очередь, продвигайтесь в город по плану. Сержант Хельмунд, связь по каналу шесть. Я хочу регулярных уточнений.

— Они у вас будут, комиссар, — проворчал особенно широкоплечий пехотинец.

Бас не знал, кто такой комиссар, но догадывался, что это военное звание. Солдаты разошлись, оставив его и высокого мужчину возле тела Сиррика.

— Прискорбно, — сказал комиссар, указывая на тело мёртвого мальчика. — Псайкер или нет. Вас здесь было всего лишь двое? Больше никто не выжил?

Бас не знал, кто такой псайкер. И ничего не сказал. Мужчина воспринял молчание как подтверждение.

— Как тебя зовут?

Мальчик понял, что ему трудно говорить. От борьбы с печалью горло так сильно болело. Напрягшись, он умудрился каркнуть: «Бас».

Комиссар поднял брови, не уверенный, что расслышал правильно: «Бас?»

— Сокращенно от Себастьяна… сэр, — добавил Бас. И почти произнёс фамилию отца — Ваарден, но что-то его остановило. Мальчик посмотрел на окровавленный нож в правой руке. Нож своего деда. Имя старика было кислотой выжжено на клинке, и сейчас Бас знал, что это было правильно. Это чувствовалось правильно. Сарж сделал мальчика всем, что он есть, и Бас будет нести это имя до конца своих дней.

— Себастьян Яррик, — сказал он.

Комиссар кивнул.

— Что ж, Яррик. Вернём тебя на базу. Нам с тобой ещё многое нужно сделать.

Он повернулся и, стуча ботинками по мостовой, зашагал назад, откуда пришёл, зная, что мальчик последует за ним. В другом направлении звуки возобновившейся битвы отражались от стен тёмных домов.

Бас убрал нож, склонился над Сирриком и закрыл его глаза.

И прошептал обещание ему в ухо — обещание, которое будет стараться сдержать всю свою жизнь.

Затем торжественно встал и пошёл за комиссаром, делая первые шаги на пути, который однажды станет легендой.

Дэвид Эннендейл Цепи Голгофы

ПРОЛОГ Восшествие

Существо взбиралось по стволу колодца своей тюрьмы. Каждый шаг подъёма давался с трудом, и дыхание твари вырывалось из лёгких, хрипя свирепым рыком. Его звук поглощался плеском и грызнёй падальщиков в глубинах внизу. Он становился ещё одним отголоском в вековечной, зычной песни насилия.

Продвижение шло медленно. Существо это не беспокоило, поскольку в колодце время не значило ничего. Здесь существовали лишь тьма, схватка зуба и когтя, да душащие объятия воды, полной разлагающихся останков поверженных. Существо входило в число победителей. Оно сокрушило своих соперников, всегда стремясь вверх, к тому, чтобы быть хищником, а не добычей. И теперь оно поднималось вновь, используя тела своих врагов, чтобы забраться вверх по стволу.

Оно подготовило своё восшествие с терпеливостью, не имевшей ничего общего со способностью переносить ход времени.

Времени не существовало. Были лишь зубы. Когти. Мясо. Кости. Война.

Терпеливость была олицетворением необходимости, выживания. Существо боролось, убивало и трудилось в нескончаемой ночи, пока не стало готово. Тогда оно отправилось в путь, ведомое одним лишь осязанием.

Восшествие существа было таким кропотливым, таким постепенным, что если бы его увидели, то это не грозило бы ничем. Но его не увидели. Метр за метром, оно восходило сквозь кромешную тьму. Ему уже приходилось проделывать это прежде. Оно совершило так много попыток, что и не перечесть (и считать их не имело смысла), и в каждом случае оно забиралось ещё чуточку выше, прежде чем ему приходилось возвращаться назад в неспокойные глубины. Но на этот раз всё будет иначе. С этого времени ход событий начнётся заново. Существо доберётся до верха, и оно принесёт с собой снизу растерзание и смерть.

Тьма стала сумраком. Круг тусклого света над головой делался шире и ярче. Дыхание существа становилось всё резче от напряжённых усилий и запала ярости. Оно больше не двигалось одной лишь ощупью. Оно могло видеть. Поднимаясь дёргающимися, конвульсивными движениями, неуклюже, но непреклонно, оно достигло края колодца. Там оно задержалось. Оно выжидало, успокаивая своё дыхание, сдерживая свой рык, даже когда стремление убивать стало настолько могучим, что заставило завибрировать всё его тело. Оно прислушивалось к страже. Оно отслеживало звук их движений, пока те прогуливались взад и вперёд, скучающе обмениваясь оскорблениями.

Миг настал. Время начало свой ход. Существо рванулось из колодца. Оно взревело, погружая когти в плоть, и начало упиваться паникой стражников.

ГЛАВА I Великое Заблуждение

1. Яррик

Я должен был предусмотреть, что топталка рванёт вперёд. Было так много вещей, которые я обязан был предусмотреть. Так много всего, за что мне придётся держать ответ в тот день, когда Император в конце концов освободит меня от службы и призовёт к Трону Его. И сильнее всего мне придётся искупать грех недооценки противника. Тот самый, что я так вольготно порицал в других, тот самый, что едва не сгубил Армагеддон. Как же я мог не прислушаться к своим собственным предостережениям?

Я не заслуживаю снисхождения. Но я не буду единственным. За ошибки того дня причитается очень мало поблажек.

* * *

Над Ишаворскими горами нависли тучи. Облака на Голгофе всегда были низкими, но сегодня ночью они обладали особой тяжестью и наваливались на пики, как опрокинутое дегтярное море. Они натужно колыхались и вспухали тягостным обещанием ужасных бурь. Они пульсировали красным заревом, и их рать спускалась вниз, чтобы сокрушить армию Газгкулла Маг Урук Траки сверху, в то время как мои войска сделают это на земле.

Я ехал в открытой башне командной «Химеры». Ветер стих, атмосфера затаила вздох перед грядущей бурей, и мой дыхательный аппарат был в состоянии удержать львиную долю малиновой пыли Голгофы от попадания в мои лёгкие. Мы въезжали в предгорья горной цепи. Уже который день мы преследовали орков, с лязганьем надвигаясь на них, оттесняя их вглубь Ишаворской гряды, во всё более узкие долины и проходы. Открытые территории были тем местом, где их численность, всё ещё превышающая нашу, могла быть использована против нашей бронетехники эффективнее всего. Так что мы не дали им шанса. Мы прорвались через равнины и плоскогорья ураганом огня и стали, который ни разу не остановился, ни разу не сбросил темп. Мы заставили зеленокожих отступать. Я шёл за Тракой. Через несколько лет после того, как он осквернил Армагеддон, я наконец-то загнал его в угол. Я потратил на поиски годы — годы, когда я был всего на шаг позади него, высаживаясь на планету за планетой лишь через считанные дни после его отлёта, находя мир за миром, где уже нечего было разорять. Но я его догнал. Он был здесь, на Голгофе, во главе разбитого полчища, бегущего впереди нас. Я знал, что он был здесь.

Ему полагалось. Это был мой последний шанс его остановить.

Он. Его. В моих мыслях Трака давно перестал быть абстрактным животным. Снизвести его к этому означало бы недооценить, а его недооценка вела к единственному гарантированному результату — гибели. Я повидал на Армагеддоне, на что он способен. Я видел, что он успел натворить с тех пор, идя через Галактику по следу учинённого им разорения. Орки — безмозглые дикари, это было догматом. Когда человеческая раса сталкивалась с их численностью, их силой и их выносливостью, её прерогативой было утешаться в том числе и тем, что, по крайней мере, орки были тупыми. Но не Трака. Вторжение на Армагеддон не было тупоумным предприятием. Некоторые стратегические приёмы, использованные Тракой, были блистательными. Божественными. И с того времени он совершил ряд ходов, под которыми могла бы стоять та же подпись, но не только — они были нацелены на меня, персонально.

У меня имелся заклятый враг. Мы сидели лицом к лицу за регицидной доской размером с Галактику.

Признавать это было противно. Отрицание этого стало бы преступно глупым ходом. И в высшей степени политическим.

Для политического ума годы моего поиска представлялись вечностью. Внимание трудно удерживать, и оно легко отвлекается на очередную неотложную войну. Всякая новая экстренная ситуация изглаживает из памяти все остальные. Каждый год, проходивший без нового нападения на Армагеддон, означал, что та угроза становилась на столько же отдалённее. Так много других безотлагательных войн звало к себе. Расходовать время, казну и людей на преследование обескровленного войска было нонсенсом.

Да, Империум не испытывал недостатка в жутких угрозах — это было совершенно верно. Я никогда не дошёл бы до такой глупости, как их преуменьшение. Но то, что Трака был обескровленной силой — вот это было совершенно неверно. Считать так было самоубийством. Он представлял собой угрозу, несопоставимую ни с чем другим в Галактике, и тот факт, что мы заставили его уйти с Армагеддона, не менял ничего. Он едва не вколотил гвоздь в сердце Империума. Одно это уже должно было стать достаточной причиной, чтобы посвятить его уничтожению все требуемые ресурсы. Но ещё хуже, если такая вещь вообще возможна, было то, что если когда-то и появится орочий босс, который сможет объединить всю эту варварскую расу, то этим орком станет Трака. Как ни омерзительно мне было даже формулировать эту мысль, но не следовало отворачивать лицо от чудовищной правды: Трака обладал потенциалом стать орочьим императором.

Эта возможность должна была быть очевидной самому желторотому бойцу. Возможно, так оно и было. Но для слишком многих высокопоставленных лиц, будь то лорды, адмиралы или генералы, эта возможность, похоже, была чересчур ужасной, чтобы о ней задумываться. Лучше притвориться, что её не существует. Проще верить в невозможность того, что орки вообще способны последовать за одним лидером и, таким образом, уничтожить нас всех. Куда как приятнее закопать голову в песок и избавить себя от всей той суеты и забот, которые связаны с тем, чтобы реально что-то предпринимать в отношении Траки.

Мне пришлось вырывать зубами и выцарапывать ногтями каждый танк, каждую винтовку и каждого бойца своей армии — каждый божий день с того момента, когда энтузиазм по поводу нашего крестового похода улетучился на его второй год. Мне как-то удалось найти волевых, умных и дальновидных людей. Но этого было недостаточно. Я также нуждался во влиятельных людях, и ради задачи, чья важность не допускала никаких компромиссов, именно на них мне и пришлось пойти. Со мной было много — слишком много — полковников, имевших своё звание только лишь в силу знатного происхождения. Наше предприятие было отравлено ошибками, несчастными случаями и идиотскими субъективными решениями. Но мы справились — благодаря нашей численности, вере и вооружению. Даже Голгофа, которая воевала с нами пылью и бурями с неменьшим ожесточением, чем любая зеленокожая орда, не сумела нас остановить.

Сейчас орки бежали. Сейчас Трака был загнан в угол.

Далеко впереди рокотал гром, утробный, как гул землетрясения. «Гибельные Клинки» выпускали на волю ад, обрушивая его на головы орков. Взблески их канонады были больше и ярче гневных зарниц в тучах. Мне хотелось быть на передовой вместе с этими величественными танками. Когда мы закончили сбор на Плато Адрон, я взобрался на один из них, чтобы обратиться к полкам. Вокс-модули транслировали мои слова всей армии, но образ, который я являл собой для всех, кто мог меня видеть, тоже играл существенную роль. Трон, как же хорошо я понимал важность образа! Я также знал его проклятие и его бремя. Делая то, что мне полагалось, я выбрал в качестве своей ораторской трибуны "Оплот Горделивости". "Горделивость" выделялась даже среди великолепия «Гибельных Клинков». Это было орудие брани, созданное с бесподобным искусством, истинный военный шедевр. Соответствуя своему имени, она презрела камуфляж. Вместо этого она имела чёрный цвет космической пустоты. Это была сама идея мощи, которую вызвали к физическому существованию и дали ей металлическое тело. На её орудийной башне даже имелась самая настоящая ораторская трибуна. Стоя там, я чувствовал, как в моей крови струится сила этого танка. Когда я говорил, в моих словах звучал огонь истинного воодушевления. Я сошёл с "Горделивости", испытывая сожаление, граничившее с чувством тяжёлой утраты.

Сейчас я тоскующе смотрел в направлении танкового оркестра. Но передвижным командным пунктом была специально оборудованная «Химера», а ей недоставало прочности, чтобы находиться на острие атаки. Да и связь на Голгофе была, в лучшем случае, затруднённой, и мне следовало оставаться в пределах ограниченной досягаемости воксов как можно большего количества войск. Так что я должен был удовлетворяться созерцанием вспышек от наших ударов и слушанием громыхающего барабанного отстука нашего наступления.

Я не был удовлетворён. Но я был доволен. «Гибельные Клинки» были редкостной добычей, и сам факт того, что мы располагали больше чем одним, уже являлся знаменательной победой. Они с лихвой оправдывали все сделки, компромиссы и душеизматывающие переговоры, на которые я пошёл. Сейчас они превращали армию Трака в кашицу и угольки. Орки не имели ничего сопоставимого с ними. Во всяком случае, не здесь. Не на расстояниях, имевших практическое значение.

Новый раскат военного грома, словно бы в ответ «Гибельным Клинкам». Более могучий и в то же время более отдалённый, и на этот раз он донёсся сзади. Я оглянулся в том направлении, откуда мы пришли. В нескольких километрах позади марширующих войск и рычащих машин, за линией холмов, которую мы пересекли часы тому назад, видимые в засорённой атмосфере Голгофы лишь как размытые силуэты, схватились боги. Наши Титаны бились со своими низкопробными орочьими аналогами. Официальное наименование орочьих машин было «гаргант». Слово было безобразным, пренебрежительным, и не без умысла. Официо Стратегос не стремилось к облагораживанию неприятеля, как и не должно было. Зато в опасности, которую представляли собой гарганты, не имелось ничего, чем стоило бы пренебрегать. Это были колоссальные тотемные чудовища. Как люди соотносились с титанами класса «Полководец», — человеческое тело, сделанное грандиозным по размеру и разрушительной мощи, — так орки соотносились с гаргантами. Эти машины, которыми зеленокожие воздавали честь своим дикарским божествам, были неповоротливыми бочкообразными горами стали и пушек. Они могли бы испепелить все наши полки. Титаны вступили с ними в схватку, и исполины уже два дня блокировали друг друга в адской патовой ничьей. Мы пересекли их поле боя, как вереница муравьёв. В тот момент я ощущал себя букашкой, моя деятельность казалась мне ничтожным украшающим призвуком к грозной симфонии гигантов. Я в очередной раз удостоился чести стать свидетелем борьбы легендарных существ, и это поубавило мою гордыню. Глядеть на то, как «Полководцы» перешагивали через наши колонны, означало испытывать настолько гигантское благоговение, что глаза многих бойцов увлажнились слезами.

Мы миновали их форсированным маршем. Темп — вот что нам требовалось превыше всего. Если мы сможем убрать Траку, сопротивление орков рухнет. Так что мы оставили богомашины за спиной, преследуемые неистовством их битвы, чей свет и звук прокатывались над нами, как предсмертные вопли звёзд. Но животворное сердце этой войны было отдано не им. Их битва, в конечном счёте, была интерлюдией. Там не было Траки.

Со мной шли три полка, служивших поддержкой «Гибельным Клинкам». Прямо за сверхтяжами двигался 52й бронетанковый с Ай Мортис. Вслед за ним, зачищая планету от любого оставшегося следа ксеносов, шли 117й Армагеддонский мотострелковый и 66й Мордианский пехотный. Сотни машин, тысячи и тысячи бойцов — гордость Империума, движущаяся целеустремлённым и дисциплинированным маршем, благочестиво искореняя дикарство. Это было зрелище, которое заставило бы запеть и камень. Когда я закрываю мой глаз, я всё ещё вижу их с ясностью, пронзительной, как боль.

Мне тошно от того, что они потеряны понапрасну.

По моей голени легонько стукнули. Я спрыгнул в салон «Химеры». Пространство, которое в обычных условиях вместило бы двенадцать бойцов, было уполовинено вокс-оборудованием и картографическими столами. Даже с имевшимися здесь мощными вокс-модулями связь работала вкривь и вкось. Пыль Голгофы портила передачи точно также, как лёгкие и двигатели. Всё, связанное с расстояниями свыше пары-тройки тысяч метров, — возможно, чуть больше при условии исключительной видимости в этом направлении, — было беспросветно ненадёжным. В своё время нам потребовалось устанавливать систему ретрансляторов, которые протянулись обратно до самой посадочной площадки на Плато Адрон. Линия была ненадёжной, по-дурацки растянутой и уязвимой, но времени на придумывание альтернативного решения не было. Тем не менее, она работала. Не идеально, но достаточно устойчиво, чтобы сделать возможной координацию всей экспедиции.

— Это полковник Рогге, комиссар, — сообщил мне вокс-офицер, лейтенант Берен Дитхельм.

— Ну, понеслось! — провозгласил Эрвин Ланнер, сидевший за управляющими рычагами «Химеры».

Забрав у Дитхельма вокс-модуль, я удостоверился, что он не находился в режиме передачи.

— Сержант, — сказал я Ланнеру, — вы проявляете вопиющее неуважение к вышестоящему офицеру.

Я знал, что он фыркнул в ответ, хотя и не мог расслышать этого за вибрирующим грохотом двигателя. Ланнер был невысоким коренастым мужчиной, а сила и длина его рук стали роковыми для многих орков и легкомысленных спарринг-партнёров. У него было узкое лицо, чьи черты когда-то были резкими, пока скопления рубцовой ткани не превратили их в подобие загрубелого кулака. Он был со мной со времён Армагеддона, и его пренебрежение субординацией было сопоставимо лишь с его верностью. Мне не доводилось встречать человека, в которого комиссарская униформа вселяла бы меньший страх. У него не было причин бояться. Если бы каждый гвардеец был настолько же храбрым, умелым и верующим, как Ланнер, мы очистили бы Галактику от наших врагов века тому назад. Он должен был подняться гораздо выше сержантского звания, но он отказывался меня покидать. Мысль о том, что кто-то другой будет водить моё транспортное средство, каким бы оно ни было, воспринималась им как личное оскорбление. Он отказывался от одного повышения за другим, а когда ему не оставили выбора, он начал вести себя настолько вопиющим образом, что не только гарантировал, что останется там, где был, но и спасся от казни на месте лишь благодаря моему вмешательству. Несмотря на мои мучения, наградой мне служил град колкостей, слишком обдуманных, чтобы быть искренними. Ланнер устраивал эти представления для моего блага, и я нуждался в них, особенно со времён Армагеддона. Одно дело знать, какие о тебе ходят легенды. Ланнер служил порукой тому, что я в них не уверую.

У сержанта не было веры в полковника Кельнера Рогге. Я его понимал. Рогге командовал четвёртым полком, который замыкал наше главное наступление. 23й Ауметский бронетанковый был получен не бесплатно, и ценой был навязанный нам на шею неопытный шестой сын Верховного Лорда Герета Рогге Ауметского. Полковник Рогге провёл с нами год, и, к моему приятному удивлению, вёл себя прилично. Ланнер сохранял скептический настрой, но я знал, что он никогда не простит полковнику греха его благородных кровей. Чего у Рогге нельзя было отнять, так это его приверженности нашему делу, — этого не мог отрицать даже Ланнер. Ведя переговоры с его отцом, я предполагал, что целью Герета Ауметского было определить на престижную должность сына, стоявшего достаточно далеко в линии наследования, чтобы можно было рискнуть его потерей, но чья стезя всё-таки должна была принести славу родовому имени. Встретившись с полковником, я через считанные минуты осознал, что был неправ. Его желание стать частью моего крестового похода было таким же сильным, как моя нужда в Ауметских танках. Кельнер Рогге верил в то, чем мы занимались. Он не обладал опытом, но горел воодушевлением.

Возможно, порученная ему арьергардная роль и не относилась к разряду тех, что могли бы подбросить топлива в этот огонь, но она минимизировала риск, который представлял для остальной армии необстрелянный полковник. Мы располагали большим резервом «Леманов Руссов», из которого могли бы добирать эти танки, и всем, чего я просил от Рогге, было не отставать и защищать наш тыл. Ланнер, как я знал, ожидал от полковника, что тот при первой же возможности вырвет поражение из пасти победы. Пока что такого не случилось. Но, по ряду позиций, наши с сержантом взгляды на вещи были настолько схожими, что говоря в вокс, я не мог не почувствовать слабого всплеска дурных предчувствий.

— Продолжайте, полковник.

— Комиссар, мне жаль, но у нас вышла небольшая задержка.

Эти слова будут сниться мне до конца моей жизни. Они предвещали потерю целой планеты.

2. Рогге

— Если не можешь его починить, то убери с дороги, — сказал Рогге капитану Янну Керенцу. — Взорви, если потребуется.

Керенц захлопал глазами, услышав предложение умышленно уничтожить «Леман Русс».

— Это всего лишь гусеницы… — начал он.

— На разбирательство с которыми мы вряд ли можем тратить время в данный момент. И уж точно не в этом месте.

Этот человек что, не понимает, что значит слово "неотложность"? Ауметский бронетанковый имел задание, и его выполнению не воспрепятствует дурацкая механическая неисправность одного-единственного танка. Его гусеницы развалились в самый неподходящий момент. Этот танк был головной машиной ведущей колонны, а дорога уводила в теснину, прежде чем раздаться снова. Там едва хватало места, чтобы машины могли идти по двое, а эта не только остановилась прямо в сужении, так ещё и перекосилась вбок.

— Катки вообще не могут найти сцепление с дорогой?

Керенц отрицательно потряс головой:

— Нет, сэр. Возможно, нам удастся протолкнуть его бульдозерным отвалом…

— Через всю длину прохода? — издевательски спросил Рогге. Ущелье имело в длину два километра. — И что тогда? Нам в любом случае придётся его бросить. Нет уж. Уничтожь его сейчас. Я желаю, чтобы через пять минут мы были в движении.

Рогге следил за тем, как Керенц идёт обратно к началу колонны машин, с башни "Обрекающего Гласа" — своего «Лемана Русса» модели «Покоритель». В напряжённой походке капитана просто-таки читалось неудовольствие. Рогге скривился. Принимать тяжёлые решения было его обязанностью. Он принял правильное. С каждой секундой основная масса войска Яррика увеличивала расстояние между ними. Комиссар выразился ясно: наступление не прекратится, не приостановится, даже не замедлится. На стороне людей была скорость, впереди уже маячила победа, но орки воспользуются малейшей заминкой. У Рогге было задание. Обязанностью полковника было его выполнить.

Так он и сделает.

Керенц выполнил приказ. В отдалении бухнул уничтоженный танк. Но прежде чем машины двинулись вперёд, прошло десять минут, а не пять. Рогге чертыхнулся себе под нос. Он не стал спрыгивать внутрь башни. Он таращился в ночь перед собой, на свет фар, превращённый клубящейся пылью в грязные мазки, и пытался справиться с нарастающим раздражением. Ему не хотелось, чтобы экипаж видел его выбитым из колеи. Он не мог думать ни о чём, кроме потерянного времени. Чтобы его наверстать, их полку придётся основательно прибавить скорость. Его изводила мысль о том, что его сочтут непригодным.

Ещё он страшно боялся прибыть на место и обнаружить, что война закончена. "Сын, — спросит его повелитель и отец, — какую роль ты сыграл в Голгофском крестовом походе?" А он в ответ: "Отец, я славно покатался на своём танке".

Его лицо пылало в предчувствии позора. Ему хотелось, чтобы полк нёсся вперёд. Вперёд к Яррику, вперёд к триумфу и славе Аумета и Империума. Вперёд к доказательству того, что он сам чего-то стоит.

"Обрекающий Глас" вышел из прохода. Как и все полковые командные машины, он располагался в середине наступающего войска, так что связь со всем полком была если и не гарантирована, то по крайней мере, работала настолько устойчиво, насколько это вообще было возможно. Половина полка всё ещё оставалась в проходе позади, а ведущие подразделения снова снижали темп. Рогге грохнул кулаком по крыше башни, сморщился от боли, затем спустился вниз. Внутри танка было шумно от рёва двигателей и вибрирующего металла, но здесь было проще, чем снаружи, расслышать звуки в ушной вокс-бусине. Он уже приготовился рявкнуть, чтобы на линию позвали Керенца, но тут капитан сам обратился к нему.

— Полковник, — сказал Керенц, — мы только что наткнулись на ответвляющуюся дорогу, уходящую глубже в горы.

— Насколько широкую?

— Достаточно для трёх машин, может быть, четырёх.

— Признаки активности?

— Нет, сэр. Но проход делает резкий поворот. Мы не можем видеть очень далеко по его ходу.

Рогге заколебался, разрываясь между двумя необходимостями. Он не сможет защищать тыл армейской группировки, если её не нагонит, но он также не выполнит свой долг, если проигнорирует проход. Задержаться, чтобы проследовать тем путём, и Император знает, насколько долго…

— Заглушить все двигатели, — приказал он. — Мне нужна полнаятишина.

Танковая колонна встала, двигатели выключились, выкашляв дым. Менее чем через минуту весь полк погрузился в неподвижность, и единственным звуком было пощёлкивание остывающего металла.

— Керенц, — передал Рогге по воксу, — мне нужен полный скан ауспиком, и я хочу, чтобы ты слушал. Если на той дороге есть зеленокожие, мы должны их услышать.

— Сэр, при всём уважении, ветер и атмосферные условия…

— Это мои приказы, капитан. Выполнять.

Рогге ждал, рисуя в воображении войну, которую он пропускал, и желая, чтобы орки обладали благоразумием и оказались не здесь, а вместе с остальными своими товарищами. Чем больше он об этом думал, тем сильнее сознавал, что понапрасну теряет время. Даже если там и сидело в засаде несколько этих зверюг, чего они могут надеяться достичь? Подавляющая масса их армии драпала сломя голову.

— Никаких показаний, никаких звуков, полковник. Но… — доложил назад Керенц.

— Хорошо.

Никаких орков. А даже если они там и были, то у них хватало мозгов не двигаться с места. И даже если, если они окажутся идиотами и нападут, они не смогут составить угрозу. Такое было просто-напросто невозможно. Решение было лёгким. Единственным, которое можно было принять.

— Двигаться дальше, — сказал он. — Полная скорость.

Рискованно в ночное время, но путь был чист, скалистые лощины беспрепятственно выводили их прямо к остальной войне.

Жуткая тишина остановленного полка взорвалась жаждущим битвы рёвом сотни танков. Звук отражался эхом от окружающих скальных стен, перерастая в могучую какофонию. Сыны Аумета устремились вперёд. Рогге снова выбрался наверх через люк. Он сел позади тяжёлого стаббера, который был установлен на башне, и начал смотреть на проплывающий мимо скалистый пейзаж. Он увидел тот прогал — справа, в северном утёсе. Когда он проезжал мимо, то почувствовал, как у него засосало под ложечкой, совсем чуть-чуть. Этот проход уводил в безжизненную багряную ночь Голгофы, и после первых нескольких сотен метров он погружался во мрак. Рогге таращился в него с ощущением праведной уверенности. Он сделал правильный и единственно возможный выбор.

И всё же, когда прогал остался позади, он обернулся и продолжал наблюдать за ним, пока тот не исчез из виду. Он так и ехал лицом назад, пока не рассудил, что последние машины полка прошли ущелье. Тогда он снова развернулся, чтобы с надеждой смотреть вперёд и желать, чтобы движение бронированных машин можно было ускорить силой одних лишь ожиданий. Мне следует связаться с Ярриком, подумал он. Надо дать ему знать, что мы подходим.

Вокс взорвался. Доклады и проклятия хлынули по вокс-бусине таким потоком, что смысл потерялся, рассыпавшись на осколки паники. Рогге стремительно развернулся. В первый момент он не мог увидеть ничего неправильного. За его спиной тянулась колонна танков, уходящая в ночь. Но затем он услышал. Он услышал всю чудовищность своей ошибки. Она звучала как моторизованная лавина, перекрывая ветер и грохот двигателей, стискивая в своей хватке весь полк. Она захлестнула уши Рогге и его рассудок. Она захлестнула его душу. И, колотясь о его грудную клетку, становясь всё ближе и ближе, она предстала перед его глазами. Он увидел лавину металла и зверья, прогрызающую себе путь к голове полковой колонны.

Когда этот кошмар приблизился, весь этот шум обрёл смысл. Неистовство ксеносов, оружия и машин звучало ужасающе похоже на хохот.

ГЛАВА II Растоптанные

1. Рогге

Войско, которое вынеслось из прохода на Ауметский полк, не было простым засадным отрядом. Эта было полчище, о котором Рогге прежде не мог бы и помыслить. Он не имел понятия о его общем размере, но возглавлявшие его боевые машины могли состоять на службе только у полноценной армии. Распихивая в стороны своих меньших сородичей, давя любого из своей собственной пехоты, кто не проявлял достаточно проворства, шли сверхтяжёлые танки. Боевые крепости. Они не уступали размерами «Гибельным Клинкам», но были извращёнными, вульгарными монстрами. Они щетинились вспомогательными орудиями и к тому же были украшены вереницами труб, изрыгающих жирный чёрный дым, словно мануфакторумы, превратившиеся в катящихся вперёд предвестников гибели.

За боевыми крепостями неуклюже ступали ещё худшие чудовища. Топталки. Рогге слышал это наименование достаточно часто, и каждый раз оно вызывало у него смех. Ему доводилось видеть гололитические изображения этих агрегатов, и тогда он тоже потешался над их грубым дизайном: неряшливое перекрытие металлических листов, сляпанных в чудовищную юбку; чрезмерное нагромождение вооружения; жалкие в своей дикости потуги на искусство, которые придавали этим творениям рогатые обличья божеств зеленокожих.

Сейчас ему было не до смеха. Хотя топталки и были меньше гаргантов, на машины, имевшие по-настоящему титанический размер, ему довелось взглянуть лишь издалека. Топталки же были близко. Они были здесь. А Титанов не было видно нигде.

Зелёный поток с лязгом и рёвом нёсся к Рогге, а перед ним мчалась психическая волна орочьего присутствия. Она была сокрушительной. Она как будто выключила Рогге. По его конечностями забегали мурашки, затем они отнялись от анестезирующего ужаса. Его сознание словно бы выплыло из головы. Он наблюдал за своей реакцией с остолбенелой отстранённостью. Отвисшая челюсть. Выпученные глаза. Руки безвольно свисают по блокам. Он стал марионеткой с обрезанными нитями, и мог лишь наблюдать, как волна зеленокожих накрывает его войска. Ночь сотрясалась в могучем, долбящем ритме уничтожения.

Ещё был другой шум, гораздо тише, но отчего-то сильнее действующий на нервы. Рогге осознал, что он доносится из его ушной бусины. Вокс-сеть исходила криком. Приказы к отступлению шли вразрез с командами контратаковать. Он снова и снова слышал своё имя в передачах, которые сначала были вопросительными, потом — умоляющими, затем — проклинающими. Он несколько раз моргнул, восстанавливая самоконтроль. Он стряхнул с себя оцепенение.

— Все подразделения, — начал он. Он выискал в себе сталь и решимость, которые требовались его голосу. Решения, в котором он сам нуждался даже ещё сильнее, ему найти не удалось.

— Все подразделения, — снова произнёс он с такой силой, что приказ всенепременнейше должен был воспоследовать.

Он увидел, что три танка пытаются дать согласованный отпор ближайшей топталке. Это были "Искоренение", "Последний Колокол" и "Преддверие Тишины". Он хорошо знал их экипажи. Все они были гораздо опытнее его самого. Когда-то его раздражало их недовольство тем, что он ими командует. Сейчас он благословлял их инициативность. Они по-прежнему двигались прочь от орочьих войск, но уже развернули башни назад. Они выстрелили в такой быстрой последовательности, что снаряды словно бы нанесли единый удар по машине зеленокожих. Топталка качнулась назад, отступая на один шаг. Её фронтальная броня покрылась вмятинами. Затем она снова двинулась вперёд, сотрясая землю своими шагами. Её левая рука представляла собой пушку, и сейчас она высказала ярость топталки. Снаряд пробил "Последний Колокол" сверху. Он детонировал внутри, затем последовал второй, ещё более мощный взрыв раскалившегося топлива и боеприпасов. Танк разнесло на части.

Одновременно с выстрелом из пушки топталка с размаху ударила своей правой рукой по "Искоренению". Та кончалась цепным кулаком, который превосходил по размеру космического десантника. Он начал вспарывать борт «Лемана Русса». Ночь разодрал визг металла, режущего металл. Рогге смотрел в ужасе, эти картины войны стали слишком большой нагрузкой для его чувств, затормозив его реакции до черепашьего шага. Топталка забивала "Искоренение", как если бы танк был живым существом. Он содрогался и брыкался, словно от боли. Затем цепной кулак добрался до плоти внутри. К многоголосию терзаемого металла присоединились крики людей. Из машины брызнула кровь.

Топталке не пришлось возиться с третьим «Леманом Руссом». Нёсшаяся на всех парах боевая крепость успела врезаться в него с такой силой, что опрокинула "Преддверие Тишины" на бок. Покалеченный танк покрыла толпа пеших врагов. Они без толку долбили по его броне, пока не явился орк с бронебойной ракетой.

— Все подразделения, — снова произнёс Рогге. Его глотка пересохла. Он говорил шёпотом. — Все подразделения… — он замолк. Ему нечего было сказать.

Это не имело значения. Говорить действительно было нечего. Орда орков катилась через полк, сминая, уничтожая, как будто удары наносили сами Ишаворские Горы. Рогге вытянул из уха вокс-бусину, глуша крики и требования. Противодействие оркам быстро оформилось на уровне рот, но ему недоставало согласованности. Эти роты были как камни перед лицом цунами. Они не могли остановить поток. Им просто-напросто удавалось прожить чуточку дольше.

Ураганная волна добралась до Рогге. Он отрешённо сознавал, что его экипаж стреляет из орудия "Обрекающего Гласа". Ему было всё равно. Когда над ним нависло шаркающее двадцатиметровое чудовище, ему была ниспослана крохотная милость: он был в таком ступоре, что даже не ощущал стыда.

2. Яррик

Наше наступление замедлилось. Я тешился верой в то, что мы загнали зеленокожих в угол и что развязка уже маячит на горизонте, меньше одной минуты. Затем поток вокс-сообщений от полка Рогге превратился в хаос. И после этого мы встали.

Вокс-модуль содрогался от статики и какофонии. Сообщения, каждое ещё срочнее, чем все прочие, смазывались в сплошной белый шум. Я позволил Дитхельму делать его работу. В моей груди нарастала тошнотворная уверенность. Отобрать донесения передовых полков не составило труда. Орки прекратили бегство. В тот самый миг, когда на дальнем конце линии связи с Рогге вокс пошёл в разнос, орки развернулись и бросились назад, на нас.

Полковник Синбёрн, который командовал 52 м полком с Мортис, попытался говорить обнадёживающе.

— Они решили напоследок встать насмерть, комиссар, — сказал он по воксу. — Они в отчаянии. Они знают, что это конец.

— Разве? — спросил я. Мне требовалась правда, а не фантазии.

— Они задают нам трёпку, — признал он, — однако…

Я оборвал его:

— Прислушайтесь к врагу, полковник. Что вы слышите?

Он вернулся на связь через несколько секунд с тем самым ответом, которого я ожидал и которого страшился.

— Они хохочут, — сообщил он.

Выяснение ситуации у нас в тылу заняло больше времени.

— Полковник Рогге не отвечает, сэр, — доложил Дитхельм.

Уже само это сказало мне, что дела там пошли наперекосяк. Но мне нужно было знать почему, и мне нужно было знать как.

— Тогда найди мне того, кто отвечает.

Дитхельм это сделал. Он прекрасно справлялся, а в 23 м Ауметском хватало офицеров, которые знали свой священный долг. Многие из них погибли, пока рассказывали нам, что произошло. Их передачи были фрагментами трагедии.

— … не знаем, отступаем мы или контра…

— … многочисленные топталки и боевые крепости, мы не можем…

— Кто командует? Кто командует?

— Ничего не осталось! Трон побери этого ублюдка! Я скормлю ему его…

Я не отрывал глаз от картографического стола, слушая, как Дитхельм оглашает свежие порции информации. Как гололитическое изображение приобретает объём и наращивает разрешение, так и в моём уме складывалась картина. Я ощутил, как мои губы ощериваются в гримасу, когда осознал, как ужасно мы заблуждались. Войско, которое сейчас рвало в клочья Ауметские танки, было армией как минимум такого же размера, что и преследуемая нами. Траке удалось утаить от нас эту вторую группировку, скрытно размещённую в горах. Мы вляпались в одну из величайших засад в истории Империума. Несмотря на все мои поучения, несмотря на то, что уж я-то знал, что к чему, я недооценил Траку. И снова этот орк переиграл, пере-думал нас, людей.

Мы были пойманы в клещи. Долина, по которой сейчас наступала основная масса наших войск, была длинной и широкой, но всё-таки это была долина, и орки атаковали нас с обеих её концов. Даже в предгорьях Ишавора рельеф был достаточно высоким, чтобы мы не могли через него перевалить. Мы были заперты со всех сторон. Трака сделал со мной именно то, что, как я думал, я готовлю ему.

У нас оставался шанс, только если передовые подразделения смогут немедленно завершить войну. Судя по всем признакам, с той же вероятностью у меня могла бы вырасти новая правая рука, но я всё-таки обратился к Синбёрну:

— Полковник, у вас есть хоть какая-то надежда, что вы сумеете убить Газгкулла Траку в течение следующих нескольких минут?

— С благословения Императора, как знать, что мы сможем…

— Вы хотя бы представляете, где он?

— Нет, — признался Синбёрн.

Я мог слышать, насколько он был разочарован. Он был удручён мыслью, что придётся сдаться в такой близости от цели. Но реальность была такова: всё это время мы не преследовали Траку. Это он завлекал нас. И если только Синбёрн не держал этого орка под прицелом дюжины танков, сегодня нам его не победить.

— Выходите из боя, полковник, — сказал я.

— Комиссар, — начал он.

— Вы нужны нам здесь.

Ответа не воспоследовало. В ухе царапала статика, её беспорядочный звук складывался в безотрадную правду. Я велел Дитхельму перебирать каналы, пока тот не нашёл мне капитана танковой роты. Это был капитан Хэнтлин, и его машиной был «Гибельный Клинок» "Устрашающее Величие".

— Капитан, — произнёс я, — теперь вы командуете бронетанковым полком.

И я отдал ему приказы, которые любой солдат хочет услышать в последнюю очередь.

Выбора не было. Двигаться вперёд было самоубийством: цепочка долин вела только в тупик, в конечную точку, где, как нам думалось, мы загнали орков в угол. Нам нужно было отходить назад, и мы должны были пробить себе дорогу через вторую армию. Это не было вопросом надежды — одной лишь необходимости.

Тогда соберём наши силы. К этому моменту Дитхельм держал на вокс-линии всех полковых командиров.

— Это не отступление с боем, — сказал я им. — Вы должны вернуться как можно быстрее и приготовиться снова вступить в бой в тылу.

С «Гибельными Клинками» у нас ещё может быть шанс — не на победу, а на успешное отступление.

Может.

Мы начали убийственную процедуру изменения направления целой армии на диаметрально противоположное. Тысячи, тысячи и тысячи бойцов и машин, море военной мощи, которое на открытой равнине протянулось бы до самого горизонта, — сейчас они должны были застопорить всё движение и развернуться туда, откуда пришли. Идеальность дисциплины удерживала беспорядок на минимальном уровне. Неумолимая реальность подразумевала, что нам всё ещё придётся как следует покрутиться. Хуже всего дело обстояло с машинами. «Леманы Руссы» и «Мантикоры», «Химеры» и «Василиски» — у всех них имелись минимальные круги разворота и было мало места, чтобы их сделать. Даже с учётом приоритета, предоставленного штабной «Химере», её переориентация заняла у нас целую минуту. Там, где прежде мощь Империума текла по Голгофе, словно ревущий поток, сейчас не осталось ничего, кроме завихрений тёмной патоки.

Я знал, что мой приказ стал смертным приговором для бессчётных верных Гвардейцев, поскольку зеленокожие вовсю пользовались своим преимуществом. Я снова пожелал оказаться на передовой. Прежде я хотел быть свидетелем того, как Траке придёт конец. Сейчас я бы разделил страшный миг отступления с бойцами, которые отдали всё ради этого дела. Это то, что я был им должен.

Однако Империуму я был должен ещё больше. Как и любой человек на этом свете. Тем паче, что в данный момент моё самопожертвование не послужит никакой цели. Я не преуспею в выполнении своего долга служения Императору. Так что этот романтический жест будет не чем иным, как изменой.

Мы действовали дисциплинированно, но медленно. Орки же — скоростные создания. Само понятие дисциплины едва укладывается у них в голове. Замедлить их наступление было нечем, кроме месива из человеческой крови под их ногами. И, стало быть, это произошло. Бронетанковый полк ещё не достиг новой линии фронта, а остальная армия даже не начинала маршировать в новом направлении, как на нас обрушились атакующие орки. К этому времени я уже снова выбрался наверх через люк «Химеры», и хотя я находился в километрах от места, где началось столкновение армий, я его услышал. И почувствовал тоже: они сшиблись с такой силой, что завибрировало всё дно долины.

Мы двинулись вперёд, и мы шагали прямо в пасть мясорубки. Но сейчас выбор был: идти вперёд и умереть, или ждать и умереть. Мы шли вперёд, следуя единственной дорогой чести и дорогой нашей единственной надежды.

Надежды, которая отправляла нас через боевые крепости и топталки. Мне пришлось сдерживать горький смешок.

— Если мы найдём полковника Рогге, — произнёс потрескивающий голос Ланнера в моей ушной бусине, — пожалуйста, предоставьте мне привилегию убить его моими собственными руками.

— Эта честь будет принадлежать мне, — отрезал я. Чтобы сражаться с бронетехникой, нам требовались танки, а мы уже потеряли полк, который, на самый худой конец, должен был сдерживать орков до подхода «Гибельных Клинков». Мотострелковые же войска были ничем в сравнении с тем, что спустил с цепи Трака.

И всё-таки мы держали путь на бойню, набирая скорость. Через какие-то минуты я увидел очертания нашей погибели. Над нашими войсками высились топталки. Титаны разнесли бы этих уродин обратно на составлявший их металлолом, но наши богомашины по-прежнему были далеко, по-прежнему были блокированы в непоколебимой патовой ситуации. Здесь же топталки были царицами поля боя. Это были рогатые тварюги с торчавшими из плеч трубами, из которых валил дым. Через неравные промежутки времени они поочерёдно сотрясали долину оглушительным звуком, в котором было что-то от воя, рёва топки и беснующегося гудка одновременно. Всякий раз, когда топталка ревела, толпища пеших бойцов подхватывали этот клич и бросались на нас с обновлённым боевым пылом.

Моя «Химера» добралась до точки, где начинался совершеннейший хаос. О гусеницы машины заплескался зелёный поток. Я занял место за стаббером на башне. Стрелком я был неуклюжим, только с одной рукой, но с пристяжными ремнями, надёжно удерживающими меня при орудии, оно поворачивалось вместе со мной, а промахнуться было невозможно. Я нажал на спуск и начал скашивать несущихся в атаку тварей. Моё тело сотрясалось с каждым выпущенным снарядом, быстро нагревающийся стаббер жёг мою руку, в ноздри била едкая вонь фицелинового дыма, и всё это была хорошая боль, честная боль, очищающие страдания войны, означающие смерть моих врагов. Краем глаза я заметил орочьего босса, который бросился на «Химеру» сбоку и сиганул наверх. Быстрый рывок вправо, и я его располовиню. Но внезапно этого показалось недостаточно. Я просто вибрировал от ненависти к Рогге, к самому себе, к оркам. Инопланетная мразь упивалась своим триумфом, и будь я проклят, если не заставлю их помучиться. Так что я позволил боссу приземлиться на «Химеру». Пока он делал шаг к башне, я успел отстегнуться от ремней. Затем я выпрыгнул из люка и тоже встал наверху, чтобы меня было видно как можно лучше. Я поднял свою правую руку, потрясая боевыми когтями, которые принадлежали мне со времён Улья Гадес.

— Ты осмеливаешься? — выкрикнул я. — Ты знаешь, кто я такой?

Я был Ярриком, который заставил орков бежать из Гадеса. Я был Ярриком, который убивал дурным глазом. Так я и сделал.

Рубиновый лазер из моего злого глаза выстрелил вверх, пронзая орка через его раззявленную пасть и снося верхушку его головы. Челюсть твари отвисла в выражении идиотского удивления, а тело грузно крутнулось, перед тем как свалиться с «Химеры». Я перевёл свой взгляд на орков внизу. Они поняли, кто я такой, и замялись. Ланнер погнал «Химеру» сквозь эту их нерешительность, давя зеленокожих в кашу под нашими гусеницами. Я снова взялся за стаббер, а наводчик, боец по фамилии Кобен, принялся стрелять из пушки. Мы пробивали себе путь огнём. Мы прокладывали дорогу, ведущую нас на верную смерть.

Но я не принял бы такого заключения. Как и мой экипаж. Как и любой из шедших с нами бойцов. Мы не космодесантники. Поодиночке мы ничто. Все вместе мы — воля Императора, а воля Его не признаёт никаких преград. Мы смели бы орков, стоящих на нашем пути.

Это если бы одной воли было достаточно.

Мы приблизились к месту, где толчея битвы достигала своего апогея, и она раздалась, охватывая нас. Меня окружал не просто зелёный поток, а вздымающееся бурное половодье самой войны. В этом вихрящемся водовороте организация рушилась, уступая место беспорядочному, случайному, импровизированному, хаотичному и — да — иногда предопределённому. Но этот хаос водоворота не означал, что надо отказаться от планирования. Я заглядывал вперёд, на действительность в лице гигантских боевых машин орков, и выискивал стратегическое решение, поскольку, клянусь Троном, я его найду.

И я увидел. Выход из долины, тот путь, которым мы должны были следовать, лежал к востоку. Дорога была блокирована топталкой, которая вышагивала с отставанием от остальных. Между ней и «Химерой» находилась рота самоходок «Василиск». Их пушки, «Сотрясатели», возможно, пробьют броню топталки. Но «Василиски» не были танками. Их собственная броня не была рассчитана на то, чтобы сражаться на передовой, и у них был открытый верх. Я видел, как их экипажи маневрируют, пытаясь вывести их на огневые позиции, как они опускают пушки, чтобы вести стрельбу на разрушение на короткой дистанции, и как орки наносят им жестокий урон, прежде чем они успевают стать угрозой. Воздух был наводнён ракетами. Несколько машин уже превратились в горящие обломки. Экипажи множества других крошили в капусту.

— Гони к «Василискам», — велел я Ланнеру.

— Всем в пределах досягаемости, — заговорил я по каналам связи с полками, — защищать артиллерийские расчёты. Дайте им шанс спасти нас всех.

Пехота и «Химеры» стеклись к «Василискам». Бойцы, пренебрегая собственной безопасностью, отстреливали орков, карабкающихся на головы орудийным расчётам. Но зеленокожих было столько, что и не перечесть, а тут ещё в схватку вломилась орочья боевая фура, которая могла похвастаться пушечным вооружением. За время, понадобившееся нашим машинам для выхода на дистанцию стрельбы, артиллерийская рота была истреблена почти полностью. Самоходки, в том числе и фура, стали перекорёженными металлическими тушами. Стволы орудий, бесполезные и немые, тянулись к слепым небесам. Впереди нас дрались с орками бойцы одного из последних «Василисков». Зеленокожим не составит труда покончить с ним за какие-то секунды.

Кобен выстрелил. Главное орудие «Химеры» не шло ни в никакое сравнение с пушкой «Лемана Русса», но у него всё-таки имелась взрывная мощь, и выстрел нёс в себе колоссальный риск. Он мог доделать за орков их работу. Но точность, с которой наводчик уложил снаряд, продемонстрировала, что риска, в конечном счёте, не существовало вовсе. В считанных метрах позади «Василиска» взметнулся фонтан искромсанных зеленокожих тел. Те орки, что оказались чуть дальше пределов зоны поражения, зашатались, оглушённые взрывом. Артиллерийский расчёт отбросил осаждавших их врагов назад. Стабберные очереди и лазерные выстрелы начали полосовать со всех сторон, врезаясь ещё глубже в атакующую массу орков. Затем «Василиск» навёл своё орудие на топталку.

Выстрел прозвучал оглушительно. Отдача была такой, словно по земле ударил великан, так что «Василиск» отлетел назад на несколько метров. Снаряд предназначался для разрушения бункеров, но даже при этом в противостоянии с противником такого рода мы нуждались в чём-то очень близком к чуду. И мы его получили. Этот снаряд направляла рука Императора. Он ударил в топталку, и мне пришлось сощуриться, когда ночь опалило днём. Над полем боя словно бы извергся вулкан, распустившись гигантским огненным цветком. Верхняя половина топталки исчезла. Дождём просыпались куски металла и некоторое количество мясных ошмётков. Я призвал к согласованному броску в созданную нами брешь. Этот приказ вряд ли был необходимым. Победный миг привлёк к себе все глаза и сердца. Бойцы с Армагеддона, Мордиана и Ай Мортис испустили рёв надежды и веры, перекрывший исступлённое завывание орков. Со всей силой отчаяния и обновлённой решимости мы пробились вперёд, тесня армию орков, превосходящую нас числом. Мы пробились через них. Передовые силы пехоты достигли устья долины.

И налетели прямо на боевую крепость.

Явление орочьего сверхтяжа несло в себе все черты гротескного стиля этой расы. Он вынесся из прохода стремительнее, чем полагалось двигаться любому танку, как будто в него был встроен двигатель космического корабля. Его передняя часть и в самом деле взлетела в воздух, когда он достиг верхней точки небольшого подъёма, и не опускалась обратно, пока крепость не промчалась ещё несколько десятков метров. Люди исчезали под ней и их размазывало по грубым зубцам её фронтальной брони. Я обнаружил, что таращусь прямо в зев её необъятного башенного орудия. По сравнению с ним пушка «Василиска» казалось просто малюткой. Это орудие дало нам орочий ответ на наш удар.

Снова наступил день, на этот раз гораздо ближе. Я находился в его сердце, а грохот пушки был настолько мощным, словно он раздался внутри моей головы. Взрывная волна ударила так, словно воздух превратился в гранит. Я летел. Мир крутился. В голове не было ни единой мысли. Всё окружающее состояло лишь из пламени, ветра и града ударов. Я врезался в землю с такой силой, словно свалился вниз из самого космоса.

ГЛАВА III Горделивость

1. Яррик

Боль была точно от миллиона зазубренных осколков. Я втянул воздух, вдыхая в себя обжигающий жар и пыль, и осколки раскалились докрасна. "Встать, — сказал я себе. — Это ерунда. Ты знавал вещи и похуже. Ты же не позволишь какой-то щекотке помешать тебе выполнять твой долг. Теперь вставай!"

Я поднялся на свои шатающиеся ноги, глядя вприщур на окружавший меня хаос. Выстрел боевой крепости вырвал центральную часть «Химеры» и опрокинул машину вверх тормашками, выбросив меня из неё. «Химера» лежала на своей крыше, в её бортах зияли пылающие дыры, фронтальная броня была покорёжена и разодрана, словно какая-то жесть. «Василиск» исчез. На его месте сейчас раскинулся парк скульптуры, почерневшей и исковерканной. В какую сторону ни глянь, везде угасало пламя. На земле лежали тела людей и орков, обгорелые, размозжённые и растерзанные. В воздухе по-прежнему висел шум битвы, но в этом месте, в радиусе порядка сотни метров, царило затишье. Это был покой убитых, безмолвие выжженной земли. Боевая крепость остановилась, когда делала свой выстрел. Её орудийная башня поворачивалась в поисках новой поживы, но здесь и сейчас в наличии были лишь крошечные фигурки наподобие меня, снующие вокруг. Ничего интересного. Гигантский танк загрохотал двигателем, переключая своё внимание на свежие арены убийств.

Я поспешил к «Химере», пробираясь через пылающий ад. В ней уже нечего спасать, кроме жизней, да и тех, по всей вероятности, не сохранить ни одной, но я должен был попытаться. В данный момент сфера моих обязанностей скукожилась до считанных метров вокруг меня. Это было всё, куда я мог добраться, возможно вместе с — помилосердствуй, Трон! — некоторыми из бойцов, сражавшихся рядом со мной. Приблизившись к останкам машины, я увидел Ланнера, который выдирался из дыры во фронтальной броне. Я бросился к нему и вытянул его наружу. Ему обожгло правую половину лица, и на нём была дюжина кровоточащих ран, но обошлось без переломов. Он сделал несколько шагов прочь от «Химеры», я же снова повернулся к ней.

Он меня остановил.

— Больше никого не осталось, комиссар, — сказал он.

Я развернулся к нему лицом.

— Ложись! — проорал я.

Ланнер рухнул плашмя. Несущийся в атаку орк махнул массивным цепным топором, промазал и проскочил мимо. Набранный импульс вынес мерзостного ксеноса ко мне. Я ткнул ему в морду своими силовыми когтями. Я пробил ему череп насквозь.

Труп упал, и я увидел позади него боевую крепость. Она не уехала. Она направлялась к нам с орудием наготове. Помнится, я ещё кисло удивился, с чего это нас сочли достойными убийства. Возможно, экипаж меня опознал и решил таким образом отдать мне абсурдную почесть.

Из башни крепости шарахнул огонь. Но не потому, что она выстрелила. В неё ударил крупнокалиберный бронебойный снаряд. Из люка танка вырвалось пламя, и его орудие неожиданно перекрутилось. Я стремительно развернулся назад. Сквозь стену пламени прорвалось что-то столь же громадное, как орочий танк. Одни только его гусеницы имели высоту в человеческий рост. Это было пятно тени, созданное из стали. Это была смерть.

"Горделивость" выстрелила ещё раз, зацепив бок боевой крепости и прорвав в её броне зияющую дыру. Орочий танк медленно остановился. Как ни трудно в это поверить, но его башня развернулась, нацеливая своё перекрученное орудие на «Гибельный Клинок». Даже орки не настолько глупы, чтобы попытаться выстрелить, подумал я, в тот же самый миг осознавая, что им легко могло хватить на это упрямства. Я бросился на землю рядом с Ланнером.

Мне не раз и не два доводилось видеть орочью технику, функционировавшую лишь по причине безраздельной веры зеленокожих в то, что она будет работать. Но даже их безумная уверенность не могла преодолеть физическую реальность на таком фундаментальном уровне. Я услышал приглушённый "тудух", и вся боевая крепость сотряслась от силы взрыва, который направило назад внутрь танка. За этим последовали ещё два титанических сотрясения, когда рванули сначала боеприпасы, а затем двигатель. Воздушная ударная волна от уничтожения сверхтяжа вколотила нас в красный грунт.

Затем мы поднялись и стояли, отплёвываясь, пока в наших ушах не затих звон, а наше зрение не восстановилось после вспышки. "Горделивость" уже остановилась. Она открыла нам люк, пока мы карабкались наверх. По ходу нашего подъёма я заметил на «Гибельном Клинке» несколько боевых ранений. Броня была выщерблена и опалена, и была пробита по крайней мере в одном месте. Раны имелись и внутри. Орочий снаряд пробил шкуру "Горделивости" и, к счастью, улетел прямо через другой борт без взрыва. Но он убил водителя, и командиру танка, сержанту Хануссену, пришлось взять управление на себя. Он с явным облегчением уступил его Ланнеру, который устроился на его сиденье с влюблённым видом.

Я развернулся к Хануссену:

— Как там наша связь?

— Нестабильная, комиссар, но работает. Я уже разослал весточку, что вы живы.

Когда я кивнул ему, предлагая продолжать, он сказал:

— Против нас ещё как минимум три топталки и столько же боевых крепостей. Некоторые уже в долине, а некоторые ещё идут по проходу.

Я крякнул.

— Мы не можем сражаться с ними там. Слишком тесно. Нам придётся дождаться, пока все основные источники угрозы достигнут долины, и тогда делать попытку прорыва. Как там дела у других «Гибельных Клинков»? — сказал я.

— "Последний Рассвет" ещё сражается. Остальные мы потеряли.

Я чертыхнулся. "Устрашающее Величие" тоже было потеряно вместе с капитаном Хэнтлином. Руководство полков продолжало обезглавливаться.

— Кто принял командование? — спросил я.

— Я, — ответил Хануссен.

И до сих пор у него это получалось.

— Хорошо.

— Кое-что ещё, комиссар. С вами пытался связаться полковник Хельм. Что-то насчёт орбитальной бомбардировки.

Я нахмурился:

— Во что мы целим?

— Это не мы.

Я схватил вокс. Секунды, которых мы не имели, ускользали прочь. Но я доверился людям, которые вели схватку, пока я сам выяснял более общую ситуацию. При охватывании взглядом более масштабной панорамы войны беда состоит в том, что его никак нельзя от неё отвлечь.

Я слушал статические шумы одного ретранслятора за другим. К счастью, цепочка всё ещё работала, так что я соединился с плато Адрон и заговорил с Хельмом:

— Что происходит, полковник?

— Комиссар, у орков есть космический скиталец.

Мне пришлось сделать усилие, чтобы не закрыть в отчаянии свой глаз. Я сохранял каменное выражение лица. Космический скиталец? Когда мы прибыли в систему, у орков имелось лишь несколько транспортных судов, которые висели над Голгофой на высоком якоре. Мы незамедлительно с ними расправились. У орков не было войск, кроме находившихся на поверхности, то есть никаких подкреплений, никакого снабжения…. Вот только у них было. У Траки был космический скиталец. Одно из этих чудовищных нагромождений уворованных или подобранных после аварии кораблей, прилепленных к центральному астероиду, служило главным источником войск и материально-технического снабжения для нашествия Траки на Армагеддон. Мы его уничтожили, нанеся этим сокрушительный удар по мощи орочьего предводителя.

Какими мы были наивными. Похоже, что такое приключалось с нами всегда, когда дело касалось этого орка.

У него имелся ещё один. То, что у него могло быть две такие базы, являлось леденящим свидетельством того, насколько широко простирались его власть и влияние. А то, что он умудрялся это скрывать до настоящего дня, ударив по нам с ещё одного фронта в наихудший возможный момент, было ещё даже более пугающим признаком не только силы, но и мастерства.

Хельм всё ещё говорил:

— Флот несёт тяжёлый урон, сэр. Мы не располагаем кораблями для сражения с чем-то подобным. Ещё он бомбит поверхность, главным образом те позиции, за которые сражаются войска наших Титанов.

— Какова твоя оценка?

— Сэр, мы проигрываем.

Он ожидал моего ответа, и в его молчании чувствовалась напряжённость. Как правило, так открыто заговорить с комиссаром о поражении было самоубийством, и мне доводилось пристреливать людей за высказывание гораздо менее чётких мнений. Требовалось быть храбрецом, чтобы проявлять честность, так сильно рискуя собой. Но я просил у него правды, и он мне её дал. Хельм доказал, что он порядочный офицер, ещё на Армагеддоне, когда, поставив под удар свою военную карьеру и кое-что поважнее, выступил против идиотских выходок губернатора фон Штраба, которые пахли изменой. Я очень ценил его стремление точно также высказывать мне то, чего я не хотел, но непременно должен был слышать.

В данном случае он сообщил мне то, до чего я уже дошёл логическим путём. Факты были чудовищными в своей простоте. С космическим скитальцем перевес был на стороне Траки, и более того — исход этой войны был предрешён. Под вопросом оставалось только одно: что нам удастся спасти, если такое вообще окажется возможным. Следующие слова, которые я произнес, были горше полыни и заставили помертветь мою душу. Они были тем мучительнее, поскольку окончательная ответственность лежала на мне. Это был мой крестовый поход. Я по-прежнему не сомневался ни в его правильности, ни в его жизненной необходимости. Но это я привёл нас сюда, на Голгофу. Это под моим командованием на нас обрушилось это бедствие. Какую бы роль ни сыграли отдельные офицеры (и я не ломал голову над гробовым молчанием Рогге), это была моя война, и это мне полагалось произнести эти ненавистные слова:

— Я отдаю приказ о немедленной эвакуации. Полковник, заберите сколько сможете людей, техники и прочего имущества и покиньте систему Голгофы. Выполняйте немедленно.

Повисла пауза. В ней содержалась вся тяжесть отчаяния Хельма. Затем он сказал:

— Комиссар, бойцы откажутся улетать без вас.

Я почувствовал себя одновременно и польщённым, и смущённым такой честью, а также разъярённым обещанным неповиновением. Я не был таким идиотом, чтобы разораться или начать угрожать. В данной ситуации требовалось найти решение, а не закатывать сцену.

— За последние несколько минут приземлялись какие-нибудь транспортники?

— Три штуки, — ответил Хельм.

— Тогда я был на борту одного из них. Я руковожу эвакуацией. Я отбываю вместе с нашими героическими войсками. Ясно? — ответа не было, не считая неверящего молчания. — Это ясно? — требовательно спросил я.

— Да, комиссар.

— Поддерживайте эту фикцию так долго, как только сможете. Я сожалею, Теодор, — я приказывал соврать честному человеку. И на этом бедолаге повиснет обязанность поддерживать мою жизнь человека-легенды дольше, чем просуществую я сам. — Император защищает.

— Император…

Раздался мощный всплеск статических помех, переросший в нескончаемую бурю. С базой Адрон больше связи не будет. Мне было слышно, как за бортом "Оплота Горделивости" набирает неистовство буря другого толка.

2. Хельм

Теодор Хельм швырнул вниз вокс-модуль и выбежал из центра связи гарнизона Адрон. Он не знал, означала ли статика, что Яррик был мёртв. Ему не удалось восстановить связь ни с одной из ретрансляторных станций. Не работала вся сеть. Благодаря совместным усилиям электрических бурь Голгофы и её пыли вокс-связь была ограничена ближайшими окрестностями. Плато Адрон было отрезано от остальной армии.

Хельм взобрался по лестнице внешней стены форта. Он посмотрел на север, в направлении Ишаворских гор. Их гряду было бы не разглядеть с такого расстояния, даже если бы на дворе стоял день, но Хельм мог видеть более чем достаточно свидетельств разворачивающейся катастрофы. Перед ним, у основания плато, уже скопилось целое полчище. Это были не ишаворские орки. Они накапливались здесь несколько часов. Транспортники, прибывавшие с космического скитальца, сыпались чёрным градом. Они падали вниз за горизонтом, сразу же за границами досягаемости, чтобы выпустить свой груз, охваченный военной лихорадкой. Таким образом, в войну вступило третье орочье войско, при этом тоже подчиняющееся воле одного-единственного предводителя. Такая сплочённость ужасала. И в этом заключался парадокс: чем катастрофичнее всё шло, тем сильнее становились доказательства правоты Яррика.

Вечный облачный покров бушевал и сверкал, но не вся эта ярость принадлежала природе. В ней присутствовало сияние и грохот приближающихся транспортников, когда они пронзали сплошной слой туч на конечном отрезке своего пути. И ещё огонь: полосы пламени просверкивали наверху, как раны в небе. Бомбардировка пока что щадила плато, но в том направлении, где Титаны сражались со своими орочьими аналогами, изливался мощный смертоносный дождь. Земля едва заметно тряслась от ударов, наносимых в сотнях километров отсюда. Оркам, сеющим смерть с небес, было плевать, если их соплеменников разносило в пыль. Имело значение лишь уничтожение врага.

Затем ещё были отголоски другой войны — той, которая велась в небесах. Временами это был всего лишь свет. Иногда же обломки оказывались достаточно крупными и не сгорали, а врезались в землю с такой силой, что образовывались кратеры. Хельм мог следить за этой войной лишь посредством случайных обрывочных передач. Он надеялся, что часть этих обломков принадлежала орочьим судам.

Но прямо на его глазах там, на расстоянии, настолько далеко, что его было видно только как одинокий изломанный силуэт, да и то лишь потому, что оно было объято пламенем своей смерти, появилось падающее тело, при взгляде на которое у Хельма кольнуло сердце. Несмотря на всю его разрушенность, полковник всё же узнал очертания корабля, на котором пропутешествовал настолько долго, что он был ему домом не в меньшей мере, чем сам Армагеддон. Не с этого дня. Фрегат "Боронильщик" типа «Огненный Ураган» падал на планету, не увиденный и не оплаканный никем, кроме Хельма. Он исчез в загрязнённой ночи. Гром удара был приглушённым, но он раскатился с зычностью одного-единственного могучего удара похоронного барабана.

Хельм вернул взгляд на орков внизу. Базу Адрон строили с расчётом на выдерживание осад, но ни одна крепость не может заниматься этим вечно, и у них не было причин её отстаивать. Комиссар приказал отбыть всем находящимся здесь. Если они не уйдут в ближайшее время, то уже не сделают этого никогда, и разгром на Голгофе станет полным.

Хельм выругался, отворачиваясь от картины поражения. Спустившись по лестнице, он взвалил на плечи полномочия командующего, которому предстояло надзирать за одним из самых унизительных отступлений этого тысячелетия.

3. Яррик

В безысходности было что-то освобождающее. Я знал, что нам не дожить до рассвета. Как и экипаж "Оплота Горделивости". Нам вдруг не к чему стало рваться, мы лишились цели, которая ускользала бы из наших рук. Нам ничего не оставалось, кроме как умереть с честью. Когда непреложность этого факта впиталась в людские сознания, я увидел улыбки на лицах экипажа танка. Я верю, что у них и в самом деле посветлело на душе.

С того момента я говорил себе это множество раз. Для моей собственной души важно, чтобы это и вправду было так.

Я никогда не чувствовал себя так легко, как в тот момент, когда выбрался наверх из люка "Горделивости" и занял позицию за её ораторской трибуной. У меня не вышло остановить Траку, и это означало, что я не познаю покоя, сходя во тьму могилы. Но несмотря на это, я обрёл новую энергию. По моим жилам растекалось что-то очень сильно смахивавшее на эйфорию. Если смерть уже была рядом, я собирался встретить её со всей яростью, что только дарует мне моя вера, и ликовать от убийства каждого орка, которое я совершу начиная с этой минуты и до моего последнего мига.

— Воины Империума! — воззвал я. Я говорил по воксу, но вместе с приливом энергии мне начинало казаться, что и сам мой голос разносится над полем боя. — Завтра будет днём всех наших дней, поскольку мы, покрытые славой, воссоединимся с Императором у Золотого Трона. Сегодня же — ночь всех наших ночей, ибо сейчас, в эти самые моменты, мы добудем себе ту славу, которая приведёт нас к Трону, — я сделал паузу, когда выстрелы из орочьего стаббера срикошетили от моих когтей. В ответ я встал ещё выше. — Зеленокожие превосходят нас числом. Они смеются оттого, что нам некуда деваться. Они думают, что добились триумфа, — слева от меня раздался мощный взрыв: «Леман Русс» вскрыло множественными ракетными попаданиями. За него отомстила «Адская Гончая», испепелив его убийц. — Покажите им, что они заблуждаются! Покажите им, что им нечего праздновать! Покажите им, что они попали в ловушку на этой планете вместе с врагом, который не уйдёт никогда! Научите их, что такое настоящий триумф! Станьте истинным гневом Голгофы!

Я не мог услышать отклик — по правде говоря, я был не в состоянии расслышатьдаже собственные выкрики. Но как я мог ощущать призыв в хрипении моей глотки, точно это был рёв первобытного зверя, так я мог чувствовать воодушевление, вспыхнувшее в легионах Императора в ответ на мой клич. Сцепившиеся в схватке, умирающие и убивающие, все они услышали мои слова, и они откликнулись. Несмотря на то, что дно долины очень быстро превращалось в сплошную беспощадную рукопашную монументального масштаба, где полковая сплочённость летела ко всем чертям в столкновении двух громадных военных сил, мы действовали как один человек, атакуя с обновлённым пылом, с сердцами, наполненными песнью, которая была одновременно и прославляющим гимном, и воплем неугасимой ярости.

"Горделивость" скакнула вперёд, и я вздел свои когти, бросая вызов орочьим машинам, чьи туши разрастались впереди в ночи. Нам навстречу на всех парах спешила топталка вместе с ещё одной боевой крепостью. Высверки их и наших орудий выжгли мрак. В тот же самый миг я ощутил рывок: Ланнер резко скорректировал курс "Горделивости". С точки зрения любых обычных стандартов этот манёвр выглядел неспешным, но по меркам «Гибельного Клинка» он был совершён со сверхъестественным проворством, и его как раз хватило, чтобы сбить оркам линию прицела. Их машины развернулись, гораздо более медленно. Отвлёкшись на заманчивую мишень, которую мы собой представляли, они пренебрегли прочими орудиями, нацеленными в их сторону, и были выведены из строя слаженным артиллерийским обстрелом. Я осознал, что, куда ни посмотри, везде происходило согласованное, организованное движение. Наши полки вели перестроение, взяв "Горделивость" за фокусную точку. Наши потери ужасали. Ландшафт был усеян останками людей и машин, но вместе с тем он кишмя кишел армией, которая переформировывалась, выковывая из себя бронированный кулак.

— Комиссар! — позвал меня чей-то голос.

Я посмотрел вниз. Рядом с "Горделивостью" бежал боец Стального Легиона, так близко к её борту, что сделай он один неверный шаг в сторону, и его затянет под гусеницы. Его это не тревожило, но не потому, что он поддался отчаянию. Его поступь была пружинистой.

— Да, боец, — сказал я.

— Снова как в Улье Гадес, верно?

— Ты там был?

— Ага. Зеленокожие впёрлись к нам, чтобы нарваться на очередной сюрприз, так? Собираетесь оторвать Траке бошку, комиссар?

Я раскрыл свои когти.

— Нет, — сказал я. — Я так думаю, что лучше я её раздавлю.

Боец рассмеялся, отсалютовал и убежал прочь.

"Он что, не понимает? — спросил я себя. — Конечно же, он понимает". Это была наша последняя атака, и мы все это знали. Каждый солдат рвался вперёд ради спасения своей души, ради уз товарищества и ради славы Императора Человечества. В адских стробоскопических вспышках стабберных, лазерных и пушечных выстрелов сияющая элегантность мордианских униформ мешалась с армагеддонскими полушинелями и индустриально-серым полевым обмундированием Мортис. И все мы двигались к проходу.

Мы снова вонзились в море орков. Мы пробивались вперёд, всегда вперёд, хотя наступать было некуда, кроме как глубже в ряды врагов.

— Не останавливайся ни в коем случае, — крикнул я вниз Ланнеру. В ответ он повёл «Гибельный Клинок» ещё быстрее, передавив пару десятков орков за раз. Какой-то миг гусеницы буксовали в месиве трупов, затем "Горделивость" с рёвом устремилась дальше. Я защёлкнул свои когти, словно бы вырывая совокупную вражескую гортань. Я послал мысленный вызов Траке. "Вот они мы, — подумал я, кося зеленокожих выстрелами из своего болт-пистолета и своего глаза. — Осмелишься встретиться с нами лицом к лицу? Осмелишься?"

Орки отступали перед нашей яростью. Но лишь до определённого предела. Они сбились в кучу, затем расхрабрились, когда из прохода выросло нечто колоссальное. Это был гаргант высотой в пятьдесят метров, который подошёл с полей сражений с нашими Титанами.

Хануссен, который сидел за главным орудием, осознал, что подразумевало его присутствие.

— Что случилось с Легио? — спросил он по воксу.

— Это не наша забота, капитан, — отрезал я. — Наша забота — то, что случится вон с той поганью. Уничтожить её!

Хануссен навёл пушку и выстрелил.

Если бы гаргант не прибыл прямиком из другой битвы, наш поступок был бы бессмысленным. Но я мог видеть, что он уже получил серьёзные повреждения. Из его шеи валил дым, и по всей длине его фронтальной брони сбегало вниз что-то вроде линии разлома. Наш снаряд ударил в основание его головы. Хануссен, должно быть, зарядил пушку бронебойным. Взрыва не произошло, и какое-то мгновение казалось, что мы потратили наш выстрел впустую. Гаргант сделал ещё один шаг, затем качнулся вперёд. Его голова соскользнула с плеч и понеслась к земле. Гигант накренился ещё сильнее. Затем тяготение взяло верх, и неспешный поклон внезапно перешёл в падение. Чудовище грохнулось на землю, давя сотни орков и распространяя панику далеко за пределы зоны, затронутой его разрушением. Суеверный ужас разбегался и перед "Оплотом Горделивости". Орки могли видеть, кто ехал на танке, свалившем гарганта с одного выстрела, а в том, что касалось меня, они могли поверить во всё, что угодно.

Моё горло разодрал лающий смешок.

Мы неслись к проходу. Мы карали и забивали. Чем многочисленнее орки, тем больше мы убьём. "Горделивость" вопияла своим гласом правосудия, и хотя ею управлял экипаж из храбрых и умелых людей, я ощущал танк как продолжение собственной воли, он был частью моего тела в такой же степени, как злой глаз и силовые когти. "Горделивость" и я были одним целым, железным наконечником копья, которое вспарывало брюхо оркам.

— А вот ещё с кем поиграть, — протянул Ланнер.

Из ночи впереди возникла ещё одна топталка в компании с боевой крепостью. У орков что, был бесконечный запас этих машин? Я выбросил из головы неуместный вопрос. Мы обязаны прорваться к проходу, так что мы должны уничтожить орочьи сверхтяжи. Только и всего.

— Взять их! — выкрикнул я. Я обращался к экипажу «Гибельного Клинка», но увидел, что пехота вокруг нас тоже бросилась на чудовищ. Я подумал, что орки, возможно, даже испытывают некоторую неуверенность. Мне показалось, что психический гнёт, который сопутствовал их присутствию, уменьшился. А почему бы и нет? Мы свалили гарганта одним выстрелом. Мы были неудержимы.

Затем что-то изменилось. В сражение вступил какой-то новый участник. Я не мог видеть, кто или что это было, но атмосфера битвы наполнилась новым, потрескивающим эмоциональным зарядом. Орки снова бросились на нас. Они ударили с обновлённой решимостью, но не только. Их паника испарилась, сменившись восторженным энтузиазмом в самой его безумной фазе. Эти твари смеялись, точно также как это прежде делал я, но с ужасающим упоением. Та радость, с которой они сражались в битве и убивали без разбора, вернулась к ним с лихвой, и их хохот не ослабевал независимо от того, видели ли они кровавый конец человека или орка.

Топталка рванула вперёд. Она на самом деле рванула. Она потопала к "Горделивости", изрыгая пламя и жирные клубы из своих дымовых труб. Дно долины сотрясалось под чудовищными поршнями её стоп. Эта конструкция была не из тех, что могли двигаться быстро, да она этого и не делала, но наступая вперёд, она мощно наращивала скорость.

— Капитан, — произнёс я в вокс.

— Уже на прицеле, комиссар, — ответил Хануссен. Он выстрелил, попав точно в центр топталки. Но на этот раз броня выдержала, и чудовище продолжало наступать. Топталка выпустила ракету, которая ударила во фронтальную часть «Гибельного Клинка». Верх танка окатило огнём, и я нырнул под ораторскую трибуну. Ланнер не сбавил темпа, и "Горделивость" вынеслась из языков пламени навстречу брошенному вызову.

Произошёл ещё один обмен выстрелами, на этот раз — пушка против пушки, и промахнуться было невозможно. Броня громадин прогнулась, но не уступила. А потом уже не оставалось ни пространства, ни времени. Мне казалось, что тотемная морда топталки ревёт. Я так уж точно, моё лицо едва не разорвалось от подстёгиваемого адреналином крика. Махины врезались друг в друга. Последовал такой удар, что планета должна была разлететься на куски. Гусеницы "Горделивости" въехали вверх по обшивке топталки. Шагоход свёл руки, словно бы собираясь заключить танк в свои объятия. По левому борту заскрежетал цепной кулак. Верхушка его клинка крутила зубьями размером с мою кисть прямо над моей головой. Ночь прочертил фонтан искр. Справа от меня пушка топталки целила в упор в место стыка башни и корпуса.

— Газуй! — заорал Хануссен.

Пушка громыхнула. "Горделивость" и руку топталки окутало взрывом. Меня замотало, как камушек в консервной банке, и мои пальцы выпустили ораторскую трибуну. Я соскользнул вниз по всей длине корпуса и свалился на землю. Я ощущал себя насекомым, которое вот-вот растопчут гиганты.

Я посмотрел вверх, одновременно ковыляя в строну. Взрыв отодрал бортовую броню "Горделивости" и раскромсал руку топталки. Металлические лоскуты от обеих боевых машин перепутались друг с другом, и исполинов сковало намертво в их смертельном танце. Гусеницы «Гибельного Клинка» всё ещё крутились, словно пытаясь свалить топталку на землю, но центр тяжести шагохода располагался настолько низко, что опрокинуть его было невозможно. Башня "Горделивости" была перекошена, орудие смотрело в облака. Спонсонные лазпушки и болтеры замолкли.

Со звенящей головой и всё ещё наполовину оглохший от выстрела, я выкрикнул имя Ланнера в свою вокс-бусину.

— Комиссар, — отозвался его голос, хриплый и напряжённый.

— Вы все живы? — я не мог представить, как такое было возможно.

Они и не были.

— Только я, — прохрипел Ланнер. — И снаряд, готовый отправиться в эту пушку.

Орудие «Уничтожитель» торчало из передней части корпуса, и из него мог выстрелить водитель. Его жерло находилось в считанных метрах от топталки. Пальнуть из него будет поступком ещё побезумнее давешнего орочьего выстрела, а защита Ланнера была серьёзно ослаблена. Но я не велел ему остановиться. Я не приказал ему покинуть танк. Я не отберу у сержанта его славу. И я не лишу Империум ещё одной победы, какой бы пирровой она ни была.

— Слава Императору, — сказал я.

— Слава Императору, — вернул он в ответ и выстрелил из пушки.

В тот же самый миг цепной кулак топталки прорвался к боеприпасам "Горделивости".

Ударная волна оторвала меня с земли и швырнула кувырком. Я врезался в стену надвигающегося металла. Всё моё тело было как ватное, как сломанная игрушка. Валясь вниз, я ощутил, как что-то ухватило за подол моей шинели. Меня рвануло к земле, протащило по каменистой поверхности и наконец остановило в мучительном полуоткинутом положении. Меня зацепило за гусеницу боевой крепости. Если бы танк не остановился, меня бы растёрло в компост.

Картина перед моими глазами начала сереть, становясь чёрной по краям. Я заморгал, удерживаясь от потери сознания. Я не мог двигаться, но мог смотреть. Я видел всё. Я увидел, что топталки не стало, но величественная "Горделивость" была смертельно ранена. Она рухнула обратно вниз и затихла. Сейчас это был всего лишь пассивный металл.

Я увидел финал нашей войны. Солдаты сражались героически, но исход был предрешён. Орки просто продолжали переть вперёд, пока нас не сокрушили. Энергия их победного ликования превратила их в неудержимую волну. Затем я наконец-то увидел, что изменилось. Я увидел, что за штуковина вступила в сражение. Она неслась вперёд через вихрящуюся толчею сражающихся, разбрасывая в стороны орков и разнося людей на кровавые ошмётки. Её силуэт был таким массивным, что какой-то бредовый миг мне казалось, что я вижу дредноут Адептус Астартес. Но это не был ни дредноут, ни одна из тех нелепых военизированных жестянок, которые являлись низкопробными орочьими вариантами этих живых мучеников.

Она имела слишком большой размер, чтобы быть чем-то из этих двух.

Это была бронированная фигура, и она была неистовством во плоти. Она продиралась через ночь стремительнее, чем полагалось двигаться чему-либо такому крупному, прыгая от одного скопления сражающихся к другому, стирая гвардейцев с лица земли массивным стаббером в своей левой лапе, сминая их в ничто столь же колоссальными силовым когтями на правой. Каждое её движение, каждый её рёв были выражением ярости, торжества и мессианского пыла. Среди нас объявилось само уничтожение во плоти, жуткое в своём совершенстве.

Газгкулл Маг Урук Трака был здесь.

Он был меньше топталок. Но его присутствие было таким монументальным, что он, казалось, возвышался над самими горами. Угроза, которую он представлял для Империума, изводила меня до самой глубины души, и я изо всех сил пытался освободиться. У меня не было точки опоры. Я был прицеплен намертво. Но у меня всё ещё оставалось одно оружие. То, что я мог увидеть, я мог выцелить и убить.

— ТРАКА! — взвыл я изо всех оставшихся сил.

Этот жест просто обязан был пропасть втуне. Трака не должен был меня услышать. Не в какофонии резни. Но он услышал. Сейчас я понимаю, что это была судьба. Это она распорядилась так, чтобы он обязательно узнал, что я был там. В чернейшие минуты моей жизни мне кажется, что агония Галактики обрела свою нынешнюю законченную форму во многом благодаря пересечению наших с ним путей. Итак, он услышал и потопал ко мне. Узнав меня, он побежал быстрее, оставляя за собой след из лунок. Как и у меня, у него был только один собственный глаз, на котором я и сфокусировал свой бионический. Он приблизился так быстро, что у меня возникли трудности с наведением на цель. Он оказался у меня на мушке, только когда добрался до меня. Я воззрился на него с ненавистью, праведной до самой последней капли.

Прежде чем я успел выстрелить из лазера, он махнул мне в лицо своими силовыми когтями. Он отвесил мне шлепок, не более того. По ощущениям, в меня как будто врезался метеор.

Последнее, что я увидел перед тем, как впасть в беспамятство, была эта непотребная морда, скривлённая от удовольствия.

ГЛАВА IV Колодец

1. Рогге

Его не убили. Вместо этого его прихватили с собой. Его уволокли вместе с другими измочаленными уцелевшими, которых орки предпочли поработить, а не вырезать. Он не сопротивлялся. Не было смысла. Довольно много пленников пыталось. Очень мало кто из них был убит. Вместо этого орки тыкали в них шоковыми шестами и тащили дальше, пока те продолжали дёргаться в конвульсиях. Так что Рогге не предпринимал ничего. Он шёл туда, куда его вели. Он втиснулся в трюм судна для перевозки рабов, настолько переполненный людьми, что там было нечем дышать. Он чувствовал, как улетучиваются последние капли его чести — с каждой секундой, с каждым шагом. Боль от собственной несостоятельности была такой всеобъемлющей, что у него даже не было сил завыть.

Ковыляя из транспортника в ещё больший ад космического скитальца, он чувствовал себя так, словно от него осталось лишь тело, окружающее пустую сердцевину. Такая оцепенелость приносила облегчение.

Это не продлилось долго.

2. Яррик

Я очнулся, ощущая мучительную боль, и тут же испытал искушение впасть в отчаяние. Я был подвешен на цепях, которые свисали с потолка, скрытого во мраке над моей головой. Они были обмотаны вокруг плеч моих рук, удерживая их на расстоянии от моего тела, словно я был распят на кресте. В мои бока, плечи и спину как будто тыкали связками кинжалов. Боль была такой свирепой, что поначалу я не отдавал себе отчёта в том, как меня изувечили. Затем, когда сознание прояснилось, я ощутил потери. Мой злой глаз исчез. Как и мои когти.

Моя правая рука.

Я извернулся в цепях — рыча, обращая боль в ярость. Я огляделся оставшимся у меня глазом, выискивая то, чего меня лишили, и заодно осматривая окрестности. Я находился в большом металлическом помещении. Оно имело около дюжины метров по краю и освещалось неровным светом грязных газоразрядных сфер, размещённых по периметру стен. Единственный выход был запечатан массивной железной дверью. На другом конце помещения находился большой металлический стол в окружении инструментов, стиравших разницу между хирургией и пыткой. Свет был тусклым, но не настолько, чтобы я не смог разглядеть на столе перекрывающиеся кровавые пятна. Пол вокруг него лоснился от омерзительных ошмётков. Смердело густо, как на бойне.

Под моими ногами пола не было. Я болтался высоко над круглым стволом колодца. Он имел примерно два метра в диаметре и зиял чернотой огромных глубин. Из мрака летели вверх отголоски хлюпанья и царапанья.

Меня сторожили три орка. Когда они увидели, что я очнулся, один из них отволок дверь и вышел, вновь с грохотом запечатав помещение. Оставшаяся парочка пристально наблюдала за мной, словно бы предостерегая меня своим ворчанием от попыток что-нибудь предпринять. Трудно было ясно мыслить сквозь пелену боли, но я заметил их настороженность. Я изрядно потрудился, чтобы породить в среде орков грозные легенды о себе. И вот свидетельство своего успеха. Я начал раздумывать, как можно использовать этот факт.

Через считанные минуты дверь с грохотом открылась, как будто её пнул ногой великан. Так оно и было. В помещение размашисто прошагал Трака. Он остановился на краю ямы. Наши головы находились почти на одном уровне, и мы обменялись долгим пристальным взглядом. Морда Траки отражала самую сущность его невежественной расы. Это была монструозность войны в самом варварском её аспекте: чистейший зверь, ещё более отталкивающий из-за густой сетки шрамов. Его кожа была дублёным наслоением ран. Некоторые нанёс ему я, и они были незначительными. Единственным существенным ранением было то, которое едва его не угомонило, но вместо этого, следуя велениям извращённой судьбы, привело к его становлению. Верхушка его черепа была адамантиевой. Я не в состоянии представить, что должно было произойти с мозгом под ней, чтобы превратить этого зеленокожего в провозвестника орочьей победы, но когти, которые прооперировали его разум, были запятнаны кровью миллиардов.

Трака внимательно наблюдал за мной. Он делал это спокойно. Он меня изучал. Я внезапно взмок от пота, не имевшего ничего общего с физическим дискомфортом. Единственное, что может быть хуже, чем оказаться лицом к лицу с беснующимся, завывающим орком, — это очутиться лицом к лицу со спокойным. Простота орочьей тактики послужила залогом такого множества человеческих побед. Они пёрли в атаку, пока не умирали, и это было всё. Но орк, который наблюдал и обучался, планировал и вырабатывал стратегии, орк, который размышлял и держал свои мысли при себе, — не могло быть ничего опаснее этого.

Затем тишина была нарушена, и к моему вечному позору, это сделал я.

— Мразь! — завопил я. — Гнев Императора вышибет тебя в варп вместе со всем твоим проклятым родом!

Моя ненависть разорвала языковые узы, и в следующую секунду я вылаивал в адрес этого чудовища нечленораздельное "Рахххххх!" Он продолжал спокойно наблюдать.

Я не остался слеп к иронии этого момента.

Испустив ещё несколько бессвязных воплей бессильной ярости, я достаточно остыл, чтобы заговорить вновь.

— Я тебя убью, — прошипел я. — Даю тебе это обещание.

Никакой реакции. По-прежнему это нервирующее изучение. Не знаю, что он выискивал, и высмотрел ли он в моём лице то, что ему хотелось, но через бесконечно долгое мгновение он отступил назад. Охранник, тот самый, который прежде отлучался за ним, воспринял это как дозволение заняться мной. Он захохотал и рванул меня за левую руку, чуть не выворотив её из плечевого сустава. Трака метнулся размытым пятном, и вот он уже стоял со стражником, бьющимся в захвате его силовых когтей. Орк жалобно подвывал и молотил ногами по воздуху. Трака держал его над ямой. Его глаза, один настоящий, а второй — бионическое устройство наведения, не отрывались от моего лица. Его пасть растянулась в ухмылке, полной звериного вызова. Затем он выронил охранника.

Орк падал и выл. Акустика колодца превращала его крик в хоровые му́ки. Звук удара был влажным, и донёсся через долгое время. Вой оборвался.

Трака протянул руку над моей головой и взял цепи в свои силовые когти. Он уже не ухмылялся. Взгляд его глаза был пронзительным, оценивающим. В нём присутствовало и что-то сообщническое, что я отвергал со всей ненавистью моего собственного взгляда. Он едва заметно кивнул. Мне? Мне это мерещилось, нет сомнений. Я взмолился Богу-Императору, чтобы я ошибался. Затем я услышал звучный, подводящий черту лязг сомкнувшихся когтей, и цепи разъединились.

Сила, так ужасно тянувшая за плечи моих рук, исчезла, и вместе со свободой пришло головокружение. Я падал во тьму, проживая свои последние секунды, погружаясь в странный покой. Я ничего не мог предпринять. Мне не с чем и не с кем было бороться. Впервые на своей памяти я был избавлен от всякой ответственности. Только в смерти можно забыть о долге, а мне было ниспослано несколько мгновений, чтобы ощутить освобождённость от него. Я вверил свою душу попечению Императора и обмяк. Я погружался в зловещие звуки. В меня бил завывающий ветер. Я видел лишь мрак и ничего более, и по прошествии первых секунд мне начало казаться, что я не падаю, а лечу.

Мне было больно от незавершённых задач. Я надеялся, что буду прощён. Мне подумалось, что бывали смерти и похуже.

Я имел роскошь нескольких долгих секунд, чтобы поразмыслить над этими вещами. И даже сейчас, в те моменты, когда я валюсь с ног от усталости, я иногда вспоминаю эту крошечную толику отдыха с чем-то вроде ностальгии, пока меня не вразумляет стыд.

В тот день не стыд напомнил мне о долге. То был жестокий, но не смертельный удар моего приземления. Я не врезался в металл. Я ударился о жидкость. Это было так больно, словно я влетел в кирпичную стену. Затем жидкость потянула меня вниз и начала душить. До этого я был обмякшим. Сейчас я бился в нечистой мгле. У меня не было ощущения верха и низа, вообще никакого представления о чём-либо, за исключением вселенской боли и перевешивавшего даже её божественного повеления возобновить мою борьбу.

Моя терзаемая болью грудь требовала, чтобы я глотнул воздуха. Вместо него в мои лёгкие полилась грязь. Я судорожно дёрнулся и пробил поверхность затхлой воды. Я выкашлял тину, попавшую в мои лёгкие, и замолотил руками, продвигаясь вперёд. Мои ноги почти сразу же ударились о дно, оскальзываясь на склизкой груде, которая могла быть камнями, а могла и черепами. Эта куча поднималась наклонно вверх. Я не успел пройти и пару-тройку метров, как выбрался из воды и присел, привалившись к изогнутой слизистой стенке колодца. Делая тяжёлые вдохи и выдохи, когтями раздиравшие мои лёгкие, я развернулся кругом, лицом к тьме.

Я почти поддался чувству полной беспомощности. Я был не один в этом месте. Я слышал, как поблизости плещутся и грызутся друг с другом какие-то туши. Но я не мог ничего видеть, я не имел оружия, и у меня была только одна рука. Я овладел собой и начал ждать. Через минуту мой глаз адаптировался, и я увидел, что фосфоресцирующая плесень на стенах испускает слабый свет. Ствол колодца сбросил меня на одном конце какого-то пространства, смахивавшего на большую пещеру. Она простиралась в глубокий мрак передо мной, с изгибом уходя за пределы видимости. Вдоль стен имелись узкие насыпи. Я чувствовал поверхность стены за своей спиной, и это был пористый камень, не металл. Я осознал, где я должен был очутиться: в нижних пределах космического скитальца.

Тот факт, что я мог дышать, служил ещё одним указанием на чудовищное могущество Траки. Космические скитальцы не были какой-то редкостью в среде орков. Как только Вааагх! достигал критической массы, скитальцы были излюбленным методом транспортировки войны из одной системы в другую. Во многих из них, хотя и не во всех, в качестве сердцевины использовался астероид, вокруг которого монтировалось разномастное скопище кораблей. Конкретно это скалистое ядро имело внутри атмосферу. Её поддержание требовало заботы и усилий далеко за пределами орочьей нормы. Даже здесь, внизу, я мог ощущать присутствие Траки и силу его воли.

Возня, которую я слышал всё это время, закончилась. Послышалось пискливое чириканье, каким-то образом передающее смертельную агонию. Какое-то мгновение стояла тишина. Затем плеск возобновился, становясь всё ближе. Ко мне приближалась чья-то огромная туша, оставляющая за собой волновой клин. Я огляделся, отчаянно выискивая оружие или способ спастись. Стена была сплошной, и на ней не было никаких зацепок для рук. Но прямо справа от меня обнаружилось полузатонувшее тело охранника. Зеленокожий приземлился на этот скалистый отросток, и ему проткнуло шею. Я встал на колени и обыскал труп. Орочий пистолет разлетелся на куски, но клинок этой твари всё ещё оставался в своих ножнах. Он представлял собой массивный секач грубой работы. Это было неудобное оружие для человека, особенно однорукого. Также это был подарок от самого Императора.

И ни от кого другого. Ни от кого.

Я продолжал пригибаться к земле, стискивая клинок, прислушиваясь к приближающемуся хищнику. Плеск перешёл в шлёпанье по мелководью, а затем раздался взрыв царапающего скрежета. Я крутнулся с выставленным оружием. Оно наткнулось на какую-то тень в два раза больше человека и по длине, и по толщине. Клинок ушёл вглубь, попав между хитиновыми пластинами. Зверюга сбила меня своим весом, впечатав в стену. Я потерял опору под ногами и соскользнул вниз. Тварь передвигалась при помощи нескольких дюжин крохотных лапок, и они начали драть меня своими когтями, разрывая в лоскуты остатки моей шинели и запутываясь в них. У моей шеи щёлкали длинные серповидные клыки. Существо пихало свою голову вниз, пытаясь дотянуться до моего горла и ещё глубже насаживаясь на секач. Мою кожу щекотали жвала. Я изо всех сил давил вверх, моя рука тряслась от напряжения. Я рассёк что-то важное, и меня окатило потоком крови и прочих мерзостных жидкостей. Чудовище рухнуло на землю. Я выполз из-под его мёртвого груза. Я изучил тварь, насколько это позволяло слабое освещение. По-видимому, это была какая-то разновидность сквигов — у неё имелись характерные для них шипы на коже и широкие челюсти, однако её длинное сегментированное тело и хитиновый панцирь скорее принадлежали членистоногому. Её хвост кончался прямым жалом длиной в половину моей ноги. Я мог слышать невдалеке других представителей её породы и уже собирался спихнуть тело ногой в воду, когда, подчиняясь внезапному импульсу, отсёк у него жало. Я предоставил труп твари заботам её товарищей и с жалом под мышкой двинулся прочь от исступлённого пиршества.

Я держался стены, которая уходила вверх в ствол колодца. Я удостоверился, что на меня никто не собирается напасть, и затем начал вбивать жало в стену где-то на высоте колена. Камень был податливым, а жало крепким. После считанных ударов его кончик выдолбил дыру глубиной в несколько сантиметров. Я удерживал жало на месте, сжимая его обрубком своей правой руки, и вколачивал его в стену плоской стороной клинка. Я не останавливался, пока не вогнал его в камень чуть больше чем наполовину. Тогда я поднялся и взобрался на жало, держась за стену левой рукой. Ногам на этой опоре было неустойчиво, но само жало казалось надёжным. Я простоял там полные пять минут — гораздо дольше, чем мне придётся, если я попытаюсь провернуть задумку, которая вырисовывалась в моём уме. И, если привалиться к стене, то я вроде бы достаточно уверенно сохранял равновесие, чтобы вбить ещё один шип.

Это можно сделать. Я способен соорудить лесенку, по которой сможет взобраться однорукий человек. Всё, что мне требуется, — это достаточное количество жал.

Я посмотрел вверх, на невидимое устье колодца. Как далеко туда добираться? Сотню метров? Больше? Этого не узнать никак. Я подумал о том, сколько жал мне может понадобиться. Сколько этих чудищ я должен буду убить. На какое нескончаемое время может растянуться моя попытка к бегству.

Как легко я могу умереть по ходу дела.

Я подумал обо всех этих вещах. Затем я сошёл обратно на землю, ещё крепче стиснул клинок и направился в сторону яростного копошения.

* * *

Не знаю, как долго я пробыл там внизу. В нескончаемой ночи и непрестанной борьбе времени не существовало даже в концепции. В этом мирке не существовало цикличности, были лишь промежутки непредсказуемой длины между конвульсиями кровопролития. Для выживания требовалась абсолютная сосредоточенность, и вскоре я уже стал существом, ведомым инстинктом и механической привычкой. Я не мог позволить себе ни единой мысли, могущей меня отвлечь. Ни надежде, ни отчаянию не осталось места. Я сражался, я убивал, я отсекал жала и я сооружал свою лесенку. Проголодавшись, я ел горчащее жирное мясо всё тех же тварей. Оно легко могло меня убить, но у меня не было выбора. Мне повезло. Оно поддерживало меня в живых, а когда рациональное мышление отключилось перед лицом животной потребности, я забыл о такой бессмысленной роскоши, как гадливость.

Я снял пояс с мёртвого охранника. Он был таким гигантским, что мне пришлось его уполовинить. После этого у меня стало куда зачехлить секач, чтобы освободить себе руку.

Я стал самым опасным хищником в этом мирке. Сквигоподобные твари превосходили меня размерами и силой, но они были безмозглыми и неспособными к обучению. Я стал настоящим экспертом по части того, как подлавливать их сзади, вспрыгивать им на головы и всаживать клинок между черепом и первым сегментом панциря, лишая их жизни прежде, чем они успевали воспользоваться своим жалом. Я убивал, убивал и убивал, получал раны снова и снова, но всегда выходил победителем. Мне хотелось бы думать, что это вера была моим козырем в те моменты, когда моя жизнь балансировала на острие ножа. Я едва мог членораздельно выговорить молитву, но знание о защите Императора всегда было со мной, являясь таким же фундаментальным фактом моего существования, как дыхание.

Сон был риском, врагом и ужасающей необходимостью. Я сделал всё возможное, чтобы себя защитить. Я пожертвовал драгоценными жалами, воткнув их в форме глядевшего наружу полукруга, окольцовывавшего низ моей лесенки. Я разбросал за своим грубым забором рыхлые груды панцирных пластин, чтобы меня могло разбудить приближение врага. Я спал некрепко, урывками, вскакивая при малейшем звуке. Иногда там не было никого. Иногда было. Моё тело научилось никогда не засыпать, ограничиваясь дрёмой.

Перевешивая голод, перевешивая боль, изнурение стало тем камнем преткновения, который подтачивал мои силы. Но только в смерти можно забыть о долге. Я не был мёртв. Мой долг был ясен. Я следовал его путём. Я сооружал себе путь — ступеньку за ступенькой, вколачивая по одному жалу за раз, поднимаясь на полметра, затем слезая вниз, чтобы убить ради моего строительного материала. Лесенка росла, и каждый раз мне требовалось всё больше времени, чтобы вскарабкаться наверх и спуститься вниз. Моя задача становилась тем труднее, опаснее и изнурительнее, чем ближе она была к завершению.

Усилия по продолжению начатого требовали такого суженного кругозора, что я чуть было не проглядел тот момент, когда уже мог дотянуться до края колодца.

* * *

Я убил первого стражника одним горизонтальным взмахом секача. Клинок уже не был неудобным оружием ксеноса в моей руке. Это был мой зуб, моё жало и мой коготь. Он вспорол орочью глотку нараспашку. Голова орка запрокинулась. Он забулькал и шатнулся вперёд, затем на шаг назад, окатив меня фонтаном крови. Тварь ещё не успела рухнуть, а я уже атаковал её товарища. Тот глядел на меня выпученными глазами, его челюсть отвисла от непонимания и панической растерянности. Зеленокожий начал реагировать, потянувшись к своему собственному клинку, но уже было слишком поздно. Я вогнал секач вглубь этой пасти. Клинок с хрустом вышел из орочьего загривка. Задыхающийся стражник отшатнулся на заплетающихся ногах. Он хватался за клинок, рассекая себе лапы в попытке вытащить секач из головы. Орк рухнул на колени, клинок залоснился от полившейся по нему тёмной крови. Охраннику удалось ухватить его за рукоять. Он рванул за неё с дурацкой силой и вытянул клинок наружу, убивая себя.

Я проверил стражей на предмет огнестрельного оружия. У них его не было. Я подобрал свой клинок и приблизился к двери. Я прижал к ней ухо, но не смог расслышать ничего на той стороне. Никакой возможности узнать, не предупредили ли предсмертные крики охранников других орков.

Значит, без вариантов. Я зачехлил секач, ухватился за ручку двери и откачнулся назад. Створка открылась с визгливым скрежетом. На той стороне был коридор. Он уходил примерно на двадцать метров и затем открывался в более широкое помещение. Освещение там было ярче, и я страдальчески сощурился, наполовину ослепнув после такого долгого пребывания во тьме. Спереди доносился шум, много шума. Рыки орков, лязг, стоны людей. Звук толпы.

Альтернативы не было. Плана не было. Идти больше было некуда. У меня не имелось ничего, кроме моей воли, моей борьбы и моего Императора.

Придётся обходиться ими.

Обнажив клинок, чей вес было тяжело удерживать одной рукой, я проследовал коридором и вышел на свет. Передо мной раскинулась огромная открытая территория, заполненная клетками. Загоны для рабов. Ожидая меня, словно бы я опоздал к назначенному часу, стояла бригада тюремщиков, держащих в лапах мои новые оковы. Я бросился на них и сумел отсечь кисть одному из них, прежде чем они смогли меня скрутить.

Когда они утаскивали меня в клетку, справа донёсся гортанный хохот. Я знал, кому он принадлежит, и мне было тошно от понимания, что выжив в колодце, я добился лишь того, что развлёк Траку.

"Воля, — сказал я себе, сражаясь с отчаянием. — Борьба. Император".

"Я обойдусь ими".

ГЛАВА V Образ Искупления

1. Рогге

Рогге потребовалась минута, чтобы опознать нового пленника. Как и остальные невольники мужского пола, он зарос косматыми волосами и бородой. Их цвет под коркой грязи был серо-стальным, и это было необычным. Пожилые рабы не выдерживали долго. Как и инвалиды, а у этого не хватало правой руки ниже локтя. Лишь когда Рогге заметил, что у человека вдобавок отсутствует левый глаз, и увидел, чем горит его правый, его наконец-то озарило.

Он испытал искушение отступить глубже в клетку, в анонимность массовых страданий. Но это лишь оттянуло бы неизбежное. И это был не тот путь, которым он сам себе поклялся следовать, если ему выпадет шанс. Так что он прошаркал вперёд.

— Комиссар? — произнёс он.

Ярик обратил на него этот свой взгляд. Он внимательно изучил Рогге, замечая всё. Рогге знал о суеверии орков касательно силы взгляда Яррика. В этот момент он целиком и полностью разделял их веру.

— Полковник, — поприветствовал его Яррик. Он отвернулся от Рогге и двинулся к прутьям клетки. Рогге увидел, как он обшаривает своим глазом зону рабских загонов.

— Сообщите мне то, что мне требуется знать, — сказал комиссар.

Рогге сглотнул. Никакого приговора, никакого осуждения, никаких требований объясниться. Вместо этого — простая просьба предоставить информацию, высказанная с уверенностью человека, не знающего, что такое капитуляция. Рогге вытянулся ещё прямее, испытывая соблазн разрыдаться от благодарности. Он получил второй шанс. Он добьётся искупления.

— В рабочих сменах нет никакой закономерности, — сказал он комиссару. — Мы никогда не знаем, сколько нас здесь продержат. Когда нас выводят наружу, мы работаем, пока не начинаем валиться с ног.

Яррик кивнул. Рогге смотрел, как он трогает прутья клетки, проверяя их на крепость. Пайка была неряшливой, а клетка имела примитивную конструкцию, но ограждение было достаточно прочным, чтобы удержать орков, не говоря уже о людях. Из самой клетки не сбежать.

Яррик крякнул и посмотрел за прутья, на гигантское пространство загона, в котором содержались рабы.

— Бывший грузовой трюм, я так думаю, — сказал Рогге.

Несмотря на всю инкрустацию в виде орочьих строительных лесов, тотемных скульптур и варварского граффити, всё ещё оставалось явным, что стены и потолок были созданы человеческой расой. Они находились внутри захваченного фрахтовика, в этом Рогге был уверен. Непрестанные орочьи модификации смазали границы между этим кораблём и соседними судами, сплавляя их в один неразличимый ад из металла и всякого хлама.

Клетки для рабов, вероятно, когда-то были фрахтовыми контейнерами. Они были поставлены друг на друга в форме зиккуратов, размещённых по всем краям трюма. До верхних уровней можно было добраться по трапам. Середину помещения занимала большая сборная площадка. Здесь рабов собирали, организовывали, сортировали, оскорбляли, мучили, убивали. Орки не позволяли другим невольникам убирать мёртвых, пока трупы не нагромождались до такой степени, что начинали мешать. Рогге довелось видеть, как дюжина или даже больше тел валялись там на протяжении многих смен, растаптываемые до состояния месива. Клетка, которую они делили с Ярриком, стояла на уровне пола, и порой в неё через прутья протекала кровь.

Позади них поднялась какая-то возня, раздались крики. Они обернулись. Кое-кто из пленников смотрел вверх, плюясь и изрыгая проклятия в адрес потолка клетки.

— Кэл Бериман, — указал пальцем Рогге, сказав это со всем презрением, какое он только смог в себе собрать.

На крыше клетки, по её центру, располагалась вторая, меньшего размера. Она содержала только одного пленника. В ней не было каких-либо роскошеств, не считая свободного пространства. Человек, находившийся внутри, не обращал внимания на колкости. Он сидел с невозмутимым видом, поедая что-то вонючее из металлической чаши.

Яррик нахмурился.

— Почему он сидит отдельно? — спросил он.

— Он наш надсмотрщик, — объяснил Рогге. Он указал за спину, за пределы клетки, на другие конурки, рассеянные по трюму. Все они стояли на крышах других, более крупных контейнеров.

— Одна примерно на каждую дюжину загонов, насколько я могу сказать. Этим оркам нравится видеть, как нас подгоняет и нахлёстывает кнутом один из нашего собственного рода. Предателю дают чуть больше еды и места, но ему приходится сидеть и выслушивать, что мы о нём думаем.

Яррик уже качал головой.

— Слишком заковыристо, — сказал он.

— Сэр?

— По орочьим стандартам, это жестокость в очень усложнённой манере.

— Я не понимаю.

— Просто ещё один пример силы нашего врага, полковник.

Рогге скривил губы.

— Он мелкий тиран, — сказал он. — Судовой повар с мечтаниями не по рангу, — он пожал плечами. — Что ж, надеюсь, он наслаждается своим правлением, покуда оно длится.

Яррик ничего не ответил. Он ещё немного понаблюдал за Бериманом, потом переключил внимание на их товарищей по клетке.

— Все пленники — люди? — спросил он.

— Все, кого я видел, — подтвердил Рогге.

— Хорошо.

Комиссар набрал в грудь воздуха и словно бы вырос перед глазами Рогге. Когда он заговорил снова, то казался возвышающимся над клеткой.

— Мои родные чада Императора, — начал он, — не следует впадать в отчаяние! Приготовьтесь к борьбе и жертве, но так же и к победе! Орки доставили нас глубоко в сердце их державы. Мы должны благодарить их за предоставленную возможность! Так отблагодарим же их, показав им, что за ужасную ошибку они совершили!

Рогге таращился на него, потеряв дар речи. До этого они разговаривали тихо, но сейчас Яррик ораторствовал для всего трюма. Его голос эхом отражался от стен.

Рысью примчались орки.

2. Яррик

Избиение было невеликой ценой. Я приобрёл новые синяки на туловище в форме подошв ботинок, а моё лицо превратилось в распухшее кровоточащее месиво. Обычные дела. Менее банальным был вопрос, почему орки сдерживались. По их стандартам, меня не избили — мне мягко посоветовали вести себя прилично. Почему я не лежал весь переломанный или вообще мёртвый — вот это был тревожащий вопрос. Но я не мог на него отвлекаться. Значение имело то, что я сказал и был услышан. Я не знал, каким образом собираюсь ударить по Траке, но удар я нанесу беспременно. А для этого требовалось, чтобы рабы считали себя не пленниками, а бойцами. Я хотел, чтобы они были настроены на борьбу. Они должны думать о стратегии и возмездии, а не о собственном отчаянии. Я не питал иллюзий. Что бы ни случилось, очень маловероятно, что хоть кто-то из нас уйдёт с космического скитальца. Но мы всё-таки можем добиться победы. Что на Голгофе, что здесь цель была одна: смерть Траки. Неважно, кем были пленники. Этот орк являлся угрозой для каждой человеческой жизни, так что сражаться с ним до смерти было долгом каждого человека.

Я не рассчитывал на массовое восстание, которое оказалось бы бесполезным и самоубийственным. Чего я хотел, так это увидеть, кто откликнется на мой призыв наиболее конкретным образом.

По мере того, как проходили часы нашего ожидания в клетке, слишком переполненной для того, чтобы можно было присесть на корточки или на пол, они заговаривали со мной и рассказывали, кто они такие. Все они участвовали в Голгофском крестовом походе, но в разных качествах. Лейтенант Бенджамин Вэйл был пилотом лихтера "Несгибаемый". Судно было захвачено, когда оно покинуло Голгофу и пыталось воссоединиться с отбывающим флотом. Два бойца из 117го Армагеддонского, Ганс Беккет и Хейдриен Трауэр, тоже пережили этот последний полёт и были пойманы вместе с Вэйлом. Эти люди были солдатами. Я снимаю шляпу перед мужеством, с которым они вызвались в добровольцы, но ничего меньшего я бы и не ожидал.

За первые часы моего пребывания в клетке ко мне подошли ещё двое. Я бы отметил их отвагу. Араная Касте́ль была медичкой, которую схватили при падении самой базы Адрон. Она имела боевую подготовку, но никогда не служила на передовой. Теперь орки для собственной забавы заставляли её работать в своих гротескных операционных. То были не места врачевания. Это были гнездилища страданий. Заправляющие ими орки с наслаждением экспериментировали со скальпелями и шприцами, и Кастель проводила свои смены, оттаскивая прочь кровавые ошмётки этих опытов.

Затем ещё был Эрнст Полис. Он тоже был с базы и являлся снабженцем из Муниторума. Он вообще не имел подготовки и просто оказался на планете в момент, когда разразилась катастрофа, помогая координировать наши линии снабжения. Это был один из самых злосчастных людей, каких я только встречал в своей жизни. У него была эйдетическая память, и до Голгофы ему не доводилось изведать, что такое битва. Он с идеальной ясностью помнил каждоезверство и каждую гнусность, которым он стал очевидцем. Я не знаю, что из себя представлял этот мелкий лысеющий человечек до того, как попал в плен. Моё воображение рисует весьма утомительного одержимца, поглощённого мелкими деталями. Сейчас его эйдетическая память стала проклятием. Он был почти что невменяем. Из-за нервного потрясения у него развилась тяжёлая форма аутизма, и единственно благодаря ей он всё ещё был жив. Он не подпускал к себе страшную реальность, воздвигнув заслон описи. Он катологизировал и пересчитывал всё, что видел. С ним можно было общаться, но лишь едва-едва.

Когда, бормоча и считая, он протиснулся мимо более крупных пленников, чтобы, уткнув глаза в землю, сообщить мне, что хочет помочь, я ответил:

— Скажи, как.

— Что вы хотите знать? В любой момент времени трюм охраняет от двенадцати до пятнадцати орков, в одной клетке примерно сотня пленников, но в целом их в два раза больше, чем находится в трюме прямо сейчас, поскольку есть две смены, и обе они никогда не присутствуют тут одновременно, и во время нашей смены нас заберут на работы по демонтажу полезного имущества в одном из четырёх кораблей, которые расположены в непосредственной близости, уведя из этого транспортника класса «Карнак», но всё добытое возвращается в этот узло…

Он продолжал дальше, не переводя дыхания. Я прерывал его несколько раз, чтобы спросить о других виденных им кораблях. Его память и в самом деле выглядела идеальной. Несмотря на все его психические нарушения, его способность запоминать всё, что он видел, была полезной. Вдобавок, ему удалось раздобыть на захваченном торговом судне обрывок пергамента и стило. Орков не беспокоило, что у него были эти вещи. Мы начали работать над картой.

Что же до Рогге, насчёт него я не был уверен. Я не знал, что произошло, когда вторая орочья армия напала на наш арьергард. Возможно, ни один командир не смог бы остановить или хотя бы замедлить её удар. Но из выражения неутолённой виноватости, которое не сходило с его лица, я заключил, что он подвёл своих людей и остальной крестовый поход. Как мне думалось, он надеялся смыть эту вину искупительным поступком. Если это было так, то его чувство вины могло оказаться полезным.

Я пока не знал, окажется ли таковым сам полковник.

* * *

За время моей первой смены от рук Беримана погибло три человека. В следующую — пять. По наступлении третьей я всерьёз задумался о его убийстве. Но возможности не было. Я всё время оказывался слишком далеко от него и подпадал под кнут какого-нибудь орка-погонщика или одного из других людей-надсмотрщиков. Эти предатели тоже заслуживали моей особой ненависти, но Бериман, устроившийся поверх моей клетки, беспрестанно мозолил мне глаза. К тому же он был самым жестоким. Прочие не скупились на удары кнутом, но они не убивали. Они предоставляли это оркам.

К тому моменту, как у меня появился шанс приблизиться к Бериману, я уже утратил представление о количестве отработанных смен. Как и в колодце, время смазалось, стало бессмыслицей. Нашей обязанностью был съём имущества с кораблей. Это была убийственная работа: демонтаж того, на что нам указывали, и таскание аппаратуры, утиля и любых облюбованных орками экстравагантных материалов в примитивных тележках, которые было достаточно тяжело толкать даже пустыми. Всякий раз, когда мы покидали клетку, мы следовали через циклопический коллаж из металла, сплавленного с камнем. Главную часть того, что я видел, составлял лабиринт коридоров и трюмов. Рваные прорехи в переборках и корпусах создавали связующие проходы там, где им не положено было быть. Мусор, грязь и орочьи каракули являлись универсальной константой, стирая различия между кораблями. Я прошёл одной и той же последовательностью коридоров раз шесть, прежде чем заметил, что конструкция под орочьими "усовершенствованиями" была создана не людьми.

Иногда я волок свой груз мимо обзорного блока и мог видеть наружную часть космического скитальца. Она выглядела как город, подвергшийся землетрясению. Корабли всевозможных моделей и всяческих размеров были спрессованы вместе и утоплены в астероид своими кормовыми частями. Они были наклонены так и сяк самым безумным образом. Чем дольше они успевали пробыть частью скитальца, тем сильнее они сливались друг с другом, утрачивая всё то, что отличало их как космические суда. Некоторые конструкции уже ничем не напоминали корабли, если они вообще когда-то ими были. На горизонте, возвышаясь над его изломанной линией, виднелась массивная туша. Кряжистая уродина, должно быть, вобрала в себя дюжину фрахтовиков, когда выперлась вверх при своём рождении. Эта гора имела форму гигантского орочьего черепа. Он взирал на остальной мир сверху вниз с рычащим оскалом удовлетворения. Внутри его глаз всегда пылал свет. Это было капище, посвящённое жестокости.

Мы стаскивали добытое к чудовищной яме, где ему предстояло быть рассортированным в соответствии с любым тем безумием, что только было движущей силой орочьей техники на текущий момент. Дорога к складу проходила через помещение, когда-то бывшее пусковым отсеком. Оно было перевёрнуто, и всё находившееся в нём оборудование и челночные суда закончили свою жизнь в виде зыбких груд обломков на новом полу. Это здесь, в прогалине между курганами с неровными углами, мне предоставился удобный случай.

Я находился где-то в трёх тележках от Беримана. Он охаживал кнутом более пожилого человека. Думаю, что невольник был моложе меня, но его волосы успели побелеть до оттенка грязного снега. Я уже видел его пару-тройку раз, отмечая, как обвисли его плечи под невидимым грузом, и зная, что ему не протянуть долго. Его глаза были безжизненными, как у трупа. Возможно, смерть будет для него благодеянием. Тем не менее, когда он споткнулся и Бериман набросился на него, я выпустил из рук свою тележку. Поблизости не было других надсмотрщиков. В полудюжине метров и спереди и сзади дорога резко сворачивала за груды. Я счёл, что мне хватит времени подскочить к Бериману сзади, пока тот занят, и убить его, прежде чем какой-нибудь орк увидит, чем я занимаюсь. Ещё раньше я осмотрительно добавил в свою кладь большой осколок зеркала, которое когда-то висело в парадном зале бывшей роскошной яхты какого-то гражданского. Я схватил его и бросился вперёд.

Старик упал. Другие рабы просто смотрели со стороны, как я приближаюсь к Бериману. Они продолжали тянуть свои тележки. Я был менее чем в десяти шагах, когда Бериман бросил кнут и склонился над невольником. Надсмотрщик обвил руками его голову и шею. Я занёс стекло. Затем я услыхал шёпот Беримана. Я не смог разобрать, что он сказал, но услышал, как старый пленник ответил: "Да". Он произнёс это с облегчением. И благодарностью.

И я так думаю, что, пожалуй, и с радостью.

Бериман сломал ему шею.

Надсмотрщик выпрямился и повернулся лицом ко мне. Он ничего не сказал, не поднял свой кнут. Он ждал.

Я опустил руку, вернулся к своей тележке и снова её поволок. Бериман уже изрыгал ругательство в адрес раба, замедлившего шаг. Орк-погонщик, появившийся позади нас, захохотал при виде того, как Бериман раздаёт направо и налево подбадривающие удары.

В конце смены усталость была настолько всеобъемлющей, что мы обычно проваливались в сон, как только нас упихивали обратно в клетку. Поскольку мы не могли улечься, то спали стоя, привалившись друг к другу. Однако на этот раз я заставил себя прободрствовать чуточку дольше. Я позаботился о том, чтобы стоять прямо под клеткой Беримана. Когда остальные пленники забылись, я сказал:

— О чём ты спросил старика?

Сначала он не ответил. Он лежал на спине, развалившись на сетчатом полу своего загона, и я задавался вопросом, не спит ли он. Он заговорил где-то через минуту:

— Я спросил, желает ли он, чтобы Император даровал ему покой.

— Ты многое себе позволяешь.

Его плечи чуть шевельнулись, словно бы он ими пожал.

— Этот человек служил, пока не исчерпал все силы собственного тела. Он был таким же верным слугой Императора, как и любой увенчанный наградами офицер. Он заслуживал милосердия, и он заслуживал быть удостоенным кратким мгновением, чтобы обрести душевный покой.

— И кто ты такой, чтобы жаловать подобные дары?

— Я тот, кто есть здесь под рукой.

Я кивнул сам себе. Я был впечатлён. Этот человек не побоялся стать презираемым целиком и полностью, чтобы иметь возможность делать то, что было необходимо. Он смотрел на это как на священный долг, и он оставался ему верен.

Он был редкостной находкой.

— Что ты знаешь о планировке этого сектора? — спросил я.

Сам я видел лишь одни и те же узкие дорожки снова и снова.

— Довольно много. А что?

— А то, что, как мне думается, нам уже хватит ждать у моря погоды.

Пришла пора нанести удар.

ГЛАВА VI Отчаянная Слава

1. Бериман

Он ещё час лежал на полу своей клетки, слушая лязганье, рыки и стенания, наполнявшие атмосферу космического скитальца. Он размышлял о разговоре, который только что имел с Себастьяном Ярриком. Он думал о том, как истязал тела других и свою собственную душу, служа высшему милосердию. Он так долго нёс бремя этого долга, что едва мог вспомнить свою жизнь до плена. Сейчас уже был недалёк тот момент, когда этот груз наконец-то будет снят с его плеч. Он позволил себе всхлип — один-единственный, сотрясший всё его тело.

2. Рогге

Комиссар говорил. Пленники слушали. Рогге слушал. В его душе пылала решимость.

Яррик не ораторствовал, как во время своего первого появления среди них. Он не привлекал внимания орков. Он разговаривал тихо, с одной маленькой группой за раз, и то, о чём он говорил, шёпотом передавалось во время смен, пока — Рогге в этом не сомневался — каждый человек в трюме не узнавал сказанное комиссаром слово в слово. Яррик говорил о войне. Для Рогге — и он был уверен, что и для всех остальных, — в этих словах звучала надежда. Они собирались покинуть этот ад. Побег был уже не за горами.

3. Яррик

— Куда мы направимся? — спросил Рогге с горящими от воодушевления глазами.

— "Несгибаемый", — ответил я и сделал жест Полису.

Маленький человечек кивнул и продолжал кивать по ходу своей речи.

— Я проходил мимо "Несгибаемого" три раза за последние восемь смен, за каковое время я сделал 20235 шагов, включая обратное путешествие, которое завершало смен… — он спохватился, крепко зажмуривая глаза от прилагаемых усилий. — Непохоже, чтобы "Несгибаемый" был существенно повреждён или соединён с чем-либо, не считая простейшего аппарата для пристыковки к этому сооружению, — он настолько крепко стиснул челюсти, что его зубы щёлкнули, и он прекратил говорить. Наличие цели действовало на него благотворно.

— И у нас есть пилот, — сказал я. Вэйл кивнул.

— А если его убьют? — спросил кто-то из глубины теней клетки.

— Я могу им управлять, — ответил Рогге.

Это меня удивило. Он был танкистом, а не флотским.

— С каких это пор? — спросил я.

Он смущённо пожал плечами:

— Со времён дома. Частная яхта моего отца.

— Это навряд ли одно и то же, — запротестовал оскорблённый Вэйл.

— Нет, — начал Рогге, — но базовые принципы…

— Достаточно похожи, — вмешался я, заканчивая спор. — Пилот есть пилот, а корабль есть корабль.

Если привилегированное происхождение Рогге сослужит какую-то службу, так нам от этого будет только лучше.

— В начале следующей смены, — сказал я. — Вот когда мы по ним ударим.

Внутри скитальца не существовало цикличной смены дня и ночи. Здесь всегда стояли грязные сумерки, озаряемые факелами, мигающими газоразрядными сферами и перепачканными био-люмами. Для нас не существовало роскоши таких понятий, как "утро". Люди просто старались отдохнуть как можно лучше, пока не наступала пора работать снова. И ни о ком нельзя было сказать, что он находится в одиночестве, когда он едва мог шевельнуться из-за тесноты. Тем не менее, мне была дарована некая форма уединения, когда все находившиеся в клетке погрузились в тревожную дрёму. Все, кроме Кастель, которая ещё не успокоилась после отработки своей последней нормы посреди ужасов орочьих операционных.

— Никто из нас не покинет этого места живым, — сказала она.

— Это более чем вероятно, — согласился я.

— Тогда зачем давать нам ложную надежду?

— Я не давал. Я никогда не говорил, что нам удастся побег. Даже если мы сможем поднять лихтер, его снова захватят или уничтожат, прежде чем мы успеем далеко улететь.

— Тогда зачем вообще пытаться до него добраться?

— Если появится возможность бежать, он будет наиболее подходящим средством. Что ещё важнее, исправный корабль способен причинить изрядный ущерб, особенно если мы с умом выберем цель.

— Вы уже её наметили, — осознала она.

— Капище.

На конструкцию этой массивной орочьей головы ушло так много трудов. Строение было символом могущества. Это там я найду Траку.

Кастель молчала какое-то мгновение. Она размышляла. В конце концов она произнесла:

— Комиссар, несмотря на то, что вы сказали, вы должны понимать, что большинство находящихся здесь людей думает о побеге, не о войне.

— Я понимаю.

Это было прискорбно, но неизбежно. Значение имело то, что они расшевелились. Даже если люди умрут, сражаясь из эгоистичных соображений, их борьба всё-таки послужит высшей цели. Они умрут с большей честью, чем живут сейчас.

— А о чём будешь думать ты? — спросил я.

— Эти твари осквернили каждый аспект моего призвания, — выплюнула она. — Я пойду на войну.

— Тогда я почту за честь сражаться рядом с тобой, — сказал я ей.

Хотя ещё мгновение тому назад она не боялась задавать мне жёсткие вопросы, сейчас я почувствовал, что она лучится гордостью.

Её похвалил не такой же пленник, как она, или просто собрат по человеческой расе. Её похвалила идея, её похвалило легендарное существо, именуемое "комиссар Себастьян Яррик". Со времён битвы за Улей Гадес предание о нём отбрасывало тень на каждый мой поступок и каждое моё высказывание. Я очень чётко сознавал, что этот человек существует, но не был уверен, что он и я и в самом деле являемся одним и тем же. Личность из легенды была полезным инструментом. Она воодушевляла людей, её боялись орки, и недаром. Но продолжение её существования зависело от того, буду ли я оставаться достойным её.

Я буду делать это единственным известным мне способом: действуя на благо Империума. И я приму ответственность за смерти, которые повлечёт за собой такая деятельность, сколько бы их ни было.

* * *

Началась наша смена. Мы пошаркали из клетки, а возвращающиеся рабы поковыляли внутрь. Мы двинулись к главному выходу из загона. Он находился прямо напротив прохода, из которого я появился здесь в первый раз. Одна группа пленников потихоньку смещалась к стене слева от них. Близ угла, образованного ей с дальней переборкой, прямо за последней линией поставленных ступенями клеток, имелся ещё один дверной проём поменьше. Через этот проход приходила и уходила орочья стража. Ещё там была труба, которая появлялась из его потолка и убегала вдоль этого коридора, насколько хватало глаз. Это было изменение, внесённое зеленокожими в исходную структуру, и подобно всем таким конструкторским затеям орков, оно было неряшливым, топорным и самонадеянным, просто-таки накликая катастрофу. Из многочисленных стыков и трещин капал прометий. На полу разливались лужицы горючего.

Бериман рычал на отбившуюся группу и охаживал их кнутом. Его блеф работал, поскольку он бил по-настоящему. Стражники не обращали на него внимания. Он был частью привычного процесса. Они не замечали, что он гонит своих подопечных ближе к трубе. У дверного проёма скучал орк-охранник, привалившись к стене справа от него. Своё стрекало он небрежно заткнул под мышку.

Стрекало было электрическим.

Я замедлил шаг, готовый к действию.

Бериман щёлкнул кнутом, обвивая им шею охранника. Орк подавился своим удивлением. Он вцепился в кнут, обёрнутый вокруг его шеи, уронив своё стрекало. Его схватил раб, которого звали Эверон, и я славлю его память. Он метнулся к дверному проёму и ударил стрекалом вверх, втыкая его в одно из хлипких сочленений трубы. Последовала скворчащая вспышка, ливнем посыпались искры.

Топливо воспламенилось, и труба начала извиваться и выгибаться дугой, как истязаемая змея. Какую-то долгую секунду она сдерживала огонь внутри себя, но в ней было слишком много трещинок, пропускавших к горючему воздух. В коридор ударил фонтан жидкого пламени. Он набрал силу и стремительность, и превратился в слепящую бурю, забушевавшую из дверного проёма. Орки и люди бросились врассыпную. Бериман рванул в сторону. Он избежал алчных языков пламени, но остаток его группы омыло раскалённой смертью. Они приветствовали эту награду за свой героизм воплями, ставшими вечным укором виноватой совести. Большинство из этих людей упало, корчась в огне, но некоторые побежали. Хотите верьте, хотите нет, но они помчались изо всех сил, с каждым вдохом втягивая в лёгкие пламя. При виде того, как эти мученики несутся с раскинутыми руками, безошибочно набрасываясь на орков, чтобы заразить своих пленителей бациллой собственной гибели, я понял, что поступил правильно. Одна женщина, которая превратилась в завывающий вихрящийся факел с языками, прыгавшими на три метра ввысь, перед смертью успела испепелить не одного, а двух зеленокожих, и если я хоть каким-то образом вдохновил её на этот поступок, то я следовал верной дорогой своего долга.

Немного дальше по коридору, должно быть прямо за первым поворотом, адский пожар разыскал себе новую пищу, даже более питательную, чем орочий прометий. Это была, как нам совсем скоро предстояло выяснить, кладовая боеприпасов. Судя по всему, большая. Жахнуло так, что моя грудина чудом не разлетелась вдребезги. Пол тяжело подпрыгнул, сбивая нас с ног. Стена слева от меня на мгновение вспучилась и затем отвернулась в стороны, распускаясь стальным цветком. Оттуда кубарем вылетел шар пламени. Он оккупировал верхнюю половину рабского загона, и нашу кожу стало поджаривать нежданным солнцем. К низкому громыханию взрывов добавился призвук пискливых визгов рикошетов от раскалившихся малокалиберных боеприпасов. Затем потянулся дым. Он был жирным и густым, он забивал нос и рот, от него перехватывало горло. Его чёрное облако заволокло глаза, и так ослепшие от сверкания пламени. Спустя несколько мгновений я услышал скрипучий рёв тонн рухнувшего металла, вновь запечатавших дыру для всего, кроме дыма.

В рабском загоне творилось сущее столпотворение. Порядок отсутствовал, везде царила паника вперемешку с яростью. Люди и орки бегали и удирали, дрались и умирали. Кашляющий, со слезящимися глазами, я не мог видеть ничего за пределами пары-тройки расплывчатых метров вокруг себя в пелене этого извергающегося, наполненного какофонией дыма. Я поднялся на ноги. Прикрывая рукой рот, я вдохнул так глубоко, как только осмелился, и затем, прежде чем разодравший грудь кашель заставил меня замолчать, выкрикнул: "За мной!" Я поковылял к тлеющему коридору, чувствуя, что за мной кто-то следует. В наступившей дымной ночи языки пламени стали не более чем угасающими отсветами. Пол под изодранными подошвами моих ботинок был горячим, и я наступал на предметы, хрустящие и трескающиеся, как сгоревшее дерево, но, как я знал, бывшие кое-чем гораздо более зловещим.

Теперь я кашлял не переставая. Мою грудь раздирали пылающие ногти, я мучительно глотал воздух, мои рёбра ходили ходуном, словно бы пытаясь вышвырнуть мои лёгкие через глотку. Мою голову как будто сдавливал бронированный кулак. Но я гнал себя глубже в клубящийся дым, как можно ниже пригибаясь к земле. Это было единственное направление, в отношении которого я мог быть более или менее уверенным, что орки туда не последуют.

Коридор достиг перекрёстка, и проход по левую руку оказался рваным раструбом, ведущим в разруху арсенала. Здесь всё ещё свирепствовал пожар. Костры наполняли помещение пульсирующим и колеблющимся заревом. Визги и хлопки детонирующих боеприпасов всё ещё были часты, но я всё равно повёл нас внутрь. Покоробленный пол покрывали головешки, когда-то бывшие орками, но сейчас представлявшие собой всего лишь ошмётки органики. Склад был большим, и хотя слева от нас находился лишь непроходимый завал, воздух здесь был немного чище, поскольку взрывы разнесли также и палубы наверху. Ощущения были такими, словно я дышал внутри раскалённой духовки, но по крайней мере я мог это делать. И я мог видеть, кто за мной последовал.

Рогге, Кастель, Беккет, Трауэр, Полис, Вэйл и Бериман. Маленькая группа, и я не видел, чтобы по коридору подходил кто-то ещё. Может статься, что даже сейчас какие-то рабы неслись по другим проходам. Возможно, это действительно было так, но… мечты, мечты. Скорее всего, орки уже восстанавливали контроль. Это было несущественно. Существенными были мы — те, кто имел свободу действий, и я позабочусь о нашей существенности для Траки самыми убийственными способами, какие только возможны.

— Найдите оружие, — велел я остальным. — Здесь наверняка осталось пригодное к использованию. Да по-быстрому.

Этим они и занялись. Роясь в хламе, чтобы разжиться чем-нибудь для себя, я видел, что группа действует так целенаправленно и по-целеустремлённому эффективно, что это сделало бы честь и хорошо вымуштрованному пехотному подразделению. В их решимости присутствовало что-то весьма смахивавшее на радость. Я уже сталкивался с подобным феноменом множество раз. Когда люди лишены возможности действовать, они откликаются на руководство с благодарностью и энергичностью. Обретение направляющей руки само по себе становится некоей формой спасения. Используй силу этой людской особенности, и на свете останется очень мало того, чего ты не сможешь достичь.

Орочье вооружение было громоздким, неуклюжим, ненадёжным кошмаром. Но здесь имелось и краденое имперское оружие. Я нашёл лаз-пистолет и саблю. Пистолет не штурмовой болтер, однако он был здесь, под рукой, а значит — пойдёт и он. Мои товарищи тоже экипировались клинками и стрелковым оружием. Большинство из них нашло себе лазерные винтовки, но Кастель держала в руках «Потрошильщик». В её выборе двуручного цепного меча я увидел окончательное отречение от прежней профессии. Орки сделали из неё мясника. Что ж, пусть это добавится к моему списку долгов зеленокожих. Теперь мы были боевым отрядом. Мои бойцы дожидались моих приказов.

Я на мгновение задумался. Пуститься наудачу, углубившись в коридоры? Это было бы бессмысленным. Нам нужно пройти через космический скиталец и достичь "Несгибаемого" другим путём. Я повёл группу через груды догорающих обломков, направляясь к стене напротив завала. Она вроде бы стояла прочно, хотя тут тоже не обошлось без повреждений. Металл был пробит, но не насквозь. Я заглянул внутрь стены и увидел хитросплетение распорок, а ещё выше — вентиляционный канал, до которого можно было добраться, немного вскарабкавшись вверх. Я указал на него.

— Мы идём туда, — сказал я. — Уничтожим зеленокожую погань изнутри.

Слова, впечатляющие своим размахом.

И я говорил серьёзно. Совершенно серьёзно.

ГЛАВА VII Несгибаемый

1. Яррик

Мы стали червями, прокладывающими свои ходы сквозь тьму шахт, каналов и сервисных люков, которые связывали корабли, входившие в состав космического скитальца. Мы двигались вслепую и первое время даже не представляли, в каком направлении. Мы заходили в тупики, где вентиляционные шахты кончались, упираясь в внешние корпуса, и нам приходилось возвращаться назад по собственным следам и пробовать наугад другие пути, пока не находился такой, который приводил нас к связующему пролому в обшивках судов. Куда бы мы ни пошли, за стенами мы слышали орков. Звуки зеленокожей погони преследовали нас по кружным тропкам нашего маршрута. Временами грохот ботинок и угрожающие выкрики ксеносов звучали далёким эхо. Порой же пленение представлялось неизбежным. Но кажущиеся расстояния всецело обуславливались фокусами трубопроводов, будучи случайными капризами акустических искажений. Некоторые металлические магистрали, которыми мы странствовали, имели достаточный размер, чтобы по ним можно было идти. Большинство позволяло передвигаться лишь ползком. Примерно через час, когда я рассудил, что мы уже надёжно оставили за спиной рабский загон и были вне досягаемости любой возможной погони, я дал добро на то, чтобы отправиться к источнику света. Нам требовалось выяснить, где мы находимся.

Свет исходил из щели в колене воздуховода, по которому мы ползли. Я прижал ухо к трещине. Никакие звуки не указывали на близость орков. Я извернулся так, чтобы лечь на спину, и начал бить ногами по щели. Шум от моих ударов казался мне ужасно громким, и я останавливался через каждые полдюжины пинков, чтобы прислушаться снова. Никто из зеленокожих не явился разузнать, в чём дело. Я бил ещё с минуту, после чего труба расступилась достаточно, чтобы я мог просунуть голову. Я глядел вниз с потолка безликого коридора. В том направлении, куда я смотрел, проход кончался переборкой где-то в шести метрах от меня. На правой стене коридора виднелся обзорный блок.

Я отполз назад, ещё сильнее расширил отверстие пинками и спрыгнул вниз. Я попросил Полиса пойти со мной. Мы направились к обзорному блоку. На открывшейся нам картине господствовало капище. Я смотрел, как Полис осмысливает тот ракурс, с которого мы видели это строение. Его губы шевелились в безмолвных подсчётах, глаза остекленели. Минуту спустя они прояснились, и он поглядел на меня.

— Ты знаешь, куда нам нужно идти? — спросил я.

Он кивнул. Лохмотья униформы Муниторума и лазерная винтовка, которую он стискивал в руках, придавали ему слегка нелепый вид. Маленький человечек, играющий в войну и отчаянно боящийся этой игры… Но он сохранял дееспособность, и когда я сказал: "Тебе придётся нас вести", он снова кивнул. Может статься, что это согласие делало его самым храбрым членом нашей группы.

Мы вернулись к дыре в трубе. Бериман и Беккет затащили нас наверх. Полис занял место в голове. Характер нашего путешествия изменился. Хотя Полису приходилось делать частые остановки, чтобы совладать с бившей его дрожью, он обратил наше блуждание в продвижение вперёд. Мы больше не были червями. Мы превратились в пауков, а шахты и соединения между кораблями стали волокнами нашей сети. Мы следовали связующими нитями, которые — я в этом поклялся — принесут Траке гибель. Через три часа после того, как Полис один-единственный раз взглянул на мир за пределами нашей шарящей, ползающей и карабкающейся тьмы, мы снова добрались до света и до очередной прорехи в корпусе. Полис потеснился в сторону, чтобы я мог увидеть ожидающее нас.

Я сдержал горький смешок. Передо мной, отделённый от нас несколькими сотнями метров открытого пространства, стоял "Несгибаемый". Полис был прав: его очень мало что соединяло с другими кораблям. Он покоился на своих шасси. От пола поднимались безыскусные строительные леса, достигавшие высоты фонаря кабины. К лихтеру вроде бы не было прикреплено ничего такого, что помешало бы ему взлететь.

Кроме одной вещи: "Несгибаемый" не был присоединён к другим кораблям, поскольку он сам теперь находился внутри одного из них. Мне не следовало бы удивляться. Лихтер был слишком маленьким, чтобы его можно было использовать как-то по-другому. Орки модифицировали судно, превращая его в своё собственное творение, и поэтому окружили его сляпанными на скорую руку лесами. Раскинувшееся перед нами пространство было ещё одним грузовым трюмом — гигантским, имеющим километры в высоту. Потолка не было видно, и, учитывая состояние Полиса, не приходилось удивляться, что он принял мрак наверху за черноту самого космоса. Может, это и не смертельное препятствие, подумал я. Если "Несгибаемый" всё ещё вооружён, нам, возможно, удастся прострелить себе путь к бегству через корпус этого фрахтовика.

Мне было видно, что над "Несгибаемым" работает где-то с полдюжины орков. Остальная палуба, которая до того, как корабль оказался в опрокинутом положении, была переборкой, представляла собой свалку разнообразных конструируемых объектов в разных стадиях сборки и разрушения. Газоразрядные сферы, бочки-факелы с горящим в них топливом и полыхающие сварочные горелки освещали ещё десять-двенадцать кораблей схожего с лихтером размера. Ближе к дальнему концу трюма виднелся изувеченный силуэт «Громового Ястреба», и я содрогнулся при мысли о трагедии, которую подразумевало его присутствие. Начиная где-то с тридцатиметровой высоты, стены разлиновали новенькие, топорно собранные мостики. Они проходили мимо входов, уводивших куда-то внутрь гигантского корабля, но я не увидел никаких лестниц, спускавшихся вниз. Либо эти мостики были всего лишь смотровыми платформами, либо они являлись частью какого-то более масштабного строительства, которое наскучило оркам и его забросили.

Я отодвинулся обратно вглубь трубы, чтобы переговорить с остальными. Нам не требовалось беспокоиться о том, что нас услышат. Нас прикрывал шум нескончаемого извращённого конструирования. Я очертил ситуацию с кораблём.

— Мы почти на месте, — сказал я после этого. — Но чтобы добраться до "Несгибаемого", нам придётся себя обнаружить.

Мы могли свести риск к минимуму, проделав какую-то часть пути вдоль стены, но в конце нам придётся пересечь открытое пространство до корабля.

Полис задрожал, но кивнул самым первым. Возможно, это был просто нервный тик, но он послужил залогом того, что все остальные с готовностью его поддержали. Я махнул рукой Вэйлу, приглашая его проследовать со мной вперёд. Мы задержались у выхода из трубы, чтобы он мог хорошенько разглядеть свой корабль.

— Досадно, что мы не на том конце, — сказал он. На нас смотрели двигатели, а не пилотская кабина.

— Он взлетит? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Непохоже, чтобы они покушались на его полётопригодность. Не узнаю, пока не попробую улететь, — он огляделся по сторонам. — Комиссар, вы уверены, что мы вообще сможем отсюда убраться?

— Нет. Но я уверен в том, что попытаться необходимо.

— Понимаю, — негромко сказал он.

Я верю, что он и в самом деле понимал. Я верю, что он уже знал, на какой путь он вступил.

Вэйл повернулся ко мне.

— Комиссар, — произнёс он, — если позволите, мне хотелось бы идти во главе.

— Это твоё право, — сказал я ему. — Ты наш пилот. Тебе и честь вытащить нас из этого места.

Мы оба знали, что говорим о чести совершенно другого рода. Пилот грозно стискивал челюсти, взгляд его глаз был жёстким, режущим, словно наточенное железо, крепкое от полученной закалки, которая послужит ему поддержкой в грядущие минуты.

Мы понаблюдали за окрестностями нашего убежища. Тени здесь были глубокими, и поблизости не имелось ничего представлявшего какой-то особый интерес с точки зрения конструкционных работ. Минуло несколько минут, мимо не прошло ни одного орка. Я выскользнул наружу ногами вперёд. Спускаться было меньше двух метров, и мне с моей одной рукой проще было дать себе упасть, чем слезать вниз. Прочие последовали за мной. Вэйл направился прочь, поглядывая назад, чтобы удостовериться, что мы не отстаём.

Рогге глазел на "Несгибаемого" с нездоровой настырностью.

— Что-то не так, полковник? — спросил я безразличным тоном.

— Нет.

Он потряс головой.

— Нет, — произнёс он снова, словно бы не поверив самому себе в первый раз.

Трауэр фыркнул. Я перевёл свой глаз на него.

— Прошу прощения, комиссар, — откашлявшись, сказал он.

Я смотрел ему в глаза ещё несколько мгновений, прежде чем перестать пришпиливать его взглядом к месту. Я не допущу разлада и неуважения в наших рядах. Мы всё ещё оставались солдатами Империума, и мы будем вести себя как таковые. Я ожидал от людей под моим надзором, что они будут поддерживать такую же дисциплину, даже когда предстанут перед Золотым Троном.

Мы двигались гуськом, держась стены, окутанные тенями. Нас не засекли. Через несколько сотен метров Вэйл остановился и присел за грудой металлолома. Он не отрывал глаз от "Несгибаемого", его губы кривились от боли и гнева. Когда я увидел, на что он смотрит, то ощутил ответный всплеск бешенства. Передняя половина правого двигателя, которая до этого момента оставалась скрытой от нашего взгляда, была частично разобрана. Его кожух был вскрыт, и даже мой ненамётанный глаз мог видеть отсутствие важных элементов. Там было слишком много пустого пространства. Но двигатель не был демонтирован целиком. Мне даже не хотелось представлять, что случится, если кто-нибудь попробует взлететь. Мне не хотелось, но я заставил себя это сделать.

А затем раздался крик. Он не был испущен кем-то из нас, но прозвучал на нашей стороне трюма. Я поднял взгляд вверх как раз вовремя, чтобы увидеть фигуру, летящую вниз с мостика над нашими головами. Орк врезался в землю с могучим тошнотворным хрустом. Я услышал гогот нескольких зеленокожих, но это было единственной реакцией товарищей этого существа. Орк лежал неподвижно. Вместе с ним упало и оружие: винтовка с длинным стволом. Мне не доводилось слышать об орочьих снайперах, — не в их природе было воевать на таких неинтересных дистанциях, — но это было оружие, способное поражать цели на значительном расстоянии.

По крайней мере, таком, какое было от мостика до земли.

Мой загривок напрягся. Я ощутил фантомный поцелуй так и не сделанного выстрела. Мы торопливо отползли назад под стену, ища укрытия в более глубоких тенях. Я запрокинул голову, вглядываясь в мерцающий сумрак. У меня возникло смутное впечатление, что сквозь решётчатый пол мостика виднелась гигантская фигура, уходящая прочь. Металл скрипел под тяжёлыми шагами. После этого больше не было ничего. Я снова посмотрел вниз, на труп орка. Как он упал? Я не мог представить, как можно быть таким неловким, пусть даже зеленокожему. Его не обстреливали. Там, наверху, вообще ничего не происходило.

Орк, должно быть, каким-то образом поскользнулся. Так я сказал сам себе, и я чувствовал жизненную необходимость в это поверить. Никаких других возможных объяснений не существовало. Ни одного, которое вписывалось бы в любую здравую концепцию Вселенной.

Мы ждали, держа оружие наготове. У нас была плохая позиция. Единственным укрытием являлись груды металлолома, и те из них, что находились поблизости, имели высоту не более чем нам по грудь. Если на нас сейчас нападут, то у нас не остаётся времени переместиться на лучшую позицию. Меж тем по всей ширине гигантского трюма бесперебойно продолжалась работа характерного для орков толка, в которой стиралась разница между конструированием и крушением. Нас не засекли.

Вэйл вернул своё внимание на "Несгибаемого".

— На этой стороне работают всего три зеленокожих. Как считаете, вы сможете меня прикрыть, пока я гружусь на борт? — сказал он.

— Да, — ответил я. Я не пытался отговорить пилота от его затеи. Его поступок, на самый худой конец, будет стратегически выгодным.

Я услышал рядом с собой судорожный вздох Рогге.

2. Рогге

Вэйл рехнулся, а Яррик и того хуже. Это открытие было мучительным, ужасающим и неизбежным.

Когда выяснилось состояние "Несгибаемого", Рогге ощутил себя в тисках отчаяния, которое расползалось внутри, как раковая опухоль. Предполагалось, что корабль будет его средством спасения. Став вторым пилотом судна, он таким образом поквитается с орками, восстановит свою честь и покинет это ужасное место. Но лихтер изуродовали враги. Здесь не на что было надеяться, и, следовательно, надежды не было нигде. Чего может добиться маленький отряд Яррика, кроме как самоубиться особенно тяжким способом? Раньше Рогге думал, что для восстановления своей чести ему необходимо добиться уважения комиссара. Но высокая оценка психа не стоит и ломаного гроша. Вэйл уже готов парадным шагом отправиться навстречу смерти, и Яррик собирается ему в этом помочь.

Рогге вспомнил своё предложение быть вторым пилотом и испугался, что сейчас получит приказ. Яррик не бросил ни единого взгляда в его сторону. Он тихо переговаривался с Вэйлом, словно то, что вот-вот произойдёт, было разумной стратегической операцией. Рогге водил глазами туда и сюда между двумя мужчинами и раненым кораблём. Он видел безумие и ничего более, и хуже всего было не то, что случится, когда Вэйл в одиночку припустит навстречу оркам, а то, почему он сейчас выбросит свою жизнь на ветер. Вэйл собирался пойти на смерть из-за Яррика.

Рогге ощущал себя так, словно с его глаз сорвали повязку. Раньше он был ослеплён репутацией комиссара и мощью его личности в той же мере, что и все прочие. Но теперь он мог видеть этого человека в истинном свете: самодур, ведущий смертельные игры с чужими жизнями, потому что это в его власти. Будучи на Голгофе, он возложил грандиозную армию на алтарь своей маниакальной гордыни. Сейчас он действовал по той же схеме. Сколько пленников погибло по ходу того ерундового мятежа? И куда поведёт их этот однорукий и одноглазый выродок войны сейчас? Каким способом он решит усладить себя смертями своих новых последователей?

"Моей он не усладится". Но по пятам за этой мыслью пришла другая: "Что мне теперь делать?" Ему некуда было идти. Он оглядел лица других своих попутчиков и осознал, что они с бездумной преданностью последуют за Ярриком. Здесь нечего было искать ни помощи, ни здравого смысла.

Яррик обратился ко всей группе. Он говорил тихо, его голос не был бы слышен уже в паре-тройке метров, но он овладел сознанием Рогге столь же полно, как если бы гремел из батарей вокс-вещателей. Лицо Яррика было наполовину скрыто наросшими за прошедшие месяцы волосами и бородой. От голода оно стало ещё костлявее, чем было когда-либо прежде, в его кожу въелись синяки и раны, а веко над пустой глазницей не закрывалось до конца, являя чёрную щель. Лицо Яррика напоминало кручи обветренных утёсов, на нём были вычерчены десятилетия войны во всех её формах: славной, бесчеловечной, отчаянной, победоносной, истребительной. Рогге подумалось, что это было лицо, уже не знавшее ничего помимо войны. В памяти Рогге вспыхнули воспоминания о роскоши и удовольствиях Аумета. Некоторые из них относились не к такому уж давнему прошлому и всё ещё были достаточно свежи, чтобы породить надежду, что они не окажутся последними из своего рода.

Но хотя Рогге и таращился на Яррика со страхом, этот голос и питающий его пыл завораживали. Яррик сказал: "Мы нанесём удар здесь, и мы уязвим зеленокожих", и Рогге ощутил опасное волнение в груди. Яррик сказал: "Пока орки справляются с этой раной, мы принесём битву в самое сердце этого уродства, и они будут бояться нас до самой смерти", и Рогге ощутил, как в нём вспыхивает чувство поставленной задачи.

Затем он вспомнил, чем эта задача непременно должна закончиться, и пришёл в себя. С космического скитальца не выбраться. Единственная правильная задача заключалась в том, чтобы оставаться в живых между этим мигом и следующим.

Яррик повернулся к Полису:

— Ты сможешь провести нас к капищу?

Поллис закивал — часто и мелко, как грызун. Его губы шевелились от беспрестанного беззвучного комментирования, но глаза были ясными, сияя убийственным пылом. Яррик обратился к Вэйлу:

— Когда ты окажешься на борту, сколько времени тебе понадобится, прежде чем ты сможешь взлететь?

Он так говорит, подумал Рогге, словно лихтер и впрямь окажется способным на полёт.

— Немного, — ответил Вэйл — Сколько времени понадобится вам, чтобы убраться отсюда?

— Полис? — спросил Яррик.

Гном из Муниторума изучил стену позади них. Он указал на проём примерно в ста метрах впереди. В отличие от отверстия, из которого они вылезли, это была не прореха в обшивке судна. Это был настоящий дверной проём, сейчас наклонённый вбок.

— Вон там, — забормотал Полис. — Вон там, — он прочистил горло, ни на миг не переставая шевелить губами. — Хорошая отправная точка, хорошая, найти от неё маршруты, да-да, разделаться с капищем, двадцать метров до "Несгибаемого", три видимых противника, разобранный обтекатель двигателя производства Армагеддонского мануфакторума Мегиддо III…

Его бормотание затихло, вновь став беззвучным шевелением губ.

"Ему становится хуже", — подумал Рогге. Затяжное путешествие сквозь стены без встреч с зеленокожими его успокоило, но после падения того орка его беспрестанная каталогизация возобновилась. Но он не дрожал, а в его глазах сиял тот же пыл, что и у Яррика.

— Понял, — сказал Вэйл.

"Ничего ты не понимаешь, — подумал Рогге. — Безумцы. Безумцы. Все вы".

И пока что у него не было никакого выбора, кроме как следовать за ними.

Всё ещё сидя на корточках за грудой металлического хлама, Вэйл повернулся лицом к Яррику и сделал знак аквилы. Яррик ответил ему тем же в одноруком варианте. Это было всё. Больше они не обменялись ни словом. Рогге почувствовал, как от его лица отливает кровь, когда увидел, как буднично Вэйл принял как должное свою предстоящую смерть, и как легко Яррик его на неё отправил.

Вэйл выпрыгнул из укрытия и понёсся к "Несгибаемому". Яррик навёл пистолет на орков. Остальные подняли своё оружие и прицелились.

— Ждите, — сказал Яррик.

И они ждали, не открывая огонь.

3. Вэйл

Ему дали свободу. Ему пожаловали дар знания своей судьбы и последнего долга. Его плен закончился. Ему были предназначены пламя и слава. Его сердце прыгало в груди, охваченное таким неистовым счастьем, что телу едва удавалось удерживать его внутри. Его конечности были напитаны энергией, какой он не чувствовал со времён своей вынужденной посадки. Он спрашивал себя, касаются ли вообще его ноги трюмной палубы. Он летел. Вдруг поднялся ветер. Так и должно было быть. Вэйл чувствовал, как он стегает по его лицу, пока он сам коршуном мчится к оркам и кораблю. Зеленокожие не знали о его приближении. Он чуть не рассмеялся. Он нёсся к кульминационному моменту своей жизни под взглядом Императора, и это делало его неудержимым. Он мог бы растерзать зеленокожих голыми руками, но за ними шёл пламень Императора.

Один из орков заметил его и закричал. Остальные обернулись и потянулись к своему оружию. Вот теперь Вэйл действительно рассмеялся.

Сзади полетели выстрелы его союзников. Один орк упал, его глотка была вырвана метким выстрелом. Два других начали отстреливаться, вопя походу дела. Вэйл увидел, как ещё один орк, выбежавший из-за носа "Несгибаемого", рухнул на землю с разнесённой головой.

В левое бедро Вэйла врезалось что-то зверски твёрдое, округлое и обжигающе-холодное. Он впился негодующим взглядом в орка, который его подстрелил. Его нога лишилась своей силы. Бег свёлся к хромающим скачкам. Его тело содрогалось от боли, которая разбегалась от раны, плодясь во фрактальном подобии. Последние метры до лихтера всё тянулись и тянулись. Сцепив зубы, он волочил вперёд безжизненную ногу. Когда он переносил на неё вес, весь мир взрывался белым пламенем. По его подбородку стекала кровь из прикушенного языка.

Ещё три шага. Два других орка погибли. На подходе было гораздо больше. Трюм гудел в переполохе. Орки стреляли по "Несгибаемому", по позиции Яррика, по Вэйлу. Огонь пока что не был плотным, у них всё ещё имелись драгоценные секунды, прежде чем численность орков сыграет свою роль.

Он достиг "Несгибаемого". Фонарь кабины был открыт. Он заволок себя вверх по стремянке, оставленной орками, и отшвырнул её ногой, сваливаясь в кабину. Ещё несколько секунд, и фонарь опустился, когда он запустил двигатели. Он перекрыл подачу топлива в правый двигатель. "Ещё нет", — подумал он. Левый двигатель завывал со сдерживаемой яростью. Он проверил вооружение. Всё ещё на месте, всё ещё действует.

Боль в ноге притупилась. Теперь из раны потихоньку расползалось кое-что похуже: цепенящая тьма. "Ещё нет", — пробормотал Вэйл заплетающимся языком, дыша с присвистом. Он посмотрел налево. Остальные уже покинули своё укрытие и бежали к проёму в стене.

Тьма распространялась по рукам к кистям и пальцам, высасывая из них силу и ловкость. Картина перед глазами потускнела, став зернистым серым тоннелем. Времени уже не оставалось. "Сейчас", — подумал он. Его руки бездействовали. В глазах смеркалось. Он выжал из себя последний крик. "Сейчас!", — взвыл он, и руки отозвались.

"Несгибаемый" дёрнулся вперёд. Вэйл изменил вектор тяги. Теперь он дал прометию хлынуть в правый двигатель.

Тьмы больше не было. Остались только свет и жар и боль, и секунды самой жуткой, самой потрясающей радости, какую он только знал в своей жизни.

ГЛАВА VIII Бегство

1. Яррик

Позади нас восстал феникс. Он визжал, выкрикивая приговор в небеса, и наполнял трюм адским пламенем своего рождения.

Мы едва успели добраться до проёма, когда "Несгибаемый" начал наносить свой последний удар. Я задержался, пока все остальные бежали по узкому, заваленному набок коридору. Я оглянулся назад, чтобы быть свидетелем самопожертвования Вэйла. Лихтер оторвался от земли, взбираясь вертикально вверх. Он продолжал подниматься, даже когда взорвался пламенем. В тот же самый миг он начал стрелять из лаз-пушки и выпустил ракеты «Адская ярость». Воздух трюма был насыщен запахами использованного топлива и беспечно пролитых огнеопасных веществ. Ракеты врезались в другие корабли. "Несгибаемый" бешено крутился в воздухе, и он всё ещё продолжал стрелять из лазпушки, когда превратился в огненный шар. Он продержался на лету ещё несколько секунд и лишь затем врезался в палубу. Он сокрушал. Он испепелял. Через пространство трюма понёсся огонь. Он ревел, как ураган, заглушая вопли сгорающих орков. Он вырос во вздымающийся вал пламени, и тогда я побежал.

В коридоре дул ветер — воздух засасывало адским пожаром. Я едва не опоздал со своим уходом. Жар следовал за мной по пятам, суля огненную смерть. Проход кончался Т-образным перекрёстком. Я рванул влево. За моей спиной раздавался такой рёв, словно в коридор влетел один из двигателей "Несгибаемого". Прямо впереди стояли остальные, дожидаясь меня по ту сторону переборки. Я прыгнул через проём. Трауэр и Беккет задвинули стальную дверь. Учитывая новую ориентацию корабля, её надо было поднимать, а не тянуть вбок, но им удалось закрыть и запереть тяжёлую сталь, прежде чем её достигло пламя. За какие-то секунды эта преграда стала тёплой на ощупь, и мы поспешно отправились дальше.

Полис снова шёл во главе. Я очень полагался на этого малютку, и он вознаграждал моё доверие. Он был настоящим чудом. Дай нам время, удачу и право на ошибки, и мы в конце концов отыскали бы дорогу к капищу и без его помощи. Из-за своей громадности оно являлось единственным пунктом космического скитальца, который всегда можно было найти. Но мы не уложились бы в такое хорошее время, будучи при этом в такой относительной безопасности. Боязнь Полиса была для нас благом. При малейшем шуме, который иногда был слышен лишь ему, он менял маршрут. Не знаю, все ли угрозы, которые мы обходили стороной, существовали в действительности, но благодаря Полису мы избегали ненужных схваток, приберегая свою ударную мощь до того момента, когда доберёмся до цели. Его чувство направления было сверхъестественным. При любой возможности он уводил нас прочь из коридоров в сеть вентиляционных шахт, технических подполий, сервисных люков и всего неисчислимого множества обходных тропок циркуляционной системы космического корабля. Как бы ни петлял наш путь, сколько бы раз мы ни сворачивали в ответвления, он всегда знал, где мы находимся. Мы весьма успешно продвигались вперёд. Всякий раз, когда мы проходили мимо обзорного блока, я видел, что мы всё ближе и ближе к цели.

Мы были уже совсем рядом и двигались ползком сквозь заброшенные потроха фрахтовика. Мы лоснились от смазки, пробираясь ощупью во тьме по виткам труб, разломанным шестерням, которые, если их слишком резко задеть, могли срезать палец, и раструбам, похожим на соборные колокола.

— Нам нужно наверх, — прошептал я Полису. — Можешь нас туда провести?

— Нет, — ответил он, затем повторил за самим собой, становясь собственным заикающимся эхом: — Ни-ни-ни-ни-нет. Никаких соединяющий конструкций, комиссар. Оно изолировано, — его бормотание отклонилось от темы, скрипуче отражаясь от сплошных металлических структур.

— Тогда как орки туда попадают?

— Держат вниз, — эхо: — Дер'иc-'ись-'ись.

Я осознал, что мы уже какое-то время ползли вниз под уклон. Ещё через несколько минут железо под моей рукой уступило место холодному камню. На какой-то миг я снова очутился в том колодце. Но здесь не было воды, и наклон постепенно сошёл на нет. Затем мы смогли подняться на ноги, а путь впереди забрезжил серым. Где-то не очень далеко был источник света.

Мы находились в тоннеле под поверхностью астероида. И снова меня поразила дисциплина, требовавшаяся для того, чтобы заставить орков утрудить себя созданием стабильной, пригодной для дыхания атмосферы здесь внизу. Прежде я счёл бы, что им не достанет терпения, чтобы потянуть подобный инженерный подвиг. "А ещё ты и представить не мог, что тебя обставят на поле боя", — подумал я.

Тоннель был частью сети перекрещивавшихся пещер. Мы двигались через лабиринт с высокими потолками. Именно он позволял быстрое перемещение орков из одного сектора космического скитальца в другой. Сегодня же он доставит нас в самое сердце этого сооружения. Здесь мы уже не могли рассчитывать на трубы и подполья. Мы должны были путешествовать теми же маршрутами, что и орки, и риск нашего обнаружения рос с каждой секундой. Поэтому мы бежали. Мы бежали, чтобы не дать догнать себя нашей судьбе. И мы бежали, чтобы исполнить наш долг.

Мы были быстры, но наша судьба всё же нас настигла. Мы перебежали перекрёсток. Трауэр, который был замыкающим, выкрикнул предупреждение в тот самый момент, когда зеленокожие с рычанием открыли огонь. Мы поднажали, и Полис попытался стряхнуть погоню. Его выбор направления на следующих нескольких перекрёстках выглядел совершенно случайным. Этого оказалось недостаточно. Я слышал, что тяжёлый топот ботинок становится всё ближе. Его звук отражался от камня, напоминая удары кувалды.

Мы обогнули крутой поворот влево, и я встал.

— Их надо остановить, — сказал я. — В самом крайнем случае — задержать.

Иначе они поймают нас в течение следующей минуты, а если и нет, то поднятый ими шум накличет на наши головы другие патрули.

Беккет развернулся обратно к повороту и присел. К нему присоединился Трауэр. Этот остался стоять. Он будет стрелять поверх головы Беккета, и они смогут в какой-то степени обеспечить друг другу огневое прикрытие.

— Благодарим вас за честь, комиссар, — сказал Беккет.

— Вас будут помнить, — пообещал я.

Остаток нашей группы побежал дальше. Позади нас началась стрельба. Сначала это были отдельные выстрелы из винтовок Беккета и Трауэра, затем посыпался град ответной орочьей пальбы. Вдвоём им не протянуть долго, но каждый миг, который они для нас выигрывали, был драгоценным. Эхо превращало их задиристые выкрики в боевой клич полка. Их вопли, когда они раздались пару минут спустя, звучали даже ещё громче.

К этому моменту Полис уже провёл нас через ещё несколько тоннельных перекрёстков. Трауэр и Беккет сыграли свои роли. Как, милостью Императора, предстоит и всем нам.

2. Рогге

Он их бросил. Не моргнув глазом, не помедлив — просто быстренько вверил их души Императору и отправился прочь. Рогге боролся с рвотными позывами, страх и ужас заставили покрыться мурашками его кожу. Он уже не знал, кого боится сильнее — Яррика или орков. Они были почти одним и тем же — просто машинами, сеющими бессмысленную смерть. Он бежал вместе с остальной группой, поскольку его волочило за Ярриком, как по стремнине, и у него не было другого выбора.

Пока что не было. Ему в голову в первый раз пришла идея сдаться. Орки уже один раз сохранили ему жизнь. Они могут сделать это снова. Им будет недоставать нескольких рабов. Эта идея не привела его в ужас, как ей было положено, как это случилось бы до того, как он увидел истинное лицо Себастьяна Яррика. В следовании за безумцем не было чести, как не было бесчестья в том, чтобы отвратиться от него.

Как не было позора в том, чтобы оставаться в живых.

Но общее безумие всё ещё не отпускало его, пока они бежали по каменному лабиринту. Стены были сырыми и холодными. Некоторые тоннели были образованы природой, но гораздо большее их число несло на себе признаки того, что их вырубили рабы. То тут, то там попадались кости пленников, брошенных гнить прямо там, где они упали. Их останки потихоньку растоптали в пыль. Того, что осталось, хватало, чтобы показать, что здесь когда-то были люди — люди, которых заставили отдать свои жизни во славу орочьего предводителя. Больше славы. Больше бессмыслицы.

"Трака и Яррик достойны друг друга", — подумал Рогге.

Тоннель, которым они сейчас двигались, вёл прямо и вверх. Звуки орочьего патруля остались позади, но спереди доносился другой шум. Полис сбросил темп и что-то прошептал Яррику. Комиссар кивнул. Полис пристроился рядом с Кастель, а впереди пошли Яррик и Бериман. Никто из них даже не поглядел в сторону Рогге, и полковник ощутил противоречивые всплески облегчения и обиды. Он поборол оба эти чувства и двинулся вверх, чтобы узнать худшее.

Последние несколько метров тоннеля представляли собой крутой подъём, кончавшийся нагромождением валунов у входа в большую гулкую пещеру. Рогге пришлось продвигаться вперёд ползком. Полис, съёжившийся в комок, расположился на некотором расстоянии от отверстия, держась в комфортном окружении глухой тени. В его глазах сверкал ужас, но он продолжал стискивать своё оружие и всё-таки смотрел вперёд в ожидании своего приказа умереть мученической смертью. Яррик, Бериман и Кастель сидели на корточках за последним рядом валунов. Когда Рогге присоединился к ним, Кастель бросила на него взгляд. Её презрение было явным, холодным и недвусмысленным. "Откуда она знает?" — подумал он. И затем: "Знает что? Тут нечего знать". Он отвёл глаза, обнаруживая, как легко ему вдруг стало устремить свой взгляд прямо вперёд и выяснить собственную судьбу.

Пещера имела естественное происхождение. Она простиралась примерно на сотню метров влево, вправо и вперёд от входа. Её потолок терялся во мраке, но Рогге счёл, что до него должно было быть как минимум двадцать метров. Справа в стороне проваливался во тьму тоннель меньшего размера. В пещере ошивался большой отряд орков, охраняющий дальнюю стену. Она состояла не из камня. Это был металл. Это была часть одного из корабельных корпусов, использованных при сооружении капища. Здесь имелся вход, и он не был ни изначальной частью судна, ни проломом, устроенным на скорую руку. Это были настоящие врата, украшенные вереницами грубых орочьих морд, чьи пасти были распялены в рыке или хохоте.

Понаблюдав с минуту, Яррик и два его приспешника вернулись к месту, где прятался Полис. Рогге последовал за ними, с ужасом ожидая решения, которое сейчас будет принято.

— Мы можем с ними сразиться? — прошептала Кастель.

Яррик отрицательно покачал головой:

— Их слишком много.

— Тогда нам нужно увести отсюда часть из них, — сказал Бериман.

Яррик медленно кивнул. Он выглядел едва ли не протестующе.

— Ты сознаёшь… — начал он.

— Конечно.

Полис с хрустом распрямился. Он сел вертикально, вытянувшись в струнку, и уставился на Яррика с Бериманом. Его губы шевелились, формируя каскад беззвучных слов. Он приостановил его на время, достаточное, чтобы произнести:

— Нет. Моя задача выполнена. Мной можно пожертвовать.

И затем он вскочил на ноги и начал карабкаться через валуны.

Всего лишь мгновение спустя вслед за ним встала Кастель.

— Комиссар, — сказала она, — заставьте их как следует помучиться.

— Клянусь, — ответил тот.

Она отправилась вслед за Полисом.

Рогге, притянутый этим зрелищем безрассудного самопожертвования, двинулся вперёд вслед за Ярриком и Бериманом. Они остановились у входа в пещеру. Рогге видел всё. Он узрел безумство слепой веры. Полис бежал через пещеру, выкрикивая её размеры и подсчитывая дни, которые он провёл в плену. Он стрелял из своей винтовки, но никуда не попадал. И он действительно привлёк внимание орков. Сначала они не предприняли никаких ответных действий, ошарашенно уставившись на тронутого человечка. Полис уже был на полпути через пещеру к другому тоннелю, когда один из них сдвинулся с места. Пока его сородичи хохотали, зеленокожий настиг Полиса сзади. Его секач уже был оголён. Он отвёл руку назад.

Удар она не нанесла. Кастель метнулась через разделявшее их пространство и с сиплым ненавидящим "Ххххэээхххх" бешеным усилием рук с размаху вогнала рычащий «Потрошильщик» в орочий загривок. Это был хороший удар, удар, рождённый яростью, отплата за все те изуверства, которые ей пришлось повидать на борту космического скитальца. Цепной меч ушёл в загривок почти на всю ширину лезвия. Орк рухнул с перерубленным позвоночником, его кровь забрызгала Кастель и залила глянцем пол пещеры. Медичка, торжествуя победу в устроенной ей бойне, перепрыгнула через труп и догнала Полиса.

Хохот прекратился. Орки разразились воплями и почти все поголовно бросились за двумя людьми. Они неслись мускулистой и агрессивной толпой, готовой порвать свою добычу в клочья. Кастель и Полис опережали её на какие-то секунды. Они не приостанавливались, не стреляли снова. Их последняя задача сейчас заключалась лишь в том, чтобы прожить так долго, что они смогут послужить эффективным отвлекающим фактором. Они исчезли в тоннеле. Нескончаемый монолог Полиса умножался эхом, сливаясь с рыками орков. Звуки погони растворились во тьме и тишине. Рогге так и не услышал ни единого крика.

Яррик и Бериман переглянулись, затем приготовили оружие. На охране ворот остались лишь четыре орка. Яррик посмотрел на Рогге.

Тишина, воцарившаяся в другом тоннеле, стиснула душу полковника в ледяной хватке. Кастель и Полис не погибли, не отмучились в предсмертной агонии, а просто канули в неизвестность. Перед ним развернулось ужасное видение — картина нескончаемой борьбы в подземном лабиринте астероида, когда ожидать нечего, кроме оттянутой развязки, лютой и неизбежной. Это был настоящий кошмар, чьё воплощение в явь было ещё хуже, и Рогге не желал в этом участвовать.

Он побежал. Он побежал назад тем же путём, которым они пришли. Он бежал к неизбежности пленения. Он бежал от суда Яррика.

Он бежал, чтобы сдаться.

ГЛАВА IX Горнило

1. Яррик

И тогда мы остались вдвоём. Увечный старик и кок. Мы с Бериманом ухмыльнулись друг другу. Я точно также отдавал себе отчёт в нашей нелепости, как и он, а он в той же степени, что и я, понимал наши возможности. Не думаю, что хоть один из нас двоих ожидал, что Рогге сохранит верность присяге. Я не удивился, когда он убежал, но тем не менее разозлился. Предательство и трусость надлежит встречать незамедлительным и бесповоротным правосудием. Рогге подтвердил мои худшие подозрения о том, что пошло не так на Голгофе. То, что Трака нас переиграл, по-прежнему оставалось моим проколом, который мне предстоит искупать, но нам, возможно, удалось бы спасти больше, когда б не Рогге — слабое звено со ржой себялюбия. Если бы не стоящая передо мной задача, я бы выследил полковника и пустил ему пулю в затылок. Я обрёл удовлетворение в бесспорном знании, что он бежит навстречу гораздо менее милосердной доле, чем самое худшее из того, что я мог бы ему устроить.

Его отсутствие делало нас сильнее. Нам могла бы пригодиться огневая мощь Кастель, Беккета и Трауэра, но у нас всё ещё оставалась слаженность бойцов, сосредоточенных на единой задаче. Наша цель ждала, и на пути стояли всего четыре орка. Всё ещё ухмыляясь, я прицелился из-за валуна. Я жаждал того, что сейчас случится. Я услышал фырканье Беримана, неспособного сдержать свирепое веселье.

Я надавил на спуск, делая три выстрела из лазпистолета. Орк, в которого я целил, дёрнулся дважды от попадания в шею и в грудь, и затем в третий раз, когда центральная часть его морды влетела в затылок. Я выпрыгнул из укрытия и ринулся вперёд, в то время как Бериман вёл стрельбу сзади. У него была винтовка. Она была гораздо мощнее моего пистолета, и именно это ей сейчас и требовалось. Целью Беримана был вожак — массивная зверюга, выглядевшая ещё здоровее из-за шипастых пластин своей брони. Его шею и нижнюю часть морды защищала клыкастая металлическая челюсть. Я как раз добежал до ближайшего зеленокожего, когда от неё отскочил первый выстрел Беримана. Дальше стрельба пошла лучше. Второй выстрел лишил орка левого глаза. Чудовище взревело от боли и бешенства. Выстрел просто обязан был пробить его мозг, но вожак не умер. Он ударил не глядя и не думая, и его гигантский топор снёс голову орку, стоявшему впереди него. Я припал к земле, и клинок моего противника со свистом рассёк воздух прямо над моей головой. Я выстрелил вверх, истощая остаток батареи. Подбородок и нос орка взорвались. Меня окатило кровью, орк же качнулся взад-вперёд на пятках, и лишь затем опрокинулся на спину.

Лишь один вожак всё ещё продолжал двигался. Он действовал как автомат, вертясь волчком и рубя пустоту на каждом шаге, сделанном куда попало. Я торопливо отполз назад, убираясь с его пути. Бериману потребовалось ещё семь метких выстрелов, чтобы его уложить.

Битва заняла какие-то секунды. Никто не поднял тревогу. Стрельба была слишком обыденным событием в орочьей жизни, чтобы привлечь внимание. Остальной отряд ещё не вернулся из погони за Кастель и Полисом, и я шёпотом помолился за медичку и клерка. Я остановился у ближайшего орочьего трупа, чтобы обобрать с него боеприпасы. Бериман, присоединившись ко мне, занялся тем же самым. Мы нашли небольшое количество батарей, которые подходили к нашему оружию, и гранаты с длинными ручками. Затем мы повернулись к воротам. Их механизм был самым простейшим. Они являлись эффективной преградой только при поддержке охранников. В противном случае они с тем же успехом могли представлять собой просто отталкивающий скульптурный фрагмент.

Мы открыли врата. Мы вошли в капище.

"Вот и я, Трака, — подумал я. — Всё ещё получаешь от этого удовольствие?"

Мы прошли длинным прямым коридором с низким потолком. И мне, и Бериману пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой. Орков этот проход должен был приводить в бешенство. Где-то через полсотни метров он распахивался в главный ствол капища — помещение с круглым поперечным сечением, имевшее метров пятьдесят в диаметре и во много раз больше в высоту. По центральному столбу ходили вверх и вниз железные кабины лифтов. По стенам поднималась спираль грубой металлической лестницы. Она не имела перил, будучи всего лишь нескончаемой последовательностью приваренных к стене металлических планок. Из ствола не было никаких выходов. Ничто не прерывало хода ступенек и кабин с земли к далёкому потолку.

Лифты были заняты, но на лестнице орков не было.

— Итак? — спросил Бериман.

— Наверх, — сказал я. — Если он здесь, то он будет наверху.

Мы побежали к стене. Мы начали взбираться по ступеням, которые приведут нас к средоточию власти.

2. Рогге

Пробегал он недолго. Он удирал где-то с минуту, случайным образом выбирая тоннели. Те орки, что гнались за ними прежде, не шли по его следу, это он знал. Спереди тоже не доносилось никаких звуков. Так что когда он налетел на патруль, то был удивлён ещё сильнее, чем они. До этого он собирался вручить свою винтовку первому же встреченному им орку, сигнализируя этим, что сдаётся в рабство. Вместо этого, преданный глупым инстинктом, он вскинул оружие, а его палец лёг на неудобно размещённый спуск.

Шедший первым орк выбил винтовку из его рук и отвесил ему оплеуху возвратным взмахом своей лапы, раздробив ему левую скулу и нос. От боли перед его глазами вспыхнула сверхновая звезда. Он провалился во тьму, испытывая что-то весьма близкое к облегчению.

Зеленокожие отказали ему в прибежище забытья. Он очнулся от грубой тряски. Его голова так жестоко моталась туда и сюда, что, по его ощущениям, у него готов был сломаться позвоночник. Он громко застонал, и болтанка прекратилась. Он свалился на землю, и сотрясение от удара заставило задребезжать всё его тело. Он огляделся, часто моргая глазами. Он по-прежнему был под поверхностью астероида, всё в том же лабиринте тоннелей. Они находились в месте пересечения нескольких проходов. Здесь было не так много пространства, как в пещере перед капищем, но его хватало, чтобы вместить возвышающихся над ним чудовищ. Они хохотали над ним. В его глазах вскипели слёзы беспросветного разочарования. У него не получилось даже сдаться. Сейчас они его убьют.

Но нет. Орк, который держал его перед этим, оглянулся через плечо. Он уркнул, и Рогге показалось, что в изданном им звуке мешались религиозный страх и молитвенная радость. Из-за спин его пленителей раздались шаги, бухающие металлом о камень. Тот, кто к ним приближался, мог сокрушать планеты своей поступью. Орки разошлись в стороны, держась на расстоянии от вышагивающего вперёд существа. Трака, ссутулившийся, чтобы уместиться в тоннелях, навис над Рогге, и полковник заскулил. Орочий пророк нагнулся и окинул его пренебрежительным взглядом, затем начал отворачиваться.

Он собирался отправиться прочь. Рогге вдруг начал бояться ухода Траки сильнее, чем его присутствия. Если он недостоин внимания Траки, то его не сочтут заслуживающим пощады.

— Подожди! — выкрикнул Рогге.

Весьма сомнительно, чтобы этот орк понял готик, подумал Рогге. Но он, кажется, распознал отчаяние. Трака развернулся кругом. Рогге вдруг резко осознал, что орки молчат. То, что такое вообще оказалось возможным, вогнало его в ужас. Он обнаружил, что думает об этом предводителе орочьих войск в новом ключе. Мысль, заслонившая всё в его сознании, была: "умилостивить". Он находился лицом к лицу с грозным божеством и отчаянно стремился дать ему то, что оно хотело.

Чего хотел Трака?

— Яррик! — задохнулся Рогге. — Я могу дать тебе Яррика! Я знаю, где он!

Трака продолжал разглядывать полковника. Омерзительная, первобытно-свирепая морда, которой адамантиевый череп придавал ещё более зверский вид, не изменила своего выражения. Трака ждал.

"Как же мне заставить тебя понять?" — подумал Рогге. Он встал и указал пальцем вглубь тоннеля, который, как избрало верить его чутьё, вёл назад к капищу. "Яррик", — продолжал произносить он. Да знали ли вообще орки имя комиссара? Рогге подогнул свою правую руку и похлопал по её локтю. Трака весело хохотнул. Гора засмеялась. Рогге перетрусил. Он повалился на колени. Бойцы Траки последовали примеру своего властелина, едва не попадав от жестокого хохота. Но Трака испустил лишь один смешок. Его единственный настоящий глаз смотрел в том направлении, куда указывал Рогге. "Да, — подумал полковник. — Да, это верно. Ты знаешь, что я пытаюсь тебе сказать. Я могу привести тебя к Яррику. Позволь мне показать тебе дорогу". Он запамятовал в своей нужде, что не знает, где находится.

Взгляд Траки вернулся на Рогге. Пасть орка раскололась в ухмылке — того сорта, с которыми предают огню солнечные системы. Рогге приложил всё своё старание, чтобы ответить ему тем же. Трака откровенно наслаждался его усилиями, и орочья ухмылка стала ещё шире. Чудовище кивнуло и затем отвернулось, заговорив с одним из своих подчинённых. Громыхающий голос Траки резал слух Рогге. Орочью речь могли порождать лишь глотки, клокочущие стеклом, яростью и обломками костей. Рогге не имел ни малейшего понятия о том, что говорилось, но он уловил сочетание звуков, которое повторилось несколько раз. Что-то вроде "Гроцник". Рогге надеялся, что это было что-то хорошее.

Ответ не заставил себя ждать. Через минуту вперёд протолкался новый орк. Любой, кто не успевал убираться с его пути, отправлялся в полёт его абсурдно большими силовыми когтями. Его претензии на главенство кончились, лишь когда он поравнялся с Тракой. Он склонился перед своим господином и прорычал что-то вопросительное. Рогге пришло в голову, что услышанное им слово было именем. Его надежды истаяли.

Трака указал на полковника. Теперь Рогге заметил массивные шприцы, которые этот Гроцник содержал в патронташах и в самой своей плоти. Он увидел шрамы и швы. Ему вспомнились рассказы Кастель об орочьих операционных и об исчезнувшей грани между экспериментированием и пыткой. Он сделал шаг назад.

Трака протянул к нему свои силовые когти и подхватил его за руки. Полковник заскулил, чувствуя, как выворачиваются его плечевые суставы. Трака швырнул его в руки Гроцника. Орочий медик захохотал. Рогге начал орать.

Несмотря на весь тот ужас, который ему довелось испытать, прежде Рогге не кричал никогда — это было фактом. Теперь ему уже не остановиться.

3. Яррик

Не знаю, могу ли я сказать, что нам выпал счастливый случай. Не знаю, могу ли я сказать, что случайности вообще сыграли хоть какую-то роль в Голгофской катастрофе. Слишком уж сильное участие руки судьбы мне видится в событиях тех дней. И ещё — воли. Не буду богохульствовать и претендовать на знание воли Императора, но моя и Тракина решили многое, а уничтожили ещё больше.

Так что не знаю, сопутствовала ли нам с Бериманом удача либо же злосчастье. Но к тому моменту, как зазвучали клаксоны, мы уже проделали больше чем половину пути вверх по главному стволу капища. Пока что нам удавалось обойтись без происшествий. Но мы оба задыхались. Мои ноги налились болью. Даже в тусклом свете капища было видно, что лицо Беримана выглядит бледным и лоснится потом от изнеможения. Но тут зазвучали сигналы тревоги. Это был мозгораздирающий металлический рёв, отзывающийся дребезгом в груди. Спустя считанные секунды через наземный вход хлынули орки. Большинство затопало по лестнице вслед за нами, тогда как маленькая группа осталась дожидаться лифта. Всего за несколько секунд в погоню включилось больше сотни зеленокожих, и один Император знает сколько их было на верхних уровнях капища, уже предупреждённых и ожидающих, когда покажутся сумасшедшие человечки. Нам не на что было надеяться. Совсем.

Это ощущение безнадёжности странным образом освобождало. Оно ставило во главу угла нашу решимость. Лицо Беримана ожесточилось от холодного веселья. Я знаю, что он чувствовал, поскольку то же самое тёмное пламя переполняло и всё моё существо. Мы бежали. По моим жилам струился адреналин из каких-то скрытых резервов. Я прорывался вперёд сквозь боль, изнеможение и невозможность того, к чему мы стремились. Даже если Трака и находился где-то над нами, у нас не было шансов пробиться к нему, чтобы его убить. Но мы будем пытаться, и мы будем бороться. Я знал свой долг перед Императором и перед моей расой. И я буду исполнять его любой ценой, какая только ни потребуется от меня или любого другого в пределах моей досягаемости. Знать это, как знал это я, означало сбросить со счетов такие понятия, как надежда и вероятность. Путь вперёд был открыт. Этого было достаточно.

Вверх и вверх, каким-то образом ещё прибавив темп, но цель упрямо отказывалась становиться хоть чуточку ближе. Орки стреляли в нас, но они делали это на бегу. Дистанция всё ещё была слишком велика. Выстрелы с визгом ударяли в металлическую стену, оставляя нас невредимыми. Но теперь вверх пошёл лифт. Он достигнет нас меньше чем через минуту. Если его можно остановить, то зеленокожие в кабине окажутся в пределах считанных метров от нас. Их выстрелы разнесут нас в клочья.

Я заткнул свой пистолет за пояс и стиснул гранату. Я продолжал взбираться вверх, используя каждую дарованную мне секунду, чтобы подняться на очередную ступеньку. Бериман следовал за мной. Он не стал дожидаться прибытия клети лифта, а швырнул свою гранату назад. Она пролетела по превосходной длинной дуге и взорвалась, когда стукнулась о лестницу, проделав брешь шириной в несколько метров.

— Эти поганые ксеносы такие изворотливые, — прохрипел Бериман между судорожными глотками воздуха. — Ну-ка посмотрим, как они отрастят крылья.

Я одобрительно крякнул, но ничего не ответил. Он был моложе, у него хватало дыхания на большее. И он сам не знал, насколько он был прав. Орки были изворотливыми. Они не научатся летать, но они найдут способ перебраться через брешь.

Но, возможно, не раньше того момента, когда уже станет слишком поздно.

Мои глаза метались туда и сюда между поднимающейся клетью и ступенями передо мной. Если я споткнусь, то упаду, а если я упаду, то это будет полёт с лестницы в пустоту. Мне уже довелось ощутить гибельный комфорт затяжного падения вниз. У меня не было нужды испытывать его касание во второй раз. Я поддерживал осмотрительный ритм своего восхождения. Я взбирался всё выше и выше наперекор изнеможению своей стареющей плоти. Я давал клети подняться ближе. Я выжидал, когда она стала замедляться, а орки начали стрелять сквозь её прутья. Я выжидал, пока Бериман чертыхался, а мы оба пригибались и ныряли вниз. Теперь выстрелы представляли серьёзную опасность. Но я по-прежнему взбирался вверх. И я по-прежнему выжидал.

Клеть лифта остановилась. Её дверь открылась. Торчащий оттуда куст орочьего оружия казался таким близким, что его можно было потрогать. Тогда я угостил зеленокожих гранатой. Я забросил её в заднюю часть клети.

У передних орков было время один раз нажать на спуск, прежде чем до них дошло, что я сделал. Бериман на одном дыхании выдал цветистое ругательство, когда выстрел распахал ему щёку. Его развернуло кругом, и он врезался в стену. Он заспотыкался, у него подогнулись колени, но он не упал и не прекратил движения. Мой скальп полоснуло болью ожога от снаряда. Я гордился этой болью. Я продолжал двигаться.

Движение происходило и в клети. Паническое. Орки выпрыгивали. Некоторые пытались добраться до лестницы, которая была близко, но всё же не настолько. Другие, позабыв, что находятся на высоте хорошо за сотню метров, просто прыгали от одной смерти к другой. Затем сработала граната. Её взрыв сорвал клеть со столба. Металлический короб пулей помчался вперёд, врезался в лестницу, и рухнул вниз. Он летел кубарем, колотясь о стену, размазывая по ней некоторых орков и утаскивая других с их насестов. По стволу капища гуляло эхо грохота кувыркающейся клети и завываний летящих вниз орков. Лифт встретился с полом наземного этажа с недурственным ударом.

Завывания стали громче. Теперь в них звучала ярость разочарованной орды. Выстрелы выискивали нас, черня воздух, как рой насекомых. Отсутствие меткости с лихвой возмещалось чистым количеством. Если бы у меня всё ещё имелась правая рука, я потерял бы её снова. Когда я опускал ногу вниз, в одной ступеньке от неё взорвался снаряд. Я споткнулся, потерял опору под ногами. Я бросился влево всем весом своего тела, впечатываясь в стену вместо того, чтобы ухнуть в пустоту. Инстинкт требовал, чтобы я свернулся в комок, стал мишенью меньшего размера. Инстинкт был столь же труслив, сколь и неправ. Я отмахнулся от него и снова начал двигаться. Ни я, ни Бериман уже не могли бежать. Мои ноги превратились в свинцовые колонны. Они казались такими же бесполезными, как покорёженные останки лифтового столба. Я шевелил ими одной лишь силой воли. Я снова очутился в том колодце, совершая нескончаемый подъём сквозь ауру боли и изнеможения. Как просто было бы впасть в оцепенение и продолжать двигаться, отрешившись от своей страдающей плоти. Но я должен был сохранять бдительность. Мне требовалось быть готовым среагировать на следующую угрозу.

Под нами бесновались орки, их ярость звучала громче, чем выстрелы их оружия. Бериман использовал ещё две гранаты, учинив новые разрушения лестницы позади нас. Орки уже волокли длинные куски металлолома от уничтоженного лифта. Они использовали их, чтобы пересечь первую брешь, но этот процесс поглощал время. Мы уходили в отрыв.

Я поглядел вверх, казалось, впервые за целый век. Лестница заканчивалась, переходя в площадку. Мы были на месте. Ещё несколько ступенек, и подъём завершится. Облегчение трансформировалось в последний прилив сил к моим ногам, и я снова побежал.

Ракета, ударившая в стену прямо под площадкой, разорвала весь мир в клочья. Я летел, мои глаза были залиты светом, уши забиты звуком, из головы вышибло все мысли, кроме яростного отрицания. Такие выкрутасы судьбы не заставят меня сдаться. Я протянул руку в самое сердце объявшего меня драконьего выдоха. Я сомкнул пальцы в кулак, не ожидая встретить ничего, кроме пламени, воздуха и поражения. И обнаружил металл. Я стиснул руку с исступлённым неистовством. Меня захлестнуло ударной волной, и драконья пасть стиснула мой костяк в своей жестокой хватке. Потом дракон улетел прочь, оставив после себя боль и, по возвращении способности соображать, — отчаяние.

Я держался за прут, торчавший из повреждённой площадки. Лестница, которая была под моими ногами, исчезла. Взрыв отшвырнул меня от стены, и я болтался на выступающем краю площадки. Ниже не было ничего, кроме долгого полёта вниз и окончательного упокоения.

А за мою ногу ухватился Бериман.

Он был тяжёлым. Но может статься, что несмотря на добавившуюся нагрузку, он станет спасением для нас обоих.

— Взбирайся наверх, — прохрипел я сквозь стиснутые зубы. Если он сможет воспользоваться мной, чтобы добраться до площадки, затем затащить меня наверх вслед за собой…

Бериман попытался. Но как только он шевельнулся, мы закачались, и прут начал ускользать из моей хватки. Бериман замер. Мне показалось, что его лицо расслабилось. В его взгляде светилась признательность.

— Мы преподали им парочку вещей, — сказал он. — Комиссар, вы закончите урок?

— Клянусь.

Он удовлетворённо кивнул. Затем он разжал хватку, широко раскидывая руки, чтобы с распростёртыми объятиями отдаться своему полёту. Он улыбался, окунаясь в свободу.

Я отвёл глаза от его падения. Я сконцентрировал всё внимание на своей цели. Я отгородился от гомона орков, от визга шальных выстрелов, от возможности прилёта другой ракеты. Я бросал вызов безнадёжности. Я располагал лишь силой одной слабеющей руки. Моим ногам не на что было опереться. Мне некуда было облокотиться обрубком своей правой руки. Я сильнее стиснул прут, воображая свой кулак приваренным к металлу. Он нипочём не разожмётся, поскольку со мною милость Императора. Я не просто говорил себе это. Я это знал. И когда я проникся этим знанием, я начал подтягиваться.

Одна рука на весь вес измочаленного старика. Моё плечо и верхняя часть руки разрывались от боли. Я не имел права её признавать. Я верил лишь в один простой факт: я смогу поднять вверх этот единственный предмет. Если я это сделаю, я не подведу моего Императора. Отчаяние может придать сверхъестественную силу, а я уже нахлебался его сверх всякой меры. Я стал одной чистой волей. И вот моя рука оказалась согнута, а моя голова и верхняя часть груди поднялись над краем платформы. Я качнулся вперёд, прежде чем успел подумать о риске. Мой подбородок шмякнулся о металл. Я отталкивался от площадки своей культёй, придавая себе добавочную кроху импульса. Мой кулак развернулся вокруг прута, и моя хватка вдруг оказалась не такой уж нерушимой. Я давил вниз, задыхаясь от му́ки. Силы покинули меня, но я уже распрямил руку, бросая себя вперёд. Когда моя хватка разжалась, у меня вырвался вскрик. Сила тяжести поволокла меня вниз, но у неё ничего не вышло. Моё тело, начиная от талии, лежало на платформе. Я передохнул какое-то мгновение, затем, извиваясь и карабкаясь, затащил себя наверх целиком.

Моё тело вопияло о сне. Я нетвёрдо встал на ноги и поковылял вперёд. Площадка искривилась от взрыва, и дверь частично выворотило из рамы. Я подумал, что могу просто протиснуться через зазор. Я потянулся за своим пистолетом. Его не было. Он потерялся во время ракетного удара.

— Император защищает, — прошептал я. — Император ниспосылает.

Я верил, что Он так и сделает. Эта вера была всем, что у меня осталось, и её было достаточно. Я навалился на дверь, расширяя пустой зазор между ней и стеной на несколько сантиметров, потом прополз через него.

На той стороне не было ждущего меня Траки. Там вообще не имелось орков. Помещение было большим, но не таким гигантским, как можно было заключить из грандиозного экстерьера капища. Я находился в самой верхней точке этого строения. Я ожидал найти здесь святилище свирепых богов зеленокожих, быть может — нечто, символизировавшее, что у руля стоит Трака. Вместо этого я обнаружил рули куда более практического свойства. Я находился в центре управления космическим скитальцем. Меня окружали орочьи версии пультов. Они были массивными и смехотворно простыми по человеческим меркам. Каждый пульт украшала только одна кнопка: громадная, красная, размещённая посередине. Каменный блок в центре служил помостом. Он был достаточно широким и массивным, чтобы выдержать чудовищную тушу Траки. Он имел обыкновение стоять тут, подумал я, и отдавать приказы, которые исполнялись с этих пультов. Сейчас здесь никого не было, поскольку космический скиталец никуда не летел, а скучание за бездействующим пультом было бы за пределами разумения орочьих мозгов.

Я был один, но это не продлится долго. Совместные усилия гранат и ракеты разрушили путь наверх к этому мозговому центру. Но капище представляло собой конгломерат судов, и, таким образом, было изрешечено проходами. Я мог слышать, как орки прокладывают себе новую дорогу. Стена справа от меня вибрировала от визга раздираемого металла и бабаханья зарядов взрывчатки. Скоро они будут здесь. Что бы я ни собирался предпринять, я должен был сделать это сейчас.

Одна сторона помещения была отдана под чудовищные окна. Это были глаза орочьего идола, который свирепо взирал на руинный пейзаж космического скитальца. Размышляя о том, как этот последний передвигается и каким образом я могу здесь навредить, я впервые заметил то, что угнездилось между скоплениями перевёрнутых кораблей: двигатели. Гигантские. Среди них не было ни одного, который принадлежал бы судну меньше крейсера. Некоторые были частью кораблей, вживлённых носами в астероид. Другие демонтировали с их родных судов. Все они были ниже, чем окружавшие их конструкции. Я взглянул на разбросанный характер размещения этой колоссальной движущей мощи, связал его с пультами и понял принцип управления полётом космического скитальца: одна кнопка на двигатель, и каждый из них толкал это сооружение в своём направлении. Просто до идиотизма, слишком грубо, чтобы добиться хоть какой-то точности, но орки отродясь в ней не нуждались.

От правой стены донёсся визг. По ту её сторону были орки. Я услышал скрежет зубьев цепного топора, вгрызающихся в металл. Бериман, Кастель, Полис, Трауэр, Вэйл — их самопожертвование купило мне несколько секунд. Я задолжал им почесть с толком использовать это время. Я побежал от пульта к пульту, обрушивая кулак на все кнопки. Я уничтожу Траку его собственным оружием.

Двигатели вспыхнули один за другим, пробуждаясь к жизни. Циклопические силы вступили в борьбу друг с другом. На правой стене появились первые пробоины, и тут началась тряска. Это выглядело так, словно на космическом скитальце разразилось землетрясение, причём такое, что не прекратится, а будет лишь наращивать силу. База Траки превратилась в место беспрерывного столкновения кораблей. Ворованные термоядерные реакторы заливали светом космическую ночь. Скиталец сминало и перекручивало силами, более могучими, чем тектонические. Из умножающихся разрывов в топливопроводах струями бил краденый прометий.

Тряска стала ещё сильнее. Она сбила меня с ног, и я ползком добрался до окон, чтобы посмотреть на свою работу. Скиталец начинал разваливаться. Корпуса кораблей выворачивало из их оснований. Некоторые падали, давя меньшие конструкции, устраивая новые взрывы, пробивая раны ещё глубже прежних. Другие отшвыривало прочь от основного ядра, когда их по новой запускало в космос силами, превосходящими мощью искусственное гравитационное поле скитальца. Корёжась, грохоча, кидаясь из стороны в сторону, целый мир сам себя раздирал на части в громе и пламени, и это было восхитительно.

У основания капища началось извержение. К небу взлетел ревущий столб пламени, всепожирающего, всеочищающего. Мир за окнами исчез в ослепительном огненном блеске. Гибнущее капище застонало и шатнулось вбок, словно пытаясь пойти. Пол тяжело тряхнуло.

Правая стена упала сразу вся целиком, и внутрь ворвались орки. Но они опоздали. Я увидел Траку, который топал вперёд, топча своих приспешников. Затем пол тряхнуло снова, он треснул и обрушился. Я полетел вниз, ускользая из хватки рванувшегося ко мне Траки. Я проваливался в хаос, наполненный пламенем и кувыркающимся металлом. В последний миг перед тем, как град ударов заставил меня погрузиться во тьму, я увидел Траку— там, наверху, во взрывающихся руинах его собственных владений. Он ревел, высоко вздев руки. Бесится, подумал я.

Но вид у него был ликующий.

ЭПИЛОГ Напутствие

Я очнулся, и я был целым. Ещё не открыв свой глаз, я уже знал, что то, чего меня лишили, снова стало моим. Я чувствовал в своей правой руке тяжесть, смертоносность. Я бросил туда взгляд. Мои когти были на положенном месте. На них не поступало питание, как и на мой злой глаз. Тем не менее, само их наличие уже было достаточно обнадёживающим.

Но как меня спасли?

Я сел, озирая окружающее. Я лежал на операционном столе, грязном от крови и смердящем вонью тысячи изуверств. Я находился в медотсеке, но инструменты, которые я увидел, ужаснули бы и самого фанатичного хирургеона.

Меня не спасли. Я всё ещё находился на космическом скитальце. Мои когти и мой глаз присоединили обратно. Присоединили правильно. Эти два факта были несовместимы на таком фундаментальном уровне, что их сосуществование заставило покрыться мурашками мою кожу.

Я перекинул ноги через край стола и встал. Мои травмы отозвались одной общей волной боли. Тем не менее, у меня ничего не было сломано. Я был цел. Я мог ходить. Я приблизился к двери.

Она открылась. Я остановился. За ней, по обеим сторонам коридора, выстроились две шеренги орков. Они высматривали меня. Как только я показался, они одобрительно взревели. Они не нападали. Они просто стояли, колотили своими ружьями по клинкам и горланили с первобытным энтузиазмом. В своё время мне пришлось подвергнуться слишком многим праздничным парадам на Армагеддоне, чтобы не распознать один из них, когда он предстал передо мной. Нереальность происходящего вогнала меня в ступор. Тем не менее, я шагнул вперёд. У меня не было выбора.

Я шёл. Это был самый непотребный победный марш в моей жизни. Я проследовал через коридор, трюм и отсек, и многочисленные шеренги зеленокожих приветствовали мой проход. На каждом повороте виднелись свидетельства учинённых мной разрушений. Горелые отметины, залатанные проломы, покоробленные полы, обрушившиеся потолки. Но этого было не достаточно, далеко не достаточно. Сделанного мной хватило лишь для этого… этого…

Я переживал событие, для которого не имелось названия.

В конце концов я прибыл в пусковой отсек. На стартовой площадке перед дверью стоял корабль. Человеческий корабль, маленький челнок для внутрисистемных перелётов. Он не был рассчитан на долгие путешествия. Неважно, если его вокс-система всё ещё будет работать.

И я знал, что она будет.

Газгкулл Маг Урук Трака ждал меня рядом с посадочной рампой судна. Я не позволил, чтобы мое смятение или моё чувство, что я погрузился в какой-то нескончаемый кошмарный сон наяву, замедлили мою поступь. Я без всяких колебаний прошагал к этому чудовищу. Я остановился перед ним. Я встретил его взгляд со всей холодной ненавистью своей души. Трака лучился удовольствием. Затем этот колосс, сплавленный из брони и звериной силы, наклонился вперёд. Наши лица разделяли лишь какие-то сантиметры.

Дни и месяцы моего поражения и плена оставили множество шрамов на моей душе. Но одно воспоминание преследует меня сильнее всех остальных. В дневное время оно подстёгивает меня к действию. Ночами оно лишает меня сна. Оно навечно поселилось во мне доказательством того, что вряд ли может существовать более ужасная угроза Империуму, чем этот орк.

Трака обратился ко мне.

Не по-орочьи. Даже не на низком готике.

На высоком готике.

— Грандиозно дрался, — произнёс он. Он распрямил свой гигантский когтистый палец и один раз стукнул меня по груди. — Мой лучший враг, — он отступил в сторону и сделал жест в сторону рампы. — Отправляйся на Армагеддон, — сказал он. — Приготовься к грандиознейшей драке.

Я вошёл в корабль, неся на своём существе отметину слов, вся мера ужаса которых состояла не в их содержании, но в самом факте их существования. Я доковылял до кабины и обнаружил, что у меня уже имелся пилот.

Это был Рогге. Его рот был распахнут в крике, но беззвучном. Он больше не имел голосовых связок. В его теле мало что можно было узнать. Его вскрыли, реорганизовали и слили с системами управления и навигации. Его превратили в сервитора, оставив его в полном сознании. Я пообещал себе, что таковым он и останется на веки вечные.

— Увози нас отсюда, — приказал я.

Грохот запускающихся двигателей потонул в ещё более могучем рёве орков. Я знал, чем он был по своей сути: обещанием неописуемой войны. Я молча дал оркам собственное обещание. Они позволяли мне уйти, поскольку я вёл себя под стать ходившим обо мне легендами. Когда они снова придут на Армагеддон, я сделаю больше, чем это. Легенда схлестнётся с легендой, и я устрою им не просто войну. Я устрою им не просто апокалипсис.

Я устрою им тотальное уничтожение.

Дэвид Эннендейл Дурной глаз

Во взгляде Беккета была нервозность, которая мне не нравилась. В Схоле Прогениум нас обучали высматривать ранние признаки политического отклонизма и пренебрежения долгом. Это означало способность читать все нюансы языка тела. Ганс Беккет не был предателем, и он не был трусом. Но время, которое мы провели в заключении, подтачивало его силы, физические и душевные, столь же неуклонно, как пески Голгофы сглодали металл и плоть наших войск.

К этому моменту я наблюдал за ним уже несколько смен. Сколько дней это составило, я никоим образом не мог сказать. Понятие времени как последовательности мгновений, поступающих из бездонного резервуара будущего, чтобы стать определённым и определяющим прошлым, было роскошью, недоступной живущим в рабстве на космическом скитальце Газгкулла Маг Урук Траки. У нас был лишь раздирающий крик вечного настоящего. Тяжкий труд, удары кнута, муки, смерть — вот что составляло наше бытие. На первых порах я пытался определить длину смен, но орки свели на нет даже эти усилия. Они просто заставляли нас работать, пока люди не начинали падать от изнеможения в таких количествах, что это становилось раздражающим. Тогда они запихивали тех из нас, кто ещё был жив, назад в наши клетки. Там мы старались отоспаться как можно лучше в ожидании, когда снова придёт наша очередь страдать.

Мы с Беккетом таскали демонтированные материалы. Это был самый разнообразный хлам, снятый с кораблей, которые, наряду с центральным астероидом, составляли космический скиталец. Мы отволакивали тяжёлые неуклюжие тележки, наполненные этим барахлом, на здоровенный склад, где ковырялись в натасканном орочьи гротескные версии технопровидцев. Мы тянули тележки на цепях, но не были скованы сами. Орки этим не утруждались. Куда мы могли деться? И как потешить душу избиением до смерти отставших рабов, если таковых не будет?

Глаза Беккета метались туда и сюда, словно он был неисправным орудийным сервитором, выискивающим мишени. Он пытался найти предлог для нападения, сам не сознавая того. Когда он это сделает, то будет верить, что его толкнули на этот поступок гнев и честь, но будет неправ. В этом ужасном месте взбунтоваться на горячую голову было актом отчаяния. У него мог быть только один исход.

Я этого не допущу. От солдат, которые пришли со мной на Голгофу, осталось так немного. И наша задача не была завершена. Трака всё ещё был жив.

Беккет находился в нескольких метрах впереди меня. Верхняя часть его спины была напряжена — сильнее, чем того требовали усилия по волочению тележки. Он был на грани. Я попытался сократить расстояние между нами. Это было трудно. Я мог тянуть цепь лишь одной рукой. Я давно лишился своих боевых когтей, этот мой трофей сейчас принадлежал Траке. И я не был юн. Тем не менее, мне удалось приблизиться к нему, и очутившись в пределах двух метров, я рискнул заговорить.

— Рядовой Беккет.

— Комиссар?

Я завладел его вниманием, но тут мужчина, шедший перед Беккетом, споткнулся. Это был ещё один Гвардеец, одетый в отрепья мордианской униформы. Не думаю, что он был с нами на Голгофе. Судя по его виду, он пробыл здесь гораздо дольше. И всё-таки он не упал, не выронил свою цепь. Он просто споткнулся. Для ближайшего орка-стражника этого оказалось достаточно. Зеленокожий взревел и хлестнул своим кнутом. Это был отрезок гибкого металлического троса со вделанными кусочками зазубренных лезвий. Кнут обвился вокруг шеи мордианца. Орк сделал могучий рывок. Витки затянулись, стискивая и отсекая. Голова человека отлетела прочь. Орк снова взревел, на этот раз от довольного хохота.

В тележке Беккета лежал тяжёлый кусок трубы. Я ещё раньше заметил, как он на него глазел. Теперь он схватил трубу, позволив своей цепи упасть на землю.

— Беккет, нет! — выкрикнул я, но он уже ринулся на орка, замахиваясь трубой и целя ей в голову этого изверга. Орк сбил его с ног мощным ударом лапы. Шипы на тыльной стороне защиты его запястья распороли Беккету щёку, и мне был слышен хруст ломающегося носа. Удар был таким, что Беккета крутнуло во время падения. Орк водрузил на его грудь железный ботинок. Он убрал свой кнут и снял с пояса массивный топор. Он занёс оружие высоко над собой. Его глаза, глядевшие из-под массивного лба с тупой злобой, не отрывались от головы Беккета.

Я шагнул вперёд и скрестил свой взгляд с орочьим.

— Нет, — сказал я снова, но уже стражнику, сказал ледяным тоном и по-орочьи. Мне было противно пользоваться этим поганым языком, но это поразило орка. Он заколебался.

Я неотрывно глядел в глаза чудовищу своим единственным оком. Я смотрел вверх, чуть наклонив свою голову вниз, так чтобы в моей пустой глазнице было больше тени, больше таинственности. Я был одноруким и одноглазым человеком преклонных лет, который мерился взглядом с орком. Мне уже полагалось лежать мёртвым с кишками, разбросанными по всему полу. Но я был Ярриком, и у меня был дурной глаз. Я убивал орков одним взглядом. Стоящий передо мной зверь это знал. Как и я в тот момент. Жизнь Беккета болталась на истёршейся ниточке, и я направил всю свою веру в Императора и всю свою ненависть к оркам на обретение хрустально-чистой, алмазно-твёрдой убеждённости в том, что мой взгляд был роковым для зеленокожих. В тот момент я был тем, кем они меня считали.

Топор стражника дрогнул. Орк отвёл взгляд от моего глаза и моей опасной глазницы и огляделся по сторонам, охваченный нерешительностью. Кажется, он что-то заметил на решётчатых мостиках во мраке высоко над нашими головами. Затем он опустил топор. Он снял ногу с Беккета, дал ему пинка по рёбрам и пошагал прочь вдоль вереницы рабов, что-то порыкивая самому себе.

Помогая Беккету встать, я ощутил, как становятся дыбом волоски на моём загривке. Я посмотрел вверх, вглубь теней, и ощутил чьё-то внушительное присутствие. Там, наверху, стоял и наблюдал он. Тот самый орк. Трака.

Я не мог его видеть, но надеялся, что он разглядел выражение моего глаза.

Я надеялся, что он разглядел в его глубине обещание смерти.

Дэвид Эннендейл Святой Висельник

Я понимаю необходимость зрелищ — не бессмысленных представлений, легкомысленной растраты времени и ресурсов. У них всегда есть причина. У зрелищ есть результат, а потому их устроение осмысленно. Великое зрелище может сплотить людей, дать им общую цель, направить их ненависть и наполнить верой. Определить их мысли. Я сам часто пользуюсь зрелищами. Я сделал себя знаковой для всех фигурой, особенно там, на Армагеддоне.

Зрелища жизненно необходимы.

Конечно, ими могут воспользоваться и для нечистых целей. Я видел это на Мистрале. Проповеди кардинала Вангенхейма служили делу Императора лишь на словах, а на деле способствовали его собственному возвышению. И теперь, когда мучительные уроки Мистраля были всё ещё свежи, я со смешанными чувствами наблюдал за триумфом на Абидосе. Понимать необходимость зрелищ и наслаждаться ими — не одно и то же. Но я никогда не отказывался от своих обязанностей, а сегодня они требовали моего присутствия здесь. Вдобавок, Абидос заслужил триумф. Его заслужили солдаты Стального Легиона Армагеддона, воины мордианской Железной Гвардии и Востроянские Первенцы. Его заслужили защитники-ополченцы бастионов Абидоса.

Его заслужили люди, пережившие эту войну.

Битва за возвращение Абидоса из рук тау была тяжёлой. Сотни рот из трёх участвовавших подразделений были втянуты в бои. Ксеносы использовали против нас свои грозные технологии, но война оказалась особенно жестокой и по другой причине. Самих тау на Абидосе было примечательно мало, мы многократно превосходили их числом. Но значительная часть населения приветствовала ксеносов, приняла философию тау. И поэтому теперь, когда наконец-то прекратились бои, зрелище триумфа было необходимо как никогда. Уже начались великие чистки, и они будут продолжаться. Команды зачистки занимались стиранием характерных круглых символов тау, подобно бубонам чумы распространявшихся по планете. Миллионы отвернувшихся от Императора и Имперского Кредо будут казнены. Потому оставшемуся населению было необходимо продемонстрировать величие победы, мощь Империума и торжество веры.

Торжества проводились на площади Его Истребляющего Величия в сердце Риума, столицы Абидоса. Я стоял рядом с капитаном Артурой Бренкен из шестой роты 252-го полка Стального Легиона. Мы с ней хорошо сработались и даже понесённые потери в этой войне оказались менее тревожными чем то, с чем шестая рота столкнулась раньше на Молоссусе. Ставки были ясными, межполковая вражда — минимальной, а планетарный губернатор сотрудничал во всём. Поэтому торжества казались настоящими.

Вместе с остальными офицерами мы находились на мраморном возвышении, вздымающемся на сто метров вдоль северной стороны площади. Мимо по бульвару Бдительности шли солдаты, проходя с востока на запад. Люди Риума заполонили южную половину площади и собрались с обеих сторон бульвара. Они пришли сюда ради зрелища, чтобы праздновать, и они праздновали. Они пришли сюда увидеть своих спасителей и предстать перед своими судьями.

На противоположной стороне площади находилась десятиэтажная украшенная колоннами сводчатая галерея. Сегодня находившиеся там офисы чиновников Администратума, руководивших поставками продуктов с Абидоса, были закрыты, и в галереях собрались тысячи зрителей.

Площадь Его Истребляющего Величия была архитектурной гордостью Риума, и её важность как символа лишь укреплял тот факт, что она не была разрушена во время войны. Это нельзя было сказать о другой жемчужине Риума, полуторастаметровом колоссе, стоявшем на восточном краю бульвара Бдительности — статуи святого Каррина, исповедника Абидоса, сохранившего мир верным Имперскому Кредо в годы Чумы Неверия. Она получила ракетные попадания в правое плечо и левую часть головы. Теперь в небе города нависал готовый в любой момент рухнуть исполин, пугающее воплощение упадка.

В самом центре возвышения располагался широкий постамент. На нём стоял планетарный губернатор, лорд Антонин Шрот. Он стоял так неподвижно, не шевелясь, что мог показаться статуей на краю постамента — крошечным святым Каррином.

— Он хорошо справляется, — сказала мне Бренкен.

— Таков его долг, — ответил я. Он был частью зрелищ, воплощением торжества верности Абидоса. Но Бренкен была права. С нашего места в пяти метрах справа от Шрота я видел, как избороздили его лицо усталые морщины. Губернатор был немолод, и даже омолаживающие процедуры не могли полностью скрыть груз войны. Его сила была хрупкой. Он старел на глазах.

Рядом с губернатором, в трёх шагах позади и по бокам от него стояли два других чиновника. Слева была его кузина и старшая советница графиня Геррения Вернак. Графиня была чуть старше губернатора, и если лорд Шрот представлял собой лицо старой аристократии, то Вернак была гневом. Короткая стрижка серых как железо волос выделяла холодное, угловатое лицо. Шрот был тем, чего хотели жители Абидоса. Вернак была их судьёй. Его обширные владения к югу от Риума были опустошены во время боёв. Она вовсю участвовала в чистках, первым делом очистившись от милосердия.

По правую сторону от губернатора стоял его сын и наследник, Валентин Шрот. Если Вернак была лицом кары Абидоса, то младший Шрот выглядел как его надежда на будущее. Он стоял так же прямо, как и отец, но казался расслабленным, не противостоящим буре. Его лицо было открытым, широким, но не толстым, а улыбка — искренней. Он уверенно смотрел в будущее планеты.

Я не услышал выстрела.

Оружие явно было цельнопулевым. Пуля попала Антонину Шроту в глотку и вышла позади шеи. Рана была широкой. Его голова откинулась назад, колени подогнулись. Труп осел на поверхность постамента так, словно он упал от изнеможения. Кровь забрызгала сына лорда и графиню. Хлынула на мрамор, растекаясь в яростном свете солнца кровавым озером.

Толпу мгновенно охватила паника, захлестнувшая внезапной бурей океан лиц. Волны бегущих в разные стороны гражданских сшиблись. Но на площади было столько же солдат, сколько и зевак. Вот они опустили с плеч лазерные ружья и прицелились в толпу. Кто-то приказал дать очередь над головами, и это оказалось достаточно. Движение на площади прекратилось.

Я не был удивлён быстрым наведением порядка после убийства. Что меня, однако, поразило, так это сообщение, пришедшее через несколько минут после ухода гражданских. Убийцу поймали.

— Быстро они… — сказала столь же поражённая Бренкен.

Я кивнул. Мы переглянусь. Бренкен видела лишь последствия произошедшего на Мистрале, но она сталкивалась с интригами на Молоссусе. Она видела, как Проклятие Неверующих обрушили на планету ради выгоды фракции Инквизиции. На Абидосе мы были избавлены от встреч с развращёнными политиками, но арест спустя считанные мгновения после убийства был крайне подозрительным.

Мы спустились по ступеням с возвышения и подошли к основанию постамента. Отделение Адептус Арбитрес прибыло, чтобы сопроводить во дворец губернатора его родственников и его останки. Я отвёл в сторону одного из них, широкоплечего молодого человека. В своих доспехах он выглядел как ходячая стена и казался скорее возбуждённым, чем разъярённым.

— Мы слышали, что вы кого-то арестовали.

— Да, комиссар. Писца из Администратума по имени Хольтен.

— Как его поймали?

— Он сам выдал себя выстрелом. Хорош со снайперской винтовкой, плох в стратегии, — он указал на верхний этаж галереи. — Стрелял из своего офиса. И как он собирался уходить? Возможно, во время паники…?

— А почему не ушёл?

— Один из нас был рядом, — арбитр усмехнулся. — Плохой выбор времени для Хольтена. Хороший для карьеры рядовой Коваль.

Я верю в судьбу. Я верил в неё и тогда. Об этом позаботились самые страшные раны, которые я получил на Мистрале. Также я верю в заговоры, преступные сговоры и другие намерения. Однако совпадения и счастливые случаи — лишь химеры.

— Похоже, что Коваль в одиночку спасла порядок, ради восстановления которого мы так долго сражались. Я бы хотел пожать ей руку.

Позднее я один направился в окружной участок Адептус Арбитрес, и в широком приёмном зале меня встретил надзиратель Детлев Монден. Он, здоровый лоб, казавшийся ещё здоровее в броне, выглядел как человек, довольный, что день не оказался хуже, но ждущий подвоха. Он представил меня Люде Коваль — женщине тихой и сдержанной, не тратящей ни единого движения зря. Неудивительно, что её не заметил убийца. Коваль была из тех людей, которых практически никому не удаётся заметить, если они этого не хотят.

— Убийца использовал снайперскую винтовку круутов, — сказала мне Коваль.

— Не самое незаметное оружие, — заметил я. Впрочем, подходящее. Модифицированное оружие круутов обыкновенно использовалось во вспомогательных войсках людей. Такую винтовку можно было бы ожидать от тех, кто всё ещё сражался за дело чужаков.

Правый уголок её рта скривился, а затем распрямился так быстро, что я едва заметил.

— Подходящее для работы. Но не для скрытия потом. Я услышала выстрелы и увидела вспышку в дверях в нескольких шагах от меня, — она пожала плечами. — Он не боец. Взять его было легко.

— Ты решила его не убивать?

— Чему мы очень рады, — вставил Монден. — Возможно, он приведёт нас к другим уголкам сопротивления. И следует свершить правосудие так, чтобы видели это все.

Разумеется. Очередные необходимые зрелища…

— Я хотел бы увидеть арестованного.

— Разумеется, — Монден отпустил Коваль исполнять её обязанность и повёл меня к камерам.

— Что нам о нём известно?

— Достаточно, — Монден снял с пояса инфопланшет и начал читать. — Пауль Хольтен. Писец, Дивизио Агрикультура. Служил в пехоте Бастионов Абидоса.

— Снайпером?

— Нет. Простым пехотинцем.

Странно.

— Есть ли что-нибудь ещё примечательное?

— Нет. Особый интерес представляет лишь сообщение, что он выступал за «высшее благо».

— Серьёзно? — я поднял брови. Это было достойно осуждения и выдавало в нём предателя, принявшего философию тау. Это объясняло причины убийства губернатора. — Источник достаточно надёжен?

— Свидетелей было много. Похоже, что сообщение против него было прислано за месяц до вторжения тау, однако дело было не слишком важным.

— Понимаю, — учитывая бюрократию Империума и количество поступающих докладов об еретических воззрениях неудивительно, что такая информация была бы скрыта за более срочными делами, поскольку её важность можно было понять лишь теперь. Однако была одна странная деталь. — Он говорил о высшем благе до вторжения тау?

— Несомненно, это свидетельствует о заблаговременном проникновении, — кивнул Монден, тоже не особенно довольный.

— А были ли обнаружены другие свидетельства этого?

— Ещё нет, — Монден нахмурился ещё сильнее.

Мои подозрения укреплялись. Убийство было одновременно слишком лёгким и слишком грязным…

Монден привёл меня в камеру и оставил вести допрос. Я вошёл в крошечную скалобетонную комнатушку. Мебели не было. Пауль Хольтен сидел на грязном полу, прикованный за запястье к стене. Его правая рука была сломана. Раны промыли, похоже, чтобы он не умер от заражения до публичной казни. Роста он был среднего, очень худой. Волосы были тонкими, а цвет кожи свидетельствовал, что он редко выходил на солнце. Когда он посмотрел на меня, меня удивило выражение в запавших глазах. Я ждал страха, возможно решимости, возможно отчаяния или показушного раскаяния, но увидел надежду.

— Я не делал этого… Прошу, вы должны…

— Меня зовут Себастьян Яррик, — перебил его я. — Я — комиссар Милитарум Темпестус, и обращаться ко мне ты должен стоя.

Он тяжело сглотнул, поднялся на ноги и даже попытался отсалютовать сломанной рукой. И всё это, что примечательно, сделал с рвением человека, стыдящегося, что он ненадолго забыл своё место.

— Простите, комиссар, — сказал он, щурясь. — Я не хотел проявить неуважения.

— Зачем ты убил губернатора Шрота?

— Но я не убивал, комиссар, — он всхлипнул, затем сделал тяжёлый судорожный вдох и страстно заговорил. — Видит Император, я всегда, словами и делами, был верным служителем Империума.

— Высшее благо.

— Простите…? — нахмурился он.

— Люди слышали, как ты проповедовал высшее благо.

— Ах. Да. Говорил, — он выглядел сбитым с толку и продолжал щуриться. — Но я думал… Я всегда верил, что жертва человека ради высшего блага Империума это догмат нашей веры.

— Так и есть, — я моргнул.

Я изучил его лицо, отметив затуманенный взгляд. В комнатушке было узкое зарешёченное окно чуть выше уровня глаз. Глядя через него, я мог разглядеть лишь крыши дома напротив участка. Этого было достаточно.

— Скажи мне, писец, — сказал я, показывая пальцем, — геральдический герб какой семьи на том флаге?

Я говорил так, словно проверял, кем он является.

Подойдя к окну, он казался одновременно напуганным и сбитым с толку. Он прищурился так, что виднелись лишь щёлки глаз. По лбу потёк пот.

— Комиссар, я уверен, что это знамя Шротов.

Он ответил наугад, выбрав наиболее вероятное имя. Писец был настолько близорук, что даже не видел, что там нет никакого флага.

Из него был такой же снайпер, как из меня тау.

Тогда я вышел, больше не сказав ему ничего, и немного переговорил с Монденом перед уходом, но не стал рассказывать ему о своих наблюдениях. Я знал, что здесь действует заговор, но не знал, насколько глубоко он пустил корни. Очевидное беспокойство надзирателя, вызванное некоторыми деталями дела, наводило на мысль об его честности, но Мистраль показал, как опасно чрезмерное доверие.

Я перешёл через дорогу до жилого дома напротив участка и поднялся на крышу, где нашёл хорошее место для наблюдения. Так я просидел несколько часов, следя за входом, но, так и не увидев желаемого, направился обратно на базу шестой роты на окраинах города, намереваясь вернуться.

— Зачем? — спросила меня Бренкен, когда я ей всё рассказал. — Твоя власть как политического офицера не распространяется на местные планетарные вопросы.

— Знаю. Но местные беспорядки могут оказать прямое внимание на подразделение, в котором мы служим, а, следовательно, и на Империум.

— И ты думаешь, что они будут?

— Не знаю. Но думаю, что мне стоит всё узнать.

— Нам ещё предстоит заниматься здесь усмирением во время чисток, — задумчиво кивнула она.

— И потому предотвращение политических потрясений оказывается нашим делом.

— Я переговорю с полковником Месстером.

И таким образом запрос пойдёт по всей вертикали власти.

— А тем временем наша задача — поддерживать порядок в Риуме, — указал я.

— Чем ты явно и занимаешься, — она потёрла подбородок. — Нам не понравится то, что ты обнаружишь, не так ли?

— Возможно, — нам обоим предстояло многое узнать о природе наших обязанностей, но мы знали достаточно, чтобы ожидать худшего. — Есть кое-что ещё. Поскольку снайперская винтовка была оружием круутов, то мы не можем быть уверенными, что убийца или его заказчик являются людьми.

— Думаешь, что здесь задержались тау?

— Я бы этого не исключал.

На следующий день я вернулся на крышу жилого дома, а затем приходил туда вновь и вновь. Тем временем в Абидосе установился хрупкий порядок. Принятие полномочий Валентином Шротом оказало успокаивающее влияние, поскольку это было ожидаемо, хотя и случилось раньше. Быстрый арест и будущая казнь Хольтена также сыграли свою роль, которую я бы одобрил, если бы не факт, что настоящий убийца на свободе. Я видел маску порядка. Я не доверял ей.

На пятый день сразу после заката я наконец-то заметил Люду Коваль, покидающую участок после смены. Я видел её и раньше, но всегда в отделении, всегда на службе. В этот вечер она была одна.

Коваль быстро оказалась у цели, чтобы арестовать Хольтена. Из неё также получился бы гораздо лучший снайпер. Хольтен, неспособный даже увидеть цель, был слабым и болезненным. Ему повезло, что он пережил службу в Бастионах. А вот неестественная неподвижность Коваль и способность пропадать из виду были бы очень полезными качествами для снайпера.

Я покинул свой пост и направился за ней, держась достаточно далеко, чтобы не быть замеченным и не потерять её из виду. Я знал, что рискую. Если я был прав в своих подозрениях, то выслеживал добычу, гораздо более привычную к таким делам. Я не был убийцей. Я не привык прятаться в тенях. Напротив, моё место было у всех на виду. Чтобы вдохновлять или наказывать я должен был быть заметным. Чтобы быть комиссаром, я должен был быть не просто Себастьяном Ярриком.

Если Коваль поймёт, что за ней идут, то она заметит меня, даже на расстоянии нескольких домов. Я надеялся, что у неё нет поводов для подозрений.

Идя в собирающихся вечерних сумерках, я спрашивал себя: "Если ты прав, и она убийца, то почему?" Я не мог представить её фанатиком, сражающимся в безнадёжной битве ради возвращения тау. Для этого она была слишком собранной, профессиональной. Какую выгоду ей могла принести смерть губернатора? Я мог представить только одно: богатство. Если она наёмная убийца, то кто платит?

Кому выгодно?

Очевидно, что новому лорду Шроту. Но он бы всё получил и так, даже не пришлось бы ждать слишком долго. Антонин Шрот выглядел измождённым, болезненным. Зачем было рисковать всем ради награды, которую можно получить без риска спустя лишь месяцы?

И если не сын, то кто?

Мои мысли вернулись к тау. Если у них до сих пор оставались планы на Абидос, то долгая политическая нестабильность свяжет наши руки, мешая всем усилиям по усмирению. Мы окажемся уязвимыми к контрудару. Чтобы работать на них, не нужно было быть фанатиком — если Коваль беспокоила лишь личная выгода, то было бы достаточно достойной цены.

Несколько раз я едва не терял её из виду, так как путь Коваль петлял туда-сюда. К счастью, дороги в Риуме были широкими и прямыми, рассчитанными для ускорения движения огромных продуктовых транспортов. Во время войны грузоперевозки остановились и, хотя жизнь на Абидосе постепенно налаживалась, на дорогах пока было свободно. И, благодаря широким и свободным открытым участкам, мне удавалось вновь найти Коваль.

Её целью оказалась статуя святого Каррина. Когда она подходила к памятнику, я понял, что она приняла меры против отслеживания. Разумеется, чисто предварительные. Коваль не ожидала хвоста.

Огромная статуя была пустой. Горожане могли подняться до самой головы, а оттуда смотреть глазами великого человека на город, чью душу он спас. Так, во всяком случае, было до ракетного удара. Восстановление статуи обещали оба лорда Шрота.

Дверь внутрь находилась на краю огромного постамента. Я проследил, как Коваль входит внутрь, подождал пять минут, затем вошёл.

Я почти пропустил царапины на скалобетоне рядом с дверью. Рисунок был маленький, сантиметровой ширины, и находился очень низко. Я увидел его лишь потому, что искал: два круга, один меньший и находящийся внутри периметра большего. Символ тау. Знак для тех, кто знает, куда смотреть.

Внутри было темно. Тусклые люмосферы освещали железную лестницу, по спирали поднимавшуюся от платформы по правой ноге статуи. Пока мои глаза приспосабливались, я прислушался. Хотя Коваль не могла так быстро подняться наверх, я не слышал шагов. Она была тихой. Это было зловещим предупреждением. Мне стоило поступить так же.

Я шагнул вперёд и достал болт-пистолет, следя за тенями, ожидая засады. Возможно, она заметила меня и решила сюда заманить. Спустя десять минут подъёма я увидел движущуюся тень. Она была далеко впереди и поднималась всё дальше. Я ускорил шаг.

Подъём был долгим. Закручивающая лестница кружила голову, ноги и лёгкие уставали — от тяжёлого подъёма было бы легко впасть в транс. Я держал себя в руках. Вершина статуи была бесконечно далеко, и я гадал, а не слишком ли долго я медлил? Даже если я пройду до самого конца, то не смогу остановить Коваль прежде, чем она доберётся до цели. У неё будет несколько минут для исполнения своей задумки.

И вот я добрался до разбитого плеча. Сквозь пробоину проникали солнечные лучи, но лестница была достаточно близко к центру статуи, и потому осталась цела. Однако выше была пробитая голова. Там лестница была ближе, и шелестящий ветер дёргал меня за плечи. Я одолел несколько последних пролётов.

Путь на наблюдательную платформу был открыт. Я направился к двери, держась в тенях, чтобы видеть, что меня ожидает.

Сама платформа была сильно повреждена. Справа она казалась устойчивой, но центр оседал, а левая часть обвалилась. Скалобетон был разбит и удерживался на весу лишь на прогнувшихся под тяжестью железных балках. Три человека стояли у ограждения справа. Ближе всего ко мне была Коваль, примерно между дверью и дальним краем, лбом статуи. Она была спокойной, неподвижной. Она развела руки чуть в сторону, не сжимая кулаки, и была готова двигаться, а её силовая булава висела на поясе. А за ней, на краю, вместо ожидаемых мной тау стояли Валентин Шрот и Геррения Вернак. Они говорили так громко, что я всё слышал сквозь ветер.

— Какой в этом смысл? — требовал ответа Шрот. — Нам нужно исцелить раны и покончить с кровопролитием.

— Не говори со мной так, будто тебя тревожит Абидос, — Вернак была ниже Шрота, но от гнева казалась выше.

— Но я думаю о том, что лучше для планеты. Я думаю о…

— Высшем благе? — злобно перебила его графиня.

Шрот не ответил, сверля её взглядом. Его правая рука дёргалась.

Вернак подошла ближе.

— Ты вёл переговоры с тау. Никаких соглашений. Ты будешь зачищен вместе со всеми прочими предателями.

— У тебя нет доказательств, — дрожь в голосе выдавала его неуверенность. — Не осталось никаких записей.

— Ты так уверен, а?

— Нет, — признался Валентин, сделав шаг назад. — Но теперь, когда отец мёртв, я уверен, что из старых суеверных глупцов осталась лишь ты. Жаль, что поклонники тау сочли нужным прийти и за тобой, — он повернулся к Коваль и кивнул.

И всё встало на свои места. Оружие круутов. Символ у подножия статуи, который наверняка найдёт следователь. Дым, пыль в глаза, указывающая прочь от Валентина Шрота.

Коваль шагнула вперёд. Я вскинул пистолет, но стрелять не мог — Коваль была на одной линии с Вернак. Болт прошил бы их обоих. Я побежал.

— Стоять! — заорал я, зная, что она не подчинится приказу. Я просто желал отвлечь её от графини.

Коваль была быстрой. Она обернулась, присела, схватила свою булаву и бросила в меня одним движением. Её скорость была почти достойной храмового убийцы. Булава ударила меня в правую руку, и шок от удара и электрического разряда прошёл по руке, закрутив меня. Рука содрогнулась, пистолет выпал и покатился по ступеням.

Я крутанулся, используя движение, и, обернувшись, бросился на Коваль, выхватывая левой рукой цепной меч. Она отскочила влево, легко уйдя от удара, и пробежала по повреждённой, оседающей поверхности. Расколотый скалобетон оседал, трещины становились всё шире. Я вновь обернулся за ней, а Коваль подняла булаву.

Я вновь чувствовал свою правую руку. Это пригодится. Я взял цепной меч обеими руками и осторожно приблизился. Я отвлёк Коваль от цели. Теперь мне осталось сразиться и победить, но Коваль была гораздо быстрее меня.

Я водил мечом вперёд-назад. Она же стояла неподвижно, необъяснимо. Она ждала меня. Я подошёл на дистанцию удара. Мы смотрели друг на друга, и я знал, что она от меня ожидала, и какие могли быть последствия. Но выбора не было. Шрот, хотя и явно бывший трусом, мог в любой момент решить, что стоит присоединиться к бою. Поэтому я сделал свой ход, готовясь к неизбежному.

Я опустил цепной меч, нанося верхний удар, и Коваль парировала его булавой, ударив её навершием по клинку. Разряд прошёл по цепному мечу и впился в руки, цепь зарычала, когда кулаки конвульсивно сжались. Спина напряглась от сокрушительного парализующего удара. Но я ожидал этого, и потому заранее сместил вес вправо. Я упал. Внезапный вес и вращающаяся цепь вырвали булаву из её рук. Она покатилась по платформе, Коваль перепрыгнула через меня, бросившись за оружием.

Платформа застонала. Скалобетон вздулся.

Коваль замерла. Зловещий треск остановился. Она потянулась за булавой.

Моя нервная система сбоила. Моя голова потяжелела от боли, словно булыжник, а руки были неподвижны, как свинец. Моё тело словно сговорилось с предателями. Нет, так я не умру.

Я заорал, и полный ненависти крик прорвался сквозь минутную слабость. Передо мной была расширяющаяся трещина в наблюдательной платформе. Я встал. Мои движения были резкими, судорожными, но я смог поднять цепной меч и опустить его в трещину, разрывая ослабевшие опоры.

Коваль отреагировала мгновенно, но слишком поздно. Платформа поддалась, две трети её поверхности отвалились от правой стороны. Она поползла вниз, и Коваль потеряла равновесие. Она пыталась прыгнуть вперёд, но притяжение тащило её вниз. И вот с грохотом большая часть головы обвалилась. Коваль исчезла в скалобетонной лавине, падающей на улицу.

Я тяжело поднялся. Приходя в себя, я повернулся к Шроту. Он прижался спиной к ограждению узкого полумесяца — всего, что осталось от платформы. Вернак сверлила его взглядом, полным в равной мере ненависти и презрения. Я вложил цепной меч в ножны и подошёл к губернатору. Он открыл рот. Но я не дал ему возможности умолять. Я схватил его за руки, оторвал от ограждения и сбросил вниз.

Его крик был долгим. Он затих в эхе оседающих обломков.

Вернак и я смотрели друг на друга. У Абидоса будет новый губернатор, хотя пока об этом знали только мы.

— Он был прав, не так ли? — сказала Вернак, и голос её был очень уставшим, очень старым.

— Да, — я кивнул. — Нам нужно исцелить раны.

Слова оставили дурной привкус. Но то, что мне придётся сказать потом будет ещё хуже.

Когда мы спускались по лестнице, остатки головы святого Каррина рухнули на землю.

Смерть Валентина Шрота была объявлена случайностью, трагедией, выпавшей на долю многообещающего лорда, решившего посетить статую, которую он обещал восстановить. Лишь один из жителей планеты узнал правду кроме меня и Вернак. Я рассказал её Хольтену, когда посетил его камеру на следующий день.

И я рассказал ему, что об этом узнает только он.

— Меня не освободят.

— Да. Твоя казнь прижжёт рану от убийства. Если же мы расскажем всем, что сын губернатора устроил его убийство, желая скрыть собственное предательство, то раны будут гноиться.

Всё, что я сказал, было абсолютной правдой. Я не оспаривал необходимости мученичества Хольтена. Но тогда это было самым тяжёлым решением, которое я когда-либо принимал, самыми тяжёлыми словами. Я справился с отвращением к себе и исполнил свой долг. Да, в моей душе останется новый шрам, но я не дрогнул. Я не гордился тем, что делал, но и не медлил. Иногда достаточно помнить о долге.

— Тогда я умру ради высшего блага Империума, — сказал Хольтен.

— Да, — мне не понравился выбор слов. Эта фраза стала проклятьем на Абидосе. Но писец был прав.

— Хорошо, — блаженно улыбнулся Хольтен.

Но его готовность исполнить свой долг не делала легче мой.

Виселица была возведена в центре площади Его Истребляющего Милосердия. Вновь жители Абидоса и спасшие их полки были призваны стать свидетелями зрелищ. Это станет печальным завершением прервавшихся торжеств. Но это всё равно будут славить, как победу. Предателя покарают. Это сильнее очистит душу Абидоса. Очередной шаг к искуплению планеты…

Бренкен и я вновь сидели на мраморных скамьях.

— Так тебе было легко принять решение? Комиссар, я не думала, что вы так цените целесообразность.

— Нет. Но я понимаю необходимость. Я видел на Мистрале то, к чему могут привести беспорядки. Мы не для того спасали Абидос от тау, чтобы его разорвали изнутри.

Она что-то проворчала. Я не мог понять, согласна она или нет.

На площади Хольтен поднимался по ступеням навстречу петле. Виселица находилась выше постамента. Его смерть увидят все собравшиеся граждане. Приговорённого сопровождали двое рядовых Адептус Арбитрес. Его запястья и колени были скованы цепями, но походка казалось мне лёгкой.

— Вот человек, знающий, что в его смерти есть смысл, — сказал я Бренкен. — И это важно.

Безымянный писец станет символом. Его смерть станет новым началом для Абидоса. Когда он поднялся по ступеням, то без сомнений направился к петле. Там он встретился с исповедником-палачом, потребовавшим покаяния.

Хольтен отказался.

— Удивительно, — прошептал я. Хольтен играл свою роль. Он добровольно стал козлом отпущения. Он выбрал бесчестье, чтобы лучше послужить Императору.

Они повесили его, и толпа заревела от ненависти к предателю — громче, отчаянней, чем несколько дней назад на торжествах. Над кричащими от гнева верующими раскачивался труп.

Я смотрел то на него, то на обезглавленную статую Каррина, видя перед собой мир, возрождающийся на костях убитых святых.

Дэвид Эннендейл Обломки

Вражеский огонь загнал нас в убежище.

Неприятель находился на вершине холма. Окопавшийся. Защищённый. Невидимый. Мы же были как на ладони и не могли понять, откуда стреляют. Лазерный огонь бил по нам настолько жёстко, что казалось, будто сама Ночь вопила потоками убийственной энергии. Прежде чем забежать в укрытие, мы потеряли три отделения. Прямо передо мной выстрел угодил в газовый карман, и я отпрыгнул назад, рукой закрывая лицо от жара взрыва. Пламя омыло бойцов и вплавило противогазы в плоть. Шквал огня снова хлестнул по нам, и я побежал сквозь дым и смрад горящих трупов.

Шестая рота 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона залегла. Нашим убежищем оказался разбитый сухогруз. Его происхождение, название и даже первоначальная форма были стёрты временем, и я угадал, чем оно когда-то было, лишь по размеру этой развалины, по длине и изгибу изъеденных коррозией остатков корпуса. Очевидно, судно врезалось в поверхность этой луны, после чего с него сняли всё, хоть сколько-нибудь ценное, и разобрали на металлолом. Теперь его стальные кости ржавели, обгладываемые едкими дождями Айоноса. Остался только циклопический хребет, будто измученный артритом.

— Приманка, — сказал мне сержант Отто Ганосчек, пока я переводил дыхание за дырявой железной стеной. — Эти проклятые корабли были приманкой.

Он снял противогаз и вытер рукавом плаща пот со лба. Сержант был худощав и выглядел намного старше своего возраста: всегда залитое румянцем лицо, седеющие волосы. Он смотрелся как ветеран и командовал своим отделением под стать. Однако на самом деле сержант был всего на несколько лет старше меня, а мантия комиссара на моих плечах до сих пор сидела непривычно.

— Действительно приманкой, — согласился я. — И мы на неё клюнули.

Ганосчек махнул рукой, охватывая жестом весь Айонос: «Мы, явно, не первые».

В этом он тоже был прав. Я выглянул в дыру в корпусе и посмотрел на холм, так как пока не оставил надежду оценить расположение и количество сил противника. Нам требовались сведения хоть на йоту подробнее, нежели мало о чём говорящие «на возвышенности» и «много». «Их не меньше тысячи», — решил я.

Ночь опустилась на Айонос. Планета, вокруг которой вращалась луна, — газовый гигант Килазма — заслоняла уже треть неба, но взошла лишь наполовину. Её зелёное пятно проглядывало сквозь дождевые облака и подчёркивало местные пики, перекрученные и изломанные. То были обломки тысяч кораблей, занимавших это многовековое кладбище для жертв гнусных еретиков, которых мы пришли истребить.

— Приманка, — повторил я. — Выходит, атака на Статерос тоже была завлекающей. Но когоони хотели поймать?

— Нас? — предположил Ганосчек.

— Может и так. Но зачем?

Набег культистов на соседнюю систему Статерос отличался зверской жестокостью. Были опустошены три колонии, разрабатывавшие залежи в астероидах, их ресурсы разграблены, и везде кровью убитых гражданских намалёваны восьмиконечные звёзды Хаоса. Разобраться в ситуации послали «Кастеляна Беласко», фрегат шестой роты. Мы пустились в погоню до Айоноса за флотилией, как мы тогда думали, не превышающей кучку лихтеров. Мы прилунились и атаковали в том месте, где посчитали расположен их лагерь. Однако выяснилось, что это была очередная уловка.

Затекавшие под фуражку и за воротник кислотные капли мороси неприятно жгли кожу. Пехотинцы привыкли на Армагеддоне и к худшему, но в дополнение осадки разъедали металл остовов кораблей, и те исторгали из себя легко воспламеняемые газовые пузыри.

— Я слышал, вы были на Мистрале, комиссар, — сказал Ганосчек.

— Это так.

— Там правда было так плохо, как рассказывают?

Я пожал плечами.

— Там был ветер, здесь дождь. Решайте, что хуже.

Большего ему знать не требовалось. Полученные там раны и так до сих пор не затянулись. Некоторые из них ещё кровоточили.

Вдруг прямо возле моего лица прошёл выстрел, и я рефлекторно отшатнулся от дыры в корпусе.

— Хорошо стреляют, — удивлённо хмыкнул сержант.

— На их месте и я бы смог не хуже, — фыркнул я. — Ничего удивительного, что у них есть преимущество в нынешних условиях.

— Как скажете, комиссар. Правда, условия эти они же и создали, — рассмеялся Ганосчек.

И тут он, конечно, снова был прав. Мне нравился Ганосчек. Он чутко воспринимал поле боя и безумства войны. Что могло бы прозвучать от любого другого, как неуместное восхищение врагом, от него было простой констатацией факта.

— Раз так, давайте-ка узнаем, какие у капитана есть идеи о выходе из сложившейся ситуации. Я видел, он пробирался наверх по этой посудине.

— Да, комиссар, — бесстрастным тоном ответил Ганосчек.

Мы карабкались по кучам гнутого металла и пробирались сквозь помещения корабля-призрака. Тут и там из корпуса выступали переборки, и без стен или комнат стояли дверные проёмы, словно скелеты-часовые. По пути мы встречали группки отдыхающих солдат в светло-коричневые шинелях и железных шлемах. Многие из них имели ранения. Пусть я был молод и ещё нащупывал свой путь в качестве комиссара, но уже знал определённый толк в войне. Опасности подобных передышек были хорошо мне известны. Относительный покой после болезненного и неудачного боя таил в себе скрытую угрозу. Во время сражения у солдат не было времени рассуждать, приходилось постоянно действовать. Теперь же, когда они угодили в клетку бездействия, к ним вернулась боль, и появилось время подумать о том, что произошло; стало очевидным, что их боевой дух пострадал. Местами я ненадолго останавливался, чтобы поговорить с бойцами, и выжидал, пока они сами не обратятся ко мне.

Я знал комиссаров, заявлявших, что нет никакой необходимости понимать солдат, находящихся в их ведении. Они говорили, что достаточно просто требовать от бойцов веры и послушания. Может и так. Но я думаю, что эффективней направлять солдат, когда их понимаешь. Порой я думаю, что и самым чёрствым комиссарам тоже ведом страх, хотя они никогда и не признают этого. Они боятся, что, если они узнают в солдатах живых людей, им будет гораздо трудней выполнять обязанности, связанные с наиболее неприятными и жестокими аспектами их долга. Если это действительно так, то они трусы, позорящие честь комиссарского мундира.

Так что я слушал солдат и отвечал им, стараясь смягчить реакцию на услышанные жалобы, а тех, в ком ощущалась целеустремлённость, я приободрял. Я припоминаю только два случая, когда услышал нерешительность, требующую усиления дисциплины. И в обоих я с некоторым беспокойством узнал солдат, близких к капитану, поскольку видел, как они выпивали с ним в столовой «Кастеляна Беласко».

Важно учитывать обстановку. Этому меня научили трудные уроки на поле боя. Вот почему в те далёкие дни я пытался запомнить имя каждого бойца в пределах моей компетенции. Придёт день, когда это будет уже невозможно, и мне больно при одной мысли о тысячах безымянных людей, что умрут в последующие годы из-за моих решений. Мне больно, но я не жалею. Ибо знаю, что поступи иначе, и эти цифры оказались бы бесконечно хуже. Обстановка всегда имеет значение.

Тогда на Айоносе я ещё мог запомнить все имена. И отметив в уме проблемные случаи, я почувствовал, как меня гложут сомнения.

Мы нашли капитана Джерена Марсека в ближней к холму части остова. Он стоял между двумя частями шпангоута, возвышавшимися на двадцать метров над нашими головами. Капитан был хорошо укрыт от огня, но за ним зияла огромная брешь в корпусе, достаточно широкая, чтобы через неё плечом к плечу прошли десять человек. Там же находились и остальные сержанты, а также множество бойцов, собравшихся послушать командира. Марсек стоял на куче мусора так, чтобы все могли его видеть. Он ухмылялся. Это у него получалось отлично. Капитан имел блистательный, гордый и красивый вид, хотя и не принадлежал к аристократической прослойке. До призыва на военную службу он работал бригадиром в мануфакторуме Хельсрича, но данная от природы харизма высоко вознесла его. Он умел нравиться начальству точно так же, как и подчинённым.

— Ну что, Яррик, — сказал он, когда увидел меня, — готовы подпортить врагу его партию?

— Во что это он тут играет? — еле слышно пробормотал Ганосчек.

Я нахмурился, но не придал большого значения словам сержанта, хотя они и были на грани неповиновения. Что мне действительно не понравилось, так это легкомыслие Марсека. Он должен был внушать солдатам уверенность в нашем неизбежном триумфе. Однако уверенность, которую он излучал, казалось основана лишь на его самомнении. Может и правда, мы были вовлечены в тактическую игру с культистами, но всё было очень серьёзно, и враг побеждал. Что-то в тоне капитана говорило, что он не уважал навыки нашего врага, хотя мы уже получили достаточно доказательств, что должны бы.

Вопрос капитана встретили одобрительными криками. Возможно, я оказался неправ. Ганосчек, впрочем, весел ничуть не был. Некоторые сержанты тоже выглядели мрачно, тем не менее большинство солдат вокруг нас громко выражали своё одобрение Марсеку. По правде, он не раз приводил роту к победе, так что на тот момент я подавил сомнения и выразил поддержку.

— Я всегда готов спутать карты изменникам, капитан.

— Хорошо. — Он указал на дыру. — Что вы там видите?

— Дорогу прямо под шквальный огонь.

Он погрозил мне пальцем, что вызвало несколько робких смешков у солдат. Мундир комиссара не очень-то любят, но такое отношение абсолютно неприемлемо. Его должны уважать и бояться. Своим маленьким представлением Марсек, видимо, рассчитывал заработать себе ещё немного обожания роты за мой счёт. Открыто наслаждаться шутками такого рода было очень смело.

— Вам не хватает воображения, Яррик. Я ожидал от вас большего. Где вы видите смертельную ловушку, я вижу возможность.

— Неужели? — выдавил я.

— Вся рота будет наступать из этой бреши.

Мои сомнения насчёт Марсека удвоились. Во-первых, его популярность в роте уже превратилась в проблему. Он любил своих бойцов, что было очевидно, и они любили его. Это было очень хорошо, но я опасался, что отношение к солдатам может встать поперёк принятия жёстких решений, которые рано или поздно выпадают на долю каждого командира. Сможет ли он отдать приказы, которые приведут к гибели нескольких отделений, ради сохранения оставшейся части роты?

Во-вторых, как ни парадоксально, он отличался безрассудством. Полагаю, всё из-за того, что он упивался своей популярностью. Он хотел быть достойным её. Хотел вести солдат к победе. Но одно дело отправить солдат на смерть с полным осознанием своих действий и их необходимости, и совсем другое делать что-то показухи ради, не заботясь о последствиях. И оттого, что солдаты превозносили его, они не стали бы перечить, как бы глупо приказы ни звучали. Культ личности вокруг Марсека представлял опасность. Подобное всегда опасно. Я до сих пор так считаю, потому что борюсь с культом личности себя самого.

— Он спятил, — прошептал Ганосчек.

Взглядом я заставил его умолкнуть и подошёл к капитану. У основания его импровизированного подиума я сказал: «Быть может, вы сможете объяснить мне некоторые детали, капитан». Я говорил тихо, надеясь, что он поймёт намёк. У меня не было никакого желания подрывать его авторитет без достаточных оснований.

Он прекрасно понял и, не сходя с места, объявил: «Комиссар Яррик волнуется. Он думает, что я решил устроить самоубийственную атаку. Позвольте мне заверить вас, товарищи, я не собираюсь делать ничего подобного. Риск есть. Конечно же, он есть, ведь это война! Но без риска нет и славы!»

Раздались радостные возгласы, пусть и немного приглушённые. Ганосчек и я были отнюдь не единственными, кто понимал очевидную странность наступления прямо под огонь неприятеля.

— Я постоянно держу связь с «Кастеляном Беласко», — продолжил Марсек. — У нас есть чем уничтожить это крысиное гнездо одним махом. Мы представим такую мишень и такую угрозу врагам, что они будут вынуждены отреагировать. Они пойдут в контратаку, или им придётся открыть плотный огонь. В любом случае они выдадут своё точное положение. В этот момент «Беласко» произведёт орбитальный залп. Товарищи, вы со мной?

Рёв толпы говорил за себя. Они были с ним.

Марсек спустился под ещё более громкий гул поддержки.

— Ну как? — спросил меня капитан. Ему приходилось кричать прямо в ухо, чтобы я мог его слышать. — Что вы думаете, Яррик?

— Это авантюра.

— Стоит попытаться. Мы должны попробовать сделать что-то, чтобы вырваться из этой коробки, в которую они нас загнали.

— А если вы не правы? Если это не сработает? Тогда мы проиграем эту войну из-за одного необдуманного поступка.

— Этого не случится, — заверил Марсек и похлопал меня по спине. — Ракеты готовы к пуску. Авгуры корабля почти нацелились на позиции противника. Проблема заключается в том, что эти паразиты слишком рассредоточены и хорошо укрыты. Нам нужно заставить их показаться.

— В принципе такое возможно, — уступил я, хотя мне всё-таки не нравился этот план. Он звучал неправильно. Войны редко выигрываются авантюрами.

— Ну вот и отлично! — в восторге гаркнул капитан, решив, что одолел меня.

Меня он не убедил, и тем не менее я занял своё место на передней линии, поскольку рота уже готовилась к атаке. Я выступал с левой стороны бреши. Марсек по центру. Отделение Ганосчека справа несколько линиями позади. Прежде чем присоединиться к своим бойцам, сержант подошёл ко мне почти вплотную.

— Как вы думаете, комиссар, — спросил он. — Будет ли это хорошей смертью?

На шутку его вопрос не походил. Он говорил абсолютно серьёзно.

— Если тактика капитана оправдает ожидания, то да, смерть в этой битве будет достойной.

Ганосчек криво усмехнулся.

— Это я и сам понимаю. Я о другом. Как вы думаете, план сработает?

Это и был его истинный вопрос — будут ли жертвы стоить того? Умрёт ли он за благое дело или за чужое тщеславие? Я мог ответить ему, как политик, ведь, в конце концов, я был политофицером, хоть это и не одно и то же. Однако ему бы это не помогло. Поэтому я дал прямой ответ на его прямой вопрос: «Я не знаю».

Улыбка сержанта стала шире: «Хотя бы честно». Он двинулся дальше.

— «Кастелян Беласко» ждёт нашего сигнала, — объявил Марсек несколько минут спустя. — Воины Армагеддона, в атаку!

Мы выступили из убежища и стали хорошо видны уже на полпути к вершине склона. Со всех сторон над нами нависали «железные трупы» жертв изменников. Мы наступали вверх по долине из потерпевших крушение кораблей. Мало какие из них сохранили сходство с собой прежними. Они превратились в огромные надгробия, сооружённые руками безумных мастеров. Покорёженный металл всюду тянулся к небу. Тут и там виднелись неровно оторванные секции размером с дом, гниющие куски обшивки, разбитые цилиндры, фрагменты башен и обломанные надстройки. Всё это расстилалось вокруг, насколько хватало взгляда. Мы попали в страну индустриальной смерти.

Я выкрикнул вызов нашим врагам, предлагая им попробовать сразить меня. Достав из кобуры пистолет и выставив перед собой меч, я мчался со всех ног и палил вслепую, целясь в ночь. И хотя я полностью отдался задаче по убийству неприятелей и выживанию, часть моего разума в какой-то миг охватила целую картину, где две силы столкнулись в океане обломков, и пришла в смятение.

Противник не вёл ответный огонь. На нашу атаку никакой реакции не последовало. Когда это до меня дошло, я перестал стрелять. Был ли кто-нибудь впереди? Мы продолжали наступление, и менее чем за минуту наша передняя линия достигла гребня. Я оглянулся. Вся шестая рота расположилась на склоне.

По достижении вершины пред нами развернулся пейзаж из открытых ветру коридоров и гигантских куч шлака. Ни малейших признаков признаков предателей.

— Капитан? — позвал я, когда все остановились, так как, если бы мы продвинулись дальше, опора под ногами стала бы ненадёжной. Было ясно, что мы угодили в новую ловушку, но я не мог понять, в чём заключался подвох. Время тикало, и С каждой прошедшей секундой я всё больше проклинал себя за неспособность осознать, что нужно сделать. Судя по его виду, Марсек был сконфужен не меньше.

— Дайте мне вокс! — крикнул он, и к нему подбежал связист Верстен.

— Есть связь с кораблём! — сообщил он. Марсек схватил трубку.

— Приём, «Кастелян Беласко»?

— Слушаем вас, капитан Марсек, — протрещал в ответ голос с фрегата. Я подошёл поближе, чтобы лучше расслышать переговоры. — Вы на позиции?

Я не узнал говорящего.

— Мы на месте, — подтвердил Марсек. — Но здесь никого нет. Отменяю задачу.

— Попались, — сказал голос.

«Попались». Что это значит? Марсек уставился на трубку, потом на меня. Его лицо выражало встревоженное изумление. Уверен, моё тоже. Осознание происходящего явилось, как гром среди ясного неба, не позднее, чем через два удара сердца после полученного Марсеком ответа. И всё равно слишком долго. Когда я вытаскиваю этот момент из памяти, я очень хочу схватить юного комиссара за грудки и встряхнуть этого дурака, чтобы он начал действовать немедля. Как же он не догадался, что будет дальше? Как же он не видел опасности, когда смотрел на пустой склон?

Моя злость на меня же молодого не рациональна. И я понимаю это. Но мысль, что я мог предотвратить то, что произошло дальше, и ещё позднее, сильно меня огорчает. Позже я стал намного лучше предсказывать бедствия. Но из-за глупости могущественных людей, я не всегда мог извлечь пользу из этого.

Итак, осмысление заняло у меня несколько мгновений. Я всё ещё был сбит с толку, но предчувствие рока было сильным. Настолько, что надо было слушать его.

— В укрытие! — заорал я и побежал обратно вниз по склону. — За мной!

Я не думал о субординации. Повиновался крайней необходимости. Я побежал наискось, отказавшись от более лёгкого маршрута, в дебри обломков. Так было дольше, но тут мы были скрыты от врага. Я должен был вытащить роту оттуда, где враг хотел нас видеть.

Оглянувшись, я обнаружил, что среди следовавших за мной торопливо спускался и Марсек. Другая группа исчезла в руинах с другой стороны холма. Ночное небо разрезала падающая комета, и началась орбитальная бомбардировка, чей целью были мы. Первые бомбы упали на вершине хребта. Простые болванки. Но будучи брошенными из космоса, они набрали огромную скорость, и несли опустошение. Холм превратился в вулкан. Тонны металла испарились или расплавились. Разгневанный бог молотил поверхность, круша её и придавая новую форму. Сотни крошечных букашек, какими издалека казались люди, погибли в одно мгновение. Сначала я бежал, а потом меня завертело кувырком, и я уже не знал, находился ли я на ногах или нет. Мир вокруг меня обратился мешаниной чувств и впечатлений, слишком многочисленных, слишком громких, слишком болезненных. Я продолжал двигаться, сам не зная куда. Пока ночь кричала, я едва понимал, кто я. Но остановиться означало, что умер бы и я, и солдаты, следовавшие за мной. Я знал это. Так что я продирался вперёд, сносимый чудовищной волной звуков и преследуемый жаром металлической лавы. Позади нас мир разлетелся на пылающие фрагменты. Обломки кораблей превратились в пепел. Воздух задыхался от ржавчины.

Вскоре всё кончилось. Грохот стих до угрюмого треска пламени и стона оседающего металла. После ярких вспышек ночь стала гуще и темнее, чем прежде. Было трудно дышать. Я задержался на несколько мгновений, чтобы встряхнуть голову и понять, где я. Тело и разум дребезжали как звенящий колокол. Металлолом, окружавший меня теперь, был ещё более фрагментирован, чем остовы мёртвых судов, приютившие нас ранее. Везде лежали куски каркасов и обрезки переборок, сваленные друг на друга. Казалось, будто я смотрю на мир сквозь треснувшую линзу.

Я определил направление, в котором находился холм, сориентировался и стал искать других выживших. Мы собирались группками, медленно возвращаясь к эпицентру бомбардировки. То, что осталось от шестой роты, стало собираться воедино. Потери были велики. Наши силы сократились вдвое, а то и больше. Я надеялся, но не смел рассчитывать, что есть и другие выжившие, отступившие иным путём.

Мы достигли преображённого ландшафта. Чем ближе мы подходили к точке удара, тем больше остовы кораблей теряли всякое подобие формы. Остались только расплывчатые очертания. Кое-где ещё оставались большие фрагменты, но по большей части мы двигались между грудами металлолома.

Когда я нашёл капитана, сначала он просто следовал за мной подобно сервитору, но постепенно снова обретал функциональность. Ему было ещё далеко до взятия командования на себя, но он помнил свою роль достаточно хорошо, чтобы быть центром, вокруг которого должна собираться рота. И когда мы приблизились к кратеру, нас насчитывалось уже несколько дюжин. Солдаты надели противогазы, чтобы легче переносить засорённый воздух. Я же постоянно отхаркивал чёрную мокроту.

— Они захватили корабль, — прохрипел Марсек. В глазах читался абсолютный ужас, выходящий за рамки случившейся катастрофы. Казалось, он пытается сосредоточиться на чём-то конкретном. Но его взгляд дрожал и цеплялся за каждый обгоревший и расчленённый труп, который мы проходили. — Они захватили корабль. Как такое может быть? Мы же видели их флот. Они не могли захватить наш фрегат.

— Они захватывали корабли столетиями, — возразил я.

— Гражданские суда. Я не увидел здесь никаких обломков звездолётов Имперского Флота, а вы?

Такие действительно пока не встречались. Марсек не стал ждать моего ответа.

— Как же они это сделали? Они ведь не могли. Но у них получилось. Как…

Он остановился, как только мы подошли к широкому пруду из остывающего металла. Жар от него обжигал обнажённые участки кожи. Человеческие головы и конечности виднелись над поверхностью, вырисовывая серебристо-серые статуи, застывшие в агонии. Только в этом месте было по меньшей мере пятнадцать мертвецов. Лицо Марсека скривилось. Предо мной находился человек, чьё чувство вины было таким сильным, что оно причиняло ему чуть ли не физическую боль. Он посмотрел на меня, будто желая что-то сказать, но ужас отнял у него дар речи. У меня не было прощения для него, а капитан его не искал. Именно его решение предрешило судьбу любимых им солдат, и он знал это. Я кивнул, показывая, что понял, и мы двинулись дальше.

Вряд ли я осознавал, куда мы идём. Только знал, что нужно попытаться перегруппироваться поближе к тому месту, где мы были рассеяны. Что делать дальше, я не представлял. И где искать врага, не имел ни малейшего понятия.

Верхняя половина хребта исчезла, а на её месте появились две гигантских воронки. Наше прошлое наступление началось с северной части склона, а сейчас мы остановились на краю западного кратера — глубокого, широкого и неестественного. Что-то массивное торчало из чаши. Нечто нетронутое взрывами, которые просто сдули многовековые отложения. Это была вершина пирамиды из чёрного камня с зеленоватым отливом. Облик сооружения представлялся мне сложным, чуждым и совершенно незнакомым. Но прикосновения Хаоса не ощущалось, это я мог сказать точно. Пирамида выглядела слишком правильной, слишком безжизненной и бездушно упорядоченной. В схоле прогениум часть времени будущие комиссары обязательно уделяют изучению врагов Империума, их природы и облика. Но увиденное здесь стало для меня в диковинку. Строение походило на гробницу, причём лишь на её верхушку, поскольку плиты уходили глубже под землю. И если так, то эта гробница была размерами с город.

Чудом выживший Верстен каждые несколько секунд проверял вокс, пока мы собирали все остатки роты, какие могли найти. Набралось немногим больше взвода, в основном рядовые. Также мы потеряли почти всё тяжёлое вооружение, за исключением нескольких драгоценных гранатомётов и огнемётов.

Быть может потому, что мы оказались на возвышенности, а может потому, что воздух начинал очищаться, но Верстен наконец сумел связаться с другим воксирующим. Щепотка хороших новостей встряхнула Марсека от его летаргии. Были и другие выжившие, которых возглавлял Ганосчек, и они достигли края второго кратера.

— Что вы там видите? — спросил Марсек сержанта.

— Тут… капитан, я не знаю, что это такое.

— Всё нормально. У нас тоже самое.

— Какие будут приказы?

— Двигайтесь нам навстречу. Мы будем удерживать позицию пока…

Полоска лазера пронеслась на волосок от головы Марсека. Мы залегли. Один выстрел немедленно перерос во множество. Все они шли с другой стороны кратера, слева от нас. Одновременно с этим Ганосчек закричал в вокс, что его отряд тоже атакован.

— Вниз по склону! — рявкнул капитан в трубку вокса. — Отступаем!

Но как только мы развернулись, чтобы приступить к спуску, этот путь тоже оказался закрыт для нас. С диким рёвом что-то упало из облаков и приземлилось у основания склона, заперев нас в ловушке. Тогда-то мы и разглядели, что это. Прибыл «Громовой ястреб» Космического Десанта.

— Мы спасены! — выдохнул пехотинец рядом со мной. Его звали Рем, и я отметил про себя, что нужно основательно его пропесочить, если мы переживём этот день.

— Совсем нет, — прошипел я. — Погляди на символику.

Воздух до сих пор полнился пылью, но даже за несколько сотен метров эмблема на самолёте угадывалась безошибочно: две косы цвета магмы, перекрещённые на фоне ночи, а между ними кучка горящих черепов. Я не ожидал, что солдат определит, кому принадлежит этот знак, но он хотя бы должен был догадаться, что это вовсе не Ангелы Смерти Императора.

Ксеносы, построившие пирамиду, что выпирала из кратера, оставались для меня загадкой, но о космических десантниках Хаоса, сошедших с трапа «Громового ястреба», я знал прекрасно, поскольку сведения о них составляли обязательную частью моего багажа тёмных тайн. Необходимостью мучить себя владением столь опасной информации меня и моих сокурсников однажды потряс в своём обращении лорд-комиссар Симеон Расп.

— Вы — хранители Гвардии. — сказал он нам. — Бдительность требует знаний. Некоторые знания требует веры, чтобы выстоять. Твёрдо придерживайтесь этих истин.

Я так и сделал.

— Это Грабители Харканора.

Вверх по склону начал подниматься отряд из пяти массивных фигур в иссиня-чёрной броне, пронизанной огненными жилками. Когда неприятели подобрались ближе, мне показалось, что линии эти вовсе не нарисованы, а на самом деле проходят сквозь доспехи и шевелятся.

— Мы не сможем сражаться с ними, — сказал я. — Не таким числом и не под изматывающим огнём.

— Тогда нам нельзя оставаться здесь, — ответил Марсек.

Я ждал, что он отдаст приказ. Но он этого не сделал. Если бы мы остались ещё немного, нам бы пришёл неминуемый конец. Я повернул голову, чтобы посмотреть в кратер. У нас остался всего один путь к отступлению.

— Некоторые из проходов открыты, — заметил я, указывая на пирамиду.

Капитан удивлённо охнул. Он колебался. Я дал ему ещё секунду, думая, что и это может стать ошибкой. И тут он крикнул: «Идём вниз!».

Огонь еретиков усилился, когда мы начали спускаться. Мы пытались отстреливаться, но они, как и до этого, давали по нам залпы из надёжного укрытия, и единственное, что мы видели, это дульные вспышки. Отряд потерял ещё несколько солдат по пути вниз. Не все умерли сразу, но мы не могли задерживаться.

Один из склепов у основания пирамиды был открыт, и мы направились к нему. Когда над нами нависла древняя ночь, воплощённая в камне, мои инстинкты возопили, чтобы я остановился, придумал другой план, нашёл иной путь, но не входил внутрь. Я не послушал. Не было никакого выбора. Я заставил себя бежать ещё быстрее, пока не переступил порог. Если бы я показал неуверенность, мой пример стал бы губителен. Так что я бросился вглубь склепа первым, постоянно подавая голос, чтобы остальные знали, что я жив. Марсек мчался прямо за мной, и, когда я вбежал внутрь, он последовал, выкрикивая что-то неразборчивое, но похожее на приказ роте следовать за ним.

Как только все вошли внутрь, мы остановились, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. Царящий внутри мрак отчасти рассеивали зелёные узоры, сияющие на гладком камне, сродни едва горящим люминесцентным полоскам. Мы оказались в коридоре, который уходил вдаль под идеально прямой линией, и увидели достаточно, чтобы двигаться дальше, если потребуется. Марсек расставил у входа часовых, в то время как Верстен и я связались с отрядом Ганосчека. Я должен был предупредить его о десантниках-предателях.

Ганосчек и его люди укрылись в другой пирамиде.

— Мы видели их. Какие будут приказы? — спросил он.

Хороший вопрос. Я подозревал, что Ганосчек уже знал ответ.

— Ожидайте, — сказал я ему и приказал Верстену привести Марсека. Когда капитан прибыл, я обратился к нему.

— Сержант хочет знать, какие действия он должен предпринять. — С этими словами я передал трубку командиру.

Марсек на какое-то время тупо уставился на неё, но в итоге взял её. Тут же раздался крик со стороны входа:

— Приближается враг!

Марсек получил новый толчок, что был ему так необходим, и когда заговорил с Ганосчеком, голос его снова стал чётким.

— Рядом есть враги?

— Да, капитан. Они спускаются по склону.

— Уходите вглубь пирамиды, — приказал Марсек. — Используйте пространство как можно лучше. Мы поступим также. Когда выйдем наружу, мы свяжемся с вами.

Наступила пауза. Первым нарушил молчание Ганосчек:

— Капитан, тут горит освещение. Эти сооружения могут быть не такими уж мёртвыми.

— Они погребены тут тысячи лет. Что бы в них ни было, оно безусловно мертво. У нас больше ни на что нет времени. Исполняйте приказ! Вперёд!

— Принял!

Марсек отдал трубку Верстену. Он выглядел так, словно хотел чего-то от меня. Я кивнул, что, по всей видимости, его удовлетворило, и он повёл нас вперёд по коридору. Разведчиков посылать он не стал, ведь у нас всё равно не было никаких других вариантов. Сейчас мы могли надеяться только на скорость и удачу. И всё же, я чувствовал, что он помчался бы во тьму, даже если бы у нас было время изучить потенциально враждебную территорию. Я задался вопросом — вынес ли он хоть какой-то урок из постигшей нас катастрофы?

Через сто метров коридор разделился влево и вправо, а прямо перед нами оказался крутой спуск. Мы пошли вниз, и через некоторое время наклонная дорожка развернулась на сто восемьдесят градусов и вывела нас в другой широкий коридор, по всей длине которого было много ответвлений.

Мы слышали голоса и гулкий топот множества ног, доносящийся сверху. Еретики вошли в пирамиду.

— Я хочу найти место для засады, — на бегу выпалил Марсек.

То ли наши глаза привыкли к призрачному зелёному полусвету, то ли он становился сильнее, но я заметил, что в помещении множество боковых ходов, и указал на это капитану.

Тот покачал головой и отверг предложение.

— Главный тоннель слишком широк. Как оправятся от неожиданности, они смогут использовать против нас численное превосходство.

Он был прав, но я не стал упоминать, что нам стоить беспокоиться не только о численности врагов. Мне хватило услышать и того, как он снова заговорил, как подобает воину.

Быстро добравшись до конца коридора, мы миновали ещё один спуск на следующий этаж. Мы стремились как можно больше разорвать дистанцию между нами и преследователями, чтобы выиграть хоть немного времени. Мне же, однако, совершенно не хотелось значительно углубляться в постройку ксеносов. Опасность позади нас и без того была достаточно велика, а если бы мы столкнулись впереди с чем похуже, то могли потерять вообще всю роту.

На третьем уровне развилок стало ещё больше. Мы очутились в настоящем лабиринте. Хотя нам нужно было свернуть в боковой проход, существовала опасность заблудиться, как только мы уйдём с основного пути. Эта мысль, должно быть, посетила и Марсека. Он заметно колебался, взвешивая варианты. У нас оставалось мало времени, а я по-прежнему слышал, как за нами гонятся еретики. Наша фора увеличилась, самое большее — на несколько секунд. Хуже того, я уже мог различить среди общего топота преследователей тяжёлую поступь чего-то очень большого. Космодесантники-предатели тоже проникли в пирамиду.

— С вашего позволения, капитан, — вмешалась рядовая Ломмель, и едва Марсек кивнул, она тут же побежала вперёд, ныряя в один коридор, затем в другой. В третьем, похоже, она нашла, что хотела.

— Здесь, — сообщила она. — Мы должны устроить засаду здесь.

— Почему здесь? — спросил Марсек, но тем не менее сразу отправил остатки роты вперёд.

— Здесь очень тесно, и есть хороший путь отхода. На Армагеддоне я состояла в банде в подулье Тартара, сэр.

Следы непростого прошлого виднелись на ней отчётливо. Лицо было исполосовано шрамами, словно треснутое стекло. Впервые увидев её, я решил, что это следы боевых ранений. Как теперь выяснилось, я сильно ошибался. Чтобы выжить в Тартаре, ей пришлось специально изрезать себе лицо, как предупреждение врагам о том, насколько далеко она готова зайти.

— Тут почти как в подулье, — сказала она. — Только почище.

— Хорошо, Ломмель. Поделись-ка с нами своим опытом.

Девушка завела нас на несколько витков глубже. В пустых коридорах царила могильная тишина. Они казались «мёртвыми», если не считать зловещего света. Зачем он здесь, для кого? Пирамида напоминала гробницу — пусть пока мы и не увидели ничего, что подтверждало бы такую догадку — но какая нужда освещать пристанище усопших?

Пока Ломмель вела нас по лабиринту, я в уме составлял карту, отмечая каждый поворот. Через какое-то время наш отряд оказался в точке, где от узкого тоннеля, по которому мы шли, на расстоянии десяти метров друг от друга отходили два ещё более узких коридора. Они, в свою очередь, с разных сторон тянулись в помещения, по которым можно было вернуться в главный зал. Мы нашли идеальное место для создания огневого мешка и последующего беспрепятственного отступления.

— Тартар хорошо вас подготовил, — прошептал я ей, пока мы ждали врага.

— В своё время я так не считала.

— Мы редко считаем иначе.

Чтобы показать врагам, в каком ответвлении нас искать, мы немного пошумели, а Марсек специально отправил нескольких солдат создать иллюзию, что мы всё ещё убегаем по «широкому» проходу. Изменники проглотили наживку, и, бурно радуясь предстоящей забаве, бросились в нашу ловушку.

Впервые я смог их разглядеть. При тусклом зелёном свечении нельзя было разглядеть много деталей, но передо мной предстали деградировавшие существа в лохмотьях, без сомнения, снятых с разных жертв за долгие годы. Их порча пестрела сотнями оттенков, но всё же имелось кое-что общее. Лица всех этих подонков были татуированы или шрамированы. Несмотря на то, что узоры сильно различались, и их трудно было разобрать, все они представляли собой клеймо Хаоса и до глубины души вызывали отвращение.

Культисты рвались вперёд без какой-либо дисциплины или осторожности, что казалось безумием вдвойне, ведь опасность могла исходить не только от нас, но и от самой пирамиды, чуждой им не менее, чем нам. Я презрительно разглядывал еретиков, пока они не попали в сектор обстрела, и перед тем, как мы открыли огонь, я увидел одного из Грабителей Харканора, показавшегося из темноты. Источаемый им свет ужасал. Узоры на его доспехах, озадачившие меня ранее, стало возможно разглядеть в подробностях. Колдовской жар бороздил в керамите трещины, словно броня была сделана из яичной скорлупы. Зловещее пламя вырывалось изнутри, а затем щели сходились, и появлялись новые. Грабитель словно был слеплен из остывающей лавы. Невозможно было поверить, что такой монстр когда-то был человеком.

Существовал лишь небольшой шанс, что наша засада повергнет его. Однако нам ничего не оставалось, кроме как попытаться. Выдавать себя, расправившись с несколькими его последователями, было бессмысленно, если бы он всё равно до нас добрался, поэтому я молился, чтобы Марсек, притаившийся в тени напротив меня, осознал эту истину и выждал.

Он не подвёл. Авангард культистов свободно прошёл через зону поражения. Грабитель приближался. Марсек подождал несколько секунд, позволив ещё десятку предателей пробежать мимо, и когда космодесантник-предатель оказался в центре засады, капитан подал сигнал, выстрелив из лазпистолета.

Мы разом открыли стрельбу. Фланговый огонь заполнил пространство коридора. Поток лазерных линий был настолько ярким, что в гробнице стало светло как днём. Пойманные в паутину энергетических лучей еретики мгновенно свалились на пол. Огонь был настолько сосредоточенный, что у них не было ни шанса ответить. Авангард вернулся назад, пытаясь пойти в контратаку, но пока он оставался вне наших углов обстрела, сами они не видели наших позиций в боковых проходах. Ситуация, с которой мы столкнулись снаружи, обернулась против них. Теперь мы сидели в укрытии, разрывая врагов на части.

Грабитель стоял посреди шквала огня, проявляя беспокойства не больше, чем если бы это был дождь. Он поднял огнемёт и выпустил струю горящего прометия в ближайший проход. Крики заполнили коридоры. Фланг нашей засады был уничтожен.

Ломмель метко выстрелила по огнемёту Грабителя, когда тот направил оружие в соседний от нас коридор. Прогремел взрыв, и космодесантника Хаоса залило жидким пламенем. Он отшатнулся, пытаясь смахнуть с себя прометий, и из решётки шлема раздался нечеловеческий рык. Казалось, это больше злит его, нежели вредит, однако с головой, объятой пламенем, он ничего не видел.

Из прохода на другой стороне коридора рядовой Ром выстрелил из гранатомёта, и осколочный снаряд поразил предателя в грудь. Взрыв погасил пламя, но потряс монстра с головы до пят. Он взревел от ярости и боли, сорвал с бедра болт-пистолет и выпустил по широкой дуге очередь пуль, не заботясь о точности, так как любая из попавших по нашим позициям убила бы солдат в переднем ряду.

В месте разрыва гранаты броня Грабителя представляла собой расплавленную массу. Вместо трещин была одна большая брешь, пылающая неестественным огнём. Керамит медленно сходился. Я выскочил из прохода и перекатился вперёд, держась как можно ниже под летящими болт-снарядами. Я вышел из переката прямо у ног Грабителя и, нацелив болт-пистолет на вздымающуюся горящую грудь десантника, выстрелил в упор. Энергии Материума и варпа столкнулись. Взрыв сбил меня с ног. Грабитель по-прежнему стоял, но в его туловище зияла огромная дыра. Грудная клетка была вырвана и сожжена. Там, где должны были быть лёгкие и сердца, было пусто. Огонь погас. Руки монстра повисли плетьми, и он опрокинулся на спину.

Культисты дрогнули, и мы перевели огонь на них. Они думали зажать нас между собой и их сверхчеловеческим господином, но сами оказались прижатыми в узком коридоре. И мы вырезали их. Пригнувшись, я вернулся в укрытие и присоединился к стрельбе. Я ликовал. Мы все ликовали. Засада сработала лучше, чем мы могли мечтать.

Когда последний еретик подох, я оглянулся, и у меня упало сердце. Противник всё-таки попался предусмотрительный. Другая группа, ещё больше прежней, приближалась с другой стороны, и с ней тоже шагал Грабитель.

Нас насчитывалось меньше, мы потеряли элемент неожиданности, и наше укрытие было бесполезно против его силового доспеха и огнемёта. Если бы мы приняли бой, то, несомненно, погибли.

— Уходим! — закричал Марсек.

Мы помчались в боковые проходы, следуя заранее проложенным Ломмель маршрутом. Нашим единственным преимуществом оставалась скорость. Мы знали, куда идём, и потому понеслись на всех порах, снова разрывая дистанцию между нами и врагом. Когда я на бегу огибал углы, в глазах рябило от сияющих узоров. Даже в таком темпе было легко следовать по их линиям на чёрной стене. Я свернул в более широкий коридор и по нему попал обратно в главный зал. Наша часть роты воссоединилась. Марсек посмотрел назад, откуда раздавались звуки погони, и мы отправились вглубь пирамиды.

Мы спустились ещё на три уровня. Еретики были близко, и времени устраивать новую засаду уже не было. Очередной представший нам этаж показался куда зловещее остальных. Как и предыдущие, он расходился лабиринтом коридоров, но центр представлял собой массивный блок. Угловатые узоры на стенах казались сложнее ранее виденных нами и испускали яркий мертвенный свет. Главный коридор расширялся перед монолитом и превращался в ряд параллельных туннелей, уходящих под него. Добравшись до них, мы остановились. Склон оказался крутым, почти отвесным. В глубине плыл зелёный туман.

И там что-то шевелилось. Мы услышали, как смещается нечто тяжёлое, а после до нас донеслось эхо чьих-то шагов. Свет из туннеля замерцал, как будто кто-то двигался между нами и его источником. Были и другие шумы, пугающе похожие на голоса. Слов было не различить, но эти голоса точно не могли принадлежать живым. И всё-таки там внизу кто-то или что-то ходило и разговаривало. Что бы ни воздвигло эту пирамиду, оно её не покинуло.

Мы простояли на краю спуска не дольше пары секунд, но этого нам хватило, чтобы увидеть и услышать всё необходимое. Марсек бросил на меня взгляд. Да, мы снова оказались в ловушке, но у нас оставался ещё один вариант. Этого могло быть достаточно.

— Прячемся, — сказал я.

Марсек кивнул. Он поднял руку и покрутил указательным пальцем вверх, тем самым отдав приказ рассеяться. Рядом во все стороны расходилось множество коридоров, и мы заняли их, укрывшись в тенях и боясь шелохнуться в тихом ожидании наших преследователей.

Кости были брошены. На кону стояла судьба шестой роты.

Стальной Легион — подразделение гордое. И на то у него есть все основания. Они имелись и тогда, хотя момент наивысшей славы полка (и моей в том числе) и самой болезненной жертвы (на которую придётся пойти и мне тоже) наступит лишь столетие спустя. Но те злополучные минуты ни один солдат шестой роты не станет называть славными — притаившись в темноте, все мы надеялись, что враг пройдёт мимо. Разумеется, поступать так претило моему достоинству, но Стальной Легион не добился бы своих побед, бросаясь в бой бездумно и слепо. У нас был шанс на победу, и, чтобы им воспользоваться, требовалось на время забыть о гордости. Для этого тоже нужно обладать мужеством.

Мы ждали. Высунувшись из туннеля, насколько мне позволяла смелость, я наблюдал, как прибывают культисты. Даже с нанесённым нами уроном их по-прежнему было в три раза больше, да ещё и Грабитель возвышался среди них. Когда еретики достигли спуска в туннели, Грабитель задержался на мгновение, чтобы оглядеться, а затем повёл их в центральный тоннель. Я слушал их боевые кличи, пока они спускались. Через минуту улюлюканье сменилось воплями.

Сначала это были просто испуганные голоса. Но затем раздался треск, как от электрического разряда, и до меня донеслись крики агонии. Грабитель взревел. Началась пальба. Звуки разряжаемой энергии стали громче, зелёное мерцание переросло в хлёсткие, стробирующие импульсы света. Вскоре крики культистов умолкли, будто звук просто выключили. В рычании Грабителя улавливались шок и боль. Потом умолк и он.

Когда Марсек выступил из тени, я первый присоединился к нему. Стоя на краю, мы смотрели в туннели. Непонятное шевеление продолжалось, а странные чужеродные звуки не утихали. Тем не менее загадочные пришельцы пока не поднимались.

— Что же там, внизу? — прошептал Марсек.

— Что-то, с чем нам не справиться, капитан. Но позже мы можем доложить об этом.

— Согласен.

Двигаясь тихо и используя только жесты, Марсек просигналил наш отход. Мы хранили молчание в течение первых двух уровней. Когда стало ясно, что обитатели пирамиды не преследовали нас, и что последние враги спустились к своей смерти, Верстен вернулся к работе с воксом, пытаясь собрать рассеянные части шестой роты.

Марсек приказал ему идти с нами впереди.

— Есть что-нибудь? — спросил он.

— От сержанта Ганосчека пока нет ответа, сэр. Зато я получил передачу от сержанта Бренкен с «Кастеляна Беласко». Она и несколько бойцов освободились и сражаются. По её словам выходит, что врагов немного. Десантники-предатели, захватившие фрегат, ушли и оставили лишь маленькую группу культистов. Они, конечно, вооружены, но…

— …выбить их не займёт много времени, — закончил я.

— Да, так она считает, комиссар.

Я бросил на Марсека многозначительный взгляд. Наши «Валькирии», оставленные на некотором расстоянии от хребта, должны были уцелеть. Хотя нас осталось не больше двух отделений, мы сможем отбить свой корабль.

— Хорошо, — подытожил Марсек. — Мы свяжемся с сержантом Ганосчеком. Когда рота соберётся вместе, очистим палубы фрегата от отбросов.

Я нахмурился. Капитан полагал, что группа Ганосчека по-прежнему жива. Два Грабителя преследовали нас. Не считая маловероятной возможности, что кто-то остался сторожить вход в пирамиду, это означало, что оставшиеся трое преследовали Ганосчека и его бойцов. Это была серьёзная угроза. Марсек основывал стратегию на предположении, никаких доказательств которому не было. С горечью я решил ничего не говорить, пока мы не выберемся на поверхность.

Когда мы выкарабкивались из кратера, Верстену удалось всего на несколько секунд связаться с Ганосчеком. На его группу крепко насели и загоняли вглубь пирамиды. Не было и речи о том, чтобы устроить засаду. Еретики и Грабители наступали им на пятки, и оторватьсяот них не получалось.

— Отправь сообщение, что подмога уже идёт, — распорядился Марсек.

— Отставить, боец, — приказал я Верстену и повернулся к Марсеку. — Капитан, на пару слов.

Я ожидал, что он будет в ярости от моего вмешательства. Вместо этого, казалось, он готов к разговору, как будто ему было важно донести до меня свою точку зрения. Мы оставили солдат у края кратера и немного прошли вниз по склону, чтобы встать за округлой грудой застывшего шлака.

— Мы не сможем их спасти, — сказал я правду.

— Мы должны попытаться.

— Нет. Долг обязывает нас не делать этого. Вы и без меня прекрасно знаете, что такая попытка будет обречена. И тогда мы оставим фрегат Имперского Флота в руках врага. Это непростительный провал.

— Я уже подвёл своих солдат сегодня! — вспылил Марсек. — И больше не собираюсь повторять подобную ошибку.

— Вы снова их подведёте, если продолжите следовать этим курсом. Они все погибнут.

— Я должен попытаться.

Я пристально посмотрел на него, но Марсек ни разу не моргнул. Он полностью сознавал, что говорит, и представлял, какие наступят последствия. Именно его эго привело к нынешнему стечению обстоятельств. Он уже и сам это понял и потому искал искупления. Но мы не могли позволить себе такую роскошь, нам была нужна только победа. Передо мной стоял хороший человек, но Империум требовал большего. Он должен был стать хорошим офицером. Вместо этого он погубил себя. В критический момент он доказал, что не способен принимать по-настоящему тяжёлые решения. Он сбросил ответственность на меня.

— Я не могу позволить вам поставить задание под угрозу.

— Нет, — тихо ответил он. — Нет, не можете. Но вы не сможете и заставить меня отказаться от моих солдат.

Я вытащил пистолет из кобуры.

Марсек одарил меня грустной улыбкой и опустился на колени.

— Делайте, что необходимо, комиссар Яррик.

— Зачем вы вынуждаете меня?

— Или остановите меня, или позвольте сделать то, что я должен.

Когда я приставил дуло пистолета к его лбу, капитан закрыл глаза. Он выглядел умиротворённым. Моё же лицо исказила гримаса.

Я знал, что поступаю правильно. Мне приходилось прибегать к столь крайней мере по отношению офицерам куда чаще бы хотелось, и всякий раз это была трагедия, неизбежная, но совершенно ненужная. Но ни до, ни после я никогда не сталкивался с солдатом, который бы принял моё решение с таким смирением. Надеюсь, больше и не придётся.

Вынести приговор тяжело, исполнить — ещё тяжелее. Про себя я проклял Марсека за то, что всю свою жизнь буду вспоминать этот момент. Я до сих пор его проклинаю. Тогда он поступил с нами нечестно. Он искал мученическую кончину в качестве искупления за свои неудачи. Капитан ушёл от принятия трудного выбора и заставил меня решать за него. Теперь это был мой трудный выбор и ещё более трудное его принятие.

Быть по сему.

Я нажал на спусковой крючок.

Когда я вернулся к роте, меня встретила гробовая тишина.

— Возвращаемся к месту высадки, — сказал я. — Мы отобьём «Кастеляна Беласко».

Я никогда не обращал внимания на взгляды, наполненные отвращением или враждебностью. Они не прибавили тяжести к бремени, что я несу сейчас, или грузу, который я взвалю на плечи в будущем.

— Свяжись с Ганосчеком, — сказал я Верстену. — Не прекращай попыток, пока не получится.

Мы достигли основания склона, когда Верстен передал мне трубку. Было трудно разобрать, что говорил Ганосчек. Его слова прерывались шипением, похожим на помехи, но я знал, что это звуки выстрелов. Он просил о помощи.

— Сержант, — прокричал я. — Это Яррик. Мы не можем вам помочь. Корабль захвачен. Он — ключ к победе. Вы понимаете?

Взрывы и крики из трубки усилились.

— Да.

— Есть ли возможность обойти противника?

— Нет. Я уже потерял половину людей. Враг гонит нас вниз по туннелю. Комиссар, там что-то движется.

На мгновение я закрыл глаза, ненавидя себя за то, что собирался сказать.

— Сержант, спускайтесь глубже. Идите прямо на это движение.

Ещё одна пауза. Думаю, её вызвало не только сражение.

— Комиссар?

— То, что там внизу, убьёт противника. Шестая рота выйдет победителем. Вы понимаете?

На этот раз паузы не было.

— Понимаю.

— Империум благодарит вас, сержант Ганосчек.

— Это всего лишь наш долг, сэр.

Он стал бы прекрасным офицером.

— Я останусь на связи, — сказал я ему, — до конца.

— Спасибо.

После переговоров не было. Он оставил канал открытым, и я слышал, как они погибали. Я сдержал обещание, и до сих пор ношу в себе то, чему стал свидетелем.

Я слушал, когда мы добрались до места высадки, и погрузились в «Валькирии». Ганосчек и остатки Шестой под его командованием сражались достойно, заманивая противника к неожиданной для него угрозе. Бой ещё продолжался, когда мы достигли фрегата, и гнилая неуправляемая чернь, что оккупировала мостик, столкнулась с гневом Стального Легиона.

Я почти не обратил внимания на победу, одержанную на корабле. Всё моё внимание было приковано к страшному триумфу в пирамиде на Айоносе. Я слышал, как смертельно испуганный, но по-прежнему сражающийся Ганосчек кричал: «Пресвятой Трон, что это такое?»

Ответа он не дождался. Никто из нас не знал ответа в течение многих лет. Годы блаженного неведения…

Но в тот день я всё ещё терзал себя тем же вопросом. Я заставлял себя познать цену собственного решения и вслушивался в передачу, даже когда звуки битвы утихли. Вслушивался почти целый час после этого. Вслушивался, когда «Кастелян Беласко» готовился покинуть систему.

Я вслушивался в глухие, шипящие отголоски трудного выбора.

Дэвид Эннендейл Жертвенность

Лазерный огонь вели из медицинского центра.

— Я думала, мы их всех прикончили, — сказала сержант Бренкен, с которой мы возглавляли бегущий по коридорам отряд.

— И я тоже так думал, — ответил я Артуре. Мы отбили фрегат «Кастелян Белласко» у еретиков. Оставшиеся в живых из шестой роты 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона заслужили эту победу. Они прошли через многое. Их жестоко изранили события на Айоносе — осталась лишь горстка бойцов во главе с молодым комиссаром по имени Яррик. Я не радовался своему временному лидерству, как не радовался ничему из того, что произошло на поверхности той луны.

Но это хотя бы не был Мистраль.

Рота не просто убила культистов на борту «Беласко». Стальные Легионеры расстреливали их до тех пор, пока тела не превратились в одну массу. Они стерли малейшие признаки того, что эти останки когда-то были людьми. Фрегат покинул систему, испив крови своих осквернителей.

И вдруг новые звуки стрельбы. Скопление врагов, которых мы пропустили. Нашу до горечи маленькую победу вырвали прямо у нас из рук.

Огонь прекратился прежде, чем мы достигли медцентра. Кровавый след вел из открытых дверей, но я вбежал внутрь, чтобы увидеть худшее.

Кругом тела. Солдаты, убитые в своих кроватях. Некоторых застрелили, но большинство зарезали хирургическими инструментами. Пол и палуба были залиты кровью. Я замер, скованный приступом гнева: яростью, направленной на еретиков, и разъедающим чувством стыда за то, что я вернул этих людей с Айоноса живыми только для того, чтобы их убили здесь. Я услышал, как вздох стоявшей рядом Бренкен перерос в рык. Она была на борту, когда корабль захватили, и просто творила чудеса, чтобы освободить себя и товарищей по оружию. Здесь мы оба увидели усмешку над нашими усилиями.

Я огляделся, считая мертвецов.

— Тел недостаточно, — сказал я. — Они взяли заложников.

Мы вышли из медицинского центра и пошли по следу. Путь был ясен. Культисты с тем же успехом могли оставить указатели, которые вели нас прямо на нижние уровни корабля. Мы были в лестничном колодце, когда я понял, куда именно мы направляемся.

И Бренкен тоже. Как только мы спустились по лестнице на вторую снизу палубу, сержант сказала: «Они пошли в часовню».

Я взглянул на Артуру, понимая, что она не могла знать глубинного смысла происходящего. Никто из солдат не мог. Но она прошла уже через много сражений, чтобы иметь смутное представление. Её домом были экваториальные джунгли Армагеддона и даже тогда, за много десятилетий до прибытия Газкула Тракки, само взросление на этой планете было сродни будням ветерана на большинстве других миров. Бренкен выглядела намного старше своих лет, как и большинство ее товарищей.

У первого перекрестка я шагнул через дверь в переборке и повернул голову налево, к часовне. Двери были плотно закрыты. Они приглушали звуки криков и ритуальные песнопения, но было слышно, что некоторые напевы исходят не из человеческих ртов.

Вспомнив, где именно на корабле мы находимся, я ухватился за возникший передо мной отчаянный план. К счастью, мы ещё не совершили прыжок в варп.

— Они здесь не останутся, — сказал я, обернувшись к Бренкен и солдатам. — Когда двери часовни откроются, я войду первым. Прикрывайте меня огнем из-за угла, но не подходите ближе. Всё ясно?

Бойцам отделения было не по себе. Бренкен ответила:

— Вас поняла, комиссар.

На самом деле она не поняла, но чувствовала, что у меня есть причины для такого приказа.

— Спасибо, — сказал я с благодарностью и подошел к Ладенгасту, жилистому солдату, у которого был врожденный талант к разрушению. — Дай мне мелтабомбу.

— Почему вы идете в одиночку? — тихо спросила Бренкен, когда я направился обратно к развилке.

— Потому что я должен.

Сохранение боевого духа и дисциплины имело гораздо большее значение, чем казнь трясущихся солдатиков. Сейчас мой долг состоял в том, чтобы защитить остаток роты от вреда, который был более духовным, чем физическим.

— Погрузочный отсек прямо под нами, — сказал я. — Когда я войду, опечатайте зону и откройте двери ангара.

— Разгерметизировать отсеки?

— Да.

Я подошел к углу. Бренкен связалась по воксу с мостиком, готовясь к выполнению моих приказов. Затем сержант и её отделение последовали за мной, словно детали боевой машины в светло-горчичных шинелях, настолько готовые к битве, словно и не сражались без перерыва больше двадцати четырех часов.

Я услышал, как открылись двери. Лазразряды пронеслись по залу. Культисты были умны: они поджидали нас. Я взмолился Императору, чтобы мой план оказался для них неожиданностью.

Завернув за угол, я пригнулся и открыл беспокоящий огонь из болт-пистолета. Над моим плечом пролетели ответные лазлучи отделения. Культисты, одетые в разномастные мундиры, украденные и оскверненные, отступили. Я воспользовался шансом.

— Назад! — закричал я и влетел в часовню.

Тут же бросился навзничь, укрывшись за ближайшей скамьей, и снес выстрелом голову еретику в конце ряда. Остальные были вне досягаемости. Они не атаковали, а продолжали петь. И здесь присутствовало ещё что-то. Я слышал какие-то пульсирующие ритмы, подобные реву пламени и шепоту множества ртов, раздавшиеся не только в моих ушах, но и в разуме. Они хотели, чтобы я произнес имя.

Положившись на добытую нелегким трудом силу и веру длиною в жизнь, я отказал голосам. Схватив мелтабомбу, я высунулся из-за скамьи и швырнул взрывчатку к центру часовни, пытаясь не смотреть на то, что было там. Но всё же образы ритуальных уродств опалили мой взор. Хуже всего была текучая колонна из плоти, и пламени, и множества ртов. Я немедленно укрылся снова, но вид этого создания, приближающегося ко мне, остался шрамом на моей душе.

Бомба детонировала, и часовня вспыхнула очищающим светом солнца. Я услышал крики культистов; нечеловеческий хор продолжал говорить со мной, но я и не ожидал ранить подобное существо. Моей целью была палуба. Я крепко схватился за скамью.

Центр часовни обвалился в разгрузочный отсек, где сейчас царил вакуум. Атмосфера с воем унеслась из часовни и прилегающих коридоров. Голоса зазвучали разъяренно, и я понял, что демона засосало в дыру.

Из носа и ушей у меня струилась кровь, я хватал ртом остатки воздуха. Вцепившись в наклонную палубу, я потащился вперед. Ветер хлестал меня по глазам, обжигая их и заставляя слезиться, но я боялся худшего спокойствия, которое настанет позже. Добрался до двери и выполз наружу, цепляясь за переборку, затем встал на ноги и ударил по кнопке в стене. Дверь часовни закрылась, оборвав крики вихря.

Я повалился на палубу, тяжело дыша в разреженном воздухе. Внутри часовни теперь царила тишина. Темных голосов тоже не было слышно. Но имя, которое меня заставляли произнести, отдавалось гулким эхом. Я слишком хорошо это знал. Битва была окончена, но некоторым жертвам не было конца.

«Да будет так, — подумал я. — Я способен на большую жертву»

И, в назначенный срок, так и случилось.

Дэвид Эннендейл Чума Святых

Раньше я верил, что в командовании присутствует некая романтика. Тогда я был молод. Большинство моих иллюзий сгорели дотла, но всё ещё оставались несколько личностей, которые, казалось, воплощают идеал, словно командование было чем-то, что может принять человеческую форму. Я не стремился к нему. Командование было ролью, раз за разом обрушивавшейся на меня, но одна из моих иллюзий молодости состояла в том, что я верил — эта роль всегда будет временной. Я был комиссаром, политическим офицером. Следил за боевым духом. Я не возглавлял кампании и не вёл полки. Если бы я сместил недостойного командира и занял его место, то с удовольствием передал бы бразды правления более достойному преемнику отстраненного офицера. Сейчас задаюсь вопросом: верил ли я на каком-то подсознательном уровне, что являюсь стражем священной, божественной сущности, оберегающим её от грешных рук?

Верил ли я, что командование необходимо каким-то образом передать под патронаж каких-нибудь «святых воителей»? Надеюсь, что нет. Я не преклонюсь ни перед кем в силе моей веры в Бога-Императора. Но я со скорбью осознаю слабость сосудов, осуществляющих его волю. Мой выбор — верить, что даже в годы моей ранней службы в качестве комиссара, я мог провести эту черту.

— Комиссар Яррик, — обратилась ко мне Артура Бренкен, как только мы приблизились к руководству Молосса, — как вам кажется, эти люди рады нас видеть?

— Нет, не похоже.

Мы шли через посадочную платформу, занимавшей пик одного из верхних шпилей Улья Пирр. Позади находился лихтер^[1], спустивший нас с фрегата «Кастелян Беласко». Бренкен была капитаном шестой роты 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона^[2]. «Беласко» ждал на низкой орбите, готовый выгрузить всю роту целиком. На текущий момент, десантная группа состояла из нас двоих и горстки сержантов. До недавних событий Бренкен сама была в том же звании, поэтому всё ещё вела себя как одна из них. Капитан пока что не привыкла к новой униформе. Её коротко остриженные волосы и аугментическая нижняя челюсть выдавали в ней боевого ветерана, чувствующего себя в окопе словно дома, а в офицерских помещениях — вырванной из привычного места обитания. Но Бренкен помнила о своих обязанностях и хорошо с ними справлялась. Она сменила недостойного капитана: отвоевав захваченное судно, когда её прежний командир не смог выполнить свои обязанности, Артура Бренкен доказала, что заслуживает повышения. Важно отметить, что женщина также дала понять всей шестой роте, чего стоит на самом деле. Предыдущий капитан был слаб, но при этом пользовался популярностью.

Это было её первое боевое задание в качестве капитана, в то время, перед Второй войной за Армагеддон, когда силы Стального Легиона ещё сражались на полях битв по всему Империуму. Её рота и корабль, пострадавшие от событий, поднявших Артуру по карьерной лестнице, восстанавливали силы. Если исход миссии будет успешным, это укрепит боевой дух. В справедливой вселенной мы нанесли бы врагу на Молоссе решающий удар и оставили бы планету обновленной, целеустремленной и уверенной в себе. В справедливой вселенной.

— Нам будет непросто, да, комиссар? — пробормотала Бренкен.

— «Просто» никогда не бывает.

Тогда я тоже ещё только учился, но Мистраль выжег эту истину клеймом на моей душе.

Мы находились в нескольких тысячах метров над поверхностью планеты. Ветер на этих высотах был подобен иссушающему дыханию доменной печи. Он уносил прочь наши слова. Мы едва слышали друг друга, поэтому не боялись, что нас могут подслушать встречающие, хотя они и были всего в нескольких шагах. Группу возглавлял лорд-губернатор Хартвиг. За время путешествия сюда я проанализировал этого человека и мир, которым он управлял. Примечательного нашлось немного. Хартвиг оказался одним из тех аристократов, которые, несмотря на богатые одеяния, больше походили на чиновников. Молосс уплачивал десятину вовремя и был совершенно неприметным миром. Раньше он никогда не привлекал к себе никакого внимания. Планета — грубая опаленная скала — находилась настолько близко к звезде, что была практически непригодна для жизни. Улей Пирр, единственный густонаселенный центр этого мира, возник вокруг огромного перерабатывающего комплекса, помимо которого здесь фактически и не было важных объектов. Мир обладал богатыми минеральными ресурсами, в частности — огромными запасами прометия^[3]. Производственный выход перерабатывающего предприятия был неимоверных размеров. Внезапное падение экспорта стало, как минимум, настолько же важной причиной нашего появления здесь, как и призыв о помощи, который передал оборонительный комплекс системы.

Если по выражению лица Хартвига и можно было что-то понять, так то, что вызов отправил не он; это насторожило меня еще до того, как губернатор начал говорить. У него был хмурый вид, а губы плотно сжимались, словно он ждал крупных неприятностей. На мягком, обветренном лице виднелся нездоровый румянец. Внешность Хартвига выдавала в нем человека, познавшего тяжелый труд и использовавшего все возможные средства, чтобы достичь поста, где можно наслаждаться роскошью сидячего образа жизни. Губернатор этим и занимался, так яростно, словно мстил прошлому. Его официальное облачение было пышным, но вульгарным. Молосс не был планетой мастеров. Мне подумалось, что Хартвиг настолько же несдержан в удовольствиях, насколько примитивны они сами.

Его сопровождали пять человек, и, лучше рассмотрев их, я забеспокоился. Они были разного возраста, телосложения и степени аугментации, а двигались так, будто не понаслышке знали о сражениях, но моё внимание привлекло другое. Их взгляды, пожалуй. Эти люди смотрели на Бренкен, на сержантов, на меня, на всё вокруг с превосходством, вызванным чувством собственной абсолютной святости.

Хотя их благочестие и стало очевидным ещё до того, как они открыли рты, представителей Экклезиархии среди них не было. Встречающие носили свободную темную одежду: блузы, штаны, сапоги и длинные пальто, под отворотами которых я сумел разглядеть кобуры. На одежде не было никаких знаков различия, лент или церемониальных кушаков, но я догадался, что это своеобразная униформа. Трое мужчин и две женщины носили серебряные цепочки у себя на шее, но подвески были скрыты под блузами. Вокруг них парили сервочерепа, выстроившиеся кольцом.

Инквизиция, подумал я. Но не мог догадаться, какой ордос.

Бренкен и Хартвиг обменялись приветствиями, затем капитан представила наш отряд. Губернатор был более сдержан, говоря о своих сопровождающих, и сообщил нам только имена, не упоминая звания и причины присутствия этих личностей. Явным лидером группы был Асконас. Один из мужчин, Бранд, очень походил на женщину по имени Шенк, и я решил, что они брат и сестра. У обоих был одинаковый выступающий лоб, и брови были загнуты вниз, словно они постоянно хмурились. Другую женщину звали Эрар, а мужчину — Майнхардт. Они также могли быть родственниками. Как и остальные, они брились наголо. Хотя цвет кожи Эрар был темнее, чем у Майнхардта, но выражение самодовольного благочестия создавало впечатление, что передо мной двойники.

Инквизиция, никаких сомнений.

— Мы благодарны за помощь, — начал Хартвиг, и тут же стало ясно, что никому он не благодарен. — Но мы не уверены, что нынешняя ситуация дает основания для вторжения таких масштабов.

Его тон был холоден, но глаза немного бегали. Собственная ложь вызывала у Хартвига противоречивые мысли.

— Запрос о помощи был официальным, — ответила ему Бренкен.

— Но он исходил не от меня.

— При всем уважении, губернатор, решение о развертывании принимается по ситуации, независимо от вас. Суть кризиса достаточно ясна: нижние уровни вашего улья охвачены полномасштабным мятежом.

— У нас есть гражданское ополчение…

— Которое, судя по отчетам, разгромлено.

Любому капитану потребовалась бы непробиваемая уверенность, чтобы возразить губернатору, не говоря уже о том, чтобы прервать его. Бренкен демонстрировала полнейшее безразличие к политике. Не самая разумная стратегия в плане будущих карьерных перспектив, и за это я отдавал Артуре должное. Она слишком долго просидела в слишком многих окопах, чтобы волноваться о чем-то «будущем».

— Мы предварительно осмотрели периметр улья на подлете, — продолжила Бренкен. — Губернатор, с нижних уровней так и валит дым. С первого взгляда понятно, что ситуация не улучшается, а ухудшается.

Хартвиг раскрыл было рот, но тут заговорил Асконас, стоявший справа от него.

— Упрямствуя в своей гордости, ничего не добьешься, губернатор, — сказал он. — Мы должны быть признательны за помощь, которая пришла к нам в час нужды. Здесь мы видим руку самого Императора.

Несмотря на примирительный характер его слов, в сухости тона я услышал гнев — более сильное чувство, чем отсутствие расположения, продемонстрированное Хартвигом. И все же, когда Асконас говорил об Императоре, в его глазах блестела вера, и гнев был сдержанным, словно нас ниспослали ему в качестве духовного испытания.

Он был высоким мужчиной, и по виду тонкого лица создавалось впечатление, что когда-то, в далеком прошлом, отличался худобой. Теперь тело Асконаса было массивным, и я не знал, какая его часть осталась биологической. Все бионические улучшения были спрятаны под одеждой и перчатками, но, когда он сгибал руки, ткань рукавов обтягивала неровности, выдавая наличие экзоскелета. Двигался Асконас легко и обладал уверенностью человека, который умеет сражаться и не сомневается, что способен буквально сокрушить любого, кто встанет у него на пути. Хотя он, должно быть, проходил обширные омолаживающие процедуры, по выступающим скулам и впалым глазницам становилось ясно, что Асконас чуть ли не с рождения выглядел зрелым мужчиной.

— Разумеется, — сказал Хартвиг. — Разумеется. Мы действительно очень признательны.

Новая легкая дрожь вокруг глаз: он продолжал лгать. По крайней мере, было ясно, что его роль здесь номинальна. Хоть и не напрямую, но мы будем иметь дело с Асконасом. Что я действительно хотел знать — какие интересы возникли у Инквизиции на таком обыденном мире, как Молосс?

Хартвиг проводил нас от посадочной площадки прямо к правительственной резиденции в самом верхнем из шпилей. Я глаз не спускал с сервочерепов, ждал, пока инквизиторы не зайдут в башню, прихватив своих автоматических писцов, и только затем заговорил с Бренкен.

— Мы должны узнать, кто нас вызвал.

Она поняла.

— Я немедленно начну развертывание наших сил.

— Спасибо, капитан.

Внезапный наплыв солдат изменил бы порядок вещей в Пирре. Я надеялся, что возникшее замешательство позволит мне начать расследование незаметно для Асконаса и его подручных.

Бренкен хорошо справилась. Пары фраз для Рибауера, командующего «Кастелляном Беласко», оказалось достаточно, чтобы начать операцию. Хартвиг едва успел ввести нас в курс дела, как небо над Пирром потемнело от транспортников военного флота. Взлетные площадки шпилей улья превратились в мозаику посадочных зон. Сотни бойцов хлынули через коридоры башен.

Порядок Хартвига был подорван. Его и так уже расшатало противостояние на нижних уровнях улья. Отсутствовала любая связь с подульем^[4], а информация, поступающая о ситуации на следующих десяти уровнях, была неполной. Как только восстание набрало ход, население в захваченных зонах начало спасаться бегством, и давление, вызванное их движением, распространяло беспорядки дальше. Жилого пространства и ресурсов не хватало; Пирр медленно приближался к полному краху.

Сейчас, с наплывом войск на верхних уровнях, техники и бюрократы, отвечавшие перед Хартвигом, не имели понятия, кому подчиняться. Управление Пирром велось из правительственной резиденции, скорее административного, а не политического комплекса. Промышленная направленность улья здесь была очевидна: Хартвиг правил из командного центра, а не дворца. Официальный наряд губернатора вызвал бы насмешки в более элегантном окружении — он больше походил на униформу пролетария. Сам Хартвиг сидел, окруженный рабочими станциями, и массив пикт-экранов отображал многочисленные сектора уровней улья. Те, что предназначались для демонстрации подземных этажей, не работали, как и несколько из тех, что должны были показывать перерабатывающий завод. Это было любопытно, так как Хартвиг уверил нас, что мятежникам не удалось захватить жизненно важный орган улья Пирр. Его сердце всё ещё билось. Добыча и переработка Молосса не были затронуты, но транспортировка прометия с поверхности планеты оказалась затруднительной: в начале восстания космопорт взяла штурмом огромная толпа. Корабли поднимались в воздух и сталкивались друг с другом. Сейчас порт представлял собой груду пылающих развалин.

Реально Хартвиг ничем не управлял, и это продолжалось уже какое-то время. Меня больше заботило то, насколько слаженно действуют Асконас и его группа. Я не ожидал, что прибытие Стального Легиона парализует их, но рассчитывал, что это нарушит их способность держать все под контролем. Во время первой встречи я больше молчал, оставался поближе к сержантам и делал всё, чтобы лицом и голосом отряда была Бренкен. Даже пытался выглядеть утомленным и немного заскучавшим. Я чтил звание комиссара, но знал, что некоторые мои братья едва ли были его достойны, рассматривая его только лишь как способ продвижения по карьерной лестнице или возможность стать мелким тираном, а не как истинное призвание. Бренкен то и дело искоса посматривала на меня, давая понять, как ей нравится быть в центре внимания (на самом деле — ни капельки). Но при этом Артура вновь проявила отличное понимание стратегии. Она, к тихому удовольствию сержантов, мастерски изображала властного офицера.

Я не знал, сочли ли инквизиторы мою персону недостойной их внимания. Приходилось надеяться, что они так и поступили, и действовать, как то было необходимо. Мы направлялись на войну, истинную природу которой от нас скрывали. Это было совершенно недопустимо.

Хартвиг дал Бренкен ориентировку, которая ничего не прояснила.

— В чем причина восстания? — спросила Артура.

— Мы не знаем, — ответил губернатор.

— Никаких требований не было?

— Нет. Одно лишь беспримесное насилие.

— Еретическому неповиновению не нужны причины, — влез Асконас. — Это истинное воплощение безумия.

Бренкен не стала спорить, а я не мог понять, лжет Асконас или просто наивен.

В течении нескольких часов после нашей первой высадки командный центр Пирра наводнила толпа специалистов по логистике. Я двигался через нарастающий гул и по пути опрашивал местный персонал, задавая общие безобидные вопросы. Если бы Асконас подслушивал, то узнал бы лишь информацию о переработке, повседневном управлении ульем и объемах экспорта. Если я и спрашивал о конфликте, то лишь заботясь о боевом духе слуг, убеждаясь, что их головы подняты высоко, а сердца полны веры в Императора и в Имперскую Гвардию, которая претворит Его волю в жизнь и подавит восстание. В действительности же мне нужно было узнать, кто послал сигнал за пределы планеты. Нужно было узнать, кто позвал на помощь.

Я заметил, что один из техников, взволнованная женщина по имени Феннер, разрывается между двумя рабочими станциями.

— Кажется, тебе приходится работать за кого-то ещё, — прокомментировал я.

— Пока не найдут замену Лединеку, сэр, — она бросила раздраженный взгляд на левую станцию.

— И где же Лединек, когда он так нужен?

— Он мертв. Убит в бою.

— Вот как? — я приподнял брови. — Что же он делал на таких глубоких уровнях?

Помедлив, Феннер рассмотрела мою униформу, изучила череп на моей фуражке так, словно это он, а не я в действительности задавал ей вопросы. Затем решив, что перекинуться словечком с комиссаром пойдет ей на пользу, женщина наклонилась ко мне, словно собираясь обсудить какой-то заговор.

— Мы все бы хотели это знать, — сказала техник. — Ему нечего было там делать. По крайней мере, ничего законного.

И она глубокомысленно кивнула.

Я улыбнулся ей и кивнул в ответ, но не ушел. Пока Феннер была занята на своей станции, пытаясь связаться по воксу с кем-то, находящимся на одной из посадочных площадок, я мимоходом пробежался по инфопланшетам Лединека. Их содержание оказалось кратким. Слишком кратким — данные кто-то очистил.

Через пару часов я стоял на пороге квартиры Ганса Лединека. Достать координаты его конуры не составило большого труда, а вот найти её саму оказалось посложнее. Она находилась многими этажами ниже командного центра, в главном массиве улья. Пусть Пирр и не обладал особым внешним благородством, множество богатых ремесленников и промышленников жили в роскоши на верхних шпилях. Спустившись в сам город, я оказался в царстве толпы, но всё ещё оставался над нижними уровнями, отданными во власть черни.

Жилмассивы на Пирре громоздились один на другой, город рос внутрь себя до тех пор, пока не начал издали походить на единую гигантскую метастазу. Исчезла разница между внешним и внутренним, улицей и коридором. Небо просматривалось лишь небольшими участками и появлялось тем реже, чем дальше я заходил. Тысячи километров водопроводных и вентиляционных труб рубили на корню любую возможность тщательного обслуживания. Вместо дождя здесь были протечки и капли конденсата. На некоторых участках вода залила скалобетонную поверхность так глубоко, что я проваливался в неё по лодыжку.

Леднек жил над торговцем вяленой гроксятиной^[5]. Снаружи его дом представлял собой дверь и одинокое затворенное окно на сером фасаде, в длинном ряду из двадцати идентичных жилищ. Подошел я не очень аккуратно — вокруг текла бесконечная человеческая река, и, хотя длинная шинель и фуражка давали мне немного свободного пространства, заставляя людей избегать прямого контакта со мной, пройти незамеченным я не мог. Важно было, чтобы никто не обратил на мои действия особого внимания. Конечно, небольшая отсрочка инквизиторской слежки мне бы не помешала, но даже если бы один из них тогда увидел меня, я бы не дрогнул.

Гофрированная дверь на петлях проблем не доставила. Три удара ногой, и я внутри. Хотя вследствие неимоверной плотности населения проходы и архитектурные фасады Пирра были убогими даже здесь, несколькими километрами выше истинного отчаяния подземных уровней улья, интерьер дома Лединека был довольно ухоженным. Пол был подметен. Мебель — койка, железный стул, стол, металлический стеллаж — стояла подальше от стен, где скалобетон медленно разрушался из-за сырости и кислотной атмосферы.

На столе лежали еще два инфопланшета. Бегло просмотрев их, я увидел то, что и ожидал — было удалено все, кроме самых безобидных данных. Неужели Асконас и правда ожидал, что кто-то поверит, будто Лединек записывал только время своих смен и метеосводки? Я понял, что истинная причина была в другом. Инквизиторы не ожидали, что найдется кто-то настолько любопытный или дерзкий, кто решится просмотреть планшеты. Информацию подчистили просто из аккуратности.

Я повернулся к стеллажу. Все книги были на религиозную тематику, их кожаные корешки потрескались от частого использования. Выбрав случайно одну из них, «Увещевания против терпимости», я пролистал её. Многие абзацы были выделены, заметки, написанные плотным почерком, заполняли края страниц. Книгу не просто прочли, её изучили. Затем я взял «Лакримозу де Профундис». Еще несколько замечаний, выведенных той же рукой — скорее всего, это были размышления Ганса. Вырисовывалась картина очень благочестивого человека, в жизни которого не было места амбициям, а также сопровождающему их разложению. У Асконаса, кстати, я заметил признаки фанатичного пыла. По мере того, как я продолжал просматривать книги Лединека, у меня складывалось впечатление о личности, по характеру близкой к монашеской.

— Ты был тихим человеком, Ганс Лединек, — произнес я вслух. — Но, думаю, тебе всё равно было что сказать.

Вера, увиденная мною здесь, могла проникать гораздо глубже и быть твердой, как закаленная сталь — гораздо крепче агрессивной веры Асконаса.

Кое-что новенькое я нашел в первом томе «Исследования бдительности мучеников». Определенные номера страниц были обведены, но никаких записей на них не оказалось. Пролистав книгу в поисках дальнейших странностей, я нахмурился. Здесь имелось какое-то скрытое значение, но оставалось неясным, какое именно. Я снова пробежался глазами по стеллажу: два других тома «Исследования» были случайным образом вставлены между другими книгами. Перенеся их на стол, я открыл вторую книгу на той же странице, которая была подчеркнута в первой. На полях, наряду с привычными уже любительскими толкованиями, обнаружились какие-то даты. Схема повторялась и на других страницах. Использовав тот же ключ в третьем томе, я нашел последовательности чисел, записанных между строк. Почерк Лединека был здесь настолько микроскопическим, что был едва читаемым, и его сложно было разобрать рядом с напечатанным текстом. Если бы я не присматривался специально, то ничего бы не увидел — очевидно, так оно и было задумано. Следовательно, эти цифры, скорее всего, были самой важной частью кода, а одновременно и самым рискованным делом, которое Лединек когда-либо брал на себя. Я несколько минут таращился на них, пока наконец не уловил смысл — это были координаты мест на территории улья.

Листая страницы туда-сюда, я вновь просматривал даты и координаты. Я ещё не очень хорошо представлял себе планировку Пирра, но примерно мог определить, что именно записал Лединек. Отмеченные уровни улья имели большой разброс. Самые ранние записи относились к верхним шпилям. Этажи из более поздних заметок находились так глубоко, что были близки к подулью. Но, несмотря на такой разброс, все точки оказались рядом с ядром города. Перерабатывающий комплекс — догадался я.

На последней записи был знак вопроса. Значит, это скорее была догадка Ганса, нежели что-то, увиденное им в действительности. Меня заинтересовало, что же он нашел. Это знание представляло какую-то опасность для Лединека, но из чувства морального долга мужчина решил продолжить наблюдение. А теперь он был мертв.

Возможно, Ганс следил за инквизиторами? Это объяснило бы и его осторожность, и его гибель. Последние координаты привели Лединека слишком близко к местам сражений. Никого бы не удивил тот факт, что он погиб, пойдя на такой глупый риск. Возможно, именно так всё и произошло, но эта теория была слишком удобной, и поэтому я ей не доверял.

Я оторвался от книг, обдумывая, что делать дальше. Комиссар не имеет права спрашивать с Инквизиции, но ничто не мешает оспорить действия отдельно взятых людей. Любая человеческая организация уязвима к порокам, лишь Император с Его божественной сущностью был выше подобных изъянов. В то время я едва начал знакомиться с широтой и богатством вариантов морального разложения, но уже увидел достаточно, чтобы избавиться почти от всех иллюзий. Пережитое на Мистрале очень хорошо и очень печально помогло мне в этом плане. Если окажется, что Асконас действует не на благо Империума, я сражусь с ним.

У меня имелось немного неоспоримых фактов, но на войне они и так были редкой роскошью. Я был уверен в своих догадках. Итак, Хартвиг находился под влиянием Асконаса. В конце концов, именно инквизитор был наиболее раздражён вторжением Армагеддонского Стального Легиона в мятеж Пирра. Далее, Лединек чувствовал, что обязан разузнать что-то, а затем погиб. Я понятия не имел, в чем заключался замысел инквизиторов, но увидел достаточно, чтобы понять — это было нечто пагубное. Обязанности шестой роты на Молоссе ясны, и, если Асконас будет препятствовать их выполнению, тогда я воспрепятствую ему.

Убрав книги на место, я вышел из квартиры Лединека и прикрыл выбитую дверь в качестве жеста уважения к человеку, который пытался сделать то, что считал правильным и поплатился за это жизнью. Я окажу Гансу ещё большие почести, если не позволю его смерти оказаться напрасной.

Здесь больше нечего было делать. Пришло время сражаться, и я знал, что бороться мне предстоит на два фронта.

Я нырнул за стену, и лазразряд прошел именно там, где я стоял мгновением ранее.

Бренкен выругалась, ожидая, пока охладится её плазменный пистолет.

— Опять винтовки, — глухо произнесла она из-под дыхательной маски.

— Они подбирают их с наших убитых, — кивнул я.

Из-за дыхательной маски мой собственный голос странно отдавался в ушах, а голова клонилась вперед под её весом.

— Значит, теперь мы снабжаем мятежников оружием. Замечательно.

— Славы без борьбы не бывает, капитан.

Хмыкнув, она юркнула за угол и выстрелила. Перегретая плазма испарила троих мятежников, и атакующая толпа отхлынула. Перезарядившись, наш отряд ринулся на них, всаживая лазразряды в их тела. Отступники превосходили нас в численности, но не в вооружении. У них было немного лазвинтовок, добытых с наших погибших или же с поверженных бойцов ополчения, а также из казарм на нижних уровнях, однако большинство врагов были вооружены просто обрезками труб. Проход, в котором мы находились, был очень узким, к тому же резко изгибавшимся каждые десять метров. Мятежники могли наступать лишь по трое в ряд. По мере того, как мы продвигались, теснота работала против них. Ульевики не были солдатами. У них не было дисциплины, не было никаких навыков, кроме беспримесного умения выживать. Они сталкивались друг с другом, паниковали. Одни хотели бежать, отступить, а те, что были дальше и не видели происходящего, до сих пор пытались идти вперед.

Крики ярости переходили в вопли боли и страха по мере того, как мы срезали неприятелей. Наш отряд вступил в массу извивающихся, дергающихся тел. Нас замедлила необходимость карабкаться по грудам умирающего мяса, но мы продолжали шагать вперед и убивать. Пока что наш наступательный порыв сохранялся.

— Вы это имели в виду, когда говорили о славе, комиссар? — крикнула Бренкен, перекрывая шум резни.

— В любой службе есть слава, — ответил я ей.

Я верил в это, но также понимал неприязнь Артуры. Мы должны были сражаться как следует, чтобы выиграть войну, но отдельные битвы больше напоминали уничтожение опасных паразитов.

И наш противник действительно подходил под описание. Все эти люди были дикими, оборванными. У граждан, живущих в подульях по всему Империуму, действительно было нечто общее. Вне зависимости от мира, в наихудших условиях жизни крайнее отчаяние, казалось, приводило к одинаковым проявлениям человеческой деградации. Я видел заточенные зубы, ногти, превратившиеся в когти, ритуальные шрамы, под которыми лица оборачивались наростами исковерканной плоти. Колючая проволока, шипы, битое стекло, торчащее из ладоней, щек, рук и плеч. Когда мятежники умирали, плоть и обломки смешивались окончательно. Я не знал, что хрустит у меня под сапогами — кости или неорганический хлам.

Я не был лишен симпатии к самым несчастным, брошенным жителям городов-ульев. Мое обучение как комиссара предполагало, что мне следует знать все круги ада, где рождаются солдаты, за боевой дух которых я впоследствии отвечаю. Но здесь я не чувствовал жалости. Мятежники расползались, будто раковая опухоль, убивая все на своем пути. В ответ они заслуживали только того же — самого жестокого истребления.

Мы продолжали идти вперед, по телам врагов и через них. Дальше находился длинный прямой участок коридора. Заляпанные грязью жилмассивы по обеим сторонам поднимались на двадцать метров, до следующего уровня. Крошащиеся скалобетонные стены возрастом в несколько тысяч лет кренились друг к другу. Несколько светошаров, издалека казавшихся холодными и коричневыми, свисали с крыш, словно луны. Воздух, которым я дышал, был одновременно затхлым и резким на вкус, словно старая тлеющая резина. Он был вонючим, но чистым, благодаря дыхательной маске. Без неё я бы вдыхал грязное месиво, сходившее на такой глубине за атмосферу. Маслянистым смогом можно было дышать с горем пополам, если, конечно, вас не волновало непрерывное, постепенное отравление.

Стальной Легион, должно быть, чувствовал себя здесь как дома.

Я взглянул направо и увидел, как рядовой Ломмель рубит противника мечом, нанося удары с особенной яростью. Здесь проявлялся гнев и личная ненависть. Она выросла на нижних уровнях улья Тартар на Армагеддоне, и, наверное, окружение напоминало ей дом. Боец атаковала так, словно пыталась за счет абсолютной жестокости изгнать собственное прошлое во тьму. Женщина наказывала мятежников, которые, в отличие от неё, не заслужили места на поверхности.

Толпа редела по мере того, как мы продвигались к её арьергарду. Я убрал болт-пистолет в кобуру и орудовал мечом. Мы все так делали. Не было смысла в том, чтобы тратить боекомплект на отбросы, потерявшие пока что волю к борьбе. Большинство уже повернулись к нам спинами и вцеплялись когтями друг в друга, спеша отступить. Некоторые, впрочем, всё ещё атаковали. Один из них замахнулся на меня металлическими крючками, приделанными вместо кончиков пальцев. Взмахнув мечом по диагонали вверх, я отсек ему левую кисть. Мне удалось остановить атаку врага, но не его самого, и мы столкнулись. Мятежник оказался истощенным, жилистым и вцепился в меня с неистовым гневом. Он погрузил когти мне плечо и ударил обрубком руки, как булавой. Затем дернул головой вперед, пытаясь вцепиться мне в горло. Мятежник заменил гнилые зубы зазубренным железом, но шланг дыхательной маски прокусить не смог. Моя правая рука все ещё была вытянута, и я ударил его навершием меча прямо в лоб. Раздался резкий треск; противник ощутимо обмяк. Кровь потекла по его лбу и залила глаза. Он издал крик, наполненный дикостью и отчаянием, азатем стал содрогаться всем телом — моторные функции начали отказывать. И всё же мятежник каким-то образом атаковал снова. Нечто, противоречащее здравому смыслу, какая-то сила, словно бы противостоящая даже логике смерти, заставляла его двигаться дальше. Я отдёрнул его голову левой рукой, зажал лицо перчаткой и оголил ему горло, а затем сокрушил трахею ударом навершия. Противник упал, продирая когтями борозды в моей шинели. Не успел он рухнуть, как еще один отступник взмахнул у моей головы трубой, утыканной гвоздями. Увернувшись, я перехватил меч острием вперед и вонзил его в живот врага. Надавил на клинок и погрузил его как можно глубже, одновременно сломав первому мятежнику шею ударом ноги.

Мертвый груз повис на острие меча. Я вытащил клинок из тела и увидел, что теперь пали духом уже все изменники. Остатки толпы беспорядочно отступали. Мы бросились в погоню и снова открыли огонь. Стрелять врагам в спины — невеликая честь, если не считать того, что мы делали необходимую честную работу. Пощади мы кого-нибудь, мятежники бы вернулись, атаковали здесь или же в любом другом месте на этом адском поле боя.

Я бы не назвал это фронтом — здесь его попросту не было. Одна лишь бурная возня насекомых.

Мы всё ещё оставались в городской части улья, но подземные уровни уже распространяли свою заразу, разрушая уже повреждённые границы. Когда я не шел по телам, мои ботинки хлюпали в мульче^[6] разлагающихся отходов глубиной в полметра. В этих отдаленных местах казалось, что мятежники не восставали, а тянули верхнюю часть улья в свою родную преисподнюю.

Война за Пирр представляла собой смердящую массу противоречий. Битвы, хотя и проходили на обширной территории, представляли собой стычки в узких проходах, тупиках и переплетениях железа и скалобетона, которые были разрушенными постройками или же зданиями, которые не возвели до конца и бросили еще тысячелетия назад. У Бренкен не было выбора, кроме как разделить роту на несколько автономных отрядов, каждый из которых зачищал один отдельно взятый участок. Силы мятежников исчислялись тысячами, и они в разы превосходили нас числом, но тесное пространство мешало толпе в полной мере воспользоваться этим. Изменники отбросили неподготовленное ополчение, которое, до недавнего времени, лишь в теории знало, что такое уличные бои, но против одной-единственной роты Армагеддонского Стального Легиона бунтари мало что могли сделать. Солдаты в полушинелях, скрывающие все человеческие черты под шлемами, визорами и дыхательными масками, уже не были личностями. Они стали коллективной машиной смерти, которая втопчет вражеские тела в грязь.

Мятежники были в ужасе, и, черт побери, правильно делали. На этом поле битвы Стальной Легион не мог использовать «Химеры», так что о механизированном наступлении речь не шла. Но ульи Армагеддона были такими же кошмарными, как и его поверхность. Ломмель принадлежала к тем, кто вырос в одной из худших дыр, но любой солдат Стального Легиона обладал инстинктивными навыками уличных боев. В том мире гражданин либо учился выживать во враждебных условиях, либо не дотягивал до зрелости. Против такой силы у мятежников было лишь одно оружие — огромное численное преимущество. Рядовой Верстен, вокс-оператор, передавал Бренкен непрерывный поток информации об изменениях ситуации. Во всех уголках Стальной Легион сокрушал сопротивление, но при этом ещё не было и намека на победу. Мы убивали мятежников, а они продолжали наступать. Они отступали, а затем накатывались новой волной. Мы боролись со стихией, и нас становилось всё меньше. Отступники не были способны противостоять единой роте, но полк не мог остановить постепенное продвижение восстания.

Асконас и его люди присоединились к нам. Они настолько же горели желанием присоединиться к схватке, насколько холодны были при нашей первой встрече. Я не считал, что они разыгрывали спектакль, представляясь ревностными воинами. Не родился еще инквизитор, который хотя бы подумал о том, чтобы метать бисер перед Имперской Гвардией. В итоге я решил поверить, что их жажда битвы была истинной. Каким-то образом это сражение было полезно для них.

Я хотел за ними проследить. В водовороте сражения это мне не удалось бы, пожелай инквизиторы ускользнуть. Но пока что они постоянно с нами взаимодействовали, предупреждали о своих перемещениях и помогали направлять усилия против больших скоплений мятежников. Они очень хорошо знали планировку улья и проводили нас мимо препятствий или указывали короткие пути, которых не было на устаревших картах и схемах улья.

Я отметил этот факт. Из него следовало, что инквизиторы провели здесь немало времени, но они не были местными. Никто из них не имел даже легкого носового акцента молоссцев.

Когда мы преследовали остатки толпы, которую только что сокрушили, от инквизиторов пришло очередное сообщение.

— Капитан! — позвал Верстен. — Неподалеку отсюда ещё один свободный участок.

Он отчеканил координаты.

— Асконас передал, что там крупное скопление мятежников. Инквизиторы встретят нас там же.

— Самонадеянный глупец! — прорычала Бренкен. Но она не могла отрицать тактическую важность информации. — Куда идти?

Вокс-оператор повторил координаты.

— Сохраняем текущее направление движения.

— Интересно, — сказал я.

— Почему это, комиссар? — повернулась ко мне Бренкен

— При помощи Асконаса мы неуклонно продвигаемся к центру улья и перерабатывающему заводу.

— Защита комплекса — приоритетная задача.

— Эти координаты также близки к тем, которые записывал Лединек.

Я рассказал Артуре о том, что нашел в книгах. Хотя я и не поделился своими подозрениями по поводу Асконаса и его людей, капитан им тоже не доверяла. Этого было вполне достаточно.

— Вы думаете, нас ведут туда? — спросила она.

— Вероятно. Мы, возможно, пригодились им в качестве эскорта — добраться до той территории самостоятельно им было бы непросто.

— Зачем им это понадобилось?

— В том-то и вопрос.

Проход, в котором мы стояли, заканчивался голой стеной. Повернув налево, мы наткнулись на еще более узкий коридор, чем предыдущий, и уже оттуда, как могли, добирались до места, координаты которого Асконас сообщил Верстену. Мы перебирались через грубые баррикады, через опустошенные каркасы жилмассивов. Когда мы выходили из пятен тусклого света, отбрасываемого светошарами и люменполосками, дрожащие пожары войны и мятежа в достаточной мере озаряли нам путь. Здесь и там мне бросались в глаза частички мусора — детский ботинок; промокшая, поросшая грибком книга; сковородка. Все это были предметы домашнего очага, напоминавшие, что пару недель назад в этой части улья тоже велась борьба, но другая: за жизнь, хоть капельку напоминающую нормальную. Это место всегда будет зоной буйства, стихийного насилия, но не войны. Большинство жителей бежало от наступления мятежников на верхние уровни, создав там напряженную ситуацию. Но, когда восстание будет подавлено, они вернутся сюда. Этот зловонный, разваливающийся лабиринт вечной ночи был их домом.

«Дом».

Уже не в первый раз я обрадовался, что это слово для меня ничего не значит.

— Мы близко, — сказал Верстен.

Мы обогнули осыпавшийся шахтный ствол и нашли путь, который почти сошел бы за улицу, если бы не огромные лужи застоявшейся воды. Он вел между двумя стенами, узкие оконца на которых появлялись только через каждые пять метров, на одной линии, посередине между полом и потолком. Затем следовало открытое пространство перед большим зданием. Дорога шла как раз через его центральный дверной проход, достаточно крупный для проезда транспортных средств. Я понял, что перед нами склад, хотя, несомненно, уже очень давно не использовавшийся по прямому назначению. Люди на этих уровнях были чернорабочими низшего сорта. Здесь невозможно уже было хранить что-либо ценное. Улей перерос этот склад, сделав его главное предназначение ненужным. Мне не пришлось гадать, во что именно превратился склад, я видел этот феномен уже слишком много раз. До восстания эта постройка была убежищем для самых несчастных жителей этих районов улья — огромный, забитый доверху, смердящий амбар спящих, размножающихся, дерущихся, убогих и отчаянных тел. Для многих, какими бы кошмарными здесь не были условия, он оставался последним шансом на спасение от подземных уровней.

Но сейчас здание не было укрытием. У дверного проема я увидел инквизиторов, которые поливали очередями огромную толпу. Огромное множество отступников пытались сбежать со склада. Я не мог понять, как они изначально оказались внутри. Их туда загнали? Неясно, как. Возможно, склад использовали как точку сбора? Это тоже казалось маловероятным. Я ранее видел, что восстание было всего лишь бунтом гигантских масштабов, в нем не было никакой организованности. Вражеские силы были всего лишь скоплением отдельных личностей с общей бесперспективной целью.

Когда мы добрались до инквизиторов, их уже теснили. Толпа была слишком велика, чтобы удержать ее силами пяти человек, хотя проблем с навыками и оснащением у них не наблюдалось. Все они могли похвастаться болт-пистолетами, за исключением Асконаса, у которого имелся настоящий болтер. Перед ними лежала гора трупов с огромными ранами от масс-реактивных снарядов. Многие тела были обезглавлены, и на моих глазах ещё несколько черепов разлетелись в пыль. Под одеждой инквизиторы носили отражающую броню, но и здесь Асконас оказался исключением. Он был облачен в силовой доспех — массивный эндоскелет, соединенный с огромными бионическими имплантатами рук. В таком боевом оснащении он выглядел еще громаднее, чем при первой встрече.

Я осознал, что оцениваю его как потенциального противника. Это мне не понравилось, но и не удивило меня. Когда мы подходили, Асконас зыркнул в нашу сторону. Он хотел посмотреть снисходительно, но я вцепился в него взглядом и заставил не отводить глаз мгновением дольше, чем хотелось инквизитору. Если Асконас знал, что я веду расследование, и собирался припугнуть, то я ответил ему тем же.

Он плохо разбирался в людях, раз думал, что меня можно запугать. Если действия Асконаса как-то могли навредить Империуму, тогда ему ещё предстояло узнать, что такое презрение.

Казалось, инквизиторы больше не заботятся об осторожности. Во что бы они не играли, партия близилась к концу. Бренкен и другие Стальные Легионеры заметили инквизиторские знаки отличия на их оружии, огромный череп на нагруднике Асконаса. Гвардейцы смолчали, проявив инстинктивную мудрость. Они точно не знали, какой властью наделены эти мужчины и женщины, но качество экипировки и высокомерное поведение не оставляло солдатам сомнений, что перед ними мужчины и женщины, обладающие реальной силой.

В отделении Бренкен была дюжина гвардейцев, и они присоединились к обстрелу. Лазразряды и болтерные снаряды остановили наступление мятежников. Продвинувшись вперед вместе с инквизиторами, мы перекрыли вход на склад.

— Зачем они пришли туда? — спросила Артура у Асконаса.

— Они не входили на склад, — ответил инквизитор. — Они выходят оттуда.

Подойдя к дверному проему, мы увидели, что он имел в виду. Склад оказался гигантским: он, должно быть, состоял из двух или трех десятков уровней, каждый в высоту более десяти метров. Мы находились у входа на самый верхний из них. Строение уходило вглубь, всё дальше, и дальше, и дальше. Крупные куски пола по центру отсутствовали, хотя широкие полосы по периметру остались нетронутыми. В качестве пола раньше использовалась железная решетка, и её, очевидно, разобрали на металлолом. Теперь здание превратилось в огромную выскобленную скорлупу, проход, ведущий из подулья. Лестницы между уровнями уцелели, и на них кишели отступники. Тысячи. Десятки тысяч. Нижний этаж, едва видимый в свете самодельных факелов, корчился вместе с барахтающейся толпой. С такого расстояния мятежники напоминали ковер из личинок.

Мы расстреляли очередное скопление мятежников впереди; им больше некуда было отступать. Падавшие мертвецы сталкивали своих товарищей с неровного края пола. Десятки людей с криком улетали в пропасть. В их нескончаемом потоке возник зазор, пока новые мятежники ещё не вскарабкались по лестницам на верхние уровни. У нас было немного времени, чтобы отдышаться и спланировать следующий ход. Было трудно не смотреть на жуткую массу народа. Нашей работе не было видно конца. Одно это зрелище пробуждало отчаяние.

— Слишком много, — пробормотал рядовой Ром, безвольно опустив гранатомет.

— Нет такого понятия «слишком много», — резко вмешался я. — Только не там, куда мы пришли исполнить долг. Мы здесь, нас призвали, чтобы служить и мы — молот Императора! Это значит, что имя нам — легион. Это нас слишком много для врага!

Ром выпрямился.

— Виноват, комиссар.

Я коротко кивнул ему.

— И всё же он прав, — сказала мне Бренкен, очень тихо, чтобы больше никто не услышал. — Мы не можем сражаться с ними всеми, — женщина огляделась. — Нам нужен другой вариант.

Я повернулся к Асконасу, чтобы проверить, не предложат ли инквизиторы нам подходящих идей. Они, казалось, чувствовали себя на складе, как дома и совершенно не обращали на нас внимания, целиком сосредоточившись на мятежниках. Они продолжали палить по лестницам и группам изменников, которые бежали вверх, придерживаясь стен уровней. Но при этом инквизиторы как будто были заинтересованы в изучении восставших настолько же сильно, как в их уничтожении.

Я устоял перед желанием заняться тем же. Не было времени. Если бы мне бы удалось урвать момент позже, возможно. Сейчас нам надо было действовать, чтобы не упустить открывшуюся возможность. Здесь находилось самое крупное скопление отступников из встреченных нами. Если бы мы нашли способ раздавить их прямо здесь, тогда…

— Раздавить их, — повторил я мысль вслух. — Как насекомых.

Бренкен повернулась ко мне. Ухватив мою идею, она задрала голову: потолок представлял собой рифленый свод, уже давно утративший великолепие, которым когда-то обладал. Фреска выцвела, оставив лишь маслянистые пятна многовековой копоти. Скалобетонные колонны на четырех углах склада разрушались, изъеденные коррозией.

— Рискованно, — сказала Артура. Потолок был также частью пола следующего уровня улья. Если снести его, можно вызвать эффект домино.

— Необходимо, — ответил я. Несколько этажей над нами были заброшены. Те, кто мог убежать от сражений, так и поступили. Однако же, чудовищная плотность населения Пирра означала, что им было некуда идти, для них просто не имелось места. Многие из несчастных все еще прятались в сырых, зловонных отсеках, где стирались различия между жильем, тюрьмой и адом. Они могли погибнуть под обвалом. Хотя Бренкен и приняла решение, ответственность на себя брал я, это была моя идея. Если прольется невинная кровь, она будет на моих руках.

Артура задумалась еще на несколько секунд, продолжая расстреливать мятежников. Давление толпы на нас уже увеличивалось. Долго удерживать нынешнее положение мы бы не смогли.

— Калдис, Ром! — крикнула Бренкен. — Подрывные заряды на колонны справа и слева от нас. Гранатометчики — сосредоточить огонь на опорах напротив. Всем остальным — мы сдерживаем противника внутри!

— Разумное решение, — заметил Асконас. — Эта земля отравлена грехом. Ее нужно очистить.

Бренкен что-то пробурчала в ответ, не глядя на инквизитора. Нам не нужно было одобрения Асконаса, пусть он и давал его. Инквизитор отвернулся от толпы и не поворачивался обратно, пока не кивнул и не улыбнулся нам. Ошибки быть не могло: он благословлял нас. В отвращении я скривил губы под дыхательной маской. Этот человек настолько был уверен в собственной чистоте, что начинал вести себя подобно экклезиарху. Да, власть Инквизиции была обширна, но на мою душу она не распространялась.

Ром и Калдис закинули лазвинтовки на плечи и побежали к углам, уже доставая фугасные заряды из своих рюкзаков. Мы удвоили интенсивность обстрела, чтобы сдержать мятежников и дать двоим саперам время до установки зарядов. Справились они меньше чем за минуту, а на другой стороне склада гранаты уже вышибали куски из колонн. Ром и Калдис вернулись, и Бренкен скомандовала отступление. Мы медленно двигались назад, не ослабляя заградительный огонь. Лазразряды, болт-снаряды и гранаты кромсали мятежников. В моем болт-пистолете закончился магазин, и перед тем, как схватить новый, я снял крак-гранату с пояса и катнул вперед. Заряд детонировал у выхода с лестницы. Пол и ступени расплавились и обвалились, унося с собой горящие трупы восставших. Наступление врага замедлилось ещё на мельчайшую толику.

Инквизиторы тоже отступали, но чуточку неохотно. Снова заметив их огромное любопытство к мятежникам, я сказал себе: «Это важно». Это не могло быть стратегическим интересом. В том, как атаковала толпа, не было ничего примечательного — обычный свирепый натиск. Дело было в другом — или что-то привлекло внимание Асконаса, или он пытался что-то найти.

Мы стреляли в плотную стену тел — промахнуться было невозможно. Не снимая палец со спуска, я обернулся, чтобы рассмотреть лицо инквизитора. Его глаза метались от одного отступника к другому.

Я снова обратил взгляд на врагов. «Эта толпа чем-то отличается, — подумалось мне. — Найди разницу».

Свирепость и грубые модификации тел не были необычными. И признаки мутаций тоже, но эти люди не были еретиками. Они были восставшими, но не культистами. В их лицах не было фанатизма. Они были напуганы.

Напуганы.

Раньше я думал, что они боялись нас, но теперь понял свою ошибку. На лице каждого бедняги, который бежал, прорывался, бросался в нашу сторону, виднелась одна и та же гримаса испуга. Восстание началось из-за ужаса. Эти люди не начинали вторжение на верхние уровни Пирра. Они бежали от того, что было в подулье.

Я ощутил легкий спазм сочувствия — и тут же подавил его. Мое открытие не влияло на необходимость подавить восстание. Какими бы ни были мотивы этих людей, они нарушили имперский закон. С источником ужаса разберутся, но порядок нужно восстановить. Любыми необходимыми средствами.

Мы уже отступили в дверной проем. Всего несколько метров отделяли нас от огромного скопления мятежников, и толпа напирала всё сильнее и сильнее. Люди впереди замедлялись и умирали, но натиск тех, что шли позади, оставался безжалостным. Мы не могли заставить их отступить. Громада отчаявшихся людей продвигалась с непреклонностью гидравлического пресса, так что теперь толпу могла остановить только внезапная массовая гибель.

Передовые мятежники достигли дверного проема. Мы пристрелили их, но умерли они уже вне помещений склада.

— Бежим! — рявкнула Бренкен.

Последний залп из гранатометов сдержал толпу ещё на несколько секунд, пока мы отступали к жилым зданиям в надежде на укрытие.

Мы добрались до узкого прохода.

— Давай! — скомандовала капитан.

Ром сдавил детонатор. Изнутри склада донеслось содрогающееся «хрррусть», звуки взрывов и падения камней. Здание потеряло вертикальную устойчивость и мгновенно обвалилось, полностью исчезнув в грохоте обломков и лавине удушливой пыли. Рухнула крыша, а вместе с ней всё, что она поддерживала на верхнем уровне. Началась кошмарная цепная реакция. Каскад разрушений нарастал, словно весь улей пытался свалиться в воронку склада. Обвал распространялся у нас над головами. Камень и металл градом летели на землю, содрогавшуюся от толчков. Чуть впереди от моих ног открылась трещина, и я представил, как этот уровень тоже обваливается вниз, сокрушая нас в предсмертных судорогах. Кусок скалобетона размером с человека врезался то в одну, то в другую стену, а затем развалился на куски за мгновение до того, как раздавить меня. Мы забрались глубже в промежуток между зданиями. Здесь мы были под защитой от крупных обломков — конечно, если эти жилблоки устоят.

Грохот над нами стих, и мы остановились. Обернувшись, я посмотрел в направлении склада.

Пыль затмила всё освещение. В дыхательном аппарате она не чувствовалась, но дышал я с определенным трудом. Гром разрушения был оглушающим, поэтому криков не было слышно. Ослепленный пылью, я не мог видеть жертв. Многие сочли бы это за милость, я отвергал её. Заставлял себя думать о погибших, будь то отступники или невинные. Только что погибли десятки тысяч мятежников. Сколько верных граждан Империума тоже встретили смерть? Узнать невозможно. Было бы легко укрыться за этим невежеством, но я не отвергал груз случившегося. Если бы я попытался это проигнорировать, попытался сделать что-либо помимо абсолютного осознания собственных действий и последствий своих решений, то подвел бы самого себя и нарушил свой долг. Думать о том, что приказ отдавала Бренкен, стало бы бесчестным. Это я принял стратегическое решение и настоял на нем.

«Никогда не отворачивайся», — сказал я себе.

В тот момент это стало полезным уроком. Таким, что продолжается до сих пор, спустя столь многие десятилетия, полные тяжких решений. Хотя я не радуюсь, что пожертвовал в тот день жизнями невинных, я благодарен, что у меня хватило мудрости осознать значимость момента и того, что необходимо из него извлечь. И я благодарен, что у меня хватило на это сил. Благодарен, что не отступил в ужасе, не поклялся избегать таких действий в будущем. Я знал, что мне придется вновь столкнуться с таким выбором. Я их не приветствовал, но был к ним готов.

Грохот разрушений стих, но пыль осталась. Это замедлило ход сражения. Звуки боев в других кварталах этого уровня ослабли, так как восставшие ничего не видели и задыхались в туче. Видимость восстановилась только через несколько минут. Мы стояли в оазисе спокойствия, всё враги неподалеку от нас были уничтожены. Я знал, что тишина была временной, а чувство победы — иллюзорным. На данный момент мы сдержали продвижение мятежников в этом районе, ничего более. В лучшем случае, это дало нам немного времени и возможность выбрать, что делать дальше.

Мы вернулись туда, где стоял склад. Груда обломков на его месте только-только начинала проглядывать из пыли.

— Где Асконас? — спросила Бренкен.

Оглядевшись, я увидел, что инквизиторы исчезли.

— Преследует свои цели, — сказал я.

— Попробуй его вызвать, — велела она Верстену.

Связист попытался, но в ответ вокс промолчал.

— И что за цель, как вы считаете? — спросила у меня Артура.

— Не знаю, какая именно. Но это связано с восстанием. Асконас смотрел на мятежников так, словно они были подопытными, — я на секунду задумался. — Думаю, он и его группа направились дальше вниз. Участие в этой миссии дало им возможность изучить восставших вблизи. Возможно, мы только что открыли для них путь, позволив забраться глубже.

— Но что, во имя Императора, им там нужно?

— Достаточно того, что инквизиторы пошли вниз. Значит, мы должны отправиться следом.

Я не мог видеть лица Бренкен за визором и дыхательной маской, но наклон её головы говорил о многом. Она явно не прыгала от радости, видя, как операция принимает политический окрас.

— Вы поведете нас сражаться с другой имперской организацией, комиссар?

Услышав такой вопрос, я задумался — насколько хорошо Артура представляет, кем может оказаться Асконас.

— Нет, если без этого удастся обойтись, — ответил я с полной серьёзностью. — С некоторыми делами, возможно, мне придется разбираться одному.

— Вы очень серьезно относитесь к чину политического офицера, Яррик."

— Моя клятва долгу — вот к чему я отношусь серьезно.

Я двинулся вперед сквозь медленно оседавшую пыль, направляясь к месту, где в последний раз видел инквизиторов, и забирая вправо от разрушенного склада. Шел я совершенно наугад: зацепок у меня не было, только логический вывод о том, что Асконас не стал бы уходить слишком далеко перед спуском. Я верил, что Император направит меня, и Он помог мне. В десяти метрах от каменной груды, между руинами двух зданий, изначальное предназначение которых скрывалось под слоями грязи, оставленной незаконными поселенцами, нашелся узкий проход. В конце его имелась металлическая лестница, ведущая в бездну. Взглянув во тьму, я услышал редкие отдаленные выстрелы, доносившиеся эхом снизу. Звуки пальбы выделялись на фоне белого шума — бормотания толпы. Оно было каким-то нечистым, напоминало шум канализации и недовольное гудение мух.

Обернувшись, я увидел, что Бренкен привела остальных бойцов отряда ко входу в коридор.

— Нам надо спуститься по этой лестнице, — сказал я.

Артура покачала головой.

— На этом уровне идет ещё много других сражений.

— И они будут продолжаться, не ослабевая. Нам предстоит война на истощение, и мы её проиграем. Капитан, если мы хотим выиграть, нам надо остановить мятеж у его источника. И для этого нужно узнать, что является источником.

— Выяснить, почему мятежники напуганы, — пробормотала Бренкен.

— Значит, вы тоже это заметили.

— Да, — она присоединилась ко мне у входа на лестницу и заметила: — Не слишком много места.

По лестнице в ряд могли пройти трое солдат. Более чем достаточно, чтобы отряд быстро спустился. Хотя да, тесновато, если Артура подразумевала что-то посерьезнее.

— Для полной роты? — спросил я в надежде, что правильно понял её. Если не придется самому настаивать на этом, то просто прекрасно.

— Если нечто в подулье запугало все население, я думаю, что нам потребуются силы большие, чем одно отделение.

— Именно так, капитан.

Она вызвала Верстена. Пока мы ждали, Артура сказала мне:

— Мы пожалеем об этом спуске, Яррик.

— В этом я уверен. Но мы также нарушим наш долг, если не сделаем этого.

— Такого в этой роте больше не случится.

— Я знаю, что не случится.

Прибыл Верстен с вокс-установкой. Бренкен отдала приказы всем отрядам выйти из текущих сражений и продвигаться к нашей позиции.

Глубоко под нами раздались стоны.

Звуки стонов усилились после того, как шестая рота спустилась в подулей. Лестница вела через все уровни, до которых доходил склад, и еще немного глубже. Она петляла, как горный серпантин, через кладбище разрушенных фундаментов, неиспользуемых канализаций и обрушившихся фасадов с ослепшими окнами. Мы были у самых корней улья, у основания, которое нельзя было ампутировать, насколько бы гангренозным оно ни стало. Бойцы освещали себе путь карманными фонариками.

Чем глубже мы спускались, тем отчетливее становились звуки. Стрельбы больше не было слышно, но появились крики всевозможных тонов. Я слышал страх, агонию, безумие и ярость. Но эти резкие возгласы были всего лишь хлесткими ударами, выделявшимися на фоне бесконечных стонов. Казалось, что волны штормового океана вдруг обрели дар речи и это оказался безумный, голодный, хищный вопль.

Лестница выходила на ровный металлический пол, который, возможно, когда-то был погрузочной платформой. Он имел около двадцати метров в ширину и ста в длину, проходя по всей длине стены на краю открытого пространства, и находился на вершине груды развалин, превратившихся в неровный, осыпающийся холм. Это пространство тоже когда-то было складом. Я видел, что стены перед нами, хотя ещё стояли прямо, были усеяны дырами, порой такими большими, что их можно было назвать пещерами. Балки торчали из потолка, словно причудливо изогнутые сталактиты. Густой, блестящий черный мох свисал с них, истекая водой и слизью. На полу застоялась вода с метр глубиной. Пена разлагавшихся химикатов покрывала ее поверхность.

Также здесь был и источник восстания. Здесь был источник страха.

— Зомби! — выкрикнул Ром.

— Не забываться, боец! — рявкнула Бренкен.

— Есть, капитан.

Ром извинился за свой испуганный выкрик, но он был прав. Зомби заполонили пространство перед нами. Здесь точно набралось бы пять тысяч, а в лучах фонарей появлялось все больше и больше существ волочившихся через входы в зал. В те годы Чума Неверия была пока ещё нечастой гостьей в Империуме, но она уже возникала на достаточном количестве миров, чтобы легенда о ней разлетелась по Галактике тревожными слухами. Любой из нас слышал те или иные истории: некоторые из них были более точными, чем другие, но все сходились в главных моментах. Каждый боец шестой роты понял, что возникло перед нами. Благодаря конкретным знаниям о чуме зомби, полученным в Схоле Прогениум, я точно знал, насколько опасна эта угроза. Солдаты боялись заражения — и правильно делали. Они думали, что их дыхательные маски спасут их — здесь они были правы лишь отчасти.

Жертвы чумы шли, пошатываясь, и нечленораздельно бормотали. Их губы усохли и стянулись, обнажив гнилые зубы, а плоть разлагалась. Она пузырилась и свисала с костей, спадала ошметками с черепов. У многих были одинаковые язвы, отметины на лбу: они напоминали три круга, расположенные треугольником. По всем признакам эти существа были трупами, разлагавшимися в течение нескольких месяцев, но всё же они ходили. И дышали — из их пастей исходили зеленые, извивающиеся испарения, что зависали в воздухе подобно маслянистым пятнам. С каждой секундой ядовитые миазмы^[7] охватывали всё большее пространство. Это была туча, которую подпитывали зомби, и её завитки расползались, чтобы захватить новых жертв и превратить их в живых мертвецов.

Дыхательные маски стальных легионеров могли защитить их от газов. Их униформа дала бы им какую-то защиту от рук и зубов мертвецов. Но физическое заражение было далеко не самым коварным способом передачи чумы.

Зомби бросались вперед и хватали незараженных людей в этом помещении. Их здесь было около сотни, все забежали сюда, ненамного опередив мертвецов, и попали в тупик. Единственным путем наверх, ведущим из этого пространства, с уровней, охваченных чумой, была лестница. Шестая рота закрыла доступ к ней, оккупировав платформу. Вокруг нас лежали десятки тел здоровых людей. Их перестреляли, и теперь я понял, что залпы, услышанные мной ранее, производили инквизиторы, когда расчищали себе путь через скопления мятежников.

Свет наших фонарей наткнулся на оставшихся беженцев, которые собрались на периферии зала и карабкались по грудам обломков. Зомби были неуклюжими и медленными, их рефлексы и моторные функции прогнили, как и все остальное. Но то, что двигало ими, было неутомимым. Мертвецы не могли потерпеть неудачу. Они накатывались на склоны мусорных утесов, словно прилив, и ковыляли наверх, спотыкаясь, поскальзываясь и падая. Вставали снова и, постепенно, за счет давления своей голодной массы, добирались до своих жертв. Они разрывали отступников на куски, отрывали полосы кожи, выдирали органы из растерзанных тел. Они пировали, пока другие зомби сзади выли от голода. Они пировали, но не могли утолить его.

Некоторых мятежников не трогали, и они отходили от участков, где шла бойня. Эти люди выглядели ошеломленными, заторможенными, и кашляли без остановки. Инфекция взяла свое.

Направление движения основной массы зомби изменилось, когда они заметили шестую роту. Существа пошли на нас, и их вой стал громче с появлением новой добычи. Стальной Легион Армагеддона начал стрелять, сплоченные шеренги лазганов и огнеметов извергали на мертвецов потоки очистительного уничтожения. Волны зомби погибали, но их океану, вливающемуся в склад, не было конца.

В атаках роты появилась новая настойчивость, а также страх. Ничего плохого, мы ведь были простыми смертными. Нас не превращали в полубогов, как Адептус Астартес. У нас не было непоколебимой веры Адептус Сороритас. Наша плоть могла подвести. Нас могли одолеть сомнения. Мы были добычей для зомби, но также и для самой чумы. Мы имели право бояться.

Нам нужно было сдержать зомби, не позволить им достигнуть платформы. Если прилив мертвецов поднимется до этого уровня, они нас убьют.

Но, впрочем, нас также могли погубить сомнения. Несмотря на физическую защиту, солдаты были уязвимы из-за этой слабости, и я знал это. Моя роль как комиссара была более важна, чем мои выстрелы из болт-пистолета. Вера была щитом, и мне нельзя было опускать его перед раковой опухолью сомнения.

Я шагал вперед и назад по платформе, перекрикивая непрерывную стрельбу, донося свои призывы до всей роты.

— Герои Империума! — кричал я, — Именно здесь мы выполняем свой долг! Теперь мы действительно можем принести спасение Молоссу! Нам противостоит скверна, но что она способна сделать с нашей верой? Против силы Бога-Императора она не может ничего. Ничего! Чем может угрожать нам смерть? Мы сталкиваемся с ней каждый миг нашей службы. Даже здесь гибель за нашего Императора будет сладостна и достойна. Разве честь оставила нас в этом темном месте? Нет. Храбрость? Нет. Вера? Нет, нет и ещё раз нет! Радуйтесь своей вере, упивайтесь ею! Крушите этих выродков мощью безграничной праведности! А если вы погибнете, знайте, что это произойдет в свете Отца Человечества.

И тогда в этом проклятом месте раздался новый звук. Он исходил от сотен воинов Имперской Гвардии, высвободивших свою ненависть, гнев и отвращение в первобытном вопле вызова. Он был намного сильнее, чем любые слова, которые я мог подобрать. Это был голос самой веры. Зомби он навредить не мог, но все же ощущался, словно оружие грозной мощи. Казалось, что загадочность и опасность чудовищ начала испаряться. На мгновение они стали просто врагом, которого нужно было уничтожить.

Лишь на мгновение.

Униформа Стального Легиона оказалась другим источником силы, который помог нам выиграть еще времени. Солдаты не видели лиц друг друга. Грозный, безжалостный вид воинов не оказывал эффекта на зомби, но скрывал страх, а поэтому укреплял боевой дух.

Бренкен стояла в центре оборонительных позиций, у самого края платформы, на виду у всех своих солдат. Когда я проходил мимо Артуры, она сказала: «Нам нужно что-то придумать, Яррик».

Капитан была права. Если у нас не хватало сил для подавления восстания, шансов покончить с чумой зомби было ещё меньше. При определенной удаче, мы смогли бы продержаться еще несколько минут в этом помещении, но никак не сумели бы истребить миллионы зараженных. Мы были на грани того, чтобы полностью отступить и оставить Молосс на произвол судьбы в виде карантина и Экстерминатуса.

Это означало бы сдаться. Если не перед зомби, то перед Асконасом, поскольку я знал, что он имеет какое-то отношение к катастрофе, охватившей улей Пирр. Сейчас я не признаю поражений, и не признавал их тогда, как и Бренкен.

Инквизиторы не оставили следов, но они прошли через это пространство. Отыскав их путь, можно было понять, куда следует идти нам. Я продвинулся к дальнему краю платформы. Она простиралась еще на десяток метров дальше от крайних бойцов шестой роты. Там, где она доходила до стены, я увидел дверной проем. Он был небольшим, и раньше использовался как служебный вход. Его можно было легко пропустить в темноте и в тенях окружающих трещин. Я побежал к двери.

До неё оставалось несколько шагов, когда через край платформы на меня бросился зомби и зацепился за шинель скрюченными пальцами, почти лишенными плоти. Резко остановившись, я ткнул мертвецу в лицо болт-пистолет и выстрелом снес ему голову. За ним карабкались новые зараженные. Я продолжал вести огонь, не желая оказаться в ловушке посреди коридора к двери, и не позволяя зомби обойти роту с фланга. Но каждая секунда, потерянная мною в сражении, на секунду приближала всех нас к большему поражению.

На меня бросились двое мертвецов. Одного я убил, другой упал и схватился меня за сапоги. Хватка зомби оказалась невероятно могучей: он сдавливал мои ноги с силой, дарованной болезнью. Когда зараженный дернул со всей мочи, я почувствовал, что теряю равновесие. Вырвав левую ногу из захвата твари, я сделал резкий шаг назад. От сотрясения мой позвоночник вздрогнул по всей длине. Я выстрелил зомби в спину, разорвав его туловище на две части. Он все еще двигался, пытаясь прогрызться через мои ботинки, но утратил напор. Вновь твердо стоя на ногах, я обрушил меч ему на голову и затем отбросил труп ударом сапога.

Подняв голову, я увидел, что Ломмель и Ром мчатся мне на помощь. Я продержался несколько секунд до их подхода, в течение которых стрелял и рубил, стрелял и рубил. В эти моменты я позволил духовному отвращению полностью захлестнуть меня. Угроза, которую представляла чума зомби, была невообразимой, как и её непотребство. Это была особая насмешка Хаоса над Имератором. Если бы моя ненависть могла обрести телесное воплощение, она сокрушила бы даже саму идею чумы.

К моим выстрелам и ударам присоединились лазразряды, что вывело меня из отстраненного состояния, в котором я сражался с мертвецами. Моргнув, я увидел, что моя униформа покрыта пятнами крови и обрывками гниющей плоти. Смахнув их, я кивнул подбежавшим солдатам и устремился в дверной проем.

В открывшемся за ней проходе я никого не обнаружил. Думал, что мне понадобится фонарик, но через расщелину в другом конце коридора просачивался слабый свет. Я двинулся вперед так быстро, как только позволял неровный пол. Старые кости хрустели под каблуками сапог. Добравшись до выхода, я оказался на сломанном узком мостике. Он уходил на несколько десятков метров в пустоту, проседая и изгибаясь, а затем обрывался неровным краем. Передо мной расстилалась огромная открытая территория, самая обширная из всех, что я видел в этом улье. Пол здесь располагался ещё на уровень ниже, чем в зале, оставшемся позади. Зомби застилали его ковром извивающейся, содрогающейся, завывающей плоти. Они стояли так плотно, что едва могли двигаться. Слева, вдали от меня, находился ступенчатый пандус, по которому орды мертвецов поднимались на склад. Они ползли по нему вверх, словно неуклюжие черви, в чудовищной пародии на пилигримов, совершающих паломничество к храму. Зомби прямо подо мной увидели меня и подняли руки, из их пастей раздались булькающие крики, вместе с которыми глотки исторгли слизь и испарения. Осознание моего присутствия расползлось по толпе, и сотни тысяч когтистых лап потянулись ко мне.

Перед собой, в центре помещения, я наконец-то увидел перерабатывающий завод Пирра. Основная часть сооружения располагалась несколькими уровнями выше, но его гигантская опора-труба пролегала впереди меня и уходила дальше вниз, через основание этажа и дальше, в скалистое ложе Молосса. Эта колонна имела сотню метров в диаметре, а изнутри неё доносился ритмичный звук работающего насоса, подобный сердцебиению. Трубу опоясывала площадка для обслуживания, находившаяся на одной высоте со сломанным мостиком. Возможно, раньше они каким-то образом соединялись. Перерабатывающие сооружения были такими же старыми, как самые нижние уровни Пирра. Металл так же загрязнился дочерна, как и разрушающиеся балки на складе. Он казался более новым, поскольку за состоянием завода следили. Даже люмен-полосы, идущие вниз по трубе, были в порядке и освещали пространство. Площадку забросили и оставили разрушаться, но зазор между ней и мостиком можно было перепрыгнуть.

И я не сомневался, что несколько минут назад через него уже перепрыгивали.

Немного выше я разглядел частичку основания резервуара. Это была часть дальнего восточного края, и хранилище простиралось на километры к западу от моей позиции. В трех уровнях надо мной покоился целый океан прометия.

Стало ясно, что нужно делать.

Я помчался обратно на склад. Плотность зомби возросла за секунды моего отсутствия. Шестая рота отступала по сантиметру, хотя продолжала сражаться и ещё удерживала зараженных, не позволяя им забраться на платформу, но до этого уже оставалось недолго. Впрочем, меня больше волновало, как скоро религиозный пыл солдат угаснет, и они окажутся беззащитными перед скверной.

Я снова выстрелил из болт-пистолета, пока бежал к Бренкен. Убил ещё нескольких зомби, вновь воззвал к солдатам, и, добравшись до капитана, изложил, что было у меня на уме.

Когда я закончил, Артура повторила:

— Открыть резервуар? — масштаб последствий заставил её усомниться в решении.

— Другого пути нет, — сказал я. В случае нижние уровни улья будут поглощены потоками жидкого пламени.

— И вам не нужна помощь?

— Одиночка может пройти незамеченным.

Несколько мгновений мы были заняты тем, что отбивались от внезапной волны зомби. Не опуская лазпистолета, и не прекращая сжигать выродкам мозги, Бренкен произнесла:

— Кажется, вы уверены, что Асконас — наш враг.

— Я не могу рисковать, считая иначе.

Она кивнула.

— Что вам потребуется?

— Время.

— И всё? — кратко усмехнулась капитан. Ещё двое зараженных рухнули.

Справа раздался крик. Зомби стащили одного из солдат с платформы и, набросившись на него, выпотрошили за считанные секунды. Товарищи оборвали его страдания, бросив фраг-гранату в нападавших; всех разорвало на куски.

— Мы начнем отход наверх, — сказала Бренкен. — Будем сдерживать наступление, сколько сможем.

— Игнорируйте мятежников, — посоветовал я Артуре. — Выживших легко будет нейтрализовать, когда это все закончится."

— Согласна. Да направит вас Император, комиссар.

— И вас, капитан. Я постараюсь отправить предупреждение.

— Делайте, что будет необходимым. Мы сами о себе позаботимся.

Я оставил её, на секунду задержался рядом с Ромом, чтобы взять у него мелтабомбу и дистанционный детонатор, а затем побежал в дверной проем и дальше по коридору, убирая на ходу меч и болт-пистолет. Зараженные внизу снова взвыли от голода, когда услышали грохот моих ботинок по искореженному металлу. Пролет мостика скрипел и дрожал подо мной. Мне хватило времени представить, как он обрушивается и летит вместе со мной в ад под ногами. Затем я достиг неровного края.

И прыгнул. Голод мертвецов потянулся за мной; пока я летел, он, как живой, пытался стянуть меня вниз, но безуспешно. Я приземлился на площадке для обслуживания, которая залязгала от столкновения, но устояла. Конструкция все ещё была устойчивой.

На опорной колонне не имелось никаких отметин. Зашагав вокруг неё против часовой стрелки, я сделал четверть оборота и нашел дверь. Дернул за ручку, но она не поддалась — заперто.

У меня всё ещё не было подтверждения, что инквизиторы находятся внутри, но я не сомневался, что так оно и есть. Конечно, завод предоставлял хороший путь отхода из подулья, но было ли это единственной причиной забираться сюда? Я так не думал.

Я продолжал идти. На стороне трубы, противоположной той, где я приземлился, нашлись вбитые в неё ступени, которые вели к другой площадке для обслуживания, находившейся на высоте следующего уровня улья. Я полез вверх, двигаясь быстро,насколько мог, но это напоминало потуги муравья, ползущего по монументальной колонне. Казалось, что подъем будет продолжаться целую вечность, и отчасти мне хотелось рассчитать, сколько времени потребуется зомби, чтобы достичь лестницы и протащиться наверх по ней или по любому другому возможному пути, обойдя все попытки сдержать их. Я подавил это желание, понимая, что не могу рассчитать подобное. Просто нужно сделать всё необходимое, и это либо принесет нам победу, либо нет. Но это был наш единственный шанс.

Я добрался до следующей платформы. Она оказалась полностью изолированой от остальной части уровня, и меня окружали голые стены. В том же месте, что и внизу, обнаружилась дверь, на этот раз незапертая.

Внутри трубы меня практически оглушил грохот и гул механизмов. Насосы, словно прутья клетки, окружали гигантский бур. Глубоко внизу стонала земля, словно вспарываемая заживо. Ее горючая кровь бежала по искусственным жилам со звуком приглушенных водопадов. Неподалеку находился лифт, встроенный в стенку колонны. Возле него были еще ступени. Посмотрев наверх, я понял, что потребуется больше получаса, чтобы достичь уровня резервуара. Мне придется пойти на риск быть замеченным.

Механизм лифта оказался простым. Поворот рычага рядом с механизмом вызывал кабину подъемника. Прошло несколько минут, заполненных лязганьем цепи, и открытая платформа завершила спуск. Зайдя на неё, я увидел, что управляется всё другим рычагом, встроенным в панель рядом с устройством, которое соединяло «кабину» с цепью. Подняв рычаг, я отправил платформу вверх.

Я вытащил болт-пистолет и перед каждым уровнем, через который проезжал лифт, готовился отражать атаку. Но ничего не происходило, внутри колонны не было никого, кроме меня. Остановив лифт на уровне, который, по моим расчетам, располагался ближе всего к основанию резервуара, я вышел на наружную площадку и убедился, что был прав. Массивное сооружение предстало передо мной, словно горный склон из черной стали. Начиная отсюда, с каждой платформы для обслуживания к резервуару тянулись ответвления. Сеть технических мостиков, тонкая, словно паутина, расползалась по массивной конструкции. Подбежав к резервуару, я закрепил на нем мелтабомбу. Оружие казалось незначительным против объекта величиной с корабль-фабрику. Детонация будет подобна булавочному уколу.

Но она станет обжигающей.

Полдела было сделано, и я мог взорвать бомбу в любой момент. Теперь мне нужно было послать предупреждение Бренкен; кроме того, где-то здесь находился Асконас. Пока что я отказался от идеи противостояния с ним: у меня имелись только косвенные улики, указывавшие на нечто неопределенное. Я не мог позволить своим подозрениям в адрес инквизитора отвлечь меня от неотложного задания.

Я вернулся к лифту и продолжил подъем. На полпути вверх по колонне подъемник достиг главной площадки. Она оказалась не больше остальных, но её важность была очевидной, так как платформа остановила здесь автоматически. Нужно было снова воспользоваться рычагом, чтобы подняться выше, поэтому я предположил, что достиг своей цели. Чтобы предупредить Бренкен, мне нужно было активировать сирену или клаксон, и для этого требовалось добраться до контрольного центра перерабатывающего завода.

Выйдя наружу, я увидел мостик, ведущий с платформы к строению над резервуаром. За открытой дверью обнаружился коридор, ответвления которого выходили в обширные помещения для механизмов, контрольных станций и когитаторных комплексов. Воздух был горячим и сырым от утечек пара. Сервиторы двигались по холлу и выполняли запрограммированные поручения. Кроме них я никого не заметил, и это усилило мои подозрения. Вероятно, перерабатывающий завод мог какое-то короткое время функционировать без вмешательства человека. Однако за длительный период времени такая сложная система неизбежно будет страдать от непредвиденных сбоев любого уровня и характера. Неважно, насколько велика армия сервиторов, без присутствия людей со свободным разумом обязательно произошел бы коллапс и катастрофа. Например, такая, которую собирался устроить я. Перерабатывающий завод был настолько хорошо изолирован как от восстания, так и от чумы, что рабочие вряд ли бы сбежали. А это означало, что их заставили уйти.

Если инквизиторы хотели контролировать комплекс самостоятельно, они могли распорядиться об эвакуации. На ограниченный период времени система осталась бы работоспособной. Возможно, этого промежутка им было достаточно.

Восстание началось всего пару недель назад. Даты в записках Лединека, те, чьи координаты указывали на места рядом с заводом, относились ко времени до начала насилия. Инквизиторы были здесь с самого начала.

Коридор, в котором я находился, оказался центральной осью комплекса. Он был десяти метров в ширину, имел сводчатый потолок и уходил вдаль бесконечной прямой, которую пересекало множество других проходов. Я шагал по нему, не имея понятия, куда направляюсь, но затем резко остановился: не было времени бездумно бегать по комплексу. Приглядевшись к перемещениям сервиторов, я увидел последовательную схему движения огромного множества созданий, прибывавших, уходивших и возвращавшихся к дверному проему в сотне метров снизу и справа от меня. «Вот оно», — подумал я и тихо зашагал туда, приникнув к стене на последние несколько метров.

Подойдя ближе, я услышал голоса.

— Нам нужны новые подопытные, — говорил Эрар. — Как мы можем убедиться в наличии каких-либо мутаций в патогене при дистанционном наблюдении?

— Без магосов-биологов, — ответил Майнхардт, — даже наблюдение с малого расстояния будет ограниче…

— Нет, — вмешался Асконас, обрывая дискуссию. — О привлечении механикумов не может быть и речи до тех пор, пока у нас нет уверенности в успехе. Даже тогда нам нужно будет сохранять предельную осторожность. Можно сожалеть о недостатке подопытных особей, но лучшей возможности у нас не было. И всё же, мы узнали многое. Мы теперь более ясно представляем силу вируса, скорость его распространения и инфильтрации. Я видел много мятежников с ранними признаками заражения.

Инквизитор замолчал, и обрушилась тишина. Не было звуков движения; волосы у меня на шее встали дыбом.

— Думаю, пора, — произнес Асконас.

Движение позади. Резко обернувшись, я увидел, что на меня из разных концов коридора направлены два болт-пистолета. Палец дернулся на спуске, но я не выстрелил. Я мог снять одного из инквизиторов, прежде чем меня застрелят, но не обоих. Кроме того, хотя мои подозрения быстро превращались в уверенность, понадобилось бы значительное усилие воли, чтобы заставить себя убить служителя Инквизиции. В итоге я опустил оружие.

— Положи его на землю, — приказала Шенк, стоявшая с моего конца коридора на безопасном расстоянии, в пяти метрах от меня. Ни она, ни Бранд не собирались приближаться. Присев, я положил болт-пистолет на пол.

— Меч тоже, — добавила женщина. Когда я повиновался, она сделала жест пистолетом. Я поднял руки и вошел в комнату. Детонатор под длинной шинелью терся мне о ребра.

Асконас и два других инквизитора ждали внутри.

Я оказался в нервном центре перерабатывающего завода. Комната была меньше большинства тех, через которые я прошел. Вместо работающих механизмов здесь располагались ряды рабочих станций и когитаторов. Скопления пикт-экранов на дальней стене передавали изображения со всего комплекса. Разумеется, Асконас следил за моим продвижением по заводу. Под экранами, занимая практически четверть пола, раскинулось громоздкое скопление авгуров и контрольных устройств. Его окружали полдюжины сервиторов, реагировавших на звуковые сигналы и световые вспышки со спокойной, бездумной регулярностью. В дальнем левом углу имелся ещё один дверной проем. Я не видел, куда он вел, но внутри голосило нечто. Нечто такое же безмозглое, как сервиторы, но намного более голодное.

Асконас смотрел на меня глазами, полными сдержанного, снисходительного презрения.

— Чем это вы, по-вашему, тут занимаетесь, комиссар? — поинтересовался он.

— Помимо прочего, становлюсь свидетелем изменнического безрассудства.

Ему это не понравилось — на щеках вспыхнули неровные пятна румянца.

— Вы не представляете, о чем говорите.

— Правда? — я кивнул в сторону двери. — У вас там по крайней мере один проклятый. Будете мне рассказывать, что это не вы принесли чуму на Молосс?

— Нет, не буду, — с гордостью ответил Асконас. Его убежденность в собственной праведности оставалась прочной. — Отрицание наших действий будет предполагать, что мы стыдимся их. Мы заняты здесь великим трудом, и у вас нет права ставить его под вопрос.

— Дело не в том, имею ли я право. Таков мой долг.

— Довольно, — произнес Бранд и шагнул вперед.

Я приготовился к казни или схватке.

Асконас поднял руку.

— Все в порядке, комиссар должен сам осознать свою ошибку, — он улыбнулся мне. — Кроме того, вам, кажется, известно, кто мы такие. Атаковав одного из нас, вы рискуете перейти всякие границы.

— Это меня не остановит, — уверил я инквизитора.

Асконас рассмеялся, и в его глазах мелькнула искренняя доброжелательность, пустое великодушие человека, твердо уверенного в своей святости.

— Думаю, что всё-таки остановит. Я верю, что вы праведный человек, комиссар Яррик, просто неверно всё поняли. Как вы думаете, что здесь произошло?

— Ересь и предательство. Вы выпустили чуму Хаоса в подулье.

Асконас кивнул — ему очень хотелось, чтобы я открыл глаза и всё понял.

— Мы действительно это сделали. Хотя даже нам не так просто было привезти сюда зараженных особей из карантинных миров.

— Ты признаешь свою вину, — сказал я, понимая, что произношу фразы, более подходящие самой Инквизиции.

— Нет. Ты не спросил, для чего мы это сделали.

— Не существует ответа, который оправдает подобное.

Теперь улыбка Асконаса стала грустной. Эта эмоция была таким же излишеством, таким же снисхождением, как и доброжелательность.

— Если ты и вправду так думаешь, значит, тебе никогда не приходилось жертвовать немногими во благо многих.

В моей глотке ещё скрипела сухая пыль самопожертвования. Моя решимость не дрогнула. Моя ненависть к этому самопомазанному святому усилилась.

— Изучение этой чумы очень важно, — продолжал Асконас. — Если бы мы сумели раскрыть её секреты… подумай только, что это могло бы значить. Мы бы научились возвращать мертвых к жизни. Даже Самого Отца Человечества!

Подобное безумие не заслуживало ответа. Я слышал кое-что об этой фракции внутри Инквизиции: ревивификаторы, которые в лучшем случае просто были помешанными. С этими душевнобольными спорить бессмысленно.

— Неужели ты не видишь? — спросил Асконас.

Вопрос удивил меня своей искренностью. Инквизитор действительно желал, чтобы я похвалил их за усилия, непонятно почему.

— Я вижу только твою неудачу.

Хорошее настроение Асконаса испарилось, и он поджал губы. Его глаза словно отступили во тьму глазниц.

— Ты ошибаешься, — заявил инквизитор.

Тогда я услышал это. В этой паре слов я услышал, как трескается броня его разума и духа. Я услышал звук своей победы. Я услышал, что Асконас усомнился. То, что он пытался убедить меня, указывало на его слабеющую веру.

Инквизитор повернулся ко мне спиной.

— Введите его, — приказал Асконас и направился к дверному проему.

Эрар и Майнхардт отошли в сторону и жестами велели мне следовать за ним. Шенк и Бранд, державшие меня на прицеле, были по-прежнему недосягаемы. Двинувшись за Асконасом, я прошел мимо рабочих станций, рядом с монолитным авгуром высотой почти с меня. На этой стороне располагались три сервитора, два из них были полностью мобильными, а третий никогда бы не смог покинуть помещение. Его туловище было присоединено к металлическому постаменту, который двигался по узкому рельсу перед массивными считывателями и измерительными приборами. Сделав ещё шаг, я тут же метнулся направо и нырнул за постамент.

Инквизиторы открыли по мне бешеный огонь, болт-снаряды врезались в сервитора и скопление приборов. Кровь, фрагменты костей, осколки стекла и железа разлетелись по сторонам и порезали мне лицо. Я неловко бросился обратно, в облако жалящих обломков. Как только я оказался у дальнего края авгурного модуля, Асконас крикнул: «Стоять!».

Кричал он это мне, или своим подручным, или всем нам, неважно — уже было слишком поздно. Повреждения механизмов оказались критическими. Включились аварийные системы: перерабатывающий завод решил, что на нем произошла катастрофа. Сирены ревели со всех уголков комплекса. Стены дрожали от грохота, рев стоял такой, что мог оглушить весь улей. Сердце Пирра было под угрозой, и смерть этого органа способна была погубить миллионы.

Бренкен получила обещанный сигнал. Я не выпрямлялся и оставался на месте, держа детонатор. Огонь прекратился, и я услышал, как инквизиторы рванулись ко мне, но подождал еще секунду, жалея, что не смог дать шестой роте более раннее предупреждение.

Я нажал кнопку, и катастрофа на заводе стала реальной.

Поначалу ничто не указывало на произошедшее. Бранд вышел из-за угла справа от меня, и я бросился к нему. Выстрел инквизитора прошел мимо, и я врезался в него. Воспользовавшись энергией удара, Бранд отскочил назад и навел пистолет мне в лицо.

Грянул взрыв. Далеко внизу мелтабомба пробила оболочку резервуара, и её звездный жар воспламенил прометий, вырвавшийся наружу подобно крови из пробитой артерии. Газовые карманы детонировали, трещина в гигантском баке расширилась. Он не был полон. За считанные секунды огонь добрался до испарений в его верхней части.

Зал управления содрогнулся, когда под ним пробудился рукотворный вулкан. Деформировались важнейшие опоры, так что пол рухнул на целый метр и резко накренился в сторону пикт-экранов. Нас всех сбило с ног, а Бранд улетел под горку. Он ударился об экраны лицом, разбил их и упал, ослепленный, хватаясь руками за осколки стекла и порезы. Я начал валиться, но удержался, схватившись за авгуры, выпрямился и кое-как начал продвигаться по наклону к выходу. Другие инквизиторы ещё не поднялись, но справа от меня Асконас встал на ноги и направился в мою сторону.

Последовал новый хлопок, раскатистый и приглушенный. Пол накренился сильнее, отбросив Асконаса назад. Я бросился вперед, пригибаясь к всё более крутому склону, и остался на ногах. Дальше поднимался, хватаясь за ряды рабочих станций.

Добравшись до последнего из них, я услышал треск электрических разрядов и оглянулся. Асконас снова приближался, подтягивая себя бионическими конечностями. Он поднял левую руку, и из модифицированного запястья выпрыгнул нейрокнут. Разворачиваясь, витки полыхнули энергией. Я увернулся и дернулся вправо; кнут оказался длинным, так что его кончик обжег воздух у моей головы.

Я достиг двери и подтянулся туда одновременно с тем, как Асконас вновь щелкнул кнутом. Мне нужно было что-то сделать с оружием инквизитора: как только он меня достанет, я буду полностью парализован, всю нервную систему поразят судороги. Мои пистолет и меч все еще лежали в коридоре, откатившись к стене под уклон.

Очередной взрыв. Пол комплекса выровнялся на мгновение, а затем накренился ещё больше. Схватив оружие, я выпрямился, упершись одной ногой в стену. Когда Асконас выкарабкался себя из командного центра, я открыл огонь из болт-пистолета, который держал в левой руке, и попал в цель. Снаряды превратили имплантат запястья в бесформенную массу, а кнут безвольно опал.

Асконас взревел и помчался на меня, вытаскивая болтер одной рукой. За ним из дверного проема вышел Эрар — меня собирались взять числом.

Я бросил фраг-гранату под ноги инквизиторам. Не надеялся их убить, но, пока они прятались от взрыва, я выиграл дополнительные несколько секунд. Не теряя времени, бросился обратно по коридору, пытаясь бежать, насколько это было возможно с учетом необходимости опираться на обе стены. Прошло три секунды, а мне так и не снесли голову болт-зарядом. Затем граната детонировала, что принесло мне ещё несколько мгновений. Словно в ответ на это, комплекс сотрясла череда крупных взрывов. Верх и низ метались из стороны в сторону. Я не позволил себе упасть, ведь противники уже открывали огонь. Мощные вибрации у нас под ногами сбивали им прицел. Инквизиторы что-то прокричали, а затем я услышал, как они кинулись в погоню. Хорошо.

Дверные проемы и пересечения коридоров превратились в зияющие ловушки. Добираясь до каждого пролома я разбегался и прыгал по центру. Набранной скорости хватало, чтобы успешно преодолевать ямы. По крику сзади я понял, что Майнхардту один из прыжков не удался.

Я достиг конца коридора. Мостик между комплексом и площадкой вокруг опорной трубы изогнулся и деформировался. Сама колонна стояла прямо, безразличная к агонии перерабатывающего завода. Когда я бежал по внешним мосткам, подо мной уже не было ничего, кроме огня, который бушевал и растекался вокруг. Волны пламени разбивались о фасады строений. Металлический мост стонал, когда я несся по нему, железо корежилось и ломалось. Вибрации превратились в жестокие толчки. Переход едва держался.

Шагнув на площадку, я оказался лицом к дверному проему, теперь скошенному по четкой диагонали, и отошел назад за трубу. Я стоял на колонне, поднимавшемся из центра яростного моря пламени.

Масштаб совершенного давил на меня, но я оставался верен своей клятве. Я принимал реальность происходящего. Если бы я заранее знал, какими будут последствия, то всё равно поступил бы так же.

Асконас вылетел из дверного проема и рванул через мост. Инквизитор был гораздо тяжелее меня, и каждый его шаг отдавался резким лязгом умирающего металла. Его сообщники замешкались у переправы. Я выстрелил в мостик там, где он соединялся с комплексом, заставив железо взвизгнуть. Асконас ступил на площадку обслуживания одновременно с новым содроганием комплекса, которое сбросило мост в огненный поток.

Теперь остатки его отряда не могли добраться до нас. Инквизиторы встали в дверном проходе подобно воплощениям безумного благочестия, но прекратили огонь. Их лидер оказался между ними и мной.

— Что ты наделал? — прорычал Асконас. Он не стрелял, ярость не позволяла ему даровать мне быструю смерть.

Я тоже не стрелял — броня Асконаса могла выдержать серьезный урон, хотя его голова не была защищена. Член Инквизиции или нет, он предал Империум. Я всей душой осуждал Асконаса, но всё же не стрелял.

Нам обоим нужно было понять друг друга. Я осознал, что Асконас сбит с толку моей уверенностью в собственной правоте, как и я — его.

— Я точно знаю, что сделал, — ответил я инквизитору. — Очистил этот мир от твоего безумия.

— Мы могли бы узнать очень многое.

— С каких пор мы прислушиваемся к учениям Хаоса?

Он уставился на меня. Мое отсутствие сомнений ранило его сильнее, чем ранили бы болт-снаряды.

— Ты ошибаешься… — начал Асконас, но закашлялся.

— Нет, ошибаешься ты.

Он продолжал кашлять, и я внезапно понял, почему.

— Ты понимаешь, что ошибся. Ты хочешь, чтобы я поверил в безгрешность твоих побуждений, потому что сам уже не веришь в это. И ты заражен.

Инквизитор взревел, его глаза засветились отчаянной яростью. Левая рука Асконаса была бесформенной массой, способной сокрушить мой череп. Пальцы правой латной перчатки потянулись к моему горлу. Действуя с ясностью и чистотой побуждений, я поднял пистолет и послал болтерный снаряд в мозг этого падшего святого.

Я перешагнул через его труп и повернулся к другим инквизиторам. Может, они и не слышали наш разговор из-за ревущих потоков прометия, но всё равно не пытались мне отомстить. Они знали, что потерпели поражение.

Комплекс продолжал сотрясаться, его судороги становились всё отчетливее по мере того, как потоки пламени становились яростнее. На грани полного коллапса произошел еще один внезапный обвал на другой стороне, когда рухнули поддерживающие балки. Структура осела с резким стоном разлетающегося скалобетона и измученного металла. Инквизиторы упали на колени, затем поднялись снова. Их отказ к отступлению был актом открытого вызова. Почему они должны бежать, если моральное преимущество на их стороне? Ревивификаторы и я оставались на местах, запоминая своих врагов. Я отвечал на их праведность своей собственной.

Час спустя пламя начало утихать, грохот истребления умолк. Вскоре позади инквизиторов появились люди с оружием. Они, должно быть, попали в комплекс через входы из верхних уровней. Шестая рота прибыла на место.

Инквизиторов поместили в карантин, и я следил за ними в течении всей операции по зачистке территории. Весь подулей и несколько уровней над ними были очищены огнем. Зомби превратились в пепел, а оставшихся подопытных Бренкен приказала выжечь оставшихся огнеметами. Немногих уцелевших мятежников загнали в угол и перестреляли.

Мы принесли мир на Молоосс.

Структурная целостность улья была нарушена. Насколько серьезно, ещё никто не знал. Жертвы исчислялись сотнями тысяч. Снижение количества рабочей силы, впрочем, было уже неважным, так как завод не подлежал восстановлению, а подземные запасы прометия должны были гореть ещё несколько веков. Мир утратил свою полезность для Империума.

Да, я принес мир на Молосс. Мир, который убивает. Я задумался, сколько времени пройдет до того, как Пирр превратится в улей-призрак. Утешение было лишь в том, что на его жителей хотя бы не обрушился Экстерминатус. Я спас их от этого.

Но не думал, что они поблагодарят меня.

Эрар, Шенк, Бранд и Майнхардт не показывали признаков заражения или раскаяния — а эти два состояния были взаимозависимы. Им не хватало разумной честности Асконаса. Он осознал, что был неправ, и поддался чуме. Эгоизм этих четверых оказался крепким, словно керамит, и они не ведали сомнений.

— Что нам с ними делать? — спросил меня губернатор Хартвиг в тот день, когда шестая рота готовилась к отбытию.

— Ничего. Можете присматривать за ними, пока их не заберут коллеги из ордоса. Как только подтвердится, что эти четверо не переносят чуму, мы утратим власть над ними.

Я сделал ещё кое-что перед отбытием — в одиночку прошел по очищенным уровням Пирра. Смотрел на разрушенные здания, груды горелых обломков и скрюченные конечности обугленных трупов. Брал на себя ответственность за последствия.

Я шел с фонариком, ведь опустошенные уровни превратились в царство вечной ночи. Тени разрухи танцевали в луче света, сливаясь в кошмарные формы. Однажды мне показалось, что я увидел слева от себя огромную фигуру, намного выше человека, с шипами торчащими из тела. Когда я направил на неё свет, это, конечно же, оказались остатки труб и раздробленного скалобетона.

Я бродил ещё три часа, а то и больше. Заставлял себя оставаться там до тех пор, пока не изгнал до последней капли гордость за ужасы, которые совершил, и оставил только беспощадное осознание. Когда Бренкен нашла меня, я уже достиг желаемого.

— Заводите дружбу с мертвецами? — спросила она.

— Здесь лучше, чем в обществе святых.

Мы отправились в длинный обратный путь от пожарищ.

Стив Лайонс Корпус Смерти Крига

Среди мертвецов

Город был потерян уже давно.

Однако, его защитники еще продолжали сражаться, удерживая руины. Даже несмотря на то, что знали — всегда знали — что их дело безнадежно.

Молодой солдат прятался в полуразрушенной кирпичной башне.

Он держал лазган наизготовку, упирая приклад в плечо. В прицел он смотрел на раскинувшийся перед ним отравленный ландшафт.

Свистящий порывистый ветер хлестал по плечам солдата, взметая вихри пепла. Солдат ощущал обжигающий холод ветра даже сквозь свою темную шинель и толстые пластины панцирной брони. Но он никак не проявлял, что это его беспокоит, не проявлял слабости. Он продолжал сидеть в том же неподвижном положении, от которого сводило мышцы, держа палец на спусковом крючке. Он ждал.

Он ждал уже час или больше. С тех пор, как сокрушительные громовые удары осадных орудий, наконец, затихли. С тех пор как над выжженной пустошью воцарилась жуткая тишина.

Кто знает, о чем он думал?

У молодого солдата не было имени. Ему и не нужно было имя. У него был лишь номер на солдатском жетоне. Номер, обозначавший его подразделение и место солдата в нем, и, значит, говоривший о нем все, что можно было сказать.

— Началось. Мы получили подтверждение: противник атакует.

Голос генерала: далекий, металлический, раздающийся эхом. Молодому солдату приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова. Он был слишком далеко от ближайшего громкоговорителя.

— Держитесь стойко. Помните, чему вас учили. Помните, что вам приказано. Вы должны быть готовы встретить атакующих со смертоносной силой.

Молодой солдат был в противогазной маске. Звук его дыхания громко раздавался внутри противогаза. Ему пришлось задержать дыхание, чтобы расслышать слова генерала.

Воздух, очищаемый фильтрами на груди, поступал в противогаз по резиновому шлангу. Но все равно воздух оставлял на языке горький, пыльный привкус. Солдат знал, что этот воздух смертелен для него, несмотря на средства защиты.

Задумывался ли он об этом? Приводила ли его в ужас мысль, что его плоть заживо сгниет на костях, а внутренности превратятся в жидкость?

Если и так, то его могла утешить другая мысль: смерть от радиации медленна и мучительна, а он почти наверняка погибнет раньше.

Эту планету не зря классифицировали как мир смерти.

— По расчетам вы не сможете выиграть этот бой. Такая задача вам и не ставится. Ваша цель — заставить врага дорого заплатить за победу.

Противник обладает огромным превосходством в средствах. Но с каждой секундой, пока вы противостоите его орудиям, вы истощаете его средства. Вы делаете его слабее.

Цена же за этот успех с нашей стороны — лишь тот ресурс, который доступен нам в избытке и легко восполним. Эта цена — то, что и так по праву принадлежит Императору. Слава нашему Отцу, нашему Защитнику.

Сегодня вы потерпите поражение, заплатив за него лишь дешевую цену, лишь ваши ничего не стоящие жизни. Но умрите храбро, упорно сопротивляясь, и ваша жалкая жертва поможет проложить путь к величайшей Его победе в будущем. Слава Императору!

Речь генерала завершилась резким металлическим звуком фанфар.

Теперь молодой солдат видел их. Точнее, он видел тучу пыли, клубившуюся над горизонтом, предвещавшую приближение вражеской армии. Порывистый ветер донес до него злобный рев машинных духов. Скоро ему придется сражаться, в первый раз за свою недолгую жизнь.

Его первое поле боя. И почти наверняка последнее.

Молодой солдат был обучен — более того, он был рожден — не проявлять страха. Но значит ли это, что он не чувствовал страха? Он был обучен не задавать вопросов, но значит ли это, что он не задумывался над вопросами? Задумывался ли он над ценностью человеческой души?

Город был потерян уже давно. На самом деле, тысячелетия назад.

Насколько знал молодой солдат, город не представлял никакой ценности — ни стратегической, ни в плане ресурсов. И все равно солдат умрет за этот город, потому, что для этого он и рожден. Это не только его долг, это его судьба.

И, в конце концов, этот город был для него домом — по своему — хотя до сего дня солдат даже не видел неба над ним. Бесчисленные поколения его народ сражался и умирал здесь, за эту бесплодную землю под ногами. Каждый служил одной и той же непостижимой великой цели, каждый искал искупления для этого проклятого Богом-Императором мира.

Родного мира молодого солдата. Единственного мира, который он знал.

Мира смерти по имени Криг.

Где-то в руинах нечто было разбужено грохотом боя. Что-то, что спало много ночей и много дней, и давно уже должно было умереть. Нечто, чему едва хватило силы поднять свою круглую голову. Но все же оно подняло голову и напрягло мышцы своих полуиссохших конечностей, оторвав брюхо от земли. Пыль и мусор посыпались со спины твари, когда она встала на ноги.

Оно было мертво. По крайней мере, все равно что мертво. Поддерживаемое одним лишь непреодолимым биологическим императивом. Первобытной потребностью, которая не дала бы твари покоя, пока не была бы удовлетворена. Потребностью обеспечить дальнейшее существование своего генетического материала.

Потребностью размножения.

Атакующие солдаты исчислялись тысячами.

На поле боя перед ними двигались — и частично защищали их — легко бронированные машины. Молодой солдат насчитал шесть или семь машин. Немного, и с такого расстояния они казались ветхими, едва исправными.

Но в башне каждой машины сидел стрелок, и не было оснований сомневаться, что тяжелые стабберы в башнях вполне исправны.

Однако наиболее страшным зрелищем были сами солдаты, маршировавшие шагом, в полный рост, держа лазганы на плече, явно не обращая внимания на риск, которому они подвергались. Как будто они знали, что непобедимы. Их лица были скрыты противогазами. И не случайно это придавало им вид черепов с пустыми глазницами, символов самой смерти.

Конечно, эти солдаты были всего лишь людьми. Молодой солдат знал это, как и все остальные. Он знал этих людей, многих из них, всю свою жизнь. Правда, он не мог сказать, с кем именно из них он рос, учился, тренировался, проходил строевую подготовку. Как и у него, у этих солдат не было имен. И не было лиц.

Как сила стихии — неумолимая, неостановимая — Корпус Смерти Крига накатывался на одинокую позицию молодого солдата.

— Ждите, — предупредил голос генерала, усиленный вокс-аппаратом. — Не стреляйте, пока нельзя будет вести огонь с максимальной эффективностью. Выстрел, сделанный слишком поспешно — это выстрел, потраченный зря.

Молодой солдат был воспитан не проявлять страха.

Но большинство людей сейчас побежали бы или по крайней мере, застыли бы от ужаса.

— Лучше умереть с полностью заряженным оружием, чем потратить боеприпасы зря. Ваше оружие всегда может быть подобрано и использовано снова.

Молодой солдат прятался в полуразрушенной кирпичной башне. Он не проявлял слабости. Он держал наизготовку свой стандартный лазган М35, упирая приклад в плечо. Он продолжал сидеть в неподвижном положении, от которого сводило мышцы, держа палец на спусковом крючке. Он ждал.

Звук привлек внимание твари. Она резко повернула круглую голову, и уставилась внимательными глазами в пыльный сумрак.

Недавно рядом обрушилась стена вместе с куском потолка. Обломки все еще осыпались. И снова этот звук, громко раздававшийся в пыльной тишине. Скрежет камня по камню. Звук движения в обломках.

Вот оно! Силуэт судорожно дергающейся руки в перчатке. Тварь немедленно бросилась туда. Она передвигалась на двух ногах, но согнувшись, используя две руки и две клешни чтобы сохранять равновесие и двигаться быстрее.

Там было то, что она искала, именно то, что так нужно было твари. Жизнь!

В обломках лежал человек, придавленный потолочной балкой, обвалившейся ему на грудь. Он пытался освободиться, но ему не хватало сил. Тяжело вздохнув, он затих. Он даже не отреагировал на появление твари, угрожающе нависшей над ним. Если бы она не была в таком отчаянном положении…

Существо устремило пронзительный взгляд на свою жертву. И увидело свои отражения в паре темных линз. Глаза жертвы были скрыты, и тварь не могла понять, действует на человека ее гипнотизирующий взгляд, или нет.

В любом случае, человек едва ли мог сопротивляться.

Тварь в предвкушении облизала слюнявым языком клыки, разыскивая трещину в броне человека, уязвимое место. Место, в которое можно ударить, чтобы передать свой самый ценный дар.

Если бы существо было не столь растеряно, оно бы поняло, что его усилия тщетны.

Жертве и не нужно было сопротивляться. Достаточно было того, что именно в этот момент человек испустил последний вздох и умер.

Сначала тварь никак не могла смириться с этим, не могла принять того, что ее последняя надежда рухнула. Она вцепилась в мертвого человека руками и клешнями. Она толкала его, дергала, пытаясь напугать, заставить двигаться. Бесполезно. Теперь он не представлял для существа никакой ценности. Просто кусок остывающего мяса.

Тварь запрокинула круглую голову и взвыла, изливая свое страдание в небо.

Ракеты с воем взлетели в серое небо, оставляя за собой дымные следы, похожие на шрамы.

Солдаты Корпуса Смерти видели их приближение и с отработанной четкостью приступили к действиям. Они разорвали строй и заняли укрытия там, где могли найти их. Через секунду в их рядах распустились три огненных цветка взрывов, и десятки солдат были испепелены.

Остальные продолжали упорно двигаться вперед. Молодой солдат иного от них и не ожидал.

Многие из атакующих солдат упали на землю и ползли вперед на локтях. Они вели ответный огонь из переносных ракетных установок и тяжелых стабберов на бронемашинах. Некоторые из них — те, что подошли ближе всех к своей цели, разрушенному городу — бросали противотанковые гранаты.

Они целились по огневым точкам защитников, там, где могли их обнаружить. Разрушенный город содрогался от взрывов их снарядов, и кирпичная башня, в которой прятался молодой солдат, грозила обрушиться.

Он услышал голос генерала, гремевший сквозь шум боя.

— Ваша цель — тяжелые орудия противника. Уничтожая их, вы уменьшаете возможности противника к наступлению. Не отвлекайтесь на …

Особенно мощный взрыв поблизости заглушил остальное.

Но приказы генерала были услышаны.

Еще пара ракет вылетела с позиций в городе. Они промчались над головами солдат атакующей армии, облаченных в маски-черепа. За солдатами, составляя арьергард пехоты, двигалась неровная колонна артиллерийских орудий. Первая ракета попала в «Сотрясатель», расколов его бронированный корпус. Вторая упала недолетом, убив лишь еще нескольких человек.

Первые из солдат Корпуса Смерти подошли на дальность выстрела длинноствольного лазгана. Пришла очередь снайперов приступить к работе. В окнах и дверных проемах, повсюду вокруг молодого солдата, засверкали вспышки выстрелов. Но сам он не стрелял. Снайперских лазганов на всех не хватало. Он помнил указание генерала: «Выстрел, сделанный слишком поспешно — это выстрел, потраченный зря»

Все равно от снайперов было немного толку. Место каждого солдата, убитого их лазерными выстрелами, занимали четверо новых. Некоторые толкали мертвецов перед собой, используя их тела как щиты. Они тоже знали, как наилучшим образом использовать все доступные ресурсы.

— Помните приказы… По расчетам вы не сможете выиграть этот бой… Сегодня вы потерпите поражение, заплатив за него лишь дешевую цену, лишь ваши ничего не стоящие жизни. Но умрите храбро, упорно сопротивляясь…. Слава Императору!

Приближался его момент.

То, чего он ждал, тот краткий промежуток времени, когда враги окажутся в пределах дальности его огня, прежде чем захватят его позицию. Совсем немного времени было отпущено ему на действия. Боялся ли он, что может не преуспеть в своей задаче, порученной ему самим Императором? Молился ли он своему богу за свою бессмертную душу?

Он знал, что первый же выстрел выдаст его позицию. Значит, это должен быть хороший выстрел. Он выбрал цель. На самом деле целью мог быть любой из наступающих солдат. Он целился в линзы маски. Думал ли он о том, что за лицо скрыто за этими темными линзами?

Спрашивал ли себя молодой солдат, может быть, это лицо, которое он знает?

Единственный лазерный выстрел в мозг. Если не получится так, если будет лишь повреждена маска, кожа человека окажется уязвима для ядовитой атмосферы. В этом случае смерть все равно неминуема. Медленная, мучительная смерть.

Одна секунда. Но молодой солдат ждал ее всю жизнь.

Он задержал дыхание и нажал спуск.

Голос — человеческий голос — привлек тварь сюда, на огромную городскую площадь, частично еще невредимую, хотя большинство улиц и лестниц, отходивших от нее, были разрушены.

Однако что-то было не так. По запаху в зловонном воздухе существо чувствовало, что здесь была жизнь, и не так давно. Но сейчас ее здесь не было. Площадь была пуста. Откуда же тогда раздавался этот дразнящий голос?

Ответ пришел в форме электронного визга, заставившего тварь ощетиниться. Короткий всплеск радиопомех. Потом голос раздался снова, пугающе громко и близко. Он звучал из металлического ящика над головой твари. Громкоговоритель, прикрепленный к ржавой, искореженной кабине лифта.

Тварь снова взвыла и ударила когтями. Ее первый удар перерубил провода, заглушив лживый голос. Слепая ярость чудовища, однако, не была удовлетворена. Оно вцепилось в громкоговоритель обеими руками, сорвало его с креплений и швырнуло на землю.

И вдруг… что-то новое. Новый звук. Безошибочный топот приближавшихся шагов. Чудесный новый звук. И новый запах в воздухе.

Остановилось ли существо, чтобы осмыслить свою невероятную удачу? Вознесло ли оно молитву благодарности своим тиранидским богам, за то, что они послали ему эту прекрасную форму жизни — человека, одинокого человека — именно тогда, когда это больше всего было нужно?

Этот человек тоже носил броню, темную шинель и маску, полностью закрывающую лицо. Эта одежда делала его неотличимым от его мертвого товарища. Скорее всего его привлек сюда вой существа. Он держал оружие наизготовку. Это создавало неудобства.

Если бы у существа было больше времени — если бы оно знало, что кто-то идет сюда — оно постаралось бы найти укрытие, устроить засаду. А так оно было застигнуто на открытом пространстве. Уязвимым.

Существо посмотрело в глаза человека, сквозь темные линзы. Человек навел на тварь свое оружие, но не стрелял. Задумалось ли существо, почему? Или просто решило, что это снова везение?

Надо подойти ближе к человеку. Но нельзя рисковать, делая резкие движения. Оно сделало шаг, еще один, к своей жертве, не отрывая от человека свой пронзительный взгляд. Человек шагнул назад. Но он смотрел в глаза чудовища слишком долго. Он был загипнотизирован. Теперь он во власти твари.

Жалобный визг — возможно, крик о помощи — замер в его горле. Последняя попытка его воли к сопротивлению. Он действительно сопротивлялся дольше, чем большинство людей.

Он расслабился и опустил оружие.

Жертва сдалась хищнику.

Передача генетического материала завершилась за несколько секунд.

Молодой солдат произвел четыре лазерных выстрела. Как минимум два попали в цель. Он не знал, убил ли он кого-то или нет. Ответ противника был слишком быстрым, слишком яростным.

Ему пришлось покинуть башню. Она была полностью разрушена огнем стаббера. Огонь стаббера! Это значило, что он стоил противнику больше ресурсов, чем потратил сам. Он действовал успешно. И что самое неожиданное, он был еще жив.

— … повторяю, те из вас, кто еще способен, отходите на запасные позиции. Те же, кто нет, если вы слышите это, мы салютуем вам.

Прямой путь отступления через разрушенный город был блокирован. Туннель был обрушен бомбардировкой, и молодому солдату пришлось идти в обход. По пути к нему присоединились еще несколько защитников города, сейчас их было куда меньше, чем тогда, когда они выходили на передовые позиции.

Солдаты в масках-черепах не обменивались приветствиями, и словно не замечали друг друга. И молодой солдат не был взволнован тем, что некоторые из его товарищей получили ранения. У одного из них не было левой руки ниже локтя, кровь и грязь пропитали импровизированную повязку.

— Продолжать движение. Вы должны оторваться от противника. Он попытается не позволить вам сформировать новую линию оборону, если сможет.

Еще одна секция крыши обрушилась. Это произошло немного впереди на пути молодого солдата. Лишь по страшному шуму он понял, что случилось, а потом туча пыли, поднявшаяся в туннеле, поглотила его.

Маска и фильтры не позволили ему задохнуться. Он знал, что некоторым из его товарищей не так повезло. Но у него не было времени скорбеть о них, даже если бы он чувствовал скорбь. Не было времени подумать, что он сам вполне мог быть раздавлен обломками верхних уровней города.

В любом случае, что было потеряно? Всего лишь жизни нескольких человек, которые все равно не могли стать ни бойцами Корпуса Смерти, ни отцами. Ничего не стоящие жизни. Жизни отверженных. Отверженных, подобных ему.

Второй раз ему пришлось искать новый путь на запасные позиции. Он перебрался через руины сровненного с землей жилого дома и пролез под каменной аркой, осыпавшейся под собственной тяжестью. Словно знак упрямой гордости, на арке сохранилась выщербленная эмблема Администратума.

Молодой солдат вышел на большое открытое пространство. Он мог определить это в основном по громко раздававшемуся топоту собственных шагов, потому что вокруг можно было разглядеть немногое. Городская площадь. Сводчатая крыша над ней была по большей части невредима, сквозь нее проникало лишь немного тусклого света с неба. У молодого солдата не было люминатора. Его глазам было необходимо несколько секунд, чтобы привыкнуть к пыльному мраку.

У него не было этих секунд. Во тьме перед ним возник силуэта, и в уши солдата ворвался жуткий, нечеловеческий хриплый визг, пронзавший каждый нерв.

Конечно, он знал о ксеносах. Мерзкие, богохульные чудовища, размножавшиеся в темных уголках Империума, как раковая опухоль. Он не ожидал встретить такого монстра. Встретить на Криге. В одиночку. Ужаснула ли его эта мысль? Внушила ли отвращение? Или, может быть, он возблагодарил Императора за этот неожиданный шанс послужить Ему?

Как бы то ни было, молодой солдат поднял наизготовку свой лазган. Он пробирался через останки разрушенных статуй и фонтанов. Он шел на звук хриплого дыхания и зловонный смрад, пробивавшийся даже сквозь противогазную маску.

И оказался лицом к лицу с чудовищем.

Оно заметило его приближение и присело, как перед броском. Тварь была двуногой, но больше похожей на насекомое, чем на человека. Двое других ее конечностей заканчивались костяными руками, а еще двое — страшными клешнями. У нее была естественная броня: хитиновый, сине-фиолетовый экзоскелет. Круглая голова монстра была слишком большой для тела, и между широкими челюстями блестели длинные острые клыки.

Молодой солдат не знал, как называется эта разновидность ксеносов. Не знал, на что они способны. Он лишь знал, что это чужак, а значит — угроза.

Во мраке позади твари он различил силуэт человека. Такой же солдат, как и он, такой же отверженный, стоял наколенях; похоже, в сознании и без признаков ранений, но неподвижный. Побежденный. И едва молодой солдат понял, что это должно значить, он был прикован к месту взглядом ярко-багровых чужих глаз.

Он почувствовал, как они вгрызаются, пробивают себе путь в его мозг. И растерялся.

Но лишь на секунду. Спасение пришло неожиданно, в виде двух товарищей, очевидно, как и он, искавших более безопасный путь сквозь осажденный город; они попали на площадь, заблудившись, как и он.

Взгляд ксеноса скользнул на новоприбывших. Они подняли оружие, но не стреляли. У них не было разрешения расходовать ресурсы таким образом. Даже аккумуляторы лазганов нельзя перезаряжать до бесконечности.

Вместо этого они бросились в штыковую атаку. Ксенос выставил клешни и угрожающе зашипел. Если существо ожидало, что уроженцы Крига испугаются, оно было разочаровано.

Оно встало на дыбы и ударил когтями. Оно вспороло живот первому из атакующих. В ответ штык второго нанес ему рану, пронзив сустав руки, защищавшей горло.

Молодой солдат бросился вперед, тоже присоединившись к бою. Теперь, когда ксенос отвел взгляд, его разум снова был свободен. Но ему понадобилась еще секунда, чтобы собраться. Он чувствовал себя так, словно пробудился от сна, его чувства были притуплены.

Существо понимало, когда противник сильнее. Оно повернулось и побежало. Гнаться за ним не было смысла; это стало очевидно сразу же. Оно было слишком быстрым для любого из солдат — нечеловечески быстрым — и более уверенно пробиралось сквозь развалины. Через мгновение оно исчезло из виду.

Молодой солдат обернулся к жертве монстра. Солдат, стоявший на коленях, даже не шелохнулся, несмотря на бой, только что кипевший прямо перед ним. Он был слишком глубоко во власти гипноза ксеноса. Что чудовище сделало с ним? Несомненно, оно заразило его разум, а возможно, и тело. Инструкции на этот случай были вполне ясны.

Молодой солдат сломал шею своему загипнотизированному товарищу.

— Началось. Мы получили подтверждение: противник атакует.

Те же самые слова эхом раздавались в городе.

— Держитесь стойко. Помните, чему вас учили. Помните, что вам приказано. Вы должны быть готовы встретить атакующих со смертоносной силой.

Молодой солдат сейчас уже должен быть на позиции. Маленькое звено во второй линии обороны, намного более короткой, чем первая. Корпус Смерти снова наступает. Он должен быть в укрытии, готовиться к отражению атаки. Ждать.

Что же задержало его здесь?

Он был отвергнут сержантами-вербовщиками Корпуса Смерти. Причину ему не сказали. Возможно, это был недостаток способностей. Но более вероятно, они нашли изъян в его генетической структуре. Один из тех, что необнаружимы в «лоне жизни» и проявляются только в процессе взросления. Проклятая мутация!

Так он оказался целью для солдат-призывников, которые до сего дня были его товарищами. Последнее испытание для них, прежде чем они погрузятся на корабли и улетят с планеты на свою первую войну. Учения с настоящими боеприпасами.

Но это все… было до того.

Молодой солдат был один. Двое его товарищей обработали свои раны и пошли дальше, следуя голосу генерала. Понимал ли кто-либо из них, что этот голос был лишь записью, которую проигрывали уже тысячи — нет, сотни тысяч — раз до того?

Никому из отверженных не выдавались вокс-бусины. Несомненно, это тоже считалось напрасной тратой ресурсов. В конце концов, откуда могли знать командиры, что отверженным будет что сказать?

И откуда они могли знать, что здесь появится новая опасность?

Убегая с площади, раненый ксенос оставил за собой след зловонного ихора. Казалось, тварь умирает. Но возможно, она умирает с самого момента своего прибытия на Криг? И еще не умерла…

Сотни путей вели из старого города в более новые туннели под ним. Туннели, в которых молодой солдат был рожден и воспитан, в которых непрерывно трудились техножрецы и специалисты-медики, вырабатывая и очищая единственный ресурс Крига. Технологии, которые они использовали, были запрещены на всех остальных имперских мирах, и не без причины. «Лоно жизни» было самым ценным достоянием этого мира, но и его уязвимым местом.

Сотни путей, каждый из которых, предположительно, давно закрыт.

Но если ксенос найдет путь вниз? Что тогда?

— Ждите. Не стреляйте, пока нельзя будет вести огонь с максимальной эффективностью. Выстрел, сделанный слишком поспешно — это выстрел, потраченный зря.

Молодой солдат не обратил внимания на голос давно мертвого генерала. Все равно ближайший громкоговоритель на площади был разломан. Солдат отвернулся от своих товарищей, уже скрывшихся из виду. И пошел по следу ксеноса.

Несомненно, он считал, что это его долг. В конце концов, если бы только его начальники знали то, что знает он… если бы они были здесь, чтобы отменить прежние приказы… Возможно, они бы даже похвалили его инициативу.

Или напротив, порицали бы его неподчинение.

Чувствовал ли молодой солдат волнение — или, может быть, страх — впервые в жизни действуя по собственной инициативе? Или он спрашивал себя, возможно, еще сержанты-вербовщики заметили это в нем, обнаружив эту черту в его психологическом профиле?

Может быть, именно по этой причине они отвергли его?

След вел его дальше, от грохота возобновившегося обстрела.

Он оказался в части города, которую уже несколько веков не видели глаза человека. Радиоактивный ветер выл в его ушах, словно плач древних призраков. Словно призраки полковника Юртена и его последователей-лоялистов, которые сражались здесь за душу Крига — и победили. Крестовый поход — и победа — стоили того, чтобы заплатить за них ужасную цену.

Ксенос прятался как мог. Он проскальзывал между наименее поврежденными из уцелевших зданий, скрываясь в самой темной тени. Несколько раз тварь проскальзывала в такие места, куда не пойти проникнуть ее менее гибкий преследователь. Однако молодой солдат всегда отыскивал обходной путь и снова выходил на след.

Пятна крови существа попадались все чаще. Оно стало двигаться медленнее. Наконец-то. Молодой солдат стал более осторожным. Он нашел в руинах древний разбитый щит и натер его до блеска рукавом.

Продвигаясь вперед, он держал щит перед собой, под углом. Он надеялся обнаружить ксеноса, увидев отражение в блестящей поверхности щита. Так он рассчитывал избежать воздействия гипнотизирующего взгляда чудовища.

Однако это предположение так и не было проверено. Он услышал врага раньше, чем увидел, услышал его гортанное рычание и скрежет его когтей — по металлу? Оно было прямо на другой стороне еле державшейся секции стены. Почти рядом…

Шум прекратился. Тварь услышала его, несмотря на его попытки передвигаться бесшумно? Или почувствовала его запах в воздухе? Устроила засаду и ждет?

Молодой солдат подкрался к наполовину обрушившейся стене, припал к земле и, затаив дыхание, стал напряженно прислушиваться. Но ничего не услышал. Используя щит как зеркало, он попытался заглянуть за стену. Он не увидел, чтобы там скрывалась какая-то угроза.

На земле за стеной он обнаружил люк — древний, проржавевший, плотно задраенный; даже приварившийся к бетону от жара какого-то давнего взрыва. Но с поверхности люки были расчищены обломки, и на нем были заметны свежие царапины. Царапины от когтей. Самым убедительным свидетельством была темная кровь, запекшаяся на краях люка.

Ксенос был здесь. И пытался проникнуть вниз. Он не смог этого сделать, потому что его убывающих сил уже не хватало, чтобы справиться с люком? Или потому, что почувствовал, что он здесь не один?

Значит ли это, что молодой солдат поступил правильно, последовав за ним?

Должно быть, существо очень ослабело, иначе оно, несомненно, защищалось бы и сражалось с ним. Теперь человек Крига стал хищником, а ксенос — его жертвой.

Добавила ли эта мысль солдату новой уверенности, когда он возобновил охоту?

Он полез наверх через окно с аркой.

Оно оказалось слишком узким для его плеч, защищенных пластинами керамита. Его шинель зацепилась за предательский осколок стекла, делая его уязвимой мишенью. Он поспешно вырвался и упал в неподвижную тьму.

Молодой солдат оказался в храме. По крайней мере, это когда-то был храм. Деревянные скамьи расколоты в щепки, алтарь осквернен так, что солдат не мог заставить себя взглянуть на него. Страшное напоминание о грехах его народа.

Он склонился, чтобы разглядеть след крови. В темноте это было трудно. Но след был здесь, он вел по полу храма в пролом в противоположной стене.

Инстинкт ли удержал молодого солдата от того, чтобы идти дальше по следу? Или это логика подсказала ему, что его привели сюда не просто так?

Или это Император хранил его, даже здесь, в самой темной тьме?

Все еще пригнувшись, он поднял перед собой свой «зеркальный» щит. С его помощью он заглянул за левое плечо, потом за правое. И увидел его: багровый блеск во мраке, прямо позади себя. Эти глаза!

Он резко повернулся, и ксенос, яростно зашипев, прыгнул на него.

Должно быть, тварь выбрала это темное место, чтобы устроить засаду. Должно быть, она два раза прошла по своему следу, чтобы запутать солдата. Существо разочарованно завизжало, когда его когти ударили по металлу — металлу древнего разбитого щита. Солдат уже слышал этот ужасный хриплый вопль на площади, и этот звук заставил его вздрогнуть.

Ксенос отступил в свой угол, свирепо глядя на врага.

Солдат избегал гипнотического взгляда пурпурных глаз монстра. Он смотрел в истекающую слюной пасть твари. Щит смялся от силы удара, и солдат отбросил его; щит и так более чем послужил своей цели.

Солдат поднял лазган.

Ксенос выскочил из тени, в которой прятался. Чтобы покончить с такой угрозой, вполне стоило потратить энергию аккумулятора лазгана. По крайней мере, так считал солдат, и поблизости не было никого, кто мог бы это отрицать.

Ксенос, вероятно, знал, что не сможет убежать. Он снова бросился на солдата в вихре клыков и когтей. Солдат, не дрогнув, выпустил два лазерных луча в тело твари. Первый выстрел был отражен экзоскелетом существа. Второй прожег круглую дыру в его черепе. Но тварь не умерла.

Если ее живучесть и поразила молодого солдата, то он никак этого не проявил. Он приготовился отразить атаку твари, перенеся свой вес на опорную ногу. Но даже так существо едва не свалило его на землю.

Костяные руки вцепились в лазган и попытались вырвать его из рук, а клешни рванулись к горлу солдата. Он отбил их локтем, защищенным пластиной брони и ткнул лазганом вперед — тогда как ксенос ожидал, что солдат будет пытаться вырвать оружие — всадив ложу лазгана в открытую пасть. Зубы раскололись, тварь взвыла, содрогнувшись от боли, но оружие было потеряно.

Солдат схватился за нож.

Но его враг был быстрее. Его окровавленный язык хлестнул, как плеть, с удивительной меткостью. Язык пробил тяжелую шинель солдата, нашел место, не защищенное броней. Пронзил плечо над ключицей, заставив солдата резко вздохнуть от боли: первый звук, который он издал за день.

Кровь хлынула к голове, и колени подогнулись. Понимал ли солдат в тот момент, что это существо сделало с ним? Может быть, если бы Империум не так бдительно хранил свои тайны… Если бы солдат знал, как эта тварь называется…

Генокрады существовали, чтобы размножаться. И этим все сказано. И этот генокрад проник на Криг именно с этой целью, вероятно, пробравшись на борт грузового корабля или войскового транспорта. Его страшный язык вытянулся вдвое, как яйцеклад.

Он пытался внедрить в тело солдата эмбриональный организм, который перепишет генетический код человека и исказит его разум. После этого все потомки человека будут и потомками генокрада, чудовищными мутантами.

И единственной целью этого человека станет производить на свет этих монстров — как можно больше — и растить их.

Но здесь такого не будет. Солдат был отверженным. А отверженных не допускали к участию в криговских программах воспроизводства. И род этого генокрада так или иначе прервется здесь, независимо от того, выиграет он этот бой или нет. Если бы только они оба — человек и ксенос — знали это. Если бы кто-то из них мог оценить эту жестокую иронию.

Молодой солдат нанес удар ножом со всей силой, которая у него еще оставалась. Это было последнее отчаянное усилие. И оно принесло плоды. Нож разрубил узлы мышц твари, и ее душераздирающий вопль оглушил солдата. Зловонный ихор выплеснулся на линзы его противогаза и ослепил его.

Кончик отрубленного языка застрял в его левом плече. Почувствовав это, солдат схватил его пальцами в перчатке. Вырвав слизистый отросток из своей кровоточащей плоти, солдат с отвращением отбросил его.

Когда он снова смог видеть и слышать, все уже кончилось.

Ксенос перестал бороться и наконец умер, не в силах больше сопротивляться тяжелым ранам и смертоносной радиации. Молодой солдат встал и бесстрастно посмотрел на мертвую тварь. Его мысли были его собственными, как всегда.

Но одна мысль, несомненно, должна была прийти ему в голову. Он, должно быть, понимал, что сделал нечто большее, чем просто убил врага. Благодаря ему — одинокому отверженному сыну недостойного народа — гнусный ксенос встретил самую страшную участь, какая только возможна. Участь, которой больше мог не бояться молодой солдат.

Умереть, не достигнув цели, ради которой жил.

Война закончилась.

Он снова услышал голос генерала на записи:

— … повторяю, город захвачен атакующими. Всем выжившим защитникам вернуться в казармы.

Вздохнул ли молодой солдат с облегчением, услышав это?

Победа в схватке с ксеносом далась ему нелегко. Его плечо жгло там, где его пронзил язык монстра. В висках стучало, лицо взмокло от пота. Возможно, его рана была инфицирована.

— Сегодня вы потерпели поражение. Но это не имеет значения. Помните, именно такой исход и ожидался. Важно то, что вы честно и верно исполнили свой долг. Вы оправдали свои жизни, данные вам Императором. Слава Ему!

Молодой солдат пошатнулся под тяжестью мертвой твари. Его нога споткнулась в развалинах и подвернулась.

Труп ксеноса упал с его плеч, ударившись лицом о землю. Лишь пустая оболочка. Уже не было сил пытаться поднять его снова. И кто знает, зачем солдат тащил его так далеко?

Возможно, он решил, что тело твари может пригодиться специалистам в туннелях внизу? Ценный объект для изучения? Или его мотивы были более эгоистичны?

— Помните, вы должны забрать у убитых столько снаряжения, сколько сможете.

Сквозь лихорадочный жар, молодой солдат смог узнать строение впереди: огромная каменная арка, которая вела на городскую площадь. Площадь, на которой он впервые встретился лицом к лицу с судьбой. Его казарма была недалеко. Если он туда доберется, то сможет поесть, отдохнуть и получить медицинскую помощь.

И приготовиться сражаться снова и умереть завтра.

Конечно, если его не казнят за неисполнение приказа.

Думал ли он о том, было ли замечено его отсутствие?

Молодой солдат услышал впереди движение. Сквозь мглу — дым, оставшийся после боя или туман в глазах? — он увидел силуэты в противогазах. Его товарищи-отверженные? Нет. Эти солдаты были слишком хорошо экипированы, их ранцы и пояса были полны оружия и инструментов. У одного даже был огнемет, висевший на левом плече.

Двое из них склонились над лежащим телом третьего: или оказывали медицинскую помощь, или совершали соборование.

Шесть лазганов нацелились на молодого солдата. Он не поднял свое оружие в ответ.

Потому что у него уже просто не было сил? Или молодой солдат понимал тщетность этого? Или он думал, что он в безопасности, потому что учебный бой закончился? В какой момент он понял, что эта новость еще не дошла до «врага»?

Что для них приказ убивать защитников города еще не был отменен?

Пять из шести гвардейцев Корпуса Смерти не стреляли. Не было смысла тратить боеприпасы. Шестой — который, по общему молчаливому согласию, считался лучшим стрелком — нажал спусковой крючок лазгана. Он целился в линзы противогазной маски жертвы.

Единственный лазерный выстрел в мозг.

Какие последние мысли промелькнули в голове молодого солдата, когда он умирал?

Возмущался ли он такой несправедливой смертью — быть застреленным своими, после того, как он защитил их будущих потомков от заражения генокрадом, спас будущее своего народа? Разве не доказал он, что сержанты-вербовщики ошибались? Возможно, он сожалел о том, что им так и не расскажут о его героизме?

Или ему было достаточно того, что об этом знал его бог, его Император?

Возможно, он принял участь, которую был всегда готов принять. Может быть, он даже был доволен, что дорого продал свою жизнь.

В конечном счете, это не имело значения.

Не имело ни малейшего значения, что думал или чувствовал тот молодой солдат.

Ни для кого.

Первый войсковой транспорт прибыл тем же вечером.

Новые рекруты Корпуса Смерти стояли по стойке смирно, в ожидании.

Они построились повзводно на окраине разрушенного города, их недавнего поля боя. Думал ли кто-то из них о мертвых телах, которые все еще лежали в развалинах?

Они как-то смогли построиться ровными шеренгами, несмотря на транше и воронки под ногами — шрамы, повсюду покрывавшие мертвую поверхность их мира. Они стояли выпрямившись, держа лазганы в положении «на плечо».

Они дорого заплатили за свою бессмысленную победу. Но если их начальники сочли уровень потерь приемлемым, кто стал бы возражать?

Да, были убитые. Но выжившие вышли из этого учебного боя с отточенными навыками и с опытом, который окажется поистине бесценным для них на новых полях сражений.

— Сегодня вы одержали победу. Но помните, именно такой исход и ожидался.

К останкам осыпающихся стен города были прикреплены громкоговорители. Из каждого гремел голос давно мертвого генерала, громкий, металлический, разносящийся эхом. Запись, проигрываемая сотни — сотни тысяч — раз до того.

Новые гвардейцы Корпуса Смерти повиновались приказам этого голоса.

Они стояли, не шелохнувшись, когда два десантных корабля опустились на равнину прямо перед ними, взметая вихри пепла и сажи. Открылись люки и спустились трапы, но ни одно живое существо не вышло их кораблей, чтобы вдохнуть смертоносную атмосферу Крига. Немногие когда-либо осмеливались на это.

Гвардейцы направились к кораблям еще до того, как начала оседать пыль; они выглядели размытыми силуэтами, шагающими сквозь ядовитые тучи. Взвод за взводом, они всходили на борт первого десантного корабля, потом второго.

— Важно то, что вы служили верно и честно, и продолжите так служить.

Скоро эти молодые солдаты полетят к мрачному миру, расположенному у границы Сегментума Темпестус. Они заменят погибших в трех полках Крига, сражающихся там в безнадежном бою против древнего могущественного зла.

Их первое настоящее поле боя. И для очень многих из них — последнее.

И все время голоса их генералов будут греметь в их ушах:

— По расчетам вы не сможете выиграть эту войну. Вам не суждено увидеть при жизни величайший триумф Императора.

Но с каждой секундой, пока вы противостоите орудиям противника, вы истощаете его ресурсы. Вы делаете его слабее. Пусть ваши жизни стоят дешево, но вы можете дорого их продать.

Это и есть ваша задача. Это ваш долг и ваша судьба: умрите храбро, упорно сопротивляясь, и знайте, что даже эта ничтожная жертва, которую вы принесете, будет замечена и противопоставлена ереси ваших предков.

Вы приблизите час — славный, обетованный час — когда грехи Крига, наконец, будут отпущены, и дети его прощены во всевидящих глазах Императора.

И этим будет оправдано ваше недолгое существование.

Ходячие мертвецы

ГЛАВА 1

ГЮНТЕР Сорисон еще никогда в жизни не был так напуган.

Он спрашивал себя, что бы на его месте делали его любимые герои — эти мускулистые воины с квадратными подбородками, чьи подвиги он видел в кинохронике. Они бы тоже испугались? «Возможно», думал он, «но это не остановило бы их. Они бы делали то, что должны делать, и не испугались бы принять последствия, каковы бы они ни были».

Гюнтер хотел быть таким же смелым, как они. Он говорил себе, что он может. Он сунул руку в карман брюк, прежде чем мог бы передумать снова, и его пальцы сомкнулись на холодном твердом металле кольца.

Арикс вздохнула:

— О, нет…

Гюнтер испугался, выдернув руку обратно, словно кольцо обожгло его. Она увидела его движение, или прочитала его намерение на лице? Она догадалась, о чем Гюнтер хочет спросить ее, и это ее реакция?

Арикс уронила вилку, закрыв рукой лицо. Она словно пыталась стать меньше, выглядеть менее заметной. Театральным шепотом она сказала Гюнтеру:

— В двух столиках позади меня. Справа. Нет, справа от меня. Тот человек, в синем, с бородой и лысиной. Он смотрит сюда?

Гюнтер покачал головой.

— Нет.

— Думаю, мы встречались. На одном приеме в Верхнем Шпиле. Он был, кажется, поверенным, или уполномоченным, что-то вроде того. Ты уверен, что он не смотрит на меня?

— Уверен, — сказал Гюнтер. — Он просто ест свой ужин. Здесь темно. Вот почему я привел тебя сюда, из-за скрытности. Я едва могу разглядеть его лицо. Я уверен, что он не узнал тебя со спины, после того, как встречал тебя только один раз.

— Ты прав. Я воображаю глупости. — Арикс осмелилась оглянуться через плечо, и на ее круглом лице появилось облегчение. — Конечно, это не он. Что человек вроде него мог делать в таком месте?

Что-то в тоне Арикс, насмешка, которую она вложила в свои слова, больно ужалила Гюнтера.

— Ты же здесь, — заметил он.

— Я здесь инкогнито, помнишь? — сказала она, снова поднимая вилку и наматывая на нее длинный корень борана. — Я не хочу, чтобы меня узнали — и это последнее место в Иеронимус Тета, где вздумают искать племянницу губернатора.

— Да, — сказал Гюнтер безжизненным голосом, — думаю, ты права.

Они находились в верхней части одного из нижних шпилей Иеронимус-сити, так высоко Гюнтер еще не поднимался. Скайвэи были почти пусты, хотя сейчас был уже ранний вечер. Гюнтер несколько недель экономил, собирая деньги на взятку привратнику, чтобы его пропустили в эту закусочную. Здесь в первый раз ему подали настоящее мясо, а не синтетическую дрянь. Между столиками было много свободного пространства и множество сервиторов, внимательных ко всем нуждам клиентов.

И все же этого было недостаточно. Арикс привыкла к лучшему, чем мог предложить ей Гюнтер, даже после того, как получил повышение.

— Прости, что я так нервничаю, — сказала она. — Это из-за дяди Хенрика. Могу только представить, что он сделает, если узнает, что я была здесь, так далеко от дома.

— Я знаю, — вздохнул Гюнтер. — Я знаю.

О чем он думал, строя свои планы, мечтая о жизни с ней? Как это могло осуществиться? Они жили в разных мирах — и Гюнтер никогда не будет принят в мире Арикс, так же, как и она никогда не будет счастлива в его мире.

Он оставил кольцо в кармане.

ОН настоял на том, чтобы проводить ее — по крайней мере, насколько высоко ему будет позволено подняться.

Он еще хотел так много сказать, о столь многом спросить ее. Почему она была здесь? Эти их свидания были для нее только игрой? Волнующее приключение на нижних уровнях? Она не думала о том, к чему это может привести? Но Гюнтер чувствовал тяжесть кольца в кармане, и все еще боялся, боялся ответов, которые она могла дать.

Они взяли автотакси к губернаторскому сектору, но вышли в нескольких кварталах от него, пока полицейские не проявили к ним излишнего интереса.

Они говорили о работе Гюнтера, и он обнаружил, что может говорить о цифрах бесконечно, рассказывая Арикс о годовой выработке каждого из рудников, пока не заметил, что это ей скучно. Но она не проявила этого. Арикс мастерски умела изображать интерес. В ее положении это было необходимо, на всех этих скучных официальных приемах, которые она должна была посещать.

Он вспомнил прием, на котором они встретились — открытие очистительного завода. Арикс, в ореоле красного сияния от расплавленного металла, вежливо смеялась чему-то, что говорил ей управляющий. Огоньки в ее зеленых глазах. Ее каштановые волосы, подстриженные до плеч. Он вспомнил свои первые неуклюжие слова, обращенные к ней, а она просто улыбнулась, притворившись, что услышала нечто умное.

Он вспомнил, как столкнулся с ней на качающемся металлическом мостике, неловкий момент, сглаженный чувством юмора Арикс, и снова эта улыбка…

Она только изображает интерес к нему?

ОНИ гуляли между пластальными и хрустальными башнями по широкому скайвэю, шагая по белым разметкам, обозначающим пешеходную зону, а по обеим сторонам от нее ехали грязные машины с корпусами округлой формы. Здесь наверху было меньше скайвэев, но и людей, ходивших по ним, здесь было меньше.

— Так, — сказала Арикс внезапно, — вы не сталкивались с… проблемами? В рудниках, я имею в виду.

— С проблемами? — повторил Гюнтер, инстинктивно насторожившись. — Нет, не сталкивались. Ничего такого. Мои люди работают хорошо, и выработка всегда на уровне. А ты что-то слышала?

— Ничего, — сказала Арикс быстро. — Я просто… Мой дядя что-то говорил. Он сказал, что… впрочем, я уверена, ничего особенного, как ты и сказал. Неважно.

Они оказались на перекрестке, и Арикс потянула Гюнтера к ряду лифтов. Они нашли один пустой и вошли в него. Даже здесь, наверху, в лифте все еще воняло человеческим потом и экскрементами — следами рейсов вниз.

— Я не могу… — замялся Гюнтер. — Если ты возвращаешься обратно, в Верхний Шпиль, я должен… мне на самом деле нельзя подниматься выше…

— Кто сказал, что я собираюсь наверх? — улыбнулась Арикс. Она нажала несколько рун на панели в стене, и дверь лифта с лязгом и стоном закрылась. Через секунду они уже быстро спускались вниз, и Гюнтер подумал, что Арикс, наверное, ввела какой-то секретный код, чтобы лифт не останавливался на пути, и в него не заходили другие пассажиры.

— Я всегда спускаюсь на несколько уровней, так ближе к дому, — сказала она. — Недалеко от Верхнего Шпиля есть место, где я могу подняться, там никто меня не увидит. Это легче, чем пытаться проскочить мимо полицейских и пикт-камер наверху.

— Мы спустились глубже, чем на несколько уровней, — нервно сказал Гюнтер.

— Не волнуйся так, — сказала Арикс. — Я думала, здесь, внизу ты в своей стихии.

— Не настолько глубоко, — возразил Гюнтер, но она, казалось, не слышала его. Ее глаза восхищенно сияли. Для нее это было приключением.

Гюнтер вздохнул с облегчением, когда лифт резко остановился, и механический голос сообщил им, что если они желают спуститься ниже, для возвращения на этот уровень им понадобится высокоуровневый код.

— Не стоит слушать, что об этом говорят, — сказала Арикс, когда дверь с грохотом открылась, и они с Гюнтером вышли на оживленный скайвэй, гораздо более темный и грязный, чем наверху. — Здесь, внизу, не так плохо, когда привыкнешь. Жаль, что сейчас уже поздно. Днем отсюда можно смотреть вниз, прямо до самой земли. Даже сейчас мы сможем разглядеть костры, горящие внизу, если хочешь взглянуть.

Гюнтер покачал головой. Перила на краю этого скайвэя были поломаны и искорежены, и он боялся, что, если подойдет слишком близко, то его могут столкнуть вниз.

Они проталкивались сквозь толпу, их богатая одежда привлекала взгляды прохожих, но в остальном ничего зловещего, и Гюнтер начал думать, что Арикс права. Он всю жизнь пытался избегать таких мест, старался подняться выше, но он не мог отрицать, что чувствовал себя здесь гораздо более в своей стихии, чем в закусочной наверху. Здесь Гюнтер был безымянным, просто еще одно лицо. Никто здесь не собирался останавливать его и спрашивать, что он делает так далеко от дома. Никто здесь не узнал бы женщину рядом с ним, а если бы и узнал, то не поверил бы своим глазам.

Здесь Гюнтер чувствовал себя в большей безопасности.

МАГАЗИНЫ были закрыты, их витрины задвинуты тяжелыми пластальными ставнями. Седой старик продавал серые протеиновые бургеры с грязной открытой тележки. Поблизости лежал на боку обгорелый корпус машины, втиснутый в узкий переулок. Круглые фонари пытались рассеять сгущавшиеся сумерки, но многие из них перегорели или были разбиты.

Гюнтер и Арикс стали свидетелями трех драк. Полицейские подошли, чтобы пресечь одну из них, но участники драки — три молодых женщины и пожилой мужчина — заметили их и скрылись в толпе.

— Тебе не позволят увидеть этого, — задумчиво сказала Арикс, — когда ты с губернатором. Они притворяются, что этого не существует, но вот это, прямо здесь — это и есть Иеронимус Тета. Это мир, в котором мы живем.

— Я слышал, собираются совсем закрыть нижние уровни, — произнес Гюнтер.

— Похоронить наши проблемы, — сказала Арикс. — Но они никуда не исчезнут. Мы можем продолжать подниматься вверх, пока не доберемся до самого солнца — но мы построили наши башни на гнилом фундаменте, и рано или поздно они затянут нас вниз.

— Все-таки это еще не старый мир, — возразил Гюнтер. — Ты говоришь о том, что будет через столетия, тысячелетия. У нас еще есть время. Император поможет.

Что-то случилось. Что-то нарушило течение толпы, заставляя людей сбиться с шага. Неясный гул голосов становился все громче. «Еще одна драка?», подумал Гюнтер. Нет, нечто большее.

Арикс, казалось, не заметила перемены атмосферы — или, если и заметила, это не обеспокоило ее. Она шла вперед, увлекая Гюнтера туда, где, как ему казалось, был эпицентр возникшей тревоги. Он предостерег ее, но не слишком настойчиво, потому что не хотел, чтобы она решила, будто он трус. Он спрашивал себя, что бы на его месте сделали герои из кинохроники.

Толпа перед ними расступилась, и Гюнтер оказался лицом к лицу с чудовищем.

Оно присело к земле, держась спиной к широкому входу в туннель. Его плечи были сгорблены, кожа сухая и пожелтевшая, как старый пергамент. Его длинные руки заканчивались острыми искривленными когтями, а его глаза были яркими и пугающе розовыми.

Гюнтер видел мутантов и раньше, но только на пикт-снимках. Иногда мутанты забредали в рудники, которые он инспектировал. Он мечтал встретить мутанта во плоти, но в этих мечтах у него всегда был пистолет или цепной меч, а мутант никогда не был таким большим. В этих мечтах Гюнтер был смелым.

Несколько азартных горожан вооружились палками и ножами. Они дразнили мутанта, который шипел и плевался, отмахиваясь когтями, не позволяя им подойти ближе. Гюнтер увидел палку, лежавшую на земле, и понял, что обязан сделать это, сделать работу Императора. Забить мерзкую тварь до смерти, превратив ее в кровавое месиво. Быть героем.

Потом, один из мучителей, излишне самоуверенный, подошел слишком близко, и мутант набросился на него, прежде чем Гюнтер успел моргнуть. Чудовище разорвало ему глотку со звериным рычанием, окатившись фонтаном крови. Последним звуком, который издала жертва перед смертью, был задыхающийся, булькающий вопль — и товарищи убитого один за другим выронили оружие из онемевших пальцев и бросились бежать.

Гюнтер тоже побежал прежде, чем осознал это, неожиданно почувствовав вину за то, что не остановился и не подумал об Арикс — и был рад увидеть, что она бежит рядом с ним.

Но они не ушли далеко.

Толпа, охваченная паникой, разбегалась во всех направлениях. Гюнтер проталкивался сквозь людской поток, помня о чудовище позади, ожидая, что когти вот-вот вонзятся ему в спину. Ему хотелось кричать, хотелось схватить людей на пути и закричать им в лицо «Не туда! Там монстр!». Хотя все, что он мог сделать — это пытаться сохранить равновесие. Он едва не потерял его дважды, но Арикс поддерживала его, спасая ему жизнь. Если бы кто-то из них упал, его затоптали бы или хуже.

К общему шуму присоединился новый звук, и Гюнтер узнал треск лазерных выстрелов. Полицейские, наконец, отреагировали на угрозу.

Потом он понял, что звук выстрелов идет не сзади, а откуда-то впереди него, как минимум с двух направлений — и когда Гюнтер подумал, что это означает, его желудок скрутило ледяным спазмом.

Он схватил Арикс за руку, остановив ее.

— Там еще мутанты! — крикнул он. — Они повсюду!

Они посмотрели друг на друга испуганными глазами, и пришли к невысказанному согласию. Они побежали в новом направлении, прочь от воплей, от выстрелов, и лишь молились Императору, чтобы не наткнуться на новую опасность. Зная, что некоторые мутанты очень похожи на людей, Гюнтер подозревал каждого, кто оказывался рядом с ним, и, вглядываясь в них, искал малейшие признаки мутации.

Он едва не завизжал, когда в него врезалась молодая женщина — но это было не нападение, ее просто отбросило потоком людей. Она вцепилась в лучший серый китель Гюнтера, пытаясь удержаться, а он протянул ей руку слишком поздно. Женщина упала ему под ноги, и больше он не мог помочь ей.

Кто-то выкрикивал приказы — суровый мужской голос, усиленный и искаженный громкоговорителем. Почти инстинктивно Гюнтер и Арикс направились к этому голосу власти. Гюнтера наполнило облегчение, когда он увидел алую с фиолетовым форму солдат сил планетарной обороны. Толпа теперь двигалась в одном направлении, начиная расходиться, и, наконец, можно было идти быстрее.

Громкоговоритель, установленный на бронемашине СПО, передавал призывы к спокойствию и организованной эвакуации из опасной зоны. Машину сопровождали два отделения пехотинцев, ее двигатель изрыгал клубы ядовитых выхлопных газов, когда она медленно ползла по узкому скайвэю.

Арикс отступила назад, обеспокоенно сжав руку Гюнтера. Он знал, почему она встревожена — но сейчас не слишком думал об этом. Сейчас он предпочел бы, чтобы их раскрыли, предпочел бы потерять работу и дом, или что еще губернатор Хенрик захочет отобрать у него, чем вернуться и встретиться с тем ужасом позади.

— Все в порядке, — сказал он. — Они не спрашивают удостоверений. Они просто проверяют, все ли здесь… являются людьми. Просто опусти голову. Они нас пропустят.

Он хотел бы чувствовать ту же уверенность, с которой говорил. Он и сам не знал, откуда взялась эта фальшивая уверенность, но пока она не исчезла, он двинулся вперед, потянув Арикс за собой.

Впереди двое солдат остановили мужчину и женщину средних лет и допрашивали их. У Гюнтера скрутило живот от страха, но сейчас было уже поздно сворачивать. Он не мог решить, смотреть ли в глаза солдатам, или, напротив, прятать взгляд — что привлечет меньше внимания? Внезапно он понял, что его дорогая шелковая одежда выглядит здесь совсем неуместно, пока не заметил, что она помята, порвана и забрызгана чем-то темным, что могло быть только кровью убитого.

Элегантное синее платье Арикс тоже пострадало, и Гюнтер заметил, что на ней больше нет красного амецитового ожерелья — последнего подарка ее матери. Он не знал, спрятала ли она ожерелье сама, или его сорвали в толпе.

Они уже поравнялись с солдатами. Гюнтер чувствовал на себе их острые взгляды, осматривающие его на предмет язв, родимых пятен или чего-либо еще, что могло указывать на отклонение от нормы, так же, как и он сам осматривал людей вокруг. Вероятно, он прошел эту проверку, потому что через секунду он и Арикс свободно прошли мимо солдат и бронемашины в безопасную зону — на свободную сторону скайвэя.

Сначала Гюнтер не знал, что теперь делать. И он был не один в этом. Вокруг собирались другие спасшиеся, некоторые смеялись, некоторые плакали, некоторые ошеломленно бродили, или просто сидели на обочине, потрясенно качая головами. Были и просто наблюдатели, которые не участвовали в инциденте, но видели солдат и жаждали услышать сплетни. Гюнтер слышал обрывки разговоров, и понял, что лишь немногие люди действительно видели мутанта. Тем не менее, они были потрясены этим, считая, что оказались на волосок от смерти. Начали распространяться слухи, которые росли с каждым новым рассказом.

Арикс провела Гюнтера через толпу, и он видел, что она, в отличие от него, идет целенаправленно. Оно отошли от самой густой толпы, туда, где солдаты не могли их видеть. Потом Арикс снова взяла его за руку, и они побежали.

Они бежали прочь от этого места, так быстро, как только могли.

ОНИ остановились в темном переулке, и Гюнтер, который сначала думал, что они бегут без определенной цели, был удивлен, увидев, что это именно то место, куда хотела попасть Арикс.

Ржавая пожарная лестница тянулась вверх по выщербленной кирпичной стене, и Гюнтер прислонился к ней. Его ноги ослабели, а легкие задыхались после бега. Его трясло.

Арикс тоже была измучена. Они молчали, не глядя в глаза друг другу, казалось, целую вечность. Потом Арикс тихо сказала:

— Я должна идти. Дядя Хенрик, наверное, уже волнуется, куда я пропала. Иногда он даже посылает полицейских искать меня.

Она встала на нижнюю ступеньку лестницы. Гюнтер посмотрел вверх, но не увидел вершины лестницы. Ее скрывала тьма.

— Я должен проводить тебя, — сказал он неохотно. — Хотя бы еще немного.

— Не надо, — сказала Арикс. — Правда, в этом нет необходимости. Там, на крыше, тяжелый грузовой лифт, на нем я проеду большую часть пути.

— Если он работает, — заметил Гюнтер.

— Я проверяла сообщения ремонтной службы, прежде чем спуститься сюда. Тебе тоже надо идти домой. Сможешь найти путь обратно через посты СПО?

— Конечно, смогу, — сказал Гюнтер, хотя вовсе не был в этом уверен.

Арикс повернулась, чтобы уйти, и сердце Гюнтера пугающе дрогнуло. Он не был готов увидеть, как она уйдет сейчас, просто так. Он не мог остаться один.

— Прости, — сказал он.

Она замерла с одной ногой на лестнице, схватившись рукой за верхнюю ступеньку.

— Я должен был защитить тебя, — сказал Гюнтер. — Я должен был сделать что-то.

— Не будь смешным, — сказала Арикс. — Что ты мог сделать?

— Я не знаю, — сказал он. — Нечто большее, чем просто… Я оказался полностью бесполезен. Я понимал, что должен сделать, я просто не мог… не мог сделать это…

Арикс сошла с лестницы, взяла его голову в свои руки и мягко смахнула растрепанные темные волосы с его лица.

— Ты видел, что случилось с теми, кто пытался сражаться.

— Просто я всегда думал, что в подобной ситуации я смогу…

— Ты сделал все правильно, Гюнтер. Ты вывел нас оттуда.

— Знаешь, я хотел поступить на службу в СПО несколько лет назад. Мне тогда было семнадцать. Моих друзей призвали, а меня нет. Я думал, что, по крайней мере, смогу сражаться за Императора на родной планете. Но мне отказали. Они, наверное, знали…

— Если в случившемся и есть чья-то вина, — сказала Арикс, — то это моя.

— Нет.

— Это я привела нас сюда.

— Но ты же не могла ожидать… я имею в виду, мутанты, чтобы они забрались так высоко…

— Это случается, — сказала Арикс, — чаще, чем ты думаешь, а сейчас… Ты заметил, как быстро отреагировали СПО?

Гюнтер нахмурился.

— Ты думаешь, они…

— Я думаю, что они патрулировали эти скайвэи. Думаю, они ожидали проблем. Я говорила тебе, Гюнтер, что слышала, как дядя Хенрик говорил о… ну, не знаю, о чем именно, но, мне кажется, там что-то случилось. Что-то… что-то внизу. И если это «что-то» гонит мутантов наверх…

Они посмотрели друг на друга, и Гюнтер увидел в глазах Арикс те же мысли и тот же страх, что кружился в его голове.

— Они думают, — тихо сказала она, наконец, — дядя Хенрик и другие, они считают, что бы ни происходило внизу, это не затронет нас. Но однажды нам придется столкнуться с этим…

— Мы увидимся снова? — спросил Гюнтер.

Арикс улыбнулась.

— Конечно. Скоро. Я свяжусь с тобой.

Она склонилась к нему, обняла его, и, прежде чем он понял это, их губы соединились, и он словно растворился в ее поцелуе, вдыхая цветочный аромат ее духов, чувствуя ее тепло в своих руках.

Это закончилось слишком быстро. Арикс исчезла во тьме, поднимаясь вверх по лестнице, уходя из жизни Гюнтера, и на этот раз он знал, что не может позвать ее, потому что ему было больше нечего сказать. Нечего, кроме самого важного, но теперь было уже слишком поздно говорить об этом.

Он должен был подарить ей амецитовое кольцо.

ГЛАВА 2

ИЕРОНИМУС Тета.

Мрачный мир у внешней границы Сегментума Темпестус.

Относительно новый мир, как отметил комиссар Костеллин. Его население не превышало девяти миллиардов, и третья часть поверхности еще не была застроена.

Как и многие недавно заселенные миры, Иеронимус Тета был еще богат полезными ископаемыми. Большая часть его промышленности была занята добычей и переработкой этих ресурсов. Планета платила значительную десятину Империуму адамантием и пласталью.

Иеронимус Тета был защищенным миром, Империум прочно удерживал звездные системы вокруг. Глядя на инфопланшет в руках, Костеллин видел, что ни сама планета, ни ее ближайшие соседи не были затронуты даже незначительными военными конфликтами. «Это прекрасно», подумал он.

— Это все, сэр?

Костеллин удивленно поднял взгляд. Он думал, что уже отпустил гвардейца, который принес инфопланшет. Но вспомнил, что лишь махнул рукой, погрузившись в чтение. Он должен был знать…

Костеллин прослужил почти тридцать лет — с тех пор, как он был еще молодым, едва за тридцать — в Корпусе Смерти Крига. И он хорошо уяснил за эти годы, что солдаты Корпуса Смерти не понимают намеков, не улавливают жесты и интонацию. Им нужны четкие приказы.

Гвардеец стоял по стойке смирно перед письменным столом комиссара. Даже здесь, в отсеке войскового транспорта, он был одет в полевую форму с полным боевым снаряжением. Его шинель, брюки и ботинки были темно-серыми — цвет 186-го пехотного полка Крига, хотя лишь немногие полки Корпуса Смерти использовали цвета, отличавшиеся от серого или черного, и это не слишком выделяло полк среди прочих.

Шлем, ранец и перчатки гвардейца были на нем. Лазган висел на плече. Что самое заметное, даже здесь он продолжал носить противогаз. Длинный шланг из толстой резины соединял шлем-маску противогаза с регулятором в квадратном кожаном футляре, носимом на груди.

Костеллин не знал имени этого солдата. Он не знал имени никого из них. Лишь у немногих из людей Крига были имена, и в полку не было обычной практикой использовать их. В документах они были для него всего лишь номерами — как были они лишь номерами для полковников и генералов, посылавших их в бой.

Собственно, они были даже менее чем цифры.

Криг официально классифицировался как мир смерти, его атмосфера была ядовита. Костеллин знал, что из-за этогожители планеты носили защитные системы как вторую кожу. Несмотря на это, до своего перевода в полк Крига, комиссар думал, что они хотя бы иногда снимают маски. Он ошибался.

Маски отдаляли носивших их людей друг от друга. В противоположность другим полкам, в которых Костеллину довелось служить, в Корпусе Смерти не было спайки между солдатами. Они вместе тренировались, воевали, ели, спали, но между ними не было дружбы, ни даже следа товарищеских отношений. Это был полк, где все были чужими друг другу — и, спустя несколько лет службы с ними, Костеллин начал подозревать, что именно так и было задумано.

— Да, это все, — сказал он, снова жестом руки отпуская безымянного, безликого солдата. Гвардеец отсалютовал, повернулся кругом и направился к двери.

— Я думал, — сказал Костеллин, остановив гвардейца, — сколько солдат из вашего взвода высадятся на планету. Я направил властям планеты сообщение. Просто у нас на борту корабля четыре полка. Было бы вежливо с нашей стороны предупредить власти Иеронимус Тета, если мы собираемся высадить их все.

Гвардеец молча посмотрел на него, на секунду дольше, чем было необходимо, по мнению Костеллина. Круглые темные окуляры противогазной маски скрывали его глаза, придавая ему пугающий безликий вид.

— Мы останемся на борту «Мементо Мори», сэр, — сказал он. — На следующие шесть дней у нас назначена дополнительная программа боевой подготовки.

— Мы все имеем право на отдых, гвардеец, — сказал Костеллин. — На самом деле, полку давно пора было дать отдых, но мы задержались из-за кампании на Даске. Администратуму пришлось сильно постараться, чтобы добиться этой задержки.

— Да, сэр.

— Я уверен, какие бы тренировки ни запланировал ваш лейтенант, они сугубо добровольные.

— Да, сэр. Мы все будем тренироваться добровольно, сэр.

— Конечно, — сказал Костеллин, вздохнув. После того, как он прослужил столько лет в полку Крига, об этом и спрашивать не стоило. В этом случае, возможно, он спросил лишь из замешательства; его разум пытался вспомнить причину, по которой он заставил гвардейца ждать так долго.

— Еще одно, — вспомнил он, наконец, — пока ты здесь. Передай мои поздравления майору Гамма с повышением. Скажи ему, что я встречусь с ним, как только вернусь, и мы обсудим новые назначения.

— Майор Гамма, сэр?

— Я имею в виду, полковник-186, — пояснил Костеллин. — Хотя, можешь так же поздравить и майора Гамма — нового майора Гамма.

— Да, сэр.

Костеллин знал, что ему следовало бы поздравить офицеров лично, но решил, что на сей раз это может подождать. Они все равно не оценили бы этот жест — и с шести часов этого утра он официально был в отпуске.

Он снова посмотрел на инфопланшет, но через секунду вспомнил о солдате и, подняв взгляд, увидел, что он все еще стоит по стойке смирно в дверях.

— Спасибо, это все, — сказал Костеллин, — Свободен.

Гвардеец снова отсалютовал, и дверь за ним закрылась.

Костеллин подавил дрожь. Он не знал, откуда она взялась. В конце концов, он должен был уже привыкнуть иметь дело с Корпусом Смерти. Но иногда он думал, что они уже достали его — их скрытые лица, отсутствие эмоций, малейшего следа хоть каких-нибудь чувств.

Он выбросил эти мысли из своего разума и снова углубился в инфопланшет, изучая новые данные об Иеронимус Тета. В столице планеты, Иеронимус-сити, сейчас была умеренная осень. Осадки в этом году ниже среднего уровня.

Не то, чтобы погода была особенно важна для него. Костеллин намеревался провести свои шесть дней отпуска в барах, ресторанах, увеселительных заведениях, наслаждаясь удовольствием простого человеческого общения, которого он не испытывал уже давно.

И что самое лучшее, если он хоть сколько-нибудь знал свой полк, на планете в радиусе тридцати тысяч километров не будет ни одного солдата Корпуса Смерти Крига.

КОСТЕЛЛИН чувствовал, как обшивка палубы содрогается под его ногами.

Он шел по коридору, когда из-за поворота навстречу вышел взвод солдат Корпуса Смерти. Они были построены по трое и маршировали кругами, их тяжелые ботинки грохотали по палубе, так четко попадая в ногу, что с каждым шагом, казалось, вздрагивал весь корабль. Вахмистр во главе строя скомандовал «равнение налево!» и четко отсалютовал комиссару. Костеллин ответил на приветствие и терпеливо подождал, пока взвод промарширует мимо.

Шестьдесят пар этих пустых, темных глаз устремили на него ничего не выражающие взгляды.

Иногда Костеллин думал, что они видят, когда смотрят на него: седого старика с крючковатым носом, достигшего возраста, до которого доживут лишь немногие из них.

Через сводчатое окно он посмотрел на грузовую палубу. Там еще один взвод расчистил себе небольшую тренировочную площадку, сложив деревянные ящики у стены. Форма этих солдат была черной, так что, вероятно, они были из 42-го или 81-го полков, он не мог разглядеть их наплечников, чтобы точно сказать из какого они полка.

Гвардейцы отрабатывали штыковые приемы на мешках с песком, на которых, как ни странно, были нарисованы силуэты солдат Крига. Костеллин однажды спросил об этом вахмистра, и получил монотонный, но самоуверенный ответ, что наибольшая потенциальная угроза для любой армии кроется в ее же рядах. На борту «Мементо Мори» был и настоящий тренировочный зал и стрельбище, но Костеллин не сомневался, что они уже полностью заняты, и будут заняты все следующие шесть дней.

Офицерская кают-компания, напротив, была пуста, в ней обедал только еще один комиссар: лысеющий человек с толстыми обвисшими щеками. Костеллин до того не видел его на борту. Офицеры Крига предпочитали питаться вместе с нижними чинами — все они и сами выслужились из нижних чинов.

Костеллин взял свою порцию и занял место напротив другого комиссара. Представившись, он узнал, что другого комиссара звали Мангейм, и он только что назначен в 42-й полк Крига.

Конечно, Костеллин знал, что станет темой их разговора.

— Я был на Даске только полтора месяца, — сказал Мангейм, — и видел лишь последнюю стадию кампании, но могу сказать — я видел настоящее мужество, решительность, упорство, проявленные этими людьми…

— Но? — спросил Костеллин. Он знал, что обязательно последует «но».

— Вы, вероятно, долго служили в других полках, прежде чем вас назначили в этот, — осторожно сказал Мангейм.

Костеллин кивнул.

— Катачанский 14-й.

— Джунглевые бойцы, — Мангейм был впечатлен. — Я слышал, с ними трудно.

— Не особенно, — небрежно сказал Костеллин., — если знаешь, как с ними надо. Я заслужил их уважение и доверие, а они более чем заслужили мое. Корпус Смерти чем-то напоминает мне их. Они сражаются так же храбро и упорно, и так же непоколебимы. Знаете, в полках Крига в целом самый низкий уровень дезертирства во всей Имперской Гвардии. Он практически равен нулю.

— Они определенно не боятся смерти, — задумчиво сказал Мангейм, набив рот едой.

— Да, за правое дело.

— И, если у меня сложилось правильное впечатление, они безупречно дисциплинированы. Когда я отдаю приказ, они исполняют его с рвением.

— Но вы не знаете, как к ним относиться, — предположил Костеллин.

— Когда я говорю с ними, это как будто… Я не могу их понять. Не знаю, о чем они думают, что чувствуют. Что движет ими, Костеллин?

Костеллин улыбнулся. Он задавал себе этот вопрос столько раз, что уже не помнил. И так и не нашел на него ответ.

Люди Крига не обсуждали свое прошлое — для них оно было причиной позора — но, три десятилетия назад, Костеллин поставил себе задачу узнать все, что возможно, о своем новом полке, и это включало в себя историю Крига.

Это оказалось неожиданно трудной задачей. Большая часть того, что было написано о Криге и его народе, было утрачено — в некоторых случаях, как подозревал Костеллин, намеренно удалено — из имперских летописей. Но один-единственный ужасный факт не вызывал сомнений.

Почти полтора тысячелетия назад Криг был опустошен самой кровопролитной и жестокой гражданской войной, которую когда-либо знало человечество.

Костеллин рассказал Мангейму, что эта война началась, когда продажные и развращенные Автократы, правившие планетой, объявили независимость от Империума.

— Конечно, — сказал Костеллин, — граждане были возмущены такой ересью.

— Конечно, — сказал Мангейм.

— И Автократы вывели свои частные армии на улицы, чтобы сокрушить всякое сопротивление. И почти преуспели в этом.

Человеком, которому Криг оказался обязан своим спасением, был полковник Юртен. Когда Автократы начали переворот, Юртен находился в городе-улье Ферроград с целью вербовки одного полка Имперской Гвардии. Он действовал быстро, захватив контроль над городом, и превратив его в пункт сбора сил имперского сопротивления.

Конечно, силы врага в тысячи раз превосходили число храбрых солдат Юртена — и противник располагал несравненно большими возможностями, в том числе, контролируя системы планетарной обороны. Войска Империума не смогли бы пробиться сквозь блокаду Автократов, чтобы оказать помощь сражающимся лоялистам Крига. Юртен сражался в войне, которую не мог выиграть — по крайней мере, обычными средствами. Тогда, глубоко под ульем Ферроград, в тайном хранилище Адептус Механикус полковник нашел склад запрещенного оружия, древние устройства, несущие смерть, которые никак нельзя было назвать обычными.

— Величайший герой в истории Крига, — сказал Костеллин, — человек, который уничтожил его. Юртен решил, что если этот мир не будет принадлежать Императору, то он не должен принадлежать никому. В День Вознесения Императора он взорвал эти ракеты в атмосфере.

Мангейм даже забыл о своей еде. С его ложки стекал розовый соус.

— Так вот почему воздух на Криге такой…?

— Ракеты уничтожили экосистему, — подтвердил Костеллин. Юртен убил миллиарды людей, но отнял у врага преимущество. Война бушевала еще пять столетий, пока не определились победители.

— Корпус Смерти, — сказал Мангейм.

— Они были выкованы в ядерном огне.

— А вы лично видели Криг?

— Только один раз, — сказал Костеллин, — Я был на его поверхности, и молюсь Императору, чтобы больше мне не пришлось там бывать.

Несколько минут они доедали обед в молчании. Костеллин дал время собеседнику обдумать все услышанное. Потом более веселым тоном он сказал:

— Смотрите на вещи оптимистически. Сегодня вечером у нас будет на ужин что-нибудь получше, чем это.

— Не знаю, — сказал Мангейм. — Не знаю, отправлюсь ли я на планету. Мой полк, они решили…

— Боевая подготовка, — сказал Костеллин. — И вы чувствуете, что должны остаться с ними.

— Ну… да.

— Сейчас вы им не нужны. Воспользуйтесь этой возможностью, пока она есть. Поверьте мне, другая такая возможность представится вам нескоро. У Департаменто Муниторум есть привычка забывать предоставлять отдых полкам Корпуса Смерти, а Корпус Смерти, в свою очередь, привык не жаловаться на это.

— Все равно, — сказал Мангейм. — Я чувствую, что должен потратить это время хотя бы на то, чтобы немного лучше узнать этих людей, понять, в чем заключается моя роль в этом полку.

— Если боевой дух Корпуса Смерти всегда на высоте, если у них нет проблем с дисциплиной, вы не понимаете, зачем им вообще нужны комиссары?

— Вы, кажется, всегда знаете, о чем я думаю.

Костеллин улыбнулся.

— Я еще не настолько стар, чтобы забыть, как я думал о том же самом — и вы тоже найдете ответы на эти вопросы, по крайней мере, на некоторые из них. А пока… — он отодвинул стул и взял свою пустую тарелку. — Пока я иду на челнок, как только мы выйдем на орбиту. И вам советую. Отдохните. Поешьте нормальной еды.

Он повернулся и чуть не столкнулся с солдатом Корпуса Смерти, который стоял позади него — а Костеллин даже не услышал, как он подошел.

Гвардеец отсалютовал.

— Комиссар Костеллин, комиссар Мангейм, — сказал он монотонным голосом, и вслед за этим произнес слова, которые Костеллин меньше всего хотел сейчас услышать, — Вас вызывают на мостик, господа.

ДВЕРЬ на мостик была украшена большим изображением оскаленного черепа двухметровой высоты, но краска от старости уже потускнела и осыпалась. Костеллин заметил, как Мангейм, нахмурившись, смотрит на потускневшее изображение, и улыбнулся про себя.

На мостике вокруг капитанского кресла было уже много народу — присутствовали два криговских генерала в черных шинелях и все четыре полковых командира. Костеллин, кивнув, приветствовал недавно назначенного полковника 186-го. Лицо, скрытое противогазной маской, повернулось к нему, но кроме этого полковник никак не показал, что вообще заметил комиссара.

Как всегда, по периметру круглого мостика располагалась целая небольшая армия сервиторов, работавших с консолями и рунами, встроенными в изогнутые стены, обшитые деревом. Костеллин был рад, что теперь, когда корабль вышел из варпа, управлявшая им навигатор удалилась обратно в свою каюту; ее присутствие всегда действовало комиссару на нервы. Он взглянул на огромный гололитический дисплей, но увидел лишь несколько светящихся точек в бесконечной тьме, сквозь которую они летели.

Конечно, он хорошо знал капитана Рокана. Невысокий коренастый флотский офицер неловко дернулся в своем кресле, приветствуя их с выражением явного облегчения на лице. Пока они ждали комиссаров 81-го и 103-го полков, Костеллин обменялся любезностями с капитаном и представил ему Мангейма. На мостике слышались только их голоса, отражавшиеся от стен, звуча, казалось, слишком громко.

Когда собрались все, один из генералов заговорил, сразу перейдя к делу:

— Мы получили сообщение от Департаменто Муниторум, — объявил он. — На Иеронимус Тета складывается ситуация, требующая нашего внимания.

Сердце Костеллина замерло, хотя чего-то меньшего он и не ожидал.

Генерал посмотрел на Рокана, который молчал, не будучи уверен, было ли это знаком ему говорить. Наконец он решил, что да, и начал:

— Похоже, что у губернатора планеты возникли проблемы — мятежи на нижних уровнях, что-то вроде того.

— И это нас касается? — спросил Костеллин.

— Я знаю, — сказал Рокан, пожав плечами. — Сначала я и сам так подумал. Иеронимус Тета — недавно заселенный мир, относительно спокойный. Его жители могут быть как шахтерами, так и солдатами. Я подумал, что губернатор Хенрик, возможно, просто паникует. Кажется, это в первый раз, когда у него возникли настоящие проблемы с низшими классами. Хотя Хенрик и сам служил, и…

— Есть признаки возможного присутствия ксеносов, — прервал его генерал.

— Пока всего лишь слухи, — подчеркнул Рокан. — Или, по крайней мере, так нам сказали. Я не знаю. Мне кажется, что там может быть и нечто иное, что командование флота не пожелало сообщить нам полностью. В сообщении было упоминание о некоем… артефакте, который вызвал большое волнение. Я могу прокрутить все сообщение, если хотите.

— Какие наши приказы? — спросил полковник-103.

Ответил второй генерал:

— Так как наш корабль ближе всех к планете, мы должны продолжать полет к Иеронимус Тета, как и планировалось. Все отпуска отменяются. Полковник-42 и его комиссар должны встретиться с губернатором для оценки ситуации.

— У нас запланирована встреча с войсковым транспортом «Божественное Правосудие» через пятнадцать дней, — добавил первый генерал, — чтобы принять новых рекрутов. Мы должны получить их как только возможно быстро. Капитан, вы организуете нам это.

— Полковник-42 доложит нам о полученных им сведениях через один планетарный день, — сказал второй генерал. — К этому времени все полки будут проинспектированы и готовы к высадке.

После этого оба генерала строевым шагом вышли с мостика, четыре полковника последовали за ними. Капитан Рокан расслабился в кресле, явно радуясь их уходу. Заметив взгляд Мангейма, он весело подмигнул.

— Добро пожаловать на борт! — сказал он.

— НЕ НРАВИТСЯ мне все это, Костеллин, — сказал Мангейм, когда два комиссара шли по коридору. — Эта секретность… Почему Имперскую Гвардию вовлекают в то, что должно быть внутренним делом властей планеты?

Костеллин думал о том же.

— Генералы скажут нам то, что необходимо нам знать, — сказал он, — когда решат, что нам необходимо это знать. А пока… вы хотели знать, зачем Корпусу Смерти нужны комиссары. Скоро узнаете.

— Что вы имеете в виду? — спросил Мангейм.

— Вашу встречу с губернатором сегодня. Заметьте, что генералы послали вместе с вами полкового командира, не меньше. Полковник-42 возьмет с собой на Иеронимус Тета полдюжины адъютантов, возможно, майора или двух. Вы видели, как реагировал капитан Рокан на присутствие офицеров Крига, а ведь у него было достаточно времени привыкнуть к их виду.

— Этот губернатор, Хенрик… — понял Мангейм.

— Хенрик будет рад увидеть дружественное лицо. На этой встрече он будет рад просто увидеть лицо. Теперь это ваша работа, Мангейм, по крайней мере, большая ее часть. Вы теперь прежде всего дипломат. Вам предстоит быть посредником между Корпусом Смерти и губернаторами, гражданскими, Адептус Механикус, возможно, даже другими полками Имперской Гвардии.

— Понятно, — задумчиво сказал Мангейм. — Сглаживать путь, чтобы они могли делать свою работу. И все же я не понимаю, почему они должны быть такими… такими… эти маски и черепа, атмосфера на борту корабля…

— Для Корпуса, — сказал Костеллин, — смерть — это образ жизни.

— Звучит весьма мрачно.

— Это факт. Как вы уже заметили, они не боятся смерти. На самом деле, они приветствуют ее. Умереть на службе Императору — единственная цель их жизни. И эта их позиция, разумеется, вполне устраивает наших командующих.

— И они все думают так?

— Попытайтесь как-нибудь поговорить с гвардейцем Крига. Вы увидите, что у него нет ни надежды, ни мечты, ни желаний, ничего — лишь его приказы и перспектива смерти в бою. И больше для него ничего не существует. Он — ходячий мертвец.

— Но почему…?

— Люди Крига, — объяснил Костеллин, — все еще испытывают чувство вины за грехи своего мира. Это чувство внушают им с самого момента рождения. Их учат тому, что они должны искупить грех мятежа их предков. Но их мир — радиоактивный ад. У Крига нет ни промышленности, ни сельского хозяйства, продукцией которых он мог бы выплатить тысячелетний долг Императору. У Крига нет ничего, кроме его детей, и он рад отдать Императору хотя бы их.

— Но, несомненно, — сказал Мангейм, — эти дети — наследники доблестного полковника Юртена не в меньшей степени, чем предателей-автократов.

— Это так, — сказал Костеллин, остановившись у перекрестка в коридоре, на котором они должны были разойтись и вернуться к своим полкам. — И это вторая часть нашей работы, Мангейм. Это еще одна причина, по которой Корпусу Смерти нужны люди вроде нас с вами: иногда — иногда — их нужно останавливать, пока они не зашли слишком далеко.

ГЛАВА 3

ГЮНТЕР сидел за столом и ждал.

По белой пластиковой поверхности стола были разбросаны инфопланшеты. Он должен был утверждать расписание смен, устанавливать норму выработки, нанимать и увольнять рабочих, читать отчеты команды технического обслуживания. Он уже сильно опоздал — ночью он слишком волновался из-за свидания — и даже теперь никак не мог взяться за работу. Он смотрел на комм-линк, словно пытаясь заставить его позвонить. Он нажал руну на аппарате просто чтобы услышать шум помех и убедиться, что комм-линк снова не сломался.

Гюнтер не спал. Как только он пытался заснуть, он видел горящие розовые глаза мутанта или слышал булькающий предсмертный хрип его жертвы.

Несколько раз он включал голоприемник, почти каждый час в течение этой долгой ночи, следя за выпусками новостей. Об инциденте на нижних уровнях ни разу не упомянули. Он удивлялся, как такое может быть — пока не вспомнил, что говорила Арикс.

«Тебе не позволят увидеть это… они притворяются, что этого не существует… они считают, что бы ни происходило внизу, это не затронет нас…»

Гюнтер вертел в пальцах амецитовое кольцо. Он не помнил, когда достал его из кармана. Должно быть, его рука вытащила кольцо, когда он думал об Арикс. Вчера он считал, что это прекрасное кольцо. Сейчас же он не был в этом так уверен.

Оно было украшено шестью красными амецитовыми камнями. Гюнтер выбрал красные камни, потому что это был любимый цвет Арикс. Он выбрал амецит потому, что его добывали только на одной планете в Империуме, и этой планетой была Иеронимус Тета.

Где-то еще такое кольцо могло стоить непомерную сумму. Однако, на родном мире Гюнтера амецит был почти столь же обычным, как стекло — и почти столь же доступным для управляющего рудником, способного присвоить забракованные, поврежденные камни.

Гюнтер вздрогнул, когда комм-линк вдруг зазвонил. Неловко спрятав кольцо обратно в карман, он поспешил ответить на звонок.

— Мистер Сорисон? — раздался в комм-линке хриплый голос. — Это Херриксен. Вы хотели поговорить?

— Да, — сказал Гюнтер, шаря по столу в поисках инфопланшета, который, как он был уверен, только что лежал прямо здесь. — Несколько дней назад вы послали мне сообщение, что… вы говорили, что нашли что-то внизу?

Ответ Херриксена был заглушен ревом моторов и лязгом цепей где-то на том конце, и Гюнтеру пришлось просить повторить его.

— … продолжали работу, как вы и велели, но сейчас мы обнаружили…

Снова грохот оборудования заглушил несколько слов.

— … проблемы, мистер Сорисон. Как я говорил в сообщении, эти странные руны… люди боятся этих рун… они говорят…

И снова не что иное, как слова Арикс побудили Гюнтера провести это утро, изучая последние доклады из подотчетных ему рудников. Он искал что-то, что мог раньше пропустить, что могло сначала показаться ему незначительным. Он уже связывался с тремя штейгерами, спрашивая их о незначительном падении выработки и потерях рабочих. Потом он нашел инфопланшет с сообщением Херриксена и вспомнил.

Он уже читал его на прошлой неделе. У него было так много дел, и что такого, думал он, если несколько рабочих нашли обломок обработанного камня? Зачем им было докладывать ему об этом? Возможно, его оставили там мутанты по каким-то неизвестным причинам, и камень провалился в рудник во время землетрясения. Или он был оставлен одной из примитивных цивилизаций, существовавших на Иеронимус Тета до колонизации. Какая разница?

Он набросал быстрый ответ Херриксену. Он сказал ему, что его находка, что бы она ни доказывала, не представляет интереса для кого-либо. Он напомнил штейгеру, что его рудник отстает от плана. Он велел продолжать работать.

— … отказываются работать в том туннеле. Они говорят, что от него…

Час назад Гюнтер просматривал гололитическую карту всех рудников под Иеронимус-сити. Наложив на нее карту всех зарегистрированных несчастных случаев в рудниках за последние шесть месяцев, он обнаружил, что значительное число их приходится на северо-западный угол рудника Херриксена.

Голос штейгера снова заглушило шумом, но теперь это было уже не важно. Гюнтер услышал достаточно. Нажав руну передачи на комм-линке, он сказал:

— Я иду туда.

ГЮНТЕР работал на рудниках с тех пор, как окончил школу — с четырнадцати лет. Большинство молодых людей на этой планете были заняты тем же — те, кто не был призван на военную службу. Но, несмотря на это, по-настоящему заходить в туннели рудника ему приходилось только дважды. Его работа всегда была административной, в хорошо освещенных офисах на верхних уровнях.

Входы в рудник, конечно, находились значительно выше самих туннелей. И все же Гюнтеру пришлось спуститься на несколько этажей, чтобы добраться до них. Еще вчера это его ничуть не обеспокоило бы — но тогда, вчера, ему и не нужно было спускаться. Он почувствовал, как его желудок сжимается, когда тяжелый лифт начал спускать его автотакси вниз. Он поехал на автотакси, потому, что служебных машин было немного, и ему не хотелось ждать, пока одна из них освободится. Он хотел бы, чтобы Арикс позвонила ему, просто, чтобы сообщить, что она вернулась домой. Если с ней что-то случилось, цензура тоже не позволит сообщить об этом в новостях?

Кройц сидела на круглом сиденье рядом с ним, ее глаза были такими же пустыми, как инфопланшет у нее на коленях. Она была лекс-секретарем Гюнтера — теперь ему было позволено иметь личного лекс-секретаря — и всюду следовала за ним.

Автотакси достигло места назначения, и Гюнтер вышел, ободренный зрелищем двух полицейских, охранявших вход. Он показал им пропуск, и вместе с Кройц прошел под сводчатой аркой в большую темную зону, полную шума и пара. Их окружали лязгающие механизмы и шипящие трубы, люди суетились туда-сюда. Воздух здесь был сухой, горячий и душный.

Здесь плавили руду, извлеченную из туннелей внизу. Гюнтер видел грузовик с работающим на холостом ходу двигателем, ожидавший погрузки ценных металлов, получаемых здесь. Их отвезут в ближайший космопорт, а оттуда они отправятся на имперский мир-кузницу, где из них создадут боевые машины.

Гюнтер перехватил плотного краснолицего человека.

— Я ищу вашего штейгера, мистера Херриксена.

Человек покачал головой и указал на желтые затычки в ушах, которые он носил. Кройц написала на инфопланшете «Херриксен?» и сунула ему под нос. Он понимающе кивнул и указал на ряд из шести лифтов с решетчатыми стенками. Потом он указал большим пальцем вниз и одними губами произнес «Внизу».

Когда Гюнтер подошел к лифтам, он услышал вой моторов и лязг цепей, один лифт поднялся, вынеся наверх двух шахтеров с тележкой руды. Старый, покрытый сажей терминал комм-линка был встроен в каменную стену рядом, и Гюнтер понял, что это отсюда Херриксен связывался с ним.

Он нашел респираторы, защитные шлемы и очки, висевшие на крюках рядом с лифтами. Первый респиратор, который он взял, оказался неисправным, но, надев второй, он почувствовал, что воздух стал более прохладным и свежим. Гюнтер и Кройц зашли на платформу лифта, и решетчатая дверь с грохотом закрылась, отбрасывая на них узорчатую тень. Когда лифт пришел в движение, включились два бледно-голубых плафона на стенках у их ног, но левый плафон сразу же замигал и погас.

Через секунду они уже спускались вниз по шахте с грубо обтесанными стенами, из темных расщелин на них смотрели глаза насекомых. Это был долгий, медленный спуск, и он казался еще медленнее из-за воображения Гюнтера, представлявшего всевозможные ужасы, скрывавшиеся за этими каменными стенами, на нижних уровнях улья. Иногда лифт на секунду останавливался, словно застряв, и каждый раз при этом Гюнтер чувствовал тошнотворный страх, что лифт не двинется с места.

Он начал спрашивать себя, что он здесь делает. Пытается произвести впечатление на Арикс? Ищет возможности искупить свое бездействие прошлой ночью? Почему он решил, что может это? Что заставило его думать, будто, получив второй шанс стать героем, он окажется более способен на это, чем в первый раз?

Взглянув на хронометр, он увидел, что прошло немногим больше трех минут. Гюнтер подумал, что сейчас они, должно быть, очень глубоко под землей — и действительно, через секунду каменные стены снова сменились железной сеткой, и лифт остановился. Гюнтер и Кройц сошли с платформы и оказались в обширной пещере, хорошо освещенной круглыми фонарями, развешанными на деревянных опорах.

Воздух здесь был сильно засорен пылью, и Гюнтер почувствовал зуд в глазах, несмотря на защитные очки. Сквозь эту пыльную мглу он разглядел темные отверстия туннелей и огромные ряды древних ржавых механизмов. Когитаторы щелкали и скрипели, а вокруг них суетилась целая армия шахтеров и сервиторов.

Покрытый грязью человек с покрасневшими глазами, что было заметно даже сквозь очки, подошел встретить прибывших.

— Вы, наверное, мистер Сорисон из Оффицио Примарис? Я Херриксен, — человек схватил руку Гюнтера с излишней силой и крепко встряхнул ее.

— Я ожидал встретить вас у входа в рудник, — сказал Гюнтер.

— Слишком много работы, мистер Сорисон. Вы же знаете, как это. Выполнить норму. Вижу, вы нашли респиратор. У лифтов есть еще пара запасных, если этот окажется неисправен. Вы хотите лично увидеть этот… артефакт?

— Думаю, мы должны его увидеть, — согласился Гюнтер. «Просто взглянуть на него» подумал он, а потом можно будет вернуться в комфортабельный офис и сделать то, что он собирался сделать с самого начала: связаться с полицейскими или даже СПО, и пусть они разбираются с этой проблемой.

По крайней мере, ему будет о чем рассказать Арикс.

Херриксен повел их по пещере, приказав еще трем рабочим присоединиться к ним. Люди, казалось, были воодушевлены присутствием Гюнтера и хотели увидеть, что он предпримет насчет их находки. Он полагал, что это также послужит предметом разговоров и среди них.

Они подошли к входу в туннель, обойдя корпус буровой машины.

— Включить свет, — приказал Херриксен и первым включил фонарь на шлеме. Другие три шахтера немедленно последовали его примеру, но Гюнтер никак не мог найти руну на шлеме. Он возился с ним, пока один из шахтеров, дотянувшись, не включил его фонарь. Немного смущенный, Гюнтер, в свою очередь, помог включить фонарь на шлеме Кройц.

Туннель был шире, чем он ожидал, и пять человек и Кройц шли по нему в два ряда. Шахтеры отошли назад, чтобы позволить Гюнтеру идти впереди рядом с Херриксеном — вежливость, без которой он вполне мог обойтись. Даже с их шестью фонарями он мог видеть сквозь вездесущую пыль только на пару метров вперед. Там, где туннель разветвлялся — это было пару раз — он едва не врезался в стену. Он был рад, что Херриксен идет рядом, ведет его.

Гюнтер знал, что они приближаются, когда услышал тяжелые удары и вой буров. Вскоре маленькое кольцо света их группы слилось с другим светом, и в нем Гюнтер увидел блеск аугметических частей тел.

— Думаю, я упоминал, когда мы говорили, — сказал Херриксен, — что большинство людей отказываются работать в этом туннеле. Мне пришлось полагаться на сервиторов, а вы знаете, как с ними. Если за ними не присматривать постоянно…

Гюнтер кивнул, хотя ему было все равно. Здесь работали десять сервиторов, полулюдей, возможно, выращенных в баках. «Немногим лучше, чем мутанты», подумал он, хотя, по крайней мере, эти существа были запрограммированы служить Империуму.

Будучи сервиторами для работы в шахтах, эти создания были оснащены необходимой аугметикой, чтобы соответствовать здешним условиям. Их респираторы были соединены с плотью, сращены с костями, заменяя нижнюю половину лица. Вместо рук у них были буры и отбойные молотки, а мышечные стимуляторы и гормоны роста давали им достаточно сил для изнурительной работы, которая убила бы обычного человека. Гюнтер старался держаться от них подальше.

Больший интерес для него представляла колонна.

Она стояла у правого края туннеля, в метре или около того от его конца. Около двух метров в высоту — нет, немного меньше, даже чуть ниже роста Гюнтера. Она была похожа на небольшой обелиск, с пирамидальной вершиной размером с голову Гюнтера, и квадратным ступенчатым основанием, частично уходящим в стену туннеля.

Колонна была сделана из гладкого шлифованного камня — и, хотя Гюнтер не мог разглядеть точно в пыли и тусклом освещении, но ему показалось, что она слегка зеленоватого цвета.

— Что это за камень? — спросил он Херриксена, но штейгер только пожал плечами. — И что за знаки на нем?

Кройц наклонилась ближе, свет ее фонаря упал на колонну.

— Наверное, какая-то надпись, — сказал Херриксен.

— Это не похоже ни на один известный мне язык, — сказал Гюнтер. Хотя он понимал мысль Херриксена. Знаки действительно были похожи на некую надпись: последовательность символов, некоторые из них часто повторялись. Всего их было четыре ряда, опоясывавших колонну, и пятый у ее основания. Многие буквы — если это действительно были буквы — имели в своей основе окружность, но с тангенциальными или радиальными линиями, соединяющими их замысловатым образом.

— Похоже, снова начинается, — сказал один из шахтеров низким голосом, словно предвещая беду.

— Что начинается? — спросил Гюнтер.

Херриксен нахмурился.

— Ничего, — сказал он. — Это просто воображение.

— Разве вы не чувствуете? — запротестовал рабочий. — Это… это давление в голове? Как в прошлый раз, когда я смотрел на эту… эту…

И Гюнтер сейчас это почувствовал. Словно что-то росло внутри его черепа, пыталось выбраться наружу — и от этой мысли его затошнило.

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, и симптомы стали немного легче. «Херриксен прав», подумал он. Рабочие просто воображают, и он, реагируя на их страх, делает то же самое.

Он снова открыл глаза, и увидел, что Кройц тянется к колонне — слишком поздно, чтобы закричать, предупредить ее, чтобы она не касалась камня.

Он почувствовал себя немного глупо, когда она сделала копию надписи своим вездесущим карандашом. Он ожидал, что что-то случится? Шахтеры вырубили эту колонну из стены туннеля, их руки касались ее тысячи раз…

— Думаю, я увидел достаточно, — быстро сказал Гюнтер, надеясь, что его голос не звучит слишком слабо, слишком жалобно. — Спасибо, что обратили мое внимание на это дело. Я… я поговорю с начальством об этом, и дам вам знать, что мы решили. А пока… пока этот артефакт никому еще не причинил вреда, думаю, можно продолжать работу и дальше, пусть в этом туннеле работают сервиторы. Мы должны выполнить норму.

Херриксен кивнул и повернулся, чтобы вести Гюнтера обратно тем же путем. Кройц, казалось, как-то странно не хотела уходить от колонны, но выпрямилась, сделала несколько последних заметок в инфопланшете, и послушно последовала за своим начальником.

Они едва успели отойти на шесть шагов, как один из шахтеров остановился и застыл.

— Вы слышите это? — спросил он. — Скажите, что слышите. Это гудение…

Они все остановились в тишине, прислушиваясь, и Гюнтер уже хотел сказать, что ничего не слышит, когда Кройц заговорила.

— Да, да, — сказала она. — Я слышу его.

Херриксен покачал головой.

— Акустика в этих туннелях может играть странные шутки с человеческим слухом. Это, наверное, сервиторы бурят…

— Думаю, вы правы, — согласился Гюнтер. — Я уверен, там ничего нет.

Он снова пошел вперед, но вдруг тоже услышал.

Сначала он подумал, что это механический шум, возможно, бурового оборудования в соседнем туннеле. Но когда шум звучал громче, он при этом становился более высоким и звучал как-то более… органически, пока не стал казаться хором эфирных голосов.

Гюнтер не хотел оборачиваться, не хотел снова смотреть на каменную колонну, но ничего не мог с собой поделать. Он обернулся через плечо, как раз в тот момент, когда рабочий сервитор, которого ничуть не волновали события вокруг, поднял груз руды и покатил его к выходу из туннеля, по направлению к Гюнтеру и его спутникам.

Когда сервитор проходил мимо колонны, он задел ее поверхность левой рукой.

Гюнтера ослепила яркая зеленая вспышка. Он отшатнулся назад, задыхаясь, моргая, на его сетчатке отпечатался силуэт скелета, рассыпающегося в пыль в этом ужасном свете. Потом, когда зрение начало проясняться, Гюнтер увидел оплавленную аугметическую руку, лежавшую в лужице шлака, но больше никаких других останков злополучного сервитора, к которому когда-то была прикреплена эта рука.

Шум стал теперь еще громче, пронзительный, словно визг буров. Херриксен сотворил знамение аквилы, и Гюнтер испугался, когда двое сервиторов — а потом и третий, и четвертый — оставили свою работу и опустились на колени перед колонной. Он никогда не видел, чтобы сервиторы вели себя так.

— Что… что случилось? — заикаясь, произнес один из шахтеров.

— Что нам делать? — захныкала Кройц. — Мистер Сорисон, что нам делать?

— Не прикасаться к этой штуке, — приказал Херриксен, пока Гюнтер тщетно силился произнести хоть слово. — Мы уйдем из этого туннеля, медленно и спокойно, и его надо будет закрыть, пока СПО не разберется с этим.

— Колонна! — закричал другой шахтер. — Смотрите, она светится!

Он был прав. Невероятно, но странный камень светился изнутри. Свет был отвратительно зеленым, и Гюнтер снова ощутил тошноту от одного его вида. Или, возможно, тошнота возникла от мысли, что пыль, которую он вдыхал, пусть и через респиратор, содержала частицы испепеленного сервитора.

Они все поступили, как сказал Херриксен, направившись к выходу из туннеля.

— А что если это бомба? — предположил один из шахтеров. — Что если эта штука накапливает энергию, чтобы взорваться?

Они обменялись испуганными взглядами — все шестеро.

А потом Гюнтер повернулся и побежал из туннеля, словно за ним гнались все демоны варпа — и в этом затопившем сердце ужасе он не думал, что его сочтут трусом, не заботился о том, что подумает Арикс, когда услышит об этом. Он даже не замечал, сколько раз врезался в камень, когда бежал почти вслепую. Все, что было важно для Гюнтера сейчас — оказаться как можно дальше от этого нечестивого артефакта.

И, похоже, это было столь же важно для других его спутников — потому что, как заметил Гюнтер, они все бежали прямо за ним.

ГЮНТЕР первым, в вихре грязи и пыли, выскочил в основную пещеру.

— Надо срочно эвакуировать рудник! — закричал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Всем надо немедленно убраться отсюда! Там… там…

Слова оставили его, но на помощь пришел Херриксен.

— В одном из туннелей возникла проблема безопасности. Мистер Сорисон прибыл сюда из Оффицио Примарис, и он решил…

Гюнтер нетерпеливо кивнул.

— Нужно связаться со штейгерами близлежащих рудников, предупредить их…

— Мистер Сорисон, — запротестовала Кройц, — у вас есть полномочия…?

— Мне плевать! — огрызнулся Гюнтер, удивившись собственной решительности. — Мы не можем связаться с кабинетом губернатора прямо отсюда, чтобы получить разрешение, а пока мы доберемся до поверхности… — он замолчал, взглянув на лифты и вспомнив, каким долгим был спуск сюда.

Херриксен распоряжался напуганными шахтерами, посылая их в другие туннели, чтобы сообщить об эвакуации. Взяв Гюнтера за плечо, он решительно повел его к ближайшему лифту. Кройц суетливо бежала за ними.

Гюнтер повернулся к Херриксену и спросил:

— Вы не поднимитесь с нами?

Херриксен покачал головой.

— В этом секторе больше двухсот рабочих, не считая сервиторов, а лифт может поднять только пятерых за один раз. Понадобится больше часа чтобы вывести всех, и я не оставлю здесь ни одного человека.

Гюнтер не знал, что сказать. Он испытывал облегчение от того, что Херриксен позволил ему уйти.

— Пойдем, — сказал он Кройц. — Кому-то надо подняться наверх, добраться до комм-линка и сообщить о том, что мы видели.

Первые шахтеры уже выходили в пещеру из ближайшего туннеля. Херриксен посадил троих из них в лифт вместе с Гюнтером и Кройц, захлопнул дверь и послал лифт наверх.

Подъем из шахты проходил в гробовой тишине и длился, казалось, целую вечность.

ГЛАВА 4

АРИКС не собиралась подслушивать разговор своего дяди.

Она просто проходила мимо его кабинета и услышала его голос, приглушенный дубовой дверью, он говорил с кем-то по комм-линку. Арикс уже почти прошла мимо, когда услышала имя, заставившее ее остановиться.

— … Гюнтер Сорисон…

Она подкралась к двери, прижавшись к ней щекой. Сначала Арикс не могла ничего расслышать потому, что ее сердце стучало слишком громко.

— … не можете нас игнорировать, — говорил дядя Хенрик. — На этот раз это нечто большее, чем несколько кусков мрамора. Этот артефакт, эта колонна…

Ему отвечал неразборчивый шум из комм-линка, после чего губернатор заговорил еще громче, и Арикс было его лучше слышно.

— Я говорю о безопасности моего народа, моего мира. Пока не будет произведено тщательное расследование, я не хочу рисковать…

Комм-линк снова прожужжал что-то, и Хенрик ответил:

— Как я уже сказал вам, свидетелем этого последнего инцидента был управляющий рудником того сектора. У меня его отчет.

«Значит, дядя Хенрик все-таки произнес имя Гюнтера? С ним что-то случилось?»

— Я уже отдал приказ, — сказал Хенрик. — Каждый рудник в радиусе ста километров от Иеронимус-сити должен быть эвакуирован и закрыт. Работа в шахтах не возобновится, пока я не буду убежден, что это безопасно…

Из комм-линка снова раздалось гудение. Хенрик, на этот раз тише, так, что Арикс опять пришлось напрягать слух, сказал:

— Возможно, на этот раз Администратум поймет, насколько серьезно… полковник летит сюда… что он скажет об этом…

Арикс услышала шаркающие шаги: сервитор поднимался по лестнице из кухни. Она отскочила от двери и пошла дальше по коридору, едва удержавшись от того, чтобы побежать.

Что-то произошло, что-то важное. Что-то, что может сделать более интересной скучную жизнь племянницы губернатора. Обычно дядя Хенрик никогда не посвящал ее в такие дела — но на этот раз у Арикс был союзник…

ОБЕД был подан ранним вечером.

Арикс сидела за изысканным столом напротив дяди Хенрика и без особого энтузиазма ковырялась в тарелке, хотя на обед был подан свежий лоброс, пойманный сегодня утром. Она спросила дядю о том, как прошел день, но он, как обычно, дал уклончивый, неопределенный ответ, покачав головой, так, что его двойной подбородок затрясся. Она хотела спросить его о Гюнтере. Она пыталась связаться с ним в его офисе, но его там не было.

— Я… слышала разговоры, — сказала она. — Возникли какие-то проблемы… в рудниках.

Хенрик нахмурился и проворчал, что ей об этом нечего беспокоиться.

— Однако, — сказал он, — нам нужно поговорить. Следующую неделю или две я буду очень занят. Сегодня ночью у меня важная встреча, и я… ты уже давно не посещала свою тетю.

Арикс запротестовала:

— Нет!

— Пожалуйста, Арикс, не спорь со мной. Думаю, было бы лучше для тебя провести некоторое время с тетей в Имперском Убежище.

Он всегда обращался с ней так, словно она была еще ребенком. А ей был уже двадцать один год, более чем достаточно, чтобы принимать собственные решения. Хотя она говорила ему об этом с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, и до сих пор он не слушал ее. Если твой дядя правит планетой, это может быть проблемой.

У Хенрика были и свои дети — трое сыновей. Они вступили в Имперскую Гвардию, и, как и брат Хенрика — отец Арикс — погиблигде-то на далеких полях сражений. Иногда, в моменты понимания, Арикс осознавала, почему дядя так оберегает ее. Но сейчас был не такой момент.

Арикс отодвинула тарелку, встала и ушла из зала.

Снаружи она уткнулась головой в стену, содрогаясь от отчаяния. Она знала, что будет дальше. Она знала, что завтра, если не сегодня же ночью раздастся стук в ее двери, и она увидит охранников, ожидающих ее в коридоре. Дядя Хенрик не терпел возражений.

Иногда она ощущала себя здесь, в Верхнем Шпиле, как в тюрьме. Иногда Арикс думала, что давно могла бы уйти, возможно, приняв предложение одного из многочисленных женихов, которых дядя искал для нее. Проблема была в том, что никто из них ей не нравился.

Арикс не знала, что привлекало ее к Гюнтеру Сорисону. Когда они впервые встретились, он от смущения даже не мог связать два слова. Возможно, именно это смущение, эта природная скромность, так приятно отличали его от знатных хвастунов, которых дядя выбирал для нее. Проблема была в том, что она просто не видела будущего, в котором она и Гюнтер могли бы быть вместе.

Хотя сейчас это не имело значения.

Она должна найти его. Она придет к нему домой. Если он еще не вернулся, она подождет его. Она скажет Гюнтеру то, что должна была сказать прошлой ночью: что она любит его.

Тогда, прежде чем ее заберут в Имперское Убежище, Арикс, по крайней мере, будет знать, от чего дядя Хенрик пытается уберечь ее на этот раз.

АРИКС спустилась по ступенькам, потому что так ей легче было успокоиться, и она не хотела быть запертой в лифте. Она сказала охранникам, что прогуляется в саду и хочет побыть одна. Как только Арикс скрылась из их вида, она перелезла через стену и оказалась на открытом скайвэе.

В полутора кварталах была остановка, где ждали два автотакси. Арикс села в первое, провела идентификационным жетоном по считывающему устройству, и на гололитической карте города выбрала адрес Гюнтера. Двигатель включился с легким шумом и запахом озона, и автотакси поехало.

Почти сразу оно заехало на платформу лифта и снова остановилось. Сквозь широкое ветровое стекло Арикс видела плоские вершины более низких башен за секунду до того, как лифт начал опускаться.

Услышав резкий вой, она подняла глаза и увидела яркую полосу в темнеющем небе. Войсковой транспорт заходил на посадку в Порт Иеронимус. Несомненно, это и были гости ее дяди. В другой раз Арикс осталась бы дома, надеясь подслушать хоть какую-нибудь информацию. Но сегодня у нее было более важное дело.

Арикс никогда раньше не была у Гюнтера дома, поэтому ей пришлось следовать по карте. Красная линия показывала предполагаемый маршрут автотакси по городу; оно спустилось немного ниже уровня дома Гюнтера, в поисках ближайшего скайвэя. На его уровне автотакси сильно снизило скорость, пробираясь сквозь медленно двигавшиеся толпы людей, здесь их было слишком много, чтобы ехать точно по маршруту.

Вдруг гололитическая карта выключилась, и автотакси плавно остановилось.

Сначала Арикс подумала, что машина сломалась. Она выругалась сквозь зубы, проклиная технопровидцев, которые должны были поддерживать автотакси в рабочем состоянии.

Потом она заметила, что снаружи стало гораздо темнее.

Было еще рано включать фонари на улицах, но секунду назад снаружи еще светились окна и вывески. Сейчас же не светилось ничего, никакого искусственного источника света, и Арикс начала понимать, насколько раньше наступают сумерки на нижних уровнях, чем в Верхнем Шпиле.

Она нажала руну на двери один раз, два, три — никакого результата. Изогнувшись в кресле, она начала ногой бить в дверь, вкладывая в каждый удар всю силу, пока замок не поддался.

Воздух снаружи машины был гораздо холоднее, чем наверху.

Секунду назад люди на скайвэе двигались вполне целенаправленно. Сейчас они как-то неуверенно суетились, глядя друг на друга, словно у кого-то мог быть ответ, которого они ожидали. Арикс пригнула голову, охваченная иррациональным страхом, что ее здесь может кто-то узнать.

Ее слуха достиг ропот толпы, повторявшиеся слова, подтверждавшие то, что она уже сама начала подозревать.

— … отключение электроэнергии… весь район, может и дальше…не видно света на верхних уровнях…

Внезапно Арикс почувствовала себя очень далеко от дома.

Автотакси заряжались энергией от самих скайвэев. Если в этом секторе не было электроэнергии, значит, автотакси не работали… и лифты тоже. Сколько времени ей придется подниматься пешком по всем уровням — в том случае, если она сможет найти лестницу, не закрытую сверху? Конечно, она может обратиться к полицейскому. У их машин независимые источники энергии… разве нет? Но тогда ей придется объяснять дяде Хенрику, что она делала тут внизу, и что бы она ему ни сказала, это вызовет в нем достаточно подозрений, чтобы он начал докапываться до правды.

Она приказала себе успокоиться. Насколько она знала, электричество могли включить в любой момент. Если отключение затронуло и верхние уровни, техножрецы наверняка уже работают над этим. А пока стоит вспомнить расположение окружающих домов по карте автотакси. По крайней мере, она может попытаться найти путь к дому Гюнтера.

Она плотнее застегнула пальто и пошла. Она знала, что, говоря статистически, эти уровни относительно безопасны, гораздо безопаснее, чем тот, на который она водила Гюнтера прошлой ночью. И все же, темнота пугала ее. Она скрывала лица людей вокруг, от чего казалось, что все, мимо кого Арикс проходила, скрывают некие недобрые намерения. Темнота рисовала зловещие силуэты на углах, в окнах, в переулках, что неизменно напоминало Арикс того мутанта с розовыми глазами.

Она сняла ожерелье матери, как и прошлой ночью, спрятав его в карман. Впереди она уже видела дом Гюнтера. Она ускорила шаги, думая, что через несколько минут она будет уже в безопасности, в его объятиях, и все ее необоснованные страхи просто рассеются.

Но вдруг впереди нависла новая тень — большая и более зловещая.

В вечернем небе появилась черная туча, но не похожая на тучи, которые до того видела Арикс. Она была слишком плотной, слишком низкой — она висела прямо между верхними уровнями башен — и продолжала расти, расширяясь все больше.

И тогда Арикс поняла, что это за туча.

Это был рой. Рой насекомых.

В УЖАСЕ Арикс смотрела, как рой продолжает расти.

Должно быть, это были тысячи, сотни тысяч тел, слившихся в огромную пульсирующую массу, и густые черные потоки поднимались с нижних уровней, делая эту массу все больше. Арикс подумала, что могло заставить обычно пассивных насекомых ее мира вести себя так, и вдруг поняла, что не слышит жужжания насекомых. Она удивилась, почему насекомые не жужжат.

Возможно, именно это отсутствие звука не позволило Арикс заметить опасность, которой она подвергалась. И еще невозможность правильно оценить размер роя и расстояние до него в полутьме. Только когда люди вокруг увидели это, начали кричать и разбегаться, пытаясь укрыться в ближайших домах, только тогда Арикс поняла страшную правду: рой не просто висел в воздухе, теперь он двигался.

Он направлялся прямо к ней.

Она попятилась, но ее взгляд был все еще прикован к чудовищному зрелищу, ее мозг все еще пытался понять, что она видит. Ей понадобилась еще секунда, чтобы преодолеть этот ужасный полу-паралич, прийти в себя и начать искать путь к спасению, и она боялась, что может быть уже слишком поздно.

Арикс побежала к ближайшему дому, но увидела, что путь блокирован застывшими от ужаса наблюдателями и теми, кто пытался бежать, но выбрал случайное направление. Она протолкалась сквозь толпу и добралась до основания широкой каменной лестницы, но ее оттолкнули, прежде чем она успела подняться по ступеням. На верху лестницы началась драка, те, кто успел вскочить в двери дома, пытались закрыть их, не пустив тех, кто пытался пробраться за ними. Здесь она не смогла бы найти убежище.

Арикс оглянулась через плечо, и ее сердце подскочило к горлу. Рой был уже почти над ней, достаточно близко, чтобы она могла разглядеть составлявших его насекомых, отделявшихся от его краев. Эти существа не были похожи на насекомых ее мира. Они были серебристого цвета и слишком большие. Они были размером с большую крысу. Нет, даже больше. Они летали, но Арикс не видела крыльев.

Потом насекомые набросились на своих жертв, и раздались дикие вопли.

Арикс оказалась в центре бури. Насекомые были повсюду, над ней, вокруг нее. Одно из них, пролетая мимо, разорвало ее одежду и оцарапало кожу. Она думала, что рой не издает звуков, но теперь в ее ушах звучало шуршание панцирей о панцири. Она замахала руками в тщетных попытках отогнать этих существ. Она почувствовала, как ее кулак врезался в маленькое твердое тело, отбросив насекомое, но на его месте появились еще десять.

Женщина рядом с ней завопила в агонии, когда насекомое содрало кожу с ее лица. Арикс почувствовала что-то в волосах, насекомое запуталось в них, она в панике закричала, вцепившись в существо, и смогла оторвать его, отделавшись лишь несколькими царапинами.

Арикс старалась все время быть в движении, как будто каким-то чудом, ниспосланным Императором, она могла обойти рой, прежде чем стать его целью, но люди вокруг умирали, падая, преграждая ей путь, и она не знала куда бежать — и, внезапно, она заметила кое-что еще. Град обломков посыпался сверху, половина кирпича задела ее щеку, оставив синяк.

Рой атаковал и здания. Значительная часть его просто врезалась в дом, в котором Арикс пыталась найти убежище. Насекомые пробили глубокую трещину в кирпичной кладке, заставляя кирпич крошиться, разбивали окна, и Арикс в ужасе увидела, что эта секция здания обрушивается.

Она снова побежала, но теперь к насекомым добавилась еще и туча кирпичной пыли. Арикс не успела пробежать и десяти шагов, как ее легкие не выдержали усилий, и она хрипло закашлялась. Из глаз текли слезы, щеки были мокрыми, и она не знала, слезы это или кровь.

Все эти люди, сотни людей, которые укрылись в том доме… не говоря уже об этажах выше, которых ей не было видно отсюда, и участке скайвэя, почти наверняка прикрепленном к зданию… Это было слишком, слишком чудовищное бедствие, чтобы Арикс могла осознать его сейчас. Сейчас она могла думать только о себе, о своем спасении, хотя и это ей казалось безнадежным.

Она последовала за потоком людей к краю скайвэя, глядя, как десятки их перепрыгивают через ветхое ограждение. И только когда она дошла до самого края, то поняла, что прыгать некуда, внизу нет другого скайвэя, на который, как она думала, можно спрыгнуть. Люди, охваченные ужасом, решили, что лучше превратиться в кровавое пятно на земле в тысячах метров внизу, чем стать жертвой кровожадных насекомых.

Все, что Арикс могла сделать — вернуться назад, чтобы не быть сброшенной со скайвэя давлением толпы. Она наполовину ослепла, ее голова кружилась, и она не знала, сколько крови потеряла из многочисленных царапин, но она еще не собиралась умирать. Она столкнулась с большим металлическим объектом, высотой ей по грудь, и, ощупав его руками, она поняла, что это было. Казалось, Император все-таки решил спасти ее.

Автотакси. Скорее всего, то самое автотакси, которое Арикс оставила здесь несколько минут назад. Да, это было оно. Замок на двери был сломан. Она открыла дверь и забралась в машину. После этого Арикс захлопнула дверь, и, хотя это не заглушило полностью звуки бойни снаружи, по крайней мере, стало достаточно тихо, чтобы Арикс могла собраться с мыслями. Когда она протерла глаза рукавом и открыла их, то увидела, что она в машине не одна.

Насекомое висело на ее руке. Арикс вцепилась в него, и оно оторвалось вместе с куском ее кожи. Она ударила насекомое о приборную доску и с удовлетворением почувствовала, как его панцирь треснул, но оно все еще корчилось в ее руках, и в этот момент новая волна этих существ врезалась в переднюю часть автотакси. Арикс закричала и выронила насекомое.

Ветровое стекло потрескалось, но, к облегчению Арикс, выдержало. Насекомое упало на ее колени, его единственный зеленый глаз злобно уставился на Арикс. В первый раз она могла подробно рассмотреть одну из этих тварей. Оно было похоже на обычного жука — но этот жук был бронированным, с панцирем из серебристых пластин. Арикс решила бы, что оно полностью механическое, если бы не тошнотворный зеленый ихор, вытекавший из трещин в панцире и испачкавший приборную доску и пол автотакси.

С содроганием она швырнула насекомое на пол, оно упало на спину, два ряда его крошечных конечностей дергались, пытаясь вернуться в нормальное положение. Арикс топтала его, пока оно не перестало двигаться.

Вдруг что-то огромное и тяжелое рухнуло на крышу автотакси, и Арикс на секунду испугалась, что машину может раздавить. Трещины на ветровом стекле начали распространяться, как паутинки. Арикс знала, что если стекло разобьется, она окажется здесь в ловушке, станет легкой добычей.

Потом внезапно все закончилось. Рой исчез, и Арикс осталась, тяжело дыша и плача, одна в изуродованных остатках автотакси. Ее пальто было изорвано в клочья, руки были изрезаны ранами, которые она даже не помнила как получила, и стук ее сердца казался единственным звуком во всем мире…

АРИКС думала, что останется здесь навсегда, потому что не могла встретиться с тем, что ожидало ее снаружи. Когда она собрала достаточно силы воли, чтобы потянуться к двери машины, дверь оказалась заклинена, и пришлось снова выбивать ее ногами, что на этот раз было гораздо труднее.

Вытащив свое избитое тело из машины, она оказалась посреди картины разрушения, задыхаясь от пыльного воздуха. Большинство зданий, к счастью, уцелели, но несколько рухнуло, и скайвэй был усыпан их обломками. То, что едва не раздавило автотакси, оказалось куском скайвэя, рухнувшего с высоты двадцати уровней.

Хуже всего были изуродованные, разорванные тела, лежавшие повсюду, большинство их было частично засыпано обломками. Некоторые из них были еще живы, корчились, двигались, пытались освободиться. Арикс слышала плач и жалобные крики о помощи. Она чувствовала, что должна что-то сделать, но не знала кому помочь первому; кроме того, ее голова кружилась, и ноги уже не держали ее.

Она сползла на землю, как старый мешок, сначала упала на колени, потом опустилась на кучу обломков. Глаза Арикс закрывались, она не могла мыслить ясно, не могла осознать все, что ей только что пришлось испытать, не могла думать о причинах и последствиях всего этого. Забвение окутало ее, и она была рада ему, рада возможности погрузиться в сон без сновидений — и, возможно, когда она проснется, кто-нибудь объяснит ей все это. Дядя Хенрик, может быть, или офицеры СПО, или Гюнтер…

Гюнтер. Случайная мысль о нем вызвала волну адреналина в крови Арикс, заставила ее проснуться, ее сердце снова забилось чаще.

Гюнтер. Он жил здесь, на одном из этих уровней, в одном из этих зданий, которые атаковали насекомые. Что если они разрушили его дом? Может быть, он даже не видел, как они приближаются, может быть, у него даже не было шанса спастись.

Арикс не могла представить будущее, в котором она и Гюнтер могут быть вместе.

Но сейчас она не могла представить свое будущее без него.

Она с трудом поднялась на ноги, вглядываясь в завесу пыли вокруг, пытаясь вспомнить, каким был этот скайвэй до разрушения, восстановить в памяти свое местоположение. Она должна вспомнить, какой из этих домов — дом Гюнтера. Она должна найти его, убедиться, что с ним все в порядке. Она должна держаться и идти — ради него.

ГЛАВА 5

КОСТЕЛЛИН лег спать рано.

Он чувствовал себя усталым до глубины души. Он не осознавал, насколько Даск вымотал его, пока не столкнулся с перспективой оказаться вместо отпуска на новом театре военных действий. «Возможно», думал он, «предположение капитана Рокана, что губернатор Хенрик беспокоится из-за пустяков, окажется верным. Хотя, если на Иеронимус Тета есть что-то, с чем можно сражаться, полковник-42 это найдет».

Комиссара разбудил сигнал тревоги и настойчивый голос, звучавший из динамиков где-то за пределами его каюты. Это был приказ строиться. Всему личному составу приказывалось немедленно готовиться к посадке на десантные корабли. Комиссар успел вздремнуть только полтора часа.

Он надел бронированный нагрудник, проверил плазменный пистолет и цепной меч, прежде чем повесить их на пояс. Он уже чувствовал, как настил палубы содрогается под топотом двадцати тысяч пар ботинок. Иногда он думал, как гвардейцы Корпуса Смерти могут спать, не снимая противогазов и ранцев. Иногда он думал, спят ли они вообще.

ДЕСАНТНЫЙ корабль, предназначенный для 186-го полка, прогревал двигатели в верхнем ангаре левого борта. Ротные командиры вели своих солдат в этот огромный гулкий отсек, и первые два взвода майора Альфа уже поднимались строевым шагом по аппарели в брюхо огромного ржавого корабля.

Полковник-186 стоял на мостике, наблюдая за посадкой, вытянувшись, как на параде, даже в положении «вольно». Костеллин, пробравшись сквозь поток прибывавших гвардейцев, поднялся по лестнице к нему.

— Что происходит? — спросил комиссар.

— Нам приказано высаживаться на планету, — сказал полковник.

— Да, я понял, но с какой целью? Никто не сообщил мне.

— Наши четыре полка должны занять позиции вокруг столицы и оборонять периметр снаружи.

— Оборонять от чего?

— У меня нет информации. Мне приказано передать вам извинения генералов за то, что вас не успели проинформировать, но генералы решили, что обстановка требует срочных действий.

— Несомненно, — сказал Костеллин. — Хотя бы Департаменто Муниторум извещен об этой операции? Едва ли было достаточно времени для обмена астропатическими сообщениями.

— У меня нет информации, — сказал полковник.

— Вам должны были что-то сказать, — возразил Костеллин, — об этой угрозе, возникшей из ниоткуда за эти четыре часа, что мы провели на орбите.

— У меня нет… — начал полковник.

— Конечно, у вас нет информации, — вздохнул Костеллин. — И я думаю, что уже не успею пойти и поговорить с генералами, если не хочу задержать высадку.

Полковник повернул голову к комиссару, словно одна эта мысль была ему отвратительна, хотя, конечно, выражение его лица не было видно за противогазной маской.

— Наши приказы вполне ясны, — сказал он.

Он говорил в точности как его предшественник.

Впрочем, он говорил как любой другой полковник Корпуса Смерти, с которым доводилось служить Костеллину. Всего их было шесть, или семь?

Предыдущий полковник-186 погиб на Даске, возглавляя атаку на стратегически важную высоту, защищаемую легионами мутантов Нургла. Он знал, что это будет, скорее всего, самоубийственная атака — генералы, подсчитав цифры, сделали вывод, что занятие этой конкретной высоты будет стоить более четырехсот убитых — но он все равно решил лично повести в бой своих солдат, как он делал всегда.

Старый полковник до конца исполнил свой долг. Он погиб в пламени вражеского огнемета, но его смерть стала платой за важную победу. Он взял эту высоту. Прежний майор Гамма был назначен на его место благодаря своей долгой службе в полку. Так в основном и шло продвижение по службе в Корпусе Смерти Крига: благодаря выживанию.

— Что-то еще? — спросил Костеллин.

— Нам назначена позиция у западной стены города, — сказал полковник. — Это близко к космопорту, так что мы сможем установить командный пункт там. 42-й полк расположится в северной части, 81-й в восточной, и 103-й в южной, так что наши солдаты будут на позициях первыми. После этого мы должны ждать дальнейших приказов, но конечно, в случае наличия прямой и явной угрозы следует действовать соответствующим образом.

— Прямая и явная угроза, — медленно произнес Костеллин. — Не нравится мне это, полковник. Я бы хотел знать, с чем придется сражаться.

— 81-й и 103-й полки высадят по взводу гренадеров за стены города, — сказал полковник. — Их задачей будет обнаружить и идентифицировать противника.

Костеллин молча кивнул, но внутри он ощущал грызущий страх. У него начали возникать собственные подозрения о том, что может происходить в Иеронимус-сити. Он лишь молился Богу-Императору, чтобы эти подозрения не оправдались.

КОСМОПОРТ Иеронимус-сити был набит перепуганными гражданскими. Они заполнили все здания космопорта и толпились даже на главной площадке, несмотря на все усилия местных сил безопасности, которых было просто слишком мало, чтобы поддерживать порядок.

К досаде Костеллина — хотя и не столь уж неожиданно — наличие высокой фуражки и человеческого лица сделало его главной надеждой на спасение для тысяч этих бледных, умоляющих лиц. С того момента, как он сошел с борта корабля, они окружили его, каждый пытался задать важнейший для себя вопрос, на которые комиссар отвечал насколько возможно вежливо, но твердо.

— Нет, сэр, я не знаю, когда будет безопасно вернуться в ваши дома.

— Нет, мадам, я не видел вашей дочери.

— Нет, сэр, эти корабли предназначены только для Имперской Гвардии.

— С этим вопросом, мадам, должны разбираться ваши местные власти.

По пути ему удалось собрать немного информации, частично благодаря разговору с полицейскими, которые встретили его и сопровождали сквозь толпу, а часть просто слушая, что говорят вокруг. Костеллин слышал разговоры об отключении электроэнергии во всем городе, о смертоносных насекомых, атаковавших скайвэи. Иеронимус-сити, казалось, ожидал эвакуации — что было не удивительно — и большинство этих людей просто не знали, куда идти, и поэтому пришли сюда, но, разумеется, в космопорту их никто не ждал.

Небольшой торговый корабль только что взлетел из космопорта, несколько безрассудных, отчаявшихся людей цеплялись за его корпус, словно думали, что смогут его задержать, или что он унесет их в другой, более безопасный мир. Вибрация двигателей вскоре стряхнула их с корпуса, и они с ужасными воплями полетели на землю, умоляя не слышавшего их пилота пощадить их, а корабль покинул сияющее огнями кольцо космопорта и исчез в ночи.

В другом углу площадки более предприимчивый торговец устроил импровизированный аукцион за оставшиеся места на борту своего старого ветхого транспорта.

Костеллин не сомневался, что сейчас губернатор Хенрик уже должен был связаться с Имперским Флотом и запросить для эвакуации все корабли, которые могли быть предоставлены. Иначе лучшее, на что он мог надеяться — спасти себя и своих приближенных. Почти все из тех несчастных, которые сейчас цеплялись за шинель Костеллина, будут брошены здесь.

Еще один десантный корабль приземлился, и 103-й полк Крига почти закончил высадку. Теперь они выгружали свое снаряжение, трейлер за трейлером выкатывались по аппарелям, буксируемые тягачами «Кентавр». Впереди первого тягача шли два гвардейца Крига, делая то, что не удалось сделать полицейским — расчищая путь сквозь толпу. Несмотря на угрозу лазганов, некоторые гражданские не сразу убрались с пути, но водители «Кентавров» не стали их ждать. Их просто отбросили в сторону, и один человек закричал в агонии, когда гусеницы шеститонной машины проехали по его ногам, превратив их в кровавую массу.

За «Кентаврами» двигались более мощные «Троянцы», буксировавшие тяжелые мортиры и четырехствольные минометы. А за ними везли большие пушки — огромные «Сотрясатели» и более старые, но не менее впечатляющие «Медузы». Костеллин заметил, что при виде их шум в толпе стал заметно тише. Люди смотрели молча, пораженные зрелищем огромных орудий разрушения. Если кто-то еще сомневался или пытался отрицать этот факт, теперь это было невозможно. На их мир пришла война.

Полк Костеллина тоже высаживался — полковник-186 проинструктировал их по пути на планету, и теперь они знали, что от них ожидается — прибыли два последних десантных корабля, уже опускавшихся на посадочные площадки в пламени выхлопов двигателей.

Костеллин воспользовался возникшим относительным затишьем, чтобы навести некоторый порядок. Громким голосом он призвал людей сохранять спокойствие и потребовал очистить посадочные площадки. Молодой лейтенант полиции последовал его примеру, и начал отводить людей в ближайший ангар, уверяя их, что все под контролем, и что уже приняты все необходимые меры на высшем уровне для обеспечения их безопасности.

Костеллину лейтенант признался:

— Я не знаю, что нам делать, сэр. Мы сможем разместить несколько тысяч человек в ангарах и залах ожидания, но все время прибывают новые беженцы. Мы обратились к соседним городам, и они согласились принять некоторое количество беженцев, но у них самих не так много места, да и многие из этих людей в любом случае не хотят ехать туда. Они беспокоятся о своих родственниках и друзьях, и надеются найти их здесь — и еще они боятся, что если уедут в другие города, их там отправят на самые нижние уровни и там бросят на произвол судьбы.

— Несомненно, так и случится, — заметил Костеллин.

— Некоторые из них, — сказал лейтенант заметно тише, — считают, что нигде на этой планете не будет безопасно.

Он посмотрел на Костеллина, и комиссар увидел в его глазах отчаянную надежду на утешение, которого он не мог дать.

Аукцион в углу посадочной площадки кончился скверно. Толпа неудачливых покупателей раздавила торговца о корпус его транспорта, и полицейские начали разгонять ее шоковыми дубинками. Костеллин предположил, что никто из этих людей в обозримом будущем уже никуда не полетит.

Он заметил в толпе высокую комиссарскую фуражку и, извинившись перед лейтенантом, начал проталкиваться к ней. Комиссар Мангейм объяснял кучке напуганных гражданских, что воздух не отравлен, и прибывшие солдаты носят противогазы только в качестве меры предосторожности. Как только он сказал это, мимо промаршировал взвод гренадеров в громоздкой панцирной броне и масках, похожих на черепа, и вновь начались вопросы.

Костеллин, взяв коллегу за руку, повел его в более тихий угол.

— Вы уже высадились, — сказал Мангейм, констатируя факт.

— Особого выбора не было, — ответил Костеллин. — Еще недавно я лежал в постели, мечтая о шести днях отпуска, и ожидая, что вы с полковником выясните об этих гражданских беспорядках и таинственных артефактах. А потом… — он махнул рукой, указывая на зрелище вокруг. — Что происходит, Мангейм?

— Хотел бы я знать, — сказал Мангейм. Он выглядел усталым. — Действительно, хотел бы. Мы с полковником-42 были уже в апартаментах губернатора Хенрика в Верхнем Шпиле, когда свет погас. Его люди проводили нас к нашему челноку, чтобы мы связались с войсковым транспортом, и тогда… Мы были во флаере, Костеллин, когда начали поступать сообщения. Жуки. Летающие металлические жуки, причинявшие невероятные разрушения. Один бедняга из СПО докладывал обстановку, когда они набросились на него. Через десять секунд он был мертв.

— Жуки, — ошеломленно повторил Костеллин.

— Вероятно, тогда Хенрик и отдал приказ на эвакуацию. Когда это случилось, таким было и пожелание генералов, но к тому времени, когда мы говорили с ними… к тому времени сюда добрались первые беженцы с нижних уровней. Лифты в городе не работали, понимаете? Выбраться можно было только пешком, через старые ворота на поверхности, через подулье и мутантов…

— Губернатор здесь? — спросил Костеллин.

— Я не видел его, — сказал Мангейм. — За ним послали флаер, это последнее, что я слышал.

— Они знали, — сказал Костеллин с абсолютной уверенностью.

— Прошу прощения?

— Генералы. Они знали. По крайней мере, подозревали. Скажите мне, Мангейм, кажется ли вам вероятным, что они могли организовать все это, быть так уверены, что угроза этому миру заслуживает внимания четырех полков Имперской Гвардии, не имея хотя бы малейшего представления о том, что это за угроза?

— Ничего нельзя утверждать наверняка, — сказал Мангейм.

— Они знают, — повторил Костеллин. — Вы тоже знаете, Мангейм. Вы служите достаточно долго, чтобы знать о подобных историях.

Мангейм осторожно кивнул.

— Необъяснимые утечки энергии.

— Артефакты ксеносов, скрытые глубоко под землей, словно кто-то был на этой планете до нас. Скажите, генералы видели знаки на этих артефактах?

— Я видел их, — сказал Мангейм. — Хенрик показывал нам голоснимки фрагментов камня — до того, как отключили электричество, я имею в виду. Он показал снимки знаков на колонне, которую обнаружили в рудниках, и… клянусь, раньше я никогда не видел ничего подобного. От одного взгляда на эти изображения болят глаза.

— И жуки, — подсказал Костеллин. — Металлические жуки.

— Капитан войскового транспорта, Рокан, — вспомнил Мангейм, — он сказал, что считает, будто командование флота что-то скрывает от него.

— И наши генералы делают то же самое, — сказал Костеллин. — Пока у них не будет неопровержимых доказательств, они будут держать свои подозрения при себе — и готовиться к худшему. Они не посмеют произнести это слово. Они не хотят быть первыми, кто закричит «Некроны!»

— КОМИССАР.

Костеллин обернулся. Он думал, что остался один в этой части десантного корабля, в пустом десантном отделении, эхо его шагов отражалось от изогнутых переборок, когда он ходил взад и вперед. Он подумал, неужели полковник-186 стоял здесь все это время, или он только что увидел, как комиссар вернулся на корабль, и последовал за ним.

— Могу я чем-то помочь вам? — вежливо спросил полковник.

Костеллин покачал головой.

— Я просто собирался с мыслями.

— Было бы разумно собираться с мыслями где-нибудь в другом месте. Я приказал сервиторам вернуть десантный корабль на войсковой транспорт, как только мы закончим высадку.

— Это не может подождать? Мне понадобятся системы связи этого корабля.

— Я не хочу, чтобы десантные корабли оставались в порту, — сказал полковник. — Они будут слишком заманчивы для собравшихся здесь беженцев, а у нас не так много людей, чтобы оставить для их охраны.

— Мне нужно поговорить с генералами, — сказал Костеллин. — У меня все еще есть вопросы.

— Мы оборудуем системы связи на поверхности, — сказал полковник. — Генералы свяжутся с нами, если приказы изменятся.

— К тому времени может быть уже слишком поздно. Вы слышали о некронах, полковник? Нет, конечно, не слышали. Немногие из живых слышали. Большинство из тех, кто встречался с ними, если оставались в живых после этого, впадали в безумие.

— Некроны, — повторил полковник, пробуя слово на языке, словно наслаждаясь предвкушением боя с новым противником.

— Во времена моей молодости, — сказал Костеллин, — запрещалось даже говорить о них. И все же слухи распространялись. Говорили, что некроны — древняя раса, что они уже вымирали, когда эльдары были еще молоды, и чтобы спастись, они скрылись в огромных подземных гробницах, и уснули. Говорили, что некроны спали миллионы лет, и теперь они пробуждаются.

— Вы подозреваете, что на этой планете есть некроны?

Костеллин присел на одно из пустых сидений.

— Слушайте, полковник, — сказал он. — Я знаю, что вас лишь недавно повысили в звании. Я знаю, это первый раз, когда нам приходится работать вместе…

— Мы сражались вместе и раньше. Мы два месяца воевали в одной траншее на Анакреосе III, четыре года назад. Тогда я был лейтенантом в роте Гамма.

— Верно. Я хочу сказать, что в моем положении приходится слышать… такие вещи, которые, возможно, лучше было бы не слышать. Я слышал истории о мирах, на которых были обнаружены гробницы некронов и о неизбежной участи этих миров.

— Какова бы ни была угроза этому миру, — сказал полковник, — мои люди сразятся с ней.

— Возможно, — сказал Костеллин, — с такой армией, какая была у нас на Даске. Но здесь у нас лишь четыре полка, к тому же обескровленных. Я просто думаю, что если мои подозрения окажутся верны, будет ли прямое столкновение лучшей стратегией в этой ситуации. Может быть, нам лучше, извините за выражение, убраться отсюда ради Золотого Трона!

— Подкрепления с Крига уже в пути, — сказал полковник.

— Думаю, нам не пехота здесь нужна, — сказал Костеллин, — а батарея циклонных торпед, чтобы разнести эту проклятую планету в космическую пыль. Но, конечно, Иеронимус Тета богат полезными ископаемыми, он слишком ценен для Империума.

— Вы так и не объяснили, зачем хотели говорить с генералами.

Костеллин устало вздохнул. Он больше не считал, что этот разговор имеет смысл.

Он знал людей Крига достаточно хорошо, чтобы понять, как работает их разум. Он знал, что в обычных обстоятельствах генералы Крига никогда не бросили бы четыре обескровленных полка против армии некронов, армии, чья численность и возможности были фактически неизвестны. Оценив обстановку, они заключили бы, что риск поражения, риск уничтожения, слишком велик.

Но сейчас обстоятельства не были обычными.

Милостью Императора, «Мементо Мори» был ближе всех к планете, когда стали поступать сообщения о ситуации на Иеронимус Тета. Здесь у них была редкая возможность отреагировать на вторжение некронов — если это было оно — на самых ранних его стадиях. Они рискнули, считая, что их части смогут сдержать вторжение, прежде чем оно поглотит этот мир, и, возможно, многие другие миры. Они ухватились за шанс нанести решительный удар, возможно, первый решительный удар по врагу, само существование которого Империум лишь недавно был вынужден признать, и противостоять которому еще не научился.

И ставкой в этой рискованной игре были двадцать тысяч человек.

— Вы знаете, что я буду сражаться за Императора до последнего вздоха, — сказал Костеллин. — Я просто боюсь, что операция, которую мы начинаем здесь, окажется тщетной.

— Наши жизни принадлежат Ему и находятся в Его воле, — сказал полковник-186.

Он действительно говорил как его предшественники.

ОНИ установили временные палатки на холме поблизости от космопорта, организовав лагерь беженцев, который рос с каждой минутой. Бесконечная колонна имперских машин снабжения спускалась по склону холма, наполняя воздух ядовитыми выхлопами двух сотен рычащих двигателей. Огни фар машин тянулись до самых стен города, построенных, чтобы держать нижние уровни закрытыми, и расползались вокруг стен во всех направлениях.

Взгляд Костеллина был устремлен вровень с этими стенами. Возвышавшийся за ними Иеронимус-сити казался темной зловещей громадой в свете луны, скрытой облаками. Костеллин смотрел на печальные силуэты его зданий, пересекавшиеся линии скайвэев, и тщетно искал хоть какой-то признак движения, жизни, надежды…

Сотни тысяч, миллионы людей оказались в ловушке в этих зданиях, на этих скайвэях, за этими стенами. Они оказались в ловушке из-за нехватки транспорта, тревоги за своих любимых, или просто потому, что не могли бросить все, что у них было. Они еще не могли этого знать, но с этого момента все было предельно ясно: город уже был мертв. Костеллин лишь молился, чтобы то же самое не случилось со всей планетой и с солдатами, которые с такой безрассудной смелостью готовились защищать ее.

Он думал о захолустном баре на захолустной планете, где крепко выпивший инквизитор намеками и шепотом говорил об ужасах, о которых он читал в самых секретных архивах, легендах о мертвых, возвращавшихся к жизни и облаченных в живой металл.

Он думал о заслуженном ветеране прославленного полка, заключенном в закрытой лечебнице, бормотавшем, как безумный, об оружии, способном ободрать человека заживо до самой бессмертной души, слой за слоем…

Он думал о докладе, который когда-то читал, составленном самим легендарным Кайафасом Каином, сообщавшем о кампании на ледяной планете Симиа Орихалка. Разумеется, доклад был отредактирован, угроза, с которой столкнулся Каин, не была названа, но два факта обратили на себя особое внимание Костеллина: то, что, эта угроза появилась из подземных туннелей планеты; и то, что впоследствии Симиа Орихалка была полностью уничтожена.

Он думал о металлических жуках и рунах, от которых болят глаза.

И еще он думал о недавно закончившейся войне на Даске, где, по крайней мере, он знал, с каким врагом сражается его полк, и с какой целью. Он чувствовал, что они там чего-то добились, принесли свет Императора в захваченный тьмою мир, но за эту великую победу была заплачена своя цена.

Они потеряли так много людей на Даске, почти треть личного состава полка. Костеллин устал — устал быть единственным человеком, кому не плевать на это.

ГЛАВА 6

ГЮНТЕР не знал, где он находится. Он никогда раньше не уходил так далеко от дома.

В любом случае, здесь было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Он просто следовал за людьми, идущими впереди, которые, в свою очередь, следовали за светом фонарей отделения солдат СПО.

Сначала Гюнтер чувствовал себя словно в ловушке среди теснившихся со всех сторон тел — как во время нападения мутанта прошлой ночью. Но сейчас было хуже, потому что на этот раз он не знал, от кого бежит. Он совершенно не представлял когда или как или откуда может появиться угроза, не говоря уже о том, как ее избежать.

Сейчас, однако, он вошел в ритм, машинально переставляя ноги, и утомление притупило его страх. Он не слышал взрывов или криков уже почти час. Что бы ни произошло в Иеронимус-сити, возможно, худшее уже позади. Гюнтер думал, далеко ли еще до городских стен, а после них — до космопорта.

Это был долгий день. После полудня ему пришлось встречаться то с одним чином полиции, то с другим, потом с парой офицеров СПО. Он рассказывал об артефакте в туннеле снова и снова, пропуская ту часть, где он бежал, как трус. Когда он вернулся в свой офис, ему позвонил сам губернатор, и Гюнтеру пришлось рассказать эту историю еще раз. Сначала, оказавшись в центре внимания, он чувствовал себя важной персоной. Потом он чувствовал лишь усталость.

Вечером он организовал закрытие рудника, как и приказал губернатор. У всех начальников участков были к нему вопросы, но Гюнтеру было приказано говорить как можно меньше, чтобы не вызвать панику.

— Я знаю не больше, чем вы, — уверял он их, — но не сомневаюсь, это лишь мера предосторожности.

Он отослал Кройц домой. Сидя в одиночестве за рабочим столом, и не слыша сигналов комм-линка, Гюнтер чувствовал, что его глаза слипаются, и вспомнил, что не спал уже тридцать шесть часов. Следующее, что он помнил — пробуждение в абсолютно темном офисе от звука громкоговорителей снаружи.

Ему пришлось пробираться в темноте к лестнице, ушибив лодыжку и ободрав колено. Поднявшись на два этажа, он вышел на ближайший скайвэй, где солдаты СПО приказали ему присоединиться к колонне эвакуируемых, насчитывавшей десять человек в ширину и более шестидесяти в глубину. Казалось, целый город эвакуируют, но, когда Гюнтер спросил почему, ему сказали:

— Я знаю не больше, чем вы, сэр. Не сомневаюсь, это лишь мера предосторожности.

Продвижение колонны было мучительно медленным. Колонна останавливалась у каждого здания, солдаты кричали в громкоговорители, и ждали, пока к колонне присоединятся новые напуганные беженцы. Некоторые были очень недовольны, что их выгоняют из домов посреди ночи, и начинались споры и расспросы. Однако лишь немногие люди рисковали остаться. Колонна увеличилась более чем в два раза, и Гюнтер уже не мог видеть, насколько далеко она растянулась.

Он слышал, как солдат говорил по воксу, и был рад, что, по крайней мере, они не были полностью отрезаны от остального мира. Солдат сообщал положение колонны и в ответ получал указания куда следовать. Похоже, придется пойти в обход, потому что… Гюнтер не был уверен, что расслышал правильно. Скайвэй обрушился? Что это значит? Как такое вообще возможно?

Ночной холод пробирал его до костей. Он потер руки о ткань своей серой рабочей формы, но это не слишком помогало. Он пожалел, что не взял пальто этим утром, но тогда он не мог знать, что день закончится вот так. В этом случае он бы взял из дома еще кое-какие вещи… Он подавил эту мысль. «Все будет в порядке», сказал себе Гюнтер. «Император поможет».

КОЛОННА повернула налево, прошла мимо множества покинутых домов, и потом повернула направо. Гюнтер почувствовал под ногами что-то, что оказалось обломком пласкрита. Через секунду он споткнулся о еще один, потом еще один, и вскоре уже пришлось взбираться на кучу обломков. Он подумал о голосе в воксе и отдаленных взрывах, которые он слышал, и его нервы снова пронзил страх.

Возможно, тот артефакт все-таки оказался бомбой. Возможно, он был не один. И возможно, где-то в городе спрятаны еще такие же.

Под ногой Гюнтера соскользнул кирпич, и он тяжело упал на одно колено, но не ушибся, приземлившись на что-то мягкое и хлюпающее. С ужасом Гюнтер обнаружил, что упал на внутренности полураздавленного трупа. Давясь от тошноты, он вскочил на ноги и продолжил идти вперед, но вскоре увидел бледную руку, высовывавшуюся из развалин. Где-то позади он услышал вопль и шум успокаивающих кого-то голосов — видимо, кто-то еще нашел нечто подобное.

Он подумал, сколько же людей погибли в этих развалинах. Многих из них смерть застигла дома, возможно, даже когда они спали. Успели они хотя бы испугаться, или их жизнь прервалась во вспышке взрыва, прежде чем они поняли, что происходит?

— Эй, там! — закричал кто-то. — Там кто-то двигается! Он жив!

Голос слышался на несколько рядов впереди Гюнтера. Когда толпа подалась вперед, у пары беженцев оказались собственные маломощные фонари, и Гюнтер увидел, как два человека разбирают обломки, разбрасывая кирпичи, а между ними он заметил гибкую фигуру — лишь силуэт во тьме — пытающуюся встать. Она была окровавлена, сгорблена, явно страдая от ран, и если бы Гюнтер стоял ближе, он посоветовал бы этой несчастной жертве лежать спокойно, а не рисковать усугубить свои травмы, подождать, пока солдаты с аптечками подойдут к нему.

Но когда фигура выпрямилась в полный рост, чувства Гюнтера предупредили его — прежде чем мозг это понял — что тут что-то не так.

Еще один пронзительный крик привлек его внимание, и еще — один совсем рядом позади него, а другой немного дальше впереди. И внезапно Гюнтер понял, что зрелище перед ним — не плод его воображения, не игра тусклого света. Он понял, что фигура перед ним — не человек.

Другие тоже это увидели, и прежде всего те, которые подошли, чтобы помочь. Но для них было уже слишком поздно. Существо двинуло плечами, и два человека судорожно дернулись, захрипели и умерли. Гюнтер лишь черезсекунду понял, что сделало существо, что его когти пронзили сердце каждого из них — и когда карманный фонарик выпал из рук кричавшей от ужаса девушки, его свет скользнул по этим когтям, и Гюнтер увидел, что они похожи на металлические ножи, каждый почти в метр длиной.

Существо рванулось вперед, и эти ужасные когти нашли третью и четвертую жертвы. Гюнтер видел теперь металлический череп монстра и обрывки плоти, прилипшие к его скелетообразному туловищу.

Нет, это было даже хуже, внезапно понял он, когда гнилостное зловоние окатило его, скрутив спазмами желудок. Эта плоть не принадлежала существу, это была лишь его одежда. Должно быть, оно содрало кожу с одного из трупов, чтобы замаскироваться. Чудовище ждало на земле, пока кто-нибудь найдет его, подойдет, чтобы помочь.

Гюнтер еще никогда не видел такого ужасного зрелища. Мутант, виденный прошлой ночью, не шел ни в какое сравнение. Никакая кинохроника не могла подготовить его к тому факту, что вселенная способна породить такой кошмар. Он хотел бежать, хотел бежать больше, чем можно хотеть чего-либо, но его ноги стали как свинец, и его взгляд был прикован к мертвому металлическому лицу вурдалака.

Да и куда бы он смог бежать? Монстр был не один. Вопли уже подтвердили это — и теперь Гюнтеру казалось, что вся толпа кричит от ужаса.

Появились двое солдат, поднявших лазганы, и Гюнтер уже начал шептать благодарственную молитву, но замолчал на полуслове. Первый солдат был белым от страха, его руки тряслись так сильно, что он не мог нажать на спуск. Второй сделал два выстрела, но они прошли мимо. Этого было достаточно, чтобы вурдалак заметил их, повернулся и с ошеломляющей скоростью бросился на солдат. Гюнтер почувствовал стыд от облегчения, что чудовище атаковало не его.

Вурдалак рванулся вперед, отрубив по пути головы еще двоим гражданским, которые не успели убраться с дороги. Второй солдат выстрелил еще раз и попал монстру в плечо. От попадания существо дернулось, остановившись на долю секунды, и Гюнтер затаил дыхание.

Вурдалак прыгнул на солдата, который завопил, когда когти-лезвия вонзились в него. Гюнтер понял, оно не просто убивало его: оно сдирало кожу с его тела. Солдат рухнул окровавленным куском мяса, несколько секунд он был еще жив, его глаза, которые он больше не мог закрыть, были полны ужаса. Для его товарища это было слишком, он повернулся и побежал, а вурдалак бросился за ним.

Когда чудовище стало удаляться, Гюнтер почувствовал, что паралич отпустил его. Толпа разбегалась во всех направлениях, и он последовал общему примеру, выбрав направление, прямо противоположное направлению монстра. Слишком поздно Гюнтер понял, что он бежит по пути, откуда шел, обратно в город, который он пытался покинуть.

На его пути оказались еще два солдата, отступавших перед другим череполиким чудовищем, облаченным в кожу, содранную с трупов. Это второе существо взмахнуло когтями и разрубило бронированный нагрудник так, словно он был сделан из бумаги. Солдат, ставший его жертвой, падая, задел Гюнтера, обрызгав кровью его одежду, и сполз на землю, мертвый. Уцелевший солдат переключил лазган на огонь очередями и начал бешено стрелять. По крайней мере, два его выстрела ранили гражданских, но достаточно попало и в монстра, заставив его зашататься. Гюнтер, снова шепча молитву, увидел, как вурдалак рухнул и лежал, дергаясь. Солдат приставил лазган к голове монстра и вышиб его мозги — если в этом страшном металлическом черепе были мозги. Гюнтер едва не закричал от радости.

Вдруг солдат замер, выпучив глаза, кровь хлынула у него изо рта, и Гюнтер увидел, как рука с когтями-лезвиями, нанеся удар снизу, выпотрошила его. Еще одно существо поднялось из развалин.

Гюнтер побежал, оставив позади развалины, и снова чувствуя твердую землю под ногами. Он бежал и еще сто человек бежали вместе с ним, но скоро они начали рассеиваться, скрываясь в переулках, за углами, в пустых зданиях. Гюнтер бежал, почти вслепую, потому что луна исчезла за тучами, и не горело ни одного фонаря. Он бежал и удивлялся, как быстро его жизнь скатилась к этому — одно бегство в ужасе за другим.

Он должен был подобрать лазган убитого солдата. Он понял это только сейчас. До того это даже не приходило ему в голову. Еще вчера он так бы и поступил. По крайней мере, он так думал. Он представлял себя стреляющим из лазгана, повергающим ту нечестивую тварь, прежде чем она смогла бы подняться. Шанс быть героем, о котором он мечтал. Но это было вчера, до встречи с мутантом, до артефакта, до того, как Гюнтер Сорисон понял, что в нем нет ничего от героя.

До того, как он видел, что бывает с героями.

ГЮНТЕР забежал за угол, слишком поздно увидев брошенное автотакси, чтобы избежать столкновения с ним, споткнулся на ступеньках и упал на землю, не имея сил подняться. Он лежал на животе в безмолвной тьме несколько минут, пока его дыхание не пришло в норму.

Он почувствовал, как амецитовое кольцо в кармане врезалось в его ногу, и подумал об Арикс. До этого он не беспокоился о ней — как член семьи губернатора, она была одной из самых защищенных людей в городе. Но кто бы смог защитить ее от того, что только что видел Гюнтер?

Он хотел идти в Верхний Шпиль, найти ее, но безнадежно заблудился. Сейчас он даже не знал, в каком направлении находятся стены города. Впрочем, если бы и знал, это бы ему не помогло. Между ним и стенами были вурдалаки — и через секунду он подумал, что в Верхний Шпиль тоже идти незачем. Арикс, наверное, давно уже эвакуировали оттуда, возможно, на машине.

Может быть, она сейчас ждет его в космопорту, думает, где он…

Гюнтеру казалось, что, куда бы он ни пошел, он лишь усугубит свое положение. Лучшим решением казалось остаться здесь, найти убежище, чтобы провести в нем остаток ночи, и, возможно, утром все окажется не так уж плохо. По крайней мере, днем он сможет определить, где он находится. По крайней мере, днем он сможет увидеть, если поблизости окажутся эти монстры.

Он поднялся по ступенькам, о которые споткнулся, и попытался открыть дверь на верхней площадке лестницы, но она оказалась запертой. Возможно, он смог бы выбить ее, но это наделало бы слишком много шума. Пройдя вдоль скайвэя, он попытался открыть еще три двери, пока не нашел дверь со сломанным замком.

Он попытался открыть дверь, но что-то с той стороны мешало. Гюнтер толкнул сильнее, и вздрогнул от грохота падающих ящиков. Дверь частично открылась, и он с трудом протиснулся в темный пыльный коридор. Вдоль левой стены располагался ряд дверей, вдоль правой — деревянная лестница, ведущая и вверх, и вниз.

Какая-то тень метнулась на лестнице, и прежде чем Гюнтер успел отреагировать, что-то бросилось на него, рыча и хрипя. Он потерял равновесие и ударился спиной о дверь, которая захлопнулась за ним. В темноте он не видел, кто на него напал, только чувствовал сыплющиеся на него удары. Инстинктивно Гюнтер поднял руки, чтобы защитить лицо, и локтем ударил нападавшего в горло.

Нападавший откинулся назад, издав стон боли, и когда он попал в полосу тусклого света от грязного лестничного окна, Гюнтер увидел его лицо, и оказалось, что, вопреки его худшим страхам, это всего лишь человек. Мужчина средних лет с густыми черными волосами и бородой. Подняв руки, Гюнтер закричал:

— Все хорошо, все хорошо! Я человек, как и ты. Я просто… искал место, чтобы спрятаться.

Человек не мог говорить, он все еще пытался восстановить дыхание, но, казалось, немного успокоился. Однако, он был настороже, держась на безопасном расстоянии.

— Ты живешь здесь? — спросил Гюнтер. — В этом доме?

Человек покачал головой.

— Я думал… — выдохнул он, — я думал, ты один из этих тварей.

— Ты тоже их видел? — сказал Гюнтер. — Ты был в развалинах?

— Они воняют смертью, — сказал человек. — Там было так много крови, и этот запах… Я испугался и побежал. Я просто увидел дверь и спрятался за ней. Я пытался забаррикадироваться, когда ты… Я думал, это они преследуют меня.

— Вряд ли, — сказал Гюнтер. — Я долго был снаружи и не видел… Не думаю, чтобы они преследовали нас.

— Что это за твари? И откуда во имя Императора они взялись?

— Не знаю. Хотел бы я знать, но… Что будем делать? Останемся здесь? Возможно, так будет безопаснее. Мы можем снова забаррикадироваться ящиками…

— Нет. Мы только что видели, что от них немного толку. Даже не знаю, о чем я думал. Если бы кто-то увидел эти ящики, сразу стало бы понятно, что внутри кто-то есть. В любом случае, эти твари могут разрушать здания, ты видел развалины… Не хотел бы я оказаться в этом доме, если…

Об этом Гюнтер не подумал, и мысль эта была весьма мрачной.

— Я Вебер, — сказал человек, окончательно придя в себя, и протянув руку.

Гюнтер пожал ее и сам представился.

— У меня магазин на 201-м уровне, — сказал Вебер. — Точнее сказать, был магазин. Думаю, у нас у всех что-то раньше было. Была работа. Было жилье…

— Все не настолько плохо, — сказал Гюнтер. — СПО разберутся с этим, и все придет в норму.

Вебер насмешливо фыркнул.

— Ты явно не видел того, что видел я. Эти солдатики слились быстрее, чем гражданские. Половина из них даже не вспомнила, как стрелять из своих лазганов.

— Это было лишь одно отделение, несколько человек. Подожди, пока в дело вступят танки и мортиры, и… даже если этого будет недостаточно, сюда пришлют подкрепление, Имперскую Гвардию или… Мы слишком… Этот мир слишком важен для Империума, и мы всегда были верны Ему, мы хорошо Ему служили. Он спасет нас.

— Ты насмотрелся слишком много кинохроники, парень, — проворчал Вебер, шагая по коридору и пробуя открыть двери. — Я говорил тут с одним недавно… он жил на 204-м и сказал, что их атаковал рой металлических насекомых. Они обрушивали здания, просто отрезали от них куски, как будто…

— 204-й? — повторил Гюнтер. Это было близко к его дому, очень близко.

— Я предлагаю, — сказал Вебер, — найти пустую квартиру, которую забыли запереть, и переждать там ночь.

ОНИ нашли комнату на следующем этаже. Она оказалась в точности такой, как комната Гюнтера, как все комнаты, в которых он жил: раковина в одном углу, кухонная плита в другом, единственная кровать в нише за занавеской. Преимущество этой конкретной комнаты было в том, что из ее окна открывался вид на скайвэй перед домом.

— Будем спать по очереди, — сказал Вебер. — Один спит, другой караулит.

Гюнтер согласился и вызвался нести первое дежурство, хотя совершенно не представлял, что он сможет сделать, если что-то случится.

Как бы ни был нужен ему сон, он был слишком взволнован, чтобы спать.

Через несколько минут Вебер уже храпел в кровати. Гюнтер ходил по комнате, пытаясь согреться. В конце концов, он догадался заглянуть в шкаф и нашел там тяжелое пальто из кожи грокса. Он с благодарностью надел его и устроился в кресле у окна.

От тепла его дыхания на холодном стекле появились узоры. Вебер храпел сначала раздражающе громко, потом его дыхание стало более ровным. Гюнтеру стало почти жарко в теплом пальто, и он уже думал снять его, но для этого надо было встать из уютного кресла.

На секунду он закрыл глаза. Следующим, что он увидел, был мерцающий свет, и Гюнтер испуганно вскочил с кресла.

Сколько он проспал? Он надеялся, что недолго. Снаружи было еще темно. Вебер все еще храпел на кровати. Но было что-то еще…

На скайвэе внизу появились силуэты, двигавшиеся плотным строем. Девять или десять. Должно быть, свет их фонарей, попав в окно, разбудил Гюнтера. Сначала Гюнтер подумал, что это солдаты. Они шли как солдаты, не согнутой звериной походкой череполиких вурдалаков, но четко и целеустремленно. Гюнтер подумал, не стоит ли разбудить Вебера или, может быть, выбить окно и привлечь внимание солдат. Ему не слишком хотелось снова выходить в холодную ночь, но что если солдаты знали безопасный путь из города? Возможно, у них мог быть даже транспорт поблизости.

Потом луч фонаря осветил одного из них, и Гюнтер в ужасе затаил дыхание.

Фигура была одета как солдат — черная шинель, шлем, ранец, тяжелая панцирная броня — и держала в руках оружие, но лицо ее было похоже на лица тех тварей — мертвый металлический череп с пустыми глазами. Изо рта черепа выходил шланг, соединенный с ранцем, словно сам воздух человеческого мира был ядовит для этих существ.

Гюнтер упал на пол у подоконника, выругав себя за то, что не сделал этого сразу. Что если его заметили? Должно быть, Вебер услышал его движение, или почувствовал что-то, потому что внезапно он проснулся, вытянув шею, чтобы разглядеть Гюнтера в темноте.

— Что там? — шепотом спросил он.

— Что-то… что-то снаружи.

— Вурдалаки? Они вернулись?

Гюнтер покачал головой.

— Не вурдалаки, — прошептал он. — Что-то хуже.

ГЛАВА 7

ГУБЕРНАТОР Хенрик стоял на вершине самой высокой башни Иеронимус-сити — его дома, и смотрел на свои владения — как он боялся, в последний раз.

Его город был окутан дымом, огромные клубы дыма поднимались с нижних уровней. Минуту назад он видел, как рухнула еще одна башня, прямо у него на глазах. До этого он не спешил эвакуироваться; опасность, казалось, еще далеко. Теперь же он с нетерпением смотрел, как флаер заходил на его посадочную площадку, вихрь воздуха от его двигателей, взъерошил редеющие волосы губернатора. Он знал, что следующим будет разрушен Верхний Шпиль. Возможно, его уже атакуют где-то внизу, и Хенрик узнает об этом, только когда башня обрушится под его ногами.

Когда флаер сел, Хенрик бросился к нему и забрался на заднее сиденье, его телохранители уселись рядом по обе стороны. Флаер взвыл и заскрипел, снова борясь с гравитацией. Хенрик не понимал, как эта тяжелая громоздкая машина вообще может летать, но для него было достаточно того, что она летает. Оказавшись в воздухе, он почувствовал облегчение, но вскоре оно сменилось чувством глубокого горя.

Он видел свет фар на скайвэе внизу, полицейский грузовик, в который слуги губернатора погрузили вещи, наиболее ценные для него: его медали и личные голоснимки, несколько самых драгоценных предметов антиквариата и картин, и его любимое кресло. Технопровидцы работали с внешними лифтами, пытаясь подключить их к аварийным источникам энергии, и, если им повезет, грузовик выведут за стены города. Но даже так, столько всего пришлось оставить…

Проклятье, он заслужил свое высокое положение и соответствующий ему уровень жизни! Он не хочет начинать все с нуля где-то на другой планете. Он не хочет быть губернатором, потерявшим свой мир — и не будет. Он поклялся в этом.

Он повернулся к телохранителю слева.

— Вызовите Кальдера еще раз, — приказал он. — Я хочу знать, что происходит.

Солдат послушно передал вызов — и, спустя бесконечные десять секунд, в вокс-наушнике сквозь треск помех послышался сдержанный голос сержанта Кальдера.

— Все еще продвигаемся по 204-му уровню, — сообщил сержант. — Некоторые скайвэи обрушились, приходится искать обход.

— Что со следящим устройством? — спросил Хенрик. — Оно все еще… она еще…?

— Все еще двигается, сэр. Примерно в пятнадцати кварталах, и приближается. Мы сообщим, как только найдем ее.

Хенрик тяжело опустился на сиденье, устало потерев глаза. Почему Арикс именно сегодня решила оказать неповиновение? Почему она проигнорировала его предостережения? Его племянница всегда была своевольной, но он не думал, что она настолько упряма, чтобы назло ему подвергнуть себя опасности. Он не мог представить, зачем она могла уйти из Верхнего Шпиля так далеко, на столько уровней вниз.

По крайней мере, она все еще двигалась. Он поблагодарил Императора за следящее устройство в ее ожерелье, которое ее мать подарила ей. Слава Императору за мысль вмонтировать в это ожерелье следящее устройство, по которому солдаты СПО смогут найти ее. Должны найти.

— Что насчет генерала Тренчарда? — спросил он солдата. — Новостей нет?

— Нет, сэр. Похоже, генерал был дома, когда его дом… когда рой этих насекомых… Он считается пропавшим без вести, предположительно мертвым. Полковник Браун исполняет его обязанности, пока… мы не знаем точно.

Хенрику с недавних пор приходилось слышать подобное весьма часто. Казалось, никто ни в чем не был уверен. Например, никто не знал, что происходит в главном генераторуме города. Он приказал полицейским выяснить это, и СПО направили туда несколько отделений солдат, но от них до сих пор не было никаких известий. И Арикс…

Он заставил себя не думать о ней. Он должен верить, что солдаты найдут ее. Тем временем из флаера уже можно было разглядеть огромное кольцо космопорта Иеронимус. Хенрик был почти ослеплен сиянием огней этого кольца, они казались такими яркими после столь долгого пребывания во тьме. Флаер, заходил на посадку среди этих огней, почти задевая брюхом стены космопорта, и это значило, что Хенрика ждала работа. Надо было спасать мир.

КОНЕЧНО, его сразу узнали.

Когда Хенрик шел по главному терминалу космопорта, его окружили отчаявшиеся люди, они теснились вокруг, пытаясь подойти к нему, чтобы он услышал их мольбы. Его телохранители взяли наизготовку лазганы, и этой скрытой угрозы оказалось достаточно, чтобы удержать толпу на расстоянии. Хенрик смотрел только вперед, не обращая на них внимания — его беспокоили более важные вещи, чем их мелкие жалобы.

Он приказал полицейскому привести его к тому, кто здесь командует. Его провели по лестнице в застланный ковром коридор, в котором, к счастью, не было беженцев. Однако в нем было полно солдат Крига, переносивших мебель и оборудование между административными помещениями космопорта. Почти полная тишина, в которой они работали, пугала губернатора; из-за нее они напоминали сервиторов.

— Полковник, — сказал он, увидев знаки различия командующего офицера. — Не могли бы вы быстро ввести меня в курс дела?

Полковник обернулся и секунду оглядывал Хенрика сквозь линзы противогазной маски, скрывающей лицо.

— Я вас не знаю, — сказал он.

Хенрик нахмурился, потом заметил полковой номер на наплечнике офицера.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я принял вас за полковника-42, мы с ним встречались недавно. Вы, должно быть, полковник…186, да? Меня зовут Хенрик. Я губернатор этой планеты.

— Понятно, — резко сказал полковник. — В таком случае обязан сообщить вам, губернатор Хенрик, что Иеронимус Тета находится на военном положении. Таким образом, вы освобождены от своей должности.

Он повернулся и пошел в ближайший кабинет, оставив Хенрика стоять с открытым от изумления ртом.

— Эй, подождите! — воскликнул губернатор.

Он попытался войти в открытую дверь, но на его пути оказался худощавый человек лет семидесяти, возвышавшийся над невысокой плотной фигурой Хенрика.

— Комиссар Костеллин, — представился он. — Возможно, я смогу ответить на ваши вопросы.

Хенрик бросил последний возмущенный взгляд на полковника, который давал указания гвардейцам, устанавливавшим аппаратуру связи. Потом он пожал руку комиссара и позволил ему увести себя отсюда, все еще продолжая хмуриться.

КОСТЕЛЛИН занял небольшой кабинет в конце коридора. Он уже успел добыть себе термос рекафа, дымившийся на подносе на его столе. Хенрик нетерпеливым жестом отказался от предложенной кружки рекафа, но вскоре пожалел об этом, потому что горячий стимулирующий напиток был именно тем, что ему сейчас нужно.

Когда Костеллин сел в кресло, его лицо стало мрачным.

— Ситуация складывается весьма серьезная, — сказал он, — возможно, более опасная, чем вы представляете. Наши части в столице докладывают…

— Вы послали войска в мой город?! — выдохнул Хенрик.

— Пока только пару взводов. Их задача…

— Мне плевать какая у них задача, я все еще имперский губернатор этого мира, что бы там ни говорил этот ваш полковник! Я несу ответственность за благополучие его населения, и требую, чтобы меня ставили в известность прежде чем…

— Я понимаю ваше затруднительное положение, губернатор, — спокойно сказал комиссар, — и мне известно, что полковник-186 склонен действовать в довольно грубой манере.

— Это еще мягко сказано, — проворчал Хенрик.

— Однако уверяю вас, — сказал Костеллин, — что полковник действует исключительно в интересах этого мира и его населения.

— Так, как он их понимает, — заметил Хенрик. — И уж конечно, я обладаю большей компетенцией в этом вопросе.

— Как полковник сказал вам, это военная операция, и самым важным для нас сейчас является время. Мы должны принимать трудные решения и принимать их быстро, и если иногда это означает…

— Продолжайте же, — нетерпеливо сказал Хенрик. — Я готов услышать худшее.

И Костеллин рассказал ему. Он рассказал о металлических насекомых, о которых Хенрик уже слышал, и о вурдалаках, прятавшихся среди развалин Иеронимус-сити — о них Хенрик не знал. Комиссар объяснил, что, судя по показаниям сканеров войскового транспорта на орбите, более сотни башен потеряли как минимум верхние сорок этажей — гораздо больше, чем опасался Хенрик.

— Один из наших взводов был атакован противником, — сказал Костеллин. — Пятьдесят гренадеров Крига, около четверти из них были вооружены мелтаганами, против вдвое меньшего количества вурдалаков, и даже при таком соотношении сил потери гвардейцев составили почти тридцать процентов.

— Но они победили? — с надеждой спросил Хенрик.

— Да, — сказал Костеллин. — К сожалению, мы подозреваем, что эти существа — лишь авангард гораздо большей армии некронов.

Хенрик раньше никогда не слышал о некронах, но даже от самого этого слова на его душу повеяло могильным холодом.

— Вы думаете… надежды нет?

— Я думаю, вы должны снова связаться с командованием флота. Возможно, вы сможете ускорить отправку кораблей для эвакуации населения.

Когда комиссар сделал глоток рекафа, зловещий грохот орудийных выстрелов встряхнул стены кабинета, с потолка посыпалась штукатурка. Хенрик оцепенел, вцепившись в подлокотники кресла с такой силой, что его пальцы побелели.

— Что происходит, Костеллин? — спросил он.

— Когда вы покидали город, вероятно, вы заметили, что мы окружили его. Мы намерены закрыть все выходы из города и изолировать некронов внутри.

— Вы не можете! — закричал Хенрик. — Там, в городе, остались еще миллионы людей!

«Арикс», подумал он.

— Конечно, — сказал Костеллин, — мы предоставим больше времени на эвакуацию. Мы спасем столько людей, сколько сможем. Однако мы должны также учитывать жизни тех тысяч людей, которые уже успели покинуть город, и миллиардов тех, которые живут в других городах планеты. Мы не можем рисковать…

— Вы оставляете их на смерть, — сказал Хенрик, — тех, кто не успел выбраться вовремя. Вы принесете их в жертву.

— Наступает время, — подтвердил Костеллин, — когда такое решение должно быть принято.

— И кто примет его? Кто решит, кому жить, а кому умирать. Нет, не говорите, я и сам догадываюсь. Полковник-186, не так ли?

ХЕНРИК ждал полковника Брауна, когда его колонна полугусеничных машин с открытыми кузовами въехала в ворота космопорта. Временному командующему СПО было уже за сорок, это был человек плотного телосложения, с румяными щеками и щетинистыми усами. Он ехал в головной машине, в сопровождении майора и двух лейтенантов, все они не выпускали из рук вокс-микрофоны, получая донесения и отдавая приказы.

— Мы потеряли связь с почти половиной наших отделений в городе, — доложил Браун губернатору, едва переведя дыхание. — Некоторые из них докладывали, что их атаковали странные существа — отвратительные монстры с металлическими черепами. Я приказал им начать отступление из города, но…

— Сэр, я не могу связаться с 84-м отделением, — сообщил один из лейтенантов. — Похоже, мы и их потеряли. Они приближались к генераторуму и успели сообщить, что на скайвэях тихо, слишком тихо. А потом… 17-е отделение тоже направляется туда, они в нескольких кварталах и в четырех уровнях выше. Я могу направить их…

— Нет, — сказал Хенрик. — Забудьте про генераторум. Всем отделениям в городе сосредоточиться на эвакуации мирных жителей. Они должны помочь людям выбраться оттуда.

— Сэр, — сказал второй лейтенант, — я получаю сообщения о перестрелке на самом нижнем уровне, у северных ворот. Мутанты прорываются через блокпосты…

Полковник Браун собирался ответить, но Хенрик его опередил.

— Пошлите подкрепления, все части, которые смогут добраться до них. Нельзя потерять контроль над воротами. Они должны оставаться открытыми пока не… Они должны оставаться открытыми.

— Сэр, 15-е отделение докладывает о беспорядках на…

— … атакуют гражданских на 82-м уровне. Сержант Каттер запрашивает…

— … отрезаны там. Они не могут найти лестницу…

— … потеряли пять человек, но смогли убить эту…

— Сэр, еще одна засада на 204-м уровне. 47-е отделение атаковано пятью — нет, шестью тварями. Сержант Кальдер докладывает…

Среди этого вала информации одно имя прозвучало в ушах Хенрика как внезапный выстрел. Он выхватил вокс-микрофон у испуганного лейтенанта, нажал руну передачи.

— Сержант Кальдер, это Хенрик. Ваше отделение не должно ввязываться в бой. Выйти из боя, слышите меня? Отступайте!

— … легче сказать, чем сделать, сэр. Они прижали нас. Мы не можем…

— Слушай, Кальдер. Ваша главная задача — найти и спасти мою племянницу. Вы не сможете… вы не справитесь с этими тварями.

— … убили одну, но они схватили Рейнарда, сэр. О, Император, они… они свежуют его заживо! Я… мы пытаемся отступить, но двое наших… когда они увидели, что случилось, что делают эти твари, они пытались убежать, но монстры бегают быстрее… порезали их… идут ко мне… я не могу…

— Уходите оттуда, Кальдер! Это приказ! Сержант Кальдер!

Ответа не было, только треск помех.

— Вы слышите меня, сержант Кальдер? Кальдер, вы там?

Казалось, все вокруг Хенрика остановилось. Офицеры ошеломленно смотрели на него. Он понял, что он кричал. Глубоко вздохнув, он переключил вокс на открытый канал и сказал настолько спокойным голосом, насколько мог:

— Всем подразделениям поблизости от 204-го уровня, сектор… я не знаю, но где-то близко к центру. Мы потеряли связь с 47-м отделением, повторяю, потеряли связь с 47-м отделением. Я… мне нужно, чтобы вы нашли их. Пожалуйста.

Он передал микрофон лейтенанту, который сразу же принял новое сообщение, и отошел в сторону, чтобы разобраться с ним.

Хенрик, проглотив комок в горле, выбросил из головы мысли об Арикс и повернулся к полковнику Брауну.

— Ладно, — сказал он. — Значит, мы потеряли нашу базу в городе. Нам нужно последовать примеру Имперской Гвардии и организовать полевой штаб здесь, в зданиях космопорта. Свяжитесь с другими базами СПО по всей планете, прикажите им выслать сюда подкрепления, столько, сколько смогут. Организуйте мне кабинет не далее чем в двух дверях от кабинета полковника-186 и… я хочу чашку свежего рекафа.

— Губернатор, это означает…?

— Простите, полковник, это не значит, что я сомневаюсь в ваших способностях, но думаю, что этот кризис требует более опытного командующего. — Хенрик при этом заметил на лице Брауна выражение облегчения, которое полковник тщетно пытался скрыть. — Как бывший офицер Имперской Гвардии и как губернатор этой планеты, я принимаю непосредственное командование силами планетарной обороны.

ХЕНРИК приказал своим адъютантам разыскать среди вещей ящик с его старым военным снаряжением. Они суетились вокруг, помогая ему надеть потускневшую от времени броню, начищали кокарду на фуражке, смазывали болт-пистолет. Его старая шинель была сейчас слишком тесна ему, и пуговицы не застегивались, поэтому пришлось доставать ему новую. Хенрик стоял неподвижно посреди этой суеты, его глаза были открыты, но он не видел того, что происходит вокруг, погруженный в воспоминания молодости.

Он думал, что дни военной службы давно прошли для него…

Выйдя в коридор, он без стука зашел в следующую дверь.

— Мистер Хенрик, — сказал полковник-186, едва удостоив посетителя взглядом. — Я предпочел бы, чтобы вы обращались по интересующим вас вопросам к моему комиссару. Думаю, вы встречались.

— Губернатор Хенрик, — поправил его Хенрик. — Или генерал Хенрик, если вас это больше устроит.

Если полковник и был удивлен этим, то проявил удивление лишь короткой паузой перед следующей фразой.

— Вы приняли командование СПО.

— Похоже, нам все-таки придется работать вместе.

Полковник откинулся в кресле.

— Как я понимаю, до сих пор ваши солдаты действовали не слишком эффективно. Какие у вас потери?

— Я… пока не знаю точных цифр, но я уверен, что мы сможем сыграть важную роль…

— С этим я не спорю… генерал. Любой человек, готовый пожертвовать жизнью за Императора, не важно, насколько хорошо обученный или вооруженный, является для нас ценным ресурсом.

— Э… да.

— Однако эти ресурсы могут быть использованы более эффективно, если ими будет распоряжаться один командующий. Я думаю, что я должен…

— Это мои люди, — твердо сказал Хенрик. — Они будут получать приказы только от меня и ни от кого больше, и если вы желаете обсудить этот вопрос с Администратумом…

— Вы, конечно же, немедленно начнете призыв.

На секунду Хенрик лишился дара речи. Он лишь беззвучно открывал рот, пока полковник продолжал:

— Этот космопорт и его окрестности полны годных к военной службе беженцев, не приносящих никакой пользы. Какие бы обязанности эти люди не исполняли в вашем обществе, сейчас они не заняты ничем.

— Но как… у нас просто нет снаряжения, чтобы обмундировать и вооружить их всех. Наша планета всегда была мирной, полковник, у нас не было необходимости содержать значительные вооруженные силы…

— Вы согласны, — сказал полковник-186, — что ваши люди являются ресурсом, и мы должны использовать этот ресурс с максимальной эффективностью. Они верные подданные Императора?

— Конечно. Конечно, они верные подданные, но…

— Тогда они будут рады отдать свои жизни во имя Его. Это лучше, чем позволить нашим врагам вырваться из города, ибо тогда эти люди тоже погибнут, но уже без всякой пользы.

— Кстати об этом, — сказал Хенрик. — Я так понимаю, вы собираетесь закрыть ворота города. Так как в городе сейчас находятся в основном мои люди, это я должен решать когда…

— У ваших людей есть время до рассвета, — сказал полковник. — После чего им тоже предстоит пожертвовать жизнью ради славы Империума.

ЛАГЕРЬ беженцев сильно увеличился. С вершины холма у космопорта Хенрик видел новые ряды палаток, поставленных вдоль дорог, тянувшиеся почти до соседних городов. Губернатор говорил по воксу, пытаясь связаться с другим сержантом СПО сквозь всплески помех и постоянный шум встревоженных голосов.

— … кажется, один из ребят нашел что-то, сэр. Что-то в развалинах. Это… о, Император, спаси нас, это труп. Похоже, это… один из наших, сэр, это…

— Будьте осторожны, сержант Флест, не теряйте бдительности.

Последовала долгая пауза. Хенрик уже собирался повторить вызов, когда голос сержанта раздался снова, напряженный и, казалось, едва сдерживающий тошноту.

— Подтверждаю, сэр. Труп… один из наших… нашли его лазган, но тело ободрано… то есть, его кожа, сэр, содрана с костей… это… я не знаю, что могло сделать подобное…

— Сосредоточьтесь, сержант. Вы должны сконцентрироваться. Мне нужно, чтобы вы… Можете опознать его? Осталось что-то…?

— … нашли его жетон. Согласно ему, это… рядовой Васор, 47-е отделение. И тут рядом… еще два… нет, три… Святой Трон, это была бойня!

— Вы нашли сержанта Кальдера? Абсолютно необходимо, чтобы вы нашли сержанта Кальдера!

— … нашли его, сэр. Так же, как с остальными. Что бы ни сделало это…

— Слушай меня, Флест. Мне нужно, чтобы ты… У Кальдера есть следящее устройство? Оно похоже на вокс-аппарат, но меньше, черного цвета, с…

— Подтверждаю, сэр. Устройство здесь, но оно… Похоже, Кальдер упал на него, когда… оно разбито на куски, сэр. Нужен техножрец, чтобы…

Остальные слова сержанта не было слышно из-за помех, но Хенрик услышал достаточно.

Микрофон выпал из его онемевших пальцев; один из телохранителей поспешил подхватить его. Конечно, даже до этого, последнего, удара Хенрик понимал, что Арикс навсегда потеряна для него. Меньше чем в двух километрах отсюда Корпус Смерти Крига начинал осаду его города. Они устанавливали минные поля вокруг его границ, закладывали подрывные заряды, чтобы подорвать некоторые из внешних башен. Возможно, они причинят городу не меньшие разрушения, чем рой металлических насекомых — и, как тех насекомых, их, казалось, не заботило, сколько людей погибнет при этом.

Казалось легче всего сдаться, оставить эту войну полковнику-186 и сбежать на первом же спасательном корабле. Это было бы легко и безопасно, но губернатор-генерал Тальмар Хенрик гордился тем, что происходил из династии героев. Пока остается хоть малейший проблеск надежды, он будет сражаться. Он не опозорит память своего отца, брата и своих сыновей.

Он взял громкоговоритель, которые солдаты принесли для него. Оглядев море умоляющих лиц, собравшихся перед своим правителем, он поднял рупор к губам и произнес:

— Мои граждане, — сказал он. — Я знаю, у вас есть вопросы. Я знаю, вы напуганы, и не буду лгать вам, наш мир находится в опасности. Поэтому я… мне нужна ваша помощь. Я прошу всех годных к военной службе мужчин от пятнадцати до сорока пяти лет завтра отметиться у офицеров СПО. Вы были избраны… мы все были избраны для чести службы Богу-Императору, и пока наши сердца остаются чисты, пока мы сражаемся во имя Его против сил зла, угрожающих нам, я верю, Он не допустит, чтобы погибло все, что мы создали здесь. Слава Императору!

ГЛАВА 8

НЕБО на востоке светлело, и ночные тени исчезали. Скайвэи Иеронимус-сити, окрашенные в пастельные синие и серые оттенки, казались необычно тихими, и рядовой Карвин снова почувствовал надежду.

Его отделение достигло окраин города — девять усталых солдат и несгибаемый сержант Флест вместе с кучкой гражданских, которых они подобрали по пути — но они были еще на высоте почти сотни уровней. В темноте Карвин был уверен, что у них нет шансов добраться до ворот города, прежде чем их закроют. Сейчас, в предрассветных сумерках, все казалось ему возможным.

Долгая ночь, наконец, закончилась. Если бы кошмары, которые она принесла, рассеялись так же легко…

Карвину было девятнадцать лет. И уже три года он был солдатом СПО. Он пошел служить, искренне желая сделать родной мир безопаснее. Его мать всегда ворчала, что кто-то должен держать этих грязных мутантов под контролем, подальше от нормальных людей, и Карвин думал «почему бы не я?». Ему нравилась служба, она давала достаточно средств ему и его матери, чтобы переселиться на целых девять уровней наверх, и теперь мать уже не так ворчала.

И, в конце концов, Иеронимус Тета был хорошо защищен. Вот почему многие друзья Карвина пошли служить в Имперскую Гвардию: чтобы, сражаясь на дальних полях битв, не допускать настоящие угрозы до родного мира. Вот почему до сих пор Карвину не приходилось встречаться с чем-то более опасным, чем возмущенные безоружные гражданские во время голодных бунтов в прошлом году.

До сих пор…

Четыре часа назад Карвин нашел в развалинах окровавленный труп без кожи. Он смотрел в мертвые глаза солдата, такого же молодого, как он сам, и ни время, ни начинавшийся рассвет не помогали забыть ужасную картину. Она всегда была с ним, возникая перед глазами во всех своих страшных подробностях.

— Мы обыщем эти здания, — сказал сержант Флест, указывая на линию домов по обе стороны улицы. — Надо найти путь вниз.

Еще ни одному приказу Карвин не был так рад.

Он подошел к ближайшей двери и ударом приклада выбил замок. Секунду подождав, пока его глаза привыкнут к мраку за дверью, Карвин шагнул в длинный коридор, напугав бегавших там серых крыс.

Здесь была лестница, но, как и ожидал Карвин, дверь вниз была забаррикадирована с этой стороны. Никто не хотел, чтобы в его дом ночью забрались обитатели нижних уровней. Однако баррикада оказалась весьма хлипкой, просто стол и несколько стульев, сваленных в кучу у двери, скорее в надежде помешать ее открыть, чем с четкой целью.

Карвин с легкостью выдернул из баррикады стул, а за ним с грохотом рухнул и стол. Теперь по лестнице можно было пройти. Путь впереди был чист, по крайней мере, до следующего скайвэя. Довольный собой, Карвин повернул назад, чтобы доложить о своей находке сержанту. Он уже почти дошел до двери, когда снаружи раздались крики и выстрелы, и Карвин застыл в ужасе.

Он не мог идти вперед. Каждый раз, когда он думал об этом, перед глазами появлялся кровавый освежеванный труп, и накатывала тошнота. Карвин хотел повернуться и убежать вниз по лестнице, но совесть не позволила ему бросить товарищей, и, кроме того, что чувствовала бы его мать, если бы ее первенца расстреляли за дезертирство?

В конце концов, его совесть победила. Он заставил себя сделать маленький шаг, потом еще один, потом еще — и, наконец, дошел до двери, и, собрав всю свою храбрость, выглянул наружу.

Карвин был предупрежден о череполиких вурдалаках. Последние четыре часа он только и делал, что всматривался в тени, пытаясь заметить их, думая, на что они могут быть похожи. Реальность, однако, оказалась куда более ужасной, чем все, что он мог вообразить.

Они окружили его отделение; они появились с каждой стороны ряда зданий, всего их было десять, и сейчас они готовились захлопнуть свою ловушку. В центре скайвэя сержант Флест и двое солдат пытались защитить гражданских, но их лазерные выстрелы, казалось, едва беспокоили монстров.

Остальные товарищи Карвина уже выходили из домов и тоже начинали стрелять, наконец, одного вурдалака удалось свалить, но было уже слишком поздно. Охотники набросились на добычу, их клинки, уже покрытые запекшейся кровью, начали свою ужасную работу.

Карвин поднял лазган, но так дрожал от страха, что не мог хорошо прицелиться. «Они уже мертвы», сказал он себе. «Сержант Флест, Тондал, Гарровэй, им уже не помочь». И с этой мыслью он переключил лазган на огонь очередями, и треск лазерных выстрелов заглушил вопли его товарищей.

Но это помогло ненадолго. Аккумулятор лазгана разрядился, и внезапно в прицеле Карвина возникло зрелище, от которого кровь стыла в жилах — злобно ухмылявшийся металлический череп. Вурдалаки покончили со своими жертвами на скайвэе; теперь они разделились и обратили свое внимание на стрелков. Взвизгнув, Карвин отскочил обратно в здание, лихорадочно выдернув разряженный аккумулятор из лазгана и пытаясь вставить новый. Он запнулся на словах Литании Заряжания, и аккумулятор выпал из его трясущейся руки.

Вурдалак был уже у двери. Трупное зловоние ударило в нос Карвину, вызвав приступ тошноты. Карвин перехватил лазган обеими руками, намереваясь встретить своего убийцу штыком, хотя знал, что это ему не поможет.

Вдруг вурдалак взорвался.

Совершенно внезапно, просто вспышка пламени, в которой испарилось одеяние монстра из содранной кожи, металлический скелет под ним расплавился. К уже и так невыносимому зловонию добавилось облако едкого дыма, и Карвин, потянувшийся за аккумулятором, упал на четвереньки, сраженный приступом мучительной рвоты.

Подняв слезящиеся глаза, он увидел, что том месте, где только что был вурдалак, стоит какая-то фигура. Карвин едва не закричал, увидев ее лицо — это был металлический череп. Потом он заметил на шлеме над черепом пластину с изображением имперского орла, и облегченно вздохнул.

Череп был маской, понял Карвин, а под ней…

… под ней была еще одна маска — из ткани, соединенная шлангом с дыхательным аппаратом на спине. Несмотря на пугающую внешность, на наплечниках этого человека были знаки различия имперского гвардейца, и он нес мелтаган, выстрел которого только что спас жизнь Карвина.

Гвардеец, казалось, с презрением посмотрел на Карвина, отвернулся и вышел, его оружие еще раз сверкнуло яркой вспышкой. Стыдясь своей слабости, Карвин перезарядил лазган и поспешил за гвардейцем, задержав дыхание и пытаясь не смотреть на дымящуюся лужу серебристого металла у двери.

Снаружи ход боя решительно изменился. Взвод гвардейцев в масках-черепах, прибывший с востока, превосходил численностью вурдалаков более чем втрое. Лишь у немногих были мелтаганы, остальные были вооружены хеллганами, более мощным вариантом лазгана — Карвин видел хеллган когда-то на учебных стрельбах, но с тех пор ни разу — и их огонь тоже имел действие. Вурдалакам не позволяли приблизиться и пустить в ход когти. Еще два монстра были испарены, двух других свалили багровые выстрелы хеллганов.

На секунду Карвин почувствовал огромное облегчение от того, что он спасен, и благодарность к своим спасителям — но в следующую секунду эти чувства испарились.

Он услышал хлопок сжимаемого воздуха, и внезапно вурдалаков на скайвэе стало в четыре раза больше. Секунду назад их оставалось лишь пять, а в следующую стало более двадцати, и Карвин представить не мог, откуда к ним прибыли подкрепления. Они просто… появились.

Вурдалаки были все еще прижаты огнем, но теперь, благодаря своей численности, они стали продвигаться вперед. Некоторые из них схватили трупы своих предыдущих жертв и использовали их как щиты от огня гвардейцев. Карвин поймал в прицел одну такую тварь, но эта их новая тактика заставила его промедлить с выстрелом. Гвардейцы же не прекращали огонь, невзирая ни на что.

Труп сержанта Флеста был подожжен пролетевшим мимо выстрелом мелтагана; вурдалак швырнул его в ряды гвардейцев, заставив их нарушить строй. Карвин закусил нижнюю губу от ярости — Флест был хорошим человеком, хорошим командиром, он заслужил покой после смерти — и нажал спуск, но лишь несколько выстрелов его лазгана попали в цель, да и те безвредно скользнули по металлическим костям вурдалака.

Карвин ожидал, что гвардейцы отступят. Но вместо этого их передние ряды достали штык-ножи и бросились врукопашную, каждый гвардеец атаковал отдельного противника. Карвин был восхищен и ошеломлен их храбростью, зная, что вурдалаки гораздо сильнее людей в ближнем бою. Гвардейцы сражались жестко и упорно, продержавшись в рукопашной гораздо дольше, чем сержант Флест и другие солдаты СПО, но вурдалаки были быстрее, сильнее, и у каждого из них было восемь клинков против одного клинка гвардейца.

Первый гвардеецупал, его сердце было пронзено металлическими когтями, но еще прежде чем он коснулся земли, и он и его противник были испарены огнем мелтагана, и Карвин понял, что в этом и состоял план. Те десять гвардейцев пожертвовали собой без малейшего промедления, чтобы выиграть время для остальных.

Еще один вурдалак испарился, а третьего сразил огонь хеллганов. Другой, к восхищению Карвина, был пронзен штыком и рухнул в лужу жидкого металла, оставшуюся от его собрата. Но когда гвардеец-победитель отвернулся в поисках следующего врага, вурдалак дернулся и снова вскочил на ноги, его когти-клинки нанесли удар.

Карвин крикнул «Берегись!», но если гвардеец и услышал его, отреагировать он не успел. Он был освежеван за пару секунд, но в следующий момент залп хеллганов покончил с его убийцей. Это происходило повсюду на поле боя, предположительно мертвые вурдалаки поднимались и снова бросались в атаку, и Карвину стало казаться, что надежды нет, что этот кошмар никогда не кончится.

Он увидел вспышки выстрелов в дверях, выходящих на скайвэй: двое уцелевших солдат из его отделения делали все, что могли, чтобы помочь гвардейцам, хотя, несомненно, уже знали, что их усилия мало что значат. Только мелтаганы убивали вурдалаков сразу и наверняка — и Карвин видел, что теперь и сами вурдалаки поняли это, и их основными целями стали гвардейцы с мелтаганами. Остальные гвардейцы бросили хеллганы, сражаясь штыками, чтобы защитить своих лучше вооруженных товарищей. Карвин беспомощно наблюдал, как один вурдалак ловко обошел двоих противников, чтобы атаковать солдата с мелтаганом. Монстр взмахнул когтями, рассекая фузионную камеру мелтагана, и ослепительная вспышка испарила и гвардейца и вурдалака.

Еще один гвардеец отступил к краю скайвэя, лишь в нескольких метрах от двери, в которой стоял Карвин, вурдалак свирепо атаковал его. Гвардеец выстрелил из мелтагана, но промахнулся, Карвин попытался сам прицелиться в монстра, но обнаружил, что гвардеец закрывает ему цель. Через секунду эта проблема решилась — гвардеец упал, обливаясь кровью, но прежде чем его убийца смог добраться до Карвина, выстрел лазгана уложил его.

Карвин понимал, что Император требует от него сейчас, как бы ни было ему страшно. Лишь в нескольких шагах на скайвэе лежал мелтаган убитого гвардейца, очевидно, не замеченный в пылу боя. Шанс Карвина сделать что-то важное, спасти несколько жизней, ему лишь нужно было подобрать это оружие — и стать основной целью вурдалаков.

Он говорил себе, что у него нет выбора. Он не мог думать о вурдалаках и их когтях, не мог думать об освежеванных телах в развалинах, или о горящем трупе своего сержанта. Он должен был брать пример с этих гвардейцев с их масками-черепами, должен быть таким же отважным, как они, должен сделать эти несколько шагов…

Карвин подбежал к мелтагану, упал на одно колено и схватил оружие. Его сердце бешено колотилось, ладони стали такими скользкими от пота, что оружие едва не выскользнуло из рук. На ощупь он нашел спусковой механизм; его взгляд был прикован к вурдалаку, неподвижно лежавшему лишь в метре от него. Монстр не двигался с тех пор, как упал — возможно, он был уже окончательно мертв — но Карвин хотел убить его наверняка.

Сначала он подумал, что мелтаган дал осечку, потому что ожидаемой отдачи не было, оружие лишь издало шипение, но потом вдруг приглушенно громыхнуло, и труп вурдалака загорелся. Возликовав на секунду от этой победы, Карвин вспомнил о других тварях, чье внимание он, несомненно, успел привлечь. Он поднял мелтаган на плечо, молясь о том, чтобы убить по крайней мере еще одного вурдалака прежде чем погибнуть самому, или двух, если Император будет милостив к нему.

Найти цель посреди рукопашной схватки было труднее, чем он ожидал. Он боялся случайно попасть в гвардейца. Сами же гвардейцы с мелтаганами не были так осторожны. Один из их выстрелов только что испарил двух их товарищей и вместе с ними вурдалака. Несомненно, они понимали, что, если они не сделают этот выстрел, их товарищи все равно погибнут. Но Карвин не мог так думать.

Два вурдалака, обойдя гвардейцев, приближались к нему с каждой стороны. Карвин не знал, в которого из них целиться, который доберется до него первым, и, наконец, когда он выбрал вурдалака слева, то понял, что уже слишком поздно, он не успеет остановить их обоих. По крайней мере, он запишет на свой счет еще одного. Он преодолел побуждение закрыть глаза, бежать от ужасного зрелища приближавшегося монстра. Он стиснул зубы и выстрелил…

… и промахнулся, но вурдалак все равно упал от сильного удара штыком сзади. Он рухнул прямо перед Карвином, и, содрогнувшись от страха и отвращения, солдат прицелился в тварь и нажал спуск. Но выстрел мелтагана лишь задел монстра, и к ужасу Карвина, вурдалак попытался встать, хотя левая сторона его тела превратилась в расплавленный металл, стекавший на землю. Существо смотрело на Карвина пылающим взглядом, полным злобы, даже когда левая глазница его черепа расплавилась и потекла по лицу. Потом его левая нога подогнулась, и вурдалак снова рухнул на землю, бессильно дергая конечностями, пока не замер неподвижно.

Карвин, однако, еще не был мертв. Он повернул мелтаган вправо, ожидая, что сейчас в него вонзятся когти второго вурдалака, но тот исчез. В панике Карвин развернулся, но вурдалак не подкрадывался к нему с тыла, как он боялся. И вдруг Карвин увидел, что наполовину оплавленный труп монстра, лежавший перед ним, тоже исчез. Больше не было слышно шипения мелтаганов гвардейцев или треска лазганов его товарищей. Бой закончился.

Вурдалаков нигде не было, ни мертвых, ни живых. Они просто исчезли так же внезапно, как появились, но это значило…

Это значило, что они несомненно вернутся. Металлические вурдалаки могут атаковать снова, в любой момент, и никто не увидит, как они приближаются.

Карвин нерешительно поднялся и пошел вперед, его шаги громко звучали во внезапно наступившей тишине. Остальные выжившие солдаты из его отделения вышли из дверей; еще несколько минут назад их было десять, теперь осталось всего четверо.

— Кто командует вашим отделением?

Карвин лишь через секунду понял, кто это говорит, и что вопрос обращен к нему. Гвардеец со знаками различия лейтенанта угрожающе возвышался над ним, и Карвин нервно глотнул, глядя в темные глазницы маски-черепа.

— Сержант Флест, сэр, — сказал он. — Но он мертв. Вы только что сожгли его тело.

— Какие были его последние приказы?

— Выбираться из города.

— Теперь это невозможно.

Пока лейтенант говорил, Карвин увидел первые красные лучи утреннего солнца, осветившие скайвэй. Земля под ногами вздрогнула от мощного взрыва где-то внизу, и Карвин понял, что офицер говорит правду. «Вурдалаки задержали нас слишком надолго», подумал он, и в его горле пересохло.

— Мое обозначение, — сказал офицер, — лейтенант 4432-9801-2265-Феста, командир 1-го взвода гренадеров роты «Бета» 81-го пехотного полка Крига. Вы поступаете в мое распоряжение.

Карвин не мог сказать, был это вопрос или приказ. Он вообще сейчас не мог говорить, и лишь кивнул. Солдат Парвел говорил по воксу, докладывая обстановку, но Карвин не слишком надеялся, что полковник Браун или губернатор или кто там сейчас командует, сможет прислать флаер чтобы спасти нескольких рядовых солдат СПО. Сейчас их, наверное, сотни в городе, оказавшихся в такой ситуации, и, вполне возможно, не меньшее число и более важных людей.

Еще один гвардеец Крига, даже более высокий и худощавый, чем прочие, ходил по скайвэю, осматривая убитых и оказывая медицинскую помощь немногим выжившим раненым. За ним следовала пара сервиторов, нагруженных медикаментами и подобранными у убитых хеллганами. Когда медик находил тяжело раненого гвардейца в безнадежном состоянии, он произносил короткое благословение и добивал его выстрелом в голову. После этого он забирал оружие и снаряжение с трупа гвардейца, и передавал его сервиторам. Взвод гренадеров потерял тринадцать человек. В строю осталось меньше двадцати.

Медик склонился над солдатом СПО, и Карвин на секунду почувствовал всплеск надежды, что еще один из его товарищей может быть спасен. Но тот факт, что он не мог даже опознать это освежеванное изуродованное тело, говорил ему, как ничтожно мала эта надежда. Все же медик достал шприц и воткнул в руку солдата.

Карвин не сразу понял, что он делает.

— Прекрати! — закричал он, подбежав к нему. — Ты не можешь делать это с ним!

— Он мертв, — сказал медик равнодушным голосом.

— Я знаю, — сказал Карвин. — Я вижу это, но…

— Мы отрезаны от линий снабжения и должны использовать все доступные нам ресурсы, — шприц наполнился кровью, и медик передал его сервитору. — Твоему товарищу больше не нужна эта кровь, но она может спасти жизнь того, кто еще способен служить Императору. Полагаю, твой товарищ хотел бы служить Императору?

С такой логикой Карвин спорить не мог, но он все равно не хотел смотреть на то, что делает медик. «Кто эти люди», думал он, «которые испытывают к мертвым так же мало уважения, как эти металлические вурдалаки?»

Медик встал и ожидающе протянул руку. Карвин лишь через секунду вспомнил, что все еще держит мелтаган, и неохотно отдал оружие. Мелтаган передали одному из гвардейцев Крига, но медик — хотя теперь Карвин видел, что это был больше чем просто медик; гвардейцы Крига явно уважали его и называли квартирмейстером — жестом отдал приказ сервиторам, и четырем солдатам СПО были выданы хеллганы — хоть что-то лучше простого лазгана.

Лейтенант собрал своих солдат.

— Город полностью изолирован, — сказал он, — но нам, вероятно, еще представится возможность послужить Императору за этими стенами. Нам приказано залечь на дно, до тех пор, пока не будет сообщено, что именно это за возможность.

Видимо, он тоже связывался с командованием, хотя Карвин не видел и не слышал этого. Однако он заметил, что один из гвардейцев нес вокс-аппарат, так что, возможно, лейтенант связывался по нему через вокс-бусину.

Карвин испытал облегчение, когда они наконец ушли с этого скайвэя, прочь от лежавших на нем трупов — облегчение от того, что теперь ему казалось менее вероятным, что вурдалаки снова их найдут. Однако когда Карвин попытался представить свою дальнейшую судьбу, облегчение сменилось щемящей тревогой.

Теперь он следовал за командирами, которых не знал, за людьми, которые внушали ему страх, которым он не мог полностью доверять. Земля под ногами снова вздрогнула, вероятно, обрушился еще один участок скайвэя или здание где-то внизу, и Карвин понимал, что его мечты о спасении, мечты, которые поддерживали его всю эту долгую страшную ночь, погибли безвозвратно. Как погибли и почти все его товарищи, друзья…

Он был все еще жив, все еще двигался, но куда — он не имел ни малейшего представления. Теперь вместо выхода из города они шли обратно, к его центру — и солдат Карвин не сомневался, что его новоявленные товарищи думают там умереть.

ГЛАВА 9

ГЮНТЕР проснулся от солнечного света и отдаленного треска выстрелов. Выглянув наружу, он увидел пустой скайвэй и никаких признаков всего того, что произошло накануне, если не считать одинокого автотакси, оставленного у здания. Однако хронометр Гюнтера показывал время утренней смены, так что сейчас на скайвэе должно было быть полно людей.

Вебер крепко спал на своем посту у окна. Гюнтер встряхнул его, разбудив, и они отправились искать еду, потому что оба были очень голодны, и еще потому, что легче было сосредоточиться на краткосрочных целях, чем думать, что будет дальше. Автоматический раздатчик пищевой пасты над плитой был пуст, и Вебер вломился в другую комнату в коридоре. Как оказалось, эта комната была занята: молодая женщина сидела, сжавшись в углу, двое детей испуганно вцепились в нее, и все трое плакали и кричали в ужасе от внезапного вторжения. Гюнтеру и Веберу понадобилось несколько минут, чтобы успокоить их.

Вебер предложил женщине пойти с ними и попытаться выйти из города. Для Гюнтера было новостью, что они еще надеются выбраться отсюда, но он не возражал. При дневном свете он чувствовал себя увереннее, чем ночью, и женщина подтвердила, что они находятся лишь в нескольких километрах от городской стены. Ориентируясь по солнцу, они смогут добраться до стены за час. Была лишь одна проблема…

— Мы пытались выбраться прошлой ночью вместе с солдатами, — всхлипнула женщина, — но лифты, внешние лифты, не работали, и солдаты… я не смогла сделать то, что они приказали… не смогла вести моих детей туда, вниз… где живут мутанты…

Ее слова несколько убавили оптимизм Гюнтера, и, когда они с Вебером поглощали найденную скудную пищу, он предположил, что женщина, возможно, права.

— Может быть, — сказал он, — лучше пока остаться здесь.

— Что, и ждать, пока нас спасут? — фыркнул Вебер. — Ну тогда удачи. Сначала они пошлют солдат за дочерью губернатора, потом за его друзьями, потом за приближенными, а его верные подданные будут в самом конце списка.

— Я никогда раньше не покидал город, я даже не знал как… Если есть только один путь — вниз… Вебер, я думаю, эти монстры пришли оттуда, снизу…

— Но сейчас пока тихо, — сказал Вебер. — И все утро было тихо, и я думаю, лучше рискнуть при дневном свете, чем ждать что будет, когда настанет ночь.

Гюнтер мрачно кивнул, но он думал о солдатах, которые проходили мимо его окна этой ночью. Они не были похожи на чудовищных вурдалаков или металлических насекомых, которых описывал Вебер. По их поведению, по тому, как они двигались, Гюнтер видел, что они разумны, и это напугало его больше чем что-либо, виденное до сих пор. Он был уверены, эти солдаты и сейчас где-то здесь, что-то замышляют, планируют, ищут…

Вебер был прав. Здесь не безопасно. Теперь они нигде не будут в безопасности.

— Я полагаю, — сказал Гюнтер, — если мы так близко… мы можем посмотреть, что там, и может быть… может быть, лифты уже починили, и мы… я не знаю, возможно, мы выберемся.

Почему-то в его мыслях это заявление звучало более уверенно. Но Вебер с ним согласился — и, видя облегчение в глазах бывшего владельца магазина, Гюнтер понял, что, несмотря на внешнюю уверенность, Вебер тоже нуждался в поддержке.

Они вышли на прохладный утренний воздух, и, хотя на скайвэе было тихо — почти сверхъестественно тихо — Гюнтер почувствовал, что вся его логика, все его смелые решения просто испаряются. Он ощущал себя здесь одиноким, уязвимым.

Он надеялся, что не совершает сейчас фатальной ошибки.

ИМ не пришлось долго ждать, чтобы найти следы страшных событий прошлой ночи.

Прежде всего, Гюнтер увидел разрывы в очертаниях башен на фоне неба. Он пытался убедить себя, что они, возможно, были там всегда, что башни просто могли быть построены дальше на окраинах города. Потом, завернув за угол, они с Вебером увидели разрушенное здание, возможно, то, мимо которого они проходили раньше, и Гюнтер больше не мог лгать себе.

Он увидел изуродованное тело в развалинах, и, хотя ему было страшно смотреть на него, он не мог отвести глаз. Оно не было похоже на вурдалака, но без более тщательного осмотра — а Гюнтер не собирался подходить к нему ближе — сказать наверняка было невозможно. Гюнтер испытал облегчение, когда по молчаливому согласию они с Вебером обошли руины, вместо того, чтобы идти через них, хотя это удлиняло им путь.

На скайвэях было еще больше трупов. Они лежали там, где их застигла смерть, с некоторых была содрана кожа, их обнаженные кровеносные сосуды блестели на солнце. Но были здесь и живые. Гюнтер и Вебер были не единственными людьми, оказавшимися в ловушке на улицах покинутого города.

Многие из выживших ошеломленно бродили, словно зомби, по руинам своих домов. Многие, как понял Гюнтер, ждали, что кто-то скажет им, что делать. Иногда кто-нибудь оборачивался к нему в надежде, видя сквозь кровавые пятна его серую форму, очевидно, думая, что этот человек уведет их отсюда, и тогда Гюнтер чувствовал стыд, потому что не был тем, кто мог им помочь.

Тем не менее, пока он и Вебер шли мимо, за ними последовали несколько человек, привлеченных уже тем фактом, что они куда-то целенаправленно идут. Вебер ни звал их с собой, ни отгонял, он просто шел вперед в мрачном молчании.

Они нашли полугусеничную машину СПО, вокруг нее на скайвэе лежали трупы солдат — целое отделение. Своим появлением они напугали молодого человека с безумными глазами, грабившего трупы; он нацелил украденный лазган на пришельцев и случайно нажал спуск. К счастью, лазерный луч ни в кого не попал, но треск выстрела разнесся по скайвэю, как сигнал тревоги. Гюнтер хотел уйти отсюда, но, к его досаде, Вебер был намерен сначала поговорить с парнем.

Спустя минуту, Гюнтер понял зачем. Вебер сам хотел заполучить оружие солдат. Он подобрал лазган, взял его обеими руками, приложил к плечу, прицелился. Когда Гюнтер сказал, что этим он лишь сделает себя целью, Вебер, обыскивая подсумки солдат на предмет аккумуляторов, проворчал:

— Мы уже стали целями, все мы…

Гюнтер все еще обдумывал это, когда последний лазган был подобран. Теперь у их группы было четыре лазгана — еще несколько оказались выведены из строя — и ему пришлось признать, что с оружием было спокойнее. Он напомнил себе, что видел, как один из вурдалаков был убит огнем лазганов, что их можно убить, и лучше хотя бы небольшой шанс, чем никакого.

Говорили, что стоит взять с собой и машину, но никто не умел управлять ею, а когда одна женщина все же смогла завести двигатель, его рев был оглушающим. Гюнтер заметил, что, когда скайвэи засыпаны развалинами, а лифты не работают, машина не увезет их далеко.

По скайвэю ходил старик, громко вещая всем, кто готов был его слушать. Он проповедовал, что Император мертв, что Иеронимус Тета оставлен на милость Губительных Сил. Днем раньше его бы оплевали за такую ересь, если не казнили бы на месте. Сейчас же, когда их группа возобновила свой путь неизвестно куда, Гюнтер не мог сказать с уверенностью, что еретический проповедник ошибается.

ЕЩЕ одна башня. Осталось пройти лишь еще одну башню, а за ней — только небо. Пусть это было небо, покрытое дымом и пеплом, перечеркнутое копотью от тысяч погребальных костров, пылающих в городе, все же это было желанное зрелище. На секунду надежда в душе Гюнтера воскресла, но в следующее мгновение она рухнула.

Один за другим их спутники останавливались, когда видели, что оказалось перед ними. Скайвэй, который должен был вывести их к свободе, резко обрывался. Его опоры были взорваны, по крайней мере, одно из зданий, поддерживавших его, разрушено. Чувствуя, как скайвэй с напряжением прогибается под его тяжестью, Гюнтер подошел к краю обрыва, насколько хватило смелости. Даже если бы у них были веревки, даже если бы они смогли спуститься вниз, они оказались бы в огромной груде развалин в двадцати уровнях ниже, которая тянулась дальше, чем он мог видеть.

До последней башни добраться было невозможно.

Долго никто не произносил ни слова. Тогда Вебер, казалось, неохотно принявший свое положение де-факто лидера, предложил вернуться и найти неповрежденную лестницу. Он сказал, что, возможно, есть еще выход внизу, под развалинами. Его пораженческий тон никого не убедил, и меньше всего — Гюнтера, но лучших предложений все равно ни у кого не было. Однако, когда павшие духом беженцы повернули назад, Гюнтер заметил, что несколько человек не пошли со всеми, решив остаться.

Их группа сократилась до семи человек к тому времени, когда они, наконец, нашли неразрушенное здание, разобрали баррикаду на лестнице и расчистили путь вниз. Четверо мужчин, три женщины, и на всех три лазгана. Два человека шли впереди Гюнтера, остальные позади, и он чувствовал себя зажатым на этой узкой темной лестнице. В конце концов, он пожалел, что не взял себе лазган.

Они шли уже почти сорок минут, и Гюнтер потерялся счет уровням, по которым они спускались. Они наткнулись на еще одну баррикаду, и устало начали ее разбирать. Эта баррикада была укреплена колючей проволокой, и Вебер начал осторожно ее снимать, ругаясь каждые несколько секунд, когда проволока вонзалась в его руки. У Гюнтера болели ноги, он не мог по узкой лестнице протиснуться к баррикаде, чтобы помочь Веберу, поэтому он просто сел на ступеньку и опустил голову на руки.

В поисках еды и отдыха они забрались в еще одно покинутое жилище. Он было меньше, чем те, к каким привык Гюнтер, слишком тесным для семи человек, стены были покрыты отвратительными богохульными граффити. Они явно были близко к самой поверхности.

Когда они вышли наружу, Гюнтер приготовился столкнуться со всеми ужасами нижних уровней. Он был изумлен, увидев солнечный свет, и почувствовал облегчение — до тех пор, пока не понял, что свет проникает сюда лишь потому, что многие башни обрушились. Скайвэй перед ними был усыпан обломками и выглядел почти так же, как скайвэи наверху — массовые разрушения уравняли все. Несколько людей, одетых в лохмотья, пробирались сквозь развалины, но Гюнтер не видел у них явных признаков мутации. Вероятно, мутанты уже сбежали через ворота, или с ними разобрались СПО.

К несчастью, этот уровень внушал не больше надежды, чем прочие. Всего лишь десять минут спустя, они обнаружили, что скайвэй, по которому они шли, полностью засыпан развалинами. Люди садились прямо на дорогу, слишком усталые, чтобы обдумывать, как выбираться дальше, лишенные какой-либо надежды, что дальнейший риск может оправдаться.

— Мы можем попытаться пойти в другом направлении, — сказал Вебер без особого энтузиазма. — Выход может быть где-то на севере или на юге. Хотя я сомневаюсь. Это не случайные разрушения. Кто-то сделал это с целью запереть нас тут. Думаю, теперь выбраться из Иеронимус-сити можно только по воздуху — и, как я уже говорил, нужно быть дочерью губернатора, чтобы ради тебя сюда послали флаер.

Словно подчеркивая его слова, скайвэй слегка вздрогнул. Перила качнулись, мелкие камешки посыпались на спину Гюнтера.

— У Хенрика нет дочери, — рассеянно прошептал он.

— Дочь, племянница, — так же рассеянно ответил Вебер, — кто бы ни была эта женщина.

— Что… какая женщина?

— Я говорил, разве нет? Парень, с которым я говорил прошлой ночью, который рассказал мне о насекомых… Он сказал, что незадолго до того, как они появились, он видел родственницу губернатора.

— Ты не рассказывал мне об этом, — сказал Гюнтер более громким голосом. — Ты не говорил, что…

И тут началась стрельба.

Многочисленные лазерные лучи врезались в развалины за спиной Гюнтера, один выстрел попал слишком близко от его головы, и отколовшийся кусок пласкрита поранил ему левое ухо. Он попытался вскочить на ноги, определить, откуда исходит угроза, и почувствовал, как куча обломков осыпается и сползает под его руками. К счастью, Вебер и еще один человек с лазганом отреагировали быстрее, чем Гюнтер, и открыли ответный огонь.

На обочине скайвэя мелькали тени, сгорбленные, нечеловеческие силуэты, и поистине мерой всех ужасов, через которые Гюнтер прошел за последние два дня, было то, что он почти с облегчением узнал в них всего лишь мутантов. Очевидно, зрелище покинутого, разрушенного города придало им смелости, и они воспользовались шансом захватить часть его для себя. Им где-то удалось раздобыть как минимум два лазгана.

Еще один лазерный луч попал в женщину с бледным лицом и опухшими глазами, сидевшую рядом с Гюнтером, срезав ей правую руку до локтя. Она ошеломленно посмотрела на обожженный обрубок руки и потеряла сознание. Ответный выстрел Вебера попал в горло мутанту, и тот, взвизгнув, умер.

Гюнтер был здесь легкой мишенью. Он хотел убежать, как он всегда убегал до этого, но теперь бежать было некуда. Он бросился вперед, пытаясь найти укрытие, и вдруг перед ним поднялись новые силуэты. Мутантов было больше, чем он видел сначала; их оказалось восемь или девять. Ствол лазгана повернулся в его сторону, но его владелец попал под огонь, и смерть Гюнтера была отсрочена на секунду или две.

Его последней отчаянной надеждой было вступить с мутантами в рукопашный бой, лишить их преимущества владения лазганами. Это пугало его до ужаса, но больше ничего ему не оставалось, и, опустив голову, он бросился на тощую, зловонную, покрытую язвами тварь, надеясь, что с разбега сможет повалить ее. Он врезался в мутанта, но тот видел его, успел приготовиться, и встретил удар, не пошатнувшись ни на шаг.

Мутант обладал силой разъяренного грокса. Он повалил Гюнтера на спину и прижал к земле костлявым коленом. Вонючая пасть нависла над Гюнтером, брызгая слюной в лицо. Он пытался удержать руки мутанта, а тот тянулся выдавить ему глаза своими грязными мозолистыми пальцами.

Его спас еще один толчок землетрясения, более сильный и продолжительный, чем первый. Мутант потерял равновесие, и Гюнтер отбросил его. Он не мог сравниться в силе с мутантом и побежал, но землетрясение лишило его опоры, и мутант догнал его, схватив за ноги. Когда Гюнтер упал, его рука наткнулась на кирпич, лежавший на скайвэе. Схватив его, Гюнтер изогнулся и ударил мутанта по голове. От силы удара кирпич выбило из пальцев, но удар достиг цели — мутант рухнул.

Гюнтер не знал, куда он упал, не знал, пытается ли еще мутант добраться до него. Казалось, весь мир содрогается с такой силой, что у Гюнтера стало двоиться в глазах. Он не мог встать, не мог даже попытаться, он мог только вцепиться в скайвэй и молиться Императору, чтобы он не обрушился.

Землетрясение прекратилось. Гюнтер услышал шаги и, осторожно подняв голову, увидел, как четверо мутантов в страхе бегут прочь. Он посмотрел на того мутанта, с которым сражался, и затаил дыхание при виде безжизненного тела, лежавшего рядом, из проломленного черепа мутанта текла черная кровь. Гюнтер испытал противоречивые чувства. Он чувствовал гордость, потому что на этот раз он не бежал, а сражался, исполнял волю Императора. И в то же время он был испуган тем, что его руки отняли чью-то жизнь, хоть это и была жизнь мутанта.

Вместо мутанта здесь мог лежать его труп.

Гюнтер услышал шум драки позади, и, оглянувшись, увидел, что его товарищи-беженцы прижали последнего мутанта к земле, и один из них приставил лазган к его голове. Гюнтер закрыл глаза, чтобы не видеть смерть мутанта, но звук лазерного выстрела все равно вызвал в его мыслях ясную картину казни.

Послышался голос женщины, зовущей на помощь, и Гюнтер понял, что кого-то убили. Женщина стояла на груде развалин, и сердце Гюнтера замерло, когда он увидел копну густых черных волос и узнал рядом с ней тело Вебера.

Он подбежал к своему новому другу, хотя не знал, как можно помочь ему. Вебер все еще дышал, но тяжело, в его груди зияла рана. Его лицо было покрыто потом, зрачки сжимались, словно он смотрел куда-то очень далеко.

— Кто-нибудь может помочь ему? — закричал Гюнтер. — Никто не находил у тех солдат аптечку или что-то вроде того?

— Просто… отдышаться… вот и все… — прохрипел Вебер, с тяжелейшим усилием подняв руку и схватившись за руку Гюнтера. — Надо секунду… перевести дух…

По лицу Вебера было ясно, что он и сам не слишком верит в собственные слова. Он сжимал руку Гюнтера с такой силой, словно цепляясь за саму жизнь, в его глазах была отчаянная мольба, но Гюнтер не знал, как помочь ему.

Он чувствовал, что должен сказать что-то, как-то утешить, но сейчас его разум занимала лишь одна мысль, и у него оставался последний шанс спросить об этом Вебера.

— Эта женщина, — сказал он, — которую видел твой приятель… как он узнал, что она…?

Вебер сначала был удивлен, но потом ему, вероятно, показалось, что лучше думать о чем-нибудь другом, только не о своей участи.

— Ты имеешь в виду… — сказал он, — дочь… губернатора?

— Племянница, — сказал Гюнтер. — Она его племянница. Так это была точно она?

— Тот парень, он… сказал, что запомнил ее… в новостях, во время голодных бунтов. Не знаю, может быть… ему просто показалось…

— Он сказал, как она выглядела? Вебер, он сказал?

— Не знаю… Молодая. Хорошо одета… Но он мог ошибиться… Что может… может кто-то вроде нее делать так далеко… от своего Шпиля?

Вебер закрыл глаза, и Гюнтер почувствовал, что его рука слабеет, дыхание становится поверхностным. Гюнтеру больше нечего было ему сказать, он лишь в последний раз крепко пожал руку Вебера, чтобы напомнить ему, что он не один, и, наконец, испустив последний мучительный вздох, Вебер умер, и его пальцы обмякли в руке Гюнтера.

— Что будем делать дальше? — спросил чей-то глухой голос позади, и Гюнтер понял, что другие беженцы собрались вокруг и смотрят на него, словно ожидая, что он поведет их. Женщина, потерявшая руку, была уже на ногах вместе с остальными и едва слышно плакала.

— Я не знаю, — сказал Гюнтер. — Я… я не знаю.

— Мы пойдем дальше? — спросил кто-то еще. — Будем искать другие ворота?

— Я не знаю.

— Что если мутанты вернутся? Что если они приведут подкрепления?

— Я не знаю, не знаю, не знаю!

Последние слова он прокричал, и это усилие словно прорвало некую плотину, и на глазах Гюнтера показались слезы. Он с трудом сдержал их, проглотив комок в горле и глубоко вздохнув.

— Я думаю, — сказал он, наконец, придя в себя, — что Вебер был прав. Для нас нет выхода из города. Думаю, нам стоило бы… вернуться туда, где мы были. Вернуться на верхние уровни, там безопасно… более безопасно, я имею в виду. Мы должны ждать, пока губернатор… ну, что-то предпримет. Верьте в Императора, и Он… Он защитит.

Когда Гюнтер произносил эти слова, он знал, что он скоро расстанется с этими людьми.

Весь этот день он не думал об Арикс. Был слишком занят собственным спасением. Сейчас ему было ясно, что, когда отключили электричество, ее не было дома. Она была на 204-м уровне, где ее застигло нападение металлических насекомых. Вебер не был уверен в этом, но Гюнтер был абсолютно уверен, потому что он знал одну вещь, которой не знал Вебер.

Он знал, что по скайвэю на 204-м уровне проходили маршруты всех автотакси с Верхнего Шпиля на 223-й уровень — где и находился скромный дом Гюнтера.

Арикс искала его — а он, в своем страхе, в своем эгоизме, забыл о ней. Конечно, она не сказала своему дяде, куда она идет, так что он не мог ее спасти, несмотря на домыслы Вебера. Вероятно, она была сейчас одна, вероятно, ранена, почти наверняка укрылась в доме Гюнтера, и думает, где он, нуждается в нем…

Он должен вернуться. Должен найти ее.

Он отпустил руку Вебера, осторожно уложив ее на грудь умершего. Потянувшись через его тело, Гюнтер подобрал его лазган. Оружие оказалось неожиданно легким.

Похоже, Император хотел, чтобы Гюнтер Сорисон сражался — и дал ему что-то — что-то более важное, чем его жизнь — за что можно сражаться. И Гюнтер сказал себе, что это хорошо, потому что теперь он мог сражаться — он только что доказал себе это.

Гюнтер не мог быть героем, он это понимал, но он мог быть солдатом. И он сказал себе, что будет солдатом — хотя бы потому, что другого выбора сейчас не было.

ГЛАВА 10

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ достигло Порта Иеронимус.

Костеллин почувствовал первый толчок, когда стоял у окна своего кабинета, глядя на панораму космопорта. Инструкторы СПО проводили строевую подготовку только что призванных новобранцев, у которых, несмотря на все их усилия, с трудом получалось шагать в ногу. От первого толчка некоторые из них упали, и комиссар усмехнулся, видя их смятение.

На сам толчок он почти не обратил внимания, решив, что он вызван подрывными зарядами. Он все утро слышал взрывы этих зарядов, доносившиеся из города, хотя промежутки между взрывами увеличивались.

Затем последовал второй удар, более мощный и длительный, и Костеллину пришлось схватиться за подоконник, чтобы удержаться на ногах. Теперь у него были все основания беспокоиться.

Костеллин не был первым, кто вошел в кабинет полковника-186. Губернатор-генерал Хенрик опередил его. Адъютанты полковника работали с вокс-аппаратом, запрашивая донесения от офицеров на позициях и из частей других трех полков Крига.

— Подтверждено, сэр, — доложил лейтенант в противогазе, протягивая стопку инфопланшетов. — Согласно нашим расчетам, эпицентр обоих толчков находился точно здесь, — он указал на инфопланшете, — в центре Иеронимус-сити.

Полковник кивнул, словно ничего иного и не ожидал. Повернувшись к Хенрику, он спросил:

— В этом регионе когда-либо наблюдалась геологическая нестабильность?

Хенрик покачал головой.

— Никогда. Сколько я жил здесь, никогда не было землетрясений. Но даже если бы и были, это началось слишком уж…

— Тогда мы можем предположить, — прервал его полковник, — что это землетрясение вызвано деятельностью некронов. Лейтенант, мне нужны свежие данные сканирования этого района.

— Да, сэр. Я свяжусь с транспортом на орбите, сэр.

Больше по этому вопросу сказать было нечего, пока не будут доставлены данные сканирования, и Костеллин, попросив, чтобы его проинформировали, когда они прибудут, ушел. У него было плохое предчувствие насчет этого, но он решил не делиться своими мыслями, пока не будет располагать более достоверной информацией. Он знал, что полковник не склонен выслушивать необоснованные предположения. Хенрик последовал за ним, но Костеллин заметил, что губернатор-генерал поставил часовым солдата СПО в коридоре между кабинетами, вероятно, чтобы быть в курсе, если какое-нибудь совещание начнется без него.

Спустя сорок минут губернатор предпринял еще одну предосторожность — нанес визит комиссару. Костеллин терпеливо слушал, пока Хенрик встревоженно говорил о ситуации вообще и возможных причинах землетрясения в частности, прежде чем перейти к наиболее волновавшему его вопросу.

— Конечно, мы прочесываем город, — сказал Хенрик, — но наши лазганы неэффективны против этих некронов. Мы уже потеряли этим утром два отделения вместе с флаерами, на которых они летели. Мне лишь нужно… Мы все еще составляем список пропавших без вести. Я говорю о важных людях: индустриальных магнатах, меценатах, даже лордах. Ирония в том, что сейчас, когда лифты не работают, у тех, кто живет на верхних уровнях, меньше всего шансов выбраться. Но я слышал… я читал сообщения, и, кажется, что солдаты Крига…

— Вы просите нас о помощи, — сказал Костеллин.

— У вас есть ресурсы, оружие, и мы просто…

— Вы хотите, чтобы солдаты Крига летали вместе с вашими на спасательные операции. Разумеется, тогда бы у вас было большое преимущество. Впрочем, я догадываюсь, что скажет по этому поводу полковник. А вы, конечно, уже знаете, что последнее слово в назначении солдат на задания всегда за ним.

— Полковник. Да… — Хенрик прочистил горло. — Наше знакомство с ним было не слишком удачным. Я полагаю, моя просьба встретила бы большую поддержку, если бы…

— Вы хотите, чтобы я ходатайствовал по вашему вопросу, — это была достаточно обычная просьба, отнюдь не являвшаяся необоснованной.

— Я понимаю, конечно, если он не сможет выделить личный состав. Но если бы мы могли получить хотя бы несколько этих мелтаганов…

— Я полагаю, полковник более охотно предоставит вам людей, — сухо сказал Костеллин. — Оружие более ценно, и его потери труднее восполнить. Но, думаю, за этой вашей просьбой кроется нечто большее, о чем вы умалчиваете. Что-то более личное, чем просто тревога за благополучие ваших подданных?

Губернатор судорожно сжал руки на коленях, выдавая свое волнение. Он напрягся, секунду посмотрел в глаза Костеллина, вздохнул и кивнул. Из кармана мундира он достал устройство, похожее на миниатюрный вокс-аппарат.

— Моя племянница, — сказал он, — ее зовут Арикс. Она пропала, с тех пор, как в городе отключилось электричество, но у нее было амецитовое ожерелье с… У меня было устройство, которое могло отслеживать ее. Мы его потеряли. Я думал… Я знаю, существует лишь небольшой шанс, что она еще… Но я говорил с технопровидцем, и он создал еще одно такое устройство… Он сказал, что оно работает так же, ему просто нужно засечь сигнал Арикс, но для этого надо находиться достаточно близко…

— Понятно, — сказал Костеллин.

— Мы знаем, где она находилась прошлой ночью. Мы можем послать спасательную группу в тот район, и это устройство приведет их к ней. Нужно лишь проникнуть в город и обратно…

— Я передам вашу просьбу полковнику, — сказал Костеллин. — Сделаю что смогу.

Хенрик благодарно кивнул и посмотрел на хронометр.

— Сколько еще ждать, как вы думаете? Это сканирование занимает много времени?

— О, я думаю, данные сканирования уже готовы. Генералы на борту транспорта анализируют их, пока мы тут говорим.

— Тогда чего мы ждем? Полковник обещал проконсультироваться с нами…

— Он обещал проинформировать нас, — сказал Костеллин, — а это не то же самое. Конечно, он будет соблюдать приличия, позволит вам высказать свое мнение, возможно, даже передаст ваши соображения генералам, если решит, что оно того стоит — но к тому времени, когда мы снова будем говорить с полковником-186, он уже будет знать, какие приказы ему поставлены.

ЕЩЕ полчаса спустя, они уже сидели у стола полковника, рассматривая гололитическую проекцию, и Хенрик спросил:

— Что это?

— Я так полагаю, — сказал полковник, — что вы не узнаете эту конструкцию. Ее не было на более ранних снимках.

— Узнаю ее? — повторил Хенрик. — Я… я никогда не видел ничего подобного. Башни… В этом районе было множество башен. Это же в самом центре города. Что случилось с ними? Не могли же они все просто… Они не могли…

— Это пирамида, — сказал Костеллин. — Черная каменная пирамида. Она, вероятно… — он вывел на дисплей несколько цифр и быстро что-то подсчитал, — … как минимум двести этажей в высоту и со стороной основания почти в километр.

— Но это невозможно, — запротестовал Хенрик. — Так быстро построить что-то подобное… Откуда, во имя Императора, оно появилось?

— Из-под земли, — мрачно сказал Костеллин. — Оно появилось из-под земли. Я предполагаю, что эта конструкция и есть источник всех наших проблем: это не что иное, как гробница некронов.

— Тогда эти подземные толчки…

— От ее выхода на поверхность, — подтвердил Костеллин.

— Мы полагаем, что она вырвалась из-под земли, — сказал полковник, — с достаточной силой, чтобы полностью разрушить башни, которые находились на поверхности над ней.

— А что… что это? — Хенрик указал на зеленое пятно на голоснимке.

— Еще не установлено, — сказал полковник.

— Источник энергии, — прошептал Костеллин, наклонившись ближе и внимательно изучая руны, мерцавшие рядом с нечетким голографическим изображением. — Находится на вершине пирамиды, в видимом спектре излучает зеленый свет, но еще… это верно? Цифры показывают, что значительная часть энергии уходит… неизвестно куда.

— Словно маяк, — сказал Хенрик. — Как будто некроны… Как вы думаете, они посылают сигнал бедствия? Зовут на помощь?

— Будем надеяться, что это так, — сказал полковник. — Это значит, что, по их же расчетам, у них недостаточно сил для обороны.

— Пока к ним не прибудут подкрепления, — тихо добавил Костеллин.

— Мы предоставили эти данные для анализа нашим техножрецам, — сказал полковник, — и они предпринимают попытки заблокировать сигнал некронов. Кроме того, полковник-81 сообщил, что у него в городе остался взвод гренадеров. Он приказал им провести разведку у пирамиды.

— Как насчет Инквизиции? — спросил Костеллин. — Нам понадобится любая информация, которую они готовы предоставить нам, детали предыдущих боевых столкновений с некронами, сведения об их слабостях — если у них вообще есть какие-то слабости. Понятно, что едва ли они сообщат нам слишком много, но все же…

— Запрос уже направлен, — сказал полковник. — А пока мы знаем вполне достаточно. По крайней мере, некроны обеспечили нас целью.

— Вы пошлете солдат в наступление? — спросил Хенрик.

— Не совсем, — сказал полковник. — Нашей главной задачей по-прежнему является сдерживание противника. Мы создали вокруг него стальное кольцо. А теперь мы сожмем его. Мы намереваемся заставить некронов отступить в эту их гробницу и убедимся, что они не смогут из нее выйти. Иеронимус-сити станет их новой могилой.

Хенрик заметно побледнел, несомненно, понимая, что этот план означает для его столицы. Но он уже понимал, что с полковником лучше не спорить. Он тихо сидел, нервно сжимая руки, пока Костеллин и полковник обсуждали расположение позиций артиллерии и транспортные маршруты. Потом Хенрик извинился и покинул их, на прощание многозначительно посмотрев на комиссара.

Костеллин сдержал слово и передал полковнику просьбу губернатора, как только нашел подходящий момент. И получил вполне ожидаемый ответ.

— Возможно, вам стоит пересмотреть это решение, — настаивал Костеллин. — Хенрик командует СПО и обладает серьезным влиянием среди населения планеты, признаем мы его губернатором или нет. Это означает, что в его распоряжении находится значительное количество ресурсов, не в последнюю очередь — множество флаеров, которые могут принести нам существенную пользу. Операция по поиску одной пропавшей девушки, по вашему мнению, не стоит потраченного времени и риска, но для Хенрика она исключительно важна, и если мы окажем эту услугу Хенрику сейчас, тем больше пользы от него нам может быть в будущем.

Он знал, о чем думает сейчас полковник. Он думает, что человек не должен требовать платы за то, что он исполняет волю Императора. И все же его предшественник привык доверять суждениям комиссара в таких вопросах, и казалось, что новый полковник, по крайней мере, готов обдумать его слова.

— Противник, — сказал Костеллин, — пока еще не показывался за стенами города. Наши гренадеры и всадники смерти ничем не заняты, пока нет целей для их оружия. Я уверен, некоторые из них были бы рады возможности сразиться с врагом сейчас.

— Одно отделение, — неохотно уступил полковник. — Я передаю одно отделение в распоряжение генерала Хенрика не более чем на восемь часов.

Костеллин поблагодарил его за понимание и пошел сообщить хорошую новость Хенрику. Комиссар пытался не думать о том, что полковник может потребовать за эту услугу от губернатора и его народа.

Возможно, Костеллин сейчас принес в жертву множество жизней ради спасения лишь одной, но сожалеть об этом придется позже.

ПОСЛЕ полудня он обошел позиции, больше по привычке, чем по необходимости. Во время его службы в других полках присутствие офицера напередовой всегда оказывало хорошее влияние на боевой дух солдат, но гвардейцы Крига, конечно, не слишком нуждались в таком ободрении.

Их боевой дух, наверное, даже выше, чем у него самого. Так размышлял Костеллин, пока его полугусеничная машина катилась по дороге на подступах к городу. Они не знали, с чем им предстоит столкнуться, и не слишком беспокоились об этом. Они верили, что их генералы примут правильные решения и дадут им возможность с пользой пожертвовать жизнью во имя Императора.

Они громко заявили о своем появлении. Грохот их пушек стал заглушать шум мотора полугусеничной машины задолго до того, как она приблизилась к их позициям. Тяжелая артиллерия 186-го полка Крига была расположена на позициях перед западной стеной города — точнее, уже перед тем, что осталось от стены после часа непрерывной бомбардировки. «Медузы» с их ограниченной дальнобойностью, но огромной разрушительной силой, были выдвинуты вперед и выполняли большую часть работы, каждое орудие, установленное в отдельном окопе, с оглушительным грохотом изрыгало снаряд за снарядом. За их позициями, установленные на своих платформах «Сотрясатели» зловеще молчали, ожидая более важных целей.

Майор Гамма вышел встретить комиссара из палатки, служившей штабом роты. Говорил ли он что-то при этом, Костеллин не расслышал из-за грохота выстрелов и противогаза, скрывающего лицо майора. Комиссар жестом приказал ему возвращаться к своим обязанностям и пошел дальше. Чем ближе он подходил к стене, тем больше пыли клубилось вокруг, забивая горло и глаза. Уже не в первый раз оказываясь в такой ситуации, Костеллин подумал, что ему пригодился бы криговский противогаз.

Участок стены перед позициями роты «Дельта» был уже полностью разрушен, как и несколько зданий и скайвэи за стеной. Теперь настала очередь пехотинцев продвигаться вперед и расчищать развалины, чтобы подготовить путь для техники. Они копали новые артиллерийские окопы для «Медуз», лишь в пятидесяти метрах от их старых позиций. Такими темпами, разрушение Иеронимус-сити станет мучительно медленным процессом, но в одном можно не сомневаться: разрушение это будет исключительно тщательным.

Костеллин думал, сколько еще некроны будут ждать, насколько близко они позволят атакующим подойти, прежде чем как-то отреагируют.

Ответ пришел куда более быстро и внезапно, чем он ожидал.

Гвардейцы вдруг стали прекращать свою работу и, глядя мимо Костеллина куда-то вверх, хватались за оружие. «Медузы» замолкали одна за другой, и теперь комиссар четко расслышал треск лазерных выстрелов. Он резко обернулся, выхватывая из кобуры плазменный пистолет. И увидел гигантское чудовище не менее десяти метров высотой. Оно парило в воздухе над одной из «Медуз», примерно в ста метрах от того места, где стоял Костеллин.

Это была скелетообразная фигура, ее ребра и позвонки были ясно видны, но она вовсе не казалась хрупкой. Кости этого существа были бронированными, или, возможно, полностью металлическими. Оно было облачено в изодранные остатки королевской мантии синего цвета и вооружено посохом высотой почти в собственный рост, вершина посоха оканчивалась двумя длинными изогнутыми зубцами, похожими на рога. Гигант был увенчан богато украшенным сине-золотым головным убором, под которым в глазницах серебристого черепа горели зеленым огнем глаза. Он был полупрозрачным, светившимся, словно гололитическая проекция, и лазерные выстрелы гвардейцев проходили сквозь него, не причиняя вреда. Костеллин не знал, было ли это просто изображение, но что-то в зрелище этого гиганта, в том, как он смотрел на ряды солдат Крига перед собой, лишь едва поворачивая голову, говорило о незаурядном интеллекте за этими пылающими глазами.

Комиссар навел плазменный пистолет на гигантского призрака, но стрелять не стал. Гвардейцы, после нескольких выстрелов, так же прекратили огонь, не расходуя зря боеприпасы. Гигант не двигался, казалось, ожидая, пока шум и суета утихнут. Когда, наконец, наступила тишина, чудовищный призрак заговорил, но его речь не была похожа ни на что, слышанное Костеллином ранее.

Звук его речи напоминал машинный код, пронзительный вой, оглушающий, исполненный ненависти. Он стал оглушительно громким, раздаваясь в голове комиссара, как удары молота, и Костеллин зажал уши руками, но не мог заглушить этот звук.

Потом внезапно гигант исчез, и наступила благословенная тишина.

КОГДА Костеллин вышел из своей полугусеничной машины в космопорту, он снова оказался окружен толпой беженцев, в основном женщин, детей и инвалидов, оставшихся после призыва всех здоровых мужчин в СПО. Похоже, они тоже слышали голос некрона.

Он обратился к криговскому лейтенанту, подтвердившему, что изображение гигантского призрака появилось над космопортом в тот же самый момент, когда Костеллин видел подобное в десяти километрах отсюда. Более того, в сообщениях от других полков Крига докладывали, что такое изображение появилось одновременно к северу, югу и востоку от города, и каждому из наблюдателей казалось, что глаза гиганта обращены именно на него.

Через час Костеллин снова сидел за столом в кабинете полковника-186, а Хенрик там же стоял у окна, наблюдая за работой в космопорту. Технопровидцы проделали большую работу над переводом сообщения некронов, и полковник-186 мог продемонстрировать результаты этой работы на архаичном записывающем устройстве. Безжизненный, монотонный механический голос произносил слова на безупречном готике: «Этот мир мой. Я его лорд и повелитель. Мой народ ходил по этой земле за тысячелетия до того, как появилась ваша раса. Вы строили ваши города над нашими, пока мы спали, но теперь мы пробудились, чтобы вернуть то, что принадлежит нам. Покиньте этот мир, или мы уничтожим вас».

— Разумеется, — сказал полковник, нарушив долгую тишину, последовавшую за сообщением, — Корпус Смерти Крига никогда не уступит столь наглому проявлению агрессии.

— Конечно, — сказал Костеллин, — и я думаю, что целью всего этого спектакля было устрашение. Сомневаюсь, что они действительно ожидают, будто мы исполним их требование. Главное — заявить его.

— И это еще одно очевидное доказательство того, что некроны боятся нас.

Костеллин не был в этом уверен, однако решил не спорить. Но Хенрик отвернулся от окна, еще более взволнованный, чем обычно.

— Простите, — сказал он, — но не вы ли вчера сказали мне, что шансы спасти Иеронимус Тета ничтожны?

— Шансы еще неизвестны, — сказал полковник. — У нас еще никогда не было возможности подготовиться к нападению некронов до того, как…

— Вы сказали «обратитесь к командованию флота», — Хенрик обвиняюще указал на Костеллина. — Сказали «ускорьте отправку спасательных кораблей». Но вы знаете, сколько времени это займет, а население планеты — почти девять миллиардов человек.

Полковник-186 сжал кулаки.

— Что вы предлагаете, генерал?

— Я… я просто говорю, что, вероятно, нам стоит рассмотреть все возможности. Этот… этот лорд некронов требует, чтобы мы ушли. Может быть, если бы мы…

— Мы не ведем переговоров с врагами.

— Святой Трон, конечно, нет, я не предлагаю… Разумеется, мы не будем… Но кажется… не знаю, известно ли вам, но это сообщение слышали еще как минимум в шести городах, и люди… люди напуганы. Полиция докладывает о беспорядках по всей планете.

— Это едва ли меня касается, — сказал полковник.

— И СПО… за последний час произошло более сотни случаев дезертирства — и это лишь те, о которых нам известно, а в текущей ситуации мы не можем отследить их все.

— Полагаю, участь пойманных дезертиров послужит остальным хорошим уроком.

— Я хочу сказать, полковник, что народ… эти девять миллиардов человек, они спрашивают, почему мы не можем… У нас так мало спасательных кораблей… Я просто думаю, что если бы мы могли выиграть еще немного времени, чтобы спасти больше людей…

— Мы выиграем это время, — сказал Костеллин, — сдерживая наступление некронов.

Не то, чтобы он не сочувствовал губернатору. Возможно, Хенрик даже был прав, и если бы некроны увидели, что началась полномасштабная эвакуация людей с Иеронимус Тета, может быть, они бы удовлетворились этим. Это могло означать спасение девяти миллиардов душ, и потом всегда можно было уничтожить планету после завершения эвакуации, как и предлагал Костеллин с самого начала, и некроны не выиграли бы ничего. Это был заманчивый план.

Но Костеллин знал, что ни криговский полковник, ни его генералы так не считают. Даже если бы такую эвакуацию можно было организовать, они сочли бы эту цену за девять миллиардов спасенных слишком высокой — и, к своему сожалению, Костеллин не мог не согласиться с ними. Дело Хенрика было проиграно — и если губернатор продолжит упорствовать, он рискует тем, что полковник-186 просто расстреляет его на месте.

— Я полагаю, — сказал полковник, — что первые спасательные корабли должны прибыть в систему в течение часа. Как идет операция по поиску… Арикс, так ее зовут?

— Она… я жду сообщений, — ответил Хенрик, сбитый с толку сменой темы разговора. — Флаер отправился только пятнадцать минут назад, и еще… Кстати, спасибо за ваших гренадеров. Я уверен, их помощь будет очень важна.

— Ваша племянница могла бы еще ночью спокойно улететь с этой планеты, — сказал полковник. — Как и вы.

— Нет, — твердо сказал Хенрик. — Нет, думаю, я выразился вполне ясно, полковник. Я не покину мою планету, пока бой за нее не будет закончен.

— Приятно слышать это от вас, — тихо сказал полковник. — Я уже начал сомневаться в вашей заинтересованности.

Хенрик, прищурившись, посмотрел на криговского офицера, очевидно, не зная, как это понимать. Со своего места он не видел того, что видел Костеллин: полковник положил руку на рукоять плазменного пистолета.

ГЛАВА 11

ПОДЪЕМ на верхние уровни был более медленным и изнурительным, чем спуск. Однако мысль об Арикс, страх, что она может быть в опасности, заставлял Гюнтера идти вперед, даже если это значило оставить позади его спутников-беженцев.

Он должен найти ее. Все остальное сейчас не имеет значения, он просто должен найти ее.

Он все еще поднимался, когда услышал странный шум приглушенный стенами лестничной площадки. Он решил, что в здании есть кто-то еще и замер, думая, куда бежать, пока не понял, что этот звук идет издалека и усилен динамиками. Вокс-передача? Аварийная система трансляции? Неужели в Иеронимус-сити восстановили подачу электроэнергии?

Нет, если бы это было так, лестница была бы освещена. Тогда может быть, спасательный флаер? Или колонна имперских танков с громкоговорителями, направленная для эвакуации гражданских?

Он побежал по коридору, распахнул окно и вздрогнул, когда шум вонзился в его череп с такой силой, что Гюнтер упал на колени. Казалось, этот страшный звук никогда не кончится, но только Гюнтер подумал об этом, шум прекратился, оставив лишь ужасное эхо в голове.

Никакой надежды на спасение, лишь еще одно доказательство того, что этот мир проклят.

В полном изнеможении он прижался лбом к холодному подоконнику, уронив лазган на пол, погружаясь в бездну отчаяния, пока мысль об Арикс не заставила его собраться с духом. «Ничего не изменилось», сказал себе Гюнтер. Она была где-то там, впереди, его самая важная причина идти и жить дальше.

Он вышел на скайвэй и направился обратно к полугусеничному транспортеру СПО, который видел раньше по пути сюда. Гюнтер решил все-таки рискнуть и взять машину, чтобы попытаться найти Арикс до наступления темноты.

Он понял, что что-то не так, когда услышал крики и звон бьющегося стекла, и увидел дым, поднимавшийся за перекрестком скайвэя впереди. Он подумал о том, чтобы отступить, но его цель была так близко…Он медленно двинулся вперед, вздрогнув от звука небольшого взрыва где-то справа, но, наконец, дошел до угла здания и осторожно выглянул за него.

Там вспыхнули беспорядки. Должно быть, тот страшный шум как-то спровоцировал их. Люди, которые еще утром были подобны зомби, теперь стали вандалами, грабителями и поджигателями, изливая гнев на несправедливость судьбы на те единственные цели, что у них были — на свои дома и друг на друга. Гюнтер видел полугусеничную машину недалеко, но теперь она была опрокинута, ее двигатель горел.

Оставалось только одно. Сжав лазган и согнувшись почти вдвое, Гюнтер побежал через скайвэй. Он спрятался за другим углом, дрожа и задыхаясь, но, к счастью, его не заметили. Сосредоточившись на том, что было важно для него сейчас, представив лицо Арикс, Гюнтер пошел дальше, пешком.

Продвигаясь дальше в город, он видел, что многие башни еще не разрушены, многие скайвэи невредимы. Он пошел прямым путем по одному такому скайвэю, и, без задержек и обходов, так замедлявших его прошлое путешествие с конвоем СПО, он шел даже быстрее, чем рассчитывал. Он еще несколько раз натыкался на бунтовщиков, но за исключением одной толпы с факелами, преследовавшей Гюнтера три квартала, к нему не проявили особого интереса, и Гюнтер быстро научился их избегать.

Он был голоден и испытывал жажду, но не мог тратить время на поиски еды и воды. Он стремился успеть до наступления темноты. Однако, солнце уже заходило, и, не находя знакомых ориентиров, Гюнтер смирился с тем, что не успеет до наступления ночи. Хуже того, он снова увидел разрывы в сплошной линии башен на горизонте — явное доказательство того, что разрушения затронули отнюдь не только окраины города. Вскоре ему опять пришлось осторожно пробираться среди развалин и зияющих провалов, там, где когда-то стояли здания и скайвэи, теперь ведущие в никуда.

И вскоре после этого он снова увидел монстров.

Они были в трех уровнях ниже его, двигались по скайвэю, проходившему под тем, по которому шел Гюнтер. Их было четверо: страшные металлические кадавры, похожие на вурдалаков в развалинах, но эти существа ходили, полностью выпрямившись, и на них не было той ужасной одежды из содранной кожи, которую носили вурдалаки. Своим поведением, своими движениями они были больше похожи на солдат, которых он видел ночью, они казались разумными — и, как и те солдаты, они были вооружены.

Они были вооружены огромными, неуклюже выглядевшими пушками, которые нужно было нести в обеих руках. Нечестивая энергия кипела в их прозрачных камерах, сияя тем же тошнотворно зеленым светом, которым светилась каменная колонна в шахте.

Гюнтер упал на живот и стал ждать, пока монстры пройдут мимо, молясь, чтобы они не увидели его. Подождав минуту или две, он осторожно поднял голову, заглядывая за перила. К его облегчению, скайвэй внизу был пуст. Но сердце Гюнтера замерло при виде вывески внизу, которую он раньше не заметил. На гордом изображении имперского орла был намалеван богохульный лозунг, но под ним большими черными буквами было написано: ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР 201-Й УРОВЕНЬ.

Гюнтер теперь знал, где он находится: слишком близко к своей цели, к Арикс, чтобы позволить каким бы то ни было препятствиям остановить его. Он вскочил на ноги, решительно поднял лазган и снова пошел вперед. Потом, при первой же возможности он проскользнул в лабиринт переулков, по которым, как он знал, можно будет добраться до его дома, оставаясь при этом незамеченным.

По крайней мере, так можно было в теории. На практике же, когда Гюнтер вышел из-за поворота, оказалось, что стен по обеим сторонам улицы больше нет, и он стоит буквально на краю пропасти.

Сначала он не мог даже поверить в это. Он так боялся монстров, что даже не подумал, что может случиться такое… Он еще цеплялся за слабую надежду, что, возможно, он ошибается, что его дом может быть среди уцелевших; с этого места, без привычных ориентиров в виде окружающих башен, он не был полностью уверен… но он упрямо думал, что так должно быть, потому что если это не так…

Он повернулся и бросился обратно к скайвэю, ему нужно было знать…

В спешке он не заметил четырех металлических монстров, пока едва не врезался в них.

Они повернули к нему свои безликие черепа, подняли огромные пушки, сияющие зеленым светом. Гюнтер схватился за лазган, но в панике выронил его, и оружие отлетело в сторону. Он упал на колени, потянувшись за ним, но было уже слишком поздно, и он закрыл лицо руками, и, плача от ужаса, стал ждать смерти.

Гюнтер ждал около двадцати секунд, пока, наконец, не осмелился открыть глаза, и увидел, что металлические кадавры уходят прочь. Они пощадили его жизнь. Что было еще более унизительно, они просто проигнорировали его, словно он был ничем для них: червь, недостойный даже того, чтобы его раздавить.

Он потянулся за лазганом, но замер. Если бы он не уронил оружие, если бы монстры сочли его угрозой… «Нет!», твердо сказал он себе. Нельзя думать об этом сейчас, нельзя, чтобы его парализовала мысль о том, что может быть. Он подобрал лазган и снова пошел вперед, но далеко уйти ему не удалось.

Он больше не мог отрицать этого. Скайвэй простирался перед ним, как обычно, но башни по его сторонам — большинство их — были разрушены. Где когда-то была дорога, сейчас остался лишь шаткий мост, и Гюнтер узнал белую вывеску остановки автотакси, раньше стоявшую прямо перед его домом, а сейчас накренившуюся над пропастью, покачиваясь на ветру.

«Арикс», подумал он. Что это значило для Арикс? Он был так уверен, что найдет ее здесь, но если она была… «Нет», подумал он. Она должна была спастись вовремя. Его разум просто не мог принять никакую иную возможность. Арикс не могла быть в его доме, когда… Но тогда что же она делала дальше, когда не смогла найти его? Куда она пошла? Гюнтер не знал, он даже не мог предположить…

Сдавшись усталости, он уселся прямо на скайвэй, прижав колени к груди. Он думал, что заплачет, но его глаза были сухи. Его горе превзошло обычные пределы. Он чувствовал полное опустошение, отчаяние. Он смог прожить этот день, лишь цепляясь за надежду, а теперь последняя надежда исчезла. У него больше не было цели, не было причины куда-то идти, и он просто сидел на том же месте под темнеющим небом, и если бы те кадавры или вурдалаки вернулись и на этот раз решили бы отнять его бессмысленную жизнь, Гюнтер был бы почти рад этому.

ШУМ двигателя вывел его из оцепенения. Он понял, что слышит этот звук уже несколько минут, и вдруг резкий яркий свет ударил ему в лицо. Гюнтер, моргнув, посмотрел вверх и увидел угловатый черный силуэт флаера СПО прямо над собой, но пока он догадался подать какой-то сигнал, флаер уже пролетел мимо. Да и в любом случае флаер вряд ли остановился бы ради него.

Гюнтер замерз. Раньше он этого не чувствовал, не замечал, что уже наступила ночь, но сейчас он начал думать о том, что надо бы найти убежище.

Ночь была зеленой — еще одна странность, которую он заметил только сейчас. Сначала он подумал, что глаза, еще болевшие от света прожектора, обманывают его, но когда он огляделся вокруг, то увидел это: пульсирующий зеленый свет в небе к северо-северо-востоку. Зеленый, как от того артефакта в туннеле, как в прозрачных камерах страшных пушек, которыми были вооружены кадавры. Гюнтер не хотел думать о том, что это может значить.

Шум двигателя флаера снова стал громче. Он развернулся и возвращался, теперь даже на меньшей высоте, чем до этого. И когда флаер прошел над головой Гюнтера еще раз, тот понял, что происходит нечто необъяснимое.

Флаер заходил на посадку.

НАКОНЕЦ флаер сел на скайвэе, примерно в двухстах метрах от Гюнтера, и, еще прежде чем его двигатели выключились, Гюнтер побежал к нему.

Из десантного отделения появились первые солдаты, и Гюнтер испуганно замер. Это были те существа, с черепами вместо лиц, в черных шинелях и с дыхательными шлангами, которых он видел из окна прошлой ночью. Но что они делали в машине СПО?

Они развернулись широким строем, словно собираясь обыскивать местность, среди них был невысокий темнокожий человек, с головой, похожей на яйцо, сосредоточенно смотревший на небольшое черное устройство и, казалось, направлявший солдат в их поисках. На нем были красные одеяния марсианского техножречества, из спины, свешиваясь через плечо, выступала серво-рука, ее металлические пальцы подергивались. Вероятно, технопровидец.

Солдаты подошли к Гюнтеру, и он едва успел подумать о том, что надо бежать и прятаться, как один из солдат окликнул его.

— Мы ищем белую женщину, рост примерно 1,7 метра, с темными волосами и зелеными глазами.

— Арикс! — воскликнул Гюнтер. — Вы ищете Арикс?

Это описание могло подходить к кому угодно, но Гюнтер почему-то сразу понял, что оно относится к ней.

Солдат подошел к нему, и Гюнтер увидел то, что не разглядел из окна в прошлую ночь: номера на наплечниках, знак аквилы на шлеме.

— Вы… вы из Имперской Гвардии? — произнес он. — Вы люди?

— Мы ищем леди Хенрик. Ты ее видел?

— Нет, я… я слышал, что она может быть здесь, но не видел… Я думал, вы — это они… Эти маски, которые вы носите, я думал, вы — эти твари…

Гвардеец не слушал его. Он повернул голову, словно отвечая на голос, которого Гюнтер не слышал, потом повернулся и стал уходить, но Гюнтеру важно было узнать больше. Он бросился за гвардейцем и схватил его за плечо.

— Подождите! — закричал он. — Как вы узнали… леди Хенрик еще жива? Она выходила на связь? Она…

Сверкнула вспышка зеленого света, и его последние слова потонули в крике ужаса.

Гвардеец испарился за долю секунды, слой за слоем, как сервитор в шахте, коснувшийся того артефакта. Гюнтер смотрел в пустые глаза его металлической маски-черепа, потом — на его рассыпающийся скелет, а между этими двумя долями секунды — человеческое лицо, сгорающее в зеленой вспышке, такое же лишенное выражения, как его маска, его мышцы едва начали сокращаться от боли и ужаса…

Кадавры вернулись и атаковали гвардейцев, их тяжелое оружие изрыгало молнии зеленой энергии. Гвардейцы мгновенно ответили огнем. Их лазерные выстрелы не пробивали броню монстров, но некоторые гвардейцы были вооружены более мощным оружием, и оно действовало гораздо эффективнее. Двое из четырех кадавров испарились. Гюнтер увидел, что технопровидец укрылся за флаером, и попытался сделать то же самое. Он столкнулся с гвардейцем, помешав ему целиться, и его грубо оттолкнули.

— Куда ты бежишь? — прорычал гвардеец. — У тебя же есть оружие. Так ради Императора, используй его!

Последнее, что Гюнтер хотел делать — это начать стрелять из лазгана и тем самым привлечь к себе внимание монстров, но, испуганный словами гвардейца, он укрылся за шасси флаера, поднял лазган к плечу и положил палец на спусковой крючок.

Оружие слишком тряслось в его руках, чтобы можно было нормально во что-то прицелиться. Гюнтер сделал глубокий вдох, крепче сжал лазган и попытался успокоиться. Втайне он надеялся — и ожидал — что бой закончится прежде чем он успеет открыть огонь. В конце концов, металлических монстров было меньше, и половина их была уже уничтожена. Наблюдая за полем боя, Гюнтер видел, как испарился третий кадавр, затем четвертый, и…

Их было больше. Гюнтер не знал, откуда они появлялись, не видел, как они приближаются, но как минимум еще трое… нет, четверо, и гвардеец, который кричал на него, следующим попал под удар их изумрудных лучей, и умер рядом с Гюнтером, запах озона и сожженной плоти наполнил ноздри.

Один из кадавров повернулся к нему, и, внезапно, Гюнтер ощутил абсолютное спокойствие.

Он был в такой ситуации тысячу раз до этого — в своих мечтах. Он знал, что надо делать, чего Император ожидает от него, и больше никакой страх не осквернял его мысли. Прежняя жизнь Гюнтера казалась давним-давним прошлым, словно в ней жил кто-то другой, а не он. Его дом, его работа, Арикс: все ушло навсегда. Его любимый бар, магазин, закусочная, в которую он приглашал ее…

Незваным видением в мыслях Гюнтера возникло воспоминание о его лекс-секретаре Кройц. Теперь, наверное, он больше никогда не увидит ее снова. Он надеялся, что она смогла выбраться, что сейчас она в безопасности…

Все, что он делал, все, к чему он стремился, все, чего достигал — теперь это ничего не значило. Оружие в руках и враг в прицеле — вот все, что было важно сейчас, в этом была сейчас вся его жизнь. Ему больше нечего было терять.

И он нажал на спуск, и, хотя его первый выстрел прошел мимо, он стрелял снова, и снова, и снова. Потом он вспомнил из кинохроники, что из лазгана можно стрелять очередями, и, найдя переключатель, перевел его в соответствующий режим. Он осыпал чудовищных тварей лазерными лучами, пока, наконец, они не начали падать — и хотя Гюнтер не знал, была ли в этом хоть какая-то доля его усилий, все равно он испытал мрачное удовлетворение от того, что принял участие в этом бою, от того, что сражался.

Внезапно лазган жалобно взвыл и перестал стрелять. Оставшись без оружия, без цели, Гюнтер снова ощутил страх. Выдернув аккумулятор лазгана, он встряхнул его и вставил обратно, надеясь выжать из него еще хоть несколько выстрелов, но тщетно. Он едва не завыл от разочарования. Почему он не догадался забрать запасные аккумуляторы у Вебера?

К счастью, теперь лишь один из кадавров еще оставался на ногах, и вдруг с резким хлопком воздуха он исчез, и с ним исчезли тела других металлических чудовищ — тех, которые не были расплавлены. Гюнтер испытал одновременно облегчение от того, что они ушли, и страх при виде того, какой мощью они обладали. Он не знал, сколько гвардейцев погибли в этом коротком бою — страшное оружие монстров, светившееся зеленым светом, не оставляло даже трупов — но в живых осталось лишь пятеро, не считая технопровидца и пилота флаера — пучеглазого сервитора, только сейчас вставшего со своего кресла.

Гвардейцы не тратили зря время. Сразу же они возобновили свои поиски, и тот, которого Гюнтер принял за их сержанта, жестом приказал технопровидцу присоединяться к ним, что тот и сделал. Он снова достал свое устройство, и Гюнтер увидел, что провод от него подключен прямо в глаз технопровидца.

Меньше минуты спустя гвардейцы собрались в одном месте на скайвэе и начали копаться в развалинах, пока один из них не откопал что-то маленькое и красное. Он показал это технопровидцу, который мрачно кивнул. После чего сержант отдал приказ, и солдаты побежали обратно к Гюнтеру.

— Я не понимаю, — сказал он. — Где Арикс? Я думал, вы ищете ее?

— Леди Хенрик здесь нет, — сказал сержант.

— Почему вы в этом уверены? Она может прятаться в одном из этих зданий.

— Ее здесь нет.

Двигатели флаера снова взвыли. Последний из гвардейцев поднялся в десантное отделение, и сержант собрался за ними в машину.

— Подождите, — сказал Гюнтер, — возьмите меня с вами. Пожалуйста, возьмите меня с вами.

Сержант мучительно долгую секунду смотрел на него, и Гюнтер был уверен, что его просьба будет отклонена.

Потом он услышал знакомый хлопок воздуха, и, обернувшись, увидел кадавров, вернувшихся с подкреплением. Четверо стояли прямо перед ним, еще четверо дальше на скайвэе, и новые кадавры появлялись из уцелевших зданий. Гюнтер вскинул лазган, хотя и знал, что это бесполезно, но вдруг его схватили сзади и затащили во флаер. Воздух снаружи с треском пронзили зеленые молнии, сержант заскочил во флаер, приказывая пилоту взлетать.

Когда флаер неуклюже поднялся в воздух, что-то ударило в его борт, стряхнув гвардейцев и Гюнтера с деревянных скамей на пол. Машина накренилась, ее двигатели хрипели и выли. Гюнтер подумал, что сейчас флаер рухнет, но машина выправилась и, набирая высоту, полетела прочь.

— Нам повезло, — сказал технопровидец, — Лишь слегка задело. Если бы луч гаусс-пушки попал в двигатели, то пробил бы их насквозь.

Гюнтер сел на краю скамьи, чувствуя себя неловко под взглядами четырех гвардейцев в масках-черепах. Каждый из них, несомненно, думал, что здесь делает этот человек, сидящий на месте их погибших товарищей. Он не решался спрашивать их об их задании, но ему мучительно хотелось узнать что-то об Арикс. Потом он увидел, что технопровидец держит на коленях красное амецитовое ожерелье — тот предмет, найденный в развалинах — и сразу узнал его.

— Где вы его взяли? — спросил он. — Это ожерелье Арикс, подарок ее покойной матери, она всегда носила его.

— Вот почему мы нашли его, — сказал технопровидец. — В один из камней встроено следящее устройство, и губернатор надеялся, что его сигнал приведет нас к его племяннице. К сожалению, как видите, оно не было на ней надето. Мы нашли ожерелье на скайвэе, его застежка была сломана.

— Значит, она была здесь! — закричал Гюнтер. — Разве не понимаете? Это значит, что она была здесь, и она…Она не могла далеко уйти. Мы должны вернуться. Мы еще можем найти ее!

Сержант решительно покачал головой.

— Даже если девушка жива…

— Она жива! Должна быть жива. Я бы почувствовал, если бы… поверьте, Арикс жива!

— Даже если она жива, — повторил сержант, — прошло почти двадцать часов с того времени, как было известно ее последнее местонахождение. За это время она могла дойти почти до любого пункта в городе. У нас сейчас нет возможности установить ее местонахождение, и риск…

— Тогда высадите меня, — сказал Гюнтер. — Для меня это безопасно, монстры не обращают на меня внимания. Я могу обыскивать здания, пока… просто высадите меня!

Он действовал неразумно, он сам понимал это, и сержант даже не удостоил его ответом. И все же Гюнтеру было больно от осознания того, что он был так близко к женщине, которую любил — лишь для того, чтобы потерять ее. Он не прошел это испытание, его вера и храбрость были недостаточны. Он не оправдал ее надежды.

Он вцепился в лазган на коленях, сжав зубы, и, пока флаер уносил его прочь от города, который еще недавно был его домом, все дальше и дальше от Арикс, Гюнтер молча поклялся ей, себе, Императору.

Он поклялся, что однажды он вернется.

ГЛАВА 12

ТЕПЕРЬ они были близко к источнику зеленого света.

Каждый раз, когда этот страшный свет пульсировал над ними, солдат Карвин ощущал сильную тошноту. По лицам трех его товарищей — последних уцелевших из отделения СПО — было видно, что они испытывают то же самое. Криговские гренадеры в масках, как обычно, не проявляли, что они что-то чувствуют.

Они прятались в пустом здании большую часть утра. Карвин не мог спать из-за кошмаров, а когда он все-таки задремал на час или два, его разбудил мощный толчок землетрясения, от которого штукатурка посыпалась со стен. Вскоре после этого криговский лейтенант получил новые приказы.

Приказы были краткими и четкими. Взвод и четыре его новых рекрута должны провести разведку в районе новой конструкции некронов в центре города. Так как противник значительно превосходит их в численности, следует избегать боевых столкновений.

Они начали с того, что стали подниматься на самый высокий уровень, на какой было возможно. Согласно разведданным, полученным штабом от частей СПО на поверхности, предполагалось, что некроны сосредотачиваются на нижних уровнях и вокруг центрального сектора, следовательно, в течение светлого времени суток по верхним уровням можно передвигаться относительно свободно.

Но когда наступила ночь, их продвижение замедлилось. Гренадеры высылали вперед разведчиков, и, когда они обнаруживали патруль некронов, солдаты, укрывшись в темных закоулках, пережидали, пока путь снова станет свободен. За все это время они отдохнули только один раз, и то меньше двадцати минут. У Карвина болели ноги, и голова кружилась от усталости, но он не смел жаловаться.

В наушнике комм-линка, которым обеспечил его квартирмейстер, прозвучал голос: сообщение взводу от разведчика.

— Вижу его, — сообщил он.

Спустя минуту, они достигли конца скайвэя, по которому следовали, и ряда из шести кабин лифтов с платформами внутри трех из них. Разведчик указал на решетчатые кабины стволом хеллгана, хотя Карвин и так видел зеленый свет, сиявший издалека. Солдаты собрались на платформах, глядя сквозь металлические решетки, и тут Карвина действительно едва не стошнило, он с трудом удержался от рвоты, его глаза слезились.

Он едва мог понять масштабы того, что видел. До пирамиды был еще как минимум километр, но из-за ее чудовищных размеров казалось, что она гораздо ближе. Вероятно, она была не менее высокой, чем некоторые из башен города, но более-менее точно оценить ее высоту было трудно, потому что башни вокруг нее были полностью разрушены. В зеленом свете можно было видеть почти до самой поверхности, и Карвин видел громадные груды развалин у основания пирамиды.

Пирамида была из гладкого черного камня и, казалось, совершенно не пострадала за тысячелетия, проведенные под землей. Ее четыре стены не полностью сходились на вершине, оставляя квадратное углубление, в котором горел шар зеленого пламени, освещая вспышками темное небо. На стене пирамиды, на которую смотрел Карвин, была выбита огромная золотая эмблема — круг с радиальными линиями, похожий на стилизованное изображение солнца, а под ним было отверстие — врата в черной стене, и в них светился все тот же ужасный зеленый свет.

Перед вратами двигались какие-то фигуры, но было слишком далеко, чтобы Карвин мог их разглядеть. Они ползали по развалинам, и, казалось, расчищали их, стаскивая обломки в пирамиду.

Он больше не мог смотреть на этот отвратительный свет, и отвернулся. И с облегчением увидел, как, спустя секунду, остальные солдаты тоже отвернулись.

— Я доложил о результатах нашей разведки в штаб, — раздался в наушнике голос лейтенанта. — Они хотят, чтобы мы уничтожили маяк на вершине пирамиды. Я сообщил, что наше оружие до него не добьет, а взобраться на пирамиду нет никакой возможности.

Карвин был рад это слышать. Последнее, чего он хотел — приближаться к этому чудовищному сооружению.

Потом лейтенант продолжил:

— Таким образом, у нас есть только одна возможность: найти путь к маяку изнутри пирамиды.

ОНИ шли обратно тем же путем, которым пришли сюда, еще пару километров, пока не вошли в роскошный особняк, вероятно, принадлежавший лорду. Хозяин, когда бежал, бросил большую часть вещей, и Карвин, отдыхая на кровати в комнате для слуг, с иронией подумал, что никогда еще он не отдыхал с таким комфортом. Он не ожидал, что сможет заснуть, но усталость взяла свое. Но даже и тогда его сны были наполнены вурдалаками, светящимися тошнотворным зеленым светом.

Он проснулся рано утром, чтобы сменить часового. Три часа он стоял на посту у разбитого окна закусочной, выходящего на скайвэй. Ему было приказано отвлекать излишне любопытных некронов от входа в особняк. Карвин знал, что это может стоить ему жизни, и, когда без происшествий дождался смены, испытал облегчение.

Они планировали продолжить путь на закате, чтобы ночь помогла им маскироваться, когда они проникнут вглубь территории некронов. Карвин и другие три солдата СПО провели остаток дня, пытаясь отвлечься игрой в карты. Они пригласили гренадеров присоединиться, но те отказались.

Впрочем, Карвин ожидал этого. Сейчас он уже должен был бы знать людей Крига немного лучше, считать их товарищами, но они по-прежнему вызывали у него тревогу и недоверие. Они не разговаривали друг с другом просто так; они вообще редко говорили. Они даже ели, засовывая пайковые брикеты под маски-черепа, не снимая их, и за эти два дня, что Карвин был в их взводе, он ни разу не видел их лиц. Он даже не знал их имен.

ВСКОРЕ они снова отправились дальше, спускаясь в недра города. Спустившись на сорок уровней вниз, они потревожили группу уродливых существ, которые бросились бежать, скрываясь в ночной тьме, но два гренадера поймали самого медлительного из них и подтвердили, что это не некроны, а всего лишь перепуганные мутанты, которые поднялись в эту башню, пытаясь спастись от «ужаса из-под земли». Лейтенант, убедившись, что мутант не обладает никакой важной информацией, застрелил его, но этот эпизод вызвал у Карвина новые страшные предчувствия.

Мутанты сделали для солдат одну полезную вещь: в своем отчаянном бегстве от некронов они разломали баррикады на лестницах, которые обычно не позволяли им подниматься наверх. Но Карвин и без баррикад знал, что вступает на территорию мутантов. Гнилостное зловоние наполняло воздух, стены были выпачканы мерзкими рисунками, большинство которых было намалевано кровью или экскрементами. Спустившись на несколько пролетов вниз, Карвин уже старался меньше дышать носом, прикрывая его руками и завидуя криговцам с их противогазами.

Через час или около того они сошли с лестницы и оказались посреди ряда маленьких, бедных жилищ. Большинство окон было заколочено, но они нашли одно, где угол деревянной доски сгнил и отвалился, и сквозь разбитое стекло можно было увидеть пирамиду внизу. Лейтенант назначил здесь наблюдательный пункт, и остаток ночи и в течение следующего дня солдаты посменно наблюдали из окна за активностью некронов у входа в пирамиду. Карвин был освобожден от этой обязанности, и не видел, что происходит у пирамиды. Однако, лежа на койке в нескольких комнатах ниже, он слышал непрекращающиеся звуки какой-то странной активности снаружи, и ему казалось, что некроны здесь, где-то рядом с ним, прямо за этой тонкой стеной…

ВЫВОДЫ наблюдателей были неутешительны. Они не смогли обнаружить систему в передвижениях некронов, и, разумеется, ни разу за прошедшие двадцать пять часов вход в пирамиду не оставался без охраны. Более того, некроны увеличивали свои силы за счет армии рабов-мутантов. Их цели были неясны — никто не мог понять, чего хотят некроны от этих жалких тварей — но это еще больше увеличивало неравенство сил, с которым предстояло столкнуться солдатам Крига и их союзникам.

Но если Карвин надеялся, что лейтенант сообщит об этом факте командованию, что вся эта безумная операция будет отменена, ему тоже предстояло разочарование.

— Мы разделимся на три отделения, — объявил криговский офицер солдатам своего взвода, собравшимся в узком коридоре. — Два отделения атакуют некронов одновременно с противоположных направлений, чтобы отвлечь как можно больше сил противника от входа в гробницу. Как только эта цель будет достигнута, я поведу мое командное отделение к входу, и мы попытаемся прорваться в пирамиду.

Карвин был назначен в отделение три дня назад, но он еще не мог отличить вахмистров — криговский аналог сержантов — командовавших отделениями, одного от другого, поэтому только когда один из вахмистров выкрикнул его имя, Карвин понял, к какому отделению он прикреплен. Парвел был назначен в одно отделение с ним, а остальные двое солдат СПО отправились в дальний конец коридора. Командное отделение, оставшееся в середине коридора, состояло только из криговцев, и было немного больше остальных. В его составе были лейтенант, квартирмейстер и большая часть мелтаганов.

Только сейчас Карвин понял, какую задачу должно было выполнить его отделение из семи человек. Они должны были отвлечь врага, как те солдаты, которые с одними штыками атаковали вурдалаков. Лейтенант ожидал, что они погибнут, и гренадеры вполне это сознавали, но к тому времени Карвин уже понял, что они ничего не скажут по этому поводу.

Они должны были подойти к пирамиде с севера. Пришлось подняться на несколько пролетов по лестнице, пока не нашли скайвэй — больше похожий на полуразрушенный мост — который мог привести их к пирамиде.

Мост шел параллельно северной стороне пирамиды, и, хотя гренадеры не смотрели на пирамиду, когда переходили его, Карвин не удержался и взглянул вверх. Он сразу же пожалел об этом, потому что какой бы впечатляющей ни казалась пирамида при взгляде сверху, она была намного более устрашающей, если смотреть на нее снизу. Пришлось вытягивать шею, чтобы увидеть ее верхнюю часть. Она закрывала небо и, казалось, впитывала в себя бледный лунный свет, испуская вместо него чудовищный зеленый.

Карвин надеялся, что где-нибудь может уцелеть неповрежденный участок скайвэя, достаточно близко к пирамиде, чтобы можно было обстреливать охранников-некронов сверху. Теперь, однако, стало ясно, что даже если такой скайвэй существовал, его не сохранилось. Подойти к гробнице некронов можно было только по земле.

Так Карвин впервые вступил в мир, которого надеялся никогда не увидеть, и молил Императора уберечь его от этого. В мир, который с самого детства был для него синонимом самого ужасного из всех мифических адов. СПО давно бросили этот мир на произвол судьбы, так же, как и полицейские и городская администрация — и не удивительно. Его дороги были по лодыжку покрыты нечистотами, которые с бульканьем лились сквозь металлические решетки из труб канализации, давно переполненной. Здесь не было стены, которая не была бы опалена огнем, и зловоние мутантов было повсюду. Это был мир, который, как слышал Карвин, за стенами его базы СПО называли «подульем», мир, который власти хотели наглухо замуровать пласкритом. И Карвин с содроганием подумал, что это был его мир. Это был Иеронимус Тета, таким он выглядел с земли, на которой были построены эти шпили.

ПЕРВАЯ дорога, по которой продвигалось отделение, оказалась полностью блокирована обломками. Пришлось вернуться и идти в обход, и, наконец, они обнаружили, что находятся у боковой стены пирамиды, меньше чем в сотне метров от ее северо-западного угла. Здесь не было никаких признаков жизни, но они все равно продвигались с осторожностью, в колонну по одному, пробираясь среди куч развалин. Их осторожность оказалась вполне оправданной, когда из-за угла перед ними неожиданно вышли двое некронов. Вахмистр жестом приказал солдатам найти укрытие, подождал, пока некроны пройдут мимо, потом вышел из укрытия позади них и испарил обоих одним выстрелом из мелтагана — единственного в их отделении.

Они дождались подтверждения по воксу, что второе отделение, выполнявшее отвлекающий удар, так же вышло на позицию. Только после этого вахмистр приказал идти вперед. Карвин ожидал, что, как только они обойдут угол пирамиды, то сразу же попадут под огонь некронов, охраняющих ворота, но ворота были довольно далеко, и их не видно за кучами развалин.

В первый раз молодой солдат пожалел об отсутствии лазгана. Хеллган был более мощным, но платой за это была заметно меньшая дальнобойность. Если его отделение рассчитывает отвлечь некронов, к ним придется подобраться близко, гораздо ближе, чем надеялся Карвин.

Получилось так, что первым противником, которого они встретили, был мутант. Он копался в развалинах и не заметил солдат. Карвин поднял хеллган, но услышал в наушнике голос вахмистра, приказывавшего не стрелять.Двое гренадеров схватили перепуганную тварь и свернули ей костлявую шею, прежде чем существо успело закричать. После этого они некоторое время ждали в напряженной тишине, не привлек ли шум внимания врага.

Они лишь еще немного успели продвинуться вперед, и начался бой.

Звуки выстрелов оружия некронов эхом раздались вокруг Карвина, и он, присев, в страхе оглядывался в поисках их источника. Когда он, наконец, сообразил, что это не его отделение попало под огонь, вахмистр уже кричал, приказывая атаковать.

Карвин последовал за гренадером вокруг кучи развалин, и там он увидел их: некронов. Их было шестьдесят или восемьдесят, больше, чем казалось сверху, но что удивило его — с некронами было почти столько же рабов-мутантов. У Карвина пересохло в горле от осознания того, насколько сильно противник превосходит в численности его отделение.

Два обстоятельства работали в их пользу: во-первых, перед входом в пирамиду было расчищено значительное пространство, поэтому гренадеры из обоих отделений могли стрелять из укрытия по противнику, находящемуся на открытой местности; во-вторых, другое отвлекающее отделение некроны обнаружили раньше, поэтому большая их часть направилась туда. Криговские товарищи Карвина полностью использовали оба этих преимущества, и залпы хеллганов находили свои цели, врезаясь между металлических лопаток некронов.

К испугу Карвина никто из некронов не упал. Он подумал, что это, возможно, потому, что некроны были слишком далеко, чтобы лучи хеллганов поражали их в полную силу. Но когда некроны обернулись к новому противнику, когда их оружие извергло зеленые молнии, у Карвина не осталось сомнений в одном неприятном факте: у огромных пушек некронов хватает и огневой мощи и дальнобойности.

Гренадер рядом умер в ослепительной зеленой вспышке, и Карвин присел, укрывшись за кучей развалин, но он чувствовал, как зеленые лучи врезаются в другую ее сторону, испаряя его укрытие.

— Хорошо, — послышался в наушнике спокойный голос вахмистра. — Мы привлекли их внимание. Теперь начинайте отступать, но продолжать огонь. Отвлечь некронов подальше от входа.

Карвин выглянул из-за развалин, и его сердце замерло при виде четырех некронов, неторопливо маршировавших прямо на него. Перед собой они гнали шестерых мутантов, используя их как живой щит, и, судя по ужасу в глазах этих жалких тварей, они явно не вызывались на это добровольцами.

Карвин сделал шесть выстрелов, убив двух мутантов, и еще трое вместе с одним из их чудовищных повелителей были убиты гренадерами. Оставшиеся некроны подошли слишком близко, и Карвин стал искать позицию, куда можно было бы отступить. Он побежал к проходу между двумя кучами обломков, но прямо перед ним ударила зеленая молния, и, хотя гренадер рядом с ним продолжил бежать и добрался до цели, Карвин испугавшись, вернулся на прежнюю позицию.

Некроны были уже рядом, когда они обойдут развалины, то найдут его, если он не скроется из вида, и единственным способом сделать это было спрятаться в той же куче развалин, чтобы его и некронов разделяли обломки пласкрита. Это значило оказаться ближе к пирамиде, но у Карвина сейчас не было времени беспокоиться об этом. Некроны появились прежде чем он успел как следует замаскироваться. Он присел, затаив дыхание, ожидая, что некроны в любой момент могут обернуться и найти его.

К счастью, их отвлекал огонь хеллганов, и они направились дальше, преследуя товарищей Карвина. Только тогда молодой солдат понял, что он только что позволил некронам отрезать путь к отступлению, и окружить его. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы преодолеть приступ тошноты, и напомнил себе, что он в любом случае не ожидает пережить сегодняшний день.

В наушнике снова раздались голоса, и Карвин оцепенел, услышав о двух новых потерях — одним из убитых был солдат Парвел. Но были и хорошие новости. Вахмистр дождался, когда некроны подойдут на дистанцию выстрела мелтагана, и открыл по ним огонь из засады. Казалось, он уничтожил более чем достаточно врагов, и беспокоился лишь о том, что его отделение отвлекло от входа не так много некронов.

— Мы отвлекли на себя тринадцать или четырнадцать некронов, надо отвлечь вдвое больше, чтобы у командного отделения был хоть какой-то шанс.

Карвин знал, что он должен делать.

— Некроны, — сообщил он по воксу. — Я… мне удалось проскользнуть им в тыл. Я попытаюсь… попытаюсь подобраться ближе к пирамиде и снова открою по ним огонь. Может быть, если я буду двигаться достаточно быстро, и не слишком показываться им на глаза, я смогу убедить их, что нас больше… что их атакует и третье отделение, и, возможно, тогда они…

— Да поможет тебе Император, солдат Карвин, — равнодушным голосом сказал вахмистр.

ОН подобрался к вратам в пирамиду, так близко, насколько мог. Теперь он был практически посреди некронов; он слышал, как они работают в развалинах лишь в нескольких метрах от него; они были явно уверены в способности их товарищей отразить атаку, и просто вернулись к работе.

Он подумал, что подобрался слишком близко. Здесь невозможно было стрелять и не быть замеченным. Потом он подумал, что это ему и не нужно.

Он навел хеллган на край кучи развалин и выстрелил, надеясь, что грохот камней от попадания заглушит треск выстрела и заставит некронов думать, что стреляли откуда-то из другого места. Сделав еще два выстрела в противоположном направлении, потом два в воздух, Карвин побежал, над его головой с треском прошел зеленый луч, и Карвин не оглядывался, чтобы увидеть, сколько некронов он отвлек своей тактикой.

— Вахмистр убит, — раздался голос в наушнике. — Повторяю, вахмистр убит. Я остался один. Теперь все зависит от вас, лейтенант, мы сделали все, что могли, и пусть Император смилуется над нашими бесполезными…

Карвин, обойдя груду развалин, увидел перед собой силуэт, вскинул хеллган, но разглядел, что это всего лишь человек: растрепанный, напуганный, его рабочий комбинезон изорван, он сгибался под тяжестью куска пласкрита. Очевидно, раб некронов, подобно мутантам. Человек посмотрел на Карвина с отчаянной мольбой в глазах.

— Я не могу помочь тебе, — с горечью сказал Карвин. — Я сожалею, но ты должен бежать от меня как можно дальше. Некроны гонятся за мной, и ты не…

Человек застыл на месте. Карвин шагнул к нему, намереваясь подтолкнуть в правильном направлении. Глаза человека вспыхнули, и с рычанием он ударил обломком пласкрита по голове Карвина.

ОН лежал на земле и не помнил, как упал. Его голова онемела, и потрогав ее рукой, он почувствовал, что она липкая. Он уронил хеллган и не мог поднять голову, чтобы найти его, мускулы его шеи, казалось, превратились в губку…

И здесь были некроны, их металлические ноги топали по камням рядом с ним.

Череп некрона навис над Карвином; солдат беспомощно смотрел в дуло огромной пушки, и мог поклясться, что видит, как в его глубине вспыхивают зеленые молнии, или, может быть, это была лишь игра света в его глазах. Потом некрон отвернулся и пошел прочь от него, и Карвин затрясся от тихого смеха, и возблагодарил Императора, потому что, в конечном счете, ему повезло, он не умрет, как остальные.

В его наушнике потрескивали помехи. Глаза Карвина были закрыты, и со стороны пирамиды он слышал выстрелы хеллганов и мелт командного отделения, и ответные выстрелы пушек некронов. Они издавали звук, как разрывающаяся ткань, и сначала Карвину показалось, что выстрелы оружия гвардейцев звучат чаще, но мелты и хеллганы замолкали один за другим, а пушки некронов стреляли все чаще и чаще, и, наконец, стали слышны только они.

Последнее, что он слышал, был голос в его ухе, голос того раба, который ударил его камнем.

— Император мертв, — прошипел голос. — Теперь у нас новые боги.

ГЛАВА 13

УЖЕ в двадцать третий раз Костеллин просыпался под грохот взрывов в Иеронимус-сити. Сначала он даже почти не заметил их, давно успев привыкнуть к постоянному отдаленному грохоту. Он встал с походной койки, которую, из-за нехватки помещений в космопорту пришлось установить прямо в кабинете. В окно лился солнечный свет, и новобранцы СПО уже тренировались на плацу.

Через сорок минут, умывшись, побрившись и переодевшись в чистую форму, которую приготовил для него адъютант, он явился в кабинет полковника-186 для обычного утреннего совещания. Губернатор-генерал Хенрик тоже был тут, узнав об этих совещаниях две недели назад, и являясь на них без приглашения.

Полковник едва успевал принимать поток донесений от адъютантов по вокс-аппарату, и не сразу смог уделить внимание пришедшим офицерам, хотя к тому времени Костеллин уже многое услышал о событиях прошлой ночи.

— Я так понял, что перестрелка в северном районе города завершилась, — сказал он.

Полковник кивнул.

— Некроны отступили в 5:19, или, скорее…

— Или скорее они снова исчезли.

— Как бы то ни было, — сказал полковник, — потери некронов были тяжелыми, особенно в последний час боя. Я поздравил полковника-42 с выигранным сражением.

— А как у нас? — спросил Хенрик. — Какие потери мы понесли?

— Точные данные еще недоступны, — ответил полковник.

— По самым приблизительным оценкам? — спросил Костеллин.

— Мы потеряли около 1800 человек.

Костеллин присвистнул сквозь зубы.

— Больше трети оставшегося состава 42-го. Будем надеяться, что некроны не вернутся слишком скоро.

Полковник развернул хрупкую пожелтевшую карту города и разложил ее на столе.

— Генералы считают, что это маловероятно, — сказал он. — Эта группировка некронов была самой крупной, с которой мы сталкивались, и мы нанесли им решительное поражение. Мы должны были серьезно истощить их силы.

— Вы говорили то же самое после атаки некронов в восточном районе на прошлой неделе.

— Здесь важно то, что в каждом случае мы успешно удерживали позиции, отражая удары противника, который явно пытался прорвать их. Это подтверждает правильность нашей стратегии.

— Возможно, — признал Костеллин. — Вопрос в том, насколько могут некроны восполнить свои потери? Их маяк все еще функционирует, несмотря на усиленные попытки наших техножрецов блокировать сигнал.

— Возможно, вы забыли, комиссар Костеллин, — сказал полковник, — что наши собственные подкрепления должны прибыть в течение двух дней.

— Я не забыл, — ответил Костеллин. — Хотя нам придется пересмотреть запланированное распределение частей. Я полагаю, что после событий прошлой ночи генералы направят больше новых рекрутов в 42-й полк.

— У нас все еще есть СПО, — напомнил Хенрик. — Призыв и подготовка новобранцев идут хорошо. Я могу выделить 18, возможно 20 взводов. Можно быстро направить их на пополнение 42-го, а также начать призыв в других городах. Единственная проблема, как я уже говорил, это оружие и снаряжение для новых рекрутов. У нас недостаточно…

— Направьте ваших людей, — сказал полковник. — Квартирмейстеры 42-го постараются вооружить их.

— К сожалению, — заметил Костеллин, — гаусс-пушки некронов почти ничего не оставляют после себя. Когда мы теряем человека, мы теряем и все, что на нем было.

— Император поможет, — сказал полковник.

Костеллин не был в этом настолько уверен, но понимал, что на этих совещаниях его голос звучит все более пессимистично — и возможно, подумал он, что полковник был прав. Корпус Смерти добился значительных успехов за прошедшие недели, замкнув стальное кольцо вокруг города, и, хотя полк Костеллина еще не участвовал в боях, 42-й и 81-й полки добились впечатляющих побед. Он и думать не мог, что такое возможно, но казалось, некроны действительно принуждены перейти к обороне. Но все же он чувствовал, что кто-то на совещаниях должен призывать к осторожности. Кто-то должен напомнить, что они сейчас столкнулись, вероятно, с самой страшной угрозой, известной Империуму.

Даже Хенрик во многом стал соглашаться с полковником. С тех пор, как погибла его племянница, он проявлял гораздо больше готовности принести в жертву своих подданных, которых когда-то так стремился защитить, ради победы в этой войне.

— Я жду, когда можно будет взглянуть на отчет полковника-42, — сказал полковник, — о тактике противника в последнем бою. Особенно мне интересны сведения о новой разновидности некронов и о том, что мы можем противопоставить их способностям.

Хенрик явно был не в курсе, и Костеллин объяснил ему:

— Они появились на поле боя прошлой ночью: похожи на половинки некронов, без нижней части тела, только позвоночник, но они могут парить как призраки, и становиться нематериальными, тоже как призраки — пока не подлетят достаточно близко, чтобы пустить в ход клинки, которые у них вместо рук. И вот тогда они становятся даже слишком материальными.

— Предлагаю пока закончить совещание, — сказал полковник-186, — и собраться снова, когда придет отчет.

НЕМНОГИМ более двух часов спустя Костеллин услышал знакомый стук в дверь, и в его кабинет вошел Хенрик.

— Я не помешал вам? — спросил губернатор-генерал, уже усаживаясь в кресло без приглашения.

— Я как раз собирался проехаться по позициям, — сказал Костеллин, — рассказать новости о нашей славной победе прошлой ночью. Полагаю, я собрал достаточно эпизодов о выдающемся героизме перед лицом превосходящих сил врага.

— Хм, да… именно об этом я и хотел поговорить с вами.

Костеллин вопросительно поднял бровь, приглашая Хенрика продолжать.

— Бой прошлой ночью. Я думал об атаке некронов, и задумался: почему там? Зачем пытаться прорваться из города к северу, когда полк на востоке, 81-й, все еще обескровлен после их предыдущей атаки? Полковник сам сказал, это была самая большая группировка некронов, с которой мы до сих пор сталкивались. Если бы они снова направили эти силы против 81-го, боюсь, вряд ли мы праздновали бы сейчас победу.

— У вас есть предположения? — спросил Костеллин.

— Конечно, может быть, это просто разведка некронов плохо сработала.

— Действительно. Они вполне могли предположить, что мы ожидаем еще одной атаки на востоке, и перебрасываем войска туда.

— Но я тут посмотрел кое-какие старые карты, и хотел бы узнать, что вы думаете об этом, прежде чем показать это полковнику.

Хенрик подал пленку с записью Костеллину, который загрузил ее в гололитический проектор на столе. Через секунду на столе между ними появилось нечеткое изображение: архитектурный план верхних скайвэев Иеронимус Сити. Хенрик прокрутил несколько таких снимков, пока не нашел нужный.

— Вот, — сказал он, проводя линию на снимке мясистым пальцем. — Настолько продвинулся 81-й полк, когда некроны атаковали их, а вот, — он переключился на другой снимок, — здесь они атаковали 42-й.

Он несколько раз переключился между двумя снимками, и спросил, не заметил ли комиссар в них чего-либо необычного. Костеллин покачал головой. Хенрик увеличил на первом снимке одно здание, и комиссар изумленно наклонился к голопроектору.

— Конечно, это может быть совпадение, — сказал Хенрик.

— Может, — согласился Костеллин, — но если нет… Думаю, вы правы, Хенрик. Следует сообщить эту информацию полковнику немедленно, потому что, я думаю… думаю, вы только что обнаружили уязвимое место некронов.

КАБИНЕТ полковника-186 был заполнен почти до отказа. Вокруг его стола толпились многочисленные адъютанты, четыре ротных командира и двое техножрецов. Хенрика тоже сопровождала небольшая группа офицеров СПО, и посреди всего этого стоял один молодой солдат, недавно призванный, судя по тому, как неловко на нем сидела алая с фиолетовым форма.

— Конечно, — говорил Хенрик, — его грудь раздувалась от важности, когда он держал речь, — как только электроэнергия отключилась, я послал солдат в главный генераторум.

— Никто из них туда не дошел, — сказал полковник. — До сих пор предполагалось, что вместе с множеством других подразделений СПО в городе они стали жертвами засад некронов. Но это предположение было поставлено под сомнение сегодня утром.

Хенрик принял комментарий, ему хотелось рассказать о своем важном открытии, пока полковник не потерял терпение и не перебил его снова.

— Похоже, — сказал губернатор, — что и 42-й и 81-й полки были атакованы, когда они подошли слишком близко к вспомогательным генераторумам города.

— Мы полагали, — продолжал Хенрик, — что утечка энергии — это акт саботажа, направленный на то, чтобы посеять панику среди гражданского населения и затруднить эвакуацию, но что если это нечто большее? Что если некроны используют нашу электроэнергию в определенных целях?

— Каждый раз, когда мы сталкивались в бою с некронами, — сказал полковник, — их численность росла. Мы не знаем, просыпаются ли это новые некроны из этой гробницы, или они получают подкрепления откуда-то издалека. В любом случае…

— В любом случае, — сказал Хенрик, — они могут использовать для этих целей нашу энергию. Что если без нее они не смогут пробуждать новых солдат? Или… их маяк не сможет функционировать без нее?

— Что касается этого, — сказал один из техножрецов, — на всех нас произвела впечатление способность некронов восстанавливаться после самых тяжелых повреждений. Возможно, что энергия для этого не вырабатывается в их гробнице, а также берется из внешних источников.

Полковник включил на голопроекторе карту города, которую Хенрик показывал Костеллину.

— В городе три генераторума, — сказал он, показывая на карту указкой.

— И, учитывая те разрушения, которые произвели некроны, — заметил Костеллин, — тот факт, что все три по-прежнему невредимы, подтверждает наши предположения.

— При текущих темпах продвижения 103-й полк должен уничтожить генераторум в южном районе — вот этот — примерно через три с половиной дня. Наш полк достигнет северного генераторума чуть более чем через два дня. Остается центральный — самый крупный генераторум, расположенный здесь, — полковник указал на здание в глубине города.

— Могу я предположить, сэр, — высказался один из ротных командиров, — что вы намереваетесь направить диверсионную группу для уничтожения генераторума? Если так, я с моей ротой вызываемся добровольцами на это задание.

— Благодарю вас, майор Альфа, — сказал полковник. — Да, это действительно план командования, и генералы доверили его исполнение нашему полку. Однако нашей главной целью по-прежнему остается поддержание блокады города, и мне понадобятся все мои старшие офицеры для отражения предполагаемой атаки некронов, когда мы приблизимся к северному генераторуму.

— Полагаю, в этом есть и хорошая сторона, — задумчиво сказал Костеллин, — главные силы армии некронов будут заняты. Но даже тогда будет трудно провести к генераторуму более-менее крупный отряд. Некроны уже сбили большую часть флаеров Хенрика.

— Вот, — сказал Хенрик с некоторым самодовольством, — зачем здесь солдат Сорисон.

Взгляды всех обратились к молодому солдату, который явно чувствовал себя неловко от такого внимания.

— Взвод гренадеров, переданный полковником в мое распоряжение, вывез Сорисона из города три недели назад. Он сражался с некронами в одиночку. Разумеется, мы сразу же приняли его в СПО. Но до того как все это началось, мистер Сорисон был управляющим на руднике.

— Иеронимус-сити, — сказал полковник, — стоит на обширной сети шахт и туннелей. Солдат Сорисон может провести нашу диверсионную группу по ним.

— Прямо под ногами некронов, — одобрительно кивнул Костеллин. — Будем лишь надеяться, что, когда их гробница поднялась на поверхность, никого из некронов не осталось под землей.

— Вход в рудники менее чем в двух кварталах от основного генераторума, сэр, — сказал Сорисон. — Если мы сможем добраться туда…

— К сожалению, — сказал Хенрик, — у нас сейчас нет новых карт туннелей. Вся эти данные были потеряны при эвакуации. Но, как вы только что слышали, солдат Сорисон знает эти туннели как свои пять пальцев.

Однако, Сорисон, казалось, был куда менее уверен в этом, чем губернатор-генерал.

— Не все туннели соединены, — сказал он. — Чтобы добраться до входа в рудник, нам придется пробить две или три стены.

— Тонкие стены, — быстро добавил Хенрик. — Мы вели добычу в этих рудниках несколько поколений. Даже там, где туннели не сообщаются, они проходят достаточно близко один от другого.

— Полагаю, сэр, у нас осталась старая туннельная машина на борту «Мементо Мори», — напомнил второй техножрец.

— «Термит», — вспомнил Костеллин. — Но его двигатели очень шумны. Если эти туннели проходят так близко один от другого, как говорит губернатор-генерал, разумнее было бы использовать небольшое количество подрывных зарядов.

— Выгрузите «Термит» с борта транспорта, — приказал полковник адъютанту. — На всякий случай. А пока, генерал Хенрик, не могли бы вы найти мне несколько подрывных зарядов, и с помощью солдата Сорисона скорректировать самые новые карты этих туннелей, которые есть в нашем распоряжении… Майор Альфа, думаю, следует взять на это задание один взвод гренадеров из вашей роты и еще один — из роты «Гамма», а командование ими примет…

Костеллин напрягся, увидев, что взгляд полковника остановился на нем.

— Комиссар, я знаю, что не могу приказать вам идти на это задание, но после наших потерь на Даске вы — самый опытный офицер в полку.

Едва ли эта просьба могла считаться беспрецедентной, и Костеллин определенно был не из тех, кто отсиживается в кабинете за столом, когда идет бой. Однако он привык сам выбирать, в каком бою сражаться, и уделял значительно больше внимания возможности выжить и сразиться в другой раз, чем офицеры Корпуса Смерти. И никогда до этого он не сражался с некронами.

На секунду он подумал, что полковник делает это преднамеренно, чтобы избавиться от комиссара, готового оспаривать каждое его слово. Казалось, он особо выделил слово «опытный», словно намекая на долгий срок службы Костеллина, намекая, что более храбрый человек давно бы уже был убит.

— И, само собой разумеется, — сказал полковник, — вы не откажетесь сослужить важную службу Императору.

— Ну, если вы так ставите вопрос, — произнес Костеллин, сжав губы и со злостью чувствуя почти осязаемое ожидание офицеров вокруг, — то как я могу отказаться?

СОВЕЩАНИЕ на следующее утро было напряженным. По крайней мере, так показалось Костеллину.

Они обсуждали расчет времени на операцию, и решили — или, точнее, решил полковник-186 — что приступить к выполнению следует через два дня, когда некроны, как ожидалось, будут заняты защитой генераторума на юге от артиллерии 103-го полка. Диверсионная группа Костеллина должна проникнуть в туннели насколько возможно глубоко и ждать сигнала полковника.

Их атака должна была проводиться одновременно с бомбардировкой западного генераторума. Костеллин должен был признаться себе: полковник сделал все возможное для успеха операции. С милостью Императора у них может получиться войти в город и выйти из него, не встретив ни одного некрона.

«Возможно», подумал Костеллин, «но крайне маловероятно».

В конце концов, они решили взять «Термит». У Хенрика еще не было обновленной карты туннелей, и Хенрик неохотно признался в том, что Костеллин подозревал с самого начала: память бывшего управляющего рудником не столь надежна, как хвастался губернатор-генерал. «Термит» должен предоставить им больше возможностей, если они вдруг повернут не в тот туннель, хотя в машину могли поместиться не больше десяти солдат, и большинству гренадеров придется следовать за «Термитом» пешком.

Сопровождать комиссара на это задание должны были два взвода гренадеров, и полковник назначил на вечер предварительный инструктаж. Костеллин провел большую часть послеполуденного времени, размышляя над вдохновляющей речью, которая, как он знал, вряд ли понадобится, разбирая и смазывая цепной меч и плазменный пистолет и произнося необходимые литании, чтобы успокоить машинных духов.

Следующим утром он стоял в космопорту, приготовившись встречать прибывших новобранцев с Крига. Они четким строем маршировали по трапам из отсеков десантных кораблей, превосходно обученные, неотличимые в своих шинелях и противогазах от любого из ветеранов Корпуса Смерти, с которыми служил Костеллин. Как всегда, когда в космопорту приземлялся корабль, начались беспорядки среди беженцев в лагере на холме, вспыхивавшие из-за подозрения, что лорды и высокопоставленные чиновники опять будут эвакуироваться прежде всех остальных. Однако новые криговские рекруты пришли на помощь с трудом справлявшимся полицейским, и беспорядки были быстро и жестоко подавлены.

— Они великолепны, не правда ли? — сказал комиссар Мангейм, подойдя к Костеллину.

— Да, иного я и не ожидал, — согласился Костеллин. — Если не думать, через что они прошли, чтобы оказаться здесь.

— Прошу прощения? — удивленно произнес Мангейм, но Костеллин не ответил. Он вспоминал свой единственный визит на Криг девятнадцать лет назад. Тогда он думал, что это хорошая мысль, возможность лучше понять своих подчиненных. Надев противогаз, он сошел с трапа на выжженную мерзлую землю Крига, враждебную всем формам жизни. И все-таки жизнь существовала здесь.

Костеллин знал, что война на Криге давно закончилась, и ожидал, что экосистема как-то начнет восстанавливаться. Но когда он путешествовал по Кригу под нейтральным флагом, лица в противогазах смотрели на него из траншей, протянувшихся, словно кровавые шрамы, по всей поверхности планеты. Взрывы снарядов выбивали новые воронки в истерзанной земле, поднимая огромные тучи пепла в воздух, и так загрязненный до предела.

Люди Крига продолжали сражаться, но теперь не для того, чтобы решить свои идеологические разногласия. Теперь каждый из них стремился доказать, что он достоин умереть за Императора.

— Вы должны были видеть их прошлой ночью, — восторженно заявил Мангейм. — Я имею в виду, мой полк, 42-й. Как ни бросались на них некроны, они продолжали держаться. Они были несгибаемы. Даже я… когда я увидел этих вурдалаков, мне стало страшно, признаюсь вам, но Корпус Смерти… они ни разу не дрогнули, не поколебались…

— И 1800 солдат было убито, — заметил Костеллин.

— Ну… да. Но по нашим оценкам…

— Вы ожидали потерять больше. Вы думали, что потери составят три-четыре тысячи, но и это было бы приемлемо в случае победы. Приемлемые потери. Это происходит скорее, чем вы думаете, не так ли? Я иногда и сам поступаю так же.

— Что?

— Начинаю видеть в них только цифры. Разделяю то равнодушие, которое люди Крига испытывают к собственной жизни. Видит Император, так легче.

— Я об этом не думаю, — сказал Мангейм. — Некроны — угроза не только для этого мира, но и для всего Империума. С ними надо бороться.

— Посмотрите на них, Мангейм. Посмотрите на этих солдат, попытайтесь заглянуть за их маски. Они только что с Крига, вы знаете, что это значит? Что им по 14–15 лет, и почти все, что они видели — это война.

— То же самое на многих планетах, — возразил Мангейм. — Конечно, на Криге условия более суровые, чем на большинстве других миров, и это порождает определенный тип личности.

— Нет, — тихо сказал Костеллин. — Это мы делаем их такими.

Первый и самый небольшой контингент криговских новобранцев, судя по шинелям более светло-серого оттенка, предназначенных для 103-го полка, построился на площадке, и офицеры повели их в полк.

— Может быть, вам стоит сделать то же, что сделал я, — сказал Костеллин. — Посетить Криг и увидеть все самому. Вы увидите, что эти люди не бесчеловечны, просто их такими сделали.

— Не уверен, что вижу разницу, — ответил Мангейм, но мысли Костеллина снова ушли далеко в прошлое, вернувшись к кирпичным туннелям и духоте бесконечно переработанного воздуха. Ни до того, ни после он не видел, чтобы столько людей обитали в таком тесном пространстве. В основном это были женщины, большинство из них — с детьми, и все они проводили жизнь в химическом ступоре. В этих подземных лабиринтах не было необходимости носить маски, но граждане Крига все равно носили их.

— Возможно, — вздохнул он, — если бы я высказался… И тогда, как и сейчас, я был уверен в том, что никто не захотел бы слушать меня. Я говорил вам, Мангейм, еще тогда, на корабле, что Корпус Смерти Крига — ценный ресурс для Империума, идеальные солдаты. Вопрос в том, сколь многим мы готовы пожертвовать ради этого идеала? Сколько еще ужасов мы должны не замечать?

— Я уверен, нам не следует задавать такие вопросы, — напряженно сказал Мангейм.

— Но если не мы, то кто? Кто скажет, что все зашло слишком далеко?

— Мне не нравится, куда вы клоните, Костеллин. Я знаю, вы не хотели увязнуть в этой войне, но какая была альтернатива? Если бы мы сделали, как вы хотели, если бы уничтожили планету, миллиарды людей погибли бы. Мы все равно бы не успели провести эвакуацию.

— Я знаю, Мангейм, — тихо сказал Костеллин. — Я лишь иногда беспокоюсь о нас. О том, что мы становимся такими же обесчеловеченными, как они, тоже привыкаем к «приемлемым потерям», к цифрам. Мы забываем, что за каждой из этих цифр — жизнь. Безрадостная, измученная, но все-таки жизнь. Придет день, и такой цифрой окажется наша жизнь — и кто тогда позаботится о нас?

ГЛАВА 14

КАК давно это было?

Иногда казалось, что прошли месяцы с тех пор, как явились Железные Боги. Иногда казалось, что так было всегда. Прошлое было слабым, угасающим воспоминанием, уже настолько отдаленным, что едва ощущалась тоска по нему, тогда как будущее…

Будущее являло собой череду бесконечных дней, подобных этому: мучительный труд по четырнадцать часов в день на развалинах города, еда, сон, и снова подъем и на работу. Было удивительно, каким привычным это все стало, как быстро человеческое тело приспособилось к боли и напряжению, а разум — из страха безумия — к пределам «здесь и сейчас».

Арикс начала чувствовать кирку как продолжение рук. Она едва ощущала мозоли на своих когда-то мягких руках, сжимавших деревянный черенок.

Но иногда ее разум выскальзывал из цепей «здесь и сейчас», и возвращался к устланной белым ковром спальне в Верхнем Шпиле, или к запретному свиданию в закусочной, к прикосновению губ возлюбленного, и ее терзала боль от того, что она все это потеряла.

Арикс упала на колени и заплакала, что привлекло внимание седого надсмотрщика. Он заорал на нее, требуя продолжать работу, и ткнул ее полицейской дубинкой. Она пыталась повиноваться, честно пыталась, но кусок пласкрита, который она поднимала без раздумий еще секунду назад, сейчас казался тяжелым, как целая планета.

Надсмотрщик нажал на дубинке кнопку шокера, и Арикс сжалась, ожидая, что обжигающий разряд пройдет сквозь нее, как было уже много раз. Но вместо этого она услышала злые голоса и возню, и, взглянув сквозь слезы, увидела, что другой раб пришел на ее защиту. Это был красивый молодой человек, заметила она, хотя, как и все они, покрытый пылью и грязью от тяжелой работы. Он вырвал дубинку из рук надсмотрщика, и, казалось, был достаточно разозлен, чтобы ударить его. Но здравый смысл возобладал, и он презрительно бросил дубинку на землю.

— Она устала, — прорычал он, — вот и все. Мы все устали и голодны, и мучая девушку, ты никак этого не изменишь.

Он помог Арикс встать на ноги, и поднес к ее губам бутылку с водой. Надсмотрщик, подняв свою дубинку, бушевал в бессильной ярости:

— Ты три дня будешь получать только половинный паек, Тилар, и я доложу об этом Амарету, понял?

— Ты не должен был делать этого, — печально сказала Арикс, когда надсмотрщик ушел, чтобы выполнить свою угрозу. — Не стоило наживать неприятности из-за меня.

Ее спаситель Тилар покачал головой.

— С тех пор, как я здесь, я так или иначе влипаю в неприятности. По крайней мере, на этот раз оно того стоило.

— Я поделюсь с тобой пайком, — пообещала она. — Ты не будешь голодать.

— Ты не сделаешь ничего подобного, — сказал Тилар. — Ты должна сохранять силы. Тебе известно, что делают с теми, кто не может работать. Не волнуйся обо мне, Арикс. Я выдержу — на чистом упорстве, если потребуется. Я не доставлю этим уродам удовольствия сломать меня.

— Ты знаешь мое имя? Но я не…

— Ты не узнала меня?

Арикс посмотрела на его лицо, вглядываясь в его черты, сквозь грязь, сквозь растрепанные светлые волосы, пытаясь разглядеть что-то знакомое.

— Я… я знаю тебя, — поняла она. — Тилар. Конечно. Ведь твой отец был адмиралом?

— Лордом-адмиралом, — кивнул Тилар. — В любом случае, он достаточно высоко сидел, чтобы избавить меня от призыва и устроить на непыльную службу администратором. Неужели не помнишь, я рассказывал тебе об этом, наверное, тысячу раз, пытаясь произвести на тебя впечатление.

— Я… прости, — сказала Арикс. — Просто мой дядя… он…

— Я знаю, — Тилар тепло улыбнулся ей. — Ты тоже много рассказывала о губернаторе Хенрике. Определенно тебе не нравились женихи, которых он для тебя выбирал.

— Мы были так молоды, — вздохнула Арикс. — И те вещи, о которых мы тогда думали…

— Теперь они так мало значат, да?

Тилар отпустил ее, и она сразу же ощутила, что скучает по успокаивающему теплу его тела. Ей принесло утешение это возвращение в прошлое, пусть и так ненадолго, знание, что хотя бы крошечная часть его уцелела. Это давало ей надежду. Но снова приходилось возвращаться в пустое и бессмысленное настоящее.

— Мы должны вернуться к работе, — сказал Тилар, — прежде чем этот надсмотрщик вернется со своими дружками. Я помогу тебе расчистить эту кучу. Если снова почувствуешь слабость, можешь опереться на меня.

— Да, — сказала Арикс с благодарностью.

СМЫСЛ работы был в поиске материалов, которые могли бы использовать Железные Боги.

Все, в чем был металл, откладывалось в одну сторону. Драгоценные камни и ювелирные изделия — в другую. Каждые полчаса или около того Арикс и Тилар по очереди выкатывали тележку, полную бесполезных каменных обломков на территорию бывшего плавильного завода. Тилар грузил тележку Арикс меньше, чем себе, хотя с виду казалось, что камней так же много. Она должна была сбрасывать содержимое тележки в пустую шахту лифта, а поблизости несколько надсмотрщиков играли в карты за столом.

У Арикс вызывало злость, что надсмотрщики — в основном приятели Амарета — работали гораздо меньше, чем она, и все же получали больше еды. Она подумала, не испытывали ли они ту же злость к ней, когда она жила в Верхнем Шпиле, ни в чем ни нуждаясь, а они проводили всю жизнь в тяжелой работе. Теперь, с приходом Железных Богов в Иеронимус-сити возник новый правящий класс, иногда Арикс думала, что, возможно, она заслужила это наказание.

Она спала на холодном твердом полу в помещении, наполовину меньшем, чем была ее ванная комната в Верхнем Шпиле, разделяя его с четырьмя другими рабами. Они закрыли окно ставнями, но зеленый свет с пирамиды все же пробивался сквозь щели в досках.

— Тебе не кажется странным, — сказал однажды Тилар, — что мы никогда не видели самих Железных Богов? И никаких признаков, что плоды нашего труда нужны им?

Арикс пожала плечами.

— Если им не нужен этот металл, — сказала она, — тогда зачем они его требуют?

— Это только Амарет говорит, что они требуют.

Арикс перестала махать киркой, рискуя навлечь этим гнев надсмотрщиков, и изумленно посмотрела на Тилара.

— Что… о чем ты говоришь? Зачем мы делаем все это, если не…?

— Как ты сюда попала? — спросил он. — Как оказалась в этой рабочей команде?

— Я не знала, что еще оставалось… Я не могла вернуться домой. Я встретила людей, побывавших у ворот города, и они сказали, что ворота закрыты. Потом я увидела… увидела, как другие работают в развалинах, и я спросила их зачем, и они сказали мне…

— Они нашли меня, — сказал Тилар, — и сказали, что если я не присоединюсь к ним, если не буду служить Железным Богам, их долг покарать меня. Но даже так…

— Даже так, — вздохнула Арикс, — утешительно знать… верить, что мы не совсем беспомощны перед этой ужасной силой, что мы как-то можем…

— Но что если, — прошептал Тилар, — мы никак не можем? Что если Железным Богам ни в малейшей степени не интересно, служим мы им или нет? Что если нам лгут?

ОНИ начали подсчитывать свои маленькие победы, которые им удавалось одержать. Они прятали металлические обломки на дне тележек, и сбрасывали их в шахту, так, чтобы они не достались надсмотрщикам. Они думали, что это безопасно, потому что никто этого не видит, пока ножи в тележке Арикс не выдали ее, предательски лязгнув и сверкнув в свете жаровни, и надсмотрщики окружили ее, и начали допрашивать.

Все они были мужчинами примерно за сорок, большинство из них — бывшие шахтеры с небритыми лицами, которые, казалось, никогда не были чистыми. Один из них спросил у Арикс, как ее зовут, и она ответила правду, потому что не смогла бы перенести бремя очередной лжи. Надсмотрщик внимательнее присмотрелся к ней и вспомнил ее лицо из выпуска новостей, который он видел когда-то. Так она была узнана.

Теперь они заинтересовались ею еще больше. Им хотелось знать, не шпионит ли она здесь для губернатора. Это обвинение она с негодованием отвергла. Они спросили ее, почему она не сбежала из города вместе с ним, и придирались к ее робким оправданиям, пока она не призналась, что искала своего возлюбленного. После этого Арикс разрыдалась, частично от того, что они выпытали ее самый сокровенный секрет, а частично от воспоминаний о том, как она, пробравшись сквозь развалины, обнаружила дом Гюнтера разрушенным роем металлических насекомых, и первый раз в жизни оказалась совсем одна.

Надсмотрщики сочли эту историю весьма забавной. Они хотели узнать больше о жителе нижних уровней, покорившем сердце леди. Они отпускали вульгарные шуточки насчет того, что Арикс могла найти в Гюнтере, и смеялись еще больше, когда она утверждала, что он самый лучший мужчина в мире.

— Ну и где он теперь, — издевались они, — твой прекрасный возлюбленный?

— Он ищет меня, — упрямо сказала Арикс. — Гюнтер ищет меня и не остановится, пока мы не найдем друг друга.

Она потянулась за ожерельем, на секунду забыв, что она и его потеряла — оно выпало из ее кармана во время нападения металлических насекомых. Она потом вернулась туда, чтобы найти его, но тщетно.

— Как думаете, — спросил один надсмотрщик своих товарищей, — отведем ее к Амарету? Я уверен, он будет рад узнать, что у нас тут оказалась такая высокородная особа.

Жестокий смех остальных подтвердил их согласие.

СОЛНЦЕ уже заходило, когда шесть охранников потащили Арикс по скайвэю. Она увидела, как Тилар бросился к ней, но велела ему не вмешиваться, решительно покачав головой. Сейчас он ничем не мог ей помочь.

Она была удивлена, когда ее привели в старую, пропахшую плесенью схолу в нескольких уровнях ниже, а из нее — в хорошо сохранившийся внутренний двор, над которым возвышалось величественное здание. Широкая мраморная лестница вела к воротам, в которые легко мог пройти кто-то в три раза выше Арикс. Шпили с каждой стороны от ступеней могли принадлежать только храму, и Арикс, несмотря на свое положение, почувствовала в сердце надежду — пока не посмотрела вверх, туда, где над вратами храма должен быть имперский орел, и увидела, что его там нет.

Орел был сбит оттуда. Арикс видела очертания его распростертых крыльев, оставшиеся на потемневшей кирпичной кладке, но сверху них был криво намалеван серебряной краской злобно оскалившийся череп.

Внутри тоже все имперские символы были убраны или осквернены. Были развешаны зеленые драпировки, горели черные свечи. В конце нефа высокое окно из цветного стекла было разбито и занавешено простыней, на которой был нарисован еще один череп, явно той же неумелой рукой, которая рисовала череп снаружи. На алтаре, покрытом черным покрывалом, стояла маленькая пирамида, сделанная из дерева, и надсмотрщики почтительно к ней приблизились, их шаги эхом отдавались в галереях.

Из-за поперечного нефа вышел служитель в мантии изумрудного цвета, и Арикс с отвращением увидела, что на его щеках и лбу пеплом нарисованы знаки ксеносов. Ей показалось, что надсмотрщикам от этого тоже стало не по себе, но она не могла сказать наверняка.

Последовал короткий разговор шепотом, и служитель кивнул и ушел. Прошло несколько минут, снова послышались шаги, приближавшиеся к кафедре. Надсмотрщики благоговейно опустились на колени, но Арикс осталась стоять, пока резкий удар дубинкой по колену не лишил ее этой возможности.

Опустив глаза, боясь, что ее ударят снова, она услышала свое имя, произнесенное сильным, звучным голосом.

— Леди Хенрик, я полагаю. Можете узреть мою персону.

Арикс подняла глаза и затаила дыхание. До того она видела Амарета только один раз, на плавильном заводе, отдававшего приказы надсмотрщикам. Тогда ей показалось, что он выглядит как любой обычный человек: возможно, немного выше остальных, около тридцати лет, с блестящими черными волосами и заостренными ушами. Сейчас он возвышался над ней, словно призрак, облаченный в ярко-синее одеяние, его лицо было скрыто металлической маской в виде черепа, вроде той, что нашел один из надсмотрщиков пару недель назад. Маска, вероятно, была взята с трупа имперского гвардейца, хотя Арикс не могла представить, кто из солдат войск Императора мог носить такую вещь.

Амарет держал в руках посох с приваренными пластальными зубцами, грубое подобие того, который был в руках гигантского железного бога, парившего в небесах в виде гололитической проекции.

— Итак, — звучно сказал он. — Племянница нашего бывшего губернатора оказалась в моей церкви. Какой еще может быть более ясный знак того, что мы в милости у Железных Богов?

— Это я узнал ее, господин, — сказал один из надсмотрщиков.

— Скажите мне, миледи, — произнес Амарет, — как вы оказались у нас?

Арикс рассказала свою историю настолько кратко, как могла, Амарет слушал. Когда она закончила, он глубокомысленно кивнул и сказал:

— Это не просто каприз судьбы, что вы пережили ярость роя насекомых. Должно быть, воля самих богов привела племянницу губернатора сюда.

— Но я… — попыталась возразить она, не зная, что сказать. — Все это было до того. Теперь богатство моей семьи ничего не значит. Я сейчас такая же, как… как все остальные.

Амарет театрально рассмеялся.

— О нет, миледи, вы не такая, как все остальные. По крайней мере, пока войска вашего дядиосаждают владения богов.

— Вы имеете в виду, осаждают город? Они все еще сражаются? Я не знала.

Но она надеялась, особенно после слухов о высадке Имперской Гвардии, и радость от того, что эта надежда оправдалась, вероятно, прозвучала в голосе Арикс, потому что один из надсмотрщиков проворчал:

— Они зря тратят снаряды. Они должны были слышать голос богов, как и все мы. Они знают их силу.

— Воистину так, — согласился Амарет. — И все же Тальмар Хенрик решил поставить на карту жизни всех нас в тщетной попытке сопротивления.

— Он пытается спасти нас! — возмутилась Арикс.

— Нам не нужно его спасение. Железные Боги защищают тех, кто служит им. Разве не поэтому вы присоединились к нам, леди Хенрик?

— Я пришла к вам потому, что думала… Когда они говорили с вами? Когда они сказали, что хотят, чтобы мы им служили? Вы говорили об их голосе, но я тоже слышала его, и никто не понял, о чем он говорил. Откуда вы знаете…

— А теперь, — продолжал Амарет, игнорируя ее, — У нас есть возможность доказать, что мы заслуживаем их милости. У нас есть вы, леди Хенрик — и когда мы представим вас Железным Богам…

— Вы с ума сошли! — Арикс почувствовала тычок дубинки по ребрам, и надсмотрщик предупредил ее, что не стоит говорить так с «лордом Амаретом». Не испугавшись, она продолжала:

— Вы решили использовать меня как заложника? Вы даже представить не можете, к чему это приведет! Мой дядя…

— Хотя губернатор Хенрик и считает нас ничем, жизнь своей единственной племянницы он, должно быть, ценит высоко. У него не будет иного выбора…

— Оглянитесь вокруг! — закричала Арикс. — Откройте ваши глаза, вы все, и посмотрите! Ваши «Железные Боги» разрушили наши дома, убили наших друзей, а вы… думаете, что сможете иметь дело с ними? Думаете, что сможете купить их милость? Они…

На этот раз удар дубинки сопровождался электрическим разрядом. Ноги Арикс подогнулись, и она упала бы, если бы надсмотрщики не подхватили ее, держа ее, как тряпичную куклу.

— Оставьте меня, — приказал Амарет. — Я свяжусь с богами и буду молиться об их руководстве в этом деле, а для этого мне нужно уединение.

— Ведь они не назначали тебя своим жрецом? Железные Боги никогда не говорили с тобой, кроме как в твоей голове?

Амарет повернулся, чтобы уйти, но слабый голос Арикс заставил его обернуться. Она знала, что может навлечь на себя еще один удар шоковой дубинки, или даже хуже, но теперь ей было плевать. Когда они потащат ее в сияющую зеленым светом пирамиду, говорить будет поздно.

— Разве вы не видите? Вы были правы, я боюсь их, как и мы все. Я не могу сражаться с этими чудовищами, и я думала… я думала, что, по крайней мере, если я буду повиноваться их воле, они не причинят мне вреда. Я понимаю, что вы чувствуете, и зачем вы все это делаете, но если еще есть надежда, если войска Императора сражаются за нас…

— Оставьте меня, — повторил Амарет. — Но удостоверьтесь, что двое надсмотрщиков все время будут присматривать за леди Хенрик. Разместите ее в схоле. Вообще-то пора уже перевести остальную паству в здания вокруг внутреннего двора. Пусть они увидят новые дома, которые мы приготовили для них, и их новый храм.

И он повернулся и ушел, исчезнув за кафедрой, но его повелительный голос раздался через плечо:

— Службы начнутся завтра с рассвета.

ЛЕКТОРУМ был освобожден от столов и стульев. Широкое окно выходило на заново оборудованный храм, и послышался удивленный шепот, когда другие рабы заметили серебряный череп, сияющий в лунном свете.

Арикс испытывала лишь облегчение, сбросив со спины тяжелый матрас, который упал на деревянный пол, подняв тучу пыли. Еще больше она обрадовалась, когда Тилар нашел ее здесь. Двое надсмотрщиков стояли на посту у дверей — это было самое дальнее расстояние, на которое они отходили от Арикс за всю ночь, и сейчас, наконец, она могла свободно поговорить со своим новым другом.

— Амарет безумец, — заявила она. — Полностью и абсолютно. Он думает, что может торговаться со своими Железными Богами, и ради этого он готов предать самого Императора.

— Похоже, мы все-таки были правы, — сказал Тилар, в отчаянии встряхнув головой. — Амарет говорит нам, что может слышать эти голоса, а мы… мы настолько отчаялись, что ради малейшей надежды, чтобы кто-то указал нам путь к спасению, мы готовы верить ему. Мы обманываем себя.

— Он увидел, что наступают перемены, — сказала Арикс, — и ухватился за шанс — мечту — стать чем-то большим, чем он был раньше. Я слышала, как надсмотрщики говорили. В городе есть и другие группы вроде этой — другие секты, я имею в виду.

Тилар кивнул.

— Они хвастались, что эта секта самая большая, более сотни рабов, словно они соперничают в этом.

— Они действительно соперничают, — сказала Арикс. — Амарет хочет, чтобы его церковь была единственной, а он был бы верховным жрецом, и думает…

— Он думает, что теперь у него есть что-то, чего хотят его боги, и думает, что сможет обменять это на их признание — на этот раз настоящее.

— Он не понимает, не видит, что мы ничто для них!

Арикс опустилась на матрас, прижав колени к груди. В комнате стало тихо, когда другие рабы, разложив свои скудные пожитки, улеглись на отдых. Арикс подумала о дяде Хенрике. Все эти годы он пытался защитить ее, и его опека казалась ей удушающей.

И за ту жизнь, которую он ей давал, она отплатила черной неблагодарностью. Если бы она не искала, подобно Амарету, чего-то большего, она не оказалась бы в таком положении. Она хотела приключений, и нашла их — и ничего хорошего в них не было. Хуже того, оказавшись в когтях Железных Богов, она подвергла бы опасности не только свою жизнь, но и жизни других, и возможно, Хенрик это предвидел.

Он служил в Имперской Гвардии, вспомнила Арикс. Он послал на войну трех своих сыновей. Несомненно, он знал гораздо лучше нее, что таилось во мраке за пределами сияющего света Бога-Императора.

Тилар, склонившись ближе к ней, прошептал ей на ухо:

— Ты все еще хранишь веру?

— В Императора? Конечно, но я знаю, что разочаровала Его. В своем страхе и смятении, я преклонила колени перед пророком ложных богов. Я помогала Его врагам.

— Мы еще можем послужить Ему, — сказал Тилар. — Он указал нам путь.

— Что ты имеешь в виду?

— Нельзя позволить Амарету исполнить его план. Империум все еще сражается за нас, и если решимость губернатора ослабеет…

— Но что мы можем сделать?

— Мы можем сбежать, — сказал Тилар. — Увести тебя отсюда.

— Но город, — возразила Арикс, — город закрыт. Как мы сможем…?

— Есть множество мест, где мы можем спрятаться. Главное сейчас — спасти тебя от Амарета. А потом нам остается только ждать, пока эти Железные Боги не будут побеждены, что, несомненно, произойдет, и мы вернем наш мир.

— Если бы это было так легко, — жалобно сказала Арикс, — но Амарет не позволит мне уйти. Ты знаешь, его люди следят за мной, и даже если мы сможем как-то скрыться от них, они никогда не прекратят искать меня. Было бы куда лучше, если бы я не попала сюда, если бы меня убили эти железные насекомые. В самом деле, было бы гораздо лучше, если бы я сейчас была мертва.

— Ты не должна так думать, — прошептал Тилар, сильной рукой обняв ее за плечи. — После всего через что ты прошла и выжила, у тебя не должно остаться сомнений, что Император хочет, чтобы ты жила. Он хочет, чтобы ты — мы вместе — сражались во имя Его, и мы будем сражаться… как можем.

ГЛАВА 15

ГЮНТЕРУ наконец выдали бритвенные принадлежности.

Они прибыли три дня назад, вместе с комплектом брони. В утро его встречи с губернатором и старшими офицерами, хотя он не сомневался, что это лишь совпадение. Он соскреб пену с подбородка, сполоснул лицо ледяной водой из потрескавшейся белой раковины в углу импровизированной казармы, и аккуратно вымыл и сложил бритву, чтобы сохранить острым ее лезвие.

Отвернувшись от раковины, он заметил, как в зеркале мелькнуло незнакомое ему лицо, и это зрелище заставило его остановиться. Подойдя ближе к зеркалу, Гюнтер стер оставшуюся пену, и всмотрелся внимательнее в лицо перед собой.

Свои черные лохматые волосы он потерял в первый день службы. Теперь у него была короткая армейская стрижка, изменившая, или точнее, открывшая форму его головы. Он также несколько сбросил вес, и его щеки казались впалыми. Яркий фиолетовый синяк под левым глазом делал лицо в зеркале еще более отличавшимся от привычного.

И не только это…

Он вспоминал:

Более круглое, свежее лицо, более наивное, отражавшееся в окулярах противогаза криговского вахмистра. Двигатели флаера СПО выли, сотрясая вибрациями десантный отсек, скамью, на которой сидел Гюнтер, и его кости. Вахмистр спросил его, что он знает о приблизительном местонахождении Арикс. Гюнтер сообщил только то, что рассказал ему Вебер, притворившись, что не знает ее, но боялся, что вахмистр распознает его ложь.

Он почти ожидал, что губернатор встретит его в космопорту, и думал, сможет ли он и ему солгать, но, узнав по воксу дурные новости, Хенрик скорбел о своей племяннице в одиночестве, и всем было не до Гюнтера, он был просто еще одним беженцем из многих тысяч.

Он вспоминал:

Он решил вступить в СПО. Точнее, он уже почти решил вступить, когда подтянутый лейтенант схватил его за шиворот и потребовал объяснить, почему он не в форме. Пришлось объяснять, что он только что выбрался из города и не знал о призыве, но как раз собирался идти добровольцем. Следующее, что он помнил — могучий сержант, заносивший бритву над его волосами, и что ему выдали ботинки слишком малого размера и форму слишком большого.

В тот день он перестал быть управляющим рудником Гюнтером Сорисоном, и стал солдатом Сорисоном, но он не сожалел о потере этой части себя, нет. Он помнил свою клятву вернуться в город, и чувствовал, что это — первый шаг на пути к этой цели. Он чувствовал себя сильнее.

Он вспоминал:

Бесконечные отжимания и подтягивания, четырехкилометровые кроссы и десятикилометровые марши. Сержанты-инструкторы, оравшие до хрипоты, но их ругань редко обрушивалась на него. Гюнтер чувствовал некую гордость от того факта, что, вопреки ожиданиям толстого сержанта-вербовщика шесть лет назад, он оказался одним из лучших новобранцев. Возможно, это было потому, что в отличие от большинства других, он точно знал, зачем он здесь.

Он изучал воинские уставы, технику и оружие, основные навыки первой помощи и выживания, и как убирать свою койку. Он тренировался с лазганом — хотя ему еще не выдали свой — пока не научился разбирать его и снова собирать меньше чем за две минуты. Стрелял он сначала плохо, но Гюнтер тренировался на импровизированном стрельбище у подножия холма, пока не научился попадать в мишень двумя выстрелами из трех.

Он вспоминал:

В первый раз офицер Корпуса Смерти наблюдал за строевой подготовкой новобранцев СПО на плацу, холодный, непроницаемый. Вскоре он развернулся и ушел, но на следующий день вернулся с товарищем. Через два дня после этого криговский вахмистр стал помогать в тренировке новобранцев, сначала лишь иногда делая какие-либо предложения, но к вечеру он уже отдавал приказы. Инструкторы СПО были явно возмущены этим вторжением на их территорию, но, похоже, ничего не могли с этим поделать.

На следующее утро вахмистр наблюдал за огневой подготовкой на стрельбище, потом последовала еще одна инспекция, и к концу недели криговских инструкторов было не меньше, чем местных.

Тогда десятикилометровые марши стали двадцатикилометровыми, вещмешки новобранцев наполнялись камнями, чтобы имитировать тяжесть снаряжения, которого у них еще не было. Подъем и построение были перенесены на час раньше, явно к удивлению некоторых сержантов СПО, которые явились на плац заспанными и опоздавшими. Тренировки часто продолжались и после захода солнца, и Гюнтер привык довольствоваться четырьмя часами сна. Он никогда не присоединялся к ропоту недовольных в казарме после отбоя, но даже он не всегда мог соответствовать тем суровым требованиям, которые теперь к ним предъявлялись.

Люди Крига никогда не повышали голос в гневе. Они говорили спокойным размеренным голосом, исполненным угрозы, и не скупились на наказания тех новобранцев, которые разочаровывали их.

— Вы теперь будете учиться воевать не только со старухами и полудохлыми мутантами, — сказал как-то гвардеец в противогазной маске. — Теперь вы учитесь сражаться в одном строю с Корпусом Смерти Крига, и я намерен убедиться, что вы достойны этой чести, иначе вы зря потратите дарованную вам жизнь.

Другой инструктор, обращаясь к всему взводу Гюнтера, рассказал, как, когда ему было двенадцать лет, ему дали лазган и отправили в радиоактивную зону охотиться на мутантов — задание, с которого не вернулась треть его отделения. И худший из тех мальчишек был куда более способным и преданным своему делу бойцом, чем любой из этих слабых, ленивых дегенератов, которые сейчас трясутся от страха перед ним.

Однажды утром в казарме вахмистр приказал сорок раз отжаться новобранцу, ботинки которого не были как следует начищены. Солдат был крепким шахтером лет тридцати, более других способным справиться с физическими нагрузками, но недостаток сна сделал его слишком раздражительным — он первым жаловался каждую ночь на тяготы дня — и это стало последней соломинкой.

Он отказался исполнить приказ. Он закричал на вахмистра, что это не его мир, и он здесь никто. И без предупреждения, без единого слова, вахмистр достал лазерный пистолет и застрелил его.

Ожидали, что после этого случая что-то будет, ходили слухи, что жалобы дошли до самого губернатора-генерала, и несколько дней казалось, что криговцев в противогазах стало вокруг меньше, чем до того. Потом полковник Браун обратился к новобранцам, несколько напряженно заявив, что вахмистр действовал по уставу, и этим все и кончилось. Криговцы вернулись в еще большем количестве, и все продолжилось, как и раньше, за исключением того, что теперь ночью в казарме было очень тихо.

Он вспоминал:

Теоретические занятия тоже изменились. Теперь большая их часть была посвящена заучиванию и чтению наизусть благословений Императора. Гюнтера учили, что его командиры для него и есть сам Император, и сомневаться в правильности их приказов — отвратительное богохульство.

Новобранцев теперь называли только по номерам, наказывая за малейшее упоминание их старых имен. Гюнтера заставили три раза пробежать вокруг космопорта с ранцем, наполненным камнями, за то, что он неосторожно назвал себя «я» вместо «солдат номер такой-то», и еще один круг за то, что бегал слишком медленно. Было объявлено, что некоторые новобранцы слишком привыкли друг к другу, и взводы должны быть переформированы, чтобы разделить старых друзей и новых знакомых.

Так Гюнтер перестал быть солдатом Сорисоном и стал солдатом № 1419, но он и не возражал протии этого. Он чувствовал, что начинает понимать, что значит быть солдатом, и готов был принять это бремя, потому что знал, что быть солдатом — это то, что нужно, чтобы спасти Арикс.

Он вспоминал:

Покрытое инеем поле, свежий морозный воздух, предвещавший приближение зимы. Взвод Гюнтера совершал марш до Телониус-сити и обратно, и большую часть обратного пути они мечтали о привале и еде. Но вместо этого их инструктор, старший гвардеец Корпуса Смерти, разделил их на две группы и приказал драться врукопашную друг с другом.

Солдаты сначала никак не хотели начинать бой, но негромкое предупреждение и рука инструктора, потянувшаяся к лазгану, произвели нужное впечатление, и они неохотно начали драться. Обещание победившей команде дополнительных пайков за счет проигравших вызвало несколько больше энтузиазма, и Гюнтер был сбит с ног огромного роста солдатом с лицом, оплывшим, как тесто, который был вдвое старше него.

Но прежде чем Гюнтер успел встать и начать отбиваться, инструктор остановил бой. Ему явно было что сказать по поводу старания новобранцев, но он решил, что сначала необходима наглядная демонстрация. Он вытащил из рядов одного молодого солдата и приказал ему сжать кулаки и приготовиться к бою. Новобранец встал в боевую стойку с явной неохотой, и инструктор набросился на него как «Леман Русс Разрушитель».

Гюнтер вздрагивал, когда инструктор всаживал удар за ударом в подбородок новобранца, а когда тот поднял руки, чтобы защитить лицо, удары посыпались в живот. Инструктор приказал солдату защищаться, забыть о том, что противник старше его по званию, и сражаться как положено, но новобранец реагировал слишком медленно, и, хотя, в конце концов, он стал бороться более воодушевленно, пытаясь повалить инструктора, но к тому времени он был слишком избит и оглушен, чтобы сражаться эффективно. Удар локтем по колену выбил его коленный сустав, и новобранец повалился на землю, но инструктор в маске продолжал методично избивать его, пока солдат не потерял сознание, истекая кровью.

— Вот, — объявил инструктор, даже не запыхавшись, — какого усердия я ожидаю от вас, если вы не хотите сражаться со мной.

На этот раз, когда бой начался снова, Гюнтер искал человека с оплывшим лицом, и увидел его в драке, в которой товарищей Гюнтера по команде было меньше, чем соперников. Гюнтер схватил противника за плечо, развернул его и ударил, но, видимо, недостаточно сильно. Ответный удар обрушился на его лицо. Он согнулся, и человек с оплывшим лицом набросился на него, используя свой вес, чтобы снова повалить Гюнтера на холодную твердую землю.

— Не брезгуйте бить в спину, — объявил инструктор, возможно, имея в виду Гюнтера. — Это не рыцарский турнир, это война!

Он был прав, и Гюнтер почувствовал злость на себя за свою ошибку, и на противника, за то, что он воспользовался этой ошибкой. Возможно, это было нечестно, но теперь ненавидеть этого человека было удивительно легко. Еще несколько минут назад он был товарищем Гюнтера, но сейчас он стоял между Гюнтером и его единственной целью в жизни.

— Оставь его! — приказал инструктор кому-то, кого Гюнтер не видел. — У него есть аптечка, и он может позаботиться о себе, а если нет…

Не было необходимости договаривать до конца. «Если солдат не может позаботиться о себе, он бесполезен для нас».

Гюнтера прижали к земле, огромный кулак поднялся в воздух, чтобы обрушиться на его голову, но воспоминание об Арикс придало ему достаточно сил, чтобы вырвать одну руку и ударить противника. Человек с оплывшим лицом от неожиданности потерял равновесие, и Гюнтер отбросил его, ловко перекатившись и встав на ноги, и пригнулся, уклонившись от еще одного удара.

— Если вы не пытаетесь убить друг друга, значит, вы недостаточно стараетесь.

Двое солдат схватили Гюнтера за руки сзади, держа его, а человек с оплывшим лицом бросился на него снова. Но вместо того, чтобы пытаться уклониться от удара, на этот раз Гюнтер встретил атаку, крепко уперевшись ногами в землю и опустив голову. Он ударил гиганта с оплывшим лицом головой в челюсть, от удара они оба зашатались, но один из солдат, державших Гюнтера, от неожиданности выпустил его. Сжав зубы, глядя сквозь черные пятна, плававшие перед глазами, Гюнтер ударил локтем назад, в живот другого противника, державшего его, и, упав на одно колено, перебросил испуганного седого солдата через плечо.

Он был во власти момента, он уже не мог остановиться, подумать, что-то спланировать посреди схватки, все более набиравшей ярость. Он лишь реагировал на возникавшую угрозу, защищал союзников, когда мог. Один раз он врезался плечом в мчавшегося на него противника, и почувствовал, как ключица его жертвы треснула, и противник упал с криком боли.

Было гораздо легче, подумал он, если не знаешь их имен.

Он едва замечал, что в схватке все меньше бойцов остается на ногах. Когда инструктор дунул в свисток, Гюнтер, шатаясь, увидел, что только он и еще трое солдат из его команды остались стоять. Поле наполнялось стонами раненых, и когда адреналин ушел, Гюнтер не знал, стоит ли ему испытывать стыд или гордость. Но на самом деле он не чувствовал ничего, так как лишь выполнял то, что приказал инструктор. Гюнтер становился тем человеком, каким должен был стать, и если бы он стал таким человеком раньше, Арикс сейчас была бы уже спасена.

Разумеется, никто не похвалил его за победу. Криговский инструктор обошел поле, раздавая пинки тем, кто очнулся и, по его мнению, мог встать, но еще не встал. Он приказал сделать импровизированные носилки для тех нескольких солдат, которые были явно не в состоянии сражаться следующий месяц или два.

Должно быть, они являли собой странное зрелище, когда вернулись в космопорт, потому что отделение новобранцев на стрельбище, толпа беженцев на холме, лейтенант СПО, проводивший строевую подготовку на плацу — все оборачивались и изумленно смотрели на них. Гюнтер не сомневался, что за закрытыми дверьми возникнут вопросы о событиях сегодняшнего дня, так же догадывался он, какими будут ответы на них.

Той ночью он лег спать с гудевшей от ударов головой, ребра сильно болели несколько дней, но он и не думал жаловаться.

Он многому научился в тот день на покрытом инеем поле, даже, как он чувствовал, чему-то большему, чем за все предыдущие дни тренировок. Он нашел что-то в себе, и, по мнению Гюнтера, это открытие стоило того, чтобы ради него несколько дней терпеть боль.

Но этот синяк под глазом он получил не в тот день.

Он вспоминал:

Он не радовался тому, что бы приглашен на совещание в кабинете полковника.

Сначала он чувствовал себя польщенным, что его пригласили, но потом испытывал все большую неловкость. Они хотели видеть прежнего Гюнтера Сорисона, а не солдата № 1419, и воспоминания о прежней жизни лишь наполняли его сожалением. Но все же это совещание позволяло ему приблизиться к своей цели. Еще несколько дней…

На один день он был освобожден от тренировок, получил небольшой стол в углу губернаторского кабинета и несколько инфопланшетов со старыми картами рудников. Он пытался вернуть свой разум в прошлое, вспомнить обновленные карты в своем офисе, но никак не мог добиться, чтобы нарисованные им карты соответствовали смутным образам в его памяти. Совсем не помогало делу, что Хенрик очень волновался и суетился вокруг, и Гюнтер испытал облегчение, когда пришел полковник Браун и заявил, что хочет поговорить с губернатором-генералом наедине.

Гюнтер поднялся, что выйти, но Хенрик велел ему продолжать работу, и вместе с полковником вышел в коридор. Это произвело тяжелое впечатление на Гюнтера, подчеркнув, насколько важной была его задача, и он удвоил усилия. Как он ни старался, но голоса Хенрика и Брауна, звучавшие из-за полуоткрытой двери, отвлекали его,

— … третий взвод за эту неделю… На этот раз — дрались палками. Я знаю, мы обсуждали это раньше, сэр, но я опасаюсь…

— … понимаю ваше беспокойство, полковник, но мои руки связаны…

— … еще четырнадцать солдат в госпитале… Что дальше? Настоящие боеприпасы?

— … обсуждали это несколько раз с полковником-186, и по его мнению…

— … с уважением, сэр, я так понимаю, что вы по-прежнему командуете…

— … работать с этими людьми, — голос Хенрика звучал взволнованно. — Они нужны нам. Нужны их ресурсы, их… преданность общему делу, их опыт…

Браун пробормотал что-то, чего Гюнтер не расслышал, но резкий ответ Хенрика он слышал хорошо.

— Мы сражаемся на войне, полковник Браун, — сказал губернатор-генерал, — А на войне неизбежны жертвы.

Однако когда Хенрик вернулся за свой стол, он отнюдь не выглядел решительным. Он сидел, закрыв лицо руками, пока не вспомнил, что он тут не один. Тогда он выпрямился и притворился, что занят какой-то работой на инфопланшете.

Доклад Гюнтера никак не улучшил настроение Хенрика. Его новая карта туннелей была исписана извиняющимися заметками, указывающими, что сведения могут быть неточны. Таких было большинство.

— Как я покажу это криговскому полковнику? — бушевал Хенрик. — Он решит, что мы… Ты сказал мне, что можешь это сделать, Сорисон. Я ради тебя полез в петлю, а ты… ты подвел меня!

Прежний Гюнтер хотел протестовать. Он не только сделал все, что мог, он с самого начала честно предупредил Хенрика о своих сомнениях, но тот только отмахнулся.

Однако солдат № 1419 встал по стойке смирно и сказал:

— Да, сэр. Простите, сэр.

— Мне нужно, чтобы ты переделал это! — резко сказал Хенрик, сунув инфопланшет обратно Гюнтеру. — Я не могу послать сто человек под землю на основании одних предположений! Не сомневаюсь, если бы ты был одним из этих людей, ты бы…

— Простите, сэр, — запнулся Гюнтер. — Я думал… то есть, солдат № 1419… то есть, я надеялся, что мне позволят присоединиться к команде комиссара Костеллина.

Хенрик покачал головой.

— Я так не думаю, — сказал он. — Ты администратор, Сорисон, и, кажется, даже с этой работой ты не можешь справиться. Сколько раз вообще ты спускался в рудник?

— Три раза, сэр. Только три. Но я… — Гюнтер чувствовал, что в нем поднимается паника. — Я должен вернуться, сэр. Я поклялся, что вернусь. Ради нее.

— Понятно, — хрипло сказал Хенрик, и свет, казалось, потух в его глазах. — Мы все испытали это, Сорисон. Мы все кого-то потеряли, но шансы… — он глотнул. — У тебя будет шанс, когда твоя подготовка закончится. Тогда ты и будешь сражаться за свою женщину. А пока… пока, думаю, мы должны оставить это задание криговцам. Они, кажется, знают, что делают, и я…

— Это Арикс, сэр, — выпалил Гюнтер, потому что в этот отчаянный момент он действительно думал, что это может иметь значение. Это ваша племянница. Я поклялся, что вернусь за ней. Она была в моем доме, ждала меня. Я должен найти ее!

Лицо Хенрика застыло. Его красные щеки побледнели.

— Как… откуда ты знаешь мою…? — прохрипел он, и Гюнтер понял, что сказал слишком много.

Понадобилась секунда, чтобы губернатор-генерал все понял. Потом глаза Хенрика сверкнули, и он, сжав правую руку в кулак, ударил в левый глаз Гюнтера. Все еще стоя по стойке смирно, Гюнтер видел, что последует удар, но не пытался его избежать.

Хенрик отвернулся, опустив голову и глубоко дыша, чтобы успокоиться. Бесконечную минуту никто не произносил ни слова. Потом, не оборачиваясь, Хенрик тихо сказал:

— Может быть, ты сможешь найти кого-то из штейгеров, если кто-то из них уцелел.

— Да, сэр.

— Покажи им свою карту и спроси, что они могут к ней добавить.

— Да, сэр, — сказал Гюнтер. — Спасибо, сэр.

КАЗАРМА просыпалась за спиной Гюнтера, солдаты одевались, убирали койки, готовились к построению. Всем им нужна была раковина, они уже кричали Гюнтеру, чтобы он скорее заканчивал.

Второе утро после его встречи с Хенриком. Две ночи подряд Гюнтер ожидал, что ворвутся криговские солдаты, стащат его с койки, поставят на колени и выстрелят в голову. Но казалось, что Хенрик не собирается давать ход этому делу, возможно, ради Арикс. Возможно, потому что у него хватало более важных проблем.

Арикс…

Диверсионная группа Костеллина направится в город сегодня, с картой, которую подготовил для них Гюнтер, но он не пойдет с ними. «Это не имеет значения», сказал он себе. Будут и другие возможности, как сказал Хенрик. Теперь он был убежден в этом, и эта убежденность сверкала холодным жестким блеском в его серых глазах.

И он вдруг понял, что это было самой большой переменой в его лице, отражавшемся в зеркале. Не стрижка, не щеки, не синяк от кулака губернатора. Это были эти серые глаза, полные воспоминаний и тяжкого опыта, накопленного за столь недолгое время.

Управляющий рудником Гюнтер Сорисон смотрел в глаза другого человека.

Это были, осознал он, глаза солдата.

ГЛАВА 16

ОЖИДАЕМАЯ атака некронов на юге не состоялась.

Это означало, что силы противника не будут отвлечены, когда группа Костеллина отправится на задание. Это так же ставило под вопрос цель этой операции. Комиссар сказал полковнику-186:

— Что если некронам не нужны наши источники энергии, и время их предыдущих атак было все-таки случайностью?

Он планировал отправиться на задание в полдень. Но вместо этого он приказал диверсионной группе ждать, и сам сидел в ожидании за столом, напряженно следя за переговорами по воксу, пока полковник-103 не сообщил, что задача выполнена, южный генераторум уничтожен, но нет никаких признаков противника.

Хенрику, однако, не хотелось отказываться от операции, вдохновленной его гениальным замыслом.

— Возможно, — предположил он, когда старшие офицеры снова собрались на совещание, — что некроны все еще слабы, и решили не вступать в бой, который не смогут выиграть.

— Операция будет продолжаться по плану, — решил полковник-186. — Мы не можем упустить возможность того, что наше первоначальное предположение было верным, что уничтожение главного городского генераторума может дать нам решительное преимущество в этой войне, и даже если мы ошибаемся…

— То мы ничем не рискуем, так? — заключил Костеллин, сжав губы.

— Именно так, — сказал полковник, явно не заметив иронии в словах комиссара.

— Конечно, — сказал Костеллин, — если некроны действительно пересмотрели приоритетность целей, они могли принять решение защищать главный генераторум, пожертвовав меньшими. Мы можем направиться прямо в засаду.

Полковник кивнул.

— По крайней мере, в этом случае подтвердится предположение, что генераторум действительно важен для них, и мы сможем планировать дальнейшие операции в соответствии с этими сведениями. Однако, если на то будет милость Императора, некроны едва ли смогут обнаружить проникновение диверсионной группы, и генераторум будет защищаться лишь незначительными силами.

— Возможно и так, — согласился Костеллин. — Но в таком случае возникает вопрос: где тогда могут быть их главные силы?

ЗАПАДНАЯ окраина Иеронимус-сити теперь была на заметно большем расстоянии от космопорта, чем раньше. Полугусеничный транспортер Костеллина осторожно ехал по каньону между громадными грудами развалин, туда, где осадные орудия Корпуса Смерти по-прежнему изрыгали свои разрушительные снаряды, неумолимо продвигая линию фронта вперед.

Здесь был обнаружен вход в старый рудник, пространство вокруг него расчистили от развалин. «Термит», доставленный с войскового транспорта, уже был спущен в туннель — для этой работы потребовался целый взвод гвардейцев и собранная на месте система блоков. Конечно, «Термит» мог и сам пробурить себе путь, но это неминуемо вызвало бы обрушение туннеля за ним.

Костеллин прибыл за час до начала операции, но один взвод гренадеров был уже здесь, а второй уже подъезжал с колонной «Кентавров». Костеллин привез с собой техножреца по имени Ломакс, тощего человека с бесцветными глазами, ощетинившегося таким множеством механодендритов, что он был похож на гигантского металлического паука. Ломакс был здесь по двум причинам, и первая, но не главная из них, заключалась в том, что Костеллин не слишком надеялся, что древний «Термит» не подведет его.

Он приказал солдатам построиться и произнес краткую вдохновляющую речь. Сотня масок-черепов бесстрастно смотрела на него. Он знал, что гренадеры Крига — элита из элиты, вероятно, лучшие солдаты, которыми ему приходилось командовать, но в полках Крига давно говорилось, что, когда гвардейца переводят в ряды гренадеров, это потому, что он жил слишком долго. Смертность в отделениях гренадеров была очень высока даже для Корпуса Смерти, и их маски-черепа, которые они носили поверх противогазов, были символом того, что они приняли и считают за честь предстоящее им мученичество.

Когда речь была закончена, гренадеры по двое начали спускаться в туннель по тросу. Когда внизу оказалось достаточно солдат для охраны туннеля, Костеллин приказал двум членам экипажа «Термита» присоединиться к ним и осмотреть машину, пока остальные спускаются.

Наконец, настала его очередь, и, хотя гвардеец почтительно предложил спустить его на блоке, Костеллин последовал примеру своих солдат и начал спускаться по тросу на руках. Он пожалел о своем тщеславии, когда уже немолодые мышцы рук с трудом держали его вес. Однако он справился и спрыгнул в кабину лифта, двери которого были выломаны. Переведя дыхание, он вышел из лифта в холодную пещеру с высоким потолку, освещенную лишь слабым светом солдатских фонарей.

Костеллин включил и свой фонарь, и в его свете взглянул на инфопланшет, ориентируясь по карте. Он увидел туннель, по которому они должны были следовать, и послал вперед двух разведчиков, сперва убедившись, что их комм-линки исправны. Когда двигатель «Термита» хрипло взревел, Костеллин выругался сквозь зубы; если где-то здесь в рудниках были некроны, они уже могли направиться сюда.

«Термиту» понадобилось несколько попыток, чтобы войти в туннель, прежде чем он смог начать продвигаться вперед. Он двигался медленно, со скоростью шага, давя гусеницами обвалившиеся камни, так что у последних оставшихся наверху гренадеров было достаточно времени, чтобы спуститься в туннель и догнать машину. Им пришлось идти позади «Термита», потому что, за исключением некоторых мест, где туннель ненадолго расширялся, не было пространства, чтобы обойти машину. Костеллин подумал, что это может стать проблемой для разведчиков, если они наткнутся на противника. Если же противник зайдет с тыла, это станет проблемой для всех остальных.

Он смотрел на карту, по воксу указывая направления. К счастью, туннели в рудниках чаще разветвлялись, чем поворачивали, и «Термиту» только один раз пришлось использовать свой тяжелый бур, установленный на крыше, чтобы расширить туннель. Однако, менее чем через полтора часа пути туннель резко свернул к северу, уводя их в сторону от маршрута.

— Вот, — указал Костеллин, сверившись с картой, — прямо здесь. Мы должны пробурить стену под углом 15 или 35 градусов к направлению туннеля — наш картограф тут не вполне уверен. Думаю, сначала стоит попытаться пробурить под углом15 градусов и около десяти градусов вниз. Если через 500 метров не попадем в другой туннель, возвращаемся и пробуем другое направление.

Бур «Термита» начал вращаться, его основание поднялось на ржавой гидравлике, и когда бур воткнулся в стену, его разрывающий уши визг заставил Костеллина вздрогнуть.

На этот раз им повезло. Лишь спустя несколько минут после того, как корма «Термита» исчезла в пробуренной стене, его экипаж доложил, что они нашли новый туннель. К сожалению, «Термит» вошел в туннель сверху, и поэтому им пришлось отвести машину немного назад и еще больше опустить бур. В результате получился туннель большего размера, чем планировалось, и, конечно, он обрушился сразу за «Термитом».

Костеллин отступил подальше от густой тучи пыли. Гренадеры в масках, однако, немедленно приступили к работе, следуя приказам своих вахмистров — одно отделение достало шанцевый инструмент, другое начало собирать подпорки с боковых туннелей. Слишком далеко копать не пришлось, так как большая часть туннеля была все еще проходима, хотя чтобы пройти, приходилось пробираться по кучам камней или протискиваться в узкие щели между ними. Но даже так понадобилось более часа работы, чтобы первый солдат, наконец, вышел в туннель другого рудника, где их ждал «Термит».

И тогда начались настоящие проблемы.

Карта второго рудника была безнадежно неточной, заставляя их ходить кругами. Костеллин проверял каждый туннель с компасом, измерял его длину шагами и делал пометки на карте в инфопланшете, но было невозможно сказать точно, какую из стен надо бурить следующей. Его первый выбор оказался неправильным, и, так как они теперь находились близко к территории некронов, Костеллин жалел, что пришлось зря включать бур, работавший с оглушительным ревом.

Вторая стена, однако, поддалась с неожиданной скоростью, и короткий прямой туннель, пробуренный «Термитом», продержался достаточно долго, чтобы все успели пройти в третий и, судя по карте, последний рудник. «Термит» был им больше не нужен, и Костеллин с облегчением приказал выключить двигатель машины, но прошла почти целая минута, пока грохочущее эхо в туннелях затихло.

Предстояла следующая задача, главным образом для которой Костеллин и взял с собой техножреца. Ломакс выступил вперед, присел у кормы «Термита», и открыл кормовое отделение. Согнув пальцы, он запустил их в таинственные механизмы машины, произнося литании и молитвы Богу-Императору в его ипостаси Бога-Машины. Костеллин и не надеялся понять тайные ритуалы техножреца, но все равно наблюдал, пока Ломакс не отошел от «Термита», вынув из машины заржавевшую серую коробку, опутанную проводами, которую он с почтением держал серво-рукой на некотором расстоянии от себя.

Они пошли дальше, и на этот раз карта достаточно быстро привела их в большую пещеру, подобную той, в которую они спустились в первый раз. В центре пещеры безмолвно стояли шесть кабин с лифтами, и Костеллин, указав на них Ломаксу, спросил, возможно ли включить их. Техножрец ответил, что располагая достаточным временем, он сможет подключить источник энергии «Термита» к их механизмам.

Тем временем по предложению Костеллина гренадеры развернули одеяла и расположились на пару часов сна, не снимая масок, хотя каждый взвод выставил отделение из десяти часовых. Костеллин взглянул на хронометр. После всех их злоключений они все же укладывались в запланированное время, успевая начать атаку на генераторум точно перед рассветом.

Сам Костеллин не спал. Время отдыха он использовал для того, чтобы помолиться Императору, и, принести, как он полагал, последнее покаяние.

Обряды техножреца завершились успехом. С металлическим лязгом и запахом озона, осветившись ярко-синим светом, лифты включились. Здесь были только четыре платформы, но через несколько минут и остальные две опустились в решетчатые кабины. Костеллин почувствовал облегчение. Если бы шахты лифтов были блокированы, его отряд там бы и погиб.

К этому времени все гренадеры уже были на ногах и паковали свои одеяла. Костеллин направил в лифты три отделения с лейтенантом из роты «Гамма», приказав им подняться на поверхность. Спустя двадцать минут лейтенант подтвердил по воксу, что вход в рудник чист, поблизости нет никаких признаков некронов, и он посылает лифты назад за остальными.

Его прервал полковник-186, связавшись с Костеллином на командирском канале. Он приказал доложить обстановку, что Костеллин и сделал, после чего полковник сообщил, что у них наверху происходят важные события.

— Некроны собирают силы для наступления, — сказал полковник, — даже большие, чем те, что они задействовали на севере. По данным сканирования, они направляются к нам.

— Именно когда вы подошли к западному генераторуму, — прошептал Костеллин. — Хенрик был прав.

— Это хорошие новости, комиссар. Это значит, что генераторумы действительно важны для некронов. Вы сослужите службу Императору, выполнив задание.

— Вероятно, они решили пожертвовать южным генераторумом, но не разделять свои силы, рискуя потерять оба. Но, полковник, сколько их…?

— Я запросил подкрепления из трех других полков, но, конечно, у них тоже недостаточно сил, и им тоже нужно удерживать свои участки фронта.

— 42-й полк едва смог остановить наступление некронов на прошлой неделе. Если их армия с тех пор пополнила свою численность, тогда… 1800 человек, полковник. Мы потеряли 1800 человек убитыми.

— Но эти потери позволили нам узнать многое о способностях некронов. Генералы произвели расчеты, Костеллин. Они говорят, что мы можем победить, даже если численность войск некронов увеличится. Мы загоним этих монстров обратно в землю, из которой они вылезли.

Костеллин вздохнул.

— Молюсь, чтобы вы оказались правы, — сказал он. — Да поможет вам Император.

— И вам, — сказал полковник.

Костеллин повернулся, чтобы передать «хорошие новости» своей команде, открыв вокс-канал, чтобы могли слышать и те, кто уже поднялся на поверхность. Он подчеркнул тот факт, что теперь, когда армия некронов направляется на запад, силы противника, наконец действительно отвлечены.

— У нас есть шанс, — сказал он, — нанести сокрушительный удар…

Он не успел договорить. Силуэты, словно появившиеся из кошмаров, возникли в свете солдатских фонарей, и Костеллин, развернувшись, увидел, что монстры уже позади него, появляясь из стен пещеры. «Словно призраки», подумал он, и сразу же понял, с чем столкнулся, вспомнив описание тех наполовину призрачных существ, которые атаковали 42-й полк.

Они были гораздо более чудовищными, ужасающими во плоти — точнее, в металле — чем комиссар мог даже вообразить. Они набрасывались на гренадеров, их длинные свисавшие позвоночники хлестали, извергая смертоносные электрические разряды, но когда гренадеры стреляли в ответ, их выстрелы безвредно проходили сквозь полупрозрачные силуэты призраков.

Костеллин взял в одну руку плазменный пистолет, чтобы не позволить чудовищам подойти ближе, а в другую цепной меч, чтобы сражаться с ними, когда они все-таки неизбежно подойдут, используя свои уникальные способности. Его успокаивала вибрация цепного меча в руке и жужжание его зубьев, похожее на гул разъяренного роя катачанских кровавых ос.

— Помните инструктаж, — приказал он по воксу. — Эти твари могут становиться нематериальными по своему желанию. Дождитесь, когда они атакуют, и стреляйте по ним, когда они полностью материальны.

Призрак набросился на вахмистра, протягивая длинные руки к его лицу. Пальцы-клинки вонзились в маску, из глаз хлынули потоки крови, но отделение вахмистра, следуя приказу Костеллина, именно в этот момент открыло огонь из хеллганов по твари. Некрон вздрагивал с каждым попаданием, но держался, пока наконец один выстрел — Костеллин хотел бы знать, какой, хотел бы знать слабые места этого монстра, если они вообще были — свалил его на землю, призрак свернулся и замер.

Еще один призрак летел на Костеллина, и комиссар встретил его зарядом раскаленной плазмы, которая безвредно прошла сквозь фигуру некрона. Костеллин ожидал этого, и нанес удар цепным мечом в тот момент, когда некрон добрался до него, снеся металлический череп монстра с плеч. Следующая атака обрушилась сзади, и Костеллин не успел развернуться и привести меч в изготовку к бою; он успел только отпрыгнуть, когда призрак проплыл над ним, и поднял пистолет, увидев, что некрон развернулся для второго захода. Гренадер опередил его, и призрак исчез во вспышке выстреламелтагана. Волна раскаленного воздуха обожгла лицо Костеллина, в нос ударил запах опаленных волос.

Все это было бесполезно. Этих чудовищ было слишком много, не меньше тридцати, и их способность становиться нематериальными давала им явное преимущество над более многочисленными гренадерами. Хуже того, убитые некроны вновь поднимались.

Костеллин, временно оказавшись вне досягаемости противника, несколько раз выстрелил, пытаясь поддержать огнем своих людей, но, хотя он целился хорошо, по крайней мере два из трех его выстрелов прошли сквозь призраков, не причинив вреда, а гренадеры падали один за другим, оглушенные электрическими ударами хвостов, или выпотрошенные металлическими пальцами-клинками.

В комм-линке Костеллина раздался голос второго оставшегося криговского лейтенанта. Даже он понимал, что ситуация безнадежная, и предложил поднять на вернувшихся лифтах еще тридцать человек, чтобы они смогли продолжить выполнение задания.

— Вы должны пойти с ними, — сказал лейтенант. — Я останусь здесь и попытаюсь выиграть для вас как можно больше времени.

Он был прав, и Костеллин сам пришел к тому же заключению. Но все же он медлил секунду, прежде чем одобрить самопожертвование лейтенанта, потому что все-таки он был человеком.

К шуму боя добавился новый звук: шуршащий, словно миллион листьев, гонимых сильным ветром. Внезапно из туннелей в стенах пещеры вырвались неисчислимые орды летающих металлических насекомых, каждое из которых было по размеру больше, чем кисть руки Костеллина.

Нельзя было терять время. Лейтенант приказал ближайшим гренадерам идти в лифты, и Костеллин тоже направился к одному из лифтов. Его пистолет продолжал стрелять, и взрывы плазмы вырывали огромные бреши в роях насекомых, но их место занимали новые и новые твари, потоком изливавшиеся из туннелей. Мелтаганы гренадеров — те немногие, что у них были — действовали с почти такой же эффективностью, тогда как хеллганы, хотя и уничтожали те цели, по которым попадали, но их узкие лучи могли уничтожить не больше двух-трех насекомых за один выстрел.

Еще один солдат упал, на него набросились шесть насекомых. Костеллин подумал, что они удушат его, но когда насекомые снова взлетели, он заметил, что их жертва истекает кровью от сотни узких порезов.

Некронские призраки, конечно, могли с легкостью пройти сквозь рой насекомых. Они убивали жертву за жертвой, еще до того, как те могли отреагировать. Кабина лифта была полна, на платформе рядом с Костеллином стояли четыре гренадера, продолжая отстреливаться, и комиссар, выключив цепной меч, спрятал его в ножны. Рой насекомых метнулся к нему, словно некий разум заметил, что он пытается сбежать, а дверь лифта, скрипя и лязгая, закрывалась слишком медленно. Но все же она успела закрыться как раз в тот момент, когда первое насекомое врезалось в нее с силой удара кувалды. Они цеплялись за металлическую решетку, тщетно вытягивая когтистые лапы, но тела насекомых были слишком широкими, чтобы пролезть сквозь решетку. Призраки, конечно, не испытывали таких трудностей.

Платформа содрогнулась и начала подниматься, оставляя скребущихся насекомых внизу, и, справа от Костеллина начал подниматься и второй лифт. Но повернувшись налево, Костеллин с ужасом увидел, как два призрака с легкостью проникли в третий лифт и выпотрошили находившихся там пятерых солдат, которые из-за тесноты даже не могли поднять хеллганы, чтобы отстреливаться.

Костеллин увидел и Ломакса, отчаянно стучавшего в закрытую дверь четвертого лифта, пытавшегося выломать ее, хотя платформа за дверью была уже набита солдатами до предела и поднималась вверх. Некроны набросились на техножреца со всех сторон, но когда они добрались до него, лифт Костеллина уже уехал далеко вверх, и это, несомненно, избавило комиссара от еще одного ужасного зрелища, которое могло бы добавиться к его кошмарам.

Он все еще не был в безопасности.

Костеллин приказал гренадерам отойти к краям платформы. Места было очень мало, но они все-таки смогли освободить небольшое пространство в центре платформы, куда Костеллин приказал им навести оружие. Прошла минута, и комиссар уже начал думать, что эта предосторожность не была необходимой. Вдруг призрак с воем ворвался в лифт через пол, и четыре хеллгана выстрелили — плазменный пистолет Костеллина сжег бы ноги всем присутствующим — и мерзкая тварь умерла, потом снова вскочила, но второй залп уложил ее навсегда.

Прошли еще полторы минуты, череп мертвого некрона придавил ногу Костеллина, заставив его содрогнуться. Больше противников не появлялось, и комиссар уже начал думать, что они пережили самое худшее.

Вдруг платформа, лязгнув, остановилась, синие фонари на ее краях погасли.

— Святой Трон! — произнес Костеллин. — Они, должно быть, уничтожили источник энергии от «Термита». Мы здесь в ловушке!

— Мы можем подняться, сэр, — сказал гренадер, указав на четыре ржавых, но крепких цепи, на которых висела платформа. Костеллина не слишком устраивала такая перспектива, и он попытался связаться по воксу с лейтенантом на поверхности, надеясь, что там должна быть ручная лебедка для аварийных случаев. Но никто не отвечал, и, переключившись на общий канал, Костеллин услышал лишь треск помех. Разочарованно он выдернул наушник из уха. Кроме всего прочего они теперь лишились и вокс-связи.

— Ладно, — устало сказал он. — Будем подниматься, и нам лучше поспешить. Мы не знаем, сколько еще наши товарищи смогут продержаться там, внизу. И в любой момент на нас могут наброситься новые твари. Хуже того, они могу доложить своим главным силам. Возможно, пока я говорю, целая армия некронов направляется к выходу из этой шахты, и если они придут туда раньше, чем мы… — не было необходимости говорить о последствиях.

Два гренадера уже полезли по цепям вверх, упираясь ногами в стену шахты, их фонари, прикрепленные к штыкам хеллганов, казались светлячками во тьме. Через секунду за ними последовали еще двое солдат, и на платформе остался один Костеллин.

Он взялся за цепь, его перчатки стали скользкими от смазки. Он не знал, насколько высоко идет эта шахта, не знал, сможет ли он выбраться из нее, не имея силы молодых солдат, но что ему еще оставалось кроме как попытаться?

Он начал подниматься.

ГЛАВА 17

ЕЩЕ один день, такой же, как и остальные. Еще двенадцать часов труда в развалинах, пытаясь не думать. Единственным изменением было то, что рабочие смены были укорочены, чтобы уделить время богослужению, которое Амарет проводил трижды в день — на рассвете, в полдень и на закате. К третьему дню Арикс если не совсем привыкла к церковным службам, то, по крайней мере, притерпелась. Она была рада, что они предоставляют хоть какую-то передышку от работы, а в здании храма теплее, чем на улице. Иногда она думала, делает ли это ее грешницей.

Во время первой службы двое человек вскочили и начали протестовать, и Арикс позавидовала их смелости… пока Амарет не приказал вывести их вперед, достал лазерный пистолет и отправил их «на милость Железных Богов». С тех пор никаких протестов не было.

Колокола храма начали звонить, и Арикс отложила лопату и присоединилась к колонне других рабов, которых вели в храм. Она не сразу заметила, что утро уже позднее. Взглядом она искала Тилара, и ее желудок скрутило от испуга, когда она его не нашла. Что если он тоже забыл о времени и еще не вернулся?

Что если Амарет сегодня решит отвести ее к пирамиде?

— Он боится, — шепнул ей Тилар прошлой ночью. — Амарет боится, что когда он придет к богам, они отвергнут его или хуже… Он жаждет их одобрения, но, чтобы получить его, он должен рискнуть всем, что у него есть, в том числе и жизнью.

— Тогда, может быть, он не пойдет к ним? — прошептала Арикс. — Может быть, он не решится?

— Он пойдет, — мрачно ответил Тилар. — Его положение слишком ненадежно, он жаждет власти и статуса, который могут, как он думает, дать Железные Боги. Он знает, чем рискует, и поэтому медлит, но скоро он решится.

Этим утром он оставил Арикс работать в одиночестве, и она выругала себя за то, что так скучает по нему. За это недолгое время он стал так важен для нее. Ее путь к спасению, ее надежда. Но у них не было выбора. Тилар должен был готовить планы побега, и он не мог это делать, оставаясь рядом с ней. За ней слишком бдительно наблюдали.

Она устало прошла в храм, теперь даже не обращая внимания на нарисованный череп над воротами. Паства заполнила только передние скамьи, но по сравнению с вчерашней службой людей было больше. Амарет произвел в жрецы несколько надсмотрщиков, назначив на их место благонадежных рабов. Он послал своих новых жрецов «нести слово», и они возвращались, приводя многочисленных благодарных беженцев.

Арикс повернула голову, пытаясь найти Тилара в толпе, но не нашла его.

— Я думаю, надсмотрщики теряют бдительность, — сказал он прошлой ночью, — и некоторые из них только недавно были повышены из рабов, и слишком наслаждаются возможностью господствовать над нами, но кроме этого ничего не делают. Кроме того, они обязаны всюду ходить за тобой, куда бы ты ни пошла. Думаю, если выберу подходящее время, то смогу ускользнуть.

«Возможно, именно это он и сделал», подумала Арикс. Возможно, он сбежал, и, несмотря на все свои самые лучшие намерения, убедился в тщетности попыток вернуться за ней, и решил спасать себя. Она не могла его винить.

Многие рабы начали раскрашивать лица, подражая жрецам. Самым популярным рисунком был символ солнца на лбу. Казалось, что с каждым новым днем Арикс все глубже проваливалась в пропасть безумия, и боялась, что у нее ненадолго хватит сил держаться.

Она краем уха слушала очередную проповедь Амарета, сидела, вставала, становилась на колени вместе со всеми, и все это время по обеим сторонам от нее стояли два надсмотрщика. Она притворялась, что повторяет слова новой, еретической молитвы, но отказывалась их произносить. Когда паства склоняла головы в молитве Железным Богам, Арикс про себя молилась Императору. Каждый день она поминала в молитвах Гюнтера, но теперь молилась и о Тиларе. Она просила Императора спасти его, где бы он ни был.

Сейчас ей пора бы знать, каким будет Его ответ.

Служба закончилась и паства начала расходиться, когда появились двое надсмотрщиков, проталкивавшихся сквозь толпу. Они тащили еще одного человека, его ноги волочились по земле, лицо представляло собой массу синяков. Его явно избили.

— Мы нашли его, лорд Амарет, — радостно воскликнул один из надсмотрщиков. — Мы нашли беглеца, еретика!

— Я верен Богу-Императору человечества, — огрызнулся пленник. — Это не я здесь еретик.

Конечно, это был Тилар, и Арикс в ужасе закрыла рот рукой, видя, как надсмотрщики тащат его вдоль нефа мимо рядов скамей. Ее ноги ослабели, и она попыталась сесть, но надсмотрщики снова вздернули ее на ноги.

— Его зовут Тилар, мой лорд. Его не было на работе этим утром, мы нашли его около Главного Храма.

Тилара подтащили к Амарету и заставили встать на колени. Выражение лица главы культа не было видно за маской-черепом, и, когда он заговорил, его размеренный голос был также лишен эмоций.

— Ты пытался отвергнуть богов, — объявил он, и Арикс не могла сказать, разочарован он, разгневан или, напротив, вероятно, рад этой возможности продемонстрировать свою новообретенную власть. — Разве не учили они через меня, что делать это означает навлечь их возмездие на всех нас?

— Твои «боги» — зло, — сплюнул Тилар. — Не имеет значения, что ты делаешь, как бы ты ни пытался их умилостивить. Они уничтожат тебя, как уничтожают все, к чему прикасаются.

— Это было последнее богохульство, которое ты произнес, — сказал Амарет с тем же неизменным спокойствием, и Арикс едва не задохнулась от рыданий, когда он достал из-под своих риз лазерный пистолет.

— Не думаю, — ответил Тилар, — потому что, видишь ли, «лорд» Амарет, ты не единственный, кто находил мертвых солдат в этих развалинах. Ты не единственный, кто может забирать их оружие. Мне пришлось пройти почти до самой пирамиды ксеносов, чтобы найти это, но, думаю, оно того стоило.

Рабы, которые уже начали расходиться, вернулись, и подошли ближе, чтобы посмотреть, что сделают с еретиком. Теперь в их толпе начал распространяться шепот ужаса, и они начали отступать назад. Тилар встал на ноги, и надсмотрщики не помешали ему, и даже сам Амарет вдруг потерял свое спокойствие.

Тилар держал что-то, и наконец Арикс разглядела, что именно: красный яйцеобразный предмет с черным рисунком в виде черепа и костей.

— Это, — сказал Тилар, — противотанковая граната. Она создана для пробивания брони танков, так что взрыв ее будет куда мощнее, чем у осколочной. Если я сейчас выдерну чеку, уж поверьте, никто из нас не уцелеет, и меньше всего шансов у тебя, самозваный верховный жрец.

— Железные боги защитят меня, — сказал Амарет, но в его голосе не было прежней уверенности.

— Чего… чего ты хочешь? — запинаясь, произнес один из надсмотрщиков.

— Чего я хочу, — сказал Тилар, — больше чем чего бы то ни было — сделать это прямо сейчас, положить конец этому безумному культу. Я хочу обрушить эту крышу на ваши головы, и с радостью пожертвовал бы жизнью ради этого, но я не буду, потому что эта церковь была храмом Императора, и я верю, будет им снова.

Говоря это, он зашел за спину Амарету и схватил его одной рукой за горло.

— Поэтому мы с верховным жрецом сейчас выйдем отсюда, а также пусть с нами идет любой из этих людей, этих рабов, кто хочет уйти, кто хочет быть свободным.

— А что потом? — оскалился Амарет. — Ты говоришь о свободе, но люди вроде нас никогда не были свободны. У нас были только разные повелители.

— Вы не должны его слушать, — обратился Тилар к толпе. — Амарет заявляет, что говорит от имени богов, но сейчас пора бы вам уже знать, что он говорит только за себя.

— Выйди из храма, если хочешь, — сказал Амарет, его уверенность вернулась, его угрожающий голос, хоть и негромкий, был слышен в каждом углу. — Сразись с богами, если веришь, что их можно победить. Испытай их гнев, если не боишься.

Наступила тишина, долгая ужасная тишина, в которой Арикс мучительно чувствовала отчаянное стремление к свободе и страх этих забитых, угнетенных людей, и она тоже испытывала эти противоположные чувства. Ее ноги стали тяжелыми, как пласкрит, казалось, приросли к полу. Ей было нужно, чтобы кто-то другой сделал первое движение, но никто не мог преодолеть страх. Ей хотелось закричать им «Чего вы ждете? Это ваш шанс!».

Потом Тилар потянулся к ней, и Арикс почувствовала, что вновь свободна.

Когда она бросилась к нему, надсмотрщик встал на ее пути, но увидел угрозу в глазах Тилара и отошел.

— Мы уходим, — сказал Тилар, — и берем Амарета с собой. Как только мы отойдем подальше и убедимся, что никто нас не преследует, я отпущу его, даю слово. Но если кто-то пойдет за нами, если хоть один человек выйдет из здания…

Они втроем направились к выходу, Тилар толкал перед собой Амарета, другой рукой держа чеку гранаты, Арикс шла за ними, боясь, что кто-то может разгадать их блеф, и еще больше пугаясь от мысли, что Тилар, возможно, не блефует. Если кто-то и собирался помешать им, этого не позволил сам верховный жрец.

— Делайте как он говорит, — приказал Амарет. — Боги позаботятся о них. Им некуда бежать.

— Нам и не нужно бежать, — усмехнулся Тилар. — Достаточно спрятаться и подождать, пока победоносные армии Императора уничтожат твоих так называемых «богов».

Они были уже снаружи, и надсмотрщики и жрецы столпились в дверях церкви, но не переходили порог, и Арикс начала надеяться, что, может быть, у них все-таки получится выбраться, что этот отчаянный план может сработать.

Но вдруг, пытаясь удержать заложника, Тилар поскользнулся на мраморных ступеньках, и Амарет воспользовался моментом. Он вырвался из захвата Тилара и схватил его за руку, пытаясь вырвать гранату. Она выпала из руки, и покатилась по мощеному двору, подпрыгнув раз, другой, третий, четвертый. И только когда она закатилась в узкую сточную канаву, Арикс снова смогла думать и двигаться.

Тилар, сражаясь с Амаретом, крикнул ей, чтобы она подобрала гранату. Арикс побежала за ней, но надсмотрщики были уже рядом, и она зарыдала от разочарования, когда они набросились на нее и повалили. Она ударилась о пласкрит, ее рука лишь несколько сантиметров не дотянулась до гранаты. Арикс, напрягаясь изо всех сил, потянулась плечом, рукой, пальцами, но гранату уже подобрали надсмотрщики. Тем временем Тилара не было видно за целой толпой надсмотрщиков, набросившихся на него. Амарет с достоинством вышел из толпы, поправляя череп-маску.

Так они потерпели неудачу. Все было кончено.

Арикс попыталась подняться, но ей удалось только встать на колени. Вокруг собралась злорадствующая толпа. Надсмотрщики заломили Арикс руки за спину и надели на нее полицейские наручники. Ее подвели к Тилару, тоже в наручниках, и толпа взвыла, требуя крови их обоих, но когда сквозь толпу к ним подошел Амарет, наступила тишина. Он остановился перед пленниками и приказал принести пистолет, который он уронил в храме. Подошел испуганный надсмотрщик с осколочной гранатой, и спросил, что с ней делать. Амарет, вздрогнув, приказал ему обезвредить ее где-нибудь подальше отсюда, и отмахнулся от возражений надсмотрщика, что он не знает, как это сделать.

— Делайте со мной что хотите, — сказал Тилар, — но я умоляю вас, если в вас осталась хоть капля сочувствия, пощадите Арикс. Она не виновата в том, что я делал, она пошла со мной только потому… потому, что мы помолвлены.

Когда Арикс услышала это, у нее дрогнуло сердце. Она понимала, что это ложь, чтобы спасти ее, но чувствовала, что предает Гюнтера, соглашаясь с этим.

— Тебе не стоит об этом беспокоиться, — сказал Амарет, и, хотя Арикс не видела его лицо, в его голосе явно слышалось самодовольство. — Девушка не умрет, по крайней мере, не сейчас и не от моей руки. Когда я связывался с Железными Богами всего лишь час назад, они вполне ясно объявили свою волю относительно леди Хенрик.

Услужливый жрец подбежал к Амарету и протянул ему пистолет, который тот снова направил в голову Тилару. Тилар закрыл глаза, ожидая смерти, но вдруг Амарет опустил оружие.

— Вы помолвлены? — повторил Амарет. — Тогда мы дважды благословлены, боги послали нам двух членов выродившейся семьи нашего бывшего губернатора. Я отдам вас Железным Богам, их воля решит вашу судьбу.

Его слова как будто подчеркнул грохот взрыва, раздавшегося где-то за зданием схолы. Похоже, тот надсмотрщик действительно не умел обезвреживать гранаты. Но Арикс была слишком погружена в себя, слишком ошеломлена, чтобы хоть как-то отреагировать на взрыв. Ложь Тилара позволила им выиграть время и остаться вместе, и за это Арикс была благодарна. Но она не могла заглушить в себе страх, что, скоро они, возможно, пожалеют о том, что им не досталось быстрой смерти.

АМАРЕТ вызвал грузовик СПО, что само по себе было доказательством его растущего влияния. Арикс и Тилара в наручниках погрузили в кузов и окружили со всех сторон два десятка жрецов в зеленых мантиях. «Великий Храм» был недалеко — Тилар этим утром ходил пешком туда и обратно — но Амарет теперь хотел путешествовать с хоть каким-то подобием шика.

Арикс впервые увидела черную пирамиду на той стороне скайвэя, огромное каменное сооружение заполняло все пространство между двумя одинокими башнями, и казалось, что пирамида высасывает весь свет, всю надежду из этого мира.

Даже Амарет не мог заставить лифты работать без электроэнергии, поэтому пришлось долго спускаться пешком по лестнице. Несколько раз Арикс спотыкалась, из-за скованных за спиной рук ей было трудно сохранять равновесие, и один раз она своим падением повалила четырех жрецов, как костяшки домино. Каждый раз, когда это происходило, они бешено ругались и угрожали ей, или злорадствовали насчет того, какая судьба ждет ее во власти Железных Богов. Тилар каждый раз защищал Арикс, но ей не хватало духу сказать что-то самой в свою защиту.

Они шли по покрытым грязью улицам подулья, и Арикс вспомнила, как когда-то не так давно она, перегнувшись через перила скайвэя, с замиранием сердца смотрела вниз на этот странный и чужой мир. Тогда она мечтала о том, чтобы увидеть эти улицы вблизи, но никогда не думала, что попадет сюда вот так. Она видела глаза мутантов, глядевшие на нее из темных переулков, но мутанты боялись подходить ближе. Возможно, им внушали страх маска-череп и скипетр Амарета. Казалось, они тоже понимали, кто теперь их повелители.

Они увидели много мутантов и нескольких людей, работавших в развалинах, как рабы наверху. Арикс не знала, жалеть их или презирать. Пока Арикс размышляла над этим, она чуть не столкнулась с существом из кошмаров.

В ужасе она отпрянула от него, затаив дыхание. Раньше она видела таких монстров только издалека. Бесстрастный металлический череп повернулся к ней, в его глазницах сиял зеленый свет, и Арикс почувствовала, как ее душа замерла при виде воплощения самой смерти. Она попыталась отойти подальше, но жрецы Амарета не позволили ей. Однако существо, очевидно, не нашло в ней ничего интересного, оно отвернулось и пошло дальше, жрецы раболепно расступились перед ним.

— Последний шанс вернуться назад, Амарет, — прошептал Тилар, когда они приблизились к своей цели. В зеленом свете, изливавшемся из внутренностей пирамиды, двигались другие металлические кадавры, некоторые катили тележки с обломками, их работа проходила в жуткой тишине, невозможно было понять, с какой целью они трудились.

— Думаешь, они поблагодарят тебя за то, что ты привел нас? — продолжал Тилар. — Думаешь, они похлопают тебя по спине и сделают своей любимой зверюшкой? Ты не более чем надоедливая помеха для них, Амарет, ты насекомое, которое жужжит у них над головой, и если они вообще обратят на тебя внимание, то лишь затем, чтобы прихлопнуть тебя.

Верховный жрец упорно продолжал идти вперед, но на этот раз ни он, ни его приспешники никак не ответили на слова Тилара, возможно, потому, что им нечего было возразить.

Амарет остановился перед небольшой группой металлических кадавров, и жрецы, столпившись за ним, вытолкнули вперед Арикс и Тилара.

Амарет ждал, пока его заметят. Когда этого не произошло, когда двое Железных Богов отошли от группы и прошли мимо, даже не взглянув на него, он нетерпеливо прочистил горло. Его боги не замечали его, и Амарет с манерными жестами начал заранее заготовленную речь.

— О мои боги, — произнес он, — я Амарет, ваш верховный жрец. Я уверен, вы знаете меня…

Его голос был более тихим и заметно менее уверенным, чем обычно. Но все же он привлек внимание монстров. Некоторые из них молча повернулись и посмотрели на него, и Амарет вздрогнул под взглядом их пустых глазниц, сияющих зеленым светом. Словно внезапно осознав свое ничтожество, он снял маску, открыв болезненно-желтоватое лицо, его черные волосы прилипли к голове от пота, вызванного страхом.

— Я… я принес вам жертву, — сказал он. — Эти люди… эта женщина и этот мужчина, они родственники нашего… бывшего губернатора этого мира. Он… его зовут Хенрик, он ценит их жизни. Я думал, вы могли бы…

Он замолчал, приведенный в замешательство безразличием его богов. Оглянувшись через плечо, он увидел, что жрецы внимательно наблюдают за ним, и, как поняла Арикс, все более заметное выражение разочарования на их лицах подстегнуло его.

— Мы хотим, чтобы вы знали, — сказал он, — что мы слышали ваш голос, и те люди, которые ведут войну против вас, люди вроде губернатора Хенрика, они не имеют с нами ничего общего. Мы приветствуем вас в этом мире, и мы готовы служить вам.

Он опустился на колени, и другие жрецы сделали то же самое. Арикс едва не последовала их примеру, боясь привлечь к себе внимание чудовищ, но Тилар рядом с ней стоял прямо.

Железные Боги отвернулись, не обращая никакого внимания, оставив самозваного верховного жреца и его последователей коленопреклоненными перед пустотой. Через секунду Амарет решился встать с колен, остальные жрецы тоже нерешительно поднялись. Он был явно потрясен, но еще не готов оставить свои безумные мечты о власти.

Он схватил Арикс за руку, направив лазерный пистолет ей в лицо, и толкнул ее вперед, к входу в пирамиду.

— Нет! — закричала она. — Нет!

Но жрецы снова стали толкать ее дубинками в спину, заставляя идти вперед.

Когда перед ней оказались ворота, сиявший в них зеленый свет ослепил ее, и ей пришлось отвести глаза. Ей так хотелось взять за руку Тилара, снова опереться на его силу, но из-за наручников это было невозможно.

— Помни, — прошептал ей Тилар. — Воля Императора сохранила тебе жизнь. Мы должны продолжать сражаться за Него.

Внезапно Железные Боги обернулись, словно в первый раз заметив присутствие чужаков, подошли и окружили их. Когда один кадавр преградил Амарету путь в пирамиду, верховный жрец в отчаянии взмолился:

— Но вы не можете… вы не слышали, что я сказал? Я ваш верховный жрец. Я создал церковь в вашу честь и вот теперь предлагаю вам средства, чтобы победить ваших врагов. Почему вы не хотите признать меня?

Монстры не двигались. Амарет смотрел на них еще секунду, потом, согнувшись, попытался пройти мимо них — и четыре кадавра подняли свои огромные пушки и испарили его в ослепительных лучах изумрудного света.

Там, где стоял Амарет, теперь над землей лишь клубилось облачко пара. Арикс не почувствовала радости от гибели врага и подтверждения того, что Тилар был прав. Она лишь почувствовала тошноту.

Половина из остальных жрецов снова рухнули на колени, вопя в ужасе, не понимая, почему их боги обернулись против них, и что сделать, чтобы умилостивить их. Остальные бросились бежать. Железные Боги сначала расстреляли бегущих, убив четверых за долю секунды. Потом они обратили внимание на тех, кто стоял на коленях, и начали уничтожать и их.

Арикс хотела бежать за жрецами, но Тилар остановил ее. Она поняла, куда он ее ведет, и в страхе закричала, но другого выхода не было. Сейчас на них еще не обратили внимания, но через секунду это изменится, а спрятаться больше было негде — поблизости не было никакого укрытия.

Поэтому Арикс глубоко вздохнула, закрыла глаза и доверила своему спутнику вести ее — и, когда они пересекли порог черной пирамиды, Великого Храма Железных Богов, Арикс почувствовала, как леденящий холод пронизывает ее, а ужасный зеленый свет проникает даже сквозь закрытые веки.

ГЛАВА 18

НАЧАЛСЯ дождь. Тяжелые ледяные капли воды стучали по щекам Гюнтера Сорисона и стекали за воротник. Он стоял здесь вместе с остальными солдатами своего взвода. Чтобы лучше сосредоточиться, он упражнялся в прицеливании, целясь из лазгана в участки огромной груды обломков впереди. Он был готов исполнять свой долг.

Этим утром ему выдали лазган: криговский вариант образца «Люциус», более мощный, чем модель СПО, но, как следствие этого, и быстрее потребляющий энергию. Гюнтера предупредили, что каждого из трех выданных ему аккумуляторов хватит лишь на 25 выстрелов. Однако сейчас Гюнтер больше думал о том, чтобы прочувствовать оружие, пока еще не представилось возможности из него пострелять.

Лазган, как ему внушали, был передан во временное пользование от 103-го полка Крига, и, ожидалось, что оружие будет возвращено.

— Когда вы поймете, что пришло время умереть, — говорил им квартирмейстер, — когда будете смотреть прямо в дуло гаусс-пушки, последнее, что вы должны сделать — спасти оружие, отбросив его как можно дальше.

Транспорта на всех не хватало, поэтому почти две тысячи солдат двигались пешим маршем от холма, на котором располагался космопорт, по дороге к городу. Вдоль их пути стояли толпы беженцев, некоторые кричали, подбадривая солдат, другие плакали почти в истерике, и все возлагали свои надежды на этих неопытных людей в плохо сидевшей военной форме.

Гюнтер слышал ворчание некоторых солдат, что им не дали отдохнуть и подготовиться. Но сам он в эту ночь спал крепко и без сновидений, и был настолько готов к бою, насколько возможно. А время отдыха для него стало бы временем ненужных раздумий.

Западная окраина города была блокирована огромными горами развалин, достигавшими той же высоты, какой когда-то были стены. Перед ними было расчищено большое пространство, на котором все это утро собирались солдаты. Гюнтер восхищался четкостью гвардейцев Корпуса Смерти, прибывших с севера и юга, их дисциплина заставляла испытывать стыд за СПО. Он решил не думать над тем, почему так много солдат СПО поставлено в первые ряды.

Не так он представлял себе этот день. Когда Гюнтер только начинал проходить боевую подготовку, он воображал себе дерзкую операцию, в которой спасал Арикс из лап некронов, прежде чем они успевали сделать пару выстрелов. С тех пор как диверсионная группа комиссара Костеллина отправилась на задание без него и вокс-связь с ней была потеряна, Гюнтеру пришлось умерить свои ожидания.

Ему говорили, что имперские войска превосходят противника в численности, поэтому если он сможет убить хотя бы одного некрона, то уже сделает вклад в победу. Казалось, от него требовалось не так уж много. С лазганом «Люциус» в руках, Гюнтер чувствовал, что способен на большее.

Пара флаеров кружилась в воздухе, держась на приличном расстоянии от пушек некронов. Вдруг они развернулись и направились обратно к космопорту, и лейтенант СПО, стоявший позади Гюнтера, закричал:

— Взвод М, началось! Они здесь. Первый ряд, на колени!

То же приказ раздался слева и справа, и три сотни солдат опустились на колени, подняв оружие. Гюнтер тоже поднял лазган, хотя перед ним было четыре ряда солдат, и он знал, что не сразу сможет увидеть цель.

— Помните, чему вас учили, — говорил лейтенант. — Удерживайте позицию любой ценой. Кто может, переключите оружие на огонь очередями и выпускайте по этим кадаврам все, что у вас есть. Когда некрон падает, продолжайте стрелять по нему. Я получил сообщение от губернатора-генерала: он благодарен нам за те жертвы, которые мы приносим, и призывает благословение Бога-Императора на нас всех.

Почти сразу после того, как он закончил говорить, гора развалин задрожала от нескольких мощных взрывов с другой ее стороны. Из-за рядов имперской пехоты открыли огонь тяжелые орудия Корпуса Смерти, снаряды «Сотрясателей» пролетали над рассыпавшимися баррикадами обломков в надежде найти за ними цели.

Противник не стал ждать, пока его расстреляют. Некронские призраки летели вперед, проходя прямо сквозь камни и залпы лазерного огня двух первых рядов СПО. Солдаты знали об этих монстрах, были подготовлены к встрече с ними, насколько это было возможно. Но все же встретить их в реальности для многих солдат оказалось слишком, и новобранцы и ветераны пытались бежать, но из-за плотных рядов позади них бежать было некуда. Слева от Гюнтера значительная часть взвода N была сбита с ног в давке, устроенной этими трусами.

Услышав выстрелы лазганов позади, Гюнтер оглянулся и увидел, что покрытые содранной кожей вурдалаки оказались уже в самом центре строя Корпуса Смерти. Гвардейцы, конечно, ожидали этого, и их огонь разрывал некронов, прежде чем те успевали пустить в ход когти-клинки. Гюнтер вспомнил свою первую встречу с этими вурдалаками ночью в мертвом городе, казалось, так давно, в другой жизни. Он вспомнил, как боялся их тогда, но сейчас он чувствовал только ненависть.

Обстановка впереди не внушала уверенности. Дезертиры были остановлены сержантами, или просто поняли, что бежать некуда, и остается только защищаться. Воздух шипел от лазерных лучей, но некроны-призраки с легкостью проходили сквозь эту стену огня, и когда в одного все-таки попали, казалось, это совсем не причинило ему вреда.

К счастью, гренадеры Корпуса Смерти были на снайперских позициях, кучи развалин позволяли им стрелять с высоты над головами солдат. Их мелтаганы с шипением выстрелили, и, хотя некоторые призраки без вреда прошли сквозь огонь, многие были уничтожены. Но уцелевшие неумолимо рвались вперед, прорубая себе путь сквозь ряды солдат, и, прежде чем Гюнтер понял это, ряд перед ним опустился на колени, и пришло время ему принять участие в бою.

Криговский лазган не имел режима стрельбы очередями. «Одного меткого выстрела из него будет достаточно», говорил квартирмейстер. «Нет необходимости зря тратить боеприпасы». Конечно, он считал само собой разумеющимся, что стрелять будет хорошо подготовленный стрелок, ибо первые два выстрела Гюнтера прошли безнадежно мимо. Третий был уже ближе к цели, четвертый и пятый еще ближе, но Гюнтер терял драгоценные секунды. Некрон оказался прямо перед ним, и Гюнтер подумал, что сейчас монстр набросится на него, но призрак атаковал солдата, который стоял перед Гюнтером и стрелял, опустившись на одно колено.

Солдат ударил лазганом, пытаясь отбросить призрака, и некрон рванулся в сторону, но успел забрать лицо своей жертвы. Солдат схватился руками за лицо, но тут же отдернул их и рухнул на спину, столкнувшись с Гюнтером. На одну ужасную секунду их взгляды встретились. Глаза солдата были полны абсолютного ужаса, белые на фоне кровавой массы обнаженных мышц и сухожилий. Чувствуя всплеск ярости, Гюнтер сделал несколько выстрелов вслед призраку.

Последние два выстрела попали точно в цель, и Гюнтер едва не заплакал от разочарования, когда они прошли сквозь призрака, не причинив вреда.

Лейтенант снова прокричал приказ, и Гюнтер с ошеломленным удивлением понял, что это приказ его ряду — теперь переднему — опуститься на колени. Его время почти вышло, а он все еще не убил ни одного врага — на большее он теперь и не надеялся. Он отбросил свои мысли о солдатах, которые погибли, не достигнув этой цели, боялся думать о том, что это может значить для исхода войны.

Полк Гюнтера этим утром выслушал две речи. Одну произнес полковник Браун в присутствии губернатора-генерала. Это была волнующая речь о чести, славе и верности Императору. Но перед ним криговские инструкторы произнесли речь о смерти, и уже тогда Гюнтер знал, какая речь была более честной.

Призрак бросился к нему, и Гюнтер сосредоточился на том, чтобы прицелиться, ждал, пока чудовищная тварь заполнит прицел, не позволяя страху заставить его спешить. Один меткий выстрел. Он попал прямо в глазницу, погасив сиявший в ней зеленый свет, некрон беспомощно завертелся и упал. Первая кровь Гюнтера, хотя о чудовищах, не имевших крови, так можно было сказать лишь метафорически. Его первый бесспорно убитый враг.

Он едва не вскочил на ноги и не закричал от радости. Он мог бы умереть с улыбкой на лице, если бы чья-то рука не схватила его за лодыжку. Он остановился и посмотрел вниз, в умоляющие глаза солдата с освежеванным лицом, все еще живого, хотя он, должно быть, испытывал сейчас невыносимую боль. Часть прежнего Гюнтера, все оставшееся в нем сочувствие пробудилось внутри него, и он был готов дать несчастному то, чего тот так хотел — быструю смерть от выстрела в голову, но голос криговского инструктора в голове выругал его за то, что он упускает из виду врага и хочет зря потратить боеприпасы.

По крайней мере, в первом случае призрачный голос был прав.

Середина огромной баррикады из развалин рухнула, и верхняя часть обрушилась в образовавшуюся брешь. Лавина каменных обломков поползла к Гюнтеру, хороня под собой его мертвых товарищей и угрожая тем же самым ему.

Следующее, что он помнил — он полз на животе, его голова болела, но он не знал почему. Он попытался подняться, и на тыльную сторону его руки упал комок полузапекшейся крови. Он подумал, что его, вероятно, ранило осколком камня, и на секунду он потерял сознание. Из всех способов умереть, какие он ожидал сегодня… «Только не так», подумал он. Он поднялся на колени, но снова упал, когда воздух над его головой расцветился огнем.

Он осторожно поднял голову, вглядываясь сквозь пелену дождя, и увидел их. В первый раз он видел, с чем именно столкнулись имперские войска на Иеронимус Тета.

Конечно, скелетоподобных пехотинцев некронов Гюнтер видел и раньше, и даже в небольших количествах они были страшным противником. Но теперь на него шли сотни, тысячи их, и от зрелища их одинаковых бесстрастных лиц-черепов, сердце застыло в его груди. Их длинноствольные пушки извергали зеленые молнии в ряды имперских солдат; там, куда попадали эти молнии, люди превращались в пепел. Но пехотинцы некронов были еще не самым худшим.

Позади их рядов шагали еще более высокие фигуры с огромными двуствольными пушками, изрыгавшими лучи изумрудного цвета над головами пехотинцев — а фланги пехоты прикрывали некроны, почти так же изуродованные, как и призраки, нижние половины их тел были удалены, а верхние приварены к тяжело бронированным летающим скиммерам. Вместо правых рук у них были огромные гаусс-пушки, вместо правой половины черепа — ауспексы наведения.

Завершали эту кошмарную армию танки некронов. Инструкторы Гюнтера говорили о них, о разрушениях, которые они могут причинить. Они были пирамидальной формы, сделанные из темно-зеленого металла — техно-колдовского металла, как слышал Гюнтер, способного, как и сами некроны, восстанавливаться после самых тяжелых повреждений. На их бортах сияли золотом нечестивые символы, в их бронированных башнях горел зеленый свет. Их многочисленное оружие, к счастью, пока молчало, но Гюнтер инстинктивно понимал, что лучше ему быть где-то подальше отсюда, прежде чем эти пушки подойдут на дистанцию выстрела.

Но сейчас он был в ловушке между когтями призраков позади и зелеными молниями пехотинцев некронов впереди, и на секунду Гюнтер потерял всякую надежду. Некронов невозможно будет остановить.

Он недооценил Корпус Смерти Крига.

Гвардейцы Крига — большинство из них — были вооружены так же, как Гюнтер и многие его товарищи. Разница была в том, что они знали, как использовать свое оружие с максимальной эффективностью. Они действовали с безупречной согласованностью, каждое отделение гвардейцев сосредотачивало огонь на одном противнике, пока тот не падал. Огонь тяжелой артиллерии Корпуса Смерти тоже стал более действенным. Сейчас некроны были слишком близко для «Сотрясателей», но не столь дальнобойные «Медузы» более чем исправляли эту ситуацию, каждым снарядом, который они выпускали, уничтожая целые группы наступающих ксеносов.

Что-то ударило в землю, наполовину зарывшись, рядом с Гюнтером. Через секунду, когда его окатило раскаленными осколками металла, Гюнтер понял, что это был не снаряд, как он боялся, а череп некрона. С отвращением он выбрался из-под останков твари, но тут же увидел, как металлические обломки монстра ползут по развалинам, снова собираясь вместе. В глазах черепа некрона горел зеленый свет, и Гюнтер вспомнил про свой лазган. Он ткнул стволом в правый глаз некрона и нажал спуск.

Его второй убитый враг произвел на него меньше впечатления, чем первый. Несколько мучительно долгих секунд Гюнтер не мог оторвать взгляд от металлического черепа, боясь, что как только он отвернется, глаза снова зажгутся зеленым светом. В голове начало проясняться, достаточно, чтобы он удивился, почему он еще не мертв. Должно быть, некроны не обратили на него внимания, пока он лежал на земле, но он знал, что это не продлится долго, особенно если он снова начнет по ним стрелять.

Он отполз назад на локтях, укрывшись за небольшой кучей развалин. Это могло дать ему некоторое укрытие от некронов впереди. Те же, что позади, как он надеялся, будут слишком заняты, чтобы оглядываться. Он расчистил небольшое пространство в груде развалин, чтобы установить лазган и прицелиться.

Гвардейцы Крига атаковали некронских пехотинцев в штыки, один на один, лишая их возможности вести огонь. Это неизменно означало смерть храброго гвардейца, если не от рук выбранного им противника, то от когтей оставшихся призраков, все еще круживших по полю боя. Но на место каждого убитого гвардейца немедленно становился другой, а некроны, осыпаемые огнем лазганов и мелт, и лишенные возможности отстреливаться, погибали все чаще и чаще.

Вступил в бой первый из некронских танков, зеленые молнии вырвались из его башенных орудий, пробив огромные бреши в имперской обороне. «Медузы» обратили свой огонь на него, и вскоре серия прямых попаданий разорвала летающий дредноут. Он рухнул на землю, из пробоин в его темно-зеленой броне шел дым, но другие машины, подобные ему, приближались к полю боя.

Гюнтер стрелял, целясь в пехотинцев некронов, потому что знал, что огонь его лазгана может быть действителен против них. Он считал выстрелы, пока не насчитал двадцать пять, потом заменил аккумулятор лазгана и продолжал стрелять. Он добился нескольких попаданий, но только один некрон упал — и через несколько секунд поднялся снова. Внезапно, группа некронов, которую он обстреливал, была уничтожена снарядом «Медузы», и Гюнтер подумал, есть ли польза от его участия в бою, какой вклад он может внести в общее дело. Но он уже знал, как ответили бы на этот вопрос солдаты Корпуса Смерти.

Они, подобно стихии, волна за волной, накатывались на врага, как на каменный утес. Каждый из них, жертвуя жизнью, выигрывал не более нескольких секунд, чтобы «Медузы» могли перезарядиться, и все же солдаты в масках-черепах продолжали идти вперед, подтачивая этот утес.

Некроны и сами умели использовать тактику. Гюнтер понял, что они сосредоточили усилия на одном участке криговской линии обороны, и вот, внезапно, они прорвались. Десятки гаусс-пушек выстрелили залпом, окутав одну «Медузу» полем сияющей энергии, и — невероятно — содрали броню с каркаса, словно это была всего лишь плоть на костях. Сразу же еще два танка некронов врезались в ряды Корпуса Смерти, их многочисленные орудия изрыгали страшные молнии, убивавшие по пять человек сразу. Пока имперские войска были приведены в замешательство и пытались перегруппироваться, некроны-скиммеры с флангов пролетели прямо над головами солдат и уничтожили вторую «Медузу».

Вдруг Гюнтер услышал позади новый звук — грохот копыт — и во мгновение ход боя снова изменился.

Всадники смерти Крига атаковали с двух направлений и обошли некронов с флангов, ошеломив их скоростью своего появления. Их «охотничьи копья» были снаряжены кумулятивными зарядами, достаточно мощными, чтобы разорвать на куски некрона-пехотинца. Некроны отреагировали, открыв огонь по скакунам всадников, не зная, что это не обычные лошади. Эти животные, как и сами солдаты Корпуса Смерти, были выращены в подземныхгородах-ульях Крига, их биология была модифицирована, чтобы позволить им выживать в смертельных условиях его поверхности. Им была имплантирована подкожная броня и система инъекции химических препаратов, позволявших скакунам оставаться неутомимыми, агрессивными и способными переносить самую сильную боль.

Конечно, это не могло защитить их от зеленых молний гаусс-пушек, но они атаковали так яростно и стремительно, что лишь немногие некроны успели навести на них свое оружие, прежде чем были сбиты с ног и растоптаны мощными копытами. Опытные всадники наводили свои копья и стреляли из лазерных пистолетов с необычайной точностью, несмотря на то, что их кони брыкались и становились на дыбы. Их лица в противогазных масках бесстрастно глядели из-под шлемов, казалось, что они правят своими скакунами без всяких усилий, и они с гордостью несли свои вымпелы с эмблемой в виде черепа.

Получив некоторую передышку, «Медузы» снова открыли огонь, и еще два танка некронов рухнули на землю в пламени. Снайперы с мелтаганами уничтожили большую часть оставшихся призраков и сбили несколько скиммеров, и даже Гюнтер сумел убить еще одного некрона-пехотинца, который уже навел свою пушку на криговского ротмистра. Квартирмейстеры вышли на поле боя, чтобы собрать снаряжение погибших, и даже некоторые из гвардейцев, получивших тяжелейшие раны, поднимались — подобно некронам — чтобы сражаться снова.

Криговский взвод связал боем небольшую группу некронских пехотинцев, но, пока Гюнтер целился в них, некроны вдруг все исчезли. «Что это?», подумал он. «Неужели все, наконец, закончилось?»

Но его чувства говорили ему, что это еще не конец. В поисках новых целей, оглядывая поле боя, он увидел некронский танк, извергающий из своего чрева подкрепления — поток сверкающих металлом пехотинцев. «Это новые некроны или восстановленные старые?»

В любом случае, до конца боя было еще далеко.

Лазган Гюнтера израсходовал третий аккумулятор. В такой ситуации, согласно приказам, следовало найти квартирмейстера и запросить новые боеприпасы, но совсем рядом лежал труп солдата СПО — Гюнтер понял, что это был их сержант — а квартирмейстер бы сюда не добрался. Труп был изуродован когтями призрака, но все еще сжимал в руках лазган. Чтобы добраться до него, Гюнтеру пришлось бы покинуть укрытие, но что еще оставалось делать?

В любом случае, он должен умереть сегодня.

За прошедшие недели ему говорили это столько раз, что он уже не помнил. Он думал, что смирился с этим, но сейчас, среди адского грохота и зловония смерти поля боя, он, лишь пешка в столкновении разрушительных сил, понял, что вовсе с этим не смирился. Часть его все еще цеплялась за образ войны, создаваемый кинохроникой, надеясь все превозмочь и вернуться в космопорт со славой. В конце концов, он был одним из лучших новобранцев.

Сейчас он видел, что на такой войне, как эта, никакая тренировка не может гарантировать выживание, ни даже сколько-нибудь улучшить шансы на него. Выживание зависело не умения отслеживать гаусс-лучи или уворачиваться от взрывов, потому что человек просто не мог ничего этого делать. Выживание зависело от вероятности оказаться в правильном месте, не чуть-чуть впереди, справа или слева, не на месте того, кто рядом с тобой. Это был вопрос случая, лишь слепого случая и воли Императора, и, придя к пониманию этого, Гюнтер почувствовал, что окончательно избавился от последних остатков страха.

Он умрет, если не сегодня, то завтра или через неделю. Скорее всего, это случится за долю секунды, и он даже не увидит, кто его убийца. И все, что может иметь значение для него — что он успеет совершить за это время.

Он больше не мог вспомнить лицо Арикс. Он делал все это ради нее, только ради нее, но в какой-то момент, даже не осознавая этого, он оставил всякую надежду на то, что они снова будут вместе. «Так будет лучше», подумал Гюнтер. Человек, которого она знала — человек, которого она любила, и который любил ее — этот человек умер. Возможно, однажды она услышит его имя, может быть, даже, посетит его могилу — если у него будет могила — и с нежностью вспомнит то короткое время, когда они были вместе.

Возможно, ей скажут, что Гюнтер сражался за нее, погиб ради нее.

Если так, тогда он хотел, чтобы она гордилась им. Оценив обстановку насколько возможно, он бросился к трупу сержанта, упал на землю рядом с ним и схватил его лазган. Потом, словно подражая гвардейцам Корпуса Смерти, с которыми он сейчас чувствовал куда большее родство, чем когда-либо мог подумать, он бросился на врага.

Да, Гюнтер Сорисон должен был умереть сегодня.

Но он еще не умер.

ГЛАВА 19

К ТОМУ времени, когда Хенрик нашел полковника-186, губернатор-генерал, несмотря на холод, успел вспотеть. Он проскочил по лестнице, с каждым шагом перепрыгивая через три ступеньки, и бежал по терминалу космопорта, пока не заболело в груди. Он протолкался через толпу беженцев на холме. Они стояли под ледяным дождем и все смотрели на восток, и Хенрик проследил за их взглядами.

Он не был здесь уже больше недели. За это время его город был разрушен куда сильнее, чем он мог представить, от Иеронимус-сити остался лишь скелет. Очертания разрушенных башен на фоне неба освещали вспышки огня и затягивали клубы дыма, и Хенрик понял, что опоздал.

Полковник-186 стоял на броне полугусеничного транспортера и смотрел на город в магнокуляры. Он не отреагировал на настоятельное требование губернатора-генерала, заявившего, что им надо поговорить, но Хенрик все равно заговорил с ним. От волнения его речь была не слишком обдуманной, но ему удалось привлечь внимание полковника.

— Вы согласились, — ответил полковник, не опуская магнокуляры, — точнее, вы настаивали, чтобы СПО приняли максимальное участие в боевых действиях.

— Да, участие, — сказал Хенрик, — но не так! Не…

— Детали вы оставили на усмотрение моих ротных командиров.

— Пушечное мясо! — выпалил Хенрик. — Вы использовали моих людей как пушечное мясо, вы поставили их впереди, чтобы их всех вырезали! Я слышал донесения, и это… это была бойня!

— Они солдаты, генерал Хенрик. Они знали, чего следует ожидать.

— Но они… большинство их всего лишь… У них было только три недели на подготовку! Даже самые опытные среди них никогда не сталкивались с чем-либо подобным, и у них недостаточно оружия…

Полковник повернулся и посмотрел на Хенрик равнодушным взглядом сквозь линзы противогаза.

— Именно поэтому, — сказал он, — их боевая эффективность ограничена.

— Вы имеете в виду, что они расходный материал, — с горечью сказал Хенрик.

— Если вам угодно так сказать. Вы можете гордиться своими людьми, генерал Хенрик. Мои офицеры доложили, что они до конца исполнили свой долг. Они задержали продвижение некронов почти на минуту дольше, чем мы ожидали. Неплохо, учитывая их подготовку.

— Вы говорите о них так, словно они всего лишь… Проклятье, они были живыми людьми, со своей жизнью, работой, семьями… Оглянитесь вокруг, полковник. Посмотрите на лица вокруг вас, все эти люди молятся за кого-то, кого они знают, кого они любят… Лишь одна из ваших… ваших цифр значит все для них, и я… как я объясню им, что многие из их братьев, отцов, сынов не вернутся назад?

Он вспомнил сообщения о смерти его собственных сыновей. Три отдельных сообщения с разницей в восемнадцать месяцев, и Хенрик не забыл ни слова из них.

Полковник равнодушно сказал:

— Жители вашего мира стали слабыми. Они забыли о своем долге перед Императором.

Это было для Хенрика как удар в лицо, и он не выдержал.

— Я должен был знать, что вы не поймете! Вы неспособны на человеческие чувства, вы боитесь даже открыть свои лица! О ком вы заботитесь, полковник? Кто будет сожалеть о вашей смерти?

Криговский офицер молча отвернулся и снова поднял магнокуляры, чем еще больше разозлил Хенрика.

— Я с вами говорю, полковник! — прорычал он, — и на этот раз вы будете меня слушать! Хоть мы и служим в разных войсках, но технически я старше вас по званию. Я узнавал, мне известно, что вы командуете полком всего ничего, тогда как я…

— Вы предпочли бы, чтобы погибли мои гвардейцы?

Этот неожиданный вопрос застал Хенрика врасплох.

— Вы предпочли бы, чтобы мы пожертвовали ими, оставив защиту этого мира на ваших плохо вооруженных и плохо обученных новобранцев? Потому что это, генерал Хенрик, граничит с изменой.

— Конечно, я не… я не хотел… Их жизни так же ценны для меня, как и прочие… Я просто думал, что ваши люди более подготовлены, чем мои…

— Если вы хотите увидеть кровь Крига, Хенрик, вам нужно лишь подождать еще немного. Мы погибаем, пока вы тут говорите.

— Я знаю, полковник, и я сожалею, я не собирался…

Хенрик все еще бормотал, запинаясь, свои извинения, когда полковник резко повернул магнокуляры, чтобы взглянуть на северную окраину города. Он больше не слушал Хенрика. В его ухе был наушник комм-линка, и по нему, несомненно, только что сообщили плохие новости.

— Что случилось? — спросил Хенрик. — Что-то не так?

— Пауки, — мрачно сказал полковник. — Танки некронов выпустили механических пауков. Они разрывают на куски наших гвардейцев.

— Это подтверждает наши опасения, — сказал Хенрик. — Армия некронов увеличивается. И, похоже, что каждый раз, когда мы встречаемся с ними на поле боя, они посылают в бой новых, еще более сильных тварей. Полковник, мы полагали, что превосходим их в численности, но что если…?

— Мы сражаемся, — сказал полковник. Он замолчал, снова прислушиваясь к наушнику. — «Медузы» обстреливают пауков, пытаются найти их слабые места. Один из них только что… мне докладывают, он еще двигается после попадания снаряда. Они живучи! Но… подождите, он ранен. Мне докладывают, что паук ранен.

Полковник внезапно спрыгнул с транспортера и направился обратно к космопорту, двое адъютантов следовали за ним. Хенрик поспешил за ними.

— Я возвращаюсь в мой кабинет, — сказал полковник, когда губернатор-генерал догнал его. — Запросить новые подкрепления из 42-го и 103-го полков.

— Вы считаете, нам нужны подкрепления? Мы… мы проигрываем?

— Ресурсы некронов, вероятно, ограничены. Я думаю, что пауки — их последний резерв, иначе почему они не использовали их в предыдущих боях? Мы близки к победе в этой войне, Хенрик, но сначала мы должны выиграть этот бой, а сейчас он балансирует на лезвии ножа. Я предлагаю вам подумать над этим вместо того, чтобы давать волю вашим уязвленным чувствам.

Хенрик открыл рот, чтобы возразить, но не знал, что сказать, и полковник ушел. Хенрик оглянулся на город, подумал обо всех людях, погибших там — и до сих пор погибавших — и задумался над тем, мог ли он спасти их.

Истина была в том, что после того, как он потерял Арикс, он перестал даже пытаться их спасти. Он должен был сделать то, что намеревался с самого начала: связаться с Департаменто Муниторум и в самых решительных выражениях подать жалобу на действия Корпуса Смерти на его планете.

Но чтобы предпринять такой чрезвычайный шаг, он должен быть очень уверен в своих доводах — а полковник-186 умел поколебать его уверенность.

Он вернулся в свой кабинет совершенно опустошенным, и потянулся к вокс-аппарату послушать последние донесения, но остановился, решив посидеть в тишине и немного подумать.

Его рука неизменно возвращалась к карману мундира, его пальцы сжимали холодный твердый корпус инфопланшета, на котором было расшифрованное сообщение.

Оно пришло этим утром по командному каналу связи СПО, зашифрованное кодом, который перестали использовать восемь лет назад. Лишь немногие офицеры знали о том, что это сообщение вообще существует, и только Хенрик знал, что в нем содержится. Расшифровка заняла у него два часа, пришлось напрячь память, прежде чем он смог расшифровать последовательность сигналов. Просто несколько слов, но он перечитал их сотню раз:

«Хенрик. Твоя семья у нас. Отмени атаку. У тебя один день»

Он откинулся в кресле, и устало потер глаза. Ему хотелось бы, чтобы Костеллин был здесь, но от него до сих пор не было ничего слышно. Он уже привык доверять мудрым советам и благоразумию комиссара. И меньше всего ему хотелось показывать это сообщение полковнику, потому что он знал, что сказал бы на это полковник.

Полковник был здесь. Он стоял в дверях, и Хенрик, испуганно вздрогнув, затолкал инфопланшет обратно в карман.

— Как… как у вас дела? — запинаясь, произнес он. — С подкреплениями, я имею в виду?

— Нам дали еще десять взводов — меньше, чем я рассчитывал, но, думаю, этого должно хватить. 103-й еще послал шесть «Медуз». Но если у вас еще есть люди…

— Нет, — сказал Хенрик, немного более резко, чем намеревался. — Если бы у меня были еще резервы, конечно, вы бы… Все рекруты, еще оставшиеся здесь в космопорту — последние мужчины призывного возраста — это больные и раненые во время подготовки.

— На этой планете есть и другие города.

— Они послали лучшее, что у них было. Но даже если бы в них не происходило беспорядков… Даже если бы мы успели призвать всех военнообязанных вовремя, нам нечем было бы вооружить их. Нам пришлось выпрашивать, занимать и чуть ли не красть те лазганы, которые у нас есть сейчас. Я даже не могу точно сказать, не послали ли мы в бой некоторых солдат, вооруженных лишь ножами.

Полковник кивнул и, кажется, с пониманием отнесся к этому. Похлопав по рукояти болт-пистолета в кобуре, он сказал:

— Я больше ничего не могу сделать здесь, поэтому отправляюсь на фронт. Вы присоединитесь ко мне?

— Нет, — поспешно сказал Хенрик. — Я… Вы правы, возможно, я еще что-то могу здесь сделать. Я собираюсь связаться с администрацией городов, немного надавить на них. Возможно, где-то остались старые склады, о которых они забыли, или…

— Снаряжение, — сказал полковник, — менее важно, чем люди, для которых оно предназначено. Когда этот бой закончится, у нас будет резерв снаряжения.

— Я сделаю что смогу, — сказал Хенрик.

Но когда полковник ушел, губернатор-генерал, закрыв лицо руками, подумал о новых толпах своих подданных, которых он только что согласился приговорить к смерти, и спросил себя, как это получилось, что его снова заставили сделать именно то, чего хотел криговец.

В КАБИНЕТЕ Хенрика было темно, но у него не было сил заставить себя встать и включить свет. В космопорту воцарилась зловещая тишина, был слышен лишь звук голосов из губернаторского вокс-аппарата. Хенрик был в одиночестве — во всех смыслах. Предполагалось, что его офицеры будут держать его в курсе событий, но, хотя они находились достаточно далеко от боя, для них это все равно было слишком близко. Хенрик считал, что ему повезло, если они, между ругательствами и выкрикиванием приказов в вокс, находили момент, чтобы сообщить ему хоть какую-то информацию.

Однако новости — то, что было новостями на данный момент — внушали оптимизм. Согласованная атака всадников смерти отбросила некронов почти на пятьдесят метров. Большинство некронских пехотинцев было уничтожено, их трупы — те, которые не были расплавлены — рассыпались на глазах. Новые «Медузы», прибывшие с юга, изменили ход боя, обстреливая пирамидальные танки некронов и их механических пауков несколько долгих, драгоценных минут, прежде чем некронские скиммеры добрались до них.

— Они не могут вывести из игры мелты, — сообщал полковник Браун, в первый раз его голос звучал почти оптимистично. — Даже когда некроны прицелятся в гренадера, он обычно успевает перебросить оружие товарищу, прежде чем погибнуть.

Хенрик снова перечитал сообщение на инфопланшете. «Один день…»

Был уже почти рассвет.

Он не думал, что сообщение пришло от некронов, хотя сначала его посетила эта ужасная мысль. Значит, от кого-то в городе, хотя это было в чем-то еще хуже. Узнать, что его народ мог предать Императора, сотрудничать с…

Ответный звонок пришел от ворчливого администратора, разбуженного так рано, и затаившего недовольство из-за того, что для него еще не нашлось места на спасательном корабле. Хенрик передал требования полковника доставить больше рекрутов и снаряжения, и в ответ в пятый раз за ночь выслушал целую речь возражений, в том числе список инцидентов, с которыми приходилось справляться властям, и так работавшим с полным напряжением. Хенрик подождал, пока администратор договорит, и добавил в список требований еще и медикаменты, которые тоже срочно требовались.

Наконец, бой закончился. Подтверждение пришло от запыхавшегося майора СПО, с изумлением увидевшего, как оставшиеся некроны вдруг исчезли. Переключившись на открытый канал, Хенрик услышал, как полковник приказывает отделению гренадеров следовать к генераторуму с подрывными зарядами. Было множество запросов на медицинскую помощь, но Хенрик выключил вокс-аппарат до того, как потери были подсчитаны. Все равно ему достаточно скоро сообщат число убитых и раненых.

Он еще немного посидел в темноте и тишине, собираясь с духом. Для губернатора-генерала Хенрика настоящая работа только начиналась.

СОЛНЦЕ взошло, хотя небо было еще серым. Хенрик не спал почти двадцать пять часов, и не ел еще дольше. Сейчас он не слишком хотел ни того ни другого, но ему необходим был отдых, больше эмоционально, чем физически.

Он произнес столько слов соболезнований, что они уже казались ему пустыми, бессмысленными. Он посещал солдат в казармах, где теперь были развернуты медпункты, благодарил их за службу и уверял, что благодаря их усилиям одержана славная победа. Он спорил с криговским квартирмейстером, не желавшим тратить медикаменты на пациентов, которые, по его мнению, были безнадежны.

Так мало из его людей вернулось. Не было никакого праздника в честь победы.

Вернувшихся криговцев было еще меньше, и это были только наиболее тяжело раненые. Конечно, им еще нужно было удерживать фронт, и большинство гвардейцев оставались в городе. Они задержали у себя некоторых солдат СПО, и, разумеется, Хенрика об этом решении никто не спрашивал и даже не поставил в известность. Это затрудняло составление списка убитых и давало родственникам солдат необоснованные надежды.

Хенрик подсел к столу во временной столовой, где обедали усталые офицеры. Наполнив тарелку неаппетитной пастой, он вяло потыкал в нее ложкой.

Полковник Браун первым решился высказать то, о чем все думали.

— Я вот что думаю, — сказал он. — Не хочу показаться предателем, но думаю, не было бы лучше, не послужили бы мы Императору лучшим образом, если бы…

— Вы хотите сказать, если бы мы эвакуировались, когда некроны потребовали этого? — сказал Хенрик.

— Если бы у нас было достаточно сил для борьбы с ними, — с горечью сказал Браун. — Если бы Департаменто Муниторум направил сюда больше войск, а не только четыре истощенных полка… Нам приходится посылать на фронт гражданских, помилуй Император!

— Мы потеряли так много людей, — пожаловался молодой смуглый майор Хоук. — Но я думаю, с этими некронами необходимо сражаться.

— Сражаться, да, — сказал полковник Браун. — Но так?

— Я начинаю думать, что Костеллин был прав, — сказал Хенрик. — Экстерминатус! Мы, конечно, потеряли бы планету, и, видит Император, как ужасна была вначале для нас одна лишь мысль об этом. Но мы бы уничтожили некронов одним ударом, не потеряв ни одного человека — если, конечно, мы смогли бы всех эвакуировать.

— У нас было недостаточно кораблей для этого, — заметил еще один молодой майор. — И куда бы мы улетели?

— Мы должны были потребовать корабли! — сказал Хенрик, стукнув кулаком по столу. — И планету, которую мы могли бы колонизировать. Я виноват. Я позволил Департаменто Муниторум — нет, позволил Корпусу Смерти Крига — использовать нас в их эксперименте.

— А что если, — сказал холодный голос позади него, — за то время, которое потребовалось бы, чтобы организовать эвакуацию, некроны пробудились бы и ускользнули от нас?

И снова Хенрик не услышал, как к нему подошел полковник-186. Сейчас, однако, ободренный поддержкой офицеров, не чувствуя себя больше таким одиноким, Хенрик встал, решившись принять бой.

— И чего мы добились, ведя войну вашим способом? — спросил он. — За что наши люди погибали сегодня? Ради уничтожения одного вспомогательного генераторума, но что в этом толку, если Костеллин не смог уничтожить главный?

— Мы нанесли некронам удар, от которого они…

— То же самое вы говорили после боя 42-го полка с ними, но они вернулись с еще большими силами. Истина в том, что мы не знаем, насколько ограничены способности некронов к самовосстановлению. Мы не знаем, сколько солдат они могут пробудить, или… или сделать, или телепортировать откуда-то еще. Но для вас это не важно, ведь так, полковник? Вы ухватились за малейший шанс завоевать славу, а ее цена в человеческих жизнях вас не интересует.

— Что вы от меня хотите? Чтобы я отвел свои войска? Оставил вас одних сражаться с некронами? Это будет означать, что люди, которые уже погибли, отдали свои жизни напрасно.

— Я просто хочу, чтобы… Я губернатор этого мира, а вы… с той минуты, как вы высадились здесь, вы игнорировали меня, ни во что не ставили, плевать хотели на мою тревогу о людях…

— Вы слишком высоко оцениваете жизни отдельных личностей, Хенрик — тех, которых знаете по имени и в лицо. Я сражаюсь ради большего — ради миллиардов людей, которым угрожает одно лишь существование некронов. Если вы не можете принять это, если так хотите подать на меня жалобу в Департаменто Муниторум… это, конечно, ваше право.

— Я так и сделаю, — воинственно сказал Хенрик. — Именно так я и должен был поступить с самого начала.

— Только будьте осторожны, — произнес полковник, — чтобы наши враги не использовали вашу слабость против вас — и знайте, что я не позволю этому случиться.

ХЕНРИК послал ответное сообщение.

У него просто не было выбора. Он не мог просто сидеть и ничего не делать, и не смог бы жить потом с чувством вины. Но все же, отправляя сообщение, он чувствовал тошноту. Он сидел, закрыв лицо руками, едва держа глаза открытыми, но зная, что сейчас — больше чем когда-либо — он не сможет заснуть. Не сможет, пока ему не ответят.

Ответ пришел быстрее, чем он ожидал.

Раздался короткий стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, в кабинет вошел полковник-186. Хенрику сразу стало ясно, что что-то не так. Полковника сопровождали два криговских майора, которые встали по стойке смирно у задней стены.

— В чем дело? — спросил Хенрик, вставая.

— У нас есть основания подозревать, — сказал полковник, — что среди нас предатель.

— Нет! То есть, я не могу поверить в это. Кто…?

— Вы пошли сразу в ваш кабинет после нашего разговора в столовой?

— Да. Ну, почти. Я встречался кое с кем. С матерью, чьего сына мы послали на войну. Ему было пятнадцать лет, он погиб от разрыва одного из наших же…

— Вы не покидали кабинет в течение последних девяноста минут?

— Нет. А почему вы задаете мне эти вопросы? Вы что-то…?

— Вы отправляли вокс-сообщения за это время?

— Возможно. Да, я говорил с администратором Телониус-сити. Он сказал, что положение там ухудшается. Там некоторые люди… жители нижних уровней, они отвернулись от Императора. Они начали поклоняться некронам, можете в это поверить? Конечно, я приказал, чтобы их немедленно…

— Еще с кем-то? — прорычал полковник.

— Я не… Нет. Больше я ни с кем не говорил. Я не… не посылал свою жалобу, если вы об этом. Я думаю, что возможно… я немного поспешил, и, может быть… может быть, нам стоит поговорить об этом позже, завтра, например, когда дела… когда мы не будем настолько уставшими.

— Мой вокс-оператор засек передачу, — сказал полковник. — Из этой комнаты.

Хенрик ошеломленно уставился на него. «Он не мог узнать…Или мог?»

— Она была послана, — продолжал полковник, — по командному каналу СПО.

— Это… этот канал, — воскликнул Хенрик, — для секретных переговоров между мной и моими офицерами! Вы не имеете права…

— Как я уже сообщал вам при нашей первой встрече, Хенрик, эта планета на военном положении. Я здесь закон. И все, что происходит здесь — мое дело. Я имею право.

Он протянул инфопланшет, и Хенрик взял его, едва не выронив из трясущихся рук. Губернатор-генерал прочитал то, что было на экране, и его охватил ужас. Слова сообщения были прекрасно знакомы ему, но он перечитывал их снова и снова, пытаясь тянуть время.

— Меня проинформировали, — подтолкнул его полковник, — что это сообщение было послано в 09:13 утра в ответ на то, которое пришло вчера в 09:46.

— Вы знали о нем? Как…? Вы ждали, да? Ждали, чтобы посмотреть, что я буду делать? Но… код, в котором я послал это сообщение… Вы не смогли бы его расшифровать. Как, во имя Святой Терры…?

— Теперь это едва ли имеет значение, Хенрик.

— Да. Думаю, вы правы, — Хенрик обреченно вздохнул, усевшись обратно в кресло. — Полагаю, вы хотите, чтобы я объяснил… Вы должны понять, полковник. Попытайтесь понять, пожалуйста. Арикс — единственная из моей семьи, кто у меня остался. Я всю жизнь посвятил службе… Но что проку в Империуме, какая польза от всех наших армий, если мы не можем защитить одну девушку?

— Империум существует только пока мы сражаемся за него. Вот почему уставы предписывают за предательское сотрудничество с…

— Предательское сотрудничество?! — воскликнул Хенрик. — Нет, вы не можете обвинять меня… Вы же читали это сообщение, я просто… Я просто тянул время! Я не мог отменить атаку, даже если бы захотел, вы знаете это лучше чем кто-либо. Я просто подумал, если бы удалось заставить этих людей считать… Если бы я мог внушить им мысль, что можно заключить сделку, тогда, возможно… Я просто не мог оставить ее умирать! Она моя племянница, полковник. Что вы сделали бы на моем месте?

Как только Хенрик это сказал, он понял свою ошибку.

Полковник-186 достал болт-пистолет и прицелился в голову губернатора-генерала.

— Я вас предупреждал, — тихо произнес он, и последним, что увидел в этом мире Тальмар Хенрик, была вспышка выстрела.

ГЛАВА 20

КОСТЕЛЛИН очнулся в неожиданно теплой и мягкой постели, и некоторое время не мог сообразить, где он оказался.

Он попал в плен? Очень сомнительно, да и в любом случае некроны вряд ли сняли бы с него фуражку, шинель и сапоги, и уложили отдохнуть на удобную кровать. Он попытался встать, но почувствовал резкую боль в правом боку и натяжение синт-кожи на ране. Это ощущение напомнило ему о недавней еще более сильной боли, но воспоминания были нечеткими. Он вспомнил, как поднимался по стволу шахты, напрягая силы до предела, чувствуя, что соскальзывает вниз… Вспомнил, как смотрел в пропасть, и руки в перчатках успели схватить его и вытащили на свет.

Потом, отчаянная погоня…

Он был в жилом помещении, немногим больше, чем его кабинет в космопорту. Он видел пламя оплывающих свечей, отбрасывавшее тени на стену. По оконным ставням стучал дождь. Костеллин с трудом поднял голову и увидел двух пожилых женщин, одетых в лохмотья, дремавших в креслах. Рядом на кровати, бесстрастно глядя на него, сидел гренадер в маске-черепе.

— Мы… сделали это? — с трудом произнес Костеллин. — Взорвали генераторум?

Гренадер покачал головой, и Костеллин, тяжело вздохнув, откинулся на подушку. Сознание снова пыталось покинуть его, но он сопротивлялся. Он вспомнил пауков с зелеными глазами…

— Сколько? — спросил он. — Сколько наших выбралось?

— Двое, — сказал гренадер, и Костеллин почувствовал, что его глаза закрываются, и голос солдата доносится словно из глубокого туннеля. — Вы и я, сэр. Мы единственные выжившие.

КОГДА он очнулся во второй раз, одна из женщин обмывала его лоб. У нее было круглое строгое лицо, покрытое следами оспы. Костеллин попытался поблагодарить ее, но его горло слишком пересохло, чтобы говорить. Она услышала его хрип и подала ему кружку холодной воды.

Они бежали через город, он и гренадеры, разделившись на пять отделений в надежде запутать преследователей: некронов на скиммерах. Эти монстры двигались гораздо быстрее людей, легко скользя над забитыми обломками скайвэями, их руки-пушки стреляли. Из рудника выбрались почти пятьдесят гренадеров. До генераторума смогли добраться меньше тридцати. Но там их ждало нечто еще более страшное.

В своих кошмарах он вспоминал:

Механические пауки размером с небольшой танк суетились вокруг генераторума и что-то строили. Как и скиммеры некронов, они скользили над землей, но их движения были более медленными и тяжеловесными. Тем не менее, они набросились на гренадеров с неожиданной скоростью, не обращая внимания на огонь хеллганов…

Когда Костеллин очнулся в третий раз, дождь уже прекратился, и ставни были открыты, чтобы впустить дневной свет. Он никого не видел, но слышал приглушенные голоса.

— … ужасно рискуем, — слышался голос круглолицей женщины, которая ухаживала за ним. — Пока они не трогали нас, но если они узнают, что мы помогаем их врагам…

— Ты же не хочешь сказать… — ответил голос другой женщины, незнакомый Костеллину, вероятно, ее спутницы с более резкими чертами лица.

— Убей меня Император, если я об этом подумала, но…

— Ты слышала, что сказал тот в маске. Они здесь, чтобы сражаться с некронами.

— Их только двое? Я думала, что у них…

— … думаешь? Паста, которую мы нашли, когда-нибудь закончится. Как считаешь, если мы окажем им услугу, они накормят нас?

— Я ПОМНЮ, — сказал Костеллин. Он сидел на кровати и пил из кружки. — Солдат передо мной… паук разорвал ему горло. Мой пистолет пробил его броню. Я думал, что паук упадет, но он…

— Какие будут приказы, сэр? — рядом с ним стоял выживший гренадер.

Костеллин покачал головой, пытаясь выбросить из головы жуткую картину многочисленных зеленых глаз чудовища, приближавшегося к нему. Рана на боку болела.

— Я не знаю, — сказал он. — Очевидно, наше задание на этом окончено. Возможно, мы должны просто…

— С уважением, сэр, но так ли это? Некроны не знают, что мы живы, иначе они уже давно нашли бы нас. Один человек вполне сможет проскользнуть мимо них, и если у него будет достаточно подрывных зарядов…

— У тебя все еще есть заряды?

— Нет, сэр, иначе я продолжал бы выполнять задание.

— Думаю, мне надо радоваться, что у тебя их не оказалось. Это ты вытащил меня оттуда?

— Вы были ранены и без сознания. Сэр, я понимаю, что силы слишком неравны, но если мы не сможем взорвать генераторум, то кто сможет?

Тут он был прав. Несомненно, некроны были готовы отразить другую попытку прорваться к генераторуму через шахты. Но даже так, чтобы два человека попытались сделать то, что не смогла сотня…

— Без зарядов мы не сможем сделать ничего, — сказал Костеллин. — Если бы мы смогли подобрать их…

Гренадер покачал головой.

— Я пытался, сэр, перед рассветом. Я подошел к генераторуму настолько близко, насколько было возможно, но большинство наших товарищей стали жертвами гаусс-пушек. Я нашел лишь несколько относительно целых тел и, к сожалению…

— Это были не те, которые несли заряды, — предположил Костеллин.

— Но я спас нечто ценное, — сказал гренадер, и Костеллин с надеждой поднял взгляд. Криговец извлек из складок своей угольно-черной шинели небольшую деревянную коробку, и комиссар понял, что в ней еще до того, как она была открыта.

— Теперь наши погибшие товарищи всегда будут с нами, — сказал гренадер, показывая несколько осколков костей. — Их души разделят с нами победу.

— Женщины, — внезапно сказал Костеллин. — Когда я… когда я очнулся первые два раза, здесь были две женщины.

— Они укрыли нас, сэр. Они слишком слабы, чтобы сражаться с захватчиками, но сопротивляются им по-своему. Они прячутся в этой комнате с тех пор, как…

— Где они сейчас?

— Они отправились искать еду для нас. Они сказали, что некроны в основном не обращают внимания на выживших гражданских, что соответствует…

Костеллин взглянул на полки над маленьким очагом в углу, увидев, что они полны тюбиков со съедобной пастой.

— Надо срочно уходить отсюда, — сказал он.

ОНИ спустились на восемь лестничных пролетов, прежде чем нашли баррикаду, которую не смогли разобрать. В любом случае, Костеллину необходимо было отдохнуть, он слишком рано стал подвергаться тяжелым нагрузкам после ранения. Усевшись на ступеньку, он стал рассматривать карту туннелей на инфопланшете.

— Очевидно, — сказал он, — мы не сможем вернуться к входу в рудник, из которого мы выбрались, но тут обозначено еще несколько, и в каждом должен быть запас подрывных зарядов.

— Мы сможем найти их? — спросил гренадер.

— Возможно. Как мы выяснили дорогой ценой, эта карту едва ли можно назвать точной, и она определенно неправильного масштаба. Остается полагаться на сведения местных жителей, и, конечно, молиться, чтобы некроны оставили в целости хоть какое-то из этих зданий.

— Старухи говорили, что среди гражданских есть доносчики.

— Не сомневаюсь, — сказал Костеллин. — Даже если бы это было не так, нам, вероятно, придется обыскивать слишком большую площадь. — Он уже снимал с себя шинель и фуражку. — Думаю, дальше это задание нам придется выполнять без благословения Имперской Аквилы.

Гренадер смотрел на него в изумленном молчании.

— Форма, гвардеец. Ты сам сказал, что некроны ищут солдат, а гражданских не замечают. Если мы хотим свободно передвигаться по городу и задавать людям вопросы, нам нельзя выглядеть как солдаты.

Они обыскали несколько квартир на предмет гражданской одежды, и нашли длинные пальто, чтобы спрятать под ними броню и кобуры с оружием. Костеллин сменил сапоги на пару гражданских туфлей, но решил не требовать того же от криговца. Цепной меч комиссар с сожалением вынужден был оставить, потому что он был слишком заметным, но спрятал его под досками пола вместе с фуражкой — у Костеллина все еще оставалась небольшая надежда вернуться.

Гренадер оставил при себе столько снаряжения, сколько было возможно, сначала он даже попытался натянуть пальто сверху ранца. Он набил карманы осколочными гранатами, медикаментами, инструментами для ремонта лазгана, взял с собой даже запасные шнурки для ботинок и предметы личной гигиены. Спрятать его громоздкий хеллган было проблемой, но так как без него гренадер остался бы практически безоружным, оставалось только надеяться, что никто не будет слишком приглядываться к его правой ноге.

Последнее, что пришлось оставить — шлем с маской и противогаз.

Костеллин был удивлен, увидев, какое молодое лицо скрывалось под маской, хотя удивляться не следовало. Только самые опытные гвардейцы Корпуса Смерти назначались в гренадерские части, но этому гвардейцу было не больше девятнадцати. Его бледные худые щеки были покрыты прыщами, волосы были длинными и грязными, а ввалившиеся глаза с синяками под ними казались такими же мертвыми, как линзы, которые скрывали их большую часть его жизни.

Наконец они были готовы, и после полудня вышли на улицу. Костеллин прошептал короткую молитву Императору. Они направились к второму ближайшему входу в рудник, самому близкому к центру города и, следовательно, к гробнице некронов. Сверяться с картой старались как можно реже. Они решили, что лучше всего, если другим будет казаться, что они бродят по городу без всякой цели.

Они повстречали лишь несколько человек, хотя чаще слышали звуки убегающих шагов и видели ускользающие от них тени. Когда день приблизился к вечеру, и их карта окончательно перестала быть полезной, они решили обыскать жилой дом. Они выбивали двери, пока не наткнулись на испуганного человека с растрепанной бородой, пытавшегося угрожать им ножом. Костеллин смог его успокоить достаточно, чтобы спросить, как пройти к входу в рудник, но его ответы были бессвязными. В комнате дальше по тому же коридору оказалась беременная молодая женщина, которая умоляла их забрать ее отсюда. Она подтвердила, что вход в рудник близко, на скайвэе над этим, или, может быть, на том, который над тем.

Снаружи они увидели патруль из четырех некронов. Было слишком поздно прятаться от них. Они отступили в двери магазина, и некроны прошли мимо, даже не взглянув в их сторону. Костеллин заметил, как молодой гренадер потянулся за хеллганом, и шепотом приказал ему сохранять спокойствие.

Вскоре после этого они наткнулись на пожилого мародера, слишком занятого попытками извлечь из-под руин разбитый видеоприемник, чтобы заметить их приближение. Он согласился помочь им за плату, и Костеллину снова пришлось останавливать гренадера, попытавшегося вытащить оружие. Получив в качестве платы старые часы комиссара, мародер рассказал, как пройти к входу в рудник, и посоветовал им спуститься на десять уровней, чтобы обойти обрушившийся скайвэй.

Он также предупредил их о том, что они там найдут.

РАБ отстал от своей рабочей команды.

Казалось, он этого не заметил. Послушно, механически, он продолжал копать, хотя сейчас на него не смотрели надсмотрщики с дубинками. Гренадер набросился на него сзади, зажал рот, прежде чем раб успел закричать, и потащил его в жилой дом, где раб начал яростно отбиваться, ругаясь и угрожая гневом богов.

Оскорбленный этой ересью гренадер снова схватился за хеллган, и на этот раз Костеллин не стал его останавливать. Раб, испугавшись, ответил на их вопросы, но его наглость вернулась, когда он заговорил о верховном жреце Амарете, столь уважаемом некронами — раб называл их Железными Богами — что они пригласили его в их храм.

— Его жрецы приехали этой ночью с чудесными новостями, — говорил раб.

Костеллина больше интересовал порядок рабочих смен, и, хотя он не спрашивал об этом прямо, опасаясь, что раб догадается о важности вопроса, когда вход в рудник, вокруг которого они работали, остается без надзора. Получив все ответы, комиссар, встретившись глазами с вопросительным взглядом гренадера, кивнул ему, и добавил:

— Постарайся тихо.

Раб взвыл от страха и ярости, увидев штык-нож, и гренадеру снова пришлось зажать ему рот. Раб отчаянно сопротивлялся, с куда большей силой, чем Костеллин ожидал от такого истощенного человека, изрыгая оскорбления и угрозы, что его боги обрушат возмездие на убийц их слуги. Гренадер перерезал рабу горло, заставив его замолчать навсегда. Посмотрев на труп, криговец в отвращении скривил губы; это было самое эмоциональное выражение, которое Костеллин до сих пор видел на этом молодом лице.

Они подождали до заката, потом дождались, пока звон в церкви стал созывать рабов и их хозяев на богослужение. Костеллин был рад возможности отдохнуть, его рана в боку опять разболелась. Его криговский спутник, однако, не преминул заметить, что их долг — казнить каждого члена, добровольного или нет, еретической секты этого Амарета.

— В другое время, — сказал комиссар, — я бы, конечно, согласился с тобой. Но сейчас у нас более важная задача, и мы не можем позволить себе отвлекаться.

Склад располагался за плавильней, поблизости от ряда решетчатых кабин лифтов, манивших лживым обещанием пути отступления. Даже если бы с ними был техножрец, способный заставить эти лифты работать, даже если бы Костеллин был уверен, что внизу не скрываются некроны, шахты лифтов, очевидно, были заблокированы.

На дверях склада остались следы многочисленных попыток взломать их. Плазменный пистолет Костеллина мгновенно расплавил их замки, и в свете фонаря гренадера они нашли то, зачем пришли сюда: ящики с небольшими цилиндрическими подрывными зарядами. Они решили забрать с собой как можно больше, но гренадер выразил опасение, что оставшиеся заряды достанутся некронскому культу.

— Предлагаю подорвать их, сэр, — сказал он. — Взорвать все здание.

— Слишком рискованно, — сказал Костеллин. — У этих зарядов взрыватель срабатывает через шестьдесят секунд? Мы не успеем отойти достаточно далеко, прежде чем некроны набросятся на нас.

— Я могу установить мину-ловушку, сэр, чтобы заряды сработали, когда эту дверь откроют. Это даст нам сорок минут или больше, пока не вернутся надсмотрщики, и с милостью Императора мы убьем множество этих проклятых…

Костеллин жестом заставил его замолчать.

— Ты слышишь?

Гренадер секунду прислушивался и кивнул.

— Мотор.

— Сюда едет машина. Большая, судя по звуку. Помнишь, что пленный говорил о жрецах, приехавших откуда-то? Твоя идея насчет ловушки хороша, но мы можем сделать лучше. Думаю, мы сможем взять с собой все заряды.

ГРУЗОВИК подъехал к входу в шахту, его ярко горящие фары ослепили Костеллина, и он не мог разглядеть саму машину. Комиссар подумал, что сейчас в свете фар враги увидят его, скрывавшегося за толстой трубой, но свет прошел мимо, и он снова оказался в темноте. Через секунду двигатель выключился, хотя его ядовитые выхлопные газы еще долго раздражали горло Костеллина, угрожая заставить его закашляться.

Из-за света фар он не разглядел, сколько человек было в грузовике, и был ли кто-то из них вооружен. Но вот хлопнули двери кабины, и по пласкриту затопали ботинки. Оставалось только действовать по плану. Костеллин выскочил из своего укрытия и увидел, что гренадер опередил его на шаг, появившись из-за кабин лифтов. Раздался выстрел хеллгана, за ним открыл огонь плазменный пистолет, как только Костеллин убедился, что его выстрелы не поразят сам грузовик. Их цели — фигуры в зеленых плащах — падали с радующей глаз легкостью. Все, кроме одного.

Внезапно фары снова включились, мотор завелся, и на секунду ослепленный Костеллин все еще моргал, когда грузовик, взревев, помчался на него. Комиссар до последнего момента стоял на месте и целился, сделал один выстрел через ветровое стекло и нырнул в сторону, а грузовик врезался в бак за его спиной.

Гренадер добежал до машины первым, вытащил из кабины дымящийся труп водителя и отбросил его в сторону, как мешок с мусором. Капот грузовика был искорежен, из радиатора шел пар, но мотор еще работал, хотя его звук стал более хриплым.

— Вы знаете, как управлять этой машиной? — спросил гренадер.

— Много раз видел, как это делается, — ответил Костеллин. — Хотя мне может понадобиться несколько минут, чтобы изучить руны управления.

— Пока я погружу заряды.

В конце концов, Костеллину понадобилось почти пятнадцать минут, чтобы оторвать грузовик от искореженного бака. Он все еще пытался развернуть машину к выходу, разобраться с педалями под рулевым колесом, когда гренадер, уже сидевший рядом сним в кабине, прошептал предупреждение. Костеллин пригнулся, и лазерный луч, с шипением пройдя над его головой, прожег круглую дыру в задней стенке кабины.

Служба в храме, должно быть, уже закончилась, потому что впереди внезапно появилась небольшая группа жрецов, хорошо заметных на фоне ночного неба. Еще два лазерных выстрела попали в грузовик через оплавленное ветровое стекло, и один из них прожег правый рукав Костеллина, оставив болезненный ожог на его плече. Но комиссар больше беспокоился насчет того выстрела, что прошел мимо: случайное попадание в один-единственный подрывной заряд в кузове, и их разорвет на очень мелкие кусочки.

Он предоставил гренадеру вести ответный огонь, а сам сосредоточился на том, чтобы вывести машину отсюда. К счастью, только два жреца были вооружены, и одного из них гренадер быстро убил, а другой бросил оружие и побежал. Костеллин вдавил педаль газа, и грузовик рванулся вперед, сбив третьего жреца, перелетевшего через капот.

Наконец, грузовик выехал на скайвэй и помчался вперед, Костеллин отчаянно крутил руль, объезжая самые большие кучи обломков. В зеркале заднего вида комиссар заметил, что за заднюю ось грузовика уцепился один из жрецов, но отчаянные маневры Костеллина вскоре стряхнули его, так что даже не пришлось специально пытаться, а выстрел хеллгана гренадера гарантировал, что еретик навсегда останется лежать на дороге.

ОНИ проверяли и перепроверяли карту и заметки Костеллина на ней, пока не осталось никаких сомнений. Через четырнадцать домов, прямо по этому скайвэю.

— Это должен сделать я, — сказал гренадер. — Нет смысла погибать нам обоим, а ваша жизнь более ценна.

— Ты не умеешь управлять грузовиком, — сказал Костеллин.

— Вы можете научить меня, сэр. Когда вы снова пробудите машинных духов двигателя, мне нужно только знать, какие педали нажимать.

— Дорога к генераторуму, несомненно, охраняется. Хоть наша цель и на шесть уровней выше, со стороны некронов было бы глупо не предусмотреть вероятность атаки снизу.

— Это единственный путь, сэр. Мы не можем пробиться с боем, но, возможно…

— Возможно, одна машина на большой скорости… Если некроны не ожидают нас, если они обескровлены боем на западном участке…

— От попадания заряды могут сдетонировать, но один я возьму с собой в кабину на всякий случай. Если башня там рухнет, генераторум обрушится вместе с ней.

— Да благословит тебя Император, гвардеец, — сказал Костеллин. Повернувшись, он сделал то, чего не делал уже почти тридцать лет. Он посмотрел в глаза солдату, которого отправлял на верную смерть.

Гренадер, должно быть, заметил этот взгляд и, что удивительно, понял его, потому что снова достал деревянную урну с прахом.

— Со мной мои товарищи, — сказал он, — И мне выпала смерть более достойная, чем заслужила моя грешная душа.

— Твоя жертва не будет забыта, — тихо сказал Костеллин, и на этот раз он знал, что говорит правду.

Губы солдата дернулись, и Костеллину показалось, что криговец пытается улыбнуться.

Он не оглядывался, когда грузовик уехал. Он просто не мог на это смотреть. Сунув руки в карманы гражданского пальто, он пошел, хромая, в противоположном направлении, пытаясь не слишком задевать рану в правом боку.

Услышав выстрелы гаусс-пушек, похожие на звук разрываемой материи, он затаил дыхание. Он ждал взрыва, сначала боясь, что взрыв произойдет слишком рано, а потом — что не произойдет вообще. Когда взрыв все же раздался, он встряхнул скайвэй под ногами комиссара, осыпав пылью и обломками даже на таком расстоянии, но Костеллин продолжал идти вперед. Он думал о взгляде солдата и молился, чтобы грузовик достиг цели, чтобы, по крайней мере, в последние моменты жизни молодой человек мог почувствовать, что долг его исполнен.

Он продолжал устало брести вперед, ориентируясь по луне, светившей из-за облаков. Он знал, что, в конце концов, окажется в зоне действия полковой вокс-сети и сможет вызвать флаер СПО. Потом, когда он выберется из этого проклятого города, он намеревался изменить кое-что в своей жизни.

Этой ночью он много вспоминал прежние полки, в которых он служил, там он чувствовал, что его служба приносит пользу. Казалось, он уже очень давно не испытывал такого чувства. Костеллин был стар и устал, ему надоело постоянно идти на компромиссы, на столь многое закрывать глаза. Он был уверен, что полковник-186 не будет скучать по нему, как и криговские генералы. Более вероятно, они сомневаются, как и сам Костеллин, что его присутствие в их полку вообще имеет смысл.

Он принял решение. Как только он доберется до космопорта, он свяжется с Департаменто Муниторум. Он запросит перевод в другой полк.

ГЛАВА 21

В КОРИДОРЕ было холодно, почти до боли. Его стены были сделаны из черного камня, как и внешние стены пирамиды, воздух наполняло все то же отвратительное зеленое сияние, бывшее здесь единственным источником света.

Руки Арикс были все еще скованы за спиной, ее плечи мучительно болели. Она споткнулась, ударившись о холодную каменную стену, и бессильно сползла на пол.

— Я не могу идти… — всхлипнула она. — Я просто… Не осталось никакой надежды, Тилар, это конец…

— Я тоже это чувствую, — сказал Тилар. — Словно физическое чувство отчаяния, но мы должны…

— Мы не… даже если двери за нами закрылись, мы даже не знаем, куда идти…

— Я думаю, мы уже почти выбрались. И, Арикс, мы еще не видели здесь, в пирамиде, ни одного из этих… Железных Богов. Не знаю, сколько еще это будет продолжаться, но, возможно, они спят. Или, может быть, у них есть более важные дела, чем гоняться за нами.

— Я просто хочу остаться здесь, Тилар. Лечь на пол, свернуться и…

— Я знаю, — сказал Тилар. — Но думаю… думаю, мы и так уже слишком много времени прятались. Император дал нам шанс, и мы должны им воспользоваться.

Он ждал, пока Арикс укрепится в своей вере, пока она сделает единственный выбор, который у нее был. Когда она глубоко вздохнула, стиснув зубы, и попыталась встать, опираясь на стену, Тилар улыбнулся ей, и эта улыбка придала ей сил.

— Я помог бы тебе, — сказал он, — но… — Он печально звякнул собственными наручниками.

Он повел ее дальше, хотя ее пугал глубокий пульсирующий звук, раздававшийся где-то впереди. Они оказались на пороге зала, наполненного зловещими темными машинами, панели управления которых светились тем же зеленым светом. Арикс хотелось повернуться и убежать, но на этот раз она преодолела это побуждение. Она умоляюще посмотрела на Тилара, и по его мрачному лицу поняла, что все плохо.

— Еще немного, — прошептал он. — Просто… пройдем эту комнату.

ОНИ осторожно шли между машинами. Арикс изо всех сил старалась не задеть их, боясь того, что может случиться, если она коснется их.

— Как думаешь, для чего они? — шепотом спросила она.

— Я не знаю, — сказал Тилар. — Боюсь даже и подумать. Мне кажется, если бы мы хоть немного понимали, зачем нужны эти устройства, это знание свело бы нас с ума.

По крайней мере, сказала себе Арикс, здесь есть много мест, где можно укрыться. Здесь гораздо меньше вероятности быть замеченными противником, чем в коридоре. Как только Арикс об этом подумала, она услышала странный звук над головой, и вздрогнула. У зала не было видно потолка, его черные стены уходили в бесконечную тьму. Арикс ничего не могла там разглядеть, но она знала, что там что-то есть. Что-то, что смотрит на нее.

Потом на их пути появился один из Железных Богов.

Он мелькнул и исчез из виду, прежде чем они успели сделать что-то, кроме как застыть в ужасе, так внезапно, что Арикс почти поверила, что у нее начались галлюцинации, за исключением того, что эту галлюцинацию явно видел и Тилар. Они ждали во мраке несколько минут, напрягая слух, чтобы различить звук шагов на фоне гудения механизмов и их собственного хриплого дыхания. Потом Тилар шепнул Арикс, чтобы она подождала здесь, а сам пошел на разведку, чтобы убедиться, что путь впереди чист. Арикс спряталась между двумя огромными механизмами, по-прежнему боясь коснуться их, и стала смотреть вслед Тилару, пока он медленно крался вперед.

И вдруг еще один некрон вышел из-за механизмов между ними, так же бесшумно, как и первый. Тилар, стоя спиной к нему, не видел кадавра, но тот его заметил. Когда некрон поднял свое оружие, Арикс закричала, предупреждая Тилара, он успел присесть, и изумрудный луч прошел над его головой.

Железный Бог обернулся, теперь увидев Арикс, и она, пытаясь забиться глубже в свое убежище, проскользнула в узкий проход за ним.

Она побежала, теперь не обращая внимания на машины вокруг, думая лишь о чудовище позади, о том, что оно сделает, если догонит ее. Она бежала, пока не могла больше понять, куда она направляется, бежит ли от чудовищной твари, или наоборот, прямо к ней. Арикс остановилась и стала искать место, где можно спрятаться. Она нашла такое место под грибовидным пультом, светившимся рунами ксеносов. Едва она успела укрыться под ним, как услышала что-то. Но не шаги. Это был тот же странный звук, что и раньше: скребущий, царапающий, и на стене она увидела тень гигантского паука, склонившегося у консоли прямо над ее головой.

Арикс затаила дыхание, и, на секунду, паук тоже замер, словно прислушиваясь. Потом он пришел в движение, и Арикс услышала лязг повернутого рычага. Паук поспешил прочь, скользя над чудовищными механизмами, и Арикс выдохнула, содрогнувшись и едва не заплакав.

Она с трудом поднялась на ноги, помогая себе скованными руками, на этот раз это было еще опаснее, потому что если бы Железные Боги увидели ее сейчас, она была бы совершенно беспомощна. Она не знала, где Тилар, не знала, как найти его снова, и даже не знала, жив ли он еще, хотя выстрелов она не слышала.

Короткий вертикальный луч зеленой энергии светился между парой выступающих зубцов, и Арикс увидела в нем возможность избавиться от наручников. Она повернулась спиной к лучу, но испугалась, почувствовав, что обжигает кожу, будучи всего лишь поблизости от него. Если она ошибется на один миллиметр, то прожжет себе руки до костей. Подумав о Тиларе, Арикс все же решила рискнуть. Наконец она разрезала наручники и подвигала руками, чтобы восстановить кровообращение.

Она скорее почувствовала, чем услышала, как кто-то крадется позади. Она развернулась, но оступилась и упала, ее локоть едва не задел луч смертоносной энергии.

Это был Тилар, напуганный тем, что едва не случилось с Арикс из-за него. Поднявшись и немного успокоившись, Арикс предложила и ему освободиться от наручников тем же способом, но Тилар покачал головой.

— Эти твари могут вернуться в любой момент, — прошептал он.

Он выглядел истощенным и больным, но Арикс не была уверена, возможно, это из-за зеленого света он казался таким.

ОНИ оставили мысль о том, чтобы пробраться максимально незаметно, и пересекли зал почти бегом, их шаги эхом раздавались в зале. Арикс все время смотрела вверх, пытаясь заметить, если снова появятся пауки. Одни раз ей показалось, что она увидела блеск многочисленных глаз, но когда она указала на это Тилару, там уже ничего не было.

Они вошли в другой коридор из черного камня, и там, наконец, увидели выход, в который проникал тусклый дневной свет. Арикс думала, что снаружи уже наступила ночь, и теперь не могла сказать, пробыла она в пирамиде больше или меньше времени, чем предполагала. Этот зеленый свет искажал чувство времени.

Она услышала выстрелы и остановила Тилара, чтобы и он прислушался.

— Империум? — спросил он с надеждой, но Арикс покачала головой. Она слышала лишь выстрелы оружия некронов. Что бы ни происходило там снаружи, полагала она, меньше всего им сейчас хотелось бы, выбравшись из пирамиды, оказаться посреди боя.

— Я рискну, — хрипло сказал Тилар, — надо выбираться из этого проклятого Императором склепа!

Они все же подождали, пока звуки стрельбы снаружи немного утихнут. Тилар настоял на том, чтобы пойти к выходу первым и, если там будет безопасно, подать сигнал Арикс. Она не стала спорить.

ОНИ выбрались из пирамиды. Сердце Арикс отчаянно билось, когда они перебежали широкий участок расчищенного пространства и укрылись за кучей развалин. Когда Арикс была здесь в последний раз, когда Амарет привел ее к своим воображаемым повелителям и заплатил за это жизнью, в этом районе кипела активная деятельность. Сейчас же и Железные Боги и их рабы исчезли, лопаты лежали брошенными, тележки и носилки перевернуты.

Они крались от одной кучи развалин к другой, и по пути напугали двух грязных сгорбленных существ, вероятно, мутантов. Те бросились бежать, и, словно из ниоткуда, появился Железный Бог. Его оружие сверкнуло зеленой вспышкой, и, как и Амарет с его жрецами, злополучные мутанты были уничтожены в одно мгновение. Арикс надеялась, что это были мутанты, потому что ни один человек не заслуживал такой жуткой смерти.

Они с Тиларом смотрели, замерев в ужасе, ожидая, когда Железный Бог повернется к ним. Если бы он повернулся, то непременно увидел бы их. К счастью, он пошел дальше, словно лишь случайно отвлекся на это убийство. Через секунду они снова услышали выстрел, похожий на звук разрываемой ткани, и такой же звук с противоположного направления.

— Мы окружены, — прошептала Арикс.

Тилар покачал головой.

— Думаю, они развертываются вокруг пирамиды. Если мы будем оставаться позади их…

Он не успел договорить.

Невысокая мускулистая фигура врезалась в Тилара сзади. Жрец в зеленом одеянии. Арикс показалось, что она узнала его выступающий лоб и сломанный нос; он был одним из свиты Амарета, очевидно, единственный уцелевший.

Тилар, который из-за наручников не мог отбиваться, был сбит с ног, и жрец набросился на него.

— Это из-за вас! — хрипло завопил он. — Вы разгневали Железных Богов! Повелители, я поймал их! Видите? Я поймал ваших врагов для вас! Я хорошо вам служил, пощадите же меня!

Арикс в панике огляделась, пытаясь найти быстрейший способ заставить его замолчать. И нашла: большой кусок пласкрита, который она, подняв двумя руками на уровень плеч, обрушила на голову безумца. Жрец пошатнулся, истекая кровью, но не упал, и его вопли привлекли ненужное внимание. Из-за развалин появился Железный Бог и навел свое оружие на Арикс. Жрец, шатаясь, бросился к нему, одной рукой схватившись за разбитую голову, другую умоляюще простерев к чудовищу.

— П-повелитель… — простонал он.

Железный Бог выстрелил. В ту же секунду Тилар, лежа на земле, ударил жреца ногой под колено, толкнув его прямо на изумрудно-зеленый луч. Вопль агонии жреца резко оборвался, когда он был освежеван заживо. Арикс помогла Тилару вскочить на ноги, и они побежали изо всех сил, второй выстрел с треском пронзил воздух между ними.

Они бежали, пока впереди не стали видны ближайшие башни города. Потом Арикс и Тилар ошеломленно остановились, не в силах поверить в то, что предстало перед их глазами.

В воздухе парили чудовища, металлические и скелетоподобные, как и сами Железные Боги, но разных форм и размеров, поистине зверинец ужасов. Они кружили, скользя вдоль скайвэев и сквозь окна башен, освещая небо зелеными вспышками выстрелов, и, хотя Арикс и Тилар не видел жертв монстров с такого расстояния, они отчетливо слышали их предсмертные крики.

— Они охотятся на людей, — прошептала Арикс. — Они… что если он был прав? Я имею в виду, тот жрец, когда он сказал… Они не трогали нас, Тилар. Не трогали нас, пока мы… Что если это все наша вина? Что если это мы…

Тилар решительно покачал головой.

— К этому все и шло, — сказал он. — Амарет и его последователи были безумцами, если верили, что будет иначе. Мы не нужны Железным Богам, их не интересует, что мы делаем, и они никогда не говорили иного. Они никогда не собирались делить этот мир с нами.

— Но почему сейчас? Почему они решили именно сейчас… истребить своих же последователей?

— Я не знаю, — сказал Тилар. — И поскольку дело касается культистов и мутантов, мне все равно. Пусть лучше их, чем нас, вот и все, что я могу сказать.

— Что будем делать сейчас? — спросила Арикс. — Мы не можем пойти прямо… туда.

— Мы не можем и вернуться назад, — сказал Тилар.

Он встретился взглядом с Арикс, и она увидела в его глазах что-то, чего не замечала раньше. Он помогал ей, давал ей надежду — но теперь, в первый раз, она увидела, что сам он больше не чувствует надежды. Тилар был так же напуган, как и она.

ЧУДОВИЩА кружили в небе. Вжавшись в дверной проем, Арикс и Тилар смотрели, как тени их скелетоподобных силуэтов скользят по земле, пока Арикс пыталась разбить наручники Тилара острым камнем.

Они сошлись во мнении, что нужно уйти от пирамиды как можно дальше. Сейчас их целью было именно это. Пока это означало необходимость оставаться у самой поверхности, не поднимаясь на более высокие уровни, но Арикс это уже не пугало, потому что сейчас на одном уровне было не более безопасно, чем на другом. Они больше не встречали мутантов, и только иногда слышали их крики из близлежащих домов, когда Железные Боги находили мутантов и убивали.

В соответствии с планом Тилара, они медленно продвигались за рядами Железных Богов, разворачивавшихся, прочесывая город. Арикс пыталась не думать о том, что случится, когда монстры сделают свое страшное дело и решат вернуться.

— Должно быть, это из-за моего дяди, — сказала Арикс. — Это началось из-за него.

Тилар удивленно посмотрел на нее.

— Из-за кого еще? — сказала она. — Он, наверное… Когда Железные Боги поставили ему ультиматум — наши жизни в обмен на планету, он, должно быть…

— Они не ставили ему ультиматум, — сказал Тилар. — Может быть, Амарет собирался играть в эти игры, рассчитывал взять заложников, но эти монстры…

— Все равно, — сказала Арикс. — Дядя Хенрик знал, что я оказалась здесь в ловушке, и все-таки… Но он поступил правильно. Я знаю, что он поступил правильно, и… и что если он побеждает, Тилар? Что если поэтому… Я спрашивала, почему Железные Боги начали охотиться на людей сейчас, тогда как раньше они нас игнорировали, и может быть… может быть, это потому, что они проигрывают войну. Может быть, они…

— Это может значить и другое, — сказал Тилар. — Это может означать, что они разбили имперские войска и теперь очищают Иеронимус Тета от последних остатков человеческого населения. Мы все время бежим, Арикс — но что если уже некуда бежать? Не будет ли лучше для нас просто принять свою судьбу?

— Что ты видел? — тихо спросила Арикс.

— Ничего, — сказал Тилар. — Не понимаю, о чем ты…

— Что-то было… — сказала она. — Ты всегда был… Ты был другим, Тилар, до того, как я потеряла тебя в храме Железных Богов, в том зале с машинами.

— Кажется, те летающие твари убрались, — тяжело, словно с трудом, сказал Тилар. — Надо идти. И скоро придется подниматься выше. Мы достаточно далеко отошли от пирамиды. Теперь мы будем в большей безопасности, если спрячемся в здании. Так менее вероятно, что нас заметят. С милостью Императора, мы сможем спастись. Мы сможем…

Арикс кивнула, и они пошли дальше. Но оптимистичные слова Тилара были ложью, и они оба знали это.

ОНИ шли уже несколько часов, но продвинулись недалеко. Слишком много времени они потратили на то, чтобы прятаться, и поднялись только на тридцать или сорок уровней. Арикс была измучена, больше эмоциональным напряжением, чем физической усталостью.

Вдруг они услышали жуткие вопли наверху, прямо над ними. Крики внезапно оборвались, и Арикс с Тиларом замерли в последовавшей ужасной тишине, пока Тилар не набрался храбрости подняться на следующий этаж и зайти в коридор жилого дома. Арикс последовала за ним.

Стены были залиты кровью. По полу коридора были разбросаны куски окровавленного красного мяса. Арикс в ужасе поднесла руку ко рту, поняв, что это человеческие трупы. Здесь лежали останки двух женщин и трех детей. Они были освежеваны, расчленены, обезглавлены.

Она отвернулась от них, и краем глаза заметив какое-то движение в углу, в страхе вскрикнула.

— Там что-то было, в том углу! — сказала она испуганному Тилару. — Оно просто… прошло сквозь стену, как призрак.

Тилар успокоил ее, сказав, что, если там действительно что-то было, оно их не заметило, а скорее всего у Арикс от усталости и голода начались галлюцинации.

Они решили, что в любом случае здесь не останутся, вопреки логичному, хотя и не высказанному доводу, что Железные Боги уже обыскали это место и едва ли вернутся сюда еще раз. Арикс и Тилар продолжили подниматься, но теперь еще медленнее, останавливаясь на каждом этаже, чтобы обыскать близлежащие помещения на предмет еды и питья.

К несчастью, все квартиры в этом доме были уже обобраны дочиста. Большинство их было в состоянии полного разгрома, а некоторые пострадали от взрывов или выгорели. Арикс уже устала пробираться среди пыли, пепла и сажи, а ее единственной находкой был почти пустой тюбик из-под съедобной пасты, из которого они с Тиларом смогли выдавить лишь несколько безвкусных капель. Все равно Арикс сейчас чувствовала тошноту и не смогла бы есть.

Обыскав еще несколько комнат, в одной из них они нашли неповрежденную кровать. Единственной страшной подробностью было то, что ее бывшие хозяева, молодая пара, висели на веревках рядом с кроватью. В отличие от изуродованных трупов внизу, они казались спокойными, почти довольными. Они, должно быть, умерли недавно, потому что их тела еще не начали гнить. Тилар срезал их и оттащил в коридор, а Арикс сняла туфли и уютно устроилась под грязным одеялом.

Тилар сел на кровать рядом с ней, он дрожал от холода, и Арикс и его укрыла одеялом. Здесь было тихо, и хотя они понимали, что надо идти дальше, никто из них не спешил продолжить их мучительное путешествие.

Арикс очень хотелось спать, но ее мозг был слишком полон страшных впечатлений, и она просто лежала и невидящим взглядом смотрела в потолок, а тишина в комнате становилась все более долгой и мрачной.

Тилар глубоко вздохнул, собираясь с духом, и, не глядя ей в глаза, наконец, решился ответить на ее вопрос.

— Ты спасла мне жизнь, — сказал он. — Там, в зале с машинами. Когда ты закричала, я увидел, что монстр пошел за тобой, и я последовал за ним. Я прислушивался к твоим шагам. Они звучали не так, как шаги монстра. Железные Боги не бегают. Им не нужно бегать. Но я потерял тебя около стены. Я надеялся, я молился, чтобы ты спряталась, но я не мог позвать тебя, чтобы не услышали они. Я пошел вдоль стены, молясь, чтобы ты меня увидела. И оказался у двери.

Он вздрогнул, глотнул и продолжил более тихим голосом:

— Там был еще один зал, даже больше, чем тот, с машинами. Они были там, Арикс — Железные Боги, сотни чудовищ. Они все стояли спиной ко мне и смотрели на некое сооружение: изогнутые пилоны, подобно когтям, державшим… я не знаю, как это описать. Словно шар огня, зеленого огня. Нет, не шар… диск, вертикальный диск, абсолютно плоский, и там… они выходили из зеленого огня, маршируя по четверо в ряд, пока не заполнили почти весь огромный зал.

— Их еще больше? — выдохнула Арикс. — Но откуда они…

— Я не знаю, — сказал Тилар. — Не знаю, откуда они взялись… Знаю только… Теперь ты понимаешь? Понимаешь, почему я…?

— Имперские войска не знают, с чем столкнулись. Если у Железных Богов есть возможность… если они могут перебрасывать подкрепления вот так…

— Бесконечное количество их, — сказал Тилар.

— Если бы мы только могли предупредить моего дядю…

— Но мы знаем, что не сможем выйти из города. И каждый день на него падают новые снаряды. Каждый день город сжимается еще больше, оттесняя нас обратно, к тому ужасу, что таится в его сердце. Ты была права, Арикс, тогда в пирамиде. Мы должны были остаться там. Столько усилий, столько риска, и все же здесь мы не в большей безопасности, чем были там.

Арикс не могла больше это слышать, и крепко обняла его. Он принял ее объятия, и в первый раз Арикс почувствовала, что не только она находит поддержку в его силе, но они вместе поддерживают друг друга, разделяя все, что им осталось. Она мягко потянула его на кровать, пока его голова не оказалась на подушке рядом с ней. И секунду ей казалось, что снова все нормально, она согрелась и защищена.

Потом в ее мысли непрошено явился образ Гюнтера, и она отстранилась от Тилара, испытывая чувство вины.

— Все в порядке, — мягко сказал он. — Правда, все в порядке.

— Я не хотела… — сказала она. — Я так долго не думала о нем. Я просто не смела думать, потому что знала… знала, что больше не увижу Гюнтера — да, его звали Гюнтер — больше не увижу его снова. Я так хотела бы знать, смог ли он выбраться из города, или… Мне кажется, неизвестность — это самое худшее.

— Он был счастливым человеком, — сказал Тилар, и Арикс снова позволила себе расслабиться в его объятиях. Не потому, что она его любила, по крайней мере, раньше она не думала, что любит его. Но сейчас он был ей нужен, а ему была нужна она, и, думала она, что может быть в этом плохого? Что плохого в том, что среди всего этого безумия они нашли немного простого человеческого утешения?

Что плохого в том, что он обнимает ее, а она обнимает его, и их тела слились вместе этой одинокой ночью?

ГЛАВА 22

ПРИКАЗ пришел этим утром.

Прекратить бомбардировку Иеронимус-сити. Впрочем, там уже почти нечего было обстреливать. Город был лишь осколком себя прежнего, от него осталось не более четырех сотен покинутых башен, стоявших посреди огромного поля развалин. Гюнтер Сорисон уже давно не думал о городе как о своем прежнем доме. Было почти невозможно поверить, что когда-то город кипел жизнью, был живым, гордым символом всего хорошего, что было в Империуме. Теперь это был труп, пустая оболочка. Хуже того, он гнил, разлагался, стал раковой опухолью этого мира, которая должна быть удалена.

И скоро она будет удалена.

Прошло уже почти три недели с тех пор, как Гюнтер сражался в своем первом бою. Он помнил тот почти нереальный момент, когда целая армия некронов вдруг исчезла на его глазах. Тогда он лишь через минуту понял, что произошло; что монстры отступили и не вернутся. Еще больше времени понадобилось на то, чтобы осознать, что это победа, и он дожил до нее. Он чувствовал странную растерянность, словно лишившись цели. Но, конечно, одно выигранное сражение, не важно, насколько грандиозное, не означало победы в войне, и предстояло еще много боев.

Десять дней назад банда мутантов, где-то раздобывших подрывные заряды, попыталась прорваться из города. У нескольких из них были лазганы, и эти вооруженные мутанты стали первыми целями для ожидавших их солдат СПО и гвардейцев. Гюнтер убил одного сам, почти удивившись, как быстро погибла мерзкая тварь от всего лишь одного выстрела.

На остальных мутантов, безоружных, было решено не тратить боеприпасы, и гвардейцы Корпуса Смерти перебили их штыками — всех, кроме одного. Один мутант, проскочив мимо них, с хриплым воем бросился на Гюнтера, который встретил тварь ударом приклада. Желтая пергаментная кожа и розовые глаза существа напомнили ему что-то, что он видел когда-то очень давно. Тварь была так изуродована, что Гюнтер не мог понять, ударил он ее в подбородок или в локоть, но так или иначе, мутант упал с радующим слух хрустом костей, и Гюнтер вогнал штык туда, где, как он предполагал, был горло твари.

После некронов эти ничтожные мутанты не могли быть угрозой для него.

Трупы были сброшены в шахту, где им предстояло быть похороненными под тоннами обломков. Криговцы засыпали туннели с тех пор, как комиссар Костеллин использовал их, чтобы проникнуть в город. Они не хотели, чтобы некроны проделали то же самое. На нескольких трупах, однако, не было явных признаков мутации, и они были одеты в длинные темно-зеленые одеяния. Криговский гвардеец указал на символы некронов, нарисованные пеплом на лице одного из мертвецов, и сделал замечание о том, в каких отвратительных грехах могут погрязнуть иные люди, особенно не получившие должного воспитания.

Гюнтер согласился с ним, и почувствовал стыд за свою прежнюю жизнь.

Официально он по-прежнему служил в СПО, и его командиром был полковник Браун. В отделении Гюнтера было еще девять солдат, чьих имен он не знал, и среди них не было никого из тех, кто вместе с Гюнтером сражался с некронами тогда. Все чаще, однако, он получал приказы от криговского вахмистра или лейтенанта. Гюнтер работал вместе с гвардейцами Крига, ел и пил вместе с ним. Часто он и спал, как они, не на койке в казарме, а в заброшенном орудийном окопе.

Он почти не говорил с ними, как и они с ним, что его вполне устраивало. Ему просто нечего было сказать. Однажды его допрашивала группа криговцев, узнавших о том, что он имел дело с предателем Хенриком. Видимо, Гюнтер смог убедить их, что не разделяет еретических взглядов казненного губернатора-генерала. Более того, криговцы, казалось, были впечатлены тем, что Гюнтер принимал участие в подготовке диверсионной миссии комиссара Костеллина, завершившейся блестящим успехом. С тех пор они определенно признали Гюнтера своим товарищем по оружию, ни больше, ни меньше.

В кинохронике великие войны выигрывались за несколько дней, если не часов. Три недели назад, после боя, Гюнтер почти ожидал, что имперские войска перейдут в стремительное наступление и погонят некронов обратно к их черной пирамиде. Но вместо этого Корпус Смерти возобновил свое медленное продвижение, отвоевывая по несколько сотен метров в день. Они ждали, когда раненые гвардейцы выздоровеют и вернутся на фронт, ждали, когда будет отремонтирована техника и оружие, когда будут набраны и подготовлены новые части СПО. Эта задержка очень разочаровывала, потому что давала время и некронам восстановить свои силы, но Гюнтер понимал ее необходимость.

Однако в последние несколько дней он видел, что число солдат заметно увеличилось. Даже до того, как этим утром были зачитаны новые приказы, Гюнтер понял, что ожидание подходит к концу. Они были почти готовы.

ПОСЛЕ полудня пришлось выполнять другое задание.

Отделение Гюнтера было одним из восьми, направленных в Телониус-сити в сопровождении трех тягачей «Кентавр». Когда лифты подняли их на 110-й уровень, дальнейший их путь проходил мимо хорошо освещенных баров и закусочных, клубов и казино, и Гюнтеру казалось, что он попал в какой-то иной мир. Он раньше всегда считал, что делая свою работу, помогая управлять рудником, он исполняет свой долг перед Императором. Теперь он понимал, что мог — должен был — делать нечто гораздо большее.

Истина была в том, что до появления некронов он чувствовал себя слишком в безопасности.

Чем дальше они заходили в город, тем заметнее были его шрамы. Окна были заколочены, магазины сожжены или разграблены. Скайвэи засыпаны мусором, белые автотакси перевернуты и подожжены. Самым гнусным и позорным из всего этого были намалеванные на стенах лозунги, восхвалявшие «Железных Богов». Если бы Гюнтер не знал, то подумал бы, что находится на одном из самых нижних уровней, где-то не выше двадцатого, и весь этот вандализм учинили мутанты.

Он услышал мятежников еще до того, как увидел, их голоса слились в одном вопле ярости. Первыми в поле зрения попали полицейские. Они стояли в четыре ряда, перекрыв скайвэй и подняв щиты, но их ряды колебались под натиском толпы. Увидев имперский конвой, полицейские расступились, явно испытывая облегчение, и в брешь в их рядах хлынули первые мятежники. Когда они увидели, что их ожидает, многие из них заколебались, и попытались повернуть назад, но обнаружили, что полицейские окружают их.

Другие были настроены более агрессивно, или, возможно, ярость затмила их разум, и на солдат посыпался град обломков кирпичей и бутылок с нефтью, но они лишь бесполезно разбивались о шлемы и броню. Криговский гвардеец, сидевший в башне переднего «Кентавра», выпустил очередь из тяжелого стаббера над головами бунтовщиков, требуя их внимания. Некоторые из них не вняли предупреждению, или, возможно, не сочли его серьезным, и приготовились сопротивляться надвигавшемуся на них джаггернауту Корпуса Смерти. Несколько человек бросились к «Кентавру», попытались залезть на него, но солдаты быстро сбросили их на землю.

Один упал прямо под гусеницы «Кентавра» и был сразу раздавлен, но Гюнтер не испытывал к нему никакого сочувствия. Он мог бы простить этих людей за невежество их прежней жизни, но знать о некронах и реагировать так? Многие из них были мужчинами призывного возраста. Они могли бы сражаться. Но вместо этого их низкий эгоистичный страх за свои жизни подрывал военные усилия Империума, оскорблял Императора и был угрозой всему, что Он создавал. Многие бунтовщики несли плакаты с лозунгами в поддержку бывшего губернатора Хенрика и призывами сопротивляться криговским «захватчикам». Гюнтер не помнил, чтобы Хенрик был так популярен при жизни.

Буйство толпы немного утихло, страх и сомнения заставили замолчать злые голоса. Сержант СПО с громкоговорителем воспользовался этой возможностью, и приказал всем гражданам разойтись со скайвэя. Это была операция СПО, единственное отделение гвардейцев Корпуса Смерти было представлено экипажами «Кентавров». Знакомый образец: Гюнтер слышал, что люди Иеронимус Тета были скорее готовы прислушаться к своим соотечественникам, тогда как присутствие чужих солдат вызывало еще большую враждебность. Лично он послал бы Всадников Смерти выкосить всю эту толпу, так даже не пришлось бы тратить боеприпасы.

Гюнтер и его товарищи врезались в толпу, демонстрируя оружие, но не желая, чтобы возникла необходимость его использовать. Позади них угрожающе маячили два «Кентавра». Костлявый молодой человек набросился на солдата справа от Гюнтера, пытаясь отобрать у него лазган, но оказался наколот на штык. Бунтовщики, казалось, начали понимать, что их ждет, и множество импровизированного оружия было брошено на землю, множество дрожащих рук поднялось вверх. Однако толпа расходилась медленно, потому что все были зажаты на тесном скайвэе. Внезапно в толпе впереди Гюнтера произошел всплеск активности, и группа мятежников, прорвавшись через кордон полиции, устремилась на боковую улицу.

Именно на такой случай несколько минут назад третий «Кентавр», направляемый полицейскими, в сопровождении двух отделений солдат СПО, направился к ближайшему тяжелому лифту. Сейчас он, должно быть, устроит сбежавшим неприятный сюрприз — и действительно, через секунду Гюнтер услышал грохот его стаббера, и с удовлетворением подумал, что это послужит бунтовщикам уроком.

Он пролез через разбитое окно продовольственного магазина и увидел, что несколько пожилых мужчин разожгли там костер, а один из них набивал коробку продуктами, которые ему удалось там раздобыть. Глядя в ствол лазгана Гюнтера, старый вор побледнел и взмолился:

— Это для моей жены и детей. Из-за этих беспорядков шахты закрыли, и я не могу честно зарабатывать.

Когда он увидел, что Гюнтера не тронула его мольба, его лицо потемнело, и он прорычал:

— Я имею право на это! Всю жизнь я работал ради Императора, и что получил? Он бросил нас здесь умирать!

Он был отвратителен Гюнтеру, был настоящим олицетворением зря потраченной жизни. Гюнтер нажал спуск, прожег дыру в голове вора, бесстрастно глядя, как безжизненное тело падает на землю. На секунду он подумал, не допустил ли ошибку, не позволил ли эмоциям влиять на свое суждение. Потом он увидел выражения на лицах остальных мародеров, пятившихся к окну, услышал их хнычущие, умоляющие извинения и обещания всегда хранить верность Императору, и понял, что слух о его единственном выстреле распространится и станет суровым уроком для всякого, кто об этом услышит.

Он не зря потратил боеприпасы.

ПОЛУГУСЕНИЧНЫЙ транспортер, выехавший встречать возвращавшийся конвой, остановился рядом на обочине. Молодой майор с тонким лицом поговорил с сержантом, потом обратился к другому сержанту, который, в свою очередь, указал ему на Гюнтера.

— Солдат Сорисон? — спросил майор, и Гюнтер, на секунду растерянно моргнув, подтвердил, что так точно, это он. К нему так давно не обращались по имени, что он почти забыл, как его зовут.

Он не знал, почему опять выбрали его. Он и не спрашивал. Его привезли в космопорт и привели в кабинет, который когда-то занимал Хенрик, а сейчас — полковник Браун. Поднявшись из-за стола, Браун встретил Гюнтера рукопожатием и замечанием насчет холодной погоды, словно приветствуя старого друга. Он предложил смущенному солдату сесть и посмотрел на него с улыбкой, вероятно, предназначенной, чтобы ободрить Гюнтера, но явно натянутой.

— Я слышал, вы только что вернулись из Телониус-сити, — сказал Браун.

— Да, сэр, — сказал Гюнтер. — Мы подавили беспорядки там.

— Это хорошо, — прошептал Браун, обращаясь больше к себе. — Хорошие новости. До сих пор нам было трудно проводить призыв в Телониус-сити, но, возможно, теперь…

Рядом с полковником стояли два лейтенанта СПО, а майор, который привел Гюнтера, присел у двери. Это было не такое многочисленное собрание, как то, на котором Гюнтер присутствовал в этом кабинете в последний раз, и самым заметным было отсутствие криговского полковника-186 с его офицерами — не считая, конечно, Хенрика. И все же было ясно, что происходит что-то важное, если только Браун расскажет, что именно.

Комиссар Костеллин стоял у окна, опираясь на подоконник. Его левая рука была в перевязке, и выглядел он так, словно за эти три недели постарел на десять лет.

Браун прочистил горло и разгладил усы.

— Как вы могли сделать вывод из последних событий, — начал он, — мы готовы перейти к решающей фазе этой войны. Мы отбили все атаки некронов, окружили их, и теперь мы — точнее, криговские офицеры и я — разрабатываем планы наступления с целью окончательного их разгрома.

— Вам, вероятно, так же известно, — добавил лейтенант, — что со времени… несчастных событий несколько недель назад, не было замечено никакой активности противника.

— Вы имеете в виду, — тихо сказал Костеллин, — с тех пор, как некроны истребили тысячи гражданских, которых мы заперли в городе вместе с ними?

— Э… ну да.

— Очевидно, — сказал Браун, — они прячутся в этой своей гробнице и зализывают раны. Следовательно, нашей задачей является уничтожить эту гробницу вместе с некронами внутри. К сожалению, ее структура и внутреннее устройство остаются тайной для нас, так как наша попытка в самом начале кампании направить разведгруппу внутрь пирамиды окончилась неудачей. Тем не менее, мы — точнее, наши техножрецы и технопровидцы — полагают, что нескольких атомных подрывных зарядов будет достаточно, чтобы уничтожить ее.

Гюнтер начал понимать, к чему идет дело. Костеллин высказал это за него:

— Нам нужен человек, чтобы доставить эти заряды.

— Человек, который не будет участвовать в бою, — сказал лейтенант, — а должен лишь ждать, пока не будет зачищен вход в гробницу. В этот момент под прикрытием остальных солдат отделения он должен доставить заряды внутрь пирамиды.

Полковник Браун добавил:

— Мы — точнее, полковник-186 — помним о вашем опыте работы в руднике, солдат Сорисон, и вашем неоценимом содействии успеху предыдущего…

Гюнтер услышал достаточно. Он, конечно, мог бы сказать, что атомные заряды раньше были для него всего лишь цифрой в документах, и он никогда их даже не касался, но это определенно было не то, что хотели от него услышать.

— Я хотел бы вызваться добровольцем на это задание, сэр, — сказал он, и был вознагражден явным выражением облегчения на лице командира.

Очевидно, раньше Брауну никогда не приходилось посылать солдат на верную смерть.

— Надеюсь, вы понимаете, что от вас ожидается, — сказал Костеллин. — Эти заряды невозможно подорвать дистанционно или поставить на замедленное действие. То и другое может дать некронам возможность обезвредить заряды. Вы должны будете пожертвовать своей жизнью, солдат Сорисон, как и остальные девять бойцов вашего отделения.

— Когда отправляться, сэр? — спросил Гюнтер.

Полковник Браун открыл ящик стола.

— У меня есть кое-что для вас, Сорисон, — сказал он. — В признание вашей… вашей самоотверженности. Я знаю, вы еще не так долго успели прослужить в СПО, но тот срок, что успели, вы служили с отличием, и после тех потерь, которые мы понесли… я так понимаю, в вашем отделении на данный момент нет сержанта.

Он достал из ящика пару сержантских нашивок. Гюнтер взял их и поблагодарил полковника. И не имело значения, что он не чувствовал себя готовым носить их. Это была воля Императора.

— Я знаю, это немного, — сказал Браун. — Если бы это зависело от меня… Я обсуждал вопрос с Департаменто Муниторум, и надеюсь… Хоть мы и не Имперская Гвардия, но за прошедшие месяцы мы сражались в одном строю с ними, жили и умирали вместе с ними, принося жертвы не меньшие, чем они, даже большие, и я не вижу причин, чтобы… Думаю, при данных обстоятельствах вполне можно рассчитывать на Железную Аквилу.

«Он так и не понял», подумал Гюнтер.

ОНИ пробивали путь в Иеронимус-сити.

Четыре «Кентавра» с бульдозерными отвалами выполняли самую трудную часть этой задачи. Но оставалось много работы и для солдат с лопатами и тачками, следивших, чтобы курганы развалин не осыпались и не похоронили их всех. Тонкий слой снега, выпавший ночью, делал их работу еще более рискованной. Гюнтер, проспав положенные шесть часов — он привык закрывать уши, отключать мозг и использовать любую возможность для отдыха — вернулся к исполнению своих обязанностей.

Из-за его сержантских нашивок товарищи теперь смотрели на него по-другому. Сначала ему это очень не нравилось, особенно то, что они, казалось, ожидали, что теперь он будет думать за них. Он предпочитал анонимность, которой обладал, будучи рядовым. Но вскоре он понял, что в действительности изменилось очень немногое. Принимали решения и отдавали приказы по-прежнему офицеры, а Гюнтер только должен был следить, чтобы эти приказы выполнялись, чтобы все солдаты понимали и исполняли свои обязанности.

После полудня гвардейцы и солдаты СПО построились, чтобы выслушать новые приказы полковника-186, который приехал со своей обычной свитой из криговских офицеров, и немногочисленными офицерами СПО, среди которых был и Браун. В воздухе повисло почти осязаемое чувство ожидания, когда полковник-186 объявил, что их работа почти закончена.

— Мы войдем в город на рассвете, — сказал он, — одновременно с другими нашими полками с севера, востока и юга, и начнем продвижение к гробниценекронов, где состоится последний бой этой войны — и будет одержана победа.

Потом он описал в общих чертах план по уничтожению некронской гробницы, и сообщил, что честь нанести этот удар выпала отделению СПО, но не сказал какому. Он говорил об отделении Гюнтера, но назвал его «сержант № 1419», и почти никто не понял, о ком идет речь. Многие солдаты встревоженно смотрели друг на друга, или пытались разглядеть цифры на жетонах своих сержантов, чтобы убедиться, что не они будут мучениками, предназначенными в жертву. Они тоже не понимали.

— Почему это должно быть отделение СПО? — услышал Гюнтер, как жаловался один солдат, когда они вернулись к работе и криговские офицеры ушли. — Почему этот безлицый ублюдок не пошлет в гробницу своих?

Гюнтер резко напомнил ему, что он говорит о старшем офицере, представляющем самого Императора, и солдат нахмурился, но замолчал.

Однако он был лишь одним из многих недовольных. Гюнтер слышал, как солдаты роптали за его спиной:

— … думают, что их жизни более ценны, чем наши, но они даже…

— … Браун должен, наконец, показать им, что мы не будем терпеть все их прихоти. Хенрик не позволил бы…

— …что будет с остальными, со всем нами, хотел бы я знать. Когда атомные заряды взорвутся…

— … и противогазы для защиты от радиации, а у нас даже…

Гюнтер утешал себя мыслью, что большинство недовольных — лишь недавно призванные новобранцы. Их подготовка была еще более сокращенной, чем у Гюнтера, и никто из них еще не был в настоящем бою. Они просто не видели некронов.

Через сорок минут к Гюнтеру подошел один солдат из его отделения: парень 16–17 лет с песочного цвета волосами и веснушчатым лицом.

— Сержант, там некоторые думают… — нерешительно начал он, — солдаты, которые должны будут… отделение, которое пошлют в гробницу… Сержант, это будет наше отделение?

— Да, солдат, наше, — сказал Гюнтер, и лицо мальчишки посерело.

Через час криговский вахмистр сообщил Гюнтеру, что один из его солдат пытался дезертировать и был расстрелян. Гюнтер чувствовал стыд и злость на себя. Он должен был предвидеть, что такое возможно, и попытаться предотвратить.

К тому времени, когда лейтенант Харкер, взводный командир Гюнтера, приказал его отделению построиться отдельно от остальных, уже не осталось никого, кто бы не догадывался, что лейтенант собирается им сказать. Харкер говорил о великой чести, выпавшей этим десяти солдатам — теперь девяти, поправился он. Он говорил, что их подвиг завтра сделает их героями, а потом, к удивлению Гюнтера, лейтенант предложил каждому из солдат выбор — перевестись в другое отделение, если они хотят.

Трое солдат нерешительно выразили желание перевестись, видимо, подозревая сначала, что это какая-то ловушка. Гюнтер был разочарован ими, но испытал гордость за пятерых оставшихся — и воодушевился от того, что, когда слух об этом распространился, не оказалось недостатка в добровольцах, чтобы заменить их.

Хотя это был не тот способ, которым Гюнтер справился бы с ситуацией, но он должен был признаться себе, что это способ эффективный. У него снова было девять человек, и всем им он мог доверять. Они исполнят свой долг, погибнут, чтобы он смог доставить заряды, потому что они все думали так же, как и он.

Они верили в то, что дело их правое, и кроме этого им не нужно было никакой мотивации, ни повышений, ни медалей. Было достаточно знать, что их самопожертвование действительно важно для победы, и в этом смысле они были счастливее, чем люди, которых они заменили. Те, скорее всего, все равно умрут завтра — но умрут далеко не столь славно, и в страхе.

Для Гюнтера и его людей теперь не существовало страха, потому что они точно знали свое будущее. Они были уже мертвы — ходячие мертвецы, все до одного. Но они знали как и ради чего отданы их жизни.

ГЛАВА 23

КОСТЕЛЛИН собирал вещи.

ОН не хотел оставлять это на сервиторов, не хотел доверять им вещи, важные для него. Впрочем, таких вещей было немного. Гололитические снимки его четверых внуков на их выпускных парадах. Его первый солдатский жетон. Старый, потрескавшийся инфопланшет, в котором хранились дорогие ему воспоминания об одном четырехлетнем периоде его жизни. Он аккуратно завернул их в запасную форму и уложил в чемодан.

Комната казалась опустевшей, какой она была, когда Костеллин впервые вошел в нее почти два месяца назад. Было странно, что за столь недолгое время она успела стать его комнатой, его домом. Он не будет скучать по Иеронимус Тета, когда покинет ее, но маленькая частица его останется в этой комнате, как оставалась она во многих других комнатах на многих других мирах до этого.

Открыв нижний ящик стола, он с изумлением увидел, что оттуда на него смотрят окуляры криговского противогаза. Он забыл, что спрятал туда противогаз и маску-череп, забыл, что взял их с собой, когда возвращался из города. Тогда он вернулся к тайнику за своим мечом и фуражкой, поднял доски, под которыми они были спрятаны, и застыл под взглядом глаз мертвеца.

Он вспомнил свое обещание погибшему гренадеру.

Он должен был оставить маску там. Было ошибкой раненому нести лишнюю тяжесть. Тем не менее, Костеллин взял ее. Напоминание о смерти. Он становился все более похож на гвардейцев, с которыми служил. «Еще одна причина, почему настало время уйти».

— Я слышал, вы покидаете нас.

В дверях стоял полковник-186. Костеллин был удивлен, увидев его, и испытал чувство вины. Он должен был сообщить эту новость лично. Но Костеллин прогнал это чувство, сказав себе, что полковнику в любом случае все равно.

— Да, когда эта кампания закончится, — кивнул комиссар. — Я получил назначение в Королевский Валидийский полк.

— Мне жаль расставаться с вами, — сказал полковник. «Да неужели?», мрачно подумал Костеллин. — Ваша служба с нами была долгой и славной, в особенности то задание, которые вы выполнили в захваченном некронами городе…

— Я не могу приписать эту заслугу себе, — сказал Костеллин. — Это один из ваших солдат спланировал и выполнил атаку на генераторум. А я всего лишь выжил.

— Я надеюсь… — сказал полковник с необычной сдержанностью. — Я надеюсь, это не потому, что я сказал…

Костеллин покачал головой.

— Я знаю, у нас были разногласия, но нет, полковник, мой перевод никак не связан с этим. Вы исполняли свои обязанности так, как считали наилучшим образом, эффективно и разумно, и таким образом, оказались более чем достойны высоких стандартов, установленных вашими предшественниками.

— Однако вы выразили несогласие с решением моих начальников атаковать силы некронов.

— Да. Я думал… Я не знаю, полковник. Когда я увидел, чего смогли мы — вы — добиться здесь… Два месяца назад я не смог бы в это поверить, но мы все-таки заставили некронов отступить. Мы бьем их, мы действительно их побеждаем!

— И вы пересмотрели ваше мнение?

— Думаю, если завтра все пройдет по плану, если гробница некронов будет уничтожена, а этот мир спасен, тогда значение этой победы для Империума… И все же… я не могу не думать о ее цене. Я не знаю, полковник. Я просто не знаю, и, возможно, в этом и проблема. Возможно, я уже слишком стар, и слишком многое видел.

— Может быть, — сказал полковник, — что после завтрашнего боя 186-й пехотный полк Корпуса Смерти Крига перестанет существовать. Наши потери таковы, что, возможно, оставшихся солдат направят в другие полки Крига на этой планете. Я был бы горд знать, что наша жертва была не напрасной, что о ней не забудут.

— А долг Крига перед Императором? Он будет тогда уплачен?

Полковник не ответил на это. Костеллин и не ожидал, что он ответит. Вместо этого полковник заметил:

— Вы больше не носите руку на повязке.

— Квартирмейстер сказал, что поврежденный нерв вылечен. Правое плечо немного стянуто, но, кроме этого все…

— Тогда завтра вы будете сражаться вместе с нами?

— Конечно. Самое меньшее, что я могу сделать, прежде чем приму новый пост — исполнить до конца свой долг на этом.

Полковник одобрительно кивнул и сказал Костеллину, что в таком случае они увидятся завтра. Он четко повернулся и ушел, и комиссар некоторое время размышлял в одиночестве, прежде чем снова открыть ящик стола.

Он закрыл его ногой, почему-то смутившись, когда пришел полковник. Теперь он собирался сделать то, что должен был сделать три недели назад. Взяв маску и противогаз, он вышел в космопорт и передал их первому попавшемуся квартирмейстеру.

— Найдите им достойное применение, — сказал Костеллин. — Последний солдат, который носил эту маску, погиб как герой.

У ПОЛКОВНИКА был заготовлен еще один сюрприз.

Холодным предрассветным утром, обращаясь к солдатам, он достал из своей шинели небольшой прозрачный куб из какого-то желтоватого материала. Внутри куба был виден некий предмет белого цвета и неровной формы, в длину больше, чем в ширину, заостренный к концу, как маленький примитивный нож.

— То, что нам предстоит сегодня, настолько важно, настолько велика вера наших генералов в этот недостойный полк, что они смогли получить для нас вот этот… — голос полковника преисполнился благоговения, — … этот фрагмент кости черепа полковника Юртена.

По рядам криговских гвардейцев прокатился приглушенный шепот — самая человеческая реакция, которую Костеллин когда-либо замечал с их стороны.

— Я не могу помыслить, что есть иной человек, более достойный нести эту реликвию, — сказал полковник, — осенять ее священным светом нашу скромную службу, чем наш комиссар.

Совершенно не ожидавший такого Костеллин почтительно принял куб. Он держал реликвию в ладонях, любуясь ею, и, хотя в душе был не слишком впечатлен — он думал, сколько еще таких реликвий могло быть быстро изготовлено, если остальные три полка на Иеронимус Тета тоже получили их — но он чувствовал, как ее присутствие тронуло этих непоколебимых людей, как подняло их дух, и знал, что уже одно лишь это делало этот маленький куб воистину драгоценной вещью.

Он не знал что сказать, но все ждали, что он что-то скажет. И Костеллин, прочистив горло, вспомнил, чему его учили, казалось, целую вечность назад, и начал речь, которая вначале хотя и была сдержанной, но вскоре стала более уверенной и пылкой, и, в конце концов, оказалась, по собственному мнению комиссара, самой лучшей, самой вдохновляющей речью за всю его многолетнюю службу.

Потом над развалинами города взошло громадное красное солнце, и время слов закончилось. Полковник-186 отдал приказ выступать, и воздух наполнился ревом заводившихся моторов и дымом выхлопных газов.

Три огромных бронированных «Горгоны» шли в авангарде, каждая из них везла целый взвод в своем открытом десантном отделении. Эти грохочущие гиганты, весившие более двухсот тонн каждый, крошили обломки зданий под массивными гусеницами, пробивая путь своими бронированными носами не только для себя, но и для машин, двигавшихся за ними.

Конечно, для всех солдат транспорта не хватило, и между «Кентаврами» и буксировавшими тяжелые орудия «Троянцами» двигались колонны пехоты, состоявшие примерно на одну половину из гвардейцев Корпуса Смерти, на другую — из солдат СПО. Их форма была грязной и рваной, и многие из них были ранены. Из тех, что сражались три недели назад, осталось не больше половины, а завтра их останется еще меньше, но они шли в бой с гордостью, подняв головы.

Костеллин ехал в «Кентавре» вместе с полковником-186 и его командным отделением, и из-за закрытых люков не видел, что происходит снаружи. Он следил за наступлением армии по сообщениям вокс-сети, но чувствовал себя отделенным от нее, сидя в тесном, душном и шумном «Кентавре». Согласно данным тактического сканирования, они двигались самым кратким путем к центру города, и пока все было спокойно.

Вдруг «Кентавр» встряхнуло взрывом. Полковник сразу бросился к воксу, требуя доложить обстановку, и доклады посыпались немедленно:

— … дорога заминирована, сэр. Похоже, в развалинах спрятаны подрывные заряды…

— … они проехали прямо по…

— … тяжело раненых нет, сэр, весь удар пришелся на нос, но двигатели…

— … никаких признаков противника…

— … вероятно, заряды для взрывных работ в шахтах, но чтобы взрыв был такой силы…

— … техножрец проверяет повреждения, сэр, но я думаю, мы потеряли «Горгону»…

После этого продвигались с большей осторожностью, послав отделение пехоты вперед на разведку. Конечно, если остальные заряды заложены так же глубоко как и первый, разведчики скорее всего не смогут их обнаружить; но все же если в этом мертвом городе прячется кто-то живой, они могут его обнаружить. И вскоре они действительно обнаружили.

— Впереди противник, сэр. Мы застали их врасплох, атаковали прежде чем они нас увидели. Четверых убили, но остальные рассеялись по укрытиям.

— Сколько их, вахмистр? — спросил полковник.

— Неизвестно, сэр. Они в основном прятались в зданиях. Как минимум восемь, но может быть и больше.

— Что за противник? — спросил Костеллин. — Некроны?

— Нет, сэр, люди.

— Тогда почему вы решили… Они стреляли в вас?

— Сэр, наши приказы…

— Они как-то угрожали вам?

Полковник вмешался:

— Вахмистр, прижать их огнем, но не атаковать. Всем подразделениям оставаться на занимаемых позициях и ждать дальнейших приказов.

Костеллину он сказал:

— Не думаю, что эти подрывные заряды тут установили некроны.

— Согласен, — сказал комиссар. — Это не их стиль. Скорее всего, это работа одного из тех предательских культов, о которых мы слышали. Но даже так…

— Три недели назад, — сказал полковник, — некроны очистили город от всех людей, которых смогли обнаружить. Следует предположить, что все выжившие…

— … замерзли, голодны и напуганы, — возразил Костеллин. — И сомневаюсь, что стреляя в них, мы как-то исправим ситуацию. Вы не слишком цените людей, полковник? Стоит напомнить вам, что без солдат СПО этой планеты, без их верности…

— Что вы предлагаете? — спросил полковник.

— Я пойду туда, — сказал Костеллин, — и попытаюсь поговорить с ними.

ОН выбрался из люка и спрыгнул на землю, несколько колючих снежинок упали на его лицо. Полковник вышел из «Кентавра» за ним, и вместе они оглядели колонну машин с работавшими вхолостую моторами.

— Я изучал карты, — сказал Костеллин. — Дороги к северу и югу от этой непроходимы. Есть обходные пути, но нам придется вернуться далеко назад, чтобы повернуть на них.

— Они выбрали отличное место для засады, — проворчал полковник.

— Да, если это действительно засада. Все же я думаю…

— Наиболее целесообразным способом обезвредить ее будет артиллерийский обстрел тех башен.

— Рискуя обрушить их и заблокировать и эту дорогу? И если вы правы, и эти люди действительно готовили засаду? Вы можете гарантировать, что несколько неприцельно брошенных снарядов ликвидируют эту угрозу? Мы везем с собой атомные бомбы, полковник. Единственный выживший, удачно размещенный подрывной заряд, и весь полк вознесется к Императору в сиянии славы на несколько часов раньше, чем запланировано.

— Тогда пошлем вперед «Горгоны».

— Я удивляюсь вам. Вы готовы потерять еще одну «Горгону» на минном поле, и на этот раз, вероятно, вместе с солдатами, чем рискнуть одной жизнью?

— Противник использовал много подрывных зарядов. Полагаю, их у предателей осталось не так много. Ваш план предполагает меньшие жертвы, чем мой, но его шансы на успех ничтожны…

— Я не согласен с такой оценкой, — сказал Костеллин. — И так как рискнуть придется только моей жизнью, думаю, я имею на это право. Я пойду к этим людям, полковник. Даже если они стали поклоняться некронам, то лишь от отчаяния. Я могу дать надежду! По крайней мере, я смогу выманить их, оценить, какими силами и средствами они располагают.

Полковник секунду обдумывал это, потом согласно кивнул. Связавшись с разведчиками впереди, он предупредил их, что комиссар идет туда, и они должны держаться на расстоянии, но прикрывать его насколько возможно.

Костеллин шел мимо ожидавших солдат, мимо «Кентавров» и «Горгон», его уверенность несколько уменьшилась, когда он оказался в одиночестве, лишь иногда в развалинах мелькали гвардейцы в масках, занимая позиции в дверном проеме или залегая за порогом.

Он держал руки поднятыми, глядя вперед, и шел, пока краем глаза не увидел движение, мелькнувшее в окне первого этажа. Здесь он остановился, громко назвав свое имя и звание, и объявил, что пришел поговорить.

Еще прежде чем замолкло эхо его слов, он услышал в окне характерный щелчок аккумулятора, заряженного в лазган, и женский голос:

— Мой муж держит тебя на прицеле. Брось оружие — все, что у тебя есть.

Он сделал как было приказано. Потом ему велели отойти на десять шагов назад и ждать. Дверь открылась и выскочила невысокая темная фигура. Человек подобрал плазменный пистолет Костеллина, но цепной меч поднять не смог, и решил оставить его. Пистолет он неумело направил на Костеллина и жестом приказал зайти в дверь. У двери лежало тело молодой женщины, и Костеллин, проходя мимо, взглянул на нее и убедился к своему огорчению, что помочь ей уже ничем нельзя.

По шаткой лестнице он поднялся в большое открытое помещение, судя по грязным одеялам, кишевшим блохами, и зловонию, здесь была ночлежка мутантов. В ее темных углах прятались шесть человек.

Его встретила супружеская пара, мужчина, бородатый и лысеющий, держал в руках лазган. Молодой человек, который привел его сюда, спрятался за ними, все еще держа в руках пистолет Костеллина.

— Ты из Империума, — сказала женщина, с подозрением глядя на аквилу на фуражке комиссара. — Почему мы должны верить тебе?

— Я могу вывести вас из города, — ответил Костеллин.

— А с этой планеты?

— С милостью Императора в этом не будет необходимости. Со мной армия, готовая сражаться с захватчиками. Мы сможем…

— Не слушайте его, — прошипел мужчина. — Это всего лишь слова. Где был Император, когда пришли эти чудовища? Почему его армия не защитила нас?

— Я знаю, вам кажется, что вас бросили, но…

— Нас заперли в этом аду, — сказала женщина. — Оставили на растерзание! — она расплакалась. — Мы думали, что никогда больше…

— Атака застала нас всех врасплох, — сказал Костеллин. — Мы делали все, что могли. Но теперь мы побеждаем. О вас не забыли.

— Так долго нам пришлось… жрецы говорили…

— Я знаю, что они вам говорили, но теперь вы видите, что они ошибались. Да, вы жили в аду, но есть мир за пределами этого города, и люди, которые помнят о вас.

Раздался выстрел, лазерный луч с шипением прошел мимо его уха, и чей-то голос проревел:

— Лжец!

Костеллин обернулся и увидел, что в комнату вошел невысокий коренастый человек. Он носил белые одеяния священника, но они были осквернены и обгорели, краска на священных рунах размазалась.

— Мариг, — прошептала женщина. — Мы думали, ты… ты…

Пришелец шагнул вперед и обвиняюще указал на Костеллина.

— Этот человек вам лжет! Он обещает свободу, а тем временем его солдаты убивают нас.

— Нет, — сказал Костеллин, — этого не может…

— Они застрелили четверых наших братьев. Они и меня пытались убить, но моя вера в Железных Богов спасла меня!

Костеллин почувствовал, как при этих словах его палец дергается, словно нажимая спуск. В других обстоятельствах он немедленно казнил бы этого еретика на месте.

— Их слишком много, Мариг, — умоляюще сказал бородатый, — а у нас только два ствола… то есть, теперь три. Может быть, мы…?

Его жена закончила мысль:

— Может быть, мы сдадимся, воззовем к их милосердию? Они знают, через что нам пришлось пройти, они должны понять…

— Их Император не поймет ничего. Ему чуждо милосердие. Разве вы не видите? Я знаю, как они поступят. Они убьют нас, чтобы не позволить раскрыть те истины, которые мы узнали.

— А сколько ваших убили некроны? — спросил Костеллин. Его слова были адресованы жрецу, но предназначены для остальных. Мариг был безумцем. Однако он не был глупцом. Протянув руку к человеку, приведшему сюда Костеллина, он забрал у него плазменный пистолет, дав взамен свой лазган. Осмотрев незнакомое оружие, жрец улыбнулся, но его улыбка превратилась в хищный оскал, когда он навел пистолет на Костеллина.

— Наш бог говорил ясно, хотя лишь немногим дано было понять. Он предупредил, что сопротивление вызовет Его гнев, и так оно и случилось. Однако, сражаясь с Его врагами, отправляя их на Его суд, мы можем показать Ему…

Костеллин, бросившись вперед, попытался схватить пистолет. Его пальцы почти ухватились за рукоятку, но Мариг отскочил слишком быстро, случайно при этом выстрелив. Другие беженцы бросились в укрытия, а Костеллин, проклиная свои замедлившиеся от старости рефлексы, оттолкнул жреца и бросился бежать. Перепрыгнув перила лестницы, он приземлился на шаткую ступеньку и едва не слетел по лестнице вниз головой. Когда Костеллин спустился на первый этаж, над его головой с шипением пролетел второй плазменный заряд, который, разорвавшись, обжег и на некоторое время ослепил его. Костеллин слышал тяжелые шаги бегущего по лестнице безумного жреца.

Ослепленный вспышкой мини-сверхновой, Костеллин на ощупь нашел дверь. Спотыкаясь, он вышел на дорогу и нащупал свой брошенный цепной меч. Он подобрал его, и в этот момент его зрение наконец прояснилось, нажал руну активации, меч скрежетнул, но не завелся.

Мариг схватил его сзади, выкручивая руку, пока Костеллин не выронил меч, и снова приставил пистолет к голове комиссара.

— Назад! — завопил жрец. — Назад!

Костеллин увидел силуэты гвардейцев Корпуса Смерти, бегущих вперед, видел отблески на их лазганах.

— Я насчитал девятерых, — сказал он в вокс-микрофон. — Но в других зданиях могут быть еще. Их главарь — жрец. Убейте его, и остальные разбегутся или сдадутся. У них на всех только два лазгана, и, насколько я понял, нет подрывных зарядов.

— Ваш офицер у нас! — закричал Мариг. — еще шаг вперед, и я убью его! Клянусь Железными Богами, я так и сделаю! Назад! Оставьте нас, если вы цените его жизнь!

Он явно не знал, что такое Корпус Смерти Крига.

КОСТЕЛЛИН не почувствовал попадания лазерного выстрела, который убил его.

Он вообще ничего не почувствовал. Просто он упал и не мог подняться, словно его придавила какая-то невидимая тяжесть.

Он слышал топот солдатских ботинок рядом со своей головой, слышал рев двигателей приближавшихся «Горгон», но не слышал выстрелов. Он был прав: после смерти жреца — труп Марига лежал на дороге рядом с ним — его последователи бежали, не приняв боя. Армия Крига могла двигаться дальше.

Перед глазами Костеллина возникла противогазная маска.

— Полковник? — прошептал он.

Маска наклонилась ближе, ее хозяин опустился на колени рядом с комиссаром, и Костеллин разглядел на его наплечниках знаки различия квартирмейстера.

— Скажите мне худшее, — прохрипел он, пытаясь отогнать парализующий страх. — Вы сможете помочь мне? Я выживу?

Квартирмейстер покачал головой.

ОН стал обыскивать шинель комиссара, зачем — Костеллин не мог догадаться, пока криговец не извлек из его кармана то, что искал — святую реликвию, куб с фрагментом кости. Квартирмейстер взял его с должным почтением, и спрятал в свою шинель, и лишь после этого обратил внимание на человека.

Его лицо, скрытое противогазом, было похоже на череп, словно он был предвестником самой смерти. Это было последнее, что видели в жизни многие люди Крига. Костеллин никогда не думал, что и он, встречая смерть, увидит то же самое, не думал, что он может оказаться на их месте.

В молодости он думал, что погибнет в бою. К старости он уже надеялся на более спокойную смерть. Но никогда ему не приходило в голову, что его могут застрелить собственные солдаты. Ему было почти смешно при мысли о том, какой нелепой была его смерть.

— Да упокоится с миром твоя душа, — сказал квартирмейстер. — И знай же, что твоя жертва угодна Императору. Твоя жизнь была достойной.

Потом он рукой в перчатке закрыл глаза комиссару.

Последнее, что почувствовал Костеллин, прежде чем провалился во тьму — как квартирмейстер забирает цепной меч из его руки.

ГЛАВА 24

НА ПУТИ в город не было замечено разведчиков некронов, их скиммеры не летали над армией Крига. Но все же некроны были готовы и ждали атаки, развернувшись в боевой порядок перед своей гробницей, их численность увеличилась еще больше, как и ожидали генералы Корпуса Смерти.

Чего генералы не ожидали — того, что армия некронов превзойдет в численности их собственную, по крайней мере, этот полк. Один из офицеров СПО не удержался от ругательства на открытом вокс-канале, когда увидел, насколько противник сильнее.

Сначала некроны сосредоточили огонь на оставшихся «Горгонах». Попадания гаусс-пушек рвали броню, тяжелые стабберы изрыгали в ответ ливень пуль. «Горгоны» продержались достаточно долго, чтобы выгрузить солдат, двинувшихся вперед, ведя огонь из хеллганов. Как и до этого, вурдалаки выкопались из развалин в самом центре строя Корпуса Смерти, и, как и до этого, Корпус Смерти был готов к их нападению. Однако на этот раз главной целью когтей-клинков вурдалаков стали гренадеры с мелтаганами, трое солдат было освежевано в первую же минуту.

Гюнтер слышал обо всем этом по вокс-сети, пытаясь разобраться в массе беспорядочных сообщений, чтобы выстроить в голове картину боя. Его «Кентавр» был оборудован перископом на месте рядом с водителем, но пока от перископа было немного толку — они были слишком далеко от боя. Гюнтер видел громаду некронской пирамиды, но отсюда он не мог разглядеть, где в ней находятся ворота.

Стрелок их «Кентавра», криговский гвардеец, имел лучший обзор из своей башни, и его сообщения о ситуации на поле боя были куда более ценными. Справа от Гюнтера водитель, бывший фермер, больше привыкший водить тракторы, чем танки, сжимал штурвал так, что пальцы побелели. Четыре солдата его отделения — остальные пять ехали в другой машине — были почти так же напряжены. Они не отводили глаз от своего сержанта и смертельного груза, пристегнутого к его груди.

Подрывные заряды выглядели не слишком впечатляюще: четыре стержня, каждый обмотан черно-желтой лентой с предупреждениями и рисунками в виде черепов, но Гюнтер помнил, какую осторожность он требовал соблюдать, когда, будучи управляющим рудником, обеспечивал транспорт для них. Он тогда определенно спал крепче от того факта, что атомные заряды перевозились на ничем не выделявшимся грузовике, по скайвэям нижних уровней, далеко от его дома.

Он санкционировал их использование только один раз, чтобы взорвать слишком твердое дно рудника, выработка на котором уже почти год была ниже нормы. До сего дня в тот рудник нельзя было войти без защитного костюма — или туда приходилось посылать сервиторов.

Никто из офицеров не сопровождал его в Телониус-сити, где ему выдали заряды со склада. Пожилой бывший шахтер поднял крышку освинцованного ящика, и при первом взгляде на его содержимое Гюнтер невольно отшатнулся. Когда заряды были пристегнуты к нему, он боялся идти, боялся сидеть, боялся сделать любое движение, чтобы случайно не взорвать их.

Гюнтер приказал водителю пробиваться вперед. Сейчас, когда вурдалаки уже начали свою атаку, и их положение было известно, это, вероятно, было достижимо. Когда криговский стрелок сообщил, что к ним направляются скиммеры некронов, на секунду Гюнтеру показалось, что его сердце остановилось, но некроны были перехвачены отделением всадников смерти.

Криговский стрелок несколько раз просил разрешения открыть огонь из стаббера. Однако было важно, чтобы «Кентавр» Гюнтера не привлекал к себе внимания противника. Задачей всего полка было отвлечь некронов от отделения Гюнтера и от входа в пирамиду. Пока они этого не сделают, Гюнтер может лишь беспомощно сидеть и наблюдать.

Он моргнул, снова глядя в перископ, и увидел некронских призраков, как размытые пятна, набросившихся на взвод гренадеров. Призраков встретил огонь хеллганов, сразив нескольких из них. Он слышал в наушнике знакомый голос полковника-186, обещавшего подкрепления. Похоже, что 42-й и 103-й полки встретили лишь символическое сопротивление к северу и югу от гробницы, и главные силы этих полков направлялись сейчас сюда. 81-й полк к востоку, почти в трех километрах отсюда, действовал по-другому, выдвинув вперед тяжелую артиллерию для обстрела стены пирамиды.

Гюнтер сообщил эти новости своим людям, у которых не было комм-наушников. Один из новобранцев предположил, что Корпусу Смерти сейчас стоило бы перейти к обороне, сдерживая некронов, пока не подойдут другие полки. Гюнтер возразил, что солдат еще не сталкивался с некронами и не видел, что против их дальнобойных гаусс-пушек, пробивающих броню, единственной возможной обороной может быть только энергичная атака.

Они ждали.

ПОДКРЕПЛЕНИЯ подошли, но они не изменили ход боя настолько решительно, как надеялся Гюнтер. Оба полка прибыли одновременно, взяв осажденных некронов в клещи, уничтожив десятки врагов прежде чем те даже успели начать защищаться, и все же…

И все же Гюнтеру, наблюдавшему в перископ, казалось, что между ним и его целью по-прежнему столько же некронов, сколько было с самого начала.

Он должен проникнуть в эту гробницу. В ней был источник силы некронов. Когда гробница будет уничтожена, они не смогут самовосстанавливаться, не смогут телепортироваться из безнадежного боя, чтобы появиться где-то еще. По крайней мере, так было в теории.

42-й полк вел тяжелый бой, 103-й отступал, заманивая некронов к югу. Гюнтеру не нужно было слышать приказ полковника в наушнике, чтобы понять, что пора снова выдвигаться вперед и обходить пирамиду к северу.

Внезапно «Кентавр» встряхнуло взрывом, водитель нажал педаль тормоза, из вокс-сообщений стало ясно, что прямым попаданием уничтожен «Кентавр» в двадцати метрах от них. Гюнтер нервно глотнул и согласился, что пока лучше подождать, оставаясь на месте.

При взгляде в перископ казалось, что гробница совсем близко, но картина боя перед ней давала более реалистичное чувство масштаба и расстояния, которое Гюнтеру предстояло пройти. Из башни стрелок сообщил, что видит вход в гробницу, и Гюнтер, повернув перископ в указанном направлении, тоже разглядел его, увидел исходящий из него зеленый свет. Но на их пути было все еще много некронов, слишком много, поэтому они ждали.

Еще один рывок вперед, снова бесконечное ожидание, и Гюнтер решился.

Фаланга некронов впереди вдруг исчезла, судя по вокс-сообщениям они телепортировались к дальней стороне пирамиды, чтобы отразить наступление там. Путь впереди был свободнее, чем когда-либо с самого начала боя, а «Кентавр» был так же уязвим для вражеского оружия, как любой пехотинец. Следовательно, его отделению было больше шансов добраться до входа пешком, представляя для пушек врага десять маленьких целей, чем две больших. Кроме того, передвигаясь пешком, они могли следовать в таком порядке, чтобы их сержант — ходячая бомба — был наименее заметной из этих десяти целей. Поэтому Гюнтер отдал приказ покинуть машину, и по воксу передал тот же приказ старшему солдату во втором «Кентавре».

Поле боя было столь же пугающим и хаотичным, как и в первый раз. Разве ему не говорили, что после первого боя будет легче? Он подавил в себе, казалось, вернувшееся, чувство страха и неуверенности. Это было недостойно его. Теперь Гюнтер был опытным солдатом, командиром отделения, и в этом бою все надеялись на него. Но все же он не мог перестать чувствовать себя открытым и уязвимым, даже больше, чем в первом бою. Это из-за подрывных зарядов.

«Кентавр», взревев мотором, рванулся дальше, его стрелок усиленно наверстывал упущенное. Гюнтер укрылся за широким корпусом «Медузы», остальные солдаты его отделения собрались вокруг него. Сквозь дым разрывов он видел зеленый свет, сиявший из входа в гробницу, и в том дыму сражались солдаты, но, к своему ужасу, Гюнтер не мог разглядеть кто из них некроны, а кто — гвардейцы Крига.

Надо было подойти ближе. Гюнтер жестом отдал приказ своим людям — он не надеялся, что они расслышат его голос — и они, пригибаясь, бросились вперед за наступающим взводом, потом укрылись за кучей развалин. Они пробыли на открытом пространстве лишь секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы призрак выпотрошил одного неудачливого солдата. Когда клинки некрона вспороли ему горло, второй солдат остановился и едва не повернул назад, но Гюнтер схватил его за руку и потащил вперед. Он ничего не мог сделать, чтобы помочь товарищу, никто из них не мог. В отделении только трое солдат были вооружены — по мнению полковника, лазганы были слишком ценны, а отделению Гюнтера в любом случае предстояло погибнуть.

Выглянув из развалин, он увидел зеленое сияние ближе, чем предполагал, и заметил, что путь впереди чист. Он уже почти отдал приказ, почти бросился вперед, и вдруг в клубах дыма возник силуэт танка некронов — гробницы в миниатюре, из его люков струилось то же самое ужасное зеленое сияние.

Его пушки изрыгнули зеленые молнии, и Гюнтер бросился на землю, сверху его осыпало вихрем обломков, куча развалин, служившая им укрытием, уменьшилась почти наполовину. Спустя минуту, Гюнтер осмелился поднять голову, и увидел, что танк некронов скользит прочь. Отделение гвардейцев Крига набросилось на танк, и, хотя большая часть солдат была уничтожена зелеными лучами, двое успели подскочить к нему, и запрыгнули в люк. Через секунду танк взорвался, уничтоженный, насколько мог судить Гюнтер, взрывом противотанковых гранат изнутри. Гвардейцы, конечно, погибли, но их смерть не была напрасной. Они сделали то, что пытался сделать Гюнтер, хотя и в меньшем масштабе, но они показали, что такое возможно.

Теперь он видел вход в гробницу, и знал, что, чем дольше он будет ждать, тем больше его товарищей погибнет, но было невозможно выбрать лучший момент, уследить за течением боя, а Гюнтер не мог позволить себе совершить ошибку. С каждой проходившей секундой он все больше беспокоился, все больше боялся, что уже упустил свой шанс.

Решение было принято за него.

Он не знал, где был сейчас полковник, но, вероятно, командир находился на наблюдательном пункте с хорошим обзором, потому что его голос снова раздался в наушнике Гюнтера, приказывая идти вперед. И Гюнтер пошел.

Он бросился прямо в этот ад, не сводя глаз с входа в гробницу, и поклявшись себе, что его ничто не остановит. Он не остановился, когда земля взорвалась в метре справа от него, убив двух солдат его отделения и осыпав его осколками камней. Он не остановился, когда третий солдат, окончательно потеряв храбрость, упал на колени с поднятыми руками, и через секунду его голова взорвалась — с чьей стороны стреляли, Гюнтер не знал.

Он не остановился, когда первые некроны разгадали его план и обратили свое оружие на него. Гвардейцы Корпуса Смерти, закрыв его своими рядами, приняли на себя мощь огня гаусс-пушек, и Гюнтеру оставалось почти полпути до цели. Сейчас он видел только сиявший зеленым светом вход в гробницу, и слышал только голос полковника в наушнике, приказывавший бежать быстрее, еще быстрее.

— Как только ты окажешься внутри пирамиды, — инструктировал Гюнтера перед боем командующий СПО полковник Браун, — не теряй времени даром. Помни, мы не знаем, что там внутри, и одно-единственное попадание из гаусс-пушки может испепелить тебя и заряды, даже не заставив их сдетонировать. Это значит… — он неловко отвел глаза, — Это значит, если у тебя будет возможность… Чем глубже ты проникнешь в гробницу, тем больший ущерб сможешь нанести, когда… И чем больше стен окажется между тобой и… в общем, тем больше это защитит нас от взрыва и радиации.

В зеленом свете входа что-то появилось. Тысячи темных точек, двигавшихся по поверхности. Гюнтер сначала подумал, что это дым, потом — что его подводят глаза.

А потом из гробницы вырвался рой металлических насекомых и бросился на него.

Они облепили его, царапая, кусая. Гюнтер пытался пробиться сквозь них, но масса их маленьких тел отталкивала его. Одного из его солдат уже свалили с ног. Насекомое ползло по атомным зарядам, и Гюнтер отчаянным движением сбросил его. Из наушника звучал голос полковника, отстраненный и механический, заглушаемый шуршанием панцирей насекомых. Они вырвали наушник из уха Гюнтера, и он теперь не знал, что ему приказывает полковник — идти дальше или отступать.

Последнее казалось единственным разумным решением.

Развернувшись, он увидел еще одну груду обломков, и отчаянным жестом указал на нее, хотя не знал, видит ли его сейчас хоть кто-то из еще не убитых солдат его отделения. Он побежал, подпрыгнул, и когда его ноги оторвались от земли, его ударило взрывной волной и забросило дальше, чем он собирался прыгать. Он едва успел обхватить руками подрывные заряды, защищая их, и тяжело упал на живот.

Восстановив дыхание, он оглянулся. Рой насекомых исчез. Осталось лишь несколько бесцельно кружившихся существ, остальных испарило взрывом мортирного снаряда. Выстрел был удачным, но безумно рискованным. Два из четырех зарядов оторвались, свисая с избитого тела Гюнтера. Было просто чудом, что заряды остались невредимы.

В живых остались трое из его солдат. Их лица были изранены, с них текла кровь. До входа в гробницу оставалось менее двухсот метров, но некроны простреливали пространство перед ним, пытаясь прижать гвардейцев огнем. Криговцы отчаянно пытались подавить огонь противника, отвлечь его на себя там, где нельзя было подавить, дать Гюнтеру еще один шанс, и он ждал.

СВЕТ во входе снова ярко вспыхнул, и на этот раз гробница извергла целый легион некронов-пехотинцев. Гюнтер в ужасе наблюдал, как воздух наполнили зеленые молнии, и взвод криговских гвардейцев во мгновение был скошен, как колосья. Секунду назад еще казалось, что его товарищи наступают. Сейчас их линия фронта рушилась, и некроны уже приближались к позиции Гюнтера.

Он должен был отступить, но мысль об отступлении теперь, когда он подобрался так близко, была ему невыносима. Он снова вставил наушник в ухо, но криговский полковник ничего ему не говорил. Даже сейчас Гюнтер ждал, ждал своего шанса, ждал, когда откроется хоть какая-то возможность. Вдруг один солдат, потянув его за рукав, указал дрожащим пальцем на пирамиду, и Гюнтер посмотрел на вход.

Из гробницы появился еще один некрон, более величественный, чем остальные, на голову выше, чем самые высокие из них, облаченный в синюю мантию, с увенчанным двумя зубцами посохом в руках. Гюнтер такого еще не видел. Он лишь слышал о гигантских гололитических изображениях, паривших в небе над Иеронимус-сити два месяца назад. Но слышал он достаточно, чтобы узнать то существо с изображений, узнать, что он прячется меньше чем в двухстах метрах от командующего вражеской армией.

Лорд некронов воздел к небу свои скелетоподобные руки, и Гюнтер увидел в его левой руке большую черную сферу. В глубинах сферы что-то сверкнуло зеленым, и Гюнтер ощутил в воздухе привкус металла, почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Его кожу защипало, воздух, казалось, был наполнен электричеством, как перед сильнейшей бурей.

И некроны начали подниматься — десятками, сотнями, даже те, которые еще несколько минут назад лежали разорванными на куски, даже сожженные огнем мелтаганов. Но некроны не должны восстанавливаться после попаданий мелтаганов… разве нет?

Что-то сдвинулось, поползло под руками Гюнтера, и он в ужасе отдернул их, когда поток жидкого металла, соединяясь с другими потоками, начал сливаться в фигуру некрона-призрака, сразу же взлетевшего в воздух. Для одного из солдат это оказалось слишком, и он побежал, в ужасе крича, но его трусость спасла остальных: он отвлек на себя внимание призрака, который бросился за ним, не заметив остальных солдат, которых из десяти теперь осталось всего трое.

Вурдалаки, восставшие из мертвых, выбрались из-под корпуса «Медузы», и атаковали ее своим когтями. Это казалось невозможным, но там, где они наносили удар, броня словно плавилась и распадалась. Гюнтер едва мог осознать то, что он видел. Так не должно было быть. Предполагалось, что некроны истощили свои силы, лишены энергии генераторумов, и прячутся в гробнице. Но вместо этого они наступали, сражаясь новым, более смертоносным оружием, и их численность продолжала расти. Сейчас на поле боя их было столько же — нет, больше, — чем в самом начале.

Гробница была слишком хорошо защищена, и товарищи Гюнтера начали отступать, они были слишком заняты, пытаясь защитить себя от некронов, чтобы даже подумать о том, как изменить ситуацию. Лорд некронов поднял посох, из его зубцов вырвались три огромных зеленых вспышки, испепелившие трех всадников смерти Крига. По обеим сторонам от лорда в воротах гробницы зловеще маячили два огромных механических паука, и Гюнтер понял, что бой проигран, еще до того как голос полковника в наушнике подтвердил это.

Но все же, когда пришел приказ отступить, он внутренне воспротивился ему. Он был так близко… Он подумал даже, где был Император, когда Он так нужен, хотя немедленно устыдился этой богохульной мысли, и спросил себя: «Что если я все же сделаю это, взорву заряды сейчас? Я все еще могу повредить гробницу, и, что более важно, я могу убить лорда некронов, а если мои товарищи при этом погибнут вместе со мной, разве они не поймут? Разве не согласятся, что это достойная смерть?»

Он почти сделал это. Его рука уже взяла детонатор. Но потом он подумал, что, может быть, стоит сначала спросить полковника, запросить его разрешения, и тут Гюнтер понял, что сказал бы полковник. Он сказал бы, что половина некронов и, скорее всего, их лорд, переживут атомный взрыв и поднимутся снова, а солдаты Крига погибнут безвозвратно. Слишком дорогая цена.

Гюнтер ничего не мог сделать.

ОТСТУПЛЕНИЕ было трудным и стоило больших потерь, как и ожидалось. Гренадеры израсходовали боеприпасы для мелтаганов, прикрывая огнем отступающих гвардейцев. Некроны не ослабляли давление, хотя Гюнтер заметил, что их огонь в основном направлен на артиллерийские орудия и технику — они пытались лишить противника возможности организовать еще одно подобное наступление.

Он ускользнул из развалин, когда счел, что это было наименее опасно, два последних выживших солдата его отделения шли за ним. Их задание было отменено, но заряды, пристегнутые к груди Гюнтера, все равно надо было беречь. Обапоследних солдата погибли, защищая его, и Гюнтер в одиночестве, предельно усталый и опустошенный, вышел, наконец, за пределы дальности пушек некронов и присоединился к колонне отступающих солдат.

Даже в поражении Корпус Смерти Крига сохранял свою железную дисциплину, отступая в полном порядке, в отличие от окончательно павших духом солдат СПО. Здесь все еще были тысячи солдат, но Гюнтер понял, что эти несколько тысяч — все, что осталось от трех полков. Двое гвардейцев из 103-го подтвердили, что им приказано отступать к космопорту, а не на прежние позиции к югу. Тот же приказ был отдан и 42-му, и 81-му полкам, которые отступали к востоку, собираясь обойти город и тоже следовать к космопорту.

— Кто же тогда останется охранять периметр города? — спросил Гюнтер. Но он боялся, что уже знает ответ на этот вопрос.

Он нашел полковника-186, шагавшего пешком вместе с нижними чинами. Вероятно, он потерял свой транспорт, или скорее, судя по болт-пистолету в руке и хромоте, направил его принять более активное участие в бою.

— Простите, сэр, — сказал Гюнтер. — Я пытался. Просто не было возможности, но в следующий раз… Дайте мне еще один шанс, и я не сомневаюсь, что смогу…

Полковник посмотрел на него, словно не узнавая.

— Сержант 1419, сэр. Я… я несу подрывные заряды.

Полковник посмотрел на заряды на груди Гюнтера, и подозвал квартирмейстера.

— Снять подрывные заряды, — сказал он. — И убедиться, что они в сохранности.

Квартирмейстер достал нож и начал срезать ремни и слои клейкой ленты. Полковник пошел дальше, даже не взглянув на Гюнтера, который чувствовал себя ничтожным и бесполезным.

— Я не знаю, что делать, — признался он квартирмейстеру, срезавшему первый заряд и осторожно уложившему его в бронированный ящик.

— Нам приказано отступать, — сказал квартирмейстер.

— Я знаю. Знаю, но… — Гюнтер снова не знал, что сказать. С ним давно такого не было. Он даже не чувствовал себя больше солдатом. — Просто я никогда не думал… Я думал, сегодня все закончится. Думал, что Корпус Смерти Крига всегда сражается до конца. Что же нам теперь делать? Как мы будем сражаться с некронами?

— Мы не будем, — квартирмейстер срезал последний заряд и, опустившись на колени рядом с ящиком, закрыл его на несколько замков и передал сервитору.

— Эта война окончена, — прямо сказал он Гюнтеру. — Некроны победили.

ГЛАВА 25

ДЕНЬ начинался, похожий на все другие дни. Арикс проснулась от солнечного света, проникавшего сквозь плохо закрытые ставни. Арикс резко села, оглядываясь в поисках монстров, которых она видела во сне. Скелетоподобные руки, тянувшиеся к ней… Комната, последняя в длинном ряду подобных ей, была пуста, но остальные детали кошмара слишком реальны. Арикс была почти разочарована.

Она знала, что сон однажды станет реальностью, и ожидание этого стало для нее медленной пыткой. Во сне она ощутила облегчение, когда металлические руки прикоснулись к ней.

Но сегодня что-то было не так, как всегда: отдаленные звуки снаружи, снизу. Прислушавшись, Арикс услышала топот множества ботинок, рев моторов. Слишком шумно для Железных Богов. Соскользнув с кровати, она осторожно подошла к окну, заглянув в щель между ставнями и рамой, и увидела самое прекрасное зрелище в своей жизни.

Армия, несомненно, направлявшаяся на войну. Имперская Гвардия под знаменем с белым крылатым черепом на черном фоне. За пехотой двигалась колонна осадных орудий. Она встряхнула спящего Тилара и восхищенно рассказала ему чудесные новости. Император все-таки не оставил их.

Дядя Хенрик не бросил ее.

Она уже собиралась выбежать на улицу, но Тилар посоветовал проявить осторожность. Солдаты уйдут задолго до того, как Арикс и Тилар спустятся к ним. Когда они одевались, руки Арикс так дрожали, что Тилару пришлось помочь ей застегнуть подобранную среди чужих вещей блузку. Они доели последнюю пищевую пасту. Они пытались сберечь ее до конца, отсрочить день, когда им придется снова выйти наружу. Обнявшись, чтобы придать друг другу смелости, они открыли дверь.

Они поднимались на этот уровень несколько дней, но чтобы спуститься обратно на поверхность понадобилось лишь несколько минут. Улицы были уже пусты, как и ожидал Тилар. Однако с востока доносились звуки яростного боя, что показалось Арикс обнадеживающим.

— Что будем делать? — спросила она. — Подождем, пока они вернутся?

— Может быть, — сказал Тилар, — нам и не придется ждать. Если солдаты вошли в город тем путем…

— Мы можем пойти по их следам, — поняла Арикс, — можем выйти из города!

Но едва она произнесла эти слова, как сразу усомнилась в них. Казалось невозможным, после всего, через что они прошли, после всех рухнувших надежд, что выйти будет так легко. Она всю дорогу ожидала, что что-то пойдет не так, что монстры выскочат из засады, или что это всего лишь сон, и сейчас она проснется в той грязной убогой комнате, и наступит день, похожий на все другие.

Чего она не ожидала, так это попасть под огонь лазганов, когда они с Тиларом подошли к одной из уцелевших внешних башен, пробираясь сквозь курганы развалин, и Арикс снова ощутила слабую надежду.

Они укрылись за дверным проемом, Арикс почувствовала запах жженых волос, и испугалась, что это, возможно ее волосы.

— Лазганы, — прошептала она Тилару. — у тех монстров нет лазганов.

— Наверное, культисты, — ответил он. — Выжившие из шайки Амарета или какой-то другой секты.

— Кажется, — сказала Арикс, — я заметила красную и фиолетовую форму. Я думаю, это СПО, Тилар. Они наверное подумали, что… что это мы культисты.

Тилар высунулся из-за укрытия, пытаясь рассмотреть, и лазерный луч едва не срезал его нос.

— Не стреляйте! — закричал он. — Не стреляйте! Мы не те, за кого вы нас приняли. Мы на вашей стороне! Слава Императору!

— Я не могу вас пропустить! — раздался в ответ нервный голос. — Возвращайтесь обратно!

— Нет, вы не можете поступить так! — закричала Арикс. — Не можете заставить нас… Нас похитили, хотели убить, едва не принесли в жертву, и мы просто хотим… Пожалуйста, выпустите нас отсюда!

— Со мной племянница губернатора! — добавил Тилар.

На секунду наступила тишина, и голос неуверенно спросил:

— Леди Хенрик? Это действительно вы?

После этого переговоры продвигались быстро. Обладатель голоса, лейтенант Смитт, утверждал, что виделся с Арикс на нескольких приемах у губернатора, и ей пришлось притвориться, что она помнит его, и, к счастью, она смогла вспомнить один из этих приемов в достаточных деталях, чтобы убедить лейтенанта, что это действительно она. Они с Тиларом осторожно вышли из укрытия и увидели ожидавшее их отделение СПО. У большинства солдат даже не было оружия, и многие из них были еще подростками. Смитт, напротив, оказался седым стариком, и ходил, опираясь на трость. Он объяснил, что давно был в отставке, но после нападения ксеносов снова вернулся на службу, чтобы помочь в защите родного мира, насколько это в его силах.

Он показал им дорогу в космопорт, извинившись, что не может предоставить им транспорт. Тилар сказал, что все в порядке, они привыкли ходить пешком. Смитт смотрел на Арикс со слезами на глазах, повторяя, что это просто чудо, что они не ожидали найти ее живой. Но она лишь потом узнала, почему были эти слезы.

Тилар взял ее за руку, и они вместе пошли по дороге. Наконец, они вышли из разрушенного города в мир, который почти забыли. Этот день, не похожий ни на какой другой, Арикс запомнит навсегда.

ОНИ сидели в теплой столовой в космопорту, почти в одиночестве, только за столиком в углу сидел раненый солдат. Они держали в руках горячие напитки, первые за два месяца, но у Арикс не было аппетита.

— Это… это все не так, как… — сказала она, запинаясь, — Я по-другому представляла себе этот момент. Даже когда все было совсем безнадежно, и я думала, что никогда не выберусь, все-таки я всегда…

Тилар, потянувшись через стол, взял ее руки в свои.

— Я тоже. Я думал, что там, за пределами города, все… все будет нормально. Как раньше.

Ее узнали на склоне холма у космопорта. Беженцы окружили ее, пытаясь прикоснуться к ней. Большинство из них, вероятно, раньше даже не знали ее имени, но сейчас они говорили, что ее возвращение из мертвых было знамением Императора, добрым предзнаменованием для исхода войны. Она содрогалась от их прикосновений. Как она могла быть их спасительницей, когда сама так отчаянно нуждалась в спасении?

На их устах было одно имя, и от них Арикс узнала то, что старый Смитт не решился ей сказать.

— Он должен был улететь на спасательном корабле, — горько сказала она, — пока у него была такая возможность. Наверное, он оставался только ради меня, а я даже…

— Ты же не думаешь, — осторожно сказал Тилар, — что он действительно мог сделать то, о чем они говорят?

— Дядя Хенрик не был предателем! — яростно сказала она. — У него, наверное, была какая-то причина отправить то сообщение, и в любом случае, доказательством служат только слова этого криговского полковника. — Арикс тяжело вздохнула, вцепившись пальцами в свои спутанные волосы. — Просто я думала, что из всех людей хотя бы он… Я потеряла все, и видит Император, я не думала, что смогу увидеть его снова, но я всегда надеялась… я думала, что с ним все будет хорошо.

— Мы можем расспросить людей. Можем узнать о… Гюнтере, так его зовут?

Арикс покачала головой.

— Если бы он был здесь, он бы уже нашел меня. Ты видел, как быстро распространилась весть о нашем спасении. Он погиб, Тилар. Гюнтер погиб.

Тилар утешающе пожал ей руку.

— Железные Боги… то есть, некроны, они уничтожили лишь один город из многих, не всю планету.

— Это лишь вопрос времени, — сказала Арикс. — Мы думали… Когда я увидела солдат этим утром, мне показалось, что все еще есть надежда. Я забыла… забыла о том, что ты видел, Тилар, внутри пирамиды. Зеленый портал. Некронов невозможно победить.

Они услышали шум в коридоре, бегущие шаги и повышенные голоса. Полицейский в черной форме остановился у двери и взволнованно объявил:

— Они возвращаются! Солдаты возвращаются!

Раненый солдат вскочил на ноги с неожиданной подвижностью и побежал за полицейским. Тилар тоже встал, но Арикс осталась сидеть, не слишком спеша услышать новости. Все молились о чуде — втором чуде за этот день — но они не видели того, что видела она. Арикс не могла разделять их оптимизм, как бы ей того ни хотелось. Ее желудок сдавило от страха, и она уже давно перестала молиться.

В КАБИНЕТЕ полковника-186 кипела бурная активность. Криговские солдаты разбирали аппаратуру связи, упаковывая ее в ящики. Сам полковник невозмутимо стоял посреди кабинета, словно в центре бури. Арикс лишь с третьей попытки смогла подойти к нему. Он повернулся к ней, и Арикс попыталась встретить и выдержать его взгляд, но увидела лишь отражение собственных глаз в линзах противогаза. Это привело бы ее в замешательство, если бы она не была так решительно настроена.

— Меня зовут Арикс Хенрик, — сказала она, пытаясь имитировать тот повелительный тон, которым ее дядя разговаривал с подчиненными. Это уже помогло ей добраться до кабинета полковника. — Я племянница — и последний выживший член семьи — губернатора Тальмара Хенрика, и я…

— Я объяснил вашему дяде в самом начале кампании, — сказал полковник, отвернувшись от нее и подойдя к столу, — что этот мир на военном положении. Это значит…

— Я знаю, что это значит. Я лишь хочу… Люди снаружи хотят знать, что происходит. Думаю, самое меньшее, что вы можете для них сделать, полковник, это объяснить…

— Мы покидаем Иеронимус-сити, — сказал полковник.

— Да, так они говорят. Вы отступаете. Вы… бросаете нас.

— Первый десантный корабль прибудет через тридцать минут.

— Но Железные… то есть, некроны!

— По мнению наших генералов, больше мы ничего не можем здесь сделать. Произошло нападение орков на планету… — полковник взял со стола инфопланшет и взглянул на экран, — Джангалла. Мы должны прибыть туда в течение восьми дней.

— Но как же мы? Нам на помощь направят кого-то еще?

— Мы сделали все что могли. Мы почти уничтожили гробницу некронов, но на эту попытку мы истратили большую часть наших сил и средств, и потерпели неудачу.

— Тогда потребуйте больше сил и средств. Свяжитесь с Департаменто Муниторум, потребуйте от них подкреплений. Я знаю, как они работают, я слышала, как мой дядя часто спорил с ними. Вы должны надавить на них…

— Кажется, — сказал полковник, — что некоторые наши предположения касательно противника оказались ошибочными. Сейчас с определенностью можно утверждать лишь то, что дальнейшие боевые действия будут длительными и сопряженными с большими потерями, при этом с весьма незначительными шансами на успех.

— То есть вы… вы просто бросаете нас на растерзание? Полковник, на этой планете живут — жили — девять миллиардов человек.

— Даже так, леди Хенрик, численного превосходства в одной лишь живой силе недостаточно.

— Я не могу это допустить! Не могу поверить, что вы можете быть так… так близоруки. Что будет, когда некроны покончат с нами? Когда они нацелятся на следующий мир, а потом еще и еще? Что случится, когда они доберутся до вашего мира, полковник? Криг лишь в нескольких системах отсюда, насколько я помню. Если этих чудовищ не остановить сейчас… — Арикс замолчала. Полковник просто сидел и равнодушно смотрел на нее, но хотя его лицо, скрытое противогазом, как всегда, ничего не выражало, его молчание говорило о многом.

Арикс сама опустилась на стул.

— Этому не позволят случиться, ведь так? — сказала она. — Я должна была сразу догадаться.

— Мы связались с Имперским Флотом, — сказал полковник. — Соответствующие полномочия уже даны. Готовится приказ на Экстерминатус.

— Сколько еще…?

— Такие вещи делаются не сразу, я уверен, вы уже знаете. Наши комиссары потребовали послать больше спасательных кораблей, и я полагаю, что некоторые из…

— Я слышала, что последний корабль улетел более месяца назад, — сказала Арикс. — Что с тех пор делало флотское командование? Нет, позвольте, я угадаю. Пока они считали, что у нас есть шанс, пока они думали, что вы действительно можете разбить некронов, эвакуация с Иеронимус Тета не считалась наиболее приоритетной, а теперь… теперь уже поздно.

— Я полагаю, — повторил полковник, — что некоторые из ваших администраторов, управляющих городами, также были весьма настоятельны в своих требованиях. Шесть кораблей уже направлено сюда, и еще…

— Этого недостаточно, — возразила Арикс. — Шесть кораблей совершенно недостаточно, и вам известно так же, как и мне, полковник, что даже не все из них прибудут вовремя, чтобы… чтобы помочь нам.

— Это меня не касается, — сказал полковник. — Я предлагаю вам связаться с…

Арикс пришла в ярость.

— Возможно, это вас и не касается, но неужели вам плевать? Дядя Хенрик был прав насчет вас. Я говорила с людьми, с беженцами, с немногими уцелевшими солдатами СПО, и знаете, что они говорят о нем? И о том, что вы с ним сделали?

— Губернатор-генерал Хенрик, — резко ответил полковник, — связался с культистами, поклонявшимися некронам. Он признался, что намеревался вступить в переговоры с ними.

— Ради меня! — закричала Арикс. — Он пытался спасти меня! Он даже не… а вы… вы убили его, и за что? Вы сами сказали, полковник. Вы пытались справиться с некронами по-своему, и потерпели неудачу. Вы отдали им наш мир.

Она едва сдерживала слезы. Отвернувшись от полковника, она изо всех сил пыталась не заплакать. Она поклялась себе, что не будет плакать перед ним.

— На войсковом транспорте «Мементо Мори», — спокойно сказал полковник, — есть помещения и продовольствие примерно на тридцать тысяч человек. Численность наших четырех полков значительно уменьшилась, всего у нас осталось не более пяти тысяч…

— Вы хотите сказать, что можете… — всхлипнула Арикс.

— Нас просили, — сказал полковник, — принять на борт беженцев, сколько возможно. Вам придется лететь на Джангаллу вместе с нами. Но там вы сможете пересесть на другой корабль и добраться до соответствующим образом колонизированного мира.

— Это… очень великодушно с вашей стороны. Спасибо.

— Если бы это зависело от меня, — сказал полковник, — мы бы лучше заполнили это пространство техникой и полезным оборудованием, которое можно эвакуировать отсюда. Но, как я уже сказал, ваши администраторы упорно настаивали на своих требованиях.

— Я… понимаю, — сказала Арикс.

— Квартирмейстеры свяжутся с вами, чтобы получить список тех, которые должны быть…

— Нет! — поспешно сказала она. — Я не думаю… Я не могу сделать это.

— Нам нужен список, — твердо сказал полковник. — Люди, которых мы спасем, должны, как минимум, быть потенциально ценны для Империума.

— И вы готовы решать, кого спасти, а кого нет? Потому что я определенно не готова.

— Однако, я полагаю, что вы хотели бы зарезервировать место для себя?

Арикс ответила не сразу. Она всем сердцем знала, каким будет ее ответ, но чувствовала себя невыносимо эгоистичной. «Двадцать пять тысяч человек», думала она, «из всего населения планеты». Это было почти ничто, меньше чем ничто, и кто дал ей право снова оказаться в числе привилегированных?

«Дядя Хенрик отказался», думала она. «Когда улетели первые корабли, он остался, чтобы помочь своему народу, чтобы найти меня. Теперь он мертв».

— Два места, — сказала она, глядя на свои руки, не решаясь встретиться взглядом с полковником. — Мне нужно два места, одно для меня, а другое для моего… — она вспомнила ложь Тилара в храме, и подумала, что это может помочь. — Для моего жениха. Мы с Тиларом помолвлены, так что его теперь тоже можно считать членом семьи губернатора, и… он нужен мне.

— Как скажете, — ответил полковник.

— Что касается списка остальных, — продолжала Арикс, — пусть его составит кто-то другой. Кто-то из администраторов. Думаю, они будут только рады составить список для вас. На самом деле, я не удивлюсь, если они уже его составили.

ДЕСАНТНЫЕ корабли были направлены в три космопорта на планете. Но даже так многие люди были вычеркнуты из списка эвакуируемых, потому что не смогли добраться до космопортов вовремя. Арикс слышала, как комиссар Мангейм из 42-го полка Крига спорит по комм-линку с возмущенным местным лордом, который имел собственную посадочную площадку и искренне не понимал, почему его с семьей не могут эвакуировать оттуда.

Все делалось в страшной спешке. Криговские генералы не желали откладывать отбытие на Джангаллу хотя бы на час. Мангейм говорил что-то об их великодушии в согласии принять на борт беженцев, но Арикс уже знала, что великодушие тут ни при чем.

Их с Тиларом направили в опустевший кабинет ждать эвакуации, и Мангейм заглядывал к ним, когда мог. Окно кабинета выходило на космопорт, и они смотрели, как на два десантных корабля грузились машины и снаряжение, в том числе, по словам Мангейма, контейнер с имуществом губернатора из Верхнего Шпиля. Комиссар, проследив за их взглядом, вздохнул.

— Мы высаживались на четырех, — печально сказал он.

Проблемы начались сразу, как только показались машины полицейских и СПО. Арикс услышала шум злых голосов снаружи, и поняла, что происходит, еще до того, как новости были сообщены по вокс-наушнику Мангейма.

— Очевидно, — сказал он, — толпа продолжает увеличиваться. Мы разослали предупреждения, просили их оставаться дома, сказали, что ничего не сможем сделать для них здесь, но они все равно приходят.

— Стоит ли винить их? — сказала Арикс.

— Полагаю, нет, — согласился Мангейм, — но ваших полицейских может не хватить, чтобы справиться с ними, и кажется… — он поднял голову, прислушиваясь к новому сообщению.

— Куда деваться тем, у кого не осталось домов?

— Некоторые из полицейских даже присоединились к зачинщикам беспорядков. Но не беспокойтесь, я уверен, мы сможем…

— Они несколько месяцев ждали помощи…

— Полковник-103 послал пару взводов. Они должны подавить беспорядки.

Звуки лазерных выстрелов заставили Арикс содрогнуться. Менее чем пять минут спустя в космопорт прибыл первый грузовик СПО, сопровождаемый взводом гвардейцев в противогазах, а за ним попыталась ворваться толпа потерявших все людей. Еще один взвод криговцев, выдвинувшись вперед, сформировал оцепление, чтобы блокировать толпу, расступаясь только, чтобы пропустить второй грузовик, а за ним третий и четвертый. Машины въехали на корабль по грузовому трапу, намереваясь выгрузить пассажиров внутри корабля, чтобы толпа не видела их.

— Нам будет не лучше, чем им, — сказала Арикс, — на другой планете. Там будут свои господа. Имена и титулы наших отцов больше не будут значить ничего. Мы станем лишь еще одной парой беженцев, парой ртов, которые приходится кормить, и если они вообще найдут для нас дом, он, конечно, окажется, на самых нижних уровнях.

Тилар обнял ее, прижав к себе.

— Мы выживем, — сказал он.

В космопорт прибыли еще грузовики, Мангейм вежливо откашлялся, и Арикс с Тиларом, повернувшись, увидели четырех гвардейцев, ожидавших их у двери. Настало время уходить.

Арикс заколебалась, оглянувшись на окно, и Мангейм стал уверять ее, что ее будут хорошо охранять по пути, что корабли совсем рядом, но ее тревожило не это.

— Будут еще корабли, — сказал Тилар, и Арикс, заставив себя улыбнуться, предпочла ему поверить.

Когда они уходили из кабинета, Арикс споткнулась об открытый чемодан, рассыпав его содержимое. Посмотрев на него, она увидела несколько голоснимков, выпавших из свертка с военной формой. Четыре молодых человека в великолепных парадных мундирах. Арикс удивилась, подумав, кто же они были.

ХОТЯ Арикс видела из окна, какое безумие творилось в космопорту, это не подготовило ее к тому шоку, который она испытала, оказавшись прямо посреди него. Она не видела, куда ее ведут, не слышала, что от нее требуют. Она лишь шла, опустив голову, держась как можно ближе к Тилару, полагаясь на защиту криговских гвардейцев, окруживших ее.

Она почти пожалела, что отказалась от предложения Мангейма накрыться одеялом, скрыв свое лицо. Этим утром ее приветствовали как героя, как символ надежды. Сейчас она стала дезертиром, предателем. Однако она чувствовала бы еще больший позор, если бы бежала, скрыв лицо. Это было бы худшей трусостью.

Наконец, они прошли через враждебно настроенную толпу и оцепление Корпуса Смерти, и оказались перед трапом. Когда они поднимались на корабль, что-то — пластиковый контейнер, брошенный из толпы — ударил Арикс по голове, и Тилар, нахмурившись, оглянулся, и стер брызги пищевой пасты с ее волос.

Задержавшись на входе в трюм корабля, она оглянулась. Она не могла уйти просто так. Ей хотелось что-то сказать, она чувствовала, что должна объясниться. Но ее встретило море озлобленных лиц, и она поняла, что никто не будет слушать ее. Тилар снова обнял ее, и, как всегда, придав ей новых сил, избавил ее от этого ужасного момента.

Арикс вздохнула, сдерживая слезы, и позволила ему увести себя на корабль, покидая жизнь, которую она знала, навстречу новой жизни, в неизвестность.

ГЛАВА 26

НЕКРОНЫ снова наступали.

Гюнтер был разбужен этой новостью, о которой кричали по всему космопорту. Люди реагировали на нее по-разному, от истерических воплей до тихого плача или равнодушного молчания. Все знали, что когда-нибудь это произойдет. Сколько они уже ждали?

Гюнтеру было холодно, и он плотнее завернулся в свое потертое одеяло. Он не знал, сколько времени он тут спит, сидя у стены ангара, его колени были прижаты к груди, чтобы оставить место для другого беженца, сидевшего у его ног. Мышцы привыкли к такому положению и больше не болели.

Сколько времени прошло с тех пор, как гвардейцы ушли? Недели? Месяцы? Он уже перестал считать дни. Восход и закат солнца сейчас ничего не значил для него, больше не было необходимости вносить порядок в свою жизнь. Гюнтер спал, когда у измученного тела не оставалось иного выбора кроме как отключиться. Когда он засыпал так, то не видел снов. Он ел, когда удавалось найти еду, а это случалось нечасто.

Изо всех сил он пытался не вспоминать ее лицо.

Он помнил, что в тот последний день он все еще обманывал себя, считая, что у него есть цель, помогая сдерживать толпу, не пуская беженцев к десантным кораблям, по крайней мере, пытаясь это делать. Его форма, его звание перестали что-то значить в этой ужасной ситуации. У него не было оружия, поэтому все попытки заставить толпу слушать были тщетны.

Когда он услышал ее имя, его сердце содрогнулось. Сначала он подумал, что ему показалось, но потом услышал его снова, толпа произносила его с ненавистью, и тогда он понял… Она была так близко все это время, она была одной из эвакуируемых, которых он должен был защищать, а Гюнтер не знал, даже подумать не мог…

Он протолкался вперед, все мысли о долге были забыты, и он увидел ее. Словно в первый раз в жизни, он увидел ее.

Арикс. Она поднималась по трапу десантного корабля, окруженная криговскими гвардейцами, и он закричал ее имя, но она не слышала его. Она уходила от него, была в двух шагах, чтобы уйти из его жизни навсегда, но Император, наверное, услышал его молитвы, потому что она остановилась. Она обернулась. Она посмотрела прямо на Гюнтера. Она была такой, какой он помнил ее, плавные черты лица, зеленые глаза и каштановые волосы. Он бросился к ней, но не смог пройти через оцепление криговцев. Он пытался объяснить, умолял их, но они не слушали его. Восемь часов назад они были его союзниками. Теперь они были чужаками.

Арикс была не одна. С ней был мускулистый мужчина со светлыми волосами, которого Гюнтер раньше не видел. Он коснулся ее волос, обнял ее, и больше она не смотрела на Гюнтера. Ее взгляд был обращен только на этого человека, который уводил ее от Гюнтера. Гюнтер смотрел, как они уходят, исчезая в трюме корабля, и подумал, что так, наверное, будет лучше. Он сказал себе, что должен быть доволен. Вопреки всему он достиг своей единственной цели в жизни. Арикс была в безопасности. Она будет счастлива.

Все равно они никогда бы не смогли быть вместе. Они всегда знали это.

Все думали, что космопорт станет следующей целью некронов. Многие бежали, пытаясь уйти от Иеронимус-сити как можно дальше, отсрочить неизбежное. Но когда они ушли, другие беженцы заняли их место, все еще моля Императора о спасении. Но с каждым новым днем их молитвы звучали все менее убежденно. Гюнтер знал истину: уже не имеет значения, что они будут делать, какой путь изберут.

Он снова прислонился к стене, закрыл глаза и подумал, хватит ли у него силы воли не открывать их, когда начнется бойня. Ему не нужно было видеть, как придет смерть. Но он не мог заткнуть уши, и судьба преподнесла ему еще один сюрприз — в виде слуха, сначала распространявшегося шепотом, но потом перешедшего в крик. Он услышал сквозь шум голосов вокруг, что некроны направляются не сюда.

ОНИ обогнули холм, следуя по дороге, направляясь к более богатой добыче. Тысячи их. Нет, десятки тысяч. Гюнтер подумал, что было чудом, как Корпусу Смерти удалось остановить их хотя бы ненадолго. Но теперь никто не мог их остановить.

Была ночь — в космопорту, освещенном электричеством, он бы и не заметил, но армия некронов была окутана ужасным зеленым сиянием. Оно исходило из камер их пушек, из люков и башен их танков, из зеленых глаз металлических насекомых, тучами кружившихся вокруг них.

Гюнтер наблюдал за их движением с холма, вместе с остальными беженцами. Он не знал, зачем он пришел сюда. Он уже видел, как разыгрывалась эта трагедия, но не мог сопротивляться искушению увидеть ее еще раз. Хотя и сомневался, заставит ли это зрелище его что-то почувствовать.

Некроны напали на Телониус-сити и начали опустошать его. Зрители, наблюдавшие с холма в гробовом молчании, мало что могли увидеть и услышать с такого расстояния, лишь зеленые вспышки в ночном небе, отдаленный грохот взрывов, да иногда казалось, что ветер доносит крики, но воображение людей было более чем способно дорисовать картину. Они затаили дыхание, когда рухнула первая башня, окутав остальные здания дымом и пылью.

Телониус-сити был домом для миллионов людей. Гюнтер хорошо знал, что им приходится испытывать сейчас, каждому из них, но он не мог позволить себе думать об этом. Обрушилась вторая башня, и Гюнтер увидел первых беженцев, спасавшихся из города, некоторые на машинах, многие пешком, как будто им было куда идти, как будто где-то на этой планете они могли быть в безопасности. Через двадцать минут после этого огни Телониус-сити погасли навсегда.

Глаза Гюнтера устали, и он сел на землю, чтобы отдохнуть.

После отступления Корпуса Смерти СПО окончательно развалились. Большинство старших офицеров эвакуировались, в том числе и полковник Браун, многие из нижних чинов дезертировали. Гюнтер остался. В конце концов, он был солдатом, но теперь у него не было ни приказов, ни цели.

Прибыли еще три спасательных корабля, и были слухи, что в других космопортах тоже садятся корабли. Каждый раз, когда приземлялся корабль, грузовики привозили тех привилегированных, кому позволено было подняться на борт. Уже не было солдат, чтобы охранять их, и эвакуируемым пришлось вооружаться самим. Но ярость людей, оставляемых на верную смерть, достигла точки кипения, и угрозы оружия стало недостаточно, чтобы усмирить их.

Некоторые из них погибли, но им удалось отобрать оружие у его неопытных владельцев. Они захватили эвакуационный корабль, но он не был достаточно большим, чтобы вместить их всех, и вспыхнула новая схватка за место на борту. В конце концов, корабль взлетел, взяв меньше пассажиров, чем мог бы, множество оставшихся в космопорту оплакивали свою участь.

Гюнтер наблюдал за этими схватками, но не вмешивался. Угнавшие корабль думали, что смогли убежать от смерти. Скоро они узнают, насколько ошибаются, когда Имперский Флот поймает их. Им все равно не спастись.

Заместитель полковника Брауна, молодой майор, честно пытавшийся удержать СПО от распада и поддерживать порядок все эти три дня, должен был улететь на этом корабле. Гюнтер не видел его, но по слухам, он застрелился, и его тело лежало у подножия холма вместе с другими убитыми.

В глаза Гюнтера сквозь веки проникал дневной свет. Он заснул, и проснувшись, почувствовал, что отморозил левую щеку на холодной земле. Его мундир был мокрым от растаявшего инея, и что-то маленькое и твердое врезалось в его ногу. На склоне холма сейчас осталось меньше людей, многие зрители вернулись в свои палатки или в относительное тепло зданий космопорта. Но многие остались, продолжая в молчании смотреть на Телониус-сити, хотя отсюда почти ничего не было видно.

Покопавшись в кармане брюк, Гюнтер нашел что-то за подкладкой. Он осторожно извлек металлический предмет и едва узнал его. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он последний раз думал о нем. Золотое кольцо, украшенное шестью амецитовыми камнями. Цвет этих камней напоминал ему о прошлом больше чем что-либо. Красный, любимый цвет Арикс.

Он должен был выбросить кольцо. Теперь оно ничего не стоило. Но вместо этого он спрятал его обратно в карман. Напоминание о прежней жизни, потерянной навсегда. Мементо мори.

Было трудно поверить, насколько ничтожными были его проблемы в той жизни, как отличались его цели и будущее, которое он себе представлял. Но, по крайней мере, тогда у него были цели. Он вспомнил инструкторов из Корпуса Смерти и знал, что они сказали бы ему, как определили бы его проблему. Они сказали бы, что он жил слишком долго.

Его товарищи из Корпуса Смерти, оставив его здесь, отправились к новой цели в своей жизни. Пришла пора и Гюнтеру сделать то же самое.

КОГДА-ТО он жил здесь.

Иеронимус-сити. Теперь большая его часть была огромным полем развалин. Гюнтер с гордостью шел по этому полю в бой, шел обратно после поражения, но он не смотрел по-настоящему на руины, не думал о том, что каждый холм обломков вокруг раньше был чем-то иным. Сейчас он вспоминал, что здесь были башни и скайвэи, магазины и кафе…

Он вспоминал, что здесь жили люди. Много, много людей. Очереди к автотакси каждое утро, толпы клерков на верхних уровнях, и шахтеров на нижних. Иногда он думал, что скайвэи могут рухнуть под тяжестью их всех.

Теперь, когда он смотрел, по-настоящему смотрел на груды развалин, он видел этих людей, видел остатки их жизней: разбросанную одежду, украшения, когда-то бережно хранимые, теперь брошенные и всеми забытые, голоснимки в разбитых рамках. Что хуже всего, он видел торчавшую из развалин ногу здесь, посеревшую руку там. Это место было кладбищем.

Он увидел обрывки алой и фиолетовой формы, и откопал из-под развалин труп солдата СПО. Солдат погиб страшной смертью от когтей вурдалака, вероятно, еще при первой атаке, судя по тому, насколько тело разложилось. Должно быть, вурдалака что-то отвлекло, потому что на костях убитого еще осталось немного кожи. Впрочем, это ему не слишком помогло. Вероятно, он лежал не найденный несколько недель, пока артиллерия Корпуса Смерти не обрушила скайвэй под ним, создав некое подобие захоронения.

Гюнтер взял его лазган и набор для его чистки. Начав разбирать оружие, он увидел, что лазган обгорел и полностью бесполезен. Но Гюнтер не стал его выбрасывать. По крайней мере, вид оружия мог отпугнуть мутанта или культиста, если кто-то из них еще остался жив. Он обыскал ранец солдата на предмет гранат или еще чего-либо полезного, но нашел лишь побитый, хотя еще пригодный, люминатор.

Солнце уже заходило, когда Гюнтер добрался до расчищенного района, в котором когда-то располагалась армия. Остановившись здесь, он попытался вспомнить, чем это место было до того. Вероятно, он уже не слишком далеко от дома. Своего прежнего дома. Он смотрел на немногие уцелевшие башни в поисках ориентиров, но не увидел ничего знакомого.

Надо было подойти ближе, подняться выше. Он следовал путем Корпуса Смерти в центр города, и вскоре увидел возвышавшиеся вокруг здания, скайвэи над головой, их осталось совсем мало, но все же они придавали хоть какой-то знакомый вид. Гюнтер нашел лестницу и начал подниматься. Он аккуратно считал уровни и вышел на 204-м. Едва не шагнув прямо в пропасть, он схватился за дверной проем и застыл на пороге.

Скайвэй на 204-м уровне исчез. От него не осталось ничего. То, что начали некроны, закончил Корпус Смерти — и, судя по разбитым окнам, разрисованным богохульными надписями стенам и выгоревшим комнатам, которые Гюнтер видел по пути сюда, его же соотечественники во многом способствовали этому.

Он смотрел на оскверненное изображение имперской аквилы над входом в то, что когда-то, вероятно, было архивным управлением. Неужели он проходил мимо этого здания каждый день по пути на работу? Сейчас он не был в этом уверен. Он вернулся в башню и нашел комнату, чтобы в ней отдохнуть. Она была очень похожа на его старую комнату, с такой же обстановкой, но он не верил этой иллюзии. Он попытался наполнить кружку холодной водой, но из крана потекла лишь ржавая коричневая жижа. Он все равно выпил ее.

Он не знал, чего он ищет, но знал, что еще не нашел это.

ОН почти дошел до закусочной. Той самой, для свидания в которой он купил кольцо. Она была на соседнем скайвэе, очень близко, но он не мог пройти к ней по разрушенному скайвэю.

Наступила ночь, тусклая луна лишь изредка выглядывала из-за плывущих туч, и Гюнтеру пришлось освещать себе путь люминатором. Он направил луч на окно закусочной, но увидел за ним лишь обломки. Внутренние стены рухнули. Даже если он смог добраться до нее, пройти внутрь не получилось бы, да и зачем? Эти двери раньше всегда были закрыты для таких как он. Ему нечего здесь было вспоминать.

Но он мог использовать местоположение закусочной как ориентир. Он знал, на сколько уровней нужно спуститься, сколько кварталов пройти, чтобы добраться до статуи. Конечно, статуя была разрушена, от нее остались лишь ноги по колено, но они все еще стояли на постаменте, и Гюнтер присел на него, на то же самое место, где сидел раньше. Закрыв глаза, он попытался представить, что ничего не произошло, что статуя по-прежнему возвышается за его спиной, что здания на площади невредимы и лишь закрыты на ночь.

Он попытался представить, что Арикс рядом, что он чувствует аромат ее цветочных духов, увидеть печаль в ее глазах, когда она смотрела на статую: одну из сотен, поставленных губернаторами, чтобы почтить тех, кто отправился на войну и не вернулся. Высеченное в камне изображение отца Арикс.

Что они делали до этого? Он вспомнил. Кинохроника. Он пригласил Арикс посмотреть ее. Сюжеты о войне и кровопролитии пугали ее, но Гюнтер сказал, что все в порядке, потому что Империум всегда побеждает. Арикс предложила перекусить протеиновыми бургерами с тележки, удивив Гюнтера, который экономил деньги, чтобы угостить ее чем-то более изысканным. Он любил это в ней, отсутствие всякого высокомерия и снисходительности.

Они сидели у статуи, а город вокруг готовился к наступлению ночи. Прекрасный летний вечер, пока Гюнтер не нарушил гармонию, как всегда, заговорив о том, что его тревожило.

— Давай не будем говорить о будущем, — сказала Арикс, оторвав взгляд от статуи и глядя ему в глаза. Он слышал ее голос сейчас так же ясно, как и тогда. — Я не хочу сейчас думать о нем. У нас есть этот момент, и мы должны наслаждаться им, и не думать о моем дяде или твоей работе, или о чем-то еще. Будущее все равно наступит, и, может быть, оно окажется совсем не таким, как мы ожидаем, так зачем беспокоиться?

Он открыл рот, чтобы возразить, но Арикс наклонилась к нему и прикоснулась своими губами к его губам. Их первый поцелуй. Сначала он думал, что она поцеловала его, чтобы заставить замолчать, но потом перестал думать, так это или нет, просто забывшись в этом счастливом мгновении.

Он не забыл ни одной подробности.

Арикс выскользнула из его объятий, оставив его погруженным во мглу меланхолии. Поддавшись порыву, он выхватил кольцо из кармана и протянул ей, умоляя ее принять его, пока не стало слишком поздно. Конечно, она не могла ему ответить. Она была всего лишь призраком, и, когда Гюнтер открыл глаза, она исчезла.

Прошлое исчезло.

Он плакал, даже не почувствовав, как подступили слезы, и, когда плотину прорвало, он не мог восстановить ее. Он скорчился, сотрясаемый мучительными рыданиями, у каменных ног героически погибшего отца Арикс, оплакивая все, что он потерял, и не заботясь о том, кто или что может услышать его.

ХОЛОДНЫМ ранним утром он нашел то, что искал.

Для этого ему пришлось подойти к гробнице некронов ближе, чем он собирался, и спуститься на уровень поверхности. Здесь погибло большинство его товарищей. К счастью, здесь было немного некронов, главные силы, несомненно, громили Телониус-сити, и Гюнтеру лишь дважды пришлось прятаться от их патрулей. Немногие трупы уцелели после выстрелов гаусс-пушек, да и с тех квартирмейстеры Корпуса Смерти сняли все, что могло пригодиться. Однако, Гюнтер нашел труп, который, очевидно, не заметили квартирмейстеры, и понял, что ему очень повезло. Это был гренадер, а значит, он должен быть вооружен лучше обычного гвардейца.

Он лежал на открытом месте. Зеленое сияние, исходившее от пирамиды, накатывало на него тошнотворными волнами, почти невидимое в дневном свете. Гюнтер, пригнувшись, подбежал к нему и снял с тела снаряжение настолько быстро, насколько было возможно. Когда он снимал ранец, при этом снялась и противогазная маска с лица убитого. Он вспомнил, что в отличие от обычных гвардейцев Крига, гренадеры носили дыхательные фильтры в ранце на спине, освобождая на груди место для брони. Не было времени отсоединять шланг, и Гюнтер забрал ранец вместе с маской, броней и всем остальным.

Он закрыл глаза погибшего в знак уважения, но не остановился, чтобы почтить его память. Последние человеческие чувства Гюнтера сгорели у ног статуи.

Он вернулся в свое убежище: спальню в нескольких кварталах отсюда и на пару уровней выше, где начал проверять найденное снаряжение. Хеллган с двумя аккумуляторами. Шесть осколочных гранат в подсумках на поясе гренадера, который теперь надел Гюнтер. Пайки и аптечка, но они были не нужны ему. Противогаз он тоже собирался отложить, но замер, глядя в пустые линзы маски.

Он повернул ее и натянул на лицо. Маска ограничивала поле зрения, ее ткань царапала щеки. Но было что-то почти успокаивающее в том, чтобы смотреть на мир глазами солдата Крига. Это давало чувство отрешенности от мира, позволяло смотреть на жизнь, но не быть ее частью. Единственным звуком, который он слышал, было его собственное дыхание, когда он вдыхал через шланг сухой фильтрованный воздух. Было в этом чувство некоей правильности — и, когда Гюнтер увидел свое отражение в уцелевшем окне, это тоже казалось правильным. Это было то, что нужно. И вместо того, чтобы снять маску, он поднял ранец с дыхательным фильтром, продел руки в лямки и надел его на спину. Ранец был тяжелым, но Гюнтер охотно нес его тяжесть.

Он надел наплечники гренадера, нагрудник, поножи и наколенники. Шлем был немного велик ему, но его он тоже надел. И сверху натянул темно-серую шинель. Теперь он был готов.

ОН снова вышел на улицу, держа хеллган в руках. Он тщательно вычистил хеллган, осмотрел его, убедился, что оружие исправно.

Он не обманывал себя, зная, что немногое сможет сделать один. Он слышал, что Император скорее уничтожит Иеронимус Тета, чем позволит врагам захватить ее. Он верил в это, но знал он и то, что если кто-то или что-то может пережить планетарный катаклизм, так это некроны. Они могут отсюда отправиться на другую планету, и цикл разрушения начнется снова.

Он шел к их гробнице строевым шагом, выпрямив спину, с гордо поднятой головой, на этот раз не пытаясь прятаться. «Пусть некроны увидят», думал он, «пусть придут». Что они теперь могут сделать? Что еще они могут отнять у него?

Гюнтер Сорисон был мертв, вместе со всем, что было ему дорого в его бессмысленной жизни. На его месте, в его плоти остался лишь безымянный солдат. Солдат, у которого не было приказов, но была цель, единственная, которая у него когда-либо по-настоящему была, единственное, что у него осталось.

Он вспомнил, что говорили ему инструкторы перед его первым боем: если он убьет хотя бы одного врага, его жизнь прожита не зря. Он уже сделал больше. Теперь он сражался за других, за тех своих товарищей, которым не такповезло, которые погибли, не исполнив своего предназначения. У него больше не было имени, не было лица. Он олицетворял их всех и нес их души с собой.

Он становился героем.

Катачанские джунглевые бойцы

Тоби Фрост Высшая точка

Тугие струи дождя хлестали поместье помощника губернатора Сигниса VII. Стоя в бывшей столовой, ныне заставленной ящиками боеприпасов и комплексами следящих устройств, полковник Стракен слушал, как ливень барабанит по заколоченным окнам. Вскоре должна была начаться новая атака тиранидов — твари всегда приходили во время дождя. Возможно, они считали, что шум скрывает их приближение.

Стратеги называли противника «флотом-осколком», словно вторжение было мелким и незначительным. Но здесь лучше бы подошло «нашествие саранчи».

«Им бы пройтись по джунглям, увидеть, как оно на самом деле, — подумал Железная Рука. Затем, окинув взглядом роскошную обстановку защищенного дома, он дополнил: — Да и мне бы не помешало».

Открылась дверь, за которой стоял солдат в идеально чистой полевой форме.

— Генерал сейчас примет вас, — сообщил боец, и Стракен последовал за ним в бывший большой банкетный зал.

По крыше стучал тропический ливень, в углах помещения гудели и поблескивали ряды приборов обнаружения. Сервиторы возились с оборудованием, словно крестьяне, хлопочущие возле костра. За столом в центре комнаты ждали офицеры из командования сектора, напоминавшие полковнику не солдат, а лакеев в шикарных ливреях — слишком уж хлипкими и вычурно наряженными казались они в сравнении с катачанцами.

Свет канделябров отразился от золотой тесьмы на эполетах генерала Мари Делакур, вставшей поприветствовать Стракена. Худощавая темнокожая женщина лет шестидесяти, она молчала, будто призывая полковника рискнуть и подойти ближе.

Катачанец отсалютовал рукой из плоти и крови.

— Полковник Стракен, — произнесла Делакур, глядя на него суровыми глазами. — Добро пожаловать.

— Слышал, у вас есть работенка для меня, генерал.

На экране, расположенном позади стола, от центра к краям двигались отметки авиакрыла «Валькирий», совершавших стандартный противотиранидский облёт. Подняв стальную клешню, один из сервиторов покрутил ручку настройки.

— Верно, — ответила Делакур. — Как я понимаю, Второй Катачанский в последнее время вел тяжелые бои…

— Ага, только два часа назад это прекратилось.

Генерал взглянула на одного из адъютантов.

— Что произошло два часа назад?

— Мне приказали явиться сюда, — ответил Стракен. — Потом я только ждал.

Что-то сверкнуло за окнами банкетного зала, контрастно осветив комнату. Полковник не решил, что это было — то ли разряд молнии, то ли залп далеких орудий ПВО, открывших огонь по какой-нибудь крупной летучей твари.

— Обстановка здесь сложная, — сказала женщина. — Пока не придут подкрепления, мы придерживаемся оборонительно-сдерживающей тактики.

Стракен постарался сохранить прежнее выражение лица и не выдать свои мысли. «Сдерживание» означало лишь попытки отсрочить неминуемое. Железная Рука слышал, как чужаки каждую ночь атакуют периметр имперской «зоны безопасности», вставал за турели рядом с другими катачанцами и жаждал убраться из укрепленного лагеря — проскользнуть в джунгли, сразиться с тиранидами среди деревьев.

— Нужно быть реалистами, — продолжила Делакур. — Мы должны удерживать то, что фактически способны защитить и не давать ксеносам обратить себе на пользу то, что они уже захватили.

Кто-то из свиты генерала налил вина в небольшую чашу и поставил на стол перед ней. Сделав паузу, Мари немного отпила.

— Мы теряем много офицеров — командиров отделений, сержантов, лейтенантов, — рот Делакур дернулся, словно она попробовала на вкус что-то горькое. — Некоторые считают, что тираниды целенаправленно охотятся на них. Вы сражались с этими ксеносами раньше, скажите, возможно ли такое?

— Вероятно, да, — ответил Стракен. — Люди говорят, что тираниды вроде животных, но… они умнее. Такие же организованные, как и мы, а то и лучше.

Генерал кивнула.

— Капитан Уилкс?

Офицер поднялся с места на дальнем конце стола и помог сервитору выдвинуть экран на длинном металлическом кронштейне.

Железная Рука заметил, что Уилкс носит начищенные сапоги для верховой езды.

«И это в джунглях, — подумал полковник. — Штабные никогда не меняются».

На экране засветилась карта, и капитан начал водить пальцем в перчатке по очертаниям районов.

— В девяноста пяти километрах на северо-восток от зоны безопасности расположена застава Н-93. С момента первой высадки тиранидов её занимает гарнизон в составе двух отделений 39-го Массадарского стрелкового полка. Под их защитой находится стратегически важный объект. Ваше основное задание — взять его под контроль, прежде чем противник овладеет заставой.

— А дополнительное?

— Выбраться живыми.

Стракен довольно хмыкнул.

— И что там за «объект»? Я хочу знать, за что будут драться мои люди.

Уилкс взглянул на Делакур.

— Магос-биологис из Ордо Механикус, по имени Ярв Бардекс, — ответила генерал. — Он изучал, как тираниды действуют во время атак. Последний раз мы связывались с магосом три недели назад, после этого коммы, видимо, вышли из строя. Бардекса необходимо вытащить.

Железная Рука кивнул, спрашивая себя, кто инициировал эту миссию — командование сектора, желавшее получить собранные данные, или сами механикумы, потребовавшие назад своего иерарха. Сейчас, когда Гвардия отчаянно нуждалась в пушках и технике, жрецов Марса нельзя было расстраивать от слова «совсем».

— Что насчет отделений, охранявших заставу?

Снова взглянув на Делакур, капитан повернулся обратно к Стракену.

— Не волнуйтесь, о них позаботятся, — набрав воздуха, Уилкс продолжил. — Эвакуационная команда будет доставлена по воздуху в точку сброса, в тридцати двух километрах к югу от H-93.

Капитан показал маршрут на карте.

— Дальнейшее передвижение пешком — ксеносы, судя по всему, отслеживают перемещения нашей авиации. Узнав, что к заставе направляются люди, они соберут силы и попытаются захватить её, поэтому вы без лишнего шума пройдете через джунгли. Мы рассчитываем, что переход от точки высадки до Н-93 займет у ваших людей два дня.

Полковник взглянул на карту.

— Двадцать миль-то? За одни сутки.

— Что ж, — поднял бровь Уилкс, — тогда им придется как-то убить лишний день на заставе. После прибытия они будут обеспечивать охранение, пока магос не приготовится к эвакуации. Затем подадут сигнал, и мы вышлем за ними транспортник — как только исследования Бардекса окажутся в безопасности, Н-93 следует покинуть.

— Понятно, — ответил Железная Рука.

По крыше барабанил дождь.

— Чудесно, — объявила Делакур. — Это очень тяжелое задание, полковник. Ваши люди, возможно, смогут рассчитывать только на самих себя, пока не прибудет транспортник. Можете предложить кого-нибудь подходящего для командования группой эвакуации?

— Могу, — отозвался Стракен. — Себя.

В зоне безопасности было тихо, но не совсем… безопасно. Вокруг неё возвышались гигантские отлогие стены, напоминающие утесы из синего сланца. Солдаты поедали пайки или урывали несколько минут сна, пока подменявшие их товарищи дежурили у амбразур. Резкий искусственный свет выделял детали окружения — небольшое святилище; насаженную на кол голову охотника-убийцы; клочок земли, где поблескивали вонзенные в почву катачанские ножи, обернутые красными банданами вокруг рукоятей. Тридцать клинков, тридцать их павших хозяев.

На стене ждал капитан Бен Коррис, вглядываясь в теплую ночь. Нечто кричало среди деревьев, то ли птица, то ли раненый зверь, и гвардеец знал, что бойцы других полков, стоявших дальше по периметру, уже начали бы палить во все стороны. Никто из его людей не станет так растрачивать боекомплект — если ты вырос на мире смерти вроде Катачана, то знаешь простое правило: «задергался — погиб».

Как и все его сородичи, Коррис был крупным, широкоплечим и крайне мускулистым человеком. Капитан носил только разгрузку и перчатки без пальцев, так что звания и награды приходилось татуировать на руках; голову же, как и всё катачанцы, Бен повязывал красной банданой, символом клятвы на крови, данной при вступлении в Имперскую Гвардию.

Коррис повернулся, чувствуя, что кто-то идет, и увидел живую глыбу — Стракена. Металлическая рука и глаз полковника сверкали в лучах фонарей.

— Всё в порядке? — спросил Стракен.

— Тихо, — ответил Бен, — более-менее.

— Собери полсотни хороших парней, — приказал полковник. — Мы выступаем.

— В джунгли?

— Да, на заре. Сейчас заправляют наш транспорт. Отряд проинструктирую в полёте.

— Хорошо, — вытянутое, морщинистое лицо Корриса хранило мрачное выражение. В сравнении с большинством солдат под его началом, капитан был задумчивым и набожным человеком. — Самое то для джунглевых бойцов. Меня уже достало торчать за этой проклятой стеной.

Нагнувшись вперед, через парапет, Стракен увеличил разрешение в механическом глазу, и заросли отобразились в зловещих, бледно-зеленых тонах.

— Пора запачкать руки, — произнес он. — Чем раньше вернемся в джунгли, тем лучше.

Транспортник оказался настоящим летучим кирпичом, выглядевшим ещё увесистее из-за листов импровизированной бронезащиты. Сразу же после посадки воздушного судна полковник приказал бойцам забираться на борт.

— Шевелись! — кричал он, перекрывая рев турбин, в котором тонул даже грохот сапог по десантной рампе. — Я что, всё должен делать сам? Лезьте внутрь!

Вскоре весь отряд скрылся в тёмном трюме транспортника. Тем временем над лагерем уже появились «Вендетты» сопровождения, нервно кружившие над стеной в ожидании атак тиранидов, будто дуэньи юной девушки.

«Охрененно тупая идея», — подумал Стракен. Как ещё нагляднее показать ксеносам, что происходит нечто важное, чем подвесить штурмовик над базой? У чужаков имелись летающие существа, достаточно крупные и быстрые, чтобы в мгновение ока сбить «Вендетту» с небес.

— Готово! — объявил Коррис. — Все внутри.

— Поехали, — полковник махнул рукой, повернувшись к восточной стене. В ответ Стракену улыбнулся и отсалютовал другой его заместитель, капитан Таннер, которому предстояло командовать оставшимися бойцами II-го Катачанского. Сам офицер не скрывал, что хотел бы снова оказаться в джунглях, а не таращиться на стены базы.

Завыла сирена, и вдруг зазвучали голоса, такие же громкие и тревожные, как вскрики джунглевых птиц. Тут же завизжала и затрещала вокс-установка.

— Внимание, западная сторона! — произнес женский голос. — Всем солдатам на западной стороне приготовиться к атаке ксеносов!

Бойцы поспешили к своим постам, топая сапогами по верхушке стены. Завращались турели, выискивая цели в джунглях, а священник хриплым и напряженным голосом затянул благословение.

Повернувшись, Таннер начал выкрикивать приказы своим людям, которые неподвижно стояли, вглядываясь в заросли и зная по опыту, что атака на западе, скорее всего, окажется ложной. Затем с дальней стены донесся треск лазганов — сначала одного-двух, но вскоре зазвучало крещендо лазерного огня. Полковник взбежал вверх по рампе, и дверь в корпусе захлопнулась вслед за ним. Вынужденно ссутулившись, Стракен пробрался в тесный трюм, содрогавшийся от рокота турбин.

Транспортник содрогнулся и, одним мощным усилием двигателей, поднялся в воздух. Посмотрев в маленький иллюминатор, установленный в хвостовой двери, Железная Рука увидел, что западная часть лагеря превратилась в стену огня. Зелень джунглей пульсировала телами чужаков, и через заросли, круша деревья, пробивалась огромная тварь, поблескивающая жучиным панцирем. Передние конечности существа оканчивались подтекающими трубками, и, пока самолет Стракена набирал высоту, полковник увидел, что ксенос окатывает стену каким-то фиолетовым кислотным студнем. Из укреплений тут же повалил густой дым.

Затем транспортник повернул к северу, а Железная Рука, заметив первые выстрелы катачанцев на восточной стене, задумался, действительно ли атака на западе была отвлекающим маневром.

Тираниды в самом деле действовали разумно — может, магос Бардекс разгадал, в чем причина. С такими мыслями Стракен сел и пристегнулся.

В брюхе самолета отдавался вибрирующий грохот двигателей, а отсек казался тесным для здоровяков-катачанцев. В свете красных ламп капитан Коррис вытащил инфопланшет из набедренного кармана и как будто бесцельно понажимал кнопки. Где-то с минуту внимательно поизучав экран, офицер наконец кивнул, словно только что понял увиденное.

Полковник пересел напротив Бена.

— Что-то важное?

— Это псалтырь, — наклонился к нему Коррис, показывая инфопланшет. — Один миссионер показал мне, как гадать наудачу. Надо прочесть случайный отрывок, и, если Император окажется с тобой, можно узнать будущее.

«Суеверие, — подумал Стракен, — но порой без этого никуда».

Бен был верующим человеком ещё на Катачане; однажды капитан рассказал полковнику, что, увидев на одной из планет собор Императора, он на всю жизнь убедился, что Повелитель Человечества приглядывает за ним. Учитывая, что единственными крупными зданиями на родине Корриса являлись крепости, неудивительно, что гвардеец так впечатлился. Железная Рука вспомнил первый увиденный им космический корабль — тогда, будучи ещё полудикарем, недавно призванным в Имперскую Гвардию, Стракен никак не мог поверить, что человечество способно построить такую громадину.

— И что там говорится?

Коррис передал инфопланшет командиру.

«У них есть глаза, но они не видят, — прочел полковник. — Они говорят, но никто их не слышит. Они явятся во множестве, но ты пройдешь среди них».

— Тираниды, — объяснил капитан.

«Ага, или штабные», — подумал Стракен.

Затрещал вокс-канал, и в трюме раздался громкий голос пилота.

— Подходим к зоне высадки.

«Пора двигаться», — Железная Рука отстегнул ремни и поднялся. — «Пора двигаться».

— Пять минут, гвардейцы! Не зевай! Как только окажемся на земле — немедленно рассредоточиться! — он повернулся к заросшему бородой флаг-сержанту, дикому с виду мужику. — Гальда, развернешь знамя. Твое отделение идет на левый фланг. Фарранис?

Сержант Фарранис, с бритой, иссеченной шрамами головой, посмотрел на Стракена, сжимая в могучих руках плазмаган — так, словно пытался удушить оружие.

— Твои ребята возьмут правый. Я иду по фронту.

Полковник ощутил, что транспортник начинает снижение, и стрелка манометра, установленного возле двери, быстро закрутилась. Поведя пальцами металлической руки, Стракен крепко обхватил дробовик.

— Две минуты, катачанцы! — объявил он.

Самолёт коснулся земли, отошла десантная рампа, и полковник первым выскочил наружу. Сбежав по полотну навстречу яркому солнечному свету, Стракен спрыгнул на землю и быстро осмотрелся влево-вправо, отыскивая врагов. Оглядев деревья и никого не найдя за крупными бирюзовыми листьями, он повернулся к бойцам, вылезающим из трюма.

— Шевелись! — гаркнул Железная Рука. — Разойдись по отделениям!

Катачанцы построились, как уже делали много раз прежде: отряд Стракена двинулся вперед по центру, две фланговые команды, прикрывая края, направились к границе джунглей.

— За мной! — скомандовал полковник, переходя на бег.

Добравшись до леса, катачанцы просочились в него, словно река, обтекающая стволы. Заросли внезапно оказались совсем близко — огромные листья папоротников касались плеч и рук солдат, джунгли словно наседали на бойцов своей жарой и растениями. Раздался рёв улетающего транспортника, приглушенный лесным пологом, и гвардейцы остались одни.

Железная Рука засек время по хрону и положение солнца на небе. До этого он в точности запомнил здешний ландшафт, но теперь линии на карте превратились в опасности на земле.

Видимость резко упала до десятка метров, древесные стволы мешали обзору, словно прутья двери в тюремной камере. Стракен впивался взглядом в «зелёнку», отыскивая блестящую броню тиранидов, настоящих мастеров охоты. То, что данная территория ещё не была помечена как находящаяся под контролем ксеносов, вполне могло означать, что их просто ещё никто не заметил — или заметил, но не выжил, чтобы сообщить об этом.

К югу в вершинах деревьев прозвучал птичий крик, странно похожий на плач ребенка. Снайпер отряда, мужчина по имени Серрадус, с покрытым шрамами лицом, поднял оружие и осмотрел ветви у верхушек через телескопический прицел. Увидев, что боец покачал головой, Железная Рука жестом приказал бойцам двигаться быстрее.

Катачанцы пробирались по густому кустарнику; там, где не удавалось пройти незамеченными, они доставали ножи-клыки и прорубали путь острыми, как бритва, лезвиями. Гвардеец Логан, новобранец полка, порезал руку о край листа, словно о битое стекло, но тут же, не замедляя шаг, вытащил из вещмешка лоскут ветоши и перевязал рану.

Эвакуационная команда углублялась в джунгли, а температура всё повышалась. На красных банданах проступал пот, и несколько солдат уже сделали по глотку из фляжек.

Опустилась ночь, хотя под плотным пологом джунглей почти ничего не изменилось. Катачанцы продвигались по сумрачному лесу, перелезая через упавшие ветви, пробираясь сквозь переплетенные занавесы свисающих лиан. С верхушек деревьев за ними следила семейка маленьких обезьян, большеглазых и клыкастых, словно вампиры.

Стракен услышал шум воды; заросли вскоре расступились, и полковник оказался на берегу широкой, пенящейся реки.

На мелководье, сгорбившись, сидела какая-то бледная рептилия с остистым спинным хребтом, сжимая в когтистой лапе бьющегося угря толщиной с человеческую ногу. Тварь, размером с быкогрокса, оглядела катачанцев и с вызывающе презрительным видом откусила рыбе голову.

Железная Рука уставился в мелкие желтые глаза ящера.

— Отвали, — прорычал он.

Рептилия, ещё раз смерив Стракена и остальных катачанцев долгим взглядом, утопала прочь.

— Хартиган, Риз, — полковник повернулся к своим людям, — установить тяжелый болтер для прикрытия того берега. Остальным следовать за мной.

Стракен шел первым, благодаря тяжелой бионике сохраняя равновесие в ревущем потоке. Люди Железной Руки ждали на берегу, держа оружие наготове и наблюдая за рекой, словно рыбаки. Когда полковник, тянувший за собой моток веревки, перебрался на другой берег, то сразу учуял нечто скверное — смрад гниющего мяса.

Быстро обвязав канат вокруг толстого корня, Стракен скользнул в джунгли, идя на запах. Спустя некоторое время полковник обнаружил под грудой ветвей разлагающуюся тушу другого крупного белого ящера — и, рядом с ней, человеческие останки.

Следующим, придерживаясь за веревку, реку пересек Коррис. Капитан подошел к Стракену, изучавшему мертвеца.

— Кем он был? — спросил Бен.

Полковник поднялся, держа в металлическом кулаке именные жетоны.

— Похоже, одним из солдат, охранявших заставу. Должно быть, вышел в патруль.

— Или искал помощи.

— Возможно. Он и эта ящерица погибли одинаково — от длинных резаных ран, и на лезвиях клинков, скорее всего, был яд.

— Тираниды?

Стракен кивнул.

— Тела прикрыты ветками, белые ящеры так бы не сделали. И ещё, посмотри-ка на это.

Нагнувшись, Железная Рука поднял череп гвардейца — оказалось, что тот заканчивается у висков.

— Их не просто убили, ими воспользовались.

Сев на корточки, полковник снова пристроил голову рядом с прочими останками бойца.

— Джунгли хранят то, что забирают. Ладно, — добавил Стракен, поднявшись, — пошли.

Отряд двигался дальше, отыскивая в зарослях огоньки глаз чужаков. Над головами кричали летучие создания, и, хоть вопли звучали мерзко, это был хороший знак — ведь тираниды пожирали всё, что могли поймать. Значит, территория ещё не полностью наводнена ксеносами, собравшимися вокруг главного лагеря, и, если повезет…

Вперед что-то шевельнулось. Полковник тут же вскинул руку, и катачанцы замерли, пригибаясь для пущей незаметности, поднимая лазкарабины и задерживая дыхание.

Стракен лишь мгновение спустя понял, почему остановился — он сделал это неосознанно, руководствуясь инстинктом, выработанным за целую жизнь боев в джунглях. Теперь же катачанец четко распознал звук шагов, быстрых и неравномерных. К отряду приближалось нечто размером с человека.

Железная Рука сделал быстрый жест в сторону Корриса, и капитан отступил в тень.

«Стандартный прием, — подумал полковник. — Дадим врагу пройти, потом ударим с тыла».

Шаги становились всё громче, они раздавались уже в десяти метрах, затем в пяти. Вдруг существо остановилось — Стракен услышал его дыхание, — но затем двинулось дальше, и между раздвинутыми листьями блеснули в тусклом свете пластины брони.

Бен Коррис кашлянул рядом с плечом создания.

В тот же миг Железная Рука шагнул к ним и толкнул вверх лазган резко повернувшегося гвардейца.

— Тихо, — произнес Стракен.

Солдат носил аккуратную бородку и собирал волосы в «конский хвост», но его глаза оказались воспаленными, а дыхание — быстрым и тяжелым.

— Мы твои друзья, — добавил полковник. — И нас больше.

Попавшийся гвардеец медленно выдохнул. Железная Рука отметил его тёмно-серую форму c крапчатым «городским» камуфляжем и темный нагрудник, а боец тем временем на пару секунд закрыл глаза. Открыв их снова, он вроде как совершенно успокоился.

— Виноват, — произнес солдат. — Я не знал… не думал, что здесь кто-то окажется. Кто-то из людей, то есть.

Заметив знаки различия на металлической руке Стракена, гвардеец вытянулся в струнку и отсалютовал — формальное приветствие в джунглях выглядело почти нелепым, и Бун, один из катачанцев, ухмыльнулся за спиной новоприбывшего.

— Лейтенат Баррет Диллон, — представился тот. — 38-ой Массадарский стрелковый полк.

— Полковник Стракен, Второй Катачанский. Вы с заставы?

— Так точно, сэр.

Теперь, преодолев потрясение, Диллон выглядел крепким бойцом, пусть даже скверно экипированным для джунглей.

«Слишком тяжелая броня, — подумал Железная Рука, — слишком большой и плохо уложенный вещмещок».

— Нас было двое, я и Лаль, — Баррет оглянулся туда, откуда пришел. — Рядовой Лаль, мы вместе патрулировали территорию. Он шел прямо…

Стракен вскинул дробовик, и мгновение спустя то же самое сделал Коррис.

— О, нет, — прошептал Диллон. — Вы, наверное… да он же шел прямо за мной! Лаль!

Лейтенант шагнул в сторону кустов, но полковник, выбросив вперед металлическую руку, дернул его обратно и толкнул в сторону катачанцев.

— Заткнись и не дергайся, — прошипел Стракен. — Коррис, Торн, Мейер — за мной. Остальным держать позицию, и ни звука.

Бойцы отряда отступили в тени под свисающими листьями, укрылись за стволами деревьев и лежащими бревнами. Массадарец быстро последовал их примеру.

Внезапно к жаре и неподвижности джунглей добавилась тишина. Железная Рука осторожно, но очень быстро пробирался вперед с дробовиком наготове. Пригнувшись под листом папоротника, полковник указал рукой влево, и Мейер с Торном свернули вбок, готовясь атаковать противника с фланга. Тут же Стракен услышал, как Коррис движется вправо, мягко и неравномерно ступая по сырой лесной подстилке.

Далеко впереди и выше закричала птица, хлопая крыльями по листьям. Полковник почувствовал, как по щеке скатывается одинокая капелька пота.

Видимость снизилась почти до нуля; отодвинув папоротник в сторону стволом дробовика, Железная Рука увидел под согнувшимся листом десятки мелких лягушек, скучковавшихся возле ствола. Тела малюток блестели красным.

«Чем ярче цвет, тем смертоносней яд».

А затем полковник услышал медленный, растянутый, всасывающий звук, словно кто-то допивал остаток напитка через соломинку. Пульсируя, он повторялся через равные промежутки времени, примерно в десяти метрах впереди. Вслед за каждым всхлюпом содрогались папоротники; облизав губы, Стракен двинулся вперед.

Из лесной подстилки показался дергающийся сапог.

Выскочив из укрытия, полковник рванулся к нему, вскидывая дробовик. Мгновение спустя катачанец увидел небольшой открытый участок между деревьями, на котором лежало распростертое тело — а над ним сгибалось складчатое, длинное и тонкое создание, напоминающее помесь насекомого с высохшим трупом.

Дробовик рявкнул в руках Стракена, и чужак развернулся, словно ловчая сеть. Выпрямившись в одно мгновение, он превратился в огромную, трехметровую массу шипов и когтей. Железная Рука бросился вперед, передернув затвор и ещё раз выстрелив на бегу.

Из бока твари хлестнула струя фиолетового ихора, и ксенос кинулся на полковника, взмахнув клешней, похожей на лезвие косы. Извернувшись, Стракен блокировал выпад металлической рукой, но сила удара сотрясла всё тело, заставив его пошатнуться. Вокруг раздавались крики подбегавших гвардейцев.

— Не могу прицелиться! — заорал Мейер.

Отбросив дробовик, Железная Рука потянулся к катачанскому клыку, и, выхватив его из ножен на бедре, тем же движением полоснул противника. Клинок, ударившись о хитиновую броню, скользнул в щель между двумя пластинами и вонзился в плоть. Завизжав, ксенос сорвался с клинка и отскочил в сторону, позволив людям Стракена открыть бешеный огонь из лазганов. От панциря чужака полетели куски, пластины раскололись, и дымящаяся фиолетовая кровь оросила листья. Верещащая тварь задергалась, метнулась прочь и исчезла среди деревьев. Джунгли скрыли убегающего тиранида зеленым занавесом.

Подбежал рядовой Торн с лазганом наизготовку.

— Пропал! Куда он делся?

Стракен и бойцы, стоящие прямо у него за спиной, внимательно смотрели в заросли. Скрываясь, ксенос изменял цвет тела, но полковник мысленно представлял голову тиранида, замеченную лишь на секунду — ряды сверкающих желтых глаз над пучками влажных щупалец, каждое из которых заканчивалось маленьким клинком, похожим на бритвенно-острый зуб, истинным биологическим скальпелем.

Присев, Железная Рука изучил тело, и оказалось, что Лаль не просто погиб: он лишился части головы выше бровей, а вскрытая черепная коробка опустела.

— Фигово, — произнес рядовой Мейер, когда Стракен выпрямился. — Оно слопало его мозги.

— О, Император, — тихо откликнулся на это Бен Коррис, наблюдавший за лесом.

Застава Н-93 оказалась желтовато-серой пластобетонной коробкой трех этажей в высоту и семидесяти метров в ширину. Мрачные стены и украшавшие их тусклые медные орлы покрылись какой-то пленкой, результатом атмосферного воздействия — странный слой коробился при высыхании и отражал свет, будто старые рога. Здание располагалось в центре круглой низменности, напоминавшей тарелку, вдавленную в землю. В диаметре более чем пятидесяти метров вокруг форпоста ничего не росло.

— Они как будто разбомбили джунгли и сбросили форт в воронку, — пробормотал Мэйн, поудобнее устраивая на спине вокс-установку.

— Наверное, так и было, — заметил Стракен.

Примерно в шестидесяти метрах, на вершине небольшого холма, стояла металлическая вышка, усеянная параболическими и директорными антеннами. Строение напоминало маяк, возвышающийся над морем зелени.

Над верхним этажом заставы выступала деревянная балка, при виде которой у полковника мелькнула мысль о виселице. На конце перекладины висел серо-фиолетовый флаг, неподвижный в горячем и безветренном воздухе джунглей. На крыше обнаружились несколько солдат, стоявших за турелями — кто-то замахал было катачанцам, но тут же перестал и скрылся из виду.

— Увидел, что Лаля с нами нет, — сказал Диллон и, чуть помедлив, спросил: — Полковник?

— Что?

— В общем, нас осталось немного, — Баррет неопределенно обвел рукой заросли. — Тираниды могут прятаться так здорово, что их едва заметишь. Мы отбили несколько нападений — пробных атак, я думаю, — но рано или поздно чужаки захватят форпост.

— Теперь вы получили помощь, — заметил Стракен. — Так или иначе, мы все выберемся отсюда.

— Мои бойцы — хорошие парни. Им здорово досталось, не хочется, чтобы вы решили, будто мы сидели здесь, сложа руки.

— Если бы вы сидели, сложа руки, в окружении тиранидов, — ответил Железная Рука, не глядя на Диллона, — то уже погибли бы все до последнего.

— Да, верно, — облегченно произнес лейтенант. — Знаете, 38-й Массадарский в городском бою — скверная новость для любого врага. Это просто здесь всё так…

С крыши их путь отслеживал сервитор за тяжелым болтером; кроме того, подход катачанцев прикрывала мультимелта на турели.

Выйдя из зарослей, гвардейцы вступили на мертвое, открытое пространство между заставой и деревьями.

С грохотом открылись двери, за которыми ждали шестеро массадарцев, опустивших оружие, но всё равно готовых открыть огонь. При виде катачанцев угрюмые лица солдат расплылись в улыбках, зазвучали радостные возгласы, бойцы смеялись и потрясали кулаками.

— Слава Императору, наконец-то вышел из джунглей, — произнес Диллон.

— Смотреть в оба, катачанцы! — гаркнул Стракен. — Открытый участок!

Все собрались в главном зале, холодном и пахнущем пылью. Над лестницей, будто сломанная люстра, нависал комплекс системы обнаружения; в нише, обернутые в молитвенный пергамент, лежали святые кости почитаемого первоколониста; жужжали генераторы, а с каждой стены, словно фамильные гербы, смотрели символы Адептус Механикус — черепа-и-шестерни.

Длинными, уверенными шагами к бойцам приблизился человек в красном балахоне. Метрах в трех техножрец откинул капюшон, под которым оказалось лицо болезненного бело-фиолетового цвета, из-за которого механикум напоминал дохлую рыбу. Вместо правого глаза на гвардейцев смотрели линзы камеры, окруженные латунной шестерней, плотно прижатой к коже. Тонкие провода, словно косички, опускались со скальпа под ворот одеяния. Несколько секунд техножрец без всякого выражения смотрел на Стракена, стоя прямо перед ним, а затем улыбнулся, показав зубы — словно продемонстрировал выученный трюк.

— Добро пожаловать.

— Магос Бардекс?

— Да, а вы?

— Полковник Стракен, Второй Катачанский.

— Стракен, я бы пожал вам руку, но, увы…

Бардекс поднял правую конечность, и под соскользнувшим рукавом обнаружилась «ладонь», состоящая из жутковато выглядящего набора лезвий, манипуляторов и шприцов.

— Добро пожаловать, полковник, — повторил механикум с угасшей улыбкой. — Всегда приятно встретить кого-то, получившего благословение Бога-Машины.

В первое мгновение Железная Рука не понял, о чем говорит магос, но затем сообразил, что Бардекс восторгается его бионикой.

— Я провожу здесь исследования значительной важности, — продолжил техножрец, видя, что Стракен молчит, — которые чрезвычайно заинтересуют Адептус Механикус. Как бы объяснить так, чтобы вы поняли… Моя работа включает в себя натурное изучение наземной тактики тиранидов и её воздействия на боевой дух солдат. Разумеется, это требует проведения экспериментов на близком расстоянии, и сложилось так, что количество моих охранников значительно сократилось. Настолько, что это ставит исследования под угрозу, поэтому ваше появление оказалось весьма кстати — теперь остается только передать собранные данные…

Наступила пауза, и полковник взглянул на магоса.

— … Имперской Гвардии, разумеется.

— Хорошо. Мы вызовем транспортник и доставим вас в штаб-квартиру.

— Меня? — Бардекс покачал головой. — Боюсь, всё не так просто, полковник.

«Как и всегда», — подумал Стракен.

— О чем это вы?

— Мне нужно время, чтобы собрать результаты исследований — то, что я смогу унести, точнее говоря.

— Значит, всё вы забрать не сумеете? — уточнил полковник.

— Нет, никак, — ответил техножрец. — Но я смогу передать остальное. Основные положения моей работы, переведенные на двоичный язык, можно отправить с вокс-станции — и здесь мне очень пригодится ваше содействие.

«Данные для тебя на первом месте, — понял Железная Рука, — а сам ты на втором».

Катачанец оглядел немногочисленных бойцов, оставшихся от охраны магоса.

«Готов поспорить, этих людей ты даже не замечаешь».

На лице Бардекса возникла прежняя, ни о чем не говорящая улыбка.

— Возможно, вам стоит выйти наружу, осмотреть станцию, как говорится, во плоти…

— Верно, — хмуро ответил Стракен. — Ведите нас.

Полковника сопровождали Коррис и Диллон, а механикум взял с собой огромного сервитора с мертвенно неподвижным лицом. Вместо руки у создания был установлен тяжелый болтер со снятым кожухом.

Пока они взбирались по желтовато-серой лестнице, гидравлика механического раба постоянно подвывала. Наконец, добравшись до верха, Бардекс распахнул двери, и комната внезапно приобрела мрачно-зеленый оттенок джунглей.

Стракен вышел на крышу, и жара джунглей, словно ловчая сеть, окутала полковника. К востоку из лесного полога кричал какой-то зверь, будто заливаясь долгим, неразборчивым смехом.

По краю крыши шла парапетная стенка с бойницами, с каждого зубца смотрела потускневшая латунная аквила.

— Настоящий маленький замок, — сделал вывод Коррис.

— Ага, — отозвался Диллон, — но ты ещё попробуй его защитить.

Подойдя к краю стенки, магос поднял руку в указующем жесте, и металлические пальцы зашевелились, словно ноги краба.

— Вышка связи, — произнес техножрец.

По пути сюда Стракен уже видел это строение, и решил, что его возвели на вершине холма. Однако же, при взгляде с крыши заставы оказалось, что мачта стоит на высшей точке двадцатиметрового утёса с отвесным северным склоном.

— Падать будем долго, — заметил Коррис.

— Примерно 27.5 метров, — ответил Бардекс. — Я сам разместил дополнительные антенны — вышку необходимо было установить на возвышении, чтобы добиться требуемой чистоты сигнала. К сожалению, единственное подходящее место в округе…

— Утёс, — заключил Железная Рука, и сервитор, приняв это за команду, повернул тяжелый болтер в сторону скалы.

— Вышка перестала функционировать после атаки ксеносов. Из здания под нами ведет дорога, уходящая вверх по склону, — добавил магос. — К сожалению, она несколько заросла — видите ли, я уделял основное внимание исследованиям. Незадолго до отправки запроса о помощи у меня возникло предположение, что на тропу проникли тираниды, и последующая убыль персонала, пользовавшегося дорогой, подтверждает правильность теории.

Баррет смотрел на мачту связи из-под ладони.

— Другими словами, куча моих людей пыталась пробиться туда, и им оторвали головы. Скорее всего, та же штуковина, что достала Лаля.

— Звучит разумно, — согласился Стракен.

— Хотите подняться к башне — будьте любезны. Может, даже сумеете добраться до вершины…

— Оставьте нас, лейтенант, — обернулся Бардекс.

Отсалютовав, Диллон направился к лестнице.

— Здешний гарнизон уже не может действовать в пределах заданных параметров, — сказал техножрец. — Хотя нам ещё предстоит столкнуться с полномасштабным нападением тиранидов, проникновение ксеносов в окрестности базы оказало на солдат определенное психологическое воздействие.

Магос помолчал.

— И весьма пагубное, — добавил он.

— Это тоже звучит разумно, — произнес Железная Рука.

— Сам по себе ремонт вышки достаточно прост, но я подозреваю, что без вашего содействия уцелевшие бойцы не захотели бы даже приближаться к ней.

— Благодарю, — кивнул Стракен. — Это всё, что мне нужно было знать на данный момент.

— Нельзя знать всё… — техножрец на мгновение запнулся, сообразив, что имел в виду полковник. — Я буду у себя в лаборатории, продолжу заниматься исследованиями.

Повернувшись, Бардекс направился прочь; полы красного балахона вздымались от его шагов. Выждав, пока не захлопнутся лязгнувшие двери, Железная Рука повернулся к Бену.

— Что думаешь, капитан?

Коррис облокотился на стену.

— Ну, мне не особо понравился наш друг-механикум, а насчет остального гарнизона пока не знаю — думаю, что им Бардекс тоже не по душе. Если спросишь меня, я скажу, что парни вот-вот слетят с катушек, не от одного, так от другого.

Стракен посмотрел на холм.

— Это место напоминает мне о башнях, которые строили на Катачане. Неважно, насколько большими были форты, рано или поздно джунгли поглощали их.

Полковник вспомнил города-крепости, единственные места на Катачане, где могли выжить жители других планет. Ему представились ежедневные патрули «Валькирий», низко летевших над пологом джунглей и распылявших мощные дефолианты^[8], способные разъесть человеческую плоть. Растения просто вырастали по новой, и форты казались песчаными замками, на которые обрушивается зеленый прилив.

Затем Железная Рука взглянул на хрон.

— Ладно, план такой: отыщи все опорные точки и огневые позиции в этом здании. Если сможешь — вытащи из нашей шестеренки чертежи. Это место нужно полностью подготовить к обороне, у меня нет особого желания принять тут последний бой.

— Аналогично, — сухо улыбнулся капитан.

— Выступаем завтра на рассвете, — продолжил Стракен. — Я пойду на разведку к вышке связи вместе с отделением Гальды. Парни Фарраниса будут охранять главную базу. Поставь здесь, на крыше, пару минометов и позаботься о расчётах — они прикроют нас, если дела пойдут скверно.

— Будет исполнено.

— И размести тут часовых, пусть сообщают о любой активности ксеносов. Так, снаружи надо установить несколько ловушек — гранаты на растяжках в подходящих для засад местах, чтобы на них подорвался любой, кто решит броситься на нас, — полковник повернулся к дверям. — Сообщу гарнизону, чтобы готовились к отходу с заставы.

— Это входит в наше задание? — нахмурился Коррис.

— Хрен его знает. Но я здесь никого не брошу.

Светало, и потоки солнечного сияния пробивали полог джунглей, словно лучи лазганов. Рядовой Тайт подал сигнал с крыши форпоста, и створки дверей разъехались в стороны.

— Пошли! — рявкнул Стракен. — Шевелись, поживей!

Железная Рука первым выскочил наружу, не дожидаясь, пока проход откроется полностью, и рванулся к границе зарослей. Внизу всё ещё было темно, мертвую землю усеивали высохшие пеньки и погибшие корни — последствия применения дефолианта. Полковник лавировал среди убитых растений, слишком привычный к подобному ландшафту, чтобы позволить чему-либо поставить ему подножку. Ворвавшись в лес, Стракен нырнул за искривленное дерево с морщинистой корой и жестом приказал остальным поторапливаться.

Тридцать бойцов почти бесшумно пронеслись по расчищенному участку и заняли позиции на краю джунглей. Железная Рука знал, что всё катачанцы, как и он сам, счастливы будут уйти с открытого места.

Отсюда нельзя было разглядеть комм-вышку, но дорога — полоса грязи, вьющаяся среди деревьев — оставалась на виду. На фоне зарослей она прямо-таки притягивала к себе.

«Хорошее место для засады», — решил Стракен.

— Рассредоточиться, — прошептал он. — Идем по обеим сторонам тропы.

Бойцы начали неторопливый подъем. Склон оказался крутым, но не настолько, чтобы пришлось карабкаться, а не идти. Пробираясь по бокам дороги через подлесок, катачанцы обходили корни и острые сучки, присыпанные листьями, словно ловушки. Через сорок пять метров на полковника с кряжистого дерева прянула ядовитая змея, но Стракен, поймав гадину в воздухе, раздавил ей башку механическим кулаком. На Катачане ему, как и всем остальным бойцам, доводилось сталкиваться с худшими тварями, но расслабляться всё равно не стоило.

Гвардейцы продвигались дальше, и вокруг заметно светлело. По расчетам Железной Руки, отряд уже прошел треть пути; оглядевшись, командир заметил, как сержант Гальда определяет маршрут, повесив лазкарабин на плечо.

Стало жарче, и у Стракена вспотела шея, а металлическая рука покрылась конденсатом. Встретившись взглядами с флаг-сержантом, полковник сделал несколько резких жестов на охотничьем языке катачанцев.

Добыча близко?

Покачав головой, Гальда быстро ответил знаком:

Ничего не вижу.

Бойцы продолжали движение — Стракен шел в передних рядах, — преодолев уже полпути до вышки связи.

«Ещё немного», — подумал полковник…

И перед ними возникла металлическая башня высотой в три человеческих роста, округлую верхушку которой обвивали гирлянды комм-оборудования. Основание оказалось коричневым от грязи, ползучие стебли взобрались наверх до половины стены — но уже засохли. Растительность вокруг станции опрыскали тем же веществом, что и у главного здания.

Увеличив разрешение бионического глаза, Стракен рассмотрел, что дверь слегка приоткрыта, а по косяку сбегает тёмно-красная полоса. Железная Рука надеялся, что видит обычную ржавчину, но подозревал, что это кровь.

Из джунглей за гвардейцами следили холодные глаза. Эти будущие жертвы отличались от солдат из гарнизона — менее боязливые, более умелые — но тоже оставляли следы: еле слышные звуки, запахи, тепловые пятна, отпечатывающиеся в разуме ликтора. Во главе стаи шел человек, сумевший ранить хищника, тот, кто видел мертвым глазом и сражался рукой не из плоти.

Тиранид размышлял о нападении на лидера. Он был достойной добычей — воспоминания, высосанные из черепа этого создания, наверняка окажутся ценными, — но и смертельно опасной при этом, даже страшнее окружающих сородичей. Если ликтору и удастся убить вожака, остальная стая прикончит хищника прежде, чем тот сумеет пожрать мозг жертвы. Они так же хорошо знали секреты джунглей, как и охотник.

Нет, в одиночку с ними не справиться. Но, если ликтору помогут, то добыча долго не протянет.

Жестом приказав Гальде остановиться, Стракен указал вверх по склону, и бородатый, дикого вида сержант кивнул.

Полковник быстро подбежал к нему, петляя между стволами и пригибаясь для пущей незаметности.

— Мы близко, — прошептал Железная Рука. — Установи оцепление, а я проверю башню.

Оглянувшись, Стракен махнул Мэйну, вокс-оператору.

— За мной.

Вдвоем они начали пробираться вперед, придерживаясь тропы, но не выходя на неё. Позади, наблюдая и выжидая, занимали позиции остальные катачанцы.

Первым шел полковник, и Мэйн не отставал — даже если вокс-установка на спине и мешала рядовому, он ничем этого не выказывал. Боец, покинувшийКатачан всего несколько месяцев назад, был новобранцем Имперской Гвардии, но при этом настоящим ветераном выживания. Лицо Мэйна казалось юным, но острые глаза парня смотрели твердо.

Джунгли кончились.

— Прикрой меня, — скомандовал Стракен и, вылетев из зарослей, пересек мертвую землю, отделявшую его от башни. С разбегу налетев на дверь, полковник распахнул её настежь и ворвался в здание.

Несколько мгновений Железная Рука стоял в центре первого этажа, внимательно прислушиваясь и зная, что он не один. Затем катачанец поднял голову — и с потолка словно посыпались пасти, десятки ртов из клыков и слюны.

Выругавшись, Стракен отпрыгнул назад, а создания с мягким стуком попадали на пол — длинные, как питоны, извивающиеся подобно червям. Полковник выскочил из здания, видя бессчетные пластины брони и челюсти, слепо тянущиеся к нему — одна из гибких тварей кинулась на катачанца, но тот выхватил дробовик и отстрелил ксеносу башку. Обезглавленный потрошитель шлепнулся обратно в башню, а его сородичи поползли через трепыхающееся тело.

Сорвав с пояса гранату, Железная Рука зашвырнул её в комнату и захлопнул дверь. Чужаки пытались выбить преграду с той стороны, кто-то впивался в металл когтями или зубами. Стракен напряг мышцы, и секунду спустя прогремел взрыв — дверь ударила полковника по плечам, словно башня собралась лопнуть, а затем всё стихло. Подняв дробовик, катачанец заглянул внутрь.

Истерзанные, разодранные тела потрошителей валялись в луже ихора, напоминающего пролитый клей. Один из чужаков сдох не до конца и теперь с трудом подползал к Стракену, механически двигая челюстями. Посмотрев на существо со смесью отвращения и странного уважения к такому упорству, полковник добил его ударом сапога.

Внутри башня напоминала полый цилиндр, только вдоль стен поднималась винтовая лестница.

Подойдя к ступенькам, Железная Рука вскинул дробовик и осмотрел первый пролёт, а затем двинулся к вершине, внимательно глядя вперед.

Лестница тихо скрипела под весом Стракена, а он быстрыми шагами поднимался к цели, пока не добрался до откидной двери на следующем этаже. Помедлив, катачанец открыл люк и забрался внутрь.

За дверью обнаружилась круглая комната с куполообразным потолком и мерцающими огоньками на стенах. Комм-станция выглядела отключенной, но не уничтоженной, и полковник быстро проверил помещение. Осмотрев бионическим глазом потолок, вентиляционные решетки и даже переговорную трубу для общения с нижним этажом, Стракен не обнаружил ничего особенного.

Снова выйдя на лестницу, Железная Рука подозвал Мэйна, и рядовой бегом присоединился к командиру.

— Да, — объявил вокс-оператор, осматривая оборудование, — всё вырублено, но запустить заново проблем не составит. Только дайте мне пару минут.

— Работай шустрее, — ответил Стракен. — Как-то здесь слишком тихо.

Пока полковник сторожил дверь, Мэйн за его спиной что-то тихо бормотал — частью комментировал свои действия, частью взывал к машинным духам этого места. Железная Рука сжал-разжал пальцы: он никогда не любил ждать, это напоминало отступление.

— Готово! — объявил рядовой. — Легкотня, оно и сломано-то не было, скорее просто отключено.

— Так, — добавил Мэйн, протягивая руку к пульту управления, — теперь я смогу открыть обзорный купол…

На экране, который ближе всего располагался к голове Стракена, вспыхнул пучок световых пятен — похоже, с севера к башне приближался какой-то крупный объект.

— Давай, — приказал полковник, — сейчас!

Рядовой что-то нажал, и загромыхали скрытые в стенах механизмы; затем раздался сухой металлический скрип, и крыша над гвардейцами раздвинулась. Внутрь хлынул свет, и тут же на фоне неба возникло нечто огромное и крылатое, с гибким туловищем, удлиненной, увенчанной гребнем головой и округлыми цистами, висящими, словно бомбы, вдоль всего тела.

— Гарпия! — крикнул Стракен, видя, как тиранид пикирует на башню. Чудовище врезалось в крышу, будто ястреб, ловящий кролика, и вышка содрогнулась от удара.

Железная Рука ударил по пульту, и купол начал задвигаться обратно.

— Уходим! — скомандовал полковник, и вокс-оператор пронесся мимо него, стуча сапогами по металлическим ступеням.

Башня непрерывно громыхала от яростных ударов — купол почти закрылся, но летающая тварь просунула в щель здоровенную лапу. Пока Стракен бежал вниз по лестнице, гарпия начала раздирать наблюдательный пост на части.

Когда полковник преодолел половину ступеней, чудовище вдруг завизжало, и звук ураганом разнесся по башне. Железная Рука пошатнулся и чуть не потерял равновесие, чувствуя себя так, словно засунул голову под колокол в соборе.

Снаружи затрещали лазганы, плюясь огнем. Добравшись до выхода, Стракен увидел, что склон холма усеян вспышками пламени, будто сами джунгли обстреливали тиранидов. Чужаки всё прибывали — не по земле, а по небу, проносясь на кожистых крыльях над верхушками деревьев.

Ошеломленный Мэйн замер возле двери.

— Горгульи! — рявкнул полковник. — Шевелись, гвардеец!

Вокс-оператор вздрогнул, словно от оплеухи, и тряхнул головой.

— Есть, сэр!

— За мной! — гаркнул Стракен, устремляясь через открытый участок к своему отряду.

Ксеносы налетели, как пучок брошенных дротиков, и Железная Рука услышал звуки пальбы из био-орудий. Вокруг полковника вздымались фонтаны земли, шипящей от кислоты, а он продолжал во весь дух мчаться к зарослям.

Добравшись до деревьев, Стракен нырнул в укрытие за стволом, пригнулся и открыл огонь по твари, взгромоздившейся на комм-башню. Тем временем Мэйн на полном ходу вбежал в лес и немедленно залег.

Полдюжины лазерных очередей, пронзив «зелёнку», вонзились в одну из горгулий, и тиранид, войдя в штопор, рухнул с небес. Падая, словно сбитый истребитель, чужак пробил лесной полог и упал замертво среди деревьев. Выстрел другого ксеноса снес голову рядовому Лаке, но гвардейцы тут же разорвали врага на куски ответным огнем.

Со стороны заставы послышалась стрельба — остальные катачанцы, стоя на крыше, палили из лазганов и тяжелого вооружения. Минометный расчет вел огонь, посылая заряды над вершинами деревьев. Взорвавшись в пологе джунглей, одна из мин мгновенно убила горгулью, свалившуюся наземь со сложенными, будто сломанный зонтик, крыльями. Гарпия, по-прежнему цеплявшаяся за вышку, огляделась кругом и завизжала, должно быть, выражая ярость. Получив несколько лазерных лучей в морду и шею, тварь отшатнулась и пропала из виду за комм-модулями.

Железная Рука заметил сгорбленных созданий, мелькавших в зарослях; лучи света, пронзавшие листву, отражались от клыков и бронепластин. Наведя дробовик, полковник выждал, пока чужак не выскользнет из укрытия, и пальнул в него. Тиранид повалился на спину, шипя и дрыгая лапами; тут же что-то врезалось в ствол рядом со Стракеном, издав неопределенный влажный стук, похожий на шлепок комка сырой глины. Секунду спустя дерево, разъедаемое кислотой, треснуло и начало испускать пар. Где-то в глубине джунглей раздался человеческий крик.

— Отступаем! — рявкнул Железная Рука. — Назад к заставе! Шевелись!

Отряд на крыше главного здания обеспечивал смертоносный прикрывающий огонь. Пока катачанцы отходили к базе, вокруг них, будто метеоры, сыпались подбитые горгульи. Несколько хитиновых осколков вонзились в бедро рядовому Харперу; боец вырвал их и заковылял по открытому участку, опираясь на плечо Торна.

Имперцы стремились в тень форта — добравшись до цели, Стракен мгновенно развернулся и присоединился к прикрывающему огню, стоя в дверном проеме. Другие катачанцы занимали позиции рядом с командиром, отстреливая ксеносов, пока их товарищи старались опередить преследователей.

— Шевелись, гвардейцы! — орал полковник. — Давай, давай!

Джунглевые бойцы врывались на заставу, словно спринтеры, пересекающие финишную черту. Оказавшись в укрытии, они немедленно присоединялись к Железной Руке и открывали огонь по врагу.

Несмотря на всю заградительную стрельбу, тираниды собирали свой урожай. Одно из чудовищ, получив мелта-заряд в колено, с воем понеслось к земле, но, беспомощно потрепыхавшись секунду, вдруг обрело странное спокойствие. Прицелившись, ксенос выстрелил из био-оружия и попал прямо в затылок капралу Веласко. Боец из команды Стракена зашатался, окруженный ядовитым облаком зеленого дыма, и через пару мгновений свалился с растворившейся головой и правым плечом. Ещё одного гвардейца, всего в паре десятков метров от заставы, схватил хлопающий крыльями монстр.

— Вали его! — крикнул полковник, указывая на цель, и тварь накрыл вихрь лазерного огня. Два попадания из плазмагана сбили тиранида, но до этого он успел разорвать жертву надвое когтистыми лапами.

— Вот так, — выдохнул Железная Рука, когда последний катачанец вбежал в дверь.

Пока бойцы занимали места у амбразур в нижней части стен, Стракен оставался в проеме, направляя их стрельбу.

— Сбивайте их, вот так! Хоббс, следи за левым краем. Горрик, слишком высоко целишь, мать твою! Вот так, угостите этих тварей лазогнем!

Постепенно рой становился всё разреженнее, горгульи падали с неба, словно ударяясь о невидимую стену. Но, даже изломанные, лежащие на земле, они пытались ползти к заставе.

— Продолжать стрельбу! — скомандовал полковник. — Их всё меньше!

И потом у катачанцев вдруг кончились цели, участок вокруг заставы устлали трупы тиранидов, а земля пропиталась их кровью. Бойцы на крыше разразились радостными возгласами, кто-то даже заулюлюкал.

— Точно, парни, — произнес сержант Гальда, облизав губы, будто после вкусного обеда, — вот так это и делается.

Одинокая горгулья пыталась подползти к зданию — её ноги и хвост были растерзаны в клочья, но безумно разъяренная тварь даже не чувствовала боли. Выйдя из укрытия на освещенное место, Железная Рука прикончил чужака выстрелом из дробовика, а затем вернулся обратно и нажал кнопку возле двери. Загрохотав, тяжелые створки сдвинулись за спиной Стракена, который потерял девять человек из тридцати, отправившихся с ним к вышке связи.

Когда полковник вошел в главный зал форта, туда как раз спускался по лестнице Коррис, сопровождаемый Диллоном.

— Твои парни в порядке? — спросил Стракен.

— Неплохо держатся, учитывая обстоятельства, — кивнул капитан. — Один из этих летучих чертей достал двоих ребят, а у Дженкса сломана рука. Остальные в норме.

— Не могу поверить, — покачал головой массадарец. — Мы их всех перебили!

— Нет, — возразил Железная Рука, — потом придут новые. Диллон, у вас тут есть взрывчатка?

— Кое-что имеется, полковник, но немного.

— Ладно, соберите всё, что найдете, и сложите у входа в здание. Коррис, назначь бойцов в отряд, который займется укреплением периметра — мины, гранаты на растяжках, ямы с кольями, всё, что получится соорудить. Ксеносы вернутся, и нам нужно задержать их как можно дольше. Ещё проследи, чтобы орудия на крыше перезарядили. Так, и где этот техножрец?

Лейтенант указал направление, и Стракен зашагал по длинному, снижающемуся под небольшим углом коридору. Дуновения воздуха подсказали катачанцу, что он спустился ниже уровня земли, а в конце пути обнаружилась тяжелая взрывозащитная дверь, украшенная черепом-и-шестерней механикумов. Сервитор, охранявший вход, немедленно ожил и направил на подошедшего человека тяжелый болтер.

— Данная зона является исследовательской лабораторией Адептус Механикус, — проскрежетал он. — Пожалуйста, авторизуйтесь и сообщите цель своего визита.

Полковник стукнул металлическим кулаком по кнопке возле двери.

— Это Стракен, откройте.

— У вас отсутствует… — начал сервитор, но тут затрещал динамик над кнопкой.

— Доступ предоставлен, — объявил магос. — Входите.

Двери раздвинулись, выпустив поток воздуха, пахнущего химикатами.

Стракен вошел в просторную и чистую комнату с полками, заваленными инфосвитками. В жужжащей стазис-тубе висела лапа крупного тиранида, а на столе обнаружился небольшой ксенос, в тушу которого внедрился десяток суставчатых манипуляторов. Композиция напоминала какое-то пыточное приспособление.

Бардекс стоял перед комплексом мониторов, на которых мелькали изображения синего неба и зеленой листвы, пересеченных лазерными очередями.

— Магос? — позвал Железная Рука.

— Я пересматриваю вид-захваты последней атаки противника, — не оборачиваясь, ответил техножрец. — Мне понадобится, гм… восемнадцать минут.

Он махнул рукой в сторону двери.

— Приходите после.

— Комм-линк восстановлен, — сказал полковник. — Чем скорее вы сделаете то, что должны, тем быстрее мы выберемся отсюда.

— Знаю, мои приборы зарегистрировали это, — Бардекс целиком ушел в созерцание мониторов.

— Займитесь связью сейчас, — не отступал Стракен. — Я не хочу, чтобы кто-то из моих людей погиб из-за вашей занятости. Думаю, что и вы не желаете этого. Я направляюсь в вокс-рубку, так что собирайтесь и будьте готовы уходить к моменту прибытия транспорта.

Теперь механикум повернулся, и на мгновение катачанец решил, что Бардекс разозлился. Однако же, голос магоса прозвучал спокойно, как и всегда.

— Поверьте, я тоже не собираюсь здесь задерживаться. Собранная информация слишком ценна, чтобы потерять её.

Железная Рука смотрел, как механикум приступает к работе, передвигая рычаги и стуча по клавишам длинными металлическими пальцами. В итоге Стракен решил позже проверить, использовался ли канал связи. Он не был уверен, как поступит, если окажется, что магос зря потратил время, но знал — Бардексу придется несладко. Повернувшись, полковник бегом направился к своим людям.

— Запрос отправлен, — доложил Мэйн, отключая вокс-установку. — На том конце сказали, что на базе напряженка с авиацией и транспортник доберется до нас часа через три.

— Ясно, — отозвался Стракен.

Время шло, но он не расслаблялся. Солнце, висевшее над заставой, раскаляло скалобетон, а полковник оглядывал джунгли с крыши здания и тщательно проверял механическую руку, зная, что враг может вернуться в любой момент. Мимо проковылял сервитор, тащивший металлический контейнер. Очевидно, в ящике лежали результаты исследований магоса, и катачанец понадеялся, что их окажется не очень много.

«Слишком долго ждать», — подумал он. Одно дело — терпеливо выслеживать противника, и совсем другое — считать минуты до момента, когда кто-то вытащит тебя из опасного положения. Если бы гвардейцы могли утащить груз Бардекса, Железная Рука с радостью отозвал бы запрос об эвакуации и просто повел бы отряд через джунгли. Лучше погибнуть в наступлении, чем позволить застать себя врасплох.

Полчаса назад что-то пролетело у горизонта, хлопая крыльями, и скрылось в чаще. Ксеносы не показывались на глаза, но это лишь сильнее убеждало Стракена, что противник собирает силы.

Один из катачанских часовых похлопал по тяжелому болтеру.

— Первый тиранид, который высунется из джунглей, получит полдюжины болтов прямо в харю, — заявил он, и стоявший рядом гвардеец ухмыльнулся.

«Так-то оно так, — подумал Железная Рука, — но что насчет сотого или тысячного? Чужаки проверили нашу оборону на прочность, и теперь знают, чего ожидать».

Он слишком долго ждал.

Сбежав по ступеням, Стракен поспешил в лабораторию. На этот раз охранник впустил его, но Бардекса внутри не оказалось — видимо, магос ушел куда-то вглубь комплекса.

— Информация выгружена на 86 %, — сообщил сервитор.

Полковник оглядел экраны когитаторов. На одном из них, слишком быстро, чтобы прочесть, мелькали непонятные символы — судя по всему, двоичный язык жрецов Бога-Машины. На другом отображалась эмблема Адептус Механикус, медленно светлея по мере того, как продвигалась выгрузка данных. Третий монитор тоже полнился техноречью, но Стракен заметил в нижнем правом углу маленькое изображение.

На нем оказался человек в темном мундире, бегущий между деревьев — съемка велась с расстояния в 69 метров. Солдат взбирался вверх по склону, и Железная Рука мгновенно опознал тропу, ведущую к вышке связи: следовательно, за гвардейцем наблюдали из главного здания. Тем временем вокруг тела бойца возникли последовательности цифр, обрывки информации.

Нечто скользнуло через кустарники у него за спиной — размытое, едва различимое пятно, похожее на игру светотени. Но камера знала, что оно здесь, и отслеживала приближение объекта к солдату.

«Почему все бездействуют? — удивился Стракен. — Если вы видите врага, то почему не стреляете в него?»

— Сервитор, что это такое?

Механический раб помедлил, изучая монитор.

— Натурное исследование, ставящее целью выяснение уровня стресса на поле боя среди представителей Гвардии, в течение продолжительного времени находившихся под угрозой нападения вражеских диверсантов.

Полковник продолжил наблюдать за человеком на экране — теперь тот лихорадочно петлял туда-сюда среди деревьев, дергая в разные стороны стволом лазгана. Железная Рука видел, как подобный безумный страх охватывал загнанных зверей, и, пару раз, людей. Джунгли вытворяли такое с неподготовленными. Знал ли солдат, что за ним наблюдают?

Стракен сомневался в этом.

— Данный фрагмент озаглавлен «Анализ утраты рационального поведения», — добавил сервитор.

— Кто бы мог подумать, — злобно взглянул на него катачанец.

Полковник нашел магоса в глубине лаборатории, тёмном участке, отгороженном тяжелым пластековым занавесом. Бардекс возился с терминалом, тщательно что-то настраивая, и Стракен, подойдя прямо к техножрецу, схватил его за плечо механической рукой, не переживая, окажется в захвате плоть или металл.

— Сколько человек ты отправил на этот холм?

— Простите, полковник? По-моему, вы не…

— Это несложный вопрос. Сколько?

— Шесть отдельных попыток отремонтировать станцию связи. Что касается патрулей…

— Ты их снимал?

Механикум попытался выскользнуть из хватки катачанца, но оказался слишком неловким.

— Не понимаю, что вы…

— Ты снимал, как их выслеживали и убивали?

Пол слегка содрогнулся, и стенные балки низко проскрипели.

Помолчав секунду, Бардекс ответил.

— Целью моего исследования было реалистично оценить, как долго наши солдаты способны сохранять боеспособность под угрозой атаки тиранидов. Данная станция, по сути своей, микрокосм, и психологическое воздействие одного-двух высокоопасных организмов на небольшой гарнизон можно сравнить с длительным эффектом влияния целой армии ксеносов на все имперские силы.

— И ты отправлял их на смерть.

— Эти люди — исследуемая группа, полковник. Несколько контролируемых потерь всегда лучше, чем значительный расход ресурсов.

— А ты сказал им об этом?

— Разумеется, нет.

— Как я и думал, — Стракен покачал головой. — Пожалуй, мне стоит рассказать.

Комната судорожно вздрогнула, имперцы скорее ощутили, чем услышали это. С полсекунды магос и гвардеец смотрели друг на друга.

— Тираниды, — произнес полковник, и Бардекс кивнул.

Тряска возобновилась, сопровождаемая легким дрожащим шумом, который вдруг разорвало нечто более зловещее — треск раскалываемого скалобетона.

— Они под нами, — прошептал техножрец.

Свет погас, помещение будто бы дернулось, стены и потолок застонали. Подойдя к комм-модулю, Железная Рука схватил вокс-вора.

— Внимание всем бойцам! Говорит Стракен. Немедленно приготовиться к отражению атаки! — он повернулся к магосу. — Где ещё они могут пролезть?

— Возможно, по сливным трубам, — ответил механикум, и тут что-то врезалось в угол комнаты снизу. Рухнуло несколько шкафов, упавшие банки с образцами разбились или укатились прочь. — Но там всё заблокировано стальными решетками.

— Они раскромсают преграды, а затем крупные твари просто прогрызут фундамент, — полковник направился к выходу. — Заканчивай выгрузку — сейчас же!

Когда Стракен добрался до главного зала, там сновали бойцы, встревоженные, но не понимающие, где искать врага.

— Здесь ничего! — сообщил один из катачанцев, отступая от смотровой щели.

— Полная боевая готовность, гвардейцы! — рявкнул Железная Рука. — Они могут попытаться пробурить туннель — мне нужна огневая команда на каждом…

В восточном крыле что-то рухнуло, затрещали и застучали выстрелы.

— Столовая! Они прорываются! — раздался чей-то крик.

Вломившись в дверь столовой, Стракен оказался в полностью запыленном помещении с огромной дырой в полу. Рядом с отверстием, поглотившим столы и стулья, дергалось в предсмертных судорогах длиннотелое создание, которому стреляли в грудь четверо солдат. С виду тварь, стегающая хвостом по стенам и полу, напоминала помесь змеи, многоножки и тиранида-воина.

Над краем дыры появилась голова, затем широкие лапы в форме заступов, и второй проходчик начал выбираться наружу. Подбежав к нему, Железная Рука навел дробовик и выпалил прямо в морду ксеноса, с визгом свалившегося обратно в яму. Затем, собираясь швырнуть ему вдогонку гранату, полковник уже выдернул чеку, но тут что-то хлестнуло катачанца сзади по ногам.

Стракен рухнул навзничь, а раненый тиранид, невзирая на полудюжину кровоточащих ран в груди, пытался подтащить себя к врагу. Подбежавший катачанец ударил чужака ножом в спину; всё это время взведенная граната катилась по полу.

Отчаянно бросившись к ней, полковник сжал стальной корпус в металлических пальцах, и, махнув рукой, отшвырнул прочь. Простучав по полу, граната разок подпрыгнула и свалилась в отверстие.

Секундой позже раздался смачный, громкий треск, и к потолку взлетели ошметки биоброни.

Поднявшись на ноги, Стракен зашагал обратно в главный зал и добрался туда как раз в тот момент, как начали стрелять орудия на крыше.

— Противник идет из-под земли! — закричал полковник.

Внезапно загромыхала вся застава — пол уборной обвалился, увлекая за собой лавину кафеля, и бойцы принялись поливать лазвыстрелами тиранидов-копателей, пытавшихся выбраться наружу. Ещё один проходчик вылез из дыры в столовой и прикончил троих солдат, прежде чем сержант Фарранис расстрелял его в упор из плазмагана. Железная Рука направлял огневые команды на крышу к амбразурам, чтобы катачанцы могли обстреливать прорывающихся врагов сверху вниз.

Пятеро гвардейцев укрепляли переднюю дверь, подтаскивая к створкам мебель и разное барахло. Для верности Стракен вырвал пульт управления из стены металлическими пальцами.

Со стороны одной из спален донесся вопль, за которым последовали глухие хлопки гранат. В комнате, смежной с главным залом, цепью стояли солдаты, палящие из выставленных в амбразуры лазганов; как только полковник вошел туда, пол под ними обвалился, и рядовой Таун, соскользнув в дыру, мгновенно завопил, булькая кровью. Железная Рука тут же схватил бойца и выдернул его обратно — но только верхнюю половину тела. Вслед за этим катачанцы забросали яму осколочными гранатами.

Вбежал Бен Коррис, с белым от пыли лицом и длинным лиловым порезом на скальпе.

— Полковник, мы потеряли южный зал — пол просел прямо под амбразурами, и никто не выбрался. Теперь там полно ксенопогани, — катачанец покачал головой. — Император, да это место просто уходит у нас из-под ног!

Стракен кивнул, понимая, что схватка за первый этаж проиграна. Оставшись здесь, они позволят тиранидам не только захватить нижнюю часть форта, но и окружить его защитников. Храбрость не должна быть самоубийственной.

— Веди всех наверх, примем бой там.

— Сэр, возможно, если несколько из нас останутся прикрывать, то…

— Нет. А теперь рванул вверх по лестнице, капитан, это приказ!

Бойцы пронеслись по ступенькам, остановившись на площадке. Двое катачанцев тем временем устанавливали фраг-мину на главных дверях.

«Уже скоро», — подумал Стракен.

Приковылял сторожевой сервитор Бардекса, жужжа встроенным орудием.

— Обнаружено присутствие ксеносов, — проинформировал он.

— Что, правда? — пробормотал полковник, срывая крышку с аварийного комплекта на стене. Выдернув чеку, Железная Рука засунул гранату под огнетушитель высокого давления, так, чтобы её могло задеть и сбросить любое пробегающее рядом создание.

— Поживей, бойцы! — крикнул он солдатам у дверей, и те, закончив работу, поспешно взбежали по ступенькам.

— Вторжение врага неизбежно, — сообщил сервитор, занимая позицию лицом ко входу.

Солдаты, столпившиеся на лестничной клетке, опустились на колени или продолжали стоять, готовые встретить огнем всех, кто пойдет в атаку с нижнего этажа.

Бегом поднявшись на крышу, Стракен пинком распахнул дверь и тут же оказался посреди форменного дурдома. Крупные летучие тираниды пикировали и кружились в небе, словно геральдические звери, а люди, заполонившие крышу, рассекали небо лазерными лучами. Из-за грохота стрельбы полковник едва слышал вопли разрываемых на куски ксеносов, но воздушная атака была всего лишь отвлекающим маневром на фоне огромной волны хитина, рвущейся из джунглей. Катачанцы, стоявшие за турелями, пытались сдержать прилив, и град пуль терзал туши чужаков, превращая их в месиво изодранной плоти и осколков брони. Сбитые с ног тираниды продолжали ползти, пока сородичи не затаптывали их насмерть. В середине орды наступали воины, прикрываясь другими тварями и без суеты ведя огонь из биооружия.

На самом верху здания стоял флаг-сержант Гальда, высоко державший знамя II-го Катачанского в левой руке и стрелявший из автогана в правой. Непокрытую грудь и лохматую бороду гвардейца заляпали потеки чужацкой крови. В целом, сержант напоминал полного безумца.

«Отлично», — подумал Стракен.

Рядом с ним возвышался штабель железных ящиков, за которым укрывались четверо катачанцев. Заметив череп-и-шестерню на боках контейнеров, полковник спросил себя, не собирается ли магос забрать всё это? Одни только коробки едва влезут в транспортник.

Что-то спикировало на него сверху, и Железная Рука, пригнувшись, выстрелил в брюхо тиранида, передернул затвор, выпалил ещё раз и летучая тварь завизжала. Кубарем рухнув с высоты, ксенос свалился в толпу собратьев.

Выпрямившись, Стракен увидел, как биоснаряд попадает в солдата, стоящего за мелта-турелью. Человек пошатнулся, окруженный облаком шипящего, фыркающего газа, схватился руками за лицо — и его ладони тоже начали плавиться. Мгновение спустя боец рухнул с разъеденной головой.

— Что с транспортником? — рявкнул полковник, обращаясь к Мэйну.

— Не могу чётко разобрать, сэр, — ответил рядовой, сгорбившийся над воксом. — Он, вроде, уже летит к нам…

С лестницы шагнула фигура, блестящая металлом сквозь прорехи в красном балахоне. Расталкивая обороняющихся, магос выбрался на крышу.

— Выгрузка завершена, полковник, — Бардекс указал на гору ящиков. — Всё собрано, я готов отправляться.

— Магос! — заорал на него Железная Рука. — Ваше барахло не влезет в транспортник, там же ещё будут мои люди!

— Ну, потеснитесь немного…

— Хрена с два мы по…

Снизу донесся могучий грохот, и передняя часть заставы содрогнулась.

Подбежав к краю крыши, Стракен увидел огромную нескладную тварь, от брони которой отражались выстрелы. Схватившись за дверной проем гигантскими жвалами, тиранид ударил клыкастой башкой в ворота. Бросившись к турели, Железная Рука нацелил мультимелту и выпалил в бок чудовищу, которое тут же развернулось и заревело на него.

— Давай, иди сюда! — крикнул полковник.

Тварь снова разинула пасть, и Стракен опять навел оружие.

«Прямо в твою вонючую глотку», — успел подумать он перед тем, как увидел в горле великана многочисленные ряды клыков и костяные пластины, трущиеся друг о друга.

«Крикун-убийца!»

Полковник отпрыгнул в сторону, а из глотки чудовища вылетел шар биоплазмы. Угодив в мультимелту, заряд превратил оружие в груду шлака, а волна жара опалила бок Стракена.

Тираниды выбили переднюю дверь; катачанцы швыряли гранаты в лестничный проем, пытаясь остановить наступающих врагов. Выкрикивая проклятия на диалекте родного мира, пал смертью храбрых лейтенант Диллон. Личинки-сверлильщики, словно пули из автогана, изрешетили рядового Тайта, который перегнулся через край крыши, чтобы лучше прицелиться.

Возле главного входа росли груды чужацких трупов, но теперь ксеносы проникли внутрь, и времени у имперцев осталось немного.

Магос Бардекс смотрел, как погибают гвардейцы, и думал о том, с какой примечательной яростью сражаются люди, спасая свои жизни. Даже последние уцелевшие массадарцы, измотанные донельзя, не опускали руки. Возможно, окажется необходимым внесение поправок в сделанные выводы о падении боевого духа. Определенно, появилась новая переменная, которую следует…

Он засек ликтора, опоздав на полсекунды, и монстр, забравшийся на крышу, пронзил техножреца когтем-косой. Подняв размахивающего конечностями Бардекса, хищник крутнулся, будто толкатель ядра, и швырнул магоса в круговорот клешней на земле.

Южная стена заставы начала оседать. Бросившись к лестнице, Железная Рука принялся стрелять по врывающимся в здание тиранидам и остановился, только когда дробовик опустел. Кинув им парочку осколочных, Стракен перезарядился — металлические пальцы мелькали, словно размытое пятно, пока он вгонял новые патроны в магазин.

С трудом удерживая равновесие, к нему подскочил Бен Коррис.

— Магос мертв, — доложил капитан. — Если мы не выберемся отсюда прямо… Полковник, смотрите!

Посмотрев, куда указывает Бен, Стракен увидел тёмное пятнышко на горизонте. Оно снижалось, росло, и, вместо чужацкой плоти, поблескивало сталью. Транспортник!

— Двигаем! — крикнул Железная Рука, а здание вздрогнуло у него под ногами. — Коррис, заводи сначала своих людей, остальным — прикрывающий огонь!

Бен бросил взгляд на груду контейнеров, возле которых стоял, подергиваясь, сервитор Бардекса — смерть хозяина заблокировала его разум.

— Забудь о гребаных ящиках! — рявкнул Стракен. — Сажай своих ребят!

Заложив вираж, транспортник снизился под огнем тиранидов. Попадания оставляли воронки на корпусе, разъедая борта, и самолёт словно ржавел на глазах. Дверь хвостового отсека опустилась, словно разводной мост.

Первое отделение бросилось к транспортнику, прикрываемое огнем остальных. Стреляя на бегу, гвардейцы отступали с лестницы, и в этот момент ксеносы попали в кого-то из бойцов Фарраниса. Пошатнувшись, солдат рухнул, не выпуская лазган; веер лазерных лучей пронесся по крыше, и Мэйн упал, проклиная все на свете — случайный заряд опалил ему бедро.

Следующими в корабль погрузились люди Гальды. Шедший замыкающим флаг-сержант угрожающе махнул знаменем в сторону тиранидов, потряс кулаком и тоже влез внутрь.

Настал черед отделения Стракена — сам полковник обстрелял первых чужаков, перебравшихся через укрепления на крыше, и сбросил нескольких обратно. Мимо него пробегали последние катачанцы; оглушительно, почти невыносимо ревели турбины. Взобравшись на рампу, Железная Рука обернулся, желая в последний раз взглянуть на заставу Н-93 перед тем, как её захватит противник.

Он увидел, что там остался один из катачанцев, вокс-оператор Мэйн — рядовой лежал на спине и поливал огнем из лазкарабина тиранидов, целой ордой лезущих по стене.

Стракен посмотрел на Корриса.

— Прикрой меня!

Спрыгнув с рампы, полковник пронесся по остаткам крыши, а скалобетон словно разваливался на куски у него под ногами. С лестничной клетки выбегали бесчисленные охотники-убийцы, и катачанцы стреляли по ним из десантного отсека, отбрасывая врагов.

Пригибая голову, Стракен проскочил вдоль края стены к лежащему Мэйну. Схватив вокс-оператора за протянутую руку, полковник помог раненому подняться и, наполовину неся, наполовину таща его за собой, рванулся обратно. Мимо них проносились лазерные лучи, кругом шипели и визжали ксеносы.

Сбежав по рампе, Коррис втянул Мэйна на борт.

— Отлично! — объявил Железная Рука. — А теперь сваливаем.

В этот момент что-то запрыгнуло на край пандуса — бионическому глазу Стракена оно показалось размытым пятном, многоруким образом, одновременно твердым и неосязаемым, словно туман. И всё же, повернувшись и выбросив вверх металлическую ладонь, катачанец ощутил, что пальцы сомкнулись на невидимой броне.

Сжав кулак, Стракен услышал, как раскалывается и крошится хитин. Перед ним возник ликтор, больше не нуждавшийся в камуфляже — и прянул к полковнику.

Ткнув дробовиком в грудь чужака, Железная Рука выстрелил, и тиранид, оступившись, зашатался на краю рампы и полетел вниз. Рухнув в скопление сородичей, он пропал из виду.

Набирая высоту, транспортник лег на обратный курс. Здание потерянной заставы Н-93 окончательно осело и вскоре полностью скрылось под телами ксеносов.

Вокруг катачанцев дрожал корпус самолёта; под ними расстилался лесной полог, напоминающий глубокое зеленое море.

Прислонившись к стенке, Стракен позволил себе перевести дыхание. Напротив сидел с закрытыми глазами Бен Коррис — возможно, капитан спал или молился. Рядовой Мэйн шерудил в аптечке; сержант Фарранис, достав фляжку, сделал большой глоток и передал её дальше.

Транспортник содрогнулся, заставив Гальду выругаться; в глубине отсека послышались голоса других катачанцев. Затем самолёт выровнялся, но рев турбин явно звучал тоньше, а колебания корпуса усилились. Наконец, полковник ощутил медленное шевеление в кишках, признак начавшегося снижения.

— Плохие новости, гвардейцы, — затрещал вокс. — Мы получили повреждения и теперь идем на вынужденную посадку. Я постараюсь приземлиться как можно удачнее, но мы снова окажемся в джунглях.

Рассыпаясь в ругательствах, катачанцы как будто ожили — сели прямее, начали проверять оружие, отложили в сторону фляги и батончики сухпайка. Переговариваясь, солдаты готовились к возвращению во внешний мир.

— Назад в джунгли, да? — улыбнулся Стракен. — А мне показалось, что ты сказал «плохие новости»!

Тоби Фрост Стракен: смерть героя

— Ложись! — рявкнул полковник Стракен за миг до того, как детонировали заряды. Время замедлилось, джунгли Армагеддона словно лопнули изнутри, устремляясь к катачанцу, и целую секунду на плоть и бионику Железной Руки сыпались листва и щепки. Грохот взрыва отгремел в ушах Стракена, и он закричал вновь. — Дымовухи!

Раздалось гулкое хлопанье гранатомётов и шипение струек дыма.

— Вперед, катачанцы! — скомандовал полковник. — Я что, всё должен делать сам?!

Бойцы взвода перешли в наступление, быстро петляя между камней и поваленных деревьев, пригибаясь и держа лазганы наизготовку. Несколько солдат, повесив карабины за спину, вытащили катачанские клыки — длинные ножи их родного мира.

Стракен шел в центре. Зеленокожие хорошо окопались, взрыв мог убить сколько-то тварей, но недостаточно много.

«Нельзя убить «достаточно» орков», — подумал полковник.

— Капитан Монтара? — позвал он. — На левый фланг!

— Есть! — ответила офицер. Стракен на мгновение разглядел могучую фигуру женщины, скользящей в дымовой завесе — Монтара стригла чёрные волосы ёжиком и выбривала в них очертания аквилы. За ней следовали двое бойцов с дробовиками, кроме того, один из них тащил на спине вокс-станцию.

Полковник углубился в дым.

Крупнокалиберный пулемёт орков рявкал на катачанцев из клубящегося тумана, огрызаясь дрожащими вспышками света. Заряды, врезаясь в стволы деревьев, пробивали их насквозь или, завывая, проносились над гвардейцами.

— Шевелись! — гаркнул Стракен. — Заткнуть этот пулемёт!

Впереди возникли крупные, широкоплечие создания, наполовину скрытые в дыму, но полковник различил красные глаза и зубы-клыки под грубыми железными шлемами. Лазерные лучи вонзились в одного из орков, и тварь, крутнувшись, рухнула наземь. Подняв дробовик, Стракен выстрелил в другого ксеноса, но зеленокожий, хрюкнув, пригнулся и пропал из виду — раненый, но не убитый.

«Вышли из лагеря, — подумал полковник. — Укрываются в джунглях».

Справа от Стракена возник Док Холлистер, увешанный крест-накрест лекарскими сумками и с широкой улыбкой на морщинистом лице.

— Мы их здорово напугали! — крикнул медик.

Из подлеска — как с фронта, так и по флангам отряда, — донеслись рёв и хрюканье зеленокожих.

— Нет, только разозлили, — отозвался полковник.

Справа из кустов выскочил орк, завывая, словно его жгли, размахивая лапами и пуская пену из пасти. Ксенос носил «бронежилет» из тусклых металлических пластин.

Стракен пальнул ему в бедро, и зеленокожий свалился, выронив секач. Рыча, он потянулся за пистолетом, но полковник, передернув затвор, снова прицелился и выстрелил в шею твари. Перепрыгнув через повалившегося навзничь орка, Стракен нанес удар ножом, но пытавшийся встать чужак выхватил второй секач из-за пояса и заблокировал клинок катачанца. Несколько мгновений длилось противостояние грубой силы, но ксенос уступил в борьбе, и клык полковника, пробив глотку врага, вонзился в землю.

Слева послышалась пальба, и Стракен, бросившись ничком, выстрелил из положения лежа — мелькнула клыкастая морда, и грузное тело рухнуло в траву. Вскочив, катачанец пробежал вдоль длинного поваленного ствола, и, повернувшись, заметил лежащего на земле рядового Хардека. Из плеча бойца торчали деревянные шипы, и стайка что-то тараторивших щуплых созданий продолжала вонзать пики в раненого, прикалывая его к земле.

Прежде, чем чужаки успели обернуться, полковник уже обрушился на них. Выстрел из дробовика разнес в клочья первых трех, их товарищи начали разворачиваться, но слишком медленно, и железный кулак Стракена сомкнулся на черепушке самого крупного из гретчинов. Хрустнули кости, и оставшаяся мелочь с визгом припустила к деревьям. Полковник выстрелил им вслед, услышав в ответ писклявый вскрик. Подозвав криком медика на помощь Хардеку, Железная Рука продолжил движение к орочьему стану.

На опушке, прямо перед лагерем, ярился и завывал громадный зеленокожий, окруженный полудюжиной гвардейцев. Бойцы поливали орка лазерным огнем, и шкуру твари уже испещрили раны — казалось, что чужаку не дает умереть только дикая ярость. Его размашистые удары взметали целые облака срубленных растений.

— Получай! — заорал Стракен, присоединяя залпы из дробовика к лазвыстрелам. Постепенно здоровяк осел с утробным хрюканьем и упал на колени, полускрытый травой, словно утопая в зеленом море. Затем орк свалился на четвереньки, и полковник слышал громкое, тяжелое дыхание твари — пока не прозвучал неизбежный контрольный выстрел, и грузное тело не рухнуло на землю.

Внезапно наступила тишина. Сзади донесся голос Холлистера: «Я просто закреплю бинт…» и ответивший ему болезненный стон. Оглянувшись через плечо, капитан Монтара провела ребром ладони по горлу, что означало «все враги мертвы».

— Разбиться на три отделения, — приказал Стракен. — Монтара, ты проверяешь зону к востоку от бункера. Гриэрсен?

Лейтенант оглянулся, демонстрируя испещренную шрамами левую часть лица.

— Сэр?

— Берешь запад. Я займусь орочьим лагерем.

Затем Железная Рука подозвал жестами Коула, взводного подрывника, и Майерса, стрелка огневой поддержки. Крупный даже по катачанским стандартам, боец грузно подошел к командиру и остановился в ожидании приказа, держа тяжелый болтер, словно лазган.

— Полковник?

Обернувшись, Стракен увидел Лесски, вокс-оператора командного отделения. Сощурившись, гвардеец прижимал к уху комлинк.

— Сэр, я поймал сигнал, закодированный, на особой частоте. Почти разобрал сообщение…

— Заберись повыше, я прикрою. Стоукс, — добавил полковник, обращаясь к капралу, на котором выше пояса не было ничего, кроме разгрузочного жилета и грязи, — бери четырех парней и двигай с нами. Сержант Трен, проверить остальной лагерь! Выдвигаемся!

— Так, слушайте все. Приказы изменились.

Стракен стоял на обнажившемся пласте скальной породы, забравшись так высоко, как только смог. Его офицеры расположились чуть ниже — впереди всех оказалась Монтара, сложившая руки на груди. Под ними, построившись кольцом, наблюдали за лесом остальные катачанцы: может, приказы и поменялись, но это не означало, что орки взяли и испарились.

Пласт лишь немного возвышался над верхушками деревьев. Гвардейцы находились всего в нескольких километрах от края джунглей, и заросли здесь были не такими плотными: видимость держалась на сносном уровне, чуть меньше пятнадцати метров. Углубившись в лес, не стоило и надеяться разглядеть что-то дальше пары шагов.

— Наша цель находится вон там, — полковник указал на восток металлической рукой, блеснувшей в лучах солнца. Во многих километрах от катачанцев росла из земли громадная темная структура, основание которой скрывали джунгли. Расстояние не позволяло в полной мере осознать истинный размер этого гигантского творения; его вершину окутывали облака, с граней струились клубы дыма. По форме структура напоминала неровный конус, но местами вздувалась, словно термитник. Этот сотворенный Империумом объект, действительно, сильнее всего напоминал муравьиную колонию.

— Улей Инфернус, — объявил Стракен. — Поступило сообщение, что орки захватывают позиции в черте города. Похоже, фронт стабилизировался, но Император знает, к добру это или к худу.

Несколько катачанцев кивнули, а сержант Гальда сплюнул через край скалы. Сражение за улей напоминало приливы и отливы — бойцы продвигались не только «вперед-назад», но и «вверх-вниз», когда разные уровни города переходили из рук в руки. Это было яростное, запутанное противостояние, и полковник знал, что его люди обрадовались приказу о выступлении в джунгли. Заросли были не менее опасными для жизни, чем улей — скорее, даже более, — но эту смертоносность катачанцы знали наизусть.

— По воксу передали, что зеленокожие во время последнего наступления захватили какой-то «Периметр № 56»! Похоже, что генерала Берана из Мордийского 116-го считали погибшим вместе со всем полком, но сейчас мы поймали их сигнал. Генерал ранен и нуждается в эвакуации.

Раздалось бормотание, кто-то отчетливо произнес «Вот дерьмо».

— И эвакуацию обеспечим мы! Выдвигаемся на место и сносим по пути любое сопротивление. Находим генерала и его уцелевших парней, выбираемся оттуда и подаем сигнал. Вопросы?

Лесски поднял руку, на которой не хватало пальца.

— Это значит, что мы возвращаемся в улей, сэр?

— Именно так, — Стракен оглядел бойцов. — Ну, чего вы ждете? Выдвигаемся!

Катачанцы без проблем выбрались из джунглей, разве что какое-то многоногое создание, похожее на паука, сдуру прыгнуло на полковника. Стракен длинным ножом приколол голову твари к дереву и на ходу вытер лезвие.

«Почти семьдесят лет», — подумал Железная Рука, убирая клинок обратно в ножны. Воины Катачана умело делали ножи-клыки; правда, Стракен никогда не отмечал убийства на лезвии, как поступали некоторые солдаты, иначе оружие целиком сточилось бы десятилетия назад.

— Полковник? — позвал Холлистер. В драке медик отряда не уступал никому из бойцов, но в нем сквозило нечто странное, как будто катачанец постоянно думал о чем-то своем.

Док глянул на Стракена, словно проверяя что-то, и Железная Рука представил омолаживающие процедуры, которые мог предложить Холлистер. Сама идея, что для поддержания формы ему могут понадобиться лекарства, разъярила полковника.

Заметив выражение лица командира, Док отвалил, а Стракен после этого хмурился всю дорогу.

Отряд остановился на опушке джунглей, рассредоточившись на выходе из зарослей. Лесной полог внезапно исчез — катачанцы добрались до улья Инфернус.

Где-то к востоку, на передовой, трещал ружейный огонь и что-то грохотало, но здесь царило безмолвие. Перед бойцами простирались две сотни метров голой земли, серо-коричневой грязи, больше напоминавшей кирпичную пыль, чем спрессованную почву. Грунт пересекали многочисленные рытвины, шрамы, оставленные громадными колесами и траками.

Впереди застыли подбитые боевые машины орков — багги, танки, орудийные платформы, полугусеничные БМП, даже несколько летательных аппаратов, — увешанные трофеями и размалеванные глифами. Их объединял лоскутной «меня-собрали-на-коленке» облик, привычный для орочьих творений. Выгоревшие остовы машин и их фрагменты, разбросанные взрывами, валялись среди воронок и груд выброшенной земли. Здесь же лежали сожженные, разорванные на куски огромные зеленые тела водителей и пилотов. Вся техника направлялась в одну сторону, пытаясь пробиться в город, когда защитники Инфернуса открыли по ней огонь.

За полосой земли возносилась к небесам стена улья, превосходя высотой любой утёс. Скалобетон усыпали горгульи и фрески с изображениями имперских героев. Персонажи на них, потрепанные бурями и обколотые взрывами, казались выше Рыцарей-титанов.

От грандиозности стены кружилась голова, рядом с ней даже «Капитолий Империалис» показался бы карликом. Дальше начинался следующий уровень улья, чуть меньше в диаметре, а далеко вверху, в нескольких километрах от поверхности, город исчезал в облаках.

Стракен воксировал приказ по отряду.

— Выдвигаемся отделениями. Используем коробочки орков как прикрытие. И повнимательнее, если зеленокожий лежит, это ещё не значит, что он сдох. Засомневались — сделали так, чтобы не сомневаться. Ножи у вас не для красоты.

Первым пошло командное отделение полковника. Бойцы бегом пересекли открытый участок и нырнули за бронированный грузовик, перевернувшийся на бок. Выглянув из-за края машины, Стракен увеличил разрешение в бионическом глазу: на стене ничего не отсвечивало, но некоторые ниши напоминали окна и огневые точки. Возможно, за катачанцами наблюдали, но с такой огромной постройкой нельзя было сказать точно. Рассчитывать оставалось на то, что столь маленький отряд просто не привлечет внимания.

Снайперы и расчеты огневой поддержки остались позади, и, заняв позиции в лесополосе, прикрывали продвижение. Стракен заметил, как Серрадус, лучший из стрелков в отряде, распределяет бойцов по наблюдательным позициям. Селлен и Феррикус, настолько неотличимые друг от друга, что даже разум, казалось, у них был общим, снаряжали гранатомет.

Остальные отделения последовали за командным, прикрывая товарищей по мере продвижения вперед. Полковник, как и всегда, держался в авангарде — сейчас он проскользнул мимо раскуроченного багги, от которого остался один каркас на колесах. После прямого попадания из плазмагана водитель, как и сама машина, превратился в обгорелый скелет. Из-за отпавшей челюсти и обращенных к стене пустых глазниц зеленокожего казалось, что он до сих пор пораженно смотрит на громадину улья.

Сержант Айден жестом привлек внимание Стракена. Седовласый катачанец, находившийся на дальнем фланге наступления, пригибался за грудой раздолбанных мотоциклов ксеносов. На шее сержант носил ожерелье из орочьих резцов, каждый по семь сантиметров длиной.

— Держать позицию, — скомандовал Железная Рука отделению. Выскочив из укрытия, полковник пронесся по открытому участку и подлетел к Айдену. — Что заметил?

— Точку входа, — сержант кивнул на стену. Посмотрев туда, Стракен только через пару секунд понял, о чем говорит боец.

Нечто — какая-то машина или бетонобойная ракета — проделало дыру в основании стены. К отверстию подходила траншея глубиной в рост человека, оставленная тем же объектом. Вокруг «входа» валялись трупы орков, убитых, скорее всего, при попытке прорваться в брешь.

«Но чужаки всё же пробились внутрь», — подумал полковник.

В такую дыру прошел бы даже «Гибельный клинок». От её вида Стракену стало чуть тревожно: Железная Рука ощутил себя вне привычных охотничьих угодий, чего с ним никогда не случалось даже в самых враждебных для человека джунглях.

— Сгодится, — произнес Стракен и жестом приказал командному отделению следовать за ним.

До бреши оставалось сорок пять метров, когда орки открыли огонь.

В отверстии замелькали огни, громко засвистели пули, и четверо бойцов полегли за долю секунды. Капрала Дженкса разорвало на куски попаданием из какого-то орудия на турели.

— В укрытие! — рявкнул полковник и, бросившись наземь, потянулся стальной рукой за гранатой.

Отделение Айдена нырнуло обратно за расстрелянный грузовик, и тут же от стены эхом отразился могучий рев крупных чужаков, бросившихся в атаку из пробоины. Сдернув с пояса плазменный пистолет, Стракен трижды пальнул в передовую пару орков.

Зеленокожий воин запрыгнул на сгоревший багги, втаскивая за собой тяжелый пулемёт. Затрещали лазганы, голова чужака взорвалась, и он рухнул навзничь, с глаз долой. Рискнув выглянуть из укрытия, Железная Рука заметил новую порцию орков, хлынувших из бреши, целую банду слюнявых ублюдков. Поднеся гранату ко рту, полковник выждал, пока ксеносы подбегут ближе.

Вытащив чеку зубами и мысленно сосчитав «раз, два», Стракен швырнул бомбу бионической рукой. Ударившись о землю, граната подпрыгнула и взорвалась в воздухе, убив несколько крупных тварей — и, что более важно, заставив остальных помедлить.

— Вперед! — закричал полковник. — Я что, всё должен делать сам?!

Выскочив из укрытий вокруг Стракена, катачанцы перешли в наступление. Железная Рука зарезал ещё одного орка и прожёг плазменным сгустком другого. Бойцы полковника забивали чужаков ножами и прикладами лазганов.

Из бреши ответили новыми очередями, срезавшими троих солдат, но ракета, выпущенная из рядов катачанцев, взорвалась в проеме и вышибла зеленокожих наружу. Вступил продольный огонь с фланга — отделение Монтары зашло к оркам сбоку, и несколько тварей сбежали обратно во тьму. Остальные, поняв, что их укрытия больше нет, рванулись в атаку и полегли через несколько шагов.

Подошел Айден, держа окровавленный нож и два длинных зуба в другом кулаке.

— Засада, — заключил сержант.

Стракен кивнул.

— Выступаем. Придут новые, если узнают, что мы здесь.

Катачанцы бесшумно двинулись вперед, пробираясь между обломками стены и техники, оставленной орками. Полковник выслал разведчиков для наблюдения за флангами.

— О, Император! — воскликнул Айден. — Посмотрите-ка на это!

Взрыв, пробивший стену, обнажил несколько слоев улья — так, словно кто-то снес фасад громадной гостиницы, выставив напоказ комнаты и человеческие жизни. Посмотрев вверх, Стракен разглядел несколько разных уровней: узкие лабиринты жилых массивов, залы, служившие часовнями или фабриками, столовыми и зонами отдыха. Обнаружилось даже что-то вроде депо механикумов, заполненного десятками единиц бронетехники.

Проход был размалеван дюжинами орочьих символов.

— Похоже, местечко кишит тварями, — заметила Монтара. — Неудивительно, что мордийских парней прижали.

— Продолжаем движение, — скомандовал полковник. — Идем тихо, работаем только ножами.

Одним из единственных плюсов в сражениях с орками являлась их разобщенность. За все те десятилетия, что Стракен убивал зеленокожих, ему ни разу не попадались достойно организованные враги. У чужаков существовали только намеки на иерархию, а их группировки больше походили на дикие банды, чем на полки. Орки собирались вместе для атак на общего врага, словно хищники, охотящиеся на одно и то же стадо, а если противников не оказывалось, то ксеносы начинали грызться между собой и наезжать друг на друга. Железная Рука повидал десятки зеленокожих орд, но ни одной настоящей армии.

Сейчас, затаскивая дохлого орка-часового в тёмное местечко, полковник понимал, как это полезно для их дела. Чужаки считали внутреннюю вражду совершенно естественной, поэтому, если какой-то зеленокожий пропадал, то остальные, как правило, решали, что его прикончили сородичи.

Отряд продвигался вглубь улья, постепенно приближаясь к мордийцам. До того, как орки захватили эти жилые массивы, они принадлежали местным бандам: тут и там на стенах попадались соответствующие граффити, а на полу — тела людей, которые когда-то их рисовали. Теперь территорию занимали несколько племен зеленокожих, и ксеносы добавили к рисункам собственную мазню. Трупы обитателей улья лежали, распластанные на баррикадах, в тесных коридорах, или там, где орки положили их для забавы. Похоже, ксеносам особенно нравилось сбрасывать своих врагов в шахты лифтов.

Катачанцы передвигались быстро и безмолвно, сражаясь только по необходимости и убивая ловко и тихо, если не получалось проскользнуть без боя. Разведчики докладывали о крупных скоплениях орков к востоку и западу, так что людям полковника предстояло пройти между чужаками. Бойцы начали находить дохлых ксеносов.

— Убит лазвыстрелами, — произнесла Монтара, взглянув на крупный зеленый труп. — Похоже, мы уже близко.

Стракен поднял металлическую руку.

— Погоди, — он наклонил голову, сосредотачиваясь. — Слышишь это?

Капитан приложила к уху ладонь, покрытую шрамами.

— Слышу что? Секунду, я…

— Стрельба, — объяснил Железная Рука. — Звук доносится от точки встречи.

— Внимание! — тут же скомандовал он. — Впереди идет перестрелка, выдвигаемся и вступаем в бой. Бегом-марш, гвардейцы!

Бойцы прибавили ходу, припустившись на звук, и уже через несколько шагов полковник начал различать отдельные звуки выстрелов. Ещё сотня метров, и на катачанцев обрушился шумовой ураган.

Стракен повел отряд вниз по лестничному пролету, прямо в око бури. К звукам стрельбы прибавились голоса — человеческие крики и вопли, рёв и ворчливое хрюканье ксеносов. Остановившись в конце коридора, полковник проверил оружие и повернулся к своим бойцам.

— Пошли! — рявкнул Железная Рука и рванулся за угол.

Оказалось, что катачанцы стояли у входа в гигантский зал, потолок которого — настолько высокий, что он почти терялся из виду — пересекали огромные трубы, напоминавшие металлические кишки. Внизу, в центре помещения, располагалось одинокое прямоугольное здание, усыпанное символами Адептус Механикус и статуями техножрецов. В одном из углов строения обнаружилась дыра, пробитая взрывом; окружавшие брешь баррикады, сооруженные из мусора, различной мебели и листов металла, напоминали коросту на ране.

Обороняющиеся вели огонь из лазганов, и в зале валялись груды орочьих трупов — некоторые туши были испещрены аккуратными выжженными отверстиями, другие разорваны на куски гранатами и минами. Когда Стракен ворвался в зал, зеленокожий в паре десятков метров от него попытался встать, несмотря на отсутствие половины башки, и полковник прикончил ксеноса из дробовика.

Катачанцы врубились в уцелевших орков, и застигнутые врасплох чужаки оказались меж двух огней — лазвыстрелы мордийцев и ножи бойцов Стракена быстро сокращали число врагов. Схватив сзади одного из здоровяков, полковник раздавил ему плечо стальным кулаком, и, дернув голову ксеноса на себя за подбородок, сломал толстую зеленую шею. Флаг-сержант Гальда сбил орка с ног ударом древка и вонзил знамя в грудь упавшего ублюдка, словно объявляя его территорией Катачана. На правом фланге Монтара схватилась с крупной тварью в желтом доспехе и, напрягая мышцы, отводила башку чужака подальше от себя. Мордиец на баррикаде оказал даме любезность и вышиб орку мозги метким выстрелом; ксенос рухнул, загрохотав разномастными пластинами брони.

Стракен едва мог разглядеть лица солдат у бреши, но видел, что большинство из них носит синие кепи.

— Эй! — гаркнул он. — Вы — парни генерала Берана?

— Верно! — крикнул кто-то в ответ. Из-за баррикады поднялся капрал с перевязанной левой рукой и почти оторванным рукавом.

— Полковник Стракен, Второй Катачанский, — представился Железная Рука. — Пришли вытащить генерала.

— Вот как? Вам лучше зайти внутрь.

— Итак, — произнесла мордийка, — вы прибыли.

Её звали Кралл — женщина в районе сорока, бледная, со светло-каштановыми волосами и суровыми, глубоко посаженными глазами. Одевалась она, как и прочие мордийцы: синий мундир, брюки с лампасами и кепи с плоским верхом. Судя по знакам различия, лейтенант.

«Натуральный игрушечный солдатик, — подумал Стракен. — Как и все её люди».

— Ага, вот они мы, — произнес катачанец вслух.

Вслед за полковником в вестибюль зашла Монтара, помрачневшая и явно не впечатленная увиденным. Снаружи мордийцы возвращали на место высокую баррикаду, которую наполовину разобрали, чтобы впустить катачанцев.

— Где генерал Беран? — спросил Железная Рука.

Лейтенант Кралл показала на дверь в стене.

— Там, вот только… генерал мертв.

— Мертв?!

— Так что за хрень мы слышали? — уточнила капитан.

— Вероятно, записанную трансляцию. Мы сумели связаться с одним из вокс-сервиторов главного командования и приказали ему передать информацию дальше. Потом нас атаковали орки, и во время боя вокс-станция разбилась, так что больше мы не смогли ничего сообщить.

— Круто, — заметила Монтара. — Значит, мы просто так прогулялись.

— Похоже, — сказал Стракен, — здесь почти не за что сражаться. Сколько вас тут?

Кралл помолчала.

— Около ста пятидесяти, из них сорок раненых, пятнадцать — тяжело.

— Приготовьте солдат к выступлению, даю вам пятнадцать минут. Раненых кладите на носилки — по пути сюда мы прошли мимо кучи барахла, из которого можно сварганить тележки.

— Нам нужно забрать генерала. Но…

— И генерала на носилки.

За все эти годы Железная Рука так и не смог привыкнуть к тому, как некоторые полки обращаются со своими павшими. На Катачане тела всегда оставляли в джунглях, чтобы джунгли забрали их. В память о погибшем сохранялись его нож и бандана, тело мало что значило, когда из него уходила жизнь.

— Полковник, вы не понимаете, мы не вправе уйти. У меня нет таких полномочий.

Стракен пожал плечами.

— Тогда поговорите с вашим командиром. Кто он там, капитан?

— Нет, комиссар.

Железная Рука выругался про себя и немного помолчал, обдумывая положение.

— А где он?

— На другой баррикаде, — ответила Кралл, — там мы отражали последнюю серьезную атаку. Вас проводить?

— Нет. Сообщите моему капитану о ваших позициях и положении дел. Монтара, направь две группы на рекогносцировку. Пусть разведают линии обороны, как далеко простирается защищаемый периметр и где пути отхода — всё как обычно, но особое внимание путям отхода.

Мордийцы были подготовлены к осаде, и раньше, заключил Стракен, их снабжали как следует. Но сейчас осталось лишь несколько ящиков с боекомплектом, составленных рядом с парой запасных лазганов. Запас медикаментов и сухпайков охраняли широкоплечие солдаты с холодными глазами. Проходя по импровизированному госпиталю, полковник видел ряды коек с ранеными гвардейцами, лежащими в морфийном забытье. Всё было очень аккуратно и чётко организовано, вот только Железная Рука никак не мог найти выход.

Стракен миновал бойцов в синих мундирах, внимательно и неодобрительно смотревших на него. Повсюду лежала тонкая серая пыль, и полковник поражался, каким, мать его, образом мордийцы умудрялись держать снаряжение в полной чистоте.

Следующая комната, длинная и широкая, напоминала церковный неф. В задней стене зияла брешь, пробитая взрывом, а метрах в тридцати от неё обнаружилась баррикада в два человеческих роста, сооруженная из предметов меблировки вокруг каких-то громоздких механизмов. Наверху стояли бойцы, отслеживающие появление орков, и каждые несколько секунд раздавался резкий треск лазгана, за которым следовало всхрюкиванье или завывание. За спинами солдат стоял человек в длинной кожанке.

— Комиссар!

Повернувшись, тот смерил Стракена взглядом и слез с груды мебели.

— Кто ты такой и где твое обмундирование? — требовательно спросил комиссар.

— Полковник Стракен, Второй Катачанский. Мы перехватили сигнал о помощи и пришли вытащить вас отсюда. А это и есть мое обмундирование.

Старый, но ловкий мужчина с длинными конечностями, комиссар не был здоровяком, но выглядел крепким и сильным.

— Добро пожаловать, — произнес он. — Комиссар Редмунд Веррин, принял командование после того, как погиб генерал Беран, а майор Адамик показал себя неспособным справиться с ситуацией.

«Скорее всего, парень просто занервничал, а ты его пристрелил, — подумал Железная Рука. — Все вы, комиссары, одинаковы».

Сняв фуражку, Веррин положил её на сгиб руки. Волосы Редмунда выглядели так, словно он приклеивал их полосками к скальпу.

— Не знаю, как вы добрались сюда, но боюсь, что время, когда нас можно было спасти, давно прошло. Мы окружены ксеносами.

— Я привел своих бойцов. Полагаю, мы сумеем выбраться отсюда. Может, даже забрать раненых и генерала.

— Признателен вам, полковник, — комиссар оглянулся на баррикаду. — Но орков слишком много, и, так или иначе, нас зажали здесь. Один Император знает, как вам удалось попасть в этот зал — мы тоже едва добрались, — но, поверьте мне, путь наружу уже отрезан.

— О чем вы?

— О том, полковник, что мы окружены.

Веррин взмахнул рукой, показывая на стены зала.

— Вот он, — улыбнулся комиссар, — последний бой. Я всегда думал, как это будет… Удивительно, но ощущения вполне сносные.

Стракену очень сильно захотелось сбить улыбку с физиономии Редмунда.

— Значит, мы умрем здесь, так?

— Как герои Империума, полковник, — вздохнул Веррин. — Знаете, я был с мордийцами всю свою жизнь — большую её часть. Имел честь служить с генералом Бераном, и, поверьте, приди вы немного раньше, то смогли бы сразиться рядом с одним из величайших солдат Имперской Гвардии.

— Жаль, что генерал меня не дождался, а то я обязательно попросил бы автограф…

— Смените этот возмутительный тон! Вы в окружении великих людей, Стракен, великих. Считайте, вам повезло оказаться в такой компании.

— Считайте, вам повезло, что я сейчас в хорошем настроении.

После этого в Веррине словно что-то сломалось, и комиссар по-змеиному дернул головой, как будто пытаясь укусить катачанца. Его расширившиеся глаза округлились и сверкнули, как прожектора.

— Что это, варп побери, значит?

— Это значит, что я вытащу отсюда ваших людей до того, как они погибнут из-за вас, — прорычал Железная Рука.

— Они не погибнут «из-за меня»! Вы что, не видите, сколько здесь орков? Или у вас имплантаты заржавели?

— Я видел зеленокожих. И прорвался через них! Слушайте, комиссар, я знаю, как у вас обстоят дела с припасами — их осталось немного. Как только закончится боекомплект к тяжелому вооружению, орки за две минуты прорвут оборону и ещё через минуту порвут ваших людей на куски. Если мы хотим этого избежать, то должны держаться вместе и выбираться отсюда. Сейчас же.

— Довольно! Вы займете позицию на баррикаде и будете сражаться, как солдат Гвардии. Если же нет… — Редмунд бросил взгляд над плечом Стракена. — Поверьте, если вы не встанете на баррикаду, то окажетесь перед ней.

Боковым зрением полковник заметил, что один из мордийцев остановился и пялится на него. Железная Рука задался вопросом, сколько ещё солдат стоят рядом и слушают их разговор. Спиной почувствовав взгляды бойцов, Стракен заговорил так тихо, как только позволял ему гнев.

— Комиссар, мои люди добрались сюда и смогут выбраться отсюда. Мы сумеем вытащить вас и всех остальных. Затем вы сможете похоронить генерала, вернуться назад и выбить всё дерьмо из целой кучи орков. Никому не придется умирать — ни зажатым здесь, ни по пути наружу.

Веррин сжал зубы.

— Ваше мнение услышано, полковник, — комиссар глубоко вздохнул. — Мы будем удерживать позиции. Здесь мы сумеем нанести врагу намного больший урон, чем во время какой-то безнадежной попытки спастись. Тело генерала необходимо защитить — считайте нас почетной стражей.

— Считаю, что не стоит тратить на это время, — отворачиваясь, бросил Стракен.

— Не знаю, какие там обычаи у вас на Катачане, полковник, но мордийцы не бросают мертвых, — холодно произнес Редмунд.

— А катачанцы не бросают живых, комиссар, — ответил Железная Рука, уходя к своим людям.

— Они пытались пробиться столько раз, что и не сосчитать, — рассказывала лейтенант Кралл, — но баррикады все ещё держатся.

Женщина похлопала по груде мебели.

— Мы поставили растяжки, но орки пускают впереди гретчинов. А главное, у нас нехватка боекомплекта, практически ко всему оружию. Ещё две-три мощные атаки, и ксеносы пробьются внутрь.

— Так, — кивнула Монтара, державшая чашку, на треть наполненную скверным рекафом — ничего получше у Кралл не нашлось.

Мордийка снова повернулась к баррикаде, и в этот момент вернулся Стракен. Перешагнув через меблировку, Монтара подошла к командиру.

— Что комиссар?

Полковник скорчил гримасу.

— Или свихнулся, или просто конченый ублюдок. В любом случае, это его «последний бой».

— Чего?

— Он собирается погибнуть здесь. Вместе с этими людьми.

Капитан огляделась по сторонам.

— Вы серьезно? И мордийцы позволят ему провернуть подобное?

— Возможно. Я пошел против комиссара — они не обрадовались. Эти парни привыкли исполнять приказы.

— И что? Я тоже исполняю приказы, но не безумные распоряжения всяких кретинов, — Монтара снова огляделась. — В задницу это место. Я за то, чтобы просто свалить и забыть обо всей этой бредятине. Если они собираются погибать, думая, что играют в солдатиков…

Стракен поднял руку из плоти и крови.

— Капитан, что ты знаешь об этом улье?

— Немногим больше вашего, сэр, — пожала плечами Монтара. — Лейтенант сказала, что город уходит намного глубже под землю, на нижних уровнях полно мутантов, а верхние захвачены орками. Никогда не любила эти…

— Полковник!

Кралл показывала в направлении, по которому пришел Стракен.

На бойце, которому мордийцы помогли перелезть через баррикаду, полковник заметил разгрузку и плащ катачанского снайпера.

«Ещё неприятности, — подумал Железная Рука. — Как будто мне прежних не хватало».

Солдат оказался Стромом, одним из разведчиков.

— Сэр, у нас проблемы. Чужаки вернулись, приближаются к нашим позициям.

— Сколько?

— Несколько тысяч, может, больше. Тяжелая бронетехника, огнемёты, гранатомёты, все дела.

Стракен представил, как его отряд бьется с орочьей ордой на открытом месте. Затем, взглянув на баррикады, полковник повернулся к Монтаре и понял, что та разгадала его замысел.

— Заводи бойцов за периметр.

— Сэр, как только мы окажемся внутри… — начала возражать капитан.

— Выполнять.

— Орки! — заорал кто-то.

Солдаты похватали оружие, а бойцы, отдыхавшие у подножия баррикады, снова полезли наверх.

— Орки на востоке!

Стракен побежал к укреплениям с дробовиком в руке. Подпрыгнув, Железная Рука схватился за торчащую ножку кресла и, подтянувшись, занял позицию рядом со своими людьми. Все ждали, прислушиваясь к становящемуся всё громче реву зеленокожих и топоту сотен пар тяжелых ботинок.

Гвардейцы срезали первых чужаков, вбежавших на линию огня. Зона перед баррикадой напоминала туннель, ведущий в ад: всюду валялись огромные трупы с мордами, состоящими почти из одних клыков и блестящих глаз. Толпы орочьей пехоты устремлялись к людям с хрюканьем и рычанием, и вскоре зал наполовину заполнился дохлыми ксеносами.

Орки продолжали наступать, топтали своих раненых, спотыкались о них, падали и получали щедрую пригоршню лазвыстрелов, прежде чем успевали встать. Тех, кто подходил ближе, укладывал дробовик Стракена, но подавляющее большинство тварей погибали через несколько секунд после появления в зале. Некоторые зеленокожие прикрывались грубыми щитами, но гранаты и сгустки плазмы разбирались с ними.

Железная Рука решил, что мордийцы — неплохие бойцы. Конечно, им недоставало природной ярости и жажды боя катачанцев, но суровая дисциплина почти компенсировала эти недостатки. Лейтенант Кралл непрерывно выкрикивала приказы, как будто соревнуясь со Стракеном и его офицерами.

Внезапно орочий поток иссяк. Никто не стрелял, и в коридоре воцарилась тишина, кажущаяся невероятной, только где-то вдалеке стонал зеленокожий. Полковник рассмотрел на большом расстоянии несколько отступающих врагов, скрытых в дыму и пыли. Атака прекратилась — пока что.

Оборонявшиеся занялись собственными ранами. Погибли шестеро мордийцев и четверо катачанцев, ставшие жертвами удачных орочьих выстрелов. Ещё один боец неловко свалился с баррикады и сломал руку. В целом, дела шли не так уж плохо.

Но, спустившись с огневой позиции, Стракен увидел настоящую проблему: один из людей Кралл передал товарищу запасной магазин, другой отложил гранатомет и вытащил лазпистолет. Батареи питания, которые по уму следовало заряжать от генератора, положили на металлическую решетку, установленную над огнем.

Итак, сначала у них закончатся гранаты и заряды к оружию поддержки, а потом опустеют лазганы.

Стракен махнул лейтенанту Кралл.

— Поговорить надо, только тихо.

— Орки нападают один-два раза в день, иногда чаще, — объясняла мордийка. — Может, они получают приказы сверху, может, приходят отдельные мелкие банды. А возможно, просто чуют, что здесь можно подраться.

Они стояли у стены здания, в тени около пустых общежитий, в которых сейчас устраивались на ночлег солдаты. На стуле сидел мордиец, чистивший лазган; увидев офицеров, боец вскочил и отсалютовал им, на что Кралл жестом показала «вольно».

— Не знаю, что заставляет их постоянно атаковать.

— Орки есть орки, — ответил Стракен. — Они всё время так делают.

Полковник зашел в одно из жилых помещений, решив, что здесь их не услышат.

— Вы хотели поговорить наедине, сэр, — напомнила лейтенант.

— Точно. Ваш комиссар хочет, чтобы вы все здесь погибли. Решил, что корабль пошел ко дну, и хочет утонуть в компании. В знак уважения к генералу или типа того.

— Я знаю.

— Собираетесь что-то предпринять насчет этого?

— Например? — спросила Кралл. — Я должна выполнять приказы, сэр.

— Очень жаль, что из-за этого вы и ваши люди должны погибнуть.

Несмотря на всю выучку лейтенанта, в её глазах мелькнула вспышка гнева. Блеснула — и исчезла.

Стракен вздохнул.

— Вот в чём проблема Гвардии: слишком много людей устраивают последние бои, хватают медали, сводят счёты и занимаются прочей ерундой. Слишком мало тех, кто выигрывает войны. Вы — явно хороший солдат, иначе не смогли бы держать ситуацию в руках.

Полковник осмотрел комнатку, и она показалась крохотной для его тела, перевитого мышцами, развившимися в условиях высокой гравитации. Катачанец словно забрел в кукольный домик.

— Что бы произошло, если бы Веррин не был здесь главным?

— Командование приняла бы я, сэр. Или, вернее, руководство перешло бы к вам, как старшему офицеру. Но… комиссар никогда не снимет с себя эти полномочия, да и люди верны ему. Ну, не Веррину лично, а мундиру. Это в нашей природе, сэр: каждый солдат — часть подразделения, а подразделение подчиняется офицеру. Оставшись в одиночестве, ты погибнешь.

«Вот в чем разница», — подумал Стракен.

На Катачане ты всегда оставался в одиночестве. Научившись рассчитывать только на самого себя, ты вырастал крепким и выносливым. Те, кто не справлялся с этим, умирали.

— Значит, если комиссар нарвется на случайную пулю, командовать будете вы. И все остальные подчинятся вам.

Рыжеватая прядка, выскользнув из-под кепи Кралл, свесилась ей на глаза.

— Сэр, мне не нравится, куда зашел наш разговор.

— Капитан Монтара сказала, что вы упомянули нечто странное, — сменил тему Стракен. — Что-то про мутантов на нижних уровнях. Штука в том, что я видел здесь кучу орков… и ни одного мутанта.

— Подулье, — отозвалась лейтенант. — Понимаете, ниже нас ещё множество уровней Инфернуса. Я мало что знаю о них, но кое-что видела по пути сюда, и зрелище было скверное. Там есть мастерские, в которых держали мутантов — как рабов, наверное. Но, когда началась война, все люди — нормальные люди — бежали. Теперь там заправляют мутанты.

Кралл пожала плечами.

— Может, некоторые дикие особи и до этого жили на свободе, но теперь все они вырвались из неволи. Не знаю, спускаются ли туда орки, но поживы там для них почти нет.

— Значит, мутанты контролируют уровни под нами?

— Думаю, да. Но я не оставалась там надолго — по сравнению с подульем эта дыра выглядит, как дворец аристократа. Внизу нет энергоснабжения, всюду темно, половина уровней затоплена…

Кивнув, полковник улыбнулся.

— Звучит шикарно.

Если бы лейтенант лучше знала Стракена, то поняла бы, что надвигаются проблемы.

— Как мне попасть туда? — спросил Железная Рука.

Оказалось, что у мануфакторума есть подвал, в котором рабочие складывали разные ненужные вещи. На вбитых в стены крючках висели мотки проводов, в углу стоял, свесив голову, отключенный сервитор. В дальнем конце подвала обнаружилась череда ниш.

Кралл подвела Стракена к одной из них, с квадратным металлическим люком в полу. Без труда подняв решетку, полковник отставил её в сторону.

— Закройте за мной, — предупредил катачанец.

Перезарядив оружие, полковник спрыгнул в люк и услышал, как мордийка, стараясь не шуметь, устанавливает крышку на место.

Внизу царила непроглядная тьма и полное безмолвие. Не было слышно даже шагов над головой, а в воздухе пахло пылью. Замотав нос и рот банданой, Стракен включил коррекцию изображения в бионическом глазу и двинулся вперед.

Теперь мир вокруг казался выцветшим, мертвым, лишенным красок. Полковник проходил мимо неизбежных символов банд, оскорблений и угроз, намалеванных на стенах — порой граффити становились такими замысловатыми, а стены — такими высокими, что Стракен чувствовал себя муравьем, ползущим по странице с текстом. Казалось, что коридоры заброшены, но Железная Рука оставался начеку.

Впереди обнаружился провал в полу: просев, скалобетонная плита превратилась в пандус, ведущий на следующий уровень. Спустившись, катачанец оказался в месте, когда-то бывшем схолой — выцветшие фрески изображали детей, приветствующих святых и героев. Там Стракен впервые почувствовал, что за ним следят.

Отлично.

Найдя металлическую лестницу, способную выдержать его вес, полковник спустился ещё ниже. Воздух стал сырым, на стенах блестел конденсат, а пятна плесени испускали мягкое голубое сияние. Под ногами катачанца хлюпали неглубокие лужи.

Коридор перешел в нечто, когда-то бывшее погрузочной платформой, а сейчас ушедшее в почву и залитое водой. Вокруг импровизированного резервуара стояли самодельные машины, прогоняющие жидкость по трубам через фильтры и наливающие её в банки. Стены были покрыты лишайником.

В центре бассейна, покачиваясь на деревянном плоту, стоял идол какого-то бога, возможно, Императора. Статуя приветствовала Стракена распростертыми объятиями и широкой, пустой улыбкой на лице.

Шагнув вперед, полковник услышал лязг полудюжины наведенных на него стволов.

Из теней, словно животные к кормушке, вышли их хозяева — чудовища, отбросы человечества, генетические еретики. Сгорбленные, с огромными глазами, бледные, словно рыбье брюхо, мутанты приближались к Железной Руке. Некоторые держали арбалеты, остальные сжимали ворованный огнестрел, а одно худощавый типчик заносил над головой острогу, словно рыбак из дикого племени.

Какое-то хрупкое создание с длинной шеей направлялось к полковнику с дальнего конца помещения. Глядя на это существо с гладкой кожей и большими глазами, одетое в балахон из старых мешков, Стракен не мог понять, мужчина перед ним или женщина. В любом случае, оно выглядело очень старым.

— Ты потерялся, — произнесло создание.

Катачанец покачал головой.

— Я пришел с тобой поговорить.

— Нет, — возразил старейшина, — ты потерялся. Такие, как ты, солдаты с оружием, надзиратели с кнутами — все они теряются, как только приходят сюда. И орки тоже. Они так же быстро захлёбываются, как и люди.

Стракен огляделся по сторонам, понимая, что мутанты по-своему приспособились к этому месту.

— Я тоже убиваю зеленокожих.

— Молодец, — нахмурилось гладкое лицо. — А когда все орки умрут, твои господа пошлют тебя охотиться за нами. Это место — наше.

— Верно. Поэтому мы хотим убраться отсюда.

— «Убраться»? Уйти?

— Я хочу вывести отсюда группу людей, пройти через вашу территорию. Мы уйдем и больше никогда не вернемся.

Один из мутантов, справа от Стракена, издал низкий, булькающий смешок, в котором слышалось презрение.

— Орки хотят прикончить нас всех, — сказал полковник. — Им начхать, что вы — мутанты, их не колышет, что вы думаете об Империуме. Для зеленокожих вы те же люди, только другой породы. «Вон, ещё человеки, которых можно поубивать!» — вот что они о вас думают.

Старое создание безрадостно улыбнулось.

— А что ты о нас думаешь?

— Что вы — те, кто может нам помочь. Как только мы уйдем, поступайте, как хотите. Оставайтесь, если думаете, что сумеете выжить — я никому ничего про вас не скажу, это точно. Убегайте, если пожелаете. Просто дайте нам пройти, и мы оставим вас в покое, обещаю.

— Почему мы должны поверить тебе? — старейшина скрестил руки на груди.

— Потому что я держу свое слово.

По возвращении в подвал оказалось, что люк стерегут Майерс и Айден. Вытолкнув крышку, полковник увидел морщинистое лицо сержанта, и тот протянул руку командиру. Стракен не принял помощь — он мог справиться сам, а металлические пальцы способны были сломать кости в поданной ладони.

Наклонившись, полковник поставил крышку на место.

— Меня искали?

Сержант Айден покачал седой головой с перепачканными волосами.

— Мы предупредили всех, что вы заняты и не любите, когда вас отрывают от дел, — боец улыбнулся, показывая неровные, выщербленные зубы. — После этого к нам никто не лез.

Майерс тут же утвердительно кивнул.

— Я никого не видел, честное слово.

Стракен поверил ему — возможно, стрелок был простоват, но исполнял приказы с точностью до запятой.

— Можно выдвигаться, — сказал Железная Рука сержанту. — Дай знать остальным.

Катачанцы поднялись по ступенькам, Стракен открыл дверь, проверил, что вокруг никого нет, и выскользнул наружу. В смежной комнате Холлистер и мордийский санитар осматривали нескольких раненых бойцов, но медик поднял взгляд, заметив проходящего командира. Полковник кивнул Доку, и тот, улыбнувшись в ответ, вернулся к работе.

«Готовят раненых к переноске», — понял Стракен.

Середина здания пустовала — большинство солдат занимали позиции на баррикадах по обеим сторонам постройки. Кто-то приколол к стене благочестивый плакат, с которого сурово, но без гнева смотрела святая, обеими руками протягивая зрителю меч.

По каменному полу простучали шаги Монтары, разыскавшей полковника. Куртка и брюки катачанки, изначально зеленые, теперь посерели, даже бандана покрылась пылью и утратила красный цвет.

— Всё получилось, сэр?

— Да, путь отсюда свободен. Есть новости насчет орков?

Капитан покачала головой.

— Мы ведем наблюдение, я отправила нескольких бойцов на разведку. Мин не обнаружено, но есть несколько растяжек, так что нужно соблюдать осторожность.

— Понял. Значит, они вернутся, — Стракен вздохнул. — Семьдесят лет я дерусь в рядах Гвардии, и до сих пор втыкаю один и тот же нож в зеленые морды…

— Вы жалуетесь, сэр?

Полковник весело фыркнул.

— Когда придет время, выдвигаемся по отделениям. Ты поведешь отряд, направляйся вниз и следуй за указателями на стенах. Если меня не будет рядом — ищи подуровень 68-Гамма. Увидишь внизу кого угодно — бандитов, даже мутантов — огонь не открывать, стрелять только по оркам. Всё ясно?

— Так точно.

— Хорошо. Сначала выводи катачанцев, мордийцы должны понять, что пора выдвигаться, как только мы уйдем. Я прикрою отход и удостоверюсь, что все свалили.

Монтара придвинулась ближе.

— Послушайте, полковник, а что мы предпримем насчет комиссара?

— Я позабочусь о нем.

Лицо катачанки ожесточилось.

— Если хотите, я это сделаю. Так, как разобрался бы с ним капитан Таннер, — женщина чиркнула себя пальцем по горлу. — Комиссарчики.

«Он хорошо тебя обучил», — подумал Стракен, испытав приступ грусти. Таннер был хорошим офицером, даже превосходным, и таким же отличным другом. На секунду Железной Руке захотелось, чтобы капитан снова оказался рядом, сражался вместе с ним — но полковник тут же отбросил эту мысль. Сейчас Таннер пребывал в лучшем месте — уж точно лучшем, чем улей Инфернус.

— Возвращайся к бойцам, — приказал Стракен. — Следите за орками, а я поговорю с комиссаром Веррином, только оружие проверю. Ещё не хватало, чтобы плазменный пистолет спекся посреди боя.

Комиссар стоял на западной баррикаде, держа болтер наготове, поперек груди. Редмунд казался высохшим и древним, словно его плоть выветрилась с течением времени. Профиль Веррина напомнил полковнику когда-то виденное лицо, выбитое на лезвии топора — им орудовал культист Хаоса на планете, название которой Стракен позабыл.

— Комиссар!

Спустившись с баррикады, Редмунд подошел к катачанцу.

— О, полковник. А я всё спрашивал себя, куда вы делись…

— Держал позицию на другой баррикаде.

— Разумеется. Слышал, вы хорошо сражались, отбивая последнюю атаку. Я рад, что мы получили такое подкрепление.

Подобного Стракен не ожидал.

— Благодарю.

— Приятно воевать рядом с настоящим профессионалом, — улыбнулся Веррин. — Два ветерана против волн неприятелей, а?

И тогда полковник внезапно понял Редмунда.

«Мы в чем-то одинаковы, — подумал Стракен. — Нам не поставят памятников, не возведут усыпальниц. Жены и дети не будут оплакивать нас — мы холосты и бездетны. Погибнув, мы останемся только в памяти других людей».

Веррин хотел умереть, сражаясь, не потому, что был великим комиссаром, а из-за того, что упрямство взяло верх над ним. Для Редмунда отступление, капитуляция и неудача означали одно и то же. Что угодно, кроме героической смерти, стало бы поражением.

Стракен почти пожалел его, но затем вспомнил, что, погибнув в блеске величия, Веррин утянет за собой сотни людей.

— Мы все ещё можем выбраться, комиссар. Я обнаружил проход на нижние уровни, через…

— Через территорию мутантов? — насупился Редмунд. — Нет, там человек рискует не только жизнью, но и душой. Это место запятнано, полковник. Запятнано.

Странно, но комиссару как будто нравились собственные слова.

— Создания внизу безумны, — продолжил он, — прикосновение Хаоса лишило их разума.

— Хаос? Я так не думаю. По-моему, они просто слишком долго не выходили на свежий воздух, — Стракен пошевелил металлическими пальцами. — Послушайте, так или иначе, но мы выбираемся отсюда. Можете провести свой последний бой, уйти прямо на страницы учебников истории, но только в одиночку.

— Я не останусь один, — ответил Веррин, взглянув над плечом полковника. К ним приближались — медленно, но непреклонно, — здоровые парни в синих мундирах.

Железная Рука знал, что уделает их, но безумием было бы сталкивать лбами катачанцев и мордийцев. Последние и так уже смотрели на людей Стракена, как на недисциплинированных дикарей, и неосторожный поступок мог подтвердить их худшие подозрения. Из варваров катачанцы превратились бы в бандитов — и, что бы ни произошло после, точно оказалось бы на руку зеленокожим.

— Видите ли, полковник… — начал Редмунд с жестокой улыбкой на худощавом лице, но тут его заглушил чей-то крик.

— Орки! — вопил гвардеец с вершины баррикады. — Орки!

Стракен развернулся на месте, спиной к Веррину.

— На позиции! — скомандовал он. — Общая тревога! Комиссар, я беру восточную баррикаду!

Вопли разрывали воздух, пока полковник бежал обратно к своим людям. В дверях импровизированного лазарета стоял Холлистер с лазганом в руках.

— Приготовиться к отправке! — рявкнул ему Стракен. — Если будут вопросы, скажи, что я приказал.

Железная Рука несся дальше, преодолевая коридоры, мимо солдат, спешащих занять позиции.

— Шевелись, гвардейцы! Я что, всё должен делать сам?!

«Орки», — подумал Стракен, и вспыхнувший гнев подстегнул его, словно пса, взявшего след.

Полковник уже видел баррикаду — двое бойцов склонились над минометом, нацелившись посылать заряды через преграду; Селлен втащил гранатомет на бруствер, и рядом с ним притулился Феррикус, готовый заряжать оружие.

Издали доносился рёв и грузный топот ног, с потолка летела пыль.

Бойцы, перегнувшись через край баррикады, помогли залезть нескольким катачанским разведчикам, и Стракен немедленно зашагал к ним.

— Ты! — крикнул Железная Рука, показывая на солдата. — Сколько их там?

— Сотни, сэр, — ответил разведчик. — Целый легион, с большими пушками и тяжелой техникой.

— Тогда всем приготовиться, — Стракен забрался на бруствер по обломкам мебели и помятым листам металла. Вокруг него солдаты проверяли оружие и смотрели,свободно ли выходят клинки из ножен.

— Слушать сюда! Я не желаю видеть ни одного из этих засранцев рядом с баррикадой! Если не можете попасть им в голову, стреляйте по ногам. Расчеты огневой поддержки, выбирайте цели как следует. Стреляйте по крупным тварям и спецтехнике, какую заметите. Уничтожайте всё, что не пробить из лазгана. Бейте в цель, катачанцы!

Железная Рука сделал паузу. Из-за скверной акустики зала сложно было понять, где находятся чужаки и насколько близко они подошли к баррикаде.

«Даже если я проживу тысячу лет, — подумал Стракен, — и то не смогу перебить всех орков».

— Вижу их! — крикнула женщина с дальнего конца лоджии.

— Так чего же вы ждете? — взревел в ответ полковник. — Убейте их! Убейте их всех!

Стена ожила, поливая огнем тени, движущиеся во тьме. На мгновение пыль скрыла зеленокожих, и Стракен не сразу понял, что ксеносы наступают, прикрывшись кусками брони — квадратными пластинами, похожими на тротуарную плитку. Мордийский стрелок пробил дыру в строю чужаков, убив одну из тварей, но другой орк немедленно занял место павшего сородича. Взрыв ракеты разорвал двух крупных ксеносов на обрывки плоти и крученого металла, но их тут же сменили, и наступление продолжилось.

На этот раз орки не неслись к баррикаде со всех ног, а вели огонь из просветов между бронепластинами, и огромные пули пробивали баррикаду насквозь. Между рядами зеленокожих торчал длинный ствол, испещренный вентиляционными отверстиями, и вылетающие из него крупнокалиберные заряды смертоносным градом осыпали бруствер. Одного из мордийцев разорвало надвое; кто-то из катачанцев рухнул навзничь с залитой кровью головой. Хуже того, солдаты пригнулись, укрываясь от огня, и ксеносы ещё приблизились к баррикаде.

— Осколочные гранаты! — гаркнул Стракен. — Понизу!

Выхватив бомбы, его бойцы выдернули чеки и забросили разрывные снаряды через бруствер. Гранаты казались маленькими на фоне стен, и, залетев под орочью броню, вовсе скрылись из виду.

Мгновение спустя полковник услышал приглушенный грохот. Зеленокожие по-прежнему рычали, но уже не только от ярости, а и от боли.

— Давай! — рявкнул Железная Рука.

Выпрямившись, бойцы увидели, что продвижение орков остановилось, а несколько тварей погибли. Гвардейцы разом открыли огонь, осыпая чужаков лазвыстрелами, в коридоре мелькали вспышки света и громыхали взрывы. Зеленокожие падали десятками, люди орали, ругались и вопили.

А потом орки внезапно кончились, их наступление захлебнулось. Только где-то вдали раздавалось призывное завывание ксеносов.

Им ответили другие зеленокожие и, кроме них, иные твари, ревущие наподобие гроксов.

Из-за угла выплеснулась новая толпа врагов, и на этот раз среди орков бежали красные создания, едва доходящие им до колен. Эти существа напоминали головы чудовищ — круглые, состоящие, казалось, из одних только оскаленных зубов и семенящих лап.

«Сквиги», — подумал Стракен под треск лазганов.

Мелкие твари двигались куда быстрее своих хозяев, и попасть в них было сложнее. Вскинув дробовик, полковник уложил одного сквига, затем другого, но третий увернулся от заряда. Скотина, бежавшая впереди всех, добралась до баррикады и попыталась запрыгнуть наверх. Вскоре к ней присоединились другие, и Стракен увидел, что на некоторых уродцах закреплены провода и динамитные…

— Ложись! — заорал полковник, и тут бомбосквиги взорвались.

Баррикада разлетелась на куски, мужчин и женщин с неё разбросало во все стороны. Тела разрывались на части, солдаты врезались в стены и потолок. Обломки пронзали гвардейцев или оставляли глубокие порезы; нечто врезалось в металлическую руку Стракена, и катачанец свалился вниз, по дороге ударившись бедром и боком об остатки укреплений. Ударившись о пол и чувствуя себя так, словно его отходили дубиной, полковник перекатился на грудь и не без труда встал на ноги. Сквозь звон в ушах он услышал рычание позади, и, обернувшись, увидел вражеских солдат, прорывающихся внутрь.

— Отступаем! — взревел Стракен. — Орки прорвались! Отступаем!

Гвардейцы оттягивались к центру постройки, а зеленокожие продолжали лезть через баррикаду. В толчее полковник заметил, как Док Холлистер помогает двум мордийским санитарам нести раненого катачанца. Стрелок Майерс вопил что-то неразборчивое и поливал орков очередями из тяжелого болтера, разрывая тварей на куски.

На помощь спешили бойцы обоих полков. Заметив орков, они открывали огонь, заняв позиции в дверных проемах и за опорными балками. Среди них оказалась лейтенант Кралл, которая выкрикивала приказы и подбадривала солдат.

— Монтара! — рявкнул Стракен. — Помоги мордийцам.

— А вы?

Полковник вытащил плазменный пистолет.

— А я пошёл за комиссаром.

Болтер трясся и подпрыгивал в перчатках Веррина, изрыгая заряды в зеленокожую орду. Чужаки добрались до западной баррикады — частью благодаря прикрывающему огню, частью благодаря огромной численности — и сейчас лезли наверх быстрее, чем их успевали отстреливать. Позади Редмунда кто-то закричал, что восточная баррикада пала, и тут болтер опустел.

«Час настал», — решил комиссар, выбрасывая магазин и вставляя на его место запасной — последний.

— За всех святых! — воскликнул он.

А потом, увидев, как к баррикаде несется что-то огромное, Веррин окончательно понял, что всё кончено.

Это был орочий военачальник, вдвое выше и шире человека, с обнаженным торсом и грубыми бионическими протезами левой ноги и нижней челюсти. В одной лапе великан держал цепной топор, а в другой — громадную завывающую циркулярку.

Лазвыстрелы не могли пронзить его бугорчатую шкуру, а те, что все же пробивали, даже не замедляли зеленокожего. Взрыв гранаты оставил дыру в наплечнике зверюги, обнажив поршни под броней. Чудовище преодолевало баррикаду, идя напролом, и укрепления сминались под его весом. После каждого взмаха военачальника в разные стороны, словно срубленные деревья, валились изуродованные трупы солдат.

Прицелившись в орка, Веррин открыл огонь.

Отдача подбросила руку комиссара, и несколько зарядов врезались в броню. Однако же, прямые попадания в торс ранили зверя и разъярили его. Новый удар цепного топора разрубил ещё одного бойца, и пол пересекла кровавая полоса.

— Держать позиции! — заорал комиссар, перекрывая вопли. — До самой смерти, гвардейцы! Вместе мы…

Болтер опустел, и Редмунда целиком накрыла тень громадного военачальника. Слова застряли в глотке ветерана.

— Веррин!

Развернувшись, комиссар увидел бегущего к нему Стракена, за спиной которого творился сущий ад. Отведя руку за спину, полковник что-то бросил Редмунду — не гранату, а пистолет.

— Лови!

Поймав плазменный пистолет, Веррин обернулся. Военачальник тем временем уже забрался на бруствер баррикады, так что комиссар и орк оказались лицом к лицу.

— Сдохни, погань, — произнес Редмунд, прижав дуло оружия ко лбу твари.

Он нажал на спусковой крючок, и пистолет взорвался.

Вспышка плазмы испарила комиссара и голову военачальника. Медленно, словно не сразу приняв смерть, тело орка повалилось ничком на остатки баррикады. От Редмунда Веррина не осталось и следа.

Битва закончилась.

На обломках, усыпавших пол, валялись груды орочьих трупов. Среди чужаков лежали солдаты Гвардии, в соотношении примерно один на семь зеленокожих. На некоторых телах были синие мундиры, на других — разгрузки и красные банданы. Пыль покрывала всех.

— Они скоро вернутся, — произнесла капитан Монтара с лицом, серым от грязи.

Стракен чувствовал привкус крови во рту, а в боку поселилась тупая ломота, то усиливающаяся, то ослабевающая с каждым вдохом. Когда полковник делал шаг, нытье превращалось в резкую боль, пронзающую всё тело.

Бывало и хуже.

— Выдвигаемся, — приказал Железная Рука.

— Пойду, проверю своих ребят, — ответила капитан, скрываясь в облаке пыли.

Затем к Стракену подошла небольшая группа мордийцев, возглавляемая лейтенантом Кралл.

— Теперь вы — командующий офицер, господин полковник, — произнесла женщина. — Мои люди будут готовы через десять минут.

— Пять, — ответил катачанец. — Нам пора выдвигаться.

— Так точно, сэр. И… я видела, что произошло здесь — с комиссаром.

Кралл смотрела прямо на Стракена, но тот не мог понять выражения лица мордийки.

— Так, — глубоко вздохнула вернувшаяся Монтара. — Давайте уже валить отсюда.

— Точно, — отозвался полковник.

Освещенные мягким, холодным голубым светом, гвардейцы пробирались через подулье, хлюпая ботинками по мерзким маслянистым лужам. Оберегаемые разведчиками, бойцы несли домой своих раненых и тело генерала Берана.

На стенах появились новые символы, указывающие дорогу, но на глаза солдатам никто не попадался. Мордийцы двигались медленнее, чем хотелось бы Стракену, но держались достойно и не жаловались. Обернувшись, чтобы проверить, не отстал ли кто, полковник заметил, что к нему подходит для разговора Док Холлистер.

— Вот это хрень вышла с вашим плазменным пистолетом, а? — улыбнулся медик.

— Ага.

— Ну, тут уж не угадаешь, — продолжил Холлистер. — Как вы могли знать, что так получится? Я слышал, плазменное оружие часто бывает жутко ненадежным. Духи машин там, все дела…

Док вдруг уставился на командира.

— Полковник, вы хорошо себя чувствуете?

— Лучше всех, — ответил Стракен. — Пошли.

Стив Лайонс Одолеть дьявола

Очнувшись, Лоренцо понял…

…что медленно тонет, связанный и ослепленный. Верхнюю половину лица палило жгучее катачанское солнце, нижняя саднила в едкой грязи, а лианы, которыми были связаны руки и ноги, съеживались при высыхании. Из-за этого Лоренцо постепенно сжимался в неестественной позе, и хребет уже начинал болеть под растущим давлением.

Но это было ещё не самое скверное.

Смердело гнилыми фруктами и уксусом, и от этой тошнотворно-кислой вони в голове юноши сработал какой-то первобытный переключатель, заставивший все его чувства тревожно закричать.

Лоренцо задергался, напрягся, стараясь понять, насколько свободен в действиях. Совсем немного, как оказалось. Высохшие побеги треснули под его тяжестью, и запах уксуса немедленно усилился. Юноша редко не доверял своим чувствам, но сейчас был именно такой случай — Лоренцо спрашивал себя, не бредит ли он. Что, если наркотики, которые ему насильно скормили, подпитывали паранойю, заставляя воображать худший из страхов? Ведь, если запах реален, почему катачанец ещё жив?

Но Лоренцо не был мертв, и больше ничего знать не требовалось. Так его воспитали, в конце концов. Впрочем, рано или поздно юношу просто переломит надвое; скорее всего, он проведет последние минуты жизни задыхающимся, беспомощным калекой, пока окончательно не утонет в трясине. Пройдет час, и от него не останется и следа.

Юноша сосредоточился на немедленной угрозе, пытаясь не думать о главном страхе. Сейчас его, похоже, ждало испытание не столько умений, сколько решимости. Путы оказались крепкими и отлично завязанными, как и ожидал Лоренцо — они сковывали тело катачанца в позе, не оставляющей надежды на спасение. Значит, положение нужно было изменить.

Теперь страх работал на юношу, и жажда освобождения вытеснила все прочие мысли. Лоренцо не стал тратить время на подготовку или рассуждения о том, что произойдет после, а начал действовать. Катачанец резко вывихнул левое плечо — от резкой боли выступили слёзы, и он едва не вырубился, но сжал зубы и продышался. Хватка лиан ослабла — почти незаметно, но юноше этого хватило. Просунув под путами левую руку, в плече которой скрипели, хрустели и щелкали кости, Лоренцо сорвал повязку с лица.

С ужасом, от которого сводило кишки, он увидел, что худшие страхи оправдались.

Юноша дотянулся до своего ножа, верного катачанского клыка, и ладонь слилась с рукояткой, словно оружие стало частью Лоренцо, продолжением руки. В некотором роде, так оно и было. Семилетним мальчиком он сам вырезал рукоять клинка, и за последующие десять лет довел клык до совершенства. Только сейчас, задним умом, юноша понял, что люди, которые накачали его наркотиками и бросили здесь, могли также забрать и нож… но нет, никто не посмел бы разорвать эти узы.

Лоренцо принялся рубить высохшие лианы, но из-за спешки удары выходили неточными, и он терял время, несмотря на все попытки сосредоточиться. Наконец, юноша освободил ноги и сумел, выбравшись из засасывающей грязи, неуверенно подняться. Он стоял, покачиваясь и тяжело дыша — частью от натуги, частью из-за паники при мысли о том, где оказался и что с ним сделали.

Они бросили Лоренцо в логово.

Что-то полупрожеванное липло к одежде и коже юноши, обдавая его смрадом. Правая ступня опиралась на высокую, до колена, кучу навоза, которая обжигала даже через подошву ботинка, и катачанец только что наступил на какой-то череп, промявшийся под ногой. Повсюду валялись кости, по большей части обглоданные дочиста. В основном это были останки мелких джунглевых созданий, но немало попадалось и явно человеческих. То, что логово сейчас пустовало, слабо успокаивало парня, и Лоренцо шарил взглядом среди деревьев, отыскивая искру животного разума, мельчайшее движение, любую примету возвращения хозяина этого места.

Почему я все ещё жив?

«Не задумывайся об этом», сказал себе юноша. «Сейчас твой единственный шанс — бежать и молиться, что ты окажешься быстрее него, потому что он, конечно же, сильнее, хитрее и злее тебя».

Но в каком направлении уходить? Я не вижу, не чувствую его. Где он поджидает меня?

Лоренцо не мог поверить в происходящее, в то, что его вот так бросили на милость чудовища, самого смертоносного хищника на самом смертоносном из миров. Лишь однажды он видел, как убивают катачанского дьявола, и для этой победы потребовались усилия четырех человек, каждый из которых был старше и намного опытнее юноши.

Но Лоренцо не стал размышлять, стоя на месте, а побежал, не заботясь о многочисленных и разнообразных угрозах вокруг, ловушках, поджидающих неосторожного. Он бежал, надеясь, что удача окажется на его стороне, хотя удача редко заглядывала в эти джунгли. Он бежал, не теряя времени на то, чтобы вправить левую руку, и та безвольно болталась в плече. И он знал, что бегство не спасет его, потому что было уже поздно.

На Лоренцо остался запах дьявола, и никакое расстояние не могло помешать чудовищу выследить человека.

Он должен был вернуться.

Он не мог вернуться.

Выбора не было, как и идей о том, где он находится. Юноше следовало двигаться к Башне, откуда он и пришел — вернее, откуда его принесли. Нужно было пройти по следам пленителей, наверняка оставленным ими на обратном пути. А для этого придется вернуться туда, где они бросили Лоренцо, к логову.

Катачанцу стало скверно при этой мысли, и его чувства завопили вновь.

Дальше стоять на одном месте становилось опасно, окружающие заросли — темные, густые и переплетённые — начали реагировать на присутствие человека и поворачиваться к нему. Растения тянулись к юноше ветвями и побегами, некоторые даже и сами понемногу придвигались ближе. Перемещения пока оставались короткими, незаметными, но Лоренцо чувствовал их, так же, как слышал гудение роя насекомых. Ещё ближе раздалось какое-то шуршание, шелест, и, наконец, шипение.

А потом змея поднялась на хвосте, оказавшись почти шести шагов в высоту. Её чешуйчатая броня казалась угольно-чёрной, а над треугольной головой с разинутой пастью разворачивался шипастый капюшон. Эта летучая болотная мамба, похоже, учуяла задумчивость Лоренцо и, воспользовавшись ею, подобралась вплотную, надеясь на легкое убийство. Но теперь, когда человек увидел змею и повернулся к ней с ножом в руке, пресмыкающееся вдруг утратило прежнюю самоуверенность. Слегка покачиваясь, мамба не отводила от юноши ядовито-жёлтых глаз, как будто пытаясь загипнотизировать его. Катачанец понимал, что, стоит лишь моргнуть, и змея немедленно атакует, метя в горло.

Возможно, этим удастся воспользоваться.

Лоренцо немного изменил стойку, якобы от усталости, и мамба, попавшись на удочку, бросилась вперед. С её клыков, длиной в ладонь катачанца, капал чистейший яд. Отскочив в сторону, юноша ударил ножом в неприкрытое основание головы твари, но, потеряв равновесие из-за болезненного прострела в плече, всего лишь сместил несколько чешуй.

Подтверждая свое название, летучая мамба прянула в воздух, сделав легкое движение хвостом, и в следующее мгновение Лоренцо уже задыхался, обвитый кольцами её тела. Бесполезная левая рука оказалась прижатой к телу, но катачанец сумел высвободить правую, и почти вслепую нанес новый удар наотмашь. Змея в этот миг опять нацеливалась на его горло, и клинок оставил глубокую рану, пересекшую левый глаз. Тварь убрала голову, но кольца продолжили сжимать ребра юноши, пытаясь сломить его и заставить сдаться.

Клык Лоренцо бил снова и снова, вонзаясь в броню мамбы до тех пор, пока по руке не потекла зеленая, тягучая кровь. Казалось, что грудь катачанца вот-вот треснет, каждый вздох становился героическим подвигом, и невозможно было понять, кто продержится дольше — человек или его враг. Всё же, змея не выдержала первой и отвела голову назад, на расстояние удара, готовясь к последней, отчаянной попытке добыть победу.

Лоренцо вонзил нож между клыков, пробив нёбо и маленький мозг твари. Её кольца безвольно разжались.

Неожиданная слабость подкосила катачанца, и он почти рухнул на тело мамбы, но заставил себя устоять. Даже столь краткая схватка не могла не привлечь внимания, и сейчас глаза десятков созданий — некоторых Лоренцо не видел, остальные мелькали на краю восприятия — следили за человеком. Хищники отыскивали в нем признаки утраты сил, решали, не стоит ли им самим попытать счастья.

Кровь змеи по-прежнему лилась из ран, и юноша, окунув в неё ладони, вымазал лицо и одежду, пока жидкость не свернулась. Жуткая вонь, от которой его чуть не вырвало, скрыла намного более опасный смрад логова — по крайней мере, для носа самого Лоренцо. Вряд ли это обманет тонкий нюх катачанского дьявола, но, возможно, на какое-то время собьет чудовище с толку.

А это уже кое-что.

Лоренцо подбирался к логову так, чтобы ветер дул в лицо — возможно, это даст ему небольшое преимущество. В плече по-прежнему дрожали отголоски мучительной боли, испытанной, когда юноша, опершись о скрюченное дерево, вправил руку на место. Катачанец ступал бесшумно, как только мог, и дышал почти беззвучно, но вдохи и выдохи всё равно казались ему оглушительно громкими.

Добравшись до подходящей точки обзора, Лоренцо сдвинул в сторону ветки, тонкие, словно кнуты, и уставился в получившийся просвет. Увидев, что за прошедшее время ничего не изменилось, юноша позволил себе вздох облегчения. Борясь за жизнь, катачанец истоптал и разворошил логово, но никто и ничто не приходило сюда с тех пор. Возможно, подумал Лоренцо, таившийся здесь дьявол уже погиб. Может, похитители нашли пустое логово и решили так подшутить над юношей?

Да нет, вряд ли. Немногое могло удержать катачанского дьявола от возвращения к своему лежбищу, а Барракуда Крик ничем не походил на человека с чувством юмора.

Затем Лоренцо обошел логово кругом, держась как можно дальше, чтобы не пропитаться его запахом ещё сильнее. Вскоре юноша нашёл первую цепочку следов, уходящую в джунгли, но инстинкты подсказали, что это слишком очевидно и просто, так что катачанец продолжил искать.

Вторая цепочка была сокрыта намного лучше, подлесок явно очень старались оставить нетронутым, но опытный глаз сумел обнаружить несколько примет: тут сломан сучок, там отведена в сторону ветка, здесь земля неестественно ровная — кто-то определенно заметал следы. Решив идти по этому пути, Лоренцо понял, что не ошибся, примерно двадцать минут спустя, когда наткнулся на труп.

Мертвец лежал лицом вниз в зарослях сорной травы — такой же юноша, но приземистый и очень мускулистый, даже по стандартам Катачана. Сначала Лоренцо не видел, что убило парня — опасаясь заразы, он не подходил ближе, ведь некоторые джунглевые инфекции могли прикончить человека с дюжины шагов. Но затем катачанец заметил ранку между ключиц трупа и похолодел.

Похоже, дьявол подкрался к жертве и вонзил в неё ядовитое жало хвоста прежде, чем несчастный успел обернуться. И произошло это всего лишь несколько часов назад, поскольку труп ещё не обглодали до костей растения и мелкие падальщики джунглей.

Погибший сжимал в руке самодельное копье с наконечником из заостренного камня. Грубое оружие, явно собранное впопыхах. Наклонившись к мертвецу, Лоренцо не без труда вытащил копье из холодных, окостеневших пальцев. При этом юноша не испытывал никаких угрызений совести — павшему воину оружие не нужно, а вот живого оно может спасти. Что касается клыка мертвеца, то нож Лоренцо забрал в знак уважения, надеясь, что однажды сможет вернуть в клан погибшего для похорон. Вложив клинок за голенище, катачанец снова двинулся по следу.

Лоренцо решил, что теперь понимает, как поступил Крик — Барракуда и его люди, безумно рискуя жизнью, связали катачанского дьявола и утащили прочь, на пару километров, пожалуй. Затем они выпустили чудовище и со всех ног скрылись в джунглях, после чего хищник, лишенный возможности отомстить, первым делом отыскал обратный путь домой. Там он, ясное дело, обнаружил разоренное логово и пахучий, манящий след виновника.

Дьявол был где-то рядом, неясно только, как далеко позади. Лоренцо мог рассчитывать только на небольшой отрыв, созданный им — шанс на выживание, но довольно слабый.

Юноша не мог сражаться с чудовищем, не мог даже представить себе подобное. И, в любом случае, ему определенно понадобилось бы оружие помощнее, чтобы хоть попытаться. Не мог Лоренцо и обогнать хищника, идя при этом по слишком нечетким следам своих мучителей.

Оставалось только ждать дьявола, видеть его в каждой тени, слышать в каждом звуке. Ждать дьявола и надеяться, что юноша окажется лучше готов к нападению, чем его предшественник, последний, кто проходил испытание Крика и оказался на этой тропе… Образ мертвого тела, скрюченного от мук, не сразу стерся из памяти Лоренцо.

Катачанец почти испытал облегчение, когда ожидание завершилось и ужас нанес удар.

Он не ошибся насчет преследователя — дьявол охотился почти неслышно. Если бы Лоренцо не знал, что хищник преследует его, то мог бы принять шорох позади за шевеления какого-то мелкого создания или не обратить внимания на слабый, но знакомый запах. Даже будучи предупрежденным, юноша едва успел обернуться, принять защитную стойку и поднять клык, прежде чем дьявол бросился на него.

Тварь оказалось старой, огромной — громадной — и отвратительной. Не меньше двадцати пар ног и здоровенная пасть, что рванулась к лицу Лоренцо, пощелкивая мандибулами. Щеки катачанца забрызгала едкая слюна, и, взглянув в глотку чудовища, он решил, что смотрит в глубины ада. Гигантские передние клешни дьявола пытались схватить юношу, впиться в него, но Лоренцо, пользуясь найденным копьем, как рычагом, заклинил одну из них. Обхватив рукой грудной отдел твари, катачанец отогнул её голову вверх, прочь от себя. В то же время юноша пытался отбить вторую клешню ножом, но лезвие клыка отскочило от панциря, и дьявол сумел вырвать ломоть мяса из его правой голени. Лоренцо хрипло вскрикнул от боли — слишком сильное для него, слишком тяжелое, чудовище пригибало парня к земле. Кроме того, нельзя было забывать и о ядовитом хвосте.

Тень жала нависла над Лоренцо, и, чувствуя, как оно снижается, катачанец понял, что его следующий ход должен стать идеальным. Сменив опорную ногу и пригнувшись, юноша перекатился под головогрудью дьявола, а туда, где он стоял мгновение назад, вонзился хвост, увязнув в земле. Хищник потерял равновесие, но ненадолго, и Лоренцо, не теряя времени, ринулся прочь, умышленно сбив по дороге улей кровавых ос в надежде, что его обитатели всем роем окажутся на пути врага. В отличие от юноши, дьяволу эти насекомые навредить не могли, но катачанец молился, чтобы они хотя бы на секунду ослепили хищника перед тем, как поймут, на кого налетели, и оставят потерянный дом.

Лоренцо не рисковал оглядываться, зная, что не может позволить себе и секундного промедления. Наверное, дьявол уже тянулся к нему, поднимая хвост для смертельного удара — как и предыдущей жертве, юноше не суждено даже увидеть его.

Но ядовитого укола так и не последовало, и катачанец оторвался, больше не чувствуя за спиной своего крупного и более медленного преследователя. Лоренцо спасся — пока что.

Вся схватка продолжалась менее десяти секунд, и изумленный юноша гордился, что сумел продержаться так долго.

Не давая себе передышки, катачанец бежал ещё несколько часов, хоть и не знал, куда направляется. Следы похитителей теперь были безнадежно потеряны, и Лоренцо не собирался рисковать и возвращаться для новых поисков — он знал, что чудовище может поджидать там. Вместо этого юноша, по возможности, искал какое-нибудь возвышение, надеясь заметить холм или утес, с вершины которого удастся осмотреть окружающие джунгли.

С тех пор, как Лоренцо покинул логово, он двигался примерно в одном направлении — на северо-северо-восток, — но не мог представить, чтобы Крик со своими людьми так далеко оттащили испытуемых. Похитителям самим же потом пришлось бы долго преодолевать джунгли.

Пока что, впрочем, ориентировка оставалась не самой насущной проблемой.

Дьявол может потратить немало времени, чтобы догнать Лоренцо, но это обязательно случится, такова уж настырная порода этих хищников. Хотя чудовище не могло догнать юношу, пока тот бежал со всех ног, так не могло продолжаться вечно. Раненая нога уже напоминала о себе, замедляя катачанца, и он начинал уставать. Лоренцо пытался не думать о том, когда спал в последний раз — как следует, разумеется, утренняя наркотическая кома вряд ли придала ему сил.

Чувствуя себя в относительной безопасности, юноша сбавил ход и начал отыскивать взглядом растения, из которых можно добыть воду, и листья с антисептическими свойствами, чтобы забинтовать рану. И то, и другое было непростым делом — на Катачане флора скорее убивала, чем исцеляла, и Лоренцо требовалась полная сосредоточенность, чтобы не спутать слегка полезный побег с абсолютно смертельным.

Лежа на животе, юноша тянулся к съедобным ягодам между ветвей мозголиста, зная, что слабейший вздох может привлечь внимание растения, которое немедленно выпустит щупальца. Попав под удар, Лоренцо перестанет быть собой и вообще человеком, он превратится в неразумную марионетку из плоти. Обычно ягоды собирали по двое — помощник следил за обстановкой вокруг, — поэтому, если бы сейчас появился катачанский дьявол или даже обычный муравей-еретик, с юношей было бы покончено.

Впрочем, Лоренцо сопутствовала удача. Немного освежившись и перевязав ногу полосами собственной майки, катачанец двинулся дальше.

Темнота изменила облик джунглей, но они не стали менее опасными.

Дневные создания скрылись, теперь повсюду раздавалось стрекотание и шипение их ночных собратьев. Плотный лиственный полог почти не давал душной жаре ослабнуть, но тени углубились, умножились в числе, и стало ещё сложнее замечать скрывающиеся в них угрозы. Некоторые растения свернули цветки и уснули, тогда как другие пробудились для танцев во тьме.

Пробираясь на шум реки, Лоренцо вышел на берег. Чистая, блестящая вода словно звала освежиться, и пересохшее горло юноши напряглось в ожидании — но водоросли на поверхности оказались ядовитыми, из вида, распространяющего плотоядную инфекцию. Здесь катачанцу не суждено было утолить жажду.

Он влез на высокое дерево, следя за тем, чтобы не повредить кору и не выпустить в воздух токсичные споры. Сверху Лоренцо разглядел клочок неба и смог распознать звезды, радуясь, что ночь стоит ясная и кислотные облака не собираются над джунглями. Теперь юноша, по крайней мере, знал, где именно на Катачане он находится и куда должен идти. К счастью, слепые блуждания минувшего вечера не слишком сильно сбили его с пути.

Лоренцо прикинул, что сможет добраться до Ашмадии, прежде чем рухнет от изнеможения — если доживет, конечно.

В сотый раз юноша позволил себе мысленно вернуться на три дня назад, в комнату на среднем уровне той самой башни, к первой и единственной встрече лицом к лицу с сержантом Криком. Вновь прогнав в уме тот разговор, Лоренцо попытался понять, что же из сказанного или сделанного им могло так разжечь гнев Барракуды. Из-за чего сержант решил, что парень заслуживает стать добычей чудовища?

— Не думаю, что ты готов, — прямо сказал ему Крик.

— Но я полностью прошел обучение, — запротестовал юноша, — справился с вашими испытаниями. Выполнил всё, чего вы от меня требовали.

— Ну да, ты неплохо справился — вот только мне нужно больше, Лоренцо. Я хочу знать, есть ли у тебя огонь в брюхе.

Какой там «огонь»… Никто же не мог ожидать, что он сумеет справиться с таким испытанием, перебороть дьявола в одиночку. Не в его юные годы… Да и в какие угодно, впрочем.

При этих мыслях в душе Лоренцо зажглась яростная решимость, жажда показать, на что он способен — убить дьявола, несмотря ни на что, и явиться к башне с хвостом чудовища, перекинутым через плечо, волоча за собой его тушу. Юноша представил, какое лицо при этом сделается у Крика, как запавшие чёрные глаза этого злобного гроксячьего сына блеснут удивлением и вынужденным восхищением.

Потом Лоренцо вернулся в реальный мир, вспомнил жгучую слюну на своем лице и свистящие взмахи смертоносного хвоста. Воображаемая картина заметно поблекла.

Раненая правая нога, постепенно немея, мрачно ныла в такт настроению юноши. Возможно, внутрь попала инфекция, но никакого смысла снимать повязку сейчас не было, всё равно Лоренцо мало что мог сделать посреди джунглей. Юноша больше не мог сосредотачиваться за счет боли или поддерживать ускоренный темп, а это значило, что дьявол вот-вот начнет сокращать отрыв. Катачанец знал, что тварь преследует его, хоть и не замечал никаких признаков этого уже несколько часов.

Тщательно и неторопливо обдумав последствия, Лоренцо всё же зашел в реку. Так юноша смог бы замаскировать следы, задержать преследователя, но одновременно это подвергало его множеству иных опасностей, угроз, которые непросто распознать в воде, доходящей до пояса. Катачанец знал, что в разломах на дне скрываются рептилии и водные грызуны, а некоторые виды растений, если на них наступить, могут утопить человека в мгновение ока.

И, в самом деле, уже через несколько минут он потревожил небольшое гнездо пиявок.

К счастью, там оказалось всего четыре молодых особи, и катачанский клык двумя ударами покончил с тремя из них, причем последний взмах снес две головы разом. Впрочем, Лоренцо тут же выругался, поняв, что четвертая пиявка прогрызла округлыми челюстями истончившуюся кожу поношенного сапога. Выбравшись на берег, юноша, превозмогая боль, оторвал раздутое создание от правой пятки и с такой силой шмякнул о землю, что тварь лопнула, а катачанца окатило его собственной похищенной кровью.

Примерно час спустя Лоренцо заметил первые признаки присутствия чего-то намного более опасного. Собственно, пропустить их юноша никак не мог — только что он шел среди высоких, густых зарослей, покрывающих оба речных берега, и вдруг оказался на обширном участке открытой местности.

Катачанец мгновенно понял, что перед ним не естественная поляна; но она также не была очищена руками или орудиями человека. Землю покрывала липкая коричневая слизь, всё, что осталось от растений и животных, некогда населявших берега, а в воздухе висел густой смрад разложения, к которому примешивался тонкий жгучий аромат.

Прежде Лоренцо уже видел подобное опустошение, и не один раз. Когда мальчику было всего три года, мать показала ему руины катачанской крепости, весьма похожей на ту, в которой жили они сами, и расположенной не очень далеко.

«— Хватило, наверное, всего одной промашки, — сказала она, — одного неверного шага, чтобы погубить всех. А виновник, скорее всего, даже не успел понять, что натворил — он умер сразу после того, как потревожил лающую жабу».

Самое ядовитое существо галактики обладало уникальным защитным механизмом. Уникально взрывчатым, точнее говоря.

Лоренцо выбрался из воды, понимая, что ближайшие несколько километров ему придется идти с особой осторожностью, выверяя каждый шаг. Здесь взорвалась маленькая особь, диаметр прогалины оказался меньше двухсот метров — и всё же, как знал юноша, больше тут никогда ничего не будет расти.

А где была одна лающая жаба, должны оказаться и другие.

Действительно, катачанец едва пересек мертвую зону и вновь ступил в джунгли, когда сзади и справа, со стороны реки, донесся отличительный покашливающий крик. Затем, слева и неприятно близко, прозвучал ответный зов. У Лоренцо всё сжалось внутри при мыслях о ждущей впереди угрозе и о том, насколько это замедлит его, сделав куда более легкой добычей для преследующего чудовища.

Но, возможно, подумал юноша, стоит попытаться как-то направить одну явную опасность против другой и справиться тем самым с обоими.

Вскоре Лоренцо нашел, что искал. Лающая жаба выглядела обманчиво маленькой и хрупкой, а также, в отличие от большинства существ на Катачане, не обращала никакого внимания на присутствие человека. Наверное, создания этой породы привыкли, что их никто не беспокоит. Он следовал за жабой примерно десять минут — не подходя ближе, разумеется, — в течение которых земноводное без видимой цели скакало туда-сюда, словно играя с юношей. Потом, запрыгнув в густые сорняки, существо пропало.

Катачанец снова начал поиски, и на сей раз ему повезло больше — вторая жаба привела Лоренцо обратно к реке. При этом юноша успел заметить, в какую из норок на отмели скользнуло создание. Прислушавшись к приветственным грудным звукам, он решил, что там сидят ещё три или четыре жабы, целое семейство.

То, что и требовалось.

Надергав лиан с окружающих деревьев, Лоренцо принялся скручивать их и связывать между собой. Такая кропотливая работа требовала времени, и усталые глаза юноши понемногу начали мутнеть. Отыскав подходящий по размеру валун, катачанец обвязал его получившейся веревкой, закинул камень на здоровое плечо и уложил затем в V-образную развилку кряжистого дерева. К тому моменту Лоренцо уже очень сильно боялся, что слишком долго остается на одном месте и дьявол может появиться в любую секунду — но, как и прежде, страх только пуще замедлял его.

Закончив, наконец, работу, юноша отошел назад, чтобы оценить результат. Лоренцо протянул растяжку довольно высоко, иначе её потревожило бы слишком мелкое создание — но во тьме даже самому катачанцу пришлось бы напрячься, чтобы разглядеть ловушку, если бы он не знал, где искать. Впрочем, дьяволы, как правило, передвигались без всякой осторожности, не нуждаясь в ней.

В общих чертах, Лоренцо надеялся, что преследующий его хищник с размаху заденет веревку и валун свалится из развилки, после чего, словно таран, врежется в логово жаб. Четыре или пять засевших там созданий отреагируют на это единственным известным им путем, и, даже если кто-то поначалу сдержится, паника хотя бы одного запустит цепную реакцию…

Хватит ли этого? Лоренцо не знал, но надеялся, что да. Ещё никому не удавалось создать броню, способную выдержать облако яда лающей жабы дольше удара сердца, не растекшись при этом в лужу. Здесь же выброс окажется вчетверо или впятеро токсичнее обычного. Впрочем, ни один человеческий доспех не мог сравниться в прочности с естественным панцирем старого катачанского дьявола, плоть под которым была почти столь же крепкой.

Юноша двинулся дальше, уходя от реки и направляясь на север, выжидающе прислушиваясь и вознося молитвы Богу-Императору об успехе своего замысла — Лоренцо не знал, что будет делать, если план не сработает.

Взрыв прозвучал раньше, чем он рассчитывал, и земля под ногами катачанца вздрогнула. Едва устояв на ногах, юноша обернулся и с трудом удержался от рвоты, увидев расползающееся густое зеленое облако и увядающие растения под ним. Если бы Лоренцо шел чуть медленнее или на минуту дольше провозился с установкой ловушки, то сам оказался бы в зоне поражения.

Но этого не произошло, сказал себе юноша. Он снова выжил, и на этот раз не просто уцелел, но и добился кое-чего большего. Он — возможно ли это? — одержал победу над врагом, сделал то, что удавалось немногим. Лоренцо, всего семнадцати лет от роду, в одиночку сразился с чудовищем и убил — убил! — катачанского дьявола…

…наверное.

Теперь юноша не знал, что делать дальше, а просто стоял и наблюдал, как оседает зеленое облако. Часть его хотела вернуться, как только на берегу станет безопасно, чтобы найти останки дьявола и подтвердить убийство. Образы триумфального возвращения и торжественной встречи героя снова всплыли в мыслях Лоренцо. Но что, если от хищника ничего не осталось, если дьявол — как, наверняка, и всё вокруг — превратился в слякотную грязь? Каждая лишняя секунда, проведенная одиноким и усталым человеком в джунглях, увеличивала вероятность гибели, так разумно ли терять время ради, в лучшем случае, небольшого шанса обрести славу?

А вдруг дьявол жив и поджидает его?

Нехотя Лоренцо отвернулся от оседающего облака. Кроме того, юноша ощутил стыд, почувствовав, что сделал неверный и трусливый выбор. Наверняка Барракуда Крик с удовольствием это подтвердит.

Небо начинало светлеть, первые утренние насекомые принимались низко, утробно жужжать, а другие, более крупные создания, уже шныряли в подлеске. Уставший, почти измотанный Лоренцо слышал крики проснувшихся падальщиков, слетевшихся к месту устроенной им ловушки в нескольких километрах позади. Впрочем, после взрыва лающих жаб птицам вряд ли удастся как следует поживиться.

Снова забравшись на дерево, чтобы в последний раз сориентироваться по гаснущим звездам, юноша с облегчением увидел цель пути. Башня Ашмадия была, в некотором роде, самым высоким строением Катачана — так о ней отзывались — и имперский орел по-прежнему мерцал на черной вершине, несмотря на все попытки природы заставить его потускнеть.

По дороге Лоренцо потревожил отдыхавшую летучую мышь, и существо тут же вцепилось ему в волосы и лицо. Ударом клыка катачанец приколол тварь к стволу, но тут же едва не свалился из-за накатившего головокружения. Юноша хотел закрыть глаза, но знал, что, если уснет посреди джунглей, то уже никогда не проснется. В итоге Лоренцо укрепил себя мыслями о близости цели — вот если бы ещё не так ломило виски и мышцы не так ослабли от обезвоживания…

Он хотел ловко спрыгнуть с дерева, но раненая нога подвернулась, и катачанец упал на спину. С усилием поднявшись, Лоренцо заставил себя двинуться вперед, сосредоточиваясь на каждом шаге — осмотреть землю впереди, переместить левую ногу, подтащить правую, повторить… При этом юноша думал о дьяволе, убеждая себя, что точно убил чудовище, что Крик сможет в этом убедиться и всё-таки назовет его героем. Лоренцо не собирался пропускать такое или падать сейчас, на последнем барьере, когда он уже подошел так близко к финишу и добился столь многого.

Заросли шиповиков в рост человека, замеченные им в последний момент, протянулись тонкой цепочкой, скрывающейся в джунглях по обе стороны от Лоренцо. Невозможно было предугадать, как долго придется обходить их кругом.

Вместо этого юноша прибегнул к старому катачанскому трюку — спугнул из расположенной рядом норы небольшую ящерицу и полоснул пресмыкающееся клыком, когда оно плюнуло ядом. Ранив существо, но не убив, Лоренцо не давал ему удрать до тех пор, пока не оставил только один путь к бегству.

Катачанец ринулся в укрытие, и в ту же секунду шиповики выпустили свой заряд. Воздух в мгновение ока прочертило множество черных, тонких, как иглы, колючек, и дерево, за которым прятался Лоренцо, содрогнулось от множества попаданий. Затем всё стихло, и юноша рванулся вперед, пробираясь через лишенные оболочек растения так быстро, как позволяла раненая нога. Тем временем листья шиповиков снова ощетинились остриями, и он бросился на землю, едва успев выбраться из зарослей перед вторым залпом.

Сотни новых колючек пронеслись над Лоренцо, но, направленные слишком высоко и с большого расстояния, просто осыпались на спину катачанца, не повредив кожу. Поднявшись со сбитым дыханием, юноша стряхнул шипы. Как только прошло помутнение в глазах, он заметил невезучую ящерицу, бестолково кружащую неподалеку — из её спины уже выбивался первый колючий листочек. Скоро здесь вырастет новый, необычно маленький шиповик.

Подобрав несколько колючек, Лоренцо аккуратно разломил парочку и смазал их ядом острие ножа. Ещё дюжину он связал в узелок и осторожно повесил на пояс, следя, чтобы не оцарапаться. Может, дьявол и мертв — о, пожалуйста, пусть так и будет! — но вокруг было полно других созданий.

Его снова преследовали.

Сначала Лоренцо не был в этом уверен — голова кружилась от усталости, и чувства начинали обманывать его, заставляя видеть угрозы в случайных переплетениях растений. Боясь, что не заметит из-за этого настоящую опасность, юноша дергался из-за каждой тени, отбрасываемой восходящим солнцем, любого отзвука, рождаемого утренним ветерком. Катачанец винил паранойю, вызванную бессонницей, в том, что его разум складывал эти мелкие и ненадежные признаки воедино, рисуя ужасающую картину.

Так он думал сначала, но не сейчас.

Пока что Лоренцо не удавалось заметить преследователя, но это явно было животное, а не растение — ни одно из них не смогло бы так долго поспевать за человеком. Кроме того, довольно крупный зверь, судя по тому, с какой силой трескались под его лапами сухие ветки, и как шевелился кустарник у него на пути. Последнее, впрочем, юноша едва успевал заметить. Слишком большой, чтобы оказаться одним из людей Крика, решившего в последний раз испытать его. Достаточно крупный, чтобы оказаться…

Не думай о нём!

…бритвоклыком? Но нет, тот хищник не был настолько разумен, чтобы выслеживать человека, оставаясь незамеченным, а преследователю пока это удавалось. Даже когда Лоренцо скользнул за куст и затаил дыхание, зверь, который не мог ни видеть, ни слышать жертву, тоже немедленно замер. Катачанец почти поверил, что его никто не преследует…

… пока не двинулся дальше, и почти незаметные признаки погони не появились вновь.

Почему оно пряталось отчеловека? Если это создание было таким огромным и хитроумным, то наверняка понимало, что легко сможет справиться с Лоренцо в его нынешнем состоянии. Разве только…

Да, тогда всё обретает смысл. Так оно и есть… Нет, не может быть!

Разве только хищник тоже устал, был изранен и слишком ослаб для прямого нападения — но при этом оставался таким упрямым и кровожадным, что не мог заставить себя отказаться от погони. Возможно, что-то вынудило зверя сменить тактику, наблюдать и ждать самого благоприятного момента, когда его жертва сделает ошибку. Возможно…

Идти оставалось недолго, чуть больше часа до башни Ашмадия. Если Лоренцо сумеет, сжав зубы, превозмочь ноющую боль в ноге, соберется на такой короткий срок, будет отличать реальные угрозы от воображаемых и всем видом показывать, что отлично себя чувствует — так, чтобы преследователь решил отказаться от нападения, — или просто шагать достаточно быстро, чтобы его никто не догнал… Если юноша сумеет проделать всё это, и, к тому же, не наткнется на новые неприятности — тогда, возможно, он хоть и провалит испытание, но переживет его.

Лоренцо проклинал гордость, заведшую его сюда. Зачем он вообще полез к Барракуде? Почему не мог спокойно выполнять хозработы, если не был готов к большему? Так ведь большинство его друзей уже отправили с планеты, и юноша боялся, что скоро о нем пойдут разные разговоры…

Ну, теперь-то уж точно. Сержант Крик был прав насчет него всё это время — никакого огня. Похоже, Барракуда бросил Лоренцо в логово дьявола, чтобы доказать это, а теперь радуется, наверное, что избавился от никудышного солдата.

Что-то сдвинулось под ногой юноши, и он едва не заплакал, поняв, что натворил. Позволив себе отвлечься, потеряв сосредоточенность, катачанец наткнулся на человеколовку шести шагов длиной. Ощутив вес человека, растение уже начало сгибать края, готовясь захлопнуться. Лоренцо попытался отпрыгнуть в сторону, но было уже поздно, и он двигался слишком медленно.

Тварь обхватила безвольно повисшую правую ногу, вонзив зубы в раненую голень. Страдая от резкой боли и пытаясь сохранять равновесие на одной левой, юноша почти инстинктивно выхватил клык и начал прорубаться через плотную оболочку человеколовки. По опыту он знал, что есть шанс освободиться прежде, чем растение переварит что-то кроме брючины и верхнего слоя кожи.

В иной обстановке так бы и произошло, но тут преследователь Лоренцо вышел на свет.

Катачанский дьявол с ошеломительной внезапностью возник рядом с юношей, словно создав себя из самих джунглей, и бросился в атаку с воплем, в котором смешались рёв и визг. На сей раз Лоренцо не мог ни уклониться, ни убежать, и чудовище врезалось в него, отбросив назад. Левая нога парня взмыла в воздух, и только человеколовка, крепко держащая правую, не позволила ему упасть. Следя за хвостом дьявола и зная, что не сможет уклониться от него, потеряв равновесие, юноша упустил из виду клешни хищника. Одна из них сомкнулась на правой руке Лоренцо, и пальцы, упрямо сжимающие клык, онемели — теперь катачанец, хоть и не выпускал оружие, больше не чувствовал его.

Согнув левую руку, юноша не позволил второй клешне обхватить её, но не более того. Коготь дьявола ударил Лоренцо в ребра, пробив кожу, и катачанец понял, что ему осталось жить всего пару секунд. Чудовище собиралось разорвать жертву на куски.

В свободной левой руке парень по-прежнему сжимал колючки шиповика. Всё, что сумел Лоренцо — ткнуть весь пучок в сторону нападавшего, но катачанцу удивительно повезло. Он ждал, что колючки сломаются о панцирь, но вместо этого их острия пронзили нечто мягкое, и хищник взвыл.

Катачанский дьявол на самом деле взвыл.

Разжав клешни, чудовище отступило, и Лоренцо успел ещё один раз жестоко повернуть шипы, прежде чем пучок вырвало из руки.

Только теперь юноша смог как следует разглядеть врага, осознать всё увиденное, пока тварь извивалась от боли, опустив голову и дергая множеством трясущихся ног.

Дьявол был ранен, и очень тяжело. Несомненно, когда лающе-жабная бомба Лоренцо сработала, хищник оказался в эпицентре взрыва. Ядовитое облако проело панцирь, целые участки которого, судя по всему, просто слезли, будто старая кожа. Именно в одно из таких отверстий юноша и сумел всадить колючки, которые до сих пор торчали в темной, словно дубленая кожа, плоти чудовища. Из раны текла кровь — густая, чёрная, пахнущая уксусом кровь катачанского дьявола. Кажется, Лоренцо видел такое впервые в жизни.

Кроме того, жабий яд попал в один из глаз твари, заставив его раздуться и потечь, словно недожаренное яйцо, а несколько ног, изувеченных и разъеденных, превратились в уродливые конические обрубки. Хвост выглядел целым, но сильно обожженным, и безвольно волочился по земле, будто парализованный нейротоксином — это объясняло, почему дьявол на сей раз не воспользовался жалом.

Ещё несколько ударов ножа, и дьяволу конец. Лоренцо почти убил чудовище и сейчас мог завершить начатое. Он мог прикончить тварь.

Только бы дотянуться до неё.

Дьявол явно приходил в себя, справляясь с новой дозой яда, и юноша понимал, что не успеет выбраться из захвата человеколовки прежде, чем хищник снова навалится на него. Однако, у первой атаки чудовища оказались непредвиденные последствия — вспахав землю, одна из его уцелевших ног обнажила корни растения и врубилась в них, ослабляя. Человеколовка по-прежнему крепко держала Лоренцо, но уже далеко не так плотно сидела в грунте.

Держа нож дрожащей рукой, юноша принялся пилить корни, ослабляя это сцепление дальше. Выброс адреналина помог забыть об усталости, и сначала один, а потом ещё два зеленых каната разорвались — но боковым зрением Лоренцо всё время видел рыскающего неподалеку дьявола. К хищнику понемногу возвращалась уверенность, тварь снова выпрямлялась, и катачанец понял, что действовать нужно немедленно. И неважно, готов он или нет.

Лоренцо бросился на чудовище, вытянув правую руку и таща за собой человеколовку, корни которой, напрягшись, чуть надорвались — и это как раз позволило юноше вонзить отравленное острие клыка в разинутую пасть дьявола. Снова взвыв, хищник вслепую отмахнулся клешней и задел висок катачанца с такой силой, что едва не сломал ему шею.

Секунду Лоренцо не видел ничего, кроме вспышек чёрных звезд. Проморгавшись, юноша понял, что дьявол нависает над ним…

…но тут же ноги хищника подгибаются, и он, взревев в агонии, с грохотом падает на брюхо.

Рухнув на спину твари, катачанец нашел открытый участок плоти и сосредоточился на нем, поднимая и опуская руку с ножом, поднимая и опуская вновь, нанося удары и молясь, чтобы ему удалось задеть что-нибудь жизненно важное. Поднялась щелкающая клешня, но Лоренцо отбросил её в сторону, продолжая резать, резать, резать, входя в механический ритм, пока в мире не осталось ничего, кроме куска теплого мяса под ним, клыка в кулаке и чёрной крови, стекающей с лезвия. Юноша даже не знал, жив ли ещё дьявол, не решался остановиться, чтобы убедиться в этом, но понимал, что одолел врага. На губах уже ощущался вкус победы…

…который мгновение спустя сменился хрустом земли на зубах. Найдя в себе последнюю каплю сил, чудовище взбрыкнуло и сбросило катачанца — а когда Лоренцо попытался встать, то понял, что человеколовка вновь крепко сжала его ногу. Оттаскиваемый от заклятого врага, юноша кричал от досады, видя, как победа ускользает из пальцев.

И дьявол пропал, поглощенный джунглями так же быстро, как появился из них, а Лоренцо остался один, окровавленный, измазанный в грязи и с резкой болью в правой ноге. Катачанец бил кулаками по земле и вопил, снова и снова — ведь на этот раз он подошел так близко, почти добился того, что прежде казалось невозможным.

Так близко… Но недостаточно.

Очнувшись, Лоренцо понял…

…что лежит на спине, в чистой постели с белыми простынями, и смотрит на яркие светильники в чёрном потолке. Первым чувством, испытанным юношей, оказался стыд — должно быть, люди Крика притащили его в башню, после того, как… После того, как он…

Сквозь туман неопределенности начали возвращаться воспоминания: вот Лоренцо наполовину идет, наполовину ползет по джунглям, и там его ждет Крик… или нет?… и юноша изо всех сил старается подняться, встретить сержанта, стоя на ногах, посмотреть прямо в запавшие чёрные глаза, но сил не хватает…

Рядом кто-то был.

Когда Лоренцо понял это, у него заколотилось сердце, и, с трудом поднявшись на локтях, катачанец попытался сесть прямо. У юноши кружилась голова — скорее всего, от противочумной вакцины, — а на языке остался известковый привкус таблеток от обезвоживания.

Сержант Барракуда Крик как-то странно, по-отечески, похлопал его по плечу.

— Вольно, вольно, боец, — проворчал старый солдат, — тебе, я слышал, здорово досталось. Мы потратили три банки синтекожи, чтобы заштопать эту твою ногу.

— Я… я почти достал его, сержант, — выдавил Лоренцо. — Ещё немного, и всё, но он сбежал и мне не удалось… Разрешите попробовать снова, на следующий год. Я могу лучше тренироваться, буду стараться сильнее.

— Знаешь, сколько ты мне хлопот доставил, а? Так измордовал дьявола, что он теперь отлеживается в логове и прохворает куда подольше тебя. То бишь, нам теперь придется искать новую животину для следующей проверки на взрослость.

— Ещё одну попытку, — взмолился Лоренцо. — Я знаю, что смогу прикончить его в следующий раз.

— Чё-то ты меня не слушаешь, боец, — ответил Крик. — Я не был сильно уверен насчёт тебя, думал, ты ещё не готов к отправке с Катачана. Но на этом испытании ты хорошо показал себя. Просто здорово, намного лучше многих.

Лоренцо пытался что-то ответить, но не мог вымолвить ни слова — юноша сам не позволял себе заговорить, не веря своим ушам.

— Чё, — спросил сержант, криво ухмыляясь и показывая ряд мелких, острых зубов, — думал, тебе надо было прикончить животину? Да я такого и от ветерана бы не потребовал, не то что от новичка. Ты не должен был убивать дьявола, Лоренцо. От тебя требовалось просто выжить.

Полуулыбка исчезла, и Крик выпрямился, снова став тем же строгим, грубым командиром, что и несколько дней назад.

— Корабль стартует через семьдесят два часа! — гаркнул он. — Медики говорят, что ты будешь в порядке к тому времени, если нет — немедленно доложишь о причинах! Ты проделал долгий путь, рядовой Лоренцо, но сейчас отправляешься на войну, и, если думаешь, будто я круто с тобой обходился… То посмотрим, как ты справишься с настоящим испытанием!

Стив Лайонс Мир Смерти

Первая глава

Проснувшись, Лоренцо сразу понял — что-то не так.

Он перекатился на ноги, одновременно достав клык. В темноте Лоренцо бесшумно прильнул к земле, готовый вонзить полметра катачанской стали в сердце тому человеку или зверю, который наивно полагал, будто сумеет незаметно подкрасться к нему.

Но в каюте, кроме него, больше никого не было.

Он включил свет и унял нарастающий, покалывающий страх, когда вновь осознал, как давили на него стены этой комнатушки. А за этими стенами…

Койка Лоренцо была нетронутой: он предпочитал спать на полу, но даже тот, по его мнению, казался слишком ровным. Хотя у него и болела шея, Лоренцо проспал целых пять часов — куда дольше обычного. Чертово варп-пространство. Там, за адамантиевым корпусом корабля, была лишь пустота, но варп искажал само пространство и время, что пагубно сказывалось на инстинктах Лоренцо — особенно на его биологических часах.

У него раскалывалась голова, он безумно устал, но снова заснуть ему уже не удастся. Лоренцо посетовал на свою слабость: она ослабила его бдительность, а в джунглях это могло означать разницу между жизнью и смертью.

Теоретически, здесь Лоренцо ничто не угрожало. В тенях не скрывались враги Империума, никакие хищники не пытались подкрасться к нему во время сна, когда он был наиболее беззащитен. Тревожиться стоило лишь о варпе и вероятности того, что тот каким-то образом сумеет разорвать на части корабль вместе со всеми его обитателями — но если это случится, Лоренцо ничего не сможет поделать. Никто не сможет. Говорят, в варп могут смотреть только навигаторы. Говорят, смертного человека это просто сводит с ума. И все же Лоренцо хотелось бы рискнуть. Будь у корабля иллюминаторы, он непременно бы выглянул в них и, возможно, понял бы врага так же, как навигаторы.

Как-то раз Лоренцо довелось участвовать в космическом сражении. Он сидел в похожей на эту каюте, вцепившись в противоперегрузочный лонжерон, когда его то и дело встряхивало от взрывных волн и рикошетов. Тогда его жизнь и судьба находились целиком в руках капитана корабля, его канониров — и, естественно, Императора. Он ненавидел ту беспомощность и молился, чтобы враги пошли на абордаж судна, лишь бы только встретиться с ними лицом к лицу. Когда Лоренцо умрет, ему хотелось бы знать, что он доблестно погибнет в бою с превосходящим врагом, и если повезет, противник этот будет не обычным космическим пиратом или орком, но кем-то достойным истинного катачанца.

Перед смертью ему хотелось бы поприветствовать врага, а затем почить с миром в сырой земле.

Он плеснул на лицо немного воды и запустил пятерню в спутанные черные волосы, после чего набросил на себя камуфляжную куртку, хотя она была совершенно бесполезной в серых коридорах корабля. Он засунул нож обратно в ножны на ноге, порадовавшись его успокаивающей тяжести — катачанский нож был такой же естественной частью его, как рука или нога. Даже если нападение и казалось маловероятным, он предпочитал всегда оставаться наготове. Стоит тебе расслабиться, и смерть не заставит себя ждать.

Он знал, что остальные бойцы его роты также бодрствовали. Возможно, ему удастся перекинуться где-то в карты.

Лоренцо вышел из каюты, и его ботинки загремели по стальной палубе. Воздух был отфильтрованным и спертым, он передавал звуки куда хуже, нежели в обычных условиях. Искусственная гравитация корабля не походила ни на одну из тех, которую ему доводилось переносить ранее. И еще кругом было тихо — ужасно тихо. Не было слышно ни одного привычного естественного звука, едва уловимых подсказок, которые с рождения окружали Лоренцо и предупреждали о надвигающейся опасности. Вместо этого он слышал лишь тихий мерный гул двигателей, вибрация которых разносилась по всему кораблю настолько, что невозможно было определить источник.

Что-то здесь было не так.

Все здесь казалось неестественным. Человеку не пристало жить в подобных условиях. Здесь ничему нельзя было верить, и это выводило Лоренцо из себя. Чему еще он мог доверять, если не собственным инстинктам? «Бойся не того, что обитает в джунглях, но того, что скрывается у тебя в голове», неожиданно вспомнилась ему старая катачанская поговорка, и он воздал хвалу Императору, что его рота, наконец, получила задание. Сейчас они летели на новую планету, навстречу новым испытаниям.

Деталей Лоренцо пока не знал, но не сомневался в одном — скоро, возможно, уже через пару дней, его отделение вновь будет сражаться с обступающими его со всех сторон врагами. Возможно, кто-то из них погибнет, но главное, он вновь будет чувствовать себя как дома, и его судьба опять окажется у него в руках.

Ему не терпелось дождаться этого момента.

В полдень по корабельному времени полковник Грейвс Каменное Лицо вызвал третью роту XIV Катачанского полка на инструктаж.

Бойцы четырех взводов с переброшенными за спины патронташами столпились в небольшом зале. Четыре взвода — двадцать два отделения, включая стоявших в первых рядах два отделения катачанских дьяволов, к которым не осмеливались подходить даже закаленные ветераны. Здесь были также массивные огрины с низко посаженными бровями — их пригласили на инструктаж исключительно из вежливости, ведь они, скорее всего, не поймут и половины сказанного. Для полного счастья им нужно было всего лишь показать врагов и разрешить калечить и убивать их.

Лоренцо чувствовал себя уютно в окружении столь многих соотечественников — ему нравилась созданная ими давка и естественные, земные запахи грязи и пота.

— Слушайте сюда, неженки, — рявкнул полковник. Бойцы взорвались добродушными криками, но точеное лицо Грейвса оставалось бесстрастным и решительным. — Командование флота считает, что вы слишком долго прохлаждались, и я с ними согласен. Я упрашивал их: «Не давайте нам больше легких заданий. Мне нужна самая грязная и опасная работенка, которая только у вас найдется. Я не хочу, чтоб мои джунглевые бойцы превратились в жирных, ленивых сынов кислотных червей, которые даже руки не поднимут, чтобы почесать себе задницу». Поэтому дамочки, даю вам последний шанс понежиться в роскошных каютах — уже к вечеру работы у вас будет до отвала.

Это заявление было встречено радостными возгласами.

— Планетарная высадка назначена на семь часов вечера, — спокойно продолжил полковник, не прилагая ни малейших усилий, чтобы перекричать толпу. — Всякий, кто к половине седьмого не будет в полной выкладке ждать у воздушных шлюзов, загремит на месяц в штрафной отряд!

— Так точно, сэр! — ответили катачанцы.

— Полковник! — крикнул кто-то из задних рядов. Лоренцо узнал голос Вудса Спеца, бойца из его отделения. — Вы это серьезно? Неужели на этот раз нам поручат что-то стоящее?

— Бездельники, вы слышали когда-нибудь о Рогаре-3? — прорычал Грейвс. — Это джунглевый мир, который находится у черта на куличиках. Эксплораторы обнаружили его пару лет назад, решив, что он пригоден для колонизации и горных разработок. Но есть одна проблема: их опередили. Поэтому-то они и вызвали нас. Гвардейцы уже полтора года сражаются с местными орками, но лишь теперь начали понимать, во что вляпались.

Лоренцо вместе с остальными принялся сыпать шуточками в сторону простых гвардейцев.

— Они просят, чтобы кто-то поддержал им портки, — добавил Грейвс, и толпа радостно загоготала. — Видите ли, Рогар-3 оказался не прогулкой по парку, как они ожидали. Три недели назад, в ответ на доклады с передовой, планету объявили более непригодной для колонизации…

Полковник выдержал долгую паузу, хотя каждый из присутствующих знал, что должно за этим последовать. В отфильтрованном воздухе повисло нетерпение.

— … И классифицировали как мир смерти! — закончил полковник, и на этот раз бойцы кричали куда дольше и громче.

— Странно все это, скажу я вам.

Лоренцо сидел за обеденным столом вместе с четырьмя членами своего отделения. Он безрадостно взглянул в тарелку, позволив капле переработанной серой мульчи стечь с ложки. Пайки Имперской Гвардии — вот еще одна вещь, которую он всем сердцем ненавидел. Если бы он находился сейчас на поверхности планеты, то непременно отыскал бы какое-то растение или пряность, чтобы сделать еду немного более аппетитной. А если кто-то поймал бы местную живность, отделение вообще бы сейчас ело свежее мясо.

Лоренцо подумывал было вообще не питаться до самой планетарной высадки, но кроме проблем со сном ему не хватало еще только обессилеть. Он с тоской набрал еще одну ложку, засунул в рот и попытался проглотить пищу, не пробуя ее на вкус.

— Каменное Лицо все верно сказал, — скрипучим голосом продолжил сержант Грейсс Старый Упрямец. — Это очередное задание для кучки сопливых слабаков, которые думают, что очень крутые. Вот скажите мне, как обычная колонизируемая планета может за один день превратиться в мир смерти? Так ведь не бывает!

— Не знаю, сержант, — нахмурившись, сказал Доновиц Башка. — Я отслеживал радиообмен с поверхности, и последние доклады комиссаров показались мне довольно занятными. У них там серьезные неприятности.

— Ага, — вставил Вудс Спец, и его глаза заблестели от едва прикрытой улыбки. — И ты знаешь, сержант, что командование не прислало бы нас без веской на то причины. Они знают, что делают.

Грейсс бросил на молодого бойца строгий взгляд, а затем усмехнулся, дружески похлопав Вудса по спине.

— Все та же шарманка, — проворчал седой сержант, и его хорошее настроение тут же улетучилось. — На передовой дела идут из рук вон плохо, орки подобрались слишком близко к штабу командования, чем это устраивало бы крупных шишек. Ну, а затем какого-то офицеришка ужалила оса-кровопийца, или он подхватил крапивницу или… или…

— Стал в ядовитый вьюн, — спокойным тоном предположил Дуган Стальная Нога. — И как заорет: «Мир смерти»!

— Также говорили, — как ни в чем не бывало, продолжил Доновиц, — про аномалии на планетарных показаниях Рогара-3. Адептус Механикус взялись за расследование, но ничего не обнаружили. По крайней мере, ничего кроме орков.

— Ах, послушайте-ка Башку, — рассмеялся Грейсс. — Хлебом его не корми, дай только порыться в докладах.

Доновиц пожал плечами.

— Кто предупрежден, тот вооружен, сержант.

— И с каких-то это пор флотские доклады могут сказать тебе что-то важное? Единственное место, где ты можешь разузнать о враге, рядовой, это на поверхности планеты, в глубине джунглей. Человек против природы.

Лоренцо почувствовал, как при словах Грейсса у него защемило в груди. Он стал меньше нервничать с тех самых пор, как приближаясь к конечной цели, они вышли из варпа в реальный космос, но ему до сих пор не терпелось вырваться из этой клетки. Катачанцу едва ли помогало знание того, что уже скоро они окажутся на свободе. Время здесь тянулось со скоростью улитки. Лоренцо знал, что остальные бойцы также были как на иголках и жаждали действия. Повлиял ли на них варп таким же образом, как и на него? Есть вещи, о которых лучше не спрашивать.

— Не знаю, сержант, — мечтательно произнес Вудс. — Вот на последней планете бывали времена, когда я жалел, что не мог просто забиться в скатку с хорошим чтивом. Было бы куда интереснее, если понимаете, о чем я.

— Догадываюсь, Спец, — рассмеялся Грейсс. — Я почти скучаю по этим… Как их там звали?

— Риноцерапторы, — подсказал Доновиц.

— Ага, точно. Бросишь им пару осколочных гранат под ноги, и как рванет! Они даже не знали, от чего умирали. Пару отделений могло положить целую кучу их. Черт, Мэрбо, наверное, мог бы и в одиночку справиться.

— Хотя он не обрадовался бы тому, что мы впустую отняли у него столько времени.

— Да, тут ты прав, Спец.

— Конечно, — тихо сказал Дуган. — Они добрались до Брижновского.

Грейсс вздохнул.

— Верно, они добрались до Брижновского. Слышал, мы потеряли еще пару огринов.

— И новичка из отделения Бульдога, — добавил Дуган и поудобнее уселся на стуле так, чтобы вытянуть бионическую ногу. Некоторое время назад в нее попала пуля, и теперь она заедала, если Дуган долгое время не шевелил ею.

Пятеро солдат молчаливо вспомнили погибших товарищей, а затем грубое лицо Грейсса исказила тоска.

— Такова жизнь, — проворчал он. — Все идет к тому, что мне придется помереть в своей проклятой кровати!

Он отмахнулся от участливых восклицаний Вудса и Доновица.

— Ладно вам, парни. Скоро мне стукнет тридцать шесть. Это уже немного не тот возраст для пламени славы. Но ничего. За жизнь я многое успел сделать. Мне просто хочется уйти достойно, вот и все. Слишком долго я не бывал на планете, укротить которую не мог бы с закрытыми глазами. Слишком долго я не сталкивался с миром смерти, который бы оправдывал свое название.

— Возможно, тебе стоит попросить увольнительную домой? — сочувствующе сказал Дуган. — Назад на Катачан. Каменное Лицо поймет, ведь ему самому скоро стукнет тридцать.

Лоренцо знал, что по имперским меркам полковник Грейвс был еще молод, а Грейсс и Дуган лишь средних лет. Но большинство имперских граждан не росли на Катачане. Жизнь там была куда короче.

— Эх, да как я вас могу оставить, парни? Но кого-кого, а салаг мне действительно жалко. Вот, к примеру, Лоренцо. Как он получит прозвище, если никогда не бывал на планете, достойной укрощения?

Лоренцо оторвал взгляд от тарелки и пробормотал, что думает по этому поводу. Он никому не говорил, как сильно это его допекало: Грейсс никогда бы не назвал Спеца Вудса салагой, хотя Лоренцо был на два года его старше.

— У меня есть имечко для Лоренцо, — заметил Вудс. — Почему бы не назвать его Лоренцо Болтун? Или Никогда Не Затыкающий Рот Лоренцо?

Лоренцо бросил на него пристальный взгляд, но прежде чем успел сказать что-то в ответ, Грейсс отодвинул тарелку и встал из-за стола.

— Ладно, парни, — бросил он, и его голос внезапно обрел уверенность и властность. — Вы слышали полковника Грейвса. Сбор у места посадки в половине шестого.

— Полковник сказал в половине седьмого, сержант.

— Нас это не касается, Доновиц. Мое отделение собирается ровно в половине шестого. Пятьдесят упражнений, пару кругов по палубе — разомнетесь, приведете себя в форму. И когда мы высадимся на этом «мире смерти», то просто порвем его на куски и покажем тем гвардейцам, как у нас дела делаются. Завтра к этому времени мы уже будем лететь в варпе туда, где в нас по-настоящему нуждаются!

Лоренцо встретил эту перспективу со смешанными чувствами.

Вся третья рота могла бы уместиться в одном транспортном корабле, и еще бы даже осталось свободное место, но полковник Грейвс приказал каждому взводу сесть на отдельный корабль, что могло означать лишь одно — при спуске ожидаются проблемы. Лучше потерять пару отделений, чем целую роту от одного меткого попадания.

Пять отделений в транспортнике Лоренцо небольшими группками сидели в тесных креслах у стен десантного отсека. Не то чтобы они недолюбливали друг друга, просто обитатели мира смерти предпочитали ограничивать круг знакомых до минимума. Ведь их можно было так легко потерять. У Лоренцо не было друзей, но вместо этого он мог похвастаться чем-то лучшим. У него было девять товарищей, готовых без колебаний отдать за него свои жизни, как и он за них.

Темное пространство вокруг узких рядов кресел пустовало, если не считать пылившегося в углу разобранного шагохода «Часовой». Катачанцы несли с собой лишь то, что могло поместиться в рюкзаки — и они все время находились у них в руках либо на соседних креслах. Лоренцо представил себе четыре раскаленных от вхождения в атмосферу корабля, которые неслись к поверхности Рогара-3, словно метеоры в небесах. Он задался вопросом, сколько гвардейцев на земле взглянет на небо и поблагодарит Императора за подобное знамение. Мысль принесла ему облечение, и на какое-то время он даже позабыл, что сам еще не ступил на планету.

Несколькими днями ранее произошло перераспределение личного состава. Командир взвода В, лейтенант Вайнс, расформировал одно отделение и за счет его бойцов пополнил другие отряды. В отделении Грейсса оказалось два новичка, и старики Майерс и Сторм в настоящее время занимались тем, что расспрашивали одного из них, нервного салагу по имени Ландон.

Польщенный подобным вниманием Ландон рассказывал о том, как на Катачане он голыми руками расправился с черноспинной виперой. Майерс и Сторм притворялись, будто несказанно удивлены, но Лоренцо видел, что они просто посмеиваются над ним.

Другого новоприбывшего, Армстронга Патча, никто не донимал. На ледяном мире Тундар он попал в засаду четырех снежных обезьян. Они выбили ему левый глаз, но даже тогда он сумел сломать хребет одному зверю, зарезать еще двоих и пристрелить последнюю обезьяну, когда та попыталась сбежать. Повязка, которую он носил, вкупе с виднеющимися из-под нее кривыми шрамами были его знаками чести подобно ноге Дугана или пластине в голове сержанта Грейсса.

Десантный корабль затрясло.

Сначала тряска была едва заметной, но постепенно она становилась все сильнее. Малдуин Акулий Укус закатил рукав куртки и наносил собственный улучшенный камуфляж, ножом накладывая красители на кожу, но выругался, когда от толчка лезвие соскользнуло и укололо его. Лоренцо ничего не сказал, но лишь крепче сжал подлокотники кресла.

— Должно быть, чертова буря, — заметил Вудс, но судя по стиснутым зубам и раздутым ноздрям Грейсса, Лоренцо понял, что это была далеко не обычная буря.

А затем они начали падать.

Десантный корабль ушел в крутое пике, он падал подобно птенцу, впервые вылетевшему из родительского гнезда. Лоренцо затошнило, и если бы он заблаговременно не пристегнулся, то наверняка бы ударился о потолок. Вудс же самоуверенно ослабил собственные ремни и теперь изо всех сил пытался удержаться в кресле.

За эти восемь секунд Лоренцо столкнулся со своими худшими кошмарами. Затем двигатели вновь заработали, и корабль выровнялся, но его все еще продолжало трясти, и палуба непредсказуемо кренилась у них под ногами. Среди грохота металла по вокс-приемнику раздался тихий искусственный голос навигационного сервитора.

— Предупреждение: чрезвычайная атмосферная турбулентность. Достижение заданных координат невозможно. Приготовиться к аварийной посадке. Повторяю, приготовиться к аварийной посадке!

Как только прозвучало предупреждение, их тряхнуло в первый раз.

Лоренцо едва успел сгруппироваться, прижав подбородок к груди и обхватив руками голову. Казалось, будто по каждой его косточке ударили невидимым молотом. А затем их вновь тряхнуло, но в этот раз сила удара была уже несколько слабее.

Десантный корабль с ревом понесся по земле. Лоренцо сжался в кресле, ремни впивались ему в грудь. Невзирая на обстоятельства, он попытался расслабить мускулы, зная, что сопротивление принесет ему больше вреда, чем пользы.

Затем они ударились оземь в последний раз, но корабль все еще продолжал двигаться, комья земли и ветви оглушительно скрежетали по обшивке. Рогар-3, как любезно сообщил им Доновиц, был покрыт джунглями, здесь отсутствовали открытые пространства, на которых можно было приземлиться, кроме тех, что были расчищены топорами и огнем. Лоренцо представил, что сейчас творилось вокруг десантного корабля, пока он пробивался через спутанную растительность. Сервиторы прикладывали все усилия, чтобы остановить машину, пока она не столкнулась с чем-то, что сможет выстоять под ее тяжестью, и не превратится в груду искореженного металла.

Наконец они затормозили, двигатели в последний раз взвыли, и корабль со скрипом рухнул на землю. Освещение вспыхнуло и погасло, и Лоренцо оказался в кромешной тьме. К счастью, он знал, где люк, и его отделение находилось к нему ближе всех.

Десантный корабль упал на бок. Палуба наклонилась где-то около сорока пяти градусов к горизонтали, поэтому Лоренцо пришлось карабкаться к своей цели. Он перелазил с одно пустого кресла на друге, держась за их спинки, чтобы не упасть. Вокруг он слышал клацанье расстегивающихся ремней и возгласы людей, вскакивающих на ноги.

Он почти добрался до люка, когда понял, что его опередили. Вудс как раз пытался выдавить застрявший в раме люк, когда Лоренцо пришел ему на помощь. Сначала раздался скрежет, а затем Лоренцо ослепил яркий свет, и он сморгнул, чтобы избавиться от оставшихся на сетчатке глаз солнечных пятен.

Вудс взобрался на накренившийся бок корабля.

— Ей, — радостно окликнул он остальных. — Вам стоит на это посмотреть. Какой чудный вечер!

Лоренцо нахмурился. Выглянув в погнутый люк, он увидел знакомые очертания полога джунглей, но небо сквозь листья и ветви казалось идеально чистым, без единого облачка. Вудс был прав. Если здесь и была буря, то она, как это ни странно, исчезла без единого следа. Но что еще тогда могло сбить корабль?

И вновь он почувствовал ту же неправильность, которая одолевала его еще в варпе. Ему хотелось выбраться на открытое пространство. Остальной взвод уже столпился позади него, поэтому Лоренцо пошел на сладкий запах свежего воздуха, хотя и не без примеси дыма. Он ухватился за края люка и высунулся наружу.

Едва он успел поднять голову над парапетом, как Вудс затолкнул его обратно в десантный отсек с криком: «нас атакуют!»

К кораблю приближалось три растения. Он походили на Ловушечников с Катачана, но были несколько выше. Три луковичные пурпурные головки, явно слишком тяжелые для несущих их стеблей, распахнулись подобно ртам. Тем не менее, зубов внутри не было. Растения-плеватели.

В сторону корабля полетело три струи кристально-чистой жидкости. Лоренцо и Вудс вместе свалились в десантный отсек. На руке Вудса зашипела крупная капля кислоты. Он вытащил нож — внушительных размеров коготь дьявола — и наполовину отрезал, наполовину оторвал рукав, прежде чем его не прожгло насквозь. Все же, на его теле остался багрово-красный ожог.

Где-то неподалеку злорадно закаркала птица-падальщик.

— Ну, как там? — спросил Грейсс, и Лоренцо понял, что сержант обращается к нему.

На его губах заиграла улыбка, когда он дал традиционный ответ.

— Мне уже нравится это место, сержант. Оно напоминает мне о доме!

Вторая глава

Пространство за люком вновь наполнилось кислотными брызгами, и пару капель попало внутрь корабля. Солдаты, понукаемые криками тех, кто стоял спереди, поспешно вышли из опасной зоны. На патронташ Лоренцо попало совсем немного жидкости, но и этого хватило, чтобы насквозь прожечь ткань.

Сержант Грейсс, работая плечами, пробился к Лоренцо и Вудсу. В паре шагов от него следовал командир взвода. Лейтенант Вайнс был тихим и скромным человеком, но катачанцы сами дали ему это звание, поэтому всегда прислушивались к его словам. Он попросил двух бойцов рассказать об увиденном, и Вудс поведал ему о плюющихся растениях.

— Их трое, сэр, — подтвердил Лоренцо, — на два часа.

— Сержант, кто твой лучший снайпер?

Грейсс ответил без раздумий.

— Стрелок, сэр. Рядовой Майерс, — с этими словами он схватил за плечо жилистого смуглого человека и вытащил из толпы.

— Ты знаешь, что делать, Майерс, — сказал Вайнс.

Майерс кивнул и поднял лазган. Он подождал пару секунд и, убедившись, что снаружи все тихо, отважился выглянуть из покосившегося люка.

Лишь только он высунул голову, как в него тут же полетел шквал кислоты. Майерс сделал два выстрела и вкатился обратно в укрытие, приземлившись у ног Лоренцо. Он услышал, как сверху в обшивку десантного корабля ударяются струи кислоты. Затем Лоренцо глянул вниз и увидел, что палуба начала вздуваться в местах, где чуть раньше на нее попали капли.

Перед ним стоял Доновиц, сосредоточенно смотря вверх.

— Думаешь, им удастся прожечь адамантий? — спросил Лоренцо.

— Не исключено, — ответил Доновиц, — принимая во внимание повреждения, которые мы получили при посадке. Я буду присматривать за потолком. Если увидишь, что он меняет цвет, быстро спрячься под чем-то стальным.

— И это поможет?

— На пару секунд.

— Никогда не видел такой концентрированной растительной кислоты, — выдохнул Малдуин Акулий Укус, — даже дома.

— Поневоле становится интересно, — сказал Доновиц, — каких же насекомых она должна переваривать?

В то же время Майерс докладывал лейтенанту Вайнсу.

— Как и сказали Спец и Лоренцо, их трое, сэр. Я снял первое растение, еще одному удалось увернуться. Я уже понял их тактику.

Вайнс одобрительно кивнул, и Майерс опять приблизился к люку.

Он как раз находился на полпути к цели, когда растения выстрелили в четвертый раз.

В этот раз они прицелились куда лучше. Струи столкнулись прямо над люком, и в корабль полетели брызги жидкости. Майерс, ругаясь, отскочил назад. Капли попали на нескольких бойцов, но те, у кого в рюкзаках были щелочные порошки, сделанные из растений последнего мира смерти, где они побывали, быстро достали их и присыпали пораженные места.

По покосившейся палубе стекала разъедающая металл кислотная струйка, которая постепенно становилась все тоньше. И все же Лоренцо не единственный вскарабкался на кресло, чтобы убраться с его пути.

— Хитрые твари, — почти уважительно выдохнул Майерс. А затем, не ожидая приказа, он исчез в люке. Корпус корабля зазвенел после приземления катачанца. Лоренцо услышал лязг шагов, четыре выстрела из лазгана и кислотный плевок, пролетевший очень близко от того места, где предположительно находился Майерс.

Затем все неожиданно стихло.

Лоренцо с замиранием сердца вслушивался в звуки снаружи. Затем он заметил взгляд сержанта Грейсса и понял, что Старый Упрямец улыбается. Мгновением позже в люке возник Майерс, на лице которого также играла довольная ухмылка. Он сдул с лазгана воображаемый дымок.

— Все чисто, — объявил он.

Четыре сержанта тут же закричали всем немедленно вылезать из корабля. Лоренцо знал, что сержант отделения, которое последним окажется снаружи, накажет своих бойцов за нерасторопность нарядами вне очереди.

Пятьдесят человек хлынули к люку, но Вудс добрался до него первым. Как только Лоренцо оказался на поверхности нового мира, оглядываясь в поисках своего отделения, то почувствовал дрожь возбуждения. Он снова был в джунглях, своей естественной среде обитания. Что бы ни приготовил для них Рогар-3, это едва ли могло быть хуже душной каюты с единственной койкой.

Деревья на Рогаре-3 были высокими, тонкими и сучковатыми, но стояли настолько плотно, что местами между ними невозможно было пробраться. На них росли листья с острыми кромками, а с верхних веток свисали лианы, раздувшиеся от ядовитых пустул. Зеленовато-коричневый подлесок был вязким, глубиной иногда доходя до колена, кое-где на нем виднелись пестрые цветки, чертополох или участки сорняков. Издалека они ничем не отличались от любых других джунглей, которые повидал Лоренцо на своем веку. Он хотел поближе рассмотреть их, чтобы понять, чему он мог доверять, а что могло таить в себе опасность — но, по крайней мере, пока этому не сулило произойти.

Десантный корабль оставил в земле глубокую борозду, смяв по пути подлесок, повалив деревья и срезав ветви. Кое-где догорали небольшие костерки, заставляя лианы извиваться подобно отсеченным конечностям.

Вайнс сверился с компасом и получил координаты с войскового транспортника на орбите. Ему сказали, что они находятся в десяти километрах от имперского лагеря, и кратчайший путь к нему лежал по следу падения их корабля. Кроме того, это был и самый безопасный путь — в пепле Лоренцо разглядел пару плевателей кислоты, хотя большинство из них сгорели или были обезглавлены. Стоило кому-то из них шевельнуться и раскрыть пурпурную головку, как восемь катачанцев сразу брали его на прицел лазганов и стирали в пыль.

Катачанцы поначалу продвигались осторожно и без лишней болтовни. Каждый из них понимал, что это был самый опасный момент, их первый шаг в новом мире. Пока они не знали, какие угрозы их здесь поджидали, но наверняка им было известно то, что напасть на них могли в любую секунду. Со временем они освоятся на Рогаре-3, те из них, кто переживет первые дни. Они научатся предчувствовать и избегать всего, что может подсунуть им эта планета. После того, как мир перестанет представлять для них какую-либо опасность, катачанцы, если того пожелает Император, отправятся на следующее задание.

Лоренцо нравилось подобное состояние. Он любил, когда в нем зашкаливал адреналин, и обожал дарованные им острые ощущения.

Сама планета пока зализывала раны, предпочитая держаться на расстоянии. Ему послышались трели птиц, и краем взгляда заметил, как они перепорхнули с ветки на ветку. Джунглевая ящерица скрылась в лесу при приближении катачанцев. Она была крошечной, не более двадцати сантиметров в длину, хотя с такого расстояния Лоренцо не смог определить, кем именно она была: взрослой особью или детенышем.

Казалось, будто Рогар-3 оценивал новоприбывших, как и они его.

Рок Бульдог первым приказал своему отделению ускорить темп, и вслед за ним приказ повторили Грейсс и остальные сержанты. Какие-то бойцы затянули походный марш.

Лоренцо услышал вой двигателей и, взглянув на небо, заметил на металле багровый отблеск заходящего солнца. Не далее чем в паре километров от них поднималось два десантных корабля. Он задался вопросом, что случилось с третьим, вздрогнув от мысли, что еще один взвод мог оказаться не столь удачливым, как его.

Некоторое время спустя они добрались до места, где упал их корабль — там, где они впервые столкнулись с землей. Лоренцо подумал, что дальше перед ними расстелятся настоящие джунгли, но вместо этого он оказался на границе большой расчищенного участка. Он был около двух километров в диаметре, без сомнения созданный в результате длительной обработки огнеметами — и все же растительность по его краям вновь начинала понемногу прорастать.

Не сбавляя шаг, джунглевые бойцы направились прямиком к скоплению сборных домов в центре участка, которые теперь едва угадывались в сумраке. Дойдя до них, катачанцы по команде сержантов разбились на отделения и замолчали. Лоренцо заметил, что их шумное прибытие привлекло внимание нескольких гвардейцев, стоявших на посту. Но также о них узнал и комиссар, который сейчас шагал им навстречу.

Он был молодым, светловолосым мужчиной с бледной кожей и заметно оттопыренными ушами. На его фуражке с высокой тульей гордо расправил крылья имперский орел, а сам он едва не тонул в черной шинели. Лишь недавно закончил обучение, подумал Лоренцо. Даже низкорослый лейтенант Вайнс, казалось, возвышался над старшим по званию офицером. Лоренцо показалось, что Вайнс слегка ухмыльнулся, лениво отдав честь и доложив: «Взвод В, третья рота XIV Катачанского полка докладывает о прибытии, сэр».

— Вы опоздали, лейтенант, — быстро сказал комиссар. — Полагаю, это ваш корабль пролетел у нас над головами час назад, едва не разрушив лагерь, который мы обороняем?

Он говорил это как обвинение, будто в аварии был повинен сам Вайнс. Но прежде чем лейтенант успел что-либо ответить, комиссар обратился к взводу.

— Меня зовут Макензи, и здесь командую я. Пока вы на Рогаре-3, мое слово — это слово самого Императора. Всем ясно?

Пару катачанцев, едва сдерживая смех, пробормотали: «да, сэр», но большинство бойцов смолчало.

Макензи одарил их сердитым взглядом.

— Чтобы вы знали, — бросил он, — мне не нравятся жители миров смерти. По моему опыту, они неряшливы и недисциплинированны, и их высокомерие намного превосходит способности. Вы попали сюда по воле Императора, из чего я бы предположил, что у вас имеются определенные навыки, которые могут ускорить окончание войны. Но если бы решения поручили принимать мне, я бы предпочел сражаться вместе с одним отделением из любого другого мира, чем с десятью из Канака, Лютера Макинтайра, или из какой вы там дыры выползли.

— Катачан, сэр, — крикнул Вайнс, и его бойцы гордо взревели.Если Макензи своими словами хотел сломить дух джунглевых бойцов, ему это явно не удалось. Большинство катачанцев не удостоили его даже мимолетным вниманием, смотря на него с полнейшим безразличием. Вудс что-то прошептал, пару человек прыснули со смеху, и глаза комиссара сузились — он не разобрал слова и не смог определить их источник.

— Раз уж вы здесь, — продолжил он, — я найду вам наилучшее применение. Уж кто-кто, а я приведу вас в форму. Когда я закончу с вами, вы будете лучшими гвардейцами во всем Империуме.

Макензи развернулся на каблуках и бросил Вайнсу.

— Ваш взвод опоздал на инструктаж, лейтенант. Десять кругов вокруг лагеря, быстрым темпом. Последнее отделение бежит еще десять.

— Со всем уважением, сэр… — начал Вайнс, но судя по его презрительному взгляду, уважение было последним, что он хотел выказать.

— Это касается и вас, лейтенант, — рявкнул Макензи и быстро зашел в самое большое строение.

Вайнс сделал глубокий вдох.

— Ладно, — сказал он. — Вы слышали его.

Катачанцы неторопливо двинулись с места, распевая песню, в которой нашлась пара слов и для старших офицеров.

К тому времени, как они попали в обеденный зал, еды оставалось лишь на половинные пайки, и вся она к тому же давно остыла.

В зале находилось около пятидесяти катачанцев и пара огринов из взводов А и Г, которые, усевшись на столы и взгромоздив ноги на стулья, отхлебывали из фляг и громко спорили друг с другом. Чтобы отпраздновать прибытие, они открыли приготовленный на войсковом транспортнике самогон, отложенный для особого повода. Своим хриплым смехом они, казалось, наполнили весь зал.

Гвардейцев из другого полка было вдвое больше, но они ели в молчании в одном из концов зала, выглядя так, будто их загнали сюда насильно. Они носили красную с позолотой форму и, судя по нарукавным нашивкам, принадлежали к 32-му Королевскому Валидианскому полку. Все они показались Лоренцо высокими и костлявыми — из-за того, что гравитация на их родной планете была выше среднего, катачанцы были несколько ниже и мускулистее остальных жителей Империума.

Он не удивился тому, что солдаты сидели раздельно. Катачанцы были джунглевыми бойцами — элитными ветеранами с мира смерти. По их мнению, лучшие, кого мог предложить Империум. Обычные гвардейцы смотрели на них со смесью любопытства, уважения и, что проявлялось здесь куда сильнее обычного, возмущения.

Отделение Лоренцо взяло еду и уселось за стол. Спустя некоторое время к ним присоединился Грейсс. Он послал Ландона себе за порцией, пока расспрашивал остальных бойцов о том, что им удалось разузнать к этому времени.

Сержант бросил на стол сложенный лист бумаги, на котором Лоренцо заметил грубо отпечатанный заголовок «Орел и Болтер». Без сомнения, очередная пропагандистская листовка, наполненная утешительными «известиями» о победах Империума.

— Похоже, на этот раз сорвали неплохой куш, — радостно сказал сержант. — Здесь есть растения-убийцы, пожирающие людей слизни, ядовитые насекомые, кислотные топи — в общем, все как обычно. Кроме того, ходят слухи о невидимых монстрах и, можете ли поверить, призраках!

Он заметил, что за ними пристально наблюдает пара валидианцев из-за другого стола, и хитро добавил:

— Конечно, об этом рассказали какие-то салаги. Возможно, они просто испугались собственных теней.

— Призраки? — заинтересованно отозвался Доновиц.

— Призраки, огни — называй, как хочешь. Похоже, они появляются ночью и заманивают людей в джунгли: тех, кто по глупости пошли за ними, больше никогда не видели.

— Кстати, о пропавших, — вмешался Армстронг, — что-то слышно от взвода Б?

Одноглазый боец спросил будничным тоном, но Лоренцо знал, что когда-то Армстронг служил в исчезнувшем взводе.

— Пока нет, — ответил Грейсс, — они попали в ту же передрягу, что и мы, но, по-видимому, упали где-то дальше. Они пока еще там.

— Везет же гадам, — сказал Вудс. — Им пока не пришлось столкнуться с сухоребрым комиссаром Несправедливость.

— Это было что-то вроде бури, — отметил Доновиц.

— По словам остальных, — сказал Грейсс, — она появилась будто из ниоткуда. Сначала небо было чистым, потом в нас начали лупить молнии, а затем все опять стихло.

— Сержант, вы все еще считаете, что командование флота зря отнесло планету к мирам смерти? — спросил Вудс с наглой ухмылкой.

— Интересно, почему Рогар-3 изначально не нарекли миром смерти? — прокомментировал Майерс Стрелок. — Не понимаю, почему у них ушло столько времени, чтобы признать это.

— Возможно, все из-за Макензи, — предположил Дуган. — Ты слышал его слова. Он не хочет видеть нас здесь.

— Верно, — согласился Вудс, а затем добавил, подражая гнусавому голосу комиссара. — Мне не нравятся жители миров смерти. Уж кто-кто, а я приведу вас в форму. Слышал, Грейсс? Падай на колени и вылизывай мои блестящие черные ботинки. А когда закончишь с ними, можешь поцеловать мою…

— На твоем месте, — раздался позади него злой голос, — я бы дважды подумал, прежде чем говорить об офицере Империума в подобном тоне.

Вудс даже не удосужился обернуться, но Лоренцо увидел, что говорившим был широкоплечий валидианский сержант с квадратной челюстью.

— Мне не важно, какое у него звание, — небрежно бросил Вудс, — все равно он чертов идиот.

— Скажи мне это в лицо.

Глаза Грейсса сузились.

— Остынь, сержант, — сказал он. — Этими людьми командую я. Если у тебя с ними возникли проблемы, обращайся ко мне.

— Макензи сказал о вас правду, — усмехнулся валидианец. — Вам не хватает ни дисциплины, ни уважения.

— Там, откуда мы родом, — пробормотал Малдуин, лениво затачивая свой ночной жнец о кусок кремня, — уважение можно лишь заработать.

— Вы пришли сюда командовать и порочить наших людей, наивно считая, будто все это так просто сойдет вам с рук?

— А мне казалось, будто вы сами молили нас прийти, — сказал Вудс, — потому что не можете сделать все как положено. В чем проблема — солнышко слишком сильно припекает?

— Мы здесь уже полтора года, — резко ответил валидианец, — и побеждаем в войне. Мы оттеснили орков, этот лагерь они не атаковали уже более трех недель. Если бы вы хотели помочь, то вам стоило быть здесь, когда мы расчищали пространство, удерживали линию фронта, денно и нощно сражались с противником. Но, что характерно, вы всегда появляетесь в последний момент, зачищаете район и получаете все почести.

Грейсс вскочил на ноги и угрожающе зарычал.

— Все сказал, сержант?

Вудс также встал, под поводом отнести наполовину пустую тарелку.

— Все нормально, сержант, — сказал он, — старику просто нужно выпустить пар — за что его винить? Ведь не всякому полку Имперской Гвардии приходится просить защиты от деревьев да цветочков.

От подобных слов глаза валидианца едва не вылезли с орбит, его лицо побагровело. Он отвел кулак, но Вудс был готов. Он ушел от удара, схватил сержанта за руку и бросил его на стол.

Отделение Лоренцо разом вскочило из-за стола, разбросав попутно стаканы и тарелки. Друзья валидианца также отодвинули стулья и встали. Сержант попытался подняться, но Вудс не позволил ему это сделать. Валидианец попробовал лягнуть его, и катачанец увернулся от ботинка. С усилием, сержант, наконец, поднялся, но Вудс тут же ударил его головой — легендарный «катачанский поцелуй» — и разбил тому нос.

Первые два валидианца бросились к Вудсу, но Армстронг и Дуган перехватили их. Стальная Нога попытался замять драку, но тщетно: валидианец замахнулся, и он нанес ему такой удар в челюсть, что гвардеец рухнул на пол. К ним бросилось еще шестеро солдат, и Майерс со Стормом вскочили на стол и, встав спиной к спине, принялись отбиваться от нападающих руками и ногами.

Всего за пару секунд развязалась настоящая потасовка. Пистолетами и ножами никто не пользовался, но удары наносили в полную силу. Даже Ландон с видимым удовольствием присоединился к драке — он бил в живот солдата на две головы выше его до тех пор, пока тот не упал без сознания.

Высоко подняв над головой стул, к Лоренцо метнулся курносый небритый сержант. Увернувшись от сокрушительного удара, он прыгнул на гвардейца. Лоренцо вцепился в сержанта, и они вместе покатились по грязному полу.

Насилие ширилось подобно пожару. В драку ввязались другие отделения, валидианцы спешили на помощь валидианцам, катачанцы — катачанцам, и вскоре зал наполнился какофонией криков, воплей и ударов. Краем глаза Лоренцо заметил, что к схватке присоединилось два огрина, поднимая людей за горло и сталкивая их лбами.

Ловко запрыгнув на сержанта, Лоренцо прижал ему грудь коленом и начал бить по лицу, пока подкравшиеся сзади двое солдат не схватили его за плечи и оттащили от командира. Лоренцо видел их приближение, но в подобной неразберихе всех опасностей было никак не избежать. Но к этой он был готов. Лоренцо резко вывернул локти и перекатился вперед, сбросив с себя руки гвардейцев. Он вскочил в боевую стойку, но увидел, что на валидианцев набросился Грейсс.

Сержант положил руку на лицо солдата и толкнул его с такой силой, что тот растянулся на земле. Затем он с диким выражением лица и фанатичным блеском в глазах так яростно и стремительно избил следующую жертву, что, даже лишившись сознания, она еще продолжала некоторое время стоять на ногах.

Дуган попал в передрягу. Его окружили со всех сторон, а искусственная нога как назло опять заела. Лоренцо бросился старику на помощь, когда перед ним внезапно выросли двое валидианцев. Не сбавляя скорости, он заехал одному из них кулаком по голове. Второй схватил Лоренцо за горло и вздернул в воздух, но катачанец вцепился в плечи врага и ударил его ногами в грудь. Они оба полетели на пол, но Лоренцо сгруппировался и приземлился на ноги, готовый к встрече с очухавшимся первым противником.

Тем временем Дугану на помощь пришел Малдуин, который с боевым кличем на устах разбросал окруживших товарища гвардейцев. У Дугана открылось второе дыхание — он поднял одного валидианца за шиворот бронежилета и бросил в другого солдата. Огрины безостановочно сшибали гвардейцев лбами, и солдаты, наконец, поняли, во что встряли. Едва не затаптывая друг друга, они старались убраться как можно дальше от огромных существ.

Один незадачливый гвардеец натолкнулся на Лоренцо, который как раз добивал второго валидианца, и его глаза наполнились страхом. От потрясения он нарушил негласное правило и поднял лазган.

Лоренцо очутился возле него прежде, чем тот успел прицелиться. Оружие вылетело из рук гвардейца, когда катачанец схватил его за руку и начал выворачивать до тех пор, пока не треснула кость. Валидианец с визгом упал на колени, но он утратил любое право на милосердие или сострадание, поэтому Лоренцо изо всех сил ударил его ногой по голове.

Внезапно по залу разнесся чей-то громогласный голос. В комнате стоял комиссар Макензи, тщетно требуя тишины. Но позади него находился Грейвс, и как только полковник заговорил, катачанцы и валидианцы вмиг угомонились.

— Какого черта здесь происходит? — взревел Грейвс во внезапно воцарившейся тишине.

Третья глава

— Я спрашиваю, какого черта здесь творится? Что вы делаете?

Полковник Грейвс шагнул в обеденный зал, переводя презрительный взгляд с катачанцев на валидианцев.

— Я видал кислотных червей, которые вели себя более достойно. Вы же должны сражаться на одной стороне!

Следом за ним несся Макензи.

— Вот видите? — взорвался он. — Вот почему я был против того, чтобы джунглевые бойцы принимали участие в этой кампании.

Он поднял голос, обратившись к залу.

— Я хочу, нет — я требую — узнать, кто начал драку. Имена и звания!

Бойцы смущенно опустили глаза, кто-то шаркнул ногой — валидианцы не больше катачанцев хотели выдавать товарищей. От подобной несговорчивости лицо комиссара побагровело.

— Сержант Уоллес!

Незадачливый солдат, которого назвал комиссар, встал по стойке смирно.

— Мои извинения, сэр, но я не видел, как начался инцидент. Мои люди лишь пытались прекратить драку, когда ситуация вышла из-под контроля.

Тот же ответ Макензи получил и от следующих двух сержантов.

Лоренцо почувствовал за спиной движение и, обернувшись, увидел, как солдаты помогают подняться сержанту, которому Вудс сломал нос. Прижимая кусок ткани к окровавленному носу, он злобно смотрел на причину своих мук, но Вудс лишь самодовольно ему ухмыльнулся и демонстративно почесал костяшки пальцев.

Это не осталось незамеченным, и комиссар Макензи с раздувшимися от праведного гнева ноздрями метнулся к паре.

— Энрайт?

Окровавленный сержант беспомощно пожал плечами, используя ткань как защиту от всяческих расспросов. Макензи нетерпеливо цокнул языком, а затем взмахом руки отпустил Энрайта и двух помогавших ему гвардейцев. Троица направилась к дверям, а потом без сомнения туда, где сержанту смогут оказать помощь. Одарив Вудса испепеляющим взглядом, Макензи принялся поочередно разглядывать каждого катачанца, пока, наконец, не заметил сержантской нашивки на куртке Грейсса.

— Возможно, вы сумеете пролить свет на произошедшее, сержант?

— Грейсс, сэр.

— Сержант Грейсс. Похоже, вы находились в самой гуще событий.

— Мои извинения, сэр, — со сдавленным смешком ответил Грейсс. — Я не видел, как начался инцидент. Мои люди лишь пытались прекратить драку, когда ситуация вышла из-под контроля.

Один из катачанцев резко рассмеялся, но Макензи не обратил на него внимания. Он бросил еще один неприязненный взгляд на Вудса.

— Мне все ясно, сержант Грейсс — драку начало ваше отделение, и я сделаю так, чтобы вы очень об этом пожалели. Что скажете, Грейсс, если этой ночью вам придется спать в джунглях?

В глазах сержанта зажглись огоньки.

— С радостью.

Макензи лишь бессильно сжал кулаки — он явно ожидал другого ответа.

— Сержант Грейсс, хотите узнать, что делают с гвардейцами, которые не уважают старших офицеров?

— Я весь внимание, сэр, — прорычал Грейсс.

— Мы их закапываем, — довольно поведал комиссар. — Давайте я вам расскажу, Грейсс, каково это. Вы не сможете ни стоять, ни сидеть. Вы проведете ночь — или даже больше — в самой неудобной позе, какую только можете представить, пока не покажется, что еще чуть-чуть, и ваш хребет сломается. Снизу вас будут грызть пауки, а сверху — наседать джунглевые ящерицы. И днем, когда вы даже не сможете поднять руку, чтобы прикрыться от палящего солнца, вот тогда вы действительно будете жалеть, что не сдохли.

К юному комиссару тихо подошел Грейвс и откашлялся.

— Могу я напомнить вам, сэр, что эти люди нам завтра еще будут нужны? Не вижу смысла в продлении конфликта. Особенно, — выделил он, — без доказательств вины моих бойцов. Как видите, все обошлось. По-моему, лучше замять это дело.

Какое-то время Макензи молчал — Лоренцо даже подумалось, что он собирается накинуться на полковника так же, как раньше на лейтенанта Вайнса. Но, по-видимому, поняв справедливость слов Грейвса, комиссар без слов развернулся и зашагал к выходу. С его уходом в зале ощутимо спало напряжение. Солдаты принялись убираться в зале — одни собирали разбросанные тарелки, поднимали перевернутые стулья и столы, другие помогали раненным. Катачанцы и валидианцы споро восстанавливали порядок.

— Дамочки, поступили известия от взвода Б, — сообщил полковник Грейвс. — Они потеряли восемь человек, но уже идут к лагерю. Ожидаемое время прибытия — завтра в одиннадцать утра. Из-за этой отсрочки комиссар Макензи решил больше не откладывать дела в долгий ящик — всем джунглевым бойцам приказано собраться на инструктаж через двадцать минут.

Лоренцо спал под сенью звезд на груде листьев, собранных на опушке джунглей и очищенных от колючек и ядовитых соков. Катачанцам выделили казарму, но из-за того, что коек там оказалось куда меньше, чем желающих прилечь бойцов, многие решили спать снаружи. Слишком много времени утекло с тех пор, как они делали это в последний раз.

Звуки ночных джунглей навевали на Лоренцо спокойствие. Шелест листьев на ветру, голоса ночных хищников, бульканье воды или еще чего-то — все это будто доносилось издалека. Ему хотелось оказаться сейчас глубоко в лесу. Территория, расчищенная валидианцами, остро разила гарью. Лоренцо привык спать под зеленым сводом — но сегодня он был черным, усеянным белыми точечками далеких-предалеких светил. Ночное небо было кристально чистым, воздух — теплым. Казалось, Рогар-3 хотел показать гостям свою лучшую сторону. Как будто он желал ослабить бдительность катачанцев, дабы скрыть свою истинную, дикую красоту. Этим Лоренцо было не обмануть. Он с нетерпением ждал рассвета, чтобы поближе познакомиться с миром.

Он не мог без волнения вспоминать об инструктаже Макензи. Комиссар, вооруженный списком катачанских отделений, распределял их на разные задачи. Взводу Б по причине отсутствия дали самое неинтересное задание — усилить местную охрану. Если им повезет, к ним в гости пожалуют орки, чтобы развеять местную скуку. Остальным катачанцам комиссар поручил сделать то, что никак не удавалось валидианцам: навязать бой самим оркам. А это, естественно, означало схватку и с самими джунглями.

— Я знаю, о чем вы думаете, — добавил полковник Грейвс после того, как замолчал Макензи. — «Это мир джунглей, пусть даже мир смерти, но все равно, ничего особенного». Спешу сообщить вам, что с Рогаром-3 все обстоит совершенно иначе. По словам комиссара, еще год назад планета была настоящим райским уголком. Не знаю, что здесь случилось, да мне и не очень-то интересно — но, как видите, дамочки, это уже не рай.

Чуть позже Доновиц сыпал фразами вроде «климатического изменения» и «смещения оси» — но лично Лоренцо было все равно.

Куда сильнее ему хотелось узнать, почему Империуму никак не удавалось расширить территорию лагерей Даже для того, чтобы удерживать столь небольшой участок, требовалась круглосуточная работа целого отделения гвардейцев. Стоило сжечь одно растение, как на его месте с потрясающей скоростью вырастало два новых.

— По прибытии на Рогар, — сказал Грейвс, — эксплораторы обратили особое внимание на странную энергетическую сигнатуру планеты.

Само собой, Лоренцо уже знал об этом (за что стоило поблагодарить Доновица).

— Я ничего этим не хочу сказать, просто будьте начеку. Мало ли что может таиться на этом мире смерти, и пару сотен погибших гвардейцев — лучшее тому доказательство.

Макензи развернул грубо набросанную карту местности и показал известные крепости орков. Комиссар планировал напасть на одну из них: согласно разведданным, она была слабо укреплена, так как зеленокожие всецело полагались на защиту джунглей. При этих словах катачанцы саркастически фыркнули.

В эту операцию пойдет взвод А и огрины, в то время как два отделения из взвода Г должны будут установить ловушки и ждать подкрепления из других крепостей орков. Остальные отделения займутся линиями снабжения — серией молниеносных атак им предстояло рассеять внимание врага.

Отделение Лоренцо стояло последним в списке, и все десять бойцов радостно загорланили, когда Макензи объявил, что эта задача была самой важной и опасной. Комиссару пришлось прикрикнуть на катачанцев, чтобы заставить их замолчать.

— Есть орк, который доставляет нам особые проблемы, — произнес он, — местный воевода. Вы знаете, каково это — убиваешь одного, а на его месте тут же появляется другой. Но этот куда умнее остальных. Солдаты зовут его Большим Зеленкой. Ему удалось организовать тварей — последние налеты я бы даже назвал более-менее спланированными. И еще у этого орка хорошо развито чувство самосохранения. Большинство воевод лично возглавляют свои банды, а этот предпочитает оставаться в тылу. Лишь из-за того, что он протянул дольше своих предшественников, о нем среди орков уже ходят легенды. Большая Зеленка хорошо влияет на их боевой дух. Даже слишком хорошо. Я хочу его смерти!

По словам комиссара, гвардейцы практически добрались до логова воеводы, когда «джунгли стали совершенно непроходимыми». Им приблизительно известно его местоположение, но само логово хорошо замаскировано. Катачанцам поручалось найти и прикончить орочьего воеводу. Задание по проникновению, одно убийство. Ничего сложного, подумал Лоренцо.

Но затем Макензи их всех огорошил.

— Учитывая важность задания, отделение возглавлю я. Тихо! — закричал он в ответ на протесты катачанцев.

Сержант Грейсс, который еще секунду назад широко улыбался, теперь выглядел так, будто ему влепили пощечину.

— Со всем уважением, сэр, — раздраженно сказал он, — вы не джунглевый боец. Лучше пусть бойцами командует тот, кто знает джунгли как свои пять пальцев.

Макензи ухмыльнулся

— В отличие от расхожего мнения, сержант, на офицерских курсах нас учат не только болтаться без дела и пить амасек. Меня обучили ведению боевых действий в джунглях, скажу даже больше — на практике. Уверен, ваш стиль командования можно сравнить с атакой со штыками наголо, но нам предстоит нанести точный удар. Для этой работы мне нужен… — он повысил голос, чтобы перекричать возгласы несогласных, — мне нужен тренированный, умелый боец, который понимает важность возложенной на него задачи и будет повиноваться без вопросов и жалоб. Со всем уважением, сержант, не думаю, что вы именно такой человек.

Уж что-что, а служить под началом Макензи Лоренцо совершенно не улыбалось. Но, с другой стороны, он ни за что не променял бы это задание. Он чувствовал гордость от мысли, что Грейвс порекомендовал именно его отделение, хотя и не питал на этот счет особых иллюзий. Полковник наверняка выбрал их из-за опытности Грейсса или длинного послужного списка Дугана и Армстронга. Вероятно, он даже не знал, как зовут Лоренцо. Но, скорее всего, Макензи сам выбрал их, возможно, просто, чтобы позлить Грейсса.

Катачанцы настояли на том, чтобы им позволили самим нести ночное дежурство, к вящему недовольству валидианцев, которые уже были заняты охраной лагеря. Лоренцо также вызвался добровольцем, но его смена пока не наступила. Он крепко спал, зная, что за ним присматривают товарищи, когда перед рассветом врожденное чувство опасности вырвало его из сладких объятий сна.

Лоренцо резко открыл глаза и встретился с пристальным желтым взглядом.

Джунглевая ящерица, ненамного больше той, которую он видел вчера. Каким-то образом ей удалось проскользнуть между часовых из двух полков и подкрасться к нему. Ее глаза были совершенно неподвижны, гибкое тело приподнялось на двух задних лапках, похожих на крошечные стволы деревьев. Во время дыхания крошечные ящерицы ноздри медленно и спокойно подрагивали, а ее пасть походила на тонкую линию, немного подернутую у краев, поэтому казалось, будто она смеется с катачанца.

Лоренцо видел ящериц, которые могли выдыхать огонь и плеваться ядом, или даже за пару секунд выпотрошить человека. Встречались ему и такие пресмыкающиеся, которые могли влезть в человека и управлять им, словно марионеткой. Лоренцо понятия не имел, что умела эта ящерица, но не сомневался, что способность была из ряда смертоносных. Иных зверей на мире смерти просто не водилось. И сейчас одна из этих тварей оказалась рядом с ним.

Лоренцо лежал, не смея шелохнуться, он внимательно следил за желтыми глазами в поисках малейшего намека на грядущее нападение.

Медленно, мучительно медленно, Лоренцо потянулся к катачанскому клыку на ноге.

Внезапно рот ящерицы разверзся, став едва ли не больше самой головы — и в кратчайшую долю секунды Лоренцо заметил метнувшийся красный язык с блестящей иглой на кончике. Лоренцо выхватил нож и попытался откатиться вбок, уже зная, что не успеет вовремя.

В воздухе просвистело что-то металлическое, из ящерицы брызнула густая зеленая кровь, и Лоренцо мигом вскочил на ноги.

Из головы ящерицы торчала лишь рукоять катачанского клыка, приколов ее язык в выжженной земле. Обычный человек наверняка благодарил бы за спасение Бога-Императора, но Лоренцо давным-давно понял, что в подобных делах не было божественного вмешательства. За это ему стоило сказать спасибо своим товарищам.

— Ты уж прости, друг, — сказал Майерс, вынул из ящерицы нож и, как ни в чем не бывало, принялся листком оттирать с него кровь и мозг. — Эти твари, как хамелеоны, могут менять цвет чешуи, чтобы сливаться с окружением.

Как всегда, вместе с Майерсом был Сторм Дикарь — мускулистый, бородатый катачанец, один вид которого говорил о том, что он без лишних слов оторвет тебе голову. Его лицо расплылось в ослепительной улыбке.

— Этой ночью мы прихлопнули уже парочку, — произнес он, — но эту услышали лишь тогда, когда она оказалась за нами. Пришлось за ней побегать какое-то время.

— Все нормально, — ответил Лоренцо и благодарно кивнул.

Больше не приколотая ножом, ящерица свалилась на бок. Ее язык вывалился наружу, истекая кровью и ядом. Теперь, когда Лоренцо смотрел на нее сверху, она казалась крошечной и неопасной. Сейчас она ничем не напоминала ту смертоносную тварь, которой была еще мгновение назад. Лоренцо вдруг стало интересно, что сделал бы с ним яд — ослабил, парализовал или же сразу убил?

— Думаешь, это и есть те «невидимые монстры», о которых здесь только и говорят? — спросил Сторм.

Лоренцо пожал плечами.

— Надеюсь, что нет, — ответил Майерс, пряча нож обратно в ножны. — Хотелось бы чего-то посерьезней.

Катачанцы завтракали похлебкой, которую Дуган сварил из местных растений. Лоренцо уже много месяцев не ел ничего вкуснее, но еда стала даже еще лучше, когда Сторм бросил в нее освежеванную тушку ящерицы. Бойцы с нетерпением ждали начала задания. Единственным облачком на небосклоне служил комиссар Макензи — что особенно раздражало Грейсса.

— Не понимаю, что Империум здесь вообще забыл, — проворчал он, не отрываясь от похлебки. — Планета находится одному Императору ведомо где, здесь не достаточно ресурсов для промышленной добычи, а про колонизацию мне даже говорить не хочется! Скажу даже больше — если орки завтра улетят с Рогара-3, мы едва ли задержимся здесь дольше. По-моему, все дело в том, что армия Императора не может бежать перед врагом. А орки не хотят уходить отсюда потому, что здесь есть с кем воевать.

— Ей, умерьте пыл, сержант, — предостерег Вудс. — Это уже попахивает ересью.

— Черт, пойми меня правильно, — сказал сержант. — Я готов сражаться, как и любой другой, просто мне бы хотелось, чтобы отсюда убрались и орки, и гвардейцы. Лишь джунглевые бойцы и джунгли, как оно и должно быть.

— Да, с этим сложно не согласиться, — улыбнулся Вудс.

— Но, конечно не нам это решать, — вздохнул Грейсс. — Мы просто идем туда, куда прикажут, сражаемся с теми, с кем прикажут, и прыгаем тогда, когда прикажут.

Лоренцо вспомнил слова сержанта о славе. Ему никогда не видать ее, если Макензи возьмет дело в свои руки. Он говорил себе, что седому сержанту еще не раз выпадет шанс проявить себя, но, судя по подавленному взгляду Грейсса, тот убедил себя, будто других возможностей ему больше не представится. Лоренцо не раз видел, что случалось с людьми, которые начинали думать подобным образом — эта мысль становилась навязчивой идеей, преследовавшей их денно и нощно.

Зал постепенно начал пустеть, когда к столу подошел валидианец и уселся рядом с Лоренцо. Гвардейцу было около тридцати, хотя выглядел он несколько моложаво. Он не был полным, но и мускулы его оставляли желать лучшего. У него слегка обвисали щеки. Мгновенно оценив гвардейца, Лоренцо решил, что на Катачане он бы не дожил и до половины своего возраста.

Грейсс поднял глаза.

— Ты ошибся столом, мальчик, — прорычал он, хотя валидианец был ненамного младше его. — Твое место в другом конце зала.

— Знаю, сержант, — ответил гвардеец. — Я просто хотел представиться перед выходом. Бракстон.

Он протянул руку, но Грейсс даже не взглянул на нее.

— Я адъютант комиссара Макензи, пишу для «Орла и Болтера». Не слыхали обо мне? Меня назначили в ваше отделение, и этим утром я выступаю вместе с вами.

— Черта лысого! — рявкнул Грейсс, отпихнул от себя тарелку и опрометью бросился из зала. Вудс насмешливо ухмыльнулся Бракстону и последовал за сержантом. Майерс и Сторм, которые сидели чуть дальше, были полностью поглощены собственным разговором, поэтому Лоренцо остался наедине с незваным гостем.

— Не обращай внимания на Старого Упрямца, — сказал он. — Твой начальник у него в печенках сидит.

Бракстон кивнул.

— Похоже, у комиссара настоящий талант к этому, — валидианец и джунглевый боец обменялись мимолетными улыбками. — Просто подумал, вам следует знать, что не все мы похожи на него или Энрайта.

— Энрайта? Кто это?

— Сержант, из-за которого началась буча. Уж он-то любит нарваться на неприятности. Не разбей ваш боец ему нос еще перед дракой, уверен, что это непременно сделали бы позже… Энрайт и его дружки никак не могут смириться с тем, что нуждаются в вашей помощи. По их мнению, мы можем разобраться с орками своими силами.

— Но проблема не в орках, — отметил Лоренцо.

— Знаю, — ответил Бракстон. — Рогар-3 изменился. Я заметил это куда лучше других, потому что… ну…

Он поерзал на стуле.

— После того, как меня сюда направили, я не слишком часто воевал, понимаешь? Но на прошлой неделе я впервые за долгое время опять оказался в джунглях и…

Лоренцо навострил уши.

— Клянусь, — продолжил Бракстон, — эти джунглевые ящерицы выросли вдвое по сравнению с теми, что я видел в последний раз, и они никогда не были такими агрессивными. Он прятались, стоило нам приблизиться к ним менее чем на десять метров. Да мы на них упражнялись в стрельбе! Теперь же они поднабрались храбрости и даже шныряют возле самого лагеря. Одна из них ужалила Маркса. Вены на его шее и лице враз почернели, он кричал, молил нас о помощи. Нам пришлось убить его — его вопли могли привлечь орков.

— Просто хотел сказать, — произнес Бракстон, — хорошо, что за дело взялись профессионалы.

— Макензи не разделяет твое мнение, — заметил Лоренцо.

— Знаю, но будь на это моя воля, я бы оставил всю работенку вам. Мы вас будем только тормозить. Но комиссар еще юн, ему хочется доказать, чего он стоит. Думаю, он хочет приручить джунглевых бойцов. И до кучи убить Большую Зеленку.

— А ты просто следуешь за Макензи, верно?

— Мне предстоит написать о его славной победе — конечно, если повезет выжить.

Лоренцо взглянул на Бракстона с новой, доброжелательной стороны. Похоже, он просто подчинялся приказам, как и всякий другой — и кто знает, возможно, он был умелым бойцом. Но, как и большинство гвардейцев, его призвали на службу уже взрослым, в шестнадцать или семнадцать лет. Лоренцо же научился обращаться с ножом раньше, чем ходить. К восьми годам катачанские дети должны были укротить дикого грокса: тяжелое испытание, которое пережить удается далеко не каждому. Жизнь на мире смерти была далеко не медом. Ты мог вырасти в джунглях или же увянуть в них.

За словами гвардейца Бракстона крылась невысказанная мольба о помощи. Но люди с планеты Лоренцо (впрочем, как и любого другого мира смерти в Империуме) знали только один закон: закон джунглей. Выживают сильнейшие.

Четвертая глава

На улице стояло погожее утро, солнце ярко светило, температура была несколько выше, чем предыдущей ночью, в воздухе — ни намека хотя бы на легкий ветерок. Большинство валидианцев находилось на плацу, и некоторым из них жара определенно не нравилась. Но для катачанцев она была в самый раз, а сам Лоренцо находил ее освежающей.

На поляне раздетые по пояс вспотевшие солдаты занимались физическими упражнениями под громкие возгласы сержантов. Отделения джунглевых бойцов готовились к отбытию. Бойцы из взвода А вооружались автопушками и тяжелыми болтерами, а также подготавливали трех «Часовых», которым первыми предстояло ввязаться в бой.

Макензи все время ошивался между солдат, перекидываясь словечками с сержантами и беспрестанно жалуясь на отсутствие у катачанцев обмундирования.

— В джунглях форму легко порвать, — объяснял ему полковник Грейвс.

Естественно, Макензи ответ нисколечко не удовлетворил.

Обычно отделение Грейсса сейчас бы делало пробежку или отжималось, но вместо этого сержант сидел, подтянув колени к груди, и орал на каждого, кому хватало глупости пройти возле него. Малдуин раздобыл краски цветов местной растительности и сейчас старательно наносил их на тело. Его примеру последовало пара других катачанцев, среди которых были и Майерс со Стормом, попутно радующихся солнышку, которое теплыми лучами ласкало их тела. Тем не менее, Лоренцо решил не заниматься «творчеством», вознамерившись пройти уготованное ему испытание в тяжелой камуфляжной куртке и с парой полос жира на лице.

Тем временем, Макензи определенно надоело, что солдаты не стоят по стойке «смирно» в ожидании проверки, и он скривился так, что этого не мог не заметить даже Грейсс. Старый сержант в ответ пожал плечами и поднялся на ноги. Катачанцы вразвалочку последовали за командиром, ясно давая понять офицеру, что они о нем думают. Макензи, в свою очередь, был несколько расстроен отсутствием у бойцов наплечников с идентификационными номерами, но с этим он сейчас ничего не мог поделать. Комиссар не преминул произнести суровую речь, в которой то и дело встречались вчерашние фразы «я приведу вас в форму», «лучшие гвардейцы в Империуме», а также несколько затасканных клише, вроде «когда я говорю прыгать…» и «по моему приказу вы и по битому стеклу поползете…».

— Нам предстоит идти четыре дня, — в завершение сказал комиссар. — Тем, кому посчастливится выжить — все восемь. Будет намного проще, если мы для начала познакомимся.

С этими словами Макензи достал лист бумаги и начал перекличку.

— Сержант Грейсс.

— Так точно!

— Так точно, кто?

— Так точно, сэр! — насмешливо отозвался сержант.

— Рядовой Армстронг.

Когда Патч откликнулся, Макензи двинулся дальше, оценивающе разглядывая каждого названного солдата, и запоминая их лица. Дуган, Сторм, Майерс, Доновиц, Малдуин, Вудс, Лоренцо и, наконец, Ландон.

Естественно, Бракстона комиссар уже знал. Валидианцу удалось откопать на складе необъятных размеров камуфляжную куртку, в которой он выглядел довольно нелепо. Макензи также облачился в камуфляжную форму, хотя фуражку он предпочел оставить. Та была немного большой для комиссара, и лишь торчащие уши юноши не давали ей сползти.

— Сэр, а зачем вы нацепили на голову мишень? — спросил Грейсс с едва сдерживаемым презрением.

— Это символ власти, сержант, — огрызнулся Макензи. — Скоро вы поймете. Скоро вы у меня все поймете.

По настоянию комиссара они во главе с сержантом двинулись быстрым темпом в две шеренги. Сам Макензи шел замыкающим, изредка выкрикивая приказы.

Тем не менее, они перешли на шаг, едва пересекши линию деревьев — и Лоренцо заметил, что Макензи мгновенно перебрался в центр группы, так, чтобы между ним и джунглями стоял, по крайней мере, один катачанец. По пути комиссар постоянно сверялся с грубым наброском карты и полевым компасом, ведя отделение курсом около двадцати пяти градусов.

— Мы идем в обход, — ответил он на вопрос бойцов, — чтобы избежать небольшого лагеря орков к северо-западу отсюда.

— Сэр, мы могли бы задать им перцу, — предложил Вудс.

— Не сомневаюсь, рядовой, — холодно бросил комиссар, — но, как я уже сказал на инструктаже, это секретная операция. Если хоть один орк прознает о нас и расскажет остальным, то мы можем возвращаться прямо сейчас — наши шансы добраться до воеводы будут равны нулю.

— Подумаешь, секретная… — обиженно пробормотал Вудс, но, как ни крути, Макензи был прав.

Деревья сомкнули над ними свои ветви, защищая от наиболее яростных солнечных лучей, хотя воздух был все еще спертым. Бракстон мигом начал истекать потом, то и дело вытирая мокрый лоб. Кругом витал запах паленого, и вскоре под ногами катачанцев захрустели мертвые, почерневшие листья. Эту территорию совсем недавно обрабатывали огнеметами, хотя едва ли это принесло сколь-либо ощутимый результат. Глядя на некоторые растения, могло показаться, будто они росли здесь годами.

Поход то и дело перемежался треском лазерных выстрелов, когда они замечали очередную джунглевую ящерицу. Отделение постоянно находилось настороже — Майерс и Сторм всех предупредили, что те умели сливаться с местностью, а Лоренцо добавил то, что разузнал у Бракстона. Каждый боец вслух поклялся, что не закончит свои дни так, как тот незадачливый валидианец, но Лоренцо знал — да и другим наверняка было об этом известно — что люди куда крепче не выдерживали той мучительной боли, которой с лихвой хватало на мире смерти.

Через какое-то время ящерицы будто поняли тщетность своих усилий и теперь старались держаться на расстоянии (хотя Лоренцо не сомневался, что столкнуться с ними им еще придется и, возможно, не раз).

Постепенно запах паленого ослабевал, трава становилась выше, деревья росли более плотно, едва пропуская сквозь спутанные ветви солнечный свет. Неожиданно позади катачанцев возникло растение-плевателя с пурпурной головкой, но Майерс расстрелял его раньше, чем оно даже успело открыть рот.

Лоренцо пробрала дрожь, но ощущение было приятным.

Как давно ему хотелось очутиться в темном сердце джунглей! И теперь его желание, наконец, сбылось — Лоренцо встретился с настоящим Рогаром-3.

Они шли уже около двух часов, когда Бракстон сказал ближайшим к нему джунглевым бойцам — Майерсу и Сторму, что ему кажется, будто за ними кто-то следует. Ответом ему послужила пара всезнающих улыбок, поэтому гвардейцу пришлось позвать Макензи.

— Сэр! Сэр, думаю, за нами хвост.

Юный офицер приказал остановиться, и отделение молча простояло пару минут. Макензи нахмурился.

— Вы что-то слышали?

— Нет, сэр, — забормотали катачанцы.

— Я слышал что-то вон там, — Бракстон ткнул пальцем на кроны деревьев.

— У тебя просто воображение разыгралось, — решил Макензи, хотя в его голосе сквозила неуверенность.

Лоренцо услышал, как Сторм шепнул Майерсу: «похоже, локаторы комиссару нужны только для красоты».

— На самом деле, — с немалым удовольствием сказал Грейсс, — за нами действительно идут. Все остальные знали об этом с тех самых пор, как мы вышли из лагеря.

Макензи порозовел.

— Что? Почему мне ничего не сказали?

— Он на нашей стороне. По правде говоря, для нас большая честь, что он присматривает за нами.

Комиссар в замешательстве просмотрел список имен.

— Все вроде на месте, — пробормотал он.

— Этот человек работает в одиночку, — сообщил ему Дуган.

Макензи нахмурился.

— Это неприемлемо. Операция была спланирована до последней мелочи, и я не позволю какому-то отщепенцу поставить все наши планы под угрозу, — сказав это, он повернулся к джунглям. — Эй, рядовой! Выходи оттуда!

Дуган кашлянул.

— Сэр, не кричите так. Вдруг здесь орки или гретчины какие…

Комиссар не обратил на его слова внимание.

— Рядовой, меня зовут комиссар Макензи, и я требую, чтобы ты немедленно показался. Даю тебе десять секунд. Если к тому времени ты не выйдешь, я отправлю тебя под трибунал!

Эхо его слов утонуло в листве. Где-то вспорхнула птица. Джунгли безмолвствовали.

— Может он просто вас не слышит? — предположил Майерс.

Сжав кулаки, Макензи резко обернулся к катачанцам.

— Если кто-то заметит или услышит этого человека, доложить мне немедленно! Понятно? Немедленно!

Отделение вновь двинулось в путь.

Дуган сбавил скорость, пока не поравнялся с Бракстоном и благосклонно кивнул валидианцу.

— Как правило, если Слай Мэрбо не хочет быть увиденным или услышанным, так оно и будет — и тут даже катачанцы не исключение. Парень, я поражен.

Час спустя джунгли стали настолько густыми, что бойцам пришлось достать ножи и расчищать ими путь. Армстронг и Малдуин вышли наперед, их коготь дьявола и гладкий, черный ночной жнец с легкостью рассекали жалящие растения и толстые пурпурные лианы.

Малдуин едва успел выкрикнуть предупреждение, когда из травы у его ног вылетела туча насекомых. Каждое из них было размером с палец Лоренцо, с черными волосистыми тельцами и полупрозрачными крылышками. Армстронг отпрыгнул с пути роя, но тот со злым жужжанием полетел за попятившимся Малдуином. Пару насекомых катачанец раздавил о ближайшее дерево, еще двоих разрубил ножом.

Остальное отделение поспешно отступило как можно дальше. Лоренцо торопливо поднял лазган и прицелился, выжидая подходящий момент. Он выстрелил одновременно с Грейссом, Доновицем и Вудсом, лазерный огонь изжарил нескольких насекомых, хотя казалось, их едва ли стало меньше.

Майерс со Стормом бросили рюкзаки на землю и начали распаковывать составные части тяжелого огнемета. Они быстро соединили их, затем Сторм поднял его, а Майерс прицелился в рой. Первая огненная струя задела кончики волос Малдуина и подожгла часть насекомых, их безжизненные опаленные тела посыпались на землю затухающими огоньками. Малдуин бросился на траву, и следующим выстрелом Майерс испепелил большую часть оставшегося роя.

По Малдуину все еще ползало около десятка насекомых, но он перекатился, раздавив собою тех, кто не успел вовремя слететь. Остальные бойцы принялись затаптывать и разрезать ножами уцелевших. Майерс и Сторм выпустили еще одну, упредительную струю туда, откуда вылетел рой. Затем катачанцы окружили лежавшего на земле Малдуина. Он ошеломленно моргал, его раскрасневшееся лицо было покрыто укусами.

— Какого черта ты творишь, Малдуин? — зло прикрикнул на бойца Грейсс. — Тебе больше заняться нечем, кроме как тревожить гнездо насекомых? Ты разве не видел его?

— Видел, сержант, — ответил он. — Я хотел переступить через него, но твари все равно набросились на меня.

— Похоже, они реагируют на вибрации, — предположил Доновиц. — Или на тепло тела — хотя в таком климате подобное маловероятно. Но зачем они атаковали, если на их гнездо никто не хотел напасть?

— Просто они злобные уродцы, — сказал Грейсс, помогая Малдуину подняться. — Все в порядке, Акулий Укус?

— Я чувствую себя ходячим дуршлагом, — угрюмо ответил солдат. — Они меня с ног до головы искусали, залезли, гады, в ботинки, под рюкзак, за воротник…

— Покажи мне, — резко сказал Грейсс.

За следующуюпару минут сержант тщательно осмотрел Малдуина. Лоренцо знал почему — на Катачане обитало существо, известное как сосудистый червь, оно проникало в жертву и откладывало у нее в крови яйца. Сейчас Грейсс хотел убедиться, что насекомые не оставили в Малдуине подобных «сюрпризов». Убедившись, что боец в норме, сержант заставил его ответить, сколько тот видит перед собой пальцев — обычная проверка на токсины. Малдуин ответил правильно, и Грейсс с мрачной улыбкой взял его за руку.

— Жить будешь, — завершил он. — Возможно.

— Теперь мы можем идти? — нетерпеливо спросил Макензи.

Дальше они шли куда осторожнее, дорогу впереди взялись расчищать Вудс и Доновиц. Как только Вудс заметил среди травы еще одно гнездо, все поспешно отошли назад, а Майерс со Стормом приготовили огнемет.

— Чего вы ждете? — воскликнул Макензи. — Просто сожгите его ко всем чертям!

Бойцы покосились на Грейсса, но старый сержант покачал головой и потянулся за палкой.

Он бросил ее в улей, и воздух вновь почернел от облака насекомых. Майерс дернул пальцем на спусковом крючке, готовый мгновенно испепелить рой, если людям будет грозить хоть малейшая опасность. Но насекомые, казалось, не замечали катачанцев — какое-то время они покружились, а затем со злобным жужжанием вернулись в растревоженное логово.

— И что это было? — непонимающе спросил Макензи. — Вы просто хотели их раздразнить?

— Я хотел понаблюдать, — поправил его Грейсс. — Парни, вы заметили что-то?

— Вон тот красный цветок, — отозвался Доновиц. — К нему насекомые не подлетали.

Грейсс кивнул.

— Думаю, ему стоит уделить особое внимание.

Лоренцо проследил за пальцем Доновица и увидел растущий на стволе дерева красный цветок с восемью красивыми лепестками — он показался ему самой прекрасной вещью из всего виденного на Рогаре-3. Теперь Лоренцо не сомневался, что цветок этот опасен.

Грейсс подобрал еще одну палку и ткнул ею в цветок. Его лепестки сомкнулись на ней подобно тискам, и сержант, как ни старайся, не смог ее даже вытащить. Он попробовал выдернуть цветок с корнем, но тот вцепился в дерево мертвой хваткой. А затем цветок издал ор столь пронзительный, что Лоренцо показалось, еще мгновение, и у него треснет голова.

Грейсс выхватил клык и одним взмахом отсек головку от стебля. Крик тут же оборвался, и красные лепестки закрылись обратно. Сержант повернулся к бойцам с растеньицем в руке.

— Сам по себе цветок не кажется опасным, — прокомментировал он, — но следите за тем, чтобы он не ухватил вас за ногу. Вероятнее всего, вы останетесь в плену до тех пор, пока поблизости не появится хищник покрупнее.

Будто в ответ на его слова, над головой у них раздался трепет крыльев. Между деревьями скользнула тень. Хищная птица, подумал Лоренцо, она ответила на сигнал цветка, но, увидев, что кругом были люди, и ни один из них не попался в ловушку, улетела.

— Сейчас, — сказав это, Грейсс бросил головку цветка в гнездо и отбежал на безопасное расстояние. На этот раз в гуле насекомых послышались нотки неподдельной тревоги — и, судя по тому, что звук удалялся, они явно бежали отсюда. Спустя минуту, насекомые исчезли в джунглях.

Доновиц кивнул.

— Им это не понравилось. Похоже, эти цветки охотятся на насекомых, поэтому они научились распознавать их запах.

— Ладно, — резко бросил сержант. — Всем рассредоточиться и искать похожие цветки.

Ноздри Макензи гневно вздулись.

— Полагаю, вы забыли, кто здесь отдает приказы, сержант.

— Если у вас идея получше, комиссар, — не растерялся Грейсс, — я готов ее выслушать.

— Сержант, вы хотите, чтобы мы их себе на головы надели? — запротестовал Вудс Спец.

— На головы, на куртки, да хоть на штаны, — прорычал Грейсс. — Спец, мне все равно куда, главное чтобы запах отпугивал насекомых.

Присоединившись к поискам, Лоренцо не мог не заметить, что Малдуин выглядел слегка одурманенным. Увидев, что за ним наблюдают, катачанец тут же собрался и мрачно улыбнулся.

— Голова немного кружится, — сказал он извиняющимся тоном. — Похоже, чертовые насекомые высосали из меня пару пинт крови. Я только немного отдохну…

Лоренцо был не единственный, кто не спускал глаз с Малдуина. Он всегда был самым обезбашенным из них, за исключением, возможно, Вудса — постоянно шел впереди, с блеском в глазах, дикой улыбкой на лице и ночным жнецом в руке. Сейчас же Малдуин едва плелся позади. Пару раз он сбился с шагу и чуть не упал, но Лоренцо знал, что лучше не предлагать помощь, пока тебя самого о ней не попросят.

Малдуин часто прикладывался к фляге, но остальные катачанцы предпочитали молчать (хотя они не знали, когда смогут пополнить запасы).

— Ты беспокоишься за него? — тихо спросил его Бракстон.

Лоренцо пожал плечами.

— Что ты думаешь об этом? Тебе раньше приходилось сталкиваться с подобными насекомыми? Видел искусанных ими людей?

— Пару раз. Вреда от них немного. Но я никогда не видел, чтобы рой нападал с такой яростью.

Катачанец кивнул.

— Они могут переносить болезни, — сказал он со знанием дела. — Акулий Укус вполне мог что-то подцепить. Возможно, скоро он заболеет. Если вообще не умрет. Из-за этого Старый Упрямец заставил нас принять меры предосторожности.

Все они выжали сок из стеблей красных цветов, после чего втерли его в кожу.

— Новый мир — новые правила. Есть лишь один способ узнать каковы они, и Акулий Укус отлично это знает.

— А почему вы зовете его Акульим Укусом?

— Меня с ними тогда еще не было, — ответил Лоренцо.

С ними поравнялся Дуган.

— Посейдон Дельта, — начал ветеран. — Нам предстояло пересечь топь, но нас поджидал сюрприз — гигантская болотная акула. Она улавливает зыбь на поверхности воды на расстоянии десяти километров, а в ее пасти ты мог бы уместиться во весь рост. Акулий Укус — тогда еще просто рядовой Малдуин — завел «Часового» прямо в топь. Ты видел их в лагере: бронированные шагоходы с цепными пилами и огнеметами… Мы используем их, когда нуждаемся в грубой силе. Нога «Часового» застряла в тине, и болотная акула вскрыла кабину пилота как консервную банку, одним махом проглотив Рида. Но Малдуин…

Мы стреляли по ней с берега, но лучи просто рикошетили от твари. Малдуин тонул, придавленный обломками, а акула уже начала к нему подбираться. Мы думали, ему конец. И тут — можешь себе представить? — он как затолкнет ей в глотку связку осколочных гранат!

У нее была такая толстая шкура, что мы даже не услышали взрыв. Она принялась биться и стонать, а затем пошла на дно. Мы с Грейссом вытащили Малдуина из тины. Ему повезло, ведь он мог с легкостью лишиться руки или даже головы. Сомкни акула пасть секундой раньше… подумать страшно. Вот так Малдуин и заработал свое прозвище.

— Вижу, прозвища играют для вас большую роль, — полюбопытствовал Бракстон. — Среди вас есть Спец, Старый Упрямец, а ты — Стальная Нога, да?

— Как-нибудь в другой раз расскажу, — сказал Дуган.

— А Слай Мэрбо?

— Вот насчет него я не уверен, — признался Дуган. — Не знаю, прозвище ли это или же настоящее имя. Возможно, он его сам выдумал. Как бы то ни было, оно ему идет. К чему эти расспросы, сынок?

— «Орел и Болтер», — немедленно ответил Бракстон. — Просто хотел написать о вас. Всем известно, чем занимаются джунглевые бойцы, но именно о вас мало кто знает. Я подумал, что статья о жизни на вашем родном мире — Катачане, верно? — могла бы уменьшить наши разногласия.

Дуган кивнул.

— Хочу дать тебе совет, сынок. Не все здесь любители поболтать. Нет, конечно, если ты будешь ошиваться здесь достаточно долго, то наверняка услышишь все военные байки, но если будешь выпытывать кого-то вроде Старого Упрямца о его прошлом, будь готов к тому, что он расспросит и тебя. Штыком, вероятнее всего.

На какое-то время Бракстон затих. Но не прошло много времени, как он опять повернулся к Лоренцо и задал вопрос, которого тот так боялся.

— А какое прозвище у тебя, Лоренцо?

— У меня его нет, — ответил он. Этого не стоило стыдиться. — Пока нет.

Первым их услышал Армстронг. Он замер, прислушиваясь, и остальные быстро сделали то же самое.

Топчущие по подлеску шаги. Утробное хрюканье, издавать которое могла лишь глотка. Поблизости был кто-то, несколько существ, и они не пытались скрыть свое присутствие. Бракстон обернулся к Лоренцо и одними губами прошептал: «Мэрбо?» Лоренцо покачал головой.

Секундой позже катачанцы растворились среди джунглей — Лоренцо заметил смятение на лице Бракстона, когда тот понял, что остался совершенно один. Сам он скользнул за дерево, пытаясь слиться с его стволом. Малдуин спрятался там же, присев рядом с ним. С такого расстояния Лоренцо увидел, что его лихорадило — его бандана стала мокрой от пота, а дыхание было хриплым и неровным.

Сторм залег неподалеку так, чтобы укрыться со всех сторон травой. Издалека, а тем более с другого угла зрения он мог показаться невидимым. На самом деле Лоренцо не видел ни одного катачанца, лишь чуть поодаль комиссар Макензи пытался спрятаться за цветущей крапивой.

Опомнившись, Бракстон также нырнул в укрытие.

Шаги раздавались все ближе, послышался шелест листьев. Восемь-девять, подсчитал Лоренцо. Слишком маленькие и шустрые для неуклюжих орков. Скорее всего гретчины. Он были генетическими родственниками орков — меньшими, более слабыми и раболепными, но дьявольски хитрыми. Если они поймут, что их превосходят численно, то, скорее всего, побегут к своим хозяевам.

Похоже, они никуда не спешили и даже не догадывались о катачанцах. По-видимому, гретчины просто искали еду — но им могло и повезти. В столь густых джунглях они не заметят проложенной солдатами тропинки, только если не натолкнутся на нее. А даже если гретчины и найдут отсеченные лианы и выкорчеванные растения, то только приговорят себя к смерти.

Внезапно, сзади на него кто-то набросился.

Подобного поворота событий Лоренцо не ожидал. Он даже не думал, что на него смогут напасть с этого бока. На него кинулся товарищ, которому он доверял свою жизнь бессчетное количество раз. С пылающими от безумия глазами он бросил Лоренцо в грязь и занес над ним черный нож.

Малдуин пытался убить его.

И он кричал. Катачанец бессвязно вопил, и гретчины наверняка услышали его.

Пятая глава

Малдуин был крупнее и сильнее Лоренцо, и определенно тяжелее. Лоренцо оказался прижат к земле под весом товарища, утонув в шершавой на ощупь джунглевой траве. Он хотел дотянуться до катачанского клыка, но Малдуин успел прижать ему руку коленом. Лоренцо только и мог, что отбить другим локтем занесенный над ним нож.

Хотя ночной жнец Малдуина по размерам был несколько меньше катачанского клыка, смертоносности ему было не занимать. Нож был треугольной формы, чтобы оставлять огромные раны, которые не смогут затянуться — а зная Малдуина, лезвие почти наверняка было к тому же еще и отравленным (скорее всего, яд джунглевой ящерицы, подумалось Лоренцо). Малдуин всегда первым среди катачанцев обращал угрозы планеты в собственные преимущества.

Лоренцо ударил его обеими ногами, но тот прекрасно знал, как распределять свой вес для удержания равновесия. Он опять поднял нож, возвышаясь над товарищем с искаженным от слепой ярости небритым лицом и немигающим взором. Пытаться поговорить с ним, призвать к благоразумию, было теперь бессмысленно — Малдуин зашел слишком далеко. Лоренцо даже не догадывался, что сделали укусы насекомых с воображением его товарища, но понимал, что Малдуин его явно не узнает. Он сражался сейчас с собственными демонами.

Лоренцо не мог позволить ему победить, поэтому нащупал лицо Малдуина и растопыренными пальцами ткнул ему в глаза. Ослепленный, катачанец откинул голову назад и взвыл от боли и злости. Лоренцо высвободил правую руку, увернулся от плохо нацеленного удара ножом и вцепился Малдуину в запястье. Когда тот попытался ударить его еще раз, Лоренцо просто отвел выпад, и клинок погрузился глубоко в землю рядом с его головой.

Будь Малдуин в своем уме, то наверняка бы оставил нож до тех пор, пока не сможет безбоязненно вытащить его, но сейчас основные инстинкты подсказывали ему, что ночной жнец был его неотъемлемой частью, поэтому, забыв о Лоренцо, он попытался вырвать оружие из земли. Лоренцо вылез из-под товарища и тут же набросился на него. Он вновь и вновь лупил Малдуина по голове в надежде, что следующий удар заставит безумца потерять сознание, хотя и понимал, что тот был очень живуч. Скорее всего, угомонить без кровопролития его не удастся.

Лоренцо мог достать нож и быстро покончить с этим. С другим врагом, он наверняка бы так и поступил.

В ушах у него так пульсировала кровь, что он едва услышал, как катачанцы выскочили из укрытий и, не обращая внимания на опасность, бросились к гретчинам. Крошечные существа, едва завидев приближение солдат, тут же бросились врассыпную по проложенной ими ранее тропинке.

Даже едва стоя на ногах от боли, Малдуин продолжал отбиваться. Лоренцо иного от него и не ожидал, но к счастью, из-за лихорадки, которая замедляла реакцию его товарища, он с легкостью уклонялся от самых тяжелых ударов.

Наконец, на помощь ему бросился Дуган. Старый вояка знал, что бионическая нога будет замедлять его, поэтому решил подкрасться к Малдуину сзади. Он сгреб его обеими руками, а Лоренцо двумя точными ударами в солнечное сплетение выбил из катачанца дух. Ему вспомнился вчерашний «поцелуй» Вудса, но, в отличие от валидианского солдата, Малдуин был крепким орешком, и бить его означало все равно, что бить сам камень.

Малдуин со звериным рыком вырвался из хватки Дугана, но Лоренцо не пытался остановить его, решив посмотреть, как он поступит дальше. Малдуин затравленно оглянулся по сторонам. Его взгляд непроизвольно упал на торчавший из земли ночной жнец, но тот находился слишком далеко. А затем он сделал последнее, чего мог ожидать Лоренцо. Рука Малдуина метнулась к патронташу, и он достал оттуда подрывной заряд.

Одним быстрым движением выдернул чеку.

Лоренцо и Дуган накинулись на него одновременно с обеих сторон. Дуган попытался вырвать заряд у него из рук, но Малдуин держался за него так же, как ранее за ночного жнеца. Все в Лоренцо кричало ему как можно скорее искать укрытие, но он не собирался бросать Малдуина, пока оставался хотя бы ничтожный шанс на его спасение. Лоренцо схватил обезумевшего товарища за большие пальцы и изо всех сил дернул их.

Подрывной заряд вылетел из рук Малдуина, но Лоренцо успел вовремя подхватить его в сложенные ладони. Он на секунду отвлекся, и Малдуин резко ударил его ногой в лицо. Покатившись по земле, Лоренцо почувствовал во рту кровь. К счастью, Дуган опять схватил товарища, а заряд остался в руках Лоренцо — и, судя по всему, до взрыва осталось чуть меньше секунды.

Он приподнялся на локте, мгновенно сориентировался, где находятся остальные катачанцы, а затем что есть мочи метнул заряд как можно дальше. Едва долетев до верхушек ближайших деревьев, он взорвался, и Лоренцо окатило градом раскаленных осколков.

Дуган ухватил Малдуина за шею и, несмотря на лягание и крики, душил его, пока глаза обезумевшего бойца не закатались. Дуган для верности подождал еще какое-то время и лишь затем разжал хватку. На его лице промелькнуло сожаление, когда ноги Малдуина подкосились, и тот рухнул в высокую траву.

Двое бойцов срезали пару толстых лиан и связали бессознательного товарища по рукам и ногам. Лоренцо выдернул ночной жнец из земли и уважительно вложил его обратно в ножны. Даже при таких обстоятельствах он не мог оставить своего товарища без любимого оружия, хотя прежде убедился, что тот не сможет к нему дотянуться.

Услышав вдалеке треск лазерных выстрелов, Лоренцо понял, что его отделение догнало добычу.

Майерс и Сторм первыми вернулись с охоты на гретчинов. Следом за ними пришли Доновиц и Армстронг.

— Как он? — спросил одноглазый ветеран, кивнув в сторону Малдуина. Наверное, он видел начало схватки и догадался об ее причине.

Дуган пожал плечами.

— Сложно сказать. Горячка прошла, так что, скорее всего, с ним все будет нормально. Лучше дать ему проспаться, глядишь, там и в голове прояснится. А что с гретчинами?

— Мы выловили их, — ответил Сторм, оскалив белые зубы. — Думаю, они уже ничего не расскажут своим зеленокожим хозяевам.

Затем из листвы вырвался комиссар Макензи, а за ним — гвардеец Бракстон.

— Что это были за крики? — с ходу выпалил офицер. — И кто бросил бомбу? Зачем мы как угорелые гонялись за этими чертовыми гретчинами, если какой-то идиот выдал нашу позицию всем оркам на планете?

— Мы не смогли предотвратить это, — сказал Дуган.

— Джунгли заглушили взрыв, — добавил Доновиц. — Полагаю, он был слышим на расстоянии, скажем…

— Мне без разницы, рядовой! — отрезал Макензи. — Вся операция пошла наперекосяк. Где Грейсс?

Обернувшись, он едва не подпрыгнул от неожиданности, когда сержант бесшумно возник у него за плечом. Комиссар перевел дух и вновь завел.

— Сержант Грейсс! Разве вы не можете поддерживать дисциплину среди своих бойцов? Бог-Император мне свидетель, многого я от вас не жду — но лучше бы я уже вел в джунгли орков. Они хотя бы подчиняются приказам!

Грейсс взглянул на Макензи так, будто тот был кислотным червем, которого сержант нашел на ботинке. Казалось, остальные катачанцы даже не шевельнулись, но секунда — и они уже обступили комиссара тесным кругом.

Никто из них не проронил ни слова, но что-то неуловимо изменилось.

Лоренцо поймал взгляд Бракстона. Валидианец не понимал, что происходит, но внутренним чутьем догадывался, что комиссар хватил лишнего. Побледнев, он инстинктивно встал спиной к спине с Макензи.

Макензи держал себя в руках, но Лоренцо заметил в его взгляде тревогу.

Сержант Грейсс первым отвел взгляд. Он отступил на полшага назад, и напряжение чудесным образом исчезло.

— Хорошая работа, парни, — рявкнул сержант. — Просто немного не повезло. Акулий Укус слетел с катушек, с этим ничего нельзя было поделать, но вы поступили правильно.

Грейсс никогда не рассыпался в похвалах — как правило, в них никто и не нуждался — поэтому Лоренцо понял, что предназначалась она не джунглевым бойцам. Макензи, хоть и выглядел раздраженным, все же предпочел держать язык за зубами.

Лишь когда Грейсс приказал Вудсу поднять связанного Малдуина, комиссар нарушил молчание.

— Что ты творишь, Грейсс? — злобно прошипел он. — Рядовой уже однажды выдал нас. Мы не можем позволить, чтобы это случилось вновь.

— Этого не повторится, — пообещал Грейсс. — Я присмотрю за ним.

Его тон не оставлял места для пререканий, но Макензи не уловил скрытый намек.

— Он болен и может быть заразным. Что мы можем здесь для него сделать?

— У вас есть в лагере лекарства, которые могли бы помочь ему?

— Нет, — твердо ответил Макензи.

— Тогда мы берем Малдуина с собой, — с такой же решительностью заявил Грейсс. — И он будет с нами, пока я сам не увижу, что для него уже ничего нельзя сделать.

— Думаете, вы сможете пронести его всю дорогу до логова воеводы и обратно? Вы твердо уверены, что он не проснется по дороге и не привлечет к нам орков? Нет, сержант. Нет, нет, нет. Хотя мне это самому не нравится, но я приказываю вам бросить рядового ради успеха задания!

— Извините, сэр, — сказал Вудс, который без особых усилий взвалил крупного Малдуина на плечи. — Но этот вопрос решать не только сержанту. Акулий Укус мой друг. Если вы хотите бросить его на съедение ящерицам и птицам, то сначала вам придется убить меня.

С этими словами Вудс вызывающе повернулся к ним спиной и зашагал в джунгли. Остальные катачанцы, не теряя времени, присоединились к нему. Макензи с надеждой обернулся к Грейссу, но, заметив на его лице злобную полуулыбку, принял единственно верное решение — впал в угрюмое молчание.

Марш продолжился.

Вечером на них напали.

Небо в просветах между листвой все еще сохраняло немного синевы, но с заходом солнца джунгли утонули в тенях. За день листья впитали много тепла, но теперь оно начало испаряться. Естественно, катачанцы были привычны к джунглевым ночам, они отлично видели в сумраке, чего нельзя было сказать о Макензи с Бракстоном — пару раз оступившись, гвардейцу пришла в голову мысль сделать факел.

— Ты хочешь привлечь к нам всех тварей в джунглях? — зашипел на него Грейсс. — И ослепить нас всех?

Они не слышали, как над ними собираются птицы. Это само по себе было необычно — по своему опыту Лоренцо знал, что подобные существа не могли с такой слаженностью слететься за столь краткое время.

Удары их крыльев походили на близящийся гром, хотя они доносились со всех сторон одновременно. Птицы в своей массе походили на грозовое облако, столь темное, что даже катачанцы ничего не могли сквозь него увидеть. И вдруг они подобно граду прорвались сквозь листья — но градины тут же превратились в вопящие и царапающиеся дротики из чистой ярости.

Лоренцо едва успел выхватить катачанский клык и прикрыть им лицо. Другой рукой он схватился за лазган и принялся очередями палить над головами товарищей. Казалось, будто воздух заполонили кружащиеся клинки, которые так и норовили оцарапать, порезать или клюнуть его плоть. Из-за бури черных крыльев Лоренцо едва мог прицелиться, но когда на него, вытянув когти, бросилась особенно здоровая птица, он не преминул воспользоваться возможностью. Вонзил ей штык прямо в сердце и мрачно улыбнулся, когда по его пальцам потекла теплая кровь. У Лоренцо не было времени, чтобы сбросить тельце, поэтому он еще раз выстрелил из лазгана и взмахнул им как дубиной, сбив по пути парочку небесных хищников. Мертвая птица соскользнула со штыка и с влажным шлепком хлопнулась ему на ботинок.

Чей-то клюв вцепился ему в ухо, и Лоренцо отмахнулся клыком, но из-за этого его лицо на долю секунды оказалось открытым, и еще одна птица попыталась выклевать ему глаза. Лоренцо вовремя отвернулся, но стая сорвала с него бандану и принялась тягать его за волосы. Лоренцо наобум палил из лазгана, но, казалось, птицы лишь прибывают. Вдруг они вцепились в его винтовку и, скребя когтями по корпусу, попытались выдернуть ее у него из рук. Силы явно были неравны, поэтому птицы разом навалились на оружие и потянули ствол к земле, так, что Лоренцо теперь не мог выстрелить, не опасаясь при этом попасть себе по ногам.

Катачанец, за неимением других вариантов, бросил оружие на землю и яростно пнул одну из нерасторопных птиц, которая не успела слететь с лазгана, после чего наступил еще на одну и сломал ей шею.

Ему показалось, или стая действительно начала уменьшаться? Теперь Лоренцо мог рассмотреть каждую птицу по отдельности. На первый взгляд они казались угольно-черными от кончиков крыльев до когтей. В их темных глазах отсутствовало какое-либо выражение — ни гнева, ни удовлетворения — лишь пустота. Они яростно размахивали короткими крылышками, пытаясь удержать небольшие тельца на лету, то и дело клацая черными клювами, походившими на уродливые крюки.

Лоренцо прижался спиной к дереву, чтобы птицы не набросились на него сзади, продолжая без устали отмахиваться клыком от наседающих врагов. Теперь у них храбрости несколько поубавилось, они держались на безопасном расстоянии, выжидая подходящего момента. Лоренцо сделал ложный выпад, и одна птица, попавшись на уловку, метнулась к нему. Катачанец одним ловким ударом вспорол ей брюхо, и из нее посыпались внутренности.

Другая попыталась напасть на него сбоку, но Лоренцо схватил ее за горло и сломал шею. Труп птицы упал в растущую груду тел у его ног — и вдруг он почувствовал, как что-то цапнуло его за колено. Сперва Лоренцо подумал, что на него напала какая-то покалеченная птица, и поднял ногу, чтобы пнуть ее, когда понял, что внизу их было куда больше. Все вокруг опять почернело от птичьих тел. Подкрепление.

Птица внизу подпрыгнула и так сильно вцепилась ему в лицо, что, не прикуси Лоренцо язык, то наверняка бы заорал. Он ничего не видел, в рот и нос полезли липкие от крови перья.

Он попытался отодрать птицу, но ее сородичи начали клевать ему руки, не позволяя дотянуться до нее. Он бросился на землю и с усилием оторвал ее от себя вместе с добрым куском кожи. Теперь, сжимая ее в руках, Лоренцо смог подробнее рассмотреть птицу, и от этого зрелища даже он, успевший повидать многое за свою недолгую карьеру, удивленно открыл рот.

Голова птицы была практически оторвана, она безжизненно болталась на крыле, пока не отвалилась и упала в траву. Поразительно, но тело продолжало двигаться, и это были не конвульсивные судороги, которые могли последовать после смерти, но вполне осмысленная и почти успешная попытка вырваться из рук катачанца. Содрогнувшись от отвращения, Лоренцо ударил птицей о дерево с такой силой, что раздавил тщедушное тельце. Лишь после этого она окончательно затихла.

Затем Лоренцо краем глаза заметил, как по его ногам поползли новые птичьи трупы: у некоторых были сломаны лапки, у других перебиты крылья или хребты, еще у одних по пути высыпались внутренности. Кое-кто умер задолго до самой битвы. С их изглоданных костей сползала сгнившая плоть, а вонь стояла такая, что не будь у Лоренцо стальной закалки, его наверняка бы стошнило.

Первые скелеты добрались до его коленей и попытались допрыгнуть до горла, но их крылья были настолько истрепанными и прогнившими, что тела упали, так и не долетев. Лоренцо попытался стряхнуть их, но они были очень цепкими. Ему пришлось повторить ранее действие Малдуина — он упал и принялся кататься по земле, почувствовав под собою приятный хруст костей. Один скелет вцепился Лоренцо в лицо, но он пронзил его ножом. Лезвие прошло через пустую глазницу птицы, и Лоренцо с отвращением отшвырнул ее прочь.

Внезапно, птицы вокруг него замерли, не делая больше попыток напасть на него. Убедившись, что ему ничто не грозит, Лоренцо взглядом нашел товарищей и с облегчением заметил, что те уже победили или побеждали в собственных схватках. Лоренцо, не теряя времени, бросился им на помощь, и все вместе они быстро добили оставшихся птиц. Сильно уменьшившись в размерах, стая превратилась для джунглевых бойцов в легкую добычу.

Наконец, все стихло.

Бойцы собрались вместе и принялись осматривать раны. Больше всех досталось Ландону — все его лицо было в крови, но острых птичьих когтей не удалось избежать никому, кроме Малдуина. У всех товарищей Лоренцо виднелись глубокие порезы на руках и лицах, и, судя по покалывающей боли на щеках и лбу, выглядел он не лучше. Помимо этого, у него были также порваны рукава и штанина.

Бракстон также выдержал бой, хотя выглядел он неважно. С раскрасневшимся лицом, едва дыша, гвардеец тяжело прислонился к ближайшему дереву. Сторм выглядел особенно измотанным — птицы вырвали из его бороды огромные клочья. Дуган злобно вычищал перья, которые забились в сочленения бионической ноги.

Первым отозвался Вудс.

— Это было довольно… занятно, — сказал он. — Кто хочет еще?

Макензи явно был не в настроении.

— Что это была за чертовщина? — требовательно спросил он. — Я пробыл здесь год, и никогда не видел ничего подобного.

Грейсс нахмурился.

— Правда?

На мгновение, вражда между ними будто смягчилась перед лицом общей проблемы.

— Как бы это сказать, — начал Макензи, — они всегда были злобными, но после нескольких стычек научились держаться от нас на расстоянии.

— Птицы даже не пытались улететь, даже когда поняли, что им не уцелеть, — задумался Доновиц. — Как будто им не оставили другого выбора.

— Даже в смерти, — проворчал Макензи.

— Некоторые птицы умерли еще пару месяцев назад, — сказал Доновиц. — На их скелетах совершенно не было кожи. Что могло их воскресить?

Какое-то время бойцы молчали, обдумывая вопрос. Подавив дрожь, Лоренцо опустил глаза на раздавленные и сломанные кости у своих ног, в любой момент ожидая, что они вновь оживут.

Грейсс попытался разрядить обстановку.

— Скорее всего, это была чертова самозащита! — произнес он так, будто это все объясняло. — Наверное, мы зашли на их территорию. Что думаешь, Башка? По-моему, они что-то здесь защищали? Может быть, яйца?

Макензи в ответ покачал головой.

— Еще пару недель назад здесь ничего не было. Я выслал сюда отделение на разведку, и они ни о чем подобном не докладывали.

Грейсс удивленно поднял бровь.

— Сюда? Вы уверены, комиссар?

— Конечно, уверен, сержант. Что вы имеете в виду?

— Я знаю, что в джунглях легко скрыть следы, но могу поклясться, до нас сюда заходили довольно давно.

Комиссар принялся рыться в поисках карты. К тому времени его адъютант уже пришел в себя, хотя был довольно бледным.

— Могло быть и хуже, верно? — спросил Бракстон, и Лоренцо взглянул на него, пытаясь понять, что он хотел этим сказать. Убедиться, что катачанцы все держат под контролем? Или что хуже уже и быть не могло, а ему удалось пережить это? Он совершенно не понимал валидианца.

— Я хочу сказать, большинство из нас отделалось царапинами. Если только…

— Что «если только»?

Взгляд Бракстона упал на Малдуина, и тут Лоренцо осенило.

— Успокойся, парень, — нарочно растягивая слова, произнес Вудс. — Если бы птицы отравили нас, то мы бы уже догадались. У тебя что-то болит? Лично я никогда не чувствовал себя более здоровым. Прямо жду не дождусь, когда мы продолжим путь!

— Малдуин не догадывался, — тихо сказал Бракстон.

Лоренцо и Вудс переглянулись между собой, и Лоренцо понял, что они подумали об одном и том же: Малдуин с самого начала чувствовал недомогание, даже пытался бороться с первыми галлюцинациями. Он знал, но был слишком горд, чтобы рассказать об этом остальным.

— Если тебе нечем заняться, то поволнуйся лучше насчет тех «царапин», — резко сказал Вудс. — Здесь любой порез может стать смертельным. На джунглевых мирах распространено множество болезней, и не все они передаются насекомыми или грызунами. Большинство из них ты даже не видишь, но они постоянно окружают тебя. Эти болячки только и ждут, как бы проникнуть в тебя!

Вудс пошевелил пальцами, изображая бактерию, копошащуюся внутри Бракстона, а затем так быстро сжал их в кулак, что гвардеец подскочил от неожиданности.

Катачанец рассмеялся, но Лоренцо не присоединился к нему. Казалось, Вудсу нравилось измываться над Бракстоном, хотя описанная им угроза была настоящей. Возможно, запоздало подумал он, в этом и крылась причина нападения птиц.

Шестая глава

Макензи без устали твердил, чтобы они разбили лагерь — схватка, видимо, забрала у него слишком много сил — но Грейсс настаивал на продолжении марша.

— От этого места веет смертью, — проворчал он и пнул свежий птичий труп, который, даже лишившись крыльев и головы, выполз из кустов и попытался наброситься на ногу сержанта. — Одному Богу-Императору ведомо, что попытается напасть на нас сегодня. Еще более крупные птицы, наверное.

Но Лоренцо знал, что на самом деле была еще одна причина. После атаки джунглевые бойцы как-то сникли. Теперь они вели себя еще тише, поминутно озираясь по сторонам. Никто не проронил ни слова, пока обрабатывали раны стерилизирующей жидкостью и синтекожей. Даже Вудс, который сейчас мог бы вдоволь посудачить о произошедшем, казался подавленным. Как верно подметил Брасктон, им приходилось встречаться и с более страшными угрозами, но с подобной этой — никогда. То, как птицы сражались даже за гранью смерти — все это казалось другим. Катачанцы испокон веков жили по законам природы, но этой ночью все встало с ног на голову. Грейсс хотел увести их подальше от проклятого места, занять чем-то другим.

— Пять минут, бойцы, — бросил он. — Заканчивайте со своими делами и уходим отсюда!

Левый глаз Ландона затек кровью — видимо, одна из птиц успела клюнуть его своим кривым клювом. Майерс и Сторм прислонили салагу к дереву, обтерли лицо тампонами из аптечки и принялись накладывать на глаз повязку.

— Подумать только, — добродушно сказал Сторм, — ты и повоевать-то толком еще не успел, а уже рвешься получить кучу шрамов. Что, так сильно хочешь получить кличку?

— Быть того не может, Дикарь, — отозвался Майерс, — хоть он и салага, но не даст себе выбить глаз — как-никак, один Патч у нас уже есть.

— Точно, — с напускной серьезностью согласился Сторм, — двух таких быть не может.

Ландон улыбнулся, но тут же скривился от боли. У Лоренцо внутри похолодело. Он знал, что Майерс и Сторм всего лишь старались поддержать парня, но на мгновение он испугался, что салага заработает кличку быстрее него. Лоренцо тут же отогнал эту мысль и выругал себя — его товарищ был ранен и нуждался в помощи. А если бы вместо Ландона в грязи сейчас валялся Лоренцо, задаваясь вопросом, сможет ли он еще когда-нибудь видеть на оба глаза?

Армстронг обрабатывал глубокий порез на руке, блестевший среди переплетения старых шрамов. Он зашивал его иголкой, зажав во рту палку, чтобы не закричать от боли. Но как только Грейсс скомандовал подъем, Армстронг, как и все остальные, поднялся на ноги и лихо забросил рюкзак за спину.

Макензи понял, что сержант был прав, поэтому не стал спорить. Но от Лоренцо не укрылся взгляд комиссара — ему определенно не нравилось то, что катачанцы во всем подчинялись своему сержанту, а не старшему по званию офицеру. Ничего кроме проблем, это не сулило.

Через полтора часа, оказавшись в менее густой части джунглей, Грейсс замер и приказал всем замолчать. Какую-то секунду он внимательно вслушивался, а затем сказал, что здесь можно остановиться. Бракстон сбросил с себя рюкзак и с тяжелым вздохом повалился на землю, но тут же с виноватым видом поднялся обратно, увидев, что катачанцы взялись за работу. Первым делом они срезали все растения, которые могли оказаться опасными. Доновиц заметил притаившегося за деревом плевателя кислотой. Они прочесали подлесок, и Майерс увидел джунглевую ящерицу. Та бросилась ему на ноги, куда выше, чем Лоренцо мог себе представить, но Майерс одним взмахом ножа рассек ее прямо в воздухе.

— Стоит разжечь огонь, — сказал Доновиц, обращаясь скорее к сержанту, нежели к комиссару.

Грейсс согласно кивнул, и Макензи тут же открыл рот, явно собираясь возразить.

— Думаю, риск оправдан, — резко произнес Грейсс. — Когда поешь горячей пищи, то и воевать станешь лучше. И довольно скоро стемнеет. Не знаю, как вы, но я предпочитаю видеть, что ко мне подкрадывается — а в ночных джунглях появляется очень много новых тварей, скажу я вам.

— К тому же, сэр, — как всегда вежливо сказал Дуган, — мы сможем узнать, какие существа боятся огня.

— А какие — нет, — про себя добавил сержант.

— А где Слай Мэрбо? — вдруг спросил Бракстон. — Он не придет?

Ответом ему послужило молчание. По правде говоря, никто из катачанцев понятия не имел, где сейчас был Мэрбо. Они не видели и не слышали его уже несколько часов. Возможно, во время нападения птиц он стрелял откуда-то сбоку, но в суматохе боя Лоренцо мог и не заметить его. Или Мэрбо разведывал дорогу, но столкнулся с орками и занял снайперскую позицию, где он мог ждать часами или даже днями — сколько будет нужно. Лоренцо не сомневался, что где бы сейчас ни был Мэрбо, он сможет о себе позаботиться. Слай вернется.

Джунглевые бойцы быстро расправились со своими пайками — все они дико устали, и никому уже не хотелось охотиться или собирать коренья. В любом случае, за прошедший день катачанцы начали сомневаться, что знают об этих джунглях хоть что-то, поэтому никто не рвался прямо сейчас проверять свои догадки на практике.

Ночь наполнилась трепетом крыльев летучих мышей, тихим стрекотом насекомых, а в какой-то момент мимо бойцов протопало что-то крупное и тяжелое. Огонь привлекал странных, похожих на мотыльков существ, и хотя они не казались агрессивными, Армстронг заметил у них зазубренные жвала, и джунглевые бойцы на всякий случай старались давить их при первой же возможности.

Кроме того, здесь водились змеи. Сторм заметил, как одна из них, длиною около метра, тонкая и черная, пыталась уползти под корни дерева. Он взглянул в ее глаза-щелки, бросая вызов, и змея уставилась в ответ на катачанца. Она зашипела, сделала выпад — и лишь тогда, убедившись, что она представляет опасность (как будто в этом могли быть какие-то сомнения) — Сторм поймал ее за голову и пальцами закрыл пасть. Дикарь вырвал змею из гнезда, взял в обе руки и изо всех сил ударил о землю. Все случилось так быстро, что Лоренцо успел заметить только рисунок в виде серебряного треугольника на ее спине. Сторм бросил безжизненную тушку Доновицу, который, наверное, во время своей вахты попытается выдавить из ее желез яд для анализа.

Лоренцо не очень хотелось ложиться в месте, о котором он почти ничего не знал. Но другого выбора у него не было, и к тому же он доверял своим товарищам, поэтому Лоренцо все же улегся на сырую землю и вскоре уснул.

Его разбудил Сторм.

Лоренцо потянулся к клыку и хотел уже вставать, но Сторм легко тронул его за плечо, и в глубинах его косматой черной бороды расцвела яркая улыбка.

— Спокойно, друг, — рассмеялся он. — Все в порядке, просто сейчас твоя очередь стоять на вахте.

Лоренцо расслаблено кивнул и бросил взгляд на небольшой клочок неба прямо у себя над головой. Когда катачанец ложился спать, тот был непроглядно черным, но сейчас уже немного посветлел. Если у Рогара-3 и была луна, то Лоренцо ее пока не заметил. Он набросил на себя куртку и надел патронташ, после чего осмотрел лазган.

Единственным источником света в лагере катачанцев служили угольки от костра. Они зашипели и затрещали, когда Майерс расшевелил их палкой, чтобы те окончательно не погасли. Было довольно прохладно, поэтому Лоренцо придвинулся поближе к костру, пытаясь хоть немного согреться.

— Кстати, Дуган был прав, — заметил Сторм. — Ящерицы действительно не любят огонь. Они стараются держаться от него подальше, хотя мы слышали, как они шипели неподалеку. Захочется стейка на завтрак — поищи по кустам.

Дуган кивком поприветствовал Лоренцо. Им придется вместе делить последнюю двухчасовую вахту. Вполне в духе Грейсса, подумал Лоренцо, поставить его в паре с ветераном, как будто за ним все еще нужно было держать глаз да глаз. Остальные бойцы казались темными кучками во мгле — хотя он смог узнать сержанта по тихому, но явственному храпу, подобно пускающему газы гроксу. Бракстоном, наверное, был тот, кто все время дергался и тихо постанывал, а Малдуином естественно тот, которого привязали к дереву.

— Присматривайте за ним, — посоветовал Сторм, кивнув в сторону лежавшего без сознания товарища. — Вудс рассказывал, что он проснулся посреди его вахты и принялся бормотать что-то о демонах и чудовищах. Спецу пришлось хорошенько огреть его по голове, что он успокоился.

Новости не обрадовали Лоренцо. Он надеялся, что в этот раз одна из трав, которые Доновиц насильно запихнул в Малдуина, окажет эффект и сумеет развеять галлюцинации. Несмотря на то, что Грейсс и Вудс наговорили Макензи, катачанцы понимали, что не смогут тащить Малдуина вечно — довольно скоро им придется признать, что его уже не спасти.

Майерс и Сторм улеглись спать, и вскоре их тяжелое дыхание слилось с сопением вокруг Лоренцо. Он уселся на пень, который остался после того, как Армстронг своим мачете наколол дров. Пень был слишком маленьким и неудобным, но комфорт был едва ли важен, если от твоей бдительности зависела жизнь товарища.

Дуган также это понимал, пока медленно обходил лагерь. Его тихие шаги были едва слышны, но Лоренцо мог сказать, что искусственная нога ступала чуть тяжелее, чем настоящая. Дуган не любил сидеть на вахте — риск, что в критический момент нога заест, был слишком велик.

Прошло около сорока минут, когда Лоренцо заметил свет.

Поначалу он не понял, что это было: слабое синее свечение среди деревьев, продлившееся всего мгновение. Лоренцо не смог определить его местонахождение, более того, он даже представить не мог, как далеко оно находилось. Лоренцо замер, перестав затачивать катачанский клык — Дуган, который во время последнего круга находился позади него, понял его движение и поступил также.

Возможно, это был всего лишь отблеск зари. К этому времени небо уже стало насыщенного индигового света. Но вот опять. Свет казался слишком мягким и тусклым, чтобы принадлежать факелу, он явно был не человеческого происхождения. И в то же время он был слишком большим и продлился слишком долго, чтобы сойти за случайный отблеск оружия или доспехов.

Лоренцо потянулся за палкой и быстро утопил в золе едва живые угольки костра. Синий свет теперь казался более четким, но все еще несколько неясным, будто все время скрывался где-то на самой границе зрения. Одно мгновение он плавал на уровне земли, а в следующее уже мелькал среди ветвей на уровне головы, и всякий раз, когда Лоренцо пытался сфокусировать на нем взгляд, он будто ускользал от него. Возможно, светящееся существо, подумал Лоренцо. Каким там словом пользовался Башка? «Биолюминесценция». Наверное, стоило разбудить товарищей, но он представил себе их лица, когда окажется, что это был всего лишь рой светлячков.

В любом случае, свет не приближался.

Лоренцо глядел на него еще какое-то время.

Он блеснул и погас.

Еще секунду назад из костра вилась тоненькая струйка дыма. Теперь же она иссякла. И небо чуть просветлело. Нахмурившись, Лоренцо нагнулся к золе и осторожно к ней прикоснулся. Она все еще теплела, но все же была холодней, чем следовало. Какое-то время его разум пытался понять то, что говорили чувства: прошло несколько минут, а он даже не заметил этого. И когда, наконец, Лоренцо понял, что произошло, он застыл от ужаса.

Свет загипнотизировал его, притупил его разум. Пока Лоренцо смотрел на него, могло случиться все, что угодно. К ним в лагерь могло пробраться какое-нибудь существо и утащить спящих катачанцев.

У его плеча возникла чья-то тень. Лоренцо резко обернулся, но то был всего лишь Дуган.

— Все нормально, сынок, — прошептал ветеран. — Мы всего лишь отключились на пару минут. Остальные в порядке.

— Вчера в обеденном зале Старый Упрямец рассказывал о чем-то похожем, — вспомнил Лоренцо.

Почему воспоминание приходит с таким трудом?

— Что-то насчет… насчет призраков. О свете, который уводил гвардейцев в… засады, что ли. Не понимаю… кажется, будто эта штука забралась мне в голову.

Дуган мрачно кивнул.

— Я иду туда, — заявил он.

— Но…

— Нам нужно узнать, с чем мы столкнулись. Не волнуйся. Мы уже увидели, на что способен этот свет, и сумели стряхнуть наваждение. Все дело в концентрации. Он даже не заметит меня.

— Ты прав.

Конечно, он был прав. Лоренцо пожалел, что не подумал об этом раньше, ведь тогда он смог бы сам вызваться и пойти туда в одиночку. Возможно, даже заработать себе кличку.

— Я пойду с тобой, — предложил он.

Дуган покачал головой.

— Тебе нужно остаться здесь и охранять лагерь. Возможно, свет хочет увести нас подальше, чтобы сюда смогло пробраться кое-что похуже.

— Можно разбудить кого-то.

— Не надо пока поднимать панику. Лучше я схожу один. Ты можешь оказаться прав насчет того, что впереди засада. Если будут проблемы, я крикну. Тогда разбудишь остальных, и пойдете за мной. Я рассчитываю на тебя, Лоренцо.

Лоренцо лишь покачал головой.

— Я пойду с тобой.

Дуган положил руку ему на плечо и с непоколебимой решительностью посмотрел ему в глаза.

— Дай мне сделать это, — сказал он. — Мне нужно сделать это!

Теперь Лоренцо не сомневался, что ему придется уступить. Он мрачно кивнул, и Дуган с улыбкой похлопал его по руке. В следующую минуту он пошел в джунгли, туда, где в последний раз виднелся синий свет. Спустя пару секунд он уже полностью растворился среди листвы.

Почему Дуган так хотел сделать это?

Он ведь уже получил свою толику славы. Почему бы ему не дать другим отведать ее? Почему Лоренцо согласился с ним? Почему он не убедил Дугана, что ему это было нужнее?

Лоренцо поднял палку — и вдруг его охватила такая злость, что он не заметил, как дерево треснуло в его стиснутом кулаке, загнав в палец занозу. Как он вообще сможет доказать, что чего-то достоин?

Лоренцо тряхнул головой, ужаснувшись своим мыслям. Он уважал своих товарищей и доверял им более, чем кому-либо. Лоренцо взглянул на лежащие тела, пытаясь напомнить себе об этом — но ярость вернулась, и теперь он уже ненавидел их, каждого из них за то, что они не отпустили его. Он ненавидел Грейсса Старого Упрямца и Вудса Спеца, но больше всего — Дугана Стальную Ногу.

Свет вернулся. Лоренцо никак на него не отреагировал, как будто знал, что он никуда и не исчезал. Он казался ярче прежнего, и теперь был позади него. Совершенно не в той стороне, куда ушел Дуган. И ближе. Казалось, стоит протянуть руку — и ты коснешься его. На секунду, всего лишь на секунду, Лоренцо подумал, что синий свет обманывает его, играет с его мыслями и чувствами — но затем истина ускользнула, и он позабыл о ней.

Но свет мог и не заметить его, пришел к заключению Лоренцо. Откуда ему знать, что здесь еще кто-то остался? Возможно, он подумал, что Лоренцо ушел вместе с Дуганом, поведясь на его хитрость. Теперь он, наверное, думал, что сможет безнаказанно убить спящих катачанцев — но здесь свет ошибался. Он явно недооценил Лоренцо.

Пару шагов. Всего пару шагов во тьму — больше и не нужно было. Пару шагов, и Лоренцо мог стать героем, человеком, который поймал сам свет.

Но что-то в нем воспротивилось. Лоренцо поспешно оторвал взгляд от света и потряс головой. Катачанец понял, что он затуманивал его рассудок, хотя определенно не понимал всю глубину его воздействия. Он припомнил слова Дугана. Все дело в концентрации. Лоренцо начал думать о своих товарищах, о том, что они были живыми и осязаемыми. Слух, дыхание, чувства — все в норме. Убедившись, что все его столь же остры, как и прежде, Лоренцо повернулся обратно.

Синий свет все еще ждал его.

Ему стоило позвать Дугана, но Лоренцо не хотел спугнуть свет. Ему стоило разбудить товарищей, но проклятое сияние заставляло его думать, что те не преминут украсть положенную ему славу. И ему явно не стоило бросать их здесь, спящих и беззащитных, но от света его отделяло всего пару шагов, и он держал себя в руках.

Всего пару шагов.

И еще пару.

Вокруг Лоренцо сомкнулись джунгли, но он не волновался, так как знал, что не ушел слишком далеко. Свет все еще маячил впереди, а Лоренцо знал, что тот не пытался ускользнуть. Стоит ему обернуться, и он увидит лагерь. Товарищи мигом придут к нему на помощь, стоит ему только позвать их.

Но Лоренцо никого звать не собирался. Он не нуждался в чьей-либо помощи. В мыслях Лоренцо оставил джунгли Рогара-3 и оказался в совершенно ином месте. На своем родном мире, Катачане. Он вел на охоту группу детей (среди которых, возможно, находилось и его чадо), и они с благоговением ловили каждое его слово и совет. Он был человеком, который заработал себе кличку. Более того, Лоренцо стал величайшим катачанским героем, снизошедшим до того, что решил передать детям толику своей мудрости.

Лоренцо указал на смертоносное растение с шипами, которое притаилось среди листвы, и осторожно обошел его. Он услышал сопение впереди и поднял руку, приказывая всем замолчать. Лоренцо полез вперед, лазганом отпихивая ветки. В центре небольшой поляны, греясь в теплых лучах света, стоял он: самый ужасный хищник планеты, чье имя стало легендарным едва ли не во всем Империуме. Зверь, в честь которого назвали его полк. Катачанский дьявол. Они стояли с подветренной стороны, поэтому хищник не мог их учуять. Лоренцо махнул детям, чтобы те подошли ближе и взглянули на огромного зверя. Они тут же подчинились и тихо выдохнули от страха и удивления. Лоренцо вспомнил, что был таким же в их возрасте, но он хотел показать им, что бояться не стоит, что человек всегда может совладать с природой. Конечно, если он достойный человек.

В их возрасте…

Он отложил лазган в сторону. Это будет честная схватка. Лоренцо вынул нож — метровый коготь дьявола, лучший из катачанских клинков — и бросился на зверя. Существо отпрянуло на шести покрытых щетиной лапах, обнажило огромные когти и взмахнуло хвостом, увенчанным шипом. Лоренцо уже почти забыл, насколько оно было быстрым. Или возможно, это он стал медленным из-за возраста. Сколько ему лет?

Но Лоренцо все еще мог одолеть его.

Он приземлился рядом с существом и занес нож для удара. Но дьявол уже исчез. Лоренцо огляделся по сторонам, но того уже и след простыл. Как ему удалось уйти от него? От… от… какая у него была кличка? Смущенный, он в одиночестве стоял посреди поляны. Смущенный и опозоренный. Ему показалось, будто до него долетел детский смех.

Затем Лоренцо заметил возле себя хвост, и тут он понял, что случилось. Катачанский дьявол просто ушел в поисках места, где было больше света. Мягкого синего света. Лоренцо вновь заметил его среди деревьев, и хотя он не знал, чем тот был на самом деле, катачанец отбросил всякие сомнения. Свет означал безопасность. Теперь все опять обрело смысл. Кроме одного…

Когда он успел так постареть?

Лоренцо знал, о чем за его спиной шептались дети. Они твердили, что он не мог стать героем, ведь Лоренцо пережил ту войну, в которой погибли все настоящие храбрецы. Они обзывали его трусом, говорили, что он никогда не рисковал, никогда ничем не выделялся. И в конечном итоге так и не заработал кличку. Лоренцо слышал их издевки. Он попытался не обращать на них внимания и сконцентрироваться на синем свете впереди. Лоренцо уже едва мог различить его, поэтому он прибавил ходу. В сиянии света он докажет всем, как они в нем ошибались. «Кто-то говорил мне, что джунглевые бойцы не стареют…»

Этого Лоренцо не хотел.

Но даже если и так, для Лоренцо это было недостижимой мечтой. Мало кто из джунглевых бойцов оканчивал свои дни подобным образом, и он даже не надеялся на то, что станет одним из них.

Это было не по-настоящему.

Не по-настоящему.

Осознав это, Лоренцо резко вернулся в реальность, обратно на Рогар-3. Он в ужасе понял, что стоял на берегу неподвижно-гладкого озера, уже занеся ногу над его поверхностью. Лоренцо отпрянул назад, и немного грязи стекло в воду. Попав в озеро, она тут же испарилась в облачке белого пара. Кислота.

Синий свет парил посреди озера, но, поняв, что план провалился, он мигнул и погас. Лоренцо остался в кромешной тьме. Один. Без лазгана.

В той части джунглей, о которой он ничего не знал.

Седьмая глава

Лоренцо было страшно.

Чувство это было ему в диковинку. И, тем не менее, боялся он не потому, что оказался один, бросив свое отделение. Он боялся за жизни товарищей, а не за свою собственную.

Он не знал, ни где оказался, ни куда ушел Дуган. Он понятия не имел, как далеко забрел, загипнотизированный синим светом. Он понимал только одно — ему во что бы то ни стало нужно было вернуться в лагерь. Лоренцо прорывался сквозь джунгли, идя по следу, который даже не помнил, как оставил, попутно проклиная себя за слабость.

Дело было даже не в том, что его не предупредили. Теперь он ясно это понимал. Свет таился в его голове все это время, но проявлял себя так незаметно, что Лоренцо даже представить себе не мог. Он усиливал его желания, разжигал страхи и делал все необходимое, чтобы увести Лоренцо за собой. К гибели. Но ему повезло, ведь он оказался достаточно сильным.

Каким-то чудом Лоренцо сумел сконцентрироваться и освободился от заклинания.

Все, что ему сейчас хотелось, вершиной его желаний было найти своих товарищей живыми. Он вспомнил подозрения Дугана насчет того, что свет пытался увести их из лагеря. Что если в их отсутствие на катачанцев напали? Что если все они уже погибли, и в этом была его вина?

Дуган. Внезапно Лоренцо вновь услышал его голос и увидел мольбу в его глазах. «Дай мне сделать это… Мне нужно сделать это!» Он ни о чем не спросил его тогда и не заметил, что свет околдовал и Дугана также.

Лоренцо резко остановился. Его след куда-то исчез.

Какое-то время он бесцельно рассматривал траву в поисках сломанной ветки или потревоженного листка — чего угодно, что могло бы указать, что он недавно здесь проходил. Ничего. И когда он уже начал терять надежду, задаваясь вопросом, стоит ли ему позвать товарищей, его пальцы что-то нащупали. Что-то прочное и холодное, гладкое и угловатое. Дерево и металл.

Его лазган. Лоренцо пришлось буквально вырвать свое оружие из хватки сорняков — казалось, оно пролежало здесь не меньше недели. Он вновь почувствовал укол тревоги. По мнению Лоренцо, прошло не больше пары минут, максимум полчаса, и предрассветное небо лишь подтверждало его догадку — но во власти синего света даже само понятие времени переставало что-либо значить. Тела его товарищей могли уже давно сгнить.

Он попытался не думать о такой возможности. Нет смысла волноваться о том, что ему изменить не под силу. Сейчас нужно вернуться к лагерной стоянке и разобраться с реальными вещами.

Из-под цветущего растения на Лоренцо уставилась пара желтых глаз. Без лишних раздумий катачанец испепелил их владельца лазерным лучом, только чтобы проверить, что его оружие все еще работало.

Ему в лицо дунул слабый ветерок, и все его царапины начали жечь. Значит, в наваждении он пробыл недостаточно долго, чтобы раны успели зажить. Лоренцо вспомнил, как набросился с подветренной стороны на катачанского дьявола. Ему хотелось надеяться, что, по крайней мере, эта часть фантазии была настоящей. Лоренцо закрыл глаза и повернулся к тому месту, где нашел лазган, и попытался представить себя на той поляне, чтобы вспомнить, какой дорогой он добрался туда.

Открыв глаза, он уже знал, в какую сторону следует идти.

Лоренцо услышал голос среди деревьев — уж не сержанта ли?

Он сорвался на бег и остановился только тогда, когда перед ним возникли фигуры Армстронга и Ландона.

— Что случилось? — одновременно спросили катачанцы.

— Мы обыскались тебя, — сказал Армстронг. — Где…?

— Где все…?

— Мы подумали, тебя что-то сцапало. Хорошо еще, что Акулий Укус проснулся и начал вопить. У Ландона на плече оказалась ящерица, повезло, что мы успели сбить ее оттуда.

— Простите. Я не хотел…

— Где Стальная Нога? Он с тобой?

У Лоренцо все внутри похолодело.

— Вы не видели его?

Он сглотнул и, сгорая от стыда, рассказал обо всем Армстронгу. Пока Лоренцо говорил, ветеран уже вел их в лагерь. По пути к ним присоединились Майерс и Сторм, которые тут же засыпали его вопросами. Армстронг быстро ввел их в курс дела, а Лоренцо показал, куда пошел Дуган. Майерс и Сторм тут же вознамерились продолжить поиски. Армстронг сымитировал хриплое карканье катачанской летающей болотной мамбы, и вскоре к ним по двое подтянулись остальные джунглевые бойцы. Услышав последние известия, они решили начать искать Дугана в указанном направлении.

Сержант Грейсс оценивающе взглянул на Лоренцо и поинтересовался, все ли с ним в порядке. Лоренцо кивнул, после чего Грейсс ткнул в него пальцем и прорычал: «ты — со мной, боец».

Лоренцо поплелся следом за сержантом, стараясь избегать его взгляда. Он догадывался, о чем тот сейчас думал.

Поиски длились еще около часа, чему немало поспособствовал восход солнца. Доновиц и Вудс нашли нечто похожее на след, и Доновиц узнал характерный тяжелый отпечаток бионической ноги Дугана — но, как и в случае с Лоренцо, он оборвался на полпути.

Лоренцо чувствовал, что Грейсс уже был готов сдаться. Но пока он не отдал прямой приказ, у них все еще оставалась надежда. Он нашел заросшую тропу и принялся ножом прокладывать дорогу. Какое-то время Грейсс просто смотрел на него, а затем, к огромному облегчению Лоренцо, достал свой катачанский клык и принялся помогать ему.

Они не прошли и пары метров, когда с дерева возле них соскочила фигура. Это был высокий человек в камуфляжной одежде и обычной бандане, с загорелой кожей и черными волосами, как у Дугана. Сердце у Лоренцо подскочило — он узнал пришельца, но то был не их товарищ. Перед ними стоял Слай Мэрбо.

Раньше он никогда не находился так близко от легендарного «человека-армии». В других обстоятельствах он чувствовал бы себя польщенным, но Мэрбо, казалось, даже не заметил Лоренцо. На его лице не проступала ни единая эмоция, его глаза казались белыми и пронзительными, но мертвыми внутри. Он обернулся к Грейссу.

— Здесь ты не найдешь своего бойца.

Грейсс без лишних вопросов поверил ему на слово.

— Ты не видел его?

Мэрбо покачал головой.

— В этих джунглях легко теряются как вещи, так и люди. Пока еще не разобрался, как именно.

Грейсс тяжело вздохнул.

— Парни, отбой! — крикнул он. — Сбор в лагере!

Ответа не последовало, но Лоренцо знал, что слова сержанта услышали и передали дальше.

— Еще одно, — глубоким, гортанным голосом сказал Мэрбо. — В сорока километрах отсюда на двадцать два градуса находится лагерь орков. Крупный. Не думаю, что валидианцы знают о нем, но ваш путь лежит как раз через него.

Лоренцо даже не спрашивал, когда он успел провести такую глубокую разведку. Как-никак он был Слаем Мэрбо.

— Сможем обойти?

— Если только через кислотную топь, ну или плюс четыре дня пути.

Грейсс коротким кивком поблагодарил ветерана, и в следующее мгновение Мэрбо исчез. Лоренцо лишь моргнул, а тот уже испарился, даже не потревожив листву. Сержант также оглянулся, пытаясь отыскать хотя бы малейший след, но Лоренцо остановил его, положив руку на плечо.

— Нет, вы не можете… рядовой Дуган все еще может быть…

Грейсс поднял бровь.

— Ты слышал Мэрбо. Стальной Ноги больше нет. Смирись.

— Но если он до сих пор в плену у света? Если он его загипнотизировал… Дуган может быть все еще там!

— Ты говорил, что свет пытался заставить тебя искупаться в кислоте.

— Да, но я очнулся.

— И если Стальной Ноге также это удалось, то он давно бы уже отыскал нас. Что с тобой такое, Лоренцо? Ты ведь и раньше терял товарищей.

Лоренцо промолчал. Он не мог словами передать ту боль, которую почувствовал, когда Грейсс прекратил поиск. Сержант был прав, ему и раньше приходилось терять товарищей — ты не мог сражаться в войнах Императора и расти на Катачане, не привыкнув к тому, что смерть неотступно шла за тобой по пятам. Но в этот раз все обстояло иначе. Иначе, потому что слова Дугана все еще крутились у него в голове: «Я рассчитываю на тебя, Лоренцо».

Он подвел Дугана. Подвел их всех. Наконец Лоренцо получил шанс стать героем, и он не справился. Пару раз ему приходилось видеть, что случалось с джунглевыми бойцами, которые теряли доверие своего отделения. Казалось, будто их там не было, будто их даже не существовало. Лоренцо не чувствовал ни грамма жалости к подобным отбросам. В джунглях, если у тебя нет доверия товарищей, считай, у тебя нет ничего. Теперь Лоренцо станет таким же невидимым для остальных, как и для Мэрбо.

— Никак не возьму в толк, — сказал Грейсс, пока они брели к лагерю, — как тебе это удалось?

— Что удалось? — не понял Лоренцо.

— Одолеть заклинание. Как ты вернулся в сознание до того, как искупался в кислоте? Я хочу сказать, не в обиду Стальной Ноге, упокой Бог-Император его душу, он был так же крепок, как и все остальные, но вернулся именно ты.

— Не знаю, сержант. Просто не знаю.

— Должно быть, тут нужна сила разума. Знаешь, мы тут поговорили и решили, что тебе пора получить собственное прзвище.

— Нет! — твердо сказал Лоренцо. — Не за это, сержант.

Грейсс кивнул, и внезапно Лоренцо понял, что сержант отлично понимает его чувства. Он не потерял доверие сержанта. Скорее наоборот — Грейсс не винил его в гибели Дугана, потому что доверял ему и знал, что Лоренцо сделал все от него зависящее. Мало кто из них мог бы сделать больше, даже такой опытный ветеран, как Дуган.

Теперь Лоренцо было стыдно, но не из-за того, что не доверял ему, а потому что подумал, будто его товарищи отвернутся от него. Ему следовало знать их лучше. Лоренцо поклялся, что попытается любой ценой загладить свою вину. Идти стало чуточку легче, как будто с души упало тяжкое бремя. Об этом они никогда не будут больше вспоминать.

Комиссар был в отвратительном расположении духа.

Макензи не распознал сигнал Армстронга, поэтому все это время продолжал вместе с Бракстоном искать в ложном направлении. Он принялся ругать Армстронга на все лады, но Вудс бросился на защиту товарища, и между ними завязалась ссора. По возвращении Лоренцо и Грейсса Макезни тыкал пальцем в грудь Спецу и надрывно орал, что едва не погиб из-за небрежности джунглевых бойцов.

— На меня напала самая большая ящерица из всех, что мне приходилось видеть! Она свалилась с ветки прямо мне на плечо. Если бы Бракстон не застрелил ее, меня бы уже здесь не было.

Лоренцо подавил улыбку, представив лицо комиссара, когда адъютанту пришлось сбивать ящерицу у него с плеча. Вудс оказался менее сдержанным и просто расхохотался. Армстронг обернулся к Бракстону.

— Не думаю, что я смог бы так же метко попасть в такую маленькую цель, — поздравил его ветеран.

Макензи нахмурился, но прежде чем он вновь дал выход своему гневу, Грейсс сдвинул брови и, сжав кулаки, ступил вперед.

— Я повторю то, что сказал вашему сержанту в лагере, комиссар, — прорычал он. — Если у вас проблемы с моими людьми, вы говорите со мной.

Макензи стремительно обернулся к нему.

— И что это даст, Грейсс? Ты уже не раз доказал, что не можешь держать под контролем свое отделение. Большая часть утра ушла на поиски твоих бойцов — в противовес моим недвусмысленным желаниям — только потому, что твоим парням захотелось ночью немного погулять.

— И, конечно же, ваши валидианцы никогда бы так не поступили? — усмехнулся Грейсс.

— Мои солдаты никогда бы не ушли в джунгли за какими-то идиотскими огоньками, сержант. Просто они умеют держать себя в руках! Если рядовой Дуган не сумел сдержаться, нам даже будет лучше без него.

Грейсс говорил тихо, но в его голосе чувствовалась явственная угроза.

— Не давите на меня, комиссар. Я только что потерял хорошего бойца, который не заслужил подобной участи. Я сейчас не в настроении препираться.

Он протянул лазган Вудсу, который без лишних вопросов принял его.

Макензи выпучил глаза.

— Что ж, теперь понятно, где рядовые вроде Армстронга и Вудса научились подобной дерзости! — взорвался он. — Грейсс, с меня хватит. Мне надоело, что ты оспариваешь каждый мой приказ. Насколько я понял, ты не смог бы даже возглавить отделение навозных жуков, о чем я обязательно упомяну в донесении!

Грейсс достал катачанский клык, взвесил его в руке, а затем отдал Вудсу.

— С этого момента, — продолжил Макензи, — считай себя пониженным до звания рядового. На время этой операции моим заместителем будет Бракстон.

Судя по тому, как побледнел Бракстон, ему далеко не льстило столь внезапное повышение.

Сержант стянул рюкзак и с медленной решимостью закатал рукава. Макензи продолжал бушевать, явно не замечая происходящего. Будь здесь Дуган, он непременно бы попытался разрядить обстановку, подумалось Лоренцо. Стальная Нога всегда умел подобрать нужные слова и заставить их звучать вежливо и взвешенно. Но попытайся Лоренцо проделать такое, его бы за это по голове не погладили, поэтому он решил держать язык за зубами.

Первый удар Грейсса застал комиссара врасплох. Голова Макензи мотнулась вбок, он пошатнулся и едва не потерял равновесие. Комиссар, конечно же, видел приближающуюся угрозу, понял Лоренцо, просто до последнего момента не верил, что его смогут ослушаться. Даже сейчас первым делом он постарался не потерять лицо. Макензи гордо распрямил плечи и поднялся во весь свой небольшой росток, и уже собирался сделать выговор Грейссу, когда получил сокрушительный удар в челюсть.

Макензи кубарем покатился в траву и упал на спину, потеряв фуражку. Грейсс поставил ногу на грудь комиссару и склонился над ним.

— Это тебе за то, что сказал о Стальной Ноге!

Затем сержант убрал ногу и с выражением полнейшего презрения повернулся к комиссару спиной.

Лоренцо подумал было, что все уже кончилось, когда Макензи вдруг сделал последнюю вещь, которую от него ожидали. Он вскочил на ноги и с бешеной скоростью и яростью прыгнул на Грейсса.

Сержант заметил его приближение и сделал полуоборот, когда комиссар врезался ему в бок. Джунглевые бойцы отскочили в стороны, пока те метались из стороны в сторону, стараясь покрепче ухватить друг друга и нанести удар посильнее. Наконец Грейссу удалось двинуть Макензи в живот, отчего комиссар согнулся и подставил подбородок по еще один удар. Вудс радостно вскрикнул, когда мощный апперкот заставил Макензи отшатнуться назад. Грейсс бросил противника в грязь, но комиссар собрался с силами и ударом ноги отпихнул от себя сержанта. Вудс поморщился, когда сержант тяжело завалился на землю, а уже в следующее мгновение комиссар оказался сидящим на нем. Макензи принялся без разбору молотить сержанта по лицу, и Грейссу оставалось лишь прикрываться от самых опасных ударов.

Ландон бросил исполненный тревоги взгляд на Армстронга, но тот лишь отрицательно покачал головой.

Грейсс схватил Макензи за запястье. Другой рукой он взял комиссара за горло, прикрыв локтем голову, а затем изо всех сил толкнул его обоими коленями. Глаза Макензи едва не вылезли из орбит, когда он попытался удержаться на месте. Он был хорош, куда лучше, чем думал Лоренцо, но все же не ровня Грейссу. Сержант знал свое тело, каждый мускул не хуже своего катачанского клыка. Он знал, когда следует напрячься, когда надавить, а когда сделать обманное движение, чтобы обхитрить Макензи и заставить его ошибиться. Медленно, но уверенно, сержант одолевал комиссара, и спустя какое-то время Грейсс оказался сверху. Грейсс подмял Макензи под себя и принялся душить его. В глазах сержанта пылал безжалостный гнев, когда он все сильнее сжимал хватку.

Макензи лягался и царапал Грейсса, но тот не сдвинулся ни на миллиметр.

— Брасктон, — задыхаясь, пролепетал комиссар.

Гвардеец хотел было броситься на помощь, но замер, как вкопанный, под тяжелым взглядом Сторма. Схватив трясущимися пальцами руки сержанта, Макензи умоляюще смотрел через плечо, будто ожидая, что джунглевые бойцы спасут его. Комиссару удалось вырваться лишь потому, что Грейсс отпустил его. Сержант дал Бракстону поднять себя на ноги, затем сбросил с руки валидианца и вытер лоб рукой. Он бросил взгляд на лежавшего комиссара, будто вызывая на второй раунд.

Макензи лежал, раскинув руки, пытаясь восстановить дыхание. Почувствовав себя лучше, он поднял дрожащий палец на Грейсса в жалкой попытке сохранить хоть крупицу авторитета.

— Я казню тебя за это, Грейсс, — просипел он. — Если ты считаешь, что Дуган погиб бесславной смертью, то ты глубоко заблуждаешься. Тебя расстреляют! Не сохраняй мы радиомолчание, за тобой бы уже давно пришло отделение валидианцев. А вы все… вы просто стояли и ничего не сделали, когда боец напал вышестоящего офицера. Вы за это поплатитесь. Когда я напишу доклад, вы дорого заплатите. Вы послужите примером каждому чертовому джунглевому бойцу в Имперской Гвардии!

Макензи поднялся и побрел в джунгли, бросив остальным бойцам приказ следовать за ним. Бракстон оглянулся, как будто хотел что-то сказать, но передумал и быстро заторопился за комиссаром. Остальные собрали снаряжение, Майерс и Сторм подняли Малдуина и последовали вслед за ними.

Лоренцо заметил, как катачанцы, а в особенности Грейсс и Вудс, переглядывались между собой, и подавил дрожь. Похоже, комиссару не судилось написать доклад.

Идти было куда легче, чем в предыдущий день, поэтому, несмотря даже на мрачное настроение, отделение продвигалось довольно быстро. Катачанцы начинали постигать Рогар-3. Они узнали, каких растений следует избегать, а сок цветка, который бойцы осторожно нанесли на кожу, отгонял насекомых. Джунглевые ящерицы попытались прыгать на них с деревьев, как та, что напала на Макензи (очевидно, это была их свежая уловка), но катачанцы сразу раскусили трюк и начали состязаться в меткости стрельбы по ним. Естественно, победителем оказался Майерс.

Бракстон нарушил затянувшуюся молчанку, выразив свое восхищение тем, как скоро катачанцы приспособились к новым условиям. Это была попытка навести мостки, но она натолкнулась на стену отчуждения.

Если где-то неподалеку и остались птицы, они старались не высовываться. За всю дорогу Лоренцо не услышал ни одного птичьего крика. И все же воспоминание о существах, которые сражались даже после смерти, висело над отделением подобно темному савану.

Хотя были и хорошие новости. Малдуин, наконец, очнулся, и в этот раз он был в полном сознании. Майерс и Сторм помогали ему идти еще какое-то время, пока тот не начал жаловаться, что вполне сможет передвигаться и без сторонней помощи. Они задали ему несколько простых вопросов, чтобы убедиться, что Малдуин сможет контролировать себя. Акулий Укус не помнил ничего, что случилось после того, как он растревожил улей, поэтому Сторм поведал ему о его драке с Лоренцо.

— Видимо, я не очень-то старался, — прокомментировал он. — Как видите, он до сих пор представляет собою одно целое.

Ухмыльнувшись, Лоренцо обернулся к Малдуину.

— Просто повезло, что я бил тебя всего в полсилы — как-никак, ты тогда явно был не в себе.

— Ха! Да если бы я не сдержался, то повалил бы тебя еще до того, как ты успел что-либо понять, — боец определенно вновь стал самим собой. Он обернулся к Майерсу и Сторму. — Нет, правда, Лоренцо действительно победил меня в одиночку?

— Ну, — скривился Майерс, — ему помогли.

— Все внутри Лоренцо свернулось от воспоминания о Дугане.

— Да, — оцепенев, пробормотал он. — Мне помогли.

Прошло около двадцати минут, когда задумчиво шагавший позади всех Лоренцо почувствовал, что за ним кто-то идет. Он резко обернулся назад, и ему показалось, будто среди деревьев мелькнула тень. Фигура с человеческими очертаниями просто стояла и наблюдала за ним. Но как только Лоренцо взглянул прямо на нее, она растворилась в листве, будто ее никогда и не было. Как синий свет прошлой ночью. Неужели его вновь хотели обхитрить?

Лоренцо предупреждающе воскликнул, и все отделение мгновенно замерло на месте. Он заторопился к тому месту, где видел тень, одновременно целясь в кусты, где та могла спрятаться. Пусто.

— Простите, — сказал Лоренцо. — Ложная тревога.

Остальные согласно забормотали и двинулись дальше.

Но Лоренцо понимал, что все было куда сложнее. Сейчас это происходило не так, как прошлой ночью, когда вырвавшись из транса синего света, он с легкостью смог отличить реальность от иллюзии. Возможно, нечто похожее на свет до сих продолжало играть с его чувствами, ведь в этот раз Лоренцо мог наверняка сказать, что увидел что-то.

Нет, не просто «что-то». Кого-то…

Он понимал, насколько это было нелепо. Он знал, что даже без постороннего влияния, разум мог обманывать его. Особенно, если человек чувствовал грусть. И вину. Но именно в тот момент, когда Лоренцо заметил человека, он отчетливо понял, что знает его.

Он был уверен, что узнал Дугана.

Восьмая глава

Джунгли схватили Вудса без предупреждения.

В этой местности буйно росли красные цветки, поэтому Лоренцо вместе с отделением старался идти как можно осторожнее. Вудс как раз рассказывал какую-то шутку необычайно жизнерадостному Грейссу, когда его нога провалилась под землю. Катачанцы тут же схватились за оружие. Вудс рухнул в высокую джунглевую траву, и все красные цветки разом завопили.

Сначала Лоренцо подумал, что он по неосторожности подошел к ним слишком близко, хотя и вынужден был признать, что на Спеца это нисколечко не походило. И тут он с ужасом понял, что Вудса не просто что-то держало, оно его тащило.

Вудса схватили не головки цветов, а их корни. Они вырвались из-под земли, опутали его ноги и потянулись к запястьям. Корни скручивались и свивались вокруг него подобно живым существам, словно змеи, они искали слабые места бойца. Малдуин и Ландон, которые находились ближе всего к Вудсу, принялись ножами рубить корни, но те оказались слишком толстыми и крепкими. К тому времени, как Ландон сумел пустить из них первый сок, а Малдуин отрубить первый корень, на их место из подлеска поднялся еще десяток. Положение усложнялось тем, вопящие цветки изо всех сил тянулись к незадачливым спасателям, пытаясь укусить их.

Вудса утянуло от Ландона. Салага бросился за ним, отчаянно стараясь не упустить корень, который он почти отсек, но внезапно какой-то цветок схватил его за палец. Ландон панически задергался, пытаясь освободиться, но лепестки держали его столь же сильно, как раньше палку Грейсса. Ландон сместил вес, чтобы обрести новую точку опоры, но тут еще один красный цветок распустил лепестки и вцепился ему в ногу. Теперь Ландон оказался полностью обездвижен.

Малдуин успел вовремя убрать руку, но когда он вновь принялся махать ночным жнецом, корни успели утянуть Вудса еще на метр в сторону неизвестности. Ближние корни ослабили хватку, передав пленника тем, которые находились чуть дальше. Они вернулись на место, раскачиваясь из стороны в сторону, словно выискивая следующую жертву.

Вудсу удалось высвободить одну руку, и он в отчаянии начал хвататься за траву, будто та могла удержать его. После того, как он вырвал их третью охапку, боец отринул этот план и потянулся к когтю дьявола. Но когда он попытался протащить нож мимо сковывающих его уз, один из цветков схватил лезвие и вывернул оружие из хватки Вудса.

— Ей, — весело крикнул Вудс, хотя в его тоне явственно ощущалось напряжение. — Знаете, я бы не отказался сейчас от помощи!

Естественно, упрашивать никого не пришлось. Большинство джунглевых бойцов к этому времени уже возились около него или же пытались преодолеть «минное поле» из густой растительности. Но как бы они не секли, рвали и кромсали, корни продолжали тащить Вудса все дальше и дальше. Один из них вцепился ему во вторую руку и прижал ее к боку. Боец лишь бессильно барахтался, словно рыба в сети — дальше сопротивляться он уже не мог.

— Не стойте как истуканы, сделайте хоть что-то! — заорал Макензи, как будто это могло помочь. — Освободите его!

Лоренцо просто стоял на месте, размышляя… он искал путь, безопасный путь, по которому смог бы добраться к Вудсу сквозь свалку тел, хотя и понимал, что даже если найдет таковой, то все равно вступит в уже проигранный бой…

Вдруг он вспомнил о кислотном озере, и ему подумалось, что корни могли тащить Спеца к чему-то… Крепко сжав лазган, Лоренцо бросился вперед. С удивлением он заметил, что Бракстону, очевидно, пришла в голову та же мысль. Они стали плечом к плечу, и нервно сжимая пальцы на спусковых крючках, принялись оглядываться по сторонам.

Первым его заметил Лоренцо: среди цветущих кустов, практически скрытый под листвой, притаился плеватель кислоты. Почувствовав на себе взгляд, растение напряглось и открыло рот. Лоренцо точно знал, что брызги до него не долетят — но, тем не менее, когда оно плюнуло, инстинкт заставил Лоренцо отскочить в сторону, попутно прихватив с собою и Бракстона.

Плеватель отлично прицелился — жидкость попала в грязь как раз там, где они стояли всего лишь мгновение назад. Через пару секунд в пределах досягаемости растения оказался Вудс.

Два лазерных выстрела спалили плевателя дотла. Затем, не сговариваясь, Лоренцо и Бракстон принялись палить в подлесок перед Вудсом, расстреливая поджидавшие там цветы. Их крик стал громче, пронзительнее, интенсивнее, резче, и Лоренцо показалось, что еще мгновение, и его голова просто расколется. Где-то на краю зрения он заметил черные точки. Остальным бойцам было не легче, они шатались и раскачивались из стороны в сторону, зажимая уши руками.

Он продолжал стрелять, зная, что лишь так можно было прекратить это безумие. Каждый раз, когда погибал очередной красный цветок, его корни, прежде чем вяло опасть, какую-то секунду слепо бились в воздухе, хотя проклятый звук и не думал стихать.

Лоренцо пришлось остановиться, когда его зрение начало затуманиваться, а оставшиеся цветки оказались слишком близко в Вудсу. Спеца тащили в никуда, и хотя корни вокруг него были почерневшими и мертвыми, они все равно удерживали его связанным по рукам и ногам. Другие джунглевые бойцы последовали примеру Лоренцо и Бракстона, стреляя теперь по головкам цветков, а не по корням. Они хватали их за красные лепестки и резкими ударами отсекали от стеблей. Узы Вудса постепенно спадали, пока он, наконец, не сумел освободиться и, пошатываясь, подняться на ноги — крик растений не прошел для него без последствий.

Но хуже всех было Макензи. Он стоял на коленях, прижимая руки к ушам, и Лоренцо с тревогой заметил, что по его пальцам течет кровь.

Когда Вудс оказался вне опасности, а Ландон высвободился, бойцы вскоре уничтожили все красные цветки. И когда на поле боя опустилась благословенная тишина, Лоренцо закрыл глаза и протяжно вздохнул.

— Что ж, похоже, мы их заткнули, — пробормотал Грейсс, когда у него перестало звенеть в ушах. — В этом месте таится что-то очень нехорошее.

Доновиц сидел на земле, подтянув колени к груди, по его лбу стекали крупные капли пота.

— Видимо, эволюционный процесс проходит здесь быстрее, — заключил он. — Красные цветки уже не могут ловить своих жертв по старинке, потому что и насекомые, и мы научились избегать их. Теперь они начали притягивать добычу к себе. Плевальщики теперь плюют дальше. Разные виды научились действовать сообща — но на это должны были уйти поколения. А в этом месте весь процесс прошел за пару дней. Я бы сказал, что подобное невозможно, но мы видели все своими глазами.

Лоренцо вновь почувствовал, как по спине прошла дрожь. Он не хотел слушать ни о чем таком, не хотел об этом знать, но другого выбора у него не было.

— Вот почему птицы и ящерицы стали такими агрессивными, — заметил он пустым голосом.

— И изменили тактику, — подтвердил Доновиц.

— И почему они начали называть Рогар-3 миром смерти всего лишь пару недель назад, — добавил Армстронг.

— По-моему, именно прибытие орков и войск Империума нарушило местный экологический баланс, — задумчиво сказал Доновиц. — С тех пор…

— Рогар начал изобретать новые методы борьбы против них, — мрачно завершил Армстронг. — А теперь он пытается бороться и с нами!

Какое-то мгновение они озадаченно молчали, пытаясь понять суть слов Армстронга, а затем вперед выступил Грейсс.

— Получается, надеяться нам не на что, — мрачно заметил он. — Когда нам будет казаться, будто мы изучили поведение растений или зверей, они тут же получат совершенно новые атакующие свойства. Нам придется все время быть начеку, парни.

Макензи сидел, прислонившись к дереву, и пытался отдышаться. Спустя какое-то время он нашел в себе силы подняться на ноги.

— Рядовой Грейсс, ты, похоже, забыл, что уже не отдаешь приказы.

— Так точно, сержант, — сказал Вудс так, будто комиссар был пустым местом.

— Чертовски верно, сержант, — сказал Майерс.

— Как скажешь, серж, — отозвался Сторм.

Макензи лишь скривился и отдал приказ выдвигаться. Но теперь он шел впереди не с такой решимостью, как раньше. Он приказал Вудсу стать вместо него во главе отделения, а сам влез на куда более привычное и безопасное место среди бойцов. Вдруг комиссар заметил, как прищурившись, за ним пристально наблюдает Грейсс.

— Я смотрю за тобой, Грейсс, — коротко сказал Макензи. — Один неверный шаг, и ты окажешься в цепях.

— Со всем уважением, комиссар, — прорычал сержант, — вы бы лучше за собственной спиной смотрели. Джунгли — опасное место, и если вас утащат так же, как Спеца, вы ведь не сможете полагаться на «недисциплинированный сброд»?

Его зубы обнажились в кровожадной ухмылке.

После полудня они вышли к реке.

Макензи казался довольным, так как, несмотря на сомнения Грейсса, он вел отделение в верном направлении.

— Пять минут, — великодушно сказал он. — Наполните фляги, умойтесь и сделайте все, что сочтете нужным. Только помните о том, что это последний известный источник пресной воды между нами и воеводой.

— А вы уверены, что это пресная вода? — хмыкнул Грейсс.

— Я уже говорил тебе, Грейсс, мои люди разведали эту местность. Мы проверили воду на все известные нам яды и болезни.

— А мы знаем несколько таких заболеваний, о которых у вас нет ни малейшего представления, — констатировал Армстронг.

— Вода абсолютно безопасна, — от раздражения голос комиссара стал писклявым. — Я сам ее пробовал. Или вы считаете, что весь прошлый год мы сидели у окошка и ждали, когда всемогущие джунглевые бойцы придут нам на помощь?

— Просто хочу ее лично проверить, — прорычал Грейсс. — Акулий Укус?

— Так точно, сержант, — с этими словами Малдуин сорвал охапку сорняков и ступил на берег реки. Вода казалась до невозможности чистой и быстротекущей. Река была шести метров в ширину и ослепительно сверкала, когда на нее попадали солнечные лучи.

Лоренцо целиком разделял подозрение сержанта: вода выглядела слишком хорошо.

Малдуин бросил сорняки в воду. Едва коснувшись воды, они зашипели и вспузырились, а спустя долю секунды превратилось в облачко пара, уносимое вниз по течению.

От лица Макензи отхлынула кровь.

— Но… доклады… мои люди заверили меня… зачем им…?

— Возможно, ваши люди не очень жалуют вас, сэр, — сказал Вудс с кривой усмешкой. — Но это только предположение.

Бракстон суетливо попытался дать объяснение произошедшему.

— Все, как и сказал Доновиц, сэр. Планета адаптируется к нашему присутствию и находит новые способы борьбы с нами.

— Наверное, — согласился Доновиц, — но к эволюции это не имеет никакого отношения, какой бы быстрой она ни была. Если раньше здесь действительно была пресная вода, но за пару недель превратилась в концентрированную кислоту, то мы имеем дело с крупным экологическим изменением.

— А может все дело в орках? — спросил Бракстон, и Лоренцо почувствовал, что тот был не единственным, кому хотелось так думать. Все они желали ухватиться, словно утопающий за соломинку, за рациональную, понятную причину их невзгод. — Они могли каким-то образом отравить реку?

— Возможно, — признал Доновиц, хотя в его голосе сквозило сомнение.

— Не недооценивайте зеленокожих, — пробормотал Макензи. — Я ведь говорил, что их воевода дьявольски хитер!

— Да, ну что ж, — сказал Грейсс. — Пока для нас важно не то, что было раньше, а то, что нам следует делать сейчас.

Макензи бросил взгляд на кислотную реку, но мигом выпрямился, будто вспомнив о своих обязанностях.

— Верно. Думаю, не стоит говорить, что с этого момента нам придется экономить воду. У нас большие проблемы.

— Только не говорите, — иронично заметил Армстронг, — что нам нужно ее пересечь.

Сначала Вудс вскарабкался на дерево.

Он полез на самые высокие ветви, покуда его не скрыла листва. Спец ненароком потревожил птицу (первую, которую бойцы увидели за весь день), но вместо того, чтобы напасть, она пронзительно каркнула и в ужасе упорхнула.

Оказавшись наверху, Вудс принялся оглядывать реку в поисках естественного брода. Никто на самом деле не удивился, когда он вернулся с новостями, что ничего подобного здесь и в помине не было. Это было бы слишком просто. Армстронг достал веревку, и все отделение расступилось, когда Майерс сделал из нее лассо, после чего раскрутил над головой и бросил на другой берег. Оно перелетело кислотную реку и упало на ветку. Майерс дернул веревку, чтобы убедиться, что та крепко зацепилась. Все тяжело вздохнули, когда она слетела оттуда прямо в реку, где испарилась прежде, чем Майерс успел затащить ее обратно. Теперь на руках бойца оказался всего лишь двухметровый обрубок.

Джунглевые бойцы проверили несколько лиан, но те оказались слишком ломкими, иссушенными безжалостным солнцем. Наконец, Малдуин подал идею, что им стоило бы сорвать несколько цветов-хватальщиков, на что Грейсс согласился. Макензи что-то проворчал про себя, но решил не возражать, поэтому вскоре бойцы в напряженной тишине вили новую веревку из крепких корней цветов. Они сплели вместе пару коротких отрезков, и через некоторое время Майерс смог попробовать снова. На этот раз лассо попало точно в цель. Свой конец веревки боец обвязал вокруг ствола самого прочного на вид дерева, которое он смог найти. Макензи поинтересовался, кто осмелится пересечь реку первым.

Как всегда, рука Лоренцо взвилась в воздух второй. Первым оказался Ландон.

— Уверен? — хмыкнул сержант.

— Это разумно, сержант, — ответил салага. От Лоренцо не укрылось, с каким трудом давались ему слова. — Кому-то ведь нужно пересечь реку и укрепить лассо, а я самый легкий из всех. У меня должно получиться.

Грейсс согласился, и Малдуин быстро обмотал оставшиеся два метра веревки вокруг пояса добровольца,протянул ее между ног парня, а затем перебросил через веревку из корней, создав тем самым подобие страховочного ремня. К нему он привязал конец еще одной такой же веревки — пока Ландон будет пересекать реку, та постепенно размотается.

Джунглевые бойцы молча наблюдали, как Малдуин подсадил салагу, чтобы тот руками и ногами вцепился в раскачивающуюся веревку. Ландон оставил свой тяжелый рюкзак на берегу, но лазган решил все же взять с собой — кто знает, что может поджидать его на том берегу.

Ландон, словно белка, принялся стремительно лезть по самодельной веревке. Ему пришлось сбавить скорость, когда он добрался до середины реки, где веревка провисала едва ли не до самого уровня воды. Если он здесь ненароком свалится, то умрет прежде, чем страховка успеет спасти его.

Именно в этот момент лассо Майерса, которое и так сильно натянулось под весом Ландона, заскользило по ветке.

К счастью, веревка зацепилась за сучок. Салага находился в считанных сантиметрах от воды. Лоренцо втянул воздух сквозь стиснутые зубы, зная, что ничем не сможет помочь своему молодому товарищу — но Ландон изо всех сил держался за трясущуюся веревку. Кислотная река проглотила лазган салаги, но, насколько видел Лоренцо, самому бойцу ничего не грозило.

Как только веревка перестала раскачиваться, он возобновил переход, стараясь прижиматься к веревке как можно плотнее, пока она, наконец, не начала подниматься. Спустя какое-то время он добрался до дальнего берега и спрыгнул на твердую землю.

Ландон отвязал ремень и быстро оглядел местность в поисках опасности. Он проверил свой лазган и без лишних слов отбросил его — очевидно, кислота превратила его в груду металлолома. После этого он обвязал принесенную с собой веревку вокруг дерева. Ландон снял конец первой веревки с ветки и привязал ее к ближайшему стволу, убедившись, что она была туго натянутой. Наконец, он повернулся к товарищам и показал поднятые кверху большие пальцы. Следующим Макензи послал Вудса. Джунглевые бойцы доплетали еще одну веревку из корней для страховки, но Спец решил не дожидаться ее. Пересечение реки было уже не таким опасным, как для Ландона, теперь Вудс мог держаться за две веревки, зная, что они были крепко привязаны с обоих концов. До другого берега он добрался всего за пару секунд.

Армстронг терпеливо дождался, пока страховочный ремень не закрепят на веревках из корней, а затем двинулся довольно быстрым и размеренным темпом. Оказавшись на том берегу, он перебросил свою и Ландона страховки обратно остальным, поэтому Майерс и Сторм также вскоре присоединились к ним. Доновиц пошел следующим и, переправившись через реку, он предупредил, что первая веревка начала протираться посередине.

— Старайтесь держать большую часть веса на второй веревке, — посоветовал он.

Бракстон внимательно следил за джунглевыми бойцами, и когда настала его очередь, он постарался копировать их движения. Одолев всего лишь треть веревки, его рука соскользнула, и он сорвался. Страховка не дала ему упасть в реку, но на мгновение гвардеец очутился на волосок от смерти.

Тогда же и оборвалась первая веревка — не выдержав нагрузки, она лопнула, и ее свободные концы полетели в воду, где их тут же поглотила кислота. Бракстон вцепился в оставшуюся веревку с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев. Лишь спустя минуту он нашел в себе силы двинуться дальше. Он упал еще раз, но страховочный ремень опять его спас, и в этот раз боец оправился уже быстрее. Когда Бракстон добрался до остальных, Лоренцо облегченно вздохнул и понял, что все это время он следил за гвардейцем, затаив дыхание. На лице Макензи также было написано волнение. Неужто комиссара действительно волновала участь своего адъютанта, и он считал его не просто живым щитом?

Грейсс и Малдуин о чем-то шептались между собой, не обращая ровным счетом никакого внимания на происходящее над рекой. Когда Макензи обратил на них внимание, те быстро отодвинулись друг от друга, но на секунду их взгляды пересеклись, и Лоренцо показалось, будто он заметил в них что-то зловещее. Похоже, они на чем-то сошлись.

Макензи приказал трем оставшимся джунглевым бойцам свить новую веревку.

— Пустая трата времени, — высказался Грейсс. — Вторая веревка была всего лишь запасной.

— Мера предосторожности, которая полностью себя оправдала, — холодно заметил Макензи.

— Ваш гвардеец едва ли понимал, что делает, — возразил Грейсс. — Если бы он послушал совета Башки…

— Я не доверю свою жизнь… — начал Макензи.

— Нас осталось четверо, и Малдуин с Лоренцо почему-то не ноют, — оборвал его сержант. — Веревка прекрасно держала нас раньше, удержит и сейчас. Лучше рискнуть, чем сидеть на этом берегу еще час. Мы уже и так отстаем от графика.

С этими словами он забросил рюкзак Ландона себе на правую руку, а свой опустил на другую руку, чтобы удерживать равновесие. Затем он схватился за веревку и, подражая Вудсу, принялся перелазить без страховки.

— Вернись, Грейсс! — взревел Макензи. — Предупреждаю, если ты немедленно не вернешься, я… я….

— Хотел бы взглянуть на это, — бесцеремонно сказал Малдуин. — Вы едва ли можете чем-то грозить ему.

— Это также войдет в список твоих обвинений, рядовой! — проорал комиссар вслед сержанту. — Малдуин, ты что себе позволяешь?

Малдуин сказал, чтобы Лоренцо шел следующим, и принялся обматывать веревку ему вокруг пояса, но Макензи быстро отпихнул его в сторону.

— Следующим переправлюсь я, — заявил он. — За Грейссом и Вудсом нужно все время присматривать.

— Уверен, Бракстон об этом позаботится, сэр, — с неприкрытой издевкой бросил Акулий Укус. Макензи лишь зло взглянул на него, но ничего не сказал.

Малдуин обвязал комиссара страховочным ремнем и кивнул. Он не подсадил его до веревки, как всех джунглевых бойцов, и безучастно смотрел, как Макензи самостоятельно пытается дотянуться до нее. Наконец, его старания увенчались успехом, и, более-менее ухватившись за веревку, он бросил опасливый взгляд на кислотную реку.

Комиссар начал переправляться, уверенно и неторопливо перебирая одной рукой за другой. Тогда-то Лоренцо вновь заметил тот блеск в глазах Малдуина, и его сердце ёкнуло.

Ему доводилось слышать, что уровень смертности комиссаров, приписанных к катачанским подразделениям, был во много раз выше среднестатистического по Империуму. Естественно, потери списывали на несчастные случаи — обычнее последствия того, что людей, которые отродясь не бывали на мирах смерти, неважно насколько высокопоставленные или обученные они были, отсылали в незнакомую им среду обитания. Мало кто задумывался о том, что дела могли обстоять несколько иначе — по крайней мере, ни о чем подобном Лоренцо не слышал. Но все знали (или, по крайней мере, подозревали) негласную истину.

Миры смерти Империума порождали независимых и гордых людей, которые хранили верность лишь тем, кто заработал их уважение. Но катачанцы выделялись даже на их фоне.

— У него хорошо получается, — пробормотал Малдуин, наблюдая за Макензи с неприкрытым презрением. — Слишком хорошо.

С этими словами он потянулся к веревке и взглянул на Лоренцо так, будто тот попытается что-то сказать или помешать ему. В этот момент Лоренцо подумал, что, возможно, ему стоило бы именно так и поступить, сделать что-либо. Наверное, такой поступок был бы правильным, но в горле у него так пересохло, что он не мог выдавить из себя и слова. В любом случае, это его не касалось, а если даже и касалось, он должен был оставаться верным своим товарищам, не так ли?

Не так ли?

Но слишком поздно. Он всегда опаздывал.

Пальцы Малдуина сомкнулись на веревке, и с мрачной довольной улыбкой Акулий Укус дернул ее.

Лоренцо в ужасе увидел, как комиссара дернуло на полдороге. Лоренцо все равно не успел бы предупредить его, даже если бы хотел. Макензи выпустил веревку, и его подбросило вверх. Комиссар судорожно попытался вновь схватить ее, и тут страховочный ремень лопнул, как и ожидал Лоренцо. Простой затяжной узел.

Теперь комиссара Макензи ничего не удерживало.

Он полетел в реку.

Девятая глава

Лоренцо не хотелось на это смотреть, но отвернуться он также не мог.

В любом случае, ему не хватит времени. Он и глазом не успеет моргнуть, как Макензи плюхнется в кислоту.

Но каким-то непостижимым образом тот прекратил падать.

Он вытянул руку и отчаянно вцепился в веревку у себя над головой.

Лоренцо даже сквозь шум реки услышал болезненный стон комиссара. Он держался одной рукой за веревку, которая все еще продолжала дергаться, пытаясь сбросить его вниз. Судя по его падению, тому, как он ухватился за веревку, и как теперь висел, молотя ногами воздух — Лоренцо был уверен, что Макензи вывихнул себе плечо. Требовалось огромное усилие воли, чтобы продолжать держаться, даже когда его пальцы онемели от боли. Но он висел и, более того, сумел подтянуться, ухватиться за веревку другой рукой, и, наконец, обхватить ее коленями.

Не желая того признавать, Лоренцо был поражен. Малдуин смотрел на комиссара так, будто не верил собственным глазам. Он помрачнел и вновь потянулся к веревке.

Недолго думая, Лоренцо схватил товарища за руку. Малдуин рассердился, но как Лоренцо мог винить его за это, если он и сам не до конца понимал мотив своего поступка? Он взглянул ему прямо в глаза и покачал головой: «Не надо!» Лоренцо знал, что не выдержит его взгляд и отведет глаза первым.

К его удивлению, Малдуин согласно кивнул, убрал руку и повернулся так, чтобы Лоренцо не увидел выражение его лица.

Веревка вновь задрожала. Даже не глядя в ту сторону, Лоренцо знал, что комиссар возобновил движение. Мгновение спустя веревку тряхнуло, когда комиссар спрыгнул с нее, и Майерс перекинул на противоположный берег последний страховочный канат.

Малдуин хранил молчание, пока обвязывал веревку вокруг пояса Лоренцо. Но когда он подсаживал товарища, они встретились взглядами, и Лоренцо увидел в них уважение.

Но затем Малдуин отвернулся, и он остался один, сконцентрировавшись на веревке, мускулах рук и ног, а также на кислотной реке под собой.

Пройдя половину расстояния, ему подумалось, что расстрой он Малдуина, то к этому времени уже наверняка бы купался в ней.

Когда Малдуин оказался на другом берегу реки, Макензи уже поджидал его. Бракстон зафиксировал плечо комиссара на самодельной перевязи, но тому, очевидно, было все еще больно. И все же он поприветствовал Малдуина с прибытием мощным ударом в челюсть, от которого катачанец распластался на земле.

Малдуин валялся среди травы, утирая с губы кровь.

Макензи отступил назад и поправил куртку, неотрывно следя за бойцом.

Катачанец злобно потер подбородок.

— Ладно, — признал он. — Я это заслужил.

Он поднялся на ноги и отряхнулся.

— И еще одно, — прошипел Макензи. — Если ты хотел присоединиться к Грейссу в камере смертников, то не смог бы придумать лучшего способа, Малдуин.

— Эй, — отозвался он с невинным лицом, — вы не можете винить меня за несчастный случай.

Ноздри Макензи гневно раздулись.

— Какой еще несчастный…!

В разговор встрял Грейсс.

— Будьте осторожней, комиссар, обвиняя хорошего бойца в попытке убийства, если у вас нет никаких доказательств, и особенно перед его отделением. Малдуин сказал, что это был несчастный случай, и я ему верю.

Не обращая на сержанта ни малейшего внимания, Макензи продолжал смотреть на Малдуина.

— Я хочу, чтобы его взяли под стражу, — холодно бросил он.

— Молчать! — крикнул он, когда бойцы взорвались хором возражений. — У этого человека нужно забрать оружие и связать ему руки. Бракстон!

Бракстон сделал шаг вперед, но когда Грейсс преградил ему путь, тот с облегчением вздохнул.

— Вы не можете так поступить, комиссар, — пророкотал он. — Оставив человека без оружия посреди джунглей, считайте, вы убили его без суда и следствия.

— И что ты прикажешь мне делать, Грейсс? Малдуин доказал, что несет опасность заданию и мне лично. Я могу казнить его прямо сейчас. Ты этого добиваешься?

— Это был несчастный случай.

Лоренцо удивился сам себе, но чувствовал, что был в долгу перед Малдуином. После этих слов все присутствующие уставились на него.

— Я был там, — продолжил он. — И все видел. На Малдуина набросилась птица. Одна из тех черных, вчерашних. Она слетела прямо с ветки у него над головой, и Малдуин от неожиданности зацепил рукой веревку.

— Точно, — произнес Вудс. — Я отсюда видел. Акулий Укус ранил ей крыло жнецом, и та улетела.

Пару солдат замахали головами и принялись одобряюще бормотать.

Макензи переводил взгляд с одного джунглевого бойца на другого, очевидно не веря ни одному их слову.

— Моя страховка…

— Должно быть, протерлась, — сказал Малдуин. — Простите. Я должен был внимательнее осмотреть ее. Я должен был увидеть повреждение до того, как отослать вас. Сэр.

Какое-то время Макензи глядел на Малдуина. Затем он обернулся к Бракстону.

— И все равно я хочу, чтобы вы его связали, — сказал он. — Просто, чтобы убедиться, что не произойдет других «несчастных случаев».

В этот раз вперед вышли Майерс и Сторм и, презрительно скрестив руки, встали между Бракстоном и Малдуином. Вудс достал коготь дьявола, и комиссар заметил его мерцание.

— Сомневаюсь, что ты поймешь нас, Макензи, — прорычал Грейс, став лицом к лицу с комиссаром. — Ты можешь быть Великим и Всемогущим комиссаром в своей уютной штаб-квартире в окружении тысячи гвардейцев, которые готовы всячески унижаться и отдать за тебя свои жизни — но ты сейчас на мире смерти. Это — наша территория, и потому мы здесь! Пока ты не наберешься уму-разуму и не начнешь поступать по-нашему, «несчастные случаи» будут происходить и дальше, улавливаешь?

— Ты мне угрожаешь, Грейсс? — спросил Макензи. — У меня есть свидетели.

— У тебя есть только Бракстон.

— Если со мной что-то случится, хоть что-то…

— Это будет в докладе. Да, это я уже понял. Если, конечно, он успеет его написать. Но, как я уже говорил тебе, Макензи, здесь несчастные случаи довольно частое явление.

Уши Макензи пылали, но остальное его лицо было белым, словно мел. Наконец, он понял намек.

— Знаешь, в душе он хороший.

Лоренцо следил за джунглями. Среди листвы шныряли ящерицы, и опять его одолевало чувство, будто за ними наблюдают, хотя подтверждений этому у него не было. Он не обращал внимания на Бракстона, пока тот не замедлил шаг и не поравнялся с ним. Лоренцо вдруг почувствовал раздражение из-за того, что валидианец постоянно околачивался рядом с ним. Сейчас ему меньше всего хотелось говорить, и особенно о том, что случилось у реки.

Но Бракстону, казалось, очень хотелось поболтать.

— Я о комиссаре, — продолжил он. — Сам увидишь, когда прослужишь с ним какое-то время.

Лоренцо скептически поднял бровь.

— Знаю, он относится к вам не лучшим образом. Но он еще вчера был кадетом. Возможно, Макензи просто слишком сильно хочет доказать, что достоин звания комиссара.

— Это его проблемы, — коротко ответил Лоренцо. — Мы не можем ему потакать. На Катачане он умер бы еще двадцать лет назад.

— В любом случае, спасибо, — сказал Бракстон.

— За что?

— За то, что остановил Малдуина. Я все видел.

— Ты стоял слишком далеко. Ты ошибся.

— Но согласись, комиссар не заслуживает смерти.

— Я согласен со своими товарищами, — ответил Лоренцо. — Старый Упрямец не заслужил того, что ему уготовил Макензи, Стальная Нога был отличным солдатом и не заслужил тех слов, которые наговорил о нем Макензи.

— Но должен быть способ….

— Или он, или Грейсс.

— Если до этого дойдет, — медленно произнес Бракстон. — Я… мне придется…

Лоренцо кивнул. Он понимал. Больше они не разговаривали. Слов больше не было.

Он остановились посреди участка, по мнению Малдуина и Доновица, поросшего водоносными лозами. На них цвели розовые ягоды, которые ранее собрал и попробовал Малдуин. Лоренцо достал катачанский клык и слегка надрезал лозу. Из нее слабо закапала влага, и Лоренцо тут же подставил практически опустевшую флягу.

Через двадцать минут джунглевые бойцы осушили все лозы, но их припасы пополнились всего на чуть-чуть. Когда Лоренцо вернул флягу в рюкзак, то услышал приглушенные голоса, и тут же понял, что Грейсс куда-то исчез.

Он узнал фигуру сержанта среди листвы. Он разговаривал с кем-то, кого Лоренцо совершенно не видел, настолько умело тот сливался с окружающей местностью. Он сразу понял, что это мог быть лишь Слай Мэрбо. Лоренцо не расслышал, о чем шла речь, но когда Грейсс с поникшими плечами вернулся к ним, на его лице царило мрачное и задумчивое выражение.

Он собрал вокруг себя джунглевых бойцов, и, к удивлению Лоренцо, Макензи не только не возражал, но и присоединился к ним. Грейсс пересказал отделению то, что Лоренцо и так уже знал: впереди находились орки. Макензи удивленно нахмурил лоб и уставился в карту, но опять же ничего не сказал.

— Мэрбо разведал дорогу, — произнес Грейсс. — Мы сможем обойти зеленокожих, но путь все равно будет пролегать слишком близко от них. Комиссар уже объяснил, почему мы не можем действовать открыто, но вот еще одна причина — по словам Мэрбо, исходя из размера их лагеря и количества хижин, орки превосходят нас тридцать к одному. Даже Спец не уделал бы сразу тридцать!

— Да ну? — ухмыльнулся Вудс. — Только покажите мне их.

— Итак, пробраться мимо них мы сможем лишь благодаря скрытности, — продолжил Грейсс.

— Как далеко их лагерь? — спросил Доновиц.

— Через пять километров мы столкнемся с передовыми патрулями, — ответил Грейсс. — Сделаем здесь привал и постараемся прорваться вечером. Соберем еды, отоспимся и выдвинемся до рассвета.

Все согласно загалдели, и джунглевые бойцы начали уже разбирать рюкзаки, когда Грейсс прервал их.

— Еще одно. Никому не кажется, что за нами следят? В смысле, после небольшой проделки Лоренцо.

Катачанцы разом замолчали. Пару джунглевых бойцов обменялись смущенными взглядами. Глаза Грейсса сузились.

— Почему-то никто этого не отрицает.

Неожиданно отозвался Макензи.

— Кажется, я что-то слышал. Шаги, около полутора часа назад. Когда я обернулся, там никого не оказалось. Я подумал, что это Мэрбо.

— Совсем недавно я что-то видел, — отозвался Доновиц. — Я ничего не сказал, потому что… сержант, оно просто промелькнуло на миг. Игра света. Скорее всего, просто привиделось.

— Мы с Дикарем немного отстали, ничего вам не сказав, — добавил Майерс, — хотели проверить кусты, где, по-моему, кто-то был. Приблизительно тогда же, когда что-то послышалось комиссару.

— Но там никого не было, — продолжил Сторм, — а если бы и был, то, поверьте мне, он бы не смог уйти незамеченным.

Грейсс мрачно кивнул.

— Мэрбо также что-то видел. Он считает, что оно крадется за нами. Но, стоит к нему приблизиться, и оно исчезает, не оставляя вообще никаких следов.

Затем он добавил с улыбкой.

— По словам Мэрбо, оно почти столь же хорошо, как и он.

— Призраки! — воскликнул Бракстон.

Все одновременно уставились на него.

— Об этом говорили валидианцы. Я писал об этом в «Орле и Болтере», нашей широкополоске. Четыре взвода докладывали об одном и том же. Всем им казалось, что их преследуют, но доказательств тому не было. Возможно, это синий свет — джунгли играют с нами.

— Галлюциногены в воздухе? — предположил Доновиц. — Их может выделять одно из местных растений. Или они есть в ягодах, которые мы ели.

— Я не ел ягод, — отозвался Майерс, — по крайней мере, до того, как увидел… это.

— Все очень серьезно, — пробормотал Грейсс. — Сначала свихнулся Акулий Укус, потом Стальная Нога и Лоренцо блуждали ночью, а теперь это. Если всему виной джунгли, то мы не можем доверять даже собственным чувствам.

— Ты сказал, что Мэрбо видел того «призрака», — произнес Доновиц. — По его словам, он следует за нами. Если джунгли заставляют всех нас страдать паранойей, то он мог подумать, что призрак преследует его. Не лишено смысла, да?

— Значит, оно настоящее, — сказал Лоренцо.

— Нужно узнать наверняка, — добавил Армстронг.

— А может, не стоит обращать на него внимания, — задумался Бракстон. — Как-никак, нигде не говорилось о том, что «призраки» на кого-то нападали.

— И все же, — не унимался Армстронг. — К этому времени ты мог бы уже понять, что здесь все очень быстро меняется. По-моему, нужно его выследить.

Грейсс согласно кивнул, и отделение разделилось — каждый боец принялся обыскивать свой участок джунглей, тем не менее, стараясь оставаться в поле зрения, по крайней мере, двух товарищей одновременно. Они осмотрели траву, кусты и деревья (а на некоторые даже взобрались на них, чтобы проверить верхние ветки). Джунглевые бойцы осмотрели все места, в которых бы спрятались сами. Наконец, прочесав территорию в радиусе трехсот метров, они вернулись обратно. Никого. Ни единого признака того, что здесь кто-то был, за исключением самих катачанцев.

После этого им не оставалось ничего, кроме как продолжать идти. Но спустя всего пару минут Лоренцо вновь почувствовал некое покалывание в затылке.

И не он один. Когда Лоренцо оглянулся, чтобы осмотреть деревья позади, Сторм и Бракстон поступили так же. На этот раз он был уверен. Там что-то скрывалось. Среди деревьев он различил фигуру. Точнее, лишь ее голову и плечи. Он поднял лазган и медленно ступил вперед, боясь даже моргнуть или отвести от нее взгляд. Чувства подсказывали ему, что Сторм и Бракстон шли рядом с ним, а остальное отделение чуть позади. Он сделал еще один шаг. Голова слегка наклонилась в жесте, очень напоминавшем человеческий.

Он находился всего в нескольких метрах от фигуры, когда она изменилась. Фигура превратилась или, если быть точнее, сфокусировалась прямо у него перед глазами. Тень оказалась артишоками. Артишоками, которые всегда росли здесь, но воображение Лоренцо сыграло с ним злую шутку. Он вздрогнул, когда Сторм пару раз выстрелил в них, а затем на всякий случай обстрелял еще и окружающую траву.

— Это если существо умеет изменять форму, — объяснил он. Но своей стрельбой он растревожил лишь парочку черных насекомых, которые, почуяв запах цветочного сока на джунглевых бойцах, улетели прочь.

После этого отделение держалось настороже. Лишь благодаря огромному усилию Лоренцо не подскакивал от каждой увиденной тени и долетавших до ушей отдаленных звуков. Он думал о словах Грейсса, о том, что им не стоило доверять собственным чувствам. Других, казалось, это не волновало, они наверняка думали, что с ними такого никогда не случится, но у него самого не шел из головы синий свет. Он помнил, насколько реальной казалась ему та ложь.

Ландон поравнялся с Грейссом, и Лоренцо, который находился неподалеку, расслышал их приглушенный разговор.

— У меня есть идея, сержант, — произнес салага. — Давайте я спрячусь на дереве, а вы пойдете дальше. И если за нами кто-то идет, то я наверняка узнаю.

— Даже не знаю, — задумался Грейсс. — Мы говорим о существе, которое ускользнуло от Слая Мэрбо — а это далеко непросто.

— Возможно, оно знало, что Мэрбо где-то неподалеку. Может быть, оно подслушало наши о нем разговоры. Сержант, я самый маленький из нас, тот, кого существо вероятнее всего упустит из виду, если наблюдает за нами. Пусть остальные соберутся вокруг меня на секунду, чтобы закрыть из виду, и я мигом исчезну. В следующий раз «призрак» заметит меня только когда пройдет подо мной, и я тут же подниму тревогу.

Грейсс недоверчиво поднял бровь.

— Это обещание? Клянешься на клинке? Ландон, сегодня ты проявил себя не раз — пойми меня правильно, это хорошо, мы сделаем из тебя отличного бойца, а со временем может даже и сержанта — но сейчас не время бахвалиться, желая урвать себе часть славы.

— Как только я увижу существо, я буду орать изо всех сил, — пообещал Ландон.

Грейсс какое-то время обдумывал предложение и, в конце концов, кивнул. Тем не менее, тихим шепотом передавая приказ отделению, по двум бойцам за раз, он внес несколько изменений. Последним он подошел к Макензи, но к тому времени комиссар уже услышал о плане.

— Если просишь моего разрешения, Грейсс, — ядовито бросил он, — то, считай, оно получено.

Через какое-то время они вышли к согбенному дереву с ветвями, опускавшимися до самой земли, и увитому водоносными лозами. Идеальное место для засады.

Катачанцы сгрудились вокруг него и с помощью ножей принялись собирать влагу. Лоренцо не дал Бракстону прильнуть губами прямо к лозе, указав на то, что ее кора могла быть ядовитой.

Через пару минут Ландон незаметно сместился в центр отделения, и Доновиц отдал ему лазган взамен того, который тот потерял на реке. Салага встал на сложенные ладони Малдуина и подтянулся к нижней ветке дерева, благодаря камуфляжной форме и разрисованному темной краской лицу он практически мгновенно затерялся среди листвы. Лоренцо услышал тихий шелест у себя над головой и подавил желание взглянуть вверх.

— Так, бойцы, — объявил Грейсс немного громче обычного, чтобы было слышно издалека. — Пора выдвигаться. Мы все еще отстаем.

Когда отделение тронулось в путь, джунглевые бойцы рассредоточились несколько шире обычного, но при этом ухитрялись часто пересекаться путями с остальными. Стороннему наблюдателю было бы тяжело даже сосчитать их, не говоря уже о том, чтобы понять, кого именно не хватало. Кроме того, он шли медленнее обычного — никто не говорил это вслух, но им не хотелось оставлять товарища слишком далеко позади.

Чем дальше они удалялись от позиции Ландона, тем тяжелее им давался каждый следующий шаг. Лоренцо заметил, что сзади возникла небольшая давка — каждый из них хотел встать на место замыкающего и первым расслышать сигнал тревоги. Естественно, победителем вышел Вудс.

Лоренцо мысленно отсчитывал минуту. Когда он досчитал до шестидесяти, Грейсс кивнул, и Малдуин скрылся среди кустов. Майерс совершил отвлекающий маневр: с криком — «джунглевая ящерица!» — он принялся стрелять в траву, а затем, с притворной глупостью, сказал, что ему всего лишь померещилось.

Они продолжали идти, Ландон должен был бы вскоре появиться, а на его место встать следующий. Прошло двадцать секунд, и Лоренцо заметил, что Грейсс начал волноваться. Еще через пять он остановился и уже собирался крикнуть условный сигнал, отменявший операцию, когда раздался крик Ландона.

Но это было не предупреждение.

Он вопил от страха.

Лоренцо сорвался с места еще до того, как стихло эхо. Они ушли слишком далеко от места, где остался Ландон, поэтому он несся изо всех сил, но путь к товарищу все равно казался практически бесконечным. Лоренцо бежал так быстро, что даже не чувствовал под собою ног, казалось, от падения его удерживала лишь сила воли. Спереди доносились звуки — плохие звуки, которые могли сулить лишь беду — но он едва различал их из-за громкого биения сердца и топота товарищей.

Каждая секунда была на вес золота. Каждая доля секунды.

И их было в обрез.

Ландон заорал опять: ужасный булькающий хрип, который внезапно оборвался на середине. Лоренцо, наконец, увидел салагу — его безвольное тело было в хватке существа, которое, хотя и походило на человека, на самом деле было отвратительной пародией на него.

Монстр был покрыт сантиметровым слоем грязи, травы, опавших листьев, цветов и корней больших растений, словно часть джунглей обрела форму. Поначалу Лоренцо подумал, что это было растение, но после заметил кое-где загорелую кожу и человеческие пальцы, которые сомкнулись на шее Ландона. Вудс, паля на ходу из лазгана, бросился на существо.

Лоренцо выхватил оружие, но стрелять не стал, боясь попасть в салагу. Вудс видел то, чего не видел он, или, скорее, смирился с тем, с чем не мог смириться Лоренцо.

Наверное, оно поджидало Ландона, понял он. Существо стояло прямо под деревом, на котором спрятался гвардеец, но он не спустился бы с него, если не думал, что это безопасно. Монстр раскрыл засаду джунглевых бойцов и расставил свою ловушку в ответ.

Вудс врезался в чудовище, и Ландон с вывернутой под неестественным углом шеей полетел на землю. Лоренцо находился на полпути к нему, когда увидел, что в этом уже не было смысла. Он резко развернулся и бросился к монстру вместе с яростно орущими Майерсом и Стормом. Наверное, Вудс и сам бы управился с существом, а затем с радостью бы об этом судачил, но сейчас Лоренцо думал только о Ландоне.

Монстр оказался сильнее, чем они ожидали. Одним взмахом руки он отшвырнул от себя Вудса и Майерса. Тем не менее, на месте упавших бойцов тут же оказались Малдуин и Грейсс. Монстр повалился под весом четырех катачанцев, но пока они избивали его кулаками, тот, казалось, нисколько не слабел. Лоренцо выхватил клык и с ревом вонзил в сердце чудищу, но вырвав его, обнаружил, что лезвие было покрыто лишь грязью, а монстр продолжал бороться.

Существо извернулось у него под ногами, и Лоренцо понял, что оно тонет… словно в зыбучих песках, хотя земля вокруг была самой обычной. Лоренцо отчаянно потянулся к монстру, думая лишь о том, что тот убил Ландона и теперь хотел скрыться, но он вдруг исчез, оставив Лоренцо с двумя пригоршнями грязи в руках и пустотой в душе.

Он тяжело поднялся на ноги и отошел от густо поросшего травой места, где еще мгновение назад было чудище. Лоренцо взглянул на Грейсса и с удивлением обнаружил, что тот держит в руках последний подарок от существа, который сержант успел вырвать из его тела прежде, чем он исчез под землей. Грейсс просто смотрел на него, и впервые в жизни ему нечего было сказать своим бойцам.

Сержант поднял свою добычу так, чтобы остальные тоже увидели ее.

Это была бионическая нога.

Десятая глава

Лоренцо не спалось.

Для него это было необычно, по крайней мере, когда он находился в джунглях.

Они разбили лагерь перед заходом солнца. Катачанцы отдыхали в ожидании перехода мимо лагеря орков — испытание, в котором ночь станет им лучшим союзником. Лоренцо чувствовал на лице легкое касание далекого солнца, и его красный свет пробивался ему сквозь веки — но к этому он уже привык. Он всегда старался вздремнуть при каждом подвернувшемся случае. Но сегодня Лоренцо не мог заснуть не только из-за солнечного света.

И не совсем из-за гибели бойца, которого он едва знал и с которым даже не успел толком поговорить. Юнец мог бы стать хорошим боевым товарищем, даже героем, доживи он до собственной клички.

Монстр — у Лоренцо язык не поворачивался назвать его Дуганом — мог утонуть в земле и с такой же бесшумностью восстать из нее.

Стоит ли удивляться, что до сих пор ему удавалось ускользать от них? Не странно, что Ландон не заметил его.

Лоренцо чувствовал тот же дискомфорт и нескончаемое покалывание в теле, что и на транспортном корабле. Его безотвязно преследовала мысль, что окружающий мир более не подчиняется тем законам природы и физики, которые он доселе считал нерушимыми. В одночасье все лишилось смысла.

— Это не мог быть Стальная Нога, — настаивал Вудс после скоротечной схватки с существом, игнорируя доказательство, которое Грейсс держал в руке. — Меня не волнует, что случилось с ним, что эта планета сделала с ним, этого не могло случиться… просто не могло. Только не со Стальной Ногой.

— Прости, Спец, — мрачно отозвался Грейсс, — но факты говорят сами за себя. Этот кусок металла я бы ни с чем не спутал. Видишь, здесь, под грязью? Эти ожоги Стальной Ноге оставила одна тварь на Вортисе. Она замкнула цепь и послала через жвала разряд. Стальная Нога не мог ходить после этого две недели, пока протез не починили, но в тот день он спас нас всех.

— Это был не он, — уверенно произнес Доновиц. — У существа могло быть его тело, но это был не Стальная Нога. Он мертв!

Майерс почесал подбородок, куда его ударил измазанный грязью монстр.

— Ну, нам пришлось потрудиться, чтобы свалить его.

— Башка прав, — добавил Малдуин. — То, с чем мы только что сражались, не было Стальной Ногой. Скорее, это было нечто вроде зомби. Я глядел ему прямо в глаза, и, клянусь, это был не Стальная Нога.

Как обычно, Грейсс перевел разговор на тему насущных проблем, чтобы бойцы поменьше задумывались о том, чего не могут объяснить.

— Так, — сказал он. — Судя по всему, у нас проблемы.

— Сомневаюсь, что существо вернется, сержант, — сказал Майерс. — Оно ведь осталось без ноги.

— Я не об этом, Стрелок. На планете есть нечто, что может воскрешать мертвецов.

— Не совсем воскрешать, — поправил Доновиц, — просто поднимать из мертвых. Но без тела Стальной Ноги я не смогу сказать, поселился ли в нем какой-то паразит или…

Он замолчал, проследив за взглядом Грейсса.

Все они посмотрели на тело Ландона.

С тяжелым вздохом Лоренцо перекатился на спину, смирившись с тем, что заснуть ему не удастся — по крайней мере, пока он не успокоит тревожные мысли, от которых его голова чуть ли не раскалывалась. Он прислушался к стоящему на карауле Майерсу, который что-то напевал вполголоса, вычищая свой нож. Его безучастный взгляд скользнул на полимерную пленку, которую Малдуин и Доновиц привязали к покрытым листьями веткам близлежащих деревьев, чтобы собрать немного влаги. Затем он вслушался в дыхание лежавшего рядом Бракстона и понял, что валидианцу также не спится.

Рогар-3 побеждал. Он одолевал их — а то, что при этом мир мог изменять законы физики, доставляло Лоренцо мало радости.

Он хотел честного соревнования. Более всего Лоренцо жаждал получить прозвище. Его отделение уже уменьшилось на два человека, а они еще даже не столкнулись с орками. Катачанцы понесут еще большие потери, в этом Лоренцо не сомневался. Что ж, больше шансов проявить себя. Или погибнуть в благородной попытке сделать это. Дело не в том, что Лоренцо боялся смерти, но его не оставляли мысли об остальной роте, которая, без сомнения, уже сражалась в ожесточенном бою. Интересно, они уже успели прочесать Рогар и выучить его секреты, или же планета обратила все свои силы против одного крошечного отделения, двенадцати бойцов, которые отважно пытались проникнуть в ее черное сердце. Уже десяти. Что подумают остальные джунглевые бойцы, успешно выполнив свою часть задания, когда поймут, что их отвага была потрачена впустую — если отделение, которому поручили самую важную задачу, безвестно пропадет.

Нет, Лоренцо боялся не смерти. Он боялся поражения. И того, что его похоронят в могиле без надгробия, об его имени никто не вспомнит, а о подвигах не расскажут.

Сжечь тело Ландона они не могли. Отделение находилось слишком близко к оркам, чтобы рисковать разжечь огонь. Майерс предположил, что из-за сломанной шеи их товарища не сможет поднять из мертвых та же сила, что и Дугана. Но Доновиц лишь покачал головой.

В конце концов Грейсс сделал все самостоятельно. Он не позволил ни одному из них помогать ему и накричал на Вудса, когда тот попытался ослушаться приказа. Сержант попросил их запомнить Ландона таким, каким он был при жизни. И все же Лоренцо не мог забыть, как Старый Упрямец принялся раз за разом бить прикладом лазгана по рукам и ногам мертвого салаги. Он бил до тех пор, пока его тело не превратилось в ошметок изорванной плоти и сломанных костей. Покуда никакая сила в Империуме или за его пределами не смогла бы заставить его подняться на ноги.

Казалось, звук ударяющейся оземь лопатки длился вечно. Наконец, Грейсс, весь в грязи и с раскрасневшимся лицом, вернулся обратно. Бесцветным голосом он сказал, что все кончено, и Ландон почил с миром.

Лоренцо провалился в наполненную кошмарами полудрему, где он отбивался от своих товарищей, а лишенные плоти руки Дугана и Ландона пытались утащить его к себе под землю.

Он услышал тихие голоса.

Лоренцо открыл глаза, стараясь отдышаться от увиденного во сне кошмара, который постепенно угасал в его памяти. Минула добрая часть ночи. Вокруг стояла темень, но возле него шевелились согбенные тени. Время пришло.

Лоренцо поднялся на ноги, его все еще трусило от сна, но он старался не подавать вида. Он набросил на себя куртку и патронташ, проверил рюкзак. Джунглевые бойцы почти не разговаривали, полностью сконцентрировавшись на предстоящем задании, понимая его важность. Макензи и Бракстон выглядели особенно уставшими, и Лоренцо понял, что они, должно быть, проспали меньше половины отведенного для отдыха времени. Их не ставили на караул, но комиссар, наверное, не решался сомкнуть глаз, если за ним не присматривал адъютант. Он уже никому не доверял.

Лоренцо также не стоял в карауле. Возможно, дело в том, что Грейсс не доверял ему. Несмотря на то, что он говорил о противоположном. Все из-за последней ночи. Но последовавшее совещание развеяло его опасения.

Грейсс говорил тихо и немногословно. Ночью любые звуки разносятся далеко. Но катачанцы знали, что от них требовалось, а Макензи и Бракстону просто нужно было следовать за ними. Он напомнил отделению о важности скрытности: «если нас заметит или услышит хоть один гретчин или орк, нам конец, и мы не только провалим задание, но и не сможем оправдаться перед полковником Грейвсом».

От его следующих слов сердце Лоренцо подскочило.

— Лоренцо пойдет впереди, — сказал Грейсс. — Дело в том, что мы можем столкнуться не только с зеленокожими. Помните, бойцы, синие огни появляются ночью. Разбейтесь по парам и присматривайте за напарником — если заметите хотя бы признак того, что у него помутился рассудок, дайте ему пощечину. Лоренцо, я доверил тебе идти впереди потому, что ты уже однажды стряхнул с себя наваждение света. Ты ведь сможешь и дальше ему сопротивляться, верно?

— Верно, сержант.

Грейсс обрисовал предполагаемый маршрут, и Лоренцо почувствовал прилив гордости, когда сержант обернулся и спросил, все ли ему ясно. Когда он утвердительно ответил, Грейсс отвел его в сторону и похлопал по плечу.

— Знаю, что не должен напоминать, чтобы ты передвигался медленно и осторожно. Черт, если ты будешь там хотя бы вполовину столь же тих, то орки тебя и близко не заметят.

Затем Грейсс отдал приказ выдвигаться, и Лоренцо, достав катачанский клык, стремительно, но стараясь оставаться в тени, скользнул в джунгли. Лазганом он отодвигал лианы и лозы у себя с пути, осматривая при этом землю в поисках следов хищников и прочих опасностей. Он двигался осторожно, стараясь не оставлять следов. Листья покачивались под его легким, но уверенным касанием, и сразу смыкались за ним, пока ему не начало казаться, будто он движется в зеленом коконе. Лоренцо знал, что его товарищи идут позади, но слышал только шелест джунглевых ящериц и шепот ночного ветерка. Они держались поодаль, в случае, если он шагнет не туда, встанет на орочью мину и подорвется. Теперь Лоренцо был совершенно один. На самом опасном месте. Но ничего. Он всем сердцем желал подобной ответственности.

Опасность обостряла разум Лоренцо. Усиливала его чувства. Сметала прежние сомнения, подобно крепкому свежему ветру.

Час или около того он шел в довольно быстром темпе, но с приближением лагеря замедлился. Пока Лоренцо не заметил признаков присутствия орков, но ему казалось, будто в воздухе витает их запах. В кустах неподалеку что-то прошуршало, и Лоренцо замер, надеясь, что камуфляж скроет его. Но то была всего лишь змея. С серебряным треугольником на коже.

Он осторожно двинулся дальше, но через пару минут заметил среди травы еще одну. Она также увидела катачанца. Головка подалась назад, и змея обнажила крошечные зубы и зашипела, но пока не пыталась напасть на Лоренцо. Казалось, она следит за ним.

Лоренцо вспомнил, как ранее птицы наблюдали за катачанцами, едва заметно кружась у них над головами, прежде чем разом атаковать. Он вспомнил слова Бракстона о том, что джунглевые ящерицы также несколько дней бродили вокруг лагеря валидианцев, прежде чем осмелились пробраться в него. Змея с серебряной спиной пока не представляла угрозы, но, как сказал Армстронг, все может измениться в мгновение ока. А если змея была не одна, и они всем скопом набросятся на джунглевых бойцов, это непременно привлечет внимание орков.

Лоренцо сделал шаг вперед, его пальцы нервно подрагивали на рукоятке ножа. Змея напряглась, следя за каждым его движением. С лазганом он управился бы быстрее, но шума от него будет слишком много. Лоренцо замер и протянул свободную руку в качестве приманки. Змея с подозрением отползла назад. Лоренцо сделал еще один шаг.

Змея атаковала. С более далекого расстояния, чем он ожидал. Ее свитый кольцами хвост подействовал в качестве пружины, выбросив ее из травы. Она попыталась вцепиться в вытянутую руку, но Лоренцо вовремя одернул ее и отсек змее голову прежде, чем та успела приземлиться. Он наступил на отрубленную голову, превратив ее в кашу из темной крови. Затем Лоренцо схватил извивающееся тело, смотал в клубок и забросил во мрак. Тихое нестройное шипение подсказало ему, что невидимые наблюдатели получили сообщение. От него во все стороны зашелестела и заколебалась высокая трава.

А вскоре он натолкнулся на первую ловушку.

Лоренцо догадался о ней, так как подлесок здесь был вытоптан, а растения и ветки — сломаны. Здесь побывали орки, и притом недавно.

Как и большинство устройств орков, ловушка была примитивной и очевидной: натянутая между деревьями на уровне колена проволока, которая крепилась к чему-то, скрытому среди нижних ветвей. Граната, скорее всего. И все же, в спешке гвардейцы могли бы и не заметить ее. Вот еще одно доказательство того, что хитрость воеводы распространяется среди его последователей.

Лоренцо осторожно переступил ее и стал ждать. Через тридцать секунд из кустов в паре метров от него возникла голова Малдуина. Он с любопытством взглянул на Лоренцо. Лоренцо указал на растяжку. Малдуин скорее всего ее уже заметил, но береженого Император бережет. Малдуин кивнул, и Лоренцо пошел дальше.

Опять один.

Вторая растяжка оказалась выше и расположена в куда более удобном месте. Справа от нее висели ядовитые лианы, и Лоренцо знал, что в той стороне находится кислотное болото, о котором их предупредил Слай Мэрбо. Слева же росло множество красных цветов, пройти через которые было невозможно. И вновь он не мог воспользоваться лазганом. Оказаться в цепких лепестках было уже само по себе плохо, но куда большую опасность представлял вопль цветов, который точно привлечет к себе ненужное внимание.

Лоренцо осторожно приблизился к проволоке, которая находиласьслишком высоко, чтобы перешагнуть ее. Он мог бы разминировать ее — обрезать проволоку или достать гранату с дерева. Риск при этом будет минимальным, но все же будет. Если после джунглевых бойцов этой дорогой пройдут орки или гретчины, они сразу догадаются, что здесь кто-то побывал.

Нет. Лучше не рисковать. Нужно проползти под растяжкой.

Лоренцо опустился на живот, заметив, что земля была несколько мягкой и влажной. Он стянул рюкзак и лазган и протолкнул их под проволоку. Затем полез сам, стараясь держать голову как можно ниже.

Места вокруг было предостаточно. Пока не случилось ничего непредвиденного, пока он не потерял бдительность, ему не стоило волноваться.

Пока не случилось нечто непредвиденное…

Синий свет вспыхнул прямо перед ним подобно корабельному прожектору. Ярким шаром он завис в паре сантиметров над землей. Внутри Лоренцо все сжалось, когда он, стараясь не поднимать подбородок, вытянул шею, пытаясь взглянуть на него. Он слышал его зов, твердивший ему встать и подойти к нему, и почувствовал напряжение в готовых подчиниться руках и ногах.

Ему удалось остановиться прежде, чем спина потревожила растяжку.

Лоренцо закрыл глаза, и ему стало чуточку легче. В голове прояснилось. Он вслушался в собственное дыхание, отметив, что грязь под ним была холодной. Он подумал о Дугане Стальной Ноге. Лоренцо знал, что синий свет был все еще здесь, но он не сможет пробраться в его разум. Если не будет смотреть на него, то точно не сможет.

Но что если синему свету только это и нужно? Что если в этот раз он хотел именно ослепить его? Что если к нему сейчас что-то подкрадывается?

…Трава возле его головы зашелестела…

Лоренцо открыл глаза, дезориентированный, как после ночного кошмара. Он быстро оглянулся, но ничего не заметил. Ничего, кроме синего света, который притягивал его взгляд так, будто был единственной вещью в мире. По крайней мере, единственной важной вещью. Лоренцо показалось, будто в этот раз свет был намного ближе, чем прошлой ночью, стоит протянуть руку, и он коснется его, поймает его, схватит то, что создает его. Разберется с угрозой. Спасет товарищей.

В синем свете Лоренцо увидел одобрение сержанта Грейсса, которое он столь редко выказывал. Но в своих воспоминаниях он услышал его голос: «Я доверяю тебе пойти впереди… Ты ведь сможешь и дальше сопротивляться ему, верно?»

Грейсс рассчитывал на него.

«Верно?»

Лоренцо вспомнил, как ему хотелось доказать, что он достоин доверия Старого Упрямца, что не подведет его опять. Он знал, что единственный способ выполнить его приказ — сдержать обещание…

«Верно?»

«Верно, сержант».

Сопротивляться. Это было сильнейшее желание Лоренцо, то, чего ему больше всего сейчас хотелось, и, хотя он смутно это осознавал, синий свет это и показал ему, победив таким образом самого себя. Лоренцо моргнул. Синий свет находился все еще рядом, но теперь он был самым обычным светом, который никак на него не влиял.

Какое-то время катачанец не двигался, пытаясь отыскать в уголках разума следы синего света. Убедиться, что его и дальше не разыгрывают. Он сконцентрировался на воспоминаниях, на словах Грейсса и понял, что пока будет держаться тех точных указаний, все будет хорошо.

Лоренцо опустил локти в грязь и пополз дальше. Выбравшись из-под орочьей растяжки, он поднялся и собрал свои вещи. Синий свет исчез. Испарился. Как будто почувствовал, что здесь он бессилен. И вдруг Лоренцо понял, что он уже не вернется. Только не к нему. А потом он почувствовал жжение на руках.

Его ладони покраснели и начали покрываться волдырями. Мысли о свете настолько поглотили его, что он даже не заметил этого. Влажная земля. Кислота. Должно быть, она впитала ее из ближайшего болота. Колени на его штанах были прожжены практически насквозь, и подошвы ботинок почти растаяли. Пока ничего страшного, но со временем…

Лоренцо вытер руки листком и подождал, пока вновь не появится Малдуин. На этот раз он указал на растяжку и махнул вперед. Затем к ним подошел Грейсс и поднял руку, приказывая бойцам позади него остановиться.

— Думаю, стоит забрать немного к северу, — прошептал Лоренцо, указав на поврежденные ботинки.

— Так мы окажемся слишком близко к оркам, — ответил Малдуин.

Грейсс взглянул на свою обувь и нахмурился.

— Лоренцо прав. Какой смысл идти за Большим Зеленкой на окровавленных культях? — затем он с неохотой добавил. — Макензи не ошибся насчет этого зеленокожего. Построить лагерь на краю болота, вовсю используя естественные преимущества — согласен, это очень хитрый ублюдок.

Лагерь оказался куда ближе, чем думал Лоренцо.

Едва джунглевые бойцы сменили направление, как он вышел к краю поляны, немногим меньше той, что расчистили гвардейцы, забитой наспех сколоченными хибарами из металла и дерева.

Катачанец залег и внимательно осмотрел каждую тень, пока не уверился, что в них не таятся враги. Он оглядел хижины, изучил их расположение и все слепые углы из которых могли бы наброситься на него орки или гретчины. Часовых он не заметил, и это встревожило его, ведь они наверняка должны были быть. Где-то.

Оглянувшись назад и увидев свое отделение, Лоренцо показал им поднятые кверху большие пальцы и двинулся вперед. Он старался идти медленно, до боли медленно, зная, что сейчас скрытность играет критическую роль. От орков его отделял небольшой ряд деревьев. Ему нужно было с умом использовать все возможные укрытия и при этом не издать ни малейшего звука.

Казалось, у него ушла вечность на то, чтобы добраться до первой опасной точки — прохода между двумя хибарами. Лоренцо подкрался к нему и внимательно осмотрел. Чисто. Прошло будто целое столетие, хотя он знал, что это заняло не более пары минут. Но Лоренцо был терпелив. Он жил ради подобных моментов.

Среди деревьев перед ним что-то было.

Лоренцо замер.

Существо было крупнее человека, но ссутуленное, огромные руки свисали до коленей, широкие и мускулистые плечи. Оно было облачено в темные доспехи, и хотя из-за темноты Лоренцо не мог разобрать цвета, кожа, видневшаяся в местах стыка металлических пластин, без сомнений была зеленоватого оттенка.

Орк будто и не пытался прятаться. Затаив дыхание, Лоренцо задумался, не услышал ли тот посторонний звук, и теперь искал его. Если катачанец приблизится, орк точно учует его.

Но существо хрюкнуло и с бряцаньем отвернулось от него. Оно пришло сюда всего лишь облегчиться. Лоренцо никогда не встречал более уязвимого врага, более беззащитного, он мог без труда подкрасться к нему сзади и набросить на шею удавку. Но орки были выносливыми тварями, и он точно бы поднял шум. Лоренцо решил не трогать его — справив нужду, зеленокожий побрел в лагерь и вскоре исчез в тени металлической хижины.

Лоренцо двинулся дальше. Он перешагнул еще одну растяжку и подождал, чтобы показать ее Малдуину. Бросив взгляд вперед, он понял, что практически миновал лагерь. Возможно, они назовут его Хитрым Лоренцо. Нет, такая кличка ему не очень нравилась. Лоренцо Тень? Лоренцо Проныра?

Голоса.

Они были приглушены, но на фоне тихих ночных звуков звучали неестественно громко, словно лазерные выстрелы.

Ему показалось, будто один из голосов принадлежал Грейссу. Он был настойчивым, едва ли не молящим. Лоренцо взглянул на лагерь, уверенный, что их услышали, но там было тихо. Пока. Он хотел узнать, что стряслось, но нельзя было оставлять позицию. Он вложил нож обратно в ножны и достал лазган, чтобы сразу воспользоваться им при первой же необходимости.

Взрыв застал его врасплох.

В одно мгновение ночь обратилась в день, слишком быстро и неожиданно, чтобы Лоренцо успел отвернуться. Его ослепило. Он ничего не видел.

Но едва стихли отголоски взрыва, и в ушах перестало звенеть, как в паре метров от себя он услышал топот и хрюканье. Все очертания, которые он видел, шевелились.

Неужели его товарищи напоролись на ловушку, которую он пропустил? Или столкнулись с чем-то другим? Была ли в этом его вина?

Скорее всего, кто-то погиб, и от одной лишь мысли об этом у него пересохло в горле. Взрыв прогремел прямо там, где он слышал голос Грейсса. Взорвалась, наверное, осколочная граната.

Теперь туда отовсюду стекались тени, орки, бросившиеся на защиту своей территории, кричали и ревели от жажды боя.

Внутренности Лоренцо скрутило от отчаяния, когда он понял, что теперь уже неважно, живы его товарищи или нет. Орки знали, где находились джунглевые бойцы, и, по словам Грейсса, превосходили их тридцать к одному. Бежать катачанцам также было некуда — они оказались зажаты между лагерем с одной стороны и кислотным болотом с другой.

Без сомнений, им всем конец.

Одиннадцатая глава

Орки неслись сплошной ордой. Все они казались одинаковыми, по крайней мере, для ослепленного взора Лоренцо. Воздух полнился звуками, земля то и дело вздрагивала от расцветающих взрывов: орки, которые находились позади, метали самодельные гранаты над головами впереди бегущих.

В ответ из джунглей вырвались лазерные лучи, которые насквозь пробили первых орков и попали в следующих за ними зеленокожих. Лоренцо в душе порадовался этому. По крайней мере, семи катачанцам удалось выжить, и теперь они отстреливались, а следующие взрывы разметали уже ряды самих орков. Зеленокожие сбились в одну кучу, поэтому осколочные гранаты джунглевых бойцов были куда действеннее бомб орков, и, скорее всего, осколками задело очень многих зеленокожих. Броня и толстая шкура защитят их от наихудшего, но некоторые будут ранены, а кое-кто, возможно, даже тяжело. Зеленокожие разлетались во все стороны от мощных взрывов, и когда зрение у Лоренцо прояснилось, он увидел, что орки сталкиваются друг с другом, затаптывают упавших, отпихивают других в сторону — но продолжают бежать.

Они не знали, где он скрывался.

Орки бросились к отделению Лоренцо, и он понял, что те прошли мимо него. Остальным в любом случае пришел конец. Теперь у него появился шанс выбраться отсюда и, если повезет, вернуться с докладом к лейтенанту Вайнсу, чтобы следующая группа знала, что ее будет ждать здесь.

Но подобную мысль он сходу отбросил.

Лоренцо выскочил из укрытия и с громким яростным кличем на устах вжал курок лазгана, принявшись поливать непрерывным огнем толпу врагов. Ему было все равно, насколько точно ложились выстрелы, ибо орков было так много, что каждый луч все равно найдет свою цель. Он просто хотел привлечь к себе внимание. Если повезет, зеленокожие подумают, что еще одна группа врагов совершила обходной маневр и теперь окружила их лагерь. Чем больше орков он отвлечет от своего отделения, тем выше у них будут шансы спастись, но тем хуже придется ему самому.

В любом случае, ему не выбраться отсюда живым, говорил Лоренцо сам себе. Им всем конец. Но чем дольше продержатся джунглевые бойцы, тем больше врагов они заберут вместе с собой. Чем больше орков они убьют, тем большая вероятность, что дома о них будут рассказывать истории. В том случае, конечно, если они каким-то чудом дойдут до Катачана.

Ближайшие от Лоренцо орки всполошились и запаниковали, у них ушло какое-то время, чтобы вычислить местоположение катачанца. Заметив его, они подняли свои грубо смастеренные пушки. Слишком медленно. Лоренцо заскочил в проем между двумя хижинами и бросился бежать. Вслед за ним об металл зазвенели пули. Судя по хрюканью, крикам и тяжелым шагам, ему удалось оттянуть на себя пару десятков орков. Что ж, теперь ему осталось лишь выжить.

Он метался, крутился и петлял между хижинами. Чем дольше преследователи будут искать его, тем с меньшим числом орков придется разбираться остальным. Но при этом он не мог скрыться от преследования и исчезнуть в джунглях, так как орки могли просто бросить погоню и вернуться обратно в бой. Лоренцо крикнул и трижды выстрелил из лазгана в воздух, заманивая преследователей глубже в лагерь. Он вылетел из-за очередного поворота и налетел на кучку гретчинов, которые, затрещав на своем грубом неразборчивом языке, с визгом бросились на него.

Лоренцо удалось снять несколько врагов, прежде чем остальные окружили его со всех сторон. Они лягались, царапались и звали на помощь своих хозяев. Лоренцо взмахнул лазганом, словно дубиной, и повалил двоих наземь. Других он принялся избивать и пинать ногами. Катачанец потянулся через плечо, схватил вцепившегося ему в спину гретчина и кинул его на землю. Он сорвался с места, сбив по пути еще нескольких, но остальные наседали ему на пятки. Лоренцо развернулся и меткими выстрелами снял еще двоих, вынудив мелких паршивцев разбежаться во все стороны. Но стоило Лоренцо отвернуться, как они вылезли вновь.

Как и ожидал Лоренцо, их крики привлекли внимание более крупных орков.

Первый из них возник впереди, отрезав ему путь. Существо взревело, словно желая напугать его одним своим присутствием. Он слышал, что с некоторыми людьми подобный фокус проходил — из-за нависающих бровей, выпирающей челюсти и глубоко посаженых злобных глазенок орк представлял собою внушительное зрелище. Голова катачанца была вровень с устрашающими клыками и пухлыми губами твари. Тем не менее, для человека, который сталкивался с катачанским дьяволом, один-единственный орк не был чем-то особенным. Он мог ходить и говорить, но для жителя мира смерти зеленокожий монстр был всего лишь еще одним существом, которое можно убить.

Выстрел Лоренцо едва не попал в орка, хотя тот с криком отшатнулся от яркой вспышки. Он отвлекся всего на мгновение, но катачанцу больше и не нужно было. К нему со всех сторон уже неслись дружки орка. Некоторые, как раньше Лоренцо, расшвыривали по пути меньших гретчинов. Выполнив свою работу, жалкие согбенные существа бросились врассыпную.

Лоренцо сконцентрировал огонь в одном направлении, пытаясь расчистить себе дорогу к спасению. Единственным преимуществом ему служило то, что зеленокожие не могли использовать оружие без риска попасть друг в друга, но учитывая скорость, с которой они приближались, это ему и так не поможет. Он успел прикончить двоих, но когда на него бросился третий, энергетическая батарея лазгана взвыла и разрядилась. Лоренцо попытался насадить тварь на штык, но та одним взмахом отбила оружие в сторону. Сзади в него врезался еще один орк, но, покатившись по земле, он стремительно выхватил нож и ушел из-под опускающегося на него топора. Оружие вгрызлось в землю в волоске от уха Лоренцо. Хозяин топора решил не доставать оружие обратно и вместо этого запрыгнуть на свою упавшую жертву и разорвать ее голыми руками. Лоренцо вовремя подставил нож, и под своим весом орк насадился прямо на его лезвие, которое прошло через рот и проникло в мозг.

Рухнувшее тело прижало его к земле, но на миг подарило укрытие, в котором можно было перевести дух. Когда орки отпихнули мертвого товарища, Лоренцо был вновь готов к бою. Он на четвереньках проскользнул между ногами одного из нападавших, затем следующего, и еще одного. Орки суетились, толкались и валились друг на друга, пытаясь поймать изворотливого катачанца, но те, кому это удавалось, натыкались лишь на его острый клык.

И вот уже перед ним открылось свободное пространство. Лоренцо вскочил на ноги, схватил лазган и потянулся к патронташу за новой энергетической батареей, но внезапно чья-то мясистая рука схватила его за куртку. Гигантский орк подтащил его к себе, развернул и с силой впечатал в металлическую стену хижины, и пока катачанец пытался отдышаться, врезал кулаком ему в живот. Лоренцо закашлялся кровью и почувствовал, как немеют его ноги.

Следующий удар топором он парировал лазганом — и то был последний раз, когда он его спас. Лезвие впилось в корпус оружия и вышло оттуда с треском, искрами и слабым гулом садящейся энергии. Лоренцо ударил штыком в пасть орку, и истекающее кровью существо с визгом отшатнулось, вырвав винтовку у него из рук. У катачанца остался лишь боевой нож. В лучшем случае ему удастся прикончить еще одного орка, прежде чем остальные доберутся до него. Лоренцо сосредоточился на убийстве. Выбрал цель и отскочил от стены, увернувшись от пары зеленых рук. Бросился вплотную к незадачливой жертве, лишив ту возможности воспользоваться топором или пушкой. Вонзил нож ему в живот, а затем провернул, разрезая внутренности. Заливая кровью одежду катачанца, существо сомкнуло пальцы на его шее, и мир Лоренцо начал погружаться во тьму. Смертельный танец, из которого живым не выйти никому.

Лоренцо услышал треск и хруст и подумал, что это сломались его кости, но орк вновь пошатнулся в смятении, и хватка на горле ослабела. Ему показалось, будто он видит поджарого человека с черными волосами, метающего гранаты с крыши ближайшей хижины. Или, возможно, это ему лишь казалось.

Лоренцо поднял клык, чтобы сполна воспользоваться дарованной передышкой — ему хотелось бы отнять жизнь у еще одного орка, но перед глазами у него все еще стояла пелена, а команды мозга, казалось, не достигали мышц… и вот уже Лоренцо оседает на землю, медленно и одновременно слишком быстро, чтобы успеть подставить руку. Он рухнул на землю, и спину осыпало волной раскаленных осколков. Затем на него свалилось тело орка, но Лоренцо просто лежал, пытаясь остаться в сознании. По нему текла кровь, хотя он не знал, кому она принадлежала.

Спустя целую вечность Лоренцо услышал, что орки куда-то заторопились. Они обратили внимание на нового врага, вероятно посчитав Лоренцо мертвым (хотя сейчас он не мог сказать наверняка, что они так уж ошибались). Лишь через целую минуту катачанец понял, что еще может сражаться — он все еще дышал, сердце его продолжало биться, а в голове прояснилось. Лоренцо прошептал молитву Богу-Императору за то, что сохранил ему жизнь, но, собравшись с силами, он понял, что благодарить лучше стоит Слая Мэрбо.

Почему Мэрбо решил спасти его, а не остальных? Возможно, ему просто посчастливилось оказаться в нужное время в нужном месте. Зная Мэрбо, тот мог провести на крыше всю ночь, дожидаясь этого момента. Какой бы ни была причина, Лоренцо был решительно настроен отплатить ему за помощь или, по крайней мере, попытаться сделать это.

Мэрбо подал ему отличную идею. Найти возвышенность.

Он полез на крышу ближайшей хижины, найдя множество опор в старой проржавевшей стене, но едва не свалился на полпути, когда его ослабевшие мышцы воспротивились такой нагрузке. Лоренцо частично ожидал увидеть там Мэрбо, но тот, конечно, уже ушел. Он перекатился на живот и выглянул с крыши, стараясь, чтобы его не заметили.

К этому времени сражение переместилось за границы лагеря. Катачанцы заманили многочисленных врагов в джунгли, которые были им родным домом, даже несмотря на то, что из-за кислотного болота сзади у них оставалось мало места для маневра. Отсюда Лоренцо не видел замаскированных товарищей — но судя по тому, как двигались орки, он догадался, что они рассредоточились по периметру, чтобы их было сложнее обнаружить. Казалось, зеленокожие были повсюду — они трясли деревья, стреляли по кустам и делали все, чтобы выкурить врагов из укрытий.

Конечно, многие из них все еще бродили среди зданий в поисках давно пропавшего Мэрбо, хотя вполне могли найти Лоренцо вместо него.

Он задержал взгляд на одной постройке: небольшая металлическая хижина без окон, построенная тщательнее остальных, двери которой были обмотаны толстыми цепями. Склад боеприпасов, догадался он. Лоренцо открыл рюкзак и достал из него два подрывных заряда. Они использовались совсем не в военных целях — когда катачанцы спешили, а скрытность была не важна, с их помощью они расчищали труднопроходимые участки джунглей — но сейчас взрывчатка ему не помешала бы.

Когда орки отвернулись, Лоренцо бросил первый заряд рядом с запертой дверью. Он выставил детонатор с двухсекундной задержкой, и, отсчитывая время, катачанец почувствовал, как вспотели его ладони, сжимавшие холодную взрывчатку.

Второй заряд полетел еще до того, как взрыв сотряс все окрестные здания. Лоренцо сорвался на бег, едва успело задрожать его здание, но из-за встряски оступился во время прыжка к следующей хижине. Невероятным усилием ему удалось вцепиться в край крыши, едва не сломав при этом все пальцы.

Прямо под ним стояло двое орков, которые тут же взяли его на прицел. Прежде чем они успели спустить курки, их сбила с ног яростная волна жара и звука. Казалось, вокруг Лоренцо бушует ураган, но он стиснул зубы и продолжал цепляться за парапет, пока ему в спину летели обломки.

Как только шквал ослаб, катачанец выбрался наверх. Пытаясь отдышаться, он упал на спину, но тут же приподнялся на локтях, когда в нем пересилило желание взглянуть на плоды своих усилий.

Казалось, само небо пылало. Здание, с которого он только что спрыгнул, обрушилось вместе с парой других, а на месте склада боеприпасов теперь зияла горящая воронка, из которой струился дым. Очевидно, он не прогадал насчет его содержимого. Первый его заряд разнес двери, а второй влетел внутрь. Как Лоренцо и рассчитывал, взрыв привел к цепной реакции. Прочные стены, прежде чем обвалиться, приняли на себя большую часть удара, иначе он был бы уже покойником. К его радости, среди руин догорали и дымились тела нескольких орков, которые среагировали на первый взрыв, но не успели предотвратить следующий.

Из джунглей бежали десятки орков, чтобы выследить и убить врагов, посмевших вторгнуться в их дом. Лоренцо и надеяться не мог на большую удачу. Он заметил, как трясется листва, потом услышал болезненные крики орков, а затем из джунглей вырвался Малдуин, паля во все стороны из лазгана. Хотя с такого расстояния Лоренцо и не видел, что именно там происходило, но все же мог догадаться. Один из любимейших трюков Малдуина: собрать в охапку несколько смертоносных лиан, спрятаться за деревом и, когда враг приблизится, метнуть их прямо в них. Орки прыгали и извивались, пытаясь избавиться от них, пока лианы жалились и взрывали ядовитые пустулы в их уродливые морды.

Но теперь ему некуда было бежать, кроме как вперед, на открытую местность, где его раскрашенная кожа не поможет укрыться. Как и Лоренцо ранее, он метнулся к орочьим хибарам, чудом не попав под град пуль, но одна здоровенная тварь, которой удалось избежать уловки Малдуина, с разгону врезалась ему в спину. Лоренцо сорвался с места прежде, чем Акулий Укус успел упасть. Он перескочил с одной крыши на следующую, едва не оступившись на ее скользкой поверхности, быстро выпрямился и снова прыгнул. Его пальцы потянулись было к кармашкам с осколочными гранатами, но затем он понял, что его и Малдуина разделяло не так много орков, чтобы сформировать живой щит, как это было в случае с Мэрбо, поэтому здесь граната принесла бы больше вреда, чем пользы. Лазгана у него не было. Значит, остается только нож.

Он бросился с последней крыши орку на спину и издал боевой клич — так, чтобы тот услышал его и обернулся, но не успел при этом прицелиться и снять его в прыжке. Орк на мгновение отвернулся от Малдуина. Зеленокожий отшатнулся, оставив упавшую добычу, когда клык Лоренцо погрузился ему между лопаток, и тот же миг Малдуин вонзил ночной жнец в шею. Орк какое-то время продолжал стоять, но затем упал как подкошенный, и Лоренцо показалось, будто сама земля содрогнулась от этого удара. Или чего-то другого…

К ним что-то приближалось. Что-то большое. Лоренцо даже не хотел оглядываться и терять драгоценные доли секунды, чтобы узнать то, что и так уже понял — дела их были хуже некуда, и им стоило поскорее укрыться. Но Малдуин с трудом мог стоять, и Лоренцо увидел, что его голову рассекает глубокий порез, а глаза будто подернуты пеленой. Контузия.

Лоренцо протянул руку, и Акулий Укус со смешком принял ее.

— Похоже… я обязан тебе жизнью, — хохотнул он. Затем, насторожившись, он схватил Лоренцо за руку и взглянул на него так, словно хотел поделиться самой важной информацией во всем Империуме. — Лоренцо, а ты заметил? Здесь… да здесь и половины тех зеленокожих не наберется, о которых говорил Грейсс. Тридцать… тридцать к одному, черт подери! Скорее десять к одному. А нам ведь по силам укатать по десятку орков, да? Черт, я уже прикончил пятерых.

Звук доносился все ближе… похоже на рев двигателя. Теперь Лоренцо увидел его — сначала яркий свет, который пронзал стелящийся по полю боя густой дым, а следом за ним огромного левиафана.

Машина была черной, с намалеванными человеческими черепами и костями — грубо смастеренная, но увешанная листами брони и разнообразным оружием. Лоренцо и раньше приходилось видеть нечто подобное. Боевой вагон, как его называли, был орочьим эквивалентом танка, под завязку набитым зеленокожими. Заметив врагов, орки на броне неестественного чудовища завопили и замахали пушками. Стрелок навел прожектор на двух катачанцев и начал разворачиваться машину.

Внезапно взгляд Малдуина стал отрешенным, а сам он странно побледнел, не считая ярко-красного пореза на голове.

— Проблемы, — безучастно произнес он, — они достали Башку. Я видел, как он погиб. Нам придется разделить между собой его долю убийств.

Лоренцо не мог позволить себе каким-либо образом отреагировать на такую новость. Он почтит память павшего товарища позже, когда от этого не будут зависеть жизни остальных бойцов.

У боевого вагона было два орудия, торчащих впереди подобно глазам на стебельках. Правая пушка вспыхнула, и Лоренцо оттолкнул Малдуина в сторону прежде, чем мимо них со свистом пролетел снаряд и рухнул в грязь, заполнив мир ярким светом и оглушительным звуком. Товарищ обмяк у него на руках, и Лоренцо пришлось влепить ему пощечину, чтобы привести обратно в чувство. Правое орудие вновь выстрелило, но им удалось избежать света прожектора и скрыться в дыму. Кроме того, орки по большей части клепали свое оружие из первых подвернувшихся под руку деталей, поэтому оно было ужасно ненадежным. И все же следующий взрыв едва не сбил Лоренцо с ног.

Малдуин сморгнул кровь, которая попала ему в глаз, и закашлялся от попавшего в горло дыма. Лоренцо тащил его в сторону хижин, но оттуда раздался еще один выстрел, и их отбросило обратно на открытое пространство прямо под луч прожектора. Теперь к ним из лагеря и джунглей бежали орки, которые казались тенями в густом тумане.

Малдуин втиснул в руки Лоренцо лазган.

— Держи, он тебе больше пригодится.

— Что… что ты…?

Не закашляйся он от дыма, ему все равно не пришлось бы заканчивать. Он уже и так понял ответ. Акулий Укус достал из патронташа пару подрывных зарядов — и хотя первым порывом Лоренцо было остановить его, спасти, но он сдержался, когда увидел, что его товарищ улыбается.

— Ты спас мне жизнь. Теперь мой черед. И, кроме того, я насчитал на танке девять зеленокожих. Если добавить их к тем пяти, то выйдет как раз моя часть и еще половина Башки.

Взглянув в пепельно-серое лицо товарища, Лоренцо увидел в нем едва сдерживаемую боль, скопившийся в уголках глаз мрак и понял, что Малдуин хочет, чтобы так все и случилось.

И прежде чем Лоренцо успел что-либо сказать, он вырвался из его объятий. Акулий Укус ринулся на свет, и прежде чем орки успели понять, что происходит, он оказался слишком близко, чтобы они смогли выстрелить из орудия. Но недостаточно близко. В него прицелилась другая пушка — та, что слева…

Огнемет. Это объясняло то, что делал здесь вагон, подумал Лоренцо, почему орки собрали его среди джунглей, которые бы лишь мешали ему — они использовали его для расчистки местности. В Малдуина полетела струя обжигающего пламени, но, судя по всему, он избежал большей части удара. И хотя Лоренцо мало что видел из-за дыма и света прожектора боевого вагона, он был уверен, что Малдуина все-таки задело, тот был обожжен, но, подобно выносливым оркам, продолжал бежать.

Он вскарабкался на передние орудия, разметав по пути их стрелков. Орки, стоявшие позади, заметили угрозу и с рычанием схватились за оружие. Один из них прыгнул на Малдуина, но катачанец обратил скорость и вес существа против него самого, перебросив через плечо прямиком за борт движущейся машины. Остальные орки принялись решетить Акульего Укуса пулями. Лоренцо испугался, то он свалится и погибнет в луже грязи и собственной крови, и все же он продолжал лезть на крышу вагона, словно жизнь в нем теплилась лишь благодаря силе воли. Он свалился в толпу орков, которые тут же принялись рубить его тело, но к этому времени катачанец достиг своей цели.

Акулий Укус взорвал боевой вагон изнутри, и восемь орков с криком погибли среди взметнувшегося пламени.

К этому времени Лоренцо успел перезарядить отданный товарищем лазган и теперь стрелял по силуэтам, которые вырисовывались перед ним, стараясь постоянно перемещаться, чтобы не стать легкой мишенью посреди царившего хаоса. С мрачным ликованием он отнял этой ночью десятую жизнь, и ему подумалось, что Малдуин Акулий Укус мог бы им гордиться.

Но знал он и то, что окружен и что с каждой минутой орки подбирались к нему все ближе. Они шли на Лоренцо со всех сторон, как обычно стараясь вступить в ближний бой, чтобы противопоставить свое численное превосходство и силу его изворотливости и неуловимости. Но на этот раз ему не стоит ждать избавления, никакой Мэрбо больше не спасет его. Он израсходовал весь свой запас удачи. И поэтому он бросил лазган, метнул последние гранаты и подумал о том, как героически погиб Малдуин (и Доновиц, в чем он не сомневался), после чего достал катачанский клык.

И так, с клинком в руке и яростным ревом на устах, Лоренцо ринулся на своих врагов.

Двенадцатая глава

Казалось, сражение длилось целую вечность.

Лоренцо помнил, как коснулся неба первый луч света, помнил, как удивился тому, что прошла всего одна ночь, ибо уже и не мог припомнить, когда думал о чем-то другом, кроме дыма, огня и крови. И даже вспоминая то время, он помнил лишь размытое пятно из осклабившихся орочьих морд, ударов ножом и смертей. Множество смертей. Лоренцо помнил, как какое-то время стоял спиной к спине с сержантом Грейссом. Когда они ввязались в ближний бой, ему ничего не оставалось, кроме как отдаться на волю инстинктов. Если бы он тогда вспомнил об усталости, боли от ссадин и все еще превосходящих их по численности силах врага, то просто упал бы на землю и умер. Или, что еще хуже, думал бы о том, как погибнуть.

Он мог умереть и, вполне возможно, даже не заметил бы этого. Всего один удар, рана, которую он бы даже не почувствовал — не худший вариант.

Лоренцо сражался, словно во сне, мышечная память сама поднимала его руки в ответ на воображаемую череду сошедших от крови с ума врагов. Краем сознания он задумывался, сумеет ли проснуться когда-нибудь, или же ему судилось вечно пребывать в этом ужасающем кошмаре.

И все же это была великая битва.

И еще более великой она стала после того, как Лоренцо почувствовал на своем лице солнечный свет и, открыв глаза, понял, что остался в живых.

Спустя мгновение он понял, где находится. Свет был ярким, хотя окружающие его предметы словно плыли в тумане. Лоренцо заметил, что лучи пробивались сквозь окошко, но тонули в пыли и грязи внутри.

Орочья хижина. Лоренцо лежал на койке (всего лишь груда хлама, покрытая рваным тряпьем) под вонючими мехами. У него был жар, он буквально горел. На краткий миг он подумал, что орки, должно быть, принесли его сюда в качестве пленника. Но это было не в их духе. То, что он лежал здесь, могло означать лишь одно — его отделение совершило невозможное. Они победили. Но какой ценой?

Бок Лоренцо был словно оцепеневшим, и он засунул руку под толстое одеяло, чтобы ощупать его. На правых ребрах он нащупал крепкий узел из синтекожи и содрогнулся от внезапного яркого воспоминания об орочьем топоре, который впивается ему в плоть. Его и без того смутные воспоминания путались, но эту рану ему наверняка нанесли одной из последних. Лоренцо печально вздохнул. Лучше было бы, если под конец он остался стоять на ногах.

— Эй, Лоренцо? Ты можешь шевелиться под этим тряпьем?

Лоренцо при звуках знакомого голоса покосился влево, где на соседней койке лежал Вудс. Наверное, его также ранили, но из-за насмешливой ухмылки Лоренцо не мог сказать это с полной уверенностью.

— И как раз вовремя, — продолжил Вудс. — Я уже пару часов как не сплю, а ты тут до сих пор храпишь. Какой смысл победы в самой крутой заварушке из всех, в которых сражалось наше отделение, если после этого не можешь потрещать о ней со своими корешами, а?

— Мы… значит, мы победили?

Вудс удивленно поднял бровь.

— Я спишу это на то, что ты просто обалдел от счастья. Конечно, победили, Лоренцо!

— Я… я слышал насчет Башки.

Вудс надулся.

— Ага. Мы потеряли Башку. И, судя по всему, Акульего Укуса тоже. Они ищут его уже все утро.

В памяти Лоренцо вспыхнуло воспоминание о том, как Малдуин бежит на свет прожектора орочьего боевого вагона, и он почувствовал резкую боль в животе.

— Они не найдут его, — тихо сказал катачанец. Вудс одарил его удивленным, почти молящим взглядом, и Лоренцо понял, что должен поведать последнюю историю Малдуина Акульего Укуса, дабы легенда о нем продолжала жить. Эта честь и обязанность лежала теперь на его плечах. Поэтому он набрал воздух в грудь, на мгновение закрыл глаза, чтобы подобрать нужные слова, и рассказал ее. Он описал, с какой отвагой погиб Малдуин. Лоренцо упомянул о ране на его голове, ведь то, что несмотря на нее, он продолжал сражаться, делало его еще более героическим, и немного преувеличил количество убитых им орков — ведь вокруг было темно и много дыма. На боевом вагоне вполне могло оказаться четырнадцать или пятнадцать зеленокожих, а Лоренцо не хотелось преуменьшать заслуг товарища. Вудс слушал рассказ с все возрастающим уважением в глазах, и когда Лоренцо закончил, он тяжело выдохнул через крепко стиснутые зубы и согласился, что Акулий Укус пал смертью храбрых. Лоренцо чувствовал странную гордость из-за того, что был там и видел этот храбрый поступок, но более всего оттого, что теперь о его товарище никогда не забудут, и все стало казаться ему чуточку светлее.

— Некоторые видели, как погиб Башка, — поведал ему в ответ Вудс. — С ним было пару наших, орки прочесывали джунгли, поэтому они не успели найти хорошее укрытие до того, как все покатилось к чертям собачьим. Они видели, как Башка позволил оркам найти себя, ведь сделай они еще пару шагов, то натолкнулись бы на Дикаря и еще, возможно, Стрелка. Он отдал жизнь, чтобы выиграть для остальных время. Выскочил и принялся стрелять по всему, что движется. Признаюсь, у меня частенько не находилось времени для старины Башки, я думал, что он слишком часто вякает не к месту — но, по словам остальных, прошлой ночью Мэрбо мог бы им гордиться. Он в одиночку уложил десять или двенадцать орков, и продолжал сражаться еще достаточно долго, чтобы другие перегруппировались и начали отстреливаться.

— Что случилось? — спросил Лоренцо. — В смысле, из-за чего все началось? Мы уже прошли лагерь, когда…

— Ах, да, — скривившись, сказал Вудс, — чуть не забыл, что ты был впереди, и ничего не видел. Но, могу поспорить, ты и сам догадаешься. Уверен, ты знаешь, кто был достаточно туп, чтобы напороться на орочью ловушку и подорваться на ней ко всем чертям.

— Макензи? — догадался Лоренцо. Выражение лица Вудса и сквозившее в его голосе отвращение послужили ему неплохой подсказкой.

— Кто же еще? — подтвердил он. — Наш дорогой комиссар.

— Но даже он…

— Все из-за синего света. Появился будто из ниоткуда. На секунду я почувствовал его в своей голове, он словно сканировал меня, читал мой разум, но затем двинулся дальше. Макензи… скорее всего, свет выбрал слабейшего из нас. Макензи встал и, словно в трансе, пошел вперед. Сержант пытался остановить его — он поднял лазган и пригрозил, что если тот сделает еще хотя бы шаг, то пристрелит его. Не знаю, почему его это так заботило, утони Макензи в трясине, лично я за ним ничуть бы не горевал. Но Старый Упрямец, похоже, сумел привлечь к себе его внимание. Макензи замер и уставился на Старого Упрямца, а за ним мерцал синий свет. Думаю, именно Стрелок первым заметил растяжку. Макензи перешагнул ее одной ногой. Одному Богу-Императору ведомо, как он не подорвался. Старый Упрямец приказал всем отойти, а сам продолжил тихо и мирно говорить с комиссаром. Макензи слушал сержанта, понимая, что тот говорит верно, но он все еще хотел добраться до того света, в общем, сам знаешь. Макензи спрашивал, почему он должен нам верить. Он говорил о происшествии на реке и обвинял сержанта в том, что тот хочет его смерти. Я понял, что мы оказались в передряге, и все равно привлечем к себе орков, даже если он не зацепит ту чертову растяжку. Старый Упрямец продолжал шептать, пытаясь успокоить комиссара, но тот впал в истерику.

— Именно так синий свет и поступает, — печально сказал Лоренцо. — Он играет на наших чаяниях и страхах. А Макензи и так уже был напуган…

Он замолчал, поняв, что сболтнул лишнее. Он признался в своем страхе перед Вудсом — солдатом, который если чего и боялся в жизни, то никогда не подавал вида.

Но это уже казалось не столь уж важным.

— В этом есть смысл, — произнес Вудс. — Думаю, где-то глубоко внутри Макензи хотел верить, хотел, чтобы его переубедили, но синий свет просто оказался слишком сильным для него.

— Что с Бракстоном?

— Отдам ему должное, — признался Вудс, — он попытался. Полез вперед, зашел в опасную зону, чтобы только поговорить с Макензи и подтвердить слова Старого Упрямца. Но стоило ему открыть рот, как Макензи, он просто… казалось, крыша у него окончательно съехала. Комиссар обвинил Бракстона в предательстве, сказал, что остался один и больше никого не собирается слушать. Он закрыл глаза и уши, словно ему было больно, и заорал, чтобы все заткнулись, оставили его в покое и дали подумать. Конечно, тогда все и закончилось. Бракстон сделал шаг вперед — не знаю зачем, возможно, он просто хотел забрать Макензи — но комиссар уже все для себя решил.

— Или, скорее, свет решил все вместо него, — пробормотал Лоренцо.

— А остальное, как и комиссар Макензи — уже история.

— А Бракстон?

— О, за него не волнуйся. Старый Упрямец вытащил его из зоны взрыва, чуть сам не погиб. А вот это была бы уже трагедия!

— Мне не стоило останавливать его, — сказал Лоренцо. — Акульего Укуса. На реке. Он мог убить Макензи, но я думал… Не знаю, что думал. Если бы я смолчал и дал ему… Акулий Укус был бы жив. И Башка…

— Не все так просто, — сказал Вудс с большим пониманием, чем даже мог ожидать от него Лоренцо. — Никто не мог заставить Акульего Укуса делать то, чего он не хотел. Ты просто дал ему повод задуматься, вот и все. Он отпустил Макензи по той же причине, по которой это сделал бы любой из нас: когда страховка комиссара оборвалась, но он сумел дотянуться до веревки, то очень удивил всех. Ты был прав, Лоренцо. Нельзя лишать человека второго шанса, если он показал себя подобным образом.

— Даже если и так…

— Если бы свет не околдовал Макензи, — бросил Вудс, — он сделал бы это с кем-то другим. Возможно, с Бракстоном. Или… или… я говорил, Лоренцо, что чувствовал его в своей голове. Я слышал, как он звал меня — и, думаю, в ту секунду я сделал бы все, что он мне сказал.

Этим все было сказано. Это был не тот Вудс, которого знал Лоренцо. Он тревожно обернулся к товарищу.

— Но ты ведь ничего не рассказал о себе. Как у тебя все закончилось… точнее, как ты справился. Прошлой ночью.

— Насчет меня не волнуйся, — радостно ответил Вудс. — У меня все нормально. Правда. Просто немного устал, но ты ведь знаешь Грейсса, он всегда думает, будто присматривает за нами. Серж сказал, что если я не прилягу, то он сам вырубит меня.

— Верно, — сказал Лоренцо, не до конца поверив его словам. Когда на его товарища упал солнечный свет, он внезапно понял, насколько тот был бледен. На его лбу блестели капельки пота, словно его лихорадило — или, возможно, ему было просто жарко под орочьими мехами.

— Серьезно, — сказал Вудс, — если думаешь, что я выгляжу плохо, то ты еще не видел того орка, который это со мной сделал. В смысле, двадцать орков!

Катачанец тут же пустился в подробный пересказ каждого своего удара, выстрела и выпада дьявольским когтем против орочьих орд.

Через какое-то время Лоренцо перестал слушать. Он прислушался к далеким, приглушенным звукам за стенами хижины: шаги, скрежет, странные обрывки разговоров. Казалось, будто он провалялся в кровати целую вечность, и ему больше всего хотелось вдохнуть свежий воздух и поговорить с товарищами, с которыми, как он думал, больше никогда не увидится. Узнать, что нового случилось за время его отсутствия.

Он понимал, что должен подождать, так как не знал, насколько серьезны его раны. Лоренцо не чувствовал особенной боли, но в голове у него царила сумятица, и, возможно, у него был шок. Возможно, он получил заражение. Но, обычно, ему об этом поведал бы Башка, который бы стоял у его кровати с охапкой лечебных трав. Ждать дольше Лоренцо просто не мог.

Вудс замолчал. Лоренцо понял, что тот уснул.

Он сбросил с себя одеяло, согнул и разогнул конечности, а затем опустился на ноги. Лоренцо немного покачнулся и почувствовал, как к горлу подступает тошнота, но сумел унять ее. Сквозь окно задувал легкий ветерок, покалывая его кожу, подобно булавкам и иголкам. Он подошел к Вудсу и положил ему руку на лоб. Горячий, словно раскаленная сковорода. В углу Лоренцо заметил свою одежду и рюкзак, поверх которых уважительно лежал лазган Малдуина.

Его куртка была тяжелой и прокопченной, а изнутри была покрыта его собственной засохшей кровью. Лишь увидев свою флягу, он понял, насколько у него пересохло в горле, и как растрескались от жажды губы. Он жадно отхлебнул и с трудом остановил себя, чтобы не осушить ее до дна. Где-то в лагере должна была быть пресная вода, рассудил он. Кожу вокруг его сшитой раны явно промыли. Сейчас ему больше всего хотелось искупаться в пруду, хотя обычно он особо не волновался из-за грязи.

Наконец, Лоренцо добрался до двери наружу и поначалу подумал, что она закрыта, когда та не поддалась. Он приложился и постарался открыть ее, но от этого усилия у него потемнело в глазах. Моргая, он вывалился прямо на улицу и тут же врезался в сержанта Грейсса.

Неподалеку горел костер, и Лоренцо увидел, как Майерс и Сторм тащат к нему тело орка.

Затем Грейсс отвел его обратно в хижину, тихо советуя при этом расслабиться. Лоренцо хотел было сбросить с себя его руку, попытаться доказать, что может стоять без посторонней помощи, но затем понял, что уже сидит на койке, радуясь тому, что комната перестала вращаться. Грейсс взял голову Лоренцо вмозолистые руки, взглянул ему в глаза и удовлетворенно кивнул.

— Жить будешь.

— Мы хорошо справились, сержант?

— Да, Лоренцо. Мы хорошо справились. Мы справились даже лучше, чем хорошо. Мы все утро сжигали орочьи тела.

Лоренцо не расспрашивал насчет последней фразы. Катачанцы не сжигали тела павших, дабы упокоить их души. Орки славились своими регенеративными способностями, для мертвого орка считалось обычным делом подняться с хладного поля боя в поисках отмщения. Но, как уже понял Лоренцо, на Рогаре-3 было даже больше причин для подобных предосторожностей.

— Сержант! — Вудс опять проснулся. Был ли его голос таким же тихим и подавленным, когда он говорил в последний раз? Возможно, так оно и было, а он заметил это только сейчас. — Лоренцо рассказал об Акульем Укусе?

Грейсс ответил отрицательно, и Вудс пересказал историю внимательно слушавшему сержанту. В этот раз на боевом вагоне оказалось уже двадцать орков, а Малдуину пришлось прорубить себе путь к нему еще сквозь четырех, но Лоренцо решил не исправлять его. Из уст Вудса рассказ звучал даже лучше, тем более Малуин заслужил свою славу.

— Мы уже готовы выдвигаться, сержант? — спросил Вудс после того, как поведал историю.

— Пока нет, Спец, — ответил Грейсс. — Еще подчищаем за собой. Мы уничтожили все вокс-установки, которые смогли найти, но, думаю, паре гретчинов удалось ускользнуть, когда те поняли, что их разгромили.

Вудс скривился.

— Рано или поздно они найдут других зеленокожих, и тогда вся планета узнает, что мы здесь.

— Если нам повезет, орки в спешке не сумеют сложить все воедино, — сказал Грейсс. — Они ведь знали, что лагерь все это время был нашей целью.

— Ага, особенно, когда они услышат про нападения на другие лагеря.

— Но орки поймут, что мы подбираемся к их воеводе — даже если они и думают, что мы сами не догадываемся об этом — а если Большой Зеленка хотя бы вполовину настолько умен, как говорил Макензи, то к этому времени он уже удвоит свою охрану. Но наш дорогой, почивший с миром комиссар сделал путь к цели еще в десять раз сложнее по сравнению с тем, каким он был.

— Я тоже так думаю, — произнес Вудс. — Но нам все же удалось одолеть их с перевесом тридцать к одному. Не думаю, что теперь нас кто-нибудь остановит, да?

— Кстати, насчет этого, — проворчал Грейсс. — Здесь нет и половины тех тел, которые мы должны были обнаружить. Думаю, нам просто повезло, Спец. Похоже, наша работа была наполовину сделана еще до того, как мы здесь появились.

— Считаешь, Рогар воюет и против них?

— Исходя из их количества, да.

— А теперь ты думаешь, куда подевались орки, которых убила планета. И сколько времени ушло у выживших на то, чтобы понять, что каждое тело, которое они оставляют целым…

Лоренцо не помнил, как лег, но сейчас он смотрел в потолок, не помнил, как скинул рюкзак и куртку, но их на нем уже не было. Он думал о Дугане или, точнее, о той пародии, в которую мир смерти превратил память о нем. О скелетах птиц, которые продолжали двигаться. А теперь еще и о паре сотен мертвых орков на разных стадиях разложения, которые выбираются из земли по всей планете…

— Следующую пару дней будут очень интересными, — пробормотал Грейсс.

— Но мы справимся, — сказал Вудс. — Верно, сержант?

Лоренцо провалился в сон без сновидений и, открыв глаза через несколько часов, увидел, что все еще лежит в койке, а Грейсс стоит в дверях. Он, должно быть, уже уходил, но разбудил Лоренцо, толкнув плечом скрипящую дверь. Но что-то остановило его. Сержант смотрел на Вудса, и из-за солнечного света, который бил ему в спину и заставлял его лицо теряться в тени, Грейсс выглядел так, словно на его плечи давили все тридцать пять лет жизни. Сержант казался старше и более уставшим, чем Лоренцо когда-либо его видел.

В следующий раз он проснулся из-за того, что Грейсс тряс его за плечо и, судя по свету из окна, Лоренцо догадался, что день уже перевалил за полдень.

— Пора тебе вылезать из этой дыры, боец, — сказал он. — Если мы все еще хотим застать воеводу врасплох, то должны будем пройти сегодня значительное расстояние. Готов?

— Так точно, сержант, — ответил Лоренцо и поднялся на ноги, мимоходом порадовавшись тому, что тело прекрасно его слушается. Он все еще чувствовал слабость, организм был обезвожен, а бок адски болел, но в голове у него, по крайней мере, прояснилось. Катачанцы быстро восстанавливаются. Он опять набросил куртку и рюкзак, взял лазган, который, судя по всему, теперь принадлежал ему, и направился к выходу. И тут же замер, поняв, что Грейсс не идет следом. Он сидел на койке Лоренцо и смотрел в никуда, положив лазган на колени. Оружие была Вудса: его, как обычно, было закреплено под рюкзаком. Все внутри Лоренцо сжалось, когда перед ним открылась страшная правда.

— Что со Спецом, сержант? Вы не собираетесь будить его?

— Через минутку, — ответил Грейсс.

Лоренцо взглянул на Вудса. Его кожа была белее обычного, покрыта испариной. Он натужно дышал, а на его лице отображались эмоции, которых раньше Лоренцо у него не замечал. Он то и дело стонал, почти хныкал. Казалось, ему снится худший из кошмаров. Молодой боец казался поразительно крошечным.

— Он…? — отважился спросить Лоренцо.

— Спец нашел на дереве отличную позицию для стрельбы, — сказал Грейсс. — Он снимал зеленокожих, как мишени на стрельбищеНо один из них смотрел в верном направлении, когда случился взрыв, и заметил отблеск лазгана Спеца. Он бы не успел спуститься оттуда вовремя. Орки окружили дерево и начали стрелять по веткам. Ему попало в ногу, еще пару раз задело, но ничего серьезного — он использовал рюкзак и ветку для защиты, а из-за камуфляжа орки не видели, куда целиться. Спец палил по ним, сбрасывал гранаты. Наверное, положил около десятка. Но ты же знаешь орков. Они не сдаются просто так. Зеленокожие полезли на дерево, Спец продолжал стрелять и резать ножом, но вечно так длиться не могло. Он спрыгнул с дерева прямо им на головы.

В голосе Грейсс на мгновение проскользнула нотка уважения, но затем его плечи печально поникли. Лоренцо знал, как сержант относился к Вудсу.

— Ему не удалось.

— Если бы не то чертово ранение в ногу… — Грейсс молчал какое-то время, а затем с гордостью продолжил. — Но он продолжал сражаться. Даже после того, как ему сломали позвоночник, он упал на землю, а сверху на него набросились орки… мне стоило оказаться там вместо него.

— Нет, сержант! — машинально вырвалось у Лоренцо.

— Не говори мне этого, — прорычал Грейсс. — Если кому из нас и судилось завершить дни калекой, то только старому солдату, который свое уже отвоевал. Лучше, чтобы им был тот, у кого вся жизнь за плечами, чья история уже рассказана.

Лоренцо все еще пытался осмыслить значение слов Грейсса: «… завершить дни калекой…»

Они находились на тайной операции, без поддержки, без возможности эвакуации — но даже если им бы удалось доставить Вудса в имперский госпиталь, это была бы точно последнее, чего хотелось бы Спецу. Доктор едва ли сумел бы ему помочь. Единственным человеком, который мог спасти его от участи хуже смерти, был Грейсс. Взгляд Лоренцо остановился на лазгане, который покоился у сержанта на коленях.

— Его будут помнить, — сумел он выдавить из себя. Эти слова несколько приободрили Грейсса.

Затем вновь опустилась кошмарная тишина. Лоренцо больше нечего было сказать, поэтому он вновь повернулся к двери.

Последнее, что увидел перед тем, как выйти из хижины и навеки потерять очередного товарища, было то, как Грейсс склонился над Вудсом, ласково разбудил его, сказал, что время пришло, и протянул ему лазган. И еще улыбку Вудса — не испуга, но радости. Даже благодарности.

Еще один из многих. Лоренцо научился уже жить с этим. Он продолжал идти, борясь с желанием сорваться на бег и убраться отсюда подальше, прежде чем услышит…

Он вспомнил о своем обещании. «Его будут помнить». Он шел и ждал. И думал о своем товарище, о том, как расскажет его последнюю историю, и жалел, что не уделял ему достаточно внимания. Он думал об опасностях, которые предстояло осилить его отделению, и пообещал себе, что они любой ценой преодолеют их.

Лоренцо не хотелось слышать темный голос в своей голове. Он шептал: «Да, Вудса Спеца будут помнить. Малдуина Акульего Укуса будут помнить. Их всех будут помнить.

Но как долго?»

Тринадцатая глава

С наступлением вечера пошел дождь.

Джунглевые бойцы видели собирающиеся тучи, чувствовали холодный ветер, предвещающий грозу — но ярость и скорость, с которой она началась, превысила все их ожидания.

Дождь был кислотным. Бракстон вздрогнул, когда первая капля упала ему на щеку, а Лоренцо приложил руку к шее, когда ее вдруг начало жечь. К счастью, кислота оказалась слабой, не такой, как у растения-плевальщика — но если находиться под дождем слишком долго, она могла причинить вред.

Они укрылись под развесистыми ветвями огромного дерева. Лоренцо слушал, как дождь колотит по пологу из листьев, и мрачно смотрел на стекавшую вокруг него каскадом жидкость. Ему стало интересно, через сколько времени кислота прожжет листву, и его не отпускала мысль, что даже ливень начался не просто так. Казалось, планета так жаждала уничтожить их, что была готова пожертвовать даже частью самой себя.

Катачанцы начали спорить насчет того, чтобы вернуться под склепанные металлические листы орочьего лагеря, но Грейсс не желал никуда уходить.

— Кроме того, — проворчал он, бросив опасливый взгляд через плечо, — мы даже не знаем, что сейчас скрывается позади нас.

Все они понимали, что сержант имел в виду. С тех пор, как они джунглевые бойцы выдвинулись из лагеря, они знали, что за ними вновь идут призраки.

Конечно, это было неизбежно. И все же Лоренцо надеялся хоть на какую-то передышку. Он был не единственным из шести оставшихся бойцов своего отделения — половины от первоначального числа — кто получил ранение в бою прошлой ночью, не говоря уже о том, что чувствовал себя глубоко уставшим. Левая рука Армстронга висела плетью — топор орка повредил нервы в его плече, а Бракстон не проронил и слова с самого полдня и выглядел так, словно в любой момент мог упасть. Их лазганы были практически разряжены, поэтому Майерс нес на себе пояс из связанных вместе батарей, чтобы подзарядить их от солнца, прежде чем они разожгут костер и сделают работу должным образом. Но из-за задания Грейсс, который теперь стал неоспоримым командиром, требовал идти дальше, да и ни один из шести бойцов не был готов признать поражение. Их карта сгинула вместе с Макензи, но Армстронг знал, где они находятся, и был уверен, что вспомнит местонахождение логова воеводы по инструктажу. Или хотя бы подведет их к нему.

Из рюкзаков они достали щелочные порошки и втерли их в открытые участки кожи и волосы. Пока они занимались этим, краешком глаза Лоренцо заметил, как вокруг них начали собираться призраки. На этот раз они привлекли к себе внимание не одного существа. Их было куда больше. И они, похоже, не очень стремились скрыть свое присутствие.

Или, возможно, дело в том, что они были крупнее и неповоротливее Дугана. Тела орков, как и предвидели джунглевые бойцы. На таком расстоянии не осталось сомнений, что от них несло трупной вонью. Последнюю пару часов, когда ветер дул в их сторону, он постоянно ее чувствовал. Некоторые орки были мертвы уже несколько недель или месяцев, но теперь будто стали частью самой планеты, были покрыты ее землей и оживлены таинственной силой.

Для того, чтобы отогнать одного подобного монстра, потребовались совместные усилия шести джунглевых бойцов. Самое меньшее существо. Шесть джунглевых бойцов, относительно свежих и готовых к бою.

Пока зомби держались на расстоянии и просто наблюдали. Тем не менее, Грейсс быстро приказал отделению выдвигаться из-за опасений, что, останься они здесь дольше, существа полностью окружат их. Они пошли быстрым шагом, прикрывая головы рюкзаками и стараясь держаться поближе к деревьям. К счастью, за это время они успели достаточно хорошо узнать Рогар, чтобы избегать его самых очевидных ловушек — хотя Лоренцо не забывал предупреждения Доновица насчет стремительной эволюции планеты и подозрительно осматривал даже самые неопасные с виду цветы.

Он дернулся от шелеста среди листвы. Звук раздался ближе обычного, несколько левее отделения, а не как обычно сзади. Лоренцо прицелился, но не осмеливался открыть огонь, так как не знал, сумеет ли сразу прикончить существо. Он различил фигуру орка, который вперился в него взглядом немигающих глаз, один из которых наполовину вылез из орбиты от скопившейся там засохшей крови. Пока Лоренцо наблюдал за ним, зомби сделал шаг назад и молча утонул в земле.

— Они следят за нами, — заявил он. — Мы пережили все, что бросал на нас Рогар, поэтому он приказал зомби следить за нами и постараться отыскать в нас уязвимое место.

— Мне бы хотелось, чтобы они уже напали на нас и покончили со всем этим, — пробормотал Бракстон.

— Будь осторожнее со своими желаниями, — мрачно предупредил его Сторм.

— После вашего прибытия, — сказал Бракстон, — когда вы говорили о Рогаре так, словно он, даже не знаю, был живым существом, вроде орка или еще чего… теперь я начинаю понимать. Эта планета будто живая, она обладает разумом и по-настоящему желает нашей смерти.

Он говорил так, словно хотел, чтобы его разубедили.

Этого никто не сделал.

Джунгли перед ними вновь встали непроходимой стеной. Грейсс послал Малдуина и Сторма для расчистки дороги, и темп отделения резко упал.

А за их спинами продолжали собираться призраки.

— Возможно, стоит пальнуть по ним пару раз, — встревожено предложил Армстронг и поднял лазган здоровой рукой, будто желая убедиться, что ею-то он еще может шевелить. — Чтобы припугнуть немного.

— Не знаю, сработает ли, — пробормотал Грейсс.

— Спец стрелял в… — сказал Лоренцо, но запнулся, не в силах произнести имя Дугана, — … в первого. Тот вообще никак не отреагировал.

— Они нечувствительны к боли, — произнес Грейсс. — Вспомните, что сказал Башка. Мы не должны думать о них, как о живых существах. Это уже даже не орки. У них нет сердец, а если и есть, то они давно не бьются. Нет также внутренних органов, нервных окончаний, болевых точек, и сомневаюсь, что их мозги еще работают. Они растения, не более. Часть джунглей, самой планеты, которая просто опутала останки мертвых.

Лоренцо украдкой взглянул на скапливающиеся тени, ища ту, которая была меньше других. Он всей душой надеялся, что не найдет ее. Если у Бога-Императора была здесь хоть какая-то власть, настолько далеко от Золотого Трона, он должен сделать так, чтобы Дуган почил с миром.

— Значит, разбираться с ними будем как с любым другим враждебным растением, — подал идею Армстронг.

— Мы не сможем вырвать их с корнем, — прорычал Грейсс. — Их у зомби нет.

— Разрезать их? — отозвался Сторм, и его пальцы легли на рукоять ножа.

— Слишком долго будет, — ответил сержант. — Думаю, они будут двигаться до тех пор, пока ты не доберешься до самих костей и не переломаешь их.

— Нужно что-то сделать, — сказал Бракстон, — пока они не напали!

— Мальчик прав, — произнес Армстронг. — Нам нужно показать свою силу, дать им повод для размышлений. Если, конечно, они умеют думать.

— А если и не умеют, то это вполне может сделать кто-то вместо них, — пробормотал Майерс.

— Сколько у нас осталось взрывчатки? — спросил Лоренцо.

— Пару противопехотных мин, — тут же ответил Майерс.

— Припасем их для особого случая, — с блеском в глазах произнес Грейсс. У меня возникла идея получше.

Он переглянулся с Армстронгом.

— Сожжем их! — вместе сказали они.

Лоренцо и Бракстон взялись за расчистку дороги, а Майерс и Сторм вновь собрали огнемет. Грейсс с трудом поднял тяжелое орудие и сделал несколько шагов к наблюдающим зомби. Затем он нажал курок и повел огнеметом из стороны в сторону.

Казалось, одновременно прозвучал десяток взрывов — растения и деревья лопались, словно пламя поглощало их изнутри. У зомби, которых видел Лоренцо, горели наиболее легко воспламеняющиеся части тел, состоящие из лоз и трав. Они шатались в явном смятении и будто в замедленном движении молотили себя по телам, но из-за этого их руки также воспламенялись либо сталкивались с другим зомби, и огонь перебирался на их товарищей.

Лоренцо пораженно наблюдал за ужасными последствиями, пока не вспомнил, что Рогар прежде уже имел дело с огнем — начиная с небольшого костра, который разожгли джунглевые бойцы две ночи назад, и заканчивая попытками людей и орков расчистить местность. Планета знала, что может сделать ей огонь — и хотя все инстинкты твердили ему о противоположном, Лоренцо был уверен, что Рогар боялся пламени. Сам мир смерти боялся, и из-за страха он решился напасть на существ, которые причинили ему столько вреда, пока у него еще было достаточно сил. И он послал своих солдат вперед…

Джунглевые бойцы разом подняли лазганы, когда шестеро зомби — тех, что еще могли ходить — поковыляли к ним, дымясь, словно небольшая демоническая армия. Катачанцы сделали залп, который впрочем, не дал эффекта, и Грейсс выпустил еще одну струю пламени перед зомби в надежде перекрыть им путь, а затем, точно рассчитав время, бросил огнемет и отскочил в сторону. Туда, где всего лишь мгновение назад стоял сержант, упал зомби и поджег под собою траву. Он попытался подняться, но выжженная земля начала отслаиваться от него подобно омертвевшей коже, обращаясь в пепел, пока не стали видны кости, так что вскоре существо уже просто не могло встать. Остальные бойцы сбросили рюкзаки и попытались рассредоточиться, что оказалось не так легко в узком расчищенном коридоре. К сожалению, у зомби все обстояло иначе: хотя их движения были медленными и неуклюжими, им ничего не препятствовало, казалось, сама листва была частью их. Существа также разделились, и каждое из них выбрало себе цель. Лоренцо вместе с Бракстоном попытались пробиться в джунгли, разрывая куртки о колючки и жалясь крапивой, когда к ним метнулись двое горящих зомби.

— Цельтесь по коленям! — завопил Армстронг.

Лоренцо последовал совету Патча и попытался отстрелить ближайшему зомби ногу. Он успел сделать четыре выстрела, когда существо подобралось к нему вплотную. Зомби отвел огромный кулак, и хотя поначалу Лоренцо не мог понять, кого именно он хотел ударить — его или Бракстона — когда кулак полетел прямо в него, катачанец поднырнул под него и попытался проползти под ногами монстра, но отдернул руку от горящего отпечатка ноги в траве. Зомби развернулся к нему, но тут кость в его ноге треснула, и Лоренцо понял, что стрельба, в конечном итоге все же дала результат. Зомби сумел обратить падение в бросок, и Лоренцо точно бы не смог увернуться от летевшего на него горящего скелета, который остался от существа. На мгновение он уставился в его пустые глазницы — туда, где некогда были поросячьи орочьи глазенки — и ему показалось, будто в них виднелась насмешка. Лоренцо поднял ногу, уперся в живот зомби и попытался перебросить его через себя. От удара ботинком существо распалось, и хотя большая его часть пролетела у него над головой, Лоренцо все же осыпало костями, грязью и горящими листьями.

Он перекатился, чтобы сбить попавший на одежду огонь. Затем вскочил на ноги, держа лазган наизготовку, но увидел, что другие зомби подвергались такой же участи, как и его. Огонь и лазерные выстрелы уничтожали их тела, и те валились у ног джунглевых бойцов. Два скелета оставались относительно целыми, и как только Лоренцо взглянул на них, те начали тонуть в земле. До одного из них Сторм дотянулся прежде, чем тот успел исчезнуть, и ударом приклада сломал ему хребет. Второй, с которым до этого сражался Грейсс, успел скрыться.

Бойцы успокоились и перегруппировались, как только на джунгли опустилась тишина, вокруг них горели десятки небольших огней, пока дождь в конечном итоге не погасил их.

— Думаешь, мы столкнулись с ними в последний раз, сержант? — спросил Майерс.

— Надеюсь, Стрелок, — прорычал Грейсс. Он бросил пренебрежительный взгляд на брошенный огнемет. — Потому что эта штуковина почти пуста.

Тем не менее, Майерс и Сторм разобрали и сложили огнемет обратно в рюкзаки на случай, если за ними наблюдали — хотя впервые за два дня никто из катачанцев не чувствовал этого.

— Существ было больше, — сказал Армстронг сержанту. — Ты сжег только первые ряды. Сзади их было, по крайней мере, еще с десяток — но как только они увидели огонь, сразу ушли под землю.

— И это не говоря уже о тех орках, которые погибли на Рогаре за прошедшие годы, — произнес Лоренцо.

— И гвардейцах, — тихо добавил Бракстон.

Грейсс кивнул.

— Интересно, они могут перемещаться под землей? — спросил Бракстон. — Или появляются там же, где исчезли?

— Не знаю, — ответил Грейсс. — А ты как думаешь?

— Что лучше расставить мины.

Какое-то время Грейсс пристально разглядывал Бракстона, а затем его губы скривились в усмешке.

— Мне нравится ход твоих мыслей, гвардеец. Правильно, тащите сюда все мины. Патч, со мной. Ты же видел, где исчезли некоторые из ходячих мертвецов? Что ж, когда они в следующий раз попытаются выбраться из могил, их будет ждать неприятный сюрприз. Лоренцо, Бракстон, расчищайте путь. Когда мы установим эти малышки, нам нужно будет убраться отсюда как можно скорее.

— Так точно, сержант, — ответил Лоренцо.

Грейсс уже было отвернулся, когда ему в голову пришла еще одна мысль, и он опять взглянул на Бракстона.

— Дай посмотрю твой нож, — сказал он. Бракстон показал ему небольшой затупленный клинок, которым расчищал дорогу, и Грейсс презрительно назвал его «имперским штыком».

Лоренцо заметил, что теперь у сержанта было два ножа, и сразу догадался, откуда у него появился второй. И все же он очень удивился, когда сержант достал из-за пояса дьявольский коготь Вудса — более метра в длину, его можно было скорее назвать мечом, чем ножом — и протянул валидианцу.

— Бери, — предложил он. — С ним тебе будет проще. Но не забывай, что он у тебя лишь временно.

Бракстон взял коготь и повертел его в руках. Он полюбовался хорошо заточенной кромкой и удивился, насколько оружие было легким и сбалансированным благодаря полому лезвию, наполовину заполненному ртутью.

— Да, сержант, — почти благоговейно ответил он.

— Теперь я понимаю, почему вы все о нем такого высокого мнения, — сказал валидианец, когда они с Лоренцо вновь остались наедине. Грейсс и Армстронг все еще устанавливали мины, а Маейрс и Сторм, сославшись на медленное движение отделения, ушли в джунгли на поиски ящериц и всего, что они сочтут съедобным. Лоренцо же и Бракстон продолжили расчищать путь, и хотя работа была долгой и утомительной, она пошла намного быстрее, когда Бракстон получил новый нож.

— Ты о ком? — спросил он.

— О сержанте Грейссе.

— Конечно, так и есть. Не заработай он всеобщее уважение, то и не получил бы это звание.

— Я даже не понимал. Поначалу он казался — даже не знаю — мрачным типом, что ли. Сдержанным. Осуждающим.

— Если ты ищешь среди нас приветливых людей, — сказал Лоренцо, — то спешу сообщить, что на Катачане таких не водится.

— Наверное, так и есть. Но теперь я видел сержанта Грейсса в действии — то, как он всем подает пример, командует отделением, заставляет нас думать лишь о задании. И то, как он… в смысле, он действительно заботится о своих бойцах, даже если и не всегда…

— Он бы просто отдал за нас жизнь, — коротко ответил Лоренцо, — как и мы за него. Что в этом странного?

— Дело в том, что я привык к сержантам, которые все делают по Уставу. То же и с комиссаром. Если бы Макензи выжил и увидел Грейсса сейчас…

— Если бы он захотел увидеть, — поправил его Лоренцо.

— Да. Просто я хотел сказать, что Макензи был таким же, как валидианцы. Мы с ним не понимали этого, пока находились среди них. Я даже представить не могу, что значит для тебя, Грейсса и всех остальных оказаться на подобном мире. Мире смерти. Но я понемногу начинаю понимать, и, думаю, со временем это понял бы и Макензи.

— Считаешь, он бы не написал рапорт на Старого Упрямца? Не расстрелял бы его?

— Мы этого уже не узнаем, — ответил валидианец. — И, думаю, лучше не возвращаться к этому вопросу. Я точно ничего не скажу.

Лоренцо собирался согласиться с ним, когда заметил что-то посреди травы. Серебряный треугольник. Поначалу он подумал, спутал его необычной формы листком, который сорвался с ветки, но тот напомнил ему кое о чем. Предупреждение.

Нож Бракстона опускался прямо на треугольник, и Лоренцо оттолкнул его руку даже прежде, чем вспомнил, что же означал знак. Из травы выпрыгнула змея и укусила то место, где еще секунду назад находилась рука Бракстона.

— Лучше нам поменьше говорить, — сказал Лоренцо, — и внимательнее смотреть под ноги.

Бракстон кивнул. Но прошло не так много времени, прежде чем он опять заговорил.

— Я вот думаю, — сказал он, — может, мне следует что-то сказать остальным? Дать им знать, что они могут мне доверять.

Лоренцо слабо улыбнулся.

— Они и так знают. В особенности Старый Упрямец, — он указал на дьявольский коготь в руке Бракстона. — Поверь, он знает.

Затем к ним подбежали Грейсс и Армстронг, а вслед за ними Маейрс со Стормом.

Они едва успели остановиться, как земля сзади содрогнулась от серии взрывов, так, что с веток осыпались листья. Ловушка сработала. Грейсс злорадно осклабился. Минуту они стояли на месте, пытаясь услышать шаркающую походку зомби или увидеть среди дождя очертания орочьей фигуры, но вокруг них никого не было.

Через какое-то время Баркстон обнаружил ловушку. Петля среди травы, которая бы вздернула за ногу ничего не подозревающего человека. Когда валидианец указал на нее, Лоренцо понял, что неподалеку есть орки. Хитрые орки. А затем он внимательнее осмотрел петлю. Она была из лиан, но не сплетена вручную, а, казалось, приобрела такую необычную форму естественным образом.

— Рогар учится, — пробормотал он, когда Бракстон одним ударом разрубил петлю. — И он учится у нас.

Они шли еще добрую половину ночи, чтобы компенсировать поздний старт, пока Лоренцо не начал чувствовать, что еще чуть-чуть, и он просто свалится с ног от усталости. Долгое время он шел лишь на чистом адреналине, но даже тот со временем иссяк. Кислотный дождь не прекращался и, несмотря на предосторожности, лицо и шея Лоренцо покраснели и покрылись волдырями. Рана в боку будто горела. Он мучался вопросом, положит ли Грейсс когда-либо конец этой пытке, хотя, конечно, он бы об этом никогда не пожаловался. Наконец, сержант смирился с тем, что даже его бойцам необходим отдых. Тем не менее, он предупредил, что времени у них совсем немного. Старый Упрямец собирался выдвигаться рано поутру, а до тех пор джунглевым бойцам придется стоять на карауле в три смены по два человека, если синий свет вздумает появиться вновь.

Впервые Лоренцо не вызвался добровольцем на первый караул. В него Грейсс поставил Майерса и Сторма, а Лоренцо лишь смог порадоваться тому, что его определили в третий и последний с Армстронгом. Возможно, причина была в том, что они оба получили ранения прошлой ночью. Только когда они разбили лагерь — навесив полимерную пленку, чтобы укрыться от дождя — он понял, насколько уставшим выглядел сам сержант.

Они разожгли самый большой и яркий костер, который только сумели, несмотря на то, что их могли заметить. Катачанцы сделали так, дабы напугать своего настоящего врага: Рогар-3.

Лоренцо заснул даже прежде, чем его голова коснулась земли. Но, казалось, только он успел закрыть глаза, как его тут же разбудил чей-то крик.

Сначала он подумал, будто ему и дальше снится сон. Тот, в котором его утягивали мертвые товарищи. Но в этот раз его по-настоящему засасывало. Лоренцо уже наполовину погрузился под землю, он отчаянно попытался вырваться, но вместо этого его начало затягивать с еще большей силой.

Зыбучий песок? Лоренцо тонул, хотя, когда он ложился, земля была совершенно твердой. Катачанец старался не барахтаться, так как знал, что таким образом лишь быстрее утонет. Кто-то выкрикивал его имя, умолял его проснуться, а дождь продолжал хлестать по уже ставшей коричневой от кислоты пленке.

Это было хуже зыбучих песков. Лоренцо знал, что в них на самом деле было довольно трудно утонуть — но сейчас в него вцепился сам Рогар-3, он жаждал утащить его в свои глубины. Первым его порывом было достать катачанский клык, но пользы от него пока не было. Дело в том, что обе ноги Лоренцо уже утонули, и ему не хотелось потерять еще и свое оружие.

С огромнейшим усилием он поднял голову. Весь лагерь превратился в сплошное болото. Армстронг и Майерс также попались в ловушку во время сна. Грейсс и Бракстон стояли, но их засосало по колени — должно быть, планета атаковала во время их смены. Бракстон продолжал кричать, возможно, со своего места он не видел, что Лоренцо уже проснулся. От костра не осталось и следа: наверное, его первым утащило под землю. Сторму повезло больше всех. Он стоял посреди грязи на четвереньках, и благодаря своей огромной силе, стиснув зубы и напрягаясь до предела, греб, пока не достиг края лагеря катачанцев и не ухватился за ветку. Теперь, когда ему было за что держаться, он начал понемногу вытягивать себя.

Лоренцо хотел было последовать примеру Сторма, когда земля рядом с ним взорвалась. Лоренцо отшатнулся и еще больше погрузился в трясину, когда из-под нее вырвалось существо. Огромное сгорбленное существо с клыками, виднеющимися среди темного слоя растений и грязи. Орк-зомби.

Они выскочили из земли вокруг лагеря, полностью окружая джунглевых бойцов. В отличие от своих тонущих жертв, они с легкостью передвигались по грязи, и их некогда неуклюжая походка казалась теперь довольно проворной.

Ближайший зомби встал во весь рост над Лоренцо и поднял обе руки, приготовившись убить его.

Четырнадцатая глава

Лоренцо выставил правую руку с ножом, чтобы защитить голову, и попытался также прикрыться левой, но она уже была под землей. Он погрузил ее глубже и коснулся знакомого предмета. Он нащупал его, сначала казалось, будто Лоренцо хватает холодную слизь, но затем пальцы сомкнулись на металле. Напрягаясь, он вытащил из трясины лазган и обеими руками поднял его над головой.

Орк так сильно ударил по оружию, что Лоренцо всего тряхнуло. На мгновение ему показалось, что он потерял и этот лазган, что он наверняка развалится на две части, но каким-то чудом тот уцелел. Катачанец понял, что из-за удара и собственных усилий он погрузился в землю по самые плечи.

Когда зомби приготовился нанести новый удар, Лоренцо перевернул лазган и нажал на курок, но оружие заклинило. Грязь в стволе. Лоренцо тут же полоснул ножом по ноге существа и оставил на ней глубокий порез, но оно никак не отреагировало. Трясина уже поднималась почти до затылка, лаская его уши холодными щупальцами.

Ему не победить монстра. Он мог лишь надеяться сдерживать существо достаточно долго, чтобы планета поглотила его, заполнила нос и рот своей субстанцией.

Ему не победить монстра. Поэтому он прекратил сражаться.

Из бедра зомби смешно торчал пучок цветков. Лоренцо с трудом потянулся и схватился за него, после чего начал выбираться из болота, которое, хотя чавкало и пыталось дальше засасывать его, понемногу все же отпускало. Держа лазган, нож и цепляясь за цветки, Лоренцо не смог уклониться от следующего удара, который зомби нанес ему обеими кулаками по затылку. От боли у Лоренцо потемнело в глазах, и он едва не лишился сознания, но, крепко стиснув зубы, катачанец стоически перенес его. Казалось, будто череп треснул. А затем он ощутил, что цветы с корнем оторвались от земляной плоти зомби.

Лоренцо полетел назад, он не мог переставить ноги, чтобы выровняться, но, выбросив руки, крепко ухватился за ноги самого зомби. Монстр не успел вовремя отреагировать, пошатнулся, потеряв равновесие, и завалился в трясину. Лоренцо вцепился в его холодное влажное тело и, словно по бревну на реке, принялся карабкаться вверх. Подтягивая за собою ноги, он поднимался по зомби, срывая с него сгнившие листья по пути и одновременно погружая его все глубже в землю.

Когда голова твари исчезла в трясине, Лоренцо сумел, наконец, встать прямо. Он оттолкнулся от его груди, как от трамплина, и допрыгнул до края лагеря. Катачанец приземлился обеими ногами в болото и тут же вновь погрузился по пояс, но при этом верхняя часть его тела подалась вперед, он сумел ухватиться за ветку и, как ранее Сторм, и начал с ее помощью выбираться из болота.

Оглянувшись, он увидел, что зомби постепенно поднимается на поверхность — и что в его сторону направляется еще один. Времени на то, чтобы полностью освободиться от хватки Рогара у него не оставалось. Вместо этого Лоренцо обхватил ствол дерева и вылез по пояс на твердую землю. Затем запихнул палец в дуло лазгана и принялся выковыривать оттуда грязь, после чего приставил приклад к плечу, прицелился во второго зомби и нажал на курок. Лазган тихо взвыл и выпустил луч тусклого света. Зомби почти добрался до него. Лоренцо вновь вжал курок, и лишь с четвертой попытки дуло, наконец, выплюнуло грязь, и оружие выстрелило.

Лоренцо опять целился в колено, ему потребовалось четыре выстрела, чтобы достать до кости. Приближающееся существо рухнуло, подобно кукле с обрезанными ниточками, и тут же исчезло под поверхностью.

К этому времени первый зомби сумел подняться на ноги и теперь направлялся к нему. На него у Лоренцо ушло целых шесть выстрелов, и существо упало менее чем в метре от него, протянув к катачанцу руки. Лоренцо воздал благодарность Богу-Императору за замедленные рефлексы зомби: если бы он сместил вес на здоровую ногу, то еще бы простоял достаточно долго, чтобы успеть вцепиться ему в горло.

Больше ему непосредственно ничего не угрожало, поэтому он вновь окинул взглядом поле боя. Майерс и Армстронг понемногу брали верх над своими соперниками — но вот у Бракстона были проблемы.

Валидианца окружили трое зомби, и его засасывало в грязь. Голова гвардейца уже исчезла, он не мог дышать.

Грейсс заметил, что происходит, только когда расправился со своим противником. Он бил его катачанским клыком до тех пор, пока не добрался до хребта, а затем схватил его и вырвал из тела. Отбросив останки отвратительного существа в сторону, Грейсс с рычанием пошел к Бракстону, но из-за грязи, доходившей ему до живота, сержант продвигался очень медленно.

Сторм открыл огонь, и, наконец, один из напавших на Бракстона зомби повалился под его выстрелами. Дикарь сменил цель, и Лоренцо присоединился к нему, их совместный огонь за пару секунд прожег колено второму существу.

Последний зомби обернулся к Грейссу и взмахнул увесистым кулаком, но старый сержант увернулся. Его голова находилась вровень с животом существа, которое было настолько огромным, что, казалось, могло раздавить сержанта одним пальцем — но Старый Упрямец ударил его прикладом по ноге и, к удивлению Лоренцо, сломал ее. Кость, наверное, была старой и ломкой. Но рефлексы этого зомби оказались лучше, нежели у собратьев. Он устоял на одной ноге и посмотрел вниз, где на тинистых нитях свисала его вторая нога.

Затем со звериным рыком Грейсс ударил прикладом еще раз, и зомби медленно, словно сражаясь с самой силой притяжения, упал в болото и исчез. Теперь Грейсс мог добраться до Бракстона, но валидианца уже полностью затянуло.

Лоренцо был слишком далеко, потому ничем бы не смог ему помочь. Вместо этого он открыл огонь по все еще стоявшим зомби, которые наседали на Майерса и Армстронга. Но, тем не менее, он продолжал бросать взгляды на участок болота, где исчезла голова Бракстона, и затаил дыхание, когда туда, наконец, добрался Грейсс и погрузил руку в булькающую грязь.

Майерс расправился со своим орком-зомби, но бой дорого ему обошелся. Он стремительно тонул. Сторм запрыгнул обратно в трясину и побрел на помощь товарищу. Он дотянулся до Майерса, схватил его под руки и принялся вытаскивать, но за каждые два сантиметра, которые удавалось преодолеть двоим, трясина утягивала их на один, и теперь Стрелок погрузился уже по шею. Лоренцо сконцентрировался на том, чтобы освободить ноги. Планета отпустила его столь резко, что катачанец свалился в кусты и потерял драгоценные мгновения, высвобождаясь от шипов. Он помчался вдоль края трясины туда, где находился Сторм. Погрузив одну ногу в грязь, а другой упершись в твердую землю, Лоренцо схватил протянутую руку Дикаря и изо всех сил потянул его на себя.

В другом конце лагеря, к облегчению Лоренцо, Грейсс вытаскивал кашляющего и отплевывающегося Бракстона на поверхность — но из-за его усилий сержант сам начал тонуть, поэтому над болотом виднелись лишь две беззащитные головы.

Армстронг снял последнего зомби, но проблемы от него никуда не делись — он находился недалеко от края, но из-за раненной руки не мог до него дотянуться. Стиснув зубы, Лоренцо потянул сильнее, так, что Сторм упал на берег рядом с ним, после чего они оба схватили Майерса за руки и принялись вытаскивать. Стрелок при этом пытался что-то схватить под землей. Напрягшись, он вырвал из ослабевшей хватки планеты покрытый грязью рюкзак. Свой же вместе с курткой и патронташем Лоренцо потерял. Не успев вылезти из болота, Майерс уже рылся в рюкзаке, и Сторм усмехнулся в черную бороду, когда тот достал веревку. Наверное, он свил ее из корней растений после того, как все остальные они потеряли на реке.

Конечно же, сам Майерс и сделал бросок. Конец веревки плюхнулся в грязь рядом с головой Грейсса, но утонул прежде, чем тот смог освободить руку и схватить его. Грейсс и Бракстон с трудом начали шевелить руками в трясине, чтобы отыскать тонущую веревку, подбородок Бракстона вновь ушел под землю, и он закашлялся, выплевывая попавшую в рот грязь. Затем валидианец крикнул: «есть!», и Маейрс с Лоренцо потянули ее на себя

В это время Сторм нашел ветку, которая свисала практически над Армстронгом. Дикарь взобрался на самый ее край, и та согнулась под его весом. Армстронг протянул здоровую руку и с трудом ухватился за ладонь Дикаря.

Наконец, шестеро грязных измученных солдат лежали на твердой земле и печально глядели на трясину, некогда бывшей их лагерем. Каждого из них терзали мысли о том, сколько вещей там пропало и сколько им удалось спасти.

У них осталось всего три наполовину пустые фляги: Лоренцо, Сторм и Армстронг потеряли свои вместе с рюкзаками. Без деталей, которые нес Сторм, они уже не могли вновь собрать огнемет. И, тем не менее, батареи для лазганов, которые были у Майерса, остались целы.

Но больше всего Лоренцо было жаль Армстронга, потому что он потерял в болоте свой дьявольский коготь. Из-за этого ветеран джунглевых бойцов казался опустошенным, боль от подобной утраты мучила его сильнее раненного плеча. Бракстон предложил ему взять взамен дьявольский коготь Вудса, но тот лишь отмахнулся. Это было далеко не одно и то же.

— Не хочется этого говорить, — заявил Грейсс, — но нам придется еще немного пройтись, прежде чем разбить следующий лагерь.

— Думаешь, на этой чертовой планете хоть где-то безопасно? — угрюмо спросил Армстронг.

— Могу поспорить, что у Рогара ушло много времени на то, чтобы превратить это место в болото, — сказал Грейсс. — Иначе, почему он ждал столько времени? С этого времени нам придется менять стоянку по несколько раз за ночь, и спать будем всего по пару часов за раз.

Хотя идея была совсем безрадостной, все они понимали ее необходимость.

Катачанцы прошли несколько сотен метров, прежде чем Грейсс распорядился вновь расчистить участок. На караул встали Лоренцо и Армстронг, а остальные улеглись спать. Армстронгу совершенно не хотелось говорить, он просто сидел на поваленном стволе и пялился в землю. К счастью, Лоренцо проспал довольно долго и сейчас чувствовал себя относительно бодрым. Он в одиночку навесил защитную пленку над головами товарищей, хотя вскоре после этого дождь, наконец, прекратился.

Несколько раз из травы доносилось шипение змей с серебряными спинами, но, к счастью, оставшаяся часть ночи минула без происшествий.

На следующее утро у джунглевых бойцов появился нежданный гость.

Когда они готовились выступать, из-за деревьев вышла фигура, и в нее тут же прицелилось шесть лазганов. Тем не менее, та не совершала никаких угрожающих движений.

Лоренцо с удивлением оглядел ее. По росту и телосложению существо походило на человека и состояло из растительности Рогара, до определенной степени напоминая орков-зомби. Но оно носило куртку, сплетенную из разноцветных листьев, а через плечо у него была переброшена ветка, так, как джунглевые бойцы носили лазганы. Казалось, у него было даже лицо, широкоглазое и ухмыляющееся, хотя оно было создано таким (уж не случайно ли?) из искривленных стеблей и растений, покрывавших его грубо вытесанную голову. Из самой же головы торчал пучок соломы, словно копна светлых волос. Какую-то минуту существо ухмылялось джунглевым бойцам, пока те с опаской следили за ним. Затем фигура издала странный нечеловеческий звук: последовательность гортанных щелчков и трель гласных звуков, после чего развернулась и неуклюжей, пошатывающейся походкой, от которой она едва не разваливалась, зашагала в ту сторону, куда катачанцы намеревались идти. Дойдя до края джунглей, существо рывками подняло руку и резко опустило, затем еще и еще раз.

— Какого черта это значит? — выдохнул Майерс.

— Не догадываешься? — проворчал Грейсс. — Он хочет казаться одним из нас. Взгляни на него, Стрелок. Он изображает, будто прорубает путь сквозь джунгли, прямо как мы.

— Думаю, оно пытается говорить, — сказал Армстронг. — Существо хочет говорить, как мы, подражать нашим голосам, но не понимает языка.

— И мы должны повестись на это? — спросил Лоренцо, не зная, удивляться ему или опасаться. — От нас ожидают, что мы подумаем, будто оно — наш товарищ, позволим ему присоединиться к нам, а дальше?

— Я за то, чтобы мы этого не узнали, — сказал Майерс.

— Я тоже за, — согласился с ним Грейсс.

Катачанцы взяли на прицел неудачливого двойника. Тот обернулся к джунглевым бойцам, и не знай Лоренцо о его природе, то мог бы поклясться, что на его лице отразилось удивление. А затем фигура взорвалась.

Из груди и рта существа выстрелили похожие на крошечные дротики колючки, и джунглевые бойцы тут же бросились в укрытия.К счастью, между ними и чучелом было большое расстояние, поэтому оно ни в кого не попало. Приподняв голову, Лоренцо увидел, что из дерева возле него торчат с десяток колючек. Среди травы он также обнаружил несколько штук и увидел, что их острия истекали ядом. От самого же существа не осталось и следа. Оно развалилось на части, слившись обратно с породившими его джунглями, так что Лоренцо не мог уже сказать, из каких листьев и растений существо ранее состояло.

Следующее чучело появилось почти четыре часа спустя. Оно просто вышло позади джунглевых бойцов на дорогу, которую те прорубили, и что-то неразборчиво прощебетало. Но не прошло и секунды, и катачанцы так изрешетили его лазерными лучами, что существо повалилось на спину и выпустило свой смертоносный заряд в небо. Лоренцо едва успел рассмотреть чучело, хотя у него осталось явственное впечатление, что его создали уже тщательнее, нежели предшественника. Именно тогда они и почувствовали первую дрожь.

По меркам джунглевых бойцов день прошел спокойно. Они убивали джунглевых ящериц, змей и растения-плевальщиков, но не было ничего, что по-настоящему могло бы им угрожать. После случая со вторым чучелом никто больше не замечал, будто их преследуют, поэтому казалось, что — по крайней мере, пока — зомби от них отвязались.

С каждым шагом их боевой дух возрастал. Лоренцо чувствовал, будто они, наконец, познали этот мир смерти, что Рогар исчерпал все возможности навредить катачанцам и смирился с их превосходством. Это было прекрасное чувство. Чувство собственной значимости. Благодаря ему все их жертвы теперь не казались бессмысленными.

Никто не упоминал о дрожи. Скорее всего, это было явление местного характера — и чем больше времени проходило, тем сильнее оно таковым и казалось.

С заходом солнца джунгли поредели, и, когда идти стало легче, бойцы смогли вложить ножи в ножны. Вскоре они обнаружили следы гретчинов и поняли, что до цели осталось совсем немного. Катачанцы вернулись немного назад, пока не вышли к уединенной полянке, где можно было немного передохнуть. Все понимали, что это было в последний раз перед самой важной частью их задания. Найти и устранить воеводу орков. Теперь их мысли вновь вернулись к этой проблеме.

Грейсс не возражал, чтобы они разожгли огонь, листва здесь была густой, и дым, скорее всего, никто не заметит. В любом случае, стандартных пайков у катачанцев оставалось всего ничего, но у них были джунглевые ящерицы, которых поймали Майерс и Сторм, а также пару пригоршней отборных корешков. Прежде чем бросить в котелок, Стрелок попробовал каждый из них, на случай, если те изменились с тех пор, когда их ели в последний раз. На случай, если планета хотела удивить их новым ядом.

Существовала небольшая вероятность, что на них могли натолкнуться гретчины-фуражиры, поэтому Лоренцо вместе с Армстронгом расставили несколько ловушек. Всякое существо, которое подберется к ним в пределах слышимости, попадется в сети и не сможет поднять тревогу. Они ели, и постепенно их беседа перетекла в обычное русло: о товарищах, ушедших, но не забытых. Они говорили о Спеце, Акульем Укусе и Башке, а также о том, как они сражались с орочьими ордами. Конечно, все они уже успели услышать эти истории, но никто не возражал против того, чтобы послушать их вновь. Это их успокаивало и помогало лучше запомнить подробности, когда им придется пересказывать их в следующий раз. Катачанцы говорили об отваге Ландона, и о, без сомнения, героическом поединке против синего света, в котором пал Дуган Стальная Нога. Потом начали вспоминать более ранние истории, и это было еще лучше, ибо Армстронг с Бракстоном были новичками в их отделении, и еще не слышали их.

Грейсс припомнил, как Вудс Спец, тогда еще молодой и пылкий салага, бросился к орочьему снайперу, который своим огнем прижал отделение и, чудом не получив ни единой царапины, зарубил его на месте. Майерс и Сторм по очереди рассказали, как Доновиц Башка пережил схватку с застрявшим в ловушке космическим десантником Хаоса, просто перехитрив его, и были удовлетворены, когда Бракстон задавал вопросы и восхищался в положенных местах. Затем они слушали истории Армстронга о героях из его бывшего отделения, и все дружно согласились, что им бы стоило познакомиться со столь великими людьми и лично стать свидетелями их деяний.

Затем Майерс поведал рассказ о том, как свое прозвище получил Старый Упрямец. Конечно, эти события случились еще до появления Лоренцо, даже до Майерса, если уж на то пошло, но оба знали ее наизусть. Тогда еще рядовой Грейсс был в составе взвода, который уничтожил дредноут Хаоса. Чудище попалось в одну из расставленных Грейссом ловушек, и пока оно пыталось освободиться, боец установил ему на ногу мину. К несчастью, он не успел отбежать достаточно далеко, когда взрыв разнес дредноут на куски. Но, возможно, дело было не в удаче, а именно благодаря судьбе в голову Грейссу попал увесистый осколок. Говорили, что хирурги уже списали его со счетов, но благодаря своему волевому характеру он сумел выкарабкаться.

— Если бы не та металлическая пластинка у него в голове, — подытожил Майерс, — он бы не был тем сварливым старым хрычом, которого мы сегодня знаем.

— Завязывай, Стрелок, — проворчал Грейсс, — если не хочешь чистить сортиры, когда мы вернемся обратно к цивилизации.

— Ничего, скоро о тебе напишут на первой полосе «Орла и Болтера», сержант, — ответил Майерс. — Как-никак, среди нас затесался репортер.

— И правда, — вспомнил Сторм и обернулся к Бракстону. — Я слышал, ты пишешь о нас историю?

— Мы дали тебе уже достаточно материала? — вставил Майерс.

— Расслабьтесь, вы, оба, — сказал Грейсс. — Вы же знаете, что представляют собою те газетенки. Командование вовек не позволит Бракстону напечатать это, даже если бы он хотел. Им важна лишь своя правда.

— Хотел бы я поспорить с этим, — ответил Бракстон, — но вы правы, да. Я всегда писал то, что мне приказывали писать — об успешных операциях и захваченных территориях. Не думаю, что хотя бы половина из всего этого правда. Да я и не спрашивал.

— Все широкополоски на одно лицо, — отметил Майерс.

— И я всегда думал, что ничего в этом такого нет, — продолжил Бракстон, — так как делал это ради боевого духа солдат. Так всегда говорил Макензи, и комиссар до него. Представь все в самых ярких красках, говорили они. Говори войскам о полномасштабной кампании, о том, как Империум побеждает врагов, и напомни, ради чего они делают это. Не позволяй им задумываться о деталях — о том, как люди вроде них страдают и умирают ради достижения общей цели. Ваша история ничем бы не отличалась от других. Пару строчек о вашей великой победе, возможно, перечень имен для комиссара. Они никогда бы не позволили мне написать о Вудсе, Дугане и остальных.

— Еще одна причина, чтобы вернуться живыми, — сказал Сторм. — Ведь если не мы поведаем эти истории, то кто?

— Я, — поклялся Бракстон. — Однажды. Я расскажу всем, что значит сражаться вместе с вами, о том, как вы стараетесь помнить всех, делать так, чтобы каждая жизнь чего-то да стоила.

— Продолжай болтать в том же духе, — произнес Грейсс, — и твой следующий комиссар позаботится о том, чтобы ты отправился на первое же самоубийственное задание. Бракстон скривился, но принял шутку без возражений.

Они все еще улыбались, когда земля вновь задрожала.

В этот раз землетрясение было сильнее. Оно длилось дольше и казалось сильнее, хотя от него лишь слабо затряслись деревья, да упало несколько листьев и плодов. Дрожь прошла, не причинив особого вреда, но от Лоренцо не скрылось опасение во взглядах джунглевых бойцов. Они знали, что это могло предвещать.

Возможно, Рогар-3 пока не признал поражение. Возможно, он просто выжидал, строил планы и готовился раз и навсегда уничтожить чужаков.

Пятнадцатая глава

— Сержант, вам стоит взглянуть на это.

Проникнув глубоко в орочью территорию, джунглевые бойцы вновь стали передвигаться бесшумно, как раньше у лагеря. В этот раз идти первым поручили Майерсу. Он уже успел провести отделение мимо пары растяжек и волчьей ямы. Спустя некоторое время Стрелок торопливо вернулся к ним, с раскрасневшимся от бега лицом.

Бойцы прошли следом за ним сквозь заросли, параллельно протоптанной множеством ног тропе. Спереди постепенно начал доноситься звон, лязг и гортанные крики орков, и потому Лоренцо шел как можно осторожнее, стараясь не задеть ни единого листка.

Вдруг сквозь листву пробились лучи, и поначалу Лоренцо испугался, что их опять настиг синий свет. Но этот был куда ярче и резче, казалось, он исходил сразу из нескольких источников. Джунглевые бойцы скрылись среди теней, чтобы свет не выдал их.

Майерс аккуратно раздвинул покрытые шипами ветки, и Лоренцо понял, что было источником этого шума.

Орки рыли туннель. Поляну освещали развешанные на деревьях фонари, от их яркого света все казалось обесцвеченным. Поляна постепенно перерастала в холм, в склоне которого и зияло отверстие. Вход в туннель поддерживали деревянные опоры, и через некоторое время джунглевые бойцы заметили, как в его глубинах возник еще один источник света. Из него вышел орк, на его шишковатой голове была помятая шахтерская каска с фонарем. Он толкал перед собою кособокую тележку, под завязку нагруженную камнями, которую затем без лишних церемоний выгрузил на одну из множества груд мусора.

В камнях тут же начали рыться четверо гретчинов, внимательно осматривая каждый из них, прежде чем отбросить в сторону. Неподалеку пара орков сцепились из-за кирки, а еще десятеро зеленокожих стояло на равных промежутках друг от друга на краю поляны. Двое сторожили вход в шахту. Между орками бесцельно шатались гретчины, иногда предлагая своим хозяевам еду и воду.

— Интересно, что они ищут? — спросил Армстронг после того, как джунглевые бойцы отошли на безопасную дистанцию.

— На Рогаре и добывать-то нечего, — сказал Сторм, — по крайней мере, так говорил Башка, или я чего-то не понял?

Грейсс покачал головой.

— Все верно, Дикарь. Но Башка упоминал еще об энергетической сигнатуре планеты. Здесь есть что-то, чего не могут понять эксплораторы. Думаю, зеленокожие как раз ищут это «что-то».

— Но как? — возразил Лоренцо. — Если даже эксплораторы не могут это найти…

— Ты же знаешь орков, — пожал плечами Грейсс. — У них голова не для того, чтобы ею думать. Наверное, они просто верят, что где-то здесь есть волшебный камень, с помощью которого они сумеют нас уничтожить. Скорее всего, они изроют планету вдоль и поперек, прежде чем признают поражение.

— Сохрани нас Император, если они что-то найдут, — пробормотал Армстронг.

— Ну, и что дальше? — спросил Сторм, и Лоренцо заметил в его глазах нетерпеливый блеск. — Дела у нас обстоят несколько лучше, чем пару дней назад, и к тому же на нашей стороне эффект неожиданности. Если мы сразу откроем огонь, то сумеем перебить половину зеленокожих прежде, чем те поймут, что происходит.

— Половина зеленокожих меня не волнует, — проворчал Грейсс. — Мы здесь исключительно по одной причине и я пока не увидел никого, кто подходит под описание Большого Зеленки.

— Вы заметили, что там нет хижин? — внезапно отозвался Бракстон. — Где же они живут?

— В еще одном лагере неподалеку? — предположил Майерс.

— Пойдешь и разведаешь, — сказал Грейсс. — Обойдешь поляну, глянешь, есть ли где-то следы колес или еще одна тропа. Но, думаю, там ничего не окажется. Скорее всего, зеленокожие перебрались жить под землю, в шахту.

— Значит, убить их босса будет не так просто, как казалось вначале, — добавил Майерс.

— Но ему же хотя бы изредка нужно выходить на поверхность? — предположил Бракстон.

— Ой ли? — насмешливо ответил Армстронг.

— В нормальных обстоятельствах я бы выждал, — произнес Грейсс. — Расставить снайперов и обождать пару деньков, чтобы цель сама вышла к нам. Но мы на Рогаре-3. Если останемся здесь надолго, то кто знает, чем еще он нас порадует?

— Если мы ворвемся в шахту, Большой Зеленка непременно узнает об этом, — сказал Армстронг. — Если он хотя бы вполовину настолько умен, как говорил Макензи, то не даст загнать себя в угол.

— Вот тебе еще одно задание, Стрелок, — решил Грейсс. — Поищешь черный ход. Если таковой есть, то он находится в нескольких километрах отсюда и хорошо замаскирован. Но я костями чую — нам нужно зайти через главный вход. Вот только как сделать так, чтобы не встревожить при этом воеводу?

Спустя двадцать минут Лоренцо лежал на животе среди травы, а товарищи измазывали ему спину грязью. Некоторые даже со слишком большим удовольствием, подумал он. Лоренцо принялся возражать, когда Сторм попытался впихнуть ему в волосы ветку, но отвязаться от него удалось лишь тогда, когда он ткнул его в глаз.

Наконец, Лоренцо с помощью Бракстона поднялся на ноги. С него упало несколько листьев, и, едва сдерживая смех, он взглянул на измазанного схожим образом Армстронга.

У них ушло еще десять минут, чтобы закончить маскировку. Теперь он с Армстронгом стояли, и Лоренцо оценивающе наблюдал, как его товарищ постепенно исчезает под слоями грязи. Местами грязь отваливалась, и кое-где виднелась кожа Патча. На плечи Армстронгу нацепили венок из сплетенных растений, так что издалека могло показаться, будто они растут прямо из его тела. И хотя он не совсем походил на зомби, от одного его вида у Лоренцо мурашки пошли по коже. Лоренцо не мог даже повернуть голову, чтобы от него не отвалилась грязь, но знал, что выглядит не лучше.

Грейсс оценивающе осмотрел обоих бойцов, а затем объявил, что они готовы.

— Мы, по крайней мере, сделали все, что в наших силах, — добавил он. — Думаю, вам стоит держаться теней на краю поляны и сгорбить плечи. Вы ведь должны сойти за орков. А вам, тощим чертям, еще повезет, если вас примут за гретчинов.

— Но это лишь до тех пор, пока зеленокожие не узнают в них катачанцев, а, сержант? — ухмыльнулся Майерс. К всеобщему удивлению, он достал из рюкзака две орочьи пушки, которые тут же вручил Лоренцо и Армстронгу. — Вот, так больше сойдете за орков.

— А у тебя есть еще? — спросил Грейсс.

— Боюсь что нет, сержант. Просто подобрал парочку в лагере, на всякий случай. Но в них полные обоймы.

— Тогда остальным придется стрелять из лазганов. Патч, Лоренцо — откроете огонь первыми, если повезет, орки в суматохе ничего не заметят.

План казался довольно рискованным. Для начала джунглевым бойцам следовало надеяться, что орки уже сталкивались с зомби-растениями.

— Когда вы подстрелите первых зеленокожих, — сказал Грейсс, — они должны считать, что на них напали их же живые мертвецы. Поэтому, парни, без героизма. Нужно уравнять шансы — снять парочку часовых, а затем отступить обратно в джунгли, не более того.

Грейсс, Майерс, Сторм и Бракстон заняли позиции, и Лоренцо с Бракстоном остались одни. Лоренцо, как и Грейсс, боялся, что из-за ран Армстронг едва ли подходит для этой операции, но когда сержант высказал свое опасение, ветеран сказал, что потерял глаз и руку, а не ноги или мозги.

Они подождали две минуты, как и было условлено, после чего поковыляли на свет фонарей и орочьи голоса. Подражать неуклюжей неестественной походке зомби оказалось куда проще, чем ожидал Лоренцо: она давалась ему естественным образом, настолько сильно он опасался, чтобы при ходьбе с него не слетела маскировка.

Едва приблизившись к поляне, они разделились — Армстронг пошел направо, а Лоренцо налево. Он не видел остальных, хотя знал, что те были неподалеку. Он сделал глубокий вдох и шагнул на открытую местность, встав у пятна света, который отбрасывал фонарь. Ближайший орк оказался несколько ближе, чем он ожидал, и Лоренцо, недолго думая, нажал спусковой крючок. Откуда-то справа тут же раздался грохот еще одного орочьего оружия.

Взревев, орк с пеной на губах ринулся к Лоренцо. Зеленокожий уже умер, но из последних сил старался прикрыть своих товарищей. Если он доберется до Лоренцо, то катачанцу не поздоровится. Лоренцо сделал шаг назад, ему ни в коем случае нельзя было показывать всю свою ловкость и скрытность, чтобы враги не разгадали обман. Катачанцу оставалось лишь стрелять и молиться. Когда воздух прошили первые лазерные росчерки, орк упал на землю. За Лоренцо бросилось еще четверо орков, и джунглевый боец понял, что пришло время уносить ноги.

Потребовалось все самообладание, чтобы не броситься на землю или не побежать — он просто отвернулся и заковылял обратно. На несколько мучительных мгновений он превратился в легкую цель. Позади орочьи шаги раздавались все ближе. Мимо уха просвистела пуля, еще одна зацепила плечо.

И как только Лоренцо прошел сквозь кусты и скрылся из поля зрения врагов, то отбросил всяческую осторожность.

Катачанец бросился в джунгли, оставляя за собою огромные комья грязи, просто надеясь на то, что преследователи в спешке ничего не заметят. Он старался оставить между собой и орками как можно больше препятствий. Орки с ревом и криками палили во всех направлениях — они его уже не слышали и не видели. Скорее всего, они подумали, что он уже давно утонул в земле, как другие зомби Рогара. По крайней мере, в теории.

Вдруг один за другим прогремели два взрыва. Орки натолкнулись на собственные растяжки, месторасположение которых Майерс и Грейсс заблаговременно поменяли. Несколько зеленокожих наверняка погибли. Но пока было рано говорить, удалась ли вторая часть плана — самая важная.

Грязь лезла Лоренцо в глаза и рот, но он все же сумел добраться до места встречи с остальным отделением. Он пришел первым. Глубоко вдыхая теплый ночной воздух, катачанец принялся сдирать с лица огромные куски грязи, выплюнув при этом забившийся в горло лист. Через некоторое время Лоренцо стал походить на самого себя, хотя кусочки земли висели на нем подобно второй коже. Он даже не знал, сумеет ли он когда-либо полностью смыть ее с себя.

Вдруг рядом с ним кто-то заговорил, и Лоренцо подскочил от неожиданности. Затем он узнал голос Грейсса и краем глаза заметил знакомую фигуру сержанта, хотя до сих пор не мог понять, что тот говорит. Возможно, все дело в грязи, которая попала в уши. Лоренцо принялся вычищать их пальцами, когда Грейсс подошел к нему и положил руку на плечо.

Лишь тогда он понял свою ошибку.

Лоренцо резко поднял голову и взглянул в пустые глаза чучела. Оно было сделано куда лучше первых двух, Рогар идеально воссоздал грубые черты Грейсса, больше того, он даже отыскал веточки, походившие на седину в волосах сержанта. Даже в его голосе ощущались знакомые резкие нотки, хотя Лоренцо не сумел разобрать ни слова. Катачанец тихо выругался, оттолкнул от себя чучело и бросился на землю, понимая, что не успеет вовремя.

Чучело с хлопком взорвалось, и бок Лоренцо пронзило обжигающей болью.

Он перекатился на спину, поднял левую руку и увидел, что из нее торчит четыре колючки, а еще три попали меж ребер. Катачанец тут же выдернул их, разорвав при этом в нескольких местах кожу, отчего боль стала еще острее. К счастью, на большинстве колючек все еще виднелись капельки яда — значит, в его кровь не попала вся доза. Семь колючек, хотя… Некоторые раны кровоточили, и это также было хорошо, ведь вместе с кровью мог вытечь и попавший в нее яд. Лоренцо согнул руку, чтобы ртом дотянуться до двух ран, и принялся отсасывать яд. От резкого кислого привкуса его язык даже онемел.

Сердце громко колотилось, голова кружилась. Первые признаки отравления или просто страх? Ему не хотелось, чтобы все закончилось вот так. Только не из-за собственной невнимательности. Только не без прозвища, по которому его могли бы запомнить товарищи. Лоренцо полез в карман и быстро отыскал капсулу с травяными вытяжками, которую вручил ему Доновиц пару месяцев назад. Он называл его видовым противоядием, но предупредил, что лекарство сработает не во всех случаях. Миры смерти, по словам Доновица, создавали новые яды быстрее, чем человек придумывал способы борьбы с ними. А для Рогара-3 это верно вдвойне, мрачно подумал Лоренцо.

Он одним махом проглотил капсулу, изо всех сил цепляясь за жизнь. Пошатываясь, поднялся на ноги, когда из джунглей позади него вырвался Армстронг, следом Сторм и Грейсс, а еще через какое-то время и Бракстон.

Лоренцо немедленно рассказал о случившемся. У него не было выбора — нужно было предупредить их на случай, если Рогар попытается провернуть подобный трюк и с ними. Но, тем не менее, он упомянул лишь о трех колючках и уверил, что успел отсосать из них весь яд. Грейсс недоверчиво прищурился, но Лоренцо взглянул на него ясными и сосредоточенными глазами. Возможно, подумал он, с ним ничего плохого не случится?

Спустя пару минут вернулся Майерс, — после нападения джунглевых бойцов он остался, чтобы проверить обстановку — и, судя по широкой улыбке, он принес именно те новости, которые все хотели услышать.

— Мы пристрелили троих зеленокожих, — доложил он, — еще нескольких ранили. От своих же ловушек погибли еще трое орков и почти все гретчины.

— Они вызвали подкрепления? — спросил Грейсс.

Майерс покачал головой.

— Просто рассредоточили оставшихся часовых. Похоже, сработало, сержант. Судя по тому, как орки то и дело оглядываются и тыкают пушками в растения, они действительно считают, что на них напала планета.

— Сколько их осталось? — спросил Армстронг, подсчитывая в уме. — Шестеро?

— Пятеро, — ответил Майерс. — Один из них подошел к моему кусту, а я поймал подползшую ко мне джунглевую ящерицу. Я не смог устоять — посадил ее на лазган и бросил прямо на орка. Ящерица цапнула его за шею прежде, чем он успел даже дернуться. Когда я уходил, он еще бился в судорогах.

— Итак, пятеро орков, — сказал Грейсс, — а сколько гретчинов?

— Я насчитал четверых. Возможно, и пять, — ответил Майерс.

— Совсем неплохо, — задумался Армстронг. — Мы перебили почти половину зеленокожих, а они даже не догадываются, что на них напали.

Теперь джунглевым бойцам предстояло сделать так, чтобы их присутствие действительно заметили.

Они одновременно атаковали с шести разных направлений. Лоренцо, Бракстон, Грейсс, Армстронг и Сторм подстрелили по одному орку, хотя Армстронг выругался про себя, потому что ему достался уже раненный зеленокожий. Пока Лоренцо добивал свою жертву, он заметил, как гретчины бросились к шахте, чтобы предупредить воеводу. Работа Майерса состояла в том, чтобы остановить их.

Майерс открыл беспощадный огонь по жалким существам, почти всегда одним выстрелом попадая в двух, а то и в трех разом. Двое гретчинов упали, а трое оставшихся бросились врассыпную, Майерс оказался между ними и входом в шахту. Грейсс сумел выманить последнего орка, который охранял вход, и тот теперь нерешительно озирался, не зная, атаковать сержанта или броситься на нового противника. В конечном итоге, все решили вместо него. Одним выстрелом Грейсс прострелил ему череп и изжарил крошечный мозг.

Орк, с которым сражался Лоренцо, побрел к нему из последних сил. Катачанец бросил лазган, достал клык и одним ударом рассек тому горло. Но даже при смерти зеленокожий продолжал бороться. Лоренцо вывернулся из его неуклюжей хватки, но едва не упал, когда тот двинул его плечом. Орк повалился на него, придавив своим весом. Одна рука также оказалсь прижатой, но другой он вцепился в горло катачанцу. Лоренцо тут же схватился обеими руками за толстые зеленые пальцы, тщетно пытаясь разжать их.

Силы постепенно покидали орка, и, издав последний вздох, он медленно закатил глаза. Лоренцо вылез из-под трупа как раз вовремя, чтобы увидеть, как Грейсс пристрелил последнего гретчина. Остальные бойцы уже прятали тела среди листвы, и Лоренцо последовал их примеру. И хотя ни один из зеленокожих не прожил достаточно долго, чтобы успеть поднять тревогу, звуки боя могли разнестись по шахте.

Пригнувшись, Лоренцо молча наблюдал за входом в туннель, кровь мертвого врага просачивалась ему в ботинок. Минуту спустя он заметил внутри движение, а после — приближающийся лучик света.

Это был еще один орк с тележкой. Очевидно, он не слышал стрельбу, так как в полном замешательстве остановился посреди поляны, начиная понимать, что стоит в резком свете фонарей в одиночестве.

Он отпустил тележку, которая тут же перевернулась, рассыпав содержимое. На лице орка отразилось смятение, смешанное со страхом — и так на нем и осталось, когда в него попало несколько вылетевших из мрака лазерных лучей. Джунглевые бойцы вновь вышли на поляну, а Грейсс пнул упавшего орка ботинком, чтобы проверить, что тот не собирается в ближайшем будущем подняться. Майерс предложил сжечь тела, дабы планета не смогла ими воспользоваться. Поколебавшись, Грейсс ответил, что у них нет на это времени. Исчезновение орков могут заметить в любой момент, а потому им просто стоит положиться на удачу.

Они по одному вошли в шахту. Сторм занял место впередиидущего, натянув орочью каску с фонарем. За ним шел Майерс, затем Армстронг, Бракстон, Лоренцо и в самом конце Грейсс, сжимавший в руке нож.

Катачанцы прошли всего десять шагов, когда столкнулись с еще одним орком. Лоренцо ослепило ярким светом, зеленокожий также зажмурился от луча Сторма и поэтому сразу не узнал нападающих. Сержант Грейсс приказал использовать лазганы лишь в крайней необходимости — не только из-за того, что у них оставалось мало боеприпасов, но и потому, что они не знали, как далеко здесь эхом разносятся звуки. С приглушенным рычанием Сторм прыгнул на орка и выпотрошил его прежде, чем тот успел даже заскулить.

Дикарь поднял каску мертвого орка и по цепочке передал ее Грейссу. Сержант выключил фонарь, но все равно надел ее. Джунглевые бойцы двинулись дальше, туннель все явственнее уводил вниз, пока Лоренцо не понял, что они уже находятся под землей.

Он взглянул на шаткие деревянные опоры — большинство представляли собою обычные ветки, из некоторых до сих пор торчали сучки и листья. Они высились по всему туннелю, поддерживая вес земли у них над головами. От одного их вида Лоренцо стало неуютно.

Затем земля вновь задрожала, и катачанцев обсыпало землей. Лоренцо не знал, была ли эта дрожь сильнее двух предыдущих, но здесь она ощущалась куда явственней.

— Если туннель обвалится, то весь наш поход окажется ненужным, — сказал Бракстон, словами выразив мысли Лоренцо после того, как дрожь угасла. — Рогар справится с Большим Зеленкой вместо нас.

— Может быть, — пробормотал Грейсс. — А может быть и нет. Он может ускользнуть через черный ход, и у нас уйдет еще год, чтобы выследить его. Пусть этот чертов мир хоть развалится на части, но я не собираюсь полагаться на авось. Я в жизни не поверю, что эта тварь сдохла, пока не увижу ее вонючий труп своими глазами!

Внезапно у Лоренцо закололо в животе, и он с огромным трудом унял подступившую к горлу желчь. Его кожа пылала, дышать становилось все сложнее. Признаки отравления возникли, будто из ниоткуда, и поначалу он даже подумал, что причиной была клаустрофобия.

А затем он вспомнил о чучеле и колючках.

Все его предосторожности оказались бесполезными. По его венам до сих пор струился яд Рогара-3. Он понимал, что ему следует рассказать остальным, предупредить их на тот случай, если сойдет с ума так же, как Малдуин и превратится для них в угрозу. Но тогда его товарищи, скорее всего, бросят его здесь на бесславную смерть, как Вудса, а такой участи он себе не хотел. Только не теперь, когда они были почти у цели. Только не теперь, когда он, наконец, получил реальный шанс заработать себе прозвище.

Он обязательно заслужит себе прозвище. Лоренцо поклялся себе в этом. Если он не получит его здесь, где против него сражался целый мир, то где еще? Он мог отдать свою жизнь за отделение, ради цели, ради шанса, что его не забудут. Лоренцо знал, что на этот раз колебаться он не будет. Потому что на этот раз ему нечего терять. На этот раз он все равно умрет.

Но, возможно, при этом он умрет в пламени славы.

Шестнадцатая глава

Сержант Грейсс тихо выругался.

Туннель перерос в пещеру, и судя по отсутствию деревянных подпорок и шероховатой, с неровностями, поверхности скалы, на которую падал свет фонаря Сторма, она была естественного происхождения.

— Похоже, зеленокожие вырыли здесь целый подземный комплекс, — проворчал Грейсс. — Он может тянуться на много километров.

— Что будем делать, сержант? — поинтересовался Бракстон.

Прежде чем Грейсс успел ответить, Майерс шикнул и поднял руку, чтобы они замолчали. Мгновение спустя катачанцы также услышали гулкие шаги, эхом отдающиеся от стен, так что было невозможно сказать, откуда они приближаются. Сторм тут же снял каску и потушил фонарь, а остальные бойцы рассредоточились, по памяти выискивая в кромешной тьме щели, в которых можно укрыться. Лоренцо пригнулся у входа в узкий извилистый туннель и на краткий миг испугался, что орки могут выйти именно из него. Затем он заметил луч света, после чего в пещеру зашли две огромные фигуры, направляясь в сторону выхода.

Джунглевые бойцы одновременно, как по команде, набросились на орков. Сторм запрыгнул на спину ближайшего зеленокожего и перерезал ему глотку. Грейсс и Бракстон с разгону налетели на второго, отчего он пошатнулся, а Лоренцо сбоку толкнул его плечом. Уже когда орк начал падать на землю, ему в живот вонзилось три ножа.

— Вы заметили? — спросил Армстронг, когда катачанцы убедились, что их жертвы мертвы. — Эта парочка шла на поверхность без тележек. Ни кирок, ни заступов, только оружие.

— Думаешь, они что-то подозревают? — мрачно пробормотал Грейсс.

— Похоже, Большой Зеленка начинает волноваться за своих парней. Или, возможно, часовые наверху должны были доложиться. Спорю, эти орки шли разведать обстановку.

— А если и они не вернутся… — выдохнул Майерс.

— Ладно, — кивнул Грейсс, — думаю, пару минут у нас в запасе пока имеется, прежде чем здесь разверзнутся врата ада. За это время нам предстоит как можно глубже проникнуть в пещеры и убедиться, что воевода никуда от нас не уйдет. Вы слышали? Кто-то вроде копает.

Майерс подтвердил, и, почесав щеку, Сторм утвердительно кивнул. Лоренцо, который ничего не слышал, принялся выковыривать из ушей забившуюся грязь. Он делал это с такой яростью, что у него закружилась голова. К горлу вновь подступила тошнота, но усилием воли он смог ее унять.

Грейсс и Майерс пошли на звук в правый угол пещеры, в котором нашли вход еще в один туннель, но куда шире и с более истоптанным полом, чем в предыдущем.

— Похоже, этой дорогой везли тележки, сержант, — произнес Майерс. Встав у входа в туннель, Лоренцо также услышал, как откуда-то снизу раздаются металлические удары по камню.

— Верно, — вздохнул Грейсс, — значит, план следующий. Разделимся на три группы. Патч и Лоренцо, пойдете этим туннелем. Бракстон со мной — мы возьмем на себя дорогу, откуда пришли орки. Дикарь, Стрелок — обождете здесь какое-то время. Возможно, здесь пройдут еще зеленокожие, и, могу поспорить, как только они найдут тела своих дружков, то как пить дать донесут об этом боссу.

— А мы сможем пройти следом за ними, — закончил Сторм. — Верно, сержант.

Похоже, план понравился всем, а Лоренцо не хотел оказаться единственным, кто возразил бы против него. И все же, он чувствовал себя неважно. Его шанс первым найти воеводу только что уменьшился втрое. Он представил себе, как гибнет в каком-то темном туннеле, в то время как Грейсс с Бракстоном или Майерс вместе со Стормом убивают свою жертву и присваивают всю славу. Этому не бывать.

Грейсс дал Лоренцо каску одного из мертвых орков, и тот едва не силком потащил Армстронга в туннель.

— Полегче, — прошептал Патч ему на ухо, — такими темпами ты и не заметишь, как натолкнешься на зеленокожих.

Но Лоренцо даже не слушал его. Он слишком долго осторожничал. Теперь же он хотел пройти максимальное расстояние. Опередить две остальные группы. Первым найти воеводу орков. Заработать себе прозвище, прежде чем не стало слишком поздно.

Впереди забрезжил свет — резкий, как от светильников на поляне. Лоренцо выключил фонарь на каске и осторожно двинулся вперед, Армстронг в шаге за ним.

Туннель круто ушел вниз, так, что они наполовину шагали, наполовину скользили. Удары кирок и лопат слышались теперь безошибочно, но там было еще нечто. Скрип колеса.

Армстронг хлопнул Лоренцо по плечу и указал на узкий и низкий, но хорошо освещенный боковой проход. Лоренцо кивнул, и они оба влезли внутрь, вжавшись в стену так, чтобы свет не отбрасывал их тени на перекресток.

Снизу появился натужно пыхтящий орк, который с видимым усилием тащил доверху нагруженную тележку. Лоренцо потянулся к лазгану. Если зеленокожий их заметит, им конец. Тому стоит лишь закричать. К счастью, орк прошел мимо, ничего не заметив. Майерс и Дикарь позаботятся о нем, подумал он.

Катачанцы пошли дальше по боковому проходу, пока стена по правую руку не исчезла, и они не оказались на галерее естественного происхождения, из которой отрывался вид на огромную пещеру. Ее пол находился в десяти метрах под ними, а дальняя стена — где-то в сорока. В пещере было полно орков, которые долбили стены, а суетящиеся рядом гретчины собирали в тележки упавшие камни. Пространство освещало шесть фонарей, расположенных в нишах на разных расстояниях, которые соединялись между собою толстыми кабелями. Из стены галереи прямо позади катачанцев был протянут как раз один из них, и бойцы сразу же пригнулись, чтобы любой взглянувший в их сторону орк ничего не разглядел из-за бьющего в глаза света. Лоренцо оглядел пещеру, в душе надеясь увидеть особо крупного орка в лучших и более чистых доспехах. К сожалению, его поиски не увенчались успехом.

— В пещеру ведут еще десять проходов, — выдохнул Армстронг. — Да это же сплошной лабиринт!

— Даже не знаю, — пробормотал Лоренцо. — Похоже, большую часть туннелей орки прорыли сами, и, судя по всему, продолжают копать дальше. Видишь, как из них выходят гретчины с камнями? Могу поспорить, что все они заканчиваются тупиками.

— Еще не значит, что Большой Зеленка не находится в одном из них.

В душе Лоренцо согласился с этим, но кивнул на вход в особо широкий туннель слева от них.

— Зеленокожие постоянно туда ходят, — отметил он, — да и переход, в котором мы сейчас находимся, ведет в его сторону. Думаю, стоит взглянуть.

— Как скажешь, — ответил Армстронг.

Они осторожно двинулись дальше, пока вокруг них вновь не сомкнулась скала. Через пару шагов переход стал вести вниз, затем сузился и внезапно оборвался. Тем не менее, пол не совсем сходился со стеной. Лоренцо выглянул в проем и увидел внизу еще одну дорогу. Под ним прошел орк, стоило Лоренцо потянуться, и он бы коснулся его макушки. Какое-то время катачанец внимательно прислушивался, но до его слуха доносились лишь звуки из главного зала. Он взглянул на Армстронга, и тот кивнул ему в ответ — Лоренцо пролез в дыру, повис на кончиках пальцев, а затем спрыгнул вниз.

У Лоренцо вновь все поплыло перед глазами, он потерял равновесие и упал. Сконфуженно поднявшись, он резко махнул Армстронгу, чтобы тот следовал за ним. Его догадка оказалась верной. В одном направлении переход вел в главный зал, в другом — плавно поднимался во мрак. В свете фонаря Лоренцо мало что видел, но все равно заметил, что стены туннеля были испещрены множеством дыр. Армстронг спустился следом, и хотя он пользовался лишь одной рукой, приземлиться ему удалось куда лучше своего товарища.

В их сторону шли двое орков. Катачанцы стремительно скрылись в одной из дыр за изорванной занавеской. Небольшая пещера была забита кожами и всяким хламом. Похоже, здесь орки спали. К счастью, сейчас там никого не было.

Чуть дальше туннель уводил вниз и разветвлялся на три части, из которых катачанцы выбрали левую дорогу. Там они обнаружили еще больше комнатушек, из одних доносились ворчание и храп, другие, очевидно, пустовали. Кое-где из-за занавесок пробивался свет. В одной из таких пещер занавеска была отодвинута, а внутри четверо орков играли в кости на выровненном валуне. Мимо них Лоренцо и Армстронг пройти не осмелились, поэтому им пришлось вернуться назад и выбрать другой туннель.

Лоренцо злился. Оркам не следовало мучить планету. По крайней мере, катачанцы честно сражались против мира смерти. Они не вгрызались ему в кожу, пытаясь уничтожить изнутри, словно вирус. От этой мысли он вздрогнул, и живот вновь скрутило от боли… Лоренцо не понимал, откуда взялись эти мысли, эти чувства, ведь Империум также рыл шахты на планетах. Хотя, возможно, не на таких планетах, как Рогар-3…

Они подошли к особенно крупной пещере, и в Лоренцо забрезжила надежда, что это и было логово воеводы. Он не горел желанием совать голову за занавеску. Вряд ли он разглядел бы что-либо во тьме, да и к тому же можно было при этом кого-то потревожить. Кроме того изнутри доносился храп из трех глоток, а у воеводы, скорее всего, было собственное логово.

Но мгновение спустя из незамеченного ими туннеля раздались шаги, и джунглевые бойцы мигом скользнули в другую пещеру. И она также оказалась занята.

Лоренцо затаил дыхание, но не только из-за вони немытых орочьих тел. Он увидел вокруг себя на полу три огромные груды. Проникнув внутрь, Лоренцо едва не наступил на одну из них, но вовремя успел убрать ногу. Армстронг двигался настолько тихо, что на мгновение Лоренцо подумал, будто тот остался снаружи, но затем заметил отблеск его единственного глаза во тьме.

Шаги приблизились к входу в пещеру, и на миг Лоренцо испугался, что они укрылись в обители пришедших орков, но вскоре те прошли мимо.

Направились в главный зал, мельком подумал он.

Но что-то здесь все равно не так. От ужаса у Лоренцо мурашки побежали по коже.

За секунду до того, как это случилось, он понял, что удача, в конечном итоге, отвернулась от них. Отвернулась самым коварным образом.

Лоренцо пошатнулся от внезапной дрожи, которая затем прошла по стенам и стихла у него над головой. Один из орков зашевелился, и катачанец оказался в ловушке. Скорее всего, орк пока не заметил его или Армстронга, но стоит им шевельнуться, и все изменится в мгновение ока. К тому же в переходе вновь послышались шаги.

Просыпающийся орк за чем-то потянулся, и Лоренцо задумался, остался ли у него еще шанс, крошечный, ничтожный шанс зажать ему горло, прежде чем тот закричит, и перерезать горло? Но дрожь не стихала, и стоило Лоренцо сделать шаг, как земля под ногами буквально вздыбилась, и он полетел прямо на орка, расставив руки. Который, конечно, сразу проснулся. Первый орк дотянулся до шахтерской каски и включил свет, залив пещеру ярким светом.

Армстронг выпустил очередь из лазгана, от которой орк вжался в землю, но успел предупредительно вскрикнуть. После этого проснулся и последний орк.

Он сонно начал подниматься на ноги, одновременно вытягивая оружие, в то время как второй орк крепко вцепился в руку Лоренцо. Катачанец резко поднялся, потащив зеленокожего следом за собою. Лоренцо развернулся, и попробовал плечом оттолкнуть его от себя. Орк сместил вес на другую ногу, но при этом ослабил хватку, и Лоренцо тут же ловко из нее вывернулся.

А затем он с Армстронгом бросился наутек — третий орк нашел свое оружие и открыл огонь, пусть и в совершенно противоположном направлении, введенный в заблуждение движущимися тенями и прыгающим лучом света раненного товарища. Джунглевые бойцы выскочили в переход, где их уже поджидал зеленокожий, от которого они прятались. Когда от каски срикошетила пуля, Лоренцо пригнул голову, прибавил скорости и с силой врезался в орка. Существо отшатнулось на пару шагов, но выдержало удар. Между ними разгорелась схватка за орочье оружие, но Лоренцо внезапно отскочил в сторону, из-за чего зеленокожий потерял равновесие. Орк пошатнулся и тут же напоролся на вовремя подставленный нож Лоренцо. Затем, поставив ногу на живот упавшего существа, катачанец резким движением выдернул клык. Орк все еще шевелился, но у Лоренцо не было времени, чтобы добить его.

В переход со всех сторон начало стекаться все больше орков. Армстронг и Лоренцо оставались в живых исключительно благодаря тому, что земля продолжала дрожать с все возрастающей силой. Армстронг бросился туда, откуда они пришли, в то время как Лоренцо направился вглубь шахты, чтобы найти босса орков. Они оба успели сделать лишь пару шагов, прежде чем поняли, что идут в разных направлениях.

Каким-то внутренним чутьем Лоренцо понял, что они в опасности, и бросился на Армстронга, прижав к стене, за миг до того, как обвалился потолок. Их окутало клубами грязи, в горло забилась пыль, глаза его слезились, но, по крайней мере, они уцелели. Вокруг них панически метались орки, поэтому, недолго думая, Лоренцо инстинктивно схватил Армстронга за руку и, не разбирая дороги, потащил сквозь бушующий хаос. Он был не в силах объяснить происхождение этого чувства. Дрожь к этому времени превратилась в настоящее землетрясение, и Лоренцо с кристальной ясностью понимал, что это было только начало. Туннель раз за разом сотрясался, перед глазами у Лоренцо двоилось, по стенам змеились трещины, пол, словно дикий грокс, кидал его из стороны в сторону, обваливаясь прямо под ногами. Потолок со стоном рушился прямо на головы зеленокожим. Рогар-3 начал мстить оркам, которые посмели осквернить его — он поглощал их или, скорее, хоронил в себе. Лоренцо потерял всякое чувство направления, но мчался теперь в потоке орков, а это означало, что он направлялся обратно в главный зал и, таким образом, к входу в шахту. Словно сама планета вела его по этому пути. Какие у него были шансы найти теперь воеводу? Как он отыщет воеводу на освещенной фонарями поляне, где его уже будут поджидать сотни зеленокожих? И это еще учитывая, что Лоренцо доберется туда.

Он лихорадочно искал иной вариант, способ обмануть судьбу, когда орк перед ним отшатнулся и замахнулся на него заступом. Лоренцо поднял клык, но из-за землетрясения орк, казалось, был сразу в десяти местах, поэтому удар катачанца прошел мимо цели. Он не знал, откуда ждать следующей атаки.

А затем позади орка с гулким треском раскололась стена, и Лоренцо обдало жаром.

Из трещины хлынула ярко-багровая светящаяся лава. Она попала орку на спину, и зеленокожий завопил от невыносимой боли. Лоренцо не останавливался ни на мгновение, ему не хотелось знать, каким образом планета сумела донести собственную кровь так близко к поверхности. Это был Рогар, и катачанец чувствовал, как жар лавы опаляет его лицо еще до того, как она добраласьдо него. Лоренцо пнул обожженного и дымящегося орка прямо в грудь. Огромный орк с криком рухнул прямо в лаву, как Лоренцо и расчитывал. Вопли зеленокожего вскоре затихли, когда жидкий огонь омыл егоплечи и ноги.

На какое-то время Лоренцо и Армстронг получили передышку. Большинство орков у них за спинами, как только увидели лаву, бросились в узкий туннель. Они отпихивали и валили друг друга на землю. Судя по поднявшимся во мраке крикам, Лоренцо понял, что где-то сзади вырвался еще один поток лавы.

Джунглевые бойцы бросились бежать, но Лоренцо внезапно остановил товарища, поняв, где они оказались. В потолке над ними зияла дыра, из которой они недавно вылезли — та, по которой можно было подняться в галерею. Дорога в обход главного зала, куда сейчас стекались разозленные орки.

Лоренцо подсадил Армстронга, который пролез через дыру и затем протянул здоровую руку товарищу. Когда Лоренцо схватился за нее и полез следом, внезапно из ниоткуда с ревом выскочил орк и замахнулся топором по его болтающимся ногам. Из-за дрожи орк промахнулся, и Лоренцо пнул его в лицо, после чего, наконец, выбрался наверх. Он выпустил в дыру очередь из лазгана, чтобы отпугнуть преследователей, затем развернулся и пошел за Армстронгом по переходу, но через несколько метров пораженно остановился. Тот заканчивался тупиком.

Галерея, их путь к свободе, обвалилась. Джунглевые бойцы заглянули в дыру и увидели вдалеке еще одну, до которой, к сожалению, им было не допрыгнуть. Их от нее отделял длинный промежуток стены, слишком отвесный, чтобы по нему пролезть, даже если бы все кругом не дрожало. Лоренцо на что-то наступил: еще работающий фонарь, висевший на одних лишь проводах. Лоренцо проследил за лучом света и увидел на полу зала расплавленную реку.

Пещера раскололась прямо посередине, и из трещины вырывался пузырящийся лавовый поток. На дальней стороне в ловушке оказались десятки орков, среди которых начала расти паника. Один из зеленокожих попытался перепрыгнуть лаву, но не долетел до другого берега. Он жутко завопил, когда его ноги испарились в лаве, следом за ними и остальная часть тела, пока тот не превратился в тоненькую струйку пара.

У Лоренцо было полно своих проблем. Из дыры позади него высунулась орочья голова. Он с Армстронгом сделали пару выстрелов — цепляясь за край обеими руками, существо не могло себя защитить. Но даже погибнув, орк продолжал подниматься, в переход пролезли широкие плечи, а затем и остальная часть зеленого тела. Очевидно, другие орки толкали труп снизу, используя его в качестве щита. Из дыры показался ствол орочьего оружия, владелец которого принялся палить из него наугад. Пули со звоном носились в закрытом пространстве, и Лоренцо тяжело выдохнул сквозь крепко сжатые зубы, когда одна из них задела его плечо.

— Здесь мы уязвимы, — пробормотал Армстронг. — Какое-то время мы сможем удерживать зеленокожих, но орки из главного зала все равно смогут зайти к нам с тыла. Стоит им увидеть нас, и мы окажемся под перекрестным огнем.

Лоренцо и сам понимал это. Он оглянулся по сторонам, взгляд упал на фонарь. От него к следующему светильнику, который все еще держался, по часовой стрелке вдоль стены пещеры бежали спутанные кабели, а еще один, но уже против часовой стрелки, был вырван из своего паза. Лоренцо дернул кабель в том направлении и обнаружил, что тот провисает.

Армстронг проследил за его действиями и одобрительно кивнул.

— Отсюда сможет выбраться только один, — сказал он. — Иди. Я постараюсь выиграть тебе немного времени.

И прежде чем Лоренцо смог остановить его, катачанец метнулся обратно в переход и запрыгнул на первого орка, который вылезал из дыры, и оба они полетели вниз, к жаждущей крови своре, уже наверняка поджидавшей внизу. Лоренцо хотел было броситься следом за товарищем, как-то помочь ему, но это было не только безнадежно, но и сослужило бы лишь дурную службу. Армстронг пожертвовал собою ради Лоренцо, дал ему, по крайней мере, шанс, а Лоренцо позволил ему так поступить, он не сказал Патчу, что ему в любом случае конец. Если его не убьют орки или землетрясение, то яд доконает наверняка.

Армстронг надеялся, что Лоренцо расскажет его историю — и именно это вселило в катачанца новые силы. Он подпрыгнул и выдернул из фонаря прочные кабели, а затем взглядом поискал безопасное место для приземления, где не было орков, лавы и падающих камней.

Тогда-то Лоренцо и увидел его. Среди царившего на дальнем берегу хаоса возвышался огромный мускулистый орк, который был куда выше и казался намного увереннее своих товарищей. Его окружала охрана из семи орков, среди которых был увешанный кошмарными тотемами зеленокожий с посохом в руках.

Двое телохранителей схватили пробегавшего мимо гретчина и бросили прямиком в лаву. Сначала крупный орк, а затем и шаман воспользовались им в качестве ступеньки, став ему на спину, а после перепрыгнув на другой берег прежде, чем тот сгорел заживо. Крупный орк развернулся и принялся орать на телохранителей, требуя, чтобы они немедленно следовали за ним. Четверо из них тут же попытались перепрыгнуть огненную реку, но удалось всего двум.

Они едва ли волновали Лоренцо. Его взгляд был прикован лишь к огромному вожаку с темно-зеленой кожей и покрытым ритуальными каракулями сверкающим топором, который был вдвое больше обычного орочьего оружия. Катачанец не сомневался, кто это. Воевода. Большой Зеленка. Внезапно он понял, кто этот странный орк с посохом, и почему ему уделяют столько внимания. Источник поразительного ума Большого Зеленки. Орочий псайкер — чуднапарень!

Все, чего он мог когда-либо желать. Его пламя славы…

Лоренцо крепко взялся за выдернутые кабели, в уме просчитывая траекторию полета. Командир орков стоял на берегу, даже не глядя в сторону катачанца. Один точный удар меж лопаток, и тот кубарем полетит в лаву. Если повезет, то, возможно, он заберет с собою и чуднапарня. Лоренцо не смущал даже тот факт, что вместе с ними в лаве погибнет и он сам. Лучшей смерти для героя и не придумаешь. Вот только, с отчаянием подумал он, кто увидит его подвиг? Кто поведает историю об его триумфе? На мгновение он засомневался.

Из-за чего, в свою очередь, он разозлился на себя. Только не в этот раз, подумал он. Его последний шанс совершить нечто важное, так, чтобы жизнь его не оказалась прожитой зря. По крайней мере, он сам будет об этом знать.

Поэтому Лоренцо спрыгнул со скалы и с невыразимой радостью понял, что траектория полета оказалась верной, и даже землетрясение не смогло сбить его с траектории. Он видел, как навстречу ему несется судьба, и в этот момент осознал, что когда-нибудь эту историю все же расскажут.

Пусть хотя бы и сами орки.

Семнадцатая глава

Все изменилось в мгновение ока.

Вот Лоренцо уже лежит на земле, стараясь не потерять сознание, не зная, дрожит ли это пещера вокруг или же его собственное тело. Он постарался собрать воедино фрагменты произошедших только что событий.

Перед глазами у него проносился весь остаток жизни. Героическая смерть. Орочий воевода, который становился все ближе и ближе, пока не затмил собою весь мир. Остался лишь воевода и пламенная река.

Но Большой Зеленка каким-то образом услышал его приближение, или же один из телохранителей вовремя воскликнул, а может все дело в псайкере. Воевода обернулся, но так как времени поднять топор или уйти в сторону у него не оставалось, он просто подпрыгнул и грудью принял удар Лоренцо. Мускулистыми руками он вцепился в ноги катачанца, и они оба рухнули на землю. Орк сумел приземлиться на ноги, в то время как Лоренцо тяжело упал на спину.

Он уже приготовился умереть, но вдруг увидел, что и воевода пошатнулся. Чтобы устоять, ему пришлось сделать шаг назад, и его нога скользнула в лавовый поток. Увидев, что воевода оказался в беде, псайкер тревожно залепетал и торопливо захромал к выходу. Лоренцо затаил дыхание, но воевода оказался невероятно выносливым. Он выдержал кошмарную боль и теперь возвышался над катачанцем с высоко поднятым топором, даже несмотря на то, что нога его до колена превратилась в обрубок опаленной плоти. Лоренцо не знал, что ему делать, так как вовсе не планировал подобного, не рассчитывал, что проживет столь долго.

Среагировал он вовремя, изо всех сил пнув воеводу по целой ноге, тот повалился наземь, хоть и не туда, куда катачанец рассчитывал. Лоренцо стремительно взобрался на орка, все еще надеясь утащить того вместе с собою в лаву, но Большой Зеленка оказался слишком тяжелым и крупным, и к тому же сзади на катачанца набросились двое уцелевших телохранителей.

Он лягался и орал, пока его оттаскивали от лежащего противника. Орки кинулись к нему со всех сторон сразу, как только увидели, что их командир в опасности. Ему нечасто доводилось видеть подобное проявление верности от зеленокожих. Лоренцо видел вокруг себя лишь ревущие пасти, и, потеряв из виду воеводу, понял, что все кончено.

Сначала звуки лазерных выстрелов показались ему отдаленными, словно из другого мира. И лишь когда орки бросились врассыпную, когда один из них получил выстрел в ногу и ослабил хватку, Лоренцо понял, что в уравнении появился новый элемент. Вернее, два элемента. Сержант Грейсс и Бракстон. Лоренцо не знал, откуда они взялись — вероятнее всего, из туннеля под разрушенной галереей — но они подарили ему еще один шанс, когда он лишился всякой надежды, и теперь катачанец не собирался упускать его.

Лоренцо попытался сбросить с себя последнего зеленокожего, но ему это не удалось. И вновь, на помощь Лоренцо пришли инстинкты, подсказав, когда под ногами орка вздыбится земля, и куда его при этом толкнуть. Оступившись, зеленокожий с воем полетел головой прямиком в лаву.

Лоренцо схватил лазган и тут же нашел цель. Псайкер зеленокожих. Он думал, что чуднапарень давным-давно убрался отсюда, но, должно быть, тот столкнулся с другими катачанцами, и был вынужден вернуться обратно. По крайней мере, думал Лоренцо, если он убьет его, то лишит воеводу преимущества. Он станет обыкновенным орком. Но его отделению не приказывали устранить псайкера. От них требовалось уничтожить самого Большого Зеленку, и именно это Лоренцо намеревался сделать.

На одной ноге воевода не мог уйти далеко. Он находился всего в паре метров от катачанца, идти ему помогали двое телохранителей. Но Грейсс находился ближе, и Лоренцо заметил в глазах сержанта знакомый блеск. Сержант увидел свой шанс, и собирался воспользоваться им, невзирая на цену. Тогда как путь Лоренцо оказался перекрытым, и он не успевал добраться до него вовремя. Но все равно, катачанец ринулся на орков, стреляя из лазгана и размахивая клыком. Он не знал, был ли багровый туман у него перед глазами результатом вспышки беспричинного гнева, отравлением или просто отблеском лавовой реки.

И в этот отчаянный момент Лоренцо понял, что ему следует добраться до воеводы раньше сержанта. Он ничего не мог с собой поделать. Грейсс устал от жизни, хотел уйти на вершине славы, а Лоренцо жаждал получить прозвище. Разве о сержанте уже не сложено достаточно историй?

Грейсс пробивался сквозь зеленокожих с поразительной легкостью. Из-за землетрясения орки уже даже не пытались застрелить его. Они кидались на сержанта со всех сторон, но тот отбрасывал их в сторону, потрошил или просто перепрыгивал, когда те, неверно рассчитав движение, падали у ног Грейсса. Лоренцо так увлекся этим зрелищем, что едва осознавал собственные действия: он двигался почти бессознательно, ударив одного орка ножом в горло, увернувшись от топора другого. И лишь когда от потолка откололся крупный кусок, от которго Лоренцо вовремя отскочил, и раздавил десяток орков, катачанец понял, что только что совершил. Он заманивал противников, сбивал их в кучу, дабы потом те погибли под обломками… разве не так?

Вокруг него поднялись клубы пыли, с потолка то и дело падали камни, разбились последние рабочие фонари. Теперь пещеру освещала лишь лава, и Лоренцо едва не свалился в нее, когда, в поисках выеводы наступив на груду камней. Земля вновь задрожала, и из сотен небольших трещин в полу пещеры хлынули новые потоки огня, разделив его на небольшие островки. Лоренцо принялся перескакивать с одного на другой. Он знал, куда идет, дыхание жертвы словно раздавалось у него в ушах.

Большой Зеленка вместе с последним телохранителем оказался на одиноком островке, вокруг которого текла тонкая струйка лавы, но из-за раны была для него непроходимой. Увидев Лоренцо, его глаза расширились от страха и ненависти. Он принялся орать на своего охранника, чтобы тот лег в лаву и дал ему возможность пройти на другой берег по спине. В ответ зеленокожий попытался зарубить его топором. Очевидно, у верности были свои пределы, особенно, когда орк понял, что дни командира сочтены.

Но Большой Зеленка стал воеводой не просто так. Некоторые из орков сходились в поединках даже с космическими десантниками. Проявив ту же молниеносную реакцию, что и при стычке с катачанцем, он перехватил лезвие топора обеими руками в сантиметре от морды и вывернул оружие из рук испуганного телохранителя.

Лоренцо лихорадочно открыл огонь, но, как и орки ранее, осознал, что из-за землетрясения его выстрелы уходят в «молоко». В это время воевода схватил предателя за шею, вывернул ему руку за спину и начал пригибать к лаве. Казалось, воевода в конченом итоге все же одержит верх, когда Лоренцо просто бросился ему на спину.

Его прыжок усилило землетрясение, Большой Зеленка резко обернулся и взмахнул топором, но Лоренцо оказался выше, чем тот ожидал, поэтому лезвие прошло в сантиметре под его ногами. Секунда, и катачанец оказался на плечах у воеводы, сразу вонзив нож ему в глаз, пытаясь достать до мозга.

Большой Зеленка взревел и попытался сбросить с себя джунглевого бойца. Лоренцо держался изо всех сил, но из-за силы воеводы и землетрясения это походило на то, как если бы он оседлал трех гроксов сразу. Прежде чем его не скинули, он выдернул нож и ловко спрыгнул на землю.

Он парировал удар топора, одновременно пнув воеводу в раненую ногу, отчего тот вновь взвыл. Но Большой Зеленка не упал. Он даже не пошатнулся, а Лоренцо рассчитывал, по крайней мере, на секундную передышку, чтобы успеть встать в защитную стойку. Следующий удар оказался таким сильным, что сломал ему запястье, и нож бессильно вылетел у него из руки.

Клык покатился в лаву, и, бросив лазган, Лоренцо без раздумий бросился вслед за ним. Он поймал его в воздухе, извернувшись, чтобы самому не упасть в огонь. Катачанец тяжело упал на спину, и на мгновение у него потемнело в глазах. Лоренцо попытался отпихнуть воеводу ногой, но тот с легкостью отбил ее в сторону. Он взобрался на Лоренцо, его острые клыки едва не касались лица джунглевого бойца, из выколотого глаза на щеку капала кровь, а рукоять топора давила на горло.

Лоренцо ухватился за нее обоими руками, пытаясь откинуть орка, но воевода был слишком силен. Катачанец задыхался. Легкие горели, в глазах потемнело. Но Лоренцо продолжал держаться, ибо каждая доля секунды отдаляла побег Большого Зеленки. Пусть монстра убьет не Лоренцо, но он станет тем героем, который задержал его на время, достаточное, чтобы орка прикончило землетрясение. Но катачанец понимал, что надежда была тщетной.

Внезапно дышать стало легче. Лоренцо попытался осмотреться, но его глаза заволокли слезы. Руки отказывались повиноваться, пока легкие жадно вбирали в себя воздух. Лоренцо закашлялся, когда в горло попала пыль.

Открыв глаза, он сразу понял, что происходит: Грейсс сражается с воеводой. Сержант уже успел нанести ему несколько мощных ударов. На щеке у Большого Зеленки красовался свежая рана. Тем не менее, он продолжал сражался так, словно ничего и не произошло.

Лоренцо так отбил ноги при падении, что не мог подняться, поэтому он атаковал врага снизу. Из-за искалеченной ноги Большой Зеленка вновь рухнул на землю. Катачанцы кинулись на него и принялись бить его кулаками и раз за разом всаживать ножи. Но орк взмахнул топором, который расколол сержанту шахтерскую каску, рассек скальп и громко звякнул о металлическую пластину под ним. Грейсс упал на спину, кровь текла на седые волосы, а в это время Лоренцо, использовав рывок воеводы, титаническим усилием сумел перебросить его через себя прямиком в кипящую лаву. Командир орков упал в нее лицом, но все еще продолжал дергаться, поэтому Лоренцо схватил рукой за затылок и издал победный рев, в котором слышалась вся глубина скопившейся за эти дни ненависти. Он вдавил лицо Большого Зеленки в лаву…

Затем Лоренцо бросился обратно к Грейссу, хотя и не знал, чем мог ему помочь. Из раны ручьем текла кровь, но на лице сержанта читалось лишь злобное удовлетворение. И, возможно, намек на одобрение, когда он взглянул на Лоренцо.

А затем его глаза внезапно тревожно расширились. Лоренцо обернулся и увидел, что воевода поднялся из ручья, и хотя с его лица стекала жидкая лава, а большая часть кожи сгорела, он вновь направился к ним…

Грейсс тут же принялся стрелять ему грудь. Лоренцо сомневался, что этого будет достаточно, но затем кто-то открыл огонь в спину Большому Зеленке. Огромный орк уже занес над катачанцами топор, когда из завесы пыли вышел грязный, измазанный сажей Бракстон и всадил ему последний луч прямо в голову. Безумный свет в глазах монстра угас раз и навсегда.

Лоренцо думал, что со смертью командира орков будет чувствовать себя иначе. Он надеялся почувствовать… хоть что-то. Возможно, облегчение. Или расстройство из-за того, что последний удар нанес другой. Думал, что каким-то чудом кругом все стихнет и даже само время остановится. Когда рядом с ним упал еще один кусок скалы, он понял, что этого не будет.

Бракстон поднял Лоренцо на ноги, и когда они вдвоем собрались помочь встать сержанту, тот лишь упрямо отмахнулся.

— Нужно выбираться отсюда, сержант, — произнес Бракстон, когда Лоренцо нашел свой лазган и загнал в него новую батарею. — Скоро все обвалится. Большинство орков уже сбежали. Где Патч?

Лоренцо покачал головой.

— Стрелок и Дикарь?

— Мертвы, — печально ответил Грейсс. — Мы натолкнулись на их тела по пути сюда. К сожалению, они нашли Большого Зеленку раньше нас.

— Уверен, они сражались достойно, — автоматически сказал Лоренцо. — Если бы они не ослабили его…

— Помянем их позже, — проворчал Грейсс. — Зеленокожие направились на поляну, но мы нашли другой путь наружу.

Он кивнул в сторону туннеля, из которого они вышли.

— По той дороге сопротивление будет явно слабее. Конечно, если она еще не обрушилась.

— Я поведу, — сказал Лоренцо.

— Черта с два! — взвился Грейсс. — Если ты не заметил, боец, то я пока не окочурился и командую этим отделением или тем, что от него осталось.

— Я не об этом, сержант. У меня появилось… даже не знаю, как правильно сказать, нечто вроде предчувствия насчет землетрясения. Словно я знаю, когда задрожит земля, куда нужно становиться, куда…

Лоренцо замолчал, поняв, насколько глупо и неправдоподобно звучат его слова.

Мгновение Грейсс смотрел на него холодным взглядом, а затем согласно кивнул.

— Тогда вперед, — проворчал он.

Лоренцо уверенно двинулся вперед, хотя в душе опасался, что удача могла отвернуться от него в любую секунду. А затем его вновь охватило неподдающееся описанию чувство, что они идут в верном направлении. Грейсс указал на туннель впереди, но Лоренцо вместо этого выбрал обходной путь к цели. Его осторожность оправдала себя, когда там, словно из гейзера, хлынул поток лавы.

Джунглевые бойцы вжимались в стену, стараясь держаться подальше от бурлящего огня, пока не добрались до другого туннеля и не ступили в его затхлые, но прохладные стены. После этого идти стало несколько проще, так как здесь не было лавы, и можно было опереться об стену. Когда особенно сильная дрожь стала бросать их от одной стены к другой, Грейсс выругался и спросил у Лоренцо, почему тот не почувствовал ее приближения.

Их окутала тьма, поэтому Лоренцо пришлось включить фонарь на каске, который, к счастью, еще работал. Они прошли несколько перекрестков, и обнаружили, что путь все чаще преграждают небольшие завалы, под которыми были погребены орки.

Бракстон первый сказал, что ему кажется, будто за ними кто-то идет, но когда Лоренцо посветил назад, там никого не оказалось. Грейсс понукал их идти дальше, и через пару минут они вышли в ведущий вверх переход. Он был более широкий и прямой, чем остальные, очевидно, им пользовались не реже главного туннеля.

Первая пара деревянных подпорок, которую они увидели, прогнулась и покосилась, но каким-то чудом еще держались. Джунглевые бойцы осторожно пробрались мимо них. Следующая пара была разбита в щепки, но потолок держался сам по себе.

Они как раз проходили третью, когда удача все же оставила их.

Лоренцо услышал орков впереди прежде, чем увидел. Пятеро зеленокожих панически пытались откопать завал, перекрывший туннель. При этом они лишь мешали друг другу. Пока Лоренцо наблюдал за ними, один из них нечаянно всадил кирку в череп товарищу. Они были прекрасными мишенями, узкий коридор гарантировал, что даже невзирая на землетрясение лазерный огонь найдет свои цели. Орки же, судя по всему, не были вооружены. Когда джунглевые бойцы начали стрелять в них, те сбились в кучу и бросились на новых врагов. Одному из зеленокожих удалось подобраться вплотную к Лоренцо, и катачанец прикончил его клыком.

Выдернув клинок из груди орка, он пошатнулся и, нечаянно задев рукой стенку туннеля, отпрянул от ее жара. Грейсс также почувствовал тепло и вопросительно взглянул на него.

— Лава, — подтвердил Лоренцо. — Но давление там пока слишком низкое, чтобы вызвать взрыв. Пару минут у нас есть.

Грейсс кивнул.

— Как далеко до поверхности? — спросил он.

— Уже почти добрались. Она по ту сторону завала.

— Тогда эти орки не ошибались, — сказал Грейсс, после чего катачанцы подобрали с земли кирки и заступы и принялись вновь расчищать путь.

Лоренцо беспокоился насчет Грейсса. Тот перевязал банданой рану на голове, но кровотечение не думало стихать, заливая его щеку алыми струйками. Тем не менее, сержант с привычным рвением работал киркой.

— Похоже, ты был прав, Бракстон, — пробормотал Грейсс, и когда Лоренцо вновь обернулся, его луч света в этот раз на что-то натолкнулся. И это что-то больше не собиралось таиться.

По туннелю позади них ковыляли орки-зомби. Из-за широких плеч они шли только по двое в ряд, хотя их колонна тянулась далеко назад. Лоренцо с ужасом увидел, что среди них возвышается огромное существо с наполовину покрытым грязью обнаженным черепом, которое некогда могло быть только воеводой.

Раскопать завал они в любом случае не успели бы, у них больше не осталось шансов выбраться отсюда. Теперь Рогар мог бросить сколько угодно трупов, даже не считая тех, которые сгорели в лаве или попали под завалы.

Лоренцо отвернулся, но не от страха перед их силой и числом, но из-за видневшейся среди них знакомой человеческой фигуры.

— Похоже, это конец, — проворчал Грейсс.

— Нет, сержант, — возразил Лоренцо, хотя и понимал, что дело безнадежно. — Только не теперь. Мы ведь так близко!

— А я и не говорил, что нам всем конец. Только мне. И как раз вовремя!

— Что… о чем вы? — начал Лоренцо, когда Грейсс удобнее перехватил кирку. Он заметил знакомый блеск в глазах сержанта и, проследив за его взглядом, понял, что тот намеревается сделать. Лоренцо инстинктивно положил ему руку на плечо.

— Лучше я, — произнес он.

— Да что с тобой, боец? — взвился Грейсс. — Ты уже второй раз оспариваешь мои приказы, и мне это совсем не по нраву!

— Вы получали и более серьезные раны, сержант. Я знаю это. Вы ведь не позволите какому-то тупому орку убить себя?

— Я слишком стар, — прошептал Грейсс. — И эта миссия должна была быть последней. А тебе все еще предстоит закончить работенку, Лоренцо. Ты единственный, кто сможет рассказать историю Патча. Мне только жаль, что лично ее не услышу.

— Я… я умираю, сержант. Меня отравили.

Грейсс внимательно оглядел Лоренцо.

— Как по мне, все с тобой в порядке, — произнес он.

С этим Лоренцо не мог поспорить. Хотя он был истощен и ранен, Лоренцо понимал, что тошнота и головокружение исчезли.

Грейсс хлопнул его по руке и мрачно улыбнулся.

— Живи ради меня. Расскажи всем, что я погиб в пламени славы. И не будь таким строгим к себе. Поверь, когда-нибудь о тебе будут ходить великие истории, а сегодня ты лишь заработал себе прозвище.

Он развернулся и, прежде чем Лоренцо успел что-либо сказать, прежде чем успел придумать, что сказать, с ужасающим ревом бросился на зомби. И вот, когда он добрался до них, когда они уже протянули к нему лапы, Грейсс ударил киркой в стену, затем еще и еще, пока в ней не появилась трещина,… которая расширилась… и взорвалась.

В переход ворвался мощный поток лавы. Он поглотил сержанта Грейсса и зомби, смыл их вниз, и теперь Лоренцо знал наверняка, что Рогар здесь больше никого не сможет оживить. Он отвернулся, не в силах смотреть, и принялся вместе с Бракстоном киркой крушить завал. Лоренцо вгрызался все глубже, не обращая внимания на боль в сломанном запястье, не позволяя себе думать ни о чем другом, ведь стоит ему вспомнить о том, что стало с Грейссом, Армстронгом, Майерсом, Стормом и всеми остальными, если он по-настоящему попытается вспомнить об этом, то просто сойдет с ума. Почему они? Почему они, а не он?

Чем дольше Лоренцо думал об их самопожертвовании, тем больше боялся, что оно пропадет впустую.

Кирка поднималась и опускалась, Лоренцо чувствовал жар лавы. Кирка поднималась и опускалась, в его глазах стояли слезы, а, возможно, это был лишь пот со лба. Он вспомнил корабль в варп-пространстве, казалось, это было в прошлой жизни, и то чувство, будто он оказался в ловушке, окруженный со всех сторон врагами и не способный никак изменить свою судьбу. Лоренцо мечтал джунглях, но боялся, что никогда больше их не увидит.

Кирка поднималась и опускалась, и Лоренцо казалось, будто он бьет уже целую вечность, направляясь в никуда. Он чувствовал планету — своего врага — и понимал, что она победила, и ему никогда не выбраться отсюда. Рогар-3 похоронит его здесь, как и остальных его товарищей. Просто поглотит их, не оставив и следа. Никто не расскажет их истории.

Никто не вспомнит…

Восемнадцатая глава

Солнце.

Поначалу Лоренцо не заметил его, он не мог поверить, что это была не очередная злая шутка планеты. Сквозь трещину пробился лишь тоненький лучик света, которого было недостаточно, чтобы разглядеть детали снаружи. Но все же это был солнечный свет, и он вдохнул в Лоренцо новые силы.

Правая рука занемела и почернела, каждый раз, когда катачанец поднимал кирку, его тело пронзала острая боль. Но к этому времени он с Бракстоном уже убрал с пути самые крупные камни, поэтому ножа было достаточно, чтобы справиться с оставшейся грязью. Расширить проем, сквозь который проникал лучик света.

И вот, наконец, спустя вечность во мраке, они, кашляя и шатаясь от усталости, выбрались наружу. Было раннее утро. Судя по солнцу, миновало лишь пару часов с тех пор, как джунглевые бойцы вошли в шахту орков. Но сколько всего случилось за это время.

Землю больше не трусило. Возможно, Рогар-3 израсходовал всю энергию или удовлетворился смертями и разрушениями. Пока. В джунглях не было слышно ни шороха, а после недавнего грохота тишина казалась неестественной. Она лишь подогревала чувство одиночества.

В траве лежало тело. Орк. Сначала Лоренцо подумал, будто тот отдыхает, но, осмотрев его внимательнее, понял, что он мертв. На его зеленой коже было множество запекшихся ран от лазерных лучей. Неподалеку валялись трупы еще двух зеленокожих и гретчина. Последний, судя по всему, пытался убежать, но его застрелили в спину. Должно быть, им удалось выбраться из шахты как раз перед обвалом, но снаружи они столкнулись с еще большей угрозой. Лоренцо лишь устало воздал хвалу Императору. Сейчас трое орков с легкостью бы его одолели.

Лоренцо почувствовал движение за спиной и сразу же догадался, кто это был. Он обернулся и прохладно кивнул Слаю Мэрбо.

Легендарный катачанец стоял всего в паре метров от него, но Лоренцо едва видел его на фоне джунглей. Он узнал его безжизненные светлые глаза и глубокий, лишенный всяческих эмоций голос.

— Добрались до него? — спросил Слай Мэрбо.

— До Большого Зеленки? — переспросил Лоренцо. — Да, да, добрались.

Мэрбо кивнул, услышав то, что хотел. Он не сделал ни единого шага, не издал ни шороха, просто растворился среди джунглей. Мгновение Лоренцо грызло неприятное чувство, будто Мэрбо продолжает наблюдать за ним. Обычная паранойя. Мэрбо ушел, и маловероятно, что Лоренцо встретится с ним вновь.

Тем временем Бракстон сел, прислонившись к дереву и подтянув колени к груди.

— Я бы целую неделю проспал, — простонал он.

— Можешь вздремнуть, — сказал Лоренцо и присел рядом, оглядевшись в поисках джунглевых ящериц. — Часок-другой, во всяком случае. Я побуду на карауле, но, думаю, мы в безопасности. У Рогара уйдет много времени на то, что собраться с силами, приготовиться к следующему ходу.

— Откуда ты знаешь? — спросил Бракстон.

Лоренцо пожал плечами.

— Знаю и все тут. Словно чувствую это. Как в пещере, когда задрожит земля, куда потечет лава… я чувствовал это с тех пор, как меня отравило чучело.

— Ты сказал сержанту, что умираешь.

— Мне так казалось. Но дело здесь в другом. Во мне частичка планеты. Думаю… каким-то удивительным образом, Рогар пытался… общаться.

— Но постоянно при этом пытаясь убить тебя, — заметил Бракстон. — Да и всех нас.

— Да, — согласился Лоренцо. — Думаю, чувствую, у него не было иного выбора.

— Значит, он попытается снова.

— Скорее всего.

Ему было странно говорить подобные слова, верить в то, что пару дней назад счел бы невозможным. Будь здесь Башка, подумал Лоренцо, он наверняка смог бы придумать рациональное объяснение. Все, что ему довелось пережить, он мог объяснить только одним.

— Помнишь, — произнес Лоренцо, — когда за нами шли зомби, ты сказал, будто планета разумна?

— Тогда именно так мне и казалось.

— Да. Нам всем казалось. Но не уверен, что это так. У Рогара нет разума как такового, в обычном понимании. Скорее он… реагирует. На происходящее на поверхности. На орков. На нас. На войну. Словно не может отреагировать иначе.

— Вроде аллергии, — предположил Бракстон. — Чем больше мы сражаемся, тем сильнее вредим планете, и тем сильнее она защищается. Новые виды растений и зверей возникают на ее поверхности, подобно сыпи. Или антителам.

— Да. Нечто вроде. И чтобы ни было этому причиной, не думаю, что до него можно докопаться. Орки впустую теряли время.

— Вот чего Рогар хотел от нас — понимания, — сказал Бракстон. — Мы теряем здесь время.

Взглянув на валидианца, Лоренцо вспомнил того нервного, вечно извиняющегося адъютанта, который четыре дня назад присоединился к отделению, чужака, которому катачанцы нисколько не были рады.

— Ты хорошо себя проявил, — произнес он. — В смысле, действительно хорошо. Все остальные погибли, так и не увидев завершения операции. А сейчас стоишь здесь. И нанес смертельный удар.

— Моей заслуги в этом нет, — отмахнулся Бракстон. — Мы ведь действовали в команде. Ты набросился на вожака и обездвижил его. А если бы не сержант Грейсс, то нас бы уже на свете не было. Я просто оказался в нужном месте в нужное время.

— Но ведь оказался, — сказал Лоренцо, — в то время как остальные — нет. Думаю, теперь ты стал одним из нас.

— Это еще не конец, — задумался Бракстон. — Нам еще предстоит четырехдневный путь назад, если мы вообще доберемся до лагеря.

— Даже если и нет, Мэрбо обязательно дойдет. Ему известно, что мы выполнили задание. Командование узнает о смерти Большого Зеленки.

— Возможно, — сказал Бракстон. — Но им следует узнать не только это. Им нужно узнать о Старом Упрямце и остальных, о том, на что они пошли рад нас… ради них. Но даже не думай, что я буду писать об этом историю.

— Ты всегда можешь попробовать, — ухмыльнулся Лоренцо. — Если тебя турнут из Имперской Гвардии, уверен, джунглевые бойцы с радостью примут тебя.

Они сидели так очень долго, греясь на солнце. Бойцы не говорили, но слов и не требовалось. Теперь их связывали крепкие узы товарищества, плечом к плечу выкованные в огне сражения. Наконец, Бракстон поднялся и обыскал орков. У одного из них он нашел флягу и сделал из нее долгий глоток, прежде чем протянуть ее Лоренцо. До этого времени катачанец не понимал, как его мучила жажда, и холодная влага показалась ему настоящим благословением.

— Итак, как мне теперь тебя называть? — спросил Бракстон, вновь усевшись рядом.

— Не знаю, о чем ты, — солгал Лоренцо.

— Грейсс сказал, что ты заработал себе прозвище.

— Он просто не хотел, чтобы вместо него погиб я. Сержант жаждал пламени славы, и поэтому просто сказал то, что я хотел услышать.

— Думаешь? — вопросительно поднял бровь Лоренцо. — Возможно, я не знал Старого Упрямца так, как ты, но ответь мне вот на что: за все то время, что сержант командовал твоим отделением, он хоть раз сказал вам то, что вы хотели услышать?

— Пожалуй, нет, — рассмеялся он.

— Итак, как же мне тебя называть?

— Пока просто Лоренцо, — вздохнул он. — Просто рядовой Лоренцо. Прозвище катачанцу могут дать лишь его товарищи. Это вроде знака их уважения, символа того, что они принимают его. А у меня не осталось товарищей.

— Возможно, когда в других взводах услышат…

— Возможно. Но узнать об этом и быть там — две разные вещи. Скорее всего, меня переведут в другое отделение к бойцам, с которыми я не знаком. Им будет все равно, что мой старый сержант собирался дать мне прозвище. Мне придется вновь проявлять себя. Да и в любом случае, как бы они меня прозвали? Что я совершил такого особенного? Я хотел… хотел стать тем, кто задержит орков, чтобы Патч смог спастись, но он опередил меня. Хотел стать тем, кто убьет Большого Зеленку, но оказался недостаточно силен. Хотел остановить зомби, но Старый Упрямец…

— Мне кажется, — произнес Бракстон, — ты просто ищешь смерти, как будто думаешь, что не сможешь проявить себя, не погибнув при этом. Что ты сказал мне? «А сейчас стоишь здесь…»

— Но лишь потому, что я был недостаточно храбрым, — пробормотал Лоренцо.

— Ты ведь пережил все, что уготовала тебе планета, — возразил Бракстон. — Птицы, кислотные растения, свет, зомби, землетрясение… ты столкнулся со всем этим и выжил! Думаешь, дело в слепой удаче? Я наблюдал за тобой, Лоренцо. Да, признаем, ты не всегда первым лез в пасть ко льву, но лишь потому, что ты сначала думаешь, просчитываешь возможные варианты и лишь затем решаешь проблему. И не ради показухи или славы, но с максимальной эффективностью. Ты просто делаешь свою работу. Ты первый дал мне шанс, несмотря на то, что меня к вам запихнул Макензи. Возможно, другим потребовалось чуть больше времени, чтобы признать это, возможно, они считали твои подвиги обычным делом. Но спорю, под конец Старый Упрямец понял: ты ведь всегда был рядом, рядом с ним, рядом со всеми нами, ты был самым надежным бойцом в его отделении. Будь он здесь, то наверняка дал бы тебе подходящее прозвище. Что-то вроде… вроде… «Долгий Путь».

— «Долгий Путь»?

— Лоренцо Долгий Путь. Ну, как тебе? Нравится?

— Даже не знаю. Я…

— Смирись, — ухмыльнулся Бракстон. — Ты ведь сам сказал, что я теперь один из вас.

— А у тебя отличная память.

— Значит, у меня есть право дать тебе прозвище. Имя, которое ты заслужил. И мне нравится Долгий Путь.

Лоренцо оперся о дерево, прокрутил прозвище в голове, пытаясь придумать доводы против него, а затем улыбнулся.

— Да, — наконец ответил он, — мне тоже.

— Итак, — произнес Бракстон. — Что кажешь, Долгий Путь? Готов выдвигаться?

— Я думал, ты хотел поспать.

— Я в норме. Даже больше, чем в норме. Думаю, пока все тихо, нам нужно пройти как можно большее расстояние.

Лоренцо согласно кивнул.

— Возможно, дорога, которую мы прорубили сюда, еще не заросла. Орки нам пока не грозят. Если поторопимся, то вернемся дня через три.

— Скорее это зависит от того, как сильно Рогар-3 будет пытаться остановить нас, — произнес Бракстон, поднимаясь.

— Мы справимся со всем, что он пошлет против нас, — ответил Лоренцо, поправив бандану. — Должны. Нам нужно поведать историю. Остальные отделения сейчас наверняка возвращаются с заданий. Им захочется узнать, как мы здесь справились, были ли оправданы их усилия. Нужно предупредить их насчет Рогара. Нужно рассказать, что это такое и как его изменяем.

— Думаешь, это что-то даст? — спросил Бракстон.

Лоренцо покачал головой. Он вспомнил слова Старого Упрямца тем утром, когда они вышли из лагеря.

— Лучше всего нам будет просто оставить планету в покое. Это все, чего она хочет. Но Империум не уйдет отсюда до тех пор, пока здесь есть орки, а зеленокожие — пока есть мы. Никто не оставит друг друга в покое, и потому мы будем сражаться дальше.

— Впустую, — сказал Бракстон.

— Впустую, — согласился Лоренцо. — И наша жестокость со временем породит ответную жестокость. Мы начали называть Рогар-3 миром смерти всего месяц назад. А во что он превратится еще через месяц? Год? Десятилетие?

— Не знаю, — произнес Бракстон, — но рассчитываю выяснить.

Лоренцо ухмыльнулся.

— И я жду не дождусь.

Затем, как раньше Слай Мэрбо, они беззвучно исчезли в джунглях. После них остались лишь слабые отпечатки следов, свидетельствовавшие, что здесь кто-то был. А через пару минут мир смерти стер и их.

Стив Лайонс Поджидающая смерть

Бореалис IV.

Не могу сказать, что это была самая выдающаяся кампания в моей карьере. Планета джунглей, вращающаяся вокруг красного гиганта на внутреннем круге Сегментума Темпестус. Сорок три градуса в тени. Змеи, скрывающиеся под каждым листом, жалящие насекомые размером с кулак человека. Даже цветы выплевывали противную дурно пахнущую дрянь. Я был чертовски разочарован, скажу я вам. Я надеялся на перевод.

Никогда не мог понять, за что стоит спасать Бореалис IV. Может быть за то, что его недра были забиты полезными ископаемыми и драгоценными камнями. Или за то, что были столь же пустыми как глотка трупа. Тогда имело значение лишь то, что, когда эксплораторы ступили на этот новый зеленый мир, они удивились тому, что ждало их: культ хаосопоклонников, гордящихся тем, что Темные Боги начали извращать их плоть и искажать их кости.

Вот куда попал я: Полковник «Железная Рука» Стракен — в сопровождении трех чертовых полков самых элитных солдат во всем Империуме.

Катачанских джунглевых бойцов.

Сброд, который представляли культисты на Бореалисе IV, был одним из самых отвратительных, который я когда-либо видел. И все же они снова и снова нападали, бросаясь на нас с противным воем с деревьев, совершенно не заботясь о собственных жизнях.

Для меня это было прекрасно — нас также не заботили их жизни.

— Ну, только не танцуй с этими проклятыми бабами, Грэвис — используй свой нож, парень, — кричал я. — И Барруга, ты такой же медленный как ползущее растение. Вы что, ленивые слизняки, собираетесь позволить этим мразям облевать честное имя Второго Катачанского? Я бы мог наброситься на это стадо и с одной моей нормальной рукой, если бы вы, гроксовы дети, не стояли бы на моем пути. Торн, хватит размахивать как чертов младенец — опусти чертову руку и подбери этот лазган! Копачек, ты получил огнемет, так чего, черт возьми, ты ждешь? Зубы Императора, я что, сам всё должен делать за вас?

Мы прошли сквозь эти отбросы как клинок через циновку. Они были недисциплинированны, плохо вооружены, и так и не поняли, кто же на них напал. Они тратили впустую свои проклятые жизни, танцуя в платьях вокруг алтарей и размахивая зловонными свечами. Если бы они провели несколько дней в моем мире, они узнали бы, как сражаются мужчины.

Я поспорил с полковником Кэррэвэем из 14-го, что мы закончим здесь в четыре месяца, не больше. Прошло два месяца, и было похоже, что я заберу выигрыш. До этой ночи.

Этой ночи, когда мой взвод приблизительно в тридцать закаленных ветеранов — включая знаменитого генерала Фарриса — оказался отрезан от наших товарищей, и был в трудном положении в самой глубине темных джунглей Бореалиса. Той ночи, когда я оказался лицом к лицу с одной из самых жестких, самых отчаянных проблем в моей жизни.

Этой ночи, когда я должен был сразиться с моими собственными чертовыми людьми.

По сравнению с катачанскими, джунгли на Бореалисе IV были просто рощицей, но чертов марш-бросок дался слишком нелегко. Сокращение пути через высокую растительность замедляло нас, и люди устали. Но близился закат, а здесь всё имело тенденцию после наступления темноты становиться намного более хреновым, поэтому я решил высказать несколько слов поддержки.

— Эй, там, сзади, прибавьте ходу! Вы что, думаете, что вы младенцы на прогулке в мангровых болотах? Мейерс, вложи хоть одно движение мускула в свои удары ножом. Левитский, Барруга, постарайтесь добиться от этого проклятого вокс-передатчика хоть каких-то признаков жизни.

Однако аппарат выдал только металлический «туньк» и еще один взрыв статических помех.

— Зубы Императора, вот что бывает, когда вы, маменькины сынки, не можете мочкануть горстку проклятых уродов-полумутантов, — орал я. — И это перед генералом! Меня не интересует, как долго это будет продолжаться, но, ни один из вас не расслабится ни на одну чертову секунду, пока мы не вернемся на наши позиции. Я обещал вам сегодня плевый денек, и того, кто сделает из старика Стракена «Железная Рука» лгуна, я задушу его же собственными кишками. Что…?

Я остановился, и все вокруг меня замерли. К вечному гудению насекомых и вою обитателей джунглей внезапно добавился другой шум — слабое звяканье колокольчиков на ветру.

— Что это я вижу здесь? Какого хрена это тут? — спросил я.

Внезапно мы вышли на расчищенное место, шириной, по крайней мере, в полкилометра. Навес джунглей разошелся, и я был ослеплен последними лучами заходящего солнца. Воздух резко стал прохладным и свежим, пахло цветением. И, прищурившись от света, я смог разглядеть темные, искусственные формы. Здания. Темные деревянные хижины.

Первой моей мыслью было то, что мы нашли вражеский схрон. Но эти хижины были крепкими и ухоженными, расположенными вокруг большего центрального здания. Нашивраги, возможно, никогда не смогли бы построить ничего похожего. Кроме того, если бы здесь была зараза Губительных Сил, то будь я проклят, если бы не унюхал это.

Почему тогда мои кишки предупреждают меня о какой-то гнили в этом месте? И какого черта я не послушал их?

Пока мы стояли, вытаращив глаза, из-за хижин появилась фигура и направилась к нам. Мальчик, почти подросток — но, так как мои глаза слепили кроваво-красного лучи солнца, я больше ничего не мог разобрать. Конечно, мои люди среагировали так, как были обучены, подняв лазганы и прицелившись, но мальчик, казалось, был совершенно не обеспокоен видом тридцати дул, нацеленных в его сердце.

Он подошел ближе, солнце закатилось, и поляну омыл слабый синий свет одутловатой луны. Теперь я смог разглядеть лицо мальчика, круглое и нежное, и глаза, светящиеся и широко открытые. Его бронзово-солнечная кожа была безупречной, и лунный свет сиял на его лысой голове словно ореол. На нем была простая белая одежда, украшенная гирляндой цветов.

— Добро пожаловать, — сказал он.

Мальчик немного поднял голову, его полные губы скривились в усмешке, словно вид тридцати окровавленных воинов-ветеранов на пороге его дома забавлял его:

— Добро пожаловать в надежное убежище. Я — Кайденс Лунный Блеск — и все, что у нас есть, мы можем разделить с вами.

Я сплюнул под ноги:

— Как скажешь, парень. Но прежде, чем мы раскурим чертову трубку мира, я получу несколько ответов на мои вопросы.

Вперед вышел генерал Фаррис и дипломатически покашлял. За весь день это был первый раз, когда я услышал его голос:

— Всё, что полковник Стракен хочет сказать — это то, что мы не знали ни о каком поселении в этом районе.

— И так как за два месяца мы нашли единственную форму жизни, которая не попробовала выпотрошить нас…

— Я уверяю вас, никто в этой деревне не желает вреда другому существу, — перебил Кайденс. — Мы знаем, как жить в гармонии даже с этими суровыми условиями. Что касается ваших врагов … да, они были раньше частью нашей коммуны, но более того. Они изгнаны из этого места.

Для моих ушей это звучало полной ерундой. Но генерал Фаррис жестом показал людям опустить оружие — и, бросив на меня неуверенные взгляды, они повиновались.

Фаррис представил себя и остальных этому Кайденсу Лунному Блеску, и принял его гостеприимное предложение.

— Подождите минуту, сэр, — сказал я. — Я обещал людям, что верну нас в лагерь сегодня вечером. Ничто не изменилось. Мы все еще можем…

Фаррис твердо мотнул головой:

— Парни устали, Стракен.

— Но некоторые из них нуждаются в надлежащем медицинском обслуживании. Как вы думаете, у них здесь есть чертова больничная палатка?

И снова вмешался Кайденс:

— Мы сделаем всё, что сможем для ваших раненых. У нас есть бальзамы и настойки, и наиболее важна наша вера в исцеляющий дух.

«Да, — подумал я, — несколько травяных микстур и немного воплей к небесам пришьют солдату Торну обратно его проклятую правую руку».

Но Фаррис не хотел продолжать эту тему.

— Позволив отдохнуть людям, мы сохраним их в лучшей форме, чем они были накануне перед марш-броском через эти джунгли.

Я задался вопросом, говорит ли он действительно о людях, или о себе. Фаррис получил сегодня в сражении царапину. Его левая рука висела на самодельной перевязи. Он не отставал от других, и не скулил — но я видел, что он теперь потеет и спотыкается, и скоро совсем упадет.

В любом случае, я не мог отказать ему в логике — даже если бы он не был моим начальником. Итак, восприняв моё молчание как знак согласия, генерал попросил Кайденса идти вперед, и приказал моим людям следовать за ним. Ко мне подошел Торн и я поймал его взгляд. Он все еще зажимал окровавленной рукой обрубок его левого запястья.

— Никаких возражений, парень, — сказал я ему. — Так или иначе, рука уже зеленеет. Наверняка слишком поздно спасать её. Должны обойтись аугметикой. Черт, когда-то у меня была цела чертова рука, оторванная земляной акулой Мирала, но вы же не слышали, чтобы я жаловался на это. Это — формирование характера.

Прогулка в деревню походила на переход в другой мир. Джунгли внезапно стали далеки, и было удивительно видеть, как дети играют на траве между хижинами. Некоторые из них прерывали свои игры, чтобы посмотреть на нас, когда мы проходили мимо.

В их широко открытых глазах было волнение и удивление, но не следа страха, хотя наш камуфляж, и множественное оружие, должно быть, представляли ужасное зрелище.

Фаррис ковылял в шаге от меня.

— Как они здесь живут? — спросил он. — Они позволяют детям играть на открытом воздухе, упокой Император, всего в нескольких сотнях метров от монстров, и отравы, и болезней, — при мысли об этом он вздрогнул. — Мы должны эвакуировать их, Стракен. Первым делом завтра утром. Им здесь не безопасно.

Генерал Фаррис, как вы должно быть уже поняли, не был одним из нас. Он был родом с Валидиуса, мира, где восемьдесят процентов населения принадлежали к монархии, и любили хвастаться этим. Если быть справедливым, то Фаррис сегодня утром сам пошел на линию фронта — какое-то мужество у него, должно быть, было. Так или иначе, во время сражения он был отрезан от своего полка и примкнул к нашему. Худой человек с одутловатым лицом, генерал явно был не приспособлен к условиям джунглей. Он очень радовался тому, что мы нашли убежище.

Кайденс провел нас в просторный центральный зал. Здесь было очень много его людей, все разодетые в белые одежды, разговаривали, смеялись и ели какие-то ягоды из общих больших мисок. Они освободили для нас места на скамьях и на подушках, и вручили нам фрукты, ломти душистого хлеба и кружки прозрачной воды.

Фаррис был в своей стихии, пожимая руку любому, кто выглядел более-менее важным, благодаря за доброту и обещая всё возместить. Я был счастлив оставить его трепаться.

Мои люди отнеслись с осторожностью к подаркам сельских жителей. Я бы познакомил с подошвой своего ботинка задницу любого, кто так бы не сделал. Мы, катачанцы, имеем хорошее природное чутьё на пищу и питьё; иначе давно бы уже вымерли к чертям. Вскоре мы убедились, что никто не пытался отравить нас.

Фрукты были сладкими и сочными, освежившими моё пересохшее горло. Я не мог не задаваться вопросом, почему я раньше не видел их на Бореалисе IV.

Вскоре мои люди смешивались с сельскими жителями, будто бы они были друзьями всю жизнь. Прислушиваясь к их беседам, я услышал много светской болтовни о Катачане и жизни в Имперской Гвардии, но ничего о наших гостеприимных хозяевах. Любые вопросы о себе они переводили на другую тему.

Потом Фаррис представил меня двум деревенским старейшинам — седым, с прямой гордой осанкой, но с теми же искрами веселья в глазах, которые я видел у Кайденса — и оказалось, что он раскрутил их на немного больше информации, по крайней мере.

— Они рассказали мне о легендах своего народа, — начал Фаррис. — Они полагают, что прибыли в этот мир в «большой небесной колеснице» тысячу поколений назад.

— Звездный исход?

Я знал, что ещё до эпохи варп-переходов некоторые из первых кораблей колонистов заблудились за пределами Сегментума Соляр, и стали потерянным для истории. Предполагается даже, что одно из таких судов принесло человеческую жизнь на Катачан.

— Их предки родились на Святой Терре. Они — люди Императора, как и мы, — сказал Фаррис.

— Кажется, что мы вместе делаем одно большое дело, и нам есть о чем завтра поговорить, — сказал один из старейшин. — А пока вы и ваши люди должны поспать. Мы освободим для вас этот зал встреч. Я вижу, что у вас есть скатки. Мы можем принести больше подушек и одеял, если пожелаете.

— Это было бы более чем хорошо, — ответил Фаррис. — Спасибо.

Кайденс и старейшины ушли, и я проворчал что-то о воспитании неженок. Фаррис вздохнул:

— Знаете, ваши люди не имеют ваших… преимуществ, будем так говорить. Вы слишком сильно на них давите.

Я не потрудился ответить на это. Никто со стороны не мог понять связь между мной и моими людьми. Они проползли бы через гнездо Катачанского Дьявола на голом животе, если бы я попросил их об этом. Это я знал наверняка.

— Отлично, молокососы, вы чертовски много уже понежились для одного дня. Шуруйте туда и начинайте расставлять ловушки по периметру деревни. И поосторожней с минами, сухостои. Мне нужны «лягушки», «стегающие ветки», что-нибудь, что устроит хороший чертов грохот. Грэвис, брось эту подушку! Метнулись, бездельники, или я сам должен все сделать? И как только вы закончите, я хочу, чтобы четыре добровольца отдежурили со мной первую смену. Мак-Дугал, Винс, Копачек, Гриф, это будете вы.

Мне не понадобилось много времени, чтобы найти отличную наблюдательную позицию на старом дереве прямо на границе джунглей. Его звездообразные листья испускали сильный эвкалиптовый запах, который маскировал мой аромат, и мой камуфляж был здесь более эффективным, чем у тех зданий позади меня.

Я распластался на животе на низкой, крепкой ветке с плазменным пистолетом наготове.

Теперь я был почти невидим. До тех пор, пока не пошевелю хоть одним мускулом, или издам звук. Но пока не было ни одной причины сделать это.

Что-то было не так.

Я не мог это увидеть, не мог услышать. Но знал, что что-то было. Кое-что там, на грани моих чувств.

Я затаил дыхание, вслушиваясь в малейшие звуки. Не было ничего. Только ночной бриз. Не поворачивая голову, я направил пристальный взгляд через прицел пистолета. Вновь осмотрел окрестности через инфракрасный фильтр, но снова ничего не было.

Проклятая бусинка вокса все еще была мертва. Я не мог предупредить других четырех часовых, не мог крикнуть им, не выдав своего расположения. Это не имеет значения, сказал я себе. Они также ощутили бы это.

В течение следующих пятнадцати минут я оставался недвижим — также, как и мои невидимые противники. Игра в ожидание. Это было по мне. Я мог ждать всю ночь.

Конечно, я знал, что дождусь.

Они сделали движение, наконец. Если бы я мигнул, то пропустил бы его. Я понял, что они не могли быть теми же самыми культистами, с которыми мы сражались несколько месяцев. Они были слишком, чертовски хороши.

Но я был лучше.

Это было едва заметным изменением в структуре темноты, хруст листика на земле. Я уже оторвал фраг-гранату от своей перевязи и большим пальцем выставил самую короткую задержку времени.

Она шлепнулась в траву в джунглях точно там, где я заметил изменение, и осветила ночь.

Я надеялся услышать крики, но вместо этого увидел тени, метнувшиеся от места падения гранаты, точно перед взрывом. Это были комковатые, скрюченные формы, которые, возможно, не имели ничего общего с людьми. Я сделал более десяти выстрелов, пока мой пистолет не нагрелся в руках. Я не мог сказать, попал ли я во что-то. Взрыв выбил мой ночной визор к черту. Но все же я знал одну вещь. Я должен действовать.

Я скатился с дерева и пополз по земле под градом лазерного огня из джунглей. Кем бы они не были — неважно, культисты или кто-то еще — у них было имперское оружие. По крайней мере, я заставил их обнаружить себя.

Притворно оступившись, я на мгновение замешкался, делая из себя мишень. Я надеялся, что противник будет действовать смело — и небрежно. Несколько шагов вперед, и они наткнутся на ловушку, которая, я знал, была натянута где-то между нами.

Неудача. Я узнал мягкий глухой стук, отдавшийся в моих пятках, и прыгнул под укрытие линии хижин передо мной. Взрывная волна от упавшей позади гранаты, подхватила меня в воздухе, окатила жаром, но придала дополнительный импульс моему прыжку. Я пролетел намного дальше, чем мои ноги, возможно, унесли бы меня. Тяжело приземлившись, я инстинктивно перекатился на мое аугметическое плечо, взявшему на себя основную силу удара. Я услышал, как что-то сломалось в нем, сервопривод зачихал и завыл, но не почувствовал потери его работоспособности и оттолкнувшись рукой от земли, отпрыгнул за обугленную хижину, скрывшую меня от нападавших.

Звук лазерных выстрелов, проносящихся над поляной, подсказал мне, что Копачек тоже вступил в бой. Я подумал двинуться ему на помощь, но знал, что должен держаться.

Я сменил пистолет на свой старый испытанный дробовик: примитивный, на взгляд некоторых, но надежный, и подходящий для стрельбы от бедра. Мои глаза привыкли к темноте, и я выглянул из-за хижины. Джунгли были снова тихи. Как ни в чем не бывало. Но эта тишина была лживой.

Противник все еще был там. Возможно, наученный опытом: сегодня вечером они узнали, что полковник «Железная Рука» Стракен совсем не промах. Они могли перегруппироваться, изменить планы. Но они не отступили. Я все еще чувствовал в воздухе их присутствие, подобное старческому зловонию.

Они ждали.

Вторая вспышка выстрелов застала меня врасплох. Но звучали они не от одного из сторожевых постов, а от зала встреч в центре деревни. После полусекундного замешательства я развернулся и бросился туда. Когда я добрался, люди выбегали из зала. Они все еще пожимали плечами, одевая поудобней куртки, повязывали банданы, проверяли оружие, но уже проснулись и были в боевой готовности, выискивая цели. Я схватил ближайшего из них — Левицкого — и приказал сменить меня на посту на краю джунглей. Послал следующего на помощь Копачеку — и попросил его вернуться с докладом о ситуации.

Солдат Грэвис зажимал новую рану. Оторвав его руку от его виска, я увидел знакомый красный рубец от лазерного выстрела.

— Что за дерьмо здесь творится? — закричал я.

Я влетел в зал и обнаружил остальных из моего взвода в замешательстве — и двух из них мертвыми на полу.

Над ними, с лазпистолетом в руке, стоял генерал Фаррис — он повернулся ко мне, его плечи сразу поникли, и я понял, что он сделал. Он застрелил их. На миг в зале повисла напряженная тишина, а затем Фаррис начал оправдывать свои действия:

— У меня не было выбора. Они ругались, кричали, стреляли во все стороны. Этот набросился на меня с ножом. Он говорил безумные вещи, называя меня монстром. Я думаю… Я думаю, что культисты достали их.

— Нет! — Протест сам слетел с моих губ. — Черта с два!

Одно дело видеть товарища, погибшего в бою, умершим за то, во что он верил. Но это… Это было бессмысленно. Я чувствовал внутри себя холод. Я чувствовал себя ошеломленным.

Я чувствовал себя разгневанным.

Я помнил, как хорошо Мейерс сражался тем утром, смеялся, погружая по локоть руку с ножом в кишки культиста. Я помнил, как Валленски был очень горд, когда на прошлой неделе, парни дали ему заслуженное имя. «Гвоздь», вот как они назвали его.

— Они были отличными парнями, моими людьми. Вы не имели права.

Глаза Фарриса потемнели:

— Мне напомнить вам, полковник, кто здесь старший офицер? Вас здесь даже не было. Вы не знаете, что…

— Я знал их, сэр. Я знаю моих людей, и эти двое были одними из лучших.

В зале повисла гнетущая тишина. Все глаза были устремлены на меня и генерала. Однако, мои слова вызвали вызывающе-хриплые одобрительные возгласы товарищей убитых солдат.

— Любой из этих солдат отдал бы свою последнюю чертову каплю крови за Императора, — продолжал я. — Это, должно быть, был… Они, должно быть, подхватили какой-нибудь вирус. Лихорадку. Это и заставило их видеть нечто.

— Несмотря на причины их поведения, они угрожали всем нам. Я должен был действовать.

— Вы даже не знали их чертовых имен!

И вновь воцарилась тишина, между нами почти осязаемая.

Её нарушил тихий голос. Кайденс Лунный Блеск вошел в зал, подошел и обратился прямо ко мне. Это беспокоило меня больше, чем любое событие этой ночи.

— Соглашение нарушено, — сказал мальчик.

— Что, черт возьми, это означает?

— Кровь пролилась. Теперь они не успокоятся, пока не прольют кровь в ответ.

— Кто не успокоится? Культисты? — спросил Фаррис.

Кайденс мотнул головой.

— Джунгли порождают намного более худших, чем эти заблудшие души. Там есть чудовища. Монстры, которых нельзя увидеть, но чье присутствие, тем не менее, можно почувствовать.

— Да, отлично, спасибо за предупреждение, — сказал я, — но эти ваши "монстры" уже попробовали разнести меня на куски.

Кайденс бросил на меня острый взгляд — и, на мгновение, его внешнее спокойствие слетело, и я мельком увидел кое-что более темное под ним.

— Они не стали бы нападать на вас, это была самооборона.

Потом, успокоившись, он продолжил:

— Мы пригласили вас в нашу деревню, наш дом, потому что мы ощутили ваши благородные души. Взамен мы просили только, чтобы вы оставили вашу войну за нашими дверями.

— Я не знаю, знаешь ли ты об этом, парень, но ваши монстры окружили эту деревню, — ответил я.

— И теперь они могут войти сюда, когда им захочется. С восходом солнца, все, что мы построили здесь, станет пеплом. Никто не выживет.

— В глаз грокса! — выплюнул я. — Те, снаружи, неважно, кто они — они теперь имеют дело не с мирными простофилями. Если они хотят эту деревню, они должны будут пройти через нас, чтобы получить её.

— Полковник Стракен верно подметил, — вмешался Фаррис. — Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы защитить вас.

— Вас меньше тридцати. Их — легион.

— Но у нас преимущество в защите, — сказал я. — Мои парни могут держать противника в страхе до рассвета.

— И как только взойдет солнце, мы отведем вас — всех вас — в безопасность. У нас есть армия менее, чем в двадцати километрах отсюда, — сказал Фаррис.

Кайденс склонил голову:

— Как пожелаете.

Следующие полчаса прошли в лихорадочной деятельности.

Я устроил охрану вокруг деревни, и на сей раз себя не назначал в дозор. Я хотел быть там, где был необходим. Я послал Барругу и Стоуна по хижинам сказать, чтобы люди упаковывали вещи и направлялись в центральный зал. Они будут там в большей безопасности. Генерал Фаррис остался в зале — это его выбор. Кто-то же должен организовать всё там, заявил он.

Я опросил Копачека. Его история была похожа на мою — за исключением того, что, в его случае, враг начал стрелять первым. Как и я, он не сумел хорошенько их разглядеть. Я послал его, Мак-Дугала, Винса и Грифа, отхватить час сна в одной из свободных хижин. Фаррис был прав в одном: мои люди были самыми крепкими чертовыми сынами грокса в Империуме. Иногда было легко забыть, что у них нет ящиков с запчастями, чтобы постоянно быть в движении.

Я не забыл о Валленски и Мейерсе. Мы отомстим за их смерть, и очень скоро. А пока я попросил каждого человека следить за своим напарником по дозору — и вызывать медика, если почувствуют, что джунгли начинают забирать его.

Ночная тишина нарушалась только редким криками птицы, и более громкими криками намного больших и опасных существ в джунглях. Солдат Торн лежал на животе рядом с маленькой квадратной хижиной, его крепкое тело было замаскировано длинной травой. Ствол его лазгана, лежавший на земляной насыпи, выискивал цели. Я торопливо подбежал к нему, нагнув голову, и присел на корточки возле него. Я еще не успел открыть рот, а он уже рассказал мне обстановку:

— Ничего, сэр. Никаких признаков противника. Возможно, вы дали им понять, перед кем они стоят, и…?

— Они — там, — прервал я его. В моей жизни я редко был более уверен в чем-то.

— Вы думаете..? Тот мальчик, сэр, что он сказал… Он был прав? Мы имеем дело с… монстрами? Демоны, или..?

— Поверь мне, парень, я видел достаточно монстров в моей жизни, и ни один — ни один, черт возьми, из них — не продержался бы две минуты в схватке с Катачанским Дьяволом, или мог бы пробраться через участок обстрела живым. Так что не надо начинать трястись в ботинках только потому, что увидели сегодня несколько капель крови и услышали какую-то проклятую сказку.

— Нет, сэр. Только это… Полковник Стракен, сэр, что-то не так? Вы… Вы потеете.

Я оторопел:

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Что… Что вы сказали? — спросил Торн.

Внезапно он оперся в землю перевязанным обрубком его левой руки, оттолкнулся и вскочил на ноги, отстраняясь от меня. Его глаза в страхе расширились, его голос был громок — слишком громок. Он наверняка выдал наше положение.

Я схватил его:

— Солдат Торн, смирно! Ты ведешь себя как чертов младенец. Черт, я знаю, что ты недавно вылез из подгузников, но…

— Заберите это, сэр. Заберите это!

— Прошу вашего чёртового прощения, солдат?

Теперь мы оба стояли, и Торн сумел направить дрожащими руками свой лазган мне в голову. В ответ я поднял свой дробовик — инстинктивная реакция — но вид товарища в прицеле сильно потряс меня.

Я опустил оружие и поднял руки:

— Слушай, паренек. Ты не в себе. Ты болен. Как Валленски и Мейерс — они были больны. Но ты можешь бороться с этим.

— Я не верю… Это тест, верно? Скажите мне, что это — тест. Не делайте меня…

— Как ты думаешь, почему ты здесь? Ты думаешь, что у меня вошло в привычку брать каждого нового сопляка на обучение в мой взвод? "Барракуда" Крик на Башне считает что ты — следующий проклятый Слай Мэрбо. Ты собираешься доказать, что он неправ?

— Лихорадка! — крикнул он и, на мгновение, я подумал, что достучался до него. — Это, должно быть, лихорадка заставляет вас говорить подобные вещи. Пожалуйста, сэр, только… опустите ваше оружие. Я не хочу стрелять в вас, но клянусь именем Императора, если мне придется…

Его предупреждение было прервано шквалом лазерного огня, и это было именно тем, в чем я нуждался. Я схватил Торна прежде, чем он смог сказать что-то еще, мы упали на землю и лазган вылетел из его рук. Я спас его жизнь, мои инстинкты и острый слух отреагировали за полсекунды до новой очереди вражеского огня, только что пронесшейся из джунглей.

В благодарность Торн изо всех сил старался убить меня.

Я прижал его коленом, мешая ему вытащить свой нож. Но пальцы другой руки Торна туго сдавили моё горло. Он был сильнее, чем казался.

Но не для моей аугметической руки, конечно. Я освободился из его захвата, сломав при этом несколько костей. Торн с пеной у рта орал проклятия, дико метался, пытаясь сбросить меня. Между тем, я знал, что неприятель точно не будет сидеть без дела, словно скованный. Им не надо было просить лучшего отвлечения, или более легких целей, чем два чертовых идиота, ссорящихся на открытом месте.

У меня не было иного выбора, кроме как покончить с этим. Быстро. Я уже слышал ответный огонь моих людей, и это быстро становилось опасным.

Я перехватил свой дробовик, пытаясь прижать дуло под подбородок Торна. Конечно, у меня не было никакого намерения стрелять в него. Если бы он был в здравом уме, то он знал бы это. Вместо этого он приложил все силы, чтобы отодвинуть оружие от себя. Я позволил ему это сделать, и в тоже время огорошил его своим металлическим кулаком.

Удар вырубил Торна, и оставил вмятину в левой части его черепа, для устранения которой, вероятно, потребуется металлическая пластина. Этот ребенок выбрал сегодня свой путь, и, видимо, закончит как я.

Пока мы боролись, противник пришел в движение.

Они появились, выбежав с криками из джунглей, стреляя и уклоняясь от всех наших ловушек. Мои люди неистово стреляли в них, но небольшой припадок Торна оставил широкую брешь в нашей обороне — и противник точно знал, где были наши дозоры.

Я был проклятой легкой добычей. Я не знал, почему я не был уже мертв — но, поскольку я им не был, я полагал, что я могу потратить секунду, другую, чтобы поднять обмякшего Торна на плечи, и отнести его в укрытие. Никто не будет оставлен, пока я могу помочь.

Мои люди сошлись с захватчиками, вопя остальной части взвода, чтобы поддержали их. Я положил Торна на землю позади хижины. Я не стал проверять, как он. На это не было времени. Я должен вернуться в бой. Я помчался назад, к моим людям, направив на противника свой блестящий дробовик. Зубы императора, как они были уродливы! Я еле сдержался, чтобы не блевануть при виде них.

Когда-то они были людьми, это единственное, что я мог сказать. Культисты, без сомнения, некоторые из них все еще одеты в лохмотья черных одежд.

Кайденс был прав. Теперь они были монстрами. Их плоть текла как воск, превращая в отвратительные формы. Оружие было вплавлено в торсы, сплавившиеся вместе пальцы, головы, утонувшие в грудной клетке. Некоторые из монстров — мутантов — вырастили новые члены, из ребер, из спин, даже из голов. У некоторых было шесть глаз, четыре носа, или рты в животах. Они были покрыты пучками коротких, темных волос, пузырями и кроваво-красными прыщами.

И они превосходили нас численностью примерно пять к одному. У нас не было шансов выжить без небольшого подобия дисциплины, поэтому я начал раздавать приказы:

— Барруга, целься в гнусные глаза. Нет, в другие глаза! Зубы императора, у этого лицо как задница грокса, а воняет еще хуже. Гриф, проснись, ад тебя забери, ты потерял бы свою проклятую башку, если бы я не пристрелил этого позади тебя. Живей, копуши, я хочу, что бы вы сомкнули ряды и двигались прямо на их проклятые рожи. Марш, перестань держать тот нож так, словно ты завтракаешь. Одной рукой заткните свою жопу, а другой сражайтесь. Копачек, где этот проклятый огнемет? Я хочу ощущать ноздрями запах горящих мутантов!

За эти годы я узнал о мутантах одну вещь: они могли быть сильными — некоторые из них чертовски сильными, — но редко быстрыми. Они неуклюжие, неповоротливые. Бросаются в бой массой, почти не осознавая. При этом имея мозговую активность как у кровяной осы в период течки.

И поначалу казалось, что эти мутанты были такими же.

Я был прав насчет массовости. Это было самыми безопасными. Это мешало их снайперам, на краю схватки, целиться в нас, или использовать гранаты, не опустошая собственные ряды.

Итак, мутанты так сильно наехали на меня своими сочащимися ядом когтями, пытаясь дотянуться до моего горла уродливыми клыками, что я едва могу отрицать это — старая разбитая боевая кляча начала сдавать позиции. Я всегда полагал, что если я потерял в быстроте, то выиграю за счет своей толстой чертовой шкуры. Даже в бою подобном этому, я ожидал бы получить несколько порезов и ушибов. Но не на сей раз. На сей раз я был словно очарован. Как те проклятые одержимые, я не мог взять себя в руки.

И все же…

И все же, однако, мои удары ножом в цель не попадали. Мутанты мастерски уворачивались и уклонялись. И всякий раз, когда мне казалось, что я попаду в цель, и начинал нажимать курок, цель уходила, уносилась вдаль, и в поле зрения оставались только товарищи.

Моим людям было не лучше, чем мне. Они порубили нескольких восколицых, сломали несколько поганых черепов, не более того. И они получили удивительно мало ран, только мелкие порезы тут да там. Это походило на… словно мутанты с нами играли.

Оскорбленный и разгневанный, я бил ногами и локтями, рубил по широкой дуге ножом, колотил прикладом дробовика как дубинкой, но всё было впустую. Поэтому я пошел на сознательный риск. Я сделал то, о чем кричал каждый нерв в моем теле.

Я прыгнул на ближайшего мутанта, и вспорол его горло, вся моя неудовлетворенность выплеснулась в жестком лающем смехе, когда его горячая кровь обрызгала мое лицо. Моё первое убийство за ночь. Но сделав этот прыжок, я оказался открытым, мой правый фланг стал незащищенным.

Я ожидал почувствовать в своих ребрах когти и умереть в муках, но удар не последовал. Мои предчувствия меня не обманули. Мутанты хотели не убить нас. А кое-что похуже, чем это.

— Они хотят взять нас живыми! — закричал я. — Ну, просто они прежде не встречали Катачанских Джунглевых Бойцов. Время усилить игру, бездельники. Покажите этим мутировавшим ублюдкам, что не уступим и не сдадимся, пока все тут, чёрт возьми, не поляжем!

Воодушевленные, парни с ревом последовали моему примеру. Они яростно сражались, не заботясь о собственной безопасности, лишь бы нанести урон врагам.

Смена тактики застала мутантов врасплох. Они были выведены из равновесия, шатались и падали словно кегли. Я понимал, что это не надолго.

Они, должно быть, опознали во мне лидера, потому что теперь кружили вокруг меня, хватая грязными лапами. Я сделал несколько хороших ударов, но потом сильные руки обхватили меня сзади, и холодное, липкое щупальце схватило мое левое запястье и выкрутило, чуть не сломав. Дробовик упал из моих онемевших пальцев. Моя рука с ножом… которая была сильнее, чем думали мои противники.

Мгновение казалось, что они эту борьбу — моя аугметическая рука против трех одержимых — по любому проиграют. Но потом суставчатая конечность — или, как я подозреваю, хвост — хлестнул меня по ногам, кое-что тупое и твердое ударило по затылку, и я сваливался на спину.

И первая вещь, которую я понял, пока в глазах мелькали звезды, пока я боролся, чтобы не отключиться и встать, по крайней мере, на колени, что мой нож — мой Катачанский Клык — был действительно вывернут из моей руки.

Кто-то заплатит за это!

Мутанты вырисовывались надо мной смутными очертаниями. Я насчитал семерых. Или может только шесть: я не был уверен, что у одного не две головы. Они кричали на меня на языке, который я не мог понять, но который звенел каждым моим нервом, словно струнами арфы из кишок грокса. Я не сомневался, что они выкрикивали самые мерзкие богохульства, и все, что я хотел сделать, это заткнуть их, остановить эти ужасные, ненавистные слова, льющиеся в мир.

Граната холодила мою руку и успокаивала. Это придало мне сил, привело в чувства. Я знал, что это разорвет мое тело. Я знал, что на сей раз даже самый квалифицированный хирург будет не в состоянии сшить меня. Но славная смерть была предпочтительней поражения. И смерть, которая заберет шестерых — или семерых — моих врагов со мной…

И тут, без причины, мутанты ушли. Отступили. Снова растворились в джунглях, едва видимая рябь отмечала их отход. Возобновился тихий ритм джунглей; я, пошатываясь, встал. И увидел многих своих людей, делающих то же самое, и выглядящих столь же смущенным, как и я.

— Сколько раненых? — спросил я.

Было только несколько, но это не решало проблему с восколицыми. Это не имело никакого смысла. Мутанты победили!

Они оставили за собой горстку искалеченных тел. Я посветил на одного, будто этот мертвец мог выдать мне тайны, которые хранил при жизни. По внешнему виду мутант был похож на ящерицу, разветвленный язык, вывалившийся из его открытой пасти, шипастый хвост, обвившийся вокруг его лодыжек. Его вид причинял боль моим глазам. Я мигнул и повел пристальный взгляд по траве, пока не обнаружил более привлекательное зрелище.

Сначала я не смел этому верить. Мой нож. Мой Катачанский Клык. Полметра холодной стали, потускневшей от долгого использования, но, тем не менее, самая дорогая для меня вещь в этом проклятом мире. Продолжение меня, часть моей души. И мутанты оставили его, воткнув вертикально в землю. Почти… с уважением.

Я провел много времени, стоя на коленях возле ножа, смотря на него, прежде, чем взял его, вытер и вернул в ножны.

Я провел много времени, думая, что бы это могло означать.

Двадцатью минутами позже я вернулся в зал встреч пободаться головами с Фаррисом:

— Мы должны отсюда убираться. Мы не можем ждать до утра.

Генерал Фаррис тряхнул головой:

— Сначала мы здесь закончим, Стракен. Мы не будем делать ночью марш-бросок через джунгли.

— Люди справятся с джунглями.

— Может быть они и смогут, но сельские жители…

— Если мы остаемся здесь, и мутанты снова нападут, я не смогу гарантировать, что мы сдержим их. Наша единственная надежда состоит в том, чтобы захватить их врасплох, прорваться через их шеренги и продолжать движение.

— С противником, наступающим на пятки?

— Доберемся до базового лагеря, тогда и поразглагольствуем, — сказал я. — С парой взводов мы можем вернуться назад и спалить всех чертовых хаоситских ублюдков…

— Но сельские жители, солдат! Среди них есть старики. Есть дети. Они не смогут идти с нами в ногу.

— Ну что ж, потеряем нескольких гражданских. Лучше это, чем…

— Нет, — настаивал Фаррис. — Мы будем придерживаться моего первоначального плана. Вы сказали, что не было потерь при первой атаке.

— Просто мутанты не пытались убить. Они думали, что смогут взять нас живьём. Теперь они узнали нас получше.

— Если бы я не знал вас получше, то задался бы вопросом, а не потеряли ли вы свою смелость.

Во второй раз за эту ночь, я подавил желание заткнуть кулаком проклятый самодовольный рот этого проклятого Валидианского выскочки. Стиснув зубы, я процедил:

— Вы просите, чтобы я жертвовал своими людьми, всем моим взводом, ради явно проигрышного дела.

— Вы получили ваши приказы, полковник Стракен, — холодно сказал генерал.

За час до рассвета противный птичий щебет нарушил утреннюю тишину. От долгого лежания мурашки ползли по моим старым костям, и мне хотелось ощутить солнечное тепло — любого солнца — в последний раз.

В джунглях ничто не двигалось. Однако, и я был в этом уверен, тени стали длиннее. И более темными. Глубокая, неестественная темнота. Мутанты — монстры — собирали силы, увеличивая численность.

Мой живот свело от страха. Это не походило на меня. Терпение Катачанца — его самая большая сила. Но сегодня вечером это не ощущалось. Ощущалось, что мы только откладываем неизбежное.

Мои мысли возвращались к моему последнему разговору с Фаррисом, и я чувствовал, что моя кровь вскипает. Но теперь я кое-что понял. Генерал попал в точку. Не по поводу меня — «Железная Рука» Стракен не чертов трус. Но я не хотел оказаться снова перед мутантами. И все же я был здесь.

Я не мог объяснить почему. Это скручивало мои кишки. Зудело в моем мозге. Инстинктивно я чувствовал, что что-то здесь было не так, что-то, что я упустил. Вспоминая события ночи, я понял, что зуд был всю ночь. С тех пор, как я увидел это проклятое место.

Итак, что я делаю здесь? Жду атаки, от которой не смогу защититься, жду смерти? Я следовал приказам. Но Император знает, в свое время я бросал вызов достаточно многим тупоголовым генералам. Я вогнал бы свой нож в проклятое сердце Фарриса и был бы рад сделать это, если бы знал, что это спасет хотя бы одного из моих парней. На сей раз проблема была в том, что я не знал, хочу ли этого. Я не знал, что лучше сделать.

Или может быть сделал. Может быть, на каком-то уровне, я знал все наперед.

Может быть, я просто должен послушать своё нутро.

Я встал на ноги, и пошел к джунглям, трава шелестела под ногами.

Когда я миновал самые дальние хижины деревни, я почти ощущал сотню лазганов, нацеленных в меня. Я был у них на виду, во власти этого оружия — но, ни одного из них не выстрелило. Я наклонился и положил свое оружие на землю, снял с плеч рюкзак и патронташ, и бросил их рядом. Наконец, я поднял руки, чтобы показать, что они пусты.

Меня почти душили слова, которые я должен был сказать, слова, которые я вообще не думал, что вылетят из моего горла. Я не поднимал голоса — в этом не было нужды:

— Меня зовут полковник Стракен, и от имени Второго полка Катачанской Имперской Гвардии — от имени Самого Бога-Императора — я предлагаю вам мою безоговорочную сдачу.

Прошла минута — долгая, тревожная минута — прежде, чем что-то случилось.

Потом я услышал слева шелест листьев, и почти человеческая фигура отделилась от листвы. Оно приближалось ко мне с поднятым лазганом, и я чувствовал, что мои кулаки сами собой сжались.

Теперь мутант был возле меня. Я отшатнулся от его тошнотворного дыхания. Оно заговорило со мной, на том же самом нечестивом языке, что и прежде, и мне всей душой хотелось наброситься на него. Я хотел бить, пинать, плевать, тыкать ножом и вырезать своё имя на его отвратительной груди.

Вместо этого я смотрел, как мутант дал знак своим товарищам. Один за другим, они выступили из джунглей позади него. Каждый был отвратительным, и их общий вид только увеличивал это чувство.

Позади меня прозвучал единственный выстрел лазгана. Мутант упал, сжимая плечо.

— Не стрелять, черт возьми! Это — приказ! — закричал я. — Никто не должен вступать в бой с этим… противником. Им нужны не мы.

Мутанты подняли своё оружие, но теперь вновь его опустили. Я не мог смотреть им в глаза, любому из них. Я чувствовал себя больным, и моя плоть ползла, словно меня опустили к огненным муравьям.

И теперь мутанты шли, волоча ноги, мимо меня — десяток, два десятка, три — в деревню. К залу встреч.

Я увидел Мак-Дугала и Стоуна, вскакивающих на ноги, чтобы убраться с пути мутантов, и вытащивших ножи, борясь с желанием пустить их в дело. Я был им благодарен. Они доверяли мне. Даже несмотря на то, что они знали — любой из моих парней, наблюдавших эту сцену из своих позиций, знал, — что я, должно быть, лишился своего крошечного рассудка. Может быть, так оно и было.

Но, так или иначе, я чувствовал себя хорошо. Так словно сделал что-то разумное. В первый проклятый раз за эту прошедшую ночь, чувствовал себя правильным. Позади меня — я почувствовал знакомый порыв жара и пламени — гранаты мутантов снесли зал встреч.

Сельские жители, должно быть, услышали их приближение — но у большинства из них не было времени, чтобы убежать. Выжившие наступали, выскакивая из огня и вздымающегося дыма. Я видел стариков и мальчиков, их лица, потемневшие и искаженные ненавистью и гневом. Трудно было поверить, что они были теми же самыми мирными людьми, с которыми мы делили пищу. Селяне надвигались на мутантов с сердитым ревом, бешено стреляя из лазганов, стремясь уничтожить вторгшихся.

Мутанты были безжалостны. Половина сельских жителей была расстреляна прежде, чем они смогли сделать пару шагов. Оставшиеся набросились на нападавших, но, не имея простых навыков боя, были быстро разорваны когтями. Их крики заполнили поляну, заглушая звуки сражения и лазерных выстрелов. Это было не тем, что я хотел бы видеть, но я принуждал себя передвигать ноги, подходя ближе. Потому что я должен был видеть это. Я должен был знать.

Я остолбенел от разворачивающегося ужаса, но мои старые боевые инстинкты меня не покинули. Кто-то подошел ко мне сзади. Я уклонился, сделал захват и перебросил его через плечо. Фигура быстро перегруппировалась, вскочив на ноги. С ужасом я увидел, что это был генерал Фаррис. Левая сторона его лица была сожжена. Он, должно быть, испытывал невероятную боль. Он проклинал меня, называя всеми проклятыми именами, которые мог вспомнить, и ярость давала ему силу, которую я никогда от него не ожидал. Я, возможно, немного помедлил, потому что он сумел двинуть ногой мне в живот и впечатать меня в стену хижины.

— Это не то, на что похоже, — выдавил я. Слова даже для меня казались жалкими.

Фаррис шел на меня с вытаращенными от ярости глазами и нацеленным пистолетом:

— Я знал, что всё идет к этому. Я наблюдал за вами, Стракен. В вас нет дисциплины, субординации. Я сносил ваши дерзости лишь потому, что это был ваш полк. Но я всегда знал, что вы были в одном шаге от предательства, от измены всем нам. Я должен был еще час назад всадить этот болт вам между глаз.

Внезапно бой стал казаться очень далеким, и в тот миг существовали только я и генерал.

Я, возможно, оставил бы его в живых.

Но пара лучей из лазганов ударила Фарриса в спину, судорожно вздохнув, он замер, а затем рухнул на землю.

Выйдя из тени, солдат Винс наклонился над упавшим телом генерала и сухо произнес:

— Он мертв. У меня не было иного выбора. Он набросился, крича, на вас. Он говорил безумные вещи, называя вас чудовищем.

Я вспомнил, что Винс был другом Валленски. Я благодарно кивнул ему головой и отпустил.

Сражение было почти закончено.

Сельские жители сражались до конца, но осталась небольшая горстка. Это — это была — кровавая резня. И большая её часть была моей заслугой. И в тот миг я еще раз почувствовал себя виноватым.

Но только на миг.

Зал встреч все еще горел — и там, где пламя вспыхивало на лицах немногих последних из воюющих сторон, местных и нападавших, происходило изменение. Сначала я моргал и приглядывался, неуверенный, что мне это не показалось. Но я не мог отрицать то, что видел.

В свете очистительного огня ложь лунного света была окончательно рассеяна, и обнажилась правда.

Лишь несколько дней спустя я услышал эту историю с другой стороны. Полковник Кэррэвэй пришел навестить меня на больничной койке, где меня вновь залатали, и рассказал, насколько я был удачлив.

Как оказалось, эксплораторы оставили на орбите Бореалиса IV исследовательские зонды — и техножрецы в штаб-квартире наслаждались осмотром поверхности планеты. Они хотели сделать тактическую карту, определить места нескольких опорных пунктов культистов. Вместо этого они обнаружили целое чертово поселение там, где до этого были только деревья.

Кэррэвэй и я решили, что деревня, должно быть, появилась на сканерах приблизительно в то же время, когда я и мои люди нашли её. Словно, перейдя её границу, мы разбили некие скверные чары.

Так или иначе, но в результате Кэррэвэю понадобился кто-то для разведки — и, так как половина моего полка уже искала меня и мой взвод в той области, они и были посланы вперед.

Кавальский, один из моих самых жестких, самых опытных сержантов, возглавлял разведывательный рейд. Он нашел деревню достаточно быстро — но его первые впечатления от неё были совершенно отличны от моих. В его рапорте описаны полуразрушенные лачуги, стоящие на опалённой земле, искривленные деревья с гниющими плодами, и гнилая вонь в воздухе, от которой хотелось блевать.

Я не знаю, почему Кавальский и его люди увидели правду, а я нет. Может быть, выворачивающее разум мумбо-юмбо Кайденса не могло затронуть сразу всех нас. Может быть, поэтому это плохо сработало на Валленски и Мейерсе, или на Торне. Или может быть, этот чертов псайкер изначально хотел столкнуть в бою Катачанцев с Катачанцами.

Кавальский послал пару разведчиков по периметру деревни. Они вернулись с сообщениями о ловушках, и часовых, скрывающихся в деревьях. Даже когда некоторые солдаты обменялись выстрелами с часовым, они не смогли идентифицировать их. Я был для них тенью.

И лишь когда люди Кавальского выскочили из укрытия и напали на нас, они увидели, кем мы были. Вот почему они лишь оборонялись, стараясь не ранить нас, хотя мы пытались их убить. Сам Кавальский повалил меня на землю, и не без помощи других. Он пытался достучаться до меня, но не смог заставить меня понять.

Мы думали, что сражаемся с зараженными хаосом мутантами. На самом деле мы были теми зараженными. Я буду часто вспоминать, что это я был тем, кто убил Вейссмюллера, и смеялся, перерезая его горло. Неизменные приказы говорят, что Кавальский должен был меня тут же пристрелить.

Но он в меня верил больше, чем в них.

Как только чертовы медики поставят меня на ноги, мое время на Бореалисе Четыре закончиться.

По крайней мере, я так думал.

Мы всесидели вокруг согревающего костра, в окружении видов и звуков джунглей. Но это не было знакомым пейзажем Катачана — это все еще был отмеченный Хаосом мир, и разрушенная деревня вокруг была лишь одним из напоминаний об этом.

Я был единственным, кто увидел его.

Не знаю, что заставило меня посмотреть, почему я захотел в тот миг отвести глаза от угасающего костра. Но он был там, стоящий в тени хижины — ветхой, съеденной червями хижины, теперь я мог сказать так. После всего, что случилось, он казался невредимым, его одежда все еще была белой и чистой. Кайденс Лунный Блеск.

Он наблюдал за мной.

Потом он развернулся и ускользнул — я должен был поднять своих людей, но теперь это было лишь между ним и мной.

Я последовал за ним один.

Проблема была в том, что малец оказался быстрее, чем я ожидал. Мы уже достаточно далеко забрались в джунгли, когда я смог догнать его. Честнее будет, если скажу, когда он остановился и подождал меня.

— Полковник Стракен. Я знал, что лишь вы последуете за мной. Покинете передовую. Вы всегда делаете то, что вам хочется.

Я был не в настроении разговаривать. В моей руке уже был нож. Мне только было жаль, что я оставил свой дробовик в деревне.

Я прыгнул на своего насмехающегося противника. И промахнулся.

Я не видел, чтобы он двигался. Секунду назад Кайденс был передо мной, а теперь он был в нескольких шагах левее. Я чуть не упал и схватился за ветку, чтобы восстановить равновесие. Она сразу ощетинилась ядовитыми шипами. Если бы я схватился за неё своей живой рукой, а не аугметической, то я бы быстро очутился на пути к чертовой могиле.

Я оторвал ветку от её воздушных корней и перехватил подобно кнуту, но вновь моя цель была совсем не там, где я думал, что она находиться.

— Ваши люди не здесь, полковник, — сказал Кайденс. — Вы были слишком самонадеянными и ушли слишком далеко от них. Они не услышат ваши крики.

И внезапно он выбросил вперед руки — и хотя он не был достаточно близко, чтобы коснуться меня, я почувствовал, будто меня ударили. Невероятный удар поразил меня, и Кайденс был достаточно быстр, чтобы получить преимущество. Последовало еще больше ударов — один, два, три раза по голове, один в живот. Меня отбросило в колючий куст, и я повис на его тонких ветвях. Тысяча крошечных насекомых накинулась, чтобы нажраться моей крови.

— Хочешь услышать мой крик, малыш? — крикнул я, рывком освобождаясь от цепких ветвей. — Как насчет того, чтобы вытащить чертиков из моей головы? Перестань заставлять меня видеть вещи, которых нет, и которые стоят передо мной как… как… ты сейчас.

Кайденс лишь улыбнулся. Он снова шевельнул рукой, и моя левая нога сломалась. Я чуть не задохнулся от боли, но не показал этого, отказав ему в удовольствии. Сжав зубы, я перенес свой вес на правую ногу, и продолжил двигаться к нему.

— Я не просил об этой бойне, — сказал Кайденс. — Я был доволен своим крошечным владением, и горсткой последователей, которые хотели что-то делать для меня. В течение многих столетий мы скрывались от внешнего мира. До тех пор, пока вы, по прихоти жестокой судьбы, не наткнулись на наше надежное убежище.

Я ткнул в него ножом. И снова промахнулся — он был слишком быстрым, чтобы даже засечь его.

— Твои последователи были мутантами. Извращенные безумцы. И ты обманом заставил меня есть с ними. Ты заставил меня думать… Ты заставили меня видеть моих собственных людей как…

Я зарычал от обиды, мой гнев взял надо мной верх. Я широко рубанул ножом, надеясь достать мою цель, где бы он ни был. Лезвие просвистело в пустом воздухе, и внезапно он оказался позади меня.

— Я знал, что, как только вы найдете нас, то придут еще больше вашего вида, — сказал он. — Я не мог затуманить сразу очень много разумов. Я надеялся, что будет достаточно заставить лишь вас видеть моих последователей друзьями, а ваших товарищей теми, кого вы больше всего ненавидите.

— Но ты не взял в расчет меня.

— Нет. Нет, не взял. Но за всё, что вы сделали мне той ночью, полковник Стракен, вы заплатите своей жизнью.

Он сделал резкое хлещущие движение рукой, и моя нога снова сломалась. Щелчок пальцами, и моё левое плечо вывихнуто. Кайденс вытянул правую руку, сформировал пальцы в подобие когтя, покрутил запястьем, и что-то закрутилось во мне.

Меня скрутило от боли, нечем было дышать, но я решил сократить разрыв между мной и моим мучителем, даже если для этого я должен был бы ползти на руках и коленях:

— Думаешь, что сможешь прикончить меня? Хорошо… удачи, малец. Лучшие монстры, чем ты…

Я чувствовал как ломаются мои ребра, одно за другим. Моя аугметическая рука трещала и шипела, превратившись в мертвый груз, висящий на моем плече. Я лежал на земле джунглей, не понимая, как я там оказался. На моих глазах были слезы, а в горле кровь. И пробившись сквозь туман черных и красных пятен, я увидел, как Кайденс ударил кулаком, и почувствовал, словно он пробил справа мою грудь и сдавил мое чертово сердце.

И тут случилось кое-что удивительное.

Я почувствовал тепло восходящего солнца, увидел первый его луч, проникший под купол джунглей надо мной. И там, где красные лучи коснулись моего противника, они показали его настоящее обличие, так же, как пламя огня в деревне.

Кайденс Лунный Блеск — мальчик в белой одежде — исчез. Но в нескольких шагах позади него, выявленный солнечным светом, вихрился ужас.

Я не мог видеть всего монстра. Части его все еще были скрыты от меня в тени. Но я мог разглядеть грубую фиолетовую шкуру, шесть конечностей, которые, возможно, были рукам или ногами, и зияющую, слюнявую пасть, которая, казалось, занимала всю огромную голову монстра — или демона.

Я мог разглядеть единственный красный глаз, громоздящийся над огромной пастью. И он уставился на меня, поскольку понял, что я увидел его при ярком свете.

Поскольку мой Катачанский Клык лег в здоровую руку.

Поскольку он полетел прямо в эту большую, яркую цель.

Это был бросок всей жизни. Мой клинок ударил точно в глаз демона, проникая в его черный зрачок. Он вошел по рукоятку. И демон, который был Кайденсом Лунным Блеском, секунду смотрел на меня, с выражением, которое я бы назвал удивлением.

А затем он взорвался ливнем фиолетового пепла.

Я не знаю, сколько часов я пролежал лицом вниз там, в джунглях.

Я не мог поднять головы, не мог шевельнуть ногами без боли в сломанных костях. Мои внутренности были словно желе, и большая часть моей аугметики была сломана. Я умирал.

И если я не смогу в скором времени уползти, то много хищников, собравшихся, как я знал, в густом кустарнике, с готовностью и нетерпением жаждали помочь в моем последнем пути.

Я не волновался. Я был далек от этого.

Я знал, что мои люди были поблизости. Я знал, что они не прекратят искать меня. И знал, что, независимо от того, что для этого потребуется, они найдут меня. Они отнесут меня к хирургам, так же, как они делали это сто раз прежде.

Я мог им доверять.

И когда я услышал их отдаленные шаги, я еще был в состоянии улыбаться.

Брэнден Кэмпбелл Охотники

Михалик вспоминал свою первую встречу с дьяволом, когда ветер немного дернулся, волной пошевелив высокую траву, в которой лежали они с Ковоном. Они воспользовались возможностью снова двинуться вперед. Глянув в небо, он заметил, что начали надвигаться тучи, затеняя звезды. Это значило, что ветер продолжит дуть, и они смогут покрыть большую часть пути. Если трава перестанет шевелиться, замереть придется и им. И хотя камуфляжные плащи, надетые на них, делали их почти невидимыми, часовые тау носили шлемы с усиленным обзором, а их сторожевые дроны были оборудованы системой отслеживания движения. Чтобы оставаться полностью скрытыми, ему с Ковоном следовало двигаться в унисон с их прикрытием. Двигался подлесок — двигались и они. Когда мир замирал, они замирали с ним. Приспособление к окружающему миру, катаканский способ.

А вот способы их врагов были совсем другими. Тау прибыли на Киферию несколько недель назад, ожидая найти ее неразвитой и незаселенной; прекрасный мир для колонизации. Катаканцы же, что поколениями использовали его безбрежные травяные пустоши и густые смертоносные джунгли в качестве тренировочной площадки, с этим не согласились. Они собрали почти все свое вооружение и бросили его против захватчиков. Но в итоге победу одержала точность и более высокая дальность оружия Тау. Будь эта планета занята другим полком, все бы кончилось капитуляцией. Но это был мир катаканцев. Борьба за изгнание Тау вылилась в серию партизанских ударов, и пусть подобная перспектива казалась бы мрачной другим солдатам, прославленные в Империуме бойцы джунглей ею наслаждались; и было еще вопросом, как на это отреагируют чужаки.

Что-то дернуло за штанину Михалика. Он замер и оглянулся через плечо. За ним Ковон постучал по миникомпу на его запястье и показал два пальца. Михалик понял сигнал. Осталось два часа до рассвета. Им нужно было к этому времени быть на месте, иначе провалится вся миссия. Он кивнул Ковону, ответил жестом, который говорил, что они уже близко к цели, и продолжил змеей продираться вперед.

Их целью было за время ночи добраться до определенного дерева, что стояло в двухсот футах в глубине разросшегося парка. У него был широкий ствол, за которым можно было спрятаться, большие корневые выступы, на которых отлично можно будет разместить винтовку, и машина, врезавшаяся в него. В какой-то момент, когда Тау захватывали город, один из местных штатских, как оказалось, наехал на бордюрный камень и въехал прямо в дерево. Передняя часть машины ужасно помялась, шасси под острым углом прогнулось внутрь, создавая укрытие лучше любого, что Михалик или Ковон когда-либо сами для себя строили. Спустись с неба рука какого-нибудь великодушного божества и размести здесь для них обломки, оно не создало бы для них огневой позиции лучше.

Тридцать минут напряженного ползания, и они наконец прибыли. Их одежда была мокрой. Кожа на груди и локтях из-за постоянного контакта с землей ободралась. Их лица и руки были покрыты укусами насекомых. Они втащились под обломки и повернулись на спину, глядя вверх, в темноту.

— Я знал, который час, — прошипел Михалик. Это были первые слова, что он вымолвил за всю ночь.

— Что? — Ковон тяжело дышал.

Михалик не знал, задыхается ли тот, потому что не в форме, или потому открылась рана в груди, куда попали тау. Он горько заподозрил, что и то, и другое.

— Я сказал, я знал, который был час. Тебе не надо было меня останавливать и напоминать.

— Я просто… думал… должен напомнить.

— Нет, не должен был. Мне нужен корректировщик, а не нянька, — последовал момент тишины, прежде чем он спросил, как Ковон себя чувствует.

— Ребра огнем горят, — сказал он. — Думаю… Думаю, рана снова открылась. Повязка вся промокла.

— Это все усложняет, — простонал Михалик. — У нас нет замены. Сможетшь продержаться, пока мы не двинемся назад из города?

— Беспокойся о себе, — прорычал Ковон.

Михалик взрывался так же споро, как Ковон.

— И буду, — выплюнул он. — Давай информацию о расстояниях.

— Не командуй мной. Я знаю свое дело, — Ковон начал доставать снаряжение. Из трубчатой коробки на поясе он достал помятую макролинзу и короткий компьютерный кабель. Один его конец он прицепил к своему миникомпу, второй — к электронному визору. Михалик задумался, и не в первый раз, насколько древними и почтенными были обе эти штуки. Потом он сконцентрировался на своих задачах.

Многие снайперы по всему Империуму безгранично верили в длинноствольные лазганы: у них была превысокая точность, и расстояние между стрелком и целью они покрывали почти мгновенно. Но в то же время его главным недостатком была резкая, раскаленная добела вспышка света, которую легко мог отследить простой наблюдатель. Михалик не собирался упрощать дела для тау, поэтому использовал боевую болтерную винтовку и цельные патроны. По его мнению, недостаток технологической экстравагантности пули с лихвой восполняли надежностью. Долгими днями его винтовка была упакована в водонепроницаемый камуфляжный рукав. Теперь же он аккуратно развернул ее, прикрепил к дулу глушитель, проверил затвор. В магазине было пять патронов, и еще шесть обойм в патронташе. Больше чем достаточно, даже просто разгульно много боеприпасов, но он не собирался подыхать лишь потому, что не мог стрелять в ответ.

Тишину ночи нарушил взрыв, где-то вдалеке. Михалик и Ковон остановили приготовления и замерли в мертвой тишине. Прошла минута. Второй взрыв пронесся по воздуху с самой отдаленной части города. Потом третий и четвертый.

— Пасков, — прошептал Ковон.

— Всыпь им, братишка, — пробормотал Михалик. Он бы поднял тост за его успех, будь что-нибудь, чтоб наполнить стакан. Но его фляга давно пропала, лежит сухой и разломанной в коридоре грязного многоэтажного дома. Он сразу же вспомнил, как ему хочется пить. Золотой трон, подумал он, даже отвратительный самогон Ковона сейчас на вкус был бы как нектар.

— Эта штука омерзительна, — сказал Михалик, вытирая рот обратной стороной ладони. — Почему он на вкус как мята?

Ковон пожал плечами и отпил из своей чашки. Его голова рефлекторно откинулась назад, когда содержимое полилось вниз по глотке.

— Наверное потому что я гнал его из перебродивших огнесосновых иголок. Это все, что я смог найти. Не нравится, не пей.

Михалик оглянулся через плечо. За откинутым полотнищем двери палатки он видел остальной лагерь. Заросли джунглей здесь были не такими густыми, чтобы полностью прикрывать от дождя, и маленькие водопады стекали с навесов из красных листьев. Катаканские солдаты, некоторые под командованием Михалика, некоторые под командой Ковона, толпились под навесами из брезентов и вощеных холстов. Земля была словно густой суп из грязи и гниющих листьев, липнущий к ботинкам и штанинам. Они тихо сидели, чистя оружие или натачивая боевые ножи. Несколько костров для готовки горели тихим и бездымным огнем. В конце концов они все были бойцами джунглей, все они до единого. Такое окружение было для них почти домом. И все же, Михалик отлично видел, что не было дружеских перебранок, никто не рассказывал расистские или вульгарные анекдоты. Люди были молчаливы, суровы, безрадостны. Недели постоянных отступлений и поражений от рук тау опускали командный дух в мрачные и опасные глубины. И в том числе дух Михалика.

Он снова повернулся к Ковону.

— Нет, я выпью, — сказал он и одним глотком опрокинул в горло оставшееся содержимое чашки, сосредоточившись на том, чтобы не выплюнуть все назад. — Лучше, чем быть здесь трезвым.

Ковон показал пальцем и произнес.

— А вот и он. Наконец-то.

Снаружи прибывали катаканские солдаты, просачиваясь через полдюжины узких проходов в остальном нетронутых джунглях. Их тяжелые ботинки были покрыты грязью; боевая форма была грязной и потрепанной. У каждого из них на левом плече была зеленая армированная пластинка с высеченным на ней белым крылатым черепом и номером XXVI. Некоторые из них, добравшись до поляны, падали, садясь прямо в грязь, им недоставало энергии доковылять или доползти до навесов.

Среди них был высокий человек с повязанным на лбу красным шарфом, второй был обернут вокруг правого бицепса. Под глазами его были темные круги, щеки впали. Он коротко переговорил с одним из людей Ковона, который по сравнению с ним выглядел здоровым и энергичным, словно рекрут-первогодка; а потом вошел в палатку.

Ковон протянул руку новоприбывшему.

— Пасков, — вздохнул он. — Я уже начал волноваться.

— Не мог иначе, — медленно ответил человек. Он обхватил локоть Ковона в фамильярном приветствии. — Мы уже неделю отступали с долин. Пешком. Мы удерживали синих сколько могли, но это стоило нам всех транспортов.

— Ну, мы чертовски точно должны тебе один, — сказал Ковон. Он налил еще одну чашку самогона и протянул ее. — Ты выиграл нам время, что было нужно чтоб перебраться сюда в горы. Эзра, вы двое когда-нибудь встречались?

Михалик покачал головой.

— Михалик, командир Катаканского 51-го, Черные Гадюки.

Пасков кивнул:

— Командир, Катаканский 26-й, Следящие Кобры, — он медленно и спокойно отпил из чашки, так, словно нисколько не заметил обжигающего привкуса.

Ковон и Михалик переглянулись, спрашивая себя, насколько же должен был быть вымотан их земляк.

Закончив, Пасков медленно выдохнули и произнес.

— Черные Гадюки. Слышал вам сильно досталось в первой волне нападения.

— Да, я потерял много хороших ребят, — пробормотал Михалик. Ему не нравилось вспоминать, с какой легкостью ксеносские вторженцы захватывали одну позицию за другой. Но его снайперские отряды никогда не предавали свой долг, не колебались в решимости. Они продолжали стрелять по командирам вражеских отрядов и отслеживать важный персонал до самой последней секунды, пока какой-нибудь вражеский заряд не сражал их огненным взрывом.

Ковон присел на пустой ящик из под боеприпасов и махнул Паскову присоединиться.

— И вот мы здесь, — сказал он. — Командиры последних защитников Киферии.

— Рискованно встречаться всем в одном месте, — пробормотал Пасков. Настороженность сочилась из каждой части его тела, в том числе и голоса. — Тау могут прикончить нас прямо здесь, если захотят.

— Рискованно? Скорее глупо, — рыкнул Михалик.

Ковон извиняющеся развел руками.

— У меня не было выбора. Четыре дня назад сбили последний спутник. Планетарные комм-линии теперь все под тау. Если бы мы переговаривались через эфир, даже через коротковолновое радио, они смогли бы нас услышать. И кроме того, они не смогут прийти в джунгли. Все их войска снаряжены только для боев в открытой местности.

— Ты в этом уверен? — Михалик приподнял брови и угрюмо посмотрел на Ковона. С первого дня их прибытия он видел, как враги используют самое разнообразное оружие, многое из которых было настолько продвинутым или чуждым, что его мозг переклинивало от одной только попытки осознать это. — Я видел, как они залпом ракет поразили цель за пределом видимости. За пределом видимости, Ковон. Это ненормально.

— И роботы, — сказал Пасков. — Словно большие перевернутые тарелки, с приделанным к ним каким-то пульсовым оружием. Каждый сам по себе ничего особенного, но когда таких целое поле… — его взгляд на секунду расфокусировался, словно он заново переживал какую-то катастрофу, известную только ему.

— Их оружие неплохо, не откажу им в этом, — сказал Ковон. — Но думаю, я понял, как их полностью остановить.

Пасков сосредоточенно наклонился вперед. Из его голоса внезапно исчезла депрессия, сменившись злобой:

— Как?

Ковон наклонился и заговорил, понизив голос, так, словно боялся, что враг может подслушивать:

— У тау выстроена цепь командования, и она совершенно не гибкая. Каждый солдат слушает приказы командира отряда и беспрекословно им подчиняется. Каждый командир отряда обращается к командиру роты за указаниями, и командиры…

— Кому отчитываются они? — пылко спросил Пасков.

— Вот именно. Мы понятия не имели. Все, что мы знали, это что они действовали как мы, что старшие офицеры сами управляют своими операциями, работая в основном по своей инициативе. Но…

Михалик хохотнул.

— Безголовые змеи.

Ковон и Пасков уставились на него, и спустя секунду он объяснил:

— Тогда на Катакане, когда я был мальчишкой, меня тренировал старый ветеран, Кирсопп. Он часто говорил, что мы — безголовые змеи; что армию катаканцев невозможно покалечить, уничтожив единственного командира, на котором завязано все, потому что у нас такого нет. Это какая-то древняя поговорка про голову и тело змеи.

— И это самый умный способ обустройства, — согласился Пасков.

— И вот почему удивительно, что Тау не делают того же, — теперь Ковон улыбнулся и поднял сумку из коричневой кожи, что лежала у его ног. Оттуда он достал несколько зернистых черно-белых пиктов. Они явно были сделаны с очень большого расстояния, но на каждом из них в центре стоял Тау. На нем была сложного покроя многослойная мантия, с смехотворно высоким воротников, который тянулся вверх за его головой. С его шеи свисал тяжеловесный медальон. В одной руке он держал тонкий жезл, увенчанный каким-то бессмысленным ассиметричным украшением. Его лицо было абсолютно чужим — неразличимый нос, маленькие глазки-бусинки, широкая щель вместо рта.

— Один из моих людей сумел снять это с дальнего расстояния во время разведки, — Ковон протянул пикты Паскову, который внимательно их разглядел. Украшения и одеяния чужака показались ему каким-то образом знакомыми.

— Жрец? — догадался он.

Ковон кивнул.

— Они зовутся «Эфирными». Насколько мы можем сказать, у него абсолютная власть на этой планете. Уничтожим этого парня, и вся их армия начнет лавировать как лодка без руля.

Михалик оглядел двух других. Они оба теперь улыбались, увлеченные перспективой быстрого поворота хода войны в их пользу одним ударом. И все же он испытывал тревогу. Он забрал у Паскова снимки и изучил их.

— Ковон, — сказал он. — За свою жизнь я пристрелил с дюжину жрецов, и ни разу их смерть не заставляла замереть целую армию. Этот… Парень… Он действительно может быть столь важен?

Ковон прищурился, отвечая Михалику.

— Два взвода солдат погибло, чтобы принести мне эти данные, — холодно сказал он. — Я им верю.

— Где это снято? — вмешался Пасков.

— Парк Бледель, в одной из гражданских колоний. Там теперь штаб Тау. Их инженерные команды построили там посадочную площадку и командный пункт. Думаю, они решили, что лучше построить что-то на пустой земле, чем уничтожать половину города, — пожал плечами Ковон. — Так эффективнее, наверное.

Михалик нахмурился. Да, использовать одно из самых больших открытых пространств было для синеньких самым быстрым способом установить основную власть. Но с другой стороны, это же и значило, что самые важные их лидеры, те, кто принимают решения, будут со всех сторон окружены ранее построенными зданиями, каждое из которых сможет стать отличным укрытием для снайперов или команд тяжелого вооружения. Для предполагаемо разумных существ с высоко дисциплинированной армией, это казалось по-настоящему глупым поступком.

— Что именно ты предлагаешь, Ковон? — спросил Михалик, хотя он уже знал ответ.

— Пойти и достать его.

Внезапно жажда мести Паскова несколько обуздалась осторожностью, такова была привычка всех опытных катаканцев. Когда человек всю свою жизнь проводит сражаясь в обстановке, где природа может убить тебя с той же легкостью, что оружие врага, если не легче, то он или начнет думать, прежде чем действовать, или погибнет задаром

— Это непростое дело, — медленно сказал он. — Как мы вообще туда доберемся?

Ковон приподнял палец:

— У нас осталась ровно одна «валькирия», спрятана под горой камуфляжных покрывал. Она может доставить нас до точки входа за городом, под радаром их противовоздушных сил. Если мы выживем, он будет там, чтобы нас увезти.

— Нам придется пробираться через занятую часть колонии, и лишь Император знает, что за меры безопасности они там установили.

— Вот почему это должны быть мы трое. Любая команда побольше будет несомненно поймана, но три человека, три очень опытных человека, в камуфляжных плащах и только с нужными оборудованием, можеть быть как раз что надо.

— Почему ты думаешь, что мы вообще поймаем его на открытом пространстве? — едко спросил Ковона Михалик. — Если этот жрец так ценен, кто сказал, что синие не запрут его в бункере на милю под землей или что-нибудь подобное?

— Он устраивает ежедневные проповеди, на посадочной площадке, чтобы все Тау могли услышать. Собирает приличную толпу, как мне сказали. Все про славу Высшего Блага.

— Чего?

— Высшего Блага. Их вариант Экклезиархии, — Ковон снова потянулся к сумке и достал инфопланшет. Он бросил его Михалику, который поймал его одной рукой. — Я узнал это отсюда. Архивы ксеносов. Большинству из этого лет двести или даже больше, но достаточно вещей, что могут пригодиться.

Михалик холодно поднял взгляд.

— Ты все говоришь «мы». А кто это умер и назначил тебя планетарным губернатором?

Ковон поднялся на ноги.

— Если у тебя есть идея получше, как разобраться со всем, то пожалуйста, давай послушаем.

Михалику чертовски хотелось, чтобы у него был альтернативный план, но не было. Как и все остальные, он устал отступать, устал, что его треплют синенькие. Он не хотел ничего больше, чем убить их всех, но миссия Ковона была одноразовой ставкой, все или ничего, прогулка в темноте на базе данных столетней давности да чертежах полевой разведки. Это было как идти в тупиковый коридор, а Михалик еще не достиг преклонного возраста тридцати шести, чтобы позволять втягивать себя в тупиковую ситуацию. Он был катаканским снайпером, что вел полк других катаканских снайперов. «Бей и уходи» было правилом его жизни, и он всегда убеждался, что всегда есть путь отхода, что бы он ни делал.

Он покачал головой и начал быстро проглядывать данные на планшете.

— Что-то меня еще здесь беспокоит, — пробормотал он.

— И что? — спросил Пасков.

— Не знаю. Что-то. Может мне просто не нравится, что у нас только один вариант.

Ковон снова сел и начал планировать с Пасковым, какое именно оборудование им следует с собой взять. Михалик же тем временем начал тщательно изучать инфопланшет. Где-то около часа спустя он наконец нашел, то что искал, и когда показал другим, они не смогли не согласиться.

За час до рассвета их чуть не поймали.

Ковон был занят обязанностями корректировщика, тщательно изучая территорию, отмечая потенциальные угрозы и замеряя ветер и погоду. Михалик лежал замерев, прислушиваясь к разным звукам, раздающимся рядом с их укрытием. Прошел почти час с тех пор, как они услышали, как последний взрыв Паскова отдаленным громом прогремел по улицам. Теперь колония была мертвенно тиха, и лишь ядовитые голуби тихо щебетали в ветках над ними.

Ковон кашлянул. В тишине, что предшествовала этому, звук прозвучал как щелчок кнута. Михалик резко развернул голову, его широко раскрытые глаза были свирепы. Он увидел, что его корректировщик лежит лицом вниз, его правая рука была тесно прижата к носу и рту. Тело Ковона содрогнулось в еще одном, на этот раз более приглушенном, кашле. Прошло несколько секунд, прежде чем он уверился, что припадок прошел. Он медленно убрал руку, открыл рот и выпустил струйку кровавой слизи. Потом кивнул, что в порядке.

Глаза Михалика сузились. Он был готов что-то прошептать, когда вдруг раздалось внезапное хлопание крыльев. Ядовитых голубей что-то спугнуло, и это был вовсе не спазм пробитого легкого Ковона. Вместе они выглянули из-за узловатых корней дерева. Сначала они ничего не увидели, но потом облака начали расходиться, и в мрачном индиговом свете, предшествующем рассвету, Ковон и Михалик с трудом различили силуэты патрульных тау. Их было двенадцать, замеревших абсолютно неподвижно в траве, достающей им до плеч. Их винтовки, взятые наизготовку выглядели длинными, плоскими и смертоносными. Прошли напряженные минуты, пока чужаки наконец не решили, что они не слышали ничего особенного, и продолжили свой путь.

Михалик медленно испустил так долго затаиваемый вздох и сосчитал до десяти. Потом посмотрел на Ковона, который снова выпустил кровь изо рта на землю. Его ярость обратилась в искреннюю тревогу, и он спросил, как его рана.

— Нормально, — прошипел Ковон и вернулся к сбору информации. Но Михалик слышал его дыхание — хриплое, булькающее и все ухудшающееся.

Все началось довольно нормально. Валькирия высадилась на поляне посреди джунглей вдали от доступа защитных линий тау. Пасков и Ковон быстро спустились по задней аппарели и за несколько секунд в последний раз проверили свое оснащение. Михалик обошел поляну по периметру, убеждаясь, что все на месте. А потом они трое направились к окраинам колонии. Пока они оставались в джунглях, они не встретили ни единого тау. Но как только деревья уступили место траве, все изменилось.

Присев за колючим кустом, мужчины смотрели через недавно расчищенное поле. Пятьдесят или более человек вкапывали в медного цвета землю желтые столбы. Их лица были безрадостными. Высоко над ними висели те тарелкообразные роботы, что так пугали Паскова. Из огромного динамика снизу они говорили на готике со странным акцентом.

— Примите Высшее Благо. Не ропщите на свой труд, но принимайте его как помощь обществу. Се есть союз между людьми и Тау, между высшими и низшими, между военным, политическим и созидающим трудом. И следует обязательно превозмочь все, что нарушает сей союз.

— Какого черта? — выдохнул Михалик.

— Они делают из гражданских рабов, — сплюнул Пасков.

Ковон рыкнул.

— Они называют это культурной ассимиляцией.

Они обошли вокруг поля, неуверенные, кем сочтут их роботы, вражескими солдатами или просто еще тремя людьми в городе, заполненном людьми. Было уже далеко за полдень, когда они наконец вошли в собственно колонию. Они ползли по проулкам, в своем камуфляже выглядя как кучки толченого кирпича или горы мусора. Время от времени они рисковали выглянуть на улицы, где толпы людей ходили по своим делам. Когда они приблизились к парку Бледель, количество стоящих повсюду Тау увеличилось.

Наконец, когда тени уже начали удлиняться, они пересекли парковку, заполненную брошенными машинами и прошмыгнули в металлическую дверь с задней стороны многоэтажного дома. В коридоре было темно и прохладно, и все трое передохнули минутку, чтоб собраться. Михалик сделал глубокий глоток из фляги. Ковон стучал по компьютеру, прикрепленному к руке. Пасков засунул руку в свой глубокий карман и достал маленькую бутылочку. Одним большим пальцем он открыл крышку и закинул в рот четыре белые таблетки. Михалик проследил, как он проглотил их.

— Чтоб не спать, — тихо сказал Пасков. Он протянул пузырек.

— Нельзя, — ответил Михалик, качая головой. — У меня от них руки трясутся.

Ковон оглядел их.

— Ладно, — сказал он. — Это место заселено. Миникомп насчитал триста живых сигналов. Но с другой стороны, здание указывает прямо в парк.

— Снаружи я насчитал пять этажей, — сказал Пасков, когда они пошли по коридору. — Думаю, четвертый?

— Должно сработать, — согласился Михалик. — Верхний этаж — слишком очевидный выбор, и уж ни за что мы не полезем на крышу, где останемся без прикрытия.

Они поднялись по лестнице, усыпанной мусором. На каждой лестничной площадке они видели по несколько недавно прикрепленных больших плакатов. На одном из них был Тау в полной боевой броне, его голова была вскинута в героической позе, понятной любой культуре. «НЕ БОЙТЕСЬ» — было написано сверху на имперском готике, а внизу — «ТАУ — ВАШИ ДРУЗЬЯ».

— Те еще друзья, — сказал Ковон. Он показывал на второй плакат, с надписью: «ДОКЛАДЫВАЙТЕ О БУНТАРСКОМ ПОВЕДЕНИИ».

Они поднялись на четвертый этаж. Коридоры были пусты, но из квартир был слышен шум людей, готовящих себе вечерний ужин. Запах вареной капусты тяжело висел в воздухе. Ковон прижался ухом к простой коричневой двери и прошептал.

— Эта выходит вперед, но она заселена.

— К чертям, — Михалик выбил дверь, и они все трое вошли в захудалое жилье за ней. Сразу налево от них была маленькая кухня, а за ней единственная комната, заставленная койками и диванами. Потрепанные одеяла служили занавесками. В одном из углов в страхе перед вторженцами сбилась семья из четырех человек.

Михалик и Ковон полностью проигнорировали их, приседая под окном. Они оттянули одно из одеял и выглянули наружу. Пасков же откинул капюшон и приподнял руки.

— Мы не за вами. Нам просто нужно место. Будет лучше, если вы пройдете на кухню и останетесь там.

Дрожащие, с широко распахнутыми глазами, они ушли, как им и было сказано. Пасков присоединился к другим.

— Ну ты просто народный герой, — поддразнил Михалик.

Пасков даже не улыбнулся, но напряг челюсти и сжал зубы, удерживаясь от ответа.

Ковон глянул на миникомп.

— Уже закат. У нас около десяти часов до появления Эфирного, — сказал он.

— Хорошая точка, — ответил Михалик. — Может несколько ветрено, но с этой высоты я смогу скомпенсировать. Давайте устраиваться.

Пасков нес самую большую сумку, и он с глубоким стуком уронил ее на пол. Михалик осторожно снял со спины большой пакет, в котором была его снайперская винтовка, и прислонил ее к оконной раме. Ковон оглянулся через плечо, встал и прошел к все еще распахнутой двери. Он как раз закрывал ее, когда понял, что чего-то не хватает. Ему хватило времени лишь оглянуться и спросить:

— А куда ушла семья? — как ворвался отряд из шестерых солдат Тау.

И после этого все случилось быстро. Квартира была маленькой, и обзор был ограничен, но Михалик видел, как Ковон прыгнул вбок на кухню, в то время как справа от него Пасков открыл огонь из лазгана. Двое вражеских солдат влетели в основную комнату, стреляя из своих длинных винтовок. Но Михалик и Пасков сидели присев, и пульсирующие заряды пролетели мимо. Окно и стена за ними разорвались осколками стекла и пластика. Винтовка Михалика все еще была в водонепроницаемой обертке. Он вытащил "клык" и с громким выдохом швырнул короткий, размером с кинжал, клинок в ближайшего Тау. Он пробил грудную пластину брони чужака и по самую рукоять погрузился в синюю плоть.

Были еще несколько выстрелов Паскова, звук борьбы на кухне, но все это проходило мимо сузившегося поля зрения Михалика. Он прыгнул вперед, схватил винтовку мертвого тау и начал стрелять по двери. Сквозь яркие белые вспышки он видел, как падают и умирают оставшиеся синие. Он поднялся, все еще держа ксеносскую пушку в руках, и только тогда осознал, что наделал. С громким криком он отбросил винтовку и принялся яростно вытирать руки о штанины. Он прикоснулся к оружию ксеносов. Нет, хуже того, он воспользовался им. Его руки были замараны, и его желудок скрутило.

— Простите, простите, — заикался он. — Я не думал.

Пасков сочувственно положил руку ему на плечо. Иногда во время войны приходится делать ужасные вещи.

С кухни послышался звук упавшего на пол тела. Мужчины поспешили за угол и увидели, что Ковон опирается о стол. В одной руке его был лазпистолет, в другой "клык". Он тяжело дышал. Два выпотрошенных Тау лежали на потрескавшейся плитке.

— Тебя задело, — указал Пасков.

Ковон глянул вниз на грудь. Нож торчал из под его нижних ребер. Он был длинный и плоский, с разукрашенной рукояткой, оплетенной в черную кожу, обитую золотистыми гвоздиками. Он выглядел скорее церемониальным, чем рабочим.

— А, черт, — Ковон присел на пол среди тел.

Михалик присел рядом с ним. Он снял с головы красный шарф, скрутил его в шар и сунул в рот Ковона. Их глаза встретились, и Ковон быстро кивнул. Михалик вытянул клинок тау одним быстрым движением. К его чести, Ковон сохранял тишину, лишь закусил шарф Михалика. Подошел Пасков и начал забинтовывать рану стерильной повязкой.

Михалик с отвращением откинул оружие.

— Уже второй раз, — выдохнул он.

Ковон выплюнул шарф и попытался смягчить ситуацию.

— Докладывайте о бунтарском поведении, — сказал он сквозь сжатые зубы. — Когда я снова найду этих людей, всех их наряжу в катаканские галстуки.

— Мы тебе поможем, — ответил Пасков. Он закончил полевую перевязку резким рывком, который заставил Ковона дернуться. — Не могу поверить, что наши же люди покупаются на эту ерунду о Высшем Благе.

Михалик встал и оглядел остальные тела. На каждом из них был нож вроде того, которым ударили Ковона.

— И мне надоедает все время быть правым, — сказал он. — Вы знаете, что когда эти парни не доложатся на своей базе, мы здесь по самые глазницы будем в синеньких. Нам придется отменить миссию.

Пасков встал и не говоря ни слова подошел к разбитому окну. Он поднял свою тяжелую сумку и пошел к двери.

— Нет, — сказал он, избегая их взглядов, — это слишком важно. Я уведу их как можно дальше и отвлеку как можно сильнее. Это должно привлечь большую часть патрульных, так что вы сможете сделать то, что должны.

— Ты уверен? — спросил Ковон, тяжело поднимаясь.

Пасков открыл сумку. Она была наполнена разной взрывчаткой, от фраг-гранат размером с кулак до огромных взрывных шашек. Он улыбнулся.

— Уверен.

— Оставь нам одну из этих, — сказал Михалик. — На всякий случай.

Пасков протянул взрывную шашку Ковону, повернулся, не говоря ни слова, и выбежал в коридор. Двое оставшихся собрали свое снаряжение. Михалик с радостью вытер нож, но сердито заметил, что флягу задело во время перестрелки, и теперь она была лишь бесполезным перекрученным куском металла. Он оставил ее там, где была, и пошел вниз по лестнице за Ковоном.

— Нам надо найти новую позицию, — тяжело выдохнул раненый. — Есть идеи?

Михалик перешел коридор зала на первом этаже, к проходу, дверь в котором была полуоткрыта. Через пустую улицу он видел парк Бледель, а за ним округлые, ксеносские здания Тау. Теперь, когда никто не следил постоянно за ростом местных растений, парк начал быстро дичать. В некоторых местах трава уже была по пояс. И тогда он увидел дерево — дерево с широким стволом; дерево с большими корнями; дерево с машиной.

— Одна, — ответил он.

Несколько секунд спустя они перебежали улицу и начали ползти через парк к убежищу за обломками.

И теперь, когда он лежал тут, глядя в днище машины, пока один его напарник выплевывает свои легкие, а второй скорее всего уже лежит мертвым где-то на улицах, Михалик начал серьезно думать, что это может быть его конец.

— Закрой глаза, — сказал Кирсопп. — если эта штука в них попадет, ты ослепнешь.

Михалик сделал, как было велено, и почувствовал, как грубые руки размазывают пасту по его бровям, рту, щекам, носу.

— Император, ну эта штука и воняет, — простонал он.

— Не для дьяволят. Они это любят. Для них ты будешь пахнуть словно свежеприготовленный стейк из откормленного зерном грокса, — старик отодвинулся, оглядывая свою работу.

Михалик и сам огляделся. Он был голым по пояс, одетый лишь в холщовые штаны и пару ботинок для джунглей. Каждый дюйм его открытой кожи Кирсопп обмазал колющей смесью животной крови и клейкого сока едкой лозы. Она уже начала застывать под адским жаром джунглей.

— Я выгляжу, как одна большая корка, — сказал он.

Его учитель испепелил его взглядом и сказал:

— Не имеет значения, как ты выглядишь. Не имеет значения, сколько ты будешь это терпеть. Важно только, насколько ты будешь эффективен.

Михалик опустил глаза и слабо ответил:

— Да, сэр.

Ему было десять лет, а Кирсопп был сорокапятилетней древностью. Было честью и привилегией учиться под руководством столь заслуженного ветерана, но у этого человека не было никакого чувства юмора.

— Я не слышу, — рявкнул он.

— Да, сэр! — выкрикнул Михалик.

Кирсопп сердито скрестил руки на груди.

— Лучше, — прорычал он. — А теперь, пройдемся еще раз. Твоя цель?

Михалик махнул рукой. Вокруг заканчивали приготовления катаканские бойцы. Часть из них расположилась на скрученных деревьях, вооружившись разными винтовками и другим оружием. Остальные были на земле, прорезались сквозь заросли своими ножами размером с мачете, или же разливали из бочек плотный черный деготь по периметру расчищенного участка.

— Вытащить цель из укрытия и вывести в зону поражения, сэр, — сказал он.

— И как ты это сделаешь?

— Сэр, когда все будут готовы, самые быстрые бегуны пойдут по прочищенной дороге, — он указал на прореху в растительной стене, — к пещере, где гнездо дьявола. У них будут ведра с такой же дрянью, что на мне, и они начнут разбрызгивать ее на деревья, оставляя след, что приведет сюда. Когда один из дьяволят унюхает это, он пойдет по следу, увидит меня и бросится, чтобы убить. Тогда вы все подожжете масло, захватывая его в ловушку. И тогда стрелки смогут его убить.

— Где твой выход?

— Я вскарабкаюсь по веревочной лестнице, что мне спустит один из старших бойцов, сэр.

Кирсопп удовлетворенно кивнул, и так как больше нечего было сказать, развернулся и ушел. Михалик смотрел, как его учитель вскарабкивается на дерево на безопасную высоту. Один за другим то же сделали остальные катаканские бойцы, пока он не остался в одиночестве посреди круглой проплешины. Многие дни люди готовили площадку, расчищая кусты и обрезая подлесок. Остался только один путь, чтобы убедиться, что стрелки на деревьях точно будут знать, куда стрелять. Но несмотря на это, успех охоты зависел от него, Михалика.

Взрослый катаканский дьявол был длиной с грузовой поезд, оснащен многочисленными ногами, когтями как клещи, и огромным колючим хвостом, испускающим смертельный яд. Это было совершенное чудовище, и что хуже, оно жило в гнездах. И в каждом гнезде жило по дюжине взрослых особей и по вдвое больше «дьяволят». Их следовало отстреливать каждый год, иначе их популяция так разрастется, что они займут всю планету, и старый Кирсопп как-то решил когда-то в далеком прошлом, что это ежегодное мероприятие можно использовать с пользой. И каждому юному катаканцу с тех пор приходилось проходить этот тест на достойность учиться под его руководством.

Было самоубийством просто нападать на дьяволят в их убежище. Взрослые могли выскочить из под земли и убить все, что движется. Но бойцы джунглей изобрели способы выманивать маленьких дьяволов от родителей, где их можно было поодиночке убить. Мерзкая смесь, которой был покрыт Михалик, отвратительно пахла для взрослых дьяволов, но смешанная с человеческим потом опьяняла детенышей. Создания пошли бы по следу, оставленному для них, но у них была сверхъестественная способность учуять ловушку. Заданием Михалика было выставить себя беззащитной целью, столь лакомым кусочком, что голод преобладает над инстинктами выживания существа, и оно рванет прямо к смерти.

Если он достигнет успеха, его храбрость будет доказана, и ему подарят собственный красный шарф. Если умрет, что ж, обычный день для катаканца.

Михалик посмотрел на деревья. Остальные бойцы джунглей исчезли за секунды, бесследно маскируясь под окружающую обстановку. Внезапно земля начала дрожать.

Где-то рядом стая болотных цапель взлетела, бешено визжа от страха. А потом посреди расчищенной дорожки появился дьяволенок.

Это был самый большой детеныш, что кто-нибудь из них когда-либо видел, и после все согласились, что животное было в одном году от полного взросления. Оно сфокусировало свои огромные, угольно-черные глаза набеззащитном полуголом ребенке перед ним. Густая слюна потекла из его наполненного клыками и щупальцами рта. Оно возвысилось, как это делают ядовитые змеи, а потом бросилось всей своей массой на Михалика.

Мальчик отпрыгнул так далеко, как смог. Чудовище упало на землю, зарываясь головой в грязь и разбрасывая ее ошметки в стороны. Михалик знал, что он должен оставаться в кругу так долго, чтобы старшие успели поджечь масло. Какими бы они не были крепкими, незрелые дьяволы боялись огня, и когда преграда будет подожжена, чудовище не осмелится пробиться через пламя. Он перекатился после прыжка и присел в боевую позицию. Внезапно воздвиглась стена огня, наполняя воздух адским жаром и невыносимым зловонием. Был и оружейный огонь, но он едва заметил его. Сплетенная из лозы веревка, его единственный путь к спасению, упала с нависающей ветки. Но его импровизированный прыжок увел его слишком далеко от нее. На дороге был детеныш, и он не мог его обойти. Он отчаянно оглянулся, надеясь что кто-нибудь из старших, Кирсопп, кто угодно, придет на помощь, но из-за пламени ничего не было видно. Он был в ловушке и совершенно один, и у него был только небогатый выбор: оставаться тут и умереть или же выбраться.

Чудище достало свою огромную голову из земли и помахало ей из стороны в сторону. Куски грязи разлетелись по деревьям. Оно снова уставилось свои бешеным взглядом на Михалика и проревело. Потом снова приподнялось, как в первый раз, и прыгнуло.

Михалик отскочил влево. Голова чудовища снова ударилась в землю. И тогда, вместо того чтобы отбежать от него, Михалик рванулся вперед. Пока морда существа была в земле, мальчик взбежал на его спину и прыгнул в пустоту. Он поймал веревку из лозы на ее середине, и вскарабкался, руку за руку, что было сил. Появился Кирсопп, в его мясистом кулаке был зажат длинный кусок красной ткани. Он протянул его Михалику.

Теперь, когда было чисто, остальные катаканцы смогли спокойно палить по детенышу. Михалик принял повязку, прижал ее к тяжело вздымающейся груди и прислушался. Под ним дьявол бился в огненной клетке, пока не пал.

— Это наш мальчик, — прошептал Кирсопп.

Блуждающий разум Михалика вернулся к реальности. Он глубоко вздохнул и покачал головой. Уже второй раз воспоминание о дне его инициации всплыло из подсознательного и заняло основную часть его мыслей. Он знал, почему, конечно, понимал, о чем пытаются предупредить его инстинкиты. Тау никогда не смогут войти в зловонные болота и темные места, куда отошли его земляки катаканцы. И так как они не могли сражаться с врагом, синим приходилось выманивать врагов на более выгодные позиции.

— Застрял с дьяволом в кольце огня, — пробормотал он.

Ковон вопросительно оглянулся.

Михалик перевернулся на живот.

— Забудь, — сказал он, устанавливая дуло на крепкие корни дерева. Он прижался щекой к прикладу и посмотрел в прицел. Небо начало светлеть, солнце поднималось из-за горизонта. — Давай осмотримся.

Вражеская база, что издалека выглядела как безликая груда белых зданий и куполов, стала четко видна. Ковон не преувеличивал, когда назвал это штабом тау. Здесь было около дюжины разных зданий разной степени готовности. Из докладов, что он читал, он мог узнать некоторые из них: низкие округлые казармы, несколько светящихся столбов, что были силовами генераторами, и аркообразное сооружение с четырьмя гнутыми башнями, которое могло быть только командным центром. В других же он уверен не был. Три высокие башни разной высоты все еще строились; их основания были покрыты ячеистыми лесами, а их вершины украшали краны. Было и четвертое сооружение в форме полумесяца, предполагалось, что это что-то вроде огромного узла связи. В середине всего этого был открытый двор, достаточно большой, чтобы служить посадочной площадкой для флотилии орбитальных челноков. Сейчас она наполнялась солдатами Тау, все они были в одинаковых костюмах из боевой брони цвета охры. Они идеальными рядами и колоннами преклоняли колени, готовясь вкусить вдохновляющую мудрость, что их лидер собирался на них излить.

— Их тут определенно много, — сказал Михалик.

— Убить надо только одного, — ответил Ковон.

Ковон начал считывать цифры и координаты с экрана его миникомпа. Михалик соответственно выровнял угол. Наконец он обратил все внимание на какую-то летающую платформу. Она была круглой и белой, с возвышающейся впереди трибуной. За ней был стул с высокой спинкой и огромными ручками, и на нем сидел жрец Тау.

— Захватил его? — спросил Ковон.

— Сидит за летающей трибуной?

— Это он.

Михалик мизинцем убрал предохранитель.

— Дождемся, пока он поднимется, — сказал он. Он глотнул пересохшим горлом и спросил. — Скорость ветра?

Ковон оглянулся на сенсор.

— Вижу четыре узла, дует с запада.

В его прицеле жрец встал с сидения и медленно взошел на пьедестал. Михалик сдвинул винтовку чуточку на восток и выровнял немного вверх, чтобы компенсировать высоту, с которой упадет пуля, пока будет долго лететь.

— Снулил его, — пробормотал он.

— Тогда посмотрим, был ли ты прав, — сказал Ковон.

Михалик прислушался к шуму крови в его ушах, и в момент между одним ударом сердца и следующим, когда выдох уже закончился, а вдох еще не начался, он спустил курок.

Благодаря глушителю не было вспышки, и не было грохота. Единственным звуком был мягкий хлопок, когда пуля прыгнула вперед. Немного дольше чем секунду спустя, она пролетела над высокой травой и над головами собравшихся солдатов Тау, и внезапно расплющилась и отскочила от невидимого силового поля, окружающего Эфирного.

Михалик оглянулся на Ковона, чье лицо стало бледной, разинувшей рот маской неверия.

— Я тебе говорил, — сказал он. Он убрал винтовку с корней дерева и вывернулся из под разбитой машины. — А теперь сложная часть. Давай двигаться.

Ковон выполз рядом с ним, посмотрел на него и покачал головой. Он посмотрел вниз на грудь, где его повязки были полностью красными. Лужа крови собралась под ним, пока он лежал, осматриваясь и отслеживая.

— Я не пойду, Эзра. Я через улицу не перейду, не то что дойти до «Валькирии».

Из своей кожаной сумки Ковон достал последнюю взрывную шашку. Сорвал с детонатора защитную печать и положил палец на кнопку. Михалик почувствовал, как волна сожаления охватывает его. Он открыл рот, собираясь сказать что-то ободряющее или сочувственное, но Ковон заговорил первым:

— Не надо жалости, — рыкнул он. — Ты знаешь, что делать.

Михалик оглянулся назад на улицу, пригнулся с винтовкой в руках. Он постоянно боролся с желанием оглянуться. Вражеские солдаты столпятся у обломков машины за секунды, и как бы Ковон ему не не нравился, он все равно был земляком катаканцем. Те, кто носил красные повязки, редко оставляли братьев позади.

Он быстро дошел до входа в многоквартирный дом. Он проскочил через все еще открытую дверь, подошел к одному из передних окон и обратной стороной ладони стер столько грязи, чтобы суметь посмотреть обратно в парк.

Киферийское солнце еще не взошло над верхушками других зданий, и парк был покрыт закрученной смесью красных теней. Где-то визжала сирена, и множество солдат Тау выбегало из базы. Облако роботов-дронов кружилось в воздухе, словно рой роботов-пчел, вызванных к злобной жизни одной-единственной пулей.

Несколько секунд спустя взорвалась шашка. Огромный сияющий огненный шар поглотил Ковона, машину, дерево и больше двух дюжин Тау, пришедших схватить или убить несостоявшихся убийц. Обломки дерева и скрученные обгоревшие куски метала падали отовсюду. Трава в парке загорелась, и взрывная волна разбила все стекла на окнах, обращенных к улице. Михалик непоколебимо стоял, пока сотни кусочков стекла резали его обнаженную грудь. Он мог использовать эту диверсию для отхода, он знал, но чего он этим добьешься? Нет, подумал он, это от меня зависит, когда зажечь огонь. Он поднял винтовку и прижал прицел к глазу.

На секунду не было ничего кроме криков и воплей из квартир над ним. Снаружи было лишь разрушение и шокированная тишина. Потом он увидел, как один из синих поднялся из высокой травы, в которую его швырнуло. Михалик выдохнул и нажал на курок, и лицевая пластина шлема чужака вогнулась внутрь, разбрызгивая кровь и кусочки костей. Его правая рука поднялась, чтобы поднять затвор, пока он осматривался в поисках следующей цели. Использованная гильза упала на пол, и он перезарядил оружие с сверхъестественными спокойствием и скоростью. Еще один Тау появился в поле зрения, чтобы упасть под еще одним выстрелом. И снова он перезарядил. Он нашел следующую цель, и полетела третья пуля. Четвертая. Пятая. Он бросил на пол использованный магазин и воткнул следующий. Поиск, захват, огонь, перезаряд. Снова. Снова. Снова. Без устали.

За минуту он убил целых десять Тау и израсходовал два магазина. Более чем достаточно, чтобы привлечь их внимание.

Он повернулся уходить, когда заметил что-то углом глаза. Это были не то чтобы лазеры. Это были словно вспышки голубого дыма, заметные только потому что отражались в разбитом стекле покрывавшем пол лобби. Он понятия не имел, что это было, но это не могло быть хорошо. Он рванулся вперед, прыгая за диван. За ним залп маленьких ракет взорвался о фасад здания. Дверь разнесло в щепки. Кирпичи и цементный раствор падали в комнату. Часть потолка пострадала от взрыва, и штукатурка падала на спину Михалика. Обжигающая боль ударила в руке. Он остался за диваном, опустив голову, и выругался. Ракеты означали присутствие батареи легкой артиллерии, или, что хуже, транспортника. Мошенники, подумал он.

Это должна была быть драка между пехотинцами.

Михалик знал, что не мог тут оставаться. Он растянулся на полу и начал уползать. Многочисленные порезы обдирались о ковер, оставляя кровавый след, но тут ничего нельзя было изменить. Завернув за угол, он на секунду остановился, посмотреть, почему так болит его рука. Для начала он увидел, что между лучевой и локтевой костями застрял большой кусок стали из оконной рамы. Он встал и вытянул его из плоти. Струя крови цвета его головной повязки нарисовала косую кривую на стене.

Он побежал вниз по коридору, распахнул металлическую пожарную дверь плечом и выскочил на парковку. Он пробежал только несколько шагов, когда один из следопытов тау, несущийся на всей скорости, выскочил из бокового переулка. Тау резко остановился, явно удивленный уже найти Михалика снаружи. На кратчайший момент они засмотрелись друг на друга. Потом чужак начал поднимать свой карабин. Михалик, доставая дальше, перехватил винтовку как клюшку и ударил тау по голове снизу. Потом он сократил дистанцию, бросил винтовку и выхватил нож из ножен. Он взмахнул клинком горизонтальным, обезглавливающим движением, но в последнюю секунду тау блокировал атаку локтем. Михалик, ожидавший, что бой будет закончен так быстро, как начнется, был ошарашен, и ошарашен вдвойне, когда его яростно пнули в лодыжку. Они двое боролись еще секунду, пока Михалик наконец не сумел завернуть руку противника за спину и воткнуть кинжал ему в грудь. Тау начал дергаться, и его ноги подогнулись. Михалик выдернул лезвие и увидел, что он покрыто густой кровью голубого цвета, и хотя время было ценно, он остановился, чтобы стереть ее о штанину чужака. Грязная кровь ксеноса не будет пачкать его нож.

Он снова двинулся, продвигаясь по узким, извилистым улицам колонии. Оставшиеся следопыты тау держались близко за ним, в этом он был уверен. Теперь это была гонка, настоящее соревнование, который из видов обладал лучшими умениями и стойкостью. Спустя короткое время он был уже за пределами города и пробивался сквозь сгущающиеся джунгли. Он пытался идти самой запруженой дорогой, что мог найти, но его голова начала затуманиваться. Он прислонился к дереву, задыхаясь. Порезы на его груди были мелочью, но дыра в локте почти покалечила его. Из раны текла кровь. Его правая рука выглядела так, будто ее окунули в красную краску. Он использовал головную повязку в качестве повязки и продолжил путь.

Почти к полудню Михалик добрался до точки отхода. Остаток утра он пытался обнаружить следы преследования — треснувшая ветка там, запах чужака в ветре здесь. Но сейчас было тихо. Сквозь деревья он видел «валькирию», что привезла его и других. Ее задний люк был открыт, гостеприимный, как объятья матери. Он был уже кончен, он знал; он был вымотан, голоден, обезвожен, обескровлен и обожжен. И все же, все было почти кончено. Он хромая вышел на поляну и двинулся к транспорту.

Михалик был в нескольких шагах от аппарели, когда на него обрушились энергетические заряды тау. Они прилетели со всех сторон, поразив его в грудь, спину, руку, бедро и голову. Мир исчез в очереди белых вспышек, и он упал на землю джунглей. Он туманно заметил, что пропала часть его левой ноги, но это почему-то казалось несущественным. Он слышал, как маленькие ксеносы движутся к нему по траве, подходя то ли для того чтобы убедиться в его смерти, то ли чтобы добить. Он лежал тут секунду, лицом в грязи, думая, какая совершенная это была засада. Потом он с болью поднялся, потому что когда это случится, он решительно собирался стоять на ногах.

Пятеро чужаков-следопытов стояли вокруг него грубым кругом, их оружие было поднято. Их броня, всего-лишь нагрудные защитные пластины и усиленные перчатки, была красной, не цвета охры; лучший цвет, чтобы слиться с небом планеты. У нескольких на бронежилетах были черные царапины, что, как он догадался, было следами последней героической битвы Ковона. Гребни их шлемов были коническими, с одинокими красными линзами, что бесстрастно рассматривали его. Их винтовки были короткими и обрубленными. Михалик кивнул с подсознательным одобрением. Легкая броня для мобильности и короткие карабины, чтоб не застрять в зарослях или щебне. Эти синенькие точно не были обычными солдатами; они были спецами. Он наконец нашел своих чуждых коллег.

— Отлично сработано, — прохрипел он. — Я использовал все трюки, что знаю, чтоб замести следы, и вы все же меня выследили. Превзошли меня. Вы, парни, хороши, без вопросов. Вы, наверное, лучшие в армии.

Один из тау что-то сказал. Для ушей Михалика это прозвучало коротко и отрывисто, словно треск дров в костре. Он не говорил на их языке и не знал, хвалят они его или проклинают. Не имело значения.

— Взять их! — прокричал он.

Все Тау были мертвы. Некоторые были застрелены в грудь, иные в голову. Их тела одновременно упали на землю, и эта слаженность заставила Михалик неконтролируемо расхохотаться. В конце концов, для синих ведь так важно было единство.

Вокруг него дюжина катаканцев спрыгивала с укрытий в ветвях деревьев. Трое из них побежали к Михалику, опуская его на землю и начиная обрабатываеть его раны пакетами и тканевыми повязками.

— Вы сняли их всех? — сумел спросить Михалик. Припадок истерического смеха закончился так же быстро, как начался.

— Каждого, — ответил самый молодой из его помощников. — Вы вывели их прямо на нас. Как вы и сказали.

Михалик закрыл глаза. Таблетки не только уносили его боль, они туманили и отстраняли его тело. Он едва заметил, как братья по оружию уложили его на носилки и отнесли в «валькирию». А потом они поднялись в воздух, повисая над кронами деревьев тропического леса. Юный помощник нагнулся к нему, проверяя пульс.

— Сэр, можно что-то спросить?

Голос Михалика был неясным и скрипучим:

— Что?

— Синенькие. Он будут нас искать за то, что мы сделали?

— Уверен, что попытаются. Но не найдут. Не смогут нас достать. Мы убили лучших, что у них были.

Мальчишка кивнул, а потом спросил:

— Как вы узнали? Я имею в виду, как вы узнали, что это все была ловушка?

Михалик пытался сконцентрироваться на мальчишке. Он был едва на несколько лет старше возраста инициации, подумал Михалик. Его кожа была сравнительно чиста от шрамов, а щетина на лице — мягкой. На нем был красный шарф, но ему явно многому следовало выучиться.

— Это было в файлах, — сказал Михалик. — Об их военной доктрине. Знаешь, как тау зовут свои боевые роты?

Мальчик покачал головой.

— Охотничьи Кадры. Они считают, что ведут род от великих охотников. Когда я это прочитал, я понял, что они просто устанавливают ловушку, чтобы поймать лучших из нас.

— Но вы повернули это против них, — мальчишка улыбался с внезапным пониманием. — Вы оставили нас на посадочной площадке, чтобы убить их, когда они отойдут достаточно далеко от базы, и выставили себя приманкой.

Михалик внезапно вспомнил о словах старого Кирсоппа; неважно, что придется тебе перенести, если действия, в итоге, окажутся эффективными.

— Я к этому привык, — холодно сказал он.

Михалик закрыл глаза и начал ускользать в сон. Он поспит несколько часов, сказал он себе, а потом вернется к работе. Теперь он был самый старший офицер сопротивления, и ему следовало организовать восстание.

Крис Доус Элизийские десантные полки

Уста Хаоса

Порывы непригодного для дыхания воздуха ревели в ушах Захарии, дребезжа тонированным визором высотного шлема и затуманивая зрение гвардейца. Прямо под ним, на двухкилометровой высоте, больше восьмидесяти элизийцев в плотном строю неслись к разинутой пасти Ризга-сити. Капитан четвертого взвода, выделявшийся среди бойцов красной каемкой продольной желтой полосы на шлеме, командовал десантированием из нижнего ряда, ловко и быстро жестикулируя руками в перчатках.

В громогласном реве невозможно было нормально пользоваться воксом, поэтому ветеран-сержант отключил связь в шлеме; теперь вместо болтовни и статических помех он слышал только собственное дыхание, натренированное и ритмичное. Несмотря на толстый термокомбинезон с подкладкой, руки элизийца мерзли от леденящего холода и «распластанной» позы, принятой сразу же после прыжка из десантного корабля. Она повышала устойчивость полета и снижала скорость падения, но за это приходилось расплачиваться въевшейся в кости усталостью, не оставлявшей бойца ещё долгое время после приземления. Сброс над зоной боевых действий представлял опасность сам по себе, а период восстановления после посадки являлся проблемой, которую немногие не-элизийцы способны были понять или принять во внимание.

К счастью, Захария знал, что может положиться на свою ветеранскую команду. Специалисты в различных вооружениях, они присматривали друг за другом — не забывая и о себе — с той секунды, как выпрыгнули из трюма высотного транспортника «Валькирия». Ветеран-сержант осторожно глянул влево, так, чтобы ненароком не вывихнуть шею, подставившись под безжалостный воздушный поток: подрывники Адуллам и Беор снижались элегантно, несмотря на пристегнутое к телу оружие и порывы ветра, яростно трепавшие темно-оливковые комбинезоны. Справа летели к земле Сояк, Коарто и здоровяк Мелнис, которые без видимых усилий сохраняли между собой идеальную дистанцию, словно бы не обращая внимания на предельную скорость полета.

Снова посмотрев вниз, ветеран-сержант увидел картину, полностью совпадавшую с той, что демонстрировалась в комнате для инструктажей «Уничтожения» несколько кратких часов тому назад. Огромная долина, напоминавшая по форме миску, вырастала перед элизийцем в резком утреннем свете; её высокие внешние стены покрывали борозды, наследие эпох вулканической активности, а внутри лежала столица планеты. Ризга была уродливой черной планетой, такой, что Хаос без труда признал бы её за свою. В гигантских тенях, отбрасываемых лучами медленно восходящего солнца, окружность кратера казались пастью, полной сломанных зубов.

Захария заметил размашистый жест капитана, и шестеро ветеранов-специалистов разом плотно прижали руки к туловищам и наклонились вперед. Смещение центра тяжести увеличило скорость падения, и команда сержанта понеслась сквозь ряды других элизийцев, причем по пути ветеран заметил нескольких новичков, пытавшихся удержаться в правильной позе. Когда — или же если — эти гвардейцы благополучно приземлятся, им влетит по полной программе, и Захария надеялся, что подстраховывать его отряд на сегодняшнем задании будет кто-то другой. Ещё не хватало ему присматривать за менее опытными бойцами.

Развернув плечи, шестеро специалистов отклонились от курса основной группы; к ним присоединились два стандартных пехотных отделения, и отряд из двадцати шести человек, приняв V-образный строй, со свистом понесся к западной части внешней стены. Там находился подходящий для посадки участок, недавно занятый первым и вторым взводами.

До верхнего края жерла потухшего вулкана, по правую руку от Захарии, оставалось несколько секунд полета. Ветеран-сержант уже видел голубое мерцание пустотных щитов, пляшущее по громадной окружности кратера. Где-то там, под ними, оставались бессчетные мирные жители Ризги, запертые в лабиринте невероятно тесных улиц и древних башен. После того, как местные СПО охватило безумие, город превратился в ловушку для его обитателей. Их защитники, узнав, что силы Хаоса прорываются через расположенный поблизости Арксов Проход, устрашились полного уничтожения планеты и подняли в собственных рядах жестокое восстание, забуксовавшее внутри могучих стен столицы.

Вулканическая природа этого мира давала ризгийцам доступ к почти бесконечной геотермальной энергии, питавшей оборонительные сети. Поэтому, как ни старались флотские, попытки усмирить мятежников орбитальными бомбардировками не увенчались успехом. Нынешняя патовая ситуация играла на руку отступникам, им оставалось только ждать прибытия хаоситов — после этого восставшие присоединились бы к вестникам зла и приняли бы тьму. К несчастью, в городе ещё оставались верные Императору люди — как военные, так и гражданские, — в которых при новом порядке не было никакой нужды, и повстанцы казнили их сотнями тысяч.

«Что ж, — подумал Захария, — отступники не рассчитывали, что на них бросят 158-й».

В поле зрения сержанта вырастали громадные, изогнутые стенки вулкана, покрытые оспинами крупных кратеров, едва заметных на почерневшей кристаллической породе. По изначальному плану, им следовало проникнуть в Ризга-сити через одно из крупных отверстий, оставшихся после бомбежек, но эту идею отвергли как слишком рискованную, даже для элизийских ВДВ.

Что-то в этих дырках не понравилось Захарии, и он жестом предупредил Адуллама и Беора, которые немедленно повторили его движение для остальных троих. Ветераны немедленно перешли в пике и отвернули от стены, доверившись инстинктам сержанта.

Пока вокруг Захарии неслись бойцы пехотных отделений, он внимательно, как истинный снайпер, следил за обстановкой, стреляя глазами в разные стороны, автоматически рассматривая и анализируя каждую замеченную деталь. Некоторые проломы оказались очень глубокими, и, судя по углам шахт, они были образованы не внешними взрывами. Больше похоже, что их пробурили изнутри…

Мир сержанта окрасился алым, его визор заволокло ярко-красной дымкой. Какую-то долю секунды элизиец не мог сообразить, что произошло, но затем, когда кусок плоти шлепнулся ему в бок, понял — рядом разорвалось в клочья человеческое тело.

Вытерев лицевой щиток тыльной стороной печатки, Захария не без труда разглядел противника сквозь кровавые мазки на стекле. Невероятно, но ризгийцы сумели втащить наверх «Гидру» и оборудовать импровизированную установку ПВО на входе в пещеру, посередине отвесной скалы. Счетверенные стволы сверкали, пробудившись к жизни, и посылали смертоносные трассы зенитных снарядов, пересекая небо гибельными дугами. Во имя Императора, про это в инструктаже ничего не было!

Некоторые из менее опытных гвардейцев, явно запаниковавшие после совершенно неожиданной и, уж точно, нежеланной атаки, забыли, чему их учили и начали сближаться между собой, образуя большую манящую цель. Экипаж повстанцев из трех человек, не теряя времени, развернул к ней стволы «Гидры»; заряжающий трудился не покладая рук, поддерживая темп опустошительного огня.

Снаряды разорвали одного из элизийцев, как мокрую бумажку, превратив солдата в кровавое облако и разбросав во все стороны крохотные мясные ошметки. Второй прожил достаточно долго, чтобы увидеть, как целиком исчезает нижняя часть его тела — к счастью, шок и мгновенная кровопотеря милосердно забрали жизнь бойца, не дав ему даже закричать.

Пусть команда Захарии находилась на безопасном расстоянии, сержант рассчитал, что остальной четвертый взвод окажется в зоне досягаемости установки, даже если солдаты обнаружат угрозу заранее. Нужно было что-то делать, причем немедленно. Включив рулевые двигатели на подвесной системе гравишюта, ветеран остановил свободное падение. Все тело содрогнулось от неприятного, тошнотворного толчка, стропы впились в подмышки, но в глубине сознания уже защелкал хрон, ведя обратный отсчет до момента, когда ризгийцы наведутся на десантника. Судя по тому, что видел элизиец, он сможет провисеть неподвижно от пятнадцати до двадцати секунд.

Ещё несколько тел распустились ярко-алыми цветками рядом с зависшим сержантом. Его охватило знакомое ощущение — необъяснимое спокойствие, за годы действительной службы выпестованное и доведенное до совершенства благодаря могучей воле и решимости. Адреналин и эндорфины хлынули в организм гвардейца, но он сдержал прилив эмоций, используя обострившиеся чувства для того, чтобы с полной ясностью сосредоточиться на цели. Теперь для элизийца не существовало ничего, кроме троих мятежников, их оружия и его самого; Захария четко осознавал неторопливое приближение потоков смертоносного огня и то, что могут сотворить с ним зенитные снаряды, но это просто не имело значения.

В мозгу снайпера проносились многочисленные расчеты: углы возможного отражения луча, поправки на собственную нестабильную позицию, расстояние и возвышение над выдолбленным отверстием в склоне вулкана. Пальцы в толстой перчатке отстегнули лазган, и, не обращая внимания на дополнительные искажения, вносимые перемазанным в крови визором, сержант поднес к глазу телескопический прицел. Изучая чуть расплывчатое, но детальное изображение бешено работающей троицы, он снизил усиление освещенности до минимума — утренний свет постепенно становился все ярче.

Гибельный град, терзавший разреженный воздух полосками смертельных угроз, должен был накрыть элизийца всего через несколько секунд. Как и многие другие ветераны, Захария модифицировал оружие так, чтобы оно соответствовало его стилю ведения боя. В данном случае, сержант полностью удалил предохранительную скобу; несколько опрометчивый поступок для менее опытного солдата, но не для человека, тридцать шесть лет прослужившего Элизии и Императору.

Левый двигатель на подвеске зачихал, и, перед тем, как всё пришло в норму, снайпер чуть спикировал вниз по диагонали. Захарии снова пришлось наводиться на троих повстанцев, но он уже рассчитал выстрел.

Задержи дыхание. Жди. Выдохни. Нажми.

Первым умер мятежник, которого сержант посчитал командиром установки. Разряд, вонзившийся ему в верхнюю часть груди, аккуратно пробил грязно-коричневый панцирь и вышел из спины, выбросив кровь и осколки костей во тьму пещеры. Смертельно раненый солдат с потрясенным видом посмотрел на дымящуюся дыру в груди, а затем на заряжающего, который с разинутым ртом стоял над установкой, явно пытаясь сообразить, что произошло.

Как только командир мешком повалился наземь, нижняя челюсть зазевавшегося повстанца исчезла в багровом всполохе. Испуганно хватаясь руками за булькающее месиво, заряжающий кое-как вскочил на ноги и в абсолютной панике бросился бежать вглубь пещеры. Этот мятежник больше не представлял угрозы.

Третий ризгиец оказался типом покрепче — очевидно, тоже в каком-то роде ветераном, — и, сжав зубы, потянулся к рукоятям управления «Гидры». Захария воспользовался предоставленным шансом и пустил мятежнику разряд точно между глаз, прямо под небольшой козырек его плотно сидящей каски из потускневшей бронзы. Лазерный луч мгновенно пробил и поджарил мозг солдата; повалившись наземь, тот упал на казенник счетверенных орудий. Из разинутого рта мертвеца потекла кровь, и алые капли зашипели на раскаленном металле.

Сержант без промедления пристегнул лазган обратно на грудь, в быстросъемное крепление разгрузки, и вырубил питание тормозных двигателей. Камнем рухнув вниз, Захария перевернулся головой к земле и плотно прижал руки к бокам, тем самым увеличив скорость падения до головокружительной и заметно удалившись от оставшегося сверху-сзади четвертого взвода. Элизийский ветеран до последнего не прерывал свободного падения, и лишь в момент, когда промедление становилось опасным, ударил по руне активации гравишюта. В желудке отдалась знакомая, тошнотворная встряска погашенной скорости. Глядя вниз между ступней, сержант направил полет к невероятно маленькому участку зоны высадки, отгороженному для его команды на черном, крошащемся грунте.

Грузно приземлившись, Захария неловко пробежал вперед по инерции, но избежал ошибки, достойной новобранца, и не врезался ни в одну из многочисленных временных построек, окружавших территорию вместе со штабелями потрепанных сбрасываемых контейнеров продолговатой формы. Вокруг сновали дюжины элизийцев, которые перетаскивали боеприпасы и снаряжение к огромной дымящейся бреши в основании вулканического склона, нависшего над зоной высадки. Стоял оглушительный шум: под армейскими ботинками скрипел зернистый черный песок; из наскоро разбитых палаток и модульных строений раздавались приказы и окрики; тяжелые орудия выпускали вверх очереди, ведя огонь по немногим укреплениям ризгийцев, оставшимся на склоне в зоне досягаемости.

Стянув шлем, сержант вдохнул воздух, согревающийся в лучах утреннего солнца, и, невзирая на вонь тухлых яиц, поднявшуюся в результате последних взрывных работ, с радостью избавился от тяжести десантного комплекта. Поначалу элизийские саперы быстро пробивались через слои слежавшегося пепла у основания склона, но затем началась последовательность намного более прочных каменистых страт, и продвижение в кратер замедлилось. Захария надеялся, что надолго они здесь не застрянут.

Сняв правую перчатку, ветеран начал понемногу разминать ноющие конечности, пощелкал костяшками и провел затекшей рукой по коротким черным волосам. Пальцами, все ещё онемевшими от холода, он наткнулся на липкий мокрый кусочек, приставший щеке. Поглядев вниз, сержант обнаружил, что на перепачканной ладони поблескивают чужая кровь и плоть. Вытерев месиво об униформу, Захария со вздохом отчистил верхушку шлема, и на свет вновь явился сержантский знак различия — белая продольная полоса.

— Вот такая у нас разведка, серж. Чуть-чуть всех не размазало, — Адуллам не привык держать язык за зубами, из-за чего не раз оказывался в ситуациях, когда просто физически не мог сдержать данное слово.

Грубоватое, покрытое шрамами лицо старейшего друга и товарища Захарии всё ещё оставалось бледным после высадки, но на полное восстановление времени не имелось. Поэтому Адуллам и уступавший ему в росте, но непропорционально широкий Беор уже стояли прямо за границей зоны высадки, согнувшись над дюжиной подрывных зарядов восского образца. Элизийцы проверяли плоские металлические диски на возможный урон, полученный при посадке — так быстро, что могло показаться, будто они работают недостаточно тщательно.

«Только не эти двое, — подумал Захария, который стоял перед своим отделением, на ощупь проверяя целостность снайперской винтовки. — Когда они решают взорвать кого-нибудь или что-нибудь, то всегда добиваются успеха».

— Ты же знаешь этих флотских, Адуллам. Выглянули в иллюминатор — вот тебе и прогноз!

Грубо рассмеявшись собственной шутке, Мелнис могучей рукой поднял огромный плазмаган типа II за сошку, укрепленную под передней частью ствола, и заглянул прямо в дульный срез. Закопченный ствол осветило солнце, восходящее за спиной элизийца.

— Долбись ты Троном, Мелнис, из-за тебя нам чуть головы не оторвало! — рявкнул Сояк на здоровяка, оторвавшись от прикручивания к гранатомету восского образца удлинителя, сделанного по спецзаказу. Коарто тоже прервал сборку аналогичной установки типа V, части которой лежали у бойца на коленях.

— Ой, малыши, простите, что помешал вам развлекаться! Я ж знаю, как вы любите свои маленькие игрушечки.

Сояк посмотрел на своего лучшего друга, и они с Коарто разом покачали головами, а затем вернулись к улучшению точности повидавших виды гранатометов. На издевку они не поддались — только не сегодня.

— Не расстраивай лучших парней четвертого, Мелнис. Лучше вспомни, как они спасли твою здоровенную толстую шею на Кармелии.

Плазмометчик фыркнул в сторону ухмыляющегося Беора, а Коарто и Сояк улыбнулись здоровяку, по-прежнему накрытые его внушительной тенью. Захария вздохнул — он уже сто раз всё это слышал, — но и порадовался, что перед битвой вся команда в хорошем расположении духа.

Сержант подметил, что гранатометчики обновили татуировки на бритых затылках. У каждого из друзей была наколота половина аквилы 158-го, стилизованного имперского орла, пикирующего на добычу. В одной лапе он держал череп орка, в другой — голову человека с повязкой на глазу. Фишка Коарто и Сояка заключалась в том, чтобы соприкоснуться головами перед тем, как устроить короткую, жестокую и — для них — очень веселую кулачную драку с любым глупцом, решившимся устроить с друзьями перепалку или оскорбить их.

— Хотел бы я как-нибудь пригласить флотских на высадку, серж. Посмотреть, как им понравятся шикарные сюрпризы, которые вечно достаются нам.

Беор уже поднялся, и, тяжело дыша, укладывал в рюкзак полдюжины взрывных устройств, держа их за короткие толстые рукояти. Сложенный, как элизийский долинный буйвол, с шеей и головой практически одинаковой толщины, гвардеец заслужил среди близких друзей прозвище «Бульдозер», не сильно преувеличивающее его способности. Несмотря на внешнюю неуклюжесть бойца, товарищи знали, что Беора опасно недооценивать: подобное телосложение делало элизийца ещё смертоноснее.

Захария ничего не ответил гвардейцу, отвлекшись на внезапную шумиху у входа в один из расположенных поблизости туннелей. Несколько элизийских саперов выбежали из рукотворной пещеры, и вскоре земля содрогнулась, а из отверстия выплыло большое черное облако вонючего дыма. На мгновение в лагере воцарилось тревожное молчание, нарушенное ревом бойцов третьего взвода, которые устремились в брешь. Прошло несколько секунд, и в зловонном воздухе раздались характерные звуки ближнего боя.

— Так, парни, мы пробили внутреннюю стену Ризга-сити! Приказы вы знаете: за 158-й и за Императора!

Уже через несколько секунд после приземления капитан четвертого взвода начал отдавать команды бойцам; ветераны из его личной охраны сбрасывали гравишюты и готовили оружие к бою, проталкиваясь через толпящихся солдат. Отделение Захарии следовали за гвардейцами, пережившими атаку «Гидры» — эта группа должна была поддерживать их на задании. Сержант надел шлем, застегнулся и, перед тем, как надеть перчатку, глотнул воды в надежде, что она смоет мерзкий привкус Ризги. Не помогло.

Рой солдат в темно-зеленом камуфляже сбился плотнее, добравшись до зева туннеля, и нахмурившийся Адуллам обернулся к Захарии. Медленно выползающее из-за горизонта солнце ярко озарило побитое жизнью лицо подрывника, на котором можно было рассмотреть больше морщинок, чем когда-либо. Внутри скверно освещенного прохода уже становилось жарко: пусть саперы блистательно и быстро справились с задачей, туннель оказался слишком узким и низким, чтобы элизийцы могли развернуть полномасштабное наступление. Атака через подобное «бутылочное горлышко» значила только одно — большие потери на входе в зону поражения. Это будет паршиво само по себе, к тому же гвардейцам придется переступать через трупы товарищей. Возможно, новички просто не выдержат такого, да и ветеранам придется несладко; к подобному никогда не привыкнуть.

— Отделение, оружие к бою. Прогулка будет не из приятных.

Каждый из элизийцев стремился поскорее добраться до врага, и плотная толпа людей с оружием и в бронежилетах продвигалась вперед. Вдали виднелся кружок бледного света, в котором суетливо плясали размытые, неясные тени. Туннель содрогнулся от трех громких взрывов, и Захарии оставалось только удерживать равновесие на гладких, влажных камнях. После заключительного хлопка заметно усилился огонь из стрелкового оружия, от стен отражались вопли и крики, но слышалось и ещё кое-что — призрачный, отфильтрованный голос, который то уплывал за грань слышимости, то появлялся вновь.

— Я — голос Ризги. Я — уста Хаоса. Не сражайтесь с нами. Присоединяйтесь к нам. Вместе мы сможем принять тьму…

Голос действовал Захарии на нервы, и сержант потряс головой, чтобы очистить мысли, а затем скривил губы. Присоединиться к ним? А что, изменники из СПО предлагали какой-то выбор сотням тысяч мирных жителей планеты? Отступая к убежищу за стенами Ризга-сити, повстанцы оставляли за собой целые города мертвецов. Элизийский ветеран и раньше видел на инструктажах немало возмутительных вещей, но вид невинных людей, которых лишили даже могилы или погребального костра, оставили гнить в едком, вонючем воздухе этого гнусного мира, наполнил Захарию глубокой, но всё ещё — как считал он сам — контролируемой яростью.

— Как действуем, серж? — шедший впереди Мелнис едва мог нормально держать плазмаган, так плотно столпились вокруг бойцы четвертого взвода. В тоне ветерана звучала раздраженная нотка, признак проблемы, с которой он постоянно боролся. Захария знал, что в другой ситуации Мелнис запрыгнул бы в самую большую, самую разрушительную боевую машину и принялся расстреливать, таранить и давить врагов на поле битвы. Здесь же, в очень тесном пространстве, гвардеец страдал от клаустрофобии и чувствовал себя уязвимым. Говорить с ним сейчас нужно было коротко и прямо.

— Две тройки. Сояк, Коарто, зарядиться и встать по бокам от Мелниса. На выходе смотреть под ноги, там повсюду будут тела. Стрелять во всё, что движется. Адуллам и Беор со мной; ждем, пока впереди идущие не уйдут в стороны, потом выдвигаемся.

Повернувшись к бойцам отделений поддержки, сержант приказал им ждать дальнейших инструкций после выхода из туннеля. Не было смысла направлять солдат вперед, на бессмысленную смерть, к тому же отряду Захарии потребуется как можно больше людей, когда они доберутся до цели.

Командир слышал, как пятеро его людей перемещаются на указанные позиции. Все были готовы.

Из устья прохода вырвался оглушительный вихрь огня, проредивший толпу; отделение Захарии заняло возникший просвет, и ветераны впервые увидели Ризга-сити своими глазами. Большую часть города накрывала глубокая утренняя тень, отбрасываемая высокими стенками кратера потухшего вулкана. Быстро пробить туннель можно было только в определенном месте, с нужными характеристиками грунта, так что элизийцы оказались не в самой удачной позиции с точки зрения тактики. Перед ними оказался ряд обвалившихся зданий из черного и серого камня, в тридцати метрах от внешней окружной стены.

На парапетах и крышах некоторых построек были оборудованы установки тяжелых вооружений, но большая часть из них уже догорала после перестрелки с третьим взводом. Сейчас его бойцы разбирались с наскоро возведенными баррикадами, расположенными слева и справа от элизийцев. По гвардейцам всё ещё вели огонь сверху-сзади, с позиций на гигантских, бороздчатых внутренних склонах вулкана, но непрерывный изгиб кратера вокруг города и сами здания обеспечивали некоторое укрытие. Впрочем, как только верхние этажи нескольких строений рухнут, солдаты 158-го окажутся на виду со всех сторон.

Что-то взорвалось на скале справа от отделения, и черная пемза осыпала мертвых элизийцев у них под ногами. Нацелив гранатомет, Коарто выстрелил в окно второго этажа здания по левой стороне; угроза исчезла в лавине кирпичей и осколков стекла, а в стене возникла огромная дыра. Убедившись, что ответный огонь умолк, Захария хлопнул передовую тройку по спинам. Ветераны перебежали дорогу, уклоняясь от редких, случайных выстрелов, и оказались в относительной безопасности за грубыми каменными стенами домов.

Глядя в прицел, сержант быстро осмотрел сектор в 180о, и решил, что всё более-менее чисто. Пригибаясь, он провел Адуллама и Беора через усыпанную обломками мощеную улицу, после чего перевел дыхание и жестом подозвал десятерых уцелевших гвардейцев из отделений поддержки, которые поспешно присоединились к ветеранам.

— Так, команда «Альфа»… — слова Захарии заглушил пронзительный визг помех, донесшийся откуда-то сверху, а затем вернулся голос.

— Отступитесь, пропащие создания! Все вы сгинете в руках Хаоса. Сдавайтесь, пока не поздно!

Бросив взгляд на Сояка, сержант кивком указал вперед. С ухмылкой подняв гранатомет, боец шагнул в сторону и вышел на дорогу, не страшась возможного обстрела. Быстро осмотрев крыши, элизиец заметил здоровенный вокс-усилитель и выпустил по цели одиночный заряд.

В тот же миг, как Сояк вернулся в укрытие, стену тряхнуло, а на улицу перед бойцами посыпались обломки. Голоса никто больше не слышал.

— Вот что бывает, когда вякаешь без разрешения! — заметил Коарто.

Остальные немного посмеялись шутке, но на веселье не было времени, и Захария продолжил инструктаж.

— Как я сказал, команда «Альфа» ударит по своей цели через пятнадцать минут. У нас осталось десять, чтобы добраться до нашей — хоть это и не самый большой мост, но его плотно охраняют, и ризгийцы вскоре поймут, что мы собираемся сделать. Идем через улицы, как и запланировано, но не высовываемся и держимся поближе к стенам. Эта сторона разлома по-прежнему кишит врагами.

Кивнув, пятеро гвардейцев колонной направились к узкому проходу между разрушенными зданиями. Тем временем из устья туннеля появились бойцы первого и второго взводов, уважительно старавшиеся не наступать на мертвых товарищей. Оказавшись снаружи, элизийцы немедленно присоединялись к яростным рукопашным схваткам на пылающих заграждениях по левой и правой стороне.

Захария видел, что 158-й, несмотря на потери, продвигается вперед по обоим флангам. Если все пойдет в соответствии с планом, они отрежут повстанцев в этом районе города и возьмут его под контроль в течение получаса. Требовалось только разрушить два из трех мостов, соединявших неравные части Ризга-сити, разделенного широкимущельем, которое уходило в глубины зева потухшего вулкана. После того, как у мятежников останется единственный путь для переброски подкреплений, имперцы возьмут под контроль и, в конце концов, захватят противоположную сторону столицы. Только один из трех мостов окружала плотная застройка, способная замедлить передвижение крупных соединений у обоих концов, так что выбор оказался очевидным.

За первой группой гвардейцев последовал здоровяк Мелнис; протискиваясь через проход, который вел в соседний переулок, окруженный шестиэтажными зданиями, ветеран вновь проклинал тесноту, но его более чем успокаивала мощная пушка в руках. За плазмометчиком последовали Коарто и Адуллам, а потом — Беор, который тоже не без труда влез в просвет.

Пока они тащились на ту сторону, Захария осматривал в прицел высокие козырьки на домах, но из-за скверного освещения мало что мог разглядеть в деталях. Он слышал, как Сояк обращается к гвардейцам, ждущим своей очереди; гранатометчик призывал их сохранять бдительность и быть готовыми к появлению неприятеля.

«Однажды, — подумал командир, — он станет хорошим сержантом».

Если бы какой-нибудь изменник сейчас обнаружил отряд, то бойцы, зажатые между зданий, оказались бы для него легкой добычей. Впрочем, счастье было на стороне элизийцев, и они выбрались из тесного перехода во внутренний двор.

На этом их везение закончилось.

Противник начал стрелять со всех четырех сторон, и передовая группа попала под перекрестный огонь. Двое гвардейцев упали, не успев даже поднять лазганы, третий и четвертый выпустили несколько разрядов наугад и тоже рухнули наземь. Товарищи разделили бы их судьбу, если бы не смертоносная меткость Мелниса: ведя плазмаганом по дуге, он испепелил три огневые точки повстанцев, а Коарто достойно поддержал его разрушительным вихрем гранат. Сояк, понимавший друга без слов, кинул ему пару запасных зарядов, которые тот немедленно вставил в барабан.

Вокруг постепенно светлело, но то, что открылось элизийцам, стоило бы навсегда оставить во тьме. Они стояли на площади, которая, судя по грудам тел со связанными за спиной руками, использовалась для массовых казней. Изломанные трупы лежали у пьедестала расколотой статуи; Мелнис мгновенно узнал обезображенное резное лицо.

— Де Хаан, — пробурчал он грозным тоном.

Сояк почтительно поднял оббитую голову памятника инквизитору-мученику. Гвардеец заметил, что остальные части статуи намеренно разложены среди трупов в отвратительной имитации жуткой гибели самого де Хаана от рук почитателей Хаоса. Адуллам с отвращением сплюнул на присыпанную пеплом землю, Беор прошептал молитву. Всё это время Захария внимательно следил за подчиненными — подобное зрелище было тяжелым даже для ветеранов, а юные, менее опытные бойцы могли забыть обо всем на свете. Это погубило бы и их самих, и весь отряд.

— Элизийцы, становись.

Сержант не повышал голос, да этого и не требовалось. Уцелевшие шестеро молодых солдат встали по стойке «смирно», их внимание резко перешло на хмурое лицо командира и холодный взгляд его темно-зеленых глаз.

— Видите, да? Это и есть Хаос. Вам рассказывали о нем на инструктажах, но теперь вы ощутили его. Так враги поступают со своими людьми — подумайте, что они могут сотворить с вами.

Один из гвардейцев нервно сглотнул, другой, стиснув зубы, помотал головой. Урок они усвоили.

— Так, я больше никого не хочу сегодня терять. Ущелье в трех улицах отсюда, и мятежники ждут нас, поэтому будьте готовы драться за ваши жизни.

Захария взглянул на разбитый, изуродованный памятник, обломки которого лежали в угрюмых тенях.

— И за вашего Императора.

Адуллам одарил молодых бойцов пугающей улыбкой, а Мелнис хлопнул одного из них по спине с такой силой, что едва не сбил парня с ног. Убедившись, что весь отряд как следует мотивирован, сержант кивнул в направлении широкого проспекта, окруженного высокими, мрачными и обветшалыми зданиями. Повинуясь приказу, элизийцы двинулись по тротуару; многоэтажные постройки скрывали их от огневых точек на внутренней стороне стенок кратера, но благодарить за это следовало скорее удачу, а не план операции.

По возобновившемуся завыванию динамиков, изрыгающих разъяренную пропаганду ризгийцев, Захария понял, что группа приближается к цели. Подняв кулак, он остановил небольшую колонну, после чего вытащил инфопланшет с картой, которую загрузил во время инструктажа на «Уничтожении». Рассчитав, где проспект пересечет главную дорогу, идущую вдоль провала, сержант мгновенно понял, что отряд окажется прямо на линии огня с моста. Параллельно их нынешнему маршруту шла более узкая улочка, на которую можно было пройти закоулком чуть впереди. К сожалению, она привела бы элизийцев почти туда же, да к тому же на выходе гвардейцы оказались бы в «бутылочном горлышке», как на выходе из давешнего туннеля.

Неожиданно у Захарии стало на один вариант меньше — посередине пустующей улицы прогремел взрыв, во все стороны полетели кирпичи и камни, а элизийцев толкнула ударная волна. Отвернувшись, гвардейцы прижались к стене; их осыпало мелкими обломками, а земля содрогнулась от новых разрывов.

— Влево, на ту улицу! Шевелись!

В воздухе почернело от пыли и каменных осколков, снаряды сыпались на отряд, казалось, со всех направлений. Очевидно, бойцов заметили с господствующей позиции, и враг пристреливался по ним с опасной быстротой. Протиснувшись в очередной узкий проулок, тяжело дышавшие элизийцы уткнулись в череду хорошо укрепленных задних дверей. Скорее всего, это были какие-то аварийные выходы из зданий, стоявших на краю разлома. Взрывы раздирали на куски крыши домов, и, пусть снаряд мог обрушиться на головы гвардейцам только по несчастливой случайности, одного попадания хватило бы. Команда полностью погибла бы в мгновение ока.

— Серж, — вскипел от бессилия Мелнис, — разреши мне выйти и разобраться с ними! Клянусь Императором, мы застряли тут, как крысы в норе! Я так погибать не согласен.

В ответе Сояка прозвучали хладнокровные нотки, необходимые в подобной ситуации.

— Успокойся, Мелнис. Почему бы не оттянуться на двери прямо перед тобой? Представь, что это те самые «всемогущие уста».

Коарто рассмеялся, услышав слова друга, а Захария кивнул, разрешая действовать. Всё равно они не могли вернуться или обойти преграду кругом, так что к цели придется идти через здания. Плазмометчик даже не стал браться за оружие, а одним-единственным кратким, но мощным пинком расщепил тяжелую дверь, будто спичечную соломку.

Ввалившись в полумрак за порогом, гвардейцы оказались в разграбленной булочной. Через грязные витрины лавки виднелась темная, неровная рана в земле, — вулканический провал, — а также вход на мост. О внезапной атаке тут же пришлось забыть: бойцы 158-го заметили полдюжины мятежников, осторожно подбиравшихся к их позиции. Ещё шестеро, пригнувшись, покинули наскоро возведенную баррикаду и побежали в направлении проспекта. Они направлялись к проходу, которым только что воспользовались элизийцы, и через несколько минут отряд попал бы в окружение.

Повстанцы открыли огонь; витрина разбилась, и в неосвещенную булочную посыпались осколки стекла вперемешку с кирпичами. Лавка была совмещена с пекарней, огромные печи и смесительные баки обеспечивали некоторую защиту, но от атаки с тыла укрытия не имелось. Кроме того, вражеские артиллеристы, дай им время, могли просто сровнять здание с землей. Следовало идти в наступление.

— Сояк, Коарто, пробейте здесь дыру. Мелнис, Адуллам, встретьте наших друзей, крадущихся с заднего хода. Вы шестеро — приготовьтесь выдвигаться к мосту.

Краткие кивки и улыбки верных товарищей подняли Захарии настроение. Сколько раз он выбирался из опасных ситуаций вместе с этими парнями? Подавшись назад, они с потеющим Беором дали пройти Мелнису, который прокладывал себе путь по булочной. Плазмаган, нацеленный прямо вперед, казался игрушкой в мощных руках бойца. Адуллам ничего не видел из-за огромной спины друга, но уже не в первый раз с явной радостью использовал Мелниса в качестве живого щита. Порой они перешучивались на эту тему, а несколько раз — всерьез подрались.

Через несколько секунд в узком проходе позади лавки началась перестрелка, что послужило сигналом для Сояка и Коарто. Пройдя вперед в полумраке, элизийцы дали залп из гранатометов через зияющую дыру в передней стене булочной, и годы работы в команде отразились в двойной атаке прямиком из учебника. Один элизиец посылал заряды на границы зон поражения другого, и череда взрывов, накрыв злополучных мятежников, идеально протянулась к входу на мост. Товарищам не нужно было даже следить друг за другом — Сояк в точности знал, что делает Коарто, и наоборот.

Отбросив мысли об увиденном на площади, шестеро молодых гвардейцев открыли весьма достойный прикрывающий огонь. Тщательно выбирая цели, они продвигались к изукрашенному чугунному мосту.

Выскочив на улицу, сержант заметил двух мятежников, которые катили небольшое орудие к своим укреплениям. За ними поспевал третий ризгиец, тащивший боекомплект, и на долю секунды Захария по-настоящему запаниковал: отряд оказался на полностью открытом месте, и один меткий выстрел мог уничтожить большую часть элизийцев.

Только он набрал воздуха, собираясь выкрикнуть предупреждение, как возобновился мощный артобстрел — но снаряды обрушились не на имперцев. Мятежники попали по своим, и ризганская баррикада распустилась черно-желтым огненным цветком. Попадание очень удачно прикончило почти всех повстанцев, открыв гвардейцам дорогу к широкому мосту двухсотметровой длины, протянувшемуся над бездонным ущельем.

— Серж, видал?! Император обожает 158-й!

Коарто захохотал, радуясь их везению, и даже сержант невольно улыбнулся: подобная ошибка означала, что мятежники паникуют, и им не помогает неумолчное бормотание «уст Хаоса» с дальнего края провала. Впрочем, даже сейчас какой-нибудь опытный и спокойный командир мог взять ситуацию под контроль, и положение быстро изменилось бы, поэтому Захария отыскал подходящую наблюдательную позицию сверху-сзади.

Сояк и Коарто за несколько секунд прикончили оставшихся повстанцев, а шестеро молодых бойцов, пригнувшись, заняли позиции по обеим сторонам входа на мост. Дым от горящих зданий и военной техники не давал нормально разглядеть, что происходит на том краю расщелины, но сосредоточенный и смертельно опасный огонь вдоль переправы заставил команду отступить в сомнительное укрытие за чернокаменной оградой вдоль берега непроглядного провала.

Внутрь вулкана начали пробиваться солнечные лучи, которые отливали синевой всё ещё включенных силовых щитов и отражались от крыш домов на дальней стороне города. Улучшение освещения могло сыграть на руку наводчикам на внутренних стенках кратера, поэтому Захария, дождавшись появления Мелниса и Адуллама из-за угла, подал сигнал активировать коммы в шлемах.

— Если не доберемся до моста, уничтожить его не сможем. Адуллам, Беор, готовьте заряды. Я иду в башню рядом с булочной, вместе с Сояком и Мелнисом… так, это не обсуждается!

Начавший протестовать плазмометчик тут же осекся. Ему придется как-то жить дальше без лобовой атаки на мост — у сержанта определенно родился более изящный план.

— Нам понадобится серьезная огневая мощь, чтобы прикрыть вас там. Нет смысла вызывать подкрепления, все сейчас слишком заняты, да и если ризгийцы попробуют направить кого-нибудь через мост, мы легко их прикончим — так же, как и они нас. Нужно немного поменять расклад. Коарто, отправляйся к тем шестерым, будете прикрывать Адуллама и Беора при установке зарядов. Выдвигаться по моему сигналу, всем ясно?

Бойцы закивали; подняв брови и выдохнув, сержант, не поднимая головы, понесся к постройке, которая стояла рядом с булочной, загоревшейся во время боя. Некогда гордое муниципальное здание превратилось в изуродованный остов, испещренный, словно оспинами, следами попаданий. Мелнис с разбегу врезался в толстые двери, снес их с петель в вихре щепок, и через несколько секунд трое гвардейцев уже бежали вверх по лестнице внутри прямоугольной башенки. Голос ризгийского пропагандиста, доносившийся из динамиков, становился громче и чище с каждым шагом по пыльным деревянным ступенькам.

Выглянув из люка на открытую всем ветрам крышу башни, Захария тут же с облегчением увидел, что по её краю идет каменная ограда, доходящая бойцам до груди. Благодаря размерам столицы они находились вне зоны досягаемости огневых точек на дальних склонах, но меткость недавнего артудара указывала на вражеский отряд, расположенный поблизости и в удачной позиции. Последние сомнения в этом мгновенно исчезли, поскольку элизийцы сразу же попали под обстрел; раненый в бедро Мелнис рухнул на колени, вне себя от ярости.

— Император вас подери! — злобно выпалил здоровяк, отползая к ближайшей стенке. Над ним мелькали лазерные лучи, пробивая аккуратные дырочки в камне выше головы гвардейца. Тщательно определив угол обстрела, Захария изготовил винтовку, глубоко вздохнул и начал осторожно выпрямляться, пока не смог выглянуть из-за парапета. Резко пригнувшись, снайпер представил себе цель и высчитал расстояние до неё с точностью до трех метров. Затем, немного сдвинувшись вправо, сержант вскочил и быстро выпустил два разряда, один за другим.

Первый убил артиллерийского наводчика, второй — вражеского снайпера, который его прикрывал. Конечно, этим дело не кончится, но отряд сможет вздохнуть чуть свободнее.

— Сояк, заряжай и наводись на дальнюю сторону моста. Окати их как следует! Мелнис, можешь стоять в укрытии?

Плазмометчик оперся на простреленную ногу и сморщился; через бинты на нижней части бедра уже проступила кровь. Захария тут же понял, что рана серьезная, иначе здоровяк вообще не подал бы виду — впрочем, как и любой другой элизийский ветеран, он продолжал бы сражаться и с более серьезными повреждениями.

Осторожно высунув голову из-за высокой стенки, обращенной к провалу, сержант смог хорошо рассмотреть Ризга-сити. Внутри высоких склонов кратера теснились здания из черного и серого камня. Ещё несколько дней назад извилистые улочки, наверное, были до отказа забиты народом и ярко освещены разбитыми сейчас фонарями, а дома — согреты геотермальной энергией, бесконечные запасы которой скрывались под поверхностью вулкана. Теперь город превратился в дымящуюся, укутанную тенями адскую дыру. Столица умирала на глазах Захарии, и на её останках могла поселиться лишь тьма.

Гвардейцы мало что могли с этим поделать.

Удостоверившись, что им удалось выиграть несколько минут покоя, сержант махнул Адулламу, Беору и Коарто, которые отсалютовали ему в ответ. Затем командир толкнул Сояка носком ботинка, ветеран вскочил на ноги, грубо прикинул расстояние до другой стороны провала, и, не обращая внимания на клубы дыма, скрывавшие перемещения ризгийцев, дал залп из гранатомета.

Со стороны горящих зданий на дальнем берегу донеслись три характерных, мощных и глухих хлопка, а на противоположном конце моста распустились бледно-желтые огненные цветки. Перестук выстрелов резко умолк, прекратился смертоносный дождь, поливавший переправу, но, к сожалению, завывания ризгийской пропаганды продолжались и становились всё безумнее.

— Объединитесь с нами! Ваша битва проиграна! Уста Хаоса изрекают истину!

— Серж, клянусь тебе, если этот долбаный мятежник мне попадется, я ему башку откручу!

Мелнис явно выходил из себя, но это не слишком волновало Захарию, поскольку так боец забывал о ранении. По-настоящему беспокоили сержанта активные перемещения на той стороне, в направлении моста — видимо, противник отреагировал быстрее, чем надеялся сержант. Сообразив то же самое, Коарто не упустил возможности запустить гранату, чуть ли не вслепую, прямо к входу на переправу. Шестеро молодых гвардейцев, построившись цепью, выдвинулись вперед и открыли огонь, а за ними последовали Адуллам и Беор, которые уже приготовили подрывные заряды.

Хорошо ещё, ризгийцы не обстреливали собственный мост, — переправа была нужна им целой, — но на башню, занятую тремя элизийцами, это не распространялось. Муниципальное здание содрогнулось под шквалом взрывов, и потерявший равновесие Мелнис с руганью распластался на холодной каменной крыше. Услышав громкий свист, Захария и его товарищи инстинктивно пригнулись, но мина прошла по высокой дуге и скрылась в разинутой пасти ущелья.

После пары близких попаданий и дальнего промаха мятежникам не составило бы труда быстро пересчитать траекторию, послав новые заряды на головы гвардейцам. Такая меткость означала, что противник находится относительно недалеко и на линии прямой видимости.

— Прилетела сзади, — спокойно произнес сержант в комм-бусину. — Разберись, Сояк.

Перед гранатометчиком, подошедшим к противоположной стенке, раскинулась панорама неровных крыш и разбросанных здесь и там башен. Она простиралась до массивного кольца черных, бороздчатых скал, окружающих город. Защитники Ризга-сити были неопытными солдатами, — элизийским стандартам они уж точно не соответствовали, — поэтому Сояк искал самую очевидную минометную позицию.

Через несколько секунд он заметил верхушки шлемов, принадлежавших двум солдатам, которые устроились на узкой и плоской крыше, в пятистах метрах от гвардейцев и на десять метров ниже. Пригнувшихся врагов частично скрывал большой вентиляционный короб. Зарядов у Сояка осталось немного, и каждым выстрелом следовало дорожить; элизиец так и сделал, отправив гранату по дуге точно на позицию мятежников. Взрыв обвалил крышу, рухнувшую внутрь здания в облаке пыли и мусора.

С другой стороны башни Мелнис снова поднялся на ноги и водил из стороны в сторону стволом плазмагана на сошке, целясь вдоль моста. Дым на дальнем краю ущелья развеялся, открыв взгляду десятки повстанцев, которые перемещались между многоэтажными зданиями и широким участком свободного пространства, прямо напротив входа на переправу. Одно из таких строений, через улицу от моста, привлекло внимание здоровяка; хмыкнув, он немного сдвинулся вбок и увидел на крыше высотки часть крупной металлической конструкции. Внутри, в паутине змеящихся кабелей, деловито сновали неясные силуэты.

— Прислушайтесь к голосу разума! Ничто не заставит замолчать уста Хаоса!

Стиснув зубы от боли, Мелнис поднял ствол плазмагана, тщательно рассчитал траекторию и нажал на спуск. Сгусток перегретой плазмы по дуге пронесся над разломом, расплываясь и теряя форму — но, когда поток достиг цели, в нем ещё осталось достаточно разрушительной силы. Видимая элизийцу часть конструкции разлетелась на куски, механический голос внезапно умолк, и здоровяк победно усмехнулся: это действительно был передатчик.

Огонь распространился дальше, вне поля зрения Мелниса. Несколько секунд спустя бойца отдельно порадовал пылающий мятежник, свалившийся с крыши. Понимая, что занимается самообольщением, плазмометчик всё же очень сильно надеялся, что упавший окажется «устами».

— Теперь-то ты заткнешься!

Захария, слегка улыбаясь, покачал головой. Тем временем неторопливое солнце все выше поднималось над огромными склонами вулкана, и разрушительное сражение, идущее далеко внизу, озаряли первые лучи дневного света. Что-то блеснуло вдали, среди домов, и нахмурившийся сержант снова заглянул в снайперский прицел. В тот же самый момент в его ухе затрещал голос Коарто, произнесший одно-единственное, простое слово, которое командир хотел бы услышать меньше всего.

«Танки».

Сквозь рассеивающийся дым уже можно было разглядеть передовую машину, полускрытую за нестройной толпой бегущих в атаку мятежников. Она оказалась низкой и плоской, с чем-то вроде башни на крыше — видавшая виды, едва ползущая «Химера» с расколотой и покрытой вмятинами броней. Вооружение на верхних турелях точно не представляло угрозы, но установленный на корпусе тяжелый огнемет выглядел опасно целым. Казалось, что бронемашина с трудом поворачивает направо, — скорее всего, из-за повреждения ходовой части на левой стороне, — а тупой нос главного орудия неподвижно смотрел вперед. Экипаж не мог сразу же навести тяжелый огнемет на элизийцев, но водитель маневрировал, явно собираясь это исправить.

Следом катился столь же дряхлый «Леман Русс», лишившийся главного орудия; впрочем, спонсонные установки угрожающе поворачивались, отслеживая цели. Мучительно ползущая «Химера» частично перекрывала танку обзор, так что он не представлял реальной опасности, пока бронетранспортер оставался впереди. Захария решил, что «Русса» поставили назад из-за более низкой боеспособности. Впрочем, если бронетехника сумеет добраться до переправы, то учинит хаос и там, и на улицах по эту сторону от разлома.

Метнувшись взглядом к Адулламу и Беору, сержант увидел, что подрывники отчаянно трудятся на обоих краях моста. Бойцы установили несколько серебряных дисков поперек полотна и соединили заряды красным запальным проводом. Оторвавшись от работы, Беор поднял голову одновременно с тем, как развернувшаяся «Химера» открыла огонь.

Трое гвардейцев из группы прикрытия, поглощенные струей гибельного пламени, мгновенно превратились в кричащие факелы; части украшений на облицовке моста потекли вниз, расплавившись от колоссального жара. Оставшиеся трое бросились ничком, а Коарто, припав на одно колено, выпустил последние гранаты по уличному покрытию перед бронетранспортером. Мгновение спустя «Химера» въехала в дымящуюся воронку и резко накренилась вперед.

Экипаж почти застрявшего БТР теперь не мог навести на элизийцев тяжелый огнемет, но по лихорадочной спешке Адуллама и Беора сержант понял, что заряды ещё не готовы. Подрывникам нужны были несколько минут, а не секунд.

Приказав Мелнису и Сояку по мере сил отгонять мятежников от входа на мост, Захария установил лазган на расколотом парапете и, приникнув к усилителю изображения, впился взглядом в содрогающуюся боевую машину.

Пытаясь выбраться из западни, «Химера» дала задний ход и теперь скрежетала траками о пологие края воронки. Водитель должен был сидеть где-то справа, и его голова находилась под стыком верхней и нижней частей корпуса. Именно там, в углу смотровой щели, выскочили несколько заклепок, и появилась трещина между пластинами. После удара о дно воронки просвет немного расширился, да к тому же вес бронетранспортера сейчас неравномерно распределялся по нижней части корпуса, и резкие подергивания добавили дыре несколько сантиметров ширины.

У Захарии был только один шанс перед тем, как «Химера» выровняется на дороге, и трещина закроется под тяжестью башни. Сержант заставил себя расслабиться; приклад и цевье лазгана стали продолжением его тела, а благодаря сошке снайпер мог замереть совершенно неподвижно и сосредоточиться на расчете момента для выстрела. Глядя на бешено дергающийся БТР, элизиец сделал вдох.

Цель движется назад, вперед, ползет вверх. Возвышение и расстояние вычислены. Угол обстрела приближается к наилучшему, щель максимально расширяется… сейчас.

Разряд вонзился в невероятно крошечную дыру между толстыми бронепластинами, поразив «Химеру» где-то в районе сиденья механика-водителя. Исключительный выстрел, один из лучших для Захарии за несколько месяцев, но сержант не восторгался собственными достижениями.

Даже в ином случае снайпер не слишком долго бы радовался успеху — с растущим отчаянием он увидел, что бронетранспортер продолжает двигаться назад и, в конце концов, выравнивается с резким скрежетом. На несколько секунд приземистая боевая машина замерла в угрожающей неподвижности, словно хищник, решавший, какую жертву пожрать первой. Захария быстро осмотрел «Химеру» в прицел, торопливо выискивая другое слабое место.

Внезапно БТР содрогнулся всем корпусом и начал бешено вращаться вокруг своей оси, безжалостно сметая повстанцев, которые укрывались за ним. Некоторые из откинутых прочь солдат отлетали от лобовой брони «Леман Русса», другие, будто выброшенные куклы, падали в провал, и их крики быстро стихали в теплом утреннем воздухе.

Зарычавшие в последний раз двигатели направили кренящуюся «Химеру» к ущелью. Неповоротливый бронетранспортер раскидал с дюжину злополучных ризгийцев и раздавил ещё несколько. Наконец, толкнув пару-тройку повстанцев через проломленную ограду, бронемашина свалилась вслед за ними в бездонную тьму.

Нечто мелькнуло в мозгу сержанта — он упустил какое-то критическое изменение ситуации. Но что же…

Захарию швырнуло на крышу, и он ударился грудью с такой силой, что из легких вышибло весь воздух. В ушах звенело, элизиец не мог сосредоточиться; затем чьи-то огромные руки подняли его сзади и поставили на ноги. Мир закружился перед глазами, и сержант сорвал шлем, а потом затряс головой, пытаясь привести себя в норму.

Мелнис что-то орал ему, но Захария слышал только пронзительный визг. Несколько мгновений спустя командир понял, что произошло: «Леман Русс» открыл по ним огонь и первым же выстрелом угодил в угол башни. Сояк, пригнувшийся у края большой неровной дыры, пробитой в парапете, выпускал последние гранаты через провал, но танк оставался вне зоны досягаемости, пусть и ненамного.

Опираясь на Мелниса, сержант подобрал лазган и заковылял к позиции Сояка. В тот же миг над ними пронесся второй снаряд, взорвавшийся в сотне метров за башней. Плазмометчик, с тупым упрямством встав посередине бреши, попытался открыть огонь по «Руссу», но из-за череды прежних выстрелов его оружие опасно перегрелось и отключилось, оставив здоровяка рычать с досады.

Схватив Мелниса за разгрузку, Захария оттащил его с линии огня, не забыв бросить на разъяренного бойца предостерегающий взгляд.

Внизу, на переправе, Адуллам и Беор отчаянно пытались закончить установку зарядов, а Коарто и трое выживших гвардейцев медленно отступали к ним спиной вперед, изредка постреливая в мятежников — у элизийцев почти закончился боекомплект. Ризгийцы готовились к контратаке на мост, их останавливала только необходимость уничтожить троих имперских солдат на башне.

Зрение сержанта наконец-то прояснилось. Нахлобучив шлем, он схватил Сояка за плечо и указал на лестничный люк.

— Спускайтесь и прикрывайте огнем остальных. Старайтесь не попадаться врагу на глаза, и они могут решить, что вывели нас из игры. Я собираюсь разобраться с этим танком.

Кивнув, гранатометчик подполз к тяжелой деревянной панели

Первым в отверстие протиснулся Мелнис, затем, отсалютовав, за ним последовал Сояк. Две секунды спустя в нижнюю часть башни врезался снаряд, пробив вторую дыру в массивных стенах и обвалив угол постройки. Здание могло рухнуть в любой момент, а экипаж «Леман Русса» взял Захарию на мушку — ещё один или два выстрела по его позиции, и танк перенесет огонь на других элизийцев.

Вытащив из разгрузки сменную батарею питания, ветеран постучал ею по шлему, чтобы вытряхнуть грязь, которая могла набиться внутрь за время задания, и с приятным лязгом вставил в лазган. Глубоко вздохнув, сержант перекатился на живот и как можно плотнее прижался к крыше, чтобы не подставляться без нужды. Он и так нарушал два золотых правила снайпера, собираясь стрелять с «засвеченной» и открытой позиции.

Время замедлилось. Боковым зрением Захария наполовину увидел, наполовину ощутил крупную фигуру Мелниса, хромавшего через проспект к входу на мост. Здоровяк на ходу вытаскивал из открытой кобуры на спине совершенно неуставной и совершенно бесполезный на таком расстоянии дробовик. Сояк, отложив гранатомет, уже стрелял одиночными из лазгана по целям на дальнем краю пропасти; яркие вспышки разрядов мелькали в уголке глаза сержанта. Четко осознавая всё это, снайпер совершенно не отвлекался от главной цели, орудия в спонсоне помятого левого борта. Ствол пушки был направлен прямо на сержанта, мятежники не могли промахнуться.

Захария улыбнулся.

Задержи дыхание. Жди. Выдохни. Нажми.

Лазган выпустил сияющий высокоэнергетический луч точно в центр орудийного ствола. Разряд встретился с головкой снаряда, начавшего движение наружу. Сами того не зная, они подарили сержанту нечто невероятное — выстрел, какими гвардейцы хвастались в кабаках, приняв чересчур много стаканчиков. Захария всё ещё улыбался, а левая сторона «Леман Русса» уже оторвалась от земли; танк завалился набок, из раскуроченного корпуса повалил дым. Секундами позже детонировал боекомплект, и бронемашина весьма впечатляюще разлетелась на куски. Ризгийцев разметало по трем сторонам от «Русса», из окон стоявших поблизости домов выбило последние стекла, а осколки со свистом умчались по всем направлениям.

Урон, причиненный врагу единственным выстрелом, был хорош сам по себе, но к нему добавились глубокое потрясение и замешательство, охватившие повстанцев. Сержант выиграл для Адуллама и Беора время, в котором они так нуждались, и подрывники воспользовались шансом.

— Невероятно, Зах! Невероятно! Мы готовы, поджигаю десятисекундный шнур. Адуллам — отбой.

Коарто возглавил отступление, за ним отходили трое выживших гвардейцев, следом — тяжело дышавшие подрывники, а Мелнис и Сояк прикрывали их огнем. Несколько мятежников явно не по своей воле рискнули сунуться на мост; они двигались неровной цепью, пытаясь добраться до зарядов и разминировать полотно, но было уже слишком поздно. Середину переправы разорвало на части мощным взрывом, и Захария пригнулся за остатками парапета, укрываясь от града чугунных и каменных обломков. Хоть судьба и уберегла сержанта от мгновенной и бесславной гибели в результате диверсии, устроенной его собственным отрядом, и без того сильно поврежденная башня не выдержала нового испытания. Здание начало рушиться вокруг снайпера и под ним.

Захария нырнул в открытый люк и наполовину побежал, наполовину покатился по разваливающимся ступенькам. Большие куски кладки отскакивали от шлема и наплечников сержанта, через колодец винтовой лестнице падали огромные каменные блоки. Наконец, с оглушительным грохотом на улицу рухнула целая стена.

Поняв, что не успеет добраться до нижнего этажа, элизиец выпрыгнул в зияющую дыру и приземлился на груду щебня, выброшенного взрывом первого снаряда «Русса». К счастью, высокие прыжковые ботинки спасли Захарию от растяжений, а подбитые участки комбинезона смягчили неловкое падение на дорогу. Туда уже приковылял Мелнис, которому помогал идти Сояк.

Над их головами по-прежнему проносились мины, но, когда за изгибом ущелья взорвалось что-то скрытое от глаз, мятежники не могли не сообразить, что их карта бита.

Два моста уничтожены, ещё один — под контролем элизийцев. Бежать некуда.

Жилые помещения на борту «Уничтожения», в которых разместилось отделение Захарии, были тесными, шумными и аскетичными. Впрочем, там работали душевые, столовая располагалась неподалеку, и этого солдатам хватало за глаза.

Сидя на краю облупившейся железной койки, сержант корпел над кронштейном прицела, аккуратно возвращая ему прежнюю форму при помощи плоскогубцев. Крепление повредилось во время суматошного побега из разваливающейся башни. Было слышно, как в соседних душевых кабинках хохочут Сояк и Коарто; голоса друзей отражались от низкого потолка шестиместной каюты. Адуллам, не обращая внимания на невероятные россказни товарищей, лежал на разостланной скатке напротив Захарии и смотрел в пространство.

Из коридора притопал Беор, читая на ходу последнюю оперативную сводку, поступившую из комнаты для совещаний тремя палубами выше. Боец тяжело дышал, его бочкообразная грудь вздымалась, едва не разрывая тунику последнего размера.

— Уже через час после взрыва второго моста удалось отключить щит. Мятежники сдались два часа спустя.

Потянувшись, Адумллам зевнул, спустил ноги с края койки и внимательно изучил грязные растопыренные пальцы.

— Я так понимаю, вскоре начались расстрелы. Прошел тут мимо нескольких комиссаров, так они просто лопались от нетерпения.

Захария улыбнулся своим мыслям — после того, как 158-ой взял ситуацию под контроль, в Ризга-сити действительно направилось множество представителей Комиссариата, готовых вершить правосудие Императора. Что ж, это их право, и сержант удивился бы, узнав, что хоть один изменник переживет сегодняшнюю ночь. Воздаяние будет жестоким и быстрым, но совершенно оправданным; поразительно, что Инквизиция ещё не заинтересовалась восстанием.

Снайпера не волновало, что именно произойдет с гражданским населением мира, оставшегося далеко внизу. Планета никуда не делась с пути сил Хаоса, неустанно наступающих через Арксов Проход, и на ней не имелось ни официального ополчения, ни эффективного правительства, к которому жители могли обратиться за помощью. Массовая эвакуация из-за ряда проблем не представлялась возможной, как и размещение на Ризге сил, отличных от символического гарнизона. Впрочем, все эти заботы теперь легли на плечи старших офицеров, поэтому Захария мысленно пожал плечами и начал устанавливать прицел на исправленное крепление.

Беор, потерявший интерес к операции после того, как их участие в ней закончилось, поднял глаза от распечатки.

— А что там с Мелнисом? Ногу-то отпилят или нет? Вы только представьте, какой он будет занозой в заднице, если ему приделают аугметику!

Захария посещал бойца час назад, в переполненной мясницкой, которую называли корабельным лазаретом «Уничтожения». Мелнису ещё повезло: хотя рана оказалась глубокой, и он потерял немало крови, но, попади разряд на сантиметр левее, плазмометчик не выбрался бы с планеты живым. Правда, такое известие не порадовало могучего здоровяка: после того, как ветеран наорал на третьего санитара подряд, требуя поставить его на ноги и признать годным к несению службы, проходивший мимо врач назначил раненому дозу успокоительного, которой хватило бы, чтобы свалить быкогрокса. Если им повезет, Мелнис, возможно, проспит целую неделю.

— Он будет в порядке, когда немного — как там эта штука называется? — отдохнет.

С этим Адуллам выгнул спину, хрустя суставами, и изучил сине-черный кровоподтек на голени. Беор, глубоко вздыхая, медленно опустился на свою койку в дальнем углу.

— Не знаю, как вы двое, а мне здесь надоело до чертиков. Дождаться не могу, когда окажемся дома. Миленький абордажный бой с какими-нибудь элизийскими пиратами — вот что я называю…

Захария мастерски владел собой: он умел усилием воли замедлять сердцебиение, дышать поверхностно и очень тихо, оставаться абсолютно неподвижным посреди урагана взрывов, но существовала одна, одна-единственная вещь, способная пробить броню его невозмутимости. Если бы в отделении имелся новичок, он решил бы, что ветеран-сержант пропустил мимо ушей замечание Беора, но Адуллам, слишком хорошо знавший друга, увидел признаки его гнева. Костяшки пальцев на правой руке командира побелели, когда он будто тисками сжал отвертку, которой работал с лазганом.

В тот же миг Беор осознал свою ошибку и поймал на себе свирепый взгляд Адуллама. Даже Сояк и Коарто перестали петь в душе; все знали, что при Захарии нельзя говорить о «возвращении домой».

— Серж, я…

Слова извинения застыли в глотки Беора — в дверях появился высокий и поджарый капитан Макарах, молодой, но очень эффективный офицер из третьего взвода. Быстро оглядев каюту, он посмотрел на сержанта, обернувшегося с нейтральным выражением лица. Адуллам покачал головой, не понимая, как Захарии это удается.

— Сержант, ваше присутствие требуется в комнате для совещаний, немедленно. На Офель-минорис создалось крайне скверное положение, а мы ближе всех, так что и разбираться нам.

Аккуратно положив лазган на койку и убрав отвертку в развернутый ремонтный набор, Захария поднялся и застегнул комбинезон. Не говоря ни слова, он последовал за капитаном в узкий коридор и пропал из виду, оставив в каюте умолкших товарищей.

Шумно выдохнув носом, Адуллам сунул руку под койку и вытащил собственный лазган. Беор сделал то же самое, и вскоре в тишине раздались отголоски щелкающих и лязгающих звуков — бойцы разбирали, проверяли и чистили оружие.

Монолит

«Повторяю: говорит флаг-сержант Педазур, 46-й Кадийский полк. Космодесантники-предатели, экипированные прыжковыми ранцами, атаковали нашу позицию. Не можем вести прикрывающий огонь и оказывать иную поддержку. Требуются подкрепления, немедленно!»

Несмотря на бренчание оружия и снаряжения, Захария достаточно четко разобрал слова флаг-сержанта, донесшиеся по воксу. В голосе кадийца не слышалось паники, но по торопливости речи стало ясно главное — бой им предстоит тяжелый.

В ходе инструктажа на борту «Уничтожения» элизийцам сообщили, что данные разведки «неполные», но, очевидно, положение с тех пор ухудшилось.

Где-то внизу, на поверхности Офель-минорис, 46-й полк потерял контроль над комплексом, жизненно важным для обороны Арксова Прохода — огромной структурой неизвестного происхождения, обладающей, по слухам, теми же свойствами, что и знаменитые Кадийские Пилоны. Учитывая опыт кадийцев в отношении таких загадочных объектов, выбор подразделения для размещения в комплексе и его защиты оказался очевидным.

Когда прозвучал первый зов о помощи, «Уничтожение» оказалось ближайшим к планете имперским кораблем, но переход к Офель-минорис всё равно занял почти неделю. Даже в обычных условиях кадийцам, одним из самых крепких бойцов, известных Захарии, непросто было бы уцелеть в столь долгом бою. Теперь, узнав, что условия оказались далеко не обычными, и 46-й полк выжил в противостоянии с врагом из самых жутких мифов и легенд, элизиец ещё сильнее восхитился гвардейцами Кадии.

— Космодесантники Хаоса… — пробормотал Адуллам. — Трон Императора!

На протяжении многих лет Захария слышал произносимые шепотом истории об этих ужасных созданиях. О космических десантниках, восставших против Империума и обратившихся к поклонению темным силам.

Сержант почувствовал, как сидевший слева здоровяк Беор неловко поерзал на ячеистой металлической скамье; сам Захария был зажат между ним и Адулламом. Напротив, почти соприкасаясь с ними тяжелыми ботинками, располагались трое других бойцов из его команды: гвардейцы-ветераны Сояк, Мелнис и Коарто. Все они молчали, сохраняя силы для выполнения задания. Ход мыслей элизийцев нарушил рев парных турбин «Валькирии» — летательный аппарат вошел в верхние слои атмосферы.

Захария единожды кивнул, и за несколько секунд бойцы подключили к шлемам дыхательные маски, после чего опустили на глаза визоры. Четким движениям гвардейцев не мешали страховочные ремни и обвязки, защищавшие их от резких содроганий транспортно-боевого самолета.

«Точка сброса через две минуты. Все транспортники поддерживают строй. Чистого неба, элизийцы — приземлитесь целыми!»

Голос пилота вздрагивал в тон сотрясениям быстро снижающегося самолета. Захария ответил ему и жестом приказал отряду сохранять вокс-молчание, зная, что пять других отделений, находившихся где-то позади, сделают то же самое. Неприятель, скорее всего, прослушивал линии связи, и последнее, чего хотели гвардейцы — выдать свою смехотворно малую численность.

Элизийского сержанта беспокоило, что полк бросили в бой почти неподготовленным и, соответственно, почти не отдохнувшим после сражения на Ризге. Однако, десантников убедили, что их драгоценный 158-й получит подкрепления, как только будет возможность. Неважно, успеет ли помощь прийти вовремя: гвардейцам предстояла работа, и, несмотря на долгие годы службы, у Захарии что-то затрепетало под сердцем.

Сбросив с плеч страховочные ремни, сержант ухватил лежавший под скамьей гравишют за поцарапанный сопловой блок, вытащил наружу и водрузил на палубу. Подавшись вперед, Адуллам и Беор взялись за бока аппарата и подняли его над головой командира, который пропустил руки через лямки и начал застегивать крепления. Наклонившись, чтобы стало посвободнее, оба ветерана проделали те же рутинные упражнения, после чего все трое оказались готовы к высадке. В течение нескольких секунд Коарто, Сояк и Мельнис повторили процедуру. Это была самая неудобная часть любой миссии, поскольку гвардейцам приходилось осторожничать, чтобы ничем не загреметь и не врезаться друг в друга по пути к выходному люку. Ещё одним препятствием становились объемистые ящики с оружием, занимавшие почти всё свободное место в транспортнике. Именно поэтому отделение ветеранов всегда «одевалось» в последнюю минуту перед высадкой; в ходе бессчетных заданий они выучили тысячу подобных вещей.

Уамм!

Захария мгновенно взглянул на левую переборку отсека. Это не был привычный для сержанта лязг при входе в атмосферу: что-то попало в них, и весьма крепко. Жестокой иллюстрацией к выводу стала пробоина в серой стенке. Трюм «Валькирии» наполнился отчаянным визгом металла о металл, словно партитурой к балету для шести бойцов, ловко бросившихся к закрепленному оружию.

Когда внутрь пробились две пары бритвенно-острых когтей, полоска света превратилась в зияющую дыру с рваными краями, и раздался вой сирены — предупреждение о разгерметизации. Крупное существо в бронзовом и алом цветах, держась за грубо проделанный им вход, безучастно посмотрело на людей. Элизийцы расстегивали пряжки, ослабляли ремни и сдвигали крышки контейнеров, но было уже поздно.

Создание закричало.

Ударивший гвардейцев звуковой кулак заставил их чувства упасть на колени. Пригнувшись, чудовище в доспехах бросилось в отсек, яростно рассекая когтями подвески и ремни. «Валькирия» резко накренилась, и врага бросило на Мелниса, Коарто и Сояка, которых он на глазах Захарии превратил в облако багровых ошметков. Повернувшись к троим уцелевшим элизийцам, великан поднял руку в силовой броне, но в момент замаха потерял равновесие из-за того, что самолет резко содрогнулся и пошел вниз.

Завопившего космодесантника Хаоса швырнуло в потолок, и его вой, раскалывающий сознание, с хрустом прервался в миг удара. Свалившаяся в штопор «Валькирия» опрокинулась на левый борт, неприятеля протащило вдоль фюзеляжа, после чего он вылетел в прорезанную им самим дыру, забрав с собой немаленький фрагмент корпуса. Передышка гвардейцев оказалась короткой: линия разлома пробежала по верху отсека, и самолет с оглушительным треском развалился надвое.

Не успев моргнуть, Захария оказался в свободном полете, всё ещё пристегнутый к скамье между Беором и Адулламом. Как только морозный воздухпрочистил ему мысли, опыт взял верх над шоком, и сержант начал освобождаться от несущегося к земле сиденья. Мимо проносились обломки «Валькирии»: наклонная крыльевая секция, оторванные куски трюмного настила и вся носовая часть расчлененного транспортника. В бешеном вращении кабины элизиец мельком разглядел обоих пилотов, отчаянно дергающих заевший механизм сброса фонаря. Им не было суждено выбраться.

Сражаясь с тошнотворными перегрузками, Захария резко уперся ногами в скамью и вытащил боевой нож. Трижды полоснув по ремням, десантник мощно оттолкнулся от сиденья и, кувыркаясь, полетел в бездну. Вскоре к нему присоединились Беор и Адуллам, последовавшие примеру командира.

Выбросив руку в сторону, сержант выровнялся относительно горизонта, а затем плавным движением убрал клинок в ножны и закрепил оружие. Распластавшись в воздухе, чтобы ускорить падение, все трое приняли классическое прыжковое построение — и в тот же миг между ними пролетела болтерная очередь.

Оглядевшись, Захария увидел, что к ним несется космодесантник-предатель, ведущий почти неприцельный огонь. Адуллам и Беор, заметив угрозу, вылетели из строя, чтобы врагу предстали две небольшие цели вместо одной крупной. Изогнувшись, сержант развернулся и вытянулся в струнку, благодаря чему набрал скорость; при этом он понимал, что представляет собой отличную мишень. Вариант с включением рулевых двигателей и ответным огнем не имел смысла, поскольку любое замедление только ухудшило бы ситуацию. Кроме того, чтобы вытащить из разгрузки висящий на груди лазган, сначала требовалось выровняться.

Захария попал в серьезный переплет.

Тут же в его поле зрения ворвалось размытое темно-зеленое пятно «Валькирии», внезапность появления которой ошеломила сержанта так же сильно, как и яростный, сотрясающая реактивная струя из парных турбин. В этой неразберихе элизиец совсем забыл о пяти других самолетах ударной группы. Вновь прибывший транспортник с ревом устремился к падающему врагу; огромное создание ринулось было навстречу, но копье жгучего света из лазпушки пробило идеально ровную дыру в его груди.

«Ну, по крайнем мере, их можно убить», — подумал Захария, глядя, как космодесантник Хаоса несется к земле, обливаясь кипящей кровью из выходного отверстия в спине. Перед глазами сержанта возникли послеобразы, испуганные лица Мелниса, Коарто и Сояка, погибающих в «Валькирии», и он тряхнул головой, прогоняя жуткое видение. То существо забрало половину его команды. Половину его друзей.

С этим Захария разберется позже.

За мгновение до того, как нырнуть в толстые слои облаков прямо внизу, десантник увидел боковым зрением приближающиеся к нему с разных сторон силуэты в прыжковых комбинезонах. Окруженный чрезвычайно влажной белизной, сержант ощутил два похлопывания по отстраненной, трепещущей на ветру руке. Через полоски изморози и конденсата на визоре он разглядел, как Адуллам кивает один раз.

Ответив на приветствие, Захария решил рискнуть и вышел на связь, дважды постучав по шлему у виска.

— Высота примерно три мили. В облаках они нас не заметят, а после снижения мы окажемся под прикрытием уцелевших «Валькирий». Начинайте искать площадку, как только…

— Серж, погляди на это.

С такого расстояния поверхность далеко внизу казалась нечетким наброском, обрисованным широкими мазками черной, опаленной солнцем земли и пышных зеленых лесов. Элизийцы уже сотню раз, если не больше, видели подобные узоры, но сейчас их взорам предстал колоссальный, возносящийся к небу монолит из черного камня. Сооружение, поражающее размерами и грубостью очертаний, устремлялось навстречу гвардейцам. Не меньше мили высотой, в основании оно имело форму неровного треугольника, а затем истерзанные, поеденные, частично разрушенные ветрами и дождями стены монолита начинали завиваться спиралью к вершине. В бело-желтом сиянии солнца Офеля становились заметны тысячи случайно расположенных выступов, бортиков и проходов.

«Вот как оно атаковало нас, — решил Захария. — Спрыгнуло с одной из платформ у вершины».

Приближаясь к пику строения, десантники различали всё больше деталей. На высшей точке каким-то немыслимым образом держались ряды наклоненных, потрескавшихся и сломанных каменных столпов. Будто две гигантские руки, сложенные «чашечкой» они служили фундаментом для комплекса временных имперских строений — командного пункта кадийцев. Здания были возведены на треугольной платформе, которую поддерживали балки метровой толщины, выходившие из сужающихся стен монолита прямо под ней.

Пока сержант пытался сообразить, как всё это ещё не рухнуло, его внимание вдруг привлекли мелькающие пятна цвета, вылетавшие наружу. Какие-то обломки и более крупные объекты сбрасывали с высоты.

Захария сжал челюсти: этими «объектами» были люди.

Отстегнув модифицированный снайперский лазган, элизиец поднес телескопический модуль к визору, изо всех сил удерживая равновесие в порывах ветра. Трясущееся изображение подтвердило его опасения — через клубы дыма и языки пламени сержант рассмотрел братьев-кадийцев, отчаянно сражавшихся в ближнем бою. Треск помех в ухе сменился напряженным голосом задыхавшегося Педазура, когда десантники оказались достаточно близко, чтобы поймать сигнал его вокса малой дальности.

«Перегруппироваться по левой стороне… левой! Оранис, следи за…»

Мощный взрыв пробил изнутри дальнюю стену поста вокс-прослушивания, обломки модульной пластальной конструкции, вращаясь, полетели вниз по парапетам из черного камня. В открытом канале раздавались вопли, крики ярости и боли, которые издавали гвардейцы Педазура, сражавшиеся с врагом до предрешенного конца. В ближнем бою, должно быть, их просто вырезали.

Словно в подтверждение этому, острейший взгляд сержанта заметил движение через неровную дыру в стене, мимо которой пролетали десантники. Дюжина кадийцев, возможно больше, отступали спиной вперед и беспрерывно палили в оранжево-черный дым. Несмотря на смертоносные залпы, невидимая цель продолжала сближаться с имперцами, а затем случилось неизбежное: все они сорвались с уступа и рухнули в бездну. С высоты больше мили немногие сумели бы разглядеть гибель людей, превратившихся в мешки с костями.

В прицеле Захарии полыхнуло ослепительное сияние, вспыхнувшее где-то вверху. Он инстинктивно отдернул лазган, но никак не мог сморгнуть цветные пятна из глаз. В тот момент, когда элизиец ощутил, что мимо проносится нечто обжигающе горячее, зрение немного восстановилось, и сержант увидел пылающие обломки разрушенных «Валькирий», которые неудержимо приближались к нему по смертоносной дуге. Причина их жестокой судьбы прояснилась секундами позже, как только другая пара транспортников поодаль начала набирать высоту, одновременно отворачивая в разные стороны — сверху к ним направлялись двое космодесантников Хаоса.

— Нет! — беспомощно крикнул Захария, увидев, как один из пилотов совершает чудовищную ошибку. Тот решил открыть люк пассажирского отсека, решив сбросить драгоценный груз прежде, чем самолет окажется жертвой бешеной атаки предателя. Шестеро элизийцев у выхода мгновенно стали целями для яростной ржаво-красной молнии, подлетевшей вплотную к хрупкому фюзеляжу. Все они погибли за несколько секунд.

Хотя на хвосте второй «Валькирии» неотрывно висел другой преследователь, летательный аппарат ринулся на помощь собрату и открыл огонь. Космодесантника-предателя разорвало в кровавые клочья, но его жертва потеряла управление из-за расплавившейся лопасти стабилизатора по левому борту и понеслась прямо к незадачливому спасителю.

Тот попытался отвернуть, но было уже поздно; врезавшись друг в друга, самолеты превратились в мешанину двигателей и фюзеляжей, которая на головокружительной скорости пронеслась мимо сержанта и его товарищей.

Захария осмотрелся по сторонам, но небо опустело. Самое скверное, нигде не было видно двух других летающих неприятелей.

— Направление — тот большой выступ на одиннадцать часов. Будь я проклят, если потеряю вас всех за один день… Пошли!

Пригнув головы, все трое элизийцев вытянули руки по швам и, повинуясь гаркающему приказу командира, стрелой понеслись к покрытой бороздами и выбоинами стене монолита. Сверху замелькали болтерные очереди, заставившие гвардейцев снова нарушить строй. Пригнув головы, все трое элизийцев вытянули руки по швам и, повинуясь гаркающему приказу командира, стрелой понеслись к покрытой бороздами и выбоинами стене монолита. Сверху замелькали болтерные очереди, заставившие гвардейцев снова нарушить строй.

Извернувшись, сержант попытался отыскать неприятелей; оказалось, что пара чудовищ, атаковавших десант, приближается к ним на огромных, изрыгающих дым прыжковых ранцах. Видимо, они приземлились на выступ и тут же вновь прянули в воздух. Мысленно рассчитав скорости, Захария понял, что предатели перехватят их за несколько секунд до того, как отряд доберется до укрытия на монолите — если только он не помешает врагу.

Отклонившись вверх, сержант включил левый рулевой двигатель гравишюта на долю секунды раньше правого, и закрутился по вертикальной оси. Падение Захарии остановилось, ветеран ощутил тошнотворный толчок и увидел, что отступники несутся к нему, ревя турбинами. Явно не устрашенные жалким оружием, которое наводил на них дерзкий человечек, эти создания наслаждались устроенной ими воздушной бойней.

Глубоко дыша, чтобы скорректировать прицел, элизиец несколько раз выстрелил в приближавшегося к нему передового хаосита, надеясь попасть в уязвимую точку. Существо почти не замечало этих комариных укусов, но сержант не отступал, твердо решив выиграть для Беора и Адуллама необходимое время. Он подозревал, что под чудовищно украшенным доспехом тварь хохочет над этими жалкими попытками, пока её собственные выстрелы всё приближаются к элизийцу.

Внезапно прямо над ними мелькнуло нечто металлическое, заставив гвардейца и предателя разом поднять головы.

За последней «Валькирией» струился дым из левого двигателя. Большая часть законцовки правого крыла исчезла, но мультилазер ещё действовал. Оружие разразилось крайне неточными очередями, заставив обоих чудовищ прервать атаку на Захарию. Развернувшись к поврежденному самолету, хаоситы открыли огонь по кабине и быстро превратили её в калейдоскоп осколков стекла и стали.

Пилот, очевидно, погиб, задний люк был открыт нараспашку, но сержант, заметив свой шанс, прицелился в брюхо транспортника. На одной из направляющих гордо восседала последняя ракета «Адский удар», и, при всей тяжести положения, с третьего выстрела элизиец попал в неё. «Валькирия» исчезла в огненном шаре, пламя охватило ближайшего к ней предателя, а в прыжковый ранец другого вонзилось несколько металлических обломков. Один из них распорол кожух правой турбины, и та скрылась в маслянистом облаке коричнево-черного смога; левый двигатель повысил обороты, компенсируя потерю.

Потеряв равновесие, космодесантник Хаоса перевернулся по горизонтальной оси и устремился к сержанту, но тот вырубил силовую установку и камнем рухнул вниз. Захария глянул вслед промелькнувшему красному великану, и его облегчение тут же сменилось ужасом. Несмотря на полученный урон, враг уже выбрал другую жертву.

— Беор, сверху-сзади! Уходи!

Предостережение командира опоздало.

Сержанту показалось, что Беор сложился вдвое от удара о доспех предателя и повис на нем; спина гвардейца сломалась с тошнотворным звуком. Адуллам, сам едва избежавший столкновения, пропал в чернильных клубах дыма, по спирали тянущегося вслед за хаоситом. Тот врезался в стену гигантского монолита, и, если даже элизиец выжил при первом столкновении, теперь всё было кончено.

В полном отчаянии Захария смотрел, как изломанные останки бойца сваливаются с разбившегося космодесантника и падают вниз, вдоль края громадного строения. Лишенное всякого благородства в смерти, тело Беора подобно манекену отскакивало от выступающих карнизов и брусов.

Адуллам, неясная тень, снижался к большому треугольному входу несколькими уровнями ниже; гравишют нес его опасно близко к грубой черной стене. Прямо над элизийцами, в посту прослушивания, всё ещё бушевало сражение, сверху летели беспорядочные выстрелы. Увидев огненный шар взрыва и нескольких кадийцев, сброшенных ударной волной, Захария включил рулевые двигатели. Большинство падающих были мертвы, их тела, кувыркаясь в ледяном воздухе, принимали неестественные позы. Но один гвардеец, едва уцелевший, брыкался и пытался ухватиться за воздух, сжимая в руке хлопающий обрывок ткани. Даже с такого расстояния сержант разобрал, что это обрывок полкового знамени; что, если прямо на него падал сам Педазур?

Предстояло выполнить сложный маневр. Спасение в воздухе оказалось бы довольно непростым трюком и для двух опытных элизийцев, часто практиковавшихся в ролях спасителя и спасаемого. Поймать свободно падающего, необученного человека, будет намного тяжелее. Люди не представляли, что их возможно выручить. Попытки выйти на связь в таких случаях не помогали — проблематично услышать вокс-вызов, когда сам захлебываешься криком. Кроме того, сейчас гарнитура флаг-сержанта кадийцев бесполезно болталась у него на шее.

Захария знал, что топлива в рулевых двигателях осталось на считанные секунды маневров, так что попытка будет только одна. Пока сержант тормозил гравишютом, мимо него кошмарным дождем цвета хаки проносились трупы; когда рядом пролетел бьющийся в агонии гвардеец, силовая установка десантника затряслась в своих финальных судорогах. Глубоко вдыхая, элизиец провел кое-какие последние расчеты перед решающим снижением.

Несколько мимолетных, свистящих мгновений спустя Захария врезался в бок спасаемого, и, за счет его инерции и траектории падения, оба солдата влетели через зияющую дыру внутрь монолита. Приземлились они на холодный и мокрый камень, с тяжелым, гулким шлепком.

Неотступная колющая боль в правом боку сообщила Педазуру, что он ещё жив. Кроме того, замаячивший перед глазами образ тоже едва ли относился к славной загробной жизни — это не был лик Императора, благосклонно взирающего на кадийца и готового принять его в лоно небесное. Флаг-сержанту предстало грязное, окровавленное лицо, пересеченное шрамами, с запавшей левой щекой, на которой быстро проявлялся фиолетовый синяк.

— Он очухался, серж.

В поле зрения возник второй незнакомец, и Педазур немедленно опознал его по униформе: элизиец.

— Флаг-сержант Педазур?

Кивнув, он постарался встать, но жгучий прострел в правой руке и поперек груди заставила вновь рухнуть на неподатливый каменный пол.

— Я сержант Захария, это рядовой Адуллам. У вас вывих плеча, могу вправить, если пожелаете, но боль будет адская.

Кому-то деловой тон элизийца мог показаться бесчувственным, но Педазуру всегда нравилась откровенность. Учитывая, что Захария только что спас флаг-сержанту жизнь, он уже пришелся кадийцу по душе.

— Боль и так адская. Делайте, что нужно.

Сержант десантников кивнул Адулламу, который извлек несколько индивидуальных пакетов из лежавших на полу ранцев. Скатав бинты в валик, рядовой бросил его командиру, опустившемуся на колени. Захария осторожно поместил мягкую ткань в сгиб травмированной руки Педазура, прямо под вмявшийся наплечник. Шаркая наколенниками по черному камню, элизиец расположился над вытянутой теперь конечностью флаг-сержанта и обхватил его запястье ладонями в перчатках.

— Я упрусь ногой в валик и одновременно потяну. Готовы?

Откинувшись назад, Захария потянул и тут же слегка повернул запястье. Идеально расположив руку Педазура, он дернул сильнее и был вознагражден громким, влажным щелчком из-под мундира содрогающегося бойца. Кадиец мгновенно обмяк, испытывая облегчение, и только тогда заметил, что до сих пор сжимает в другой руке клок ткани.

Он посмотрел на драгоценный обрывок.

— С чем мы столкнулись, флаг-сержант? — спросил Захария.

Глубоко вздохнув, Педазур осторожно, неторопливо сел. Боль не исчезла полностью, но уже не занимала все его мысли. Засунув обрывок знамени за пазуху, кадиец протянул левую руку Адулламу, и тот, нагнувшись, помог ему подняться на ноги. Мундир флаг-сержанта на спине вымок от холодного пота и лежания на влажном полу; Педазур попытался, насколько мог, привести себя в порядок, но знал, что выглядит точь-в-точь как человек, упавший с крыши и на полпути заброшенный в окно.

— Предатели явились из ниоткуда шесть суток назад. Одновременно ударили по наземному гарнизону и командному пункту. За три дня мы уничтожили их воздушную поддержку, но потеряли при этом большую часть собственных сил.

Подняв с земли табельный лазпистолет, флаг-сержант быстро проверил оружие и убрал в кобуру. Захария тем временем указал двумя пальцами себе на глаза, а затем на треугольный вход, через который все имперцы влетели несколько минут назад. Туда немедленно отправился Адуллам, а Педазур заметил, что небо приобрело оранжевый оттенок — солнце клонилось к горизонту, свистел задувавший снаружи ветер.

Элизийский сержант продолжал расспросы.

— Какова сейчас численность врага? В чем состоит их цель?

Кадиец внимательно осмотрел громадный, похожий на пещеру уровень вокруг них. Прищурившись и глядя во тьму, он осторожно поводил травмированной рукой вперед-назад, чтобы разработать её.

— Численность неизвестна, хотя их с самого начала было не так много. Несколько дюжин, я предполагаю. А что касается цели… Они собираются взорвать вершину этого объекта.

Бросив взгляд на Захарию, Адуллам нахмурился.

— Зачем? — спросил он.

— Монолит не идентичен нашим пилонам, но имеет множество общих, типичных элементов. Техножрецы годами проводили здесь разные тесты, но думаю, что они так же далеки от разгадки этой структуры, как и аналогичных ей на Кадии.

Скривившись, Педазур поправил себя.

— Были так же далеки. Сейчас все они мертвы.

Вздохнув, сержант десантников открыл флягу и протянул её кадийцу, который сделал пару глотков и вернул сосуд с благодарным кивком.

— Я находился в командном пункте, когда нас отрезали от поверхности. Разведав, что мы достаточно хорошо укрепились и можем отразить их атаку на прыжковых ранцах, неприятели воспользовались нашей собственной сетью мостиков и лесов, возведенных за все эти годы. Одновременный удар сверху и снизу оказался слишком мощным для нас, — Педазур скрипнул зубами, больше от неприятного воспоминания, чем от испытываемой боли. — Слишком мощным.

Затем флаг-сержант посмотрел на высокий сводчатый потолок, различая всё больше деталей по мере того, как его глаза приспосабливались к сумраку.

— Прямо перед тем, как мы потеряли крышу, я заметил, как двое рапторов тащат наверх кучу фуцелина.

Слегка качнув лазганом, элизийский сержант нахмурился.

— Их так называют?

Опустив взгляд, Педазур встретился глазами с Захарией. Ну, разумеется, десантник даже не знал, что их атаковало.

— Мой капитан опознал их в первую же секунду. Он сражался с таким в ходе другой кампании, потерял большую часть бойцов, прежде чем уложить врага. Рапторы Хаоса — одни из опаснейших предателей, и послали их сюда явно с тем, чтобы как можно быстрее выполнить нечто очень важное.

Ветеран-сержант обернулся к Адулламу, и тот согласно кивнул: россказни стали реальностью, и реальность эта оказалась мрачной. Затем Захария снова посмотрел на кадийца.

— Подкрепления уже в пути, — продолжил тот, — но им потребуется время, которого у нас нет. Спускаться на поверхность смысла нет, там не осталось никого, кто мог бы помочь. Рапторы установят заряды во всех трещинах и укромных уголках, куда сумеют добраться. А техножрецы, как говорил капитан, уверены, что монолит работает только будучи целым. Особенно это касается храма на вершине.

Услышав последнее предложение, элизиец вздернул брови.

— Храм? Вы говорите об этих каменных колоннах?

Флаг-сержант кивнул, слегка улыбаясь.

— Да, так мы назвали это место. Решили, что подойдет, учитывая его форму и расположение. В любом случае, похоже, что цель предателей — уничтожить объект, и этого достаточно, чтобы попытаться остановить их, — Педазур положил ладонь на кусок ткани, засунутый под мундир. — А ещё они забрали мое знамя.

Захария подметил гнев и боль во взгляде кадийца. Именно эти два чувства сейчас определяли поведение флаг-сержанта. Но, прежде чем десантник успел что-то ответить, раздался крик Адуллама с его наблюдательного поста:

— Серж, тут что-то…!

Мгновение спустя рядовой пронесся мимо них двоих, сопровождаемый градом каменных осколков, который боком зацепил Захарию. Наспинная установка и наплечники ветерана приняли основной удар на себя, но бойца всё равно швырнуло наземь. Катясь по черной скале, элизиец прикрывал драгоценную винтовку от возможных повреждений.

Через пару секунд он уже пригибался в защитной стойке. Откуда-то, ближе к центру зала, доносились стоны Адуллама — тот не погиб при взрыве, но на медпомощь пока не было времени. На фоне неба возник силуэт потрепанного раптора, которого сержант считал погибшим вместе с Беором, и в полумраке раздалось хриплое, затрудненное дыхание предателя.

Очевидно, хаосит выбросил тяжелое оружие после того, как объявил взрывом о своем прибытии. С трудом пробравшись вперед, чудовище подняло болт-пистолет трясущейся рукой и уперлось кулаком в скошенную стену для большего равновесия. Космодесантник Хаоса открыл огонь, кое-как целясь в трёх распластанных на полу людей, но все болты ушли в сторону. Тем временем Захария как раз успел поднести прицел к глазу и активировать усилитель освещения.

В его поле зрения возникло неровное изображение раптора в зеленых тонах, на которое накладывалось более яркое визирное перекрестье; помехи частично скрывали увеличенные детали доспеха. Элизиец мгновенно выстрелил, разряд ярко полыхнул, но этим эффект и ограничился. Монстр попытался вскричать, но вышел только сиплый, искаженный звук, и сам предатель пошатнулся от усилия.

Освещение почти незаметно изменилось, но для поразительно натренированного взгляда Захарии этого хватило. Хотя ветеран-сержант никогда прежде не видел раптора Хаоса, маленькой трещинки в хитроумной ротовой решетке врага ему оказалось более чем достаточно. У плеча элизийца просвистел болт, взорвавшийся затем далеко позади, и на пол пещеры осыпались чернокаменные осколки, но снайпер уже был на своей территории. Медленно вдыхая и выдыхая, он блокировал внешние раздражители.

Захария выстрелил дважды. Первый разряд отразился от доспеха, но второй исчез в вертикальной щели, и голова твари дернулась назад. Несколько секунд предатель стоял неподвижно, а затем внезапно рухнул ничком. Когда стихли отголоски падения, разнесшиеся по огромному помещению, воцарилось безмолвие. Его нарушали только громкие щелчки, издаваемые кожухом поврежденного прыжкового ранца — как решил сержант, установка остывала в промозглом воздухе. Несмотря на тишину, он сохранял разумную дистанцию от громадного тела раптора. Отключив усилитель, ветеран подошел к другу; увидев, что тот язвительно поднимает брови, Захария кивнул. Удачное попадание, ослабленная цель…

— Ходить сможешь, Адуллам?

— Кажется, сломал пару ребер, — сержант поднял бойца, и его покрытое синяками лицо исказилось от боли. — Трон Императора, так и есть! Не меньше двух.

— Снимай комбез, залатаю тебя, как смогу. Я так понимаю, нам предстоит долго карабкаться, верно, Педазур?

Кадиец неуверенно поднялся на ноги.

— Да, придется. Я знаю, на каком мы уровне, и подняться нужно на двадцать. Кое-где хорошие лестницы, но с одним придется нелегко. И, к тому же, мы окажемся на очень открытом месте.

Пока Адуллам болезненными движениями снимал перевязи, разгрузку и прочее разнообразное снаряжение, Захария разматывал бинты из полевого набора. Подобрав шлем, сержант включил встроенный усилитель освещения, и темнота у дальней стены пещеры обернулась потусторонним зеленоватым сиянием. Элизиец различил широкие, крутые ступени из скалобетона и стали, уходящие ввысь. Также он увидел большое треугольное отверстие в сводчатом каменном потолке, на высоте примерно тридцати ярдов. Аналогичный проход имелся и в полу зала.

— Ну, хоть с темнотой у нас проблем не будет. Мы вас поведем, — заметил Адуллам.

Рассмеявшись, Педазур шагнул в темноту.

— Я почти два года ходил вверх-вниз по этой чертовой башне, боец. Смогу подняться с закрытыми глазами — уже делал так раньше.

Рядовой десантник, нахмурившись, взглянул на Захарию, который затягивал ему повязку на ребрах.

— Как скажете.

Хотя каждый вздох и движение давались Адулламу с болью, первые три уровня гвардейцы преодолели почти без проблем. Что интересно, предатели не тронули схронов с различным оружием, устроенных кадийцами на каждом этаже, так что бойцы набрали батарей питания и гранат, сколько могли унести. Им даже попался компактный ракетомет, и, пусть нагруженная троица двигалась чуть медленнее, всем было спокойнее с новыми находками — в частности, вокс-гарнитура малого радиуса действия для Педазура, потерявшего свою при падении.

Хотя теперь гвардейцы могли переговариваться, они почти не общались и вскоре уже равномерно шагали в молчании, напрягая чувства в поисках ранних признаков неприятностей. На четвертом уровне им уже стало не по себе из-за отсутствия сопротивления.

Флаг-сержант пытался вспомнить, сколько рапторов Хаоса насчитал при первой атаке, но так и не пришел к точной цифре, которую мог бы назвать элизийцам. Неважно, сколько осталось предателей, они, вернее всего, знали, что имперцы здесь, и рано или поздно должны были атаковать.

Хотя площадь помещений уменьшалась с каждым этажом, залы оставались огромными, и гвардейцы без проблем огибали крупные треугольные дыры в полу — «колодец» пронизывал монолит по центральной оси. Ни кадиец, ни элизийцы понятия не имели, для чего он нужен, но осознавали, что возможное падение будет долгим и закончится фатально.

Подойдя к основанию серьезно поврежденной лестницы, Педазур поманил десантников к себе и тихо зашептал:

— Дальше будет последний большой зал. Он осыпается уже десятилетиями, так что берегите головы.

Замолчав, флаг-сержант утер пот, струившийся по лицу, после чего продолжил:

— Как я и говорил, весьма паршивое место.

Элизийцы последовали за ним через проход в монолитном каменном полу метровой толщины. Посмотрев на стену перед собой, Захария глубоко вздохнул: к выходу с уровня, большой неровной дыре на стыке с потолком, вели зигзаги металлических мостков, канатов и пластальных труб, постоянно сужающихся и скрепленных между собой. Эта пещера оказалась наибольшей из всех; сержант обратил внимание, что центральный «колодец» заканчивается именно здесь.

Адуллам шумно выдохнул, громче, чем ему хотелось бы. Рядовому не удавалось скрыть проблемы с дыханием.

— Понадежнее нельзя было всё устроить?

Педазур кисло улыбнулся ему.

— Стены и одного лестничного пролета бы не выдержали, так что иначе никак. Инженерам пришлось сверлить крепления через потолок, настолько неустойчивая здесь скала. Изначально последние пятнадцать уровней были разделены.

Затем флаг-сержант осторожно поставил ногу на самую нижнюю платформу, и, как только он зашагал по скользким металлическим листам, весь мостик с лязгом закачался. Во множество треугольных отверстий, расположенных по верхам каждой из трех стен, ещё просачивалось достаточно света, но уже довольно скоро кадийцу пришлось бы воспользоваться люминатором, позаимствованным из шкафчика с припасами пару этажей назад.

Держась за направляющий канат свободной рукой, Педазур добрался до плоской платформы у дальнего конца стены. Узкая вертикальная лесенка соединяла её со следующей площадкой, более короткой и наклоненной вверх. Флаг-сержант объяснил Захарии и Адулламу, что необходимо выждать, пока он не окажется уровнем выше, и только тогда взбираться следом, причем строго поодиночке. Таким образом, отряд разделится, самое меньшее, по трем этажам, и у них уйдет как минимум двадцать минут, чтобы преодолеть дюжину уровней этой ненадежной системы переходов. Кадийцу оставалось надеяться, что рапторы не очень быстро установят заряды.

Когда Захария подтягивался на четвертый этаж, весь мир окрасился в ярко-зеленый. Хотя усилитель изображения в шлеме обладал встроенными предохранителями, при быстрой смене освещения подстройка всегда запаздывала. Из-за этого вспышка мощного взрыва, сотрясшего пещеру, фактически ослепила ветерана.

Мимо гвардейца, который намертво вцепился в страховочный трос, протянутый вдоль шаткого мостика, неслись камни, трубы и балки. Раздался визгливый вопль, тут же переросший в оглушительный вой, и сержант десантников упал на колени, чувствуя, как подпрыгивает платформа. Захарии казалось, что ему стирают зубы наждаком.

Выстрелом из мелтагана предатель испарил опорные площадки третьего этажа, и уровень элизийца резко накренился вниз. Выпустив трос, гвардеец на глазах у раптора беспомощно заскользил к повисшему краю мостков.

Не снижая громкость верещащего вокс-динамика, космодесантник прицелился выше и уничтожил значительную часть верхнего этажа, до которого отчаянно пытался добраться Педазур. Сияющий от жара скалобетон посыпался на площадку прямо над головой флаг-сержанта; мостки отвели смертоносный град в сторону, но пригнувшийся кадиец всё равно отскочил, спасаясь от капель расплавленной арматуры.

Взревели двигатели прыжкового ранца, и алое чудовище ринулось в разрушающееся сплетение канатов и металла; пламя, мерцающее в выхлопе турбин, освещало громадное нутро пещеры. Грузно приземлившись на ближайшей к Захарии стороне треугольного колодца, существо пробралось через обломки камня и стали, не сводя глаз с элизийца.

— Как ты посмел сразиться с нами в небесах?!

Яростный рев предателя грохочущим эхом отразился от прочных черных стен, и мощь его голоса отколола куски скалы, которые рухнули на пол или исчезли в зияющей треугольной пасти провала.

— Мы правим небесами! Ты — всего лишь жертва, и даже охота на тебя безынтересна!

У сержанта кружилась голова и болело всё тело, он даже не понимал, где именно находится, но слова космодесантника пронзили дымку подобно ножу, раскаленному добела. Благодаря испытанным приемам, которые Захария разработал за годы, проведенные под артобстрелами и посреди всеобщих смятений, ветеран прочистил мысли, обрел сосредоточенность и, прочно ухватившись за стальные держатели страховочного троса, выпрямился на круто наклоненном металлическом полу. Раптор приблизился ещё на пару шагов и взобрался на крупный камень, почти без усилий держа мелтаган в огромных, усеянных шипами латных перчатках. В метре от предателя грохнулся ещё один обломок черного гранита, но он даже не вздрогнул.

— Мы уничтожим это место и поглотим вас всех. Ничто не поможет вам одолеть славных Кровавых Апостолов. Да восторжествует Хаос!

Захария поднес прицел к глазу, но не стал стрелять по космодесантнику. Вместо этого сержант направил лазган вверх, отыскивая источник падающих камней, и, действительно, увидел глубокую расселину в потолке, от которой расходилась паутина трещин. Нажав на спуск, элизиец с хирургической точностью послал несколько разрядов в ослабленный участок. Раптор оказался настолько высокомерным и самоуверенным, что даже не проследил за лучами.

— Я вырежу мое имя на твоем смертном теле. Приготовься подыхать!

Первый из рухнувших на него обломков был едва ли метровой длины, но от удара по рукам хаосит потерял равновесие, и гибельный пучок перегретой энергии ушел в сторону от Захарии. Второй фрагмент скалы, однако, оказался намного крупнее и падал словно бы в замедленной съемке, величественно набирая скорость — а затем приземлился на голову предателя.

От грохота, разнесшегося по залу, ещё несколько камней обвалились со стен и потолка. Валун оказался настолько тяжелым, что раптор не мог поднять его и сбросить. Впрочем, он уже полз вбок, и элизиец понял, что космодесантник вот-вот выберется.

Закрепив лазвинтовку на груди, ветеран-сержант бросился к страховочному тросу, конец которого волочился по заваленному обломками полу, и за несколько секунд съехал вниз. На бегу гвардеец стянул перевязь с осколочными гранатами и плотно скрутил их вместе, а из остальной ленты сделал большую петлю.

Впереди шевелился огромный валун, и элизиец уже видел дугообразные выступы на воздухозаборниках прыжкового ранца: предатель высвобождался быстрее, чем надеялся Захария. Выдернув чеку одной из гранат, боец метнул самодельное лассо через просвет в груде обломков; стуча по камням, груз свалился в могилу, уготованную сержантом для Кровавого Апостола. Одиночный взрыв не особенно повредил бы силовой доспех, но детонация полудюжины зарядов в ограниченном пространстве — другое дело.

Очевидно, раптору пришло в голову то же самое, поскольку он резко и лихорадочно забился. Развернувшись, элизиец устремился к опасно качающимся подмосткам, считая про себя:

— Десять… девять… восемь…

Когда-то Захария установил рекорд полка в скоростном лазании по канату, но это случилось на одной из просторных тренировочных площадок Элизии, и бойцу тогда не мешала полная броня вкупе с усталостью. Впрочем, перспектива погибнуть в вихре каменных осколков и фрагментов вражеского доспеха неплохо подстегивала сержанта во время подъема. Десантник продолжал обратный отсчет, пока не схватился за край безумно кренящейся платформы. Оказавшись там, откуда начал «забег», он взмолился Императору, чтобы мостки оказались достаточно высоко и далеко от ворочающегося внизу предателя.

— Один…

Взрывы отбросили раптора к колодцу, спиной вперед, левую ногу чудовища разорвало в клочья, а правую вывернуло из таза. Крича от боли и ярости, хаосит оперся на руки и попытался выпрямиться, но не сумел, и тут же в него вонзились копья лазерного огня. Элизиец задрал голову, но не смог разглядеть стрелявшего.

— Адуллам… Педазур, ответьте.

Раздался треск помех, потом Захария услышал, как флаг-сержант негромко матерится, ведя огонь по ползущему внизу раптору.

— Адуллам, отвечай. Адуллам!

Командир пытался скрыть волнение в голосе, но не сумел. Его боец серьезно пострадал в момент первой атаки — возможно, сейчас рядовой где-то застрял или, хуже того, лежал, погребенный под грудой камней. В любом случае, предатель был ещё жив, следовательно, представлял угрозу.

Держась ровно, как только возможно, Захария прицелился в дергающуюся тварь. В тот же миг, как раптор заполнил область прицела, сверкнула ярчайшая вспышка, и враг пропал из виду, свалившись в треугольную дыру. Несколько раз мелькнули отблески пламени, — космодесантник пытался запустить прыжковый ранец, — но угасли, знаменуя его падение навстречу погибели. В гарнитуре сержанта раздался лающий смешок Адуллама.

— Прости, что заставил понервничать, серж. Когда занят подготовкой ракетомета, не до разговоров.

Захария облегченно выдохнул.

— Извинения приняты, рядовой. А теперь давай выбираться из этой долбаной западни.

Первым через неровную дыру в потолке протиснулся Педазур, а затем сержанты наполовину втянули, наполовину протолкнули Адуллама в отверстие, невзирая на его болезненные протесты и ругательства. Пока гвардейцы переводили дыхание, остатки системы подмостков окончательно потеряли устойчивость и рухнули. Кадиец вытер пыльным рукавом грязное лицо, залитое кровью из многочисленных порезов и борозд на щеках.

— Не то чтобы мы собирались уходить, но теперь обратной дороги просто нет, — заметил он.

Перегнувшись пополам в приступе кашля, Адуллам отхаркнулся и сплюнул на оседающую груду обломков. Затем все трое двинулись в дальний угол тускло освещенного зала, где довольно крепкие с виду лестницы уходили к относительно низкому потолку.

— Теперь помещения будут намного меньше, пока мы не доберемся до командного пункта и храма, — объяснил Педазур. — Если враг не перекрыл какие-нибудь проходы, времени уйдет немного. Вероятно, после такого грохота они считают всех нас погибшими, так что, возможно, на нашей стороне элемент неожиданности.

Захария поднял бровь, Адуллам нахмурился, а потом элизийцы повесили лазганы на плечи и жестами пригласили кадийца возглавить группу.

Пока бойцы взбирались дальше, Захария почти сумел избавиться от звона в ушах, крепко зажмуриваясь и двигая челюстью. Несмотря на все события последних часов, ветеран-сержант считал, что ему очень, очень повезло.

Вспомнив истории, услышанные в солдатской столовой, — даже с поправкой на привычку гвардейцев преувеличивать опасность, — боец осознал, что победа и над одним космодесантником, не говоря уже о двоих, является исключительным достижением. Честно говоря, первый враг был серьезно ранен, а второй находился далеко не в идеальной позиции с точки зрения тактики. Элизиец не сомневался, что исход столкновений оказался бы совершенно иным, если бы предатели атаковали его не поодиночке, и в ограниченном пространстве с прочными укрытиями.

Помещения возле вершины имели схожую конфигурацию, не считая относительного уменьшения в размерах, но, когда гвардейцы оказались двумя уровнями ниже командного пункта, положение резко изменилось. Всё началось с легкого химического запаха, быстро превратившегося в невыносимый смрад горелой плоти и прометия. Осторожно войдя в комнату, бойцы с жестокой ясностью поняли, что произошло. Вместо того, чтобы перекрыть проходы на нижние этажи, космодесантники Хаоса сбросили зажигательные бомбы на головы солдат, пытавшихся отступить или контратаковать. Обугленные тела и куски искривленного металла сплетались в абстрактные адские картины, образы, словно явившиеся из самого варпа. Помимо боевых товарищей Педазура, огонь также поглотил все запасы боекомплекта, на которые рассчитывал отряд.

Трое гвардейцев старались как можно осторожнее переступать почерневшие, хрупкие скелеты павших из 46-го Кадийского; температура заметно поднялась из-за не полностью остывших стен и пола. Две смыкающиеся лестницы, которые вели наверх, сплавились вместе, но имперцы сумели подняться по ним на следующий уровень, где обнаружили такую же ужасную сцену. Услышав внезапный грохот, бойцы взяли оружие наизготовку, но никто не атаковал их ни изнутри, ни снаружи маленькой, засыпанной пеплом комнатки.

— Тащат что-то тяжелое? — прошептал Адуллам.

Звук раздался вновь, став громче, и с задрожавших стен полетели хлопья сажи, осевшей там толстым слоем. На гвардейцах не было дыхательных масок, и им пришлось уткнуться лицами в сгибы локтей, чтобы приглушить неудержимый кашель. Раненый элизиец при этом вновь согнулся пополам от боли.

Через несколько мгновений рокот сменился гулким топотом сабатонов, удаляющимся от имперцев. Трое бойцов подокшли к огромной дыре в потолке, входу на следующий уровень. Аванпост кадийцев наверху был ярко озарен, и через отверстие проникало достаточно света, что позволило Адулламу и Захарии отключить усилители изображения в шлемах. Пригнувшись, сержант заглянул в дыру, но не заметил наверху ни движений, ни подозрительных теней. Посмотрев на стену, элизиец увидел, что лесенка на ней полностью расплавлена. Кроме того, каким бы путем гвардейцы не поднялись в командный пункт, если их заметят в момент появления из отверстия, то всё будет кончено.

«Надо же, вот именно здесь всё освещено», — уныло подумал ветеран-сержант.

Оставалось надеяться только на то, что рапторы слишком поглощены собственными занятиями и не засекут новоприбывших. Забрав у Педазура наброшенный на него моток веревки, Захария укрепил на конце троса самодельный крюк, продолжая терпеливо выжидать новых шевелений вверху. Выбрав подходящий момент, элизиец забросил «кошку» в отверстие и туго натянул канат.

Флаг-сержант, взбиравшийся первым, осторожно высунул голову над полом, выискивая вражеских наблюдателей. Обзор ему загораживали валяющиеся повсюду обломки; здесь и там лежали убитые братья-кадийцы. Кое-где в усиленном покрытии, настеленном до схожих с пальцами колонн, виднелись дыры, и ветер свистел через несколько пробоин и трещин. Одну стену из трех снесло взрывом, как и часть древних опор, некогда поддерживавших храм на вершине. Ближе и по правой стороне от себя, Педазур увидел рухнувшие балки и мостки — остатки лаборатории техножрецов, все эти годы закрытой для солдат. Таинственное оборудование, находившееся там, сгинуло в темнеющих над головой небесах.

Не обнаружив и следа предателей, флаг-сержант дважды постучал ботинком по полу, давая сигнал напряженно ждущим Адулламу и Захарии. Пока элизийцы готовились к подъему, Педазур лег на живот, подполз к груде обломков и, осторожно установив на ней лазган, прикрыл выход на этаж. Взбираясь наверх, рядовой шумно вздохнул от боли; к счастью, враги этого не услышали.

Адуллам особо не смотрел по сторонам, подползая к позиции флаг-сержанта, но кадиец заметил, что задетый десантником кабель, толстый и змеящийся по полу, был детонационным шнуром. До взрыва храма, подготовленного Кровавыми Апостолами, осталось мало времени. Очень мало.

Через пару секунд после появления Захарии все трое уже двигались к центру разрушенного командного пункта. С учетом нынешнего состояния комплекса, сложно было рассмотреть среди обломков его хорошо защищенную сердцевину, где располагался передатчик и другие жизненно важные системы. Заметив, что в тенях на средней дистанции перемещаются как минимум трое рапторов, элизийский сержант пригнулся и жестами велел товарищам следовать за ним.

Опустившись на колено за полуразрушенным столом для совещаний, ветеран смещался в сторону, пока не смог четко разглядеть двоих предателей. Космодесантники Хаоса работали у передней стенки длинного серого ящика, аккуратно установленного на обугленном пульте управления. К устройству подходили пучки толстых кабелей и тонких проволочек, исчезающие в ряду прорезиненных разъемов на верхней панели. Захария, имевший опыт использования специальных вооружений, предположил, что это детонатор, почти готовый к активации.

Когда к врагам присоединился третий раптор, в намного более пышном доспехе, элизиец жестом скомандовал приготовиться Адулламу и Педазуру, расположившимся слева и справа от негосоответственно. Все трое осторожно заняли позиции для стрельбы; если только другие изменники-астартес не были чем-то заняты снаружи монолита, на каждого гвардейца оставалось по одной цели.

Как только имперцы собрались с духом для атаки, чудовище в изукрашенной броне внезапно выпрямилось, и, грохочущими шагами обойдя двух других, посмотрело прямо на Захарию.

— Итак… добыча вернулась.

Голос хаосита сочился презрением: очевидно, он был уверен, что солдаты не представляют никакой угрозы. Два оставшихся Кровавых Апостола разом повернулись и встали по бокам от него. На левую руку твари, оказавшейся справа, был намотан какой-то рваный, грязный и обтрепанный кусок ткани — полковое знамя Педазура. Существо заговорило, небрежно и свысока:

— Следует ли мне уничтожить их, Шамхут?

Откуда-то изнутри статуи из красного металла донесся трескучий смешок, лишенный веселья.

— Нам всем следует взяться за них, братья. Нельзя больше терпеть эту помеху.

Левый раптор рванулся на Адуллама, который, пригнувшись, отскочил за стальной лист. Космодесантник выстрелил в упор, импровизированное укрытие приняло на себя всю мощь детонировавшего болта, и кусок металла вместе с гвардейцем глубоко врезался в ослабленную внешнюю стену. Как только предатель двинулся к рядовому, собираясь завершить начатое, Захария прицелился в оружие Шамхута; произведя несколько уверенных выстрелов, он вывел болт-пистолет из строя. Третий великан издал искусственно усиленный вопль и грузно понесся в направлении Педазура. К невероятному потрясению ветеран-сержанта, кадиец бросился навстречу алому чудовищу, изрыгая проклятия в адрес похитителя знамени и бешено стреляя в него на бегу.

Раптор с флагом помедлил, на долю секунды разделив изумление Захарии. Тут же к чудовищу вернулась прежняя кровожадность, и оно затопало к Педазуру, сменив болт-пистолет на цепной меч, который затрясся в предвкушении новой жертвы.

Флаг-сержант метнулся влево, за стропило, в направлении груды тел — он заметил там нечто похожее на ракетомет. Оружие оказалось поврежденным, но пусковой механизм выглядел целым, и в стволе находился снаряд, готовый к стрельбе. Когда кадиец вскинул громоздкий тубус, астартес-предатель уже был менее чем в трех метрах от него, почти на расстоянии удара. В такой ситуации Педазур даже не стал целиться — просто нажал на спуск, и ракета врезалась космодесантнику Хаоса прямо в грудь. Взрыв разорвал тварь на куски, но ударная волна отшвырнула стоявшего вплотную гвардейца назад.

Врезавшись спиной в расщепленную балку, Педазур разбился насмерть.

Сотрясение от взрыва заставило Шамхута отступить, покачнувшись на ногах в тяжелой броне, а Захарию бросило на пол. Противник Адуллама прекратил атаку, развернулся, и, закричав от ярости при виде погибшего собрата, с грохотом понесся на распростертого ветеран-сержанта. Детонировала бронебойная граната, брошенная гвардейцем, но это не остановило раптора — только отбросило в сторону. Элизиец, на которого сыпались осколки камня, кое-как добрался до внешней части храма и вылез на узкий мостик обслуживания, идущий вокруг поврежденных стен командного пункта.

Порывы ледяного ветра хлестали его тела, морозили открытые щеки и рот, но не холод беспокоил Захарию. Он выбрался между несколькими внешними опорами и никак не мог навести оружие, даже для стрельбы вблизи, не потеряв при этом равновесия. Точно так же ветеран не мог подняться на колонны слева и вверху от себя: для этого пришлось бы лезть через полдюжины подпорок, оставаясь беззащитным перед врагом.

Космодесантник, атаковавший Адуллама, не пытался скрыть свое приближение от сержанта. Наклонившись вперед, элизиец выглянул из-за толстой вертикальной балки и увидел, как на мостике обслуживания в нескольких метрах от него сжимаются когти ступни, облаченной в броню. Скалобетон уже крошился под весом чудовища в доспехе. Услышав рев прыжкового ранца, Захария прижался спиной к стене командного пункта, втискиваясь за ещё одну стойку, расположенную ближе к модульному зданию.

Мимо него пролетело несколько болтов, но раптор испытывал те же проблемы с углом атаки, что и гвардеец. Патовая ситуация, которую легионер-предатель не собирался затягивать: сержант ощутил, как мостик под ним распадается от тщательно нацеленных выстрелов. Через несколько секунд под ногами Захарии оказалось бы чистое небо.

Боец снова взглянул на колонны храма, понимая, что не доберется до них. Враг придвинулся ещё немного, продолжая вести огонь по платформе, и тут у элизийца родился план.

Схватив гранату, он вытащил чеку, досчитал до минус трех и, выскочив на мостик, метнул заряд к основанию ближайшего столпа. Взрыва Захария не видел, так как вынужден был, пригибаясь, отскочить обратно, чтобы уйти от болтерной очереди. Зарычав с досады, раптор продолжил разрушать узкую платформу и выбил крупный кусок пола.

Прозвучал резкий треск, за которым последовал грохот камня о металл. Стрельба прекратилась, раздался гневный вскрик, перекрывший свист ветра. Высунув голову из-за угла, сержант успел заметить пропадающего внизу Кровавого Апостола. Граната сработала, как и было задумано, расчет оказался верным. Теперь Захарии оставалось только…

Кулак в алой латной перчатке пробил стену в каких-то сантиметрах от его головы. Инстинктивно отдернувшись от молниеносно быстрого движения, элизиец потерял равновесие и уткнулся в громадную руку Шамтуха. Схватив ветерана за наплечник, чудовище рывком ударило его о внешнюю облицовку.

У Захарии вышибло воздух из легких, и он не упал только потому, что схватился за стойку, возле которой прятался до этого. Кровавый Апостол срывал ярость на здании, отдирая стенные панели, будто кожуру с фрукта. Латная перчатка вновь ухватила ветерана, на этот раз — за шею.

Подняв элизийца, предатель сорвал с него шлем, и, пока боец пытался вдохнуть, изучил окровавленное, покрытое синяками лицо человека. То ли из-за какого-то отдаленного воспоминания о былом родстве, то ли из невольного уважения к добыче, сумевшей погубить нескольких его братьев, но космодесантник помедлил. Как бы то было, ветерана-сержанта в такой ситуации посетила только одна идея, и, сделав невероятное усилие, он плюнул во врага, примерно целясь в глаза. Взревев, искаженный астартес вытянул руку, готовясь сбросить Захарию в бездну.

— Отпусти его. Сейчас же!

Это был скорее хрип, нежели крик, но и элизиец, и раптор всё прекрасно расслышали. Над плечом твари изумленный Захария разглядел потрепанного Адуллама, который держал трясущимися руками мелтаган, нацеленный Шамхуту в спину. После кратчайшей паузы космодесантник повернул голову и спокойно, неторопливо произнес:

— Как пожелаешь.

Ветеран-сержант давно привык к ощущению падения. Оно было для него таким же обыденным, как еда или питье, но в этот раз Захария несся вниз без гравишюта — повторяющийся ночной кошмар стал реальностью. Он увидел, как поднимается разжатая рука предателя, и скорее вообразил, чем услышал, яростный крик Адуллама, стреляющего в Шамхута.

Раптор, запустив прыжковый ранец, почти сумел избежать попадания, но край пучка зацепил его правый бок, и воздухозаборник с этой стороны превратился в груду шлака. Бешено вращаясь, чудовище на огромной скорости пронеслось мимо свободно падающего гвардейца.

Паника, растущая в мыслях сержанта, испарилась. Её место занял круговорот расчетов и поправок; тут же левая турбина Шамхута кратко простучала, после чего отрубилась, испустив длинную полосу дыма. Крутнувшись в полете, Захария резко наклонился всем телом к земле. Глаза элизийца слезились от набегающего ветра, он почти не мог дышать, но прицелился верно. Изменник-астартес, пытаясь остановить падение, замедлился относительно сержанта и через несколько секунд оказался в зоне досягаемости. Они были менее чем в полумиле от бескрайней поверхности Офель-минорис.

Захария врезался в дымящийся доспех раптора в районе пояса, отчего противники завертелись. Удивленно хмыкнув, Шамхут замахал руками, пытаясь отбросить элизийца. Изменнику удалось задеть плечо сержанта, и тот отлетел в сторону, но оба по-прежнему падали с одинаковой скоростью. Свернувшись клубком, гвардеец использовал все известные ему приемы, чтобы занять верную позицию, и на этот раз приблизился к космодесантнику из слепой зоны. Одновременно с тем, как он ударился о прыжковый ранец, уцелевшая турбина взревела и запустилась.

Кончиками пальцев Захария вцепился в закругленный край её воздухозаборника, чувствуя сквозь изорванные перчатки опаляющий жар. Долго так не удержаться. Враг яростно крутил головой по сторонам, извивался и тряс руками, пытаясь сбросить гвардейца. Именно тогда сержант кое-что заметил: оплавленную дыру в броне между шеей и шлемом, несомненно, пробитую выстрелом Адуллама. Повиснув на одной руке, элизиец потянулся за последней гранатой. Вытащив чеку, он затолкал снаряд в отверстие и на долю секунды разжал обожженные пальцы, но тут же сомкнул их на неработающем правом сопле.

И отлетел прочь, отброшенный силой взрыва гранаты внутри доспеха Шамхута. Во все сторону устремились ошметки плоти и металлические осколки, часть которых рассекла Захарии ногу и руку. Боль для сержанта не имела значения: он был полностью сосредоточен на оторвавшемся прыжковом ранце. Устройство, теперь не сдерживаемое огромным весом раптора Хаоса, рванулось ввысь. Схватившись за него обеими руками, элизиец удержался, превозмогая муки ожогов.

Он летел на немыслимой скорости. Жуткая боль терзала ладони гвардейца, его голова кружилась от резкого набора высоты и неудержимой тряски. Больше Захария этого выносить не мог. Слева от него возникла вершина монолита; тяга возросла, затем исчезла вообще, и подъем по дуге сменился падением. Угол был неидеальным, но приемлемым, и в самой ближней к строению точке траектории элизиец оттолкнулся от бесполезного теперь прыжкового ранца.

Сержанту потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он слышит. Первый из искаженных голосов принадлежал, кажется, капитану «Уничтожения», второй — Адулламу. Открыв глаза, Захария увидел, что его ноги прибинтованы к шине, одна рука крепко притянута к телу, а обе кисти полностью замотаны повязками. Пустой шприц, лежавший рядом с головой элизийца, объяснял отсутствие боли.

— Угроза устранена. Просто заберите нас отсюда. Двое раненых на вершине объекта. Адуллам — отбой.

Тихо ругнувшись, боец выпрямился и отошел от станции связи, запинаясь о переподключенные кабели. Встав над другом, он улыбнулся, показывая три сломанных зуба.

— У тебя перелом левой ноги ниже колена, левой руки выше локтя, а обе кисти просто изжарились. Не считая этого, ты в порядке, — проворчал Адуллам. Захлебнувшись жестоким кашлем, он грузно осел в остатки кресла.

— Сделай кое-что для меня, Адуллам, — пробормотал Захария.

Рядовой устало поднял бровь.

— Что тебе нужно?

Сержант поднял голову, насколько мог. Она казалась невозможно тяжелой, как и правая рука, которой он указал перед собой.

— Накрой, пожалуйста, тело Педазура его знаменем. Оно где-то у одного из предателей.

Это было самое меньшее, чем они могли почтить кадийца.

Адуллам оглянулся в сумрак разрушенного командного пункта, вздохнул и повернулся обратно к Захарии.

— Уже сделано, серж. Уже сделано.

Кадианские ударные части

Джастин Д. Хилл Последний шаг назад

Возникнув из ниоткуда, самолёты пронеслись по небу на ревущих от невыносимой нагрузки двигателях, заставив мир содрогнуться. Боевые машины прошли так низко, что майор Люка инстинктивно пригнулся, уберегая голову. Вслед за этим самолёты развернулись над шоссе, из укрепленных под крыльями контейнеров с реактивными снарядами потянулись белые инверсионные следы, а стрелки открыли яростный огонь из бортовых тяжелых болтеров. Выпущенные ракеты взрывались в воздухе, раздирая на куски передовые отряды обезумевших от крови анакоретов и ненадолго задерживая смертоносный прилив.

— «Валькирии»! — заорал майор Люка, увидев, как ведущие машины резко разворачиваются вправо, а остальные три зависают примерно в девяноста метрах позади оборонительной линии «Эгида». Монотонно гудящие двигатели вздымали облака голубой пыли, и он едва успел заметить, что с обоих бортов транспортников спускаются по канатам пары бойцов. Вскоре там уже ничего нельзя было разглядеть.

Ведущие «Валькирии» пошли на новый заход, и одна из них подожгла полугусеничный БТР, проталкивающийся через пылающие остовы двигавшихся впереди танков. Повалил чёрный прометиевый дым, и самолёты ушли в сторону. Шум их двигателей понемногу утих, и мир словно замолчал на мгновение, а майор Люка замер.

— Ты слышишь это?

Кадет Сландер посмотрел на него.

— Слышишь или нет?

Юноша покачал головой, но тут же, сквозь крики умирающих, стрекот пулевого оружия и треск лаз-зарядов, до них донеслись мелодичные звуки. Не монотонные вражеские напевы, а настоящая музыка.

И не просто какая-то случайная мелодия.

— Похоже на… «Цветок Кадии»?

— Пой, парень! Пой! — вскинулся майор Люка.

Звуки становились чище, отчетливее и громче. Командир кадетов направился к шоссе, не обращая внимания на лазерные лучи, пронзающие воздух рядом с ним. Клубы пыли понемногу оседали, открывая взгляду четыре взвода элитных кадийских касркинов, быстрым шагом приближающихся к «Эгиде».

Майор Люка вспомнил, как мальчиком пел в соборном хоре касра Феррокс, и решил, что вид этих воинов даже прекраснее, чем фреска в часовне, изображающая Святую Беатину. Тем временем, музыка становилась всё оглушительнее.

— За Кадию! — воскликнул майор, и ответные возгласы раздались со всего перевала. Сделав ещё пару шагов, Люка вдруг остановился.

В центре отряда касркинов шагал человек, по виду схожий с медведем — офицерская шинель наброшена на плечи, низко посаженная голова на бычьей шее выдается вперед. Он излучал непреклонную твердость, неудержимую силу воли, мощь, отвагу и готовность противостоять врагам.

— Крид! — закричал майор. — Это Крид!

Ранее…

Война — это сердце, гонящее жизнь по телу Империума Человечества.

Кадет Феск вызубрил фразу ещё в учебке.

Война — сердце Империума, и Астра Милитарум — его кровь.

«Интересно, — подумал Феск, — а кто же тогда люди, которых я сейчас вижу?»

Он, кадийский кадет — их обычно называли «белощитниками» из-за широкой белой полосы на шлеме, — стоял на обочине шестиполосной дороги, выложенной из скалобетонных плит, и наблюдал за отрядами усталых солдат, отступавших к Космопорту, единственному крупному населенному пункту планеты. В этих бойцах, уроженцах мира под названием Эфелия, Феску всё казалось странным — поведение, еда, речь, сам жизненный уклад. Две недели назад те же солдаты мчались в обратном направлении, к Долгой Суши, приветственно размахивая руками и насвистывая, придерживая лазвинтовки и бархатные кивера. Сейчас они не веселились и выглядели усталыми, вымотанными, израненными.

Хуже того, решил Феск, они выглядели проигравшими.

Майор Люка постоянно твердил кадетам, что кадийские ударники никогда не терпят поражений — они тактически отступают, готовят контрудар или, в крайнем случае, погибают смертью храбрых.

Внимание Феска привлек стрелок, полусидящий за турелью «Химеры» — правая рука бойца висела на перевязи, рот был окаймлен засохшей коркой голубой пыли, и он где-то потерял кивер.

— Они идут! — на готике, но с сильным акцентом крикнул эфелец, указывая назад, к низинам Долгой Суши. — Они всех вас убьют!

Стрелок протянул руку, словно приглашая Феска и остальных кадетов забраться в БМП, но юноша повернулся спиной.

— Анакореты идут! — снова воскликнул солдат, но «белощитник» уже уходил прочь.

Он был кадийцем.

В бункере связи снова раздался ровный треск статических помех, и майор Люка с досады пнул станцию здоровой ногой, угодив заодно и по вокс-оператору Сландеру.

— Что значит «ты не можешь достучаться?» — требовательно спросил командир.

«Белощитник» Сландер пожал плечами. Бывший на Кадии мелким воришкой, он сумел счастливо избежать штрафных легионов Надежды Святого Иосмана — оказалось, что паренек хорошо управляется с вокс-станцией. «То же самое, что подбирать отмычки», говорил сам Сландер, но сейчас даже он не мог достучаться до штаба.

— Всё дело в этой планете, — ответил кадет. — Из-за неё связь такая фраговая.

Майор Люка снова врезал по аппарату, на этот раз бионической ногой, но ровный треск помех нисколько не изменился. Глубоко вздохнув, командир извлек полоску пергамента с приказами, выведенными изящным почерком сервописца Администратума, поглядел на неё несколько секунд, и, снова вздохнув, сунул обратно в нагрудный карман с клапаном.

— Что это, сэр?

— Наши приказы, — не сразу ответил майор. — «Укрепить горный перевал Инкардин и удерживать его от захвата культистами Люцивера Анакора».

— Но этим приказам уже три недели, — заметил вокс-оператор. — Тогда ведь мы наступали…

— Что ты хочешь сказать, кадет?

— Ну, я подумал, что, может быть, нас переоценили. Мы же просто…

— Просто «кто», кадет Сландер?

Юноша сглотнул.

— Просто «белощитники».

Люка склонился над Сландером, и тот почувствовал смесь запахов пота, выдохшихся палочек лхо и жареных гроксовых котлет, съеденных майором на завтрак.

— Там, в Долгой Суши, — проревел командир, — полмиллиона анакоретов, стремящихся попасть в Космопорт, единственную точку на карте этой Троном забытой планеты! Перевал — единственное место, где мы можем надеяться остановить Люцивера. Да, иногда подобные задания выпадают слабеньким и беззащитным, но в этом и состоит работа гвардейца, понятно? Умереть, чтобы другие могли жить.

— Если мы оставим наши позиции, что тогда? Как только культисты перевалят через хребет, им откроется прямая дорога на Космопорт. Уяснил? Анакор окажется у тебя за спиной прежде, чем ты сможешь пробиться к транспортнику через все эти толпы. А там ведь будет настоящее побоище — каждый человек на взлетном поле скорее посадит тебя на нож, чем подсадит в корабль впереди себя. Я видел несколько эвакуаций — не самое приятное зрелище.

— Значит, мы остаемся здесь? — спросил Сландер.

— Да, чтоб тебя! Окапываемся. Мы отстоим перевал Инкардин и покажем этим трусам, что значит «держать оборону».

Прослужив тридцать лет в Восьмом полку и уцелев, майор Люка возложил на себя груз ответственности за обучение новых поколений кадийских ударников. Теперь он орал всё время, особенно когда общался со Сландером.

— Ты, тупой, никчемный всезнайка! — кричал командир, когда вокс-оператор рыл траншею для бойцов огневой поддержки. — Копай глубже, понятно?

— Но ведь пыль… — возразил кадет, отряхивая рукава, осыпанные мелким, словно мука тонкого помола, голубым песком Безаны.

— В Очко пыль! — майор Люка орал так громко, что у него вздулись жилы. — Если не будешь рыть глубже, мы тебя прямо тут похороним!

И юноша копал, пока пыль не начала душить его. Все они рыли — Лина, Сландер, Йецке, Даркинс, Гаронн, — по линиям, которые провел здоровой ногой в голубом песке майор Люка, размечая оборонительные позиции.

— Огневая поддержка здесь, резервы тут. Комм-станция тут, командный бункер здесь. Стрелковые ячейки должны быть глубиной в человеческий рост, с гранатоуловителями на дне, вырытыми под углом в тридцать градусов ровно. Я понятно выражаюсь?

— Так точно, сэр! — хором отозвались кадеты.

Феск стоял рядом с Линой, держа пустой мешок из-под муки, в который она засыпала вынутый песок.

Эта семнадцатилетняя девушка — невысокая, крепкая, с бритой головой и большими зелеными глазами — здорово управлялась с клинком. Большинство кадетов находили немного отталкивающими кольца в нижней губе Лины и татуировку в виде аквилы на её левой щеке, но не Феск. Девушка ему скорее нравилась, вот только сама она этого, кажется, не замечала.

— На что-то ты пялишься, — утвердительно сказала Лина.

— Ни на что.

Она продолжила копать. Плечи девушки, выступающие из стандартной зеленой майки с круглым вырезом, были крепкими и поджарыми; ткань липла к мокрой от пота спине, выдавая очертания стройного тела.

— Слышала, тебя разместят в этом окопе.

— С тобой?

— Ни фрага. Я с Даркинсом, а тебе достанется этот неудачник, Йецке, — Лина хохотнула. — Он так обращается с лазвинтовкой… Кто знает, может, ты окажешься первым на его счету.

Феск водрузил мешок с песком на положенное место и немного помедлил, глядя на длинную гравийную дорогу к перевалу, по которой будут наступать враги. Протянувшийся почти на полкилометра подъем вел от Долгой Суши до скалистой вершины хребта Инкардин.

— Что, если они не пойдут по этой дороге?

Перестав копать, Лина вытерла лоб тыльной стороной ладони, оставляя грязно-синие разводы.

— Ты был там, внизу? Участки зыбучих песков глубиной с человека. В них утонет любой, кто попробует свернуть с дороги, и бронетехнике там никак не пройти… Так, бери лопату, твоя очередь.

Рюс прислал за ними личный челнок, оказавшийся величественным катером, достойным магистра войны — с медными накладками повсюду и столовой, украшенной панелями из древесины редкой породы. В последней обнаружилось больше сортов элитного амасека, чем Джарран Келл видел за всю свою жизнь, так что флаг-сержант провел несколько минут, принюхиваясь к каждой бутылке и радостно смеясь, угадывая ту или иную марку.

— Посмотри на это! — крикнул он своему спутнику, поднимая бутылку с золоченой пробкой. — «Гордость Аркадии»!

Просто стыдно было бы оставить такой напиток на поругание бумагомаракам и консулам Администратума.

— Захвати с собой, — сказал Урсакар Крид. — Потом отметим что-нибудь.

Офицер, встретивший их у взрывозащитных ворот посадочного отсека, оказался майором 345-го Кадийского, облаченным в серый парадный мундир, пилотку и одну чёрную кожаную перчатку. Второй рукав был аккуратно закатан до локтя и скреплен булавкой.

— Генерал Крид, — элегантно отсалютовав, произнес майор. Люди всегда пытались проговорить «генерал Крид», не выказав своего волнения. Разумеется, это не представлялось возможным, все равно как попробовать произнести «О, да это же комиссар Яррик!» или «Вы, я так понимаю, командир Паск?»

— Где потеряли? — кивнув, спросил Урсакар.

Встречающий явно растерялся.

— Вашу руку, — объяснил Крид.

— А, на Реллионе-пять, — усмехнулся майор.

— Перевал Предателя?

— Нет, — щеки офицера слегка покраснели, — мою роту прикомандировали к Сорок Пятому.

— Помогали зачистить Шимский лес, то есть.

Майор кивнул, но больше ничего не сказал.

«Да и не нужно, — подумал Келл, — все знают, что в Шимском лесу зазря полегло много хороших людей».

— Говорил я Граску не идти туда, — произнес Крид. — Но тогда я был простым полковником, а он щеголял лампасами, имел боевого опыта на сто лет больше и, скажем так, проблемы с высокомерием. Тебе ещё повезло, что просто потерял руку.

— Благодарю вас, сэр, — ответил офицер.

— Как тебя зовут? — помолчав, спросил Урсакар.

— Майор Фрейт.

— Объясни-ка мне, Фрейт, вот что. Раз меня вызвали, творится нечто скверное. Насколько глубоко увяз магистр войны Рюс?

— Не могу сказать, сэр.

— Ага, — улыбнулся Крид. — Смотри, Келл, тут у нас само воплощение такта, человек, чистый, словно свежевыпавший снег.

Открыв рот, майор тут же снова его захлопнул. Флаг-сержант улыбнулся — подобное всегда случалось с людьми, впервые встретившими Крида. Бедняги ожидали увидеть самого Императора Блистательного в бронежилете и шинели, окруженного сияющим ореолом и нимбом имперского святого, изрекающего елейные заповеди типа: «Блаженны достойные битвы, ибо суждено им стоять неотступно. Блаженны непорочные, ибо вера станет их керамитом».

А получали они, значит, Урсакара И. Крида.

— Ладно, Фрейт, показывай, куда идти. Сам тогда разберусь.

Магистр войны Рюс так глубоко погрузился в размышления, что даже не услышал, как открылась дверь. Крид, наверняка Крид. Сам Рюс всегда стоял за него горой, и два года назад, на седьмом по счету ужине, во время которого планировались дальнейшие действия в кампании, магистр войны размягчил генералов выдержанным кларетом с Лита-одиннадцать и сделал ход.

— Я хочу, чтобы во время следующего наступления правый фланг возглавил майор Крид.

— Кто? — переспросил генерал Вишрон.

— Урсакар Крид.

— Никогда о нем не слышал.

— Я слышал, — произнес лорд-генерал Гердер, седой ветеран с непогрешимым послужным списком, отпрыск династии военных и обладатель бионического монокля. — Крид из наружников.

Так называли людей, живших на суровых заболоченных равнинах и пустошах Кадии, снаружи стен городов-бастионов, усыпавших поверхность планеты. Тех, кто обитал под враждебным взором Ока Ужаса, тех, в ком всегда оставалось нечто дикое.

Рюс направил обсуждение в правильное русло, огласив несколько фактов. Рексус IX, выступ Дрина, каср Фуул и кампания Камалангского моста.

Лорд-генерал Гердер не был впечатлен.

— Но ему всего тридцать шесть.

— Тридцать семь, — поправил Рюс.

— Неважно. Этому парню, Криду, нужно набрать выслугу. Спустя какое-то время…

— Время? Время?! — магистр войны хлопнул ладонью по отполированному столу из драгоценного дерева.

Собравшиеся офицеры выглядели ошарашенными, а официанты в углах комнаты неловко переминались с ноги на ногу. Даже часы начали тикать медленнее.

— Можете дать мне двадцать генералов с опытом в сотню раз больше, чем у него, но я хочу Крида. Он победитель, и он хорош. Проклятье, да он хорош, как Махарий!

После упоминания имени лорда-соляр в воздухе разлилось ощущение всеобщего недовольства. Да, завоевания Махария восхищали, но его запомнили как авантюриста, а такие люди — как и одиночки, фанфароны или харизматичные лидеры — были полной противоположностью дисциплинированной, организованной военной машине.

Пусть без особой радости, но офицеры всё же согласились с предложением Рюса. Он ведь был магистром войны, как-никак.

— Ответишь головой, если что, — позже, наедине, заявил Рюсу лорд-генерал Гердер. Ему ни разу не представился повод воплотить угрозу в жизнь.

Эта встреча снова и снова проигрывалась в уме магистра войны, ходившего взад-вперед мимо иллюминаторов пиршественного зала губернатора Гары. Крид не подводил его — пока что. Но, когда — если — это произойдет, верховное командование тут же вцепится в Рюса.

— Генерал Крид прибыл, сэр, — доложил вошедший Фрейт, чётко отступив в сторону.

Повернувшись, магистр войны увидел своего протеже, влетевшего в комнату.

— Трон, Урсакар, что тебя так задержало? Ладно, слушай, это всё из-за проклятого идиота, Тревиса, — перешел к делу Рюс. — Он скрывал информацию о восстании в системе Горт.

Крид молча протянул зажигалку и магистр войны, сунув лхо-сигару в пламя, пыхнул ею раз, другой и третий, пока, наконец, не раскурил.

— Я дал Тревису легкое, спокойное задание, а он просто феерически облажался, — рычал Рюс, пока Урсакар зажигал свою сигару.

— Вот, посмотри! — магистр войны достал пачку докладов и принялся яростно пыхать сигарой, пока Крид пролистывал документы. На последнем обнаружилась печать Инквизиции, и Урсакар прикусил окурок.

— Так скверно?

— Да, — медленно выдохнув, ответил Рюс. — Из-за этого весь поход под угрозой. Ты нужен мне, чтобы всё исправить!

— Когда я отбываю?

— Корабль уже ждет. Даю тебе три роты.

— Этого хватит?

— Должно хватить.

Крид промолчал, поэтому магистр войны добавил:

— Кадийские ребята.

— Какой полк?

— Восьмой.

— Это очень предусмотрительно с вашей стороны, сэр.

Рюс вдавил сигару в фарфоровую пепельницу.

— Не подведи меня, Крид.

— Сюда, пожалуйста, — капитан Эвери, облаченный в элегантный мундир линейного флота Скаруса, отошел в сторону, пропуская Крида и сержанта Келла в открывшуюся противовзрывную дверь.

Офицер настоял на том, чтобы лично провести для гостей экскурсию по самым интересным местам «Магистра Тина», корабля длиной в три с половиной километра, хотя Джарран с большим удовольствием отправился бы выпивать с пятью сотнями кадийских ударников, размещенных в одном из пустых грузовых отсеков. Хорошо зная Урсакара, флаг-сержант предполагал, что генерал пошел бы туда вместе с ним — но это был первый рейс Эвери, и капитана пришлось уважить.

— Уверен, на вас произведет впечатление наблюдательный отсек, — сообщил флотский. — Там восхитительный и весьма изящный орнамент.

Они вошли в помещение с куполообразным потолком и огромными витражными иллюминаторами — за стеклами царил космический мрак, и изображенные в них картины оказались тёмными и неясными. Келл покорно поднял голову, чтобы полюбоваться фреской, на которой Император Блистательный в золотой броне и сияющем нимбе направлял Великий Крестовый поход. Картина покрывала большую часть потолка.

— Очень красиво, — доложил флаг-сержант.

Крид подошел к смотровому окну, от которого, несмотря на толстое бронестекло, тянуло холодом, и капитан Эвери вежливо кашлянул.

— Возможно, мне удастся заинтересовать вас чем-то более… военным? Как насчет артиллерийских палуб? Гранд-крейсера типа «Мститель» обладают чрезвычайно мощными лэнс-батареями, которым могут позавидовать многие линейные корабли.

— Нет, благодарю вас, — ответил Урсакар.

Эвери взглянул на Келла, и флаг-сержант пожал плечами: «Крид есть Крид».

— Должно быть, капитан провел какое-то время на Безане… — нарушил молчание Джарран.

— Правда? — Крид довольно внезапно повернулся, и движение вышло таким резким, что Эвери машинально отступил на шаг.

— Ну, всего три дня на поверхности, — ответил капитан. — Ничего необычного не заметил, местечко совершенно обычное для сектора. Повсюду грузчики, бордели, стимов продается столько, что у сервитора мозги вскипят. Ах, да, конечно, ещё кадовая руда.

— Кадовая руда? Что это такое? — уточнил Крид.

— Кто знает. Мне только известно, что из-за неё у почвы такой голубой цвет и Адептус Механикус вывозят эту руду гигатоннами.

— Ещё что-нибудь?

— Гм… На Безане ничего не растет, её земля ядовита, поэтому не дышите, когда окажетесь там, — кратко усмехнувшись, капитан Эвери быстро продолжил. — Неделя или две — не проблема, но накапливающееся воздействие приведет к быстро прогрессирующему заболеванию. Эта планета — неподходящее место для долгой кампании.

— Сколько у нас времени до высадки?

— Семь часов.

Урсакар кивнул.

— Уверен, вас ждет множество неотложных дел, капитан.

Пожав руку Эвери, генерал снова повернулся к смотровому окну. Крид стоял, сжимая в сложенных за спиной руках инфопланшет и взирая на голубую планету, словно на хитроумную головоломку, которую в силах разгадать только он сам.

На Безану опускалась ночь, и флаг-сержант Джарран Келл наблюдал за этим через запыленные иллюминаторы транспортника «Аквила». Планета выглядела однообразной даже с большой высоты — кадиец прочел, что жестокие ветра, возникающие на заре и на закате каждого дня вследствие резких температурных скачков, гонят песчаные вихри по сухим, унылым равнинам. Итак, пыльные бури, еретики и война.

Прошел час, возможно больше, а Келл по-прежнему смотрел в темную дымку. Земля постепенно приближалась, но сержант оставался погруженным в раздумья.

— Заходим на посадку, — щелкнул интерком штурмана, лицо которого подсвечивал снизу зеленый экранчик.

— Вот и Космопорт, — добавил он, показывая вниз и налево.

Город под ними освещали ряды желтых натриевых люменов, в сиянии которых Джарран смог разглядеть обширные складские комплексы, жилые блоки, бункеры и эвакуационные лагеря полков Имперской Гвардии.

— Сколько ещё?

— Десять минут.

Кивнув, Келл вернулся в хвост транспортника, упираясь рукой в борт для сохранения равновесия. Силовой кулак флаг-сержанта лежал в грузовом отсеке, так что он проверил заряд силового меча и загнал новую батарею в пробивной лазпистолет. Всякое бывает.

Паутина освещенных полосок превратилась в дороги, лётные полосы, посадочные площадки, ряды приземлившихся транспортников и беспорядочно разбросанные по территории Космопорта, брошенные «Химеры» и «Тауроксы». Джарран заметил разбившийся «Арвус» и вскоре уже различал человеческие фигурки на земле.

— Внизу полная каша, — произнес второй пилот сквозь треск статики и вновь зазвучавший рёв спускающейся «Аквилы».

Келл перещелкнул вокс-бусину на передачу.

— Приземляйся, где сможешь. О нашем прибытии сообщили?

Наступило долгое молчание, в течение которого транспортник постепенно кренился, сбрасывая скорость вхождения.

— Не могу достучаться, — наконец сказал первый пилот. — Видимо, дело в кадовой руде, из-за неё связь такая фрекковая.

Земля неслась к ним — так же, как и толпа гвардейцев, лезущих на барьеры вокруг площадки.

— Они штурмуют посадочную зону! — в панике закричал лётчик.

Крид молчал всю дорогу, и порой генерал напоминал Келлу актёра, сидящего за кулисами и ждущего, когда придет черед сыграть свою роль. Сейчас этот момент быстро приближался.

— Просто приземляйся, — скомандовал Урсакар, щёлкнув воксом. — Кто поумнее, тот поймет, что к чему.

Двигатели в последний раз изрыгнули пламя, отгоняя толпу, заскрипели выдвигающиеся посадочные лыжи, с глухим стуком откинулась хвостовая рампа, и горячий воздух пустынь Безаны ворвался в транспортник.

Нел, командир «Леман Русса» «Гордость Акварии», врезал по топливомеру и выругался.

— Можешь заставить его двигаться быстрее? — рявкнул он в люк.

— Молюсь об этом так же истово, как и вы! — заорал в ответ Дженкс.

Опускалась ночь, и передовые охотничьи отряды анакоретов отставали от «Гордости» всего на километр-другой. Образы врагов продолжали возникать в мыслях Нела — скрытые под капюшонами лица, плотно замотанные чёрными тряпками, налитые кровью глаза, обведенные сурьмой, фрагменты бронежилетов, лазпистолеты и серповидные клинки культа в руках. Каждый раз, когда анакореты смотрели на танкиста, его бросало в дрожь. Нел не хотел, чтобы его взяли живьем — он слышал, что культисты делают с пленными.

«Быстрее», думал командир. «Гордость» отступала весь день и сумела добраться до перевала, но Нел не знал, хватит ли им топлива — и времени, — чтобы подняться на вершину.

— Мы замедляемся! — крикнул он, заметив, что двигатели начали вибрировать.

— Делаю всё, что могу, — отозвался водитель.

Хотя Нел никогда не был особо религиозным человеком, сейчас он молился, вспоминая всё известные наставления — а топливо уже плескалось на дне баков, и выхлопная система начинала изрыгать густой чёрный дым.

«Леман Русс» поднимался по узкой гравийной дороге, соединяющей Долгую Сушь с вершиной хребта Инкардин. Кто бы ни проложил эту трассу к плато, он не стал идти зигзагами вверх по склону, а, придерживаясь прямых линий, построил трехкилометровый участок с возвышением на триста метров.

Раздалось чихание двигателей, и «Гордость» задергалась. Нел принялся раскачиваться взад-вперед, словно это могло ускорить танк, а вокруг уже начали завиваться пылевые вихри — приближались вечерние бури. Прикрыв рот ладонью, командир отчаянно всматривался вперед, но вскоре оказался не в силах что-либо разглядеть. Ветра гнали мелкие кристаллики голубого песка прямо вверх по склону, и, нырнув в «Леман Русса», Нел захлопнул крышку люка.

— Как там фильтры?

— Очистил их сегодня утром, — ответил Дженкс. — Должны продержаться.

То, как водитель произнес «должны», не особо успокоило Нела.

Медленно, слишком медленно «Гордость» пропыхтела последние полкилометра и взобралась на вершину, но вдруг танк резко остановился и двигатель взвыл.

— Не понимаю, в чем дело, — сообщил Дженкс, давя на педали. — Мы застряли.

— Трон! — выразился Нел, и, крутанув рукоять на крышке, распахнул люк.

Внутрь танка ворвались песчаные вихри, и выбравшемуся наружу командиру потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, во что они врезались.

— Это фрекканая «Эгида», кто-то оставил укрепления посреди дороги! — крикнул Нел водителю. — Объезжай вокруг.

В этот момент двигатели жалобно заскулили.

— Дженкс! — завопил командир. — Фильтры!

Вырубив моторы, водитель тоже выбрался наружу.

Нел орал на Дженкса до тех пор, пока через песчаную вьюгу не пробился луч света. Они увидели человека, который сигналил переносным люминатором, словно офицер по управлению движением на военной базе. У незнакомца оказались густые седые брови и, судя по полоске пота на униформе, немного выпирающий живот. Командир «Гордости» уставился на него, не веря своим глазам.

— Я — майор Люка из Восьмого Ка… — начал офицер.

— Мне плевать, кто ты! — крикнул в ответ Нел, с полным ртом кадовой руды. — Прочь с дороги!

— Нам приказано удерживать этот перевал.

— А мне приказано убраться с этой планеты, — начал было танкист, но, посмотрев по сторонам, увидел освещенные прожекторами «Лемана Русса» изумленные лица бойцов. Солдаты поднимались из стрелковых ячеек, отрытых по обеим сторонам дороги.

Нет. Не солдаты, а мальчишки — белые полосы на шлемах ясно указывали на это.

— Малыши-с-пушками? — Нел хлопнул по крыше танка. — Ты держишь здесь оборону с этими детьми? О, Трон, теперь я всё повидал в жизни!

Крид четко шагал по коридору скалобетонного бункера, вытирая руки от кадовой руды. Помедлив возле полуоткрытой взрывозащитной двери с нанесенной через трафарет надписью «Космопорт: оперативное управление», Урсакар ожесточился лицом — он услышал панические нотки в голосах собравшихся.

— Господа, — произнес Крид, заходя внутрь.

В управлении обнаружились несколько наследных офицеров в нарядных бархатных мундирах различных полков Мордакса-прим, двое их коллег из гудрунских стрелков с начищенными чёрными сапогами и ремнями, кучка незначительных чинов планетарных сил, представитель кавалерийского подразделения со Святого Персиваля при полном параде, а также, судя по значкам на кепи — пара командиров 17-й бронетанковой роты Акварийской Гвардии.

— Я — лорд-генерал Урсакар И. Крид. Кто здесь командует?

Один из мордаксийцев шагнул вперед — высокий, обходительный с виду парень с короткой стрижкой и значком в виде золотой шестерни на мундире с таким же золотым шитьем.

— Лорд-генерал Тревис… — откашлявшись, начал офицер, но Крид тут же оборвал его.

— Согласно приказу магистра войны Рюса, я передал генерала Тревиса под надзор Комиссариата. Вопрос был в следующем: кто командует в его отсутствие?

— Я, сэр. Генерал Стретто Бальк, — представился другой офицер, ведущий себя чопорно и настороженно. Несомненно, его возмутил кадиец, ворвавшийся сюда и с порога принявшийся «строить» всех, пользуясь своим званием. Урсакара не волновало, что думает Бальк, но он просто стоял, ожидая, пока тот закончит.

— Конечно, вы хотите услышать полный анализ обстановки, но времени слишком мало. Анакореты превосходят нас в численности десять к одному, возможно больше. Противник быстро продвигается к Космопорту, совершенно неприспособленному к обороне. Как только будут заполнены транспортники, начнется эвакуация.

— Нет, не начнется, — объявил Крид, почувствовав, как ощетинились офицеры. В полках, не обладавших серьезной репутацией, терпеть не могли кадийцев за то, что они всегда лезли не в свое дело и указывали всем, как нужно действовать.

— Генерал Бальк, — обратился к нему Урсакар, — семнадцатый сенешаль мордакских кирасиров, наследный офицер. Вы… четвертый в роду на этой должности, праправнук лауреата Креста Махария. Я прав?

Стретто кивнул.

— Бальк, вы стали генералом Астра Милитарум Империума Человечества для того, чтобы сдавать планеты врагу?

— Нет, сир, но…

— Отлично, сойдемся на этом. Имперская Гвардия здесь уже совершила последний шаг назад. Я ожидаю, что вы поведете своих людей в бой, выказывая мужество, достойное подражания, и дерзкую отвагу. Дерзкое мужество, говорю я вам и подчеркиваю три раза.

— Это самоубийство, — дрогнувшим голосом ответил Бальк.

— Возможно, — спокойно согласился Крид. — Но мы, по крайней мере, уйдем с честью.

Мордаксиец поднял было руку, но Урсакар не дал ему заговорить.

— При обороне этой планеты вы продемонстрировали невероятную трусость и некомпетентность. Если вы не будете делать то, что я говорю, мне придется передать вас комиссарам. Вслед за этим они отведут вас к ближайшей стенке и всадят болт-заряд в голову. Ваша семья лишится должности в полку, родные навсегда проклянут ваше имя. Итак, что вы будете делать?

Генерал Бальк встал по стойке «смирно».

— Сражаться, сэр!

— Хорошо.

После этого Крид посмотрел в глаза каждому офицеру в бункере.

— Император наблюдает за всеми нами. Эвакуации не будет. Мы удержим эту планету, господа, или умрем здесь. Понятно?

Урсакар повесил шинель на спинку кресла из жемчужного дерева. Края развернутой карты прижали пачкой лаз-батарей, остановившимися часами кого-то из адъютантов, чёрным гудрунским шлемом и двумя матово-зелеными сканерами.

— Это хребет Инкардин, так? — спросил Крид.

Стройная женщина с короткой стрижкой и татуировкой в виде аквилы на левой щеке выступила вперед и подняла руку, представляясь.

— Меня зовут Камала, безанское ополчение. Да, верно, два участка горной трассы образовывают подъем с Долгой Суши на Верхние Земли, и хребет — лучшее место для того, чтобы остановить наступление на Космопорт. Точнее, единственное такое место.

Сделав длинную затяжку, Урсакар выпустил завитки сигарного дыма из губ и ноздрей.

— Его укрепили и обороняют?

— Думаю, да, — нахмурилась Кемала.

— Кто?

— Не могу знать.

— Узнайте, — приказал Крид.

У женщины ушло пять минут на поиски человека, владевшего информацией.

— Итак, у меня есть ответ, — сказала она Урсакару, — но он вам не понравится.

Утренняя буря началась так же предсказуемо, как и вечерняя, только теперь ветра задували в обратном направлении. Они хлестали по лицам анакоретов, шедших в авангарде, и члены экипажей бронемашин, поднимавшихся по трассе, прищуривали глаза — их слепиликристаллики руды.

Культисты добрались до середины склона, когда «Гордость Акварии» показалась на гребне перевала, немного левее окопа Феска. Заряжающий бормотал «Благословение праведных», и, когда первая вражеская машина возникла из-за пелены песчаной вьюги, Нел вдобавок прочел «Обряд уничтожения» — просто на всякий случай.

— Полугусеничный, мягкое брюшко, — объявил командир. — Стрелок-наводчик?

— Есть!

— Осколочным.

— Осколочным! — повторил стрелок.

Пауза.

— Готов?

— Готов!

Пыль на мгновение скрыла танки, и затем «Гордость» выстрелила. Снаряд пронзил передовую машину, вторая, слетев с дороги, завалилась через край насыпи и трижды перевернулась, сбрасывая и давя пассажиров. Горящий водитель всё ещё кричал, когда взорвался следующий транспортник, пытавшийся пробиться через обломки. После этого по дороге загрохотало нечто более крупное.

— У них тут «Химера», — сообщил Нел. — Наведение?

— Навелся, — ответил стрелок. Раздался лязг сдвигаемой взрывозащитной панели над снарядными ящиками в башне. — Бронебойный.

— Понял, — ответил командир.

После длинной паузы «Гордость Акварии» выпалила снова, и ехавшие в «Химере» солдаты вылетели наружу через задний люк в виде обгорелой груды кровавых останков.

— Хороший выстрел, — несколько секунд спустя произнес Нел. — Приближаются ещё две машины.

Коснувшись на счастье аквилы, вытатуированной на левой щеке, Лина прильнула к прикладу лазвинтовки. Она провела бессонную ночь, лежа в стрелковой ячейке, напряженная, готовая к бою и взбудораженная. Заметив полугусеничный БТР с открытым верхом, пробирающийся через остовы подбитой техники, кадет навела оружие и, выдохнув, увидела в прицеле лицо водителя, замотанное в чёрные тряпки. Его налитые кровью глаза были обведены чем-то тёмным, и Лина, мгновенно ощутив отвращение к врагу, выпустила три заряда подряд.

Два попадания откинули голову водителя назад, и после этого он больше не двигался. Развернувшись, бронемашина тоже остановилась.

— Я сделала это, — сказала Лина, поворачиваясь к Даркинсу. — Убила одного.

— А я думал, чтобы подтвердить, что ты кого-то убил, нужно отрезать ему ухо или типа того, — заявил юноша.

— Ага. Ну, давай, сходи за его ухом. Говорю тебе, я застрелила врага, он мертв, и без разницы, сколько ушей у него осталось.

— Лина достала одного! — крикнул Даркинс, и ему ответили разрозненные радостные крики.

Закрыв глаза, девушка прочитала молитву. Если удастся выжить, она станет кадийским ударником.

Феску, услышавшему новость в своем окопе на другой стороне дороги, захотелось хлопнуть Лину по плечу.

— Будем надеяться, что она доживет до повышения, — произнес Йецке, когда ответный огонь накрыл склон холма. В них летели настоящие вихри лаз-зарядов, гранат и тяжелых снарядов, вздымающих удушливые облака кадовой руды. Из соседнего окопа послышались крики.

— В Бута попали! — вопил кто-то паническим голосом. После этого Феск услышал только «Вот де…», и крики умолкли.

Прошла, кажется, целая эпоха, прежде чем анакореты, замотанные в черное создания с ножами-серпами и лазвинтовками, отступили под защиту бури.

В течение первого часа после зари на перевале было тихо, и майор Люка ходил от ячейки к ячейке, раздавая воду, боеприпасы и медикаменты. Пятеро «белощитников» погибли, ещё трое получили тяжелые ранения.

Когда вихри улеглись, Феск достал монокуляр и осмотрел длинную темную колонну техники и пустынной кавалерии, уходящую за пределы видимости прибора. И все они двигались к перевалу, хотя передовые отряды в нерешительности скапливались у основания насыпи.

— Что, там ещё есть? — спросил Йецке.

— Да, конечно, — ответил Феск.

— Забавно, а я-то уже решил, что мы их победили.

На глазах Феска ряды сгорбленных анакоретов раздвинулись, и через толпу проехала колонна «Леман Руссов». Кадет отложил монокуляр, сдерживая тошноту, и не стал говорить Йецке, что свисало с бортов передового танка. Феск не собирался умирать так, ну уж нет. Не бывать такому.

Юноша проверил выданные ему гранаты, решив оставить одну осколочную напоследок.

Вверх по склону несся рев моторов, сопровождаемый дикими напевами культистов и приглушенным воем цепных клинков в нетерпеливо сжатых кулаках, но всё перекрывали голоса их красноречивых вождей, яростно рычащих на незнакомом языке.

— Что за чертовщина? — спросил Йецке, услышав, как внизу раздался громогласный вопль.

Тысяча, а может, десять тысяч культистов вскричали разом, и тут же, в рычании двигателей и включенных цепных мечей, анакореты начали подниматься к хребту — танки здесь и там; полугусеничная техника; всадники на косматых двуногих толсторогах, держащие в руках длинные силовые копья; четырехколесные штурмовые спидеры; мотоциклисты с завывающими клинками и, наконец, карабкающиеся по склону простые пехотинцы в капюшонах, жаждущие пролить кровь имперцев.

«Гордость Акварии» открыла по ним огонь и подбила передового «Русса» удачным выстрелом, подбросившим башню вражеской машины на десять метров в воздух. Объехав горящий остов, три других танка еретиков начали палить в ответ.

Первый залп прошел мимо — внезапно раздалось «вуууш!», Феск распластался в окопе и выругался, когда его шлем и руки окатило песчаным душем. Отряхнувшись, кадет поднял голову и увидел, как из пушки вражеского танка вырывается пламя, а саму машину немного отбрасывает назад. Услышав мгновение спустя грохот выстрела, юноша заткнул уши и принялся молиться.

Передовые анакореты вприпрыжку неслись по скалистому склону — сотни бойцов, пригибающиеся, бегущие зигзагами, они палили в кадетов и беспрерывно что-то распевали. Феск поднялся на стрелковую ступень окопа и открыл ответный огонь. Выпустив пять зарядов, кадет достал одного — мелкого худого типчика, немногим старше самого кадийца. Уронив цепной меч, культист повалился на землю, словно мешок с костями.

По щекам Феска вдруг покатились слёзы.

— Я сделал это, — произнес юноша в пространство.

А потом кадет увидел, что мимо танков несутся в атаку всадники, и дергающиеся наконечники копий с каждым мигом приближаются к нему.

Пригнувшись за укреплениями линии обороны, майор Люка выщелкнул магазин из болт-пистолета и загнал в оружие ещё десять зарядов. Позиции Прендервиля и Холдена уже захватили, и головы «белощитников» стали трофеями для передовых всадников. Люка выругался — его парней убивали, а он ничего не мог с этим поделать.

— Нел! — крикнул майор, но танк снова заглох, и вылезший на броню Дженкс пинками открывал фильтрационную коробку.

Сменив огневую позицию, Люка начал яростно стрелять в толпу всадников, с воем рубивших его ребят. Один из кавалеристов рухнул, другой вылетел из седла, запутавшись в упряжи, и толсторог утащил его прочь. Потом майор заметил культиста с головой кадета в руке и выпустил в него оставшиеся заряды.

— Нел! — отчаянно жестикулируя, снова крикнул Люка.

Командир танка вроде как понял его и заорал на Дженкса, после чего «Гордость Акварии» внезапно рванулась вперед. Мгновение спустя загрохотали тяжелые болтеры в спонсонах, и глухой перестук болт-зарядов заставил всю линию обороны задрожать. Подняв голову, майор Люка наблюдал за уничтожением анакоретской кавалерии — людей и животных просто разрывало на части. Через несколько секунд всё было кончено, и насыпь превратилась в мясницкую лавку, где бились в конвульсиях толстороги, а люди поднимали руки, приветствуя перед смертью Тёмных богов.

А потом танки еретиков открыли ответный огонь, и один из снарядов попал в слабо защищенное место на нижней поверхности корпуса «Гордости». Боевая машина вспыхнула, словно петарда, изрыгая ревущее пламя и клубы чёрного дыма.

Никто не выбрался наружу, «Гордость Акварии» горела, будто факел.

— Фрекк! — только и сказал Люка. — Примкнуть штыки!

Феск палил во все стороны. Перебегая от одного камня к другому, анакореты приближались к нему, и их глухое скандирование становилось всё громче.

— Они нас окружили, — паническим голосом заявил Йецке, возившийся с батареей к лазгану. Резко повернувшись, Феск увидел, что Кернигг по-прежнему стреляет из своей ячейки, находившейся прямо над ними.

Внизу и справа, примерно в пятнадцати метрах, прятался за скалой один из культистов. Кадет ждал, пока тот высунется, заранее наведя оружие, чтобы прикончить врага, но анакорет так и не появлялся.

Монотонные напевы звучали всё настойчивее, а Йецке тем временем расплакался.

— Не получается!

— Всё получится, — ответил Феск, рискнув бросить взгляд на другого кадета, стоявшего с батареей в руках. — Йецке, нажми на кнопку и вставляй магазин, начиная спереди.

Юноша посмотрел на лазвинтовку так, словно она превратилась в какую-то странную головоломку. Затем Йецке начал было возиться с защелкой, но вдруг рухнул наземь.

— Вставай! — крикнул Феск, но его товарищ по-прежнему лежал на дне окопа, издавая жуткие булькающие звуки.

— Йецке… — кадет опустился на колени в тесной стрелковой ячейке. Йецке поднял глаза, умоляюще глядя на него, а из отверстия в шее текла пенящаяся кровь. Феск прикрыл рану рукой, словно мог остановить бурный поток.

На «белощитников» упала тень, и Феск понял свою ошибку — Йецке не просил о помощи, а пытался предупредить товарища. Кадет схватил лазвинтовку, но было уже поздно — тень пришла за его жизнью.

Феск чувствовал только колющую боль.

Он умирал и понимал это, вспоминая симптомы, выученные при прохождении основ подготовки медикае. Кадет истекал кровью, поливая жизненнной влагой проклятую высушенную адскую дыру, пятная красным синеву кадовой руды. К фрекку эту планету.

Попытавшись что-то сказать, Феск на мгновение потерял сознание, погружаясь в видения.

На Кадии шел снег, и юноша, поднятый для ночных учений, стоял возле пилона, прислушиваясь к его песне. Приложив ухо к холодному камню, Феск внимал мелодии ветра, дующего сквозь ячеистые отверстия, и вся колонна гудела, будто живая.

Забросив рюкзак на плечи, он повернулся к кадету, стоявшему рядом в строю «белощитников», готовых к посадке на корабль. Оказалось, что это Лина.

— Так куда мы направляемся? — спросил Феск.

— Трон знает, — ответила девушка.

Моргнув, кадет на миг пришел в себя.

— Йецке, — начал он, но тут же вспомнил, и, протянув руку, подвинул товарища к себе. Глаза раненого закатились так, что Феск мог видеть одни лишь белки, а голова безвольно болталась на шее. Мертв.

«Скоро ты присоединишься к нему», произнес голос в его голове, и юноша зажмурился.

Феск снова оказался на Кадии. Проклиная холод, он растирал окоченевшие руки и возился с лазвинтовкой. Потом в видения кадета ворвался рев самолётных двигателей, и подняв глаза в ночное небо, Феск увидел в вышине фиолетовое пятно Ока Ужаса.

Юноша вспомнил Лину в мокрой от пота майке, чуть кривую улыбку девушки и синюю аквилу на её щеке.

А потом зазвучало пение — тогда Феск понял, что находится при смерти, и его приветствуют бесчисленные души, зовущие к Благословению Императора. Закрыв глаза, кадет зашептал последнюю молитву, удерживая в мыслях образ Золотого Трона. Мотив звучал все громче — ангелы исполняли «Цветок Кадии», и Феск слабо зашевелил губами, присоединяясь к ним…

Крид. Единственное слово проникло сквозь пелену бреда и на мгновение прервало видения юноши.

— Крид! — в экстазе вопил кто-то на гребне перевала. — Это фрекканый Крид!

Урсакар сгреб в объятия майора Люка, не переставая отдавать приказы касркинам, которые занимали позиции на «Эгиде», устанавливали тяжелые болтеры на опорах, расставляли ящики с ракетами и откидывали их крышки.

— Люка! — крикнул генерал. — Давно не виделись, я смотрю, ты получил майора?

— Обменял на ногу, — Люка поднял бионическую ступню, словно в доказательство.

Крид кратко усмехнулся.

— Как ребята?

— Ну, сидим без тяжелого оружия, а Люцивер, кажется, бросил против нас всю свою армию, — ответил майор. — Всё как обычно.

Офицеры пробирались среди окопов.

— Подкрепления будут, — сказал Крид, — но нам нужно продержаться до их прибытия. Сейчас можно рассчитывать только на себя и на то, что сумеют доставить «Валькирии». Сколько у тебя «белощитников»?

— Утром было две сотни. Потеряли мы примерно тридцать ребят — кавалерия навалилась, а они впервые столкнулись с еретиками.

Урсакар кивнул, он прекрасно всё понимал. Кадийский генерал четко знал об ужасе, который вселяет первый увиденный тобою культист.

— Так, я подвез несколько болтеров и гору боеприпасов. Перевал нужно удержать. Знаю, что прошу о многом, но это необходимо. Мы должны остановить их здесь.

— Как долго?

— На сутки, — ответил Крид.

Надув щеки, Люка выпустил воздух и без оптимизма посмотрел на Урсакара. Снова рассмеявшись, генерал похлопал его по руке.

— Понимаю, положение кажется сложным, но на нас сейчас держится весь Крестовый поход. Кроме того, мне некого было направить сюда, поэтому я прибыл сам!

Джаспер Феск бредил.

Он блуждал в своих видениях — и никому не захотелось бы оказаться там.

Феску снова было восемь, и он в испуге прятался под кроватью. Раздавались взрывы, звучали крики — всё ближе и ближе. Рядом лежала его сестра, Ингри, сжимая в руке тряпичную куколку, наряженную в обрывок старой камуфляжной ткани пустынной расцветки. Её звали Сабиной, в честь святой, о которой детям рассказывала их тетя. Ингри, любившая куклу больше всего на свете, сейчас зажимала Джасперу рот, так крепко, что мальчик не мог дышать. Он бился и сучил ногами, пытаясь вырваться.

— Прекрати, — выдохнула сестра в ухо Феску. — Они идут!

Раздался безумный смех, и кто-то выбил дверь. Послышались приближающиеся шаги, на Джаспера упала тень и…

…кадет пришел в сознание. Всё понемногу возвращалось к нему — огонь, языки пламени, боль. Феск не хотел, чтобы его взяли живым, и заскреб пальцами в поисках той самой гранаты. Чей-то сапог прижал руку юноши ко дну окопа, ладонь в перчатке опустилась и схватила его. Кто-то поднял Джаспера на ноги.

Рядом оказалось незнакомое лицо — человек что-то говорил, но обращался не к Феску.

— Есть уцелевший. Да, один малыш-с-пушкой ещё жив, один погиб.

Вокс незнакомца что-то протрещал. После этого человек заговорил с Джаспером, громко и размеренно произнося слова.

— Я вытаскиваю тебя отсюда. Понятно? Можешь идти сам?

— Что это такое? — спросил Даркинс у Лины, нырнувшей обратно в их стрелковую ячейку.

Наклонившись, девушка потянула за обвязочные ленты, открывая взгляду стандартный чёрный контейнер Муниторума.

— Смотри, что нам доставили «Валькирии»!

Откинув защелки, Лина сдвинула крышку, под которой обнаружился компактный тяжелый болтер, новенький-свеженький-смазанный-только-что-со-склада.

— Святой Трон! Думаешь, управишься с ним?

— Конечно, — ответила девушка.

Вспоминая тренировки, кадеты водрузили оружие на треногу. "Но ведь нас обучали на болтерах модели «Годвин»…" Патронная лента выскользнула из рук Даркинса, и он выругался.

— Как нам вставить болты?

Попробовав так и эдак, Лина, наконец, заглянула под крышку контейнера. Там обнаружилась наклейка с надписью «Аккатран V-d» и простой инструкцией в виде рисунков, изображающих подтянутого гвардейца.

— Ага, понятно, — произнесла девушка. — Сначала нужно потянуть на себя этот затвор.

Поставив треногу с оружием на вершину баррикады из мешков с песком, Лина сделала всё по инструкции и поняла, что первый болт оказался в казеннике.

— Вот и всё!

После этого «белощитник» прицелилась вниз по склону и дала очередь: «туд-туд-туд». Лине показалось, что она пытается удержать бешеную собаку. На мгновение сняв палец со спускового крючка, кадет тут же снова открыла огонь, водя болтером из стороны в сторону и метя в банды анакоретов, карабкающихся по насыпи. «Туд-туд-туд». «Туд-туд-туд»

— Попала в кого-нибудь? — громко спросил чей-то голос.

— Не знаю! — крикнула в ответ Лина.

Даркинс пихнул её в бок, и девушка оглянулась на человека, стоящего у их ячейки.

После чего чуть не уронила болтер от удивления.

— Фрекк, это же…?

— Да, это он, — объявил генерал Крид. — Так, у нас тут больше еретиков, чем болт-зарядов, поэтому убедись, что каждый из них найдет обладателя.

— Есть, сэр! — воскликнула Лина и продолжала стрелять до тех пор, пока её сапоги не утонули в груде латунных болтерных гильз.

Началось противостояние несокрушимого препятствия и неудержимой силы — армия анакоретов скапливалась на Экваториальном шоссе, пытаясь втиснуться на перевал, но встречала непреклонное сопротивление. Урсакар Крид расхаживал среди укреплений, отдавая приказы, поддерживая в бойцах отвагу там, где её не хватало, и убивая врагов там, где это было необходимо. За генералом следовал Келл с потрескивающим силовым кулаком и высоко воздетым знаменем Восьмого Кадийского.

— Вот так, ребята! — кричал сержант. — Мы разъясняем этим еретикам, что бывает, когда они восстают против Империума Человечества!

Внезапно раздался вой, и артиллерийский снаряд рухнул примерно в тридцати метрах от них. Крид даже не пригнулся — он по-прежнему шагал между окопов, курил, стрелял и, наконец, рассмеялся.

— Я скучал по всему этому, — объяснил генерал.

Каждый час шесть «Валькирий» совершали челночные рейсы, спуская на тросах касркинов и сбрасывая контейнеры из боковых люков. Пополнения едва позволяли заменить павших бойцов, но каждый солдат Кадии стоил троих.

В отчаянии анакореты попытались отыскать проход вокруг горной дороги, но зыбучие пески поглотили культистов, похоронив их в глубоких ямах кадовой руды.

Наконец, день подошел к концу и поднялся ветер, на сей раз засыпавший песком глаза обороняющихся. «Валькирии» не могли совершать полёты в таких условиях, их воздухозаборники забились бы за несколько секунд.

— Отходим! — скомандовал Крид, и кадийцы отступили за линию обороны, окруженные пыльной бурей и мраком.

После этого анакоретская бронетехника попыталась пробиться напрямую, и началась жестокая схватка, во время которой танковые снаряды врезались в «Эгиду», а команды огневой поддержки отвечали врагам с равной ненавистью. Произошел краткий и яростный обмен лучами лазпушек, болтерными очередями и ракетами.

Кадийцы погибали во множестве, сраженные разрывами снарядов, Крид рычал на орудийные расчеты, и внезапно вражеские машины дали обратный ход. На этот раз в атаку бросилась пехота анакоретов, но её встретил ураган лазерных и болтерных зарядов.

Шла невероятно жестокая и ужасающе неистовая битва, в которой массы людей сходились лицом к лицу. Крид оказывался повсюду, рядом с ним яростно трещал разрядами силовой кулак Келла, пробивая дыры в культистах, сумевших перебраться через «Эгиду» — флаг-сержант вырывал позвоночники врагов через грудные клетки.

И наконец, анахореты отступили в последний раз.

— Как держатся твои ребята? — спросил Урсакар у командира кадетов.

Верх мундира Люка потемнел от пота и пятне крови, майор где-то потерял шлем.

— Так, как ты и ожидал, — выдохнул он.

— Время перекурить, — объявил Крид и вытащил половину лхо-сигары из нагрудного кармана. Офицеры вернулись в бункер связи, где теперь заправляли касркины.

— Ну как, заработала эта штука? — спросил генерал.

— Ещё нет, — ответил Люка.

— Пробуйте дальше, — Урсакар медленно выдыхал дым, и майор заметил озабоченность в его глазах.

— Тебе нужен вокс?

Крид выглядел задумчивым.

— Вокс? Да, возможно. Наверняка всё стало бы проще, особенно сейчас, когда буря умолкла.

Окончательно стемнело, ветер утих, и воздух очистился.

Несколько часов прошли в тишине, и Крид отправил нескольких бойцов на разведку.

— Я должен знать, когда враг пойдет в атаку, раньше него самого.

Спустя час после наступления ночи Сландер стоял в пятидесяти метрах от передовой, у цистерны с питьевой водой и шестью пустыми флягами на шее. Трон знает, как им удалось продержаться так долго, и что забавно, всё прежние занятия начало обретать смысл — учебные стрельбы, тренировки по штыковому бою. Всё это имело значение, и кадет собирался рассказать о своем открытии майору Люка.

Улыбнувшись своим мыслям, юноша повернулся, чтобы наполнить фляги. Налив воду в первую, «белощитник» отставил её в сторону и уже открывал вторую, как вдруг кто-то постучал его по шлему.

— Жди своей очереди! — огрызнулся Сландер. — У меня ещё куча пустых фляжек.

Но его снова похлопали по шлему.

— Лина, это ты? — спросил кадет.

«Фрекканая Лина», подумал он — всем «белощитникам» пришлось выслушивать, насколько лучше остальных она стреляет.

И снова стук, на этот раз чуть сильнее.

— Трон! — воскликнул Сландер, оборачиваясь посмотреть, какой придурок так развлекается. Перед собой юноша увидел иссеченное ритуальными шрамами лицо, замотанное в чёрные тряпки Братства Анакоретов. На кадета смотрели налитые кровью глаза.

— Они у нас в тылу! — закричал «белощитник».

Вот только до этого рука культиста зажала ему рот, и Сландер ощутил ужасную, мучительную боль, а потом хлынул поток горячей жидкости — крови кадийца. Теперь он ничего не сможет рассказать майору Люка.

Оставшись один в командном бункере, Крид изучал карты Безаны. Ветер всколыхнул завесу на входе, и Урсакар услышал чей-то смех неподалеку. Ткань пошевелилась вновь, генерал почуял запах свежей крови, и ему хватило этого предостережения.

Оставив полосу на плече Крида, клинок отскочил от бронежилета. Услышав шипение врага, Урсакар извернулся, ударив предплечьем в шею анакорета. Он увидел лицо, стянутое полосами чёрной ткани, красные глаза и рот, влажный от крови. Вдавив еретика в стену, сложенную из мешков с песком, генерал с удовлетворением услышал сдавленный стон.

Культист снова ударил зазубренным серповидным клинком, ища слабое место в бронежилете Крида. Перехватив оружие, Урсакар глубоко вонзил его в низ живота анакорета. Всё так же прижимая врага к стене, кадиец наносил удар за ударом, пока кишки культиста не вывалились из распоротого брюха и тот, ослабев, перестал вырываться.

Убрав руку, Крид позволил телу анакорета рухнуть наземь, в его собственные потроха. Тут же упав на одно колено, Урсакар выхватил лазпистолет и открыл огонь — «пробивной» выстрел прожёг дыру в лице второго культиста, появившегося в дверном проеме. Следующие три попадания отбросили неприятеля назад. Выбираясь наружу, генерал поскользнулся возле выхода — оказалось, что у стены распластался мертвый кадет-часовой, и пол бункера залит его кровью.

— Келл! — закричал Крид и услышал усиленный воксом голос своего флаг-сержанта, раздающего приказы.

Снаружи Урсакара ждали ещё две тени, и он шагнул им навстречу. Кадиец сражался, сколько себя помнил — сначала отец учил его драться во дворе их небольшого домика, затем, в касре Галлан, Крид бился на кулаках до измочаленных в кровь костяшек, и после, невзирая на боль, вымачивал их в медицинском спирте. В сиротские годы Урсакар доказывал, чего он стоит — не другим, а самому себе. Наружник упивался опасностью, нервной дрожью, наслаждением, пробуждающимся, когда ты берешь врага за горлом и разбиваешь его лицо в кровавую кашу.

Сейчас Крид почти испытывал облегчение, схватившись с врагом врукопашную. Не нужно было думать о позициях, подкреплениях, контратаках, снабжении — только о жизни и смерти, о следующем ударе, который нанесет противник, и о том, как убить его.

Урсакар словно молотом ударил по запястью культиста, коротким резким тычком выбив серповидный клинок. Другая рука генерала, сжатая в плотный могучий кулак, врезалась в трахею еретика, у которого вырвался придушенный болезненный стон. С размаху опустив сапог на ступню врага, Крид придвинулся вплотную, обхватил голову анакорета, и, резко повернув её в сторону, дернул книзу, навстречу своему колену. И то, и другое могло убить противника с уверенностью. Раздался хруст — шеи или черепа, неважно. Снова подняв пистолет, Урсакар выстрелил второму культисту прямо в лицо.

— Как в старые времена, — пробормотал он. — Где же, фрекк его, Келл?

Флаг-сержант, походя оторвав голову последнему лазутчику Братства Анакоретов, отключил силовой кулак и бросил дымящийся череп наземь. Раздался влажный шлепок.

Тяжело дышавший Крид стоял, прислонившись спиной к мешкам с песком. Мундир на его плече был порван, из раны струилась кровь.

— Ты в порядке? — остановившись, спросил Джарран.

— Бывало и лучше.

Келл кивнул.

— Сейчас тебя залатают.

— Найди, откуда они вылезли, и завали эту крысиную нору.

Флаг-сержант снова кивнул.

Прошло полчаса, и Джарран, с опаленными бровями, возник из темноты. Он потерял семерых.

— Нашел? — спросил Крид.

— Больше там никто не пройдет.

Урсакар поблагодарил Келла кивком. Не было ничего более неприятного для солдата, чем враг, оказавшийся там, где его не ждали.

— Они снова появятся здесь. Убедись, что все узнают о случившемся — я не хочу, чтобы кого-то застали врасплох. Следует ожидать, что анакореты окружат нас, но это не имеет значения. Всё, что нам нужно — держаться.

Келл кивнул.

— Связисты достучались до «Магистра Тина»?

Джарран ответил в тоне, которым всегда говорил, если хотел казаться спокойным.

— Пока нет.

— Проклятье! — Крид стукнул кулаком по столу, и двое кадийцев обменялись краткими взглядами. Урсакар всегда мыслил на пять шагов вперед. — Мне придется отбыть, а ты должен остаться.

Флаг-сержант напрягся — он поклялся защищать Крида и терпеть не мог оказываться в положении, в котором это было невозможно.

— Нет. Я отправляюсь с тобой.

— Джарран, ты нужен здесь.

— Нет.

— Друг, — не отступал Крид, — всё будет в порядке. Ты окажешься под угрозой, так что не дай себя убить.

— Естественно.

— Хорошо. Думаешь, сможешь удержать позиции?

Келл ответил после долгой паузы, и, когда сержант заговорил, его тон изменился.

— Как долго?

— Не знаю.

— Тебе действительно это нужно?

— Мне, всей планете и магистру войны Рюсу, — подмигнул другу Урсакар.

Отвернувшись, Джарран все же кивнул.

— Мы продержимся, — сказал он, и Крид быстро улыбнулся. После этого он положил руку на плечо друга, и они обменялись краткими взглядами — в словах не было нужды.

— Вокс-офицер! — крикнул генерал. — Вызови мне транспорт до Космопорта. Надо перемолвиться словечком с офицерами в штабе.

— Я пытаюсь…

— Не пытайся, выполняй.

— Есть, сэр!

Феск резко пришел в себя.

— А, очухался, — склонился над ним Даркинс.

Стояла непроглядная ночь. Поднявшись, Джаспер обнаружил у себя в вене катетер, подсоединенный к пакету-капельнице. Кадет странно чувствовал себя из-за стимов в жидкой смеси, ощущая неприятное сочетание нервной тошноты и перевозбуждения. Поморщившись, «белощитник» увидел, что на земле повсюду лежат спящие бойцы, подложив под голову мешки с песком и сжимая в руках лазвинтовки. Зевнув и вздрогнув от боли в ране, Феск подобрал свое оружие — он выходил в дозор в третью очередь.

Пока кадет пробирался среди спящих, с Долгой Суши порой доносился рык цепного меча, монотонные напевы то становились громче, то стихали. Джаспер старался не прислушиваться к ним.

Его наблюдательный пост располагался на втором уровне, в середине «Эгиды». Далеко внизу, у начала длинной дороги к перевалу, в низинах горели огоньки — факелы, лагерные костры. Один из культистов, похоже, дозорный, прохаживался туда-сюда по прямой. У хребта Инкардин собрались сотни, а то и тысячи врагов, но техника до сих пор прибывала по Экваториальному шоссе.

Как они смогут сдержать такую армию?

Феск поднял голову, глядя на ярко-белые звезды и не узнавая их. Кадет очень далеко забрался от дома.

— Дорогая Ингри! — произнес вслух Джаспер, представляя, что пишет письмо сестре. — Мы удерживали врага, сколько хватило сил. Вы с Шарлой и Олегом могли бы гордиться нами. Мы, сыны Кадии, не посрамили её. Когда я умирал, то не боялся, и ещё я забрал с собой много врагов человечества.

— Кадет, — вдруг спросил кто-то, — ты веришь в Императора?

«Белощитник» вздрогнул и потянулся за оружием.

— Веришь? — спросил, подходя ближе, крупный человек, по виду схожий с медведем. Огонек дымящейся сигары озарил его пальцы и лицо.

— Л-лорд-генерал?

— В Императора веришь?

— Т-так точно, сэр!

— Вольно. Так, ты куришь?

Феск не курил, но всё равно взял предложенную палочку лхо и затянулся.

— Мне надо вернуться в Космопорт, — задумчиво произнес генерал Крид. — Но нужно ещё куда-то деть эти шесть часов…

— Столько нам осталось? — с запинкой произнес Джаспер.

Урсакар улыбнулся в свете сигары.

— Думаю, да, — генерал помолчал. — Ты хорошо поработал сегодня. Вы всё.

— Мне кажется, нам чертовски крепко вломили.

Крида это как будто развеселило.

— Я имею в виду, посмотрите, как мало нас осталось, — добавил Феск, и лорд-генерал оглянулся по сторонам.

— Думаешь, с нами покончено? — Урсакар с наслаждением сделал глубокую затяжку. — Они попались в ловушку, кадет — заперты с флангов зыбучими песками и нами по фронту. Скоро враги завоют, когда мы погоним их обратно в варп. Им предстоит испытать на себе ярость Астра Милитарум.

На это Джаспер ничего не сказал, не особо поверив услышанному.

— Ты откуда? — чуть позже спросил Крид.

— Каср Феррокс.

— А, там красивый собор. Мать как-то раз брала меня туда, — Урсакар помолчал. — Мне, наверное, было лет шесть. Никогда не видел такого бастиона — огромные шпили, орудийные площадки, статуи святых в каждой бойнице. Я ведь наружник, мой отец был охотником на Галланском нагорье. Думаю, каср Феррокс — первый увиденный мною город. Хорошо бы снова туда заглянуть.

— Да уж, — согласился Феск.

— Надо отправиться туда, когда эта война завершится, когда Анакор и его люди сгинут, — Крид сунул палочку лхо за ухо кадета.

— Сохрани до завтра, — бросил он, уходя. — Выкуришь, когда всё закончится.

Отстояв дозор, Феск поплелся обратно в лагерь, где обнаружил Лину — девушка сидела, куря палочку лхо.

— Я видела, он с тобой тоже поболтал.

Кивнув, Джаспер свернул полевую форму в виде подушки.

— И о чем говорил Крид? — спросила Лина.

— О соборе в касре Феррокс.

— Шутишь, — усмехнулась девушка.

— Нет.

— Надеюсь, завтра они снова полезут.

— Уверен, так и будет, — согласился Феск.

«Белощитники» стояли, вглядываясь в ночь и наблюдая за Кридом, который неторопливо прохаживался возле постов. Время от времени кадеты слышали его низкий, басовитый смешок или замечали красный огонёк сигары.

Джаспер вздрогнул, когда Лина внезапно шагнула к нему — девушка оказалась так близко, что Феск ощутил её запах. А потом, без предупреждения, она прильнула к юноше и поцеловала его — крепко и влажно.

Ещё повезло, что сзади у Джаспера оказалась насыпь из мешков с песком, на которую кадет сумел опереться. Он положил руку на талию Лины, но девушка отпрянула в сторону.

— Давай завтра убьем их всех, — сказала она напоследок.

За час до зари Феск внезапно проснулся, услышав приближающиеся «Валькирии». Прищурившись, он наблюдал, как самолёты приземляются, вздымая пургу кадовой руды. Услышав запах сигарного дыма, Джаспер резко сел, а тем временем «Валькирии», простояв с минуту, вновь поднялись в воздух и унеслись прочь. Опираясь на приклад лазвинтовки, кадет поднялся и заковылял среди мешков с песком — он вдруг ощутил полное опустошение, словно все его надежды унес ветер.

— Что случилось? — спросил Феск, увидев стоявшего рядом майора Люка. Инструктор поглаживал свои коротко стриженые волосы.

— Он улетел.

— Крид бросил нас? — сердце Джаспера панически заколотилось. — Почему?

— Он командующий. Пришло время покомандовать.

— Так что же здесь случится?

— Никаких идей, кадет. Думаю, что и у анакоретов их тоже нет.

Майор Люка направился было прочь, но вдруг обернулся и протянул руку «белощитнику».

— Ты хорошо сражался, кадет Феск. Скоро всё закончится, так что поспи ещё немного. У нас, наверное, есть ещё несколько часов… и верь в генерала Крида. Если кто и может спасти положение, то только он.

Урсакар спрыгнул с «Валькирии», как только сработали посадочные двигатели, и встречавшая его Камала, поджарый командир местного ополчения, подбежала к генералу.

— Мы думали, что потеряли вас!

— Ну, я нашелся! — крикнул в ответ Крид, перекрывая рев турбин. — Как обстановка?

— Комиссары собрали и развернули отступающие колонны. Сейчас войска направляются в указанные вами координаты и займут позиции в 06:00.

— С флотскими связались?

— Да, сэр.

— Наконец-то.

Крид стоял в штабе, над развернутыми картами. Камала никогда прежде не видела офицера, мыслящего столь быстро и так детально — Урсакар моментально рассчитывал маршруты, позиции для развертывания и необходимую численность отрядов. В помещении скопилось безмолвное напряжение, и, наконец, в последний раз просмотрев карты, генерал сверился с часами и поднял взгляд.

— Дайте мне «Магистра Тина». Я хочу лично переговорить с капитаном — сейчас же.

Какое-то время Крид ждал, барабаня пальцами по столу, и, как только установили вокс-канал, схватил переговорное устройство.

— Капитан Эвери, мне нужны ваши лэнс-батареи. Будущее всей кампании зависит от вас. Я передам вам координаты. Вы расположите свой корабль над целью и произведете залп в 06:00 по местному времени. Вы будете бомбардировать указанную зону в течение ровно трех минут.

Положив палец на карту, Урсакар перечислил координаты нескольких точек под хребтом Инкардин, попросил капитана Эвери повторить цифры и затем кивнул.

— Хорошо. Благодарю вас от имени Астра Милитарум и лично магистра войны Рюса.

В 05:53 по палубам «Магистра Тина» разнесся приказ об открытии орудийных портов для «залпового концентрированного огня». Вдоль многокилометровых бортов гранд-крейсера разверзались зевы батарей, громадные турели поворачивались к планете, колоссальные чёрные пушки медленно наводились на хребет Инкардин и накапливали энергию лэнсы. Артиллерийские расчеты, численностью в сотни человек, ворочали огромные килотонные боеприпасы — гудели силовые кабели и сотрясались опоры, пока мощные подъемники доставляли снаряды в казённики орудий.

В 05:58 опустилась тишина, зарядные палубы и платформы окутала странная неподвижность. Тикали секунды обратного отсчёта, пока не пришел приказ «Товсь!» и по древнему боевому кораблю пронесся глухой лязг ударных механизмов.

За три секунды до 06:00 раздалась команда о начале бомбардировки, и «Магистр Тин» вдруг содрогнулся на своей орбите.

Нежданная буря взъярилась в небесах над Безаной, заставив мир содрогнуться. Линейные ускорители гранд-крейсера выпустили магматические боеголовки с адамантиевыми сердечниками в подножие хребта Инкардин, и в планетарной коре возникли трещины. Снаряды, ложащиеся строго в указанные координаты, окаймили армию анакоретов огнем, а затем, когда культисты сбились в кучу, новые залпы с ужасающей точностью принялись опустошать их ряды. Взрывы, подобные извержениям вулканов, порождали песчаные бури кадовой руды, которые бушевали на протяжении долгих месяцев. По всему перевалу кадийцы залегали в окопах, взывая к Золотому Трону и не слыша самих себя.

А внизу погибали орды анакоретов, и никто не мог разобрать их воплей в яростном вихре. Сгорали колонны бронетехники, подходившие подкрепления разворачивались и бежали обратно в Долгую Сушь, где культистов уже ждали подразделения Восьмого Кадийского, призванные комиссарами к дисциплине эфанлийские гусары, копейщики-кавалеристы Святого Персиваля в красочных мундирах и многочисленные эшелоны серых танков 17-й роты Акварийской Гвардии.

Остановившись, анакореты стянули чёрные тряпки с покрытых шрамами лиц и ошеломленно воззрились на тысячи стволов лазвинтовок, болтеров, автопушек и крупнокалиберных орудий, нацеленных в них.

А потом один-единственный голос скомандовал: «Огонь!» и культисты завыли от ярости и досады, срезаемые под корень.

В кошмарах Феску являлись гром и пламя.

Позже в тот же день кадет очнулся в кузове «Химеры», рядом с медиком, вводившим ему новую порцию стимов. Кадовая руда набилась в рот и уши Джаспера, заставила слипнуться глаза.

«Белощитник» почувствовал быстрый укол шприцом, затем странное ощущение, возникающее при впрыскивании лекарства в вену, и громко вздохнул. Отовсюду слышались голоса — спокойная и профессиональная речь людей, быстро ходивших от одного пациента к другому. Медик, занятый своим делом, положил клочок ваты на место укола.

У Феска ушла целая эпоха на то, чтобы разомкнуть губы, и, когда кадет заговорил, его голос прозвучал, словно хриплое карканье.

— Мы победили?

— Ещё нет, — ответил медик из-под белой маски.

Где-то поблизости начала стрелять автопушка, затем другая, и, наконец, целый хор орудий.

Джаспер резко вскинулся — кадет хотел обратно свою винтовку и не желал, чтобы его снова застали врасплох.

— Мы погибнем?

— Будешь ты сидеть смирно? — сквозь стиснутые зубы произнес врач. Он медленно выдохнул, и Феск ощутил, как стянулась пронзенная иглой кожа вокруг плотно зашиваемой раны. — Крид им показал.

«Что он им показал?», хотел спросить Джаспер, но успокоительные снова взяли свое, и «белощитник», откинувшись на спину, погрузился в видения о Криде, Лине и внезапном поцелуе. Вскоре Феск начал смеяться до слёз и не мог остановиться, вытирая глаза. Шмыгнув, кадет помотал головой и, почувствовав, что рядом кто-то есть, поднял взгляд. Это оказался Йецке, смотревший на палочку лхо за ухом Джаспера.

— Я бы поделился, но ты же мертв, — объяснил Феск.

Йецке не ушел, просто превратился в Лину.

— А, и ты тоже? — спросил Джаспер. — Тоже погибла?

— Ты плачешь, — сказала она. — Смотрите, Феск хнычет, как маленький!

— Нет, — возразил кадет, снова утирая слёзы.

Неделю спустя Джаспер, всё ещё немного покачиваясь от стимов, закинул вещмешок на плечо и заковылял в конец очереди солдат, ждущих у выхода из медицинского центра Космопорта. Снаружи доносился шум приземляющихся кораблей.

«Может, — подумал Феск, протискиваясь вперед, — я ещё напишу то письмо, вот только о чем теперь рассказывать?»

Он выжил, и этого было достаточно.

Очередь двигалась медленно, но в конце концов Джаспер добрался до выхода. Там, за высоким деревянным прилавком, стоял раздражительный квартирмейстер Муниторума с планшеткой.

— Имя, номер?

— К20004.346, «белощитник» Джаспер Феск.

Пролистав несколько страниц, мужчина сверился со списком и нашел нужную графу.

— Феск… Обмундирование и шлем, так?

Джаспер кивнул — «как угодно». Квартирмейстер ушел и, вернувшись через минуту, принес аккуратно сложенное стопкой обмундирование, на котором лежал новенький шлем. Взяв всё, Феск расписался и отошел в сторону, но тут же понял, что произошла ошибка.

— Извините! — позвал кадет, но квартирмейстер уже занялся следующим бойцом в очереди.

— Да? — воззрился он на Джаспера.

— Вы дали мне не ту стопку.

Квартирмейстер шагнул вперед, словно собираясь врезать юноше.

— Феск. «Белый щит». 20004-я группа кадетов, личный номер 346. Верно?

Джаспер кивнул, а мужчина, протянув руку, приподнял выданную стопку.

— Всё верно, так в чем проблема?

Вместо ответа Феск показал шлем, на котором не было белой полосы, но занятой квартирмейстер только отмахнулся.

— Тебе что, никто не сказал? Ты теперь кадийский ударник Восьмого полка.

Посмотрев на шлем, Джаспер увидел эмблему в виде серебряного черепа и значка Врат Кадии, над которыми красовалась цифра «8» и лавровый венок.

Обернувшись, Феск не нашел ни одного знакомого лица, вокруг стояли раненые из всех сражавшихся полков — мордаксийских драгунов, Четвертого Кринского, а также акварийцы и Востроянский Первенец с седыми усами и белой повязкой на глазу.

— Ты в порядке, парень? — спросил он.

— Я — кадийский ударник, — глухо ответил Джаспер.

Востроянец понятия не имел, о чем речь.

— Я — кадийский ударник, — повторил Феск, показывая эмблему на шлеме.

— Восьмой? — спросил востроянец.

Юноша кивнул.

— Никогда о них не слышал, — ответил Первенец и направился к транспортникам, где в очереди на погрузку стояли солдаты, техника, свежевымытые танки и орудия под брезентом.

Потом Феск нашел Лину, в кителе поверх свежей майки, и встал рядом с девушкой.

— Значит, ты не погибла? — спросил Джаспер, не зная, что она ответит на это.

— Восьмой? — только и сказала Лина.

— Я тоже, — произнесла девушка после того, как Феск кивнул. Наступила долгая пауза. — Он сбежал.

— Кто?

— Люцивер Анакорет. Оставил своих людей погибать и сбежал. Мы отправляемся за ним.

— Точно?

Лина удивленно посмотрела на него.

— Ты что, ничего не слышал?

— Я был в госпитале, — покачал головой Джаспер.

— Ох, и как оно? — девушка опустила глаза.

Швы натянулись, но рана заживала — впрочем, Феск промолчал. В полутора километрах от них взлетел транспортник, и земля задрожала под ногами.

— Слышал, они достали Даркинса, — сказал юноша.

На несколько секунд Лина отвернулась, и, когда снова посмотрела на Джаспера, глаза у неё оказались на мокром месте. Правда, ни одна слёзинка не упала, и взгляд девушки намекнул Феску, что лучше их вообще не замечать.

— Ага, — ответила Лина. — А ещё Пультина, Йецке, Шаннера, Бранцка — всех несчастных фрекков. И Гаронна они тоже схватили. Освежевали, — помолчав, девушка принялась водить носком по грязи. — Ну, нам пора в транспортник.

На погрузку ушел целый день, и за это время к Феску и Лине подошли остальные новоиспеченные кадийские ударники. Майор Люка заглянул попрощаться.

— Горжусь всеми вами! — объявил он. — А теперь валите отсюда и поубивайте их там.

— Чем вы теперь займетесь? — спросил Джаспер.

— Буду обучать новых малышей-с-пушками выживанию.

— Наш экзамен вышел тяжелым, верно?

Майор посмотрел Феску прямо в глаза.

— Одним из самых тяжелых, что я видел. Но вы справились, сдержали Люцивера и стали кадийскими ударниками!

Потом кадийцы разбились на группки по двое-трое, аДжаспер остался рядом с Люка.

— Как всё закончилось, господин майор? — спросил юноша. — Я был ранен, и плохо помню, что творилось вокруг. Последнее, что осталось в памяти — как вы приказали мне идти прилечь, а всё остальное больше похоже на сон.

— Ты не помнишь бомбардировку? — остановился инструктор.

— А, да. Её припоминаю.

— Так вот, мы оказались в критическом положении, перевал надо было удержать любой ценой. В итоге, как и хотел Крид, анакореты скопились на Экваториальном шоссе, а флотские ребята по команде генерала их накрыли. Никогда раньше у меня под ногами не тряслась планета, а Безана просто дрожала от ярости «Магистра Тина». Сама земля трепетала. Только так мы могли одолеть культистов, они превосходили наши силы десять к одному.

— Почему анакореты просто не отступили? — спросил Феск.

— Ну, они попытались. Но ты помнишь о тех солдатах, что сидели в транспортниках и ждали эвакуации? Крид высадил их в Долгой Суши за спинами культистов, снова вдохнул в бойцов веру — и противник оказался в ловушке. Пустыня. Перевал. Имперские танки, — подняв раскрытую ладонь, Люка медленно сжал её. — Крид сокрушил врага.

Странно оцепеневший Феск поднимался по рампе в составе колонны кадийцев, которых разместили в отсеке Альфа-6. По дороге Джаспер прошел мимо отделений, заставленных танками и «Химерами», а также вдоль галереи «Часовых» — пугающе неподвижные шагоходы напоминали гигантских воинов.

Осмотревшись, юноша увидел, что каждый боец нашел себе койку. Для себя Феск приглядел местечко под увесистым стальным лонжероном.

Джаспер тихо и задумчиво рассматривал громадный отсек, в котором расположился его полк. Теперь это была его семья, его мир.

Через час после погрузки взвыла сирена, но на неё как будто никто не обратил внимания. Заработали двигатели, весь транспортник завибрировал, и они поднялись в воздух.

У Феска всегда сжимался желудок во время взлета, и, зажмурившись, юноша молился, чтобы на этот раз ему удалось не сблевать. Вдруг Джаспер учуял какой-то запах, вскочил с койки и направился к целой толпе кадийцев. Никто из них не знал бывшего кадета, но, увидев молодое лицо, солдаты позволили Феску присоединиться.

Кто-то в центре группы травил анекдоты, и Джаспер протолкнулся поближе. Там оказался длинный стол, за которым сидели бойцы, и, среди них — человек, с виду похожий на медведя, с трехдневной щетиной, шинелью на плечах, сигарой в пальцах и пустой бутылкой рядом.

— Ага! — воскликнул Крид и оперся рукой о стол, чтобы стоять прямее. — Господа! Поприветствуйте одного из наших новеньких рекрутов…

— Джаспер Феск, — назвался юноша.

— Выпей со мной, Феск, — Урсакар достал новую бутылку амасека, налил стопку и протянул ему. — «Гордость Аркадии», из запасов самого магистра войны!

От жидкости в стаканчике исходил приятный и сильный запах. Подняв стопку, Джаспер поприветствовал всех людей вокруг себя — молодых, старых, недоверчивых, раненых, жестоких и дружелюбных. Поднеся амасек к губам, Феск выпил за них.

— За всё хорошее, — подмигнул ему Крид.

Энди Хоар Охотник/добыча

Затаив дыхание в темноте, Ним Фортуна душила вырывающийся крик.

Она почувствовала движение зверя за миг до того, как огромная туша врезалась ей в грудь, швырнув на каменные плиты пола, когти впились в запястья и взрезали кожу.

Рычащая морда зверя оказалась возле её лица, она чувствовала кожей тяжелое дыхание животного, на щеку капала слюна. Оно было покрыто тусклой серой броней, и свет отражался в огромных собачьих зубах, торчащих в рычащей пасти. Ним протестующее кричала, зверь яростно ревел, и на краткий миг её глаза остановились на двух темных ямах, находящихся менее чем в сантиметре от её лица — маленьких, злобных искорках животной ярости, пылающих багровым во тьме.

Она билась, боролась и кричала, но звериные когти еще глубже впивались в её изодранные запястья, кровь сочилась сквозь рукава и капала на камни, делая их скользкими.

Зверь приподнялся, и Ним Фортуна с абсолютной ясностью осознала, что события предыдущих двадцати четырех часов привели бы её к смерти, здесь, во тьме, на холодных камнях, в забытых Императором пустошах на краю ада.

Фимиам медленно поднимался вверх ленивыми завитками из декоративного напольного кадила, его насыщенный аромат проникал в комнату, превращая свет из светосферы в бледно-голубой.

Ним сидела по-турецки перед кадилом, склонив обритую голову на грудь, надышавшись ритуальным колдовством и впав в состояние транса, что позволял ей послать сознание за границы физического тела. Она глубоко дышала, ощущая, как дым наполняет лёгкие. Через мгновение теплого головокружения она начала чувствовать комнату вокруг себя, ощущая размеры и структуры, несмотря на то, что глаза были закрыты в глубокой концентрации.

Оказавшись за пределами покоев, псайкер позволил своему духу лететь в шлейфах ветра сознания по станции. Внизу теснота, темные коридоры, снующие техножрецы Адептус Механикус в своих капюшонах и шаркающие служители Адептус Астра Телепатика. Она ощущала их беспокойство, она могла чувствовать и это, материальные миазмы проникали в сам воздух, циркулирующий через тысячелетние атмосферные кондиционеры. Доверившись интуиции, она позволила своему сознанию плыть в эмоциональном потоке солдата, направляющегося к контрольному центру станции слежения Ормантеп.

Солдат из элитной роты Касркинов, что была отправлена с Кадии для пополнения гарнизона, распахнул взрывопрочные двери центра управления и шагнул в царство почти контролируемого беспорядка. Техножрецы и служители толпились вокруг когитаторов и пикт-планшетов, одни издавали приказы, другие спешно отправляли их дальше. Одни мирно что-то обсуждали, в то время как другие повышали голос в споре с ними. Но еще больше народа коленопреклоненно молились Богу-Императору Человечества, а другие сидели, положив голову на руки.

Вот сюда-то Ним и проследовала за солдатом, который спокойно прошел через весь этот бардак и, весь во внимании, остановился перед человеком, который явно был его начальником. Солдат отсалютовал, протянул офицеру инфопланшет и откланялся.

Офицер окинул взглядом комнату — на его строгих, благородных чертах лица читалось едва сдерживаемое презрение от недостатка дисциплины у окружающих его людей. Он поднял инфопланшет и проницательные глаза с большой скоростью считали информацию, пробежавшую по экрану. Затем он повернулся к служителю и отдал распоряжение, хотя Ним в таком состоянии смогла разобрать не более чем эхо его слов.

Служитель бросился к стойке когитаторов, его руки замелькали над дисками и рычагами. Ожил массивный экран в центре комнаты, помаргивая вспышками статики. На экране возникли бесплодные кислотные пустоши Ормантепа: низкие изломанные горы зубцами вспарывают горизонт.

Последовал отрывистый приказ офицера и аколит отрегулировал настройки. В центре экрана появилось перекрестье и приблизился участок неба, замелькали цифры в углу прицела, отсчитывающие увеличение.

Но даже при максимальном увеличении картинка была едва различима, но все-таки Ним смогла различить три белых инверсионных следа самолетов, рассекающих ночное небо по направлению к далеким горам.

Она сосредоточилась, позволяя своему духу подняться. Вверх, через сводчатый потолок центра управления, сквозь проходы и служебные трубы, армапластовые пластины обшивки, и наружу, в ночь. Приземистое здание центра управления в форме купола осталось внизу, на бесплодной равнине, с примыкающими к нему в беспорядке подсобными помещениями. Она поднималась выше, представляя, как пробивается сквозь бушующие ветра, которых на самом деле её дух не чувствовал. Развернувшись к горизонту, она понеслась в том направлении, что показал пикт.

Пролетев несколько километров вглубь кислотных пустошей, Ним различила полосы огня, рассекающие темные небеса. Три вспышки прошли на фоне мертвенно-бледного фиолетового пятна, которое было далеким, и в тоже время слишком близким краем Окуларис Террибус, Оком Ужаса, космических масштабов разрывом в ткани реальности, сквозь который десять тысяч лет назад сбежали самые страшные враги человечества, и сквозь который не может проникнуть ни один нормальный человек. Взяв себя в руки, Ним прибавила скорости, пока не увидела вдали облака пара, поднимающиеся от основания древнего кратера.

В своей комнате у Ним Фортуны перехватило дыхание, когда её дух вернулся в тело. Её согнуло пополам в накатывающих приступах рвоты. Она увидела их. Огромных бронированных воинов в черном и золотом, высаживающихся из внушающих страх судов, порожденных демоническими технологиями.

Захватчики вторглись на Ормантеп.

— Есть ли хоть какая-то возможность того, что ты закончишь это сегодня, Дьякон?

— Дайте мне всего секунду, хорошо? Я почти закончил.

— Смена закончилась десять минут назад. Шевелись, или мы уйдем без тебя.

Гайдо Сол поднял блок питания своего бура и направился к выходу из шахты. Его громоздкий скафандр был покрыт пылью и грязью от еще одной бесплодной десятичасовой смены в забое. Дьякон, его товарищ в этой дурацкой командировке по контракту, появился немного позже, рукой в перчатке прикрывая визор от яркого света порожденных варпом энергий Окулярис, бушующим над ними в ночном небе.

Пока Дьякон боролся со своими аккумуляторами и проводами, Сол поднялся на выступ утеса, в котором были рудники. Под ним на километры раскинулись пустынные равнины цвета ржавчины с болезненно-фиолетовым оттенком пылающего Ока Ужаса. Слабый ветер гулял среди пустошей, создавая вихри пыли, что скользили к далекому горизонту.

— Я ненавижу это место.

Сол и его команда были контрактниками, шахтерами с другой планеты, прилетевшими на работу в шахты Ормантепа чтобы получить, как им казалось, когда они подписывали контракт, приличную прибыль. Но по прибытии они обнаружили, что должны своим работодателям, Адептус Механикус, за межзвездное путешествие столько, что придется пожизненно работать на службе у Адептусов под постоянным надзором.

Дьякон, наконец, собрался, и Сол направился к краулеру, где ждали остальные шахтеры. Но тут Дьякон вновь остановился и уставился в небо, вглядываясь косыми глазами сквозь пластиковое забрало капюшона.

— Милостивый Император, что теперь?

Дьякон показал и Сол повернулся. И как только он так сделал, раскаленные массы металла с воем пронеслись над головами, швырнув на землю обоих мужчин всей силой воздушной волны. Сол чувствовал, как плавиться резина скафандра на спине и изо всех сил пытался не потерять сознание на склоне горы, где в воздухе крутились пыль и камни.

Он поднял голову, в ушах звенело от пролетевшего вблизи объекта. Как только шум начал стихать, Сол смог разобрать очертания своего компаньона, поднимающегося с земли и стряхивающего с себя пыль. Поднявшись на ноги, он смог рассмотреть разрастающееся грибовидное облако на дне безымянного кратера, в полукилометре от них.

— Считаешь, мы должны пойти проверить? — в тоне Дьякона сквозила неуверенность.

— Можешь быть в этом уверен, Дьяк. Я полагаю, есть два способа расплатиться с техами и свалить отсюда.

— Два способа, Сол? — спросил Дьякон, кривая усмешка тронула его губы, как разгорающийся рассвет.

— Да, свяжись с командой. Передай им, чтобы нас не ждали.

Служитель Адептус Астра Телепатика провел капитана Врорста в сводчатый зал астропатических хоров. Ним старалась не отставать от офицера Касркина. В центре он резко остановился, заставив споткнуться псайкера, поскольку она едва не врезалась ему в спину.

Служитель приблизился к темной нише в главной части смутно освещенного зала, и преклонился перед своим господином, главным астропатом Гренски, который возлежал в ней на кушетке, среди кабелей и трубок, отмеченных печатями чистоты. Гренски не замечал младшего адепта, поскольку был погружен в глубокий транс, позволяющий ему легко передавать свои мысли через бездну межзвездного пространства, общаясь с себе подобными на тысяче других миров.

Капитан Врорст в нетерпении осматривал зал. Он предпочел бы, чтобы всем этим занималась Фортуна, санкционированный псайкер, прикрепленный к его команде. Ним чувствовала его смущение в присутствии тех, кто не служил Императору так, как это делал он — холодным расчетом и холодной сталью.

— Какие-то проблемы, адепт? Почему вы прервали мои наблюдения? — Врорст был занят обеспечением безопасности станции после обнаружения вторжения, и последующим сообщением Фортуны после её транса.

— Мой учитель находится в аутосеансе уже три часа, капитан. Он должен был уже давно установить связь с другой точкой. Его жизненные показатели указывают, что он это не сделал и заперт внутри себя. И эти показатели начали резко скакать.

— И что? — Врорст явно не понимал, что говорит адепт.

Пока тот подбирал слова, чтобы ответить, в разговор вмешалась Ним.

— Он хочет сказать, что что-то блокирует его, мешая отправить сообщение о том, что у нас вторжение.

— Ну, мы не можем быть до конца в этом уверенными, — адепт посмотрел на её лацкан. — Лейтенант.

С каждым словом изо рта вырывалось облачко пара. Ним осмотрела зал, обхватив себя руками от холода. В его стенах было еще семь ниш, и в каждой находился астропат.

— Нет? Ну, по крайней мере, что-то уже не правильно, и мы знаем, что некие захватчики приближаются к Вратам, а это плохие новости.

— Смею заверить вас, лейтенант, что все…

Из медного рожка, висящего над нишей адепта Гренски внезапно раздался сигнал тревоги, и каждый астропат, находящийся в хорах, резко сел, выпрямившись на своей кушетке, прежде чем безвольно рухнуть на неё обратно. Отвращение и испуг перекосили лицо капитана, но Ним смотрела на висящий возле ниши Гренски считыватель. Его дисплей дикими зигзагами пересекали серии зеленых линий.

Адепт был на грани паники, и Врорст рявкнул приказ касркинам, стоящим на страже снаружи. Ним перевела взгляд с считывателя на лицо астропата. Она задрожала, и внезапно поняла, что это не нервы превращают её кожу в гусиную, а температура — она быстро падала.

Из ноздри Гренски вытекла капля крови. И тут же что-то нанесло удар по сознанию Ним, вонзившись в центр мозга неописуемой болью, а затем так же резко всё исчезло, заставив схватится руками за голову и упасть на колени.

Служитель начал молиться и Ним, открыв слезящиеся глаза, увидела, что лицо астропата порыто тонкой коркой льда. Она повернула голову и поняла, что остальные в своих нишах находятся в таком же состоянии. Ним попробовала встать, но колени вмерзли в лед, быстро покрывающий пол.

Два касркина ворвались в зал и, подхватив Ним подмышки, потащили её к выходу.

Служитель рухнул к ногам учителя и издал жалобный вой, показавшийся Ним похожим на вопль потерянной души, корчившийся в огне чистилища. Последним, что она увидела перед тем, как её вытащили из хоров, был непрекращающийся поток крови из носа астропата — вытекая, она замерзала и, падая на холодные камни пола, разбивалась на тысячи осколков.

* * *

Сол выглянул из-за скалы, чтобы лучше рассмотреть базу в кратере. Заметив внизу движение, он нырнул обратно, а в это время Дьякон достиг вершины и рухнул, задыхаясь, возле него.

— Чо видно, Сол?

Шахтер поднял руку, призывая к молчанию, и двинулся по скале вокруг базы. Пятьюдесятью метрами ниже он смог увидеть три высоких металлических формы, механические когти врывались в твердую землю, на каждом были выгравированы странные символы. Вокруг железяк двигались огромные фигуры. Сол никогда не видел костюмов, подобных тем, что носили незнакомцы. Механизмы двигались и Сол в изумлении выпучил глаза, когда понял, что их когти врывались в землю с суетливостью насекомых; он никогда прежде не видел таких машин.

— Это какая-то буровая установка, — прошептал Сол, гнев исказил его лицо, когда он понял, что другие разрабатывают его участок.

— Никакая это не буровая установка, Сол. Я никогда в жизни не видел подобного, но точно скажу, что это не буровая установка, насколько я вижу.

Дьякон высунулся над камнями, и компаньоны увидели, что машины совсем зарылись в пыльную землю, а фигуры, сновавшие вокруг них, исчезли.

— Хорошо, хорошо. Нам надо обдумать всё это, — сказал Сол.

Размышления над тем, что эти незваные гости могли быть не просто разведчиками конкурентов, а чем-то более плохим, заставили его здраво пересмотреть свое решение отправить краулер домой без них.

— Ладно, я планирую…

Одинокий выстрел прогремел в считанных метрах позади него. Резко развернувшись, Сол оказался лицом к лицу с гигантом в черных с золотом доспехах. Отступая к скале, Сол бросил взгляд в сторону Дьякона. Тот лежал, раскинув руки, капюшон сзади был разодран, кровь и кости веером забрызгали камни.

Закованный в черное воин навел на него прицел, и Сол обнаружил, что смотрит в дуло пистолета.

— Проклятье, — произнес Сол.

Резких хлопок болт-пистолета эхом отозвался от стен утеса и прокатился по бесплодным пустошам, когда Черный Легионер нажал на курок.

Капитан Врорст стоял в комнате управления с заложенными за спину руками. Перед ним находился ряд пикт-экранов, каждый из них управлялся офицером с Кадии. На каждый экран передавались данные с одного из сюрвейеров; часть из них стояли на бронированных башнях станции слежения, другие стояли на отдаленных на несколько километров опорах в пустошах.

От семи сюрвейеров не поступало данных в последние двадцать девять минут.

Один из лейтенантов повернулся с докладом к капитану.

— Сэр, третье отделение рапортует, что сектор Эпсилон чист. Сюрвейер не передает сигналов о движении.

Врорст что-то проворчал и офицер вернулся к своим нудным обязанностям, передав приказ отделению двигаться в сектор Гамма. Выбрав из ряда экран с передачей сюрвейера Эпсилон Семь, Врорст наблюдал, как люди из третьего отделения готовились к передислокации. Они развертывались согласно учебникам: обеспечили охрану периметра и выдвинули двух разведчиков. Командовал отделением сержант Хеска, человек, который отлично служил под командованием Врорста уже два года. Если они, несмотря ни на что, доберутся до точки назначения, думал Врорст, то заслужат поощрения.

— Скажите Хеске, чтобы выдвигался, — приказал Врорст, чуть поворачиваясь к лейтенанту Фортуне, подошедшей сбоку.

— Подождите, — сказала тут же Ним, и один из сотрудников обернулся к начальнику, ожидая подтверждения.

Лицо Врорста исказилось от раздражения, он повернулся к псайкеру и глянул на неё сверху вниз:

— Лейтенант Фортуна, или покиньте мой командный центр или заткнитесь!

Воцарилась тишина, никто не рискнул обернуться на них.

Фортуна подняла раскрасневшееся лицо и встретила стальной взгляд капитана. Она была намного меньше старого опытного офицера, и её голос дрожал, когда она ответила ему.

— Капитан, выслушайте меня, пожалуйста. Я обучена в этих вопросах. Что-то там не то, я точно знаю это.

Капитан повернулся и жестом указал на экраны:

— Ну конечно что-то не так, Фортуна.

— Только что прервана связь со сюрвейером Гамма Двенадцать, сэр, — доложил младший лейтенант, подтверждая высказывание Врорста.

— Я вижу, лейтенант. Соедините меня с сержантом Хеска, немедленно.

Руки младшего лейтенанта замелькали над дисками и тумблерами, он что-то тихо проговорил в вокс.

— На связи, сэр, — наконец сказал он.

Обращаясь к сержанту Хеске, Врорст говорил ясно, нотки опытного командира отчетливо звучали в его голосе:

— Хеска? Послушай меня и точно следуй моим указаниям. Девятое отделение удерживает станцию в Гамма Три. Я хочу, чтобы вы отступили и перегруппировались с отделением Клорина. Это в полукилометре к западу от вашей позиции. Подтвердите.

Мгновение из рожка вокса доносилось бормотание статики, а затем голос Хеска прорвался сквозь бурю помех.

— Подтверждаю, капитан, выдвигаемся немедленно.

— Попросите его поторопиться. Что-то приближается, — Ним стояла рядом с Врорстом, её выражение выдавало борьбу неуверенности с решимостью заставить его оценить опасность, которую она чувствовала совсем рядом.

Врорст воздержался от едкого ответа, вместо этого он приказал одному из сотрудников показать вид со сюрвейера Гамма Три.

Картинка появилась на большом экране в центре стены. Она показывала эффективную, умелую военную подготовку, поскольку девятое отделение заняло позиции за небольшими укрытиями, представляющими собой разбросанные валуны и узкие проходы в пустошах. Минуты тянулись, прерываемые подтверждениями о положении и статусе Хески. Каждый раз короткими — «нет контакта» — откликами.

Спустя тридцать три минуты штабной офицер привлек внимание Врорста к главному экрану. Пыльная буря приближалась к позициям девятого отделения, сокращая видимость до двадцати метров. Спустя еще пять минут из бури появился силуэт. Бойцы из девятого отделения навели на него хеллганы, и по главному воксу пришел громкий оклик:

— Опознание. Аркадия.

— Аркадия эст, — раздался быстрый и правильный ответ.

Сержант Клорин вышел из укрытия и пожал руку товарищу, сержанту Хеска, и в это время вышел следующий человек. Ним резко вздохнула, заставив головы всех присутствующих в зале повернуться к ней.

— Скажите ему…

Грудная клетка сержанта Хеска взорвалась, и он полетел на Клорина. Тот подумал, что друг оступился и подставил ему руку. Это движение спасло ему жизнь, поскольку из пыльной бури вырвался шквал болтерного огня, заставляя касркинов девятого отделения залечь за укрытиями. Клорин, мгновенно оценив ситуацию, затащил безвольное тело Хеска в укрытие за небольшой камень и прорычал приказы своим людям.

Врорст шагнул к парящему около когитаторов техножрецу:

— Адепт, мне надо, чтобы этот сюрвейер показал мне температуру тела тех, кто напал на моих людей. Сможешь сделать это?

Техножрец кивнул и начал начитывать машинный кант в память сюрвейера.

Повернувшись к штабному офицеру, Врорст рявкнул следующий приказ:

— Лейтенант, я хочу, чтобы прямо сейчас там были «Валькирии». Этих людей необходимо немедленно эвакуировать.

— Но сэр, — попытался было возразить лейтенант, — шторм сделает…

— Мне не надо отговорок, будь ты проклят. Просто сделай это!

Изображение на главном экране изменилось на калейдоскоп буйных красок, поскольку техножрец упросил духа машины переключиться на отображение картинки, основанной на показаниях термодатчика. Цвета превратись в объекты, холодный воздух пыльной бури кружился насыщенными голубыми вихрями, фигуры касркинов стали отчетливыми красными силуэтами. Сюрвейер изменил фокусировку, пытаясь проникнуть вглубь бури, что скрывала нападающих.

Два десятка оранжевых фигур проявились в голубом мареве, жар, исходящий от них, был настолько силен, что сюрвейер не мог точно определить их точные очертания в бесформенной массе. На плече каждой находилось подобие яркой белой звезды, испускающее снопы ослепительного света — раскаленные дула — скорострельные болтеры вели огонь по позициям касркинов. Кучка исчезающих красных пятен была павшими бойцами отделения Хеска, уничтоженных прежде, чем они смогли добраться до сомнительной безопасности укрытий девятого отделения.

Врорст обратился к командиру оставшегося отделения с властным спокойствием в голосе:

— Клорин. «Валькирии» приближаются к вашей позиции, расчетное время прибытия…

Он глянул на тактический дисплей.

— …расчетное время прибытия три с половиной минуты. Вы должны продержаться это время.

Голос сержанта Клорина, раздавшийся из вокса, едва был слышен на фоне болтерной стрельбы, треска хеллганов и завываний песчаной бури:

— Подтверждаю, сэр. Мы сдерживаем их, ждем эвакуацию.

— Вы будете делать то, что скажу вам я, сержант, или вас не смогут забрать. Теперь слушайте меня…

Капитан Врорст передал ряд инструкций командиру отделения, уточняя цели, которые касркины не могли разглядеть сквозь пыль, но которые были ясно видны на термографике сюрвейера. В течение минуты трое касркинов рухнули под болтерным огнем, прежде чем Врорст приказал людям отступить к маленькой лощине, где они смогли бы оборонять свои позиции при лобовой атаке. Тридцать восемь секунд спустя один из нападавших упал под слаженным огнем оставшихся защитников, что вызвало радостные возгласы в командном центре, быстро стихшие под строгим взглядом капитана. В следующие десять секунд нападавшие двинулись в обход флангов касркинов. Врорст перенаправил огонь отделения на новую угрозу, и еще один враг упал.

Через двадцать секунд осталось только трое бойцов. Массивные фигуры вышли из пыли и касркины были уничтожены.

Врорст повернулся к штабному офицеру с мрачной решимостью на лице:

— Отзывайте «Валькирий».

Ним развернулась к нему:

— Вы не можете! Мы должны вытащить их оттуда. Вы не можете просто дать им умереть без…

Врорст встретился с ней глазами и указал на экран. Последний касркин упал и нападающие захватили позицию.

Подавленный псайкер направилась к выходу из зала, но повернулась, чтобы сказать несколько слов:

— Вы знали, что надежды нет, не правда ли?

— Конечно, знал, лейтенант. Но эти люди были кадианцами, они были касркинами. Они заслужили погибнуть смертью воина. И я им это дал.

В течение следующих шести часов капитан Врорст руководил подготовкой к нападению — теперь он был уверен, что оно состоится. Хотя база была хорошо укреплена, ему хотелось удостовериться, что всё мыслимо возможное было защищено — все оборонительные многоуровневые конструкции, и элитные Кадинские силы натренированны на достаточном уровне. Каждый вход в станцию слежения был заварен, заминирован ловушками с фраг-гранатами и охранялся группой касркинов. Баррикады из прессплит перекрывали каждый коридор, на каждом перекрестке стояли тяжелые орудия. Каждый последний солдат в роте знал свою роль в защите, и выполнял свои обязанности с решимостью кадианца, особенно это касалось элитных касркинов, известных на весь Империум.

Планы составлены, направления ответного огня вычислены, точки удара определены. Если придется оставить позицию, то бойцы отступали бы к следующей, под прикрывающим огнем её защитников. Последняя линия обороны была в главной башне, в зале астропатических хоров. Если и она падет, то уже не будет смысла сражаться — всё будет кончено.

Всё это время Ним медитировала. Она просила Императора, что находился во многих световых годах на далекой Терре, дать ей выполнить свой долг перед Ним. Она молилась, чтобы главный астропат Гренски, единственный выживший при инциденте в астропатических хорах, смог встать со своего смертного ложа и где-нибудь взять силы, чтобы послать предупреждение на Кадию, любому, но лишь бы они были извещены об атаке. Она молилась о том, чтобы в случае, если оборона Врорста падет, Император дал ей сил лицом встретить смерть так, как подобает выпускнику Кадиан Прогениум: стоя и не обращая внимания на раны.

В апотекарионе главный астропат Гренски очнулся от лихорадочных снов об огненных мирах и дьявольских ордах Великого Врага, рвущихся из адской пасти Кадианских Врат. Он был слишком слаб, чтобы позвать кого-то. Ощущая, что смерть рядом, он попробовал еще раз передать астротелепатическую просьбу о помощи. Но другой разум нашел его, и со всей силой набросился на его слабую, избитую душу. Пока жизнь утекала из его старого тела, Гренски утешал себя тем, что хотя бы попробовал воззвать о помощи, но преуспел ли он в этом, ему не суждено было знать.

Первым предупреждением об атаке стало отключение энергии по всему комплексу. Ряды экранов сюрвейеров мгновенно стали темными, пульты умерли. Вездесущее бормотание воксов стихло. Находящаяся посреди командного центра Ним обнаружила себя в царстве дезориентирующей темноты.

Это продлилось лишь несколько мгновений, а затем резкий белый луч пронзил тьму, ослепив её. Мгновение спустя множество лучей осветили зал. Облегченно вздохнув, Ним поняла, что это касркины включили фонари, установленные на хеллганах.

Один луч скользнул по залу, высветив капитана Врорста.

— Убери свет от моего лица, солдат! — раздраженно приказал он. — Адепт, что с резервным питанием?

Адепта Бога-Машины, выглядевший в своем капюшоне сгорбленной фигурой в затемненном углу центра, начал, тихо напевая, с трудом вскрывать опечатанную печатью чистоты панель. Ненадолго остановившись, он испустил раздраженное шипение, а затем, стукнув по освещенной руне, открыл внутренности аппарата.

Басовитое бренчание, ощущаемое скорее органами, чем слышимое уху, наполнило комнату. Звук мучительно нарастал до тех пор, пока не превратился в ультразвуковой визг на пределе человеческого слуха. Миг спустя мощный толчок сотряс зал, и тревожный красный свет брызнул из сигнальных светосфер, осветив всех адским сиянием, и обнадеживающий гул запустившегося генератора заполнил тишину.

Экраны сюрвейеров с треском вернулись к жизни, и офицеры бросились к своим местам, начиная проводить ритуалы, необходимые для подключения консолей в общую сеть. Врорст по опыту знал, что останется тактически слеп до тех пор, пока командный центр не начнет работать на полную, и это было одной из причин, почему кадианцы, наряду с другими полками Имперской Гвардии, использовали санкционированных псайкеров.

— Лейтенант Фортуна, не будете ли любезны?

Ним вздрогнула, поняв, что капитан обращается к ней:

— Сэр?

— Лейтенант, возможно, вы заметили, что мы только что потеряли весь контроль, за исключением взводной связи. Я не знаю, что могло вызвать отключение энергии, и не смогу выяснить это до тех пор, пока сеть не заработает нормально. Если вы не возражаете, и если вы не слишком заняты, возможно, вы сможете найти время, чтобы использовать эти ваши хваленые силы для того, чтобы выяснить, какая чертовщина здесь твориться?

Ним решила быть выше сарказма Врорста. Хотя он и был её начальником в соответствии с рангом, она служила Оффицио Псайкана, поддерживающей Кадию, и он не мог запугать её своим поведением. Она стояла прямо, гордо подняв голову перед капитаном:

— Мне нужна полная тишина.

Врорст кивнул и направился к блокам сюрвейеров, чтобы поторопить подчиненных с перезагрузкой. Ним проводила его взглядом, изучая эмоции, исходящие от него ощутимыми волнами. Она была псайкером и привыкла к отвращению, а иногда и к открытой враждебности, которые испытывали люди к подобным ей. Зачастую лишь служба в Гвардии позволяла санкционированным псайкерам немного избавиться от недоверия других и найти полезный выход для своих сил. По иронии, жизнь в изоляции или гонениях была очень часто короче на полях сражений Кадианских Врат, поэтому многие псайкеры хотели бы сложить свои жизни, защищая тех, кого ненавидели.

Ним закрыла глаза, глубоко вздохнула, позволяя своим экстрасенсорным силам впитать ощущения вокруг неё. Она отбросила напряжение, царившее в командном центре, и забросила свою психическую сеть за его пределы. Сектор за сектором она сканировала периметр комплекса, пытаясь найти мысли, не принадлежавшие защитникам. На грани её внутреннего восприятия она поймала отголоски шепота, подобного злому заговору в нефе пустого кафедрального собора. Собравшись, она вернулась в себя с нарастающим чувством большой угрозы. Внезапно она поняла природу этой опасности и разорвала психическую связь.

Но сделала это слишком поздно. Вспышка боли взорвалась в голове, психическая отдача отбросила её на несколько метров через зал. Схватившись за перила, она приготовилась ко второму удару, противопоставляя всю свою решимость против раскаленного добела копья чьей-то души. Она собирала мощь из многолетних тренировок, вызывая глубоко скрытые резервы своих сил. Огромным усилием воли она нащупала когти агонии в своем разуме и, с диким криком отрицания, изгнала чужое вмешательство.

Задыхаясь, она крикнула Врорсту:

— Двенадцатый сектор!

И в изнеможении рухнула на пол.

Оглушительный взрыв сотряс станцию, встряхнул командный центр и заставил завопить сигналы тревоги.

Внезапно ожил вокс на взводной частоте и штабной офицер, перекрикивая шум, позвал Врорста:

— Сэр, сектор двенадцать подвергся обстрелу, сообщают о контакте с неизвестными, атакующими их позиции.

— Командная группа, за мной. Это касается и тебя, Фортуна. Поднимайся. Отделения семь и двенадцать строиться, первое и второе, оставайтесь здесь на страже и будьте начеку.

Касркины беспрекословно заняли позиции, и командная группа Врорста тут же последовала за ним. Сержант шел с Ним впереди, рядом вокс-оператор, медик и два солдата с огнеметами. Солдаты встали возле выхода из зала и с трудом распахнули массивные взрывопрочные двери, Врорст повел людей по освещаемому аварийным светом проходу. Передвигаясь по коридору короткими перебежками, солдаты седьмого отделения проверяли путь, водя по сторонам хеллганами и заглядывая в каждый уголок, откуда мог напасть неприятель. Головной дозорный достиг дверной переборки, ведущей на погрузочную палубу, и прикрываемый остальными, начал крутить колесо замка. Дверь отошла, являя всем сцену отчаянного сражения. Отделение касркинов посылало залпы огня из хеллганов через всю палубу из-за прессплитовых баррикад. В дальнем конце палубы двигались десятка два гигантов в два с половиной метра ростом, периодически останавливаясь, чтобы выпустить из болтеров взрывные снаряды, отрывающие большие куски от прикрытия защитников. Врорст занял позицию за баррикадой, остальные последовали его примеру.

— По моей команде… огонь!

Тридцать хеллганов одновременно открыли огонь по наступающему противнику. Не такой мощный, как болтерный, массированный огонь из хеллганов мог сокрушить многих врагов, несмотря, насколько хорошая броня на них надета. Ближайший нападавший запнулся — снаряды, бьющие в одну точку, вырывали большие куски из бронированного нагрудника. Керамит тек и пузырился, и один яркий лазерный луч пробил ослабшую броню, прошел сквозь тело и вырвался из спины в ливне искр. Гигант упал. Кровь не текла — лазерный луч прижег рану.

Врорст скомандовал второй залп, и на этот раз упали еще три бронированных чудовища. Атака замедлилась, и один из атакующих попытался найти укрытие в боковом коридоре, чтобы не попасть под следующий залп. Защитники облегченно вздохнули, но не спускали глаз с палубы.

Врорст был доволен своими людьми, зная, что менее дисциплинированное подразделение — в отличие от касркинов — сейчас взорвалось бы восторженными криками, делая себя уязвимыми для опытного врага.

— Сэр? — Вокс-оператор подполз сбоку, держа перед собой портативный сканер. — Они движутся вниз по коридору дельта-семь, сэр, я думаю, они взломали двери. Будут здесь через тридцать секунд.

— Отделения, отступаем к точке секундус дельта-семь. Живо! — завопил Врорст, подталкивая первого попавшегося касркина.

С отработанным мастерством каждое отделение отступало от баррикад, прикрывая друг друга. Последним с палубы ушел Врорст — с лязгом, прокатившимся по коридору, закрыв за собой взрывопрочную дверь, он бегом догнал своих людей.

В первых рядах раздался взрыв, разметав солдат. Коридор тотчас наполнился вонючим удушливым дымом и криками раненых. Один солдат выскочил из этой суматохи, одна его рука свободно висела вдоль тела, а другой он стрелял из хеллгана куда-то в темноту позади себя. К нему бросился медик, чтобы затащить в безопасное место, поскольку всё больше касркинов, встав на колено, поливали клубящийся дым плотным огнем. Вокс-оператор был сбоку от Врорста, изо всех сил пытаясь засечь хоть что-то.

— Всё впустую, сэр. Я не могу ничего считать.

Врорст огляделся и увидел Ним:

— Вы можете сказать, что там происходит, лейтенант?

Немного шокированная происходящим, псайкер кивнула и, замерев на мгновение, покачала головой:

— Я не могу, сэр, что-то…

Град разрывных болтов веером вылетел из дыма, затем показался громоздкий массивный силуэт. Фигура проявилась в расступающемся дыме: гигант в причудливых силовых доспехах, весь его облик дышал тысячелетним злом. Он наклонился, рукой придушив одного касркина, а другого полоснув по горлу — кровь из артерии хлынула фонтаном, капли, выглядевшие в аварийном свете словно черная смола, забрызгали стены.

За всю свою долгую карьеру Врорст не видел подобных противников, но теперь у него не оставалось сомнений по поводу личности нападавших: десантники-предатели из Черного легиона, преторианцы самого Воителя Хоруса, Архипредателя. Видя, как вырезают его людей и, понимая, что они уже на грани краха, Врорст проревел приказ отступать к командному центру.

— Нет, подождите, — запинаясь, одернула его Ним. — Не в командный центр, есть кое-что… что-то… Звездный зал! Нам надо идти в астропатические хоры.

Обернувшегося к ней капитана заставила замолчать её решительное выражение. Его команда распадается и он начинает доверять колдовству псайкера? Проклиная капризы судьбы, он отменил свой приказ, указав командирам отделений следовать в Звездный зал.

Касркины начали с боем отступать вниз по коридору, за переборку, дверь которой взорвалась, едва закрывшись за ними.

Их неумолимо преследовал Черный легион, а касркины не могли использовать свое оружие в привычной манере в стесненных коридорах. Люди кричали и падали, и Врорст держался за плечо, где была кровавая рана от срикошетившего разряда; до Звездного зала им оставался последний переход. Завернув за угол, они бросились бегом через вход к спешно возведенной баррикаде, и, перебравшись через неё, тянули отставшим руки, помогая забраться.

Врорст оглядел своих людей. В живых осталось менее двадцати, его связист и медик отсутствовали. Заняв позиции за баррикадой, оставшиеся касркины приготовились дорого продать свои жизни здесь, на последнем рубеже.

Черные легионеры появились в проходе перед Звездным залом — дюжина высоких воинов рассредоточилась, вскинув болтеры. Вел их монстр из кошмаров, его броня была увита таинственными символами, черный плащ парил за плечами. Холодные электрические разряды пробежали по его руке, когда он жестом указал на защитников станции.

Никто за баррикадой не знал языка, на котором говорил колдун, но все почувствовали смысл его слов глубоко внутри себя. Здесь был последователь Губительных Сил, и он собирался предложить душу каждого в этом комплексе своим нечестивым повелителям.

Ним изгнала наваждения колдуна из своей головы, пытаясь собрать свои силы для последней безнадежной схватки. Но её размышления были прерваны новым присутствием, изменением в потоках и волнах сил, что вихрились вокруг неё. Она наклонила голову, словно стараясь различить один-единственный шепот среди раскатов грома. Что бы это могло быть такое?

Черные легионеры открыли огонь, и шквал разрядов пробил прессплиты баррикады, разрывая людей на кровавые ошметки. Касркины начали стрелять в ответ, несмотря на то, что на каждый их выстрел приходилось десять вражеских разрядов.

Легионеры были почти у самой баррикады, когда пронзительный звук разорвал шум битвы и оружейный дым. Жалобный вой, низкий и дикий, эхом прокатился по коридору.

Рев болтеров Черных легионеров стих, и богохульства колдуна застряли у него в глотке. Еще один вой расколол воздух в нескольких метрах позади предателей-космодесантников. Они остановились, бросая неуверенные взгляды в окружающие их тени.

Ним выглянула из-за баррикады как раз тогда, когда что-то схватило Черного легионера сзади и утащило во тьму. Звериный рык перешел в дикую вспышку ярости и звон осколков керамитовой брони, отлетающих от стен.

Предатели-космодесантники начали стрелять по теням вокруг себя, опустошая свои магазины по целям, которых не видел ни один гвардеец. Воспользовавшись этим, Врорст повел своих людей в Звездный зал, и массивные резные двери захлопнулись, как только последний солдат перешагнул его порог.

Звуки битвы с той стороны двери стали лихорадочней, крики боли и ярости глуше. Спустя секунду затишья дверь взрывом выбило вовнутрь.

Колдун Черного легиона стоял в дверном проеме, дуги голубых молний играли на его руках и перескакивали на переборке. Он осмотрел зал, пристальный взгляд скользнул по выжившим и остановился на Ним Фортуне. Она ощутила его понимание того, что она псайкер, последний, кто может подать сигнал о помощи. Он шагнул к ней и капитан Врорст выхватил свой цепной меч и бросился на предателя, но тот отбросил его в сторону одним ударом руки с высокомерной непринужденностью. Врорст пролетел через весь зал и врезался в каменную стену с тошнотворным звуком ломающихся костей.

Колдун двинулся к беззащитному псайкеру в сопровождении Черных легионеров. Оставшиеся касркины бросились им наперерез, но были скошены болтерным огнем или разрублены визжащими цепными мечами. Вонь ружейного пороха и свежей крови привели Ним в чувства и она встала, решив встретить смерть стоя лицом к лицу.

Но как только она распрямилась, прижавшись к холодной стене, Черный легионер закричал в ярости и боли, его спина выгнулась, руки раскинулись в стороны, уронив на пол болтер. Обжигающий свет вырвался из его глаз и рта. Кончик меча, охваченный огнем чистой силы, пробил нагрудник доспехов, пройдя сквозь тело со спины, и мгновенно был вытащен. Взорвавшееся тело предателя рухнуло на пол.

В зал вступил еще один человек, не уступающий Черным легионерам ни ростом, ни размерами. Но на этом сходство и заканчивалось — этот могучий воин носил темно-серые доспехи, украшенные множеством шкур, тотемов и фетишей. Над его лысой головой был капюшон, покрытый замысловатыми прозрачными узлами, формировавший вокруг неё ореол псионического пламени. Ним была ошеломлена силой, исходящей от него, понимая, что это могучий псайкер, достигший в своем мастерстве таких высот, о которых она могла только мечтать.

Колдун Черного легиона повернулся, из решетки его шлема раздавалось низкое шипение. Издав гортанное заклинание, он указал на вход и фиолетовый барьер порожденной варпом энергии запечатал его так, что уже никто не мог войти. Отступив на шаг, он очистил место для поединка, который, как он знал, последует за этим. Как только звуки сражения стали приглушенными из-за барьера, воин вышел вперед, жар от его потрескивающегокапюшона стал сильнее. Он поднял меч, колдун поднял посох и оба одновременно несли удары.

Воин-псайкер оказался быстрее, отбив оружие предателя тыльной стороной ладони. Шагнув к противнику, он нанес сильный удар коленом в живот колдуну. Тот согнулся, но крутанув посох, нанес удар прямо в нагрудник воина. Вновь прибывший зашатался — темный огонь охватил его тело, большая трещина расколола керамитовый нагрудник. Колдун Черного легиона обладал огромной силой.

Неясные фигуры появились у входа, силовые когти рвали колдовской барьер.

Оба противника разошлись в стороны. Ним почувствовала нарастание пси-энергии.

Чистый белый свет пробежал по клинку воина, а перед колдуном возникло черное сияние. Оба стояли неподвижно, концентрируя энергию, сопровождающуюся ревом пси-отдачи, от которой Ним упала на колени и зажала руками уши.

И как один, оба противника высвободили свою энергию. Через удар сердца обе силы схлестнулись в центре зала, оглушив всех, кто был в нем. Воин и колдун полетели на пол, и сквозь пелену волшебства Ним увидела, что воин-псионик тяжело ранен — на голове была ужасная глубокая рана, а из трещины в груди сочится кровь.

На варп-барьер в бешенстве бросались какие-то рычащие в гневе и боли силуэты.

Предатель поднялся на ноги и встал, слегка покачиваясь, а затем с самодовольным высокомерием направился к лежащему воину. Энергии, пробегающие по капюшону павшего, стали маленькими и чахлыми; с силового меча исчез чистый свет, сменившись блеском обычной стали. Колдун высоко над головой занес свой посох, держа его обеими руками.

Ним увидела абсолютно ясно, что не может позволить случиться этому. В бесконечной пропасти между этим моментом и следующим она собирала каждые последние клочки энергии, доступные ей, вытягивая их из таких глубин своей психической силы, что начинала чувствовать, как создания варпа царапают её душу, пока она направляла само вещество из их царства через свою плоть.

Её тело стало сосудом для переполнявшей её искрящейся энергии, и, закричав, она выплеснула её на колдуна в мощном, неудержимом взрыве. Сила её атаки заставила колдуна покачнуться, он поднял руку в попытке остановить молнию, окутавшую его. Отвлеченный этим, он не увидел, как воин-псионик, размахнувшись мечом, нанес один мощный удар, разрубивший колдуна надвое от украшенного шлема до паха.

* * *

Ним отчаянно цеплялась за последние клочки сознания. Она не могла сосредоточить взгляд, но сквозь пелену увидела, как исчезло мерцание варп-портала и создание из кошмара влетело в Звездный зал. Оно запрыгнуло на неё, прижав к полу, звериные челюсти клацнули в миллиметре от лица, когти рвали плоть на её предплечьях.

Одно единственное слово на незнакомом языке и зверь, перестав рычать, исчез. Ним открыла глаза и увидела спину воина, покидающего Зал, трусившее рядом волкоподобное существо несло покореженные остатки темно-серой брони.

— Подождите… — выдавила из себя Ним. Он становился, его силуэт резко выделялся на фоне бушующего в коридоре огня. — Кто вы…

Воин поднял руку и сказал несколько слов, которые Ним не поняла. Определенно он не использовал этот язык очень много лет.

— Неважно, кто я, девушка. Главное то, что я был здесь. А сейчас нам пора — надо продолжать охоту, ведь Великий Предатель опять здесь.

Многоголосый печальный вой прокатился по заваленным трупами коридорами станции слежения Ормантеп.

— Подождите! — вновь позвала она.

Но незнакомец уже ушел.

Аарон Дембски-Боуден Кадианская кровь

ПРОЛОГ Так умирает мир

I

СНАЧАЛА было молчание.

Люди умирали, но никто не кричал об этом. Трупы лежали в тишине в шпилях жилых небоскребов; в молитвенных залах больших монастырей; в сточных канавах по сторонам улиц. Смерть не замечали. Это был мир, в который каждый месяц прибывали десять миллионов новых паломников — и было не удивительно, что прибывающие с других планет, высаживаясь здесь, иногда вскоре умирали. Мир-святыня Катур, названный по имени святого, был маяком веры и надежды для людей сектора Скарус. Вера вспыхивала или гасла у тех, кто являлся сюда, чтобы ступить на святую землю этого благословенного мира, в поисках утверждения в жизни, проживаемой без смысла. Надежда расцветала или умирала у тех, кто прилетал сюда, чтобы прикоснуться к мощам святого и исцелиться от раны или болезни.

Когда люди начали умирать, на планете не было паники, не завывали сирены в городах, не был направлен к соседним мирам сигнал бедствия, объявлявший о смертельной заразе. Болезнь распространялась, свирепствуя среди населения, но для тех, кто следил за такими случаями, это была лишь одна вспышка из многих. Такое случалось время от времени. Чума занесена извне, говорили правители планеты. Вера спасет праведных и чистых от заразы.

Никаких предостережений. Никакой паники.

Молчание.

II

МОЛЧАНИЕ длилось недолго.

К началу второй недели эпидемии умерших было уже слишком много, чтобы священники успевали переносить их в освященные печи для кремации, и правители Экклезиархии поняли, что их планета страдает не от обычной чумы. Количество жертв было катастрофическим, и катурские псаломщики, традиционно исполнявшие похоронные обряды, группами ходили по улицам, не успевая исполнять свои несложные обязанности.

С Катура полетели первые астропатические крики о помощи. Несколько сотен псайкеров по всей планете кричали свои мольбы в варп, умоляя о помощи. Имперские силы в секторе ответили на призыв с впечатляющей скоростью: Скарус всегда был излюбленной целью Великого Врага, и слуги Императора здесь никогда не ослабляли свою бдительность. Флоты кораблей включили свои двигатели и бросились в варп, следуя к источнику психического крика, как гончие на запах жертвы.

Поток сообщений по каналам связи и астропатических передач с Катура говорил о непрекращающейся чуме, о миллионах умерших, об умирающей планете.

Империум знал, что такое Проклятие Неверия. Сейчас чума опустошала десятки миров по всему Сегментуму Обскурус — но Катур был аномалией, миром, нарушавшим схему распространения инфекции. Другие зараженные миры находились на границе Черного Крестового Похода Мастера Войны. Катур, однако, был далек от Великого Ока и систем, охваченных боями.

Все эти смерти не имели смысла. Здесь не было космических кораблей Великого Врага, распространявших заразу, среди населения не было обнаружено ереси, и в правительстве планеты не было признаков Хаоса.

Но это было Проклятие.

Проклятие Неверия свирепствовало на планете-святыне, забирая тех, у кого не было истинной веры в Бога-Императора. Оно разлагало плоть и обращало внутренности в гниль, пока жертвы были еще живы. Многие предпочли покончить с собой, чем гнить заживо в мучениях. Погребальные костры горели непрерывно, клубы черного дыма закрыли небо над крупнейшими городами-соборами.

Иерархи Адептус, получившие первую волну сообщений с Катура, приказали изолировать планету от Империума при первых признаках Проклятия Неверия. Мощный флот, собравшийся в небесах над обреченным миром, сосредотачивался в течение нескольких дней. Они прилетели не спасать людей — они прибыли только чтобы остановить эвакуацию населения. Командиры флота знали, что заразе нельзя позволить распространиться. На командных палубах кораблей Имперского Флота на высокой орбите за проведением блокады надзирали суровые инквизиторы.

Не находилось вакцины, чтобы облегчить мучения страждущих. По словам инквизитора Кая, стоявшего на мостике крейсера типа «Готик» «Во Имя Его», «мы предаем эти души забвению, ибо милосердие сейчас станет проклятием для всех нас».

Корабли Имперского Флота, висевшие в пространстве над Катуром, обеспечивали карантин со смертоносной энергичностью. Тысячи подданных Императора погибли под огнем имперских орудий, когда корабли блокирующего флота расстреливали любой корабль, взлетавший с планеты. Спустя недолгое время попытки бежать прекратились. Люди на поверхности были или слишком больны, чтобы отправляться в полет, или уже мертвы.

Странно, но паломники пытались высаживаться на планету, все еще желая попасть в города-соборы мира-святыни и получить благословение Святого Катура. Все попытки кораблей паломников достигнуть поверхности предотвращались жесткими угрозами и батареями эсминцев типа «Кобра». Таких предупреждений, неприкрытой демонстрации могущества Императора, было достаточно для большинства кораблей. Только на одном корабле оказались достаточно набожные души, чтобы решиться прорвать блокаду. Этот корабль, неуклюжая баржа размером немногим больше буксира, с тремя сотнями паломников на борту, в конце концов, все же оказалась на поверхности Катура. То, что осталось от корабля после атаки имперских истребителей «Ярость», пылая, пролетело сквозь атмосферу и упало в западный океан.

Инквизитор Бастиан Кай из Ордо Сепультурум поддерживал вокс-связь с маршалом сил правопорядка на Катуре, человеком по имени Баннехек, вплоть до потери имперскими силами контроля над планетой. Начальник полиции планеты оставался на связи семнадцать дней, описывая сцены бойни и чуму, опустошающую поверхность, пока его люди еще пытались поддерживать порядок. Записывалось каждое слово. Каждый слог его ритмичной речи, искаженной помехами вокс-связи. Этот потрескивающий монотонный голос рассказывал Каю о разрушении и развале имперской власти на планете.

На третий день маршал сообщил о культах в среде слабеющих сил планетарной обороны Катура, и о культистах среди тех, кого пощадила смерть. Диктат Империалис был нарушен, Закон Императора преступлен. К этому времени планетарная система правопорядка уже разрушалась. Элитные части полиции вышли на улицы, истребляя культистов в серии жестоких атак на их опорные пункты. Несмотря на начальные успехи, эти атаки были обречены на неудачу.

На шестой день из всех храмов на планете раздалось пение — но это была не хвала Императору, а мольба к Губительным Силам о милосердии. Контроль над планетой был под угрозой, ее столица Солтан осталась последним оплотом Имперского порядка. Полиция ввела в храмовые районы Солтана беспрецедентные силы, направив туда остатки еще верных Империуму СПО и еще живых полицейских. Их задачей было подавить возникшие культы в решительном бою, длившемся половину недели. Баннехек сообщил, что к утру девятого дня потери его сил составили 93 %. Численность культистов оказалась гораздо больше, чем предполагалось изначально. Те из них, кто не был хорошо вооружен предателями из СПО, побеждали штурмовые группы полицейских абсолютным численным превосходством. Маршал представил доказательства в виде аудио- и пикт-записей, как в некоторых районах его люди были убиты и съедены жертвами чумы, а в других погибали под огнем орд культистов.

Кай рассматривал серые, расплывчатые пикт-записи, переданные с поверхности Баннехеком. Вот танк полиции «Подавитель» горит на улице. Вот полчища чумных зомби окружили монастырь, полный умирающих горожан.

Слишком много мертвых тел не было уничтожено. Еще живые теперь расплачивались за нехватку священников, хоронивших мертвых.

На одиннадцатый день сообщения стали все более прерывистыми и беспорядочными. Растущие культы занимали целые районы умирающих городов, их новая вера спасала каждого их члена от смерти. Эманации Хаоса клубились над планетой, нарушая надежность астропатической связи и причиняя боль всем, имевшим дар псайкера, на борту кораблей блокирующего флота. Навигаторы кораблей и вездесущие инквизиторы всю жизнь обучались сопротивляться такой агрессивной психической боли, но и они все же страдали. Прикосновение Хаоса заразило многих из тех, кто не был одарен псайкерскими способностями: на борту эсминцев стали происходить случаи убийства и измены. Они были быстро ликвидированы чистками под руководством инквизиторов, но эсминец типа «Кобра» «Ярость Терры» был потерян, когда беспорядки на корабле привели к взрыву в машинном отделении. Три сотни душ погибли, и обломки корабля обрушились на города-соборы внизу — огненная буря с небес. После того, как чистки на кораблях были закончены, инквизиторы приказали перевести флот на более высокую орбиту. Катур был сейчас нечестивым маяком в варпе, и близость к скверне, охватившей планету, считалась моральной угрозой для экипажа флота. Небольшие группы эсминцев патрулировали орбиту, а затем уходили, уступая очередь другим. Ни один капитан не хотел, чтобы его люди заразились эманациями Великого Врага с обреченного мира внизу.

На семнадцатый день орды жертв чумы осадили главный штаб полиции, смели последние баррикады, и горсть последних уцелевших защитников закона в черной броне погибла. Инквизитор Кай сохранил последние слова маршала полиции для записей Ордо Сепультурум:

«Мы предстанем перед Троном, и не дрогнем перед судом Его, ибо мы погибли, исполняя наш долг».

Инквизитор слышал влажный кашель, срывающийся с губ человека при каждом слове. Маршал умирал, кашляя сгустками зараженной крови. Он закончил связь, с трудом произнеся «Император защищает».

На самом деле, записано было больше, но Кай удалил с записи последние ругательства, которые маршал кричал, умирая, и вой чумных зомби. Некоторые истории не нужно рассказывать.

На блокадном флоте шли разговоры об Экстерминатусе, о бомбардировке планеты из космоса во имя Императора. Но такие обсуждения были быстро пресечены. Орбитальная бомбардировка не будет санкционирована: разрушение драгоценных архитектурных памятников планеты и потеря стольких священных реликвий были бы тяжелейшим грехом. Использование вирусных бомб надолго разрушило бы надежду на перезаселение планеты, и не гарантировало бы окончательное уничтожение жертв чумы. Циклонные торпеды разрушили бы планету на тектоническом уровне — невероятное богохульство.

Так Катур был оставлен умирать.

III

ПОДГОТОВКА шла на всех планетах сектора Скарус. Разговоры о вспышках болезни, карантинах и блокадах перешли на тему планов вторжения. Прошли недели, прежде чем эта подготовка принесла плоды, но, несмотря на свою медлительность, имперская военная машина была неумолимым чудовищем.

Как это случилось?

Этот вопрос мучил всех на блокадном флоте и в эшелонах имперской власти, кто был осведомлен о ситуации. Разумного ответа не было. Казалось, в каждом предположении находились мириады ошибок. Мир-святыня был бесценен, и все же пал без причины. В других местах, в тени нового Черного Крестового Похода все миры, ставшие жертвами чумы, были осаждены, атакованы, или осквернены иначе множеством кораблей Великого Врага.

На Катуре не было ничего такого — лишь тишина.

Наконец, решение было принято. Полки Имперской Гвардии были отозваны с фронтов вокруг Ока Ужаса и назначены в авангард сил вторжения. Богохульство нельзя было терпеть. Осквернению святыни нельзя было позволить продолжаться.

В небесах над миром-святыней небольшая флотилия огромных кораблей приближалась к планете, выходя на низкую орбиту. Блокирующие эсминцы направились в варп, оставляя охраняемую ими планету заботам новоприбывших — войсковых транспортов Имперской Гвардии.

Еще один заметный корабль вышел из варпа и заскользил на орбиту вместе с монументальными войсковыми транспортами: ударный крейсер Адептус Астартес, черный, как смерть в ночи, несущий мраморно-белую эмблему Гвардии Ворона. Флот приближался к планете, огромные корабли закрывали солнце, отбрасывая колоссальные тени.

Отвоевание Катура началось. Империум Человека пришел, чтобы вернуть свой святой мир.

На поверхности, среди молчащих соборов и возвышавшихся монастырей, уже несколько месяцев как мертвые жители почувствовали присутствие слуг Императора. Подняв глаза, они смотрели, ждали…

Когда первый транспорт прошел сквозь тучи, вся планета огласилась страшным воплем. Голоса пятидесяти миллионов мертвых мужчин, женщин и детей поднялись к небу в долгом, полном боли крике.

Слова Истины

Орел и Болтер

Отвоевание Катура началось!

Следующим полкам Его Славнейшего Величества Имперской Гвардии и силам поддержки поручено отбить мир-святыню у ненавистного Великого Врага:

Ведникийский 12-й Стрелковый

303-й Урайи

Киридийский 25-й Иррегулярный

6-й Януса

3-й Скарранских Рейнджеров

40-й Бронетанковый «Хадрис Рифт»

Кадианский 88-й механизированной пехоты

Полурота возлюбленного Императором Ордена Астартес Гвардии Ворона

Агенты Его Божественного Величества Святой Инквизиции — Ордо Сепультурум

Согласно сообщениям от лорда-генерала Маггрига, переданным прямо в «Орел и Болтер», первая высадка войск авангарда завершена с минимальными потерями, и все сопротивление полностью подавлено. Главные силы Отвоевания должны прибыть в течение нескольких недель.

Киридийскому 25-му Иррегулярному должна быть объявлена благодарность в приказе за доблестную оборону важного центра связи в столице планеты Солтане в течение последней недели. Киридийцы героически вели бой несколько дней, полностью разгромив толпы чумных подонков из Катурских сил планетарной обороны (так называемые «остатки»), атаковавшие их позиции. Потери были незначительными.

6-й полк Януса продвинулся далеко в глубину территории, удерживаемой противником, освободив монастырь, посвященный Богу-Императору.

Сейчас, когда мы печатаемся, они уничтожают все остатки СПО, пытающиеся ликвидировать наш успешно захваченный плацдарм в Солтане.

Кадианский 88-й полк механизированной пехоты, гордящийся своим капитаном, награжденным медалью «Защита Кадии» за доблесть в первых боях Тринадцатого Черного Крестового Похода, получил приказ в последующие дни содействовать янусийцам в их отчаянном наступлении.

Вперед, 6-й полк Януса!

Император защищает!

ЧАСТЬ I Проклятие неверия

Глава I НЕПОБЕЖДЕННЫЕ

Мы — бойцы Кадианских Ударных войск. В наших венах течет кровь тысяч поколений самых преданных защитников Империума. Мы никогда не увидим богохульства более черного, чем то, с которым столкнемся в этом мире. Найдите утешение в этом, сыны Императора. После этой войны ни один наш долг не будет казаться более скорбным.

— Капитан Парменион Тэйд, первый день Отвоевания Катура

Солтан, столица Катура

— 6-Й ПОЛК ЯНУСА уничтожен.

Вертэйн сидел на скрипящем сиденье в кабине своего «Стража», наблюдая за показаниями примитивного сканнера шагающей машины, и поглядывая в смотровые щели в лобовой броне. На расстоянии нескольких сотен метров между зданиями по обеим сторонам улицы было видно, как горит монастырь. Столп оранжевого пламени и черного дыма поднимался в небо, и Вертэйн не мог даже доложить об этом тем, кому нужно было это знать.

Похоже, эта разведка плохо кончится. Вертэйн снова взглянул на экран ауспекса, проверяя, где остальные машины его патрульной группы. Казалось, все в порядке. Было такое чувство, что они влипли, потому что Вертэйн был чертовски уверен, что эта ночь закончится кровопролитием, но чисто тактически, его эскадрон «Стражей» шел в безупречном строю, патрулируя пустые улицы.

Впереди огромный монастырь горел. «Проклятье, капитан предупреждал об этом. Он говорил, что 6-й Януса идет в пасть смерти».

И вокс опять барахлит. Ничего не работает как надо на этой проклятой планете. В безмолвии мертвого города лязг и грохот неуклюжих шагов «Стража» казался еще громче, что никоим образом не улучшало слышимость, но главной проблемой было то, что вокс-передачи закручивались в Око Ужаса и обратно. Вокс-призраки, потерянные сигналы, исчезновение каналов, расстройка вокс-аппаратов… Черт, они уже испытали все это на Катуре.

— Шагоход К-88 Примус-Альфа, — снова послышался в воксе мучительно-спокойный голос, — Повторите, пожалуйста.

Это была проблема. Единственным относительно надежным вокс-каналом, которым мог пользоваться Вертэйн сквозь помехи Катура, был канал связи с главным штабом. Главный штаб находился в трех десятках километров не в том направлении. Оттуда помощь не придет, и они не те, кому надо сообщать об увиденном прямо сейчас — даже если они уже не могут увидеть это с орбитальных спутников. Сейчас это должны слышать другие уши.

В довершение ко всему, похоже, что у них сегодня ночью на канале разведки сидел какой-то идиот. Пока Вертэйн сумел передать только свой позывной, и это было все. Помехи или нет… «Можно подумать, что они к этому времени смогли улучшить сигнал. Спорю на годовое жалованье, что этот ублюдок не кадианец».

— Это лейтенант-разведчик Адар Вертэйн из 88-го Кадианского. Я возглавляю разведывательную группу с задачей оценить успех наступления 6-го полка Януса. Соедините меня с капитаном Парменионом Тэйдом.

Он назвал приблизительные координаты базирования своего полка в городе.

— Повторите, пожалуйста.

Вертэйн остановил «Стража». Машина встала на мертвой улице, вибрируя от холостой работы двигателя. Прожектор светил в пустоту, освещая темную аллею между двумя безмолвными зданиями. Этот город был могилой.

— Во имя Императора, 6-й Януса увяз по уши! Дайте мне связь с моим капитаном, немедленно!

— Шагоход К-88 Примус-Альфа, ваш сигнал слишком слаб. Повторите, пожалуйста.

Вертэйн выругался и отключил связь.

— Ненавижу эту планету.

Сжав руками в перчатках рукоятки управления, Вертэйн повел громыхающего «Стража» вперед медленным шагом. Прожектор на борту кабины, поворачивался влево и вправо, освещая резким белым светом пустынные улицы.

Покинутые дома. Трупы здесь и там. И ничего, лишь тишина.

Вертэйн был небрит, словно он проводил так много времени в кабине «Стража», что за всю неделю не мог побриться. Это было недалеко от истины.

— Вертэйн — «Руке Мертвеца». Подтвердите прием.

Отозвались четыре голоса, каждый пилот эскадрона «Стражей» ответил командиру. Никто не умер. По крайней мере, это уже что-то.

— Разойтись по параллельным улицам и продвигаться вперед к главной площади. Образец шага виридийский. Сегодня мы глаза Императора, а не кулаки.

— Подтверждаю: образец шага виридийский, — ответили три голоса из четырех.

— Принято. Без геройства, — отозвался последний.

«Стражи» разошлись, но каждый оставался в зоне действия сканнеров всех четырех других, и зашагали к горящему монастырю. Иногда раздавались выстрелы, когда они расстреливали небольшие группы чумных зомби, уничтожая оскверненные мертвые тела, которые, цепляясь за ложное подобие жизни, стаями скитались по улицам.

Широкие когтистые ступни «Стража», сделанные из помятого благословенного железа, топали по гладкой каменной дороге. Вертэйн так привык к слегка переваливающейся походке «Стража», как будто шел на собственных ногах.

Столичный город Солтан был построен во славу Императора и его великого святого, Катура. Его назначением было выглядеть прекрасным: цель, ради которой сотни планетарных губернаторов и высокопоставленных экклезиархов тысячи лет строили новые гробницы, места паломничества, монументы и церкви. Весь смысл первоначальной планировки был утрачен, похоронен и искажен за столетия в массе постоянно расширявшихся новых построек.

Сейчас Солтан, метр за метром которого отбивала Имперская Гвардия, был лабиринтом извилистых улиц, на которых стояли брошенные тележки торговцев, все еще полные дешевых товаров и фальшивых реликвий. Пустынные места для гуляний были уставлены мраморными статуями Катура, младших святых и безымянных героев Гвардии Ворона, завоевавших этот мир десять тысяч лет назад, во время Великого Крестового Похода. Короткие переулки изгибались в тени кварталов огромных жилых домов для паломников, украшенных гранитными ангелами, взиравшими на мертвый город.

По мнению Вертэйна — а оно, как мнение командира разведки Кадианского 88-го, учитывалось на любом совещании, на котором он озаботился бы его высказать — эти гостиницы для паломников были наихудшим аспектом в нынешнем состоянии города. Жилые небоскребы господствовали над горизонтом, их строили беспорядочно везде, где было место, чтобы обеспечить жильем бесчисленное множество паломников, всегда посещавших город. Солтан стал красотой, превратившейся в уродство, и у врага здесь был миллион мест, чтобы прятаться. Огромные шпили домов для паломников сейчас были полны мертвецов. Ни один полк не хотел бы, чтобы ему выпала судьба зачищать такое место, выискивая агентов Великого Врага, прячущихся среди умерших от чумы. Никто не хотел бы рисковать ходить по колено среди мертвых тел, только чтобы пробудить чумных зомби.

Впереди горел монастырь, наполняя смотровые щели теплым оранжевым светом. Сканнер Вертэйна глушили помехи, но он мог разглядеть стены, тянувшиеся вдоль границ святого места в конце улицы. Его «Страж» подошел ближе, грохоча железными ногами по каменной дороге. За пределами тридцатиметровых стен не было видно ни одного врага, но на этом расстоянии Вертэйн мог слышать слабый треск выстрелов бесчисленных лазганов и тяжелый стук болтеров. 6-й полк Януса сражался в безнадежном бою на территории храмового комплекса. Вертэйн включил вокс-связь и уже собирался попытаться снова связаться с капитаном, когда в воксе сквозь помехи послышался другой голос:

— Сэр, я нашел… что-то.

Вокс-сигнал был страшно искажен даже на близком расстоянии, и по голосу пилота нельзя было определить, кто именно говорит. На экране сканнера было видно, что горит маячок Грира. Он был в трех улицах к западу, близко к главным воротам на территорию монастыря.

— Конкретнее, Грир, — сказал Вертэйн.

— Если бы я мог конкретнее, я бы сказал. Мой вокс опять перестраивается на другую частоту.

— Ты говорил, что технопровидец Кай починил его две ночи назад.

Сейчас было самое неподходящее время для неисправностей оборудования. Противник мог легко прослушивать переговоры на незащищенных частотах. Оборудование «Стража» Грира было объектом постоянного ремонта с тех пор, как он получил ракету в кабину год назад, сражаясь с еретиками в городах Бешика V. Опаленный покореженный металл на почерневшем борту шагохода был заменен, но последствия попадания ракеты остались.

— Он починил его. Я говорю, он опять разболтался. Я услышал… кое-что. Переключаю вам частоту. Послушайте сами.

— Давай эту частоту.

— Слышите …то? — спросил Грир сквозь треск помех. Вертэйн настроил свой приемник и прищурил глаза. В его наушниках шепчущий голос бесконечно и монотонно повторял одни и те же слова.

— Считайте Семь… Считайте Семь… Считайте Семь…

— Слышу.

— Это слышали в Каср Партэйне, — сказал Грир. — Когда нашу родину только охватил огонь.

Вертэйн кивнул, чувствуя, что слова оставили горький вкус. Каср Партэйн был одним из первых городов-крепостей Кадии, захваченных врагом лишь несколько месяцев назад. Родина все еще была охвачена огнем, проклятье. И они должны вернуться и сражаться за нее, а не бродить, как крысы, в этом городе мертвецов в половине сектора от Кадии.

— Сэр?

— Я здесь, — Вертэйн сдержал яростное рычание. — Я здесь.

Он снова направил «Стража» вперед, открыв канал связи со всем эскадроном.

— Вертэйн «Руке Мертвеца». Планы изменились. Всем немедленно собраться к моей позиции. С этого момента оставаться в зоне видимости друг друга. Образец поиска: единство.

— Принято, — ответили хором.

— Фарл, ты вернешься к капитану. По пути переключай вокс-каналы, свяжись не только с капитаном Тэйдом, но и с Верховным Командованием. Это не то, о чем лорд-генерал сможет узнать с орбитальных снимков, а ему нужно сообщить об этом немедленно.

— Что именно нужно сообщить, сэр? — спросил Фарл.

Вертэйн сказал ему, что нужно сообщить. Молчание других пилотов было просто оглушительным, пока они осознавали услышанное. После того, как Фарл подтвердил приказ и ушел из строя, Вертэйн молча сидел на скрипящем кожаном сиденье, стук его сердца был самым громким звуком в тесной кабине.

Остальные «Стражи» эскадрона К-88 «Альфа» собрались вокруг него, встав борт к борту в целом оркестре грохота и лязга. На борту каждого шагохода над именем пилота была нарисована игральная карта. «Рука Мертвеца», элитный эскадрон «Стражей» Кадианского 88-го полка механизированной пехоты.

— Нам нужно визуальное подтверждение этого. Приготовьте оружие, проверьте охлаждение, — сказал командир. — И следуйте за мной.

КАПИТАН ПАРМЕНИОН ТЭЙД уже три месяца видел родину только в кошмарах.

По сообщениям с Кадии, более шестидесяти процентов планеты были в руках Великого Врага, но цифры были почти бессмысленны. Статистика была холодной и тревожной, но и близко не была такой болезненной и реальной, как его воспоминания. Эти воспоминания вставали перед его глазами каждую ночь. Снова и снова он видел, как погибал его родной мир.

Тринадцатый Черный Крестовый Поход. Впервые после десяти тысяч лет поражений Мастер Войны Хаоса ступил на землю Кадии. Великий Враг, в конце концов, одержал свою первую настоящую победу, а кадианцы потерпели первое настоящее поражение.

Небо горело неделями. Буквально горело. Пожары городов-крепостей закрывали небо от горизонта до горизонта. Среди пламени горящих городов пушки защитников стреляли в небо, сопротивляясь попыткам вражеских десантных кораблей совершить посадку. Это был не какой-то провинциальный мир с добровольческими СПО. Это была Кадия, мир-страж единственного доступного для полетов пути из Ока Ужаса в Империум. Вторая планета после Святой Терры по военной мощи и важности.

Похожие на соборы корабли Боевого Флота Скаруса окружали мир, наполняя ночное небо своею яростью, когда они стреляли по флоту Хаоса, рвавшемуся к планете. Каждый город на поверхности был крепостью, защищенной укрепленными огневыми позициями и генераторами пустотных щитов. Каждый гражданин был обучен стрелять из лазгана еще в детстве, до того, как ему исполнилось десять лет. Сама планета сопротивлялась атаке.

Ко времени, когда Каср Валлок погиб в пламени вторжения, его население было уже под землей. Полки Кадианских Ударных Войск и Внутренняя Гвардия направляли бегущих горожан в туннели под городом, и вступали в бой с легионами Великого Врага, устремившимися в туннели — преследовать. Эти туннели и снились Тэйду.

Каждую ночь он слышал, как люди кричат его имя, снова и снова. Им нужны были приказы. Нужны боеприпасы. Нужно было выбраться из туннелей, пока противник не взорвал реакторы в городе наверху. Эвакуационные туннели уже встряхивало, осыпая грязью защитников. Они были еще далеко от эвакуационных транспортов, которые должны были доставить их в другой Каср.

Тэйд слышал вой преследователей. Тогда у него все еще было две руки, две руки из плоти, крови и костей. Когда он кричал приказы — приготовить штыки и клинки тем, у кого кончились боеприпасы — эти руки включили цепной меч. Он потратил последний патрон болт-пистолета в кровавой бане, которая разверзлась, когда легионы предателей прорвались сквозь разбитые стены Касра два часа назад.

Взрывы наверху вырубили освещение в этой секции сети туннелей. Единственным источником света остались фонари на шлемах солдат. Два десятка их лучей пересекали туннель под разными углами, когда люди смотрели туда-сюда, используя короткую передышку, чтобы найти товарищей среди выживших.

Туннель встряхнуло снова, посыпался песок и бетонная крошка. Обломок камня размером с кулак ребенка стукнул по шлему капитана. Такие же обломки падали и на других, осыпавшись несколько раз, пока солдаты ждали в темноте.

— Это не реакторы, — сказал один солдат. — Слишком ритмично. Слишком громко.

— Титан, — прошептал другой. — Там наверху титан.

Тэйд кивнул, отчего луч его фонаря скользнул вверх-вниз во тьме. Его сердце билось о ребра в ожидании следующего удара, который, когда раздался, встряхнул его кости. Там, наверху, огромный Бог-Машина, не встречая сопротивления, шагал сквозь пылающий город. Каждый солдат здесь, во тьме, знал, что крайне маловероятно, что это один из титанов Империума.

— Они идут, сэр, — сказал кто-то в темноте поблизости. Тэйд повернулся к входу в туннель, слыша, как крики врага звучат все ближе.

— Люди Кадии! — цепной меч Тэйда выразительно взревел, звук был достаточно резкий и громкий, чтобы сравниться с сотрясающими землю шагами гигантской боевой машины наверху. — Великое Око открылось, и сам ад сейчас идет за нами по этому коридору. Стойте. Сражайтесь. Каждый сын и каждая дочь этого мира были рождены, чтобы убивать врагов Императора. Наша кровь льется, чтобы человечество могло дышать. Нет крови более ценной!

— Нет крови более ценной! — прокричали солдаты хором.

— Ваши сердца спокойны и в ваших венах лед, — сказал Тэйд в грохоте удалявшихся шагов титана. Кадианцы подняли лазганы и клинки, когда в туннеле появились вопящие и корчащиеся силуэты.

— 88-й! Огонь!

Зазвучал треск выстрелов. Залп лазерного огня выкосил первую волну визжащих еретиков даже до того, как они полностью оказались на виду. Новые враги появлялись из-за угла и бежали туда, где туннель расширялся, но, кровь Императора, если это всего лишь кучка культистов, мы сможем выиграть этот…

А потом он увидел это.

В центре второй волны, давя сапогами трупы, шла сама смерть. Как охотник, ведущий свору собак, враг, забравший правую руку Тэйда, возвышался на метр и более среди своих подчиненных. Бормочущие и воющие культисты бежали в туннель, неся окровавленные ножи и пистолеты. Между ними широкими шагами двигалась еще более страшная из-за своей медлительности огромная фигура в древней броне грязно-бронзового и кобальтово-синего цветов.

Оно двигалось как неживое, неостановимо шагая вперед, поворачивая взгляд то вправо, то влево с методичным терпением. Его шлем, принявший вид древней терранской маски смерти какой-то давно погибшей цивилизации, изрыгал смех. Смех был глухим, ломким, при его звуке из решетки динамика древнего шлема сыпался прах. В кулаках чудовища был болтер старинного образца, износившийся за сотню веков. Ствол его был угольно-черным от бесчисленных выстрелов на бесчисленных полях сражений.

Люди Тэйда стреляли с того момента, как враг вошел в туннель, но, хотя культисты, одетые в лохмотья, погибали толпами, их бронированный надсмотрщик даже не дрогнул под градом лазерного огня, отражавшегося от его панциря. Он перестал оглядывать туннель, увидев смертного, выкрикивающего приказы. Это был тот, кто должен умереть первым.

Предатель Астартес выстрелил, едва остановившись, чтобы прицелиться, выпущенный заряд болтера оторвал правую руку Тэйда у локтя. Кадианец выронил меч, вцепившись в остаток руки, и упал на землю.

Сквозь страшную боль в разорванном предплечье он все еще слышал крики своих солдат, звавших его по имени…

— КАПИТАН ТЭЙД?

Вздрогнув, он проснулся, его сон исчез. Его адъютант Коррун стоял рядом с койкой. Выражение его лица было тревожным.

— Новости от «Стражей».

Тэйд поднялся и сел. Его форма была измята от беспокойного сна, а броня аккуратно сложена на земле рядом с койкой. Солдаты 88-го полка расположились на ночь в покинутом музее, заснув среди тысяч второстепенных реликвий. Здесь золотая статуэтка космодесантника Гвардии Ворона на маленьком мраморном пьедестале — созданная младшим служителем Святого Катура много тысяч лет назад. Там шкаф, полный безделушек, которые когда-то носили первые последователи Катура.

Реликвии не впечатлили Тэйда. Приманка для паломников, не более того. Средство, чтобы чем-то занять прилетевших святош, пока они пополняют казну планеты.

Его голова еще болела после совещания у лорда-генерала, длившегося целый день, и он позволил своим мыслям очиститься, хлебнув из стандартной солдатской фляжки, стоявшей рядом с подушкой. В воздухе музея пахло пылью.

Вода не слишком помогла. Химические соединения, используемые для очистки питьевой воды, оставили на языке медный вкус. Даже знание того, что вся вода очищалась на борту кораблей на орбите, не помогало улучшить моральное состояние. Гвардия сражалась на планете-могиле. И последнее, что им было здесь нужно — это вода со вкусом крови. Словно смерть Катура прикоснулась ко всему, что пришло на планету даже после того, как чума выжгла сама себя.

— Долго я спал? — спросил Тэйд, оглядывая комнату, где спали еще тридцать солдат.

— Два часа, — сказал Коррун, зная, что за последние пятьдесят часов Тэйд спал только эти два часа.

— А как будто две минуты.

— Жизнь в Гвардии, а? Выспишься, когда умрешь.

— Я это слышал, — Тэйд потянулся, совсем не удивившись, когда кости спины захрустели. Кадианский стоицизм — это одно, но… — Еще не расстреляли того офицера из Муниторума, который выдал нам эти койки?

Коррун довольно засмеялся шутке капитана.

— Нет, насколько мне известно.

— Это преступление. Наверное, я сделаю это сам, — Тэйд уже зашнуровывал свои ботинки. — Теперь докладывай. Что обнаружила «Рука Мертвеца»?

— Вернулся только солдат Фарл. Вертэйн повел остальных ближе к монастырю. Связи нет.

— Связи нет. Святой Трон, меня уже тошнит от этой фразы.

— Фарл вернулся с сообщением.

— Они обнаружили угрозу первой степени, — сказал Тэйд, не сомневаясь. Немногие иные причины могут быть достаточными, чтобы разделить эскадрон «Стражей».

— Да, они перехватили сообщение по вокс-связи, которое позволяет предположить наличие угрозы первой степени поблизости от их позиции.

— Хватит ходить вокруг да около.

Коррун усмехнулся. Это была усмешка, которая была хорошо знакома Тэйду, и обычно предшествовала чему-то дерзкому в лучшем случае, и чему-то неосторожному и опрометчивому в худшем.

— Не хотел давать вам напрасную надежду, сэр.

— Как благородно с твоей стороны. Так что они нашли? Пожалуйста, скажи мне, что это нечто большее, чем перехваченная вокс-передача.

— Именно вокс-передача. Но Фарл привез запись, и она… Ну, пойдем, послушаете сами.

Капитан застегнул ремешок шлема, туго затянув его на подбородке. Во фронтальную часть шлема была врезана медаль — медаль, благодаря которой, Тэйд прославился. Врата с орлиными крыльями и черепом в центре сверкнули в тусклом предутреннем свете, пробивавшемся сквозь грязное окно. «Защита Кадии», сияющее серебро на черном шлеме.

— Согласен смотреть в само Око Ужаса, сэр, — сказал Коррун.

Тэйд улыбнулся, застегивая последнюю пряжку своего бронежилета и затягивая портупею с оружием. Болт-пистолет крупного калибра висел на его левом бедре. На правом покоился богато украшенный цепной меч, его железная отделка была отполирована до яркости хрома, на клинке были вытравлены руны на стилизованном Высоком Готике. Сказать, что такое меч стоит целого состояния, значило бы сильно недооценить его. У лордов-генералов были клинки худшего качества.

— Рекс готов? — спросил капитан, в его голосе явно слышалась надежда.

— Нет, сэр, еще нет.

— Хм, ладно. Пойдем, посмотрим, что нашла «Рука Мертвеца».

Глава II СВЯТЫНЯ

Солтан, монастырский сектор

«СЧИТАЙТЕ СЕМЬ», слышалось сквозь треск на вокс-записи. Слова были искажены помехами, но звучали достаточно четко.

Подразделения капитана Тэйда из состава Кадианского 88-го полка, все триста человек и тридцать единиц бронетехники выехали через десять минут. Возможность наличия угрозы первой степени требовала не меньшего, чем полномасштабный ответный удар.

До рассвета оставалось недолго, хотя даже при дневном свете Солтан казался серым. Погребальные костры, горевшие неделями, покрыли небо черной тучей, которая никак не рассеивалась, и жилые шпили покрылись копотью от дыма, который еще недавно закрывал небеса.

«Химеры» с корпусами стального и угольно-черного цвета, подходящего для такой местности, ехали по четыре в ряд по улицам города, их гусеницы крушили в осколки драгоценную мозаику. Там где из-за беспорядочной застройки города требовалось разойтись, БМП двигались по узким улицам и аллеям по одной в ряд.

В ответ на редкий огонь снайперов из остатков СПО, кадианские отделения развертывались, чтобы подавить сопротивление и зачистить здания по сторонам дороги, а потом догоняли остальных. Вокс-связь уже была предметом шуток, но Тэйд не беспокоился. Он был уверен, что его люди сделают свою работу и вернутся без помех. Они знали, что такое война в городе. Как и любой кадианец.

Колонна направлялась к горящему монастырю, к «Руке Мертвеца» и угрозе первой степени, которая могла там быть — или не быть. Внутри каждой «Химеры» была суровая атмосфера профессиональной готовности с примесью приглушенного мрачного предчувствия. Никто не хотел столкнуться с угрозой первой степени, если только соотношение сил не будет заметно в пользу кадианцев, но долг есть долг. Кадианские ударники знали, что они лучше справятся с этим, чем любой из других полков, высадившихся в Солтане.

6-й полк Януса был неопытной частью. Если перехваченные вокс-переговоры не были просто пропагандой или вокс-призраками, то янусийцы сейчас были уже мертвы. Их амбициозная инициатива удерживать монастырь, прекрасную Святыню Бесконечного Величия Императора, закончилась, едва начавшись.

Тэйд сосредоточился, поведя плечами в матово-черной броне, и проверил цепной меч уже в восьмой или девятый раз. Прошел уже почти час с тех пор, как он проснулся, и последние остатки сна-воспоминания исчезли из его разума. Он не хотел вспоминать Кадию. Воспоминания о родном мире вели к мысли о том, что он и его люди могли бы вернуться туда прямо сейчас, и пусть катится в Око Ужаса этот ублюдочный выскочка лорд-генерал, который затребовал отозвать кадианские части с фронта Черного Крестового Похода Разорителя, чтобы помочь в отвоевании этого маленького мирка.

Знакомый шум двигателя БМП успокоил его мысли. Его правая рука в черной перчатке двигалась с легкиммеханическим жужжанием, когда он сжал пальцы в кулак. Он чувствовал, как вращаются грубые механизмы аугметического запястья и суставов, слышал низкое гудение и щелканье сквозь металлическую вибрацию корпуса «Химеры».

— Капитан? — позвал его водитель.

Тэйд встал со своего сиденья в десантном отделении и склонился над сиденьем водителя. В широкую смотровую щель был виден почерневший от сажи мрамор одного из самых больших храмовых районов Катура. Это было сердце Солтана во всем своем тронутом огнем великолепии.

— Что за помойная яма, — сказал водитель. Это был Коррун, как всегда, он вел командирскую «Химеру» Тэйда.

— Ты прямо поэт, — сказал капитан. — Докладывай.

— Две минуты, сэр. Мы… Подождите, у нас препятствие…

«Химеру» встряхнуло, словно ее пнул титан, раздались ругательства солдат, пристегнутых к сиденьям в десантном отделении. Тэйд крепко схватился за поручень механической рукой, и сохранил равновесие.

— Проехали препятствие, — ухмыльнулся водитель.

— Следующее объезжай, Коррун, — Тэйд пытался не думать, что это было за препятствие. — Ты сказал две минуты?

— Так точно, сэр. Через две минуты мы будем там, куда отступила «Рука Мертвеца». Эти улицы просто дерьмо. Их строили явно не для танков.

— Дороги паломников. Понимаю, — Тэйд прищурил свои фиолетовые глаза и посмотрел в смотровую щель. Мимо мелькали размытые очертания почерневших зданий. — Не вижу отсюда ни черта. Пока не было никаких угроз третьей степени?

— Да постоянно, сэр, — сказал Коррун со своей фирменной ухмылкой. — Как думаете, чем было последнее препятствие?

— Прекрасно. Ты катаешься по жертвам чумы. Где твое уважение к умершим?

— Ну, они нас не очень уважают.

Солдаты в десантном отделении засмеялись.

— Верно, — согласился Тэйд, — но ты знаешь о приказах сверху. Эти люди были имперскими подданными, Коррун. Паломниками. Священниками.

— Я слышал всякое, кэп. Они были неверными. Только неверные падут от этой чумы — разве не это нам говорили тысячу раз?

Тэйд оставил этот разговор. Ему не хотелось углубляться в эту тему, потому что сейчас ему было трудно спорить со своим водителем. Он верил, как и Коррун. Неверные погибли. Они заслужили эту участь. И к черту приказ о «чистом уничтожении» и «сохранении жертв чумы для освященного сожжения».

Но в Протоколе Отвоевания Катура подчеркивалось условие уважения к жертвам Проклятия Неверия. Лорд-генерал очень хотел порадовать своих политических союзников из Экклезиархии, вернув эту планету настолько чисто и аккуратно, насколько возможно. Акцент на уважении к оскверненным мертвецам был еще одним маленьким условием в длинном списке, о котором Тэйду не хотелось думать с момента высадки. Просто уничтожить мертвецов было недостаточно. Они должны быть уложены в соответствии с приличиями, собраны гвардейцами (у которых и без того были сотни других дел) и ритуально сожжены в реактивированных освященных крематориях. Слава Императору, 88-му полку еще не приказывали собирать трупы. Убивать тех, кто отказывается умирать, было уже достаточно плохо.

— Рули дальше, — сказал Тэйд, — и не спорь. Кроме того, если технопровидец Осирон узнает, что ты использовал мою командирскую «Химеру», чтобы давить чумных зомби, он потребует твою голову. Это оскорбление для машинного духа.

Коррун, ухмыляясь так, словно выиграл месячное жалованье, повернул штурвал влево. Еще три зомби в лохмотьях одеяний катурских паломников нашли свою окончательную смерть под траками БМП. Машину слегка дернуло, когда что-то — какой-то кусок чумного трупа — попал в ходовую часть.

Тэйд на секунду закрыл глаза.

— Я не хочу больше слышать это.

— Это всего лишь спокойная работа двигателя.

— Ты хорош, Коррун. Но ты не являешься незаменимым. Мне будет жаль, если тебя расстреляют за неуважение. Поэтому перестраховывайся. Только по уставу, и не зли машинного духа.

— Я и не злю, — водитель облизал губы. — Старушке это нравится.

— Когда я скажу давить, тогда и можешь играть в свои игры.

— Понятно, сэр.

В ухе Тэйда запульсировал микро-вокс. Капитан вынул наушник, активировав приемник размером с ноготь, пристегнутый к горлу. Когда он говорил, приемник преобразовывал вибрации его гортани и отфильтровывал фоновый шум.

— Капитан Тэйд, Кадианский 88-й.

— Считайте Семь, — прошипел кто-то. Даже сквозь вокс-искажения голос был мокрым и булькающим. — Считайте Семь.

Тэйд прервал связь

— Новые приказы? — спросил Коррун.

— Просто вокс-призраки, — Тэйд обернулся к солдатам в десантном отделении. Каждый из них смотрел на него — тихо, внимательно, наготове.

— Дженден, — он кивнул вокс-оператору. — Измени командную частоту и сообщи новую длину волны другим отделениям. Текущая известна противнику.

Он увидел вопрос в глазах Джендена, но не дал ответа. Связист склонился к своей громоздкой рации, укрепленной рядом с его сиденьем, и сделал необходимые настройки аппаратуры.

— Сделано, сэр.

Тэйд держался за поручень на потолке, когда машину трясло.

— Дайте мне «Руку Мертвеца». Подключите Вертэйна к моему наушнику.

— Вы на связи.

— Вертэйн, это капитан. Прием, — Тэйд выслушал ответ и прищурил глаза. — Тридцать секунд, Вертэйн. Это все.

Он переключился на командный канал.

— 88-й, приготовиться! Высадка через тридцать секунд. Площадь впереди полна чумных зомби, и «Руке Мертвеца» нужна помощь. Мы въезжаем, убиваем всех, кто не носит нашу форму, и двигаем к монастырю. Коррун?

— Сэр? — он снова ухмылялся.

— Можешь давить.

АВТОПУШКА ВЗРЕВЕЛА.

— Отступать! — крикнул Вертэйн, рванув рукоятки управления. Его «Страж» резко дал задний ход, ноги машины протестовали злым шипением поршней. По броне кабины со звоном стучали пули, а автопушка «Стража» отвечала громовыми очередями.

Площадь взорвалась огнем несколько минут назад. Широкое пространство, покрытое бетоном и выложенное мозаикой, образовывало внутренний двор между несколькими огромными храмами. Эскадрон проводил разведку здесь, когда прозвучали первые выстрелы снайперов. Через минуту из храмов хлынули чумные зомби под предводительством культистов в лохмотьях формы СПО Катура. Они шли потоком, в котором сразу же появились разрывы, когда «Стражи» открыли огонь из своих автопушек, заглушая хрип и вой мертвецов.

— Мы не умрем здесь, — сказал Вертэйн в вокс-линк. — Свернуть строй и отступать.

Он не услышал подтверждения от других. Он едва слышал собственный голос в бойне, развернувшейся вокруг его машины. Эскадрон не мог выиграть открытый бой, и они все это знали. Они были разведчиками, и «Стражи» были вооружены для борьбы с бронированной пехотой и легкой техникой. Крупнокалиберные снаряды автопушек вырывали огромные дыры в толпах чумных зомби, но против такого полчища это было почти бесполезно.

Шагоход Грира зашатался, едва не потеряв равновесие, его стабилизаторы с трудом справлялись с движением по кучам мертвецов. Вертэйн увидел, как в маневре, достойном медали, Грир сжал ножные поршни шагохода, на секунду опустив кабину, а потом подпрыгнул вверх, чтобы освободиться из кургана корчащихся зомби, на котором он стоял. Грир приземлился с приглушенным лязгом, повернулся, и, отступив назад, снова открыл огонь по чумным зомби. Толпа мертвецов, одетых как монахи, разлетелась серо-красным облаком, когда в нее попали три снаряда автопушки.

— Отлично, — сказал Вертэйн сквозь сжатые зубы, продолжая стрелять.

— Надеюсь на повышение, — ответил Грир.

Вертэйн объединил свой сектор обстрела с Гриром, и почувствовал, что ход его «Стража» замедлился. Сейчас он хромал, сильно хромал.

— У вас трое висят на правой ноге, сэр, — сообщил Грир. — Стряхните их.

Вертэйн попытался. Его «Страж» резко дернуло вправо, стабилизаторы протестующее заскрипели. На панели приборов вспыхнули тревожные огни, когда упало давление в ножных поршнях.

— Они повредили мои стабилизаторы. Пока я не могу никого стряхнуть.

Пока Вертэйн говорил, кабину опять встряхнуло. Его голова в шлеме ударилась о борт, от боли в глазах потемнело.

Чумные зомби сейчас карабкались на его «Стража». Он слышал, как их кулаки стучат по броне кабины. Если их заберется достаточно много, они могут даже повалить шагоход.

Его вокс вдруг включился с треском помех.

— Вертэйн, это капитан. — Кровь Императора, это голос Тэйда. Он где-то близко. — Прием.

Чувствуя тошноту, наполовину ослепнув от оглушения, Вертэйн доложил обстановку, закончив сообщение словами, которых капитан Тэйд надеялся не услышать:

— «Рука Мертвеца» разбита.

— Тридцать секунд, Вертэйн. Это все.

Но понадобилось даже меньше двадцати секунд.

«Химеры» ворвались на площадь, как грозовой фронт, врезавшись в орду вопящих мертвецов. Командирская БМП, черная, как пантера, въехала в первую группу зомби, перемолов их в кровавый фарш. «Химера» развернулась, срезая чумных зомби лучами башенного мультилазера. Раздраженный вой лазерного огня заглушил стоны чумных зомби и шум боя.

Другие «Химеры» с корпусами серого цвета, следовали за ним по пути уничтожения. Бульдозерные отвалы БМП — которыми запрещалось пользоваться для расчистки дорог от трупов — сейчас сбивали чумных зомби на землю, где их давили тяжелые гусеницы.

Водители развернули машины, чтобы сформировать кольцо обороны вокруг потрепанных в бою шагоходов, огонь башенных мультилазеров разрезал тела тех, кто пытался приблизиться к машинам. С дружным лязгом тридцать кормовых аппарелей опустились на мозаичную площадь, и бойцы 88-го высадились из своих БМП, подняли лазганы и открыли огонь. Тэйд первым выскочил из своей «Химеры», подняв ревущий цепной меч.

— Защищать шагоходы! За Императора!

Первый враг капитана не был зомби. К нему бежал предатель из СПО, его движения были замедлены болезнью, разрушающей его тело, в кулаке сжат сломанный штык. Цепной меч Тэйда взревел в яростном ударе слева, и голова предателя слетела с плеч.

— Первая кровь за Кадией! — крикнул кто-то слева.

Бой длился меньше двух минут. Лазганы стреляли методичными залпами, выкашивая ряды врага. Кадианцы, стоявшие в отделениях плечом к плечу, не понесли потерь в этом коротком бою. Когда последнего чумного зомби стащили с ноги шагохода Вертэйна и застрелили в голову, Тэйд вернул пистолет в кобуру. Сержанты из всех пятнадцати отделений окружили его, каждый стоял по лодыжку в трупах. Зловоние было вокруг такое, что несколько солдат одели респираторы.

— 88-й, состояние?

— Непобежденные, — хором ответили командиры отделений.

— Непобежденные, — Вертэйн сидел в кабине «Стража», открыв дверь, и поэтому мог говорить свободно. — Хотя положение было опасным.

Тэйд кивнул.

— Мы наступаем, чтобы отбить Святыню Бесконечного Величия Императора. У нас нет связи с 6-м полком Януса, оборонявшимся там, и если кто-то из них еще выжил, они, несомненно, отступили глубоко в монастырь. — Все глаза повернулись к зданию, до которого был километр пути по извилистым улицам. Половина монастыря еще горела. — Мы занимаем монастырь, обороняем его — чего не смогли сделать янусийцы — и ждем подкреплений. Если сопротивление окажется слишком сильным, мы останавливаемся и запрашиваем командование, что делать дальше. Вопросы?

— Угрозы первой степени? — спросил один из сержантов.

— Возможно. Но пока ничего конкретного. Если найдем их — уничтожим. Если их слишком много — закрепляемся и ждем подкреплений. Вертэйн, доложить.

Пилот «Стража» прочистил горло.

— Когда бой в монастыре прекратился, мы отошли на эту площадь. Мы искали место для перегруппировки, сэр. Последнее, что мы видели в монастыре — вражеский арьергард, следовавший за наступающими. Главные ворота были проломаны. Шесть или семь сотен из остатков, — сказал он, имея в виду предателей из СПО Катура, — и в два раза больше чумных зомби.

— Семьсот противников второй степени угрозы, и пятнадцать сотен третьей степени, — подвел итог капитан. — Ничего не меняем. Разделяемся на три группы, каждая со своей задачей. Я веду сотню солдат к центральным залам. Лейтенант Хорларн, вы с другой сотней занимаете подвалы, и убедитесь, что в монастырь невозможно проникнуть из-под земли. Лейтенант Деррик, вы должны взять колокольни. Вопросы?

Все молчали.

— Император защищает, — сказал Тэйд. — А теперь пошли.

СОПРОТИВЛЕНИЯ нигде не встретилось. Войти в монастырь удалось подозрительно легко.

Огромные ворота были сломаны, сорваны с петель, и нигде не было признаков значительных сил противника, за исключением нескольких чумных зомби, бродивших по обширному внутреннему двору. Они закончили свое жалкое существование под прицельным огнем лазганов, когда гвардейцы высадились с «Химер» и отделениями двинулись по широкой мраморной лестнице к главному входу. Воздух вонял мертвечиной и гарью от пылающего монастыря, от сильной вони приходилось использовать респираторы.

Минуты превращались в часы. Глубоко в лабиринтах монастыря, Святыни Бесконечного Величия Императора, вели поиск почти три сотни солдат Кадианского 88-го. В каждом коридоре и каждом зале, по которым проходили кадианцы, каменный пол был усыпан телами жертв чумы. Янусийцы были не просто осаждены здесь; враг проник к ним в тыл и полностью истребил их. Трупы солдат 6-го полка Януса в пропитанной кровью форме с городским камуфляжем лежали везде в монастыре вместе с мертвыми телами врагов.

Их последний бой, по мнению кадианцев, был отнюдь не славным и не впечатляющим. 6-й полк Януса был рассредоточен по внушающим благоговение монастырским залам в неудачной оборонительной позиции. По местам смерти его солдат опытные кадианцы видели, кто погиб, сражаясь, а кто обратился в бегство, пытаясь спастись.

Пока никакого признака угроз первой степени. В действительности Тэйд и его офицеры уже почти отбросили мысль о возможности встретить здесь цели первого класса. У них были настоящие проблемы — угроз третьей степени было столько, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Чумные зомби были везде внутри монастыря, и в гораздо больших количествах, чем те, которых заметила «Рука Мертвеца».

Комнату за комнатой, гвардейцы зачищали святое место, уничтожая вопящих мертвецов, которые шли на них, шатаясь, в диком безумии — ничего человеческого, лишь оболочки, наполненные бессмысленной злобой.

Отравленная кровь забрызгала капитана Тэйда, когда он ударом цепного меча пронзил воющую женщину. Сотня жужжащих зубьев легко прорезала плоть, и женщина, кричавшая богохульства, была выпотрошена.

Было трудно отличить мертвых от еще живых. И те и другие одинаково кричали, и не хотели просто лечь и умереть.

Тэйд резко дернул, освободив клинок из торса зомби в фонтане почти черной крови и обрывков плоти, зловоние которых было просто запредельным. Гниение тел врага облегчало такую работу. Гниль размягчала плоть, делая ее слабой и более уязвимой для лазерного огня и ударов цепных мечей.

Труп начал снова вставать, неуклюже поднимаясь на ноги, несмотря на то, что был выпотрошен и лишился руки. Клинок Тэйда замолчал, когда капитан отключил его. Он непрерывно сражался этим оружием уже почти полчаса, и его мышцы горели от напряжения. Уставший до предела, он достал болт-пистолет и приставил ствол к разбитому черепу женщины. Воздух в монастыре был холодный, но Тэйд сморгнул с глаз щипавший их пот.

— Во имя Императора, просто умри!

Болт пробил голову трупа и взорвался в мозгу, забрызгав капитана ошметками гниющей плоти. Осколок черепа ударил в его нагрудник с достаточной силой, чтобы оставить царапину. Треск лазганов вокруг затих, и командное отделение Тэйда разошлось по скромно украшенному залу для медитаций. Девять бойцов были сейчас рассредоточены, но каждый находился в поле зрения как минимум одного из остальных солдат отделения. Каждый солдат носил темно-серую форму и черную нагрудную броню, грязную после дневного боя.

— Мне нужен вокс, — позвал Тэйд через весь зал. Дженден подошел к нему, обойдя углубление в полу, где мозаичное изображение Императора было осквернено несколько недель назад. В зале воняло мочой и кровью животных, которую использовали, чтобы осквернить изображение.

Дженден передал Тэйду телефонную трубку, соединенную с громоздким вокс-аппаратом на его спине.

— Вы на связи, капитан.

— Отделение «Венатор» — «Альянсу». Подтвердите прием сигнала и доложите обстановку.

Пауза в несколько секунд заставила Тэйда понервничать. Был миллион причин, по которым задание могло пойти не так. Несмотря на величайшее доверие к своим людям, он очень не хотел разделять свои силы в этом улье мертвецов.

— Это «Альянс», капитан. Обстановка в норме. Подходим к помещениям на верху северо-восточной колокольни. Нам нужно еще десять-пятнадцать минут, чтобы туда дойти.

— Принято, — ответил Тэйд и кивнул Джендену. — Отделение «Венатор» — «Стойкости» и «Адаманту». Доложите.

Пауза на этот раз была дольше. Дженден покачал головой в ответ на взгляд капитана. Это были не помехи. На этот раз.

— Это «Адамант», капитан. Обстановка нормальная. Входим в подвалы.

— Это «Стойкость», все в норме. Двигаемся на поддержку «Адаманту». Нас задержало сильное сопротивление в подвалах. Мы обнаружили, где перегруппировывались остатки СПО, теперь они больше не перегруппировываются, сэр. Сорок минут до цели миссии.

— Принято. Будьте осторожны, — сказал Тэйд.

И так далее. Потом отделение «Фаланга», потом «Прочность» и «Вызов», и дальше по списку. Капитан выслушивал короткие доклады от каждого из своих пятнадцати отделений. Потери были легкими, несмотря на ожесточенность боев.

Тэйд вел одну сотню солдат, наступавших отделениями, чтобы освободить главный алтарь в центре монастыря. Другую сотню возглавлял старший лейтенант Хорларн, их задачей было очистить от врага подвалы и подземные склепы. Младший лейтенант Деррик вел последнюю сотню с задачей занять четыре колокольни, поднимавшиеся из центральных куполов монастыря. Святое строение было размером с небольшой город — 88-й полк потратил почти три часа, пробиваясь к его центру.

Осталось передать последнее вокс-сообщение. Самое важное.

— Это капитан Тэйд. 88-й полк докладывает, что наступление идет в соответствии с планом. Сопротивление от среднего до серьезного. Угроз первой степени не обнаружено. Повторяю, угроз первой степени не обнаружено. Сопротивление: угрозы второй степени — 20 %, угрозы третьей степени — 80 %.

Это простое сообщение — все, что требовалось. Тэйд сомневался даже, что оно дойдет до штаба лорда-генерала, но все же, его следовало отправить.

Дженден взял трубку вокс-аппарата, когда Тэйд передал ее обратно.

— Только двадцать процентов угроз второй степени? Казалось, что больше.

Тэйд улыбнулся, глядя на перевязанную руку связиста.

— Не сомневаюсь.

По его приказу отделение двинулось дальше, направляясь вглубь монастыря. Залы становились все больше, расширялись, каждый из них был величественным и по размеру, и по выставленной напоказ роскоши, созданной руками верующих много тысяч лет назад. Арочные стены и сводчатые потолки поддерживались огромными несущими стенами, часто выступавшими из каркасной конструкции. Стилизованные колонны вздымались к потолку, каждая из них купалась в слабом сумеречном свете, проникавшем сквозь разбитые витражные окна.

Десять солдат отделения Тэйда развернулись веером, двигаясь сквозь почти полную темноту в знакомом режиме «стоп-вперед». Подбежать к колонне. Присесть, поднять оружие, осмотреться. Бежать к следующей колонне…

Кто-то закричал впереди. Это был или не человек, или он уже был мертв несколько недель. Тэйд выглянул из-за колонны, за которой он прятался, уцепившись одной рукой за потускневший красный ковер, чтобы сохранить равновесие. Он не увидел ничего, но снова услышал стон. В нескольких десятках метров впереди, раздался один выстрел лазгана.

— Противник! — крикнул кто-то. — Подтверждаю угрозу третьей степени.

Кадианцы пошли вперед, держа лазганы наизготовку и больше не прячась. Небольшая группа жертв чумы, не более двадцати, неуклюже вывалилась из арки за разорванным красным занавесом.

Тэйд нажал на спуск болт-пистолета, разнеся голову ближайшего чумного зомби.

— Убить их! — крикнул он, и девять лазганов осветили зал красными вспышками лазерного огня. Ни один выстрел не прошел мимо, но чтобы упокоить навсегда пораженные чумой трупы, требовалось несколько прямых попаданий.

Все враги были убиты, солдаты стояли над трупами. Протокол Отвоевания Катура требовал читать короткую молитву за каждого из погибших, когда позволяет время. Капитан Тэйд приказал солдатам двигаться дальше без промедления. Время было не на их стороне.

Отделение шло по ряду меньших залов, каждый из которых был роскошно украшенной данью деяниям святого Катура, оплаченной сотнями поколений паломников. Продвижение было быстрым, пока человек, шедший одиннадцатым в отделении, хрипло дыша и опираясь на черный посох, украшенный аквилой, не прохрипел имя капитана.

Тэйд остановился.

— Пусть это будет что-то хорошее, Сет.

— Я слышу, как кто-то зовет. Кричит словно с большого расстояния, — санкционированный псайкер дрожащей рукой вытер капли слюны с губ. Даже в лучшее время его психосилы были нестабильны, усиливаясь и ослабевая без его власти. Но эта кампания была кошмаром — Катур был охвачен скверной варпа, и потери среди имперских телепатов были огромны. За недели, прошедшие после высадки, пять из них умерли от закупорки сосудов, один от разрыва сердца, и еще двое погибли, когда ими овладели безымянные демоны, порожденные варпом.

— Зовет нас? — спросил Тэйд.

— Я… я не могу сказать. Что-то впереди, — Сет остановился и втянул воздух сквозь зубы. — Что-то сильное. Что-то древнее.

— Угроза первой степени? — спросил Дженден. У солдат это вызвало смех, и Тэйд покачал головой.

— Вряд ли, — сказал он.

Капитан боролся с искушением насмешливо улыбнуться, глядя на хрипло дышащего тщедушного псайкера. Их взгляды встретились и задержались на несколько секунд. Глаза капитана были бледно-фиолетового цвета, типичного для уроженцев Кадии, а глаза Сета были темно-синими, налитыми кровью, под металлическим ободом на лбу, где к его мозгу были подключены провода, чтобы усилить его ненадежные способности.

— Что-то более конкретное? — Тэйд пытался не проявить неприязни в голосе и выражении лица, и почти преуспел.

— Агент Великого Врага.

— В следующем зале?

— В одном из залов впереди. Я не уверен. Варп затемняет все.

Тэйд кивнул, склонив голову, и повел отделение дальше.

— Дженден, какие помещения впереди?

Связист сверился с инфопланшетом, нажав несколько кнопок.

— Залы очищения. Паломники совершали в них омовение, прежде чем им дозволялось войти во внутренний храм.

— Купальни? В храме? — Зейлен, специалист по плазменному оружию в отделении, шел рядом с Дженденом. Гудение его включенного плазмагана действовало солдатам на нервы. Тэйд чувствовал, что кожу на голове покалывает, но подавил это ощущение, когда ответил:

— Святой Катур, да упокоит Император его кости, прославился своей чистотой. И есть смысл в том, что приходившие сюда, чтобы увидеть его останки, должны ритуально очищаться.

Зейлен пожал плечами и отвернулся — так он привык делать, когда ему нечего было ответить.

Впереди огромные двойные двери, ведущие в залы очищения, были закрыты. Оскверненные изображения ангелов, вырезанные из мрамора, сейчас запачканного кровью и гноем, смотрели на солдат. Тэйд прочистил горло.

— Солдат Зейлен?

— Да, сэр?

— Открыть двери.

— Да, сэр.

Зейлен поднял плазмаган и нажал первый спуск. Тихое гудение таинственного оружия усилилось, превратившись в злобный вой накапливающейся энергии. Зейлен тихо выдохнул «тук-тук», и нажал второй спуск.

Плазмаган взревел.

Глава III СЧИТАЙТЕ СЕМЬ

Святыня Бесконечного Величия Императора

У МЛАДШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА Таана Деррика сегодня был неудачный день.

Для этого было две причины. Первая и менее важная была скорее досадной и утомительной, чем настоящей проблемой — 88-й полк был частью механизированной пехоты, и, во имя Императора, Деррик ненавидел необходимость ходить пешком. А при штурме этого монастыря пришлось много ходить пешком, и, хотя физическая форма не была для лейтенанта проблемой, его все же раздражало, что для этой операции выбрали их полк. Подкрепление для этих идиотов янусийцев в их тщеславной атаке вглубь вражеской территории? Глупцы дорого заплатили за это. Сидеть в проклятом монастыре и держаться до подхода подкреплений? Тьфу! «Механизированная пехота»!

Капитан, как всегда, принимал приказы без малейшего недовольства и мужественно переносил все тяготы. Но Деррик? Деррик был ворчуном и чертовски этим гордился. Он считал, что это выделяет его среди его стоических товарищей. Ему просто не приходило в голову, что он этим только всех раздражал.

Вторая причина — и она была настоящей проблемой — этот тот факт, что в него стреляли. Отделение Деррика, добравшись до верха огромной колокольни, столкнулось с серьезным сопротивлением второй степени. На Катуре «сопротивление второй степени» означало, что у противника тоже были стволы.

Присев за деревянным возвышением, с которого священники когда-то руководили хором певчих, Деррик перезарядил свой лазган, профессиональным движением вставив новый аккумулятор. Лазерный разряд выжег черную полосу на кафедре проповедника на расстоянии руки от левого уха Деррика.

— Разве было бы не прекрасно получить хоть немного поддержки тяжелого оружия? — спросил он солдата, разделявшего с ним это жалкое укрытие. Другой кадианец утвердительно хрюкнул, стреляя из-за возвышения. Он был новичком в отделении, и считал бесконечную болтовню Деррика отвлекающей. И едва ли он был одинок в этом мнении.

Противник, одетые в лохмотья формы остатки СПО Катура, пробиравшиеся сквозь руины монастыря неорганизованными группами, вошли в зал для певчих одновременно с солдатами Деррика. Ряды таких же залов для певчих располагались наверху каждого из четырех огромных шпилей, поднимавшихся из монастыря. Эти башни были важны и как вероятное убежище для выживших янусийцев, и как единственные подходящие места, которые имперские силы могли использовать для снабжения по воздуху того полка, который застрял здесь дольше, чем предполагалось.

— Я отлично управляюсь с тяжелым болтером, ну, вы знаете, — обратился Деррик к своим невольным слушателям, и все солдаты отделения мрачно улыбнулись. Заявления лейтенанта подчеркивались вражескими выстрелами, трещавшими и свистевшими вокруг. — И я этим наслаждаюсь. Как приятно иметь возможность расстреливать этих чертовых еретиков, не отказываясь от любимого оружия и не боясь испортить архитектуру.

Один из его солдат, Томарин, ухмыльнулся в ответ на замечание Деррика.

— Жаль лишиться любимого оружия, сэр.

— Воистину так. А теперь пора испортить день этим задницам.

Лазган Деррика вздрагивал в руках с каждым выстрелом, и каждый выстрел убивал врага. Если учишься стрелять каждый день с шестилетнего возраста, то не будешь слишком часто мазать. Младший лейтенант стрелял из одного лазгана уже тридцать лет, и, хотя многие младшие офицеры, получив повышение, выбирали более продвинутое оружие из офицерского арсенала, Деррик предпочитал то, что знал лучше всего. И его сокровенным желанием было, чтобы у него никогда не кончались гранаты — но гранаты остались на складе на базе полка. Наряду с тяжелыми болтерами и другим более-менее серьезным оружием, было трудно оправдать использование гранат в монастыре, когда задачи Отвоевания Катура четко требовали, чтобы архитектура мира-святыни не была «повреждена неразумным вмешательством».

Лишившись своих любимых игрушек, Деррик хмурился, расстреливая не защищенных броней солдат СПО. Когда гвардеец рядом с ним упал с дырой в голове, Деррик был вынужден признать, что кое-кто из хаоситской мрази все-таки умеет стрелять. Он вышел из укрытия и выпустил еще три заряда, убив двух солдат СПО и поразив третьего в живот. Этот умер не сразу, катаясь по полу и пачкая кровью свою голубую форму.

«Засчитано как убийство одним выстрелом», подумал Деррик, ухмыляясь и снова перезаряжая лазган.

Деррик вставил в ухо маленький, похожий на жемчужную бусину, вокс-наушник. Шансов, что он сможет добраться до своего связиста Теллика, прижатого вражеским огнем где-то в зале вместе с остальными бойцами отделения, было не больше, чем у крысы в Великом Оке.

Лазерный огонь сверкал по залу смертоносными импульсами.

Дальность передачи микро-вокса была в лучшем случае ужасной, особенно когда сигналу мешали каменные стены, но Деррик все-таки прижал микрофон к горлу и понадеялся на свою удачу.

— «Альянс» вызывает «Венатор».

И ничего. Не слышно даже помех. Потрясающе. Просто очаровательно.

Удача Деррика истощилась, как и его терпение. Быстро поцеловав ожерелье с аквилой, которое он носил, лейтенант, пригнувшись, выбежал из-за алтаря, за которым прятался. Лазерные выстрелы мелькали мимо, достаточно близко, чтобы обжечь кожу, но то ли Император в эту секунду благословил его удачей, то ли метко стрелявшая хаоситская сволочь была занята, стреляя в кого-то другого. Как бы то ни было, Деррик прыгнул за слабое укрытие в виде ряда церковных скамей, снова поцеловал свое ожерелье и продолжил стрелять.

Зал для певчих на верху башни, с его куполообразным потолком и рядами скамей, сейчас был полон звуков, далеких от имперских литаний и гимнов. Треск лазганов звучал непрерывным хором, сопровождаемый нечастым грохотом тяжелых болтеров, крупным калибром выбивавших свою яростную музыку. Их снаряды били в белые мраморные стены и взрывались, отбивая обломки камня размером с голову. Обломки сыпались на кадианцев, прятавшихся за импровизированными укрытиями.

— Почему же они разрушают это место? — простонал один из гвардейцев, разделявших с лейтенантом жалкое разрушавшееся укрытие.

— Потому, — Деррик изобразил задумчивое выражение, — что так веселее.

Сказав это, он поднялся из укрытия с лазганом в руках. Последний выстрел из разрядившегося аккумулятора Деррик выпустил прямо в открытый рот кричавшего сержанта СПО, и нырнул обратно за скамьи. С тихой молитвой Императору, снова вставив в ухо микро-вокс, он твердил слова, от повторения которых его уже тошнило:

— «Альянс» вызывает «Венатор».

— ЭТО «ВЕНАТОР», — сказал Тэйд, — Прием.

Говоря это, он выстрелил из болт-пистолета в лицо юной жертвы чумы, несомненно, паломника или храмового служителя. С изуродованным лицом, ребенок упал. Чтобы убедиться, что зомби не поднимется снова, капитан наступил ему на горло, вздрогнув, когда под ногой сломался позвоночник.

— Говорите, «Альянс», — он оглядел украшенный колоннами зал, полный угроз третьей степени — чумных зомби, шатавшихся и издававших вой и жалкое хныканье. Новые враги подходили через огромные двойные двери в конце зала. — Быстрее, Деррик, быстрее.

— …сопротивление… крупные силы противника… Угрозы второй степени не меньше… семидесяти… подкрепления… вспомогательные коридоры в башнях… тяжелые болтеры на… мои гранаты… слышите меня? Капитан? Капитан! Остатки…

Отступив назад, Тэйд держал руку на микро-воксе, пытаясь его изолировать, чтобы можно было слышать Деррика сквозь грохот болт-пистолета. Тяжелые ботинки стандартного образца неуклюже скользили на залитом кровью мраморном полу.

Согласно картам, это был предпоследний подготовительный зал перед первым из главных залов с алтарями. Тысячи лет паломники приходили сюда, чтобы получить благословение священников перед тем, как им позволялось пройти босиком к великим алтарям, воздвигнутым в честь святого Катура. Сейчас этот зал выглядел как бойня, вонял как яма с чумными трупами, и был наполнен звуками, напоминавшими само вторжение на Кадию, будь оно проклято Императором: выстрелы и вопли.

— Принято, — сказал Тэйд, засунув болт-пистолет в кобуру и достав цепной меч. Он снес голову с плеч ближайшего чумного зомби и ногой отшвырнул обезглавленный труп в сторону его приближавшихся товарищей. — Подтверждаю. «Альянс» обнаружил на колокольнях остатки СПО. Деррик, тебе нужен «Круор»?

— … было бы здорово, капитан.

— Принято, — Тэйд выключил связь и взял цепной меч в обе руки. Мимо мелькали вспышки лазерных выстрелов, косивших ходячие трупы волнами, но врагов было слишком много. Они шли на кадианцев бесконечным потоком, вопя, воя и всхлипывая.

— Штыки и клинки, — приказал Тэйд. — За Кадию и Императора!

При упоминании Бога-Императора мертвецы взвыли в один голос. Кадианцы сомкнули ряды и молча ждали, когда враг подойдет на расстояние удара.

Сет, хрипло дыша, сжимал посох, стоя рядом с капитаном. Он первый нарушил молчание.

— Варп в них всех. Они отвернулись от Его Света.

Тэйд включил цепной меч на полную мощность.

— Тогда мы их просветим.

Колеблющийся поток с ревом столкнулся с немногочисленным отделением гвардейцев, и солдаты начали разрывать чумных мертвецов на куски. Штыки вонзались в глазницы, и лазерные пистолеты стреляли в упор. В центре зала Тэйд рубил налево и направо, его цепной меч поднимался и опускался в безыскусном ритме, разрывая плоть и разбрызгивая кровь во все стороны. Холодные капли покрывали его лицо, вместе с потом, щипавшим глаза. Тэйд всегда считал себя неплохим фехтовальщиком, но мастерство не играло роли в этой бойне. Там, где не было пространства для маневра, против врага, который не защищал себя, все искусство и умение не значило ничего. Такие моменты сводились к отчаянному вызову; к суровой стойкости.

Год назад этот зал был посвящен очищению. Сейчас, когда Тэйд двигался от трупа к трупу, скашивая их беспощадно повторяемыми движениями, он едва мог поверить, что это место когда-то было чем-то иным кроме бойни. Он нанес удар, срубив голову тучному чумному зомби, и выпустил три болта в несчастных жертв чумы, шедших, шатаясь, за ним.

— Ненавижу эту планету, — сказал он, наверное, уже в пятнадцатый раз за эту неделю. — Дженден, живее! Сзади!

Тяжелый вокс-аппарат за спиной Джендена делал его медленной целью в сравнении с остальными солдатами отделения. Повернувшись к чумным зомби, тянувшимся к нему, связист споткнулся о труп на полу и упал. Со звонким треском его голова ударилась о пол, в черепе ослепительно вспыхнула боль. Руки потянулись к нему, хватая и разрывая, но он этого не чувствовал.

Оглушенный и почти без сознания, Дженден не понял, что тупая боль в ноге возникла из-за того, что один из чумных мертвецов оторвал броню с голени и пожирал его правую ногу. Другие, казалось, были намерены забить его до смерти своими гнилыми кулаками, хотя Дженден был настолько оглушен, что и этого почти не чувствовал. Тень упала на его оцепенелое невидящее лицо. Мертвец злобно смотрел на него, тошнотворное лицо с высохшими глазами и черными деснами.

Зубчатый клинок цепного меча Тэйда разорвал грудь трупа. Точными ударами и несколькими крепкими пинками капитан избавил Джендена от ходячих мертвецов.

Еще пятеро приближались своей характерной неуклюжей походкой, направляясь к нему. Каждый был одет в грязные лохмотья некогда великолепных одеяний катурских священников.

— 88-й! — крикнул Тэйд и бросился на землю. Шторм прикрывающего лазерного огня пронесся над его головой. После этого пять издырявленных чумных зомби остались корчиться на полу, и уже никуда не шли. Тэйд затащил бредившего, истекавшего кровью связиста за колонну и усадил его там.

Шлем Джендена, пристегнутый на спине, ударился о камень. Кровь текла из укуса на ноге, на которую Тэйд торопливо накладывал жгут.

— Зажми, Дженден. Слышишь меня? Зажми это.

— Капитан… — Дженден закатил глаза. — Кровь… Кровь на вашей медали.

Тэйд инстинктивно потянулся рукой к «Защите Кадии» на шлеме. Его пальцы в перчатках только еще больше размазали темную запекшуюся кровь по серебряной поверхности медали.

— Капитан… — Дженден качнулся, как пьяный, указывая за плечо Тэйда. — Сзади…

Тэйд вскочил и повернулся, включив на полную мощность цепной меч. Зубья меча с мономолекулярной заточкой вонзились в плечо пожилой жертвы чумы в грязных одеяниях старшего монаха. Зубья с шумом вгрызались в труп. Святой человек, мертвый уже пять месяцев, завопил, когда Тэйд разрубил его надвое. Старая холодная кровь окатила обоих кадианцев ледяным душем.

Несмотря на пылающую боль в мышцах, несмотря на страх, обостривший его чувства, и адреналин, питающий его инстинкты, Тэйд был достаточно раздражен, чтобы выругаться, когда его снова обрызгало кровью.

Новые чумные мертвецы шли к нему, только чтобы быть сраженными точными ударами его цепного меча и прицельным огнем лазерного пистолета Джендена.

— Мне нужно связаться с базой, — с меча Тэйда капала кровь, когда капитан снова перевел его на холостой ход и повернулся к раненому солдату. Дженден был бледен, истекал потом и кровью из многочисленных ран, но кивнул Тэйду перезаряжая свой пистолет.

— Связь, сэр?

— Прямое сообщение полковнику Локвуду. Требую немедленной высадки ударной группы «Круор». Авторизация: Тэйд 30 62-А. «Круор» должен помочь лейтенанту Деррику в удержании объектов с третьего по шестой. Колокольни. «Альянс» теряет колокольни. Убедись, что полковник это понял.

Дженден оставил лазерный пистолет на коленях, пока вводил код и связывался с базой. Тэйд уже ушел, поспешив к центру зала, где его бойцы сражались в жестокой рукопашной схватке. На бегу он пытался связаться с Дерриком, чтобы сообщить о предстоящем прибытии группы «Круор».

«АЛЬЯНС» ПОТЕРЯЛ колокольни.

Деррик не увидел, как стена взорвалась, и половину его отделения выбросило взрывом в зияющую пробоину. Когда взрывная волна отбросила Деррика, он на секунду потерял сознание.

Но он быстро очнулся. Обостренные чувства и толстый череп помогли ему быстро прийти в сознание, и он услышал, как кричат его солдаты в долгом падении. Даже сквозь звон в ушах после взрыва он слышал их, падающих навстречу смерти.

— «Альянс», прием, — послышался в микро-воксе голос Тэйда. Деррик, истекающий кровью и оглушенный, выбрался из-под кучи тлеющих обломков церковных скамей. Дрожащей рукой он вставил наушник.

— «Альянс», — прошипел Деррик сквозь стиснутые зубы, — разбит.

— Повторите, — сказал Тэйд. Сигнал был плохим. Помехи от взрыва, который пронесся по залу и уничтожил целую стену? Возможно.

— Сегодня мне совсем не до шуток, — прошипел Деррик, вытаскивая осколок из бедра. Он выглянул из своего укрытия. Его солдаты — те, которые были еще живы — приходили в себя. Слишком опытные, чтобы подняться в полный рост под вражеским огнем, они ползали среди обломков мебели, находя укрытие там, где возможно. По ним уже велся огонь из лазганов с позиций катурских СПО.

— Это «Альянс», капитан, — Деррик потянулся кровоточащими пальцами, чтобы подобрать упавший лазган. Он носил это оружие с тех пор, как служил в Белых Щитах более двадцати лет назад. И ни за что он не оставит его здесь, неважно, насколько оно разбито. Его пальцы наткнулись на ремень лазгана, и он подтянул его к себе. На оружии появилось много новых обожженных пятен и царапин, но в остальном оно выглядело нормально. Деррик предполагал, что оно еще может стрелять.

— «Альянс» разбит, — повторил он.

— Принято. «Круор» в пути. Держитесь во имя Императора, — кратко ответил Тэйд прежде чем прервать связь.

«Легче сказать, чем сделать», подумал Деррик.

* * *

ГРУЗОВОЙ ЛЮК ЗАХЛОПНУЛСЯ. Включились реактивные двигатели малой тяги. Машина ожила, подняв свой груз в небо на ревущих двигателях.

«Валькирия» мчалась в воздухе над городом. Ее скошенные книзу крылья несли контейнеры с неуправляемыми ракетами «воздух-земля», которые пилотам запрещено было использовать, а сдвоенные автопушки на бортах молчали, даже когда «Валькирия» пролетала над множеством «угроз третьей степени», уже начинавших заполнять улицы, ранее очищенные гвардейцами. Пушки не стреляли не из-за того, что нужно было беречь боеприпасы, а, как и в случае с ракетами, чтобы не причинить вред священным архитектурным сооружениям планеты. На такой скорости у пилотов просто не было возможности прицелиться. Мертвецы рыдали, когда летательный аппарат проносился над их головами, направляясь к Святыне Бесконечного Величия Императора. «Валькирия», черная как ворон, ревущая как дракон, мчалась вперед.

На одном борту кабины, подобно оскаленной морде хищника, смотревшей на город, проносившийся внизу, было написано два слова на Имперском Готике. Имя самой боевой машины: «Его Святой Клинок».

На другом борту было одно слово на Высоком Готике. Имя того, что везла «Валькирия»: «Круор».

ПОКА 88-Й ПОЛК охотился на мертвецов внутри монастыря, технопровидец Осирон оставался снаружи, там же, где и тридцать «Химер».

Конечно, он был не один. Водители, вооруженные и готовые к бою, стояли рядом со своими машинами. Некоторые были заняты небольшим ремонтом двигателей или брони. Между ровными рядами «Химер» туда-сюда ходили лоботомированные техно-сервиторы, используя свои аугметические руки и конечности-инструменты, чтобы помочь в ремонте. У одного из сервиторов — бывшего дезертира, а сейчас наполовину машины, раба, лишенного разума — руки были заменены промышленными скребками. Он присел у командирской «Химеры», его жужжащие руки счищали запекшуюся кровь с гусениц машины. Другой сервитор с молотом вместо левой руки исправлял вмятину на лобовой броне другой «Химеры» в соответствии с требованиями СШК.

«Рука Мертвеца» патрулировала вокруг стоянки БМП, шаги «Стражей» выбивали ритм благословенным железом по камню. Их задача — оборонять периметр.

Облаченный в мантию кроваво-красного цвета, с капюшоном, скрывавшим черты его лица, технопровидец Осирон молча кивнул одному из патрулирующих «Стражей», когда тот проходил мимо. Вертэйн ответил на кивок технопровидца приветственным вокс-сигналом.

Никто в88-м полку не знал возраста Осирона. Ему могло быть тридцать лет, а могло быть двести тридцать. Лицо его всегда было скрыто темно-красным капюшоном, а нос, рот и подбородок закрывала хирургически прикрепленная дыхательная маска. Единственными человеческими чертами, кроме бледной кожи щек, были его кадианские фиолетовые глаза, сверкавшие из-под капюшона.

Его тело — то, что было видно под традиционным одеянием Марсианского Культа Машины — состояло из тусклой брони, жужжащих механизмов и шипящих поршней. Внешне он был человеком, по крайней мере, в основном: две руки, две ноги и так далее.

Но все видимое было заменено или аугметировано священными изменениями его культа. Его внутренние органы тикали и щелкали достаточно громко, чтобы это было слышно. Его суставы жужжали, когда механизмы, заменяющие кости, двигались в гармонии. Его голос был невыразительным шепотом, звучавшим из вокс-динамика в дыхательной маске. Последний аспект, более всего выдававший его странную нечеловечность — каждый его вздох превращался в ясно слышимый шум статических помех. Крссш, вдох. Крссш, выдох.

Осирон оперся на рукоять своего массивного двуручного топора. Оружие было слишком тяжелым, чтобы его мог поднять неаугметированный человек, и несло на своем лезвии черного металла символ Адептус Механикус — раздвоенный череп. Из массивного ранца на спине, гудевшего энергией, поднялась многосуставчатая механическая рука, ее когтистые пальцы разжались и сжались, словно потягиваясь. Когда когти с жужжанием сжались, на запястье руки на секунду включилась резательная горелка. Сверла и другие инструменты сложились внутрь руки. Она свернулась за плечом техножреца.

— Считайте Семь, — сказал внутренний вокс Осирона прямо в его левое ухо. Он говорил это уже час, и, в отличие от солдат, бравших монастырь, Осирон нарушил приказ, оставшись настроенным на запрещенную частоту. Это восхищало его.

— Любопытно, — сказал он шепотом вокс-динамика. Сервитор рядом с ним медленно обернулся, не уверенный, правильно ли он расслышал приказ. Осирон нажал кнопку на знаке, прикрепленном к поясу, и открыл свое бедро как металлический кошелек с сотней клавиш. Сервитор отключил свой цикл внимания и продолжал молча смотреть вперед, по-своему такой же мертвый, как несчастные жертвы чумы, все еще ходившие по этой планете.

— Осирон — Вертэйну.

— Уважаемый технопровидец?

— Проверьте ауспекс на предмет признаков глушения.

— Да, сэр.

Сэр. Этот титул всегда вызывал у Осирона улыбку. Он обладал некоторой властью в 88-м полку, благодаря своей компетенции, безжалостному логическому разуму и тесной дружбе с капитаном — а не по причине своего формального звания.

— Признаков глушения не наблюдаю, — сообщил Вертэйн. — Остальные бойцы моей группы это подтверждают. «Рука Мертвеца» сообщает об отсутствии аппаратных неполадок.

— Об этом я говорил, лейтенант. Когда еще наши сканнеры работали так чисто?

— Может быть, нам просто везет.

Осирон не был экспертом в распознавании человеческих эмоций по голосу, но сомнение в голосе Вертэйна было очевидно. Он сам не верил в свое предположение. Как и Осирон.

— Вряд ли. Ауспекс чист уже более часа. Я не обнаружил никаких помех из тех, что мы привыкли считать обычными на Катуре.

— Подтверждаю, уважаемый технопровидец. Я уже сообщил о чистоте показаний ауспекса верховному командованию. Вы можете связаться с капитаном?

— Секунду, пожалуйста. Следует подтвердить подозрения, прежде чем сообщать капитану. Осирон вызывает «Валькирию» «Его Святой Клинок».

Ответ пришел через несколько секунд. Но входящий вокс-сигнал был искажен. Просто шум.

— Технопровидец Билам Осирон вызывает «Валькирию» «Его Святой Клинок», — техножрец поправил настройку внутреннего вокса, покрутив диски на предплечье.

— Это «Его Святой Клинок». Расчетное время прибытия — две минуты, — ответил пилот. — Проблемы?

— Считайте Семь, — снова прошептал внутренний вокс Осирона. — Считайте Семь.

Технопровидец нахмурился.

— Пилот, сообщите, как работает ауспекс, когда подойдете на стандартное расстояние ближнего сканирования относительно нашей позиции.

Это был необычный запрос. Осирон терпеливо ждал, пока пилот проверит приборы.

— Обычные искажения на среднем расстоянии, сэр. Подойдем на расстояние ближнего сканирования через двадцать секунд.

Осирон сверял время по ходу своего машинного сердца. Прошли двадцать три секунды.

— Ауспекс… чист. Минимальные помехи.

Осирон отключил связь и переключил канал.

— Лейтенант?

— Да, уважаемый технопровидец?

— Разверните все имеющиеся силы для обороны.

— Что? Почему?

— Потому что вы здесь старший по званию, и мы попали в ловушку.

ДВОЙНЫЕ ДВЕРИ были сделаны из обитого сталью катурского дуба и стояли здесь уже три тысячи лет; столетиями их благословляли, укрепляли, украшали и чинили. Они были построены в том же стиле, что и большинство преувеличенно роскошных архитектурных сооружений Катура, но в их конструкции была и практичность. В случае пожара эти двери закрывались и позволяли тем, кто находился в подготовительных залах, выжить в течение девяти часов, защищенными от пламени.

Богато украшенные двери разбились под взрывом плазмы. С грохотом сорвались они с петель и рухнули на красный ковер, покрывавший пол. Одиннадцать человек встали в открывшемся проеме, подняв оружие наизготовку. Это были уже третьи двери, которые Зейлен открывал своим плазмаганом. Белый пар, достаточно горячий, чтобы ошпарить кожу, злым потоком с шипением поднимался от ствола плазмагана.

Перед ними открылся еще один подготовительный зал. Еще один зал, полный взбесившихся мертвецов. Ходячие трупы обратили свое внимание на живых пришельцев, на их гнилых лицах появилось выражение, в котором было что-то вроде радости и одновременно боли. Некоторые начали выть.

Меч Тэйда разрезал воздух, и отделение открыло огонь.

После бойни отделение перестроилось в центре зала. Кровь покрывала солдат так, что они были словно покрашены ею. Топот их ботинок эхом раздавался в зале, отражаясь от стен, с которых с холодным недовольством смотрели каменные ангелы. Рельефные картины в этом зале изображали сцены Великого Крестового Похода. Крылатые воины Астартес стояли величественно и гордо — завет легиона Гвардии Ворона, который привел этот мир к покорности много тысяч лет назад.

Еще одни двойные двери преградили солдатам путь в следующий зал. Тэйд покачал головой.

— Нас ведут. Как скот на бойню.

Кадианцы кивнули. Зейлен сказал:

— Комната за комнатой с жалким сопротивлением. Нас изматывают, постепенно берут измором.

Некоторые солдаты проверили, сколько осталось боеприпасов, и согласно заворчали.

— Сет? — Тэйд обратил взгляд своих фиолетовых глаз на псайкера. — Мы выходим из подготовительных залов. Это сердце монастыря. Что бы ты ни чувствовал, оно близко.

Псайкер дрожал. Из его правого глаза текла темная кровь, оставляя липкий след. Тэйд уже обдумывал, не пристрелить ли его прямо сейчас. Ненадежность Сета сегодня была уже слишком, даже для терпения капитана. Он знал, что комиссар, несомненно, уже расстрелял бы трясущегося человечка, как за неисполнение долга, так и из-за риска психического осквернения. Но Тэйду нужно было любое преимущество, которое он мог получить.

Все в этой операции шло не так, начиная с дураков из 6-го полка Януса, которые пытались сначала взять святыню. Можно ли было удержать монастырь? Может быть. Можно ли было удержать его без тяжелейших потерь? Никаких шансов. Разве могла неопытная часть вроде 6-го полка Януса — просто брошенного в космос с того мира, где их призвали — добиться успеха, сражаясь здесь? Никогда.

Тэйд надеялся разделенными группами занять ключевые пункты и укрепиться в них, ожидая подкреплений. Хороший план, но с каждой секундой он становился все более нереальным. Все здесь пахло обманом и неким хитрым планом врага.

— Сет. Я считаю до трех, — Тэйд прижал болт-пистолет к щеке псайкера. — Один…

— Такие старые… — прошептал Сет. — Такие старые. Такие больные. Как они могут жить?

— Сет, сосредоточься. Два…

— Такие старые…

Тэйд ударил его тяжелым болт-пистолетом, не настолько сильно, чтобы ранить, но и не слабо.

— Сет, сосредоточься! В твоих венах кадианская кровь. У тебя есть задача, которую ты должен выполнить. Мы рассчитываем на тебя. Что впереди?

Сет закрыл свои кровоточащие глаза. Дрожь прекратилась, и каждый присутствующий человек почувствовал незримый трепет псайкера, напрягающего свои силы. Зейлен отступил назад, словно незримые силы могли дестабилизировать его капризный, гудевший плазмаган.

— Я все еще слышу голос. Он в ловушке, едва достигает поверхности…

— Сет, сосредоточься, или я пристрелю тебя на месте. Игнорируй чертов голос, — сказал Тэйд. — Что ты видишь?

Псайкер улыбнулся. Кадианская улыбка, зловеще и безрадостно искривившая губы.

— Предателей.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ТЕХНОПРОВИДЦА Осирона получали по вокс-сети отделение за отделением. Никто не был удивлен. Едва ли кто-то особо надеялся, что эта миссия будет успешной, и многие в 88-м полку сомневались в разумности приказа оказать помощь 6-му полку Януса в такой тактически непригодной позиции. Неопытный полк продвинулся слишком далеко и слишком быстро, а кадианцы должны прорываться сюда и приложить все усилия, чтобы спасти этих новобранцев. В теории.

Конечно, только в теории это и можно было сделать, когда полк, который нужно было поддержать, оказался уже уничтожен.

Таан Деррик присел за рядом каменных скамей, сжимая в руках свой потрепанный лазган. Каменные куски скамей разлетались осколками или просто рассыпались под попаданиями снарядов тяжелого болтера. Деррик бросил взгляд на купол из цветного стекла на тридцатиметровой высоте над его укрытием. Протокол Отвоевания Катура непреклонно требовал избегать нанесения сопутствующего ущерба, но сейчас Протокол Отвоевания Катура мог идти к черту.

Ловкие пальцы выдернули из лазгана разряженный аккумулятор. Серповидный магазин упал в свободную руку, и Деррик сунул его в подсумок.

— Дух Машины, прости мои действия. Скоро ты снова будешь одним целым, — Литания Разрядки. Голос Таана был холодным и твердым. Кадианская кровь, лед в венах. Он не позволит убить себя здесь.

Он вставил новый аккумулятор и запустил перезарядку, произнеся Литанию Заряжания.

— Дух Машины, прими мой дар. Поглоти свет, и извергни смерть.

Простые слова. В других условиях даже глуповатые. Неуклюжая попытка солдата изречь что-то поэтическое. Но Деррик говорил эти слова с тех пор, как в первый раз зарядил лазган в четырехлетнем возрасте. Сейчас они заставили его усмехнуться. Удивительно, как некоторые вещи обретают такую важность.

В последний раз когда он поднимал голову над рядом скамей, он насчитал около семидесяти солдат из остатков СПО, рассыпавшихся по залу в разомкнутом строю, их численность подчеркивалась спешно сооружаемыми позициями для тяжелого оружия. Семьдесят солдат. Еще несколько минут назад их было более сотни.

Осталось семьдесят.

Таан посмотрел влево и вправо, подсчитывая своих оставшихся солдат, прятавшихся за временными укрытиями из быстро разрушавшихся каменных скамей.

Он насчитал двенадцать. Чудесно. Просто чудесно.

— Деррик вызывает «Его Святой Клинок». Во имя Императора, где вы?

— На подходе, «Альянс». «Круор» запрашивает пикт-снимки места высадки.

— Похоже, будто у меня было время собирать редкие и красивые пикты? Нас прижали огнем. Слышишь выстрелы? Это не мы стреляем, ты, сукин сын…

Таан был кадианцем, рожденным в казармах и воспитанным под фиолетовым небом. Поэтому, даже произнося свою тираду, он сфокусировал линзы пиктера, прикрепленного к шлему, и выглянул из-за укрытия — не дольше, чем на удар сердца — но этого было достаточно, чтобы сделать один снимок позиций остатков СПО в круглом зале. И все это время Деррик ругался. Он успел снова присесть, когда выстрел лазгана обжег камень в дюйме от его глаза.

— …воспитанные собаками, неблагодарные… — он замолчал, нажав кнопку «отправить» на пиктере. — Видите?

— Да, вечеринка в самом разгаре. Передаем «Круору».

— Не спешите, — скамья вздрогнула, когда большой кусок ее спинки разлетелся под попаданием из тяжелого болтера. — Смотрите столько, сколько нужно. Я уже начинаю привыкать.

Таан все-таки не удержался. Взглянув вверх, он сделал снимок цветного стеклянного купола. Это была единственная точка для высадки, если, конечно, «Валькирия» не собирается высаживать «Круор» через пробоину в стене. Но это вряд ли. Деррик снова нажал кнопку «отправить», пересылая пикт древнего купола.

— Видите второй пикт? Я не вижу, где здесь еще можно высадиться.

Предрассветный свет пробивался сквозь купол, над которым темнела птицеподобная тень. «Валькирия» зависла над куполом, ее реактивные двигатели ревели. Несколько солдат СПО закричали, когда разноцветное стекло, расплавившись, полилось на них обжигающими каплями.

— Давай! — крикнул Таан своим выжившим солдатам. Они использовали секундное отвлечение противника, выскочив из укрытия и открыв огонь из двенадцати лазганов. Двадцать два солдата из остатков СПО упали, пораженные первым или вторым залпами. Два выстрела прошли мимо. Таан засмеялся, нырнув обратно в укрытие.

— Я видел это, Калло! Ты уверен, что у твоей матери были фиолетовые глаза? — он знал, что Калло был ранен в плечо, и ему было трудно целиться, но все же… — Два промаха! Капитан узнает об этом!

Калло не пытался извиняться. Таан со злорадной усмешкой прокричал Литанию Прощения:

— Милостивый Бог-Император, прости своему слуге Калло грехи его. Помни, что он всего лишь человек!

Несколько солдат засмеялись в своих укрытиях.

Обстрел возобновился, но с меньшей силой. Некоторые из вражеских солдат были отвлечены прибытием «Валькирии», но главное различие было в том, что треть сил противника больше не стреляла.

— Ударная группа «Круор» подтверждает получение сведений о тактической ситуации. Высаживаемся.

— О? Как мило с их стороны наконец-то высадиться.

— Я это слышал, — раздался низкий голос, которые Таан сразу же узнал. — Мы скоро встретимся, шутник.

Таан ухмылялся, глядя, как высаживается ударная группа «Круор».

Десять человек в черной как ночь панцирной броне влетели в зал сквозь оплавленные остатки стеклянного купола. Они падали как ножи, стреляя на лету. «Валькирия» продолжала висеть над куполом, пока отделение спускалось по канатам вниз.

На максимальной мощности стандартный лазган, производимый на кадианском мире-арсенале Кантраэль, стрелял красным лучом перегретой энергии толщиной в палец. Лучи, вырывавшиеся из стволов в руках высаживающихся солдат, были болезненно-фиолетовые с ослепительно белой сердцевиной. Некоторых из остатков СПО, пораженных выстрелами, охватило пламя. Они падали на пол уже мертвые, их одежда горела.

— Штурмовики! — закричал кто-то из СПО, и остатки сил противника обратились в бегство. Один из солдат в черной броне двумя выстрелами снял двух противников по обеим сторонам от кричавшего, и отсоединил свой высадочный трос. За три шага он догнал бегущего еретика, и, повалив на пол, заколол обоюдоострым боевым ножом.

— Не спеши так, — сказал солдат, погружая клинок в шею предателя.

Уцелевшие люди Таана присоединились к «Круору», выскочив из-за скамей и стреляя по врагу. Несколько секунд зал был освещен безумным мельканием лазерных лучей: красных от лазганов, фиолетово-белых от хеллганов «Круора».

Меньше чем через минуту после высадки «Круора» в зале стало тихо, если не считать звона в ушах у кадианцев. Последний солдат из остатков СПО был застрелен, когда стоя на коленях, умолял о пощаде, говоря, что у него не было выбора.

— Как жаль, — его палач, безликий в темном респираторе и закрытом шлеме, отвернулся от трупа, оглядывая зал. Мастер-сержант Бен Джевриан посмотрел на Таана сквозь зеленый визор шлема. Подойдя к лейтенанту, он отстегнул замки своего шлема, открывшиеся с шипением воздуха, и снял его, открыв бритую голову и щетину вокруг тонкого рта. Джевриан не столько обладал атлетической кадианской фигурой, сколько являл собой груду мышц, похожих на плиты, на толстых костях, облаченную в черную панцирную броню. Его хеллпистолет, соединенный толстым кабелем с жужжащим ранцем, издал мурлыкающий звук, когда Джевриан отключил его и убрал в кобуру.

— Сэр, — он отсалютовал Таану и сделал знак аквилы, его низкий голос эхом раздавался в зале. — Отделение касркинов 8-0-8 докладывает об успешной высадке.

— Вы не спешили, — Таан отсалютовал в ответ.

— Это весело. Вы и верно шутник, — сказал Джевриан, не улыбаясь. Он вообще редко улыбался. Шутки, над которым большинство людей смеялось до колик, вызывали у Джевриана лишь призрак улыбки. — Где Йон?

— Погиб, — сказал Деррик. — Его выбросило в эту дыру в стене.

Касркин пожал плечами.

— Он был мне должен деньги.

— Сколько сочувствия с твоей стороны.

— Неважно. Приказы?

Таан быстро подсчитал своих оставшихся людей, думая об именах, которые он должен будет вписать в извещения о смерти, когда они выберутся из этой дыры.

— Тэйд отзывает нас назад. Мы бежим.

— Мы не бежим.

— Мы бежим. Приказ капитана. Когда вы будете носить то же серебро на шлеме, что и капитан, я начну учитывать ваше мнение, мастер-сержант.

— Мы никогда не бежим, — почти прорычал Джевриан. Говорить с сержантом-касркином было все равно, что говорить с медведем в панцирной броне. Но он был прав. Кадианские ударники никогда не бежали. И это было предметом гордости уже десять тысяч лет. Списки Памяти были полны имен сотен полков, которые были уничтожены, но не бежали перед Великим Врагом.

— Мы никогда не бежим, — снова сказал Джевриан. Его угрожающий вид обещал причинить боль. Он ощетинился оружием.

— Нет? Мы бежали два месяца назад, — мягко сказал Таан. — Мы бежали на Кадии.

Джевриан не ответил на это. Он повернулся к своей ударной группе и поднял руку, сжав ее в кулак — сигнал построиться.

— «Круор», оружие наготове. Сделаем как говорит герой.

* * *

— НЕМЕДЛЕННО ОТСТУПАТЬ к «Химерам».

Слова капитана Тэйда распространялись по отделениям с той же поспешностью и усердием, что и предупреждение Осирона пятнадцать минут назад. 88-й полк нарушал приказ и бежал. Это многим глубоко претило, но никто из офицеров не спорил с оценкой ситуации капитаном.

— Если мы останемся здесь, то погибнем. А если мы погибнем, то в любом случае не сможем выполнить нашу задачу. С 6-м полком Януса покончено. У нас был приказ оказать им помощь, или удерживать монастырь, если янусийцы погибнут. При нашей численности выполнить эту задачу невозможно, мы должны взглянуть в лицо реальности. Немедленно отступать к «Химерам»!

Каждое отделение повиновалось приказу, кроме одного. Собственное отделение Тэйда не отступало. Капитан не мог уйти, не убедившись в истинности заявления Сета. «Предатели» — это слово могло означать множество разных грешников. Он хотел знать наверняка.

— Открыть эти двери, — Тэйд указал на двойные двери выключенным цепным мечом, но когда Зейлен поднял плазмаган, Тэйд покачал головой.

— Нет, Зейлен. Я хочу, чтобы ты был готов стрелять, когда двери откроются. Сет, будь любезен.

Псайкер плотнее натянул серую кожаную куртку на свою тощую фигуру. Протянул к огромным дверям руку в перчатке из такой же серой кожи, сжал пальцы. Температура вокруг понизилась на несколько градусов. Дыхание кадианцев паром срывалось с губ.

Двери вздрогнули один раз. Другой. С арки над дверями посыпалась пыль, словно каменные ангелы отряхивали пыльную кожу. Когда двери вздрогнули в третий раз, один из ангелов — крылатая статуя самого святого Катура — рухнул и разбился на красном ковре.

— Дурной знак, — заметил Дженден. Хмурый взгляд Тэйда заставил его замолчать.

— Я схватил их, — выдохнул Сет сквозь сжатые зубы. Его воздействие на двери было заметно: голубое, как лед, сияние психического инея там, где псайкер держал портал силой своего разума.

Десять стволов поднялись, готовые открыть огонь.

— Открывай, — сказал Тэйд.

Сет открыл. Двойные двери сорвались с петель с ревом психической бури. Солдаты слышали, как ледяные кристаллы звенят об их броню, когда ударил порыв ветра.

Солдаты Тэйда рассыпались, некоторые спрятались за колоннами, некоторые присели на колени, двое легли на пол — но каждый был готов стрелять. Каждый ждал, что окажется за дверью.

Сто пятьдесят мертвецов. Две сотни. Чумные зомби стояли шатающейся толпой — масса трупов, которые не имели права вставать на ноги. Склонив головы, они стояли в тишине, глядя на возвышавшуюся ужасную фигуру. В первую секунду эта сцена заставила Тэйда подумать о богохульном ритуале, о церкви мертвых и проклятых. Когда двери сорвались с петель, мертвецы обернулись. Сотни гниющих лиц, лиц неверных, уставились на одиннадцать солдат. Огромная фигура с другой стороны толпы, в нескольких сотнях метров от кадианцев, подняла усыпанный струпьями болтер.

Люди Тэйда создали беспощадный вал огня даже до того, как двери окончательно упали, но сырой, булькающий голос огромной фигуры заглушал даже треск лазерных выстрелов. Единственный выстрел из болтера чудовища оборвал жизнь Этана, когда болтерный снаряд разорвался в груди солдата.

Кадианцы отступали, их оружие извергало смерть, истинную смерть для чумных зомби, которые, шатаясь, шли за ними. Вопреки всему, Тэйд усмехнулся — он, наконец, получил подтверждение. Стреляя из болт-пистолета обеими руками, он крикнул в вокс:

— Капитан Тэйд, Кадианский 88-й! Контакт, контакт, контакт! Обнаружена угроза первой степени!

Предатель Астартес шагал сквозь толпу зомби, разрывая мертвецов своим массивным корпусом, как корабль рассекает волны. Его болтер грохотал снова и снова, но его прицел сбивался лазерными выстрелами кадианцев, попадавшими в его богато украшенный шлем. Выстрелы отражались, не причиняя настоящего вреда, но они мешали работе старинных систем прицеливания на нашлемных дисплеях монстра.

— Считайте Семь… — пробулькал он. Зеленая слизь потекла из решетки динамика шлема. Казалось, оно смеется и задыхается от кислоты одновременно.

Кадианцы стали отступать быстрее, злобно сверкали вспышки выстрелов перегревшихся лазганов. Тэйд, выслушав подтверждение технопровидца, сказал:

— Это Гвардия Смерти, Осирон. XIV Легион здесь.

Глава IV ОТКРОВЕНИЯ

Штаб Отвоевания, за пределами Солтана

ПРОШЛО ПЯТЬ ЧАСОВ со времени отступления, а в голове Сета все еще стучало, словно его череп сжимался вокруг мозга. Палатка Сета находилась в нескольких десятках метров от ровных рядов палаток 88-го полка. Его мысли не покидали воспоминания о монастыре. Он слышал голос, кричавший в тишине — даже за несколько часов до того, как войти в саму святыню — отчетливое, хотя и отдаленное присутствие в храмовом районе. Неизвестное, невидимое, почти неслышимое.

Он снова закашлялся, достаточно сильно, чтобы ощутить медный вкус крови на языке. Попытки сосредоточиться были мучительными, он прислушивался к звукам лагеря вокруг, ловя эхо голоса, все еще звучавшее в его разуме. И каждый раз, когда он искал его своими мыслями, оно рассеивалось, превращаясь в ничто. Сет был не уверен, слышит ли он сейчас голос или только его эхо в воспоминаниях. Дотянуться до него силой мысли было так же невозможно, как поймать туман руками.

Кадианский полк численностью в тысячу человек, третьей частью которого командовал Тэйд, располагался лагерем вместе с остальными войсками Имперской Гвардии на колоссальном плато, выбранном для первоначальной высадки. Высадка вне столицы была единственной возможностью. Большая часть Катура была покрыта океаном, и те небольшие пространства суши, которые имелись, были заняты громадными каменными городами-соборами. Но здесь Имперская Гвардия нашла достаточно обширные равнины, чтобы высадить силы, предназначенные для завоевания северного полушария.

Десятки тысяч солдат Гвардии высадились здесь. Более половины из них все еще находились вокруг приземлившихся посадочных модулей, в которых располагались штабы сил Отвоевания. Сотни тысяч палаток и спешно возведенных зданий раскинулись вокруг посадочных модулей, как город беженцев.

И это был лишь авангард. Передовые силы, направленные утвердить имперское присутствие на планете. Главные же силы Отвоевания еще летели через варп.

Вид с воздуха был захватывающим. Сет наблюдал его с борта «Валькирии» лишь неделю назад. Янусийцы к тому времени уже ушли, их палатки из шкур животных были убраны, когда полк углубился в город. Посадочные модули Ведникийского 12-го стрелкового полка первыми приземлились на планету, и сейчас стояли в аккуратном строю, их огромные корпуса отбрасывали тень на серые палатки внизу. Пепел в воздухе затемнил чисто-белые палатки ведникийцев за несколько часов. Эмблема ведникийцев — черная змея, гордо украшавшая каждую палатку, сейчас была едва видна.

К востоку и западу от ведникийцев располагались 303-й полк Урайи и 25-й Киридийский Иррегулярный соответственно. Лагерь первых был лишь пустой оболочкой того, каким он был в первые дни после высадки. Когда 303-й Урайи был направлен освобождать район электростанции Солтана далеко к северу, здесь осталось лишь несколько пустых палаток. Второй же, в типичном стиле киридийских ополченцев, был именно тем, чем казался: спешно и беспорядочно возведенный лагерь, когда отделения высаживались с посадочных модулей и ставили палатки где придется. Сет слегка улыбнулся, увидев это. Он изучал разные имперские культуры — личное увлечение — и знал кое-что о киридийском менталитете. Их традицией было вывешивать над каждой палаткой знамя отделения, и каждое знамя должно быть обращено к шатру полкового командира.

За исключением этого правила лагерь был настолько беспорядочным, насколько возможно представить, товарищи пытались ставить свои палатки рядом, не заботясь о порядке.

40-й бронетанковый полк «Хадрис Рифт» не проявлял такого беспорядка. Ровные ряды палаток стояли шеренгами немного дальше от танковых гаражей. Посадочные модули спускали здания с орбиты почти полностью собранными, технопровидцам и сервиторам оставалось только укрепить их броневыми листами.

Лагерь 3-го полка Скарранских Рейнджеров соответствовал стандартам Гвардии. Строения и палатки упорядоченно располагались вокруг нескольких посадочных модулей, полковые командиры размещались в меньших по размеру штабных палатках отдельно от солдат. В отличие от киридийцев, скарранцы оставили в своем лагере достаточно пространства для посадки грузовых челноков, тогда как киридийцам приходилось выгружать свои припасы в километре от лагеря и везти ящики в лагерь на грузовиках и «Стражах»-погрузчиках.

Фиолетовые глаза Сета упивались картиной, наконец, его взгляд обратился к кадианскому лагерю. Палатки в черно-сером городском камуфляже выделялись на фоне сухой травы плато. Единственный посадочный модуль подчеркивал ровные ряды палаток — гигантский аппарат с огромным трюмом, способным вместить более сотни «Химер». Участки травы быстро замостили рокритом, создав посадочные площадки для эффективной выгрузки предметов снабжения. Каждый из трех дивизионов 88-го полка располагался на небольшом расстоянии от других, ряды солдатских палаток стояли поблизости от общих построек столовой и офицерских казарм — последние были выгружены с транспортов так же, как и танковые гаражи «Хадрис Рифта». Кадианцы использовали свой огромный посадочный модуль «Несгибаемый Вызов» в качестве полностью оборудованного гаража для своих машин.

Сет моргнул, возвращая свои мысли к настоящему. В отдалении зазвенел огромный бронзовый колокол в ангаре «Несгибаемого Вызова», давая сигнал к сбору для частей 88-го под командованием майора Крейса. Вытерев губы испачканным кровью носовым платком, псайкер посмотрел на карты таро, разложенные на небольшом деревянном столе. Проезжавшая мимо «Химера» встряхнула палатку, и стол затрясся. Способности Сета позволяли ему жить отдельно от солдат, но военный лагерь никогда не был тихим местом. Иногда требовались все медитативные способности псайкера, чтобы сосредоточиться. Блокировать шум от грохочущих танков, звона инструментов, топота ботинок, криков команд, выстрелов с учебных стрельб… Сам воздух имел вкус железа и машинного масла…

Его сосредоточенность опять ускользала. Сет снова направил внимание на карты таро, разложенные перед ним, посмотрев на каждую из них сначала просто глазами. Это были простые белые прочные карты, лишенные рисунков на передней стороне, украшений на оборотной. Восприимчивые нервы в глазах Сета пульсировали от возникшей мигрени — мучительной, как он знал, которая оставит его почти слепым на несколько часов. С улыбкой, напоминавшей оскал черепа, он прошептал благодарность Императору. Боль была знаком, требовавшим не отвлекаться от своего долга, и она помогла Сету сосредоточиться на внутреннем мире, а не на шуме лагеря. Своевременное благословение.

Он коснулся первой пустой карты кончиком пальца без перчатки.

Тело, потемневшее от времени, и очерненное смертью, сидит, заключенное внутри огромного трона из золота, стали и меди. Рот трупа открыт в безмолвном вопле, который эхом отражается в незримых пластах Вселенной. Перед кричащим мертвецом преклонил колени легион ангелов, плачущих фиолетовыми слезами.

Бог-Император, Перевернутый.

Сет покинул сейчас свое тело, глубоко погрузившись в чтение таро, но поддерживал слабую связь со своей физической оболочкой. Он чувствовал, как его мускулы напрягаются, как открываются его губы, которые он не мог ни чувствовать, ни контролировать. Что-то теплое щекотало его подбородок — у него текла слюна, и это было плохо — это угрожало нарушить его погружение и вернуть его обратно, в мир плоти, крови и костей. Секундное сосредоточение; силы разума напряглись, как акробат, освобождающийся от пут.

Температура внутри его черепа снова понизилась. Успокаивающе. Очень успокаивающе. Милость.

Не удивительно, что Бог-Император был благоприятной картой в Кадианском Таро. В колоде он предвещал путешествие через варп, открытие, надежду в холодных глубинах космоса. Но Перевернутый, когда его вынимали из колоды вверх ногами, он предсказывал пагубное прикосновение варпа, заражающее слуг Империума. Безнадежную войну. Смерть из дальних пределов космоса.

Сет достаточно вернулся в сознание, чтобы прикоснуться ко второй карте, тяжко мучимый усиливающейся головной болью. Он чувствовал вкус крови. Кровотечение из носа? Уже?

Глаз. Око. Рана в реальности, открытый шрам в космосе, фиолетовое, как кровоподтек, и кроваво-красное око Хаоса злобно смотрело на Галактику. Звезды умирали вокруг Ока: некоторые гасли, погружаясь в холодную тьму, другие взрывались в бело-раскаленном страдании. Око смотрело неотрывно, как всегда, злобный взгляд, не выражавший никаких чувств, кроме давней далекой ненависти. Но туманность ярко вспыхивала, ее щупальца расползались по космосу. Око открылось.

Великое Око.

Сет оторвал дрожащие пальцы от карты, избавив себя от видения. Мучительный спазм горла и поток горькой слюны во рту угрожали насильственным опорожнением желудка.

Великое Око… Сердце Великого Врага и оплот его силы. Вытащить эту карту означало предсказать войну против Хаоса, или расширение текущего конфликта. Определенно она предсказывала, что конфликт будет знаком тем, кто рожден на Кадии, ибо каждый день своей жизни они жили рядом с Великим Оком.

Болезненность Сета усилилась после того, как была вытащена эта карта. Сразу после Бога-Императора Перевернутого? Вторая и четвертая карты вынимались как указатели, вносившие ясность в то, что им предшествовало. Темные, темные предзнаменования.

Что-то усилит эту войну. Что-то черное и ненавистное из варпа.

Сет коснулся третьей карты, не замечая, как кровавая слюна окрашивает его зубы.

Галактика горит. Силуэт в древней броне, увитый миллиардами кричащих душ, окружающих его как туман. В правой боевой перчатке его чернеет и распадается Святая Терра. Кровь полубога течет с когтей. В тусклой дали видения, почти как запоздалая мысль, гаснет далекий ревущий свет, сменяясь тьмой и тишиной. Фигура улыбается, в первый раз за десять тысяч лет.

Разоритель, Перевернутый.

Видение причинило ему боль, но Сет погасил страдание усилием холодной логики. Карта перевернута. Психический резонанс — «рисунок» карты — не самый существенный фактор здесь. Он перевел дыхание, убрав пальцы с пустой карты.

Карта Разорителя, вытащенная из колоды, означала проклятие для жизни, вернейшее предвестие грядущих потерь и неизбежного кровопролития для Империума Человека. Но перевернутая? Псайкер глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердце, болезненно колотившееся о ребра. Он никогда не видел, чтобы эту карту раньше вынимали перевернутой. На самом деле, до этого он вытаскивал из колоды Разорителя только один раз в жизни, за несколько недель до вторжения на Кадию, три года назад.

Перевернутая… Соперник Разорителя? Кто-то, кому предназначено противостоять замыслам Великого Врага? Пальцы Сета замерли над картой. Ясность пророчества была затемнена, нарушена его собственным незнанием карты, которую он вытащил. Так соблазнительно было прикоснуться к ней снова, и возобновить мучительное видение. Просто несколько секунд боли. Он сможет выдержать это…

Нет.

Он не сможет.

Значительная часть обучения тому, как управлять его опасным, ненадежным даром была акцентирована на пределах выносливости смертного разума и физической оболочки. Читать Таро Императора означало открыть себя варпу, и осторожность была не тем, что можно отбросить по прихоти. Чтение уже было крайне убедительным, что придавало доверия его важности и точности. Зрение Сета было затуманено из-за пульсирующей мигрени, он ощущал запах рвоты, густой и резкий, и что-то теплое на коленях. Он даже не почувствовал, как его стошнило. Одна карта оставалась нетронутой. Указатель. Карта, которая могла бы объяснить значение Разорителя Перевернутого.

Его рука замерла над ней на секунду, минуту, час — в своих мыслях Сет не имел представления о внешнем времени, настолько он был сосредоточен на внутреннем. Он чувствовал, как время его жизни уходит вместе с природным циклом его тела, и чувствовал неестественное ускорение, умирание клеток от напряжения его психических сил день за днем.

Он понимал, что улыбается сейчас, но не чувствовал этого. Отдать жизнь на службе Императору — все, чего он желал. Он был кадианским ударником до конца, и не важно, что ему нельзя было маршировать и тренироваться вместе с ними. У его матери были фиолетовые глаза. Она погибла за Империум. И он тоже хотел умереть за Империум. От этой мысли в его крови запылала гордость. Жизнь, проведенная в уничтожении врагов Императора — это жизнь, прожитая в полной мере. Эти слова были высечены в камне над дверями каждого дома в Каср Пойтэйн, родном городе Сета.

Сейчас. Сейчас пора. Что если одна душа станет той точкой опоры, на которой держится все Отвоевание? Кто может стать гибелью для планов Разорителя?

Пальцы Сета опустились на карту, дрожа, но целеустремленно.

И он увидел лицо, которое видел тысячу раз до того.

КАПИТАН ТЭЙД СДЕЛАЛ знак аквилы поверх панцирного нагрудника, все еще залитого кровью чумных зомби. Он должен был вернуться в штаб командования через пятнадцать минут, и, пока Сет удалился в свою палатку, капитан пронаблюдал, чтобы его солдаты были расквартированы, и взял своих ближайших помощников в штаб лорда-генерала.

Он получил сообщение от инженерного сервитора, что Рекс, наконец, готов, но, как бы Тэйду ни хотелось его увидеть, Рекс должен был подождать. Прежде всего Тэйд должен был разобраться с лордом-генералом. Лишь неделю назад он сказал Деррику, что предпочел бы снова потерять руку, чем еще раз докладываться лорду-генералу Маггригу. Деррик не смеялся. Он знал, что это не шутка. Маггриг источал ничтожество. Он просто лучился самодовольной снисходительностью. Она текла из его пор, как пот у толстяка.

Лорду-генералу Маггригу было за семьдесят, на его вытянутом лице было больше возрастных морщин, чем военных шрамов. Хотя его звание и жалованье позволяли ему принимать восстанавливающие молодость лекарства-ювенаты вместе с сопутствующей хирургией, Финеас Маггриг решил не позволять себе такого удовольствия. Он считал, что человек проживает свой естественный срок жизни в службе Императору, а те, кто «крадут дни», зря тратят время, тогда как они уже могли бы быть рядом с Троном Императора в жизни вечной. Непоколебимая вера делала его наиболее предпочтительным кандидатом на командование этим ТВД, и 40-й бронетанковый полк «Хадрис Рифт» пользовался славой своего командира, получившего титул Куратора Отвоевания.

Тэйд изучил историю лорда-генерала перед высадкой на планету. Он мог бы и не беспокоиться. Глядя на Куратора Маггрига во плоти, он понял, почему изучение послужного списка его нового командира было напрасной тратой времени. Лорд-генерал прибыл спустя неделю после высадки последних частей «Хадрис Рифта», получив повышение за ликвидацию какой-то мелкой ереси где-то рядом со своим родным миром, и неся три ряда медалей на груди. Тэйд пытался сдержать улыбку, узнавая их одну за другой. Долгая служба, долгая служба, долгая служба. Крест Корвина за тактический гений. Еще одна медаль за долгую службу, потом две за тактическое мастерство на разных фронтах, и Череп Братства Механикум за славную оборону мира-кузницы без потерь иерархов Адептус Механикус. Мило. Очень мило.

Но подозрительно.

Тэйд был достаточно умным, чтобы не судить нового лорда-генерала слишком сурово — он заслужил эти медали, в конце концов, — но капитан был достаточно кадианцем, чтобы его раздражала мысль о подчинении приказам такого человека. Лорд-генерал всю свою карьеру сделал в безопасности, командуя гвардейцами из тыла.

Это был не кадианский путь. Великое Око вечно взирало на их мир, и доктрина кадианцев покровительствовала смелым: тем мужчинам и женщинам, которые стояли в первых рядах, видели врага своими глазами и направляли подчиненных в бой своим голосом.

Грудь Тэйда была едва украшена орденскими планками, но «Защита Кадии» сияла серебром на его шлеме. Это имело значение. Когда он был награжден ею несколько недель назад за свое участие в отражении Черного Крестового Похода, капитан хотел спрятать ее. Но технопровидец Осирон посоветовал прикрепить медаль на боевой шлем.

— Другие не видят в ней того, что видите вы, Парменион, — Осирон был одним из немногих в 88-м полку, называвших Тэйда по имени. — Для вас это нечто мучительное, вы боитесь, что не будете достойны этой награды. Для других это символ того, что даже в поражении, их первом поражении все еще живет героизм. Это дает не просто надежду, но надежду на месть.

Месть. Это идеал, которому был верен каждый солдат Кадианских Ударных войск во время Тринадцатого Черного Крестового Похода. Тэйд кивнул.

— Думаю, ее должны были хоть кому-то вручить, — сказал он, крутя в недавно имплантированной бионической руке серебряную медаль с черепом и вратами. Имплант был таким новым, что на него еще не была пересажена синтетическая кожа.

— Вы заслужили ее, — выдохнул Осирон своим шипящим голосом. — Мы все видели, что вы заслужили ее.

Тэйд ничего не сказал на это. Но его взгляд говорил обо всем.

Он опустил руки после кивка Куратора, отогнав воспоминания и обратив все внимание к настоящему. Палатка лорда-генерала Маггрига была поставлена в тени огромного посадочного модуля «Хадрис Рифта» — «Единства». Сама палатка представляла собой куб из ткани с подкладкой из кожи, не позволявшей ветру проникать внутрь, а звукам голосов — наружу. Дорогие кресла из бледного дуба стояли у круглого стола из того же дерева. На столе были разложены карты и несколько инфопланшетов и пикт-снимков, очевидно, оставшихся с последнего совещания. Лорд-генерал был один. Это удивило и насторожило Тэйда. Он не мог понять, зачем лорду-генералу нужна такая секретность, чтобы выслушать доклад.

— Вольно, капитан-защитник, — сказал лорд-генерал своим обычным невыразительным голосом. Маггриг был единственным человеком, который произносил одно из высочайших почетных званий Кадии так, словно глотал что-то отвратительное. «Капитан-защитник» в его устах звучало почти как «ублюдок».

— Можно просто «капитан», — сказал Тэйд уже не в первый раз. Хоть он и не привык к этому почетному званию, он предпочитал не слышать, как его оскверняют. — Разрешите доложить, сэр?

— Докладывайте, солдат. Но сначала скажите, кто эти люди и зачем они здесь?

Капитан указал влево, затем вправо.

— Уважаемый технопровидец Билам Осирон. Лейтенант-разведчик Адар Вертэйн. Они пришли со мной, чтобы подтвердить мой доклад и доложить самим. Я предположил, что лорд-генерал пожелает из первых рук узнать о том, что случилось в ночь, когда силы Отвоевания обнаружили угрозы первой степени.

— Конечно. Продолжайте, — Маггриг великодушно махнул тонкой, испещренной прожилками рукой, на которой было три больших кольца. Тэйд поймал себя на мысли о том, держали ли эти руки лазган хоть раз за последние сорок лет. И какой солдат стал бы носить такие кольца? Тэйд и Осирон обменялись секундными взглядами, думая об одном и том же. Камни на пальцах Куратора стоили столько, что этих денег хватило бы на покупку месячной нормы горючего для всего 88-го полка.

Драгоценности были еще одним хвастовством, которое не любили кадианцы. Когда каждый кусок металла в твоем родном мире уходил на заводы-кузницы, чтобы из него сделали оружие, и почти все личное богатство было связано с военным имуществом, так хвастливо демонстрировать богатство казалось расточительным и декадентским. Часто говорили, что кадианцы — народ, который не видит красоты.

Тэйд не знал, так это или нет. Он находил красоту во многом: чужие ландшафты, узоры погоды внебесах иных миров, стройные женщины с темными волосами… Но самосознание было его сильной стороной. Он не мог понять, что может быть привлекательного в том, чтобы демонстрировать свое богатство таким бессмысленным образом.

— Я жду, капитан.

Святой Трон, что за напыщенный идиот! Вздохнув, Тэйд ответил.

— Мой эскадрон «Стражей» перехватил подозрительные вокс-переговоры во время разведки пути к монастырю, удерживаемому 6-м полком Януса…

— ВЫ ПОТЕРЯЛИ наш плацдарм в городе.

Когда Тэйд закончил свой доклад, оценка лорда-генерала была резкой и — по крайней мере, технически — верной.

— У меня был приказ на рассвете пробиться на помощь 6-му полку Януса и удерживать монастырь, если возможно. Янусийцы были уничтожены до того, как мы прибыли, хотя мои люди пробились к монастырю в середине ночи, — Тэйд прищурил глаза, чувствуя, как его мышцы напряглись. Он не упомянул о дурацком тщеславии, из-за которого 6-й полк Януса так далеко оторвался от главных сил.

Сжатые губы лорда-генерала изогнулись.

— Ваш приказ, капитан-защитник, был удерживать самый многообещающий пункт наступления на Солтан. Вы потеряли нашу передовую базу.

— Ее потерял 6-й полк Януса, когда был уничтожен.

— После этого там были вы.

Осирон слегка покачал головой, отчего темно-красный шелк его капюшона мягко зашелестел. Это не было несогласие с лордом-генералом; это было предупреждение Тэйду не терять выдержку.

— Со всем уважением, Куратор, — Тэйд выдержал пристальный взгляд старика. — Я кадианский ударник. Мы не забываем приказов. Мои солдаты должны были удерживать монастырь, если такая оборона была возможна.

— Она была возможна. Вы сами это сказали.

Тэйд ненавидел такую мелочную словесную пикировку. Не в его характере было так спорить со старшим офицером, но с другой стороны, он не привык служить под начальством столь жалкого подобия лорда-генерала.

Нет, это было не совсем так. Маггриг не был жалким. Это было то, против чего предостерегал Осирон. Нельзя не уважать лорда-генерала лишь за то, что у него другой подход к командованию. В высокомерии кроется самообман. А сейчас сосредоточиться…

И все же он не мог позволить, чтобы на его людей вешали ярлык трусов только потому, что лорду-генералу, слишком растянувшему свои силы, нужен кто-то, на кого можно возложить вину за неуспех.

— Отнюдь нет, лорд-генерал. Я вполне четко сказал, что единственный способ, которым находившиеся в моем распоряжении силы могли обороняться в Святыне Бесконечного Величия Императора, — запереться в подвалах и ждать подкреплений.

— Это и была бы оборона, Тэйд.

— Едва ли, сэр, — капитан рассмеялся. Лорд-генерал бросил на него свирепый взгляд.

— Объяснитесь.

— Это была бы кучка выживших, томящихся во тьме и взывающих о спасении.

— Я запросил помощь с Кадии, полагая, что эти войска отличаются доблестью. Вы разочаровали меня, капитан-защитник.

Трое кадианцев замолчали. Вертэйн глотнул, стиснув зубы, чтобы не сказать чего-нибудь, за что его расстреляют. Даже механическое дыхание Осирона затихло. Тэйд оперся кулаками на стол, посмотрев в лицо старому генералу.

— Я всегда следую приказам, насколько это возможно. Если лорд-генерал Отвоевания счел необходимым направить часть моего полка в бой, против которого возражали тактики штаба кампании, быть по сему. Если лорд-генерал приказывает роте механизированной пехоты запереться внутри осажденного монастыря, я сделаю все возможное, чтобы этот приказ был выполнен. Но я сражаюсь с Великим Врагом со времени моего призыва в Кадианский Молодежный легион в возрасте четырнадцати лет. Каждый человек в кадианской форме обучен стрелять из лазгана раньше, чем читать и писать. Если 88-й отступил, значит, по мнению каждого офицера-ветерана из наших рядов, мы должны были отступить.

— Я вижу, — сказал лорд-генерал. Это была почти насмешка.

— Я подтвердил, что янусийцы погибли — в точности, как я и говорил, когда их атака только планировалась. Мои «Стражи» разведали более половины восточного района, обновив данные географического анализа, сделанного после чумы. Я подтвердил присутствие XIV Легиона предателей.

При этом Тэйд указал рукой в окровавленной перчатке на пикт-планшет, который он положил на стол. На его экране все еще мелькали снимки космодесантника Гвардии Смерти, встреченного отделением Тэйда. На последних трех снимках было видно, что огромное существо мертво, его броня почернела от лазерного огня и была расколота болтерными снарядами. Из ран ползли личинки и вытекала черная органическая грязь.

— И мои солдаты убили несколько сотен врагов из остатков СПО, когда мы отступали от монастыря, — закончил Тэйд.

— Они пришли за машинами, — механически зашипел голос Осирона. — Они атаковали вместе с ордой чумных зомби, когда мы готовились отступать.

— Мы убили еще троих из Гвардии Смерти, когда отбивали эту атаку и готовились отступать, — добавил Вертэйн. — Их уничтожение подтверждено камерами «Руки Мертвеца».

— Э… чем? — спросил Маггриг.

— Эскадрон «Стражей» К-88 «Альфа», — сказал Тэйд. Вертэйн, извиняясь, отсалютовал генералу. Он не собирался переходить на полковой сленг.

Куратор Маггриг откинулся в своем деревянном кресле с изогнутой спинкой, оглядывая командирскую палатку с развернутыми картами, висевшими на стенах, и коллекцией оружия в стойках. Его взгляд упал на цепной меч Тэйда. Капитан счистил с меча большую часть грязи и крови, как только вернулся на базу, но был намерен почистить его более тщательно. Иначе дух оружия будет оскорблен таким неуважением.

— Прекрасный меч, капитан-защитник.

Тэйд слегка наклонил голову с взглядом, который мог бы говорить как «спасибо», так и «о чем ты к черту говоришь?». В конечном счете, его голос выразил первое.

— Благодарю вас, лорд-генерал.

— Где вы его приобрели? Вы, наверное, заметили, что я немного коллекционер.

Тэйд заметил. Несмотря на все свои недостатки, лорд-генерал собрал великолепную коллекцию клинков и пистолетов. Капитан сомневался, что Маггриг когда-то использовал их лично, но что удивило его, это тот факт, что каждый из предметов представленной коллекции был превосходным и явно полностью исправным оружием. Ни один клинок здесь не был чисто декоративным. Ни один пистолет не был безделушкой для украшения. Все они были орудиями войны, от обычного в секторе болт-пистолета кантраэльского образца, такого же, как у Тэйда, до обоюдоострого силового меча, достойного аристократа из улья на Трациан Прайм.

Этот аспект был единственным, что нравилось Тэйду в личности его командира. Конечно, кадианцы уже несколько недель шутили, что единственный способ, которым Маггриг мог получить настоящее оружие — украсть его с трупов своих подчиненных. Но Тэйд сомневался, что эта шутка вызовет улыбку на морщинистом лице генерала.

— Я заметил, сэр. У вас впечатляющая коллекция.

— Так откуда ваш клинок, капитан-защитник?

— Это дар, лорд-генерал.

— Конечно, но от кого? Оставьте скромность, она не идет солдату с таким серебром на шлеме.

Это была попытка лорда-генерала улучшить отношения с одним из подчиненных? Или просто уловка? Уход от темы, зная, что Тэйд прав? Неуклюжая попытка, если так, но на секунду она застала капитана врасплох. Голос Куратора по-прежнему выражал что-то между выговором и издевкой, но капитан уже привык к этому.

— Это дар от Лорда-Кастеляна Крида.

— Ах, — Маггриг улыбнулся сладостно-самодовольной улыбкой. Ответ Тэйда явно прояснил что-то для него, хотя капитан не мог понять что именно. — В признание ваших героических усилий в дни, предшествовавшие захвату вашего мира Великим Врагом.

Кадианцы снова напряженно замерли. Вертэйн вздохнул, готовясь заговорить, но Тэйд вовремя прервал его, махнув рукой.

— Вы свободны, лейтенант, — сказал капитан.

Чуть не трясясь от злости, пилот «Стража» сделал знак аквилы и вышел из палатки.

— Наша родина не захвачена, лорд-генерал, — голос Тэйда был сдержанным и четким. — Мы продолжаем сражаться, даже сейчас.

Маггригу так нравилось уязвлять гордость хваленых кадианцев. Высокомерные ублюдки, каждый из них.

— Я читал доклады, капитан-защитник. Лишь через несколько месяцев после начала нового Черного Крестового Похода более половины планеты захвачено силами Разорителя. Поистине жаль. Слишком важный мир, чтобы потерять его вот так.

Тэйд долго не отвечал. Он сделал несколько глубоких вдохов и многозначительно убрал руки от пояса с оружием, взял со стола свой инфопланшет и передал его Осирону.

«Кадианская кровь», мысленно повторял он, «лед в твоих венах».

— Я могу быть свободен, сэр? — спросил он после того, как прошла почти минута.

— Нет.

Тэйд стоял невозмутимо.

— Как пожелаете. Вы еще что-то хотите знать?

— Нет. Но осталось два вопроса.

— Я слушаю, — сказал Тэйд. — Сэр.

— Во-первых, вы должны знать, что ваши сомнительные действия сегодня ночью заслужили мое неудовольствие.

— Я знаю, что лорд-генерал предпочел бы, чтобы события развивались иным образом.

— Именно так. Учтите это… Скажите, 88-й полк использует санкционированного псайкера, не так ли?

— Не вижу, как это относится к ситуации.

— Отвечайте, капитан-защитник.

— Сет Роскрейн, идентификационный номер К-88 Х-01. Награжден Кровавой Звездой на Яго III за ранение, полученное при самозащите.

— Да. Сет, он самый. И я так понимаю, что в 88-м полку на данный момент нет комиссара для надзора за санкционированным псайкером?

Тэйд улыбнулся своей кривой усмешкой. Он видел, к чему идет дело.

— Я могу процитировать кадианский закон, который позволяет любому офицеру в звании выше лейтенанта, пройти дополнительное обучение, позволяющее осуществлять надзор и, если необходимо, казнить санкционированного псайкера. Я прошел это обучение, как и каждый лейтенант под моим командованием.

— Тем не менее, это мое Отвоевание, и я не буду рисковать, полагаясь на какую-то кадианскую лазейку в законах. К вам немедленно будет назначен комиссар.

Тэйд смотрел на старика, прищурив фиолетовые глаза. Что за игру он затеял?

— 88-й полк обходился без комиссара более семнадцати лет.

— Я считаю, что сейчас это необходимо, — лорд-генерал выложил на стол стопку бумаг. — Однажды вы ввязываетесь в бой, когда благоразумнее было бы отступить. А потом вы бежите, хотя вам приказано держать оборону. Тэйд, Тэйд… Вы ненадежны. Об этом сообщают все эти доклады. Что ты пытаешься доказать, парень? Пытаешься доказать, что достоин этой медали? Нет, это правильный выбор. Это добавит вам твердости.

В этот момент Тэйд с радостью снес бы старому ублюдку голову с плеч. Но вместо этого он заставил себя кивнуть. Это простое движение оказалось одним из самых трудных, что ему когда-либо приходилось делать.

— Ха! Я вижу, чего вам стоило кивнуть. Я вижу это по вашим глазам. «Кадианская кровь, нет крови более ценной». Я знаю, о чем вы думаете, Тэйд. Я знаю, о чем думаете вы все, ударники. Вот что я вам скажу, капитан-защитник. В моих войсках все равны. Так что вы примете комиссара и будете радоваться. Понятно?

Тэйд снова сделал знак аквилы.

— А второй вопрос, сэр?

Приказ о назначении комиссара в его полк более чем просто удивил Тэйда: это было последнее, чего он ожидал. Поэтому следующее, что сказал лорд-генерал Маггриг, потрясло его до глубины души.

— Вопреки моему мнению ваше подразделение было затребовано для выполнения особых заданий.

Тэйд поднял бровь.

— О?

— Да, капитан-защитник. С этого момента 88-й полк находится в распоряжении Его Императорского Величества Святой Инквизиции.

Глава V ОРДО СЕПУЛЬТУРУМ

На борту инквизиторского корабля «Ночная Звезда»

ИНКВИЗИТОРУ БАСТИАНУ КАЮ было сто девятнадцать лет. В его голове хранились тысячи нерассказанных тайн. Иногда он размышлял над своей ролью: жизнь, посвященная поиску истины во тьме, изучению существ и ересей, которых никогда не видело огромное большинство населения великого и славного Империума. Три четверти своей жизни он видел и слышал такие вещи, которые просто не существовали для большей части человечества.

Хотя Каю было более ста лет, он выглядел на тридцать. Процессы омоложения были привилегией наиболее богатых и наиболее ценных слуг Империума, и инквизитор считал, что он относится к обеим этим категориям. Он носил более чем достаточно шрамов, но этого и следовало ожидать, учитывая его годы службы следователем в обучении у инквизитора Шивы Кресскиен. Старая карга, да упокоятся ее кости в свете Императора, всегда требовала самой неистовой веры и усердия от своих учеников. Список ее достижений был воистину длинным — один из самых длинных списков побед в Ордо Ксенос сектора Скарус — но столь же длинным был и свиток, перечислявший следователей и агентов, погибших на ее службе. Те немногие мужчины и женщины, которые пережили это суровое ученичество, по праву считались лучшими инквизиторами сектора.

Кай и сам несколько раз едва не погиб на ее службе. Его губы у правого края были навсегда рассечены шрамом, полученным, когда еретик с ножом подобрался слишком близко. Левая нога Кая от колена была бионической, с голенью из тусклого металла, а ступня была похожа на четырехпалую когтистую ногу «Стража».

Самым заметным имплантом был его глаз. Левый глаз Кая был уродливой аугметикой — кроваво-красная линза в стальном кольце, хирургически вживленная в его лицо в восстановленной глазнице из хрома. Имплант стоил дорого (ибо старуха всегда ценила достойных учеников соответственно их службе), но, как и многие другие бионические устройства, искусственный глаз был предельно утилитарным. Линза могла обнаружить самое незаметное движение в поле зрения, даже дыхание человека, и мгновенно передавала информацию на смонтированную на плече Кая пси-пушку, создавая таким образом быструю и безупречную систему наведения. Еще одним бионическим улучшением был аура-поисковый сканнер, в виде еще одного глаза с красной линзой, выступающей из бронзово-стального импланта, прикрепленного к виску инквизитора. С этими двумя искусственными глазами, соединенными с естественным зрением, Кай мог буквально видеть излучения психической энергии, обнаруживаемые второй линзой, как яркое свечение вокруг псайкера.

Инквизитора Кая ни в малейшей степени не волновало то, что левая сторона его лица от виска до челюсти состояла из дорогого хрома и стали. Он уже десятилетия не уделял по-настоящему внимания своей внешности. Он видел слишком много других изуродованных на службе у его бывшей госпожи, чтобы обманывать себя, будто его инквизиторские обязанности позволят ему хоть в какой-то степени остаться привлекательным. Кай был реалистом во всех отношениях.

Также он был одним из немногих, знавших заранее, что мир-святыня Катур падет. Это уязвляло его даже сейчас, много недель спустя, и не потому, что его предупреждениям не уделили внимания — напротив, им вполне уделили внимание, и реакция на его предупреждения была настолько же впечатляющей, насколько они были страшны — а потому, что ученики инквизитора Кресскиен просто не привыкли к неудачам.

Сейчас он ждал на борту своего корабля «Ночная Звезда», потягивая крепкий марочный амасек, глядя в глубины янтарной жидкости и наслаждаясь возможностью предаться воспоминаниям. Ожидая капитана Тэйда, он размышлял над тем моментом, когда узнал истину о Катуре. Истину из уст еретика. Какая прелестная ирония. Это было месяцы назад, за несколько недель до того, как планета вымерла.

Конечно, еретик кричал. Они всегда кричат.

Предатель был заключен в тюремном комплексе Келмарл на астероиде: это была кишащая паразитами дыра для тех преступников сектора Скарус, которые были сочтены имперскими властями недостойными немедленной казни, и приговорены к рабскому труду. Мелкие воры, которым юристы позволили избежать кары их местных законов, приговаривавших к изувечению, были брошены в грязные камеры вместе с незначительными растратчиками и бандитами из подулья, которые избежали смертного приговора, заложив своих товарищей. Жизнь в комплексе Келмарл была бесконечным циклом короткого сна и долгих рабочих смен в скафандрах, добывая руду в туннелях астероида.

Еретик, взятый на допрос, был арестован за контрабанду оружия, он продавал оружие, предназначавшееся для полков Имперской Гвардии группам наемников на службе у местных губернаторов. Начальнику Келмарла это показалось хрестоматийным делом, и он определил контрабандиста на пожизненную работу в рудники, ломать спину на благо Империума. Инквизиция прибыла без предупреждения, один корабль, доставивший одного инквизитора с небольшой свитой, потребовавшего встречи с, казалось бы, незначительным преступником.

Еретик оказался очень криклив.

Инквизитор выпил глоток страшно дорогого амасека, на этот раз не получив удовольствия от его насыщенного вкуса. Воспоминания испортили ему настроение. Даже память о том моменте, когда он встретился с еретиком после окончания дней пыток, раздражала его.

Эти вопли…

… БЫЛИ НЕСКОНЧАЕМЫ.

Инквизитор Кай игнорировал звук, хмуро глядя на кровь на полу. Если так пойдет дальше, ему будет трудно входить в камеру. Со вздохом махнув рукой в перчатке, инквизитор остановил пытку. Она была утомительной и непродуктивной, а Кай не был терпеливым человеком.

Камера одиночного заключения была тесной, как коробка, единственным предметом мебели в ней был стол, покрытый красными полосами. На сером полу были знаки пентаграмм, высеченные в камне несколько часов назад, каждый высеченный символ наполнен святой водой. Водяные знаки вздрагивали каждый раз, когда еретик бился в путах, привязывавших его к столу.

— Достаточно, — сказал инквизитор. У него был внушительный командный голос, как и можно было ожидать от человека его профессии, однако его голос обладал неестественной резкостью. Причина резкости голоса была та же, что и у постоянной улыбки: рваный шрам пересекавший горло инквизитора, говорил о старой ране и не вполне успешной реконструктивной хирургии. Эта рана тоже была получена во время службы следователем под начальством Кресскиен.

Палач прекратил свою работу и отошел от стола, но человек, привязанный к столу, продолжал вопить, его крики смешивались с хриплыми вздохами, вырывавшимися из того, что осталось от его лица. Кай ждал, пока крики перешли в стоны, которые потом затихли, сменившись частым тяжелым дыханием. Инквизитор сопротивлялся побуждению взглянуть на свои часы. Золотые карманные часы удобно лежали в кармане рядом с левой кобурой. Это был дар от его бывшей госпожи. Дар со смертного одра.

До этого он сам выполнял ритуалы очищения и покаяния только несколько раз, но много раз помогал в них старухе, учившей его. Кай знал, что делает.

— Джарет, — голос инквизитора был сейчас голосом хорошего учителя или одаренного рассказчика — обаятельным, тактичным, волнующим. Было почти невозможно поверить, что его горло было разорвано оружием ксеносов семнадцать лет назад. — Еретик, мне это надоело. У меня кончается терпение, а у тебя кончается кровь. Мы подошли к эндшпилю. Скажи мне то, что я хочу знать, и ты будешь мертв до того, как твое сердце сделает еще один болезненный удар. Разве не этого ты хочешь? Быстрый уход от этих мучений?

Ответ Джарета — после трех неудачных попыток произнести его — был коротким ругательством на кадианском диалекте. Кай стоял слишком далеко, поэтому еретик плюнул в палача. Но в результате этого липкая кровавая слюна лишь стекла по подбородку еретика.

Теперь Кай взглянул на часы. Он проголодался, а стол начальника тюрьмы во время пребывания здесь инквизитора оказался неожиданно богат деликатесами. Может быть, еще десять минут…

Кай прочистил горло. Старая рана превратила этот звук в опасное мурлыканье, достигшее слуха палача. Палач был сервитором, предназначенным только для этой цели, и, когда он услышал недовольное рычание инквизитора, из его механических рук выдвинулись различные маленькие лезвия, пилы для костей, сверла и крюки, сдирающие плоть. Еще одним жестом Кай приказал сервитору отойти. Он испробовал пытку. Теперь настало время предложить милосердие. Допрос таких ничтожеств, как Джарет, всего лишь простой культист, не должен длиться так долго. Это было уже не смешно.

— Джарет, послушай меня, — инквизитор сейчас склонился близко к столу, скрипнув зубами от заразного зловония, поднимавшегося из открытых ран поклонника Хаоса. — Я знаю, ты продавал это оружие оскверненным. Ты умрешь за это. Но ты страдаешь без оснований, терпишь пытку без причины. Продав свою душу Губительным Силам, ты добился того, что даже смерть не будет для тебя освобождением от боли. Если ты не отречешься от них сейчас. Если не отречешься, не вымолишь прощение, пока душа не оставила твое тело.

Освободившись от пытки почти на минуту, еретик напрягся в путах на залитом кровью столе. Его единственным ответом — если это в самом деле был ответ — стал лишь невнятный стон от напряжения.

— Джарет, — Кай прищурился. Тембр его голоса рассказчика изменился, замедлился, оставил такт. Сейчас он звучал как голос сердитого отца, говорящего ребенку, что чудовища под кроватью вполне реальны. — Джарет, я предлагаю тебе спасение. Я стою в этой камере уже три дня, заставляя себя дышать вонью твоей лжи и слушать твои вопли. Снова и снова ты безумствуешь во имя демонов. Лживые боги пожрут твою душу. Я же предлагаю надежду.

Словно по сигналу, еретик снова разразился криками, призывая нечестивые имена, от которых у инквизитора заболела голова. Кай пресек богохульство, кивнув сервитору-палачу. Сверла взвыли, включившись, с мягким звуком вошли в плоть, и шумно начали врезаться в кости. Кай вздохнул с облегчением. Даже крики боли лучше, чем имена богов варпа.

Когда шум уменьшился, Кай спрятал свои карманные часы и попытался снова.

— Джарет, скажи мне то, что хочу знать, и я убью тебя сейчас ради милосердия Императора. Он защитит тебя. Или продолжай это представление и дальше, если хочешь. Я закрою тебя в этой камере вместе с моим сервитором, после того, как запрограммирую его содрать с тебя кожу заживо. И когда через несколько дней ты умрешь, твоя душа попадет в утробу демонов Хаоса, которые ожидают тебя.

Еретик вздохнул, чтобы заговорить, но содрогнулся в страшных конвульсиях, кровь и слюна брызнули из его разорванных губ. Несколько капель попали на лицо сервитора, который полностью это проигнорировал.

— Каждая секунда боли — это молитва! — закричал еретик.

— Неужели? — Кай держал руку подальше от кобуры. Для чего требовалось величайшее усилие.

— Я возлюблен Губительными Силами!

— Ты еретик, привязанный к столу, за секунды до смерти.

— Я страдаю, чтобы доказать, что я достоин!

— Тогда ты сейчас узнаешь, насколько это тщетно.

Кай слегка склонил голову — хищник, изучающий раненую жертву. Пси-пушка, установленная на его бронзовом наплечнике, включилась, зажужжала, накапливая энергию, и автоматически зарядилась болтом. Как и сервитор, она реагировала на настроение инквизитора, и, как и сервитора, Кай заставил оружие успокоиться.

Он смотрел на Джарета своим двойным зрением: живой глаз видел истекающего кровью, умирающего человека, а красный искусственный глаз видел, как вокруг лица еретика начало возникать тошнотворно-голубое сияние.

Психическая энергия. Мощная психическая энергия.

Уже спустя недели после этого, когда Бастиан Кай оглядывался на события, произошедшие здесь, он будет вспоминать этот момент как секунду, в которую все вышло из-под контроля. До самой смерти он будет чувствовать тошноту, просто вспоминая, что произошло.

Голова еретика с треском повернулась, глядя Каю прямо в лицо. Красные слезы текли ручьями по разорванным щекам Джарета.

«Он плачет кровью?», подумал Кай, чувствуя, как все сильнее бьется его сердце.

Это было что-то новое.

И это было нехорошо.

Инквизитор собирался заговорить, когда десятки защитных знаков — пентаграмм, вытравленных кислотой на стенах камеры — священнику Экклезиархии потребовалось более недели чтобы выполнить их во всех деталях — вспыхнули тусклым светом. А потом и из них тоже потекла кровь.

Да. Это определенно было нехорошо.

Уже несколько дней камера смердела: сырое и мерзкое биологическое зловоние. Сейчас завоняло еще сильнее, удушливый воздух наполнился прогорклым запахом меди. Кай положил дрожащую руку на золотой, сделанный в виде аквилы эфес выключенного силового меча.

— ИНКВИЗИТОР КАЙ, — голос был громовым ревом, нечеловеческое рычание из человеческой глотки. Что-то древнее и явно веселящееся говорило сейчас устами Джарета.

«О, Трон Бога-Императора. Одержимость…»

И словно услышав мысли инквизитора, существо, захватившее тело Джарета, вскричало голосом таким первобытным и нечеловеческим, словно ревущий поток. Он заглушил жужжание пси-пушки Кая и шипение силового меча инквизитора, когда Кай вытащил его из ножен, но еще не включал.

Где-то за яростным ревом, словно сопровождающий его хор, Кай слышал рыдания Джарета — настоящего Джарета. От этого звука по коже Кая поползли мурашки, звук вдавливался в его разум, словно холодный кусок металла, проникая сквозь барабанные перепонки.

Чувство присутствия чего-то иного в камере, чего-то ощутимого, но невидимого, было такое, что у Кая онемел язык во рту. Его искусственные глаза фокусировались и рефокусировались, пытаясь воспринять омерзительное голубое сияние, окружающее еретика, ярче всего светившее из его глаз, его череп светился изнутри.

Психическая сила Кая спасла его от гораздо худшей участи. Нечестивость билась в его череп, волна эмоциональной злобы, излучаемой психической силой. Инквизитор слабел, но стоял непоколебимо. А незащищенный от эманаций варпа сервитор-палач вздрогнул, словно ему выстрелили в голову. Его левый глаз лопнул, взорвавшись желтоватым желе и красной кровью.

Кай начал читать молитвы защиты и изгнания демонов, но слова застревали в его разуме, оставаясь полузабытыми где-то между мыслями и губами. Концентрированная ненависть, густая, как туман в воздухе, говорила красноречивее всяких слов. Это было нечто гораздо большее, чем просто тварь из варпа.

Демон…

Истерзанное тело того, кто был когда-то Джаретом Керром, старшим смотрителем фабрики в заводском районе Гамма-19 на Кантраэле, корчилось на столе, страшно и извращенно меняясь в своих движениях. Мелкий еретик отдал свою душу в жертву существу гораздо более сильному, чем предполагал Кай. Когда еретик рассмеялся, мышцы инквизитора охватило мучительной судорогой. Он не мог поднять клинок, чтобы поразить демона там, где он лежал. Он не мог даже подойти хоть на один шаг ближе к проклятой твари. Воющий смех демона в разуме Кая огнем жег нервные окончания, не позволяя инквизитору управлять своим телом.

Почувствовав панику инквизитора по нервной связи, пси-пушка на его плече настроила прицел. Она навелась точно на поток голубой энергии, невидимый глазу смертного, система заряжания включилась, и сигнал готовности прозвенел в разуме инквизитора как тревога.

Но она не стреляла. Она не будет стрелять. Его разум не мог приказать ей выстрелить — психическое присутствие демона не позволяло это сделать.

— Убей его! — крикнул Кай сервитору. Палач двинулся вперед, сверла и пилы для костей зажужжали, сервитор не обращал внимания на темную жидкость, стекавшую по его щеке из лопнувшего глаза.

Кай с болезненной ясностью видел парадокс, разыгравшийся перед его немигающими глазами. Джарет был хилым, тощим, как палка фабричным чиновником лет пятидесяти, который всю свою взрослую жизнь провел в офисе, подсчитывая цифры в партиях оружия для Имперской Гвардии. Мысль о том, что такой человек сможет одолеть аугментированного инквизиторского сервитора, была слишком нелепой, чтобы ее предполагать. Но это больше не был Джарет. Кай чувствовал, что еретик сейчас как призрак или тень, вне пределов своей плоти. Захват тела демоном был почти завершен.

Сервитор отлетел назад, перекувырнулся в воздухе и врезался в стену с треском ломающихся позвонков. Кай не удостоил его взглядом, хотя краем глаза видел его предсмертные конвульсии.

Наконец демон заговорил снова.

— Мой повелитель — смерть миров. Он — смерть Скаруса. Его имя утрачено для тебя, утрачено для твоих жалких собратьев. Десять тысяч солнц умерли с тех пор, как его в последний раз произносили уста людей. Когда-то оно было известно многим, в эру, когда ваш мертвый бог пытался вернуть себе звезды. Тогда мой повелитель был там, и он смеялся над вашим Императором. Он смеялся, когда ваш мертвый бог рыдал, увидев, что галактика презирает его.

С каждым словом Джарет, казалось, успокаивался все больше и больше, впадая в состояние устрашающей неподвижности. В камере звучало сверхъестественное эхо слов демона, произносимых голосовыми связками человека.

— Я покончу с тобой, — сказал Кай сквозь стиснутые зубы. Это все, что он мог сделать сквозь судорогу, сводившую мышцы. — Во имя Того, Кто сидит на Троне Святой Терры, я покончу с тобой.

Демон, повернув голову, рассмеялся дребезжащим смехом и изрыгнул струю черной крови. Ею облило сервитора, лежавшего у стены, и, хотя раб не отреагировал на это, его кожа начала темнеть и покрываться волдырями, словно политая кипящей водой. Мягкая плоть там, где металлические аугменты сервитора соединялись с лишенной нервов человеческой кожей, начала кровоточить. Оцепенелый мозг сервитора регистрировал повреждения, но не боль, и он начал издавать монотонные стоны, когда поток кислоты разъедал биологические части его тела. В этих стонах не было ни выражения, ни эмоций. Сервитор не был способен ни на то, ни на другое.

— Невежество, — прошипел демон. Слышать его голос было все равно, что стоять в комнате, наполненной мухами. Кай чувствовал каждое слово, словно неприятное щекотание лапок насекомых на его коже. — Какое невежество…

Изблевав черноту, демон, казалось, начал ослабевать. Кай вздохнул с облегчением, почувствовав, что его мышцы отпустило, и немедленно начал читать Четырнадцатое Кредо Предостережения и Изгнания. Сейчас слова приходили в его разум с легкостью, сверкая перед глазами, словно ртуть, каждый гимн был жестоким приговором всем существам варпа, оскверняющим совершенство человеческой плоти одержимостью.

Он не задумывался, почему сила демона уменьшается. В тот момент ему было все равно. Это не имело значения.

Джарет зашипел сквозь зубы, издав ужасное жужжание, словно кто-то бросил осиное гнездо в яму со змеями. Его плоть ссыхалась, сжимаясь, и воздух наполнился металлическим запахом крови.

— Ничего! Это не значит ничего! В мире святого это предопределено! Мой повелитель пробудится! Он осквернит ваш святой мир! Слышишь, его крик эхом раздается в варпе? Он зовет многих из нас, среди звезд… те, кто услышит его крик… зараженные, умирающие, больные… Я буду служить ему… Я…

— Ты умрешь.

Когда пси-пушка выстрелила, жужжание мгновенно прекратилось. Единственными звуками в камере были эхо выстрела и последнее дыхание, вырывавшееся из разорванной трахеи Джарета. Снаряд пси-пушки, на котором Кай лично вырезал литании чистоты, пробил грудь еретика и взорвался в его легких. Кай вытер капли крови со щеки, поморщившись, почувствовал, как кровь обжигает его кожу. Необходимо будет исследовать кровь Джарета на наличие яда.

Последнее слово прозвучало в его ушах, когда эхо выстрела затихло. Кай так и не узнал, пришло оно из воздуха, или было последним вздохом Джарета.

— Катур.

Он поднял меч в руках, которые больше не дрожали, нажал руну активации на рукоятке, и клинок окутался потрескивающей энергией. Кай задержался в камере только для того, чтобы добить умирающего сервитора, точным ударом обезглавив его. Даже если бы его можно было спасти, сервитор, несомненно, был осквернен после такого нападения.

После этого инквизитор ушел, не оглядываясь на то, что когда-то было Джаретом. Снаружи его ждал начальник тюрьмы с отделением охранников. Они ждали уже долго, и явно источали страх. По крайней мере, рядовые. Начальник не боялся.

— Все в порядке, инквизитор? — спросил начальник тюрьмы. Он был пожилым человеком, назначенным на эту должность из Кадианских Ударных войск несколько лет назад. Хотя другие на его месте могли бояться Его Божественного Величества Святой Инквизиции, начальник тюрьмы был уверенным и решительным, он активно управлял своим тюремным комплексом. Его радовало, что он может служить Императору и сейчас, неважно насколько неприятные обязанности приходилось исполнять. Неважно, насколько неприятны и холодны люди Инквизиции, с которыми приходилось иметь дело.

Кай не производил хорошего впечатления на начальника тюрьмы.

— Сожгите останки, — сказал Кай. — После опломбируйте камеру. Инквизиция Скаруса сообщит вам, когда можно будет использовать камеру снова. Может быть, через несколько десятилетий, — он глубоко вздохнул и посмотрел в глаза начальнику тюрьмы. — А может быть, никогда.

Начальник кивнул и подозвал одного из своих солдат, несущего огнемет, чтобы исполнить этот приказ.

— Я сам это сделаю, — сказал он.

Кай ушел, оставив их делать свою работу. Необходимо было провести исследования и приготовиться к путешествию.

Мир святого, говорил демон. Мир-святыня в секторе Скарус.

Кай послал предупреждения в Ордо Скарус, но чума на поверхности планеты-святыни уже началась. Предупреждения пришли слишком поздно; астропатические мольбы о помощи раздались с Катура уже через несколько часов после того, как предостережения Кая достигли ушей его начальников.

Кай был все еще в Эмпиреях на пути к Катуру, когда чума ударила в полную силу.

И так он потерпел неудачу. Все потому, что он нашел того проклятого еретика на неделю позже.

МИНУТЫ ШЛИ. Кай взглянул на свои карманные часы, каждая прошедшая секунда еще понемногу истощала его терпение. Встреча капитана с лордом-генералом явно затянулась.

Кай посмотрел на двух других человек в помещении. Полковник Локвуд и майор Крейс стояли по стойке смирно, одетые в одинаковую серую форму с зимним камуфляжем и черные бронежилеты, как и все солдаты 88-го полка. Их знаки различия были нанесены блестящим серебром на их правые наплечники и шлемы без визоров.

Наконец, дверь в каюту Кая открылась. Это было самое большое помещение на его личной канонерке, приземлившейся неподалеку от кадианских палаток — и инквизитор проводил в нем инструктаж своей команды и принимал посетителей. Капитан Тэйд вошел и сделал знак аквилы, поприветствовав сначала своих полковых начальников, затем повторил приветствие для Кая.

— Вы опоздали, капитан, — сказал Кай, отвечая имперским салютом.

— Да, прошу прощения, инквизитор.

— Никаких оправданий?

— Никаких оправданий. Как я сказал, я извиняюсь, и сейчас я здесь.

Кай улыбнулся. Ему понравился ответ.

— Я говорил с полковником Локвудом и майором Крейсом. И я говорил с лордом-генералом. Думаю, вам сообщили о результатах этих переговоров.

Тэйд кивнул.

— Треть полка под моим командованием поступает в ваше распоряжение, чтобы использоваться, как вы сочтете нужным в исполнении вашего долга перед Троном.

— Именно так, именно так, — Кай положил часы обратно в карман. Искусственные глаза инквизитора повернулись к Тэйду с приглушенным жужжанием. Кай отключил показания био-сканирования, передававшиеся на его сетчатку. Тэйд был здоров. Больше ничего интересного.

Полковник Локвуд, которому было уже за пятьдесят, но он оставался таким же крепким и здоровым, как солдат в расцвете сил, наблюдал за происходящим в почтительном молчании. Для Тэйда у него всегда было время — по его мнению, парень был героем и принес большую честь полку серебряной медалью, сиявшей на его шлеме. Полковник ободряюще кивнул молодому капитану.

Майор Крейс, чье худое лицо подчеркивалось висящими усами, твердо стоял по стойке смирно, его фиолетовые глаза не сводили взгляд с Кая. Он рассматривал пси-пушку инквизитора, заинтересованный тем, как оружие, управляемое мыслями, поворачивалось и вращалось вместе с движениями Кая, отражая каждое движение его головы.

— Могу я спросить, почему, инквизитор? — наконец спросил Тэйд.

— Что почему?

— Почему из всех сил Отвоевания вы выбрали меня и моих людей? — Тэйд знал ответ еще до того, как спросил, но он хотел быть уверен. Локвуд улыбнулся. Крейс продолжал стоять по стойке смирно. Кай, не вставая и без тени улыбки постучал себя по лбу, там, где Тэйд носил на шлеме медаль.

— Думаю, нетрудно догадаться почему. А сейчас, господа, мы с капитаном должны многое обсудить. Благодарю, что уделили мне время.

Локвуд и Крейс отсалютовали и вышли, полковник еще раз кивнул Тэйду, майор едва взглянул на него. Дверь за ними закрылась, и Тэйд снова обернулся к инквизитору.

— Скажите, капитан, — произнес Кай, — Что вы знаете об Ордо Сепультурум?

— ВО ИМЯ ВЕЛИКОГО ОКА, что это за Ордо Сепультурум?

Бен Джевриан лежал на своей койке и смотрел в темный потолок общей палатки. В палатке пахло так, как и должно пахнуть во временной спальне для тридцати грязных, потных гвардейцев.

Таан Деррик сидел рядом с ним на койке, которая, как и другие койки в полку, была неудобным изделием с визжащими пружинами и тонкими одеялами. Лейтенант прошептал литании преданности и извинения, разбирая свой потрепанный лазган для чистки.

— Подожди секунду, — сказал он между стихами. Все кадианцы очень старательно ухаживали за своим оружием, но Деррик превратил чистку лазгана в искусство. Это был настоящий ритуал. Каждая снятая деталь укладывалась на маленький кусочек бумаги, на котором неровным почерком лейтенанта были написаны молитвы. Там металлические части лазгана лежали, пока не были очищены, вымыты, отполированы до блеска и заново благословлены молитвами точности, заклинающими духа машины внутри. Наконец Таан собирал оружие, произнося кадианский вариант Литании Завершения.

— Дух Машины, знай, что я почитаю тебя. В моих руках ты снова собран, и все, о чем я прошу — чтобы твой огонь был точным.

— Ваш лазган когда-нибудь отвечает вам? — спросил Джевриан. Он был так же усерден, как и любой солдат, в уходе за своим мощным оружием — даже более того, из-за свойственной хеллганам нестабильности — но Деррик превращал уход за оружием в священнодействие.

Деррик закончил свою работу и положил заряженный лазган на койку.

— Он поет каждый раз, когда я нажимаю на спуск. Так что ты спрашивал?

— Капитан встречается с инквизитором из Ордо Сепультурум.

— И?

— И что это такое — Ордо Сепультурум?

— Откуда я знаю? Инквизиция есть Инквизиция. Множество закрытых дверей и секретов, которые я не хочу знать.

Джевриан поднял бровь. Из-за его сурового гранитно-твердого лица, казалось, будто это движется камень.

— Те, кто ведут войну без знания, навлекают на себя поражение своим невежеством.

Таан засмеялся.

— Это офицерские дела. Нижний чин вроде тебя, мог бы и не утруждать себя цитированием текстов, предназначенных чтобы вдохновлять старших офицеров, мастер-сержант.

— Я люблю читать. Может быть, когда-нибудь стану капитаном, — Джевриан был абсолютно серьезен, но Таан усмехался.

— Тогда почитай еще кое-что. «Долг есть вера. Наш долг — не сомневаться и не искать ответов на те моменты жизни, которые недоступны нашему пониманию. Наш долг — тот же, что и у наших матерей и отцов. Убивать за Императора и умирать за Трон Его. Мы умираем, веря, что наша жертва позволит другим прожить дольше, исполняя тот же долг. Сейчас мы слепы. Слепы и потеряны. Но умрите, исполняя свой долг и веря в наших братьев и сестер, как верили поколения до нас.» Узнаешь это?

— Я был там, Деррик. Я помню, когда наш капитан это сказал.

— На самом деле это наш дорогой полковник Локвуд. Он сделал несколько примечаний в последней редакции «Доблестного Пути».

Джевриан поднял бровь второй раз за этот час. Это было его самое выразительное проявление эмоций с тех пор, как началось вторжение на Кадию, и даже тогда, когда небеса родного мира горели, все, что сказал Джевриан по этому поводу — «Неделя будет трудной».

Но сейчас, узнать, что кто-то из твоего полка отметился в версии «Воодушевляющего Учебника Имперского Пехотинца» для кадианских офицеров было определенно большой новостью.

— Просто несколько примечаний, — сказал Таан. — Локвуд записал речь Тэйда в Каср Валлоке, упомянув капитана как воплощение достоинств кадианского офицерства.

Джевриан молчал. Он помнил ту речь, тот момент, когда вокруг выли снаряды и Тэйд повел 88-й полк в открытый бой с… да, Джевриан ненавидел вспоминать об этом. Но это было трудно забыть. Этот проклятый титан. Святой Трон, это стоило жертв.

— Держу пари, Тэйд в бешенстве от этого, — Джевриан хорошо знал Тэйда, и, кроме того, неприязнь капитана к раздуванию истории с его медалью была хорошо известна.

— Рекс снова исправен. Это его подбодрит.

— Не сомневаюсь, но он не давал разрешения цитировать свою речь.

— Локвуд — полковник. Ему не требуется разрешение. И ты знаешь, как старик любит Тэйда. Он сопротивлялся этому делу с комиссаром когтями и зубами.

Джевриан поднял взгляд на Таана. Слух быстро распространялся по лагерю, но явно еще не достиг отделения касркинов.

— Что за дело с комиссаром?

— А, — сказал Таан. — Вот что…

Глава VI ПЕРВАЯ КРОВЬ

Штаб Отвоевания, за пределами Солтана

КОМИССАР ТИОНЕНДЖИ ждал Тэйда.

Когда капитан спускался с корабля инквизитора, комиссар ждал внизу у трапа, ведущего из маленького внутреннего ангара корабля, сложив руки за спиной, его черное кожаное пальто развевало ветром, поднятым «Валькирией», взлетавшей неподалеку.

Комиссар сделал знак аквилы, когда Тэйд приблизился, на что капитан ответил тем же. Тэйд скрывал свое раздражение. Он надеялся проверить Рекса, но это должно было подождать… опять.

Вот что видели люди, когда они смотрели на комиссара Аджатая Тионенджи: высокий человек, его темная кожавыдавала его происхождение с одного из бесчисленных джунглевых миров Империума. Он был широкоплеч, но его телосложение было тонким и стройным, и тщательно поддерживалось в форме постоянными суровыми упражнениями. Волосы его под стандартной комиссарской черной фуражкой с красным околышем также были темные, зачесанные назад с его недоброжелательного лица, и пахли дорогой помадой. Его кожаное пальто длиной до лодыжек было расстегнуто, под ним была черная форма и пояс с плазменным пистолетом в кобуре и цепным мечом в ножнах — меч был необычно тонким и изогнутым.

Тэйд увидел все это еще даже до того, как сделал знак аквилы, но ни одно из этих наблюдений не было первым, что он заметил. Первая мысль, которая пришла в голову Тэйду была инстинктивной и естественной реакцией, воспитанной в нем с рождения и укрепленной десятилетиями обучения.

«Он не кадианец»

Тэйд усмехнулся, подумав, что лорд-генерал намеревался оскорбить его, назначив комиссаром в 88-й полк не кадианца. Отдав имперский салют, он опустил руки.

— Почему вы улыбаетесь, капитан-защитник?

Тэйд не любил лгать.

— Потому что ваши глаза не фиолетовые.

— А должны быть? — голос Тионенджи был мягким и сдержанным, но Тэйд почувствовал в нем грань той силы, которая, несомненно, проявлялась в полную мощь, когда комиссар отдавал приказы в бою. Это был сладкозвучный голос, в его мягком тоне лишь проскальзывал оттенок обвинения.

— Это традиция моего родного мира, — сказал Тэйд, не сомневаясь, что комиссар уже знает это. — В кадианских ударных полках считается вопросом чести, чтобы комиссары, назначенные в них, были кадианцами по рождению.

— Ваш мир — это мир войны, а на таких планетах бывает много сирот, — Тионенджи говорил об обычае Комиссариата выбирать рекрутов из детей, чьи родители погибли в бою. Он по-прежнему стоял прямо и неподвижно, словно на плацу. — Полагаю, Кадия поставляет много кандидатов для Схолы Прогениум, да?

Тэйд кивнул, пытаясь решить, как же ему оценивать этого человека.

— У вас рухийский акцент.

Наконец Тионенджи улыбнулся — зубастая усмешка мелькнула на его изящном лице и исчезла так быстро, что Тэйд не был уверен, видел ли он ее.

— Не совсем, капитан. Мой родной мир — Гарадеш, а у него общая культура с Рухом. Тем не менее, удачная догадка. Почему вы заметили, что акцент рухийский?

— То, как вы удлиняете гласные. Мы сражались вместе с Рухийским 9-м полком семь лет назад.

— Битва у Тиресия, — сразу же сказал Тионенджи.

— Вы провели свое расследование, — Тэйд совсем не был удивлен.

— Я комиссар, — просто ответил Тионенджи.

Тэйд, казалось, размышлял о чем-то секунду, потом протянул свою левую руку — живую руку — комиссару. Он надеялся, что гарадешиец поймет значимость этого жеста.

— Добро пожаловать в Кадианский 88-й.

Комиссар помедлил, так же, как и капитан, но принял неловкое рукопожатие.

— Буду рад служить Императору вместе с вами, капитан-защитник.

Тэйд выдавил улыбку. Тионенджи уловил выражение его лица.

— Мне дали понять, что кадианцы недоверчивы и скупы на гостеприимство, и у вас не очень получается скрывать свою неловкость. Я прав, так?

Тэйд рассмеялся вопреки своему желанию.

— Комиссар, можем мы с самого начала нашего сотрудничества договориться об одной вещи?

— Назовите ее. Я приму ее во внимание.

— Не называйте меня «капитан-защитник».

— Ваше почетное звание оскорбляет вас?

— Что-то вроде того, — Тэйд постарался скорее сменить тему. — Вам уже сообщили о нашем… необычном назначении?

— Да.

И снова Тэйд не удивился этому сладкозвучному ответу.

— Вы служили с этим новым ордосом раньше?

— Нет, — Тионенджи и Тэйд, разговаривая, шли обратно к кадианскому лагерю, маленькому городку из черных и серых палаток. — Новый отдел Инквизиции — нечто таинственное для меня. Мне известно об их приказе уничтожать жертв чумы и найти источник Проклятия Неверия, которое так свирепствовало в нашем славном секторе в последние годы.

Двое офицеров подошли к кадианской базе, стоявшей в бесполезной тени огромного посадочного модуля, возвышавшегося в центре лагеря.

— Я так предполагаю, — сказал Тэйд. — Инквизитор Кай хочет очистить гробницы Солтана и найти источник вспышки чумы на Катуре.

— Значит, так и будет, — кивнул Тионенджи. Это соответствовало и его инструкциям. Сейчас он видел вокруг почти пустой лагерь, с рядами безмолвных палаток и блуждающим сервитором.

— Святой Трон, ваш лагерь так же безмолвен, как сам город. На всех аванпостах ударников так тихо?

Тэйд подумал, что это интересно, что комиссар раньше не служил с кадианцами. Тионенджи еще не было тридцати, а в кадианские ударные части обычно назначали комиссаров-ветеранов. И снова он подумал о причинах, по которым лорд-генерал назначил к ним этого темнокожего человека.

— Уже почти полночь, комиссар.

— Солдаты спят?

Тэйд рассмеялся, в пустом лагере звук получился неестественно громким. И как по сигналу вдалеке послышался рев двигателей.

— Нет. Они на учениях.

МАССИРОВАННАЯ МОЩЬ Кадианского 88-го полка затмевала три сотни солдат Тэйда. Более тысячи солдат в ста пятидесяти «Химерах» и «Стражах» подняли целую бурю грязи, маневрируя на лугу, на котором днем полк не занимался боевой подготовкой. Триста солдат Тэйда присоединились к трем сотням майора Крейса и четырем сотням полковника Локвуда для ночных учений.

Тэйд и Тионенджи наблюдали с небольшой возвышенности, которую с преувеличением можно было назвать холмом. Технопровидец Осирон и Сет Роскрейн тоже были здесь, оба они несли в полку нестандартную службу, и это избавляло их от необходимости участвовать в учениях сейчас. Хффф-хссс дыхания Осирона было слышно даже сквозь шум работающих двигателей, когда десятки «Химер» двигались борт к борту в сериях различных построений, с легкостью менялись местами и все время сохраняли между собой равную дистанцию. Техножрец вслушивался в рев моторов, слыша только голоса ангельского хора. Он воспринимал каждый оттенок этой симфонии, каждый двигатель, который звучал слишком резко, когда водитель медлил с переключением передачи, каждый визг тормозов, которым требовалось чуть-чуть больше ухода.

Сет опирался на свой черный посох, глаза псайкера были налиты кровью, а губы искусаны во время его последних видений.

Осирон и Сет оба приветствовали комиссара и капитана знаком аквилы, когда те подошли. Комиссар ответил тем же приветствием со всей серьезностью, Тэйд — приветственно кивнув. Взгляд Сета на секунду задержался на капитане, потом обратился на Тионенджи. Сет не смог сопротивляться желанию проверить нового комиссара. Его незримый разум потянулся к Тионенджи, окутав темнокожего человека незримой аурой, чувствуя внешние грани мыслей комиссара.

Тионенджи вздрогнул, несмотря на осторожность Сета. «А, не просто еще один «глухой»», подумал Сет, употребив жаргонное слово, обозначавшее тех, кто не обладал способностями псайкера. Сет прекратил свое мысленное вмешательство, удовлетворившись тем, что комиссар оказался исключительно устойчив к психическим манипуляциям.

Вдруг Сет содрогнулся, его способности все еще были открыты варпу, и в этот момент он снова услышал это: голос из монастыря. Что-то (…под ногами… Что-то внизу…) кричало с огромного, неизмеримого расстояния. Теперь Сет слышал это каждый раз, когда использовал свои силы, и боялся атаки скверны варпа на свой разум. Бросив взгляд на комиссара, Сет закрыл свой разум от мира, полагаясь на свои пять природных чувств.

— У вас опытные водители, — сказал Тионенджи, наблюдая, как луг превращается в болото. Сотни гусениц месили грязную землю.

Комиссар указал на десяток БМП, развернутых в V-образной формации, они быстро свернули строй и с визгом тормозов остановились, сформировав плотный круг, лобовой броней внутрь круга, а кормовой наружу. Десять аппарелей откинулись в грязь, и сто солдат выбежали из машин, занимая позиции с поднятыми лазганами.

— Я знаю этот строй, — сказал Тионенджи.

Тэйд улыбнулся при виде безупречного развертывания, увидев, что солдат возглавляет Таан. Капитан бросил взгляд на комиссара.

— Вот как?

— Это «Стальная Звезда» — дубово-коричневые глаза Тионенджи улыбались, хотя на губах его не было улыбки. — Она бесполезна в бою на улицах города, и ее очень трудно выполнить с такой точностью, с какой она была выполнена здесь. Кто-нибудь мог бы подумать, что вы пускаете пыль в глаза, капитан.

Все три кадианца засмеялись, хотя только смех Тэйда звучал естественно. Смех Сета был низким, мокрым хихиканьем, Осирона — механическим хрипом. Тэйд покачал головой.

— Мы называем это «Открытие Ока», но да, это тот же самый маневр. И, честно говоря, комиссар, мы вовсе не пускаем пыль в глаза. Выполнение маневров, подобных этому — один из способов, которыми 88-й полк отрабатывает развертывание в боевой порядок, — Тэйд указал на поле, где десять «Химер» под командованием майора Крейса повторяли маневр под скрип передач и рев моторов. Осирон закрыл глаза, внимательно слушая музыку, которую мог слышать только он, мысленно отмечая, какие «Химеры» надо будет проверить, когда учения закончатся.

— Эту ночь вы использовали для отработки развертывания, да? Не для тактических учений?

— Не сегодня. Полковник решил, что вместо них необходимо это.

— Ага, понимаю, — сказал Тионенджи.

— Понимаете?

— Я не слепой, чтобы не замечать отличную подготовку вашего — простите, нашего — полка. Бой за монастырь должен был оставить у многих горькие воспоминания, не так ли? Там было немного возможностей для быстрого развертывания и тактического десанта, в котором 88-й непревзойден. И полковник решил позволить людям… немного снять стресс. Я прав?

— Вы поняли правильно, комиссар.

Тионенджи кивнул, глядя на поле.

— Я пытаюсь.

Тэйд посмотрел на уроженца джунглевого мира. Тионенджи явно прилагал усилия, чтобы сотрудничать с ним, и проявлял готовность укрепить связь с полком. Это было не то, чего капитан ожидал от комиссара, назначенного лордом-генералом.

— Думаю, вам пора встретиться с нашими людьми, — сказал Тэйд. Он прекрасно знал, что Сет и Осирон смотрят на него, когда он говорил с комиссаром.

Тионенджи повернулся к кадианцу, посмотрев в его фиолетовые глаза под серебряной крылатой медалью на шлеме.

— Я собирался подождать до формального представления на брифинге у инквизитора утром. Что вы задумали, капитан?

Тэйд сказал ему. Тионенджи секунду обдумывал последствия, и, в конце концов, кивнул.

— Я согласен на этот поединок. Но почему до первой крови?

— Кадианские дуэли всегда идут до первой крови. Если бьешь точно, первая кровь — это все, что нужно, чтобы убить. А если бьешь неточно, то ты не кадианец.

— Ваш народ очень высокомерен, — сказал Тионенджи без всякой оценки. Это было просто наблюдение.

— Кадианская кровь, — прошептал Сет, — Топливо Империума.

— Мы — те, кто умирает, чтобы другие могли жить, — сказал Осирон.

— Этим могут гордиться мужчины и женщины многих миров, технопровидец, — возразил Тионенджи.

— Посмотрите, где наш родной мир, комиссар, — сказал Тэйд. — И обратите внимание, что Империум все еще стоит. Мы имеем полное право быть высокомерными.

НА ЛУГУ БЫЛО тихо, слышался только шепот солдат, делающих ставки. Тионенджи позволил им это, зная, что это будет хорошо для боевого духа, и не видя необходимости начинать службу в полку с ненужных конфронтаций. Если лорд-генерал был прав в своей оценке, свеженазначенный комиссар достаточно быстро должен был нажить множество врагов. Как только начнутся казни.

Он должен был признать, ему нравился Тэйд. Капитан был честным человеком, хотя и не полностью откровенным, и его послужной список говорил о нем как о хорошем офицере, возможно, даже талантливом. Застрелит ли он Пармениона Тэйда без малейших колебаний, если будет необходимо? Безусловно. Будет ли он сожалеть об этом потом? Возможно. Определенно, это не понравится солдатам 88-го полка. Тионенджи смотрел на толпу, уже сейчас запоминая лица. Бледная кожа, яркие глаза, синие или фиолетовые… Вымирающий народ эти кадианцы.

Сначала здесь собрались только три сотни солдат капитана Тэйда, но когда новости распространились по воксу — «Тэйд дерется с новым комиссаром!» — собрался весь полк, образовав широкое кольцо вокруг капитана и Тионенджи. Люди сидели на земле или на корточках, другие стояли позади них, третьи забирались на броню «Химер», горя желанием посмотреть бой.

До того, как толпа собралась, Сет схватил Тэйда за руку.

— Мне нужно поговорить с вами, сэр.

— Я не позволю ему застрелить тебя, Сет, — Тэйд легко общался со своими однополчанами, но в Сете было что-то, что всегда нервировало любого, кто говорил с ним. Его неряшливая внешность, пси-кабели, вживленные в его череп, то, как он выглядел, словно утопая в своей слишком большой куртке, как он втягивал воздух сквозь зубы, чтобы избежать слюнотечения; все это было жалким зрелищем, но это еще не все. Способности Сета отделяли его от других. В культуре, настолько сосредоточенной на принципах единства и братства, одиночки всегда были обречены на недоверие.

Сет ухмыльнулся в ответ на заверение капитана. Результат получился отталкивающий, открылись несколько расколотых зубов, сломанных, когда силы Сета вышли из-под контроля, едва не сломав ему шею несколько месяцев назад.

— Я не боюсь нового политического офицера, капитан. Мне нужно поговорить с вами о картах.

— Завтра, Сет.

— Парменион, — Сет сильнее сжал бионическую руку капитана. Тэйд подавил инстинктивное желание потянуться к болт-пистолету.

То, что его назвали по имени, нервировало его так же, как прикосновение псайкера и искренность в его голосе.

— Что?

— Хорошо, пусть завтра. Но это важно. Для вас, определенно, но, возможно, и для всего Отвоевания. Пожалуйста, поговорите со мной завтра. Таро нельзя игнорировать.

Тэйд кивнул и отстранился.

— Хорошо, Сет.

Он помедлил прежде чем уйти. Напряженность между ним и псайкером была чем-то, что, как он надеялся, однажды будет преодолено. Он посмотрел, как Сет уходит, сгорбившись и опираясь на свой посох.

Момент прошел. Внимания Тэйда требовали другие.

Полковник Локвуд был следующим, кто хотел говорить с капитаном. Он положил руку на бронированный наплечник Тэйда, его твердые пальцы прикоснулись к двум восьмеркам, нанесенным белой краской.

— Не пытайтесь отговорить меня от этого, сэр, — сказал Тэйд. — Мы оба знаем, что это хорошая идея.

Хмурый взгляд Локвуда говорил красноречивее всяких слов. Его морщинистое лицо было словно карта боев, в которых он сражался дольше, чем Тэйд жил. Ветераны, настоящие ветераны старше пятидесяти лет, были редки среди Кадианских Ударников. Такова была судьба наиболее часто участвовавших в боях полков Имперской Гвардии. Не важно, насколько ты хорош, однажды обстоятельства окажутся сильнее тебя.

Полковник отвел его в сторону.

— Я добьюсь, чтобы его перевели. Мы получим комиссара-кадианца еще до того, как отправимся на следующую кампанию. Я обещаю тебе это, сынок.

Тэйд огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто из солдат не может их слышать.

— Насколько мне известно, сэр, люди с фиолетовыми глазами чертовски хорошо обучены не жаловаться на приказы. Мы делаем то, что делаем, потому что мы можем и должны.

— Это оскорбление. Мы все это знаем.

— Это приказ. Предполагаемое оскорбление для меня не имеет никакого значения.

— Но оно имеет значение для солдат, Парменион. Для полка. — Их разговор прервался, когда к ним подошла группа солдат, чтобы поприветствовать полковника и пожелать Тэйду удачи. Два офицера кивнули и подождали, пока солдаты уйдут.

— Я знаю, что для них оно имеет значение. Вот почему я собираюсь… укротить его таким образом. Я обращу оскорбление в благословение.

— Как он тебе показался? По первому впечатлению?

— Искренний. Хладнокровный. Проницательный, — Тэйд ухмыльнулся. — Похож на кадианца.

Локвуд отсалютовал, он был слишком стоическим человеком, чтобы много говорить перед своими солдатами. Он никогда не позволил бы своей репутации «железного сердца» пострадать таким образом, хотя его восхищение Тэйдом не было секретом.

— Я не возражаю. Это должно сработать. Докажи, что он воин, и пусть свет Трона направляет твой клинок.

Проходили минуты, и другие люди подходили, чтобы поговорить с Тэйдом перед схваткой. Тионенджи ждал молча, на его лице не было никаких признаков нетерпения. Наконец Тэйд вошел в круг наблюдающих людей и их машин. «Рука Мертвеца» и несколько других эскадронов «Стражей» возвышались над толпой, их пилоты наблюдали через смотровые щели или из открытых люков.

Тионенджи свернул свою шинель и аккуратно уложил ее и свою высокую фуражку у края круга. Он стоял в своей черной форме, его напомаженные волосы были безупречно причесаны.

Тэйд по-прежнему был в своей броне. Видя это, Тионенджи подумал, не провалил ли он уже некую проверку. На Гарадеше дуэли чести проводились на изогнутых клинках, без всякой брони, любая дополнительная защита считалась низкой и постыдной. Тионенджи смотрел сейчас на капитана, начиная подозревать, что у кадианцев все наоборот. Возможно, они придерживались некоего кодекса, по которому только глупец может вступить в бой без наилучшей доступной защиты. Или, вероятно, наставления, что солдат всегда должен тренироваться в полной броне.

Серьезные парни эти кадианцы.

В руках Тэйда был его тяжелый цепной меч, длинный и прямой, с одним лезвием. В руках Тионенджи был клинок, который он называл нимча, тонкий и изогнутый как полумесяц, также деактивированный. Два включенных цепных меча при ударе могли расколоть и вырвать зубья друг у друга. А выключенные, они могли быть использованы для дуэли без риска повредить ценное оружие.

Тионенджи наступал агрессивно, изящно маневрируя, что выдавало в нем искусного фехтовальщика. Тэйд маневрировал легко, медленно двигаясь по кругу и сделав несколько театральных ударов в воздух, несколько человек засмеялись при виде такого зрелища. Большинство зрителей ожидали обычной схватки, возможно, капитан покажет этому новичку, кто здесь настоящий командир, и к черту приказы лорда-генерала.

Первый удар и отбив произошли так быстро, что никто кроме бойцов не заметил этого. Тионенджи отскочил от блокированного удара, и атаковал снова, его изогнутый клинок лязгнул о лезвие большого меча Тэйда. В этот момент бой начался всерьез. Тэйд тренировался с мечом каждый день, как и Тионенджи. Кадианец был воспитанником Молодежного Легиона своего родного мира, как и все солдаты Ударных полков, и учился сражаться с раннего детства. Гарадешиец воспитывался в Схоле Прогениум и был обучен по суровым стандартам Имперского Комиссариата. Тэйд сражался клинком, подаренным ему лучшим военачальником Кадии и героем сектора Скарус. Гордость и благоговение охватывали Тэйда всякий раз, когда он вынимал меч из ножен. Тионенджи сражался нимчей своего отца, оружием племен Гарадеша, и прославлял дух отца каждой победой, которую этот клинок приносил Императору.

Мечи встречались снова и снова, отражая лунный свет каждый раз, когда они по-змеиному быстро сталкивались. Лейтенант-разведчик Вертэйн поставил своего «Стража» в толпе недалеко от Таана Деррика. Вертэйн высунулся из бортового люка своей машины, немигающими глазами наблюдая за схваткой.

— Не могу сказать, кто из них побеждает, — сказал он.

— Кажется, они оба побеждают.

Вертэйн оторвал взгляд от сражавшихся, чтобы найти в толпе Бена Джевриана. Сержант касркинов считался лучшим фехтовальщиком полка, но если пилот «Стража» надеялся увидеть в выражении лица Джевриана какой-то намек на исход дуэли, сдержанный взгляд командира касркинов не давал никаких ответов. Вертэйн продолжил смотреть на бой.

Бойцы увертывались и маневрировали, их выключенные мечи мелькали в воздухе, с металлическим лязгом встречаясь один, два, три раза в секунду. Оба тяжело дышали уже меньше чем через минуту после начала дуэли, ни один из них не привык сражаться с фехтовальщиком равного мастерства.

В один из моментов, когда их мечи снова скрестились, бойцы сошлись, каждый из них старался оттолкнуть своим клинком меч противника. Тионенджи улыбнулся, глядя в глаза Тэйда.

— Вы… хорошо фехтуете, — его зубы были сжаты от усилий, как и у капитана.

— Я еще лучше, когда мой клинок включен, — ухмыльнулся Тэйд.

— Как и мы все.

Они разошлись, никто не получил преимущества в этом противостоянии. Снова начался обмен ударами, каждый из них заканчивался отбивом или блоком, останавливавшим оружие. Когда бойцы снова сошлись лицом к лицу, Тионенджи невесело улыбался, тяжело дыша.

— Вы… выглядите усталым… мой фиолетовоглазый друг.

— Вовсе нет, — Тэйд улыбнулся в ответ, пот щипал ему глаза. За пять минут этого боя он устал так же, как за всю ночь в монастыре. — Но если вы желаете отдохнуть… я буду джентльменом и позволю вам сделать перерыв.

Как и в начале боя, последние удары были нанесены с такой скоростью, что зрители поняли, что случилось, лишь спустя несколько секунд после того, как все закончилось.

Тионенджи отскочил назад, в последний момент избежав удара меча Тэйда в горло, которого он не имел возможности блокировать. Кадианец после этого удара на секунду потерял равновесие, и эта единственная ошибка возвестила конец схватки. Тонкий клинок-полумесяц выбил меч Тэйда из его руки на грязную землю.

Все это произошло за один удар сердца.

Тионенджи намеревался направить острие меча в грудь Тэйда. Он намеревался спросить своим прекрасным голосом оратора «Вы сдаетесь?» и произнести короткую речь на тему того, каким превосходным бойцом был капитан.

Предположительно, это было бы хорошо воспринято полком. Солдаты были уже впечатлены боевым искусством комиссара, и Тэйд был прав — продемонстрировав храбрость и мастерство, комиссар встретил бы более теплый прием у солдат с мира воинской культуры, чем если бы он просто присутствовал на брифингах.

Однако его планы проявить милосердие победителя не осуществились. Считая, что он уже победил, комиссар на мгновение ослабил защиту. Понадобилась доля секунды, чтобы осознать, что Тэйд еще не закончил бой. Тогда Тионенджи вспомнил слова капитана.

До первой крови.

Не успел он поднять клинок, чтобы блокировать угрозу, как Тэйд нанес круговой удар ногой с сокрушительной силой. Голова Тионенджи откинулась назад, он пошатнулся, ослепленный слезами в глазах и раскаленной болью, вспыхнувшей в щеке.

Он сплюнул густую слюну с медным вкусом, чувствуя, что это кровь. Тысяча человек победно взревели. Когда в глазах комиссара прояснилось, он увидел, что Тэйд протягивает ему руку — и снова это была левая рука. Его настоящая рука.

— Первая кровь за Кадией! — сказал капитан, все еще пытаясь перевести дыхание.

Тионенджи пожал его руку и усмехнулся, показав окровавленные зубы.

— Первая кровь за Кадией, — повторил он, чувствуя традицию за этими словами.

Солдаты снова одобрительно закричали.

Глава VII ВОЕННЫЙ СОВЕТ

Штаб Отвоевания, за пределами Солтана

ОНИ СОБРАЛИСЬ в командирском бункере лорда-генерала — сборном строении неподалеку от его палатки. Вдоль стен помещения сервиторы и адепты работали с вокс-сканнерами и тактическими когитаторами, необходимыми для разработки планов Отвоевания, и поддерживали связь с кораблями на орбите. Несколько офицеров 40-го полка «Хадрис Рифт» сопровождали Куратора, собравшись у круглого стола с множеством карт в центре помещения. Каждый из них был одет так же, как сам лорд-генерал: парадная нефритово-зеленая форма с золотой отделкой. Куратор Маггриг сиял в отраженном свете экранов. Для встречи с инквизитором он надел свою лучшую парадную форму с золотыми знаками различия полка «Хадрис Рифт». И приказал своим офицерам одеться так же.

Инквизитор Кай прибыл рано. Он стоял отдельно, опираясь руками на стол и сосредоточенно изучая карты. Когда он вошел в бункер, он вежливо отсалютовал, но полностью проигнорировал великолепие парадной формы. Единственные слова, которые он произнес за последние пять минут — спросил, где капитан Тэйд.

Полковник Локвуд присутствовал здесь как командир Тэйда. Старший офицер Кадианского 88-го невозмутимо стоял в своей полевой форме, рассматривая регионы на карте, которые привлекли внимание инквизитора. Он был здесь, чтобы узнать, где будет действовать значительная часть его полка, и спланировать дальнейшие действия, пока силы Тэйда находятся в распоряжении Инквизиции. Локвуд никак не выражал неудовольствия сложившимся положением. Лицо полковника было ничего не выражающей маской.

Тэйд прибыл точно вовремя, войдя в бункер в своей боевой броне и с оружием. Отсалютовав всем присутствующим, он занял место напротив полковника Локвуда. За Тэйдом вошли несколько человек. Справа от него встали четыре младших офицера, в такой же полевой форме, что и капитан.

— Инквизитор, — сказал Тэйд, — Это мои офицеры: лейтенант-разведчик Адар Вертэйн, старший лейтенант Корим Хорларн, младший лейтенант Таан Деррик. А это мастер-сержант Бен Джевриан, командир касркинов.

Каждый офицер, когда произносилось его имя, делал знак аквилы. Громоздкая панцирная броня Джевриана лязгнула, когда он отсалютовал.

— А это, — Тэйд указал на людей слева от себя, — технопровидец Билам Осирон, санкционированный псайкер-советник Сет Роскрейн и комиссар Аджатай Тионенджи.

Снова все представленные ответили имперским приветствием, кроме Осирона. Никто не был этим удивлен. Техножрецы были известны своей преданностью культу Бога-Машины, Омниссии, и почитали Императора по-своему, тайно.

Осирон просто поклонился. Это движение вызвало механическое жужжание его аугметических суставов.

— Господа, благодарю вас всех за то, что изволили явиться, — инквизитор Кай указал на карту столицы. — Лорд-генерал, не будете ли вы так любезны кратко изложить нам текущую тактическую обстановку? Как продвигается Отвоевание в столице Солтане?

Маггриг подошел ближе к столу. Он привлекал внимание всех собравшихся, хотя по разным причинам. Его напыщенное чванство надоело Каю, который неохотно обращал на него внимание, хотя для офицеров полка «Хадрис Рифт» Маггриг был безупречным гением тактики. Кадианцы же в основном считали, что он до смешного роскошно нарядился.

Полковник Локвуд был особенно не впечатлен отделкой и богатством, украшавшими парадную форму Маггрига. Он видел меньше золота на изображениях Трона Бога-Императора.

Куратор подождал секунду, убедившись, что привлек внимание всех присутствующих. Он прочистил горло и хладнокровно посмотрел в глаза инквизитору, скрывая улыбку от того, что полностью владел ситуацией. Смелый, уверенный, хладнокровный, сосредоточенный — он был воплощением всего благородного в том, как солдаты полка «Хадрис Рифт» вели войну. Он чувствовал на себе взгляды своих офицеров. Он чувствовал, как он вдохновляет их, и…

— Это промедление начинает мне надоедать, — сказал Кай. — Полковник Локвуд, пожалуйста, доложите о ходе боевых действий в городе. Особенно в главном храмовом районе.

Локвуд был достаточно кадианцем, чтобы сдержать улыбку, когда он выступил вперед.

— Уничтожение сил Великого Врага в Солтане продолжается точно в срок, полностью в соответствии с планами лорда-генерала Маггрига, — Локвуд взял указку и указал на некоторые из южных районов города.

— Здесь, здесь, и здесь, на главной площади, сопротивление было гораздо сильнее, чем ожидалось.

— Почему? — инквизитор посмотрел в фиолетовые глаза полковника. Локвуд указал на три сектора в храмовом районе, который сам был размером с город.

— Это жилые зоны монастырского сектора. Десятки тысяч горожан и паломников умерли там в своих домах. Орбитальные пикт-снимки показывали — и тактики Отвоевания ожидали — наличие значительного числа чумных зомби в этих районах. Не удивительно, но пока планировалась зачистка дома за домом, мы обнаружили, что предатели из Катурских сил планетарной обороны также закрепились там.

— Так называемые «Остатки».

Все офицеры кивнули. Все, кроме Маггрига, который пытался сдержать свою ярость от того, что инквизитор так гнусно с ним обошелся.

— А это что за район? Почему он обозначен гораздо более подробно? — спросил Кай.

— Мой эскадрон «Стражей» нанес на карту несколько квадратных километров города во время последней разведки, — сказал Тэйд. — Это район, ведущий к монастырю, потерянному 6-м полком Януса.

— Что приводит нас к последним событиям, — продолжил Локвуд. — С тех пор, как мы высадились, все вокс-каналы подвергались воздействию исключительно сильных помех из неизвестного, необнаруженного источника. Также ни один ауспекс или сканнер не давал надежных показаний. Мы сражались полуслепыми.

— До последней ночи, — сказал Тэйд.

— До последней ночи. Во время попытки 88-го полка пробиться на помощь 6-му полку Януса помехи впервые исчезли на значительный период времени на подтвержденном участке территории. Также в первый раз войска Отвоевания столкнулись с угрозами первой степени.

— Предателями Астартес, — кивнул Кай.

— Именно так, инквизитор. Само собой разумеется, присутствие Гвардии Смерти связано с отсутствием помех. Тэйд?

Снова заговорил капитан.

— Или Легион Предателей позволил нашим сканнерам работать по неизвестной нам причине, или что-то, что они делают в Святыне Бесконечного Величия Императора, имело побочным эффектом отключение их глушителей.

— Ваши предположения? — спросил Кай.

— Мы думаем, они ищут что-то сканнерами. А пока они сканируют, они не могут глушить нас.

— Я согласен, — сказал Осирон. — Техноадепты каждого полка работают над способами преодоления помех, основанными на новейших разработках.

— Как мы и ожидали. Но что там можно искать сканнерами?

Каждый человек почувствовал остроту в голосе Кая, когда он задал этот вопрос.

— Наши тактики, ученые и группы исследовательских сервиторов работают над этим, сэр, — сказал лорд-генерал. Кай только отмахнулся.

— Инквизиция знает? — внезапно спросил Тэйд.

— Что? — на секунду Кай был ошарашен. За этим последовала неловкая тишина.

— Чума свирепствует в секторе Скарус уже месяцы, на мирах, близких к линиям фронта Мастера Войны. Сейчас мы знаем, что здесь Гвардия Смерти; Легион, исторически ответственный за другие вспышки чумы, и наиболее вероятный источник этой.

— Это догадки, — сказал Маггриг.

— Они соответствуют фактам, — ответил Тэйд, стараясь не проявить раздражения в голосе.

— Я уважаю ваше мнение, капитан Тэйд, — начал Кай, — но Священный Ордос уведомит вас обо всем, что вам необходимо знать, когда для вас придет время узнать это.

— Буду считать, что это значит «да», — Тэйд улыбнулся. Комиссар Тионенджи многозначительно прочистил горло. Тэйд замолчал, с трудом сдерживая самодовольную улыбку.

— Ордо Сепультурум здесь, чтобы провести поиск в гробницах и крупнейших храмах соборного сектора. Я ищу источник чумы. Вообще, я ищу любую информацию, которая поможет нам лучше понять эту страшную угрозу.

— Понятно, сэр, — сказал Тэйд. «Как отрепетированно», подумал он, «и неопределенно». Раньше Тэйд никогда не работал с Инквизицией. И очень хотел, чтобы так было и дальше. Следовать приказам — это одно; к этому он уже привык. Но информация была силой, и идти в бой неосведомленным— так не хотел бы воевать ни один солдат.

— Мы не дети, — сказал Тэйд, — Если вы скрываете истину от нас, чтобы сохранить наш рассудок, я скажу вам, что лучше нам точно знать, что происходит.

— Тэйд, — предостерег Локвуд.

— Я никого не хочу оскорбить, — сказал капитан, — Но мы не какие-нибудь салаги, и это не первая наша кампания. Мы будем сражаться и победим или погибнем, независимо от того, какова истина.

— Тэйд, — снова предостерег его Локвуд, нахмурившись.

— Ваша упорная настойчивость принята к сведению, капитан, — Кай указал на Куратора. — Лорд-генерал Маггриг, каковы ваши текущие намерения?

На этот раз со стороны лорда-генерала не было никаких промедлений.

— Я приказал оставшимся войскам продвигаться до этой позиции в городе, чтобы занять и удерживать несколько ключевых пунктов вдоль западной черты города. Мы создадим передовую базу в Солтане к концу недели.

Следующие два часа лорд-генерал в подробностях описывал свои планы по освобождению Солтана, улицу за улицей, здание за зданием.

Планы не вызвали критики. Цели были амбициозны, но реалистичны, не слишком внушительны, но тактически верны. Серия неумолимых наступлений, поддерживаемых «Стражами» и группами снайперов, чтобы занять пригодные для обороны строения в пределах каждого значительного района поблизости. В какой-то момент Локвуд и Маггриг поспорили о достоинствах такого разделения сил Отвоевания.

— Я не выражаю несогласия, лорд-генерал, — сказал Локвуд. — Но мы все знаем, что войска, которыми мы здесь командуем — лишь авангард Отвоевания. Остался месяц до того, как прибудут главные силы. Полки, находящиеся в пути, должны быть осведомлены, что им придется высаживаться в зоне боевых действий с несколькими аванпостами вдоль линии фронта в городе, а не в единой крепости, как они ожидают.

— Верно замечено, — сказал один из полковников Маггрига — красивый человек без шрамов, лет тридцати пяти.

— Известная точная численность прибывающих полков? — спросил Тэйд.

— Всего двести тысяч человек, — ответил тот же полковник. — Они вошли в варп неделю назад, и сейчас им остается от двадцати пяти до сорока дней пути.

Тэйд кивнул, а лейтенант Деррик присвистнул.

— Святой Трон, — сказал он, — Теперь понятно, что за это взялись всерьез.

— Это мир-святыня Бога-Императора и одного из Его благословенных святых, — сказал Маггриг. — Ничто не может быть более серьезным.

Тэйд еще не закончил. Он ждал этого.

— Когда прибудут главные силы, 88-му полку будет позволено вернуться на Кадию, чтобы сражаться там?

— Я приму решение на основании данных по развертыванию в соответствующее время, капитан, — сказал Маггриг.

Совещание продолжалось, офицеры, продолжая разговаривать, игнорировали рабочую суету в бункере. Адепты и младшие офицеры всматривались в мигающие экраны когитаторов на стенах, изучая потоки нефритово-зеленых букв и цифр, изливающиеся на черные экраны. Позиции полков, списки потерь, планы города — данные по всему, что касалось Отвоевания.

Только один вошедший прервал ход совещания.

Они услышали его шаги еще до того, как увидели его: грохочущий лязг тяжелого металла по пластиловому полу командирского бункера. Когда пришедший пролез в дверь (для чего ему понадобилось пригнуться), все присутствующие офицеры повернули головы, чтобы посмотреть на него.

Брат-капитан Корвейн Валар в своей броне был более двух с половиной метров ростом. Слова «массивный» едва ли было достаточно для его описания. Он был шире чем даже Осирон, чья громоздкая аугметика во многом была похожа на силовую броню. Также он был почти на полметра выше, чем Бен Джевриан, самый высокий офицер из присутствующих, а Джевриан был высок по любым меркам.

Вид Корвейна был чуждым, угрожающим, и говорил об огромной мощи, которой не мог владеть простой смертный. Тогда как аугметические механизмы Осирона щелкали и жужжали, выполняя свою сложную и таинственную работу, в броне воина Астартес, стоявшего перед офицерами, не было слишком сложного посвящения Богу-Машине. Звуки, издаваемые силовой броней, были похожи на злобный шепот — раздраженное рычание, гудевшее с осиной злобностью.

Сама броня не была блестящей, как оникс или гагат, но темной, как вулканическое стекло без обсидианового блеска. Взгляд каждого из присутствующих устремился на нее, словно пытаясь что-то разглядеть, так же, как глаза вглядываются в пугающую черноту темной комнаты, бездонного океана или безлунной ночи, ища что-то, за что может зацепиться взгляд.

Лицо космодесантника было скрыто под шлемом — древней реликвией бело-костяного цвета с удлиненным забралом, благоговейно сохранявшейся в течение тысячелетий. Красные глаза — линзы оглядывали каждого человека.

Астартес сделал знак аквилы, его огромные руки в бронированных перчатках ударились о резной белый камень Имперского орла на нагруднике. Капитан «Хадрис Рифта» вздрогнул от громкого рычания сервомеханизмов брони гиганта.

— Я брат-капитан Корвейн Валар, — сказал гигант. Динамик, вмонтированный в забрало его древнего шлема, искажал его голос, делая его резким и грубым. — Командир Пятой Боевой Роты Ордена Адептус Астартес Гвардии Ворона.

Вопросы звания и старшинства между Имперской Гвардией и Адептус Астартес были далеко не просты. Ордена Адептус Астартес были независимыми организациями и не отвечали ни перед какой властью, кроме своей собственной. И все же формально, лорд-генерал имел здесь самое высокое звание. Эта напряженность в отношениях повторялась тысячелетиями бесчисленное множество раз. Адептус Астартес действовали по наказу Бога-Императора — их генетически улучшенные тела делали их Его избранными сынами, созданными по Его образу и подобию. Но Имперская Гвардия подчинялась командованию Сегментума, а через него — Верховным Лордам Терры. Сотрудничество между Гвардией и Астартес было обычным делом — но и конфликты не были чем-то неслыханным.

Кадианцы как по команде мгновенно ответили знаком аквилы. Тионенджи — на секунду позже, как и офицеры «Хадрис Рифта». Куратор Маггриг слегка кивнул, сделал знак аквилы и улыбнулся с высокомерным, но, как он надеялся, воодушевленным выражением. Он предполагал, что это скроет его нервозность перед одним из Избранных Императора. В этом он ошибался.

— Добро пожаловать на военный совет, брат-капитан.

— Рад видеть вас снова, — сказал полковник Локвуд. Гигант в черной броне кивнул, несколько секунд глядя на него, прежде чем ответить. Тэйд удивился, почему Астартес рассматривает полковника.

— Кадия. Осада Каср Валлока. Полковник Джосуэн Локвуд, Кадианский 88-й полк.

— Хорошая память, брат-капитан, — улыбнулся Локвуд. — И я еще раз благодарю вас за помощь вашего ордена в защите моего родного мира.

— Темные дни. Я хорошо их помню. Но вспоминаю без радости. Многие из моего ордена все еще сражаются там. Подчиненные мне силы вернутся туда, как только мы выполним наш долг здесь.

— Мы рады знать это, капитан.

На этом, казалось, беседа окончилась. Маггриг продолжил обсуждение своего плана. Астартес слушал, не вмешиваясь, стоя, как статуя, и лишь иногда поворачивая голову в шлеме, чтобы бросить взгляд на карту города.

— Здесь.

Несколько офицеров вздрогнули от внезапного звука его голоса.

— Брат-капитан? — спросил Маггриг. Он указывал на район поблизости от центра Солтана, где находился огромный Собор Первосвященника. Там были упокоены останки святого Катура.

— Здесь, — повторил Астартес. — Здесь будут сосредоточены усилия Гвардии Ворона. Я немедленно направлю разведчиков, чтобы подготовить атаку. Пятая Боевая Рота соединит свои разведданные с вашими, лорд-генерал.

— Это честь для нас, — сказал Маггриг. Он покраснел от удовольствия и гордости, что офицер Астартес проявляет к нему такое уважение в присутствии его подчиненных. Об этом, конечно, станет известно в войсках…

— Само расположение ваших сил обуславливает наше развертывание там, — гигант указал могучей рукой на две точки на карте. — Кадианцы и ведникийцы — ваш основной источник ветеранов. Они располагаются, соответственно, здесь и здесь.

При этом Астартес обернулся и посмотрел на капитана Тэйда и его людей.

— Пятая Рота Гвардии Ворона раньше служила вместе с ведникийцами и кадианцами. Мы составили мнение о них, как о мирских людях, и оценили их доблесть, как воинов на службе Императора.

Он обернулся к Маггригу, взгляд кроваво-красных глаз был беспощаден.

— Они — когти вашего плана. И эти убийственные когти острее, чем все остальные в вашем распоряжении. Поэтому мы выпустим нашу ярость и гнев нашего оружия в другом месте, там, где это более необходимо.

Это было встречено тишиной. Тэйд и несколько кадианцев вежливо кивнули, выражая благодарность.

— Как вы сочтете нужным, — прошептал Маггриг.

— Тогда я здесь закончил, — сказал гигант. В этот момент кто-то прочистил горло. Невидимые сервомеханизмы издали рычащий звук в сочленениях брони космодесантника, когда он повернулся к Сету.

— Ты. Псайкер. Хочешь говорить со мной?

— Да, господин, — голос Сета был мокрым шепотом.

— Брат-капитан.

— Да, брат-капитан, — на этот раз в его голосе было немного больше силы. Тэйд заметил, что, когда Сет заговорил, рука Тионенджи скользнула к пистолету в кобуре. Капитан увидел в этом жесте осторожность, а не агрессию, и ничего не сказал. Но все же это подействовало на него раздражающе.

— Говори. Не хочу показаться грубым, но у меня мало времени.

Глаза всех присутствующих сейчас смотрели на Сета. Что он к черту задумал?

— Мне известно, что среди Адептус Астартес есть… личности… которые обладают тем же даром, что и я.

— Это так. Мы называем их кодициями и эпистоляриями, в зависимости от ранга. И опять, не сочти за оскорбление, но их сила превосходит силу обычного человека-псайкера во много раз.

Астартес на секунду замолчал, и Тэйд почему-то представил, что он улыбается под шлемом.

— Ты задерживаешь развертывание лучших воинов Императора, чтобы спросить меня о пустяках? — спросил гигант. Его голос сейчас был другим: менее суровым, хотя вокс-динамик искажал его. Может быть, он действительно улыбался.

— Нет, сэр, — сказал Сет. — Я хотел спросить, есть ли кто-то из этих людей в подчиненных вам силах?

— Да.

— Могу я поговорить с ним?

Офицеры Гвардии смотрели в молчаливом изумлении. Это вызов? Оскорбление? Во всяком случае, явное нарушение приличий. Тэйд облизал зубы, пытаясь придумать, что сказать, есликосмодесантник сочтет это оскорблением. При взгляде на огромную черную фигуру с рычащими суставами и красноглазой маской, абсолютно ничего не приходило в голову. Ни одной забытой Троном мысли. Тионенджи уже достал пистолет из кобуры.

— Скажи зачем, — потребовал гигант нейтральным тоном.

— Это касается Таро Императора.

И снова возникла неловкая тишина, прерываемая странными звуками. Серия приглушенных щелчков послышалась внутри шлема космодесантника. Вокс-щелчки, понял Тэйд. Астартес использовал внутренний вокс своего шлема, чтобы говорить с кем-то.

— Готово, — сказал космодесантник через секунду. — Брат-кодиций Заурен на борту нашего ударного крейсера «Вторая Тень». Он высадится на планету через пятнадцать минут и выслушает тебя.

Сет глубоко поклонился.

— Тысяча благодарностей, брат-капитан.

Астартес сделал знак аквилы, обращаясь ко всем присутствующим. Снова его огромные бронированные перчатки лязгнули по каменному орлу на нагруднике.

— Я оставляю вас. Мы встретимся снова, если на то будет воля Императора.

— Победа или смерть, — сказал Локвуд. Это заставило гиганта задержаться.

— Отличная память, полковник Локвуд.

Полковник улыбнулся. Ни говоря больше ничего, не ожидая их прощальных слов или салютов, гигант в черной броне вышел из бункера, офицеры штаба расступались перед ним.

Когда Астартес ушел, Сет молча оперся на свой посох.

— Простите, лорд-генерал, — обратился он к Куратору, но его слезящиеся глаза были устремлены на Тэйда с такой выразительностью и напряженностью, что это могло бы показаться комичным, если бы это был какой-нибудь другой солдат из его подразделения. Тэйд слегка склонил голову. «Сообщение получено. Тебе все еще нужно поговорить со мной».

Было очевидно, что Маггриг просто не знает, что сказать. Куратор просто кивнул, и Сет покинул бункер, отправившись на свою странную встречу. Только тогда пистолет Тионенджи вернулся обратно в кожаную коричневую кобуру.

— Псайкер, — сказал лорд-генерал Маггриг, прищурившись. — За ним надо следить.

— За ним следят, — ответил комиссар.

— И всегда следили, — добавил Тэйд.

КАНОНЕРКА БЫЛА такой же черной и лишенной блеска, как и броня брата-капитана Валара. Она летела на малой высоте, подняв бурю пыли, ее реактивные двигатели ревели и изрыгали огонь. Посадочные когти, выпущенные с плавностью хорошо смазанных механизмов, вцепились в покрытую травой землю, и «Громовой Ястреб» замер. Рев могучих турбин и реактивных двигателей затих.

Взгляд Сета упал на огромную белую эмблему на борту канонерки, такие же эмблемы, но меньшего размера были на крыльях корабля. Стилизованный белый ворон, расправивший крылья. Тяжелые болтеры угрожающе смотрели влево и вправо с бортов и крыльев «Громового Ястреба». У Сета в мыслях возник образ огромной хищной птицы, невероятно могучей, но тревожно сидящей на земле, готовой встретить врага даже рядом с гнездом.

Но, конечно, ее гнездо было не здесь. Оно было далеко в космическом холоде орбиты: ударный крейсер Астартес «Вторая Тень», вспомнил Сет. «Поэтично», подумал он и удивился, что такие грубые, созданные для войны люди смогли выбрать для корабля такое выразительное имя. Он восхищался космодесантниками (или, по крайней мере, уважал их) за то, каким эффективным живым оружием они были, но сожалел о том, что им не хватает культуры и человечности. Конечно, от его внимания не ускользнул тот факт, что большинство имперских граждан думали то же самое о кадианцах. Эта мысль заставила его улыбнуться.

На секунду Сета поразило зрелище этого громадного темного орудия войны. «Громовому Ястребу», почти несомненно, было уже несколько тысяч лет, и он все еще летал, все еще сражался, проливая кровь во имя Бога-Императора. А большая часть кадианской техники постоянно обновлялась. Новые солдаты несли новое оружие и вели новые танки — все, чтобы заменить людей, оружие и ресурсы, потерянные в бесконечных войнах их мира против налетчиков Хаоса, которые изливались из Ока Ужаса, подобно нечестивым слезам.

«Пасть» «Громового Ястреба» открылась, из-под кабины на воющих поршнях опустился трап. У Сета внезапно пересохло во рту. Он не знал, используют ли псайкеры Астартес Таро Императора, но вместо того, чтобы чувствовать уверенность после ответа брата-капитана, Сет был очень взволнован. Что если чтение карт кодицием будет таким верным и точным, что видения Сета он полностью проигнорирует? Сет и сам никогда полностью не доверял своему ненадежному дару, но это было одно из его чувств, так же, как способность видеть и осязать. Если псайкер Астартес лишит Сета веры в его способности, это будет все равно что жить наполовину глухим, и никогда нельзя будет верить тому, что слышишь.

От этой мысли у него поползли мурашки по коже. Может быть, это было ошибкой? Да, черт, да, это все было ошибкой, и Сету пришлось собрать всю свою смелость, чтобы остаться там, где он стоял.

Псайкер Астартес, брат-кодиций Заурен спустился по трапу. Его броня была такой же темной, как у Валара, но вместо белого шлема, который носил брат-капитан, у этого воина Астартес был шлем полуночно-синего цвета с решетчатым забралом. Сет не был специалистом по вооружению благородных Орденов Астартес, но он понял, что шлем кодиция более нового типа, возможно, ему лишь несколько сотен лет.

Гигант приближался, песок и гравий хрустели под его тяжелыми бронированными ботинками. На спине космодесантник нес двуручный меч в ножнах длиной с Сета. Кадианец сомневался, сможет ли он поднять такой меч без помощи. Он сомневался, что даже Бен Джевриан смог бы сражаться таким чудовищным оружием.

— Ты санкционированный псайкер Кадианского 88-го полка механизированной пехоты, не так ли? — голос из вокс-динамика звучал так же невыразительно, как и у брата-капитана.

— Да, — Сет поднял голову, взглянув на шлем космодесантника. Глаза-линзы, смотревшие на него, были золотистого цвета.

— Прекрасно, — сказал гигант. — Я брат-кодиций Заурен Кейл. Можешь звать меня Заур, если это не покажется тебе слишком фамильярным.

— Я… я…

— Секунду, — сказал Астартес, и сделал последнее, чего ожидал от него Сет.

Он снял шлем.

— КУДА ВЫ ИДЕТЕ? — спросил комиссар, когда они вышли из бункера на дневной свет.

— В ремонтные мастерские, — сказал Тэйд. Он сжимал и разжимал свою бионическую руку при ходьбе, и Тионенджи подумал, знает ли сам кадианец о том, что у него такая привычка.

— Наблюдать за работой уважаемого технопровидца?

— Осирона? Он бы этого не вынес. Это удовольствие, а не работа.

— Удовольствие? В ремонте? — Тионенджи посмотрел на него ошеломленным взглядом, который прекрасно сочетался с недоверчивостью в его гарадешийском акценте. — Я относительно хорошо информирован о народе Кадии, в том, что касается его культуры. Я знаю, что вы цените оружие больше, чем своих жен, что убить кого-нибудь вам интереснее, чем заниматься любовью, и что вы счастливы только тогда, когда хвастаетесь тем, что последний раз не спали пять дней, чтобы выиграть войну со связанными руками.

— Вы хорошо нас знаете, — Тэйд ухмыльнулся, его фиолетовые глаза ярко светились под черным треугольником волос на лбу. — Но не достаточно хорошо. 75 % взрослых и детей планеты под ружьем, и большинство кадианцев не вступают в брак. У нас есть программы воспроизводства, чтобы поддерживать численность населения.

— Это шутка?

Тэйд не ответил, продолжая улыбаться.

— Даже так, капитан, в самых страшных снах я и представить не мог, что вы любите проводить свободное время, наблюдая, как техносервиторы чинят ваши танки.

— Вы не обязаны идти со мной, — сказал Тэйд, зная, что это ложь. Тионенджи улыбнулся.

— Пропустить такое развлечение? Никогда.

— Я знал, что вы не испугаетесь. И нет, мы идем не затем, чтобы наблюдать, как перекрашивают танки и регулируют двигатели. Мы идем потому, что еще ночью мне сообщили, что Рекс готов.

— А кто или что это — Рекс?

Тэйд снова улыбнулся, когда они подходили к огромному кадианскому посадочному модулю. Из открытых дверей ангара был слышен шум ремонтных работ.

На секунду взгляд Тэйда стал почти мальчишеским. Это не так просто для человека, который сражался с Великим Врагом с четырнадцати лет. Тэйду еще не было тридцати, но Тионенджи полагал, что капитана вполне можно принять и за сорокалетнего.

— Рекс, — сказал Тэйд, улыбаясь редкой, теплой улыбкой, — это моя собака.

ЗАУР был бледным, как чистый мрамор. Не то чтобы Сет ожидал, что огромное тело и лицо Астартес могут быть вполне человеческими, но белоснежная кожа была еще одной неожиданностью. А глаза кодиция были черными. Это изрядно напугало Сета. Он никогда не слышал о таких… изменениях.

Голова Заура была чисто выбрита — так чисто, что кадианец был уверен — Астартес или побрился лишь несколько часов назад, или его генетические изменения не позволяли волосам расти. Из белой кожи выступало несколько разъемов, их блестящий хром приобретал красноватый оттенок там, где они раздражали кожу: импланты для подключения аппаратуры, усиливающей псайкерские способности кодиция. Сет не знал, какое оборудование используют псайкеры Астартес, и не собирался спрашивать, как бы ни мучило его любопытство.

Усиливающая полоса психоактивного металла, имплантированная в лоб Сета, внезапно страшно зачесалась. Он поддерживал свои аугментации в чистоте и дезинфицировал их два раза в день, но они были результатом грубой хирургии. Санкционированные псайкеры не заслуживали лучшего в глазах Гвардии; большинство их погибало страшной смертью, не успев заслужить медали за долгую службу. Сверкающая бионика на черепе космодесантника была почти произведением искусства в сравнении с дешевыми бронзовыми аугментациями в плоти и костях Сета.

— Ты, кажется, смущен, — сказал Заур. Его настоящий голос звучал как отдаленный гром, но не был злым.

— Я никогда не видел космодесантника без шлема. Ни разу.

— А, — Заур улыбнулся. Это еще больше испугало Сета. Даже зубы космодесантника были огромными, хотя все в его телосложении было вполне пропорциональным.

— Ты хотел посоветоваться со мной? — напомнил ему кодиций.

— Да. Да, насчет Таро Императора. Вы читаете карты?

— Ты спрашиваешь, практикуют ли все Астартес эту традицию, или спрашиваешь именно обо мне?

— И то и другое.

— Я полагаю, наши методы не так уж различаются, кадианец. Но пойдем, этот вопрос не стоит обсуждать на посадочной площадке. Даже в тени моего «Громового Ястреба» чужие уши не должны слышать, о чем мы говорим.

Заур повел Сета в утробу канонерки, с лязгом топая по трапу. Оказавшись в десантном отсеке, Сет увидел ряды боевых мотоциклов, прикрепленных цепями, и архаичных ракетных ранцев в нишах на стенах. Заур стукнул черным кулаком по панели замка, и трап с воем и металлическим лязгом поднялся.

— Ну, — сказал кодиций, — так что говорили тебе карты, кадианец?

Сет глубоко вздохнул.

— Великий Враг еще не закончил с Катуром.

— А что скажешь, если я видел то же самое?

— Я бы… убедился тогда, что мои способности не столь неуправляемы. Но если вы видели то же самое, тогда, может быть, мы…

— Успокойся, — сказал Астартес, махнув рукой. — Я видел темные знамения, но подробности прежде всего. И я хочу знать, не совпадают ли они. Говори ясно.

— Страшная угроза, еще не проявившая себя, — взгляд Сета блуждал, потеряв свою напряженную сосредоточенность, его голос звучал как во сне. — Эхо ереси звучит в небесах мира-святыни. Что-то надвигается. Возвращение Великого Врага. Что-то знакомое.

— Я видел в таро те же знамения. Итак, какая угроза может быть знакома и кадианцам и моему Ордену? Я не так одарен, как многие из моих братьев библиариев Гвардии Ворона, но я доверяю своему дару. Приближающееся зло хорошо знакомо нам. Ненависть, которая грозит обрушиться на нас — личная. Я почувствовал ее прилив в Таро, и в этом я не сомневаюсь. Единственный ответ, конечно…

— Гвардия Смерти.

— Гвардия Смерти, — кивнул Заур. — XIV Легион предателей. Бич Скаруса в правой руке Разорителя. Они наносят раны, для исцеления которых требуются десятилетия — если они вообще исцеляются. Зараза. Скверна. Сколько миров в этом Сегментуме пали жертвами Проклятия Неверия в Тринадцатом Черном Крестовом Походе Абаддона?

Вопрос был явно риторический. Сет медленно кивнул, собираясь с мыслями.

— Кадианские Ударники — защитники Скаруса. Но простите, брат-кодиций. Я не вижу связи между моим родным миром и вашим Орденом. Что для вас Гвардия Смерти? Насколько тяжки их грехи, что другое зло не может сравниться с ними в ваших глазах?

Заур несколько секунд стоял молча. Потом он положил руку в перчатке, холодную, как снег, на голову Сета. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал прямо в разуме Сета.

— Смотри, кадианец. Смотри, что они сделали с нами…

Видение началось. Видение войны — Войны — начавшейся десять тысяч лет назад. В далекой звездной системе, сотню веков назад, Сет видел предательство, которое ожесточило сердца воинов Гвардии Ворона против их братьев Астартес.

Скоро все закончилось. Когда видение исчезло, Сет был бледен и чувствовал слабость. Собравшись с силами, он задал свой последний вопрос.

— Заур…

— Да?

— С тех пор, как мы высадились на Катуре… Вы слышали голос? Что-то пробудилось в этом мире. Оно зовет на помощь.

Заур кивнул, очень медленно.

— Я слышал его. Я слышу его даже сейчас, — кодиций посмотрел на Сета. — Ты слышал ответ?

— Нет.

— Вот что по-настоящему меня пугает, и это причина того, что я так внимательно отнесся к предупреждениям Таро. Потому что я слышу не только голос, зовущий на помощь, я слышу, как что-то ему отвечает.

— Этот второй голос, что он говорит?

— Это не слова, так же, как и мольба о помощи, которую мы оба слышим. Это мощная проекция, которая передает одно сообщение.

— Какое сообщение?

Заур снова открыл свой разум, позволив шестому чувству окутать мысли Сета. Он чувствовал ритмы тела смертного, биение его короткого срока жизни. Астартес на секунду почувствовал, как хрупки и смертны простые люди. Он не боялся ничего в своей службе Трону, но все же чувствовал, что боится этой невероятной слабости.

— Слушай, — сказал Заур, позволив голосам течь сквозь его чувства в более слабый разум Сета. Это была просто передача ментальной энергии, эквивалент того, как человек запруживает одну реку, чтобы создать другую.

«Придите ко мне», сказал без слов первый голос.

«Мы идем», пришел такой же бессловесный ответ.

«Мы идем».

ЧАСТЬ II Вестник

Глава VIII ЭХО ЕРЕСИ

В варпе

МЫ ИДЕМ.

Он передавал это бессловесное сообщение в нескончаемом потоке подсознательной телепатии. «Мы идем». «Мы идем». «Мы идем». Иногда он забывал свое имя.

Он знал, что это из-за варпа. Путешествие в царстве его повелителя позволило существу ощутить прикосновение бога, и все человеческое, что еще оставалось в нем, исчезло во тьме беспамятства.

В такие периоды, которые могли длиться час, а могли десятилетиями или более, он называл себя тем титулом, которым именовали его слуги, когда обращались к нему.

Вестник, так они называли его. Вестник шепчущего бога, которому они все служили.

Вестник не вставал со своего трона много месяцев. Струпья, похожие на моллюсков, сгустки засохшей крови и затвердевшего гноя приковывали его к кости и ржавому металлу командного трона. Вестник чувствовал, что засохшие кровь и гной связывают его с троном, а через него — со всем кораблем.

Вестник чувствовал свою силу, свое невероятное могущество. Он знал, что нужно лишь небольшое усилие, чтобы встать и стряхнуть с себя засохшую мерзость, но ему хотелось еще немного насладиться безмятежностью отдыха. Он глубоко вздохнул внутри своей покрытой гноем брони, чувствуя приглушенный грохот двигателей своего корабля, пронзающего варп. Демоны во тьме за бортом корабля вопили и царапали броню, отчаянно желая войти и пасть ниц пред Вестником. Они оставляли обрывки зараженной плоти на корпусе, когда огромный корабль летел дальше, не обращая внимания на просителей.

Вестник довольно рассмеялся.

Некоторые из тварей, обитавших на мостике — слабейших, чьи жизни не значили ничего — съежились и захныкали, услышав его смех. В первый раз за многие недели Вестник издал какой-то звук.

Один из членов экипажа мостика, давно лишенный ног, подполз к ступеням трона Вестника. Когда-то он был человеком. Сейчас у него было много ртов, и, ползая без ног, он оставлял липкий гнойный след.

— Мы приближаемся, Вестник, — произнесли несколько ртов твари.

Вестник встал. Корка из крови и гноя, связывавшая его с троном, рассыпалась хрупкими заразными обломками, многие из них прилипли к броне Вестника, как бородавчатые наросты.

Когда Вестник, хотя и медленно, начал двигаться, пустые костяные шипы, выступавшие из его спины, начали издавать низкое жужжание. Вестник пробудился, и рой в его теле пробудился вместе с ним. Первые мухи, раздувшиеся и липкие, выползли из отверстий в костяных шипах.

Вестник повернул голову в рогатом шлеме, ища что-то. Он едва мог видеть. Его глаза были закрыты слишком долго и слиплись от кровавых слез. Смотреть было больно.

— Оружие, — прорычал Вестник низким булькающим голосом. Члены экипажа отпрянули от него, некоторые прижались к своим консолям в страхе, некоторые потому что их разложение приковало их к их постам, так же, как Вестника к трону.

Один из стоявших у огромного трона шагнул вперед. Он был облачен в броню Астартес, но раздутую, заржавевшую и потрескавшуюся за десять тысяч лет боев и чумы. Она была такого же гангренозного цвета, как броня Вестника.

— Вестник, — покрытые запекшейся кровью шланги респиратора шлема космодесантника вздрогнули, когда он заговорил, — я принес ваш клинок.

При этих словах искаженный Астартес протянул громадную косу, держа ее в раздувшихся кулаках. Она была более трех метров длиной, ее древко толщиной было с бедро человека, изогнутое серповидное лезвие блестело патиной кровавой гнили.

Вестник взял косу в свои руки в бронированных перчатках. Воспоминание всплыло сквозь мглу святого варпа, покрывающую его мысли. Имя.

Его имя?

Нет… Жнец Жизней. Имя оружия, которое он держал. Усилием мысли Вестник активировал древнее силовое оружие. Лезвие косы зашипело от энергии, заливающей древний металл. Органическая гниль, которой зарос клинок, затрещала, сгорая. Зловоние было убийственным, но для Вестника это отнюдь не было чем-то необычным. Весь корабль смердел гнусным зловонием опустошительной заразы. Воздух внутри корабля был ядом для всех, кроме тех существ, которые обитали здесь.

Вестник глубоко вздохнул внутри своей брони, наслаждаясь священным запахом, достигшим его острого обоняния. Зрение возвращалось с усиливающейся ясностью, очертания стали достаточно четкими, чтобы разглядеть весь мостик. Огромный экран перед троном показывал прекрасный хаос варпа. Это было словно заглядывать в мысли безумца, видя их в цвете.

— Близко? — спросил Вестник. — Скоро?

Говорить тоже было трудно. Вестник глотнул, чтобы прочистить горло. Что бы ни поселилось в горле, пока Вестник спал, оно извивалось, когда было проглочено.

— Нам осталось несколько часов до места назначения, Вестник, — ответил предатель Астартес.

— Легион? — прорычал Вестник.

— Легион готов, Великий Странник.

Странник. Еще один из его титулов. И… связанный с его именем…

— Мой корабль, — промурлыкал Вестник булькающим голосом. Его покрытые струпьями перчатки погладили ржавый трон. — Мой корабль. «Терминус Эст».

— Да, господин, — предатель Астартес привык к варповой болезни, действовавшей на Вестника. Он знал, что она скоро пройдет.

Вестник усмехнулся под рогатым шлемом, глядя на экран и нетерпеливо сжимая косу. Его массивная терминаторская броня и так была огромной, но струпья, бубоны и костяные шипы, выросшие из грязно-зеленой брони, раздули ее до размера в четыре раза больше обычного человека.

— Катур, — сказал Вестник. — Мы приближаемся к Катуру.

— Да, господин.

И вдруг, как удар молнии из хаотической бури за бортом, Вестник вспомнил свое имя. Вспомнил, кем он был. И кем он стал. Он снова улыбнулся и начал отдавать приказы своему ужасному экипажу.

Десять тысяч лет назад, когда Галактика была ввергнута в бесконечную войну, он был Первым Капитаном Гвардии Смерти.

Сейчас Бич Скаруса, Странник, Повелитель Разрушительного Роя, Вестник Праотца Разложения, снова готовился к бою.

— Катур, — Тифус улыбнулся черными губами. — Их… маленькая… святыня.

СЕТ ВСТРЕТИЛСЯ с Тэйдом, когда капитан был в своей палатке, выполняя ритуал чистки и ремонта цепного меча. Запах очищенных масел наполнял воздух. Тэйд сидел на койке, одетый в серую рабочую форму, держа клинок на коленях. В первый раз за многие недели псайкер видел Тэйда без брони.

— Сэр? — он стоял у входа в палатку, заглядывая из-за входной занавески. Тэйд тщательно выскребал кровавую грязь из готических рун, выгравированных на плоской стороне клинка.

— Заходи, — сказал капитан.

Сет вошел в палатку и застыл, когда внезапно раздалось рычание. Звук был механический и очень, очень злобный. Сет хорошо его знал. Он медленно повернул голову и увидел кибер-мастифа Тэйда, его корпус из хрома и железа был восстановлен в первоначальном серо-стальном цвете. Размером с ищейку, по виду похожий на волка с особенно страшными челюстями, кибер-мастиф смотрел на Сета своими черными глазными линзами.

И рычал.

— Ох… хорошая собачка, — сказал Сет, чувствуя себя глупо от того, что это у него вырвалось.

— Тихо, малыш, — сказал капитан. — Прости, Сет. Секунду. Рекс, зарегистрировать биологический след цели. Имя записи: Сет. Статус: нулевая цель.

Глаза механической собаки зашуршали, вращаясь — фокусировались, записывали.

— Подтвердить, — приказал Тэйд.

Собака открыла свои огромные, как медвежий капкан, челюсти, и ее внутренние вокс-динамики издали хриплый машинный звук. С некоторым воображением его можно было принять за лай.

— Теперь ты в безопасности, — сказал Тэйд, возвращаясь к очистке последних остатков запекшейся крови с гравировки на клинке. — Когда Рекс был поврежден, в его когитаторе стерлись файлы целей и воспоминаний.

— Его… что?

— Его память. Не смотри на меня так: это объяснение Осирона. Рексу нужно перезаписать биологические следы всех, кого он не должен считать целями.

— Теперь я нулевая цель? — Сет оперся на посох, чувствуя, как головная боль бьется в мозгу. Убей Император эту проклятую собаку, она ему никогда не нравилась.

— Должен быть. Рекс? Приготовиться к бою.

Кибер-мастиф повернул голову к Тэйду, слегка приоткрыв пасть. Сет заметил его стальные зубы, сверкавшие в тусклом солнечном свете, проникавшем в палатку. Каждый зуб был начищен как наградной кинжал.

— Не стоит проверять, я верю вам на слово, — прошептал Сет. — Великое Око, Осирон чистил ему зубы?

— Да. Если подойдешь поближе, увидишь, что на каждом клыке выгравирована Литания Защиты.

— Я не подойду поближе.

— Ну, думаю, это было очень любезно с его стороны. Стой смирно — сейчас проверим. Рекс? Убей.

Сет почувствовал, как все его тело напряглось. Он не ожидал, что собака нападет на него, но от самой возможности этого у него скрутило желудок и заломило глаза. Юмор капитана совсем ему не нравился.

Рекс захлопнул челюсти с металлическим лязгом. Его внутренние динамики издали звук, похожий на щенячий скулеж.

— Ты в безопасности, — сказал Тэйд. — Рекс, отбой.

Кибер-мастиф перешел в режим пониженного потребления энергии, закрыв пасть и сжав ряды острых, как у акулы, зубов. Он сидел почти как настоящая собака, но его голова медленно поворачивалась влево и вправо, словно камера безопасности.

— Простого «да» было бы достаточно.

— Прекрати ныть, ты же еще жив. Ты хотел поговорить со мной, — сказал Тэйд. — Но сначала я задам тебе один вопрос.

— Конечно.

— Час назад ты встречался с псайкером Астартес.

— Да.

— Теперь скажи мне, зачем.

Сет засмеялся, но смех перешел в кровавый кашель.

— Это не вопрос.

— Не зли меня, Сет. В монастыре прошлой ночью я не стал наказывать тебя, хотя комиссар пристрелил бы тебя на месте.

— Вы ударили меня рукоятью пистолета.

— Ах, так ты заметил это? Я, возможно, должен был убить тебя за то, как ты выполнял свои обязанности, так что ты не в том положении, чтобы внушать мне чувство вины. Святой Трон, мы думали, у тебя началось расстройство речи. Что эта планета делает с тобой?

Сет не ответил.

— Послушай, Сет. Хотя Тионенджи оказался не такой задницей, как мы могли ожидать, все-таки он комиссар до мозга костей. В следующий раз, прежде чем ты даже подумаешь уклониться от исполнения своего долга, получишь болт в затылок. И никаких вопросов.

— Понятно, сэр.

— Я просто предупредил тебя. Пора начинать становиться образцовым солдатом. Так что говори.

— Таро Императора указывают на знамения. Темные знамения. Мое толкование карт сходится с толкованием брата-кодиция Заурена.

Тэйд посмотрел на него и отложил меч.

— Можно сказать, ты привлек мое внимание.

— Я понимаю, что мы не друзья, капитан. Но я уважаю вас. И я благодарен вам за то, что вы доверяли моим способностям в прошлом.

Тэйд кивнул, натянуто улыбнувшись и думая, к чему это псайкер ведет.

— Ты хорош… в том, что ты делаешь. Я не лгу, Сет. Не могу сказать, что чувствую себя спокойно рядом с твоими способностями. Но ты служишь, и служишь хорошо. Я верю тебе.

— Я не питаю иллюзий. Кадианские ударники обращаются с подобными мне с поистине бесконечной благосклонностью по сравнению с тем, как нас притесняют и презирают в других полках.

— Я знаю.

— Тогда послушайте меня сейчас, — Сет неуклюже встал на колени, опираясь на посох. Тэйд поморщился, услышав, как щелкнули колени псайкера. — Еретики из XIV Легиона здесь. Вот что мы знаем. Но пока мы видели лишь малую часть их усилий. Они обрушатся на нас большими силами, и это произойдет скоро. Все знаки указывают на это… на эту бойню.

— Главные силы Отвоевания лишь в паре недель пути, — сказал Тэйд.

— Таро не указывают точного времени. Только срочность.

— И я так понимаю, это срочно.

— В последний раз, когда я видел знамения такой силы и яркости… — Сет замолчал, глядя в глаза капитану.

— Нашу родину охватил огонь, — закончил за него Тэйд. Сет кивнул.

— Святой Трон, Сет. Я всего лишь капитан. Я сообщу лорду-генералу, но не ожидаю, что он будет меня слушать. Нужно что-то большее. Что сказал тебе кодиций?

— Что он видел те же знамения грядущего. Что он предупредил брата-капитана, который, в свою очередь, подготовил своих людей. И он показал мне, почему Гвардия Ворона ненавидит Гвардию Смерти более всех.

— Для меня что один орден Космодесанта, что другой. Кроме, — Тэйд стиснул зубы, — Расчленителей. Помнишь Каср Хейн?

— Вряд ли я когда-то его забуду, капитан.

— Тьфу! Чтоб Инквизиция покончила с этими ублюдками! Так что в этом деле такого особенного для брата-капитана и его гигантов в черном?

— Вам попроще изложить?

— Именно так я и предпочитаю, — Тэйд встал на ноги, застегнул пояс с оружием и потянулся за шлемом. — И похоже, что мне надо встретиться с лордом-генералом как можно быстрее, поэтому излагай попроще и покороче.

— Месть, — сказал Сет. — Они хотят отомстить.

Тэйд криво усмехнулся.

— Все-таки у нас есть с ними что-то общее. За что отомстить?

— Ересь Гора. Древняя вражда. Особенно действия флагманского корабля флота XIV Легиона — «Терминус Эст».

— Я молюсь, чтобы этот проклятый корабль сгорел в святом огне, — прошипел Тэйд. Имя корабля Странника было проклятьем для Кадии, особенно ненавистным за те опустошения, которые произвел он в секторе Скарус. — Что этот чертов корабль сделал Гвардии Ворона? Заразил их мир, так же, как он заражает другие?

— Нет. У их ненависти другие причины. «Терминус Эст» ответственен за уничтожение флагмана флота Гвардии Ворона во время Ереси Гора. Корабль назывался «Тень Императора».

Тэйд помолчал, глядя Сету в глаза.

— Крейсер Гвардии Ворона на орбите называется «Вторая Тень».

— Да, — сказал Сет.

Тэйд глубоко вздохнул.

— Что-то в этом роковое.

— Да, — снова сказал псайкер. — Я… слышал голос, сэр. Той ночью во время боя в монастыре. Это был бессловесный призыв о помощи.

Тэйд сжал зубы. Это не предвещало ничего хорошего. Санкционированные псайкеры, слышащие голоса, спустя некоторое время обычно умирали от выстрела в голову.

— Не бойтесь, — сказал Сет, невесело улыбнувшись. — Брат-кодиций Заурен тоже слышал этот голос. Он слышит его и сейчас. Мы слышим некую телепатическую мольбу о помощи с Катура, и кто-то отвечает на нее — кто-то за пределами мира. Что-то приближается, мы в этом уверены.

— Иди к полковнику Локвуду и расскажи ему все, о чем мы сейчас говорили. Встретимся в штабе лорда-генерала на совещании через пятнадцать минут.

— Да, сэр.

— Рекс, ко мне, — Тэйд уже выходил из палатки, но остановился и обернулся. — Сет?

— Капитан?

— Чертовски хорошая работа.

И после этого он ушел, механическая собака бежала следом за ним.

ТЭЙД БЫЛ уже на полпути к командному пункту лорда-генерала, когда внезапно изменил курс. Он подозвал первого попавшегося солдата 88-го полка — одного из людей Таана Деррика, чистившего сапоги рядом с солдатской палаткой.

— Солдат Сердок?

— Сэр! — Сердок сделал знак аквилы. Тэйд проигнорировал взгляд солдата, прикованный к серебряной медали на шлеме капитана.

— Передай сообщение полковнику Локвуду.

— Да, сэр.

— Скажи ему, что я не буду присутствовать на совещании в штабе лорда-генерала. Пусть продолжают без меня.

— Да, сэр. А что сказать, если полковник спросит, где вы?

Тэйд указал на темный аэродинамичный корабль, стоящий недалеко от кадианских палаток. Борта корабля украшала стилизованная буква «I».

— Скажи ему, что я буду обсуждать вопрос на высшем уровне.

ИНКВИЗИТОР ПОТЯГИВАЛ амасек.

Тэйд не привык пить дорогие напитки, но, попробовав амасек, он признал, что у инквизитора Кая великолепный вкус — и явно нет недостатка в деньгах, чтобы этот вкус удовлетворять.

— Здорово, — сказал Тэйд с чувством, сделав еще один глоток. — На самом деле, просто превосходно.

— Пожалуйста, — сказал Кай.

Пока Тэйд рассказывал свою историю, инквизитор сидел, откинувшись в мягком кожаном кресле в своей каюте, которая напоминала нечто среднее между личной библиотекой и хорошо оборудованным рабочим кабинетом. Помещение с деревянным полом, красными коврами и старинным рабочим столом из дорогой древесины выглядело совершенно неуместным на устрашающе выглядевшей инквизиторской канонерке.

— Сейчас о моих псайкерских талантах речь не идет, — продолжал Кай. Он посмотрел на Тэйда, и капитан почувствовал, что у него кровь стынет в жилах от нечеловеческого взгляда настоящего глаза инквизитора и искусственного рядом с ним. — Но я не практикую чтение Таро Императора. И я удивлен, что ваш псайкер это может.

— Он вообще уникален.

— В каком смысле?

— Во-первых, Сет сумел выжить дольше, чем большинство санкционированных псайкеров-советников в Имперской Гвардии. Во-вторых, хотя я не могу судить об этом сам — мне не с чем сравнивать — но официально по своим психосилам он стоит в первом ряду среди псайкеров, пригодных для службы в Гвардии.

— Ах, вот как. Не просто рядовой магнит для болтов, хм?

Тэйд улыбнулся, услышав из уст инквизитора гвардейский жаргон. «Магнит для болтов» — так называли санкционированных псайкеров из-за того, что их часто ждала смерть от рук комиссара «ради их же блага».

— Он силен, мой лорд. И полезен. Каждые три месяца его проверяют на признаки скверны, и всегда он оказывается полностью чист. Эти результаты говорят о том, что воля его сильна, даже если тело слабо.

— Магнит для болтов с оттенком чего-то большего? Редко бывает, чтобы кто-то из псайкеров Гвардии сделал нечто большее, чем убил себя своим же психокинетическим разрядом.

Тэйд ничего не сказал. Такое почти случалось с Сетом несколько раз. Последний раз это было год назад, в сражении с еретиками в мире-улье Бешик V, когда псайкер едва не расплавил вражеский танк психомолнией из своего посоха с аквилой. Экипаж испекся заживо в своем бронированном гробу. Сет пролежал без сознания целую неделю.

— Хорошо, — сказал, наконец, инквизитор. — Я сам поговорю с лордом-генералом. И с братом-капитаном.

— Спасибо, мой лорд. А еще он упоминал… что слышит голос.

Инквизитор встал, глядя на Тэйда немигающим взглядом.

— Продолжайте.

— Крик о помощи, на который отвечает кто-то из глубокого космоса. Сет говорил с псайкером Астартес, и они пришли к такому выводу. Но больше они не сообщили никаких подробностей.

— Я поговорю и с вашим псайкером. Где он в первый раз услышал голос?

— В храмовом районе. В ту ночь, когда мы сражались в Святыне Бесконечного Величия Императора.

— В самой святыне? Именно внутри здания?

— Спросите его лично. Он казался неуверенным. Его способности ненадежны.

— Хорошо. Ваши люди готовы, капитан? Мы выступаем завтра на рассвете.

— Мы готовы, мой лорд.

— Тогда увидимся завтра, Тэйд. Но прежде чем вы уйдете, скажите во имя всего святого, где вы достали этого кибер-мастифа?

Тэйд посмотрел на Рекса, который сидел тихо, поворачивая голову влево и вправо с механической медлительностью. Обозначить инквизитора нулевой целью было первым, что Тэйд сделал, когда поднялся на борт.

— Год назад мы защищали мир-кузницу Бешик V. Мой технопровидец нашел собаку в развалинах одного из их огромных заводов, и отремонтировал ее по собственному проекту. До того, как там началась война, техножрецы использовали таких собак для охраны заводов. Когда мы улетали оттуда, губернатор города разрешил ему забрать кибер-мастифа с собой.

— Подозреваю, что там не обошлось без взятки.

— Что ж, возможно вы и правы, — ответил Тэйд.

Инквизитор кивнул, все следы его хорошего настроения исчезли.

— Хорошо. Я скоро встречусь с Сетом. Вы свободны капитан. Встретимся на рассвете.

Глава IX ТЕРМИНУС ЭСТ

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, когда неяркое послеполуденное солнце начало спускаться к горизонту, Империум Человека проиграл войну за Катур.

Лишь через несколько месяцев после этого заключения историков Империум вернет мир-святыню почти без сопротивления. Но к этому времени многие из тех, о ком повествует эта летопись, уже погибли.

Имперские летописи отметят эту дату, единственный день в начале второго месяца Отвоевания как поворотный пункт в кампании. Личные записи солдат на поверхности говорили о том же, хотя и другими словами. Восстановленная вокс-запись событий, сделанная инквизитором Ордо Сепультурум Бастианом Каем (ныне покойным) сообщает следующее:

«Без тех предупреждений, которые в последний момент успели сделать брат-кодиций Заурен из Гвардии Ворона, санкционированный псайкер Сет Роскрейн из Кадианского 88-го полка и некоторые навигаторы на борту флота Отвоевания, бой на орбите был бы проигран даже до того, как он начался. Их предупреждений в совокупности было достаточно, чтобы убедить многих флаг-капитанов, что, по крайней мере, есть вероятность того, что может произойти непредвиденное.

Конечно, мы не знали. Не знали, откуда придет угроза. На коротком совещании, которое я провел с лордом-генералом, полковыми офицерами и флаг-капитанами, мы пришли к общему мнению, что главной угрозы следует ожидать на поверхности планеты. В конце концов, предатели из XIVЛегиона уже были на Катуре. Все сходилось.

С одной стороны это было так. Присутствие мятежных СПО и Гвардии Смерти в пределах Солтана достигло невиданного до сих пор уровня. Но я слышал голос. Я знал, что что-то приближается из варпа. И хотя я предупредил флот на орбите, чтобы они были готовы к бою, однако подготовка шла вяло и неохотно. Я не был разгневан этим, но, должен признаться, был разочарован. Офицеры флота не слишком опасались, что мы столкнемся с какой-либо угрозой до того, как прибудут главные силы флота Отвоевания — а некоторые просто не верили, что флот Хаоса станет атаковать нас над Катуром. Они считали, что Великий Враг уже сделал здесь свое дело. Осквернение мира-святыни закончено, богохульство совершено, и настоящей угрозы уже нет.

Представьте наше изумление, когда мы узнали истину.

Настойчивое стремление лорда-генерала Маггрига освободить Солтан лишь силами авангарда было похвально, но закончилось неудачей. Он дорого заплатил за свое рвение. Наш флот на орбите был слишком мал, чтобы отразить атаку такой силы.

И все же, отчаянная храбрость флаг-капитанов, чьи корабли защищали мир-святыню, оказалась поистине неоценима для наземных сил.

Их яростная оборона дала тем из нас, кто был на поверхности планеты, самое ценное в тех условиях. Капитаны флота не могли дать нам победу. Все, что они могли выиграть для нас, было время.

Время выбрать, как мы будем сопротивляться».

Найденный дневник командира Ведникийского 12-го стрелкового полка полковника Джека Антора (также ныне покойного) сообщает в основном то же самое:

«Мы потеряли связь с кораблями на орбите. Организация была нарушена. По приказу лорда-генерала Маггрига полки рассеялись по городу, разделив силы, чтобы свести к минимуму потери в случае орбитальной бомбардировки.

На других ТВД это могло быть полезной тактикой, но здесь оказалось беспорядочным распылением сил. Вокс-связь на Катуре была исключительно ненадежна — с того самого момента, как мы высадились на планету. Сейчас, когда мы оказались рассеяны в огромном враждебном городе, полном чумных мертвецов, мы начали понимать, насколько помогали корабли на орбите поддерживать вокс-сигнал посредством своей аппаратуры связи.

Качество связи ухудшилось до того, что вокс-аппараты стали почти бесполезны. Судя по тому, как связь становилась все хуже и хуже, мы предполагали, что еще один из наших кораблей на орбите уничтожен.

Говорили, что что-то случилось, что пришло что-то огромное, чтобы уничтожить нас всех. И это была правда. Проклятые Императором еретики восстали на нас. Я проклинаю мятежников, проклинаю чумных зомби, проклинаю Гвардию Смерти, которая ведет их.

Будь проклято все это дерьмо на орбите. Как будто у нас и так мало проблем».

В личном дневнике лейтенанта Таана Деррика из Кадианского 88-го полка механизированной пехоты итог подводится гораздо более кратко:

«Ненавижу эту планету».

КОГДА РАННЕЕ послеполуденное солнце сияло над столицей Катура, три сотни солдат Кадианского 88-го полка медленно продвигались в пешем строю по обширным паркам, примыкавшим к шпилю-гробнице, в котором, предположительно, хранились пальцы самого святого Катура. Солдаты Тэйда наступали уже более девяти часов, войдя в город на рассвете. Инквизитор Бастиан Кай был с ними, его пси-пушка на плече двигалась, отражая движения его головы.

Полковник Локвуд и майор Крейс сейчас только выводили остальные части полка — семьсот солдат на «Химерах» — из главного лагеря в нескольких километрах позади, направляясь на выполнение собственных задач.

Лорд-генерал Маггриг был в лагере, предпочитая находиться в своей палатке, чем в командирском бункере, в котором проводились совещания, изучая карты Солтана и указывая младшим офицерам, куда передвинуть значки на картах, представляющие расположение его сил.

Брат-капитан Корвейн Валар проводил дневную медитацию, стоя на коленях, одетый в простое черное одеяние с белой эмблемой Ордена на груди. Он был в своей каюте, на борту ударного крейсера «Вторая Тень».

Брат-кодиций Заурен был на мостике «Второй Тени», облаченный в полную броню. Когда космос перед ним взорвался и изверг воинство Великого Врага, библиарий покачал головой с печальной улыбкой и произнес два слова, слишком тихо, чтобы их распознал вокс шлема.

— Мы погибли.

ОБРАЗЦОМ ДОБЛЕСТИ в обороне орбиты Катура стала не «Вторая Тень» (как можно было ожидать от ударного крейсера Адептус Астартес). Эта честь выпала крейсеру Имперского Флота «Сила Ярости», командиром которого был капитан Лантир Стрейден.

Стрейден был одним из тех капитанов, которые обратили внимание на предупреждения инквизитора Кая и были уверены, что главной угрозы следует ждать из варпа, а не с поверхности Катура. Поэтому когда взвыли сирены и лишенные конечностей сервиторы, соединенные с консолями, начали бормотать и стонать в тревоге, Стрейден никоим образом не удивился.

— Ну-ну, — сказал он, глядя на вихрь варпа там, где поток кораблей Великого Врага изливался из разрыва в пространстве. Постучав пальцами по консоли, он сидел на своем командном троне, глядя в иллюминатор на протяжении нескольких спокойных ударов сердца.

— Сэр? — спросил флотский старшина.

Стрейден разгладил свои седеющие усы и кивнул офицеру. Мрачная усмешка появилась на его губах.

— Всю энергию на орудие «Нова».

«ТЕРМИНУС ЭСТ» РАЗОРВАЛ неподвижность космоса, ворвавшись в реальность с силой, сотрясшей корпус. Корабль мчался сквозь реальное пространство, оставляя за собой завитки варп-тумана цвета безумия.

Флагман Вестника был невероятно громаден. Распухший и чудовищный, создававшийся как линейный корабль вне конкуренции, и раздувшийся под воздействием Хаоса за десять тысяч лет с тех пор как он впервые отошел от орбитальных доков мира-кузницы, породившего его. Его гребнистая поверхность ощетинилась тысячей покрытых затвердевшим гноем орудий, и каждое из них было готово открыть огонь. Гангренозно-серый корпус был окутан пламенем, когда последние остатки прикосновения варпа испарялись, сжигая органическую гниль, покрывавшую металлическую броню корабля. Понадобилось несколько секунд, чтобыхолод космоса восстановил власть материальной физики над кораблем. Нечистое пламя медленно умирало, гасимое реальностью.

Словно мухи вокруг трупа, меньшие корабли кружились рядом с «Терминус Эст», все еще держась ближе к флагману, но уже начиная перестраиваться в атакующие группы. Вслед за гигантским кораблем и его паразитами-перехватчиками из страшно пылающей раны в реальности появлялись огромные крейсеры.

Три. Десять. Девятнадцать. И они все появлялись, извергаясь из Эмпирей, и оставляя за собой следы психотумана.

На дымящемся испарениями мостике «Терминус Эст» существа, прикованные к своим постам, шипели и визжали. Тифус встал и оперся на поручни, окружавшие его командирский трон.

— Окружить их. Не позволить никому уйти в варп.

В этом приказе не было необходимости. Флот Хаоса вышел из Имматериума на значительном расстоянии, но страшный варп-разрыв, из которого они появлялись, вверг в безумие навигационные системы имперцев. Истребители уже вступили в бой. Ни один имперский корабль не мог избежать уготованной ему участи.

— Доложить, — пробулькал Тифус.

Ему ответило мутировавшее существо, наполовину сросшееся с консолью сканнера. Его голос был полностью человеческим, хотя прерывался отрывистым кашлем.

— Двенадцать войсковых транспортов… шесть фрегатов типа «Меч» в рассыпном строю… два легких крейсера типа «Неустрашимый» в оборонительном кольце… пять эсминцев типа «Кобра»… один крейсер типа «Доминатор» на высокой орбите…

— Они ничто для нас. Но это, — Тифус указал своей косой на огромный экран, — что это?

— Ударный крейсер Адептус Астартес, великий Вестник… — прохрипела тварь, бывшая когда-то человеком. — Опознан как «Вторая Тень», принадлежит Гвардии Ворона…

Остаток сообщения был заглушен смехом Вестника.

ИМПЕРСКИЙ ФЛОТ над Катуром был представлен весьма скромными силами, если не сказать меньше. Боевая группа на орбите планеты была сбалансирована именно для того, что она представляла: авангард сил Отвоевания. Медлительные войсковые транспорты были почти безоружны и абсолютно не обладали необходимой маневренностью, чтобы выжить в бою. Эсминцы и легкие крейсеры, защищавшие неуклюжие транспорты, были похожи на клинки, быстрые и смертоносные, в их экипажах служили ветераны Боевого Флота Скаруса, и каждый корабль нес более чем достаточно шрамов и воспоминаний о схватках с Великим Врагом за столетия войны и ремонта.

Среди легких кораблей ударный крейсер Гвардии Ворона был поистине яркой драгоценностью в короне флота. Когда кинжалоподобные легкие фрегаты и эсминцы развернулись, чтобы встретить новую угрозу, «Вторая Тень» включила свои древние двигатели и приготовила к бою свои устрашающие орудийные батареи, созданные, чтобы прорывать любую блокаду и имеющие достаточно огневой мощи, чтобы, прорвавшись на низкую орбиту, обращать в пыль города на поверхности планеты.

И все же «Вторая Тень» оставалась на орбите, тогда как корабли Имперского Флота покинули ее, чтобы встретить атаку.

«Сила Ярости» была единственным большим крейсером из кораблей Имперского Флота у Катура. Крейсеры типа «Доминатор» были редки в Боевом Флоте сектора Скарус, и многие капитаны считали их чем-то вроде незаконных детей флота. Более надежные крейсеры типа «Лунар», «Готик» и «Диктатор» занимали господствующие позиции во флоте и входили в состав большинства боевых групп.

Причиной такого недоброжелательного отношения к «Доминаторам» было их главное оружие. Орудие «Нова», торчавшее из бронированного носа, как копье, и достигавшее почти полукилометра в длину, требовало очень долгой подготовки, чтобы выстрелить хотя бы один раз. Так же это орудие было неэффективно при орбитальной бомбардировке, что делало его менее универсальным, чем обычные лэнс-излучатели, и из-за этого орудие «Нова» было еще менее популярно.

И, наконец, «Нову» нельзя было установить на корабль классом ниже крейсера, исключительно потому, что отдача от выстрелов орудия в лучшем случае сбивала корабль с курса, и требовались драгоценные минуты, чтобы восстановить положение. В худшем — и гораздо более вероятном случае — отдача от выстрелов могла разрушить надстройку корабля меньшего класса и даже привести к его гибели. Поэтому такое сложное и неудобное оружие устанавливалось на носу часто недооцениваемых «Доминаторов».

Капитан Стрейден уже привык, что ему поручали не слишком почетные задания — задания, которые, как он считал, не были достойны имперского крейсера. Сейчас он сидел на своем командирском троне, чувствуя тяжелую вибрацию двигателей, когда его любимый, несправедливо недооцениваемый корабль поворачивал на новый курс. Работа двигателей сотрясала весь корабль, ради этого пять тысяч рабов и сервиторов трудились на бесконечных этажах кормовых палуб «Силы Ярости». Машинное отделение было пеклом, наполненным грохочущими механизмами, пылающими топками, потными рабами и орущими унтер-офицерами, вооруженными пистолетами и бичами.

— Я насчитал двадцать шесть вражеских кораблей, капитан, — прокричал младший офицер со своего поста перед рядом экранов сканнеров. — Святой Трон!

— Доложить, — приказал Стрейден спокойным голосом.

— Флагман противника опознан как… «Терминус Эст».

Лантир Стрейден командовал «Силой Ярости» уже одиннадцать лет. До этого он шесть лет командовал эсминцем типа «Кобра», а еще раньше служил лейтенантом на борту крейсера типа «Лунар». Долгая карьера в Святом Флоте. Весьма достойная, если не выдающаяся, и со списком побед, дававшим ему право сидеть на этом месте: на огромном древнем командном троне одного из благословенных боевых крейсеров Императора. В его власти была сила достаточная для уничтожения невероятного множества живых существ, целых городов, целых миров. И ему уже много раз приходилось делать это — просто произнеся одно слово, он обращал в ничто тысячи жизней. Это был его долг, и долг был его страстью. Такова была мощь «Силы Ярости», какой бы дурной славой не пользовалось ее основное оружие.

И сейчас впервые за всю свою карьеру Стрейден поймал себя на мысли о том, что многометровой адамантиевой брони имперского крейсера в сочетании с невидимой защитой пустотных щитов может быть недостаточно. Услышав имя проклятого корабля, который тысячи лет был легендой Сегментума Обскурус, Стрейден с холодной уверенностью понял, что сегодня он умрет.

Он постучал пальцами по подлокотникам командного трона. Смерть… Мысль о ней приносила странное чувство свободы.

— Поворачивать, пока «Терминус Эст» не окажется в нашем носовом секторе обстрела. Состояние орудия «Нова»?

Артиллерийский старшина поднял взгляд от своей консоли, прижав руку к наушнику.

— Носовой пост управления огнем докладывает, что все системы готовы, — сообщил он.

— Предупредить машинное отделение, чтобы завершили последние приготовления.

Десятки голосов на мостике заговорили в вокс-микрофоны, предупреждая офицеров в других отсеках по всему кораблю, что главное орудие готовится стрелять.

Стрейден приказал включить вокс-связь по всему кораблю, и старшина подключил ее к системам командирского трона.

— Это капитан, — сказал Стрейден, почувствовав, что у него пересохло во рту, хотя он был более спокоен, чем когда-либо. — Всему экипажу занять посты по боевому расписанию. Приготовиться к выстрелу из орудия «Нова» через тридцать секунд. Командирам боевых постов доложить о готовности.

Вокс-динамики взревели, когда посыпались ответные сообщения.

— Ходовой мостик готов, — прогремел первый ответ из динамиков.

— Лазерные батареи левого борта закреплены и готовы, — раздался второй ответ.

И так далее. Пока все отсеки колоссального корабля докладывали о готовности, Стрейден смотрел, как покрытые гнилью корпуса кораблей Великого Врага все приближались. Корабль вздрогнул, получив первые попадания с легких крейсеров противника, опередивших чудовищный «Терминус Эст».

С крупных кораблей Хаоса взлетали истребители, но, хотя их оружие могло причинить тяжелые повреждения небольшим кораблям Имперского Флота, «Сила Ярости» полностью их игнорировала. Она устремилась прочь от планеты, направляясь к своей цели, как сорокопут, бросающийся на добычу.

— Передать приказ командирам «Драгоценной Верности» и «Лорда Кастеляна» увеличить ход и прикрывать нас с флангов первые пять тысяч километров. Когда мы откроем огонь из орудия «Нова» они должны отойти, чтобы не попасть под наши бортовые залпы.

— Принято, — пробормотал вокс-сервитор, передавая приказы командирам фрегатов. «Сила Ярости» задрожала сильнее, получая серьезные попадания в пустотные щиты и вибрируя от напряжения плазменных двигателей, мчавших корабль вперед на грани перегрузки.

— Давай, — прошептал Стрейден. — Ну, давай…

— Машинное отделение… — произнес голос из динамика, и Стрейден встал со своего трона, — … готово.

Стрейден смотрел на экран, на котором раздувшийся корпус «Терминус Эст» становился все ближе. Капитан достал свою офицерскую саблю и указал ею на экран.

— Уничтожить. Этот. Корабль.

ПРИНЦИП работы технологии орудия «Нова» был относительно прост.

Генераторы, установленные в носу «Силы Ярости» и в самой пушке включались, создавая ряд мощных магнитных полей. Команды рабов в носовой части работали с огромными механизмами заряжания, чтобы подать специально подготовленный снаряд — его заряд был размером с небольшое здание — в огромное помещение, называемое камерой пуска.

Когда орудие «Нова» готовили к выстрелу, переборки задраивались. Механизмы орудия при выстреле должны быть изолированы от остальных частей корабля, и при этом редко всем рабам удавалось покинуть отсеки вовремя. Когда «Сила Ярости» мчалась к «Терминус Эст» под огнем десятков меньших кораблей врага, Стрейден прежде всего требовал скорости. Сотни рабов и сервиторов погибли при подготовке к выстрелу еще до того, как сам корабль был уничтожен несколько минут спустя.

По получении приказа произвести выстрел, магнитные поля разгоняли снаряд и выбрасывали его из ствола со скоростью, близкой к скорости света. Далее производился долгий и опасный процесс перезарядки, и все действия повторялись.

Снаряд летел быстрее, чем мог отследить человеческий глаз (и большинство приборов, разработанных людьми). Он был запрограммирован на взрыв на безопасном расстоянии от корабля, с которого произведен выстрел; разрушительная сила орудия «Нова» была огромна.

Эта предосторожность, конечно, могла быть отменена. Для ее отключения требовалось лишь несколько минут.

Снаряд пролетел расстояние между двумя кораблями быстрее, чем можно моргнуть глазом. Он был запрограммирован при попадании произвести имплозивный взрыв такой плотности, что вся материя поблизости должна быть втянута в него и сжата практически в ничто.

Так умирают звезды.

И снаряд попал в носовую часть «Терминус Эст».

ОГРОМНЫЙ КУСОК чумного корабля просто перестал существовать, обратившись в ничто.

На мостике «Силы Ярости» приборы определяли нанесенные повреждения, вибрировали консоли, хрипели сервиторы.

— Прямое попадание, — сказал лейтенант за операторским пультом.

Гангренозный корабль был ранен. Обломки, мутировавший экипаж и осколки бронеплит корпуса закружились в космосе, вылетая из огромной пробоины, зияющей в носовой части линкора Хаоса. Стрейден видел кровь, застывавшую темными каплями — какая-то ужасная жидкость хлестала из разрушенных секций корпуса, превращаясь в сверкающие багровые кристаллы, когда замерзала в космосе.

«Терминус Эст» начал вращаться — раздувшееся чудовище, пытающееся скрыть лицо от врага.

— Он прячет мостик, — Стрейден выругался.

— Повреждения корпуса — шестнадцать процентов, капитан. «Терминус Эст» теряет воздух и… и тысячи килолитров какой-то темной органической жидкости. Но противник все еще движется вперед.

Стрейден посмотрел на офицера как на последнего идиота.

— Тогда, во имя Бога-Императора, — сказал он, — стреляйте снова!

ДРАМА В КОСМОСЕ над Катуром разворачивалась как плавный орбитальный балет — корабли скользили и кружились с грациозной медлительностью. Построения нарушались и восстанавливались. Меньшие корабли маневрировали вокруг больших, крейсера выпускали лучи энергии, пронзающие космос, чтобы взорваться фонтаном искр, попав в пустотные щиты противника.

Когда щиты были сбиты, лучи лэнс-батарей вонзались прямо в корпус, врезаясь глубоко, разрывая корабль на куски.

«Вторая Тень» не последовала за «Силой Ярости». Но остальные корабли имперского флота поддержали ее атаку. Легкие крейсера, эсминцы и фрегаты бросились на флагман Великого Врага, их плазменные двигатели оставляли за собой следы заряженных частиц. Пока рабы и сервиторы трудились в отсеках этих кораблей, не зная об ожидающей их участи, ни у одного из офицеров на мостиках не осталось никаких иллюзий. Надежды пережить этот бой не было. Все, что оставалось — продать свои жизни как можно дороже.

Если бы «Вторая Тень» присоединилась к этой атаке, имперские силы могли бы нанести врагу гораздо больший урон. Но ударный крейсер оставался на орбите — само воплощение автономии Адептус Астартес. Отчаянные призывы о помощи раздались по вокс-связи, когда с кораблей Имперского Флота просили, требовали, умоляли космодесантников о помощи. Но черный крейсер отвечал молчанием, не покидая орбиту, его внешняя неподвижность скрывала активную деятельность внутри.

Фрегатом «Драгоценная Верность» командовал лейтенант Террис Вин, родом из богатой семьи с планеты Гудрун. В последние секунды его жизни две мысли крутились в его мозгу, вытеснив все остальные. Во-первых, это наихудшие обстоятельства, при которых можно стать командиром корабля, а во-вторых, он не знал, где его правая рука. В корабль попала торпеда, и после секундной черноты в глазах лейтенант обнаружил себя ползающим по палубе в гораздо худшем состоянии, чем момент назад. На мостике клубился удушливый дым, из обрубка правой руки лейтенанта, оторванной у бицепса, текла кровь.

Все старшие офицеры были мертвы, погребены под обломками того, что лишь минуту назад было вполне исправным командирским мостиком. Половина сервиторов и старшин были также выведены из строя: мертвые, умирающие или обреченные провести последние секунды под искореженными металлическими обломками.

Террис Вин приказал машинному отделению дать полный ход, смутно понимая, что сейчас, наверное, там осталось в живых не больше четверти из тысячи рабов. Торпедный залп, разрушивший мостик, причинил не менее страшные повреждения другим отсекам корабля. По всей логике, было чудом, что корабль еще не развалился.

Лейтенант приказал рулевому стабилизировать курс и вести фрегат прямо к «Терминус Эст». Этот приказ был выполнен более успешно. Корабль резко повернул, возвратившись на курс.

Один из крейсеров Хаоса, «Дочь Агонии» с черным корпусом, дрейфовал между Террисом Вином и его целью. Крейсер обменивался залпами с горящей «Силой Ярости».

— Носовые батареи! — крикнул лейтенант сквозь дым. — Носовые батареи, огонь!

Огонь открыла лишь половина батарей. Другой половины уже не было. На их месте в носовой части «Драгоценной Верности» зияли глубокие шрамы.

Редкие лазерные лучи прорезали космос, вспыхнув безвредными молниями, когда пустотные щиты «Дочери Агонии» отразили выстрелы.

— Полный вперед! — закричал Террис Вин. — Таранить «Терминус Эст»!

Благородное намерение. Если бы оно достигло успеха, погибшие имперские экипажи были бы отомщены.

Но «Дочь Агонии» начала разворачиваться. Башни ее лэнс-излучателей изрыгали огонь, они были так многочисленны, что казались чешуей на коже рептилии.

— Лейтенант… — рулевой не успел произнести фразу до конца.

«Драгоценная Верность» взорвалась яркой звездой плазменной энергии, обломки корабля разлетелись в тысяче направлений.

И эта сцена повторялась с каждым кораблем Имперского Флота.

«СИЛА ЯРОСТИ» все еще сражалась, лишившись щитов и теряя куски искореженного металла из пробоин. Истребители Хаоса вились вокруг крейсера, словно туча саранчи, атакуя четырехкилометровый корпус корабля по всей длине. «Сила Ярости» содрогалась под убийственным градом огня, из пробоин в ее изуродованном корпусе вырывались гейзеры воздуха и быстро гаснущие фонтаны пламени. Строения на корме крейсера, похожие на соборы, были разрушены, и напоминали останки некой давно вымершей цивилизации. Гибель корабля была неизбежна. Полученные повреждения уже были почти смертельными. Донесения, поступавшие к капитану Стрейдену, мелькали в его разуме и забывались, оставаясь лишь где-то в глубине сознания. Корпус был разрушен в слишком многих местах, чтобы отслеживать повреждения. Генераторы пустотных щитов пришлось выбросить в космос, чтобы предотвратить внутренний взрыв. Половина плазменных двигателей вышла из строя. На ходовом мостике отчаянно пытались сохранить управление, и корабль еще кое-как управлялся, хотя и предельно нестабильно.

Крейсер прошел между двумя кораблями Хаоса, и его бортовые батареи выпустили последние залпы. Ряды орудий изрыгали огонь в тишине космоса, вырывая огромные бреши в бортах серо-зеленых кораблей, когда «Сила Ярости» скользила между ними, словно разрушающийся кинжал.

Нос крейсера по-прежнему был нацелен на «Терминус Эст», отслеживая движения огромного корабля.

«Мы сможем сделать лишь еще один выстрел», думал Стрейден. «Ради Святого Трона, я молюсь, чтобы мы успели его сделать»

— Главное орудие заряжено! — доложил старшина.

— Огонь! Во имя Его! Огонь!

На этот раз без долгой подготовки. Орудие «Нова» включило свои магнитные поля и послало смертоносный дар флагману Великого Врага.

После этого выстрела произошло две вещи. На скорости, близкой к скорости света, снаряд врезался в корпус «Терминус Эст», обрушив мощь взрывающегося солнца на брюхо чумного корабля. Несколько палуб просто перестали существовать, когда взрыв пробил ужасную кровоточащую брешь в корабле Странника. Снова обломки, трупы экипажа и заразная жидкость хлынули в космос из чудовищной пробоины.

Но «Сила Ярости» потеряла последние остатки управляемости. Отдача от выстрела «Новы» была такой силы, что крейсер перестал двигаться вперед и начал описывать циркуляцию на правый борт, потеряв управление.

Хищник почувствовал агонию жертвы: «Терминус Эст» угрожающе вырисовывался на экране, подходя ближе.

— Мы дрейфуем, — сказал один молодых старшин. Его лицо было белым от страха. — Мы покинем корабль, сэр?

Голова молодого человека взорвалась кровавым месивом. Тело рухнуло на палубу спустя секунду. Комиссар корабля с тонким лицом и крючковатым носом опустил пистолет.

— Как посмел он опозорить последние секунды жизни корабля словами труса?

Стрейден не обратил на него внимания. По корабельной вокс-связи он отдал свой последний приказ.

— Исполняйте свой долг до конца, люди Империума. Будьте готовы приветствовать Императора с гордостью.

«ВТОРАЯ ТЕНЬ» тоже получала удары врага. Окруженный вражескими эсминцами, фрегатами и эскадрильями истребителей, черный ударный крейсер оставался на орбите, отвечая огнем своих грозных батарей. Но никуда не летел.

По всему корпусу, как глаза, открылись абордажные порты, и из пусковых шахт «Второй Тени» вылетели штурмовые модули, оставляя за собой огненный след двигателей. Они были почти так же малы, как истребители, атаковавшие ударный крейсер, летели без строя и были практически не замечены врагом. Те немногие корабли Хаоса, которые их обнаружили, не могли прицелиться по столь быстро движущимся объектам, с огромной скоростью летящим сквозь пустоту к видневшемуся вдали силуэту «Терминус Эст».

Ударный крейсер Космодесанта был настолько драгоценным имуществом для Ордена, что ценность его невозможно было описать. Жизни пятидесяти Адептус Астартес были настолько же бесценны.

Видя, что нет спасения от надвигающейся гибели, полурота Гвардии Ворона решила продать свои жизни как можно дороже. Штурмовые модули мчались к флагману Великого Врага. Абордажная операция, как по учебнику.

УНТЕР-ОФИЦЕР Овор Верланд работал, скинув рубашку, в носовом орудийном отсеке «Силы Ярости». Ему было сорок три года, и он знал, что до сорока четырех он не доживет. В правой руке его был лазерный пистолет с разряженным аккумулятором. В левой — кожаный кнут, скользкий от крови.

Он хлестал их, он застрелил нескольких из них, но он сделал это. Его бригада рабов, сейчас сократившаяся до сотни человек, перезарядила орудие «Нова» всего лишь за семь минут. Огромный снаряд был подан в ствол гигантского орудия.

Верланд побежал по усеянной обломками палубе, перепрыгнув через все еще корчащееся тело человека, которого он сам застрелил. Он бросил свое оружие, включил настенный вокс-динамик и, перекрикивая вой сирен, сообщил капитану, что главное орудие снова может вести огонь.

Исполнив свой последний долг, Верланд отвернулся от стены.

И застыл.

Сто человек из его бригады рабов окружили его неприступным полукругом. Корабль содрогался и разваливался на части, рабы стояли, держа куски обломков вместо оружия.

Унтер-офицер Овор Верланд заплатил цену, которую платили многие рабовладельцы с незапамятных времен.

Его собственность, его рабы, которым нечего было терять, восстали и свершили свою месть.

«Сила Ярости» была обречена. Хотя ей суждено было завершить свою достойную, пусть и недооцененную службу меньше, чем через минуту, Овор Верланд к тому времени был уже мертв.

— ИХ ОРУДИЕ СНОВА набирает энергию, великий Вестник.

Тифус кивнул своим рогатым шлемом.

— Прикончить их. Немедленно.

— ГЛАВНОЕ ОРУДИЕ готово! — раздался голос из вокс-динамика. Последние слова Овора Верланда.

Стрейден на секунду просто открыл рот от удивления. В какой-то безумный момент он хотел вызвать по воксу и спросить имя этого офицера, чтобы объявить ему благодарность в приказе.

— Огонь! — крикнул он уцелевшим артиллерийским офицерам.

Они пытались изо всех сил. «Сила Ярости» медленно поворачивалась, сотрясаясь от взрывов, с мучительной медленностью наводя свое главное орудие на врага.

«Их мостик». Стрейден выдохнул, не в силах поверить своим глазам. Флагман Великого Врага сейчас заполнял собой весь огромный экран. И он видел…

«Их мостик»

— Слишком близко, чтобы стрелять, сэр, — сообщил один из старшин. — Взрыв захватит и нас.

Стрейден не мог поверить тому, что услышал.

— Да мне плевать! Мы уже мертвы! Огонь, огонь, огонь!

Магнитные поля включились. Стрейден чувствовал, как они включаются. И его не интересовало, что это было уже невозможно. Он чувствовал, как магнитные поля заряжаются, нагревая его кровь, вибрируя в его костях. Он не обращал внимания на то, что мостик вокруг него рушится.

— Убить их! — воскликнул он, яростно сверкая глазами. — За Императора! Убить их!

ПЛАЗМЕННЫЕ ДВИГАТЕЛИ «Силы Ярости» наконец взорвались под непрерывными залпами лэнс-батарей «Терминус Эст» и прикрывавших его крейсеров. Сила взрыва сотрясла корабли Хаоса, огромное облако остатков плазмы и обломков рассеивалась в космосе, как звездная туманность цвета кровоподтека.

«Терминус Эст» прошел сквозь облако, как акула, разрезающая воду.

— Мы были на волосок от смерти, лорд Тифус, — сказал один из космодесантников Гвардии Смерти, стоявших у трона Вестника. — Если бы они выстрелили…

Тифус проигнорировал его.

— Атаковать «Вторую Тень». Она умрет следующей.

Глава X ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ

Солтан, кладбище шпиля Ярит, монастырский сектор

ТЭЙД ПРИСЕЛ, прижавшись спиной к разрушенной стене. Выстрелы лазганов шипели, попадая в стену с другой стороны.

— Ненавижу эту планету, — сказал он, перезаряжая свой болт-пистолет. Среди грязи заброшенного кладбищенского парка, используя как укрытие мраморные стены высотой до пояса и большие деревья, несколько отделений 88-го полка вели тяжелый бой с предателями из СПО. Тэйд привык к боям, которые начинались, когда враг нападал из ниоткуда. На этот раз ублюдки напали отовсюду.

Они потоком изливались из башни в центре огромного парка, потом хлынули с окраин, атакуя со всех направлений. Части 88-го полка были мгновенно окружены, зажаты между силами противника, атакующими с тыла и из башни, которая и была целью наступления кадианцев.

Шпиль Ярит. Считалось, что пальцы святого Катура хранятся там. Башня возвышалась, как копье, пронзающее небо. Она была черной — из какого-то страшно редкого и дорогого черного камня, как предполагал Тэйд — и богато разукрашенной, как и все здания в этом городе-гробнице. Ряды горгулий и ангелов смотрели с башни во всех направлениях. Она была похожа на особенно страшный кошмар.

За девять часов наступления кадианцы проникли глубоко в город, и ожидалось, что сопротивление врага будет слабым. Не средним, не сильным, и не от среднего до сильного. Слабым. Ведникийский 12-й полк зачистил эту зону лишь несколько дней назад.

— Здесь не должно быть ни души, — сказал Коррун, перезаряжая лазган рядом с капитаном. — Ничего не идет как надо на этой планете, а?

Тэйд вытер кровь с раны на щеке — задело осколком, когда предыдущая стена, за которой он прятался, взорвалась. Сопротивление никак не было слабым или средним. На самом деле, даже термина «сильное сопротивление» было недостаточно, чтобы описать это.

Тэйд лишь размазал грязной перчаткой кровь по щеке, и она продолжала течь из раны. «Останется шрам», подумал он. «Уродливый».

По приказу Тэйда отделения рассыпались, заняв укрытия среди маленьких часовен и надгробий, которыми был усеян огромный парк. Толпы предателей из остатков СПО наступали, их задние ряды двигались медленнее из-за тяжелого вооружения, которое они несли.

Тупик. В лучшем случае временный. В худшем, их сейчас сомнут. Кадианцы занимали оборону отдельными группами, многие солдаты использовали каменные надгробия как укрытия, сдерживая атаку многократно превосходящих сил остатков СПО. Пуля со звоном ударила в хромированный бок Рекса, и кибер-мастиф зарычал. Его фоторецепторы искали стрелка, рассчитывая его местоположение по направлению, откуда велся огонь.

— В укрытие, идиот, — приказал Тэйд. Собака спряталась за стеной.

Таан Деррик занял укрытие рядом с Тэйдом и Корруном, он полз к ним на брюхе, пока не оказался рядом.

— Иди в ударники, говорили мне, — Таан перезаряжал свой побитый лазган. — Послужи Императору. Сможешь встретить чертову кучу гадов… — лейтенант поцеловал лазган, закончив его перезаряжать, — … и убить их.

— Учитывая, сколько еретиков сегодня жаждут нашей крови, — сказал Тэйд, — ты в хорошем настроении.

— Я слышал, что если буду поддерживать боевой дух, мне повысят жалованье.

— Заткнись, Таан.

— Заткнулся, сэр.

— Капитан? — послышался голос в вокс-наушнике. Звук был искажен. Как обычно.

— Тэйд слушает. Назовите себя.

— Отделение «Бдительность»: непобежденные, — голос комиссара Тионенджи, его акцент придавал странное экзотическое звучание словам полкового жаргона. — Тэйд, мне нужны «Стражи». Противник подтянул бронетехнику.

«Трон в огне…»

— Подтвердите, что противник использует бронетехнику.

— Подтверждаю. К ним подходит бронетехника. Похоже, это «Подавители» и «Химеры». Полицейские машины… БМП… оснащены дополнительным оружием. Капитан? Капитан?

— Я здесь. Направлю к вам «Руку Мертвеца».

— Принято.

Связь отключилась.

— Кто это был? — спросил Таан, привстав на одно колено и стреляя из-за разрушенной стены.

— Отделение «Бдительность», отряд Тионенджи. Они заметили бронетехнику.

— Однако…

— Однако что?

— Хорошо, что наш новичок не побоялся испачкать руки в свой первый день.

— Заткнись, Таан.

— Заткнулся, сэр. А что вы скажете насчет быстрого броска назад, к «Химерам»?

«Химеры» были оставлены на окраине кладбищенского парка несколько часов назад. Теперь до «Химер» было несколько километров пути.

— Я вполне ясно сказал, чтобы ты заткнулся.

— Вы много чего сказали.

Тэйд поднял бровь. Таан ухмыльнулся.

— Заткнулся, сэр.

В любое другое время Тэйд бы засмеялся.

— Нас окружают. Продвигайся с «Альянсом» дальше к западной части этого кладбища. Если остатки СПО займут эту зону, они отрежут нас от «Верности» и «Адаманта».

С отделением «Адамант» был инквизитор. И лучше было бы не оказываться отрезанными от него.

— Сэр, — Таан достал свой бинокль, поднес к глазам и посмотрел в сторону западного района кладбища. Десятки предателей, одетых в грязную форму СПО, бежали по жухлой траве.

— Всегда найдете мне веселую работу, — сказал он с усмешкой. Потом он поднялся и побежал, вызывая по воксу свое отделение и приказывая следовать за ним.

Тэйд снова включил свой вокс.

— Вертэйн, прием.

Помехи.

— «Рука Мертвеца», прием.

Опять помехи.

«Просто потрясающе».

— Дженден! — крикнул Тэйд.

Связист Тэйда укрылся за надгробием примерно в тридцати метрах от капитана. Дженден сидел на корточках, сжимая лазпистолет, а над его головой сверкали вспышки лазерных выстрелов. Громоздкий вокс-аппарат стоял на земле, скрытый в безопасности за могильной плитой.

— Сэр? — отозвался Дженден.

— Передай приказ «Руке Мертвеца». Поддержать отделение «Бдительность» к северу от нас, немедленно.

Дженден кивнул и начал нажимать клавиши. Мощность и дальность вокс-аппаратов значительно превосходила индивидуальные микро-воксы, используемые солдатами, особенно в условиях помех, которые на Катуре были неизменно сильны.

— Сэр, я слышу искаженный сигнал.

— Это не новость для меня, Дженден, — Тэйд, привстав на колено, стрелял из болт-пистолета, держа его в обеих руках. Оружие вздрагивало и грохотало в его руках, выстрел за выстрелом, снова и снова. И каждый выстрел нес смерть солдатам противника.

Тэйд убил семерых из них, одного за другим, снимая каждого одним выстрелом, когда они покидали укрытия, чтобы бежать вперед.

Остатки СПО тоже использовали низкие стены и надгробия как укрытия. Но у них было достаточное численное превосходство, чтобы позволить себе огромные потери, и толпы их бежали прямо на кадианцев.

— Сэр, это флот!

Тэйд присел, чтобы опять перезарядить болт-пистолет. Святой Трон, боеприпасы подходили к концу.

— Я слушаю, Дженден, — отозвался он. — Иди сюда. 88-й, прикройте его!

Солдаты, прятавшиеся за укрытиями недалеко от Тэйда, поднялись как один, переключив лазганы на огонь очередями. Короткие вспышки: достаточно, чтобы каждый успел убить одного или двух предателей, и заставить остальных подонков залечь. На момент, продвижение остатков СПО по огромному кладбищу было остановлено.

Дженден использовал этот перерыв. Он быстро пробежал расстояние между своим укрытием и стеной, за которой прятался капитан. Когда он был уже на расстоянии руки от укрытия Тэйда, лазерный выстрел попал ему в грудь, расколов броню. Он упал на землю рядом с капитаном, так же, как и Таан несколько минут назад. Его нагрудник был разбит и дымился.

— Близко, — усмехнулся он.

— Близко, — согласился Тэйд. — Но тебе доставалось и хуже. Говоришь, флот?

Дженден протянул Тэйду трубку, и капитан прислушался.

Буря голосов. Охваченных паникой, злых, умоляющих — все на фоне страшных помех. Тэйд зажал другое ухо, чтобы резкий треск лазерных выстрелов не мешал слушать.

— …пробоина в корпусе на…

— … атакует без…

— …осталось… секунд… дрейфуем…

— …Императора… лазерные батареи…

— … слишком много!

— … покинуть… реактор…

— … «… Ярости» уничтожена! Она…

— … уничтожена! «Сила Ярости»…

— Нет, — выдохнул Тэйд ошеломленным шепотом. — Трон Терры, нет…

Взрыв поблизости отвлек его от ужаса того, что он слышал по воксу. Остатки СПО пустили в ход осколочные гранаты.

— Зейлен? — хладнокровно проговорил Тэйд в вокс. Еще один близкий взрыв вызвал новые крики.

Зейлен лежал на земле примерно в пятидесяти метрах от Тэйда, спрятав свой капризный плазмаган за надгробием и стреляя из обычного лазгана. Тэйд видел, как он перекатился, спрятавшись в укрытие, и услышал его голос по воксу.

— Капитан? — Зейлен был из Каср Новграда, с другой стороны планеты от Каср Валлока, родины Тэйда. Из-за его акцента слово звучало почти как «кептан».

— Зейлен, нужен твой плазмаган, чтобы убить гранатометчиков. Все наше тяжелое оружие в отделениях на севере и востоке. У нас только ты, Зейлен. Прием?

— Да, капитан. Будет сделано.

— Удачной охоты, — Тэйд выглянул из-за края стены, держа в руке болт-пистолет. — Видишь часовню с куполом к северу от нас? Они там.

— Считайте их мертвыми, сэр.

Тэйд не обратил внимания на то, как оружие Зейлена извергло яркие, как солнце, вспышки плазменного огня. Он уже повернулся к своему связисту.

— Дженден? Дженден, смотри на меня.

— Сэр? — покрытое оспинами лицо Джендена было тревожно нахмурено.

— Свяжись с Маггригом, если можешь. Если нет, свяжись с полковником Локвудом.

— Сэр, — Дженден начал работать, нажимая клавиши и крутя ручки настройки, пытаясь добиться хотя бы некоего подобия ясного вокс-сигнала. Надев наушники и включив микрофон, он повторял одни и те же позывные на разных частотах, надеясь услышать ответ.

Тэйд воспользовался микро-воксом для связи отделения с отделением.

— «Венатор» — «Адаманту». Хорларн, это Тэйд, прием.

— «АДАМАНТ» РАЗБИТ.

Старшему лейтенанту Хорларну приходилось кричать, чтобы быть услышанным сквозь звуки выстрелов. Его взвод все еще держал оборону на кладбище, солдаты прятались за небольшими мавзолеями, а менее удачливым приходилось использовать в качестве укрытий надгробия. Остатки СПО наступали толпами, к счастью без тяжелого оружия. Лишь немногие еретики пытались укрываться за надгробиями и часовнями, как кадианцы. Большинство их просто бежало вперед, быстро приближаясь.

Вместе с кадианцами сражался инквизитор Бастиан Кай, стреляя из одолженного лазгана. У него явно не было желания тратить снаряды пси-пушки на этих чумных подонков.

Потоки злобно-красного лазерного огня мелькали по всему полю боя между сражающимися, скашивая предателей на бегу. Ответный огонь осыпал позиции кадианцев. На расстоянии менее десяти метров от Хорларна солдат Сиэл упал на сухую траву. Пуля попала ему в правый глаз.

— Хорларн? — снова произнес голос Тэйда.

— У меня проблемы, сэр, — Хорларн переключил лазган на режим стрельбы одиночными выстрелами. Уничтожение этой мрази истощало его боеприпасы. Он рискнул выглянуть из-за надгробия, за которым прятался. Еретики были везде. Прямо впереди несколько его солдат уже вступили в штыковой бой, сражаясь с предателями из СПО над могильными камнями и низкими стенами.

— У нас у всех проблемы. Флота больше нет.

— Повторите, капитан.

— Флота больше нет, Хорларн, — голос Тэйда на секунду сменился рычанием цепного меча. Спустя момент капитан вернулся на связь, — Дай мне инквизитора, срочно. Скоро мы можем получить на голову орбитальную бомбардировку.

Хорларн закричал, вызывая инквизитора, который вышел из боя с почти насмешливым выражением на лице. Он усмехался, словно это кровопролитие не было достойно его. Перемещаясь от стены к стене, Кай, пригнувшись, подбежал к Хорларну. Бионический глаз инквизитора с жужжанием повернулся к лейтенанту, перенастраиваясь с выцеливания противника.

— Лорд инквизитор, у капитана Тэйда срочные новости.

— Дайте мне ваш микро-вокс, — без предисловий потребовал Кай. Хорларн повиновался. Кай прикрепил микрофон к своему горлу, а наушник вставил в ухо.

— Тэйд?

ДЖЕНДЕН ВСЕ-ТАКИ установил связь. Другие командиры наземных войск Отвоевания также пытались связаться со штабом, и у всех творилось одно и то же. Флот погибал на орбите, отчаянно передавая сигналы бедствия на всех частотах. Солдаты на поверхности были атакованы полчищами еретиков, хлынувшими отовсюду одновременно. По всему городу массы войск Великого Врага обрушились на Имперскую Гвардию.

Дженден слышал сообщения киридийцев об угрозах первой степени, обнаруженных, когда Гвардия штурмовала кварталы в жилом районе города. 303-й полк Урайи требовал немедленно направить подкрепления на юго-восток. Они столкнулись с серьезным сопротивлением, когда продвигались по главной улице Солтана. Имперский Бульвар, обстроенный часовнями, фальшивыми гробницами и гостиницами для паломников, извергал поток чумных зомби. Ведникийский 12-й стрелковый полк докладывал о наличии у противника бронетехники — танки, захваченные у полиции, и «Химеры» СПО, заржавевшие от плохого обслуживания, были переоборудованы, чтобы нести тяжелое оружие.

Ни слова не было слышно от 3-го полка Скарранских Рейнджеров. И абсолютное молчание из штаба Куратора Маггрига.

— Инквизитор? — Тэйд присел в тени мавзолея, цепной меч жужжал в его руках. Рядом Дженден говорил в трубку вокс-аппарата, повторяя позывные, заглушаемые обычными на Катуре помехами. Вокс-оператор все еще пытался установить связь с другими подразделениями 88-го полка.

— Инквизитор Кай? — снова спросил Тэйд, оставив Джендена делать свою работу.

— В чем дело, капитан? — ответил инквизитор.

— Лорд, подойдите к связисту лейтенанта Хорларна. Флот атакован. Гвардию по всему городу атакуют крупные силы еретиков. Нам нужно срочно закрепиться. Я рекомендую перегруппироваться и прервать наступление на шпиль. Я скоро свяжусь с вами.

В этот момент Дженден повернулся к Тэйду и прошептал «Локвуд». Тэйд прервал связь и схватил трубку вокс-аппарата. Он так спешил, что чуть не раздавил ее своей аугметической рукой.

— Полковник Локвуд?

— Он убит, — ответил другой голос. — Кто это?

Тэйд не ответил.

— Где майор Крейс?

— Он тоже убит. Кто это? Подтвердите статус капитана Тэйда.

Тэйд глотнул.

— Подтверждаю. Это Тэйд.

— Сэр! — голос на другом конце был искажен сильными помехами. — …лейтенант Ривел… Нас окружают, капи…

Тэйд почувствовал, что бледнеет. Его щеки стали холодны как лед. Если Локвуд и Крейс мертвы…

— Ривел, слышите меня? Подтвердите, что полковник Локвуд и майор Крейс мертвы.

— …тверждаю. Угрозы первой степени… «Химера» Локвуда была… выживших нет. Я сам видел, как Крейс погиб… осколочная граната. Едва ли что… осталось, сэр.

— Сообщите ваши точные координаты, немедленно. Проклятье, где вы все? Ривел?

— Принято, капитан. Передаю координаты. Сэр, потери…

— Что? Ривел? Что потери?

— Связь потеряна, — сказал Дженден. — Но я успел получить их координаты. Они сейчас в шести километрах прямо к северу. Мы можем встретить их по пути обратно к штабу.

— Мы должны соединиться с ними. Или они должны соединиться с нами.

И то и другое казалось маловероятным. Путь в шесть километров — это недалеко, но если он проходит по территории, удерживаемой противником — это кошмар. С таким же успехом части 88-го могут быть сейчас на другом краю континента.

— Думаете, мы сможем убедить инквизитора, что нам нужно соединиться с силами полковника?

— Мне сейчас как-то плевать, что думает по этому поводу инквизитор.

— Но задание инквизитора…

— Подождет, — огрызнулся Тэйд. — Отвоеванию конец.

Тэйд видел, что его солдаты вокруг уже вступили в рукопашный бой с противником. Предатели из остатков СПО атаковали их, перепрыгивая через низкие стены и обходя надгробия. Тэйд включил свой цепной меч и бросился в бой. Кровь Императора, если сегодня он должен умереть, сначала он убьет не меньше сотни этих проклятых еретиков. Рекс бежал за ним, распахнув свои страшные челюсти с выгравированными литаниями.

Ревущим цепным мечом Тэйд разрубил одного из предателей со спины. Еретик взвыл, когда клинок Тэйда врезался ему в позвоночник и превратил внутренности в кровавый суп своими перемалывающими зубьями. Капитан вырвал клинок из тела и атаковал следующего ближайшего еретика — грязного, тощего ублюдка с окровавленным лазганом в чумазых руках. Тэйд прыгнул с поваленного надгробия и в прыжке сломал шею еретика ударом ноги, врезавшимся в горло предателя. Болт-пистолет Тэйда пропел свою смертоносную песню, сразив еще трех солдат СПО, рухнувших в фонтанах крови.

Рекс прыгнул на ближайшего врага, челюсти сомкнулись на глотке предателя со страшным лязгом, как медвежий капкан. Кибер-мастиф приземлился еще до того, как обезглавленный труп упал на землю, блестящие челюсти были измазаны кровью.

Зейлен, подняв дымящийся плазмаган, присоединился к капитану. Несколько других солдат также собрались вокруг Тэйда, прикрывая его лазерным огнем.

Микровокс Тэйда звякнул. Сигнал был плохим, но сейчас не было возможности вернуться к Джендену, чтобы использовать вокс-аппарат. Они были окружены. С пистолетом в одной руке и клинком в другой, капитан двигался от стены к стене, убивая еретиков, оказавшихся поблизости. Голос, звучавший в ухе, невозможно было разобрать. К шуму вокруг добавлялся звук его собственного бешено колотящегося сердца.

— Это Тэйд, — выдохнул капитан, вырывая меч из груди очередного еретика. — Говорите.

— … соединить…

Тэйд выстрелил из болт-пистолета, снова заглушив голос. Солдат СПО, бежавший на него, держа лазган со штыком как копье, рухнул, лишившись головы.

— Повторите.

— Это инквизитор Кай. Нас сейчас раздавят. Чумные зомби и остатки СПО. Мы должны отступить, Тэйд.

Тэйд рассмеялся. Он на самом деле рассмеялся. Инквизитор требовал прервать выполнение этой обреченной миссии, и капитан Тэйд смеялся, вонзая меч в лицо воющему еретику. Он не ожидал, что умрет подобным образом, и сейчас, когда время пришло, ему это показалось необъяснимо смешным.

— Мы кадианцы, лорд инквизитор. У нас это называется не отступление, а перегруппировка. Я уже отдал приказ отойти и перегруппироваться. Иначе мы все погибнем здесь.

Солдат рядом с ним получилпопадание в живот, и свалился, как мешок. Тэйд и его поредевшее отделение на несколько секунд нашли убежище за рядом каменных надгробий.

— Капитан Тэйд, дайте мне полную тактическую… — начал Кай.

— Не сейчас! — рявкнул капитан. Он оглянулся на упавшего солдата. Это был Зейлен.

— Прикройте меня, джентльмены, — сказал он трем солдатам, укрывавшимся за могилами вместе с ним. И бросился вперед.

— Рекс! Пушку!

Д о Зейлена было только пятнадцать метров, но Тэйд чувствовал, как мимо мелькают пули и лазерные разряды, пока он бежал это короткое расстояние. Своей бионической рукой в перчатке Тэйд схватил Зейлена за воротник, сервоприводы сжали металлические пальцы с нечеловеческой силой. Отстреливаясь из болт-пистолета, Тэйд потащил истекающего кровью солдата в укрытие за большим надгробием. Рекс бежал за ним, держа в челюстях бесценный плазмаган Зейлена.

— Сэр, — сказал Зейлен безуспешно пытаясь сдержать кровотечение из раны в животе. Даже если он переживет ранение в брюшную полость, что сомнительно при невозможности его эвакуировать, шансы получить инфекцию раны на Катуре были почти стопроцентные. Все солдаты Отвоевания снабжались дезинфицирующим гелем, чтобы обрабатывать раны, уменьшая риск заражения.

— Я здесь, я здесь, — Тэйд застрелил еще одного еретика, подошедшего слишком близко, и повернулся к Зейлену. — Все еще с нами, Зейлен?

— Вы даже не представляете, как это больно, — ярко-красная кровь текла между его пальцами, пропитывая форму. — Разве этот сектор не должен быть почти чист? Ведникийцы говорили, что зачистили его.

— Заткнись и не вздумай подохнуть, — сказал Тэйд. Он снял свои мокрые от крови перчатки и достал упаковку геля из аптечки на бедре. Бинты у него уже кончились. — Тасолл, сюда!

Медик, находившийся поблизости, направился к укрытию Тэйда, бросившись на землю, чтобы проползти последние несколько метров. В каждой руке Тасолл держал по лазерному пистолету, которые он спрятал в кобуры, привстав на колени рядом с капитаном. Он тоже снял свои грязные перчатки прежде чем достать аптечку. В ней были аккуратно уложены шприцы и перевязочные материалы.

— Тебя подстрелили, Зейлен? — спросил Тасолл. У него был мягкий голос, что совершенно не соответствовало его огромной фигуре.

Зейлен прошипел сквозь зубы:

— Типа того. Ведникийцы говорили, что зачистили это место. Так что же тут творится? Мне — ох, больно же, смотри, куда тыкаешь — мне попали в живот.

— Ага, жизнь в Гвардии. За ранение медалей не дают, пацан.

— Пацан? Мне двадцать пять.

— А мне сорок, так что заткнись. На счет три двигай руками. Понятно?

Зейлен процедил сквозь сжатые зубы нечто утвердительное. Тэйд открыл гель и бросил его на землю рядом с Тасоллом. Медик взял гель, кивнув, и начал считать.

Вдруг странное чувство поразило Тэйда. Мурашки по коже, словно волны насекомых ползали под его броней, щекоча потную кожу миллионами ножек. Впереди раздались пронзительные вопли. Что-то приближалось.

— Тэйд? — голос в его ухе. Снова инквизитор.

— Слышу вас, — Тэйд уже двигался, его глаза оглядывали поле боя сквозь мелькающие лазерные выстрелы и сражающихся людей, пытаясь найти источник тревоги.

— Мы отступаем к вам. Слышите, капитан?

Источник тревоги Тэйда оказался почти трехметрового роста, облаченным в древнюю броню и раздувшимся от заразы. В зеленоватых кулаках монстр сжимал огромный болтер. И он был не один. Из башни впереди медленно выходили другие Астартес Гвардии Смерти, стреляя из болтеров от бедра. Тэйд не знал, они так идут потому, что их распухшие тела не позволяют им бежать, или это просто тактика устрашения, но они стреляли, и кадианцы начали умирать. Повсюду вокруг солдаты падали на землю. Огонь Гвардии Смерти косил и имперцев и еретиков. Предателей Астартес абсолютно не волновало, что они уничтожают своих же приспешников.

— Понятно, инквизитор. И чем быстрее, тем лучше, — сказал Тэйд, включая цепной меч. — Обнаружены угрозы первой степени.

— XIV Легион?

— Они самые. И, лорд, у нас слишком мало людей, чтобы выиграть этот бой.

Тэйд снова присел за укрытие, стреляя из болт-пистолета в ближайших солдат СПО, убивая их до того, как они успеют вступить в ближний бой с его людьми. Космодесантники Гвардии Смерти были еще слишком далеко для его болт-пистолета, хотя их огонь сражал его солдат.

— Кадианский 88-й, слушай приказ. Всем силам соединиться по координатам вокс-аппарата «Венатора». Подтвердить получение приказа.

Удивительно, но отозвались все командиры взводов.

Оказавшись в пасти Великого Врага, 88-й полк прервал выполнение своей задачи, и сейчас сражался просто чтобы выжить. Отделения отступали в полном порядке, метр за метром. Как цветок, закрывающий свои лепестки, разбросанные силы дивизиона Тэйда соединялись. Они были окровавлены, измучены, и несли потери при каждом шаге отступления.

В небе над пепельно-серыми тучами горел имперский флот. По вокс-аппаратам на поверхности были слышны крики людей с погибающих кораблей.

Глава XI УКРЕПЛЕНИЕ

Солтан, кладбище шпиля Ярит, монастырский сектор

ТЕХНОПРОВИДЕЦ ОСИРОН мягким движением махнул своим металлическим кулаком с востока на запад. Устройство в руке передало электронный сигнал сопровождающим его сервиторам, и наполовину живые киборги, следуя указанию руки своего повелителя, выпустили убийственный град огня. Тяжелые болтеры, хирургически прикрепленные к телам сервиторов на место левой руки, грохотали и изрыгали огонь. Кладбище перед Осироном было очищено от остатков СПО, немногие уцелевшие после обстрела еретики спрятались в укрытиях.

— Боеприпасы кончились, — сказал один из сервиторов мертвым голосом. Тяжелый болтер лязгнул, когда автомат заряжания на спине сервитора прокручивал пустой магазин.

Когда рядом не было других офицеров, Осирон мог не заботиться о соблюдении Протокола Отвоевания Катура относительно сохранности архитектурных сооружений. Его сервиторы были вооружены тяжелым оружием. И Осирон не собирался от него отказываться.

После атаки стоны раненых солдат СПО достигли слуха Осирона. Хотя куда приятнее было бы остаться и прикончить еретиков, техножрец повиновался приказу Тэйда об отступлении.

Ни говоря ни слова он отвернулся от сцены учиненной им бойни, и его сервиторы тоже в молчании последовали за ним. Отделение 88-го полка, сопровождавшее Осирона, было набрано из Белых Щитов — солдат Кадианского Молодежного Легиона, под командованием Фаррена Кела.

Кел и сам был Белым Щитом — ему было четырнадцать лет. Его черный шлем был помечен в центре белой полосой, обозначавшей его принадлежность к Кадианскому Молодежному Легиону, хотя на его наплечнике уже был значок командира отделения. Билам Осирон, уважаемый технопровидец, заставлял его нервничать. И вовсе не из-за бойни, которую был способен устроить человек-машина. То, что сервиторы техножреца уложили более сотни солдат СПО, было ни при чем. Юному кадианцу было почти пятнадцать; он уже сам убил не меньше.

— Лорд техножрец? — спросил Кел, пока Белые Щиты — все моложе шестнадцати лет — перестраивались в ровное построение, каждый боец отделения мог прикрывать огнем других. Остатки СПО уже готовили новую атаку на позиции кадианцев.

— Титулы излишни, — проворчал Осирон.

— Сэр, капитан приказал двигаться к его позиции, — Кел туже натянул ремешок шлема, его сине-фиолетовые глаза были устремлены на лицо Осирона, скрытое капюшоном.

— Я слышал, — сказал Осирон. Кел только кивнул. Нет смысла спрашивать, как святой человек Механикус услышал новый приказ, который отделение только что получило по вокс-аппарату.

— Вперед за Кадию! — крикнул Кел, указывая своим новеньким цепным мечом туда, где в отдалении вели бой солдаты отделения «Бдительность». Кел чувствовал, что кричать боевой клич в такой ситуации несколько глупо. Он чувствовал, что неудачно копирует капитана Тэйда, но его Белые Щиты исполняли его приказы с абсолютной серьезностью.

Они быстро побежали через кладбище. Осирон и его сервиторы неуклюже шли за ними, стараясь не отстать. Кел слышал, как дыхание техножреца звучало резким металлическим скрежетом, и уже не в первый раз подумал, сколько же лет Осирону. Было ли такое трудное дыхание естественным для служителя Культа Машины?

Комиссар Тионенджи встретил их на небольшой возвышенности. Около дюжины его людей были еще живы, остальные лежали мертвыми вокруг холма. Прикрытые с флангов машинами «Руки Мертвеца», выжившие радовались недолгой передышке и готовились отступать на соединение с силами Тэйда. Бронетехника, атаковавшая их позиции, превратилась в горящие остовы, разбитые огнем автопушек пяти «Стражей». Кел несколько секунд удивленно смотрел на Тионенджи.

— Командир отделения Кел, — Тионенджи стряхнул кровь со своей цепной сабли. — Никогда раньше не видел комиссара?

— Нет, сэр. Никогда, сэр, — это была ложь. Кел видел много комиссаров, но он впервые оказался на войне за пределами своего родного мира. Он уставился так, потому что никогда раньше не видел человека с черной кожей. — Отделение «Храбрость» разбито, сэр, — добавил Кел.

— Ага… — Тионенджи заметил, что Белые Щиты понесли лишь небольшие потери. Их успешные действия, несомненно, были заслугой техножреца. Или, возможно, этих детей просто направили на участок, где бой был менее напряженным. Но почему парень сказал «разбито»?

Тионенджи улыбнулся, указав на солдат вокруг него.

— «Бдительность», — сказал он. — Здорово потрепанные, но непобежденные.

Кел натянуто улыбнулся. Должно быть, получилось неуклюже, потому что комиссар поправил фуражку и нахмурился.

— Что-то не так?

— Это… не то означает, сэр.

— Хм? — Тионенджи обернулся, когда один из «Стражей» снова открыл огонь, тяжелое бум-бум-бум его автопушки разнеслось по кладбищу, он обстреливал видневшуюся в отдалении группу кого-то, похожих на чумных зомби. — Что не то означает?

— Непобежденные, сэр. Это просто жаргон. Означает «способные выполнить поставленную боевую задачу».

— Получается, что тогда мы все разбиты?

— Да, сэр.

— Весьма удручающая мысль, — Тионенджи подал сигнал к отступлению, свистнув в свисток, висевший на шее. — Спасибо за объяснение, молодой человек.

Комиссар уже собрался идти, но потом повернулся к Келу.

— Поясните мне еще кое-что, если можете.

— Да, сэр.

— Эскадрон «Стражей». Почему он называется «Рука Мертвеца»?

Кел ухмыльнулся. И от этого стал выглядеть еще моложе.

— Это из-за капитана, сэр.

— Потому, что он потерял руку? — спросил Тионенджи. Злая шутка, даже для кадианского юмора.

— Ха! Нет, сэр. Вы когда-нибудь играли в черную пятерку? Это карточная игра. Мы играем в нее на родине. Если вы получите все пять черных карт в первый ход, выиграть невозможно. Мы называем такой расклад «рукой мертвеца».

— А капитан…

— … худший игрок в карты, которого вы когда-либо встречали, сэр. Адар — это лейтенант-разведчик Вертэйн, сэр — назвал так свой эскадрон после того, как выиграл у капитана жалованье за три месяца. Они элитные разведчики капитана, их пять, так что название подходит.

Два взвода отступали вместе, направляясь к позиции Тэйда. Тионенджи пообещал себе, что если он переживет все это, то обязательно постарается выиграть у Тэйда в карты.

«ВТОРАЯ ТЕНЬ» осталась одна. Флот Хаоса приближался, и только сейчас ударный крейсер развернулся, чтобы встретить надвигающегося врага. Обломки вражеских истребителей кружились вокруг черного корабля, как кольца вокруг планеты.

Получеловеческое существо за консолью управления пустотными щитами «Терминус Эст» дернулось, потянувшись к Вестнику. Оно пыталось заговорить, в первый раз за многие месяцы, но скверна в нем была так сильна, что существо едва могло вспомнить человеческую речь. Поэтому оно психически спроецировало свое сообщение в виде вспышки паники.

Тифус повернул свой колоссальный бронированный корпус к ближайшему воину Гвардии Смерти.

— Нас берут на абордаж. Штурмовые модули пробили корпус… — Вестник замолчал, исследуя своим сознанием отсеки чумного линкора. Он чувствовал вторжение как раны в плоти своего любимого корабля.

— … на 19-й, 13-й и 6-й палубах. Правый борт. Отсеки с 20-го по 24-й.

«Странно», подумал он. «Не чувствуется вторжения жизни».

— Гвардия Ворона еще не покинула свои штурмовые модули. Убейте их, когда они выйдут. Убейте их всех. Принесите мне их черепа, и последние из моих рабов получат новые горшки, чтобы мочиться.

РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ РОЙ был возбужден гневом Вестника. Пустотелые костяные шипы, выступающие из древней терминаторской брони, начали извергать тучи мух из своих отверстий. Жирные, измазанные кровью насекомые жужжали на мостике, вылетая из внутренностей Вестника. Величайшее благословение его бога, заключенное в некогда смертной оболочке.

«Терминус Эст» пытались взять на абордаж. Это было не смешно. Это было оскорбление.

* * *

Сет. Сет. Сет.

Сет закричал. С его вытянутых пальцев сорвалась психомолния, окутав космодесантника Гвардии Смерти щупальцами сияющей энергии. Силовая броня почернела и потрескалась под психическим ударом, и зловоние горящей плоти стало куда сильнее из-за гнусного смрада раковых опухолей, запекавшихся в раскаленной силовой броне.

Псайкер прервал свою атаку, задыхаясь в жестоком приступе кашля, от которого кровь показалась на его губах. Когда убитый предатель Астартес рухнул грудой разбитой брони и обгорелой плоти, Сет вскрикнул от боли, пронзившей его череп. Его мозг кипел. Он был уверен, его мозг кипел. Он зашел слишком далеко.

Бен Джевриан ударил его пистолетом по голове. Это был болезненный удар, с громким треском врезавшийся в череп псайкера. Сет снова вскрикнул, на этот раз тише.

— Держи себя в руках, варпов псих.

Сет тупо кивнул, кровь текла из его глаз, ушей и носа.

Отделение касркинов Джевриана, как и остальные части 88-го, отступало к позиции капитана Тэйда. Касркины и сопровождавший их Сет, находились под кладбищем, глубоко внутри подземного мавзолея. Они исследовали подземелья, пока из темных коридоров, примыкавших к большому склепу, не появилось отделение Гвардии Смерти. Касркины смогли убить двух космодесантников Хаоса огнем хеллганов, направленным в сочленения брони Астартес, гранатами — и психомолнией Сета.

Джевриан присел у неподвижного тела кадианца в черной броне. Он потерял трех человек от болтерного огня предателей Астартес. Трех. Три касркина, элита, лучшие из лучших. Он с трудом мог принять эту потерю. А тут еще этот слюнявый хнычущий мутант. К черту ручного колдуна Тэйда; Джевриану очень хотелось пристрелить ублюдка прямо сейчас и покончить с этим.

— Пошли, — прорычал сержант-касркин. — На поверхность, ускоренный марш.

Кадианцы двинулись по коридорам, оставив своих мертвых товарищей во тьме подземелья.

Сет.

Снова голос. Знакомый, но слишком далекий. Он звал Сета уже несколько минут. Псайкер боялся, что этот тот самый голос, который он слышал ночью в монастыре.

Сет.

Сет глубоко вздохнул, защищая себя внутренними психическими барьерами. Сосредоточившись, он мог заставить замолчать голоса, шепчущие в его разуме. Демоны, создания варпа, адские твари из Эмпирей тянулись к его душе и искали путь в мир плоти и крови. Он уже привык сопротивляться прикосновению их скверны.

Сет! СЕТ!

Нет, стоп. Он знал этот голос, скорее чувствуя, чем узнавая его. Вместо того чтобы облечь разум в броню ненависти, Сет открыл его тому, кто звал его. В последний момент Сета охватил страх, что он совершил ужасную ошибку. Обитатели варпа ворвутся в его разум и завладеют его телом, пожрав душу.

Этого не произошло. Он сделал правильный выбор.

«Сет». Сейчас, когда Сет не сопротивлялся, напрягая свои психические силы, голос был кристально чистым.

«Брат-кодиций Заур».

«Слушай меня, кадианец, и слушай внимательно. Мы не можем связаться с войсками на поверхности из-за помех, которые ставит флот Великого Врага. Ты — единственная возможность для моего Ордена связаться с Гвардией».

— Не отставай, псих, — рыкнул Джевриан. Сет ускорил шаг.

«Флот действительно погиб?»

«Флот погибает сейчас, пока мы говорим. «Вторая Тень» осталась одна на орбите. Мы — последняя линия обороны перед высадкой главных сил Гвардии Смерти и их рабов. Мы запустили наши абордажные модули к «Терминус Эст»»

«Благородная смерть, брат-кодиций. Умереть, нанося удар в сердце врага…»

«Флот погиб, а с ним обречена и наша бесценная «Вторая Тень». Но нам еще не время умирать, кадианец. Нам нужны координаты. Мы не сможем спастись, если останемся слепы»

«Координаты?», спросил психический голос Сета, но он уже знал, для чего.

«Да. Координаты уцелевших подразделений Гвардии. Штурмовые модули — лишь отвлекающий маневр. «Вторая Тень» была обречена с того момента, как появился флот Великого Врага, а попытка взять на абордаж «Терминус Эст» была бы верной смертью от тысячи ядов. Штурмовые модули пусты. Мы высаживаемся на планету»

«Понятно. В нашем полку остался только один старший офицер — капитан Тэйд. Только он знает точное расположение войск Гвардии на поверхности»

«Тогда найди его! Вокс-помехи слишком сильны, чтобы связаться с планетой. Мы не можем бросать наши десантные модули на поверхность вслепую, Сет. «Вторая Тень» погибает. Нам срочно нужны координаты»

«Будет сделано»

— Мастер-сержант? — голос Сета был болезненно хриплым, но полным холодной угрозы. Даже у Джевриана поползли мурашки по коже.

— Что?

— По приказу брата-кодиция Заурена из Ордена Гвардии Ворона, немедленно приведите меня к капитану.

— Какого черта ты…

— Заткнись, глухой.

Каменные стены склепа заискрились от психического инея. Касркины, выжившие после боя с Гвардией Смерти, увидели, что от их дыхания в воздухе клубится пар. Сет с горечью ощутил телепатический уход псайкера Астартес. Психическая мощь Заура была опьяняюще сильна. Когда она ушла, Сет почувствовал себя слабым и жалким.

Он снова потянулся своим телепатическим голосом, но не к Зауру, а к кому-то, находившемуся гораздо ближе.

«Капитан Тэйд…»

КОСМОДЕСАНТНИК ГВАРДИИ Смерти когда-то, в жизни, почти забытой сейчас, был боевым братом Аммоном. Он отвернулся от ложного Императора по приказу своего командира, могучего Первого Капитана Тифона. Его оружие, болтер, который и сегодня был в его руках, стрелял еще во время Осады Терры, в яростной кульминации Ереси Гора десять тысяч лет назад. Он существовал, но не жил по-настоящему, каждый день, с тех пор, как Легионы Предателей потерпели поражение, ненавидя все то, что еще оставалось в Галактике неиспорченным и неоскверненным.

В этом отношении он не был чем-то уникальным в Гвардии Смерти.

Аммон пережил десять тысяч лет войны, существуя как носитель демонической заразы. Он был бессмертен — хотя мог быть убит — и не подвержен старению. Совершенство скверны. Его раздувшееся от чумы тело жило собственной извращенной формой существования — раковые опухоли пожирали здоровые клетки и сами служили топливом для тела жертвы.

Самые приятные воспоминания Аммона были связаны с Великим Предательством. Очищение Легионов, вирусные бомбы, падающие на их неразумных братьев, отказавшихся пойти против Императора, и, конечно же, Бойня на Истваане V. Астартес сражались против Астартес, и сто тысяч болтеров ревели смертоносную песнь. Он все еще помнил этот звук. Он звучал в его памяти, подобно яростному реву демонов.

Он убивал Железных Рук в тот день. Он убивал Саламандр. И он убивал космодесантников Гвардии Ворона.

Аммон шел по коридору, из скрежещущих сочленений его древней силовой брони стекала слизь. Эти отсеки флагмана Вестника были в основном необитаемы, за исключением колоний болезнетворных бактерий, растущих на полуорганических стенах. Священное место. Священное для Вестника и бога чумы. Место рождения страшных болезней, которые сопровождали «Терминус Эст» и опустошали планеты на его пути.

Аммон увидел чужеродное тело, черное как уголь и большое как десантный корабль. Штурмовой модуль Гвардии Ворона — корпус в месте удара был искорежен и обожжен. Перед Аммоном была закрытая магнитными замками переборка, неподвижная, безмолвная. Он знал, что за ней прятались глупцы-лоялисты, и связался со своими братьями, вызвав их сюда.

— Великий Вестник, — произнес он в вокс. Из-за жидкости в его горле, слова звучали, как у человека, говорящего под водой. — Мы обнаружили первый модуль.

НА БОРТУ «Второй Тени», стоя рядом со своим командным троном на сотрясаемом взрывами, пылающем мостике, брат-капитан Корвейн Валар сделал резкий жест своей рукой в черной броне.

Повинуясь этому приказу, сервитор ввел на консоли код из пяти чисел.

Аммон, отделение его братьев, различные мутанты, сопровождавшие их, и значительная часть трех палуб «Терминус Эст» испарились, когда первый штурмовой модуль взорвался.

Взрывы такой же силы разорвали правый борт «Терминус Эст», когда по сигналу взорвались другие штурмовые модули — каждый из которых был снаряжен боеголовками и взрывчатыми веществами из арсеналов «Второй Тени».

Огромный флагман накренился, сойдя с курса, его отсеки наполнились ревом сирен, воплями и огнем. В течение одного боя с гораздо более слабым имперским флотом корабль Вестника получил больше повреждений, чем за десять тысяч лет со времени Осады Терры. Истекая кровью и извергая призрачный неестественный огонь из своих ран, гигантский корабль прервал атаку.

Громкие крики радости раздались на мостике «Второй Тени», радовались и космодесантники и рабы Ордена. Корвейн с чувством глубокого удовлетворения подождал, пока крики утихнут.

— Слуги Ордена, вы хорошо служили нам. Сегодня вы можете умереть, зная, что исполнили свой долг, и имя каждого из вас останется в летописях ордена.

После этого он обернулся к своим братьям, гигантам в черной броне.

— Гвардия Ворона, по десантным модулям. Приготовиться к высадке на планету.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ СЕТА было слабым — псайкер давно знал, что у капитана высокая сопротивляемость психическим контактам, даже для «глухого», но все же сообщение прошло. Когда большинство уцелевших подразделений Тэйда соединилось, под его командованием оказалось более двухсот человек, занявших оборону в комплексе мавзолеев на территории кладбища шпиля Ярит.

Отделения расположились кольцом вокруг центрального здания — богато украшенной гробницы, воздвигнутой в честь особо достойного паломника, умершего более шести тысяч лет назад. Здесь было лучше с укрытиями; кадианцы двигались между мавзолеями, расстреливая толпы наступавших еретиков из остатков СПО. Немногочисленные расчеты тяжелого оружия, находившиеся в распоряжении Тэйда, установили свои тяжелые болтеры в тени этих украшенных горгульями построек, добавив свой яростный огонь к залпам лазганов. «Рука Мертвеца» патрулировала края линии обороны кадианцев, автопушки «Стражей» обстреливали дезорганизованные ряды солдат Великого Врага.

Вертэйн выругался, когда очередная группа солдат СПО укрылась за маленькой гробницей. Один выстрел его автопушки мог бы уничтожить мраморную постройку и лишить противника укрытия. Но вместо того, чтобы стрелять, Вертэйн развернул «Стража» и, ругаясь, открыл огонь по другой группе вражеских солдат, находившихся на открытой местности.

— Было бы куда легче, если бы мы могли стрелять по этой проклятой бутафории, — проворчал он.

— Подтверждаю, — ответил Грир.

— Все равно мы уже покойники, — Вертэйн переключил вокс-канал. — Капитан?

Тэйд находился в центре кадианского кольца обороны, разговаривая с несколькими офицерами, в том числе с комиссаром Тионенджи, Сетом и инквизитором Каем. Услышав вызов, он отвернулся и щелкнул переключателем микро-вокса.

— Это Тэйд, говорите.

— Сэр, прошу разрешения игнорировать Протокол Отвоевания и открывать огонь по религиозным сооружениям с целью уничтожения противника с максимальной эффективностью.

Тэйд засмеялся.

— Тонко сформулировано. Любит ли Император золото? Стреляйте, если это необходимо. И сообщите другим подразделениям.

Тионенджи сощурил глаза.

— Что за приказ вы отдали?

— Приказ об отмене Протокола Отвоевания 0–9, - Тэйд посмотрел в глаза Тионенджи. — Какие-то проблемы, комиссар?

— Протоколы — фундамент всей этой операции. Разрушение священных строений является богохульством против Бога-Императора.

— Эти протоколы — бесполезная трата жизней и верный путь к проигрышу войны. Это выдумка генерала Маггрига, который — если верить сообщениям — уже мертв.

— Подтверждаю, — сказал Дженден. — Зона высадки захвачена противником 27 минут назад. Смерть лорда-генерала Маггрига подтверждена ведникийскими разведчиками. Еретики распяли его на кресте.

— Я слышал эти чертовы сообщения! — вскипел Тионенджи.

— Мы постараемся уменьшить сопутствующий ущерб насколько это возможно, но, во имя Золотого Трона, я не собираюсь погибать здесь только ради того, чтобы какой-то ублюдок из Экклезиархии через несколько лет порадовался тому, как мы помогли сэкономить на восстановлении жалкого квадратного километра города размером с континент. Выиграть войну важнее, чем сэкономить горстку кредиток.

— Вы говорите как еретик. Я имею право казнить вас.

— Я сражаюсь на войне. Что является большим грехом: отдать эту планету Хаосу или потерять несколько гробниц ради ее защиты?

— Семантика, капитан. Семантика, которой не оправдать богохульство.

— Мы воюем почти полностью без тяжелого оружия — оно было оставлено на борту транспортов, от которых уже остались лишь обломки на орбите. Мои люди так же благочестивы, как и все остальные в Империуме, комиссар Тионенджи. Они проявят сдержанность.

Тионенджи сделал то, чего Тэйд ожидал от него с момента их встречи. Комиссар выхватил оружие.

Тионенджи был прекрасным примером стандартов обучения Комиссариата. Движение было быстрым, рука только мелькнула, и меньше чем через секунду пистолет был нацелен в лицо Тэйда.

— Если вы не исполните свой долг… — начал Тионенджи.

Он глотнул, услышав угрожающее гудение включенного оружия. Тэйд стоял неподвижно, его фиолетовые глаза смотрели прямо в глаза комиссара. Рядом с ним Бен Джевриан держал обеими руками хеллпистолет, прицелившись в глаз Тионенджи. Стоявший с другой стороны лейтенант Хорларн достал свой лазерный пистолет и тоже целился в комиссара. Тионенджи посмотрел влево и вправо. Каждый кадианский офицер навел оружие на комиссара, даже четырнадцатилетний мальчик.

— Брось оружие, — прошипел Джевриан.

— Комиссар вы или нет, — сказал Хорларн, — вы умрете, если не уберете оружие.

Тионенджи улыбнулся.

— Господа, вы только что подписали смертный приговор вашему полку.

Хеллпистолет Джевриана взвизгнул, полностью зарядившись.

— Я сказал, брось оружие.

— Вас всех казнят за это.

— А мы все равно уже покойники, — юный Кел мрачно усмехнулся.

— Прекратите угрожать капитану-защитнику Кадии, — сказал Хорларн. — Немедленно.

— Быстро, — прорычал Джевриан. — Или я убью тебя на месте, ты, сукин инородец.

Тионенджи спрятал пистолет в кобуру, фальшиво улыбнувшись.

— Хорошо.

Кадианцы медленно опустили свое оружие, все по-прежнему были на взводе. Тэйд прочистил горло, вздохнув, прежде чем говорить. Он выглядел потрясенным. Было видно, что он не ожидал такого от своих людей.

— Это было… неприятно. Теперь, полагаю, мы можем сосредоточиться на более важных вопросах?

— На каком основании… — снова начал Тионенджи, но Тэйд прервал его.

— На основании того, что я теперь самый старший по званию офицер Имперской Гвардии, оставшийся в живых на этой планете. Поэтому я исполняю обязанности Куратора Отвоевания, пока высшие инстанции не решат иначе.

Инквизитор Бастиан Кай вежливо кашлянул.

Тэйд и Тионенджи повернулись к инквизитору. Они и забыли, что он был здесь.

— Вы закончили, господа?

Тионенджи отсалютовал. Тэйд кивнул. Кай сверлил Тэйда своим пугающим взглядом, аугметические глаза с жужжанием повернулись к капитану.

— Капитан, я здесь высшая инстанция имперской власти.

— Лорд… — начал Тэйд. Трон Терры, инквизитор все видел…

— Довольно! Ваша отмена приказов покойного лорда-генерала приемлема. Что касается вашей конфронтации с комиссаром, она меня не интересует. С этим разберутся соответствующие органы, когда придет время. Займитесь делом, вы, идиоты.

Тэйд и Тионенджи злобно смотрели друг на друга, наконец, капитан отвернулся.

— Дженден, готовы координаты для передачи на «Вторую Тень»?

Связист кивнул. Путем напряженной настройки вокс-аппарата он сумел собрать список оставшихся полков и их местоположение в пределах Солтана. Это был короткий список, и в этих полках не осталось в живых ни одного офицера старше лейтенанта. Координаты, которые собрал Дженден, были точными пунктами посадки — без риска свалиться на дружественные части или врезаться в здание.

— Хорошая работа, — сказал Тэйд. — Сет, сколько времени назад ты получил сообщение от Астартес?

Псайкер взглянул на хронометр на руке.

— Ровно шесть минут назад.

— Вокс-связь достаточно чистая, чтобы передать им координаты?

— В лучшем случае шансов пятьдесят на пятьдесят, — Дженден выглядел смущенным. — Мой вокс был поврежден в последнем бою. Я едва смог заставить его работать в коротковолновом диапазоне, — он постучал по страшной пулевой пробоине в корпусе вокс-аппарата.

— Я не смогу послать сообщение, — Сет покачал головой. — Я знаю, о чем вы думаете. Я не могу создать ментальную связь на таком расстоянии. Простите, сэр.

— Принято к сведению. 88-й, это Тэйд. У кого-то еще остались нормально работающие вокс-аппараты?

В вокс-наушнике послышался хор отрицательных ответов. Кровь Императора, им здорово досталось. На триста солдат Тэйда было шесть мощных вокс-аппаратов. А сейчас, когда солдат осталось менее двухсот, их средства связи были или потеряны в бою, или стали почти полностью бесполезны вследствие помех.

— Медлить нельзя. Дженден, передавай координаты.

— Передаю. Если они сбросят модули немедленно, они высадятся у нашего западного периметра через две минуты.

Западный периметр. Там был Деррик, возглавлявший оставшиеся у него отделения. При занятии обороны солдаты Деррика встретили самое слабое сопротивление, и Тэйд знал, что их сектор самый чистый для десантирования с орбиты.

Тэйд не лгал в том, что сказал комиссару. Он был так же благочестив, как и любой подданный Империума, но иногда он думал, не влияет ли Император на некоторые события, просто чтобы посмотреть, как Тэйд из них выпутается. Сейчас был как раз такой момент.

В воксе раздался голос Деррика, искаженный и кричащий.

— Капитан! Капитан! Трон в огне! Капитан! Угроза первой степени! Здоровенный ублюдок!

— Какого черта? Деррик, ты говорил мне, что сможешь удержать свой сектор.

— И это у нас прекрасно получалось, сэр. Пока не появился этот дредноут.

«ВТОРАЯ ТЕНЬ» содрогалась в предсмертной агонии. В освещенном красным светом тесном пространстве десантного модуля брат-капитан Корвейн Валар смотрел на девятерых своих братьев Астартес, каждый из них был пристегнут к десантному креслу, сидя лицом к центру модуля. Они сидели в молчании, доверив свою судьбу кадианцам внизу.

Заурен несколько раз пытался ментально связаться с кадианским псайкером, не доверяя плохо работающей вокс-связи. Но близость множества зараженных варпом кораблей Хаоса сводила на нет его психическую силу. Каждый раз, когда он чувствовал, как его психическая концентрация достигает Сета, чувство соединения немедленно терялось. Заурен боялся, что это нечто большее, чем естественное искажение варпа от близости кораблей Великого Врага. Давление на его шестое чувство было теплым и настойчивым, почти живым. Оно закрывало его психическое зрение, как покрывало, наброшенное на глаза.

Поэтому Гвардия Ворона ждала вокс-сообщения, которое — они знали — могло не прийти никогда. Корвейн приказал запускать десантные модули в любом случае, когда корабль будет близок к окончательному разрушению. Но они ждали до последней секунды. Умереть, когда десантный модуль врежется в здание и взорвется — отнюдь не славная смерть для воина. Сканнеры «Второй Тени» были выведены из строя, и космодесантникам нужны были для высадки координаты с поверхности.

Корабль встряхнуло с особенной силой.

— Святой Трон… — тихо сказал Заурен. Это были первые слова, произнесенные в модуле, с тех пор, как космодесантники погрузились в него несколько минут назад.

— Начат процесс запуска, — прогремел механический голос во внутренних динамиках десантного модуля.

— За Императора! — воскликнул один из Астартес. Стыковочная аппаратура расцепилась, замки раскрылись, и пять черных, как ночь, десантных модулей оторвались от охваченного огнем корпуса «Второй Тени».

На борту модуля Корвейна казалось, что в мире не осталось ничего кроме тьмы и тяжелых ударов, когда модуль ворвался в атмосферу планеты.

— Две минуты, — сказал капитан своим людям. В ответ девять лучших воинов человечества, созданных по генетическому подобию Императора и его возлюбленных сынов примархов, сделали знак аквилы.

На орбите над ними ударный крейсер, наконец, взорвался. Взрыв далеко разбросал обломки, повредив корабли Хаоса, которые подошли слишком близко в своем отчаянном стремлении уничтожить «Вторую Тень». Даже в смерти корабль Гвардии Ворона забрал с собой жизни предателей.

БОЕВАЯ МАШИНА Великого Врага была примерно четыре метра в высоту и почти столько же в ширину. Форма ее корпуса отдаленно напоминала гуманоидную, машина двигалась тяжелыми, короткими шагами, которые выглядели бы почти комическими, если бы эта машина не была одной из самых смертоносных вещей, которые Таан когда-либо видел в своей жизни. Руки шагающей машины были ее оружием: левая оканчивалась цепным кулаком размером с человека, правая несла длинную пушку с соленоидами по всей длине, светившимися тусклым голубым сиянием.

Дредноут. Тяжелая броня и страшное оружие. До этого Деррик видел один и только один. Орден Расчленителей использовал в бою одну из этих древних военных машин в начале Черного Крестового Похода три года назад. Тогда Деррик с расширенными глазами наблюдал, как дредноут своими стальными когтями разорвал на куски танк, игнорируя бесконечный поток огня из стрелкового оружия, осыпавший его корпус. Немногое в этой галактике могло испугать лейтенанта Таана Деррика за годы его службы в ударных войсках, но это как раз была одна из таких вещей.

И тогда дредноут был на их стороне.

А этот — нет. Он шел из города, шагая по кладбищу, окруженный толпой вопящих еретиков из остатков СПО.

Деррик посмотрел налево. Потом направо. Его взвод, укрывшийся от остатков СПО в саду мавзолеев, был почти полностью вооружен лишь обычными лазганами. Земля содрогалась, когда дредноут подходил ближе.

— Он стреляет! — крикнул кто-то. Деррику не нужно было говорить об этом. Воздух зазвенел, и у Деррика заныли зубы, когда плазменная пушка дредноута начала заряжаться. Таану казалось, что это как будто огромный зверь набирает воздух, чтобы взреветь. Деррик вздохнул, выглянув за мраморную стену высотой до пояса, за которой он прятался. Предатели из СПО продолжали наступать, воодушевленные поддержкой боевой машины Гвардии Смерти.

Дредноут выстрелил. Ужасающий поток ослепительного света вырвался из дымящегося ствола плазменной пушки, ударив в стену мавзолея и окатив белый камень волной перегретой энергии. Камни, оказавшиеся на пути раскаленной плазмы, испарились, а те, что рядом с ними, расплавились долей секунды позже. Стена перестала существовать, и кадианцы, оказавшиеся поблизости, оставили свои укрытия и побежали. Многие из них были застрелены наступающими еретиками.

— Надо его завалить… — произнес Деррик и включил вокс. — Деррик вызывает технопровидца Осирона.

— Осирон слушает.

— Плазменная пушка, огромная, и у меня нет ничего, что могло быть пробить броню дредноута. «Альянс» разбит…

— Плазменная технология, используемая Легионами Предателей, в основном относится к эпохе Ереси. Это означает…

— Технопровидец… — попытался перебить его Деррик.

— …длительное накопление ионизированного газа…

— Осирон! — еще одна стена взорвалась в страшной вспышке ионизированного воздуха и брызг расплавленного камня. — У нас нет времени!

— …требует более сильного и длительного охлаждения, чем современная плазменная технология. Используйте это время, чтобы спрятаться в укрытиях.

— Ага, — Деррик выключил вокс и крикнул своим людям, — Бросайте гранаты в дредноут, пока его пушка остывает!

Он взглянул на солдата, присевшего в укрытие рядом с ним. Фаразиен держал в руках гранатомет.

— Есть какие-нибудь подходящие боеприпасы?

— Только осколочные.

— Может быть, мы все-таки заставим его почесаться. 88-й, хватит прятаться! Вылезайте и начинайте уже убивать еретиков. У кого есть гранаты, приготовьтесь. Бросайте их под ноги дредноуту по моей команде.

Еще одна стена перестала существовать под огнем плазменной пушки. На этот раз под взрыв попали несколько солдат из взвода Деррика, волна плазмы просто испарила их. Солдат Джова взвыл, когда его рука исчезла в огне, шатаясь, выбрался он из-за своего разбитого укрытия, и сразу же был скошен огнем предателей. Солдат Хакен и сержант Тэйн были задеты облаком раскаленной плазмы — но недостаточно, чтобы убить их сразу. Корчась в агонии, они лежали на земле, их тела распадались. Таан дважды выстрелил из лазгана им в головы, избавив их от страданий.

Он снова выглянул за стену, наблюдая за дредноутом. Из отверстий по краям конического сопла, которым оканчивался ствол плазменной пушки, шел белый пар, а кольца соленоидов, расположенные, как позвоночник, вдоль ствола пушки, ярко светились.

— Вперед! — крикнул Деррик. — Огонь!

Его солдаты поднялись из укрытий и открыли огонь. Под ноги дредноуту полетели гранаты, а в наступающих предателей из СПО врезались лучи лазерного огня. Еретики валились с ног под залпами лазганов.

Гранаты — осколочные, предназначенные для использования против пехоты — взорвались секундой позже. Дредноут прошел сквозь дым от взрыва, его зеленоватый корпус немного почернел, но в остальном был невредим.

— Проклятье, — сказал Деррик, приготовившись отдать приказ об отступлении. У него не было ничего, что могло бы причинить вред проклятой машине, а дредноут продолжал наступать.

Тяжелые шаги дредноута внезапно остановились, когда в его грудь ударил крупнокалиберный снаряд автопушки. За ним последовало еще несколько попаданий, осколки брони полетели во все стороны. Солдаты Таана радостно закричали, когда мимо них прошагали «Стражи» «Руки Мертвеца», набросившись на врага.

Вертэйн вывел своего «Стража» из относительного укрытия за мавзолеями, нажав на гашетки. На панели приборов вспыхнул красный сигнал — боеприпасы подходили к концу.

— У меня в боекомплекте скоро останутся только надежды и молитвы, — сказал он на общем вокс-канале. — Если у кого-то есть героический план, сейчас самое время привести его в действие.

— Он истекает кровью, — сообщил Грир. И это действительно было так. Адамантитовая броня дредноута во многих местах была покрыта наростами отвратительной серой плоти. Когда снаряды автопушек попадали в дредноут, вместе с осколками брони в стороны полетели куски окровавленных костей и зловонного мяса. Солдаты Таана снова открыли огонь, срезая еретиков со смертоносной точностью.

Тэйд спрятался в укрытии рядом с Дерриком. Вместе с ним были Рекс и Бен Джевриан.

— Я слышал, у вас тут проблемы, — сказал капитан. Его взвод «Венатор» и отделение касркинов занимали позиции рядом с людьми Деррика. Тэйд поднялся из укрытия, стреляя из пистолета по еретикам, но его взгляд был устремлен на дредноут.

Один из пятерки «Руки Мертвеца» был уже подбит — массивный цепной кулак дредноута перерубил ноги «Стража» у коленей. Тэйд видел, как пилот, Грир, распахнул люк в крыше шагохода и пытался выбраться. Ревущий цепной кулак дредноута положил конец этой попытке. Тело Грира распалось на две окровавленных половины.

«Рука Мертвеца» отступала, спорадически отстреливаясь. Тэйд знал, что им необходимо восполнить боекомплект.

Дредноут хромал, волоча одну ногу, кровь, гной и черная жидкость текли из зияющих пробоин в полуорганической броне. Даже на расстоянии пятидесяти метров и больше он испускал зловоние гноя и мерзости.

— Надо его завалить, — прошептал Тэйд.

— И я о том же, — сказал Деррик.

— Касркины, за мной! — крикнул капитан, включив цепной меч. — 88-й, прикройте нас!

— Да вы шутите! — Таан схватил Тэйда за руку, чувствуя кабели и металл под рукавом. — Это самая глупая вещь, которую вы когда-либо делали.

Свободной рукой Тэйд постучал по серебряной медали на своем шлеме.

— Возражение принято, — поправился Деррик, отпуская руку Тэйда. — Это вторая по глупости вещь, которую вы когда-либо делали.

— Ну, так мы идем или что? — прорычал Джевриан. — Война еще продолжается, если вы не забыли.

— Будь осторожен, славный мальчик, — ухмыльнулся Таан.

— За Императора! — воскликнул Тэйд и рванулся вперед. Джевриан и его касркины бросились за ним, рядом с ними бежал Рекс.

То, что произошло дальше, заняло лишь полминуты. Для Таана и его людей, прикрывающих эту атаку огнем, все длилось несколько секунд. Для Тэйда — казалось, почти час.

Дредноут был ранен. Огонь «Руки Мертвеца» поразил его. Иначе Тэйд не пытался бы совершить что-то, настолько… настолько глупое.

Тэйд вывел касркинов на открытое пространство. Покалеченный дредноут неуклюже повернулся, пытаясь нацелить свою плазменную пушку, но кадианцы были уже слишком близко. Цепной меч Тэйда вонзилсясзади в коленный сустав боевой машины, разрубая кабели, скользкие от гнойной мерзости. Другой удар воющего меча пришелся в бедренный сустав, и меч застрял в нем. Дредноут взревел в гневе. Тэйд сжал зубы, чувствуя, как меч вырывается из рук, когда зубья цепного клинка крушили более уязвимые механизмы сустава дредноута.

Касркины развернулись веером, огнем хеллганов отбросив еретиков, не позволяя им вмешаться в безумную рукопашную схватку Тэйда с дредноутом. Джевриан набросился на дредноут спереди, силовая сабля касркина засветилась сияющей энергией, когда Джевриан включил ее. Он стрелял в упор из хеллпистолета, прожигая дыры в огромном покрытом гноем остове дредноута, возвышавшемся над ним.

— Быстрее, черт! — крикнул он. Тэйд пилил сустав, отвернув голову от потоков вонючей маслянистой крови, хлынувшей из перерезанных шлангов и кабелей.

Джевриан бросился в сторону, когда ревущий дредноут нанес удар огромным цепным кулаком. Но даже лежа на земле, касркин все еще оставался в секторе удара, и в последнюю секунду поднял силовую саблю, пытаясь блокировать падающий на него цепной кулак. Удар был страшным; Джевриан почувствовал, как что-то треснуло в плече, и отлетел метров на десять, приземлившись с грохотом панцирной брони, изрыгая кадианские ругательства. Шатаясь, он встал на ноги, сжимая рукоятку сломанной силовой сабли, и чувствуя, как искры сыплются из глаз. Наполовину оглушенный и со сломанной рукой, он снова бросился в атаку, выкрикивая боевой клич касркинов.

— Не отступать! Не сдаваться!

Касркины подхватили боевой клич, стреляя в еретиков, дерзнувших приблизиться.

— Ни числом! Ни огнем!

Тэйд вырвал цепной меч из разреза, и снова со всей силой ударил им по уже покалеченному бедренному суставу. На долю секунды клинок отскочил, потом жужжащие зубья с новой яростью вгрызлись в механизм. Дредноут попытался развернуться, но эта попытка окончилась лишь скрежетом ломающихся механизмов и визгом поврежденных суставов.

Тэйд почувствовал, как зубья клинка вонзились в твердый металл, распиливая несущие элементы ноги дредноута, вгрызаясь в металлические кости машины. Дредноут зашатался, бешено размахивая цепным кулаком, и выстрелил из плазменной пушки в землю.

— Давай! — крикнул Тэйд, высвободив цепной меч. Капитан отскочил назад, за пределы радиуса удара цепного кулака дредноута, который шатался и кренился, склоняясь к земле.

Джевриан, хотя одна его рука была сломана, взобрался на вражескую боевую машину. Он вонзил свой сломанный клинок, искрившийся силовым полем, нестабильным, но еще работающим, в лобовую броню шатающегося дредноута, и вогнал по самую рукоять. Правая рука сержанта-касркина, затянутая в перчатку, вцепилась в край зияющей пробоины от снаряда автопушки. Джевриан подтянулся одной рукой, упираясь ногой в рукоять силовой сабли, воткнутой в броню.

Покалеченная боевая машина Гвардии Смерти, шатаясь, отчаянно молотила цепным кулаком и пыталась стряхнуть человека, цеплявшегося за ее броню. Джевриан прижал ствол хеллпистолета к смотровой щели в богато украшенной лобовой броне дредноута и нажал спуск.

Дредноут замер. Его пилот когда-то был космодесантником, заключенным в ходячем адамантитовом саркофаге, древнем творении Механикус. Огонь хеллпистолета пронзил иссохшую оболочку — все, что осталось от воина внутри — разорвав бывшего человека на куски и лишив дредноут последних признаков жизни.

С низким гулом огромная машина отключилась. Джевриан спрыгнул с дредноута, на случай, если тот рухнет. Но дредноут не упал; он просто стоял, неуклюже накренившись, руки безжизненно свисали по бокам. Видя гибель своего защитника, остатки СПО обратились в бегство. Кадианцы провожали их огнем лазганов, стреляя бегущим еретикам в спину и убивая еще больше солдат Великого Врага.

Тэйд и Джевриан вернулись к Таану, оба тяжело дышали.

— Чертов ад, — сказал Деррик.

— Ага, — кивнул мастер-сержант. — У меня рука сломана, — сказал он, только сейчас заметив это.

Тэйд улыбнулся своей кривой усмешкой, похлопав Рекса по хромированной голове.

— Надеюсь, мы не встретим еще одного такого.

Через семнадцать секунд десантный модуль размером с танк — окрашенный в черный цвет, и еще больше почерневший от жара при падении в атмосфере — врезался в землю в пятидесяти метрах от позиций 88-го полка. От удара в воздух взметнулась волна грязи, комья земли застучали по шлемам и наплечникам кадианцев. С рычанием механизмов борта десантного модуля раскрылись, как лепестки цветка, и с лязгом упали на землю, став аппарелями, по которым спускались Астартес Гвардии Ворона.

Десять гигантов вышли, подняв болтеры в поисках целей. Через секунду Астартес одновременно опустили оружие. Они собрались вокруг разбитого, истекающего кровью и гноем корпуса мертвого дредноута. В наушнике Тэйда послышались слабые вокс-щелчки — космодесантники обсуждали друг с другом то, что они увидели. Один из них подошел к усталым кадианцам. Тэйд узнал его по броне и сделал знак аквилы. Его солдаты повторили салют.

— Победа или смерть, брат-капитан.

Астартес ответил не сразу. Потом, самым человеческим жестом, который Тэйд когда-либо видел у одного из Избранных Императора, Корвейн Валар указал большим пальцем в направлении дредноута.

— Впечатляющая работа, капитан.

Тэйд почувствовал, что улыбается.

— Спасибо. Кстати, мы будем рады, если вы поможете нам со следующим.

Глава XII ОДНИ

Солтан, кладбище шпиля Ярит, монастырский сектор

ДВА ЧАСА СПУСТЯ кадианцы оставили своих мертвых.

— Отвоевание Катура прекращено, пока не прибудут подкрепления, — объявил инквизитор Кай, обращаясь к выжившим бойцам 88-го полка. Небо темнело — собирался дождь.

— Я говорил с командиром Гвардии Ворона и установил связь с тем, что осталось от сил Имперской Гвардии в Солтане. Картина мрачная. Астартес уходят — у них свои задачи в городе, и они будут сражаться с Гвардией Смерти на своих условиях. Полкам Имперской Гвардии остается только продолжать организованное сопротивление, насколько это возможно после этой… этой катастрофы.

Кадианцы — их осталось меньше ста пятидесяти — стояли, слушая инквизитора.

— Что с остальными частями полка? — спросил один солдат. — Что с полковником Локвудом?

— Мы потеряли связь с тем, что оставалось от сил полковника, — сказал Тэйд. — Они были атакованы силами, значительно превосходящими те, что атаковали нас. Шансов на выживание у них немного.

— Что насчет знамени? — спросил Деррик. — Если я должен умереть здесь, я хочу умереть под знаменем 88-го.

— Он прав, сэр, — сказал Вертэйн. — Если мы — все, что осталось от полка, мы не можем бросить его знамя в грязи.

Солдаты хором выразили согласие. Тэйд скрестил руки и посмотрел на инквизитора, подняв бровь.

— Я предупреждал вас, что они скажут это, — заметил он.

Спустя некоторое время был решен и этот вопрос. 88-й полк под командованием Тэйда найдет место последнего боя полковника Локвуда и произведет поиск выживших. Полковое знамя должно быть возвращено. Они сделают это на обратном пути к штабу Отвоевания.

— Мы вернемся за «Химерами»? — спросил Бен Джевриан. Мастер-сержант касркинов был весь в синяках, его панцирная броня потрескалась.

Тэйд кивнул.

— Не сомневайтесь в этом.

— Отлично, — сказал Деррик. — Я уже устал ходить пешком.

— Командиры взводов, позаботьтесь о раненых. Мы никого не бросим, — Тэйд оглядел толпу — все, что осталось от его полка. — По пути к месту гибели полковника Локвуда мы заберем свои «Химеры». Потом разведчики направятся на главную базу Отвоевания с целью поиска необходимых предметов снабжения. Прежде всего нужны очистители воды, медикаменты и продовольствие. Есть вопросы?

Ответом была тишина.

— Хорошо, — сказал Тэйд. — Император защищает. Идите.

Когда кадианцы двинулись в путь, Тэйд занял место в хвосте колонны вместе с инквизитором Каем. Когда они оказались вне пределов слышимости остальных, Тэйд с печальной улыбкой повернулся к инквизитору.

— Это дело с Тионенджи…

— Он может вас всех расстрелять, и будет в своем праве. Но сейчас вы нужны мне живыми.

Тэйд кивнул, меньшего он и не ожидал.

— Но я не об этом хотел поговорить с вами. Не заставляйте меня выпрашивать ответы, которые мне нужны, лорд инквизитор.

Кай повернул голову к капитану, и пси-пушка на его плече повернулась вместе с этим движением.

— Святой Трон, — сказал Тэйд. — Эта штука когда-нибудь отключается?

— Нет. Говорите ближе к делу.

— Ордо Сепультурум. Что вы ищете на Катуре?

— Не поймите меня неправильно, капитан, ваш оборонительный бой на кладбище был безупречен. Вы отличный офицер, а мысль использовать для обороны эту группу мавзолеев вам словно подсказал сам Император. Ограничение на тяжелое оружие в Протоколе Отвоевания было тяжелым условием, но даже в таком невыгодном положении вы сражались хорошо. Но постарайтесь быть реалистом в своих амбициях. Вы не пользуетесь благосклонностью Святых Ордосов Инквизиции Его Величества.

— Вы просто не знаете, да?

— Этот разговор истощает мое терпение.

— Послушайте, — Тэйд положил свою аугметическую руку на плечо инквизитора. Пси-пушка загудела, автоматически приготовившись к выстрелу, но ментальная команда инквизитора успокоила ее.

— Слушаю.

— Мы оказались в ловушке на этой планете на месяц или больше, без подкреплений. Вода для снабжения наземных сил в основном очищалась на борту кораблей на орбите. Хотя у нас достаточно продовольствия и медикаментов на поверхности, мы потеряем все это, если Гвардия Смерти или предатели из СПО захватят главную базу Отвоевания — что, судя по сообщениям, они уже сделали.

— Я осведомлен о ситуации, в которой мы оказались.

— Нет, инквизитор. Вы упустили кое-что важное.

— Объясните.

— Посмотрите на этих солдат, — Тэйд кивнул на колонну марширующих кадианцев. — Хорошо посмотрите. Что вы видите?

— Ваших людей.

— Смотрите лучше.

— Кадианский 88-й.

— Попытайтесь еще раз.

— Я не дурак, но и особо терпеливым никогда не был. Я просил вас говорить по делу.

— Сделайте одолжение.

Инквизитор, теперь с любопытством, посмотрел на идущих солдат. Что он видел? Лишенных разума сервиторов, бредущих своей шаркающей походкой рядом с технопровидцем Осироном в красном одеянии. Выживших касркинов в черной броне, державшихся вместе, немного в стороне от остальных. Кай в первый раз заметил татуировку на бычьей шее Бена Джевриана. «Непобежденные» — было написано стилизованным готическим шрифтом. Сет Роскрейн шел один, тяжело опираясь на свой черный посох. Касркины просто сохраняли дистанцию, а солдаты, казалось, инстинктивно избегали псайкера.

Солдаты были грязны и оборваны, но шли, по-строевому выпрямившись, и держа оружие наизготовку. Строй соблюдали четко и аккуратно, санитары несли на носилках раненых — каждую пару окружала огневая группа солдат из их взвода. Четыре «Стража», оставшихся в строю, патрулировали, охраняя колонну на марше.

Псайкерский дар Кая позволил ему увидеть то, чего не замечали его естественные чувства. Атмосфера вокруг кадианцев была особенно мрачной — мысли каждого человека были сосредоточены на том, как пережить следующие несколько часов, не говоря уже о пяти неделях до прибытия подкреплений. Чувство поражения было практически осязаемо.

— Я…

— Да?

— … понимаю, что вы хотите сказать, капитан.

— Думаю, что да. В нашем полку была тысяча человек. А сейчас осталось немногим больше ста, и нас ждет смерть от голода или от заразы Хаоса, если мы не сможем отбить нашу базу, захваченную врагом. Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите продолжать ваш поиск, искать то, что принесло Проклятие Неверия на эту планету. Я абсолютно честно говорю вам, что без ответов, без надежды, мы не сможем помочь вам в этом. И мы готовы пойти на расстрел, если Тионенджи хочет этого.

Тэйд вздохнул и продолжил.

— Это касается не инквизиторской власти, лорд. Это касается войны и Кадии. Каждый человек в нашем полку думает, что умрет сегодня. Я думаю, что умру сегодня. И мы хотим умереть, потому что атаковать Гвардию Смерти и убить столько их, сколько сможем — это чертовски хорошая смерть. С детства мы все знаем, что рождены, чтобы умереть в бою. А ходить по чумной планете, пока не умрешь от голода — такой смерти не хочет ни один кадианец. И оказаться перед расстрельной командой из-за слишком ретивого инородца — не лучший способ встретиться с Богом-Императором в вечной жизни.

— Вы ошибаетесь. Это касается именно власти, Тэйд. И власть здесь — я. Я требую, чтобы вы служили мне.

— Ага, теперь мы подошли к сути дела. Я могу не подчиниться этому приказу и не понесу никакого наказания, потому что погибну в бою. Так что буду говорить прямо, лорд. Прежде всего я обязан вести моих людей в бой, дабы они сражались и умирали за Золотой Трон. Так убедите меня. Убедите меня, что последний славный бой и убийство множества врагов — не лучший способ послужить Трону. Убедите меня, что Бог-Император хочет от нас большего, или мы все погибнем в бою за Него сегодня ночью.

Кай улыбнулся.

— Это не что иное, как маленький шантаж, не так ли? Но я вас понял. Вы будете повиноваться, потому что я требую этого, но так и быть, я брошу вам кость, которая нужна вам для… большей мотивации.

— Как вы великодушны, мой лорд, — усмехнулся Тэйд.

— Вы многого хотите от меня. Я уже дал вам разрешение найти и вернуть ваше полковое знамя, не так ли?

— У этой монеты две стороны. Тактически есть смысл произвести поиск выживших из 88-го полка. Я теперь, все-таки, его командир. Но, как вы говорили, давайте ближе к делу. Чего я еще не знаю, инквизитор?

— А что если я скажу вам, что в точности знаю немногим больше того, что уже сказал вам?

— Тогда я попросил бы вас высказать предположения относительно происходящего, потому что обоснованных предположений агента Ордо Сепультурум было бы для меня вполне достаточно.

— Очень хорошо. Я должен исследовать все важные святыни в пределах Солтана, в поисках источника скверны.

— Это я знаю.

— В отличие от всех известных вспышек чумы в истории Скаруса, здесь зараза не заносилась с орбиты кораблями Великого Врага, флагман Вестника не появлялся до начала чумы, не было ничего такого, что обычно происходило в таких случаях. Мы предположили, что причиной чумы стало что-то, что уже было на планете.

— И это ни для кого не новость, мой лорд.

— У Ордо Сепультурум есть подозрения насчет того, что вызвало чуму, — это привлекло внимание Тэйда. — У нас было только предположение. Его подтвердили записи допроса культиста, произведенного перед тем, как началось Проклятие Неверия. А теперь его подтвердило внезапное появление «Терминус Эст» и флота Вестника.

— Расскажите мне.

— Сначала вы кое-что расскажите мне, капитан. Что вы знаете о деяниях Катура до его причисления к лику святых?

Тэйд пожал плечами.

— Ничего. Только то, что сказано в свитках мира-святыни. Часть информации из них приводилась в инструктажах перед высадкой.

— И что за славную картину святости рисуют эти священные тексты?

— Он был крестоносцем. Командующим Имперской Армии тысячи лет назад. Он сражался вместе с древними Легионами Астартес, чтобы вернуть этот потерянный мир человечеству.

Инквизитор Бастиан Кай улыбнулся. От этой снисходительной улыбки у Тэйда поползли мурашки по коже.

— Итак, он был военачальником молодого Империума во времена Великого Крестового Похода. А как он умер?

— Он погиб в бою на этой планете, последнем мире, который его армии привели в покорность Императору. Я слышал, что даже Примарх Гвардии Ворона почтил Катура, произнеся речь на его похоронах.

— А его останки? Где упокоены кости великого героя?

— Они похоронены в Солтане в различных гробницах.

— Великолепное изложение общеизвестных сведений, капитан. И почти полностью неверное.

Тэйд снова пожал плечами. Он не был удивлен.

— Так просветите меня, — сказал он.

— Катур не погиб во время Великого Крестового Похода. Он погиб во время Ереси Гора. И его кости, да благословит их Бог-Император, не упокоены на этой планете. Этот мир-святыня чтит не его место упокоения, а его память.

— Так где он погиб?

— Это не самый важный вопрос, но я отвечу на него.

Кай медленно поднял палец. Сначала Тэйд подумал, что инквизитор требует тишины, но потом понял, что Кай указывает. Указывает вверх.

— Он погиб в космосе?

— На орбите. На борту своего флагмана, линкора типа «Император» «Хранимый в Непорочности». Корабль погиб со всем экипажем, и обломки обрушились на планету внизу.

— Что уничтожило его корабль?

— А вот это важный вопрос, капитан. Истина — странный зверь. Каждому, кто ее видит, она видится по-разному. Мгла времени укроет любую истину, ибо истина меняется с годами. События становятся воспоминаниями, воспоминания — историей, а история становится легендой.

— Понятно, — сказал Тэйд. Он сопротивлялся искушению закатить глаза, виновато надеясь, что инквизитор не прочтет эту его мысль.

— Десять тысяч лет назад, когда наш новорожденный Империум едва не был разорван на части Ересью Гора, галактика пылала в огне бесчисленных битв, охвативших бесчисленные системы. Невероятное множество легенд той эпохи никогда больше не будет рассказано во всей их полноте. Но эта… Эта история — истина. Крепкое ядро истины под слоем лжи, выросшей вокруг нее, словно красивая оболочка.

— Так что уничтожило корабль Катура? Это был «Терминус Эст»? Мой псайкер узнал, что корабль Вестника уничтожил флагман Гвардии Ворона во время Ереси Гора.

— Нет, капитан, — Кай улыбнулся. — Оскорбление, нанесенное Гвардии Ворона — это только их бремя. Хотя я не упустил из виду тот факт, что, кажется, сама Судьба свела нас вместе в бою против XIV Легиона на этой планете.

— Святой Трон, просто ответьте на вопрос. Что уничтожило корабль Катура? С чем он сражался здесь?

— Линкор Гвардии Смерти «Удрученный». После неудачной Осады Терры, когда Легионы Предателей обратились в бегство и искали спасения в варпе, не всем их кораблям удалось долететь до Ока Ужаса. Многие были тяжело повреждены при штурме Святой Терры, и их варп-двигатели выбрасывали их в реальное пространство далеко от их демонического убежища. Лорд-адмирал Катур на своем флагмане, «Хранимом в Непорочности», преследовал «Удрученного» и вступил с ним в бой над миром, который потом будет назван в его честь.

— То есть, вы предполагаете, что «Удрученный» оставил что-то здесь после того, как уничтожил корабль Катура? Что-то, что было скрыто до сих пор?

— Это возможно. Но я предполагаю иное.

— Что «Удрученный» не улетел отсюда, — сказал Тэйд, глотнув. Вдруг все стало на свои места. — Он остался здесь, спрятанный где-то на планете.

— Именно это я и предполагаю. «Хранимый в Непорочности» был одним из лучших кораблей Имперского Флота, хоть и был тяжело поврежден в адской бойне Осады Терры. Корабль Гвардии Смерти неминуемо должен был пострадать в бою с ним. Я подозреваю, что «Удрученному» пришлось совершить аварийную посадку на планете. Он упал на поверхность и так и не был обнаружен со времен Ереси до сих пор. Когда я только прилетел сюда, я слышал зовущий голос, кричащий в варп, умоляющий о помощи. Ваш псайкер тоже слышал его. Я проверял его разум несколько раз, чтобы быть уверенным. Думаю, он как-то даже пытался сказать вам об этом. Голос слабый, но тот, кто зовет, оказался достаточно силен, чтобы оставить знак для своих братьев.

— Проклятие Неверия…

— Да, чума. Вся эта эпидемия, все эти страдания, все эти смерти. Ужасный знак, ярко пылающий в незримом мире, говорящий «Я здесь. Придите ко мне».

Эта мысль потрясла Тэйда. Сколько боли нужно причинить, чтобы она достигла варпа, горя в нем, как маяк. Все эти жизни отняты просто для того, чтобы послать сообщение. Это было богохульство такой степени, что он и представить не мог.

— Но почему сейчас? — спросил он. — Если вы правы, «Удрученный» здесь уже сотню веков, безмолвный, как могила. Почему сейчас?

— Потому что нечто на борту корабля пробудилось. Нечто достаточно сильное, чтобы создать чуму, убившую этот мир, и настолько важное для Гвардии Смерти, что сам Вестник прибыл, чтобы встретить его.

— Но где оно? Святой Трон, что оно такое?

— Если бы мы знали ответы на эти вопросы, война уже была бы окончена. Я собирался посетить каждое по-настоящему святое место в храмовом районе Солтана и провести там ритуалы обнаружения. Я полагаю, что первые колонисты и строители города должны были почувствовать скрытое зло, исходящее от разбитого корабля. Имперские летописи полны подобных случаев — люди интуитивно строили величайшие святыни над местами сильнейшей тьмы, чтобы нейтрализовать прикосновение зла. Подсознательная защита, если хотите.

— В этом плане слишком много «может быть», мой лорд.

— Но теперь вы поддержите меня, капитан Тэйд? Я убедил вас, что Император хочет от вас и ваших людей большего, чем тщеславной последней атаки?

Тэйд долго размышлял, прежде чем ответить. Наконец, с печальной улыбкой и странным блеском в фиолетовых глазах он сказал:

— Мы должны добраться до обломков «Удрученного» прежде чем это сделает Вестник.

— Сейчас это невозможно. Пока мы здесь говорим, они уже высаживаются. И скорее всего, они точно знают, где находится «Удрученный». А мы — нет.

— Мы узнаем, — Тэйд включил вокс и приказал Сету подойти к нему в хвост колонны.

— Я уже говорил с вашим псайкером. Он не может сообщить ничего полезного. Он не может указать местонахождение точнее, чем, когда он в первый раз услышал голос, войдя в храмовый район несколько ночей назад. Мы уже в храмовом районе, капитан. Нам осталось всего лишь обыскать несколько сотен квадратных километров.

— Считайте Семь, — прошептал Тэйд с внезапной улыбкой. — Считайте Семь. Нормальная работа наших сканнеров в монастыре… вокс-призраки… Мы слышали, как они пытаются говорить с ним, пытаются пробудить его… Мы слышали боевые мантры Гвардии Смерти на всех частотах. Они искали его. Они звали его. Кровь Бога-Императора, он под монастырем! Он должен быть там…

— Он может быть там, — признал инквизитор. — Но это нельзя утверждать наверняка. Не только у вашего полка сканнеры работали нормально в монастырском секторе; вы лишь первые это обнаружили. Я намерен исследовать каждое место, о котором докладывали такое. И я напомню вам, что «под монастырем» означает «под зданием размером с небольшой город».

Капитан вздохнул, увидев, как Сет Роскрейн шаркающей походкой идет к ним мимо марширующих солдат. Снова он вспомнил слова псайкера в Святыне Бесконечного Величия Императора — в сердце монастыря, перед тем, как они встретили первого воина Гвардии Смерти. До того Сет никогда не упоминал голос. Он услышал его той ночью, на той миссии, когда все пошло не так. Это произошло в сердце монастыря.

— Сет услышал голос только тогда, когда приблизился к нему. Но вы… псайкер Астартес… Вы оба слышали его раньше и слышите сейчас. Сет слабее вас. Он слышит голос только когда приближается к нему. Вы не можете отследить голос сами, потому что слышите его все время. Но вы можете отследить его, наблюдая за его влиянием на Сета.

Взгляд инквизитора не дрогнул, когда Тэйд, наконец, сказал:

— Я был слеп.

— Да.

— Вы с самого начала планировали использовать нас — использовать Сета — как ищеек, чтобы отследить этот голос.

— Да, когда обнаружил его восприимчивость к психическому крику. Но до того, тот факт, что 88-й является лучшим полком Отвоевания, был просто удачной случайностью. Мне нужны были солдаты, Тэйд. Мне нужно было прочесать этот город.

— Предатели могут точно знать, где находится «Удрученный». Но у нас есть шанс найти его, только если мы отследим голос до его источника.

Инквизитор был впечатлен. Не заключениями Тэйда, но его безжалостностью. Использование Роскрейна как открытый канал для голоса из варпа неминуемо должно убить псайкера. Каю не надо было об этом говорить. Тэйд знал это в любом случае. Кадианец вполне понимал и свою роль в Империуме, и роль своих подчиненных.

— По вашим глазам вижу, что вы все поняли. Этот поиск может занять дни или недели, но вы правы. Мы сыграем в эту игру, где пешкой будет ваш псайкер.

Оба они посмотрели на вздымающиеся шпили и купола монастыря, находившегося на расстоянии нескольких километров. Целые секции монументального здания почернели от пожара, охватившего монастырь во время боя, и дыма от погребальных костров, когда население мира только начало умирать, и печи для кремации еще работали. Но монастырь еще стоял: обгоревшее сердце мертвого города.

Это зрелище вызвало у Тэйда улыбку.

— Вопреки всем традициям, думаю, мы действительно можем попытаться, — сказал он. — На самом деле, в Око вашу болтовню, Кай. Все, что мы делали на этой планете, с тех пор как высадились, — отступали. И больше ничего. Если нам суждено умереть здесь, мы умрем, сражаясь, исполняя наш долг перед Императором. И я готов спорить, мы близки к тому, чтобы лишить Вестника его приза.

— Есть один вопрос, который вы не приняли во внимание, Тэйд.

— Мне, конечно, не нравится, что вы собираетесь испортить мою воодушевляющую речь, но все же просветите меня.

— «Удрученный» и то, что пробудилось в его обломках, вероятно, находятся под фундаментом монастыря. Адептус Механикус предоставили мне тяжелую технику для земляных работ, на случай, если мне придется искать мою жертву под землей. Но сейчас эта техника, стоившая мне, кстати, весьма недешево, превращена в пыль на орбите.

Тэйд посмотрел на инквизитора со смешанным выражением изумления и отчаяния на лице.

— Святой Трон, у вас то одно, то другое. Я рад, что мы сопровождаем вас только на одно задание.

— Если мы выживем, я могу взять вас на постоянную службу.

— Если вы попытаетесь, я сам вас застрелю, — сказал Тэйд. — Мой лорд, — добавил он через несколько секунд.

ЧАСТЬ III ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

Глава XIII ЗА РОДИНУ И ТРОН

Солтан, монастырский сектор

ШЕЛ ДОЖДЬ, когда Гвардия Смерти начала высадку на планету. Древние крылатые корабли летели сквозь мрачные тучи, опускаясь на поверхность, дождь струился по их покрытым гнилью корпусам. Это был первый дождь в Солтане за многие недели, и сухая земля жадно впитывала его.

Тифус ступил на поверхность Катура. Его броня была горячей, излучая жар, как человек, страдающий от лихорадки, и от зеленоватых пластин брони шел пар, когда на них падали холодные капли дождя. В кулаке Вестника была огромная коса — Жнец Жизней — деактивированная и безмолвная.

— Этот запах… — выдохнул Тифус, треск вокс-динамиков его шлема смешался с его протяжным булькающим голосом. — Этот аромат в воздухе…

В Солтане пахло смертью. В нем пахло смертью уже месяцами, но дождь, изливавшийся на гниющие трупы — и те, что двигались, и те, что уже нет — добавлял густой тошнотворный запах в уже оскверненный воздух.

— Это божественный запах, — прорычал Тифус. — Запах дара Бога Разложения смертной плоти.

Воины XIV Легиона высаживались в самом Солтане, в обширном городском парке, достаточно большом, чтобы вместить десантный корабль, несущий сотню предателей Астартес. Из темных мест города-святыни появились тысячи культистов в лохмотьях формы СПО, собираясь вокруг высаживавшихся космодесантников Гвардии Смерти, словно почитатели, приветствовавшие своих богов. Астартес в основном игнорировали презренных смертных, толпившихся вокруг и воздававших им хвалу.

— Господин! Господин, вы пришли, чтобы освободить нас? Господин!

Тифус обернулся к кричавшей женщине. Она была отвратительна, насколько это можно было представить: с головы до ног покрыта засохшим гноем, половина ее лица почернела от пожиравшей плоть заразы, поднятые руки были изуродованы — она ела собственные пальцы, чтобы утолить голод.

Но для Вестника она была прекрасна. Тифус смотрел на нее несколько секунд, пока она не затерялась в толпе беснующихся культистов, окружавших Гвардию Смерти. Было трудно двигаться сквозь густую толпу. Люди настолько больные, что уже не должны были жить, напирали со всех сторон. Благословение их бога поддерживало в них жизнь на грани смерти, которая могла наступить лишь спустя годы бесконечной боли, если до того их не избавят от страданий.

«Расчистить путь». Слова Тифуса вонзились в разумы Гвардии Смерти. Сотня болтеров поднялась одновременно, изрыгая огонь в толпу. Толпа рассеялась, как поток, разбегаясь во всех направлениях, болтеры падших Астартес отнимали сотни жизней. Болтерные снаряды разрывались в телах, забрызгивая космодесантников обрывками гниющего кровавого мяса.

Парк был очищен. Тифус не хотел убивать тех, кто поклоняется его повелителю, но эту мразь не стоило принимать в расчет. Большинство из них приняли его веру из страха, в панике и смятении. Если они умрут, это будет небольшая потеря. Миссия Вестника здесь имела несравненно большее значение, чем жизни кучки недоверков.

ПОБЛИЗОСТИ СРЕДИ ЗДАНИЙ бесшумно двигались высокие фигуры в черной броне, наблюдая за наступлением Гвардии Смерти. Они следили в полной тишине, видя, как дождь смывает с зеленоватой брони предателей Астартес кровь культистов.

— Мы видим их, — сообщил по вокс-связи брат-капитан Корвейн Валар.

— Удачной охоты, — во внутренних динамиках шлема отозвался голос капитана Тэйда. — Победа или смерть.

— Не сегодня, кадианец. Сегодня будет и то и другое.

«ХИМЕРЫ» СТОЯЛИ на краю кладбища, выстроенные ровными рядами вдоль широкой улицы. Усилившийся дождь стучал по земле, быстро превращая ее в густую грязь. Тэйд вывел колонну своих солдат с кладбища через огромную мраморную арку, сквозь которую они входили лишь несколько часов назад.

Отделения развернулись вокруг машин, держа оружие наизготовку. Больше никого здесь не было. Улица была пуста.

— Часовых нет, — сказал Деррик. — Кто-нибудь слышал вокс-сообщения от «Храбрости»?

Тэйд оставил пятнадцать человек — отделение «Храбрость» — охранять БМП. Предположения относительно того, что здесь произошло, были неизменно мрачными. Или «Храбрость» была уничтожена слишком быстро, чтобы позвать на помощь, или все крики о помощи потерялись в буре помех в вокс-сети.

— Там кровь, — сказал Коррун, достав лазерный пистолет. Тэйд подошел к нему, вытащив из кобуры свой пистолет, и держа его обеими руками. На черном борту командирской «Химеры» Тэйда было заметно ярко-красное пятно.

— Даже трупов нет, — у Тэйда по коже поползли мурашки.

— Тик-так, — напомнил ему Деррик.

— Осмотреть периметр, быстро, — приказал Тэйд.

Отделения проверили территорию в непосредственной близости, но не нашли ничего, кроме нескольких пятен крови на земле.

— Не могу связаться с «Храбростью», — сказал Дженден, носивший за спиной починенный вокс-аппарат. Связист подошел туда, где рядом с командирской «Химерой» стоял Тэйд. — Хотя и эта штука определенно работает не лучшим образом.

— Я нашел их, — раздался голос в вокс-наушнике. — Святой Трон, их изрубили в куски.

Отделение Хорларна обнаружило солдат «Храбрости» в нескольких сотнях метров от «Химер», в маленькой уличной часовне, сделанной из дешевого белого камня — плохой подделки под мрамор. Приманка для паломников, построенная продавцами фальшивых реликвий, стала могилой для пятнадцати гвардейцев.

Они действительно были изрублены на куски. Их тела, лишенные конечностей и оскверненные, лежали кровавой грудой, на броне и на плоти остались следы ударов клинков и лазерного огня.

— Сэр, — Хорларн вышел из часовни, вызывая по воксу капитана. — Они все мертвы. Дело рук еретиков из СПО.

— Проклятье, — выдохнул Тэйд. — По машинам, мы уходим. Гвардия Ворона сейчас атакует XIV Легион. Астартес или нет, никто не обещал, что они выиграют нам достаточно времени.

Кадианцы погрузились в «Химеры», и, захлопнув люки, приготовились ехать. Почти половину БМП пришлось оставить — на них не хватило экипажа. Когда машины двинулись в путь, Тэйд сел на переднее сиденье командирской «Химеры» рядом с Корруном.

— Ты знаешь, как доехать до места смерти полковника Локвуда?

Коррун не отрывал глаз от смотровой щели, наблюдая за зданиями по сторонам дороги.

— Вы знаете, что я знаю.

— Проверить не помешает. Свяжись с другими водителями — когда мы прибудем, то быстро высаживаемся и через тридцать секунд возвращаемся в машины.

— Тридцать секунд? А как же поиск выживших?

Тэйд посмотрел на него, и этот взгляд говорил красноречивее всяких слов.

— Просто сообщи им, Коррун. Высаживаемся, забираем знамя и уезжаем.

Коррун исполнил приказ. «Химеры» ехали дальше; по широким проспектам и узким, извилистым улицам; сквозь покинутые баррикады, остававшиеся нетронутыми с тех пор, как местные полицейские бросили их несколько месяцев назад. Все это время в вокс-аппаратах звучал вой помех, перемежавшийся неразборчивым шепотом.

— Мы приближаемся, сэр, — сказал Коррун, выезжая на широкую площадь. БМП начало трясти, гусеницы тащили машину по кучам трупов. — Вот это был бой…

— Я хочу взглянуть на это сам, — сказал капитан.

Тэйд взобрался по короткой лестнице в башню и открыл башенный люк. Выглянув из люка с пистолетом в руке, он включил вокс. Пейзаж напоминал базарную площадь, усеянную трупами, обломками и брошенными тележками торговцев. Когда машины замедлили ход, Тэйд вылез на скользкую от дождя броню «Химеры», оглядывая местность. Тела убитых гвардейцев были разбросаны по площади, вымощенной мраморными плитками, ее мозаичные узоры были залиты кровью. Но гораздо больше здесь было трупов еретиков из СПО, среди них здесь и там лежали громадные фигуры убитых космодесантников Гвардии Смерти.

Тэйд осматривал поле боя с точки зрения тактика. Все было слишком беспорядочно, осталось слишком мало признаков, по которым можно судить, как шел бой. Он был быстрым. 88-й полк с самого начала был окружен, кадианцы погибали в оборонительных порядках, в которые они перестраивались, чтобы отразить атаку. Тэйд знал, что «Стражи» Локвуда почти наверняка погибли — противник, скорее всего, уничтожил их внезапным нападением, прежде чем атаковать главные силы полка.

— 88-й, это Тэйд, — сказал он в вокс, его глаза замечали каждую деталь страшного зрелища, впитывали ее. Знакомые лица, искаженные смертью, тела и форма, промокшие от крови и дождя. — Приготовиться к высадке по моей команде, оружие на полную мощность. Отделение «Венатор» идет за знаменем, остальным ждать в боевой готовности.

Коррун вел «Химеру» по грудам мертвецов, гусеницы разбрызгивали лужи дождевой воды, смешанной с кровью. Вот оно. Знамя. Взгляд Тэйда упал на знамя, лежавшее на небольшом кургане из тел убитых солдат, ткань полкового стяга промокла, пропитавшись водой и кровью.

Обгорелый остов «Химеры», такой же черной, как у Тэйда, еще шипел под дождем. Нюанс не ускользнул от Тэйда: это было прямое предупреждение о том, что будет дальше.

И знамя лежало лишь в двадцати метрах от нее. Разорванное и грязное. Оно лежало, как покрывало, на теле последнего солдата, державшего его. Мокрая потемневшая ткань была скомкана неровностями тела, которое она покрывала.

— Коррун, выключи двигатель. Отделение «Венатор», высадиться. Знамя у машины полковника Локвуда, в двадцати шагах к северу. Пошли!

Солдаты его командного отделения бросились наружу из десантного отсека.

— Отделения «Храбрость», «Адамант», «Вызов» и «Освобождение», — Тэйд назвал те отделения, в которых особенно ощущался недостаток боеприпасов. — Высадиться и подобрать то, что вам нужно.

Другие отделения тоже начали высадку. Тэйд смотрел, как они подбирают боеприпасы убитых. Внимание капитана в основном было обращено на Кела и его Белых Щитов. Они не уклонялись от выполнения этого долга. По крайней мере, уже что-то.

— Вы видите Локвуда? — спросил Деррик по воксу.

— Не спрашивай, — ответил Тэйд. Он узнал труп Локвуда по серебряной отделке на обгоревшем наплечнике. Полковник лежал, наполовину высунувшись из башенного люка сгоревшей «Химеры», пистолет и меч выпали из почерневших протянутых рук и лежали на броне БМП.

Тэйд спрыгнул с «Химеры» на землю, разбрызгивая сапогами грязную воду.

— Сэр? — послышался голос в воксе, сопровождаемый лязгом и топотом.

— Да, Грир? — Тэйд глотнул. Грир мертв; он видел, как его убили.

— Это Вертэйн, сэр.

— Извини. Помехи и… Тэйд слушает.

— Вижу противника. Нам нужно управиться здесь быстро. Похоже, это чумные зомби, двигаются по проспекту на запад.

— Численность?

— Сотни. У нас есть еще несколько минут, пока они сюда дотащатся.

Тэйд направился к разбитой «Химере», в то время как бойцы его командного отделения почтительно поднимали знамя с кучи трупов, выжимали воду из толстой ткани и сворачивали, чтобы спрятать. Тэйд поднялся на крышу сгоревшей БМП, чтобы забрать болт-пистолет полковника Локвуда.

Локвуд смотрел пустыми глазницами на этот акт неуважения, почерневшее обугленное лицо полковника было искажено, рот раскрыт в безмолвном крике.

— Нужны патроны, сэр? — спросил Тасолл, заканчивая сворачивать знамя. Тэйд не ответил. Он ограбил труп Локвуда, так же, как другие грабили своих убитых товарищей, добавив патроны его болт-пистолета к своим быстро истощающимся запасам. Используя запасную кобуру, Тэйд пристегнул пистолет Локвуда к другому бедру.

После этого Тэйд вернулся к своей «Химере» и командному отделению. Святой Трон, как ему хотелось скорее уехать отсюда. И не потому, что это место бойни пугало его. А потому, что он не хотел присоединиться к лежащим здесь мертвецам.

— Поехали отсюда, — приказал он бойцам своего отделения. Когда Тэйд сел в свою «Химеру», тот же приказ он передал по воксу всем остальным.

— Вертэйн, продолжать охранение колонны. Мы едем дальше.

— Принято, сэр.

На связь вышел Деррик.

— Это закрытый канал. Хорларн сказал, что вы взяли пистолет полковника.

Тэйд посмотрел на второй болт-пистолет на бедре. Для кадианского оружия пистолет был богато украшен, отделан сияющей бронзой, с рукояткой из слоновой кости. Весь полк знал историю о том, как Локвуд получил его. Как и серебряная медаль Тэйда, это был предмет гордости 88-го — один из символов.

— Да, я взял его.

— Хорошо, — сказал Деррик, и отключил связь.

Держась за поручень над головой, Тэйд прошел по десантному отсеку туда, где Дженден и Тасолл очищали знамя от грязи, насколько это было возможно. Рядом, глядя в потолок, лежал на спине Зейлен. Он тяжело дышал, его губы посинели. Тэйд щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание Тасолла, и кивнул на Зейлена. Тасолл только покачал головой.

— Зейлен, — позвал Тэйд, присев рядом с раненым.

— Капитан, — отозвался он. На его губах выступила кровь. Плохой знак.

— Прости, но в официальной истории Отвоевания, похоже, будет сказано, что ты использовал факт своего ранения, просто чтобы некоторое время побездельничать.

Зейлен усмехнулся, поморгав глазами, чтобы сосредоточить взгляд. Тэйд знал, что он хорошо накачан обезболивающими средствами, и лучшим доказательством этого был тот факт, что Зейлен не кричал от боли с такой раной в животе.

— Деррик уже говорил мне это, сэр.

— Ну, забудь Деррика. Я старше по званию. Мои угрозы значат больше.

Он повернулся к Тасоллу и Джендену, наблюдая, как они чистят знамя, отчаянно пытаясь высушить его. Пол десантного отсека был мокрым от кровавой воды, которую они выжимали из знамени. Тэйд приказал солдату Иону, выполнявшему обряд ремонта над своим лазганом, вытереть воду запасной формой, взятой из ящиков под скамьями.

Тасолл указал на дыру в знамени. Ее прожег луч лазгана, окружающая ткань почернела.

— Никакого уважения, а?

— Поднимите его, — сказал Тэйд. — Дайте посмотреть.

Полотнище знамени было разделено на черные и серые четверти, края украшены серебряными шнурами. В середине была традиционная эмблема Кадианских Врат — угловатая арка, вышитая серебряной нитью, с самим миром-крепостью в центре. Вершину арки украшала золотая корона. Под ней были слова — КАДИАНСКИЙ 88-Й — ЗА РОДИНУ И ТРОН, ЗА КАДИЮ И ИМПЕРАТОРА.

К правому нижнему углу было прикреплено еще одно, маленькое, знамя — знамя касркинов Каср Валлока, по традиции сражавшихся вместе с полком. На нем была та же эмблема, что и на большом знамени, но Кадианские Врата были не серебряного, а темно-серого цвета, и присутствовала еще одна надпись — НЕ ОТСТУПАТЬ, НЕ СДАВАТЬСЯ! НИ ЧИСЛОМ, НИ ОГНЕМ!

По стандартам большинства знамен Имперской Гвардии, знамя 88-го было довольно скромным.

Оно промокло, было продырявлено выстрелами лазганов, в некоторых местах разорвано, полиняло, пахло кровью и гнилой водой, и лишилось большей части серебряных шнуров, украшавших края. Оно видело и лучшие дни — но и худшие тоже.

— И все равно выглядит гордо, — сказал Тасолл, легко угадав мысли капитана.

— За Родину и Трон, — Тэйд, улыбнувшись, снова повернулся к Зейлену. — Тебя еще не уволили с этой работы.

— Здорово… значит, мне все еще платят жалованье, — Зейлен улыбнулся. Его лицо было таким бледным и истощенным, что походило на череп. Тэйд не стал говорить ему об этом.

— Мы посадим тебя здесь, — сказал капитан, — с вокс-аппаратом Джендена.

— Понятно, сэр.

Тэйд кивнул. Зейлен едва ли переживет следующий час, но, по крайней мере, он умрет, исполняя свой долг.

— Подходим к монастырю, — сообщил Коррун.

— Принято. «Рука Мертвеца», есть что-нибудь впереди?

— Похоже, все чисто, сэр, — ответил по воксу Вертэйн. — Чисто до самого монастырского парка.

— Будем молиться, чтобы так оно и было.

Но этому не суждено было сбыться.

Чумные зомби были в неистовстве этой ночью. Громадная орда ходячих мертвецов толпилась в парках перед монастырем; некоторые стояли тихо, другие выли и бесновались под ночным небом.

88-й полк обрушился на них как гром с неба. Семнадцать «Химер» ворвались натерриторию парка, башенные мультилазеры кромсали мертвецов на куски. Тяжелые болтеры в лобовой броне БМП — не использовавшиеся большую часть кампании — с грохотом открыли огонь, сейчас больше не нужно было соблюдать Протокол Отвоевания. Разрывные болты косили чумных зомби толпами, наполняя холодный воздух брызгами такой же холодной крови.

Тэйд стоял на броне своей «Химеры», достав из кобур оба болт-пистолета. Пистолет полковника он держал в своей настоящей руке, а собственное оружие — в аугметической. Вокруг не было признаков присутствия Гвардии Смерти — ни тех, что уже были на планете, ни собственных воинов Вестника, высадившихся несколько часов назад. Все-таки был шанс, что 88-й полк доберется до «Удрученного» первым. Гвардия Ворона, вероятно, смогла задержать XIV Легион, но связи с Валаром и его космодесантниками не было с тех пор, как они атаковали Вестника.

БМП, сотрясаясь и переваливаясь, давили упавших зомби. Тэйд, удерживаясь на броне, приказал по общему каналу:

— 88-й, высадка по плану.

Сказав это, Тэйд спрятал в кобуру один болт-пистолет и присел, держась за поручень одной рукой и стреляя из второго пистолета другой.

Развертывание было проведено близко к идеальному, насколько это было возможно в таких условиях. Здесь было слишком много машин и слишком мало пространства для маневра, но водители смогли развернуть свои БМП в почти безупречный порядок «Открывающегося Ока». Лязгнули гусеницы, откинулись аппарели, и последние уцелевшие взводы Кадианского 88-го высадились и открыли огонь.

Орда чумных зомби была скошена меньше чем за минуту после того, как первая «Химера» въехала в парк.

«Химеры» были закрыты и оставлены в звездообразном построении. 88-й полк построился для продвижения в пешем порядке. Встав во главе колонны, Тэйд снова достал из кобуры второй пистолет.

— Зейлен, это Тэйд.

— Слушаю, сэр, — ответил по воксу раненый, оставленный в десантном отсеке «Химеры».

— Начинай.

Все вокс-наушники в полку включились. Голос Зейлена был напряжен и искажен от боли, но тем искреннее он звучал, когда смертельно раненый солдат читал Литанию Храбрости по вокс-аппарату Джендена:

— … всему вопреки, мы храним верность Ему…

Литания звучала как тихая музыка, на фоне которой Тэйд отдавал приказы. Наконец, когда все уцелевшие отделения стояли по стойке «смирно», укрепляя свой дух, прежде чем войти в оскверненный монастырь, Тэйд снова заговорил.

— У нас есть только один шанс. Один шанс сделать так, чтобы каждый, кто погиб на борту кораблей, каждый солдат, погибший в городе сегодня, и каждый гражданин, умерший от чумы недели назад… умерли не напрасно.

— Один шанс, — он подчеркнул эти слова. — Мы войдем в катакомбы. Потом глубже, под фундамент монастыря. Потом, если сможем, мы пройдем еще глубже. XIV Легион убил этот мир, эту святейшую из планет, и мы не можем заставить их заплатить за это. Что-то под этим монастырем зовет Вестника. И Вестник ответил ему. Он идет сюда. У нас есть только один шанс лишить его того, что он ищет, один шанс уничтожить то, за чем он пришел. Вы должны знать, что мы ищем: линкор Гвардии Смерти «Удрученный», корабль эпохи Ереси. Вы должны знать, чем мы рискуем: уже ничем. И всем, ибо все, что у нас осталось, все, что мы можем отдать во имя долга — дыхание и кровь в наших венах. Это наш последний шанс, прежде чем мы все погибнем. И мы всегда знали, что умрем так — на службе Кадии и Богу-Императору.

— За Родину и Трон! — хором воскликнули солдаты. Зейлен продолжал читать Литанию Храбрости, приглушенно, но отчетливо, на общем вокс-канале.

— За Родину и Трон, — ответил Тэйд. — Император защищает. А теперь — вперед!

МОНАСТЫРЬ БЫЛ холодным и мертвым, что никого не удивило. Но все же, тишина действовала на нервы. Топот солдатских ботинок странным эхом отдавался в пустынных залах, все звуки отражались от каркасных конструкций, изуродованные статуи святых, ангелов и Астартес взирали из своих альковов.

Тэйд предоставил выбор четверым оставшимся пилотам «Руки Мертвеца»: остаться снаружи, с «Химерами», или оставить своих «Стражей» и присоединиться к остальным бойцам полка в походе в подземелья монастыря. Все пилоты решили остаться в своих шагоходах. Тэйд отдал им прощальный салют, прежде чем войти в огромные ворота монастыря. Весь полк знал, что шансы на выживание у «Стражей», остававшихся здесь в одиночестве, ничтожно малы. Но все также знали, что, спускаясь в катакомбы под монастырем, полк идет навстречу верной смерти, и только по этой причине никто не стал убеждать пилотов пойти со всеми.

— Я позволю им сражаться и умереть так, как они хотят, — сказал Тэйд. — Они убьют больше врагов, если останутся в своих «Стражах».

— Нам нужен каждый, кто может нести оружие! — возразил Тионенджи.

— Четыре пистолета ничего не изменят, — Тэйд покачал головой. — Пусть они останутся и умрут так, как хотят умереть. Разговор окончен.

Сейчас 88-й полк продвигался по огромному оскверненному храму, время от времени лазерный выстрел успокаивал заблудившегося чумного зомби, шатавшегося по пустым коридорам. По воксу Зейлен продолжал читать, на этот раз Литанию Мужества Перед Лицом Смерти. Его голос становился все слабее.

— Вокс-связь слабеет. Я едва слышу Зейлена, — сказал Деррик.

Тэйд кивнул. Он не хотел подыгрывать этой лжи. Как и мастер-сержант Бен Джевриан, но касркин не стал молчать.

— Он умирает, шутник. Не жди улыбок.

Командир касркинов отбросил пустой стеклянный пузырек и несколько раз сжал и разжал кулак.

— Так лучше…

— Ты что, вколол себе что-то? — спросил Деррик с внезапным раздражением. Кадианские уставы решительно не одобряли использование всех видов боевых наркотиков, и Тэйд был особенно суров к тем, кто позволял себе такое удовольствие. Вместе с временным улучшением реакции и физической силы большинство боевых наркотиков делали человека психически нестабильным и обладали опасными побочными эффектами. Злоупотребление стимуляторами в других полках было обычным делом, но среди кадианских ударников встречалось редко.

— Закрой пасть.

— Иди к черту, наркоман, — огрызнулся Деррик.

— Бен, — Тэйд остановился и повернулся к сержанту, — Это френзон?

— Какая разница, что это?

Послышался щелчок и жужжание заряженного лазерного оружия. Джевриан обернулся вправо, и увидел, что комиссар Тионенджи приставил лазерный пистолет к его виску.

— Будь хорошим солдатом и отвечай на вопрос командира, бритая обезьяна, — предупредил его Тионенджи. Тэйд обменялся взглядами с комиссаром. Он был доволен; это было первое, что Тионенджи сказал за несколько часов, прошедших со времени их конфронтации, и первый знак того, что атмосфера между ними начала смягчаться. И все же она была далека от идеальной…

— Нет, это не френзон, — прорычал Джевриан.

— Здесь вам не какой-нибудь штрафной легион, и ты не катачанский головорез, жрущий запрещенную наркоту, — Деррик и остальные редко видели Тэйда таким злым.

— Это Десять-Девяносто, сэр? — спросил комиссар.

— Посмотрим. Так это френзон, Джевриан?

— Десять-Девяносто? За стимуляторы? Я уже сказал, что это не чертов френзон.

— Тогда что это? — спросил Тэйд. — Я не хочу этого дерьма в моем полку, касркин. Мы выше этого.

— Умереть с достоинством — это, знаешь ли, очень важно для капитана, — вмешался Деррик.

— Заткнись, Таан.

— Заткнулся, сэр.

— Слушайте, — сказал Джевриан, опуская ствол пистолета Тионенджи своей большой рукой. — Это не френзон и не сатрофин, понятно? Трон в огне, нам еще много чего надо сделать. Война все еще идет, если вы не забыли. Это просто смесь «Неистовства» с успокоительным, чтобы оставаться собранным. Для улучшения рефлексов.

Капитан решил не обращать на это внимания. Когда командное отделение двинулось дальше, Джевриан подошел к Тэйду.

— Хорошо же ты проявляешь верность своим, герой. В следующий раз, когда гарадешиец наставит на тебя ствол, я, возможно, уже не буду тебя защищать.

— Как-нибудь переживу, — ответил Тэйд. — Тогда ты тоже был неправ.

— Я запомню это, — сказал Джевриан, возвращаясь к касркинам. — Я запомню это, капитан.

СЕТ СЛЫШАЛ голос с удивительной ясностью.

И это создавало трудности. Сейчас голос шел отовсюду, из пыли на полу, из пятен крови на стенах, из пор его кожи.

Инквизитор теперь следил за каждым его шагом. Сет вполне понимал, что происходит — он был им нужен, чтобы найти источник голоса. Это было очевидно. Но когда маленькая армия Тэйда спускалась по широким каменным ступеням в катакомбы, Сет уже знал, что они напрасно возлагают на него свои надежды. Он не мог определить, с какого направления исходят призрачные крики. Даже полностью открыв свои чувства скрытому миру, все, что он мог ощущать — иллюзорное чувство незримых когтей, царапающих его разум.

Спустя некоторое время он уже не знал, реально ли это чувство, или же оно всего лишь иллюзия. Во рту его появился странный болезненно-прогорклый вкус, обжигающий язык, как раскаленная медь. Но он был сильнее этого. Он знал это. Он мог слышать голос и остаться неоскверненным. Ведь Кай мог, не так ли? И Заур мог?

Сет с трудом переставлял ноги, иногда шатаясь и шаркая, как чумной зомби, и не падая только потому, что опирался на свой черный посох. Он чувствовал на себе их взгляды… Тэйда, Кая, этого ублюдка Джевриана…

Им плевать, если он умрет. Любой ценой достигнуть цели. Любой ценой добраться до этого корабля. А он тут глотает свою кровь и пытается не захлебнуться ею… А они гонят его вперед и улыбаются…

Он вдруг понял, что мог бы убить их всех, если бы захотел. С этим осознанием пришло чувство стыда, быстро заглушенное растущим гневом Сета. Кадианская кровь, топливо Империума… Рождены, чтобы умереть на службе Трону… Сет понял, что это просто смешно. Смешно и ужасно глупо.

Будь проклят Трон. Это чудовищная машина, пожирающая тела и души тех, кто поклоняется ей. Будь проклят Трон. В Око Ужаса их всех… они хотят моей смерти…

Они оказались в склепе с таким низким потолком, что многим солдатам пришлось пригнуться, проходя под ним. Это укрепило популярное мнение, что постройка всего храмового комплекса, создававшегося в течение нескольких десятилетий тяжким трудом десятков тысяч рабочих, основывалась больше на вере, чем на разумном проектировании.

Когда Сет проходил мимо рядов каменных саркофагов, украшенных позолотой и отмеченных давно забытыми именами, вырезанными в камне, кадианцы услышали странный шум.

— Слышите? — спросил Тэйд Кая.

Инквизитор кивнул, указав на саркофаг, мимо которого проходил Сет. Когда Тэйд подошел ближе, он услышал…

Что-то внутри, что-то, состоявшее из сухих костей, яростно царапало камень, пытаясь выбраться наружу…

…ЧТО-ТО ВНУТРИ. СТРАННЫЙ звук, словно крысы бегали по камню.

— Скажите мне, что это крысы, — произнес Тэйд, достаточно громко, чтобы солдаты, находившиеся поблизости, услышали его.

— Это крысы, — ответил инквизитор, не оборачиваясь.

С этого момента Тионенджи неотступно следил за Сетом, достав из кобуры лазерный пистолет.

Кадианцы шли по подземельям монастыря уже около трех часов, когда голос стал звать Сета по имени.

— Ты что улыбаешься? — тотчас же спросил его Тэйд.

Сет с безучастным лицом повернулся к капитану. От выражения фальшивой жалости на лице Тэйда его затошнило так сильно, что он с трудом удержал в повиновении свой желудок.

— Ничего, — сказал он наконец.

— Ты плохо выглядишь, Сет. Может быть, немного отдохнешь?

— Некогда отдыхать, — Кай толкнул Сета в спину, прямо между лопаток. Сет зашатался, из его рта текла слюна. Он был уже готов сказать «да». Сказать, что голос зовет его по имени.

Тэйд подошел ближе к Каю, когда они шли по туннелю, тускло освещенному лампами, работавшими от какого-то еще функционировавшего генератора, забытого в монастыре размером с город. Это тоже было странно. Кадианцы привыкли, что в Солтане нет электричества.

— Это убьет его, — прошептал капитан.

— Это убьет нас всех, — ответил Кай тоном, исключавшим дальнейшие комментарии. Инквизитор подумал, неужели Тэйд всерьез рассматривает вероятность выживания псайкера. Как бы то ни было, сейчас не время для сентиментальности. Сейчас время молчать и делать свое дело.

Впереди туннель разветвлялся на два коридора, и лейтенант Хорларн, возглавлявший авангард, связался по воксу с Тэйдом.

— Мы слышим какое-то пение. Туннель разветвляется на север и юг и ведет к близлежащим залам. Пение слышно с южной стороны. С севера тишина.

Кай посмотрел в затылок дрожащего Сета. Казалось, он прислушивался к чему-то, что мог слышать только он.

— Идем на юг, — решил инквизитор. Тэйд передал приказ Хорларну, и главные силы полка двинулись дальше, догоняя авангард.

Богохульные гимны, оказалось, распевали подонки из какого-то чумного культа, затерявшегося во тьме катакомб. Солдаты 88-го атаковали и истребили группу еретиков, готовившихся ужинать.

Некоторые солдаты плевали на трупы, проходя мимо, не в силах сдержать отвращение к мерзким еретикам, пожиравшим тела своих же мертвецов. Это была лишь первая из нескольких изолированных групп обезумевших паломников, потерявшихся во мраке подземелья. Все они гибли под огнем имперцев, и 88-й полк шел дальше, все глубже и глубже в подземелья, проходя погребальные склепы, склады, жилые помещения и покинутые церемониальные залы. Ни одно из этих помещений не использовалось уже тысячи лет, и лишь недавно их осквернили мародерствующие еретики.

— Теперь мы дошли до настоящих катакомб, — сказал Тэйд, проводя аугметической рукой по стене зала.

— Как вы узнали? — спросил Кай.

Тэйд постучал по стене металлическими пальцами.

— Камень. Не мрамор. Он дешевый и прочный, и, вероятно, предполагалось, что его не увидит ни один паломник, даже когда храм еще строился. Что? Не смотрите на меня так. Если я солдат, это не значит, что я идиот.

— Я уже начинаю забывать, на что похож солнечный свет, — проворчал Деррик. Он держал фонарь в одной руке, водя лучом света по темному залу. Освещение на подземных этажах работало нестабильно, и светильники под потолком были чаще выключены, чем включены.

— Мы идем только шесть часов, — сказал Джевриан. — Не ной.

— Нет, уже девять, — сказал Тэйд, взглянув на часы на руке в свете фонаря Деррика.

— А по моим часам — семь с половиной, — сказал Кел. Остальные тоже стали смотреть на часы. И ни у кого время не совпадало с другими.

— Это нехорошо… — заметил Деррик.

— Вперед, — приказал Кай. — Смещения времени — обычный эффект при варп-искажении. Просто идите дальше.

— Ох, — вздохнул Деррик. — Ладно, тогда все прекрасно. Считайте меня идиотом.

Со своей обычной усмешкой Деррик ожидал, что Тэйд прикажет ему заткнуться. Тот факт, что капитан продолжал молчать, вызывал у него куда больше беспокойства, чем эти штучки с временем.

ТИФУС ВЫРВАЛ КОСУ из тела, и космодесантник Гвардии Ворона рухнул на землю. Это был короткий бой: короткий, но принесший Тифусу радостное удовлетворение мести. Кровь шипела и пузырилась на клинке Вестника, запекаясь до черноты на психически заряженном металле.

Короткий. Радостный. Но дорого стоивший. Гвардия Ворона буквально обрушилась на них с неба, на прыжковых ранцах. Цепные мечи ревели, болтеры грохотали, стреляя в упор, когда космодесантники схватились в свирепом бою.

Астартес в черной броне втрое уступали в численности противнику, но на их стороне был эффект внезапности. Тифус оглядел поле боя сквозь Y-образный визор своего рогатого, покрытого запекшейся кровью шлема. Воины Гвардии Смерти в расколотой броне гангренозного цвета усеяли своими мертвыми телами место высадки. Люди (или существа, которые когда-то были людьми), служившие Вестнику тысячи лет, лежали, разрубленные имперскими клинками или разорванные болтерным огнем.

Тифус не испытывал никаких чувств при виде этого. Он не ощущал таких эмоций, которые хотя бы приблизительно мог понять смертный человек. То, что он чувствовал, глядя на мертвецов — пустота, отсутствие эмоций. Его мысли заполнили это пустое пространство внутри его разума, проникая в холодную и почти очаровательную пустоту, там, где раньше были его чувства.

Чума на этих проклятых сынов Коракса. Их внезапные удары слишком задержали продвижение Гвардии Смерти.

Секундное погружение в раздумья прошло, и Тифус взмахом косы отрубил голову космодесантнику Гвардии Ворона. Взяв черный шлем, он вытряхнул из него голову и наступил на нее, превратив в месиво из крови и костей.

— Мы почтим наших врагов… — прорычал Вестник, и изрыгнул поток жирных липких мух сквозь узкий визор в пустой шлем, который держал в руках. Клубящуюся массу он бросил на обезглавленный труп, лежавший у ног, позволив плотоядным мухам расползтись по телу в поисках отверстий в разбитой силовой броне.

Последнее осквернение. Геносемя погибших Астартес никогда не будет возвращено Империуму. Эта мысль пробудила нечто в глубинах разума Вестника. Космодесантники Гвардии Ворона до сих пор испытывали последствия тех страшных потерь, которые едва не привели к полному их уничтожению десять тысяч лет назад. И возможность лишить их генетического наследия их примарха вызвала улыбку на губах Вестника. Его чувства обратились в прах много веков назад, но месть и жестокость всегда доставляли ему удовольствие — особенно если можно было совершить и то и другое.

Гвардия Смерти, потерявшая половину воинов из тех, что высадились с Вестником, направилась дальше к своей цели, оставив мух Разрушительного Роя заканчивать их пир.

КОРАБЛЬ, ИЛИ, по крайней мере, то, что от него осталось, был боевой баржей Астартес. Эта древняя космическая крепость лежала в руинах, самые крупные обломки корпуса еще сохранили изначальные бело-костяной и изумрудно-зеленый цвета XIV Легиона, не запятнанные годами пребывания в варпе, осквернившими «Терминус Эст» и броню Гвардии Смерти. Скверна была незаметной, неочевидной, но от этого не менее опасной.

Здесь и там по черным отметинам на искореженных металлических листах обшивки было видно, что корабль со страшной скоростью промчался сквозь атмосферу в своем последнем полете, прежде чем пробить эту ужасную расселину в камне планеты, которую позже назвали именем Катура.

В обломках мертвого корабля царила тишина. Экипаж, космодесантники, сервиторы и рабы Легиона давно обратились в прах.

Лишь одно существо здесь обладало неким подобием жизни.

Оно ждало в тишине, издавая беззвучный вопль, зная, что час его свободы скоро придет.

Глава XIV КАДИАНСКАЯ КРОВЬ

В катакомбах

ОНО ОПРОВЕРГЛО их ожидания.

Семь часов блужданий по катакомбам под монастырем, и они нашли его. Сету больше не нужно было показывать путь; Кай и сам слишком хорошо ощущал силу голоса. Его просто невозможно было игнорировать, его энергия не позволяла оградить от него разум, и Кай чувствовал, как его неумолимо тянет все глубже в подземный лабиринт.

Все предположения о том, что нужны будут экскаваторы, были изгнаны из мыслей. Все образы огромного корабля, разбитого на миллион частей, и груды обломков в подземной пещере испарились из воображения. Истина оказалась гораздо более логичной — и гораздо более пугающей.

«Удрученный» не был погребен в коре планеты под фундаментом монастыря. Он был фундаментом монастыря.

Кадианцы поняли это сразу, когда увидели, что самые глубокие туннели катакомб сделаны из металла, а не из камня. Это стало очевидно, когда каменные туннели сменились коридорами из клепаного железа и черной стали. Всем казалось, что они попали в отсеки имперского корабля. Очень древнего корабля. Но он был создан по Стандартным Шаблонным Конструкциям, а значит, не мог устареть. Тот же дизайн использовался и сейчас при строительстве новых кораблей.

Осирон едва мог поверить своим глазам — точнее, фоторецепторам.

— Они соединили самые нижние этажи своего монастыря с этими коридорами, — произнес он своим металлическим голосом, звучавшим странным эхом в широких коридорах. — Это… богохульство. Это попрание бесценной мудрости Адептус Механикус. Нечестивое расточительство силы и знания.

— Богохульство было совершено еще до того, как корабль упал на планету, техножрец, — тихо сказал Кай. — И после.

— Богохульство против Императора, да. Но я говорю о богохульстве против Культа Механикус и Омниссии.

— Омниссии? Я думал, ваш Бог-Машина и есть Бог-Император, — вмешался Деррик. — Вы просто по-другому его одели.

Красный капюшон Осирона качнулся в жесте, который можно было понять как кивок согласия — или нет.

— Все эти знания… — сказал он, погладив своими металлическими пальцами стену коридора. — Вся эта украденная мощь…

— Осквернены ересью, — сказал Кай.

На этот раз Осирон кивнул вполне определенно, соглашаясь с инквизитором. Возможно, корабль и был когда-то вершиной мастерства Адептус Механикус, но техно-адепты Марса не желали иметь дело со скверной Хаоса. Что осквернено — то потеряно.

— Я ожидал, что принадлежность корабля Великому Врагу будет более… очевидной, — сказал Деррик. — То, что он похож на один из наших кораблей — и как, во имя Великого Ока, здесь еще работает освещение? — уже достаточно плохо.

— Мы сейчас только на верхних палубах, и еще не зашли достаточно глубоко, — напомнил всем Осирон. — И когда «Удрученный» упал на поверхность Катура, скверна лишь недавно коснулась его экипажа. Корабль погиб до того, как Хаос успел осквернить все.

— Нет, — сказал Кай, толкая вперед Сета. — Корабль весь пронизан прикосновением Великого Врага. Я чувствую это вполне ясно.

— Как и я, — сказал Сет, это были его первые слова за много часов. Его язык распух во рту, между стучащими зубами стекала клейкая слюна.

— Сет… — начал Тэйд.

— Сет, — ответил псайкер, — уже мертв.

СУЩЕСТВО, ОБИТАВШЕЕ в обломках «Удрученного», потянулось к разуму псайкера, когда кадианцы только начали спуск в катакомбы. Обратить мысли Сета в сторону мятежа, озлобления и предательства казалось легким делом.

По крайней мере сначала. Прежде чем последний удар убил Сета и позволил существу завладеть телом псайкера, пришлось приложить немало усилий, столкнувшись с неожиданно упорным сопротивлением.

Существо всколыхнуло эти темные мысли в жидком, тусклом, унылом тумане, из которого состояло сознание Сета. И сначала это было просто, внушаемые мысли и чувства легко слились с функциями мозга Сета. Он был изгоем среди своего народа — мыли об этом никогда не покидали его сознание — и усилить его чувство одиночества и ненависти к своей отверженности было легко, это простейший из психических трюков. Существо касалось разума Сета невидимыми пальцами, пробовало на вкус его боль, и минуту за минутой добавляло в нее еще немного тьмы, еще немного злости.

Скрыть манипуляции с разумом Сета от второго псайкера, присутствовавшего среди имперцев, было нетрудно. Существо знало, что его психический маяк — непрерывный безмолвный вопль — затемняет психическое восприятие других людей.

Оно не знало, что Кай был инквизитором, и не знало, что это значит, потому что этого титула не было в те времена, когда существо еще было облечено в плоть. Но даже если бы оно знало его значение, и то, какими страшными способностями обладают те, кто его носит, существо вряд ли бы встревожилось. Его могущество далеко превосходило способности этих смертных, которые шли к нему.

Ему была нужна плоть. Оно не могло восстановить себя без плоти, крови, сухожилий, и всего того, что нужно для создания человеческого тела. Оно пробудилось, и психическая боль его нового рождения проявила себя как чума, как крик о помощи, обращенный к его далеким братьям. Но сейчас… сейчас ему была нужна плоть. Создав эпидемию чумы, оно потратило много сил и долго оставалось слабым и уставшим на грани нового сна. И наконец, после нескольких недель отдыха, оно снова было готово.

Однако, смертный, чьим телом, пыталось завладеть существо, начал сопротивляться, не позволяя манипулировать его разумом.

«Что ты делаешь?», спросил он. Сет слился со своими мыслями, потянувшись к скверне, утвердившейся в его разуме.

«Что это за вторжение? Кто ты?»

Теперь существо увидело, как выглядел смертный вне своей оболочки из плоти: он был из серебристого света с глазами, сверкавшими фиолетовым огнем.

«Я — смерть Катура», ответило существо. Сейчас оно тоже обрело психическую форму, в пределах понимания разума человека. Огромный раздувшийся силуэт в белой броне, поверхность которой, казалось, все время двигалась. Сет присмотрелся — хотя по форме это была броня Астартес, она состояла из бесчисленного множества жирных извивающихся личинок.

«Ты из Гвардии Смерти», сказал Сет.

«Был. За мою преданность Великому Отцу и боль, которую я причинил слугам ложного Императора, я возвысился над Легионом».

«Как и Странник». Сет был спокоен, словно обдумывал какой-то незначительный любопытный вопрос, а не присутствие демона в своем разуме. «Ты — что-то вроде Странника».

«Я не знаю Странника», сказало существо.

«Вестник. Тифус».

«Первый Капитан Воинства. Мой брат по оружию, Тифон. Я — князь демонов, и воистину по заслугам. Но кровь Вестника божественна и трижды благословлена Повелителем Чумы»

«Я не понимаю ничего из того, что ты говоришь».

«Ты человек. Если бы ты понимал, знание убило бы тебя»

«Вестник, он идет к тебе».

«Мы когда-то были друзьями. Боевыми братьями. Вместе мы уничтожим сектор Скарус».

«Я не позволю вам это сделать. Мы остановим вас»

«Нет. Ты уже умираешь. Ты был слишком долго обращен внутрь себя, и я уже сейчас оживляю твое смертное тело».

«Я предупрежу Тэйда».

«Твой соотечественник видит, что твое тело двигается, и думает, что ты еще жив. Он не видит истины».

«Я буду сражаться с тобой»

«Ты не победишь»

«Даже в смерти мы служим Родине и Трону».

«Ты не победишь», снова сказало существо, и набросилось на псайкера, вытянув когти.

Кадианец приготовился встретить атаку, и в последний раз в своей жизни Сет Роскрейн вступил в бой.

Это поле боя существовало только в разуме Сета. Его тело из плоти и крови продолжало идти вперед, истекая слюной и бормоча, во тьме катакомб монастыря, но его сознание и воля полностью были обращены к внутренней борьбе, сражаясь с демоном, желавшим завладеть его телом.

Бесплотный Астартес нанес удар окровавленными когтями, вырывавшими куски из серебристой светящейся психопроекции Сета. Там, где когти разрезали светящуюся психоплоть, они оставляли прожорливых личинок, вгрызавшихся в серебристую кожу.

Сет вскричал, его глаза извергли фиолетовый огонь, нанеся яростный ответный удар. Масса извивающихся личинок, покрывающая космодесантника, сгорела в клубах черного дыма, под ней открылась раздутая, покрытая гноем броня.

«Твои усилия просто смешны. Я не чувствую боли», сказал Астартес, готовясь к новой атаке.

«Ничего, я тебя научу». Сет улыбнулся сквозь сжатые зубы, черви вгрызались в его психопроекции. Сосредоточившись, он усилием воли вызвал в свои руки посох, и направил его навершие в виде аквилы на воина Гвардии Смерти.

«Боль. Вот что это такое».

Золотистые лучи сверкающей энергии вырвались из двуглавого орла, устремившись к космодесантнику. Сет ощутил мстительное удовлетворение, когда демон визжал и корчился в священном огне.

Разум этого существа был соединением демонического и того, что некогда был человеческим. И сейчас он отчаянно пытался понять, почему он чувствует страшную боль, в первый раз за десять тысяч лет. Он был могуч, он был бессмертен.

Но он был все еще лишен тела, и в этом была его слабость. Основа его истинной силы была в физической форме, и даже она была очень истощена, потратив силы на создание эпидемии чумы.

Было глупо с его стороны позволить смертному так дразнить его, и, когда демон бросил взгляд на призрачную психоформу Сета, сияющую золотистым светом, с венцом фиолетового пламени, он понял, что псайкер тоже знает это. Их телепатическая близость на этом ментальном поле боя делала мысли каждого видимыми для другого.

«Мы еще не закончили?», насмешливо улыбнулся Сет. Двуглавый орел на его посохе сиял ослепительным огнем. «Я ожидал большего».

«Ты умрешь за это, человечишка»

«Я был рожден для этого»

«Ты будешь ждать смерти с нетерпением!»

«О, да…»

Два призрака снова столкнулись, когти против плоти, и священный орел против брони. Обе души вспыхнули и начали испаряться в психической ярости боя, но только одна из них закричала. Прежде чем его эфирное тело сгорело, Сет успел улыбнуться, глядя на вопящего демона. У псайкера не было ни одного шанса на победу в этом бою. Его психопроекция испарялась мгновенно, по сравнению с тем, как медленно таяла психическая форма демона-космодесантника. И все же Астартес кричал от боли.

«… но умереть стоило», прошептал Сет, фиолетовое пламя в его глазах потухло, «просто чтобы увидеть это выражение на твоем лице»

— СЕТ, — сказал он, — уже мертв.

Демон, завладевший телом Сета, повернулся к кадианцам. Он рос и распухал на глазах, масса вздувшихся мышц разрывала куртку, которую Сет носил все эти годы. Из разъемов аугметики в голове и шее ручьями текла кровь, навершие посоха псайкера в виде аквилы взорвалось градом осколков, убив трех человек.

Тионенджи выстрелил первым, выбив мозги из черепа Сета. Тэйд и другие открыли огонь секундой позже, разрывая украденную плоть псайкера градом лазерного огня. Болтерные пистолеты Тэйда загрохотали, всаживая разрывные болты в грудь Сета и отбросив тело псайкера, превратившееся в месиво из крови и костей.

Но демон не умер. Он даже не был обеспокоен. Теперь у него была плоть, и он рос, но для истинного возрождения ему нужно было больше. Когтистые руки из распухающей болезненно-желтой плоти схватили двух ближайших солдат в узком коридоре. Появившийся демон вырвал гортань одному и раздробил позвоночник другому, сжав его, как в тисках.

Голова Корруна откинулась назад на шее, и он рухнул, вцепившись пальцами в зияющую рану, там, где раньше была его гортань. Второй человек остался в когтях демона, который размахивал им, как цепом, сбивая с ног других солдат и забивая их до смерти о стены и пол.

88-й полк отошел в более широкую часть коридора, передние ряды присели, чтобы стоящие за ними могли стрелять. Пистолеты Тэйда грохотали непрерывно, вместе с пси-пушкой инквизитора, тяжелое оружие вырывало куски из огромной массы бородавчатой плоти, возвышавшейся перед ними. Демон, скорчившись в коридоре, смотрел на кадианцев одним фиолетовым глазом, величиной с человеческую руку, налитым кровью. Воздух наполнился зловонием горящего мяса и запахом озона от лазерных разрядов. Новые солдаты погибали, когда чудовище размахивало трупом, нанося удары.

— Смерть нечистым! — воскликнул Кай, читая Литанию Наказания, пси-пушка на его плече стреляла. Каждый ее снаряд при попадании взрывался, как фонтан кислоты, оставляя дымящиеся раны в плоти демона.

Тварь начала отступать, удаляясь от бойни, которую учинила. За эти несколько секунд боя демон убил пятнадцать человек. Тэйд отдал приказ преследовать, но слова замерли на языке, когда эти пятнадцать изуродованных мертвецов снова начали двигаться. Как и тело Сета, они тоже начали распухать и желтеть.

— Плоть! — проревел демон, и, схватив два трупа в огромные кулаки, побежал вниз по коридору. Кадианцы слышали его топот, когда стреляли по оживленным телам своих погибших товарищей.

Коррун и другие убитые кадианцы оказались так же устойчивы к ранениям, их тела росли и раздувались, как и тело Сета. Тэйд навел свои пистолеты на мокрый, моргающий глаз во лбу Корруна, образовавшийся из двух слившихся глаз, когда тело Корруна мутировало. Болтерные снаряды вонзились в мягкую ткань и, спустя секунду, взорвались, снеся чудовищу половину черепа.

Тэйд отскочил назад. Тварь, в которую превратился Коррун, казалось, ничуть не тревожили бесчисленные раны, полученные в бою.

— Мы должны прорваться! — крикнул Кай.

— Держать строй! — приказал Тэйд. Коридор осветился красным лазерным огнем. Острый запах озона даже заглушал вонь монстров, которые, шатаясь, двигались к кадианцам.

— Не позволяйте им коснуться вас! — прокричал Кай. Никто не стал спрашивать почему. Одного приказа было достаточно; подробности никого не интересовали. Достаточно было посмотреть на чудовищ, чтобы понять, что их прикосновение смертельно.

— Вперед! — приказал Тэйд. Выжившие бойцы 88-го строем двинулись на врага, извергая непрерывный поток лазерного огня, а демонические твари в узком коридоре шли им навстречу.

НАКОНЕЦ ОКАЗАВШИСЬ перед монастырем, Тифус и его воины из Гвардии Смерти стояли у открытых ворот Святыни Бесконечного Величия Императора. Хотя он уже связался с теми частями XIV Легиона, которые были на Катуре, его силы понесли опустошительные потери.

Гвардия Смерти наткнулась на семнадцать «Химер», оставленных кадианцами перед монастырем.

— Брошены, — прошипел Тифус в вокс, указав на машины. — Я чувствую лишь слабое эхо жизни.

— Я слышу, как скулит какой-то имперец, — сказал один из космодесантников Гвардии Смерти. — Он молится.

Тифус тоже слышал это. Одинокий голос, шепчущий Имперские литании по вокс-каналу. Благословения имени Императора причиняли боль слуху Вестника, и он отключил канал, щелкнув по значку на внутреннем дисплее шлема.

— Найти его, — приказал Тифус своим боевым братьям. Воины Гвардии Смерти подошли ближе к «Химерам» — и начали умирать.

Девять башен «Химер» мгновенно повернулись, и сервиторы Осирона — подключенные к системам вооружения «Химер» по приказу Тэйда — открыли огонь по предателям. Многоствольные башенные лазеры, издавая высокий вой, пробивали броню Астартес, тяжелые болтеры в лобовой броне БМП загрохотали злобным хором.

Бессмертные воины, хотя их бессмертие было даром Губительных Сил, обладали и слабостями. Космодесантники Гвардии Смерти выживали тысячелетиями, будучи зараженными сверхъестественной чумой, но их невероятная стойкость к страданиям плоти делала их громоздкими и неуклюжими — по крайней мере, по сравнению с тем временем, когда они были истинными Астартес. Они искали укрытия с тяжелой медлительностью, некоторые были убиты, их жизни, длившиеся десять тысяч лет непрерывной боли, прервались навсегда под градом огня.

«Рука Мертвеца» ждала, пока Гвардия Смерти войдет в монастырский парк и окружит «Химеры». Вертэйн облизал губы, наблюдая, как предатели в серо-зеленой броне ищут укрытия за небольшими постройками в парке. Он распределил цели, послав сигналы серией вокс-щелчков трем остальным пилотам, чтобы они не тратили зря боеприпасы, стреляя по одним и тем же целям, и приказал атаковать.

Услышав, что Зейлен еще читает Литанию, Вертэйн улыбнулся.

ЯРОСТЬ ТИФУСА не знала пределов. Он приказал своим воинам уничтожить «Химеры» и разорвать шагоходы на куски. Половина этого приказа была исполнена. Сервиторы в «Химерах» мало что могли сделать, когда космодесантники Хаоса разрезали броню и атаковали их ревущими цепными клинками.

«Стражи», однако, сумели отступить, скрывшись среди безлюдных, окутанных ночной тьмой улиц города. Лишь презрительный смех их пилотов эхом звучал в воксе.

В этой недолгой кампании силы Вестника понесли страшный урон, но, во имя Великого Отца, наконец-то он был здесь.

И сейчас он… сейчас…

— Нет… — выдохнул Тифус, чувствуя, как рой в его внутренностях испуганно сжался.

— Лорд? — спросил стоявший рядом воин Гвардии Смерти.

Бесконечный вопль из подземелий монастыря внезапно смолк в глубинах разума Вестника. Тифус стиснул зубы, расколов два из них, и проглотил волну трупных мух, которые были готовы вырваться из его рта.

— Нет! — взревел он, и звук эхом отразился от стенок его рогатого шлема.

«НЕТ!» в тысячу раз громче кричал голос в его разуме.

ИЗ ТЫСЯЧИ ОСТАЛОСЬ не больше сотни.

Избитые, израненные, покрытые кровью, последние сто бойцов 88-го полка вошли на мостик «Удрученного».

Сломанная рука Джевриана была вправлена, но он хромал из-за глубокой раны в бедре, которую нанесли ему когти одной из варп-тварей. Рана была смазана дезинфицирующим гелем, но болела, по словам Джевриана, как сволочь. Дыхание Осирона с хрипом вырывалось из респиратора, усталые руки техножреца сжимали силовой топор. Рядом с ним шел Рекс, челюсти раскрыты в готовности к бою. Бронированное тело кибер-мастифа было покрыто запекшейся вражеской кровью.

Тэйд и Деррик не были ранены, но очень устали, цепной меч Тэйда заклинило от попавших в механизм кусков плоти врага. Кай истратил на варп-тварей все освященные боеприпасы пси-пушки, и просто сбросил ставшее бесполезным оружие на пол.

Солдаты 88-го, войдя в круглый зал, развернулись веером, глазами к центру, где на огромной ступенчатой платформе возвышался командный трон. С потолка зала свисали цепи, украшенные старыми шлемами «Тип III» давно мертвых космодесантников-лоялистов. Банки когитаторов и консоли были разбиты, рядом с многими из них лежали кости — все, что осталось от их операторов, погибших на своих постах.

Сотня лазганов поднялась в готовности открыть огонь, когда Тэйд указал мечом на фигуру на троне. Существо возродилось. Хотя резервы его силы были истощены созданием чумы и незримыми ранами, причиненными последней атакой Сета, но оно чувствовало близость Тифуса, и это придавало ему смелости. Несомненно, когда-то оно было космодесантником. Время и дары его ужасного бога неузнаваемо изменили его. То, что сидело сейчас на троне, было искажено и изуродовано, с конечностями, похожими на дубины, словно чудовище из кошмаров псайкера, облаченное в броню космодесантника. Местами его плоть превратилась в жидкость, плавилась и текла, словно горячий воск. Кожу его покрывали волдыри, бубоны и кровоточащая сыпь.

— Привет, — сказало оно.

— Во имя Бога-Императора, — произнес Кай, и демон понял, что инквизитор — единственная настоящая угроза для него здесь. От Кая исходила психическая энергия. В ту секунду, когда демон ощутил это, он испытал страх.

— Умри, — сказал он инквизитору.

Кай умер. Не сразу, но через несколько недолгих секунд. Вены вздулись на его темном изуродованном шрамами лице, когда он собрал всю свою ментальную силу, чтобы отразить телепатическую атаку невероятной мощи. Она была более страшной и болезненной, чем любое физическое насилие. Бастиан Кай, проделавший весь этот путь ради службы Трону, вытащил силовой меч и включил его, чувствуя, как чужая мощь пожирает его разум. Он мог бы, по крайней мере, немного утешиться тем, какое огромное усилие приложил демон, чтобы использовать этот ментальный приказ. Он мог бы гордиться, узнав, что демон боялся его настолько, что рискнул еще больше истощить свои силы — только для того, чтобы уничтожить Кая.

Кадианцы не видели смерти инквизитора. Когда Кай исполнил ужасный приказ и всадил клинок себе в живот, гвардейцы уже стреляли по демону.

— Вы пришли, чтобы привести меня обратно, к свету ложного Императора? — демон говорил голосом Сета, хотя в чудовищном теле, покрытом измененной силовой броней, не осталось ничего от кадианского псайкера. — Чтобы указать мне на мои грехи в свете вашего мертвого бога?

«Что-то вроде того», подумал Тэйд, нанося удар своим сломанным мечом, сотня лазганов в ярости изрыгала огонь.

В ОБЩЕЙ СЛОЖНОСТИ, последний бой между выжившими солдатами Кадианского 88-го полка и демоном, призвавшим чуму на Катур, длился менее минуты и стоил жизни сорока шести верным слугам Трона.

Залпы лазерного огня почти не причиняли вреда чудовищу, и оно неистовствовало на мостике, разрывая солдат когтями, останавливаясь только для того, чтобы изблевать поток кислоты на тех, кто был слишком медлителен или слишком горд, чтобы отступить.

Тэйд и Хорларн, оба со сломанными цепными мечами, бросились в атаку на демона. К ним присоединился раненый Бен Джевриан с обломком силовой сабли, и два десятка солдат с пистолетами и штыками. За Тэйдом в бой бросился и Рекс.

Эта атака привела лишь к новым потерям. Хорларн был обезглавлен когтями демона. Тэйда спас от такой же участи Осирон, в последний момент блокировав металлической рукой удар когтей. От аккумуляторов и серво-руки на спине Осирона посыпались искры, ее суставы гнулись под страшным давлением, но технопровидец сдерживал тварь достаточно долго, чтобы Тэйд успел снова встать на ноги.

Последним действием технопровидца в бою был удар двуручного топора, нанесенный со всей силой аугметических рук и глубоко вонзившийся в тело демона. Это уже имело какой-то эффект. Топор разрубил хребет чудовища, демон рухнул на колени. Ответный удар отбросил Осирона к стене зала, где техножрец и умер спустя несколько минут от сильной потери крови и внутренних кровотечений.

Лазерный огонь с новой силой обрушился на упавшего демона, теперь каждый луч выжигал глубокие следы в гниющей плоти на лице твари. Тэйд атаковал демона с другой стороны, оба болт-пистолета стреляли, пока не кончились боеприпасы. Рекс прыгнул на монстра, челюсти кибер-мастифа срывали с костей демона куски гнилого мяса размером с человеческую голову.

Демон слабел, но продолжал сражаться, хотя его ноги уже не действовали.

— Тэйд! — крикнул комиссар Тионенджи, рубя шею чудовища своим тонким цепным мечом. Эта атака была лишь отвлечением, комиссар схватил меч с тела инквизитора Кая и бросил его Тэйду. Капитан поймал его, обернул и двумя руками всадил в шею демона. Из множества ран чудовища текла черная кровь.

Но оно все еще не умирало.

Это не был красивый завершающий удар, хотя солдаты 88-го — те, что выжили — спустя годы говорили, что именно последний удар Тэйда стал смертельным для демона. Истина была не столь славной, и, поскольку там участвовал Таан Деррик, ругательств было куда больше, чем впоследствии говорилось в истории.

— Бегите, идиоты! — крикнул Деррик,укрывшись за консолями вместе с остатками своего отделения.

Тэйд и другие, вовлеченные в отчаянную рукопашную схватку, увидели, как что-то черное с грохотом посыпалось на палубу.

Гранаты.

Тэйд едва успел отскочить в сторону, и все вокруг взорвалось ослепительным светом.

— ПУСТЬ ЭТОТ МИР гниет, — голос Вестника был злобным шепотом. Он все еще стоял в воротах монастыря, слушая, как затихает предсмертный психический вопль. — Я покончил с этим местом.

Космодесантники Гвардии Смерти собрались вокруг своего лорда и повелителя, не вполне понимая, о чем он говорит.

— Мы покидаем планету, о Великий? — спросил один из чумных космодесантников.

Тифус рассмеялся. Твари, жившие в дыхательном шланге его шлема, скорчились от боли при звуках его смеха.

— Да. Кроме этого маленького развлечения у меня есть и настоящие дела. Скажи мне, ты помнишь брата-сержанта Арлуса?

— Нет, мой лорд, — ответил ближайший космодесантник.

— Кто-нибудь из вас помнит?

— Я помню, лорд. Я был братом Менандром. Я служил с Арлусом при жизни. Мы оба были в Седьмой Роте. Он был воистину благословен Великим Отцом, когда мы сражались на Терре.

— Был. Но он напрасно потратил свой дар. И это последний раз, когда я позволяю хнычущим глупцам, умоляющим о помощи, отвлечь меня от моего долга. Пошли. Мы возвращаемся на «Терминус Эст»!

— А потом, лорд?

— А потом… на Кадию. К Мастеру Войны.

— МЕДИК!

Тэйд опустился на колени рядом с Осироном, вздрогнув, когда из разбитой брони техножреца посыпались искры.

— Сэр… — Тасолл, держа в руках аптечку, растерянно смотрел на разорванное красное одеяние, под которым было полностью аугметическое тело. — Что… что я могу сделать? Он даже не кровью истекает.

— Это… синтетический состав… — прохрипел Осирон, — … обладающий… свойствами крови… и…

— Заткнись, идиот, — Тэйд посмотрел на маслянистую черную жидкость, покрывавшую его руки. — Просто заткнись, и скажи нам что делать!

Но технопровидец Билам Осирон больше не мог сказать ничего.

СРЕДИ ЗЛОВОННЫХ ОСТАНКОВ и стонов раненых, комиссар Тионенджи прислонился к двери, ведущей с мостика. Он переводил дыхание, так чтобы другие не видели — он не хотел, чтобы они заметили, насколько он устал. Его долг — воодушевлять людей. Комиссару не страшны боль и смертельная усталость. Солдаты не должны видеть такие вещи.

На его губах появилась улыбка. Он был жив. Жив! После всего, что они видели, всего, что они выдержали.

Он был человеком с беспощадным и неутомимым разумом. Уже сейчас он разрабатывал планы, как остаткам полка выжить на Катуре достаточно долго, чтобы дождаться главных сил Отвоевания. Об инциденте с Тэйдом и его офицерами, угрожавшими оружием комиссару, конечно, необходимо доложить куда следует, но…

— Эй, — Бен Джевриан, хромая, подошел к комиссару, правая штанина сержанта пропиталась кровью. — Вот это была драка.

— Приветствую, мастер-сержант, — Тионенджи улыбнулся — белые зубы ярко блестели на темном лице. — Думаю, Император улыбается нам.

— Думаете?

Нож возник словно из ниоткуда. Еще секунду назад Джевриан стоял, прислонившись к стене, рядом с Тионенджи, оберегая свою сломанную руку и раненую ногу. А в следующую секунду кулак Джевриана врезался в ухо комиссара, и засапожный нож касркина пронзил череп Тионенджи.

Крови почти не было, когда комиссар рухнул на палубу. Джевриан вытащил нож, поморщившись, когда пришлось нагнуться. Нога и правда болела, как сволочь.

— Император улыбается мне, — Джевриан выпрямился и вытер нож с эмблемой полка на клинке о рукав своей формы. — Но тебе? На тебя он бы и мочиться побрезговал.

Джевриан вернулся к остальным. Таан Деррик встретился с ним взглядом, и касркин едва заметно кивнул.

В наушнике каждого еще живого солдата раздался единственный вокс-щелчок. Несколько человек кивнули. Некоторые улыбнулись. Большинство сделали вид, что ничего не слышали, но только один не понял, что это значит.

— Что это было? — спросил Тэйд, постучав по наушнику.

— Ничего, сэр, — ответил Деррик. — Просто вокс-призрак.

ЭПИЛОГ Домой

I

ДВАДЦАТЬ ДВА ДНЯ СПУСТЯ прибыли главные силы Отвоевания.

Флот Вестника ушел — еще недели назад — оставив после себя только слабое эхо в варпе. Они оставили мертвый мир, не добившись своей цели.

Первые войска, высадившиеся на поверхность, встретили меньшее сопротивление, чем авангард Отвоевания. Великий Враг не собирался удерживать этот мир, не стал присылать корабли, чтобы спасти еретиков из остатков СПО и культистов из населения. Когда все производство на планете остановилось, и полностью прекратился всякий импорт, еще остававшиеся в живых люди на Катуре начали умирать от голода и жажды. Те, кто сумел захватить какие-то запасы пищи и воды, продолжали кое-как существовать, сбившись в банды, пока Имперская Гвардия не истребила их полностью в операции, которую историки позже назвали «Истинным Отвоеванием».

Части Гвардии, добравшись до штаба Куратора Маггрига и погибших полков, которыми он командовал, обнаружили импровизированную укрепленную базу, сделанную из частей сборных построек и пушек, снятых с танков и установленных на стены.

Когда ворота этой невзрачной крепости открылись, генерал Миллиус Райло из 19-го бронетанкового полка «Хадрис Рифт» спустился со своего командирского танка — безупречно чистого «Леман Русса Разрушителя» — и увидел человека в потрепанной черной броне и серой форме кадианского образца.

— Добро пожаловать в Новый Солтан, — сказал кадианец с капитанскими нашивками на плече. Он почесал черную бороду, которую не брил уже как минимум несколько недель. Видимо, запасы воды не были достаточны, чтобы позволять себе такую роскошь как бритье. — Надеюсь, вы привезли нам боеприпасов?

Человек, стоявший рядом с ним и такой же грязный, поднял руку.

— Я не отказался бы и от еды.

— Заткнись, Таан, — сказал капитан.

— Заткнулся, сэр.

Генерал смотрел на эти образчики гвардейской дисциплины и явно не был впечатлен.

— Вы выглядите просто ужасно, — сказал он, скривив губы. И это не самое худшее. От капитана и его людей зловоние было просто до небес.

Очевидно, мыться здесь также не представлялось возможным.

II

Мой Лорд Кастелян,

Я рекомендую отметить в приказе старшего лейтенант Пармениона Тэйда за храбрость, проявленную в защите нашего мира. Несмотря на тяжелое ранение и нарушенную цепь командования, он принял командование частями Ударников и Внутренней Гвардии, дислоцированными в Каср Валлоке во время последнего отступления, и обеспечил эвакуацию 70 % населения, даже когда город-крепость уже пал. Все выжившие, в том числе и раненый военный губернатор со своей семьей, были направлены на укрепление обороны ближайших Касров.

Также я получил сообщения от более чем пятидесяти свидетелей, что старший лейтенант Тэйд сражался с предателем Астартес из Легиона Тысячи Сынов, и убил его с помощью своего командного взвода.

И в заключение я предлагаю доклад персонала Адептус Механикус, содержащийся в прикрепленном файле и подтверждающий уничтожение вражеского титана (типа «Грабитель»), обозначенного как «Синтагма», при обороне Каср Валлока. Саперы Тэйда и техножрецы перегрузили генератории в индустриальном секторе города, что привело к обездвиживанию «Синтагмы». После чего Внутренняя Гвардия и Ударные части атаковали обездвиженный титан и уничтожили его.

Крид, я слышал о новых медалях. Дайте одну Тэйду. Слишком много медалей дается посмертно, и мы немногим можем гордиться с тех пор, как Осквернитель вторгся на Кадию. Тэйд заслужил это, и после тех потерь, которые понес наш полк, я немедленно произведу его в капитаны.

Мы снова встретимся под кадианским небом, Лорд Кастелян. А до того дня да хранит вас Бог-Император.

Полковник Джосуэн Локвуд

Кадианский 88-й полк механизированной пехоты

* * *

ТЭЙД ОПУСТИЛ инфопланшет.

Он раньше никогда не читал этого письма, и слова полковника Локвуда болью отозвались в его памяти. Скорбь от катастрофы на Катуре, после которой прошло уже несколько месяцев, смешивалась с горечью гибели Каср Валлока. Ему самому это всегда казалось нелепым — он заслужил медаль и драгоценный меч, первый раз в жизни отступив из боя. Первый бой, который он проиграл. И за эту неудачу он был награжден. И даже повышен в звании. Тогда он сказал Локвуду правду. Правду о Каср Валлоке.

— Я хотел остаться там и сражаться до конца, — сказал он. — Это Осирон уговорил меня отступить. Он произнес целую речь о том, что сражаться надо, если это важно для Кадии, а не только для моей гордости, — Тэйд сжал кулаки, один — живой, другой — аугметический, недавно имплантированный и еще непривычный. Изувеченная рука все еще не чувствовала ничего, кроме болезненного холода.

— Святой Трон, я хотел умереть там. Это был наш дом. Мы оставили наш дом в огне. Сейчас мы готовимся лететь на другую планету, а тем временем враг оскверняет руины города, в котором мы родились.

— Прекрати ныть, Тэйд, — сказал полковник. — Возьми себя руки и изобрази улыбку на своей несчастной физиономии, когда Лорд Кастелян завтра будет вручать тебе этот меч. Нам всем больно. Половина нашей родины захвачена врагом. Кадианская Кровь, да? Лед в твоих венах.

Тогда Тэйд все-таки улыбнулся. Конечно, Локвуд был прав. У него как-то всегда это получалось, и Тэйд восхищался им за это.

— Вы победили.

— Разумеется. Ты отвесил хороший пинок Мастеру Войны, и имеешь полное право гордиться, а не размазывать сопли от жалости к себе, чем ты сейчас занимаешься. Но когда завтра на церемонии награждения Крид будет пожимать тебе руку, помни: это все не для тебя, эгоистичный ублюдок. Это все для 88-го полка. Людям нужно что-то для воодушевления после всего этого. Нам еще многое нужно сделать, прежде чем наша родина будет свободна.

ТЭЙД ВЕРНУЛСЯ в настоящее, чувствуя, как содрогается корпус корабля.

— Полковник? — позвал голос поблизости. Тэйд, удобно устроившись в кресле, повернулся к иллюминатору, глядя в пустоту космоса. Войсковой транспорт «Бесконечная Вера» приближался к планете, медленно увеличивавшейся в иллюминаторе. Планета синих океанов и серебристых городов, планета, которую Тэйд знал лучше, чем любую другую, окруженная огромным боевым флотом, корабли которого на таком расстоянии казались сверкающими звездами.

— Полковник? — снова позвал его Деррик. Тэйд повернул голову.

— Полковник-защитник, — Тэйд улыбнулся и снова отвернулся к иллюминатору, глядя на планету, к которой они медленно приближались. На ночной стороне мира иногда сверкали вспышки огня, словно далекие свечи во тьме. Война, если смотреть на нее с орбиты, выглядела по-своему красивой. Деррик обошел Рекса, который сидел, начищенный и смазанный, рядом с хозяином, и кивнул на иллюминатор.

— Как там наши на родине, Пар?

— Как всегда, Таан, — он смотрел на планету внизу, видя, что части ее охвачены огнем.

— Непобежденные.

Грэм Макнилл Финальные часы

I

Копье энергии пронзило среднюю палубу "Бастиона Света", испарив плазменный реактор за секунду. Корма корабля начала подниматься от колоссальных энергий, высвобожденных при взрыве, что разорвал судно на части в огненном вихре и осветил темноту космоса над Кадией. Адмирал Куаррен наблюдал за гибелью судна из смотрового отсека своего поврежденного в бою флагмана "Гаталомор" и осознавал, как малы шансы на победу в этой стремительно проносящийся битве. Более десятка имперских судов являли собой немногим более, чем дрейфующие в космосе пылающие громады, и притом они едва ли поцарапали поверхность нечестивой Чернокаменной Крепости. Кораблям эльдар жестоко досталось, их инопланетная магия не смогла защитить от ужасающей мощности огня, направленного против них. Два корабля мотало в безвоздушном пространстве из стороны в сторону словно пьяных, их изогнутые паруса(curved foresails) прогнулись и отломались вдоль всего разорванного корпуса. Третий корабль пылал от носа до кормы. Но четвертый… кем бы ни был его капитан, Куаррен признал, что тот был мастером маневрирования, ускользая от смертоносного артиллерийского огня флота Хаоса словно осьминог. Люди и корабли Имперского Военно-космического Флота умирали лишь, чтобы дать кораблям эльдар возможность сблизиться с Чернокаменной Крепостью, и Куаррен надеялся, что их жертва не будет напрасной.

II

Эльдрад Ультран, ясновидец Ультве, чувствовал себя совершенно ослепшим, его способность чтения вариаций будущего оказалась подавлена вторгшейся тьмой. Он не видел образов грядущего, и эта внезапная беспомощность зародила в нем чувство холода и одиночества. Именно в таком состоянии всегда пребывают мон-кей? Как они могут жить в такой абсолютной слепоте, спотыкаясь на пути к будущему и не имея понятия, что их ждет впереди? На долю секунды у него возникла жалость к этой незрячей, самонадеянной расе, но затем он вспомнил о несправедливостях, причиненных его народу людьми; бездумная направленная на ксеноцид резня, хищение девственных миров эльдар и высокомерные мысли о том, что галактика принадлежит им и они вправе распоряжаться с ею по собственному желанию.

"Иша'ра" сотрясалась от близких взрывов артиллерийских снарядов флота хаоса, Мастер Корабля Каэлисар был одним из лучших корабельных капитанов Ультве, и он умело провел свое судно сквозь шквал огня целым и невредимым. Оскверненный Талисман Ваула неясно вырисовывался перед ними, утонченное изящество его спиральных шпилей, построенных давным-давно руками, эльдар было искажено варпом. Сотни взрывов расцветали вокруг Чернокаменной Крепости, объединенные флотилии Эльдар и Империума отчаянно сражались, чтобы достичь Талисмана.

Позади Эльдрада кабала колдунов обступила кружащийся голубой нимб света, сплетая свои психические силы в одно мощное копье энергии, необходимое для снятия древних печатей, удерживающих закрытыми врата призраков внутри Талисмана.

Они заперты мощными защитными заклинаниями, но теперь колдунам необходимо разрушить эту преграду и позволить их ясновидцу пройти по Паутине на борт древней станции. Пока Эльдрад наблюдал за всеми приготовлениями, ослепительно яркий свет струился из нижней части Талисмана, колонна огня, бьющая по поверхности планеты внизу.

— Поспешите, — произнес он. — У нас мало времени.

III

Лейтенанта Эскарно резко швырнуло о рокритовый парапет крепости касра, он ощутил, как кровь струится из зияющей раны в боку. У него кружилась голова от потери крови и усталости. В любой другой битве его самого и вверенных ему людей уже подменили бы на линии фронта, но это было не обычное сражение. Попросту не хватало людей, которых можно было бы бросить в топку войны, а любой, кто мог держать оружие в руках, уже сражался с врагом. Солдаты Имперской Гвардии бились за гранью своих возможностей, и лишь решимость выполнить долг перед Богом-Императором заставляла их сражаться дальше.

Глухой рокот канонады блуждал по руинам касра, непрерывный обстрел демонической артиллерии превратил его бастионы в обломки не крупнее булыжника. Сохранилась лишь внутренняя часть опорного пункта, его адамантиевые стены выдержали все, что мог выставить противник. Когда лейтенант осел на колени, сражение все еще бушевало вокруг него с неослабевающей яростью, хоть звуки битвы и казались далекими.

Он видел, как его враги и товарищи сражаются на скользком от крови крепостном валу, пули и лазерные лучи зарикошетили возле него и он грохнулся о рокритовое покрытие стрелковой ступени. Он перекатился на спину, ощутив, что лежит на влажной от крови земле — хотя сам он боли не ощущал.

Сквозь разбитый бруствер он видел, как десятки тысяч — если не больше — вражеских воинов скапливаются у стен. Насколько хватал глаз, всюду находились враги, и даже с его размытым зрением он понимал, что выстоять против такого чудовищного полчища невозможно. Но затем ему предстало чудо, сияющий свет пронзил небеса и разукрасил облака чистым великолепием, это было ни что иное, как ярость Императора, пришедшего покарать этих предателей, осмелившихся осквернить Его мир. Он улыбался и смотрел, как струящийся водопад пылающего огня падает с небес и касается поверхности Кадии, оставляя все вокруг охваченным пламенем. Раскаленные огни взметнулись из земли, тысячеметровой высоты столб света, что испепелил все на своем пути. Одним крикам вторили другие издалека, и по лицу Эскарно покатились слезы счастья, когда километровой ширины огневая завеса вычистила скверну хаоса с поверхности его мира.

Они продержались достаточно долго, и он умирал с улыбкой на лице, довольный осознанием исполненного долга.

IV

— Мы закончили… — сообщил один из советчиков Крида, наблюдая за тем, как раскаленная огневая завеса прожигает себе путь к внутренней части опорного пункта. Несмотря на то, что десятки тысяч вражеских войск погибли, смертельная энергия медленно, но непреклонно двигалась к имперским войскам. Противостоящие им силы подохнут, но вместе с войсками Хаоса могут погибнуть и они сами, а вместе с ними и последний кадианский бастион на востоке.

Урсакар Крид набросился на своего советчика и прорычал:

— Я не желаю слышать ничего подобного, черт подери. Любого, кто вздумает высказать нечто схожее, я пристрелю лично.

— Сэр, — осторожно сказал Джарран Келл. — Возможно, он прав. Если ксеносам не удастся выполнить свою задачу в ближайшее время, то вскоре от каср Партокс ничего не останется. Лексмеханики подсчитали, что энергетический луч достигнет стен опорного пункта в течение часа.

Крид промолчал, на его лице застыло мрачное выражение после осмотрения разрушенного пустыря, находящегося на пути смертоносного луча, что возник из космоса для уничтожения его мира.

— Живей, — прошептал он, устремляя взгляд в небо. — Не подведите нас…

V

Взрыв психической энергии захлестнул мостик "Иша'ра", группу Колдунов накрыло сверкающими разрядами молний и свалило с ног мощной психической отдачей. Эльдрад схватился за голову, до боли сжимая зубы, в тот момент, когда необыкновенная темнота давно запечатанного портала паутины устремилась на свободу в потоке пронзительно кричащих душ. Завывающий шторм порожденных варпом энергий заструился из дыры в пространстве, сокрушая утонченные колонны из кости духа и вырывая изящные панели из стен. Как только пронзительный крик утих, Эльдрад взял себя в руки и увидел, что окруженная тьмой пульсирующая энергия спокойно вращается в кругу потрясенных колдунов. Некоторые, как он успел подметить, были уже мертвы, камни их душ раскололись и потемнели, его обуяла глубокая печаль при мысли о том, что их души сожраны Великим Врагом. Он оглянулся через плечо и увидел, что смертоносный луч Талисмана все еще ярко горит в космосе, столб невообразимой силы, что очистит поверхность планеты мон-кей от всяческой жизни. Он захромал по потерявшей устойчивость палубе корабля "Иша'ра", крича "Колдуны! Идемте со мной!", прежде чем ринуться во вновь открытые врата призраков.

VI

Люди покинули стены крепости, каменная кладка сначала превратилась в стекло, а затем и вовсе расплавилась под воздействием огненного луча, медленно сметающего все на своем пути. Где бы они ни прошел, лишь расплавленный шлак оставался от земли, дымящейся и мертвой, бесплодной на веки вечные. Внешние стены опорного пункта исчезли, его гордо возвышающиеся башни и барбаканы расплавились подобно свечному воску, и Урсакар Крид понял, что проиграл. Им не удержать каср Партокс, единственное, что им оставалось — отступление. Комиссары говорили, что умрут все до единого, но Крид знал, что пока существовал хоть какой-то шанс оказания сопротивления, они не станут напрасно жертвовать своими жизнями. Был отдан приказ к отступлению, и солдаты гвардии и космические десантники отходили к докам и погрузочным платформам у берегов моря Кадукад, полные готовности вновь защищать каср Галлан.

Сокрушительное разочарование окутывало его, словно саван, и он проклинал имя Разорителя. Он проклинал провидцев эльдар за то, что дали надежду, и сильнее всего он проклинал себя самого за то, что не справился с задачей по уничтожению врагов Императора.

VII

Эльдрад ощутил, что его душу окутала тьма, как только он ступил внутрь испорченного заразой хаоса Талисмана Ваула. Его затошнило от осознания того, как сильно развращенное сердце Талисмана жаждет получить его сущность. Подобно темному отражению камня души демон Чернокаменной Крепости обвился вокруг его шеи, он страждал выпить саму его душу и вечно мучить ее внутри кристаллических глубин Талисмана. Горстка колдунов умудрилась присоединиться к Эльдраду, двое из них остались бороться за удержание врат призраков открытыми, чтобы остальные могли вернуться. Напрасные старания, Эльдрад понимал это, но он никак не мог сказать им об этом. Он заковылял по направлению к центру помещения, прямо перед ним взорвался колдун, душа его была высосана из тела испорченным, алкающим сердцем Талисмана. Он прошел мимо трупа, от которого остался только дряхлый мешок костей, продолжая свой путь туда, где на громадной базальтовой стене демонстрировалась бушующая снаружи битва. Имперские корабли понесли весомый ущерб, и оставалось совсем немного до их полного уничтожения. Он сел на корточки в центре помещения, замедляя дыхание по мере вхождения схожее с трансом состояние, которое позволит ему беседовать с сердцем Талисмана — испорченным камнем души в его центре. Если ему как-нибудь удастся достичь той части души Крепости, что помнит свою былую славу, то у него появится шанс. Всего лишь шанс и ничего более, но это все, что у него было.

VIII

Адмирал Куаррен вцепился в медный поручень своей командной стойки, когда очередной удар угодил в бок "Гаталомора". Вспыхнули красные предупредительные руны, и колокол в ризнице присоединился к общему сигналу тревоги. Пламя и дым повалили из вентиляционных отверстий, можно было сказать, что его корабль умирает. Из смотрового отсека он увидел, как ведущие себя, словно хищники линкоры Хаоса постепенно сближаются с его судном, и адмирал понял, что это конец. Вражеский крейсер с акульей мордой развернул нос корабля по направлению к "Гаталамору", после чего Куаррен догадался, что до залпа торпед остаются считанные секунды.

Но затем серия взрывов расцвела вдоль флангов кораблей Хаоса, от них отрывались куски корпуса после того как их окутывали яркие заряды молний. Озадаченный Куаррен закричал: — Широкую апертуру на смотровой отсек!

Мгновение спустя пред ним предстала картина, которую он никак не ожидал увидеть за все годы службы в Имперском военно-космическом флоте. Огромные серебристые корабли, имеющие форму полумесяца, налетели на боевой порядок Хаоса, сверкающие заряды энергии разбивали их корабли с помощью опустошительной огневой мощи на малом расстоянии. Они направлялись к Чернокаменной Крепости. У Куаррена екнуло сердце при виде того, как внезапно прибывшие гости один за другим превращают вражеские корабли в искореженные обломки. Куаррен опознал инопланетные корабли, благодаря данным полученным во время инструктажа, что он посетил на Кипра Мунди. Некронтир. Он знал их как смертельнейших врагов, и все-таки они находились здесь, ненамеренно помогая имперскому флоту, и атаковали корабли Хаоса!

IX

Столетия злобы и ненависти наполнили разум Эльдрада. Столетия боли, страданий и тоски. Сердце Крепости пылало яростным огнем от того, что с ним сделали, и когда он открыл свое сознание для боли станции, то понял, что совершил роковую ошибку, пытаясь напомнить о былых деяниях древнего Талисмана Эльдар. Остатки страдающего сознания Талисмана давно исчезли, их заменило мерзкое, ужасное сердце вечно ненасытной тьмы, и когда темнота пришла за ним, то он в ужасе догадался, что на самом деле в Крепость вселилась не произвольная сила Темных Богов, а на ней лежала порча Той, Кто Жаждет, Великого Врага… Слаанеш.

Эльдрад попытался высвободить свой дух из Талисмана, но уже было поздно. Темнота настигла и поглотила его, а вопящую душу она утащила в бездонное сердце Чернокаменной Крепости на веки веков.

X

Урсакар Крид стоял на берегу моря Кадукад. Он с тяжестью на сердце смотрел за тем, как ослепительный луч света, струящийся с небес, уничтожает последние остатки каср Партокс. Его величавые стены рухнули в ярком погребальном костре, дым вздымался до самых небес от руин крепости, когда невыносимо горячий луч начал свое продвижение к береговой линии. Хотя луч позже испарился, битва здесь была проиграна, любой дурак это понимал. Всё, что у них оставалось, это месть. Эльдар были уничтожены, а инопланетные корабли, что внезапно прибыли на помощь, исчезли; мгновенно стерты с лица галактики ужасающим защитным вооружением Талисмана. Адмирал Куаррен проинформировал его, что победившие в боях имперские корабли с других секторов теперь движутся к Кадии, вынудив тем самым Чернокаменную Крепость выйти из боя, хотя понесенный от нее ущерб перед отступлением был неисчислим.

— Сэр, — позвал Джарран Келл из открытого люка "Валькирии". — Нам пора.

— Мы проиграли… — сказал Крид, его голос казался пустым и безжизненным.

— В этот раз, — ответил Келл, — но будут еще сражения, сэр. каср Галлан все еще стоит, и пока мы живем, мы будем надеяться. Император защитит.

— Да, — согласился Крид. — Император защитит.

Крид напоследок оглянулся на руины крепости и присоединился к своим солдатам.

Стив Лайонс Валхальские ледяные воины

Закрыть глаза

Красные и зеленые отблески плясали в ночном небе. Воздух был свежим и бодрящим — температура -4 градуса. Ледяные поля тянулись во всех направлениях до самого горизонта, словно куски белой головоломки.

Вероятно, это было красивое зрелище — за исключением имперского десантного корабля, который с раскалывающим небо ревом двигателей пытался удержаться в воздухе над поверхностью хрупкого льда.

В его тени стояли два крошечных силуэта, один передавал приказы своим спутникам наверху, ему приходилось кричать, чтобы его расслышали хотя бы по вокс-сети.

Штель хотел бы знать, что он вообще делает здесь, на Посейдоне Дельта.

О, приказы были ему понятны. Где-то внизу, под водой, была имперская база. Исследовательская база Адептус Механикус. Несколько месяцев назад с ней прервалась связь, и Штеля направили выяснить почему.

Единственный вопрос… почему именно его?

Из трюма корабля на лебедке спускали машину: «Термит» валхалльского образца. С герметично закрытыми бойницами «Термит» был водонепроницаем: Келлерман потратил несколько часов, чтобы добиться этого.

Сейчас он стоял рядом со Штелем, якобы руководя операцией по выгрузке «Термита», но фактически почти ничего не говоря. Келлерман был техножрецом, облаченным в красное одеяние марсианского жречества. Сейчас это было лишь самое верхнее из множества слоев его одеяний. Горб на его спине Штель принял за механическую серво-руку, хотя еще не видел ее в действии. Нижнюю половину лица Келлерман закрывал шарфом, а на глаза натянул капюшон.

И все равно он дрожал от холода.

— Я лишь говорю, что мне это кажется бессмысленным.

Войсковой транспорт. Утро этого дня.

Михалев понизил голос, чтобы его могли слышать лишь четверо товарищей за столом в кают-компании. По крайней мере, так он думал.

Анакора хмуро посмотрела на него.

— Не нам оспаривать мудрость Муниторума, — угрюмо сказала она.

— Но почему мы? — настаивал Михалев. — Зачем было отзывать нас с Даска и везти через полгалактики ради чего-то настолько незначительного?

— Может быть, там нечто более важное, чем нам было сказано, — предположил Грейл.

Баррески энергично кивнул.

— База Адептус Механикус на океанской планете.

— Тот мир так и не был заселен, — добавил Грейл. — Вероятно, они там заняты чем-то важным — например, изучают технологии ксеносов, которые могут изменить ход тысячи войн.

— Наверное, они слышали о легендарном полковнике Станиславе Штеле, — сказал молодой, полный энтузиазма солдат Ченков, — и его отчаянных подвигах на Крессиде.

Михалев бросил на него испепеляющий взгляд.

— Мы потеряли на Крессиде почти девять тысяч человек и так и не спасли исповедника Воллькендена.

— В этом нет вины полковника! — заявила Анакора.

— Я и не говорил, что это его вина, — ответил Михалев. — Но именно из-за Крессиды полковник Штель больше не командует полком, и если хотите знать мое мнение…

— В любом случае, разве у нас был какой-то выбор? — с усмешкой спросил Грейл.

— … нас выбрали для этого бесполезного задания, — продолжал Михалев, — потому что наш новый командир был бы рад от нас избавиться.

Аугметическое правое ухо Штеля отключилось, но он услышал достаточно. Все равно не было сказано ничего такого, что уже не приходило бы ему в голову. В глубокой задумчивости он продолжил свой обход по палубе войскового транспорта.

«Термит» раскачивался на скрипящих цепях над поверхностью льда.

Анакора и Петрусский помогли Штелю и Келлерману забраться в десантное отделение, где уже сидели остальные шесть человек.

Как только они задраили люк, сержант Гавотский приказал водителю Грейлу связаться с транспортом. Через секунду Штель почувствовал, как «Термит» снова начал опускаться. Его аугметика засекла треск льда под гусеницами, потом о лобовую броню стала плескаться вода.

В новом полку Штеля, Валхалльском 403-м, не было подводных машин. Раньше в них просто не возникало необходимости. Но база Адептус Механикус находилась на дне, на глубине более двухсот метров — слишком глубоко, даже для Ледяного воина, чтобы нырять туда без средств защиты.

Пришлось импровизировать.

Казалось, прошла вечность, прежде чем «Термит» опустился на морское дно. Грейл доложил, что лебедочные цепи отцеплены и подняты. Лишь с четвертой попытки ему удалось завести двигатель, и когда мотор наконец включился, то сразу начал фыркать и захлебываться.

— Ему не слишком-то нравится вода, — прошептал Палинев.

— Этот «Термит» модифицирован для прохождения сквозь ледники, — возразил сержант Гавотский. — Его мотор заливало растаявшим льдом тысячу раз.

— Он просто старый, вот и все, — сказал Грейл. — Ну да, нет смысла отправлять новую машину на дно, откуда ее потом вряд ли удастся вытащить. Он справится.

— Надеюсь, что ты не ошибаешься, — сказал Михалев. — Если эта машина сломается прежде чем мы доберемся до базы, нас всех вряд ли вытащат.

Он был прав. Келлерман смог лишь сузить область поиска подводной базы до нескольких квадратных километров. Грейл начал обыскивать указанный район по координатной сетке, но люминаторы «Термита» были почти бесполезны в этих мутных глубинах. Он мог проехать прямо рядом с базой и даже не заметить ее.

А остальное? Что Михалев тогда сказал в кают-компании?

Штель служил достаточно долго, чтобы знать, что получается, когда один полк вливается в состав другого, сколько мелких конфликтов и поводов для недовольства может возникнуть. Хотя уж точно не из-за полковника Бойского — на это Штель был готов поставить свой правый искусственный глаз.

Гаван был его старым другом. Он чувствовал себя почти неловко, узнав, что Штель оказался под его командованием, и, нарушив обычные правила, предоставил своему товарищу максимальную автономию. Он даже сохранил командное отделение Штеля из 319-го в прежнем составе, хотя теперь там было несколько новых солдат, заменивших тех, которые погибли на Крессиде.

Это не Гаван послал Штеля и его людей на Посейдон Дельта. Приказ пришел откуда-то сверху.

Они искали базу уже тридцать минут, когда столкнулись с чудовищем.

Гигантское щупальце ударило по лобовой броне, заставив Грейла произнести древнее валхалльское проклятье. Через секунду огромная тяжесть опустилась на крышу «Термита», заставив металл застонать и прогнуться. Баррески включил массивный бур, провернув его несколько раз, и это, кажется, отпугнуло нападавшую тварь.

— Вы говорили, что в этом районе нет агрессивной фауны, — обратился Штель к Келлерману.

— Согласно данным нашего сканирования, — ответил техножрец, — ее здесь не было.

— Выводи нас отсюда, Грейл, — приказал Гавотский. — Если эта тварь вернется…

— Нет! — резко возразил Келлерман. — Полковник Штель, с вашего позволения, — быстро добавил он, снизив тон под пристальным взглядом полковника, — По нашим данным база должна быть недалеко. От нее исходит тепло, и это, естественно, может привлекать к ней некоторые формы жизни.

— Огнеметы на буре могут действовать в воде, сэр, — доложил Баррески. — Можно выстрелить из них, чтобы отпугнуть тварь.

— Так и сделай, — кивнул Штель.

Вскоре после этого Грейл что-то заметил. Штель всматривался вперед, но даже он едва смог разглядеть какую-то неясную тень в воде впереди и слева. Это могла быть база Адептус Механикус. А могла быть просто скала.

Он все еще пытался разобраться, что это, когда чудовище атаковало снова. Оно врезалось в корму «Термита» и почти перевернуло его. Руки Баррески метнулись к гашеткам огнеметов, но он стрелял вслепую и через секунду доложил, что баки с прометием почти пусты.

— Мы не движемся вперед, сэр! — прокричал Грейл, перекрикивая рев двигателя. — Похоже… похоже, нас тянет назад!

— У нас пробоина! — предупредил Ченков, но в этом уже едва ли была необходимость. Кормовую часть «Термита» медленно раздавливало. По сминаемому металлу пошли трещины, и в них начала просачиваться вода.

Оставалось только одно.

— Открыть люки! — приказал Штель. — Нам придется доплыть до нее!

Штель последним покинул разбитый «Термит». Теперь даже новички в его отделении знали, что он всегда так поступал. Он мог дольше продержаться под водой, чем любой из них. Хоть и недостаточно долго, чтобы добраться до поверхности.

Келлерман был прав. Вода здесь оказалась теплее, чем должна быть на такой глубине. Но она была все еще достаточно холодной, чтобы парализовать менее закаленного человека, чем валхалльский солдат. Штель сбросил свой ранец, но защита тяжелой бронированной шинели была ему необходима. Она тянула его на дно, и полковник обернулся посмотреть, с чем они столкнулись.

Чудовище было огромным, по виду похожим на кальмара, темно-фиолетового цвета, и оно держало «Термит», схватив его десятью длинными щупальцами. Люк, из которого успел выскользнуть Штель, сразу же был раздавлен.

Потом кальмар потерял интерес к своей добыче, заметив десяток более интересных жертв.

Щупальца взметнулись как огромные плети. Товарищи Штеля изо всех сил плыли к базе — они надеялись, что это база. Нападение кальмара рассеяло их, и Михалева задело щупальцем. Хуже того, другое щупальце крепко схватило Палинева.

Михалев тонул, очевидно, потеряв сознание. Анакора и сержант Гавотский бросились к нему. Палинева тем временем чудовище тащило в свою гигантскую пасть — но у Баррески оказался ручной огнемет.

Поток горящего прометия взбурлил воду, попав монстру между глаз. Отдача отбросила Баррески, заставив его закружиться в воде. Петрусский поймал его и поддержал, чтобы Баррески мог выстрелить еще раз.

Видимо, у чудовища не было болевых центров, потому что оно никак не отреагировало и продолжало крепко держать Палинева, несмотря на пару страшных красных ожогов. На суше оно погибло бы от этого, но здесь вода не позволяла пламени прометия разлиться и полностью охватить его.

Теперь Баррески прицелился в щупальце, державшее Палинева, надеясь, вероятно, пережечь его, но его взгляд, полный отчаяния, говорил о многом. Он не мог стрелять по твари, боясь сжечь и ее жертву.

Палинев все еще боролся. Он был самым невысоким из Ледяных воинов, но, наверное, и самым упорным. Он рубил державшее его щупальце ножом, выпуская в воду крошечные гейзеры черной крови. Но чудовище душило его, выдавливая последний воздух из его носа и рта.

Штель жестом приказал Баррески и Петрусскому выйти из боя и плыть к базе, спасаться самим. Они уже ничего не могли здесь сделать.

Палинев обмяк, нож выпал из его руки. Хотя его действия были верными. Просто нужен был клинок большего размера.

Штель достал из ножен силовой меч. Он не стал включать кнопку активации на рукояти, опасаясь того, что вода может сделать с машинными духами внутри. Должно было хватить самого клинка и увеличенной силы его бионической правой руки. Оттолкнувшись ногами от морского дна, Штель бросился на чудовище.

Занеся меч над головой, он двумя руками обрушил его на тварь. Под водой удар был медленнее, но все же клинок вонзился глубоко. Черные присоски на щупальце монстра лопнули как гнойные пустулы. Палинев был освобожден, но он уже потерял сознание, а меч Штеля застрял в плоти чудовища. Просто не было упора, чтобы выдернуть его.

Щупальце хлестнуло, и Штель, не выпуская свое оружие, взметнулся вместе с ним над головой твари. Все, что он мог сделать — пытаться не выдыхать драгоценный воздух. Его легкие начали гореть. В конце концов, не осталось иного выбора кроме как включить меч. Со страшной синей вспышкой меч освободился из плоти монстра. Как раз вовремя. К Штелю тянулись еще два щупальца. Он отбил их ударом сияющего клинка.

Вода вокруг Штеля почернела; чудовище выпустило в воду какие-то чернила. Штель потерял ориентировку. Снова опустившись на морское дно, он сверился со своим внутренним компасом, но компас не отвечал.

Выругав капризную аугметику, Штель не заметил, как приближается еще одно щупальце. Но он услышал шум рассекаемой щупальцем воды и успел поднять руку, чтобы защитить голову. Щупальце ударило его в бок. Бронированная шинель спасла его ребра от переломов, но он потерял почти половину воздуха.

На третий раз компас Штеля наконец ответил. Он направлялся к базе — наполовину плыл, наполовину шел. Выйдя из чернильной тучи, он смог разглядеть базу — тускло-серый купол строго утилитарной конструкции.

Штель не видел следов тела Палинева, а искать его не было времени. Внутренний хронометр неумолимо отсчитывал секунды до того момента, когда он потеряет сознание. Его аугметика рассчитала, что с текущей скоростью он не успеет дойти до базы.

Над ним нависла тень. Кальмар теперь, отведав меча Штеля, проявлял большую осторожность, но не хотел упускать последнюю добычу. Штель снова приготовился сражаться.

Вдруг над его головой вспыхнула струя огня, обжигая два тянувшихся к нему щупальца. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить кальмароподобное чудовище, наконец, отступить, оставшись голодным.

В воде над Штелем оказался Баррески с огнеметом на плече. Впереди Штель разглядел Петрусского, медленно бредущего по дну с чьим-то телом на широких плечах — это мог быть только Палинев.

Несомненно, оба солдата будут утверждать, что не видели жестов полковника или не поняли их. В конце концов, у них нет бионических глаз. Они будут клясться, что не нарушали приказы — и Штель предпочтет поверить им.

— Ну, — произнес Грейл, когда снова смог говорить, — Такой опыт был в новинку.

Они собрались в заплесневелом шлюзе, дрожа и выкашливая из легких воду.

— Да уж… — выдохнул Баррески. — Ты в свое время потерял много имперских машин, Грейл, но эту — просто с рекордной скоростью… — он разразился удушающим кашлем.

Им повезло. Они все выжили. Келлерман тоже — техножрец, вероятно, был крепче, чем казался. Это он открыл для них дверь шлюза. Штель вошел в шлюз последним, у него уже начались судороги, кружилась голова, но вопреки расчетам аугметики в мозгу, он был жив. Его бойцы, конечно, дождались его.

На минуту наступила напряженная тишина, лужи воды хлюпали под их ботинками, а Анакора пыталась привести в чувство потерявшего сознание Палинева. Наконец ей удалось привести его в сознание — впрочем, Штель в этом и не сомневался.

— «Термит» выполнил свою задачу, — сказал Гавотский. — И Грейл тоже. Они доставили нас сюда.

— А разве кто-нибудь не должен нас здесь встретить? — спросил Михалев.

В свете люминатора он нашел кнопочную панель с рунами на стене. Снаружи шлюза была похожая. Когда Штель решил, что Ледяные воины готовы, он кивнул Келлерману, и техножрец ввел код. Внутренняя дверь открылась с шипением гидравлики. В коридоре за ней было так же темно, как в шлюзе, и воздух был таким же затхлым.

Обычно вперед должен был идти Палинев, чтобы разведать путь. Но сейчас он был еще слаб, и эта задача выпала молодому и нетерпеливому Ченкову.

Как только молодой солдат вошел в коридор базы, откуда-то со всех сторон раздались выстрелы лазганов. Ченков оказался под перекрестным огнем, его пронзили десять или больше лазерных лучей, и он упал.

Семь Ледяных воинов схватились за лазганы, а Баррески — за гранаты. Но его опередили. Осколочная граната имперского образца, вылетев из темноты, с грохотом упала на пол прямо перед дверью шлюза.

Штель, оттолкнув Келлермана, ударил по панели с кнопками-рунами. Остальные валхалльцы прижались к стенам. Дверь с шипением закрылась, и в ту же секунду ее выбило взрывом.

Дверь спасла жизни Ледяных воинов, приняв на себя силу взрыва. Образовалось и достаточно дыма, чтобы обеспечить им хоть какую-то маскировку. Грейл и Михалев первыми выскочили из шлюза, стреляя влево и вправо, и нырнули в противоположный коридор. Бросившийся сразу за ними Баррески, несмотря на шквал лазерного огня, успел метнуть гранату туда, откуда прилетела вражеская.

— Поаккуратнее с гранатами, — предупредил Штель по вокс-связи, ощутив, как металлическая обшивка пола под ногами вздрогнула от взрыва. — Не забывайте, где мы находимся. Одна пробоина во внешней обшивке этого…

Всплеск помех заглушил конец фразы.

Граната Баррески заставила противника прекратить огонь из коридора слева. Но сейчас, когда дым рассеивался, большинство бойцов отделения Штеля были все еще связаны боем. Анакора, Михалев и Петрусский из выхода шлюза обстреливали залпами лазерного огня коридор справа, как и трое их товарищей из противоположного коридора.Бой шел еще несколько минут, но постепенно вражеский огонь стал ослабевать, а потом совсем прекратился. Штель своим аугметическим слухом различил топот нескольких пар убегающих ног.

Ченков был мертв. Но скорбеть о нем не было времени. Впрочем, они его едва знали. По крайней мере, он был отомщен.

Валхалльцы нашли четыре трупа в правом коридоре и останки семерых в левом: все мутанты. Один из них еще цеплялся за жизнь: он схватил Грейла за ногу кривыми когтями, пытаясь прокусить ботинок. Грейл не стал тратить боеприпасы, а заколол мутанта, вонзив штык в один из его трех глаз.

Штель почувствовал знакомый прилив отвращения от одного лишь взгляда на трупы этих уродов. Но что было еще более странно — изорванные красные одеяния, которые были на них.

— Это одежда Адептус Механикус, — сказал Михалев, покосившись на Келлермана.

— Они могли снять ее с трупов персонала базы, — предположила Анакора.

Сержант Гавотский покачал головой. Он увидел то же, что видел Штель. У большинства мертвых мутантов были серво-руки или мехадендриты. Да и в любом случае, откуда здесь могли взяться мутанты? Откуда кроме как не отсюда же?

Сколько времени, говорил Келлерман, не было связи с базой? Столько понадобилось, чтобы эти, когда-то, вероятно, честные люди, поддались скверне Губительных Сил, и их тела были так же изуродованы, как их души.

— Сколько их было? — спросил Штель.

— Двадцать три, — тихо ответил Келлерман, поняв, что вопрос обращен к нему. — На этой базе было двадцать три техножреца. Я все же верю, что некоторые из них…

Гавотский кивнул.

— Некоторые из них сопротивлялись. Как минимум трое мутантов остались в живых, они могут быть последними — в любом случае, их сейчас не больше двенадцати.

Штель проверил вокс-связь. Она работала, но с помехами. Тяжелый вокс-передатчик пришлось бросить в «Термите», впрочем, и он, вероятно, был поврежден и работал ненадежно.

Все же Штель решил разделить силы. Таким образом уменьшались шансы, что мутанты смогут спрятаться, пока гвардейцы будут обыскивать базу. Они все видели гололитические планы базы с большой центральной часовней управления. Гавотский и Петрусский пойдут туда самым прямым путем и возьмут с собой Келлермана; остальные валхалльцы обойдут базу по кругу и присоединятся к ним позже.

Штель, Анакора и Палинев направились по левому коридору. Только у Анакоры еще работал люминатор, поэтому она шла впереди. Штель присматривал за Палиневым, который хоть и клялся, что полностью восстановил силы после того, как чуть не умер, но выглядел еще очень бледным. Они следовали по изгибающемуся коридору, обыскивая кубрики и складские помещения, когда проходили мимо них.

Они находили провода, вырванные из стен, машинные духи в проводах издавали раздраженный треск. По крайней мере, это объясняло недостаток освещения на базе. Также они обнаружили трупы трех техножрецов, с виду не затронутых мутацией. Келлерман был прав — некоторые из техножрецов сопротивлялись скверне.

Баррески вышел на связь. Ему пришлось повторять сообщение, и даже тогда Штель смог разобрать лишь половину слов — достаточно, чтобы понять, что группа Баррески обнаружила второй шлюз и спасательный подводный аппарат на четыре места. Сейчас Грейл проверял его исправность.

Анакора подняла руку, давая сигнал товарищам остановиться.

— Впереди мутанты, — прошептала она. — Я чувствую их вонь.

Палинев подтвердил, что и он заметил запах.

Штель не чувствовал ничего. Но в таких вопросах он привык доверять своим солдатам.

Палинев вызвался отправиться вперед на разведку, напомнив Штелю, что он самый проворный. Штель оценивающе посмотрел на него, прежде чем кивнуть.

Палинев снял ботинки, боясь, что хлюпанье воды в них выдаст его. Установив инфракрасный прицел на длинноствольный снайперский лазган, гвардеец поднял его к глазам. Штель тоже переключил свой бионический глаз в инфракрасный режим, а Анакора выключила люминатор. Потом Палинев начал продвигаться вперед, в одиночку, прижимаясь к стене коридора. Его шаги были едва слышны даже Штелю. Пройдя менее двадцати метров, разведчик остановился, шагнул назад и присел на корточки.

Он не спеша рассматривал ничего не подозревающего противника в инфракрасный прицел. Потом выстрелил два раза. И снова подождал.

Наконец он встал и жестом подозвал остальных.

— Там их было только двое, сэр, — доложил он Штелю. — Оба мертвы.

Штель собирался ответить, когда услышал лазерные выстрелы. Стреляли далеко, звук был заглушен внутренними стенами базы, и стрельба длилась лишь несколько секунд.

Полковник связался с остальными двумя группами, приказав доложить обстановку. В вокс-наушнике отозвался голос Михалева, но слова невозможно было разобрать.

От Гавотского, Петрусского и Келлермана не было слышно ничего.

Они свернули в радиальный коридор, направляясь к центру базы.

Штель шел впереди, почти бегом, сбавив скорость только у арочной двери, ведущей в круглую часовню управления и настроив слух на максимум. Он услышал звуки работы механизмов и хриплое прерывистое дыхание умирающего человека.

Штель вошел в часовню и едва не споткнулся о еще один труп. Четвертый техножрец.

Часовня была наполнена огромными черными металлическими механизмами, покрытыми копотью. Большинство из них застыли в неподвижном безмолвии. Но одна машина еще работала с лязгом и скрежетом.

В верхней части машины было что-то… распростертое тело какого-то существа. Когда Анакора вошла в часовню за Штелем, и ее люминатор осветил это существо, Штеля едва не стошнило. Это была ужасная черная тварь, крупнее человека — почти бесформенная масса щупальцев, ног, глаз…

Штель никогда раньше не видел демона. Он лишь слышал истории об этих чудовищных порождениях варпа — слышал достаточно, чтобы знать, что демоны могут быть любых форм и размеров. И сейчас он не сомневался, что эта бесформенная тварь — демон.

Полковник сотворил знамение аквилы. Палинев попытался сделать то же самое, но не выдержал, отвернулся, и его стошнило.

Чудовище было приковано к машине — буквально прибито к ней гвоздями, вокруг его ран запеклась черная кровь. В плоть демона врезались многочисленные провода и трубки. Его покрытая жесткой кожей грудь была вскрыта, в ране виднелись мышцы и сухожилия. Внутри грудной полости судорожно сокращался сморщенный черный орган. Похоже, эта машина поддерживала жизнь в демоне, чтобы его можно было вскрыть и изучать.

— Полковник… — произнес Палинев слабым голосом, звучавшим как у больного.

Штель, обернувшись, увидел, что Палинев едва не касался носком ботинка еще одного трупа. Головы у мертвеца не было, но Штель достаточно долго служил с сержантом Гавотским, чтобы узнать его.

Анакора нашла Петрусского. Он был еще жив. Достав аптечку, Анакора пыталась помочь ему, как могла, держась при этом как можно дальше от демона. Штель все еще смотрел на Гавотского, своего старого друга. Он никак не ожидал, что переживет его. Полковник привык, что невозмутимый сержант всегда был его спутником, привык полагаться на его советы — возможно, даже слишком.

Он не услышал тихих шагов позади. Но его аугметика зарегистрировала звук и послала предупреждение в мозг.

Штель резко развернулся. И оказался лицом к лицу с Келлерманом. Должно быть, техножрец прятался в тени. Келлерман не дрогнул, хотя Штель поднял меч для удара. Полковник опустил оружие, удивляясь, как не заметил присутствия техножреца раньше и ругая себя за невнимательность.

— Что здесь произошло? — резко спросил он.

— Засада мутантов, — ответил Келлерман. Он казался абсолютно спокойным.

— У них были клинки? — спросила Анакора, все еще оказывая помощь Петрусскому. Штель заметил зияющую рану в боку Ледяного воина.

— Наверное, они надеялись, что их не услышат, — предположил Палинев. — Но наши успели выстрелить пару раз.

Он оглянулся вокруг, словно ожидая увидеть трупы мутантов. Но их не было.

— Сколько их? — спросил Штель.

— Я не знаю, — ответил Келлерман. — Ваш сержант сказал мне подождать снаружи, пока они с солдатом обыскивали часовню. Когда подошли вы, я услышал, как мутанты убегали. Я пытался предупредить вас по воксу, но машинные духи покинули мой вокс-передатчик.

Сказав это, он прошел мимо Штеля, словно их разговор не представлял для нег никакого интереса. Взгляд техножреца был прикован к плененному демону.

Подошли Баррески, Грейл и Михалев, и Штель приказал им троим и Палиневу охранять четыре входа в часовню управления, а сам стал терпеливо ждать.

Он не видел выражения лица Келлермана, скрытого шарфом и капюшоном. Но судя по жестам, техножрец испытывал при виде демона больше гнев, чем отвращение.

Повернувшись спиной к мерзкой твари, техножрец пробормотал молитву.

— Что это? — спросил Штель, хотя уже и сам знал ответ.

— Похоже, — сказал Келлерман, — что техножрецы, служившие на этой базе, сами стали виновниками собственной гибели.

Штель жестом подозвал Баррески. Солдат подошел неохотно, не сводя глаз с распятого демона. Но он явно ободрился, когда услышал приказ Штеля. На посту у двери встала Анакора, а Баррески приготовил огнемет. Первый же выстрел поджег плоть демона и расплавил трубки, поддерживавшие жизнь в твари. Но Баррески на всякий случай выстрелил еще раз.

Демон обратился в прах на глазах Штеля, не осталось живой плоти, способной удержать существо из варпа в реальном мире. Долго никто не произносил ни слова. Демон был уничтожен, но его присутствие осквернило эту часовню.

Штелю ничего не сообщали о назначении этой базы. Он и не спрашивал. Полковник задумался, знал ли Келлерман — знал ли хоть кто-то в иерархии Адептус Механикус — что исследовали здесь.

Он мог понять это искушение. Возможно, оно было порождено самыми чистыми мотивами: желанием изучить те силы, что осаждали человечество, и найти слабые места врага. Но это знание было запретным отнюдь не без причины — что наглядно подтверждали изуродованные трупы в коридорах вокруг часовни.

Поэтому базу построили здесь, так далеко от любых островков цивилизации? Поэтому ее спрятали под водой?

— Думаю, мы увидели достаточно, — произнес Келлерман. — Теперь наш долг — уничтожить эту базу и похоронить темные деяния, что вершились здесь.

— Я согласен, — сказал Штель. — Сначала, однако, мы должны закончить наш поиск.

Грейл доложил, что его группа нашла еще двух техножрецов — они заперлись в кубрике и покончили с собой. Значит, оставалось еще четверо техножрецов, как минимум двое из которых были мутантами, вооруженными мечами.

— Шансы на спасение кого-то из них ничтожно малы, — нетерпеливо сказал Келлерман. — Мы должны…

— Если мы хотим спастись с этой базы, прежде чем взорвем ее, — сказал Штель, — нам придется установить таймеры на зарядах на достаточно долгое время. И я предпочел бы, чтобы на базе не осталось никого способного обезвредить их.

Келлерман признал это мудрым решением, и Штель снова разделил свой отряд. Баррески и Грейл должны были направиться к третьему и последнему шлюзу базы, в надежде обнаружить еще одну спасательную шлюпку. Анакора и Палинев должны прикрывать их, пока они будут искать последних мутантов.

— Михалев и я останемся здесь, — сказал Штель, — вместе с Келлерманом. Мы установим большую часть зарядов в часовне, чтобы эти машины точно разнесло в пыль.

Палинев при этом не смог скрыть удивленного взгляда. Должно быть, его удивило, что полковник присоединился к группе, которой, скорее всего, не придется вести бой.

Но у Штеля были свои причины.

У Михалева было шесть крак-гранат. Более чем достаточно, если использовать их с умом. Он прикрепил две гранаты к полурасплавившейся машине, которую демон осквернил своим прикосновением. Просто на всякий случай.

— Если есть что-то еще, — сказал он Келлерману, — что-то на этой базе, что мы не возьмем с собой, мы принесем это сюда.

Техножрец кивнул.

— Установите таймеры на два часа, — приказал Штель.

— Мы не можем действовать быстрее? — спросил Келлерман.

— Нам некуда спешить, — ответил полковник.

Келлерман, судя по его жестам, считал иначе — его руки нетерпеливо подергивались — но не стал спорить.

Петрусский так и не пришел в себя. Ему была необходима лучшая медицинская помощь, чем та, что могли обеспечить на поле боя. Штель надеялся расспросить его. Он не очень хорошо знал Петрусского, но не раз был впечатлен огромной физической силой солдата. В сочетании с естественной осторожностью Гавотского и боевыми инстинктами, отточенными большим опытом, казалось просто невероятно, что противник смог победить их так легко, не потеряв как минимум нескольких мутантов.

Вероятно, однако, что Петрусский уже ничего не сможет ему сказать. Судя по его ране и тому, как он упал, удар был нанесен сзади. Может быть, солдат даже не видел нападавшего.

В вокс-наушнике Штеля зашипели помехи. Он не смог разобрать ни слова из сказанного, ни даже понять, чей голос это говорил. Но он услышал звуки лазерных выстрелов, и это уже о чем-то говорило. Михалев тоже их услышал и, потянувшись к лазгану, выжидающе посмотрел на Штеля.

— Оставайся здесь, — приказал полковник. — Продолжай устанавливать заряды. Я разберусь с этим.

Достав лазерный пистолет и силовой меч, он решительно вышел из часовни.

Как только он решил, что оказался за пределами слышимости, то остановился, повернулся и осторожно пошел обратно.

Штель не был уверен в своих подозрениях. Иногда аугметические части его мозга могли прийти к таким выводам, от которых люди, более склонные руководствоваться интуицией, просто отмахнулись бы. Такие люди, как сержант Гавотский, например. Голос в голове Штеля кричал, требуя идти на помощь своим солдатам, а другой голос возражал, что Ледяные воины способны сами позаботиться о себе, а настоящая угроза находится здесь, прямо за спиной.

Он не знал, какому голосу верить. Он не знал, какой из них какой.

Прижавшись к стене, Штель осторожно заглянул в дверь часовни.

Михалев сидел на корточках у противоположного входа, устанавливая очередную гранату. Сначала Штель подумал, что, вероятно, ошибся. В этом случае его помощь была нужна другим солдатам его отделения, а он подвел их.

Потом в его поле зрения оказалась фигура Келлермана в красных одеяниях. Техножрец подкрался к Михалеву сзади, достал из своих одеяний силовой меч и включил его.

Штель увидел достаточно. Он шагнул в часовню, поднимая лазерный пистолет. Он не стал выкрикивать предупреждение, а просто дважды выстрелил в Келлермана, целясь в голову.

Первый выстрел попал в цель. Он должен был стать смертельным.

Келлерман мгновенно развернулся и поднял руку, в которую попал второй выстрел. Рефлексы техножреца были просто невероятны — а под его одеяниями, должно быть, скрывалась броня.

Он взмахнул рукой, и с его пальцев сорвался сияющий разряд энергии. Воздух расколол удар молнии, и Штель нырнул в укрытие под одну из машин, но все же разряд поразил его аугметическое правое плечо.

Молния прошла сквозь металл и плоть в его мозг, пылая, как тысяча солнц. Штель услышал собственный крик, но сумел обратить вопль боли в яростный рев. На мгновение наступила тьма. Потом рядом оказался Михалев, помогая полковнику встать на ноги. Келлерман исчез.

— Я не понимаю, сэр. Я думал, Келлерман — один из нас. Как он…?

— Мутант, — прорычал Штель. — Псайкер.

Он не знал, как ответить на вопрос Михалева, по крайней мере, не знал наверняка. Но определенные подозрения у него были.

— Где…?

— Сбежал, сэр, — Михалев кивнул на противоположный выход. — Он убежал, прежде чем я успел выстрелить. Если бы вы не вернулись…

Штель чувствовал себя слабым, истощенным — не физически, но разумом. Какой-то момент он даже боялся, что его органическая половина отключилась, и он находится в сознании лишь благодаря аугметике. Такое случалось и раньше. Он чувствовал себя так, словно в его голове оказалась губка для промывки.

Он больше не слышал лазерных выстрелов. Бой с мутантами закончился. Остальные бойцы отделения, вероятно, уже возвращались сюда. Психомолния Келлермана была почти бесшумной, но они должны были слышать два выстрела Штеля. На всякий случай он направил лазерный пистолет в потолок и выстрелил еще три раза — сигнал тревоги.

— Полковник, — сказал Михалев, — пропала одна крак-граната. Она была прикреплена на консоли, здесь. Келлерман стоял рядом…

— Жди здесь остальных, — приказал Штель. Сам он уже бежал к выходу.

Он остановился на перекрестке двух коридоров. Проверил каждое направление в инфракрасном режиме, прислушался на предмет шагов. Ничего.

Штель задыхался, ощущал слабость в ногах: остаточное действие того, чем выстрелил в него Келлерман. Неприемлемо. Он перенастроил свой разум и сразу же почувствовал себя сильнее. Он позволил своей аугметике взять на себя еще несколько функций мозга, уступив ей еще одну небольшую часть себя.

Он не знал, где Келлерман. Но мог предположить, куда тот направляется.

На долю секунды Штель закрыл глаза, вызвав в памяти план подводной базы, который он видел один раз и запомнил — и выбрал самый короткий путь к тому месту, куда хотел попасть.

Он добрался до шлюза меньше чем за минуту — до того шлюза, в котором его солдаты нашли спасательную шлюпку. Она была все еще здесь — серая яйцевидная капсула, скользкая от водорослей и плесени, стоявшая на квадратной пусковой платформе.

Он ждал в безмолвной тьме. Он уже начал думать, не ошибся ли. Потом он ощутил легчайшее движение затхлого воздуха, и понял, что не один здесь.

— Келлерман? — спросил Штель. — Или следует сказать «инквизитор»?

Келлерман вышел из тени. Он сбросил свои красные одеяния и тот механизм, что выдавал за серво-руку. Он был облачен в темный плащ, под которым была броня. Нижняя половина его лица была все еще закрыта шарфом, но капюшон был снят, и впервые Штель заметил, что у Келлермана лишь один глаз. Пустую глазницу другого пересекал глубокий старый шрам, скрывавшийся под шарфом. Штель подумал, предлагали ли Келлерману заменить глаз, и если да, то почему он отказался.

Он не опровергал предположение Штеля. Впрочем, догадаться было нетрудно. Обычный самозванец не смог бы попасть в его отряд с такой же легкостью, как Келлерман. Для этого была необходима помощь со стороны Департаменто Муниторум и, очень вероятно, Адептус Механикус.

— Ордо Маллеус? — предположил полковник.

— Я представляю здесь власть Бога-Императора Человечества, полковник Штель, — голос охотника на демонов был негромким, но властным.

— Я признаю ваши полномочия, инквизитор, — ответил Штель. — Но мои люди сражались за Императора храбро и успешно. Они заслуживают лучшей судьбы, чем та, которую вы им уготовили.

— Никто из нас не может избежать скверны этого места, полковник.

— Демон мертв, — возразил Штель, — и его скверна не коснулась ни моей души, ни — я готов поклясться — души ни одного из них.

— Если бы в этом можно было быть уверенным.

— Я в этом уверен, — ответил Штель. — Я знаю этих людей, инквизитор. Я сражался вместе с ними. На Крессиде, где скверна Хаоса была в самом воздухе…

Он не договорил. Он заметил взгляд Келлермана, когда была упомянута Крессида, заметил выражение, мелькнувшее на лице инквизитора, и теперь Штель понял. Теперь он знал правду.

Проверяя реакцию противника, он слегка сдвинулся вправо. Взгляд единственного глаза Келлерман сразу же повернулся за ним. Значит, темнота не будет преимуществом для Штеля. Полковник включил силовой меч. Инквизитор сделал то же самое. Они медленно кружили один напротив другого, оба они в тот момент уже понимали, чем это должно закончиться.

— Вы знали, что мы найдем здесь, — сказал Штель, — или, по крайней мере, подозревали, еще до того, как нас назначили на это задание.

— Есть и еще большая опасность, — заявил инквизитор. — Если станет известно об этой попытке Культа Механикус связаться с Губительными Силами…

— Я понимаю, что поставлено на карту, — ответил Штель.

— Тогда вы понимаете и то, — сказал Келлерман, — что у слишком многих вера слаба, и что единство Человечества должно быть сохранено.

— Я полагал, — произнес Штель, — что задача вашего ордена — пролить на грешников свет Императора, а не прятать их грехи в еще большей тьме.

— Император видит все, — ответил инквизитор. — И лишь Он может судить наши дела.

— Вам не следовало вести нас сюда, — сказал полковник. — Вы могли бы уничтожить эту базу торпедами с орбиты, и тем самым сохранить ее тайны.

Он оставил невысказанным обвинение: «Если бы вы сами не стремились так узнать эти тайны. Если бы вы, прекрасно зная о назначении этой базы, не закрывали на нее глаза».

И вот почему на это задание выбрали Штеля. Крессида. Он ни единой душе не рассказывал о случившемся там, о безумии исповедника Воллькендена. Но в некоторых кругах часто бывает достаточно одного лишь подозрения. Келлерману потребовалось отделение, которым предстоит пожертвовать — и, по мнению некоторых членов его ордена, было такое, чей командир успел увидеть слишком много.

Штель не был эмоциональным человеком. Его аугметика быстро исправляла любой предполагаемый дисбаланс в химии мозга. Но сейчас он ощутил, как внутри растет ледяной комок ярости.

Он подавил ярость, попытавшись в последний раз договориться с охотником на демонов.

Он должен точно знать, что не осталось иного выбора кроме как убить или быть убитым.

— Я сохраню ваши тайны, инквизитор, — пообещал он. — Зачем мне поступать иначе? Моя преданность Императору не подлежит сомнению. Но чего я не могу принять — убийства хороших людей, хороших солдат — убитых в спину тем, кого они считали союзником.

— Отойдите, полковник Штель, — прорычал Келлерман. — Отойдите и дайте мне пройти.

И Штель снова увидел эту картину — обезглавленный труп Гавотского, лежавший у его ног — и больше не было пути назад. Он отключил логическую часть своего мозга, пытавшуюся его остановить. Ледяной гнев охватил его.

Первый выпад его меча был легко парирован. Клинки Штеля и Келлермана скрестились, их энергетические поля столкнулись в ливне синих искр. Охотник на демонов был сильнее, чем выглядел — возможно, еще одно проявление его проклятого псайкерского дара.

Он был и быстр, или, возможно, это Штель становился медлительнее. Келлерман, перейдя в атаку, неумолимо теснил его шаг за шагом, нанося удары снова и снова. Внезапный выпад в живот нарушил равновесие Штеля, и клинок Келлермана метнулся к его шее.

Аугметике Штеля понадобилась десятая доля секунды, чтобы рассчитать, что удар слишком силен, и блокировать нет шансов. Слишком долго.

Он принял на клинок всю силу удара, одновременно падая. Меч был выбит из его рук, но Штель перекатился, уворачиваясь от второго удара, и, выхватив лазерный пистолет, открыл огонь. Келлерман поморщился и прервал очередной выпад, получив попадание в плечо.

Охотник на демонов поднял правую руку, и на его пальцах снова ярко заискрилась энергия. Штель, все еще лежа на спине, был легкой мишенью.

Полковник улыбнулся. Он слышал то, чего не слышал его противник: шаги четырех пар ног в ботинках, спешивших на помощь Штелю.

Палинев появился первым. Он выстрелил из-за ближайшего угла, попав Келлерману между лопаток. Инквизитор обернулся и выпустил свою психомолнию по новой цели, но Палинев уже скрылся. Потом из-за поворота коридора появились Анакора и Михалев — и едва инквизитор успел повернуться, пытаясь укрыться от их огня, как в спину ему начал стрелять Баррески.

Наконец Келлерман зашатался и упал на колени. Силовой меч выскользнул из его ослабевшей руки, и Штель, подхватив оружие, встал над поверженным врагом.

— Император… — прохрипел Келлерман, — Бог-Император видит все… и Он… Он осудит тебя за твои дела… полковник… Станислав…

Штель взмахнул трофейным клинком. Он отплатил убийце сержанта Гавотского должным образом. Он снес с плеч голову инквизитора Келлермана.

— Не понимаю, полковник, — сказала Анакора, стоя над мертвым телом. — Это… это Келлерман? Что с ним случилось?

— Наверное, он заразился, — ответил Штель, — как и остальные техножрецы здесь. Это место… — объяснять дальше не было нужды.

Глаза Палинева расширились.

— Тогда мы должны скорее убраться отсюда, прежде чем…

Штель кивнул.

— Даже скорее, чем ты думаешь. Где Грейл?

— Он ранен в ногу в перестрелке с мутантами, — ответил Баррески.

— Он остался с Петрусским в часовне управления, — добавил Михалев.

Штель уже пытался вызвать Грейла по воксу. Он с трудом слышал его сквозь шипение помех и говорил медленно и громко:

— Слушай, Грейл. Ты должен взять Петрусского и идти… — не договорив, Штель спросил у Баррески:

— Вы добрались до второго шлюза? Нашли там еще одну шлюпку?

— Нет, сэр. То есть, мы не дошли до него. Мы только добили последних мутантов, когда услышали ваши…

— Бери Петрусского, — приказал Штель Грейлу, — и иди к третьему шлюзу. Как можно быстрее. Встретимся там.

Повернувшись к остальным, он указал на четырехместную капсулу в шлюзе:

— Идите, — приказал он.

— Но, сэр! — возразила Анакора. Хотя они уже знали, что возражать бессмысленно.

— Я приведу шлюпку обратно за вами, сэр, — сказал Баррески, — на случай если здесь нет еще.

Штель кивнул. Еще одна ложь, в которую он позволил поверить своим людям.

На этот раз правда открылась им грохотом взорвавшейся крак-гранаты. Взрыв сотряс пол под ногами и едва не стряхнул шлюпку с ее площадки.

Это и был план Келлермана — конечно, за исключением того, что сам Келлерман рассчитывал быть уже далеко отсюда, прежде чем бомба взорвется и внешняя стена базы будет пробита.

Взрыв произошел близко. Еще до того, как затихло его эхо, Штель услышал рев прибывающей воды. Полковник бросился бежать, прежде чем остальные успели отреагировать, прежде чем они попытались бы остановить его.

Он бросился по ближайшему радиальному коридору, к часовне управления.

Он почти добежал, когда его настиг поток воды. Его сбило с ног. Он пытался сопротивляться, но тщетно. Оставалось лишь позволить воде нести его.

Потоком воды Штеля вынесло из коридора в часовню и ударило о что-то твердое и металлическое. Один из черных механизмов в часовне.

Штель вцепился в покрытую ржавчиной поверхность машины, найдя опору, и держался за механизм изо всех сил, а потоки воды обрушивались на него снова и снова. Теперь вода заливала часовню через все входы.

Лишь когда часовня была почти полностью затоплена, вода успокоилась, позволив Штелю вновь двигаться. Он взобрался на механизм, за который держался, поднял голову над поверхностью воды, продолжавшей подниматься, в последний раз набрал воздуха в легкие и снова нырнул. Ему еще предстояло пересечь половину базы.

К счастью, здесь было легче плыть, чем снаружи. Здесь можно было отталкиваться от механизмов и стен коридоров, ведущих к третьему шлюзу. Грейла в часовне управления не оказалось. Это позволяло надеяться, что он понял приказы Штеля и действовал по ним. Если повезет, его отделение больше не потеряет сегодня ни одного бойца. Если повезет, и если будет на то милость Императора…

Снова ледяные поля. Взошло солнце: далекий холодный свет в фиолетовом небе.

Семеро их вернулись. Семь из десяти. Выжившие выбрались из спасательных шлюпок, промокшие и измученные.

Штель вел их почти три километра по льду, прежде чем позволил отдохнуть.

Они все еще ждали десантный корабль, когда раздался взрыв.

Сначала они увидели вспышку, осветившую обширный район моря. Потом в небо взлетел столб кипящей воды в сотню метров высотой, и даже на таком расстоянии Ледяных воинов обрызгало обжигающими каплями.

Когда все затихло, во льду оказалась пробоина четырехсот метров в диаметре. В ее центре была точка, где еще час назад стояли семеро валхалльцев.

Штель снял меховую шапку, склонил голову и вместе с бойцами отделения вознес молитву за души сержанта Гавотского и рядового Ченкова. Могилой для этих храбрых воинов станут лишь обломки подводного купола.

Келлермана он в молитве не упомянул.

Он вознес благодарность Императору за спасение остальных. На базе оказалась еще одна шлюпка, как Штель и надеялся. Ему пришлось напрячь все силы, чтобы добраться до нее — и когда он добрался, то шлюз, в котором она стояла, оказался затоплен, его дверь заклинена в открытом положении. К счастью, Грейл с Петрусским тоже успели вовремя. Грейл изучал руны на панели управления подводного аппарата, разбираясь, как откачать воду из его кабины.

По пути на поверхность они не встретили ни гигантского кальмара, ни еще какие-либо враждебные формы жизни — еще одно благословение Императора.

— Мы выполнили задачу? — спросил Палинев.

Михалев кивнул.

— Мы никого не оставили в живых.

Из них всех лишь он, вероятно, подозревал правду. Правду, которую Штель не мог им сказать.

Никто не сможет доказать, что он умышленно убил инквизитора.

Однако Штель не сомневался, что у Ордо Маллеус возникнут подозрения насчет дела с Келлерманом, как возникли они насчет дела с исповедником Воллькенденом. И они могут задаться вопросом, сколько опасных тайн скрыто в наполовину аугметическом мозгу этого Ледяного воина.

Полковник Станислав Штель взят на заметку — более чем когда-либо.

Это еще не конец.

Ледяная гвардия

У пушек кончилась энергия. Баррески крикнул заряжающему внизу, подключавшему новый тяжелый аккумулятор, чтобы он работал быстрее, что надо стрелять, пока есть возможность. Танки Хаоса образовали полукруг перед ними, постепенно сжимая его, тяжелый болтер в спонсоне левого борта был выведен из строя, и, конечно, выбраться отсюда уже не было никакой надежды.

Но он не сетовал на судьбу. Весь экипаж знал, на что они шли, когда Баррески предложил это, когда Грейл подтвердил, что сможет вывести танк на позицию через руины, и командир танка одобрил их план.

Они добились своей цели, нанесли успешный, сильный удар противнику, и замедлили его наступление — и это было все, на что они могли рассчитывать.

С самого начала это была самоубийственная атака.

ВОЙНА НА КРЕССИДЕ была проиграна.

Солдат Михалев знал это еще несколько недель назад. Было что-то такое в запахе, в ощущении, в воздухе, словно сама планета уже сдалась. Он слышал, что целые континенты преображались за считанные дни, цветущие поля превращались в арктическую тундру — и даже здесь, где стены цивилизации лишь недавно начали рушиться, на обломках прорастали клочки замораживающей пурпурной плесени.

Михалев присел на постаменте статуи — кому была статуя, теперь уже нельзя было сказать, после разрыва снаряда от нее остались только ноги по колени — и поднял на плечо реактивный гранатомет. Он увидел силуэт вражеского танка и выстрелил бронебойной ракетой, пролетевшей над головами бойцов его отделения и рядами других Ледяных воинов. Михалев не стал дожидаться, когда ракета попадет в танк — он был слишком занят трудным процессом заряжания гранатомета. Для этого у него должен быть помощник, но помощник был убит во время последней вражеской атаки, а нового еще не назначили.

Когда он попытался выстрелить еще раз, гранатомет заклинило, и, обреченно вздохнув, Михалев взялся за лазган. Судя по тому, как быстро гибли вокруг его товарищи, он в любом случае скоро окажется слишком близко к врагу.

«Конечно, чиновникам из Командования Флота на это все плевать», думал он. «Они могут позволить себе тянуть время, им так не хочется терять богатый мир, вот они и цепляются за надежду, хотя надежда уже умерла. Они давно должны были приказать эвакуироваться. Они могли бы спасти миллионы гвардейцев — но для них жизни этих гвардейцев не более чем цифры на экране инфопланшета, так почему это должно их волновать?»

Михалева не слишком пугало то, что сегодня он должен умереть. Было лишь досадно, что умирать придется ни за что.

А потом в наушнике его микро-вокса раздался голос, изменивший его судьбу.

Он соскользнул с постамента и направился в тыл, в глубину улья, волоча за собой бесполезный гранатомет, на случай, если техножрец сможет починить его. Он думал о приказе, который получил, и его немного приободрила мысль, что его командир будет очень разозлен необходимостью отпустить его.

Значит, полковник Станислав Штель собирает команду для специального задания, и ему понадобился Михалев. И единственный вопрос, который возник у Михалева… «Почему я?»

ШАГОХОДЫ ТИПА «ЧАСОВОЙ», оборудованные грузовыми манипуляторами, не предназначались для участия в бою. Забытые и Проклятые достали где-то пару таких машин — или захватили их, или их пилоты просто перешли на сторону врага, как многие гвардейцы во время этой войны — и имперских эмблемы на машинах были осквернены.

Теперь эти «Часовые» шли в бой, чтобы сеять смерть. Они шагали среди полчищ мутантов и других тварей Хаоса, сокрушая защитников Улья Альфа своими металлическими клешнями.

Взвод солдата Борща занимал позиции на окраине опустевшего жилого района. Пока им удавалось сдерживать поток врагов, но появление «Часовых» угрожало изменить ситуацию.

Устранить эту угрозу было поручено отделению Борща. Его сержант, Романов, выкрикивал команды, приказывая своим девяти солдатам сосредоточить огонь на левом из двух шагоходов. Первые выстрелы Борща безнадежно прошли мимо, и он выругался, проклиная ненадежный прицел своего лазгана. Многие из его товарищей попали в цель, хотя лазерные лучи не причинили серьезных повреждений, по крайней мере, сначала.

Наконец постоянный обстрел начал давать результаты, и Борщ заметил, что из левого коленного сустава двуногой машины сыплются искры. Ледяные воины без приказа сосредоточили огонь на этой точке — и, спустя долгую, мучительную минуту, «Часовой» рухнул, раздавив своим корпусом несколько неудачливых мутантов.

Это заняло слишком много времени.

Сержант Романов снова выкрикнул приказ, и отделение сосредоточило огонь на втором «Часовом». Но прежде чем они успеют повалить его, мутанты доберутся до них.

Борщ обдумал возможные варианты и опустил лазган. Заметив подозрительный взгляд Романова, он пожал широкими мускулистыми плечами.

— Простите, сержант, — крикнул он. — Лазган накрылся, его заклинивает на морозе. Что солдат может тут поделать?

После этого он достал свой длинный нож, пригнулся и огромным прыжком выскочил навстречу первому из атакующих мутантов.

Мутант, врезавшись в него, едва не упал, и Борщу показалось, что на уродливой морде твари мелькнуло удивление. Пока мутант еще шатался, Борщ схватил его, ударом сбил с ног и швырнул в двух других мутантов, подбегавших к нему. Еще двое бросились на него, он уклонился от их неуклюжих ударов, и бросил одного через плечо прямо в другого.

Борщ знал, что мутанты сильнее, чем он. Он использовал их неуклюжесть, заставляя их терять равновесие, но долго так продолжать не мог.

Ему и не пришлось.

Второй «Часовой», больше чем в три раза выше его ростом, навис над ним. Шагоход поднял ногу, чтобы наступить на него, и мутанты попытались удержать солдата на месте, схватив его своими отвратительными щупальцами.

Борщ испустил громкий рев из своих могучих легких, и рубанул по щупальцам ножом. Разрубив их, он рванулся вперед, и в этот момент огромная нога опустилась на место, где он только что стоял. Тогда Борщ снял с пояса противотанковую гранату и с мрачным торжеством бросил ее под бронированную ногу «Часового».

Мутанты видели, что он сделал, и даже их крошечных мозгов хватило, чтобы сообразить, что сейчас будет взрыв, и надо бежать. Это дало Борщу возможность тоже убежать, направляясь обратно к бойцам своего отделения, которые с изумлением наблюдали за ним, и как могли, прикрывали его лазерным огнем.

Через секунду раздался оглушительный взрыв, и над ним нависла тень падающего «Часового». Борщ рванулся в сторону, и кабина шагохода с грохотом врезалась в землю рядом с ним. Борщ видел свое отражение в потрескавшемся плексигласе кабины, свою лохматую черную бороду и безумную ухмылку, а за плексигласом он видел пилота с белым от ужаса лицом, понявшего, что внезапное падение привело его прямо в руки врага.

Пилот лихорадочно дергал рукоятки управления, пытаясь использовать единственное оружие, что у него осталось. Гигантская клешня «Часового» повернулась и с лязгом попыталась схватить Ледяного воина. Борщ поднырнул под нее и разбил своими могучими кулаками плексиглас. Схватив пилота за шиворот, Борщ вырвал его из кресла и ударил головой о твердую землю, сломав ему шею.

Лишившиеся своего преимущества мутанты снова были отброшены. Борщ с покрасневшим лицом вернулся к своим товарищам и подобрал свой лазган. Вдруг он почувствовал, что на его плечо опустилась твердая рука, и. обернувшись, увидел, что на него устремлен суровый взгляд имперского комиссара.

На секунду Борщ испугался, что его накажут за неподчинение приказу. Они с сержантом Романовым за долгие годы службы научились понимать друг друга — Романов знал, что действия Борща, хотя и не всегда соответствуют уставу, зато всегда результативны. Но сторонний наблюдатель мог иметь на этот счет другое мнение.

К удивлению Борща, комиссар не стал говорить о его поведении. У него было сообщение для Борща, и, судя по хмурому виду комиссара, оно ему совсем не нравилось. Это был приказ явиться к полковнику Штелю.

СОЛДАТ АНАКОРА услышала приближение псов Хаоса, прежде чем увидела их — топот их когтистых лап в туннелях, и голодный вой, когда они учуяли свежее мясо, несмотря на вонь подулья.

Повернувшись, она увидела первого из них — искаженный черный силуэт в свете ее фонаря — когда пес прыгнул на Петровского и разорвал ему горло.

За ним бежали еще три пса. Анакора выругалась и бросила мину, которую пыталась прикрепить к разрушающейся стене здания в подулье.

Ее отделение из восьми солдат было направлено в подулье с целью подрыва туннелей. Командиры были обеспокоены тем, что в процессе отступления Имперской Гвардии с Крессиды уже не хватало солдат, чтобы удерживать все участки фронта. Разрушив стратегически важные секции подземных уровней, можно было, по крайней мере, закрыть один путь в сердце Улья Альфа, предотвратив проникновение сил Хаоса через подулье в тыл Имперской Гвардии.

Но враги, как выяснилось, были на шаг впереди. Они проникли в подулье глубже, чем кто-либо рассчитывал. Анакора и ее товарищи не успели установить и половины мин.

Один из псов прыгнул на нее. Но Анакора выстрелила из лазгана с необыкновенной меткостью, лазерный луч попал в левый глаз пса, мгновенно убив его. По инерции пес продолжал лететь вперед и, врезавшись в Анакору, сбил ее с ног. Она упала на землю, слюнявые клыки зверя оказались почти у ее лица, и ее едва не стошнило от зловония из его пасти. При падении она выронила фонарь, и он разбился, но туннель был освещен фонарями шести еще живых ее товарищей и вспышками выстрелов их лазганов. Это создавало странный и пугающий эффект, словно в замедленной съемке, Анакора видела, как оставшиеся два пса Хаоса приближаются к своим жертвам.

Она снова подняла к плечу лазган, пытаясь точнее прицелиться. Но когда упал второй ее товарищ, и его растерзанное тело как в капкане сжали челюсти зверя-убийцы, она сдавленно вскрикнула и нажала спуск, злясь на себя за промедление.

Еще два солдата поддержали ее, и пес, попавший под огонь с трех сторон, корчась и поджариваясь в лазерных лучах, наконец, упал замертво, сжимая в пасти ногу валхалльца.

Третий пес преодолел сопротивление сержанта Кубрикова, повалил его и прижал лапами к земле. И снова Анакора не могла стрелять без риска задеть сержанта, но на этот раз она не медлила ни секунды. Она прыгнула на спину пса, и почувствовала, как шипы на его шкуре вонзились в ее ноги. Развернув лазган, она просунула его через голову пса, так, чтобы ствол оказался под горлом твари. После этого она сжала зубы и потянула лазган на себя изо всех сил. Она ощущала, как толстые мускулы шеи пса сопротивляются, но была твердо намерена не подвести, не проявить снова слабость. И наконец, она почувствовала, как хрустнули кости. Чудовищное черное тело осело на землю, и благодарный Кубриков вырвался из когтей умирающего монстра.

За это время товарищи Анакоры убили последнего пса, хотя еще двое из них были растерзаны при этом. Однако опасность не исчезла. На стенах туннеля появились новые тени: темные, зловещие. Спустя секунду первый из тех, кому принадлежали эти тени, появился из-за поворота, и при виде его Анакора затаила дыхание.

Гигантские воины из Ока Ужаса, облаченные в причудливую броню, излучали угрозу и мощь, от которой у смертного кровь стыла в жилах. Они подняли болт-пистолеты и открыли огонь, и Анакора бросилась к стене, используя изгиб туннеля, чтобы укрыться. Она отстреливалась, хотя знала, что это безнадежно. По сравнению с таким противником горстка уцелевших валхалльцев была не просто слабой, а ничтожно, почти смехотворно слабой. Сержант Кубриков тоже это знал, и приказал оставшимся трем своим солдатам отступать. Но было и что-то еще: другой звук, назойливое жужжание в наушнике Анакоры. Голос, приказывающий что-то, но его слова заглушались морем помех.

У Анакоры не было времени думать об этом. Ее прижали огнем болт-пистолетов, но вдруг в голову пришла спасительная мысль, и Анакора крикнула Кубрикову:

— Мины, сержант! Взорвите мины!

Кубриков, догадавшийся раньше нее, уже работал с детонатором. Здания с обеих сторон от космодесантников Хаоса взорвались, подняв тучу пыли, устремившуюся к Анакоре. Она уже бежала, когда туча накрыла ее. Позади Анакора услышала хриплый рев цепных мечей, и поняла, что взрыва было недостаточно, что их преследователи по-прежнему рвались вперед, и все, чего добились Ледяные воины — ненадолго замедлили их продвижение, и затруднили прицельный огонь из болт-пистолетов.

Она почти хотела, чтобы это было не так.

Из отделения в живых остались лишь она и Кубриков. Анакора добежала до лестницы первой, оглянулась и увидела стекленеющие глаза сержанта. Кровь хлынула из его рта, а потом его тело распалось на две части, разрубленное поперек. На секунду пыль рассеялась, и показалось мертвое лицо космодесантника Хаоса, выдергивающего меч из тела своей жертвы.

Анакора полезла наверх, каждую секунду ожидая, что холодные пальцы сомкнутся вокруг ее лодыжки и стащат ее вниз. Загремели болтерные выстрелы, попадая в лестницу, и Анакора бросила вниз осколочную гранату, чтобы отбить у противника желание продолжать огонь. Поднимаясь, она увидела над собой открытый люк, и поняла, что спасена. Она должна была испытывать облегчение — по крайней мере, теперь ее товарищи будут предупреждены, что космодесантники Хаоса проникли в центр улья — но вместо этого упала духом, потому, что знала — задание провалено. Ее отделение погибло.

И что хуже всего, что труднее всего было Анакоре принять — она выжила. Снова…

СОЛДАТ ГРЕЙЛ шел, спотыкаясь о камни и обломки, кашляя от дыма, щипавшего горло, кровь текла из раны на его руке от случайного попадания шрапнели. Он ослеп и оглох, но стрелял вслепую из лазгана через плечо, и, шатаясь, шел дальше. Он надеялся и ждал — ждал, что Баррески бросит его, перестанет тащит за собой, и он, наконец, упадет.

Он не знал, сколько они уже так шли. Его последним воспоминанием были удары и вспышки, единственное, что помнилось ясно — обжигающая, мучительная боль после того, как панель приборов «Леман Русса» взорвалась, брызнув осколками ему в лицо.

Потом он очнулся, лежа на земле, глядя в серое небо Крессиды, последние хлопья снега падали на его щеки и остужали ожоги. Он тяжело дышал, рука болела, и на секунду он подумал, что Баррески уже убит, и сейчас настанет его очередь.

Потом он увидел обеспокоенное лицо товарища, склонившегося над ним, кожа на лице была бледно-розовой, опаленная щетина на подбородке выглядела более неровной, чем обычно.

— Мы… мы убили последнего из них? — спросил он.

— Думаю, да, — сказал Баррески. Вдруг он напрягся, повернулся и выпустил очередь из лазгана, в кого — Грейл не видел, но расслышал резко оборвавшийся вскрик.

— Да, — повторил Баррески, снова поворачиваясь к нему. — Да, вот теперь мы убили последнего.

Немногие еретики решились преследовать их среди руин. Большинство тех, что выжили, остались зализывать раны, слишком ошеломленные внезапностью и свирепостью нападения валхалльцев. Ледяные воины могли не опасаться здесь и вражеских танков — если, конечно, предположить, что никто из их механиков-водителей не был так же искусен, как Грейл, а на это можно было рассчитывать.

— Думаю, капитан выбрался, — сказал Грейл пытаясь вспомнить. — Кажется, я видел его с… с кем-то еще, не помню…

— Кампанов, наверное. Как только он услышал приказ покинуть машину, так выпрыгнул из люка как снежный леопард с гранатой в заднице.

Грейл приподнялся на локтях, перевел дыхание и сказал:

— Лазерные пушки накрылись, да?

— Холод вывел из строя первую, осколки вторую. Думаешь, был бы я здесь, если бы у меня была исправная лазерная пушка? Это же были настоящие произведения искусства. Продержись они еще хоть минуту, и я без проблем разделал бы еще пару танков.

— Ничего, Баррески. Я уверен, мы скоро найдем тебе новую игрушку, может, и побольше прежней.

— Думаешь, нам дадут новый танк? — спросил Баррески. — С прежним мы не очень хорошо обошлись. Точнее, с тремя прежними.

Грейл улыбнулся, глядя на товарища-танкиста с самодовольным видом человека, знающего важную тайну.

— Да, — сказал он. — Нам дадут новую машину. Мы снова пойдем в бой, и раньше, чем ты думаешь.

И он рассказал Баррески о сообщении, которое получил по вокс-связи «Леман Русса» прямо перед тем, как танк был подбит. Грейл не успел ни ответить, что сообщение принято, ни передать его тому, кому оно предназначалось — капитану, командиру танка. Но теперь об этом сообщении знали оба Ледяных воина, чьи имена в нем упоминались.

— Тогда живее поднимайся на ноги, приятель, — сказал Баррески. — Потому что если мы хотим доложиться полковнику Штелю вовремя, нам предстоит долгий и опасный путь.

КОСМОПОРТ КАЛХАС был битком набит гвардейцами, многие из которых заблудились и отстали от своих частей, не в силах расслышать адресованные им приказы из-за рева двигателей посадочного модуля. Корабль пытался втиснуться в узкое пространство между другим таким же транспортным судном и старым поврежденным броненосцем. Флот направил на эвакуацию все что мог, все корабли, которые были способны долететь до Крессиды вовремя.

Модуль, наконец, приземлился, и его двигатели выключились, но тут взревели двигатели другого, взлетающего корабля. Сержанты орали до хрипоты, пытаясь перекричать непрерывный шум, выстраивая своих солдат у трапов. Из окна рядом с солдатом Блонским гвардейцы в космопорту казались разноцветными муравьями, бегущими по каменной чаше в брюхо огромных металлических чудовищ.

Его допросчик ударил его по лицу, так, что выступила кровь, возвращая его внимание к маленькому серому помещению, в котором он находился.

— Я задал тебе вопрос, Блонский, — лейтенант был из Валидийского полка. Королевский Валидийский полк, как они сами себя называли. Его форма была красной с отделкой из сияющего золота, и он излучал то же самое высокомерие, которое Блонский так часто видел у его соотечественников. Возможно, этот лейтенант был сейчас одним из самых старших офицеров на Крессиде. Большинство остальных офицеров уже эвакуировались — кроме, разумеется, валхалльцев.

Блонский посмотрел на свои руки в наручниках, поднял глаза, встретив яростный взгляд лейтенанта, и спокойно сказал:

— Со всем уважением, сэр, думаю, я ответил на него. Я дал вам полный отчет о моих действиях сегодня утром. Я казнил сержанта Аркадина…

— Ты убил его, — прошипел валидиец. — Хладнокровно убил!

— Я казнил его, — возразил Блонский, — потому что он был дезертиром.

У лейтенанта ноздри задрожали от ярости.

— Аркадин был моим хорошим другом. Если у тебя были причины усомниться в его храбрости, ты должен был прийти ко мне или к кому-то из других его командиров. Какие у тебя доказательства? Что ты можешь предъявить в подтверждение своего обвинения?

— Только то, что я видел, сэр. Мой взвод сражался с ордой мутантов, взрывом меня отрезало от моих товарищей. Я укрылся на старом складе. Там я нашел сержанта Аркадина. Думаю, он прятался там уже некоторое время.

— Это он тебе сказал? — резко спросил лейтенант.

— Нет, сэр, — ответил Блонский. — Но это было видно по его жестам…

— Я ничего не хочу слышать о его жестах.

— Хорошо. Мутанты, вероятно, заметили, как я заходил в здание. Я забаррикадировал дверь насколько возможно, но они начали ее ломать. Я приготовился встретить их лазерным огнем, но сержант Аркадин бросил свой лазган и попытался вылезти через окно.

— Я не верю! — лейтенант разочарованно стукнул кулаком по столу. Ты ошибся, солдат Блонский. Сержант Аркадин… был… отличным тактиком. Несомненно, он решил, что если выберется со склада, то сможет зайти в тыл атакующему вас противнику, и…

— Он бросил оружие, сэр!

— Какое ты имеешь право судить одного из нас? — прошипел валидиец.

— Могу я снова спросить, сэр, — сказал Блонский. — извещены ли мои командиры о том, что я задержан? По правилам, один из них должен присутствовать здесь.

Судя по молчанию лейтенанта, ответ был «нет».

Блонский вздохнул, и повторил, кажется, уже в сотый раз:

— Сержант Аркадин был дезертиром. Я расстрелял его в соответствии с инструкциями, прежде чем он мог бы…

— Нет! — взревел лейтенант. Блонский замолчал. Все равно его никто не слушал.

Наступила долгая тишина, во время которой лейтенант наблюдал из другого окна за суетой в космопорту внизу. Возможно, он беспокоился о том, останется ли для него место на одном из тех кораблей, думал, сколько ему еще придется ждать эвакуации.

— Тебе повезло, — наконец сказал лейтенант, уже более тихим голосом, — что там оказался мой взвод, и те мутанты были убиты прежде чем им удалось проломить дверь и добраться до тебя. Хотел бы я, чтобы наши оказались там вовремя, чтобы спасти моего сержанта.

— Я тоже хотел бы этого, сэр.

— Мое мнение таково, солдат Блонский: ты убил сержанта Аркадина без каких-либо оснований. Я не знаю почему. Может быть, это ты собирался дезертировать, а он хотел тебе помешать. Единственный способ удостовериться — созвать официальный трибунал, на котором, как ты сказал, должны присутствовать твои командиры. Но при сложившихся обстоятельствах это займет слишком много времени. Кроме того, обнародование таких оскорбительных обвинений очернит имя честного человека.

— Как скажете, сэр.

Блонский видел по поведению лейтенанта, по тому, что он больше не смотрел в глаза арестованному, что лейтенант хочет верить в то, что говорит, очень хочет, но уже не убежден в этом.

Лейтенант тяжело вздохнул и сказал:

— Ладно. Проваливай отсюда. В любом случае, для тебя было бы милостью оказаться подальше от передовой. Ты из Валхалльского 319-го? Этот полк остается, чтобы прикрыть эвакуацию, он обречен. Что ж, солдат Блонский, если ты настолько усердный и преданный Императору гвардеец, вот тебе возможность доказать это, не так ли? Несомненная возможность умереть за Него!

ЗРЕЛИЩЕ «ТЕРМИТА» вызвало странное волнение в сердце Ивана Гавотского.

Это была просто небольшая машина, ее шасси почти перевешивал огромный цилиндрический бур, установленный на нем — но у нее был характерный валхалльский вид, с окраской в бело-зеленый камуфляж. По бортам машины были установлены шесть огнеметов, и еще четыре огнемета — на самом буре.

Конечно, Гавотский много раз слышал истории о том, как его далекие предки боролись за выживание после того, как на Валхаллу обрушился астероид, и ее цветущие поля превратились в ледяные пустоши. Вторжение орков тогда многим казалось еще одним несчастьем — но оно дало валхалльцам причину сражаться, осязаемую цель, которую можно достигнуть.

Точные чертежи машины, бурящей лед, которую они разработали, были давно утрачены. Но этот «Термит» из всей современной техники был по конструкции ближе всего к той древней машине, которая помогла валхалльцам выиграть их войну — к машине, которая дала людям власть над изменившейся окружающей средой, позволяя бурить туннели в сердце ледников, и атаковать орков там, где они меньше всего ожидали.

Один-единственный «Термит» не сможет выиграть эту войну — но, когда Крессида с каждым днем все больше и больше становилась похожей на Валхаллу, он хотя бы мог доставить одно отделение Ледяных воинов туда, куда им необходимо добраться. Конечно, если Гавотский сможет найти это отделение.

Он отправил приказы больше двух часов назад. Солдат Михалев явился первым: спокойный, худощавый человек с тонким лицом, совсем не то, что Гавотский ожидал от специалиста по тяжелому оружию. Следующей прибыла Анакора, ее лицо было бесстрастным, а глаза пустыми, даже тогда, когда она сказала Гавотскому, что это честь для нее — быть назначенной в его отделение. Потом пришел Блонский, его прищуренные черные глаза смотрели настороженно, как у ястреба.

И пока это было все, за исключением нескольких искаженных вокс-сообщений. Двое из списка Гавотского значились убитыми, трое — пропавшими без вести, хотя попытки найти их продолжались. Об остальных четырех, включая тех, кого сержант выбрал как резервных, не было слышно вообще ничего. Поэтому он с некоторым облегчением увидел приближающуюся «Химеру», но не смог скрыть удивления, когда увидел, что за ее борт уцепился широкоплечий мускулистый солдат.

Попутчик не стал ждать, пока «Химера» остановится. Он спрыгнул и легким шагом подошел к Гавотскому, в его черной бороде сияла широкая зубастая ухмылка.

— Солдат Борщ, сержант, — представился он. — Простите за опоздание, но ваше первое сообщение не дошло. Техника, понимаете…

Гавотский представился, поднял руку, останавливая нетерпеливые вопросы Борща, и указал ему подождать у «Термита» вместе с остальными. Когда новичок повиновался, сержант заметил, что Борщ, как и остальные, бросил взгляд на мрачную фигуру полковника Штеля.

Штель стоял в нескольких метрах поодаль, с силовым мечом в ножнах у бедра, наблюдая за происходящим холодным, но проницательным взглядом. Его бионический правый глаз ярко вспыхивал в свете взрывов в небе, но больше не было заметно никаких признаков его аугметики.

Некоторые говорили, что из-за своей аугметики Штель утратил эмоции, стал холодным, бесчувственным. Гавотский знал, почему появился этот миф. Он был одним из немногих, кто знал правду.

«Химера» остановилась, и из нее вышли еще два Ледяных воина, обмениваясь добродушными шутками. Они представились как солдаты Баррески и Грейл. Теперь их собралось шесть — а считая сержанта и самого полковника, восемь. Этого было достаточно, но не хватало еще двоих, чтобы собрать полное отделение, как надеялся Гавотский. Он взглянул на Штеля, ожидая приказаний, но полковник, как всегда, доверял решениям своего сержанта.

И Гавотский решил подождать еще десять минут. Палинев, если повезет, еще мог успеть, и тогда на задание отправятся девять человек. А дальше…

Гавотский очень надеялся на прибытие еще одного Ледяного воина. Он добавил в список имя Пожара, несмотря на его неровный послужной список, несмотря на сомнения Штеля, потому что Гавотский служил с этим парнем раньше, и знал, на что он способен. Пожар был одним из трех пропавших без вести — а это значило, что Гавотский сейчас надеялся на чудо.

Или, если сказать иначе, ему предстояло узнать, оправдана ли его вера.

ПОЖАР ПОТЕРЯЛ всякое представление о времени.

Он был так близок к своей цели, к тому, чтобы вернуться к товарищам, вернуться героем. Казалось, уже много дней прошло с тех пор, как он был разлучен с ними, казалось, много дней с тех пор, как он лежал на поле боя, задыхаясь от вони мертвых поклонников Хаоса, чьи тела защищали его. А теперь ему оставалось пройти лишь несколько метров.

Несколько метров — но с таким же успехом их могло быть несколько тысяч.

Молодой солдат не мог долго лежать неподвижно. Кроме того, приближавшийся рев моторов предупредил его о новой опасности. Армия Хаоса продолжала наступление, большинство пехотинцев прошли мимо Пожара, не заметив его, но за ними двигалась тяжелая артиллерия, танки и орудия, и Пожару следовало действовать быстро, чтобы не быть раздавленным колесами и гусеницами.

Пожар, выбравшись из кучи трупов, поднялся на ноги, чувствуя, как холодный воздух обжигает его лицо, и ожидая, что в него сейчас же начнут стрелять. Однако, хотя враги были кругом, его словно не замечали. Он понял, что его форма растрепана и изорвана, покрыта грязью и кровью, и поэтому внешне он не слишком отличался от любого из гвардейцев-предателей на поле боя.

Быстро сообразив, что надо делать, он сорвал с формы эмблему полка, чтобы усилить это сходство, и подумал, не снять ли с одного из убитых предателей шинель с намалеванными символами Хаоса, но при одной мысли о том, чтобы надеть такую вещь, желудок чуть не вывернулся наизнанку, и по коже поползли мурашки.

Он понял, что не может просто стоять здесь. Он должен что-то делать, казаться своим в этой толпе, это даст ему время подумать, найти путь к спасению.

Оглядевшись вокруг, он увидел пару культистов, ругавшихся над перевернутой тележкой. Украденная плазменная пушка, слишком тяжелая, чтобы нести ее, вывалилась из расшатанной тележки, и Пожар подбежал к ним, чтобы помочь поставить ее на место. Помогая, он случайно задел руку культиста, и почувствовал, как что-то шевельнулось под его плащом. Когда Пожар увидел, как мелькнуло черное склизкое щупальце, его чуть не стошнило прямо здесь.

Пожару до боли — до настоящей физической боли — хотелось вытащить лазган и отправить этих уродов на тот свет, или во что они там верили, и он непременно так и поступил бы, если бы не это вокс-сообщение… если бы не тот факт, что он был нужен полковнику Штелю.

Хотел бы он знать, насколько давно пришло это сообщение.

Он ускользнул от культистов при первой возможности, на прощание засунув последнюю осколочную гранату в ствол их пушки. Когда пушка выстрелит, граната взорвется, вызвав, как надеялся Пожар, мощный плазменный взрыв. Он пробирался к краю поля боя, пытаясь выглядеть одним из еретиков, при возможности находя укрытие в покинутых, полуразрушенных зданиях.

Он совсем не ожидал наткнуться здесь на гражданских. Четыре женщины и шесть детей прятались в темном углу в одном из таких зданий, скрываясь от еретиков, которые сожгли их дома и убили их мужей.

Сначала они показались Пожару ненужной обузой, потому что как только он выйдет с ними на открытое пространство, он сразу станет мишенью. Но женщины, ободренные появлением имперского гвардейца, их спасителя, показали ему безопасный путь: люк в подулье.

И вот Пожар оказался здесь, у выхода из туннеля, по щиколотку в отбросах бессчетных обитателей подулья, ныне мертвых, а женщины стояли и ждали немного позади него, пытаясь успокоить детей. Лестница, по которой можно было выбраться обратно на поверхность, к товарищам Пожара, была лишь в нескольких метрах впереди… но охранялась.

Пожар не ожидал обнаружить культистов в подулье. К счастью, женщины хорошо знали путь, и до сих пор им удавалось избегать противника, хотя из-за множества обходов и блокированных туннелей Пожар уже изнывал от нетерпения. Больше всего он боялся, что полковник Штель уже перестал его ждать — или, хуже того, счел его трусом или предателем.

Четыре культиста. Он мог бы справиться с ними, учитывая то, что их оружие было нацелено на люк над ними. Они ждали нападения сверху, а не снизу. Они не ожидали его. Он может справиться с ними.

Но они могут поднять тревогу, и сюда прибегут еще культисты. Сможет ли он вывести женщин и детей по лестнице через люк, и сдерживать противника достаточно долго, чтобы выйти самому?

Более осторожный человек мог бы подождать немного дольше, поискал бы другую возможность, может быть, даже другую лестницу. Но не Пожар. Он уже потерял достаточно времени.

Хотя он знал, что этот бой будет трудным, что его шансы на выживание невелики, он схватил лазган и бросился вперед, стреляя. И не только потому, что у него не было иного выбора, но с улыбкой на лице и безумным смехом, вырывающимся из глотки.

СТУПЕНЬКА СЛОМАЛАСЬ под ногой солдата Палинева, и он, подпрыгнув, ухватился за поручень и подтянулся. Остаток лестницы под ним был разрушен, но он добрался до балкона на верхнем этаже очистительного завода, как и планировал.

Он усмехнулся, вспомнив, что товарищи считали его сумасшедшим потому, что он не носил обычной валхалльской тяжелой шинели. Его бронежилет не обеспечивал такой же защиты от холода, но был несравненно более легким и гибким, и ловкость Палинева только что спасла ему жизнь.

Он добрался до высокого, узкого окна — того, к которому направил его сержант снаружи. Присев за окном, Палинев прикладом своего снайперского лазгана выбил стекло. Порыв ледяного ветра ворвался в душный мрак завода, отчего румяные щеки Палинева еще больше покраснели.

Он уложил длинный тонкий ствол своего оружия на подоконник и стал ждать.

Бои в этой части улья начались лишь недавно, и многие здания были еще целы. Взвод Палинева пытался заманить противника в тесную улицу, узкое место, в котором у защитников было бы преимущество, и эта стратегия сработала. Первая волна войск Хаоса разбилась о позиции Ледяных воинов, и противник был остановлен. Это сделало его легкой мишенью для Палинева и девяти других валхалльских снайперов, стрелявших из окон окружающих домов. Палинев выпускал выстрел за выстрелом, убивая одного врага за другим.

И вдруг, в одну секунду, все изменилось.

Сначала Палинев не понял, что произошло, только то, что в течении боя произошла какая-то перемена, что его товарищи сражаются с чем-то, чего он не видел. С чем-то, появившимся у них в тылу. Потом он увидел, как в их ряды врезаются лазерные лучи. Стреляли из зоны, в которой не должно быть противника. Валхалльцев застали врасплох. Это была бойня.

С замирающим сердцем, Палинев оставил свой пост и побежал по круглому балкону, его шаги громко звенели по металлической решетке. Через три окна он нашел лучший обзор, и, к своему ужасу, увидел, что культисты и гвардейцы-предатели лезут из люков подулья, атакуя фланги валхалльцев. Ледяные воины сражались храбро, но удержать позиции у них не было никаких шансов. Палинев делал все что мог, чтобы помочь товарищам, отстреливая еретиков одного за другим, пока у него еще оставалось время.

Где-то внизу с грохотом обрушились ворота очистительного завода, и шум боя стал гораздо громче, гораздо ближе к Палиневу.

Враги заметили его. Осколочная граната перелетела через перила балкона и подкатилась к ногам Палинева. Он уже бежал, спасаясь от взрыва, вырвавшего часть стены. Балкон был изломан, частично остался без поддерживающих опор, дрожал и скрипел под ногами — и, когда Палинев добежал до последней уцелевшей лестницы, он увидел, что к нему поднимаются четыре культиста, узнаваемые по их черным плащам и богохульным татуировкам.

Он поднял оружие, но культисты были слишком быстры, и ему пришлось упасть на живот, чтобы избежать их лазерного огня. Палинев не привык к ближнему бою, не был приспособлен для него. За годы своей службы он оттачивал навыки скрытности и меткости. А здесь был наихудший его кошмар: враг, который видел его!

Вдруг секция решетки под ним загремела и скользнула вниз. Он лихорадочно откинул ее и полез вниз по опорным конструкциям. С высоты шести метров он спрыгнул на первый этаж, перекатившись, чтобы амортизировать удар. Культисты на качающемся балконе искали его, и он решил избавиться от них их же средством. Еретики увидели летящую гранату, и один из них попытался бежать, а трое других, видя, что это бесполезно, спрыгнули с балкона.

Палинев выстрелил, пока они летели вниз, и ранил одного из культистов, который приземлился явно неудачно — с хрустом костей. Потом граната взорвалась, и балкон рухнул, прихватив с собой и две стены. Палинев успел только упасть на колени и прикрыть голову руками, и его накрыла волна скрипа, треска и грохота.

Когда все закончилось, и последнее эхо затихло, Палинев поднял голову и увидел, что один из культистов выжил и наводит на него лазган. Палинев закрыл глаза, услышал знакомый треск лазерного выстрела, и подумал, что это, наверное, последнее, что он слышит в жизни.

Потом он снова открыл глаза и увидел, что культист лежит мертвым на полу.

Над трупом стоял Ледяной воин, имени которого Палинев не знал.

— Ты разведчик Палинев? — спросил солдат, и Палинев безучастно кивнул.

— У тебя что-то со связью, — сказал Ледяной воин. — С тобой пытаются связаться уже полчаса. Тебя ждет Штель.

ОНИ ПОСТРОИЛИСЬ рядом с «Термитом» — Штель и отделение выбранных им бойцов, девять солдат, которым он мог бы доверить свою жизнь, и, что более важно, успех этого задания.

Они стояли в молчании, опустив головы, сняв шапки и шлемы, и священник благословлял каждого из них, даруя им благословение Бога-Императора. Штель проклинал свое обостренное обоняние; приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не закашляться от едкого дыма, струившегося из кадила святого человека.

Появление священника стало неожиданностью для них всех. Конечно, Штель знал, что Экклезиархия особенно заинтересована в успехе их задания, но это… Чтобы целое отделение освящали вот так, это было почти неслыханно. Однако ритуал принес редкое чувство спокойствия, внутреннего мира, несмотря на слышимые неподалеку выстрелы, взрывы, рев двигателей и крики умирающих — звуки не столь уж далекой войны. Штель был рад этому, ритуал словно оживил его.

Он заметил, что Пожар отнюдь не был воодушевлен. Молодой солдат пришел последним из всего отделения, разрываясь от желания рассказать, через что ему пришлось пройти, чтобы добраться сюда. Его тело было подобно сжатой пружине, руки дергались от желания поскорее закончить с этой церемонией, пойти в бой и убить кого-нибудь. Когда пришла очередь Блонского, он преисполнился гордости, и на его тонких губах появилась улыбка праведника. Михалев, напротив, был напряжен, сдержан и никак не отреагировал на благословение. Анакора, стоявшая рядом с ним, в ответ на прикосновение священника слегка вздрогнула, из ее опущенных глаз упала единственная слеза.

Церемония завершилась — и, в последний раз кивнув и улыбнувшись Штелю, священник удалился. Полковник глубоко вздохнул — мгновение мира кончилось, и пора было возвращаться к делам. Он кивнул сержанту, показывая, что время пришло — и Гавотский шагнул вперед, прочистил горло и обратился к солдатам.

— Возможно, вы слышали об исповеднике Воллькендене, — сказал он. — Возможно, вы слышали, что он прибыл на Крессиду месяц назад, чтобы позаботиться о душах ее людей, чтобы помочь им сопротивляться скверне, охватившей их мир. Возможно, слышали вы и то, что исповедник — один из лучших людей, что когда-либо рождались в Империуме. В частности, благодаря ему была выиграна война всистеме Артемиды.

На самом деле Штель не слышал имени Воллькендена до этого утра, и сомневался, чтобы Гавотский или кто-то из солдат слышал его ранее. Однако он не сомневался, что, судя по тому, как была заинтересована в спасении исповедника Экклезиархия, Воллькендена считали фактически святым.

— Три дня назад, — продолжал Гавотский, — исповедник отправился в отдаленное поселение к северу отсюда, намереваясь установить связь с группой партизан-лоялистов. Его челнок был обстрелян. В последнем вокс-сообщении от пилота говорилось, что челнок совершил аварийную посадку и исповедник Воллькенден жив. Связь внезапно прервалась, и с тех пор от них ничего не слышно. Район, в котором был сбит челнок исповедника, представлял собой лесной массив, пока не был захвачен силами Хаоса три с половиной года назад. С тех пор, конечно, природные условия там сильно изменились. Разведданные скудны, но нам известно, что в районе значительная ледниковая активность, вследствие чего большая его часть почти непроходима. Почти… — при этом Гавотский с гордостью похлопал по броне «Термита».

— Конечно, возможно, что исповедник Воллькенден мертв. Наша задача, товарищи, узнать это наверняка, и, если он жив, вернуть его. В настоящий момент Имперская Гвардия не может предоставить силы и средства для полномасштабной поисково-спасательной операции — в любом случае, похоже, что скрытное проникновение небольшой группы в тыл противника имеет больше шансов на успех. Вот почему полковник Штель и я поведем через ледники только одно отделение, и вот почему каждый из вас был выбран для этого задания: потому что, по мнению ваших командиров, вы — лучшие солдаты, каких только можно найти в Валхалльском 319-м.

— Простите, сержант, — сказал солдат Борщ, — Нас поведет на задание сам полковник Штель?

— Именно так, солдат, — сказал Гавотский, — а у тебя с этим проблемы?

— Никак нет, сержант, — на самом деле Борщ был в восторге от этого, и, когда он смотрел на Штеля, в его голубых глазах сияло восхищение.

Полковник прочистил горло и сказал:

— Есть одно обстоятельство, о котором сержант Гавотский еще не упомянул, — солдаты в первый раз слышали голос полковника, и каждый из них прислушался гораздо более внимательно.

— Вы знаете, — сказал Штель, — что Крессида эвакуируется. Но вам не сказали — потому что эта информация строго секретна — что подписан приказ на Экстерминатус.

Палинев глубоко вздохнул, остальные приняли эту новость в мрачном молчании.

— Корабли флота уже в пути, — сказал Штель. — Крессида подвергнется вирусной бомбардировке с орбиты, будет полностью стерилизована… Планета богата минеральными ресурсами, и есть надежда, что когда-нибудь ее снова можно будет колонизировать. А пока…

Гавотский закончил мысль за него.

— Силы Хаоса, возможно, и выиграли этот бой, — сказал он, — но насладиться победой они не успеют.

— Все это, — сказал Штель, — означает, что на выполнение нашего задания отведен ограниченный срок. Сегодня утром мне сообщили в недвусмысленных выражениях, что вирусная бомбардировка начнется через сорок восемь часов, независимо от того, будем мы — точнее, исповедник Воллькенден — еще на Крессиде, или уже нет. С того момента прошло чуть более трех часов. Джентльмены и леди, предлагаю всем занять места в «Термите». Время идет.

— ТЫ НЕ ДОЛЖЕН был возвращаться.

В десантном отделении было шумно из-за рева двигателя «Термита» и голосов десяти валхалльцев, оказавшихся вместе в тесном пространстве, знакомившихся, присматривавшихся друг к другу. Но голос Блонского перекрыл шум и заставил других умолкнуть.

— Ты не должен был возвращаться, — повторил он, на его угловатом лице застыло каменное выражение, взгляд темно-зеленых глаз пронзал жертву.

Пожар рассказывал о том, как оказался за линией фронта, и о своем героическом возвращении — хотя Гавотский думал, что иные свои подвиги парень несколько преувеличивает. Молодой солдат замолчал на полуслове и, не зная, что сказать, изумленно воззрился на своего обвинителя.

— Твои шансы на выживание были минимальны, — сказал Блонский, — и если бы тебя убили, то убили бы выстрелом в спину: смерть бессмысленная и позорная в глазах Императора. Он привел тебя к сердцу врага. Вместо того чтобы думать о своем спасении, ты должен был использовать возможность нанести удар врагу в сердце.

— Но… но я выжил, — сказал Пожар, — я выжил, и спас гражданских, и… и доставил важную информацию о противнике в подулье, — он украдкой бросил взгляд на Штеля, боясь, что полковник согласится с обвинениями Блонского. Однако выражение лица полковника оставалось нейтральным.

— Думаю, нет смысла рассуждать о том, что могло бы быть, — сказал Гавотский. — Солдат Пожар доказал, что ситуация не была безнадежной. Он смог вернуться к нам, чтобы снова сражаться на службе Императору.

Воодушевленный поддержкой сержанта, Пожар сам набросился на Блонского:

— И вообще, ты думаешь, долго бы я прожил, окруженный предателями, если бы сразу начал стрелять? Сколько бы успел уложить? Пятерых? Шестерых? Да я сегодня до завтрака убил в три раза больше, и завтра убью столько же, и на следующий день. Вот как я служу Императору! А как насчет тебя, солдат Блонский? Сколько врагов ты убил сегодня? Ты действительно хочешь поговорить о том, чья жизнь более ценна?

Взгляд Блонского не дрогнул.

— Ты не должен был возвращаться, — повторил он с непоколебимой убежденностью охотника на ведьм.

«Термит» встряхнуло, и Грейл, сидевший за рычагами управления, оглянулся через плечо.

— Мы только что выехали из улья, сэр. Противника все еще не видно.

— Нас будет кто-нибудь сопровождать? — спросил Гавотский.

— Похоже, мы можем рассчитывать на две «Химеры», — сказал Грейл. — Ждем сообщения от взвода «Урса», может быть, их будет три.

— Ты только заметь врага, Грейл, — сказал Баррески, — только укажи мне, где он находится. И я покажу им, что нам не нужны телохранители!

Он сидел у одного из шести огнеметов, установленных в корпусе, осматривал его ствол, регулировал прицел. Его энтузиазм был понятен, но Гавотский знал, что «Термит» не создан для боя. У него не было необходимой огневой мощи. Поэтому они выехали из улья через восточные ворота, из района, еще не затронутого боевыми действиями, происходившими ближе к северу. Первую часть пути им придется ехать по поверхности, и они надеялись вообще избегать боя, насколько это возможно. Однако из-за нехватки времени нельзя было обойти зону боевых действий настолько далеко, насколько хотелось бы.

— Если нас атакуют, — сказал Борщ, — я лучше выйду отсюда и доверюсь силе своих рук, чем буду задыхаться или замерзать до смерти в этой жестянке.

Он явно чувствовал себя стесненно в машине, его массивное тело было зажато между Баррески и Анакорой. Однако Борщ, одним из первых севший в «Термит», выбрал это место специально, чтобы не сидеть за огнеметом.

— Думаю, ты согласишься со мной, друг, — продолжал он, с излишней фамильярностью хлопая Палинева по плечу. Удар был такой силы, что чуть не повалил невысокого худощавого разведчика на пол. — Как разведчик, ты должен полагаться лишь на свои способности, чтобы оставаться скрытым и незаметным. А когда ты сидишь в огромной шумной машине, от тебя немного пользы.

— Ты шутишь? — сказал Баррески. — Без машин наши предки не выиграли бы Великую Войну. Именно машины, подобные этой, изменили ход войны, и позволили им изгнать грязных орков с нашего мира.

— От машин было бы мало пользы, — возразил Борщ, — если бы ими не управляли сильные, смелые люди. Не в машинах наши предки нашли волю победить захватчиков, солдат Баррески, но в своих сердцах.

АНАКОРА ПОЧТИ не участвовала в этой беседе. Она представилась другим, точно, но кратко отвечала на их вопросы о ее службе, но это было все. Она знала, что они были выбраны на это задание потому, что каждый из них был опытным специалистом в своем деле. Она не имела права быть среди них.

Лишь немногие валхалльские женщины служили в Имперской Гвардии. Когда так много мужчин уходило на войну, и так мало возвращалось, женщины исполняли свой жизненно важный и почетный долг — поддерживать численность населения их мира, рожать и воспитывать новые поколения Ледяных воинов. Это была жизнь, которой ожидала для себя Анакора, и эту жизнь разбили на куски несколько холодных слов равнодушного медика.

Ей понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя после этой новости, чтобы понять, что ее жизнь теперь не имеет цели. Даже бывшие подруги, даже семья, отныне смотрели на нее с презрением, считая ее бесполезной обузой, напрасной тратой ресурсов общества. Но гораздо хуже были те немногие, кто смотрел на нее с жалостью.

Никто не принуждал Анакору вербоваться в Имперскую Гвардию. Но она сама скоро поняла, что у нее нет иного выбора. Худший грех, который ты можешь совершить как имперский гражданин — служить Императору хуже, чем ты можешь, а у нее осталась только одна возможность послужить Императору.

Она ожидала, что основной курс боевой подготовки будет тяжким испытанием. Она просто пыталась сохранять спокойствие и пройти через это, ее единственной целью было не оказаться хуже по сравнению с мужчинами, которые всю жизнь готовились к этому. Она усердно трудилась, закаляя себя, чтобы быть такой же крепкой и упорной, как любой из них, и никто не был удивлен больше, чем Анакора, когда она с честью прошла подготовку.

Но все же она чувствовала себя так, словно смошенничала, словно обманом проникла в мир, частью которого не была, и она знала, что первый же бой разоблачит ее. Средняя продолжительность жизни имперского гвардейца в первом бою — пятнадцать часов, хотя для Ледяных воинов она могла быть больше, возможно, семнадцать часов. Анакора не ожидала, что проживет так долго, но если она сможет убить хотя бы одного врага, уничтожит хотя бы одного еретика, она оправдает свое существование.

Спустя четыре года она все еще была жива, и не знала почему.

Она должна была погибнуть в своем первом бою. Она должна была погибнуть в подулье пару часов назад. Она должна была неминуемо погибнуть столько раз на стольких планетах — но вероятнее всего она должна была погибнуть два с половиной года назад, на Астарот Прайм.

Астарот Прайм… настоящий ад с озерами огня и реками расплавленной лавы; мир, на котором никогда не должны были оказаться гвардейцы, привыкшие к низким температурам Валхаллы; мир, на который все-таки направили роту Ледяных воинов, чтобы противостоять вторжению их древних врагов, орков; мир, на котором эта рота Ледяных воинов была уничтожена.

В лучшие времена Анакора пыталась убедить себя, что выжила не случайно, что Императором для нее уготована высшая цель. Когда ей было тяжело, она всегда заново переживала тот момент, когда ее товарищ, хороший друг, бросился под орочий топор, чтобы спасти ее.

В ее послужном списке говорилось, что она специалист по выживанию в самых опасных условиях; в Имперской Гвардии эта способность встречалась нечасто, и потому высоко ценилась. Но Анакора знала правду. Она знала, что не смогла бы выжить так долго, полагаясь лишь на свои усилия. Она выживала потому, что всегда находился кто-то, кто жалел ее, думал, что ее нужно защитить.

И вот сейчас вместо безнадежного арьергардного боя она попала на это задание, и тем самым получила некоторый шанс выжить, именно благодаря своему послужному списку. Она не могла не думать о том, что, возможно, на этот раз ее удача закончится, и ее товарищи увидят, чего она стоит.

Анакора ждала, что смерть освободит ее. Она боялась лишь того, что, умирая, потянет за собой других солдат своего отделения.

МИХАЛЕВ ПРИСОЕДИНИЛСЯ к общему разговору. Он соглашался со своими новыми товарищами, что силы Хаоса не ожидают внезапного нападения, что исповедник Воллькенден уже почти спасен. Собственные мысли на этот счет он держал при себе.

Он был встревожен. Он знал, что за напускной храбростью они все волновались. Возможно, кроме Пожара или Борща — они казались теми гвардейцами, которые живут лишь для того, чтобы погибнуть, идеальными солдатами с промытыми мозгами. Им и в голову не приходило усомниться в приказах, подумать, не могли бы их жизни быть потрачены с большей пользой.

Сам же Михалев задавал себе такие вопросы. Он обдумывал детали задания, логику жертвования десятью жизнями ради небольшого шанса на спасение лишь одной. Если исповедник Воллькенден настолько важен, почему Инквизиция так мало заботится о его спасении? Почему нельзя ради него отложить вирусную бомбардировку на несколько дней?

Разумеется, он не мог сказать об этом вслух. Даже если кто-то из других солдат согласится с ним, они не посмеют признаться в этом. Нет, говорить будут такие, как Блонский, изрыгающий свои обвинения, заявляя, что усомниться в своих командирах, хотя они всего лишь люди, означает усомниться в самом Императоре. Эти самые командиры хотят, чтобы он думал именно так.

Хотя, Блонский даже не услышит его. Нет, как только Михалев откроет рот, Штель или Гавотский исполнят свой долг и расстреляют его.

Так что он держал язык за зубами, говорил то, что от него ожидали услышать, и делал что прикажут, словно он тоже был идеальным солдатом с промытыми мозгами. И тот факт, что он был здесь, в «Термите», в этом отделении, был доказательством того, что Михалев играл свою роль просто превосходно. Он делал все это потому, что у него был лишь один выбор, куда более опасный, чем служить Империуму… И выбор этот — не служить ему.

«ТЕРМИТ» ПОПАЛ под обстрел, его встряхнуло взрывной волной. Если бы не оглушительный рев двигателей, Штель смог бы по звуку определить, что это за снаряды, выпущены они «Василиском» или бомбардой…

— У нас проблема, сэр! — крикнул Грейл, сидевший за рычагами. — Нас обстреливает дальнобойная артиллерия. Видимо, решили пострелять по близкой цели. Но они хорошо замаскировались. «Химеры» не видят противника и не могут отвечать огнем. Командир одной из них запрашивает вашего разрешения покинуть строй и направиться на поиск противника.

— Отставить, — сказал Штель. — Делай что можешь, Грейл. Найди нам укрытие, выведи из-под огня. Не атаковать, повторяю, не атаковать противника.

— Есть, сэр, — ответил Грейл. «Термит» резко развернулся, более резко, чем Штель полагал возможным. Полковник был уверен, что левая гусеница на секунду оторвалась от земли.

— Нам нужен дымовой гранатомет, — сказал Баррески. — У нас есть хотя бы дымовые гранаты, что-нибудь, что можно выкинуть через амбразуры огнеметов?

— В этом гробу мы для них как мишень, — волновался Борщ, — Если бы мы вышли наружу, противнику было бы труднее прицелиться по десяти небольшим быстро движущимся целям.

В этот момент страшной силы взрыв слева-сзади встряхнул «Термит». Прямое попадание. Удар был, словно их машину таранил танк, и Штель не врезался в спину Грейла только потому, что Ледяные воины были крепко пристегнуты на своих сиденьях.

Грейл прошептал молитву, когда двигатель закашлял, зафыркал, и потом снова взревел в полную силу. Подвеска «Термита» была повреждена, его трясло так, что, казалось, он сейчас развалится, десантное отделение наполнялось дымом.

— Палинев, Михалев, — сказал Гавотский, — посмотрите в контейнерах со снаряжением, может быть, сможем поставить дымовую завесу, как предлагал Баррески. А ты, Баррески, проверь бур, убедись, что он еще работает. Грейл…

— Я знаю, сержант, — сказал Грейл, — скорее выводить нас отсюда.

Никому не понадобилось говорить о том, о чем думал каждый из десяти валхалльцев: второго такого попадания они не выдержат.

Штель наблюдал, как они бросились исполнять приказы. Ему не было необходимости вмешиваться, он доверял способности Гавотского справиться с ситуацией. Так что он пользовался возможностью понаблюдать за тем, как каждый боец его новой команды действует в чрезвычайной ситуации. Чем больше он сможет узнать о них, тем более эффективно он сможет командовать ими, а официальные послужные списки сообщали о них не все.

Так, например, что-то в позе и жестах Михалева — его сгорбившиеся плечи — говорило о том, что он не верит в успех задания, что он, возможно, лишь делает вид, изображая дисциплинированного солдата. Этого не было отмечено в его послужном списке, и это было причиной для тревоги. За Пожаром тоже стоило присматривать, хотя в его случае характеристики, представленные его командирами, были вполне ясны.

Пожар был непредсказуемым человеком. Он был пламенно предан Императору, но, кажется, не представлял себе границ своих возможностей. Если послать его против армии тиранидов, он отправится искать тирана улья, чтобы плюнуть ему в глаз. На такого рода задании подобная самоуверенность может привести к смерти их всех.

Пожар был здесь потому, что за него поручился Гавотский. Он когда-то был командиром отделения, в котором служил молодой солдат, и утверждал, что Пожар — один из лучших рукопашных бойцов, которых он когда-либо видел. Гавотский также клялся, что знает о недостатках Пожара, и сможет удержать его в узде, а Штель знал, что его опытный сержант редко ошибался.

Если Пожар был излишне самоуверен, то у Анакоры была прямо противоположная проблема. Из всех солдат отделения у нее были лучшие рекомендации, но Штель видел уже достаточно, чтобы понять, что она не верит в себя так, как верят в нее другие. Полковник чувствовал, что из всего отделения он один разделял это недоверие.

Потом Блонский, солдат, на которого не мог пожаловаться ни один из его командиров, но, судя по тону их докладов, они были более чем рады избавиться от него.

Блонский казнил как минимум шестерых своих товарищей на поле боя, обвинив их в ереси. Три подобных обвинения он выдвинул против старших офицеров, причем один из них был генералом. Внешне все его действия казались безупречно оправданными — но, читая между строк, Штель заметил, что командиры считали Блонского помехой и опасным человеком.

Блонский был одним из резервных кандидатов, выбранных Штелем и Гавотским на это задание. Гавотский справедливо заметил, что Имперская Гвардия на Крессиде страдает от слишком частых случаев дезертирства и измены. Когда девять пар глаз сосредоточены на поиске исповедника Воллькендена, было бы разумно, чтобы десятая пара глаз присматривала за остальными.

НАКОНЕЦ ОБСТРЕЛ стал затихать. Казалось, Грейл был прав: наводчики противника стреляли наугад, и, видимо, не решились покидать свою позицию ради преследования маленькой группы вражеских машин.

Последние несколько минут единственной защитой «Термита» была дымовая завеса, поставленная Палиневым и Михалевым, бросавшими дымовые гранаты. Милостью Императора, этого было достаточно. Еще несколько разрывов сотрясли десантное отделение, но ни один из снарядов не упал достаточно близко, чтобы причинить реальные повреждения, и Баррески, сидевший на переднем сиденье рядом с Грейлом, доложил, что бур — самое важное оружие «Термита» — исправен.

Грейл вел машину, с трудом пробивавшую себе путь по земле, которая когда-то была плодородными полями, но теперь была покрыта грязно-серым снегом и вездесущей фиолетовой плесенью. Ему отчаянно хотелось вдавить педаль газа, выжать еще немного скорости из ревущего двигателя, наверстать время, которое они потеряли из-за незапланированного отклонения с маршрута. Однако он не хотел опережать «Химеры».

«Химер» было четыре, они прикрывали «Термит» со всех сторон, и уже начали буксовать — земля под ними становилась все более мерзлой и скользкой.

По мере продвижения конвоя снег становился все глубже, пока не начал доставать почти до верха гусениц. «Химеры» были оборудованы бульдозерным отвалами, управляли ими опытные Ледяные воины, но все же их продвижение было мучительно медленным. С разрешения Гавотского Грейл связался по воксу с водителями «Химер» и сообщил, что «Термит» пойдет впереди.

Вскоре после этого Грейл увидел ледники — и даже он, выросший среди ледяных ландшафтов Валхаллы, присвистнул от удивления. Ледники стояли непрерывной линией, машины рядом с ними казались крошечными. Грейл поймал себя на недостойной имперского гвардейца мысли, с которой, вероятно, согласился бы солдат Борщ: мало что из построенного Империумом Человека могло сравниться с таким великолепием природы.

Они ехали по дну U-образной долины, и Гавотский предупредил солдат, чтобы были поосторожнее с огнеметами, иначе они рискуют обрушить на «Термит» лавину. Почти целый час они двигались без всяких происшествий, и, наконец, Штель приказал «Химерам» возвращаться.

«Химеры» ушли, их водители на прощание связались с Грейлом, пожелав их отделению удачи. «Термит» остался один, и Грейл повел его прямо на ледяную стену, возвышавшуюся перед ними.

Согласно тактическим картам, ледники сформировали почти непрерывное кольцо вокруг значительного района территории, удерживаемой силами Хаоса. Грейл не сомневался, что немногочисленные дороги в этом районе усиленно охраняются. Последнее, чего могут ожидать силы Хаоса — что их противники нанесут удар прямо через огромные ледяные стены. Как и орков, которые когда-то напали на Валхаллу, еретиков ждет неприятный сюрприз.

— Эй, Борщ, — крикнул Баррески через плечо. — Мы уже почти приехали. Мне включить бур, или может, ты выйдешь и прокопаешь нам путь сквозь лед голыми руками и зубами?

— Столкновение с ледяной поверхностью через тридцать секунд, — сообщил Грейл. — Баррески, ты готов?

— Всегда готов, — ответил Баррески, его руки работали с управлением с отработанной легкостью, хотя, насколько было известно его товарищу-танкисту, Баррески никогда раньше не работал на машинах, подобных этой. Огромный белый бур «Термита» был приведен в рабочее положение, блокировав обзор Грейлу. Но Грейл знал, что смотреть там особенно не на что. Последние несколько минут все, что он видел из машины — серая плоская поверхность приближающегося ледника.

Он начал обратный отсчет, а Баррески включил бур.

— Столкновение через десять… девять… восемь…

— Кто-нибудь хочет поспорить со мной и Грейлом, что мы проскочим через эту гору и даже не задержимся?

Баррески включил все четыре огнемета, установленных на буре, и Грейл увидел яркий оранжевый ореол, вспыхнувший вокруг наконечника бура. Огромная серая стена покрылась ручейками, от нее пошел пар, но все же она казалась твердой, как камень, надвигаясь на «Термит», и Грейл с трудом подавил дрожь.

— Три… два… один… — считал он сквозь стиснутые зубы.

И, отвечая на хвастливый вызов Баррески, он вдавил педаль газа, когда отсчет достиг нуля.

«ТЕРМИТ» ВСТРЯХНУЛО, дрожь прошла по его пластальному корпусу, когда бур вонзился в огромную ледяную стену.

Но удар был лишь началом, потому что потом на лобовую броню посыпались ледяные осколки, полилась талая вода, двигатель протестующе взвыл, пытаясь преодолеть силу природы, которая казалась непреодолимой… и преуспел.

Баррески снова включил огнеметы на буре, жалея только, что приходится управлять ими дистанционно, и он не может почувствовать, как они работают. «Термит» грохотал и трясся, еще одна волна талой воды обрушилась на его лобовую броню, но гусеницы уверенно цеплялись за лед, и машина двинулась вперед.

Самый твердый лед был пройден. Они были внутри ледника, и бур успешно пробивал путь, разрывая лед, как бумагу. Теперь все, что им оставалось делать — поддерживать движение и следить за курсом.

В отсутствие обзора из машины взгляд Грейла был прикован к компасу — тогда как Баррески, в свою очередь, жаждал чего-то более интересного, чем просто следить за работой бура. Скоро его желанию суждено было исполниться.

Лед начал сжиматься вокруг «Термита», и стены и потолок проделанного машиной туннеля стали давить на нее. Конечно, этого следовало ожидать — и сначала Баррески не слишком обращал внимание на стон и скрип пластальной брони, хотя чувствовал, что давление увеличивается, словно сам воздух в машине становился плотнее. Особенно выразительный тяжелый вздох, раздавшийся позади него, Баррески отнес на счет кого-то из товарищей — скорее всего, это был Борщ.

Но скрипы сдавливаемого корпуса становились все чаще и громче.

И вдруг Грейл сообщил, что скорость падает.

Баррески знал, что делать. Он снова включил огнеметы, чтобы облегчить прокладывание пути сквозь лед, и водитель, казалось, был удовлетворен результатом. Но как только Баррески выключил огнеметы, Грейл нахмурился, покачал головой и сказал, что скорость снова упала.

Они включали огнеметы еще два раза с теми же результатами, и Баррески уже начал опасаться, что баки с прометием для огнеметов скоро опустеют.

— Похоже, мы проиграем этот спор, Грейл, — сказал он сквозь сжатые зубы.

Внезапно корпус издал особенно сильный треск. Борщ встревоженно вскочил на ноги, ударившись головой о крышу.

— Вы уверены, что машина это выдержит? — жалобно спросил он.

— Пару минут назад, — сказал Грейл, — я бы гарантировал это. А сейчас…

— Что сейчас? — полковник Штель тоже встал на ноги. Двумя большими шагами он подошел к Грейлу и Баррески, и, наклонившись, взглянул на руны, светившиеся на панели приборов. — Что происходит, Грейл?

— Не знаю, сэр. «Термит» работает с максимальной эффективностью. Даже более того. Это все лед, он…Я знаю, это кажется невозможным, но думаю, он восстанавливается сам по себе, вновь формируется с той же скоростью, с какой мы идем сквозь него.

— Возможно, он прав, — сказал Гавотский. — Мы знаем, что изменение климата на Крессиде происходит не по естественным причинам. Мы знаем, что скверна Хаоса проникла в землю этого мира, наделив ее неестественными свойствами. Почему бы ей не проникнуть и в воду?

— Я так и знал, — простонал Борщ, опускаясь на сиденье. — Туннель закрывается за нами. Мы будем заперты здесь в этой жестянке как в гробу.

— Нет, мы справимся! — прорычал Баррески. Он снова включил огнеметы, и, управляя буром, заставил его наконечник описать небольшой круг, расширив туннель.

— Это работает, — сообщил Грейл. — Но мы все равно идем не так быстро, как должны.

— И долго мы так не выдержим, — добавил Баррески, помня об уменьшающихся запасах огнесмеси.

— Лед! — воскликнула Анакора. — Он проникает сюда!

Оглянувшись через плечо, Баррески увидел, что она была права.

Раскрошенный лед просачивался сквозь амбразуры огнеметов в бортах «Термита», словно его толкала какая-то внешняя сила. Шесть солдат бросились к огнеметам, делая все возможное, чтобы остановить проникновение льда, но сразу же Палинев и Михалев доложили, что их огнеметы не действуют.

— Как считаешь, Грейл, — спросил Штель, — сможем добраться до другой стороны ледника?

— Нет, сэр, — ответил Грейл. — Думаю, теперь уже не доберемся.

— Ну, вернуться мы точно не сможем, — сказал Гавотский. — Тут не хватит пространства, чтобы развернуть бур.

— Если мы изменим направление на 0-7-9, - сказал Грейл, — то пройдем ледник гораздо быстрее. Правда, тогда мы сильно собьемся с курса.

Штель вывел на экран инфопланшета тактическую карту, кивнул и сказал:

— Это наша единственная надежда. Изменить курс, солдат.

Когда Грейл исполнял приказ, раздался новый сильный треск, и десять пар взволнованных глаз устремили взгляды вверх. В корпусе появилась тонкая трещина длиной в половину десантного отделения.

— Видишь, Борщ, — нервно сказал Михалев, — тебе не стоит волноваться о том, что мы будем заперты здесь. Лед раздавит машину, как яйцо, и нас с ней заодно.

— Думаешь, эта трещина из-за льда? — невесело пошутил Пожар. — Нет, это потому что Борщ ударился о броню своей башкой.

— Ты можешь немного опустить другой конец бура? — спросил Гавотский у Баррески. — Попытайся прикрыть им крышу. Я знаю, это замедлит бурение, но…

— Не получится, сержант, — ответил Баррески. — Я пытался, но лед уже слишком плотно сжат. Бур заклинило под этим углом.

— Тогда это будет гонка, — сказал Штель удивительно спокойным для такой ситуации голосом. — Гонка между нами и льдом. Грейл и Баррески, я надеюсь на вас. Делайте то, что должны. Просто выводите нас отсюда как можно быстрее.

— Да, сэр, — сказал Грейл. Потом он повернулся к Баррески. — Я могу перенаправить энергию с двигателя на бур. Чем лучше работает бур, тем меньше усилий требуется от двигателя.

— Еще один огнемет вышел из строя, — сообщил Блонский из десантного отделения.

— Я справлюсь с одной этой штукой здесь, — крикнул Баррески, оглянувшись. — Сорви его со станка, если надо.

Огнеметы на буре работали теперь почти постоянно — только три из них, потому что четвертый тоже заклинило — но по лобовой броне все равно стучали куски льда, и не маленькие осколки, а огромные куски, которые били в броню, как камни.

Крыша «Термита» начала деформироваться под все усиливавшимся давлением льда, и валхалльцы в десантном отделении сидели по щиколотку в ледяной крошке. Баррески был так занят работой бура, что едва услышал голос Грейла, сообщавшего, что на текущей скорости они выйдут из ледника через одну минуту. Казалось, это была самая долгая минута в жизни, особенно, когда два последних огнемета израсходовали остатки прометия до конца и замолчали.

Баррески обернулся и увидел, что рядом стоит Палинев с ручным огнеметом, как ему и было приказано. Баррески вскочил с сиденья и выхватил у него огнемет, и в этот момент лед проломил лобовую броню и обрушился на них, как лавина.

У Грейла не было выбора. Он не мог покинуть свой пост, иначе им всем конец. Он встретил обрушившийся лед, опустив голову, закрыв глаза, затаив дыхание и мертвой хваткой вцепившись в рычаги. Баррески окатил лед струей огня, сдерживая его напор. Талая вода хлынула на панель приборов, разозлив машинных духов, ответивших серией маленьких взрывов — но теперь это было уже не важно.

Борщ стоял, удерживая крышу на своих плечах, но теперь начали вдавливаться и борта «Термита». Наконец левый борт треснул, и двигатель издал последний вздох.

Носовая часть «Термита» с треском и грохотом вырвалась из ледника, и машина остановилась.

Гавотский приказал покинуть машину, и солдаты, обгоняя друг друга, спешили исполнить приказ. Баррески ожидал, что Борщ выскочит первым — но кормовая часть «Термита» была все еще в леднике, и могучий Ледяной воин продолжал удерживать крышу, грозившую обрушиться в любой момент.

Баррески был не меньше удивлен, увидев, что полковник, оказавшийся ближе всех к Грейлу, вместо того, чтобы спасаться самому, откапывал водителя из засыпавших его ледяных обломков. Баррески подбежал помочь, и вместе с полковником освободил своего приятеля-танкиста. Наполовину оглушенный Грейл выплюнул лед изо рта и носа, и прошептал:

— Мы прошли?

Вдруг что-то ударило в «Термит» сзади, и его корма проломилась, превратив десантное отделение — к счастью, теперь уже пустое — в массу изломанной пластали.

Баррески и Штель, поддерживая Грейла, выбрались из люка, и, обнаружив, что нос «Термита» оказался на высоте двух метров от земли, спрыгнули на серый снег.

Удар был сильным для обоих, но Баррески досталось больше. Ощущение было такое, словно его лягнул в живот экваториальный як. На секунду все, что он мог видеть — лишь красный туман перед глазами. За него цеплялись руки Грейла, сверху его придавил массивный корпус Борща, а над головой слышался треск и грохот ломающейся пластали. Баррески испугался, что обломки «Термита» сейчас упадут на него. И вдруг послышался еще один звук. Звук, который заставил Баррески испытать еще больший страх.

Лазерные выстрелы.

ЧУДОВИЩА ЖДАЛИ их.

Анакора не знала, как такое было возможно, как они могли узнать о приближении Ледяных воинов, но как только она выпрыгнула из «Термита», как только встала на ноги, твари набросились на нее, их было трое.

Они были похожи на тех псов Хаоса, с которыми она сражалась в подулье — сплошные зубы, когти и шипы. Главным различием было то, что у этих шерсть была белой со светло-зелеными и светло-коричневыми пятнами: снежный камуфляж. От него было бы больше пользы, если бы твари могли сдерживать свое алчное рычание в предвкушении убийства. Но даже так было трудно определить, где заканчивался расплывчатый силуэт монстра и начинался снег, а прицелиться в них было почти невозможно.

Анакора все-таки сделала три выстрела из лазгана, в направлении каждой из тварей. А потом она побежала — не из трусости, а чтобы отвлечь монстров от обломков «Термита» и девяти других Ледяных воинов, которые выпрыгивали из машины с высоты, оглушенные и растерянные. Она не потеряет сегодня еще одно отделение. Нет, на этот раз она не позволит…

Первый зверь прыгнул на нее сзади, погрузив когти в ее плечи. Сбитая с ног его ударом, Анакора начала падать лицом в снег, но она была готова к этому и, изменив угол падения, упала на бок, перекатилась на спину и навалилась на тварь.

Зверь завизжал и заскреб когтями по ее ногам. Анакора чувствовала его горячее дыхание на своей шее, и, хотя она отчаянно читала Литанию Защиты, она знала, что через мгновение тварь вонзит зубы в незащищенную плоть между шлемом и воротником шинели.

Анакора перехватила лазган и ударила прикладом почти вслепую, с удовлетворением услышав треск — удар пришелся по огромным клыкам монстра. Зверь взвыл, его хватка ослабела. Анакора вырвалась из когтей как раз в тот момент, когда вторая тварь присоединилась к первой.

Анакора увернулась вовремя. Второй зверь по инерции врезался в первого выпущенными когтями и фактически выпотрошил его. Это дало Анакоре еще секунду, чтобы защититься от третьего зверя. Когда монстр бросился на нее, она успела хорошо его рассмотреть. Заметив кошачьи черты и усы, Анакора поняла, что это за существа, точнее — кем они были раньше.

Это были снежные леопарды, почти такие же, что бродили по валхалльской тундре.

Она открыла огонь по зверю и добилась не менее трех попаданий, но это существо было живучим — крепче, чем псы Хаоса, и не упало. Оно рванулось к горлу Анакоры, и ей пришлось развернуть лазган боком, используя ствол для защиты. Как только когти снежного леопарда лязгнули по стволу, Анакора подняла его над головой, как штангу, одновременно упав на колени. Огромное тело леопарда проскочило над ее головой, но зверь отреагировал быстро, быстрее, чем она рассчитывала, и, когда Анакора снова встала на ноги и взяла лазган на плечо, снежный леопард уже остановился, развернулся и опять бросился на нее.

Оставалась единственная надежда убить его одним выстрелом, прямо через глаз в мозг.

Это было невозможно.

За долю секунды, тянувшуюся словно вечность, Анакора поняла, что не успеет поднять лазган и прицелиться, не успеет развернуть его для защиты, не успеет сделать ничего, прежде чем ее выпотрошат. Она смотрела в лицо смерти без страха, но с тяжким чувством покорности. Она отвернулась, чувствуя, как удар в грудь валит ее с ног, чувствуя, как струя горячей липкой крови заливает ее лицо…

… и с удивлением поняла, что это не ее кровь.

Леопард стоял над ней, черная жидкость лилась из ран на его голове, заливая глаза, одна из его ног была оторвана ниже колена, превратившись в кровавый обрубок. Он не мог видеть, не мог бежать, корчился от боли и смятения и, казалось, совсем забыл о своей жертве.

Потом его поразили сразу три лазерных луча. Кровь и внутренности хлынули из ран между ребрами и зверь рухнул замертво.

Товарищи Анакоры снова спасли ее.

ШТЕЛЬ ЕЩЕ РАЗ усомнился в своем решении.

Он должен был ожидать, что при выходе из «Термита» возникнут проблемы. Он ожидал этого. Но не должен ли он был тогда оставить солдатам спасение Грейла? Не должен ли он был выйти первым, готовым к бою? Теперь не было смысла думать об этом. Гавотский и другие пока держали ситуацию под контролем.

Только один мутировавший леопард еще стоял на ногах, воя и корчась под перекрестным огнем пяти лазганов. Штель неожиданно подумал, что эти звери, вероятно, были коренными обитателями планеты, жившими в полярных регионах до того, как стало распространяться похолодание. Или же они действительно могли эволюционировать в течение того недолгого времени, когда вечная зима господствовала над Крессидой, чтобы приспособиться к изменению климата?

Штель воспользовался секундной передышкой, чтобы осмотреть местность.

В двух метрах над ним из ледника выступала носовая часть их разбитой машины. И пока Штель наблюдал, корпус «Термита» с треском сминался от давления, втягиваясь обратно в ледник. Через секунду ледник полностью поглотил его, и на месте туннеля сформировался свежий слой льда. От «Термита» не осталось и следа.

Борщ, Баррески и Грейл, выпрыгнув из «Термита», свалились в одну кучу рядом со Штелем, и теперь пытались подняться. Борщ вскочил первым и с удовольствием присоединился к уже почти оконченному бою.

Перед Штелем был лес. Его граница шла почти параллельно леднику, между ними была только узкая полоса открытого пространства, метров восемьдесят или меньше. Как и ледник, лес простирался очень далеко, гораздо дальше, чем мог видеть даже бионический глаз Штеля.

Это был лес не из деревьев, но изо льда — отвратительные искаженные ледяные скульптуры, пародия на настоящие деревья, которыми они, возможно, когда-то были, с толстыми стволами и ветвями, превратившимися в цепкие, острые когти, тянувшиеся вверх. Ледяные деревья были высоки и стояли плотно, закрывая и без того скудный дневной свет, тени между ними были темными и зловещими. Деревья были покрыты все той же вездесущей фиолетовой плесенью, и Штель поморщился, ощутив ее застойное зловоние.

Он уловил и еще кое-что: движение. Что-то было там, в лесу.

Он активировал функцию увеличения изображения в своем бионическом глазу. Аугметике понадобилась целая секунда, чтобы отреагировать на мысленный приказ, но когда взгляд полковника проник в темные глубины ледяного леса, там…

Он увидел… по крайней мере, на секунду: человекоподобное существо, покрытое светло-серой шерстью, или, может быть, просто одетое в меховую шубу. Штель не разглядел — потому что, прежде чем он успел настроить фокусировку, чтобы рассмотреть существо более четко, оно снова исчезло, быстро мелькнув, несмотря на свою странную волочащуюся походку. Оно скрылось за особенно толстым деревом, и полковник потерял его из вида.

«Если», подумал он, «не принять меры прямо сейчас…»

Не было времени обдумывать решение, подсказанное интуицией. Существо могло быть разведчиком Хаоса, и в этом случае нельзя было позволить ему уйти и доложить своим хозяевам о появлении в этом районе Ледяных воинов. Поэтому Штель схватил лазган и бросился преследовать его, приказав солдатам Блонскому, Палиневу и Пожару следовать за ним. Остальные могут присоединиться, когда последний снежный леопард будет убит.

Когда Штель пересек линию деревьев, он оказался в жуткой темноте, и апертура бионического глаза расширилась, чтобы компенсировать плохую видимость. Последний снегопад почти не коснулся земли здесь. Земля была черной и бесплодной, но корни многих ледяных деревьев выступали из нее, как проволока, и везде были лохмотья скользкой плесени. Штелю пришлось идти медленнее и смотреть под ноги. Но даже так он едва не упал — и, когда споткнулся, почувствовал острую режущую боль в левом плече. Он задел ствол дерева, и тот оказался острым, как бритва. Лед прорезал шинель, прорезал слои пласфибра и термопласта, и вонзился в кожу. Полковник обернулся, чтобы предупредить солдат, но увидел, что они уже обнаружили эту опасность сами.

После этого они продвигались настолько осторожно, насколько могли. Штель своим силовым мечом срубал самые запутанные ветви на пути — даже без включенного силового поля хорошо заточенный клинок с легкостью рубил лед. И все же понадобилось еще несколько минут, чтобы добраться до того места, куда скрылось существо с серой шерстью — и полковник был совсем не удивлен, увидев, что там никого нет.

Блонский и Пожар отстали, но невысокий и более ловкий Палинев шел так же быстро, как и полковник, скользя через лес так, словно его западни и ловушки были лишь небольшой помехой.

— Тут что-то было, сэр, — доложил он. — Видите, его дыхание немного растопило лед на этом дереве. Я могу пойти по его следам, хотя их трудно разглядеть на такой земле.

— Нет, сказал Штель. — Спасибо, солдат Палинев, но у нас нет времени.

— Сэр, если позволите мне сказать, ситуация выглядит мрачной. Мы потеряли «Термит». Наш путь к спасению через ледник закрыт, так что даже если мы найдем исповедника Воллькендена, то не сможем вернуться с ним в Улей Альфа. До места крушения его челнока не менее двадцати километров, и, кажется, враги знают, что мы здесь.

Штель и сам не мог бы обрисовать ситуацию более сжато.

— Мы должны вернуться к остальным, — сказал он. — Нам предстоит тяжелая работа.

ПОЖАР НАЧАЛ задумываться, что он вообще здесь делает.

Он был линейным бойцом, а не разведчиком. Скрытность была свойственна ему не больше, чем терпение. Плохо, что Штель приказал «Термиту» бежать от одной-единственной артиллерийской батареи противника; плохо, что они позволили врагу считать это победой. По крайней мере, Пожар надеялся, что, когда они достигнут цели, когда он сможет, наконец, выбраться из машины, у него будет возможность поразмяться.

Мутировавшие снежные леопарды оказались приятным развлечением — и Пожар был уверен (хотя это невозможно было знать наверняка), что его лазерные выстрелы прикончили двоих из них. Но потом Штель направил отделение в ледяной лес и предупредил о необходимости соблюдать особую осторожность.

И Пожар увидел, что в ледяном лесу почти так же тесно и трудно двигаться, как в «Термите».

Чем дальше они шли между зловещими деформированными деревьями, тем гуще становились эти деревья. Пожар уже три раза был ранен их острыми ветвями, и ему надоело идти, прижав локти к бокам, опустив голову и глядя под ноги на каждом шагу изопасения наступить на предательскую фиолетовую плесень.

Но как бы ни было ему трудно, гораздо хуже приходилось Борщу, которому было тяжело управлять своим массивным телом, и каждые несколько минут он огорченно вскрикивал. Шинель Борща была так изрезана ветвями, что Пожар думал, что с нее вот-вот начнут отваливаться куски ткани.

Ему очень хотелось найти еще снежного леопарда или двух, хоть кого-нибудь, на кого можно напасть — но ледяной лес казался стерильно безжизненным, лишенным даже птиц, во всем районе не осталось ничего живого, если не считать фиолетовую гниль, погубившую этот мир.

При этой мысли Пожар вздрогнул и решил, что это куда хуже, чем быть запертым в битком набитой машине. Здесь он ощущал скверну Хаоса в воздухе, давящую на него почти с физической силой, сминающую его. Ему хотелось кричать, сопротивляться. Хотелось вырубить и сжечь все в этом проклятом месте.

— Дайте мне пару огнеметов, — бушевал Баррески, которого, видимо, мучила та же мысль, — и я гарантирую вам, через десять минут здесь ничего не останется. Остаток пути до места крушения мы бы прошли вброд по воде.

— И силы Хаоса заметили бы наше приближение за десять километров, — сказал Борщ.

— Я просто предполагаю, — сказал Баррески. — Я верю в превосходство имперского оружия над всем, что может выставить против нас Хаос.

— Забыл, что случилось с «Термитом»? — спросил Михалев, криво усмехнувшись.

Как бы то ни было, сейчас у них не было огнеметов — а для того, что Баррески успел снять с «Термита» не было огнесмеси. Ледяные воины, выбираясь из погибающей машины, успели взять с собой только то, что несли в руках или вещевых мешках. Михалев был особенно подавлен потерей своего гранатомета — специалист по тяжелому оружию остался без тяжелого оружия.

Пожар, услышав шум впереди, заметил движущийся силуэт и отреагировал с молниеносной скоростью. К тому времени, когда он узнал солдата Палинева, Пожар уже смотрел на него сквозь прицел лазгана. Еще секунда, и Пожар нажал бы спуск. Его злила необходимость сдерживать себя.

Палинев приспособился к окружающей местности с завидной легкостью. Он двигался между ледяными деревьями как призрак, казалось, инстинктивно зная, куда шагнуть, и когда надо увернуться, или подпрыгнуть, чтобы избежать острой ветви или выступающего из земли корня.

— Я провел разведку в двух километрах впереди, сэр, — доложил он Штелю, — но там ничего нет, вообще ничего. Ледяной лес простирается насколько хватает взгляда.

Гавотский разочарованно сжал губы.

— Может быть, нам все-таки стоит поискать, где лес кончается. Если он станет гуще…

Штель прервал его:

— Если он станет гуще, мы все равно пройдем, сержант. Если предположить, что лес занимает весь район до самого места крушения, если мы продолжим идти с той же скоростью и не встретим противника… если предположить все это, мы доберемся до места крушения… — на секунду он замолчал, и оба его глаза — настоящий и аугметический — стали неподвижны. Пожар смотрел на командира с восхищением, но глаза Штеля прояснились, и он договорил:

— … приблизительно за четыре часа сорок семь минут.

И Пожару хотелось кричать.

ПАЛИНЕВ СНОВА был один.

Он не боялся этого. Он привык к одиночеству, даже был рад ему. Уже много времени прошло с тех пор, как он был в обстановке такой же тихой, как ледяной лес, далеко от шума боя и даже рева двигателей машин. Но он знал, что нельзя позволить тишине обмануть его. Более того, он внимательно осматривал каждое ледяное дерево, попадавшее в его поле зрения, хотя их чудовищные силуэты уже давно не вызывали ни страха, ни даже отвращения.

Палинев не мог доверять здесь ничему, не мог ни на секунду ослабить бдительность. От него зависели жизни других. Собранная им информация могла оказаться жизненно важной для них. Но здесь был и риск. Если он попадет в засаду, если его поймают, враги узнают, что его товарищи здесь, и будут готовы к бою.

Палинев знал, что, совершив хотя одну ошибку, он может погубить все отделение.

Он оставил их почти час назад. Пришло время возвращаться и снова доложить Штелю, просто чтобы полковник знал, что все в порядке, и путь впереди все еще безопасен. Покрутив в руке стандартный гвардейский компас, Палинев определил свое местонахождение. Он был уверен, что запомнил путь обратно, но дополнительная проверка не помешает. Если он отклонится от курса хотя бы на полградуса, скорее всего, он не встретится с товарищами.

Он уже собирался повернуть назад, когда услышал звук, заставивший его застыть на месте.

Звук был почти неощутим — еле слышный шорох, возможно, шелест ткани — и это не был естественный звук. Палинев знал это потому, что настроил свой слух на естественные звуки леса: легкий свист ветра между деревьями, раздававшийся иногда треск, когда ледяные деревья оседали, или, возможно, даже росли? Максимально быстро и тихо Палинев спрятался за ближайшим деревом и присел на корточки. Вытащив из-за голенища боевой нож, он прочитал Литанию Скрытности, убедился, что его дыхание не громче дуновения ветерка, и стал ждать.

Как он и ожидал, вскоре показался и источник шума. Это был человек, такого же худощавого телосложения, как и Палинев. На нем был обычный гвардейский шлем и бронежилет, тоже как у Палинева, только форма валхалльца была темно-зеленой, а у этого — ярко-красной с золотом. Не самый лучший камуфляж.

Палиневу показалось, что он узнал цвета, хотя не мог вспомнить, у какого полка такая форма. Очевидно, этот человек был имперским солдатом — по крайней мере, был когда-то. Он держал лазган наизготовку и крадучись перемещался от одного дерева к другому: разведчик. Вопрос в том, для кого он ведет разведку? У него не было заметных признаков мутаций Хаоса, но это ничего не значило.

Палинев ждал, пока человек поравняется с ним, ждал, пока отвернется в другую сторону. Потом валхаллец выскользнул из-за дерева и спрятался в тени другого. Он повторил этот маневр еще дважды, приближаясь и заходя в тыл к ничего не подозревающей жертве.

Когда, наконец, он приблизился настолько, что, протянув руку, мог коснуться шеи чужого разведчика, Палинев прыгнул. Его жертва слишком поздно услышала его приближение и даже не успела обернуться. Палинев левой рукой сжал его плечи, а правой приставил нож к горлу.

— Дружеское предупреждение, — прошипел он. — Если ты попытаешься позвать на помощь, если будешь говорить что-то кроме ответов на мои вопросы, я перережу тебе голосовые связки.

Он бы уже сделал это, если бы был уверен, если бы увидел хоть какое-нибудь доказательство, что этот человек — предатель.

— Кто ты такой? — спросил Палинев. — Отвечай!

— Солдат Гарровэй, — с вызовом ответил чужой разведчик, — 14-го Королевского Валидийского полка Имперской Гвардии. Убей меня, если так хочешь. Убей нас всех, но это тебя не спасет. Сюда пришлют еще сто тысяч таких как я — еще миллион — и мы не успокоимся, пока этот мир не будет очищен от вашей скверны и возвращен Золотому Трону!

— Ты имперский гвардеец? — спросил Палинев. — Что ты здесь делаешь? Это территория противника.

Его пленник немного расслабился, и это сказало Палиневу больше, чем любые слова. Гарровэй чувствовал облегчение, а не страх, узнав, что Палинев — имперский гвардеец. Валидиец говорил правду.

— От нашей роты осталось меньше четырех сотен человек, — сказал Гарровэй. — Мы помогали эвакуировать гражданских из Улья Йота к северо-западу отсюда. Когда противник захватил его, нам приказали возвращаться в Улей Альфа, но ледники уже сомкнулись и блокировали путь. У нас не осталось вокс-аппаратов, и мы не могли вызвать помощь. У нас не было карт. Мы просто пытаемся пробраться сквозь ледник, но армия Хаоса преследует нас, и нам пришлось укрыться в этом… этом лесу, чем бы он ни был.

Палинев отпустил его.

— Солдат Палинев, — представился он, — Валхалльский 319-й.

Гарровэй повернулся к нему, прищурив глаза.

— Ты Ледяной воин?

— Если на мне нет шинели, это еще ничего не значит. Просто без нее мне удобнее.

— Да? Я бы не стал отказываться от дополнительной защиты. Когда мой полк впервые прибыл на Крессиду, конечно, было холодно, но не так, как сейчас. Может быть вам, уроженцам ледяного мира, легче переносить холод, но мы теряем людей каждый час. Но… но вы нашли нас, значит, нам, наконец, прислали помощь!

— Нет, — сказал Палинев. — Боюсь, что вряд ли. У нас свое задание, — он нахмурился. — А если противник преследует вас, это может стать проблемой и для нас.

— По крайней мере, вы можете вывести нас отсюда, — сказал Гарровэй. — Вы нашли путь сквозь ледники, и можете рассказать нам, как выбраться… нет?

— Надо сообщить нашим командирам, — сказал Палинев. — Думаю, они захотят поговорить.

ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ спустя некоторое время после этого: валхалльцы в зеленой форме, валидийцы в красной, их пути сошлись в сердце ледяного леса.

Конечно, эта встреча произошла благодаря их разведчикам. Некоторые солдаты обменялись напряженными приветствиями, а полковник Штель и командир валидийцев, молодой капитан, отошли в сторону для конфиденциальной беседы.

Остальные гвардейцы использовали эту остановку для отдыха, насколько это было возможно. Хотя условия к этому не располагали. Невозможно было сесть, не прикоснувшись к смертоносному ледяному стволу или корню — и после неоднократных попыток отдохнуть в неестественных позах, пока мускулы не начинали болеть, многие оставили эту идею и снова встали. В любом случае, мало кто из валидийцев мог сидеть. Они топали ногами, размахивали руками, делали все возможное, чтобы отогнать жгучий холод. Михалев наблюдал за ними, их яркая форма мелькала в лесу повсюду, и валхаллец покачал головой и вздохнул. Эти храбрые люди сражались здесь за Императора, а те, кто послал их сюда, даже не позаботились о том, чтобы обеспечить их соответствующей одеждой.

Конечно, в идеальном Империуме валидийцы вообще не должны были оказаться на этой замерзшей планете — такие условия были слишком непривычны для них. Несомненно, где-то какой-то клерк, глядя на экран инфопланшета, подсчитал, сколько гвардейцев погибает на Крессиде от переохлаждения, сравнил эту цифру со стоимостью нескольких миллионов бронированных шинелей и решил ничего не делать.

Михалев стоял с тремя своими товарищами, Анакорой, Борщом и Пожаром.

— Как думаете, о чем они говорят? — спросил Борщ, кивнув в сторону Штеля и капитана.

— Планируют предстоящий бой, — сказал Пожар, больше с надеждой, чем с уверенностью. — Палинев сказал, что валидийцев преследуют войска Хаоса. Значит, они окажутся на нашем пути. Нам придется прорываться сквозь них.

Анакора покачала головой.

— Предполагалось, что это задание будет выполняться скрытно. Если мы ввяжемся здесь в полномасштабный бой, это привлечет внимание всех еретиков в этом районе. Даже вместе с валидийцами мы безнадежно уступаем врагу в численности.

— Я говорю о молниеносном ударе, — сказал Пожар. — Застать хаоситскую мразь врасплох и уйти до того, как к ним прибудут подкрепления. Еретики думают, что здесь, за стенами льда, они в безопасности. Мы покажем им, что это не так.

Борщ улыбнулся.

— Как наши предки, да? Мы ударим в самое сердце врага, как те древние герои атаковали вторгнувшихся орков.

— Мы научим их бояться нас! — воскликнул Пожар, его глаза сияли в предвкушении боя.

— Ага, — сухо сказал Михалев. — И этот урок они будут помнить целых полтора дня, пока на них не посыплются вирусные бомбы.

— Михалев прав, — сказала Анакора. — Зачем искать боя и, возможно, смерти, если это никак не поможет выполнению нашего задания?

— Так что вы предлагаете? — спросил Пожар. — Поджать хвост и бежать?

— Полковник Штель найдет способ, — преданно заявил Борщ. — Он завел нас так далеко не для того, чтобы сейчас опустить руки.

— Нет, — сказал Михалев с напряженной улыбкой. — Думаю, нет.

«Анакора тоже заметила это», подумал он. Она смотрела на группы солдат в красной с золотом форме и видела на их лицах надежду на спасение.

— У них не было вокс-связи уже несколько недель, — сказала она. — Они не знают об эвакуации, о… о том, что скоро произойдет. Они не знают, что уже слишком поздно, что без воздушного транспорта они не успеют добраться до Улья Альфа вовремя, чтобы эвакуироваться.

— Значит, они уже покойники, — сказал Борщ, пожав плечами. — Тем больше у них причин умереть как солдаты, сражаясь.

— Кто-нибудь хочет поспорить, что валидийцы именно это и сделают? — тихо спросил Михалев.

Трое других солдат уставились на него.

— Анакора права, — сказал он. — Эти люди уже мертвы, их не спасти. Но даже если бы это было не так, все равно для Империума они и мы все — расходный материал. Единственный на этой планете, чья жизнь имеет значение — это Воллькенден. А мы единственные, кто может спасти Воллькендена. Значит, если надо пожертвовать четырьмя сотнями жизней, чтобы спасти наши десять… ну, это просто цифры, не так ли?

— И как жертва этих четырех сотен жизней поможет нам? — спросил Борщ.

— Подумай, — ответил Михалев. — Мы не можем идти вперед, не можем идти назад. Есть только одна возможность. Мы не можем прорваться сквозь войска Хаоса, но, вероятно, можем обойти их. И чтобы мы смогли их обойти, нужно отвлечь противника… чем-то большим.

Анакора побледнела, она казалась потрясенной. Ее взгляд упал на бродивших вокруг валидийцев, но она быстро отвернулась, когда один из них посмотрел на нее. Ей было стыдно. Пожар, напротив, закрыл глаза и разочарованно вздохнул. Михалев подумал, что Пожар сейчас с радостью перешел бы служить в Валидийский полк, только бы скорее пойти в бой.

— Ты хочешь знать, о чем сейчас говорят наши командиры, Борщ? — мрачно спросил Михалев. — Предлагаю тебе другое пари. Спорим на дневной паек, что Штель просит валидийцев умереть за нас?

КОНЕЧНО, МИХАЛЕВ оказался прав.

Анакора молилась, чтобы он ошибался, чтобы полковник Штель и валидийский капитан нашли другой способ. Но чем больше она об этом думала, тем больше понимала, что предположение Михалева — единственное, что имело смысл.

Офицеры разошлись, и Штель созвал свое отделение для короткого инструктажа. Анакора едва вслушивалась в его тихие слова. Она уже знала, что он собирается сказать. Ее взгляд обратился на капитана, который говорил о том же своим сержантам — их было четырнадцать или пятнадцать. Анакора смотрела, как они восприняли новости: что они напрасно вынесли те страшные испытания, которые выпали им в последние несколько недель, что выдержав все это, они все равно не смогут вернуться, что Император требует от них последней службы. Конечно, они приняли это стоически, но Анакора видела печальные лица и ссутулившиеся плечи, когда сержанты разошлись сообщить об этом своим солдатам.

Логически она понимала, что у нее нет оснований испытывать чувство вины. Валидийцы жертвовали собой не ради нее и не ради ее отделения. Они отдавали свои жизни за исповедника Воллькендена, за Экклезиархию, за Императора. И все же она не могла не спрашивать себя, почему из всех хороших солдат она оказалась среди тех очень немногих, у которых есть шанс спастись — почему все это повторяется снова.

Если Император уготовил ей иную, особую службу — а казалось, что так оно и есть — если Он сохраняет ей жизнь по какой-то важной причине, то Анакора могла только догадываться, что это может быть за причина.

КОГДА ВСЕ было сказано, пути солдат двух полков разошлись.

Истощенная рота валидийцев повернула обратно — навстречу своим преследователям, от которых они еще недавно так отчаянно пытались уйти. Отделение валхалльцев направилось на северо-восток, собираясь обойти зону неизбежного боя, как и в Улье Альфа. Теперь они шли пешком, но и это поле боя было меньше.

Колонну возглавлял Штель. У него было безошибочное чувство направления, еще один дар его аугметики, но все же он часто останавливался, чтобы свериться с Палиневым. Гавотский знал, что полковник смотрит на хронометр, оценивая, во сколько времени им обойдется еще одно отклонение от курса. Штель молчал со времени разговора с капитаном — но это для полковника отнюдь не было необычно.

Для него нелегко было сообщить настолько плохие новости, требовать от своего товарища по оружию вести подчиненных на верную смерть. В конце концов, лишь несколько дней назад то же самое потребовали от него.

Мысли Гавотского снова и снова возвращались к Улью Альфа, сколько хороших товарищей там осталось, сколько людей, рядом с которыми он был горд сражаться. Он думал, сколько из них еще сражается, сколько успеет попасть на последний эвакуационный корабль. Гавотский уже не надеялся встретиться с кем-то из них снова.

Баррески, по крайней мере, казался счастливым. Он как-то уговорил одного из валидийцев отдать ему новый ручной огнемет, и теперь с помощью Грейла разбирал оружие прямо на ходу, старательно чистил и смазывал его части.

Вскоре отделение повернуло на север, а потом снова на северо-запад, пока они не пошли курсом, параллельным тому, которым они двигались ранее. С того направления, куда ушли валидийцы, в течение часа ничего не было слышно, но вскоре тишину ледяного леса нарушили отдаленные звуки; привычные звуки, которые уже давно сопровождали жизнь Гавотского, жизнь всех Ледяных воинов.

Выстрелы, взрывы, крики. Звуки войны. Звуки боя, в котором погибали четыре сотни хороших солдат.

КАЗАЛОСЬ, прошло много времени, прежде чем в ледяном лесу снова наступила тишина.

Для Штеля с его аугметическим слухом времени прошло еще больше. «Это хорошо», сказал он себе. Это значило, что валидийцы выиграли ему больше времени, чем он от них ожидал. Это значило, что они умерли как герои, и ни один гвардеец не мог желать от жизни большего.

Это значило, что Штель поступил правильно, пожертвовав ими.

Он в этом и не сомневался. Штель шесть раз обдумывал свое решение, и был удовлетворен тем, что ничего не упустил. И, кроме того, с ним сержант Гавотский, который всегда был надежным советником.

Ледяные воины совершили полукруг, обходя поле боя. Сейчас они находились позади войск Хаоса, и снова направлялись к месту аварийной посадки челнока. Штель молился лишь о том, чтобы противнику понадобилось время, чтобы зализать раны, прежде чем возвращаться. Достаточно времени, чтобы отделение валхалльцев успело оторваться от них.

Он услышал приближающихся мутантов за шесть секунд до того, как увидел их.

Они и не пытались сохранять тишину, с шумом ломились через лес, визжа и завывая. Штель подумал, что они, наверное, бежали от боя. Мутанты не могли знать, что Ледяные воины здесь — и все же по странной случайности бежали прямо на них.

Штель шепотом предупредил остальных, приказав им найти укрытия. И хотя они сами еще ничего не видели, они не стали задавать вопросов. Они исполнили приказ полковника, укрывшись с различной степенью успеха. Борща не заметил бы только слепой — валхаллец был в два раза шире ледяного дерева, за которым пытался спрятаться. И все-таки Штель надеялся, что охваченные паникой слабоумные мутанты не увидят ловушку, пока она не захлопнется.

И, наконец, они показались — более двух десятков тварей, бегущих между деревьями, очевидные проявления их мутации и различные уродства оскорбляли взор Штеля. Он ждал, пока они подойдут ближе, еще ближе… и вдруг один из мутантов остановился, его большие розовые глаза расширились, глядя на выступающий из-за дерева живот Борща. Мутант открыл пасть и предупреждающе завизжал…

… И тогда Штель вышел из укрытия, поднял пистолет, и прострелил голову мутанту, прежде чем тот успел закончить свой визг.

Остальные солдаты быстро последовали примеру командира, Пожар, что неудивительно, был первым, на его лице сияла широкая улыбка, когда он выпускал заряд за зарядом по охваченным паникой мутантам. Баррески со своим новым огнеметом дождался подходящего момента, чтобы причинить противнику максимальный урон. Пламя охватило сразу трех мутантов, воздух наполнился вонью горящей плоти и дикими воплями.

— Не дайте ни одному из них уйти! — крикнул Штель.

Он увидел, как четверо мутантов повернули назад, решив, что вернуться будет меньшим злом. Метким выстрелом в спину Штель убил горбатого урода, покрытого щупальцами.

Трое других мутантов скрылись из вида, прежде чем Штель успел прицелиться — но через секунду прогремел мощный взрыв, и ледяные деревья, за которыми скрылись мутанты, обратились в тучу осколков. Баррески бросил вслед мутантам осколочную гранату, и, хотя Штель поморщился от грохота, почти перегрузившего его аугметические сенсоры, он не мог отрицать, что это была эффективная тактика.

Он подумал, есть ли хоть какая-то надежда на то, что никто из главных сил войск Хаоса не услышит взрыв, что ледяные деревья, возможно, заглушат звук, прежде чем он достигнет слуха противника. Может быть, по крайней мере, этот взрыв спишут на валидийцев или даже на драку между недисциплинированными мутантами.

Но никто из мутантов не должен выжить, чтобы рассказать правду.

Сосредоточив внимание на этих дезертирах, Штель упустил из вида более близкую угрозу. Услышав щелчок автопистолета, полковник обернулся и увидел, что в него целится тварь, лицо которой словно плавилось, глаза и нос как будто стекали к подбородку.

Прежде чем мутант успел выстрелить, Борщ толкнул его в бок и сбил ему прицел. В ответ мутант ударил рукояткой пистолета в челюсть Ледяного воина. Рукоятка врезалась в челюсть с громким треском, но Борщ, казалось, едва почувствовал удар. Он схватил беспомощного противника за плечи и толкнул на бритвенно острое ледяное дерево. Мутант завопил, пытаясь вырваться, из ран на его спине хлынула кровь, но Борщ, смеясь и сверкая белыми зубами, снова толкнул его. Ледяное дерево разрезало уродливую голову мутанта.

Еще трое мутантов попытались сбежать, но двое сразу были убиты огнем лазганов Гавотского и Анакоры. Палинев с ножом бросился за третьим. Баррески снова выстрелил из огнемета, и Борщ, уже собиравшийся прыгнуть на другого мутанта, протестующе вскрикнул, когда огонь опалил его бороду. Дисциплина и фактор внезапности были главными преимуществами Ледяных воинов, и многие враги были убиты, даже не успев закричать. Лучшим стрелком оказался Михалев, он целился так, что один лазерный выстрел часто пробивал два тела.

Ближайшие мутанты пытались оказать организованное сопротивление, четверо из них атаковали Блонского. Штель успел прикончить одного из пистолета, но трое других набросились на солдата. Другие валхалльцы не стреляли, опасаясь попасть в товарища, хотя Штель заметил, что Пожар был исключением.

Полковник вытащил силовой меч и включил его, клинок окутался потрескивающим энергетическим полем. Шагнув за спину одному из мутантов, Штель ударил его со всей силой аугметических мускулов, срубив ему голову.

Борщ оторвал третьего мутанта от его жертвы, а Грейл попытался проделать то же самое с четвертым, но обнаружил, что враг оказался сильнее. Все же он отвлек противника достаточно, чтобы Блонский успел всадить штык в брюхо твари.

И на этом бой закончился, все мутанты лежали мертвыми. Палинев вернулся, вытирая нож куском ткани, и доложил, что тот мутант, которого он преследовал, тоже убит. Валхалльцы оказались на расчищенном участке леса, но ледяные деревья, растаявшие от огня Баррески, сразу же начали расти снова. Пожар подпрыгнул, когда новый ледяной росток потянулся вверх с невероятной скоростью, едва не пронзив его ногу.

Прежде чем продолжить путь, Штель пересчитал трупы, чтобы убедиться, что все мутанты, которых он видел, убиты. Потом он потратил еще секунду, чтобы проверить снова. Для верности он пересчитал трупы четыре раза.

Такая привычка стала его второй натурой, и отнюдь не без причины. Он делал так потому, что не мог доверять своему разуму.

НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ он помнил слишком хорошо.

Он помнил каждую деталь своего пребывания в госпитале, все, что с ним там делали. Медики восстановили половину головы Штеля, вставили металлические пластины в череп, и вживили инородные объекты в его мозг. Они заменили расколотые кости правого плеча и руки пласталью, мышцы — гидравлическими системами.

Он помнил их уверения, что боль стоила того, что они сделали для него все, что могли. Он не верил им. Он думал, что медики скорее испытывали, проверяли, насколько далеко они могут зайти с этой аугметикой.

Штель помнил все это, но не мог вспомнить, как оказался в том забытом Императором месте. Он не помнил ничего о Карнаке, планете, на которой, согласно его послужному списку, он сражался больше двух лет. Он не помнил своих товарищей по той кампании, не помнил, с какими из многочисленных врагов Империума он там воевал, и какие приказы выполнял в тот роковой день.

Он не помнил того взрыва, который оторвал половину его лица.

Он не помнил глаза своего отца, или объятия возлюбленной, которую оставил на Валхалле, когда его призвали в Гвардию.

Иногда, спустя многие недели после своего возвращения в строй, Штель хотел, чтобы медики просто позволили ему умереть.

Он знал, что его считали спокойным, задумчивым человеком. Хладнокровным. Некоторые завидовали его аугметике, тем сверхчеловеческим способностям, которые она давала. Эти люди не знали настоящего Станислава Штеля. Они не знали о постоянном мучительном чувстве разочарования, сжигающем его сердце.

Он сейчас мог слышать хлопанье крылышек бабочки на расстоянии сорока шагов, видеть ее по тепловому излучению ее тела со ста шагов. Он мог выполнять сложные вычисления с молниеносной скоростью — или, точнее, небольшая чуждая ему часть его мозга могла выполнить эти вычисления и предоставить ему результат. У него была почти идеальная память, и множество тактических карт и маневров войск хранились в том же небольшом искусственном уголке его мозга.

Штель знал, о нем ходили слухи, что он может считать снежинки в метели, хотя он никогда не тратил время на это.

И, конечно, в его правой руке была сила трех человек — достаточно, чтобы разрубить двух еретиков в броне одним ударом силового меча.

В теории это все выглядело потрясающе, и новые способности Штеля определенно помогали ему в продвижении по службе. Но, как не преминул бы напомнить солдат Борщ, имперские технологии не всегда были надежны — особенно в таких условиях, на ледяных планетах, какой была Валхалла, и какой недавно стала Крессида. Глаз Штеля, его акустическая бионика, обонятельные сенсоры в носу, даже правое плечо — все они были подвержены неисправностям. Они могли подвести его в любой момент.

И сейчас, спустя девять лет после своего перерождения, он все еще пытался понять то, о чем медики не сказали ему. Он все еще не знал, какие из его мыслей — точно его собственные, а какие порождены влиянием аугметики на его сознание. Он подвергал сомнению и перепроверял каждое свое решение, на случай, если оно могло быть основано на неверной информации.

Он не мог сказать, где кончался настоящий Станислав Штель и начиналась аугметика.

НАКОНЕЦ ОНИ приблизились к краю ледяного леса.

Штель понял это потому, что его аугметика обнаружила, что расстояние между ледяными деревьями стало немного больше, чем было несколько минут назад. Полковник ускорил шаг, зная, что отделение и без приказа пойдет за ним быстрее. Не было никаких признаков, что кто-то следит за ними, но все же нельзя было исключать и такую вероятность.

Наконец они вышли на открытое пространство, и Штель видел, что другие так же рады этому, как и он. Борщ издал глубокий вздох облегчения и немедленно воспользовался возможностью потянуться и размять руки и ноги.

Перед ними простиралась огромная, покрытая снегом равнина — и даже на таком расстоянии Штель мог разглядеть шпили и башни Улья Йота.

Учитывая все препятствия, валхалльцы шли с хорошей скоростью. Место крушения было лишь в нескольких километрах отсюда, и теперь добраться до него казалось гораздо легче. Однако открытое пространство создавало другие проблемы. Темно-зеленые шинели Ледяных воинов могли быть отлично видны любому, кто смотрел бы на поле с близлежащих холмов. Кроме того, они оставляли заметные следы в сером снегу, но избежать этого не было возможности.

К счастью, небо уже начинало темнеть. Штель подумал, не подождать ли немного, пока ночь не наступит полностью, но потом решил, что риск ожидания перевешивает преимущества. Его внутренний хронометр неумолимо отсчитывал время, и это нельзя было игнорировать. Он считал секунды до конца этого мира, и Штель чувствовал каждую уходящую секунду.

Только когда Гавотский тихо шепнул ему на ухо, Штель понял, как сильно он торопил отделение, каким тяжелым оказался для них переход через ледяной лес. Он подумал, что можно устроить короткий привал, пока в темноте врагу труднее их заметить. Ледяные воины уселись на землю, достали пайки и фляги с водой, и в первый раз за много часов смогли отдохнуть. Отдых поднял их боевой дух, и вскоре Михалев и Грейл увлеклись оживленной беседой, обсуждая достоинства истребителей «Молния» и «Гром». Грейл с восторгом рассказывал о том, как ему довелось пилотировать «Гром», когда он на короткое время был откомандирован в Имперский Флот.

Гавотский тем временем рассказывал старые военные истории, Палинев и Пожар внимательно его слушали, а Баррески и Борщ возобновили свой добродушный спор.

— Предлагаю пари, — сказал Баррески. — Когда мы выполним миссию, устроим состязание: ты с голыми руками против меня с огнеметом. Посмотрим, какое оружие более смертоносно.

— Тогда тебе лучше молиться, чтобы твой огнемет не заклинило, — радостно сказал Борщ. — Или чтобы у него не кончилась огнесмесь, или чтобы ты не промазал первым же выстрелом. Потому что, когда мои руки сдавят твою глотку, исход состязания будет решен.

— О, я никогда не промахиваюсь, — сказал Баррески, — так что не надейся.

ВАЛИДИЙСКИЙ КАПИТАН предупреждал Штеля об озере.

Рота валидийцев обходила озеро — но на обход у них ушла большая часть дня, и по пути они несколько раз сталкивались с небольшими группами противника. Поэтому Штель решил пересечь озеро по льду; по сведениям валидийцев, в ширину оно было гораздо меньше, чем в длину.

После недолгого спокойного перехода от края леса, отделение Ледяных воинов подошло к берегу озера и остановилось. Штель опустился на одно колено, достал длинный нож и уткнул острие в поверхность льда. Медленно полковник вдавливал нож в лед, оценивая прочность льда, почувствовал, когда клинок пронзил лед и погрузился в воду. Штель был доволен, увидев, что нож погрузился почти по рукоятку. Лед был достаточно толстым, более чем достаточно, чтобы выдержать десять человек.

Но тяжелый Борщ все равно волновался. Он пропустил остальных достаточно далеко, прежде чем осторожно шагнул на лед. Сделав четыре или пять шагов, он пошел более уверенно, и вскоре догнал товарищей.

Ледяные воины шли развернутым строем, чтобы не сосредотачивать вес в одной точке. Они двигались медленно, следя за каждым шагом, понимая, что может произойти, если кто-то из них поскользнется и упадет. Штель внимательно прислушивался, ожидая услышать треск ломающегося под их тяжестью льда, надеясь, что звук предупредит об опасности, прежде чем станет слишком поздно.

Озеро было шириной с километр, но его отделение почти за полчаса прошло лишь половину пути. Штель уже мог разглядеть противоположный берег, черную массу в сгущавшейся тьме.

И вскоре после этого, именно тогда, когда Ледяные воины были наиболее уязвимы, раздался первый выстрел.

— Снайпер! — крикнул Палинев, когда лед справа от него разлетелся на куски.

Штель воспроизвел последнюю секунду в своем разуме, и его бионический глаз увидел кое-что, чего он не заметил вовремя: вспышку выстрела с темного силуэта холма к северо-востоку. Штель сообщил об этом солдатам и попытался увеличить изображение бионическим глазом.

На встроенном в глаз дисплее показались очертания головы и плеч человека и оружия, которое он держал: снайперский длинноствольный лазган.

К счастью, снайпер оказался не самым лучшим стрелком, по крайней мере, на таком расстоянии. К несчастью, ему не обязательно было попадать прямо в валхалльцев — достаточно было расколоть лед под ними. Еще два лазерных луча пробили лед, подняв фонтаны воды. Валхалльцы, пригнувшись, отвечали огнем — укрыться было негде. Как и ожидал Палинев, у их лазганов не было такой дальности — если бы их выстрелы и поразили цель, это были бы лучи половинной мощности. Все же их огонь не позволял снайперу слишком высовываться.

Палинев очень удивился, когда Штель подошел к нему и взял у него из рук снайперский лазган.

— Не в обиду, солдат, — сказал он, — думаю, я смогу прицелиться лучше тебя.

Гавотский видел, что делает Штель — и приказал остальным солдатам отступать, продолжая прикрывать полковника огнем, но следовать к дальней стороне озера — и на этот раз пожертвовать осторожностью ради скорости.

Штель пытался прицелиться в снайпера, когда еще один выстрел разбил лед прямо перед ним, сбив его с ног.

Штель тяжело упал на спину, задохнувшись и едва не выронив оружие. Лед под ним треснул, и какой-то момент Штель думал, что он провалится под лед прямо сейчас. Когда этого не произошло, он испытал облегчение, но оно длилось недолго. Еще два лазерных выстрела, и лед вокруг валхалльца быстро начал трескаться, Штель слышал, как разломы во льду становятся все глубже.

Другие бойцы отделения видели, как огромные трещины во льду вокруг Штеля начали сливаться, образуя маленькие ледяные островки.

Полковник не мог встать. Лед еще держал его лишь потому, что его вес был ровно распределен по поверхности, но скоро и это ему не поможет. Солдаты не смогут подойти к нему, не разделив его судьбу, кроме того, у них и без него проблем хватает.

Не в силах спастись самому, Штель сделал единственное, что мог, чтобы спасти их.

Он взял наизготовку лазган, поднял голову и прицелился, используя все возможности бионического глаза. Полковник улыбнулся, когда на дисплее показался силуэт снайпера, нажал спуск и почувствовал, как отдача от выстрела отбрасывает его вниз, вниз, вниз…

ЕСТЬ В ЖИЗНИ такие вещи, думал Штель, которых лучше не знать.

Ему не нужно было точно знать ни температуру ледяной воды, в которую он погрузился, ни вес бронированной шинели и тяжелого рюкзака, тянувшего его на дно озера. Лучше бы ему и не слышать, как лед над ним снова замерзает, замуровывая его в водяной могиле.

И все же его аугметика старательно собирала всю эту информацию, представляя ее ему, словно он еще мог сделать на ее основе какое-то полезное заключение, словно не знал, что заключение здесь может быть только одно.

Любой другой человек уже не чувствовал бы ничего, его мозг умер бы от холода. Любой другой человек уже получил бы благословенный покой. Но не Штель.

В его голове кружился вихрь цифр. Они переполняли ее, требуя его внимания, требуя, чтобы он знал все, каждую самую ничтожную деталь своей неминуемой участи. И, что хуже всего, проклятый внутренний хронометр безостановочно отсчитывал секунды…

… отсчитывал последние оставшиеся секунды жизни полковника Штеля.

КОГДА ГАВОТСКИЙ увидел, что Штель провалился под лед, первым побуждением сержанта было нырнуть за ним. Удержаться от этого порыва было очень трудно, но Гавотский понимал, что не переживет погружения в ледяное озеро. Единственное, что он сейчас мог сделать для полковника — возглавить отделение вместо него, и почтить память Штеля, выполнив его последнее задание.

После шума и безумия последних нескольких секунд, наступившая тишина казалась неестественной, страшной. Вероятно, последний выстрел Штеля попал в цель, потому что огонь снайпера с холма прекратился — но сейчас никто об этом не думал. Валхалльцы стояли и смотрели на зияющий пролом во льду, поглотивший их командира. Лед быстро замерзал снова, и вскоре ни от ямы, ни от Штеля не осталось и следа.

Они давно привыкли к смерти, эти солдаты. Всю свою жизнь они жили в ее тени, знали, что смерть может прийти за ними в любой момент и откуда угодно. Но полковник Штель казался им самым сильным, не таким, как простые смертные, и его гибель стала потрясением для них всех.

— Все назад! — крикнул Баррески, и его огнемет изрыгнул струю пламени, расплавив свежий лед, подняв столб пара. Если Штель там, внизу, все еще был в сознании, если он пытался выбраться, тогда у него был шанс, еще несколько секунд — и, каким бы невероятным это не казалось, Ледяные воины не оставляли этой надежды, смотрели, ждали, уповали…

… к изумлению Гавотского, на поверхности воды появилась рука в перчатке, нащупывая точку опоры — и полковник Станислав Штель выбрался из воды и, обессилев, упал лицом на лед, его ноги все еще были в воде.

Все бросились к нему, но Гавотский предупреждающей поднял руку, и приказал одному Палиневу подойти вместе с ним к полковнику по ослабленному льду. Подхватив Штеля за плечи, они вытащили его с опасного места и принесли к остальным. Кожа Штеля была бледно-синеватой.

Анакора первой заметила, что он не дышит.

Гавотский опустившись на колени рядом со Штелем, вдувал воздух в его легкие и сдавливал грудную клетку, пока полковник не ожил. Штель сел прямо, так неожиданно, что все вздрогнули, и выплюнул воду изо рта. Его голова медленно повернулась, оглядывая встревоженные лица товарищей, собравшихся вокруг. С такого близкого расстояния Гавотский мог разглядеть, как вращаются и поворачиваются линзы в бионическом правом глазу Штеля. Левый же глаз, настоящий, был открыт, но смотрел неподвижно и безучастно, и казался мертвым.

— Как он остался жив? — выдохнул Блонский.

— Он не должен был выжить, — сказал Гавотский. — Его мозг должен был отключиться в такой воде. Думаю, какая-то часть его и отключилась, но… мозг полковника не полностью органический.

Баррески ухмыльнулся и толкнул Борща под ребра.

— Видишь? Его аугметика, машины в его голове, они спасли ему жизнь!

Оба глаза Штеля закатились в глазницах. Гавотский поддержал полковника, прежде чем тот упал, и осторожно опустил его на лед.

— Его надо одеть в сухую одежду, — сказала Анакора. — И отнести в какое-нибудь теплое место.

— Посмотри вокруг, — возразил Михалев. — Тут нигде нет такого места.

Однако он, как и другие Ледяные воины, начал копаться в своем рюкзаке в поисках запасной теплой одежды. Будучи почти одного роста со Штелем, Михалев отдал ему свою шинель, а себе взял промокшую шинель полковника.

Больше солдаты ничего не могли для него сделать.

— С полковником будет все в порядке, — сказал Гавотский, пытаясь одновременно убедить в этом себя и поднять настроение солдат. — Он был в воде только пару минут, а я видел, как люди выживали, пробыв там и в десять раз дольше. Он скоро очнется.

С ДРУГОЙ СТОРОНЫ холма слышались голоса.

Палинев прополз на животе остаток пути до вершины. Осторожно он поднял голову — и его сердце подскочило в груди.

Ночь наступила около часа назад. В небе не было луны, и мало звезд. Даже Палинев едва мог разглядеть свою руку, подняв ее к лицу. Но Гавотский приказал продолжать выполнение боевой задачи. Это было то, чего хотел Штель.

Гавотский приказал солдатам нести полковника по двое, посменно. Но Борщ вызвался нести Штеля один. Он взвалил бесчувственное тело Штеля на плечи и нес его с очевидной легкостью.

И сейчас они, наконец, достигли своей цели.

По крайней мере, ее достиг разведчик. Корабль исповедника был перед ними: челнок «Аквила», его красные крылья были гордо развернуты, как у имперского орла, по образу и подобию которого он был создан и именем которого назван. Но спина этого орла была сломана, ноги смяты. Корпус челнока прогнулся в середине и накренился, и лишь через минуту Палинев разглядел в прибор ночного видения оторвавшийся хвостовой стабилизатор, наполовину зарывшийся в снег.

Это был челнок, на котором летел исповедник Воллькенден, именно этот корабль было приказано найти полковнику Штелю и его отделению Ледяных воинов. И, в подтверждение худших опасений их начальника, здесь был бой. Бой, который Империум проиграл.

На снегу лежали обожженные и израненные тела. Тела в красно-золотой форме. Палинев направил на них прибор ночного видения, ожидая увидеть среди них одеяние служителя Экклезиархии. Был шанс, что Воллькенден успел сбежать, пока его верные охранники жертвовали жизнями в бою за него. Но без подробного осмотра поля боя ничего нельзя было сказать наверняка.

И сейчас Палинева больше беспокоили живые.

Культисты Хаоса. Пространство перед челноком просто кишело ими; некогда это были обычные мужчины и женщины, вероятнее всего, уроженцы самой Крессиды. Наверное, когда-то они работали на рудниках, служили Императору в обмен на Его помощь и защиту. Пока их души не были сломлены. Пока их не подчинила скверна, захватившая этот мир. Сейчас, облаченные в черные одеяния, они молились другим богам. На лицах некоторых была татуировка в виде нечестивой восьмиконечной звезды богов Хаоса.

Культисты разожгли костер и собрались вокруг него, чтобы согреться. Яркое оранжевое пламя мешало работе прибора ночного видения, но, с другой стороны, оно хорошо освещало врагов, а тьма вокруг казалась гуще, и им было труднее заметить валхалльца.

Культисты грабили подбитый челнок — точнее, они послали кучку презренных рабов-мутантов выполнять эту работу. Две особенно уродливых твари стояли в люке, пытаясь вскрыть ящик с оборудованием. Ящик вырвался у них из рук и с грохотом упал на землю. Разъяренный культист заорал на мутантов и ударил одного из них прикладом лазгана.

Одно Палинев понял точно: если исповедник Воллькенден жив, он далеко отсюда.

ГАВОТСКИЙ СОГЛАСИЛСЯ с такой оценкой ситуации.

— Нужно взять парочку еретиков живьем, — сказал он. — Заставим их говорить. Спросим, видели ли они исповедника? Где они его держат? — он говорил шепотом, потому что лагерь противника находился лишь в нескольких сотнях метров от них.

— Сколько ты их насчитал, Палинев? — нетерпеливо спросилПожар.

— Трудно сказать, — ответил разведчик. — Темно, и они бегают туда-сюда. Не меньше десяти культистов, четыре-пять мутантов, хотя в челноке могут быть еще. Похоже, они не очень хорошо вооружены.

— Судя по твоему описанию, — сказал Михалев, — рельеф местности даст нам преимущество. Мы можем найти укрытие на вершине холма, начнем стрелять и перебьем половину из них, прежде чем они поймут, что мы здесь.

Палинев кивнул.

— Им будет некуда бежать.

Гавотский был встревожен тем, что отделению сегодня второй раз придется вступить в бой. Солдаты были изнурены, хотя никто из них не признался бы в этом. Гавотский и сам чувствовал страшную усталость. Но Михалев был прав, этот бой может быть для них легкой победой — и, возможно, именно это им сейчас и нужно.

И, конечно, челнок. Если Ледяные воины смогут отбить его, у них будет убежище, и, вероятно, какое-то тепло на ночь. Это важно для них всех, но особенно для Штеля. Во время разговора Борщ положил полковника на землю. Штель, казалось, спал, его дыхание было ровным, цвет лица улучшался.

— Хорошо, — сказал Гавотский наконец. — Атакуем их. Баррески, Михалев, занять позицию на вершине. Палинев, если обойдешь лагерь с другой стороны, как можно ближе, сможешь отстреливать культистов, если они начнут разбегаться. И постарайтесь не задеть челнок; ему и так досталось. Это значит — никаких взрывчатых веществ, Баррески. Есть небольшая возможность, что двигатели еще…

Сержант не договорил.

Глаза Штеля вдруг открылись, и он издал громкий протяжный крик. Крик, который не могли не услышать культисты.

ПОЖАР НЕ СТАЛ ждать приказов, не стал ждать даже, когда затихнет эхо крика. Теперь противник знал, что они здесь. Культисты в любой момент могли появиться на вершине холма и начать расстреливать валхалльцев, как мишени на стрельбище. Если только валхалльцы не успеют занять эту важную позицию первыми.

Пожар взбежал на холм так быстро, как только мог, достигнув вершины, упал на живот и начал стрелять, даже еще не разглядев, в кого он стреляет. В ответ раздались рев и визг. Культисты послали вперед мутантов, и прежде чем Пожар понял, один из них добежал до вершины, избежав лазерных выстрелов, и бросился на него.

Это была огромная неуклюжая тварь, покрытая серой шерстью. Она врезалась в Пожара и попыталась вырвать у него лазган. Пожар отбивался, и они вместе покатились по склону. Когда они достигли подножия холма, на помощь Пожару бросился Борщ, он схватил мутанта за голову, сжав ее руками, словно собирался раздавить его череп — но череп оказался слишком крепким, даже для Борща. С диким ревом монстр вырвался из захвата и бросился на валхалльца.

Мутант нанес удар кривыми когтями, и Борщ не успел увернуться. Три параллельных раны разорвали его грудь, и могучий Ледяной воин упал.

Мутант снова повернулся к Пожару, пока тот еще поднимался на ноги и подбирал свое оружие. Чудовище прыгнуло на него, валхаллец четырьмя выстрелами поразил его в живот, но этого было недостаточно, чтобы остановить монстра. Мутант снова повалил Пожара и встал над ним, истекая кровью. Безумные глаза под низкими нависшими бровями неотрывно смотрели на Пожара, пока тот пытался защититься прикладом лазгана от окровавленных когтей.

И снова на помощь ему пришел Борщ — невероятно, но тяжело раненый валхаллец сумел подняться с земли только благодаря своей силе воли и силе своих рук. Он напал на мутанта сзади, сжал его ребра между коленями, и обрушил свои могучие кулаки на его голову. Он бил снова и снова, пока монстр не потерял сознание. Пожар выскользнул из-под его туши, но в эту секунду мутант снова пришел в себя и попытался стряхнуть Борща, однако на этот раз у него не вышло: Ледяной воин вцепился во врага буквально насмерть.

Пожар снова начал стрелять, сделав три выстрела в упор, прямо в зияющую рану в животе мутанта. Должно быть, он задел какие-то жизненно важные органы, потому что мутант, наконец, упал — но упал на спину, придавив собой Борща. Для Ледяного воина это была последняя соломинка: его веки затрепетали и закрылись. Пожар видел, что товарищ еще дышит, но из ран на его груде текла кровь. Нужна была синт-кожа, чтобы закрыть его раны, и нужна срочно. Пожар мог бы помочь ему, но поиск аптечки в рюкзаке во время боя будет стоить ему драгоценных секунд.

Пожар оглядел поле боя. Еще четверо мутантов появились на вершине, тоже покрытые серой шерстью, и такие же крепкие, как первый. Двое из них горели — несомненно, работа Баррески — но продолжали сражаться. Один из них заключил Гавотского в медвежьи объятия, несомненно, надеясь поджечь его. Уже зная, как устойчивы эти твари к лазерному огню, Анакора и Блонский атаковали монстра штыками, пытаясь отвлечь его от сержанта. Второй мутант попытался так же схватить Палинева, но ловкость разведчика помогла ему ускользнуть от когтей твари.

Пожар видел, что еще один монстр корчился под огнем лазганов Грейла и Михалева — корчился, но не падал. Задачей мутантов было отвлечь врага, и они выполнили эту задачу хорошо. Ледяные воины оставили надежду занять вершину, и в этот момент на холме появился первый культист в черном одеянии. Он поднял лазган, выбирая цель — у него было время на это.

Этого было достаточно для Пожара. Он оставил истекающего кровью Борща и снова бросился в бой.

ГОРЯЩИЙ МУТАНТ больше не мог игнорировать Блонского и Анакору.

Он выпустил Гавотского, который упал и начал кататься по снегу, чтобы погасить пламя, перекинувшееся на его шинель. Мутант ударил когтями Анакору, но она парировала удар лазганом. На секунду монстр открылся для удара, и Блонский воспользовался этим, всадив штык ему в глаз. Мутант взвыл и дернулся, но Блонский упорно вгонял штык дальше в голову, проворачивая его, как штопор, и одновременно поливая лазерным огнем обезьянью морду мутанта.

От одного лишь прикосновения к этой мерзости, от клочьев шерсти, попавших на руки, капель крови мутанта, брызнувших на кожу, Блонский чувствовал себя оскверненным. Как культисты на той стороне холма, как все эти безумные поклонники Хаоса, этот мутант был когда-то человеком. Он должен был знать, какое будущее его ждет, должен был понимать, каким будет конец этого пути. Блонский не испытывал к нему ни малейшего сочувствия. Мутант заслуживал того, что его боги сотворили с ним.

Наконец мутант умер, второй монстр тоже рухнул на снег, не выдержав еще одного выстрела из огнемета. Остались двое. Одного отвлекал на себя ловкий Палинев, другой только что потерял руку под непрерывным огнем лазганов Михалева и Грейла, и упал на колени. Блонский прицелился в того, что дрался с Палиневым, но вдруг его сильно толкнула Анакора. Падая на снег, Блонский на секунду подумал, что душа Анакоры тоже не выдержала, и она предала товарищей — но когда воздух над ним разорвал лазерный выстрел, Блонский понял, что Анакора только что спасла ему жизнь.

Культист занял отличную позицию на вершине холма, и если бы выстрелил еще раз, пока Блонский и Анакора лежали на земле, то убил бы кого-то из них. Но Пожар бросился на него, стреляя, и культист открыл огонь по молодому валхалльцу. Пожар получил скользящее попадание в плечо, сила удара сбила его с ног, и он второй раз за эти несколько минут покатился вниз по склону.

Воодушевленный этим успехом, культист потерял осторожность. Он встал, чтобы лучше прицелиться и добить упавшего врага — и в этот момент его тело разорвали два лазерных луча. Когда неудачливый снайпер упал, его убийцы — Блонский и Анакора — бросились вперед, вскоре к ним присоединился Гавотский. Другие культисты опоздали воспользоваться своим преимуществом, должно быть, они слишком долго прятались за спинами пушечного мяса — мутантов, и противники встретились на вершине холма. Ледяные воины отреагировали первыми, и трое еретиков были убиты, так и не успев выстрелить.

Культисты, несмотря на свое численное превосходство, уступали Ледяным воинам. Они были необучены, не защищены броней, некоторые из них даже не были вооружены. Исход боя уже не вызывал сомнений, когда Пожар снова присоединился к товарищам. Он стрелял, держа лазган в левой руке, правая бессильно свисала вдоль тела, и в основном его выстрелы шли мимо цели.

Один культист как-то проскользнул под выстрелами Ледяных воинов и атаковал Блонского, пытаясь пробить ножом его бронированную шинель.

— Ты опоздал, гвардеец, — прошипел мерзкий еретик, — Мангеллан владеет этим миром, и, если ты хочешь жить, ты отвергнешь своего прогнившего Императора, и обратишься…

Он не успел закончить свою угрозу. Блонский схватил его за руку и выкрутил, сломав ее. Культист взвыл, и клинок выпал из его онемевших пальцев.

Блонский приставил штык к горлу подонка, но вспомнил, что Гавотский хотел взять пленного. Хотя все его инстинкты сопротивлялись тому, чтобы оставить еретика в живых, Блонский развернул лазган и ударил прикладом по черепу культиста, вырубив его.

БАРРЕСКИ ОБОШЕЛ последнего мутанта, пытаясь найти позицию, с которой можно выстрелить из огнемета, не задев Палинева. Разведчик продолжал уворачиваться от когтей мутанта, приседая и отскакивая, уклоняясь и кружась. Но мутант непрерывно продолжал атаковать, и Палинев уже начинал чувствовать усталость.

Баррески подошел еще немного ближе. Он думал, что мутант слишком занят Палиневым, чтобы заметить его. Но он ошибался. Мутант внезапно развернулся и теперь объектом его внимания оказался Баррески. Сильным ударом монстр выбил из его рук огнемет. Баррески успел увернуться от второго удара когтями, который должен был разорвать ему горло. Сейчас Баррески было нечем отбиваться, у него не было времени снять с плеча лазган — и он знал, что он далеко не такой ловкий, как Палинев, и не сможет так долго уворачиваться от ударов.

На помощь ему пришли Михалев и Грейл. Они уже добили своего противника, и теперь огонь их лазганов обратился на последнего оставшегося монстра. Мутант вздрогнул, когда лазерные лучи прожгли его спину — но, к ужасу Баррески, красные глаза чудовища не отрывали взгляда от него. Где-то в глубине своего ничтожного разума мутант уже понимал, что ему конец, и был твердо намерен захватить с собой хотя бы одного врага.

Палинев видел, что происходит, и бросился на мутанта, невзирая на риск попасть под выстрелы лазганов. Он выиграл для Баррески секунду, не больше, прежде чем мутант небрежным движением отбросил его.

И тогда чудовище бросилось на Баррески. Хотя валхаллец приготовился к атаке, он упал на одно колено, пытаясь оттолкнуть от себя зловонную тварь. Мутант поднял когти, и Баррески понял, что этот удар будет смертельным.

И вдруг словно сам воздух взорвался. Мутант на мгновение застыл и рухнул, Баррески изумленно смотрел на его почерневший труп, еще не понимая, что произошло.

Его ноздри наполнились запахом озона, и он посмотрел на небо, на секунду подумав, что благодаря невероятному капризу судьбы или, возможно, даже божественному вмешательству, его спасла молния.

Потом он увидел Штеля, стоявшего и смотревшего на мертвого мутанта с мрачным удовлетворением — и Баррески заметил, что правый глаз полковника почернел и дымится.

— Небольшое усовершенствование, я сделал его на Пирите несколько лет назад, — хрипло сказал Штель, увидев, что Баррески, Михалев и Грейл изумленно смотрят на него. — Электрический разряд — оружие последней надежды. Для его перезарядки понадобится около двадцати часов, и все это время мой правый глаз будет бесполезен.

Он снова посмотрел на мертвого мутанта и улыбнулся.

— Но некоторые вещи стоят того, чтобы терпеть это небольшое неудобство.

БОРЩ БЫЛ МЕРТВ.

Сначала это было нелегко определить. Он был покрыт кровью, но в основном это была кровь мутанта, которого убили они с Пожаром. Ледяным воинам пришлось убрать тушу мутанта, чтобы добраться до Борща, и только тогда они увидели, что он не дышит.

Анакора хотела похоронить его, но Гавотский напомнил, что у них нет инструментов, чтобы копать промерзшую землю. Они могли выкопать могилу, но на это у них ушла бы большая часть ночи.

— И это совсем не то же, что рыть могилу обычного размера, — проворчал Грейл.

Так или иначе, они все согласились, что особой разницы не будет. На земле или под землей, тело Борща после вирусной бомбардировки все равно превратится в жидкость, станет слизистой протоплазмой. И, в конце концов, последнее, чего ожидал любой гвардеец на войне — это приличные похороны; каждый знал, что его останки, скорее всего, будут просто втоптаны в грязь поля боя.

Они собрались вокруг погибшего товарища, и Гавотский прочитал короткую молитву за его душу — вот и весь обряд. Хотя Анакора настаивала, чтобы Борща занесли в «Аквилу» и закрыли в трюме — по крайней мере, тогда его тело не осквернили бы хищники.

— Если бы он лучше стрелял… — сказал Баррески, покачав головой, — если бы не спешил так броситься в рукопашную с этой тварью…

— Тогда бы вместо него здесь лежал Пожар, — решительно возразила Анакора. — Ты видел, как устойчивы эти мутанты к лазерному огню.

За исключением смерти Борща, потери были неожиданно легкими. Палинева слегка оглушил удар, когда последний мутант отшвырнул его, Гавотский получил пару ожогов второй степени. И правую руку Пожара пришлось подвесить на повязку, что очень огорчало молодого солдата.

Штель снова был на ногах, но выглядел очень уставшим — и, хотя никто не сказал бы это ему — даже слегка контуженным. Гавотский продолжал заменять его, командуя отделением. Сержант послал Анакору, Баррески и Грейла в челнок, чтобы убедиться, что никто не прячется внутри. Кроме того, Грейл должен был осмотреть двигатели и доложить об их состоянии. Двое культистов были взяты живыми, и Блонский с Михалевым связывали их веревками из рюкзаков.

Штель осматривал труп одного из мутантов.

— Он похож на того, — сказал полковник Гавотскому. Когда сержант удивленно посмотрел на него, Штель объяснил: — На тварь, которую я видел в лесу. У нее была серая шерсть, как и у этой. Адаптация к холоду, наверное. Но если тварь, которую я видел — такой же мутант, то куда он ушел? Эти культисты не знали, что мы идем, пока я… пока они не услышали нас.

— И кому он пошел доложить? — закончил мысль Гавотский. — Кто знает, что мы здесь? И сколько еще мутантов, подобных этому, мы встретим?

ШТЕЛЮ НЕ НУЖНО было спрашивать, что произошло, пока он был без сознания с того момента, как упал в озеро. Его бионический глаз записал все подробности — по крайней мере, все визуальные подробности — и сохранил их для дальнейшего просмотра.

И увиденное вызвало у него тревогу. Органические — настоящие — части его мозга отключились в ледяной воде, но аугметические части продолжали функционировать, поддерживая в нем жизнь. Конечно, он был рад, что остался жив — но мысль о том, что его аугметика может функционировать без него, заставила Штеля содрогнуться.

Двое пленников начали приходить в себя. Михалев и Блонский подтащили их к костру и встали над ними, охраняя. Несмотря на страшную усталость, Штель решил сам вести допрос. Он намеренно начал с того еретика, который выглядел более крепким, и сломить которого казалось труднее. Культист был коренастым, с татуированным лицом и сломанной рукой — результат схватки с Блонским — и смотрел на полковника с безмолвным вызовом.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Штель. — Ты думаешь, что ничего не выиграешь, отвечая на мои вопросы, потому что в любом случае я не оставлю тебя в живых. Ты прав. Но ты можешь умереть быстро и легко — или я заставлю тебя страдать.

Культист плюнул ему в лицо.

Штель кивнул Блонскому, который взял сломанную руку еретика и снова выкрутил ее, заставляя переломанные кости тереться одна о другую. Культист сдерживал крик почти целую секунду. Когда Ледяной воин закончил с ним, из глаза еретика лились слезы.

И все-таки он не сказал ни слова.

Однако допрос возымел эффект — не на этого культиста, но на его товарища. Второй пленник был меньше ростом, моложе, и явно был в ужасе от того, что видел.

— Хорошо, — сказал Штель спокойно, — похоже, этот сделал свой выбор. Можешь избавиться от него, Блонский. Поговорим с его приятелем.

Блонский знал, что от него требовалось. Он поставил ногу на спину старшего культиста и толкнул его лицом в костер. Еретик снова завопил и попытался встать, но нога Блонского неумолимо толкала его обратно в огонь.

Культист умирал долго, и когда он, наконец, умер, воздух был наполнен зловонием его сгоревшей плоти. Его младший товарищ был так напуган, что трясся от ужаса, и его стошнило прямо себе на колени. Казалось, его стошнит еще раз, когда Штель с волчьей улыбкой повернулся к нему.

— Я… я не хотел присоединяться к ним, — проблеял культист. — Просто… когда это только началось, и стало распространяться, и…

— Мангеллан? — напомнил Блонский.

Культист кивнул, казалось, он был рад, что Ледяной воин уже знает это имя, и ему не нужно выдавать его.

— Никто не знает, откуда он появился, он просто… внезапно его сторонники оказались везде, на всех улицах, и никто не мог остановить его, и моя семья, мои друзья… они все говорили, что Мангеллан прав, что мы ничего не должны Императору, что Он не может защитить нас… Они ворвались в наш дом, выволокли нас на улицу и под угрозой оружия заставили поклясться в верности Мангеллану… и у нас не было выбора.

— Выбор есть всегда, — прорычал Блонский.

— Когда этот корабль приземлился здесь, — сказал Штель, указывая на «Аквилу», — на его борту был важный иерарх Адептус Министорум. Он мог помочь вашему народу, мог вернуть их на путь праведности.

Культист кивнул.

— Я слышал, что нашли кого-то… исповедника… Поэтому вы здесь? Вы его ищете?

— Ты знаешь, где он? — спросил Штель.

— Он… он мертв, — сказал культист.

Штель видел, как Блонский и Михалев обменялись взглядами, но сам не отрывал пристального взгляда от пленника. Если бы бионический глаз Штеля сейчас функционировал нормально, он зафиксировал бы малейшие изменения в поведении культиста, вплоть до капель пота на его лице и руках, а акустические устройства услышали бы биение его сердца, и Штель мог бы определить, лжет культист или нет. Сейчас, когда глаз не действовал, решить это было труднее. Но, несмотря на это неудобство, Штель чувствовал себя странно свободным.

— Ты видел, как он умер? — спросил полковник.

— Я… я просто подумал… — сказал культист, — то есть, сейчас он уже, наверное, мертв. Исповедника привели в Улей Йота три дня назад. Я видел, как его вели по ступеням Ледяного Дворца. Мангеллан забрал его…

— Где он? — спросил Штель, — этот Ледяной Дворец? Можешь привести нас туда?

При этих словах пленник побледнел.

— Пожалуйста, — всхлипнул он, — Я сказал вам все, что знал. Не заставляйте меня… Я не могу идти против него, он слишком… слишком силен. Вы не сможете победить его. Мангеллану понадобилось меньше месяца, чтобы выбить Имперскую Гвардию из Улья Йота. Сотни тысяч… сотни тысяч погибли… а вы… вас всего горстка…

Штель принял решение, но посмотрел на Блонского и Михалева, желая знать их мнение.

— Вы верите ему? — спросил он, и солдаты подтвердили.

— Хорошо, — сказал Штель. — Я тоже.

Он достал лазерный пистолет и выстрелил молодому культисту в голову.

«АКВИЛА» БЫЛА выпотрошена. Даже роскошные кресла, предназначенные для перевозки сановников Министорума, были выдраны, и все испачкано слюной мутантов. Но когда в пассажирском отсеке было немного убрано, и расстелены одеяла, он показался подходящим убежищем для девяти смертельно усталых солдат.

Больше никакой пользы корабль принести не мог. Грейлу не удалось запустить двигатели, и это ни для кого не стало неожиданностью. Связь тоже не работала. Однако Баррески нашел переносную вокс-станцию, на вид не поврежденную. Единственное, чего ей не хватало для работы — энергии, но несколько часов под солнечным светом, несмотря на серые тучи, покрывавшие небо Крессиды, должны были это исправить. Баррески надеялся, что утром сможет привести вокс-станцию в рабочее состояние. Тогда Штель сможет связаться с кораблями флота, сообщить о потере «Термита» и запросить воздушную эвакуацию после того, как они найдут Воллькендена.

Впервые за все это время Грейл видел возможность спастись с обреченной планеты, и эта перспектива воодушевила его — почти достаточно, чтобы забыть, что между Ледяными воинами и их целью находится вся армия Хаоса. Он и Баррески вызвались первыми нести караул этой ночью — они были в лучшем состоянии, чем остальные. Грейл сидел у входного люка «Аквилы», готовый поднять тревогу при первых признаках появления противника, но слышал только глубокое дыхание спящих товарищей. Баррески остался снаружи, разложив в свете потухающего костра разбитые части оборудования «Аквилы». Едва ли здесь можно было найти что-то полезное, но он хотел убедиться наверняка.

Однако первым заметил опасность Грейл: движение за холмом, на котором сражались Ледяные воины и культисты. Он лишь краем глаза увидел, как что-то мелькнуло, и не был уверен, что там вообще что-то есть. Но Баррески заметил его настороженность и перестал возиться с запчастями.

Некоторое время они наблюдали за темным силуэтом холма, но не увидели и не услышали ничего. В конце концов, Грейл жестами просигналил товарищу-танкисту, что собирается подойти и взглянуть поближе.

Грейл начал осторожно продвигаться вперед, а Баррески прикрывал его, держа лазган наизготовку. Когда Грейл поднялся на холм, то упал на живот и последние несколько метров преодолел ползком. Несколько минут он неподвижно лежал на вершине холма, оглядывая поле, по которому сюда шло его отделение, чувствуя, как мокрый снег попадает под шинель. Глаза валхалльца всматривались в каждую тень во тьме, пока он не убеждался, что это не угроза.

И оно появилось снова!

И опять исчезло: существо, покрытое серой шерстью, передвигавшееся странной волочащейся походкой. Грейл быстро обдумал варианты действий. Если это мутант, и он здесь один, тогда Грейл и Баррески с ним справятся. Будить остальных нет необходимости — да и пока они вернутся к челноку, мутант может уйти и привести других. Но если он не один? Если он здесь, чтобы заманить их в засаду?

Грейл подумал, что это вряд ли. Мутант явно старался двигаться как можно незаметнее.

Быстрым жестом предупредив Баррески, чтобы он оставался на посту, Грейл пополз вниз, за мутантом.

— ПОЛКОВНИК ШТЕЛЬ! Полковник Штель, сэр!

Штель встал раньше, чем открыл глаза, какое-то внутреннее чувство опасности предупредило его об угрозе. Прежде всего, он сверился с внутренним хронометром, судя по показаниям которого, он спал около трех часов. Бионический правый глаз был все еще слеп. Рядом стоял Палинев, вокруг начинали просыпаться остальные валхалльцы.

В отсеке пахло горелым, но Штель пока не мог определить источник запаха.

— Я слышал выстрел, — доложил Палинев, и Штель видел, что Гавотский, Блонский и Анакора тоже были разбужены выстрелом. Штеля неприятно удивило, что он выстрела не слышал, видимо, акустические устройства снова подвели его.

— Стреляли близко, — сказала Анакора, — Может быть, совсем рядом снаружи.

— И я не вижу Баррески и Грейла, — добавил Палинев.

Гавотский и Пожар взяли лазганы и подошли к открытому люку. Выглянув из люка, Пожар доложил, что снаружи никого нет. Секунду спустя он добавил:

— Нет, подождите… Вижу, кто-то бежит к нам. Кажется, это… это Баррески, а за ним Грейл. Похоже, они в порядке.

— Может быть, они решили пострелять по крысам, — предположил Михалев.

— Вряд ли, — сказал Блонский, — Думаю, солдат Анакора ошибается. Мне кажется, стреляли совсем не снаружи.

Все повернулись к нему, и Штель увидел, что Блонский держит в руках вокс-станцию, превратившуюся в дымящиеся обломки. Ее части расплавились, это от них шел запах гари.

— Ты думаешь…? — недоверчиво начал Палинев.

— Я думаю, — сказал Блонский, — что стреляли именно по этому аппарату, и стреляли здесь, в этом отсеке.

Баррески залез в люк и увидел, что семь пар глаз смотрят на него.

— Что случилось? — спросил он. — Кто-то стрелял?

— Мы хотели у тебя спросить то же самое, — сказал Штель.

— Ведь это ты стоял на посту, — добавил Пожар — Ты и Грейл.

— Ты никого не видел? — спросила Анакора.

Следом за Баррески в отсек вошел Грейл.

— Там что-то было, — сообщил он. — Думаю, еще один мутант. Я пытался преследовать его, но он ушел. Я не знаю, как это у него получилось, он двигался быстро, как молния.

— Значит, вы позволили мутанту увести вас от корабля? — спросил Штель.

Баррески решительно покачал головой.

— За мутантом пошел Грейл. Я поднялся на вершину холма, чтобы проследить за ним, но челнок я не упускал из виду ни на секунду. Никто бы не смог подойти к люку так, чтобы я его не увидел.

— Ты уверен? — спросил Штель, указав на остатки вокс-аппарата в руках Блонского, и Баррески побледнел, поняв, какой удар им нанесен. — Потому что если это сделал не чужак, значит…

— Один из нас предатель, — закончил мысль Блонский.

— Поосторожнее с такими выводами, — сказал Гавотский. — Не будем слишком поспешно делать заключения.

Но Блонский настойчиво возразил:

— Доказательства говорят сами за себя. Один из нас проснулся, увидел, что другие еще спят, и воспользовался возможностью уничтожить вокс-аппарат, нашу главную надежду выполнить это задание.

— Почему ты смотришь на меня? — закричал Пожар. — Я видел, ты смотрел на меня, когда сказал это! С тех пор, как мы сели в «Термит», ты только и делаешь, что критикуешь меня и сомневаешься в моей верности.

— Мне кажется, тебя больше интересует твоя личная слава, — сказал Блонский, — чем служба Императору. Я считаю это опасным поведением.

— Даже если это и так, — сказал Гавотский. — Это еще не значит, что Пожар виновен.

— Ты обвиняешь меня, — с яростью сказал Пожар, — потому что тебе самому есть что скрывать. А, Блонский? Что-то я не видел тебя, когда тот мутант набросился на меня. Что ты делал, когда погиб Борщ?

— Он сражался рядом со мной, — сказала Анакора. — Он участвовал в бою.

— Да? — недоверчиво протянул Пожар. — Тогда, возможно, стоит присмотреться к тебе. Как ты ухитрилась выжить на Астароте Прайм, когда вся твоя рота погибла? Да, я знаю об этом случае, Анакора. Я помню твое имя.

— Сержант Гавотский прав, — прервал его Штель. — Никто из нас не может быть вне подозрений.

— Ну, мы с Грейлом можем поручиться друг за друга, — сказал Баррески.

— Можете? — спросил Палинев. — Я… я ничего не хочу сказать, просто… ну, ты знаешь, что Грейл не мог сюда пробраться. Но может ли он сказать то же о тебе? Он же не видел тебя, пока следил за мутантом.

— Я знаю Баррески с самого призыва, — сказал Грейл. — И, кроме всего прочего, последнее, что он мог бы сделать — это причинить вред одной из своих любимых машин. Это же он первым нашел вокс-аппарат, помните?

— Тогда остается наш товарищ Михалев, — сказал Блонский, — который пока ничего не сказал в свою защиту. Он вообще редко говорит — но уж когда начинает, то говорит больше, чем ему кажется.

Михалев, покраснев, прошипел:

— Я всегда следовал приказам.

— Но не всегда был согласен с ними, не так ли? Скажи мне, солдат Михалев, тебя так волнует, что Император считает твою жизнь менее ценной, чем жизнь исповедника Воллькендена?

— Есть еще одна возможность, которую никто из вас не рассматривал, — сказал Штель. — Предателем могу быть я.

После его негромких слов наступила тяжелая тишина. Как он и рассчитывал.

— Вы все знаете об аугметике в моем мозгу, — продолжал он. — Если скверна Хаоса не затронула мое сердце, то не могла ли она проникнуть в мой разум?

Первое потрясение прошло, Ледяные воины начали уверять командира, что такого не может быть, что Император не позволит этому случиться. Полковник поднял руку, приказывая им молчать.

— Я просто высказал предположение, — сказал он. — Мы ничего не знаем наверняка. И пока не будем знать, мы не добьемся ничего, бросаясь обвинениями.

— Полковник прав, — сказал Гавотский. — Я рад видеть наше отделение таким сплоченным. И мы должны ценить эту сплоченность. Завтра нам придется снова идти в бой, и нужно, чтобы мы могли доверять друг другу.

— И все же, — сказал Блонский, — я предлагаю, чтобы полковник проверил каждого из нас на предмет мутаций. И на оставшуюся часть ночи поставить одного часового снаружи корабля и двоих внутри.

ПОЖАР ПРИТВОРЯЛСЯ спящим.

Анакора и Михалев сидели рядом. Штель согласился с предложением Блонского усилить охрану. Пожар не хотел, чтобы они видели, что он проснулся, не хотел, чтобы заподозрили, что его тревожит совесть. Тыльная сторона его правой руки чесалась, но он не решался почесать ее.

Он не знал, почему он сделал это.

Он проснулся от яркого и беспокойного сна, и, возможно, был еще в полусне. Ему понадобилась целая минута, чтобы понять, где он находится, узнать в людях, спящих вокруг, своих товарищей, увидеть вокс-аппарат на полу рядом с люком, вспомнить…

В его сне Штель связывался по этому воксу с Имперским Флотом. И ему сказали, что поиск исповедника становится слишком опасным, что за отделением вышлют еще один челнок, что Крессиду надо покинуть. Подробности сна были словно в тумане, но Пожар помнил армию культистов и мутантов. Они смеялись… смеялись над Ледяными воинами, бежавшими с планеты, не выполнив свою миссию.

Он действовал инстинктивно. Он видел, что Грейл оставил свой пост. Никто не следил за ним. Все было именно так, как сказал Блонский: один лазерный выстрел, одно нажатие на спуск… Он даже не думал о том, что звук выстрела могут услышать. Когда другие валхалльцы проснулись, Пожар притворился, что тоже только что проснулся, хотя его сердце громко билось в груди, и он чувствовал, как холодный пот течет по спине.

Его правая рука стала чесаться просто невыносимо. Он осторожно повернулся, чтобы до нее можно было дотянуться левой рукой. Штель и Гавотский проверили всех на признаки мутации, как и предлагал Блонский. Пожар был уверен, что пройдет проверку, но все же испытал огромное облегчение, когда действительно прошел ее. Это укрепило его веру в себя, укрепило в мысли, что, хотя он не мог объяснить, что он сделал, но он сделал это правильно. Ради Императора.

Его пальцы почесали правую руку, и Пожар застыл в ужасе, почувствовав что-то незнакомое, что-то странное, чего не было еще час назад: на руке росла шерсть.

ПЕРВАЯ ЛАВИНА была небольшой.

Ледяные воины ждали ее. Но все, что они могли сделать — уцепиться покрепче, когда снег заскользил под их ногами, — и, конечно, надеяться, что эта маленькая лавина не вызовет большую.

Этим утром им пришлось делать выбор: идти в крепость Мангеллана, бывший Улей Йота, по хорошо проторенной дороге, где вероятность встречи с противником была гораздо больше, или попытаться подойти к городу по предательским, покрытым снегом холмам. Штель и здесь поступил не так, как сделало бы большинство командиров — он вынес этот вопрос на открытое обсуждение. За исключением этого обсуждения солдаты сегодня почти не разговаривали друг с другом, сказав едва ли больше, чем пару слов.

Обвинения и подозрения предыдущей ночи висели над ними, как темная туча. Даже Палинев, который вел разведку впереди, возвращался для доклада гораздо чаще, чем вчера, словно думал, что длительное отсутствие может возбудить подозрение. Возможно, он был прав. Все следили друг за другом, и Штель едва ли мог их в этом упрекнуть. Он тоже следил за ними.

Они подождали, пока снег после лавины уляжется, и двинулись дальше в полном молчании.

Когда они обогнули холм, на горизонте снова показались очертания улья, теперь до него было лишь несколько километров. От этого зрелища у Штеля скрутило желудок. Все горизонтальные поверхности города были покрыты толстым слоем снега, все вертикальные заледенели. Город казался нереальным, словно модель в натуральную величину, вырезанная изо льда. Не осталось никаких сомнений, что зараза Хаоса крепко держит Улей Йота в своих когтях, и осквернила город так, что не осталось никакой надежды на его освобождение.

На утреннем обсуждении солдаты решили, что противостоять природным опасностям не так рискованно, как последователям Мангеллана. Даже Пожар не слишком активно спорил, отстаивая продвижение к городу по главной дороге. Он вообще казался необычно тихим, но из-за событий ли прошлой ночи, или из-за раненой руки — Штель не мог сказать.

Он уже начал думать, не сделали ли они неправильный выбор.

Все его солдаты выросли на Валхалле, окружающая среда здесь казалась им почти знакомой. Они думали, что знают все об опасностях, которые могут нести снег и лед, внимательно следили за признаками надвигающейся угрозы — а если случится худшее, как на замерзшем озере, они думали, что знают, как минимизировать последствия. Солдаты с любой другой планеты уже давно были бы мертвы; но для Ледяных воинов Валхаллы это была лишь утренняя прогулка.

Но, как заметил Гавотский еще во время прохождения сквозь ледник на «Термите», вода на этой планете тоже была заражена скверной Хаоса. И снег и лед не всегда вели себя так, как должны.

ВТОРАЯ ЛАВИНА была больше. Гораздо больше.

Штель не мог винить своих солдат за то, что они вызвали ее. Она началась высоко над ними, и обрушилась на них как прилив. Возможно, лавина была естественным последствием сильного снегопада — но то, как «вовремя» она сошла, было подозрительно.

Ледяные воины, за исключением Палинева, рассеялись по склону горы на небольшом расстоянии друг от друга — на всякий случай, — но лавина шла прямо на них, и была достаточно широкой, чтобы угрожать каждому из них.

Баррески и Грейл оказались в самой рискованной ситуации. Они были ближе всех к центру лавины, точке, в которой снег двигался быстрее всего. Они знали, что не смогут убежать — лавина такого размера достигала скорости двухсот километров в час — но они использовали последние несколько секунд перед ударом, чтобы отбежать к краям лавины, как и их товарищи.

Гавотскому и Штелю, следовавшим, соответственно, во главе колонны и в арьергарде, было почти некуда бежать. Штель бежал изо всех сил, но этого было недостаточно. Никаких усилий не было бы достаточно. Когда лавина докатилась до него, Штель повернулся к ней спиной и приготовился к удару.

У него словно выбили почву из-под ног. Он удерживал равновесие, пока мог, но вскоре лавина смела его. Он действовал руками и ногами, словно плывя, он знал, что сопротивляться потоку бесполезно, и вместо этого пытался скользить на нем. Мимо с обеих сторон мелькали холмы, и Штель мог только надеяться, что не врежется ни во что твердое.

Он знал, что Блонского лавина несет где-то рядом с ним — и увидел, что Анакора ухватилась за крепкое дерево и, держась за него изо всех сил, осталась позади. Штель отчаянно пытался не упускать солдат из виду, и знал, что солдаты тоже стараются следить за своими товарищами.

Лавина несколько раз накрывала Штеля с головой, и его воспоминания снова вернулись к замерзшему озеру. Он был полон решимости на этот раз не потерять сознание и не оказаться похороненным заживо. И каждый раз, когда его накрывало, он отчаянно боролся, прилагая всю силу, чтобы выбраться на поверхность.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем все закончилось. Лавина едва не похоронила Штеля заживо, он задыхался, но все же нашел в себе силы освободиться и встать на ноги. Его протащило лавиной на небольшое расстояние, но окружающая местность сильно изменилась. Снег образовал новые очертания местности, скрыв старые ориентиры. Закрыв зрячий глаз, полковник ориентировался по внутреннему компасу.

Первой он увидел Анакору, в трехстах метрах выше на склоне, она все еще держалась за дерево, хотя была по грудь в снегу. Штель подумал, что она сильнее чем кажется. По крайней мере, с ней было все в порядке.

О Блонском этого сказать было нельзя. Его просто нигде не было видно. Должно быть, он был глубоко под снегом. Штель поспешил к тому месту, где видел его в последний раз, и вскоре увидел руку в перчатке, торчавшую из снега, ее пальцы шевелились в слабой попытке позвать на помощь. К счастью, снег здесь был не слишком твердый, и Штель смог раскопать его и освободить голову Блонского. Спустя минуту он освободил из снега его руку, и поднялся, зная, что солдат теперь сможет выбраться сам.

— Г-Грейл… — выдохнул Блонский, подняв руку. И, пока он с помощью Анакоры вставал на ноги, Штель откапывал из-под снега четвертого Ледяного воина. К счастью, Грейл смог проделать в снегу отверстие для дыхания, иначе он задохнулся бы.

КОГДА ЛАВИНА обрушилась, Пожар находился в нескольких метрах позади сержанта Гавотского. Но он был молодым и быстрым, и легко перегнал сержанта. Будучи в относительной безопасности на краю лавины, он скользил по снегу с удивительной легкостью и наслаждался скоростью. Слишком поздно он заметил, что потерял из виду сержанта. Взбираясь на гору снега, оставленного лавиной, он звал Гавотского, его желудок скрутило при мысли, что он так подвел своего учителя и покровителя. Рука под перчаткой снова начала чесаться, и Пожар мог поклясться, что чувствует, как шерсть разрастается по руке.

Наконец он нашел Гавотского, боясь, что сержант был погребен под снегом слишком долго. Пожар попытался откопать его, но из-за раненой руки работа шла слишком медленно. К счастью, Палинев, ушедший далеко вперед, видел лавину и вернулся, чтобы помочь товарищам.

Гавотский не спрашивал, почему его так долго искали, несомненно, считая, что у Пожара и своих проблем хватало. Вместо этого он молча направился на помощь другому Ледяному воину, и они с Палиневым откопали Михалева. Пожар отстал, боясь им помешать. Он чувствовал себя бесполезным. Бесполезным и опозоренным. И впервые он подумал, что, возможно, заслуживает того, что происходит с ним, что шерсть на руке — предупреждение, что он может исполнять свой долг лучше, что делает не все, что может на службе Императору. Что он мог бы спасти Борща…

Он поклялся себе, что с этого момента будет служить еще лучше, что станет еще более усердным в исполнении своего долга. Если нужно, он в одиночку очистит Улей Йота от скверны Хаоса — или умрет, сражаясь.

Вдруг Пожар услышал звук позади — мягкий хруст шагов по снегу. Обернувшись, валхаллец увидел мутанта, покрытого серой шерстью — тот сразу пригнулся и исчез из виду. Пожар ухмыльнулся и вознес благодарственную молитву Императору за то, что Он предоставил солдату такой шанс доказать свою верность.

Его товарищи еще были заняты, выбираясь из снега, и ничего не заметили — и что-то остановило Пожара от того, чтобы позвать их на помощь. Это было его испытание, не их. Осторожно он отполз в сторону, и только когда убедился, что остальные не видят его, пошел быстрее, направляясь вниз по склону холма.

Возможно, это был тот самый мутант, который следил за Ледяными воинами у «Аквилы» и еще раньше, в ледяном лесу. Баррески и Грейл не смогли убить его, даже сам Штель не смог. Но Пожар сможет.

Его противник совершил ошибку. Снег после лавины был глубокий и гладкий, словно только что выпавший. Мутант пытался скрыться, но оставлял четкие следы. На этот раз ему не уйти.

ВСЕ ЛЕДЯНЫЕ воины были найдены, кроме одного.

Они собрались на том месте, где Михалев и Грейл в последний раз видели Баррески. Вероятно, он был под снегом где-то здесь, в радиусе ста метров, но быстрый поиск не дал никаких результатов.

«Дурной знак», подумал Штель. Это значило, что солдат был полностью погребен под снегом, и сейчас у него, наверное, заканчивался воздух для дыхания.

— Начинайте копать, — приказал он. — Вот с этой точки. Каждый пусть исследует квадрат в пять метров.

Его аугметика уже проанализировала скорость лавины, соотнесла эту скорость с предполагаемой траекторией движения Баррески и расстоянием от того места, где он находился в начале схода лавины — что позволило прийти к заключению, что они не могут сузить зону поиска больше, чем уже подсказала интуиция его товарищей.

Внезапно Штель услышал звук прямо под ногами, звук, который он, спустя секунду, определил как приглушенный хлопок от осечки огнемета.

Он схватил Анакору за воротник шинели и дернул ее назад, а на том месте, где она стояла, из-под снега вырвался кипящий гейзер. Остывающая вода фонтаном хлынула на Ледяных воинов. Когда ливень прекратился, солдаты подошли и увидели большую яму в снегу, и на ее дне — покрасневшего, тяжело дышащего Баррески.

— П-простите, сэр, — выдохнул он. — Дышать было нечем, и я не мог дальше ждать. Знаю, что это было рискованно, но…

Он прижал к груди огнемет.

Вдруг они услышали лазерные выстрелы с другой стороны холма — и в тот же самый момент Штель заметил, что один из его солдат отсутствует.

ПОЖАР БЕЖАЛ за мутантом, стреляя. Монстр пытался убежать — но как бы ни был он быстр, валхаллец оказался быстрее. Когда первый лазерный выстрел попал в цель, мутант взревел от боли и повернулся к Пожару, подняв руки. Казалось, он пытается сдаться — но Пожар сомневался в этом, да и все равно не собирался брать пленных.

— Не то… что ты… думаешь…

Пожара очень удивило, что с ним говорит существо, которое он считал неразумной тварью во всех смыслах. Голос мутанта был хриплым и грубым, звуча, словно гравий, перекатывавшийся по каменной поверхности, мутант произносил слова медленно, словно каждое слово давалось ему с тяжелым усилием.

— Я вижу, что ты такое, — сплюнул Пожар, и снова выстрелил.

Его следующие два выстрела прошли мимо. Он еще не привык стрелять с левой руки, и это дало мутанту шанс. Видя, что обмануть валхалльца не получится, мутант снова атаковал его — по крайней мере, так решил Пожар.

Мутант присел, вытянув когти, и Пожар приготовился защищаться. Когда мутант двинулся на него, валхаллец всадил два выстрела точно в грудь монстра. На серой шерсти появились ярко-красные раны. Мутант рванулся к нему, пытаясь вцепиться в горло, но на этот раз Пожар не позволил твари повалить себя, и, хотя удар отбросил его, он устоял на ногах ивонзил штык в брюхо мутанта.

— Слушай… — прохрипела тварь, хватаясь за лазган, и пытаясь вырвать его. — Я… пытаюсь… помочь. Я знаю… где исповедник… Воллькенден! Могу… провести вас…

Мутант дышал ему прямо в лицо, дыхание было горячим и зловонным, и Пожар, отшатнувшись, не удержал в руках лазган. Молодого солдата охватила паника, он стал бояться, что оказался недостаточно сильным, чтобы пройти испытание, посланное Императором.

— Думаешь, что я тебе поверю?! — закричал он. — Ты грязный вонючий мутант, и я не хочу тебя слушать, я не буду осквернен, нет!

Откуда-то у него взялись силы отшвырнуть врага, и Пожар прыгнул вперед, чтобы подобрать свой лазган, лежавший на снегу. Мутант тоже прыгнул за ним, но Пожар успел первым. Он схватил оружие, перекатился на спину и открыл огонь, поражая мутанта в грудь и в живот, расширяя рану от штыка.

Мутант потерял слишком много крови, он не мог выжить после таких ран. И тем не менее, он еще сражался. Он бросился на Пожара с яростным ревом, глаза монстра сверкали красным огнем, и Пожар понял, что на этот раз не сможет отразить атаку. Он знал, что мутант убьет его, но это ничего не значит, потому что мутант уже почти мертв, а Пожар умрет чистым перед Императором. Мутант повалил его, прижал его здоровую руку к земле и занес когти для удара, чтобы разорвать валхалльцу горло.

Вдруг он остановился, огонь в его глазах погас, и когда мутант снова заговорил, его голос звучал более ясно.

— Несколько месяцев назад, — печально сказал мутант, — я бы тоже пытался убить такое существо.

— Не смей говорить это! — прошипел Пожар. — Не смей говорить, что у тебя есть что-то общее со мной! Чего ты ждешь? Мне не нужна твоя… твоя жалость. Убей меня!

Но мутант рухнул на него и умер, и Пожар издал вой разочарования. Барахтаясь и толкаясь, он выбрался из-под трупа, встал и, схватив лазган, начал бить прикладом по телу мутанта, снова и снова, ломая его кости.

Он остановился только когда полностью лишился сил. Красные глаза мутанта, казалось, обвиняющее смотрели на него, и Пожар чувствовал, как зуд в правой руке усиливается и распространяется. Правая перчатка задралась, отойдя от рукава, и молодой валхаллец испытал тошноту, увидев, что из-под перчатки выбивается серая шерсть. Он быстро поправил перчатку и спрятал руку в повязку. Пожар едва не заплакал. Разве он не сделал того, чего хотел от него Император? Это не его вина, что мутант прекратил сражаться и не убил его. Пожар ожидал искупления, но вместо этого чувствовал пустоту.

Здесь и нашли его немного позже Штель и остальные: Пожар стоял, глядя на труп мутанта, не в силах отвести взгляд, и не мог найти ответ на мучивший его вопрос, немыслимый вопрос:

«Это — мое будущее?»

УЛЕЙ ЙОТА был немного меньше, чем Альфа, но все же оказался чудовищно огромным, когда Ледяные воины, перейдя холмы, вступили в его тень. Его размер обманул Михалева, заставив подумать, что они подошли к улью ближе, чем на самом деле. И чем ближе они подходили, тем больше — и дальше — казался улей. Но даже отсюда валхалльцы ощущали зловоние фиолетовой плесени, покрывавшей заледеневшие поверхности улья. Казалось, город давно был покинут.

«Если бы это было так», подумал Михалев.

В чернокаменной внешней стене улья была пробоина, но когда Палинев разглядел в полевой бинокль чьи-то силуэты среди развалин, Штель приказал обойти ее.

Наконец, улей перестал расти, и все поле зрения Михалева заполнила огромная стена. Валхалльцы собрались под ней, стараясь не коснуться зловонного льда, и Штель повел отделение вдоль ее гладкой черной поверхности. Скоро Михалеву стало понятно, что они все-таки ищут хоть какой-то путь в улей.

Спустя некоторое время после этого полковник жестом приказал отделению соблюдать тишину. Они приблизились к цели, хотя Михалев еще ничего не видел. Вероятно, аугметика Штеля помогла ему рассчитать дистанцию до пробоины в стене.

— Мы не знаем, сколько еретиков может быть там, — сказал полковник, — но, как обычно, чтобы поднять тревогу хватит и одного.

— К счастью, — заметил Гавотский, — элемент внезапности на нашей стороне. Если бы кто-то заметил, что мы подходим к стене, не сомневаюсь, мы бы сейчас уже знали об этом.

— Мы глубоко в тылу противника, — сказал Блонский. — У их часовых есть основания быть не слишком бдительными. Да и мы все знаем, что слугам Хаоса не хватает самодисциплины.

Несколько солдат выразили согласие, и Михалев запоздало присоединился к ним. После того, что Блонский говорил прошлой ночью, после множества подозрительных взглядов со стороны других солдат Михалев подумал, что было бы разумно проявлять больше энтузиазма.

— Что нам сейчас нужно, — сказал Гавотский, — это послать вперед пару солдат провести разведку и, если получится, снять часовых. Пойдут Палинев и еще один.

— Я могу пойти! — воскликнул Пожар. Видя, что Гавотский недоверчиво смотрит на него, он сказал:

— Это будет разумно, сержант. После Палинева я самый легкий. И я знаю, что вы думаете — вы думаете, что эта повязка замедлит меня, но я уже привык к ней. Я знаю, одной левой рукой трудно стрелять, но работать ножом я могу и левой, давайте покажу.

Выражение его лица было умоляющим, почти отчаявшимся — и Гавотский посмотрел на Пожара долгим оценивающим взглядом, и, переглянувшись со Штелем, принял решение, коротко кивнув.

Михалев подумал, что сержант совершает ошибку. Пожар был слишком нетерпелив для такой работы, ведь он и вызвался добровольцем лишь по той причине, что ему хотелось скорее вступить в бой. Но Гавотский уже не в первый раз проявлял снисхождение к молодому солдату — и последнее, что Михалев мог позволить себе сейчас, это сомневаться в выборе сержанта.

В конце концов, его пессимизм оказался необоснован. Лишь несколько минут спустя после того, как Палинев и Пожар проскользнули в пробоину, Пожар вернулся, улыбаясь до ушей, и доложил, что проход охраняли четыре культиста, и все они уничтожены. Штель приказал отделению продвигаться вперед, и вскоре они, пробираясь через руины, прошли в пролом в стене.

Там действительно было четыре трупа в черных одеяниях. Похоже, культисты играли в карты, когда Палинев и Пожар набросились на них и мгновенно перерезали глотки двоим. Третий культист сопротивлялся, и ему сломали шею. Четвертый пытался бежать, и был убит броском ножа в спину.

— Надо спрятать трупы, — сказала Анакора. — Тогда, если кто-то будет проходить мимо, то подумает, что часовые просто дезертировали со своего поста.

Наконец они оказались внутри улья — улья Мангеллана.

И Михалев мрачно подумал, что здесь все будет куда опаснее.

СНАРУЖИ УЛЕЙ Йота казался относительно невредимым.

Внутри же все было совсем не так. Едва ли осталось хоть какое-то строение, нетронутое войной, бушевавшей здесь. Мосты были взорваны, галереи рухнули, резервуары для воды разрушены. Обгоревшая перевернутая «Химера» лежала на крыше, внутри скорчились трупы водителя и двух стрелков. Здесь было еще много трупов, целых и разорванных на куски, лежавших на улицах или наполовину погребенных под развалинами рухнувших зданий. Виднелись остатки собранных из чего попало и разрушенных баррикад.

Естественный свет не проникал так глубоко в улей — а электрический горел не везде, с перебоями, между фонарями оставались большие участки темноты. Грейл вел машину по узким улицам, которые когда-то были полны людей. Сейчас улицы были пусты, большинство людей мертвы — а те, что выжили, должно быть, присоединились к еретикам и ушли с ними в новый кровавый бой.

Но даже сейчас шум моторов машин и работающих механизмов все еще раздавался в улье. Иногда слышались и человеческие голоса — безумный смех или крики боли.

Это было скорбное зрелище — особенно для тех солдат, которые еще вчера сражались, защищая такой же улей. Разница была в том, подумал Грейл, что улей Альфа атаковали снаружи, обрушив его стены. Стены улья Йота еще стояли, и это потому, что его постигла гораздо худшая участь — улей Йота был атакован изнутри.

Когда Грейл попытался завести двигатель найденного ими грузовика, тот взревел, как лев, страдающий астмой. Неестественный звук, отразившийся от стен и потолка, был таким громким, что, казалось, сейчас обрушит их. Гавотский дал ему рваное черное одеяние, снятое с мертвого культиста, и еще одно такое же вручил Баррески, который сел рядом с Грейлом в кабину грузовика. Никто из них не хотел даже прикасаться к одежде еретиков, не говоря уже о том, чтобы надевать ее, но это было необходимо.

— Культист, которого я допрашивал, говорил о Ледяном Дворце, — сказал Штель — крепости вождя еретиков. Он не смог точно объяснить, где находится Ледяной Дворец, но, несомненно, это самое защищенное здание в городе. А это значит, что оно, скорее всего, расположено в центре и, вероятно, на одном из верхних уровней улья. Мы должны пройти к центру и подобраться как можно ближе к нашей цели, прежде чем враг узнает, что мы здесь.

Пока на их пути попадалось мало культистов — только иногда их силуэты мелькали в переулках, да однажды они проехали мимо фигуры в черном одеянии, лежавшей в сточной канаве, что-то напевая. Но когда грузовик завернул за очередной угол, перед ним вдруг оказалось не меньше двадцати культистов.

Похоже, еретики что-то праздновали здесь среди руин — кругом были пустые бутылки. Сейчас кутеж уже утих, и большинство культистов просто валялись пьяные. Но лишь до тех пор, пока они не увидели новоприбывших. Радостные крики раздались при виде тех, кого пьяные культисты приняли за товарищей, приехавших праздновать победу. Они окружили грузовик, раскачивая его и стуча по бортам.

Грейл, борясь с естественным отвращением к еретикам, заставил себя напряженно улыбнуться и показал через окно поднятый большой палец. Рядом с ним Баррески тоже попытался изобразить дружественный жест, но улыбнуться так и не смог себя заставить. Впрочем, культисты были слишком пьяны, чтобы это заметить, подумал Грейл. Настоящие проблемы начнутся, если они заберутся в кузов грузовика и увидят там отделение валхалльских Ледяных воинов.

Нужно скорее выбираться отсюда — но культисты были и впереди, и придется либо еле-еле ползти, либо раздавить трех-четырех. Искушение так и сделать было невероятным. Однако Грейл, сохраняя хладнокровие, сумел аккуратно проехать сквозь толпу.

Через секунду Баррески вдруг подскочил и закричал:

— Стой! Останови здесь!

Грейл резко затормозил, не понимая, что случилось.

Баррески выскочил из кабины и подбежал к трупу офицера Имперской Гвардии. Грейл чуть не рассмеялся от облегчения. Опасности не было, его товарищ-танкист просто заметил ценное снаряжение, которое можно снять с мертвеца, и не смог проехать мимо. Баррески снял металлическую перчатку с руки мертвого гвардейца, и его лицо светилось радостью, когда он снова забрался в кабину со своей добычей.

— Симпатичная штучка, — сказал Грейл. — Что это?

— Силовой кулак, что ж еще, — ответил Баррески, казалось, он был удивлен, что его товарищ не знает. — Надеваешь его на руку, он создает силовое поле, и ты бьешь с силой десяти человек. Похоже, он не слишком поврежден, поверхность немного обгорела, вот и все. Никогда не приходилось им пользоваться, но я видел, как он действует в бою. Уверен, что смогу его активировать.

— Активировать? — удивился Грейл. — Да ты его еле поднял!

— Когда эта штука включена, — сказал Баррески, — она сама поднимает себя.

В этот момент раздался стук по задней стенке кабины — полковник напоминал, что время идет. Грейл повел грузовик дальше, и вскоре они выехали на относительно нетронутые боевыми действиями улицы, ехать здесь было немного легче, и укрытий больше. Вокруг были дома жителей нижних уровней улья, ряды крошечных окон тянулись до самых крыш.

За пару часов они проехали большое расстояние до центра, но, неизбежно, им стало встречаться больше культистов. Чем дальше они ехали, тем больше врагов видели, как ни старался Грейл их объезжать. Казалось, передвижения противника сосредоточены вокруг большого черного здания. Очевидно, это был мануфакторум, и, судя по дыму из его огромных труб, он работал.

Грейл объехал здание полукругом, направив грузовик обратно, в темный жилой сектор. Он остановил машину в тени, куда не доставал свет фонарей, и когда Баррески спросил его в чем дело, объяснил:

— Там слишком много еретиков. Кто-нибудь обязательно заметит нас и начнет задавать вопросы.

Грейл собирался посоветоваться с полковником Штелем и попросить разрешения покинуть грузовик. Он удивился, увидев, что его товарищи уже высаживаются из кузова на улицу.

— Думаю, ты прав, Грейл, — сказал Штель, и Грейл понял, что полковник, благодаря своей аугметике, был отлично осведомлен обо всем, что происходит снаружи грузовика, и, возможно, слышал каждое слово водителя. — Слишком рискованно ехать через эту толпу. Пора подниматься на верхние уровни.

ПАЛИНЕВ ПЕРВЫМ нашел лифт.

Следуя приказам Гавотского, Ледяные воины разошлись на поиски пути на верхние уровни улья. Крадучись по темной улице, Палинев обнаружил, что оказался в опасной близости к мануфакторуму, о котором говорил Грейл. Он видел культистов, толпящихся в освещенной зоне, но пока он держался близко к стене, они не могли его заметить — и прямо перед ним была лестница.

Палинев осторожно поднялся по ней и с разочарованием обнаружил, что она ведет лишь на высокий мост. Он решил разведать путь дальше — но прежде чем он двинулся дальше, его внимание было привлечено тем, что происходило прямо под ним.

У мануфакторума не было крыши. И похоже, что это была такая конструкция, а не результат повреждений, полученных в бою, потому что все шесть стен мануфакторума были целы. Палинев видел внутри огромный круглый бак, наполненный чем-то, что можно было описать лишь как жидкий огонь. Сверху над ним висело множество толстых цепей, прикрепленных к системам блоков, многие цепи спускались прямо к баку, который окружали сотни культистов, что-то кричащих и поющих, некоторые из них работали с рычагами и рукоятками серых механизмов, нажимая их в какой-то таинственной последовательности.

Палинев ощущал жар огня, но его горло пересохло не только из-за этого.

Военная машина Хаоса работала, производя железо из богатой руды Крессиды, используя нечестивые знания для производства из этого железа оружия, брони, боевой техники. Крессида пала, но ее захватчики уже вооружались для новых завоеваний.

Двери лифта оказались за углом узкого коридора, культисты снизу не могли их видеть. Руна вызова светилась, Палинев нажал ее и быстро бросился в укрытие, когда с лязгом и скрежетом механизмов кабина лифта поднялась, казалось, с самых нижних уровней подулья. Лифт был пуст и находился в рабочем состоянии, и Палинев, осторожно перейдя мост, направился обратно, чтобы доложить о своей находке.

Через несколько минут девять Ледяных воинов собрались в тесной кабине лифта, и Штель нажал одну из самых высоко расположенных рун на стене.

Путь наверх, казалось, занял целую вечность. Руны на стене загорались в последовательности, когда они проезжали каждый из ста с лишним уровней улья. Палинев, тревожно вслушиваясь в шум лифта, знал, — и был уверен, что другие тоже знают — если кто-то услышит, как лифт поднимается, и сможет его остановить, сидящие внутри солдаты станут легкой добычей.

Его сердце дрогнуло, когда лифт вдруг остановился, но двери не открылись, и в кабине раздался негромкий, но настойчивый звуковой сигнал.

Гавотский вздохнул.

— Этого я и боялся. Мы не сможем подняться выше без кода доступа. Это сделано, чтобы жители подулья не могли проникать на верхние уровни.

— Дайте, я посмотрю, — сказал Баррески. Он достал нож и вставил его в вертикальный шов рядом с рунами. С некоторым усилием он поддел панель и открыл ее, за ней обнаружилось переплетение проводов. Палинев затаил дыхание, когда его товарищ бесцеремонно запустил в них руки.

Баррески оторвал несколько проводов, не обращая внимания на искры и треск, которыми машинные духи выражали свое недовольство. Танкист ухмыльнулся, когда звуковой сигнал прекратился, и лифт снова поехал вверх.

— Маленький фокус, которому я научился в детстве, — сказал Баррески.

НАКОНЕЦ ОНИ достигли своей цели, двери с шумом открылись, и девять солдат вышли на широкую пустую улицу.

Контраст с нижними уровнями был огромный. Хотя вокруг по-прежнему были здания, между ними располагались широкие аллеи и площади, через прозрачные панели в крыше улья, находившейся на десять уровней выше, сюда проникал солнечный свет. Внизу архитектура была строго утилитарной, а здесь были статуи, резные колонны, фонтаны и горгульи.

Многие здания были украшены гребнем с орлом над входом — административные офисы — но Баррески видел и жилые дома с широкими окнами и балконами.

Хаос и здесь оставил свои следы. Многие стены были осквернены нечестивыми знаками, большинство зданий явно были разграблены, а некоторые сгорели. И воздух был холодный, гораздо холоднее, чем внизу — почти так же холодно, как снаружи.

Штель обнаружил кое-что: прямоугольную белую инфопанель на поворотной подставке. Полковник жестом подозвал Баррески, и тот подтвердил, что это общий терминал. Его интерфейс был спроектирован максимально доступным, встроенные руны просты для понимания, и вскоре Баррески смог вывести на экран инфопанели план улья, и показал Штелю, как выводить более подробный обзор каждого уровня и сектора. Потом он с восхищением наблюдал, как полковник быстро просматривает карту за картой, казалось, едва прочитывая их названия, но — Баррески был уверен — все подробности каждой карты оставались в аугметической памяти Штеля.

— Космопорт, — прошептал Штель, задержавшись на секунду. — Полезно знать. Если повезет, мы сможем выбраться отсюда.

— Но Ледяного Дворца нигде нет, сэр? — спросил Баррески.

— Я и не ожидал найти его на картах. Думаю, Ледяной Дворец появился в городе лишь недавно, Мангеллан построил его для себя.

Гавотский предложил послать кого-нибудь на разведку дальше наверх, на крышу одного из более высоких зданий.

— Мы уже близко к центру, — сказал он. — Если дворец здесь, на этом уровне, он должен быть виден отсюда. Если нет, пойдем дальше и не будем тратить время.

Разумеется, первым в разведку вызвался идти Палинев. И все удивились, когда Штель послал вместо него Грейла.

— Поднимайся наверх, — приказал он, — быстро осмотри местность и бегом вниз. На тебе одежда культиста, так что если еретики заметят тебя, то, возможно, примут за своего. Но я бы на это не слишком рассчитывал.

Грейл скрылся в жилом здании, через несколько минут вышел на один из самых высоких его балконов и начал карабкаться по поручням на крышу. Только тогда Баррески понял, почему это задание поручили именно его товарищу-танкисту. Грейл был одним из тех, у кого было серьезное алиби на момент уничтожения вокс-аппарата, и это алиби обеспечил ему Баррески. Таким образом, Грейл был единственным, кому Штель мог позволить так далеко уйти от отделения в одиночку.

Через несколько минут Грейл вернулся, покрасневший и запыхавшийся.

— Да, он на этом уровне, — доложил он. — Ледяной Дворец. Он на всех уровнях дальше вверх. Его основание где-то на пару уровней ниже, но вверх он идет очень далеко. Он как будто… как будто живой, словно его не строили, а он… сам вырос.

— Как те деревья в лесу, — сказал Михалев.

— Да, как они, — кивнул Грейл. — Он огромный, не меньше километра в поперечнике, и все пространство вокруг него в развалинах, словно этот дворец просто… словно он пробивался вверх, разрушая все на своем пути. Я видел огромные ледяные мосты, ведущие к нему с улиц.

— И далеко он? — спросил Штель.

— Трудно сказать, — ответил Грейл. — В трех или четырех часах хода пешком, наверное. Но там на улицах патрули: гвардейцы-предатели, они охраняют подходы к дворцу, и их там полно. Думаю, ехать туда на машине слишком опасно.

— Мангеллан хорошо защищен, — сказал Штель, — меньшего я и не ожидал. Шум мотора обязательно услышат, и не думаю, что одеяния культистов смогут еще кого-то обмануть.

Это было приятной новостью для Баррески, у которого от одного прикосновения к одежде культиста начинался зуд. Он немедленно сбросил ее с плеч, скатал в шар и зашвырнул в ближайшую канаву.

— Следует принять как факт, — сказал Гавотский, — что мы проникли в тыл противника настолько далеко, насколько возможно, используя лишь преимущество скрытности. Думаю, мы все знали с самого начала, что наши шансы выжить, выполняя это задание, весьма невелики. Когда же мы узнали, что исповедника Воллькендена доставили сюда, в улей Йота… наше задание из смертельно опасного стало самоубийственным. Многие из нас погибнут сегодня, но помните: если хотя бы один из нас преодолеет непреодолимое, если один из нас все-таки спасет исповедника, это будет победа, которую воспоют в веках. Мы сохраним память о Валхалльском 319-м на тысячелетия, и, я думаю, за это стоит сражаться.

ОНИ УСЛЫШАЛИ, как приближается первый патруль.

Валхалльцы укрылись в галерее огромной библиотеки, присев за колоннами, когда по прилегающей к ней площади дисциплинированно промаршировал взвод гвардейцев-предателей. Пока остальные Ледяные воины наблюдали за предателями, Блонский наблюдал за своими товарищами. Он думал, не настал ли тот момент, когда тайный предатель среди них проявит себя и выдаст их врагу? Или, возможно, кто-то из них просто потеряет самообладание от страха и побежит?

Когда взвод предателей прошел мимо, все Ледяные воины вздохнули с облегчением — все, кроме Пожара, которому, как всегда, не терпелось вступить в бой — и двинулись дальше.

Блонскому казалось, что чем глубже в улей они заходили, тем холоднее становилось, вопреки всякой логике. Это был долгий и тяжелый день, но Штель продолжал шагать вперед — и было заметно, что Гавотский уже начал слабеть, хотя изо всех сил пытался не показать этого.

Наконец, это случилось. Момент, которого они все боялись.

Штель, наверное, что-то услышал или увидел, потому что он бросился к Палиневу за мгновение до того, как все услышали треск лазгана, и отшвырнул его с того места, куда через секунду попал выстрел. Снайпер, должно быть, прятался на крыше поблизости, но Блонский не успел его обнаружить. Штель бросился бежать, крича солдатам, чтобы они следовали за ним. Вскоре раздались еще два лазерных выстрела, но валхалльцы уже были за углом, скрывшись из поля зрения снайпера.

— Мы не можем оставить это просто так, — возмущался Пожар. — Позволить этим ублюдкам безнаказанно стрелять по солдатам Императора! Мы должны…

Гавотский решительно прервал его:

— Мы не можем убить здесь каждого еретика, как бы нам того не хотелось. Мы должны сосредоточиться на том, чтобы добраться до Ледяного Дворца — а это значит, надо убираться отсюда, пока снайпер не вызвал подкрепления.

Они перебежали еще одну площадь, вышли через богато украшенную арку, и направились дальше по широкой улице. Штель шел впереди, но вдруг он остановился, и, прислушавшись на секунду, повернул, ведя отряд в другом направлении. Они вышли за угол генераториума ретрансляционной станции — и на этот раз даже Блонский услышал топот шагов впереди. Снова пришлось сменить направление.

Они подошли к широкой лестнице, ведущей на другой уровень улья. Но вдруг перед ними оказались четверо гвардейцев-предателей, которые сразу же открыли огонь. Ледяные воины скрылись в лабиринте примыкающих улиц, пробежав столько переулков и поворотов, что Блонский окончательно потерял чувство направления. Внезапно Штель снова остановился, прислушался и крикнул:

— Сюда!

Он приказал солдатам следовать к зияющему входу в жилой блок, и в этот момент Блонский услышал вой ранцевого двигателя и заметил серую тень, мелькнувшую по земле позади.

Он подавил дрожь. Кто-то… что-то охотилось за ними, используя прыжковый ранец. И они все знали, что ни один имперский гвардеец, предатель или нет, не сможет даже поднять это устройство.

Они побежали по коридору, покрытому ковром. С обеих сторон коридора двери в некогда роскошные комнаты были выломаны. Мебель в этих комнатах была разбита, среди обломков валялись мертвые тела. «Имперские граждане», подумал Блонский, «Они пытались спрятаться в своих домах, когда начались бои, и в них и погибли. Подлые трусы, все до одного. Они получили то, что заслужили».

Они снова вышли на улицу, но теперь везде вокруг был слышен топот шагов.

— Они повсюду! — выдохнула Анакора.

— Не совсем, — сказал Штель. — За нами охотится один взвод предателей, возможно, человек сорок, максимум пятьдесят — но они знают местность, и знают, куда мы направляемся. Они отрезали нас от пути к Ледяному Дворцу — и одновременно они следуют позади нас, чтобы быть уверенными, что мы никуда не свернем.

— Тогда мы пройдем по их трупам! — воскликнул Пожар.

Штель посмотрел на него, вздохнул и кивнул.

— Дворец в том направлении, — указал он. — Только не забывайте, что наша задача — добраться до дворца и спасти исповедника Воллькендена. Если это значит, что вам не удастся убить всех еретиков, которых вы увидите, пусть будет так. Все равно они все погибнут от вирусных бомб.

— Да, сэр, — хором ответили Ледяные воины.

— Мы ударим по врагу жестко и быстро, — сказал Гавотский. — Прорвемся сквозь их кольцо и идем дальше. Не останавливаться ни на секунду!

— Товарищи, — сказал Штель, — приготовьтесь к самому важному бою в вашей жизни.

Блонский стоял достаточно близко к Пожару, чтобы услышать, как молодой солдат прошептал:

— Чертовски вовремя!

ОНИ ЗАХВАТИЛИ врага врасплох.

Предатели, вероятно, ожидали, что Ледяные воины попытаются затаиться, или занять оборону — возможно, в прочном здании — чтобы подороже продать свои жизни. Последнее, что враги предполагали — что валхалльцы сами могут их атаковать.

Некоторые из предателей погибли от первого залпа, некоторые вышли прямо под выстрелы, не успев остановиться. Некоторые повернулись и побежали — и Анакора подумала, что это вполне закономерно, ибо эти бывшие гвардейцы не стали бы предателями, будь у них достаточно храбрости.

Остальные же враги не растерялись и начали отстреливаться, одновременно пытаясь найти укрытие. Осколочная граната, брошенная Штелем, разорвала на куски еще двоих, заставив остальных дрогнуть. И едва успели разлететься осколки от взрыва, Ледяные воины бросились в атаку, зная, что этим подставляют себя под огонь противника, но так же зная, что оставаться на месте означает неминуемую смерть от рук тех предателей, что следуют позади, сжимая кольцо.

Они атаковали, полагаясь на скорость и внезапность — и на беглый огонь лазганов. Анакора бежала по трупам предателей, и вдруг увидела, что один из них еще жив — рука в перчатке схватила ее за ногу. Она споткнулась, выбросив вперед руки, чтобы задержать падение, и другой ногой ударила по руке еретика. К счастью, враг был ранен и терял силы, от удара он застонал и отпустил ногу.

Анакора увидела, что Палинев остановился, наполовину обернувшись, готовый прийти ей на помощь. Она решительно встряхнула головой, показывая, что не нуждается в его помощи, что не хочет, чтобы он рисковал жизнью из-за нее. Это было именно то, чего она боялась, после того, как Пожар открыл ее секрет остальным: не того, что другие будут подозревать ее в предательстве, а того, что они заподозрят ее в слабости.

Палинев, казалось, понял, и побежал дальше, остановившись на секунду, чтобы выхватить лазган из рук мертвого предателя. Анакора догадалась, что ему нужен аккумулятор, и это показалось ей хорошей идеей — поэтому, когда она догнала своих товарищей, то несла уже два лазгана, подобрав их с трупов врагов. Вынув из одного аккумулятор, Анакора бросила его Пожару, который, похоже, нуждался в боеприпасах больше, чем другие.

И тут на них набросилась вторая волна предателей, атаковав с обеих сторон, угрожая зажать в клещи. Пожар отреагировал первым, он бросился влево и ворвался в ряды предателей, бешено размахивая лазганом — и почти все валхалльцы последовали за ним. Анакора, оказавшись в гуще рукопашного боя, стала спиной к спине с оказавшимся поблизости товарищем — Михалевым, и они били предателей ножами, штыками, даже кулаками, но враги все прибывали с каждой секундой, и вскоре превосходство противника стало почти подавляющим.

ТОЛЬКО ПАЛИНЕВ не бросился в атаку. Прежде чем его успели заметить предатели, он скользнул в темный коридор и поднял свой снайперский лазган.

Он старательно выбирал цели. Восемь его товарищей сражались с более чем двумя десятками гвардейцев-предателей, но Ледяные воины действовали сплоченной группой, и в каждый момент боя одного валхалльца могли атаковать лишь один-два предателя. Кроме того, из-за своей многочисленности враги мешали друг другу, закрывая цели, и уже не один еретик, целясь в валхалльца, попадал в своего. У Палинева же такой проблемы не было.

Один предатель нанес сильный удар Гавотскому в подбородок, и сержант пошатнулся, но выстрел Палинева пробил голову еретика, прежде чем тот успел воспользоваться своим преимуществом. После этого Палинев подстрелил еще одного предателя на периферии боя, прежде чем враги поняли, что он здесь, и еще двоих, пытавшихся найти невидимого снайпера. Наконец еретики обнаружили, где он скрывается, и открыли огонь по коридору, лазерные лучи начали отбивать осколки от каменной кладки над головой Палинева — но, по крайней мере, он знал, что четверо или пятеро предателей теперь отвлечены от боя с его товарищами.

Он плечом открыл дверь рядом и заскочил в другой жилой комплекс, как раз в тот момент, когда в коридор, где он был секунду назад, влетела осколочная граната. Взрыв сорвал дверь с петель, и едва не сбил Палинева с ног. Ледяной воин остановился у окна, сделал еще несколько выстрелов с этой новой позиции и убил еще одного предателя. После этого Палинев побежал к другому окну, прежде чем противник успел прижать его огнем.

У следующего окна он увидел, что ряды врагов поредели, их превосходство было уже не таким подавляющим. Некоторые еретики уже начали выходить из ближнего боя, решив, что выгоднее занять позицию на расстоянии и обстреливать валхалльцев из лазганов.

Баррески атаковал сразу двоих предателей. Они пытались заколоть его штыками, но танкист включил силовой кулак на правой руке и одним точным ударом выбил оружие сразу у обоих.

Следующим ударом он погрузил силовой кулак в живот предателя, тот рухнул на пол, скорчившись от боли, кашляя кровью. Второй еретик вцепился в Баррески, пытаясь сорвать силовой кулак, но валхаллец схватил его за бронежилет и почти небрежным движением швырнул через плечо. Предатель с криком полетел, размахивая руками и ногами, и врезался в стену.

Пожар отстал от остальных, и его прижали к ограде балкона, угрожая сбросить с высоты десяти этажей. Действуя одной рукой, он не успел вовремя поднять лазган, и двое предателей набросились на него, пытаясь сбросить с балкона. Палинев открыл огонь по ним и попал одному между лопаток, убив наповал.

Его сердце дрогнуло, когда Пожар опрокинулся через ограду, сумев, однако, захватить с собой оставшегося предателя. Палинев выпрыгнул из окна и побежал по улице, боясь, что не успеет, понимая, что здесь ему негде укрыться, но зная так же, что остальные его товарищи слишком заняты боем с предателями. Он был единственной надеждой Пожара.

Его внезапное появление застало еретиков врасплох — и, так же, как и валхалльцы, они были слишком заняты. Палинев добежал до балкона и увидел, что Пожар вцепился в край балкона, держась одной здоровой рукой, а предатель висит у него на поясе и все еще пытается стащить его вниз.

Стрелять будет трудно. Палинев аккуратно прицелился, пытаясь не вспоминать о том, какой опасности подвергается он сам. Лазерный луч поразил гвардейца-предателя в лицо, тот отпустил пояс Пожара и с леденящим кровь воплем полетел вниз.

Палинев обернулся — вовремя, чтобы увидеть, как еретик с ножом бросается на него Валхаллец шагнул в сторону и перебросил противника через плечо. Предатель полетел с балкона, присоединившись к своему товарищу внизу.

УЖЕ ДАВНО Гавотский не замечал, где он находится, не видел других валхалльцев, кроме полковника Штеля рядом слева и Блонского справа, не считал, сколько предателей перед ним, не думал, как можно выбраться отсюда.

Все, что он мог делать — продолжать сражаться, бить прикладом, колоть штыком, уворачиваться от ударов, направленных в него. Гавотский всегда гордился тем, что в свои годы был очень сильным человеком, почти таким же сильным, как в молодости, и участь врагов, которые попадали под его удар, подтверждала это наилучшим образом. У ног сержанта уже лежала груда мертвых предателей, и с каждым новым трупом остальным врагам было все труднее добраться до него.

И вдруг, к его удивлению, перед ним никого не осталось. Он осмотрелся и увидел, что они сделали это, они прорвались, — и, хотя теперь, несомненно, против Ледяных воинов будет брошено еще больше сил, и, возможно, новые отряды врагов уже идут за ними, путь впереди был сейчас чист, и Гавотский приказал остальным следовать за ним. Снова они побежали по улицам, и Гавотский чувствовал надежду, зная, что каждый шаг ведет их ближе к цели.

Он знал, что недолго путь будет оставаться свободным. Но свободный путь окончился быстрее, чем надеялся Гавотский.

И снова Штель первым услышал приближающихся солдат противника, и попытался провести отделение в обход. Но на этот раз из-за остатков первого взвода гвардейцев-предателей, все еще преследовавших их, возможности обхода были ограничены.

Они оказались перед цензориумом, и Гавотский был разочарован, когда Штель повел валхалльцев в здание. Они шли по разгромленным офисам, разбрасывая ногами кучи пепла — все, что осталось от сотен тысяч имперских документов. Некоторые Ледяные воины заняли снайперские позиции у разбитых окон первого этажа, но Гавотский приказал Палиневу и Блонскому подняться на этаж выше и найти более подходящую позицию.

Он снова выглянул на улицу и увидел, что на нее с обоих концов выходят два отделения гвардейцев-предателей. Чувства Штеля снова спасли Ледяных воинов, предупредив их, что они окружены.

Предатели лишь спустя секунду поняли, куда скрылись валхалльцы. И к тому времени, когда еретики разобрались в ситуации, больше половины из них были уже мертвы. Гавотский высунулся из окна, выпуская луч за лучом в разбегающихся предателей, ощущая прилив радости, когда очередной враг падал мертвым. Но этого было недостаточно, чтобы заглушить мучительное чувство разочарования.

Последнее, чего хотели Ледяные воины — оказаться в осаде. Последнее, что они могли себе позволить — попасть в ловушку.

Гавотский заметил предателя с осколочной гранатой в руке. Сержант выстрелил, прежде чем тот успел метнуть ее, лазерный луч пронзил врага вместе с еще двумя лучами из окон внизу. Через секунду еще один еретик попытался метнуть гранату, но Палинев и Блонский пристрелили и его.

Однако все это никак им не поможет. На стороне предателей было время. Несомненно, сведения о появлении здесь Ледяных воинов уже распространились, и на место каждого убитого ими еретика встанет десять новых. Нужен выход, и как можно скорее.

И только Гавотский об этом подумал, все здание цензориума задрожало от мощного взрыва, сержант чуть не упал, с потолка на него посыпалась известка. На секунду он подумал, что какой-то предатель смог незамеченным проскочить под огнем Ледяных воинов и бросить гранату в здание. Но в этот момент Гавотский услышал голос Штеля:

— Все вниз! — крикнул полковник.

ОНИ ПРОБЕЖАЛИ, спускаясь вниз, десять пролетов металлической лестницы, которая громыхала и тряслась под ударами восьми пар тяжелых ботинок. Михалев принес подрывной заряд. Баррески помог ему установить его в подвале цензориума, поставив цилиндрический корпус на торец, чтобы направить взрывную волну вниз. У Грейла до сих пор звенело в ушах от взрыва, но валхалльцы добились желаемого результата.

Взрыв пробил брешь в фундаменте здания — и, заглянув в нее, Грейл увидел остатки жилого помещения. Ледяные воины один за другим спустились в эту комнату, некоторое время искали выход, и, наконец, выбрались на улицу, оказавшись на расположенном ниже уровне улья.

Их встретил лазерный огонь. Предатели, догадавшись, куда скрылись их враги, заняли балконы над улицей. Штель вел отделение дальше, ни на секунду не останавливаясь, избегая открытых площадей, прижимаясь к стенам зданий, укрываясь под арками и мостами.

Эта стратегия оказалась успешной. Огонь сверху прекратился, предателям было трудно отслеживать быстро движущихся валхалльцев, а прицелиться было и вовсе невозможно. Некоторые еретики начали спускаться по лестницам, чтобы добраться до противника, но это только сделало их легкой целью для лазганов Ледяных воинов.

Валхалльцы продвигались вперед, оставив врагов позади и приближаясь к Ледяному Дворцу, и на секунду Грейл подумал, что они в самом деле смогут выполнить это задание. Но в этот момент громкий рев двигателя возвестил о появлении новой угрозы.

Штель, должно быть, услышал, как приближается мотоцикл — но враг мчался слишком быстро, и у валхалльцев не было никакого шанса избежать его. Мотоцикл вылетел из узкого переулка, черный и приземистый, его сдвоенные болтеры изрыгали огонь и смертоносный металл.

Даже если бы мотоциклом управлял культист или гвардеец-предатель, он представлял бы собой серьезную угрозу. Но за рулем его был не просто предатель. Его глаза были безжизненны, лицо изуродовано шрамами от плохо зашитых ран, и черты его искажены так, что губы вечно кривились в презрительной усмешке. Мускулистое тело казалось еще более огромным, будучи облачено в угольно-черную силовую броню — и эта броня была украшена багровыми знаками Хаоса, и усеяна шипами, на которые были насажены расколотые черепа.

Космодесантник Хаоса!

Он привстал в своем широком седле, нетерпеливо перегибаясь через руль, рассекая воздух лязгающим цепным мечом. Грейл вдруг обнаружил, что бежит изо всех сил еще до того, как Штель отдал такой приказ, и Гавотский, Блонский и Пожар бежали вместе с ним.

До бежав до ближайшего угла, Грейл на секунду остановился, оглянулся и увидел, что Палинев бежит прямо на мчавшегося к ним монстра. Космодесантник Хаоса взмахнул цепным мечом. Палинев ловко уклонился, буквально на волосок избежав удара. Это был один из самых отчаянно смелых поступков, которые Грейл когда-либо видел, хотя его немного портило отчетливое выражение страха на лице Палинева. Похоже, разведчик несколько переоценил свою скорость и ловкость, и не ожидал, что меч пройдет так близко.

Палинев проскользнул позади мотоцикла и исчез в переулке, из которого тот появился. Космодесантник Хаоса попытался развернуть мотоцикл вокруг своей оси, чтобы последовать за ним, но лишь сам вылетел из седла — на что Палинев, несомненно, и надеялся. Космодесантник тяжело упал на плечо, а мотоцикл врезался в стену, но спустя секунду его всадник уже вскочил на ноги.

Грейл не стал ждать, что он сделает дальше, на кого набросится. Кого бы из Ледяных воинов он не выбрал, того уже можно считать мертвецом, и единственный шанс для остальных — бежать как можно дальше. Поэтому Грейл и Пожар побежали в одну сторону, Гавотский и Блонский — в другую, и Грейл так боялся того, что, возможно, гонится за ним позади, что почти не видел того, что впереди.

Он столкнулся с двумя гвардейцами-предателями, и они набросились на него с двух сторон. Грейл уклонился от удара первого и двинул прикладом в челюсть второму. Когда предатель зашатался, Грейл схватил его за плечо и толкнул его на его товарища. Оба еретика упали, Грейл шагнул назад и поднял лазган, но подумав, что выстрел произведет нежелательный шум, вонзил штык в почки первому предателю, и тот начал захлебываться кровью.

Второй еретик пытался сбежать, но Пожар — который, следуя примеру Грейла, не стал стрелять — свалил его подножкой. Предатель открыл рот, собираясь закричать, но Пожар заткнул его своим кулаком. Потом он начал методично колотить прикладом по голове предателя, пока не убедился, что тот мертв.

— Быстрее, сюда!

Грейл развернулся, подняв лазган, и увидел худого, светловолосого молодого человека. Человек был одет в обычный синий костюм рабочего, и определенно не был похож на гвардейца-предателя или культиста. Но Грейл был не единственным валхалльцем здесь, испытывавшим подозрения, и человек побледнел, увидев, что на него нацелены два лазгана.

Он поднял руки, показывая, что безоружен.

— Я могу помочь вам, — сказал он, — но вы должны пойти со мной. Медлить нельзя.

— Откуда мы знаем, что это не какой-нибудь обман? — спросил Пожар.

— Я не знаю, как убедить вас, — сказал человек, — но я храню верность Императору, да славится Его имя. Я один из немногих в этом городе, кто остался верен Ему. Предатели снова окружают вас. Если вы останетесь здесь, то наверняка погибнете. Ваш единственный шанс — пойти со мной.

Грейл посмотрел на Пожара и понял, что оба они думают об одном и том же: этот чужак прав. Он их последняя надежда. Поэтому Грейл, повернувшись к нему, кивнул и сказал:

— Ладно, показывай дорогу.

— Но если ты лжешь нам, — прошипел Пожар, — то неважно в какую ловушку ты нас ведешь и сколько твоих дружков ждут в засаде. Я все равно успею перерезать тебе глотку.

ШТЕЛЬ БЕЖАЛ с Анакорой, Баррески и Михалевым, когда снова услышал позади рев мотоцикла. Мотоцикл, с грохотом промчавшись мимо Ледяных Воинов, остановился на их пути, и управлявший им космодесантник Хаоса бросился на валхалльцев.

Они встретили его лазерным огнем, но лазерные лучи причинили ему не больше вреда, чем свет фонарика. Штель поднырнул под цепной меч космодесантника Хаоса, и в ту же секунду Анакора нанесла удар штыком. Она целилась в сочленение силовой брони, но промахнулась, и штык сломался. Космодесантник схватил ее за шинель, поднял и с легкостью отшвырнул.

Баррескивоспользовался моментом, пока противник был отвлечен, и попытался ударить его силовым кулаком в живот. Космодесантник Хаоса перехватил руку Баррески и сжал ее, силовой кулак с треском сломался, брызнув искрами. Баррески едва успел выдернуть из него руку, иначе и она не избежала бы той же участи.

Штель целился из лазерного пистолета, ища уязвимые места в силовой броне, когда космодесантник снова взмахнул цепным мечом. Полковник ощутил запах машинного масла на жужжащих зубьях оружия, когда опять едва успел уклониться от удара.

Космодесантник Хаоса сосредоточил все внимание на нем. Должно быть, он заметил знаки различия на шинели Штеля и понял, что это командир. Его он и выбрал своей жертвой, остальные трое Ледяных воинов были не более чем небольшой помехой. Штель мысленно вознес молитву Императору — не за свою жизнь, потому что он знал, что не переживет этого боя, но лишь о том, чтобы он смог отвлекать этого монстра достаточно долго, чтобы солдаты успели уйти.

Штель побежал, зная, что далеко не убежит, но надеясь, что успеет пробежать достаточно. Он слышал за спиной грохот тяжелых шагов космодесантника Хаоса — меньше секунды ему понадобилось, чтобы отбросить Баррески и Михалева и броситься в погоню за самой ценной добычей — а потом Штель услышал вой ракетного ранца.

Штель бросился на землю, и космодесантник Хаоса пролетел над ним, явно не ожидая таких быстрых рефлексов от гвардейца. Вскочив на ноги, Штель бросился в усыпанный обломками переулок, проскользнул в ворота, через окно пролез в обгоревшее здание и выбежал в переднюю дверь.

Он присел за статуей имперского генерала, пытаясь восстановить дыхание, не производя лишнего шума.

И вдруг статуя взорвалась, разлетевшись на осколки под выстрелами болт-пистолета.

Космодесантник Хаоса снова бросился на Штеля в туче пыли и обломков, и в третий раз валхаллец едва успел увернуться, чтобы не быть разрубленным надвое цепным мечом. Теперь бежать было некуда, между ним и чудовищем в силовой броне не осталось ни одного укрытия, и не было никакой надежды победить космодесантника Хаоса в открытом бою.

Но все же Штель достал силовой меч и активировал его энергетическое поле.

Он был намерен сражаться до конца, и не сомневался, что погибнет в этом бою. Но когда полковник Станислав Штель падет, у его убийцы не останется никаких сомнений, что он сражался с Ледяным воином.

— ПОКЛОННИКИ ХАОСА не спускаются сюда, — сказал человек в одежде рабочего.

— Теперь понятно, почему, — проворчал Грейл.

Они шли по темному сырому туннелю, освещенному только желтым светом их фонарей. Их проводник, назвавшийся Толленбергом, провел Грейла и Пожара через замаскированный лаз в подвале здания Администратума.

Отвратительный запах был первым, что поразило Грейла. Он погрузился по щиколотку в холодную грязную воду, прежде чем понял, где оказался: это была канализация.

— О, они пытались раз или два, — продолжал Толленберг. — Мангеллан знает, что мы здесь, хоть и недооценивает нашу численность и стойкость. Он посылал своих культистов сюда искать нас. Но вряд ли он знает, насколько протяженны и запутанны эти туннели, какой огромный лабиринт тут внизу. Здесь очень легко заблудиться, но еще легче попасть в засаду.

Они поднялись на осыпающийся выступ и проскользнули в полуоткрытую ржавую железную дверь. Потом Толленберг повел их вниз по длинной лестнице, ее ступени были скользкими от того, что на них постоянно капала грязная вода. Когда лестница кончилась, внизу оказался еще один туннель, такой же, что и наверху.

— У нас тут было достаточно времени — у тех, кто еще свободен и верен Императору. У нас было время исследовать туннели, начертить карты, найти места, где лучше прятаться. Мы можем пройти весь улей сверху донизу, с одной стороны до другой, не выходя из этих труб больше чем на несколько шагов. Мы можем…

Толленберг внезапно остановился, замолчал и поднял руку, просигналив Ледяным воинам сделать то же самое. Они погасили фонари и молча ждали во тьме, и услышали это: хлюпающие шаги, приближающиеся к ним со стороны другого туннеля в кирпичной стене. Вдруг шаги прекратились, словно те, кто шел, тоже поняли, что они здесь не одни, остановились и стали ждать.

Толленберг осторожно постучал фонарем по стене три раза, подождал, потом еще два раза, стук эхом разносился в туннеле. Через секунду раздался ответный стук, четыре раза в быстрой последовательности, и Толленберг снова включил фонарь.

— Все в порядке, — сказал он, — это друзья.

Они встретились на перекрестке туннелей, Толленберг обнялся с рыжеволосой женщиной средних лет, тоже одетой в рабочий костюм, а Грейл и Пожар были рады увидеть, что она привела сюда двух их товарищей: Гавотского и Блонского.

— Наши люди могут обыскать весь этот сектор, — объяснил Толленберг. — Если повезет, они найдут и других ваших товарищей.

— Но зачем? — нетерпеливо спросил Пожар. — Что вы хотите от нас?

— Куда вы нас ведете? — спросил Блонский.

— В безопасное место, — сказал Толленберг.

АНАКОРА БЫЛА жива.

Ее бой с космодесантником Хаоса длился не больше трех секунд и остался в памяти лишь размытым пятном. Она помнила только, что сильно ударилась о землю, задохнувшись от боли, а сейчас она слышала рев цепного меча. Он наполнял ее слух, казалось, звуча где-то прямо рядом с ней. Но когда она поднялась и огляделась, то увидела, что она одна в сточной канаве.

Она слышала и треск лазерных выстрелов — из пистолета, если она не ошибалась.

Полковник Штель!

Не раздумывая ни секунды, она побежала по улице, не обращая внимания на то, какому риску подвергается она сама, и что где-то среди зданий могут скрываться предатели. И бежала она не подальше от звуков боя, что было бы разумно, и как уже поступили Баррески и Михалев. Нет, Анакора бежала туда, откуда эти звуки слышались — и вдруг поняла, что они уже давно должны были затихнуть, что простой смертный не может продержаться так долго в бою против космодесантника Хаоса. Это было просто невозможно.

Завернув за угол, она увидела, что происходит невозможное.

По сравнению с космодесантником Хаоса в черной силовой броне, Штель казался маленьким и беспомощным. И все же он как-то ухитрялся противостоять страшному врагу. Он уворачивался от ударов почти до того, как они начинались, или отражал их сияющим силовым мечом, заставляя противника выглядеть неуклюжим. Почти все свои удары Штель направлял в лицо космодесантника Хаоса, и некоторые из них достигали цели. Прямо на глазах Анакоры Штель снова пустил кровь врагу, красная линия рассекла нос космодесантника, свежий шрам добавился к его впечатляющей коллекции.

Космодесантник Хаоса даже не поморщился, казалось, не заметив рану, в его кровь, несомненно, были впрыснуты болеутоляющие средства. Анакора знала, что если хотя бы один его удар достигнет цели, этого будет достаточно, чтобы сломать шею Штелю, одного взмаха цепного меча хватит, чтобы обезглавить его. Если Штеля хотя бы один раз подведут рефлексы или аугметика, он умрет.

Первый лазерный выстрел Анакоры безвредно скользнул по силовой броне космодесантника Хаоса. Она пыталась попасть в сочленение, надеясь пробить броню, но Штель закрывал ей цель, и она боялась попасть в него. Космодесантник даже не оглянулся в ее сторону, не отрывая взгляда от Штеля. Он просто достал болт-пистолет левой рукой и не глядя выстрелил в направлении Анакоры. Для выстрела вслепую он оказался невероятно точным, Анакора едва успела отскочить обратно за угол, когда попадание отбило кусок стены прямо над ее головой.

Анакора выстрелила еще два раза, и каждый раз космодесантник Хаоса отвечал огнем из болт-пистолета. Наконец она решила, что здесь нужно что-то большее, чем лазган.

В нескольких метрах дальше на улице стоял большой зеленый грузовик. Дверь кабины была полуоткрыта, и Анакора рванула ее так сильно, что сорвала с петель. Она не водила машину со времени основного курса боевой подготовки, и отнюдь не являлась специалистом в этом деле, но основы она помнила, и видела, как работает Грейл.

Она взобралась на сиденье водителя, закрыла глаза, прошептала прочувствованную молитву машинным духам двигателя, и преисполнилась глубокой благодарности, когда они ожили и завели для нее мотор.

Корпус грузовика задрожал, тронувшись с места, машина словно билась в судорогах, и мотор едва не заглох. Но Анакора быстро разобралась в управлении, увеличила скорость и резко повернула руль. Теперь Штель и космодесантник Хаоса были прямо перед ней.

Конечно, они услышали, как приближается грузовик. Анакора и рассчитывала на это, надеясь, что Штель успеет уйти с дороги. Когда цепной меч снова ударил, Штель провел отвлекающий маневр, и, вместо того, чтобы увернуться от его зубьев, бросился вплотную к противнику, схватил космодесантника Хаоса за локоть, выкрутил и толкнул изо всех сил.

Штель не смог вывести противника из равновесия — космодесантник был слишком силен и тяжел — но смог заставить его сменить опорную ногу, и это дало Штелю крошечное преимущество. Это дало ему время прервать бой и отскочить назад. Видя, что он задумал, космодесантник Хаоса попытался схватить его и использовать как живой щит, но Штель оказался на долю секунды быстрее — и Анакора вела грузовик точно на цель, вдавив до упора педаль газа.

Космодесантник Хаоса повернулся к ней, напрягая свои могучие мышцы, готовясь прыгнуть. На секунду Анакора подумала, что он действительно сможет сделать это, вспрыгнет на капот, разобьет ветровое стекло и схватит ее за горло. Но грузовик врезался в него и, протащив метров десять или больше, с лязгом и скрежетом металла и пластали впечатал его в каменную стену.

От столкновения Анакору бросило вперед, она ударилась головой о ветровое стекло, расколов плексиглас. Шлем защитил ее, но она была оглушена. Ей показалось, что весь мир вокруг опрокидывается, она подумала, что это симптом тошноты, пока сильные руки схватили ее за плечи, и она поняла, что Штель забрался в кабину и вытащил ее оттуда.

Но даже сейчас цепной меч тянулся к сердцу полковника, завывая, словно в предвкушении того момента, когда он вонзится в его легкую броню.

Анакора подняла лазган, но Штель крикнул:

— Нет! Оставь меня! Найди других! Выполняйте задание! Я задержу эту тварь насколько смогу!

Анакора застыла на месте, все еще не будучи уверенной, все еще раздумывая. «Если бы я могла умереть вместо него!» Она просто не могла быть тем, кто сообщит остальным о смерти полковника Штеля, о том, что она не сделала ничего, чтобы помочь ему, а, напротив, убежала с поля боя. Она не могла допустить такое снова.

Она зашла в тыл космодесантнику, теперь его огромная фигура возвышалась между ней и Штелем. Анакора переключила лазган на огонь очередями и обстреливала противника, пока аккумулятор лазгана полностью не разрядился — и лазерный огонь все-таки прожег силовую броню и оторвал наплечник. Но Штель уже упал на одно колено, и был больше не в силах отражать удары космодесантника Хаоса. Сквозь сжатые зубы полковник прохрипел:

— Уходи. Это приказ, солдат Анакора. Беги!

У нее не было выбора. Анакора побежала — потому что всем солдатам Имперской Гвардии прежде всего внушали одну вещь, одну мантру, по которой они жили — приказ всегда должен исполняться немедленно и без размышлений.

Она побежала и потому, что Штель был прав, потому что она никак бы не помогла ему, оставшись и погибнув рядом с ним, потому что Император не одобрил бы того, что она выбрала легкую смерть, напрасно отдав жизнь вместо того, чтобы выполнять порученное им задание.

Анакора бежала, и призраки Астарота Прайм кричали в ее ушах.

И зубья цепного меча издали последний победный вой за ее спиной.

И наступила тишина.

ПРОКЛЯТЫЙ ЗУД распространился и на плечо Пожара.

Он почти хотел, чтобы космодесантник Хаоса погнался за ним, а не за Штелем. Он хотел снова наткнуться на гвардейцев-предателей.

Это не только потому, что он хотел служить Императору, сражаясь во имя Его. Теперь это было нечто большее. Когда Пожар сражался, он не чувствовал того, что происходит с ним. Он почти верил в то, что, когда бой закончится, все снова будет в порядке, что, упражняясь в праведном деле, он сможет как-то очиститься, как-то прекратить эту… эту…

Он не мог даже подумать об этом слове, не мог произнести его даже в мыслях.

Он отрубил бы себе руку, чтобы предотвратить дальнейшее разрастание шерсти, если бы это помогло, и если бы была возможность не позволить другим узнать о своем позоре.

Он пытался не думать об этом, пытался сосредоточиться на окружающей его мрачной обстановке канализационных туннелей, и на своих товарищах. Во главе их группы из шести человек шел сержант Гавотский с Толленбергом. Остальные валхалльцы шли за ними, а рыжеволосая женщина замыкала колонну.

— Сколько вас здесь? — спросил Гавотский.

— Пара сотен, — сказал их проводник. — До войны мы были гражданскими: шахтерами, администраторами, учителями. Когда Хаос пришел к нашему порогу, мы собрались в часовнях и молили Императора указать нам путь. Когда часовни пали, Он привел нас в эти туннели.

— Вы должны были сражаться, — проворчал Блонский.

— Мы сражаемся сейчас, — сказал Толленберг. — Пытаемся сохранить наши души чистыми, учимся пользоваться оружием, которое нам удается достать, и готовимся к тому дню, когда воинство Императора придет, чтобы освободить наш мир. Тогда мы выйдем на улицы и ударим в тыл предателям, будем сражаться и умирать за славное дело Его.

Его слова пробудили что-то в сердце Пожара. Он хотел бы сказать этому искренне верующему человеку, что спасение уже близко, что Ледяные воины — лишь авангард освободительной армии, что верные граждане Крессиды не покинуты в бедствии. Он хотел бы присоединиться к ним и сражаться за их освобождение, воистину славное дело.

— Мы выполняем задание, — сказал Гавотский, переходя к делу. — Очень специфическое. Мы здесь чтобы спасти одного человека.

— Да, исповедника Воллькендена, — кивнул Толленберг. — Мы знаем о нем.

— Тогда вы знаете, что нам надо попасть в Ледяной Дворец.

— А вы наоборот, уводите нас от него, — внезапно сказал Грейл. Он сверялся с компасом в желтом свете фонаря, но он не был таким специалистом в этом деле, как Палинев, и понадобилось некоторое время, чтобы подтвердить его подозрения.

Они шли колонной по узкому кирпичному выступу, но вскоре выступ стал слишком узким, и им пришлось сойти в воду. Пожару показалось, что что-то холодное и извивающееся прикоснулось к его ноге.

— Идти прямо к дворцу опасно, — сказал Толленберг. — Хоть здесь, внизу, и нет солдат Мангеллана, тут есть другие твари, страшные чудовища, скрывающиеся во тьме — и чем ближе вы подойдете к Ледяному Дворцу, тем страшнее будет скверна.

— Мы не боимся каких-то вонючих мутантов, — проворчал Пожар.

Толленберг, прищурившись, посмотрел на него долгим взглядом, значение которого молодой солдат не мог понять. Потом он тихо сказал:

— Не сомневаюсь, вы не боитесь. Но мы можем помочь вам избежать самых страшных опасностей — если вы поверите нам.

ЧТО-ТО ЗДЕСЬ было не так.

Блонский понял это сразу, как только оказался в освещенной свечами часовне, выпрямился, и его рука скользнула к лазгану.

Они поднялись по еще одной лестнице — на этот раз короткой — и Толленберг постучал по нижней стороне крышки люка в потолке: тот же сигнал, что и раньше, три стука, пауза и еще два. Люк открылся и в нем на фоне яркого света появился силуэт еще одного человека в рабочей одежде. Человек протянул им руку, помогая подняться в люк.

Блонский пролез через люк вторым из Ледяных воинов, после Пожара — и сразу же почувствовал зловоние Хаоса. Но после долгого пути по канализации они все здесь воняли, и обнаружить источник было невозможно — и, оглядевшись вокруг, Блонский нигде не заметил явной угрозы.

Он подумал, что, вероятно, его чувства реагируют на осквернение этого некогда святого места. Местные лоялисты предприняли некоторые усилия, чтобы восстановить убранство часовни, починить алтарь и стереть отвратительные руны Хаоса со стен — но все же Блонский неумолимо чувствовал, что Дух Бога-Императора покинул это место, и никакое восстановление уже не вернет его сюда.

В одном углу часовни две украшенных колонны были расколоты, из-за чего частично обвалился потолок. Сквозь разбитое окно проникало немного дневного света, среди развалин блестели осколки цветного стекла. Настенные драпировки были сорваны и сожжены.

Здесь были еще люди, около тридцати или сорока, их синие рабочие костюмы выглядели словно некая униформа. Они скребли полы, или пытались собрать остатки разбросанных церковных сокровищ, или просто стояли на коленях перед алтарем и тихо молились. Заметив четырех пришельцев, они стали подниматься на ноги, глядя на имперских гвардейцев со страхом и надеждой.

Они начали подходить к Ледяным Воинам.

И в этот момент Блонский понял, что происходит, когда увидел их странную волочащуюся походку, и заметил клочья серой шерсти, торчащие из синих рукавов. Он схватил лазган, развернулся и выстрелил в рыжеволосую женщину, которая в тот момент помогала Гавотскому подняться по лестнице. Она упала, на ее лице застыло удивленное выражение, а Блонский повернулся, чтобы разделаться с Толленбергом.

Но он опоздал. Их светловолосый проводник уже лежал у ног Пожара, держась за горло, между его пальцами текла кровь.

— Я предупреждал тебя! — прорычал Пожар. — Я сказал, что перережу тебе глотку!

Когда Толленберг умирал, синяя роба соскользнула с его плеча, и Блонский заметил на его коже ярко-зеленую родинку — доказательство того, что он был прав.

Грейл тоже схватился за оружие. Гавотский поднялся на ноги, его взгляд был таким же изумленным, как у убитой женщины, и Блонский крикнул ему:

— Это засада, сержант! Они мутанты! Они все вонючие мутанты!

«ЭТО УЖЕ становится привычкой», подумал Штель. Встречая смерть лицом к лицу, уже примириться с ней, а потом испытать предельно болезненное возвращение к жизни.

На этот раз даже механические части его мозга отключились. В его воспоминаниях остался лишь бой, когда цепной меч разорвал бронированную шинель и плоть под ней. Истекая кровью, Штель упал лицом вниз и потерял сознание. Космодесантник Хаоса мог — должен был — добить его. И почему не добил — Штель не знал.

Он не чувствовал ног. Он был окружен гвардейцами-предателями. Они схватили его за руки и потащили, его ноги волочились по земле. Его шинель была разорвана, с нее свисали лохмотья пластфибра. Грудь и живот онемели от наложенной синт-кожи.

— Он очнулся! — прохрипел голос где-то рядом с его ухом.

— Да? Тогда почему мы его несем? — Штель почувствовал, как ствол лазгана уперся в его спину, и второй голос прорычал: — А ну пошел, пес Императора!

Ответ Штеля был кратким, но вполне выражал все, что полковник думал о еретиках и их приказах.

Еретик в ярости замахнулся прикладом, но второй предатель удержал его руку.

— Лучше не рискуй, — сказал он. — Ублюдок и так еле жив. Если ты выбьешь ему мозги, что скажет он, когда узнает?

Штель едва заметно улыбнулся. Предатели подтвердили то, что он предполагал: их вождь в улье Йота хотел заполучить Штеля живым. Вероятно, Мангеллан намеревался допросить его о его группе: их численность, намерения и текущее местонахождение. Но это все равно ему не поможет.

Еретики отобрали у Штеля оружие, полевой рюкзак и даже его меховую шапку, вывернули его карманы. Они думали, что он беспомощен. Они ошибались.

Самое сильное оружие Штеля было внутри него. Его механическое плечо было исправно, а бионический глаз почти закончил цикл ремонта и перезарядки. Штель уже мог им видеть, хотя еще расплывчато. Он смог активировать внутриглазной дисплей, по которому было видно, что глаз будет полностью функционален через пятьдесят восемь минут.

А тем временем предатели окажут ему услугу. Хоть он сейчас и был их пленником, они несли его туда, куда он хотел попасть.

Они несли его в Ледяной Дворец… к исповеднику Воллькендену.

ОНИ БЫЛИ в ловушке.

Гавотский выругал себя за то, что поверил той женщине, когда она позвала его и Блонского на улице. Он следовал своей интуиции, и не остановился, чтобы подробнее допросить ее, несмотря на явное недоверие Блонского. Но за ними гнались предатели, а интуиция еще никогда не подводила сержанта.

И сейчас она подсказывала ему что-то.

Часовня наполнилась треском лазганов. Звук эхом отражался от сводчатого потолка и возвращался в уши с оглушительной силой. Но стреляли только лазганы Ледяных Воинов. Мутанты не сопротивлялись. Они даже почти не были вооружены. Скуля и воя, они прятались за колоннами и остатками каменных скамей, за самим алтарем.

— Прекратить огонь! — крикнул Гавотский. — Я сказал прекратить огонь, это приказ!

Грейл подчинился первым, хотя и удивленно посмотрел на сержанта. Пожар, казалось, был на грани мятежа, а Блонский…

Он хоть и не нацелил лазган прямо на Гавотского — он держал оружие под углом, направленным в пол между ними — но мускулы на его руках напряглись в готовности открыть огонь, а черные глаза смотрели испытующе.

— Со всем уважением, сержант, — сказал он, — могу я узнать основания для такого приказа?

— Посмотрите на них! — сказал Гавотский. — Разве это похоже на засаду? Никто из них не атаковал нас. Они лишь пытаются спрятаться.

— Они мутанты! — выплюнул Блонский. — Их существование уже является оскорблением для нас!

Гавотский спокойно посмотрел в ответ на его яростный взгляд. Его нелегко было испугать.

— Обычно, да, — сказал он. — Но сейчас совершенно необычная ситуация. Я не думаю, что наши проводники лгали нам. У этих… этих туземцев есть информация, которая может быть полезна для нас. Они знают путь в Ледяной Дворец и знают, на что способен Мангеллан.

— В таком случае, сержант, — сказал Блонский, — я думаю, что моим долгом является спросить вас, не защищаете ли вы этих мутантов по причине некоего странного сочувствия им? Вы можете поклясться в том, что вы еще верны Богу-Императору?

Гавотский ударил его прикладом лазгана. Удар был такой быстрый и сильный, что, хотя Блонский и внимательно смотрел на сержанта, но все равно был захвачен врасплох и рухнул на пол.

— Если ты сможешь доказать такое обвинение, — прорычал Гавотский, встав над ним, — то я буду ожидать, что ты меня застрелишь. А пока ты заткнешься и будешь делать то, что я говорю. Понятно?

— Они молились, — тихо сказал Пожар. — Они молились Императору…

Гнев покинул его, и теперь молодой солдат казался смущенным. Гавотский не ожидал такого. Он думал, что Пожар будет сопротивляться приказу так же яростно, как и Блонский.

И мутанты — те, которые были еще похожи на людей — понемногу стали выглядывать из своих укрытий и приближаться к Ледяным воинам, видя, что те перестали стрелять. Гавотский поднял лазган и направил его на ближайшего мутанта.

— Стоять! — приказал он, и мутант остановился, подняв руки.

— Мы понимаем ваши… подозрения, понимаем, что мы… так отвратительны, — громыхающий голос раздался позади Гавотского. Сержант обернулся и почувствовал, что у него перехватило дыхание. Говоривший выступил из тени: неуклюжий монстр, покрытый серой шерстью, его пальцы превратились в когти, глаза сверкали красным, лоб неестественно выдавался вперед.

— Мы отвратительны сами себе, — сказало существо. — Но никто из нас… не выбирал такой судьбы. Никто не хотел стать таким. Хаос так… так силен… в воде, воздухе… он завладел… нашими телами, — мутант болезненно глотнул.

Гавотский вспомнил, что говорил Толленберг.

— Но вы боретесь с этим, пытаетесь сохранить свои души в чистоте.

— Если вы так преданны Императору, — проворчал Блонский, поднимаясь на ноги и массируя ушибленную челюсть, — то знаете, что должны делать. Указ Императора о скверне Хаоса вполне ясен. Для вас есть лишь одна возможность очиститься.

— Мы знаем, что должны… умереть, — сказал мутант. — Но хотим, чтобы наша смерть… не была бесполезной. Мы хотим… напасть… на еретиков. Они… сделали это с нами. Они… сотворили это с нашим… миром, с Крессидой, — казалось, существу было трудно дышать, и оно прерывало свою речь, со стоном и хрипом набирая воздух в легкие.

— Вы знали, что мы идем сюда, — вдруг понял Грейл. — Вы посылали своих шпионов за нами, в горах и в лесу. Я видел одного из них. Вы следили за нами!

— Жаль… только, — сказал мутант, — что мы не смогли… подойти к вам раньше. До снайпера на озере… до того, как вы потеряли… своего товарища у места крушения челнока… до того, как вас нашли… гвардейцы-предатели. Нам пришлось осторожно выбирать момент… чтобы вы поняли нас. Сейчас так трудно… понять, кому можно верить…

Гавотский проследил за печальным взглядом мутанта, смотревшего на трупы проводников, приведших сюда Ледяных воинов, и других — шестерых, убитых прежде чем сержант приказал прекратить огонь.

— Мы не можем спасти ваш мир, — тихо сказал Гавотский. — Мы не для этого пришли сюда. Но с вашей помощью мы можем спасти одного человека. Важного человека.

— Тогда мы поможем вам… всем, что в наших силах, — пообещал мутант. — Мы будем сражаться за Императора…и молить Его… чтобы, когда мы уйдем из этой жизни, Он посмотрел… на наши оскверненные души… с пониманием.

ЛЕДЯНОЙ ДВОРЕЦ был в точности таким огромным, как описывал Грейл. Он поднимался так высоко, что Штель не мог разглядеть его вершину. Полковник чувствовал, что силы возвращаются к нему, хотя старательно скрывал этот факт от гвардейцев-предателей, тащивших его — пусть враги думают, что он слаб.

Еретики волокли его вниз по каменной лестнице, пролет за пролетом — все время вниз, и Штель подумал, что его несут на другой уровень улья. Когда они вышли на другую улицу, предатели на секунду отпустили Штеля, и он упал, притворившись, что не может стоять на ногах, и одновременно успел незаметно оглядеться вокруг.

Он увидел огромные башни, укрепления и широкие мосты изо льда.

Воздух был не просто холодным — казалось, невидимые кинжалы вонзаются в кости Штеля. Полковник жалел, что его шинель так разорвана, хотя и подозревал, что даже она не защитила бы его от холода. Он знал, что такое природный, естественный холод, а здесь было что-то другое. Предатели же, напротив, казалось, чувствовали себя прекрасно в своих мундирах и бронежилетах.

Они потащили его в ворота в передней части дворца. Когда они подошли ближе к дворцу, Штель увидел, что белая поверхность стен на самом деле полупрозрачна, и во льду видны прожилки знакомой пурпурной плесени.

Ворота дворца охраняли четверо гвардейцев-предателей, вход закрывала тяжелая опускная решетка, тоже ледяная. Штель вспомнил самоуверенные слова Баррески в лесу: «Дайте мне пару огнеметов, и я гарантирую вам, через десять минут здесь ничего не останется». Если бы это было так просто…

По пути сюда Штель видел еще не менее двух сотен еретиков, многие из которых присоединились к тащившим его во дворец, желая разделить с ними эту победу. Штель понимал, что валхалльцы не смогут пробиться сюда через такую толпу врагов. В лучшем случае его товарищи смогут отвлечь внимание предателей снаружи дворца.

Остальное придется делать ему самому.

ПОЖАР НИКОГДА не чувствовал себя менее спокойно.

Мутанты предложили ему и его товарищам места для отдыха, которые они приняли, и еду, от которой они отказались. Гавотский предложил Грейлу и Пожару поспать, пока они с Блонским будут охранять. Грейл кивнул и задремал, но Пожар не мог спать.

Большинство мутантов держались подальше от своих гостей, или из уважения к их чувствам, или опасаясь снова вызвать их гнев. Однако, самый мутировавший из них, тот, кто говорил с ними раньше, снова подошел к ним и сказал, что у него плохие новости.

— Ваш командир… захвачен в плен, — прохрипел мутант. — Он сражался… хорошо, но его врагом был… космодесантник Хаоса. Но мы нашли ваших… оставшихся товарищей… Ведем их сюда.

Кроме Толленберга, никто из мутантов не называл своего имени. Пожар сомневался, есть ли у них вообще имена. Возможно, они считали себя недостойными носить имя, думали о себе так же, как и он — как о всего лишь монстрах.

— Значит, полковник Штель не убит? — уточнил Гавотский.

— Они несут его… в Ледяной Дворец, — сказал мутант. — К Мангеллану.

— Тогда мы еще можем спасти его, — сказал Гавотский. — Если вы сможете сделать то, о чем говорили, если проведете нас в Ледяной Дворец, мы спасем полковника и исповедника Воллькендена. Но надо спешить. У нас осталось меньше четырнадцати часов.

Мутант кивнул своей лохматой головой и ушел.

Блонский пронаблюдал за ним, содрогнувшись от отвращения.

— Они обманывают сами себя, — прошептал он, — или лгут нам. Если вера человека сильна, он может сопротивляться скверне Хаоса, так учит нас Император. Если эти несчастные мутировали…

— Но они борются со скверной! — воскликнул Пожар.

— Слишком поздно, — Блонский повернулся к Гавотскому. — Мы не можем доверять им, сержант. Мы не знаем, что они сделали, чтобы заслужить такое, не знаем, были они предателями, трусами или просто слабаками. Но что бы это ни было, они уже потеряны. Если даже они искренни в своих намерениях, они не смогут очиститься от своих грехов. Рано или поздно, Хаос возьмет их души — и когда это случится, они обратятся против нас.

Гавотский только кивнул.

— Я знаю, — сказал он.

И его слова, как удар ножа, вонзились в сердце Пожара.

ВНУТРЕННИЕ ПОМЕЩЕНИЯ Ледяного Дворца были не менее впечатляющими, чем вид снаружи — и столь же хорошо охранялись. Штеля провели по огромному коридору, охраняемому, казалось, легионами гвардейцев-предателей, разумеется, ледяному, но богато украшенному бархатными коврами и драпировками.

Коридор был уставлен искусно сделанными ледяными скульптурами, обладавшими некоей красотой, мягким и словно волшебным внутренним светом — пока Штель не разглядел их искаженные демонические черты. Ледяная лестница изящно изгибалась, поднимаясь к балконам и балюстрадам следующего этажа. Штеля протащили мимо, в маленький темный закоулок и провели в почти незаметную дверь.

За ней ступени — каменные ступени — вели вниз, в гнетущий мрак. Там едва хватало пространства, чтобы пройти одному человеку, и Штеля поставили на ноги и толкнули в спину стволом лазгана, заставляя идти вперед, один предатель шел впереди него, другой — позади.

Вокруг были стены из грубо обработанного камня, освещаемые только фонарями предателей. Штель слышал, как капли падают на каменный пол, звук их падения разносился эхом, и даже Штель не мог определить, откуда он раздается. Могло показаться, что он попал в самые глубины подулья, если бы полковник не знал, что они все еще не спустились под землю. Пещера, казалось, была естественного происхождения, но Штель подозревал, что если бы он мог осмотреть ее бионическим глазом, то разглядел бы явные знаки того, что она сделана людьми.

Казалось, Мангеллан решил дополнить великолепие своего ледяного замка традиционными темницами под ним.

Ступени были покрыты пурпурной плесенью, некоторые из них из-за этого стали опасно скользкими. Штель специально поскользнулся и упал назад, застав врасплох шедших вплотную за ним предателей, и опрокинув их, как ряд домино. Трое еретиков с воплем сорвались с лестницы и полетели на каменный пол внизу, разбившись насмерть. Это хоть и не облегчило положение полковника — новые предатели встали на место погибших и вцепились в Штеля, заставляя его идти вперед — но вызвало у него улыбку.

В стенах пещеры были толстые железные двери. Они располагались в темных закоулках, кренясь под странными углами. Штель почувствовал, что его сердце забилось сильнее при мысли о том, что за одной из этих дверей может быть исповедник Воллькенден. Штелю хотелось позвать его, но он отбросил это побуждение. Он не хотел раскрывать карты, считая, что лучше выждать более благоприятного случая, и продолжать притворяться, что он всего лишь сломленный пленник. Тем более что притворяться было не так уж трудно.

Одна из дверей была открыта, и Штеля толкнули в нее. Он оказался в каменном мешке без окон, размером не более полутора метров и в ширину и в высоту. Пришлось согнуться, чтобы не биться головой о потолок, здесь не было даже места, чтобы нормально лечь.

В одну стену камеры было вделано прочное металлическое кольцо, с него свисало множество цепей. Двое предателей, удерживая Штеля за плечи, пригнули его к полу и быстро связали цепями, пропустив их через кольцо четыре или пять раз, и скрепив тяжелым висячим замком. Когда они закончили, Штель был так крепко связан, что не мог ни сесть, ни встать, его тело было зафиксировано в болезненном и неестественном сгорбленном положении: это была месть предателей за происшествие на ступеньках.

Они ушли, забрав свои фонари с собой. После того, как дверь с лязгом закрылась, Штель оказался в непроницаемой тьме. Он попытался переключиться на инфракрасное зрение, но бионический глаз еще не функционировал. По показаниям аугметики, цикл саморемонта должен был завершиться через тридцать пять секунд.

Спустя десять минут отсчет все еще стоял на цифре в тридцать пять секунд.

ЛЕДЯНЫЕ ВОИНЫ снова шли по туннелям канализации, и, несмотря на окружающее зловоние, Пожар был рад, что выбрался из той часовни. Он не чувствовал там ни малейшего следа присутствия Императора. Он ощущал себя чужим в чужом месте.

В отделении снова было восемь солдат. Баррески, Палинев и Михалев спустились в канализацию через люк, и Гавотский объяснил им ситуацию, сообщив подробности невероятного союза с мутантами. Баррески, казалось, был испуган, но держал свое мнение при себе. Михалев, однако, неожиданно поддержал сержанта.

— Они могут помочь нам, — сказал он, удостоверившись, что Блонский не может его услышать. — Или мы убьем их и потеряем всякую надежду на успешное выполнение задания ради одной лишь догмы, правил, придуманных людьми, никогда не бывавшими на поле боя. Я спрашиваю вас, почему мы не можем воспользоваться их помощью?

Пожару очень хотелось ответить на этот вопрос. Ему отчаянно хотелось разорвать шинель, показать серую шерсть, которой обросло его тело и крикнуть «потому что ты не хочешь закончить так же!» Но умирать такой позорной смертью здесь и сейчас у него не было никакого желания.

— Как только мы спасем исповедника, — угрюмо сказал Баррески, — то сможем очистить эту мерзость лазерным огнем. Не так ли?

Звуки боя откуда-то снизу возвестили о приближении Анакоры. Ее вел сюда один из мутантов, еще сохранивших человеческий облик, но, очевидно, она сумела распознать его. Гавотский послал Палинева в нижние туннели найти Анакору, прежде чем она убежит, и убедить ее, что здесь им никто не угрожает.

С тяжелым сердцем они все слушали рассказ Анакоры о последнем бое Штеля.

— Я не должна была оставлять его, — вздохнула она. На что Блонский возразил, что, разумеется, должна была, потому что ей был отдан такой приказ.

Они все чувствовали себя так же тревожно, как Пожар в часовне — и, хотя было бы безопаснее отдохнуть здесь и идти к Ледяному Дворцу утром, Гавотский отклонил это предложение. Он также поставил условие, что Ледяных воинов будут сопровождать не больше двух мутантов-проводников — и для этой задачи были выбраны двое наиболее сохранивших человеческий облик и внятную речь.

Пожар шел за одним из них, думая, насколько уродливо выглядит это существо под своим синим рабочим костюмом.

Он почти предпочел бы компанию настоящего монстра. По крайней мере, тот не смог бы ничего скрыть. «В отличие от меня», подумал Пожар.

На полу часовни мутанты развели костер, в котором Ледяные воины подзарядили аккумуляторы своих лазганов. Также мутанты отдали им несколько подобранных где-то осколочных гранат и ножей, но больше ничего полезного у них не нашлось.

Пожар встревожился, заметив, что они слишком долго спускаются вниз по различным лестницам, перебираясь иногда в расположенные ниже туннели, но проводники уверили валхалльцев, что знают, куда идут, что лучший способ проникнуть в Ледяной Дворец — пройти под ним.

Они шли по очередному вонючему туннелю, хлюпая по грязной воде, когда Палинев велел всем остановиться.

— Слышите это? — спросил он. — Что-то впереди.

Они замолчали, стоя и прислушиваясь, и вскоре услышали и даже почувствовали — обычно застойные сточные воды текли под их ногами.

Что-то двигалось сюда — плыло сюда.

Мутанты отреагировали первыми, они повернулись, побледнев в ужасе, посмотрели друг на друга… и побежали. Один из них увернулся от Грейла, но второго успел схватить Баррески и припер к стене.

— Что это? — крикнул Ледяной воин. — Чего вы боитесь?

— Может быть, вы завели нас сюда специально? — процедил Блонский. — К этому?

Мутант лишь таращил глаза, хныкал и дергался в тщетных попытках вырваться из рук Баррески.

Внезапно из ближайшего бокового туннеля вырвалась волна сточных вод, а спустя секунду за ней последовало тело: зеленое, чешуйчатое, жилистое, ощерившееся зубами и покрытое многочисленными глазами. Чудовище прыгнуло в туннель, отскочив от стены, приземлилось на ноги, и сориентировалось с невероятной скоростью, заметив добычу.

А потом монстр бросился на них.

ШТЕЛЬ БЫЛ один уже почти час.

Он знал это по своему внутреннему хронометру, мучительно осведомлявшему его о каждой уходящей секунде. А еще — по каплям воды, этим проклятым каплям, тоже отмечавшим медленно тянувшееся время, падая раз в 2,4 секунды, всего уже 1416 капель.

Он наполовину стоял, наполовину сидел в согнутом положении, скованный тяжелыми цепями, позвоночник болел так, что, казалось, вот-вот сломается, и Штель тихо молился Императору и уговаривал машинных духов в бионическом глазу, но они были глухи к его мольбам, на встроенном в глаз дисплее застыли те же самые две цифры.

Тридцать пять секунд…

Штель услышал шаги по ступенькам снаружи и понял, что его время пришло.

Маленькая квадратная панель на двери скользнула в сторону, и в камеру хлынул свет, едва не ослепив Штеля после столь долгого времени в темноте. В окошко заглянул культист и, убедившись, что пленник по-прежнему связан, открыл тяжелый замок.

Дверь со скрипом открылась, и на пороге камеры возникла высокая тощая фигура. Как и Штелю, посетителю пришлось пригнуться, чтобы войти в камеру; здесь едва хватало пространства, чтобы поместиться им двоим, и еретик уселся на узкий выступ на стене напротив Штеля, скрестив руки на груди, на его губах появилась самодовольная усмешка.

Свет больше не падал на него сзади, и Штель мог хорошо разглядеть вошедшего, различая черты его узкого лица. Глаза еретика напоминали глубокие черные ямы, в которые, казалось, можно было провалиться. Он не имел заметных мутаций, но был одет в черное одеяние культиста. Капюшон был откинут назад, чтобы были видны искусные татуировки, словно паутина, покрывающие его лицо и бритую голову, спускаясь за уши и на шею. Еретик также носил золотой пояс и генеральский эполет на правом плече — а в руках держал богато украшенный скипетр с вырезанными на нем отвратительными богохульными символами: краденые и импровизированные символы власти вождя, чья армия едва понимала их смысл.

— Для начала представимся, — сказал он голосом, гладким, как шелк. — Я — правитель этого улья по праву завоевания. Я Избранный богов Хаоса и верховный жрец на их службе. Я твой тюремщик, твой допросчик, и, возможно, твой палач. Но самое главное, что тебе нужно знать обо мне, самый важный факт в твоей жизни прямо сейчас — я твой новый и единственный повелитель.

— О, я знаю, кто ты такой, — сказал Штель, не пытаясь скрыть презрение в своем голосе. — Ты Мангеллан.

СУЩЕСТВО ДВИГАЛОСЬ так быстро, что валхалльцы едва успели отреагировать.

Оно заскользило к ним по сточной воде. Потом оно согнуло свои толстые лапы и цепкий хвост, и прыгнуло в центр их группы, не обращая внимания на огонь лазганов Пожара и Анакоры. Ледяные воины развернули строй насколько возможно, но туннель был слишком узкий. Чудовище атаковало когтями и клыками; его огромная пасть была невероятно широко открыта, зубы напоминали клинок цепного меча. Оно едва не откусило руку Гавотскому, но сержант успел вовремя отдернуть ее.

Монстр снова шлепнулся в воду на живот — его естественное положение, как догадался Баррески. Чудовище было похоже на аллигатора, его тело было длинным и чешуйчатым, но на спине было множество острых шипов, а на голове — скопление отвратительных гноящихся глаз.

Оно снова встало на дыбы. Гавотский почувствовал его горячее зловонное дыхание, брызги его слюны на своем лице — и, схватив стоявшего рядом мутанта, сержант толкнул его прямо на чудовище.

Мутант завопил, врезавшись в чешуйчатое тело монстра — который, не сомневаясь в своей удаче, вонзил когти в плечи мутанта, схватил челюстями его голову и снова нырнул в воду.

Это дало Ледяным воинам время перегруппироваться и начать отстреливаться всерьез. Но чудовище, казалось, едва обратило на это внимание. Оно оторвало мутанту голову и отбросило ее с победным ревом, забрызгав стены кровью.

Но если валхалльцы надеялись, что одна жертва удовлетворит его аппетит, их ожидало жестокое разочарование.

— ПОЛКОВНИК СТАНИСЛАВ Штель, — сказал Штель. — Командир Валхалльского 319-го полка Имперской Гвардии. И это все, что ты от меня узнаешь.

— Командир полка, хмм… — произнес Мангеллан, на его губах еще играла ухмылка. — Я должен считать за честь, что тебя послали сюда сражаться со мной? Или, напротив, мне следует считать себя оскорбленным, потому что ты привел с собой лишь кучку солдат?

Штель усмехнулся ему в лицо, оскалив зубы.

— Тебе следует бояться! Когда я освобожусь из этих цепей…

— О да, — сказалМангеллан. — Ты хочешь освободиться, не так ли? В конце концов, разве мы все этого не хотим? Освободиться от цепей, которые сковывают нас?

— Все, чего я хочу, — прорычал Штель, — это исполнить мой долг перед Императором.

— И ты хорошо ему послужил. Ты исполнил свой дог наилучшим образом. Вы смогли проникнуть в мой улей гораздо глубже, чем я предполагал. Несомненно, ты искусный боец и хороший командир. Однако, как твой бог наградил тебя за твою преданность?

— Император дает нам все, что нам нужно.

— Каково это, полковник Штель, знать, что твой Император так мало думает о твоей жизни, что готов пожертвовать ею ради бесполезного дела?

— Это не бесполезное дело — сражаться за порядок, нанести удар по вашей философии.

— О, я знаю, зачем вы здесь. Похоже, что мнение исповедника Воллькендена о собственной важности не настолько раздуто, как я предполагал.

Штель напрягся при упоминании имени исповедника. Он не мог сдержаться.

— О да, — сказал Мангеллан, наслаждаясь вызванной реакцией. — Я так и думал, что тебе это будет интересно. Воллькенден здесь. Он жив. Мы много разговаривали, он и я. Ты скоро увидишь его сам. Я устрою тебе встречу с человеком, ради которого ты был готов пожертвовать собой. Это будет интересная встреча…

— Можно я порежу его, повелитель? Можно я заставлю его говорить?

Взгляд Штеля был прикован к Мангеллану, и он не заметил еще одного вошедшего, который, протолкавшись мимо гвардейцев-предателей, стоял у входа в камеру: мутант в черном одеянии, низкорослый и сгорбленный, длинные черные волосы свисали с его покатого лба, клочья серой шерсти росли на ушах, на бровях, на шее. В руках мутант держал длинный нож, испачканный кровью, почти с любовью касаясь пальцами его лезвия.

— Нет необходимости, Ферст, — сказал Мангеллан. — Полковник Штель не пленник у нас, а гость.

— Тогда освободи меня, — предложил Штель, — и увидишь, как Ледяной воин отплатит за твое гостеприимство.

— И мне нечего у него спрашивать, — продолжал Мангеллан, не обращая внимания на слова Штеля. — Я знаю, зачем он здесь, и думаю, что знаю не хуже него, где сейчас находятся его солдаты. Они прячутся, дрожа от страха, где-то в городе, пытаясь набраться смелости, чтобы снова подойти к моему Ледяному Дворцу.

Если бы бионический глаз Штеля работал, полковник разрядил бы его в лицо Мангеллана прямо сейчас. И, пожалуй, хорошо, что глаз не работал. Штель, возможно, покалечил бы врага и получил некоторое моральное удовлетворение, но выполнить задание это ему никак не помогло бы. Следовало тянуть время, заставляя Мангеллана говорить, ждать подходящего момента — и надеяться, что когда этот момент наступит, глаз будет готов к бою. Тридцать пять секунд…

— Тогда почему я еще жив? — спросил Штель. — Если тебе ничего не нужно от меня?

— Не задавай вопросы верховному жрецу! — прошипел мутант Ферст, подпрыгивая от возбуждения и тяжело дыша.

— Все в порядке, Ферст, — сказал Мангеллан, его голос звучал так, словно ему наскучило вмешательство мутанта в их разговор. — Я буду рад сообщить полковнику Штелю все, что он желает знать. Собственно, поэтому я здесь: поговорить с ним, утешить его…

Он посмотрел на Штеля, и что-то блеснуло в черных безднах его глаз, когда он закончил фразу:

— И пригласить его присоединиться к нашему делу.

— СОСРЕДОТОЧИТЬ ОГОНЬ! — прокричал Гавотский. — Постарайтесь прожечь его шкуру!

Монстр из канализации снова встал на дыбы, его широкая пасть распахнулась в пронзительном вое — от отчаяния или от боли, трудно было сказать.

Чудовище было ошеломлено, сбито с толку и на секунду заколебалось под перекрестным огнем лазганов. Михалев уже надеялся, что сейчас оно рухнет или, по крайней мере, проявит осторожность и сбежит — но оно снова выбрало себе цель и прыгнуло вперед.

Палинев увернулся с пути твари, и она врезалась рылом в стену туннеля, так сильно, что, казалось, ее шея должна сломаться. Увы, нет. Монстр снова шлепнулся в воду на брюхо, и волной из-под него выбросило голову его предыдущей жертвы, несчастного мутанта.

Тварь была оглушена и лежала неподвижно, ее спина возвышалась над водой, как маленький остров, покрытый шипами. Ледяные воины усилили огонь, и чешуя у основания шипов на спине твари начала лопаться и чернеть под лазерными лучами. Хвост чудовища беспомощно дергался, и Анакора, бросившись вперед, вонзила в него штык, пытаясь пригвоздить его. Она прицелилась верно, но ее сломанный штык был слишком слаб для такой задачи.

Монстр пришел в себя и поднял голову, так, что его скальп при этом образовал еще один маленький остров, многочисленные глаза чудовища злобно смотрели во все стороны, и невозможно было понять, куда оно бросится сейчас, кого выберет следующей целью.

Внезапно Анакора была сбита с ног. Когда она тяжело упала, Михалев, стоявший позади нее, заметил, что огромный хвост чудовища обвился вокруг ее лодыжек. Тварь с невероятной ловкостью и гибкостью сложилась пополам, чтобы дотянуться до своей опутанной, барахтающейся жертвы.

Михалев собрался продолжить стрелять, когда Пожар бросился на спину чудовища с яростью, которую, несомненно, одобрил бы ныне покойный Борщ. Пожар проткнул ножом один из глаз чудовища, заставив тварь снова испустить вой — и монстр бросил Анакору, чтобы разобраться с более опасной угрозой.

Оно взбрыкнуло и задергалось под тяжестью молодого солдата; Пожар застонал, когда шип пробил шинель и вонзился ему в живот. Задыхаясь от боли, Пожар соскользнул в воду, и Анакора попыталась отвлечь чудовище, помочь Пожару так же, как он помог ей, но тварь снова встала на дыбы и нависла над ними.

Рука Михалева скользнула в карман шинели, нащупав твердый цилиндрический предмет, который он держал при себе специально для подобных случаев. Было рискованно использовать его здесь, в закрытом пространстве, особенно для Анакоры и Пожара, но если не сделать этого сейчас, его товарищи в любом случае будут мертвы, и Михалев использовал его безупречно.

— Подрывной заряд! — крикнул он и метнул устройство. Его прицел и расчет времени не могли быть выбраны лучше. Заряд исчез между зубами твари, попав ей прямо на язык… и Михалев побежал, как и остальные валхалльцы, по крайней мере, шесть из них. Беспомощные Пожар и Анакора были прижаты монстром к стене.

Взрыв ударил по ушам Михалева, встряхнув туннель вокруг него и забрызгав его спину кусками чего-то мягкого и сырого. Но не сбил солдата с ног и не обрушил крышу — И когда Михалев остановился и повернулся, то увидел, что Анакора и Пожар по-прежнему живы, только с ног до головы покрыты кровью, внутренностями и дымящимся мясом монстра, который угрожал им…

Монстр, если не проглотил заряд или не подавился им, должно быть, рефлекторно захлопнул пасть и принял на себя всю мощь взрыва, о чем и молился Михалев.

Баррески победно махнул кулаком, испустил крик восторга и хлопнул Михалева по спине.

— Ну, думаю, теперь ты можешь быть доволен собой, — сказал Грейл, притворно нахмурившись и счищая прилипшие, зловонные куски мяса со своей шапки и шинели. — Знаешь, после того, как мы полтора часа шли по канализации улья, я уже не думал, что что-то может пахнуть хуже. Определенно, я ошибался.

— К сожалению, — мрачно произнес Гавотский, — у нас сейчас куда более важная проблема, чем твоя личная гигиена, Грейл.

Блонский озвучил эту проблему:

— Мы потеряли наших проводников, обоих.

— А с ними, — вздохнул Михалев, — наш путь в Ледяной Дворец.

ШТЕЛЬ РАССМЕЯЛСЯ в лицо Мангеллану. Это был единственный разумный ответ на такое предложение.

— Ты безумец! — заявил он верховному жрецу. — Конечно, это и так ясно, но ты действительно ожидаешь, что офицер Империума…

Мангеллан оставался невозмутим.

— Многие из нас были когда-то офицерами в твоем Империуме, — напомнил он пленнику. — Ты и сам это знаешь. Конечно, мысль о том, чтобы присоединиться к нам, вызывает у тебя отвращение. Тебя воспитали так, что ты смотришь на вселенную лишь с одной точки зрения — точки зрения Империума.

— Иного пути нет, — прорычал Штель, — по крайней мере, достойного того, чтобы о нем думать.

— О, да, — сказал Мангеллан. — Именно это тебе всегда говорили, не так ли? Что ты не должен даже думать об этом, что само знание этого запрещено. А ты не думал, почему тебе так говорили, полковник Штель? Ты не думал, что в жизни может быть нечто большее, чем исполнение чужих приказов, бесконечный путь с одной войны на другую? Ты не спрашивал себя, что от тебя скрывают, чего они так боятся, что ты можешь узнать?

— Позвольте мне порезать его, повелитель, — завыл Ферст, нож дрожал в его руке, словно мутант с трудом сдерживался от того, чтобы вонзить его между ребер Штеля. — Позвольте мне наказать его за его дерзость!

— Все, что мне нужно знать, — сказал Штель, — находится здесь, в этой камере. — Он кивнул на мутанта. — Вот цена твоего знания, Мангеллан. Вот что происходит, когда мы перестаем сражаться с ним, когда начинаем сомневаться.

Мангеллан презрительно фыркнул.

— Ферст — пешка, не более того. Наши боги одарили его физической силой, и он служит моим сторожевым псом. Посмотри на меня! Я поклоняюсь Хаосу всю жизнь. Ты видишь признаки мутации на мне?

— Возможно, — прорычал Штель, — твои признаки мутации внутри тебя.

— Я привык к тому, что меня не замечали. Я молился, чтобы ощутить прикосновение моих богов. Но теперь я знаю истину. Они признали мой интеллект, мою проницательность, мою силу воли. Им не нужно переделывать меня по своему образу, потому что я и так прекрасно служу им. Боги покровительствуют мне во всем.

— Знаешь, — сказал Штель, — когда я впервые услышал о тебе, когда я слышал твое имя, я боялся, что ты можешь оказаться сильным противником. А ты, оказывается, просто маленький человечишка.

Улыбка Мангеллана впервые поблекла. Штель задел уязвимое место.

— И все-таки, — произнес верховный жрец, — я сам управляю своей судьбой. Чего нельзя сказать о тебе. Ты можешь получить власть в этом мире, Станислав Штель — власть, достаточную, чтобы построить Ледяной Дворец, подобный этому, и люди будут ползать у твоих ног.

— Я лучше сяду голой задницей на валхалльского мамонта, — огрызнулся Штель, — потому что твои боги предадут тебя. Хаос всегда так поступает. В этом вся его сущность. Предательство и обман. Сколько людей ты предал, чтобы оказаться здесь, Мангеллан? Ведь это не ты возглавлял вторжение в Улей Йота, не так ли? Нет, ты предоставил другим делать это, и ждал, пока они погибнут, чтобы ты мог захватить власть. Ты вообще хоть когда-нибудь сам сражался?

— В этом и разница между нами, друг мой. Пока ты глупо рискуешь жизнью на линии фронта, я нахожусь в тылу, наблюдаю и жду, когда подвернется подходящая возможность.

— Например, найти космодесантника Хаоса, который согласился бы присоединиться к тебе? Полагаю, это добавит тебе немного уважения — по крайней мере, пока он поддерживает тебя. Пока он еще не понял, что ты не можешь дать ему то, что обещал — что бы это ни было.

— Ты тоже послужишь мне, полковник Штель — если не как союзник, то как жертва, как приношение моим богам. Они будут рады получить твою душу, и наградят меня за то, что я отдал ее им.

— Эту участь ты уготовил и Воллькендену?

Это был дерзкий вопрос, и Штель не ожидал, что Мангеллан ответит на него, выдаст что-то насчет исповедника. Однако, к его удивлению, верховный жрец улыбнулся и сказал:

— Этот ваш исповедник такой благочестивый человек; он важен для вас, что доказывает твое появление здесь. Человек, который, если его послушать, спас целую звездную систему для вашего Императора. И такой человек падает с неба прямо мне в руки… воистину, боги улыбнулись мне в тот день. А потом мне попался ты.

Мангеллан вскочил с каменного выступа и склонился над Штелем так, что его губы почти касались уха полковника. Штель попытался отодвинуться от него, но цепи держали слишком крепко. От отвращения его передернуло. Он снова проверил состояние бионического глаза, но на дисплее застыли все те же две цифры: тридцать пять секунд… тридцать пять секунд…

— Вся ирония в том, — вполголоса произнес Мангеллан, — что твои повелители вовсе не ценят тебя. Они с легкостью пожертвовали твоей жизнью ради одного лишь шанса, ничтожного шанса спасти этого их святошу. Но я говорил и с ним, и с тобой, и теперь я знаю истину. Я знаю, что ты, Станислав Штель, несравненно более стойкий и сильный человек, чем Воллькенден мог когда-либо быть.

— ЭТО ЗДЕСЬ, — сказал Палинев, глядя на компас. — Это должно быть здесь! — Потом он посмотрел на стены еще одного ничем не примечательного туннеля и почувствовал себя уже далеко не столь уверенно. — По крайней мере, я думаю… Если бы полковник был здесь…

— Ты еще ни разу не подводил нас, солдат Палинев, — сказал Гавотский. — Если ты говоришь, что мы под Ледяным Дворцом, значит, так оно и есть.

Грейл протянул руку, чтобы коснуться крыши туннеля, но тут же отдернул руку назад, поморщившись.

— Лед просто обжигает! — воскликнул он. — И стало гораздо холоднее, чем полчаса назад, когда мы наткнулись на ту тварь. Все верно, Ледяной Дворец здесь, наверху.

— Вопрос в том, — сказал Блонский, — где тут вход?

Михалев пожал плечами.

— Едва ли он будет прямо здесь, не так ли? Возможно, в конце концов, нам придется повернуть назад.

— Мы обсуждали это, — жестко сказал Гавотский. — Это займет слишком много времени. Нет, наши проводники уже провели нас по большей части пути, и они говорили, что здесь, внизу, есть вход во дворец. Мы просто должны найти его.

— Если мы не сможем его найти, — сказал Палинев, — я могу вернуться в часовню. Я смогу найти путь… по крайней мере, думаю, что смогу. Я приведу нам нового проводника.

— Может быть, — сказал Гавотский, — но это будет последнее средство. Мы все видели, что за твари водятся здесь. Я не хочу, чтобы кто-то из нас ходил здесь в одиночку. Сейчас я предлагаю начать обыскивать туннели от пола до потолка. И помните, что говорил Грейл: Ледяной Дворец занимает площадь не меньше квадратного километра. Вход может быть где угодно в этом районе. Помните еще и вот что: в этом дворце исповедник Воллькенден и полковник Штель. Нас отделяет от них лишь тонкий слой каменной кладки — и неужели это остановит Ледяных воинов Валхаллы?

СЛОВА МАНГЕЛЛАНА еще звучали эхом в голове Штеля, вызывая у полковника тошноту.

Ему показалось, что он еще ощущает испарения зловонного дыхания верховного жреца на своем ухе, и руки зачесались от желания дотянуться и стереть их.

— Я думаю, пора, — шептал ему Мангеллан. — Пора Воллькендену оставить мир смертных и навеки стать игрушкой Кхорна, Слаанеша, Тзинча, Нургла. Церемония начнется на рассвете. Полагаю, это обычное время для подобных ритуалов. Если хочешь, полковник Штель, можешь понаблюдать за церемонией. Это поможет тебе сосредоточиться.

Снова оставшись в одиночестве, Штель издал утробный рев ярости и попытался вырваться из цепей, хотя знал, что не сможет разорвать их.

Он ничего не мог сделать.

Поэтому он попытался хотя бы заснуть, чтобы, когда возникнет возможность, он был готов ее использовать. Но, как только удавалось задремать, он просыпался от боли в мышцах и позвоночнике, от неумолимого отсчета времени внутреннего хронометра, и от непрерывного звука падающих капель где-то снаружи.

На этот раз он проснулся от скрипа и визга двери его камеры.

Снова на него хлынул свет фонаря. На этот раз Штель не дрогнул. Его левый глаз закрылся, чтобы защититься от света, но правый мгновенно приспособился к яркому сиянию. Сначала полковник не увидел в этом ничего необычного. И лишь через секунду он понял, что это значило. К тому времени его взгляд был сосредоточен на низкорослой сутулой фигуре, шаркающей походкой вошедшей в камеру, оглядываясь через плечо в неуклюжих попытках двигаться бесшумно.

— Ну-ну, — сказал Штель. — Значит, пес Мангеллана сорвался с поводка?

Ферст зарычал на него, хотя Штель был связан в согнутом положении, голова мутанта все равно едва доставала до его подбородка.

— Ты можешь оскорблять меня как угодно, но ты горько пожалеешь о том, что оскорблял моего повелителя. Я заставлю тебя кричать, умолять о смерти.

Мутант снова достал нож и помахал им перед глазами пленника — но Штеля больше заинтересовало то, что он держал в другой руке.

— Мангеллан не знает, что ты здесь, не так ли? — сказал полковник. — Типичная верность еретиков.

— Повелитель будет благодарен мне за то, что я разобрался с его врагом. Он увидит, что я тоже могу проявлять инициативу.

— Да неужели? Я вижу, ты лишь пытаешься быть похожим на него, Ферст, — быть таким же предателем — но последнее, что будет терпеть предатель, получивший власть — это предательство других. Он раздавит тебя, Ферст, как мерзкое насекомое, которым ты и являешься.

Провокация Штеля сработала. Ферст подошел вплотную к нему, дотянувшись острием ножа до лица полковника. Мутант тяжело дышал, и Штель видел брызги слюны на его подбородке — и разглядел связку ключей в другой руке, прижатой к животу.

— Присоединись к нам или умри, — пробулькал Ферст, — такой выбор тебе предоставил мой повелитель. А я могу облегчить тебе выбор. Я вырежу этим ножом знак Хаоса Неделимого на твоем лице.

— Делай как хочешь, — спокойно сказал Штель. — Но хватит ли у тебя храбрости при этом смотреть мне в глаза?

МУТАНТ ФЕРСТ не успел даже вскрикнуть.

Разряд из бионического глаза Штеля поразил его прямо в лицо, опалил его кожу, заставив встать дыбом волосы, на лице мутанта застыла усмешка. Силой разряда его отбросило к стене камеры, о которую он ударился затылком. Ферст сполз на пол, оставив на стене кровавый след, его глаза закатились, язык вывалился изо рта.

И Штель взял ключи. Он успел схватить их двумя пальцами, прежде чем выстрелить разрядом из глаза, и едва не выронил их, когда Ферста отбросило от него, но все же удержал ключи, вырвав их из руки мутанта. Штель осторожно собрал ключи в ладони, пытаясь сдерживать свое нетерпение, не спешить.

В связке было девять ключей, а фонарь Ферста погас, когда мутант упал. Штелю пришлось действовать на ощупь, проверяя форму каждого ключа, пока он не нашел тот, что подходил к замку на его цепях. Если согнуть левое плечо и протолкнуть локоть назад, вывернув руку, он почти мог дотянуться до замка. После пары неудачных попыток зубья ключа, наконец, со щелчком вошли в замочную скважину. Это был самый приятный звук, который Штель слышал за весь день.

Когда цепи упали, ноги Штеля едва не подогнулись. Понадобилась вся сила воли, чтобы не упасть, Штель осторожно присел рядом с Ферстом, взял его нож и фонарь, и, шатаясь, вышел через открытую дверь в пещеру-коридор. Правый, бионический глаз Штеля снова ослеп, но аугметический слух подсказал, что он был один в коридоре. К счастью.

Он прислонился к сырой, неровной стене, чтобы остудить лоб — потому что он весь горел, несмотря на убийственный холод. Он дал мышцам время привыкнуть к свободе, чтобы их снова можно было напрягать. В горле жгло от жажды, и, хотя на стене сконденсировалось много воды, она была фиолетовой от плесени, и Штель не рискнул ее пить.

Когда он почувствовал себя в состоянии, то снова пошел вперед, освещая путь фонарем и осматриваясь вокруг. Он видел шесть дверей, ведущих в камеры, но пещера изгибалась, разделяясь на коридоры, ниши и впадины, которые были скрыты от его взгляда. Настроив аугметические слуховые сенсоры, Штель мог слышать дыхание людей за некоторыми из этих дверей. Некоторые спали, иногда издавая храп, другие напряженно вздрагивали, звеня цепями, а кто-то всхлипывал, оплакивая свою участь.

В каждой двери была маленькая смотровая дверца, запиравшаяся на металлический засов. Штель открыл ближайшую и поднял фонарь, осветив камеру достаточно, чтобы разглядеть ее узника. Это был имперский гвардеец, одетый в изорванные остатки красного с золотом валидийского мундира, в цепях, как и Штель — и, судя по запаху, он находился тут уже довольно давно. Валидиец умоляюще посмотрел на полковника и прохрипел:

— Помоги… помоги мне… Ради Императора, помоги…

С некоторым сожалением Штель закрыл дверцу, оставляя несчастного его участи. Валидиец стал бы лишь обузой, больше помехой, чем помощью. И его страдания скоро закончатся, сказал себе Штель. Как только упадут вирусные бомбы.

Он открыл другую дверцу, и вдруг что-то тяжелое бросилось на дверь. Штель инстинктивно отскочил и едва увернулся от когтистой лапы, протянувшейся через решетку. Он ударил по лапе железным засовом, и ее хозяин — мутант, покрытый серой шерстью — взвыл и отдернул ее назад.

Злобная тварь выла еще целую минуту, и Штель тихо выругался. Укрывшись, насколько возможно, за каменным выступом, он уже думал, можно ли быстро пробежать обратно в камеру, чтобы спрятаться там.

Зрячим глазом он неотрывно смотрел на каменные ступени, ожидая, что сейчас по ним сюда спустятся гвардейцы-предатели. Оглядевшись вокруг в поисках оружия, которым можно было оказать им сопротивление, Штель не нашел ничего, кроме камней. Он подобрал несколько на всякий случай, но с облегчением убедился, что не придется их использовать.

Вопли мутанта перешли в тихое хныканье, и Штель подумал, что предатели уже более чем привыкли слышать крики боли отсюда, снизу, и не утруждают себя выяснениями.

Пленника в третьей камере он узнал сразу.

До того он видел его только раз и только на голографическом портрете — но Штель подробно изучил изображение, занес его в свою аугметическую память.

Исповедник Воллькенден был более худым, чем на голограмме. Он также высох от обезвоживания, его кожа натянулась как пергамент, но строение костей не изменилось. Его выступающая нижняя челюсть узнавалась безошибочно. Голографический снимок, который видел Штель, был старым, исповедник на нем был в расцвете сил.

Странно, но Воллькенден не был скован цепями, он лежал, свернувшись, на грязной подстилке и спал, клочья белых волос рассыпались над овалом головы. Штель начал копаться в ключах Ферста и едва не выронил их — руки дрожали от волнения. Найдя ключ, он открыл дверь камеры, вошел в нее, склонился над лежащей фигурой исповедника и слегка встряхнул его, чтобы разбудить. Воллькенден сначала никак не прореагировал, и Штель испугался, что исповедник уже может быть мертв, что весь путь сюда был проделан напрасно. Потом, когда он слегка похлопал Воллькендена по бледным щекам, исповедник перевернулся на спину, застонал, и его веки затрепетали.

— Исповедник? Исповедник Воллькенден? Все в порядке. Я пришел, чтобы вытащить вас отсюда. Вы слышите меня? Исповедник?

Штель встревоженно оглянулся через плечо. Он не знал, сколько времени у него еще осталось. Кто-то должен знать, что Ферст спустился сюда — а если и нет, то все же могли обнаружить, что связка ключей пропала, и начать ее искать.

Он взял правую руку Воллькендена и положил ее себе на плечи. Поддержав исповедника за пояс, Штель поднял его на ноги.

— Надо найти вам немного воды, — прошептал он. — Нам обоим нужно немного воды.

Штель вывел Воллькендена из камеры и пошел с ним по коридору. Он был рад видеть, что исповедник оживает, что к нему возвращаются силы — но в то же время обеспокоен тем, что сил этих ему не хватит.

— Кто… кто вы? — хрипло спросил исповедник.

— Полковник Станислав Штель, Валхалльский 319-й полк.

— Они… послали полк, что спасти меня? — Воллькенден, казалось, нашел эту мысль весьма забавной, хотя Штель не понимал почему. Возможно, это чувство облегчения или истерическое состояние, вызванное голодом, вызвали у него приступ захлебывающегося смеха. — Я говорил Мангеллану. Я говорил ему, что Хельмата Воллькендена не бросят гнить в этих темницах, нет, он слишком важен… слишком важен…

— Экклезиархия чрезвычайно заинтересована в вашем спасении, исповедник, — сказал Штель. Он решил, что лучше не упоминать о том, что сейчас с ним нет всего полка.

Воллькенден попытался вырваться из его рук и идти самостоятельно, хотя явно еще не мог.

— Где они? — пролепетал он. — Где ваши люди? Я хочу обратиться к ним с речью. Они должны знать, чего от них ждут, и они будут слушать меня… Я смогу вдохновить их, превратить их в героев…

— Я знаю, исповедник, но…

Воллькенден повернулся, схватил за разорванную шинель Штель и напряженно посмотрел ему в глаза.

— Знаете, что самое плохое, самое мучительное в пребывании в плену? Так много времени для раздумий, и… Вам рассказывали о системе Артемиды? Говорили, что тогда, если бы не мое пастырское слово, множество миров там было бы охвачено скверной Хаоса…

— Я знаю, у вас выдающиеся заслуги, — сказал Штель. — Но мы должны…

— Что я без моих слушателей? Что я без моего голоса?

— Мы найдем вам слушателей, — пообещал Штель, — но не здесь. Мангеллан…

— Как он умер? Лазерный луч? Граната? Он успел увидеть перед смертью, как его Ледяной Дворец пал? Представляю, что это было за зрелище, да? Вы разрушили стены или просто расплавили их? Вода течет по улицам, смывая кровь… О, я знал, что вы придете… я знал, что вы убьете Мангеллана, я ему так и сказал.

Голос Воллькендена становился более громким и резким, и Штель не мог прервать его. Он зажал рукой рот исповедника, мысленно молясь, чтобы Император простил ему такую непочтительность.

— С уважением, сэр, — прошипел он, — Дворец Мангеллана не пал, и если мы будем слишком шуметь, его люди окажутся здесь через секунду. Мы должны выбраться отсюда, и это надо сделать тихо. Понятно?

Воллькенден отчаянно закивал. Казалось, он теперь почти боялся своего спасителя, но все же, видимо, понял, чего от него хотят. Штель убрал руку и повел исповедника по ступенькам. Когда они пытались подняться по лестнице, стало ясно, насколько в действительности слаб Воллькенден. Он поскользнулся на пурпурной плесени и упал бы, если бы Штель не поддержал его. С каждым следующим шагом Штелю казалось, что сейчас из-за Воллькендена он потеряет равновесие, и они оба упадут с лестницы.

Все-таки им как-то удалось преодолеть лестницу и подняться наверх. Штель заставил исповедника сесть и предупредил, чтобы тот соблюдал тишину. Полковник включил фонарь, прижался к стене рядом с дверью, через которую его втащили сюда почти четыре часа назад, и выглянул в огромный коридор Ледяного Дворца.

Отчасти он надеялся, что коридор пуст, что часовые не будут стоять на постах ночью. Однако он знал, что это очень маловероятно. Почти сразу же он услышал шаги пары гвардейцев-предателей, и снова скользнул в тень. Едва эти предатели прошли мимо, как следующая пара показалась с противоположного направления.

Мангеллан установил постоянное патрулирование своего дворца. «Забавно», подумал Штель, «такие, как он, проповедуют Хаос и в то же время так любят отдавать приказы». Не было смысла пытаться вычислить время между проходами патрулей — едва ли они были настолько дисциплинированы.

Пройти коридор незамеченными не было никакой надежды, и в любом случае, опускная решетка наверняка охраняется. Но Штель помнил ледяные мосты, протянувшиеся между верхними уровнями дворца и улицами улья. И, закрыв глаза, сосредоточившись, он вспомнил кое-что еще, на что он едва обратил внимание, когда его тащили во дворец. Он вспомнил полуоткрытую дверь — а за дверью начало винтовой лестницы.

Придется положиться на аугметический слух, чтобы вовремя услышать приближение патрулей — и на милость Императора, чтобы охранники у входа не обернулись и не увидели его и Воллькендена, пока они будут на открытом пространстве. Но Штель думал, что они смогут добраться до той двери. А там…

Дворец был огромным зданием. В нем должны быть места, в которых можно спрятаться. И, возможно, они смогут найти оружие и одежду культистов, чтобы замаскироваться. Возможно, получится найти неохраняемый мост. Все возможно… если они доберутся до той двери.

Штель присел рядом с Воллькенденом, рассказал ему о своем плане и спросил, готов ли исповедник ему следовать. Воллькенден пристально посмотрел на него и сказал:

— Это здание такое величественное, не правда ли? Весь этот лед… Это напоминает мне празднование победы на Артемис Майор, хрустальные статуи, воздвигнутые на Имперской площади…

Штель терпеливо снова объяснил ему план. Потом он помог Воллькендену подойти к входу в коридор, и стал ждать.

Они крадучись последовали за очередным патрулем из двух человек. Штель молился, чтобы никто из предателей не оглянулся через плечо. Он уже слышал, как к ним приближается следующая пара. У них есть… его процессоры быстро произвели необходимые вычисления… одиннадцать секунд, прежде чем следующий патруль предателей появится на большой лестнице. Штель попытался ускорить шаг, но у Воллькендена именно в этот момент окончательно ослабели ноги. Штель едва успел удержать его от падения, исповедник застонал, и полковник почувствовал, как его сердце замерло в ожидании, что сейчас предатели обнаружат их.

Пять секунд… и дверь, заманчивая дверь, была все еще недосягаема, на расстоянии четырех метров.

Подбородок Воллькендена опустился на грудь. Исповедник явно терял сознание, но они уже зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад. Штель подхватил обмякшее тело исповедника, едва не пошатнувшись под его тяжестью. Теперь придется бежать, пожертвовать тишиной ради скорости.

Он успел сделать только три шага, когда Воллькенден начал отчаянно вырываться из его рук.

— Нет! — закричал исповедник. — Вы не вернете меня в ту камеру, не закуете снова в цепи!

Штель попытался заставить его замолчать, снова зажал ему рот, но было уже слишком поздно.

Воллькенден вырвался и попытался встать, но упал на колени и пополз к злобно ухмыляющейся ледяной статуе похожего на горгулью существа.

— Помоги мне! — начал он умолять ее, протягивая к ней руки, словно в молитве. — Если твой долг — помочь мне, ради Императора, ради тех миров, что я освободил…

Он много чего еще сказал. Но Штель его уже не слушал — потому что гвардейцы-предатели набросились на них со всех сторон, даже из той двери, через которую он надеялся бежать. И даже если бы Штель был в состоянии сражаться, он не смог бы справиться с ними всеми. Даже если бы он мог бежать, бежать было некуда.

ИХ ТАЩИЛИ по бесконечным коридорам, Штеля и Воллькендена — толпа врагов вокруг них росла, когда все новые культисты и гвардейцы-предатели выбегали из комнат или покидали посты, чтобы присоединиться к толпе, несшей двух пленников в быстро движущемся потоке тел.

Штель не произнес ни слова, стоически приняв свою судьбу, но Воллькенден впал в безумие. Он махал руками толпе, благодарил их, уверял, что нет необходимости проводить парад, что он сделал лишь то, что мог сделать любой человек его положения.

Наконец, их притащили в большой внутренний двор, окруженный четырьмя огромными стенами с сотнями окон. По его краям росли ледяные деревья, достигавшие высоты в сто этажей, их ветви, переплетаясь, раскинулись над всем двором. Сквозь эту запутанную ледяную паутину проникали лунные лучи, освещая двор прохладным голубым светом.

Посреди толпы за всем этим наблюдал один культист, изо всех сил пытавшийся не соприкасаться с теми, кто стоял рядом с ним. Он натянул капюшон на голову, скрывая лицо, и старался не привлекать внимания. Когда толпа выкрикивала антиимперские лозунги, он притворялся, что тоже кричит, хотя не мог заставить себя произнести слова.

В центре двора возвышался большой каменный помост — а из него поднималась ледяная колонна, восьмиконечная, как звезда Хаоса, на ней были вырезаны знаки, взгляд на которые причинял боль глазам. Штель и Воллькенден были привязаны к ней цепями.

И вот появился Мангеллан, сопровождаемый внушительной фигурой. Одинокий культист сразу узнал космодесантника Хаоса, и понял, что тот явно побывал в бою со времени их последней встречи. Черная силовая броня космодесантника была повреждена, лицо окровавлено. Перед ним расступались, когда он шел сквозь толпу, даже еретики боялись оказаться слишком близко к этому чудовищу.

За Мангелланом следовал, шаркая ногами, его отвратительный низкорослый слуга-мутант, его голова была перевязана. Одинокий культист слышал, что мутанта звали Ферст, и он был не слишком умен, но Мангеллан благоволил ему, возможно, именно по этой причине. После попытки побега Штеля и Воллькендена ходили слухи, что это Ферст их выпустил. Казалось, что Мангеллан либо не верил этим слухам, либо ему было все равно.

Когда верховный жрец поднялся на помост, Воллькенден, казалось, узнал его, и, наконец, поняв, где он оказался, начал кричать и биться в цепях. Мангеллан, не обращая на него внимания, повернулся к толпе и поднял руки, требуя тишины. Через секунду шум затих, и Мангеллан вызвал отделение гвардейцев-предателей, приказав им патрулировать двор до конца ночи и охранять пленников. Космодесантник Хаоса встал в углу помоста, и, казалось, также намеревался остаться здесь.

— Наши гости больше не побеспокоят нас, — уверил Мангеллан свою паству. — Наши планы остаются без изменений. Через четыре часа мы соберемся здесь и начнем церемонию. С первыми лучами рассвета мы принесем в жертву нашим богам не одну, но две благородные души.

Одинокий культист услышал достаточно.

Толпа закричала, одобряя намерения Мангеллана. Культист с неожиданной легкостью проскользнул сквозь стену тел, направляясь к арке, через которую большинство еретиков вошло сюда. Он не хотел быть первым, кто уйдет, и напряженно ждал, пока толпа начала расходиться, возвращаться в свои комнаты и на свои посты, по двое и по трое, обсуждая предстоящее зрелище.

Он восстановил в памяти свой путь по Ледяному Дворцу, пытаясь не показать, что он очень спешит. Когда другие культисты вокруг разошлись, на секунду он остался один. Он нырнул в боковой коридор, узкий, темный, пол был гладкий и скользкий, в отличие от хорошо протоптанных путей в остальных частях дворца.

Железная дверь примерзла к ледяной раме, и ему пришлось напрячь все силы, чтобы открыть ее. Он вышел на каменную лестницу и достал из-под своего одеяния фонарь, чтобы осветить путь вниз, в сырую пещеру.

Насколько ему было известно, эта неестественная система протянулась под всей площадью Ледяного Дворца. Подземные тюрьмы, как он выяснил, были расположены в той ее части, куда можно было попасть лишь из самого дворца — что он неохотно был вынужден признать после долгих поисков пути — как и различные винные погреба, склады и сокровищницы, где хранилось награбленное армией Хаоса после недавней победы. Эта пещера, однако, еще никак не использовалась. В самом деле, он не видел никаких признаков, что здесь проходил кто-то еще до него.

С облегчением он сбросил черное одеяние культиста, снятое с трупа, и снова стал солдатом Палиневым, бойцом Имперской Гвардии.

Он протиснулся сквозь нишу в каменной стене в крошечную пещеру. Здесь, где его было не видно с лестницы, лежал раздетый труп культиста с перерезанным горлом. Еретик совершил фатальную ошибку, войдя не в ту дверь не в то время. И к тому оказался примерно одного роста с Палиневым.

В стене маленькой пещеры была пробита дыра. Палиневу пришлось лечь на живот, чтобы протиснуться сквозь нее. Он спускался ногами вперед, и когда до пола оставалось только полметра, спрыгнул в туннель внизу. Он приземлился на узкий выступ, скользкий от сточной воды, — и сразу же его окружили темные силуэты.

Подняв фонарь, он увидел, что это его товарищи. Анакора и Михалев с облегчением встретили возвращение разведчика и быстро разбудили спящего сержанта Гавотского, как и было приказано. Ледяные воины, используя любую возможность хоть немного отдохнуть, расположились на каменном выступе, где и ожидали результатов разведки Палинева — хотя, конечно, обязательно ставили двух часовых.

Всех обрадовала новость, что Воллькенден и Штель живы. По сравнению с этим известием вопрос о том, как их спасать, казался почти несущественным. Палиневу пришлось напомнить, что им еще многое надо сделать.

— Мы можем пойти туда прямо сейчас, — сказал Гавотский. — Но ты сказал, что и полковника и исповедника хорошо охраняют, а мы устали как собаки. Мы не сможем уничтожить два отделения предателей, прежде чем они поднимут тревогу и окружат нас. Я предлагаю подождать, пока эта их церемония начнется. По крайней мере, мы будем знать, где находится большинство еретиков, и что их внимание отвлечено. Нам предстоит идти по дворцу.

— Пока не дойдем до внутреннего двора, — сказал Михалев, как всегда, первым высказываясь на тему осторожности. — А там нам придется пробиваться сквозь еретиков, а их там несколько сотен на одного нашего.

— Ты прав, — сказал Гавотский со спокойной улыбкой. — Они даже не узнают, что их убило.

ШТЕЛЮ ХОТЕЛОСЬ лишиться всех чувств.

Ему хотелось не слышать воплей еретиков — сотни их набились во внутренний двор, стояли в арочных проходах, даже свисали из окружающих окон. Ему хотелось не чувствовать прикосновений культистов, собравшихся вокруг него, готовивших его к церемонии, рисуя мерзкий символы на его лице и груди. Ему хотелось не чувствовать вони курильницы, которой Ферст размахивал у него перед носом, словно это был какой-то трофей, или ощущать зловещее присутствие космодесантника Хаоса, стоявшего за правым плечом Штеля.

И больше всего ему хотелось не слышать Воллькендена, который, как и Штель, был прикован цепями к восьмиконечному ледяному столпу, но плакал и умолял о пощаде. Так называемый спаситель системы Артемиды своим поведением покрывал позором себя и свою легенду.

Штель не боялся смерти. Даже сейчас он с радостью отдал бы свою жизнь ради освобождения исповедника. Но худшей смертью для него была именно эта: умереть, не выполнив задания. Умереть, потерпев неудачу.

Он закрыл свой зрячий глаз, пытаясь вычеркнуть все это из разума, пытаясь вернуть свою память в прошлое, в более счастливое время, к иной церемонии. Казалось, это было месяцы назад, хотя на самом деле прошло чуть меньше полутора дней — с тех пор, как он стоял рядом с «Термитом», склонив голову и принимая благословение имперского священника.

Знала ли Экклезиархия, что это будет его судьбой? Они освятили его душу, чтобы не позволить богам Хаоса пожрать ее? Он молился, чтобы это было так. Он молился, чтобы это было так, молился так горячо и громко, как мог, пытаясь наполнить разум воодушевляющими словами молитвы.

— Твой Император не спасет тебя, — злорадно прошипел Ферст в ухо Штеля.

Повелитель мутанта, Мангеллан, тоже был здесь, на помосте, расхаживая с важным видом вокруг пленных, помахивая скипетром, играя на публику. Его голос возвышался и утихал, когда он нараспев произносил слова на каком-то древнем зловещем языке — слова, которые Штель не понимал и не хотел понимать. Он знал, что аугметика его мозга не позволит ему забыть эти слова, и не хотел, чтобы они остались внутри него, стали частью его. Это были темные слова, холодные слова. Слова, которые, казалось, искажали само пространство, открывали путь в некую иную зловещую реальность.

Но он почувствовал, что слова уже заканчивались. Мангеллан привел толпу в неистовство. Он указывал на колонну, на приготовленных жертв — полковника и исповедника — скипетром в одной руке и большим, украшенным драгоценными камнями кинжалом в другой.

Он подошел к Штелю, приставил острие кинжала к его груди, прочертив по нарисованным на ней нечестивым символам — и тут Мангеллан вздохнул и своим шелковым, вкрадчивым голосом сказал:

— Тебе следовало присоединиться к нам, когда я дал тебе такую возможность. Как жаль, что такой несгибаемый дух, такой разум, были потрачены зря, на службе неблагодарному повелителю. Ты мог бы стать тем, кем ты всегда хотел стать, Станислав Штель.

Штель посмотрел ему в глаза и сказал:

— Я был тем, кем хотел быть.

В этот момент луч солнечного света проник во двор сквозь завесу ледяных ветвей над головами, и сверкнул на кинжале, когда Мангеллан поднял клинок, показывая его толпе и приготовившись вонзить его в первую жертву.

— Начинай же, повелитель, — нетерпеливо выдохнул Ферст. — Вырежи их сердца!

И тогда взорвалась первая бомба.

ГРЕЙЛ И ПАЛИНЕВ прекрасно рассчитали время, чтобы подойти к помосту.

Одетые в черные плащи культистов, они шли достаточно быстро, чтобы успеть добраться до Воллькендена и Штеля — но не настолько быстро, чтобы культисты вокруг что-то заподозрили и начали задавать вопросы.

Взрыв полыхнул во внутреннем дворе, испепелив десятки еретиков в огромной вспышке огня. Они так ничего и не увидели, не заметили, что среди них замаскированные враги. И Михалев установил свой подрывной заряд наилучшим образом. От взрыва рухнули два огромных ледяных дерева, их острые, как бритва, ветви посыпались на толпу, врезаясь в тела, отрубая головы и конечности. Грейл только надеялся, что его товарищ не оказался среди убитых, что он успел выбраться. Сам же Грейл сосредоточился на собственной задаче — заслоняя лазган своим телом, он нацелил его на цепи Воллькендена…

Еретики, дико вопя, шарахнулись от места взрыва… туда, где через секунду раздался второй взрыв.

Толпу во дворе охватила паника. Никто из еретиков не знал, куда бежать, но они давили друг друга, пытаясь бежать хоть куда-нибудь.

Чья-то рука схватила Грейла за плечо; обернувшись, он увидел заподозрившего что-то культиста. Глаза еретика расширились от удивления, когда он увидел под капюшоном лицо чужака. Культист открыл рот, чтобы закричать — и космодесантник Хаоса с его улучшенным слухом мог услышать его, несмотря на весь окружающий шум. Два лазерных луча пробили голову еретика, еще один попал ему в плечо, и культист упал.

Новые лазерные выстрелы раздались из окружающих двор окон, и культисты на помосте закричали, бросившись в разные стороны, предпочитая прыгнуть в толпу, чем быть мишенями на помосте. Грейл молился, чтобы его товарищи не приняли его и Палинева за врагов.

Однако большинство лазерных выстрелов было направлено в Мангеллана — но он был хорошо защищен гвардейцами-предателями, уводившими его по ступенямс помоста. Ферст бежал за ними, пытаясь укрыться за их броней, хотя Грейл видел, что предатели его даже не замечали.

И там был космодесантник Хаоса.

Одним мощным прыжком с помоста он достиг края двора. Врезавшись в стену, он начал подтягиваться вверх, пробивая руками углубления во льду. Грейл видел, что лицо Блонского в окне побледнело, когда рука в бронированной перчатке ухватилась за подоконник перед ним. Валхаллец ударил прикладом по пальцам космодесантника, но не смог стряхнуть его. Блонский повернулся и побежал, исчезнув из поля зрения Грейла, а космодесантник Хаоса, протиснувшись через узкое окно, устремился за ним.

Во всеобщей панике и смятении никто уже не думал об охране жертв. Возможно, Мангеллан думал, что они достаточно хорошо охраняются, и не знал, что его враги уже добрались до них. Наконец, лазган Грейла прожег цепи Воллькендена, и исповедник упал ему на руки.

— Сейчас моя очередь говорить? — слабым голосом произнес он. — Надо сказать, я ожидал от солдат большей дисциплины. Видимо, я отсутствовал слишком долго. Сейчас так не хватает хороших командиров…

— Пожалуйста, исповедник, — сказал Грейл. — Я пытаюсь спасти вас. Просто… просто стойте спокойно… сэр, пожалуйста… мне надо надеть этот плащ на вас…

— Уберите руки от меня! — вдруг завопил Воллькенден. Он оттолкнул Грейла, шатаясь, встал на ноги и огляделся, как испуганный кролик, готовый броситься бежать.

Штель, освобожденный Палиневым, подошел к нему и, не останавливаясь, ударил Воллькендена по голове, оглушив его. Грейл и Палинев в немом изумлении смотрели, как полковник взвалил бесчувственное тело исповедника на плечо.

— Ну? — крикнул он им. — Мы выбираемся отсюда или как?

БАРРЕСКИ ЕДВА мог дышать.

Взрывы подняли в небо клубы дыма, который теперь опускался на толпу во дворе. Культисты сбились такой плотной толпой, что Баррески было трудно двигаться, их локти врезались ему в живот и под ребра. Баррески изо всех сил держался, зная, что стоит расслабиться хоть на мгновение, и его раздавят или просто затопчут.

Но у него было одно преимущество перед еретиками. Он знал, где заложены бомбы — или, по крайней мере, где они были, потому что у Михалева оставалось только два подрывных заряда, и оба они уже взорвались. Баррески сам установил один заряд, и был доволен учиненной бойней — результатом своей работы.

Какой-то злополучный культист не устоял на ногах и, кашляя, врезался в Ледяного воина. Баррески не упустил возможность вонзить нож в его сердце, позволив трупу соскользнуть на пол. «Одним меньше», подумал он.

Здесь толпа, казалось, пришла к невысказанному согласию. Вместо того, чтобы драться друг с другом, еретики начали вместе продвигаться к арке, через которую намеревались покинуть двор. Баррески забрался на плечи протестующего культиста и закричал:

— Еще одна бомба! Смотрите! Вон она! Видите? В ветвях того дерева!

Никто бомбы не видел, потому что ее не было. Но слов Баррески было достаточно, чтобы многие еретики повернули назад, против хода толпы, посеяв еще больше паники.

Оглянувшись на помост, Баррески увидел, что тот пуст. Грейл и Палинев, вероятно, уже добрались до ранее намеченного выхода, забрав с собой Штеля и Воллькендена. Баррески быстро прошептал молитву, чтобы они были в безопасности. Теперь пора было выбираться самому.

Палинев выбрал для Баррески другой путь отступления, ближе к тому месту, где он сейчас находился. Он разведал для него путь до канализационного туннеля и убедился, что Баррески запомнил направление. Баррески заработал локтями, начав пробиваться сквозь толпу.

И тут он увидел Мангеллана, гвардейцы-предатели расчищали путь для верховного жреца, при необходимости используя лазганы. До него было лишь несколько метров…

Баррески просто не мог упустить такую возможность. Он знал, что это означает выдать себя, но все равно вытащил из-под плаща лазган, переключился на огонь очередями и выпустил десять лазерных выстрелов в верховного жреца.

Гвардейцы-предатели отреагировали быстро, прикрыв собой Мангеллана, их броня отразила большую часть лазерных лучей… но не все… Баррески издал победный крик, когда один из лучей попал в лицо Мангеллану. Верховный жрец с воплем схватился за лицо, прижав руки к глазам. Но теперь Баррески следовало позаботиться о собственной безопасности.

Гвардейцы-предатели уже направлялись к нему. Надо было опять затеряться в толпе. Баррески опустил голову, пытаясь ускользнуть среди массы еретиков в таких же черных одеяниях, но вдруг наткнулся на мускулистого культиста с ножом.

— Ты видел его? — закричал Баррески, указывая назад. — У него была бомба, и он шел за верховным жрецом. Он убил бы его, если бы я не… Смотри, тебе нужно защищаться! — он сунул лазган в руки культиста, пока тот, выпучив глаза, пытался понять, что происходит.

Баррески скрылся, а культист остался стоять с лазганом в руках. Так его через секунду и нашли гвардейцы-предатели.

— КОСМОДЕСАНТНИКИ! Идут по тому коридору!

Пожар просто ненавидел все это.

Он стоял у одной из дверей под аркой, ведущей в сам дворец, его задачей было насколько возможно охранять дверь — путь к спасению для Штеля и Воллькендена. А для этого приходилось притворяться одним из еретиков и, что почти так же отвратительно, притворяться до ужаса напуганным. Но Гавотский не позволил ему высказать никаких возражений.

Впрочем, через эту дверь шли немногие культисты. Михалев и Баррески безупречно установили свои подрывные заряды, погнав еретиков в противоположном направлении — а из тех, кто все-таки пытался пройти мимо Пожара, почти половина повернула назад, заразившись паникой, которую он старательно изображал. Однако, некоторые, казалось, не слышали его или же им так хотелось скорее убраться со двора, что они лезли в дверь несмотря ни на что. Когда один из культистов врезался в Пожара, валхалльцу пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не достать лазган и не начать стрелять.

— У них… у них цепные мечи! — отчаянно закричал он вслед бегущим. — И пушки! Огромные пушки!

— Пожар!

Он повернулся, услышав свое имя, но сначала не увидел, кто его зовет. Во дворе, полном силуэтов в черных плащах, почти невозможно было разглядеть, кто из них — его товарищи. Потом он узнал тонкий силуэт Палинева — а рядом с ним, должно быть, Грейл.

А между ними…

Пожар бросился вперед, нырнул в толпу, помог Палиневу поднять лежащего без сознания Воллькендена. Молодой боец снял повязку с правой руки, объявив себя выздоровевшим, но это напряжение мышц вызвало в руке острую боль.

— Что случилось? — крикнул Пожар. — Что-то пошло не так?

— Все в порядке, солдат, — тяжело дыша, сказал Штель, поднимаясь с пола и опираясь на Палинева. — Я просто… переоценил свои силы, вот и все. Может быть, вы с Грейлом… позаботитесь о Воллькендене?

Пожар с радостью принял на себя эту обязанность. Но в этот момент он услышал выстрелы где-то поблизости, обернулся и увидел, что отделение гвардейцев-предателей пробивается сквозь толпу к Ледяным воинам. Они размахивали лазганами, стреляя в воздух, и еретики расступались перед ними.

Пожар схватил свой лазган и крикнул Грейлу и Палиневу:

— Идите! Вытаскивайте полковника и исповедника! Я их задержу!

И он открыл огонь — не вверх, но прямо в толпу перед собой.

Культисты были захвачены врасплох. Они падали, как домино, каждый выстрел поражал трех или больше — и толпа бросилась назад, в сторону гвардейцев-предателей, угрожая затоптать их. Они пытались стрелять по Ледяному воину, но масса людей между ними и Пожаром была такой плотной, что их выстрелы не попадали в него, а только убивали своих.

Теперь он мог бежать за остальными, он задерживал преследователей достаточно долго, чтобы его товарищи успели спастись. Да, теперь он мог бежать…

Культисты между Пожаром и гвардейцами-предателями начали приходить в себя после паники, увидели, что враг находится среди них, и, зная, что бежать невозможно, всей толпой набросились на него. Лишь немногие из них были обученными бойцами — половину толпы составляли женщины — но на их стороне было огромное численное превосходство. Они были Ледяного воина, вцеплялись в него когтями, рвали его. Пожар увидел, как сверкнуло лезвие ножа, слишком поздно, чтобы избежать удара, почувствовал, как нож разорвал синт-кожу на животе, там, где тварь из канализации пронзила его своими шипами. Лазган вырвали из его рук. Удар за ударом сыпались на голову. Он и сам не знал, почему он еще не упал — но пока он стоит на ногах, он будет сражаться.

Пожар кружился вихрем, нанося удары руками и ногами, не позволяя никому из врагов схватить и удержать его. В левом кулаке он зажал свое последнее оружие: осколочную гранату, которая должна была обрушить арку за Штелем и другими валхалльцами, замедлить преследователей — и одновременно гарантировать, что еретики, убившие его, погибнут вместе с ним. Как он и собирался сделать, когда сражался в улье Альфа два дня назад.

Он подумал, не для этого ли Император сохранил ему жизнь тогда. Он хотел верить в это. Но серая шерсть, которой заросла вся его грудь, распространилась уже на спину, а правую руку нельзя было открывать из-под плаща. Его пальцы скрючились, а ногти стали заметно длиннее, и Пожар знал, что его бог не имеет к этому никакого отношения.

Он шел в этот бой не с намерением погибнуть в нем. По крайней мере, он об этом не думал. Но теперь его тайну хранило только черное одеяние культиста, и ему была невыносима мысль о том, как будут смотреть на него товарищи, что они скажут, когда это одеяние будет сброшено.

Гвардейцы-предатели уже почти добрались до него. Еще несколько секунд, и они смогут сделать точный выстрел, смогут прикончить его. Он активировал гранату и попытался заманить гвардейцев-предателей к арке.

«Лучше так», подумал он.

Лучше пусть его тело будет разорвано на куски и сожрано вирусом, чем попадет в общую яму с трупами еретиков. Лучше пусть никто не сможет осмотреть его останки, и товарищи, и, тем более, командиры, никогда не узнают о его позоре.

Лучше пусть они думают, что солдат Пожар умер как герой.

МАНГЕЛЛАН ОСЛЕП.

Он не видел лазерного луча, который попал в него, глаза верховного жреца уже слезились от дыма. Потом была вспышка и страшная, обжигающая боль. Казалось, все лицо охвачено огнем. Он не видел, куда он шел, не знал, что происходит вокруг, ему пришлось довериться своим телохранителям, чтобы они отвели его в безопасное место.

Наконец, он вошел в прохладные залы своего дворца, своего великолепного Ледяного Дворца, подаренного ему богами — но впервые в его стенах Мангеллан не чувствовал себя в безопасности.

Он слышал вокруг звуки бегущих шагов, культисты в панике разбегались, и Мангеллан приказал охранявшим его гвардейцам-предателям не подпускать никого близко, не доверять никому.

Он почувствовал, как кто-то настойчиво тянет его за рукав, и услышал голос Ферста:

— Почему мы бежим, повелитель? Что с жертвами? Кто их охраняет?

Мангеллан отмахнулся от назойливого мутанта.

— Они скованы! — заявил он, прислонившись к стене, чтобы успокоиться, и потер глаза, моргая и молясь богам, чтобы слепота оказалась временной.

— Но если их союзники пришли, чтобы освободить их…

— Попытайся хоть раз использовать свои мозги, Ферст, — раздраженно сказал Мангеллан, — как бы убоги они ни были. Штель привел в наш улей лишь горстку солдат. Как они могли проникнуть в этот дворец — мой дворец — ничего не зная о нем? Нет, это удар изнутри. Кто-то завидует всему, чего я достиг, власти, которой я добился, кто-то хочет омрачить момент моей наивысшей славы!

— Я уверен, что вы правы, повелитель, но…

— Я всегда знал, что это случится. Я знал, что жрецы всегда плетут интриги и строят заговоры, но чтобы так нагло…Кто же из них это мог быть? Что скажешь, Ферст?

— Я… я не знаю, повелитель. Я…

Мангеллан рванулся вперед, пытаясь схватить Ферста за одежду. Он почувствовал, как его рука задела отвратительного маленького мутанта, но не смог схватить его.

— Ты всегда шныряешь вокруг, — прорычал он. — Прячешься там, где тебя не должно быть, подслушиваешь то, что не должен был слышать. Скажи мне, Ферст, кто виновен в этом покушении на меня, в этом оскорблении богов, которым я служу?

— Никто, повелитель. Никто из нас не посмел бы перейти тебе путь.

— Ты же видел его, не так ли? Если не того предателя, который установил бомбы, то уж точно того гнусного оппортуниста, который стрелял в меня, который лишил меня зрения! Я найду его, Ферст, и когда я доберусь до него, он будет…

Мангеллан не почувствовал, как нож вошел в его живот, таким быстрым и искусным был удар. Только сейчас, когда он ощутил, как кровь льется из раны, как монотонная боль, словно от тупого удара, распространяется по телу… только тогда он понял, что случилось.

Он не мог говорить, ощущал страшную слабость и головокружение. Он мог только с ужасом слушать, как Ферст склонился к его уху — должно быть, его ноги подогнулись, и он соскользнул вниз по стене, на которую опирался, упав к ногам мутанта — и прошептал ему:

— Это твоя вина и только твоя. Ты был слишком самонадеян, был слишком высокого о себе мнения, и смотри, к чему это привело. «Горстка» рабов Императора унизила нас и стала причиной твоего падения. Я слышу богов — о, ты был так уверен, что они не снизойдут, чтобы говорить с таким как я, что я просто не пойму их волю — но я слышу их, и они разочаровались в тебе. Ты не оправдал их ожиданий, Мангеллан.

Он лежал на полу, хотя не помнил, как он упал. Он пытался поднять руки, пытался повернуть голову туда, где, как он думал, должны быть его телохранители, пытался позвать их.

— Стража! Стража! Помогите!

— Они не помогут тебе, — произнес голос Ферста сквозь сгущавшуюся тьму. — Они тоже знают, что это воля богов. И теперь они служат новому повелителю.

ПОМЕЩЕНИЕ БЫЛО маленьким, немногим больше, чем жилые комнаты на нижних уровнях улья. В нем стояла единственная кровать, хотя на полу вокруг валялось множество мусора: обломки мебели, рваная одежда, разбитые лампы, даже пара картин, углы которых почернели от огня.

Стены, конечно, были ледяные. На одной стене была грубо намалевана большая восьмиконечная звезда Хаоса, ручейки черной краски стекали с нее на пол.

Блонского не удивило, что Мангеллан, хотя под его властью было громадное пространство почти опустошенного улья и Ледяного Дворца, требовал, чтобы его последователи жили вот так. Чем больше им приходилось трудиться ради выживания, тем меньше времени оставалось на заговоры против их повелителя.

Хотя жителю этой комнаты теперь было уже все равно.

Он сейчас лежал на льду внутреннего двора под окном, через которое любовался зрелищем, когда в комнату ворвался Блонский. Некоторые Ледяные воины считали, что нет чести в том, чтобы стрелять в спину врагу, но Блонский не соглашался с ними. Самое главное — убить еретика. И упустить такую возможность было бы грехом.

Он хотел бы только получить шанс еще раз выстрелить в Мангеллана. Блонский как раз целился в него, когда увидел, что у Грейла неприятности, и пришлось поддержать огнем товарища. Да и охранники верховного жреца действовали слишком быстро, быстрее, чем он ожидал.

Один из них был уже здесь. Космодесантник Хаоса. Его массивный корпус закрывал все окно, погрузив небольшую комнату в полумрак. Блонский отошел к двери, перелез через кровать и кучи мусора, не прекращая стрелять из лазгана, хотя он и знал, что не сможет причинить этим серьезных повреждений, но надеялся, по крайней мере, заставить космодесантника Хаоса потерять равновесие, чтобы он не смог удержаться за внешнюю стену и упал.

Пора было все бросить и уходить.

Блонский метнул в противника осколочную гранату, но космодесантник Хаоса с легкостью поймал ее и отшвырнул через плечо, и она взорвалась в воздухе над двором. И когда он протиснулся через окно в комнату, у Блонского уже не было ни времени, ни боеприпасов.

Космодесантник Хаоса поднял болтер и выстрелил. Блонский успел захлопнуть дверь и побежал, слыша, как болты пробивают деревянную дверь. Через секунду раздался страшный треск — дверь была вырвана из ледяного проема.

Блонский мчался по пустым коридорам, взбегая по лестницам, но страшный преследователь не отставал. Блонский слышал позади топот его тяжелых шагов. Космодесантник Хаоса еще не догнал его лишь потому, что валхаллец был легче и более гибким, что позволяло ему лучше держаться на скользком ледяном полу.

Он пробежал мимо двух изумленных культистов, прятавшихся здесь после взрывов во дворе, и скрылся, прежде чем они успели как-то отреагировать на его появление. Блонский знал, что в следующий раз ему может и не повезти так. Он быстро завернул за один угол, потом за другой, и услышал позади страшный грохот — космодесантник Хаоса потерял равновесие и врезался в стену. Впервые Блонский выиграл несколько секунд, и он понимал, что лучшего шанса у него не будет. Он заскочил в случайно выбранную дверь и оказался в зале для банкетов, богато украшенном красными и коричневыми шторами и гобеленами, свисающими со стен.

Он намеревался найти место, чтобы спрятаться, и надеялся, что космодесантник Хаоса пробежит мимо. Он знал, что шансов на это немного, но это все, на что можно надеяться. И снова ему повезло. В зале было еще несколько дверей в противоположной стене. Блонский подбежал к одной из них и уже поворачивал ручку, когда главная дверь в зал распахнулась от удара, едва не сорвавшись с петель.

Космодесантник Хаоса ворвался в зал и перепрыгнул через стол. Блонский не стал ждать, пока он приземлится, и бросился через маленькую кухню в другой коридор, боясь, что он заблудился, и, возможно, не найдет выход отсюда. И если бы это была худшая из проблем.

Он сумел немного оторваться от космодесантника Хаоса, но тот все еще бежал за ним. Блонский слышал его шаги. Враг нагонял его.

ИХ ПРЕСЛЕДОВАЛО меньше еретиков, чем боялся Палинев.

Он не останавливался, чтобы узнать почему, он просто считал это благословением Императора, но полагал, что к этому имеет отношение взрыв, раздавшийся секунду назад, характерный звук разрыва осколочной гранаты. Он не оглядывался, чтобы посмотреть, что случилось с Пожаром, почему молодой солдат не последовал за товарищами — Палинев догадывался, что ответ ему не понравится.

Но здесь все равно были еретики — культисты и несколько гвардейцев-предателей, убежавших со двора прежде Ледяных воинов — и теперь эти еретики начали приходить в себя, собираться и искать предполагаемую угрозу.

И они нашли ее.

— Это он! — завопил культист, указывая на Штеля дрожащим пальцем. Потом его взгляд повернулся к исповеднику Воллькендену, который без сознания висел на плече Грейла. — Это они! Жертвы! Они сбежали с жертвами! Они…

Палинев выстрелил ему в голову, но было уже поздно. Остальные культисты набросились на них с ножами, а некоторые схватились за лазганы. Должно быть, валхалльцы выглядели легкими мишенями, Штель все еще опирался на плечо Палинева, а Грейл нес на себе Воллькендена. Но Штель не был так беспомощен, как казался. Он внезапно схватил двух культистов за их одеяния, ударил их головами друг о друга и швырнул под выстрелы лазганов.

Использовав секундное преимущество этого живого щита, Ледяные воины отступили в боковой коридор — но через несколько метров оказалось, что это тупик.

Штель взял лазган у Грейла и приказал ему держаться позади, чтобы не подставлять Воллькендена под выстрелы. Палинев уже обстреливал коридор, удерживая еретиков на расстоянии, заставляя их искать укрытия. Когда аккумулятор его лазгана разрядился, Штель занял его место и продолжил огонь. Перезарядив лазган, Палинев в свою очередь сменил полковника.

— Так не может продолжаться, — проворчал Штель. — Чем дольше они нас тут держат, тем больше внимания мы привлечем. А когда об этом узнает космодесантник Хаоса…

Он не договорил, в этом не было необходимости.

— Мы сможем прожечь стены? — спросил Палинев.

— Сомневаюсь, — ответил Грейл. — Конечно, можно попытаться, но вспомните ледник, как он раздавил «Термита».

Палинев стрелял по пустому коридору. На секунду он прекратил огонь, чтобы сберечь энергию — и сразу же четыре гвардейца-предателя бросились в атаку. Палинев и Штель вместе открыли огонь, убили одного, второго, третьего… но последний все никак не падал, продолжая бежать вперед.

Четвертый предатель укрывался за спинами своих товарищей, и смог подобраться почти вплотную к Ледяным воинам. Лазерные лучи задевали его бронежилет, но прямого попадания все не было — и Палинев уже видел позади него других еретиков, начинавших подниматься из укрытий, готовых броситься вперед, как только их товарищ схватится с врагом.

Их ждало разочарование. Предатель, шатаясь, добрался до угла, поднял оружие — и здесь рухнул, и умер у ног Палинева.

Штель обстреливал коридор еще несколько секунд, потом повернулся к солдатам.

— Вот что мы сделаем, — сказал он, — Сколько осколочных гранат у вас осталось? Сейчас мы бросаем их все в еретиков, обрушим на них крышу, если получится. А сами бежим изо всех сил в противоположном направлении. Палинев, ты знаешь путь и пойдешь впереди. Грейл, ты с Воллькенденом за ним. Я пойду последним, буду прикрывать вас огнем, чтобы те, кто переживет взрыв, боялись даже посмотреть нам вслед.

— Я пойду последним, сэр, — сказал Грейл. — Это слишком опасно для…

— Это приказ, солдат, — прервал его Штель.

— Возьмите хотя бы мою шинель. От вашей остались одни лохмотья. Одно точное попадание из лазгана, и…

Штель покачал головой.

— У тебя более важная задача, чем у любого из нас. Я все еще недостаточно силен, чтобы нести исповедника. Ты должен защитить его. Действуем по моей команде. Три, два, один… Палинев, ты слышишь?

Палинев услышал, хотя и на секунду позже полковника.

— Перестрелка, сэр. Справа от нас. Наверное, это остальные. Они тоже должны идти этим путем. Вероятно, они зашли в тыл еретикам и застали их врасплох.

Штель секунду обдумывал новости, потом на его губах появилась улыбка, и он поднял лазган Грейла.

— В таком случае, — сказал он, — план меняется.

АНАКОРА ЗНАЛА, что это будет нелегко. Независимо от того, сколько паники и смятения вызвали действия Ледяных воинов, как хороша была их маскировка, и насколько они были опытны, Анакора не ожидала, что выбраться из Ледяного Дворца получится без боя. Кажется, они уже потеряли Блонского; она и Гавотский, оставив свои снайперские позиции наверху, планировали встретиться с Блонским внизу лестницы. Они ждали его, сколько могли.

Сначала они бросились бежать, но были вынуждены идти медленнее, когда стали наталкиваться на еретиков с внутреннего двора. Они пытались сделать вид, что никуда особо не торопятся и не стараются выбраться отсюда. У Анакоры скрутило желудок, когда им навстречу из бокового коридора выбежало отделение гвардейцев-предателей, но она и Гавотский, закутавшись в черные плащи культистов и опустив головы, сохраняли спокойствие, и предатели пробежали мимо.

Вскоре после этого они встретили Баррески и Михалева, и Анакора была рада, что хотя бы двое товарищей пока еще живы.

А потом они услышали лазерные выстрелы, и Анакора стала опасаться худшего.

Множество еретиков собралось на перекрестке четырех коридоров, и все новые присоединялись к ним, подбегая со всех направлений. И когда подошли еще четыре культиста, никто не усомнился в том, что они прибыли принять участие в бою. Еретики осаждали отверстие в стене в нескольких метрах дальше, их удерживал только лазерный огонь, который вели оттуда. Анакора догадалась, кто это стреляет, даже до того, как увидела мелькнувшее лицо полковника Штеля.

Командовал еретиками темнокожий гвардеец-предатель с узкими глазами и тонким носом. Он приказал:

— Не стрелять! Пусть псы Императора израсходуют боеприпасы, тогда они останутся беззащитными!

Гавотский подошел к нему сзади, похлопал по плечу — предатель обернулся и увидел, что смотрит прямо в ствол лазгана. Лазерный луч вонзился в его правый глаз и сжег его мозг. Остальные трое Ледяных воинов восприняли это как сигнал к действию. Анакора застала врасплох другого предателя и перерезала ему горло ножом. Баррески попытался сделать то же самое с еще одним еретиком, но у того оказались более быстрые рефлексы, и он сумел вырваться. А Михалев просто стрелял в толпу очередями, вызвав страшную панику.

Как и во дворе, культисты были растеряны и напуганы внезапным появлением врага прямо среди них и гибелью командира. Некоторые из них побежали. Но другие решились оказать сопротивление.

Сначала у Ледяных воинов было преимущество. Культисты еще не разобрались, кто из окружающих фигур в черных одеяниях враг, а кто союзник, кому можно доверять, а к кому нельзя поворачиваться спиной. Поэтому они дрались, постоянно оглядываясь, и это стало причиной гибели многих из них. Анакора свалила двоих ударами кулаков, а третьему выпустила кишки ножом. Она улыбнулась, увидев, как сбитый с толку культист всадил нож под ребра своему товарищу. Остальные решили, что он предатель, и набросились на него.

Однако, гвардейцы-предатели — те немногие, что уцелели — быстрее разобрались в ситуации и определили настоящих врагов. Анакора вступила в бой на ножах с одним из них, напрягая все силы, чтобы пробить его защиту, зная, что с каждой уходящей секундой его союзники получают преимущество.

И действительно, она почувствовала, как в нее вцепляются сзади, чья-то рука сдавила ей горло — ее схватили двое культистов. Если бы они были вооружены, она была бы уже мертва. Но у гвардейца-предателя был нож, а в руки Анакоры вцепились культисты, и все, что она могла делать, чтобы защититься — отбиваться от него ногами, одновременно пытаясь стряхнуть культистов, заставить их выпустить ее. Краем глаза Анакора видела, что Михалеву тоже приходится нелегко, под ударами врагов он упал на колени.

И вдруг ход боя опять переменился — когда полковник Штель и Палинев вырвались из укрытия и, стреляя из лазганов, бросились вперед.

ОНИ СНОВА бежали.

Казалось, они бегут уже целую вечность — и легкие Гавотского горели, ноги сковывала боль, и он начал задумываться, не становится ли он слишком старым для всего этого.

Они оторвались от противника так быстро, как только смогли, зная, что этот бой им не выиграть, что сюда будут сбегаться все новые враги. Гвардейцы-предатели бежали за ними, стреляя вслед из лазганов. Ледяные воины отстреливались как могли. Баррески и Грейл, видимо, где-то потерявшие свое оружие, несли Воллькендена.

Когда они пробегали перекресток коридоров, Гавотский увидел, что из бокового коридора к ним бежит фигура в черном одеянии культиста. Сержант повернулся, вскинул лазган… и бегущий резко остановился, поднял руки и откинул капюшон — под ним оказалось раскрасневшееся лицо солдата Блонского.

— Он… он бежит за мной! — тяжело дыша, выпалил Блонский, указывая назад.

И вот он появился: космодесантник Хаоса вышел в коридор в сотне метров позади Блонского, и поднял болт-пистолет. Гавотский схватил измученного товарища и толкнул его за угол, к остальным. Сержант бросил в космодесантника Хаоса осколочную гранату, надеясь, по крайней мере, задержать его, и изо всех сил побежал за остальными.

Наконец они оказались в каменном подвале, через который проникли во дворец час назад. Анакора и Михалев заняли позиции у двери, откуда можно было простреливать коридор, а другие спустились по скользким ступеням, и начали, один за другим, протискиваться в дыру в стене.

Этот арьергардный бой позволит им выиграть время, но немного. Гавотский знал, что как только сюда придет космодесантник Хаоса, валхалльцам не останется иного выбора кроме как срочно отступать.

Он помог Грейлу протолкнуть в дыру Воллькендена, которого подхватили снизу Баррески и Палинев. Потом сержант пролез туда сам, и спрыгнул в туннель канализации. Полковник Штель раньше не был в этой части улья Йота, и теперь внимательно осматривал окружающее пространство при свете фонарей.

Палинев первым шагнул на узкий кирпичный выступ, Баррески и Грейл, тащившие Воллькендена, пошли за ним, но Штель приказал им подождать.

— Нам нужно добраться до космопорта, — сказал он. — Если и есть возможность улететь с этой планеты вовремя, то это можно сделать только оттуда. Космопорт в том направлении, — он указал через стену, и Гавотский ни секунды не сомневался, что полковник знает, о чем говорит.

— Не знаю, сможем ли мы попасть в космопорт отсюда, сэр, — сказал Палинев. — Эти туннели — настоящий лабиринт. Мы можем зайти в тупик, а если нас преследует космодесантник Хаоса…

— Ага, — проворчал Баррески, обращаясь к Блонскому. — Спасибо, что вывел его прямо на нас.

— И чем меньше времени мы проведем здесь, внизу, тем лучше, — сказал Гавотский. Заметив вопросительный взгляд Штеля, он сказал: — я объясню позже. С вашего разрешения, сэр, я предлагаю вернуться в часовню мутантов. Хм, это я тоже объясню. Там мы сможем лучше сориентироваться и идти к космопорту по поверхности. Мы даже можем получить кое-какую помощь.

Штель кивнул, понимая, что сержант в данный момент знает обстановку лучше, чем он — и Ледяные воины снова отправились в путь. Гавотский задержался, чтобы помочь Михалеву и Анакоре пролезть в канализацию из подвала. Как только Анакора спрыгнула вниз, Гавотский увидел, как прямо над ней в отверстии в стене появился ствол болт-пистолета. Сержант бросился вперед и оттолкнул Анакору, прижав ее к стене туннеля.

Над ними загрохотали выстрелы, вода вскипела под градом болтерных снарядов. Дождавшись, когда огонь прекратится, Гавотский и Анакора побежали, догоняя товарищей. Последний из них, Михалев, только что пролез в пробоину в стене — и когда Гавотский добежал до стены, он услышал позади, как что-то тяжелое упало в воду. Гавотский обернулся — и увидел, что самые страшные его опасения становятся реальностью.

Космодесантник Хаоса спрыгнул в туннель и повернулся, чтобы преследовать валхалльцев. Но там было что-то еще, что-то в воде.

И вдруг вода словно разорвалась, и огромная туша монстра заполнила туннель, нависнув над космодесантником, челюсти чудовища устремились к его горлу: тварь из канализации, вероятно, привлеченная болтерными выстрелами — подобная той, с которой дрались Ледяные воины, но Гавотскому показалось, что этот зверь еще крупнее.

Космодесантник Хаоса попытался отбить голову чудовища в сторону, ударил его цепным мечом, разорвавшим чешую, из-под клинка хлынула черная кровь. Но Гавотский не стал дожидаться исхода этого боя.

Он проскользнул сквозь дыру в стене и побежал.

КРЫШКА ЛЮКА была завалена обломками.

Палинев не смог поднять ее. Блонский вызвался подняться по лестнице вместо него и попытаться открыть крышку. Сейчас, конечно, они все думали о том, что может ожидать их там, в часовне, на поверхности. Штель секунду прислушивался, и сказал, что не слышит ничего. Врагов не было слышно. Но и союзников тоже.

Крышка, наконец, поддалась, и Блонский первым выбрался на поверхность, моргая от непривычно яркого света. Вскоре к нему присоединились и остальные.

В этот раз силы Хаоса действовали здесь более тщательно.

От стен часовни не осталось камня на камне. Колонны были взорваны, крыша рухнула. Еретики сожгли то, что оставалось от скамей, и разрушили алтарь так, что его было невозможно восстановить. Запах кордита все еще висел в воздухе, вместе с гнилостным зловонием смерти.

Блонский пнул ближайший труп носком ботинка, перевернул его, чтобы осмотреть. Он не хотел наклоняться, подходить к трупу еще ближе. Конечно, мертвец был мутантом. Его серая шерсть под разорванной синей рабочей одеждой намокла от темной крови. Возможно, это был один из лоялистов, которых они встретили тогда. Блонский не мог сказать точно. Для него все они были на одно лицо.

— Что произошло здесь? — спросил Штель. Гавотский рассказал ему о мутантах, их часовне и их явном желании помочь. Штель нахмурился и не сказал ничего. Блонский подумал, что полковник недоволен союзом его солдат с нечистыми тварями, но не хочет критиковать решение сержанта в присутствии солдат.

— Как бы то ни было, — вздохнул Гавотский, — похоже, они получили то, чего хотели. Они погибли, сражаясь. За Императора.

— Должно быть, это произошло сразу после того, как мы ушли, — сказал Палинев. — Возможно, лишь спустя несколько минут. Думаете, кто-нибудь из них мог спастись?

Гавотский пожал плечами.

— Пока не обыщем развалины, трудно сказать…

— В любом случае, — сказал Штель, — теперь мы можем рассчитывать лишь на свои силы.

И, бросив взгляд на Гавотского, полковник добавил:

— Возможно, это и к лучшему.

Блонский был полностью согласен.

— Хороший мутант — мертвый мутант, — удовлетворенно произнес он.

КОСМОПОРТ НАХОДИЛСЯ на восточном краю улья, на одном из средних уровней. Штель, внимательно рассмотревший и запомнивший карту города, знал дорогу туда.

И снова он сидел в кузове старого ветхого грузовика, вместе со своими солдатами. Грейл и Баррески сели в кабину, все еще в черных плащах культистов — хотя Штель сомневался, что эта маскировка им поможет, особенно сейчас, когда каждый еретик в улье выслеживал их.

Они ехали так некоторое время, вдруг Штель почувствовал, как грузовик резко дернулся, взвизгнув шинами, и ударился во что-то передним бампером.

— Что у вас там? — крикнул полковник.

— Нас заметили, сэр, — ответил Баррески через заднюю стенку кабины. — Кучка культистов. Грейл попытался раздавить их, нескольких достал, но двое ускользнули.

— И теперь они побегут к ближайшей вокс-станции, — вздохнул Михалев.

Штель опасался, что он прав. До сих пор он надеялся, что противник не знает, куда они направляются, не знает, что у них нет своего транспорта. Если повезет, большая часть еретиков будет охранять выходы из улья, оставив свободным путь к истинной цели Ледяных воинов. Сейчас эта надежда была потеряна. Сейчас все, что они могли сделать — попытаться добраться до космопорта первыми.

Штель постучал по задней стенке кабины и приказал Грейлу остановиться.

Исповедник Воллькенден, проснувшийся полчаса назад, выглядел так, словно его тошнило. Он внимательно посмотрел в лицо каждому из Ледяных воинов, потом уселся, прижав колени к груди, и положил на них голову, не обращая ни на кого внимания. Штель отдал ему собранные у солдат сухие пайки и воду, и исповедник жадно съел и выпил все это, но с тех пор не двигался и не произносил ни слова.

Вдруг он поднял голову и громким, ясным голосом заговорил:

— Разве такой транспорт подобает герою войны? Я потребую чью-то голову за это. Двигатель должен быть бесшумным. Мы не хотим, чтобы он услышал и пришел сюда. Уже пора есть? Они ждут, что я произнесу речь. Я нужен им, я дам им надежду и волю к борьбе.

Валхалльцы смотрели друг на друга, на крышу, куда угодно, только не на исповедника. Штель понимал их смущение. Он был обеспокоен состоянием Воллькендена с тех пор, как нашел его в тюрьме, опасался, что Мангеллан сделал с исповедником что-то, что сломило его разум. Тогда Штель отбросил эти опасения, сосредоточившись на том, что необходимо было сделать в тот момент. Сейчас же ему предстояло встретиться с этими страхами лицом к лицу.

— Вы свободны, исповедник, — сказал он. — Мангеллан больше не придет. Теперь он не сможет причинить вам вред. Помните меня? Я полковник Станислав Штель. Я спас вас. Вам нужно только проявить терпение, и мы вытащим вас отсюда. Мы доставим вас к врачам. Они вылечат вашу… болезнь.

— У меня еще осталось немного воды, — предложил Палинев. — Если это может… я имею в виду, если исповедник…

Воллькенден посмотрел Штелю в глаза и сказал:

— Я помолюсь за вас.

Штель улыбнулся.

— Мы будем признательны за это, сэр.

— И вы убьете его за то, что он со мной сделал?

— Вам не стоит беспокоиться об этом, исповедник. Через несколько часов на этой планете не останется никого живого. Мангеллан…

— Я не о нем, не о том, который говорил. Я о том громиле в плаще, который ударил меня по лицу. Вы заставите его страдать? Вы заставите его заплатить за то, что он поднял руку на святого человека?

Штелю не пришлось отвечать на этот вопрос — вдруг что-то снова ударилось в грузовик с такой силой, что вся машина вздрогнула.

— Во что там опять врезался Грейл? — проворчал Блонский, стукнувшись от удара головой о борт.

Но Штель почувствовал, что этот удар был не такой, как предыдущий — и аугметический слух полковника это подтвердил. Удар пришелся не в переднюю часть грузовика — нет, это кто-то запрыгнул на его крышу… и ходил теперь по ней. Кто-то с ревущим цепным мечом…

ОСТРИЕ МЕЧА пронзило крышу кабины прямо над головой Грейла. Валхаллец вскрикнул и пригнулся на сиденье, насколько возможно, не теряя из вида ветровое стекло, хотя теперь он едва видел, куда едет. Он резко крутанул руль вправо, потом влево, снова вправо, неистово вдавив педаль газа. Баррески, сидящего рядом с ним, бросало туда-сюда, Грейл слышал приглушенную ругань из кузова.

Но стряхнуть страшного пассажира он не мог.

Космодесантник Хаоса держался крепко, и его меч врезался все глубже. Он двигался, как пила, разрезая крышу кабины. Потом меч исчез, и Грейл увидел, как в разрез вцепились пальцы бронированной перчатки, расширяя его.

Баррески выстрелил по пальцам — он успел вооружиться лазганом, взятым у одного из убитых гвардейцев-предателей — и рука в бронированной перчатке исчезла. Но через секунду она снова появилась, вцепившись в крышу с новой силой. Наконец, космодесантник Хаоса с ужасным скрежетом разорвал крышу, и Грейл увидел прямо над собой его чудовищное оскаленное лицо, ощутил его зловонное дыхание.

— Все, держитесь! — крикнул Грейл и нажал педаль тормоза.

На этот раз космодесантник Хаоса был захвачен врасплох. Он пытался схватить Грейла, когда грузовик резко остановился, и космодесантник не удержался на крыше. Он ударился в ветровое стекло, расколов плексиглас, соскользнул по капоту куда-то в сторону и исчез из вида. Грейл лихорадочно дал задний ход. Он почувствовал, как правое переднее колесо наткнулось на что-то и переехало через какое-то препятствие — Грейл надеялся, что это голова монстра, хотя так оно было в действительности или нет, особого значения не имело.

Космодесантник Хаоса снова вскочил на ноги и бросился на отъезжающую задним ходом машину, как разъяренный бык.

Он выглядел ужасно, его черная броня, казалось, едва держалась на избитом теле. Левая рука отсутствовала по локоть, вероятно, потерянная в схватке с чудовищем из канализации. Одного глаза не было. Он выронил цепной меч, но держал в руке болт-пистолет.

От него невозможно было уехать задним ходом. Грейл попытался развернуться, заехав на другую улицу, но было слишком поздно. Космодесантник Хаоса догнал их. Он схватился за бампер, и теперь, как ни крутились колеса, как ни напрягал силы мотор, машина не могла сдвинуться с места.

Вдруг космодесантник пригнулся, схватил грузовик за переднюю ось и поднял его одной рукой. Баррески, ударив по задней стенке, крикнул:

— Всем покинуть машину!

Распахнув двери, он и Грейл выпрыгнули из кабины, и космодесантник Хаоса одним могучим рывком опрокинул грузовик.

БЛОНСКИЙ И МИХАЛЕВ сидели ближе всех к выходу, и первыми выскочили из кузова. Следующим Штель высадил Воллькендена, толкнув его в спину, когда исповедник замешкался. Воллькенден неуклюже упал лицом вниз, и Штель, спрыгнув рядом, поднял его на ноги.

Когда грузовик опрокинулся, в кузове еще оставались Анакора, Гавотский и Палинев.

Анакора уже подошла к выходу, приготовившись прыгнуть, когда мир вокруг перевернулся. В следующую секунду она обнаружила, что лежит на спине на пластальной поверхности, которая еще недавно была бортом кузова. Анакора сильно ударилась головой, перед глазами мелькали черные точки, угрожая полностью погрузить ее во тьму. Она боролась, не позволяя тьме поглотить ее. Она слышала треск лазерных выстрелов и грохот болт-пистолета. Она не могла просто лежать здесь, пока остальные сражаются.

Палинев первым выбрался из кузова и отполз в сторону. Анакора видела, как его расплывчатый силуэт исчез в ярком белом свете — она поняла, что это свет фонарей с улицы, проникающий в темный кузов. Грузовик лежал на боку, и одна из задних дверей кузова — та, что сейчас находилась наверху — была захлопнута. Нижняя дверь слетела с петель и смялась, но там еще оставалось достаточно пространства, чтобы выбраться.

— Ты в порядке? — спросил Гавотский, помахав рукой перед глазами Анакоры.

Она стиснула зубы и решительно кивнула. Гавотский выполз за Палиневым на улицу. Анакора моргнула, чтобы зрение прояснилось, и заставила себя встать и последовать за ними.

Внезапно она услышала придушенный вскрик, Гавотского кто-то схватил и поднял вверх — и у Анакоры перехватило дыхание при виде пары огромных черных бронированных ботинок у самого выхода. Гавотский выполз прямо в лапы космодесантника Хаоса.

Анакора видела и ботинки сержанта, поднятого на полметра над землей и яростно отбивавшегося. Космодесантник Хаоса прижал его к борту грузовика и медленно душил, не обращая внимания на огонь лазганов других Ледяных воинов. Но отсюда, снизу, Анакора видела трещины в черной силовой броне, а под ними незащищенную плоть.

Анакора достала нож, воткнула его в трещину на лодыжке, провернула и вонзила еще глубже, надеясь разорвать сухожилие. Неизвестно, смогла ли она это сделать, но определенного результата все же добилась. Космодесантник Хаоса взвыл в ярости и отшвырнул Гавотского. Потом он схватил оставшуюся заднюю дверь кузова и оторвал ее, чтобы увидеть, кто посмел его атаковать.

Только сейчас Анакора увидела, как он изранен. Она не могла поверить, что с такими ранами можно ходить и сражаться. Но она не сомневалась, что он более чем способен мгновенно убить ее.

Она стала отползать от него, пока не уперлась взаднюю стенку кабины. Космодесантник Хаоса присел на корточки, и, рыча богохульные ругательства, поднял болт-пистолет. В голове у Анакоры еще звенело от удара, она закрыла глаза и крикнула товарищам:

— Уходите! Уходите отсюда, пока можете!

Так кричал Штель, когда они в прошлый раз сражались с этим монстром.

Но вдруг она услышала механический рев, и космодесантник Хаоса застыл. Его глаза остекленели, кровь хлынула изо рта, он повернулся и попытался встать, но это усилие оказалось слишком тяжким для него, и он рухнул — и Анакора увидела всаженный в его спину цепной меч, сыплющий искрами.

Палинев помог ей выбраться из грузовика, и она, шатаясь, встала на ноги. Теперь свет уличных фонарей казался тусклым. Как и другие Ледяные воины, Анакора смотрела на полковника, его лицо и грудь были разрисованы зловещими символами с церемонии жертвоприношения, хотя он пытался стереть их — а правую руку он держал так, словно она была в чем-то испачкана.

Анакора поняла, что именно этой рукой Штель подобрал цепной меч космодесантника Хаоса. Его аугметические мускулы были достаточно сильны для этого.

Но в глазах полковника Штеля не было удовлетворенности победой. Его взгляд выражал лишь глубокое отвращение.

ОНИ СНОВА шли пешком. Штель не хотел тратить время на поиски другого транспорта — а до космопорта, по его словам, оставалось лишь чуть больше километра. Валхалльцы построились в две колонны и двигались ускоренным маршем. Усилия, требовавшиеся, чтобы идти в ногу со всеми и держать строй, помогали солдатам преодолеть усталость, которую они все ощущали. Это помогало им чувствовать себя собраннее, словно они представляли собой маленький островок порядка в этом охваченном Хаосом мире — и даже Воллькендену это, казалось, шло на пользу. Он молча маршировал рядом со Штелем, хотя по-прежнему спотыкался.

Палинев видел, что они приближаются к космопорту, здания вокруг были выше и богаче, чем внизу. Над входами в таможни и офисы судоходных компаний еще оставались украшения в виде аквилы. Улицы здесь были более широкими и лучше освещенными, как на верхних уровнях.

Вдруг Штель остановил отделение и приказал дальше продвигаться с осторожностью. Он казался встревоженным — и через секунду Палинев понял, почему.

Впереди были какие-то люди. Палинев слышал — теперь и все валхалльцы слышали — как они разговаривали и смеялись. Ледяные воины укрылись в узкой аллее, и Штель послал Палинева вперед на разведку.

Космопорт был огромным величественным зданием из белого камня, сейчас в его окнах было темно. Очевидно, по зданию вели огонь из стрелкового оружия, и фасад был усыпан щербинами от попаданий, но пробоин не было. Перед зданием располагался широкий внешний двор, сломанные фонтаны в нем были до краев наполнены замерзшей черной водой. Лифты были разбиты, и деревья — настоящие деревья — погибли от холода. Когда-то этот район радовал взор гостей улья Йота, а возможно, и всей Крессиды. Сейчас он производил совершенно противоположное впечатление.

Палинев смотрел на все это с мостика между двумя зданиями. Внизу широкая лестница спускалась с улицы, где прятались остальные бойцы отделения, к внешнему двору и заманчиво открытым воротам за ним.

Разбитый черный гравикар, лежащий на ступенях, когда-то летел к этим воротам. Вероятно, его водитель спешил доставить важного пассажира в безопасное место. Видимо, он не справился с управлением, или попал под обстрел, и врезался в колонну в верхней части лестницы, разбив носовую часть машины. Сейчас гравикар был пуст. Палинев подумал, смогли ли те, кто в нем летел, спастись, или их трупы вытащили из разбитой машины.

На огромном дворе были и другие гравикары, в основном сгоревшие или перевернутые, или и то и другое. У фонтана, накренившись, стоял грязный старый автобус — транспорт для менее привилегированных граждан, его окна были разбиты, колеса спущены.

И кругом были еретики: культисты, гвардейцы-предатели, мутанты, даже несколько отродий Хаоса, они заполняли весь двор, насколько Палинев мог видеть, почти полностью окружили все огромное здание космопорта, и с каждой секундой прибывали все новые их толпы. Столкновение с космодесантником Хаоса дорого обошлось Ледяным воинам. Враги узнали об их намерениях и опередили их.

Палинев, упав духом, покинул свой наблюдательный пункт и вернулся к остальным. Штель выслушал его доклад в мрачном молчании, и Палинев понял, что его сведения лишь подтвердили то, что полковник ожидал услышать.

— У нас осталось меньше часа до того, как будут сброшены вирусные бомбы, — сказал Штель. — Нет времени искать другой способ покинуть планету, даже если бы он был. Наша единственная надежда, хоть и небольшая — космопорт. И чем скорее мы доберемся до него, тем меньше врагов будет стоять между нами и спасением.

Никто с этим не спорил. Но казалось, словно темная туча опустилась на валхалльцев, и Палинев ощущал на себе ее тяжесть. Как несправедливо будет, если они, пройдя через все, погибнут здесь, у последнего препятствия. Они преодолели столь многое, совершили подвиги, которые казались невозможными, и никто даже не узнает об этом?

— Я не буду сейчас произносить речей, — сказал Гавотский. — Вы все знаете, что надо делать, и знаете, что обстоятельства против нас. Просто помните, что в прошлый раз было не легче, и тогда мы преодолели все обстоятельства. Девятеро нас вошли в Ледяной Дворец, и девятеро — вместе с исповедником — вышли. Если это не доказывает, что Император с нами, тогда ничто не докажет. Я знаю, что могу вами гордиться.

ГОЛОСА ЕРЕТИКОВ звучали все громче.

И не только потому, что Грейл подходил ближе к ним. Он слышал, что толпа становилась все больше и больше, и уверенность врагов тоже росла. Он боялся, что в любой момент кто-нибудь мог подняться по ступеням из здания космопорта и обнаружить его и Палинева, крадущихся к зданию по улице.

Или по этой улице к врагу могут подойти подкрепления.

Он ускорил шаг, полагая, что в таком шуме никто не услышит шагов еще двух человек. До цели — разбитого гравикара — оставалось еще около двадцати метров, когда Палинев остановил его, схватив за руку.

— Дальше идти нельзя, — сказал разведчик, — нас заметят снизу.

Грейл кивнул и упал на живот, приготовившись ползти остаток пути на локтях.

Вдруг гул толпы зазвучал по-другому, уверенность в одно мгновение сменилась страхом. А потом Грейл услышал раскаты взрывов и выстрелы.

Он встревоженно обернулся к Палиневу. Разведчик посмотрел на него и только пожал плечами. Потом Палинев вскочил, бросился к обочине дороги и снова залез на металлический мостик. Через несколько секунд он возвратился, его щеки пылали от возбуждения.

— Это мутанты! — сообщил он. — Мутанты-лоялисты. Там… я не знаю, откуда столько их взялось. Больше, чем мы когда-либо здесь видели. Больше, чем тех, которых убили еретики в часовне. Они повсюду, вылезают из канализационных люков. Они застали еретиков врасплох.

Похоже, Император действительно благоволил Ледяным воинам.

— Они могут победить? — спросил Грейл.

Палинев покачал головой.

— Для победы им не хватит сил. Но они хорошо отвлекут противника. Если будем действовать быстро…

Грейл кивнул, встал и побежал к гравикару. Он полагал, что едва ли кто-то из еретиков заметит его сейчас. Даже если враги его заметят, то, скорее всего, будут слишком заняты, чтобы что-то предпринять. Когда Грейл добежал до ступеней, то краем глаза увидел кипевший в космопорту бой, о котором говорил Палинев — но все внимание танкиста было сейчас обращено на гравикар.

Дверь водителя заклинило от удара. Грейлу пришлось упереться ногой в корпус и приложить все силы, чтобы открыть ее. Наконец, дверь поддалась, отскочив с такой силой, что едва не ударила его в подбородок. Грейл запрыгнул в гравикар и шепотом произнес молитву его машинному духу, нажимая руны на панели приборов. К счастью, как заметил Грейл, двигатели гравикара располагались в кормовой части, и остались относительно невредимы после столкновения.

Двигатели завелись с третьей попытки, и гравикар протестующе заскрежетал, когда его корма поднялась, но разбитый нос по-прежнему упирался в колонну. Грейл дал задний ход и вздрогнул, когда гравикар медленно оторвался от колонны, обломки от носовой части посыпались на землю. На секунду Грейл испугался, что колонна сейчас может рухнуть прямо на ветровое стекло — но колонна, хотя и колебалась, все же устояла.

Когда машина освободилась, Грейл увидел в зеркало заднего вида, что остальные бойцы отделения уже бегут к нему.

Воллькендена усадили на заднее сиденье, приказав ему пригнуть голову. Штель и Гавотский втиснулись с обеих сторон рядом с ним, а Анакора и Палинев сели впереди с Грейлом. Гравикар был загружен до предела, поэтому Баррески, Блонскому и Михалеву придется бежать за ним, надеясь, что Грейл расчистит путь для них, а также прикрывать гравикар огнем сзади.

— Все готовы? — спросил Грейл. — Тогда держитесь!

И он вдавил акселератор.

Максимальная скорость гравикара не была особенно впечатляющей, но все же он двигался достаточно быстро, пролетев ступени и перевалившись через край лестницы. Ледяные воины почувствовали, как на секунду машина зависла в воздухе, и приземлилась, сильно встряхнув их. Гравикар заскользил по двору космопорта на своей антигравитационной подушке, толпа перед ним начала разбегаться, но некоторые не успели убраться с дороги и попали под удар искореженного капота, или, свалившись, оказывались под днищем машины.

Некоторые еретики — те, что не были заняты отражением атаки мутантов — заметили, что происходит, увидели, что их добыча ускользает, и открыли огонь. Многие из них были сразу же убиты тремя Ледяными воинами, следовавшими за гравикаром.

Машина прошла в ворота космопорта, направляясь к главному зданию, и звуки боя позади начали отдаляться.

СРАЖЕНИЕ ПЕРЕКИНУЛОСЬ в космопорт. Гравикар врезался в мутанта в синем рабочем комбинезоне, подбросив его в воздух. Мутант упал на капот, держался за него секунду, и его красные глаза умоляюще смотрели на Ледяных воинов, казалось, спрашивая «почему?». Штель не хотел думать об этом, не хотел признать, что его жизнь, жизнь Воллькендена и всех солдат, возможно, спасены этими тварями. В следующее мгновение мутант исчез, свалившись под гравикар на верную смерть.

Грейл гнал машину вперед. Он резко повернул вправо, промчавшись через разгромленный зал ожидания, протаранил стеклянные двери, и гравикар оказался на главной посадочной площадке космопорта: огромной круглой каменной чаше, которая когда-то была полна космических кораблей всех типов. Сейчас космопорт был почти пуст. Штель ожидал этого. Он и его отделение были далеко не первыми, кто пытался покинуть улей Йота таким способом. Штель лишь молился, чтобы в космопорту осталось хоть что-нибудь, что они могли бы использовать для эвакуации.

— Вон там, — сказал он, — тот сторожевик. Сможешь управлять им, Грейл?

— Не знаю, сэр. У меня совсем мало опыта пилотирования. Но попытаюсь.

Грейл объехал вокруг корпуса, осматривая старый ветхий корабль. Они увидели, что гондолы двигателей разбиты, возможно, от удара астероида, а возможно, вражеским огнем. Штель, бросив беглый взгляд на развороченные внутренности двигателей, покачал головой и приказал Грейлу ехать дальше.

Теперь они видели вогнутую дальнюю стену с рядами люков. Некоторые из них были открыты и манили Штеля видом серого неба Крессиды. Он провел в этой хаоситской помойке лишь один день, но и это было слишком много. Там, в небе была свобода. Если бы только они смогли прорваться к ней…

— Вот этот, может, и подойдет, сэр, — Грейл остановил гравикар рядом с маленьким челноком, подобным тому, на котором летал и был сбит Воллькенден — и этот челнок едва ли был в лучшем состоянии. Его обшивка была покрыта слоем льда, гондолы двигателей почернели от огня, одна стойка шасси была сломана, и челнок стоял, накренившись на один борт. Корабль являл собой поистине жалкое зрелище, и было понятно, почему его забыли здесь — но ничто не указывало явно на то, что он не сможет взлететь.

Ледяные воины вышли из гравикара. Грейл и Анакора пытались ножами открыть замерзший люк в фюзеляже челнока, наконец, люк со скрежетом частично открылся, усыпав пол осколками льда, и Грейл смог пролезть в кабину. Штель приказал Палиневу с Воллькенденом следовать за ним.

Еретики уже ворвались на посадочную площадку. Баррески, Блонский и Михалев изо всех сил бежали к челноку, отстреливаясь — и Штель увидел, как Блонский упал, пораженный лазерным выстрелом. Он был еще не мертв, но явно тяжело ранен. Единственное, что полковник смог бы сделать для него, если бы был поблизости — избавить его от страданий, оказав милосердие Императора.

Похоже, Баррески и Михалев пришли к тому же выводу — потому что, после секундного промедления, они продолжили бежать и отстреливаться, оставив своего умирающего товарища. Наконец, запыхавшись, они присоединились к Штелю, Гавотскому и Анакоре, Михалев был ранен, на его виске багровел лазерный ожог.

Гавотский, не теряя времени, уже отдавал приказы:

— Корабль защищен броней. Используйте это преимущество. Найдите подходящую позицию и стреляйте!

«С милостью Императора», подумал Штель, «это может сработать». Из первой волны атакующих осталось меньше двух десятков еретиков. Большая часть врагов еще на внешнем дворе, сражаются с мутантами-лоялистами — и пока у противника не замечено оружия более мощного, чем лазганы. Они не смогут повредить сам челнок, так что Воллькендену угрожает опасность лишь в том случае, если враг проникнет на борт. Штель молился, чтобы пять Ледяных воинов, включая его самого, сумели этого не допустить.

Он укрылся за одним из крыльев челнока, лазерные лучи врезались в обшивку, не причиняя вреда. Здесь было относительно безопасно, Штель начал отстреливаться, и, усмехаясь со злорадным удовлетворением, скашивал одного культиста за другим.

Вторая волна бросилась в атаку через секунду. На этот раз врагов было больше, в основном, мутанты и отродья: явный знак того, что действия еретиков становились более организованными, теперь они гнали перед собой пушечное мясо.

Один особенно крупный волосатый мутант, игнорируя лазерные выстрелы, попадавшие в него, сумел добежать до Штеля. Монстр подскочил к крылу, рыча и пытаясь ударить валхалльца когтями. Когда полковник увернулся, мутант толкнул его плечом, отбросив к борту челнока.

Штель вонзил штык в горло мутанта, подавив тошноту, когда на него хлынула вонючая кровь. Мутант продолжал сражаться, хотя теперь лишь бешеная ярость позволяла ему устоять на ногах.

Штель пригнулся, избежав нового удара, и скользнул под брюхо накренившегося челнока, вжавшись в угол, где фюзеляж почти соприкасался с полом. Мутант попытался пролезть за ним, но его плечи оказались слишком широкими. Чудовище отчаянно хотело дотянуться до своей жертвы, и его когти прошли на волосок от груди Штеля. Но, наконец, мутант содрогнулся и умер. Почти в ту же секунду лазерный выстрел противника попал в одну из неповрежденных стоек шасси рядом со Штелем. Стойка прогнулась и едва не сломалась. Корпус корабля вздрогнул над его головой, угрожая рухнуть и раздавить его. Штель выбрался из-под челнока так быстро, как только мог.

Атака еретиков была отбита. Солдаты Штеля оборонялись с поистине валхалльской стойкостью, давая своему командиру время осмотреться и оценить ситуацию. Он увидел, как три гвардейца-предателя обходят челнок. Они пытались зайти с тыла, как поступил бы и он на их месте.

Штель выпустил по ним очередь лазерных лучей. Едва ли он попал в кого-то из них, прежде чем они нырнули в укрытие — его бионический глаз все еще проходил цикл ремонта и перезарядки. Но он напугал их.

Предатели поняли, что он их видел. Теперь они будут продвигаться более медленно и осторожно — если вообще посмеют продолжать.

Один из двигателей челнока взревел, изрыгнул клубы дыма и снова замолчал. Корпус корабля застонал и содрогнулся, ослабленная стойка шасси прогнулась еще больше.

Штель сосредоточился на бое, отстреливая наступающих мутантов. Самую важную задачу предстояло выполнить не ему. Сейчас все зависело от Грейла.

И вот, к его облегчению, двигатели включились — оба.

— Отходим! — приказал полковник. — Все на корабль! Мы убираемся отсюда.

Он стоял ближе всех к трапу, быстро поднялся по нему, выпустил по врагам несколько выстрелов напоследок, и запрыгнул в полуоткрытый люк.

Внутри он увидел зрелище, от которого замерло сердце.

Палинев лежал на полу пассажирского отсека без сознания. И нигде не было видно исповедника Воллькендена.

Штель подскочил к разведчику и начал энергично трясти его, пока Палинев не открыл глаза.

— Исповедник, — прошипел Штель. — Где исповедник?

— Он… застал меня врасплох… — простонал Палинев. — Напал… сзади. Он… бормотал что-то… Кажется, он подумал… что я — Мангеллан…

Штель услышал все, что нужно. Он повернулся, увидев за собой Гавотского и Михалева, протолкался мимо них к выходу и в люке столкнулся с Баррески и Анакорой. Гавотский спросил, что случилось, и куда направляется полковник.

— Никто из вас, — приказал Штель, — не должен покидать корабль ни в коем случае. Ждите меня, сколько сможете — но как только увидите, что еретики вот-вот ворвутся на борт, пусть Грейл немедленно взлетает, независимо от того, вернусь я с Воллькенденом или нет. Понятно, сержант?

Штель не стал ждать ответа.

Он снова вышел на площадку, ругая себя за то, что не предвидел этого, что не направил больше людей присматривать за Воллькенденом, что не услышал, как исповедник оглушил Палинева и выбрался из челнока. Должно быть, это произошло, когда Штель был под брюхом челнока, сражаясь с мутантом.

Еретики только сейчас поняли, что челнок больше никто не обороняет, и начали осторожно приближаться к нему. На внезапное появление Штеля они отреагировали огнем — но тоже не сразу. Штель предполагал, что Воллькенден нашел укрытие где-то поблизости. Увидев ряды упаковочных ящиков размером с человека, Штель прыгнул за них как раз в тот момент, когда первые лазерные лучи с треском прорезали воздух рядом с ним.

Акустические сенсоры Штеля привели его прямо к исповеднику, который сидел, съежившись за ящиками, и плакал, закрыв лицо руками. Полковник схватил Воллькендена за одежду и рывком поднял на ноги.

— Простите, сэр, у меня нет времени оказывать вам должное уважение. Но вы сейчас пойдете со мной на корабль, и лучше бы вам сделать это добровольно, потому что если мне придется нести вас, нас обоих могут убить. Но если понадобится, я вас снова оглушу и понесу. Понятно?

Воллькенден вырвался и попытался убежать, но Штель поймал его прежде чем исповедник успел сделать два шага, и стукнул его о ящик с такой силой, что расколол деревянную панель.

— Уберите руки от меня! — взвыл Воллькенден, задохнувшись. — Вы, как и все остальные, только указываете мне, что делать. Он был прав, когда говорил… пустите меня, я пойду к нему!

— Вы не в себе, — сказал Штель. — Вы не осознаете, что говорите. Мне нужно, чтобы вы поверили мне, исповедник. Делайте, как я сказал, просто…

Один из гвардейцев-предателей, оказавшийся более смелым, чем ожидал Штель, зашел за ящики. Он держал лазган наизготовку, но не стрелял. Возможно, аккумулятор был истощен, или оружие просто заклинило. Штель не замедлил воспользоваться этой удачей. Он втолкнул Воллькендена в узкое пространство между двумя ящиками и открыл огонь. Предатель отскочил обратно в укрытие, но Штель слышал шаги других еретиков, спешивших сюда.

Полковник выругался сквозь зубы. Воллькенден слишком задержал его. Путь обратно к челноку был блокирован, и еретики уже окружали их. Оставаться здесь было нельзя. Но и бежать было некуда — стоило только выйти из укрытия, и они сразу же стали бы легкими мишенями.

Если бы Штель был один, он взобрался бы на один из ящиков и прыгнул на врагов оттуда. Но он сомневался, что Воллькенден сможет последовать за ним, даже если захочет.

Воллькенден…Внезапно Штелю пришло в голову, что присутствие исповедника отнюдь не помеха, а большое преимущество, и лазган того предателя вовсе не был заклинен…

Он повернулся к исповеднику, развернул его, одной рукой заломил ему руки за спину, а другой сжал Воллькендену горло, заглушив протестующие вопли.

— Простите, сэр, — прошипел Штель, — но это единственный способ, которым я могу спасти вам жизнь.

Он толкнул Воллькендена вперед, вышел с ним из-за ящиков — и увидел, что на него наставили оружие два десятка предателей…

… и с облегчением убедился, что его догадка оказалась верной. Еретики держали его под прицелом, но не стреляли, боясь попасть в его заложника. Очевидно, им было приказано вернуть Воллькендена живым для жертвоприношения богам. Штель подумал было, что такой же приказ может быть и отдан и насчет него самого — но тут у Воллькендена подкосились ноги, он повис на руках Штеля, и один из предателей выстрелил, пытаясь попасть в Штеля через голову исповедника, и промазал лишь чуть-чуть.

— Лучше не пытайтесь, — прорычал Штель. — Даже если вы попадете в меня, я успею сломать шею Воллькендену. И, клянусь именем Императора, я это сделаю! Я скорее убью его, чем позволю Мангеллану захватить его снова!

— Не произноси этого имени, — прошипел один из предателей. — Мангеллан мертв. Он разочаровал богов и дорого заплатил за это. Теперь Ферст — наш верховный жрец.

— Тогда ваше положение еще хуже, чем я думал, — сказал Штель.

Он медленно и осторожно начал обходить их, спиной к ящикам, чтобы никто не мог зайти сзади — и теперь он видел челнок, его цель. Двигатели корабля еще работали, лед таял и стекал с корпуса. И челнок атаковали враги.

Его окружала толпа мутантов и отродий — и Штель видел в люке Баррески и Анакору, пытавшихся отогнать тварей от корабля, сохранить своему командиру путь к спасению — тщетно.

Штель видел, как один мускулистый мутант ударил Баррески по голове, и валхаллец упал куда-то внутрь корабля, исчезнув из виду — а мутант бросился в люк за ним. Анакоре пришлось отступить, когда еще двое монстров ворвались на борт. А за ними последовали и другие, отталкивая друг друга от трапа, спеша оказаться внутри челнока. Через несколько секунд они опрокинут Ледяных воинов и захватят корабль. Если только…

Гудение двигателей зазвучало по-другому и перешло в оглушительный вой, челнок начал подниматься в воздух. На секунду все враги оторвали взгляд от Штеля и Воллькендена, но полковник не мог воспользоваться этим преимуществом, потому что он тоже смотрел, смотрел, как исчезает его последняя надежда на спасение, на выполнение этого задания.

Челнок неуклюже развернулся, направляясь к выходу из космопорта. Несколько мутантов, цеплявшихся за трап, сорвались и полетели на пол. Еще один успел схватиться за края открытого люка, но Штель увидел, что залп лазганов из люка стряхнул и эту тварь. Полковник с удовлетворением заметил, что его солдаты все еще сражаются.

Вдруг открылся еще один люк — в брюхе челнока, и оттуда что-то вылетело и развернулось в воздухе, и Штель понял, что его люди сражаются не только за себя.

Он пробежал мимо все еще глазевших на челнок предателей, как-то найдя в себе силы нести бесчувственное тело Воллькендена. Подпрыгнув, Штель ухватился за лестницу левой рукой.

И тогда враги открыли огонь. Несомненно, предатели решили, что Ферст предпочел бы убить Воллькендена, чем позволить ему сбежать. Лазерный луч скользнул по плечу Штеля, изорванные лохмотья бронированной шинели почти не защищали его, и полковник стиснул зубы, превозмогая обжигающую боль и заставляя себя держаться, хотя он больше почти не чувствовал своих пальцев.

Корабль подлетел к выходу и рванулся вперед, внезапное ускорение едва не вырвало онемевшую левую руку Штеля из сустава. Его правая рука все еще крепко держала руку Воллькендена, исповедник тянулся к лестнице, но не мог схватиться за нее сам. Корпус челнока задел стену космопорта, осыпав их обоих искрами — Грейл был слишком неопытным пилотом. Земля под ними резко ушла вниз, и Воллькенден упал…

Штель успел поймать его руку, чувствуя, как напряженно жужжат аугметические механизмы в правом плече, пытаясь задержать падение исповедника.

Они летели над снежными полями, над ледниками, достаточно высоко, чтобы увидеть на горизонте пылающие шпили улья Альфа, откуда начали свое путешествие Ледяные воины. Ноги Воллькендена болтались в воздухе, его лицо было белым, глаза выпучились от страха.

Пять минут. Именно столько времени у них осталось, согласно внутреннему хронометру Штеля. Пять минут до того, как на поверхность начнут падать вирусные бомбы. Пять минут, чтобы Грейл успел выжать из корабля необходимую скорость и улететь с этой обреченной планеты. И прежде чем он это сделает, Штель и Воллькенден должны успеть подняться по лестнице на борт.

Взглянув вверх, Штель увидел, что Гавотский смотрит на него из люка в брюхе челнока и что-то кричит, но его слова заглушал вой ледяного ветра.

Ветер сильно раскачивал лестницу, и все, что мог делать Штель — держаться за нее. Невозможно было ни встать на лестницу ногами, ни сделать что-либо еще, не выпустив Воллькендена.

Штель подумал, что, может быть, если он убедит Воллькендена держаться за него, чтобы освободить его правую руку, он сможет поднять на борт их обоих. Он прокричал исповеднику, что надо сделать, но тот, кажется, не услышал.

Воллькенден сам что-то кричал ему, и Штель, настроив свой аугметический слух, услышал:

— … отпустите, будьте вы прокляты! Я не хочу возвращаться в ваши оковы, снова быть рабом вашего Императора! Мангеллан обещал мне, что я буду свободен! Он обещал…

И внезапно стало понятно, почему Экклезиархия, казалось бы, так желавшая вернуть исповедника, что готова была освятить его спасителей, все же не воспользовалась своим влиянием, чтобы отложить ради него вирусную бомбардировку; почему судьба такого важного человека была отдана в руки десятка простых солдат. Разумеется, Штель никогда не оспаривал эти приказы, но все-таки он удивлялся…

«Фактически святой». Так ему сказали о Воллькендене. Человек, который словами и верой вдохновлял на великие дела. Человек, который мог изменить ход войны, человек, чье имя стало легендой. Разве Экклезиархия могла отвернуться от него? Даже если они знали…

Мангеллан знал. И, злорадствуя, рассказал Штелю. Тогда Штель не стал слушать. А теперь у него не было выбора кроме как признать это.

Легенда была ложью. Тот, ради кого они через все это прошли, так рисковали, был обычным человеком: человеком, оскверненным Хаосом. Воллькендену суждено было испытание, и он это испытание не прошел. Его душа погрязла в скверне навсегда.

У Штеля не было шансов выполнить это задание. От него этого и не ждали. Воллькендена нельзя было спасти.

В конечном счете это было легче, чем он ожидал. Он мог и не пытаться. Надо только разжать пальцы…

И он сделал это, и исповедник Воллькенден полетел вниз — и Штель почувствовал, что его сердце дрогнуло от скорости и внезапности этого решения, о котором теперь было поздно сожалеть.

Он поступил правильно. Штель знал это с убежденностью, которую редко ощущал до того. Он знал это не только потому, что аугметика его мозга говорила, что это правильно, но и потому, что он чувствовал это. Он сделал то, что хотел от него Император — и о чем никогда не посмела бы просить Экклезиархия.

Воллькенден стремительно падал вниз, на необъятную белую равнину, но Штель не хотел смотреть на это. Он отвернулся, схватился правой рукой за ступеньку лестницы, и устало полез наверх, в челнок, к товарищам, к спасению…

ПОЛКОВНИК СТАНИСЛАВ ШТЕЛЬ молча стоял в кабине челнока и смотрел на холодный, белый шар Крессиды на экране.

Планета выглядела так же, как тогда, когда он впервые прилетел на нее. Но он знал, что Крессида сейчас иная, потому что его внутренний хронометр закончил свой отсчет. Теперь Крессида была мертвым миром; Штель знал, что он не доживет до того времени, когда люди вновь ступят на ее поверхность.

Бойцы его отделения — Гавотский, Анакора, Баррески, Михалев, Грейл, Палинев — сделали все, что должно было сделать. Они отразили атаку мутантов на челнок. Они связались с имперским крейсером, и теперь ждали, когда их подберут. Штель очень гордился ими, но сами они гордости не чувствовали.

Они не выполнили это задание, потерпели неудачу у последнего препятствия — так они думали.

Штель хотел сказать им правду — сказать им, что, в конечном счете, жизнь человека не важна. Что важно, так это легенда о человеке. И сегодня Ледяные воины сохранили одну такую легенду, и она продолжит вдохновлять людей на новые подвиги. Полковник Штель доложит командованию, что исповедник Воллькенден умер как герой.

Стив Паркер Востроянские первенцы

Цитадель

Кресло генерала Властана, тревожно запищав, развернуло маленькое суставчатое сервоустройство, ввело иглу в шею старика и с резким шипением впрыснуло новую дозу серо-коричневой лечебной смеси.

Собравшись, Властан выдержал приступ головокружения, вызванный мощным лекарством. Пульс генерала ускорился, на лбу выступил пот, руки затряслись, в уголках рта выступила кровавая слюна — но вскоре состояние стабилизировалось. За столько лет он успел привыкнуть к последствиям уколов.

Правда, частота инъекций постоянно повышалась. Властан знал, что его состояние ухудшается, и это ещё сильнее раздражало генерала.

Он одиноко сидел в своем кабинете, мрачно взирая на бесформенную белизну за окном — заваленные снегом улицы Седдисварра, резиденции штаба командования Двенадцатой армии, окутывала серебристая морозная дымка. В комнате, напротив, было тепло, её хорошо согревали две термоспирали. Порывы ветра не сотрясали толстое стекло, так что Властан слышал только влажный хрип своего дыхания и жужжание гироскопов многоногого механического кресла. Эти шумы давно уже перестали мешать его раздумьям.

Несмотря на отличную звукоизоляцию кабинета, генерал знал, что улицы внизу наводнены солдатами — Седдисварр кишел активностью после недавнего падения Граззена. Если бы Властан как следует напряг слух, то смог бы различить тихие отголоски грохота востроянских танков и бронетранспортеров, двигающихся по широким проспектам. Учитывая, что важная для него кампания на Мире Даника, по большому счету, полетела вверх тормашками после взятия орками Барана, генерала несколько успокаивала близость такого количества тяжелой техники. Востроянские танки отличались мощью, надежностью и выносливостью.

Генерал понял, что теми же самыми словами он мог бы описать Максима, и от этой мысли одиночество приобрело нежеланный горький привкус.

— Варп вас побери, ещё не пора, что ли? — спросил Властан у пустой комнаты.

Скоро раздастся стук в дверь и войдет адъютант, чтобы помочь старой развалине одеться для полуденной службы.

Ветерану хотелось поскорее покончить с этим делом — испытываемое горе смущало его и вызывало отвращение. Властан думал, что давно уже пережил подобные недостатки — потакание своим чувствам было уделом куда более никчемных людей.

«Всё же, — сказал себе генерал, — стоило ожидать чего-то подобного. В конце концов, сегодня я должен почтить память последнего человека, которого называл другом».

За 51 год до этого, гора Мегидд (юго-восточный склон, высота 504), Самбарская низменность, Валис II

— Подавить огнем вон то стабберное гнездо! — прорычал сержант Сергиев. — Мирков, Бребник, обойдите слева и закидайте ублюдков гранатами, иначе мы застрянем тут на весь день!

В небе над горой клубились густые черные тучи — так низко, что, казалось, их можно коснуться рукой. Гремел гром, потоки воды неслись по каждой трещине и расселине так резво, словно спасались от мрачной громадины вражеской крепости на вершине.

Сергиев возблагодарил Омниссию, техноаспект Бога-Императора, за тепло и защиту от сырости, дарованные ему шапкой и шинелью — в обмундировании использовались специальные волокна, способные противостоять смертельному холоду родной Вострои.

Высунувшись из-за широкой скалы, капрал Бребник бросил дымовую гранату. Когда вздымающееся облако разрослось достаточно, чтобы скрыть бойцов, он вместе с Мирковым двинулся на левый фланг.

Враг тем временем палил вслепую, и Сергиев, что-то проворчав, пригнулся ещё ниже — пули тяжелого стаббера отбивали кусочки камня от валуна, за которым укрылся гвардеец.

— Святые яйца Императора! — прошипел он.

Несмотря на всё запросы по вокс-сети, штаб полка не разрешал сержанту отвести потрепанный ударный отряд обратно к подножию горы.

«Продвигайтесь вперед, — приказывали они. — Цитадель должна пасть любой ценой!»

Но на что теперь оставалось рассчитывать? Штурм горы Мегидд практически застопорился, юго-восточный склон усыпали остывающие тела востроянцев, а Сергиев, простой сержант, внезапно оказался старшим по званию среди уцелевших.

Его командующий офицер, лейтенант Лимаров, погиб тремя часами ранее в стычке с огнеметным расчетом мутантов. Эти выродки с садистскими наклонностями парами спускались из цитадели, рыская по склонам и перевалам в поисках невезучих жертв.

Сергиеву снова представилась кошмарная картина — кричащий, охваченный ярким пламенем лейтенант, отчаянно бьющийся в конвульсиях. Пытаясь спастись от мук, Лимаров бросился с обрыва и, словно пылающий метеор, рухнул на острые скалы внизу.

В тот момент сержант ощутил мерзкое, тошнотворное облегчение — он сам собирался застрелить лейтенанта, желая не только избавить его от мучений, но и заглушить эти жуткие вопли. Прыжок Лимарова избавил Сергиева от будущего груза на совести.

Лейтенант был хорошим человеком и не заслуживал подобной смерти.

При мысли об этом у востроянца что-то сжалось внутри, его охватил праведный гнев. Возможно, отступление действительно стало бы ошибкой — каждый метр, оставленный сейчас, означал новые потерянные жизни в будущем. И они должны были отомстить, покарать ублюдочных мутов не только за смерть Лимарова, но и за всю их извращенность и совершенные предательства, зверские пытки и человеческие жертвоприношения, кровавые бесчинства, учиненные в городах к югу отсюда. За всё, что заставило командование сектора направить сюда многочисленные силы Имперской Гвардии.

Свергнув планетарное правительство, валисийские мутанты начали погромы против чистокровных сограждан и вырезали миллионы людей во имя Губительных Сил. Спевшись с коварными врагами Золотого Трона, твари обрекли себя на уничтожение — это грязное пятно следовало стереть с лица Империума.

«Долг и честь, Сергиев!» — напомнил себе сержант. Мы продвинемся вперед, расширим плацдарм, закрепим больше канатов и проложим путь для тех, кто последует за нами. Погибнем — значит, погибнем, но следующая волна поднимется намного ближе к вершине. Рано или поздно, падут ради этого тысяча или сто тысяч бойцов, мы сокрушим проклятую цитадель и сожжем искаженных ублюдков дотла.

— Проверьте счетчики боезапаса, парни, — воксировал Сергиев солдатам позади себя. На юго-восточном склоне остались только они — сбившиеся вместе девятнадцать человек, выжившие из четырех полных взводов. Сержант не знал, сколько ещё бойцов сражается на западной стороне, штаб полка устроил ему выволочку после запроса об этом.

— Приготовьтесь выдвигаться, как только этот стаббер заткнется. Идем от укрытия к укрытию, стреляем наверняка. Клянусь Террой, мы сделаем всё, что ещё возможно в таком бардаке!

— Что насчет раненых, сударь? — воксировал один из солдат, и Сергиев понял, что всё это время старался не замечать болезненных стонов вокруг.

— Останутся здесь, — ответил он. — ШП пришлет медиков, как только мы зачистим следующий перевал.

Жалкая, но необходимая ложь — большинству раненых уже нельзя было помочь. Они потеряли слишком много крови, но говорить об этом вслух не стоило.

Загнав новую батарею в лазган, сержант активировал её, посмотрел на вспыхнувший счетчик, и, с молитвой Серой Госпоже на устах, приготовился вести свой лоскутный отряд вверх по склону.

Им нужно было двигаться быстро, несмотря на крутизну подъема, бесконечный ливень, голод и усталость. Гору до самой вершины усеивали снайперские позиции и стабберные гнезда, расположенные на господствующих высотах — вершинах утесов, перевалах, — и ведущие огонь со скальных выступов. У отряда не было иного выбора, кроме как продвигаться здесь: муты установили минные поля на более легких путях восхождения.

Впереди блеснула яркая вспышка, за которой последовал приглушенный грохот.

— Стаббер готов! — воксировал кто-то, кажется, Мирков.

— Хорошая работа, боец! — отозвался Сергиев. — Двигаемся вверх, пока не наткнемся на следующий.

Выйдя из-за валуна, сержант воздел лазган над головой.

— За мной, парни! Покажем хеканым уродам, что почем!

— Отставить! — гаркнул решительный голос из арьергарда. — Оставаться на позиции. Укрытие покидать по моему приказу. Только по моему приказу!

Тело Сергиева, уловив командные нотки, рефлекторно отступило обратно за камень, прежде чем сержант успел осознать, что происходит. Впрочем, непонимание тут же сменилось огромным облегчением — не узнать резкий тон высокородного востроянца было просто невозможно.

Офицер? А это значит… подкрепления!

Теперь Сергиев увидел их, целый взвод солдат, взбирающихся по узкой тропинке вслед за широкоплечим молодым человеком в офицерском мундире. Сорок человек! Сорок бойцов в высоких шапках, длинных красных шинелях и тяжелых панцирях.

Однако же, радость сержанта продлилась недолго. Офицер направился прямо к нему, и, когда Сергиев получше рассмотрел высокородного, его сердце упало.

«Они послали мальчишку, — подумал сержант, — необстрелянного новичка. Да ему, наверное, только что семнадцать исполнилось!»

Сергиеву было тридцать два.

Офицер подошел ближе, ступая уверенно и аккуратно. Несмотря на вполне достойную мускулатуру, лицо парня оказалось мягким, необветренным и лишенным шрамов, а на верхней губе едва начал пробиваться пушок, чуть заметный признак возмужания.

Впрочем, с усами или без усов, но этот мальчик носил лейтенантские знаки различия, а Сергиев знал свое место. На Вострое — мире болезненно гордых людей — высокородные были самыми горделивыми, и только совершенно безмозглый солдат рискнул бы открыто выказать им неуважение. Поэтому, когда парень остановился в паре метров от него, сержант встал по стойке «смирно», выпятил грудь и четко, словно щелкнув кнутом, поднес ладонь к виску. Лейтенант отсалютовал в ответ, кратким и резким движением руки.

— Имя и звание, солдат, — произнес юноша.

— Китько Сергиев, сударь. Сержант 112-го полка Магаданских лазстрелков, восьмая рота, второй взвод.

Парень кивнул.

— Очень приятно, сержант. Вы здесь командуете?

«Это что, проверка?», — спросил себя Сергиев.

— Больше нет, сударь.

Улыбнувшись, юноша без лишних слов пригнулся за тем же валуном. Изломив бровь, он посмотрел на сержанта снизу вверх и жестом пригласил последовать его примеру.

— Меня зовут, — произнес парень, когда сержант присел рядом с ним, — младший лейтенант Максим Кабанов, командир шестого взвода десятой роты 116-го Сольсводского полка.

Говоря, юноша смотрел на своих людей, которые занимали укрытия рядом с бойцами Сергиева и делились с ними горячим охсом из фляжек. Медик сольсводцев уже осматривал раненых солдат.

— Это честь и отрада для меня, сударь, — ответил сержант.

Лейтенант Кабанов снова повернулся к нему.

— Отвечая на ваш невысказанный вопрос — мне исполнится восемнадцать в следующий День Императора. Да, я и мои люди зелены, как трава, и, наверное, любой из нас лет на десять моложе, чем вы, сержант. Но, так или иначе, мы пришли выполнить повеление Императора, а мои бойцы отлично обучены и быстро проявят себя в битве.

— Они — Первенцы, сударь, — ответил Сергиев, не сумев придумать ничего лучше.

— Да, — улыбнулся Максим, — как и вы. Поэтому, если мы будем сражаться вместе, а вы будете подчиняться моим приказам, и делиться боевым опытом… вместе мы определенно осчастливим генерала Крупкова.

Китько внимательно посмотрел в пронзительные голубые глаза Кабанова. Молодые дворяне, только что закончившие военную академию, снискали печальную славу безжалостных карьеристов. За их продвижение по службе обычно платили жизнями другие люди — отличался ли младший лейтенант от прочих высокородных? Что пылало в его взгляде — праведный гнев востроянца или яростная жажда личной славы?

Сложно было отличить одно от другого.

— Вы полны сомнений, сержант, — произнес Максим, — и это правильно. В любом случае, я покажу на деле, чего стою. Сюда же я пришел не для того, чтобы набрать себе будущих сторонников, а с тем, чтобы уничтожить ПВО цитадели. Если вам это по силам — вперед, за мной!

Несмотря на опасения, Сергиев невольно ухмыльнулся во весь рот. Отвага молодого человека оказалась поистине заразной, и, если он проживет достаточно долго, чтобы подкрепить её делом…

— Слушайте, Первенцы! — выпрямившись, в полный голос заговорил Кабанов. — Эти уроды думают, что разбили Третью армию! Прямо сейчас они мочатся на портрет Императора и называют востроянских матерей свиноматками — я не потреплю подобного, а вы?!

— Нет! Нет, сударь! — закричали в ответ бойцы, разъяренные описанной картиной.

— Отлично! Я так и думал! А теперь давайте-ка поднимем наши задницы вверх по горе и убьем кучу мутантов!

Пока солдаты радостными воплями отзывались на слова лейтенанта, Сергиев наклонился к нему и прошептал:

— А раненые, сударь?

Кабанов полуобернулся к сержанту.

— Мой медик сделает всё, что ему по силам, а потом последует за нами. Вокс-оператор пошлет запрос об эвакуации, но сейчас я больше ничем не могу им помочь.

Кивнув, Сергиев рискнул понадеяться, что они все не погибнут из-за этого неопытного щенка.

Штаб-квартира Третьей армии, Каденна, Самбарская низменность, Валис II

Властан и Кабанов молча и неподвижно сидели васкетически обставленном вестибюле, а из самого кабинета тем временем доносился поток громогласной брани. Адъютант капитана, притаившийся за столом, делал вид, что очень занят сортировкой бумаг. Впрочем, было видно, что он внимательно слушает, причем с несчастным выражением лица.

«Кому-то достается, — подумал Максим, — вот только кому, капитану или его посетителю? В любом случае, нам с Вогором ничего хорошего не светит».

Внезапно ругань оборвалась, и тяжелые деревянные двери в кабинет с треском распахнулись, выпуская наружу высокого, худощавого человека в длинной красной шинели.

Не обращая внимания на адъютанта, он стремительно направился к выходу, громко стуча сапогами по мраморному полу.

Властан, сидевший слева от Кабанова, взволнованно прошептал:

— Клянусь Террой, Максим, это же генерал Крупков!

Похоже, офицер обладал исключительным слухом — расслышав свое, очень тихо произнесенное имя, он резко остановился и повернулся к юным лейтенантам. Суровое, угловатое лицо генерала раскраснелось от криков.

Максим и Вогор разом вскочили на ноги и четко отсалютовали, рассекая воздух ладонями, словно бритвами.

Кабанов почувствовал, как у него скручиваются кишки — он не сомневался, что разъяренный Крупков при виде двух новых целей немедленно возобновит тираду. Хотя бы потому, что генерал был до безумия зол и не собирался успокаиваться.

Однако, пока Крупков осматривал бойцов, обращая внимание на их чистые, аккуратные мундиры и взгляды, полные испуганного восхищения, его ярость понемногу рассеивалась.

— Вы новенькие, — произнес генерал спокойным голосом. — Я так понимаю, прибыли с крайним пополнением?

Как и всегда, Максим позволил Властану ответить за двоих. Его харизматичный друг был почти на год старше, на пятнадцать сантиметров выше и, как правило, обожал говорить за них обоих — за что Кабанов много раз бывал ему искренне благодарен.

— Приземлились два дня назад, сударь, — сказал Вогор, — и явились на передовую сегодня утром. Младшие лейтенанты Вогор Властан и Максим Кабанов, готовы служить вам… и, разумеется, Императору, сударь.

Поджав губы, Крупков пригладил великолепные седые усы.

— Властан и Кабанов. Значит, эти достойные имена вновь звучат среди нас, — бросив взгляд на двери в кабинет капитана Тёркина, он продолжил. — Свежая кровь — именно то, что необходимо сейчас. Северо-восточный фронт сегодня является наиболее важным театром боевых действий этой войны. Критически, несравненно важным, учтите! Молодым офицерам здесь представляется немало возможностей начать блестящую карьеру.

— Так точно, сударь! — хором ответили юные лейтенанты.

Более ничего не комментируя, генерал Крупков, командующий востроянской Третьей армией и прославленный герой Адского перевала, повернулся на каблуках и зашагал прочь, оставив Вогора и Максима стоящими навытяжку во внезапно тихом вестибюле.

Впрочем, безмолвие продолжалось совсем недолго.

— Георгиев! — раздался усталый и нетерпеливый голос. — Где, варп их подери, эти два мокрозадых щенка, которых я должен проинструктировать?

* * *

Примерно десять минут спустя Властан и Кабанов стояли вместе с капитаном Тёркиным и его адъютантом на размокшей, вязкой почве под проливным дождем. Сильно пахло сыростью и влажной землей; на горизонте мелькали вспышки далеких взрывов.

Капитан, над которым Георгиев держал раскрытый зонт, указал на нечто огромное и окутанное тенями.

— Вот она, господа — гора Мегидд, все её девятьсот семьдесят три метра. А на вершине находится печально известная крепость врага, Мегиддзар.

Вогор и Максим ежились под ливнем. Чёрная, предвещающая что-то скверное громадина горы высилась на фоне низких грозовых облаков, но, присмотревшись внимательнее, Кабанов понял, что лишь малая часть проблесков и раскатов у её вершины рождена непогодой.

— Тяжелая артиллерия, сударь? — спросил он.

Тёркин кивнул.

— С господствующей высоты их дальнобойные орудия могут совершенно безнаказанно обстреливать наши силы в долине. Пока три дня назад Император не послал нам эти ливни, через реку Эймс не существовало безопасной переправы. Даже сейчас удается перевозить только небольшие отряды пехоты, а любая попытка доставить на тот берег бронетехнику вызывает мощнейший обстрел. Наша собственная артиллерия и близко подойти не может.

— А поддержка с воздуха, сударь? — поинтересовался Властан. — Бомбовые удары, сброс десанта?

Обернувшись под зонтом, капитан посмотрел на высокого, мрачно красивого юношу.

— И то, и другое неосуществимо, лейтенант, пока мы не сделаем что-нибудь с их проклятыми установками ПВО. Всё, что отправлялось туда, батареи крепости разносили ещё на подлёте. Говорите об этих варпом тронутых мутантах что вам угодно, но Самбарскую низменность они держат крепко. Если мы не пробьемся через линию Мёргота в ближайшие пять суток, то наступление на Терабург будет отменено, и кто знает, сколько тогда продлится война?

Лицо Тёркина избороздили глубокие морщины.

— Генерал Крупков требует, чтобы кто-нибудь проник внутрь цитадели и вынес эти проклятые установки, причем к завтрашнему дню.

Кабанов знал, что Вогор уже взвешивает в уме почести, которые можно заслужить таким деянием. Властан не делал секрета из своих обширных амбиций — он часто хвалился, что в их семье способности к военной карьере передаются по наследству, и полковые архивы Вострои подтверждали это.

Отец Максима, напротив, дослужился лишь до майора, но обрел некоторую известность в другой области. Несравненное владение оссбок-вяром, жестоким востроянским искусством ближнего боя, год за годом приносило Кабанову-старшему полковые награды, и юноша явно перенял мастерство отца — хотя не собирался твердить об этом на каждом углу.

Ему не нравился вид горы Мегидд, сколько бы славы она не обещала. Склоны, неровные и зазубренные, словно нож дикаря, казались полными опасностей. Высокая и мрачная, гора одиноко и властно возвышалась над фермерскими полями в округе. Максим слышал, что бойцы прозвали вершину «Чёрный зуб», поскольку она сжевала каждого, кто пытался взобраться на неё.

Прежде эта область являлась одной из самых щедрых агрозон на планете, но сейчас, истерзанная постоянными артобстрелами и проливными дождями, она превратилась в пропитанное кровью болото. Среди мертвецов, устилавших равнину, было слишком много сынов Вострои.

Властан, казалось, не замечал всего этого.

— Если генералу нужна эта гора, сударь, — заявил он, — то не сомневайтесь: мы — именно те, кто захватит её. Лейтенант Кабанов и я намерены как можно скорее заявить о себе.

Ответная улыбка Тёркина была скорее вежливой, чем искренней, поскольку капитан знал, сколько жизней забрала гора Мегидд с тех пор, как здесь остановилось наступление Третьей армии. Тем не менее, он сказал:

— Прекрасный боевой дух, лейтенант. Знаете, ваши отцы гордились бы вами — я имел честь служить с ними, прежде чем Император забрал обоих к Себе.

— Неужели, сударь? — вскинулся Вогор.

— Именно так, и они были великими людьми. Ваш отец, Властан, обладал большим весом в офицерском кругу — традиционалист до мозга костей, его очень не хватает всем нам, — капитан повернулся к Максиму. — А ваш отец вдохновлял всех своим мастерством на полковых соревнованиях. Если вы унаследовали его навыки, буду рад видеть вас на очередном турнире.

Кабанов благодарно поклонился в ответ, заметив, что Властан снова смотрит на гору. Тёркин, меж тем, ещё не закончил.

— Поскольку отцы не дожили до вашей первой битвы, я чувствую некую ответственность за то, чтобы наделить вас мудростью старшего поколения. Несомненно, родители сказали бы вам, что почти все новоиспеченные офицеры совершают одни и те же ошибки. Они могут быть готовы к схватке с погаными зеленокожими, коварными эльдарами или омерзительным мутантским отродьем, но немногие способны одолеть врага в своем сердце. Мало кто в силах побороть собственную совесть.

Вогор и Максим слушали, а дождь ровно стучал по их плечам и шапкам. Капитан поочередно смерил молодых людей взглядом.

— Эта истина может показаться горькой — если вы ещё не избавились от юношеского идеализма, — но запомните: всякая победа оплачивается жизнями ваших солдат. Мы, высокорожденные офицеры, должны нести бремя своего класса. По праву рождения мы командуем рядовыми бойцами, которые, в свою очередь, появились на свет, чтобы умереть во имя Божественной Воли. Уясните это с самого начала — я уверен, ваши отцы очень рьяно настаивали бы на том же самом.

Уголком глаза Кабанов заметил, что Властан кивает, искренне соглашаясь со словами Тёркина. Максим же отреагировал на них совершенно иначе.

Письма и дневники его отца вскрывали ложь в словах капитана — майор Юрьен Кабанов был гуманистом и, ведомый догматами оссбок-вяра, не потратил впустую ни одной человеческой жизни. Дома, на Вострое, мать Максима твердо поддерживала убеждения мужа.

Кабанов понял, что Тёркин внимательно наблюдает за ним, выискивая признаки того, что урок принят к сведению — поэтому юноша мрачно кивнул, продолжая думать о своем.

Это удовлетворило капитана, который что-то пробормотал Георгиеву, и оба повернулись к стоявшей рядом «Химере».

— Идемте, господа, — позвал Тёркин через плечо. — Я высажу вас возле казарм. Пора вам провести инструктаж для своих бойцов по поводу наступления.

Гора Мегидд (западный склон, высота 696)

— Не останавливаться, вы, жалкие псы! — орал Властан. — Что на вас нашло, варп вам в дышло? Клянусь Троном, так не сражаются за Императора!

Уловив его настрой, сержанты немедленно принялись подгонять бойцов вперед, метр за метром вверх по скалистому склону, насквозь простреливаемому стабберным огнем.

При штурме перевала Вогор уже потерял четверых солдат — первых, кто взобрался наверх. Попав под плотный огонь обороняющихся, гвардейцы какое-то мгновение конвульсивно дергались, терзаемые пулевыми очередями, а потом, завалившись навзничь, пролетели мимо лейтенанта и рухнули с утеса на острые камни внизу.

Потеря взбесила Властана.

Слева и справа доносились крики агонии — вражеские выстрелы отыскивали новых невезучих жертв. Хотя обляпанные грязью панцири защищали жизненно важные органы, некоторые свистящие пули вонзались в неприкрытые руки и бедра, разрывая артерии.

Раненые, истошно крича, сползали вниз, поливая кровью холодные скалы. Их жалобные крики о помощи ещё сильнее злили лейтенанта — то, что бойцы были мальчишками его возраста, не имело для Вогора никакого значения.

«Самолюбивые придурки! — выругался он про себя. — Мы же в самой гуще боя! Мне что, попросить тронутых варпом мутантов сделать перерыв на чашечку кофеина, пока вас не залатают?»

Властан и его четвертый взвод получили задание взять приступом западный склон — один из самых сложных маршрутов восхождения, и, соответственно, хуже остальных обороняемый и менее насыщенный минными полями. ШП считал, что естественные преграды Мегидды расслабили мутантов. Возможно, оборона западного и юго-восточного склона была самой непрочной.

По мере того, как усиливался вражеский огонь, высекающий искры из скал вокруг поднимающихся востроянцев, Вогор все меньше соглашался с этой теорией. За каждый метр ему приходилось платить кровью.

Далее, добравшись до стен цитадели, Властан должен был атаковать её защитников, заставив перебросить резервы на западные стены, с тем, чтобы взвод Кабанова встретил минимальное сопротивление при прорыве обороны с юго-востока.

Вогора совершенно не устраивал такой план.

«Дерьмо это всё! — подумал он. — Первенец дома Властанов должен совершить отвлекающий маневр? Да это, варп подери, просто оскорбление!»

Из укрытия впереди выскочило бледное, сгорбленное создание с чрезмерно длинными руками и огромными выпуклыми глазами. Мутант навел стаббер на поднимающихся востроянцев, но не успел открыть огонь, сраженный выстрелом из лазпистолета Вогора. Раздался громкий треск, потянуло резким запахом озона, а тело урода рухнуло ничком. Из крупной жженой дыры, возникшей в его лице, заструился пар.

— Хороший выстрел, сударь! — воксировал комм-офицер Властана, капрал Коргин.

Увидев гибель сородича, остальные мутанты, высунувшись из укрытий за валунами на господствующей высоте, принялись изливать свою ярость смертоносными очередями.

— Бей их, Первенцы! — рявкнул Вогор в микрофон вокс-бусины. — Отделения Боргоффа и Гурелова — на левый фланг! Сержант Нириев, огонь на подавление справа по фронту! Вперед и вверх, мать вашу! Каждый, кто отстанет, будет расстрелян!

Охваченные грохочущим безумием битвы, гвардейцы без колебаний выполняли приказы Властана. Ещё несколько бойцов рухнули с криками, сраженные плотным огнем неприятеля, но атака востроянцев была неудержимой. Мутанты на склонах оказались отребьем, рассчитывающим в бою только на численное превосходство. Они не учились воевать всю сознательную жизнь, как Первенцы. Слишком уверившись в себе после начальных успехов, твари оказались не готовы к столь длительному, непреклонному наступлению на участке, который считали неприступным.

На мгновение остановившись за хорошим, прочным укрытием Вогор вставил новую батарею в рукоять пистолета и посмотрел вверх по склону.

Там, за следующим перевалом, лейтенант увидел колоссальные чёрные стены Мегиддзара — столь могучие, что они могли бы удержать само небо, тяжелое от бурь. По брустверам туда-сюда бродили уродливые фигуры, а справа, так близко, что ошибка исключалась, доносился оглушительный грохот вражеских тяжелых орудий. Гора сотрясалась под ногами Властана.

«Прости, Максим, — подумал он. — Знаю, что ты рассчитываешь на этот отвлекающий маневр, но не могу же я упустить такой шанс заявить о себе. У тебя ещё будут победы, друг, но сегодняшний день — мой».

Мимо, крича и вопя на бегу, проносились солдаты. Одному из них прямо в лицо попал стабберный заряд, и боец рухнул наземь — он погиб мгновенно, только лазган простучал по камням.

Внезапно ощутив на теле что-то мокрое и горячее, Вогор посмотрел вниз. Увидев, что обмундирование и броня залиты свежей кровью, он на мгновение испугался, но тут же понял, что всё порядке. Это была кровь молодого солдата, а не самого Властана.

Облегчение почти сразу сменилось гневом.

— Дави этих уродов! — закричал он, стараясь пока что не высовываться из укрытия. — Никакой пощады мутантам, Первенцы! В атаку!

Гора Мегидд (юго-восточный склон, высота 802)

Отряду Кабанова на другой стороне горы приходилось так же туго. Крутые утесы, острые скалы и витки колючей проволоки сами по себе доставляли неприятности, так ещё каждый раз, когда юный лейтенант отправлял людей на расчистку пути, это оборачивалось мучительными криками бойцов, получивших тяжелое или смертельное ранение.

«Мы зашли слишком далеко, — думал Максим, — чтобы нас остановили их окаянные снайперы или стабберные гнезда. До цитадели, должно быть, меньше ста метров вверх по склону».

Но им медленно овладевала подспудная тошнота. Каждая потеря заставляла желудок сжиматься всё крепче, и Кабанов остро ощущал каждую смерть, каждый агонизирующий вопль. А ведь эти мужчины следовали за ним, рассчитывали на него… повиновались его приказам.

«Едва ли их можно назвать мужчинами», — напомнил себе Максим. Большинство погибших были из его взвода, такие же подростки, как сам Кабанов.

«Отец, — думал лейтенант, — терзался ли ты такими сомнениями? Как я могу предотвратить их смерти и при этом исполнить свой долг? Это кажется… невозможным».

Что, если Тёркин все же был прав? Что, если Максим был дурачком-идеалистом, прочитавшим слишком много писем отца?

Если Кабанов считал, что подсознание сможет само найти ответы на всё вопросы, то его ждало разочарование.

Юноше отвечал только перестук очередей сверху по склону, да сотрясающий землю грохот дальнобойных орудий цитадели.

За его спиной, примерно в двух километрах на юг, среди равнин Самбарской низменности вздымались к небу величественные фонтаны земли и огня. Враг обстреливал город Самбарьянд.

«По крайней мере, — решил Максим, внезапно порадовавшись тому, что он на горе, — здесь мы можем отвечать врагу ударом на удар. Гвардейцам, что погибают внизу, такое не светит».

Эта мысль возродила решимость лейтенанта. Мегиддзар просто должен пасть сегодня.

Тут же стабберный заряд срикошетил от камня рядом с головой юноши, и он плотно прижался к холодному, мокрому склону.

— Святой Трон! — выразился Кабанов.

Высунувшись из укрытия, сержант Сергиев выстрелил в ответ и тут же нырнул обратно.

— Вы поосторожнее тут, сударь. Эти ублюдки с радостью упакуют любого, у кого лампасы на форме.

В вокс-бусине Максим услышал вызов комм-офицера по командному каналу взвода.

— Сообщение из ШП, сударь.

— Выкладывай, Питкин.

— Одно слово, сударь: «Орфей».

— «Орфей», — повторил Кабанов. — Прекрасно, капрал, продолжай держать меня в курсе.

— Так точно, сударь.

— Орфей? — спросил Сергиев. — Как тот Пылающий Святой?

— Это кодовое слово, сержант — наши товарищи на западном склоне начали отвлекающий маневр. Мы немного подождем, чтобы валисийцы перебросили туда свои силы, а потом начнется настоящее дело.

Гора Мегидд (западный склон, высота 962)

Оглядевшись по сторонам, Властан убедился, что его бойцы не выдают себя. Все лежали ничком, укрывшись за скалистыми отрогами у последнего перевала. Защитники цитадели, несомненно, знали, что их атакуют, но Вогор позаботился о том, чтобы отряд незаметно подобрался к крепостной стене. Несколько секунд назад лейтенант отправил в штаб полка ложное подтверждение о начале штурма, несмотря на протесты вокс-оператора Коргина.

— Я думал, сударь, вы говорили, что мы здесь для отвлекающего маневра?

— Ни один план не выдерживает столкновения с врагом, Коргин, разве ты не знаешь об этом? Отвлекающие силы имеют скверную привычку погибать до последнего человека. Ты этого хочешь, солдат?

Вокс-оператор сглотнул, от его лица отхлынула кровь.

— Но шестой взвод, сударь… Лейтенант Кабанов и его люди…

— Вряд ли имеют больше шансов уничтожить установки ПВО, чем есть у нас. А одновременная атака с обоих флангов удвоит вероятность успеха операции.

Это явно не успокоило Коргина, но тут капрал заметил опасный огонек в глазах Властана.

— Понятно, сударь.

— Прекрасно, — отозвался лейтенант. — Поверь мне, Коргин, за это дело нас осыплют наградами. А теперь вызывай сюда сержантов, пора им услышать новые приказы.

Гора Мегидд (юго-восточный склон, высота 951)

— Хеканый ад! — прорычал Сергиев, бросаясь ничком и перекатываясь под защиту ближайшего валуна. Ураганы стабберного огня накрывали бойцов с вершины залитой дождем крепостной стены.

— Вы уверены насчет того сообщения, сударь? — крикнул он Кабанову. — Что-то не похоже это на «ослабленную оборону»!

Цитадель возвышалась над ними — древняя, мрачная и невыразимо зловещая. В этой утилитарной постройке не было ничего изящного, её красота заключалась в неприступности. Мегиддзар возводили не ради услаждения раздутого эго какого-то военачальника, но с единственной целью — выдерживать приступы. Однако же, строители крепости жили во времена, когда даже простейшие лаз-технологии казались утраченными навсегда. Неважно, насколько толстыми были стены из грубо обтесанного чёрного камня, они не могли долго противостоять нынешним имперским гвардейцам.

И всё же, выражение лица Кабанова оставалось мрачным. Одно дело — стены, и совсем другое — безбожные мутанты на них.

Максим не сомневался, что выждал достаточно, и основные силы защитников должны были переместиться на западную сторону. Неужели разведка Третьей армии ошиблась? Что, если вражеский гарнизон намного больше, чем ожидалось?

«Так или иначе, — решил лейтенант, — мы уже вступили в бой. Пробиваем стену и выносим их ПВО — любой ценой».

— Отделения Толгина и Зунелова, — воксировал он, — выдвигайтесь на позиции. Минометные расчеты, разворачивайтесь за скальными выступами слева и справа. По моему приказу открыть скоординированный огонь по секторам — я хочу, чтобы вы согнали обороняющихся к центру. Их будет ждать неприятный сюрприз в виде обвалившейся стены. Лазстрелки, не давайте ублюдкам высунуться, пока работают саперы.

Сквозь статические помехи донеслась серия коротких подтверждений.

— Саперная команда, передвигаться только под прикрытием дымовух. Не рискуйте без нужды, понятно? Если мы вас потеряем, то можно будет собирать вещички и валить домой.

— И все сильно расстроятся из-за этого, сударь, — съязвил сержант Иваненко.

Услышав голос бойца, Кабанов тут же представил его насмешливую улыбку. Девятнадцатилетний парень печально славился своим азартом и любовью к риску — это делало его идеальным командиром саперного отряда, но и очень непредсказуемым человеком.

— Я серьезно, Иваненко, — ответил Максим. — Мертвые саперы мне ни к чему. Просто пробейте для меня красивую большую дырку в этой стене.

— Справимся, сударь, вот увидите.

Отделения Толгина и Зунелова уже заняли позиции и осыпали укрепления лазерным огнем — на глазах лейтенанта неосторожные мутанты сваливались с высоты, словно подстреленные птицы. После каждого падения раздавался тошнотворный хруст тела о скалы.

— Минометы готовы, — протрещал вокс.

— Саперы на позиции, ждем вашего приказа, — передал затем Иваненко.

— Минометчикам разрешаю открыть огонь, — произнес Кабанов. — Повторяю, минометчикам разрешаю открыть огонь.

Слева и справа донеслись знакомые, почти мелодичные хлопки, с которыми разрывные заряды унеслись к брустверам цитадели.

Максим с удовлетворением увидел, как старинные укрепления взрываются фонтанами пыли и осколков камня. Бледные тела, сброшенные со стен ударной волной, разбивались о склон Мегидды, будто мешки, набитые сырым мясом.

— Сержанты, ставьте завесу, — воксировал Кабанов.

Отделения Толгина и Зунелова немедленно начали забрасывать дымовыми гранатами поросшую мхом впадину между своими позициями.

— Саперы, вперед!

— Есть, сударь! — откликнулся Иваненко.

Лейтенант смотрел, как сержант и его бойцы, покинув укрытие, бегом понеслись под защиту дымовой завесы. Времени на установку зарядов у них было немного, и Максим приказал лазстрелкам приготовить следующую «порцию» дымовух.

Тем временем минометчики перемешали огонь от флангов к центре, заставляя выживших мутантов сбиваться во все более плотную кучу на вершине стены и не позволяя им вести прицельный огонь по саперам на склоне.

Впрочем, враги вскоре заметили облако дыма под стеной. Хуже того, из-за дождя и ветра завеса рассеивалась куда быстрее, чем ожидал Кабанов. Один из мутантов что-то прокричал, и остальные, перегнувшись через край, начали стрелять вертикально вниз.

Из облака донеслись стоны — в кого-то из саперов попали.

— Иваненко, — воксировал лейтенат, — доклад!

— У меня полегли двое парней, сударь. Где эта хеканая огневая поддержка?

— Минометчики, усилить обстрел! — гаркнул Кабанов. — Там погибают наши люди!

К сожалению, минометы не могли стрелять беспрерывно. Дымовая завеса ещё больше рассеялась, оставив подрывников беззащитными перед врагами над головой.

— Добавить дыму, сейчас! — проревел Максим по воксу.

Ещё один сапер вскрикнул, серьезно раненый в бедро, и рухнул наземь. Лейтенант заметил, как один из товарищей бойца повернулся было помочь ему, но Иваненко яростно заорал что-то, и подрывник нехотя продолжил установку зарядов.

Солдаты Толгина и Зунелова забросили во впадину последние дымовухи, и остатки саперной команды снова оказались под прикрытием завесы. Кабанов молился, чтобы им хватило времени на завершение работы — остальные востроянцы мало чем смогут помочь подрывникам, когда облако развеется на этот раз.

На широкой и длинной стене оказалось столько целей, что минометные расчеты просто утопали в них. Лазстрелки отряда старались изо всех сил, но зубчатый парапет предоставлял мутантам великолепное укрытие — насмотревшись на своих собратьев, с криками разбивающихся о скалы, немногие уроды сейчас рисковали надолго высовываться и становиться легкой мишенью.

Вместо этого враги лишь на мгновение выглядывали наружу и стреляли вертикально вниз. Последние завитки дыма тем временем улетучились.

— Иваненко! — воксировал Максим. — Что у тебя?

Из восьми саперов осталось лишь трое, и бойцы отчаянно трудились у основания стены.

— Мне нужно время, варп подери! Я потерял слишком многих, мне нужно больше времени!

В этот самый момент ещё один из людей сержанта безмолвно рухнул с дымящимся отверстием в верхушке шапки.

Кабанову стало дурно, чуть ли не до рвоты.

— Иваненко, — скомандовал он, — бегите в укрытие, чтоб вас! Мы придумаем что-нибудь другое.

Предпоследний из подрывников вскрикнул, крутнулся на месте, мелькнуло кровавое месиво на месте его лица, и у стены остался один Иваненко.

— Ты слышишь меня, сержант?! — заорал Максим.

— Не до этого, сударь! — отозвался командир саперов.

Гвардеец в одиночестве стоял у цитадели, лихорадочно пытаясь успеть, а сверху пара десятков мутантов уже наводили на него оружие. Время истекло, и у подрывника остался лишь один выход.

— Удачи, ребята, — воксировал Иваненко. — Пригните головы, ясно?

Произнеся это, сержант отступил от стены, поднял лазган и выстрелил в центральное скопление мощной взрывчатки.

— Иваненко!

Кабанова отбросило ударной волной. Полностью оглушенный, с перебитым дыханием, лейтенант на мгновение решил, что наступает конец света.

По склону, вздымая клубы пыли, могучей лавиной катились каменные блоки, и только надежные укрытия позволили Первенцам избежать новых смертей.

«Пыль, — подумал Максим, кашляя и отплевываясь. — Быстрее, пока не осела!»

Оказавшийся рядом Сергиев помог командиру встать на ноги, поднимая за края нагрудника.

— Он сделал это, лейтенант, — выдохнул боец. — Гребаная цитадель нараспашку!

Перед глазами Кабанова стояло лицо Иваненко, смотрящего на него с язвительной улыбкой. Горечь утраты тяжким грузом лежала на сердце, но юноша знал, что должен забыть о ней — по крайне мере, пока.

— Первенцы, — воксировал он уверенным голосом, — вы знаете, что вам делать!

И, с раскатистым боевым кличем, солдаты шестого взвода ринулись к бреши.

Мегиддзар (западная стена)

Властан зарычал, увидев, как ещё один из его людей с криком падает с фаса цитадели.

— Лезьте выше, псы! — гаркнул лейтенант в вокс-канал. — Минометчики, прикрывайте их, мать вашу!

Буквально только что Вогор видел отряд мутантов, бегущих по брустверу в южном направлении. Властан, ждавший именно этого — несомненно, атака Кабанова привлекла всё внимание обороняющихся, — приказал солдатам забраться на стену, используя припасенные крюки с веревками. ШП выдал бойцам альпинистское снаряжение для подъема в гору, а не на цитадель, но лейтенанта это мало заботило. Имело значение лишь то, что его план работал.

Впрочем, даже несмотря на сумятицу среди врагов, вызванную действиями Максима, людям Вогора всё равно приходилось карабкаться под огнем.

Минометные расчеты с достойной точностью раз за разом накрывали вершину стены, и востроянцы, получившие приказ возглавить восхождение, понемногу подбирались к вершине.

Простучали новые очереди, и один из бойцов, крича, свалился навстречу смерти; за ним, чересчур быстро, последовал другой. Столкновение с камнями резко оборвало их вопли.

— Наземные команды, плотный заградительный огонь! — потребовал Властан. — Парни уже у вершины, прикройте их, лопни ваши глаза!

Трое востроянцев находились буквально в сантиметрах от парапета. Мгновение спустя Вогор с растущим ликованием заметил, как первый из бойцов влезает на стену и, что-то прокричав, открывает огонь из лазгана. Мутанты начали стрелять в ответ, но в ту же секунду бухнули минометы Первенцев, и тварей вышибло с их насестов — над цитаделью взметнулся фонтан камня и разорванных тел.

Второй солдат, умело прикрываемый первым, перелез через край стены, и за ним вскарабкался третий. Снизу уже взбиралась следующая партия.

— Вот так, Первенцы! — взволнованно произнес Властан. — Не останавливаться!

Расширяя и удерживая плацдарм на стене вокруг веревок, бойцы обеспечивали спокойный подъем своим товарищам. Скоро настал черед самого Вогора, его вокс-оператора Коргина и минометчиков.

Властан — молодой, сильный и длинноногий парень — взобрался по веревке с впечатляющей скоростью. Коргин лез медленнее, но тоже справился, несмотря на тяжелую вокс-станцию за спиной. Наконец, минометчики привязали свои грузные установки к концам веревок и, поднявшись, втащили их за собой.

Остальной взвод Вогора уже принял оборонительное построение, прямо как по учебнику оттесняя волны мутантов, спешащих к плацдарму с других участков стены.

«Мы сделали это! — решил лейтенант. — Я знал, что так и будет. В задницу отвлекающие маневры! Посмотрим, что скажет Максим, услышав об этом».

Перед Властаном лежал внутренний двор цитадели, по низким квадратным строениям которого хлестали тугие струи дождя.

Несколько секунд востроянец осматривал плоские крыши, примечая, над какими струится дым. Оказалось, что из одного строения растет антенна дальней связи — впрочем, это были объекты второстепенной важности.

Дальше, на нескольких широких платформах, возведенных на южном участке стены, Вогор нашел то, что искал: опустошительные дальнобойные орудия врага. С флангов их прикрывали смертоносные установки ПВО, главная цель задания Первенцев.

«Уничтожу их, — подумал Властан, — и получу первую гребаную медаль в восемнадцать лет».

— Наступаем к югу по стене! — приказал он бойцам. — Победа близка, тесните этих проклятых уродов!

Мегиддзар (юго-восточный квадрат)

Ворвавшись за стены через брешь, проделанную Иваненко, бойцы Кабанова почти тут же вступили в отчаянные схватки на тёмных мощёных улочках, пересекавших внутренний двор крепости. Между зданиями дул порывистый ветер, швырявший в лица солдат потоки дождевой воды, но крепкие Первенцы, с детских лет тренировавшиеся в куда более скверных условиях, не обращали внимания на непогоду. Кроме того, гвардейцам не давали отвлечься отряды умалишенных врагов, несущихся по улицам навстречу лазвыстрелам.

Мутанты, охваченные безумием Хаоса, выказывали почти самоубийственную жажду битвы. Совершенно лишенные разума, они, даже многократно превосходя востроянцев числом, не могли использовать шаткое положение имперцев. Кабанов понял, что неприятель просто не обучен для таких сражений — на Валисе II никогда не формировали полки Имперской Гвардии, и до восстания тут располагались только немногочисленные СПО.

Скорее всего, эти омерзительные длиннорукие отродья были мутировавшими потомками простых фермеров, слишком долго трудившихся под болезнетворным излучением двойной звезды.

— Надо двигаться на запад, сударь, — предложил Сергиев.

Сержант всё время оставался рядом с командиром, словно поставил себе задачу охранять молодого и неопытного лейтенанта.

— Установки ПВО должны быть рядом с главными орудиями, — добавил боец.

— Согласен, сержант, — отозвался Максим. — Всем отделениям, пробиваемся на запад! Нельзя, чтобы нас прижали, и я не хочу оставаться в крепости дольше необходимого.

Разумеется, на деле всё вышло не так просто. Видя, как его солдаты поливают лазерным огнем новую волну атакующих мутантов, Кабанов задумался, сколько же защитников крепости на самом деле отвлек Властан. Казалось, что здесь охрененно много противников, которые должны были оказаться на другой стороне.

Мегиддзар (юго-западная стена)

Властан выпускал во вражеские ряды один заряд за другим, пока мутанты неслись в отчаянную атаку по стене, готовые умереть ради спасения драгоценной артиллерии.

Бруствер покрылся дымящимися, подергивающимися трупами уродов — враг, лишенный господствующих позиций, теперь нес чудовищные потери. В отряде Вогора, напротив, почти перестали гибнуть бойцы. Ход битвы изменился, солдаты Вострои, как понимал Властан, превосходили вероломных выродков во всем.

Лейтенант переступил через очередное бледное тело, с отвращением заметив уродливые символы Хаоса, выжженные на остывающей голой плоти.

«Ублюдочные идиоты, — подумал Вогор и довольно улыбнулся, пробив выстрелом из лазпистолета дымящуюся чёрную воронку в противнике перед собой. — Бегут на нас, думают, что неуязвимы, а мы забиваем их, как гроксов перед праздником».

Бойцы Властана быстро продвигались вперед, воодушевленные близостью цели. До орудийных платформ оставалось всего несколько метров, и многие из мутантов-артиллеристов уже вынуждены были броситься в атаку на востроянцев. Пока Первенцы вырезали их, Вогор приказал сержант организовать подрывные команды из двух человек, чтобы уничтожить все установки ПВО разом.

Огромные разрушительные орудия могли подождать, главная задача состояла в том, чтобы обезопасить небо для последующего авиаудара.

В отличие от бойцов Кабанова, отряд Властана не получил готовых подрывных зарядов — они ведь должны были просто отвлечь неприятеля, в конце концов. Придется работать гранатами — пять или шесть штук, взорванных в стреляющем механизме каждой четырехствольной установки, превратят батареи в бесполезный металл.

— Коргин! — позвал лейтенант.

Вокс-оператор подбежал к нему с пистолетом в руке, стреляя во всё, что двигалось.

— Сударь?

— Нам с тобой выпала честь лично уничтожить вон ту установку, — Вогор кивнул в сторону батареи на самой дальней площадке.

— Я с вами, сударь.

Властан повернулся к сражающимся рядом солдатам.

— Эй, вы! — гаркнул он. — Как следует прикрывайте нас огнем всю дорогу!

И затем Вогор и Коргин, пригибаясь, бросились вперед, а над их головами свистели и визжали стабберные заряды.

Мутанты ринулись им наперерез, неровным, подпрыгивающим бегом, но оба востроянца смертельно точно стреляли из лазпистолетов, а товарищи, выполняя приказ, уверенно прикрывали их огнем. С десяток уродов рухнули замертво, прежде чем Властан добрался до цели.

— Быстрее! — крикнул лейтенант, перекрывая грохот выстрелов и неразборчивые боевые кличи. — Давай сюда гранаты!

Перешагнув через покрытый шрамами, дымящийся труп, Коргин передал командиру патронташ с четырьмя осколочными бомбами.

Выхватив его из рук юного солдата, Властан в этот же миг заметил движение на площадке.

— Берегись!

Предупреждение запоздало — один из лежащих мутантов оказался всего лишь раненым. Вскочив, урод вытянул длинные руки и схватил вокс-оператора за пояс и нагрудник, а затем, держа бойца в железной хватке, бросился через край стены.

Леденящий кровь вопль Коргина резко оборвался — враги вместе упали на скалы.

Злобно матерясь, Властан прикрепил патронташ погибшего к установке ПВО, вытащил чеки гранат и сломя голову рванулся под защиту своих бойцов.

По пути лейтенант дважды споткнулся, получив прямые попадания в панцирь, но подпитанное адреналином отчаяние позволило ему устоять на ногах. Вогор успел отбежать метров на тридцать, когда гранаты взорвались с оглушающим грохотом, и по воздуху пронеслись острые металлические осколки, ранив ещё с десяток мутантов. Властан ничком бросился на стену.

Оглянувшись на установку, лейтенант увидел только груду искореженного металла, окутанную чёрным дымом.

Быстро поднявшись, Вогор пригнулся и побежал дальше, пока не оказался в относительной безопасности под прикрытием своих бойцов. Проскользив по мокрому камню, востроянец остановился.

— Сержант Гурелов словил пулю, сударь, — доложил Нириев. — Но мы уничтожили все батареи ПВО. Разрешите отступать?

— Не разрешаю, сержант, — покачал головой Властан.

Повернувшись к внутреннему двору цитадели, лейтенант отыскал на улочках внизу то, что хотел — комм-антенну, которую заметил в начале атаки. Теперь она оказалась намного ближе.

— Сударь? — переспросил Нириев.

— Мы только что потеряли вокс-установку, сержант, — холодно ответил Властан. — Но, если я не ошибаюсь, вон то здание у фонтана — бункер связи. ШП нужно немедленно проинформировать о нашем успехе, так что пошевеливайтесь, господа!

Мегиддзар (южный квадрат)

Капрал Питкин бросился в укрытие за толстой стеной жилого дома, где уже расположился Кабанов.

— Только что получил наидерьмовейшее сообщение от ШП, сударь, — выдохнул вокс-оператор. — До сих пор в голове не укладывается…

Повсюду вокруг них стабберные заряды отскакивали от каменной кладки.

— Ну, не томи, капрал, выкладывай, — ответил Максим.

— В общем, сударь… в общем, лейтенант Властан и его отряд успешно уничтожили все установки ПВО цитадели.

— Они — что?! — вскинулся Кабанов.

— Я отреагировал точно так же, сударь, но ШП стоял на своем.

— Наверняка это враг внедрился в нашу вокс-сеть, Питкин, — произнес Максим, тем не менее, начиная подозревать, что сообщение подлинное. В нем прямо-таки читалось самолюбие Вогора.

— Я дважды проверил, сударь, вещательные коды совершенно правильные — подтверждены Оффицио Коммуникатус и всё такое. Абсолютно подлинное сообщение.

— И что за хрень стряслась? — поинтересовался Сергиев. — Он же должен был отвлекать неприятеля?

— Зато теперь понятно, почему мы встречаем такое сопротивление, — сказал Кабанов. — Вогор, чтоб его… Ладно, что приказывает штаб?

Тщедушный Питкин фыркнул сквозь зубы.

— Приказывает отступать, сударь. Ударное крыло флотской авиации приближается из залива Удачи. «Мародёры», сударь, в шестнадцати минутах от нас. Бомбежка сравняет цитадель с землей, и если мы к тому времени ещё будем здесь…

— А взвод лейтенанта Властана?

Вокс-оператору явно стало не по себе от вопроса, он старался не встречаться взглядом с Кабановым.

— Их прижали в комм-вышке к западу отсюда. Полностью окружили, сударь, ШП говорит, что им не выбраться.

«Вогор, придурок ты несчастный, — подумал Максим. — Будь проклято варпом твое самолюбие, посмотри, куда оно тебя завело! И что же, мне просто уйти?»

— Питкин, свяжись с ШП. Передай, что мы выдвигаемся к позиции лейтенанта Властана и рассчитываем обеспечить его отряду коридор для отхода.

— Простите, сударь?

— Ты сказал, что через шестнадцать минут «Мародёры» сравняют цитадель с землей. Следовательно, времени на споры не осталось, капрал. Выполняй приказ, а если ШП начнет возражать, сымитируй поломку вокс-станции.

Побагровев, Питкин хотел было что-то возразить, но Сергиев опередил его.

— Слушай своего командира, капрал, — он показал на остальных бойцов взвода, которые прижались к древним каменным стенам и, время от времени выглядывая наружу, вели огонь по постепенно уменьшающимся в числе врагам. — Если парни сейчас бросят своих братьев, это будет мучить их до конца жизни.

Нечто в голосе Сергиева подсказало Кабанову, что сержант говорит, основываясь на горьком опыте.

— Они — тоже Первенцы, капрал.

Сергиеву не пришлось продолжать, Питкину хватило услышанного.

— Да, вы абсолютно правы, сержант, — кивнул вокс-оператор, сжав челюсти. — Первенцы. Надеюсь, вы не сочли меня трусом, сударь.

— Среди Первенцев нет трусов, Питкин, — с улыбкой ответил Кабанов. — По крайней мере, в моем взводе.

Но про себя Максим отчаянно молился Императору и Серой Госпоже — святой-покровительнице Вострои, — прося защитить его людей. Юноша и так перенес сегодня слишком много тяжких потерь.

Мегиддзар (бункер связи)

— Да, со всех сторон, сударь, — доложил сержант Нириев. — Если выход и есть, я ни хрена его не вижу.

Он стоял рядом с Властаном и Боргоффом в небольшой комнате, почти целиком занятой модулем связи и несколькими слабыми когитаторами. Бетонные стены покрывали намалеванные кровью вычурные символы, на которые больно было смотреть, а на полу повсюду валялись тела мутантов в странной ребристой униформе из чёрного металла и кожи.

Востроянцы застали врасплох этих уродов — кого-то вроде офицеров, как решил Властан — во время штурма здания.

— Значит, плохо смотрели, сержант Нириев. Если вы думаете, что я захватил Мегиддзар только затем, чтобы превратиться в лепешку под флотскими бомбами, то здорово ошибаетесь.

Сержанта явно разозлило услышанное, но он ответил спокойно.

— Разумеется, солдаты не сдадутся, сударь, но враг зажал нас в клещи. Слишком многие погибли при штурме — я понимаю, сударь, что вы должны были отправить сообщение, но без помощи извне нам не выжить.

«Провались оно всё пропадом, — подумал Вогор. — Зайти так далеко, добиться столь многого — и всё ради того, чтобы угодить в ловушку у самого выхода. Ну уж нет, вариант с посмертным награждением меня совсем не радует».

— Заставьте бойцов собраться, сержант. Скажите им, что на кону стоит честь и репутация всей Вострои.

— Сударь, — начал Боргофф, прочистив горло, — у нас осталось чуть больше десяти минут до прибытия бомбардировщиков и заканчиваются батареи к лазганам. Нам следует запереться в здании и достойно встретить смерть в молитвах Императору и Омниссии.

— Идиот несчастный! Я не собираюсь «встречать свою смерть» здесь. Это же комм-станция, надо запросить ШП о задержке бомбардировки. Если понадобится, я вызову на помощь шестой взвод — мы не погибнем!

— Придите в себя, сударь! Шестой взвод уже, должно быть, спустился до середины горы.

Властан едва не ударил молодого сержанта за подобный тон, но сумел обуздать гнев.

«Нет, — решил лейтенант, — Кабанов придет. Бросить меня столь же немыслимо для него, как отказаться от любимого оссбок-вяра, я уверен в этом».

Обеспокоенные отстраненным взглядом командира, сержанты вышли и вернулись к своим людям с тем, чтобы сразиться — и, скорее всего, умереть — рядом с ними.

Обнаружить позицию Властана оказалось слишком легко. Звуки стабберно-лазерной перестрелки и запах озона манили Максима и его бойцов, словно котелок свежего охса — работягу с завода. Вскоре они увидели настоящую армию мутантов, обстреливавших закрытые ставнями окна ибойницы в толстых стенах двухэтажного бункера связи. Уроды укрывались за штабелями ящиков и бочками с водой, но их тыл оставался незащищенным.

— Всем сержантам, — тихо произнес Кабанов по воксу, — занять со своими людьми позиции для атаки.

— Есть, сударь, — пришел ответ.

— Нет времени на развертывание минометов, — предупредил Сергиев.

Сержант стоял в метре от командира, но говорил тихо и пользовался вокс-связью, чтобы не выдать присутствия востроянцев.

— У нас остаются гранаты и готовые заряды, этого хватит, чтобы вклиниться в ряды противника.

И Максим не ошибся. По его команде шестой взвод ударил в тыл мутантов изо всех оставшихся сил: взрывы осколочных гранат нанесли чудовищный урон ничего не подозревавшим тварям, готовые заряды разорвали на куски их укрытия, и десятки неприятелей погибли, сраженные смертоносным вихрем обломков. Мерзкие создания слишком, слишком поздно развернулись, пытаясь защитить себя — с предсказуемо скверными результатами.

Бойцы Властана без промедления воспользовались изменениями в обстановке на поле боя. Отложив на потом приветствия и радостные крики, они начали скоординированную атаку на мутантов, повернувшихся к ним спиной и вынужденных теперь сражаться на два фронта. Из бункера связи вырвались обжигающие потоки лазерного огня.

Кабанов с мрачным наслаждением наблюдал, как враги погибают целыми толпами.

— Вогор, — воксировал он, — если ты меня слышишь, немедленно выводи оттуда своих людей. Мы открыли для вас коридор, но не сможем удерживать его вечно, парень!

Сквозь помехи к нему донесся голос Властана.

— Я только что собирался связаться с тобой, Максим. Знал, что ты придешь — может, слегка опоздав на вечеринку, но всё равно придешь. Удерживайте коридор, мы выходим!

Тяжелая стальная дверь распахнулась от мощного пинка и выжившие из четвертого взвода рванулись наружу, занимая укрытия рядом с бойцами Кабанова. Те быстро поделились с товарищами батареями к лазганам, и воссоединившиеся востроянцы обрушили сокрушительный ураган огня на воющих от ярости мутантов.

Последним из бункера связи выбежал Властан, пригнув голову и подняв лазпистолет. Пока лейтенант зигзагами приближался к позиции друга, вокруг него свистели стабберные заряды, врезаясь в мокрые булыжники и ящики с припасами.

— Чтоб всему провалиться в варп, мать его! — выразился Вогор. — Двигаем отсюда, Максим, бомбардировщики вот-вот появятся!

Нахмурившись, Кабанов перещелкнул вокс-бусину на открытый канал.

— Всем отделениям, немедленно отступать. Направляемся к бреши, в бой по пути не вступаем! Я хочу, чтобы каждый бежал со всех ног — на месте этой клятой вершины через четыре минуты будет только пыль и пламя!

Поднявшись и уложив гибельными лазвыстрелами двух приближающихся мутантов, Сергиев повернулся к Максиму.

— Лучше вы ведите нас, сударь.

— Впереди будем мы трое, — кивнул Кабанов. — Пошли!

Четыре минуты. Этого и близко не хватит, чтобы выйти из зоны поражения, но, если они выберутся за стены цитадели и найдут укрытие под прочными скалами…

Дав последний лазерный залп, Максим, Вогор и Сергиев бросились прочь, стуча сапогами по булыжникам в направлении бреши. Вражеские стабберные заряды врезались в каменные стены по обеим сторонам от бегущих гвардейцев.

Выжившие Первенцы следовали за ними по пятам, хотя несколько бойцов погибли, как только выскочили из укрытий. Пока востроянцы бежали по скользким улицам, то один, то другой боец падал, получив ранение в ногу.

Кабанов слышал их досадливые и болезненные крики, но не рисковал оборачиваться — юноша уже слышал горловое рычание двигателей «Мародёров», заходящих для смертоносной атаки.

Завернув за угол, они с Властаном и Сергиевым наткнулись на высокого истощенного мутанта, который держал лазган, поднятый с тела павшего Первенца.

Бежавший первым Максим совсем немного опоздал, поднимая лазпистолет. Отвратительный монстр, с дырявым месивом из полосок плоти и странных костяных выступов вместо лица, нажал на спуск и опустошил остаток батареи в гвардейцев.

Мгновением позже рявкнул лазпистолет Кабанова, прожигая глубокий туннель в мозгу омерзительного урода. Услышав приглушенные проклятия за спиной, лейтенант обернулся.

Сергиев, охваченный муками, катался по мокрой мостовой — колено востроянца превратилось в прижженный обрубок, а нижняя часть ноги лежала на земле, курясь дымком из обгорелой плоти.

— Сергиев! — выдохнул юноша, опускаясь на корточки рядом с сержантом. — Варп побери, Вогор, помоги мне поднять его!

— Времени нет, Максим, — прошипел Властан. — Рана слишком тяжелая, нам нужно выбираться отсюда!

— Я сказал — помоги мне, сучий сын! — не оборачиваясь, крикнул Кабанов.

Склонив голову, Вогор прислушался к реву приближающихся бомбардировщиков.

— Максим, ты дурак. Мы должны уходить сейчас же! Где, мать её, эта клятая дыра, которую ты пробил в стене?

Раздался топот сапог по булыжникам, и из-за угла выбежали уцелевшие Первенцы. Заметив Кабанова, склоненного над Сергиевым, бойцы резко остановились.

— Мне нужно двое быстрых ребят! — гаркнул Максим.

Сержант Зунелов немедленно сориентировался.

— Вленин, Борский, быстро ко мне!

Названные гвардейцы быстро подхватили раненого на руки, отряд снова понесся со всех ног, и через несколько секунд перед востроянцами возникла огромная неровная брешь в стене.

Шум «Мародёров», ставший намного громче, едва не оглушал солдат. Кабанов понимал, что бомбардировщики уже почти у них над головами; тупая боль в ногах начинала толчками пробиваться сквозь обезболивающий выброс адреналина, но юноша продолжал бежать.

Видя, как их жертвы перепрыгивают через обломки, оказываясь на голом склоне горы, мутанты-преследователи принялись реветь и вопить. Град пуль засвистел вокруг востроянцев, бегущих, скользящих или кувыркающихся на спуске от вершины.

— В укрытие! — заорал Кабанов по воксу. — В укрытие, сейчас же!

К рёву турбин «Мародёров» прибавился свист сотен падающих бомб.

— Всем залечь!

Гора взорвалась, словно проснулся вулкан. Над цитаделью вознеслись к небу гигантские колонны огня, а затем, под чудовищным давлением ударной волны, могучие стены просто лопнули.

Древняя крепость Мегиддзар, простоявшая на самой вершине горы долгие тысячелетия, дарившая защиту местным жителям со времен Эры Раздора, была полностью уничтожена.

Обломки цитадели падали на скалы пылающим дождем.

Гора Мегидд (юго-восточный склон, высота 961)

Крепко зажмурившись, Максим съежился в своем укрытии за скалой, ещё долго не решаясь выходить после окончания камнепада. Затем юноша, медленно поднявшись, стряхнул песок и каменную крошку, после чего повел свой отряд вниз по склону.

Кабанов ни разу не обернулся; проходя мимо Властана, он не хотел заводить разговор. Вогор, напротив, открыто торжествовал.

— Постой, Максим! Обернись на секунду, насладись нашей славой. Мы сделали это, парень, ты и я! Нас наградят за это дело, наградят, попомни мои слова!

В этот момент Кабанов заметил, как Вленин и Борский осторожно помогают одноногому сержанту Сергиеву спускаться по коварным скалам.

«Хорошие солдаты, — подумал юноша. — Все они, и столь многие погибли».

А Властан всё не останавливался, балаболя о почестях, и медалях, всех этих бесполезных жестянках, ради которых умирали бойцы, и внезапно Максим понял, что с него хватит.

Не совладав с собой, Кабанов рванулся к товарищу и крепко схватил его за горло. Лицо Максима исказила злобная гримаса.

— Меня хеково тошнит от тебя, Вогор, понятно? Никогда, никогда больше не смей рисковать жизнями моих людей!

Властан лишь на мгновение оказался захвачен врасплох. Аристократическое презрение взяло верх над юношей, и, пренебрежительно фыркнув, он попытался сбросить руку Кабанова, забыв, с кем имеет дело.

Максим совершил неуловимо быстрое движение — никто из видевших стычку не смог позже воспроизвести его прием, — и, прежде чем Вогор понял, что происходит, он уже лежал на спине со сбитым дыханием.

Над ним возвышался Кабанов, с огнём во взгляде, готовый нанести смертельный удар.

Все до единого Первенцы остановились и неподвижно, словно статуи, наблюдали за происходящим.

Властан, напрягшись всем телом и чувствуя, как колотится сердце, смотрел в разъяренные глаза своего друга. Он видел в этом взгляде, как юноша медленно, постепенно берет под контроль ужасную ярость в своей душе, и понимал, что удара не последует.

— Нападение на другого офицера — тяжкое преступление, Максим, — тихо произнес Вогор.

— Я не поэтому передумал, — прошипел Кабанов сквозь сжатые зубы.

Выпрямившись, он отвернулся и продолжил долгий спуск по склону горы, ведя за собой измотанных, тягостно молчащих людей.

51 год спустя, Седдисваррский собор, Мир Даника

Бог-Император возвышался над паствой, громадный даже в просторном, словно пещера, внутреннем пространстве храма. По сравнению с ним самые крупные из людей казались микробами.

Конечно, это была всего лишь статуя, но она, несомненно, излучала силу, ощущаемую всеми собравшимися. Кончики лучей стилизованного ореола касались покрытого фресками купола в полусотне метров над беломраморным алтарем, сегодня покрытым ярко-красными шелками для поминальной службы востроянцев.

Пока архиерей Заразов, старший экклезиарх 12-й армии, гудел своим низким басом о честном служении и загробной жизни, Властан в оцепенелом молчании смотрел на золотой лик Императора, ожидая своей очереди взойти на кафедру.

Из собора вынесли сотни деревянных лавок, чтобы каждый солдат в Седдисварре, не находящийся в наряде, мог присутствовать на отпевании — хотел он того или нет. Почти две тысячи бойцов стояли в плотной толпе, молча вспоминая павших товарищей. Их дыхание повисало облачками пара в холодном воздухе огромного и поэтому промозглого собора.

— А сейчас, — произнес Заразов, — если генерал Властан изволит подойти к алтарю…

Оторвав взгляд от лика Императора, Вогор усилием воли заставил механическое кресло сдвинуться с места. Аугментический интерфейс у основания черепа преобразовал мозговые волны генерала в движения паучьих ног — пока машина шагала к алтарю, каждая металлическая лапа ударяла о мраморные ступени со звоном, громко отражавшимся от стен из серого камня.

Властан со злобой думал о проклятом лязге. Казалось, что он таким громким шумом проявляет неуважение к покойному, и переход до алтаря растянулся в целую вечность. На самом же деле, Вогор добрался до кафедры через несколько секунд и опустил взгляд на красную книгу, лежащую там.

Рядом с раскрытым томом стояла золотая чернильница с единственным белым пером. Медленно наклонившись вперед, генерал обмакнул его в чернила и начал писать так ровно, как только позволяло истерзанное тело.

Пока Властан аккуратно выводил каждую букву, он чувствовал на себе взгляды всех присутствующих. Одна пара глаз жгла генерала намного сильнее прочих.

Капитан Григориус Севастев, проклятый выскочка, стоял вместе с остатками пятой роты, вперившись в Вогора взглядом из переднего ряда. Старуха-инквизитор, которой недавно были приданы капитан и его люди, прислала и одного из гигантских Астартес, тело которого своими неестественными пропорциями напоминало статую самого Императора.

«Особая честь для тебя, Максим, — подумал Властан, — один из легендарных космодесантников пришел на твою поминальную службу. Но ведь… ты и сам был в какой-то степени легендой».

Закончив выписывать последние буквы, Вогор поставил перо в чернильницу и некоторое время сидел тихо и неподвижно, глядя на страницу красной книги.

Полковник Максим Кабанов, 68-й пехотный полк (699–767.М41), ПВБ.

Властан постоянно возвращался к первому из слов.

«Вот и всё, Максим, — думал он. — Генерал армии записывает имя полковника в Поминальную Книгу, и пятьдесят лет службы заканчиваются. Интересно, возмущался ли ты когда-нибудь, что я ношу четыре звезды, в отличие от тебя? Конечно, ты понимал, в чем дело, старина Тёркин всё разложил по полочкам в наш первый день».

Одна из бесполезных ног Вогора дернулась в кратком спазме, и генерал посмотрел вниз, на свое никчемное тело, в котором искусственно поддерживалась жизнь.

«Я никогда не испытывал к тебе ненависти, Максим. Ты дважды спас мне жизнь, хотя ко второму разу наша дружба давно закончилась. Порой я думаю, что тебе стоило бросить меня умирать… слабость, я знаю. Да и к тому же, это было бы не в твоем стиле — великий Белый Кабан своих не бросает, верно? Но, вот он я, а ты погиб. И для меня в этом нет никакой победы».

Отвернувшись от книги, Властан позволил лязгающим ногам механического кресла увести его по ступеням от алтаря. Генерал испытывал невыразимую злость, вот только не мог понять — на себя или своего старого друга.

Властан мысленно представил себе голос Максима.

— История осудит тебя, Вогор, — произнес он.

А потом исчез.

Архиерей Заразов подождал за кафедрой, пока не стихнут отголоски стальных шагов, а затем поднял руки и произнес:

— Одобренный псалом номер 266.

И холодный воздух наполнили скорбные ноты «Кантус Милитарис Деорум»^[9].

Мятежная зима

Раскол — дайте одному единственному миру избежать наказания и восстанут бесчисленные количества других миров, требуя религиозных и экономических свобод, более известных верным жителям Империума, как ересь и неблагодарность.

На Мире Даника семена неповиновения были посеяны в глубоких снегах ледникового периода, который разорял планету два столетия. Все началось, когда вулканическое извержение наполнило атмосферу пеплом и погрузило землю во тьму. Неожиданные климатические изменения уничтожили более половины людского населения и уменьшили производственные мощности планеты почти до нуля. В последующие годы, бессчетное количество раз один преданный губернатор за другим умоляли Администратум о помощи. В конечном итоге Администратум одобрил отсрочку выплаты Имперских сборов, но в более прямой помощи продовольствием и технологиями, было многократно отказано. Имперский казначей Даниккин говорил, что они были истощены компанией против ксеносов, проходившей в сегменте.

Когда ученые Даниккина наконец обнаружили начало медленного возвращения к более умеренному климату, население возросло до двух третей значения предшествовавшего катаклизму. Приблизительно 93 процента населения поддерживали открытое восстание против Империума. Центральной фигурой за всеми этими движениями был лорд генерал Грауш Ванадрассе, главнокомандующий Планетарных Сил Обороны Даниккина.

Ванадрассе достиг командования в возрасте 61-го года, потратив на карьерный рост всю жизнь. Через месяц после своего вступления в должность он повел свои силы на кровавый переворот против войск верных губернатору планеты. Он отпраздновал победу, переименовав свои силы в Армию Независимости Даникка. Чтобы убедиться в полном повиновении своему видению независимости планеты, он основал жестокую организацию из элитных офицеров, названную Специальной Патриотической Службой.

Агенты этой так называемой Специальной Патриотической Службы публично казнили легитимного Губернатора Планеты и его семью и послали официальную ноту об отделении в Администратум.

Два года спустя, в 766.MAI, лорд-маршал граф Харазан из Первенцев Востроянцев — в то время ответственный за всю наземную операцию во Второй Холдасской Войне — поддался давлению со стороны Администратума и согласился послать небольшой карательный отряд к Миру Даникка. Для этой цели была сформирована и развернута Двенадцатая армия, под руководством генерала Вогора Властана — человек, к которому Харазан предположительно имел немного подлинного уважения.

Двенадцатой армии было приказано раздавить повстанцев Даниккина, восстановить порядок и вернуться к действиям во Второй Холдасской Войне со всей возможной поспешностью. Как говорит старая пословица: немногие планы переживают первое столкновение с врагом.

Плохими были и погода, и повстанцы, Двенадцатая армия недооценила оба эти фактора. Но на Мире Даникка была и другая сила к которой генерал Властана и его гвардейцы были не готовы, сила, которая могла потребовать слишком много Первенцев, сынов Вострои.

Видите ли, старый враг прибыл туда первым.

Выдержка из: Молот и Щит: Собрание Эссе по истории Второй Холдасской Войны, авторы. Комиссар — полковник (в отставке) Кайссевон Холх (716.M41-805.M41) & майор (в отставке) Уиллум Имрилов (722.M41-793.M41).

Суд начинается

Екседра Удициарум на Седдисварре было на самом деле великим местом, таким же великим и темным, как мавзолей Империи. Древнее здание суда простояло тысячу лет, отражая эхо звуков тысяч судебных процессов, военных и гражданских. Стилизованные изображения Бога Императора и его святых немигающими глазами смотрели со стеклянного окна, покрытого пятнами, взвешивая души виновных и невинных.

С темных мраморных стен свисали гобелены. Их затухающие цвета резко контрастировали с аурой комнаты: здесь изображение техномагоса Бенанданти, который пере открыл Кластер Колдас в М37 и восстановил его на причитающееся ему по праву место во владениях Империума; тут Святой Гестор, кто вел силы лоялистов против ужасных армий Идолов Тьмы, которые просочились в кластер через варп-шторм в М39.

Находясь среди этих важных исторических персонажей, изображения которых были сделаны еще до наступления Зимы на Даникке, понимаешь, что были лучшие дни, дни до того, как люди отвернулись от света их Бога-Императора.

Останься вера этих людей не сломленной, возможно Первенцы Вострои никогда не ступили бы на Мир Даника. К тому же, подумал капитан Григориус Себастев, все равно, что умирать на этом мире, что на каком-то другом, лишь бы умереть достойно.

Как командующий офицер пятой роты 68-го пехотного полка Первенцев, Себастев отправился туда, где его Император нуждался в нем. Все было именно так просто. Сейчас он терпеливо стоял в переходе, ожидая начала своего суда, испытывая дискомфорт от сознания того, что форма плохо сидит на нем.

Он был невысоким человеком, маловат для Востроянца, но коренастым и могучим. За несколько дней после своего возвращения в штаб-квартиру командования, сидя в своей камере на твердой пище и практикуясь в осбок-въяр он быстро вернул свои размер и силу, которые потерял с тех пор, как его отправили на восточный фронт. Его яркая красная куртка, со вставками из блестящей золотой парчи, растянулась, чтобы вместить широкие мышцы на его груди и спине. Он бы отдал что угодно за привычный комфорт боевого кителя и шинель. Его никогда не интересовала почести и положение высокородного офицера. Себастев был бойцом, драчуном. Его люди называли его Бойцовским Псом, но редко говорил это в лицо, боясь разозлить его.

Дюжина серво-черепов медленно летала над головой неся жаровни, наполненные горячими углями, но воздух не успеет прогреться к тому времени, как судьи займут свои места. Это не приведет их в благоприятное расположение духа на начало заседания. Не важно. Его будущее было в раках Императора, и было всегда.

Себастев поднял свой взгляд на окно расположенное по центру зала и всмотрелся в светящееся изображение Императора. «Свет всего человечества, — сказал он не заботясь о том, что судебный исполнитель позади него мог услышать слова, — я прожил свою жизнь на поле боя, служа твоей воле. Дай мне умереть, продолжая служить тебе».

Кто-то кашлянул по правую сторону от Себастева и отражения этого звука стали гоняться друг за другом отражаясь от каменных стен, до затенённых пределов высокого потолка. Себастев повернулся.

«Ну что вы, капитан, — сказал мужчина, сидящий в одиночестве на скамьях для зрителей, — стоит ли вам быть таким мрачны в это раннее утро?»

Это был комиссар. Он выглядел хорошо отдохнувшим и здоровым. Несколько дней вдали от сражения убрали впалость с его щёк. Его черные волосы, покрытые маслом, выглядели так же, как при их первой встрече. Его фуражка и знак ранга лежали рядом с ним на скамье.

— Комиссар, — сказал Себастев кивая.

Он был удивлен, ощутив комфорт от присутствия этого человека. Не важно, что выяснится в процессе слушаний, комиссар был там, в глубине событий. Он принимал в них участие и знал правду. Но как он будет свидетельствовать? Несмотря на то, через что они прошли вместе, для Себастева комиссар по-прежнему не знал, что у этого человека было внутри. Да, он был храбр и демонстрировал свою преданность и верность Императору, но помимо всего этого он был чевек (, не свой, не Востроянец. Умы таких людей невероятно трудны для понимания.

Глаз Себастева уловил небольшое движение на балконе над скамьями. Он поднял взгляд от комиссара и увидел интересную пару, сидящую на первом ряду балкона. Две фигуры, точно напротив него смотрели в ответ, мужчина и женщина, хотя думаю термин «люди» вряд ли подойдёт, чтобы описать их вид.

Женщина сидела ссутулившись, почти утопая в складках темного одеяния. Её спина была изогнута, её тело было искривлено возрастом. Она выглядела не больше десятилетнего ребёнка, но в тени капюшона её глаза выдавали в ней мудрость и отточенный интеллект.

Была ли она Даникканкой? Может с другого мира? Себастеву стало некомфортно при её виде, но он не мог понять почему

Рядом со старухой почти закрывая её сидел мужчина, казавшийся статуей, вырезанной из живого мрамора. У него была белоснежная кожа, а его безупречные одежды немного скрывали под собой его гигантское тело. Безволосая голова усиливала иллюзию каменного творения, но эта иллюзия разрушилась, когда Себастев встретился со взглядом мужчины. Его глаза были кроваво-красными, даже белки.

За все свои путешествия по Империуму Человечества Себастев никогда не видел такой фигуры, такой призрачной и в то же время чрезвычайно материальной. Кто были эти люди? И, во имя проклятого варпа, что они делали на этом суде?

Он мог бы задать им этот вопрос, но в этот момент тишина в зале была нарушена. Двери ударили, как будто были открыты ударом и воздух наполнился топотом одетых в ботинки ног по мраморному полу. Громко разговаривая, смешанная толпа из служащих Мониторума и военного персонала Востроянцев хлынула в комнату, занимая свои места.

Себастев осматривал толпу в поисках знакомых лиц, но не мог разглядеть своих людей. Он не был удивлён. Скорее всего Старый Голодяй или генерал Вогор Властан, хотя правильнее его было бы называть ублюдок, запретил их присутствие среди зрителей. Себастев отвёл глаза от толпы и посмотрел вперёд, как раз вовремя, чтобы увидеть, что дверь, ведущая в покои судей, раскрылась. Поток тёплого оранжевого света ворвался в зал. Медленно, одной колонной вошли военные судьи генерала. Себастев сохранял хмурое выражение лица, когда его глаза следили за раздутой фигурой генерала. В нём мало что осталось от человека. Заключенный в многоногое механическое кресло, подключенное проводами напрямую к его нервам через разъёмы в основании черепа. Кресло плавно, паукообразными движениями несло его к судейским скамьям.

Себастев поднял правую руку к брови в четком, но неохотном приветствии.

— Именем Императора, — сказал секретарь суда, — всем встать!

Люди на зрительских скамьях вскочили на ноги и суд над капитаном Григориусом Себастевым начался.

Глава I

День 681

Коррис

08:59 часов

— 25 °C

Утро на восточном фронте началось так же, как и почти всегда, небо меняло цвет с полуночной синевы на синевато-серый. На земле всё становилось бриллиантово-белым. Только регулярные чистки траншей Востроянцев предотвращали полное их заполнение снегом. Там, в восьми километрах на восток от владений города можно было найти единственное настоящее убежище, выкопанные инженерными командами в промерзшей земле блиндажи. Если Себастев выживет в этой кампании, хотя шансов мало, все складывается очень плохо, он запомнит это место, но не из-за ярости проклятых варпом орков и не из-за отчаянных грязных повстанцев, а из-за безжалостной убийцы — зимы на Даникке.

Ледяной ветер обдувал окопы и подхватывая снег на лету кидал его в людей со злобой, похожей на человеческую. Меховые шапки и плащи покрылись снегом с подветренной стороны. Но Первенцы Востройи бывало видели погоду и похуже. Потребуется нечто большее, чем ледниковый период Даникка, чтобы поколебать их преданность сражению. В этом воля Востройцев была непоколебима.

Себастев встал на ступеньку, поднял голову над краем окопа и выглянул между мотков колючей проволоки и замерзших до каменного состояния мешков с песком. Глубокая зима присыпала пеленой вчерашние трупы, это были небольшие доказательства того насилия, которое сотрясало землю. Лишь беспорядочно распложенные на поле боя насыпи снега напоминали о количестве ксеносов, лежащих под ними.

Глядя на равномерную белизну, расстилавшуюся перед ним, трудно было поверить, что вчера здесь была битва: ни выжженной земли, ни дымящихся воронок.

И тем не менее, всего около двадцати часов назад Себастев возглавлял своих людей при защите этих самых траншей.

И снова он был тут, его вызвали обратно, из теплой кровати, после того, как разведчики пятой роты подали полку сигнал тревоги из-за перемещения большого количества сил противника за линией деревьев на востоке. Уставшие, в чем пришлось, свободные от дежурств люди быстро заняли свои позиции, чтобы встретить неминуемую атаку.

Орки, будь они все прокляты, казались невосприимчивы к глубокому холоду.

По обе стороны от Себастева траншеи, тянущиеся на север и юг, теряющиеся в снежной дали, были заполнены людьми под полированными пластинами золотой брони были одеты шинели глубокого красного цвета. Это были его люди, солдаты пятой роты 68-го пехотного полка. Они вставали на замерзшие доски, покрывавшие полы их окопов и потирали одетыми в перчатки руками оружие, пытаясь сохранить механизм от замерзания. Карманы их одежды выпирали от энергетических обойм, их не заряжали в ружья до последнего момента, чтобы морозный воздух не вытянул имеющийся в них заряд.

По последним подсчётам здесь было триста тридцать восемь человек, распределённых на пять взводов. С момента последнего пополнения они потеряли двадцать два человека. Это пополнение восполнило большую часть потерь, но далеко не все. В гвардии это было нормальным положением вещей. Те, кто делал все правильно — продолжали сражаться. Остальные, по признанию большинства офицеров, были просто пушечным мясом.

Себастев стянул вниз шарф, чтобы лицо, где его щекотала жесткая щетина. Острые порывы ветра впились в оголённую кожу. Лица вокруг были скрыты от холода, некоторые шарфами, некоторые дыхательными масками, обеспечивающими лучшую защиту от стихии, но ухудшавшими периферическое зрение. Себастев всегда предоставлял своим людям самим подбирать себе снаряжение. В конце концов, каждый человек знает себя лучше. Тем не менее, он предпочел бы видеть выражения на их лица в преддверии атаки орков.

Он подумал: «Стойте насмерть. Вы устали, замерзли и хотите есть, я знаю, но надо продержаться еще три дня и нас сменят. А до тех пор — держитесь стойко». Он знал, что будут ошибки, вызванные истощением сил, и в условиях холода приказал выполнять дополнительные проверки дисциплины.

Воспаление легких и обморожение были постоянной угрозой на этой планете. Суровая зима преследовала каждого человека, ожидая малейшей его ошибки, малейшего шанса отнять жизнь у недостаточно осторожного.

В самом начале конфликта самые молодые и неопытные Гвардейцы Двенадцатой армии страдали в неимоверных количествах. У некоторых были обморожены губы и носы, у других пальцы на руках и ногах. Плоть коченела, ссыхалась и становилась черной. Медики отрезали эту плоть, если до этого она не отваливалась сама. Многим из пострадавших теперь не нужны были шарфы и очки. Они постоянно носили маски, ничего не выражающие механические лица, которые были прикручены к костям черепа полковыми техножрецами и хирургами Имперской Медики.

С тех пор командование объявило случаи обморожения серьёзным проступком, но телесные наказания не казались Себастеву подходящей мерой за потерю человеком одного или двух пальцев. Он предпочитал не включать упоминания об обморожениях в свои отчеты. После того, как в пятую роту на замену был прикомандирован новый комиссар, Себастев разбирался со всеми нарушениями по-своему. За обморожение у солдата конфисковались алкоголь и табак. За другие нарушения солдат становился его спарринг-партнёром.

Себастев пытался оценить настрой окружавших его людей. Несмотря на то, что они с головы до пят были защищены от колющего ветра, было не сложно ощутить из-за возбуждения. Они постоянно двигались, сохраняя подвижность суставов и гоняя кровь, чтобы сохранять готовность к сражению. Так же это и согревало их. Многие были ветеранами, они, как и Себастев, решили остаться на службе дольше десяти лет своей повинности. Эти люди ощущали приближение бури сражения, и он тоже.

Он поднял магнокуляры и прищурившись смотрел через линзы, разглядывая линию деревьев примерно в километре на восток от их позиции. Тяжелая завеса из падающего снега ухудшала видимость, тем не менее было видно, что стоящие позади деревьев тени, посреди этой белизны, очерчивали дальний край поля боя. Приблизив и настроив резкость на стене из хвойных деревьев, ему вдруг показалось, что среди черных стволов он разглядел движение.

Он подумал, что лейтенант Таркаров был прав. Нам стоило спилить деревья, чтобы отодвинуть линию роста леса дальше, а теперь мы не представляем сколько там скопилось врагов.

Понаблюдав еще минуту Себастев не обнаружил других признаков движения и убрал магнокуляры в чехол на поясе.

Предгорья Варанезианских Скалл, лежащие за пределами большого соснового леса сегодня, как и почти всегда, не были видны. Лишь в тех редких случаях, когда в облачном покрове появлялись прорехи и показывалось яркое голубое небо, горы можно было увидеть во всех деталях, а земля была на редкость красива. Все это было и в мире Себастева, но скрывалось за газами, выбрасываемыми мануфакторумами размером с город, раскинувшимися от одного отравленного моря до другого.

Себастев думал, что может у них на родине и нет таких великих пейзажей, но Востроя по крайней мере не мир-предатель.

Он обернулся, услышав приглушенные проклятья позади себя. По траншее пригнувшись шли его офицер связи и помощник лейтенант Курицын, связист слегка подстраивал частоту на вокс-передатчике, слегка подкручивая ручки. По его движениям было видно, что он слегка не в себе.

Себастев подумал: «Все-таки у тебя терпения побольше моего, Ритс. Я бы уже разнес эту чертову штуковину на куски».

С тех пот, как они приземлились их передатчики для дальней связи были бесполезны. Около двухсот лет назад сильное вулканическое извержение запустило ледниковый период на Данникке, и маленькие частицы вулканического пепла в верхних слоях атмосферы до сих пор творили черт знает что с дальними сигналами. На воксы малого радиуса действия это влияние распространялось не так сильно.

— Капитан, — обратился к нему Курицын, — у нас есть сообщение из расположения полковника.

— Цельное сообщение? — с сомнением спросил Себастев.

— Боюсь, что нет, сэр. Почти вся вторая половина была забита помехами.

— Иногда я чувствую вину за то, что заставляю тебя таскать эту чертову штуку, Ритс. Давай что есть.

— Да, сэр. Лейтенант Маро сообщает нам, сэр. Химера покинула штаб Корриса несколько минут назад и направляется в сторону наших позиций. Прибытие ожидается в скором времени.

«Это не проверка, — подумал Себастев. — Полковник прекрасно знает, что лучшего времени, чем сейчас не придумать, чтобы доставить нам неприятности, да и Маро не стал бы нас предупреждать, будь это хорошими новостями.

Себастев нахмурился под своим шарфом и сказал:

— Я так полагаю вы не знаете, кто управляет машиной?

— Боюсь эту часть мы и не получили, капитан. Хотите, чтобы я продолжил попытки?

Себастев собирался ответить, но тут в его ухе затрещал вокс. Это был лейтенант Василло, командир третьего взвода.

— Василло командиру роты. Движение среди деревьев. Активное движение.

— Нет, Ритс, — сказал Себастев помощнику, — Это подождёт. Кажется, сейчас наши руки будут заняты.

Себастев переключил свой вокс на частоту командиров взводов, прочистил горло и сказал:

— Капитап Себастев командирам взводов. Привести все отделения в полую боевую готовность. Просыпайтесь, господа. Мы ожидаем атаку со стороны леса в любую минуту, я уже унюхал их чертову вонь.

Короткие доклады о подтверждении получения приказа от офицеров Себастева прорывались через статические помехи.

— Ритс, подготовь к отправке сообщения в первую и четвертую роты. Скажи, что противник активизировался на востоке Корриса, квабрат Н-5. Убедись, что они получили наше сообщение и доложи о нашем положении в штаб.

— Есть, сэр, — ответил лейтенант Курцын.

Курицын передавал сообщения в роты, расположенные на соседних позициях, в то время, как Себастев вновь достал магнокуляры. У каждого гвардейца в ухе был вокс, в хорошие дни, которых на Даникке было один или два, это устройство могло передавать на расстояние максимум пять километров, но они были жизненно необходимы для координации действий. Для общения на более уделенных расстояниях нужны были тяжелые вокс-передатчики, которые носились на спине, как у Курицына. Рядом с каждым командиром роты и взвода 68-го был офицер связи.

Себастев не имел ни малейшего представления о работе вокса, эта штука была «от Империума с любовью», так он полагал. Хотя это не важно. Пока все работает, как должно — этого достаточно. Собственные регулярные служения духу-машине, похоже сохраняли его амуницию в рабочем состоянии.

Он сжал кулаки. Это чувство снова навалилось на него, напряженность мышц, напряжение внизу живота, как будто ему нужно было отлить. Частично это было из-за холода, он знал, но главная причина в другом. Он подтянул плотнее свою плотную белую шинель вокруг тела, и порадовался, что она защищает его от сильного ветра, а голова согрета высокой меховой шапкой.

Адреналина становилось все больше. С ним всегда так случалось перед их приходом. Готов был пролиться еще один поток насилия и разорвать тишину глубокой зимы. Чувство было очень сильным.

«Скольких мы потеряем на этот раз? — подумал он. — Двадцать? Тридцать? Во имя Терры, пусть их будет как можно меньше».

Если он будет работать головой и если Император будет с ним, то возможно сможет уменьшить потери. А работать головой он умел, так сказал ему полковник Кабанов. Себастев надеялся, что полковник не просто так это сказал. Но под его командованием хорошие люди все еще погибали, впрочем, и плохие тоже.

Он переключил свой вокс на общедоступную для всей его роту частоту: «Первенцы, будьте готовы. Проверьте амуницию. Следуйте приказам командиров своих взводов».

По всей линии фронта солдаты проводили подготовку, его голос переключил шестеренки в их головах. В этот момент ему больше всего не хватало его друга и наставника — майора Дудрина. Он всегда был готов поднять боевой дух солдат вдохновляющим словом. Себастев понимал это, но сам подбирал слова с трудом. «Попросите благословения Императора. Не колеблясь выполняйте свой долг, освободитесь от всех сомнений, и когда те уродливые зелёные ублюдки пойдут в атаку — стреляйте им из своих ружей им головы. Благодаря всем нам это будет еще один день верного служения в Имперской Гвардии!»

«Надо что-то сказать, — подумал он. — Я никогда не был мастером произносить речи. Ты должен быть здесь, Дубрин, вдохновлять людей на битву. Таком старому хряку, как я, нечего делать в офицерской одежде. Любой ублюдок голубых кровей в командовании двенадцатой армии подтвердит тебе это. Если бы не это моё проклятое обещание…»

За его спиной заговорил лейтенент Курицын:

— Капитан, первая и четвёртая роты докладывают о движении по всей линии фронта. Похоже назревает что-то крупное.

Если прислушаться, то можно было услышать знакомый, полный злобы боевой клич лидера орков, доносившийся из леса в дали. И если отрицательная температура на Даникке не могла остудить кровь людей, то с этим неплохо справлялось рычание чужаков. Более низкий, нечеловеческий рык долетел над белыми заносами к ушам напряженных гвардейцев, обозначая начало битвы.

Себастев постучал пальцем по вокс-передатчику своего помощника и сказал:

— Прослушивай канал командования для меня, Ритс. Держи меня в курсе дел первой и четвертой рот. Мне надо будет знать, что происходит у них в секторах. Нам не нужны сюрпризы.

— Понял, сэр, — ответил Курицын, — но передачи уже почти не доходят от нас до штаба. Я думаю погода ухудшается.

Себастев посмотрел на небо. Снегопад усиливался, но порывы ветра немного рассеивали его. Он снова переключился на командный канал роты:

— Приготовиться, Первенцы!

Все доставали заряды для лазганов из карманов и защелкивали на место под длинными полированными стволами.

— Соблюдайте огневую дисциплину. Настройки мощности на максимум. Выбирайте себе цели, экономьте заряд. Все помните, температура, плохая видимость и природа наших противников уменьшила зону поражения примерно наполовину. Любой солдат, расходующий патроны на стрельбу вдаль будет лишён развода. Короче, вы не стреляете, пока я не разрешу, чёрт возьми.

Себастев знал, что ему вряд ли придется повторять, услышав недовольное бормотание солдат рядом с ним, расстроенных возможностью потери своей порции алкоголя. Он гордился ими, своей пятой ротой. Их дисциплина была твердокаменной. Большинство его людей были так же преданны и верны, чего большего мог желать командир, посвятивший жизнь сражениям во имя чести Вострои и во славу Империи человечества.

«Вера — это броня души. — подумал Себастев. — Так обычно говорил комиссар Иззсиус»

Комиссар Иззсиус был еще одним другом и наставником, погибшим в этой кампании. Он был надежной опорой для роты Себастева после смерти Дудрина. Хорошо говорить он тоже умел.

По всему Империуму в схоллах и академиях офицеров и комиссаров учили, как вселять эту веру. В обучение были включены программы, посвященные ораторскому искусству на поле боя, но Себастеву это не помогло, потому что он провалил экзамен. Все его знания о командовании пришли с трудом, через кровь, через пот и слёзы на полях сражений от этого места и до Ока Ужаса.

К добру или нет, но сейчас литании и тому подобное в пятой роте, находилось под жестким руководством отца Олова, стареющего и немного безумного священника. Себастев надеялся, что люди почерпнут хотя бы часть уверенности, сражаясь плечо к плечу рядом со священником в этих замерзших окопах или в любом другом месте, где посмеют показаться враги Империума.

Как будто услышав его мысли показались они, их рев стал слышен, как только они проломили укрытие. Они ломились через деревья с шумом похожим на гром, зеленые, обтянутые тугими мышцами тела, поднимая ногами высокие фонтаны снега, они бежали по ничейной земле вперёд, прямо на позиции Востроянцев. Орки.

— Сконцентрируйтесь на своих целях, — отдал приказал Себестев, — первый залп по моему приказу. Никто не стреляет пока мы не увидим пар их дыхания. Пусть их строй растянется. Минометы работают только по плотным скоплениям, гранаты тоже, прошу вас. Я буду следить за вами. Командиры ваших взводов будут записывать имена.

Из его вокса в правом ухе послышались подтверждения от своих офицеров.

— Сэр, — сказал Курицын. — Первая и четвертая роты докладывают, что в их секторах противник начал атаку.

Себастев поднял правую руку к груди, где под одеждой была святая икона. Она была написана востроянским серебром и висела на шнурке вокруг шеи. От её прикосновения на коже ощущался холод. Это был медальон, который дала ему мама примерно тридцать лет назад, в день, когда он ушел, чтобы начать обучение в гвардии: там была инсигния Святой Надальи, святая икона Серой Леди, святая покровительница Вострои.

Он быстро пробормотал молитву, посвященную Леди и достал из кобуры свой блестящий, собранный руками болт-пистолет.

— Ну что, Ритс, посмотрим из чего они сделаны? — сказал он.

Курицын защёлкнул энергетическую обойму на место в лазгане.

— Так точно, сэр. По вашему приказу.

Себастев почувствовал выброс адреналина, готовившего его организм к битве, когда смотрел на то, как враги несутся к нему. Холод потерял свою остроту. Его усталость пропала, а на её место вышли годы тренировок и опыт.

По длине всей траншее люди готовились открыть огонь по плотно наступающим оркам.

— По моей команде. — передал по воксу Себастев.

Он поднял свой пистолет высоко над головой. Там, на заснеженном поле, орда орков подошла еще ближе.

Вот и всё, вы, ксеносское отродье цвета соплей. Подходите. Мы никуда отсюда не денемся.

Звериные рыки наполнили воздух, они раздавались из наполненных желтыми бивнями пастей. Стена из ужасных зеленых тел приближалась с угрожающей скоростью. Их огромные ноги быстро сокращали дистанцию до позиций Востроянцев, орки подходили к зоне поражения.

Себастев выстрелил в воздух один болт и произнес в вокс слово, которого ждали все:

— Огонь!

Их траншей раздался залп лазганов, каждый выстрел летел через воздух с отчётливым шипением. Множество зеленокожих взвыли в агонии и падали лицами в землю. Тяжелые пистолеты и топоры разлетались по сторонам, когда нелепые тела падали безжизненными кучами. Но за павшими вставали сотни других орков, еще не ослепших и не искалеченных. Они продолжали наступление, на их уродливых мордах играли кровожадные ухмылки.

В дело вступили тяжелые болтеры Востроянцев, оглушая Себастева низким машинным грохотом. Доты и оружейные платформы по всей длине фронта прореживали нестройные ряды орков безжалостным огнём. В воздух полетели фонтаны грязи, снега и крови.

— Пятая рота, огонь на свое усмотрение, — передал по воксу Себастев, — они не дойдут до наших окопов. Вы слышите? Огонь!

Вражеские пули размером с кулак человека, вырывалиогромные куски из мешков с песком на краях окопов. Но несмотря на свою одержимость битвами, зеленокожие были просто ужасными стрелками. Гораздо большую опасность они представляли в рукопашной схватке. Себастев должен быть уверен, что эта атакующая масса не доберется до оборонительных позиций Востроянцев, по крайней мере до тех пор, пока с их количеством можно будет управиться.

— Валите этих ублюдков, Первенцы. Этого требует Император!

В секторе траншей Себастева было большое скопление наступающих сил орков. Возможно они заметили его из-за белой шинели, а может из-за золотой инсигнии Империалис на его шапке, но скорее всего монстры выбирали своих жертв случайно.

Солдаты слева и справа открыли огонь по приблизившимся оркам, прожигая черные раны в стене из зелёной плоти. Один из монстров упал, это лейтенант Курицын мастерски попал ему в голову. Но вся эта опустошающая стрельба, лишь немного замедлив наступление орков. Выстрел из лазгана может оставить сильный порез и ожег, но ему не хватает кинетической энергии обычной пули. Несмотря ни на что орки шли вперёд. Вечная жажда битвы ярко горела в их глазах.

Себастев нацелил пистолет на наступающую массу орков. Задержав дыхание, он прицелился и нажал на спусковой крючок.

Отдача была сильной. На месте, где только что находилась голова монстра, теперь было только горячее марево. Тело продолжало бежать, ноги топали, выполняя последний приказ теперь отсутствующего мозга. Себастев наблюдал, как обезглавленное тело повалилось на спутанную колючую проволоку, из рваных ран брызнула кровь, а потом тело упало в окоп.

Себастев и Курицын аккуратно расступились. Из трупа бурным дымящимся потоком вытекали жидкости, быстро замерзая на полу окопа. Даже через шарф Себастев чувствовал острый запах плесени от внутренностей орка. Но стоять и глазеть было не время. Кипящая толпа зеленокожих все еще была перед линией обороны Востройнцев. Себастев нацелил свой болт-пистолет в их сторону.

Крепкая огневая дисциплина и точность Востроянцев брали верх над орками. Первая атака провалилась. Оставшиеся развернулись и быстро побежали к деревьям, чтобы там присоединиться ко второй волне.

Злобный грохот тяжёлых болтеров прекратился.

— Хорошая работа, Первенцы, — передал по воксу Себастев, — но времени на улыбки и похлопывания по спине нет.

Другая толпа зеленокожих уже продиралась через деревья.

— Вторая волна. — сказал он, — Все для вас, учетчики патронов и энергетических обойм.

Достав из кармана новую обойму с болтерными зарядами, он вставил её в пистолет.

Не смотря на размер и численность первой волны, орки в ней были всего лишь молодняком по сравнению с темнокожими гигантами, толпившимися сейчас на снегу. Их слишком длинные руки бугрились мышцами, раздутыми до неестественных пропорций. На некоторых были одеты в грубые в костюмы, покрытые листами ржавого металла и кожи, связанных вместе или соединенных заклёпками. Даже прямое попадание в голову из лазгана не могло причинить им много вреда, лишь слегка нагреть эти пластины. Но когда вечная битва овладевала ими, орков не волновали поверхностные ожоги. Это только разозлит их. Они пойдут вперёд, поглощая огонь лазганов, и будут идти до тех пор, пока не растопчут пятую роту.

«Император всевышний, — сказал Себастев, — дай нам сил».

— Я хочу, чтобы тяжелые болтеры сконцентрировали огонь на этих бронированных ублюдках. Остальных оставьте минометам и лазганам. Это понятно? Огнеметчики, ждите, когда они в зону вашей досягаемости. Никаких выстрелов впустую. Минометы, сфокусировать огонь на средней дистанции и крупных скоплениях, как и раньше.

Расчеты тяжелых орудий проводили подготовку по всему фронту.

Себастев повернулся к Курицыну:

— Где отец Олов?

— На севере от нас, сегодня сражается во втором взводе.

С неохотой Себастев проговорил в вокс: «Отец Олов, пожалуйста, прочтите что-нибудь. Обратите внимание императора на нас. Ему это может понравиться».

«И ради трона, — подумал он, — скажи хоть на этот раз что-то действительно вдохновляющее».

Через секунду в воксе послышался хриплый голос священника:

— Кое-что, чтобы укрепить наши души, капитан. Второй том Семикнижья Гестора, насколько я помню. «Размышления о Божественном экстазе святого служения на Магна Гарровол» — невероятно вдохновляющая вещь.

— Я уверен, что это хороший выбор, святой отец, — ответил Себастев с сомнением. Из-под шарфа Курицына раздался стон. — Начинайте, когда будет удобно.

Вторая волна орков быстро приближалась, стреляли они по большей части в сторону позиций, занимаемых людьми Себастева.

«К счастью для нас, — подумал Себастев, — они не смогут попасть в упор даже по корпусу крейсера».

Как только он об этом подумал, солдат в нескольких метрах справа от него отлетел на заднюю стену окопа с такой силой, что хрустнули кости. На деревянные доски дна окопа он свалился уже мёртвым. Половина его головы исчезла, как будто её откусили.

В течение нескольких секунд упали еще двое гвардейцев, заливая стены окопа кровью. Кровь замерзала доже на успев стечь со стен.

— Гретчины-снайперы, — передал по воксу Себастев, — пригнуть головы.

«Наверное, они выдвинулись под прикрытием первой атаки. — подумал он. — Но где они, кхек их подери».

Голос отца Олова зазвучал в ухе Себастева, когда тот начал проповедь.

— Как и всегда, Святой Гестор, посвятил свою победу на Магна Гарравол Императору. Много крови сегодня было пролито с обеих сторон и многих хороших людей сегодня было оплакано. Но он возрадовался их самопожертвованию, ибо только праведникам обещан рай.

— Мне нужны корректировщики, — передал по воксу Себастев, перебив речь священника. — Уберите этих снайперов. Пятая рота, разбирайте цели. Приготовиться открыть огонь.

На севере от позиции Себастева кто-то выстрелил слишком рано, попав в горло огромному орку. С более близкого расстояния этот выстрел мог бы стать смертельным, но отсюда он только замедлил монстра, тот смог быстро восстановить шаг и продолжить наступление. Знамя из грубого полотна развивалось на холодном ветру над его головой: плохо нарисованная змея с тремя головами обвивала черное поле, знак Змееголовых.

— Проклятье, что это было? — проревел Себастев. — Соблюдать огневую дисциплину. Это приказ.

Олов невозмутимо продолжил свою проповедь.

— Во сне Святому Гестору явился посланник и сказал ему: «Это твой путь. Ты не должен сходить с него. Ложная надежда — источник прощения. Прощение дается раскрытым сердцам. Не может быть прощения для врагов великого Империума. Уничтожь силы Идолов Тьмы, и ты будешь вечно жить радом с Императором.

Себастев снова поднял свой пистолет в воздух

— Внимание, Первенцы. Внимание. По моей команде…

Затхлая вонь от немытых орочьих тел плыла впереди атакующей толпы. Пуля, выпущенная каким-то орком, просвистела над головой Себастева и ударила в замерзшую стену окопа за его спиной. В следующий момент вторая волна орков вошла в смертельную зону поражения.

— Огонь! — крикнул Себастев в вокс.

Выстрелы лазганов слились в один звук, который поглотил боевой кличь чужаков. В землянках и дотах снова заработали тяжелые болтеры, издавая низкие ударные звуки, резонировавшие в легких Себастева. Миномёты посылали смертоносный град взрывчатки на любые скопления орков, даже если они образовывались всего секунду назад. Взрывы швыряли массивные тела в воздух, раскручивая и разрывая на части.

Сгустки крови выплёскивались на снег, это был первый дождь, упавший на землю за два тысячелетия. Но смерть идущих рядом не могла остановить орду. Орки продолжали идти, затаптывая трупы.

Как бы Себастев ни презирал орков, тем не менее, он испытывал к ним сдержанное уважение.

— Гестор вел свой народ через равнины, — гудел в воксе голос отца Олова, — страдал он от жажды и усталости, но голод его утолили знания, которые познал он. Судьба звездного скопления была открыта ему. В покрытых кровью руках он нёс потир и кадило. За ним шли верующие, решившие посвятить себя славе и достойной смерти в финальной битве.

Басовитый голос прорвался сквозь чтения священника. Это был сержант Баск:

— Второй взвод — командиру роты. Мы обнаружили две команды гротов-снайперов, они залегли среди снежных заносов.

— Отличная работа, сержант. — ответил Себастев. — Лейтенант Василло, вы слышали? У второго взвода есть координаты для вас. Я хочу, чтобы миномёты третьего взвода были наведены на позиции этих снайперов немедленно. Сержант Баск будет корректировать ваш огонь.

— Понятно, сэр. — ответил в вокс Василло.

Внимание Себастева вновь было обращено на поле боя. Он стрелял раза за разом в неорганизованные ряды орков, когда они приближались. Нескольких он свалил точными выстрелами в голову. Но их было слишком много. Он понимал, что вторая волна вот-вот ворвется в окопы.

И когда это случится, мы…

Его пистолет издал громкий щелчок. Обойма была пуста. Орки приближались, размахивая своими топорами со сколотыми лезвиями. Перезарядка бессмысленна, ситуация в любой момент могла стать неприятной и кровавой.

Себастев знал, что должен отдать приказ, пугавший его солдат.

— Примкнуть штыки! — прокричал он в вокс. Это было неизбежно. Кто победит, а кто проиграет в этой битве — будет решено в рукопашной.

Он убрал пистолет в кобуру и схватился за рукоять своей энергетической сабли, висевшей на левом боку, но когда попытался вынуть её, то обнаружил, что она примерзла к ножнам. Извергая проклятия, он пытался высвободить лезвие.

Орки подходили к заграждениям из колючей проволоки и мешкам с песком, раздались крики офицеров, призывающие солдат к отваге. Некоторые орки упали, запутавшись в проволоке, остальные же наступали на них, используя их спины, как мост для прохода над опасными шипами.

— Всем отходить на запасные позиции. — прокричал Себастев, — Мы потеряли первую линию обороны.

Как только первый орк ступил в окоп, Востроянцы побежали по соединительным траншеям, ведшим к позициям для отступления.

— Мне нужны огнеметы в проходах. — сказал в вокс Себастев. — Мы сожжем их, когда они пойдут за нами.

Себастев, Курицын и другие солдаты из его окопа побежали по проходу, ведущему ко второй линии их обороны. Ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, как близко орки. Он слышал, как они грохочут своими тяжелыми ботинками по замерзшим доскам, преследуя их.

Вокруг мелькали стены траншеи. Он бежал в нескольких шагах позади своего помощника. Вдруг стены кончились и Себастев оказался в укрытии, окруженный своими солдатами. Он огляделся вокруг и заорал:

— Кхеков огнемет сюда, живо!

Солдат Ково попал в поле зрения Себастева как раз в тот момент, когда первый орк показался из-за последнего поворота. Глаза Себастева расширились, когда он увидел врага. Они были ужасны даже для орков, огромные увальни со звероподобными мышцами, каких не было даже у самых крупных солдат Себастева. Он видел их всего секунду, а потом Ково открыл огонь. Струя полыхающего прометия ударила в проход, сжигая вражескую плоть. Через секунду единственным свидетельством существования орков были расплавившиеся листы металла, служившие им бронёй, ботинки и оружие.

— Ещё идут. — прокричал рядовой Ково через плечо. — У меня осталось четверть бака горючего. Приготовьтесь сменить меня.

Он выпустил еще одну струю пламени. Себастев слышал крики орков сквозь рёв огнемета, но крики быстро прекратились, когда горящий прометий поглотил их тела.

Ещё одна толпа орков появилась в проходе, но к их появлению у Ково кончился прометий.

— Снова идут! — крикнул Ково и отскочил в сторону. Его место тут же заняли стрелки с лазганами.

— Слушайте, бойцы, — отрывисто проговорил Себастев в вокс, — Они там, как в бутылочном горлышке. Окопы слишком узкие, чтобы они могли атаковать в полную силу. Стреляйте в лазганов, пока они не подойдут на расстояние удара штыка. Что делать потом — вы знаете. Держать оборону! И помните, что Император защищает.

Возгласы наполнили воздух по всей линии траншей.

— Император защищает!

Зеленокожие шли прямо по коммуникационной траншее. Приложив еще одно усилие Себастев смог вытащить энергетическую саблю из ножен. Он надавил на руну, активировав смертоносное энергетическое поле, в этот момент вперед прорвались три орка. Они гневно выли, когда в их тела попадали заряды из лазганов. Испытываемые мучения их не замедляли. Они раскидывали солдат с такой же лёгкостью, с какой ворвались в блиндаж.

Поднимая над головой огромный топор и при этом безумно смеясь, один из орков бросился прямо на Себастева. В блиндаже не было других помещений, в которых можно было бы спрятаться, но Себастева это устраивало.

Ему на голову со свистом неслось грубое лезвие топора, сжимаемого в руках толщиной с тело Себастева, но в последний момент он поднырнул под удар и выставил левую руку. Запястья орка столкнулись с золотыми браслетами, защищавшие его руки. Удар был сокрушительным, но Себастев увернулся от него. Благодаря браслетам его руки не были сломаны. Мгновенно воспользовавшись моментом, он вонзил свою силовую саблю в незащищенную грудину орка.

Результат был мгновенным, но не таким, какого ожидал Себастев. Выражение на морде орка сначала сменилось на нерешительное ликование, а затем на гнев и ненависть, но он не умер. Вместо этого он бросил топор и обхватил своими руками Себастева, сжимая в медвежьих объятьях. Это был плохой ход со стороны орка, сжимая Себастева — он вгонял клинок глубже в своё тело. Завывая от боли, орк наклонил голову вперед и пытался достать его зубами. Себастев задыхался от вони орка, его гнилостного дыхания, но успел вовремя убрать голову. Огромные желтые бивни клацнули в нескольких сантиметрах от его лица. Воспользовавшись моментом и близкой дистанцией, Себастев со всей силы ударил орка головой, разбив металлической инсигнией на шапке его нос. Отшатнувшись назад, монстр ослабил свою хватку. Себастев дергал рукоятку своей силовой сабли влево и вправо, нанося противнику сильные внутренние повреждения. Пальто было залито резко пахнущей кровью. Когда орк с отсутствующим выражением лица наконец обмяк, Себастев свободно оттолкнул тело, а затем пнул его, высвобождая саблю.

Упиваться победой было не время. Он слышал крики и призывы о помощи. Рукопашная схватка развернулась вокруг него. Внезапно поняв, что его адъютанта нет рядом, Себастев крутил головой, пытаясь найти его.

Вот он! Курицын был в десяти шагах дальше по блиндажу, он втыкал свой сверкающий штык в лицо орка, который секунду назад разрубил солдата из первого взвода.

Себастев побежал, чтобы присоединиться к нему и начал рубить широкую спину орка. Широкие раны в тёмно-зелёных мышцах испускали пар на морозном воздухе. Атакованный с двух сторон орк был быстро побеждён и упал, издав последний звериный крик.

— Спасибо, сэр. — сказал Курицын. — Но на передышку нет времени.

Он указал за плечо Себастева. Орки снова проталкивались в блиндаж, на ходу разрубали людей Себастева и топтали тела павших. Себастев и Курицын рванулись в атаку, призывая окружающих на подмогу.

Кто-то крикнул:

— Вы же не собираетесь присвоить себе всю славу, не так ли, капитан?

Себастев посмотрел в сторону, откуда раздался голос и увидел человека в черном, который разглядывал всю эту разруху.

— За Императора и святую Терру! — крикнул незнакомец. Он спрыгнул в блиндаж, врезался в Себастева и сбил его с ног. На воротнике и рукавах блеснуло золото, когда человек повернулся, чтобы встретить орков. Себастев слышал жадное урчание его цепного меча, перед тем, как он вонзил его в зелёное мясо. Мотор заработал с натугой, пытаясь поддерживать обороты.

Зарычав Себастев вскочил на ноги.

— Вы дождались, капитан, — прокричал незнакомец, разрубая орка на части со смертоносной эффективностью. — Наконец-то прибыл ваш новый комиссар. А теперь очистите, ради Трона, пространство позади меня.

Первым желанием Себастева было арестовать этого человека: во-первых, за то, что сбил его с ног, а во-вторых, за его дерзкую манеру выражаться. Но на это не было времени. Со всех сторон блиндаж был наполнен сражающимися орками и людьми. Курицын помогал солдатам первого взвода оттеснить орков, атакующих с северной стороны. Такая же свалка была и с южной стороны. Ничего другого не оставалось, если Себастев хотел помочь своим людям, ему нужно было выбираться из блиндажа. Убрав саблю в ножны, он полез из блиндажа. Быстро поднявшись на ноги, он понял, что оказался в беде. Справа от него стоял огромный орк, из его пасти капала слюна, а на глазу была черная повязка. Жадно всматриваясь вниз он искал место, куда можно было спрыгнуть и присоединиться к драке. Однако, завидев Себастева передумал спускаться вниз, он с ревом бросился вперед, громко топоча и размахивая тяжелым топором.

Себастев вынул клинок и встал в боевую стойку: колени чуть согнуты, сабля зажата в твердой руке.

Орк начал с размашистого удара, нацеленного Себастеву в голову. Себастев присел с легкостью, выработанной тренировками, пропуская свистящее лезвие над головой, но острая грань топора всё-таки срезала кусок с верха его шапки. Холодный воздух ворвался в дыру, охлаждая голову. Он не стал дожидаться следующей атаки. Его силовая сабля, издав резкий звук разрезала сухожилия на толстых запястьях орка. Его пальцы обмякли и топор выпал из них в снег. Казалось орк решил взять время передышку, удивленный и обескураженный неожиданной бесполезностью своих рук. Себастев выдержал начало боя без колебаний. Капитан сделал шаг вперёд и нанёс мощный диагональный удар. Жужжа и потрескивая, силовая сабля вошла в трапецеидальную мышцу с правой стороны с такой силой, что вышла из туловища зверя уже ниже левой лопатки. Орк тихо развалился на две половины, упавшие в снег уже безжизненными кусками. От разливающейся лужи крови валил пар.

— Гроксово отродье! — чертыхнулся про себя Себастев. Маро должен был предупредить его о новом комиссаре. Черт, это последнее, что ему было нужно.

В воксе он слышал голос лейтенанта Василло, отдававшего приказы своим солдатам:

— Орки плотно зажаты. Поднимайтесь на край траншеи. Сконцентрируйте огонь на сужениях в траншеях.

Позади Себастева десятки солдат взобралась на края траншеи и бежали вдоль них, останавливаясь, чтобы обстрелять попавших в ловушку зеленокожих.

Не смотря на количество и мастерство ближнего боя, оркам приходилось не сладко в тесных траншеях. Себастев благодарил Императора, что они недостаточно быстро учились на своих ошибках. Но как долго это может продолжаться? Рано или поздно зеленокожие преподнесут им сюрприз.

Себастев отключил свою силовую саблю и поблагодарил духа-машину перед тем, как убрать её в ножны.

«Хорошая работа, мои воины, — подумал он. — Будем надеяться, что это последняя атака за нашу смену. Скольких мы потеряли? Буду ли я все еще считать, что мы выиграли этот бой, когда подсчитают потери?»

Это было не похоже, орки собирались атаковать третьей волной. Держать резерв — это не походило на обычное поведение орков, они бы не выдержали долго, чтобы не воспользоваться суматохой или прикрытием второй волны. Тем не менее, трудно постичь, как работает разум чужака. С официальной точки зрения даже попытки сделать это считаются ересью. Из своего общения с орками Себастев вынес одно: поведение орков было именно таким простым и предсказуемым, каким его описывала Имперская пропаганда.

Вернувшись в блиндаж Себастев увидел своего адъютанта. Тот стоял расчленённым трупом павшего Первенца.

— Это Бекислав, — без выражения сказал Курицын. — Он плохо смотрел по сторонам.

Себастев склонил голову. Бекислав был хорошим человеком. Он служил в пятой роте почти восемь лет.

Лейтенант Курицын отделался всего несколькими поверзностными порезами и царапинами, ничего серьёзного. Однако, вокс-передатчик на его спине выглядел немного хуже. На нем появилось несколько свежих вмятин.

Себастев ткнул в передатчик пальцем и сказал: «Эта штуковина еще работает?»

— Почти так же, как и раньше, — ответил Курицын, — насколько я могу судить. Он упрямый, но крепкий. Немного похож на…

— Отлично. — сказал Сбастев. — Свяжись с остальными ротами, скажи, что наш сектор в безопасности, и проследи, чтобы тела орков побыстрее сожгли. Порядок ты знаешь.

Оставленные без внимания, трупы орков начнут испускать споры. Наверное, они уже начали, так что их надо было сжечь как можно быстрее.

Когда Курицын передал приказ командирам взводов, Себастев пошел осматривать итоги резни. Это была мрачная картина. Красная ткань шинелей Востройнцев торчала среди нагромождения тел врагов.

Себастев осмотрел себя. Его собственная шинель была пропитана орочей кровью. Скоро ему придется вернуться вовнутрь, он терял слишком много тепла через дыру в шапке. Возможно он сможет её чем-нибудь залатать в ближайшее время.

«Варп прокляни это место. — подумал он. — Если так и пойдёт — мы долго не протянем. Если Старый Голодяй нас в ближайшее время не мобилизует, то мы подохнем здесь ни за что. Мы не можем сравниться в численности с орками, не с таким количеством людей».

— Вы, капитан, — сказал человек в черном и в характерной фуражке, — устроили здесь настоящее кровавое побоище.

Глава II

День 681

Коррис

Восстановление траншей

13:24

— 22 °C

После того, как атака орков была отражена, солдаты пятой роты принялись залечивать свои раны, снимать обмундирование с мёртвых и восстанавливать оборонительные сооружения. Снегопад немного стих, а воздух наполнил черный дым от сжигаемых тел ксеносов. Комиссар Дирид Аль Кариф следовал за капитаном Себастевым через продуваемый ветром лабиринт соединительных траншей к блиндажу.

Кислое настроение капитана совершенно очевидно было вызвано присутствием комиссара, так что он игнорировал все попытки того завязать разговор. Попытки комиссара не составлять суждение о капитане слишком быстро не помогли. Первое впечатление от знакомства было испорчено.

Продвигаясь на юг, по вспомогательной траншее, они подошли к возвышающимся ступеням, вырезанным в промерзшей земле. Капитан поднялся по ступеням и набрал четырёхзначный код на рунной панели в косяке двери. Зашипев, дверь открылась, и капитан зашёл внутрь. Кариф не стал ждать приглашения. Было слишком холодно, чтобы проявлять подобную учтивость. Вместо этого он поспешил зайти внутрь, быстро закрыл за ними дверь и хлопнул по глифу на внутренней стороне двери, запечатав помещение от холода. Обернувшись он увидел, что оказался в плохо освещенной комнате с глиняными стенами, небогатой обстановкой и потолком из деревянных балок, настолько низкого, что они задевали верхушку его фуражки.

Приземистый востроянец не испытывал такой проблемы. Кариф удивился, каким низким был капитан Себастев, когда тот снял свою меховую шапку. Его макушка едва доходила до плеча Карифа. С ростом под два метра, комиссара можно было признать достаточно высоким на большинстве миров, но он видел достаточно востроянцев, чтобы понять, что капитан ниже среднего роста своего народа. Казалось, блиндаж с чрезвычайно низким потолком был построен с учетом его пропорций.

Будь блиндаж Себастева даже вполовину меньше — всё равно здесь было бы определённо уютнее, чем в промёрзших окопах снаружи. Квартет из четырёх обогревательных катушек, по одной в каждом углу, зажужжал, пытаясь победить прохладу воздуха.

Оба сняли шинели и шарфы и повесили их на колышки, вбитые в замерзшие земляные стены. Караф чувствовал себя свободнее без тяжелой шинели, но он был рад, что она защищала его от холода на открытом воздухе. С момента высадки Кариф не раз проклял этот мир и своё личное несчастье, приведшее его сюда.

Будь ты проклят, старик, думал он, вспоминая злорадство на лице лорд-генерала Бреггиуса, когда тот сообщал ему о новом назначении. Я не был виноват в смерти твойх сыновей. Тебе, наверное, пришлось дернуть за очень длинные ниточки, чтобы меня сюда отправить, но я постараюсь извлечь выгоду и из этого положения. В этой кампании можно, наверное, заработать немного славы.

Капитан Себастев прошел в другой конец комнаты и устало опустился на край простой деревянной койки.

— Садитесь, если желаете, комиссар, — прохрипел он, начав расстёгивать защёлки на покрытых кровью ботинках.

Кариф аккуратно присел на стул, стоящий рядов со столом в центре комнаты, ожидая, что он в любой момент под ним сломается. Когда стул принял весь его вес, он положил фуражку на грязную поверхность стола и достал из кармана сверкающую серебряную расческу. По привычке он делал так всегда, когда снимал фуражку, проходился расческой по намасленным черным волосам, зачесывая их назад.

Себастев хмыкнул, заметив это. Кариф не считал себя тщеславным, но он считал, что должен выглядеть соответствующим образом, занимая такую влиятельную позицию. Это было вопросом самоуважения. К тому такая его внешность оказывала влияние на некоторых женщин, а это тоже стоило затраченных трудов.

К сожалению его внешность так же привлекла сына лорд-генерала. Он был очарован мальчиком с большим потенциалом офицера, но он неверно воспринял дружбу Карифа, как что-то…большее. Кариф не ожидал, что его отказ повлечёт за собой самоубийство мальчика.

Очевидно, что капитан Себастев не страдал от таких сложностей. Он был почти, как зверь. К тому же, глядя, как Себастев снимает свою панцирную броню, Кариф подумал, что его хорошие манеры тут ни к чему. Помимо невысокого роста капитан был непропорционально широк из-за накачанных мышц, если бы его покрасть в зелёный цвет и выпустить на снежное поле, то, наверное, даже его собственные люди спутали бы его с орком… с очень маленьким орком.

Черные усы капитана были в полном беспорядке, они определенно нуждались в уходе, а волосы немногим отличались от пакли. Его суровое лицо по диагонали пересекал уродливый шрам, шедший ото лба, через левый глаз и дальше вниз к челюсти, из-за этого один уголок его рта постоянно как будто скалился. Кариф решил, что по большому счету командир пятой роты без своей одежды мало чем отличался от бандитов с нижних уровней городов-ульев.

Кариф подумал, что, будучи полевым офицером, а не выпускником академии, капитан вполне мог происходить из трущоб улья. Но я врядли улавливаю его лучшие стороны. У него должны быть некоторые достоинства. Помимо прочего, его друзья-офицеры из 68-го пехотного полка дали ему высокую оценку. Время покажет.

— У вас найдётся что-нибудь выпить, капитан? — спросил Кариф, надеясь, что немного алкоголя согреет его. Термические катушки похоже не справлялись с задачей. — Может быть амасек? Я готов выпить даже каффеина, если есть.

— Ра́звод, — сказал Себастев и указал на шкафчик за спиной комиссара. Вставать сам он не собирался.

Какими бы не были его качества, подумал Кариф, ему нужен чертовски хороший урок манер. Койот, наверное, был более гостеприимным хозяином.

— Возможно позже, — сказал Кариф, пряча раздражение. — Сначала позвольте мне поздравить вас с сегодняшней победой. Было очень волнительно запачкать руки после столь долгого путешествия через эмпиреи. Хорошее начало службы в вашей роте, да?

Себастев заворчал и помотал гловой.

— В моей секции траншей девятнадцать погибших, неприемлемые потери, и только одно это вряд ли заслуживает ваших поздравлений.

Курифу девятнадцать казалось не большой цифрой. На самом деле, для такого жестокого сражения эта цифра была невероятно низкой. Ему доводилось участвовать в конфликтах, где ежедневно умирали тысячи людей. Но тон капитана давал ясно понять, что он сильно разозлён сегодняшними потерями. Может он винит себя?

— Меня удивляет ваша реакция, капитан. — сказал Кариф. — Я думал, что такое количество потерь удовлетворит вас. Разве ваши гвардейцы не отразили атаку орков, вдвое превосходившую вашу численность? Вы должны ожидать награды.

Себастев рассмеялся, если тот короткий лай раздавщийся из его рта можо назвать смехом.

— Я буду мёртв задолго до того, как это случится, — сказал он, — и вы тоже, скорее всего. Очевидно вы не имеете представления, насколько плохи наши дела. Вас не проинструктировали по пути сюда?

Кариф нахмурился:

— Возможно, вам стоит просветить меня, капитан, раз вы видите, что офицеры в Седдисваре не выполнили свою работу.

— Чертовски правильно, не выполнили. — сказал Себастев. — Кто в командовании двенадцатой армии может знать о реальном положении вещей на восточном фронте? Да почти никто, черт подери. Какую бы важную шишку ты не разозлил, он знал, что делает, когда направил вас сюда. Вы прямо в центре всего этого, комиссар. Нас меньше, мы плохо экипированы и так плохо обеспеченны поддержкой, что иногда задумываешься, а не является ли Мониторум лишь вымыслом твоего воображения? Только вера в Императора и стойкость моих людей дают мне какую-то надежду.

— Никто из известных мне людей не держал на меня зла, — солгал Кариф, — может быть кроме вас. Меня послали сюда потому, что вашей роте нужен был новый комиссар, и мне неприятно слышать такие слова от офицера Имперской гвардии. Я достаточно терпим к фатализму, капитан. На самом деле, я стойко верб в силу простого человека. Гвардия может достич всего под хорошим командованием и обладая высоким моральным духом. Будьте аккуратны, капитан, я не должен слышать, что говорите такие вещи перед вашими людьми. Уверен, что вам не надо напоминать о моих полномочиях, как комиссара.

Себастев посмотрел на комиссара, в его взгляде не было страха.

— Вы никого здесь не запугаете, комиссар. Я вам говорю это, потому что вы явно привыкли к тому, что вас боятся. Но не принимайте нехватку страха за неуважение. Признаю, я не был рад мысли, что у нас будет новичок. Ваш предшественник, комиссар Иззиус, был отличным солдатом и другом. Больше таких не будет. Если он что-то и доказал, так только то, что правильный человек играет огромную роль. Для вас найдётся место среди Первенцев, если вы такой человек. Возможно на это потребуется время, но если вы заслужите уважение моих людей, то вы увидите, какой силой они обладают. Возможно, свежий взгляд оценит этот конфликт по-другому.

Себастев поднялся, подошел к шкафчику и разлив по грязным стаканам две порции чистой прозрачной жидкости.

— Развод. — сказал он через секунду, поставив стакан на стол перед Карифом.

«Я, признаться, никогда не одобрял идею полевых офицеров, думали Кариф, и этот оправдывает все мои предубеждения: невоспитанный и вздорный, невнимательный к свой внешности и протоколам Имперского общества, и все же, нехватка в человеке софистики освежает. Он не красив, жесток прямолинеен, это правда, но люди, подобные мне — это хирургический скальпель, а такие, как Себастев подобны молотам. Император найдёт применение для нас обоих».

Он поднёс стакан к губам и сказал:

— За Императора.

Жидкость потекла по глотке, обжигая её. Он чуть не поперхнулся, но смог себя сдержать. Его щеки стали горячими, и он знал, что они скорее всего покраснели.

— За Императора и Вострою, — ответил Себастев, поднял свой стакан и опрокинул его содержимое в рот. Теперь он выглядел намного счастливее, как будто ждал этого глотка весь день.

Наступила тишина и Кариф снова принялся осматривать комнату.

Насколько бы плохо не был воспитан Себастев, он определённо был набожным человеком: на каждой стене аквылы, изображение Его Божественного Величества в алькове, несколько священных текстов под койкой, и даже маленький алтарь святой женщины, которую они так любили. Это было отрадно видеть.

Себастев, разглядывавший свой пустой стакан проследил за взглядом комиссара и сказал:

— Вы знакомы с Серой Леди, комиссар?

Кариф кивнул:

— Однажды я читал Тритис Элатии, рассказ о её древнем крестовом походе. Но это было много лет назад.

— Всё же, — сказал Себастев, — эта книга в вашем духе. Комиссар Иззиус мог цитировать текст на память. Это имеет огромное значение для людей в трудные времена. Я боюсь, что отец Олов гораздо лучший боец, нежели служитель святого слова, при всём нашем к нему уважении. Если у вас есть какой-то навык в произнесении речей…

— Да, хорошо, я учту это, капитан, но я прибыл сюда не для того, чтобы замещать полкового священника. Вдохновляющие речи на поле боя — это…

Разговор прервал громкий стук в дверь.

— Войдите, — буркнул Себастев.

Тепловая изоляция зашипела и дверь распахнулась с чавкающим звуком. Холодный воздух ожесточенно ворвался в комнату, заставив Карифа плотнее укутаться в китель. По комнате затанцевали тени от закачавшейся лампы с прометиумом. Востроянец с полосками лейтенанта на воротнике и манжетах быстро вошел в комнату и запечатал дверь.

Новому гостью пришлось пригнуться под низким потолком, и не только из-за своей меховой шапки. Человек был почти одного роста с Карифом. Он был хорошо сложен, как и большинство востроянцев. Гравитация на Вострое была немного выше, чем на родном мире Карифа.

Сохрани нас Трон, подумал Кариф, видя, как согнулся человек, они строят блиндажи для детей? Лучше бы мои апартаменты отличались от этих. Я не собираюсь провести эту кампанию, согнувшись пополам, как старая обезьяна.

Но размышляя над этим, Карифа не покидало чувство, что его опасения по этому поводу сбудутся. Прорезать траншеи в вечной мерзлоте было довольно трудно, но инженеры двенадцатой армии должны были сделать только проходов, сколько могли, работая на жгучем холоде.

— Простите за вторжение, джентльмены. — сказал лейтенант. Отточенным движением он выполнил воинское приветствие и только потом снял шапку и шарф.

Наконец-то настоящий офицер, подумал Кариф. Разница между лейтенантом и Себастевым была разительна. У него было ухоженное лицо, ухоженная благородная борода и усы. Наверняка он закончил академию. Как он выдерживает службу под командованием этого напыщенного брюзги?

Себастев не стал вставать, а только махнул рукой со свой койки:

— Это мой адъютант и связист — лейтенант Олег Курицын. Ритс, это комиссар Дарид Аль Кариф из… Извините, комиссар, я не запомнил откуда вы.

— Потому что я не говорил, капитан. — ответил Кариф.

— Талларн? — предположил Курицын улыбнувшись.

Кариф быстро среагировал, спрятав своё раздражение. Гневная мысль пронеслась в его голове: «Почему все, кого я встречаю, предполагают именно это? Неужели, если у тебя черные волосы и смуглая кожа, то ты должен быть родом из этого жалкого места?»

— Вообще-то ДельтаРадима, — сказал он, возвращая своё самообладание и поспешил слегка поклониться, пожимая руку лейтенанта, — но я учился в Схола Экскубитос на Терраксе.

Посмотрим, что это им даст, подумал он.

Казалось, что угрюмое настроение Себастева совсем не изменилось, они вместе с лейтенантом рассматривали список имён. Самые строгие и воинственные комиссары за всю историю Империума выходили из схолы на Терраксе, это стало позором. Кариф не придавал значения упоминаниям о том, что он один из наиболее терпимых выпускников.

— Простите моё неведение, комиссар, — слегка поклонившись сказал Курицын, — до этого момента я не слышал о Дельта Радим. В любом случае — добро пожаловать в пятую роту.

— Ты что-то хотел сказать мне, Ритц? — перебил Себастев.

— Срочное сообщение из расположения полковника Кабанова, сэр. Он просит всех собраться в тактической комнате.

— В тактической комнате? — переспросил Себастев. — В нашей тактической комнате?

— Это настолько необычно, капитан? — спросил Кафиф.

— Да. — сказал Себастев.

— Полковник Кабанов, — начал объяснять Курицын, — обычно проводит свои совещания в штабе полка, комиссар. Учитывая размер сегодняшних атак он, наверное, понимает, что не стоит оттягивать командиров рот с линии фронта. В любом случае, он выбрал нашу тактическую комнату, а это значит — что-то случилось.

— Есть ли, какой-то повод для оптимизма, джентльмены? — спросил Кариф — До того, как вы вошли, капитан мне рассказывал всякие вещи о плохом снабжении и тому подобное. Свежее пополнение должно стать желанной новость, я полагаю.

— Пополнение? — спросил Себастев.

— Простите, сэр. — сказал Курицын. — Я забыл сказать вам. С комиссаром прибыли салаги.

— Салаги? — спросил Кариф.

— Так точно — ответил Себаств, — новый призыв, только что с конвейера: салаги. Скольких мы получили, Ритс?

— По всему полку? Или только пятая рота?

— Пятая рота конечно.

— Он ждет снаружи, сэр. — говоря это Курицын смотрел в пол.

Кариф подавил усмешку, когда увидел лицо капитана.

— Он? — Себастек сказал это слово так, будто выплюнул его. — Ты хочешь сказать…?

Курицын развернулся, открыл дверь и позвал кого-то снаружи.

В блиндаж вошел востроянец, он был необычайно худым, хлопья снега с его шапки и брони на плечах падали на пол. Лейтенант запечатал за ним дверь и приказал снять шарф.

Солдат был голубоглаз, краснощек и с наивным лицом. В нем было больше от церковного певчего, чем от подготовленного гвардейца. Он выглядел еще совсем подростком, хотя чтобы попасть в полк, ему должно было быть не меньше восемнадцати лет. На его лице на было шрамов, которые большинство призывников получали при прохождении начальной подготовки, а потом гордились ими.

Кариф сразу же узнал мальчика. От города до траншей он ехал в химере с горсткой других людей в задней части машины, однако он не мог вспомнить его имени.

Капитан Себастев уставился на мальчика со смешанными чувствами отвращения и недоверия.

— Кхек, это что еще такое? — проревел Себастев. — Новый ротный талисман на удачу? Он никогда не станет достаточно старым, чтобы пойти на службу. Как твоё имя, солдат? И где твои чертовы усы?

Испытывая жалость к нервничающему мальчику, лейтенант Курицын ответил за него:

— Это Данил Ставин, сэр. В его документах сказано, что ему восемнадцать. Он прибыл на последней лодке с комиссаром и еще примерно тремястами другими. В 68-ой было назначено примерно сорок человек. Мы получили этого.

— Хорошо, — сказал Себастев, — во имя Трона, да он, наверное, что-то вроде космического десантника. Это так, Сталин? Ты космодсантник?

— Ставин, сэр. Через «в», сэр. — сказал мальчик. Его голос звучал подобно нервному шепоту.

«Лодкой», упомянутой лейтенантом Курицыным был Имперский военно-морской крейсер «Честь Гельмунда». В отличие от других полков Имперской гвардии, которые образовывали новые подразделения, Первенцы получали подкрепления прямо на боле боя. Эта особенность диктовалась древним договором, о котором не имели представления большинство ныне живущих. А если знали, то не говорили об этом.

Новички, покинувшие Вострою, уже заняли свои места, когда Кариф ступил на борт в порте Мав. Все те месяцы, что корабль прокладывал курс через варп, Кариф наблюдал за тренировками молодых востроянцев, подготавливавших себя к участию во второй Колдасской войне. Но когда Мир Даника был признан не просто болотом, а чем-то большим в плане тактики, то эти несчастливцы были приписаны в двеннадцатую армию и стрпдали от насмешек остальных. Настоящая слава бала на другой стороне кластера, там, где на Холдасском фронте они сдерживали огромную армаду орков, идущую со звезд Гоул.

По пути на восточный фронт Кариф наслаждался произведенным впечатлением, когда рассказывал истории о своих боевых подвигах. Он рассказывал им об опыте столкновений с неподдающимися пониманию эьдарами. Затаив дыхание, они слушали его истории о наводящих ужас тиранидах. Эго Карифа за время этого полета было удовлетворено. Что с того, что он немного приукрасил свои байки? Вспомнив это, Кариф улыбнулся мальчику, а мальчик широко улыбнулся ему в ответ.

— Ты чего такой счастливый, солдат? — взревел Себастев. — Скоро мороз отобьёт у тебя желание улыбаться.

Щеки Стевина вспыхнули, а взгляд уткнулся в пол.

— Ритс, — сказал Себастев, — кому сегодня досталось больше всех?

— Это четвёртый взвод, сэр, но ненамного сильнее остальных взводов.

— Отлично, Ставин, я назначаю тебя в четвертый взвод. Твой командир — лейтенант Николо. Ясно?

Неожиданно Курицыну стало не по себе:

— Вообще-то, сэр, лейтенант Николо ранен топором орка в плечо. Сейчас он в полевом госпитале.

Себастев изверг такие проклятья, каких Кариф никогда не слышал. Некоторые из них рисовали в голове очень неприятные картины.

— Серьёзное ранение?

— Он потерял руку, сэр. Я бы сказал ему светит полная аугментация от плеча и ниже.

Очевидно встревоженный этой новостью, капитан на секунду замолчал. Потом он заметил оценивающий взгляд Карифа. На его лицо быстро вернулось прежнее выражение:

— Николо крепкий человек. Он в хороших руках. Наши медики самы лучшие в двенадцатой армии, комиссар. — потом он посмотрел на мальчика. — Хорошо, тогда, Ставин, ты пойдёшь к сержанту Брешеку. Он назначит тебя куда-нибудь.

Глядя на мальчика, Кариф подумал, что тот скорее всего не переживет первого своего сражения. Те, кто выживают — рождены бойцами, забияками, убийцами, социопатами. Есть конечно и такие, кто быстро учится. Некоторые из них выживают. Они проходят тяжёлое обучение. Этот мальчик не похож на бойца. Может ему удастся быстро научиться?

— Извините, капитан, — сказал Кариф, — я бы хотел предложить место распределения в отношении солдата Ставина.

— Хорошо, — сказал капитан, — закончим уже с этим.

— Вы согласитесь, что часто, вновь назначенные комиссары испытывают трудности при столкновении разных культур. Это всё усложняет, для каждой заинтересованной стороны. Таким образом, чтобы помочь мне освоится среди востроянцев я бы хотел попросить себе помощника. А так как, по вашим словам, рядовой Ставин салага…

— Я понял куда вы клоните, комиссар, — сказал капитан, — и конечно я не могу назначить вам более опытного человека для полировки ваших сапог. Хорошо. Рядовой Ставин, ты будешь служить адъютантом комиссара. Делай, что он тебе скажет, если я не скажу делать что-то другое. Может ты и помощник комиссара, но командую здесь я. Не забывай это.

Ставин отсалютовал капитану и сказал:

— Есть, сэр. Не забуду.

— Отлично. — Себастев посмотрел на своего помощника. — Ритс, отведи комиссара иего помощника в их блиндаж. D-14 кажется свободен, да? Помоги им устроиться. А потом убедись, что все, кому нужно, знают о собрании в тактической комнате. Скажи им, что полковник Кабанов не потерпит опозданий, ясно? {игра слов. Clear — ясно, четко, прозрачно и т. д.}

— Как хороший ра́звод, сэр. — сказал лейтенант чётко отсалютовав.

Комиссар поднялся со стула, задержался на секунду, одевая фуражку. Он снял свою шинель с вешалки, накинул ей на плечи и догнал Курицына и Ставина в дверях.

— Вы должны присутствовать на совещании, комиссар. — сказал Себастев. — Можете не сомневаться, полковник скажет что-то чертовски важное.

— Естественно, капитан. — ответил Кариф. На самом деле все его мысли сейчас сфокусировались на погоде снаружи. Его беспокоило, что он представлял, сколько времени ему придется находиться на пронзительном морозе. Его так же немного беспокоил его порыв взять Ставина под своё крыло.

Осторожнее, Дарид, говорил он себе. Это твоя доброта к сыну Бреггиуса привела тебя сюда. Эткуда это взялось, эта необходимость приглядывать за ними? Кто присматривал за мной, когда я был в их возрасте? Ах, ну пусть будет так.

Лейтенант нажал руну защиты от холода, открыл дверь и повел за собой комиссара и его нового адъютанта на холод. Кариф небрежно отсалбтовал капитану перед тем, как выйти на пронизывающий ветер. Он плотнее укутался в шинель и спрятал подбородок толстый мех. Лейтенант курицын вышел последним, он закрыл зверь в блиндаж за ними. Кариф услышал шипение, когда снова включилась изолирующая защита.

Значит вот он какой, Григориус Себастев, подумал Кариф. Это человек, с которым теперь вязана моя судьба. Император всевышний, неужели тебе нужно было делать его таким маленьким невоспитанным гроксом? Мне не терпится увидеть, как он будет себя вести с другими офицерами на совещании.

— Следуйте за мной, комиссар. — прокричал сквозь шум ветра Курицын. — Давайте быстрее, если не хотите встретить тут свою смерть.

Кариф кивнул и вместе со Ставиным в ногу поспешно зашагали позади Курицына. Под напором снега они согнулись почти вдвое, стараясь как можно быстрее добраться укрытия.

Глава III

День 681

Коррис

Работы в траншеях

19:09

— 29 °C

Ветер носился по тактической комнате, попадая в неё сквозь открытую дверь. Лейтенант Маро, из личного штата полковника, стянул свой шарф, показав окружающим круглое лицо с постриженными усами. Мороз окрасил его щеки в красный цвет.

— Смирно! — отдал он команду. Поршни в его аугментических ногах зашипели, когда он отошел от двери.

Собравшиеся люди отодвинули свои стулья от центрального стола и встали, выполняя четкое приветствие. Полковник Кабанов поспешно вошёл внутрь. Его фигура терялась в толстых складках белой меховой шинели. Он несколько раз топнул, сбивая снег с сапог, и стряхнул снег с шапки.

— Всем вольно. — сказал он после того, как сам быстро, но четко всех поприветствовал.

Потом он протиснулся вперед, прямо к одной из обогревающих катушек.

— Поговорите пока между собой, а я попытаюсь в это время согреться.

За полковником в комнату вливался поток офицеров и командный персонал, стремясь убраться с беспощадного ветра. Последними вошли служители Бога-Машины. Словно призраки в комнату вплыли техножрец Гаварил и инженер-мистик Политнов, плотно закрыв за собой дверь. Механика, которая сохраняла их древние тела щелкала и жужжала, пока они поворачивали головы, покрытые капюшонами, чтобы приветствовать находящихся в комнате.

Вновь прибывшие из штаба полка офицеры повесили свои шапки и шинели на настенную вешалку, и заняли свои места. Теперь полковник Кабанов оставался единственным, на ком ещё была одета верхняя одежда.

Наверное, мне лучше их снять, подумал он.

Отворачиваясь от тепла спирали, все еще потирая руки, он сказал:

— Я не рассчитываю, что здесь найдется бочонок окса, так ведь? Я бы воспользовался и чашкой.

Он неохотно снял верхнюю одежду, под ней была чистая форменная гимнастерка ярко-красного востроянского цвета, обшитая белым и золотистым материалом. На самом деле гимнастерка была слишком показной для такого случая, но она была добротно сделана и согревала, и только по этой причине он отбросил свою скромность добавив еще один слой защиты от холодной зимы.

Лейтенант Курицын встал со своего места и пошел к шкафу в дальней стороне комнаты, чтобы наполнить пару кружек оксом для полковника.

— Раз уж на то пошло, лейтенант, — добавил Кабанов, — то можете добавить туда и немного развода. Сделайте старику одолжение.

Он усмехнулся. Несколько человек достали из карманов гвардейские фляги и протянули их лейтенанту, но Курицын уже откручивал крышку со своей фляги. Кабанов видел, что он влил щедрую долю крепкого востроянского ликёра в кружку.

Хороший человек, подумал полковник. Эта черта когда-нибудь его подведёт.

Тактическая комната заполнилась негромким говором, когда офицеры из разных частей окопов обсуждали сегодняшние оборонительные действия. Не осталось не замеченным и отсутствие двух людей: лейтенант Николо из пятой роты и лейтенант Варц из десятой. Николо требовалось время на восстановление, а Вартц погиб. Эту новость узнали все, тон разговоров изменился, а настроение в комнате стало мрачным.

И станет еще хуже, когда я начну говорить, подумал Кабанов. Пусть Император поможет, в частности тебе Себастев, потому что тебе понадобится его помощь.

Лейтенант Курицын пересек комнату и поднес испускающую пар. кружку Кабанову.

— Спасибо, лейтенант. — улыбаясь сказал полковник. — Нет ничего лучше горячего питься в такой вечер, а? Пока в стакане есть хоть одна капля жидкости.

Курицын усмехнулся:

— Вы правы, сэр.

Окс был густым и солёным, каким и должен быть. Правильное название напитка — оксолосвенной, но никто никогда его так не называл. Дешевый и легкий в изготовлении, его варили на Вострое. В сухой форме это был просто порошок из растертого мяса гроксов с добавлением стимуляторов и консервантов. Рабочие в каждом факториуме Вострои употребляли окс — это был единственный способ выдержать две рабочие смены подряд. На Мире Даникка Первенцы пили его в огромных количествах.

Кабанов вздохнул с облегчением, когда теплая жидкость согрела его желудок. Достаточно тихо, чтобы не быть услышанным сквозь основной шум разговоров, он сказал:

— Пятая рота сегодня хорошо справилась, солдат, сдержала грязный поток зеленокожих. Вы и ваши люди составляете гордость полка. Вера покойного майора в способности капитана снова оправдала себя. Не говорите капитану, что я так сказал, иначе его голова раздуется, и шапка не налезет на неё.

Они оба негромко рассмеялись. Себастев, разговаривающий в этот момент с другими офицерами, с недоумением посмотрел на них.

Кабанов слегка повел головой, указывая на дальний конец комнаты, где вокруг одной из обогревательных спиралей собралась небольшая группа из комиссаров. Никто их них не снимал своих черных фуражек. Эта мрачная группа напоминала Кабанову стаю воронов, которые собирались на праздник смерти со всех битв. Тут же он почувствовал угрызения совести за такое сравнение. Капитан Ютис Ваун, полковой комиссар был его близким другом. Несмотря на то, что он наводил ужас на окружающих, полковник знал, что комиссар обладает удивительным чувством юмора, глубоким уважением ко многим формам искусства и невероятным талантом при игре в регицид. За все свои шестьдесят восемь лет Кабанов не встречал лучшего игрока. Но полковника сейчас волновал Ваун.

— Что насчет нового комиссара, лейтенант? — спросил он Курицына. — Что скажете о замене Иззиуса?

Курицын пожал плечами:

— Прошло слишком мало времени, сэр. Кажется, он бесстрашный боец. Он сегодня буквально кунулся на орков. К сожалению, первым на кого он бросился, оказался капитан. Ему повезло, что большую честь своего гнева капитана взяли на себя орки. Я бы сказал, что начало не очень хорошее.

— И вы ожидаете, что между ними будут проблемы? — глядя в лицо лейтенанта спросил Кабанов.

— Я бы сказал, что у них очень мало общего, сэр. Комиссар кажется очень гордым человеком с хорошим воспитанием и аристократическим происхождением. Я уверен, что репутация Схола Екскубитос на Терраксе заслужена по праву, но для капитана это не имеет значения. Вы ведь знаете, как он ведет себя с гордецами, сэр.

Кабанов хмурился и поглаживал свои седые усы.

— Возможно вам следует предупредить капитана, лейтенант. Он не должен недооценивать комиссара Карифа. Комиссар-капитан Ваун считает, что его назначение в пятую роту может сильно осложнить обстановку. Неизвестно, что у этого человека внутри.

— Как так, сэр? — спросил Курицын. — Разве это не капитан-комиссар запросил замены, после того, как мы потеряли Иззиуса?

— Запросил. Но в последний момент прислали не того человека, которого ждал капитан-комиссар. — Кабанов придвинулся ближе и добавил. — Ваун сказал, что дело Карифа очень впечатляет. Он был награжден за успехи в некоторых очень известных кампаниях. За свои активные действия на Феносии, он получил Бронированную Звезду, свою первую награду из многих.

Если Кабанов правильно помнил, а это было очень трудно, оставаясь на службе Империума и участвую в его бесконечных войнах, то Феносия была отвоёвана дорогой ценой у страшных сил легионов предателей.

— Если это правда, — сказал Курицын, — то возникает вопрос: почему, из всех возможных мест, его отправили именно сюда? Это кажется очень необычным, сэр.

— Я рискну предположить, что в недавнем прошлом комиссар заимел могущественного врага, лейтенант.

— Надеюсь это действительно только догадка.

Кабанов удивлённо поднял бровь:

— Что вы имеете в виду?

— Мне бы не хотелось думать, что это что-то более угрожающее, сэр. Капитан Себастев не особо популярен среди командования двенадцатой армии.

«Я знаю это. — подумал Кабанов. — Если бы генерал Властан не был моим должником, ведь я дважды спас его жизнь, то он бы разжаловал Себастева в сержанты, как только Дубрин умер. Идея в том, чтобы кто-то из баронов с Мусхи получил командование ротой… Но сейчас, кажется, что терпение генерала кончилось. Он прислушивался не к тем людям. Я больше не могу защитить капитана. Политики на Седдисварре отбились от рук, но если они думают, что я просто так брошу его, то, во имя Терры, они еще узнают кто такой Белый Кабан.

Кабанов понял, что начал плавать в своих мыслях. Терпеливо ожидая продолжения, лейтенант смотрел на него.

— Прошу прощения, лейтенант, у старика иногда бывают такие моменты.

— Вы не так стары, сэр, — ответил Курицын с лёгкой улыбкой, — и вы, безусловно, лучший из нас.

Восхищённый взгляд лейтенанта застал Кабанова врасплох. Поклонение перед героем: он никогда не привыкнет к этому, хотя давно должен привыкнуть, начиная с его первой победы на первом полковом боевом турнире. На этом состязании он получил свое прозвище.

«Трон всемогущий, подумал он, это была пятьдесят лет назад».

По крайней мере, время, проведённое вдали от линий фронта, не повлияло на его репутацию среди солдат. Прочистив глотку, он положил руку на плечо молодого офицера и сказал:

— Пора бы нам начать уже это совещание. Приведите это сборище в порядок для меня, лейтенант.

— Есть, сэр. — ответил Курицын, повернулся к толпе и громко сказал. — К порядку, Первенцы. Полковник Кабанов начинает совещание.

Молодой человек двинулся к своему месту, и полковник Кабанов остался один, он осматривал лица ожидающих офицеров.

Не стоит больше откладывать, Максим, сказал он себе.

Себастев был рад, что сидел на стуле, когда полковник сообщил им новость, потому что не мог поверить своим ушам. Он остолбенел от слов полковника. Это была катастрофа, мать её. Только так это можно назвать. Грубейшая ошибка командования двенадцатой армией стоила им целого полка и берегового плацдарма на северо-востоке. 104-ый стрелков полк Востроянских Первенцев истреблён. Больше двух тысяч душ были потеряны защищая город Баран от сконцентрированного удара клана Ядовитых голов. Варп разорви и прокляни орков.

Новость сама по себе была плохой, но последствия были ещё хуже. Кто-то слева от Себастева ударил по столу кулаком с такой силой, что стоявший на столе гололитический проектор подпрыгнул, а по изображению поверхности Даникка, которое он выдавал, пошли полосы. Глаза Себастева остановились на трёхмерной проекции Ба́рана. Даже сейчас, когда офицеры 68-го сидели в тишине, сжимая челюсти и кулаки, орды орков разграбляли город, разбирали всё, что могли использовать для постройки своих убогих боевых машин, убивали или обращали в рабство всех, кого находили живыми.

Себастев видел, что могут делать работорговцы орков. Хотя интеллект на орков постоянно наговаривают, он работает достаточно, чтобы запоминать удачный прошлый опыт. Он видел, как зеленокожий угрожал родителям пойманного ребёнка, что сожрёт его, если они не будут на него работать до самой смерти. Он видел, как смеясь, гретчин пытал мужчину и женщину, пытаясь вселить в них страх и послушание. Еще он помнил воздушные удары Мародёров, которых он направлял, несущих правосудие Императора. Он знал, что будь у попавших в рабство выбор, они бы с радостью отдали свои жизни, лишь бы убедиться, что их захватчики разгромлены.

Старые воспоминания смешались с новым гневом, кровь закипала в нём. Он уже с трудом контролировал себя.

Большинство офицеров в комнате смотрели на карту. Они благодарили Варанесианские скалы за то, что они отделяли Коррис от павшего города тремя сотнями километров труднопроходимого ландшафта.

До сих пор шестьдесят восьмому полку приходилось иметь дело только с разрозненными бандами орков-мусорщиков или, как сегодня, с бандами, которые перебирались через горы, отвлекаясь от битвы на северо-востоке. Даже в этом случае число орков в регионе и частота нападений увеличивалась. Несмотря на потери, которые они постоянно несли, казалось, что орда набирает размер, силу и амбиции. Все это не имело смысла.

Взятие Барана и атака 104-го стрелкового было первой серьезной атакой орков. Командование 12-ой армии было уверенно, что оборона города превосходит осадные возможности зеленокожих. Что за идиоты! Себастев готов был поставить на кон все бутылки развода на Коррисе, что все собравшиеся здесь люди, испытывали чувство вины, как и он сам, это чувство выворачивало кишки.

— Теперь, когда орки прорвали наш северный фронт, — сказал полковник Кабанов, нарушая повисшую тишину, — для них открыта вся Валлес Каркавия, от восточного предгорья до самых предместий Граззена на западе.

Полковник взял легкое перо и нарисовал маленькую окружность на управляющем планшете проектора. На мерцающей голокарте появился круг света, очерчивая прибрежный город, примерно в ста пятидесяти километрах к западу от Барана.

— Без сомнения, — продолжал полковник, — тактики генерала Властана будут пытаться остановить наступление орков в Граззене. Там стоит 35-ый механизированный полк, и всё что им нужно сделать, это отступить на западный берег и уничтожить оба городских моста, чтобы предотвратить продвижение орков к Тегису. Река Соленн шириной более двух километров и это её самая узкая часть, а течение и глубина такие, что даже химера не сможет форсировать реку. Не имея мостов здесь и здесь, орки не смогут её пересечь.

— Значит они повернут южнее и навалятся на нас как лавина. — произнёс хриплый голос. Себастев посмотрел через стол на майора Галиполова, командира первой роты. — Когда они наткнуться на берег Соленне и поймут, что идти некуда, они пойдут вдоль берега до самого Налика, окружат нас и отрежут пути снабжений. Так ведь, полковник?

«Какие линии снабжения? — с горечью подумал Себастев. — С таким снабжением, как сейчас, мы не почувствуем разницы».

Лицо полковника стало хмурым, он кивнул:

— Это определенно так, майор. С учетом этих изменений на карте кампании, Коррис торчит, как нос грота. Но боюсь, что орки — это только полбеды. Мне больно говорить, но есть новости и похуже. Слушайте.

Когда все отвернулись от голо карты и посмотрели на полковника, он сказал:

— Сегодня на рассвете из захваченных предателями городов Дура и Нова-Кристе выдвинулись колонны бронетехники и осадили Ослир. 212 полк оказал сопротивление, но его оборона была сломлена. Это первые наступательные действия, предпринятые Армией Независимости Даникка более чем за сто последних дней, и выбранное ими время нельзя считать случайным. Возможность ими получать разведывательные данные в реальном времени от наблюдателей в Баране является чем-то, что я нахожу существенным и тревожащим, особенно с тех пор, как наши рации показали себя крайне ненадёжными.

Полковник внезапно просмотрел в следящих членах культа Механикус. Он поклонился и в качестве извинения сказал:

— Конечно, я не хотел никого обидеть.

— Мы не в обиде, полковник. — сказал техно жрец Гаварил. Его голос скрежетал из звукового резонатора, утопленного в бледной коже на груди. — Мы согласны с вами.

— Духи-машины недовольны. — добавил инженер-мистик Политнов. В отличие от Гаварила, рот инженера-мистика двигался, когда он говорил, но звук был точно таким же, невыразительным и электронным. — Нужно проявить больше почтения. Больше почтения!

— Действительно. — сказал Кабанов. — Мы многого просим от Бога-Машины.

— Были ли послано подкрепление из Нелварра? — спросил командир восьмой роты, майор Сурков. — Наверняка 117-ая отправилась, чтобы ударить во фланг бронечастям повстанцев. Майор Имрилов запрашивал скорейшего подкрепления?

В голове Себастева тоже крутился этот вопрос. Танковые колонны из Хелварра могли достичь Ослира за считанные часы, но была ли выслана подмога?

— Подкрепление не высылалось. — угрюмо сказал Кабанов. — Я так понимаю, что штормы над Текисом прервали связь командования двенадцатой армии с нашими базами на юге, а потом было уже слишком поздно. К нам не поступали новости об атаке до тех пор, пока передающая станция в Наличе наконец не усилила сигнал до нашей зоны приёма. 212-ая понесла тяжелые потери, но мне сказали, что несколько рот, под командованием майора Имрилова, смогли вырваться. Насколько я знаю в Халварре они присоединились к 117-му.

«У Старого Голядяя будет удар, — подумал Себастев. — Я бы не хотел быть на месте Ирмилова, когда они встретятся».

На гололитической карте Кабанов обвел кругом город Ослир:

— В связи с такими драматическими изменениями на карте кампании мы оказались отрезаны от линий поставок. Готов биться об заклад, что, захватив Ослир, следующий удар Армия Независимости Даникка нанесёт по Наличу. Так что, если орки не отрежут Коррис, то наверняка это попытаются сделать повстанцы.

Майор Галиполов опершись на локти наклонился вперёд, подергивая свои покрытые воском серые усы и сказал:

— Это классические клещи, только зажимы принадлежат разным фракциям. Если бы грязные ксеносы не были орками или тиранидами, то я бы заподозрил сговор с повстанцами, но так как мы говорим об орках — это понятие звучит нелепо.

— Пустая болтовня нас не уведёт далеко. — сказал капитан Груков из третьей роты. — Мы должны действовать.

Избегая яростного взгляда майора Галипова, он обратился к полковнику:

— Что будем делать, сэр?

— За нас уже приняли решение, господа. — сказал Кабанов. — Советник по тактике 12 Армии оценил ситуацию. Я получил новые приказы сегодня после полу́дня.

Интонация Кабанова говорила Себастеву, что ему не понравится услышанное. Лицо старика выдавало его отвращение, как будто он откусил кусок фрукта, но внутри оказался только катаханских черви.

По мнению Себастева, самым умным было бы переместить роты из 117-ой через Хелварр, чтобы атаковать повстанцев в Ослире. После чего роты 701-го атаковали бы Налич с севера. Пока орки сражаются с пятьдесят пятой около Граззена, шестьдесят восьмая могла бы зайти им во фланг с юга. Если бы удача улыбнулась им, то они смогли бы одолеть орков.

Для этого конечно пришлось бы оставить Коррис, но по мнению Себастева Коррис является лишь стратегическим объектом, отправной точкой атак востроянцев на города-ульи на юго-востоке. Но вероятность того, что они поступят именно так, была крайне невелика. Когда на Мире Даника было обнаружено присутствие орков, первоначальные планы двенадцатой армии быстро застопорились.

Полковник откашлялся и сказал:

— 68-му пехотному полку было приказано выдвинуться к Наличу. Когда мы туда прибудем, то объединимся с 701-ым и поможем им в подготовке обороны от возможных нападений с юга. По расписанию мы должны начать передислокацию на рассвете, у нас на все дня два, подготовку начать немедленно.

Передислокация. Не отступление. Отступление было почти ругательством у многих Первенцев Вострои. Себастеву никогда это не нравилось, но сейчас он не пытался обмануть себя. Это было отступление. Двенадцатая армия получила сокрушающий удар с двух сторон сразу. Им нужно объединить силы, а для этого надо отступить, по крайней мере сейчас. Это не укладывалось в понятие Себастева о ведении войны, но в этом была доля смысла. Такой план превосходил ожидания от Старого Голядяя и его советников.

По своему обыкновению, майор Галиполов выразил своё недовольство:

— Значит мы просто встанем и уйдём отсюда? — спросил он. — После двух лет жестокой аккупации? Да знает ли генерал Властан сколько моих людей погибло, защищая это место? У меня это в голове не укладывается, полковник.

— Я вас понял, майор. — ответил полковник Кабанов.

Капитан Груков добавил:

— Не могу смириться с идеей, что мы просто так позволим зеленокожим войти в город. Меньшее, что мы можем сделать, это оставить им парочку сюрпризов, ваше мнение? Что помешает им последовать за нами в Налич и атаковать в то же время, что и повстанцы?

Кабанов нахмурился:

— Теперь, когда Баран пал, генерал Властан уверен, что орки прекратят продвижение через варанезианские скалы. В Наличе будет устроен перевалочный пункт для наших сил, поэтому командование 12-ой армии решило, что в Коррисе останется одна рота, для сохранения нашего присутствия в городе. — полковник сделал паузу. — Этой чести удостоилась пятая рота капитана Себастева.

— Во имя Трона! — воскликнул Груков. — Со всем уважением, сэр, вы шутите. Всего одна рота?

— Действительно честь. — сказал майор Галиполов, ударив по столу. — Чёрт, это же смертный приговор!

Заговорили все, выражая свой протест. Лишь члены комиссариата и культа механикус сохраняли молчание, скрывая свою реакцию, даже если она и была.

Себастев не уверен в своих мыслях и чувствах. Одна рота, даже его выдающаяся пятая рота сможет выдержать небольшую атаку, если восполнить потери, но атаку орков, как сегодня…

«Итак, подумал Себастев, голубая кровь сделала свой ход. Я знал, что рано или поздно этот момент наступит».

Не в первый раз Себастев желал никогда не давать того обещания Дубрину, но тогда его друг умирал. Что он мог тогда сделать кроме клятвы на Третис Элатии, что от поведёт роту Дубрина к славе и чести? Что он мог дать им в этой смертельной кампании? А из-за каких-то людей, которые пекутся о своей родословной, военных политиканов и Трон знает кого еще, вся рота Себастева должна будет выстоять или умереть.

Остальные офицеры переговаривались между собой. Их этой какофонии невозможно было выделить отдельный голос.

Полковник Кабанов поднялся на ноги, его стул упал на холодный деревянный пол. Его сжатые кулаки с такой силой ударили по столу, что тот хрустнул.

— Всем замолчать! — крикнул он. — Я еще не закончил, Трон подери!

Голоса мгновенно утихли. Себастев, Галиполов и остальные смотрели на своего командира. Его глаза горели под кустистыми седыми бровями и, казалось, искрятся энергией. Это и был Максим Кабанов, грозный Белый Кабан и человек, обладающий наибольшим количеством наград в шестьдесят восьмом полку Первенцев, бывший чемпион полковых военных игр и отличный игрок в щссищл-въяр. Недооценивать или игнорировать — большой риск.

Полковник Кабанов всматривался в лица людей не решаясь заговорить. Тишина завладела комнатой, только жужжание светильников над головой и мягкое гудение полевого когитатора в дальней стены, нарушали её.

— Коррис будет удерживать не только пятая рота. — сказал полковник сквозь сжатые зубы. Его взгляд переместился на Себастева. — На время передислокации, командование над нашими основными силами примут комиссар-капитан Ваун и майор Галиполов.

— Я, полковник Максим Кабанов, останусь, чтобы возглавить пятую роту.

Глава IV

День 686

Коррис

10:39

— 17 °C

Полу разрушенный и покинутый город Коррис купался в редких лучах солнца. Над головой, в синем небе, лениво плыла по дуге сфера гамма Холдаса, превращая снежные поля вокруг города в бесконечный, сияющий светом ковёр. Люди Себастева патрулировали город па́рами, они носили тёмные очки, чтобы избежать снежной слепоты, одетые на ноги ботинки прорезали глубокие колеи на сверкающей поверхности.

Многие старые дома обвалились под тяжёлой ношей снега, лёгшего на них за двести лет зимы. Из выщербленных и рассыпавшихся из-за частых обстрелов и бурь стен, во все стороны торчала покрытая красной ржавчиной арматура. Углы тех зданий, которые остались нетронутыми были закруглёнными и гладкими, как будто были отшлифованы. Порывы ветра несли частицы льда, которые стёрли все признаки резьбы, украшавшие раньше почти каждый дом.

То тут, то там ещё виднелись грубые очертания Имперского орла над дверными проёмами. Даниккин давно забросил Коррис, до наступления глубокой зимы, задолго до того, как восстание растеклось по планете. Ни один повстанец не тронул Имперские иконы, на них действовало только время.

Наконец, впервые за несколько недель, ветер успокоился и видимость стала гораздо лучше. Пятая рота оставила землеройные работы и заняла город. Лишь немногие были оставлены, чтобы защищать траншей от любых атак. В предгорьях Варанезианских скал полковник Кабанов разместил разведчиков, чтобы знать о любых признаках активности орков. Предположение Старого Голодяя, что орки прекратят попытки перехода через горы, казалось правдой.

Себастев чувствовал себя более комфортно учитывая возможность сражаться в городских условиях. Востроянские Первенцы были, наверное, лучшими бойцами в городах во всей Имперской Гвардии. Они были созданы для этого: с малых лет они тренировались в тесных казармах и учились сражаться в обороне на руинах старого факторума, коих на разбросано множество по всему их родному миру. Коррис идеально подходил для Себастева и его людей. Приказ Старого Голодяя почти не имел для них значения.

Последние два года домом для полковника Кабанова служил заброшенный особняк посла, который стоял на северной стороне центральной торговой площади. С момента прибытия шестьдесят восьмого полка, особняк служил для них штабом. Это был самый очевидный выбор, его превосходная конструкция выдержала самые ужасные зимние штормы и совсем немного была затронута эрозией. Полковые инженеры легко привели особняк в состояние пригодное для жилья, но не смотря на их отчаянные попытки, в нём было все ещё очень холодно, чтобы чувствовать себя в нём комфортно.

Сейчас Себастев был в этом здании, он стоял в обширном кабинете Кабанова, еще одетый в полное зимнее обмундирование и смотрел в лицо своему командиру.

Полковник Кабанов сидел за широким деревянным столом, вырезанным из даниккинской сосны. Поверхность стола была усыпана беспорядочно разбросанными рулонами карт и скрученными листами с сообщениями. С каждой стороны от него, тихо жужжа, стояли обогревательные катушки, они были придвинуты очень близко, чтобы давать максимум тепла. Обогреватели светились красным светом, попадая на лицо полковника он придавал ему почти здоровый вид.

— Три дня. — проворчал полковник. — Три дня прошло с момента отбытия полка, и третий день подряд вы мне приносите формальный протест. — нахмурившись, он посмотрел на Себастева. — Почему я должен это терпеть каждый день? Я не подпишу эти бумаги, вы это знаете.

— Несмотря на это, я не остановлюсь, сэр, — хмуро ответил Себастев. — по крайней мере до тех пор, пока вы не поймёте их смысл и не дадите им ход.

— Во имя Золотого Трона, какой вы упрямый и дерзкий, проклятье. Это дело рук Дубрина. С каждым днём вы все больше становитесь похожи на этого старого негодяя, Трон благослови его.

— Я восприму это, как комплемент.

— Это не был комплемент, чтоб вас разорвало. — сказал Кабанов, но его усы тем не менее поднялись от усмешки. — Старый добрый Алексос, да? Высокомерный, гордый, самоуверенный. Наверное, это можно сказать про всех востроянцев, проклятая наша гордость. Мне кажется я и сам являюсь её жертвой.

— Насколько я понимаю, сэр, — сухо ответил Себастев, — эта гордость и есть та причина, по которой вы остались с нами?

Полковник Кабанов не ответил. Вместо этого он поднял руку, чтобы пресечь все дальнейшие вопросы. Его пронял мокрый кашель, он прикрыл рот носовым платком. Потом он его сложил и вернул в карман.

Когда ему стало лучше, он навис над столом, посмотрел на Себастева и сказал:

— Я присоединился к пятой роте, потому что я хотел это сделать, капитан. Я никогда не оправдывался перед подчинёнными и не собираюсь этого делать сейчас. Я ваш командир, нравится вам это или нет, чёрт подери. И давайте закончим на этом.

Возникла неловкая пауза. Когда полковник заговорил снова, его тон был менее сварливым:

— За всё то время, что вы находитесь под моим командованием, сделал ли я хоть что-то, обманувшее веру солдат в меня? Я когда-нибудь ставил себя выше наших людей? Никогда, за все время, что мы с вами вместе служим в Имперской гвардии. Прекратите приносить мне эти заявления каждый день, капитан. Если простой просьбы недостаточно, то можете воспринимать это, как приказ.

Себастев покорно склонил голову.

Полковник Кабанов сел в своё кресло и вздохнув произнёс:

— Мне не нравится скрещивать с вами шпаги, Григориус. Мы с вами союзники, разве мы не можем быть друзьями? В конце концов, мы с вами тридцать лет сражаемся плечом к плечу.

— Вы делаете мне честь, говоря это, сэр. — сказал Себастев.

Раздался настойчивый стук в дверь. Полковник Кабанов сел прями и сказал: «Войдите».

В комнату неуклюже зашёл лейтенант Маро, его металлическая нога клацала по мраморному полу с каждым шагом. В правой руке он нёс лист пергамента, вид у него был озабоченный.

— Что случилось, Маро? — спросил полковник. — Вы выглядите так, как будто у вас болит спина.

— Послание из Налича, сэр, от комиссара-капитана Вауна, получено минуту назад. — Маро подошёл к столу Кабанова и передал ему листок. Полковник быстро развернул его и пробежался по тексту глазами.

Пока Себастев и Маро ждали, когда полковник закончит читать, Маро бросил многозначительный взгляд на Себастева, который говорил, что ничего хорошего в послании не было.

Кабанов прочитал текст, с отрешённым видом свернул бумагу и стал стучать костяшками по столу.

И без того слабое терпение Себастева наконец не выдержало, он громко прочистил горло. Полковник посмотрел на него.

— Капитан, — сказал он. — в послании говорится, что Армия Независимости Даниккина взяла Налич в окружение. Однако есть еще кое-что. Диверсанты атаковали машины и склады с провизией, люди 701-го страдают от какой-то болезни. Комиссар-капитан уже перепробовал всё, но не смог связаться с командованием двенадцатой армии. До Седисс-варра ничего не доходит. Похоже опять начались эти проклятые шторма.

— Нападения изнутри, гражданскими лицами? — спросил Себастев.

— Эти люди в отчаянии, — сказал Себастев, — отчаяны и обречены. Соберите людей. Мы ближе всех, чтобы оказать помощь. Раз штаб-квартира командования недостижима для вокса, то я возьму решение вопроса в свои руки. Пятая рота должна выдвинуться для оказания немедленной помощи полку. Я хочу, чтобы все транспорты были готовы как можно быстрее, и ждали на восточной границе города. И поскольку командуюя, то и решения принимаю я. Позже я отвечу генералу.

Вдруг Себастев понял, что Кабанов всё время ожидал чего-то такого, возможно даже рассчитывал, что это произойдёт. Он знал, что шанс покинуть Коррис представится быстро. Он, наверное, приказал Галиполову и Вауну вызывать помощь при первых признаках неприятностей.

Ты знал, что я не отведу роту, подумал Себастев. Не важно, что я испытываю к Старому Голодяю, приказ есть приказ.

— Я сейчас же прикажу транспортам собраться, полковник.

Себастев отсалютовал и повернулся чтобы уйти, его разум был сконцентрирован на задаче организовать людей. Но когда он уже почти подошёл к двери, комнату заполнил звук, остановивший его на середине шага. В воздухе раздался ужасный завывающий вопль. Звук был всепроникающий, как будто толстые стены были сделаны из картона. Себастев ненавидел этот звук. Худшего момента нельзя было представить.

— Сирены на восточных башнях, — прокричал он сквозь шум. — Орки, сэр!

Вокс в его ухе изрыгал дюжину яростных голосов. Донесения от его разведчиков шли бурным потоком. Лавина орков надвигалась с востока. Они уже достигли оставленных окопов. Разведчики возвращались в город со всей возможной скоростью.

Пятая рота была в беде.

Полковник Кабанов организовал подготовку для отражения атак противника на Коррис сразу же, как только 68-ой пехотный полк занял город. Конечно эти планы были рассчитаны на целый полк, поэтому сейчас они были почти бесполезны. Вместо этого, сейчас его стратегия для удержания Корриса силами одной роты основывалась на его богатом опыте предыдущих столкновений с орками. По мнению Кабанова, их самым великим преимуществом было то, что зеленокожие легко поддавались на разного рода уловки. И это знание необходимо будет использовать сейчас, его людьми, в ловушке для орков на торговой площади.

Кабанов, Себастев и лейтенанты Маро и Курицын стояли вокруг стола, на котором лежала потрёпанная карта города. Кабанов не намеревался оставаться здесь на долго, но из этого здания, бывшего когда-то трёхэтажной гостиницей, хорошо просматривался восточный край торговой площади. Конструкция старой гостиницы была прочной. Толстые каменные стены обеспечивали надёжное укрытие для людей, размещавшихся за окнами на каждом этаже.

Канал вокса был всё ещё сильно загружен. Снайперы докладывали о перемещениях орков. Отделения-приманки были в постоянном контакте между собой, пока вели орков в ловушку. Инженер-мистик Политнов и его небольшая свита слуг механикусов собрала машины пятой роты, несколько «химер» бронетранспортёров, на западной окраине города.

Кабанов постучал по карте пальцами, одетыми в перчатку и сказал:

— Отделения ждут на этих пересечениях, готовые объединиться на площади и привести туда орков. Здесь, здесь и здесь у нас организованы огневые точки с тяжёлыми болтерами, простреливающими всю площадь. И вы разместили снайперов на крышах и балконах в этих точках, да, капитан?

— Как вы и приказали. — ответил Себастев.

— Хорошо. — сказал Кабанов. Он провел пальцем по улице до того места, где она подходила к площади. — Когда они дойдут до этой точки, наши люди, расположенные вокруг площади, их увидят. Все должны ждать моего приказа. Никто не стреляет, пока орки полностью не клюнут на приманку. Увлекшись погоней, они не должны ничего понять. Ничто не должно помешать им попасть в западню.

— Понятно, сэр, — сказал Себастев. — но, со всем уважением, не думаю, что мы сможем загнать их сюда, как стадо скота. Я думаю, нам стоит ожидать, что некоторые группы орков окажутся вне нашей ловушки и доставят нам существенные проблемы.

— Это понятно, капитан. Нашим войскам придётся иметь дело с разрозненными группами орков. Будем решать проблемы по мере возникновения. Наша первоочередная задача — обеспечить плотный перекрёстный огонь. Эта наша единственная возможность нанести им большой ущерб с наименьшими потерями среди нас. Мы должны задержать их ровно на столько, чтобы наши сапёры выполнили свою задачу.

Через пустые окна Кабанов слышал звуки выстрелов из пистолетов и стабберов орков, стреляющих в воздух. Сержант Кашр доложил по воксу, что его отделение находится под неистовым обстрелом окров, гнавшихся за ними. Через секунду о том же самом доложил сержант Рахман. Оба отряда вели силы орков всё ближе к западне устроенной Кабановым.

Кабанов посмотрел в окно. На улице было всё ещё светло и снег сверкал на крышах домов вокруг площади. Орков пока не было видно. Всё выглядело умиротворённым, замороженным и застывшим, как на нарисованном пейзаже или пикте высокого разрешения. Кабанов хорошо знал это ощущение. Это было затишье перед бурей.

Неожиданно лейтенант Курицын оторвался от карты и поднёс руку к вокс устройству над своим правым ухом. Он получал сообщение из-за пределов радиуса приёма вокса вставляемого в ухо.

— Инженер-мистик Политнов, сэр. — сказал Курицын. — Он желает проинформировать нас, что транспорты сгруппированы, как приказано. Они готовы выдвинуться по вашему приказу.

— Благодарю вас, лейтенант. — сказал Кабанов. — Пожалуйста, попросите его не глушить моторы…и пусть продолжайте попытки связаться с Наличем. Я бы хотел получать свежие данные о сражении сразу по мере их поступления.

— Есть, сэр. — сказал Курицын. Он передал сообщение Политнову ивозобновил попытки восстановить связь с Наличем.

Из вокса в ухе Кабанов слышал постоянные доклады от отрядов Кашра и Рахмана. Оба отряда в любой момент могли войти на площадь. И орки будут преследовать их.

Кабанов отошел в укрытие оконного проёма. Он поднёс палец к воксу в своём ухе, переключился на командный канал, нажал кнопку передачи и сказал:

— Всем огневым позициям! Отделения Кашра и Рахмана в любую секунду появятся на площади. Орки появятся сразу за ними. Всем подразделениям, приготовиться открыть огонь по моей команде.

В ответ командиры всех пять взводов доложили о получении приказа.

На восточной стороне площади появились отделения Первенцев. Когда они бежали в направлении Кабанова, на их золотых наплечниках плясали лучи света. Их дыхание поднималось облаками за их спинами. Два отделения слились в одно пробегая по площади ко входу на первый этаж гостиницы, занятый командным персоналом.

Несколькими секундами спустя, с рыками, криками и беспорядочной пальбой в воздух, на площадь влилась зелёная толпа. Их количество не поддавалось счёту: сотни, возможно тысячи. Это была бурлящая масса. Когда они достигли центральной точки площади, Кабанов нажал кнопку на воксе и сказал: «Открыть огонь! Всем отрядам!»

Комиссар Кариф знал, что не стоит недооценивать старых врагов. Раса орков была болезнью Империума от которой возможно никогда не удастся избавиться. Пропаганда Мониторума преуменьшала силу орков, заставляя многих недооценивать их. Но столкнувшись с орками на поле боя, любой невольно начинал их уважать за непреклонность и силу.

Как только орки опускались на планету, было уже почти невозможно выбить их без сильных разрушений. Двенадцатая армия получила задание подавить восстание людей, и они почти выполнили приказ, но, как говорит капитан Себастев, никто не готовил Первенцев к войне с орками. Орки не выдавали себя, пока двенадцатая армия не высадилась.

Кариф не был склонен к негативизму, но его угнетала мысль, что вторая Холдасская война настолько обескровливала ресурсы Империума, что они не могли послать корабль с еще несколькими полками востроянцев, для зачистки планеты. Кариф гадал, о каком состоянии дел в обороне Корриса это говорит? Неужели кластер в большей опасности, чем я могу представить?

Он стоял вместе с солдатами взвода Гродолкина, прямо на перекрёстке на юге от торговой площади, ожидая приказа объединиться с другими и уничтожить орков перекрёстным огнём.

Ставин молча стоял рядом с Карифом, подготавливая к стрельбе свой лазган. Сержант Гродолкин, по мнению Карифа ужасно уродливый человек, подошел к нему и сказал:

— Похоже, скоро мы получим приказ выдвигаться, комиссар. Кашр и Рахман вышли на площадь. Я и мои люди подумали, не хотели бы вы повести нас в бой?

Кариф был застигнут врасплох. Он ожидал, что произнесёт вдохновляющую речь, возможно ему придется даже делить канал вокса с отцом Оловом. Такая просьба была приятным сюрпризом.

Возможно, моё суждение об этом сержанте было слишком резким, подумал Кариф. Если посмотреть, не такой уж он и уродливый. Да, его лицо в большей степени является предметом гордости.

— Я принимаю ваше предложение, сержант. Я буду рад вести вас и ваших людей на врага. Когда бой будет выигран, нашему вкладу в победу будут завидовать все.

Глаза Гродолкина засияли.

— Открыть огонь! — протрещал вокс в ухе Карифа. — Все взводы, дружно! Это Белый Кабан, приказывает вам выполнить свой долг перед Императором ради Вострои!

— Так, народ, — прокричал сержант Гродолкин. — становись. Зарядить оружие.

— Ставин, — сказал Кариф. — держись слева от меня, в нескольких метрах позади. Оставайся начеку и держи темп. Ты должен постоянно прикрывать меня. Если я двигаюсь — ты тоже двигаешься. Понятно?

— Понятно, сэр. — отчётливо ответил Ставин. Как всегда, в голосе молодого солдата не было ни намёка на неуважение или возмущение. Кариф был почти разочарован. В этом парне что-то есть, хотя он и выглядит безобидно.

— Сержант Гродолкин, — сказал Кариф, — давайте выдвигаться.

— Мы сразу за вами, сэр. — ответил Гродолкин.

Правой рукой Кариф достал свой цепной меч. В левой руке у него был лазпистолет. Он посмотрел на взвод Гродолкина, вскинул меч и прокричал:

— За мной, Первенцы! К чести и славе!

Потом он повернулся и повел людей в атаку на площадь.

ШАЛКОВА

Рядовой Завим Сарович звал свою любимую винтовку — Шалкова.

Он назвал её так в честь первой и единственной востроянской женщины, с которой провёл ночь. С тех пор были и другие женщины на других мирах, но ни одна из них не произвела на него такого впечатления, как Шалкова.

Тогда он был еще подростком только что закончившим начальную подготовку. Егоотпустили в увольнение на последние несколько дней, что ему предстояло провести на родном мире. Редко кто из первенцев Вострои возвращался домой. Так же, как и другим закончившим обучение, ему дали список указаний и сказали пойти и подыскать себе подходящего партнёра. Ему полагалось оставить дар виде семени, миру взрастившему его. Это была традиция Первенцев, на которой настаивал сержант-инструктор.

Сарович никогда не был уверен, где найти заинтересованных представительниц противоположного пола. Не имея четкого представления, где можно точно найти партнёра он присоединился к группе солдат, направлявшихся в один из наиболее известных кварталов развлечений, недалеко от базы.

Поначалу ему не очень везло. Время шло к поздней ночи. Кажется, что многие женщины страстно желали принять семя первенцев, поэтому большинство уже нашли себе пару. Саровича подводил недостаток уверенности. Единственное, в чем он был уверен — это в своём мастерстве при обращении со снайперской винтовкой. Его уже направили на специальную подготовку. Он уже почти потерял надежду встретить кого-нибудь, когда из в дверь пьяной походкой ввалилась худая девушка и пролила на его чистую форму свой напиток.

Он побледнел и быстро оттолкнул её. Но раньше, чем он смог скрыть свой гнев, яркие карие глаза невыразительной девушки прокричали чтобы он замолчал, сел и взял себя в руки. Сарович до сих пор не мог понять почему он подчинился. Возможно начальная подготовка научила его рефлекторно выполнять приказы.

Несколькими мгновениями позже она вернулась от бара и поставила перед ним два стакана с выпивкой. Не ожидая приглашения, она села на стул, стоявший рядом с его стулом и начала задавать вопросы о нём. Сарович не мог вспомнить даже малейшего отрывка разговора, он лишь снова и снова думал, что её духи хорошо пахнут. Ещё до того, как он что-либо понял, они оказались в её маленькой грязной комнатке, разворошили кровать так, как будто у них были считанные секунды.

Проснувшись утром, Сарович был удивлен окружающей обстановкой. Потом он увидел её. Она стояла над голубым пламенем и готовила завтрак. Он улыбнулся ей, но она не улыбнулась в ответ.

Шалкова, холодная, бесшумная и смертоносная. Она никогда не промахивается.

Он щёлкнул затвором, загоняя в ствол следующий патрон.

Он никак не мог понять, почему она там отвратительно обошлась с ним. После тога, как он встал с постели она накинулась на него с яростной критикой о его талантах любовника. Её насмешки были жестоки, а её смех причинял еще больше страданий. Завтрак она приготовила только себе. Он мог купить себе завтрак или уйти голодным. Ей было всё равно. Она шла за ним от самой двери, его форма была испачкана и помята, её насмешки преследовали его на всём пути по заваленным мусором улочкам.

Он гадал, родит ли она ему сына? Дочь? Кого угодно? Он задавал себе этот вопрос много раз, но, наверное, это не имело значения. Он этого никогда не узнает наверняка. Она подарила ему одну прекрасную и ужасную ночь. Её прикосновение пугало его. Её слова были холодны и жестоки, как пули, выпущенные, чтоба нанести максимальный ущерб. Поэтому он назвал винтовку её именем.

Он прильнул глазом к прицелу и настроил резкость, чтобы чётко видеть свою цель. Расстояние — около шестисот метров, незначительный ветер.

Снайперы из других рот предпочитали длинноствольные лазганы. Это было отличное оружие, высокоточное, но яркий луч выдавал позицию стрелка. Позже, по приказу майора Дубрина, снайпера пятой роты были вооружены, сделанными вручную на Вострое, ружьями с твёрдыми боеприпасами. Этим оружием было труднее овладеть, но хорошо спрятавшийся снайпер мог укладывать свои цели одну за другой, не выдавая себя.

Шалкова была оборудована гасителями вспышки выстрела и звука. Сарович наслаждался дружеским соревнованием, с другим снайпером из первой роты, Изгородом по кличке Часовщик. Каждый делал ставки, кто убьёт больше врагов за время кампании на Даникке. Пока что Часовщик побеждал, но это преимущество ему обеспечивало небольшое количество аугментики.

Сарович навел прицел на свою цель. Это был массивный, темнокожий орк из первых рядов атакующей орды. На его шее висели несколько человеческих рук, нанизанных на колючую проволоку.

Император всевышний, подумал Сарович, эти твари отвратительны.

Он медленно выдыхал, нажимая на спусковой крючок Шалковой. Раздался шёпот вырывающегося воздуха. В прицел он видел, как голова орка откинулась назад. Тварь упала на землю с аккуратным отверстием в черепе. Другие орки перескакивали через тело, вряд ли замечая его.

Еще одно убийственное слово из уст Шалковой, подумал Сарович. Ты никогда не устанешь убивать, ведь так, любовь моя?

Саровичу показалось, что он почувствовал запах духов. Он выдвинул затвор и загнал в ствол следующий патрон.

Сейчас площадь была полностью заполнена орками всех цветов и размеров, они толкали друг друга в неистовом желании вступить в схватку с востроянцами. Сотни, может быть тысячи орков пытались в первые ряды. Запертые на площади орки не могли отступить. Кабанов смотрел на эту картину отстранённо. На протяжении своей карьеры он неоднократно видел, как они совершают одну и ту же ошибку, снова и снова.

Зеленокожие просто не могли контролировать свою страсть к сражениям. Если бы они приземлились на Мире Даника и нашли безжизненный кусок камня, то передрались бы между собой.

Кабанов выглянул из окна и ещё раз выстрелил в орков. Он уже не помнил скольких орков убил, а бой шел всего несколько минут. Он снова нажал на спусковой крючок своего хелл-пистолета, но ничего не произошло. Обойма была пуста. Когда он доставал из кармана на ремне новую, ему вспомнилась другая сцена, подобная этой. Напор орков там внизу на площади был почти таким же плотным, как на мосту на Дунане, тридцать пять лет назад. Он был таким же в каньоне на…где же это было? Так сражений позади.

Он вставил новую обойму в пистолет и снова открыл огонь. Орки набились так плотно, что каждый выстрел находил цель. Зелёные тела падали на землю, хватаясь за чёрные дыры, прожигаемые пистолетом, в груди и животах. Нелл-пистолет был фамильным оружием дома Кабановых, он до сих пор работал со смертельной эффективностью, даже после трех веков службы.

Со всех позиций, сверху и снизу, снова и снова Первенцы стреляли в массу врагов. Лазерного огня было так много, что глаза Кабанова болели, но орки оказывали сопротивлние. Некоторые начали бросать гранаты в окна, из которых по ним стреляли.

Большинство гранат ударялись об стены, падая вниз или отскакивали обратно к оркам. Они громко детонировали на открытом пространстве, вызывая дополнительные потери среди зеленокожих. Но некоторые гранаты достигли цели.

Приглушённые взрывы эхом пронеслись над площадью, а из окон домов повалил черный дым. Кувыркающиеся красные фигуры выпали из дымящихся окон неподвижными грудами на снег.

— Там умирают люди! — рявкнул Кабанов. — Где мои взводы на флангах?

Справа от полковника по толпе из выбитого окна ожесточённо стрелял капитан Себастев, его болт-пистолет злобно гавкал. На ео лице было дикое выражение, когда он нажимал на спусковой крючок снова и снова.

— Сконцентрируйте огонь на этих покрытых шрамами, черных орках. — сказал Себастев. — Они командуют атакой.

Кабанов всмотрелся в зелёную толпу и увидел интересную картину. Трое орков стояли в центре толпы. Эти командиры, хрюканьем и фырканьем, которые составляли язык орков, отдавали приказы своим соплеменникам.

— Полковник, — сказал Себастев, — я бы хотел отдать приказ снайперам первой роты, чтобы они их сняли.

— Делайте это немедленно, капитан. Противник сильно поджимает нас на востоке площади. Я все ещё жду свои фланговые взводы, чёрт.

— Они на подходе, сэр, — доложил лейтенант Курицын, — но третья рота докладывает о столкновении с орками, которые прокрались на задние улицы. Они вступили с ними в бой.

— Прокрались? — спросил Себастев. — Орки не крадутся, Ритс.

— Лейтенант Василло сказал именно так. Он доложил об отряде орков, использовавших нечто похожее на тактику незаметного перемещения, сэр.

Капитан Себастев повернулся, посмотрел на Кабанова и сказал:

— Если наши фланговые взводы будут атакованы на подходах к площади, то у нас будут большие неприятности. Орки до сих пор прибывают. Эти взводы нужны нам здесь. Мы должны держать перекрёстный огонь, пока сапёры не закончат!

— Мы должны держаться плана. — сказал Кабанов. — Что докладывают подрывники?

Лейтенант Курицын запросил по воксу информацию от сапёров пятой роты. Солдатам под командованием сержанта Барады была поручена особая миссия. Как и большинство городов на Даниккине, Коррис был построен вокруг геотермального источника. Гигантские строения вырабатывали огромное количество электрической энергии. Сапёры из команды Барады должны были сделать так, чтобы этот неисчерпаемый источник энергии не достался оркам. Инженер-мистик Политнов дал им указания, как заложить заряды, чтобы получился мощный взрыв, который сравняет с землёй большую часть города. А когда Кабанов отдаст приказ на общее отступление, у них будет только одни шанс, чтобы нанести оркам, которые досаждали им последние два года, сокрушающий урон.

— Сапёры докладывают о проблеме, сэр. Они продолжают устанавливать заряды, но их обстреливают. Сержант Барада говорит, что ему понадобится в два раза больше времени, чтобы выполнить задание, если им и дальше придётся обороняться.

— Проклятье! — рявкнул Кабанов. — Всё катится к чертям. Времени больше нет.

Однако, как только он сказал это, орки начали отступать к центру площади в отчаянной надежде избежать неожиданно сильно усилившегося лазерного огня с подходов на севере и юге.

— Наши фланговые взводы здесь, сэр. — доложил капитан Себастев. Он снова начал стрелять из своего пистолета в окно.

Кабанов увидел всю мощь пятой роты, атакующей орков. Это было великолепное зрелище, напоминающее о множестве прошлых побед, когда гордые первенцы вострои стройными красными рядами прошли от равнин на севере и востоке, стреляя дружными залпами по обречённому врагу.

Каждый метр площади, словно ковром, был покрыт телами мёртвых орков. Орочья кровь превратила снег в тёмно-красное месиво.

— Замечательно. — сказал Кабанов. Он повернулся к своему помощнику, Маро. — Прекрасный вид, вы согласны?

— Прекрасный, сэр. — сказал Маро.

— Сэр, — сказал Курицын. — Взвод Барады снова запрашивает немедленной помощи. Каков ваш ответ?

Кабанов быстро оценил ситуацию на площади. Большое количество орков было убито. Они пытались ответить огнём и кинулись в атаку, вскинув свои тесаки над головами, но дисциплина востроянцев была непоколебима, и не важно, сколь велико было бы численное превосходство врагов, эта грязная толпа ничего не могла сделать.

— Хорошо, лейтенант, — сказал Кабанов. — прикажите взводу Брешека прекратить атаку площади и передислоцироваться к энергетической станции. Чем раньше мы подготовим эту штуковину к взрыву, тем раньше отступим и оставим Коррис оркам и их судьбе.

Со своей позиции у окна заговорил Себастев:

— Кажется комиссар Кариф развлекается.

Комиссар был внизу, на улицах, рядом с сержантом Гродолкиным и его людьми. Мерцающий цепной меч комиссара был поднят вверх и, казалось, командовал залпами, которые взвод выстреливал в массу врагов.

Кабанов подумал: я хотел бы слышать, что он им говорит. Отец Олов подозрительно затих. Интересно, он не проповедует в эфире, опасаясь, что это может услышать комиссар?

Подумав о закалённом в боях священнике пятой роты, Кабанов осмотрел площадь и почти сразу нашёл его. Он открыто стоял в своей грубой одежде, с яркими клетчатыми рукавами и подолом, кричал людям из отряда Свемира на пределе голоса. Он рубил своим массивным цепным мечом потрошителя снова и снова, разрубая на части несчастных орков, которые приближались к нему.

«Наполовину безумец, подумал Кабанов, но отличный боец».

Один из взводов на северной стороне площади, взвод Брешека, вышел из битвы и отправился на север, спеша на помощь окружённым саперам. Другие взводы пытались закрыть образовавшуюся брешь, но орки заметили отсутствие давления с этой стороны и тут же решили этим воспользоваться.

Не ожидая указаний Кабанова, капитан Себастев приказал взводам Лудника и Баска рассредоточиться, чтобы предотвратить все попытки орков, преследовать взвод Брешека. Сержант Брешек должен легко справиться с электростанцией, не беспокоясь, что орки зайдут со спины.

На мгновение Кабанов почувствовал раздражение от самонадеянности Себастева, но он бы отдал именно такой приказ, если бы был немного расторопнее. Себастев почувствовал раздражение полковника, перестал стрелять, повернулся к своему командиру и поклонился:

— Примите мои извинения, полковник. С моей стороны было неправильно…использовать ваш авторитет.

— Меньше говорите, больше стреляйте, капитан. — сказал Кабанов, понимая, как это глупо ругать человека за быстроту мышления. Во всяком случае, скорость реакции Себастева не дала остальным офицерам увидеть, насколько медленно стал думать Кабанов. — Вы должны были вести этих людей в бой, они подчиняются вам. Не надо передо мной за это извиняться. В каком-то роде, я тут узурпатор.

Себастев выпрямился:

— Ничего подобного, сэр. Рота подчиняется Белому Кабану.

Кабанов ухмыльнулся, а потом отвернулся и снова начал стрелять.

«Иногда твое поведение приводит меня в замешательство, капитан, — подумал он, — но иной раз вы образцовый офицер. Пусть последнего будет больше».

Дальнейшие действия зеленокожих вызвали отвращение у Кабанов, в очередной раз подчеркнув факт, что у орков отсутствует малейшее представление о чести и гордости. Зажатые внизу, они стали стаскивать трупы своих убитых в кучи, чтобы использовать в качестве щита. Они тащили тяжёлые трупы и складывали их друг на друга. Гордость востроянцев никогда бы не позволила им опуститься до такого, но это было довольно эффективно. Щит из мертвой плоти одинаково хорошо впитывал болтерный и лазерный огонь, давая им защиту для перегруппировки.

Взорвались гранаты. Орки, вооружённые тесаками и топорами, бросились вперёд. Много востроянцев нестройными рядами стали отступать со своих позиций. Кабанов слышал усилившиеся переговоры в воксе, это офицеры и сержанты призывали своих людей к порядку и мужеству.

— Два орочьих лидера еще на ногах, капитан. — сказал Кабанов. — Где, варп подери, мои снайперы?

В тот момент, когда полковник рычал на Себастева, самый большой и темнокожий орк твёрдо встал на ноги, но тут же упал. Его череп пробил мастерски выполненный выстрел.

— Рядовой Сарович докладывает о подтверждённом убийстве. — сказал Курицын.

На площади, беззвучно упала монструозная фигура последнего предводителя орков. Пуля снайпера пробила аккуратное отверстие в его груди, на выходе же выбила дыру размером с человеческую голову.

— Капрал Изгород так же докладывает о подтверждённом убийстве, сэр.

— Моя признательность обоим. А сейчас настало время нам отступать. Какие новости от сапёров?

Лейтенант Курицын вызывал сержанта Бараду, но вместо него ответил другой член отряда сапёров. Курицын ответил полковнику:

— Взвод Брешека на электростанции, сэр. Они вступили в бой с орками. У меня есть сведения, что сержант Барада и еще трое из его отряда убиты, сэр. Оставшиеся…что? Пожалуйста, подтвердите, что вы сказали.

— Что там, Ритс? — спросил Себастев, подойдя к своему адъютанту.

— Сапёры подтверждают, что заряды установлены, сэр. У нас двенадцать минут, чтобы покинуть город. Взрывная волна дойдёт до нашей текущей позиции.

— Значит нам лучше быть подальше отсюда. — сказал Кабанов. — Лейтенант, транслируйте приказ. Люди должны отступать организованно. Первыми отзовите взводы Брешека и Барады, потом взводы на юге и севере. Тяжелые болтеры прикроют последних отступающих.

— Понятно, полковник.

— Очень хорошо. — сказал Кабанов. Он повернулся к Себастеву. — Давайте спустимся на первый этаж и подготовимся выдвигаться, капитан. Нам захочется быть как можно дальше, когда подорвут электростанцию. Я ожидаю, что взрыв устроит здесь форменный беспорядок.

— Не сомневаюсь в этом, сэр. — сказал Себастев с лёгкой усмешкой. — Проклятые орки не узнают, что их погубило.

Непосредственно с улицы Себастев увидел обстановку абсолютно другой. Выбежав вместе с полковником и солдатами первого взвода из дверей старой гостиницы, он оглядел площадь. Из-за груд сваленных трупов размахивая тесаками стали выбегать орки, но их сразу срезали огнем, не давая вступить в ближний бой.

Взводам востроянцев был дан приказ отступать, но столкнулись с необходимостью сдерживать давление со стороны орков, передвигаясь в шахматном порядке, что замедляло отступление и Себастеву это не нравилось. Как только он отвернулся от площади и приготовился бежать к транспортам с Кабановым и остальными, земля под ногами содрогнулась. Огромные груды снега скатывались с крыш зданий рядом с площадью и осыпались с полуразрушенных стен.

— Какого Трона тут происходит? — спросил Маро, его глаза были широко открыты. — Землетрясение?

Это было справедливое предположение, учитывая частую сейсмическую активность, которой подвергался Мир Даника, но это не было землетрясение. Содрогания земли были какие-то другие Толчки были ритмичными и систематическими, как поступь великана.

— Двигайтесь, быстро! — крикнул Себастев. Но все уставились на то, как здание на дальней стороне площади взорвалось вращающимися осколками каменной кладки.

Орки оглянулись посмотреть, что там, и их засыпало градом осколков. Некоторых раздавило насмерть, там, где падали камни, на снегу остались лишь красные мазки. Другие, не обращая внимания на потери, начали приветственно кричать. Когда гигантское облако пыли и осколков осело в спокойном зимнем воздухе, из него появился чудовищный массивный силуэт орочьего дредноута.

Из его сдвоенных выхлопных труб с кашляющим звуком и пыхтением вырывались жирные клубы черного дыма. Гортанный, басовито громыхающий звук его двигателя отдавался вибрацией в броне Себастева.

Он был невероятно большим, даже выше, чем «Часовой» и намного более громоздким. Минуту назад, мощные, казавшиеся Себастеву грозными, обёрнутые в тугие пластины мышц, которые могли разорвать человека на части, теперь выглядели не такими большими на фоне гиганта.

Как только дредноут ступил на площадь, орки столпились вокруг его ног, пытаясь найти укрытие между блестящих поршней. Лазерный огонь востроянцев продолжал полосовать их из проходов улиц и аллей. Несколько лучей лизнули по броне дредноута, не причинив вреда.

При всем своём размере, убийственная машина выглядела так, будто её слепили из случайно подобранных деталей. Её бочкообразный торс был покрыт толстыми листами металла, похожими на двери от люков танков, прикрученных под всеми возможными углами. Массивные сдвоенные стабберы были закреплены над его толстыми поршневыми ногами.

С каждой стороны длинные руки, выдвинутые вперёд и покрытые извивающимися кабелями мощной гидравлики. Острые клешни на конце каждой руки беспрестанно лязгали друг об друга, желая разорвать плоть слабых существ в кровавые лохмотья.

Разорванный флаг из черной ткани со знакомым изображением желтого цвета свисал с верха машины. Там была изображена трёхглавая змея клана Ядовитых голов.

— Во имя Трона, — задыхаясь сказал Кабанов, — нам понадобится нечто большее, чем тяжелые болтеры, чтобы вынести эту штуку.

— Думаю взрыв электростанции справится с ним, сэр, — сказал Себастев, — но давайте не будем тут оставаться, чтобы узнать наверняка. У нас меньше шести минут, чтобы выйти из радиуса взрывной волны.

Пока он говорил, дредноут развернулся к отступающим востроянцам на южной стороне и желудок Себастева сжался

— Риц, — крикнул он — скажи нашим парням, чтобы двигались быстрее. Отставить прикрывающий огонь. Отступать с максимальной скоростью! Эта штука сейчас…

Оглушающее стаккато разнеслось в воздухе. Из толстых стволов стабберов вырвался неистовый мерцающий огонь, осветив всю площадь. Вперёд полетела метель из крупнокалиберных пуль, они прошивали фасады домов на южной стороне, пробивали стены и дробили толстые камни в пыль и осколки. Верхние этажи древних строений, нетронутые в течение двухсот лет, падали на землю, поднимая облака пыли.

В воксе Себастев услышал крики. Его офицеры приказывали своим подчиненным найти укрытие.

— Трон подери, — сказал им в вокс Себастев, — забудьте про укрытие. Отступайте со всей возможной скоростью, немедленно! Убирайтесь оттуда. Сейчас же направляйтесь к транспортам. Это приказ!

Для некоторых приказ немного запоздал. Много первенцев погибло под опустошающим градом пуль дредноута. Если они засидятся там еще дольше, орки не преминут воспользоваться шансом пойти в атаку и вступить в ближний бой, пока они не сбежали на запад.

Себастев заметил, как полковник Кабанов смотрит на него. Он понял, что второй раз за день потеснил своего вышестоящего офицера, пройдясь по его авторитету. Но сейчас не было времени, чтобы снова приносить извинения. Они должны были двигаться. Себастеву было понятно, что с последствия настигнут его позже.

— Полковник, — сказал Себастев, — мы должны бежать, немедленно.

— Первый взвод, — сказал Кабанов, — доставьте нас в целости к транспортам, пожалуйста.

Лейтенант Таркаров немедленно приказал своим людям образовать оборонительный строй вокруг командного состава. Другими словами, они рванули по улице бегом.

Когда они бежали, Себастев заметил, что полковник с трудом держится рядом. Кабанов прилагал большие усилия, чтобы держать скорость наравне со всеми, но его возраст повлиял на физическую форму. Маро же наоборот, бежал размашисто, как будто у него не было аугментированной ноги.

Позади, на площади, к громоподобным шагам дредноута присоединились другие звуки. Еще больше разваливающихся, ржавых машин для убийства загрохотали между покинуты домов. Орки рычали и кричали во время погони за отступающими людьми.

Себастев видел, что полковник задыхается, но останавливаться не было времени. Они почти достигли западной окраины города. Потом в поле зрения появились Химеры и тяжелые транспорты, терпеливо ожидающие на заснеженном поле. Их двигатели шумно работали на холостом ходу. Из выхлопных труб вырывались в воздух черные выхлопы. Солдаты пятой роты, уже достигшие машин, спешно грузились в них.

Когда первый взвод и командный отряд вышли с улиц, Себастев увидел еще людей в красно-золотом, бегущих по подъёму в чревах тяжелых транспортов. Для точной оценки не было времени, но на первый взгляд пятая рота Себастева поживала неплохо.

Когда командный отряд перешел на трусцу, а потом на шаг, Кабанов полез в карман за носовым платком. Он поднёс его ко рту и сухо закашлялся, от этого его согнуло пополам. Вместо полковника к лейтенанту Таркарову обратился Маро:

— Спасибо, лейтенант. Вы и ваши люди должны занять места в транспортах. Готовьтесь к скорому отбытию.

Таркаров кивнул, однако по его лицу было понятно, что он обеспокоен и, возможно, немного шокирован состоянием Кабанова. Быстро отсалютовав он развернулся и увел своих людей.

Маро проводил полковника Кабанова к командирской «Химере». Себастев на секунду замешкался. Они с Курицыным несчастно посмотрели друг на друга.

— Кажется полковник не вполне здоров, сэр. — сказал Курицын.

— Ты прав. — ответил Себастев.

С окраин города бежала еще одна группа востроянцев, направляясь к ожидающим транспортам. Хрюканье и рычание орков уже было слышно из близлежащих улиц, и звук становился громче по мере их приближения.

— Нам надо уходить, капитан.

— Должны быть еще люди, Риц.

— Вы знаете, что их не будет, сэр. Те, кто не смог добраться сюда к этому моменту, уже не придут.

— Отец Олов? Комиссар?

Курицын быстро передал запрос по воксу. В ответ он получил подтверждение от лейтенантов второго и третьего взводов.

— Третий взвод докладывает, что отец Олов находится с ними в третьем транспорте. Комиссар, видимо, решил поехать со вторым взводом. Наши водители ожидают приказа полковника, чтобы начать движение.

На окраине города появилась первая кучка орков, они беспорядочно стреляли из пистолетов в сторону Себастева. Себастев повернулся и пошел вверх по рампе в задней части урчащей «Химеры», Курицын был в шаге позади него.

Внутри тесного заднего отсека Курицын нажал на управляющую руну, подняв рампу. Кабанов был уже пристёгнут и накрыт толстым одеялом, он пил, рабанов был уже пристёгнут и накрыт толстым одеялом, он пил развод из серебряной фляги. Себастев ожидал, что у него будет красное лицо от затраченных усилий, но он был мертвецки бледен.

— Разрешите отдать приказ всем транспортам начать движение, сэр? — спросил Курицын.

— Сделайте это немедленно, лейтенант. Уведите нас подальше от этого проклятого места. — Голос полковника был скрипучим и подавленным. Он поднял флягу ко рту и сделал большой глоток.

Курицын передал приказ по воксу и гудение двигателя снаружи усилилось. Лейтенант Маро два раза ударил по внутренней стенке, раскачиваясь и дрожа командирская «Химера» набирала скорость, удаляясь от Корриса и оставляя позади взбешённых орков с их чудовищными машинами.

Себастев и Курицын пристегнулись к сиденьям и молча посмотрели друг на друга. Никто не разговаривал. Через минуту в бойницы «Химеры» проник яркий свет, затем раздался отдалённый взрыв, заставивший покачнуться машину.

Полковник Кабанов слегка улыбнулся, наверное, представил, какие разрушения посеял взрыв в рядах орков. Себастев воспринял реакцию полковника, как сигнал. Он наклонился вперёд, посмотрел прямо в глаза старику и сказал: «Хватит кормить меня дерьмом грокса, полковник. Сейчас самое время поговорить начистоту».

Глава V

День 686

82 км. к западу от Корриса

17:78

— 22 °C

Перед тем, как скользнуть с неба, заходящее солнце окрасило землю в оттенки красноватого золота. Опускался холодный, темный вечер. Миллиарды звезды блестели над головой, испуская ледяные иглы света, и луна Даниккина, Аварис, светили жирными сияющими пятнами.

По залитым лунным светом снегам со всей возможной скоростью на запад двигалась колонна транспортов. Скорость была невысокой, нетронутые снежные заносы были больше метра глубиной. «Химеры» пятой роты были вынуждены ехать медленно, уравнивая скорости с массивными, построенными на Даникке перевозчиками войск, что шли впереди, прорезая широкие каналы в снегу своими огромными клиновидными полозьями. Машины местного производства, называемые «Первопроходчиками», были изъяты с захваченных вострянцами складов по всему Миру Данника. По сравнению с качественной и легкой имперской техникой они не были предназначены для скоростного перемещения. Вместо этого они выглядели объёмными и неровными, готовыми справиться с любой, даже самой ужасной поверхностью Даниккина. Десантное отделение в задней части было разделено на два этажа и могло вместить до тридцати человек. Шасси было установлено высоко на спаренных мощных колесах, подальше от земли и других препятствий, с которыми могла столкнуться машина. К высокому десантному отделению примыкала длинная рампа, которая выпадала из передней части машины, а не с тыльной, как у других БТРов. Комиссар Кариф решил поехать в одном из этих непреклонных гигантов, преданный своей вере, что комиссар должен служить примером для подражания простым солдатам. Так, когда «Первопроходец» содрогаясь стал прокладывать себе путь среди глубоких снегов, он ходил среди рядов сидевших востроянцев, пользуясь рукоятками, свисавшими с потолка, чтобы сохранять равновесие. Все остальные были пристегнуты к своим сиденьям.

— Как твоё имя, солдат? — спросил Кариф, остановившись чтобы рассмотреть толстошеего человека с вощёными усами коричневого цвета и пронзительными, зелеными глазами.

— Акмир. — ответил мужчина. — Рядовой Алукин Акмир, третий взвод, сэр.

— Рад знакомству, Акмир, — сказал Кариф кивнув, — и скольких же врагов ты убил в Коррисе?

— Вдвое меньше, чем нужно, сэр. — сказал Акмир. Тихий гнев звучал в его голосе. Он опустил глаза вниз на свои мозолистые руки, и сделал вид будто что-то увлеченно разглядывает. Казалось он не из разговорчивых. Но Кариф еще не закончил.

— Как давно ты служишь в полку, Акмир?

Перед тем, как ответить солдат на секунду задумался, возможно размышляя, насколько можно быть открытым с этим новичком. После мгновения раздумий он криво усмехнулся и сказал: «Достаточно давно, чтобы знать, что дала абсолютно ни к кхеку, сэр.

Кариф хотел уже разузнать поподробнее, когда за его спиной заговорил другой солдат.

— Он прав, комиссар. Мы все служим достаточно долго, чтобы знать — те ублюдки сидят в уютном Седдисварре и жмут из нас последние соки.

С противоположной стороны отделения донеслось согласное бормотание.

— Старый Голодяй. — сказал кто-то. — Никогда не думал, что он поступит так с капитаном. По крайней мере, не так открыто.

— Император, благослови Белого Кабана за то, что он вытащил. — сказал еще один. В ответ на эти слова одобрительный гул усилился, перекрывать шум работы двигателя.

— Белому Кабану доверяют все. — добавил другой солдат. — Бойцовский Пес — великий человек, но я подозреваю, что ему бы пришлось удерживать позиции до конца. Одна жизнь за Императора и всё.

— Бойцовский Пёс? — переспросил Кариф в некотором смятении.

— Это капитан Себастев, сэр. — подсказал рядовой Акмир. — Только он не очень любит это имя, так что не советую называть его так в лицо.

Интересно, подумал Кариф, и вполне подходяще.

Разговор все больше накалялся и голоса усиливались, Кариф слушал внимательно, желая понять настроение людей. Они продолжали удивлять его. Будучи холодными и равнодушными к нему на протяжении первых нескольких дней, сейчас они, эти востроянцы, выглядели на удивление открытыми и беспечными. Перемена была разительная. Возможно причиной этого было то, что он сражался с ними рядом в Коррисе. Он слышал, что такой подход к Первенцам наиболее правильный.

— Безумие. — проревел громкий голос. — Одна, мать её, рота, чтоб удерживать весь восточный фронт!

— Не безумие, — ответил другой голос, — а старое доброе предательство!

Остальные согласились с этим, добавляя свой гнев и недовольство к какофонии. Незаметно к голосам присоединился новый звук, ритмичное лязганье, пробивающееся через весь этот шум. Кариф, вместе с другими повернулся к источнику звука. Крепкий, как титан, со шрамом на лице и седыми волосами, сержант стучал позолоченным прикладом своего лазгана по стальному полу.

Завладев вниманием окружающих и добившись тишины, он посмотрел в глаза Карифу и заговорил. Его голос был тихим и властным, он заставлял людей слушать его.

— Вы должны простить этих парней, комиссар, за то, что любят перебивать друг друга. Они не проявляют неуважение к капитану, генералу или кому-либо еще. Но вы должны понять нашу разочарование, сэр. Это не легко — уйти из Корриса. Мы сражались почти два года, чтобы удержать его. Там погибло много хороших людей. Тяжело смотреть, как заклятый враг просто взял его. Востроянская гордость, понимаете? В конце концов? она убьёт нас больше, чем зима, орки и повстанцы вместе взятые.

Кариф задержал взгляд на погонах сержанта, пока человек не понял намека.

— Прошу прощения, сэр. — сказал сержант с коротким кивком. — Сидор Баск, сержант первого взвода.

— Дарид Аль Кариф, — ответил Кариф и улыбаясь поклонился. Заметив, что привлек внимание окружающих, он добавил. — Для меня честь служить с вами.

Баск поманил пальцем молодого солдата, чтобы тот освободил место. Кариф сел. Отсек был погружен в тишину, все вслушивались в разговор.

— Давно вы служите в шестьдесят восьмой? — спросил Кариф. — Двадцать? Тридцать лет?

— Тридцать пять, сэр. Даже дольше, чем капитан Себастев, тем не менее — он достойный человек.

Кариф был не настолько глуп, чтобы выразить свои сомнения по поводу этого примечания, по крайней мере не сейчас, когда эти люди стали так откровенны. Но он все еще никак не мог примириться с твердой репутацией неучтивого капитана.

— Генерал Властан кажется не очень высокого мнения о капитане. Почему между ними такая вражда?

Баск ухмыльнулся и сказал:

— Это трудно понять чивеку, сэр. Без обид.

— Сделайте так, чтобы я понял. — ответил Кариф смеясь, — и я забуду эту маленькую обиду.

Бросив взгляд на сидящих людей, он увидел, что некоторые давились смехом.

— Генерал не любит нашего капитана по многим причинам, сэр. Но есть одна, самая большая и очевидная. Деление востроянцев на классы основа разногласия и высокие звания всегда были сферой аристократов. Большинство из них хотят сохранить такое положение вещей. Майор Дубрин…в общем, это было его предсмертное пожелание, чтобы капитан Себастев взял командование ротой. Полковник Кабанов с уважением воспринял это желание. Так как генерал Властан был обязан жизнью полковнику еще с начала их службы, так что я полагаю он вынужден был это сделать, по крайней мере на некоторое время. Генерал Властан, наверное, полагал, что жизнь капитана на фронте не будет долгой и эта ситуация не потребует прямого вмешательства. Очевидно, вышло не совсем так.

Старый сержант тряхнул головой.

— Люди говорят, что капитан Себастев не стал бы нас оттуда выводить без прямого приказа. У нас до сих пор дыхание перехватывает, ведь Белый Кабан остался позади, чтобы спасти нас, и не в первый раз он так делает. Генерал будет плеваться огнем, когда услышит про это. Это настоящая неразбериха. Вы конечно думаете, что для нас, простых солдат все это ни черта не значит. — сержант бросил взгляд вдоль рядов слушавших его солдат. — Но есть кое-что еще, что занимает ум солдата, помимо приказов, снаряжения и благословения Императора.

Кариф понял, что стал относиться к этому человеку с большим теплом. Похоже у сержанта Баска были все качества, на которых строилось могущество репутации Первенцев: дисциплина, преданность и честь.

— Хорошо сказано, сержант. — сказал Кариф. — Очень хорошо сказано. Я рад узнать, что пыл востроянских Первенцев не миф. Твердая дисциплина, умение воевать и старая добрая выдержка — там, где эти качества, там нет недостижимых целей во имя Императора.

— За императора и за Вострою! — выкрикнул один из солдат. Остальные немедленно подхватили его крик.

Баск наклонился со своего места к Карифу: «Похоже, вы умеете сказать правильные слова, комиссар».

Когда крики стихли, Баск обратился к молодому солдату в дальнем конце ряда:

— Давай споём, Якин, что-нибудь, чтобы разогнать немного кровь.

Солдат начал рыться в своем рюкзаке. Через мгновенье Кариф увидел, как тот достаёт длинный черный футляр. Из него он вытащил семиструнный инструмент и смычок к нему, солдаты вокруг тут же начали выкрикивать названия песен. Почти сразу же ноты заполнили воздух, высокие и чистые на фоне шума работы двигателя «Первопроходца».

Улыбаясь, сержант Баск откинулся назад, закрыл глаза и кивал головой в ритм мелодии. «Как вам нравится ушек, комиссар?»

Для уха Карифа, музыка звучала, словно визг раненого грота. Она ерзала по нервам, и он с трудом заставлял себя не вздрагивать в открытую: «До этого момента я его никогда не слышал, сержант. — ответил он, — Я думаю со временем он мне понравится».

В уголках глаз сержанта собрались морщинки, когда он засмеялся:

— Очень дипломатичный ответ. Наш Якин не самый талантливый музыкант, но он лучше, чем совсем ничего.

«Тут я мог бы с вами поспорить», подумал Кариф.

Вострянцы взялись за руки и топали ногами по полу в ритм музыке. На минуту их гнев отступил, когда музыка напомнила им об их родстве и родном мире.

Кариф понял, что заразился духом товарищества, который исходил от солдат. Наперекор себе он начал топать ногой в ритм с солдатами. Но неожиданно, смена настроения Баска разорвала это единение. Он застал Карифа врасплох, а это редко кому удавалось. Сержант пригнулся ближе и сказал:

— Теперь, когда они заняты, комиссар, возможно Вы будете достаточно любезны, чтобы сказать мне, что, варп разорви, происходит на самом деле? Вся эта болтовня о приказах и доукомплектовании сойдет для солдат. Им нужно это слышать. Но любому человеку, у которого больше двух лычек, нужно знать, куда он ведет своих людей. Мы идем прямо в бой или Белый кабан вывел нас из-за простой прихоти? Если вы что-то знаете, то не держите меня в неведении.

«Белый кабан тут, Старый голодяй там, размышлял Кариф. И Бойцовский Пес? Что творится с прозвищами у востроянцев? Пусть поможет Трон тому человеку, который неуважительно прозовет меня.

— Это не секрет, сержант. — ответил Кариф. — Решается судьба Налича. Армия независимости Данника совершила массированное наступление, так же были атаки изнутри города: агентами сепаратистов и сочувствующими гражданскими лицами. Комиссар-капитан Вон сообщил о тяжелых боях, но потом связь прервалась. С тех пор из Налича передач не было. Возможно передающая станция была разрушена в ходе сражения. Я полагаю, скоро мы это узнаем. Не понимаю, как простые силы планетарной обороны могут надеяться противостоять мощи Молота Императора, с поддержкой или без проклятых гражданских ополченцев. Они сошли с ума?

— Мы сглупили, однажды поверив в это. — сказал Баск. — Не сочтите за неуважение, но две тысячи лет борьбы за жизнь в таком климате, брошенные на выживание без всякой помощи от Империума… это изменило людей. Даниккийцы — твердый народ. У этого их лора-генерала, Ванандрассе, сердце так же черно и порочно, как зимняя ночь.

Кариф сжал челюсти:

— Этот человек не лорд-генерал, сержант. Он отвернул свой народ от света Императора и обрёк их на забвение. Возможно они и тверды, как лёд, но молот Императора разобьёт их на мелкие осколки. И для этого я буду безжалостен в своей службе, как будет и все вы

Праведный гнев Карифа сделал с ним то, что не могла сделать музыка востроянцев, его кровь забурлила, а удары сердца отдавались в сжатые кулаки и виски. Он горел желанием лично разорвать всех предателей на этой планете. Орки глупые, темные существа и должны быть вырезаны под корень, но они никогда не знали света Императора и никогда его не познают. Но чувствовать его и повернуться к нему спиной было величайшим преступлением в Империуме. Лишь одна мысль об этом вызывала тошноту у Карифа.

«Ничтожные отступники, — подумал он. — они сами обрекли себя на смерть».

Сержант Баск кивнул и приложил руки к груди, сложив пальцы в знак аквилы: «Вдохновляющие слова, комиссар! Именно так бы сказал комиссар Иззиус».

Все закончилось, несколько неправильных слов в дребезги разбили мост, который, как казалось Карифу, начал выстраиваться между ним и этими людьми. Он молча встал со своего места, сдерживая раздражение и разочарование.

— Черт подери, солдат, — сказал он озадаченному сержанту сквозь сжатые зубы. — теперь я ваш комиссар. Я не потерплю постоянного сравнения меня с вашим погибшим комиссаром. Запомните мои слова и передайте их своим людям.

После этого Кариф встал и ушел, держась за поручни над головой, чтобы не упасть от тряски транспорта. Баск ошарашено смотрел ему вслед. В дальнем конце отсека Кариф поднялся по металлической лестнице на верхнюю палубу.

Рядовой Якин закончил играть мелодию на последней дрожащей ноте.

С тех пор, как они покинули Коррис Ставин был занят на верхней палубе транспорта, в то время, как комиссар общался с солдатами на нижней. На секунду он повернул голову, когда зазвучала музыка. «Глаза Кати, — с улыбкой подумал он. — кто-то играет «Глаза Кати».

— Сосредоточься, парень, — окликнул его сержант Свемир, — надави здесь и здесь, пока я буду зашивать.

Сержант Свемир был медиком при втором взводе первой роты. Его голова была круглой, как дыня и была покрыта седой щетиной, настолько грубой, что об неё можно было зажечь спичку. Такая же щетина была и на его челюсти, но над ней нависали вощеные концы его усов, еще не успевших поседеть до кончиков.

Первое, на что обратил внимание Ставин при встрече с Свемиром — это отсутствие двух пальцев на его руке. Ставин старался не глазеть на руку. Но эта потеря, похоже, не мешала сержанту работать.

Несмотря на то, что взгляд сержанта не отрывался от раненого пациента, Свемир сказал, продолжая работать:

— Я не собираюсь к тебе придираться, сынок. Я признателен тебе за помощь, но тебе лучше смотреть на то, что ты делаешь. Этому храброму бойцу нужна наша помощь.

Верхняя палуба первопроходца в данный момент представляла собой довольно плохую операционную. Комиссар Кариф одолжил своего адъютанта в помощь Свемиру, заметив, что Ставин должен осознать мрачные факты из жизни Гвардии. Ставин не возражал. Эти истекающие кровью люди отважно сражались с ксеносами. Они заслуживали жизни. Если он может что-то сделать, он это сделает.

Их было шестнадцать человек, с ранами разной степени тяжести. Они лежали на спальных мешках по всему полу. Немалым было облегчение и от того, что сейчас они лежали тихо. Уколы анестезии, поставленные сержантом Свемиром вырубили их, принеся желанный конец стонам и крикам боли. Некоторым были нужны скобы для сведения плоти, а где-то по словам Свемира хватит и простых швов. Ставин наблюдал, как сержант осторожно вытаскивает из руки солдата длинный, черный кусок шрапнели. Потом он поднял искривленную иглу и плотно зашил рану.

— Этот оказался слишком близко к гранате зеленокожих. — сказал Свемир. — Это был самый тяжелый, парень. Ты бы бросил её обратно или прыгнул в укрытие? При любом раскладе эти проклятые штуки все равно взрываются в половине случаев.

Ответ Ставина не заставил себя ждать:

— Если бы она была всего одна, то я бросил бы её назад.

Закончив шов Свемир поднял клаза:

— Ты странный, новичок. Говоришь с акцентом с Мусхи, но на вид ты с Магдана.

Опять то же самое: новичок. Ставин гадал, сколько еще они его будут так называть. Его это не сильно беспокоило, но это было еще одним барьером между ним и егопризнанием. Всем известно, что новую вещь нужно сломать, чтобы она заработала правильно.

«И к тому же, — подумал он, — мне не нужно их признание. Я хочу отправиться домой, мне здесь не место».

— Моя мать Магданка, сэр. — сказал Ставин. — Мой отец был Мусхавианцем. А вырос я в улье Цурка.

Это был первый раз, когда он упомянул о своих родных с тех пор, как покинул Вострою. Никто не спрашивал его о них, даже комиссар. Но что-то в сержанте Свемире заставило Ставина открыться. В присутствии человека спасающего жизни, а не отнимающего их, было что-то успокаивающее. Тогда Ставин понял, что отчаянно пытался говорить с кем-то, хотя он также видел опасность в этой потребности. Она была в том, что Ставин хранил секрет и его великий секрет был в том, что он прибыл на Мир Даника по поддельному документу. Начальная подготовка, возможно, сделала бы его солдатом, но он никогда не будет истинным Первенцем из-за своего старшего брата, чьё имя он взял, когда он вступил в Гвардию.

— Улей Цурка, да? — сказал Свемир, переместившись ближе к следующему пациенту. Махнул рукой, подзывая Ставина поближе. — И как там? Я из улья Арополь в Сальсводе. Дальше Муски никогда не был. — он показал жестами, чтобы Ставин поднял ногу одурманенного солдата для смены пропитанной кровью повязки на чистую.

Ставин не знал, что ответить. Для описания страданий существования в трущобах Цурки не было подходящих слов. Он притворился, что не слышал вопроса и наматывал свежую повязку молча, заметив лишь, какими липкими стали его руки.

Сержант Свемир истолковал молчание Ставина по-своему:

— Так плохо, да? — сказал он. — Я услышал в улье Цукра была заварушка. Проблема с антиимперскими диссидентами не так давно, тебя там не было? Я услышал, что они захватили несколько старых фабрик по производству боеприпасов. Знаешь что-нибудь об этом?

Ставин кивнул. Его отец в то время был дружинником, прикомандированным к местным арбитрам. Его убили в бою. Это был поворотный темный момент в жизни Ставина, который погрузил его семью в нищету и отчаяние. Но это были его личные страдания. Ставин подавил их в себе и ответил:

— Это было одиннадцать лет назад, сэр. В конечном итоге их всех убили.

— Рад слышать. — сказал Свемир кивнув, — нельзя чтобы такие ублюдки разгуливали по Вострое. Хотя я признаю, что мои воспоминания о родном доме этих времен затухает. У тебя тоже такое скоро начнется. Сражаясь на стольких мирах…через некоторое время все битвы сливаются в одну. Кажется, что ты сражаешься всю свою жизнь, без перерыва. Но мне кажется, что так служба проходит легче. Полк становится твоим домом. — его голос стал тише. — Теряешь хороших друзей, мерзнешь в снегу, ожидая, когда же это закончится. Я буду рад убраться с этого куска камня, когда настанет время.

Ставину не нравился этот разговор о долгой службе в Гвардии. Он начинал думать, насколько далек он от дома и с нетерпением ждал возвращения к матери и брату. Они беспомощно наблюдали, как его тащит в свой грузовик ненавистный офицер-вербовщик Технократии. Но это было к лучшему. Они бы забрали его брата, настоящего Данила Ставина, если бы только узнали о подмене идентификационных карточек.

«К тому же, — подумал Ставин, — может быть этим офицерам было безразлично, кого забирать. Они просто выполняли план».

Иадор Ставин — это его настоящее имя. У него был старший брат, родившийся на два года раньше и с отставанием в развитии. Жизнь в гвардии была бы для Данила короткой и жестокой. Многие годы Ставин страдал от ночных кошмаров, в которых Данил попадал в недобрые руки ксеносов, еретиков или даже других солдат. Их мать тоже с трудом это выносила. Таким образом Идор стал Данилом, а Данил Идором.

«Теперь я борюсь с этими монстрами из снов, — думал Ставин. — Я не сожалею об этом, но в любом случае мне нужно найти путь, как вернуться домой.

Сержант Свемир ушел в свои мысли. Сейчас он из них вынырнул и приказал Ставину достать из медицинской сумки коробку с ампулами, он назвал её нартециум. Какой-то солдат ходил вокруг под воздействием эффекта от анестезии, ему нужно будет сделать еще один укол.

Когда он поднял пистолет для инъекций, сержант Свемир сказал:

— Целых двадцать лет в гвардии. Во имя Трона, как же течет время сквозь руки людей.

Наверное, Ставин выглядел испуганным, раз сержант, глядя на него, засмеялся и сказал:

— Ты думаешь это долго? Ты думаешь, надо было уйти после десяти? — он потряс головой, — Ты еще молод, сынок. Твои воспоминания о доме все еще остры. Дай время. Через десять лет с этого момента, когда придут бумаги — ты поставишь галочку так же, как это сделал я. Отдав такой кусок жизни службе Императору, не составит большого труда подписаться на это до конца жизни. Немного чувства вины все сделают. Я не смог бы уйти, зная, что мой брат, Первенец, продолжает сражаться. Уход в отставку из гвардии — это путь для трусов.

Челюсти Ставина сжались: «Я никогда не поставлю вторую галочку, — пообещал он себе, — если это то, чего от меня хочет Император, пусть он сгниет на своем Золотом Троне. Пусть называют меня трусом сколько им угодно, но так или иначе я вернусь на Вострою».

— Моя семья, сэр. — сказал Ставин. — Я хочу вернуться к ним. Я имею в виду, когда мой договор истечёт.

Сержант Свемир приготовился, чтобы сделать другую инъекцию, но остановился и встретил пристальный взгляд Ставина:

— Семья тоже важна для Востроянца. Хорошо, что ты испытываешь такие чувства. Подумайте о чести, которую оказываешь своей семье. Что еще кроме гордости может испытывать мать Востроянца, зная, что её сын служит в лучшем полку Имперской Гвардии? — он обвел руками помещение и сказал. — Они все покинули свои семьи. Они все принесли ту же жертву, что и ты. После двадцати лет в Шестьдесят восьмом они теперь моя семья. И твоя тоже. Ты еще слишком молод, чтобы понять это.

«Нет, подумал Ставин, я не такой, как они. Я не Первенец. Моя семья в улье Цурка.»

По металлической лестнице, ведущей с нижней палубы, зазвучали шаги и Ставин знал, даже не глядя, что это комиссар Шариф. Секундой позже появилась знакомая черная фуражка, за ней и вся черная форма. Кариф подтянулся на поручнях и встал на верхнюю палубу.

На короткий миг Ставин встретил взгляд комиссара и увидел в нем гнев. Кто-то или что-то на нижней палубе разозлило его. Но к моменту, когда сержант Свемир посмотрел не него, комиссар уже скрыл недовольство. Слегка улыбнувшись, он сказал:

— Надеюсь мой адъютант доказал свою состоятельность, сержант?

Свемир кивнул, потом подмигнул Ставину:

— Будьте спокойны, комиссар. Парнишка хорошо справился. Нужно что-то большее, чем кровь и сломанные кости, чтобы он занервничал. На самом деле нам всегда не хватает медиков, возможно с некоторой дополнительной подготовкой…

— Хорошая попытка, сержант, — ответил комиссар, — но Ставин неплохо справляется с обязанностями адъютанта.

«Правильно, — подумал Ставин — не утруждайтесь, спрашивая меня, что я думаю. Он говорит так, как будто меня здесь нет».

Ставин думал, что привык к невероятному высокомерию комиссара, но оно все еще раздражало его время от времени. Человек он был непостоянный, если не сказать больше. Время от времени он был удивительно дружелюбным, беспокоился почти, как родитель. В других был ледяным, абсолютно игнорируя чувства других.

И всё же, подумал Ставин, лучше быть адъютантом комиссара, чем чистить где-нибудь сортиры.

— А что насчет этих людей? — спросил Кариф. Он окинул взглядом обмотанных бинтами солдат, лежащих на полу. — На скольких мы можем рассчитывать, если в Наличе примем бой?

Лицо Свемира потемнело:

— Эти люди тяжело ранены, комиссар. — сказал он. — Полковнику Кабанову я отправлю настоятельные рекомендации не привлекать их к сражению. Если их раны снова откроются…

— Понятно. — сказал комиссар. — Однако, иногда даже раненые должны сражаться. Будем надеяться, что город будет в безопасности ко времени нашего прибытия.

Неожиданно транспорт сильно вздрогнул, почти сбив комиссара с ног. Его рука поймала железные перила вверху лестницы, это спасло его от падения. Некоторые раненые застонали, когда из кровати подпрыгнули.

— Мы остановились. — сказал Свемир. — Наверное что-то случилось. Мы не могли еще добраться до Налича.

Комиссар поднял руку, призывая к тишине, а другой нажал на вокс-затычку в ухе. Его глаза расширились:

— Ставин, заканчивай тут. Мы возвращаемся на Химеру полковника.

Ставин кивнул и поднялся на ноги.

— Что происходит, комиссар? — спросил сержант Свемир.

Кариф уже спустился на половину лестницы, его сапоги лязгали по металу, но он остановился, когда его голова еще не скрылась за палубой.

— Контакт, сержант. — сказал он. — Водитель полковника только что увидел выстрелы лазганов в лесу по курсу.

Глава VI

День 686

161 км к востоку от Корриса

21:06

— 27 °C

Когда кабина Хмеры с грохотом открылась, Себастев ощутил кожей пронизывающий ночной ветер. Он натянул шарф на нос и вышел из кабины, под сапогами хрустнул снег. Лейтенант Курицын шел в шаге позади.

Затянувшие небо низкие облака быстро летели с юго-востока, поглощая сверкающие звезды. Цвет ландшафта сменился с лунно-серебристого на темный, ледово-синий. Поднялся резкий ветер, уносясь на северо-запад от залива Карссе.

Воздух был заполнен нетерпеливым рокотом замерших машин. По приказу полковника Кабанова Химеры выехали вперёд, организовав плотный клиновидный строй, нацелив автопушки и тяжёлые болтеры в ночь, готовые защищать более уязвимых Первопроходцев. Эти тяжелые машины выстроились в одну колонну позади Химер, как древко стрелы. Машины Даниккина были слабо бронированы и плохо вооружены. Они не были предназначены для ведения боя. Вместить как можно больше груза — вот их сильная сторона.

Офицеры пятой роты скатились с боков своих машин. Все внутренние огни должны были быть погашены перед открытием кабины. Налич был уже не далеко и их не должны были заметить. По этой же самой причине машины шли на запад без включенных фар. Снег был достаточно ярким, и даже сейчас они видели куда движутся.

Себастев рассматривал силуэты офицеров, прокладывающих через снег к нему. Вскоре люди стояли вокруг и ожидали указов. В темноте фигура комиссара Карифа выделялась благодаря характерной фуражке.

Себастев пригласил всех подойти поближе, и они образовали кружок, отгораживаясь спинами от ночного воздуха.

— Примерно три минуты назад, сержант Самаров доложил, что заметил впереди огни. Возможно лазерные выстрелы, расстояние примерно три километра. Налич примерно в двадцати километрах на запад отсюда. Согласно нашим картам он должен быть виден со следующего холма. Возможно, что огни Самарова были востроянскими, но учитывая, что с Наличем нет связи я бы не стал на это рассчитывать.

— Вы ожидаете худшего, капитан? — спросил Кариф.

— Я бы сказал, что у меня есть все причины на это, комиссар. Возможно в данный момент к нам что-то движется. Эта утечка вокс переговоров…

Люди молчали, понимая возможные последствия.

— Тем не менее, — сказал Себастев, — наша первоочередная задача — это разведать, что там было замечено в лесу. — он повернулся к командиру первого взвода. — Лейтенант Тарканов, я хочу, чтобы вы организовали рекогносцировку. Наберите разведчиков из каждого взвода и разбейте их на двойки. Как только они что-то выяснят я сразу же должен об этом узнать. Остальные, возвращайтесь к своим машинам и подготовьте людей к бою. Скоро мы узнаем с чем столкнулись. Полковник Кабанов даст нам знать, как он хочет разыграть эту карту.

— Я не хочу верить, сэр, — сказал лейтенант Северин, — что пятая рота это всё, что осталось от шестьдесят восьмого.

— Мне так же не хочется в это верить, лейтенант, — ответил Себастев, — но я и не хочу вас обманывать. Мы должны признать, что это возможно. Полковник с самого начала планировал вывести нас из Корриса, поэтому он и остался. Но не думаю, что он ожидал такого развития. Будем продвигаться с максимальной осторожностью. Лейтенант Таркаров, отправляйте разведчиков. Радио переговоры свести к минимуму. И вот еще, посадите снайперов с водителями. Я хочу, чтобы во тьму смотрели наши лучшие глаза, а не сидели сзади со всеми.

До того, как офицеры успели разойтись, комиссар Кариф попросил их задержаться. С руками, сложенными в знак аквиллы и прижатыми к груди, он сказал:

— Император, даруй нам свое благословение. Позволь нам быть молотом в твоих руках, как ты есть фонарь наш во тьме. Об этом молим тебя. Да здравствует Император.

— Да здравствует Император. — ответили офицеры подавленными голосами. Себастев мог представить каково им было сейчас. Настроение у всех было мрачным.

То недолгое мгновение, что он разглядывал их тени, исчезающие на пандусах и за дверьми, ему показалось, что они входят не в люки своих машин, а в голодные рты дюжины печей крематория.

Солдаты Груско И Каспаров вошли под покров деревьев. Широкая дорога, проложенная через лес, сейчас была основательно засыпана снегом. Прежде, чем наступила глубокая зима, дорога была оживленной магистралью, активно используемой грузовиками, перевозящими Варанесианские товары в доки Налича для экспорта в другие области Даниккина. Теперь по этой дороге регулярно путешествовали только пронизывающие ветры.

Груско и Каспаров вместе шли по краю леса, когда шум, действительно ли это был человеческий крик, или просто ветер, заставил их замереть. Они разделились, намереваясь подойти к источнику звука с двух различных направлений. До места, где водитель полковника Кабанова, сержант Самаров, заметил огни было уже недалеко, но теперь никаких огней не было видно.

Наверху, в кронах сосен бушевал ветер, сбрасывая с них снег и посылая его дождём ледяных хлопьев вниз.

Груско был рад ветру. Он маскировало его шаги, когда он устремился вперед. И он и Каспаров использовали приборы ночного видения. Старые очки не давали настоящего ночного видения, лучшие комплекты всегда предназначались для полков, которые служили на линии Холдаса, но по крайней мере Груско мог видеть, куда он шел несмотря на темноту окружающего леса. Осторожно передвигаясь от ствола к стволу, он заметил впереди движение. Через очки была различима фигура человека, прислонившегося к дереву со вскинутым лазганом. Он целился во что-то на земле на расстоянии нескольких метров от него.

Человек был одет в длинное, обитое пальто, на спине висел легкий рюкзак, и, казалось, на голове был аппарат ночного видения. Необычный головной убор, высокий и заостренный, закинутый назад, как гребень странной птицы, выдавал в нем члена Армии Независимости Даниккина.

«Мразь из АНД!» — выругался Груско. Во что он там целится?

Каспаров тоже должен быть где-то рядом. Он подходит слева. Заметил ли он этого солдата? Груско двинулся вперед, поднимая свой лазган и хорошенько прицеливаясь.

«Терра, — подумал он, — вот бы взять его живьём».

Груско остановился. Справа от солдата-повстанца двинулась тень. Толстые стволы деревьев не позволяли рассмотреть приближающуюся фигуру. Это Каспаров, размышлял он, или другой ублюдок повстанец?

Он продолжил движение, но теперь медленнее, аккуратно ставил ногу и медленно переносил на неё вес. Второй силуэт уже почти уже почти подошел к первому, но Груско все ещё не был уверен, Каспаров ли это.

Когда загадочный силуэт наконец приблизился к первому, Груско увидел, что это тоже солдат ополчения. Они говорили приглушенными голосами, но Груско отчетливо мог разобрать звук резких согласных языка Даникка. Где, варп побери, Каспаров? Если я нападу один, то придется убить их обоих. Но полковник был бы рад допросить одного из них.

Первый солдат все еще держал лазган на изготовку, направив ствол во что-то, что Груыко не мог видеть со своей позиции. По их самодовольному поведению и шуткам, над которыми они смеялись, Груско понял, что они захватили пленного.

Император Всевышний, это должно быть Каспаров, — подумал он.

Груско хотел попробовать обойти их по кругу и убедиться наверняка, но малейшее движение на таком расстоянии может лишить его эффекта неожиданности. Ему ничего не оставалась. Он должен стрелять и это должен быть хороший выстрел. В тот момент, когда нажмет спусковой крючок, они будут знать, где он находится. Груско надеялся, что если пленник повстанцев — это действительно Каспаров, то он тут же спрячется.

Он опустился на ковер из иголок, стараясь производить как можно меньше шума. Ветер скрывал производимый им шум. Приняв удобное положение, он прицелился и замедлил дыхание.

Прямо между глаз, говорил он себе. Один выстрел — один труп.

Он положил палец на спусковой крючок и медленно нажал на него.

В ночи раздался единственный выстрел, эхом отражаясь от черных стволов. На короткий миг лес озарился лазерным огнем.

Человек с поднятым лазганом упал на землю. Второй замер, подхватив тело товарища. Груско перевел ствол на него, но солдат отработанным движением отпрыгнул за ближайшее дерево прежде, чем Груско смог выстрелить.

Груско поднялся на ноги, кровь колотилась в ушах. Он побежал вперед, используя деревья для укрытия.

— Сдавайся, повстанческий пёс, — крикнул он.

Слева он него, в нескольких метрах послышался болезненный хрип. Это был пленник, над которым смеялись ополченцы.

— Каспаров? — прошипел Груско. — Это ты? Ты ранен?

В ответ раздались лишь стоны боли.

— Держись, Первенец, — сказал Груско, пытаясь рассмотреть среди теней и деревьев человека. Потом раненый пошевелился и Груско увидел его, он лежал на спине прижав руку к животу. В воздухе витал сильный запах крови и обожженной плоти.

Это был не Каспаров.

Разведчики пятой роты редко одевали пластинчатую броню. Тяжелые золотые листы мешали скрытному передвижению. Раненый был одет в полное востроянское боевое облачение.

— Еще один Первенец, — сказал Груско. — Кто ты? Ты можешь говорить?

Возможно солдат и ответил, но Груско не услышал. Выживший даниккийский посвтанец выбрал момент и открыл огонь. Первая пуля пролетела в сантиметре от головы Груско, заставив нырнуть обратно в укрытие.

— Будь ты проклят! — крикнул он. — Именем Императора, бросай оружие, ты, даниккийская мразь!

Снова раздались выстрелы, пули прорезали глубокие канавы в укрывавшем Груско стволе. Друг стрельба стихла, сменившись страшным криком, отразившимся эхом от деревьев.

Что теперь, подумал Груско? Это какой-то обман?

— Отличная попытка, отступник, — крикнул он, — но я сам пользуюсь этой уловкой.

С той же стороны, откуда раздался крик, он услышал знакомый голос.

— Кого это ты назвал предателем, Груско, ты, задница течного грокса!

— Каспаров? Это…?

— Ну, это точно не Себастьян Тор, — ответил Каспаров, высунув голову из-за толстого, черного ствола, служившего ему укрытием. — Расслабься, этот отправился отвечать за свое предательство перед Императором.

Груско увидел, как Каспаров выдернул нож из трупа солдата.

— Черт, Каспаров, — сказал он, качая головой. — Ты его не мог живым взять?

Каспаров, пожимая плечами, вытер нож о шинель убитого.

— Он был предателем, ты сам сказал. Он не заслужил жизни. Кроме того, дела у тебя были не очень. Тебе повезло, что я оказался тут.

Через свои очки Груско наблюдал, как повстанец истекает кровью из много численных зияющих ран. Все еще качая головой, он сожалел об упущенной возможности захватить его в плен. Груско направился в сторону стонущего востроянца. Парящая рана на животе солдата не давала надежды, что он протянет долго.

— Каспаров, у нас здесь выживший. Нам нужен медик, быстро!

Каспаров подошел и остановился, разглядывая раненого солдата: «Великий Трон!».

— Мы вне досягаемости вокс-связи. Беги обратно к транспорту и приведи сюда старика Свемира. — сказал Груско. — Давай, бегом!

Не тратя времени на препинания Каспаров направился на восток и быстро скрылся в темноте. Груско встал и стянул мягкие шинели с тел мертвых повстанцев. Он должен был согреть солдата. Он должен был сохранить ему жизнь. Груско знал, что у полковника будут очень серьёзные вопросы к этому человеку.

Лейтенант Таркаров вел капитана Себастева и лейтенанта Курицина сквозь деревья, рискованно убрав мощность фонаря на минимум. Здесь, где снег лежал на кронах деревьев, а не на земле, люди могли передвигаться с приличным темпом. Тарканов и Курицин были длинноногими, но им приходилось подгонять себя, чтобы не отстать от капитана. Впереди, тусклый теплый свет от прометиумового фонаря на капюшоне сержанта Свемира, обозначал место, куда тот уже успел добраться, спеша на помощь раненому солдату.

Когда трио приблизилось, они увидели две фигуры, выходящие на свет: разведчики первого взвода Каспаров и Груско. Их присутствие выдало беспорядочное топанье. Гуско первым заметил приближающегося Себастева и направился ему на встречу строевым шагом.

— Сэр, мне жаль. Мы не смогли взять повстанцев живыми.

Каспаров подошел и встал рядом с Груско:

— Это моя вина, сэр. — сказал он. — Я слегка перестарался.

Себастев посмотрел им в глаза.

— Было ли у них с собой оборудование для связи? Они успели отправить сообщение?

— Насколько мы знаем, — сказал Груско. — . нет, сэр. Никто из людей не нёс вокс-передатчик.

— Кто-то из вас получил ранения?

— Нет, сэр. — ответил Каспаров.

Себастев кивнул и пошел дальше:

— Никогда не извиняйтесь передо мной за то, что убили поганых предателей. Вы все сделали правильно.

Солдаты отсалютовали, но Себастев уже не смотрел на них. Он уже повернулся к раненому.

— Возвращайтесь на транспортники. — сказал лейтнант Таркаров своим разведчикам. — Выпейте горячего окса. Нет, развода. Вы мне нужны трезвыми. Все ясно?

— Да, сэр. — ответили оба. Отсалютовав, они развернулись и побежали к ожидающим автомобилям.

— Что у нас тут, сержант? — спросил Себастев медика.

Сержант Свемир согнулся над раненым солдатом. Дыхание человека было прерывистым, глаза закрыты, но рука все еще крепко сжимала цевьё лазгана. Свемир поднял края двух даниккинских шинелей, чтобы показать Себастеву раны.

Лицо Себастева исказилось от увиденного. От раны исходил дым. Броня, которая прикрывала живот была прожжена. Себастев подумал, что это, скорее всего, попадание мощного лазгана с близкого расстояния. В отверстие в броне была видна плоть, обгоревшая до черноты и покрытая язвами.

Когда Себастев опустился на колени, солдат открыл глаза и посмотрел прямо на него.

— Держись, первенец, — сказал Себастев. — наш медик сделает для тебя все, что сможет. Не сдавайся, сынок.

— Он из восьмой роты, — вставил Курицын, указывая на бронзовые лычки на шапке и на воротнике солдата. — Один из людей майора Цуркова.

Взгляд солдата переместился на Курицына.

— Так точно, сэр. — прохрипел он. — Беков, Ульмар. Рядовой восьмой роты, второй взвод.

— Рад знакомству, Беков. — ответил Себастев. — А сейчас помолчи. Береги силы.

Сержант Свемир повернулся и бросил на Себастева многозначительный взгляд.

— Я думаю, ничего страшного, если рядовой Беков поговорит с вами немного, капитан. Слушайте его внимательно.

Себастев его понял. Они не смогут спасти жизнь Бекову. Он умирал. Если он мог что-то передать пятой роте, это надо сделать незамедлительно.

— Рядовой, меня зовут капитан Григориус Себастев, шестьдесят восьмой полк первенцев вострои, пятая рота. Мы из одного полка, сынок. Я хорошо знаю майора Цуркова.

— Бойцовский пёс? — спросил Беков.

Себастев сморщился. Эту кличку никто не говорил ему в лицо уже довольно давно. Большинство солдат знали, что говорить такое лучше так, чтобы он не слышал. Но умирающему на земле солдату больше нечего бояться.

— Так точно. — сказал Себастев. — Бойцовский пёс. Значит, ты меня знаешь. Ты должен рассказать мне, что случилось, сынок. Где остальная восьмая рота? Где майор Цурков?

Беков закашлялся. Это был резкий, режущий звук. Его лицо скривилось от боли. Себастев повернулся к сержанту Свемиру и поднял бровь.

— Хорошо. — сказал Свемир. — Я дам ему еще одну дозу, но, если дать больше, от него не будет никакого толку.

Медик вставил коричневую ампулу в свой пистолет-инжектор и прижал его к шее Бекова. С быстрым шипением жидкость утекла в вены солдата.

Вскоре морщины на его лбу разгладились, а дыхание стало более легким. Когда он вновь открыл глаза, они были стеклянными, но он мог говорить. Себастев снова спросил его про о судьбе восьмой роты.

— Три дня назад мы атаковали Налич. — сказал Беков. — Вы должны знать. Никто не был рад тому, что пятую оставили позади в Коррисе. Шестьдесят восьмой не ходит никуда без Белого Кабана. На майоре Цуркове лица не было. Он повторял, что это дерьмо грокса, сэр.

Внезапно что-то обеспокоило Бекова, он схватил руку Себастева.

— Полковник, сэр. Белый Кабан жив?

Ответил ему Курицын.

— Не беспокойся на его счет, рядовой. Белый Кабан все еще ведет нас. Нужно нечто большее, чем грязные зеленокожие, чтобы победить его, клянусь Террой!

— Беков, — сказал Себастев, — нам нужно знать, что случилось в Наличе. Повстанцы, что с ними?

— Повстанцы! — просипел Беков. — Безумцы, ненавидящие Империум, сэр. С самого начала в Наличе были шпионы. АНД прятала людей в караванах беженцев лоялистов с юго-востока. Не представляю, как они прошли наши проверки. Проникнув к нам, они сразу же начали саботировать нашу стоянки с бронетехникой, наши склады, все до чего могли добраться. Но мост причинил нам особый ущерб. На мосту мы потеряли много людей. Я бы лучше умер в Соленне, чем испытать судьбу 701-го.

Позади Себастева лейтенант Таркаров клял все на свете и бил кулаком по стволу дерева.

— Что произошло с 701-ым, Беков? — спросил Себастев.

— Они ослепли, сэр. Ублюдки как-то пробрались на склады. Отравленная еда, вода. После них солдаты 701-го не могли видеть. В казармах был хаос. Майор Цурков приказал отступать на хлебопекарный завод. Никакой местной пищи. К этому времени нас уже атаковала бронетехника даниккийцев. Мы пытались вызвать на подмогу Саддис-варр, но не смогли пробиться. Ответа не было. Не было ответа ни из Хелварра, ни из Джеггена. Поговаривали, что они глушили наш вокс.

— Глушили? — спросил Курицын. — Повстанцы? Разве такое возможно? Все это время мы думали, что это атмосферные явления…

Дыхание Бекова сбилось, он закашлялся. Из уголков рта побежали струйки крови, а лицо исказила гримаса боли.

— Он умирает. — сказал Свемир. — Вам нужно поторопиться, капитан.

— Еще нет, сынок. — сказал Себастев. — Уже скоро, но пока нельзя.

Через боль Беков попытался улыбнуться.

— Я стараюсь, сэр, — сказал он. — но мне кажется, я уже слышу пение ангелов Императора.

— Белый Кабан, — сказал Себастев, — ему нужно знать о Наличе. Сколько там врагов? В каком состоянии мост?

— Его нет. Когда западный берег был захвачен врагом, мы пытались отступить через мост, но они подходили и с юго-востока. — он снова закашлялся, кровь пузырилась на губах. — Они застали нас прямо на мосту. Приказывали сдаться. Старик Цурков отказался, Галиполов тоже. Только не проклятым повстанцам, сэр. Потом они обстреляли мост.

Если Себастев думал, что вряд ли дела могут быть хуже, то полученная информации доказала — он неправ. Мост исчез, а вместе с ним рота и самый прямой маршрут к территории занятой востроянцами.

— Горстка наших… — Слова Бекова прервались, когда он начал захлебываться собственной кровью. Она вытекала из его рта бурным потоком, заливая снег вокруг. Он крепко схватил руку Себастева.

Через выливающуюся кровь Беков еще пытался говорить и с трудом смог произнести несколько слов, разговаривая больше с собой, чем с окружающими.

— Бойцовский Пес. — пробулькал он. — Представьте себе.

Потом он захрипел и его грудь опустилась в последний раз.

В ушах Себастева заревела тишина леса. Осторожно высвободив свою руку, он поднялся на ноги.

— Благодарю за приложенные старания, сержант. — сказал он Свемиру. — Принесите огнемет, сожжем тело. И проследите, чтобы у него забрали жетон и лазган. Когда вернемся в Седдисварр я подам прошение о его посмертном поощрении.

Свемир кивнул и ответил: «Я позабочусь обо всем, капитан».

— Хорошо. Господа. — Себастев прошел мимо Курицына и Таркарова, направляясь к ожидавшим их машинам.

Значит это правда, подумал Себастев. Вполне вероятно, что пятая рота это все, что осталось от шестьдесят восьмого. Это гнетущее бремя! Мы должны выжить любой ценой. Оставив нас в Коррисе Старый голодяй сам того не подозревая сделал из нас резерв для восстановления полка. Слава Трону, полковник Кабанов остался с нами.

Своими длинными шагами, Курицын и Таркаров, легко догнали Себастева. На выходе из леса все трое остановились, Себастев посмотрел на ночное, затянутое облаками небо. Они тянулись от одного края горизонта до другого. До наступления дня было еще несколько часов и когда он наступит, принесет с собой много снега.

— Я никогда не пойму, почему бы вам просто не принять это. — сказал Курицы и Себастев в точности знал, о чем он говорит.

— Это оскорбительно. — отчеканил он. — Оно было создано, как оскорбление, таким и остается.

— Вы не правы. Этот высокомерный офицер из тридцать третьего так его использует, но наши солдаты используют это имя в знак глубокого уважения. Это сильное имя, и оно вам подходит. Какая разница, кто его придумал? Иногда я сам его использую. Вы думаете, стал бы я так говорить, если бы знал, что это вас оскорбляет?

Себастев не ответил.

— У имен есть сила. — продолжал Курицы. — Белому кабану нравится. Люди сплачиваются вокруг него. Почему бы вам не разрешить людям и вокруг вас объединиться?

Себастев был занят вопросами гораздо более важными и мрачными. На это у него не было времени.

— Пусть Белый кабан продолжает объединять людей, черт побери. — прорычал он. — Меня это всегда устраивало.

Он зашагал еще быстрее. На этот раз Курицын и Таркаров не стали его догонять. В таком настроении Бойцовскому псу лучше побыть одному.

Полковник Кабанов не пытался смягчить удар. В этом не было смысла, правда оставалась правдой. Налич был в руках Армии Независимости Даникка. Семьсот первый и шестьдесят восьмой полки, за исключением это й роты, были уничтожены. Мост через Соленн лежал в руинах, под черными водами реки.

Что еще хуже, подумал Кабанов глядя на озабоченные лица собравшихся офицеров, так это все эти разговоры о глушилках повстанцев. Мы должны были заподозрить это с самого начала. Адептус Механикус без сомнения говорили правду, утверждая, что атмосфера будет искажать наши сигналы, но мы не должны были предполагать, что все наши проблемы вытекают из одного источника.

Мир Даника никогда не славился развитыми технологиями. До начала глубокой зимы это был один из многих средних миров, цивилизованный и вполне самодостаточный, почти ничем не выделяющийся среди миллионов других миров Империума. Но извержение на южном континенте изменило все, на тысячелетия погрузив мир в снег и лед. Выжившие бежали в тепло городов-ульев в надежде, что, хотя бы их потомкам удастся когда-нибудь вернуться на оставленные земли.

Откуда у этих людей технологии глушения связи? Некоторые офицеры говорили о внешней поддержке повстанцев. Торговля с пиратами и контрабандистами была распространена в восставших мирах. Теория о сговоре с ксеносами вызывала у Кабанова отвращение, но её нельзя было не учитывать. Однако, без доказательств все эти идеи оставались лишь домыслами.

Кабанов подумал, что в любом случае об этом должны думать другие. У нас и так достаточно проблем. Сейчас эти людям нужно дать указания.

Для инструктажа было необходимо присутствие всех офицеров, поэтому Кабынов был вынужден организовать его в трюме транспорта. Солдаты на верхней палубе находились под присмотром врача. Эти раненые, за все прошедшее время, пережили больше остальных. Пусть слушают, если желают, подумал он.

Кабанов повернулся к Себастеву, сидевшему справа и сказал:

— Насчет того солдата в лесу. Ему оказали все почести?

— Да, сэр, — ответил Себастев. — Отец Олов официально передал его душу Императору.

— Хорошо, капитан. — сказал Кабанов. — Мы должны сосредоточиться на судьбе живых. У нас еще будет время, чтобы почтить павших, но этому мы придадимся конце кризиса, не в его разгаре.

Кабанов заметил, что Себастев выпрямился.

— Вы правы, сэр. — ответил он.

Но в его глазах Кабанов увидел то, чего совсем не ожидал — гнев. Этот гнев был не к врагу, а к Кабанову. Может Себастев неправильно понял слова полковника?

Возможно мне не стоило быть с ним столь откровенным, подумал Кабанов. Отреагировал он не так, как я ожидал. Да, я медленно умираю, но я не мог даже представить, что он воспринимает это так близко. Похоже я ошибался. И эта злость… Наверное, он винит меня за то давление, которое я на него оказываю, зная, что скоро судьба полка окажется в его руках. Неудачное время принимать такую ответственность! Пока во мне остается еще сила для борьбы, я буду вести полк. Но скоро, капитан, вам придется узнать всю правду.

Кабанов взглянул на своего адъютанта и сказал: «Будь добр, Маро».

Маро призвал людей к порядку.

— Спасибо, господа. — произнес Кабанов, когда наступила тишина. — Перед тем как начать, я бы хотел убедиться, что у всех одинаковый настрой. В лесу был найден смертельно раненый солдат из восьмого полка. Перед смертью он рассказал капитану Себастеву о ситуации, с которой нам предстоит столкнуться в скором времени. Я боюсь, что сообщение его было на самом деле ужасным. С прискорбием могу вам сообщить, что пятую роту ожидает самое серьёзное испытание. Пятая рота — это все что осталось от нашего доблестного полка.

Кто-то из офицеров качал головой, не веря словам, не желая верить, что их товарищи из других рот убиты.

Командование двенадцатой армии недооценило Армию Независимости Даниккина и повстанцы наказали их за это. Но тактические советники Властана никогда не признают, что это их ошибка. Лорд маршал Харазан и командование сектора виноваты не меньше остальных. При должной разведке все могло быть иначе. Если бы они только знали, что здесь есть орки.

Лидер повстанцев, Ванандрассе, на удивление хорошо, для выскочки из ПСО, разыгрывал карты. Он приказал своим людям держаться подальше от востоянцев, уверенный, что орки представляют гораздо большую опасность. Потом повстанцы только ждали и наблюдали, копили силы. Для удара было выбрано подходящее время, он был хорошо спланирован и великолепно исполнен. Кабанов отлично это понимал.

— Наличь в руках противника, — продолжал он, — это неоспоримо. Как им это удалось не ясно. Рядовой Беков сообщил об отравлении источников воды, актах саботажа в ангарах с бронетехникой и подходе колонн танков повстанцев к обоим берегам Соленне. Это значит, что, вторая колонна шла позади нас, когда мы заняли Коррис. Несмотря на трудности, мы слишком увлеклись орками. Это нам дорого обошлось, и я намерен возместить ущерб в течение следующего дня.

Офицеры сохраняли тишину, зная, что лучше не перебивать Кабанова, но возможно и потому, что не знали, что сказать, учитывая их неопределенное положение. Кабанов выдержал паузу. У него запершило в горле, и он попросил Маро дать ему воды. Маро протянул ему флягу, из которой Кабанов сделал пару глотков.

Стоявший у задней стены комиссар Кариф поднял одетую в черную перчатку руку.

— Да, комиссар? — сказал Кабанов. — Вы хотите что-то спросить?

Кариф коснулся козырька фуражки, как бы извиняясь, что прервал полковника:

— Судя по вашм словам вы намерены войти в Наличь, несмотря на то, что мы почти наверняка встретим там превосходящие силы противника.

— Мне не нравится слово «превосходящие», сомиссар. — сказал Кабанов. Говоря это, он осматривал лица подчиненных. — Мы слабо представляем, какие силы окопались в городе, но знаем, что их было достаточно, чтобы одолеть наших собратьев. Со слов найденного солдата становится понятно, что повстанцы используют любые, самые отвратительные уловки. Они сражаются без чести и гордости. И они за это ответят, я вас уверяю. А пока мы не знаем реального количества, да, мы должны ожидать ожесточенного сопротивления, но враг на западном берегу нас больше не беспокоит. Когда они расстреляли наших солдат на мосту, тем самым они отрезали себя от другого берега. Это была большая ошибка. Какие бы огромные силу не стояли у них на дальнем берегу, они так и останутся там стоять. Я бы сказал, что это обстоятельство слегка уравнивает шансы.

Хоть и не сильно, подумал он про себя.

— Так же, несомненно, наши братья из шестьдесят восьмого и семьсот первого нанесли определенный урон противнику. Уверен, они забрали немало этих ублюдков с собой. Мы прибыли чтобы разделаться с остальными. Пятая рота совершит возмездие. Вы со мной?

Они ответили утвердительно, громко, но все еще неуверенно. Кабанову этого было достаточно. Внутри них должен разгореться огонь. Настало время напомнить им, кто их командир. Он все еще держал фляжку Маро. Подняв руку с флягой в воздух он с силой швырнул её на пол и прокричал: «Вы со мной, варп раздери?»

Резкое движение вызвало вспышку боли под ребрами, в ушах громко грохотало сердце, но по его лицу ничего не было заметно. Он впивался взглядом в каждого из них.

Каждый человек в кузове Первопроходца вставал под горящим взглядом Белого Кабана

— Да, сэр! — кричали они.

Кабанов повернулся к Себастеву и сказал:

— Я не знаю, какого черта происходит сегодня с пятой ротой, но надо с этим что-то делать и побыстрее. Во имя Терры, я, Белый Кабан и мои первенцы должны быть самыми жестокими в Имперской Гвардии, черт побери, машинами для убийства. Эта рота выживет и подтвердит свою репутацию. Этого требует Император! — он отвернулся от Себастева, чтобы посмотреть на всех собравшихся. — Если мы умрем, то во имя Императора! Мы не сдадимся без боя. Каждый оставшийся в полку человек выполнит свой долг. Это ясно?

В этот раз голоса были намного громче и заполнили его огнем, которого он ждал от них.

— Да, сэр!

В этот момент Кабанов боролся с собой, чтобы не закашляться. Его легкие, как будто были проткнуты иглами. Он подумал, что зря выкинул фляжку Маро. В кармане адъютанта была еще одна фляга, но с разводом, он не был крепким, то, что было нужно его телу, а лишь расслаблял.

Преодолев приступ кашля, он вновь обратился к солдатам:

— Так-то лучше. Каждый день, что вы служите в гвардии, каждый из них, сводится к тому, что вы делаете сейчас. Полк не должен закончиться на нас. Мы разобьём врага, выжить и восстановить полк. Это будет не легко. Мост разбит, и мы можем застрять там, отрезанные от путей отступления. Соленне слишком быстрая и бурная река, чтобы её можно было форсировать на химерах. Орки будут атаковать Граззен на севере от нас, в этом случае оба моста в том городе будут разрушены. Порты на юге находятся в самом сердце территории повстанцев, так что от моря мы тоже отрезаны. Так что на данный момент мы застряли на этом берегу, независимо от того, что мы предпримем в дальнейшем. Мне кажется, что наибольшую пользу мы можем принести здесь в Наличе. Мы захватим передающую станцию и, если найдем, то и заглушающее устойство Данника. Если мы его захватим, то сможем направить против них. — он посмотрел над толпой, на сидящего в конце трюма, рядом с Карифом и отцом Олафом. — Ведь так, инженер-мистик?

Политнов поднял голову, покрытую капюшоном:

— Захватите устройство, и Бог-Машина откроет нам его секреты. Нам нужно будет только совершить нужные ритуалы.

Кабанов кивнул.

— Я полностью в это верю и надеюсь мне не надо вам рассказывать, как важно восстановить связь с двенадцатой армией. Это достойная миссия! Если эта проклятая штука в Наличе, то пятая рота пойдет туда и добудет её мне, разве не так?

На этот раз Кабанову показалось, что транспорт задрожал от звука голосов. Он не смог совладать с улыбкой, появившейся на его лице. Он взял в пальцы конец своих длинных белых усов.

— Отлично, — произнес он, — я не сомневался, что вы так ответите. — Повернувшись к Себастеву сказал. — Настало время вам взять слово, капитан. Расскажите этим прекрасным офицерам, как мы будем отправлять правосудие Императора.

— Так точно, сэр. — ответил Себастев.

А я присяду, пока не упал, подумал Кабанов.

Глава VII

День 687

Налич, Восточный берег

06:03

— 28 °C

В лучшие дни Наличь был центром торговли и дорогой жизни между народами Варанеса и южного Варанеса. Пролегающий над глубокими бурлящими водами массивный городской мост, длиной два километра был ключом к торговле между двумя соседними странами. Многочисленные грузы фруктов и овощей двигались с умеренного юга на восток, через город, а в обратном направлении шли руда и лес. Горожане наслаждались жизнью, каждую неделю возносили благодарность Императору в местном соборе и уверенно смотрели в будущее. В те времена Наличь был светлым, уютным местом.

Никто из тех людей и представить не мог, что все это будет разрушено через две тысячи лет. Сегодня Наличь был мёртв. Улицы и аллеи были засыпаны снегом. Дома находились в запустении, их окна и двери зияли пустотой, словно иссохшие человеческие черепа.

Но сейчас город не был абсолютно мертв. Призрачные фигуры скользили между домов, едва различимые очертания в предрассветное время. Востроянцы.

Себастев лично выбрал группу диверсантов для проникновения в город. Они двигались быстро и бесшумно, выполняя задачу, поставленную полковником Кабановым. Основной целью было вырвать змее зубы: обезвредить любую технику повстанцев, привести её в негодность перед прибытием основных сил пятой роты.

Над землей понялся ледяной туман, ночь отступала перед надвигающимся днем, и туман был как раз кстати. В этом Себастев видел длань Императора. Туман был божественным даром, укрывшим его людей от глаз врага, уравнивая шансы. Возможно его частые молитвы наконец были услышаны.

Туман вынудил солдат Дниккина использовать прометиумные лампы, чтобы освещать себе путь во время патрулирования, а это позволяло Себастеву легче обходить патрули. Оборона казалась не очень сильной,повстанцы думали, что их восточный фланг защищен после того, как востроянцы были убиты. Они не рассчитывали на прибытие пятой роты.

Так как операция требовала от участников как скрытности, так и технических знаний, Себастев составил разведчиков в пары с теки, кто имел опыт борьбы с техникой. Обладая навыками разведчика, полученными в ранние годы службы и в то же время умело обращаясь с техникой, Себастев настоял на своем участии, не смотря на протесты Курицына. Но была и другая причина, почему он решил участвовать в операции, вступить в прямой контакт с противником, он хотел прогнать мрачные мысли из головы. Тяжелое чувство обреченности овладело им в после оставления Корриса и он должен был от него избавиться.

Сосредоточившись на своем гневе и жажде исполнить правосудие Императора Себастев лежал под кузовом Саламадры повстанцев. Закрепляя на днище направленный мелта-заряд, нацеленный на управляющую проводку и управляющие механизмы он чувствовал, как холод земли проникает в его тело. Это был разведывательный вариант Саламандры, но он имел много общего с конструкцией Химеры. Днище было легко уязвимо. Заряд прожжет его, когда придет время и машина станет бесполезной.

Он тихо ругался, время было против него. Кто знал сколько лет этой Саламандре? Она определенно была в составе планетарных сил обороны еще во времена, когда Даниккин был еще лоялен, привезена с ближайшего мира-кузницы, возможно с Естебана VII, чтобы служить во имя Императора. Наверное, этот почтенный дух машины заслужил великую честь до того, как был обращен против сил Императора.

Какая трата, подумал он, такая машина в руках дураков. Среди звёзд у человечества достаточно врагов и без этих идиотских сепаратистских войн. Разрозненность нас ослабляет, открывает для атак ксеносов. Нужно с этим заканчивать.

Себастев вытащил из рюкзака, лежащего рядом с ним, последний мелта-заряд. Он уже заминировал две Химеры и Леман Русс.

Даже из-под танка он видел, что по мере того, как наступал день туман рассеивался. Большая часть вражеских войск скоро проснется. А еще будет много гражданских.

Большинство беженцев, прошедших через города, удерживаемые востроянцами сохранили верность Императору и просто желали избежать преследования со стороны агентов лорда-генерала Ванандрассе. Их были миллионы. Обычно они шли на запад, в так называемые добровольческие поселения, организованные Старым Голодяем на территории к югу от Саддисвара. Там они получали пищу и кров, работали, шили шинели и одеяла для востроянцев.

Когда лагеря заполнились было принято решение разрешить беженцам оставаться в удерживаемых востроянцами городах, но для всех цена этого решение была очевидна. Себастев не был уверен, сколько в Наличе осталось мирного населения. Если они не будут участвовать надвигающемся сражении, то переживут этот день, но, если они захотят участвовать в битве, востроянцы убьют их без раздумий. Гражданский или нет, если ты отвернулся от Императора — ты не заслуживаешь жизни.

Убийство заблудшего населения было мрачной обязанностью, это так, но солдаты пятой роты делали это и прежде. Когда Себастев устанавливал таймер на последнем заряде, вернулись воспоминания о войне на Пороже, примерно 13 лет назад. Это был красивый, зелёный мир, покрытый яркими полями и садами. Женщины Пороже были очень красивыми, хрупкие и утонченные, словно хорошо сложенные куклы с кожей цвета мёда и волосами цвета шоколада. Ему запомнилась одна девушка, в покрытой цветами шляпе, которая принесла его людям фрукты, пока они патрулировали границы, рядом с садами её семьи. Проходя среди них, она танцевали и ослепительно улыбалась, словно каждому раздавала ценные дары из своей корзины. Даже самый прожжённый ветеран улыбался в ответ, горящие взгляды следовали за ней, задерживаясь на округлых бедрах и груди, свет играл в её волосах. Они поблагодарили её и откусили от мясистых фруктов, которые она раздавала.

Наконец она остановилась перед Себастевым, глядя на него в упор и держа в руках сочный местный фрукт вусгада. Он принял его и кивнул в знак благодарности. Он уже почти откусил от плода, когда одного из солдат вырвало. Потом его рот наполнила кровавая рвота и потекла на траву.

Девушка не стала на это смотреть, а бросив корзину кинулась убегать. Еще несколько солдат упали на землю, стонали, хватались, их тошнило кровью.

Себастев повернулся и убил её, даже не задумавшись. Один выстрел в затылок примерно с шести метров. Вся эта красота, весь этот свет потух от выстрела болтерного пистолета. Цветы на её шляпе разлетелись, как маленький фейерверк, раскидывая розовые лепестки в жарком полуденном воздухе. Крутанувшись в воздухе её тело с силой ударилось о землю. Себастев запомнил только чувство пустоты и растерянности.

За всей этой красотой прячется скверна и предательство, подумал он, так де как на Мире Даника, как на всех восставших мирах. Поцарапай немного поверхность и внутри они все одинаковые, они умерли в момент, когда отвернулись от Империума.

Из солдат, попробовавших отравленные фрукты, трое умерли, еще шестеро получили тяжелые раны, им потребовались аугментические органа. Остальным потребовалась длительная медицинская помощь, во избежание дальнейших осложнений. Больше никто никогда не ел местную пищу.

Семья девушки была сожжена за предательство. Комиссар-капитан Вон проследил за этим. Все эти годы Себастев думал об этой девушке. Знала ли она вообще, что фрукты отравлены? Он ведь даже не дал ей шанса сказать что-либо.

После этого случая вышли новые правила взаимодействия с местным населением, но для многих гвардейцев было уже слишком поздно. От местных женщин тысячи солдат подхватили смертельные болезни. Официальное расследование выяснило, что самые красивые пороженки добровольно заражали себя, после чего спали с таким количеством оккупантов, с каким могли.

Что за кампания это была, думал Себастев. Эти люди использовали против нас все, что у них было. Почему все эти предатели и еретики так настойчиво хотят принести себя в жертву ради идеалов таких безумцев, как Ванандрассе?

Он никогда не забудет лицо этой девушки, этой милой улыбки, в момент, когда она вручала ему свой смертоносный дар, как её голова на секунду превратилась в малиновый цветок

— Вы закончили, сэр? — прошипел голос с боку Саламандры. — Патруль вернется в любую секунду.

Себастев закончил и выскользнул из-под машины. Рядовой Аронов стоял рядом. Разведчики пятой роты в основном были маленькими и гибкими, но Аронов был огромен. Он возвышался над Себастевым, поводя головой по сторонам, изучая туман на предмет малейших неприятностей.

— Вы не думаете, что слишком переусердствовали, сэр?

— Мы свое дело сделали. — прошептал Себастев. — Думаешь сможешь нас провести к точке встречи?

— Вы знаете, что смогу, сэр. — ответил Аронов, постучав пальцем по голове. — Пиктографическая память. Все здесь. Я думаю именно поэтому вы взяли меня с собой.

Себастев покачал головой:

— Вовсе нет, рядовой. Просто мне был нужен самый большой, тупой человеческий щит, который я только смогу найти.

— Фффф. Как скажете, сэр. — сказал Аронов. — Пошли.

По задворкам они двинулись на запад, все еще укрытые туманом, но на всякий случай держась в тени. До того, как в Наличе прозвучит довольно специфический будильник, оставались считанные минуты. Себастев удивлялся, как Аронову удавалось двигаться так быстро и при том не издавать шума.

Черт, подумал он, вот что со мной сделало звание. Когда-то и я мог так же передвигаться. Теперь я только замедляю его. О, Золотой Трон, если я выживу…

Они уже достигли угла перекрестка, когда Аронов резко присел. Себастев мгновенно замер. Быстрыми жестами большой разведчик показал, что впереди патруль. Из тумана показались три человека, вооруженные лазганами. Они двигались с юга на север по улице, пересекавшейся с их улицей. Жестами Аронов спросил у Себастева, что они будут делать дальше.

Мы не можем ждать пока они пройдут, подумал Себастев. Мы должны дойти до точки встречи до того, как взорвутся заряды, но, если мы нападем и позволим одному из них уйти — поднимется тревога и полковнику Кабанов встретит тяжелое сопротивление. Жесты Аронова стали настойчивее

Справится ли этот солдат? — гадал Себастев. — Справлюсь ли я?

Он принял решение. Показал три жеста: «убрать их».

— Ближе не надо, сержант — сказал полковник Кабанов водителю. — Уже видны фонари на окраинах. Еще ближе и нас выдаст звук двигателя. Лейтенант Курицы, прикажите остальным оставаться на позициях.

— Есть, сэр, — ответил Курицын. Он взял трубку с переговорного устройства на стене, оно было подключено к передатчику химеры. Настроив нужный канал, он сказал: «Командир — всем подразделениям. Сохраняйте позиции за гребнем. Приготовится выдвигаться по приказу полковника».

Химеры пятой роты замерли в снегу. Первопроходец стоял позади них, готовый выпустить груз жаждущих мести гвардейцев. У пятой роты просто не хватало ресурсов для атаки с разных направлений, поэтому Кабанов решил, что они пойдут клином через позиции повстанцев и атакуют их в городе. В конце концов, городской бой — это конек востроянцев.

— Будем надеяться, что капитан сможет облегчить наше продвижение. — сказал комиссар Кариф.

Полковник повернулся и посмотрел на него.

— Не переживайте на счет этого, комиссар. Эффективность действий капитана Себастева не подлежит сомнению. К моменту нашего подхода у этих мерзких повстанцев не будет ни одной рабочей единицы бронетехники на этой стороне реки. Зато их пехота даст нам серьёзный отпор.

— Вот, снова, полковник — сказал Кариф, — должное уважение к силе противника. Сильно контрастирует с мнением, которое доминировало в Саддисваре.

— Комиссар, это пропаганда двенадцатой армии, — ответил Кабанов. — Они заставили вас поверить, что мы сражаемся с полными идиотами. Я бы на вашем месте не сильно на это рассчитывал. Это конечно хорошо для морального духа, но величайшая ошибка, которую может допустить человек, это недооценить своего врага. Холод закалил народ Данниккина. Захваченный город впереди лучшее тому доказание. Они не ограничены какими-либо рамками чести и благородства. Они отчаянно борются. Это придает им сил. Возможно наше отчаяние сделает то же самое для нас.

— Возможно, — ответил Кариф, — но честь и благородство в итоге восторжествуют. Я ожидаю, что пятая рота будет блюсти оба эти принципа. Комиссар не может ожидать меньшего.

Полковник кивнул:

— Для солдат роты честь не пустое слово. За это вам не стоит волноваться. Но их выживание очень важно для будущего полка. Мне кажется, что иногда в нашем служении Императору честь нужно принести в жертву. Если бы в Коррисе мы служили чувству чести и долга капитана Себастева, пятая рота пала бы под орками. Вы и я были бы сейчас парой замерзших трупов. Несмотря ни на что капитан Себастев не нарушил бы приказ генерала Властана.

Кариф вспомнил разговор солдат в трюме Первопроходца.

— Именно поэтому вы решили остаться с нами, не так ли, полковник?! Благодаря вашей настойчивости в принятии командования на себя помогла сохранить роту и честь капитана, по крайней мере на тот момент.

— Это ваша трактовка события, комиссар, — раздраженно сказал полковник, — вы имеете на неё право. Но Даниккинская кампания не из простых. Кроме меня и еще пары людей не из двенадцатой армии, никто не представляет, что тут происходит. Я вам даже больше скажу: придется постараться, чтобы найти в анналах истории записи о более тяжелых днях, чем нынешние.

Полковник Кабанов крепко сжал кулаки и продолжил.

— История полка писалась непрерывно на протяжении тысяч лет. Несмотря на любые потери и поражения, о которых никто не упоминал, всегда оставались выжившие, те из кого полк восстанавливался. Но Данникийцы… их ненависть — сильная штука. Они не берут пленных, комиссар. Все противники их сепаратизма были сразу убиты. И мне кажется, что пятая рота — это единственное зерно, из которого полк сможет вырасти снова. Завтра мы или добудем еще одну победу или нарушим давнюю традицию.

Кариф тихо сидел, обдумывая слова полковника, а потом сказал.

— С вашего разрешения, полковник, я бы хотел, чтобы моему адъютанту выдали тяжелый болтер, когда мы войдем в город. Ему пригодится такой опыт, если он хочет стать хорошим солдатом и санитаром.

— Не возражаю. — ответил полковник. — Отправим его вперед. Сержант Самаров найдет ему хорошее применение.

Ставин явился сразу, как получил приказ. Кариф слышал, как сержант Самаров поприветствовал его, когда тот вошел в кабину водителя.

Лейтенант Курицын сидевший рядом с отцом Оловом, напротив Карифа вытащил из кармана шинели позолоченные часы и взглянул на циферблат.

— Святые, храните капитана. Сейчас он уже должен быть на восточном берегу. Скоро будет сигнал.

Из спутанной бороды отца Олова послышался загробный голос.

— Не беспокойтесь, лейтенант. Серая Леди присматривает за ним. Тебе это прекрасно известно. — он перевел взгляд на Карифа. — Святая Надалья, комиссар. Святая покровительница Вострои. Капитана защищает его вера, запомните мои слова.

Кариф ухмыльнулся в ответ и сказал: «Я знаю, кто она, святой отец, но ваши слова напомнили мне об одной вещи, которую я хотел обсудить с вами. Надеюсь вы не сочтете это дерзостью с моей стороны».

— Значит это будет какая-то дерзость, — буркнул в ответ священник, — но продолжайте, комиссар.

Борода Олова была такой длинной, что доставала до ремня. Рядом с ним стояли кожаные ножны с его любимым оружием — потрошитель, цепной меч, которым пользовались многие священники на поле боя. Годы тренировок и боевая закалка дали священнику физическую мощь. Кариф заметил толстые мышцы под одеждами Олова.

— Признаться, я чувствую определённое родство с вами, святой отец. — сказал Кариф. — Мы с вами оба служители Империи. Да, у нас разные роли, но я надеюсь вы тоже чувствуете некоторое единение. Где-то в глубине.

— Говори уже. — громыхнул Олов.

Кариф снова для себя отметил, что востроянцы легко раздражимы. Ему постоянно приходилось намекать себе, что это общая черта, как для офицеров, так и для служителей экклизиархии. Подавив возмущение Кариф сказал:

— Хорошо. Я бы хотел провести чтение для солдат перед предстоящим боем. Уверен, я смогу укрепить их дух и передать им немного божественной силы. Вы не против, святой отец?

Олов нахмурил брови.

— Я справлюсь с чтением, комиссар. Возможно вам не разъяснили это достаточно хорошо. Я делал это для них почти одиннадцать лет.

И судя по тому, что я слышал вы здорово портачите, подумал Кариф. Септология Гестора? Может она и одобрена официально Министорумом, но писал книгу определенно безумец. Настало время полку услышать достойные слова, которые поведут их в бой.

Кариф подумал, что будет лучше не упоминать разговор с капитаном Себастевым, в котором он попросил его занять место отца Олова. Поверил бы ему в этом случае проповедник?

Вместо этого Кариф сказал:

— Этой роте повезло, что у них есть вы, отец Олов, и они это хорошо знают. Но так как я прибыл недавно, то мне хотелось бы упрочить свое место среди солдат, дать им привыкнуть ко мне.

Сидевший возле водительского отсека полковник Кабанов добавил:

— В этом есть логика, комиссар, но решение принимать вам, отец Олов. Вы бы не хотели дать шанс нашему новому комиссару?

Если на святого отца и подействовали слова полковника, то он не подал виду.

— Что вы будете читать, комиссар? — спросил он все еще хмурясь.

Настало время Курифу разыграть своего туза. Из внутреннего кармана он вытащил и поднял на обозрение маленькую книгу в синем переплёте.

Глаза Курицына сверкнули.

— Осторожнее, комиссар, — прошипел он. — Если вы взяли эту книгу без его разрешения, то он снимет с вас голову, не смотря ни на какие законы.

— Вы хотите сказать, лейтенант, — пробормотал Кабанов, — что это личная копия капитана Себастева?

— Так и есть, сэр, — сказал Курицын, — никакой ошибки. Эта книга — всё, что осталось капитану от отца. Я уверен, что вы этого е знали, но вам, наверное, лучше отдать её мне. Я не расскажу ему. Для всех будет лучше, если он об этом никогда не узнает.

Кабанов кивнул: «Это будет лучший выход».

Кариф ухмыльнулся, покачал головой и вернул книгу в карман.

— Не хочу обидеть вас, господа, но ваша реакция меня забавляет. Капитан настаивал на том, чтобы я прочитал эту книгу. Могу вас уверить, что ношу эту книгу с его личного разрешения. Я бы хотел прочитать зачитать её на поле боя, если, конечно, святой отец не возражает.

Выражение лица отца Олова немного смягчилось, но вид был по-прежнему не дружелюбным.

— Самый худший оратор Империума смог бы вдохновить первенцев чтением Тритис Елатии. Это проверенный выбор, комиссар, неоригинальный, но верный. Читайте, с моего благословения. Я и самому будет интересно послушать.

Кариф склонил голову с притворной благодарностью. Самодовольный старый грокс, подумал он.

Он действительно не подозревал о своей репутации? В пятой роте многие думали, что он хороший солдат, но не священник. Количество убитых им врагов впечатляет, а его вера в Императора вдохновляет. Некоторые говорили, что это позор, что Олов родился вторым. Во многих битвах он доказал им, что из него вышел бы отличный сержант.

Все это Кариф узнал за то время, что провел с солдатами. Слова офицеров редко давали объективную картину. Только слушая разговоры простых солдат можно узнать правду такой, как она выглядит снизу. Он был уверен, что его чтение будет воспринято положительно, принесет ему немного доверия солдат. Сегодня будет трудный день для всех: одна единственная рота против неизвестного количества врагов. У Карифа перехватило дыхание при мысли об этом.

Именно для таких раскладов и созданы комиссары, подумал он. В эти дни зарабатывается слава. Победа может принести почести, награды и повышения. Если повезёт, я получу признание, которое вернет меня на высшие посты, которые достойны моих прошлых заслуг. Пусть Бреггиус винит меня за позор, которым его покрыл его сын, но все эти пересуды станут ничем, если я смогу реабилитироваться.

— …чтения?

Кариф встряхнулся, поняв, что полковник обращается к нему.

— Прошу прощения, полковник, что вы сказали?

— Я спросил вас, комиссар, уверены ли вы, что сможете справиться с вашими остальными обязанностями на воле боя, если будете заняты чтением?

— О, конечно, — сказал Кариф с легкой улыбкой. — Я не буду читать прямо со страницы. Вся книга уже у меня в памяти, и я выбрал подходящие части. Уверен, вы будете удовлетворены.

Отец Олов снова помрачнел и не смотрел в глаза Курифу. Священник, наверное, проклинал себя за хвастовство и глупость. Пусть так и будет. Кариф на самом деле запомнил текст используя технику ментального импринтинга, которой обучали комиссаров в схоламах по всему Империуму. Вряд ли его можно было винить в ошибке Экклезиархии, не развивающей этот навык у других своих слуг.

Курицын бормотал что-то себе под нос, вглядываясь Кабунову в глаза.

— Если вам есть что сказать, то поделитесь с нами. — сказал полковник.

Курицын покраснел.

— Простите, сэр. Просто за все годы службы в пятой роте я никогда видел, чтобы капитан кому-то позволял держать эту книгу. Признаюсь, я немного растерялся.

Кабанов кивнул:

— Смеем ли мы надеяться, что капитан Себастев наконец повзрослел? Я имею в виду, как командир. Дубрин всегда говорил, что это когда-нибудь случится. Эта ситуация видимо послужила для него катализатором.

— Перемены могут быть болезненными. — добавил Олов. — Капитан всегда боролся со своим чувством ответственности за роту. Думаю, он жалеет о своем обещании, которое он дал перед смертью майора.

Тихо подошедший и слушавший этот разговор лейтенант Маро неожиданно заговорил, удивив окружающих.

— Будем надеяться, что принятие им своего положения не повлияет на те качества, за которые Дубрин выбрал его.

Кабанов кивнул.

— Себастев не сдержан даже для востроянца, но Дубрин знал, что делает. Я бы доверился инстинктам Себастева, нежели послушал любого тактика из Саддисвара.

Они как будто аплодируют ему, подумал Кариф. Слова этих людей самые крепкие в Империуме. Интересно, что они видят такого, чего не вижу я.

Лейтенант Курицын вытащил часы из кармана.

— Сэр, — сказал он, обращаясь к полковнику, — мелта-заряды должны сейчас…

Со стороны города раздались звуки взрывов, низкий рокот звучал, как стрельба из стаббера. Корпус Химеры задрожал.

— Это наш сигнал, господа. — сказал Кабанов. — Лейтенант Курицин, вы знаете, что делать.

— Да, сэр. — ответил Курицин, вынул из стенки трубку вокс-передатчика и сказал. — Всем Химерам, вперед! Держать строй пока не достигните улиц. Держитесь назначенного пути. Стрелки, обеспечьте огневое прикрытие пехоте. Видимость низкая, действуйте с осторожностью. Огонь по своим будет учтен и эти случаи будут переданы комиссару Карифу. За Императора и шестьдесят восьмой, выдвигаемся!!

Химера Кабанова открыла огонь из носовой пушки. Через минуту все вокруг заполнилось звуками болтерных и лазерных выстрелов. Повстанцы были разбужены взрывами и рычанием приближающихся Химер. Они уже вели ответный огонь из тумана.

Сержант Самаров прокричал со своего места.

— Не о чем волноваться, сэр. Они пытаются стрелять на звук двигателей. Они ни черта не видят.

— Маро, — сказал Кабанов, — садитесь за мульти-лазер и максимально прикройте наших парней. Рядовой Ставин, пусть болтер поработает для нас. Пусть их настигнет кара Императора.

Лейтенант Маро занял место за управлением турелью Химеры.

Когда они достигли позиций оборонительных повстанцев Ставин открыл огонь. Глухой грохот болтера отдавался гулом в раме Химеры. Позже к нему прибавилось жужжание мульти-лазера.

— Господа, как только мы достигнем периметра, — сказал полковник, — начнется уличный бой. И позвольте сказать вам, комиссар — никто не любит уличные бои больше, чем Первенцы.

Когда барабанная дробь взрывов прокатилась по городу Себастев и Воронов упали на заснеженный берег. Тут же в замерзшем воздухе зазвучали крики. Себастев слышал, как офицер повстанцев выкрикивал приказы с жестким данниккийским акцентом.

Из некоторых домов с, расположенных вдоль реки, из-за закрытых окон и запечатанных от холода дверей раздавались приглушенные стенания испуганных жителей. Они должны были уехать, когда у них был шанс, подумал Себастев. А если они остались, придется им все это пережить.

Он всмотрелся в туман. Был слышен звук бегущей воды. Спускаясь по склону берега, он увидел в тумане расплывчатые силуэты. Не секунду Себастев подумал, что его дезинформировали, ведь рядовой Беков сказал, что мост разрушен до основания. Он смог рассмотреть толстые опоры моста, исчезающие в белой мгле. Они выглядели совершенно неповрежденными. Лишь подойдя ближе, он увидел всю конструкцию. Пролёты были перекручены и сломаны.

Действительно, мост через Соленне был уничтожен.

— Капитан, — прошипел Аронов, — сюда.

Себастев подошел к огромному разведчику. В тени под мостом кто-то двигался аккуратными шагами. Это был лейтенант Таркаров с другими диверсантами.

— Рад, что вы наконец-то пришли, сэр. — сказал он улыбаясь.

— Вы хотите сказать, что я медленно передвигаюсь, лейтенант?

— Возможно вы поделитесь подробностями, сэр?

Со стороны солдат послышались смешки. Себастев улыбнулся и сказал: «У нас были небольшие неприятности с вражеским патрулём, ничего серьёзного».

Таркаров указал на шинель Себастева.

— Я вижу, сэр. Вы вытерли всю кровь после того, как убили их?

Себастев посмотрел вниз. В последние дни он после каждой драки оказывался весь в крови.

— Черт. Придется дать рядовому Куркову лишнюю бутылку развода.

Курков из третьего взвода был единственным с похожим телосложением. Так как шинель Себастева была слишком украшена золотом для проведения диверсионной операции, он одолжил эту у Куркова. На ней не было украшений и для этой операции она подходила лучше. Остальные солдаты были так же экипированы по минимуму. Их защитные доспехи были оставлены в роте. Себастев взял с собой болтерный пистолет, остальные были вооружены лазганами и востроянскими ножами, висевшими на поясах.

Себастеву нож уже доказал свою пригодность. Когда они с Ароновым наткнулись на патруль, Себастев вогнал нож под челюсть ближайшего повстанца, пробил нёбо и вошел в мозг. Чтобы вытащить нож времени уже не оставалось и Себастев прыгнул ко второму солдату, ухватил за стеганый воротник шинели и с силой бросил через бедро, буквально воткнув его в промерзшую землю. Шея человека неуклюже изогнулась, отвратительный хруст огласил быстрый конец драки.

Аронов задушил третьего, удерживая его до тех пор, пока мозг не отключился от недостатка кислорода. Себастев наблюдал, как глаза солдата закатываются. Потом они спрятали тела и побежали на запад, к точке встречи. Мелта-заряды уничтожили большое количество бронетехники повстанцев, повергли силы даниккийцев в полный хаос.

Скоро на них обрушится удар Кабанова, а это значит для Таркарова, Аронова и остальных пришло время переходить ко второй фазеоперации.

— Отлично, — сказал Себастев, — вы знаете, что делать. Разделитесь на отряды. Лейтенант Таркаров возьмет свое отделение и выдвинется в тыл повстанцам. Вы должны устроить им парочку сюрпризов, пока они сражаются с нашими основными силами. И проследите, чтобы наши парни точно знали, где вы находитесь. Приберегите ваши подарки для даниккинских ублюдков. Я не хочу слышать слова «дружественный огонь».

— Не беспокойтесь, сэр. — сказал Таркаров. — Мы позаботимся, чтобы наши знали откуда им помогают.

Себастев повернулся к своему отряду.

— Пока мы еще скрыты этим туманом, давайте пользоваться. Наш объект — это станция связи на юго-западе в старом соборе. Мне нужно это задние, первенцы. Возможно сильное сопротивление, так что покажите на что вы способны. Аронов знает путь, так ведь, Аронов?

Аронов постучал по виску пальцем в перчатке.

— Хорошо. — сказал Себастев. — Выдвигаемся. Сейчас настало время нам отомстить за всех убитых здесь первенцев.

После этих слов в глазах каждого солдата запылал огонь. Отвернувшись Себастев сказал через плечо, обращаясь к Таркарову:

— Удачи вам, лейтенант. Не подведите «белого кабана».

Таркаров коротко отсалютовал:

— Я не собираюсь этого делать, сэр. Удачи вам со станцией. Увидимся, когда все закончится.

— Увидимся. — твердо ответил Себастев.

Таркаров вывел своих солдат из-под тени моста и через секунду их силуэты растаяли в тумане.

— Ведите нас. — сказал Себастев Аронову.

Когда отряд выдвинулся, Себастев услышал звуки сильного сражения. Полковник Кабанов атаковал врага. Битва за Налич разгоралась.

Глава VIII

День 687

Налич

Восточный берег

07:38

— 26 °C

Кариф крепко держался за поручни в кабине Химеры полковника, пока та пробирались через внешние оборонительные сооружения повстанцев, которые не использовались с тех пор, как два года назад линия обороны востроянцев переместилась на восток к Коррису. Самаров, водитель Химеры, удерживал постоянную скорость, чтобы не оторваться от отделения пехоты, которому они служили прикрытием. За каждой Химерой следовал взвод, раздроблявший снег, плотно укатанный тридцати восьми тонной машиной.

Кариф всматривался в бойницу в задней части Химеры. В сверкающей мгле было трудно правильно оценить качество обороны повстанцев, но ему было абсолютно ясно, что враг совершенно не ожидал нападения с этого направления. Самоуверенность повстанцев и погода помогли пятой роте застать противника врасплох.

Смертоносные лучи прорезали яркие полосы в тумане, а воздух наполнял звук выстрелов лазганов и треск болтерного огня.

Провались оно все в варп, подумал Кариф. Теперь, когда мы вошли в город лучше туману рассеяться. Если я не вижу противника, как я его убью?

Химера подпрыгивала и раскачивалась. Кабанов крикнул стрелкам:

— Не тратьте боеприпасы на стрельбу вслепую. Стреляйте на вспышки. Займите их делом, пока не подойдет наша пехота.

Сержант Самаров что-то прокричал со своего места. Карифу пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова за злобным жужжанием мульти-лазера.

— Полковник, сэр. Дальше я проехать не смогу. На дороге много подбитой бронетехники. Кажется, она из 701, сэр.

— Принято, сержант. — сказал Кабанов. — Маро, оставайтесь за мульти-лазером. Прикрывайте продвижение наших. Остальным приготовиться к выходу. Лейтенант Курицын, проинформируйте взвод Брешека, что я присоединюсь к ним. Удостоверьтесь, что они будут готовы, когда я опущу трап.

Курицин немедленно передал сообщение взводу Брешека.

Кариф застегнул свой черный меховой плащ. Из своей обычной одежды отец Олов оставил только пару кожаных рукавиц. Кариф с недоумением смотрел на него.

— Возможно вам стоит одеть что-то более существенное, отец? — спросил Кариф.

— Я окутан моей верой, комисар. — прорычал священник. — Этого мне достаточно.

— Да? Тогда, наверное, огонь праведной согреет веры вас изнутри. — с сарказмом в голосе сказал Кариф.

— Наверняка так и будет, комиссар. — прорычал Олов. — К слову о праведном рвении, я буду внимательно слушать ваши чтения.

— Тогда я очень постараюсь.

Лейтенант Курицин помог полковнику Кабанову подготовиться к сражению. Сейчас полковник представлял собой образец военной знати востроянцев. Под белым мехом Кариф увидел позолоченный панцирный доспех, украшенный изображением имперского орла, крылатым черепом Имперской гвардии и древним гербом благородной семьи полковника, дома Кабановых.

По команде Ставин покинул свое место и присоединился к комиссару.

Курицын с восхищением смотрел на Кабанова.

— Радостно видеть вас в таком виде, сэр. — сказал он. — Солдаты будут сражаться упорнее, зная, что на поле боя присутствуете вы. Они хотят, чтобы вы ими гордились.

Полковник кивнул. Каиф подумал, что полковник немного смущен восхищенными взглядами. Он в этом убедился, когда Каакнов посмотрел на Карифа и сказал:

— Я обычно не склонен к такой показной роскоши, комиссар. В этом плане я, наверное, похож на нашего капитана Себастева. Но сегодня мы несем месть людям, убившим наших братьев. Я хочу, чтобы солдаты видели, что их веду я. — его взгляд перешел на других. — Мы полот Императора, господа. Обрушимся же на предателей и разметаем их. Открывайте люк, комиссар.

— Сию минуту, полковник. — ответил Кариф.

— Да, — сказал отец Олов, поднимая свой массивный потрошитель. — Открывайте и дайте мне выйти. Я принесу наказание отступникам.

— За Золотой Трон, — сказал Кариф и ударил по глифе открытия створки. Задняя заслонка с грохотом упала в снег и внутрь ворвался холодный воздух. Кариф встал позади Кабанова.

Взвод Брешека замер во внимании, десять человек стояли в два ровных ряда. Они стояли в полный рост под выстрелами противника, пролетавшими в тумане. Когда полковник вышел вперед сержант Брешек и его подчиненные отсалютовали ему, как один. Брешек сделал шаг вперед и представился:

— Взвод Брешека ожидает ваших приказов, полковник. — сказал он.

— Благодарю, сержант, — ответил Кабанов.

Брешек отошел в сторону и встал рядом с полковником.

— Мы будем продвигаться вперед, сквозь позиции противника, — сказал Кабанов, обращаясь к взводу, — уничтожая по пути попадающиеся вражеские позиции. С максимальной скоростью направляемся к взводу Рейвемота. Мы зачистим основные строения в том районе. Дальнейшие приказы получите, когда займем площадь.

— За Императора и Вострою, — выкрикнул Брашек.

— За Императора и Вострою, — подхватил взвод.

Кабанов повернулся к Брешеку и добавил:

— Во имя милости Император, сержант, некоторые из наших братьев могут быть еще живы. Опираясь на прошлый опыт с ДОА шансов мало, но все же… Если тут есть пленные первенцы мы должны их освободить. Я хочу, чтобы город захватили, как можно быстрее. Не дайте ни одного шанса даниккийским предателям. Это ясно?

— Никакой пощады, сэр, — сказал Брешек. — Мои бойцы будут с вами все время.

— Я знаю это, сержант, — сказал Кабанов. — Стройте людей и выдвигаемся.

Себастев спрятался за стену дома, когда в нескольких дюймах от его лица очередной поток пуль из стаббера застучал по камням, покрывающим угол.

— Сын грокса, — прорычал он, когда его осыпало каменной крошкой. — Всем оставаться в укрытии.

Минутой ранее его взвод достиг передающей станции, удивив и легко обезвредив патруль повстанцев, проходивший по соседней улице. Но главная задача Себестева, захват станции, так легко не поддастся. Двое отличных солдат уже были убиты, когда пытались найти укрытие от огня. Их тела были истерзаны крупнокалиберными стабберами, стрелявшими из бойниц по обе стороны от главных ворот. Пока холодный туман все еще мешал обзору, но стрелки стабберов похоже пользовались термооптикой. Стрельба велась убийственно точно. Тела рядовых Равски и Ильянева тому доказательство. Они лежали посреди улицы и из выходных ран размером с кулак на их спинах шел пар.

Не дождусь, когда руки дотянутся до этих ублюдков внутри, подумал Себастев.

— Есть идеи, сэр? — сзади спросил его Аронов.

Солдаты смотрели на Себастева с надеждой. Они не любили отступать. Двое из них погибли у всех на глазах, и как и Себастев, они хотели наказать ответственных.

— Защитники станции наверняка вызовут кого-нибудь атаковать нас. — Сказал Себастев. — Нужно двигаться быстро. Попав внутрь мы можем заглушить рации повстанцев, наши основные силы могут начать вырезать. Нам надо только пройти мимо этих стабберов.

Себастев рискнул выглянуть из укрытия снова. Сквозь рассеивающийся туман он хорошо видел главный вход станции. До него было метров пятьдесят. Краем глаза он увидел вспышки выстрелов стаббеов, направленных на запад. Их было два. По прикидкам Себастева, стабберы не могли обстреливать территорию примерно метров в пятнадцать под собой, обзор им загораживала стена.

Внезапно орудия снова открыли огонь, выбивая крошку из защищавшей его стены. Себастев поспешно убрался за укрытие: «Варп из прокляни и раздери».

— Они не смогут убить нас всех, сэр. — сказал голубоглазый солдат, подползший к Себастеву сзади, это был Вимкин. Раньше он пел в хоре Министорума, до того, как попал к первенцам. Сейчас это трудно было представить, теперь его лицо было покрыто шрамами и вставками искусственной кожи, на нем не осталось следа от той чистоты и красоты, которую обычно демонстрировали священнослужители. Но его глаза все еще оставались чистыми и яркими. — Я имею в видк, что если мы побежим все вместе, то большинство из нас доберется до двери.

Приемлемые потери, снова подумал Себастев. А какой у меня есть выбор?

Остальные одобрили идею Вимкина. Среди них был и Аронов.

— Я насчитал пять улиц, выходящих на эту сторону здания. — сказал он. — Я думаю, что если мы побежим все с разных направлений, то у нас появится хоть какой-то шанс. Решение за вами, сэр. Время играет против нас.

— Похоже…

Себастева прервал звук резко открывшихся ворот, за которым последовали крики с грубым данникийским акцентом.

Он аккуратно высунулся из-за укрытия. Из главного входа высыпал отряд повстанцев. Они занимали позиции вокруг здания. Их разговор на готике с сильным акцентом было непросто разобрать, но там было что-то еще. Голос сержанта повстанцев звучал взволнованно. Себастев надеялся, что это из-за того, что их войска отступают под напором полковника.

— Он в себе не уверен. — сказал он Аронову.

— Сэр? — переспросил разведчик.

Себастев посмотрел на него:

— Этот повстанческий ублюдок, этот сержант, он нервничает. Я это слышу. Они не ожидали, что-кто-то проберется так далеко в город. Прокляни их варп, они думали, что контролируют весь этот район. Я только что услышал, как он говорил своим успокоиться, что тяжелые стабберы защитят их. Похоже это гражданское ополчение, а не войска ПСО. Как думаешь, Аронов? Хочешь пари?

— Что ж, сэр, — ответил Аронов. — Если на кону развод, то я в деле. Но шансов у вас будет больше, если мы не будем лезть одновременно и на солдат, и на стабберы.

Себастев согласно кивнул:

— Мы можем послать двух солдат вокруг, организовать отвлекающую атаку с востока. Думаю, они тут не останутся, если они будут думать, что нужны у восточной стены. Тогда останутся только стабберы. А когда мы окажемся под бойницами, то сможем разобраться и с вернувшимися ополченцами.

— Похоже на план, сэр. — ответил Аронов.

Взгляд Себастева скользнул по телам Равски и Ильянева. Они лежали в лужах крови, замёрзшей и превратившейся в зеркало. Раны уже не дымились. Тела быстро промерзали. Он знал, что потеряет еще больше людей, пока они будут брать передающую станцию.

— Ульян! — сказал Себастев. — Горголев! Тащите свои задницы сюда.

Двое солдат прошаркали вперед, так чтобы на высовываться из-за стены. Ульян был старше. Подтянутый, сероглазый и чертовски хороший стрелок. Горголев же наоборот был кареглазым, бородатым и умел устраивать заварушки. Именно поэтому он идеально подходил для того, что задумал Себастев.

— Займите позицию на другой стороне здания. Идите туда задними дворами. Постарайтесь не вызвать огонь стабберов. Когда займете позицию пошумите хорошенько. Не надо сосредотачиваться на определенных целях. Вам нужно только отвлечь охрану от этих ворот. Они должны подумать, что основной удар идет с востока. Это должно быть не очень сложно. Повстанцы, защищающие базу — это ополченцы, я уверен в этом. Когда они двинутся в вашу сторону, то не стесняйтесь стрелять в них. Все ясно?

— Отвлекающая атака, сэр, — сказал Ульян.

— Я в деле, сэр, — оскалился Горголев.

— Хорошо, — сказал Себастев. — Чего вы ждете? Вперед!

Оба солдата покинули свои места, чтобы начать обход здания передающей станции, с другой стороны. Остальным Себастев сказал: «Вы знаете, что мы должны сделать. Это будет опасный забег по открытому пространству. Найдите укрытия неподалеку и приготовьтесь бежать со скоростью варпа. Сигналом будет выстрел из болт-пистолета. Ясно?

— Да, сэр. — был ответ.

— Пошли, — сказал Себастев. Он наблюдал, как солдаты бросились в рассыпную.

Пусть Император улыбнется нам, подумал он. С таким количеством солдат не существовало понятия приемлемых потерь.

Кариф шел по улицам со взводом Брешека, его сапоги хрустели по снегу, лежащему между многоквартирных домов из сине-серого камня. Его глаза оглядывали каждую тень и щель.

Следы от прошлых стычек были почти на каждом доме. От неточного пушечного огня из колоннады вдоль дороги некоторые колонны на половину осыпались. Артиллерийским огнем были сломаны стены в домах на обеих сторонах улицы. Темные, зияющие раны с зазубренными кирпичами на краях свидетельствовали о силе каждого попадания.

Сама дорога была усыпана почерневшими осколками. Некоторые машины все еще горели, выбрасывая вверх черный дым. Эти машины были уничтожены в результате диверсионной операции капитана Себастева. Кариф не мог помочь, но был признателен людям капитана за хорошо проделанную работу. Пока что им навстречу не попалась ни одной машины противника. Но в развалинах иногда обнаруживались солдаты повстанцев, которые тут же открывали огонь по наступающим востроянцам.

Полковник Кабанов разделил взвод Брешека на две огневые группы, чтобы атаковать позиции противника. Таким образом взвод Брешека быстро подавлял сопротивление.

Взвод остановился за едва узнаваемыми останками танка Леман Русс, чтобы перезарядить оружие, а в это время с дальнего конца улицы их поливали огнем повстанцы.

Справа к Карифу подполз солдат.

— Как дела, Ставин?

— Спасибо, хорошо, сэр. — ответил Ставин. Парр от его дыхания пошел от шарфа, когда он прикрыл им рот. — Но я плохо вижу в этом тумане, и не могу вести огонь более эффективно, сэр.

— Просто делай так, как говорит полковник. Увидел трассеры — стреляй в ответ. Тренируй глазомер, не трать патроны, если не уверен, что попадешь. Определенно туман рассеивается. Теперь, когда мы продвинулись вглубь города, улицы стали уже и темп боя наверняка изменится. Бои предстоят близкие и кровавые. Столько у тебя осталось зарядов?

— Два у меня в карманах, сэр, — ответил Ставин. — И в оружии разряжен на половину.

— Этого пока достаточно, — ответил Кариф. Он улыбнулся под своим шарфом.

Я могу допустить, думал он, что способность этого парня к войне действительно удивляют меня. Его неуверенность в себе и молодой вид противоречат сложению бойца. Я такого не ожидал. У востроянцев любопытная система призыва в армию, которая должна подготавливать их детей к войне с самого раннего возраста.

Кариф почувствовал, что его кто-то взял за плечо. Повернул голову он увидел запыхавшегося полковника Кабанова.

— Мне кажется время пришло, комиссар. Начинайте свою речь. Мы в самой гуще заварухи. Скажите им слова, ради которых они будут сражаться.

— Да, — нетерпеливо рявкнул из-за угла сгоревшего танка отец Олов. — Приступайте, комиссар. Я бы начал прямо сейчас. Посмотрим, чему вас научила схола Экскубитос в ораторском деле.

Возбужденный священник находился в боевом отвратительном настроении с тех пор, как они вышли из Химеры. В его глазах сверкала жажда крови, что Кариф находил необычным для служителя Министорума. Помимо религиозного рвения там была еще и животная ярость. До сих пор Олову не доводилось использовать свой массивный цепной меч. Происходившая перестрелка раззадоривала его еще больше. Определенно его терпение подвергалось серьёзному испытанию.

— Конечно, вы правы, — сказал Кариф. — Самое время начать.

Кариф дотронулся до вокса в ухе, нажал кнопку передачи и сказал:

— Слушайте меня, первенцы, сыновья Вострои. Это ваш комиссар, Дарид Аль Кариф. Я сражаюсь рядом с вами во имя Императора и Империума человечества. Наши жизни принадлежат Императору! Пусть эти слова из Тритис Елатии святой Надалии вдохновят вас на победу над жалким и недостойным врагом.

Как только Карифзакончил фразу со стороны повстанцев ударила новая волна лазерного огня, поливая уступ, за которым они спрятались. Секундой позже востроянцы ответили кинжальным огнем. Кариф прочитал на память отрывок текста: «Верьте в Императора, говорит Серая Леди, и страх не настигнет вас. Не поддавайтесь стразу, говорит она, и вы беспрепятственно выполните свой долг. Благодаря этому вы заслужите свое место подле Императора».

Со стороны улицы на юге раздались крики повстанцев, это взводы Северина и Вассило атаковали пехоту противника.

— Серая Леди не задерживалась на Вострое долго, — продолжал Кариф, — но она оставила свой след в каждой из семи провинций, и в каждой столице не хватало места от желающих созерцать её.

Полковник Кабанов отправил взвод Брешека, пока Кариф говорил.

— Выдвигайтесь. Пусть люди попарно зачищают дома, которые остаются у нас сзади. Ничто живое не должно стрелять нам в спину.

— В некоторых домах гражданские, сэр. — ответил сержант Брешек, а его взвод покинул, скрывавший их, остов уничтоженного танка.

— Я сказал в живых никого не оставлять, — рявкнул Кабанов. — Повстанцы уже убили тех, кто присоединился к нашим братьям, защищал этот город. Так что оставшиеся тоже предатели или соглядатаи, которые ничем не доказали свою преданность. В моем учебнике безразличие и трусость равнозначны. Император осудит их души. А мы отправим эти души предстать перед ним.

Кариф продолжал говорить в вокс.

— В день отбытия она одарила техтриархию (правящий класс вострои) подарком. Воздев руки к небу, она показала символ двуглавого орла и сказала, что глазами этого орла Император будет наблюдать за Востроей. В каждом ремесле проявите себя, говорила она, иначе где окажется Империум без этих машин? Сражайтесь храбро на полях брани, говорила она, иначе где будет Империум без тех бесчисленных самопожертвований его сынов?

К лазерному огню присоединились тяжелые болтеры и стабберы. Вверх по улице повстанцы наспех соорудили баррикаду и принесли туда тяжелое оружие. Мешки с песком и колючая проволока перекрывали улицу от одного края до другого, поэтому солдатам Кабанова приходилось укрываться в прилегающих аллеях.

На секунду остановившись Кариф услышал неподалеку крик даниккийского сержанта. Трое повстанцев вышли из-за угла, намереваясь атаковать востроянцев, пока их товарищи вели подавляющий огонь. Кариф еще не до конца понял всю ситуацию, а его рука уже подняла лазерный пистолет.

Первый выстрел сбил одного солдата с ног, его лицо превратилось в черный овал. Другого убил Ставин, двумя точными выстрелами в грудь. Последнего он ранил в плечо, от попадания тот закрутился на месте и закричал, но не умер. Кариф опомнился, атакуя он поднял свой цепной меч высоко вверх. Голова солдата полетела с плеч.

Лазерные выстрелы летали повсюду вокруг, когда отряд Брешека открыл ответный огонь по баррикаде, впрочем, без особого результата. В замерзшем воздухе слышались стрельба и крики с соседних улиц. Кариф продолжил свою речь.

— После себя Леди оставила сто полков первенцев, подчинявшихся ей. Говорили, что она ставили бойцов Вострои выше других за их решимость и выносливость, и они дорого продавали свои жизни за свой мир и за Империум, которому они поклялись служить.

Пока Кабанов со своим взводом был прижат огнем, повстанцы подтянули дополнительные силы, готовясь нанести решительный удар по востроянцам. Дальше по улице данниккийцы уже виднелись за обледеневшими стеклами квартир. Через секунду они открыли огонь из окон. Ставин сделал три выстрела в темноту окна, которое было высоко справа от него. Почти сразу же из пустой рамы выпало безжизненное тело. Тело упало на улицу, были слышны звуки ломающихся костей.

Солдаты из отряда Брешека переместили огонь на верхние этажи домов, они заставили повстанцев отступить от окон, но все равно их позиция становилась все более невыгодной. Полклвник Кабанов открыл командирский вокс-канал, приоритет которого был выше. Это значило, что он прервет речь Карифа, но так было нужно. Человек, предложивший прочитать речь на поле боя, конечно, не ожидает, что его вот так просто прервут.

Голос Кабанова зазвучал в ухе каждого солдата пятой роты.

— Кидайте гранаты в занятые здания. Мы не должны упустить момент, и кто-нибудь атакуйте эту чертову баррикаду впереди.

Сказать это было проще, чем сделать. Взвод даниккийских повстанцев, по подсчетам Карифа около десяти человек, заняли левый угол и вели огонь по пробегающим востроянцам. Пролетевший рядом с Карифом лазерный луч заставил его спрятаться в укрытие. Заброшенный дом слева от него обещал небольшую передышку.

— Ставин, — крикнул Кариф, подбегая к двери, — ко мне. Ко мне!

Ставин не заставлял себя ждать. Он влетел в открытую дверь, когда по стене рядом застучали обжигающие выстрелы. Снаружи кто-то закричал: это один из солдат Брешека, его разорвало на части огнем противника.

Внутри здания все было заполнено непроглядными тенями. На пути к окну Кариф запинался о мебель. Он мог видеть полковника Кабанова, лейтенанта Курицина и всех остальных. Они были полностью прижаты огнем, укрытием служила упавшая стена, но долго она не продержится. Тяжелые стабберы повстанцев уже начали размалывать её в крошку.

— Варп подери, нас вытесняют! — ревел полковник. Его гнев ощущался даже на другой стороне улицы. Кариф увидел, как поднялся отец Олов, готовый пойти в атаку на повстанцев в одиночку. Мелькнула могучая фигура, это сержант Брешек повалил чокнутого священника обратно в укрытие.

— Проклятье, Ставин, — ругнулся Кариф. — повстанцы готовятся идти в атаку. Взводу Брешека некуда отступать. Их всех перебьют.

Ставин поднялся на ноги.

— Может здесь есть задняя дверь. Я проверю.

Кариф смтрел в окно и яркий снег его ослепи. Когда он повернул голову в комнату, то ничего не смог разглядеть. Зато он слышал жуткие звуки движения позади заброшенного дома.

— Провались оно все в ад и варп, — проревел он, — Ставин, ты в порядке? Что ты там нашел сзади?

— Я нашел, сэр. — Ставин говорил оживленно. — Позади есть узкая аллея, она идет до конца улицы.

— Святая Терра! — воскликнул Кариф. — Это возможность все изменить. Отличная работа, рядовой. Выдвигаемся.

Кариф догнал Ставина у задней двери, высунул голову на улицу, ищи признаки движения.

— Да, ты не шутил, когда сказал, что тут узко. — сказал он. — Придется идти боком. Давай за мной.

Выйдя из двери, они направились на юг, высоко поднимая ноги, чтобы ну увязнуть в глубоком твердом снегу. Ставин отчаянно старался не задевать своей броней о стены, но получалось у него неважно. Звуки битвы приглушались высокими стенами старых зданий. На фоне этого каждый изданный ими звук казался крайне громким.

Вскоре они достигли улицы к которой примыкала аллея. Кариф высунул голову за угол и рукой показал Ставину остановиться. Примерно в двадцати метрах выше по улице Кариф увидел, что повстанцы покидают свои позиции и наступают на взвод Брешека и полковника Кабанова.

— Двое против десятерых. — сказал он своему адъютанту. — В лобовую не получится. Дай мне одну гранату.

— Да, сэр. — кивнул Ставин. Он вытащил гранату из зажима на ремне.

— Работа достойная Императора, во имя Трона! — сказал Кариф ухмыляясь. — Как твоя метательная рука, Ставин?

— Я уверен она не так хороша, как рука комиссара, сэр.

— Скромно, но хорошо сказано. Давай сейчас и выясним. Наверное, двух гранат будет достаточно, чтобы всех этих идиотов накрыть. Думаешь сможешь забросить гранату в самую гущу?

— Вы указываете, я бросаю, сэр.

— Хорошо. Тогда выдергивай чеку и приготовься. Кидаем на три.

Ставин кивнул. Они оба выдернули предохранители из своих гранат.

— Один…

Вместе они вышли из аллеи на улицу.

— Два…

Кариф отклонился назад.

— Три! Катитесь в варп, отступники!

Кариф и его адъютант бросили гранаты во взвод ничего не подозревающих врагов. Кто-то из повстанцев заметил движение, но было уже поздно. Гранаты упали рядом, буквально в метре друг от друга, прямо под ногами солдат.

— Хороший бросок, — сказал Кариф молодому солдату, когда они снова скрылись в аллее. Громко детонировали гранаты, сорвав потоки из снега и сосулек с крыш.

В воздухе раздались громкие крики. Те повстанцы, что не умерли сразу от раскаленных осколков, сейчас лежали на земле, кровь фонтаном била из ран.

— Пошли. — сказал Кари. Он побежал прямо к раненому человеку.

— Никакой пощады, сынок. — сказал он через плечо. — Кладбища заполнены милосердными людьми.

Ставин бежал за комиссаром, поскользнувшись остановился, когда они подбежали к раненым повстанцам. Вместе с комиссаром они стреляли в лежащие у их ног тела. После каждого выстрела стоны прекращались.

Это жестокая работа. Кариф не мог отрицать этого. Ему было интересно, как чувствовал себя Ставин. К чести этого парня, он четко следовал каждому приказу.

— Не вздумай жалеть этих людей, Ставин. Они отвернулись от света Императора. Они поставили себя выше каждого мужчины, женщины и ребенка нашего великого Империума. Никогда этого не забывай.

Ставин молча кивнул.

Кариф отвернулся от дымящихся тел и посмотрел на улицу, где взвод Кабанова все еще прятался за стеной, прижатые с запада огнем болтеров и стабберов. Полковник пытался поднять голову, узнать, какого же черта тут происходит, но его высокая меховая шапка выдавала его.

— Полковник, — сказал по воксу Кариф, — южный фланг свободен, сэр.

— Вовремя, черт возьми, — ответил полковник. — А теперь продвиньтесь по улице и будьте добры, комиссар, атакуйте эту кхекову баррикаду.

— Не за что, — буркнил Кариф себе под нос. — Пошли, Ставин. Похоже задницу знаменитого Белого Кабана иногда тоже нужно спасать.

Пока что неплохо, подумал Себастев.

Операция началась. На дальней стороне передающей станции послышалась стрельба лазганов, ей ответил стрекот тяжелых стабберов. Как и рассчитывал Себастев, сержант повстанцев взволновался. К звукам лазерных винтовок и стаббера добавились взрывы. Чтобы как следует привлечь внимание защитников станции Ульян и Горголев пустили в ход гранаты.

Сработало.

Взрывы окончательно убедили сержанта, что востроянцы обошли их и атакуют с востока. На месте остались двое, остальные побежали с сержантом к восточным воротам.

— Готов, разведчик? — спросил Себастев Воронова.

— Готов, сэр. Первый, кто окажется у двери, сорвет куш, так?

— Точно, — сказал Себастев. — Я лично с ним расплачусь, когда попадем в Саддисвар.

Передвигаясь вдоль стен его отряд собирался вместе, чтобы атаковать здание. Пистолет Себастева рявкнул, выбросив медную гильзу и востроянцы высыпали из укрытий. Петляя по улице они бежали вперед, старались сбить прицелы пулеметов.

Себастев бежал изо всех сил, даже не поворачивал голову, чтобы посмотреть, как там его люди. Он видел вспышки в нишах стен.

— Кхек вашу мать, бежать! — заорал он.

Себастев вложил все силы в бег. Мышцы начали гореть, а холодных воздух обжигал легкие.

Вокруг него бушевал ураган из пуль, выплевываемых стабберами, но ни одна не попала в него. Не было боли, не было удара от попадания пули. Вдруг слева от Себастева раздался крик. Он не мог обернуться. Секундная задержка грозила смертью.

— Не останавливаться! — задыхаясь крикнул он. Боковым зрением он увидел несколько солдат, опередивших его в этой гонке.

Потоки свинца продолжали изливаться из стабберов. Пули вздымали снег и ударяли в каменную брусчатку под ним. Некоторые пули попали в живую плоть. Раздался крик справа от Себастева. Кто-то позади него крикнул: «Нет!».

Пять метров! Четрые… Три…

Себастев ушел из поля обстрела стабберов, двигаясь с такой скоростью, что не смог вовремя остановиться. Когда один из повстанцев собирался выстрелить в него, Себастев упал на правый бок и заскользил по земле. Яркий луч прожег воздух над ним в нескольких сантиметра. Себастев оглянулся как раз в тот момент, когда Аронов вогнал нож в стрелявшего. Когда огромный разведчик поднял солдата в воздух он все еще кричал. Затем он рывком выдернул из него нож, крик тут же прекратился.

Треск лазгана обозначил смерть второго охранника. Себастев поднялся на ноги и отряхнул снег с шинели. Он взглянул назад на улицу, которую они только что пересекли. Два тела лежали на снегу, заливая его кровью. Один из людей все еще двигался, стонал, слабо звал на помощь. Это был Блемски, молодой солдат из четвертого взвода.

Рядовой Родоев, тоже из четвертого, проследил за взглядом Себастева и увидел своего раненого товарища. Он бросил лазган и рванул к своему другу, но огромная рука Аронова ухватила его за рукав.

— Не глупи, солдат. — прошептал он ему.

— Аронов прав, — сказал Себастев. — Пулеметы разорвут тебя через секунду, как ты добежишь туда. Блемски не хотел бы этого и я не могу потерять еще одного солдата. Подумай над этим.

— Но он же еще жив, сэр. — сказал Родоев сквозь сжатые зубы.

Наверное, Блемски услышал эти слова, он поднялся на колени, борясь с агонией от ужасных ран. Стабберам хватило секнды. Они выплюнули еще одну порцию пуль. Тело Блемски тряхнуло, когда его разорвало несколькими попаданиями. Потом он упал вперед и не двигался.

Родоев задыхался. Его лицо покраснело, а глаза расширились.

— Где они? Я убью их! Я их всех убью!

Себастев схватил его за воротник и потянул вниз, так что они стояли почти нос к носу.

— Соберись, первенец. Не поддавайся эмоциям. Если не справишься, то ты не чертов…

Себастев прервался на полуслове. Он слышал приказы, звучавшие с другой стороны передающей станции. Остатки охраны возвращаются.

— Спрячьтесь за углами. — прошипел он, отпуская Родоева. Солдаты бросились к разным углам здания, некоторые последовали за Себастевым на северо-восточный угол, а кто-то с Ароновым на юго-восточный.

Когда появились защитники, воятроянцы дали им время, чтобы понят, что тут произошло. Когда повстанцы прошли уже полпути и у них не было поблизости хорошего укрытия, Себастев отдал команду открыть огонь.

Из стволов вырвались яркие лучи, они прожигали дыры в тонких стеганых шинелях повстанцев и глубоко врезались в их тела. Воздух заполнили крики. Люди падали на снег, некоторые метались на земле от боли ранений, которые не убили их сразу.

— Вперед, избавим их от страданий. — приказал Себастев. Он посмотрел на Родоева. — Помни, что ты первенец, а не палач. Здесь ты посланник Императора. Раненые повстанцы должны отбыть на тот свет быстро. Не надо с ними играть. Первенцы сражаются с честью.

Когда солдаты отправились выполнять его приказ, Себастев подошел к воротам передающей станции. Они были крепко заперты изнутри. К нему подошел Аронов.

— Они мертвы? — спросил Себастев.

— Так точно, сэр.

— Двери закрыты. Остались мелта заряды?

— У меня не осталось, — ответил Аронов, — но думаю есть в Родоева и Вамкина, сэр.

— Родоев… он в порядке?

— Они были хорошими друзьями, сэр. Он взял Блемски под крыло, когда парня приписали к четвертому взводу. Они оба были из улья Словеха.

Себастев подумал Дубрине и Иззиусе. Он вспомнил, как смотрел на лежащего на носилках, умирающего, Дубрина. Он вспомнил, как тело Иззиуса было разорвано осколками орочей гранаты.

— Понятно, — сказал он Аронову, — но время для поминания наступает после битвы. Это слова самого Белого Кабана.

Аронов кивнул. Остальные тоже подошли к воротам. В их глазах был виден огонь, взгляд полной сосредоточенности. Именно это и нужно было от них Себастеву.

— Установите на дверь мелта заряды. — сказал он. — Когда окажемся внутри, разобьёмся на пары, будем зачищать каждый уровень. Стрелки все еще внутри. Они за все заплатят, клянусь Троном. Но там могут быть и другие, офицеры связи и так далее. Они знают, что мы идем, так что никаких ошибок. Глаза держите открытыми. Прикрывайте друг друга. Все ясно?

— Ясно, сэр. — ответили солдаты.

— Как хороший развод, сэр. — сказал Аронов.

Глава IX

День 687

Налич

Восточный берег

11:21

— 20 °C

Кабанов стоял на площади Рейвемот. Ему открывалось ужасное зрелище. Останки отличных солдат из шестьдесят восьмого и семьсот первого были свалены в кучи, словно стволы срубленных деревьев. Повстанцы сняли с них все ценное и просто свалили в кучи. Сейчас тела смерзлись, стали холодными и твердыми, как лёд. Глядя на это его сердце наполнилось гневом и скорбью. Он приказал сержанту Брешеку организовать поиски и найти тела комиссара-капитана Вона и майора Галипова. Он был уверен, что они лежат где-то здесь, но поверить в смерть этих непреклонных людей. В центре площади располагались обломки статуи Императора. Кто бы сейчас об этом догадался? Статуя была обезглавлена, конечности отломаны, а тело обмотано колючей проволокой и исписано красной краской. Может быть это напутствие заблудшему народу, возжелавшему независимости, которая принесла в этот мир войну. Какой-то из этих проклятых идиотов повстанцев написал той же красной краской на постаменте статуи: АНД — нет Императору, нет рабству.

Иногда звучали отдельные звуки выстрелов лазганов, когда солдаты пятой роты сталкивались с разрозненными группами повстанцев, укрывшимися в зданиях. Но основная часть битвы уже была завершена. Восточная часть Налича была в руках первенцев, пока что. Но Кабанов ничего не мог поделать с западной частью города.

Неважно чего мы достигли сегодня, подумал он, АНД захватила Южный Варанес, орки господствуют на северо-востоке, а у пятой роты не так много надежды вернуться к своим. Святая Терра, неужели лорд-маршал и командующий сектором совсем забросили двенадцатую армию? Может генерал Властан и не справился с командованием в этой кампании, но вряд ли вся вина лежит на нем. По-своему он, наверное, в таком же смятении, как и мы.

Отряды востроянцев продвигались через город, сгоняя напуганных мирных жителей во временные лагеря. Их лишат свободы пока не будет принято решение, что с ними делать. Многие погибли при захвате города, но теперь резня должна прекратиться раз город хорошо охраняется. Выжившим просто некуда было идти. Налич может и является местом битвы, но он так же и единственное укрытие на многие километры вокруг. Ближайшим городом был Коррис, до те пор, пока саперы пятой роты не сравняли его с землей.

Кабанов гадал, какие потери орки понесли при взрыве энергостанции. Сколько осталось в живых? Погнались ли они за ротой?

С теми потерями, что мы понесли сегодня нам не удержать город даже в течение часа, думал он. Подсчеты еще не закончены, но я видел достаточно смертей и цифры будут не радостными. Мы победили и полк выжил, но только пока. Если нас осталось хотя бы больше сотни я буду крайне удивлен.

Шел небольшой снег. Маленькие снежинки ложились на шапку и воротник Кабанова, на белом цвете пышного меха они становились почти невидимыми. Вокруг него стояли офицеры и ожидали приказов, а солдаты из взвода Брешека методично обыскивали трупы. Кабанов не завидовал их мрачной работе.

В его ухе щелкнул вокс.

— Это капитан Себастев. Передающая станция захвачена. Повторяю, мы захватили передающую станцию.

Кабанов поднес палец к воксу-затычке в его ухе и нажал на кнопку передачи.

— Говорит полковник Кабанов. Слышим вас. Идем к вам.

— Хорошо, сэр, — ответил Себастев. — Будем ожидать вашего прибытия. Конец связи.

Кабанов повернулся к остальным.

— Господа, давайте не будем заставлять капитана ждать нас.

Сжимая болтерный пистолет в руке Себастев стоял под гудящими лампами в подвале передающей станции. Ствол оружия были направлен на человека в черной форме, офицера повстанцев. Он сидел на полу, прижавшись спиной к холодной каменной стене.

Слева от Себастева шипел и потрескивал блок управления системой защиты. Из него шел едкий синий дым. Командование обороной станции происходило из этой комнаты. Их всех убили, в живых остался только один человек. Себастев не намеревался оставлять его на этом свете слишком долго, но он не казнит его пока не получит разрешение полковника. Сначала его допросят.

Рядовой Аронов стоял позади Себастева и тоже рассматривал убийцу востроянских первенцев. Остальные солдаты были расставлены по периметру здания на оборонительных позициях. Но Себастев знал, что сражение на этой стороне реки пости закончено.

Пришлось применить физическую силу, когда Родоев ворвался в комнату с ножом и кричал, что освежует пленных заживо. Сейчас он стоял у южного входа. Себастев разрывался между нехваткой солдат в пятой роте и необходимостью приструнить Родоева. Он подавал плохой пример другим солдатам и не мог уйти безнаказанным. Себастев решил, что поговорит на этот счет с Карифом, когда будет время. Сейчас есть вещи поважнее.

Тело рядового Вамкина лежало в углу подвала, еще дин человек потерян при попытке захвата этого места. Когда Вамкин вошел в комнату на него неожиданно напал офицер повстанцев, он единожды ударил первенца ножом с безумной заточкой в живот. Клинок был покрыт смертельным нейротоксином. Легкие Вамкина отключились почти мгновенно. Он умер от удушения задолго до того, как истек кровью.

Рядовой Петрович, разведчик из второго взвода, он шел сразу позади Вамкина. Несколько лет назад Петрович потерял в сражении ухо, в роте он прослыл расчётливым, обладающим холодным умом солдатом. Он выстрелил офицеру в бедро, тот упал на пол и теперь его ожидал только гнев полковника.

Повстанец же со своей стороны казался странно равнодушным. Он укачивал свою раненую ногу, иногда поднимал глаза, встречаясь со взглядом Себастева. Что-то в этом взгляде сильно беспокоило капитана, но он не мог определить, что именно. Рядом с этим человеком Себастев чувствовал себя очень некомфортно. Ему хотелось, чтобы полковник добрался сюда, как можно быстрее.

Пленный был одет почти как Имперский комиссар. Он носил длинную черную шинель с золотой накидкой и пуговицами. Он был гладко выбрит. Самое явное отличие — это его головной убор. В то время, как комиссары всего Империума гордо носили заостренную черную фуражку своего отдела, офицеры повстанцев носили высокие, остроконечные шапки, откинутые назад, похожие на спинные плавники каких-то морских млекопитающих или акул.

Себастев гадал, как отреагирует Кариф, увидев этого человека? Я много о них слышал, но захватить, так называемого офицера-патриота Специальной Патриотической Службы Даникка, получилось впервые. Обычно они глотали капсулы с ядом, предпочитая смерть плену. Почему же этот так не поступил?

Служивших в Специальной Патриотической Службе мужчин и женщин ненавидели и боялись. Агенты СПС зачищали население планеты от сочувствующих Империи, а контролировали безоговорочную преданность лорду-генералу Ванандрасе в АНД. Они заслужили репутацию палачей и шантажистов.

Они не только выглядят, как комиссары, подумал Себастев, они во многом выполняют те же функции.

Тем не менее зоны их полномочий немного отличались. Даниккийские офицеры-патриоты имели власть как над военными, так и над гражданскими. Согласно докладам Имперской разведки, история их организации насчитывала всего около нескольких десятков лет и была насыщена кровью и жестокостью.

Из коридора послышались звуки сапогов, ступающих по феррокритовому полу.

— Присмотрите за ним, Аронов, — сказал Себастев. Аронов поднял лазган. Себастев убрал в кобуру пистолет, повернулся и отсалютовал пошедшему в комнату полковнику Кабанову. За ним в комнату вошли Курицын, Маро, Политнов и комиссар Кариф.

— Отличная работа, капитан, — сказал Кабанов. — У меня не было никаких сомнений, что вы справитесь. А теперь скажите, что тут у нас?

— Я бы с удовольствием представил вам его, сэр, — ответил Себастев. — Но этоот ублюдок пока что не сказал мне своего имени.

— Понятно. — сказал Кабанов. Он посмотрел на патриот-офицера. — Ваша форма говорит, что вы офицер. Так ведите себя подобающе. Назовите свое имя и звание. Меня зовут…

— Полковник Кабанов из шестьдесят восьмого пехотного полка, — перебил его повстанец, ухмыляясь, — Ранее размещались в Коррисе, сейчас с остатками солдат заняли восточную часть Налича. — медленно подняв руки он поправил свою фуражку. — Я знаю кто вы, полковник. Я наслышан о вас. Если бы я знал, что вас нет среди погибщих во вчерашней битве, то сломить нашу оборону было бы намного сложнее, чем вы сделали это сегодня. Тем не менее, вы не удержите город долго, и помощь к вам не придет. Ваш Империум забыл о вас, так же, как забыл о всех остальных жителях Мира Даникка.

— Во имя Терры, — выругался Себастев, — вы не должны это выслушивать, сэр. Скажите слово…

Кабанов поднял руку.

— В своё время, капитан, в свое время. Он как раз собирался назвать нам свое имя.

— Хорошо. — сказал повстанец. — Я Браммно Гуссеф, патриот-капитан прикомандированный к одиннадцатой мобильной пехотной дивизии Даникка.

— Патриот-капитан, не верю своим глазам, — прошипел Кариф. — Ты вероломный предатель Империума человечества.

Гуссеф засмеялся.

— Схожесть между нами вас раздражает, комиссар. Это самое забавное. Как вас зовут? Вы не востроянец.

— Между нами нет ничего общего, предатель.

Себастев посмотрел на Карифа, его лицо было искажено гневом.

— Как скажете, — ответил Гуссеф, потом снова обратил внимание на полковника. — Похоже, полковник, в этой комнате хватает Имперских рабов, омывших руки в крови по вашему приказу. Наверное, им стоит подраться между собой, за честь, которая им возможно выпадет. Неплохое будет развлечение. Конечно, если вы меня убьёте, то никогда не откроете чемоданчик, который так интересует вашего человека-машину.

Гуссеф кивнул головой в дальний угол, где лорд-мистик Политнов чем-то увлеченно занимался. Техножрец обратил внимание на чемоданчик и сейчас пытался открыть его, в то время, как остальные были заняты разговором. Несмотря на все свое мастерство в обращении со всем механическим у него ничего не получалось.

— Что у вас там, инженсир? — спросил Кабанов.

Политнов повернул укрытую капюшоном голову в сторону полковника.

— В ящике лежит, что-то тяжелое. Здесь установлен механизм, исключающий его взлом. Если я попытаюсь открыть его, не зная верного кода, то механизм уничтодит содержимое. Мне кажется, что чемоданчик содержит что-то, имеющее стратегическое значение.

— Вы можете как-то обойти этот механизм? — спросил Кабанов.

— С тем оборудование, что у меня под рукой — нет, полковник. Необходимое оборудование находится в Саддисваре, на заводе механикусов.

— С чего вы решили, что нам не наплевать, что там внутри? — проревел Кариф, вышел вперед, готовый достать цепной меч. Полковник положил руку ему на плечо.

— С чемоданом или без, — сказал Гуссеф, — я первый патриот-офицер, попавший к вам, идиотам, живым, и таким я намерен остаться. Свяжитесь с командованием в Саддисварре и сообщите, что захватили меня. Установить связь теперь будет намного легче, вы это сразу заметите.

Вперед вышел лейтенант Курицын.

— Вы хотите сказать, что отключили устройство, создающее помехи? Где оно?

— Глушилка? — с издевкой переспросил Гуссеф. — Я не могу вам сказать. Просто вызовите командование. Может быть я ваш единственный шанс вернуться к своим.

— Инженсир, — сказал Кабанов, — по вашему мнению коробка может содержать в себе заглушающее устройство?

— Да, полковник. Чтобы работать эффективно его нужно подключить к большому количеству воксов, но само устройство может поместиться в этот чемодан.

— Это устройство в чемодане, патриот-капитан? Прекратите играть в игры.

— Больше я ничего не скажу, полковник. Свяжитесь с Саддисварром, если не хотите, чтобы ваши люди погибли здесь, когда бронетехника АНД войдет в город, а произойдет это уже очень скоро.

— Хорошо, — сказал Кабанов. — Хватит разговоров. Где главный переговорный пульт? Я хочу немедленно поговорить с командованием двенадцатой армии.

— Пульт на верхнем этаже, сэр. — сказал Себастев. — Я могу отвести вас туда.

— Хорошо, капитан. — сказал Кабанов. — Без моего личного разрешения пленника не убивать. Любой, кто попытается это сделать будет казнен комиссаром Карифом, за неподчинение прямому приказу. — Кабанов перевел взгляд на Гуссефа и добавил. — Скоро мы узнаем, вероломный подонок, будешь ты жить или умрешь.

По приказу Кабанова Курицын занял место за пультом и начал настраивать передатчик.

— Шестьдесят восемь-пять — штабу. Это шестьдесят восемь-пять, вызываем штаб командования. Вы нас слышите?

В ответ звучали только свист и шипение, больше ничего, ответа не было. Курицын снова подстроил передатчик и повторил вызов, но результат был тот же. Он повернулся к Кабанову и сказал.

— Не знаю, что и думать, сэр. Наверное, из-за погоды. Даже с таким мощным передатчиком, атмосфера планеты не пропускает сигнал на большие расстояния. С нашей стороны все не так плохо, но за погоду над Текисом я не могу ручаться.

Как только он закончил предложение из динамиков панели послышался слабый голос.

— Командования…восемь-пять…

Курицын спешно настраивал аппаратуру волну, надеясь не потерять сигнал прежде, чем сможет его зафиксировать. Вскоре голос зазвучал громко и отчетливо. Кабанов заметил, что на лице Курицына отразилось глубокое облегчение.

— Это штаб командования. Слышим вас, шесть-восемь-пять. Ваше имя и звание.

— Штаб, это лейтенант Олег Курицын, говорю от имени полковника Максима Кабанова, командующего офицера шестьдесят восьмого пехотного полка первенцев. Полковник здесь и хочет поговорить непосредственно с генералом Властаном.

— Хорошо, лейтенант. У меня горит глиф шифрования. Подтвердите, что у вас он тоже зажжен.

Кабанов наблюдал, как курицын изучает панель в поисках глифы, которая указывает, что передача зашифрована, обеспечивая невозможность подслушать разговор. На левой стороне панели глиф горел зеленым светом.

— Глиф горит, штаб. Шифрование активно, подтверждаю.

— Принято, лейтенант. У меня есть прямой приказ, перенаправлять любые переговоры с полками из вашего сектора прямо на персонал генерала Властана. Ожидайте дальнейших инструкций.

После секундной тишины заговорил другой голос.

— Это лейтенант Балкариев из персонала по связи. Генерал уже идет. Пока что доложите обстановку.

Курицын посмотрел на полковника, тот ответил кивком.

— В данный момент пятая рота заняла восточный Налич. Силы АНД окопались в западном Наличе. Мост между частями города разрушен противником. С текущего местоположения мы не можем перейти на другую сторону реки. Численносто личного состава сократилась… — Курицын вытащил из кармана обрывок пергаментной бумаги и прочитал, — Снизилась до ста одиннадцати человек, восемнадцать из них серьёзно ранены. Присутствие повстанцев на этом берегу уничтожено. Гражданские, оставшиеся в городе сейчас под стражей. Мы так же взяли пленного, который настаивает, что является членом Даниккийской специальной патриотической службы. Так же он настаивает на том, что обладает чем-то стратегически важным для обеих сторон.

— Понял вас. Секунду, лейтенант. Прибыл генерал Властан и он желает поговорить напрямую с полковником Кабановым.

Курицын встал, освобождая место Кабанову. Кабанов осустился на стул и тут же почувствовал, как его тело расплылось на стуле. Он и не подозревал, как сильно устал. Теперь, когда его ноги отдыхали впервые за несколько часов, он побоялся, что его придется тягачом вытаскивать из кресла. Мышцы ныли, и он долго не спал. Он заставлял себя не показывать этого на людях.

— Это Кабанов.

Из динамика в панели раздался влажный, сиплый голос. Даже сквозь искажения дальней вокс-связи голос генерала Властана звучал так же, как он и выглядел: останки плоти, жизнь в которых поддерживалась искусственно.

— Максим, Максим, — сказал он, называя Кабанова по имени, приветствуя его, как старого друга. — Хвала Императору, ты все еще жив. Этот проклятый мир с его чертовыми штормами. Мы слышали, что АНД двигается из Ослира, но я знал, что Белый Кабан сможет избежать столкновения.

— Мне жаль говорить вам, генерал, но мы его не совсем избежали. Семьсот первый полностью и большая часть шестьдесят восьмого были уничтожены при массированной атаке АНД. Повстанцы смогли занять Налич, при этом взорвали мост и отделили восточный берег от западного. Мы понесли…тяжелые потери, сэр.

— Но ты жив, Максим. Белый Кабан жив. Ты пережил засаду и дал из сдачи. За такое дают медали.

— Пожалуйста, генерал, вы меня не так поняли. Засада повстанцев была удачной. Они уничтожили все роты под моим командованием кроме одной. Я выжил только по милости Императора и потому, что прибыл с отставшей ротой после случившегося, с пятой ротой, сэр.

На секунду динамик замолчал. Единственным звуком были шипение и щелчки мертвого эфира. Затем Властан заговорил снова.

— По крайней мере ты жив, Максим. — из его голоса пропал задор. — И ты удерживаешь Налич. Это уже что-то.

Чтоб тебя, старый ты дурак, подумал Кабанов. Мы не удержим город, если попытаемся. Половина роты против Трон знает скольких орков или повстанцев? Не будь безумцем.

— Есть кое-что еще, сэр. — продолжал Кабанов. — Мы взяли пленного, сэр.

— Ты удивляешь меня, Максим, — сказал Властан. — двенадцатая армия не берет пленных в этой кампании. Ты это знаешь. Мы и так растянули наши силы, нам некогда заботиться еще и о пленных.

— Мы думаем, что он член специальной патриотической службы, сэр. Он был схвачен внутри передающей станции, координировал оборону здания. Кажется, он думает, что его жизнь имеет какое-то важное значение для двенадцатой армии.

На секунду показалось, что Властан заколебался.

— Имя, Максим. Он назвал тебе имя?

— Он назвал себя патриот-капитаном Браммоном Гуссефом, сэр, прикомандирован к одиннадцатой мобильной пехотной дивизии Даникка, если я понял его правильно. У него сильный акцент.

Вокс снова затих. У Кабанова складывалось стойкое впечатление, что генерал вел бурную беседу с советниками. Прошла почти минута, прежде, чем динамик снова ожил.

— Оставайся возле передатчика, Максим. Оставайся в точности там и ожидай дальнейших инструкций.

— Ясно, сэр. — Кабанов отвернулся от микрофона. — Все это чертовски странно. Все это странно. Какие ваши соображения?

Неожиданно первым заговорил лейтенант Маро.

— Он узнал имя предателя, сэр. Я в этом не сомневаюсь. В его голосе звучало волнение. Трон его знает почему.

Комиссар Кариф кивнул и сказал:

— Я согласен с лейтенантом Маро.

— Хорошо, — сказал Кабанов. — но я не уверен в ваших предположениях. Мы говорим о человеке, который напрямую ответственен за смерть востроянских первенцев. Не хочется верить, что двенадцатой армии придется иметь дело еще и с этим дьяволом.

— Этот человек кажется крайне уверенным в том, что его жизни ничто не угрожает, — сказал лейтенант Курицын. — Может он заранее спланировал свое бегство в обмен на обещание отдать устройство, создающее помехи?

Себастев помотал головой.

— Этот человек не убегает. Зачем тому, кто решил переметнуться убивать первенцев? Что-то здесь не так. У меня плохое предчувствие по поводу него. Часть меня думает, что удить его это благо.

Резкий поток щелчков огласил возвращение Властана в эфир.

— Вы там максим?

— Да, сэр, — ответил Кабанов.

— Хорошо. Слушай внимательно, старинный друг. У меня для тебя есть новые приказы. Они должны быть исполнены дословно.

Он называет меня старинным другом, подумал Кабанов, но стал бы я спасать ему жизнь в былые времена, если бы знал, что за этим последует?

Кабанов приказал адъютанту записать слова генерала. Маро вытащил из бокового кармана старый информ-планшет и стал записывать.

— Вы собираете все оставшиеся силы, за исключением тех, кто может вас задержать и немедленно выдвигаетесь на север к Греззену. И когда я говорю немедленно, значит именно это я и имею в виду. По последним докладам наши силы в Граззене находятся под сильнейшей зеленокожих. Основной удар орков приходится именно туда. Если они доберутся до одного из мостов Граззена, то наша бронетехника уничтожит их. Я отправлю дополнительные силы туда, как только мы с тобой закончим разговор. Это поможет удержать корридор открытым еще немного дольше, но вы должны торопиться. Если не доберетесь до Граззена вовремя, Максим, ты со своими солдатами застрянете в Варанесе. Мы не сможем оказать вам никакой подержки.

— Граззен в трехстах километрах отсюда и нам крупно повезет, если орки еще не заняли проход черех горы. Сколько по-вашему у нас есть времени?

— Сейчас невозможно сказать, Максим. У вас его столько, сколько сможет продержаться тридцать пятый. Это ваш единственный путь домой. Ты говоришь, что мосты в Наличе разрушены. Я говорю, что Граззен ваш последний шанс. АНД подведет бронетехнку с юга после этой потери передающей станции. С запада Налича уже вызвали подмогу. Пятая рота должна выходить немедленно.

— Хорошо, сэр. Есть еще одна вещ…

— Секунду, Максим. Я не закончил. Жизненно важно, чтобы пленник, Брамон Гуссеф, остался невредим, как и чемоданчик. Не жалейте ресурсов, но доставьте пленника и чемоданчик в штаб в Седдисвар. Это первоочередная задача. Жизнь любого солдата вторична. Я повторю: пленник и чемоданчик должны быть доставлены в целости в штаб командования. Это ясно?

— Сэр…

— Это мой приказ, Маким. Если бы был другой путь… — после паузы Властан продолжил. — Ты знаешь, я всегда был тебе благодарен за…

Голос генерала прервался, когда все здание взрогнуло. С треснувших стен и потолков посыпалась пыль.

— Артобстрел, — крикнул Себастев. — Они бьют по нам с другого берега. Выбираемся к хеку отсюда! Все!

Кабанов почувствовал, как Себастев с силой схватил его за предплечье и буквально вытащил из помещения вслед за остальными, и очень вовремя. Очередной артиллерийский снаряд попал в здание, с разрушенной крыши на панель связи посыпались огромные осколки кирпичей. Проскочив в дверь Кабанов видел, что кресло, на котором он только что сидел было раздавлено обломком.

Капитан все еще держал Кабанова за руку, пока они бежали по лестнице, преследуемые удушающим облаком серой пыли. Лейтенант Курицын был во главе группы.

— Всем наружу, быстро! Сбор на восточной стороне здания. — кричал он, пробегая по помещению

Кабанов и Себастев добежали до нижней части лестницы и оказались на открытом воздухе, когда очередное попадание сотрясло здание и землю под ногами. Толстый кусок феррокрита провалился внутрь, превратившись в груду камней и огромную тучу пыли.

— Это не василиск, — прокричал Кабанов сквозь грохот обстрела.

— Нет, сэр, — ответил Себестев на бегу. — Это какая-то из их пушек. Сотрясатель снес бы здание одним выстрелом.

— Я должен знать, капитан, — сказал Кабанов. — успели ли вывести вовремя пленника?

Себастев нахмурился.

— Взгляните вперед, сэр.

Триое первенцев стояли на улице, патриот-капитан Браммон Гуссеф из специальной патриотической службы даникка таращился на Аронова. Огромный разведчик держал у его горла нож. Кабанов видел, что разведчику тоже не терпится им воспользоватья.

— Никто его не тронет, — сказал Кабанов сбавляя шаг. — Приказ есть приказ, капитан, неважно, какими дурацкими они кажутся.

— Я знаю, сэр, — сказал Себастев, в его голосе звучало отвращение. — Пленник не пострадает. Я сам за этим прослежу.

Пока они шли Кабанов молчал. Его тело умоляло об отдыхе, но на это не было времени. Когда пятая рота будет на марше, тогда он приляжет и закроет глаза не на долго. Глоток горячего оска тоже не повредит.

Незадолго до того, как они дошли до солдат, он повернулся к капитану.

— Спачибо, что вытащил меня оттуда, Григориус. Это проклятое тело. Я стараюсь держаться изо всех сил, но дается мне это все труднее. Пятая рота должна выдержать все. Ради чести нашего полка, понимаешь?

Себестев не посмотрел в глаза полковнику.

— Ради чести полка, сэр, — ответил он. — Но Белый Кабан единственный человек, способный довести нас до Саддисвара. Вы еще должны поработать на Императора, я вам говорю. Я буду помогать вам, как только смогу.

Когда они присоединились к остальным Кабанов сказал:

— Хорошо. Можете начать с того, что вытащите нас из Налича.

Глава X

День 687

Налич

Восточный берег

15:58

— 21 °C

Позади было слышно, как дальнобойные орудия даниккийцев все еще поливают город тяжелыми снарядами. Стрельба велась наугад. Повстанцы не пытались сравнять город с землей, ведь с юго-востока уже приближались их войска, и они намеревались снова захватить город. По плану пятая рота должны была оставить город до их прибытия. В «первопроходцах» теперь было еще больше раненых, ими снова занялся сержант Свемир. Полностью дееспособных людей осталось около сотни, сейчас они занимались погрузкой оружия и оборудования в другие машины. Для такого небольшого количества людей не нужно было много транспортников, поэтому два первопроходца останутся в городе, их сломают, чтобы наступающие даниккийцы не смогли их использовать.

Лейтенант Курицын подошел к Себестеву.

— У меня плохие новости, сэр.

— Что такое, Риц?

— Один из наших наблюдателей заметил бронетехнику даниккийцев, приближающуюся по восточному шоссе. Количество неизвестно. С их скоростью, они доберутся сюда через час.

Себастев собирался ответить, но тут в ушной вокс пришел вызов.

— Таркаров капитану Себастеву. Один из моих людей докладывает о движении на востоке. Кажется, это орки, много. Расстояние приличное, но идут они быстро.

— Орки и повстанцы одновременно, — сказал Себастев. — Кому-то мы явно не нравимся. Передай нашим, чтобы пошевеливались. Все, что не погрузят через 10 минут — оставить.

— Сэр, полковник Кабанов приказал отправить отряд найти провизию. Наши запасы сильно истощились. Сержант Брешек взял несколько солдат из четвертого взвода и отправился на поиски. Они уже возвращаются с продуктами, но учитывая нехватку времени нам стоит послать им еще людей на помощь?

— Хорошо. Пошлите им еще людей. Чем дольше мыждем, тем больше шансов, что столкнемся с одним или обоими противниками. Вообще говоря, наши шансы выйти чистыми из этого дела не так уж велики.

В воксе снова зазвучал голос Таркарова: «Сэр, может мы могли бы организовать какую-то диверсию?»

— Думаю мы не можем себе позволить уйти без них. Нам же не нужно, чтобы за нашими задницами постоянно гнались пока мы идем до гор. Нас не должны втянуть в еще один бой. Наши шансы добраться до Граззена уменьшаются с каждой минутой. Я поговорю с полковником Кабановым.

Когда Себастев подходил к «Химере» полковник, по воксу пришли доклады от комвзводов: самое важно уже погрузили, почти весь личный состав на бортах, готовы выдвигаться по приказу полковника.

Себастев постучал в закрытый люк «химеры». Люк открыл лейтенант Маро и быстро закрыл его, когда Себастев забрался внутрь. Отец Олов, инженсир Политнов, комиссар Кариф и пленник сидели в задней части химеры, все еще в полной боевой экипировке. Руки и ноги Гусеффа были крепко связаны, во рту кляп.

Себастев бросил на него быстрый взгляд, потом повернулся к полковнику.

— Сэр, мы почти готовы выдвигаться, но проскочить без боя нам, похоже, не удастся. С юга идет бронетехника даниккийцев, с востока идут орки. Даже если они нас не заметят, без отвлекающего маневра они легко нас выследят.

Кабанов указал Себастеву на кресло. Сидеть радом с отступником, очевидно, никто не хотел. Несмотря на тесноту, сиденья напротив и рядом с ним были не заняты.

— Это плохая новость, капитан. Организация отвлекающего маневра может потребовать больше времени, чем у нас есть.

— Мы можем остаться и принять бой, — громыхнул Олов.

— Я думаю, что славная смерть — это последнее о чем мечтают наши солдаты, святой отец, — сказал Кариф. — Так же я должен напомнить, что генерал Властан отдал четкий приказ. Нет большой чести умереть, выполнив важное задание.

— Комиссар прав, — сказал Кабанов. — Кроме того, у меня нет намерения хоронить роту в Наличе. Командованию двенадцатой армии нужен этот предатель, и они его получат. Мы должны выступить немедленно. Капитан, солдаты погрузились и готовы выдвигаться?

— Остались несколько человек. Они несут провиант. Как вы наверняка знаете, у нас заканчиваются припасы.

— Сколько нам ждать их возвращения, капитан?

Себастев передал по воксу вопрос лейтенанту Курицыну. Он все еще оставался снаружи, наблюдал за последними приготовлениями. Получив ответ, Себастев сказал полковнику:

— Они только что вернулись и сейчас грузятся.

— Хорошо, — ответил полковник, — но проблема отвлекающего маневра все еще меня беспокоит. Я оказался недостаточно дальновиден. Нам следовало заминировать энергетические станции, как в Коррисе, но у нас не было времени. Я не предполагал, что нам понадобится…

— Мне кажется уже поздно об этом сожалеть, сэр, — сказал Себастев, — если вы конечно не хотите пожертвовать несколькими саперами. Еще им понадобится одна «химера», чтобы добраться до цели вовремя. При этом им должен был бы помогать техно-жрец Политнов.

Инженсир повернул голову в сторону Себастева. Его металлический голос зазвучал откуда-то из груди.

— Я несомненно останусь и возглавлю эту операцию. Моя жизнь целиком посвящена Омниссии.

— Себастев кивнул, но полковник поднял руку.

— Нет, инженсир, — сказал он, — я вам признателен за рвение, но мы и так понесли тяжелые потери. Пятая рота не может себе позволить оставить позади хоть одного человека.

— Мой анализ ситуации, полковник, — ответил Политнов, — говорит, что мы должны оставить нескольких человек иначе вы потеряете всех. Некоторые потери необходимы, чтобы избежать преследования. У меня есть предложения, которые помогут минимизировать потери.

В маленьком объёме кабины «химеры» Себастев отчетливо слышал загадочные щелчки и шипение, исходящие от тела техно-жреца. Политнов постоянно носил одни и те же безразмерный красный балахон. В некоторых местах он был испачкан маслом и разорван, и выглядел совершенно неподходяще в условиях сильных морозов, но служитель культа машин, кажется, не страдал от холода. В нем почти ничего не осталось от обычного человека. На протяжении сотен лет его органы и конечности заменялись или улучшались. Сейчас он, наверное, имел больше общего с Химерой или Первопроходцем.

— Два наших Первопроходца в данный момент лишние, — сказал Политнов. — По-моему капитан намеревался повредить их до подхода повстанцев. Подтвердите, пожалуйста.

— Именно так, — ответил Себастев.

— Даже если брать во внимание мое отрицание уничтожения любых машин, я думаю, что это будет ошибкой. Мои сервиторы и я сможем отвести обе машины к юго-востоку. В точке между армиями орков и повстанцев мы включим звуковую и визуальную имитацию оружейной стрельбы. Это почти наверняка привлечет внимание орков. Те из вас, кто читал работы Анзиона, наверняка знают, что орки не могут удержаться от драки. Они не упустят возможности стать больше и сильнее. Для них это, как наркотик. Из вашей тактики в Коррисе, полковник, понял, что вы это прекрасно знаете.

Кабанов выглядел недовольным, но в голосе слышалась уверенность.

— Вы хотите натравить орков на повстанцев, енжинсир. Таков ваш план. Я бы назвал его безрассудным.

Техно-жрец на мгновение замолчал. Его плечи слегка вздрагивали и Себастев подумал, что он смеётся про себя.

— У этого плана есть обоснованный шанс на успех, полковник. И он гораздо больше, чем у неприкрытого отхода, уверяю вас.

— Вы и ваши сервиторы не солдаты, — сказал Кабанов. — Я не могу вам приказывать.

— Это будет великая и почетная жертва, — сказал Кариф, — но кто будет усмирять дух наших машин, если вы пойдете на это?

— Машины доставят вас куда надо, комиссар. Эта планета сделал их ненадежными, это правда. Оказывайте им надлежащее почтение, и они доставят вас в Граззен. Что до моей жизни и жизней моего персонала, то они принадлежат Омниссии, и всегда принадлежали. Я прожил долгую жизнь. За последние годы я стал медленнее. Обработка данных занимает больше времени. В моих действиях все больше ошибок. Наконец мои биологические системы дают сбой, на много веков позже, чем им положено.

Себастев заметил многозначительный взгляд, промелькнувший между техно-жрецом и полковником.

— Вот мои доводы, и техно-жрец Гаварил подтвердит, что я говорю правду. Я наблюдал и ждал наступления момента, когда я смогу потратить свою жизнь с наибольшей пользой. Я подозревал, что в эти темные времена момент скоро настанет. И оказался прав. Я готов встретить смерть, во имя чести Боша-Машины.

Все, кто находились в транспорте, включая связанного пленника, смотрели на инженсира с уважением. Его предложение остаться лучше всего характеризовало ту честь и благородство, которые присущи офицерам востройи.

Без малейшего стыда я всегда расценивал этого человека, чуть больше, чем простого исполнителя, подумал Себастев. Когда же я забыл, что он востроянец? Теперь он доказывает, что, пусть не в бою, но духом он равен лучшим из нас.

— Инженсир, — сказал Кабанов, — вы можете взять все, что вам требуется и отправляться реализовывать свою идею. И пусть Император, как и Омниссия сопутствуют успеху ваших дел. Эта жертва будет записана в анналах полка.

Техно-маг склонил голову.

— Тогда, с вашего позволения, я со всей поспешностью приступлю к делу. И пусть благословение Омниссии снизойдёт на всех вас, господа.

Политнов не стал ждать разрешения уйти. Он просто встал с сиденья, открыл люк и выбрался на прохладный воздух полудня. Поддавшись порыву Себастев вскочил и вышел вслед за ним. Техно-жрец удалялся в сторону «первопроходцев», его красная мантия развивалась на ветру.

— Инженсир! — окликнул его Себастев.

Политнов остановился и обернулся.

— Капитан?

Себастев ничего не сказал. Вместо этого он сложил перед грудью знак аквиллы и глубоко поклонился. В этот раз смех Политнова был слышен, он звучал, как скрежет металла о металл. Он отвернулся и пошел, с трудом пробираясь через снег.

— Возвращайтесь в «химеру», капитан, — передал он по воксу, вместо того, чтобы перекрикивать ветер. — Плоть слаба против холода. Да, плоть слаба, но машина…Машина непреклонна.

«Химера» Кабанова издала утробный рык, заняв место позади ведущего «Первопроходца». Машины пятой роты выстроились в редкую колонну, «первопроходцы» в голове и хвосте колонны, «химеры» в середине. Они покидали Налич. Отбрасывая кровавые тени, солнце пробивало себе путь сквозь толстые облака.

Вокс Политнова уже был за пределами зоны приема, но лейтенант Курицын поймал последнюю передачу от него на приемник «химеры». Политнов доложил об успешном выполнении задания, орки изменили направление движения. После окончания передачи, он повернул прямо на колонну бронетехники даниккийцев.

Кабанов молча вознес молитву святой Надалье, чтобы она помогла душе Политнова быстрее занять свое место радом с Императором.

Кабанов предложил вознести тихую молитву благодарности святой Надалье, которая поможет ускорить путь души техно-мага к Императору. Не задумываясь Политнов предложил свою жизнь, чтобы помочь им, он выбрал правильный момент. Кабанов хорошо это понимал, особенно сейчас, когда пятая рота была на краю гибели.

Оставалась маленькая надежда, что тридцать пятый полк сможет удержать Граззен до прибытия пятой роты с пленником. Хотя больше походило на то, что по прибытии город будет захвачен орками и со стороны востроянцев мосты будут уничтожены. Задержка на минуты может быть равна опозданию на год.

Эти хмурые мысли были прерваны болью, неожиданно возникшей в его лёгких. Кабанов вытащил один из своих носовых платков и закашлял в него.

Все посмотрели на него, на лицах отразилось понимание, но никто не сказал ни слова. Кабанов слабо улыбнулся, убирая платок в карман и стараясь не показать красные пятна на нем.

Возраст Кабанова был не столь значителен по сравнению с другими высокопоставленными офицерами, включая генерала Властана, но он никогда не задумывался о дорогостоящих и часто мучительных омолаживающих процедурах. У него было достаточно денег, чтобы оплатить их: дом Кабановых имел свою долю вложений на Вострое и соседних мирах, но он всегда считал, что Император призовет его, когда настанет время.

И время это уже было близко, подумал Кабанов. Интересно, все будет на моих условиях? Или мне не удастся сделать последний великий поступок?

Поднялся сильный восточный ветер, он с силой дул в борт «химеры». Тело Кабанова молило о сне.

— Прошу простить меня, господа, — сказал он, — но нас ожидает трудное сражение, самое тяжелое, в этом я не сомневаюсь. Все мы давно не отдыхали, как следует. За пленником будем присматривать по очереди, так нам удастся немного поспать. Переход через горы займет несколько часов.

Себастев согласно кивнул, понимая, насколько устал он сам.

— Мы слишком долго бодрствуем на оксе. Отдохните, полковник. И остальные тоже. — он обращался ко всем присутствующим офицерам, сам при этом был уверен, что вряд ли сможет уснуть, пока на борту «первопроходца» находится пленник. — Я пока что присмотрю за повстанческим выродком.

Кабанов понимал, что Себастеву было необходимо поспать так же, как и любому из них, но упрямый капитан не согласится с этим. Кому-то нужно будет сменить его позже.

— Если кому-то нужны одеяла, — сказал Кабанов, — то лейтенант Маро вам их предоставит.

Отец Олов покачал головой, поднес к губам флягу с разводом и сделал огромный глоток. Прежде, чем остальные успели устроиться, он уже храпел, как медведь.

Когда все закрыли глаза, Кабанов наклонился к Себастеву:

— Разбудите Маро через несколько часов. Он вас сменит, а у вас будет возможность отдохнуть. Это приказ, между прочим.

— Да, сэр, — сказал Себастев. — Сделаю.

Кариф с трудом терпел присутствие так называемого офицера-патриота. Даже вдыхание одного воздуха с человеком, который отвернулся от света Императора наполняло его праведным гнева. Все, чего ему хотелось это воткнуть цепной меч в живот предателя и наблюдать, как из него уходит жизнь.

В то же время Кариф понимал, что живой пленник более полезен, чем мертвый. Если провести правильные допросы, какие секреты он выдаст? Код от кейса, который он везет? Делали расположения сил повстанцев? скорее всего что-то еще.

Понимая, что его самоконтроль подвергается серьёзным испытаниям, Кариф принес свои извинения полковнику и предпочел передвигаться дальше в «первопроходце», шедшем в конце колонны. Так как он провел всего несколько дней в пятой роте, то рассчитывал, что скорее всего ему попадутся несколько новых лиц. Но в пятой роте осталось менее сотни человек, которые поместились в несколько машин, и вскоре он понял, что знает всех окружающих. Прямо напротив него, так же, как и в их путешествии на запад, сидел сержант второго взвода Сидор Баск.

— Рад видеть вас среди нас, комиссар. — сказал бывалый сержант.

— Я тоже рад, — сказал Кариф. — Сколько человек вы потеряли в последнем бою?

Баск покачал головой

— Двое из моего взвода. Нам будет их не хватать. Учитывая обстоятельства, мы еще легко отделались. — сержант остановился, как будто подбирая слова. — Комиссар…если я был слишком груб с вами в последний раз, когда мы говорили… Я сравнил вас с комиссаром Иззиусом из лучших побуждений, уверяю вас.

Кариф поднял руку:

— Я не усмотрел неуважения к предыдущему комиссару. Единственное что мне не понравилось — это быть объектом для сравнения, сержант. Я другой человек, со своими достоинствами и, несомненно, недостатками. Лучший способ оценивать меня — не оценивать вообще. Давайте больше не будем говорить об этом.

— Как скажете, комиссар. — Баск решил сменить тему. — Как вам та пикт-панель?

Сначала Кариф растерялся. Он не мог вспомнить ни о каких пиктах. Он был в пятой роте всего шесть дней, но в эти дни произошло столько всего, что он чувствовал, будто находится с ними несколько недель. Потом до него дошло, он конфисковал порно-пикт у двух солдат, обыскивавших трупы на площади Рейвемот, чтобы избежать конфликта между ними.

— На самом деле я его уничтожил, сержант, — сказал он. — Человек Имперского вероисповедания не будет пачкать свои глаза, разглядывая это. Он только опорочит этим себя.

— У нас на Вострое есть разные слова для этого, комиссар, но я уверен смысл тот же. — заразительный смех сержанта передался всем людям в отсеке.

Кариф, конечно, слукавил. Он рассмотрел изображения на исцарапанных экранах устройств. Его обескуражило, как такие нелепые пикты могут быть источником развлечения для кого-то. Модели были крайне непривлекательными.

Только Император знает, что привлекательного востроянцы находят в этих женщинах с такими толстыми пальцами, думал он. Но говорят, что на вострое холодно. Возможно ценность этих женщин в количестве выделяемого ими тепла. И выглядели они, как чернорабочие. Полагаю, для чего-то они годятся.

Ставин как обычно сидел рядом с Карифом и увлеченно беседовал с каким-то солдатом. У него было доброе лицо с длинными коричневыми усами, а под левым глазом виден кусок обожженной кожи. Ожог видимо был результатом недавнего отступления из Налича. Лазерный выстрел мог обжечь, даже без прямого попадания, если проходил слишком близко.

— Я видел, как ты сражался, — сказал солдат Ставину. — Ты храбрый парень. Как твое имя?

— Ставин. А ваше?

— Я Ково. Четвертый взвод. Мое отделение подошло с северо-востока и присоединилось к вашему на перекрестке, помните? Я видел, как вы убили двух предателей этим болтером.

— Ясно. — просто ответил Ставин.

— Да, чистые попадания. Некоторые говорят, что ты из улья Цурка. Это так?

Ставин кивнул.

— Я тоже оттуда. Из района торговцев. Не могу сказать, что сильно скучаю по тому месту. В любом случае, не обращай внимания, что другие тебя задирают. Все новички через это проходят. Чтобы ты знал, мы видели, как ты поджарил тех повстанцев. Ты прошел крещение кровью, теперь ты достоин быть в пятой роте. Теперь ты один из нас.

— Давно ты в полку, Ково? — прервал их Кариф.

Ставин подпрыгнул от неожиданности и только сейчас понял, что комиссар слушал их разговор.

Прежде чем ответить Ково слегка кивнул.

— Я в шестьдесят восьмом больше восьми лет, комиссар. Я горд, что служу под командованием Белого Кабана. Никогда не думал, что нам так достанется. Будь проклят Старый голодяй и его жирная …

Неожиданно опомнившись, что говорит он с офицером политиком, щеки Ково вспыхнули, но он выдержал взгляд Карифа. Кариф улыбнулся, чтобы солдат немного расслабился.

— Я сам его не встречал, но говорят, он не сможет пробежать и пары кругов вокруг расположения.

Несколько слушавших их солдат издали сдержанные смешки. Сержант Баск наклонился вперед, оперившись локтями на колени и сказал:

— Это общее большое заблуждение, комиссар, что Старый Голодяй выглядит соответственно прозвищу. Это не так. Капитан Себастев не получил бы свою кличку таким образом. Его называют Стрым Голодяем потому, что он ставит свои потребности выше жизней востроянцев. Посмотрите в лексикануме значение слова «истощение», и вы увидите рядом изображение генерала Ворога Властана. Он конечно жалкое подобие человек, если можно так выразиться, но это не совсем его вина. На Калгратисе мы сражались с темными эльдарами-пиратами, это было двадцать пять лет назад, и тогда ему в еду подсыпали яд. Медикае и механикусы совместно смогли спасти ему жизнь. Почему это их так обеспокоило — этот вопрос открыт для обсуждения.

Солдат с лицом испещренным паутиной белых шрамов, сидевший слава от Карифа добавил:

— Если бы не политические связи в Администратуме и знакомые шишки с Кипра Манди не видать ему звания генерала миллион лет.

Кто-то справа от, спрятанный от глаз Карифа, стесненными телами добавил еще немного:

— Люди чертовски глупы. Нам надо было убираться в наши города-ульи сразу же после высадки.

— Яйца Гестора! — выкрикнул другой. — Кто знал, что тут появятся орки? По мне так вряд ли это ошибка генерала. У двадцатой армии с самого начала не хватало людей. Если хотите кого-то обвинить, взгляните на лорда-маршала.

Послышался еще один голос.

— Хек`а с два! Это был приказ Голодяя оставаться нам в Коррисе, когда остальные отступали. В Наличе все могло бы быть по-другому, если семьсот первым и остальными командовал Кабан.

— Ты действительно думаешь, он мог бы их спасти? — спросил кто-то.

— Ничто не спасло Вамкина. — сказал солдат с нашивкой первого взвода.

— Или Блемски, — добавил другой, — или Макарова.

К голосам постоянно добавлялись новые. Половина хотела, чтобы их услышали, некоторые просто сидели и качали головой в тихом гневе.

Востронская грубость, подумал Кариф. И почему это происходит всегда, когда я сижу с ними? Их дисциплина безупречна в бою, но, когда врага нет поблизости они начинают ругаться между собой. Что ж, у меня есть свои методы борьбы с этим.

Он вытащил свой лазерный пистолет из кобуры и направил в пол пассажирского отсека. Раздался резкий треск, заставив умолкнуть разгорячившихся спорщиков. Запах металла и ионизированного воздуха достиг каждого носа в узком пространстве. От круглых ожогов на полу поднимались струйки дыма.

Кариф заговорил тихо, зная, что это заставит всех слушать его.

— До моего прибытия в эту роту, — сказал он, — я слышал много лестных отзывов о дисциплине востроянцев. Я слышал о победах, о которых другие полки гвардии и не мечтают. Я слышал о бойцах, которые всецело посвящают себя служению Императору.

Он повернул голову и увидел, что все смотрят на него. Те, кто находился дальше всего, около люка, вытягивали шею, чтобы видеть его.

— Для меня было честью находиться среди вас. Когда мы сражались в Наличе, для меня было честью цитировать слова из «Шагов Елатии», чтобы вдохновлять вас. Но дважды, когда я сидел с вами в этом транспорте, оба эти раза ваш разговор скатывался в беспорядочный крик. Теперь я думаю, должен ли я чувствовать гордость такую же, как раньше?

Кариф повернул голову налево и встретил жесткий взгляд сержанта Баска.

— Вы последняя сотня из шестьдесят восьмого пехотного полка и на ваших плечах лежит ответственность за будущее полка, капитана Себастева и полковника Кабанова. Вы должны показать для них, ведущих вас через эти битвы, все на что способны. Вы должны показать им свою безоговорочную преданность, так же, как демонстрируете её Императору. Я с вами недавно, но мне довелось видеть, через что прошла пятая рота, и вам придется сделать это снова прежде, чем все закончится. На пути к спасению нас ждет последнее сражение. Последний бой, чтобы исполнить ваш долг и преумножить четь полка. Что скажете? Вы присоединитесь ко мне в обращении к душам ваших павших товарищей, чтобы они помогли нам и укрепили наши сердца? На колени, все!

Каждый солдат сполз на пол с сидений и встали коленями на металлический пол. Некоторые не спешили, но пример сержанта Баска подействовал даже на самых упрямых из них.

Стоя перед ними Кариф сотворил знак Аквиллы перед своей грудью, он наблюдал, как солдаты повторили знак.

— Святой превеликий Император, просим твоего благословения.

— Да здравствует Император.

— Тому, кто отдал жизнь, кто страдает в вечной агонии несмерти, чтобы мы могли жить, Ему возносим молитву. Пусть души наших братьев служат ему так, как же, как служили при жизни.

— Если умер не зря, значит умер во имя Него. — вторили ему солдаты.

Кариф улыбнулся про себя.

«Они превращаются неконтролируемую толпу, когда остаются одни, подумал Кариф, но как набожны они становятся, если их призвать к этому. Я думал, что будут проблемы, конфликт между их преданности культу машин и их верой в Императора. Но нет. В течении тысячелетия они нашли равновесие между ними. Это удивительно.

— Помолимся, чтобы души погибших прибыли в царствие Его. Вспомним их имена.

Можно быть уверенным, что ни один павший солдат пятой роты не будет забыт в молитве.

В ранние утренние часы, в темноте, сквозь несущийся снег и завывание ветра, машины пятой роты начали восхождение на Варанесианские горы.

Тяжелый Первопроходец во главе колонны прижимался к склону горы, следуя по пути, соединявшему Валле Каркавиа на севере с низинами на юге. Проход был завален месколькими метрам снега, но был отмечен на карте и обозначен маяками. Маяки издавали повторяющиеся серии звуков, которые можно было услышать стандартным ауспексом в кабине. Но несмотря на это, в кромешной тьме и непрекращающемся снегопаде, видимость была почти нулевой и не было права на ошибку.

После часов мучительного подъема дорога наконец-то выровнялась. Пятая рота достигла пика своего путешествия. Скоро они начнут спуск в долину, прямо к Граззену.

Рядовой Гавлин Райко, водитель машины, смог наконец рассмотреть рельеф впереди. Небо над горами стало светлеть. В первый раз на несколько напряженных часов он мог видеть дальше плекса кабины. Для продвижения вперед он все еще пользовался ауспексом, но все чаще поднимал глаза от зеленого монитора, чтобы взглянуть наружу. Выглянув очередной раз, он заметил вдали необычные, прерывистые вспышки.

Перестрелка!

Его рука была на полпути к воксу в его ухе, когда перед ним вспыхнула яркая красная ракета, пробила плекс кабины и детонировала внутри.

Себастев вздрогнул от крика, раздавшегося в воксе и отозвавшегося болью в его левом ухе.

— Убирайте ваши хековы транспорты с дороги, варп вас подери. Вы там, как на ладони.

По произношению Себастев понял, что говорит востроянский офицер, но он не узнавал его.

— Это капитан Себастев, шестьдесят восьмой полк первенцев, пятая рота. Назовитесь немедленно!

— Капитан, выводите людей из транспортов и уходите с дороги немедленно! Вы как подсадные утки и вас много.

Себастев обернулся на вошедшего полковника Кабанова. Он проснулся от взрывов.

— Повторяю, — сказал он по воксу незнакомцу, — назовитесь немедленно!

— Я капитан Егор Чельников, тридцать четвертый полк, вторая рота. У меня приказ от командования двенадцатой армии встретить вас в Граззене.

Звуки выстрелов звучали громко, даже несмотря на толщину корпуса Химеры.

— Вы должны вывести ваших людей из машин, капитан Себастев. Звучит безумно, я знаю, но орки стреляют какими-то управляемыми ракетами. Вы… вы не поверите пока сами не увидите.

Полковник кивнул Себастеву, тот повернулся к Курицыну:

— Риц, выводи людей из транспорта и пусть найдут укрытие. Это зона боевых действий. Впереди по дороге орки.

— Так точно, сэр. — ответил Курицын и передал команду дальше.

— Я думаю, капитан, — сказал полковник, вставая, — что мы должны подавать пример.

Маро уже помогал полковнику одевать меховые шапку и плащ. Остальные тоже начали готовиться к выгрузке. Себастев посмотрел на пленника даниккийца.

— Что насчет этого идиота? — спросил он.

— Освободите ему ноги, — сказал Кабанов. — Маро, держите его на прицеле. Ему некуда бежать. Если он попытается, то до него доберутся орки. Если не они, то его прикончит холод.

Браммон Гусефф стоял с кляпом во рту и связанными руками в полуметре от Маро. Несколько секунд спустя Курицын с треском открыл задний люк и высыпали на снег, один за другим.

Как только сапоги Себестева коснулись земли он оббежал Химеру сбоку, чтобы рассмотреть, что происходит впереди. Головной транспорт выбрасывал в небо жирный черный дым. Востроянские первенцы выбегали по рампе из брюха поврежденного Первопроходца, они были ошарашены ударом, но невредимы благодаря защите между кабиной и десантным отделением.

Себастев видел, как комиссар Кариф шел в конце колонны первенцев, спускавшихся по трапу их последнего действующего Первопроходца. Солдаты двигались парами, немедленно занимая оборонительные позиции, позволяя остальным покинуть транспорт безопасно.

Звуки выстрелов становились ближе. Снаряды орков со свистом пролетали в воздухе. Головной транспорт был уже испещрен снарядами стабберов орков. По обеим сторонам дороги возвышались снежные наносы, а толстые стволы сосен могли дать слабое укрытие.

— Капитан, отведите бойцов в лес, — приказал полковник Кабанов. — Мы должны организовать атаку, как можно быстрее. Возможно мы сможем контратаковать их пока они заняты нашими машинами.

— К деревьям, первенцы. — крикнул Себастев в вокс. — Атакующий порядок по обоим сторонам дороги.

Потом он обратился к капитану Чельникову:

— Капитан, мы двигаемся под прикрытием деревьев. Какое у вас положение дел?

— Со мной два взвода. Мы зажаты между линией леса на восточном склоне и нас давят со стороны дороги. — в холодном воздухе Себастев слышал беглый треск востроянских лазганов. Взводы из тридцать четвертого сражались за свою жизнь.

Он как раз собирался ответить Чельникову, когда еще один взрыв потряс Первопроходца. Огромная машина превратилась в ревущий шар пламени. Себастев боролся с желанием протереть глаза. В то, что он увидел за секунду до взрыва было сложно поверить. На долю секунды до попадания его взгляд уловил маленькую фигурку, сидящую рядом с носом ракеты. Лицо существа было перекошено безумной улыбкой, видны зубы, похожие на иглы и слышался безумный смех.

Они используют гретчинов, чтобы управлять ракетами, подумал Себастев.

Выдыхая облака пара и раскидывая сапогами глубокие сугробы полковник Кабанов вел солдат среди деревьев по левую сторону от дороги. Люди из второго и четвертого взводов шли вокруг него оборонительным строем.

Курицын шел рядом с Себастевым, не желая покидать своего капитана. В сторону дымящегося транспортника пролетела еще одна ракета. Оба они инстинктивно пригнулись, но на этот раз у Себастева был намного лучший обзор. Он встретился глазами с безумным пилотом гретчином. Низкорослый орк ожесточенно щелкал и дергал рычаги управления, но уже было слишком поздно, чтобы он успел направить ракету на незащищенных востроянцев. Себастев мог поспорить, что слышал разочарованный крик безумного пилота, когда ракеты пролетела мимо и исчезла за пеленой снега.

— Какие же мы дураки, Риц, — прорычал он, разозленный близкой неудачей. — А ну, тащите ваши задницы к деревьям, быстро!

Они бросились бежать, а чтобы идти быстрее использовали следы солдат прошедших туда до них. Они уже почти дошли до линии деревьев, когда с обоих сторон дороги раздались ледянящие кровь крики.

— Это люди кричат, — задыхаясь сказал Курицын.

— Какого черта происходит? — сказал в вокс Себастев. — Кто-нибудь, доложите.

— Это лес, сэр. — ответил ему солдат, стоявший в лесу. За черными стволами деревьев слышались крики агонии, кто-то выкрикивал приказы, и раздавалась оружейная стрельба.

— Что с этим проклятым лесом? — отчеканил Себастев.

— В нем полно сквигов, сэр. — ответил солдат.

Глава XI

День 688

Варанессийский переход

08:42

— 26 °C

Кариф с криками размахивал своим ревущим цепным мечом, перемалывая множество ярко окрашенных округлых тел, преграждавших ему дорогу. Густая кровь пропитала ковер из сосновых игл, покрывавших землю под деревьями. На место десяти убитых Карифом сквигов приходили двадцать новых, готовых вцепиться в него своими челюстями, усыпанными длинными желтыми клыками.

От множества убитых сквигов в воздухе сильно пахло спорами орков, как будто разлагалась плоть. Он уже начал перебивать приятный аромат сосен. Лес — значит ближний бой. Первенцы примкнули штыки к стволам своих лазганов и беспощадно рубили моно молекулярными лезвиями полчища невиданного противника.

Злобные маленькие твари были в высоту по колено и скакали на маленьких сильных конечностях. Издаваемое ими бормотание сбивало с толку все органы чувств. И числу их не было предела.

Стараясь прикрыть себя со всех сторон от атакующей стаи Кариф, Ставин и рядовой по фамилии Рубриков встали спинами друг к другу.

Недалеко от Карифа, чуть впереди и слева, сражался сержант Баск.

— Продолжайте сражаться, — кричал он. — Их становится меньше. Продвигайтесь вперед!

Кариф понял, что сержант прав. Напор атаки сквигов был все еще силен, но между их телами было уже больше места.

Мимо лица Карифа пролетел оранжевый шар с мордой, как из детского кошмара и кожей покрытой наростами грибка. Своей разинутой пастью он пытался вцепиться в лицо Карифа. Попытка была хорошая, но искусство владения мечом комиссар оттачивал и на более смертоносных и коварных противниках. Обе его руки крепко сжимали рукоять, он взмахнул жужжащим клинком вверх. Две симметричные части упали на землю и лежали на ней, еще некоторое время подрагивая. Облако вонючей крови брызнуло на одежду Карифа.

Прежде, чем он успел выругаться, его ногу пронзила жгучая боль.

Ставин повернулся к Карифу, когда тот закричал от боли. Он тут же ткнул штыком в скользкий розовый комок, вцепившийся в голень комиссара.

— Ах-ты-ж-сын-грокса, — проревел Кариф. Даже после смерти сквиг крепко сжимал челюсти. Сейчас не было времени, чтобы вытащить из кричащей от боли мышцы зубу сквига. Перед ним прыгали другие дьявольские создания.

В следующую секунду позади него раздался крик боли. Это был рядовой Рубриков. Кариф и Ставин одновременно повернулись в его сторону. Лицо Рубрикова было скрыто телом жирного желтого сквига. Из его головы тек поток крови из тех мест, где зубы прокусили кожу и вошли в кости. Ослепленный этой тварью Рубриков не мог защититься от других сквигов, окруживших его, разевавших пасти и кусавших его в места, не прикрытые броней.

Ярко зеленый сквиг сомкнул пасть на болтавшейся руке Рубрикова и полностью откусил её. Из ужасного обрубка на землю полилась река крови, поливая толпящихся вокруг орков.

Кариф сделал единственное, что мог для него. Он вытащил из кобуры лазерный пистолет и сделал один мощный выстрел в тело сквига, вцепившегося в лицо солдата. Выстрел прожег тело сквига и прекратил страдания солдата.

Ствин и Кариф быстро добили остальных сквигов, прицепившихся к телу.

— Так держать! — крикнул сержант Баск откуда-то спереди. — Мы их почти победили. Но нас еще ждут их хозяева.

— Улицын погиб, — крикнул кто-то из солдат.

— Ванадый тоже, — крикнул другой.

Краем глаза Кариф увидел, что Ставин безотрывно смотрит на него.

— Что еще мне оставалось делать? О, Терра, это был акт милосердия. Ты бы мог спасти его от страданий?

Ставин молча покачал головой.

— Тогда прикрывай меня, чтоб тебе.… Будем двигаться, как предложил сержант.

Кариф отвернулся от адъютанта и пошел сквозь деревья, выравнивая шаг по окружавшим его солдатам. Света становилось все больше, но из-за тяжелых облаков тень в лесу была все еще значительной. Тем не менее востроянцы не стали включать фонари, чтобы не выдать себя. За линией деревьев все еще слышались звуки сражения.

Через статические помехи в ужо Карифа прорвался голос капитана Себастева.

— Сержант Баск, где вы находитесь? Вы уже атаковали этих чертовых ракетчиков?

— Мы работаем над этим, сэр, — ответил Баск. — У нас были небольшие проблемы со сквигами.

— Понятно, сержант. У нас то же самое. Но вы должны продолжать движение. Люди капитана Чельникова в беде. Их прижали. Вы должны отвлечь огонь орков, чтобы они могли отступить к деревьям.

Впереди Кариф видел открытое пространство за деревьями. Сержант Баск шел впереди и жестом приказал солдатам укрыться за стволами деревьев. Кариф и Ставин поспешили вперед, чтобы присоединиться к сержанту.

На открытом пространстве, посреди дороги лежала перевернутая Химера. Из заднего люка и бойниц в воздух поднимались клубы черного дыма. На днище машины был виден огромный орк, его силуэт состоял из спутанных кабелей и прямых граней, он вырывал что-то из днища аугментической рукой. С обочины дороги по нему били лазерные пучки востроянцев. Наверное, там были люди капитана Чельникова.

— Кто стреляет в этого меха орков? — рявкнул Себастев в вокс. — Вы только тратите ваше время. Лезганы не пробьют его броню, она слишком толстая. Мне нужен тяжелый болтер. Где, черт возьми, Кашр?

— Здесь, сэр. — прозвучал глубокий голос справа от Карифа. — Я с сержантом Баском, в лесу к востоку от вас.

Кариф взглянул на рядового Аврвма Кашира. Это был огромный востроянец, такой огромный, что, казалось, сейчас на нем лопнет кираса. Ткань шинели туго обтягивала его вздувшиеся мышцы. Готовясь открыть огонь по аугментичному орку, солдат поднял тяжелый болтер, и тут Карифу стало ясно откуда у него такое телосложение. Это большое орудие обычно носили двое человек. Кашир же спокойно держал его один.

— Готов стрелять, сэр, — передал в вокс Кашир.

— Вали его, — ответил Себастев.

— Прикрой уши, Ставин. — сказал Кариф.

Когда Кашир открыл огонь, громоподобный звук выстрелов стряхнул снег с веток над ними. Вспышки от выстрелов осветили все вокруг.

Кариф внимательно наблюдал из укрытия. Он увидел, как большой аугментированый орк вздрагивал при каждом попадании в броне пластины. С каждым ударом вспыхивали голубые искры и так же быстро гасли. Потом поток болтов нашел слабое место — броня была тонкой по бокам монстра. Орк взвыл и заревел, когда поток снарядов пробил металл и проник глубоко в зеленую плоть, взрываясь изнутри и причиняя сильные внутренние повреждения.

Кашр прекратил огонь. На мгновение орк посмотрел на свое разорванное туловище, не понимая, как такое возможно, а потом упал в снег рядом с Химерой.

— Здорово вы его уделали. — сказал по воксу Чельников. — Вы сейчас убили лидера этой толпы. Теперь с остальными станет легче справиться.

— Я все еще хочу, чтобы второй взвод продолжил движение и атаковал тех орков с пусковыми установками, — сказал в вокс Себастев. — Вы слышите, Баск?

— Так точно, капитан, — ответил сержант. — Второй взвод немедленно выдвигается!

Кариф и Ставин поднялись и побежали вместе с бойцами второго взвода по склону к заснеженной дороге.

Впереди были видны странные машины орков, выкрашенные в красный цвет. Их трудно было сразу классифицировать, но кто-то заметил установленные на них пусковые установки

— Мы позади установок, капитан, — передал Баск.

Карфи видел, как гретчины из экипажей работают, загружая новые ракеты в пусковые механизмы. Некоторые среди них оживленно скакали и болтали, по-видимому хотели побыстрее подняться на ракеты и умереть во взрывах.

Не пытайтесь понять разум инопланетян, подумал он про себя, вспоминая строки из Тактика Империалис. Пусть ваше любопытство умрет в лучах вашей беспрекословной веры. Он повернулся к сержанту Баску и сказал:

— Как вы планируете с ними справиться, сержант?

— Взрывчатка, комиссар, — сказал Баск. Что-то в его голосе подсказало комиссару, что под шарфом он улыбается. Потом повернулся к своим людям — У кого из вас есть взрывчатые заряды?

Утвердительно ответили пять человек и подошли к сержанту.

— Пять зарядов и четыре пусковые установки. Это хорошо. Кроцкин, ты останешься в резерве. Остальные, установите таймеры на пять секунд. Когда установите заряды, то срезу убегаете к этому склону, на полной скорости. Это понятно? Не задерживайтесь, чтобы атаковать противника. Мы будем здесь и прикроем ваш отход. Ваша основная задача: установить заряды и бежать оттуда, как хек.

— Так точно, сэр, — ответили четверо, участвующие в атаке.

Внимание орков было отвлечено ведением огня по первенцам на другой стороне перевала, а в это время вторая рота готовилась к нападению на пусковые установки.

— Пошли! — скомандовал Баск.

Первенцы рванули через гребень. У каждого из них была своя цель. Не моргая Кариф смотрел, как каждый из востроянцев прилепил заряды к бортам машин, ударил по детонатору и рванул обратно в укрытие. Экипаж гретчинов одной из пусковых установок насторожил звук металла о металл, они повернулся и открыл огонь из своих грубых пистолетов, и побежали вслед за людьми.

— Открыть огонь! — крикнул Баск. Его солдаты выпустили залп лаз-болтов, уложив половину зеленокожих нечестивцев. Один из гретчинов смог ранить последнего возвращающегося солдата в ногу, он с криком упал всего в нескольких метрах от Карифа.

Кариф не колебался. Он выскочил из укрытия, схватил раненого за воротник шинели и потащил обратно в укрытие. Гретчины направили пистолеты на него. Пули били в землю вокруг него, поднимая облака снега. Солдат, которому Кариф пытался помочь, вскрикнул, когда несколько выстрелов достигли цели. Он увидел, что глаза солдата закатываются. Теперь не было никакого смысла помогать ему.

Он повернулся и прыгнул под укрытие склона и в этот момент с оглушительным грохотом взорвались установленные заряды. На секунду мир исчез во всепоглощающей белой вспышке. Он успел упасть лицом вниз, когда над его спиной пролетел жар от взрыва пусковых установок.

Мгновение спустя его схватили за рукав и втащили в укрытие. Это был Ставин.

— Вы в порядке, сэр?

Карфи встряхнулся.

— Я в порядке. Спасибо, Ставин.

Капитан Себастев кричав в вокс привказы своим первенцам.

— Выдвигайтесь, немедленно. Взвод Баска, атакуйте их с тыла. Используйте дым от взрыва, чтобы прикрыть свое продвижение. Остальные отряды тоже будьте готовы выдвигаться.

Кариф вскочил на ноги и встал рядом со Ставиным среди бойцов отряда сержанта Баска. Он выхватил из ножен цепной меч.

— Император защищает, — сказал он своему адъютанту.

Ставин крепче схватил лазган.

— Император защищает, сэр. — ответил он.

— Первенцы, вперед! — крикнул Баск.

Сначала орки растерялись, удивленные нападением с тыла, но длилось это не долго. Они развернулись и решили заняться востроянцами, идущими через дым горящих машин. Как только орки отвлеклись на солдат сержанта Баска, капитан Чельников приказал своим людям атаковать орков с фланга. В этот же момент полковник Кабанов приказал остальной пятой роте атаковать орков, уверенный в том, что у них будет больше шансов на победу, если орков окружить. Времени придумывать что-либо еще просто не было. Каждая потраченная секунда увеличивала шансы пятой роты остаться за линией фронта, на стороне врага.

Если раньше востороянцы думали, что, уничтожив аугментированного орка они как-то навредят остальным, то очень быстро поняли, как они ошиблись. Бой быстро перешел в рукопашную схватку. На таком близком расстоянии оркам не нужно было быть хорошими стрелками, чтобы попадать из своих гигантских пистолетов и стабберов. Востроянцы отлетали назад, когда им в грудь попадали огромные орочьи снаряды.

Все происходило очень быстро. Попытка окружить орков превратилась беспорядочный ближний бой, когда орки волной хлынули навстречу атакующим. Орки побросали опустошенные пистолеты и пошли в бой с ножами, топорами и дубинками. Востроянцы в долгу не оставались, они проскакивали под клинками орков и кололи их штыками. Востроянские офицеры прокладывали себе путь с помощью светящихся энергетических клинков. Каждый первенец был хорошо обучен бою оссбок-въяр, и мастерство их было выдающимся, но силу орков тоже нельзя было отрицать. Человек, до которого дотрагивалось грубое оружие орков, сломанной куклой падал на снег, заливая его кровью.

В воксе звучал голос комиссара Карифа, наполняя словами вдохновения каждого солдата, слова из Тритис Елатии вытесняли страх и панику из душ солдат. Но даже несмотря на мастерство востроянцев в обращении с клинками, орки был и невероятно сильны. Количество погибших востроянцев непреклонно росло.

Ход битвы изменил отец Олов, охваченный яростью берсерка. Когда полковник приказал атаковать, он бежал впереди солдат первого взвода лейтенанта Вассило. Он размахивал цепным потрошителем над головой, описывая широкие круги. Солдатам пришлось немного отойти от него, оставив ему достаточно пространства. Смеясь он смотрел вдаль, а затем двинулся на врагов. Дойдя до нападавших орков, он накинулся на них со свирепостью, достойной самих зеленокожих.

Снова и снова урчащий потрошитель вгрызался в тела и кости орков, отправляя их на землю по частям. Иногда зубья меча застревали в пластинах брони орка и тогда святому отцу приходилось прилагать усилия, чтобы освободить его. Но его могучее тело справлялось с этой задачей. Онпробивался вперед, проделав широкий проход в толпе зеленокожих.

Орки отбивались чем могли, но отцу Олову удалось качнуть весы в сторону востроянцев. Число зеленокожих резко сократилось. Увидев это, первенцы пошли за рвущимся вперед Оловом, они шли немного позади, кромсая орков штыками.

— Так держать, — крикнул в вокс Кабанов. — Мы побеждаем.

На протяжении всей схватки Себастев находился рядом с полковником Кабановым, желая защитить его в случае внезапного ухудшения состояния полковника, но оказалось, что это ни к чему. Вместе с остальными полковник бросился в атаку с призывами к победе. Может быть это был адреналин, может пыл борьбы, но полковник дрался с мастерством и скоростью, которая удивила Себастева. В бою его возраст совсем не был заметен.

В итоге битва была выиграна, но возраст и болезнь Кабанова обрушились на него с удвоенной силой. Дыхание с хрипом вырывалось из лёгких, и он был вынужден отойти от всех, направившись в сторону деревьев, где, приставив к голове пленника лазерный пистолет, ждал лейтенант Маро.

Кабанов приказал Себастеву на время принять командование. Сейчас было важно вернуться в транспорты, как можно скорее. Пятая рота должна продолжать движение с максимальной скоростью.

Трое солдат из первого взвода убили последнего орка. В одном из них Себастев узнал Аронова.

Рад видеть, что ты еще с нами, разведчик, — подумал Себастев.

За плечом Себастева раздался голос.

— Капитан.

Он повернулся и поприветствовал капитана Чельникова. Он был моложе Себастева на добрых несколько лет. Он был выше и стройнее, его щеки пожелтели. Усталость сильно отразилась на нем.

Конечно он устал, подумал Себастев. Получается Граззен уже рядом?

Комиссар Кариф шагал по снегу к ним, вытирая звенья цепи меча, а потом убрал его в искусно украшенные ножны. Адъютант комиссара следовал в нескольких шагах позади него.

— Покончили с последним орком, — сказал он, — и теперь солдаты пытаются угомонить отца Олова. Святой Трон, вот это боец!

— Да, комиссар, сказал Себастев. — Должно быть мать Олова родила его первым. Это кстати капитан Чельников. Он был послан, чтобы привести нас в Граззен.

Комиссар поприветствовал капитана легкой улыбкой и коротким поклоном.

— Тогда нам лучше, как можно быстрее продолжить движение. Какова ситуация в Граззене?

Вежливая улыбка пропала с лица Чельникова:

— Не очень, комиссар. Когда мы уезжали, наша оборона была под массированной атакой по всей ширине. И это не просто сброд. Это самая организованная атака зеленокожих, которую я видел. Совершенно очевидно, что они придерживаются заранее разработанной стратегии.

— Что вы имеете в виду? — спросил Себастев.

— Ну, капитан, они начали с организованных разведок боем вдоль нашей линии обороны, выставляя достаточно сил, чтобы прощупать наши возможности на данных участках. Потом они начали сильнее атаковать на флангах, вдали от складов. После этого они пробили нашу оборону и с нескольких направлений прошли к центру города. Эта сторона реки является полем боя. По самым оптимистичным прогнозам, они займут восточный берег через два часа.

— А пессимистическая оценка?

— Пессимист скажет вам, капитан, что уже слишком поздно.

— Вы из которых? — спросил Кариф.

Чельников пожал плечами.

— До тех пор, пока Император восседает на золотом Троне и заботится о тех, кто ему служит — надежда есть. Не так ли? Но тридцать пятая висит на волоске, — он повернулся к Себастеву и добавил. — Чем раньше вы перевезете пленника через мост, тем раньше мои люди смогут его взорвать. Давайте двигаться, капитан. Что у вас с транспортом?

— Мы потеряли одни наш тяжелый транспортник, но у нас есть еще один и три «химеры».

— Будет тесновато. — сказал Чельников. — Некоторых из моих людей придется втиснуть в ваши «первопроходцы», но до Граззена уже не далеко. Двигаться надо немедленно.

— Как скажете.

Себастев поднял палец к воксу в ухе и передал приказ командирам взводов:

— Всем в транспорт, быстро. Раненых погрузить в «первопроходца». Собрать все оружие. Не оставляйте ничего, что мы могли бы использовать, когда доберемся до Граззена.

Получив подтверждение от офицеров, он повернулся в сторону деревьев. Полковник Кабанов стоял, прижавшись спиной к дереву и кашлял в платок. Рядом стоял лейтенант Маро, он смотрел на полковника с явным беспокойством.

Еще немного, полковник, подумал Себастев. Потерпите, пока мы не достигнем Седдисварра. Медикае вас подлатают.

Глава XII

День 688

Долины Каркавия

10:21

— 22 °C

Когда пятая рота спустилась с северного склона Варанесийских гор, Себастев стал ощущать мощные порывы ветра, бьющие в борт «химеры» полковника Кабанова. Горы, возвышавшиеся по обе стороны от долины Каркавия, направляли сильные погодные фронты с востока, которые покрывали всю долину снегом и направляли штормы на Граззен.

Кабанов сидел под двумя одеялами, его мокрый кашель заглушал новый носовой платок. Казалось, лейтенант Маро, захватил их бесконечное количество из Корриса.

Капитан Чельников что-то искал в карманах шинели. Через некоторое время он с облегчением улыбнулся и вытащил пачку бумаг.

— Вот они — тактические карты Граззена. Ситуация могла в корне измениться, за те чаты, что я отсутствовал, но они помогут вам получить примерное представление и ситуации.

Все наклонились вперед в своих креслах, разглядывая карту, разложенную на полу «химеры».

Так же, как и Нилич, Граззен был разделен надвое темными водами реки Соленн. Но Граззен был более крупным городом, который когда-то был домом для более двух миллионов человек. Два огромных моста соединили берега реки и нации Варанес с востока и Текис с запада.

Себастев посмотрел на южный мост и думал, что это будет самый быстрый путь возвращения, но Чельников сказал, что этот мост бул разрушен утром. Орки наступали на юго-восточную сторону города, и майор Ушенко приказал взорвать мост до того, как орки получат доступ к западному берегу.

— Нетронутым оставили только северный мост, — вытерев рот сказал полковник, и убрал латок в карман. — Судя по вашей карте, капитан, когда мы подойдем к окраинам города, нам придется проделать немалый путь.

Чельников кивнул.

— Вы правы, сэр. Но когда мы вернемся за линию обороны, то сможем ехать по шоссе вдоль реки прямо к мосту. Шоссе нам все еще нужно для передвижения бронетехники.

— Сколько у нас её?

— В тридцать пятой двенадцать танковых взводов, они охраняют все основные дороги на подъезде к мосту. Генерал Властан прислал еще пять взводов, чтобы поддержать нас. Они прибыли вчера вечером. Хотелось бы мне верить, что он прислал нам подкрепление в любом случае, но мне кажется, он сделал это только для того, чтобы обеспечить доставку пленного, капитан. — Чельников кивнул в сторону патриот-капитана Гуссеффа, который был привязан к своему сиденью.

— Не знаю, что такого важного в этом ублюдке, сэр, — сказал Чельников, — но командование двенадцатой армии прилагает огромные усилия, чтобы заполучить его. Это не похоже на генерала Властана, отсылать драгоценные бронетанковые отряды из обороны Саддисварра. Трудно передать словами, как солдаты воспряли духом, увидев проезжающие через танки «Леман Русс» и артиллерийские установки «Василиск».

Себастев взглянул на Браммона Гуссефа. Повстанец сидел, уставившись в пространство, как будто в трансе. Чем больше Себастев проводил времени рядом с ним, тем более странным он ему казался. Время от времени тело Гуссефа дрожало, как от мышечных спазмов и он был не в состоянии это контролировать. Дрожь явно была не из-за холода, потому что трястись могла и одна отдельная конечность. И его глаза, вот в них читается острый ум и расчет, в следующий момент они наполнены паникой, бегают из стороны в сторону, как у животного, загнанного в ловушку.

— Сам не знаю, что в нем такого особенного, — сказал Себастев, — одно я тебе скажу точно — с ним явно что-то не так. С ним что-то не то, помимо того, что он предал Империум. Он страдает от какого-то умственного расстройства.

— Он будет страдать еще сильнее, когда с ним поработают дознаватели, — сказал Кариф. Путь до Граззена Кариф решил проделать в «химере» полковника. С тех пор, как к ним присоединились люди капитана Чельникова, требовалось любое свободное место в транспортниках.

— Господа, я предлагаю сосредоточиться на том, как нам пройти через позиции орков, — сказал полковник Кабанов. — Что делать с заключенным — это не наша головная боль. Нам тостаточно знать, что нам поручено его доставить в целости. Капитан Чельнников, поскольку вы знакомы с городом, возможно, у вас есть идеи?

— Ну, сэр, — сказал Чельников, — независимо от того где мы попытаемся прорваться — это будет нелегко. Майор Ушенко сражался с орками на дюжине миров, сэр. До Мира Даника он слыл специалистом в этом деле, наверняка вы это знаете.

— Я прекрасно об этом знаю, — ответил Кабанов с улыбкой. — Мне повезло воевать с ним во время беспокойств на Киетто и Мерранде. Трон, как давно это было.

— Так вот, майор Ушенко говорит, что никогда не видел такой организованности зеленокожих, — продолжил Чельников. — Мы не знаем кто военачальник этих орков, но он очень хорошо организован и последователен.

Чельников указал на восточную часть города и сказал: «Когда я вышел встречать вашу роту, орки уже окружили наши войска и оттесняли нас к реке, мы бросили большую территорию промышленной зоны. Как видите, эта дорога разделяет промышленный и жилой сектора, их мы удерживали, когда мой взвод пошел к вам. Это шоссе достаточно широкое, орки не успевают его пересечь до того, как наши болтеры разрывают их. В общем, отличный тир. Если они пытаются переехать дорогу на своих машинах, то наши танки и гвардейские лазпушки так же успевают их уничтожить. В результате по этому направлению они пройти не могут. Надеюсь этот участок еще под нашим контролем, но мы сильно проигрываем по численности, а орки как раз собирали силы для большой заварушки. Майор Ушенко считает, что военачальник орков будет возглавлять это крупное наступление. Если это правда, то у нас будет редкая возможность устранить его. Но, конечно, у пятой роты есть свои дела. Я прошу прощения, что отвлекся, полковник.

Кабанов покачал головой.

— Ничего страшного, капитан. Желаю майору Ушенко хорошей охоты. Но, исходя из ваших слов, мы должны будем идти прямо через позиции орков, и проехать по шоссе к северному мосту. Верно?

— Так точно, сэр. Таким образом орки смогут атаковать нас сзади, а также мы попадем в зону огня с обеих сторон. Но майор Ушенко запланировал небольшую приветственную вечеринку для нас.

— О какой такой вечеринке вы говорите, капитан? — спросил Себастев.

— Мы должны двигаться по этой дороге с юго-западной окраины города на северо-восток в сторону моста. Отряды пехоты орков закрепились в зданиях по обе стороны от дороги. Моя рота отвлекает их огнем с северо-запада. Но эти орки не знают, что у нас стоят «василиски» в городских парках здесь, здесь и здесь.

Чельников указал на пустые пространства на карте недалеко от оборонительных позиций востроянцев.

— Получив мой сигнал, наши «василиски» начнут обстрел этой части города. Он должен уничтожить большую часть пехоты орков, собравшихся в этом районе. Если это не убьёт их, то хотя бы заставит держать головы ниже.

Кабанов кивнул, и капитан продолжил.

— Через некоторое время орудия прекратят огонь. Это будет нам сигналом к началу гонки. Я подчеркиваю слово «гонка», господа. Мы должны проехать это место на максимальной скорости. Мои товарищи смогут прикрывать нас лишь небольшой промежуток времени. Мы не можем дать шанс оркам пересечь дорогу и вступить в ближний бой. Что касается нашей переправы, то, надеюсь, погода нас скроет из виду.

— Да, — кивнул Кабанов, — эта чертова зима и благословение и проклятье.

Чельников кивнул.

— Когда мы минуем линию нашей обороны, я и мои люди вернемся к своей роте. Вам дадут проводника, чтобы отвести к мосту, и вы как можно быстрее перейдете в Текис.

Полковник Кабанов достал свой платок и закашлял в него. Себастев заговорил от его имени.

— Спасибо, капитан. Если артиллерия очистит нам путь, похоже у нас есть шанс пройти.

— Милостью Императора, — сказал Кариф. — Будем надеяться, чтобы диспозиция не сменилась, пока ты отсутствовал.

Чельников повернулся к комиссару.

— Я тоже об этом беспокоюсь, но могу вас заверить, что полученные приказы из Седдисварра говорят о том, что генерал очень хочет получить этого пленника. Мы получили приказ умереть, если будет нужно, но этот человек должен добраться до командования двенадцатой армии. Вы бы слышали реакцию майора Ушенко на это. У нас есть солдаты из трущоб ульев, но даже они не слышали таких слов.

— Я могу понять чувства майора, капитан, — сказал Себастев. — Я вас уверяю, что ни один из наших солдат не настолько туп, чтобы не понимать, если бы не пленник, то не было бы никакого коридора в Текис. Сам Император улыбнулся нам в тот день.

Полковник вновь обрел контроль над дыханием и попросил своего адъютанта дать ему флягу с горячим оксом. Когда он пил, запах соленого напитка наполнил комнату

— Трон, так лучше, — сказал он. — Кто-нибудь еще хочет?

Себастев чувствовал, что сейчас с удовольствием промочил бы горло, но прежде, чем он успел ответить, сержант Самаров крикнул с места водителя.

— Вижу Граззен, — перекрикивал он шум двигателя. — Мы уже близко, полковник. Город… город горит, сэр.

Так оно и было. Когда машины пятой роты выехали на ровное место у предгорья Варанес, стали поступать отчеты от водителей. Граззен полыхал огнем от края до края. Плотный снегопад и сильный ветер не могли потушить пожары. Ветер наоборот, раздувал огонь и уносил его на запад.

Командная «химера» Кабанова выехала в голову колонны. Задний люк открылся и Себастев выпрыгнул на снег.

— Что за черт…? — выдохнул Курицын.

— О, Император, нет! — сказал капитан Чельников. — Неужели мы опоздали?

— Очень умно, — сказал Кариф, — это невероятно для обычного орка, вам не кажется?

— Я не уверен, что понимаю, комиссар, — сказал Курицын.

Кариф стоял, засунув руки в карманы шинели.

— Кажется, вождю орков понадобилось нечто большее, чтобы мотивировать своих солдат. Мы с вами знаем, что орки редко настолько глупы, как о них говорят. Орочья пехота неохотна шла на шоссе без прикрытия. Из-за тяжелых болтеров тридцать пятой, готовых размолоть их. В этом случае их потери были бы слишком велики. Так как же может заставить армию атаковать укрепленные позиции врага? Не привлекая комиссаров, конечно, — сказал он с улыбкой.

Полковник кивнул.

— Разжечь у них за спиной пожар.

Все смотрели на горящий город. Горящее пламя освещало облака в грозный оранжевый цвет.

— Большой пожар, — сказал Себастев.

— Крайне эффективно, — сказал Кариф с кивком. — Огонь не только толкает войска вперед, но также предотвращает любые попытки отступления. Действительно, очень сильная мотивация. Я бы рассмотрел вопрос о применении такого воздействия при чрезвычайных обстоятельствах.

— Тридцать пятой должно быть сильно достается, — сказал сквозь зубы Чельников.

— Возможно, капитан, — сказал Кабанов, — но в то же время пожары подтолкнули орков к открытому наступлению.

— Если все, как вы сказали, капитан, то трупов на шоссе будет по пояс. Еще не все потеряно.

— А что насчет нас? — спросил лейтенант Курицы. — Как это отразится на наших планах?

— Мы идем к шоссе, — сказал полковник. — Если мы благополучно пройдем через эти пожары, то сможем продвигаться к нашей линии обороны по той северо-западной дороге. Может нам и придется пробиваться через позиции орков без поддержки артиллерии, но мы же будем подходить с тыла. Элемент неожиданности все еще на нашей стороне.

Себастев не разделял оптимизма Белого кабана.

Тридцать пятая отступит к северному мосту, даже если мы останемся стоять здесь, подумал он. С заключенным или нет, но у майора Ушенко есть приказ взорвать мост, до того, как орки войдут в Текис.

— По машинам. — приказал Кабанов. — Время уходит.

Глава XIII

День 688

К востоку от Граззена

12:07

— 19 °C

Занявшие город востроянцы чистили улицы, основные магистрали часто использовались. На подъездах к городу машины пятой роты набрали хорошую скорость. Через бойницу Себастев смотрел, как одинокие дома с полями вокруг сменяются плотно сгруппированными зданиями. Вскоре улицы заполонили высокие дома в даниккийском стиле, их стены осыпались под воздействием двух тысяч лет тяжелого климата.

Сплошная стена пламени с каждой секундой приближалась, она ревела и трещала под порывами ветра. В свете огня Себастев рассмотрел заваленные трупами, залитые кровью орков улицы и переулки. На здания по обеим сторонам улицы были шрамы от артиллерийского обстрела и лазерного огня. «Химера» вздрагивала, наезжая на трупы, валявшиеся на дороге.

— Сержант, — сказал Кабанов водителю, — жми на полную. Мы должны проехать через огонь на полной скорости. Броня у нас конечно толстая, но я не хочу, чтобы взорвали наши бочки с прометиумом, когда мы будем посреди этого ада.

— Максимальная скорость, полковник, — ответил водитель. — Я вывезу нас оттуда, сэр.

Машина рванула вперед, ныряя в адскую жару.

Даже через толстую броню «химеры» Себастев ощущал, что как будто запекается заживо в печи.

Себастев сомневался, что сержант Самаров видел, куда он едет. Свет пламени был ослепительно ярким. Он молился, чтобы они успели проскочить огонь прежде, чем врежутся или зацепят какое-нибудь здание.

Другие водители докладывали, что тоже въехали в огонь. В этот момент из передней части машины зазвучал сигнал тревоги.

— Святая Терра, — крикнул Семаров. — Это именно то, чего вы опасались, полковник. Еще немного и баки начнут взрываться.

Один из траков химеры начал грохотать и Себастев почувствовал, как машину повело влево. Скорость резко упала.

— Мы потеряли левую гусеницу, — крикнул водитель. — Нам хек!

Из-под днища раздался оглушительный взрыв. У Себастева хватило времени, чтобы крикнуть: «Держитесь!». «Химера» перевернулась и упала на крышу. Правая гусеница продолжала быстро бежать, отчаянно молотя воздух.

— Трон всевышний! — крикнул Кариф. — Скажите, что мы выехали из огня

— Температура снижается. Похоже, мы проскочили.

В задней части «химеры» все свисали со своих мест вверх тормашками, от серьезных травм спасли ремни. Себастев посмотрел на полковника и увидел кровь, текущую из его рта и носа. Он тут же расстегнул ремень и упал на потолок, который теперь был полом.

— Вы ранены, полковник? Отвечайте. С вами все в порядке?

Кабанов сначала открыл один глаз, за тем другой. Он закашлялся, густое облако крови заполнило воздух.

— Чертовски глупый вопрос, Себастев — прохрипел он. — Я подвешен головой вниз. Конечно я не в порядке.

Себастев подошел к полковнику.

— Маро, помоги мне его снять. — сказал он.

Маро расстегнул пряжку ремней и мешком упал на по. При приземлении он ударился головой о метал, зарычав от боли. Но поднялся он так же быстро и направился к Себастеву.

— Я спущу его.

Позади них, с разнообразными словами недовольства, на пол упали Кариф, Курицын и капитан Чельников. Маро разобрался с ремнями безопасности, а Себастев аккуратно спустил полковника вниз.

Во имя Императора, подумал Себастев, какой же он легкий. Все его мышцы, вся его жизненная энергия… Этот мир просто содрал все это с него. Даже если двенадцатую армию отзовут из этой кампании, я буду рад услышать, что имперский флот разбомбил всю чертову планету в пыль.

Как только ноги Кабанова коснулись пола, он принялся орать.

— Черт, разорви тебя ад! Я еще не настолько немощен, чтобы висеть на твоем плече, Себастев. Отпусти меня, солдат. Во имя Трона, это унизительно!

Себастев отступил. Его взгляд замер на крови, текущей по лицу полковника и капающей на одежду.

— У вас идет кровь, сэр.

— Со мной все в порядке. — отрезал Кабанов, пристально оглядывая всех. — Я Белый Кабан, и я все еще командую этим полком. И вы будете, черт подери, делать, что я скажу.

— Приказы, сэр. — сказал Маро. — Какие будут приказы?

— Снимите для начала этого чертова пленника. — отчеканил Кабанов, указывая трясущимся пальцем на Гуссефа. Тот все еще свисал со своего перевернутого кресла. Он просто сидел в перевернутом положении, ноги болтались перед грудью, а взгляд был пуст, как у сервитора.

— Я сниму его, — сказал лейтенант Курицын. Он подошел, вытащил нож и перерезал веревки на руках и ногах пленного. Себестев бы позволил повстанцу просто упасть на пол, но Курицын так не сделает.

Ты его жалеешь, Риц? — удивился Себастев. После того, что он устроил в Наличе? Чокнутый или нет, но он отвернулся от света Императора. Как можно испытывать к нему жалость?

Курицын посмотрел на Себастева так, будто прочитал его мысли.

— Мы прошли пламя, сэр, и нам лучше двигаться дальше. Из того, что мы знаем, орки уже могли нас заметить.

Кабанов кивнул.

— Всем взять обмундирование, откройте люк. Сержант Самаров, присоединяйтесь. — от водителя полковника ответа не последовало. — Сержант, вы меня слышите?

Себастев прошел вперед, к месту водителя. Почерневшее тело свисало из сидения. Кое-где на одежде и коже все еще виднелись маленькие языки пламени. Плекс фронтального смотрового окна треснул и разбился от жары. Даже горя заживо, водитель-востроянец продолжал давить на газ. Себастев не слышал от него ни одного крика. Он умер, как настоящий Первенец и он спас их всех.

— Самаров погиб. Если мы выберемся, я бы хотел представить его к Онорифика Империалис.

Унимая скорбь Кабанов сжал зубы до скрежета. Самаров двенадцать лет был его водителем. Не показав своего сожаления, он повернулся к Себастеву. — Откройте люк, капитан. Маро, помогите вытереть кровь с лица. Солдаты не должны видеть меня таким.

— Да, сэр. — ответил Маро.

Себестев подошел к люку и ударил по руне, которая должна его открыть, но ничего не произошло. Руна даже не светилась. Электроснабжение «химеры» было нарушено. Тогда он со всей силой налег на рычаг ручного управления, повис на нем всем весом. Металлическая ручка заскрипела и начала гнуться, но запорные болты не сдвинулись с места. Люк заклинило основательно.

— Что такое, капитан? — поинтересовался Кариф. Он тоже с силой надавил на рычаг, но тот лишь еще немного изогнулся. — Терра, надеюсь, эта чертова штука не заварила нас тут. Кто-нибудь знает, где точно у этой двери расположены запирающие болты?

К нему подошел лейтенант Маро.

— Их два, комиссар, — сказал он, — здесь и здесь. Оба хорошо защищены и сделаны из титана. Если вы хотите взорвать люк, то я напомню вам, что любой взрыв почти наверняка убьёт большую часть находящихся здесь, а может и всех.

— Вряд ли я бы до такого дошел, лейтенант, — серьезно ответил комиссар. — Не уверен, справится ли мой цепной меч, а вот силовая сабля сможет прорезать болты? Может кто-нибудь попробует, или мы так и будем сидеть в этой жестянке и ждать, когда нас выковыряют орки?

Себестев тут же вытащил свою саблю и нажал на руну активации. Клинок ожил, издавая гудение и светясь смертоносной энергией.

— Шаг назад, господа, — сказал он, направив саблю в щель, где люк соприкасался с корпусом и с силой надавил. Дух машины в силовой сабле стал протестовать, по мере углубления клинка в толстый металл гудение сменилось злобным жужжанием. Дым поднимался к потолку, а на носы сапогов Себастева дождем падали искры.

— Да простит нас великий дух машины этого транспорта, — сказал лейтенант Курицын.

Через несколько секунд Себастев неожиданно провалился вперед. Его клинок прошел насквозь, перерезав первый болт. Меч громко треснул энергетическим полем в последний раз, когда батареи в рукояти опустели.

— Один болт перерезан, — сказал он. — Мне нужно поменять батареи, прежде, чем я смогу разрезать второй.

— Давайте я займусь последним, — сказал лейтенант Маро. Он пошел к люку, вытаскивая свой меч. Активировав поле, он стал врезаться в броню там, где находился второй болт.

Себастев отошел назад и занялся сменой батарей в своей сабле. Маро издал победоносный смех, когда его клинок проткнул металл насквозь.

— Давайте выбираться отсюда, — сказал он, открыл люк и выбрался наружу.

Выбравшись наружу Себастев увидел, что остатки пятой роты заняли оборонительные позиции вокруг искореженной «химеры» полковника. Грохот взрывов эхом гулял по улице. С севера доносились звуки тяжелого сражения. Сержант Баск и лейтенант Таркаров подошли поприветствовать его. Позади них, среди солдат второго взвода, стоял отец Олов, на его лице была улыбка облегчения, а голова склонена в благодарности Императору.

— Рады видеть, что с вами все в порядке, капитан, — сказал Таркаров. — Мы собирались использовать мелта-ружья, как последнее средство, но это наверняка бы вас поджарило. Как полковник?

Себастев повернулся, чтобы посмотреть, как полковник выбирается из люка. Маро стер всю кровь с лица полковника, но на одежде все равно виднелось предательское пятно.

— Полковник…в порядке, — ответил Себастев. — Он хочет, чтобы мы поскорее перебрались через мост. Каково наше положение?

Мимо них прошел комиссар Кариф, он звал своего адъютанта. Ставин ехал в «первопроходце» с большей частью солдат. Он побежал навстречу комиссару с выражением облегчения на лице.

Лейтенант Таркаров опустил взгляд и сказал.

— Одна из «химер» не прошла. — Его голос был наполнен горечью, на грани срыва. — Они из пятого взвода, сэр.

За плечом Себастева раздался голос Курицына.

— Капитан, лейтенант Северин хочет с вами поговорить, сэр. У него… у него не много времени. Вокс канал дельта.

Себастев переключил канал и сказал.

— Это капитан Себастев. Какого черта происходит, Северин?

Голос Северина звучал на фоне криков боли.

— У нас поломка, сэр. Повреждена гусеница. Мы тут поджариваемся заживо.

— Император всевышний, — проревел Себастев стоящему радом лейтенанту. — Мы должны их вытащить оттуда.

— Мы далеко, сэр. — передал по воксу Северин. — Я уже выдернул чеку. Гранатой будет быстрее. Так будет легче…просто хотел сказать вам, сэр…

— Северин! — крикнул в вокс Себастев.

— И полковнику Кабанову… честь — служить…

— Северин! Трон тебя раздери, солдат!

Ответа уже не последовало. За стеной огня раздался приглушенный звук взрыва. Вокс Северина отключился. Себастев закричал в пустоту.

Герои не должны умирать, гневно думал он про себя. Серая Госпожа, даруй мне месть для орков. Клянусь Золотым Троном, я перережу их всех.

Всем стало не по себе. Все слышали половину разговора. Им было нетрудно догадаться, что случилось, ведь «химеры» Северина не было видно. Среди окружающих были солдаты из взвода Северина. Они прошли через огонь в «первопроходце», вместе с остальной частью. И когда груз произошедшего опустился на них целиком они оказались раздавлены. Себастев понимал, что они чувствуют.

Сзади подошел полковник Кабанов и положил ему на плечо руку.

— Соберись, капитан, — сказал он тихо. — Вспомни, что я тебе говорил: время скорби придет после окончания битвы. Нам нужно пересечь мост. Мы теряем время. Не дай этой жертве пропасть даром.

Полковник вышел вперед и обратился ко всем окружающим.

— Будьте сильны. Впереди у нас тяжелая битва. Разбейтесь на взводы и будьте готовы выдвигаться по моему приказу. У нас есть задание и мы должны его выполнить, во имя чести полка.

Пока люди думали над его словами, полковник вернулся к Себастеву и пригласил капитана Чельникова.

— Далеко нам еще, Капитан? — спросил он.

— Полчаса, если двигаться быстро, сэр, — ответил Чельников, — и намного больше, если мы встретим сопротивление. И, поверьте мне, сэр, мы его встретим.

— Надеюсь, что так и будет, — прохрипел Себастев. Я вымажу руки в орочьей крови. И да поможет мне Трон.

Кабанов покачал головой.

— Мы все чувствуем это, капитан. Но этому чувству нельзя поддаваться сейчас. Наша основная задача — доставить Гуссефа. И желание отомстить, не должно мешать этому. В этом вопросе моё слово — закон. И усвой это хорошенько.

Себастев выдержал сверкающий взгляд полковника, слегка кивнув.

— Хорошо, — сказал Кабанов. — Все в сборе? Можем продолжать?

— Так точно, сэр, — ответил лейтенант Курицын. — У нас шестьдесят три человека, не считая раненых и выживших из взвода капитана Чельникова.

— Шестьдесят три, — ответил полковник. — Во имя Терры, пусть никто больше не умрет.

Казалось, полковник восстановил контроль над своим дыханием, хотя на золотых доспехах и воротнике остались следы крови. На некоторое время его кашель прекратился.

— Что с транспортом, лейтенант? «Химеры»?

Курицын покачал головой.

— Температура нанесла непоправимые повреждения гусеницам. Только у нашей взорвался топливный бак, остальные буквально вплавились в дорогу. «Первопроходец» может передвигаться, но с черепашьей скоростью. При движении по шоссе это нас может сильно подвести. На ногах будет гораздо быстрее, но раненые идти не смогут.

— Святые небеса, это плохо, — выдохнул полковник. — Мам нужно двигаться максимально быстро. Все, кто может идти пойдут на ногах. «Первопроходец» будет чуть позади. Если мы доберемся до моста, то возможно сможем удержать его до подхода раненых. Надежды конечно мало, но это лучшее, что мы можем сделать. Капитан Чельников, следуйте за лейтенантом Таркаровым к первому взводу и проводите их к мосту. Остальные пойдут следом.

— Так точно, сэр, — сказал Чельников.

Когда остальные офицеры вышли, Кабанов протянул руку и остановил Себастева.

— Послушай меня, Григориус, — тихо сказал он. — Соберись. Ты меня понимаешь? Я знаю, что ты хочешь наказать орков, но сначала выполнить нашу миссию. Ты должен это понять. Скоро ты примешь командование.

— Я сделаю все, что нужно, полковник, — сказал Себастев. — Давайте просто доставим вас в Саддисварр, чтобы медикае могли вами заняться. Если вы хотите, чтобы я принял командование на время, я сделаю это без проблем, но только на время, сэр.

Кабанов покачал головой.

— Ты никогда не изменишься, Григориус, так ведь? Наверное, поэтому Дубрин выбрал именно тебя: готовность идти до конца.

Прежде, чем Себастев смог ответить полковник вышел и приказал своему адъютанту поднять пленника с колен, вывести наружу к остальным.

Глава XIV

День 688

Восток Граззена

15:02

— 21 °C

Остатки выживших солдат из пятой роты укрылись в обломках обрушившихся жилых зданий, они проверяли оружие и прикрепляли штыки к стволам своих лазерных ружей. Ледяной ветер гулял по улице, цепляя их за высокие шапки и полы красных шинелей. Капитан Себастев выглянул из-за груды камней, которая когда-то была юго-восточным углом здания, и осмотрел дорогу. Никогда в жизни он не видел столько орков. Они заполонили всю улицу, вся эта масса размахивала над головой всевозможными видами режущего и дробящего оружия. Ветер безжалостно трепал знамя клана «Ядовитых голов». Самые крупные орки носили трофеи, доставшиеся им от победы в Баране: ужасные ожерелья из человеческих черепов, которые казались невероятно маленькими на фоне огромных орочьих тел. Некоторые из них хвастались громоздкими аугментическими конечностями, которые заканчивались вращающимися лезвиями или клещами. Рев и бормотание этой толпы заглушили все остальные звуки кроме звуков взрывов востроянских снарядов. Капитан Чельников вел пятую роту по улицам на северо-восток, прямо к мосту, но чем ближе они приблизятся, тем сложнее им будет не привлекать лишнего внимания. Пока им везло. Агрессия орков была направлена на противника, находящегося перед ним. Солдаты и бронетехника стойко выдерживали атаки орков, но их не хватит надолго. Их все дальше оттесняли назад и надежды, что они задержат наступление орков, почти не оставалось.

Если пятая тора рассчитывает добраться до моста прежде, чем орки вынудят взорвать его, им придется прорываться из тыла через линии противников, и сделать это придется уже скоро.

Когда солдаты заняли позиции за надежными укрытиями, Кабанов решил обсудить ситуацию с Себастевым.

— Вот оно, капитан. Мы позади них. Если мы прорвемся через позиции орков, то у нас есть хороший шанс добраться до моста вовремя.

— Мы не сможем выдержать даже малейшей атаки, полковник, — сказал Себастев. — Как только они нас заметят, все орки кинутся на нас. Они всегда концентрируются на ближайшей цели.

— Их там, наверное, тысячи, — сказал Курыцын. — Если я смогу связаться с ближайшим «василиском», тогда, наверное, можно будет вызвать артиллерийскую поддержку. Чтобы очистить проход им понадобится много времени. Капитан Чельников мог бы помочь с этим.

— Стоит попробовать, лейтенант, — сказал Кабанов. — Хватайте Чельникова беритесь за работу. Он сейчас с солдатами лейтенанта Таркарова. Что касается вас, Себастев, то вы должны назначить кого-то, кто будет присматривать за пленным. Может никому из нас не удастся выжить в этой заварушке, но, если мы сможем приоткрыть хоть самую маленькую щель, пленник должен тут же проскочить в нее. Если у вас на примете есть достаточно быстрый человек, дайте мне знать. Лейтенант Маро будет приглядывать за чемоданчиком.

Себастеву не пришлось долго думать. Там, за дальним углом здания, тихо разговаривал с сержантом Баском человек, о котором думал Себастев.

— Это будет Аронов, сэр, — сказал Себастев, кивнув в сторону крупного разведчика. — Он подойдет идеально.

Полковник по воксу вызвал Аровнова, тот быстро поменял диспозицию. Четко выполнив приветствие, он подполз к офицерам.

— Что я должен сделать?

— Капитан хорошо о тебе отзывался, рядовой, — сказал полковник. — Он сказал, что ты подойдешь для довольно специфического задания.

Аронов усмехнулся.

— Капитан известный врун, сэр.

Полковник улыбнулся в ответ.

— Действительно? Лучше бы в этот раз ему не делать этого, потому что я хочу поручить тебе очень важное задание. Это первоочередная задача, рядовой. Ты будешь охранять пленника даниккийца. Если увидишь малейшую брешь в линии орков, бери пленника и беги к мосту. Этот человек, — Кабанов ткнул пальцем в Гуссефа. — Мы здесь говорим о долге и чести не только пятой роты, а всего полка. Ясно, рядовой?

Аронов кивнул.

— Так точно, сэр. От него ожидаются какие-то проблемы? Склонность к суициду? Попытка бежать во время боя?

Ответил ему Себастев.

— Он был на удивление покладист с тех пор, как мы покинули Налич. Не думаю, что он хочет умереть. Так что нет, не думаю, что он доставит тебе неприятности. Можешь его вырудить и нести на руках, если сочтешь нужным, но никаких сломанных костей и случайных падений.

— Вы лишаете радости мою жизнь, сэр.

— Знаю, рядовой, — ответил Себастев. — это записано в моей должностной инструкции. Теперь хватай пленного и будь в готовности. Мы будем атаковать.

Переговоры по воксу сбили Себастева с мысли. Это был комиссар Кариф.

— Святой Трон! Нас обнаружили. Орки на своих мотоциклах (warbike — прим. переводчика) приближаются на большой скорости с востока. В укрытие, черт подери. Тяжелое вооружение в их сторону, быстро! Полковник Кабанов, взвод Гродолкина под тяжелым обстрелом. Орки дальше по улице поворачивают, сэр. Они нас заметили.

Комиссар присоединился ко взводу Гродолкина, они заняли оборону на левом фланге роты. Именно с этого направления раздались выстрелы из орковских стабберов.

— Не дайте им отрезать себя от остальной роты, комиссар, — передал по воксу Кабанов. — Двигайтесь сюда. Мы должны держаться вместе.

— Уже поздно, сэр, — ответил Кариф. — Взвод прижат огнем. Орки по всей улице. Подождите! Кажется, я нашел выход. Я кое-что попробую.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Себастев. — Комиссар?

Ответа не последовало.

— Варп его раздери, — ругнулся Кабанов, — мы потеряли его.

— Гродолкин, отвечай, — сказал в вокс Себастев. — Кто-нибудь из взвода Гродолкина, отвечайте.

Ответа так и не было.

— Хек! Через секунду из-за того угла могут показаться орки, полковник. Будем сражаться или погибнем. — Себастев вытащил из кобуры болт-пистолет и силовую саблю из ножен. — Ритс, где этот чертов артобстрел? — крикнул он.

Курицын обернулся. Капитан Чельников был занял разговором по воксу, который висел за спиной лейтенанта.

— Ни с кем не можем связаться. Капитан Чельников пытается выйти на канал командования, но погода уменьшает зону передачи.

На дороге, уходящей на восток, показались несколько орков, их ботинки гулко застучали по брусчатке, когда они побежали в сторону позиций пятой роты, размахивая при этом своими тесаками. Через несколько секунд с примыкающих улиц позади них на вылетели еще несколько сотен орков.

— Огонь! — крикнул полковник Кабанов, вытаскивая свою силовую саблю. В его правой руке рявкнул хелл-пистолет и один обезглавленный орк упал на землю. — Пробуйте продвигаться на север. Не отвлекайтесь от задания. Мы должны добраться до моста, во что бы то ни стало!

— За Белого Кабана! — крикнул Себастев. Солдаты подняли ружья вверх и издали воинственный рев. Потом солдаты пятой роты покинули свои укрытия и побежали навстречу толпе орков. Орки подошли с восточного фланга, и вскоре пятая рота оказалась в окружении. Им оставалось только сражаться до конца.

Себастеву показалось, что вот он — конец.

Но это еще не все, говорил он себе. Если мы все здесь погибнем, то продадим свои жизни подороже, клянусь Террой. Нам бы только суметь очистить путь для Аронова и подонка отступника.

Когда орки пошли к ним по улице Кариф стал отчаянно осматриваться в поисках надежного укрытия. Вместо этого он заметил глубокие трещины в дороге, они образовались в брусчатке, скорее всего появились они от попаданий востроянских «сотрясателей», пытавшихся защитить город. Снаряд упавший на улицу пробил отверстие до самой канализации, а может и глубже. Никогда еще чернильная темнота так не привлекала Карифа.

— Сержант Гродолкин, — крикнул он. — Мы идем в ту дыру. Оставьте троих для прикрытия отхода.

Гродолкин отобрал троих, быстро и спокойно. Эти трое останутся наверху, сражаясь до последнего вздоха, чтобы остальные смогли уйти в коллектор.

За ними орки не последовали. Кариф вздохнул с облегчением, но все же его что-то беспокоило. Возможно это было понимание того, что он открыл фланг пятой роты. Он произнес короткую молитву за спасение их всех. Само он вел взвод Гродолкина по туннелю, положившись на свои инстинкты, уверенный в своих навыках и знаниях, полученных при обучении на Терраксе, они подготовили его почти к любым ситуациям.

Он пытался вызвать кого-нибудь по воксу, но с тех пор, как они спустились в отверстие, связи не было. Рядом с ним молча шел сержант Гродолкин, от него исходил гнев от потери хороших солдат. Сержант был крупным человеком с широкими плечами, один его глаз видимо был потерян в прошлых сражениях. Кариф с трудом представлял, что этого человека уважали, как за его прекрасные картины с изображением Императора, так и за доблесть, непреклонность и прекрасные командирские качества.

— Эти люди умерли достойно, — сказал Кариф. — В свое время мы воздадим им почести.

Гродолкин не ответил.

В тоннеле было темно и, несмотря на долгие годы простоя, все еще воняло нечистотами. Слева от Карифа шел Ставин, в одной руке он нес прометиумовый фонарь, в другой свою винтовку. Оранжевый свет фонаря отбрасывал пляшущие тени на темные неровные стены туннеля.

Эхо от звука шагов тяжелых сапог солдат взвода Градолкина уносилось вперед в темноту. Из взвода осталось шестеро. Карифа раздражал шум, и он шепотом сказал им ступать полегче. По мере их продвижения вперед шум битвы нарастал, скрывая звук их передвижения. Через толщу рокрита над их головами слышался грохот выстрелов из танков и артиллерийских установок.

— Надеюсь остальные в порядке. — прошептал солдат позади Карифа.

— Я бы больше беспокоился о нас, — в тон ему ответил другой. — С ними Белый Кабан. Он их вытащит оттуда. А я вот терпеть не могу туннели.

Сержант что-то пробормотал и повернулся к ним.

— Заткнитесь к хековой матери, оба. Или комиссар расстреляет вас за нарушение дисциплины.

Кариф бросил на них сердитый взгляд.

— Слушайте своего сержанта. Я отрежу голову любому, кто выдаст нашу позицию противнику. Ясно?

— Развод, — ответил один.

— Что?

— Развод, сэр, — повторил тот. — Он прозрачный.

Спереди прилетело эхо звука удара металла по камню. Рефлекторно все упали на землю, направив оружие в сторону звука. Ничего не происходило. Через несколько секунд Кариф осторожно повел всех вперед. Вскоре они услышали впереди скребущие и стучащие звуки.

— Погасите эту хекову лампу, рядовой, — сказал Гродолкин.

Ставин мешкал достаточно долго, так что Карфиу пришлось его поторопить.

— Гаси её, Ставин.

— Когда лампа потухла, стало понятно, что впереди есть источник света. В ста метрах, прямо за изгибом туннеля стены отражали пульсирующий свет, там явно использовали открытое пламя.

Карфи не осмелился говорить, вместо этого он подал сигнал готовности к атаке.

Вспомни Анзион, Дарид, говорил он себе. Вспомни, что ты вычитал в этих книгах. Орки в темноте видят не лучше нашего. Исходившие спереди звуки не были похожи на звуки, издаваемые орками. Они не крадутся и не прячутся, но может быть это их разведчики, как те, которых они видели в Коррисе. Верп их разорви, что они тут делают?

Отряд востроянцев насчитывал девять человек, включая Ставина, сержанта Гродолкина и его самого. Кариф решил, что минимизировать потери можно будет только лобовой атакой, застать противника врасплох.

Используя язык жестов, он передал Градолкину и его солдатам, что эти звуки исходят от диверсантов орков. Далее он передал, что все должны быть готовы атаковать и открыть огонь, как только орки будут в зоневидимости. Востроянцы утвердительно кивнули и под командование Гродолкина построились в атакующий порядок. Комиссар убрал лампу и крепко сжал лазган в руках. Штык был крепко зафиксирован под длинным стволом.

Сердце Карифа учащенно билось, прогоняя адреналин по телу и наполняя конечности дополнительной скоростью и силой.

Кто знает, сколько их там, думал он. Или куда мы попадем? Все наготове. Времени на домыслы нет. Атакуем!

Он подал сигнал. Взвод Гродолкина двинулся вперед по длинному изгибу туннеля четко выдерживая строй. Впереди показалась толпа гретчинов, они их заметили, обернувшись на звук шагов. Выглядели они очень удивленными. На долю секунды все замерли.

По зеленым телам хлестнули лучи, разрывая их на дымящиеся куски. Эхо в тоннеле создавало видимость, что стреляют тысячи востроянцев.

Когда крики умирающих ксеносов разнеслись в воздухе, гретчины вышли из ступора и кинулись в контратаку. Но было уже слишком поздно. Многие с воем падали на землю, когда лазер прожигал в их телах обугленные дыры. Это была настоящая резня. Гретчины были так увлечены своим заданием, что оказались совершенно не готовы защищаться.

В свете факелов гретчинов Кариф рассмотрел, чем они там занимались.

— Прекратить огонь! — крикнул он изо всех сил. — Не стрелять, трон вас прокляни!

Ставин тоже рассмотрел что-то и стал кричать вместе с Карифом. Его высокий голос прорвался сквозь шум.

— Не стрелять!

Выжившие гретчины, их было около дюжины, открыли ответный огонь. Они держали свои тяжелые пистолеты двумя руками и посылали пулю за пулей в сторону людей. Но востроянцы увидели причину, по которой комиссар отдал такой приказ. Они поняли, как близко были от катастрофы. Там, под сводом потолка туннеля была закреплена взрывчатка орков, много взрывчатки. Среди груды мертвых зеленых тел лежали таймеры, по полу вились длинные провода взрывателей, готовые к подсоединению.

Один случайный выстрел, подумал Кариф, и мы все бы уже все были мертвы.

— Примкнуть штыки, — крикнул сержант Гродолкин. — В рукопашную!

Гретчины стреляли в наступающих востроянцев снова и снова, но вес их пистолетов мешал как следует прицелиться. Несмотря на это, рано или поздно выпускаемый ими град пуль должен был попасть в кого-то. Пластины восхваляемой востроянской брони принимали на себя большую часть попаданий, и не прибивались даже с близкого расстояния.

Лишь двое из солдат Гродолкина легли от вражеских пуль. Кариф был позади одного их них, когда это произошло. Несчастного отбросило назад, а ноги оторвались от пола, когда ему разнесло голову. Еще до того, как сделавший это гретчин успел перезарядить пистолет Карфи и Ставин подбежали к нему и Ставин проткнул ему живот штыком, в этот момент гречтин взмахнул рукой. Ногти, больше похожие на ногти животного оставили глубокие раны на щеке адъютанта.

Пока Ставин был оглушен ударом, Кариф взмахнул цепным мечом и отсек твари одну руку. Затем он пнул его в окровавленный живот. Удар был размашистый, сильный и быстрый, отточенный годами тренировок на Терраксе. Гретчин отлетел назад, жалобно завывая в полете, пока его череп раскололся о стену туннеля.

Когда тело упало на пол, Кариф взглянул на своего адъютанта. Молодого солдата трясло от гнева и адреналина в крови.

— Кончай его, Ставин. Никакой пощады врагам Императора. Убей его.

Не говоря ни слова Ставин подошел к потерявшему сознание гретчину и воткнул в него штык, он колол снова и снова, ведомый гневом, болью и страхом.

Вот это дело, Ставин, подумал Кариф. В арсенале солдата не должно быть жалости. Что я тебе сказал в Наличе, помнишь? Кладбища заполнены милосердными людьми. Высокочастотный визг заполнил туннель, когда солдаты Гродолкина убили последнего гретчина. Зеленокожие карлики не могли сравниться с востроянцами в рукопашном бою.

— Проклятье, мы были в шаге от беды, комиссар, — сказал сержант Гродолкин, подойдя к Карифу. Сержант заметил, что Ставин до сих пор колет штыком безжизненное тело ксеноса.

— Достаточно, рядовой. Он мертв. Побереги силы для тех, которых еще встретишь.

Ставин сделал шаг назад, его грудь вздымалась и опадала от глубоких вдохов.

— Если бы хоть один луч попал в эту взрывчатку, сержант, — сказал Кариф, ткнув пальцем во взрывчатку на потолке, — нас бы ждала очень громкая и, по моему мнению, преждевременная смерть.

— Почему именно здесь? — удивился Гродолкин.

— Я подозреваю, что мы очень близко от нашей цели, сержант. Надо попробовать найти поблизости люк выхода. Здесь должна быть лестница, ведущая к крышке люка. Я слышу звук реки, так что мост уже должен быть рядом. Гретчины пытались разрушить дорогу.

Гродолкин кивнул.

— Хотите сказать мы позади востроянских позиций?

— Скорее мы прямо под ними.

В подтверждение этого туннель вздрогнул от мощного взрыва. Кариф сказал:

— Должно быть орки приближаются к мосту пока мы с вами тут говорим, сержант. Нам нужно двигаться.

Еще один взрыв потряс туннель. Один из солдат Гродолкина позвал сержанта. Кариф и Ставин пошли за Гродолкиным к этому солдату и увидели, что тот нашел металлические скобы, закрепленные в стене. Лестница вела вверх к люку, это их выход из канализации.

— Превосходно, — сказал Кариф, — прикажите вашим людям снять взрывчатку гречтинов. Нам не нужны неожиданности после того, как мы тут все зачистили.

— Так точно, комиссар, — сказал Гродолкин. Он повернулся и стал давать отрывистые команды.

— Что до меня, — сказал Кариф. — Мне не помешает немного свежего воздуха.

Глава XV

День 688

К востоку от Граззена

15:37

— 22 °C

Когда солдаты пятой роты пошли в атаку на зеленокожих, небо почернело. Жирные облака хорошо подгадали момент. Себастев не лелеял ни малейшей надежды, что они выйдут живыми из схватки. Простое люди, пусть они отважны и храбры, не смогут продержаться долго в ближнем бою против мощных и безудержных орков клана Отравленных голов.

Полковник кабанов приказал построиться в боевой клин, распределив по его фронту тяжелое вооружение. Себастев вместе с Курицыным заняли позицию недалеко от полковника. Тут же были Олов и лейтенант Маро. Остальные офицеры были со своими взводами. Оставшиеся тридцать девять солдат залили улицу огнем, стараясь убить, как можно больше врагов, пока не дошло до близкого контакта.

Орки бежали им навстречу, размахивая в воздухе клинками. Ничто они не любили так, как кровавую резню в рукопашной схватке. Это будет бой на их условиях. Если сегодня Император с ними, то они смогут оттянуть достаточно орков на себя, чтобы где-нибудь открыть проход. Кто-то из них обязан выжить. Рядовой Аронов успел отбежать всего на несколько метров, пленник болтался на его плече. Аронов предпочел сразу послать пленника в нокдаун. Он был для Аронова тяжелой ношей. Сражаться с телом на плече будет сложно. Но тем не менее Себастев был уверен, что сделал правильный выбор. Если кто и мог протащить пленника через позиции орков, то только этот здоровенный разведчик.

— Востроя! — крикнул полковник Кабанов, стреляя в ближайшего орка из своего мощного старинного хелл-пистолета. Отчаяние и адреналин излечили его недуг, по крайней мере, на время. Каждый его выстрел отправлял на землю еще один дымящийся труп орка, под ноги его товарищам, но их было слишком много. Десять, двадцать, тридцать убийств, кажется это никак не повлияло стену из зеленых тел.

— За вострою! — закричали солдаты, выпуская ливень огня в приближающихся орков. Стены домов по обе стороны улицы начали плавиться от попаданий лазерных лучей. Воздух наполнился треском выстрелов и вонью сожженной орочьей плоти. Рядовые Митко и Панкратов орудовали плазменными пушками, которые выпускали такие яркие лучи, что на них почти невозможно было смотреть. Так как орки шли плотной толпой, каждое попадание сверх раскаленной плазмы испепелял сразу дюжину.

Рядовые Ково, Гришна и Цуников посылали струи прометиума на головы врага, сжигая их в огромных количествах и заставляя их пятиться назад. Но давление из тыла было настолько сильным, что первым рядам не куда было деваться. В эти первые секунды сражения огонь собрал богатый урожай.

Пятая рота потеряла почти все свои тяжелые болтеры в прошлых боях. Всего один человек был вооружен им. Рядовой Кашр на бегу поливал орков смертоносными разрывными снарядами, убивая их в огромном количестве. Это оружие имело невероятную скорострельность и быстро израсходовало весь боекомплект. Он бросил болтер на землю, одновременно вытащил пистолет и нож.

Часть мозга Себастева обрабатывала эти детали, одновременно выбирая лучшие цели для своих выстрелов, там, где линия орков была наиболее тонкой, если была таковой вообще. Его болт-пистолет рявкал снова и снова, черепа орков разрывались брызгами крови, кусками мозгов и осколками костей. Но Себастев знал, что наибольший ущерб нанесет крепко зажатая в руке силовая сабля. Когда люди и орки сошлись, Себастев выполнил серию размашистых ударов из двадцать третьего урока по оссбок-въяр. Боевое искусство востроянцев учило его, что сначала нужно бить по конечностям противника, лишая его возможности атаковать. Орки, наступавшие на них, размахивавшие своим грубым оружием, быстро лишались своих рук. Они пытались пинаться и бить обрубками. Вот она природа орков. Они редко умирали от легких ран. Лишь попадание в голову или повреждение жизненно важного органа могло уложить орка. И, как убедился Себастев, лишение орка оружия не делает его менее опасным. Но с обезоруженным таким образом орком справиться было намного легче.

Когда острие клина вошло в линию орков полковник приказал перестроиться в кольцо, встав спиной к спине.

Окруженный орками строй востроянцев превратился в ощетинившуюся штыками и силовыми саблями стену. Они выпускали в лица орков один лаз-болт за другим и наступали вперед, но они были полностью окружены, и отчаянно сражались за свои жизни.

Люк примерз. Лед удерживал его не хуже какой-нибудь сварки. Даже несмотря на свою силу сержант Градолкин не мог его сдвинуть, тем не менее он продолжал ударять по люку своим бронированным плечом снова и снова. Через некоторое время Кариф сказал сержанту спускаться.

— В вашем взводе есть огнемет, сержант?

— Он был, комиссар, — сказал Гродолкин с сожалением, — но он остался там, прикрывать наш отход.

— Что ж, наверное, у нас есть и парочка других вариантов. Первое, что приходит в голову — это лазерные винтовки.

— Винтовки, комиссар?

— Они не повредят саму крышку, но выстрелы могут нагреть его достаточно, чтобы растопить лед, удерживающий его, вам так не кажется?

— Это легко проверить, — сказал Гродолкин. Он позвал троих солдат и приказал стрелять по черному диску наверху. Через пару секунд Кариф приказал прекратить огонь.

— Этого должно быть достаточно, — сказал он, схватился за ближайшую скобу и полез вверх. Добравшись до верха, он дотронулся рукой в перчатке до люка, чтобы проверить температуру. Он был все еще теплым, но не обжигал жаром. Уперевшись плечом в люк он толкнул его вверх.

Когда люк поднялся, бледный свет зимнего полудня ударил в глаза. Холодный ведер пролетел мимо него и унесся в туннель. Когда его голова оказалась над поверхностью, вокс снова наполнился переговорами. Там были доклады танков Леман Русс о том, что их удерживает противотанковый отряд орков. Взводы по всему городу отчаянно пытались отступить к мосту, но орки уже отрезали их. Некоторые вокс-передачи обрывались посреди отчаянного крика.

Кариф толкнул люк еще раз и тот упал с его спины в снег. Выбравшись наружу, он стал прислушиваться к воксу еще сильнее. В эфире не было ни одного упоминания о пятой роте. К своему великому облегчению он узнал в потоке голос Кабанова, приказывавшего своим солдатам сражаться во имя славы Вострои и Империума.

Они еще живы, подумал он. Еще есть время помочь им.

— Быстро, — крикнул он вниз Гродолкину. — Лезьте наверх.

Что-то очень острое и холодное уперлось ему в шею. Кариф с трудом остановил свои рефлексы, чтобы не повернуться.

— Ты кто к хеку такой? — спросил хриплый голос. Обладатель голоса продолжал прижимать кромку клинка к шее Карифа.

— Я комиссар Дарид Аль Кариф из комиссариата Императора. Я прикомандирован к пятой роте шестьдесят восьмого полка востроянской пехоты. И пока я восхищаюсь твоей бдительностью и настороженностью, советую убрать тебе штык от моей шеи, иначе я им же тебя и казню. Это понятно, рядовой?

Клинок тут же исчез.

— Так-то лучше, — сказал Кариф и повернулся. — А теперь отойди, пока мои люди покидают туннель. И приведи сюда кого-нибудь из командования. Мне нужно поговорить с ним немедленно.

За спиной Кабанова гибли отличные солдаты, и звуки их гибели наполняли его гневом, добавляя скорости и силы его мечу. Его хелл-пистолет опустел и времени на перезарядку не было. На место каждого убитого орка вставал новый. Кабанов сосредоточился на работе мечом, который стал продолжением его руки и воли. Земля под ногами стала скользкой от замерзшей крови, и слизистых внутренностей орков. Опора для ног была плохой, но Кабанов всю жизнь тренировался сражаться в неудобных условиях. В свои годы он все еще сохранил чувство равновесия и выносливость, которые позволили ему стать чемпионом полка много лет назад. Орки же были не столь элегантны. Один поскользнулся на кишках своего товарища и упал на колено. Кабанов сделал выпад вперед и воткнул свою силовую саблю в мозг твари.

— Лейтенант Курицын, — крикнул он. — Где варп носит мою бронетехнику?

Курицын находился достаточно близко, чтобы услышать его.

— Мне жаль, сэр. Вокс-канал забит, я не могу пробиться.

Он знал, что в эфире творится неразбериха. Он слышал панические переговоры танкистов тридцать пятого полка. Вокс лишь подтверждал, насколько плохи дела у востроянских солдат. Слушая эфир, он узнал голос сержанта Свемира.

— Свемир команиру пятой роты, — передавал медик. — Вы меня слышите?

— Я слышу тебя, Свемир, — ответил Кабанов. — Как у вас дела? Где «первопроходец»?

— Мы окружены, сэр. Мы застряли на шоссе. Орки отрезали путь. Я просто хотел пожелать вам удачи, сэр. Я даю раненым большие дозы снотворного. Уверен, вы меня поймете, сэр. Я не могу позволить оркам убить беспомощных люде. Что касается меня, то я буду сражаться.

Кабанов не находил слов.

— Ты храбрый солдат, сержант. Серая Дама ждет, чтобы отвести тебя к Императору. В этом нет сомнений.

— Спасибо, сэр, — передал медик. — Они прорываются внутрь.

Вокс сержанта замолчал. Кабанов почувствовал, как его желудок свело от ненависти. Он не должен позволить этому так закончиться.

— Мы должны продвигаться на север, — крикнул он. — Мы должны прорезать себе дорогу. Маро, иди в центр и кидай гранаты вперед. Нужно истончить строй орков, если мы хотим пройти.

Маро сделал все без вопросов. Из центра круга он стал кидать гранаты в толпу орков. Взрывы заливали солдат пятой роты горячей кровью и подбрасывали изломанные тела орков в воздух. На некоторое время взрывы создавали пустоты, таким образом, давление с северной стороны немного уменьшилось, что позволяло пятой роте понемногу продвигаться в том направлении. Но этого было явно недостаточно.

С южной и восточной стороны круга постоянно раздавались крики. Пятая рота продолжала терять солдат. Просвистевший тесак оставил на ноге, чуть выше колена Кабанова, кровавый след, вспыхнувший болью.

— Сражайтесь, первенцы! — проревел он. — Сыны вострои не знают поражений!

После этих слов он почувствовал, что на него наваливается усталость. Жжение вернулось в легкие. Дыхание стало хриплым. Адреналин и природные эндорфины больше не могли заглушать боль от его недуга.

Еще немного, подумал он. Император, помоги мне. Дай мне еще немного времени.

За его спиной раздался еще один крик. Круг востроянцев становился все меньше и меньше.

— Вы здесь командуете? — орал Кариф на высокого худого офицера, стоявшего перед ним. Его форма была в отличном состоянии, совершенно не запятнанная битвой.

— Да, комиссар, командую этим взводом. Лейтенант Вемко Ородров, командир второго взвода сорок первого танкового полка востроянских первенцев. К вашим услугам.

— Великолепно, лейтенант, — ответил Кариф. — Именно ваши услуги мне и нужны. Вы прибыли сюда вчера из Саддисварра с очень четким приказом от генерала Властана, так?

— Так точно. Мы должны удерживать мост, как можно дольше, чтобы пятая рота с важным пленником успела пересечь мост. Я вижу вас, комиссар, и солдат, но где пленник? Боюсь, осталось не так много времени, скоро орки не заставят нас отступить. Мы должны будем выдвинуться через несколько минут, пока мост не взорвали. Нога орка не должна ступить в Текис ни при каких условиях. Генерал дал это понять очень четко. Вы можете пойти с нами, комиссар, но в случае неудачи теплого приема не ждите. Генерал будет недоволен.

— Недоволен вами, лейтенант, если вы не сделаете все, что в ваших силах, чтобы помочь мне, учитывая то, насколько он близко.

— Он где-то рядом?

— Очень близко, — ответил комиссар. — Полковник Кабанов и остатки роты пытаются пробиться через позиции орков, пока мы тут говорим, ну я уверен, что вы видели сколько орков им противостоит.

— Они решили пройти пешком? — с недоверием переспросил лейтенант. — Это невозможно, комиссар. Они все покойники.

— Они ими будут, если вы не выделите три танка, чтобы расчистить им дорогу.

Лейтенант решительно качнул головой.

— Я… я не могу, комиссар. Бронетехника орков идет прямо к нам. Нам нужна каждая машина, чтобы защитить переправу. Нет… вы требуете невозможного.

Прежде, чем лейтенант успел моргнуть, Кариф вытащил цепной меч из ножен и проставил к шее офицера, на половину вжав кнопку включения. Оружие угрожающе заурчало под ухом лейтенанта.

Кариф улыбнулся.

— Невозможно — это не то слово, которому учат в Схола Экскубитос, лейтенант.

Себастев не мог позволить себе обернуться, но он слышал крик лейтенанта Маро и понял, что что-то не так. Раздался крик солдата.

— Белый Кабан ранен!

После этих слов оставшиеся в живых издали разъяренный рев. Схватка разгорелась с новой силой, как будто каждый орк был лично в этом виноват. Много орков было убито, но еще больше вставали на их место. Востроянцев осталось совсем мало, и каждую секунду раздавался крик, когда человека с улыбкой разрубал инопланетный зверь.

В передние ряды прорвался огромный черный орк, он заревел на Себастева, выплевывая в воздух вязкую слизь. Он тряхнул головой, огромные желтые сжал зубы и махнул своим топором, промахнувшись на миллиметр. Лезвие топора глубоко вошло в орка, стоявшего справа. Прежде, чем чудовище успело вытащить топор, Себастев прыгнул вперед, уперся ботинком в колено орка и шагнул вверх, вонзая свой клинок снизу в голову орка, пробив её насквозь.

Когда огромное тело упало Себастев отпрыгнул назад, заняв свое место в круге.

— Лейтенант Таркаров убит! — крикнул кто-то.

Яйца Гестора, только не Таркаров, подумал Себастев.

— Капитан Чельников убит! — крикнул другой.

— Капитан Себастев, принимайте командование, — закричал Маро, — вы должны взять командование на себя. Белый Кабан ранен. Пленник должен быть доставлен.

Хеков пленник, подумал Себастев. Но он знал, что Маро прав.

— Аронов? — крикнул Себастев. — Аронов, ты живой?

Из-за плеча Себастева высунулся лазерный пистолет и сжег лицо орка, стоявшего перед ним.

— Так точно, сэр, — проревел ему в ухо разведчик. — Но долго я не протяну в такой заварушке. Этим ублюдкам нет конца, сэр. Разрешите бросить пленного и свободно сражаться рядом с вами.

Это была справедливая просьба. Аронов хотел умереть с пользой. Он хорошо понимал, что им не выиграть. Себастеву оставалось только согласиться. Эта затея, наверное, с самого начала была безнадежной. Орков просто было слишком много и каждый убитый человек продавал свою жизнь очень дорого. Он был горд ими, горд быть их капитаном.

Вот так должны умирать гвардейцы, думал он. В такой смерти нет бесчестия, не в сражении до последнего вздоха.

— Хорошо, рядовой, — сказал Себастев. — Бросьте плен…

Воздух разорвал мощный взрыв. Всего в ста метрах слева от Себастева в воздух взлетело большое облако пыли и зеленых тел. Взрыв был оглушительным. Через секунду еще один взрыв осыпал востроянцев останками тел орков. В этот раз взрыв был ближе. Вздрогнула земля.

— Танки! — крикнул Курицын. — С севера танки Леман Русс.

Оставшиеся востроянцы издали приветственные крики, когда услышали стрельбу из тяжелых болтеров. Затем последовало злобное жужжание лазпушек, после которого землю сотряс еще один взрыв. Орки начали поворачивать головы в сторону танков.

Себастеву не хватало роста, чтобы взглянуть поверх них, но по частоте выстрелов он определил, что к ним направляются три танка.

— Весь день мы их не удержим, — в воксе раздался знакомый голос.

— Комассар, — ответил Себастев. — мы подумали…

— Мне наплевать, что вы подумали, капитан. Мы зашли оркам в спину и проделали для вас проход, но если вы и ваши люде не начнете шевелиться, то все пропадет впустую. С востока приближается бронетехника орков, и быстро. У вас несколько минут, прежде, чем мост отправится на дно реки. По улице прогремели еще несколько взрывов.

— Маро, — крикнул Себастев, — поднимай полковника и приготовься двигаться. Аронов, не смей оставлять пленного. Уходим отсюда, быстро.

Себастев прервал свою речь, чтобы отрубить руки орку, орудовавшему металлической дубиной, сваренной из двух. Затем он направил острие клинка в шею орка. Резкий росчерк кистью, и голова орка покатилась по улице.

— Пятая рота, — закричал он. — Выдвигаемся. За Белого Кабано и шестьдесят восьмой, пошли!

Круг разорвался, люди за спиной Себастева отступали на север. Он слышал, как Курицын подгоняет их. Впереди шел отец Олов, он прокладывал широкий проход через толпу орков. Теперь, когда пространства для размаха было достаточно, он лихо орудовал своим поторошителем.

— Становитесь за мной, — гремел старый священник. — Я проложу для нас путь.

Цепной меч-потрошитель начинал рычать, когда вгрызался в тела орков. Перед грозным священником уже пала джина орков. Солдаты шли позади него и прикрывали сзади.

Себастев колол и рубил на ходу, прикрывая шедшего позади Аронова, пленный все еще был перекинут через его плечо. Маро тоже держался поблизости. Он помогал идти полковнику, в то время как солдаты, окружающие их, отбивались от орков.

Тут Себастев понял, что Маро неудобно нести чемодан отступника и помогать полковнику. Свободной рукой он отобрал у адъютанта чемодан.

— Я о нем позабочусь. А вы, Маро, сконцентрируйтесь на помощи полковнику.

Лейтенант кивнул.

Взрыв произошел очень близко от Себастева и чуть не сбил его с ног.

— Смотрите, куда стреляете, комиссар, — сказал он в вокс. — А то вы убьете нас раньше, чем это сделают орки.

Сразу после этих слов за его спиной несколько солдат упал, тела тут же были разрублены преследовавшими их орками.

Они продолжали движение. Лица орков и мельтешащее оружие слились в единую размытую картину. Поблизости раздались еще взрывы, заставив рокрит под ногами вздрогнуть. Он чувствовал жар от лазерных лучей, когда те пробегали по толпе орков. Тяжелые болтеры выплевывали пламя, своим кинжальным огнем они валили орков в огромных количествах. В следующее мгновение раздался еще один взрыв, на этот раз очень близко. За ним последовал торжественный крик отца Олова и востроянцы оказались на открытом пространстве. Они прошли через линию орков. Впереди Себастев увидел танки Леман Русс. Из люка головного танка выглядывал Кариф. Он стрелял из установленного на башне тяжелого болтера и отдавал приказы экипажу внутри танка.

— Бегите к танкам, — закричал Себастев. — Давайте, что есть сил!

Солдаты побежали вперед, а танки продолжали вести огонь, отрезая их от погони. Но переубедить орков было не так просто. Они шли вперед, несмотря на те ужасные потери, которые несли.

Несмотря на вес пленника, Аронов несся впереди всех. Подбежав к первому танку, он бросил тело на танк, повернулся и открыл огонь по оркам из лазерного пистолета.

— Кто-нибудь, дайте мне нормальное оружие, — крикнул он.

Остальные тоже добрались до танков. Сержанты Баск и Рахман, лейтенант Василло, рядовые Ково, Кашр, Акмир и еще несколько человек. Их осталось совсем мало. Добравшись до танка Себастев бросил чемодан к телу отступника, перезарядил болт-пистолет, повернулся и открыл огонь, стоя рядом с Ароновым. Они концентрировали огонь на орках, которые представляли наибольшую угрозу для Маро и Кабанова.

— Не будьте дураками, — крикнул Кариф. — Залезайте на броню и держитесь. Мы должны пересечь мост пока его не взорвали к чертям.

Себастев прекратил стрельбу, чтобы помочь Маро и Курицыну поднять полковника Кабанова на машину. Когда полковник оказался в безопасности на борту танка, остальные тоже забрались наверх.

— Вперед, комиссар. — крикнул Себастев сквозь стрельбу тяжелых болтеров. — Все погрузились.

На огромных корпусах всех танков расположились остатки пятой роты. Чтобы не упасть с танков, когда водители включили полный ход, им пришлось вцепиться покрепче. Полковник Кабанов лежал между Маро и Себастевым, позади башни танка Карифа. Когда танк начал движение, он схватил Себастева за рукав и сказал:

— Гранаты, капитан.

Из его рта и носа лилась кровь. Его кожа была мертвенно бледной.

— Отличная идея, сэр, — сказал Себастев. Он снял с пояса две гранаты.

Полковник с трудом сел.

— Нет, Себастев. Дай их мне.

Полковник посмотрел в сторону лейтенанта Маро.

— Вы ему объясните? — спросил он.

Маро твердо кивнул и Себастев увидел слезы в его глазах.

— Хорошо, — сказал полковник. — Белый Кабан идет в атаку.

С этими словами он соскользнул с корпуса танка.

Тут же Себастев потянулся, чтобы схватить его, но Маро остановил его руку.

— Вы уже все поняли, капитан. Это его решение. Вы хотите, чтобы он медленно угасал и умер на какой-нибудь больничной койке? Я так не думаю.

Себастев хотел возразить. Он хотел приказать водителю развернуться и подобрать человека, который был для него героем с того момента, как он вступил в шестьдесят восьмой полк. Но также он знал, что Маро был прав. Белый Кабан должен был умереть в бою. Когда придет его время, он не желал бы для себя меньшего.

Наблюдая, как полковник идет навстречу оркам Себастев отсалютовал.

— Идите ко мне, жалкие черти! — крикнул старик, двигаясь вперед неуверенной походкой. Он вытащил предохранители из обеих гранат. — Еще один, последний подарок от Императора человечества!

Себатев заставил себя смотреть. Он должен был смотреть ради полковника. Нельзя было сказать сколько точно, но полковник забрал с собой много зеленых хеков с собой.

Танк завернул за угол, и картина пропала из поля зрения.

— Почти добрались, — сказал Кариф из-за спины Себастева. — Мост прямо по курсу.

Капитан Григориус Себастев и остатки пятой роты пересекли северный мост Граззена в 16.02 на 688 день Даниккийской компании. Ровно через две минуты мост был уничтожен, на дно Соленнe было отправлено немало орков.

В ранние часы следующего дня патриот-капитан Брамон Гуссеф был доставлен в штаб командования двенадцатой армии, персонал с соответствующим уровнем допуска знал его, как «Ресурс № 6».

В это же время Григориуйс Себастев был помещен под арест.

Суд заканчивается

Тринадцать дней.

Тринадцать дней Себастев с нахмуренными бровями, стиснув зубы слушал, как люди, нога которых не ступала на восточный фронт осуждали его. Они принижали доблесть его солдат и возлагали на Себастева ответственность за каждую смерть.

Судебный процесс достиг своего логического завершения. Позади скамьи судей находились генерал Вогор Властан и сам Старый Голодяй, пристегнутый к механическому креслу, сохраняющему ему жизнь. Он лично вынесет приговор лично. Себастев понимал, что генерал ждал этого момента уже очень давно. Ожидали его и зрители. В огромном зале повисла мертвая тишина. Совет судей закончил совещаться, и они отвернулись от Себастева. Пожелтевшие от времени серво-черепа, напичканные сенсорами и записывающими устройствами, с легким гудением они парили в воздухе на суспензорных двигателях. Любое слово, произнесенное в зале, записывалось. Позже запись будет тщательно изучена, чтобы выявить недовольных или потенциальных нарушителей спокойствия.

— Встать, — сказал иссохший старый майор, стоявший справа от Властана. — Встаньте, капитан Себастев. Генерал огласит решение.

Себастев устало поднялся на ноги, он был морально измотан всеми этими бесконечными разговорами, постоянными пересказами событий, произошедших с момента выхода из Корриса. В тени нависающего балкона, далеко справа он увидел фигуру комиссара Карифа, тот как обычно был одет во все черное. Он посещал каждое заседание суда с самого начала и сам давал показания на восьмом заседании. В тот раз Себастева удалили из зала суда, и он не знал, что рассказал Кариф.

Как и во все предыдущие дни, балкон занимали две причудливые, загадочные фигуры.

Каждый раз, когда Себастев смотрел в их сторону, кровь стыла в его жилах. Он чувствовал взгляд сгорбленной старухи на себе, он как будто прожигал его плоть, пытаясь рассмотреть под ней обнаженную душу. Рядом с ней сидел невероятный гигант, кроваво-красные глаза которого не упускали ни одной детали.

И никто не может мне сказать, кто они такие, подумал он.

Генерал откашлялся и начал бубнить в вокс-передатчик, прикрепленный к его креслу.

— Господа заседатели, в течение этого процесса мы заслушали широкий круг свидетелей из числа аналитиков и экспертов. — Маленькие черные глаза генерала пробежали по аудитории. — Мы услышали ответы от солдат и высших чинов, как подсудимый вел себя во время этих событий. Так же мы в мельчайших деталях узнали, как поменялась ситуация в войне после оставления двенадцатой армией Корриса.

Желудок Себастева тихо заурчал, напоминая, что он не ел с самого рассвета. К нему стал возвращаться аппетит, но его стонущему желудку придется подождать.

— Уважаемый совет, — продолжил генерал, — внимательно заслушал все сказанное. Мы консультировались с учеными и заглядывали в записи о наших прошлых военных заслугах, в поисках прецедентов.

Себастев кашлянул, Старый Голодяй бросил взгляд на балкон, как он делал это на протяжении всего суда. Это было еще одним подтверждением опасений Себастева. Генерал Властан боялся этой странной парочки.

Но кто они такие, гадал он, и зачем они здесь?

Генерал продолжил, и Себастеву показалось, что в голосе Властана поубавилось уверенности.

— Мы вынесли решение и сейчас огласим его. Именем Императора и благородных традиций востроянских первенцев, я обращаюсь к капитану пятой роты шестьдесят восьмого пехотного полка Григориусу Себастеву.

Как и было положено, в этот момент Себастев отсалютовал командиру двенадцатой армии.

— Капитан Себастев, — сказал генерал. — У многих заслуженных офицеров двенадцатой армии уже давно сложилось мнение, что присвоение вам звания капитана в боевых условиях было серьезной и непростительной ошибкой майора Алексоса Дубрина. Так оно и есть, некоторые ваши командные офицеры считают, что присвоение вам звания капитана является не просто знаком дружбы. Естественно, в рядах первенцев нет места для таких поступков, но майор Дубрин смог избежать нашего суда. В отличие от вас.

Себастев нахмурился и сжал деревянные перила скамьи подсудимых. Костяшки на пальцах побелели. Все это время он знал, что генерал прибережет это для финала, чтобы задеть его и в итоге вынести обвинительный приговор.

— Конечно, ваше повышение не является предметом разбирательства этого суда. К вопросу подобающего поведения и выполнения своих обязанностей мы вернемся позже. Командир несет ответственность, как перед нижними чинами, так и перед вышестоящими чинами, особенно перед вышестоящими. И, я боюсь, капитан, в этом причина ваших худших проступков.

— На протяжении всей вашей карьеры, капитан, вы страдали от прискорбного заблуждения, что вы должны беречь жизни каждого вашего подчиненного. И я выкажу вам прямо капитан, так не должно быть и никогда не было. Обязанность каждого офицера — выполнение приказа от вышестоящего командования, и неважно, сколько для этого потребуется крови, боли, жизней или чего-либо еще.

— Вы постоянно ставите жизни ваших солдат выше долга. Вы не оправдали тех почестей и ожиданий, возложенных на вас людьми более умными, достойными и рассудительными.

По залу эхом разлетелся резкий звук. Себастев резко перевел взгляд на его источник. Черный гигант смотрел на Властана пылающим взглядом, но речь генерала прервала старуха. Она ударила по полу балкона металлическим наконечником своей трости.

Тишина стояла уже довольно, долго и Себастев все это время наблюдал, как фигура Властана съеживается под взглядом старухи. Наконец он не выдержал и повернулся к Себастеву. Присущие ему высокомерие и напыщенность буквально слетели с него.

— Как я говорил ранее, — преодолевая чувство неловкости, — это мнение некоторых членов военного совета, что вы, капитан Григориус Себастев, постоянно ставите жизнь одного гвардейца выше целей всей двенадцатой армии.

И вновь генерал был прерван звуком удара металла о дерево. Себастев проследил за взглядом генерала Властана, он снова смотрел на маленькую старуху.

— Во имя Трона, — вскипел Властан, немедленно пожалев об этом. С видимым усилием он перешел на более спокойный тон. — Пожалуйста, уважаемая госпожа, я не забыл ваши указания. С вашего позволения, я бы хотел закончить без дальнейших…заминок.

В ответ старуха сложила свои маленькие, детские руки и кивнула из-под капюшона. От нее не исходило ни одного звука, но Себастева не оставляло чувство, что она смеется.

— Некоторые члены совета считают, что за вашу роль в гибели полковника Максима Кабанова, уважаемого человека в рядах первенцев, вас стоит лишить возможности занимать руководящие должности до конца жизни. Другие считают, что простое лишение вас звания — это слишком мягкое наказание. В качестве альтернативных наказаний рассматривались тюремное заключение и исключение из рядов первенцев.

В этот раз Себастеву показалось, что генерал Властан с трудом удержался, чтобы не посмотреть на пару на балконе.

— Однако, — продолжил генерал, — с тех пор, как Ба́ран и Ослир пали, обстановка в войне с отделением и отступничеством на мире Даникка силььно ухудшилась. Двенадцатая армия столкнулась с беспрецедентным давлением с двух фронтов, эта война привлекла внимание определенных слуг Империума, уровень авторитета которых даже выше, чем у командования двенадцатой армии. Так же суд не может не признать выше участие в успешной доставке ценного пленника, важного для продолжения кампании устройства и спасения полка, чья долгая и непогрешимая история наполнена честью.

Генерал Властан нахмурил брови и продолжил.

— Так же были учтены показания комиссара Карифа. Из слов комиссара следует, что вы проявили отвагу, верность долгу и героизм в сражениях, принесших смерть многим оркам и повстанцам. Учитывая все вышесказанное и по настоянию некоторых высокопоставленных лиц не в ходящих в военную структуру востртои суд решил, что вы сохраните звание капитана. Отныне вам вменяется вести себя более в более подобающей манере, соответственно вашему положению. Ко всем этим обязанностям присовокупляется командование остатками шестьдесят восьмого пехотного полка до тех пор, пока офицер с подобающим званием и потенциалом не сможет вас заменить. Как только вам будет найдена замена, вы будете возвращены на пост командира пятой роты.

Зал наполнили разговоры. Люди начали перешептываться, обмениваясь мнениями с соседями. Себастев искал в толпе комиссара Карифа, но тот уже покинул свое место. В зале его не было видно.

Себастев посмотрел на балкон, но загадочная пара, как всегда уже исчезла.

Генерал прочистил горло и заговорил громче, заглушая бормотание зала.

— Капитан Себастев, внимание.

Себастев встретил взгляд генерала.

— Ваши люди размещены на юго-востоке города, в одиннадцатом районе. Мои служащие предоставят вам карту и транспорт. В шестьдесят восьмом полку осталось двести восемь человек, капитан. Это немного, но боюсь у нас нет времени на пополнение личного состава перед вашим следующим заданием.

За последние несколько часов Себастев впервые разомкнул губы, чтобы заговорить.

— Задание?

Генерал жестом приказал группе офицеров, выступавших в качестве судей удалиться, они молча встали и покинули скамью. Стул Властана издал громкое механическое шипение, когда выпрямлялись его ноги. Встав на полную высоту механический стул покачнулся, от чего складки на теле генерала заколыхалась.

Губы генерала растянулись в кривой ухмылке.

— Я всегда считал, что ты возмутительно мал для офицера, Себастев. Лидер должен быть высоким, чтобы людям приходилось напрягаться, глядя на него сверху вниз, понимаешь?

Себастев не собирался реагировать на эту колкость. Вместо этого он посмотрел генералу в глаза и не отвел их. Ухмылка сошла с лица генерала.

— Да, задание. Шестьдесят восьмой полк временно будет выполнять задачи особой важности. Остальное скоро сам узнаешь. Больше ты мне не подчиняешься, по крайней мере пока.

Гнерал дернул рукоятку управления креслом, развернул его и покинул зал оставив Себастева в недоумении. Когда опустел зал, офицер из числа подручных выпустил его со скамьи подсудимых и вывел из зала через боковую дверь.

Прикомандирован к более высокой инстанции, подумал он. Какого черта здесь творится?

Вскоре он получил ответы на часть вопросов.

За дверью его ожидал комиссар Кариф, как всегда в сопровождении своего адъютанта. Подойдя к ним, Себастев не мог не заметить широкую улыбку на лице молодого солдата.

— Так здорово, видеть вас, сэр, — сказал Ставин выполняя воинское приветствие. — Я так рад всему… Поздравляю с вердиктом!

Себастев отсалютовал в ответ.

— Спасибо, рядовой. Вольно. — Он встретил взгляд Карифа. — А что до вас, комиссар. Я не знаю, каких яиц грокса вы им там наплели…

Карфф замер.

Себастев ухмыльнулся и добавил.

— Но спасибо вам. Уверяю вас, я ценю, что вы присутствовали в этом зале все тринадцать дней. — Он взял руку Карифа и крепко пожал.

— Я уверен, что вы найдете способ отплатить мне, капитан, — сказал Кариф улыбаясь. — Давайте пройдемся. Нам нужно много чего обсудить. — Рядовой ставин шел позади, немного отстав от них.

— Вы правы, комиссар, — сказал Себастев. — Я не могу понять. Нас прикомандировали. К кому?

Позади, из-за постамента статуи громыхнул голос.

— Прикомандированы к нам, капитан. И я обещаю, скоро вы захотите, чтобы этого не происходило.

У Себастева отвисла челюсть, когда черный гигант с балкона преградил им путь. Огромный человек был одет в простую черную тунику, подпоясанную золотой бечевкой. Контраст между цветом одежды и мертвенной бледностью кожи поражал. Выглядевшие неестественно кроваво-красные глаза замерли на Себастеве, оценивали его, примораживали к месту, не давая сдвинуться.

Кариф и Ставин встали рядом с Себастевым, но их реакция была более сдержанной. Они совсем не выглядели удивленными. Кариф смотрел на Себастева и качал головой.

— Вы знаете, капитан, моя первая реакция была в точности такой же. — Он поднял руку ладонью вверх и указал на гиганта. — Позвольте представить, это брат-сержант Икус Корвинус из ордена Призраков Смерти, космический десантник.

— Святой Трон! — промямлил Себастев.

Брат-сержант поднял свою огромную рука к груди и сотворил знак аквиллы, слегка наклонился и пробасил:

— Успехов в начинаниях, капитан. Для знакомства еще будет время. Ваш новый командир желает проинструктировать вас по одному очень важному делу, как можно быстрее. Давайте не будем тратить время впустую.

Себастев все еще не мог вымолвить ни слова. Астартес, подумал он. Здесь!

— Давайте, капитан, — сказал Кариф. — Нам надо идти.

Борясь внутри с благоговением Себастев почувствовал, как его подталкивает Кариф.

— Следуйте за мной, — сказал космодеснатник. — Ее терпение известно лишь своим малым количеством.

Пытаясь не отстать от гигантского воина астартес, Себастев задумался над тем насколько важна стала эта война. Космодесантник из Призраков Смерти был здесь, и кто-то заставил герерала Властана освободить Себастева, отпустить на службу под другое командование. Эта «леди», о которой говорил космический десантник с явным уважением.

Наверняка это та старая карга с балкона, подумал Себастев. Если здесь астартес…

— Ну? — спросил Кариф. — Вы собираетесь отвечать?

Себастев встряхнулся.

— Простите, комиссар. Что вы спросили?

— Я спросил, как вы себя чувствуете, так быстро вернувшись на активную службу? Эта клоунада с судом… Я уверен вы хотите побыстрее вернуться к делу, в котором вы мастер.

Себастев задумался о погибших солдатах, о друзьях, умерших у него на глазах. Потом он поднял взгляд на комиссара.

— Если вы думаете, что я хочу отомстить за людей, которых мы потеряли, то вы чертовски правы.

Космический десантник немного повернул голову, слушая Себастева.

Комиссар Кариф кивнул с грустной улыбкой

— Вот это настрой, капитан. От такого бойца, как вы, я и не мог ожидать меньшего. В конце концов, что бы делали люди наподобие нас без хорошей старомодной войны?

Расшифровка

Источник: часть аудио материала с пикт-записи 22а. ‘lF31

Автор: инквизитор Жарадель Инфиус Фолкс (ОМ. ‘613-7980 SC.3)

Дата записи (Имперская): 5.232.767.М41

Место: штаб командования двенадцатой армии, Саддисварр, Мир Даника, Холдас Гамма, скопление Холдас, сегментум Ультима.

Фолкс: «Попробуем снова. Как вас зовут?»

Ресурс № 6: «Будьте вы прокляты, я уже говорил вам. Что вы хотите услышать? Я патриот-капитан Брамон Гуссеф из специальнойпатриотической службы, прикомандирован к…»

<крик>

Фолкс: «Брамон Гуссеф это лишь прикрытие. Вы лишь играли его роль последние несколько лет, но теперь этому настал конец. Вы сами осложняете дело. Ладно, варп с ним. Приведите колдунью. Наркотиков недостаточно».

Ресурс № 6: «Колдунью? Пожалуйста, я… я не понимаю. Чего вы хотите? Я отдал вам коды, я отдал вам чемодан. Устройство, создающее помехи у вас. Мне обещали неприкосновенность!»

<звук открывающейся и закрывающейся двери>

Жардин: «Вы вызывали меня, миледи?»

Фолкс: «Поработайте с ним. Последняя программа слишком сильно укоренилась. Есил вы не сможете из него ничего вытащить, придется его прикончить. Он очень ценное приобретение, так что постарайтесь. Понятно?»

Жардин: «Да, миледи!»

<звук открывающейся и закрывающейся двери>

Ресурс № 6: «Варп побери, ты кто? Пожалуйста, отпустите меня. Эта старуха чокнутая. Я не понимаю, о чем она говорит».

<слышится пение>

<крик>

2 часа 11 минут подвергнуты цензуре согласно директиве 15.331С

Фолкс: «Выпейте. Вас сильно трясет».

Ресурс № 6: «Вас бы тоже трясло, варп вас прокляни. Я делал для Империума…»

Фолкс: «Тихо. И мы очень признательны вам, лейтенант. Мы рады, что вы вернулись. Сначала нам показалось, что последний трансплантат останется навсегда».

Ресурс № 6: «Вы имеете в виду, инквизитор, что вам пришлось бы убить меня!»

Фолкс: «Мне это было бы неприятно. Теперь пожалуйста для протокола: время, имя и звание».

Ресурс № 6: «Меня зовут Петр Гамалов, востроянские первенцы, офицер из спецподразделения двенадцатой армии».

Фолкс: «Великолепно, лейтенант. Теперь мне нужно знать, к каким воспоминаниям Гуссефа у вас есть доступ. Как блихкао вам удалось подобраться к Ванандрассе? Что такое, лейтенант? Вы дрожите. К чему слезы?»

Ресурс № 6: «Вы заставите меня все вспомнить, так ведь? Каждый поступок, совершенный, когда я был им!»

Фолкс: «Как всегда, лейтенант. В этом и заключается ваша служба Императору!»

Ресурс № 6: «Но в этот раз, миледи. О, Трон всевышний, нет. Этот Гуссеф… Я… он делал ужасные вещи!

Гэв Торп XIII-й Штрафной Легион

Избавление

Араджа стоял на гребне холма, опираясь на свое копье, и смотрел через равнину. Трава, под дуновением ветра слегка колыхалась, желтую гладь беспокоило лишь поваленное дерево и скалистые камни. На горизонте он мог разглядеть темно-зеленый купол джунглей.

Абориген вынул красноватый корень из кожаного мешочка, висящего на его шеи, и начал жевать. Пережевывая корень, он чувствовал, как его соки распространяли свой эффект в теле, ослабляя связь между смертной плотью и духом. Конечности начали цепенеть, и он чувствовал, что разум готов к путешествию в мир богов. Пристальным взглядом он изучал движения желтого неба.

Стрела света падающей звезды пронзила небеса, устремляясь к холму, на котором стоял абориген. Это было предзнаменованием, но Араджа не был уверен, было ли оно добрым или же злым. Почти сто ударов сердца абориген следил за объектом, он приближался, становясь все больше и больше, пока не рухнул к подножию холма, поднимая фонтаны грязи и пыли. Он был похож на гигантское яйцо, покрытое толстой, лоснящейся кожей и ребристыми, костяными пластинами. Араджа пристально рассматривал яйцо, его верхняя часть была наполовину разбита, напоминая гротескный цветок. Брызнул багрянистого цвета ихор, и большая, долговязая тварь шлепнулась на землю возле космического яйца.

Тварь вытянулась в полный рост, жидкость из кокона стекала по его телу.

Она была вдвое выше Араджи, стоя на двух толстых ногах и вытягивая вверх четыре верхних конечности, две из которых венчались длинными, с человеческий рост, когтями.

Его багрянистая плоть была защищена хитиновыми пластинами, а сильные мускулы и сухожилие двигались под его темной кожей.

Сердце Араджи начало биться быстрее и быстрее, и он почувствовал, как выступивший пот начал покалывать все его тело, заставляя его неудержимо дрожать, глядя, как существо озирается, с сопением втягивая воздух. Внезапно чудовище направило свет своих адских красных глаз на Араджу, словно гипнотизирую его. С невероятной скоростью, несмотря на размеры, существо согнулось, его передние конечности вгрызлись в землю, и приготовилось напасть.

Араджа словно окаменел, не в силах ни убежать, ни закричать. Он понял, что это должно быть одно из существ, пришедших из Пустоты, о которых вновь прибывшие предупредили его людей, этот хищник, прилетевший из-за отдаленных звезд, пришел по его душу.

Монстр рванулся к добыче, разум Араджи сжался в комок, из оцепенения его вывел грохот, донесшийся с правой стороны. Он хотел посмотреть, но не мог оторвать взгляд от демона разрушения, мчащегося к нему. Существо было всего в нескольких шагах от Араджи, его когти, выгнулись назад, чтобы нанести смертельный удар.

Неожиданно, в Демона Пустоты ударили лучи штормовых молний, разрывая его плоть, и заставляя упасть на землю, дико вереща. Гипнотическое воздействие чудовища спало, и Араджи смог увидеть, как металлические создания продвигаются вдоль холма, выплевывая огонь в чудовищного захватчика. Духи Неба пришли, что бы спасти его!

Абориген продолжал безмолвно смотреть на то, как мы поливали тварь огнем из болтеров.

Я полагаю, он был удивлен, словно рассматривая диковинный клинок, смотря на этих парней, как на создания богов. Немые местные жители, если бы они не были настолько глупы, они были бы в состоянии постоять за себя, и мы бы здесь не рисковали своими шеями, чтобы защитить их. Мое внимание отвлеклось от него, когда ликтор вновь попытался добраться до его ног, и Химеры приготовились дать новый залп по существу. Я приказал остальной части взвода рассредоточится и продвигаться вперед, ведя подавляющий огонь. Ликтор прыгает на отделение Франкса, шипя, словно проклятая Овиранская кобра, но, не успев даже приблизится, был разорван огнем из лазганов и тяжелых болтеров. Существо умирало в агонии, вытягивая смертоносные когти вдоль тела.

Я приблизился, чтобы удостовериться, что тварь действительно мертва. Никогда не знаешь чего ожидать от этих проклятых тиранидов. У некоторых из них есть способность к регенерации, в которую трудно поверить. Трава вокруг была разбрызгана его темной кровью, и он, похоже, был действительно мертв. Чтобы удостовериться, я приставил свой лазерный пистолет к его голове и сделал шесть выстрелов.

— Хорошо, «Последний Шанс»! — сказал я своему взводу. — Собираемся и уходим!

Некоторые из них начинают идти назад к Химерам, но Франкс, Леттс и еще кое-кто направились прямо ко мне. Леттс заговорил первым.

— Мы тут подумали, Кейдж. У нас есть прекрасная возможность здесь. Я имею ввиду, у нас есть хороший шанс свалить из этого проклятого ада, раз и навсегда.

Я смотрю на них, не понимая, о чем они толкуют.

— Что вы задумали?

— Хорошо, — говорит Франкс, — здесь всего две лиги до джунглей. Полковник никогда не найдет нас, там плодородная почва, много фруктов, там можно найти укрытие, этого хватит чтобы выжить. Мы лишь должны повернуть Химеры на юг, и мы — свободные люди, снова.

Его взгляд обычно открытый, сейчас был спрятан, за его густыми завитками волос, и он сделал еще одну попытку.

— Подумайте об этом! — продолжал он. — Больше никакого «Последнего Шанса»! Больше никаких чертовых, самоубийственных миссий для Полковника. Никаких больше еже минутных раздумий, в какой из тысячи видов ада мы отправимся, когда закончим с этим. Свободные люди, лейтенант, свободные люди!

Я отказываюсь верить своим ушам. Я сражался вместе с Франксом уже год, а Леттс служил в XIII Штрафном Легионе уже вдвое дольше. Как я, как и все в «Последнем Шансе», нас всех вышвырнули из Имперской Гвардии за нарушения устава, и отправили на исправление в Штрафной Легион. Мы вместе прошли сквозь дюжину невообразимых сражений. Мы прошли через все — самоубийственные атаки, арьергардные маневры и еще много разнообразных, безнадежных ситуаций, которые только можно себе представить. Мы вместе прошли через безумие битвы и выжили, и теперь я не могу поверить, что они настолько глупы.

— Ну и чья эта, черт возьми, идея? — перебиваю его я, их рты открываются от изумления. Лицо Франкса начинает краснеть от злости. В таком состоянии он может наделать глупостей, надо было срочно что-то предпринять.

— Послушайте, парни, — говорю я, пытаясь успокоить их, — вы действительно думаете, что это удачная идея. Флот-улей уже здесь, он кишит прирожденными машинами для убийств, они голодны и они сожрут вас, как только заметят. Единственная причина, по которой небо над нами еще не кишит мицетичными спорами это то, что мы вовремя уничтожили разведчиков-ликторов, не дав им передать флоту-улью координаты основных наших позиций.

— Это лишь немного замедлит их, мы не в силах уничтожить каждого ликтора, но даже если мы сумеем это сделать, флот-улей вскоре обнаружит Имперские транспортники, направляющиеся к нам, и как только это произойдет, улей пошлет каждую, чертову тварь на поверхность планеты.

— Ну, тогда у вас есть два выхода. Следовать вашему плану, который подразумевает шатание по джунглям, где тираниды без труда отыщут вас, я знаю эту местность, неужели вы действительно надеялись там спрятаться? Или же вы отправляетесь в месте со мной в Избавление, где за крепкой стеной находятся больше трех сотен гвардейцев «Последнего Шанса», Сестры Битвы и еще две тысячи аборигенов готовых помочь нам в сражении. Выбор за вами, но если вы не идете со мной, то вам придется идти до джунглей пешком, потому что Полковник спустит с меня шкуру, если я позволю вам забрать Химеры. Сейчас только полдень, до заката еще восемь часов, так что у вас достаточно времени, что бы добраться до джунглей, забиться там в какую-нибудь нору и ждать прибытия тиранидов.

Их хмурые, темные лица начинают светлеть, будто солнце выходит из-за туч. Я всегда думал, что хорошо обучил их, но я заблуждался, стоило трудностям навалится на них, как они готовы сдаться. К сожалению, когда вы служите в «Последнем Шансе», люди, опустившие руки, становятся пищей для червей.

Они, молча, повернулись и направились к Химерам. Я бросил последний взгляд на мертвое тело ликтора. Странно, любой другой труп уже давно бы был облеплен муравьями-падальщиками, обитающими на это планете, а над ним кружили бы стаи отвратительных птиц. Но здесь нет ничего такого: ни одна живая тварь не тронет мертвую плоть тиранида. Проклятие, из всех монстров галактики, от этих у меня больше всего бегают мурашки.

Мы закончили зачистку, и, вернувшись в Избавление, я направился в штаб к Полковнику. Через бойницу миссионерской станции я наблюдал за неистово палящим, полуденным солнцем. Это небольшое селение, около полумили в диаметре, с главной большой композицией зданий и несколькими рассеянными вокруг домами, между которых, вилась дорожка к Храму Экклезиархии. Я видел часовых на главной стене, и даже с этого расстояния я мог чувствовать, как напряжены эти люди.

— Кейдж! — крик Полковника Шаффера возвращает меня от раздумий в реальный мир. Рядом было еще два лейтенанта — Грин и Кронин.

— Как я уже говорил, — раздраженно продолжил Полковник, — мы засекли основные силы врага. Они в двух днях пути от нас. К нам высланы целых два полка Имперской Гвардии, но они прибудут только через сорок восемь часов, так что до их прихода нам придется обороняться самостоятельно. Стена, похоже, довольна надежна. Восемнадцать футов высотой, но нам не следует подпускать основные силы вплотную к стенам, что бы эти твари не карабкались по ней, если все пойдет по плану, то опасаться следует только гармагаунтов и ликторов, лишь у них хватит сил перепрыгнуть стену. Остаются лишь ворота, на прилегающих к ним башням установлены автопушки, мы припаркуем Химеру позади ворот что бы усилить их и исключить возможность прорыва. Вопросы?"

Кронин прочистил горло и нервно пригладил остатки тонких волос. Он был тощ и судя по моим наблюдениям довольно нервозен. Одному Императору известно какие мысли были в его голове, когда он приказал своему отделению сжечь Храм Императора, после того как из него украли артефакты. Но самое удивительное что Экклезиархия не потребовала насадить его голову на кол, а дорогу украсить его кишками.

— Как на счет горгулий, сэр? — спросил Кронин.

— Проблемы нет, — заверил Полковник. Он сохранял холодное спокойствие, как будто нам не предстояло бороться за наши проклятые жизни всего через несколько дней, а возможно даже через несколько часов. Как всегда, он был в полной боевой экипировке и чисто выбрит, будто только из душевой.

Он был большим человеком, в физическом смысле, если можно так выразится. Его холодные синие глаза и его внутренняя сила казалось, делала его вдвое выше любого, кто стоял рядом. Я бы не назвал его харизматичным, он был необщительным и неприветливым человеком. Его эго будто заполняло всю комнату.

— У нас в наличии есть две Гидры, которые будут оборонять опасные сектора. Если хоть одна тварь попытается пролететь над стенами, они обеспечат огневую поддержку. В любом случае, Кейдж и его взвод будет действовать как мобильная группа за стенами. Если же мы все же получим не желанных гостей в лице тиранидов, прорвавшихся через стены или ворота, его взвод сможет сдержать их продвижение. Что-нибудь еще?

Я гляжу в окно, на глаза мне попадается до блеска начищенная тяжелая броня, в которой отражается солнце, это приводит меня к мысли.

— Сестры, какова их роль? — спрашиваю я, уже зная ответ.

— Адепта Сароритас находятся под урисдикцией Министорума и прямого контроля над их действиями у нас нет. Я разговаривал со Старшей Сестрой подразделения и вкратце обрисовал наш план. Я уверен, они нас не подведут и выполнят возложенное на них. Сестры займут позиции на стенах, в то время как мы сконцентрируем огонь орудий на территорию возле ворот. Там, где бой будет наиболее ожесточенным. Если я буду нужен, вы знаете, где меня искать.

Как я и ожидал, никаких сюрпризов не предвиделось. Полковник всегда участвует в жестоких сражениях и всегда остается цел. Одному Императору известно, что заставляет его делать это. Мы здесь, потому что совершили ошибку и нас поймали. Но он? Что он сделал не так? Я имею в виду, что за человек добровольно выберет командование штрафным легионом Имперской Гвардии? Какой волей нужно обладать, когда пройдя множество опасных ситуаций, в которых каждый вздох, как благословение Императора, и тут же бросаться в следующую. Он обезумел, хотя нет, он уже окончательно спятил.

Говорят все свободное время, он оттачивает свои навыки убийства на своем флагмане, даже когда ранен. Я беру свои слова на счет тиранид обратно. Существуют более страшные существа, чем эти мерзкие создания, и это люди. Говорят что он дьявол во плоти и когда сражение уже близко, глядя в его глаза, я начинаю верить слухам.

В ПОЛДЕНЬ ВТОРОГО ДНЯ ТИРАНИДЫ НАШЛИ НАС. ВОЗМОЖНО ОДИН ИЗ ЛИКТОРОВ ВСЕ ЖЕ ПРОСКОЛЬЗНУЛ МИМО НАС, ЭТИ ТВАРИ МОГУТ БЫТЬ НА УДИВЛЕНИЕ СКРЫТНЫМИ. ОНИ МОГУТ УЧУЯТЬ ВАС ЗА ДЕСЯТЬ МИЛЬ ПО ВЕТРУ, А ИХ ТЕЛА ПОКРЫТЫ МИМИКРИРУЮЩИМИ ЧЕШУЙКАМИ. А ВОЗМОЖНО РОЙ УЖЕ СЫТ ПО ГОРЛО ОЖИДАНИЕМ И ПРИШЕЛ ВЗЯТЬ НАС.

Прошлым вечером стоя на стене, я наблюдал за падающими спорами. Жуткое зрелище, скажу я вам. Словно десять метеоритных штормов слились в один, волна за волной, они падали на землю. Есть старая пословица: видя, как падает звезда, вознеси молитву Императору и Он услышит тебя.

Хорошо, что этих чертовых пылающих звезд так много — можно вознести много молитв о спасении, но я решил соединить их и вознести большую, огромную молитву Императору. Вы хотите знать, о чем я попросил Его? Я просил, чтобы звезды перестали падать. Но Он не сделал этого, и я понял, что такой убийца и грешник, как я, не достоин его внимания, именно поэтому я буду сражаться сейчас, что бы вернуть Его доверие.

Черт, находясь на этой миссионерской станции среди этих типов из Экклизиархии, я должен был ощущать воодушевление. Я имел в виду, что Император Человечества смотрит на нас, но я всегда думал что те, кто могут сами о себе позаботится, не чувствуют его взора, и он присматривает только за теми, кто не в состоянии защитить себя. Так же как мы здесь пытаемся защитить племя от тиранидов, у них лишь копья, ржавые мечи и храбрые сердца, и этого было бы достаточно, если бы им предстояло биться с себе подобными, но против тиранидов это тоже, что пытаться остановить несущийся танк вытянув вперед руки.

Но я полагаю, что стоя здесь в течении часа, смотря как ваша гибель спускается с небес бесконечным потоком, хочется верить, что когда все пойдет не так, когда вы закончите свою жизнь кишками на когтях ликтора или с несколькими кинжалами гармогаунта в груди, что это не конец, что кто-то ожидает вас и это все не пустая трата времени.

Я знаю, что должен выкинуть эти мысли из головы. Я должен оставаться сильным, чтобы ни произошло, а иначе это все может стать последним моим приключением в Штрафном Легионе. Но это трудно, чертовски трудно, ведь я был на Ичаре IV, я видел, что они могут сделать с миром, я видел, как они сражаются. Там нас было шесть тысяч Штрафников. И меньше пятисот вернулись оттуда. Я слышал, что регулярные войска потеряли больше миллиона воинов при защите Ичара IV.

Там были Титаны, Космические Десантники, и если верить слухам которые я однажды слышал, то и Эльдары. Все было брошено на то, что бы выиграть сражение, оружие, мужчины и мы. В своей жизни я видел столько крови и страдания, что они больше не пугают меня, единственная вещь способная меня напугать — это тираниды. Они сильно от нас отличаются. Даже Орки воюют ради завоевания новых территорий, но тираниды пытаются лишь поглотить все живое в Галактике, словно губка, и они никогда не остановятся, пока это не будет сделано.

Вот почему я стоял на стене вчера вечером, под ледяным ветром — невозможно понять, как днем может быть так жарко, а ночью так холодно — смотря, как они спускаются. Наблюдая за приближающейся смертью, у меня было скверное предчувствие на счет всего этого. Волосы на шее стояли дыбом, я уже мертв, это всего лишь оболочка, которая должно выполнять приказы.

Вот почему я просто стоял и надеялся, что Император услышит наши молитвы и придет на помощь. Но рассчитывать на это глупо, поэтому я здесь, под лучами заходящего солнца, готовый сражаться как никогда, готовый сделать все что в моих силах, потому что смерть несется к нам через равнины прямо сейчас.

Главная атакующая волна ударилась о стену. Они атаковали со стороны, слепящей нас, зари. Полковник оказался прав на счет горгулий, наша противовоздушная оборона была лучше, чем можно было ожидать. Их было около сотни, они стали снижаться приближаясь к крепости. Пушки накрыли их огнем, разрывая в воздухе. Нескольким все же удалось прорваться за стены, тогда Гидры вылавливали их по одной и уничтожали тяжелыми бомбами. Это было омерзительно, части окровавленного и обугленного мяса падали на нас словно кровавый град. Не было времени убрать останки, ведь основная часть роя уже была на подходе. С нашей позиции, в паре сотен шагов от стены, трудно было сказать, что творилось снаружи.

Мы очистили нашу линию обстрела, снесли перекрытия внутри зданий находящихся по периметру и оборудовали там опорный пункт, на случай если тираниды прорвутся внутрь и нам придется отступать, то у нас будет второй огневой рубеж. Как и сказал Полковник, основные действия происходили возле ворот. Рядовые сражались на южной стене, в то время как Сестры Битвы держали западную. И, хотя Сестер было вдвое меньше чем Штрафников, дела их шли намного лучше. С другой стороны, дайте мне болтер и силовую броню и я покажу, как жалкий и никчемный Штрафник может драться.

Не прошло и четверти часа с начала атаки, а тираниды уже делают первый прорыв. Я смотрю на восточный конец южной стены и замечаю орду несущихся термагаутов и понимаю, что защитников той позиции больше нет.

— Хорошо, «Последний Шанс»! Время умирать, — как обычно реву я, и мы, как можно быстрее, выдвигаемся к подножию стены. Стрелки Химер разворачиваются и дают залп тяжелых болтеров и мультилазеров по термагаунтам. Спустя тринадцать ударов сердца, мы вскакиваем на ноги и с лазганами наперевес сокращаем дистанцию. Огонь поддержки Химер стихает, как только мы добираемся до вершины, и внезапно, я оказываюсь окружен тварями.

Я вижу, как одна из них нацеливает на меня свое биопушку, снимая ее до того как она успела выстрелить. Внезапно они бросаются на нас, я срываю с пояса свой цепной меч и активирую лезвия, в то время как другие готовят штыки. Термагаунты начинают кусать и цепляется за все что попадается на пути и это кажется бессмысленным, не знай я, что это скоординированные действия. Они кружат вокруг меня, я чувствую, как меня смывает, будто волной, паника охватывает меня, тошнота подступает к горлу, потому что я вижу их морды, кошмарные морды вокруг меня. Один из термагаунтов прыгает на встречу мне, его четыре верхних конечности занесены для атаки, сокрушительным ударом цепного меча я пробиваю щитки хитиновой брони, и густая кровь пришельца забрызгивает мне лицо. От ядовитого вкуса и зловония меня почти выворачивает. Я выстрелил в выпуклую голову другой твари, и вдруг получаю тяжелый удар в спину. Тварь забирается мне на спину, и я не могу ее достать. Я чувствую как его когти царапают бронежилет, слышу как рвется ткань, ощущая его горячее дыхание и длинный заостренный язык скользящий по моей шее. Его челюсти впиваются в мое плечо, я пытаюсь направить на него лазпистолет, отчаянно стараясь стряхнуть ее, потому что я не хочу быть убитым каким-то проклятым термагаунтом. Я не хочу умирать, только не так.

Прежде чем тварь прикончила меня, Труко, один из подразделения Франкса протыкает ее своим штыком, я чувствую, как он отпускает меня и валится на пол. Нет времени на то чтобы поблагодарить его, он уже лежит на полу и половина его лица срезана острым когтем. Существо сгорбилось возле него, опуская все шесть конечностей, готовясь к прыжку, его красные глаза смотрят на меня. Я просовываю цепной меч между его ног, лезвия вгрызаются в мягкое незащищенное брюхо, выпуская кишки. Труко вопит, что бы его добили, но времени нет даже на удар милосердия. Как они говорят, пощады не будет.

Дюйм за дюймом мы оттесняем их к краю стены. Я вижу, как Франкс хватает одного из них и кидает за парапет, его когти и хвост еще шевелятся, пока он камнем летит вниз. Я выглядываю за край стены и понимаю, как им удалось забраться. Гора их тел высотой в две-трети стены, почти три метра, тело на теле, создали подъем для продвижения других.

— Гранаты! Убрать тела от стены! — кричу я уворачиваясь от колючего хвоста, летящего к моему горлу. Цепной меч вновь с визгом вгрызается в хитиновые пластины. Они исполнили приказ, бросив гранаты за парапет стараясь подорвать эту груду мяса. Я вижу как Маршалл, запрыгнув на край, трясет своим лазганом в след отступающим тварям. Взрыв поднимает в воздух куски разорванной плоти и план срабатывает. Размазывая кровь по стене, груда тел скользит вниз.

Термагаунты отходят от стен. Но твари еще не закончили, что-то приближается к нам и приближается быстро. Длинными быстрыми прыжками, словно блохи, почти летя над трупами сородичей, с огромной скорость, гармагаунты несутся к нам. Мы пытаемся убить как можно больше этих тварей, но все же двадцать, а может тридцать достигают основания стены. Они останавливаются всего на долю секунды, затем они врезаются своими четырьмя мускулистыми конечностями с когтями в стену, прыгая по ней на хороших два-три фута за раз.

Одно из когтей пробивает плечо Маршалла, он хватает тварь рукой прижимая к себе. Потом он хватает пытающуюся проскользнуть мимо тварь за горло и прыгает вниз, утягивая их за собой. Зазубренный коготь тянется к моему паху, но я отсекаю часть от него цепным мечом, заряд из лазпистолета устремляется блестящий красный глаз твари. Остальная часть боя, размывается, словно оживший кошмар: рубка и резня, поножовщина, пинки и стрельба, удары и крики, кошмарные морды и горячее дыхание, мечущиеся кинжалы и потрошащие когти, кровь и грязь, кишки в проходе, и вы сражаетесь, пока руки не становятся свинцовыми от усталости, а мозг больше не может обрабатывать информацию, но вы продолжаете инстинктивно сражаться.

Нам удается остановить атаку, тираниды отступают через равнины, под радостные крики защитников у ворот, которые эхом расходятся вдоль стен. Я позволяю своим людям немного расслабиться, для нас это не большой праздник. Шок от близкого знакомства с термагаунтом потихоньку начинает спадать, я оглядываюсь вокруг, чтобы отвлечься от мыслей о том, как низко я пал в этот раз. Я вижу шагающего ко мне Полковника, его лицо как всегда мрачное. Я никогда не видел, как он улыбается, ни разу.

— Кейдж! Уберите мертвых. Я выслал команды огнеметчиков, чтобы отчистить стену.

Отдав приказ разделить раненых, на тех, кто еще может сражаться и тех, кому вскоре даст упокоение Император, он ушел. И все, ни спасибо, ни "Хорошая работа Кейдж: вы удержали стену". Только больше приказов, больше работы, больше сражений и смерти. Я распоряжаюсь, что бы несколько человек начали сбрасывать тела и замечаю, как команды огнеметчиков уже начали работу, струи огня превращали груды тел в пылающие костры. Оставив их за грязной работой, я оглядываюсь в поисках Полковника.

Я нашел его во внутреннем дворе, он разговаривает с Натаниэлем, миссионером отвечающим за станцию. Они, кажется, спорят.

— Эти люди нуждаются в уходе, вы не можете заставить их снова сражаться, — жалуется Натаниэль

— Если они не могут сражаться, то они мертвы, проповедник. Нам нужен каждый человек на стенах, — ответил Полковник своим низким, грохочущим голосом. Впервые после начала боя я смог внимательно его рассмотреть. Его форма пропиталась кровью, пришельцев и людей, но не его. Нет даже царапин на коже, даже чертовых царапин. Позвоночник пронизывает холод, и я стараюсь не думать об этом.

Натаниэль все еще продолжает спорить, но Полковник поднимает руку, прерывая его.

— Эти люди не заслуживают вашей жалости, — говорит он, его глаза вспыхивают словно ледяное солнце. — Они воры, убийцы, грабители, насильники, нарушители и еретики. Каждый грех, который вы можете придумать был совершен хотя бы одним из них. И даже больше, они — предатели. Когда-то они служили, как свободные люди в великой Имперской армии. Но они предали доверие, возложенное на них Императором и его слугами. Они перешагнули через запреты Имперских Законов и тем самым осквернили благосклонность Императора своим эгоизмом, я буду, я должен, покарать их за это.

— Лишь Император может судить нас за грехи, — говорит Натаниэль.

— И только умерев мы получим наказание Его, — закончил катехизис Полковник. Натаниэль бросил пристальный взгляд на него, а затем отвернулся и зашагал прочь.

— Запомни, Натаниэль, — говорит Полковник ему в след — Служи Императору сегодня, ибо завтра ты можешь быть мертв. И затем, лишь на мгновение, на крошечную долю секунды, на губах Полковника Шаффера мелькает призрак улыбки, крошечный намек на удовлетворение, словно он знает то, что остальной части Галактики не ведомо.

— Кейдж! — зовет он, как будто чувствует, что я был рядом. — Я уверен, что вы понимаете, это была только первая волна. Я не знаю, когда прибудет вторая, так что будьте начеку. Остался всего час до того как солнце зайдет и я думаю они будут ждать сумерек. Я хочу, что бы ты и твой взвод встали за воротами. Первая волна была лишь проверкой нашей защиты, разведкой боем. Они знают, у ворот мы были более зажаты и поэтому основная их часть бросятся именно туда.

Мы должны удержать ворота любой ценой, Кейдж, иначе все кончено. Держись поближе к воротам, но жди моего сигнала. Ни за что, ни при каких обстаятельствах, не позволяйте оттянуть вас от ворот. Это ясно?

— Да, сэр! — отвечаю я.

На это раз мы встретились лишь с гаргульями, термагаунтами и гормагаунтами.

Но они лишь пушечное мясо. На этот раз все будет гораздо хуже. Они приведут с собой воинов, карнифексов, а может, к нам пожалует сам тиран улья.

— Вы получили свой приказ лейтенант. Приступайте, и я хочу, чтобы через полчаса каждый мог вести меткий огонь.

И он снова ушел, зовя Грина и Кронина.

Как я и ожидал, Полковник оказался прав. Император забери, но он всегда оказывается чертовски прав.

Сумерки опустились внезапно, тираниды выжидали все это время. Я помогал взводу Кронина снять несколько прожекторов с Химер и установить их на стене. Постоянный гул портативных генераторов наполнял воздух, но прислушиваться было все равно бесполезно, потому что тираниды передвигаются так тихо, что их не слышно пока они не окажутся у вас перед носом. Это одна из самых пугающих их свойств — тишина. Ни боевых кличей, ни скандирования, только волна тварей несущаяся на вас. Когда они сражаются, то лишь шипят, но я сомневаюсь, что у них есть нормальный язык, на котором они общаются. Они лишь животные, жуки, но, несмотря на это, хорошо организованы. Они похоже на ос, которых я видел на Антрейдесе, что знает одна, знают все. Когда одна из них находит вас, остальные, жужжа, тут же несутся к вам, так же как ликторы ищут добычу для основной части роя.

Я стою на стене, проверяя, все ли подготовлено, вспыхивают прожекторы. Глупые солдаты направляют свет слишком далеко от стены, я могу их понять, они хотят обнаружить врага как можно раньше. Но проблема в том, что свет слишком слаб и не достает до земли, разглядеть что-либо невозможно. Я хватаю один из прожекторов, направляя его вниз, на семьдесят метров от стены. Свет выхватывает мерцающее движение, я кричу другим, что бы подготовились к атаке с этого направления. То, что я вижу, заставляет позвоночник окаменеть от страха. Невероятно, не то что бы мне был незнакомо это чувство, но сейчас оно было куда сильнее по моим собственным меркам. Еще больший выводок термагаунтов, полз по траве на брюхе, подбираясь опасно близко. За ними, присев, шли воины, большие твари вдвое выше человека с хорошо развитыми четырьмя верхними конечностями усеянные огромным разнообразным оружием для рукопашного боя. Они ползут вперед, их костистые суставы и хитиновые пластины хорошо видны в свете прожекторов.

Свет блестит в их глазах, отражаясь бесчисленным множеством сияющих сфер. Их глаза кажутся мертвыми, ни каких эмоций, ни чего. Не удивительно, чего вы ждали от расы способной пожирать целые планеты. Нет, эти глаза, не идут ни в какое сравнение с холодным взглядом Полковника и все мы знаем, что он не совсем человек.

— Выбирайте цель! Открыть огонь! — кричу я. Первыми в бой вступают ракетно-пусковые установки и автопушки, затем к ним присоединяются залпы из лазганов, тираниды понимая, что скрываться бесполезно, поднимаются из травы и несутся к нам, чудовищной волной когтей готовой разорвать нас. Я бросаю последний взгляд на то, как они бегут через равнину, на расцветающие в тумане взрывы, которые на секунду озаряют проблесками адского пламени их рычащие морды, и прыгаю вниз и широкими шагами возвращаюсь к своему взводу.

— Ладно, парни, — говорю я им, — приготовиться. — Выполняйте приказы и будьте начеку. Если нас разделят, то без проблем разорвут. Старайтесь стрелять по незащищенным местам. Ваши лазганы не пробьют их панцыри, это как пытаться подбить «Леман Русс» кулаком. И следите за боеприпасами, ночь будет долгой, я не хочу в итоге оказаться против этих чертовых жуков с голыми руками.

— И последнее: не дайте себя убить, а иначе мне вновь придется обучать безнадежных новобранцев. Если вы позволите мне умереть, то клянусь адским пламенем, я буду преследовать вас всю вашу оставшуюся никчемную жизнь, напоминая вам какие же вы кучки чертового орочьего дерьма!

Это вызывает улыбку. Я мог бы обойтись без этих дерьмовых речей перед боем, но некоторым это нужно. Так же как и я, они стали более взвинченными. Я понимаю, что они всего лишь кучка твердолобых тугодумов, но даже если между ушами у вас воздух, вы не можете побороть бесконтрольный страх перед тиранидами. Они не просто убиваю вас. Они пожирают вас, забирая все, что вы когда-либо могли бы сделать, изменить и извращают во что-то другое. Это ужасно, это невозможно передать.

Плотный огонь, льющийся со стен, приводит к мысли, что пока все идет хорошо. Я позволяю себе взглянуть на сражающихся рядом с аборигенами Сестер Битвы. Могу сказать, это захватывающая зрелище. Около тысячи темнокожих воинов, швыряют копья и пускают стрелы из луков, их кожа блестит от пота, их боевые кличи отзываются эхом у основания стены. Среди них Сароритас. Они поют, их голоса сплелись в хор в бесконечной молитве Императору. Я не могу разобрать слова, но когда она доходит до меня, то наполняет силой духа. Песнь вызова и преданности, мелодия их голосов сплелась с болтерным огнем, с огромной внутренней силой, залп за залпом, свет полосками расчерчивает тьму.

Затем я вижу, как аборигенов что-то обволакивает, они, вертятся и безумно кричат, хватаясь за лицо и грудь. Это плевальщик: оружие стреляющее маленькими жуками, которые, взрываясь, распыляют вокруг себя кислоту. Ожоги на незащищенной коже аборигенов смертельны. Отводя взгляд от ужасной сцены, пропуская их душераздирающие крики мимо ушей, я вижу что происходит у ворот.

Там идет рукопашная схватка, я замечаю Полковника с пылающим энергетическим мечом в одной руке и болт пистолетом в другой. В то время как другие отчаянно рубят и кольт, он порхает между противниками, с каждым ударом или выстрелом убивая одного из них, будто хаос вокруг его не касается. Я вижу ликтора вырастающего за его спиной, но он резко поворачивается и выпускает всю обойму в лицо твари, затем двумя быстрыми движениями меча отсекает ему ноги. Он излучает спокойствие, будто прогуливается на свежем воздухе. Проклятье, он просто бесчувственный, в сравнении с ним Сестры Битвы, кажутся, более эмоциональны, и его взгляд, посланный на тварей, был холоднее, чем ночь на Валхалле.

Но кое-что на западной стороне от ворот заставляет меня проглотить язык от ужаса. Огромная фигура загораживает луну — тиран улья. Он почти втрое выше всех кто находится рядом. Две его лапы формируют огромную биопушку, в то время как остальные две, она из которых была выступающим вперед кнутом, а другая, с зажатым зазубренным костяным мечом. Толстый хвост стегал между его ног, увенчанный жалом величиной с руку. Его мощные челюсти способны перекусить человека, а тело его покрыто хитиновой броней и костяными наростами.

Заговорила ядовитая пушка, посылая снаряды в скопление возле ворот, уничтожая и Гвардейцев и тиранидов. Задрав голову, он издает душераздирающий рев, который катится вдоль стен, парализуя в страхе воинов, что бы термагаунты и воины воспользовались паузой, с легкостью уничтожили обороняющихся. Тиран идет к парапету, поднимая в воздух осколки плит крошащихся под его огромным весом.

Оглядываясь вокруг, он останавливает взгляд своих злых глаз на Полковнике, поскольку тот собирает людей на контратаку. Они нападают, лазболты отскакивают от бронированного монстра, тогда они пытаются достать его штыками и пробить хитиновые пластины. Его костяной меч опускается вниз, я вижу хлещущую фонтаном кровь, четверо были рассечены одним единственным ударом. Удар зазубренного кнута пробивает грудь другого Гвардейца, и тварь швыряет его труп через стену, он, бесформенной кучей, приземляется во внутреннем дворе.

Но Полковник и в этот раз принял вызов. Он прорубает себе путь через выводок воинов, что бы подобраться к тирану. Остановившись на мгновение, он осмотрел парапет и основание стены. Его взгляд останавливается на нашей позиции. И он падает сигнал к атаке.

— Вперед, «Последний Шанс»! — кричу я, начиная прорубаться к стене. Я сделал где-то пять шагов, когда понял что что-то не так. Я осознаю, что остался один и начинаю озираться. Они так и остались стоять там, смотря на тирана, как он потрошит какой-то отряд.

— Это еще что за черт? — реву я. Я хватаю Сержанта Феникса за ворот и тащу к стене, он оборачивается и начинает бормотать.

— Это безумие! — его крик тонет в воплях бойни. — Это же чертов тиран улья, он убьет нас всех! Мы должны выбираться из этого ада пока еще можем! Избавление пало, Кейдж, поймите! — он немного успокаивается и смотрит на меня часто моргая. Мы больше ничего не сможем сделать! Мы должны спасаться сами. Ты не мученик Кейдж, и ты знаешь это.

Он прав, но мой взгляд улавливает что-то над их головами. Это огни, снова падающие звезды, летят, по изгибающейся дуге, к Избавлению. Я оглядываюсь и вижу, как здоровенная тварь пытается сломать ворота, они дрожат. Решение принято.

— Смотрите, — говорю им я, указывая на искорки света падающие на юг. — Нет больше возможности сбежать из Избавления. Сюда несутся еще больше мицетичных спор, скоро мы будем окружены. Нет никаких шансов покинуть эту зону до их прибытия.

Крузо из отряда Леттса открывает рот, чтобы спорить, но я затыкаю его.

— На это раз выхода нет, ребятки. Мы все умрем в Избавлении. И сейчас я вижу лишь два пути. Вы можете сбежать отсюда, как воры и трусы, которыми вас считают. Конечно, вы можете, вам надо лишь перебраться через стену и бежать в укрытия. Но у них не займет много времени найти вас, когда вы будете одни в ночи прятаться в траве, пытаясь не обоср…

Треск у ворот отвлек меня, я оборачиваюсь. Химера, тяжело раскачиваясь на своих траках, готова в любую секунду завалится в сторону, я должен спешить.

— Да черт возьми! Все что нам осталось это сражаться за собственную гордость. Сейчас я говорю ни о чертовых аборигенах, ни об Императоре или Полковнике. Единственное что сейчас меня волнует, это как я умру, стоя к опасности лицом или же на коленях. Я собираюсь пасть в бою, как настоящий человек. Если здесь есть еще мужчины, то им лучше пойти со мной, а иначе мальчики, вам осталось лишь рыдая бежать прочь и подохнуть, как последние отребья.

Я плюю им под ноги, разворачиваюсь и иду к воротам. Я чертовски рискую, если они не последуют за мной, то мне придется в одиночку идти на ту здоровенную и уродливую тварь, которая без труда смогла пробить три фута пластали. И тут я слышу глухой стук сапог, они вновь со мной, что ж, похоже, я воодушевил этих сосунков.

Поднимая глаза, я вижу, что тиран подошел в плотную к одной из башен у ворот, но я так же вижу и Полковника который кромсает эту тварь своим энергетическим мечом. Одному Императору известно как у него, черт подери, получается это в одиночку. Ну, если я доживу до рассвета, то надо будет попробовать узнать. С визгом, ворота проламываются, отброшенная Химера несется на нас. Звук такой, будто танк прошибает здание, экипаж выбрасывает в воздух. Машина с грохотом приземляется, из пробитого бака вытекает горючее, огромный шар огня поднимается на тридцать метров вверх. В огне и дыму я вижу то, что будет преследовать меня всю жизнь, конец которой, кстати, уже не далеко.

В ярком красном свете появляется огромный тиранид, около четырех метров в высоту и столько же в ширину. Это Карнифекс, но таких, я прежде не видел. У него четыре массивных лапы-косы, а костистые, шипованные наросты на его плечах выступают далеко вперед, образуя тем самым живой таран. Укрытая между массивными плечами голова, словно сплавлена с грудью, огромная пасть полная клыков открыта в постоянном реве. Куски покореженного металла висят на его шипах, топая через огонь и дым, он выглядит как дьявол из адской ямы.

Не замедляясь, он толкает плечем подбитую Химеру и я с ужасом наблюдаю, как горящее топливо, словно слезы, стекает по армированным пластинам существа. Остов продолжает полыхать, огонь обволакивает бронированного Карнифекса, но тот продолжает идти будто ничего не случилось.

— Убить этого ублюдка, — кричу я, все хватаются за снаряжение.

Брейден открывает огонь из лазпушки, посылая высоко энергитические снаряды, способные пробить бронированного Карнифекса, его темная кровь сочится из ран, стекая вниз по экзоскелету. Тяжелые болтеры отряда Франкса, оставляют на массивных, словно дерево, ногах зияющие дыры от взрывов болтов.

Но он продолжает движение, поднимая фонтаны грязи своими массивными ногами. Он останавливается на секунду, в его глазах-бусинках отражается мерцающий огонь, их взор направлен на нас. Он отводит лапу назад растягивая ее, из его пещеристой пасти вырывается длинный рев, который услышали, наверное, на другом конце галактики. Он моментально срывается на бег. Огонь из лазганов, тяжелых болтеров и лазпушки накрывает его, пока он несется к нам. Его пасть вновь раскрывается в ужасающем реве, но Брейден, точно рассчитав момент, я уверен, что Император направлял его руку, посылает болтом точно в пасть, разнося затылок твари и разбрасывая куски черепа по внутреннему двору.

На мгновение мне кажется что этого не достаточно, тварь продолжает с грохотом приближаться, но вот, тело осознает что произошло и заваливается на землю, в лужу темного ихора, вытекающего из гигантского трупа.

Я с облегчением вздыхаю, радуясь что эти бесполезные отбросы все же решили ко мне присоединится, а иначе быть мне сейчас размазанным по здоровенным когтям этой твари. Однако, как только мое сердцебиение приходит в норму, снижаясь до менее миллиона ударов в минуту, остальная часть тиранидов начинает пролезать в пролом. Впереди несется выводок воинов, стреляя на бегу из плевальщиков и пожирателей.

Люди вокруг валятся на землю, один выстрел попадает мне в руку. Боль почти невыносима, я наклоняюсь и набираю горсть грязи, чтобы стереть кислоту. Правая рука почти не слушается, я бросаю лазпистолет, левой и выхватывая цепной меч. Воины попадают под огонь лазпушек и тяжелых болтеров, но все больше тварей корабкается в пролом. Я оглядываюсь оценивая наши потери и понимаю что нас осталось менее двух дюжин.

Франкс ловит мой взгляд и я вижу как его отчаяние превращается в жесткую гордость. Словно получив подсознательный приказ, мы бросаемся вперед на поток тварей льющихся в Избавление. Мой цепной меч вгрызается в плоть, и я слышу нечеловеческие вопли боли. Я перестаю смотреть на происходящее. Просто рублю на лево и на право, рублю в слепую, зная, что невозможно промахнуться в окружающей меня толпе инопланетных тварей.

Массивная когтистая лапа, длиннее, чем Ктхелланский лишайник, расчерчивая темноту, разбивает мне лицо. Голова начинает кружиться, я чувствую, как остроелезвие разрезает мое бедро. Что-то влажное и липкое льется по ноге, я опускаю ошеломленный взгляд и вижу, как моя кровь льется в грязь. Я пытаюсь идти вперед, но всю силу будто выкачали. Я падаю на колени, чувствуя шероховатую кожу пришельцев на себе, реальность отступает, оставляя меня умирать.

Тьма опускается, я чувствую, как падаю, падаю в глубокую темную яму.

Мои уши слышат пение, мой мозг звенит от звука ангельских голосов восхваляющих Императора. Так вот как это — умереть. Император все же есть, и я получу свое наказание, как и говорили Натаниэль и Полковник. Мои мысли замедляются, но впервые за десять лет сражений я испытываю гордость. Я не бежал на этот раз, я остался. Я пал, но пал в бою. И это должно что-то значить.

Я слышу голоса, крики, рев отдающихся приказов. Я понимаю, что еще жив и был прав на счет тех падающих звезд. Пытаюсь открыть глаза, но левый отказывается подчиняться. Я поднимаю все еще ослабленную руку и дотрагиваюсь до виска. Пронзающая боль говорит об ушибе размером с маленькую луну, вероятна корка крови покрывает мой глаз. Правая рука вся перемотана бинтами и отказывается двигаться вообще.

Танк «Леман Русс» разогревается, готовясь выехать за ворота. Я предполагаю что меня оттащили к опорному пункту, чувствуя, как грубая каменная кладка впивается мне в спину. Я медленно поворачиваю голову сначала влево затем вправо, опасаясь головокружения и тошноты, замечаю других раненых, перебинтованных и кровавых, по всему опорному пункту.

Мимо проходит Полковник, он замечает, что я пришел в себя. Становясь передо мной, он удачно закрывает слепящее солнце. Я не вижу его лица, оно скрыто тенью, но он смотрит на меня.

— Все еще жив, Кейдж? — спрашивает он, как всегда грубым голосом.

— Похоже на то, сэр. Никак не получается бросить эту привычку. Я пытаюсь улыбнуться, но лицо все еще сводит от боли.

— Я слышал, что произошло, — сказал он, опускаясь на одно колено, впивая взгляд своих ледяных глаз в меня. — Скажи мне вот что, Кейдж. Вы могли убежать, у вас был шанс и до этого тоже был. Что заставило вас сражаться?

Я смотрю на него здоровым глазом, не боясь его взгляда.

— Все просто, сэр, — начинаю объяснять я. — Я видел посадочные огни и знал что это транспортники Имперской Гвардии. Мицетичные споры падают прямо вниз, а эти имели посадочную траекторию. Таким образом, я понял что Избавление выстоит. Но нам было необходимо продержаться, потому что если бы тираниды прорвались, мы все были бы мертвы. Нам не куда было бежать от них.

Полковник, нахмурившись, смотрел на меня.

— Тогда почему вы сказали своим людям, что это споры, а не силы поддержки? — спросил он.

— Вы должны знать, почему, сэр, — отвечаю я, и мне кажется, это столь очевидным. — Если бы я сказал им что помощь уже на подходе, они бы растеряли остатки смелости, которая у них была. Они бы думали, что могут сдаться и убраться отсюда. Но как я и сказал, выхода из Избавления не было. Я сделал единственную вещь, на которую был способен. Я лишил их ложной надежды, и не дал иного выбора, кроме как сражаться за собственные жизни.

— Видите ли, сэр, когда больше не осталось ничего ценного за что можно было бы сражаться, вы все равно будете биться, чтобы выжить. Дайте человеку шанс отступить, и он отступит, но если не даешь ничего, он хватается за самое дорогое, что у него есть, обеими руками и не отпустит, пока может. Он будет драться на последнем дыхании, лишь бы еще раз вздохнуть, ощутить удары сердца еще раз прежде, чем умереть. Если поставить человека в гуще сражения и дать ему оружие, то он будет биться как загнанный зверь, потому что другого выбора нет.

— Это путь Штрафников, сэр. Такими вы хотите нас сделать. У нас нет иного выхода, кроме как сражаться, и сражаться хорошо, потому что если мы не можем, мы мертвы. Ни один из нас не хочет умирать, и мы сделаем все, все, что в наших силах, отправляясь на ваши проклятые самоубийственные миссии, лишь бы еще раз вздохнуть. Вот, за что я сражаюсь, вот за что они сражаются.

Полковник ворчит и поднимается. Он поворачивается, чтобы уйти, но я окрикиваю его.

— Есть еще она причина по которой я буду сражаться на пределе своих сил, сэр!

Он останавливается и смотрит на меня, его бровь поднята в немом вопросе.

— Я-я не собираюсь доставлять вам удовольствие посмотреть, как я умру, сэр!

Тринадцатый Легион

Предисловие

Зал гудел и вибрировал от энергий, бегущих по толстым кабелям, протянутым по низкому потолку. Где-то в отдалении слышалось постоянное "фамп-фамп-фамп" работающей тяжелой машинерии. На металлических стенах квадратной комнаты, с интервалом в метр висели светосферы, освещая это место судорожным, желтым светом. Со скрипом колесо замка на двери медленно провернулось; толстые металлические стержни по обеим сторонам двери с хрустом встали в свои покрытые ржавчиной скобы. Дверь распахнулась и внутрь вошла фигура, запахнутая в длинную черную шинель с высоким воротником, закрывающим лицо. Когда он вышел на свет, желтое сияние придало его худому лицу болезненную бледность. Прежде чем сделать еще шаг вперед, он оглянулся через плечо и расслабился когда дверь закрылась за ним.

Внезапно мужчина остановился. Его темные глаза уставились на хранящийся в середине комнаты артефакт. Он представлял из себя гроб, стоящий вертикально и заканчивающийся целой кучей проводов, которые цеплялись к наспех сооруженным коннекторам, шедшим из кабелей на потолке. Осколки и небольшие куски стеклянной крышки гроба валялись по всему полу. Ничто не указывало на то, что содержалось в нем.

Отойдя от первоначального шока, мужчина начал изучать саркофаг, неловкими движениями пальцев он подгонял различные верньеры, встроенные в его стенки. Скривив губы от волнения, он отошел и погладил пальцами руки в темной бархатной перчатке, свою короткую козлиную бородку, его брови сосредоточенно нахмурились.

— Будь проклята Императором эта стазисная камера, — бормотал он про себя, снова осматривая все вокруг, — я должен был позволить техножрецу освятить ее.

Когда он обходил заднюю часть саркофага, его взгляд зацепился за темную тень в верхнем углу дальней стены. Он присмотрелся и увидел вентиляционную шахту. Ее проржавевшая решетка была раскурочена и вырвана. Поднявшись на цыпочках, он подтянулся, чтобы заглянуть в открывшееся отверстие: слабый свет комнаты освещал около метра узкой шахты, которая стремительно уходила вверх. Опечаленный, он опустился на пол и ударил себя кулаком по бедру. Снял перчатку с правой руки и полез в глубокий внутренний карман шинели, доставая аппарат, размером с кулак. Пока он нажимал на кнопки аппарата, сияние светосфер поймало золотое кольцо на его указательном пальце, и нарисованную на аппарате букву "I" с располагающимся по центру ухмыляющимся черепом.

Поднеся аппарат к губам, мужчина заговорил.

— Третий день месяца Послания. Я вернулся к стазис-генератору, который, кажется, барахлил. Объект сбежал. Я немедленно начинаю расследование, чтобы вернуть или уничтожить его. Молюсь Императору, чтобы мне удалось вернуть монстра. Эта оплошность может дорого нам стоить.

Глава первая Покидая Избавление

+++ Каков статус операции Сбор? +++

+++ Операция Сбор перешла ко второму этапу, согласно плану. +++

Нос гвардейца взорвался брызгами крови, когда мой кулак зарядил ему меж глаз. Дальше я двигаю левой в подбородок, отбрасывая того на шаг назад. Он увернулся от следующего удара, заливая все кровью из треснувших губ. Я ощущаю запах застарелого пота и свежей крови, испарина от пламенеющего солнца стекает по моему лицу и груди. Я слышу, как все вокруг скандируют и подбадривают.

— Открути ему на хер гребаную шею! — распознаю я голос Джоррета.

— Порви этого орочьего сына на части! — орет Франкс.

Гвардейцы Хорека тоже подбадривали своего бойца, их раскрасневшиеся лица выглядят темными по сравнению с бело-серым камуфляжем жилетов и леггинсов.

Он делает выпад, его лицо в крови, пыльная униформа покрыта красными подтеками. Я легко ухожу в сторону от идиотского рывка, жестко зарядив ему коленом в живот и ощущая, как от удара у него треснули ребра. Он согнулся пополам, его лицо — маска боли, но я не собираюсь останавливаться. Я двумя руками хватаю его за голову и врезаю коленом по лицу, слыша треск от перелома лицевых костей или челюсти. Он падает набок, и пока падает, мысок моего ботинка военного образца ловит его подбородок, жестко впечатывая голову в твердую поверхность. Я почти готов снова ударить его, когда осознаю, что наступила оглушительная тишина. Тяжело пыхтя, я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, какого черта происходит.

Через ряды Хорека продирается массивный, мускулистый мужчина, и я замечаю нашивку мастер-сержанта на синем рукаве его туники. Черная кожа какого-то косматого существа перекинута через левое плечо наподобие плаща, и его глаза с убийственной решимостью смотрят на меня. В его руке шестидесятисантиметровая парадная полицейская дубинка, красные драгоценные камни украшают один конец, и когда он шагает ко мне, то бьет навершием в живот, выбивая дух и заставляя меня упасть на колени.

— Отбросы штрафного легиона! — рявкает мастер-сержант Хореков. — Я покажу вам, как они должны обращаться с вами!

Он снова отводит свою руку, хорошенько размахнувшись, но затем останавливает удар. Только попробуй, думаю я, мне приходилось убивать людей и существ покруче тебя. Я все еще разгорячен дракой и готов наброситься на этого самоуверенного выскочку-хвастуна офицера. Пропишу ему то же лекарство, что только что прописал его бойцу. Он смотрит куда-то над моей головой и на меня падает тень. Мурашки пробежались у меня по шее, дрожь прошлась по спине. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо, все еще сжимая свои пострадавшие внутренности. Он там. Полковник. Полковник Шеффер, командующий 13-ым Штрафным Легионом, известный среди бедняг, которым не повезло попасть в него, как Последний Шанс. Находящееся за ним солнце покрывает его мраком — кажется, солнце всегда оказывается за ним — он всегда находится в тени или вы видите только силуэт, когда впервые встречаете его, словно это его талант. Все что я могу видеть, это только ледяной блеск его пронзительных, голубых глаз, смотрящих на мастер-сержанта, а не на меня. Я рад этому факту, потому что его лицо словно высечено из камня, а это явный признак плохого настроения.

— Этого достаточно, мастер-сержант, — спокойно произносит Полковник, просто стоя на месте, его левая рука покоится на рукояти силового меча.

— Этим бойцам нужна дисциплина, — отвечает Хорек, его рука все еще поднята для удара. Я думаю, этот болван достаточно глуп, чтобы попытаться ударить, и, я искренне надеюсь, что он так и сделает, только чтобы посмотреть, что Шеффер сотворит с ним.

— Уберите своих солдат с летного поля, — говорит Полковник мастер-сержанту, — и мои вскоре последуют вашему примеру.

Офицер Хореков, похоже, собирался еще немного поспорить, но затем я вижу как тот допустил ошибку, встретившись взглядом с Полковником. Я ухмыляюсь, когда замечаю, как тот задрожал от ледяного, пристального взгляда. Каждый видел что-то свое в этих голубых глазах, но это всегда оказывалось каким-то болезненным и неприятным напоминанием. Полковник не двигается и не говорит ничего, пока мастер-сержант разгоняет своих бойцов, подталкивая их дубинкой, если они разворачиваются, чтобы оглянуться. Он назначает двоих, чтобы утащить бойца, которого я сшиб, и бросает один убийственный взгляд в мою сторону. Я знавал таких как он, характерный "дед" и когда они достигнут своего лагеря, то поплатятся за нанесенное оскорбление Хореку.

— Встать, Кейдж! — рявкает Полковник, все еще не двинув ни одним мускулом. Я с трудом поднимаюсь, вздрагивая от вспышек боли в животе после удара мастер-сержанта. Я не смотрю Полковнику в глаза, но уже напрягаюсь, ожидая получить нагоняй.

— Объясните свое поведение, лейтенант, — тихо произносит он, скрестив руки, словно тренер по кроссу.

— Эти отбросы Хорека сказали, что мы все должны были сдохнуть в Избавлении, сэр, — отвечаю я, — сказали, что мы не заслуживаем жить. Что ж, сэр, я только что похоронил куски примерно от ста пятидесяти штрафников Последнего Шанса и потерял терпение.

— Ты думаешь, что такие помойные отбросы как вы, заслужили жизнь? — спокойно спрашивает Полковник.

— Я знаю, что мы дрались так же крепко, как и любой гребаный гвардеец Хорека, даже сильнее, — отвечаю я, впервые глядя прямо на него. Полковник, казалось, секунду размышляет, после чего резко кивает.

— Хорошо, — говорит он, и от удивления моя челюсть отваливается.

— Грузи бойцов в шаттл — без каких-либо еще драк, лейтенант Кейдж, — приказывает Полковник, разворачиваясь на пятках и маршируя в сторону поселения Избавление.

Я изумленно смотрю на других штрафников "Последнего шанса" вокруг меня, встречая нахмуренные брови и пожатие плечами. Секунду я успокаиваю себя, стараясь не думать о том, какого черта тут произошло. Я давно понял, что иногда лучше не пытаться понять Полковника, так как это просто сведет тебя с ума.

— Что ж, вы, бесполезная толпа гребаных голодранцев, — рявкаю я на остатки своего взвода, — вы слышали Полковника. Тащите свои жалкие задницы в шаттл, да побыстрее!

КОГДА я трусцой бегу к громадным очертаниям нашего шаттла, Франкс прилипает ко мне слева. Я стараюсь игнорировать здоровенного сержанта, все еще разозленный на него за произошедшее пару дней назад, когда он втравил меня в серьезные неприятности с Полковником.

— Кейдж, — начинает он, глядя на меня вниз через свое огромное плечо, — у меня с тех пор не было шанса перетереть с тобой …. ладно, до атаки тиранидов.

— Ты имеешь в виду, с тех пор как ты пытался увезти взвод в джунгли в идиотской попытке побега? — огрызаюсь я, целенаправленно грубя. Он не отделается так просто, даже если я считал его каким-то подобием своего друга. Он натянул до предела наши дружеские отношения, пытаясь организовать за моей спиной восстание.

— Ты не можешь винить меня за это, Кейдж, — говорит он, меня раздражает слабый скулеж в его глубоком голосе, — мы тогда все могли сдохнуть, ты знаешь это.

— Я все еще жив и знал, что если позволю тебе свалить, то сдохну, — отвечаю я, даже не потрудившись взглянуть на него, — Полковник убил бы меня за то, что я позволил тебе уйти, даже еще до того, как у тиранидов появился бы такой шанс.

— Да знаю я, знаю, — извиняющимся тоном говорит Франкс.

— Слушай, — я наконец-то встречаюсь с ним взглядом, — я не виню тебя за то, что ты хочешь свалить. Император знает — мы все этого желаем. Но валить нужно с умом. Выбрать лучшее время и, желательно, чтобы я был к этому непричастен.

— Я понимаю, Кейдж, — кивает Франкс, после чего умолкает. Один из членов экипажа шаттла в своей хрустящей сине-белой униформе Флота, выглядящий возбужденным и обеспокоенным, считает нас, пока мы поднимаемся по посадочной рампе, угрюмо смотря, словно страстно желает, чтобы нас просто можно было бы оставить здесь.

Внутри шаттла стоит жара, под суровым солнцем он медленно разогрелся так, что воздух внутри обжигает. Я смотрю, как остальные рассаживаются по местам вдоль трех скамеек, пристегивают себя толстыми ремнями безопасности, которые свисают с балок, тянущихся вдоль всего десятиметрового отсека шаттла. Когда я нахожу себе место и пристегиваюсь, рядом со мной усаживается Франкс.

— Как Кронин? — спрашивает он, возясь с металлической застежкой, пытаясь потуже затянуть кожаный ремень вокруг своей бочкообразной груди.

— Не видел его. Он выдвинулся с первым шаттлом, — отвечаю я, проверяя, все ли пристегнулись. Увидев, что выжившие из моего взвода уселись так же крепко как любовь Боевых Сестер к Императору, я подаю сигнал флотскому старшине, ожидающему в конце пассажирского отсека. Он исчезает за переборкой и три раза вспыхивают красные, сигнальные лампы.

— Я еще не слышал полной истории о Кронине, — говорю я Франксу, прижимаясь спиной к жесткому металлу скамьи, чтобы устроиться. Франкс собирался ответить, когда грохот ускорителей отразился корпусом шаттла. Грохот перерастает в рев, и я ощущаю, что взлетом шаттла меня еще сильнее вжало в лавку. Поднимаясь в небеса над Избавлением и набирая скорость, весь корабль яростно трясется. Мои ботинки вибрируют вместе с палубой шаттла, а моя задница немного съезжает в сторону на металлической лавке. Мой живот все еще болит, и я ощущаю слабую тошноту, когда шаттл резко поворачивает, выводя нас на новый курс. Двадцатисантиметровый порез на бедре начал болезненно пульсировать, когда из-за ускорения кровь прилила к ногам. Я сжимаю зубы и игнорирую боль.

Напротив иллюминатор, через него видно, как земля уходит. В километре за стенами Избавления, казалось бы, случайным образом разбросаны шаттлы и десантные корабли. Само поселение быстро отдаляется до тех пор, пока я не стал только смутно различать линию куртин и здание главной крепости. Затем мы влетаем облака, и все белеет.

Когда мы выходим из атмосферы, рев двигателей превращается в глухое завывание и голубое небо за иллюминатором заменяет россыпь звезд. Франкс наклоняется ко мне.

— Говорят, Кронин тронулся, — говорит он, постукивая себя по голове, дабы подчеркнуть эту мысль.

— Скажу я тебе, что это чертовски странно, — отвечаю я, — что-то произошло с ним, пока он был в часовне.

— Часовне? — спрашивает Франкс, энергично почесывая голову сквозь густые коричневые завитки.

— Что ты слышал? — спрашиваю я, любопытствуя, какие слухи начали летать вокруг, всего лишь через день после битвы с тиранидами. Сплетни лучший способ измерить моральный дух, так же, как и реакция на недавнюю битву. Конечно же, мы никогда не были особо счастливы, учитывая, что застряли в штрафном легионе до самой смерти, но иногда некоторые бойцы подавленны сильнее, чем обычно. Сражение с инопланетными тиранидами на миссионерской станции было ужасающим, впрочем, бой с этими монстрами всегда такой. Я хочу знать, какие мысли занимают бойцов.

— Ничего особенного, — говорит Франкс, неудачно попытавшись пожать плечами, будучи туго связанным ремнями безопасности, — люди говорят, что он шагнул за край.

— Насколько я слышал, его, и остатки 2-го взвода загнали в часовню, — отвечаю я.

Туда отовсюду лезли тираниды, пробившиеся через восточную стену. Большинство были огромными воинами, и пробиваясь, они разломали дверь святилища своими когтями. Били окна и лезли внутрь. Там некуда было бежать; эти инопланетные ублюдки просто начали кромсать и резать всех, кто находился там.

— Они потеряли весь взвод, за исключением Кронина. Они, должно быть, посчитали его мертвым, так как Полковник нашел его под грудой тел.

— Точный способ слететь с катушек, — мудро изрекает Франкс, полу улыбнувшись своими выпуклыми губами.

— В любом случае, — продолжаю я, — Кронин точно сошел с ума, как ты и сказал. Постоянно что-то бубнит про себя, лепечет что-то, что никто не может разобрать.

— Я видел такое и раньше, — говорит Пол, который слышал всю беседу, сидя рядом с Франксом. Его узкое, точеное лицо излучает осведомленность, словно он был мудрецом, раздающим знания древних или что-то в этом духе.

— У меня был однажды сержант, которому миной оторвало ногу на Гаулисе II. Он просто повторял имя своего брата, минута за минутой, день за днем. В конце концов, он перерезал себе горло медицинским скальпелем.

На секунды возникает тишина, пока все размышляют об этом, и я продолжаю пересказ, чтобы отвлечь их от мысли о самоубийстве.

— Да, достаточно мрачно, — говорю я им, — но случай с Кронином еще страннее. Выяснилось, что он не просто мямлит всякую чушь, о нет. Он цитировал писание, верно? Натаниель, священник, вернувшийся в Избавление, подслушал, как тот цитировал строки из Литании Веры. Типа: "И Звери из Бездны восстанут во множестве и повергнут слуг Императора своими когтями". Этого рода чушь.

— Да фракните меня, если я хоть раз видел Кронина с чертовой молитвенной книгой. Ни разу, за два долбаных года сражений рядом с этим орочьим сыном, — оглядываясь, объявляет Джоретт со своего места на лавке в центре шаттла. Теперь прислушались все остальные, осознав, что нас слышно за приглушенным шумом двигателей. Сорок пар глаз уставились на меня в предвкушении дальнейшего поворота в истории.

— Верно! — объявляю я, решительно кивнув, чуть подыгрывая аудитории. Я наслаждаюсь тем, что ради разнообразия могу рассказать новую историю, не давая им сцепиться друг с другом, как это обычно происходит после того, как мы сваливаем с миссии.

— Натаниэль просидел с ним несколько часов, пока мы хоронили погибших, — продолжаю я, охватывая взглядом тех, кто может меня видеть, — я слышал, как он объясняет Полковнику его видение произошедшего. Типа Кронина посетил лично сам Император, пока тот полудохлый валялся в часовне. Сказал, что ему даровали божественное знание. Конечно же, он на самом деле сказал не так, он просто процитировал подходящую строчку из Литании, типа: "И появился Император в сияющем ореоле и обратился к Своему народу на Гаталаморе". Как ты и сказал, откуда во имя семи кругов ада, он вообще знает эту чушь?

— В этом нет ничего сверхъестественного, — отвечает Гаппо, в одиночку сидящий в конце шаттла. Кажется, почти все внутренне застонали, за исключением парочки парней, которые с нетерпением ожидают дальнейшего развития событий этого концерта. Мне самому Гаппо вроде как нравится — он не такой баран, как большинство остальных.

— О, наш мудрый священник, — саркастически усмехается Пол, — пожалуйста, просвети нас в своей благодатной мудрости.

— Не называй меня "священник"! — рычит Гаппо, угрюмое выражение смяло плоские черты лица мужчины среднего возраста, — ты знаешь, что я оставил эту фальшь в прошлом.

— Как скажешь, Гаппо, — отвечает ему Пол, одаривая презрительным взглядом.

— Все на самом деле достаточно просто, — начинает объяснять Гаппо, с этого момента терпеливо игнорируя Пола, — вы все были на службах Экклезиархии, на сотнях, даже на тысячах. Помните вы их или нет, вы наверняка слышали все Литании Веры и каждую строчку Книги Святых как минимум дважды. Травма Кронина воздействовала на его разум, так что он теперь может вспомнить только эти строчки и ничего более. Для него это осталось единственным способом разговаривать.

Некоторые кивнули, я вижу в этом разумную мысль. По моему опыту, люди и так наполовину фаргнутые на голову. И насколько я знаю, не нужно было слишком сильно подталкивать, чтобы башню вообще сорвало. Один Император знает, как много раз я ощущал, что качаюсь на краю пропасти безумия. К счастью, я непрошибаем, как шкура грокса и это меня еще не затронуло. В любом случае, не настолько, как утверждают остальные.

— Что ж, думаю это более разумное объяснение чем то, что Император наполнил его Своим божественным духом, — говорит Маллори, лысеющий худой матрос, сидящий рядом с Полом.

— В конце концов, не думаю, что Императору особо приглянулся наш лейтенант Кронин, особенно, учитывая тот факт, что он очутился в Последнем Шансе за то, что ограбил и спалил церковь.

— Конечно, разумное, — говорит Гаппо, его голос опускается до заговорщицкого шепота, — это ведь мог быть и совсем не Император!

— Заткни свой гребаный рот, Гаппо Эльфинзо, — выплевывает Пол, сотворив правой рукой у груди оберегающий символ орла. — Я, может быть, и убивал женщин и детей, и знаю, что я никчемный кусок орочьего дерьма, но все еще думаю, что не стану делить комнату с гребаным еретиком!

Пол начинает теребить свои ремни, но у него не особо получается, потому что его левая рука оканчивается крюком вместо кисти. Я понимаю, что события могут выйти из-под контроля.

— Хватит! — рявкаю я. — Вы все знаете границу. Не важно, что ты натворил, чтобы тебя занесло к обреченным бойцам Полковника, мы все теперь штрафники Последнего шанса. Так что закройте свои гребаные хлебальники, пока не вернемся на транспортник.

Послышалось, как некоторые заворчали, но вслух никто ничего не сказал. Многие из них имели трещины в черепе или сломанные носы за то, что огрызались мне. Вы понимаете, я не бык, просто вспыльчив, и мне не нравится, когда мои бойцы становятся непочтительными. Увидев, что все успокоились, я закрываю глаза и пытаюсь немного поспать; остается еще два часа до захода в док.

ТОПОТ ботинок разносится эхом вокруг нас, когда флотские охранники маршем сопровождают нас обратно в камеры. Слева и справа, вдоль кажущегося бесконечным коридора, сводчатые проходы, ведущие в грузовые отсеки, модифицированные, дабы вести свой груз из людей, якобы в полной безопасности. Всего там около двадцати огромных камер. Первоначально каждая вмещала двести человек, но после тридцати месяцев почти постоянных сражений, почти все теперь пустуют. А за последнюю поездку опустели еще сильнее, после защиты Избавления нас осталось около двухсот пятидесяти. Стража чванливо расхаживает рядом, легко сжимая дробовики своими тяжелыми перчатками или закинув их за плечи. На головах шлемы из экипировки для их тяжелой работы, а визоры, защищающие от вспышек, прячут лица. Только плашки с именем, пришитые на ремень левого плеча говорят, что это те же самые десять человек, которые сопровождают мой взвод последние два с половиной года.

Я вижу ожидающего нас впереди Полковника, рядом с ним стоит кто-то еще. Когда мы приближаемся, я вижу, что это Кронин, его маленькое, тощее тело пригнулось, словно его кто-то нагрузил огромной, невидимой ношей. Прищуренные глаза лейтенанта рыскают и бросаются из стороны в сторону, постоянно исследуя тени. Он вздрагивает, когда я шагаю вперед и отдаю честь Шефферу.

— Лейтенант Кронин единственный выживший из 3-го взвода, — говорит мне Полковник, жестом показывая стражникам загонять всех остальных внутрь, — так что я перевожу его к вам. По правде говоря, учитывая, как мало вас осталось, всех теперь соберут в единый отряд. Ты будешь главным; Грин был убит в Избавлении.

— Как он погиб, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя, что случилось с другим лейтенантом, одним из ста пятидесяти штрафников "Последнего шанса", которые были живы два дня назад, а теперь служат пищей муравьям на безымянной планете под нами.

— Его разрезало паутиной-удавкой, — холодно отвечает Полковник, на его лице не возникло ни единой эмоции. Я содрогнулся — быть медленно нашинкованным, пытаясь выбраться из сжимающийся петли зазубренных мускулов — тошнотворный способ уйти из жизни. Только подумайте, я никогда и не думал о простом способе умереть.

— Оставляю на тебя организацию оставшихся бойцов в отделения, и назначь им определенные обязанности, — говорит Полковник перед тем, как пройти мимо меня, и широким шагом отправиться по коридору. Лакей Департаменто, обернутый в огромную коричневую робу спешит за Полковником, таща с собой массивную связку пергаментов, затем они оба теряются во мраке вдалеке.

— Внутрь, — командует охранник у меня за спиной, табличка именует его как уоррент-офицер Хопкинссон.

Закрываясь, за мной лязгает массивная дверь камеры, оставив меня запертым в комнате с компанией из нескольких десятков убийц, воров, насильников, еретиков, мародеров, уклонистов, осквернителей, грабителей могил, некрофилов, маньяков, нарушивших приказы, богохульников и других разнообразных паразитов. И все же, иногда с ними возникают интересные беседы.

— Направо! — ору я, мой голос отскакивает от высокого металлического потолка и от дальних балок. — Всем сержантам, тащить свои жалкие задницы ко мне!

Когда в огромном загоне воцаряется порядок, я осматриваю свое маленькое войско. Нас осталась пара сотен, стоящие или лежащие на металлической палубе разрозненные группы, растянувшиеся во мраке камеры. Их голоса тихо бормочут, заставляя слегка звенеть металлические стены, и я ощущаю их объединенный запах пота от нескольких дней на раскаленной, как печка, планете под нами.

Через пару минут рядом со мной стоит восемь человек. Я всматриваюсь в эти неприятные лица.

— Кто произвел тебя в сержанты, Роллис? — требую я ответа, подходя и глядя в распухшее лицо, прямо в его бусинки черных глаз.

— Лейтенант Грин, — выдерживает мой взгляд и дерзко отвечает он.

— Да? Ты теперь снова солдат, кусок дерьма! — рявкаю я, отталкивая его в сторону. — Скройся с глаз, долбаный предатель.

— Ты не имеешь права! — орет он, шагая ко мне, и почти подняв кулак. Мой локоть резко рвется вперед и бьет его в горло, отправляя задыхаться на пол.

— Не имею? — рычу я. — Думаю, так я тоже не имею право делать, — говорю я, пиная его под ребра. Не считая убийц, вот такие несомненные предатели, как он, вызывают у меня рвотные позывы. Бросив на меня ядовитый взгляд, он встает на карачки и уползает.

— Направо! — командую я, разворачиваясь к другим, беря на заметку этот толстый кусок дерьма. — На чем мы остановились?

РЕВ тревожных сирен доносится отовсюду, настолько пронзительный, что заставляет скрежетать зубами. Я стою, сжимая обеими руками пневмо-кайло, ее двигатель приятно пыхтит, выхлопные трубы выпускают завитки маслянистого дыма.

— Поторапливайтесь, разрушайте все! — орет кто-то сзади меня.

Я слышал, как крушили машинерию, перерезали трубопроводы, разбивали энергетические катушки. Передо мной панель с циферблатами, и я положил на нее наконечник молота, включил двигатель на полную, воздух наполнился летящими осколками стекла и кусками вырванного металла. Искры осыпают мой тяжелый рабочий комбинезон, оставляя крошечные подпалины на толстых перчатках, защищающих руки. Я вставляю свое пневмо-кайло в огромный цепной механизм с шестеренками, позади разбитой панели, отправляю зубчатые колесики звенеть на пол и заставляю тяжелые цепи хлестать рядом с моей головой.

— Они идут! — орет прежний голос через шум бьющегося стекла и скрип покореженного металла. Я оглядываюсь через плечо, видя группу охранников, бегущих через сводчатый проход слева от меня. На них тяжелые панцирные нагрудники темно-красного цвета, витая цепочка и глаз, эмблема Союза Харпикон, выделенная желтой краской. У них у всех чудовищные огнестрельные ружья, черные, эмалированные куски металла угрожающе отражают свет. Мимо меня бегут люди, но их лица сложно разглядеть, словно они в дымке или что-то в этом роде. Я мельком вижу наполовину сгнивший череп, напоминающий мне человека, которого звали Сноутон, но я знал, что он погиб год назад, сражаясь с пиратами в Поясе Зандиса. Мимо мелькают другие лица, лица мертвых. Раздается громоподобный рев и все вокруг начинают бегать. Я осознаю, что стража Харпикона стреляет. Пули рикошетят повсюду, со свистом отрывают куски машин и с глухим шлепком впиваются в плоть окружающих меня людей. Я пытаюсь побежать, но мои ноги словно приварены к полу. Я отчаянно осматриваюсь в поисках укрытия, но такого нигде нет. Затем я остаюсь наедине с охраной, дымящиеся стволы их ружей смотрят в мою сторону. Затем раздается гром выстрелов, и появляются ослепительные вспышки.

Я ПРОСЫПАЮСЬ, задыхаясь, испарина покрывает мою кожу, несмотря на прохладу огромной камеры. Я отбрасываю в сторону тонкое одеяло, которое служит мне кроватью и встаю, положив руки на холодный пол, чтобы успокоиться, поскольку от внезапного движения у меня кружится голова. Сглотнув то, что на вкус как дохлая крыса, я оглядываюсь. Повсюду обычная ночная суета — бормотания и стоны тех, кто не может заснуть, странный шепот молитв тех бедняг, которых сокрушил демон сна. Всегда происходит одно и то же, когда вы погружаетесь в имматериум.

За последние три года, каждую ночь в варп-пространстве у меня кошмары, всегда с тех пор, как я вступил в Имперскую Гвардию. Я всегда возвращался в улей на Олимпии, совершая рейд саботажа на конкурирующей фабрике. Иногда это был Союз Харпикона, как сегодня; иногда это был рейд против Жореанских Консулов; а иногда даже против дворян Просвещенных, хотя мы никогда не осмеливались сделать это в реальности. И там всегда ходячие мертвецы. Люди из моего прошлого возвращаются и преследуют меня: те, которых я убил, погибшие товарищи, моя семья, все они появляются в кошмарах. Позднее я осознал, что их все больше и больше после каждого сражения, словно павшие присоединяются к моим снам. И я всегда в них умирал, что возможно беспокоило меня больше всего. Иногда меня разрывали на части пули, иногда распиливали на половину цепным мечом или силовым топором, иногда заживо сжигали огнеметы. Некоторые люди говорили мне, что варп не ограничен временем, как реальная вселенная. Вместо этого, вы можете увидеть картинки из своего прошлого или будущего, причудливо смешанные вместе. Интерпретировать варп-сны — специальность Ламмакса, одного из бывших людей Департаменто. Я думаю, его вышвырнули в штрафной легион за богохульство, когда он предложил расшифровать сны старшего квартирмейстера. Он сказал, что таким образом проявляется мой страх смерти.

Внезапно раздается сводящий с ума крик из дальнего конца грузового склада, в котором мы содержимся, лампы там коротит и аритмичная пульсация вызывает головную боль. Никто уже не спал там месяцами, с тех пор как стало достаточно места, чтобы все расположились в этом конце. Так как теперь всех собрали в одной камере, должно быть, кто-то попытался заснуть там. Я вскакиваю на ноги и натягиваю ботинки на босу ногу. Когда иду в сторону заварухи, то смахиваю со свой обнаженной груди выступивший пот. Мое тело везде покалывает от аномального ощущения энергий, под пальцами коллекция шрамов, покрывающая грудь, кажется странно горячей. Я смотрю вниз, наполовину ожидая увидеть, что старые раны светятся. Но это не так.

Я топаю во тьму, остальные наблюдают за мной. Крик был настолько громким, что разбудил флотских матросов на другом конце палубы. Я понимаю их подозрительность и болезненное любопытство, потому что иногда человек начинает кричать в варп-пространстве не своим голосом. К счастью, этого никогда не происходило с кем-то знакомым, но парни рассказывали басенки о людях, одержимых существами из варпа. Они совершенно сходили с ума и убивали кучу народу до того, как упасть и умереть, или их тело переходило под полный контроль какого-нибудь странного разума твари, в этом случае, они крались вдоль коридоров и хладнокровно убивали всех встречных. И это происходило даже тогда, когда защита от имматериума продолжала работать. Вы точно не захотите знать, что происходит на тех кораблях, где печати защиты от варпа разрушаются от продолжительной атаки бесформенных существ, поглощенных мыслью об убийстве экипажа.

— Император Терры, присмотри за мной, — шепчу я про себя, находясь на полпути к источнику криков. Если это действительно Затронутый, это станет по-настоящему серьезной проблемой. Они не оставляют нам ничего, что можно было использовать как оружие, так что фактически мы беззащитны. И все же, это благо, потому что от нас чертовски мало бы чего осталось, если бы мы были вооружены. Частенько возникали потасовки, но, несмотря на то, что думают люди, забить человека до смерти занимает некоторое время, и кто-то обычно растаскивает драку до возникновения трупов. Тем не менее, если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы это сделал, особенно, если бы жертва спала.

Все мое тело трясется, и я не совсем уверен по какой причине. Я пытаюсь убедить себя, что от холода, но я все-таки мужчина, чтобы признаться, когда мне страшно. Меня не пугают люди, за исключением, возможно, Полковника. Как тогда, так и сейчас, инопланетяне заставляют меня дрожать, особенно тираниды, но что-то в самой мысли о варп-существах пугает меня до глубины души, хотя я никогда не сталкивался даже с одним из таких. Во всей галактике я даже не могу придумать ничего столь жуткого.

Я вижу, что кто-то барахтается на одеяле впереди, как раз где освещение переходит во тьму. В неустойчивой дымке от сломанной светосферы сложно разглядеть детали, но мне кажется, что я вижу искривленное лицо Кронина и поворачиваюсь. Я слышу шаги за спиной и резко разворачиваюсь, почти натыкаясь на Франкса, который поднялся и пошел вслед за мной.

— Просто варп-сны, — с перекошенной улыбкой он пытается уверить меня, рефлекторно подняв свои огромные руки.

— Как будто это мне поможет, — коротко отвечаю я, разворачиваясь обратно к скорчившейся фигуре Кронина. Я как раз собираюсь сказать пару слов, когда его искривленный рот исторгает вопль.

— И из глубин… восстанет могучий зверь, с множеством глаз… и множеством конечностей. И зверь из… тьмы восстанет против света человечества… с ненавистной жаждой и неуемным голодом!

— Не буди его! — шипит на меня Франкс, когда я протягиваю руку к распростертой фигуре.

— Почему нет? — требую я ответа, становясь на колени рядом с Кронином и взглянув на сержанта.

— Проповедник Дюрант однажды сказал, что если разбудить человека во время варп-сна, то это опустошит его разум, позволив Хаосу проскользнуть, — с серьезным выражением лица увещевает он.

— Что ж, тогда я рискну порчей, а? — отвечаю я ему, раздраженный тем, что кажется мне детскими суеверием. — Если он продолжит дальше в таком же духе до конца цикла, я вообще не засну.

Я кладу руку Кронину на плечо, поначалу мягко, но все сильнее сжимая, пока он продолжает трястись и вертеться. Ничего существенного это не приносит, и я склоняюсь над ним и жестко шлепаю его по щеке тыльной стороной ладони. Он резко открывает глаза и на секунду в них горит какой-то опасный свет, но быстро сменяется смутным узнаванием. Он садится и смотрит прямо на меня, в колеблющемся свете его глаза косят.

— Святой Люций говорил с жителями Белушидара, и велика была молва их восхищения, — произносит он с теплой улыбкой на тонких губах, но его глаза быстро становятся затравленными.

— Думаю, это значит — спасибо, — говорю я Франксу, вставая, пока Кронин укладывается обратно на одеяло, еще раз осматривая окружение перед тем, как закрыть глаза. Я стою там еще пару минут, пока дыхание Кронина снова не становится глубоким и спокойным, означая, что он опять действительно заснул или слишком хорошо притворился, чтобы я больше не беспокоился.

"Какого черта Грин позволил себя убить?", несчастно спрашиваю я сам себя, устало возвращаясь обратно к себе в зону отдыха. Я как-нибудь обойдусь без обязанностей няньки за этой толпой преступников с дерьмом вместо мозгов. В "Последнем шансе" и так достаточно сложно выжить, чтобы еще беспокоится о ком-то другом. Я полагаю, что мне просто нужно забить на это, пусть сами о себе заботятся. Черт, если уж и это они не могут сделать, то заслужили смерти.

ЧЕРЕЗ несколько дней после происшествия с Кронином, мы присаживаемся перекусить в центре камеры, разложив на полу перед собой тарелки с протеиновыми шариками. Нам приходится цеплять их руками; нам не дают никаких столовых приборов, чтобы мы не могли заточить и использовать как своего рода ножи. Вот такое вот отношение действительно ломает людей — они даже не верят тебе, что ты будешь ими есть, а не кинешься резать другим глотки. Пища для нас тоже измельчается. Я точно знаю, что они привезли на борт сотни рогатых с полей вокруг Избавления, но разве мы видим хоть какое-то парное мясо? Никогда. Нет, все та же коричневая, наполовину жидкая жижа, которую ты запихиваешь себе в рот пальцами, ощущая, как она ужасно скользит по пищеводу, напоминая по консистенции остывшую блевотину. Через некоторое время ты к ней привыкаешь, тебе приходится. Ты просто впихиваешь ее в себя, глотаешь и надеешься, что не сильно подавишься. У нее даже нет никакого вкуса, кроме солоноватой воды, с которой она смешана. Она холодная и склизкая, и не единожды я ощущал острое желание швырнуть это дерьмо в лицо охраннику, но меня просто отпинают, и я останусь голодным. При полном отсутствии гастрономического восторга, она, конечно же, наполняет твое брюхо и позволяет жить дальше, что от нее и требуется.

Я как обычно сижу с Гаппо и Франксом, самые близкие к понятию друга, что у меня были среди этой презренной компании. Несколько минут мы проводим наполняя рот этой жижей, после чего проталкиваем ее внутрь восстановленным фруктовым соком. Некоторым может показаться, что фруктовый сок был неким расточительством, но на борту корабля, где воздух постоянно снова и снова фильтруется, и где только искусственное освещение и замкнутое пространство, это лучший способ остановить любую заразу. Есть истории, когда экипажи целых кораблей дохли от лихорадки Талоиса или муританской холеры, и в этом заключался огромный риск, поскольку вам нужно было всего лишь дать человеку полпинты сока в день, чтобы предотвратить худшее.

— Ты когда-нибудь думал, чтобы сбежать, пока ты на борту? — спрашивает Франкс, используя свой мизинец, чтобы стереть последний кусочек протеина с ободка тарелки.

— Я слышал, что это реально, — говорит Гаппо, отодвигая тарелку в сторону, прежде чем начать ковыряться у себя во рту ногтем, пытаясь подцепить застрявший где-то кусочек протеина.

— Некоторые из экипажа считают, что существуют места, где человек может прятаться вечно, — добавляю я, выливая остатки сока в рот, и полощу его, чтобы смыть чудовищную текстуру, оставленную пастой.

— Этот корабль не настолько большой, но все равно тут есть сотни мест, куда никто давно не заглядывал: между палубами, в системе трубопроводов или под двигателями. Ты можешь ползать там и красть себе еду, это будет не сложно.

— Ага, — говорит Франкс, скривив губы, — но это не совсем гребаная свобода, не так ли?

— А что бы ты назвал свободой? — спрашивает Гаппо, подпирая себя локтем и вытягивая свои длинные ноги перед собой.

— Не знаю, — пожав плечами, отвечает сержант, — полагаю, это как выбирать: что тебе есть, куда пойти, с кем дружить.

— Я никогда не мог позволить себе такого, — говорю я им, — в фабричном улье самое главное было выжить, как и здесь. Убей или будешь убит, выиграй торговую войну или голодай, все просто.

— Никто из нас не знает что такое свобода, — говорит Гаппо, качая головой из стороны в сторону, чтобы разработать тугие мышцы, — когда я был проповедником, все что я знал, так это святые писания и догмы Экклезиархии. В любой ситуации они говорили мне в точности, что я должен делать и что чувствовать. Они говорили мне, кто был прав, а кто ошибался. Я теперь осознал, что у меня по-настоящему не было вообще никакой свободы.

— Ты знаешь, я сагромира, — говорит Франкс, — просто фермер, там не было особых лишений. У нас была куча машин, единственный человек мог присматривать за пятнадцатью сотнями гектаров. Мы всегда жрали от пуза, бабы молодые и здоровые, мужику желать больше нечего.

— Так какого гребаного лешего ты поперся в Гвардию? — выпрямившись, выпаливает Гаппо.

— А у меня был какой-то фрагов выбор?! — с кислой миной на лице горько произносит Франкс. — Когда орки вторглись на Алрис Колвин, мы просто получили список от Департаменто Муниторум. Меня призвали. Вот и все, не было выбора.

— Ага, — встреваю я, — если ты хорошо устроился, то, в конце концов, это главное.

— Оказалось в Гвардии не так уж и плохо, — говорит сержант, наклонившись вперед, дабы положить свою тарелку на тарелку Гаппо, — по правде говоря, мне нравилась дисциплина. Как солдат, мне не о чем было волноваться кроме приказов. Жрали и пили от пуза, было удобно считать, что все, что тебе приказали — будет правильным.

— Но как только тебя повысили, все изменилось, — вклинивается Гаппо, снова откидываясь назад.

— Да, это уже стало проблемой, — продолжает Франкс, комкая свои курчавые волосы рукой, — чем выше я поднимался по командной цепочке, тем меньше мне это нравилось. Вскоре пришлось принимать решения, из-за которых умирали и калечились бойцы. Вдруг мне стало казаться, что в этом всем моя вина. Полковник был прирожденным офицером, один из дворянства, он ни секунды не думал о солдатах, просто делал все, чтобы протащить свою жирную задницу повыше, надеясь стать генерал-командующим или главнокомандующим.

— Из-за этого ты переступил черту? — спрашиваю я, зная, что Франкс попал в "Последний шанс" из-за подстрекательства к нарушению субординации и не подчинению приказам.

— Верно, — говорит он, его лицо мрачнеет от воспоминаний, голос становится глубоким и озлобленным, — мы застряли на ледяных полях Фортуны II, месяц сидели на полупайке, потому что повстанцы сбивали наши шаттлы с припасами. Получили приказ атаковать крепость "Цитадель Ланскара", две дюжины лиг по чистому льду. Офицеры обедали тушеным мясом рогатого оленя и черного вола, пили Шаналанское бренди; мои бойцы жрали высушенные суррогаты и делали воду из снега. Я повел свои две роты в лагерь офицеров и потребовал припасов для марша. Ублюдки Департаменто отправили нас восвояси, и бойцы пришли в неистовство, разграбили все подчистую. Я не пытался остановить их, они мерзли и голодали. Что мне нужно было сделать? Приказать им тащиться обратно в ледяные пустоши и атаковать вражеское укрепление с пустым брюхом?

— Примерно, то же самое случилось и с тобой, Гаппо, — говорю я бывшему проповеднику, делая подушку из своего тонкого одеяла и укладываясь на нее, заложив руки под голову.

— Имущие и неимущие? — спрашивает он, не ожидая ответа. — Я понимаю, почему Франкс сделал то, что сделал, но я не имею ни малейшего понятия, что заставило меня в тот день осуждать кардинала перед лицом полудюжины офицеров Имперской Гвардии.

— Думаю, ты прав, — говорит Франкс, — кардинал не стал бы казнить людей, которые ценой своих жизней защищали его планету.

— Но ты продолжил, и обвинил всю Экклезиархию в коррупции, — добавляю я с усмешкой, — подвергая сомнению, существовал ли на самом деле Император. Насколько это глупо, а?

— Я не мог поверить, что такие страдания происходят, если такой святой дух приглядывает за человечеством, — решительно отвечает Гаппо, — если и есть Император, в чем я сомневаюсь, то кардиналы и подобные ему представляют такую фигуру совершенно нелепо.

— Не могу себе представить, чтобы все продолжалось так, если бы не было Императора, — говорит Франкс, качая головой, стараясь понять эту мысль, — в этом случае убил бы себя, как только меня арестовал Полковник.

— Ты правда веришь, что у тебя есть душа, нуждающаяся в спасении? — с заметным презрением спрашивает Гаппо.

— Ты веришь, что великолепного Императора волнует, сдох ты на службе Империума или тебя расстреляли как не подчинившегося приказам грабителя?

— Эй! — рявкаю я на обоих. — Давайте оставим эту тему, а?

В этот момент подходит Пол, его лицо искажено злобой, и он почти рычит.

— Он снова это сделал, — говорит он сквозь зубы.

— Роллис? — зная ответ, спрашиваю я и вскакиваю на ноги. Пол кивает, и я следую за ним в дальний конец камеры, где он и те, кто остались от старого взвода Кронина обычно едят. Там и сидит подавленный Кронин.

— Да украду я с тарелки безнадежных, дабы накормить уста бессильных, — произносит безумный лейтенант.

— Это проповедь Себастиана Тора. Я ее знаю, — вставляет Пол, стоящий как раз за моим правым плечом.

— Где Роллис? — требую я ответа.

Один из валявшихся на земле бойцов кивает головой вправо, и я вижу предателя, сидящего, прислонившись к стене камеры в десяти метра дальше. Они просто доверили мне разобраться с ним. Большинство из них ненавидят Роллиса, как и я. Они боятся, что этот ублюдок-предатель сделает с ними что-нибудь, если они будут противостоять, гнев Полковника еще один сдерживающий фактор. Что ж, я не буду стоять в стороне, покуда дышу тем же воздухом что и он, от этого мне хочется вырвать его легкие. Я марширую к нему и встаю перед этим мешком с дерьмом. Он держит на коленях наполовину полную чашку.

Я стою, уперев руки в бока. Меня трясет от гнева, настолько я не могу терпеть этого человека.

— Медленно ешь, а? — шиплю я Роллису. Он медленно поднимает взгляд своих крошечных черных глаз.

— Это потому, что я более цивилизованный, чем вы, животные, и не должен мириться с таким оскорблением, — громко произносит он, отставляя тарелку в сторону.

— Ты снова отобрал еду у Кронина, — это утверждение, а не вопрос.

— Я попросил его разделить рацион со мной, — говорит он с кривой ухмылочкой, — он не отказался.

— Он сказал: "И щедрость Императора ниспадает на их, кто тяжко трудится во славу его", — делает замечание стоящий за мной Пол, — по мне, так это больше похоже на: "отвали от меня".

— Я последний раз предупреждаю тебя, Роллис, — тяжело произношу я, его распухшее лицо вызывает во мне отвращение, — больше предупреждений не будет.

Его глаза наполняются страхом, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, но мой ботинок вышибает ему на колени окровавленные зубы. Он хватается руками за челюсть, скулит от боли. Когда я разворачиваюсь чтобы уйти, слышу движение за спиной, и смотрю через плечо.

— Падла! — ругается он, наполовину встав на ноги, по его подбородку течет кровь и слюна. — Я отплашу тебе ша это, ты, ханшешкий шын орка!

— Продолжай также, и в будущем тебе понадобится супчик, — со смехом отвечаю я. Мне было бы жаль этот кусок дерьма грокса, если бы он не был таким отмороженным козлом.

Он снова резко опускается обратно, пробуя свои зубы пальцем, его глаза источают чистый яд. Если бы они, правда, могли убивать, на мои пальцы ног уже бы вешали бирку.

— Если он попытается еще раз это сделать, — говорю я Полу, — сломайте ему пальцы на левой руке. Тогда ему будет сложнее есть, но нажимать на спусковой крючок он все равно сможет. Я вас прикрою.

Пол оглядывается на предателя, явно смакую эту мысль.

— Я надеюсь, что он попытается, — мрачно произносит он, пристально глядя на Роллиса, — я просто надеюсь на это…

ПОД тусклым румяным сиянием старого солнца, неумолимо двигался вперед флот тиранидов. Меньшие корабли-трутни толпились под массивным, покрытым кратерами панцирем корабля-улья, большие по размерам суда медленно скручивались друг с другом, чтобы войти в спячку, которая позволит им преодолеть огромное расстояние между звездами. Рассеивались облака спор, медленно разлетаясь под действием солнечного ветра. Один корабль улья все еще не спал, его питающие щупальца были обернуты вокруг разбитого корпуса боевого корабля Империума, переваривая минеральное содержимое, плоть мертвого экипажа, высасывая воздух изнутри корабля для своих нужд.

Флотилия био-кораблей заполонила все небо, подгоняемая инстинктом снова впасть в спячку, пока не найдут новую добычу и новые ресурсы для поглощения. На их пути оставались голые скалы, кружащиеся по орбите вокруг солнца, очищенные от любых органических частиц, на них не осталось ничего, кроме самых основных химических соединений. Ничего не осталось на разграбленной планете Лангоста III. Ничто не свидетельствовало о том, что здесь когда-то жили люди. Все что осталось — лишенный атмосферы астероид, неотмеченная могила трех миллионов человек. От них остался только чистый генетический материал, хранимый внутри огромного корабля-улья, готовый превратиться в еще одну армию охотников, в еще одну армию смертоносных существ.

Глава вторая Ложная Надежда

+++ Операция Новое Солнце действует, готовы к вашему прибытию. +++

+++ Операция Сбор готова перейти в следующую стадию. +++

+++ Только Безумец может по-настоящему добиться успеха. +++

Можно сказать, что когда вас выкидывает из варп-пространства, вы чувствуете, словно ваше тело вывернула наизнанку какая-то гигантская, невидимая длань. Вы можете сказать, что это как будто вас рассеяли на частицы и затем собрали обратно в реальной вселенной. Можно сказать, что твой разум гудит от подобия рождения и смерти, каждое из них вспыхивает в твоем мозгу и затем мгновенно исчезает. Я слышал, как другие солдаты и путешественники описывали это именно так, и еще множеством других причудливых сравнений. Вы можете сказать, что это очень похожее описание, но соврете, потому что это не похоже ни на что. По правде говоря, вы совсем едва ли заметите, как вас выкинет из варп-пространства. Где-то на задворках разума вы чувствуете небольшое давление, а затем вроде как напряжение спадает, словно вы только что долбанули каких-то стимуляторов или что-то в этом роде. Тебе становится чуть легче, дышится чуточку спокойнее. Что ж, вот именно так это всегда происходило со мной, и никто еще не дал более точного описания того, что знаю я. Опять же, может быть, вы на самом деле ничего такого не испытывали; возможно, все это просто у вас голове. Я знаю, что меня чертовски хорошо отпускает каждый раз, когда мы вываливаемся обратно в реальный космос, потому здесь намного меньше опасности чем там, на Той стороне. Принимая во внимание компанию, в которой я оказался в эти дни, а это чертовски много о чем говорит, потому что каждый выход был только прелюдией к следующей кровавой битве.

Я стою на верхней галерее правого борта, вместе с еще двумя десятками штрафников "Последнего Шанса". Ряд иллюминаторов справа тянется на несколько сотен метров. Деревянная стена внутренней переборки, сплошь обитая деревом, тянется во все стороны, оставляя огромный коридор тридцати метров шириной, вдоль которого мы бегаем туда-сюда, но не оставляет ни единого укромного уголка или трещинки в невыразительной комнате, где можно было бы укрыться. В каждом конце галереи только одна дверь, охраняемая взводом с заряженными дробовиками. Запечатанные, стерилизованные, безопасные. Как раз то, что хотел Полковник. Нам повезло, что мы тренируемся, когда начинается высадка. Из обзора массивных иллюминаторов с большим трудом исчезают шаттлы, открывая далекую голубую звезду. Мы все еще достаточно далеко, чтобы разглядеть планеты, нам все еще предстоит войти в систему на обычных плазменных двигателях.

Пол подходит ко мне, от физических упражнений с него капает пот.

— Где мы? — спрашивает он, протирая лоб тыльной стороной своей здоровой руки.

— Ни одной долбаной идеи, — сильно пожав плечами, отвечаю я. Уголком глаза замечаю, что у ближайшего конца галереи за нами наблюдает флотский офицер. Он ходит туда-сюда, излучая одновременно самоуверенность и нервозность. Не спрашивайте у меня, как ему это удается, но, кажется, что он просто сочится чувством превосходства, однако его глаза говорят другое. Остановившись рядом со мной, он быстро оглядывается проверить — по близости ли остается стража.

— Что тебе нужно? — требует он ответа, его губы кривятся, словно он разговаривает с лужицей блевотины.

— Он просто поинтересовался, где мы, — с приятной улыбкой отвечаю я. По какой-то причине я нахожусь в хорошем расположении духа. Скорее всего из-за того, что мы вышли из варп-пространства и поэтому сегодня не обращаю внимание на травлю от флотских.

— Система XV/10 8, вот мы где, — с ухмылкой отвечает он.

— Ах да, — говорит Пол, кладя руку мне на плечо и наклоняясь к офицеру, — XV/108? Это же рядом с XV/109. Я слышал о ней.

— Да? — явно удивленно спрашивает лейтенант, выпрямляясь по струнке.

— Да, конечно, — говорит Пол, его голос остается невозмутимым, а лицо излучает искренность, — я слышал, что это страна Гроксов. Куда не глянь, ничего кроме гроксовых ферм. Говорили, что парни там так прикипели к гроксам, что живут с ними, спят с ними и даже детей делают.

— Правда? — спрашивает лейтенант, в этот момент его пухлое лицо кривится в подлинном отвращении.

— Ага, — продолжает Пол, хитро глядя на меня, пока не заметил флотский, — по правде, взглянув на тебя, я тут подумал… А ты уверен, что твоя мамаша не была гроксом, а папаша одиноким фермером?

— Конечно нет, мой отец был… — начинает он до того как осознает, что на самом деле только что сказал Пол.

— Будьте вы прокляты, штрафное отребье! Шеффер услышит об этом оскорблении!

— Для тебя Полковник Шеффер, гроксовый сынишка, — отвечает Пол, внезапно становясь серьезным, и пристально смотрит на лейтенанта, — вам, флотским, давно уже пора запомнить.

— Вот так боец, да? — огрызается лейтенант, делая шаг в нашу сторону. — Когда плеть будет срезать полоски кожи с твоей спины, ты тоже надолго запомнишь, что это сделал с тобой флотский!

После этих слов он разворачивается на месте и марширует обратно, толстые каблуки его ботинок громко стучат по покрытому деревом полу. Мы вместе с Полом просто загибаемся от смеха, и я вижу, как его плечи напрягаются еще сильнее. Проходит пара минут, прежде чем мы снова можем контролировать себя — каждый раз, когда я смотрю на Пола, я вижу его невинное лицо и взбешенный взгляд лейтенанта.

— У нее нет даже треклятого имени, — говорит Пол, когда немного успокаивается и встает рядом с ближайшим иллюминатором, на фоне темноты космоса в огромном арочном иллюминаторе, который возвышается над нами, по крайней мере, метров на десять, он выглядит бледным.

— Это беспокоит, — соглашаюсь я, вставая рядом с ним, — даже недавно открытые системы обычно получают имя, даже если это имя корабля или человека, который открыл ее.

— Без имени, без имени…, — секунду бормочет себе под нос Пол, после чего смотрит на меня и сжимает руку с крюком за спиной на манер офицера или кого-то в этом духе, — мне вдруг пришла мысль. Если нет имени, то может быть это мертвая система. Значит, здесь нет населенных планет. Верно?

— Может быть, — отвечаю я, хотя точно не уверен. В отличие от Пола, который прошел Схолу Прогениум, мое образование по большей части состояло из того, как обращаться с лазерным токарным станком и парировать удар топора ломом.

— И мертвая система подходящее место устроить штрафную колонию… — предполагает он и отворачивается от иллюминатора, на сей раз больше заинтересовавшись инеем.

— Ты думаешь, они сошлют нас? — недоверчиво спрашиваю я.

— Конечно, нет, — отвечает он, все еще пялясь в иллюминатор, — но нам могут подкинуть еще бойцов, это разумно.

— Понял твою мысль, — говорю я и приваливаюсь к толстому, бронированному стеклу, — прошло уже два с половиной года, а у нас только один новый человек.

— И, может быть, он организует из нас как один большой взвод, чтобы освободить место для новичков, — с задумчивым выражением лица говорит Пол.

— Хотя подожди, — произношу я. Внезапно в голову приходит одна мысль: — Разве не будет лучше поставить старичков во главе отделений и взводов?

— Что? Чтобы мы показывали им все выученные нами трюки? — со смехом отвечает он. — У Полковника точно есть мысли получше.

Мы идем слоняться дальше и еще немного болтаем, прогуливаясь туда-сюда по галерее, после чего один из охраны заставляет нас упражняться дальше, а не бездельничать. Мы болтаем о том, чем будем заниматься, если вообще когда-либо свалим из "Последнего шанса", когда нас прерывают.

— Лейтенант Кейдж! — рявкает голос у меня за спиной, и я автоматически вытягиваюсь по струнке, строевые тренировки вбили в меня так крепко, что я до сих пор не могу заставить себя не реагировать на такой волевой голос.

— Чур меня Император, это Полковник, — шипит Пол, вытягиваясь слева от меня, — этот поганый флотский ублюдок заложил нас.

Полковник идет позади нас. Я слышу его медленные, уверенные шаги.

— Гвардейцы, кругом, — приказывает он, и мы оба абсолютно синхронно разворачиваемся на месте, движимые скорее инстинктом, чем разумом.

— Если это насчет флотского лейтенанта, сэр, — начинаю оправдываться я, но он прерывает меня коротким, рубящим движением руки, его золотые эполеты качаются от движения.

— Между нами, — тихо произносит он, наклоняясь, чтобы смотреть нам в лица, — меня не волнует, что Флот Империума думает о вас. Ничто не может быть хуже моего мнения.

Секунду мы стоим в молчании, пока он внимательно смотрит на нас обоих. Кашлянув и прочистив горло, он снова выпрямляется.

— Кейдж, — говорит он мне, глядя мимо, на остальных штрафников "Последнего шанса" в галерее, — ты сопроводишь меня в мою каюту после занятий для получения брифинга относительно следующей миссии.

— Да, сэр! — гаркаю я, сохраняя нейтральное выражение лица, хотя внутри ощущаю, словно меня бросили на палубу, и вбивают головой в деревянные доски. Расслабленность, которую я чувствовал последний час после выхода из варпа, полностью исчезла и в мои мышцы и кости возвращается напряжение. Значит, мы снова будем сражаться. Никаких новобранцев, никакой новой крови. Только новое сражение в какой-то другой кровавой войне. Возможно, до последнего вздоха. Что ж, такова жизнь в "Последнем шансе". Это все, что нам остается.

* * *

ОХРАННИК вежливо стучит в обшитую лакированным деревом дверь, после чего открывает ее внутрь и дулом дробовика приглашает меня войти. Я шагаю внутрь, как делал это десятки раз раньше, и вытягиваюсь, мои начищенные ботинки тонут в густом ковре. Я слышу, как за спиной закрывается дверь и удар ботинок охранника по палубе коридора, вставшего на стражу.

Полковник поднимает взгляд из-за массивного стола, затем снова смотрит в инфопланшет перед собой, кажется, мгновенно забыв о моем присутствии. Он вжимает большой палец в идентификационную панель на боку инфопланшета и тот жужжит, по звуку я распознаю операцию удаления данных. Он осторожно кладет аппарат на стол перед собой, параллельно ближайшему ко мне краю, после чего снова смотрит на меня.

— Вольно, — приказывает он, вставая. Сжав руки за спиной, он несколько секунд меряет комнату шагами позади кресла с высокой спинкой, Тогда я осознаю, что именно эту позу имитировал Пол чуть раньше и с трудом сдерживаю усмешку. Он останавливается и пристально смотрит на меня. От испуга я сглатываю, на секунду веря, что он может читать мои мысли.

— Тираниды, Кейдж, — прямо заявляет он, снова шагая туда обратно и глядя в пол.

— Что… что по поводу них, сэр? — через секунду спрашиваю я, осознав, что он ожидает от меня каких-то слов.

— Некоторые из них могут быть в этой системе, — отвечает он, все еще не глядя на меня, но по его позе я каким-то образом могу сказать, что все его чувства все еще обращены ко мне.

— Значит, для нас мало что тут осталось, — смело говорю я, надеясь, что возможно мы прибыли слишком поздно, и что на этот раз пропустим сражение.

— Может быть, Кейдж, — медленно произносит он, останавливаясь и глядя прямо на меня, — мы здесь, чтобы установить, почему потерянна связь с нашей заставой на третьей планете. Мы подозреваем, что сюда был направлен маленький разведывательный флот от Кракена.

Когда он поворачивается к столу, чтобы взять прозрачный лист с терминала считывателя, и я задумываюсь о том, кого он имеет ввиду под "мы". Насколько я знаю — мы всего лишь преступный элемент, скачущий по этой части галактики, и по пути попадающий на любые войны, с которыми нам посчастливилось оказаться рядом. Я ни разу не слышал о вышестоящем начальстве Полковника, если такое вообще существовало.

— Ты помнишь первое сражение этих штрафников "Последнего шанса"? — внезапно спрашивает он, снова садясь, более расслабленный, чем был секунду назад.

— Конечно, сэр, — мгновенно отвечаю я, задумываясь, что он имеет ввиду под "этими" штрафниками, — никогда не забуду Ичар IV. Хотел бы, и даже пытался, но никогда не забуду.

Он отвечает уклончивым ворчанием и протягивает мне лист. Тот покрыт линиями и кругами, и я осознаю, что это какая-то звездная карта. На ней крошечные надписанные руны около крестов, переходящих в дуги, идущие от одного конца к другому, но насколько я могу понять, эта надпись может быть и на харангарском. Я тупо смотрю на Полковника, и он осознает, что я понятия не имею, что держу в руках.

— Кажется, что защита Ичара IV не обязательно была лучшим планом в мире, — тяжело произносит он, выдергивая лист из моих пальцев и кладя его в конверт из тонкого пергамента в центр стола.

— Спасение ста девяноста миллиардов человек было плохим планом, сэр? — спрашиваю я, пораженный тем, что подразумевает Полковник.

— Если этим мы обрекли пятьсот миллиардов на гибель — тогда да, — отвечает он, строго взглянув на меня, предупреждая, дабы я не развивал эту мысль.

— Пятьсот миллиардов, сэр? — спрашиваю я, полностью запутанный и неуверенный о чем говорит Полковник.

— Когда мы сломили флот тиранидов, атакующий Ичар IV, большая часть его не была уничтожена, — отвечает он, наклонившись вперед, чтобы поставить локти на полированный мрамор столешницы. Его руки, облаченные в черные перчатки, сжимаются.

— Эта часть флота-улья Кракен просто раскололась. Многих мы умудрились выследить и уничтожить, пока тираниды все еще приходили в себя после поражения. Однако мы думаем, что значительная часть выживших, которые атаковали Ичар-IV, объединились в новый флот и отправились в другом направлении. Невозможно сказать точно, куда они отправились, но доклады с наблюдательных станций и патрульных кораблей указывают, что курс может лежать прямо в центр сектора, в котором мы сейчас находимся. В сектор Тифон. Если бы мы позволили им взять Ичар-IV, то могли бы собрать больше сил для обороны, и уничтожить тиранидов полностью, вместо того, чтобы рассеять их к черту на рога, где не сможем найти их и где нельзя отследить их, пока не станет слишком поздно.

— Значит, вместо потери планеты, мы можем потерять весь сектор Тифон? — спрашиваю я, наконец-то понимая, что подразумевает Полковник. — Именно здесь могут погибнуть пятьсот миллиардов?

— Теперь ты понимаешь, почему так важно узнать, куда именно направляется флот-улей? — спрашивает он, его костлявое лицо серьезно как никогда.

— Определенно, сэр, — отвечаю я, моя голова кружится от мысли, что может произойти. Это такое количество людей, что вы даже представить себе не можете. Это больше чем в улье, даже больше, чем в целом мире-улье. И если тиранидов не остановить, пятьсот миллиардов человек — все они будут сожраны чудовищными, бесчувственными ксеносами.

СОН в этот раз немного другой: мы защищаем одну из наших собственных факторий от бесформенных зеленых человечков, которых я никогда не видел прежде. Атакуя меня, они шипят и кудахчут, их отдаленно напоминающие человеческие тела, покрытые чем-то похожим на чешуйки, шевелятся и изменяются.

Звук рядом со мной выдергивает меня из сна, и я замечаю нависшую надо мной тень. Прежде чем я что-то успеваю сделать, что-то тяжелое падает на мое лицо и затыкает рот и нос, удушая. Я взбрыкиваю, но когда втягиваю немного воздуха, что-то бьет меня в живот и выбивает остатки воздуха из легких. Я беспомощно кручусь несколько секунд; слышу, как другой мужчина пыхтит, ощущаю тепло от его тела, когда он взбирается на меня. Ткань на моем лице воняет омерзительным и застарелым потом, заставляя меня еще сильнее закрыть рот.

Внезапно с меня снимают тяжесть, я слышу пронзительное хихиканье и отдышку. Я отбрасываю эту штуку с лица — всего лишь рубашка — и вижу Роллиса. За ним стоит Кронин, вокруг шеи предателя обернут носок, узел на нем жестко вжимается ему в трахею. Бывший лейтенант снова хихикает.

— Да свершится месть Императора, сказал Святой Тафистис, — смеется Кронин, сильнее затягивая импровизированную гарроту и опрокидывая Роллиса спиной на палубу. Кронин наклоняется над плечом Роллиса, скручивая носок сильнее и кусает того за ухо, после чего поднимает взгляд и усмехается мне, кровь капает с его подбородка на шею Роллиса. К этому моменту лицо Роллиса синеет, под его массивными бровями выпирают глаза. Я неустойчиво поднимаюсь, моя голова все еще шумит от удушья.

— Отпусти его, Кронин, — говорю я, шатко сделав шаг в его сторону. Если Роллиса убьют здесь, то казнят Кронина, а возможно и меня. Полковник отдавал такие приказы раньше; и не смущаясь, прикажет еще раз.

— Да ниспадает вечная благодарность Императора на тех, кто щедр в своих дарах, — отвечает он, на его узком лице появляется жалобное выражение, и он слизывает кровь с губ.

— Давай, — тихо говорю я. С еще одним горестным взглядом Кронин отпускает Роллиса и тот резко валится на палубу, вцепившись в свое горло и задыхаясь. Я ставлю ногу ему на спину и переворачиваю, пришпилив податливое тело к полу. Скрестив руки и положив их на колено, я наклоняюсь вперед, еще сильнее вжимая его тяжело поднимающуюся грудь.

— Ты еще не достаточно страдал за свои преступления, слишком быстро ты не умрешь, — шиплю я ему, — а когда настрадаешься, я буду тем, кто тебя прихлопнет.

— ЭТО дурная идея, — говорит Линскраг, после чего глубоко вздыхает и делает глоток из фляжки. Мы на небольшом привале на марше, сидим в грязи джунглей. В деревьях повсюду чирикают, свистят и визжат птицы. Мимо пролетают насекомые размером с большой палец, и я смахиваю одного, который пытается сесть на руку. Кто может сказать, что я поймаю, если он грызнет меня. Мелькают ярко раскрашенные крылья других, и жуки, размером с мою ступню, суетливо несутся к свету на дальнем конце тропинки, в трех метрах впереди. Воздух горячий и влажный, пропитывает нас водой и собственным потом, который сочится из каждой части моего тела, даже пока я отдыхаю.

— Что именно дурная идея? — кисло взглянув, спрашиваю я. — Идти через зеленую адскую дыру, пока тебя медленно пожирают мухи, утопать в собственном поте и задыхаться от серных испарений? Не вижу ничего хорошего в этой идее.

— Нет, я не об этом, — говорит он, отмахиваясь, — я говорю о том, что мы идем по этой тропинке.

— Найти ее, было единственным хорошим событием, которое приключилось с тех пор, как мы приземлились на этот забытый Императором мир джунглей, — с горечью отвечаю я, снимая правый ботинок и массируя покрывшуюся пузырями ногу.

— Это определенно зверь протоптал ее в подлеске. Я имею ввиду, что мы уже потеряли восьмерых, всего лишь за пятнадцать часов! Мы тонули в болотах, падали в невидимые расселины, были отравлены иглобразами, подхватили кровоточивость глаз и черную рвоту, укушены змеями и птицами. Какая-то долбаная болотная крыса оттяпала ногу Дрокену и мы все мучительно сдохнем, если не найдем заставу в следующие день, два.

— Ты знаешь, почему здесь тропинка? — спрашивает Линскраг, скосившись на меня, осторожно присаживаясь на сваленное дерево, его худощавые мускулистые очертания виднеются через прилипшую к телу и промокшую от пота рубашку.

— Я не знаю. Потому что Император любит нас? — спрашиваю я, стаскивая промокший от пота и болотной воды носок с ноги и выжимая его.

— Потому что здесь постоянно ходят звери, — говорит он, морща нос, при виде как я массирую ногу, — они ходят здесь достаточно часто, вот почему сформировалась тропинка.

— Очень интересно, — сухо отвечаю я и соскальзываю ногой в свой влажный ботинок.

— Дома в поместье меня учили охотиться, — проницательно отвечает он, накручивая колпачок обратно на бутылку с водой.

Готов поставить, что так и было, думаю я. Линскраг когда-то был бароном на Коралле и рассказывал, что политические оппоненты фракнули его в пух и прах, пришив ему нелицензированную работорговлю. Он никогда не был в Гвардии до "Последнего шанса", так что кем бы ни были его враги, в свое время они, должно быть, потянули за некоторые ниточки.

— Чем это поможет в охоте? — спрашиваю я, меняя ногу, пока пытаюсь согнуть пальцы на правой внутри влажного ботинка.

— Именно здесь они ищут жертву, — с преувеличенным терпением отвечает он, разворачивая свое хищное лицо и глядя на меня через плечо со снисходительностью в глазах.

— Но если ты это знаешь, — говорю я медленно, когда шестереночки в голове начинают приходить в движение, — то другие звери не знают?

— Другие хищники знают… — тихо отвечает он.

— Что? — я почти ору на него. Другие штрафники "Последнего шанса" торопливо смотрят в мою сторону, их руки инстинктивно тянутся к лазганам.

— Ты имеешь ввиду… что вдоль нее охотятся звери?

— Ага, — говорит Линскраг, медленно и беспечно кивая.

— А тебе в голову не приходило сказать об этом Полковнику? — спрашиваю я и отчаянно пытаюсь сохранить самообладание.

— А, я уверен, что он знает, — отвечает Линскраг, снимая шлем и стирая пот с длинных волос, — у нашего Полковника взгляд охотника.

— Значит, здесь безопаснее, чем в джунглях, — говорю я, несколько успокаиваясь, — я имею ввиду, что помню, как ты говорил раньше, что огромным хищникам нужна большая территория, так что их не может быть много в округе.

— Не могу сказать, что заметил, как Полковник особо печется о нашей безопасности, — водружая шлем обратно, хохочет барон.

— Думаю да, — соглашаюсь я, корча гримасу.

— Конец привала! — я слышу, как дальше по тропинке орет Полковник. Мы в конце колонны, приглядываем за теми, кто пытается смыться или затеряться. Тем не менее, Полковник не знал ни одного идиота, который бы думал, что в одиночку выживет в мире-смерти как этот, так что лучше было не теряться.

— Большинство зверей убивают только когда голодны, так ведь? — в поисках небольшого успокоение я спрашиваю Линскрага, пока мы идем вдоль тропинке по лодыжку в грязи.

— Нет, — отвечает он, энергично качая головой, — большинство хищников едят только когда голодны. Некоторые убивают из-за чистой злобы, в то время как большинство очень агрессивно, и атакуют любую угрозу их территории.

— Под угрозой, — медленно произношу я, подталкивая кобуру пистолета поближе к воспаленному бедру, — ты же не имеешь ввиду две сотни вооруженных бойцов, марширующих вдоль твоих излюбленных охотничьих угодий, а?

— Что ж, не могу говорить за местное зверье, — с улыбкой отвечает он, — но на Коралле есть огромный кот, его называют крюкоклык и он атакует все, что увидит размером с человека или больше. Не думаю, что хищники пытающиеся выжить на мире-смерти менее озлобленные.

Мы маршируем в тишине, облака разражаются брызгами дождя. Он шел почти постоянно с тех пор, как мы вчера приземлились, за исключением последних нескольких часов. Я позволяю разуму отвлечься, забыть об усталости ног, думая про нашу миссию. Мы пришли на "Ложную Надежду", планету с уникально депрессивным названием, потому что потеряли связь с заставой, где было ни много, ни мало, двести душ. Эту планету называли "Ложной Надеждой" потому что люди, которые изначально приземлились здесь, пострадали в результате поломки варп-двигателей, и их бесцеремонно выкинуло в реальный космос. Корабль был сильно поврежден в результате катастрофы, и они думали, что обречены, пока не наткнулись на обитаемый мир. Они умудрились благополучно сесть и развернули лагерь. Спустя семьдесят пять лет патрульное судно флота отозвалось на их автоматический призыв о помощи, и приземлившись, не нашло ничего, кроме корабля, практически поглощенного джунглями. Вероятно, капитан сохранил дневник, который и поведал как пятьсот членов экипажа сдохли в течение года. Он умер последним. Последняя запись в дневнике была типа что-то этого: "кажется то, что мы считали своим спасением, обернулось для нас ложной надеждой". Я полагаю, вот так и прилипло имя.

Я узнал это от одного из членов экипажа шаттла, рядового Джемисона. Действительно приятный парень, несмотря на то, что флотский. Мы гораздо лучше сошлись с обычными рядовыми, чем с охраной, и намного лучше, чем с офицерами. Я полагаю, потому что большинство из них никогда не хотели очутиться на своем месте, их просто силком загнали во флот. Тем не менее, вскоре старшие вдубасили им в головы, что Флот лучше чем Гвардия. Я не знаю, как давно продолжается вражда между Флотом и Гвардией, возможно с тех самых пор, как их разделили после Великой Ереси. Это одно из первых, что я узнал, когда вступил в Имперскую Гвардию — Флот и Гвардию не смешивать. Я имею ввиду, как можно уважать Флот, когда они думают, что могут справиться с чем угодно, просто устранив угрозу еще до того, как она достигнет планеты. В половине гребаных случаев, они даже не знают об угрозе, пока не становится слишком поздно. И тогда они отвечают на нее, раздолбав с орбиты все к фраговой бабушке из своих огромных пушек. Я не стратег, но без Гвардии, ведущей наземные войны, я считаю, что Флот был бы практически бесполезен. Все, на что они годятся, так это перебросить нас из одной боевой зоны в другую относительно целыми.

Раздражающий дождь забарабанил по моему лицу. Кажется, здесь не бывает бурь, просто постоянно льет, так что практически ничего невозможно сохранить сухим. Некоторые бойцы жалуются, что нашли резко пахнущую плесень, растущую на их рюкзаках, а это плохо.

В любом случае, мы потеряли контакт с заставой на Ложной Надежде и Полковник, и кем бы ни были эти мистические "мы", решили, что, должно быть, тут побывали тираниды, возможно небольшой корабль. Это было очевидным, что ничего размером с корабль-улей сюда не прилетало, в противном случае, вся планета к этому времени была бы уже разграблена подчистую. Они бы закатили тут настоящее пиршество, со всеми этими различными животными в качестве закуски и для мутации. Но Полковник считает, что там, где появилось несколько нидов, вскоре появится больше. Я знаю об этом по Ичару-IV и Избавлению. Они посылают разведку: на поверхности используют скользких фраккеров, которых мы называем "ликторы", для поиска мест с наибольшей концентрацией жертв. Эти ликторы, говорят, превосходные хищники. Считается, что они могут выследить единственного человека в пустыне, и если этого не достаточно, то они столь смертоносны, со своими когтями-косами, что могут разорвать человека или двух быстрее молнии. Когда они находят какое-то стоящее место, тогда и остальной рой летит на вечеринку. Не спрашивайте меня, как они держат связь со всеми этими разведывательными флотами и тварями, видимо, как-то умудряются. Если в секторе Тифон есть тираниды, наша работа выследить их и убить до того, как они выйдут на связь или что там они делают для этого. Если мы не преуспеем, проинформировал меня Полковник, тогда в следующую пару лет сюда прилетят сотни кораблей-ульев, готовых сожрать все на сотни световых лет в любом направлении.

— Кейдж! — шепчет мне в ухо Линскраг, прерывая мои размышления.

— Что? — рычу я, раздраженный на него за это.

— Заткнись и слушай! — остановившись, он щерится в ответ, после чего прикладывает палец к губам и сужает глаза. Я делаю, как он сказал, медленно дышу, стараясь уловить звуки джунглей вокруг нас. Я могу слышать только дробь дождя по листьям и плеск в грязи на тропинке. В кронах деревьев шумит слабый ветер.

— Ничего не слышу, — отвечаю я ему, простояв около минуты.

— Именно, — настойчиво кивнув, отвечает он, — с тех пор как мы приземлились, все вокруг поистине вопило, насекомые и птицы, теперь не слышно даже писка!

— Сержант Бексбауэр! — подзываю я ближайшего бойца перед нами, который остановился и смотрит на нас, вероятно раздумывая, а не решили ли мы, несмотря на низкие шансы прожить долго в этом месте, сделать ноги. — Иди и позови Полковника из головы колонны. Возможно, у нас проблемы.

Он машет рукой и бежит по тропинке, расталкивая плечами парней, большим пальцем указывая в нашу сторону и отправляя их к нам. Среди них я вижу Франкса, который ломится прямо к нам. Он трусит под дождем и по лужам, затем внезапно его глаза расширяются и он открывает рот, чтобы заорать, но не издает ни звука. Он пытается резко остановиться, его ноги проскальзывают, опрокидывая сержанта спиной в грязь. Я слышу, как сдавленно глотает Линскраг, и бросаю взгляд через плечо. От того, что я вижу, мое сердце прекратило биться, кажется, на целую вечность.

Примерно в пятидесяти метрах позади нас, меж деревьев выступает вперед огромная голова рептилии, длиной с меня. Ее желтые глаза размером с тарелку свирепо смотрят прямо на нас, вместо черного зрачка вертикальная щель.

— Стой спокойно, — уголком рта говорит мне Линскраг, — некоторые ящерицы не видят неподвижные предметы.

Ручейки пота и холодок бегут по моей спине, и мне хочется задрожать.

— Какого фрага нам делать? — напряженным голосом спрашиваю я, медленно продвигая правую руку к висящему в кобуре на поясе лазпистолету.

— Ты думаешь, он поранит ее? — шепчет Линскраг.

Зверюга делает пару шагов вперед, массивные мускулистые плечи гнут стоящие на пути стволы деревьев. Она покрыта чешуйками размером с мое лицо, зелеными и блестящими, которые превосходно сливаются с окружением и промоченной листвой деревьев. Ее камуфляж почти совершенство, я так понимаю, мы могли просто пройти мимо нее. Она делает еще один шаг, и я вижу, как ее ноздри раздуваются, нюхая воздух.

— Есть шансы, что она жрет кусты и прочую хрень? — шепчу я Линскрагу, не особо на это надеясь. В качестве ответа распахивается огромная пасть, являя ряд за рядом зазубренные зубы, явно предназначенные рвать плоть и крушить кости.

— Не думаю, — отвечает Линскраг, медленно делая шаг назад, скорее шаркая ногой по грязи, чем выдергивая ее. Я следую его примеру, скользя ботинками по лужам, пока мы медленно отходим назад.

— Что за задержка? — слышу я, как кричит кто-то, но не осмеливаюсь оглянуться назад, чтобы посмотреть кто это.

Огромная голова рептилии покачивается влево и вправо, стараясь двумя глазами рассмотреть нас на тропинке. Она фыркает и четыре огромных ноги бегут вразвалочку, толстая шкура царапает кору деревьев по обеим сторонам тропинки, хвост описывает широкие дуги из стороны в сторону, разбивая в щепки ветки толщиной с мою руку.

— Может уже пора бежать? — спрашиваю я Линскрага, мою челюсть сводит от страха, дрожь начинает подниматься от ног и выше.

— Еще нет, — говорит он, и я слышу, как он тяжело, но устойчиво дышит, словно успокаивает себя, — еще нет.

Эта тварь кидается по тропинке к нам, набирая скорость, и я ощущаю, как дрожит земля от ударов ее огромного веса. Она больше чем боевой танк, где-то одиннадцати метров длинной, не считая хвоста. Я могу различить ее глубокое дыхание и постоянный рык, который становится громче с каждой секундой. Она набирает ускорение, теперь уже двигается со скоростью неторопливо бегущего человека и разгоняется все сильнее. Остается около десяти метров, когда я чувствую, что Линскраг дернулся.

— Бежим! — он орет мне в ухо, отталкивает в сторону деревьев и приземляется на меня сверху, выбивая при этом дыхание.

Голова хищной рептилии поворачивается в нашем направлении и, пробегая мимо, ее челюсти щелкают, но она бежит слишком быстро, чтобы остановиться. Пока она грохочет вдоль тропинки, мы вскакиваем и прыгаем обратно — я уже выучил, что валяться в подлеске Ложной Надежды подобно самоубийству.

Впереди нас штрафники "Последнего Шанса" разбегаются, словно мухи от атакующего грила, прыгая в разных направлениях, некоторые из них разворачиваются, дабы попытаться опередить хищника. Я вижу, как Франкс отскакивает в сторону, но внезапно в его грудь бьет хвост ящерицы и подбрасывает его всего в воздух, пролетев около десяти метро, он неуклюже впечатывается в ствол дерева.

Спереди слышится треск лазганов, я достаю из кобуры пистолет и начинаю стрелять в заднюю часть существа, вспышки лазеров долбят его толстую шкуру без видимого эффекта. Линскраг тоже палит от бедра из своего лазгана, когда мы почти одновременно выскакиваем вслед за гигантской рептилией. Интенсивность лазерного огня возрастает, его сопровождают крики боли и вопли ужаса. За огромной тушей монстра сложно что-то разглядеть, все, что я вижу — какое-то мельтешение прыгающих в разные стороны гвардейцев. Время от времени потрясающая пасть зверя хватает одного из них, рвет и откидывает в сторону или перекусывает напополам своими огромными клыками. Она все еще грохочет вдоль тропинки, и я вижу, как ее когтистая лапа опускается на грудь бойца, пытающегося уползти в кусты, тот лопается взрывом из расплющенных органов и всплесками крови.

— Есть умные идеи? — я ору Линскрагу, останавливаясь и пытаясь прицелиться рептилии в голову пока та змеится из стороны в сторону.

— Сбежать? — предлагает он, останавливаясь рядом со мной и вытягивая энергоячейку из лазвинтовки. По он вставляет следующую, то оглядывается, возможно, в поисках какого-нибудь вдохновения.

— Лазерный огонь не особо эффективен, нам нужно ударить и сбежать, — говорит он, отцепляя штык с пояса и прикручивая его к держателю на дуле лазгана.

— Врукопашную? Я думал, это Кронин сошел с ума! — ору я на него, мое сердце трепещет при мысли о том, чтобы добровольно подойти поближе к этой убийственной массе зубов и мышц.

— Воткнем клинки под чешуйки, в направлении головы и будем толкать глубже, — с усмешкой говорит Линскраг, явно смакую ситуацию, после чего снова бежит по тропинке.

Как минимум десяток раздавленных тел теперь усеивает тропинку и еще несколько избитых бойцов лежат, издавая стоны. К этому времени монстр уже прекратил рвать и метать и теперь твердо стоит на тропинке, голова делает выпады в сторону гвардейцев впереди. Линскраг подныривает под пронесшимся со свистом хвостом и втыкает штык в желтоватые чешуйки низа живота. Я вижу, как он широко расставил ноги иприготовился — сжав зубы и напрягшись, он погружает штык глубже в плоть ящерицы. Она издает рев от боли и пытается развернуться, дабы атаковать нас, но она слишком громадная, чтобы сделать это быстро, массивные бока вжимаются в деревья, а шея не достаточно длинная, чтобы извернуться и атаковать нас. Она шагает назад, сбивая Линскрага на землю, и сдвигает ногу, чтобы занять выгодную позицию.

— Какого фрага, — слышу я произнесенное собой, и прыгаю вперед, хватая Линскрага за воротник одной рукой, после чего оттаскиваю его. Я слышу беспомощные крики других бойцов по сторонам от ящерицы, рев приказов от Полковника прорезается через их истеричные вопли. Рептилия перемещается чуть вперед, теперь она почти под нужным углом к тропинке, ее спина горбится, чтобы освободить еще чуть-чуть места. Я кувыркаюсь вперед меж ее ног и хватаюсь за винтовку, все еще торчащую из ее живота.

Первый раз у меня не получается, так как ящерица сместила вес и приклад винтовки болезненно бьет мне по пальцам. Выплевывая несвязные ругательства, я снова ныряю вперед, едва уворачиваясь, когда она снова подает назад, и умудряюсь одной рукой достать лазган. Я прикладываюсь плечом к прикладу и поднимаюсь вверх, напрягая каждый мускул в ногах и спине, подошвы скользят и утопают в грязи. Мои усилия вознаграждены жалобным ревом от боли. Она начинает метаться еще сильнее. Ее задние ноги путаются в шипах куста рядом с тропинкой и на мгновение она поскальзывается. Огромная туша бьет меня в шлем, и я падаю грудью на землю и лицом в лужу. Лазган снова вылетает из моей хватки.

Теперь уже из раны течет темно-красная кровь, забрызгивая мою голову и плечи. Теперь ящерица изгибается во все стороны, вверх и вниз, влево и вправо, пытаясь засунуть голову под себя. Выдернуть штык или напасть на меня — неизвестно. Я откатываюсь в сторону как раз вовремя, задняя нога бьет в грязь, где я лежал, растянувшись под животом чудовищной рептилии.

С головы до ног я в грязи и крови, захлебываюсь и отплевываю грязную воду изо рта. Забитыми грязью глазами я замечаю, как Полковник прыгает вперед со сжатым в руке силовым мечом, дождь шипит на его иссушающем синем клинке. Без звука он делает выпад, силовой меч попадает ящерицы в морду, огромный кусок обгоревшей плоти плюхается в грязь. Та пятится, разрезая своими когтями пространство, где мгновение назад стоял полковник, но он уже шагнул влево. Ящерица снова опускает свою голову в поисках добычи, Полковник бьет отточенным движением, погружая силовой меч прямо в правый глаз. Я вижу, как на пару сантиметров из затылка гигантского черепа рептилии всунулся кончик клинка, и дико забившись на секунду, она вырывает силовой меч из рук Полковника и заставляет его отступить назад. Все прыгают в разные стороны, пока продолжается предсмертная агония, и я встаю на ноги и снова прыгаю в сторону, когда она бьет в то место, где я лежал. С грохотом, который катится по земле, чудовище наконец-то падает, и последний выдох со свистом выходит из ее искалеченной морды.

Полковник марширует к гигантскому трупу и без особых церемоний выдергивает свой силовой меч столь же легко, словно тот выскакивает из ножен. Зачехляя силовой меч, он смотрит на нас. Глядя вниз и с небрежность, которую я счел бы вымученной, если бы не знал Полковника, он стирает пятна крови с оплетки рукояти платочком, вытащенным из внутреннего кармана шинели.

— Хорошо, бойцы, — говорит он, регулируя положение ножен меча на бедре, — Выясните, кто умер и кто еще может идти.

И на этом весь инцидент исчерпан, просто еще несколько смертей в кровавой истории "Последнего шанса".

МЫ НАТЫКАЕМСЯ на заставу Ложной Надежды позднее тем же днем, как раз когда садится солнце. Эту минуту мы еще идем в густых джунглях, а в следующую уже на твердой тропе, и рядом стоят здания. Вся застава покрыта лианами и листвой, переплетающимися по стенам и крышам рокритового убежища почти непрерывно.

Мы выходим на дорогу, чуть шире, чем тропинка из грязи, необычные куски камня виднеются в плотном мху под ногами. Нет никаких признаков жизни, просто обычные звуки джунглей. Все выглядит как город-призрак, покинутый уже некоторое время, и отступающий перед вечными притязаниями окружающей растительности. Жутковато, и я дрожу, несмотря на влажную жару. Люди исчезли, словно схваченные рукой неизвестного бога. Здесь поработало что-то дьявольское, я всем нутром ощущаю это.

Решив осмотреть все вокруг в поисках людей, я с трудом открываю ближайшую дверь, ведущую в квадратное здание слева от меня. Внутри темно, но от прерывистого света, исходящего от двери, я вижу, что здание покинуто. Внутри валяется вырубленная из дерева, разбросанная мебель, возможно из местных пород. Я вижу очаг в центре одной из комнат, но пепел внутри мокрый от дождя, который капает сквозь недостаточно хорошо прикрытый дымоход. Пока я крадусь в темноте, моя нога что-то пинает, и эта штуковина катится по полу. Я шарю вокруг, в поисках потревоженного мной предмета и мои руки натыкаются на что-то овальное и кожаное.

Я выношу предмет наружу, дабы осмотреть, там меня ожидают Кронин и Гаппо, поддерживающие полумертвого Франкса. Казалось, сержант не сильно пострадал в схватке с ящерицей, просто синяки на спине и несколько сломанных ребер, но пару часов назад его начало лихорадить. На разодранной груди начала мертветь плоть. На расстоянии нескольких шагов уже чувствовался смрад инфекции. Он в бреду, моменты просветления чередуются с вызванными лихорадкой иллюзиями и бормотанием. Он продолжает просить есть, но я не думаю, что он голоден, скорее воспоминания о Фортуне II всплывают в его голове. Он в данный момент застрял в прошлом, его память снова и снова проигрывает, возможно, самые важные события в его жизни.

Предмет в моей руке примерно тридцати сантиметров длиной и очень похож на охапку жухлой листвы, соединенной вместе в небольшую волокнистую связку.

— Что это такое, растение? — спрашивает Гаппо, заглядывая мне через плечо.

— Что бы это ни было, это может подождать, — отвечаю я бывшему проповеднику, — нам как можно быстрее нужно доставить раненых в лазарет.

Бросив странный предмет в грязь, я хватаю Франкса за ноги и взваливаю его на плечо, остальные кладут его руки вокруг своих шей, и мы несем его туда, где, похоже, находится центр заставы Ложной Надежды. Полковник уже стоит там, направляя отделения на обыск поселения-призрака, которое в тот момент именно так и выглядит. Других двух раненных, Оклара и Иеремию из отделения Франкса, прислонили к стене самого большого здания. Оклар нянчит огрызок правой ноги, Иеремия поддерживает рваную повязку на том, что осталось от левой части его лица. Мы оставили трупы семерых погибших там, где сражались с гигантской ящерицей.

— Где Дрокен, сэр? — спрашиваю я Полковника, когда мы выходим с боковой улицы на центральную площадь.

— Он умер от потери крови как раз перед вашим приходом, — спокойно отвечает он, кивая в сторону здания, где сидят Оклар и Иеремия.

— Должно быть, это главное здание заставы, в нем должен быть лазарет, комната связи и склад припасов. Разберитесь с раненными, и потом поищите хоть что-то, что может подсказать нам, что здесь произошло.

Я осознаю, что с самого начала полностью забыл, что мы тут охотимся на нидов. И именно я неуклюже вваливаюсь сюда, даже не проверив, что может притаиться внутри.

Я практически заслужил, чтобы мне оторвали голову за такую глупость. Я вижу, как Полковник в данный момент приказывает провести зачистку поселения, чтобы убедиться, что тут не скрывается никакая мерзость. Он ожидает, что я разберусь с управляющим центром. Я кричу пятерым выжившим из отделения Франкса идти за мной, после чего дотрагиваюсь до руны открытия на контрольной панели двери. С шипением дверь скользит в сторону, позволяя сумеркам затопить коридор. Я достаю лазпистолет из кобуры и быстро заглядываю за угол, не видя ничего необычного, просто уходящий во тьму коридор с рокритовым полом и парой дверей в стенах по обеим сторонам, примерно в пяти метрах от нас.

— Что ж, электричество еще есть, — слышу я, как за спиной громко произносит Хруст.

Я ругаюсь про себя, когда осознаю, что он один из выживших. Мы прозвали его Хруст за его полную неспособность красться куда-либо. Он всегда находил какого-нибудь твига, чтобы на него наступить, ловил колючую проволоку или сшибал стеклянную утварь, он умудрялся это делать даже в пустыне. Совершенно необходимый мне боец, чтобы незамеченным проскользнуть в здание, потенциально занятое врагом!

— Хруст, ты остаешься здесь и сторожишь вход, — говорю я ему, взмахом лазпистолета мотивируя остальных зайти внутрь. Он кивает и вытягивается по стойке смирно рядом с дверью, приложив лазган к плечу.

— Вольно, боец, — говорю я ему, проходя мимо, слышу, как он облегченно выдыхает. Раздраженно покачав головой, я в полуприсяде начинаю красться по коридору. Из-под двери справа я вижу искусственный свет, в то время как беглый осмотр левой выявил, что ее замок активирован. У меня нет времени, чтобы беспокоится об этом в данный момент, и знаками показываю четырем бойцам войти в правую дверь. Внутри оказывается небольшое административное помещение, освещенное светополосами, находящимися посередине дальней стены. Напротив двери, на выглядевшем непрочным столе, стоит переносной терминал, его экран погашен, панель интерфейса аккуратно уложена в карман подзарядки рядом с банками памяти. Я делаю мысленную пометку вернуться и попробовать запустить машину, как только мы убедимся, что остальное здание чисто. Там же, на другой стороне от двери стоят стойки с отчетными свитками, и я беру ближайший снизу, который должен оказаться одним из последних. Похоже, что записи велись на каком-то языке, похожим на Техно-лингву, который используют техножрецы, но я распознаю дату в верхнем левом углу. Она была сделана примерно сорок дней тому назад, плюс минус пару дней, так что было логичным предположить, что, чтобы тут не произошло, это случилось примерно шесть недель тому назад, если только они по какой-то причине не прекратили вести записи раньше.

Памятуя об экипаже корабля, который нашел Ложную Надежду, я задумываюсь, что жители исследовательской станции, возможно, были перебиты обитателями ужасного мира, где они жили, без участия тиранидов. Но это все равно не делало осторожную зачистку здания менее необходимой. Следующие пять комнат, которые мы проверяем, оказываются спальнями, в каждой стоит по четыре койки, хотя ни на одной нет постельных принадлежностей. Так же не видно каких-либо личных вещей, что усиливает жуткое впечатление от заброшенного поселения, заставляя мои волосы шевелиться на затылке, пока мы осматриваемся, словно на кладбище или что-то в этом роде. Мы продолжаем находить такие же волокнистые стручки, похожие на подобранный мной в первом здании на окраине. К тому времени, когда мы заканчиваем свои поиски вдоль коридора, у главного входа собирается куча из двадцати или около того стручков. Я не знаю, почему их оставили, когда все остальное исчезло, но эту загадку я буду разгадывать в другое время, есть гораздо более неотложные дела, вроде как — убедиться в безопасности.

Все остальные части здания были осмотрены и я вернул свое внимание к запертой двери. Я изучаю запирающий механизм с цифровой клавиатурой рядом с дверью и, похоже, что нет шансов попытаться подобрать шифр.

— Да к фрагу! — объявляю я всей галактике и шарахаю из лазпистолета в панель, которая взрывается фонтаном зеленых искр. Я слышу, как с другой стороны падает что-то тяжелое, и толкаю дверь, которая с легкостью распахивается внутрь. Держа лазпистолет наготове и присев, я заглядываю внутрь, тут же снова скрываясь из вида. Внутри еще больше терминалов, хотя эти, кажется, соединены проводами, они стоят на рокритовых постаментах вдоль стен комнаты, примерно двадцати метров в длину и десяти в ширину. На другом конце еще одна, уже открытая дверь и через нее льется свет, виднеются два ряда кроватей. Повсюду стоит тишина, за исключением проникающих снаружи звуков, ни одного движения или других признаков жизни. Все мертво, сообщила обеспокоенная часть моего разума.

Справа еще одна закрытая дверь, и я решаю сначала проверить ее, не желая оставлять за спиной место, в котором можно было потенциально спрятаться. Огромная комната, в которой мы стоим, явно главный контрольный зал, возможно, здесь же находится коммуникационное оборудование. С лазоружием наготове мы проскальзываем в дверь справа, но внутри никого нет. Боковая дверь привела нас в огромную комнату, заполненную металлическими клетями на колесах, наполненных коробками маркированных Имперским орлом и примечаниями о датах отправки. Очевидно, это склад, и, казалось, там находятся обычные боевые рационы, тоники для очищения воды, запасная униформа и какое-то техническое оборудование. Клети все еще заперты простыми навесными замками, было не похоже, что что-то тут взламывали. Это, возможно, исключает пиратов, эта мысль пришла мне в голову, когда я заглянул в спальни, которые выглядели так, словно их обчистили.

— Хорошо, давайте проверим камеру, — говорю я бойцам, расталкивая их и возвращаясь в контрольную комнату. Двое остаются сзади, дабы прикрыть нас лазганами, в то время как другая пара и я стоим по сторонам от двери. Я быстро заглядываю внутрь, и вижу, что все кровати, по десять с каждой стороны узкой комнаты, пусты. Я ныряю через дверь и прячусь за ближайшей справа, после чего машу остальным, Дональсону и Фредерику, следовать за мной влево. Взглянув назад, чтобы проверить, подошли ли к двери бойцы сзади нас, я ползу вдоль пространства между двумя рядами кроватей, пригнувшись и выставив перед собой лазпистолет. Мы почти на середине, в семи-восьми метрах от двери, когда движение справа привлекает мое внимание. В дальнем конце комнаты сводчатый проход, ведущий в своего рода прихожую, и мне показалось, что я вижу внутри какое-то движение.

Я скользнул влево, чтобы лучше рассмотреть, и вижу высокий стол внутри маленькой комнаты, рядом высокая книжная полка, уставленная томами и свернутыми пергаментами. Я слышу, как что-то скребется по полу, возможно, пытаясь спрятаться за столом. Я указываю пальцем вперед к сводчатому проходу, Фредерик кивает и начинает очень медленно, украдкой приближаться к нему, держа лазган около груди. На секунду я неглубоко дышу, все мое тело напряглось, готовясь к действию. Я слышу, как стучит мое сердце, кровь стучит в уши, словно шум водопада. Кажется, что проходит целая вечность, пока Фредерик пятится к комнате.

Снова показалось движение, и мы реагируем одновременно, внезапный ливень лазерных лучей заливает комнату через арку. Воздух наполняется треском энергий. Мое сердце молотом стучится в груди, радуясь внезапной разрядке, и я слышу, как рычу сквозь сжатые зубы. Из комнаты доносится пронзительный визг, и мы даем еще один залп, стреляя Дональсон выплевывает сквозь сжатые зубы какие-то несвязные ругательства, такие же вопли вылетают от меня, пока я быстро нажимаю на спусковой крючок лазпистолета.

— Да прокляни вас Император, хватит стрелять! — слышу я визгливый, напряженный вопль из прихожей. Вся наша троица пораженно переглядывается.

— Ты кто? — ору я в ответ, целясь из пистолета в отдаленную комнату на случай, если покажется мишень.

— Я лейтенант Хопкинс, — отзывается голос, и он, с поднятыми над головой руками и нетвердой походкой, появляется в поле зрения. Он чуть старше меня, щуплый на вид, с длинными волосами и беспорядочно торчащей растительностью на щеках и подбородке. На нем какая-то мятая униформа: темно-красный жилет с белыми бриджами в черных ботинках по колено. На его плече красуется тусклый эполет, кособоко висящий, на такой же изношенной и потертой форме. Я немного расслабляюсь и встаю, все еще целясь в него из лазпистолета. Он ухмыляется, когда видит нашу униформу, опускает руки и делает шаг вперед.

— Фрак тебя, стой, где стоишь! — ору я, шагнув в его сторону и нацелив лазпистолет в голову.

— Вы — Имперская Гвардия? Из какого вы полка? — дрожащим голосом спрашивает он.

Я вижу, как все его тело нервно трясется, очевидно, он обеспокоен тем, что его спасители все еще могут оказаться убийцами.

— Все в порядке, — говорю я ему, опуская лазпистолет, хотя и не ставлю на предохранитель и не убираю в кобуру, — мы из 13-го Штрафного Легиона. "Последний Шанс" Полковника Шеффера.

— Штрафного легиона? — нечетко произносит он, после чего снимает свою остроконечную фуражку и почесывает голову. — Какого черта вы здесь делаете?

— Я думаю, на этот вопрос стоит ответить вам, — говорю я.

ДОНАЛЬСОН под охраной приводит лейтенанта Хопкинса в административную комнату. Я сижу вместе с Полковником, сержантами Брокером и Розелендом в командном центре. Он с любопытством осматривается, видит терминалы, которые мы умудрились включить. Снаружи непроглядная темень; все, что я мог видеть через маленькое продольное окно, так это отражение нашей командной комнаты. Даже через толстые стены я слышу постоянный стрекот насекомых и редкие визгливые крики каких-то ночных птиц или кого-то там.

— Вы лейтенант Хопкинс из гарнизонной роты Ложной Надежды, — говорит Полковник, — я — полковник Шеффер, командующий 13-ым штрафным легионом. Хотелось бы получить объяснение произошедшему на Ложной Надежде.

Хопкинс быстро отдает честь, секунду пальцы его правой руки парят около кончика фуражки, потом он безвольно опускает руку.

— Хотел бы я, чтобы у меня был такое, полковник, — извиняющимся тоном произносит он, бросая долгий взгляд на пустующий стул рядом с Брокером. Он, кажется, почти валится с ног, под глазами виднеются темные круги, со щек свисает кожа. Полковник кивает на стул, и Хопкинс с благодарностью садится, с явным облегчением откидываясь на высокую спинку. Я отсылаю жестом Дональсона, и обращаю свое внимание на Полковника. Его ледяные, голубые глаза все еще смотрят на Хопкинса, казалось, проникая прямо в его душу, стараясь понять, что он за человек.

— Записи показывают, что по последним подсчетам на заставе Ложной Надежды находились семьдесят пять гвардейцев и сто сорок восемь гражданских, — говорит Полковник, глядя на инфопланшет в руках, — сейчас здесь только вы. Я думаю, вы согласитесь, что ситуация требует расследования.

Хопкинс беспомощно смотрит на Полковника и слабо пожимает плечами.

— Я не знаю, что произошло с остальными, — с несчастным видом отвечает он, — я был заперт здесь в одиночку на тридцать пять дней, пытаясь выяснить, как заставить работать коммуникационное оборудование.

— Тогда расскажите мне, что вы помните до этого, — сурово требует Полковник, вручая инфопланшет Розеленду.

— Я болел в лазарете, — рассказывает нам Хопкинс, глядя через проход на камеру, куда мы теперь благополучно перенесли Франкса и остальных. Мы разломали медицинский шкафчик, чтобы достать еще бинтов и стимм-игл. Среди нас не было медиков, так что на все была воля Императора, выживут они или нет.

— Я слег с отравлением крови, местная чума, которую мы назвали джунглевым гриппом.

Я возглавлял экспедицию через серное болото примерно в двадцати километрах на запад отсюда и схлопотал дозу. Бойцы принесли меня обратно, я помню, как лекарь Мюррей дал мне один из своих эликсиров и затем, я, должно быть, потерял сознание. Когда я очнулся, здесь все уже было так, как вы и застали.

— До экспедиции, — спрашивает Полковник, который ни разу не оторвал от него взгляда, — происходило ли что-нибудь неожиданное? Угрожало ли что-нибудь поселению?

— Наш командующий, капитан Непетин, вел себя немного странно, — нахмурившись, признается Хопкинс, — он с двадцатью бойцами вел какие-то раскопки у Сердца Джунглей, а вернулся один. Он сказал, что они нашли лучшее место для заставы, и что там не столь враждебное окружение, как здесь.

— Сердце Джунглей? — спрашиваю я, до того как успеваю остановиться, чем заслуживаю хмурый взгляд Полковника.

— Да, — говорит Хопкинс, не заметив раздражения Полковника, — самая густая часть джунглей на всей планете, около трех дней марша в сторону экваториального горного хребта. Это было нелепо, поскольку там никогда не было никаких более гостеприимных мест, чем это. Я имею в виду — вся планета фактически одни большие джунгли, прямо до полюсов. Каждый акр твердой поверхности покрыт деревьями и растениями, ужасными насекомыми, гигантскими хищниками и бессчетными отвратительными инфекциями. Я так и сказал, и другие офицеры, лейтенант Корл и Паксиман, согласились со мной.

— Вы думаете, что капитан Непетин, возможно, уговорил остальных уйти, пока вы были в коме? — спрашивает Полковник, с отсутствующим видом стуча пальцем по колену.

— Это маловероятно, сэр, — с сомнением отвечает Хопкинс, — они оба были всецело согласны со мной в последний раз, когда я говорил с ними.

Полковник машет рукой сержанту Брокеру, тот достает один из пустых стручков, из сумки под стулом и передает его Хопкинсу.

— Что это такое? — спрашивает Полковник, указывая на предмет в руках Хопкинса.

— Никогда не видел ничего такого прежде, — отвечает лейтенант, — я не био-магос, но он похож на стручки с семенами, которые некоторые местные деревья выращивают для размножения. Я боюсь, что лейтенант Паксиман был офицером связи с собратьями из Адептус Механикус, я мало что знаю по этой части. Хотя он намного больше, чем те, что я когда-либо видел, и я уверен, что запомнил бы образец таких размеров. Если это действительно стручок с семенами, дерево или куст, откуда он произошел, должны быть огроменными. Даже стручок с дерева выше тридцати метров всего лишь размером с мою ладонь, в четверть меньше этого.

— Он может быть с другого мира? — спрашивает Полковник, его выражение лица остается как всегда нейтральным. Я пристально смотрю на него, осознавая, что он думает, что это возможно какой-то организм тиранидов. Я ощущаю острое желание оглянуться, думая о том, что еще может рыскать в джунглях, помимо местных убийц Ложной Надежды.

— Полагаю, что да, но не могу сказать наверняка, — печально отвечает нам Хопкинс, — я не специалист по растениям или чего-то в том же духе, я просто управляющий, я имею в виду, управляющий лагерем.

— Вы можете отвести нас в Сердце Джунглей? — спрашивает Шеффер, после наконец-то встает и начинает мерить комнату шагами. Я задумался о том, сколько времени займет, когда будучи ограниченным стулом, сделает его слишком неугомонным. Он явно состряпал какой-то план, в противном случае он бы просто сидел и задавал вопросы.

— Я мог бы показать дорогу, — признается Хопкинс и в подтверждение кивает.

— Но? — добавляет Полковник.

— Все тяжелое оборудование для разведки исчезло, — скорчив гримасу, отвечает он, — я проверял раньше, думая о том же, что и вы, что мог бы пойти за ними. Но без этого оборудования, человек в одиночку не переживет и ночи среди деревьев.

— Что ж, — говорит Полковник, глядя в свою очередь на каждого из нас. Мое сердце замирает, я уже знаю, что он скажет дальше.

— Нас гораздо больше, чем один, так что я уверен — мы выживем.

— Сэр? — вклиниваюсь я. — А что насчет раненых? Они не переживут еще один поход через джунгли.

— Если к завтрашнему утру они смогут идти, то пойдут с нами, — он встречает мой взволнованный взгляд своими глазами, в них нет ни тени сострадания, — если нет, мы оставим их здесь.

Я НЕМНОГО поспал, после чего меня будят звуки мягких шагов по рокритовому полу.

Кто-то сильно кашляет на одной из кроватей дальше, рядом с камерой, где мы нашли Хопкинса. Я улегся спать в контрольной комнате вместе с Кронином и парой сержантов, готовых действовать, если придут хоть какие-нибудь новости с транспорта на орбите. В бледном сиянии лунного света, струящегося через узкие окна лазарета, я вижу осторожно шагающую ко мне тень. Думая, что это может быть жаждущий мести Роллис, я засовываю руку под подушку, мои пальцы сжимаются вокруг рукояти ножа. Когда фигура приближается, я вижу, что она выше Роллиса, и расслабляюсь.

— Кейдж! — слышу я шепот Гаппо, — Франкс очнулся.

Я скидываю свое одеяло в сторону и встаю. Я вижу Гаппо, босого и в полевой форме, склонившегося у двери и всматривающегося в темень контрольного центра. Внутри душно, рокрит хранит влажность и жар дня Ложной Надежды, и я покрыт легкой испариной. Я следую за Гаппо вдоль ряда кроватей, в сторону интенсивного кашля.

— Убей его, — я слышу, как кто-то бормочет в темноте, — из-за этого кашля, я уже целую вечность не могу заснуть.

— Удавись сам! — огрызаюсь я в ответ, жалея, что не могу опознать виновника, слишком темно.

Франкс выглядит как статуя, его лицо облито потом, его локоны прилипли к натянутой коже на лбу, а щеки впали. Даже лунный свет не может скрыть желтушный оттенок кожи. Его дыхание с хрипом прорывается через потрескавшиеся губы. Каждые несколько секунд он взрывается спазмом кашля, на губах появляются кровавые пятна. Но его глаза горят ярче, чем раньше, в них осознание, которое я не видел за последний день.

— Ты выглядишь хуже, чем задница орка, которого пучит, — говорю я ему, садясь на край кровати. Он ухмыляется, и я вижу красноватые пятна на зубах от выхарканной крови.

— Морда со шрамами, с тебя тоже никто не собирается рисовать портрет! — умудряется огрызнуться он, после чего его тело снова бьется в конвульсиях от мучительного кашля.

— Как ты думаешь, сможешь идти этим утром? — с беспокойством спрашивает Гаппо.

— Свежий воздух мне полезен. Ненавижу больнички; в них всегда полно больных, — шутит сержант. С обеспокоенным выражением лица Гаппо смотрит на меня. В сердце у него чуткая душа, я изумлен, как он умудрился так долго продержаться, но в бою он был столь же надежен, как и остальные.

— Конечно, ты сможешь пойти утром, — говорю я Франксу, — и если тебе нужно будет чуть-чуть помочь, тут те, кто протянут тебе руку. Он кивает, ничего не сказав, и откидывается на постели, закрыв глаза, его дыхание все еще остается неровным.

— Что насчет двух других? — я спрашиваю Гаппо, который назначил себя главным лекарем, как только услышал о декрете Полковника — оставить любого, кто не сможет идти.

— У Оклара осталось только левая нога. Как ты думаешь, как он поживает? — с горечью огрызается бывший проповедник. — С Иеремией все будет хорошо, у него просто сильное сотрясение мозга.

— Мы можем накачать Оклара стимуляторами перед уходом и соорудить ему какие-нибудь костыли? — спрашиваю я, стараясь придумать способ, чтобы лишить Полковника еще одного трупа.

— Может сработать, учитывая, что мы можем взять с собой целый мешок стимм-игл, чтобы держать его и Иеремию на ногах, — соглашается Гаппо, хотя и с некоторым сомнением.

— Тогда займись этим, — говорю я ему, — я обратно в постель.

ОКЛАР оградил Гаппо от хлопот, воткнув себе в глаз стимм-иглу, оставленную на его постели. Наконечник пробил ему мозг и мгновенно убил. Мы отправились сразу же после рассвета, следую за Хопкинсом и Полковником. Как только мы покинули заставу Ложной Надежды, то повернули на запад, карабкаясь на высокую горную гряду, которая как рассказал нам Хопкинс, тянулась вдоль всего экватора планеты. Мы шагали впереди — я, Кронин, Гаппо, Линскраг и отделение Фрейма, по очереди подставляя Франксу плечо. Он прекратил кашлять кровью, но непрерывно хрипел. Отделение Брокера приглядывало за Иеремией, сержант охранял десяток стиммов, утащенных из лазарета Гаппо.

Джунгли не были слишком густыми, слишком тяжело было расти на голом камне вулканической гряды. Воздух становился все горячее, и чем дальше мы продвигались, тем более удушливым он становился из-за серы и пепла. Мы не видели вулканы из-за навеса джунглей, но Хопкинс сказал, что есть два огромных в паре километров к югу, названные поселенцами Ложной Надежды из экипажа первого корабля — "Близнецами Кхорна", в честь какого-то жуткого и жестокого бога. Ересь и богохульство, но я полагаю, что у них оставалось очень мало веры в тот момент. Лейтенант уверил нас, что они в последнее время бездействовали, но зная нашу удачу, они могут взорваться в любой момент, только для того, чтобы нам жизнь медом не казалась. Моя голова забита этими мрачными мыслями, я ощущаю, что рядом со мной кто-то идет, и справа от себя обнаруживаю Хопкинса.

— Это сержант Франкс, верно? — спрашивает он, глядя, как спотыкается висящий на Поле сержант. Я киваю.

— Должно быть, у него конституция грокса, — добавляет Хопкинс, все еще глядя на полу-калеку Франкса.

— Он привык, — говорю я, просто не могу себя остановить, — но этот чертов нужник планеты все еще может его прикончить.

— Может, — печально произносит Хопкинс, — у него легочная гниль, и немногие ее пережили.

— Есть еще ободряющие новости? — грубо спрашиваю я, желая, чтобы он отвалил от меня и оставил в покое.

— Он все еще жив и это наполовину чудо, — отвечает тот с улыбкой, — большинство не переживали первую ночь. Он продержался две и обе после дней марша. Ему не стало лучше, но я не думаю, что стало хуже.

— Если бы ему стало хуже, он бы сдох, — отвечаю я, глядя на изнуренную фигуру, которая почти висит на опаленном солнцем плече Пола, — и глядя на него, я не уверен, что это было бы хуже.

— Не говори так! — восклицает Хопкинс.

— Как? — огрызаюсь я. — Ты думаешь, он долго протянет в "Последнем Шансе" в его состоянии? Если он и выберется из этой выгребной ямы, то следующий бой его прикончит, в этом я уверен.

— Сколько ему еще осталось в штрафном легионе? — спрашивает Хопкинс, доставая флягу с пояса и предлагая ее мне. Я раздраженно отмахиваюсь.

— Мы здесь пока не сдохнем или пока не получим прощение от Полковника, — грубо отвечаю я.

— И скольких он простил? — невинно спрашивает Хопкинс.

— Ни одного, — рыкнул я, ускоряя шаг, чтобы оставить раздражающего меня сержанта позади.

РАССВЕТ третьего дня марша застает нас на границе зоны, которую Хопкинс называл Сердцем Джунглей. Отсюда это место не казалось каким-то отличным от остальных, забытых Императором джунглей, но он уверил меня, что дальше подлесок намного гуще, деревья намного больше и ближе стоят друг к другу.

— Вот отсюда капитан вел свои исследования, — говорит он мне, пока мы стоим в оранжевом жаре восходящего солнца, и указывает на юг, на зону, которая, может быть, чуточку более темно-зеленого, чем окружающие деревья.

— Этот ваш капитан, он не был немного сдвинутым? — спрашиваю я, делая глоток зубочиста из фольгированного пакетика, споласкивая рот, после чего выплевываю пенистую жидкость в лужу у ног лейтенанта.

— Не совсем, — отвечает он, отходя назад от брызг и одаривая меня раздраженным взглядом, — насколько я знаю, он был в добром здравии.

Он замешкался на секунду, желая сказать что-то еще, но закрывает рот и отворачивается, чтобы полюбоваться на восход солнца.

— В чем дело? — спрашиваю я. Он разворачивается, снимает фуражку и чешет голову. Как я заметил, он делает так, когда, кажется, чем-то взволнован.

— Ты правда думаешь, что эти стручки могут быть каким-то оружием тиранидов? — спрашивает он, сминая руками макушку фуражки.

— Я видел много странных вещей, — говорю я ему, наклоняясь поближе, словно собираюсь поделиться с ним каким-то секретом, — на Ичаре-IV, техножрецы все еще уничтожали рой тиранидских жуков, которые сожрали с них всю органику. Я видел био-титанов, высотой в двадцать пять метров, огромных, четырехногих тварей, которые могли растоптать дом и разорвать боевой танк своими здоровенными когтями. Ты когда-нибудь видел тиранидов?

— Я видел рисунки, — нерешительно отвечает он, водружая помятую фуражку на место.

— Рисунки? — смеюсь я. — Рисунки — ничто! Вот когда перед тобой встанет четырехметровый воин тиранидов, вот тогда ты скажешь, что знаешь на что похожи тираниды. Их панцирь источает смазочную слизь, чтобы пластины не натирали, у них клыки размером с палец и четыре руки. От них воняет смертью, и когда они по-настоящему близко, ты почти задыхаешься от этого запаха. Они используют все виды симбиотического оружия, чтобы взрывать, рвать, резать и размалывать тебя на части. Я помню, когда увидел их впервые на Ичаре — IV. Три воина прыгнули на нас, когда мы проводили огневую зачистку каких-то старых руин. Я даже сейчас четко вижу их темно-синюю кожу и красно-черные костяные пластины, и как они мчатся вперед. Шок и страх заполонил нас, когда мы в первый раз увидели их, во всех смыслах они неестественные и жуткие. У них есть пушки, названные нами "пожирателями", плюющиеся градом питающихся плотью личинок, которые могут прогрызть тебя, что намного хуже любой пули. Наши выстрелы из лазганов отскакивали от них, и тем, кто не умер от "пожирателей", оторвали головы и конечности их мощные когти. Только Краггон с его плазменной пушкой спас нас, он сжег чужеродных чудовищ, пока те кромсали нас. И эти три тиранидских воина убили пятнадцать человек, прежде чем их уложили. Я помню, как Краггон умер позже на Ичаре-IV, его кровь впитал пепел, когда тиранидская горгулья обрушилась на него с небес и разорвала глотку.

Хопкинс заметно дрожит, его лицо побледнело даже под загаром. Я показываю на свое лицо, или скорее на путаницу пересекающихся шрамов. Я все еще не считаю, что он осознал весь ужас тиранидов, и решаю надавить. Люди должны знать об этих отвратительных существах, с которыми мы сталкиваемся на звездах.

— Я получил это от тиранидской споровой мины, — свирепо произношу я, желая никогда не встречать тиранидов, желая, чтобы весь этот ужас, с которым столкнулся, я мог забыть вместе с резней на Ичаре-IV и устрашающим, выворачивающим кишки ужасе, который представляют из себя тираниды. Ни один, кто не был там, кто не дрался с ними, не может по-настоящему понять, какие они, это все равно, что пытаться рассказать про океан слепому.

— Чертова штуковина рванула так близко ко мне, вот как ты сейчас стоишь, и опрокинула меня на землю взрывом газов. Проклятые куски острой как бритва панцирной шрапнели почти оторвали мне лицо! Франкс обернул мою голову своей рубашкой, чтобы остановить кровотечение. Я был в агонии неделями, даже на постоянных дозах стимуляторов. Мне повезло, что у меня все еще остались оба глаза, сказал мне Франкс. Бойцам из моего взвода поотрывало конечности этим взрывом, проделало дыры прямо в них. Некоторые потеряли кожу и мышцы из-за кислоты в споровой мине, она прожигала все до костей. Ты знаешь, на что это похоже, когда био-кислота прожигает человека насквозь, растворяет его? Ты знаешь, на что похожи его крики?

— Я… я… — заикается он, глядя на меня полными ужаса глазами.

— В следующий раз, когда посмотришь на эти рисунки, — презрительно говорю я, — просто вспомни это и просто постарайся себе это представить.

Он остается стоять на месте с открытым ртом и хлопает глазами. Я бессловесно рычу и лезу дальше на гору, жалея, что он напомнил мне об Ичаре-IV.

ПРОРУБАЯСЬ штыком сквозь ветки и лианы, Пол постоянно ругается. Хопкинс не преувеличивал, когда говорил, что это худшая часть джунглей на всей Ложной Надежде. Тут царит сумрак, и мы прошли, возможно, два километра вниз по гряде. Насколько я могу судить, мы почти у подножья, но если будем идти как сейчас еще день или два, то сдохнем от голода или жажды. Мы нашли один водоем, но он был испорчен серой из вулканов. Франкс подумал было набрать падающие капли дождя во фляжку, но Хопкинс сказал, что некоторые растения и паразиты забираются ближе к верхушке деревьев, что позволят им рассеивать свои споры с дождевой водой, так что эта дрянь льется вниз каскадами сквозь деревья и несет смертельную отраву.

Один боец ему не поверил и все равно попробовал набрать воды. В течение часа его глотка распухла и он задохнулся. Мы потеряли еще одного человека от укола ядовитых кустов, порез на ноге гвардейца наполнился гноем практически за минуты. Я застрелил его после того, как он начал умолять меня о смерти. Хопкинс одобрил, сказал, что инфекция прошла через кровоток к мозгу, сводя его с ума перед смертью. После этого я начал чувствовать чуть больше уважения к Хопкинсу, когда осознал, что он, должно быть, тоже видел достаточно кошмаров на этой планете.

— Нам нужно найти стоянку на ночь, — говорит Хопкинс Полковнику, пока мы ждем бойца, расчищающего дорогу через стену растительности перед нами.

— Мы поищем, когда достигнем подножья гряды, — отвечает он, смахивая пот со щек платком, все еще запачканным кровью гигантской ящерицы. Раздается крик Пола и мы обращаем внимание на бойцов, которые, кажется, нашли какую-то тропинку. Я нахожу среди толпы Линскрага, и мы обмениваемся понимающими взглядами. Тропинка в джунглях означает неприятности. Все же Полковник идет по ней, и мы вместе с Хопкинсом следуем за ним. Она почти как живой туннель, листва сворачивается над нами, образовывая сплошной навес, близ растущие деревья переплетаются ветвями толщиной с руку, создавая почти непроходимые стены по обеим сторонам. Оглянувшись назад, чтобы проверить, идем ли мы, Полковник идет вперед.

ПРАКТИЧЕСКИ невозможно сказать, сколько времени мы провели в лабиринте из растений. Сияние умирающего солнца было единственным просачивающимся светом, и оно отражалось листвой вокруг нас. Чем дальше мы идем, тем чаще начали попадаться немногочисленные участки с люминесцентными грибами, они отбрасывают болезненный желтушный свет на тропинку и наполняют воздух вонью разложения. Боковые туннели, по крайней мере, я так их называю, тут и там отходят в стороны и вскоре становится очевидно, что мы очутились в огромном лабиринте ходов. Корни деревьев вылезают из скал вокруг нас, скручиваясь друг с другом в многовековой борьбе за средства к существованию. Звуков вообще не слышно, кроме нашего затрудненного дыхания, потому что если раньше было жарко, то теперь мы практически варимся в своей униформе. Каждая пора моего тела постоянно выделяет пот, рубашка и военная форма впитывают его и мокрыми складками прилипают к телу.

Воздух неподвижен, у ветра нет ни единого шанса пробиться через слои зелени. Весь рот набит солью от своего же собственного пота, она сушит губы и постоянно хочется их облизать. Мои глаза так же слипаются от пота, заставляя щурится в этом сумраке, пока я тащусь вперед, стараясь не запнуться о змеящиеся корни на тропинке. Франкс позади меня, он достаточно пришел в себя, чтобы идти самостоятельно, но едва-едва. Влажность коверкает его легкие, заставляя постоянно кашлять. И все же, мы тащимся вперед, следую за несгибаемым силуэтом прорывающегося вперед Полковника.

И вдруг мы выходим на открытое пространство. Кажется, что огромное давление ослабло, воздух немного очистился. В ветвях вокруг нас возникает движение, словно их трепет ветер, и из зарослей выступают остальные бойцы, мы в изнеможении падаем на землю. Я закрываю глаза и набираю полную грудь воздуха. Влажность не так высока, но в воздухе чувствуется какой-то другой привкус. Я принюхиваюсь, стараясь понять, откуда мне знаком этот аромат. Похоже на гниющее мясо или что-то в этом духе. Возможно, где-то поблизости лежит мертвое животное.

— Кейдж… — каркает Франкс, и я сажусь, смотря туда, где он растянулся в паре метров справа от меня.

— Что? — спрашиваю я, видя беспокойство на его лице.

— Похоже, у меня галлюцинации, — отвечает он, указывая прямо вверх, — я вижу в деревьях людей.

Я проследил за его взглядом, прищурив глаза, чтобы рассмотреть изгибающийся навес в тридцати метрах над нашими головами. И замечаю какое-то шевеление, после чего сморгнув с глаз пот, приглядываюсь сильнее. Дрожь от страха пробегается по мне, когда я различаю очертания женщины прямо надо мной, наполовину укутанной в кокон из листвы и лиан.

— П-полковник… — заикаюсь я, увидев еще больше тел, висящих на ветвях над нами, мой разум отказывается понимать, как они умудрились туда попасть.

— Я знаю, — мрачно отвечает он, доставая силовой меч из ножен, синее свечение клинка отбрасывает тени в пещере из листьев. Остальные тоже их замечают, и озадаченно смотрят вверх с недоверием показывая пальцами.

— Кейдж! — орет Линскраг. Я оглядываюсь. И вижу то, что видит он — вход в пещеру исчез, вокруг нас осталась только плотная стена из веток и листвы.

— Тащите огнеметы! — ору я бойцам, заметив, что примерно четверть из них пропала, возможно, отрезанная растительностью с той стороны.

— Некоторые из них живы, — шепчет кто-то слева от меня, и я поднимаю взгляд. Я вижу вытянутую руку, покрытую чем-то, словно засохшей кровью или чем-то в этом роде, но пальцы медленно сжимаются. Когда я осматриваюсь, то понимаю, что движение в листве вызвано не ветром, там еще больше людей, практически не заметных, корчащихся в мучениях. Я вытаскиваю нож с пояса, и подбегаю в ближайшему, срезая по ходу дела листву.

Мои глаза встречаются со взглядом бледно-серых глаз молодой девушки, ее светлые волосы покрыты грязью и намотаны на ветки, в которых ее погребли. Она болтается в метра от земли. Я раздираю листву с ее лица свободной рукой, и вижу, как тонкая ветка оборачивается вокруг ее талии. Она что-то хрипит, но я не понимаю ни слова. Ее лицо выглядит истощенным, а кожа суха как пергамент. Слева и справа от меня другие бойцы разрывают путы деревьев, стараясь освободить людей. Я запускаю руку вокруг талии девушки, стараясь избегать ее пристального, полного страдания взгляда. Я дергаю, и она издает вздох от боли. Дернув сильнее, я умудряюсь вырвать ее голову и грудь из кокона, но когда она подается вперед, я вижу врезающиеся в ее спину шипы длинной с локоть и толщиной с палец. Ее кровь стекает по позвоночнику. Я хватаю ближайший шип и пытаюсь вырвать его, но как только дернул, то ощущаю, как что-то скользит по моей левой ноге.

Я смотрю вниз и вижу торчащие из земли усики, охватывающие мою лодыжку. Они дернулись, и я заваливаюсь назад, тяжело падая в рыхлую землю, нож вылетает из моей руки. Я изгибаюсь вперед и хватаю лиану обеими руками, пытаясь выдернуть ногу, но она невероятно прочна. Внезапно рядом оказывается Франкс, он пилит усики штыком. Объединив усилия, мы умудряемся выдернуть мою ногу и оба отлетаем от растения. Другие поступают так же, собираясь вокруг Полковника, стоящего в центре зеленой пещеры. Некоторые не успевают, я вижу, как их окутывают листва, пропихивая вверх вдоль веток, пока те не оказываются в паре добрых метров от земли.

Справа шарахает взрыв разломанной канистры огнемета, пламя окутывает ветви и внезапно вся область вокруг взрыва дикодергается, отбрасывая горящий цилиндр в сторону.

— Нам нужно выбираться! — орет Пол, оглядываясь в поисках путей отхода. Насколько я могу видеть, таковых нет, мы в ловушке. Цельный купол из ветвей, лиан и листвы, примерно шестидесяти метров в диаметре. Вокруг стоит сплошная масса растительности, медленно подползающая все ближе и ближе, заставляя нас отступать спиной к спине в круг. Бойцы начинают палить по приближающимся лианам из лазганов, выстригая усики лучами сжатого света. Но на каждый сожженный, кажется, еще один змеится вперед, вся пещера начинает сжиматься вокруг нас. Что-то пролетает рядом с моим лицом, и я слышу, как вскрикивает Варник, зазубренный лист перерезал ему горло. Его кровь окатывает меня, и еще больше ужасных щупалец устремляется к нему. Я отхожу от него и ощущаю, как кто-то врезается мне в спину, явно пытающийся избежать чего-то другого. Глянув через плечо, я вижу, что это Полковник, сжав зубы, он взмахами силового меча крошит атакующие усики. Внезапно мне отчаянно хочется убежать, меня переполняет чувство, что нас поймали, словно мух в паутину.

Кто-то еще толкает меня в локоть, и я вижу Хопкинса, широко раскрытыми глазами он пялится в покрытую листвой гробницу.

— Ублюдок, предатель! — выплевываю я, мой страх внезапно превратился в гнев.

Я вытаскиваю лазпистолет и приставляю к его голове, заставляя того опуститься на колени.

— Ты знал, что здесь происходит! Ты привел нас в ловушку! Ты был приманкой, так? Прежде чем меня возьмут, я грохну тебя!

Он издает вопль и падает, сворачивается калачиком на земле. Я слышу, как он рыдает.

— Не убивай меня, — умоляет он, — не убивай меня, я ничего не знал. Пожалуйста, не убивай меня, я не хочу умирать. Я не хочу умирать!

Этот явный ужас говорит о том, что он не врет, что его не оставляли на заставе, чтобы заманить нас сюда. Он будет таким же трупом, как и все остальные, так что нет смысла расстреливать его.

Когда живая пещера становится еще меньше, где-то десяти, возможно двенадцати метро в ширину, я вижу все больше и больше пойманных бедолаг. Некоторые мертвы, это явно видно по их впалым лицам и пустым глазам. Некоторые еще живы, их рты открываются и закрываются в бессловесной просьбе, их глаза полны ужаса, они смотрят на меня, умоляя сделать хоть что-то, но я столь же беспомощен, как и они.

— Там капитан! — я слышу крик Хопкинса, и смотрю, куда он показывает. Всего в паре метров от нас стоит мужчина в офицерской шинели, такого же цвета, как жилет Хопкинса, в его коричневых глазах светится интеллект. Его кожа почти сияет здоровьем, представляя собой поразительный контраст по сравнению с изнуренными лицами других пойманных растениями. Я шагаю в его сторону, но внезапно воздух наполняется густым туманом, какое-то облако забивает мой рот и нос. Это похоже на густой дым ладана, используемый Экклезиархией, меня практически тошнит. Я вижу коричневые очертания в листве вокруг меня, овалы по размерам больше моей головы, и сразу же опознаю в них те стручки, что мы нашли на заставе. Я чувствую, словно мою голову набили ватными бинтами, и со всей этой ерундой засоряющей мое горло, я не могу упорядоченно думать. И после этого я слышу голос, почти как у себя в голове.

— Не сражайтесь с этим, — вешает странно мелодичный голос, — бог-растение сделает вас бессмертными. Примите бога-растение, и оно отблагодарит вас. Примите его, как я принял. Ощутите его божественную красоту, станьте частью великого дара бога-растения.

Я смутно осознаю, что вокруг меня многие из бойцов прекратили сопротивляться и с восторгом смотрят на вьющуюся в их сторону листву. Воздух приобретает пурпурный оттенок, словно слегка блестящая дымка заволакивает мой взор. Мои конечности налились свинцом, и я тяжело борюсь, чтобы не выпустить из рук лазпистолет.

— Нет смысла сопротивляться, — успокаивающе продолжает голос, — больно не будет, бог-растение следит за вашими нуждами. Оно будет поддерживать вас, так же, как и вы его. Отдайтесь богу-растению, и оно отдастся вам в свою очередь.

Облако спор становится еще гуще, чем прежде, пурпурная дымка крутится вокруг моей головы, затуманивая как разум, так и взор. Я ощущаю, как покрытые листвой усики скользят вверх по моей руке, изгибаются вокруг моего лица. Я чувствую слабость в коленях, так просто сдаться. Чтобы стать единым с богом-растением. Я могу ощутить его великолепие, распространяющееся вокруг меня, его чужеродная жизнь струится сквозь корни и ветви на многие километры во всех направлениях.

Я ощущаю слабое покалывание на шее и тупо пялюсь вниз, взираю, как красная жидкость сочится на воротник моей рубашки. Где-то на задворках моего разума отдаленный голос говорит мне, что это моя собственная кровь, но все это мне неважно. Мое горло и шея теплеют, распространяют жар, словно расслабляющий тоник, по всему телу. Голос — я осознаю, что это мой голос, — донимает меня, чтобы я очнулся, сбросил растение. Я чувствую себя очень уставшим, но внутри, начинаю ощущать прилив энергии, поднимающийся от желудка. Я ощутил, что мои пальцы дергаются и почувствовал, что в голове немного прояснилось. Стараясь что-то разглядеть через застилающую глаза дымку, я пристально всматриваюсь. Я вижу смутные очертания других людей, словно сквозь туман, некоторые стояли спокойно, другие неистово сопротивляются. Звуки, настоящие звуки извне, фильтруются глухим гудением, заполняющим мой слух, слышатся придушенные крики и яростные ругательства.

Словно проснувшись из глубокого сна, я снова прихожу в сознание, пробудившись от резкой боли в шее. Стряхнув последние остатки состояния полусна, я хватаю усик, присосавшийся к шее, и вырываю его, моя кровь темно-красными каплями бежит по его зеленовато-желтым лепесткам. Я вдруг снова резко осознаю происходящее. Полковник стоит рядом со мной, отсекает атакующие со всех сторон лианы. Франкс с другой стороны, упав на одно колено, он двумя руками отмахивается от покрытого листвой щупальца, бросающегося в лицо.

Не подумав, я начинаю палить из лазпистолета, лучи света поджигают растения вокруг нас, разрывают усики и срезают листья.

— Кейдж! — рявкает мне Полковник через плечо. — Сдерживай его. Я разберусь с Непетином.

Он шагает вперед к капитану, и я прыгаю чтобы занять его место, мой лазпистолет выплевывает лучи энергии в зелень, корчащуюся массу, все еще медленно зажимающую нас. В атаке возникает пауза, бог-растение собрало свои чужеродные конечности, чтобы забрать людей, которые стояли в немом согласии, оно утаскивает их в ветви над нашими головами, их конечности безжизненно свисают, словно у кукол. Я вижу, как Полковник сражается с Непетином, руки капитана слабо молотят по Шефферу, пока Полковник проталкивает свои в покрытые листвой складки, окружающие Непетина.

— Отойди, — приказывает Полковник, отталкивая меня и нескольких других в сторону от капитана. Секундой позже возникает ревущий шум, пламя взметнулось вокруг Непетина, шинкует бога-растение, разбрасывая вокруг мясистую растительность и человеческую, покрывая нас кровью и клейким соком. Бог-Растение внезапно сворачивается, ветви дико хлещут, оно стремительно отодвигается на расстояние. Купол немного расширяется, дав нам пространство чуть свободнее разойтись.

— Есть у кого-нибудь еще огнемет? — ору я, бросая взгляд в сторону нескольких десятков оставшихся, стремясь закрепить наступление, пока у нас еще есть шанс. "Покаявшийся" Клайн, убийца семнадцати женщин, шагает вперед, огонек воспламенителя горит ярким синем светом во мраке внутренностей бога-растения.

— Прожигай дорогу! — злобно рявкаю я, указывая в примерном в том направлении, откуда мы пришли. Покаявшийся мрачно улыбается, после чего бежит к отступающим стенам.

Поток пламени причиняет боль моим глазам, горючая жидкость расплескивается по листве и ветвям, мгновенно превращая их в горящий ад. Он выпускает поток за потоком огня в отступающее растение, свист огнемета сопровождает треск горящих ветвей и стаккато лопающихся от жара стручков. Стена лепестков, стараясь избежать смертоносного пламени, начинает отступать еще быстрее. Оставшиеся присоединяются к нему, стреляя из собственного оружия в район пожарища, заставляя бога-растение раскрываться еще глубже. После того, как мы прожигаем себе путь на добрые сто метров, мы все еще не видим признаков отрезанных от нас бойцов, возможно, они уже мертвы.

Несколько усиков нерешительно змеятся в нашу сторону с потолка, но Полковник с легкостью шинкует их на части силовым мечом. Медленно, но устойчиво мы продвигаемся вперед, бог-растение отступает перед нашей свирепой атакой, затягиваясь позади нас, но слишком далеко, чтобы представлять опасность. Я точно не понимаю, откуда знаю, но бог-растение, казалось, становится все более и более отчаявшимся, есть что-то в не слаженной манере, с которой оно бросает на нас кусающуюся листву, что-то такое в постепенно желтеющей, болезненного цвета листве. Мы продолжаем давить, позволяя работать огнеметам.

Воздух наполняется гарью и дымом горящей растительности, и пока я тащусь за командой с огнеметами, я задыхаюсь, резко колет в глазах. Франкс начинает так сильно кашлять, что Пол и один из его бойцов снова взваливают его на себя. Зеленый свет, окрашенный внезапными порывами красного и желтого от огнеметов, так же выворачивает меня. Казалось, прошло полжизни, пока мы проталкиваемся вперед из глубин бога-растения, отбиваясь от его все слабеющих атак. Я ощущаю, как начала подниматься земля, и осознаю, что мы подошли к хребту. Я удивлен, насколько далеко разрослось это существо, как долго мы блуждали внутри него, не видя опасности, покуда подходили ближе и ближе к его центру, откуда, по его мнению, мы никогда не должны были выбраться.

Оно было шокировано тем, что мы выбрались на чистую скалу хребта. Оглянувшись, я вижу, как спотыкаются остальные, некоторые разворачиваются и залпами отгоняют обратно ползущие в нашу сторону чужеродные конечности. Задыхаясь и ругаясь, мы тащимся по каменистому склону. Вокруг нет растительности, она явно поглощена богом-растением для своего размещения.

Через несколько минут мы достаточно далеко, на полпути к вершине хребта, все пошло намного легче без изогнутых внешних стенок бога-растения, которые заманивали нас в ловушку и уводили в разных направлениях. Я разворачиваюсь и наблюдаю, как сжимается бог-растение. Его внешние стенки стали болезненно-желтого цвета, словно трава в засуху. Наш путь отступления оставил обнаженную, серую грязь, лишенную всех питательных веществ.

— Сержант Пол, — я слышу, как за спиной произносит Полковник, пока я сам продолжаю пялиться на чудовищное растение, — скажи своему комм-оператору, вызвать шаттл и прикажи начать бомбардировку этого… существа.

Впервые я слышу, как Полковник почти не смог подобрать слов. Отвернув взгляд от странной твари, я проталкиваюсь еще чуть выше по гряде и встаю рядом с Полковником. Там же стоит Хопкинс, кровь сочится из пореза над его правым глазом.

— Что ж, это было что-то, — пыхтит лейтенант, глядя с изумлением на бога-растение.

— Что это была за херь? — спрашивает Франкс, изнуренно шлепаясь на лужайку с грязью передо мной. Остальные падают вокруг нас и безучастно пялятся в небеса. Некоторые падают на колени, сжав руки перед собой, пока возносят благодарность Императору. Полковник шагает вперед, пристально глядя на бога-растение.

— Что бы это ни было, — говорит он с некоторым удовлетворением в голосе, — вскоре оно будет мертво. Я склоняюсь запросить вирусную бомбардировку всего этого мира, только чтобы быть уверенным в этом.

— Что вы сделали там, сэр? — спрашивает Хопкинс, осторожно прикладывая манжету к порезу на лбу.

— Засунул фраг-гранату, — отвечает Полковник, отрывая взгляд от зрелища и глядя на лейтенанта, — я слышал истории о таких симбиотических существах, хотя ни разу не слышал, чтобы они принимали форму растения. Они лежат в спячке веками, возможно, даже тысячелетиями, пока не поймают чужеродный разум. Они формируют связь со своей жертвой, каким-то образом используя свой интеллект. Капитан Непетин, кажется, как раз был проводником такой связи, так что я взорвал его осколочной гранатой. Я думаю, мы были в самом его центре и нанесли значительные повреждения.

Он смотрит на всех нас, после чего приковывает свой взгляд ко мне.

— Те, кто остались там, были слабы, — сурово заявляет он, — сдаться перед чужеродным воздействием — один из величайших актов предательства против Императора. Запомните это хорошенько.

Я не забуду, насколько я близок к тому, чтобы высказаться, но молчу.

С ХОРОШИМ настроением я смотрю через иллюминатор шаттла, пока мы с ревом возносимся в небеса Ложной Надежды. Через него я вижу бушующее пламя, захватившее сотни квадратных километров джунглей. Еще одна яркая вспышка бьет в землю с орбиты, когда наш транспортный корабль "Гордость Лота" дает еще один залп своим плазма-драйвером в бога-растение.

— Гори, ты, инопланетный кусок дерьма, — шепчу я, задевая свежую коросту на шее, — гори!

Глава третья Плохая посадка

Обстановка в камере напряжена сильнее, чем обычно. Всех потрясло то, что случилось на Ложной Надежде, воспоминания о том, как наших приятелей из "Последнего шанса" сожрало бог-растение, еще свежи. Что было еще хуже, мы не видели Полковника последние три недели. Судя по разговорам матросов, он, кажется, забрав с собой Хопкинса, улетел на быстром транспортнике через два дня после того, как мы покинули орбиту Ложной Надежды.

Не желая думать о будущем, намереваясь оставить прошлое позади, я постарался забыться в повседневной тяжелой работе. Мне пришлось снова реорганизовать бойцов, нас осталось только сорок семь. Я создал специальное командное отделение из Франкса, Кронина, Гаппо, Линскрага, Бекбауэра и Фредерикса. Остальных организовал в четыре отделения с Полом, Дональсоном, Джорретом и Славини в качестве сержантов. К этому времени все стали достаточно неустойчивы, и мне нужны были холодные головы для руководства, если я собирался выжить во всем этом безобразии. С учетом того, что нас было меньше пятидесяти, мы даже не представляли собой взвода, не говоря уже даже о роте. По команде плавало невысказанное ощущение, что конец наш очень близок. Примерно три тысячи девятьсот пятьдесят штрафников "Последнего шанса" умерли за последние два с половиной года, так что я не понимаю, как сорок семь из оставшихся переживут следующую битву. Даже если Полковник вернется.

Мысль о том, что он может не вернуться, тоже была далеко не оптимистичной, и я не могу расстаться с ощущением, что он нас бросил. Нас было слишком мало, чтобы сделать что-то полезное, вот что я думаю. Я имею в виду, учитывая, что Департаменто Муниторум мог набрать полки из тысяч бойцов, тогда что могли сделать четыре десятка штрафников? Из сплетен матросов, я так же узнал, что мы направляемся в систему Гипернол для пополнения припасов. На первый взгляд, казалось, ничего необычного. С другой стороны, я мог вспомнить некоторых людей, уже мертвых, которых призывали из штрафной колонии в системе Гипернол. Полковник свалил, и мы летим в штрафную колонию — совпадение? Я так не думаю. Он оставит нас там гнить, я уверен в этом.

И я не один, кто может сложить дважды два. Как всегда, Франкс и Гаппо сидели рядом со мной во время торжественного пожирания "гудрона" во время обеда, прошло уже несколько циклов, после того как мы опять прыгнули в варп, около трех недель с тех пор, как покинули Ложную Надежду.

— Не верю, что это все, — яростно возражает Франкс, после инфекции на мире-смерти его голос стал хрипящим шепотом. — Четыре тысячи бойцов умерло, все закончилось? Ну, просто вот так? В этом нет смысла. Что мы сделали? Подрались в кучке войн, многие умерли, но мы ничего не добились. Не могу поверить, что это конец.

— Ты думаешь, что есть какой-то больший план? — смеется Гаппо. — Не будь таким наивным! Мы просто мясо в Имперской мясорубке, не более.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я бывшего проповедника, взволнованный его словами.

— Сидя в тюремном скитальце или на какой-то штрафной колонии мы просто мертвый груз, трупы, свисающие с тела человечества, — отвечает он после секунд обдумывания, — мы все преступники, согласно Полковнику, которые потеряли свои шансы служить Империуму. Не важно, живы мы или сдохли, покуда мы делаем что-то полезное. Так что они дают нам пушки, привозят на войну и позволяют бросаться на противника.

— Это тоже глупо, — возражает Франкс, качая головой, — если мы такой мусор, то зачем кому-то утруждаться и посылать нас куда-то? Почему просто не расстрелять нас? Солдат вешают и расстреливают, все казни перечислены в Кодекс Империалис. Наличие флотского транспортника в нашем полном распоряжении просто неслыханно. Такой ресурс не дешев и кому-то принадлежит во Флоте.

— Это ненормально, это уж точно, — с задумчивым взглядом уступает Гаппо, — с другой стороны, мы все слышали Полковника. Он искренне верит в наш "Последний шанс", что дает нам возможность спасти наши души от Хаоса, позволив снова служить Императору.

— Не понимаю, откуда у Полковника столько влияния, чтобы приписать нам транспортник Флота, — возражает Франкс, покачивая пальцем перед Гаппо, — со всей верой Полковника в свою миссию по спасению наших душ, я не думаю, что это достаточный аргумент, чтобы убедить Лордов Адмиралов дать нам корабль, вмещающий пятьдесят тысяч бойцов, чтобы катать пару сотен. Логистически в этом нет смысла.

— Хотя дело не только в логистике, — говорю я им, глядя на Гаппо, а затем на Франкса, — вы все знаете, что с вами приключилось, вы все еще бросили бы вызов кардиналу или позволили своим бойцам бунтовать против офицеров?

— Не уверен, — отвечает Франкс, в задумчивости покусывая губу, — никогда на самом деле не думал об этом.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — взволнованно восклицает Гаппо, словно только что наткнулся на какую-то сокрытую правду о вселенной, — это средство сдерживания, ты об этом говорил?

— К этому моменту мы были в двенадцати горячих точках, — напоминаю я им, — со сколькими полками мы контактировали? На Ичаре-IV их был по меньше мере тринадцать; Всадники Пердиты с Окто Генезис, бойцы Хорека с Избавления, и около десятка других из разных мест. Они все видели или слышали о нашей грязной работенке, которую нам пришлось выполнять, об огромных потерях. Я точно вам скажу, если бы я видел, что за этим последует, мой нож точно бы остался висеть на поясе в тот раз.

— Все еще не объясняет, почему нас осталось несколько десятков, — возражает Франкс, его голос тих и скрипуч. Гаппо собирается ему ответить, но подняв руку, Франкс останавливает его. Он глотает сока, прежде чем продолжить.

— Горло аж горит… в любом случае, имело смысл набрать еще заключенных, пока мы путешествуем. Четыре сотни — гораздо большее средство устрашения, чем сорок, и гораздо более полезны как военная сила.

— Так что, может быть, вот куда направился Полковник, — предполагаю я с самодовольной улыбкой, — он полетел вперед в штрафную колонию, набрать несколько новобранцев. Когда мы прибудем, они будут ждать нас.

— Не знаю, что может быть хуже, — жалуется Гаппо, снова выглядя несчастным, — если бы меня заперли где-то в тюрьме до конца жизни или умереть на поле боя.

— Я хочу продолжать сражаться, — твердо заявляю я, — прав Полковник или нет, насчет моей бессмертной души, я хочу умереть, делая хоть что-то стоящее. Я вступил в Гвардию сражаться за Императора, и не собираюсь гнить в камере, уж будьте уверенны.

— Морда со шрамами, я с тобой, — смеется Франкс, — дайте мне пушку, пучеглазого ксеноса мишенью и я умру счастливым человеком.

* * *

ПРОШЛО еще двадцать циклов, после чего мы вывалились из варпа в системе Гипернол.

Напряжение и неуверенность почти рвут нас на части. Солдата, которого звали Дресс, пристрелила охрана, когда он атаковал уоррент-офицера Флота во время боевой тренировки без оружия. Еще один, Крилборн сломал руку во время драки с Дональсоном и все, включая меня, получили свежие синяки и порезы от вспышек буйного нрава. Я пытался расслабить бойцов: тренировал их так сильно, чтобы они были слишком изнуренные для склок, организовал изменение времени приема пищи, чтобы все ели со всеми остальными и отделения не были слишком изолированы друг и друга и все в таком роде. Ничего из этого особенно хорошо не работало, но опять же, если бы я ничего не делал, все могло быть гораздо хуже.

Честно говоря, я не уверен, почему это меня волнует. Хотя, когда я думаю об этом, я не совсем честен. На первый взгляд, я совершенно был бы счастлив, позволить им передушить друг друга во сне, даже Франкса и Гаппо, и не пролил бы и слезинки. Около четырех тысяч умерло в полку и вряд ли когда-либо вспомню о них, за исключением, пожалуй, как в своих варп-снах. Нет, я беспокоился вовсе не за каждого из них в отдельности. Меня беспокоило собственное выживание. Если в "Последнем шансе" все идет, как шло, что позволяло мне дышать и дальше, то им нужно оставаться настороже, нужно сделать их них боеспособное войско. Всегда будут драки и ругань, даже еще больше чем в обычной Гвардии, но в сражении они должны прикрывать друг друга.

В сражении всегда есть что-то такое, что объединяет бойцов как мы, независимо, общее ли это какое-то чувство или как у нас, просто желание выжить. Вы все в одном дерьме, и эти узы сильнее, чем дружба или семья. Но как только сражение оканчивается, сила объединения исчезает и они опять все поодиночке. За прошедшие тридцать месяцев я много что понял об этих людях, и о самом себе вместе с ними. Они прирожденные бойцы, мужчины, которые лучше всего чувствуют себя в бою. В любых других ситуациях они ни черта не стоят, но с ножом или пушкой в руках, они каким-то образом кажутся намного счастливее. Я знаю, потому что сам такой. Мне нравится знать, что боец передо мной враг, а боец за спиной союзник. Я могу жить с этим без проблем. А остальное не могу выносить: политиков и личностей, ответственность и разочарование, и ощущаю себя беспомощным от всего этого. Если вы там не были, то у вас могут быть какие-то догадки, о чем я говорю, но чтобы понять по-настоящему, вы не должны просто смотреть, вы должны участвовать.

* * *

В ЗАМЕШАТЕЛЬСТВЕ и с трепетом мы разошлись по камере после тренировки, повсюду витают слухи, что транспортник с Полковником вернулся. Мои чувства двояки, с одной стороны я просто хотел увидеть, кто прилетел с ним, после чего уже начинать беспокоится о своем будущем.

Примерно часом позже грузовая дверь открывается и входит Полковник. Я пролаял приказы штрафникам "Последнего шанса", построив их из-за неожиданной проверки. Полковник проходится вдоль пяти рядов, пристально смотрит на каждого, после чего останавливается рядом со мной.

— Бойцы, кажется, готовы к сражению, лейтенант Кейдж, — тихо произносит он.

— Так и есть, сэр, — отвечаю я, смотря прямо перед собой, как в прошлом учил меня сержант на базовой подготовке.

— Ты хорошо постарался, Кейдж, — говорит он, и мое сердце на секунду замирает. Я едва останавливаю глаза от взгляда вправо на его лицо. Это первые хвалебные слова, соскользнувшие из уст Полковника, которые я когда-либо слышал. Я знаю, это глупо, но услышав, что он доволен, я почувствовал себя хорошо. Похвала от жестокого ублюдка, этого бесчувственного тирана делает меня счастливым. Я чувствую себя, словно предатель по отношению к остальным штрафникам "Последнего шанса", но не могу остановиться.

— Тебе снова придется реорганизовать отделения, — говорит он, — у вас несколько новых бойцов.

Он делает пару шагов обратно к двери и подает сигнал ожидающей в коридоре охране. Две фигуры заходят в камеру, и я в изумлении смотрю на них.

Они почти одинаковые. Оба длинные и стройные, затянутые в городской камуфляж. Даже в желтом свете камеры их кожа невероятно бледна, почти белая, как и волосы. Не серебристая седина старости, но чисто белые, подстриженные до двухсантиметровой длинны. Когда они промаршировали и встали по стойке смирно перед Полковником, я вижу их глаза, поразительно голубые, но намного темнее, чем лед глаз Полковника, хотя все также тревожащие. Приглядевшись, я осознаю, что слева женщина.

Я могу различить небольшие округлости, твердые груди под рубашкой и изгиб ее бедер совершенно радует глаз. Когда мы начинали, в Последнем Шансе было около сорока женщин, но последнюю из них, Алису, убили около года назад на Проморе. Единственными женщинами, что я видел с тех пор, были Боевые Сестры на Избавлении, и они постоянно носили силовую броню.

— Проследите, чтобы они расположились, лейтенант, — приказывает Полковник, отрывая меня от разглядывания прекрасных изгибов женской фигуры. Он выходит и все расслабляются.

— Имена? — спрашиваю я, подходя к новой паре, мои глаза все еще смотрят на женщину.

— Я Лорон, — говорит мужчина, тихим, почти женским голосом. Он указывает на свою спутницу.

— А это Лори, моя сестра.

— Я — Кейдж. Вы двое присоединитесь к моему отделению, — говорю я им, указывая на место, где бездельничают Франкс и остальные.

Без слов они проходят туда и садятся рядом друг с другом у стены, поблизости от отделения, но не совсем с ним. Франкс машет мне.

— Кто они? — спрашивает он, глядя на двух бойцов.

— Лорон и Лори, — отвечаю я, указывая на каждого, — я полагаю, близнецы.

— Не совсем твои нормальные гвардейцы, да? — бормочет Линскраг, вставая около Франкса, его глаза проследили наш взгляд.

— Кого ты называешь нормальным гвардейцем, барон? — с желчью в голосе спрашивает Франкс. Между ними всегда была небольшая напряженность. Я считал, что это из-за случая с офицерами полка Франкса, из-за его недоверия к любой аристократии Империума. Линскраг первое время не содействовал, когда пару лет назад он впервые попал сюда, он несколько сторонился. Но затем, я думаю, он осознал, что по шею в том же дерьме, что и остальные. Хотя Франкс, кажется, не заметил этой перемены.

— Чуть менее цветных, я полагаю, — хихикает Линскраг, весело хлопая Франкса по плечу.

— Хотя мне кажется, что они немного дистанцируются, — добавляет он.

— Вы оба, хватит пялиться! — рявкаю я, отводя свой взгляд, — они скоро отогреются, как только разделят с нами пару обедов и несколько тренировок. Они точно не усядутся со всеми остальными, учитывая, что на них все вечно пялятся с широко открытыми глазами.

— От них мурашки по коже, — говорит Франкс, насмешливо задрожав, после чего уходит. Линскраг тоже отчаливает через несколько секунд, оставляя меня наедине с собственными мыслями. Я снова смотрю на пару. Странно, можно было подумать, что боевая униформа сделает женщину более мужеподобной, но мой взгляд, мужская одежда только подчеркивала ее женские атрибуты еще сильнее. Дав себе в уме пощечину, чтобы очистить мысли, я марширую мимо, прикрикнув на Пола и отделение Джоретта отчитаться о тренировке.

— ДОЛЖНО быть, они колдуны! — говорит Славини, присев и склонив свою голову вперед, чтобы растянуть мышцы спины.

— Не думаю, что они заразят нас любовью к тау, — небрежно отвечаю я, продолжая собственный разогревающий комплекс.

— Но никто не слышал, чтобы они даже словом обмолвились друг с другом, — протестует сержант, снова вставая, — близнецы более склонны к магической заразе, чем остальные, все это знают.

— Что ж, они держатся друг друга, — признаю я, — но предпочитаю оставить это старым сплетницам и злословам вроде тебя.

— А, — отвечает он, торжествующе глядя на меня, — есть кое-что еще. За неделю, что они пробыли здесь, были ли какие-нибудь неприятности? Драки? Кто-нибудь пытался хоть что-то спереть?

— Нет, — отвечаю я, вращая головой взад и вперед, чтобы расслабить шею, — в таком случае, я хотел бы, чтобы вы все были такими как они.

— Значит, в этом есть смысл, а? — решительно заявляет Славини, глядя на меня в поисках хоть какого-то признака согласия.

— В чем есть смысл? — раздраженно спрашиваю я, желая, чтобы он сменил тему.

— Близнецы отлично себя ведут, — говорит он расстроенно, словно все очевидно, — можешь представить, чтобы они попали в "Последний шанс" по какой-то другой причине? Должно быть, колдуны.

— Не обязательно что-то подобное! — возражаю я. — Возможно, они трусы, вот почему такие тихие. Может быть, отказались атаковать по приказу или что-то другое.

— Они определенно не напоминают мне трусов, — возражает Славини, опираясь на стену и вытягивая ногу вверх свободной рукой. Когда я ловлю его взгляд, в нем читается что-то резкое, но не страх.

— Хорошо, — признаю я, — они не выглядят трусами, но это не делает их псайкерами.

— Для меня — делает, — восклицает Славини, ставя точку в разговоре побежав трусцой по галерее. Недоверчиво покачав головой от его упрямства, я бегу вслед.

КАК и все остальные, я с открытым ртом глазею, как близнецы-альбиносы заходят обратно в камеру после тренировки. Лори разоблачилась от пояса, демонстрируя свою превосходно сформированную грудь и все остальное, налет испарины блестит на ее алебастровой коже. Она тихо разговаривает с Лороном, пока идут, их головы наклонены друг к другу, полностью забыв обо всех остальных вокруг.

— Хорош глазеть! — рявкаю я на бойцов поблизости, и большинство отводит взгляд. Я вижу, что Роллис все еще пялится со своего места, где он прислонился спиной к стене, и я иду к нему напомнить, кто тут главный, когда замечаю кое-то что более важное. Донован, настоящая гадюка с Королиса, скользнул к близнецам, протирая свои потные ручонки после боя. Я направляюсь подрезать его, но не успеваю, и он встает прямо перед Лори, остановив ее. Мои внутренности сжались от беспокойства, потому что я знал, что последует дальше — все это плохо кончится.

— Чудесная демонстрация, Лори, — хитро посмотрев, говорит Донован. Он потягивается вперед и кладет правую руку ей на грудь, глядя прямо в глаза. Она рычит, шлепком злобно скидывает его руку и пытается отступить, но он обернул рукой ее талию и со смехом притягивает обратно. Что конкретно произошло дальше, я не увидел — они оба стояли спиной ко мне — но через полсекунды Донован откинув голову, начинает вопить, упав при этом на колени и схватившись за лицо. Лори обогнула его и пошла дальше вместе с Лороном. Я зову Лори, она останавливается и подходит ко мне. Она сладко улыбается, держа что-то в правом кулаке.

— Я не люблю, когда меня трогают извращенцы, — беспечно произносит она, ее голубые глаза смотрят прямо в мои. Я ощущаю, как она положила мне в руку что-то влажное, после чего разворачивается и уходит. Взглянув вниз, я вижу, как с моей ладони на меня смотрят глаза Донована. Мой интерес к ее телу немедленно падает ниже нуля.

ПРИСТАЛЬНО глядя через маленький круглый иллюминатор в кабинете Полковника, я вижу мир, на орбите которого мы стоим. Он серый и облачный, ничем особо не примечательный. Полковник как всегда пристально наблюдает за мной, и я сознательно избегаю его взгляда.

— Штрафная колония Гипернола на одной из лун этой планеты, — говорит он, подтверждая мои прежние подозрения, — мы спустимся на поверхность в начале последнего часа середины цикла. "Гордость Лота" будет пополнена запасами в сортировочной станции на орбите. Когда мы попадем в штрафную колонию, я избавлюсь от услуг некоторых членов твоего взвода, которые неудовлетворительно действовали.

— Могу я спросить от кого, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя об этих изменениях в отношении. Полковник ранее никогда не упоминал, что кого-то прежде высылал из "Последнего шанса". До сих пор единственным вариантом выбраться была смерть или прощение. Мне казалось, что мы можем умереть так же, как и все остальные.

— Нет, — сурово отвечает Полковник, напомнив мне, что я все еще сточное дерьмо в его глазах, и что недавнее прибавление под моей ответственностью. Он оборачивается, дабы взглянуть в иллюминатор, и когда я отвожу взгляд от его спины, то уголком глаза замечаю что-то на столе Шеффера. В файле фотография Лорона и пока внимание Полковника витает где-то в другом месте, я наклоняюсь вперед, чтобы попытаться что-то разнюхать.

— Ты можешь просто спросить, Кейдж, — не поворачиваясь, произносит Полковник.

— Сэр? — пораженно вырвалось у меня.

— Ты можешь просто спросить, какое преступление совершили Лорон и Лори, — отвечает он, глядя через плечо на меня.

— Что они натворили? — нерешительно спрашиваю я, раздумывая, какую ловушку или тест заготовил Полковник.

— Неподчинение приказам, — просто отвечает Полковник, полностью разворачиваясь, — они отказались исполнять приказ.

— Я понимаю, сэр, — уверяю я Полковника, напевая про себя, потому что я был прав, а Славини ошибался. Колдуны, конечно!

— Я уверен, что поняли, лейтенант, — говорит Полковник, странно взглянув мне в глаза, — через час приготовьтесь к погрузке на шаттл, — добавляет он, прежде чем отослать меня прочь взмахом руки.

— ХОРОШО, — признает Славини, когда я рассказал ему все, вернувшись обратно в загон, — но это не значит, что это действительно произошло, просто потому, что так написано в досье.

— Император, а ты недоверчивый тип, Славини, — кисло произношу я, раздраженный, что он все еще не хочет признать, что неправ, — пойдем со мной, мы разрешим этот вопрос раз и навсегда.

Я хватаю сержанта за руку и тащу его туда, где у стены, уставившись в пол, сидит Лорон. Я поставил его с сестрой в разные тренировочные группы в надежде, что это подтолкнет их к большему общению с другими, но, кажется, это просто разозлило и расстроило их. Что ж, мне придется что-то сделать с этими интровертами, они станут частью подразделения, хотят они того или нет.

— Ты за что сюда попал? — требую я ответа, встав перед Лороном и уперев руки в бока. Он медленно поднимает взгляд своих глубоких, голубых глаз, но не говорит ни слова.

— Как твой лейтенант, я приказываю отвечать мне, — рявкаю я, взбешенный его молчанием.

— Или это еще один приказ, который ты отказываешься выполнять? — злобно добавляю я. Он встает и смотрит мне прямо в глаза.

— Так вот, что вы думаете, — наконец-то произносит он, его взгляд мечется между мной и Славини.

— Тогда скажи нам, что произошло на самом деле, — настаиваю я. Он снова смотрит на нас двоих и вздыхает.

— Это правда, что Лори не подчинилась приказу, — медленно произносит он. Я самодовольно смотрю на нахмурившегося Славини.

— Это был приказ отступать, а не атаковать, — добавляет он, и мы оба в изумлении пристально смотрим на него.

— Вы отказались отступать? — недоверчиво переспрашивает Славини. — Тогда вы чудесно вписываетесь в "Последний шанс". Вы какие-то уроды-самоубийцы или что-то в этом духе?

— Я был ранен в ногу, — с мрачным выражением лица объясняет Лорон, — Лори не подчинилась общему приказу об отступлении и вернулась за мной. Она несла меня на своих плечах около километра обратно к линии осады. Они сказали, что она не подчинилась приказам и с позором отправили ее в военный суд.

— Они не обвинили тебя в каком-нибудь дрянном заговоре или соучастии? — спрашиваю я, интересуясь, за что Лорон присоединился к своей сестре.

— Нет, — отвечает тот, — я настаивал на разжаловании вместе с ней. Они отказали, тогда я ударил капитана своей роты. Они были только счастливы выкинуть меня вслед за ней.

— Чтобы остаться со своей сестрой, ты ударил капитана? — ржет Славини, — не сомневаюсь, что вы долбанутые на всю голову колдуны.

Я смотрю в искреннее лицо альбиноса, замечаю его странный взгляд, что еще больше вызывает во мне интерес к ним. Насчет того, откуда они.

— Очень хорошо, — говорю я ему, — с этого момента я буду держать вас с Лори вместе, если от этого вам лучше.

— Так и есть, — с простой улыбкой отвечает Лорон. Он проходит мимо Славини и затем останавливается. Он смотрит на сержанта, и улыбка исчезает с его лица.

— Я бы предложил не использовать слова «уродцы» или «колдуны» рядом с Лори, — говорит он, его голос угрожающий, — она более чувствительна и менее благоразумна, чем я.

Ставлю, что так и есть, думаю я про себя, пока Лорон уходит, оставив Славини явно шокированным. Несознательно сержант трет костяшками пальцев глаза и отваливает, явно витая мыслями где-то в другом месте.

— НУ ЧТО, Лори, — говорит Линскраг, наклонившись вперед, насколько позволяли ремни безопасности шаттла, чтобы высунуться из-за груди Кронина, — ставлю, что ты не ожидала столь быстрого возвращения в штрафную колонию!

— Мы не были в штрафной колонии, — поправляет она. Близнецы наконец-то несколько оттаяли, когда все отстали от них и оставили друг с другом. С их стороны, они начали чуть больше общаться, словно оба решили, что никуда не денутся, так что лучше, по крайней мере, попытаться наладить контакты с остальными. По правде говоря, я бы сказал, что Лори питала слабость к Линскрагу, хотя и не понимал, что она нашла в смазливом, некогда богатом бароне из хорошей семьи. Кронин спит между ними, спокойно захрапев, когда шаттл понес нас к луне.

— Извини? — говорю я, осознав, что она сказала. Я смотрю направо, где она сидит рядом с кормовой переборкой.

— Ты имеешь в виду, что Полковник не просто забрал вас с луны штрафников, куда мы летим?

— Нет, — отвечает она, резко мотнув головой, — последние восемнадцать месяцев мы дрались в штрафном батальоне на Проксиме Финалис.

— Почему Полковник вытащил только вас? — спрашиваю я.

— Он нас не вытащил, — говорит Лорон, и мы поворачиваем головы налево, чтобы посмотреть на него, — нас осталось только двое.

— Только двое? — хрипит рядом со мной Франкс. — Как так вышло?

— Кластерная бомба орочьего истребителя упала прямо в центр нашего батальона, когда мы штурмовали, — отвечает Лори и все взгляды перемещаются к ней, — разорвав на части две сотни солдат — всех, кроме меня и брата.

— Нифига себе, — с шокированным выражением лица высказывается Брокер на другом конце шаттла, — это довольно удивительно.

— Что случилось потом? — спрашиваю я Лори, любопытствуя, как они попали к нам.

— Комиссар не знал, что с нами делать, — продолжает историю Лорон, привлекая к себе внимание, на другую сторону шаттла, — вот тогда снова появился Полковник Шеффер, переговорил с комиссаром, и затем закинул нас сюда.

— Снова появился? — спрашивает Гаппо, до того, как я озвучил то же самое. — Вы встречали его раньше?

— Да, — кивнув, отвечает Лорон, — около года назад, когда впервые был сформирован штрафной батальон. Он тогда прилетел и встречался с капитаном. Мы не знаем, о чем они говорили.

Я пытался прикинуть, что мы делали приблизительно год назад. Это было непросто по некоторым причинам. Для начала, за последний год или около того, мы посетили пять различных миров, и через некоторое время они все размылись в одну бесконечную войну. Добавьте к этому, что год назад для Лори и Лорона могли быть не тем же самым временем для нас, учитывая перерывы и время, проведенное в варпе. Все дело в том, что корабли путешествуют через варп так быстро, потому что время там течет по-другому, чем в реальной вселенной. Что ж, по крайней мере, так мне пытался объяснить техножрец во время моего первого путешествия с Олимпа. В нашей вселенной время течет нормально, так что люди на корабле могут провести от недели до месяца, в то время как в реальности прошло три месяца. Мне не к чему было привязаться, и, за неимением подходящего термина, нормального времени для меня с Ичара-IV прошло два года. Насколько я знаю, за это время мог пройти реальный десяток лет.

Шаттл внезапно накреняется, и я шарахаюсь головой в корпус, это вырывает меня из размышлений. Все смотрят друг на друга, интересуясь происходящим.

— Какого фрага? — умудряюсь в рявкнуть, после чего шаттл резко ныряет вправо, швырнув меня на ремни безопасности.

— Турбулентность? — предполагает Линскраг, самый спокойный из нас. Я поворачиваю голову через плечо, чтобы взглянуть в иллюминатор за моей спиной. Я вижу изгиб луны под нами, слишком еще далекой, чтобы мы вошли в атмосферу.

— Нет, — рычу я, дергая замок на ремнях, и вскакивая на ноги, — оставайтесь на месте!

Я стараюсь пробраться к передней переборке, опираясь на коленки людей по пути туда.

Шаттл дрожит и заваливается на другой борт, бросая меня в сторону, и заставляя встать на карачки. Я ползу вперед и подтягиваюсь по переборке, склонившись над стеной, на которой висит комм-передатчик, соединяющий нас с кабиной, где сидит экипаж и Полковник. Нажав кнопку, чтобы активировать его, я немного уравновешиваю себя, поскольку шаттл, казалось, несколько секунду покачивает из стороны в сторону.

— Что происходит, Полковник? — ору я в микрофон. Связь несколько секунд трещит, после чего я слышу тихий и отдаленный голос Полковника.

— Вернись на место, Кейдж, — приказывает он, — пилот страдает от синаптического кровоизлияния. Приготовьтесь к аварийной посадке.

Все смотрят на меня, они слышали, что сказал Полковник. Почти все сразу же заговорили, я не могу разобрать ни слова из сказанного.

— Заткнитесь! — ору я, отщелкивая комм-аппарат, и прислоняюсь спиной к переборке. — Затяните ремни потуже. Очень туго. Когда мы ударимся, положите руки на лицо и держите локти и колени вместе. Если нас не угробит приземление, отделение Брокера идет первым, за ним Дональсон, Джоретт и Славини. Я после. До того момент, ни слова.

Следующие несколько минут текут мучительно медленно, пока я карабкаюсь обратно на свое место и снова пристегиваю себя. Мы совершенно беспомощны, просто надеемся, что помощник пилота сможет восстановить какое-то управление. У луны достаточно атмосферы, чтобы мы сгорели, если зайдем под неправильным углом, и даже если мы переживем это, мы ударимся о поверхность на скорости около тысячи километров в час, если посадочные двигатели торможения не загорятся. Даже если они замедлят наш спуск, то нас будет вертеть как сумасшедших, при этом ударяя то боком, то носом о землю. И это, предполагая, что плазменная камера не взорвется от удара и не поджарит нас, тогда некоторые, возможно, смогут выбраться из этой передряги живыми.

Проходит примерно десять минут с первых признаков неприятностей, когда я ощущаю вибрацию корпуса от постоянного включения подруливающих двигателей, изменяющих наше вращение и высоту, пока мы летим к луне. Это, по крайней мере, хороший знак, потому что говорит о том,что кто-то восстановил маневренность. Снова выглянув в иллюминатор, я вижу, что поверхность стала больше и почти заполнила обзор. Она песочно-желтого цвета, с оранжевыми завитками облаков плыли, плывущих в атмосфере. Антибликовые створки закрываются, блокируя обзор и защищая нас от ослепительного света, вызванного входом в атмосферу. Полминуты спустя шаттл начинает дико трястись, подкидывая меня на пару сантиметров вниз и вверх на скамейке, несмотря на то, что ремни болезненно туго врезаются мне в живот и плечи. Я слышу, как визг двигателей превращается в привычный рев, когда включаются турбореактивные двигатели, и осознаю, что мы не сгорим.

И все же, это не отменяет тот факт, что мы садимся со скоростью в два раза большей, чем необходимо. Если пилот включит тормозной двигатель слишком сильно — это разорвет шаттл пополам, если слишком поздно, то нас размажет столкновение.

Постоянным красным включается световая аварийная сигнализация, указывая на неизбежное приземление.

— Всем приготовиться! — ору я. Я жду секунду, чтобы проверить, что все должным образом подготовились, после чего оборачиваю руками лицо, зажимая уши, чтобы предотвратить разрыв барабанных перепонок от взрывного изменения давления. Мое сердце бьет молотом, мои колени дрожат, и я стараюсь прижать их друг к другу. Это будет самым ужасным опытом в моей жизни, потому что я всецело беспомощен что-либо сделать. Не было ни одного гребаного фактора, который я мог бы изменить, чтобы выжить, за исключением как обезопасить себя и постараться не перенапрячься. Это легче сказать, чем сделать, когда ты знаешь, что несешься к земле с бешеной скоростью.

Когда мы с воем проносимся по атмосфере, воздух наполняется высокочастотным свистом. Я сжимаю зубы, пока не вспоминаю, что должен держать рот открытым. Я слышу, как кто-то из солдат молится Императору, и про себя начинаю свою. Пожалуйста, не убивай меня таким способом, прошу я. Сохрани меня, и я никогда не буду снова в тебе сомневаться, я обещаю.

С почти оглушающим треском мы ударяемся, меня швыряет назад. Я чувствую, словно мы скользим, шаттл подпрыгивает и качается, дико заваливаясь то вправо, то влево.

— Фрагфрагфрагфрагфраг! — я слышу, как хрипит рядом со мной Франкс, но я уже расслабился, осознавая, что мы сели и все еще живы. Затем внезапно я снова ощущаю потерю веса и то, что мы резко летим вниз, словно соскользнули с края утеса или вроде того. Меня мотнуло к носу шаттла, когда он ныряет, и я почти дико визжу, но умудряюсь вовремя сдержаться. Все вокруг бешено вертится, вызывая тошноту и головокружение. С внезапным рывком вращение меняет направление. Сидящий напротив меня Маллори издает визг на высокой ноте и блюет мне на ботинки. Затем внезапно все успокаивается, и я все еще слышу, как ругается Франкс.

— Фрагфрагфрагфрагфраг! — повторяет он. Я смотрю на него и вижу, что костяшки его пальцев побелели, настолько сильно он сжал кулаки. И только тогда я ощущаю боль в своих ладонях, осознавая, что воткнул ногти в ладонь даже через перчатки. Заставив себя разжать пальцы, я смотрю на свои колени, стараясь игнорировать охватившую меня тошноту.

Следующий удар толкает мои колени, он сопровождается звуком раздираемого металла. И только затем мы останавливаемся. Внезапно все заканчивается, больше не ощущается движение.

— Фракните меня! — орет Славини, разорвав тишину, вздернув кулак к небу, его голос пронзительный, а на лице появляется дикая ухмылка. Я тоже ухмыляюсь как безумец. Некоторые начинают кричать, я разрываюсь от смеха, другие плачут от счастья. Чувствуя, что истерика вот-вот поглотит нас, я резко бью головой о фюзеляж, болезненное сотрясение возвращает мне немного здравого смысла.

— Отставить празднование, — рявкаю я, — все в порядке?

Послышалась серия подтверждений, и затем я слышу мелодичный голос Лори.

— Что-то не так с Хрустом, — говорит она, указывая на грузного гвардейца слева от нее. Я расстегнул ремни и подбираюсь к нему, сказав всем оставаться на местах, на случай, если шаттл двинется или что-то в этом роде. Хруст развалился на своем сидении, его голова утыкается в грудь. Я присаживаюсь перед ним, и смотрю в его открытые глаза. Они остаются безжизненными. Когда я снова встаю, я замечаю огромный синяк на задней части его шеи. Опасаясь худшего, я пальцем беру его подбородок и поднимаю голову.

Как я и подозревал, нет никакого сопротивления.

— Черт, — неопределенно ругаюсь я, — он сломал шею.

Позволив лицу Хруста снова упасть на грудь, я подхожу к комм-панеле.

— У вас все в порядке, сэр? — спрашиваю я.

— Пилот выведен из строя и все, — говорит мне Полковник, его голос в комм-панеле потрескивает, — что у вас?

Я оглядываюсь еще раз для проверки, после чего отвечаю.

— Один мертв, возможно, несколько выбитых суставов, растяжений и синяков, но на этом все, — докладываю я.

— Мы, кажется, проломили поверхность и упали в пещеру, — сообщает мне металлический голос Полковника, — организуй десять человек в разведотряд, я вскоре присоединюсь к вам.

Выключив комм-аппарат, я возвращаюсь в отсек.

У всех, кажется, уже утихла первоначальная радость, от осознания, что мы застряли где-то на луне. Мы даже не знает, пригоден ли воздух снаружи для дыхания, как и что-либо другое об этом месте. Все что мы знаем, что двигатели все еще могут загореться, угрожая отправить нас в варп.

— Джоретт, что с твоим отделением? — спрашиваю я, шагая меж скамеек к сержанту. Он оглядывается на них, затем отвечает.

— Все живы и здоровы, Кейдж, — с улыбкой облегчения произносит он, — мы фрагнутые счастливчики, а?

— Хорошо, когда Полковник придет сюда, мы узнаем, в какой заднице остановились, — отвечаю я, садясь на пустое место рядом с Джореттом и тяжело дыша. Что-то всегда приключалось, проклятье "Последнего шанса" всегда умудрялось ударить, когда ты меньше всего ожидаешь. Даже простой перелет на шаттле не мог пройти для нас спокойно.

— ЧТО это за долбаный шум? — спрашивает Джоретт, когда я передаю ему респираторы и фотолампы. Я на секунду прислушиваюсь, нахмурив брови, и тоже слышу. Словно царапанье по корпусу, неустойчивый скрип.

— Без понятия, — отвечаю я, пожав плечами и натягивая ремень собственной маски. Скорее всего, атмосфера луны не пригодна для дыхания, но что больше беспокоит, так это тьма подземной пещеры, все остальное терпимо. Полковник приглядывает за бойцами, когда мы пытаемся произвести какой-то элементарный ремонт двигателей; силовые катушки прокололо во время крушения. Пилот-техножрец был выведен из строя и без сознания, и по его рассеянному бормотанию, мы четко поняли, что никуда не полетим, пока наши двигатели не включатся вместе с еще несколькими штуками. Уоррент-офицер, который управлял полетом, говорит, что навигационный маяк обнаружил нас за тридцать километров от штрафной колонии, так что о марше не может быть и речи. У нас есть респираторы только для десятка человек и даже если бы их хватило на всех, баллонов хватит только на полчаса, после чего их нужно снова наполнить из фильтрационной системы шаттла, которая и так работает на износ на вспомогательном питании. Мы собираемся выйти наружу для проверки внешних повреждений, но, насколько мы можем судить, разрывов в корпусе нет. Если система обнаружения загрязнений шаттла все еще работает, то нет.

С выключенными двигателями мы на вспомогательном питании, так что рампу придется опускать вручную. Это тяжелый процесс, потому что нужно было опустить две герметичные переборки, чтобы сформировать воздушный шлюз. Сложная работенка, с учетом, что система циркуляции воздуха в посадочной кабине и так почти перегружена из-за двенадцати пыхтящих и задыхающихся бойцов, воздух становится затхлым и разряженным. Примерно через час работы мы готовы опустить рампу.

— Хорошо, надевайте маски, — приказываю я, опуская свой собственный загубник респиратора. Я пару раз вдыхаю для проверки работоспособности, затем затыкаю ноздри двумя пробками. Я опускаю визор со лба, устанавливая его на переносице, и затем проверяю, готовы ли остальные. Я поставил по три человека за каждый ручной маховик, и они начинают вращать, опуская рампу сантиметр за сантиметром. Я ощущаю, как наружная атмосфера судорожно врывается внутрь. Через пять минут рампа опускается, и я марширую в пещеру, включая фотолампу. В ее резком красном свете я вижу пласты различных пород в зазубренных стенах пещеры. Взглянув вверх, луч исчезает во мраке, так что потолок, должно быть, находится более чем в десяти метрах над нами. Я машу остальным спускаться, и иду к двигателям, самой жизненно важной части шаттла на данный момент. Песок хрустит под ногами, пол усыпан обломками скал, упавшими от нашего падения. Я снова слышу странное царапанье, когда оказываюсь рядом с гондолами двигателей. По ходу приближения, жар, выделяющийся от ускорителей, заставляет меня потеть.

Я провожу лучом фотолампы по соплам ускорителей, ища трещины или вмятины, но не обнаруживаю таких. Я вижу, как мимо проходит Джоретт, светя фотолампой на кожух двигателей с другой стороны. Он подходит ближе, и затем хмурит брови, выпрямляясь.

— Кейдж, — взмахом подзывает он меня, его голос приглушен маской, — взгляни на это.

Встав рядом с ним, я тщательно осматриваю место, куда указывает его фотолампа. В красном свете я различаю тень, примерно на середине, как раз над моей головой. Похоже на дыру и я ругаюсь про себя. Если кожух проткнут, то его нужно залатать до того, как бойцы внутри смогут подсоединить катушки. Затем, кажется, что дыра двинулась, слегка изменив очертания.

— Какого фрага? — слышу я, как бормочет Джоретт. Подтянувшись на перекладине повыше, я приглядываюсь. Дыра вовсе не является дырой. Это что-то вроде существа с множеством ног, размером примерно с ладонь. Я вижу, как блестят ее глаза в свете фотолампы. Ее десять ног вывихнуты наружу и вцепились в корпус шаттла. Я замечаю, как ее трехсантиметровые мандибулы жуют, и вижу какую-то пену у рта. Она, кажется, совершенно не обращает на меня внимание. Я толкаю ее фотолампой, но она даже не сдвинулась. Уголком глаза я замечаю что-то еще, и, смотрю выше по фюзеляжу. Еще около двух десятков таких же тварей прицепились к корпусу. Пузырящийся ручей стекает по корпусу, оставляя металлические следы на почерневшей от жара краске.

— Пошли двух бойцов в оружейный шкафчик в посадочном ангаре и пусть притащат все огнеметы, которые там есть, — приказываю я Джоретту. Он секунду колеблется.

— Сейчас же, Джоретт!

— Они жрут наш шаттл, — говорю я сержанту, после того как он отослал пару парней обратно к рампе, — нужно проверить нос, выяснить, сколько там еще этих тварей.

Если они прогрызут фюзеляж, воздух изнутри выйдет и все задохнутся… Когда он уходит, я снова обращаю свое внимание на инопланетных жуков, расползшихся по шаттлу. Пройдясь до другого конца шаттла, я насчитал еще двадцать штук. Я полагаю, что они могут быть похожи на ферро-зверей Эпсилона Октариус, переваривающих металлическую руду в скалах. Шаттл, должно быть, для них целый чертов банкет, это уже точно.

— Тут еще около сорока этих гребаных тварей! — слышу я приглушенный крик Джоретта от носа шаттла. Двое бойцов, отправленных внутрь, вернулись, неся по паре огнеметов. Я забираю у них по одному, и отправляю вперед к сержанту.

— Давай на хер спалим этих мелких уродцев, — говорю я, передавая огнемет Ламмаксу, толкователю снов. Я отхожу на шаг и нажимаю на запальную кнопку в камере воспламенителя, синий огонек пробуждается к жизни. Вручив фотолампу одному из бойцов, я твердо сжимаю огнемет обеими руками, расставляю ноги и навожу сопло на вершину шаттла. Я нажимаю спусковой крючок и позволяю в течение нескольких секунд огню облизать шесть метров корпуса. В паузе между струями, я замечаю оранжевые блики от носа и понимаю, что Джоретт делает то же самое. Ламмакс открывает огонь, и я вижу пятна дымящегося жира там, где раньше находились инопланетные твари. Ламмакс перенаправляет поток пламени и горящее топливо огнемета стекает с корпуса, разбрызгиваясь в метре от меня справа.

— Твою ж мать, смотри куда направляешь эту долбаную штуку! — ору я, и пламя исчезает. Снова открыв огонь, я заливаю оранжевой струей огня ускорители, убеждаясь, что ни одна из этих тварей не спряталась внутри сопел. Еще одну минуту я иду вдоль шаттла, посылая струи на крышу каждые несколько метров. Прилипшее к фюзеляжу топливо огнемета продолжает гореть, окрашивая пещеру мерцающим оранжевым светом.

— Хорошо, прекратить огонь! — кричу я.

Обменяв огнемет обратно на свою фотолампу, я карабкаюсь по поручням наверх шаттла. Осветив там все лучом фотолампы, я вижу пузырящуюся, расплавленную краску и больше ничего. Я разворачиваюсь к другим, чтобы сказать, что все чисто, когда странный звук начинает эхом разноситься по пещере — тихое, продолжительное царапанье. Осмотрев все с помощью фотолампы, я вижу туннель, примерно в двадцати метрах от хвоста шаттла. Пока я смотрю, то замечаю тени, двигающиеся в туннеле к нам, их сопровождает такой же царапающий звук, который мы слышали внутри шаттла, и он становится громче.

— Ох, фраг, — шепчу я, когда волна инопланетных жуков врывается в пещеру, разбегаясь по полу, словно живой ковер.

— Огнеметы! — реву я рассеянным гвардейцам ниже, указывая на приближающуюся массу ксеносов. Джоретт бегом вылетает из-за носа шаттла и сразу же ослепительное пламя освещает пещеру. Он встает рядом с Ламмаксом и химичит что-то несколько секунд с соплом огнемета, после чего посылает широкую струю дугой к туннелю. Я поспешно слезаю на землю, постоянно оглядываясь через плечо на происходящее.

— Мы, мля, сдерживаем их, — объявляет Джоретт, и посылает еще одну струю.

— Да, но ненадолго, они разбегаются, — добавляет Ламмакс, делая паузу и указывая налево. Верно, существа разбегаются от огня, угрожая окружить нас.

— Дарвон! Тенсон! — кричу я бойцам с огнеметами. — Дуйте туда и загоните их обратно в туннель.

Покуда они выполняют приказ, я встаю между Джорретом и Ламмаксом.

— Мы должны сдержать этих фраггеров в туннеле, чтобы они не обошли нас.

Пока мы шаг за шагом загоняем их обратно, мне приходит в голову мысль.

— Вы видели какие-нибудь туннели спереди? — спрашиваю я Джоретта, бросая испуганный взгляд назад.

— Расслабьтесь, — отвечает он, — это первое что я, мля, проверил.

Выдохнув от облегчения, я отхожу назад и позволяю им продолжать работу. Пару минут спустя они стоят у входа в пещеру. Он примерно два с половиной метра в ширину и примерно такой же высоты, практически круглый.

— Я пуст, — кричит Тенсон, закидывая огнемет за плечо.

— Беги к оружейному шкафчику, там должны быть дополнительные канистры, — говорю я ему.

— Они остановились! — восклицает Дарвон. Отодвинув его в сторону, я вижу, что он прав. До изгиба, в двадцати метрах перед нами, что мы видим в туннеле, нет никаких признаков этих тварей.

— Они отступили, — тяжело произношу я, — должно быть, у них где-то рядом гнездо, чтобы столько много и так быстро прибежало сюда. Мы должны идти и выследить его.

— Ты, мля, уверен? — спрашивает Джоретт. — Мы уже торчим тут десять минут. И у нас осталось воздуха еще на двадцать гребаных минут.

— Один Император знает, сколько этих тварей там, — отвечаю я, — огнеметы уже почти пусты. Кто знает, сколько еще атак мы сможем отбить. Нет, нам нужно ударить по гнезду, собрать их всех в одном месте, в одно время.

— Я не уверен…, — продолжает Джоретт, советуясь со мной.

— Я тут главный, — рычу я на него, и он отступает, качая головой.

Я ПРАВ: туннель ведет прямо к их гнезду, примерно в двухстах метрах от шаттла. Это огромная пещера, дальняя стена слишком далека, чтобы туда добивал луч фотоламп. В шкафчике оказалось всего лишь по одной дополнительной канистре для огнеметов, этого могло не хватить, тут тысячи существ. Они, кажется, как-то дезорганизованы, кучкуются случайным образом повсюду, покрывая пол, бегают вдоль стен и по потолку. Как и прежде, они не обращают на нас внимания, и я веду отделение дальше в пещеру. Я замечаю еще четыре туннеля, уходящих из пещеры, некоторые ведут вниз, некоторые вверх, они прогрызли себе тут настоящую сеть ходов. Я задумался, а знают ли власти штрафной колонии, что у них тут творится под ногами.

— Сэр, — коротко шепнув, Джоретт привлекает мое внимание, мотнув головой в одну из сторон. Взглянув в этом направлении, я замечаю массу желтых инопланетных яиц, маленьких мешочков из плоти, размером с мой большой палец. Они тянутся по полу грубым кругом, простираясь дальше света фотоламп, их десятки тысяч. В резком красноватом сиянии фотоламп я могу различить большие, темные очертания. Высотой примерно с метр, вздутие на десятке веретенообразных ножек, сидящее на груде яиц в центре гнезда.

— Я считаю, что это матка, — с многозначительным взглядом произносит Дарвон.

— Давайте сожжем ее! — рычу я, хватая огнемет Дарвона и направляясь к матке жуков. Она поворачивает голову к нам, когда мы достигаем края кучи яиц, пучок глаз уставился на меня, в них светится интеллект. Я поднимаю огнемет и нацеливаю его прямо на матку, мрачно усмехаясь под маской. И только тогда я замечаю движение справа и слева от меня. Другие гвардейцы тоже замечают и начинают отходить от яиц. Из боковых туннелей, в поле зрения появляется другой вид бегущих существ. Они примерно нам по талию, опираются на десяток много суставчатых ног, их зловещие рога выпирают вперед из насекомьих голов. Появляется все больше и больше, спешат к нам в тыл, чтобы отрезать путь к отступлению.

— Бежим! — ору я, нажимая на спусковой крючок огнемета и окуная инопланетную матку в пламя, я вижу, как она корчится секунду, после чего падает на землю. Воздух наполняется шипением и жуки-солдаты, я полагаю, вот кто они, кидаются на нас, стремительно передвигаясь на своих ножках. Другие уже бегут к туннелю, и я следую за ними, пару раз пуская струю из огнемета то влево, то вправо, когда ксеносы подбираются слишком близко.

Один из солдат взбегает на стену туннеля рядом с входом и кидается на Джоретта, приземляется ему на плечи и хватает ногами его голову. Он орет, когда тварь втыкает рога ему в глотку, и разбрызгивая кровь, сержант падает на землю. В предсмертном спазме палец сержанта сжимает спусковой крючок огнемета и посылает струю огня в спину одному из гвардейцев — Маллори. Маллори барахтался секунду, пока пламя облизывает его одежду, его волосы вспыхивают. Размахивая руками, он бежит в мою сторону, кожа вокруг маски пузырится и оплывает, широко открытые глаза пялятся из-за визора, мне приходится отпрыгнуть вправо, чтобы он не схватил меня. Он падает лицом вперед, булькающий вопль слетает с его губ. Он секунду царапает свое лицо, пока маска вплавляется в плоть, затем оседает и остается недвижим. Мне некогда думать о нем, между мной и туннелем стоят еще двое солдат, поджавших ноги и готовых прыгнуть. Пламя со свистом вылетает из туннеля, мгновенно сжигая ксеносов, от жара огня повсюду разлетается пепел. Я вижу стоящего там Тенсона, он машет мне рукой. Перепрыгнув через обугленные, тлеющие тела солдат, я кидаюсь в туннель.

МЫ организовали отступление с боем в проходе к шаттлу. Тенсон, Ламмакс и я по очереди сдерживаем наступающих ксеносов, после чего отбегаем назад за следующего бойца с огнеметом. У нас заняло примерно десять минут добраться до пещеры, где мы снова встаем у входа. Очередь Ламмакса, когда я вижу, что он целится слишком низко; некоторые из солдат бегут по потолку прохода. Я ору, но слишком поздно, один из них падает на него, шипы пронзают его плечи. Дарвон хватает эту тварь и отталкивает в сторону, я оттаскиваю Ламмакса, чтобы Тенсон занял его место, сразу же струя из огнемета опаливает потолок.

Ламмакс пытается разодрать рану, но я держу его руки, встав коленями ему на грудь, чтобы он не особо брыкался. Прокол глубокий, но выглядит безобидным, пока я не замечаю густую как смола субстанцию, пачкающую кровь — возможно яд. Ламмакс узнает мое выражение лица, и с широко открытыми от ужаса глазами, смотрит на свое плечо. От боли по его щекам текут слезы, скапливаясь в лужицу на дне визора. Взбрыкнув, он сталкивает меня с груди, и рывком вытаскивает с пояса нож. Я пытаюсь поймать его руку, но не успеваю; он втыкает его себе в грудь по самую рукоятку.

— Справа! — ору я, вставая и расталкивая других в сторону, так как они собираются вокруг тела Ламмакса, — Делите респираторы и обратно в шаттл. Остальные оставьте мне.

— Вы о чем, мля, говорите, сэр? — требует ответа Тенсон.

— Мы не знаем, сколько времени займет починка двигателей шаттла, — спешно объясняю я, тыкая пальцем в туннель, чтобы напомнить Тенсону об осторожности, — один боец может удерживать туннель, как и остальные, и если вы оставите мне респираторы, я смогу продержаться чуть дольше, чем, если бы мы остались все вместе.

— Лучше вам вернуться обратно, — настаивает Дарвон, поднимая огнемет Ламмакса, — а я сдержу их.

— Даже не думай со мной спорить по этому поводу, — огрызаюсь я, — это не какое-то там дерьмовое самопожертвование, я просто не доверяю вам, вы позволите угробить себя.

А теперь отдавай мне огнемет и тащи свою жалкую задницу к шаттлу.

Они обмениваются взглядами друг с другом, но когда видят решимость в моих глазах, я понимаю, что они сдались. Тенсон отступает, послав последнюю струю в туннель, после чего сдернув ремешок огнемета с плеча, прислоняет его к стене.

— Как только кончится топливо или воздух, бегите в шаттл, — яростно говорит он, глядя на меня и осмелившись перечить мне.

— Скройся с глаз, — говорю я, отгоняя его струей пламени. Я остаюсь один, с тремя огнеметами и примерно часовым запасом воздуха. Я просто надеюсь, что хватит и того и другого, как только кончится что-нибудь одно, я — труп.

Я ОТБИЛ примерно еще полдюжины атак за четверть часа, когда ко мне прибежал Тенсон. Я уже поменял один раз маску, баллон той, которая на мне, уже кончается.

— Какого фрага ты тут делаешь? — требую я ответа, отталкивая его обратно к шаттлу.

— Полковник послал меня сказать, что основное питание восстановлено, — говорит он, отпихивая мою руку, — понадобится еще полчаса, прежде чем мы сможем запустить взлетные ускорители. Как ты считаешь, ты столько продержишься?

— Огнемет почти пуст, в других по половине, — уверяю я его. Он кивает и кидается обратно к шаттлу, еще раз бросая на меня взгляд через плечо. Я возвращаю свое внимание к туннелю и вижу еще одну волну бегущих ко мне ксеносов. Я выпускаю последнюю струю и откидываю огнемет в сторону, хватая другой рядом со мной, сразу же открывая огонь. Это будет очень долгие полчаса.

Я ПОНЯЛ, что осталось, может быть, четыре, может быть, пять выстрелов в последнем огнемете. У меня так же остался последний респиратор, и я оглядываюсь в сторону шаттла, ища любые признаки того, что они закончили ремонт ускорителей. Таковых не наблюдается. Глянув в туннель, я вижу наполовину заполняющую его насыпь из искореженных, обожженных тел чужих. Эти существ поражали, бросаясь раз за разом на явную смерть. Я не могу понять, зачем они это делают. Они не выглядят слишком смышлеными, чтобы мстить за убийство матки и шаттл не стоил сотен убитых. Опять же, люди могут спросить, почему я просто не прикончил себя, а остался в "Последнем шансе", сражаясь в одной бойне за другой. С их точки зрения, если бы я сделал это сам, то это была бы наверняка быстрая, простая и безболезненная смерть, чем рисковать получить на поле боя мучительную и увечащую. Но я не разделяю эту точку зрения. Я не собираюсь умирать за Полковника.

Раньше я горел желанием сложить голову за Императора и Империум, но чем больше я осознавал, что они собой представляют, тем больше понимал, что они этого не стоят. Я всякого насмотрелся за последние три года, с тех пор как вступил в Имперскую гвардию, и не видел ничего такого, что заставило бы меня думать, что все эти жертвы не напрасны. Постоянно умирают миллионы гвардейцев и флотских, и за что? Чтобы эти неблагодарные командующие планетами, кардиналы и офицеры могли сделать зарубку об еще одной бессмысленной победе? Чтобы клерк Департаменто Муниторум или Администратума мог сделать пометку на звездной карте, что вот этот никчемный кусок скалы все еще под властью Империума? И вот я стою здесь, на этой дурацкой луне, противостою рою инопланетных существ в одиночку, чтобы свалить и рисковать своей шеей в какой-то другой проклятой бойне?

Я начинаю ощущать головокружение, воздух в респираторе почти кончился. Я пару раз тру рукой визор маски, прежде чем осознать, что пятна перед глазами не на плассталевых линзах. На груде трупов возникает движение, и я вижу, что ксеносы опять атакуют. Я снова поднимаю огнемет, оружие, кажется, тяжелее, чем было секунду назад.

Нажимаю на спусковой крючок, и язык пламени ревет по туннелю, сжигая до пепла живых инопланетян.

Я задыхаюсь, пытаясь сделать еще один вдох, и осознаю, что в панике опустошил контейнер, еще чуть-чуть воздуха осталось в самой маске. Еще больше существ несется по туннелю, и я умудряюсь снова выстрелить, моя глотка напрягается, пока я пытаюсь вдохнуть не существующий воздух. Головокружение охватывает голову, и мои ноги просто отказывают подо мной. Я едва могу двинуться, но вижу, что темная тень волны жуков приближается. Я задыхаюсь, моя грудь напряглась, но я умудрился выставить огнемет перед собой и снова выстрелить, в последний раз заставляя жуков-солдат отступить. Перестают ощущаться пальцы, и я скорее понимаю, чем чувствую, что оружие вывалилось у меня из рук. Я пытаюсь подняться, пытаюсь найти какой-то последний резерв сил, но в этот раз такового нет. В ушах стоит рев, и тьма кружит вокруг меня.

ОТ тряски я прихожу в себя, ощущая, что кто-то прикасается ко мне. Слабо махнув руками, я пытаюсь отогнать солдат-жуков. Один из них сдирает с меня респиратор, и я чувствую, как что-то прижимается к моему лицу. Внезапно легкие наполняются свежим воздухом, и я ощущаю, что меня тащат по земле. Когда зрение прояснилось, я вижу стреляющего в туннель из огнемета Тенсона, после чего он хватает его за ружейное ложе и зашвыривает в проход, крича что-то, что я не могу разобрать. Пока меня затаскивают на рампу, я вижу волну тьмы, кинувшейся на гвардейца, та сбивает его с ног. Шипы поднимаются и падают, стремительно втыкаясь в его тело, из глубоких ран струей бьет кровь. С завыванием рампа начинает закрываться, затеняя панораму.

— Мы внутри! — я слышу, как кто-то кричит у меня за спиной. Я лежу на спине и пялюсь в светосферу на потолке, очарованный ее желтым светом. Он кажется ослепительно ярким после пещеры, но я продолжаю пялиться на него. Пол подо мной начинает дико трястись, и я ощущаю, как увеличился вес, это говорит о том, что мы взлетаем. В поле зрения появляются нечеткие лица; они болтают, но их голоса сливаются в спутанное бормотание. Я закрываю глаза и насколько могу, концентрируюсь на своих легких.

ПОТРЕПАННЫЙ шаттл умудрился пролететь несколько километров до штрафной колонии, где Полковник забрал один из их шаттлов, чтобы вернуть нас на "Гордость Лота". Техножрец умер от полученных травм до того, как мы долетели до колонии и мы оставили тело там. Когда мы выгрузились в ангар для шаттлов, я приближаюсь к Полковнику.

— Вы никого не бросаете, сэр, — подчеркиваю я.

— Ты прав, никого, — отвечает он, наблюдая, как изнуренные гвардейцы тащатся вниз по рампе.

— И мы также не собираемся набирать новобранцев? — предполагаю я, глядя на его лицо в поисках подсказок насчет его мыслей, но оно ничего не выражает.

— Для нас нет, — подтверждает он, наконец-то оборачиваясь ко мне.

— Почему, сэр? — спрашиваю я через секунду, задумавшись о том, что если я просто спрошу, как он и говорил, насчет истории с Лорон и Лори.

— Никто из них не достаточно хорош, — это все, что он отвечает, глядя прямо на меня, и затем разворачивается, чтобы уйти.

— Хорош для чего? — спрашиваю я, кинувшись за ним.

— Сегодня ты слишком много задаешь вопросов, Кейдж, — говорит он, шагая по решетчатой палубе. Он смотрит на меня через плечо, примеряясь и затем, кажется, принимает решение.

— Зайди со мной в мой кабинет, охрана знает, как проводить твоих бойцов в загон.

Мы идем в молчании, моя голова кружится от мыслей. Что он собирается показать мне? Или он собирается отчитать меня лично, не желая портить дисциплину, отвешивая мне пару шишек перед бойцами? Опять же, раньше это его никогда не останавливало.

Пока мы поднимаемся по палубам на железном эскалаторе, Полковник продолжает смотреть на меня. Это внезапное развитие событий одновременно беспокоит и вызывает интерес. Пока мы идем по коридору к его кабинету, с другой стороны к нам подходит одетый в тунику лакей. Он изумленно смотрит на меня, но ничего не говорит. Мы оба следуем за Полковником внутрь, и он закрывает за нами дверь.

— Покажите лейтенанту Кейджу документы, — говорит клерку Шеффер, садясь за стол. Из огромных рукавов туники мужчина достает связку пергаментов и вручает ее мне.

Я разворачиваю верхний и кладу остальные на угол стола Полковника. Он исписан большими, рукописными буквами. На Высоком Готике, так что я не понимаю большую часть написанного. Однако я распознаю заголовок. Там написано: "Absolvus Imperius Felonium Omna", что, как я понял, означает: "Император прощает все ваши грехи". Внизу стоит тяжелая восковая печать с отметкой Комиссариата, и я замечаю над ней имя Джоретта. Потрясенный, я смотрю другие, они для Ламмакса и для остальных.

— Прощение для мертвых? — сконфуженно спрашиваю я.

— Прощение может дароваться посмертно, — со всей искренностью заявляет мне клерк, — так же легко, как благодарности и медали.

— Все мертвые получили это? — спрашиваю я, поворачиваясь к Полковнику. Он один раз кивает, пристально глядя на меня. Ты действительно безумец, думаю я про себя, глядя в ответ на сидящего в оббитом кожей кресле, тот держит перед собой сцепленные пальцы.

— Только Император может даровать вечное и неограниченное прощение, — бормочет позади меня писчий.

— Вы все слышали мое обещание, — говорит Полковник, заговорив впервые, с тех пор как мы покинули ангар шаттлов, — я даю вам последний шанс. Если вы умрете на службе, вы заслужили право на прощение. Это кое-что значит; это не просто слова. Ваше имя войдет в анналы Империума, как служащего Императору и исполнившего свой долг. Если мы знаем о ваших близких, то о детях смогут позаботиться в Схоле Прогениум. С вашими семьями свяжутся и расскажут об обстоятельствах смерти.

— А если не умру? — внезапно обеспокоенно спрашиваю я.

— Все умирают, лейтенант, — тихо произносит клерк за моей спиной. Я разворачиваюсь и смотрю на него.

— Рано или поздно, — добавляет он совершенно равнодушно. Я разворачиваюсь к Полковнику, чтобы потребовать ответа, почему он хочет нашей смерти, но он говорит первым.

— Это все, лейтенант Кейдж, — говорит он, не проявив ни одну эмоцию. Кипя внутри, я закрываю рот и отдаю салют.

— Клерикус Амадиель вызовет охрану, чтобы вернуть вас к вашим бойцам, — заканчивает Полковник, указывая на дверь рукой, слегка наклонив голову.

ЗВУК постоянной бомбардировки был монотонным и приглушенным стенами командного центра, он слышался как отдаленные глухие удары. Внутри операционной комнаты повсюду царил организованный хаос, писчие и тыловики бегали туда-сюда, разнося детальную информацию о последнем наступлении врага. В центре комнаты, среди рядов циферблатов и тактических дисплеев, гололитический проектор показывал схематичный рисунок крепости, красным мигали иконки, показывающие позиции вражеских укреплений. Синие символы представляли защитников, собравшихся на местах для отражения штурма. Два офицера стояли рядом с гололитом, великолепные в своих темно-синих сюртуках с золотым плетением. Один из них, с пятью гвоздиками командора-генерала на эполетах, указывал на область на юго-западе.

— Это похоже на отвлекающий маневр, — прокомментировал он своему приятелю офицеру, чьи ранговые отметки говорили о том, что он капитан, — верните бригаду эпсилон обратно на западные стены и нажмите 23-ей вдоль флангов.

Капитан подозвал писчего взмахом руки и короткими фразами передал приказ. С обеспокоенным лицом, он повернулся к своему седовласому старшему офицеру.

— Как мы можем продолжать сражаться, сэр? — спросил он, нервно постукивая пальцами по золоченой рукоятке меча, висящего на его левом бедре. — Их, кажется, бессчетное множество и они бросают тысячи просто чтобы проверить нашу реакцию.

— Не волнуйся, Джонатан, — уверил его командор-генерал, — помощь в пути и когда она прибудет, мы будем спасены.

— А что насчет другой проблемы? — возбужденно вопрошал капитан, его голос упал до напряженного шепота. — Что делать с врагом внутри?

— Здесь он только один из них, — таким же успокаивающим тоном ответил командор-генерал, — их поймают и уничтожат, и тогда эта маленькая угроза будет забыта. Ничто нас не остановит.

Глава четвертая Предательство

+++ Операция Сбор вошла в заключительную стадию. Каков статус операции Новое Солнце? +++

+++ Новое Солнце вошло в основную фазу. Операция Сбор должна быть завершена как можно скорее, время не ждет. +++

+++ Мы со всей скоростью отправляемся к Новому Солнцу. +++

Я никогда раньше не видел Полковника таким злым. Я думал, что видел, как он бесится, но это было просто средненькое раздражение по сравнению с текущим спектаклем. Его глаза столь пронзительны, что могут проткнуть рокрит и его кожа почти побелела, его челюсть сжата так сильно, что я вижу, как дергаются мускулы на его щеках. Капитан Феррин тоже далеко не счастлив. Капитан корабля багровел и потел, нахмуренно глядя на Полковника. И я оказался в центре всего этого. Я просто докладывал о последней проверке запасов вооружения Полковнику, когда капитан вошел и сообщил ему, что мы меняем курс, чтобы ответить на общую тревогу. Полковник спокойно сказал, что мы никуда не летим, и чтобы он нас вернул на прежний курс, и затем все понеслось.

— Вы знаете мой обозначенный приказ, Полковник Шеффер, — шипит капитан, уперев на стол Полковника сжатые в кулак руки, его толстые плечи на одном уровне со щеками.

— Могу я напомнить вам, что это судно было прикомандировано для перевозок, капитан, — огрызается Шеффер, вставая из-за стола и подходя, чтобы взглянуть в иллюминатор.

— Это расценивается как высшее предательство, не ответить на сигнал общей тревоги, — кричит в ответ капитан, — сейчас нет чрезвычайной ситуации или приказа об отмене от вышестоящего офицера.

— Судно в моем распоряжении, — тихо произносит Полковник, и вот тогда я понимаю, что все становится по-настоящему опасным. Полковник был одним из тех, чей голос становится все тише, когда они оказываются на грани.

— И я даю вам приказ об отмене, капитан.

— Я все еще самый старший офицер на этом корабле, полковник, — отвечает ему капитан, натянуто выпрямляясь и сжимая-разжимая кулаки за спиной, — это под юрисдикцией флота. Я — командующий этим кораблем.

— У меня высшие полномочия! Вы знаете, о чем я говорю, капитан! — орет Полковник, повернувшись на пятках и встав перед Феррином. — Я отдаю вам прямой приказ, со всеми необходимыми полномочиями. Вы возвращаете нас обратно на изначальный курс к Тифон Прайм!

— Ваши полномочия не распространяются на "Военные Положения Флота", полковник, — покачав головой, отвечает капитан, — после того как мы доложим о выполнении своего долга на Крагмире, я вернусь к этому вопросу. И это — мое последнее слово. Если вам не нравится, можете выметаться через ближайший воздушный шлюз и лететь сами!

После этой бури капитан вылетает из кабинета, и хлопает за собой тяжелой дверью. Я не могу избавиться от картинки, как Полковник выстраивает нас в линеечку и, маршируя, мы уходим в воздушный шлюз, как и предложил Феррин. Он, возможно, достаточно безумен для такого. Полковник секунду выглядит так, словно кинется вслед за капитаном Феррином, затем немного успокаивается. Он глубоко вдыхает, поправляет шинель и разворачивается ко мне.

— Что у нас есть для холодных погодных условий, Кейдж? — внезапно спрашивает он. Я замешкался, сбитый с толку, и он указывает на инфопластину со списком инвентаря у меня в руке.

— Я… ы… зачем? — заикаюсь я, после чего немедленно получаю в ответ негодующий взгляд.

— Выметайся, Кейдж! — рявкает он на меня, забирает из руки инфопластину и отмахивается ею. Я спешно отдаю честь и пулей вылетаю за дверь, с радостью сбегая от Полковника, пока он в своем убийственном настроении.

ЕЩЕ две недели варп-снов закончились, когда нас выкинуло в систему Крагмир. Мы тут, чтобы драться с орками, сказал мне Полковник. К несчастью, это ледяной мир. Сомкнутый вечным ледниковым периодом, Крагмир представляет собой огромную тундру, с рыскающими снежными бурями, покрытую ледниками и зазубренными горными хребтами. Сражаться с орками и так сложно, но драться с ними в этих суровых условиях будет чертовски близко к безнадежному. Я дрался с орками раньше, когда группа работорговцев пыталась совершить набег на планету, где я стоял гарнизоном до того как попал в штрафники "Последнего шанса". Они были огромными зелеными монстрами, не особо выше человека, потому что постоянно сутулились, но по-настоящему широкие и мускулистые, с длинными, словно обезьяньими руками. Своими массивными челюстями они могли откусить тебе голову, впрочем, как и оторвать ее острыми когтями. У них также были достаточно хорошие пушки, хотя их броня обычно ни черта не стоила.

Опять же, им особо она была не нужна; они могли выжить после ранений, которые искалечили или убили бы человека. Я не знаю, как это им удается, но они вряд ли вообще истекают кровью, они, кажется, не особо замечают боль, и их можно было дырявить, бить и прошивать самым жестоким образом, и они все еще могли драться с почти полной эффективностью. Я видел воинов с грубой и легкой бионикой, огромные шипящие поршни в руках или ногах, которые на самом деле делали их сильнее, с пушками или клинками, встроенными в конечности. Не ошибетесь, сказав, что даже несколько орков это плохая новость и особенно — пара тысяч, сброшенная на Крагмир несколько недель тому назад.

У нас впереди все еще неделя путешествия по системе, до того как мы достигнем орбиты, так что вместе с несколькими десятками оставшихся на борту штрафниками "Последнего шанса" я прошел курс выживания при холоде. И снова разговоры свелись к тому, насколько мы полезны, всего лишь с горсткой меньше взвода. Особенно потому, что на поверхности уже находится другой штрафной легион из целых трех рот. Это примерно от пятисот до тысячи бойцов, в зависимости от размеров рот. Кто знает, может быть, Полковник просто втиснет нас к ним и оставит там?

Хотя почему-то я сомневался, что это произойдет. Мы много чесали языками, и Франкс согласился со мной в этом, еще сильнее казалось, что Полковник имеет на нас какие-то виды. Я имею в виду, если бы он просто пытался угробить нас, то Крагмир вполне подходил, но тогда зачем было затевать драку с капитаном корабля? И о каких полномочиях он говорил? Насколько я знаю, единственным не флотским рангом, который мог приказывать кораблю что-то, был магистр войны. И только потому, что его назначали при поддержке как минимум двух адмиралов. Что ж, так нам говорили, когда объясняли систему рангов, после того как я вступил в Гвардию. А был еще комментарий Полковника насчет преступников последней штрафной колонии, что они не достаточно хороши.

Все это заставляло задуматься о том, что здесь происходит.

МЫ ВЪЕХАЛИ в главный пусковой ангар на боевой машине пехоты — "Химере", в шаттлы, готовые спустить нас к поверхности. Постоянное пыхтение хорошо настроенных двигателей эхом возносится к сводчатому потолку, вонь дизельного выхлопа наполняет воздух. Рабочие бригады матросов взобрались в краны и портальные краны и готовят их к запуску шаттлов. Полковник получил в распоряжение флотского техножреца, чтобы он приглядывал за "Химерами", учитывая обжигающий холод, в котором им придется работать. Мы получили загруженные на борт "Химер" вегетативные процессоры, на случай, если придется валить деревья, чтобы получить топливо. Буревые фильтры были установлены на воздушную и выхлопную системы, вместе с системой двойного зажигания с подходящим разрядом, чтобы они наверняка не замерзли. Я, например, не хотел бы тащиться пешком по Крагмиру, куда бы там мы не направлялись. Особенно, если мы собираемся приземлиться рядом с одной из Имперских баз и затем оттуда отправиться на линию фронта. Сезон штормов только начался, делая невозможным воздушное сообщение, кроме как прямого приземления на равнины, примерно в сорока пяти километрах от мест сражения.

Проникающее пронзительное эхо от рокочущих двигателей, мгновенно заставляет всех замолчать.

— Боевая тревога! — орет один из матросов, помогающий нам загрузиться, мой знакомый Джемисон.

— Кейдж! Тащи своих людей на портал, если они хотят увидеть кое-что интересное.

Все вскакивают на металлические ступеньки, чтобы взглянуть через огромный бронированный иллюминатор. Я не вижу ничего, за исключением плазменных следов за двумя фрегатами, которые выпрыгнули из варпа вслед за нами. Очевидно, с другой стороны от нас находился крейсер "Правосудие Терры", но у меня никогда не было шанса взглянуть на него.

— Там! — шепчет Джемисон, указывая на движение слева. Я ладошками прикрываю лицо и утыкаюсь носом в бронестекло, пытаясь оградиться от света, чтобы лучше видеть. Затем я вижу его, с этого расстояние не более чем стреляющая звезда, проносящаяся мимо дальнего фрегата.

— Я надеюсь, там не так много эльдар, — бормочет Джемисон, качая головой, — мы не готовы к сражению, транспортники обычно составляют часть конвоя.

— Откуда, блин, ты знаешь, что это эльдары? — справа от меня недоверчиво спрашивает Гаппо.

— Смотри, как они поворачивают, — отвечает нам Джемисон, кивая на иллюминатор. Я пару минут напрягаю глаза, после чего снова замечаю оранжево-красную искру. Затем я увидел, что Джемисон имел в виду. Булавка света замедляется секунду-две, а затем кидается в совершенно другом направлении. Даже сжигая реактивные двигатели и выжимая из маневровых ускорителей все, ни один из кораблей не может повернуть так резко. По правде говоря, даже близко к этому никто не может.

Пока я смотрю, то замечаю, как крошечная вспышка синего возникает в капле света, что я идентифицировал, как один из наших фрегатов. Он, кажется, светится чуть сильнее, пока его щиты поглощают атаку. Я могу чувствовать как двигатели "Гордости Лота" уводят нас от битвы, рокот, который, кажется, вызван пульсацией корабля, создает в желудке неприятную вибрацию.

— Фракните меня… — шепчет Франкс, поднимая взгляд. Я смотрю на самую верхнюю часть иллюминатора, и вижу, как в поле зрения показывается движущийся свет. Я осознаю, что это "Правосудие Терры" пролетает над нами, прямо в паре километров над верхом транспортника. Он потрясающий, галерея за галереей, ряды за рядами орудийных портов появляются в поле зрения. Даже через фильтрующую вспышки окраску бронестекла я могу рассмотреть, как по левому борту кратко оживают направляющие двигатели, отдаляя его чуть дальше от нас. Показались плазменные двигатели, огромные цилиндры, которые были обмотаны бессчетными километрами массивных труб и проводов, питающие их жизненной энергией от плазменных реакторов в глубине бронированного корпуса. Яркость плазменного следа почти ослепляет даже через затемненное стекло, белая раскаленная энергия вылетает из сопел двигателя, швыряя его через космос с невероятной скоростью, хотя размеры корабля и его вес могут показаться тяжеловесными. Нет, не тяжеловесным, а более величественным, безмятежным, что противоречит потрясающему количеству энергии, которое он использует. Это вдохновляющее зрелище, в этом нет сомнений, и я смог понять, почему так много молодых людей в фантазиях вырастают, чтобы стать капитанами кораблей, командующими одним из этих смертоносных мастодонтов.

Глядя, как крейсер прорывается к эльдарам, я ощущаю безопасность. Определенно ничто не может выстоять перед вниманием этой гигантской махины разрушения. У флотских может и были какие-то странные представления о стратегии и обороне, но если вы поручили дело им, то они чертовски много знают об огневой мощи. Их противоартиллеристские защитные башни имеют орудия по размерам больше, чем установленные на Титанах, их дула десяти метров в диаметре, десятки таких оборонных пунктов усеивают корпус корабля, размером с крейсер. Орудия на широком борту варьировались, иногда там огромные плазменные пушки, способные сжигать города, иногда ускорители масс, которые могут превратить фунты металла и камня в ничто. В течение минут ракетные батареи уменьшенной дальности могут уничтожить небольшого противника, в то время как высоко мощные лазеры, которые Джемисон назвал «лансами», за один губительный выстрел могут пробить три метра самой крепкой брони. Большинство крейсеров также вооружались торпедами, с составными боеголовками, снаряженными горючим плазмо-зарядом, несущим на головы врагов энергию взрыва небольшой звезды. По сравнению с этим, мой жалкий пистолет выглядит как плевок против океана. На самом деле, скорее, как против сотен океанов.

Когда "Правосудие Терры" становится не более чем еще одной искрой в отдаленной битве, мы начинаем терять интерес. Виднеются вспышки стрельбы, но на расстоянии в несколько тысяч километров, так что сложно разобрать, что там на самом деле происходит. Я уверен, что на орудийных палубах и на мостике были какие-нибудь зрительные сканеры и разное другое оборудование, которое позволяет им лучше все рассмотреть, но здесь внизу, это просто невероятно далекое и слабое световое шоу.

— Хорошо, — говорю я бойцам, когда они начинают разбредаться от иллюминатора, — давайте закончим погрузку "Химер".

МЫ ПОГРУЗИЛИ три "Химеры" на борт одного из десантных кораблей и готовы были загнать еще две на другой, когда мимо нас забегали матросы, внезапная паника побудила их к деятельности. Я хватаю уоррент-офицера за руку, когда он пытается промчаться мимо.

— Что происходит? — требую я ответа, глядя на флотских, как они сбегаются к оружейным шкафчикам в задней части ангара шаттлов.

— Мы получили приказ подготовиться к абордажу, — отвечает он мне, с рычанием выдергивая свою руку, — один из эльдарских пиратов кинулся назад и летит прямо к нам.

Они обманом отвели крейсер, и теперь мы сами по себе. Взгляни!

Он указывает на иллюминатор, и я вижу быстро приближающиеся вихрящиеся очертания. Я не могу ясно разглядеть корабль, он защищен тем, что мы называем "голополем", которое изменяет и отклоняет свет, так что вы не можете точно засечь его местоположение, это заставляет авгуров и сюрвейров сходить с ума. Еще один пример адского колдовства эльдар в их машинах и оружии.

Я уже хотел кого-нибудь попросить связаться с Полковником, когда вижу, как он проходит через противовзрывные двери в дальнем конце ангара шаттлов. Он смотрит в иллюминатор, и я спешу к нему.

— Нам нужно вооружиться, сэр — говорю я, — они ожидают абордаж.

— Я знаю, — отвечает он, обращая свое внимание на меня. Я вижу, что на поясе висит его силовой меч в ножнах, а на другом бедре болт-пистолет.

— Я проинформировал охрану. Они выдадут вам оружие, когда закончат формировать отряды флотских.

— Куда нам пойти, сэр? — спрашиваю я, пока мы идем обратно к взводу, — флотские, кажется, знают что делают. Чем мы можем помочь?

— Ты прав. Они управятся без нашего вмешательства, — соглашается он, доставая свой болт пистолет и отщелкивая предохранитель, — мы будем действовать в качестве резерва, за отрядами флота. Если будет похоже, что они дрогнули, мы выдвинемся и поддержим их.

Кажется, в этом есть смысл. Я не прочь стать за матросами и охраной. В конце концов, их готовили к такого рода вещам, к перестрелкам на короткой дистанции и рукопашной, и у них есть тяжелая броня для такого рода дерьма. Пока мы ждем охрану для раздачи оружия, я приказываю охранять десантные корабли, скорее, чтобы занять своих бойцов, чем из-за страха, что они в открытую поддержат эльдар.

Мы как раз заканчиваем, когда охрана выкатывает тележки с оружием. Они начинают раздавать дробовики и нагрудные патронташи каждому. Я хватаю один и вешаю на плечо, затем урываю связку электроострог, подзываю сержантов отделений и раздаю им по одной, оставляя одну и для себя. Оглянувшись в иллюминатор, я вижу выстрелы наших жалких батарей, шарахающих в сторону цветных миазмов, что представляют собой корабль эльдар. Кажется, они вообще не попадают в него; он изменяет курс, чтобы зайти с борта, замедляет скорость, дабы поравняться с нами.

Весь корабль дико дрожит, когда капитан приказывает исполнить маневр уклонения и реактивные двигатели оживают, внезапно прибавляя скорости и швыряя нас в сторону. Это дает нам всего лишь полминуты или около того, прежде чем ярко-пурпурный поток энергии вырывается из облака изменяющихся цветов, бьет нас куда-то около кормовой части, заставляя корабль задрожать от взрывов.

— Они отключили наши двигатели, — говорит стоящий рядом со мной Полковник, его лицо мрачное, как всегда, — теперь они пойдут на абордаж.

Небольшие очертания отделяются от разноцветного тумана и летят в нашу сторону. Должно быть, это штурмовые корветы, решаю я, и вижу около полудюжины, кажется, они летят прямо к нам. Я думаю, это, должно быть, иллюзия, но затем чувствую, что они действительно летят прямо к нам. Они становятся все больше и больше, и я слышу грохот ботинок по металлической палубе, когда еще больше матросов выскакивают в ангар для шаттлов из окружающих зон корабля. Я заталкиваю пять патронов в дробовик и досылаю один цевьем в патронник, подготовившись к выстрелу. Зажав левой рукой электроострогу, я отсылаю взвод назад, ближе к стене, подальше от иллюминатора и пусковых дверей.

— Ждать приказа Полковника и держаться меня! — ору я на них. Я вижу, как некоторые оглядываются, ища какой-нибудь возможности сбежать, но проследив за их взглядами, я понимаю, что все двери уже снова закрыты. Взглянув вверх, я замечаю трех офицеров флота в контрольной башне, наблюдающих за бойцами внизу через массивное стекло.

— Они здесь! — орет кто-то с передней части ангара. Я вижу гладкие, зловещие очертания штурмовых корветов пролетающих мимо иллюминаторов, каждый раскрашен в странные, плавные полосы черно-пурпурного и красного. Несколько секунд спустя, участки стен на каждой пусковой двери начинают светиться голубым, когда штурмовые корветы задействовали какое-то энергетическое поле, чтобы прожечь вход внутрь. Со взрывом света, разбрасывая искры и обломки на палубу, появляется первый разлом справа от меня.

Почти сразу же вспыхивают взрывы слева и справа, команды флота открывают огонь, наполняя огромный зал грохотом дробовиков. Вспышки выстрелов пляшут в поле зрения, дополненные странными лучами лазпушек или чего-то подобного.

С места, где я нахожусь, я не могу рассмотреть атакующих, но вижу, как бойцов отшвыривает на пол взрывами темной энергии, или разрывает на куски градом огня. Прямо передо мной я замечаю пульсирующий сгусток темноты, летящий в матросов, он разрывает группу людей, подбрасывает их обугленные тела в воздух и расшвыривает оторванные конечности и головы во всех направлениях. Казалось, разом заорали все, добавляя шума к какофонии стрельбы. Хриплые вопли агонии или паники эхом отражаются от стен, со звоном по палубе лязгают гильзы. Воздух наполняется запахом кордита от двух сотен дробовиков, гарью сгоревшей плоти и запахом скотобойни от расчлененных и обезглавленных тел. Пока я осматриваюсь, пытаясь понять, какого черта тут происходит, все погружается в анархию, вспышки выстрелов смешались с лаем дробовиков и пронзительным визгом осколковых ружей и пушек эльдар.

Невозможно разглядеть со сколькими мы столкнулись и сдерживаем мы их или нет. Я повсюду вижу насыпи из тел, бойцы отползают в стороны, держа свои искалеченные конечности или зажимая раны на теле и голове. Еще один взрыв раскалывает решетки палубы, вдалеке слева, где стоит генератор или что-то типа того, там расцветает огненный шар. Выстрелы и свист теперь оглушительны, случайные попадания в железные опоры контрольной башни шипят и пузырятся, плавя подпорки, держащие контрольный зал в десятке метров над палубой. Шаттл справа от меня разрывается огромным огненным шаром, град шрапнели сечет бойцов вокруг него, разрезая их тела облаком острых обломков.

— Время пришло, — говорит Полковник, выступая вперед, голубая пульсация силового меча освещает его лицо снизу. Он кивает головой вправо и среди поредевших матросов флота и охраны, я замечаю первых воинов-ксеносов. Их броня раскрашена в те же цвета что и штурмовые корабли. Панцири покрыты клинками и пиками, по кончикам которых пробегают беспорядочные разряды энергии. Они примерно на голову выше окружающих бойцов, но настолько худые, что кажутся почти истощенными. Они двигаются изящными, перетекающими движениями, кажется, совсем не затрачивая для этого усилий. Со скоростью, с которой не могут двигаться даже самые закаленные бойцы, они рубят влево и вправо оружием ближнего боя из экзотического набора клинков и зазубренных хлыстов. Возвратным движением меча, ксенос отсекает голову одному из бойцов, и она катится по полу, после чего тот разворачивается на каблуках и погружает клинок в живот еще одному флотскому. Вокруг них стоит аура злобы, странный пронзительный смех или экстравагантные жесты выдают их беспощадность.

Наступает момент, когда перед нами остаются одни чужаки, около двух десятков, мертвые и умирающие флотские разбросаны по палубе у их ног. Никому не понадобился приказ и все разом открывают огонь, жар от залпа окатывает меня, заставляя кожу покрыться потом. Я передергиваю цевье и снова стреляю, рукоятка моей остроги зажата между казенником и рукой, я вижу, как одного из эльдар отбрасывает выстрелом, яркая кровь брызгами взлетает в воздух. Слева еще больше ксеносов прыгает в нашу сторону, с легкостью разрезая нескольких человек на своем пути.

Справа загрохотали ботинки, и к нам прибегает отделение охраны.

— Они прорвались к главному коридору! — орет их младший офицер, указывая на дальний конец ангара штурмовым дробовиком. Его визор отодвинут назад, и я вижу его рычащее, полное ненависти лицо, когда он открывает огонь, за несколько секунд десяток выстрелов разрывает пространство между нами и подступающими эльдарами. Вытащив барабанный магазин из дробовика, и откинув его в сторону, он ведет своих бойцов мимо нас. Я вижу, как Дональсон ведет свое отделение вслед, пусть идут. Полковник стоит справа от меня, с силовым мечом в одной руке, нацелив болт пистолет другой на врага.

— Отступление с боем к контрольной башне, — бросает он через плечо, после чего выпускает очередь в бегущих к нам эльдар.

— Отступаем по отделениям! — ору я, перекрикивая шум боя, — отделение Джоретта и командное — вперед!

Я вижу, как другие отступают к задней части ангара и встаю на колено, загоняя еще шесть патронов в дробовик. Встав на ноги, я вижу, что остальные штрафники "Последнего шанса" на месте и начинают отступать, раз за разом отстреливаясь, огонь прикрытия других отделений врезается в чужаков. Теперь повсюду валяются кучи мертвых тел, наших бойцов и их, окровавленные куски разбросаны по металлической палубе, темно-красная человеческая кровь смешивается с ярко-красной жизненной жидкостью чужаков. Я не могу сказать, сколько их осталось, но когда отхожу мимо другого отделения, то вижу, что слева от меня все еще бушует яростная схватка, эльдары пытаются прорваться через главные двери во внутренности корабля.

— Если они пройдут, то получат практически прямой доступ к мостику, — информирует меня Полковник, выбрасывая магазин из болт-пистолета и вставляя другой, — мы должны остановить их в ангаре.

Глянув через плечо, я замечаю, что мы оказались у ступенек контрольной башни. Можно было проследить за нашим отступлением по телам пяти погибших "Последнего шанса", лежащих среди более чем двух десятков трупов чужаков, и по бандажам патронов для дробовиков и рассыпным гильзам болт-пистолета. Несколько эльдар умудряются прорваться через наши залпы, они практически обнажены, не считая нескольких кусков усеянной клинками брони, связанных ремнями вокруг жизненно важных частей тела. Практически не касаясь земли, со сверхъестественной скоростью они ныряют то влево, то вправо. У них в руках зловещего вида хлысты и парные кинжалы, покрытые каким-то ядом, который, капая на металлическую палубу, дымится. Когда они приближаются для удара, их свирепые ухмылки демонстрируют превосходные белые зубы, яркие овалы глаз горят жуткой страстью. Полковник контратакует с поддержкой Лорона и Лори. Шеффер подныривает под отравленный клинок и стреляет из болт-пистолета, взрывая голову атакующей. Лорон разворачивается на месте и врезает прикладом дробовика в живот другой, после чего, перехватив ружье двумя руками, он впечатывает дуло в лицо пришельцу, ломая ей шею. Лори скользит между двумя из них, откидывается вправо, когда одна из атакующих делает выпад, хватает руку женщины эльдар и крутит вокруг себя, отправляя стройное существо на клинки своей подруги. Другой рукой она стреляет из дробовика в живот оставшейся, разбрызгивая куски внутренностей по ее белой коже и окрашивая свои волосы ярко-красной кровью.

— Уводи бойцов в контрольную башню, — приказывает мне Полковник, пробегая мимо по металлическим ступенькам. Пока мы несемся по лестнице вверх, чужаки продолжают стрелять, убивая двух бойцов из отделения Славини, и те переваливаются через перила. Я вижу, как сержант разворачивается и спускает свое отделение на пару ступенек, открывая ответный огонь по чужакам, пока те бегут по открытой палубе к нам. Мое дыхание вырывается изо рта хриплыми вздохами пока я несусь по спиральной лестнице, заставляя свои уставшие ноги передвигаться, подталкивая спину Франкса перед собой, заставляя того тоже двигаться. Я замечаю, что внизу эльдары почти достигли главного входа. Только пара десятков охранников стоит между ними и закрытым проходом.

С огромным облегчением я пролетаю через дверь контрольной комнаты, другие бойцы грудой падают за мной, при этом заваливая меня на пол. Полковник хватает меня за плечо бронежилета и ставит на ноги.

— Запечатай дверь, — говорит он кому-то позади меня, используя свободную руку, чтобы указать за моим плечом на дверь в контрольную комнату. С шипением воздуха и глухим ударом дверь закрывается. Три ошеломленных офицера флота стоят и смотрят на нас со смесью удивления и ужаса.

— Как открыть взлетные двери? — требует ответа Полковник, отпуская меня и подходя к ближайшему офицеру.

— Открыть двери? Там все еще сражаются! — отвечает офицер, его лицо — маска ужаса.

— В любом случае, вскоре они будут мертвы, — мрачно рычит Полковник, отталкивая мужчину в сторону и подходя к другому.

— Двери, лейтенант?

— Нельзя просто повернуть рубильник, — отвечает тот, — ручной маховик на задней стене открывает клапана давления.

Он указывает на колесо с двадцатью спицами, диаметром метра три. Оно присоединено огромными цепями к серии массивных шестеренок, исчезающих в потолке.

— Оно закрывает запирающий механизм, который держит двери закрытыми. Если открыть клапаны, то внутреннее давление внутри ангара полностью раскроет двери. Эта башня в отдельной системе, она нужна, чтобы поддерживать баланс давления.

— Давай! — шипит нам через плечо Полковник, после чего бросает взгляд обратно на ангар.

— Отделение Славини и Дональсона все еще там! — с подступившим к горлу комком возражаю я. — Вы не можете приказать мне убить собственных бойцов.

— Я отдал вам прямой приказ, лейтенант Кейдж, — говорит он, поворачиваясь ко мне, его голос очень тих, а глаза опасно блестят, — мы все мертвецы, если они доберутся до мостика.

— Я… я не могу, сэр, — умоляю я, думая о том, что Славини и его солдаты сдерживали эльдар, чтобы мы наверняка добрались сюда.

— Выполняйте, Лейтенант Кейдж, — шепчет Шеффер, наклонившись ко мне очень близко, прямо к лицу, кажется, что его глаза впиваются мне в мозг. Под этим ужасным взглядом я вздрагиваю.

— Хорошо, всем взяться за спицы колеса! — кричу я, отворачиваясь от убийственного взгляда Полковника. Они начинают возражать, но я затыкаю им рты, ударяя прикладом в челюсть Кординара, когда тот начинает выкрикивать в мой адрес ругательства.

— Поддерживайте дисциплину, Кейдж, — рявкает за моей спиной Шеффер.

— У вас есть пять секунд, чтобы повернуть колесо прежде, чем я сам расстреляю вас! — рычу я на них, задумываясь о том, что мои глаза были ли наполнены тем же сумасшедшим светом, который я видел в глазах Полковника. Без дальнейших препирательств они бегут к колесу клапана. Пока они поворачивают его, оно скрипит и скрежещет; указатель на циферблате на панели над их головами начинает падать. Внезапно потеряв сопротивление, колесо быстро завертелось, раскидывая их в разных направлениях по полу. Когда они встают на ноги, повсюду вокруг нас разносится зловещий скрип. Я смотрю в окно и вижу, как двери запуска начинают деформироваться от напряжения. Огромные двери, толщиной три метра, с громким визгом поддаются, каждая весит несколько тонн, их срывает с массивных петель и те улетают во тьму. Все незакрепленное на палубе в ангаре для шаттлов высасывает уходящим воздухом: шаттлы, "Химеры", люди и эльдары.

Повсюду кружатся тела. Кто-то похожий на Славини отскакивает от обшивки вращающегося шаттла, от низкого давления кровь из его лица бешено и мощно распыляется, мгновенно лишая его жизни. Из-за дикого порыва ветра я не слышу их криков, завывающий шторм в ангаре вышвыривает в космос людей и машины. Это одно из самых ужасающих зрелищ, которое я когда-либо видел, наблюдать, как все стремительно уносится в разорванный провал в дальней стене, обрекая людей на чудовищную смерть в вакууме. Снаружи контрольной башни начинает нарастать лед, застывая на стекле, конденсат от нашего дыхания быстро покрывает стекло изнутри каплями. Я обеспокоенно бросаю взгляд на офицеров флота, но их взоры прикованы к ужасающей резне в ангаре. Я слышу как несколько штрафников "Последнего шанса" позади меня проклинают и ругаются. Я смотрю на Полковника, он стоит совершенно недвижимо, наблюдает за разрушением снаружи и не проявляет каких-либо эмоций.

Внутри меня вскипает гнев. Он знал, что это произойдет. Как только атаковали эльдары, он знал, что все придет к этому. Не спрашивайте меня, откуда он это знал, или как я догадался о том, что он знал, но это было так. Я роняю дробовик и электроострогу и сжимаю кулаки. Словно теплый поток, гнев несется по мне, по рукам и ногам, наполняя их силой, и я почти бросаюсь на Полковника, когда он разворачивается и смотрит на меня. Я вижу, как дернулись мускулы на его скулах и вижу отстраненность в его глазах, я осознаю, что он не совсем лишен сострадания. Он, может быть, и знал что произойдет, но не был особо от этого счастлив. Гнев внезапно испаряется, оставляя меня с ощущением тошноты и утомления. Я падаю на колени и закрываю лицо руками, растирая глаза костяшками пальцев. Меня охватывает шок, когда я осознаю, что убил их. Полковник заставил убить их всех: чужаков, матросов, охранников, штрафников "Последнего шанса". Он заставил меня, и я заставил других. Я ненавижу его за это, больше чем других я ненавижу его за то, что он сделал со мной. Я действительно желаю ему смерти.

* * *

В КОНТРОЛЬНОЙ комнате мы молчим, все оставшиеся в этой ужасной комнате двадцать четыре штрафника, все следующие шесть часов, пока проводятся работы ремонтными командами в компенсационных костюмах, они притащили тяжелую машинерию, чтобы зажать и сварить прочные плиты над разломами. За все это время никто не произносит ни слова, просто странные бормотание про себя. Когда мы возвращаемся в ангар, ничто больше не отмечает произошедшие здесь смерти, которые мы только могли наблюдать часами ранее. Все унесло в космос. Все незакрепленные машины, все тела, всех живых, все гильзы и обломки, все это унесло ветром к звездам. Только подпалины от взрывов говорят о том, что здесь вообще сражались.

Когда мы идем обратно к загону, я ловлю обрывок разговора между охранниками, как я замечаю, у них отличные имена от тех, кто эскортировал нас последние три года. Должно быть, наши постоянные охранники находились в ангаре. Атака эльдар была безошибочно точна. Казалось, они знали, что ангар будет самым слабо обороняемым местом и что оттуда они получат доступ к главным коридорам. Эльдары очень умны, в этом я уверен, но это мастерство планирования кажется маловероятным даже для них.

Я размышляю над ходом событий, пока мы устраиваемся в камере. Никто не проронил ни слова, огромное открытое пространство кажется еще более пустым из-за потери двадцати человек. Я никогда не видел бойцов такими прежде. Впрочем, я тоже никогда не чувствовал себя так из-за других штрафников "Последнего шанса". Мы все ожидали смерти; мы осознали это после перового же сражения. Осталось только двадцать из четырех тысяч, так что же изменилось в этот раз? Видимо то, что у них не было ни единого шанса. Вот почему мы здесь — это наш "Последний шанс". Если мы деремся хорошо, мы выживаем. Если сражаемся слабо — умираем. Это жестокая правда. Словно закон подулья — сильнейшие выживают, слабейших убивают и съедают. Это снова напомнило мне комментарий Полковника о других преступниках, что они не достаточно хороши. Что-то происходит, и я почти ухватил суть, но не могу сложить все части головоломки.

Мои мысли вернулись к убитым, с которых начались эти размышления. Но в этот раз, у них не было "Последнего шанса". Они просто оказались не в том месте и не в то время. И мы убили их. Я вместе с другими штрафниками повернул это колесо и открыл ворота. Мы убили наших собственных товарищей и это высшее предательство. Эльдарские пираты не оставили нам выбора, не оставили выбора Полковнику, кроме как отправить наших солдат-товарищей на небеса. Никто из нас не хочет думать об этом.

Никто из нас не хочет думать, что мы низшие из солдат, низшие из существ: убийцы товарищей, хладнокровные предатели.

Возможно, за исключением одного из нас. Того, кто делал это и раньше. Того, кто мог такое сделать: предать нас перед чудовищными чужаками, предать своих друзей. Человека, который давным-давно заслужил наказания. Человека, в котором нет даже унции человечности, которую чувствовали даже самые сумасшедшие психопаты "Последнего шанса". Мужчина, который пытался убить меня во сне за то, что я противостоял ему. Человека, который скользил, прятался и крался по жизни — худшая, скользкая, выгребная жаба. Я ощущаю, как меня заполняет праведный гнев. Я оттягивал этот момент слишком долго, но когда я пережил то, что случилось в ангаре, моя ярость на Полковника внезапно возвращается, но в этот раз направленная к другому человеку, более концентрированная и приправленная тремя годами ненависти и отвращения. Я практически слышу, как что-то ломается в моем разуме.

— Больше никогда, — шепчу я, и окружающие смотрят на меня, на их лицах беспокойство, вызванное тем, что они видят в моих глазах. Питаемый внезапной яростью, я мчусь по камере в поисках Роллиса. Я вижу его в одиночестве, на своем обычном месте, сидящем прислонившись к стене. Он выжил, когда гораздо лучшие люди погибли. Его глаза закрыты, а голову он уронил на грудь. Он издает изумленный вопль, когда я хватаю его за рубашку и поднимаю на ноги, вбивая его в переборку со звонким ударом головой о металл.

— Кейдж, — выплевывает он с широко раскрытыми глазами, — отвали от меня!

— Ты ублюдок-предатель! — прошипел я, схватив его за горло одной рукой и прижав его голову к стене. — Ты предал нас! Ты продал нас эльдарам!

— Что? — спрашивает Лорон позади меня, и, оглянувшись, я вижу, что все собрались вокруг нас.

— Он предатель, — произносит Линскраг, проталкиваясь через толпу и становясь рядом со мной, — он был заодно с эльдарами.

— Я ничего не сделал, — задыхается Роллис, извернувшись из моей хватки и отталкивая меня на шаг назад.

— Он был оператором связи, — продолжает Гаппо, он смотрит на это предательское отребье, — он намеренно передавал не шифрованные приказы, давая чужакам знать, куда идут наши солдаты.

— Он всю свою роту положил в засаде. Все были убиты кроме него. Кажется немного странным, не так ли?

Затем с озадаченным выражением прекрасного личика, Лори шагает вперед.

— Как он умудрился передать им что-то в этот раз? — спрашивает она. Все на мгновение стихают, обдумывая.

— Я знаю, — зловеще хрипит Франкс, — он вел одну из "Химер" в десантный корабль, пока штурмовые корветы приближались. Он был все еще внутри, пока нас избивали. Мог воспользоваться встроенным трансивером. Бьет на пятнадцать километров, вагон времени, чтобы передать краткое сообщение своим инопланетным сообщникам.

— Это какой-то гребаный бред! — брызгает слюной Роллис, глумясь с презрением. — Вас всех надули!

Раздается гневный рык нескольких людей, когда те воспринимают эту теорию. И я осознаю, что тоже рычу. Я снова вижу, как лицо Славини взрывается кровью при ударе о шаттл и что-то внутри меня ломается. Без раздумий я хватаю Роллиса за плечи и вгоняю колено ему в пах. Он издает придушенный всхлип и пытается упасть в сторону, но я крепко его держу. Я бодаю его между глаз, с хрустом разбитых хрящей мой лоб врезается ему в переносицу. Я отступаю, пыхтя от гнева, и отпускаю его. Он стоит, качаясь, ошеломленный ударами, кровь стекает по его губам и щекам.

— Ты тупой ублюдок! — рычит Роллис, внезапно ударяя правой рукой мне в скулу, отбрасывая мою голову назад. Он, шатаясь, шагает вперед на шаг и поднимает обе руки, но я реагирую быстрее, чем он бьет — тыкаю ногтями правой руки в его окрашенное кровью горло, сминаю трахею. Когда его скручивает и он, задыхаясь, пытается вдохнуть, я хватаю его сальные патлы и вмазываю коленом в лицо. В кроваво-красной вспышке я снова вижу лицо Славини, взорвавшееся и замершее перед моим мысленным взором. Я вижу, как тела и людей уносит ветер, словно выброшенные обертки от рационов. Я врезаю коленом ему в живот. Снова и снова, раз за разом, вбивая его ребра во внутренности, повторяя удары, пока его не рвет сгустками крови на мою одежду. Но я не могу остановиться; вспышками вокруг меня возникают лица бойцов, которых засосало во тьму, кровь превратилась в тысячи сверкающих кристаллов в замораживающей пустоте. Ногтями левой руки я полосую его по лицу, загоняя пальцы в глазницы.

И только тогда я осознаю, что бью его не один. Отовсюду вылетают кулаки и ноги, обрабатывая его со всех сторон, втаптывая в пол. Я отшатываюсь, когда остальные силой прорываются к драке, и все что я вижу, как Роллис корчится от бури пинков и топчущих ударов. Густые струйки крови текут меж ног Кронина, пока тот стоит над Роллисом уперев руки в бока, наблюдая, как с кровью из того вытекает жизнь.

— И они сразили врагов Императора с праведной яростью, поскольку знали, что исполняют Его работу, — со злобной ухмылкой на лице произносит сумасшедший лейтенант, его глаза светятся безумием. Он вцепляется зубами в толстую щеку мужчины, разбрызгивая по воздуху капли крови. Еще одна серия ударов опускается на предателя, сопровождаемая звуком ломающихся костей.

Роллис не издает ни звука, даже ни одного хриплого вздоха. И тогда все остальные осознают, что все закончилось. Не говоря ни слова, все расходятся, каждый возвращается к своему обычному месту. Я смотрю на сломленный, избитый труп Роллиса и не чувствую ничего. Ни ненависти, ни презрения. Впрочем, сожаления я тоже не испытываю. Он был полным ублюдком и сдал он нас эльдарам или нет, он давно заслужил это. Чувствуя себя намного сильнее выдохшимся, чем за последние три года, я опускаюсь на свою скатку и падаю. Через несколько минут свет тускнеет, наступает цикл сна, и я слышу, как ворчит мой пустой желудок. Я осознаю, что из-за всей этой шумихи, нас забыли покормить этим вечером. Игнорируя голод, я пытаюсь заснуть.

Я ПРОСЫПАЮСЬ от кошмара из крови и криков, в котором Полковник смеялся над нами, пока мы дохли перед ним. Пока я поворачивал голову из стороны в сторону, чтобы ослабить судорогу, до меня дошло, что меня разбудил свет дневного цикла. И затем, увидев измятые очертания дальше у стены, я осознаю, что часть кошмара с Роллисом вовсе не была сном. Я вскакиваю на ноги и прогуливаюсь туда, чтобы взглянуть на него. Над его головой кровью небрежно написано слово — "Предатель". Пока я стою там, я ощущаю, как кто-то склонился к моему плечу и, оглянувшись, я узнаю Лори, она смотрит вниз на тело. Разворачивается и смотрит на меня.

— Ты правда думаешь, что он это сделал? — спрашиваю я, наполовину напуганный и наполовину обрадованный тем, что мы сделали прошлой ночью.

— А это важно? — вопросом на вопрос отвечает она, ее невероятные голубые глаза смотрят мне в самую душу.

— Нет, — решаю я, — он никогда не заслуживал последнего шанса, его давным-давно нужно было казнить. Некоторые вещи нельзя прощать. Я удивлен, что это дошло до кучки преступников как мы.

— Правосудие "Последнего шанса", — мило улыбаясь, отвечает она.

— АДМИРАЛ Бекс, ваш план совершенно недопустим, — произнес иссохший магистр войны, приглаживая складки своей длинной, черной полушинели, — невозможно сравнять с землей Коританорум с орбиты.

— Нет ничего, что нельзя было бы разрушить, магистр войны Менит, — ответил адмирал, самодовольная ухмылка смяла его жесткие, ястребиные черты лица, — это может занять десятилетия бомбардировок, но мы можем уничтожить эту повстанческую крепость и всех в ней.

— Это не выход и вы знаете это, — раздраженно огрызнулся магистр войны Менит, — по древнему декрету, пока стоит Коританорум, Тифон Прайм остается столичным миром сектора Тифон и Высшая Гвардия Тифона освобождена от службы в других мирах. Мое начальство и шагу не сделает, чтобы навлечь опасность на это привилегированное положение.

— Значит, вы отправите еще десять тысяч бойцов на еще одну бойню бесполезного штурма? — резко ответил адмирал Бекс. — Если вы не можете держать свой собственный дом в порядке, возможно, ваше привилегированное положение должно быть пересмотрено. В конце концов, разве можно доверить высшее руководство тому, кто позволил столице пасть перед повстанцами?

— А вы в свою очередь должны быть озабоченны отслеживанием флота-улья Дагон, адмирал, — резко ответил магистр войны, — или вы снова потеряли их след? Оставьте войну на земле нам и просто подвозите нам еще солдат.

— Не беспокойтесь насчет Дагона, генерал, — с ухмылкой уверил его Бекс, — Флот уверяет вас, что вы под хорошей защитой. В конце концов, мы лучшая линия обороны…

— Лучшая линия… — брызгал слюной Менит, его лицо стало красным от гнева, — если бы вы потратили половину ресурсов на завоз сюда полков Имперской Гвардии, от того, что вы выкинули на ничего не стоящих дипломатов по всей галактике, от флота-улья Дагон не осталось бы и следа.

— Вы смеете предполагать, что великолепный Флот Империума должен работать не более чем прославленным курьером? — зарычал адмирал флота Бекс. — Вы — Гвардия, даже не представляете себе, совсем не представляете, насколько велика галактика. Без Флота, даже сама могущественная Терра пала бы уже тысячелетия тому назад. Что ж, пусть так и будет. Вы можете расходовать столько душ Имперской Гвардии, сколько посмеете, и это будет вашей глупостью, я не несу за это ответственности.

Глава пятая Хладная сталь

+++ Операция Сбор почти завершена. +++

+++ Хорошо. Жду вас в скором времени. +++

Я вижу примерно пять метров перед собой, после чего мой взор упирается в кружащийся снег. Я туже стягиваю капюшон своей зимней шинели вокруг лица своими тяжелыми перчатками, и медленно, но упорно тащусь в снегу по колено. В конце концов, оказалось, что наши "Химеры" здесь внизу бесполезны, местные использовали транспорт из шасси "Химеры", поставленной на лыжи, с гигантским турбовинтовым двигателем. Всего лишь километр или два от обогреваемой посадочной площадки до входа на заставу Эпсилон, где мы присоединимся к другому штрафному легиону, но я уже выдохся от усилий. С заставы Эпсилон мы должны будем промаршировать и задержать продвижение орков в горах, более чем в пятидесяти километрах от того места, где мы находились в данный момент. Мы не ждем, что выживем. Мы должны будем просто купить время для организации обороны. Две застава уже были захвачены зеленокожими и нас забросили, чтобы мы остановили их продвижение.

Маршрут не особо сложен, под горку вдоль долины к главному входу на станцию.

Прямо передо мной маячит длинная шинель пробирающегося по снегам Полковника, почти скрытая из вида кружащимся снегом. Рядом с ним едет капитан Олос из Крагмирской Имперской Гвардии, восседая на огромном, длинноволосом, сером четвероногом животном, которого они называли "плугфутом". Я мог понять почему: массивные лапы четырех ног имеют роговые наросты, которые прорезаются сквозь сугробы снега. Капитан завернут с головы до ног в густой темный мех, обвязанный и опоясанный мерцающей темной кожей вокруг талии, бедер и бицепсов. Он склонился с седла на высокой спине плугфута и разговаривает с Полковником, и я пошел чуть быстрее, чтобы послушать, о чем они говорят.

— Я отправил одного из своих бойцов вперед, чтобы он рассказал на Эпсилон, что мы почти добрались, — сквозь свирепый вой ветра орет Олос. Его лицо обветренно от постоянных патрулей в таких суровых условиях, кожа коричневая и загрубелая от постоянного нахождения в холоде.

— Сколько еще идти? — орет в ответ Полковник, сложив руки рупором вокруг рта, чтобы перекричать завывающую бурю. На нем толстая черная шинель, огромный шарф обернут вокруг подбородка и фуражки.

— Около пятисот метров, — громко отвечает капитан, — полчаса марша и мы на месте.

— Зачем посылать всадника? Почему просто не передать им сообщение связью? — спрашиваю я, тыкая пальцем за плечо на всадника слева, несшего огромную комм-станцию на спине.

— Сейчас сезон штормов, — орет в ответ Олос, — с южных полярных регионов поднимается какая-то странная хрень, которая портит комм-передачи на любой дистанции больше двухсот метров. На каждой заставе есть астротелепат для связи с передающими спутниками на орбите. Летом не все так плохо, но орки выбрали самое худшее время для вторжения.

Кто-то тащится ко мне, и я смотрю на Лорона, его бледное, почти синее от холода лицо, виднеется из-за отороченного мехом капюшона. Как и на остальных, на нем длинная, серо-коричневая шинель, которые мы получили, когда спускались на шаттле. Он держит лазган в громоздких рукавицах, сшитых из того же материала.

— Какого черта кому-то пришло в голову жить в таком месте? — стуча зубами, вопрошает он. Олос пару раз тыкает пальцем в землю.

— Ансидиум девяносто, — отвечает он с усмешкой, — под скалами миллионы тонн руды с ансидиумом.

— Чем так чертовски полезен этот ансидиум девяносто? — спрашиваю я, размышляя, что может быть такого важного, чтобы три миллиона человек жили в таких негостеприимных условиях.

— Из него производят каталитическое веществе для плазменных реакторов, — говорит он, найдя среди своих покрытых снегом седельных сумок кобуру и доставая плазменный пистолет, — для начала, это один из самых стабильных элементов воспламенения для плазменного оружия. Говорят, что плазменное оружие, произведенное из ансидиума добытого на Крагмире, имеет только сорок пять процентов отказов.

— Кажется, вы слишком непринужденно болтаете с осужденными преступниками, — вставляет Полковник.

Я не вижу его лица, но думаю, что он одарил капитана одним из своих суровых взглядов.

— Они служат в наказание? — спрашивает капитан, засовывая плазменный пистолет обратно.

— Да, — секунду обдумав, отвечает Полковник, — они искупают свои грехи.

— Тогда они по мне, — со смехом отвечает Олос, — а вот шатающиеся вокруг не осужденные и не наказанные преступники меня беспокоят! Когда нас так осаждают орки, я рад любой помощи, которую могу получить!

— Вы считаете, что двадцать два человека смогут сильно помочь? — спрашивает Лорон, вылезая из особенно глубокого сугроба.

— Последний раз Крагмир атаковали около семи лет тому назад, — отвечает он нам, — десять человек удерживали заставу Гамма от корсаров шесть дней. В нужной ситуации десять человек лучше, чем сотня.

— Поверю на слово, — бормочет Лорон, отставая от нас.

НЕСКОЛЬКО десятков человек работают во входной камере, когда мы проходим через огромные двойные ворота заставы. Половина из них останавливается и смотрит на нас. Есть только одна вещь, которая меня раздражает больше всего остального, это косые взгляды. Я не знаю почему, можете называть это раздражительностью, если угодно, но почему все, прокляни их Император, столь любопытны, когда мы рядом? Хорошо, не каждый день "Последний шанс" оказывается у их порога, но разве я таращусь как какой-нибудь криволобый идиот, когда вижу что-нибудь, чего не видел раньше? Конечно, нет. Я имею в виду, что у меня есть некоторое самоуважение. Наша репутация, кажется, бежит впереди нас все сильнее и сильнее в эти дни. Я не уверен, раздражает это или забавляет Полковника. С одной стороны, чем больше людей слышали о нас, тем выше была наша ценность в качестве устрашения. С другой же, некоторые люди видели в нас почти героев, и он явно не желал, чтобы обычный гвардеец думал, что это своего рода очаровательное продвижение в карьере. Если они так думают, то они чертовски глупы. Лично мне наплевать и на то и на другое, покуда они не пялятся на меня, словно я какой-то экспонат в цирке уродцев.

Даже в стенах заставы Эпсилон, вырубленной в голом камне гор, холодно. Дьявольски холодно. Снаружи, говорят, что без подходящей одежды ты замерзнешь в течение пяти минут. В это я чертовски охотно верю, мои пальцы ног все еще не шевелятся после короткой прогулки от посадочной площадки с вершины долины. Сегодня мы отдыхаем здесь, а утром выдвигаемся. Когда я повел бойцов в реквизированную для нас Полковником часть бараков, Франкс подгреб ко мне.

— Планеты собираются убить меня, Кейдж, — мрачно заявляет он, руки в перчатках неуклюже расстегивают пуговицы его тяжелой зимней шинели.

— Если Ложная Надежда не прикончила тебя, то это место как прогулка по площади, — уверяю я его.

— Ложная Надежда, может быть, и не достала меня, — говорит он с гримасой на лице, — а вот холод раздирает мою грудь, я едва могу дышать.

— Переживешь, — с жаром отвечаю я, — мы наловчились выживать.

— Может быть, — все еще не убежденный, признает он, — это только вопрос времени, когда мы все умрем. Если это не сделает погода, то могут орки. Сколько мы еще можем выживать?

— Столько, сколько захотим, — решительно отвечаю я, хватая его за плечо, — Пойми, моя философия говорит о том, что если ты сдашься, то умрешь. Тебе нужно что-то, за что можно уцепиться. Для меня это Полковник. Каждый раз, когда я вижу его, я снова убеждаю себя, что он не получит моего трупа. Я не хочу доставить ему такого удовольствия. Пока что это работает.

— Ты веришь ему, насчет нашего шанса на искупление? — с надеждой спрашивает Франкс.

— Неважно во что я верю, — отвечаю я, пожав плечами, — важно то, во что веришь ты. Мы разбираемся с эти вопросом каждый по-своему. Линскраг думает, что если он просто сможет выжить, то вернется и затребует обратно свое баронство и отомстит своим врагам.

Кронин тронулся, но он считает, что теперь является гласом Императора, и это поможет ему пройти через все. У каждого есть что-то свое. А те, кто умерли, просто не верили в это достаточно сильно. Если ты хочешь драться за свою душу, то по мне это прекрасно.

— ИМПЕРАТОР, ты, мать твою, ошпарил меня! — вопит Гаппо на молодого парня у регулятора температуры воды. Пар поднимается от огромного бассейна, собираясь каплями на светло-голубой плитке стен. Он садится на бортик так, что в воду свешиваются только его ноги.

— Пусть так и будет горячо, пацан, — возражает бывший штурмовик Пол, — эта погодка проморозила меня до самого сердца, мне нужно отогреться.

— Смотри, чтобы твой крюк не заржавел, — глумится Гаппо, осторожно опуская свое тело в воду.

— Самая лучшая долбаная стирка за долгое время, — говорю я им, дотягиваясь до одной из бутылок с очищающим тоником.

— Должно быть, этот ансидиум стоит прилично, раз они так хорошо живут на Крагмире.

— Говорят, что Культ Механикус отдаст и руку и ногу за эту хрень, — соглашается Пол,соскальзывая глубже, пока на поверхности не остается только его подбородок.

— Думаю, это его энергия разогревает воду, когда наверху так холодно.

— Разойдись, освободи место больному! — орет Франкс, осторожно шлепая по полу, его босые ноги с неохотой ступают по холодной плитке. Он прав, он действительно выглядит измученным, его некогда огромные мышцы теперь висят на костях. Они еще вполне хороши, но его вес значительно снизился. Он опускает палец ноги в воду и, к веселью остальных, с шипением отдергивает.

— Слишком горячо для твоей нежной кожи? — хохочет Пол, брызгаясь водой в сержанта. Франкс достает ногой голову Пола и загоняет того под воду. Когда он, отплевываясь и ругаясь, снова появляется на поверхности, Франкс прыгает почти на него.

— Айййййй, — завывает он, кусая губу, — горячо, мля!

— Придется привыкнуть, — уверяю я его, поливая каким-то лосьоном щетинистую поросль на голове, которая должна была быть волосами.

— Не забудь помыть за ушками, — хихикает Гаппо, выхватывая у меня бутылку, его выпад вызывает волны, они переваливаются через бортик и расплескиваются по полу. Я слышу, как пришел кто-то еще, и, подняв взгляд, вижу Кронина, осторожно шагающего по скользкой от воды плитке.

— И найдется место в сердце Императора для всех истинно верующих, — говорит он нам, замерев на краю и с подозрением глядя на бассейн.

— Это значит, подвиньтесь штрафники, — говорю я остальным, отталкивая Пола на другую сторону, освобождая место справа. Кронин делает глубокий вдох и шагает через край; худой мужчина плюхается и полностью исчезает под водой. Через несколько секунд он вырывается из воды, на его лице расплывается такая широкая улыбка, которую я никогда не видел.

— Могу легко здесь оставаться днями, — хрипит Франкс, закрывая глаза и ложась головой на бортик бассейна.

— Можно понять крагмиранцев, почему они не возражают против холодного патрулирования, если возвращаются сюда.

— Я думаю, они крагмирцы, — поправляет его Гаппо, швыряя лосьон Полу.

— Крагмиранцы, крагмирцы, какая хрен разница, — сонно каркает Франкс.

— И я уверен, это не теряет новизны, даже после десятка патрулей по утреннему морозу, — продолжает бывший проповедник, — я встречал сержанта с одной из дальних разведгрупп. Даже самые опытные бойцы умирают достаточно регулярно. Обморожения, скрытые расселины, полярные медведи, все эти напасти поджидают там беспечных.

— Не может быть хуже, чем на Ложной Надежде, — напоминаю я им, — там была адская дыра без каких-либо положительных моментов.

— Аминь, — соглашается Франкс. У него было намного больше причин, чем у любого из нас, забыть этот мир-смерти.

— Повсюду возник свет великолепный, и все вокруг осветила красота Императора, — подает голос Кронин, преследуя кусок мыла, который выскользнул у него из пальцев.

— Да? И что это значит? — спрашивает Пол. Наше синхронное пожатие плечами посылает еще больше ряби по воде, и Кронин оглядывается, задумчиво нахмурив брови.

— И ликование опустилось на Площадь Вечной Ночи, поскольку тьма прошла, и вернулся свет, — снова пытается он. И разочарованно вздыхает, когда мы качаем головами.

— Попробуй что-нибудь из "Тезисов Тора", — предлагает Гаппо, — я изучал их. На самом деле, написанный трактат был опубликован в "Магнамина Либер".

— Я всегда думал, что "Тезисы Тора" скучны, — возражает Пол, роняя бутылочку с лосьоном через плечо на плиточный пол, — лучше подбери какой-нибудь волнующий гимн из "Строф Крестового Похода".

— Если ты когда-нибудь даже подумаешь о том, чтобы запеть, я утоплю тебя, — ржет Франкс. Мы все мирились с атональным ревом Пола в блоке для омовения на корабле.

— А! — внезапно восклицает Кронин, взволнованно поднимая палец вверх, словно какой-то престарелый школяр, который только что открыл секрет вечной молодости, здоровья и привлекательности для противоположного пола.

— Люди собрались вокруг Тора и в восхищении упали на колени, когда осознали, что все, что случилось, уже прошло, а все, что осталось — это будущее, и оно было наполнено любовью Императора!

— Тор 5-6-8, — говорит нам Гаппо, задумчиво кусая уголок губы, — там все было насчет того, что жители Сан-Себакла пережили ужасы Режима Крови.

— Все будет хорошо! — внезапно объявляет Франкс, открыв глаза и поворачиваясь к Кронину, — У тебя хорошее предчувствие?

Кронин снова широко улыбается и кивает, его тонкое лицо то всплывает, то тонет в воде.

— Это успокаивает, — говорит Пол.

— В последний раз, когда у Кронина было хорошее предчувствие насчет задания, это было на Харрифаксе, после него, оно закончилось тем, что я запрыгнул на нары к Мораг Клаптин!

— Ты имеешь в виду лейтенанта Клаптин? Ах, вот почему ты так быстро стал сержантом, коварный кобель! — говорит Гаппо, на его лице выражение потерянной невинности. Я ныряю под воду и всплываю, когда Пол пересказывает детали своего покорения. Я слышал их раньше. Мы все слышали эти истории раньше, но это не останавливало рассказчиков или слушателей от того, чтобы снова ими насладиться. Два с половиной года вместе, мало что оставалось, что мы не знали друг о друге. Или чего-то новенького, чтобы рассказать.

— Черт! — снова всплывая, слышу я, как выругался Поливикз. Он деловито мылся в дальнем конце бассейна.

— Я знал, что не сработает.

— Что там? — спрашивает Пол, делая пару гребков, чтобы пересечь около трех метров к другому краю.

— Всегда задавался вопросом, а могут ли эти причудливые моющие средства сработать на татуировке, — признался Поливикз, поднимая из воды плечо, чтобы показать, как он разодрал его почти до мяса. Он говорил об отметине штрафного легиона, которую вытатуировали нам всем при "наборе".

— Ничто нас не избавит от нее, — уверяет нас Пол, — кроме червей. Просто спросите Кейджа, посмотрите, что случилось с ним, — добавляет он, подплывая обратно и подталкивая своим крюком мое правое плечо. Теперь на нем мало что осталось от татуировки, там остался шрам от близкого попадания эльдарского осколкового ружья, который располосовал ее.

— Помните Темпера? — спрашиваю я, и они кивают. — Помните, как он, используя свой штык, срезал кусок примерно с три пальца, чтобы избавиться от нее?

— Верно! — восклицает Пол. — Неделями истекал кровью, как какой-то долбаный ублюдок, затем ему просто вытатуировали еще одну на другой руке и Полковник сказал ему, что если он срежет и эту, то следующая будет у него на лице!

— Надо было сказать, что следующая будет у него на члене! — громко ржет Пол. — Он бы ни за что даже близко не поднес бы туда штык!

— Хотя он все равно умер от заражения крови, — заканчивает печальную сагу о Темпере Гаппо, — вот что происходит, когда ты не меняешь повязки.

— И что говорит о важности гигиены и умываний, — произношу я, словно строгий учитель. Затем я хватаю мокрую тряпку, плавающую в бассейне, и запускаю ее во Франкса, она шлепается ему прямо на подбородок. Франкс швыряет ее обратно, затем Кронин подныривает и хватает меня за ногу, утаскивая под воду, и все перерастает в мокрую свалку, когда остальные наваливаются сверху.

ПОКА мы дальше углубляемся в горы, погода становится все хуже, если вы можете в это поверить. Временами порывы ветра были сильны и единственное, что удерживает меня прямо — это то, я стою по бедра в снегу. Иногда мы действительно продвигаемся очень медленно, когда нам нужно продираться на вершину или спускаться по склону. Ожидается, что орки достигнут прохода, который мы будем защищать, в течение пяти дней, и нам нужно пройти за это время больше сорока пяти километров. Мало того, мы еще должны тащить все оборудование для лагеря на себе. Несколько десятков плугфутов тащат сани с самой тяжелой машинерией, но остальное мы затолкали в свои рюкзаки. Никогда в своей жизни я так не уставал, болят даже кости. Прошедшие две ночи я просто падал на свою скатку и почти сразу же проваливался в сон. По крайней мере, у нас есть хоть какая-то свежая еда: жаренный снежный вол, крагмирская пшеница и другое. Полезная для здоровья пища. Полковник осознал, что мы не сможем перенести эти условия на чашке протеиновых помоев в день.

Худшей проблемой стало нарушение разнообразия. Ты можешь маршировать час или два, радостно передвигать ноги и позволить своему разуму улететь от всего этого дерьма так, что ты не замечаешь кусачий холод или постоянную боль в спине и в ногах. Но затем, тебе нужно забраться на гору или вроде того, или снег становится слишком мягким и ускользает из под ног, или ты почти влетел в ледяную расселину — все это полностью ломает ритм и тебе приходится действительно тяжко, чтобы вернуться в свое комфортное, оцепенелое состояние.

Полная информационная блокада тоже влияет на твой разум. Я думал об этом, пока тащился вперед. Не было никакой связи с базой или даже с армией в следующей долине. Мы полностью изолированы. Мы шагаем туда, только для того, чтобы сражаться и умирать. Никто не ждет, что мы вернемся, они просто надеются, что наши смерти заставят орков задержаться на день два, пока они построят еще больше баррикад и подведут больше солдат с других застав. Пушечное мясо, вот кто мы. Корм для орков, который они будут пережевывать некоторое время, а может даже немного подавятся, и тогда все закончится. Один Император знает, чему радовался Кронин. Горячая ванна, кажется, теперь находится в тысячах километрах и прошло несколько лет, хотя всего лишь три дня.

Если вы спросите меня, то Крагмир это два разных мира. Один из них внутри станций. Уютный, цивилизованный, теплый. Другой на поверхности, где снежные вихри разрывают снежные равнины, бури могут сорвать кожу с человека и хищники, размером с боевой танк, дерутся друг с другом за крохи драгоценной еды. Одна планета, два мира. И мы застряли в самом неприятном.

Я пристально наблюдаю за Полковником последние несколько дней, и, кажется, он изменился. Он, кажется, взволнован чуть больше обычного, подгоняет нас сверх своей обычной безразличной неумолимости. Все это дело, как нас перенаправили на Крагмир, по какой-то причине беспокоило его, а значит, беспокоит и меня. Если что-то тревожит Полковника, то возможно это сильно, очень сильно огорчит меня. Все же, казалось, что мы ничего не можем с этим сделать, поэтому я пытаюсь не особо напрягаться. Проблема в том, что я просто тащусь вперед, и у меня слишком много времени, чтобы думать, и из-за этого я впадаю в депрессию. Я не люблю думать о будущем, потому что не знаю, будет ли оно у меня вообще. Да и в данный момент у меня только одна дорожка.

СЕГОДНЯ умер Бракстон. Этот тупой фраггер выскользнул из нашего тента и попытался сбежать. Для начала он побежал вообще не туда, еще сильнее углубляясь в глушь. Мы нашли его тело на марше, пару часов спустя. Он соскользнул в узкую расселину, и зазубренный лед разорвал его шинель полосками. Его тело вмерзло всего в паре метров от дна расселины, его лицо выглядело слишком безмятежным, с учетом того, что его кровь замерзла в венах. До самой смерти он, должно быть, оставался в сознании, так считает Гаппо.

Настал вечер еще одного долгого дня. Долгого не из-за тяжелой работы, здесь действительно долгий день. Он длится в полтора раза дольше стандартного дня Терры, который был принят на космических кораблях для циклов сна и бодрствования. В середине зимы тебе нужно топать двенадцать часов, ты действительно не можешь даже сделать перерыв на еду или что-то другое, потому что как только ты остановишься, то очень сложно заставить себя снова идти. Мои ноги покрылись волдырями размером с глаз, Поливикз считает, что потеряет пару пальцев от обморожения. Я сказал ему обратиться к крагмирским гидам, может быть ему дадут ботинки лучше или сделают что-то. Они посоветовали ему положить дерьма плугфутов в ботинки, для дополнительной изоляции. Пол думал, что они разыгрывают Поливикза, но я последую совету завтра, посмотрим, может действительно работает. Если это даст мне преимущество, что-то, что поможет выжить в этом месте, я сделаю это.

Между самоуважением и гордостью есть тонкая грань, и некоторые люди не видят, где она проходит. Для меня разница была в том, чтобы делать то, что тебе не нравится, но это необходимо и просто вообще отказываться выполнять что-то неприятное. Я никому не позволю считать себя никчемным, даже если я преступник. Но я все же готов положить дерьмо в свои ботинки, если это согреет мои ноги. Вопрос самоуважения, а не гордости.

Солнце Крагмира выглядит очень отдаленным и почти синеватым, когда садится за горами. Все в этом месте холодное, даже свет. Я развернулся и замечаю, что остальные разворачивают три штром-тента, куполообразные формы из укрепленной шкуры животных созданы так, чтобы ветер обтекал их, а не срывал. Все остальное должно делаться внутри, готовка, чистка. Даже опорожнение кишечника, что было достаточно неприятной процедурой, учитывая, что снежный вол был достаточно жирным, если вы понимаете меня. Хотя это все же лучше, чем отморозить себе задницу в пурге.

Когда лагерь установили, я говорю Гаппо разжечь печку. Столпившись под низким потолком тента, некоторые из нас пытаются как можно ближе подобраться к переносной плите, отчаянно желая хоть чуть-чуть согреться. Остальные же вместо этого заворачиваются в спальники. Как и все остальное на Крагмире, печка сделана с учетом условий планеты и представляет собой скорее горячую поверхность, чем открытый огонь, который мог бы подпалить тент. Ее бордовое свечение единственное освещение, оно отражается от хлопающих стенок и отбрасывает розовые тени, на одну секунду создавая в тенте ощущение теплоты и уюта, а в другую кроваво-красное видение ада. Я стараюсь сконцентрироваться на ощущении тепла и уюта.

— Не помню, когда мне в последний раз было так холодно, — бормочет Пол, его здоровая рука парит над горячей поверхностью, в это время Гаппо копается в поисках батончиков рациона.

— Конечно, помнишь, — говорит Поливикз, снимая капюшон и открывая свои плоские щеки и широкий нос, классический образчик мирмидианца, — это было, когда ты залез в койку к сестре Гаппо!

— У меня нет сестры, — растерянно отвечает Гаппо, вытаскивает из седельной сумки ломоть мяса размером с мое предплечье и очищает его своим рукавом.

— В Экклезиархии у тебя удалили чувство юмора что ли? — спрашивает Поливикз, отталкивая меня в сторону, чтобы помочь Гаппо с готовкой.

— А? Да нет, они просто выбивают его из тебя, — искренне отвечает Гаппо, — хранить души человечества в чистоте — это серьезный вызов, сам понимаешь.

— Думаю, ты прав, — уступает Поливикз, вытаскивает еще один кусок свежего мяса и кидает его на шипящую поверхность.

— Конечно же, не столь серьезный, как наполнять сундуки пожертвованиями и доходами от епитимий, — мрачно добавляет Гаппо.

— Прекратите сейчас же! — рычу я, прежде чем кто-либо скажет что-то еще. — Может, поговорим о чем-то другом? Я устал останавливать вас от убийства на религиозной почве.

Все замолчали, только ветер и шипение еды на плите нарушает тишину. Тент хлопает и трепещет, ветер немелодично завывает меж натянутых веревок. Я слышу смех из других тентов, куда я определил главным Франкса. Полковник в своем собственном, как всегда сохраняет уединение. Раньше ходили слухи, что он практикуется там в различных способах самоубийства на случай, если нас возьмут в плен. Во время таких затиший, я полагаю, мы все занимаем свой разум по-своему. Что ж, если орки захватят его, то все что ему нужно будет сделать — раздеться и он за минуты превратится в сосульку. Запах жаренного снежного вола наполняет тент густым ароматом, напомнив мне, что мой желудок пуст. В предвкушении у кого-то еще забулькало в животе, так что я не одинок.

— У меня есть сестра, — наконец-то произносит Пол.

— Да? — спрашиваю я, ожидая, что это приведет к какой-нибудь тупой шутке.

— Нет, серьезно, — заявляет он, — она находится, я на это надеюсь, в одном из Орденов Госпитальеров, из Сестринства.

— Латает раненных солдат? — спрашивает Гаппо.

— Верно, — подтверждает Пол, — последнее, что я слышал о ней, перед моей злосчастной встречей с той двуличной шлюхой, что она служит полевым хирургом где-то около Макрейджа.

— Скажи еще, что тебе не нравится Министорум и его десятина, — говорит Поливикз.

— А должна? — наполовину обвиняя, спрашивает Гаппо.

— Хорошо, — начинает объяснять мирмидианец, устраиваясь среди сумок с зерном, — они финансируют аббатства Схолы Прогениум. Вот откуда мы получили Сестринство, Комиссариат, Штурмовиков, писчих и так далее. Это кое-чего стоит.

— Дары и богатство ниспослано истинно верующим, — подчеркивает Кронин, первое, что я услышал от него за тот день. В эти дни он говорит все меньше и меньше, я думаю, он все сильнее и сильнее отдаляется от других, поскольку неспособен поддерживать беседу с нами. Этот огромный, суровый мир давит на него, тут легко ощутить себя незначительным и одиноким, когда сталкиваешься с такой суровой и вечной природой, которая бушует снаружи. Я ощущаю скорый приход меланхолии, питаемой разочарованием и истощением.

— И все эти дары, — говорит Гаппо, — закончились перед долбаным Полом!

— Так все-таки, у тебя есть чувство юмора! — восклицает Поливикз со смехом, пока остальные глупо хихикают.

— Заткните хлебальники и переверните стейки, я не хочу, чтобы мой подгорел! — огрызается Пол, вызывая еще один приступ смеха.

— Я вот думаю, Франкс там не убил еще Линскрага? — праздно размышляю я, пока Гаппо раздает всем кучку консервных банок.

— Зачем ты поставил их вместе? — спрашивает Кайл, присаживаясь в своем спальнике на дальнем краю тента.

— А ты разве не знаешь? — отвечаю я, внезапно ощутив горечь от того, что застрял у черта на куличках, с рыскающей неподалеку уродливой и болезненной смертью. — По той же причине, по какой мы все здесь оказались — мучения полезны для души.

ДВА ДНЯ мы ждали орков на забытом Императором склоне горы. Два дня мы сидели на задницах и болтали среди замерзших снегов и на замораживающем кости ветре. Мы расположились как раз под линией облачности, иногда они проплывают прямо по нам, и ты не можешь разглядеть руку у себя под носом. Воздух настолько здесь разряжен, что вызывает тошноту и головокружение, низкое давление нарушает газообмен тела. Поначалу это вызывало непроизвольный смех, пока не стало просто неудобно. Несколько человек уже умерли от внешних факторов, их убила огромная высота.

Единственный путь перейти на равнины за хребтом, находится в верхней части долины, ну или так считают наши гиды. Несколько храбрецов пытались найти пути на севере и на западе, но никто так и не вернулся. У нас есть взрывчатка, чтобы свалить на зеленокожих хороший кусок снега или скалы, но я думаю, что это всего лишь привлечет их внимание. Я надеюсь, что крагмирцы знают что делают, потому что не хочу, чтобы меня поймала летящая вниз куча.

Теперь, когда мы очутились на месте, вы могли бы подумать, что тяжелая и утомительная работа закончилась, но будете не правы. На самом деле мы чертовски заняты копая траншеи во льду. Если вы когда-либо думали что снег мягкий, то вы серьезно заблуждаетесь. Снег здесь уплотнялся веками, и я могу поклясться, что он тверже камня. Мы могли вырыть траншеи, может быть, полтора метра глубиной. К тому же, в громадных рукавицах сложно было держать рукоятку кирки или лопаты и Поливикз почти оттяпал себе ногу этим утром. Водянистый свет солнца сейчас как раз над облаками, и на этот раз похоже, что падение снега замедлилось. Ну, собственно говоря, теперь он продолжает падать большими кусками, вместо того, чтобы лететь практически горизонтально вместе с бураном.

— Ветер сместился к югу, — говорит один из гидов, Экул, разъясняя мне, когда я спросил его про успокоившуюся погоду, — но на самом деле это плохие новости.

— Почему? — спрашиваю я, желая знать о худшем до того, как оно произойдет со мной. Он секунду смотрит на юг, выставив из серо-белого меха свой острый и резкий нос с подбородком. Как и у остальных крагмирцев, его лицо закаленное и грубое, его темные глаза, кажется, смотрят куда-то вдаль, словно что-то вспоминая. Он разворачивается ко мне, его глаза, высоко посаженные над скулами — казалось, высечены из камня — медленно меня изучают.

— В долинах возникает своего рода эффект трубы, и это сильно подстегивает шторм, — в конечном счете отвечает он, согнувшись и рисуя пальцем на снегу спираль, — он набирает и набирает скорость, затем вьюююх, переваливает через горные вершины и летит сюда. Мы называем его Гнев Императора. Несколько поэтично, но ты понял мысль.

— Плохие новости, если он тебя поймает, — заканчиваю я за него.

— Я видел, как человека с легкостью отрывает от земли на тридцать метров вверх, и я не вру, — отвечает он мне, печально покачав головой. Мы стоим и смотрим вниз на построенные зигзаги траншей. Мы заняли позицию на западном, пологом склоне долины. Другой штрафной легион был разделен на две группировки, формируя первую и вторую линию обороны. План состоит в том, что если орки разобьют первую линию, тогда их отбросят выжившие защитники, отошедшие назад и усилившие вторую линию. Я думал, что лучше расположиться на восточном склоне, который был круче, и это могло притормозить штурм орков. Но, конечно же, Полковник взглянул на все и указал на хорошее естественное укрытие дальше на километр вдоль долины, куда подразделения с восточного склона не могли попасть. Все что оркам нужно будет сделать, это пробежать под огнем первый километр, и они окажутся в этом естественном укрытии. Рано или поздно им станет ясно, что они вне досягаемости наших винтовок. Тем не менее, я дрался с орками раньше и не думаю, что они откажутся бросить вызов шести тысячам стреляющим в них гвардейцам, и не попытаются штурмовать. Вот так работал их ум — они жестокие животные, не особо вдумчивые и просто с неутомимой жаждой к кровопролитию и войне. Император знает, что природа определенно создала их для сражений. Как я и говорил раньше, ты можешь стрелять в них, протыкать их, рубить, а они не падают.

Я вижу, как кто-то марширует по снегу, и без труда опознаю полковника. Я наблюдаю, как он проталкивается через сугробы, пролезает вдоль скал к нам через такие места, которые действительно ненадежны. Он залезает на выступ, на котором мы стоим, и на секунду замирает, приводя в порядок дыхание, после чего смотрит вниз на окопы.

— За сколько вы сможете предупредить меня? — спрашивает он Экула, оглядывая окрестности.

— Зависит от того, насколько быстро передвигаются орки, сэр, — пожав плечами, отвечает он, — плугфуты пробегут от пикетов к нам за пару часов, и, учитывая такую же облачность, вы сможете заметить армию такого размера примерно за десять километров.

— Значит около пяти, шести часов? — рассчитывает Полковник и гид кивает.

— А ты почему здесь, Кейдж? — внезапно спрашивает он.

— Я изучаю расположение окопов, сэр, — быстро отвечаю я. Это правда. Я предпринял этот непосильный подъем с Экулом, чтобы почувствовать окружающую местность.

— Ты же не пытаешься удрать, лейтенант, а? — мрачно спрашивает он.

— И уйти куда? — я не могу удержаться и отвечаю. — Пойти жить к оркам?

— И к какому выводу вы пришли, лейтенант? — спрашивает Полковник, в этот раз решительно игнорируя нарушение субординации.

— Нам нужно протянуть передние окопы к левому флангу, — отвечаю я, показывая на зону взмахом руки, — они должны перекрывать вторую линию на несколько сотен метров.

— И как вы стали столь ученым в теории ведения войны? — тихо спрашивает он, глядя прямо на меня.

— Потому что мы столкнулись с этим, когда вы вели нас на безнадежный штурм Касде Шорнигар на Харрифаксе, сэр, — не сдерживая горечи в голосе, отвечаю я.

— Я помню, — отвечает он, поворачиваясь ко мне спиной, — если мне не изменяет память, там был действительно смертоносный перекрестный огонь.

— Так и было, сэр, — соглашаюсь я, сохраняя тон. Триста восемнадцать мужчин и женщин полегли под этим перекрестным огнем, ты, кровавый ублюдок, мысленно добавляю я.

— Я переговорю с Полковником Гривсом о расширении работ, — кивнув, отвечает он, — спасибо, лейтенант.

Я думаю о Гривсе, главе другого штрафного полка, пока неуклюже спускаюсь вниз по склону. Он похож на быка, на пару сантиметров ниже меня, но грудь и плечи могут посрамить даже огрина. Он постоянно вздрючивает своих бойцов, орет и ругается на них, проклиная их языческие душонки. У него даже есть свое начальство — громилы из Адептус Арбитрес, которым нравится применять свои шоковые булавы. В отличие от "Последнего шанса", в этих бесплодных горах собрались гражданские, приговоренные служить в штрафном легионе судьями и магистрами.

Хотя их командир не сильно-то отличается от нашего. Я ни разу не видел, чтобы Шеффер ударил кого-нибудь, если тот не пытается атаковать первым. Было несколько таких смельчаков несколько лет тому назад, и я уверяю вас, каждый из них потом выплевывал свои зубы. Он принципиально презирает всех нас как преступников, но, кажется, не ненавидит нас как личностей. В отличие от Гривса, которому, кажется, приносит удовольствие вещать о недостатках своих подчиненных и о неадекватности всех остальных. Если подвести итоги, то это совершенно другая философия. Бедолаги Гривса должны выжить определенное время, и они свободны, так что он пытался сделать их жизни как можно более несчастными, пока мог. Шеффер, с другой стороны, думает, что у него есть высшая цель. Он не делает из себя нашего судью, он оставляет это Императору. А это, конечно же, значило, заставить нас умереть. Это все равно, что сравнивать Ложную Надежду и Крагмир. Одна — очень очевидная смертельная ловушка, полная возможностей мгновенно умереть. Вторая хитрее, медленно высасывает из тебя жизнь через серию из тысяч испытаний на силу и выносливость. Конечно же, обе достаточно смертоносные.

— МАТЕРЬ Долана, — выругался Пол, сидя на края окопа, — их тысячи.

После чего выскакивает из окопа и встает рядом с ним. Воздух немного прочистился, часть разрастающегося Гнева Императора варится на юге, и я понимаю, что он имеет в виду. У входа в долину, примерно в двух километрах на юг, на нас несется орда орков. Кажется, они мало организованны, просто сплошная масса зеленокожих дьяволов упорно марширует через снега. Среди орды несколько танков, так называемых "баивых фур". С этого расстояния сложно разглядеть какие-либо детали, просто темная масса на фоне снега.

Более чем в километре, я смог разглядеть очертания дредноутов среди толп орков-воинов. Эти гиганты, шагающие махины войны, в два-три раза выше человека, вооружены диким набором тяжелых пушек, клинков ближнего боя, пил и кулаков. Стены долины начинают отдавать эхом от их приближения. Словно глухой рокот грома, басовые нотки боевых кличей и выкрики, все это сплетается в один неблагозвучный рев. Когда орда подошла ближе, я замечаю, что они по большей части облачены в темные меха, в середине трепещут на ветру черные и белые в клетку знамена, их машины раскрашены в те же цвета, густой выхлоп бьет из шумных двигателей, что добавляет грохота и сумрака.

Орки не глупы; увидев окопы, армия начинает медленно подниматься на склон, продвигаясь вдоль него по диагонали, уменьшая угол наклона. Отделения первой линии открывают огонь из тяжелых пушек, когда остается примерно восемьсот метров, рокот автопушек отражается от стен долины. Я вижу периодические вспышки из орудийных окопов, вырытых в траншеях, примерно в трех сотнях метров дальше вниз по склону от меня. Орки отвечают, начав тихо скандировать, по мере их приближения громкость возрастает, пока все не тонет в шуме от стрельбы тяжелых болтеров и лазпушек.

— Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! — ревут они, склоны гор эхом разносят боевой клич, пока они убыстряют шаг и готовятся к финальному рывку.

Их крики соединяются с сериями приглушенных взрывов. Огромные фонтаны снега появляются справа, прямо над армией орков. Словно единой массой, полумесяцем вздыбилась лавина снега. Склон начинает съезжать вниз на ксеносов, среди волны белизны катятся валуны, редкие деревья вырваны с корнем, когда лавина убыстряется, стремительно набирая скорость. Встревоженные крики орков тонут в реве тонн снега и камней, которые летят на них, каскад льда превращает склон в смертельную ловушку.

Марш орков немедленно рассыпается, и армия пытается рассеяться, пока на них не обрушился снежный обвал. Земля дико трясется, словно во время бомбардировки, и я нервно бросаю взгляд на склон выше, чтобы убедиться, что эффект не распространится дальше, чем было запланировано. Должен признать, что выдыхаю с облегчением, когда совсем не вижу там движения, сверкающий лед простирается до гор совершенно не потревоженный. Экул и его скауты отлично потрудились. Стрелки из передней траншеи продолжают стрелять в паникующую орду, даже когда лавина врезается в орков. В эту секунду там находится разбегающаяся орочья орда, в следующую — просто сплошная белизна, испещренная темными пятнами, где орков и машины подбрасывало вверх, потом их поглощает и они исчезают из вида.

Вторичные лавины сваливаются на гору снега, которая теперь устилает дно долины, накладывая еще больший слой на погребенных под плотным снегом орков. Бойцы Гривса радостно орут, их крики глушат грохот лавины. Я замечаю, что никто из штрафников "Последнего шанса" не присоединился к ним, они все наблюдают за дном долины с решительным выражением на лицах. Я знаю, о чем они думают. Все будет не так просто — одна быстрая лавина и орки мертвы. "Последний шанс" никогда не отделывался так легко. Конечно же, как только вихри поднятого снега начинают опускаться, я вижу значительную часть оставшейся армии орков. В данный момент они оглушены и ошеломлены, но все еще их более чем достаточно, чтобы сломить нашу оборону, как только они придут в себя. И теперь они еще безумнее будет рваться в бой, разгоряченные, даже не смотря на потери.

В передней траншее Гривс заставляет своих бедолаг продолжать обстрел орков, не давая им перерыва. Умная тактика, но меня не отпускает мысль, что Гривс просто хочет чуть больше поорать на своих штрафников. Яркий оранжевый взрыв расцветает в центре толпы орков, когда топливо дредноута детонирует от выстрела лазпушки. Пара дредноутов и единственная баивая фура пережили лавину, но Гривс хорошо командует своими бойцами и вскоре лазпушки и автопушки оставляют от них только горящие останки.

Меня посещает странная мысль, когда орки начинают прокладывать путь по склону. Машинам нужно горючее, и его мало где можно найти в ледяной глуши. Крагмирцы модифицировали свои три-в-одном "Химеры" на лыжах для перевозки топлива на дальние расстояния, и понятно, что оркам нужны какие-то машины обслуживания. Не только для топлива, но и для перевозки боеприпасов и еды. Сложно понять, как такая армия, маленькая как эта, собственно говоря, могла взять даже одну заставу Крагмира, не говоря уже о трех уже захваченных. И от ближайшей до этих гор примерно восемьсот километров по непрерывным ледяным равнинам. Даже если они растащили все, что только можно было с павших застав, им нужно было как-то сюда добраться. Орки хорошие мародеры, они могут утащить практически все, и я почти ожидал увидеть их на захваченных, специально модифицированных "Химерах". Не сходилось, несколько тысяч орков, даже таких выносливых как они, не могли выжить так долго без поддержки. Я не знаю, чем это объясняется, но ощущаю тревогу насчет этого. Мне нужно переговорить с Полковником, но у меня нет никаких ответов, и я уверен, что он сделал те же самые выводы.

Когда орки приблизились, залпы лазганов присоединились к тяжелому оружию.

Зеленокожие открыли ответный огонь, дульные вспышки сверкают среди темной орды, когда они кидаются вперед. Они снова затягивают свой боевой клич, быстрее и громче, чем раньше. К этому моменту лазерный огонь почти непрерывный; Гривс приказал бойцам стрелять по готовности, вместо залпов. Орки толпами падают в снег, но остальные продолжают приближаться, несясь по склону горы живой волной звериной свирепости.

— Они не сдержат, — говорит стоящий рядом со мной Пол, его лазган загудел, когда он вставляет энергоячейку.

— Могут, — отвечаю я, не отрывая пристального взгляда от передней траншеи. Орки налетают на солдат Гривса, словно шторм, плохо обученные гвардейцы-штрафники не могут ничего противопоставить врожденной в орков жажде к рукопашному бою.

— Сейчас же отводи их назад, — слышу я как настойчиво шепчет Пол, — отводи назад, пока не будет, мля, поздно!

Я понимаю, что Пол имеет в виду, когда все больше и больше орков врывается в траншею. Если Гривс побежит сейчас, мы сможем прикрыть их спины от орков огнем. Если он запоздает, они все смешаются, и мы не сможем отличить врага от союзника.

— Сейчас, гребаный идиот! — орет Пол, вскарабкиваясь на ноги. Секунду я думаю, что этот дубоголовый Гривс будет драться до последнего человека, забирая преступников в ад вместе с собой. Но затем я вижу движение на конце передней траншеи, на левом фланге, мужчины и женщины карабкаются по задним стенкам, до того как орки смогут добраться до них в рукопашной. Я подумал, что, должно быть, Гривса подстегнул инстинкт самосохранения. Я вижу как он подгоняет бойцов, махая в нашу сторону рукой, пока сам пробирается через сугробы.

— Прикрываем огнем! — пронесся приказ вдоль траншеи. Пол начал стрелять право, заметив несколько десятков орков, которые прорвались через траншею и бегут вслед за бойцами Гривса, пытаясь их отрезать. Ревущее стаккато тяжелого болтера присоединилось к треску лазганов, вырывая дыры в толпе орков.

Полковник Гривс ведет своих бойцов влево от нас. Мы находимся на правом фланге второй линии, примерно пятьсот бойцов, половина от сил первой линии. Орки не останавливаются, чтобы закрепиться на первой линии — они выкатываются из окопов и валят в нашу сторону. Я вытаскиваю лазпистолет и начинаю стрелять — орки идут столь плотно, что я не могу промахнуться с этого расстояния даже из пистолета. Зеленокожие начинают разбегаться, стараясь атаковать широким фронтом, некоторые из них рванули влево, чтобы обогнуть фланг и окружить нас.

Ответный огонь начинает разбрызгивать снег, и мы с Полом запрыгиваем обратно в укрытие окопа. Орки растянулись в серовато-коричневую линию, сконцентрировавшись на лобовой атаке, но протянувшись влево и вправо.

— Приготовьтесь к рукопашной! — разнесся по траншее крик офицеров.

— Мы не удержим траншею, — говорит Шеффер, стоя рядом со мной.

— Сэр? — спрашиваю я, поворачиваясь, дабы взглянуть на него.

— Один на один эти бойцы не могут драться с орками, — быстро объясняет он, — как только они окажутся в траншее, мы не сможем взять их числом. И их очень сложно будет выбить обратно.

— Контратака, сэр? — предлагаю я, читая мысли Полковника, ужасаясь от мысли о любой спешке столкнуться с этими зверскими чужаками, но не смея надеяться на другое. — Ударить в открытую?

— Передайте приказ об общей атаке, — орет Полковник в окопы слева. Секундой позже он хватается за поручни лестницы в окопе и выскакивает. Я следую за ним, и ощущаю, как вибрирует лестница под остальными.

Орки и гвардейцы обстреливают друг друга и повсюду слышны крики и выстрелы. Орки примерно в пятидесяти метрах, несутся со всей скоростью к ним, бойцы поскальзываются и спотыкаются в снегах, хотя зеленокожие сталкиваются с такими же трудностями. Я снова начинаю палить из лазпистолета, с тревогой глядя, как вспышки энергии попадают в цели, но они не особо эффективны против крепких пришельцев. При приближении они продолжают реветь свои гортанные боевые кличи, волна звука сопровождается свистом пуль и треском лазганов. Ветер меняет направление и обдает меня вонью, пробираясь через сугробы, я задерживаю дыхание. Это смесь немытых тел и смерти, совершеннейшая мерзость.

Когда мы сокращаем дистанцию, я могу видеть, что зеленокожие вооружены разнообразными грубыми пушками и здоровенными тесаками ближнего боя. Вспышки выстрелов оттеняют массу орков, серебряные блики отражаются на их клинках, любовно заточенных, чтобы пробивать плоть и кость одним ударом. Когда до зеленокожих остается двадцать метров, я выбираю одного для атаки и вытаскивая с пояса нож. В большинстве своем они одеты в черный, драный мех, сшитый в безрукавки, белые росчерки намалеваны ни их широких плечевых пластинах и грубо сбитых нагрудниках, на которых остались вмятины и трещины от предыдущих сражений. Я с ужасом замечаю, что с пояса моего противника свисают две человеческие головы, через безжизненные глазницы продеты крюки для мяса. Чужак, кажется, читает мои мысли и его красные глаза блестят, когда мы сближаемся. Все и всё забыто, и я концентрирую свое внимание на орке, отмечаю груды мышц под мехами, рваный шрам на широком подбородке проходит через его клыкастую пасть, и заканчивается на левой щеке, задевая его свиной нос. Его кожа темно-зеленая, усеяна шрамами и бородавками, она явно непроницаема для жгучего холода, который убил бы человека. Он открывает полную желтых клыков пасть и что-то ревет, эти клыки могут за один укус разорвать мышцы и раздробить кости.

Когда остается пять метров, он поднимает громадный пистолет и стреляет, но пуля проходит мимо, с визгом пролетая рядом с моей головой, как минимум в полуметре слева.

В правой руке у него клинок, похожий на тесак мясника, размер лезвия потрясает, оно с легкостью может быть длинною около метра. Он отводит назад тесак и машет им, целясь мне в грудь, но я ныряю влево, нога соскальзывает в снеге, и клинок дугой проносится мимо. Я делаю выпад ножом, но орк с легкостью отбивает его своей сильной рукой, одновременно с этим рубя сверху вниз тесаком. Я еще раз изгибаюсь в сторону, хотя не достаточно быстро, грубый колун срезает полоску с левого рукава шинели. Холодный воздух задувает в руку, и моя кожа покрывается мурашками от холода, но я не замечаю этого и поднимаю пистолет, целясь ему в морду. Он ныряет, чтобы уклониться от выстрела и попадает прямо на мой нож, которым я бью снизу вверх, лезвие погружается ему в грудь, я со всей силы проворачиваю его и темный, почти черный и очень густой поток крови обливает белый снег и мои ноги.

Я отшагиваю, и еще один орк прыгает на меня, два зазубренных ножа сверкают в холодном свете. Разряд из лазпистолета попадает ему прямо в левый глаз, разрывает затылок и отшвыривает существо на снег.

Пол отбивается от орка своим крюком, разрывает ему живот наконечником и отпрыгивает, когда тот бьет кастетом, оснащенным парой коротких лезвий. Я разворачиваю нож и бью в шею орка, чувствую, как она отскакивает от толстого хребта, но прорывает глубокую рану в основании черепа. Орк попадает в меня тыльной стороной руки, сбивает на колени и, рыча, разворачивается, из открытой раны брызжет кровь. Разбрасывая снег, он бьет ногой, металлический мысок ботинка попадает мне в бедро, практически ломая кость. Сверкает крюк Пола, и разрезает пасть орка, разрывая щеку. Отплевывая кровь и зубы, зеленокожий поворачивается к Полу, но его следующий замах дробит нос орка, наконечник врезается в ноздрю, раздирая морду, и погружается в мозг. Падая на землю, орк спазматически дергается, но ни один из нас не тратит на него ни секунды, поскольку сразу же осматриваемся, как идет сражение. Большинство орков отступает к первой траншее, сметенные контратакой гвардии. Несколько остались драться, но их безнадежно превосходят численностью и быстро сокрушают. Сотни зеленокожих тел и еще больше людей, лежат искалеченные и разорванные, взбитый снег красен от крови. В местах самых ожесточенных схваток лежат грудами по пояс оторванные конечности и обезглавленные тела.

— ПОДЛОВИТЬ, это самый простой трюк, — говорит Пол, когда я описываю бой с первым орком, вместе с остальными мы рухнули от усталости в траншею, — я думал, орки умнее и не могут попасться на такую прямолинейную уловку.

— Самый старый трюк в кровавой книге, — подает голос Поливикз, очищая свой штык снегом.

— Да, простейший из трюков… — бормочу я про себя, беспокойные мысли начинают изводить мой разум. Я оглядываюсь в поисках Полковника и вижу его чуть дальше в траншее, он разговаривает с Гривсом и Экулом. Расталкивая в стороны, я остаюсь глух к стонам и стенаниям раненных, через усталых гвардейцев я проталкиваюсь к нему.

— Сэр! — зову я Полковника, когда он собирается уходить.

— Да, Кейдж? — резко спрашивает он, разворачиваясь на месте.

— Я думаю, нас облапошили, сэр, — быстро отвечаю я, оглядываясь, чтобы посмотреть, чем там заняты орки.

— Облапошили? — спрашивает стоящий рядом с Полковником Гривс, его лицо излучает недоверие. — Что ты имеешь в виду?

— Это атака — уловка, диверсия, — торопливо объясняю я, размахивая руками, пытаясь передать внезапно охватившее меня чувство безотлагательности, — теперь, когда я думаю об этом, это имеет смысл. Они пересекли равнины с поддержкой от основной армии, а затем разделились.

— Что за чушь ты несешь? — требует ответа Гривс. — Возвращайся в строй.

— Подождите секунду, полковник, — говорит Экул, выходя из-за полковника и пристально глядя на меня, — Диверсия для чего, Кейдж?

— Это не основная армия орков, это диверсионная атака, чтобы одурачить нас и задержать тут, пока основные силы обходят нас, — я быстро излагаю свои мысли, мой разум мчится по последствиям сложившейся ситуации.

— Может быть ты прав, — кивнув, отвечает Полковник, — эта армия мало похожа на ту, что была в докладах. Я думал, это может быть просто авангард.

— Куда еще они могут пойти? — презрительно спрашивает Гривс, — Экул сказал, что ни один человек не может пережить переход через другие места в этом регионе.

— Ни один человек, сэр, — соглашается Экул, — но слова лейтенанта имеют смысл. Мы не бойцы. И возможно, что орки могут проложить другой маршрут к заставе Эпсилон, обойдя вокруг по другой долине.

— И что мы можем с этим поделать? Наш приказ был сдержать этот проход, — упрямо гнет Гривс, — а Кейдж, возможно, ошибается.

— Все еще есть такая вероятность, — отвечает Полковник, пока он думает, его глаза прищуриваются, — ты и твой полк продолжат держать этот проход. Остатки моих сил не очень-то эффективны. Мы должны отправиться на заставу Эпсилон и предупредить их.

Во мне воспрянула надежда при мысли о возвращении на Эпсилон. Гораздо легче выжить в осаде, чем воткрытой схватке. К тому же, мы будем внутри, а не в этих Императором забытых снегах и холоде.

— Мои горные бойцы могут двигаться гораздо быстрее, — подсказывает Экул, круша мои надежды, — и мы знаем местность лучше.

— А может быть лучше вам и вашим скаутам присмотреть за главной армией? — предлагаю я, шустро придумывая и стараясь не показывать отчаяние голосом.

— Они снова идут! — раздаются крики офицеров из траншеи ниже.

— Мы уходим сейчас же! — решительно заявляет Полковник. — Пакуй какую сможешь провизию, Кейдж и собирай бойцов сюда.

ПЯТЬЮ минутами позже, выжившие штрафники "Последнего шанса" собираются вокруг меня, складывая все, что можно в пару саней для плугфутов. Ветер снова поднялся и разбрасывает вокруг нас снег, сквозь него слышится грохот автопушек и треск лазганов бойцов Гривса, пытающихся сдержать орков, рвущихся к передней линии. В снегах появляется Полковник.

— Вы готовы? — спрашивает он, оглядываясь через плечо на окопы в нескольких десятках метров от него. Мимо свистит шальная пуля орков, но не настолько близко, чтобы волноваться. Вскоре показывается Гривс, протопав через снега, он встает перед Полковником, уперев руки в бока.

— Вы не подчиняетесь приказам, Шеффер, — горячо начинает Гривс, осуждающе тыкая пальцем в Полковника, — вы оставляете свою позицию.

— Если у вас будет возможность, идите за нами, — спокойно отвечает Полковник, игнорируя обвинения.

— Ты — трус, Шеффер, — возражает огромный офицер, тыкая в грудь Полковника пальцем, — ты не лучше, чем возглавляемое тобой отребье.

— Прощайте, полковник Гривс, — коротко отвечает Полковник, и я точно знаю, что он сдерживает себя, — возможно, мы больше не встретимся.

Пока мы пробираемся по снегам, Гривс продолжает проклинать нас, Франкс и Лорон ведут плугфута впереди, Полковник ведет заднего.

БЛИЖЕ к вершине хребта ветер стал по-настоящему свирепым, он умудряется добраться до моего лица, несмотря на подбитый густым мехом капюшон шинели. Всего лишь через пару километров мои ноги уже начинают уставать. Не говоря ни слова, Полковник жестоко подгоняет нас, одаривая просто уничтожающим взглядом тех, кто колеблется или отстает. Я тащусь вперед, сконцентрировав все свои мысли на подъеме ног и следующем шаге, мои глаза уставились на спину Лорда передо мной, позволяя разуму блуждать вне этой планеты.

Вскоре свет начинает меркнуть, солнце садится за горы и окрашивает вершины в красное. Это могло быть прекрасным зрелищем, если бы я не видел снег в долине, залитый красной и черной кровью. Теперь же закат напоминает мне об отрубленных конечностях и обезглавленных телах. Теперь, кажется, что все вокруг облито кровью.

Я смотрю на детей и они напоминают мне груды крошечных тел, которые мы нашли в Равенсбросте на Карлилл Два. Каждый раз, когда я думаю о чем-то вроде цветов, я просто вспоминаю Ложную Надежду и чуждую тварь в Сердце Джунглей. Солнечный день возвращает меня к сокрушающему жару пепельных пустошей Гаталона, где двести человек утонули в перемещающихся дюнах из пепла, разъедающая пыль разлагала их тела, даже пока их засасывало. А что касается любых жуков, думаю, вы понимаете, о чем они мне напоминали. Нигде во вселенной не осталось ничего приятного для меня, кроме компании приятелей "Последнего шанса" и эти момент случаются все реже и реже. Почему все напоминает мне о войне и поле боя? Полковник осознает это? Было ли это частью наказания — отобрать у тебя все? Все мои приятные мечтания были разорваны на части за прошедшие три года. Когда я вступал в Гвардию, я думал, что смогу что-то изменить. Ха, какая ирония. Я видел битвы, где за одно утро умирали десятки тысяч человек, ракеты и снаряды падали, словно взрывчатый ливень час за часом. Я застрелил, задушил и зарезал больше врагов, чем мог вспомнить. Для меня не осталось ощущений, которые не были бы запачканы кровью. Даже запрыгнув в бадью на заставе Эпсилон, моя первая мысль была о пересечении реки на Джуно. Изувеченные тела проплывали мимо, пока мы пытались форсировать ее, бойцов утягивало стремительными подводными течениями, трассирующие очереди визжали в ночи, летя в нас.

ПРИМЕРНО полночь, когда Полковник объявляет привал. Мы даже не озаботились разбить лагерь или что-то приготовить, все пару раз куснули соленого мяса и рухнули, завернувшись в спальники. Я плаваю в выматывающем сне, внезапно разбуженный Полковником, который нарезает круги, следя за тем, чтобы холод не убил никого. Должно быть, прошла всего пара часов, когда он распинывает нас. Все еще кромешная тьма, когда мы, шатаясь, собираемся, Полковник рыком заставляет нас двигаться. Снова начинается марш, я силой заставляю работать свои измученные ноги, в буквальном смысле буксируя себя через снег, стоя на карачках и проваливаясь в холодную белизну по локти.

Внезапный крик паники заставляет всех схватиться за оружие, но Гаппо бежит мимо, чтобы сказать Полковнику, что кто-то в темноте провалился в расселину. Я проталкиваюсь вперед к прокладывающему путь Полковнику, Гаппо ведет нас к дыре.

В окружающей темноте я не вижу ни фрага, Полковник спрашивает, кто туда упал. В ответ раздается лишь стон, и мы быстро делаем перекличку, выяснив, что не хватает долбаного Пола.

— Мы не можем тратить время на спасение, — объявляет Полковник, отходя от края расселины, — нельзя сказать, насколько глубоко он упал, и у нас нет необходимого оборудования.

Раздается недовольное ворчание, но все слишком замерзли, чтобы по-настоящему спорить. Гаппо стоит на краю, пока все остальные проходят мимо. Когда он разворачивается и смотрит на меня, в его глазах пустота.

— Это займет всего несколько минут, — говорит он, скорее всего для себя, — он всего лишь просто заснет. Он не будет знать, что происходит.

— Она глубокая, он возможно уже готов, — отвечаю я, положив руку ему на плечо, и подталкиваю вперед. Он делает пару шагов, затем снова останавливается.

— Нам нужно идти! — рявкаю я, снова подталкивая его, — мы попадем на Эпсилон или умрем.

ВЕСЬ следующий день Полковник, не останавливаясь, гонит нас вперед. После полудня я прохожу мимо каких-то лежащих в снегу тел. Они лежат лицом вниз, и я не могу разобрать кто это, у меня нет сил, чтобы разбираться с этим. Я пытаюсь выяснить, кого не хватает, когда мы останавливаемся, но мои глаза воспалились, и их покрывает корка, все выглядят одинаково в своих тяжелых шинелях, с туго затянутыми вокруг лиц капюшонами. Я заставляю себя проглотить еще чуть-чуть консервированного мяса. Никто не говорит друг другу и слова, и даже Полковник необычайно тих. Дрожа, я усаживаюсь, сжав руки на груди, и ощущаю, как болит каждый мускул и каждая кость в моем теле. Моя голова клонится, поскольку тело сдается перед холодом, и я начинаю засыпать, когда меня кто-то снова будит.

— Что за…? — рычу я, отмахиваясь.

— Франкс, — говорит Гаппо. Больше ему говорить ничего не нужно. Он помогает подняться мне на ноги, и мы бредем к тому месту, где лежит Франкс. Я склонился над ним и всматриваюсь под капюшон. Его лицо покрывает корка льды, оно чрезвычайно бледное. Через секунду к нам присоединяется Лори, они низко наклоняется, почти прислоняется щекой к его рту.

— Все еще дышит, — говорит она, распрямляясь, — но едва-едва.

— Мы не можем бросить его, — объявляет Гаппо, и я согласно киваю. Я вроде как дал себе обещание, что Франкс переживет это.

— Что мы можем сделать? Я слишком устал, чтобы нести что-то, кроме своей шинели.

— Положим его на сани, — предлагает Лори.

— Плугфуты уже нагружены по максимуму, — предостерегает Гаппо, притоптывая ногами, чтобы согреться.

— Значит, им придется тяжелее. Мы заставим их тащить по очереди, — решаю я. Никто не возражает.

РАЗДАЛОСЬ полное боли ржание от плугфута во главе уменьшающейся колоны. Двое не проснулись, еще двое свалились этим утром. Полуденное солнце блестит на снегу, делая невозможным что-либо увидеть днем, словно наступила ночь.

— Кейдж! — слышу я крик Полковника и бреду вперед. Плугфут лежит на снегу, его левая задняя нога вывернута под странным углом и явно сломана. Сани перевернулись на камни неподалеку.

— Сэр? — спрашиваю я, стоящего на коленях рядом с упавшим животным Полковника.

— Разбей бойцов на команды по шесть человек и перевяжи их страховочными веревками, — говорит он. Он достает их кобуры болт-пистолет, прикладывает дуло к виску плугфута и вышибает ему мозги. Моя первая мысль о свежем мясе, но взгляд на Полковника напоминает мне о том, что мы не будем тратить и секунды. Затем меня внезапно заполняет волна ненависти.

— Вы не сделаете то же самое с нами, — рычу я на Шеффера, указывая на все еще дымящийся болт-пистолет.

— Если вы будете служить Императору так же хорошо, вы, может быть, заслужите хоть какого-то милосердия, — возражает он, убирая пистолет, — если нет, то ничего не получите.

К ЭТОМУ моменту нас остается двенадцать, не считая Полковника, и мы меняемся, чтобы по два часа тащить сани. Полковник пытался заставить меня оставить Франкса, сказав, что дополнительный вес излишен, но Гаппо, Лорон, Лори и Кронин вызываются добровольцами вместе со мной, и мы сменяем друг друга, передвигать оставшиеся от плугфута сани.

Вскоре я теряю отсчет времени, мимо меня проходят даже полуночные остановки, так что могло пройти как три дня, так и целая неделя, невозможно сказать. Ветер действительно усилился и снова валит тяжелый снег. Я помню предупреждение Экула насчет Гнева Императора и опасаюсь худшего. Я рассказал остальным, что нас ждет и все удвоили усилия, но наступает момент, когда все твои силы уходят только на то, чтобы не заснуть, не говоря уже о ходьбе или о том, чтобы тащить сани. Вскоре мы опустошили одни из саней от провизии и решили выбросить тенты, так как не у кого не остается сил, чтобы ставить их. После чего пошло чуть легче, две команды и плугфут по очереди тащат оставшиеся сани.

— Если орки столкнутся с чем-то подобным, они могут не преодолеть переход, — как-то вечером предположил Кайл, пока мы грызем полузамороженые полоски мяса.

— Да ты сам в это не веришь, — говорю я, — они крепкие ублюдки, ты это знаешь. Кроме того, они грабили, и построили, один Император знает что, перед тем как предпринять переход. Если их военачальники достаточно умны, чтобы пойти на такой финт, то у них определенно хватит мозгов подготовиться. У них, возможно, есть машины и все необходимое.

— А что если мы опоздаем? — восклицает Кайл, за секунду сменив оптимизм полнейшей депрессией. Я никогда прежде не видел, чтобы у него так скакало настроение, но я полагаю, что мы все дико мечемся между надеждой и отчаянием.

— Тогда мы хорошенько развернемся и пойдем обратно, — говорит Поливикз, зубами отрывая кусок соленого мяса.

— Вся эта проклятая Императором планета выглядит одинаково, — ругается Кайл, — я даже не знаю где мы, и долго ли нам еще идти.

Никто не утруждает себя ответом, и так достаточно сложно сконцентрироваться на следующих нескольких минутах, не говоря уже о том, чтобы беспокоиться насчет следующего дня. Я откидываю в сторону остатки своего рациона, слишком устал, чтобы жевать, и ложусь, желанный сон быстро меня успокаивает и уносит от боли в каждой части моего тела.

ХРИПЛЫЙ крик спереди врывает меня из вызванного истощением полусна.

— Что теперь? — сонно спрашиваю я, когда подхожу к полудюжине штрафников "Последнего шанса", собравшихся впереди.

— Один из пикетов заставы, — отвечает Полковник, — я отослал их обратно, чтобы предупредить об орках.

Я осознаю, что это были крики радости, а не вопли, но в моем одурманенном состоянии я интерпретировал их как вопли боли и горя какой-то заблудшей души.

— Мы все еще идем на Эпсилон? — поспешно спрашиваю я, боясь, что Полковник может приказать нам развернуться и идти туда, откуда пришли.

— Да. Мы достаточно долго шли, — уверяет он меня, и впервые я замечаю, насколько он выглядит тощим и осунувшимся. Вокруг его глаз огромные темные круги от бессонных ночей и он весь выглядит таким же изможденным, как и остальные из нас.

Еще два часа мы бредем, пока не доходим до сторожки. Там нас ожидает небольшая делегация офицеров Крагмирских полков. Их настроение мрачное, но они не слишком злобно смотрят на нас, когда слышат, что говорит Полковник, полностью истощенные, мы падаем на снег в нескольких метрах от них.

Я не слышу, о чем они говорят, уже несколько дней как я оглушен, даже несмотря на натянутый на голову защитный капюшон. Кажется, они возражают, и я думаю, что они гнут ту же линию, что и Гривс, обвиняют Полковника в том, что он отдал такой приказ. Я вижу, как Шеффер энергично качает головой и указывает на небо. Я слышу обрывки слов, типа "осада", "время", "важно" и "орбита". Ни одно из них не имеет для меня значения. Один из крагмирских офицеров, долбаная шишка, судя по нарядности его униформы, выходит вперед и отрицательно рубит рукой, после чего указывает большим пальцем за свое плечо на станцию. Следует еще более ожесточенный обмен любезностями, Полковник разворачивается на каблуках и топает к нам.

— Встать, штрафники, — рявкает он, после чего марширует по долине к воротам.

— Куда, мля, мы идем в этот раз? — спрашивает Поливикз.

— Может защищать посадочную площадку шаттлов? — пожав плечами, предполагает Гаппо.

После краткого прилива энергии от того, что мы узнали, что находимся у Эпсилон, моя усталость мстительно возвращается. Мой мозг отказывается воспринимать что-либо, кроме того, что необходимо для ходьбы, и я тащусь к посадочной площадке, все произошедшее за пару недель превратилось для меня в одну расплывчатую белую массу.

Мы подходим к посадочной площадке и находим закрытые ворота. Вглядевшись через ячейки высокого заграждения, я замечаю, что наш шаттл по-прежнему стоит на площадке, очищенный от снега дежурными.

— Это прямой приказ от вышестоящего офицера, — слышу я, как произносит Полковник, и фокусирую свое внимание на нем. Он стоит рядом с дверью маленькой сторожки у ворот, и находящийся там сержант крагмирцев качает головой.

— Я извиняюсь, полковник, — отвечает сержант, беспомощно разводя руками, — но без надлежащих полномочий, я не могу позволить вам взять шаттл.

Внезапно шестеренки в моих мозгах заработали. Взять шаттл? Мы улетаем?

— Лейтенант Кейдж! — рявкает Полковник, я быстро марширую к нему и встаю по стойке смирно. — Если этот боец немедленно не откроет ворота и не очистит площадку для взлета, расстреляйте его.

Крагмирец начинает что-то бормотать, пока я достаю пистолет и прицеливаюсь ему в голову. Мне реально наплевать, вышибу я ему мозги или нет. С одной стороны, я слишком устал, чтобы меня это волновало. С другой, если этот фрагоголовый встал у меня на пути, чтобы свалить с этого покрытого замерзшим льдом ада, то я с радостью вгоню пулю ему в череп.

Он сдается от моего не слишком-то утонченного давления, отступает в хибарку и дергает рычаг, который начинает открывать скрипящие ворота. Рев сирен эхом отражается от окружающих нас гор, и люди начинают разбегаться от ангаров и рабочих бараков.

— Мы улетаем, — оглашает Полковник, шагая через ворота.

— Улетаем? — спрашивает Линскраг. — Куда?

— Ты узнаешь об этом, когда мы туда доберемся, боец, — загадочно отвечает Полковник.

Глава шестая Тифон Прайм

+++ Операция Сбор завершена. Готовлюсь начать операцию Новое Солнце. +++

+++ Больше не должно быть задержек. Новое Солнце должно начаться по расписанию или все будет потеряно. +++

По сравнению с некоторыми местами, в которых я был со штрафниками "Последнего шанса", Тифон Прайм казался очень цивилизованным, особенно если учитывать, что последние два года его разрывала на части кровавая гражданская война. После того как мы приземлились в одном из множества космопортов, отделение из Комиссариата эскортировало нас через заполненные городские улицы, с шастающими туда-сюда людьми, словно не было никаких сражений в менее чем двухстах километрах отсюда. Хотя некоторые, говорящие сами за себя признаки указывали, что все было не настолько мило, как казалось. На каждом перекрестке стоят предупреждающие о воздушных налетах ревуны — огромные рупоры на шестиметровых постаментах — и знаки, отмечающие маршруты к ближайшим бомбоубежищам. Арбитры патрулируют улицы, угрожающе блестят их серебряные нагрудники поверх черных как смоль комбинезонов, их вооружение составляют шоковые булавы и щиты подавления.

Пока мы идем вдоль широкого проезда, по обеим сторонам дороги виднеются закрытые ставни магазинов. Вокруг мало людей, все кутаются от осенней прохлады и влажности в бесформенные коричневые пальто и толстые войлочные шляпы, позади развеваются ярко раскрашенные шарфы. Над городом висит смог, видимый через приземистые здания по обеим сторонам улицы, он смешивается с облаками, которые затянули небо над городом и погрузили его в мрачные сумерки. Колонна "Химер", ведомая двумя рычащими "Покорителями", великолепных в своей сине-золотой окраске, прогрохотала мимо нас по дороге, гужевые повозки и темные машины отъезжают в сторону, дабы освободить дорогу. В укрепленной подземной зоне ожидания нас грузят в массивный восьмиколесный экипаж, предназначенный для дальних перевозок пехоты, и оставшиеся двенадцать штрафников расходятся, пытаясь решить, в какое из трехсот сидений хотелось бы упасть. Полностью игнорируя нас, Полковник усаживается рядом с водителем.

— Он напоминает мне экскурсовода, — шутит Франкс, — валим на задние места, где отвисают плохие парни!

Я верю ему на слово, потому что у меня никогда не было такого образования. Я родился в огромной семье, с десятком братьев, сестер и кузенов и моим первым воспоминанием было, как мы рубим шлаковые залежи ржавыми кирками и молотками, пытаясь найти самородки железа и стали. Машина поехала, мой разум вскоре забывает о гуле электродвигателей. Линскраг и Гаппо присоединяются к нам, и мы радостно растягиваемся, каждый на отдельном трехместном ряде.

— Несколько королевское обращение, не находите? — спрашивает Линскраг, пялясь в затемненное окно на мелькающие мимо низкие здание. Начался легкий дождик, он испещряет окно крошечными каплями влаги.

— Это гораздо лучше того, к чему я привык.

— Он хочет обуздать нас, — указываю я ему. Из всех мест, где мы были, это лучшее, чтобы сбежать. Миллиарды живут на Тифон Прайм, человек с легкостью тут может исчезнуть, и вы никогда его снова не увидите.

— Эй! — обеспокоенно шепчет Гаппо с другой стороны прохода, — по этой лестнице вниз есть аварийный выход!

Мы собираемся вокруг, чтобы взглянуть. В самом деле, через пролет из четырех ступенек внизу маленькая дверца.

— Думаете, она закрыта? — своим, уже ставшим привычным, хрипом спрашивает Франкс. Я пробую ручку, и она слегка поворачивается. Я смотрю на остальных и широко ухмыляюсь. Гаппо выглядывает из-за спинок окружающих сидений и затем снова ныряет обратно.

— Никто сюда даже не смотрит, — говорит он с улыбкой, в его глазах озорство, — я не думаю, что нас будет кому-то не хватать.

— Мы движемся на приличной скорости, — говорит Линскраг, указывая на смазанные серые очертания снаружи, со свистом пролетающие мимо окна.

— Черт, — ругается Франкс, с ликованием потирая руки, — я переживу пару синяков!

Я в свою очередь смотрю на каждого из них, и они смотрят на меня, стараясь понять мои мысли. Они знают о моих записях в личном деле о многочисленных попытках побега, и помнят, как я ворчал на них, чтобы они не глупили. Я полагаю, что не выкладывался по полной в своих попытках, потому что часть меня, думаю, согласна с Полковником. Возможно, я потратил впустую возможности, которые даровал мне Император, изменив своим клятвам. Я никогда не собирался поступать, как поступал, в этом я был абсолютно уверен, и вступил в Гвардию с чистейшими намерениями, даже несмотря на то, что я хотел свалить из ада на Олимпе. Но, как говорят, дорога к Хаосу устлана добрыми намерениями. Но все же, сколько пролитой крови ждет от меня Император? Есть своего рода традиция, что в полках Имперской Гвардии служат десять лет, после чего можно уйти на пенсию, можно вернуться домой или присоединиться к флоту Эксплораторов и помогать им открывать новые миры для Императора. Большинство из них не проводят столько времени в сражениях. Я по самую макушку в крови, на протяжении последних трех лет я постоянно видел мертвых и умирающих мужчин, женщин, детей. Разве с меня не хватит войны? Я думаю, хватит. Я считаю, что сделал достаточно для своего Последнего Шанса. Полковник ни за что не оставит нас в живых, он жаждет нашей смерти, в этом я уверен. И пусть Император будет мне судьей, когда я умру, желательно не в ближайшем будущем.

— К фраговой бабушке, давайте! — хрипло шепчу я, после чего дергаю ручку. Аварийная дверь распахивается, и я вижу проносящуюся мимо черноту дороги. Откуда-то спереди машины слышится пронзительный вой. Должно быть, дверь оборудована сигнализацией.

Я глубоко вдыхаю и затем первым выпрыгиваю в проход. Шмякаюсь на дорогу, огромная скорость кружит меня, и я влетаю в бордюр высотой по голень. Взглянув на дорогу, я вижу, как остальные вываливаются вслед за мной, и тоже неловко шлепаются на землю. Я вскакиваю на ноги и бегу к ним.

— Получилось! — орет Линскраг, его глаза светятся от радости. По тротуару идут несколько человек, закутанных в дождевые плащи с высоко поднятыми воротниками. Парочка оборачивается и смотрит на нас.

— Шеффер ни за что не развернет эту штуковину вовремя, чтобы поймать нас.

В этот же момент раздается визг тормозов, и раскрашенная в черное, бронированная машина резко останавливается перед нами, сдвоенные пушки на крыше смотрят в нашем направлении. Из заднего люка, с болт-пистолетом в руке выпрыгивает мужчина в комиссарской униформе. На измученном лице тонкие губы кривятся в ухмылке.

— Пожалуйста, попытайтесь бежать, — рычит он, шагая к нам и крепко сжав выставленный перед собой болт-пистолет, — это избавит меня от множества проблем.

Ни один из нас не сдвинулся с места. Из бронированной машины выскакивает десяток облаченных в черное бойцов, с толстыми панцирными нагрудниками поверх униформ, лица скрыты темными визорами. Военная полиция комиссариата окружает нас за пару секунд и наш краткий миг свободы заканчивается. Я глубоко вздыхаю, смакую наполненный дымом воздух, ощущая, как нежный дождик омывает мое поднятое лицо. Я не собираюсь отказываться от этого ощущения так просто. Я не могу поверить, что мы снова попадем в лапы к Полковнику. Взглянув на полицейских, на громоздкие лазерные карабины, нацеленные на нас, я задумываюсь, а может быть, мы все-таки выберемся? Четверо из нас закаленные бойцы. А эти парни просто громилы, привыкшие, что увидев их, гвардейцы разбегаются. Но я вижу их мрачные напряженные лица под темными визорами шлемов, и могу сказать, что они не будут мешкать ни секунды. Комиссар говорил правду — если мы попытаемся сделать хоть что-то, то это даст им возможность открыть огонь.

— Не могу поверить, что Шеффер отправил за нами эскорт, — стонет Гаппо, пока нас заталкивают в заднюю часть бронированного автомобиля. Нас усаживают на корточки в центре пола между военной полицией, там недостаточно места, чтобы все сидели или стояли. Комиссар наклоняется ко мне и зажимает мой подбородок меж указательного и большого пальца, после чего разворачивает мое лицо к своему.

— Я уверен, что полковник Шеффер будет очень рад видеть тебя снова, — с жестокой улыбкой произносит комиссар, — по-настоящему рад.

ПРОБИРАЕМСЯ по грязи, дождь каскадами стекает с моего шлема, в конце концов, я думаю, что Тифон Прайм не такое уж и приятное место. Машина выкинула нас примерно в шестнадцати километрах от линии фронта, ну или по крайней мере от того места, как они считают, где она проходит, оставив нам пройти остаток пути пешком. Война к этому времени велась уже несколько лет, с самого первого неудачного штурма восставшей крепости, обе стороны протянули окопы на несколько километров от стен Коританорума и с тех пор пытались выковырять друг друга.

Вместе с нами марширует колонна мордианцев, пытающихся выглядеть ухоженными и опрятными в своих красивых голубых униформах. Эффект некоторым образом портят пятна грязи, их остроконечные фуражки под проливным дождем начинают терять свою жесткость, с них капает им на носы самым жалким образом. Они упорно игнорируют нас все восемь километров, пока мы вышагиваем рядом с ними. Полковник даже не потрудился прикрикнуть на нас, когда Кайл попытался спровоцировать их, называя "игрушечными солдатиками" и "офицерскими шавками".

Он, кажется, очень задумчив в этот момент, я имею в виду Полковника. Мы вместе с Франксом пришли к выводу, что это именно то, ради чего нас собирали, по крайней мере, последний год. Он привел нас сюда сделать что-то особенно гадкое, это мы точно знаем, но мы не можем разузнать, что бы это могло быть. Десяток штрафников "Последнего шанса" не очень-то могучая сила в войне, где каждая сторона уже потеряла, возможно, по полмиллиона с каждой стороны.

— Атака! — вопит Линскраг, и секундой позже мой слух разбирает то, что улавливает раньше чуткое ухо барона — завывание двигателей самолетов в вопящем пике. Мы бросаемся врассыпную, залетаем в наполненные водой воронки и прячемся за камни, вглядываясь в небеса в поисках атакующих. В изумлении я наблюдаю, как мордианцы продолжают марш в построении, и затем осознаю, что они не нарушат строй, пока не получат приказ от одного из офицеров. Я вижу, как кучку из них сшибает на землю, и через мгновение улавливаю стрекот тяжелых пулеметов. Взглянув вверх, я замечаю низко летящий стратолет повстанцев, четыре вспышки очередей вдоль крыльев подсвечивают места, откуда нас поливают градом смерти автопушки. Мордианцы упрямо маршируют дальше, и воздушное судно разворачивается на еще один заход. Снова стучат пушки, и около двух десятков мордианцев, два ряда пехотинцев, разорваны очередью на куски.

— Ложитесь, гребаные идиоты! — орет Гаппо, я впервые слышу, как он ругается.

Хотя мордианцы не обращают на него внимания, воздушное судно делает еще один атакующий заход, цепочка попаданий вызывает всплески грязи и воды, снаряды зигзагом проходятся по марширующим гвардейцам. Он идет по колонне, и я с ужасом осознаю, что очередь направляется к нам. Прежде чем я смог отреагировать, что-то бьет меня в лоб, оглушая и отбрасывая назад в грязь.

— Прокляни Император, у нас раненный! Кейдж ранен! Лейтенанта подстрелили! — я смутно слышу чей-то крик, скорее всего, Поливикза, судя по оживленному акценту мирмидианцев. Вокруг меня в грязь плюхаются бойцы, обрызгивая меня еще сильнее, но я просто остаюсь неподвижно лежать на месте. Мертвецки неподвижно. Две возможности слинять за день, возможно, означают полное одобрение самого Императора.

Я ощущаю, как кто-то стирает кровь со лба, и слышу, как этот человек горько ругается — Линскраг. Он хватает мою руку, и я пытаюсь как можно сильнее ее расслабить. Пока он складывает мне руки на груди, кто-то натягивает мне шлем на лицо.

— Полковник сказал идти дальше, — слышу я, как задыхаясь от рыданий, хрипло орет Гаппо. Сентиментальный идиот, думаю про себя. Линскраг исчезает, и другая тень падает на мои веки.

— До самой смерти я буду служить ему, — говорит Кронин, — и до конца жизни он служил Императору.

Я ОЧЕНЬ долго ждал после того, как перестал слышать голоса, и открываю глаза. Вокруг темно и я ничего не вижу. С пасмурного неба все еще брызгает, но я стягиваю свой бронежилет и одежду, снимаю униформу с мертвого мордианца в паре метров от меня. Она не совсем мне по размеру, но я переживу. Натянув на голову фуражку, я пытаюсь понять куда идти.

И тогда я вижу Франкса, наполовину зарытого в скользкую грязь на краю воронки, в которой он укрывался. Он свободно свисает с края воронки, одна рука вытянута. Я вижу три дырки в его груди, где его прошили пули со стратолета, и капли крови изо рта подсказывают, что они пробили уже и так перегруженные легкие. Я останавливаюсь на секунду, шокированный тем, что Франкс на самом деле убит. После всего, через что мы прошли, он казался непробиваемым. И вот как он закончил, случайная жертва налета повстанцев. Ни героем, ни во славе, просто пара пуль с небес и все закончилось. Это расстраивает меня, то, как это случилось, гораздо сильнее, чем тот факт, что его убили. У него не было шанса. Ни единого Последнего шанса, все забрал стратолет. Все же, я надеюсь, что такую смерть засчитают, и что его душа в безопасности рядом с Императором. Поливикз и Кайл лежат в другой луже, разбросав руки, словно имперский орел, недалеко от того места, где упал я, их мокрые от крови и дождя рукава плотно прилипли к рукам. Поливикзу оторвало половину лица, разбитые зубы из расколотого черепа плотоядно смотрят на меня. Поначалу я не понимаю, куда попали в Кайла, я переворачиваю его и нахожу четыре дыры в спинке бронежилета, как раз у основания позвоночника. Похоже, что они оба умерли быстро, своего рода благословение, думаю я.

Отодвинув мысли о Франксе и других, я концентрируюсь на собственном выживании, пытаясь понять, в какую сторону мы направлялись. Дождь смыл все следы, и я вижу точки света практически во всех направлениях, так что невозможно сказать, где тыл, а в какой стороне линия фронта. Решив, что все-таки лучше идти, я случайным образом выбираю направление и шагаю.

* * *

В ОКРУЖАЮЩЕЙ темноте ночи я шел примерно час, когда услышал поблизости голоса. Упав на живот, я лежу очень тихо, напрягая слух, чтобы понять, с какой стороны слышится беседа. Как раз слева от меня и чуть впереди. Медленно повернув голову, я смотрю в этом направлении. Достаточно четко я вижу слабый огонек печки или чего-то похожего. Я подползаю чуть ближе, и примерно через десять минут могу различить силуэты пары людей, сидящих вокруг тускло сияющей походной печки.

— Император, прокляни этот дождь, — ругается один, — хотел бы я, чтобы этот проклятый Императором патруль закончился.

— Ты всегда стонешь по поводу погоды. Осталось всего лишь два дня, — примирительным тоном отвечает другой, — потом мы вернемся к старине Корри и немного отдохнем.

— И все же, нам доверили стоять на посту четыре, вместо трех долбаных часов, — жалуется первый. Их беседа забивает мои мысли, пока подсознание пытается привлечь внимание к одному важному нюансу. "Обратно к старине Корри", сказал один из них. Должно быть, они имеют в виду Коританорум, осажденную крепость. И это означает, что они повстанцы! И тут лежу я, в нескольких метрах в мордианской, другими словами в лоялистской, униформе! О, фраг, я умудрился проскользнуть линию фронта незамеченным, и теперь оказался у пикета предателей. Как, мля, я умудрился это сделать? Я уже готов уползать обратно, когда слышу кое-то, что меня приводит в волнение.

— Я надеюсь, коммандос Ренова доберутся сюда вовремя, — говорит один из повстанцев, — как только они разведают восточный фланг, мы сможем рассказать про маршрут через оборону предателей, и вернемся домой.

— Ага, если это слабое место приведет их прямо в тыл к артиллерии, то у мальчиков Ренова будет случай повеселиться, — со смехом отвечает другой. Должно быть, это какой-то разведотряд или что-то в этом духе, и они нашли слабое место в нашей обороне. Если они смогут прорваться, кто знает, какой ад смогут устроить эти коммандос, о которых они говорили? Я отползаю дальше во тьму, чтобы подумать, и нахожу хоть какое-то укрытие под разорванным взрывом деревом. Я не герой, это все могут вам сказать, но если эти повстанцы смогут преуспеть в своей операции, кто знает какие разрушения они произведут у Имперцев? Это странно, но если бы Полковник приказал мне что-то сделать с этим, то я бы попытался сделать все, чтобы предотвратить операцию. Теперь я сам по себе, и задумываюсь, а стоит ли вообще пытаться помешать этому маленькому отряду? В конце концов, я вступил в Имперскую Гвардию, чтобы сражаться, обороняя владения Императора, и хотя за годы далеко ушел от этого, я все еще храню верность присяге. Зная, что буду повинен в огромном предательстве, если услышу, что налет повстанцев нанес значительный ущерб осаде и стоил еще тысячу жизней, я достаю мордианский нож, висящий на поясе, и встаю в полуприсяде.

Я немного отхожу вправо, пока снова не замечаю слабое свечение позиции часовых. Медленно и осторожно, я шаг за шагом подхожу ближе, стараясь не издать ни звука. Я дышу как можно тише, хотя уверен, что они могут услышать, как молотом стучит сердце в моей груди. Шаг за шагом я приближаюсь. Я едва могу что-либо различить в почти полной темноте. У ближайшего массивные очертания. Другого я вообще не могу разглядеть. Осознав, что они могут увидеть мое лицо, если я подойду ближе, я хватаю горсть грязи и замазываю кожу, покрываю лицо и руки жижей. Толстяк, кажется, дремлет, я слышу его постоянное, глубокое дыхание и чуть ухожу в сторону, поближе к другому. Я сглатываю, внезапно ощутив страх, и затем кидаюсь вперед, хватаю левой рукой за подбородок повстанца и первым делом перерезаю ему горло. Он быстро бьется в спазме, и я ощущаю теплую кровь, брызгающую из-под пальцев, пока опускаю его дергающееся тело на землю.

Взглянув на толстяка, я понимаю, что он даже не заметил этого. Я шагаю к нему и присаживаюсь перед ним. Наклонившись ближе, я прижимаю лезвие ножа к артерии на его горле и мягко бью по носу. Затрепетав, его веки открываются, и глаза на секунду вспыхивают, прежде чем он фокусируется на мне, и широко открывает их от ужаса.

— Только пискни, — резко шепчу, — и я порежу тебя на куски.

Он резко кивает, после чего пытается всмотреться из-под распухших щек, и видит нож у горла.

— Я собираюсь задать тебе пару вопросов, — говорю я, чуть порезав кожу на горле, чтобы привлечь его внимание, пока его взгляд блуждает по мне, — отвечай на них быстро, тихо и честно.

Он снова кивает, издав какой-то испуганный писк.

— Сколько вас тут ошивается? — спрашиваю я, наклонившись так близко, что могу услышать даже шепот.

— Одно отделение… двенадцать бойцов, — выдыхает он, трясясь всем телом.

— Где остальные десять? — продолжаю я.

— В пятидесяти метрах там, — отвечает он, медленно подняв руку и указывая вправо от себя. Я замечаю, что его рука трясется от страха.

— Спасибо, — отвечаю я с усмешкой, и он начинает успокаиваться. Стремительным движением запястья, я своим ножом полосую его по шее, из глотки брызжет артериальная кровь. Он заваливается назад, поднятая рука шлепается на землю.

Как я и ожидал, все остальные в отделении спят, бормоча про себя во сне, возможно, представляя себя дома с любимыми и друзьями. Некоторые могут сказать, что перерезать глотки спящим — последнее дело, но мне наплевать. Если бы эти ублюдки не отказались от власти Императора, меня бы здесь не оказалось, мокрого от дождя и крови, один Император знает, как далеко от того места, где я родился. При мысли о том, что они нарушили принесенные клятвы и присягу, меня тошнит. Они заслужили все, что получили, и я с радостью рассчитаюсь с ними. Они — враги. Занимает несколько секунд, осторожно пройтись вдоль рядов спящих в водонепроницаемых спальниках, и воткнуть нож под ребра или перерезать горло. Когда я погружаю лезвие ножа в глаз девятого, движение слева привлекает мое внимание.

— Чо происходит? — сонно спрашивает кто-то, медленно садясь в своем спальнике. Выругавшись про себя, я атакую его, но не достаточно быстро. Он откатывается влево и хватает лежащий рядом с ним в грязи лазган. Я ныряю в сторону, когда луч света прожигает воздух около меня, и после чего отбиваю дуло винтовки в сторону, когда он пытается выстрелить еще раз. Он пытается откинуть меня дулом, но я твердо стою на ногах и избегаю неуклюжей попытки, в ответ пинаю его в голову. Я прыгаю на него, и он роняет лазган, хватает мое правое запястье обеими руками, пытаясь увести нож от своего лица.

Я бью его точно в горло, костяшки среднего пальца немножко ноют, когда я сминаю трахею. Он издает придушенный вопль, и его хватка немного ослабевает. Я выворачиваю свой нож, и тыкаю в глотку, но, отмахиваясь руками, он немного смещает траекторию, и лезвие полосует его по лицу, разрезает щеку и отсекает кусок уха. Он все еще задыхается и не может заорать, и я бью слева, пробиваю тонкую кость левого виска и погружаю клинок в мозг. Он секунду бьется в диких конвульсиях от шока, затем затихает. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никого больше не осталось, я вытираю нож о спальник мертвого повстанца и вытаскиваю его лазган из грязи, стирая жирную грязь туникой тифонца. Я не знаю, почему раньше не взял один из лазганов мордианцев. Думаю, потому, что слишком сильно хотел сбежать.

— Хорошо, — говорю я сам себе, восстанавливая мысли, — и куда теперь?

Оглядевшись, я вижу разрыв в собравшихся дождевых облаках в стороне, откуда я пришел. В туманной россыпи звезд я замечаю двигающиеся огоньки, летящие вверх и вниз, и мгновенно узнаю в них шаттлы. Что ж, там где шаттлы, там и выход из зоны военных действий. Вложив нож в ножны, я бегу.

ОЧУТИТЬСЯ в десяти шагах от смерти? Не очень приятное ощущение. Окоп в семидесяти метрах от меня и в шестидесяти меня отслеживает снайпер, и чуть было не трепанирует мой череп. Я всегда был шустрым, но ты не можешь убежать от судьбы, как привык говорить мой сержант.

Пятьдесят метров до безопасности, и первый выстрел свистит мимо моего уха. В сорока я бросаю свой лазган в грязь. Несмотря на то, что он легкий, он не позволяет размахивать руками, чтобы набрать скорость, если я собираюсь остаться в живых. Если сейчас я буду слишком медленным, то оружие в руках мне вообще ничем не поможет. Через тридцать, кто-то вызывает минометный огонь, и внезапно повсюду раздаются взрывы, разбрасывая воду и грязь, и забрызгивают меня жижей. К счастью, я ныряю то влево, то вправо, так что им может помочь только случай, прицел миномета нельзя поправить так быстро. Раздается потрясающий удар грома, он заставляет землю трястись у меня под ногами, молнии разрывают небо. Великолепно, все, что мне нужно, так это еще больше света, чтобы меня мог увидеть снайпер.

Что-то еще, больше чем пуля, пролетает мимо меня и выбрасывает шлейф мусора после взрыва. О, еще лучше! Еще остается каких-то двадцать метров и какой-то долбаный на всю голову умник схватил гранатомет. Пятьдесят метров от жизни, пять до смерти, ставлю на то, что никто не даст мне и шанса на выживание в эту секунду!

Шар плазмы ревет мимо меня, практически ослепляя взрывом о разодранный корпус раскуроченного "Леман Русса". Остается восемь метров, когда я чувствую, как что-то попадает мне в левое плечо. Инстинкт берет вверх, и я ныряю головой вперед.

Ох, фраг! Я в окопе! Дважды фраг! Я сначала приземляюсь головой в грязь и клянусь, что слышу, как хрустнуло плечо, когда я шлепаюсь о землю на два метра глубже, чем рассчитывал.

НАЧАЛА собираться толпа, лица в каплях дождя смотрят с любопытством на меня, пока я сажусь в грязи на дне окопа. Я слышу, как кто-то рявкает приказ, и толпа мгновенно рассеивается, расходясь перед высоким мужчиной, едва за двадцать, в униформе мордианского лейтенанта. Быстрый взгляд на плашку с именем подсказывает, что его зовут Мартинез. На Тифон Прайм, должно быть, сражаются полки с полудюжины миров, и я гребанулся в окоп именно мордианцев! Учитывая, что на мне украденная форма мордианца, ситуация не особо приятная.

Матринез с отвращением смотрит на меня, и за это я не могу его винить. Мое лицо измазано кровью и грязью, драгоценная униформа мордианцев выглядит хуже, чем рванье технопровидца.

— Смирно, гвардеец! — рявкает лейтенант. Я угрюмо посмотрел на него и поднимаюсь на ноги, склоняюсь под поддерживающую окоп доску в поисках укрытия от непрерывного дождя. Мартинез одаривает меня еще одним диким взглядом, когда видит мое лицо.

Эй, он словно наорал на меня, я знаю, что не красавчик, но где ваше воспитание?! Его взгляд задержался на царапине от пули на лбу, что напомнило мне о том, что я должен промыть рану, иначе рискую получить заражение.

— Имя, гвардеец! — с фальшивой бравадой в голосе рявкает Мартинез. Автоматически среагировав на команды из-за строевой подготовки, я попытался встать по стойке, но меня охватывает тошнота. Я не спал уже полутора суток, не говоря уже о еде.

— Кейдж, — мямлю я, сражаясь с волной головокружения.

— Что все это значит? — требует ответа мордианец, — Посмотрите на свое состояние! Я не знаю, что за дисциплина в вашем взводе, гвардеец, но ожидаю от каждого бойца соблюдения соответствующих стандартов полка! Приведите себя в порядок! И обращайтесь ко мне "сэр", или в противном случае, я прикажу выпороть вас за нарушение субординации. Все понятно?

— Да… сэр, — рычу я. Ты точно не хотел бы узнать о дисциплине в моем полку, лейтенант, думаю я, зная, что за пуританский подход, его бы уже десять раз убили за три года проведенных рядом со мной.

ЭТОТ гребаный, самоуверенный лейтенант уже начал действовать мне на нервы. Тем не менее, в этом я должен винить только себя. Я знал, что эти проклятые мордианцы действительно повернуты на том, чтобы выглядеть изящно и опрятно. Мне нужно было найти труп с подходящим для меня размером, а не хватать первую же попавшуюся униформу. С другой стороны, я добрался до окопа относительно целым. Фаза номер один моего плана завершена.

Внезапно я ощущаю по близости характерный запах ружейной смазки, слышу щелчок предохранителя и чувствую, как холодный металл дула уткнулся мне в затылок. Я медленно оборачиваюсь и утыкаюсь в такой большой подбородок, что им впору ровнять с землей целые здания. Пробежавшись взглядом по лицу, я фокусируюсь на фуражке комиссара и сияющим золотом орле с распростертыми крыльями. Фракните меня, но он выглядит точно так же, как Полковник!

— Кейдж? На плашке имя "Эрнандес", гвардеец. Кто ты такой и что ты тут делаешь?

Голос комиссара сиплый, точно такой же, как у всех комиссаров. Интересно, их специально тренируют, чтобы они так разговаривали? Заставляют для этого жевать бритвенные лезвия или что-то в этом духе? Я не могу поверить, что забыл прочитать имя мертвого парня, прежде чем напялить его униформу! Фраг, обстановка накалилась!

— Лейтенант Кейдж, сэр! Я на спецоперации, типа под прикрытием! — отвечаю я, придумывая на ходу.

— Я не в курсе, что в этом секторе есть какие-то специальные подразделения, — отвечает он, явно не поверив нислову.

— Со всем уважением, сэр, в этом-то и смысл, — говорю я, стараясь припомнить, как действует обычный гвардеец, — сложно сохранить прикрытие, если все знают что ты на операции.

Что ж, в этом я не вру. Вы не найдете более специального подразделения, чем мое.

— Кто ваш командующий офицер? — требует он ответа.

— Я извиняюсь, но не имею права разглашать эту информацию кому-либо не из моего подразделения, — отвечаю я. Хорошо, здесь я соврал, но он обязательно должен был слышать про Полковника.

— Я помещаю вас под арест, в ожидании подтверждения вашей истории от штаба, — провозглашает комиссар, — лейтенант Мартинез, назначьте в наряд пять бойцов для охраны заключенного. Если будет похоже, что он собирается слинять, расстреляйте!

Пока лейтенант назначает моих охранников, комиссар марширует мимо меня в бункер связи, который я видел раньше, сидя в ожидании дождя, чтобы тот прикрыть мой рывок. Лейтенант тоже уходит, приказав всем вернуться к обязанностям, и оставляет меня и пять стоящих вокруг бедолаг.

Я ПЛЮХАЮСЬ обратно на дно окопа, игнорируя расплесканную мной грязь и жижу. Впервые я решаю осмотреть свое плечо. Пустяки: на левом плече пуля оставила небольшую царапину, длинной примерно с палец. При сгибе оно чертовски болит, но я точно знаю, что оно не выбито, просто ушиб. Я вытаскиваю иглу и нитки из индивидуального пакета спасательных средств в левом ботинке и начинаю сшивать рану, сжав зубы от боли.

Моя охрана выглядит ошеломленной, и тогда я впервые осознаю, что беспокоило меня с тех пор, как я плюхнулся в окоп. Эти солдаты юны. Я имею в виду, по-настоящему юны — некоторым на вид шестнадцать, а самым старшим от силы двадцать. Кучка брошенных в бой недавно призванных несмышленышей. Затем я замечаю слева от меня ранец, из карманов торчат золотистые упаковки из фольги. Кивнув в его сторону головой, я спросил самого молоденького.

— Это боевые рационы? — уже зная ответ, вопрошаю я. — ага, похоже на то. Вас тут постоянно кормят? Фраг, вы даже не представляете себе, как я был бы благодарен за кусочек. Можно?

Обеспокоенно взглянув на товарищей, новобранец топает к ранцу и вытаскивает оттуда консервную банку. Раскрыв ее, он протягивает банку с твердым бисквитом внутри.

— Ешь быстрее, — говорит он, — дождь моментально делает его сырым, и он становится ужасным на вкус.

Его голос визглив, и он дрожит, нервно оглядывается через плечо на других торчащих в окопе. Я заржал.

— Ты имеешь в виду, "ешь быстрее, пока лейтенант фрагоголовый или этот тупой комиссар не вернулись", не так ли?

До того как они успевают остановить себя, моя пародия на хныканье комиссара себе под нос, вызывает у них усмешки.

Молоденький гвардеец, отступая, замолкает и усаживается на корточки у противоположной стороны окопа, размещая лазган между ног. Заговорил самый старший их них, его голос чуть тверже, чуть грубее.

— Между нами, ты кто такой? Ты действительно из спецотряда? На что это похоже? — спрашивает он, его глаза светятся любопытством. Я пялюсь в его искрящиеся от влаги, прищуренные, коричневые глаза. Дождь стекает по его щекам, и я вспоминаю, что очень хочу пить. Но в данный момент я не доверяю той влаге, которая капает с небес.

— Наройте мне фляжку воды, я прочищу горло от дыма, и расскажу вам, — предлагаю я. Фляжка появляется практически мгновенно, и несколько секунд я глупо давлю лыбу, пока прохладная жидкость стекает по моему иссушенному горлу. Не отдавая ее назад, я навинчиваю пробку и втыкаю ее в грязь рядом со мной.

— Ох. Я точно из очень специального отряда, — говорю я с усмешкой, — я не думаю, что кто-то из вас, новобранцев, даже слышал о нас, но услышите. Понимаете, я из штрафников "Последнего шанса".

КАК я и ожидал, это заявление встречено полным непониманием. Эти рядовые ничего не знают о том, что происходит вне их взвода, но уж будьте уверены, я все изменю.

— Ваш лейтенант совсем свихнулся на дисциплине, а?

Они согласно кивают.

— Я думаю, что он очень изобретателен относительно различных наказаний за проступки. Порка, виселица, расстрельные команды и так далее. Он рассказывал вам о Винкуларуме? Нет? Что ж, это по большей части гулаг. Вас отсылают на какую-нибудь планету-тюрьму, где вы гниете остаток своей жизни. Вот на одну такую планету-тюрьму, где-то за южным краем, у которой даже нет имени, меня и отослали.

Заговорил один из гвардейцев, тощий подросток с абсурдно широко раскрытыми глазами.

— Что ты натворил?

— Что ж, это достаточно долгая история, — отвечаю я, чуть удобнее устраиваясь у стены окопа, — мой взвод стоял на страже одной захолустной планете, называемой Стигией, вниз от Офелии. Это была действительно легкая задача, следить за дебиловатыми крестьянами, копающимися в грязи, следить, чтобы они не жрали всякое дерьмо. В этой ситуации тебе приходится самостоятельно искать себе развлечения, понимаете, о чем я?

Опять пустые взгляды. Ладно, не важно.

— Что ж, — не обращая внимания, продолжаю я, — возвращаясь к Стигии, у них там было соревнование, названное "Путь Судьбы". Это похоже на полосу препятствий, которую вы, должно быть, проходили тысячу раз во время тренировок. Только намного круче. Это было долбаное испытание, можете не сомневаться. Каждый месяц местные смельчаки выстраивались, чтобы пробежаться по "Пути". Нужно было проплыть бурлящий водоем, там были всякие смертельные ловушки, ямы с кольями, не говоря уже о том факте, что на финальном участке тебе разрешалось атаковать своих товарищей, понятно? Ладно, после того как мы несколько месяцев наблюдали за забегами, мой сержант начал принимать ставки на каждый забег. В конце концов, все соперники должны были объявить о своем намерении и, учитывая опыт прошлых забегов, он мог рассчитать шансы исходя из их физических данных и репутации у местных. Я имею в виду, из этих фраггеров можно было делать гвозди, но некоторые были крепки как скала, понимаете?

В этот раз некоторые кивают. Везет же мне…

— Ну, мы и начали делать ставки, — рассказываю я, продолжая историю, которую уже десятки раз рассказывал на транспортнике, — но такой расклад через некоторое время приелся. Тогда мы перешли на более ценные ставки, собранные у местных ремесленников. Ну, типа золотые ожерелья, камушки и прочее барахло. Я имею в виду, что мы давали им пару батончиков рациона, и они продавали нам своих дочерей, это было прекрасно. Что ж, говоря о молодых девушках, я положил глаз на одну особенно сладенькую красотку, — я ухмыляюсь при этом воспоминании.

— Сарж тоже размяк от нее, и вместо того, чтобы соревноваться друг с другом, понимаете, никому не нравилась идея делиться, мы разыграли право первой ночи на "Пути Судьбы". Я выиграл, но сарж расстроился. Толстяки часто так себя ведут, а при такой легкой жизни, да на свободных харчах, он стал просто огромным боровом. В любом случае, он однажды подкатил ко мне, угрожая доложить лейтенанту о том, что он подстроил, если только я не отдам ему девку. Вот там и тогда, я и распотрошил этого жирного фраггера. Конечно же, меня сразу же оттуда сослали, быстрее, чем вы сможете пересказать это, и я очутился в таком вот гулаге.

Меня веселят их открытые от удивления рты. Один из них что-то не разборчиво пискнул и продолжил пристально смотреть на меня, словно у меня выросла вторая голова или что-то в этом духе. Затем заговорил старший.

— Вы убили сержанта из-за женщины?

— Ага, и в конечном итоге, я до нее так и не добрался, — я делаю еще глоток воды смочить язык, и затем прислоняю голову к одной из стен, чтобы услышать, что происходит за окопом.

— Вам мальчики, лучше передвинуться на эту сторону траншеи.

Они взглянули на меня, Широко Открытые Глаза нахмурился, старший раззявил пасть, а остальные не обратили внимания.

— Сюда! Сейчас же! — рявкнул я, заметив, что могу провернуть этот фокус с приказным тоном так же хорошо, как и настоящий офицер. Командная нотка в приказе заставила их моментально действовать, они прыгают в мою сторону и так же шлепаются в грязь.

Звук взрывов стремительно приближается, и внезапно вся траншея наполняется бушующим потоком снарядов. Повсюду слышатся взрывы, и вспыхивает красное пламя, плазменный заряд исторгает расплавленную смерть на другую сторону окопа, где отдыхали секунду назад новобранцы.

Тупые фраггеры, им что, никто не рассказал, как прятаться в окопе во время ударов артиллерии? Не говоря уже о том, что они не услышали паузы в стрельбе, что предполагало изменение прицела, или свиста первых, летящих снарядов?! Кровь Императора, из меня бы вышел блестящий офицер боевой подготовки, если бы у меня не было такого паршивого темперамента!

КАЖЕТСЯ странным, но даже громоподобный шум заградительного огня вскоре воспринимается просто как фоновый звук, и ты учишься игнорировать дрожь земли. Первым заговорил Широко Открытые Глаза, подняв воротник, когда из-за смены направления ветра дождь начал заливаться под навес окопа.

— А почему вы здесь, если должны были оказаться на одной из планет-тюрем? — спрашивает он. Первая разумная вещь, о которой до этого момента никто не спрашивал.

— Вы типа сбежали?

— Если бы я сбежал, то ты действительно думаешь, что я бы притащился на эту гибельную войну? — с кислой миной отвечаю я. — Я так не думаю! Так что, я сразу же пытался свалить. Вам нужно понять, что этот мир не как тюрьма на корабле. Там было немного охраны, и была массивная укрепленная башня на центральной равнине. Кроме этого, тебя просто выгоняли в пустоши и забывали. Нет, правда! Это как любая другая планета, это своя империя с лордами и прочей херней. Подлые фраггеры залезают в верха, а слабых просто оставляют на обочине или убивают и охотятся на них.

— Если ты силен — ты выживаешь, если нет… — продолжаю вещать я, — в любом случае, я попал в свиту к парню, которого звали Тагел. Один из многих людей, которых я бы никогда не хотел встретить в своей жизни. Огромный фраггер с Катачана, и в этой адской дыре его реально упекли глубоко. Он направил огонь артиллерии на союзных солдат, потому что их капитан назвал его по имени, или из-за какой-то такой же незначительной глупости. Он сражался против группы сброда на другой стороне долины, который вел себя мило и тихо, пока не наварил себе какой-то по-настоящему мощной браги. В любом случае, я вроде как намеренно завел парней Тагела в ловушку, но до того как свинтил, они устроили на меня охоту. Может быть, это и большая планета, но когда понимаешь, что красномордые фраггеры преследуют тебя повсюду, то начинаешь думать, что эта планета не такое уж хорошее место, чтоб остаться, понимаете? В любом случае, каждые несколько месяцев прилетали шаттлы с припасами. Я долгое время ныкался по разным дырам, прежде чем прилетел один такой, и тогда я рванул через равнины. Я прятался несколько дней, терпеливо ожидая подходящего случая. Затем, как и я надеялся, прилетел шаттл. Я подкрался очень близко к башне, пока все были возбуждены прибытием своих гостей. Затем ворота открылись, чтобы можно было выпустить последнюю кучку жалких мятежников. В этом беспорядке, я свернул шею одному охраннику и снял с него униформу. Я проскользнул в комплекс как раз когда закрывались ворота, затем пришло время отправиться к шаттлу. Я как раз крался к посадочной площадке, когда заметили тело и подняли тревогу.

Их глаза прикованы ко мне словно взгляд снайпера, они ловят каждое слово. Умею ведь я рассказывать байки?

— Так что зарезал еще парочку фрагоголовых, чтобы пробраться, и поднялся по рампе внутрь. Как только начал закрываться люк, передо мной кто-то возник. Абсолютно не думая, я ткнул своим окровавленным лезвием этого парня в плечо. А он просто отошел, вы можете в это поверить? В человека ткнули мономолекулярным ножом, а он просто отошел на шаг. Я взглянул ему в лицо, потому что мужик этот выглядел так, словно прошел через мясорубку, если вы понимаете, и его холодные голубые глаза просто пристально смотрели на меня, они были словно вырезаны изо льда. Он ударил меня наотмашь, сломав мне при этом челюсть, как я чуть позже понял, и я упал. Я получил ботинком по яйцам и затем рукояткой пистолета по затылку. Последнее, что я помню, как он смеялся. Смеялся! Я слышал, как он кое-что сказал, что никогда не забуду.

До того как спросить, их глаза вопросительно уставились на меня.

— "Как раз ублюдок по мне", вот что он сказал!

Это я — ублюдок Полковника до мозга костей.

ОБСТРЕЛ из Коританорума передвинулся и изливает полезный груз смерти и мучений на каких-то других бедолаг, не то, чтобы я о них сильно заботился. Мальчик-с-рационом задает очевидный вопрос.

— Кто это был? Как он притащил тебя сюда?

— Это был Полковник, — со всем почтением отвечаю я, — сам Полковник Шеффер. Командующий "Последним шансом".

Широко Открытые Глаза тут же задает следующий очевидный вопрос.

— Кто такие штрафники "Последнего шанса"?

— 13-ый Штрафной Легион, — вежливо информирую я, — конечно, их в сотни раз больше, чем тринадцать, но нас всегда называли 13-ым, памятуя о нашем невезении.

В эту секунду у Широко Открытых Глаз забурлила масса вопросов. Он снимает свою фуражку, показав всем свои коротко стриженные светлые волосы, и смахивает с нее воду в окоп. На ней коричневые и черные пятна от дождя и грязи, которая, кажется, покрывает весь этот проклятый Императором мир.

— О каком невезении? — спрашивает он.

— Наше невезение попасть под командование Полковника, — отвечаю я с усмешкой, — мы получаем самую грязную работенку, которую он может найти. Самоубийственные атаки, арьергарды, безнадежные штурмы. Придумайте самую тошнотворную ситуацию, которую только можно, и я ставлю недельный рацион, что Полковник в нее влезет. И выживет, что более важно. Сотни парней умирали от первого залпа, а он пройдет всю битву без единой царапины. Ни одной фраговой царапины!

Один из молчавших до сих пор, юнец с тонкими губами, открыл свой рот, чтобы задать самый разумный вопрос, что я слышал за долгое время.

— Так почему ты оказался здесь? Я знаю, что у меня не слишком много боевого опыта, но так же знаю, что это не самоубийственный штурм. Я имею в виду, мы новички здесь — зачем тогда им собирать целый полк новобранцев, только для того, чтобы списать их?

— Так ты до сих пор уверен, что это не самоубийственный штурм? — в ответ спрашиваю я его, подняв бровь. — Вы видели вспышки на западе?

Они согласно кивают.

— Так вот, это не вспышки. Это приземляются транспортники для эвакуации из зоны боев. Около двадцати-тридцати на орбите, ожидающие посадки. Догадайтесь, почему они убирают все из космоса — вирусная бомбардировка, масс-ускорители и все такое. Коританорум уже считают потерянным. Повстанцы слишком хорошо окопались там.

За последние восемнадцать месяцев было тридцать восемь попыток штурма, и мы не продвинулись ни на шаг. Они все отступают, и догадайтесь, кто останется на линии фронта…

— Но мы за линией фронта, и что тогда ты здесь делаешь? — спрашивает Тонкогубый. Позади нас вдалеке слышится свист, становится все громче и громче. Новобранцы залегли, но я знаю, что это, и рискую выглянуть из окопа, чтобы посмотреть на зрелище. Внезапно с завывающим ревом прямо у нас над головами, росчерком по небу пролетает эскадрон "Мародеров", истребители "Гром" в эскортном построении нарезают вокруг них спирали. Пока другие по-глупости прячутся, я вижу линию пламенных цветков, распустившихся над вражескими позициями. Наша собственная артиллерия устроила анти-заградительный огонь, и обстрел со стороны врага внезапно остановился. Затем атакуют "Мародеры", создавай столбы дыма там, где рвутся их бомбы, ослепляющая пульсацию лазпушек пробивает вражеские укрепления и подрывает их склады с боеприпасами. Наземный удар мгновенно прекращается, когда самолеты зажигают свои ускорители и с воем уносятся в грозовые облака.

— Эй, мальчишки, — зову я их, — взгляните на это, вы такое еще не скоро увидите!

Новобранцы робко поднимают головы и озадаченно смотрят на меня.

— Это была бомбардировка и воздушная атака — далее будет залп с орбиты, — говорю я им. Я видел это полудюжину раз — стандартная боевая догма Империума.

— Эти проклятые повстанцы получат сегодня на ужин горяченького!

Как раз когда я заканчиваю говорить, облака в одном месте начинают ярко светиться, и секундой позже появляется потрясающе огромный шар энергии, летящий к Коританоруму. Термоядерная торпеда врезается в бронированные стены цитадели, размазываясь по исцарапанному и выщербленному металлу, словно горящая нефть. Через грозовые облака бьет еще несколько залпов, некоторые снаряды выбивают огромные столбы дыма, поскольку закапываются в грязь до взрыва, другие вызывают ручьи плавленого металла, стекающего по стенам Коританорума подобно потоку лавы.

Затем заработали противовоздушные батареи повстанцев, огромные башни поворачиваются к небесам, и вспышки лазеров пробивают атмосферу. Ответный огонь продолжается почти минуту, иссушая своим жаром облака над крепостью. Корабль на орбите, должно быть, отходит, поскольку смерть с облачного покрова больше не изливается на землю. Через полминуты вдоль всей траншеи начинают реветь сирены. Мальчик-с-рационом поднимает взгляд, его лицо внезапно бледнеет, а губы начинают трястись.

— Это приказ о готовности. Далее будет атака, — говорит он мне. Вот пришел и мой шанс. В путанице атаки, я с легкостью ускользну на другую сторону окопа и свалю отсюда. Сколь бы приятной не была их компания, я не хотел бы очутиться рядом с этими новобранцами в следующие полминуты.

— Пожелаю вам удачи, но боюсь, что мне уже хватит валяться в грязи, — улыбаюсь я, но это их не убеждает. Впрочем, не важно. Именно в этот момент из-за угла траншеи выходит мрачноликий комиссар, его глаза-бусинки пялятся на меня.

— Когда атакуем — берите заключенного с собой. Позволите ему уйти, и я всех вас вздерну по обвинению в халатности!

Фраг! Тем не менее, одно дело приказать, а другое исполнить. Затем начинают выть сирены атаки. Меня выталкивают первым, так что полагаю, мои новые друзья усвоили хотя бы одну вещь. Я бегу по открытому, обстреливаемому участку местности к другой линии окопов. Вражеские снайперы, которых я так ловко избегал прежде, получают второй шанс продырявить мою шкуру. Послышался вскрик, и Широко Открытые Глаза, получив пулю в шею, падает, разбрызгивая куски позвоночника и кровь на мою украденную униформу. Я забираю его лазган, и посылаю очередь от бедра в место, где предположительно укрылся снайпер. На секунду оттуда больше не стреляют.

Затем что-то хватает меня за ноги. Взглянув вниз, я вижу продырявленного упрямого комиссара на коленях, тот отхаркивает кровь. Он смотрит на меня своим суровым взглядом и шепчет:

— Ради разнообразия, сделай хоть что-то полезное в своей жизни, предательский ублюдок!

Не раздумывая, я разворачиваю лазган, и исполняю его желание. Лучи убийственного света затыкают его навсегда. Должно быть, я становлюсь мягким. Я никогда раньше не утруждал себя убийством из милосердия, особенно находясь по уши в дерьме.

СО СМЕРТЬЮ комиссара, у меня появляется шанс сбежать. Мне нужно просто развернуться, и побежать ровно туда, откуда мы пришли. Не думаю, что повстанцы будут утруждать себя стрельбой в тех, кто бежит в противоположном направлении. Именно тогда я замечаю кое-что, возможно врага, отбрасывающего тень, как раз впереди и справа от нас. Чертовы снайперы, должно быть, издеваются надо мной сегодня. Я осматриваюсь, когда выстрелы разрывают мою тунику — может быть, я был неправ насчет легкого бегства. Слева разрушенная ферма, и я бегу туда. С возобновлением снайперского огня, некоторые из взвода новобранцев залегают мордой в грязь, прячутся или убитые, я не знаю. Остальные просто стоят на месте или бегают в замешательстве. Мне кто-то попадается на пути, его глаза странно пустые от отчаянья, поскольку все больше и больше новобранцев падают от выстрелов спрятавшихся врагов. Я бью кулаком по его носатому лицу, и он улетает в сторону и падает, его грудь прошибла пуля, предназначавшаяся мне. Еще через пару ударов сердца я залетаю за стены фермы и падаю на колени в каком-то загоне для животных. Хорошо, теперь, когда я свалил от этих горемык, самое время сформулировать свой план побега. Затем везде вокруг меня внезапно начинают грохотать ботинки, и я осознаю, что взвод последовал за мной в укрытие, вместо того, чтобы по плану бежать в следующую траншею! Пробежка, должен добавить я, которую они никогда бы не завершили.

Один из этих солдатиков хватает мой воротник, и орет мне в ухо.

— Хорошая мысль, сэр! Нас бы разделали, если бы вы не привели нас сюда!

Фраг!

— Привел вас сюда? — я почти ору в ответ. — Я, фраг вас раздери, не приводил вас сюда, тупые салаги! Да идите вы к фраговой бабушке, тупые бараны, из-за вас меня пришьют, пока вы ошиваетесь тут с надписью на спинах — "мишень", это так же хреново, словно светить пятиметровым прожектором в небо! Валите с глаз долой, пока я не освежевал вас, мелкие, тупые фраггеры!

Осколки каменной кладки начинают летать повсюду, когда снайперы взялись за винтовки повышенной мощности, чтобы выбить нас из укрытия. Что ж, пока здесь повсюду эти пустоголовые, я должен использовать их как свое преимущество. Как любил говорить Тагел — "если у тебя стальные яйца, то ими все еще можно разбить чью-то голову". На самом деле, это возможно было одно из самых длинных предложений в его тупой, жестокой башке, так что я полагаю, он услышал это от кого-то другого. Вернув свои мысли к насущной проблеме, я указываю через дождь на откос, за которым залегли снайперы.

— Огонь на подавление по этому холму! — реву я. Тренированный месяцами, во время перелета в эту адскую дыру, взвод реагирует не раздумывая. Мальчишки вокруг меня начинают палить из лазганов, потоки света пульсируют во тьме. Я нахожу разбитый кожух солнечного нагревателя и использую его исковерканные панели, чтобы получить хоть какое-то укрытие от пуль, вышибающих осколки из пласкритовых стен постройки. Вряд ли мои мальчишки знают, но шаттлы не будут торчать здесь вечно, и я все еще намереваюсь получить теплое местечко на борту.

Слышатся радостные крики, и остатки еще одного отделения присоединяются к нам, двое гвардейцев тащат гранатометы. Они начинают настраивать их прицелы на нужную траекторию, но в этот момент обстрел усиливается, к снайперам за холмом подошло подкрепление. Я хватаю один из гранатометов, выбираю осколочный и отсылаю заряд ласточкой в воздух. Я безумно ухмыляюсь вместе с остальными, когда замечаю, что от взрыва над гребнем подлетает три тела. Бросив гранатомет обратно бойцу, я выхватываю спрятанный в правом ботинке нож, и кидаюсь вперед. Сейчас уже недалеко.

КОГДА перепрыгиваю через насыпь из тел, то вижу, что по сторонам от меня остатки взвода так же перепрыгивают через край. Ошеломленные внезапной атакой предатели вскоре полегли от шторма лазогня и лихой рубки штыками. Я лично распотрошил пару свиней-предателей. Отсюда было всего лишь полуминутным делом допрыгать до передней траншеи. Когда остальные рванули вперед, я разворачиваюсь и бегу ко второй линии, которая теперь обнадеживающе пуста. Я вижу тяжело дышащего, словно грокс, лейтенанта справа. Он, кажется, тоже меня заметил. Но до того как он что-то успел сказать, он и его командное отделение валится с ног в кровавом облаке из-за обстрела. Я вижу, как слева поднимаются тени и отрезают мой путь к шаттлам — по крайней мере, на данный момент.

Когда я плюхаюсь в переднюю линию окопов, то слышу, как сержант объявляет перекличку. Многие не откликаются, и я полагаю, что они потеряли примерно три четверти бойцов. Остальные умрут, как только повстанцы контратакуют, и я должен быть чертовски уверен, что не разделю с ними такую судьбу. Внезапно я осознаю, что все с ожиданием смотрят на меня.

— Какого фрага вы уставились? Ради Императора, вы чего ждете? — рычу я на них. Самый старший из моей охраны начинает жаловаться.

— Лейтенант Мартинез мертв! Командное отделение мертво! — его визгливый голос вибрирует от страха.

— И? — спрашиваю я.

— И вы видели, что стало с комиссаром Кадитсом, — отвечает он.

— Ну да, и? — снова спрашиваю я. Мне совершенно не нравится, в какую сторону он клонит. Я не могу поверить, но у меня складывается ощущение, что происходит что-то плохое.

— Мы застряли здесь, пока не пришлют еще одно командное отделение, — объясняет он, — у нас сейчас нет командования. Ну, за исключением вас. Вы говорили, что вы лейтенант.

— Ага, гребаного штрафного легиона! — выплевываю я. — это ничего не значит в этом мире.

— Вы завели нас так далеко, — подает голос еще один зануда, его лицо измазано кровью, губы раздулись и в синяках.

— Поймите, без обид, но последнее, что мне нужно в этот момент, так это толпа безмозглых зеленых фраггеров, как вы, которые задерживают меня, — разъясняю я, — я и так уже слишком далеко зашел. Вы, ребята, просто упали мне на хвост. В межпланетном транспортнике есть место, над которым написано мое имя, и я всецело намерен в него усесться. Вам понято?

— Но вы не можете бросить нас! — кричит кто-то у меня за спиной. Жалостливое страдание в их глазах по-настоящему раздражает. Ни за какие блага мироздания я не собираюсь взваливать на себя это безнадежное задание. Я роюсь в ранцах, что они свалили в траншею, в поисках погрызть еще рационов. Я ощущаю слабую дрожь земли, и поднимаю взгляд. В темноте я замечаю движение и, немного изменив направление, ветер доносит слабый запах маслянистого выхлопа. В залитой дождем темноте ночи я различаю силуэт "Разрушителя" повстанцев, осадный танк грохочет в нашу сторону. Судя по его курсу, я могу сказать, что экипаж еще не заметил нас, но как только они пройдут глыбу искореженных бетонных колонн справа от нас, мы станем легкой мишенью. Плохо, в самом деле, очень плохо.

— Слушайте! — кричу я, привлекая их внимание. — Я не командующий! Я собираюсь оставить вас! И глазом не моргну, но там рыщет "Разрушитель" и собирается разорвать меня на мелкие кусочки своей огромной пушкой, если вы дадите ему такой шанс.

Я очень быстро соображаю в этот момент. Может быть, это даст мне нужный шанс, чтобы сбежать. Я годами выживал благодаря своей находчивости, и не собираюсь так легко сдаваться сейчас. Выживать стало моим хобби, и я ощущаю, что не вправе отказываться от него в данный момент.

— Делайте в точности то, что я скажу и, может быть, я выберусь из этого с целой шкурой, — говорю я им, мой мозг лихорадочно работает.

Они внимательно слушают, с ожиданием глядя на меня, пока я излагаю план. Я проверяю, все ли они поняли и когда все кивнули, отсылаю их по своим местам. Когда "Разрушитель" грохочет вперед, кто-то включает прожекторы на башенках. Корпус танка блестит от дождя и постоянная стена воды, изливающаяся с небес, отражается по всей длине луча. Черт! Я не подумал об этом! Тем не менее, уже слишком поздно, план уже начал осуществляться, и заорать в этот момент означает найти свою смерть. Я сигналю своей команде залечь, пока другие выдвигаются на позиции. Постоянно наблюдая за "Разрушителем", я вижу, как он медленно перемалывает насыпи из костей, выдавливает в стороны небольшие горки, его бульдозерный отвал создает борозду в глубоком месиве. Прожектор двигается то влево, то вправо, но мы к этому моменту уже немного сзади, и их командир не проверил все, что можно. Если он заметит нас, то башенка медленно повернется прямо к нам, и он шарахнет мне прямо в голову одним из своих массивных снарядов "Разрушителя"!

Внезапно прожектор поворачивается в мою сторону, пробегается по земле, и резко подсвечивает груду мертвых тел, наших и повстанцев. Луч сдвигается вперед, и я чувствую, что задержал дыхание, но через несколько ударов сердца, перед тем как осветить мое лицо, он быстро разворачивается в другую сторону. Слежу за лучом — танк примерно в сорока шагах от места, где я присел — я вижу неподвижно застывший другой атакующий отряд. Я ощущаю, что хочу заорать: "Не стойте! Бегите!", но как только я это сделаю, то точно буду убит вместе с ними. Как и говорил, я давным-давно уже не готов к смерти. Как я и предвидел, башня с хрустом медленно повернула огромную пушку "Разрушителя", такой ширины, что внутрь мог бы заползти человек, и подняла ствол. Со вспышкой пламени и завитками дыма, танк стреляет. Мгновением позже взрыв снаряда затмевает свет прожектора. Мне кажется, что я вижу взлетающие в воздух тела, но это вряд ли, так как снаряд "Разрушителя" обычно мало что оставляет, чтобы оно могло подлететь. Когда пламя улеглось, прожектор рыскает влево, вправо и на корпусе появляются вспышки выстрелов тяжелого болтера. В свете прожектора я вижу, как тела выживших сшибает с ног, кровь бьет фонтанами из открытых ран, когда разрывные болты прошивают их кожу, мускулы и кости, словно бумагу. Я возвращаюсь опять к непосредственной задаче. Подняв кулак, я сигналю атаковать. Мы бесшумно бежим к танку, никаких боевых кличей, никаких вызывающих криков, просто тихо и молчаливо бежим. Однако первый боец все еще в двадцати шагах от танка, когда стрелок спонсона на нашей стороне очнулся и открыл огонь из тяжелого огнемета. Ревущий инферно бьет от борта танка, превращая бойцов в обугленные куски плоти, быстро заглушая их вопли.

Прожектор поворачивается к нам, но я поднимаю лазган и стреляю на бегу, посылаю два заряда в широкие линзы и разбиваю их. Я слышу глухой вой сирены, когда прыгаю к танку. Его гусеницы дико вертятся, когда водитель пытается развернуть его, и нацелить на нас главное орудие.

Пока огромные стальные траки грохочут столь близко от моего лица, что я мог дотронуться до них рукой, я подпрыгиваю и хватаюсь за кожух двигателя. Я подтягиваю себя на корпус танка и сворачиваю панель, открывая огромный, маслянистый и ревущий двигатель. Пока другие выжившие толпятся на корпусе, стреляя в отсек с двигателем из лазганов, я прыгаю к башне.

Шокированное выражение лица командира заставляет меня рассмеяться, и я врезаю прикладом винтовки ему в подбородок, ломая шею. Пару раз я стреляю в люк и запрыгиваю внутрь. Экипаж с ужасом смотрит на меня: заляпанный кровью и грязью, для их душонок я, должно быть, выгляжу как какой-то чудовищный пришелец. Так оно и есть. Мой нож рвет их, я всегда гордился своим уровнем мастерства ножевого боя, и за пару вздохов все заканчивается. Внезапно кто-то орет в люк, чтобы я выбирался оттуда.

С УДОВЛЕТВОРЕНИЕМ я наблюдаю из окопа, как взрываются заряды, превращая осадный танк в бурю летящих металлических кусков и скрученных обломков. Хорошо, теперь все чисто, самое время выдвигаться к эвакуационным посадочным ангарам. Кто-то хватает меня за плечо, когда я повернулся спиной к ничейной земле. Этого бойца я не знаю, через его лицо идет длинная царапина, левая сторона и нога тлеет от близкого попадания струи тяжелого огнемета.

— Вы не можете уйти, Кейдж, — я имею в виду, сэр, — просит он, — мы нужны вам, а вы нужны нам!

— Нужны мне? Нужны мне? — я почти кричу от безысходности. — Поймите, я иду назад. Если любой из вас, тупоголовых фраггеров, попытается последовать за мной, я начну стрелять. Вы мне не нужны, вы все обуза. Я ясно изъясняюсь?

В ответ молчание. Я думаю, что некоторые начнут плакать, так сильно трясутся их губы. Что ж, везунчики, с Кейджем это не работает. Я развернулся и начинаю карабкаться на заднюю стену окопа, в сторону наших собственных линий. Кто-то произносит:

— Сдаешься, солдат?

Я без раздумий хватаюсь за протянутую сильную руку, и меня вытягивают из окопа. Когда я падаю на колени в грязь, мою спину начинает колоть от ужаса, когда мой разум осознает произошедшее. Я поднимаю глаза. В ответ на меня смотрят две холодные бездны, разрывая в клочья мою душу. Там стоит Полковник, его болт-пистолет направлен мне прямо меж глаз!

— Дезертирское отребье! — рычит он. — У тебя был твой последний шанс. Пришло время платить за свои преступления!

Как раз когда он отворачивается, мой одурманенный разум внезапно опознает стремительные щелчки и визг энергоячеек. Оглянувшись через плечо, я вижу взвод, всю жалкую, испачканную толпу, все их оружие направленно на Полковника, стена из стволов лазганов, плазменных ружей и даже раструб гранатомета. Я давлю истерическое стремление рассмеяться. Некоторых из них трясет от страха, некоторые же тверды как скала и суровы. Каждый из них с молчаливой свирепостью пристально смотрит на Полковника. Это пугающее ощущение, словно стадо зверей внезапно обнажило клыки. Мальчик-с-рационом осмеливается выступить против гнева Полковника.

— Я-я, извиняюсь, сэр, но Кейдж не заслужил этого, — говорит он Шефферу, — если вы выстрелите, то мы тоже.

— Да, сэр, — вставляет свои два кредита кто-то, его лазган покоится на ободранных, кровавых ошметках сломанных рук, — мы бы уже три раза были мертвы, если бы не он. Мы не позволим убить его!

В этот момент они все сосредотачиваются. Их ружья перестают дрожать, и я вижу, что их взгляды наполнены жаждой крови. Они так накачаны адреналином, что могут убить любого прямо сейчас. Окрыленный победой, я слышу, как кто-то его зовет. Я смотрю на них, Полковник тоже. Кажется, вечность он стоит здесь, обращая свой ледяной взгляд на каждого из них. Каждый по очереди ощущает на себе полную силу взгляда Полковника, но никто не дрогнул и это чего-то стоит! Тем не менее, Полковник — это Полковник и он просто фыркает.

— Этот жалкий кусок слизи не стоит вашего времени, — рявкает он на них, — я рекомендую вам использовать боеприпасы ради чего-то стоящего.

Никто не сдвинулся, и я перестаю улыбаться.

— Очень хорошо. Вы высказали свою точку зрения, гвардейцы, — Полковник почти чеканит каждое слово. Стена из ощетинившихся пушек не дрогнула. Голос Полковника затихает почти до шепота, угрожающий тон, который даже штрафников "Последнего шанса" заставляет дрожать от страха.

— Я приказываю вам. Опустить. Оружие.

Все равно никто не двигается.

— Ладно, пусть в этот раз будет по-вашему, — наконец произносит он, — рано или поздно вы все будете моими.

Проходит еще несколько длинных, мучительных секунд, прежде чем первый из них опускает свое оружие, окончательно убежденный искренним видом Полковника. Что касается меня, то я до сих пор считаю, что он вышибет мне мозги.

— Встать, Кейдж! — рявкает Полковник.

Я медленно поднимаюсь, и не рискую даже вздохнуть.

— Немедленно сними эту униформу — ты не заслужил ее носить!

Когда я начинаю расстегивать тунику, Полковник Шеффер разворачивает меня, чтобы я мог посмотреть на Коританорум — сердце повстанческой армии. Даже еще до того как предатели отвернулись от Императора, крепость имела репутацию практически неприступной. Стены и стены тянутся в горы, пушечные амбразуры сверкают от огня артиллерии в нескольких километрах на запад от нас. Лучи прожекторов рыскают по открытому пространству перед фортом, выхватывая ряды колючей проволоки, плазменные и осколочные минные поля, ловушки для танков, ловушки для людей, западни и другие оборонительные сооружения. Пока я смотрю, массивные бронированные ворота открываются и колонна из четырех "Леман Руссов" выдвигается по раздвижному мосту над кислотным рвом, направляясь на юг.

— Что происходит, сэр? — тихо спрашиваю я. Полковник указывает вперед на внутренний дворик крепости, и шепчет мне в ухо.

— Вот это и происходит, Кейдж. Мы направляемся прямо туда.

Ох, фраг.

РВАНОЕ дыхание человека эхом отражалось от покрытых конденсатом труб, которые бежали вдоль обеих стен коридора, его выдохи создавали небольшие облачка пара вокруг головы. Мрачная, одинокая желтая светополоса на потолке освещала свежевыбритое лицо, окрашивая все в болезненные цвета. Человек нервно оглядывался назад, положив руки на колени и согнувшись пополам, он задержал дыхание. Движение теней вдалеке привлекло его внимание, он прорычал сквозь зубы и снова побежал, доставая короткий пистолет из своего синего, рабочего комбинезона. Грохот чего-то тяжелого по металлу звенел в коридоре позади него, сопровождаемый скребущим звуком, словно по разъеденной коррозией стали труб проводили шероховатой кожей.

— Кровь Императора, охотник стал добычей, — снова оглядываясь назад, прошипел он. Под светополосой теперь было видно смазанное движение, складывалось впечатление, что вдоль коридора к нему несется синеватая темнота и фиолет. Он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок, дуло вспыхнуло, практически ослепив в тусклом, замкнутом пространстве прохода, пули со свистом уносились в мрачную даль. Со сверхъестественной скоростью быстро приближающиеся очертания отпрыгнули в сторону, когти цвета кости воткнулись в ржавый металл и увели тело с линии огня. Трубы зазвенели от царапающего звука по металлу, когда монстр продолжил свое неустанное продвижение, не затрачивая усилий, он мчался по стене.

Мужчина снова сорвался в спринт, его ноги и руки стремительно замелькали, когда он ускорился. Пока он бежал по изогнутому коридору, его глаза осматривали стены и потолок, отчаянно ища лазейку для побега. Он пробежал еще тридцать метров, существо все сильнее наседало на него, затем он заметил открытый проход справа. Прыгнув через дверь, его глаза ухватились за запирающий механизм, который он шлепнул кулаком. С шипением начала стремительно опускаться противовзрывная дверь, но секундой позже, когда она была на полпути вниз, жестокий охотник проскользнул под ней. Он выпрямился в полный рот и встал напротив мужчины, его темные, чужеродные глаза смотрели со злобой.

Тот начал палить из пистолета в монстра перед собой и нырнул обратно к двери, перекатился на другую сторону и вставал на ноги. Через мгновение дверь с глухим ударом закрылась, запечатав ненасытного хищника. Глубоко выдохнув от облегчения, он услышал, как мощные конечности врезаются с другой стороны в дверь, прерываемые визгом, когда длинные когти распарывали металл. Шум бесполезной атаки прекратился через несколько секунд, замененный царапающим звуком когтей, удаляющихся вдоль бокового туннеля.

— Так желает Император, я тебя еще поймаю, — сказал он существу с другой стороны двери, криво усмехнувшись, потом развернулся и побежал обратно по коридору.

Глава седьмая Новое Солнце

+++ Начинается операция Новое Солнце. +++

+++ С нетерпением жду встречи с вами. +++

Мы с Полковником подходим к огромному комплексу бункеров, четыре или пять здоровых модуля соединены закрытыми проходами. Люк, к которому он ведет меня, охраняется двумя полицейскими комиссариата, черные пластины их панцирей блестят от непрерывного дождя. Их полные отвращения взгляды жалят сильнее, чем холодный ветер и резкий дождь по голой коже, всецело давая понять мне о моем плачевном статусе. Мои зубы стучат от холода, мое обнаженное тело охладил дождь, мои ноги оцепенели от ходьбы по лужам и грязи глубиной по лодыжку. Половина моего лица покрыта грязью, после того как я недавно поскользнулся, а голени исцарапаны попадающимися наполовину утопленными мотками колючей проволоки. Я сильно сжимаю свою грудь руками, дрожу и пытаюсь сохранить хоть чуть-чуть тепла. Они следят за мной, пока Полковник отпирает замок люка, после чего взмахом приглашает меня внутрь. В нескольких метрах вниз по коридору слева от меня еще одна дверь и, подгоняемый жестом Полковника, я открываю ее и захожу внутрь.

На маленьких койках на другой стороне от двери находятся оставшиеся штрафники "Последнего шанса": Линскраг, Лори, Лорон и Кронин. Полковник поведал мне, что как раз после того как они оставили меня, Гаппо умудрился подорваться на плазменной мине, — тяжелая смерть, — его останки разбросало по огромной площади. Это было горько слышать, хотя я подозреваю, что Гаппо был бы рад такой смерти, потому что таким образом предупредил остальных об опасности.

Они изумленно пялятся на меня. Они и раньше видели меня голым, каждый день на корабле, во время очищающих процедур после ежедневных тренировок, по правде говоря, но я, видимо, совершенно потрясающе измазан.

— И Святой Фистин вышел к врагу без оружия и брони, — пошутил Кронин и они все радостно заржали. Секунду я стою оскорбленный, после чего начинаю смеяться вместе со всеми, осознавая, что, видимо, представляю собой особенно жалкое зрелище.

— Не совсем без оружия, — язвительно отшучиваюсь я, многозначительно глядя ниже своего обнаженного живота, получаю в ответ взрыв смеха.

— Ну, это скорее так, пистолетик, а не пушка… — с притворной тоской вздыхает Лори, вызывая еще один приступ охрипшего хохота. Пока мы валяемся от ребяческого смеха, я слышу, как за мной кто-то заходит и, обернувшись, обнаруживаю Полковника. Он несет свернутый боевой комбез, рубашку и бронежилет, и сваливает все это на одну из коек.

Позади него полицейский тащит пару ботинок и противоосколочный шлем стандартного образца, он добавляет все это в кучу.

— Поставить новые ботинки не на пол — это плохая примета, — говорю я уходящему полицейскому, но за темным визором шлема невозможно разглядеть его реакцию.

— Помолчи, Кейдж, — отвечает мне Полковник, кивнув головой в сторону двери, ведущей из комнаты бункера, — там помоешься и оденешь униформу.

За дверь находится крохотная душевая кабинка. В маленьком алькове я нахожу жесткую мочалку и бесформенный кусок пахнущего лазаретом мыла, и начинаю скоблить себя под прерывистыми струйками холодной воды, которая сочится из душа, когда я пару раз качну ручной насос.

Холодная, но чистая и взбадривающая. Я вытираюсь полотенцем и одеваюсь, снова ощущая себя человеком, впервые за прошедшие полутора суток с тех пор, как предпринял попытку вырваться на свободу. Полковник снова уходит, и пока я готовлюсь, остальные сидят погруженные в свои собственные мысли.

— Я знал, что ты не умер, — говорит Линскраг когда я заканчиваю, — но понял, зачем ты это делаешь. Извини, кажется, это не сработало.

— В любом случае, спасибо, — пожав плечами, отвечаю я, — хотя каким, черт, образом узнал Полковник?

— Когда мы добрались сюда, начали поступать какие-то странные доклады, — отвечает Лорон, сидящий на краю одной из коек и шатающий ногами над полом, — полиция сказала Полковнику, что патруль штурмовиков нашел уничтоженное в своем же лагере отделение вражеских лазутчиков, около трех километров от линии фронта. Никого не должно было быть в этой зоне, и Полковник сказал, что только ты можешь быть настолько туп, чтобы оказаться там. Оноставил нас здесь и отправился за тобой.

— Это ты убил это отделение, Кейдж? — спрашивает с порога Полковник, заставляя от неожиданности всех взглянуть на него.

— Да, сэр, — отвечаю я, садясь на пол, чтобы зашнуровать ботинки, — и рад, что так поступил, несмотря на то, что это помогло вам поймать меня. В противном случае, в том месте уже бы все кишело повстанцами.

Он просто кивает и что-то уклончиво ворчит.

— Я хочу, чтобы вы все познакомились с новеньким, — говорит он через секунду, отходя в сторону от двери и махнув кому-то на той стороне. Шагнувший через дверь человек завернут в темно-фиолетовую робу, эмблема черепа с шестеренкой вышита серебром на верхушке его капюшона, он мгновенно выдает в нем техножреца из Культа Механикус.

— Это адепт Гудманз, прибывший с мира-кузницы Фрактрикс, — представляет его Полковник, — чтобы уберечь вас от утомительных расспросов, я скажу вам, что он здесь за снабжение Имперским оружием пиратов, совершающих набеги на конвои Флота. Самое серьезное злоупотребление должностным положением, я уверен, что вы с этим согласны.

Гудманз пошаркал к нам, снял капюшон, открыв уставшее, иссохшее лицо. Он лыс, на его черепе красуются сморщенные шрамы, через которые недавно удаляли импланты. Его слезящиеся глаза равнодушно смотрят на нас, я слышу его рваное и напряженное дыхание.

— Пусть почувствует себя как дома, — добавляет Полковник, — я вскоре вернусь.

С уходом Полковника, мы всерьез принялись расспрашивать нашего последнего "рекрута".

— Не очень-то расклад для тебя, — говорит Ланскриг, непринужденно скрючившись на койке в дальнем конце длинной комнаты.

— Все же лучше, чем альтернатива, — с гримасой отвечает Гудманз, осторожно опускаясь на одну из других коек, его голос натужный, хриплый шепот.

— Ты выглядишь совершенно изможденным, — говорю я, глядя на его усталые, хилые формы.

— Мне двести восемьдесят шесть, — печально хрипит он, низко склонив голову.

— Они забрали мои улучшения, без регулярных доз масел анти-старения и должного технического обслуживания, я умру от возрастающей дисфункции тела в течение месяца.

Мы сидим и размышляем над этой информацией секунду, после чего Лорон прерывает ход мыслей.

— Я думаю, что предпочел бы, чтобы меня повесили и дело с концом, — говорит он, какая головой в изумлении.

— Они бы не повесили меня, молодой человек, — отвечает ему техножрец, переводя взгляд на нас по очереди, в его глазах внезапно засветился интеллект и понимание, — мои хозяева превратили бы меня в сервитора. Мою память бы вычистили. Мои биологические компоненты на постоянной основе соединили бы с какой-нибудь системой ментального контроля или с чем-то похожим. Я мог бы размышлять, но не жил бы, просто существовал. В подсознании я бы знал, что живой, дышащий человек, но так же не мог бы отринуть окончательный синтез с Богом-Машиной. Не совсем жив и не совсем мертв. Это обычное наказание за предательство великих Адептус Механикус. Ваш Полковник, должно быть, имеет хорошие связи, чтобы противостоять мести Культа Механикус.

— Да, я знаю, — с горечью отвечает Линскраг.

Дальнейшие вопросы прерваны новым появлением Полковника в компании писчего, которого я видел несколько раз в кабинете на борту "Гордости Лота", — клерикуса Амадиеля. Амадиель несет кучку свитков, в которых я немедленно опознаю прощения, которые ранее мне показывал Полковник.

— И теперь вы все узнаете, что я в действительности подготовил для вас, — мрачно произносит Полковник, беря прощения и кладя их ни койку рядом с Лороном, все взгляды прикованы к нему, пока он пересекает комнату и подходит обратно к двери.

— Подошло время, когда ваша карьера в "Последнем шансе" вскоре будет так или иначе завершена.

Атмосфера внутри комнаты почти осязаемо изменяется, когда все одновременно задерживают дыхание. Если я правильно понял, и реакция остальных штрафников предполагает, что это так, Полковник только что сказал нам, что мы сможем покинуть 13-ый Штрафной Легион.

— Это, — продолжил Полковник, тыкая пальцем ну груду пергамента, — прощение Империума для каждого из вас. Я подпишу их и поставлю печати, как только мы завершим нашу последнюю миссию. Вы можете отказаться, в этом случае военная полиция доставит вас в другой штрафной легион.

— И вышел Священик-Еретик Эйдолон, неся заблудшим народам фальшивые иконы для восхваления, — нахмурившись, отвечает Кронин.

— Что? — спрашивает Полковник, обескураженный заявлением безумца.

— Он имеет в виду, что все слишком просто, — переводит Лори.

Я знаю, о чем она говорит, предложение кажется слишком хорошим, чтобы оказаться правдой. И затем я осознаю, что это не так, и что я знаю, что замыслил Полковника.

— Вы ведь серьезно говорили насчет того, что мы собираемся в Коританорум, — медленно произношу я, дабы остальные штрафники "Последнего шанса" все правильно поняли.

— Конечно, серьезно, Кейдж, — резко отвечает Полковник, — с чего бы мне шутить?

— Что ж, — наклонившись вперед, вклинивается Линскраг, — маленькая проблемка в том, что Коританорум самая неприступная цитадель сектора, самая неуязвимая крепость на месяц варп-полета в любом направлении.

— Нет неприступных цитаделей, — отвечает Полковник, излучая искренность и самоуверенность.

— То есть факт, что пятьсот тысяч Имперской Гвардии, с поддержкой Флота Империума не смогли взять это место, вас не смущает? — вырывается у Линскрага, крайне встревоженного предложением Полковника.

— Мы не собираемся брать Коританорум штурмом, это нелепо, — раздраженно отвечает Полковник, — мы проникнем в комплекс, и сделаем его небоеспособным изнутри.

— Предполагая, что мы проникнем внутрь — а это уже чертовски смелое предположение — в том городе живет около трех миллионов человек, — говорю я, нахмурившись от того, что пытаюсь понять план Полковника, — нас точно поймают. Фраг, да я не могу спрятаться даже среди своих! Среди своих же!

— Тогда мы должны будем лучше стараться, чем ты, во время последних подвигов, — коротко отвечает Полковник, явно начиная терять терпение от нашего нежелания лезть в это самоубийство, — решайтесь сейчас. Вы идете со мной, или я перевожу вас?

— Меня можете не считать, — решительно отвечает Линскраг, яростно мотая головой. Когда он продолжил, то посмотрел на нас по очереди, заставив себя говорить медленно и уверенно.

— Это полное безумие, настолько опрометчиво, что невероятно. Чистой воды самоубийство атаковать Коританорум всемером. Я собираюсь выжить, и вернуть свое баронство. Поход к центру яростно оберегаемой повстанцами крепости вряд ли поможет мне в этом. Делайте что хотите, но я не пойду с этим отрядом самоубийц.

— Очень хорошо, — спокойно произносит Полковник, шагая к койке с прощениями. Он секунду в них ковырялся, находит пергамент Линскрага и поднимает его так, чтобы все видели. Затем медленно и подчеркнуто начинает его рвать. Он разорвал его вдоль центра, затем сложил два обрывка вместе и снова разорвал. Он делает так еще несколько раз, пока в его руках не остается шестнадцать обрывков. Так же медленно он разжимает руки, обрывки пергамента порхают к полу вокруг его ботинок. Он наступает на обрывки, и втаптывает их ногой, еще сильнее разрывая и сминая их. Мы смотрим на это в ужасающем молчании, для меня это подобно тому, что он разорвал и истоптал нашего Линскрага.

Он наклоняется и берет другое прощение, поднимает его так, чтобы мы видели. Я читаю в заголовке свое имя, и мое сердце начинает трепетать. Точка зрения Линскрага имеет смысл: сама идея пойти в Коританорум самоубийственная. Согласно моей философии, я пытаюсь остаться в живых, и как можно дольше. А отправиться во вражескую крепость, совершенно этому не способствует. Но при всем при этом, между указательным и большим пальцем Полковника зажата моя жизнь. Если я скажу "да", и выживу в этой нелепой миссии, тогда я свободен. Я смогу делать все, что захочу. Возможно, останусь в Гвардии, осяду на Тифон Прайм, или, возможно, отправлюсь туда, где был рожден — на Олимп. Если выживу…

Полковник выжидательно смотрит на меня осколками льда, которые у него вместо глаз. Я думаю обо всей этой боли, мучениях и опасностях, которые прошел за последние три года, и представляю, что вся моя жизнь будет такой. Скажу вам, что это единственный шанс выбраться из штрафного легиона. Если меня переведут, рано или поздно я умру. Вот такой будет моя судьба в последующие года три, если повезет; просто еще больше войн и смертей, да и мыслей о том, когда пуля или лазерный луч наконец-то достанут меня. Возможно, я окончу как Кронин, голова кружится от чудовищности такой судьбы. Да и будет ли кто-нибудь рядом, чтобы присматривать за мной, как я присматриваю за Кронином? Может быть, а может, и нет, но разве я хочу рисковать? Выбор только один, — практически гарантированная смерть, — но с шансом выйти на свободу. В противном случае, смерть почти наверняка, но без шанса сбежать. Здесь, на Тифон Прайм, у меня был шанс легко улизнуть, и не особо получилось. Кроме того, разве я хотел провести остаток своей жизни, размышляя о том, правильно ли я поступил?

Все эти мысли бурлят в моей голове со скоростью света, всех вокруг меня, словно загнали в какую-то петлю стазиса, вся вселенная делает паузу в своей размеренной жизни, чтобы я мог сделать выбор. К тому же, возвращаются все эти голоса на задворках моего разума. Ты же гвардеец Империума, говорят они. Это шанс проявить себя, увещевают меня. Вот там ты покажешь всем, что действительно чего-то стоишь. Вот там-то Полковник и поймет, что ты за человек. Человек, повторяют они, а не преступный элемент, мешок с дерьмом.

— Я пойду, Полковник, — слышу я свой голос, мой разум ощущает, словно я сам плаваю вокруг своей собственной головы, позволяя какой-то другой части себя контролировать это мгновение. Остальные тоже отвечают, но на самом деле, я не слышу, что они говорят, мой разум все еще плавает вокруг, пытаясь поймать самого себя. Я слышу, как Гудманз пробормотал что-то о том, что смерть в Коританоруме будет для него освобождением. Затем, с ощущением удара по голове, мое сознание возвращается в тело.

Если я переживу это, я волен уйти на все четыре стороны. Я не сомневаюсь, что Полковник сдержит свое обещание. Все, что мне нужно, так это пережить еще одну миссию, еще один бой. Хорошо, да, это Коританорум. Но я в последнее время проходил через такое дерьмо и все еще жив. Кто знает, может по сравнению, это будет легким заданием, если Полковник все правильно рассчитал.

Когда это осознание просачивается в мои мысли, я умудряюсь вернуть свое внимание к другим. На полу все еще лежит только один разорванный пергамент, так что это означает, что все остальные так же согласились. Все смотрят на меня, включая Полковника, и я осознаю, что кто-то говорит что-то мне, но я не слышу, мой разум полностью поглощен собственными мыслями.

— Что? — переспрашиваю я, заставляя себя мыслить четче. Очень важно рассуждать здраво, если я собираюсь еще раз увидеть этот пергамент.

— Мы сказали, что пойдем за тобой, а не за Полковником, — повторяет Лори, одобрительно глядя на меня.

— Что? — рявкаю я злобно, потому что в замешательстве. — Что это значит?

— Это значит, что если ты считаешь, что у нас получится, то мы тоже хотим попытаться, — объясняет Лори, ее бледное лицо излучает искренность.

— Хорошо, гвардейцы, — произносит Полковник, — мы выдвигаемся с наступлением темноты. У вас есть два часа на подготовку.

БУРЯ, кажется, прошла, грохот грома затих, его заменил рев артиллерийских батарей вдалеке. Мы сидим на каменистом пригорке, насколько я могу сказать, примерно в восьмистах метрах от текущей позиции Имперских окопов. Перед нами на километры тянется кишащая повстанцами равнина. Кажется, что все это своего рода перевалочная база, открытое пространство гудит от деятельности. Издалека я могу только предполагать, где находятся подземные проходы для вылазок Коританорума. Две сторожки обрамляют огромные бронированные ворота, вставленные в скальный выступ горы, в которой вырыта большая часть цитадели. И в этой горе с легкостью можно обороняться, выдержать все, кроме самой длительной и направленной орбитальной бомбардировки. Кто знает, насколько глубоко уходят нижние уровни? Части над землей окружены концентрическими, зазубренными стенами, каждая в метры толщиной, построенные из соединенной пласстали с рокритом. Их сложно повредить снарядами и энергетическим оружием, их наклоненные формы предназначены, чтобы отражать атаки с мертвого пространства между ними. Это пространство тоже огневой мешок, чистое и гладкое, где нет никакого укрытия достаточно удачливым врагам, которые преодолели бы одну из стен. Я понимаю, почему полмиллиона гвардейцев без особого эффекта бросались на бастионы этого укрепления.

Меня отвлекает пролетевшая на запад слева от нас кучка сигнальных ракет, распустившаяся желтыми цветками взрывов.

— Это сигнал, которого мы ждали, — произносит Полковник, он стоит рядом со мной на краю брошенного окопа повстанцев. К этому времени сражения ушли из этой области, и соединяющиеся траншеи вдоль линии горного хребта дают нам превосходное укрытие от пристального взора защитников Коританорума. Собранные перед нами силы, возможно, ударят вдоль южного фланга Имперских окопов, надеясь, по возможности, закрепиться и зажать огромную часть солдат Императора между этим отрядом и стенами Коританорума.

— Начинается диверсионная атака, — информирует нас Полковник, со щелчком закрывая корпус золотого хронометра, полученного от комиссариата до того как мы оставили пост, где он поставил нам ультиматум. Положив таймер во внутренний карман шинели, он, по-видимому, расслабляется и осматривается. На самом деле сильно расслабляется, учитывая, что это самая важная и рискованная миссия, с которой мы когда-либо сталкивались.

Звук падающих по скале мелких камушков над нами заставляет всех развернуться и поднять оружие — за исключением Полковника, который продолжает дальше смотреть на Коританорум.

— Добрый вечер, лейтенант Страйден, — не глядя, произносит Полковник, и мы видим молодого человека, карабкающегося вниз с горы, на его худом лице играет широкая улыбка.

— Рад вас видеть, полковник Шеффер, — весело произносит мужчина, после чего вежливо кивает каждому из нас. С головы до ног он завернут в искусно сделанный камуфляжный плащ, его раскраска практически идеально совпадает с серо-коричневыми скалами вокруг Коританорума. Он прыгает в узкую траншею, чтобы встать рядом с Полковником. Его плащ развевается на ветру.

— Сейчас, полковник Шеффер? — взволнованно спрашивает он.

— Когда будете готовы, лейтенант Страйден, — кивком подтверждает Полковник.

— Что происходит, сэр? — спрашивает Лори, с подозрением глядя на Страйдена.

— Лейтенант Страйден собирается вызвать огонь прикрытия, чтобы расчистить нам путь к входу, — отвечает Полковник, опускаясь в траншею.

— Вам понадобиться по-настоящему большая пушка, чтобы расшевелить их чуть-чуть, — говорю я лейтенанту. Он разворачивает свое постоянно улыбающееся лицо ко мне.

— Ох, у нас действительно есть кое-какая очень большая артиллерия, мистер Кейдж, — отвечает он, доставая из под плаща какой-то сложный аппарат. Он присаживается на корточки и открывает створки коробки размером с кулак, подносит ее поближе к глазам.

Его пальцы бегают вдоль рядов кнопок сбоку аппарата, что явно похоже на дальномер или что-то в этом духе, делает какие-то небольшие корректировки. Отодвинув коробку от лица, Страйден смотрит на нее, и я вижу на ее цифровом экране ряд чисел и букв. Он удовлетворенно кивает и затем поднимает взор к затопленному облаками ночному небу.

— Я бы сказал, что ветер юго-юго-западный, а мистер Кейдж? — внезапно спрашивает он.

— Ветер? — бормочу я, полностью захваченный врасплох необычным вопросом.

— Да, — отвечает он, глядя на меня с улыбкой, — похоже, что в шести тысячах метрах отсюда идет антициклон.

— Ваша пушка должна выпустить снаряд по чертовски высокой траектории, чтобы обогнуть его, — комментирует Лорон, стоящий с другой стороны от лейтенанта.

— О нет, он вовсе не взлетает вверх, он просто падает вниз, — любезно отвечает он, нажимая на кнопку у основания аппарата и поднимая его над головой.

— Не взлетает… — бормочет Гудманз, — значит это с орбиты?

— Правильно, — кивком подтверждает Страйден, — я наземный офицер-наблюдатель с линкора "Благосклонность Императора". Он вскоре выстрелит.

— Линкор? — спрашиваю я скептически. Мой разум заполняют воспоминания о крейсере, который был с нами в системе Крагмир, и ряды огромных пушек по бортам. Один Император знает, насколько больше огневой мощи у линкора!

— Вот и оно, — радостно произносит Страйден, поднимая взгляд ввверх.

Небеса над Коританорумом начинают светлеть, и секундой позже я вижу пламенный след летящих вниз десяти ракет. Пока они летят, движение на земле привлекает мое внимание, так как повстанцы начинают в панике разбегаться, осознав, что происходит. С мощным, громоподобным ревом боеголовки торпед ударяют в равнину, вызывая рябь от взрывов, каждая воронка как минимум пятьдесят метров в поперечнике, они просто разрывают собравшихся предателей, подкидывают танки на огромном огненном шаре примерно на тридцать-сорок метров над землей. Я не вижу разлетающихся тел и предполагаю, что люди, видимо, полностью сгорают. Землю окутал бушующий инферно, и только затем, пробежав километры, до нас докатывается ударная волна, заставляя бешено трепыхаться плащ офицера Флота, волна горячего воздуха бьет не в лицо, больно обжигая глаза. Кажется, что сам воздух горит несколько секунд, небеса расцветают шарами последующих, вторичных взрывов. Страйден хлопает меня по руке и кивает вверх, я как раз успеваю заметить серию росчерков в воздухе, отражающих яркое пламя вокруг Коританорума. Полковник выбирается из траншеи, чтобы посмотреть, его глаза блестят красным, отражая полыхающую равнину.

Попадания снарядов несут еще больше разрушений, чем торпеды, поскольку взрываются перед нами четырьмя параллельными линиями, каждая из которых извергает огромные комья земли и разбрасывает в разные стороны людей и машины. В грохоте взрывов тонут крики и скрежет раздираемого металла. Разрывы снарядов гасят убийственное пламя плазменных боеголовок, черный покров дыма плывет по ночным небесам, вырисовываясь на фоне мерцающих огней далеких окон Коританорума. Подготовка продолжается, бесчисленные взрывы подползают по равнине к нам. Целую минуту снаряды рвутся все ближе и ближе, и я начинаю беспокоиться, что оглохну от грохота, который продолжает бить в уши.

Хотя этот страх сменяется более насущным, — что бомбардировка продлится вторую минуту, — и кажется, что линкор зайдет слишком далеко. Когда снаряды продолжают взрываться у подножья горы и приближаться, меня охватывает паника, все остальные штрафники кидаются в окоп. Бомбардировка все еще продолжается, и я начинаю опасаться за свою жизнь. Я наземной-то артиллерии не доверяю стрелять настолько близко ко мне, не говоря уже о линкоре, в сотнях километрах над моей головой! Полковник запрыгивает вслед за нами, на его лице обеспокоенность, но Страйден продолжает стоять на краю, в благоговейном экстазе наблюдая, как приближается опустошение. Каменные осколки от взрывов начинают летать в воздухе, не более чем в пятидесяти метрах от нас начинают расцветать яркие вспышки, я вижу, как Страйден поднимает руки над головой и начинает столь пронзительно хохотать, что пересиливает шум обстрела. Его плащ практически срывает с плеч последующими ударными волнами, но он стоит недвижимо как скала.

Затем все затихает и погружается в темноту, мои уши и глаза несколько секунд не работают, подстраиваясь под отсутствие яростных внешних воздействий. Страйден все еще хохочет как безумец, Полковник хмурится и отряхивает свою шинель, после чего выбирается из окопа. Лейтенант флота опускает руки и оглядывается через плечо, его глаза широко раскрыты от волнения.

— Император помоги мне, неважно сколько раз я видел это, мистер Кейдж, меня до сих пор трясет от этого зрелища! — со страстью объясняет он, его белые зубы, кажется, светятся в темноте.

— Это было чертовски близко! — ору я, перелезая через край окопа и шагая к нему.

— Я боюсь, нам так приказали, — извиняющимся тоном произносит он, — обычно мы сначала берем цель в вилку, чтобы убедиться в наводке, но в этом раз нам не позволили этого сделать. В этот раз тут были мы, и нам ведь совсем не хочется, чтобы на голову свалилось что-то недоброе, а? Нас так же попросили не попадать в сторожки, что немного странно, но приказы есть приказы. Хотя не нужно было волноваться, у нас было очень много практики.

— Я полагаю, мы не смогли бы пройти через ворота, если бы они превратились в расплавленную глыбу, — говорит Лори, изящно изгибаясь на последних ступенях ведущей из окопа лестницы. Я рассматриваю развернувшуюся теперь передо мной сцену, не прошло и пяти минут, с тех пор как взлетели сигнальные ракеты. По грубым прикидкам, равнина покрыты сотнями воронок, и отсюда, пока в моих глазах все еще рябит, я могу разобрать только разбросанные повсюду кучи разодранного металла. Примерно на шесть километров в каждом направлении, равнина перепахана взрывами. Дымовая завеса плавает в метре или выше над землей, медленно рассеиваясь под слабым ветерком. Гарь оружейного пороха практически душит, в воздухе висит густая пелена. Ничто и никто не мог пережить такое, по крайней мере, ничто, что ходило, ползало или могло ездить по этому миру.

— Идем внутрь? — внезапно спрашивает Страйден, до его сверхвозбужденного разума наконец-то дошли слова Лори, — Трон Императора, этот звук чертовски возбуждает. Еще сильнее возбуждает ожидание приказа для бомбардировки следующей цели. Вы не против, если я пойду с вами?

— Что? — восклицаю я. — Тебя тотально удолбало что ли?

Он очаровательно улыбается мне, и затем с обожанием смотрит на Коританорум.

— Можете идти, — слышу я, как тяжело произносит Полковник, стоящий чуть ниже по склону и рассматривающий опустошение, учиненное "Благосклонностью Императора". Я точно могу сказать, что даже он впечатлен масштабом бойни — несколько минут назад тут, должно быть, находилось около десятка тысяч солдат и чуть больше сотни танков. Теперь не осталось ничего.

— По правде говоря, я не думаю, что мы можем остановить его, — задумчиво произносит Полковник. Я понял, что он имеет в виду — Страйден пойдет за нами в любом случае, и мы могли бы остановить его, только убив, что не особо понравится Флоту, так что мы ничего не можем сделать.

ПРОБИРАТЬСЯ по разрушенному ландшафту — дело времени. Нам нужно двигаться быстро, но маршрут к Коританоруму усеян горящими танками и грудами тел, не говоря уже о том факте, что земля перепахана, в некоторых местах края воронок достигали шести метров в высоту и около пятидесяти в диаметре. Когда мы подобрались ближе, и до ворот оставалась сотня метров, землю усеяло ковром из пепла, кое-где ветер собирал из него кучи высотой по колено. Я вспомнил, что сюда ударили плазменные торпеды.

— Вы знаете, что происходит с человеком, который попадает в центр взрыва плазменной боеголовки? — спрашивает Гудманз, не обращаясь к кому-то конкретно, когда мы ползем по склону еще одной воронки, его роба покрыта слоем серого пепла. Мы все пожимаем плечами или качаем головой. Гудманз склонился, схватил горстку серого, пыльного пепла и жестоко, хрипло рассмеялся, позволив ему струйками протекать между пальцев.

— Ты же не имеешь в виду… — начала Лори, а затем издала стон отвращения, когда Гудманз кивнул.

— Император! Я проглотил пепел чьих-то останков! — ругается Лорон и стремительно начинает плеваться, чтобы прочистить рот.

— Вы все, тихо! — рявкает Полковник. — Мы почти у ворот.

С ЛАЗГАНОМ наготове я шагнул в маленькую дверцу левой наблюдательной башни. Когда я оказываюсь внутри, тогда понимаю, почему Полковник так уверенно вел нас через ворота. Повсюду на полу и вверх по спиральной лестнице лежат тела мужчин и женщин, их синие лица искажены предсмертными судорогами.

— Я полагаю, воздушные токсины, — бормочет Гудманз, приглядываясь к одному из тел, молодой женщине, около двадцати лет, на ней униформа сержанта Тифона.

— Откуда? — задает вопрос Страйден, который также возник и в моей голове.

— Продолжаем идти, — приказывает Полковник, стоящий чуть выше по лестнице. Когда мы достигаем верха, весь верхний уровень представляет собой огромный зал.

Повсюду валяются гильзы, рядом с несколькими установленными автопушками лежат тела их расчетов.

— Гудманз, — привлекает внимание техножреца Полковник и кивает на терминал во внутренней стене, смотрящий в противоположную сторону от ворот. Техножрец шаркает туда и склоняется у стены. Он протягивает руку к уху и что-то вытаскивает оттуда. Это небольшой штепсель, размером примерно с палец и пока он вытаскивает его дальше, я замечаю блестящий провод между ним и головой Гудманза. Нажав пару рун на терминале, он вставляет штепсель в углубление посередине хитрого устройства и закрывает глаза. Дисплей, мигнув, оживает и отбрасывает зеленое сияние на морщинистое, престарелое лицо техножреца. По экрану мелькает последовательность изображений, слишком быстро, чтобы разобрать хоть какие-то отдельные, но складывается впечатление, что это какая-то карта или план. Затем бегут колонки цифр, снова столь же быстро, чтобы можно было прочитать, последовательность цифр едва появляется, как ее тут же сменяют новые данные. С ворчанием Гудманз отходит на шаг, выдергивает штепсель из углубления и тот сматывается обратно ему в череп.

— Как раз то, что я ожидал, — отвечает он Полковнику, — они сменили некоторые протоколы безопасности во внутренних зонах и перестроили проходы к плазменным камерам.

— Ты получил карту этого места? — с удивлением спрашивает Лори. — Как ты смог запомнить всю эту информацию? Это место больше сорока километров в поперечнике!

— Подкожный мозговой мемограф, — отвечает Гудманз, постукивая пальцем по своему черепу над правым глазом, — они забрали не все мои импланты.

— Я не претендую, что понял хоть слово из этого, — вмешиваюсь я, — но я так понимаю, у тебя в голове точная копия последнего плана?

— Верно, — подтверждает он, кивая, после чего натягивает на голову капюшон. Я разворачиваюсь к Полковнику.

— Он упомянул о плазменных камерах, Полковник, — говорю я, — что на самом деле здесь происходит?

— Коританорум питают три плазменных реактора, — объясняет он всем собравшимся, — мы проберемся к главному генератору и отключим их. Каждая система, каждый защитный экран, размещенное энергетическое оружие, как и большинство главных артиллерийских башен, подключены к этой энергосистеме.

— Понятно, — соглашается Лори, — но как мы попадем туда?

Полковник просто указывает на ближайший труп.

— ПРОНИКНУТЬ в следующий круг будет сложнее, — предупреждает Гудманз Полковника.

С нашей украденной униформой, которая подошла нам лучше, чем пестрое мордианское одеяние, пробраться внутрь оказалось не сложно. Все, кажется, воспринимали как должное, когда мимо проходил офицер с гвардейцами в компании с техножрецом. К этому времени они воевали уже два года, так что я подозреваю, что безопасность несколько ослабла. В конце концов, никто не был достаточно глуп, чтобы войти сюда без армии. Конечно же, исключая нас. Спрятав свои волосы исключительного цвета под гвардейский шлемом Тифона, и частично закрыв лица высоким воротником синего жакета, даже Лори и Лорон остались незамеченными. Я не был уверен, что за униформу выбрал себе Полковник, но, казалось, что она заставляет тифонцев как можно меньше привлекать к себе его внимание. Она черная, совсем без опознавательных знаков, и я задумываюсь, а не принадлежала ли она какому-то местному отделению комиссариата? Даже с украденной формой он умудряется выглядеть как кто-то, от кого все разбегаются в страхе. Типично. Отбросив свой камуфляжный плащ, Страйден оказался тощим молодым человеком, около двадцати, почти с болезненной худобой, хотя его походка не выдавала неуклюжесть, которую можно было ожидать.

Я начинаю понимать еще больше, почему невозможно взять Коританорум открытым штурмом. Даже если собрать армию подходящих размеров, расположение нижних уровней примерно циклическое, серия из четырех концентрических кругов, судя по Гудманзу. Каждый соединялся со следующим единственным туннелем, который располагался на противоположной стороне каждого кольца так, чтобы добраться из одного в другое, нужно пройти половину окружности кольца. Даже воздуховоды и силовые кабели строители сделали круговыми, так что через них тоже нельзя проложить быстрый маршрут. У нас займет как минимум полтора дня, чтобы просто обогнуть внешний круг. Утром мы пару часов поспали в пустом бараке и сейчас уже середина дня, мы находимся в маленькой комнате, выходящей в проход, который ведет к следующим охраняемым воротам.

— Что нам нужно сделать? — спрашивает Шеффер, подтаскивает стул к хромированному столу и усаживается в него. Простая, белая комната почти пуста, за исключением стола и стула, о которых явно просто позабыли.

— Мы должны добраться до офицера охраны — старшего, я имею в виду, — говорит нам Гудманз. Полковник взглянул на меня, пока я отдыхаю у стены.

— Кейдж, возьми Лори, и достаньте мне старшего офицера безопасности, — спокойно говорит он, словно просит меня метнуться и принести крема для полировки ботинок или что-то в этом духе.

Мы с Лори обмениваемся взглядами и направляемся к двери. Коридор слабо пахнет дезинфицирующими средствами и ярко блестит после недавней уборки. Главный туннель весьма высок и широк, его ромбовидное поперечное сечение устремляется на пять метров в верх и десять в ширину у основания с постепенно наклоняющимися стенами. Каждая поверхность устлана сияющими металлическими панелями, словно стальными досками, прибитыми заклепками к обнаженной скале. Несколько человек идут в разные стороны, практически не обращают на нас внимание. Большинство из них гвардейцы, но изредка туда-сюда шастают писчие Администратума. Мы с Лори прогуливаемся вдоль коридора, пока не подходим к переходу, который гораздо уже и под углом уводит вправо. Мы опираемся о стену и начинаем болтать, осматривая погоны на плечах каждого, в поисках человека, которого мы ищем. Для всех остальных, мы выглядим так, словно бездельничаем, просто гвардейцы в отгуле.

— Ты думаешь, мы сможем выключить? — спрашивает Лори, практически шепотом, на самом деле ее голос стал похож на нежное мурлыканье.

— Если кто-то и может, то это мы, — уверяю я ее, почесывая зудящее бедро, поскольку материал белых брюк Тифона достаточно грубый.

— Даже когда вырубим подачу энергии, это место не так легко будет взять, — криво ухмыльнувшись, отвечает она.

— Я думал об этом, и не считаю, что его вообще нужно будет захватывать, после того что мы проделаем, — отвечаю я, озвучивая растущие у меня в уме подозрения, после того как Полковник в общих чертах обрисовал свой план.

— Я не понимаю тебя, — отвечает она, ее тонкие светлые брови немного нахмурились.

— Эта идея, пробраться в плазменные камеры и отключить их… — начинаю я, но замолкаю, когда она взволнованно смотрит на меня и затем стреляет взглядом через мое плечо на главный коридор у меня за спиной. Я отодвигаюсь от стены и смотрю туда. Прямо к нам идут три бойца, двое в униформе службы безопасности, которую мы видели раньше: темно-синие комбинезоны, металлические дубинки, свисающие с кожаных ремней, островерхие фуражки вместо шлемов. Мужчина между них офицер безопасности, одет в схожую униформу, но по всей длине рукавов и брюк бежит красный лампас. Одной рукой он держит короткую трость, словно сержант-тренер, его отточенные движения показывают, что он не даст никому спуску. Когда они проходят мимо нас, мы в паре метров сзади увязываемся за ними. Незаметно достаю нож с коротким лезвием, я нашел его на кухне, куда мы наведывались прошлой ночью за едой, и мы убыстряем шаги. Оглянувшись и убедившись, что мы остались наедине, мы начинаем.

Боец безопасности справа передо мной, услышал наши шаги и разворачивается. Мы с Лори бьем одновременно, мой нож входит в левый глаз того, кто поворачивался к нам. Лори, словно змея, обхватывает руками голову и шею второго, и с чудовищным хрустом, одним резким движением ломает тому шею. Офицер быстро реагирует и бьет меня тростью. Он попадает мне в левую руку, она, должно быть, находится под напряжением или что-то в этом роде, потому как болевой шок докатывается аж до плеча. Лори слишком быстрая, чтобы он успел ударить во второй раз, она уперла свое колено в локоть его вытянутой руки и рубанула правой по запястью, ломая ее. По полу с лязгом покатилась трость. Он орет от боли, и Лори резко взмахнув левой рукой, тыльной стороной ладони разбивает ему нос, его голова от удара откидывается назад. Его ноги подгибаются, кровь заливает лицо. Ударом ноги, она запечатывает ему в подбородок, полностью бессознательное тело валится на пол.

Мы как раз восстановили дыхание и размышляем о том, что делать дальше, когда из следующего бокового коридора показывается клерикус, пристально смотрящий в открытый свиток в своих руках.

— Фраг! — выплевываю я, его глаза комично широко открываются, когда он видит нас двоих, присевших над тем, что похоже на три трупа солдат безопасности. Пытаюсь прыгнуть вслед за ним, но удар шоковой трости словно заморозил всю правую сторону, и я заваливаюсь на бок. Адепт издает вопль, роняет пергамент и разворачивается, чтобы побежать, но Лори вскакивает за ним. Пять взмахов ее длинных, худых ног и она оказывается рядом. Она подпрыгивает, ее левая нога бьет прямо в основание черепа и тот летит лицом вперед, пока она мягко приземляется на ноги. Она хватает его голову точно так же, как охранника, и ломает ему позвоночник, словно скручивает шею какой-нибудь птахе на ужин.

К счастью, никто больше не появляется, и за первой же открытой дверью мы находим пустую комнату терминала. Затащив трупы внутрь, я закрываю дверь, и затем втыкаю лезвие ножа в замок, после чего ломаю его резким поворотом запястья.

— Надеюсь, никому не понадобится сюда заглядывать, — говорю я, когда мы хватаем офицера за руки и тащим вдоль коридора.

— Ты там как-то совершенно по-особенному двигалась, — комментирую я, когда мы подходим к развилке. Лори выглядывает за угол.

— Специальная подготовка, — отвечает он, подавая знак.

— Так в каком подразделении ты была, когда тебя отослали в штрафной батальон? — спрашиваю я, осознавая, что все, что мы знаем о близнецах, начинается после того, как их разжаловали.

— Я служила в специальном отряде проникновения. Нас было пятьдесят, — отвечает она мне, возвращаясь, чтобы взять находящегося без сознания офицера Тифона, — на самом деле, я не имею права об это рассказывать.

— Ты была… специалистом в этой команде? — спрашиваю я, осторожно подбирая слова, учитывая предупреждение Лорона относительно их диковинного внешнего вида.

— О, нет, — отвечает она, глядя на меня с улыбкой, — мы все такие. Это было частью нашей уникальной… хм, подготовки и тренировки.

Я снова начинаю ощущать свою левую руку и, перекинув находящегося без сознания повстанца через плечо, мы бежим. Мы подскакиваем к двери, за которой нас ждут остальные, и я пинаю ее ногой.

— Да? — слышу я, как Полковник спрашивает изнутри.

— Это мы, тупые вы фраггеры, дайте войти! — быстро ругаюсь я в зазор между дверью и рамой, мое лицо упирается в холодный металл двери, а плечо начинает болеть от бесчувственной ноши. Дверь начинает со скрипом открываться, и я неуклюже вваливаюсь внутрь, отбрасывая в сторону Страйдена, который сжимает в руке пистолет. Не церемонясь, я сваливаю офицера у ног Гудманза и громко вздыхаю от облегчения, в это время Лори пинком закрывает дверь за нами.

— Этот подойдет? — спрашиваю я Гудманза. — Потому что если нет, вы, мля, можете сами отправляться за следующим!

— Он жив? — спрашивает Полковник, наш пленник издает стон и начинает вяло шевелиться.

— Ох, это не обязательно, — уверяет нас Гудманз, напряженно стоя на коленях рядом с распростертым предателем, его пальцы начинают что-то делать с шеей мужчины, но я не мог рассмотреть. Когда техножрец завершает, наш пленник труп, его лицо залито кровью.

— Ты что сделал с ним? — спрашивает Страйден, склонившись, чтобы рассмотреть поближе, его лицо сияет от любопытства и возбуждения.

— Я просто перенаправил поток крови в его сонной артерии и яремной вены, чтобы создать кровотечение в мозге, — объясняет техножрец таким же обыденным тоном, каким в моем воображении он мог описывать, как функционирует верньер частот на комм-аппарате. Я непроизвольно вздрогнул и отошел.

— И что нам теперь делать с ним? — спрашивает Полковник, все еще сидя на своем месте с тех пор как мы ушли несколько минут назад. Вставая на ноги, Гудманз смотрит на меня, его колени громко трещат, протестуя против такого грубого обращения.

— Нам нужна какая-нибудь пила, — отвечает он, выжидающе глядя на меня, склонив свою изможденную голову в сторону.

— Ох, да отвалите, — горестно отвечаю я.

УЧИТЫВАЯ все сложности, через которые нам пришлось пройти, чтобы достать все, что затребовал Гудманз, было бы легче просто единолично штурмовать проход. Мы целенаправленно маршируем по главному коридору, к двум охранникам, размещенным у входа в следующее кольцо, я про себя возношу молитву Императору, чтобы эта нелепая схема сработала.

В конце концов, мы решили, что лучше просто вломиться в лазарет и достать все, что было в списке Гудманза. Полковник, Лорон, Страйден и я отправились назад в больничку, в паре километров обратно, откуда пришли. Мы знали, что невозможно найти медицинское учреждение в цитадели, которое бы не было забито ранеными и решили просто пойти в ближайшее. Так что мы тащили Страйдена, который отпинывался и кричал так, что его было слышно во всем лазарете, он сжимал руками свое лицо.

— Ослепление плазмой, — коротко сказал Полковник, когда нас обступили медики.

Я отпустил Страйдена и вошел в следующую комнату, где находились около пятидесяти раненных солдат, некоторые на койках, но большинство спят на грубых поддонах на полу. Комната воняла кровью и инфекцией, с едва заметным горьким запахом гигиенических жидкостей. Проходя в другую комнату, я заметил, что Лорон закрыл дверь в медицинский центр. Я не видел, что произошло дальше, но в палату шагнул Полковник со связкой латунных ключей в руке. Выйдя оттуда, он отправил меня убирать тела, пока сам заберет хирургические инструменты, которые понадобились Гудманзу. Я вернулся обратно и заметил, как странно смотрят друг на друга Лорон и Страйден. Взглянув на двух мертвых медиков, я увидел, что их рты раскрыты в крике, но не нашел на телах больше никаких повреждений. Я спросил, что сделал Полковник, но они отказались отвечать, сказав, что кое-какие вещи лучше забыть.

Вот после этого мы и попали сюда, Полковник переоделся в униформу офицера безопасности, и смело шагает к двум охранникам. Быстро обменявшись взглядами, они вытягиваются по стойке смирно, когда замечают, как мы приближаемся. Никто из них не говорит ни слова когда Полковник с Гудманзом подходят к красной стеклянной панели на стене с правой стороны от двери. Гудманз встает между охранниками и Шеффером, который невинно держит руки за спиной так, чтобы они не видели то, что вижу я.

Полковник вытаскивает отрезанную руку офицера из темного рукава Гудманза и ловко втыкает трубку, торчащую из зашитого шва на запястье мертвого куска тела, себе в интровенный катетер, вставленный ранее Гудманзом. Его собственный пульс симулирует сердцебиение в мертвой руке, Полковник прикладывает ее к экрану, луч желтого света играет вокруг пальцев, очевидно, считывая отпечатки. Экран зеленеет и пищит спикер, встроенный в потолок. Так же квалифицированно, как и подсоединил, Полковник отсоединяет от себя руку и передает ее обратно Гудманзу.

Когда мы входим в открытые ворота, два охранника отдают нам честь, вытянув лазерные карабины вдоль шва на правой брючине, их лица покорно смотрят куда-то вдаль. Эта поза мне хорошо известна по своей службе в гарнизоне.

— Быстрее, — шипит меж сжатых губ Полковник, когда мы проходим пару метров по туннелю. Подойдя к нему, я озадаченно смотрю на него. Он замечает это и бросает взгляд на свою правую руку, после чего снова устремляет взор вперед. Я тайком глянул вниз и ком встает у меня в горле, когда я осознаю, что по его запястью стекают капли крови, собираются на кончиках пальцев и периодически падают на пол. Я оглядываюсь через плечо, к счастью, два охранника стоят точно так же вытянувшись, но не пройдет много времени, прежде чем один из них посмотрит нам вслед и увидит маленькие пятна крови на металлическом полу. Мы поворачиваем на следующем перекрестке, так как в первом находятся какие-то люди, и бежим, послав вперед Лори, чтобы она сначала проверила его.

Она через некоторое время возвращается и ведет нас по безлюдному маршруту, пока мы не находим пустой жилой комплекс. Пол покрыт красно-белой треугольной плиткой, и я думаю, что Тифонцы на самом деле любят треугольники. В подземных квартирках, кажется, кто-то обитает, но в данный момент никого нет дома. Лорон начинает проверять все двадцать стеклянных дверей в круглой жилой зоне в центре этого маленького комплекса, и третья оказывается незапертой.

— Я помню дни, когда можно было без страха оставлять дверь незакрытой, — шутит Лори. Поспешив внутрь, мы обнаруживаем столовую, оканчивающуюся маленькой кухонькой.

Пол и стены тоже покрыты плиткой двух различных оттенков синего. Полковник вырывает катетер из руки и швыряет его в дробилку для отходов около маленькой плитки для приготовления еды.

— Я думал, что все должно быть герметично без вставленной трубки! — громко рявкает Полковник на Гудманза, который вздрагивает от ярости Шеффера.

— Должно быть, возник какой-то обратный поток крови из руки повстанца, — объясняет он, медленно поднимая руки в успокаивающем жесте, — они не предназначены для такой процедуры, пожалуйста, запомните это.

Полковник немногоуспокаивается, и мы начинаем рыться в жилище. В жилой зоне нашлись две маленькие спальни, и у них две отдельные ванные комнаты с умывальниками и ванной.

— Удачливые ублюдки, — говорю я Страйдену, пока он плещет себе на лицо холодную воду, — в моих бараках никогда не было ничего подобного.

— Это не бараки, Кейдж, — поправляет меня Полковник из другой комнаты, — второе и третье кольцо — это фабричная зона. Здесь живут гражданские.

— Гражданские? — спрашивает Лори, ее голова появляется из-за двери одной из ванных комнат, на ней красуется темно-красная фетровая шляпа с полями.

— Да, гражданские, — повторяет Полковник, — это столица Тифон Прайм, а не просто крепость. И сними эту дурацкую шляпу!

Лори снова исчезает, бормоча что-то о том, что эта шляпка ей идет. Лорон, который остался следить за входной дверью, предупреждающе свистит.

— Кто-то идет! — шепчет он, отходя от стеклянной панели.

Когда прямо за дверью показывается фигура, мы забиваемся в одну из спален, в то время как Полковник следит за ней из жилой зоны. Я слышу, как входная дверь открывается и закрывается, Полковник ныряет обратно внутрь, на его лице испуг. Странно это видеть, насколько, кажется, он ожил, когда мы попали внутрь Коританорума. Кажется, он живет только ради этого. Возможно, это так и есть.

Дверь в спальню открывается и входит пухлая дама средних лет. Стремительный как вспышка, Кронин хватает ее из-за двери, зажимает рот своей костлявой рукой.

— И изрек Император, что кроткие и молчаливые будут вознаграждены, — он мягко шепчет ей в ухо. Ее взор бегает то влево, то вправо, смотрит на незнакомцев в своей спальне, в ее ошалевших от ужаса глазах стоит страх.

— Ну и какого фрага нам с ней делать? — спрашивает Полковник, когда Кронин ведет ее в спальню. Он приложил палец к губам, и она понимающе кивает, тогда он отпускает ее. Она начинает скулить от страха, но не кричит.

— Мы не можем взять ее с собой, но и здесь оставить не можем — она раскроет нас, — говорит Лори, злобным взглядом пожирая нашу пленницу.

— Вы не можете просто убить ее! — восклицает Страйден, вставая перед Полковником на защиту женщины.

— Она уже мертва, — своим хриплым голосом тихо произносит Гудманз. Полковник смотрит на меня и слегка кивает.

Пока внимание Страйдена приковано к Полковнику, он не замечает, как я подхожу к кровати. Женщина также смотрит на Полковника, возможно, размышляя о том, почему у нее дома появился офицер безопасности. Я наклоняюсь над кроватью, и до того как женщина понимает, что происходит, хватаю ее за горло двумя руками. Она издает придушенный вскрик и начинает вслепую махать руками, ее ногти впиваются мне в лицо. Она корчится и дергается, пока я сжимаю сильнее, ее глаза смотрят на меня, в них по очереди отражается то мольба, то гнев. Я чувствую, как кто-то хватает меня за плечи, Страйден орет что-то мне в ухо, но вся моя вселенная превратилась только в меня и эту женщину. Ее сопротивление слабеет, и руки падают на постельное белье, которое собралось вокруг нее из-за судорожной борьбы. Окончательным усилием я выдавливаю из нее жизнь, ее мертвые глаза смотрят на меня в замешательстве и обвиняют. Я чувствую, как кто-то оттаскивает лейтенанта флота от моей спины, и медленно отпускаю ее горло. Я смотрю на ее симпатичное личико, в данный момент фиолетовое от удушения, и ничего не ощущаю. Ни вины, ни раскаяния.

Внутри меня, казалось, умерла еще одна часть человека.

— Это было слишком, — с сомнением высказывается Лорон, когда я падаю на кровать.

— Как Гудманз сказал, она уже мертва, — отвечаю я им всем, — если мы преуспеем, они все будут мертвы, все три миллиона.

— Что? — спрашивает Лори, подходит к кровати и закрывает глаза мертвой женщины.

— Мы ведь не собираемся отключить плазменные реакторы, а, Полковник? — спрашиваю я, глядя на Шеффера.

— Нет, — отвечает он коротко и качает головой.

— Я не техножрец, но в улье мне довелось запускать плазменные реакторы, — объясняю я им, шлепаясь на пластиковый стул рядом с тем, что выглядит как туалетный столик, — как только их запустили, то нельзя выключить, это питающий сам себя процесс. Но вы можете перегрузить их.

— Мы собираемся перегрузить один из плазменных ректоров? — спрашивает Лорон, поворачиваясь к Гудманзу и Полковнику, которые стоят у двери.

— На самом деле, все три, — отвечает Гудманз, — они неразрывно связанны друг с другом, если один выйдет из строя, остальные тоже.

— Назовите меня тупой, — говорит Лори, садясь на край кровати, — но я до сих пор не понимаю, к чему вы клоните. Мы вырубаем питание, перегружая реакторы, а не отключаем их, и что?

Гудманз тяжело вздыхает и опускается на кровать рядом с Лори, в каждом его движении сквозит усталость.

— Давай я попробую объяснить в терминах, которые вы сможете понять, — говорит он, глядя на нас всех по очереди, — плазменный реактор, в сущности — миниатюрная звезда, запертая внутри гравиметрических и электромагнитных силовых стен. Если вы снимите благословение Бога-Машины с этих щитов, в звезде начнется цепная реакция, и, в конечном счете, произойдет детонация. Три плазменных реактора вызовут взаимную цепную реакцию, которая вызовет взрыв, радиусом примерно в шестьдесят километров.

— Не останется ничего кроме пепла, — добавляет Полковник, — а в самом эпицентре не останется даже пепла.

— Похоже, что это чересчур чрезвычайный способ выиграть войну, — высказывается Страйден, который совершенно не успокоился.

— Мы должны сделать именно так. Больше я вам ничего не скажу, — решительно заявляет Полковник, — мы должны двигаться дальше, я хочу найти еще один терминал, чтобы Гудманз мог проверить, что там делает служба безопасности. Как эксперт, я считаю, что к этому времени найдут хотя бы одно тело, и хочу знать, подозревают ли они о вражеском проникновении. Нам придется продвигаться еще осторожней.

ПРИМЕРНО полчаса спустя, мы идем вдоль главного вроде бы проезда через фабричную зону. Закрытые массивными ставнями ворота заполняют одну из стен, полагаю, они указывают на закрытые места, где рабочие больше не могут производить боеприпасы. Потолок и стены выложены скорее из кирпича, чем из металла, но теперь уже знакомая любовь Тифонцев к различным цветам и геометрическим фигурам, воплотилась в огромную мозаику, которая покрывает пол проезда шириной в двадцать метров. Кроме Гудманза, который носит свою обычную робу, так как техножрецы здесь обычное дело, мы все переоделись в гражданскую одежду, взятую из жилищных блоков, где я задушил женщину. Лори получила симпатичное ярко синее платье и шляпку, которую она нашла, в то время как ее брат, Страйден и я надели серовато-коричневые рабочие комбинезоны.

Полковник, пусть сгниет его душа, умудрился найти что-то вроде свадебного костюма, узкие черные бриджи и длинное темно-синее пальто. Это совсем не отличается от одежды окружающих, как вы могли бы подумать, кажется, что такую же одежду носят здесь достаточно высокопоставленные гражданские. Кронин нашел какую-то безрукавку из грубой ткани и леггинсы, которые ему коротковаты. Судя по небольшому размеру и инструментам, которые мы нашли в этой квартире, я полагаю, они принадлежали ключнику. На Олимпе у нас были такие, что ж, они до сих пор там есть, я полагаю. Их работа заключается в том, чтобы пролезать во внутренности машинерии и подтягивать гайки и цепи. Это опасная работа, потому что ты не можешь себе позволить остановить машину, и с легкостью можешь потерять конечность или голову в какой-нибудь вращающейся установке или насосном поршне. Самое жестокое, что я видел — отослать пару других ключников вытаскивать тело, которое застряло в трансмиссионном механизме. Конечно же, во время полномасштабных торговых войн, их работа заключалась в прямо противоположном, они проникали на вражеские фабрики и устраивали саботаж.

Мы практически безоружны, поскольку побросали захваченное оружие в дробилку для отходов жилого комплекса. Хотя у меня в комбинезоне всегда спрятан нож, так что я не был полностью беззащитен. В этот момент вокруг появляется намного больше людей. Я думаю, должно быть, пересменка, несколько минут назад звучал клаксон и улицы, хотя я называю их улицы, на самом деле это широкие коридоры, наполняются толпами. Здесь, под землей, я чувствую себя как дома. Когда я оказываюсь в других городах, у меня всегда оставалось странное чувство, словно кто-то украл крышу. Я полагаю, если вы рождены в улье, вы будете испытывать то же самое. Мы немножко разошлись, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, после того как Гудманз сказал нам направляться против часовой стрелки по второму кольцу.

Гудманз нашел еще один терминал, к которому подключился, и сказал, что силы безопасности бурно обмениваются докладами. Какой-то умный офицер осознал, что есть связь между волной убийств во внешнем кольце и кровавым следом рядом с воротами в следующий круг. Так же возник вопрос о мертвых солдатах в сторожках, и они усилили охрану третьего кольца, в которое мы как раз и собираемся. Гудманз уверил нас, что там будет гораздо больше трафик между вторым и третьим кольцом, так как это гражданские зоны, но если у охраны зудит, то будут всяческие проблемы.

Шагая рядом со Страйденом, который затих и обиделся после того, как я убил женщину, я ловлю обрывки разговоров между людьми вокруг. Большинство болтает об обыденных вещах: как на полу фабрики босс имел какую-то распутную девку, какие планы на свадьбу, насколько в последнее время испортилась еда в фабричных столовых. Повседневная жизнь отрицает бушующий поблизости конфликт.

Но они так же немного говорят о войне, и это начинает смущать меня. Они говорят об этих "проклятых повстанцах" и "армиях предателей" вставших лагерем под их стенами. Эти люди, кажется, считают, что повстанцы мы, а не они. Они обвиняют повстанцев, я имею в виду на самом деле Империум, что те начали войну и атаковали без предупреждения. Я спрошу об этом Полковника, если в этом будет какой-то смысл, но я полагаю, что он не даст мне прямого ответа.

Когда люди вокруг начинают расходиться, я замечаю впереди нас Кронина, кажется, он спорит с парой местных работяг. Должно быть, он разделился с Лороном, который должен был приглядывать за больным на голову. Ругаясь про себя, я спешу вперед.

— Просто попроси прощения, — сердито произносит один из фабричных работяг, уперев руки в бока. Его лицо покрыто шрамами от ожогов, а голова начинает лысеть. Кронин не высок, но он все же, на пару сантиметров выше, чем его маленький приятель.

— И все были благословлены перед очами Императора, — говорит Кронин, возбуждаясь и расстраиваясь, что его не могут понять.

— Прекрати молоть эту чушь, — рычит другой рабочий, — ты вообразил, что ты проповедник что ли?

— Почему бы нам всем не успокоиться? — взывает Страйден, когда мы подскакиваем к ним.

— Ты что, с другой планеты что ли? — требует ответа первый, разворачиваясь к нам. Его друг встает рядом с ним, поддерживая его угрожающую позу. Он примерно моего веса, его толстый бицепс и солидные предплечья говорят о том, что он не понаслышке знаком с тяжелым ручным трудом. Похоже, что он мог постоять за себя, но опять же, я тоже.

— Все кончится плохо, если вы не отвалите сейчас же! — зашипел я на них, вступая в перепалку с этой парочкой.

— Вы все одинаковые, прилетаете сюда и рассказываете, как нам работать на фабриках! — говорит второй, обвиняюще указывая на меня пальцем, — обходитесь с нами, словно мы свалились с неба как вы.

— Если пришло время кое-кого поставить на место, зовите меня, — я просто смеюсь, не могу остановиться. Настолько все нелепо, потрясающая ирония. Я дрался на десятках войн, и теперь почти ввязался в драку с парочкой работяг, потому что у меня инопланетный акцент. В моем смехе возникают какие-то сумасшедшие нотки, они внезапно обеспокоенно уставились на меня.

— Вы все безумцы! — выплевывает первый, поднимая с отвращением руки, — все вы, инопланетники.

— Достаточно безумны, — говорю я, вкладываю столько злобы в эти два слова, сколько могу. Длинный осознает, что это не пустая угроза и хватает своего друга за плечи, оттаскивая его в сторону. Коротышка продолжает злобно смотреть на нас, вызывая заинтересованные взгляды проходящих мимо.

— Ты! — рычу я на Кронина, хватая его за воротник и поднимая на носки. — Ты идешь за мной и молчишь!

Пропихнув двух других штрафников "Последнего шанса" вперед, я последний раз осматриваюсь. Дальше впереди по коридору идет отряд из трех офицеров безопасности, и я вижу, как молодая женщина спешит к ним. Я иду быстрее, стараясь поспешить, но одновременно оставаться незаметным, что является каким-то подвигом, скажу я вам. Я слышу, как сзади раздается окрик остановиться.

— Фраг! — ругаюсь я, срываясь на бег и хватая двух остальных, когда пробегаю между ними, — двигайте ногами, у нас проблемы!

СЛЕДУЮЩИЕ два часа были худшими в моей жизни. От Полковника, Лорона, Лори или Гудманза ни слуху, ни духу, и наша троица как сумасшедшая сваливала от охраны, заполонившей фабричную зону. Один раз мы завернули за угол и влетели прямо в пятерых. К счастью, мы с Кронином шустро соображали, и уложили их после короткого боя. Они были хорошо вооружены, что было впервые, у них оказались тяжелые автоматические пистолеты, которые наша троица изъяла у бесчувственных тел. Это все привело нас к тому месту, где я сейчас оказался. Я сижу с пистолетами в обеих руках на верху лестницы, пока Страйден и Кронин за моей спиной пытаются рычагом выломать вентиляционную решетку. Это было чистой удачей, что мы выбрали поворот, ведущий сюда, в заброшенный фабричный район. Еще один удачливый поворот привел нас к этому заводу фильтрации воздуха, и отсюда уже с легкостью можно было на некоторое время скрыться с улиц. Хотя мы тут не абсолютно одни, я слышу отдаленные перекрикивания охраны друг с другом. Я не знаю, что происходит снаружи, но вижу, что в здание еще никто не вошел.

Раздается лязг, когда решетка падает на пол, и я вздрагиваю, обеспокоенный тем, что это мог услышать кто-нибудь еще. Развернувшись, я вижу, как мне ухмыляется Страйден.

— Вы двое вперед, держитесь левее и не сворачивайте, пока мы не выработаем какой-нибудь план, — говорю я им, глядя вниз по лестнице, чтобы проверить, что никого нет рядом. Покрытый рокритом пол завода так же пустынен, как и секундой раньше. Удовлетворенный тем, что мы в безопасности, я проталкиваюсь через отверстие и следую за остальными.

— ФРАГ ЕГО! — ору я, ударяя кулаком по линии металлических труб, — ради Императора, дайте отдохнуть!

Я сваливаюсь на землю и от обиды сжимаю зубы. Полчаса мы ползли вдоль трубы и затем, когда она расширилась, я подумал, что мы куда-то выберемся. Я ошибался. Примерно в двадцати метрах перед нами вращается огромный вентилятор, блокируя путь вперед. Ползти в темноте, не уверенный, что не провалишься в какую-то дыру в этой кромешной тьме, мои нервы от всего этого начали сдавать. Вот только этого мне не хватало — вернуться на пару сотен метров назад к последнему повороту.

Собравшись, я встаю и подхожу поближе к вентилятору. Он вращается не слишком быстро, но достаточно, чтобы нельзя было перепрыгнуть через лопасти. За ними я вижу область, похожую на коммунальный холл жилой зоны. Как и большая часть Коританорума, это фойе выложено плиткой различных цветов и оттенков, поразительный контраст мрачному и тусклому металлу улья, в котором я вырос. Я вижу двух детей, сидящих в центре открытого холла, играющих в какую-то игру с использованием рук. В общем, это не выглядит неприятным местом для жизни, даже с беснующейся войной за стенами. Изучаю сам вентилятор, кажется он сделан из какой-то керамики, его диаметр примерно четыре метра. На другой стороне тонкая металлическая сетка, ее ячейки забиты всяким мусором и прочей дрянью, я полагаю, она предназначается, чтобы вентилятор не заклинило.

— Чуть отойдите, — говорю я остальным, отшагивая от вентилятора и доставая из-за пояса рабочего комбинезона пистолеты.

— Ты что собираешься делать? — спрашивает Страйден, глядя на пистолеты.

— Проявляю инициативу, — отвечаю я ему, целясь из обоих в трубу. Ослепительно вспыхивают стволы, отражаясь от металла воздушной шахты, и труба наполняется звоном от грохнувших выстрелов. Как я и рассчитывал, лопасти крошатся на куски, которые летят во все стороны. Когда слух восстанавливается, я слышу крики с другой стороны шахты. Я проталкиваюсь вперед, мимо искореженных останков привода вентилятора. В коммунальной зоне в этот момент собралось около двух десятков человек, все смотрят на меня, стоящего в конце трубы, с пистолетом в каждой руке. Я пинаю решетку, заставляя некоторых из них отпрыгнуть, она со звоном падает на пол.

— Любой, кто двинется — умрет, — спокойным и уверенным голосом заявляю я им. Именно это я и имею в виду. Я смотрю на их ошеломленные лица, и мой внутренний взор видит в каждом из них всего лишь кучку пепла. Они всем умрут, если мы преуспеем. Они все ходячие трупы. Кронин и Страйден толпятся за моей спиной, и я спускаюсь вниз на пару метров по стене, размахивая пистолетами, чтобы никто не подобрался слишком близко. Двое детей прилипли к своей маме, тонкой молодой женщине в красном рабочем комбинезоне, их глаза широко раскрыты от страха. Но на самом деле, они не дети, просто две маленькие, жалкие кучки пепла. Я слышу, как остальные прыгают за мной, держа в руке пистолет, ко мне подходит Кронин. Когда мы идем вперед, толпа расступается перед нами, все внимание каждого приковано к грозному очарованию чужаков, которые столь жестоко и неожиданно ввалились в их жизни.

Мы почти достигаем уводящего отсюда коридора, когда это случается, какой-то геройский идиот пытается схватить оружие Кронина. Пистолет в моей руке изрыгает смерть и отбрасывает изуродованный труп в толпу, которая немедленно начинает истерично вопить и разбегаться по своим квартирам. Мы тоже срываемся в бег, спеша убраться оттуда. Я не хочу тратить и лишней секунды на мертвецов на площади.

* * *

ВЫБРОСИВ оружие в мусорную шахту — для конспирации оно не очень-то подходит — мы идем дальше, к следующим воротам. Что ж, насколько я могу сказать, время, проведенное в воздушной шахте, каким-то образом включилось мое чувство направления. Мы пересекаем своего рода рынок, огромное открытое пространство полное палаток, большинство из которых вроде бы закрыты. Я полагаю, пока Коританорум в осаде, мало товаров осталось на продажу. Огромная бронзовая статуя, думаю Махариуса, возвышается в центре площади, стоя на мраморном пьедестале, высотой примерно на три метра выше меня. Хотя это место весьма оживленное, это дает нам возможность избежать бродящих по округе патрулей, мы ныряем в толпу, если они подходят слишком близко. Большинство вокруг составляют женщины и дети, я полагаю, что старшие дети и мужчины тяжело трудятся на фабриках и сражаются, чтобы сдержать огромную цитадель, поскольку петля сил Империума снаружи сжимается все сильнее. Мне интересно, что произошло с остальными штрафниками "Последнего шанса", я бы с радостью дал им пойти и закончить миссию, пока мы спрятались бы в какой-нибудь дыре. Хотя это не вариант — если только не я мечтаю поджариться в плазменном взрыве.

Тем временем, сделав огромный круг по второму кольцу, мы умудряемся пробраться к главному коридору. Отсюда легко взять направление и мы спешим, как можем. Понятия не имею, что мы будем делать, когда доберемся до прохода, или как мы свяжемся с Полковником, но я решил, что в этот момент нам нужно беспокоиться только об одном. Возрастающая частота появления охраны предупреждается нас о том, что мы приближаемся к соединяющему туннелю и идем прямо к нему. Про себя отмечаю, насколько хорошо вооружена охрана. Я не могу остановиться и сосчитать их, не вызвав подозрений, но я полагаю, там как минимум десяток бойцов. Мы проходим еще одну сотню метров по коридору, когда мы подходим к сторожке, эмблема сил безопасности украшает крепкие, двойные двери. Рядом никого нет, никакой охраны, и я подхожу поближе, чтобы осмотреться, двое других тупо тащатся за мной, довольные просто следовать моему руководству. Осознав, что нам тут делать нечего, я начинаю разворачиваться. В этот момент я улавливаю, как за мной скрипнула дверь. По моей спине бежит дрожь, когда я слышу, как оттуда кто-то выходит. За спиной я слышу голос Полковника.

— Заходи внутрь, идиот!

* * *

ДВАДЦАТЬ мертвых охранников лежат внутри сторожки, которая оказалась всего лишь помещением с терминалами, с парой камер вдоль одной из стен. И снова тут мозаика, в этот раз это изображение какой-то битвы из древности, а не абстрактные очертания. Я не могу сказать, что это за сражение, поскольку тела мертвых офицеров безопасности заслоняют обзор. Их раздутые трупы очень сильно напоминают гвардейцев в башне у ворот, и это подсказывает мне, что не мы одни сражаемся против повстанцев изнутри.

— Вы вовремя, — говорит Лорон, когда мы заходим внутрь.

— Что здесь случилось? — спрашивает Страйден, глядя на трупы.

— Они были мертвы, когда мы прибыли, — пожав плечами, отвечает Лори, — я думаю, наш невидимый помощник из сторожевой башни все еще присматривает за нами.

— Вы намеренно что ли хотели попасться, Кейдж? — требует ответа Шеффер, закрывая двери за нами. Он указывает на Гудманза, который сидит за самым здоровым терминалом, снова подключенный.

— Отсюда мы получили доступ ко всей сети безопасности и следили за всеми коммуникационными каналами. Мы отслеживали доклады о вашем местонахождении последние четыре часа. К счастью для вас, Гудманз умудрился сотворить несколько ложных докладов и якобы пожаров, чтобы сбить их со следа.

— Так как мы пройдем через следующие ворота? — спрашивает Страйден. — Они теперь очень внимательны.

— Как и в прошлый раз, мы просто пройдем через них, — отвечает нам Полковник, указывая в сторону униформы на трупах вокруг нас.

— Последние два часа туда-сюда шастают отряды безопасности, еще один не вызовет нежелательного внимания.

Все внимание приковано к Гудманзу, когда он вздыхает, и пока я смотрю, невральный шнур возвращается в голову, после чего он откидывается на спинку стула.

— Что такое? — спрашивает Полковник, наклоняется над стулом и пристально вглядывается в полудюжину экранов терминала.

— Я больше не могу использовать терминальную сеть, — медленно произносит он, восстанавливаясь от какого-то шока, — они распознали, что я сделал, и другие техножрецы начали сканировать сеть, ища меня. Я умудрился отключиться до того, как они нашли, но только потому, что у меня достаточно такой практики за последние два дня. Они найдут меня сразу же, как только я снова появлюсь в сети.

— Что последнее ты выяснил? — спрашивает Шеффер, отводя взор от экранов, чтобы посмотреть на техножреца.

— Ничто не указывает на то, что они знают о том, что мы направляемся к плазменным реакторам, — уверяет он нас, — они подозревают, что мы пытаемся пробраться в одну из башенных групп в центральной крепости. Им и в голову не приходит, что мы можем сделать что-то более неприятное, чем отключить пару орудий.

— Хорошо, значит, мы можем продолжать, — говорит Полковник, выпрямляясь, и пробегается взглядом по мертвым охранникам в комнате, — мы должны будем добраться до последнего туннеля до ночи, третье кольцо совсем небольшое.

— И потом что? — спрашивает Лорон, склонившись, чтобы снять комбинезон с подходящего по размерам охранника.

— Мы завершим нашу миссию, — мрачно отвечает Полковник.

— Я ДУМАЛА насчет нашего таинственного стража, — говорит Лори, пока мы спускаемся по пролету, который уводит нас из главного коридора третьего круга. — Почему он не взорвал реакторы?

— Это очень сложный процесс — надругаться над сдерживающим полем такого типа, о котором мы говорили, — объясняет Гудманз, пока прихрамывает по рокритовым ступенькам перед нами.

— Большая часть реактора предназначена для создания печатей и хелиграмм, чтобы наверняка сохранилось благословение Бога-Машины. Множество систем безопасности будут останавливать вас, вы не можете просто дотронуться до руны и пропеть пару гимнов, чтобы они отключились. Понадобится кто-нибудь из моего ордена.

— И я понимаю, почему не послали туда тебя одного, — добавляет Лорон, ссылаясь на все возрастающую хрупкость техножреца. Тот, словно каждый час старится на год, он начал сильно медлить с тех пор как, я встретил его три дня назад. Он говорил, что пройдет как минимум месяц, но глядя на его текущее состояние, я не могу вообразить, что он переживет хотя бы послезавтрашний день. Полковник снова молчалив, явно в напряжении от того, что мы приближаемся к цели нашей миссии. Он некоторое время уже вел себя почти как человек, но сейчас вернулся к своему поведению человека-машины.

Третье кольцо похоже на второе, террасы фабрик пересекаются с лабиринтами жилых блоков. Это странная смесь металлических панелей, кирпичной кладки и плитки, все это можно найти во внешних кольцах. Стараясь представить в голове образцы различных стилей, исходя из того малого, что я знал о плане Коританорума, мне кажется, что изначально эта область на самом деле была несколькими цитаделями, которые со временем медленно переплелись друг с другом, а центральные туннели доступа были сооружены позднее, чтобы связать их всех вместе.

Снаружи наступила ночь, казалось, что все вокруг стало тише. Мы видим немногих людей, большинство из охраны, они обмениваются приветствиями и убегают дальше по своим делам. Когда мы подходим к последнему проходу, протянутые комнаты выглядят по-военному, множество закутков с терминалами и вроде бы как бараки. Пока мы маршируем вдоль изгибающихся коридоров, я ощущаю, как все занервничали, и старюсь отвлечь остальных штрафников "Последнего шанса", чтобы они не сильно дергались.

— Я вот думаю, как поживает Линскраг? — спрашиваю я.

— Ставлю на то, что он рад, что не пошел с нами, — рискнула предположить Лори, внимательно глядя в боковой туннель.

— Он мертв, — тихо информирует идущий впереди нас Полковник.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Лорон.

— Потому что штрафной легион, в которые его отослали, получил приказ выступить с диверсионной атакой, когда мы пошли к проходу, — объясняет он, не глядя на нас.

— И избегая пламени, Святой Бакстер прыгнул со скал, — наполовину про себя бормочет Кронин.

— Он все еще может быть жив, — говорит Лорон, цепляясь за осколки надежды о судьбе нашего отколовшегося товарища.

— Нет, — отвечает нам Полковник, — я лично отдал комиссару Ханделю четкий приказ — стоять до последнего человека. Он осуществил приказ буквально.

Следующие пару минут мы идем в тишине, обдумывая такой поворот событий.

— Что бы вы сделали, если бы мы все отказались от этой миссии? — спрашивает Лорон, пока Полковник ведет нас налево, через мостик, который проходит над какими-то металлическими конструкциями, чьи печи в данный момент выключены, — вы были бы в заднице, если хотя бы половина из нас отказалась.

— Должен признать, я не ожидал, что Линскраг откажется, — отвечает Полковник, все еще глядя вперед, — я думал, что никто из вас не откажется от возможности, которую я предоставил вам. Линскраг оказался более слабохарактерным, чем я думал.

— Почему вы были так уверенны, что мы пойдем? — упорствует Лорон, поспешив вперед, чтобы пойти рядом с Шеффером.

— Потому что именно по этой причине вы все еще здесь, — отвечает он, — в вас есть жажда к жизни, которая бросает вызов всему. Я знал, что если предложу вам шанс освободиться, вы ухватитесь за него.

— Но Линскраг отказался, — победоносно выкрикивает Лорон. Пока мы не дошли до конца мостика, мы с минуту молчим, после чего выходим в еще один покрытый металлом коридор, мимо нас пробежала пара писчих, бросая на нас подозрительные взгляды.

— Должно быть, это напугало вас, — говорит Лори, когда тифонцы скрываются из виду, — должно быть, вас встряхнуло, когда Линскраг сказал нет.

Полковник резко останавливается и разворачивается на месте, чтобы взглянуть на нас.

— Я не выбирал Линскрага в штрафники "Последнего Шанса", он был навязан мне, — рычит он на нас, — остальных из вас я выбрал лично. Я изучил ваши дела, наблюдал за вами в бою и оценил ваши личности. Я не просто так побывал на войнах в десятке миров за последние три года. Я был там, чтобы увериться в вас.

На этих словах он разворачивается и шагает дальше. Пару секунд мы ошеломленно смотрим друг на друга, после чего спешим за Шеффером.

— Вы имеете в виду, что знали, к чему все это приведет? — спрашиваю я, пораженный этой идеей.

— Да, — вот и все что он отвечает.

— Вы собрали четыре тысячи человек, когда знали, что только горстка сможет добраться до этого места? — настойчиво дожимаю я.

— Да, — и снова это все, что он произносит, я ощущаю, как он просто светится от злости.

— Почему? — требую я ответа. — На кой черт все это нужно было?

— Потому, что нам нужны были лучшие, Кейдж, — отвечает он сквозь сжатые зубы, — нравится вам это или нет, "Последний шанс" в этой части галактики производит лучших, умеющих остаться в живых бойцов. Вы все показали свои навыки боя и качества личности, необходимые для этой миссии. Я испытывал вас уничтожением, но не смог сломить.

— Испытывали? — я почти ору на него, обуздывая свой гнев до последнего момента, не желая привлекать к себе внимания. Легко забыть о том, что мы в центре вражеской крепости. Белый свет с желтоватым оттенком, излучаемый светополосами на потолке, начинает мерцать при переходе в другую зону, и коридор кажется темнее остальных. Проблемы с распределением энергии, считаю я. Если мы преуспеем, проблема с энергоснабжением Тифона станет намного хуже.

— Это — правда, — настаивает Полковник, сжимая переносицу, словно у него болит голова или что-то вроде того. — Многие события за последние три года выбраны или срежиссированы, чтобы сфокусироваться на различных военных умениях или персональных чертах. Они тестировали вашу инициативность и изобретательность. Они позволяли исследовать ваши намерения, чувство долга, дисциплину и реакцию на страх. Должен признать, что это не четкий процесс, но думаю, вы согласитесь, что я умудрился обернуть все ситуации в свою пользу, и за это время мы помогли выиграть несколько войн. Разве это плохо?

— Не четкий процесс? — злобно исторгаю я, — я думаю, что Сердце Джунглей было несколько неожиданным, не так ли? А что насчет атаки эльдар на транспорт? Неудобство? А крушение шаттла на Гиперноле?

Он не отвечает, просто продолжает решительно маршировать по коридору. Затем мой разум осознал то, что он сказал ранее.

— Вы сказали "срежиссированы", — повторяю я, удивленный тем, что могу стать еще злее от того, что этот человек сделал с нами.

— Да, — признается он, глядя на меня через плечо, — по большей части, я выбирал ситуации, которые создадут необходимые условия, но кое-что было подстроено преднамеренно. Падение шаттла было одной из таких ситуаций. Разве можно было надеяться, что такое произойдет само по себе?

Это меня просто добивает, что-то внутри ломается. Я прыгаю вперед, хватаю Шеффера за плечо и разворачиваю его. Прежде чем я успеваю что-то сделать, он тыльной стороной руки залепляет мне пощечину и практически сшибает с ног. Самое это действие ошеломляет меня так же, как и боль — я никогда раньше не видел, чтобы он ударил штрафника "Последнего шанса", который не атаковал его первым.

— Сохраняйте дисциплину, лейтенант Кейдж, — холодно замечает он, глядя на меня с тем самым ледяным блеском своих глаз, — я больше не потерплю нарушения субординации.

От всего этого я только наполовину шокирован. Наши подозрения росли, особенно в последние несколько месяцев, но размах, с которым Полковник создавал и манипулировал событиями, — в него просто нельзя было поверить. Я начал задумываться, а как часто он такое проделывал раньше? Сколько раз он убивал тысячи солдат, чтобы найти лучших, величайших последних героев? Сколько еще раз он провернул такое? Это кажется столь беспощадным, столь безучастным, но какая-то часть меня понимает его. Мы живем в беспощадной и равнодушной галактике, и если остальные задачи столь же важны, как эта, чтобы спасти целые миры, я почти готов простить его. Почти. И все же, это не объясняет, почему с начала миссии он стал таким скрытным. Он действительно считал, что мы повернем, когда осознаем каковы ставки? Или он настолько плохо думал о нас, что не верил, что нам хватит благородства и смелости с желанием драться во имя спасения целого мира, за сотни тысяч гвардейцев и флотских, которые положили свои жизни, пытаясь взять это место силой? Мы идем в обиженном молчании.

НАЙДЯ комнату, похожую на заброшенный архив, мы спрятались и начали формулировать следующую часть нашего плана. Ряди и ряды пергаментов, инфопластин и дисков-кристаллов окружают нас бесконечными полками. Спрятавшись среди шатающейся массы информации, мы собрались вокруг побитого деревянного стола, пристально вглядываемся в план внутренних построек Коританорума, который, словно магически появился из широкого рукава Гудманза.

— Наш благотворитель что-нибудь говорил по поводу этого? — спрашивает Лорон, склонившийся над схемой на дальнем краю стола.

— Мы работаем сами по себе, — отвечает Полковник, качая головой. Все взгляды устремляются к Гудманзу.

— Это будет непросто, — тяжело произносит он, делая глубокий вдох, — чтобы открыть ворота, требуется сканирование сетчатки.

— И что? — спрашивает Лори, глядя через стол, куда она забралась на край и согнулась над картой.

— Помните, на первых воротах, сканер считал отпечатки пальцев офицера безопасности? — спрашивает он, и мы согласно киваем. Кто мог забыть этот жуткий эпизод?

— Так вот, у этих ворот есть аппарат, который сканирует сосуды крови в вашем глазу.

— В глазу? — восклицает полностью опечаленный Страйден. Он начал было уже снова веселиться, думаю я, после этого ужасного случая с женщиной.

— Это будет еще сложнее, чем заполучить руку!

— Забудьте о глазе, — тихо говорит Полковник, и мы смотрим на него, он сидит чуть в отдалении от стола, на подбитом кресле, поставив локоть на подлокотник и подперев правой рукой подборок, — мы сделаем проще.

* * *

СЕЙЧАС, я не могу сказать, что предложенное Полковником будет легче, но это определенно намного проще. Когда мы приближаемся к оружейной, снаружи стоят двое гвардейцев с лазганами наготове. Они немного расслабляются, когда видят униформу Полковника, — старшего офицера безопасности, — но все равно стоят навытяжку. Полковник подходит к объективу оптикона рядом с бронированными дверьми в склад оружия.

— Цель вашего посещения, — произносит бестелесный голос из решетки спикера над оптиконом.

— Разрешите войти? — спрашивает Полковник, практически идеально имитирую шипящий акцент тифонцев.

— Нам приказано, никого не пускать внутрь, — отвечает гвардеец изнутри.

— У меня есть письменное разрешение, — говорит Полковник, размахивая стопкой солидно выглядящих листов, которую мы позаимствовали из инфо-библиотеки. Пока ожидаем решения охранника, проходит почти полминуты. Беспечно пожимаем плечами перед двумя гвардейцами.

— Есть приказы — давайте на них посмотрим, — наконец произносит он, с громким лязгом падает запирающий стержень, и дверь на силовых петлях открывается. Полковник целенаправленно шагает внутрь, дверь, скрипя, закрывается за ним. Страйден нервно почти перепрыгивает с ноги на ногу, и я бросаю строгий взгляд на него, надеясь, что он успокоиться, прежде чем вызовет подозрения у гвардейцев. Я ощущаю, как ручейки пота бегут по правой лопатке, мне приходится воевать с собственным беспокойством, надеясь, что это будет не заметно.

— Что-то он там долго, а? — комментирует один из гвардейцев, оглядываясь через плечо на тяжелую дверь. Я просто бормочу что-то неразборчивое, и согласно киваю, не доверяя своим лингвистическим способностям исполнить роль тифонца. Возможно, это был умный ход, оставить Лорона, Лори и Гудманза в зале архива. Этих гвардейцев, кажется, уже ввели в курс дела, и им должны были сказать, чтобы они проверяли любых странных людей с бледной кожей и в компании с техножрецом. Я подозреваю, что план Полковника на данный момент лучший, нет ни единого шанса провернуть какой-нибудь хитрый трюк в последнем туннеле.

Неловкое молчание прервано шипением снова открывающейся двери. Там стоит Полковник с компактным стаб-пистолетом в правой руке, громоздкий глушитель навернут на дуло.

Болтливый гвардеец оглядывается, его глаза расширяются от удивления за секунду до того, как первая пуля взрывает ему голову. Весь пол справа от меня заливает кровью и мозгами. Другой быстро разворачивается, но его лазган только на полпути, когда следующий выстрел попадает ему в грудь и откидывает обратно на стену.

— Хватай их, и тащи внутрь, — приказывает Полковник, отходя обратно в оружейную, — изнутри я дам знать остальным в архиве, вскоре они будут здесь. И поручи кому-нибудь разобрать этот беспорядок.

— ВРЕМЯ играть по-серьезному, — говорит Лори, когда мы вместе проходим меж высоких стоек с энергоячейками и боеприпасами.

— Будем надеяться, что никто не припрется для пополнения запасов, — комментирует за моей спиной Лорон.

— Нам нужно что-то мощнее лазганов, — спереди отзывается Полковник, когда мы осматриваем ряды коробок и стойки с оружием, — нам нужно что-то, что убивает с одного выстрела, если мы собираемся столкнуться с таким численным перевесом противника.

Мы еще несколько минут ищем, пока Гудманз не находит стеллаж с пятнадцатью болтерами. Свеженачищенные, они мерцают в ярком, белом свете оружейной, для моего глаза они столь же красивы, как и смертоносны.

— Боеприпасы в этих ящиках сверху, — говорит Гудманз, указывая на ряд черных контейнеров, висящих над болтерами. Лори хватает один и переворачивает его, позволяя содержимому упасть на пол. Внутри около десятка болтерных магазинов, заряженные и готовые к использованию. Она и Лорон начинают нагружать тяжелую рабочую тележку, которую толкает Страйден.

— Мне нужно что-нибудь более скорострельное, — бормочу я про себя, оглядываясь в поисках подходящего оружия.

— И награда Императора будет обильной для тех, кто трудится во Имя его, — с улыбкой произносит Кронин, используя лом, чтобы открыть тяжелый ящик, в котором оказываются упакованные рядам осколочные гранаты. Он начинает кидать их Страйдену, который укладывает их рядом с болтерами.

— Вот это тебе понравится? — спрашивает Гудманз, поднимая длинную винтовку. От ее черной эмали веет страхом и смертью.

— Оох, похоже то, что надо, — оценивающе говорю я, подходя поближе, — что это такое?

— Штурмовая лазерная винтовка образца кузницы Фрактрикса, — отвечает он с улыбкой, с любовью пробегаясь своими узловатыми пальцами по стволу. Впервые с тех пор как я его встретил, он выглядит счастливым.

— Пять выстрелов в секунду, двойная энергоячейка, способная пятьдесят секунд вести непрерывный огонь. Дальномер с множественными целеуказателем. Я был надзирателем на одной из производственных линий, — добавляет он, глядя на меня.

— Надежная? — спрашиваю я, зная, что всегда есть подвох, иначе такое оружие было бы у каждого гвардейца.

— О да, она очень надежна, — уверяет он меня, — единственный недостаток — фокусирующую призму нужно менять каждую тысячу выстрелов, и для этого необходим техноадепт. Не особенно практична для длительных боев, но отлично подходят для нашей задачи.

Я беру винтовку и прикладываю ее к плечу, закрыв левый глаз, чтобы посмотреть через прицел. Я ничего не вижу и в замешательстве смотрю на техножреца.

— Ты должен снять предохранитель, прежде чем оптический массив включится, — говорит он мне, указывая на стержень, размером с ноготь, как раз над спусковой скобой. Я нажимаю на него, и штурмовой лазер начинает тихонько гудеть, пока прогреваются энергоячейки. Снова вздохнув, я смотрю через прицел на остальных. В маленьком окуляре прицела, каждый окружен небольшим, светло-синим сиянием, подчеркивающим их силуэты.

— Он также может работать в температурном режиме, — с гордостью говорит мне Гудманз, — может быть, самих людей ты не увидишь, но точно увидишь их силуэты.

Я усмехаюсь сам себе и поворачиваю лазер так, чтобы винтовка целилась в Полковника. Одно нажатие на спусковой крючок и буря лазерных лучей разорвет его на маленькие кусочки. Я спрашиваю себя, почему я не должен этого делать? Почему бы мне не нажать на спусковой крючок? Но на самом деле я знаю ответ. Для начала, я начинаю осознавать, что Полковник не стал бы так с нами поступать, если бы считал, что есть какой-то альтернативный путь. У него были свои собственные причины, и для него они оправдывали любой поступок, включая убийство трех миллионов человек. У меня была мысль насчет того, в чем они заключались, но я не был уверен. Во-вторых, он был единственным, с кем были хоть какие-то смутные шансы выбраться живыми из Коританорума. Внутри крепости у него есть какой-то тайный агент, и он изучал это место намного дольше, чем любой из нас, и, возможно, знал о нем даже больше Гудманза. Я думаю, что он провел большую часть последних трех лет, планируя эту операцию, и я уверен, что в ней есть пункт, где мы выбираемся живыми. Он, может быть, не планирует взять нас с собой, кто знает, но если я буду держаться поближе к нему, тогда у меня будет самый лучший шанс на спасение. Я снова нажимаю на стержень, и маленький кружок целеуказателя гаснет.

— Бронежилеты и шлемы вдоль следующего прохода, — говорит Полковник, указывая налево. Он разворачивается и видит меня, с направленным в его сторону оружием. Он спокойно смотрит мне в глаза.

— Она подходит тебе, — говорит он и отворачивается, совершенно не обеспокоенный. Он знает, что ему ничего не угрожает. Ублюдок.

— Верно, — объявляю я, закидывая штурмовую винтовку через плечо, — и теперь мне нужны по-настоящему хорошие ножи.

— ПОМНИТЕ, один нам нужен живым, — напоминает нам Гудманз, когда мы толкаем к проходу тележку с оружием и боеприпасами, спрятанными под камуфляжной сетью. Должно быть, снаружи была середина ночи, хотя светополосы сияют здесь столь же ярко, как и всегда. Всеспят, или, по крайней мере, мы на это надеемся. Судя по плану, ближайшая плазменная камера была всего лишь в восьмистах метрах от ворот, так что идея была в том, чтобы ударить по врагу мощно и быстро. Мы нападаем на охрану у двери, используем одного живого, чтобы пройти сканер глаз, и затем рвем вперед что есть мочи, штурмуем комнату плазменного реактора и сдерживаем ее от тифонцев, пока Гудманз занимается делом. Техножрец думает, что понадобится пара часов, чтобы деактивировать все печати в плазменной камере, следовательно, нам понадобятся все боеприпасы с тележки, которую мы со Страйденом толкаем перед собой. Шесть человек будут сражаться с целым городом? Я очень надеюсь, что в этот раз Император нас прикроет. Как только все начнется, у нас будет примерно пара часов, чтобы сбежать.

Мы огибаем угол, и нам даже не понадобился приказ открыть огонь. Я стреляю из штурмовой винтовки от бедра, посылаю десятки красных лазерных лучей в тифонцев у ворот, сбиваю людей с ног и оставляю опаленные отметины вдоль стен. Лорон и Лори начинают палить из своих болтеров, разрывные снаряды шарахают рябью пламенных цветков, проделывают дыры размером с кулак в груди тифонцев и отрывают им конечности. Я вижу, как голова гвардейца взрывается от прицельного попадания болт-пистолета Полковника. Один из них умудряется открыть ответный огонь, треск его лазгана еле слышен в перерывах между ревом болтеров. Лазерный луч пронесся вдоль стены и чиркнул Лори по плечу, закружившись, она падает на пол. Страйден поднимает свой дробовик и почти наугад начинает палить в оставшихся гвардейцев, создавая кровавый туман в проходе. И затем, так же внезапно как все началось, бой заканчивается. Несколько секунд концентрированного кровопролития и дело сделано.

Полковник кидается вперед и, одновременно перезаряжая, пробирается мимо искореженных тел тифонцев. Лорон склоняется над своей сестрой-близнецом, на его лице отражается страдание.

— Она в порядке? — спрашиваю я, подходя к ним.

— Все хорошо, — отвечает Лори, вскакивая на ноги, кровь стекает по левой руке, словно оборачивает ее в красный саван. Лорон отрывает полосу от туники мертвого гвардейца, и Лори обматывает ее вокруг бронежилета и рубашки. Оставив Лорона перебинтовывать ее, я проверяю Страйдена и Кронина, которые находились в главном коридоре в конце прохода, следя, чтобы на нас никто не наткнулся. Я слышу, как Полковник издает удовлетворенное рычание, и вижу, как он тащит одного из тифонцев к сканеру сетчатки у ворот. Он приставляет лицо человека, секундой позже ворота начинают отъезжать в сторону.

— Мы внутри, — говорит Полковник, вставляет болт-пистолет под подбородок гвардейцу и вышибает ему мозги, разбрасывая кусочки черепа по сканеру и стенам. Мы секунду стоим там и смотрим на странную сцену, как Полковник держит безголовый труп.

— Двигаемся! — орет он, с глухим звуком бросая тело, и мы бежим, Кронин и Страйден схватили тележку и бросились вперед, Полковник и Гудманз впереди, я и близнецы прикрываем тылы. Когда мы все проходим через двери, я бью по рычагу, который закрывает ее, дверь с хрустом встает на место, я втыкаю гранату в силовой кабель, ведущий к запорной балке. Когда я отбегаю, то слышу взрыв и оглядываюсь, с удовлетворением замечая скрученную мешанину из проводов.

Мое внимание привлекает выстрел болт-пистолета Полковника, со штурмовой лазерной винтовкой наготове я спешу вперед. Впереди оказываются несколько гвардейцев, как раз за изгибом главного туннеля, они используют боковой коридор в качестве прикрытия. Мимо меня с шипением пролетают лазерные лучи, оставляя слабые подпалины, они со свистом впиваются в стены и пол. Полковник присел на корточки за дверью, выставил пистолет и выстрелил наугад, болт оторвал кусок металла от стены.

Я прыгаю вперед, перекатываюсь по полу, когда в нас бьет залп нестройных лазерных лучей, и перебираюсь за дверь слева от прохода. Когда я успокаиваюсь и приседаю, то нацеливаю винтовку на ближайшего тифонца, примерно в двадцати метрах дальше по той же стороне коридора. В прицеле отчетливо подсвечены его голова и плеча, и когда он высовывается из-за угла, я мягко нажимаю на спусковой крючок. Пять лазерных разрядов попадают в верхнюю часть тела, пара из них пролетает насквозь и рассеивается дальше по туннелю. Еще один залп лазерных лучей вынуждает меня нырнуть обратно в комнату.

Это может продолжаться бесконечно, говорю я самому себе, осознавая, что чем дольше нас прижимают здесь, тем больше солдат подойдет в эту зону.

— Гранаты! — ору я, снимая одну с ремня. Когда я швыряю ее вниз по проходу, еще три стучат по полу вслед за ней. Один смелый гвардеец кидается из укрытия, чтобы подобрать их и закинуть обратно, но выстрел Лорона или Лори пробивает ему ногу, взрыв болта разрывает ее в колене. Его крик эхом разносится по коридору примерно секунду, после чего гранаты взрываются, подбрасывая тело в воздух. Пока дым от взрывов не рассеялся, я кидаюсь вниз по коридору, уперев винтовку в плечо, используя прицел, чтобы различать тифонцев сквозь дымку.

Должно быть, я упустил одного в боковом туннеле, потому что пока я стрелял вперед, то почувствовал, как что-то ударило меня в правую сторону шлема, в ушах зазвенело и колени задрожали. Разворачиваясь, я вижу тифонца, мужчину средних лет, его униформа несколько мала ему. Я вижу, как его глаза сузились, пока он прицеливается для следующего выстрела, дуло его лазгана указывает прямо в мое лицо. В меня что-то врезается и отшвыривает в проход, единственное, что я успеваю ощутить — запах падающей на меня Лори. Пока мы катимся по металлическому полу, над нами вспыхивают лазерные разряды. Остановившись, Лори мгновенно вскакивает на ноги и поднимает лазпистолет. Ее первый выстрел проходит чуть ниже, энергетический разряд раздирает гвардейцу бедро. Тот валится на бок, следующий выстрел уходит в потолок. Зато Лори во второй раз не мажет и превращает его пухлое лицо в маленький фонтан крови и разбитых зубов. Тело отбрасывает назад.

— Ты или герой или идиот, — говорит она мне с улыбкой, помогая встать на ноги, — к счастью для тебя, я тоже или смелая или глупая.

В установившейся тишине я слышу, как стонет солдат, его быстро успокаивает выстрел дробовика Страйдена. Я снимаю шлем и смотрю на него, голова еще немного кружится от попадания. Как раз напротив правого уха осталась обугленный кратер, практически прожегший шлем насквозь. Я втыкаю туда палец и шокирован тем, что он свободно проходит. Лазерному разряду не хватило буквально чуть-чуть, там осталась броня не толще тонкого пергамента! Поблагодарив Императора за защиту, я водружаю шлем обратно и подбираю штурмовую винтовку.

Сзади по коридору слышится рев болтера Лорона, должно быть, подходят еще тифонцы. Полковник выскакивает из-за изгиба, буквально таща за собой Гудманза, Кронин, толкая тележку, бежит за ним, ее безумно бултыхает из стороны в сторону, поскольку колеса пытаются одновременно уехать в разных направлениях.

— Тащите его в плазменную камеру, — орет Полковник, толкая Гудманза ко мне и Лори. Зажав престарелого техножреца меж собой, мы направляемся в туннель. Я слышу крики других и звук попаданий в стены и потолок коридора. Громкий «бам» дробовика Страйдена подчеркивает почти постоянный грохот болтера Лорона и болт-пистолета Шеффера, и в свете ярких дульных вспышек, я вижу отбрасываемые ими туманные тени на стенах. Гудманз тяжело пыхтит и едва способен стоять, пока мы тащим его под руки вдоль прохода.

— Сколько еще? — спрашивает Лори сквозь сжатые зубы.

— Еще… еще примерно двести метров, — задыхается техножрец, его лицо бледное, в глазах сквозит боль, вызванная столь стремительно стареющим телом. В этот момент, круглый предмет, размером примерно с кулак отскакивает от потолка и падает на пол прямо перед нами.

— Граната! — шипит Лори, роняя Гудманза и прыгая вперед. Мощным ударом ноги, она отправляет гранату обратно, секундой позже раздается предупреждающий крик, за ним почти мгновенно следует взрыв. Я бросаю Гудманза около стены и готовлю винтовку, в этот момент Лори растягивается на полу и достает болтающийся за спиной болтер.

— Примерно десяток, — говорит она мне, прежде чем открыть огонь, стреляные гильзы каскадом летят из эжектора и кучами падают вокруг нее.

— Дверь слева… — я слышу, как хрипит сзади меня Гудманз.

— Что? — рявкаю я, вслепую стреляя вдоль прохода, пока обернулся к нему.

— Дверь слева… идет вдоль… пять кубриков… — объясняет он, между рваными вдохами, — приведет тебя… к ним в тыл.

— Сдерживай их! — кричу я Лори и кидаюсь через указанную дверь.

— Обязательно! — слышу я ее ответ.

Как Гудманз и сказал, я оказываюсь в одном из соединенных кубриков, каждый примерно десяти метров в длину, трехъярусные кровати стоят вдоль левой стены, справа шкафчики. Я могу видеть два следующих, но из-за резкого изгиба внутреннего круга Коританормуа, остальные не видно. Не верю, что они оставили без прикрытия этот проход и присаживаюсь на корточки. Мне нужно как можно дольше сохранить элемент неожиданности, и пока я крадусь, то бросаю штурмовую винтовку на одну из кроватей, взамен достаю один из шести боевых ножей, которые привязал к груди и к бедру.

Прекрасное ощущение снова чувствовать нож в руке, в душе я всегда любил клинки. Признаюсь, я предпочитаю личный контакт, когда бьешь кого-то — стрелять с расстояние мне кажется несколько оскорбительным. Все же, если какой-то говнюк стреляет в меня, я как можно быстрее отвечу ему, и не стану рисковать своей шеей, чтобы медленно и с большим удовольствием вогнать лезвие меж ребер. Я быстро ныряю обратно, когда первый раз замечаю впереди гвардейца. Под днищем ярусных кроватей для меня вполне хватает места, и я ползу под ними. Проталкиваясь вперед на животе, я могу видеть шагающие вперед-назад ботинки гвардейца, пока тот присматривает за проходом, чтобы никто не появился этим путем. Я осознаю, что задержал дыхание на секунду, после чего снова дышу. Мне не нужно стараться особо не шуметь, я слышу треск лазерного огня и грохот взрывающихся снарядов болтера в туннеле, все это маскирует любые звуки, которые я могу случайно произвести. Я скользнул на пару метров вперед и оказываюсь у тифонца сзади.

Я снова жду несколько секунд, стараясь сообразить, как лучше уложить гвардейца. Взглянув вверх, я вижу, что кровать не жестко скреплена с рамой, она просто лежит сверху на паре распорок. Я умудряюсь перевернуться на спину, так, чтобы мои ноги были вытянуты прямо в сторону тифонца. С рычанием, я изо всех сил толкаю и подбрасываю матрас. Он подлетает и сверху опрокидывается прямо на бойца. От неожиданности его палец сжимает спусковой крючок, возникает вспышка света, и заряд энергии обжигает один из шкафчиков. До того как он приходит в себя, я запрыгиваю на него сверху, и слышу, как он пытается отдышаться. Даже не взглянув, я десяток раз полосую и тыкаю ножом под матрасом, ощущая, как он разрезает плоть и, задевая, царапает кость. Он перестает трепыхаться и вокруг меня начинает расплываться темно-красная лужа, впитываясь в изодранное, серое постельное белье.

Вскочив на ноги, я вижу еще одного гвардейца, стоящего на коленях в проходе в следующую комнату, его внимание приковано к коридору, он палит из лазгана по главному проходу. Он даже не замечает меня, пока не становится слишком поздно, потрясенный вопль срывается с его губ за мгновение до того, как лезвие ножа входит ему под подбородок. Я рывком дергаю нож, но он застревает в челюсти, и я оставляю его, доставая еще один из бандалер. В тот же миг, когда я поднимаю голову, я замечаю еще одного тифонца, как раз в коридоре напротив, в десяти метрах от меня. Он тоже замечает меня и поднимает лазган, я перекатываюсь назад и закрываюсь мертвым гвардейцем. Секунду или две я лежу за ним, пока лазерные разряды впиваются в тело, ощущаю, как оно трясется от попаданий. Сжав зубы и морщась от такой близости выстрелов, я свободной рукой шарю в поисках лазгана убитого. Еще энергетически разряды начинают лупить по телу, и я ощущаю, как один из них попал мне в ткань брючины, при этом опалив волосы и кожу на левой голени. Нашарив пальцами спусковую скобу отброшенного лазгана, я подтягиваю и тыкаю дулом в коридор, дергая спусковой крючок и паля наугад добрые пять секунд.

Я жду ответных выстрелов, но их нет, так что рискую выглянуть из-за разорванного теперь тела. Дверной проем, где находился гвардеец, пуст, за исключением брызг крови на блестящей плитке и торчащей изнутри комнаты ноги, которая в спазме бьется о косяк. Медленно выдохнув, я остаюсь лежать, ожидая, когда в грудной клетке перестанет бешено стучать сердце.

Кто-то встает надо мной, хватает за плечи и ставит на ноги. Это Шеффер, Гудманз за ним опирается о кровать, одной рукой стирает пот с лица, другой протягивает мне штурмовую винтовку.

— Нет времени валяться тут, Кейдж, — говорит Полковник, высовываясь из прохода с болт-пистолетом наготове, проверяя путь вперед.

— Нам нужно еще раз повернуть налево и мы очутимся у дверей в плазменную камеру.

Лорон и Лори осторожно проходят по коридору и расслабляются, как только видят мое уродливое лицо.

— А я раздумывала, получится у тебя или нет, — говорит Лори, ее глаза обыскивают меня в поисках ран. Я покрыт кровью и небольшими шрамами на обугленной коже, но большая часть крови не моя.

— Кронин, Страйден, — говорит Полковник парочке, которая бежит через кубрики, толкая тележку. Шеффер забирает у Страйдена тележку и проталкивает ее через дверь.

— Вы двое прикрываете главный проход, пока мы не попадем в плазменную камеру.

Остальная группа спешит к повороту, ведущему к реактору, но оружие не понадобилось. Кронин и лейтенант флота занимают позиции по разным сторонам в боковых туннелях, сдерживать оба направления, в то время как остальные бегут к огромной бронированной двери в другом конце.

— Есть мысли, как попасть внутрь? — спрашивает Лорон, когда мы встаем перед ней. Бросив только взгляд на эту противовзрывную дверь, можно сказать, что она крепкая.

— Кажется, я всю жизнь провела, пытаясь пройти через гребаные двери, — жалуется Лори, хмуро глядя на сваренные металлические плиты двери.

— У нас есть мелта-заряды, — подсказывает Гудманз, вытаскивая цилиндр из хорошо поредевшей кучи патронташей и энергоячеек в тележке. Открутив крышку, он переворачивает цилиндр и десять дисков, каждый размером с ладонь, гремят по полу.

— Сколько их нужно? — спрашивает техножреца Шеффер, поднимая и рассматривая один диск. Он четырех сантиметров толщиной, разделен на две части по окружности. В центре ярко-оранжевая кнопка, утопленная в небольшом гнезде.

— Я похож на эксперта по подрыву, полковник Шеффер? — огрызается в ответ Гудманз, усаживаясь у стены, — почти все мои мемо-пластины изъяли, помните? — добавляет он с кислой миной на лице.

— Да к фрагу! Давайте используем все, — решает за всех Лори, хватая пару мелта-зарядов, Гудманз посоветовал сдвинуть половинки в разные стороны, чтобы активировать магнитный зажим. Мы все хватаем по несколько и начинаем лепить их к двери, оставляя большинство вокруг огромных петель.

— Лучше несколько оставить, на всякий случай, — предлагает Лорон, и я хватаю четыре штуки и последний цилиндр. Зашвырнув их обратно в тележку, я выжидательно смотрю на дверь.

— Нужно активировать заряды, — тяжело вздохнув, говорит нам Гудманз, вынужденно вставая на ноги, используя для поддержки стену, — нажмите на красную кнопку, и она выставит пятисекундную задержку. Затем быстро сматывайтесь, хотя большинство зарядов направлены на дверь, все равно будет небольшая отдача.

— Мы с Кейджем активируем заряды, — говорит Полковник, отталкивая тележку в сторону. Именно в этот момент раздается характерный звук попадания лазерного луча в металл, вылетевший в конце коридора Кронин издает удивленный вопль, подпалина на его бронежилете дымится как раз напротив сердца.

— Быстрее! — шикает Страйден, поворачивается на корточках и шарахает из дробовика в коридор. Мы с Полковником взглянули друг на друга и начинаем тыкать в запальные кнопки. Мы успели нажать примерно половину, когда Полковник хватает меня за воротник и откидывает назад, отлетая вместе со мной на пол. В спину бьет поток горячего воздуха и с оглушительным лязгом бронированная дверь рушится на пол. Оглянувшись назад, я вижу, что вместо двери осталась рваная дыра, в воздухе висит густое облако дыма, стены забрызганы каплями расплавленной стали.

— Вперед! — гавкает Полковник, вскакивая на ноги и доставая свой болт-пистолет. Мгновением позже он отпрыгивает назад, когда залп лазерных лучей начинает со свистом обжигать стены вокруг нас. Я слышу, как Страйден проорал что-то, но не могу разобрать ни слова через "бум" его дробовика. Лорон бежит к нам и тащит за собой бесчувственное тело Кронина.

— Сколько сзади? — спрашивает Полковник, стреляя наугад в плазменную камеру из болт-пистолета.

— Думаю, большая часть, — обеспокоенно отвечает он нам. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как Лори занимает позицию Кронина, ее бледное лицо окрашивается желтым от вспышек болтера, когда она начинает палить в главный коридор.

Я осторожно выглядываю из-за того, что осталось от стены разрушенного дверного проема, и различаю около десятка или около того расположившихся внутри реакторного зала тифонцев. Они прячутся за терминалами и катушками труб, которые змеятся во всех направлениях. Зал огромен, округлый или может быть шестиугольный, сложно разглядеть стены из-за загромождающей машинерии. На дальней стене здоровый инфоэкран, вмонтированный в стену, по нему пробегают цифры. С первого взгляда других дверей больше нет. Залп лазерных разрядов с визгом проносится в мою сторону, и я быстро прячусь обратно.

— Нам нужно попасть внутрь, — хрипит Гудманз.

— Жду предложений, — огрызаюсь я, снимаю с плеча штурмовой лазер и выпускаю град лазерных разрядов в голову, высунувшуюся из-за выступающей опоры в стене справа. Снова быстро заглянув за дверь, я замечаю, как кто-то крадется вдоль металлического мостика, висящего примерно в пяти метрах над землей. На нем рабочий комбинезон, который, кажется, общепринят здесь, и я замечаю у него в руках два автопистолета, магазины с патронами воткнуты за ремень. Я задыхаюсь от шока, когда он открывает огонь, всаживает пули в спины тифонцев и укладывает половину с первой очереди. Когда они разворачиваются в сторону новой угрозы, яростно паля из винтовки, я кидаюсь вперед. Я слышу, как загрохотал болт-пистолет Полковника, когда он следует за мной. Лазерные разряды отлетают от металлических ячеек мостика, незнакомец перегибается через перила, все еще стреляя свободной рукой. Атакованные с двух фронтов гвардейцы мертвы за секунды.

— Все внутрь! — кричит Шеффер, и я выглядываю в коридор, по которому уже бегут Лори и Страйден. Тифонцы показываются в конце коридора, но стремительно кидаются обратно из-за очереди болтов Лорона.

— Я полагаю, это наш тайный помощник, — говорит Лори, изучая появившегося, пока тот смотрит в коридор, перезаряжая автопистолеты.

— Штрафники "Последнего шанса", — говорит Полковник, махнув рукой в сторону незнакомца, — позвольте мне представить вам человека, за которого мы сейчас сражаемся: Инквизитор Ориель.

— ОНИ, кажется, отступили, — кричит Лорон от разорванной дыры вместо дверного проема в плазменную камеру.

— В этот момент их офицеры, видимо, проклинают архитекторов Коританорума, — говорит инквизитор Ориель, заталкивая автопистолеты за пояс комбинезона. Черные, тонкие волосы обрамляют его узкое, начисто выбритое, лицо. От него исходит аура спокойствия, но в то же время веет угрозой.

— Весь внутренний круг проектировался как последняя линия обороны, что в данном случае нам на руку. Все это и дало возможность для этой миссии.

Теперь я понимаю. Плазменная камера шестиугольная, примерно двадцати метров от стены до стены. Тут несколько отдельно стоящих панелей с дисплеями, разбросанные тела тифонцев и из отверстий в стене змеятся силовые катушки к центральному терминалу на противоположной от входа стене, скрытые из вида огромным инфоэкраном. Проход к камере шириной пяти метров от силы, практически невозможно спуститься к входу одновременно больше четырем бойцам, его длина составляет примерно тридцать метров — настоящий огневой мешок.

— Инквизитор? — спрашивает все еще ошеломленная Лори. Она присела рядом с Крониным, который все еще без сознания лежит около стены. Он едва жив, лазерный разряд со всей силы ударил его в грудь.

— Понятно, — отвечаю я, — у кого еще хватит ресурсов или власти уничтожить базу сектора?

— Пройдет немного времени, прежде чем они предпримут еще одну атаку, — говорит нам Полковник, возвращая к насущной проблеме, — Гудманз, присоединяйся и начинай перегрузку. Мое почтение, инквизитор, сколько еще путей ведут в камеру?

— Только главный вход и трубопровод техобслуживания, через который появился я, — отвечает он, указывая на мостик над нашими головами.

— Тогда мы сможем сдерживать их даже с горсткой бойцов.

— А что насчет трубопровода? — спрашиваю я, обеспокоенно глядя наверх.

— Я там оставил небольшой сюрприз любому, кто попытается пройти тем путем, — с мрачной улыбкой уверяет он меня.

— Вы изменились, — говорит Полковник, глядя на инквизитора, чем немного ошарашивает нас. Я удивлен тем, что они встречались раньше, но затем подумал, что не стоило. Я подозреваю, что между капитаном штрафного батальона близнецов и инквизитором, стоял Полковник, и он представляет собой гораздо больше, чем мы осознавали.

— Ммм? Ах, борода? Мне нужно было сменить личность, как только штаб узнал, кто я такой, — отвечает он нам, — это самый простой способ. Это и подходящая личина рабочего техобслуживания.

— Что-то происходит, — зовет Лорон, привлекая наше внимание к коридору снаружи. В дальнем конце я замечаю движение, в поле зрения появляются головы, проверяющие, что происходит.

— Атака? — спрашивает стоящая рядом с проходом Лори, готовясь открыть огонь и сжимая массивный болтер у груди.

— Кажется, нет других вариантов, — соглашается Полковник.

— Может нам построить баррикады или что-то такое? — предлагает Страйден, вставляя патроны в казенник дробовика.

— Один вход, один выход, — указывает Лори, тыкая через плечо большим пальцем в коридор, — когда придет время убираться, нам придется бежать быстро.

— Я никогда даже не думал, что мы выберемся, — признается Страйден, вытирая слипшиеся от пота волосы, — попасть сюда, казалось, нелепым планом.

— Тебя вообще здесь не должно было быть! — рявкаю я на него. — Так что хватит жаловаться.

Атака начинается ливнем лазерных разрядов с одной стороны коридора, смертоносный дождь барабанит по стенам, впивается в проем и вспыхивает в плазменной камере. Когда заградительный огонь заставляет нас поддаться назад, отделение гвардейцев с другой стороны коридора кидается вперед, ревя при этом какой-то боевой клич.

Мы с Полковником метаем пару осколочных гранат через проем, и боевой клич превращается в панические вопли. Взрывы шарахают в проходе и куски шрапнели секут проем, когда дым рассеивается, я выглядываю из-за края проема и вижу груду искореженных трупов тифонцев, пойманных врасплох взрывом, некоторые пытались развернуться назад и убежать назад к остальным.

— Один ноль в пользу штрафников "Последнего шанса", — смеется Лори, выглядывая из-за моего плеча.

— Сколько нужно, чтобы выиграть? — спрашиваю я ее, и она пожимает плечами.

— Из трех с половиной миллионов людей в Коританоруме, — подсказывает нам инквизитор с другой стороны проема, — семьсот тысяч — это полностью обученные гвардейцы. Вот именно столько нужно набрать.

— Семьсот долбаных тысяч? — фыркаю я. — Как, фраг его дери, мы должны выбираться?

— Когда плазменный реактор пойдет на перегрузку, этот вопрос точно будет у всех на уме, Кейдж, — отвечает мне, сидящий рядом с Ориелом, Полковник, — они не слишком рьяно захотят сражаться, когда это произойдет.

— Хорошая мысль, — соглашается Лорон, — тогда единственная битва предстоит за места в шаттле!

— Силами Империума предпринята еще одна атака на северную стену, — добавляет инквизитор, — им придется сражаться на два фронта.

— А что будет с нашей пехотой, когда все это место взлетит на воздух? — спрашивает Лорон. Наши шутки вскоре прерываются серией характерных "вуумп", и пять предметов, размером с кулак, начинают прыгать по полу плазменной камеры.

— Добланые гранатометы! — орет Лори, толкая меня на землю и бросаясь на Кронина. Гранаты взрываются, шрапнель стучит по стенам, небольшой осколок попадает мне в левое предплечье. Шарахает еще один залп, и я откатываюсь в сторону, как можно дальше от входа. Еще взрывы оглушают меня, обломки барабанят по оборудованию вокруг нас.

— Вы что, хотите взорвать реактор? — орет Ориель в коридор. Возникает затишье и инквизитор смотрит на нас с улыбкой.

— Они ведь не знают, что мы и так этим занимаемся, — хихикает он, — зато теперь они остерегутся использовать против нас любое тяжелое оружие.

ЗА СЛЕДУЮЩИЕ полчаса они предприняли еще пять атак. Тела более сотни бойцов грудами усеивают коридор, каждую последующую волну замедляют насыпи из трупов. Приглушенный взрыв над головами, как раз перед последней атакой, подсказал, что кто-то пытался пройти по трубопроводу техобслуживания и попал в мину-ловушку инквизитора.

Последние пятнадцать минут все тихо. Гудманз все еще подключен к плазменному реактору, его лицо словно покрылось воском, стало похоже на посмертную маску. Он так и сидит в трансе, я задумался, а не умер ли он, но Лори проверила, и он все еще дышит. Кто знает, что за битву он ведет с другими техножрецами в терминальной сети. У нас кончаются боеприпасы, и мне пришлось выкинуть штурмовую винтовку, когда она отказалась стрелять во время четвертого штурма. Видимо, я уже сделал свою тысячу выстрелов. Я забрал один из запасных болтеров, огромный кусок металла давит на руки, он представляет собой полный контраст по отношению к легким лазганам, к которым я привык.

— Не понимаю, почему они не попытаются еще раз, — произносит Лорон.

— Ох, фраг, — бормочу я, когда осознаю одну из доступных для них возможностей.

— Что такое? — требует ответа Полковник, злобно бросая на меня взор.

— Газ, — коротко отвечаю я, — никаких повреждений реактору, зато мы все мертвы или спим, или беззащитны.

— Они не могут использовать обычное газовое оружие, — информирует нас Ориель, — вентиляция каждого круга герметична, чтобы предотвратить агентурные террористические атаки снаружи, но это так же означает, что любой газ рассеется по окружающим коридорам. Еще одна защитная система работает против них.

— Я слышал о вирусах с коротким жизненным циклом, — настаивает Страйден, — у нас было несколько таких боеголовок на "Благосклонности Императора". Они смертоносны всего лишь несколько секунд. База размером с Коританорум должна иметь что-то такое.

— Да, у них были, — подтверждает с ухмылкой инквизитор Ориель, — к несчастью, их запасы, кажется, кто-то уже истратил.

— Наблюдательная башня и охрана… — делает вывод Лори, — очень изящно.

— Я тоже так подумал, — отвечает инквизитор, почесывая ухо. В этот момент кто-то орет из коридора.

— Бросайте оружие и с вами поступят по справедливости! — взывает безымянный, — просите прощения Императора и ваша смерть будет быстрой и безболезненной!

— Надо думать… — бормочет в ответ Лорон.

— Вы — проклятые повстанцы! — орет в ответ Лори. — Сами просите прощения!

— Это их немного возбудит, — комментирует Ориель, — только командный состав по-настоящему повстанцы.

— Тогда зачем остальные сражаются с нами? — спрашиваю я. — Если они все еще преданы, они могли бы с легкостью подавить командующих.

— А зачем им? — возражает он, слегка пожимая плечами.

— Потому что так поступил бы любой, преданный Императору, — отвечаю я. Для меня это кажется очевидным.

— Не понимаю, — добавляет Страйден, — я разделяю точку зрения Кейджа.

— Почему вы решили, что они повстанцы? — спрашивает Ориель, глядя на нас.

— Ну, вы, Полковник, все говорят так, — отвечает Лорон, кивая на инквизитора и Шеффера.

— Я тоже так считаю, — криво ухмыльнувшись, соглашается Ориель, — вы знаете, что они повстанцы, потому что вам так сказали.

— А тифонцам сказали, что предатели — мы, — добавляю я, осознавая, что сказал Ориель, — мы все знаем, что они могут быть правы, но верим Полковнику. Мы не решали кто враг, мы просто следовали приказам и убивали тех, на кого нам указали…

— Ну и они так же, — заканчивает Ориель, опять глядя в туннель.

— Вот именно по этой причине восстание в командовании сектора столь опасно и его нужно подавить, — развивает мысль Лорон, — если они захотят, то штаб может убедить адмиралов и полковников во всем секторе, что любой, на кого они укажут — враг. Штаб скажет, что любая сила, которая выйдет против них — восставшие против Императора.

— Да, это одна из причин, — подтверждает Полковник. Наши мысли по поводу опасностей цепочки командования прерваны лазерными разрядами, ударившими в пол.

— Некоторые проползли через тела, — выглянув, говорит Полковник, — еще больше лезут вперед.

— Хитрые ублюдки, — ругается Лори, присаживаясь рядом со мной с болтером наготове.

— Открыть огонь! — приказывает Полковник, поднимает болт-пистолет и делает пару выстрелов.

БОЛЬШУЮ часть следующего часа занимали периодические перестрелки. Невозможно сказать, сколько тифонцев находятся в туннеле, они прячутся за завалами из трупов, практически превосходно маскируясь в насыпи из тел в униформе. Вскоре я не смог стрелять. У нас начались серьезные проблемы с боеприпасами и каждый болт или луч были на счету. Тифонцы, с другой стороны, со всей радостью лупили в нашу сторону, как только кто-нибудь выглядывал или высовывал ствол.

Я лежу на полу с правой стороны прохода, рядом со мной присела Лори. На другой стороне Полковник и Лорон, в то время как Ориель и Страйден прячутся за панелями управления, практически напротив входа. Дрожащий кашель Гудманза привлекает наше внимание, и я оглядываюсь, он, шатаясь, отходит от терминала дальше в зале, невральный шнур снова затягивается обратно в череп.

— Получилось? — требует ответа Полковник.

— А вы слышите аварийные сирены, полковник Шеффер? — раздраженно огрызается тот, — я поставил блоки и ловушки, так что процесс перегрузки можно будет остановить только из этой комнаты, но не с других терминалов.

— Так сколько еще? — ору я ему.

— Недолго, но мне нужна кое-какая помощь, — отвечает он. Полковник кивает Страйдену, рявкнув дробовиком, тот выскакивает из укрытия. Спустя мгновение после того как он отпрыгивает в сторону, залп тифонцев бьет в инфопанель и разбрасывает в разные стороны куски выдранного металла. Гудманз хватает Страйдена и отталкивает за экран. Стук ботинок в коридоре моментально привлекает мое внимание обратно.

— Они наступают! — орет Лорон, его болтер оживает, сгорающий боезаряд болтов освещает туннель небольшими вспышками. Слева я мельком замечаю Ориеля, с автопистолетами в каждой руке, он перекатывается к панели и стреляет по ходу дела. Вскочив на ноги, он отбрасывает пистолет из левой руки и выхватывает силовой меч Полковника из его ножен. С воплем он прыгает прямо на атакующих тифонцев, синее свечение силового меча отражается от стен коридора.

Столкнувшись с первыми атакующими, инквизитор втыкает клинок в живот первого тифонца и, крутясь, обратным ударом вспарывает глотку следующему. Инквизитор подныривает под удары штыка, отсекает ногу тифонца у бедра, артериальная кровь тут же заливает его комбинезон. Какая-то отстраненная часть моего разума наблюдает, как сражается Ориель, сравнивая его текучие, словно танцующие движения с точным, машинальным стилем боя Полковника. В правой руке лязгает автопистолет, выстрел попадает еще одному тифонцу прямо в лицо, силовой меч бьет по лазгану, который держат наподобие дубины, мерцающий край клинка разваливает оружие надвое.

Ориель проревел что-то, но я не расслышал из-за воплей умирающих и стрекота автопистолета, его лицо искажается от ярости.

Я замечаю, как из-за груды тел за Ориелем поднялся тифонец, у него отсутствует отсеченная у локтя левая рука, правая сжимает штык. Даже не раздумывая, я нажимаю спусковой крючок болтера, и миг спустя поясница гвардейца взрывается, с перебитым позвоночником его ноги отказывают. Тифонцы разворачиваются и начинают разбегаться от гнева инквизитора. Самый медленный падает на пол, рассеченный на две половинки еще одним ударом Ориеля. С дальнего конца коридора снова бьют лазерные лучи, заставляя насыпь из трупов дергаться. Один, кажется, попадает Ориелю в грудь, и ослепительная вспышка бьет по глазам. Когда проморгался от фиолетовых пятен, я замечаю, что Ориель все еще там, прыгает в укрытие за кучей мертвых тифонцев.

— Его защищает сам Император, — в благоговейном страхе шепчет Лори.

— Колдовство! — вопит Страйден, его глаза широко открыты от ужаса.

— Или технология, — добавляет столь же испуганный Лорон.

— Конверсионное силовое поле, — спокойно отвечает нам Полковник, вставляя новые болты в пустой магазин. Мы обмениваемся смущенными взглядами, никто из нас не понимает, о чем он говорит. Все снова стихает и Ориель ползет обратно к двери, я слышу, как сзади меня Гудманз затянул торжественную литургию.

— И четвертая печать будет поднята во славу Бога-Машины, — поет он, его голос эхом отражается от металлических стен, — и да будет отделение четвертой печати провозглашено звуком радости Бога-Машины. Лейтенант Страйден, пожалуйста.

Раздается лязг металла о металл, зашипела панель слева от меня. Где-то у нас над головами три раза трубит высокочастотный визг.

— Сколько еще? — орет Полковник, пока Ориель отдает ему силовой меч, лезвие тускло серое, поскольку энергетический поток отключен.

— Четыре из семи печатей подняты, Полковник Шеффер, — в ответ орет Страйден, — я полагаю, уже скоро.

— Они снова атакуют, они становятся отчаянней! — фраза Лорона возвращает наше внимание к коридору. Узкий туннель, кажется, задыхается от несущихся к нам тифонцев, на их лицах отражается отчаянье и ужас. Я полагаю, что они поняли, что мы делаем, если до этого момента не догадывались. Теперь они будут сражаться еще упорнее, борясь за спасение своих домов, друзей и семей. В конце концов, им как нам, нечего терять. Если у них не получится — они трупы. Я находил бессмысленную резню отвратительной, если бы не образ прощения, который висел на задворках моего разума. Эта картинка, и горстки пепла, которыми на самом деле являются бегущие ко мне мужчины и женщины. И все потому, что какие-то командующие решили осмелиться испытать на себе гнев Императора и сражаться за свою славу, а не Его. Я как-то не вижу тут никого из них, чтобы они самостоятельно кидались на стену огня ради своих идеалов.

Это не бой, у них вообще нет шансов. Переключив болтер на полуавтомат, я посылаю очередь крошечных разрывных ракет по проходу, сбиваю с ног тифонцев и вырываю куски из уже мертвых тел. Гвардейцы яростно стреляют в ответ, еще больше лазерных лучей впивается в стены прохода. Они продолжают наступать, перелезают через мертвых и умирающих. Они все кричат, на нас или на себя, я не могу сказать.

И только когда болтер начинает щелкать, я замечаю, что магазин пуст и ощущаю, что отдалился от происходящего. Мое тело продолжает сражаться само по себе, без сознательных усилий моего разума. Лори кидает мне еще один магазин, и я выдергиваю пустой и вставляю новый. Атакующие в нерешительности от сконцентрированного в проходе огня. Тифонцы физически не могут больше идти вперед.

Я стреляю: к потолку подлетает оторванная рука. Еще выстрел: солдата откидывает назад, его кишечник вываливается из разодранной дыры в животе. Еще выстрел: облаком крови исчезает половина головы. Еще выстрел: от попадания взрывается лазган. Еще выстрел: голову в шлеме откидывает назад. Еще выстрел: женщину швыряет в стену, она хватается за культю правой руки, ее волосы слиплись от крови ее товарищей. Это не сражение, это тир с живыми мишенями.

Большинство из тифонцев разворачивается и бежит, и я палю им в спины, сшибаю с ног, каждый рык болтгана забирает жизнь женщины или мужчины. Кто-то трясет меня за плечо, вопя мне что-то в ухо, но за воем сирен я ничего не слышу. Мой разум медленно фильтрует внешнюю информацию, и я чувствую себя так, словно нахожусь на грани между сном и явью. Да, вокруг воют сирены, их визг эхом отражается от стен и пола.

— У нас получилось! — орет мне в ухо Лори. — Они бегут! У нас получилось!

— Кронин мертв, — говорит Страйден, и все смотрят на него, он склонился около стены над Кронином.

— Мертв? — спрашивает Лорон, явно шокированный. Я тоже удивлен, я не думал о раненном безумце, пока сражался за свою жизнь. Я ощущаю печаль, что он умер в одиночестве, никем не замеченный. Он был одинок, пока был жив, и кажется непочтительным то, что никто из нас не заметил, как он умирает. Я возношу молитву за его покойную, измученную душу, в надежде, что еще не слишком поздно.

— Наверно, внутреннее кровотечение, — объявляет Ориель, выдергивая меня из размышлений, — теперь и мне пришло время покинуть вас.

— У НАС не получилось, — тяжело шепчет Гудманз.

Мы уже почти уже у ближайшего терминала шаттлов, на пути к свободе и жизни, но несколько тифонцев решили прихватить нас с собой, заставив занять временное укрытие за альковом терминала в главном коридоре. Ориель ушел в противоположном направлении, никто не знает, куда он направляется. Несколько минут назад рев сирен остановился, что было немыслимым облегчением для моих нервов и ушей. Мне не нужно никаких напоминаний, что вскоре целый город прекратит свое существование.

— Что ты имеешь в виду? — требует ответа Шеффер, хватая техножреца за робу.

— Предупреждающие сирены не должны были отключаться, — говорит Гудманз, отталкивая руку Полковника и указывая на терминал, — отпусти, я проверю.

Все смотрят на техножреца, пока он ловко манипулирует рунами и верньерами терминала. Его плечи, кажется, опустились еще сильнее, он разворачивается к нам, на его лице отчаянье.

— Прошу прощения, у меня не получилось, — говорит он, рухнув на пол, — я не нашел потайной предохранитель. Реактор не перегрузится.

— Ох, фраг, — бормочу я, падая на колени.

— Мы что-нибудь можем сделать? — требует ответа Полковник, его заметно трясет от гнева.

— Предохранитель хладагента недалеко отсюда. Возможно, получится уничтожить его, — отвечает Гудманз, хотя явно без особой надежды.

— В какую сторону? — рычит Полковник, ставя техножреца на ноги.

— Обратно к плазменной камере, коридор слева с надписью "распределение энергии", — отвечает он нам, — я не думал, что это важно.

— Ты фракнутый идиот! — ругается Лорон, хватая Гудманза и впечатывая его в стену. — Бесполезный старый дурак!

— Давайте просто выбираться отсюда! — кричу я им, — Это единственный шанс свалить из города живыми!

— Чертовски верно, — соглашается Лори, глядя на Полковника.

— Хватит! — отрезает Полковник, оттаскивая Лорона от техножреца, — Мы идем к предохранителю и деактивируем его. Мы должны спешить, пока гвардия Тифона и охрана не осознали, что им больше ничего не грозит. В противном случае, они бросят на нас все, что у них есть. Паника — это единственное, что у нас осталось.

— Миссия провалена, — говорю я Полковнику, глядя прямо в лицо, — нам нужно убираться отсюда.

— Миссия не может быть провалена, — отвечает Полковник, отталкивая Лорона и глядя прямо на меня.

— Почему нет? — требует ответа Лори, горячо возражая Полковнику. — Потому, что ты так сказал?

— Не пытайся остановить нас, — предупреждает Лорон, поднимает болтер и прицеливается в Полковника.

— Ты не посмеешь, — шипит Шеффер солдату-альбиносу, глядя прямо на него.

— Мы уходим! — решительно отвечает Лорон.

— Коританорум должен быть уничтожен! — восклицает Полковник, и впервые я замечаю намек, только слабый намек на отчаянье в его голосе. Я медленно отодвигаю в сторону дуло, и разворачиваюсь к Полковнику.

— Хорошо, говорите, — тихо произношу я, вставая между Полковником и остальными, в попытке разрядить обстановку. Если какой-то идиот подстрелит Полковника, случайно или намеренно, мы никогда не выберемся.

— Почему? Почему миссия не может быть провалена?

— Нет времени объяснять, — сквозь зубы отвечает Полковник. Я наклоняюсь ближе, все еще глядя в его ледяные глаза.

— Вам придется рассказать, — шепчу я ему в ухо. Он вздыхает.

— Если мы провалимся, весь сектор будет уничтожен, — отвечает он нам. Глядя на наше недоверчивое выражение лица, он продолжает.

— Я не знаю всех деталей, только инквизитор Ориель знал.

Он делает паузу, когда слышится удар закрывающейся двери дальше по коридору. Ища нас, тифонцы обыскивают помещение за помещением.

— Вкратце, — говорит он, бросая взгляд на дверь, — штаб Коританорума попал под инопланетное влияние. Конкретно — под влияние генокрадов.

— Генокрадов? — смущенно спрашиваю я. — Вы имеете в виду одну из тиранидских тварей, с которыми мы сражались на Ичаре-IV? Они же просто ударные войска. Конечно, они смертоносны, быстры и способны разорвать человека за удар сердца, но их должна быть целая армия, чтобы устоять против семисот тысяч гвардейцев. В чем проблема?

— Как я сказал, я не полностью понимаю, — продолжает быстро рассказывать Полковник, — они не только эффективные убийцы, но и лазутчики. Генокрады каким-то образом могут контролировать других, я полагаю, какой-то гипноз. Внутри общества они создают сочувствующих, зараженных персон. Они их защищают, позволяют контролировать других, строят мощную базу изнутри. Это может привести к восстанию и мятежу, как это здесь и произошло. Если говорить более конкретно, как только культ влияния достаточно вырастет, он может создать своего рода психический маяк, так мне сказали, словно астропат, послать сообщение в варп. Флот-улей тиранидов может его поймать и последовать за ним. Флот-улей Дагон, кажется, обнаружил Тифон Прайм и летитсюда.

— По-прежнему не складывается, — подает голос Лори, — все это кажется крайними мерами, особенно, если тираниды все равно уже летят сюда. Если мы отобьем Коританорум и восстановим базу, это я бы могла понять, но мы же ее разрушаем. Какая разница, останется она под контролем генокрадов или будет уничтожена?

— Потеря Коританорума, как базы Империума, на самом деле печальное событие, — соглашается Полковник, все еще быстро рассказывая, — но не столь ужасное, как если ее секреты попадут в руки тиранидам. Флот прилагает все усилия, чтобы остановить флот-улей Дагон, но мы должны предполагать, что произойдет, если их постигнет неудача. Когда флот-улей прибудет сюда, тираниды поглотят все данные с базы и весь инфицированный персонал, познавая тем самым сокровенные секреты о силах Империума в секторе. Они найдут все базы Флота, все миры, где набирается Имперская Гвардия, все наши стратегические и производственные мощности. Без Коританорума сражение и так будет смертельным, но если тиранидцы получат такую информацию, они с легкостью поглотят весь сектор. По правде говоря, вообще невозможно себе представить, как в таком случае противостоять им.

— Пятьсот миллиардов человек, — тихо шепчу я, — вы думаете, это справедливая цена? Смерть трех с половиной миллионов и разрушение Коританорума дадут шанс на выживание пятистам миллиардам, живущим в секторе.

— Людей можно заменить, — мрачно отвечает Полковник, строго глядя на каждого, — планеты, пригодные для обитания — нет. Миры, разграбленные тиранидами, невозможно восстановить или заселить.

Хлопает еще одна дверь, на этот раз ближе.

— Вы думаете, ваши жизни этого стоят? — спрашивает он с презрением. — Достаточная цена для самопожертвования? Или я ошибался, давая сточным помоям, как вы, шанс что-то изменить? Или вы на самом деле ничего не стоящие преступники, как все думают?

Я обмениваюсь взглядами с остальными штрафниками "Последнего шанса", этот короткий миг говорит о многом. Это не ради прощения, и даже не ради спасения сектора. Речь идет о нашем долге, нужно выполнить то, на что мы присягнули, вступая в Имперскую Гвардию. Мы клялись защищать Императора, Его Империум и Его слуг. Может быть, мы не выбирали стать штрафниками "Последнего шанса", но мы решились встать на опасный путь, добровольно были готовы пожертвовать своими жизнями ради исполнения долга.

— Вперед! — рявкает Полковник, плечом открывая дверь и прыгая в коридор, сверкают выстрелы болт-пистолета. Мы прыгаем вслед за ним и бежим, вокруг нас визжат лазерные разряды тифонцев. Гудманз вскрикивает и, с рваной, обожженной дырой в спине на робе, летит вперед. Страйден останавливается, чтобы подобрать техножреца, но я хватаю руку лейтенанта и толкаю его вперед.

— Он уже мертв, — говорю я офицеру флота, пока он сопротивляется, — и тоже произойдет со всеми на пятидесяти планетах, если мы не разобьем этот предохранитель.

К СЧАСТЬЮ для нас, тифонцы не ожидают, что мы повторно вернемся, возможно, предполагая, что мы отрезаны и бежим. Нельзя их винить за это, только их командиры понимают, что за ставки в этой игре, если хоть кто-то из них действительно это понимает. В данный момент они абсолютно дезорганизованы: неожиданная атака изнутри, вой сигнализаций, побег к порту шаттлов, штурм снаружи Имперской армии. Должно быть, к этому момент тифонские офицеры уже вырвали все свои волосы на голове.

Информация Гудманза была точна. Мы подскакиваем к табличке "Распределение энергии" и боковой туннель приводит нас в комнату, которая выглядит очень похожей на плазменную камеру, хотя и намного меньше, едва больше четырех метров шириной. Она наполнена множеством труб, резервуарами и проводами, десятками измерительных шкал, их указатели дергаются, красные сигнальные лампы горят почти на всех панелях.

— Что мы можем сделать без Гудманза? — спрашивает Страйден, многозначительно глядя на меня. Мы смотрим друг на друга, ища хоть какое-то вдохновение.

— Ох, великолепно, — говорит подавленный Лорон и хлопает себя рукой, — мы все были готовы поступить правильно и теперь, потому что старый техножрец позволил себя убить, мы ничего не можем сделать.

— Должны что-то сделать, — возражает Страйден, оглядывая комнату.

— Мы штрафники "Последнего шанса", — с усмешкой отвечаю я, — Если сомневаешься — стреляй!

Когда я открываю огонь из болтера по змеящимся трубам и проводам, остальные присоединяются ко мне, паля во все, что видят, разбрасывая во все стороны каскады искр, взрываются ряды машинерии. Несколько секунд мы стреляем, вокруг нас поднимаются завитки дыма и шипит пар, но, кажется, это не оказывает хоть какого-то эффекта, большинство наших выстрелов, не причиняя вреда, рикошетят от укрепленных трубопроводов.

— Эй! — зовет нас Лори, вытаскивая что-то из-за ремня. Последний цилиндр с мелта-зарядами. — Это может пригодиться!

— Я тебя обожаю, — отвечаю я ей, пока она раздает их. Я решаю установить свой на трубу, которая идет от пола к потолку, ее ширина такая, что я не смог бы обхватить ее руками.

Нажав на кнопку, я отхожу на пару шагов назад. Труба начинает светиться белым и секунду спустя разрывается потоком испаренного металла и пластика. Я слышу точно такие же взрывы, густой, маслянистый дым наполняет комнату, панели взрываются разноцветными искрами, внезапно снова оглушительно начинают верещать сирены. Страйден хохочет от восторга, Лорон шлепает меня по плечу, ухмыляясь как дурак.

— Время уходить, — приказывает Полковник, направляясь к двери. Лорон выскакивает первым, остальные тут же следуют за ним. Всего лишь короткая прогулка к ангару шаттлов и мы на свободе. Лорон оглядывается и улыбается, но когда выходит в главный коридор, его голова взрывается, заливая кровью Лори, которая идет прямо за ним.

Она издает сдавленный крик, капли крови на ее алебастровом лице выглядят очень темными, ее голубые глаза, словно готовы выскочить из орбит. Я хватаю ее и оттаскиваю назад, поскольку лазерные лучи начинают бить в стену, но она разворачивается и вцепляется мне в лицо, ее ногти оставляют длинные царапины на лбу. Я твердо держу ее, пока она силой пытается вырваться, но внезапно она с ошеломительной силой бьет коленом и мой пах взрывается болью. Я инстинктивно отпускаю ее и, сжав руки на причинном месте, падаю на пол. Страйден кидается за ней, но она правой бьет его в подборок и отбрасывает. Остановившись, чтобы схватить болтер брата, она кидается вперед, стреляет с двух рук в коридор на бегу.

— Она бежит не туда! — кричу я, глядя, как она уносится налево, в другую сторону от ангара шаттлов.

— Она даст нам дополнительное время, — холодно замечает Полковник, поворачивая направо. Я все еще слышу рев болтеров слева, но уже не вижу Лори. Я замешкался на секунду, поднимаясь на ноги, готовясь броситься за ней. Передо мной встает Страйден и упирает в мою грудь руку.

— Она не хочет жить, Кейдж, — с мрачным выражением лица говорит он, — твоя смерть ей не поможет.

Я готов оттолкнуть его в сторону, когда слышу визг, кажется, заполнивший весь коридор. Я слышу, как мимо меня шагает Полковник, его ботинки топают по металлическому полу. Страйден отходит и спешит вслед за Полковником. Я остаюсь в одиночестве, напрягаю слух, дабы различить звук еще хоть одного выстрела из болтера.

Ничего. Я осознаю, что остался единственным штрафником "Последнего шанса". Я ощущаю пустоту. Одиночество в душе давит почти так же, как физическое одиночество. Смерть Лори, кажется, подвела итог. В конечном счете, бессмысленный и бесполезный. Зачем мне все это нужно было? Я действительно считал, что что-то изменится, через год, десять лет, век? В этом времени нет героев, подобных Махариусу или Долану, только бессчетные миллионы мужчин и женщину, умирающих в одиночестве, не замеченные большинством, и не вписанные в анналы истории. Я ощущаю, как падаю на колени и сдаюсь. Желание жить, которое пронесло меня через три года этого ада, просто улетучилось. Болтер в руках стал тяжелее, чем обычно, кажется, что его нагрузили бесчисленные смерти.

Я почувствовал вкус крови во рту и осознаю, что так сильно закусил губу, что она закровила. Этот вкус приводит меня в чувство. Я все еще жив, благодаря им в той же степени, что и себе, вот так это и запомнят, чтобы не случилось, эта жертва, и эти страдания не умрут вместе с нами. Я разворачиваюсь на месте, снова сжимаю болтер, меня опять наполняет стремление, и трусцой бегу за Страйденом.

* * *

— СЮДА! — возражает Страйден, собираясь повернуть налево.

— Прямо, — парирует Полковник, указывая на главный коридор.

— Я запомнил карту, — настаивает офицер Флота, и, не оглядываясь на нас, шагает налево. Я слышу, как где-то позади нас закрылась еще одна аварийная переборка. Полагаю, что это автоматическая реакция, поскольку не представляю, чтобы тифонцы разгуливали в округе и закрывали противовзрывные двери. И насколько я могу сказать, нельзя полагаться, что от этого будет хоть какая-то польза. Еще один резкий звук заставляет меня обернуться, и я вижу, что последний туннель за нами справа запечатался. Полковник шагает к Страйдену и хватает его за воротник. Мгновение спустя опускается переборка, металлическая стена выскальзывает из потолка и отрезает меня от них. Я ошеломленно замираю на минуту, не в силах поверить, что их нет.

Внезапно удары ботинок по коридору сзади привлекают мое внимание, и я вижу, как бегут семь гвардейцев. Ни один из них не взглянул в моем направлении, они все убегают. Я решаю, что они бегут к шаттлам и спешу за ними. Постоянный вой сирен болезненно закладывает уши, этот пронзительный тон, словно пробирает до самого мозга. Я почти врезаюсь в пару тифонцев, когда они выскакивают из двери слева от меня. Я шарахаю одному, молодому человеку с длинным носом, в челюсть болтером. Другой смотрит на меня в замешательстве, пока я не нажимаю на спусковой крючок, болт разрывает ему грудь, отдача почти выворачивает мне руку. Его круглое лицо мгновение смотрит на меня в ужас, после чего он резко рушится на пол. Пяткой ботинка я бью по лицу первого, с хрустом костей, вминаю его голову в пол.

Это все меня отвлекает, и я теряю бойцов, за которыми бежал, на мгновение я останавливаюсь, чтоб вслушаться. Пару минут я иду в одиночестве, пока мне не показалось, что я слышу звук бега в коридоре слева от меня. Поспешив вперед, я внезапно замечаю движение в противоположном коридоре. Когда я заглядываю туда, мои пальцы разжимаются от оцепенения, болтер с лязгом падает на пол. Прямо на меня внимательно смотрит генокрад. Точно такой же, как на Ичаре-IV. Его испещренные прожилками черные глаза утопают в широком черепе, в его взгляде читается смертный приговор. Немного горбясь, на своих длинных, двусуставчатых ногах он стремительно кидается ко мне. Его верхние четыре руки подняты для равновесия, верхняя пара оканчивается костяными, похожими на кинжалы, когтями, нижняя пара, больше похожая на руки, медленно разжимается.

Мой взгляд встречается с взглядом пришельца, и я ощущаю, как из моего тела высасывается сама жизнь. Они как две темные ямы и я чувствую, что как будто утопаю в них. Я смутно осознаю, что справа от меня кто-то стоит. Но все кажется уже не важным, все, что действительно видят мои глаза — это два провала с тенями.

Он раскрывает свою широкую пасть, обнажая массу острых, как бритва, зубов. Так вот как я умру, смутно думаю я. Он наклоняется еще ниже, и я замечаю, что его язык протягивается ко мне, на его конце раскрывается какая-то щель. Этот убийца обладает какой-то странной, завораживающей красотой. Гладкие, почти темно-синие пластины хитина над его жилистой, фиолетовой плотью. Меня восхищает превосходная целеустремленность его когтей и клыков.

Сердце Джунглей.

Эта мысль внезапно появляется на задворках моего разума, и что-то внутри меня всколыхнулось. Словно появился еще один голос, побуждающий меня вспомнить об ощущениях инопланетного влияния на разум. Воспоминания о беспомощности. Сражение за контроль над собой.

Ичар-IV.

В этот раз воспоминания еще более красочные. Груды тел, разорванных на части такими же существами, какое стоит передо мной. От лесов остались голые скалы, даже грязь поглощена роем тиранидов. Огромный био-титан шагает по руинам фабрики очистки воды, сминая своими лапами целые здания, ужасающие орудия выпускают брызги био-кислоты и залпы пожирающих плоть личинок.

Сектор Тифон.

Мгновенно мой разум умножает ужасы Ичара-IV на пятьдесят. Вот это и произойдет.

Когда язык генокрада пробегается по моей глотке, я буквально выскакиваю из оцепенения гипнотического транса.

— Фраг тебе в задницу! — рычу я, действуя инстинктивно — выбрасываю кулак, в превосходном апперкоте костяшки правой руки врезаются в его челюсть. Пойманный ударом врасплох, генокрад отшатывается, когтистые лапы скребут по прочному металлическому полу, пытаясь за что-то зацепиться, после чего он валится. Мгновение он лежит, после чего в прыжке вскакивает на ноги, его мышцы напрягаются, дабы сделать убийственный выпад. Я странно спокоен.

Стена около нас разрывается потоком металлических осколков, генокрад разворачивается и отпрыгивает. Еще взрывы бегут по полу перед ним, пока он пытается сбежать и затем исчезает в вентиляционной трубе, махнув на прощание хвостом.

— Спасибо, Полковник, — не оборачиваясь, говорю я.

— Не в этот раз, — отвечает инквизитор Ориель, проходя мимо меня с дымящимся болт-пистолетом в правой руке, — я сделал так, чтобы эта тварь не выбрались из города, но она снова улизнула от меня. Я почти добрался до нее в этот раз.

Я все еще ошеломлен, инквизитор подбирает мой болтер и вкладывает его в мои бесчувственные руки.

— В этот раз, я ее угроблю наверняка, — говорит Ориель, обращаясь скорее к себе, я полагаю, — я не позволю ей снова улизнуть от меня. Он умрет в Коританоруме.

Я просто киваю, мое тело начинает дрожать от произошедшего. Генокрад был в двух метрах от меня, и я все еще жив. Еще жив. Ориель забывает обо мне и идет по коридору к разбитой вентиляции, бормоча что-то про себя.

Рокот вернувшихся к жизни двигателей привлекает мое внимание в реальный мир, и я плетусь к посадочным площадкам шаттлов. Примерно через сто метров по коридору, я слышу реактивный свист справа. Следуя за шумом, я прохожу огромные двойные двери.

Внутри примерно двадцать тифонцев сражаются друг с другом, пытаясь вскарабкаться по лестнице к одному из двух оставшихся в ангаре шаттлов. Стоящий наверху пытается оттолкнуть остальных обратно, чтобы можно было открыть люк. Остальное обширное пространство завалено разбросанными бочками и ящиками, спешно выкинутыми из грузового отсека, чтобы освободить место. Воздух мерцает от раскаленного марева и дыма, оставленного улетающими шаттлами. Никто вообще не обращает на меня никакого внимания.

— Вот мой шаттл, — говорю я сам себе, вытягивая последнюю осколочную гранату с пояса, и зашвыриваю ее наверх посадочной лестницы. Взрыв разбрасывает людей по воздуху, отправляет их кувыркаться по металлическому полу, некоторые из них падают вниз кровавым дождем. В моей руке ревет болтер, снаряды дырявят выживших, перекидывают через перила, разрывают тела на части. Никто из них не вооружен, и казнь занимает секунды.

Пробежка по ступенькам наполняет меня приливом свежей энергией, под ногами стонут раненные. От свободы меня теперь отделяет только пара минут. Только небольшое путешествие к оставшейся части моей жизни. Я пролезаю через люк и иду в кабину. Пилот шаттла разворачивается в кресле и орет на меня, чтобы я выметался. Он с тревогой кричит, когда я достаю один из ножей с перевязи через грудь, и мгновение бешено вертится, не способный сражаться, пока пристегнут противоперегрузочными ремнями безопасности. Его руки и кисти разрезает до кости, когда он пытается защитить себя, он постоянно вопит. Вопль превращается во влажное бульканье, когда я умудряюсь найти брешь в обороне и воткнуть нож.

Бросив на пол нож и болтер, я усаживаюсь в кресло второго пилота. Я смотрю на ручки управления, и меня начинают душить сомнения. Какого фрага я полез в шаттл, разве я умею им управлять? Ладно, я смогу разобраться, ведь это не может быть сложнее, чем управлять "Химерой", верно? Если моя свобода зависит от того, смогу ли я пролететь пару километров, то я все сделаю. Я слишком задолжал самому себе. Я начинаю хихикать, осознав иронию происходящего. Побег на шаттле как раз привел меня впервые к Полковнику и "Последнему шансу", и теперь я угоняю еще один, чтобы смыться от всего этого. Через иллюминаторы кабины я вижу, как кучка тифонцев бежит по ангару, стреляя в сторону входа. Должно быть, там Полковник, но это его проблема. Есть еще один шаттл, он разберется. Эти тифонцы могут решить попытаться отбить этот у меня, и я не знаю, смогу ли остановить их. Неа, я чертовски уверен, что не стану ждать Полковника. Он обещал мне прощение и свободу, и я собираюсь заполучить все.

Внезапное понимание бьет меня, словно пуля снайпера. Прощение ни фрага не стоит без подписи Полковника и печати. Просто кусок бумаги с множеством бессмысленных слов на Высоком Готике. Ох, что за дерьмо, думаю я. После того, что тут произойдет, все забегают как безголовые помойные пауки. Никто не заметит меня, один гвардеец из миллиона. Может быть, Полковник будет охотиться за мной, если выберется, но может быть, и нет. Он может решить, что я мертв или в любом случае отдать мне мое прощение. Он не знает, что я сижу тут и решаю, помогать ему или нет. Будет ли он винить меня за это?

Не, не будет, в этом-то и проблема. Он ожидает, что я сбегу от него. Тошнотворные мысли, которые не давали мне покоя, как только я очутился на этой планете, снова наседают на меня. Воин или преступник? Стою я чего-нибудь или нет? Я выглядываю наружу и вижу, как один из тифонцев встал на колено, прислонив к плечу плазменную винтовку. Энергетический шар с ревом скрывается из виду, и я принимаю решение. Подняв болтер и направляясь к лестнице, я обнаруживаю, что в магазине осталось всего четыре патрона, и у меня больше нет боезапаса. Пять гвардейцев, четыре патрона. Почему Император не дал мне гребаную передышку и не оставил полный магазин? Ругаясь, я перепрыгиваю по три ступеньки за раз.

Один из тифонцев замечает мой стремительный забег по ангару, и я сворачиваю налево, под укрытие каких-то металлических коробок, вслед за мной визжат лазерные лучи. Четыре патрона, пять гвардейцев. Прижав болтер к плечу, я выглядываю из-за коробок. Когда лазерный луч чуть не изжаривает мое левое ухо, я нажимаю спусковой крючок и замечаю, как пламенный след от болта пересекает ангар за долю секунды, разрывает плечо одному из тифонцев. Его разворачивает, и он рушится на пол. Следующего я укладываю выстрелом в голову, но третьему только царапаю руку. Трое выживших стремительно переглядываются, то на меня, то на вход, когда одного из них сшибает с ног попаданием в грудь. Я выстреливаю последний патрон, когда они оборачиваются к Полковнику, который с мерцающим силовым мечом мчится по ангару. За ним бежит Страйден, сжимая болт-пистолет обеими руками, он делает еще один выстрел и тифонца отбрасывает метров на пять, когда болт-снаряд попадает ему в верхнюю часть груди. Последний, кажется, решает отказаться от сражения и складывается пополам, когда метровое лезвие силового клинка Полковника втыкается ему в живот.

Я выскакиваю из укрытия и ору. Страйден почти стреляет в меня, но вовремя приходит в себя.

— Кейдж? — спрашивает Полковник, замечая, как я со всех ног несусь к ним. — Я думал, нам помогает инквизитор Ориель.

— Мне никогда не нравилось, как убивают хороших людей, — отвечаю я ему.

Когда он поворачивается ко мне, я шокировано замечаю, что его левая рука оканчивается чуть выше локтя обугленной массой. Я никогда раньше не видел, чтобы Полковника ранили в битве. Ни единой, даже малейшей царапины и теперь у него отсутствует рука. Это пугает меня, не знаю почему. Полагаю потому, что я считал его неуязвимым. Думаю, я волнуюсь об этом больше, чем он сам, когда его ледяной взгляд осматривает зал в поисках врагов. Он, кажется, даже не замечает, что у него отсутствует рука. Дьявол в теле человека, так я однажды назвал Шеффера. Я вспоминаю об этом факте, когда смотрю на него, стоящего с одной рукой, как всегда бдительного и готового к действию.

— Плазменный взрыв, — объясняет он, проследив за моим взглядом.

Мы суетливо забираемся по посадочной лестнице ближайшего шаттла. Я почти заскакиваю за остальными, когда слышу за спиной крик. Развернувшись, я вижу, как через ангар к нам несется инквизитор Ориель.

— Он готов к взлету, — зовет изнутри Страйден. Ориель взлетает по ступенькам, но я загораживаю путь, когда он пытается нырнуть в шаттл.

— Что это значит, лейтенант? — требует он ответа, выправляясь.

— Как генокрады добрались сюда, когда до ближайшего флота-улья месяцы, годы пути? — спрашиваю я его, внезапно в моей голове сложилась вся мозаика.

— Я агент Святейшего Ордена Императора — Инквизиции, — рычит он на меня, — я могу убить тебя за такое.

— Ты не ответил на мой вопрос, — говорю я ему, скрестив руки. Я прав, и у этого человека есть все ответы.

— Отойди в сторону, — ревет он, делая выпад. Я отшагиваю в сторону и вмазываю коленом ему в живот, заставляя того рухнуть на колени. Он ошеломленно смотрит на меня, удивленный, что я посмел ударить его. К счастью, он этого не ожидал. Я не думаю, что смог бы задеть его даже пальцем.

— Ты сказал, что не позволишь ему снова удрать от тебя, — говорю я, пока он хрипит стоя на коленях.

— Ты позволил ему сбежать, не так ли? Фраг, да ты сам мог его притащить сюда, я так понимаю.

— Ты не понимаешь, — задыхаясь, отвечает он, заставляя себя подняться, — это просто несчастный случай, вот и все.

Он хватается за кобуру на поясе, но она пуста.

— Вот это ищешь? — спрашиваю я его, поднимая болт-пистолет, который выхватил, когда ударил коленом.

— Четыре тысячи мертвых штрафников "Последнего шанса". Несчастный случай. Три с половиной миллиона мертвых тифонцев. Несчастный случай. Миллион гвардейцев со всего сектора. Несчастный случай. Пятьдесят планет в опасности. Несчастный случай?

— Ты никогда не поймешь, — огрызается он, отходя на шаг, — чтобы победить тиранидов, мы должны изучать их. Ставки выше, чем несколько миллионов человек. Выше чем пятьдесят миров. Весь Империум человечества может быть вырезан этими тварями. Их нужно остановить любой ценой. Любой ценой!

— Я думаю, это тоже просто несчастный случай, — добавляю я, вбивая рукоять пистолета ему в подбородок, он слетает вниз по ступенькам. Я шагаю в шаттл и закрываю люк, вращая колесо замка.

— Летим! — ору я Страйдену. Когда я пристегиваюсь рядом с Полковником, двигатели оживают и отрывают нас от земли. Меня вжимает на месте, когда Страйден дает полный газ, шаттл вылетает из дока, подобно снаряду из пушки. Мы пролетаем небольшой туннель, по пути периодически задеваем стены из-за неопытности Страйдена, после чего с воем вылетаем на яркий дневной свет, ослепленные после освещения светополос за последние несколько дней. Я смотрю вниз и вижу простирающийся Коританорум, построенный в горах и тянущийся почти пятьдесят километров.

За нами начинает разрастаться оранжевый шар, бушующий водоворот энергии, окруженный вспыхивающими дугами молний. Следов взрываются еще два реактора, образовывая треугольник, пока их взрывы сливаются в один. Плазменный шар стремительно увеличивается, подбрасывает к небесам камни и металл, перед тем как сжечь их. На мгновение мне показалось, что я вижу черную точку, несущуюся перед плазменной бурей, но это, может быть, мое воображение. Опять же, в ангаре оставался еще один шаттл. От взрыва рушатся горы, и все, о чем я могу думать, так это о том, что от них останется лишь пепел. Гора пепла, ценой в три с половиной миллиона жизней из-за чьей-то ошибки. Мои мысли возвращаются к собственному выживанию, и я вижу, как ревущий ветер гонит камни и пыль к нам.

— Быстрее! — ору я Страйдену, когда ударная волна поднимается в воздух. Невиданные силы колышут землю, скалы дробятся на части, высокие стены взрываются миллионами осколков. Последним конвульсивным спазмом, плазма поглощает все. Свет обжигает мне глаза, звук взрыва достигает слуха, когда шаттл взлетает над взрывной волной и нас швыряет в облака. Корпус оглушительно дребезжит от попаданий, металл скрипит под натиском сверхъестественного шторма, на своих местах нас швыряет то вверх, то вниз. Я слышу, как спереди истерично хохочет Страйден, но я больше сосредоточен на своих подпрыгивающих внутренностях, пока нас вертит, швыряет и перекатывает взрывом.

Когда мы вылетаем, то все начинает успокаиваться, я слышу странный звук и разворачиваюсь, чтобы взглянуть на Полковника. Он смеется, дико гогочет. Он сидит там взъерошенный — одна рука оканчивается рваным обрубком, другая покрыта кровью и кусками внутренностей убитых — и ржет. Он смотрит на меня, его ледяные глаза блестят.

— Каково ощущать себя героем, Кейдж? — спрашивает он.

Эпилог

Раздраженный Полковник отсылает суетливого дежурного жестом руки. Я нетерпеливо стою там, ожидая получить на руки свое прощение. Мы вернулись на пост комиссариата, где нам в своем время поведали о задании. За мной со скрипом открывается дверь и входит личный писчий Шеффера, клерикус Амадиель, край его коричневой туники волочится по полу. С ним кто-то еще, молодой человек, на его лице татуировка черепа и шестеренки Адептус Механикус. Амадиель держит в руках связку прощений, в то время как техноадепт несет какое-то причудливое устройство, которое выглядит, словно помесь лазпистолета и паука.

— Вот документы, Полковник, — медленно произносит Амадиель, выкладывая их на чистый деревянный стол перед Шеффером.

Я одергиваю себя от желания схватить всю связку и найти свое. Полковник намеренно не торопится, подписывает прощения остальных — Франкса, Кронина, Лори, Лорона и Гудманза. Прощение для мертвых, живые подождут. Он работает медленно и методично, клерикус держит перед ним пергамент, пока он подписывает его здоровой рукой. Амадиель передает ему горящую красную свечу, и с той же, приводящей в бешенство неторопливостью, он капает воском на каждый пергамент, затем Полковник скрепляет печатью, которая появилась из рукава писчего. В конечном итоге, кажется, что прошла вечность, когда Полковник достает мое.

— Есть определенные условия, при которых действует прощение, Кейдж, — строго заявляет он мне, наконец-то взглянув в мою сторону.

— Да? — спрашиваю я, с подозрением думая о том, что дальше скажет Полковник. Я не считаю, что он из тех людей, которые будут пытаться извернуться или что-то такое. У него есть честь, я в этом уверен.

— Первое: вы ни с кем не имеет право обсуждать детали миссий "Последнего шанса" в Коританоруме, кроме тех, кто специально уполномочен моим приказом или Святейшими Орденами Инквизиции Императора, — мрачно произносит он, считая условия подняв палец.

— Забыть о том, что произошло, верно, сэр? — подтверждаю я.

— Верно, — кивнув, отвечает он, — нас здесь никогда не было, отказ реакторов Коританорума вызвал разрушение цитадели. Волеизъявление Императора.

— Понятно, — уверяю я его. Я ожидал что-то такое, с тех пор как шаттл приземлился, и нас в спешке усадили в еще один раскрашенный в черное бронеавтомобиль комиссариата.

— Второе, — говорит он, поднимая второй палец, — ты освобожден условно. Прощение будет отменено, если ты когда-либо нарушишь Законы Империума, или, если останешься в Имперской Гвардии, любые положения Кодекса Имперской Гвардии и Законы Поведения.

Он произносит это так, словно читает по бумаге у себя в голове.

— Не дам повода для придирок, — отвечаю я ему и искренне киваю.

— Сомневаюсь, — внезапно криво ухмыльнувшись, отвечает он, чем выводит меня из душевного равновесия. Это ведь почти шутка!

— Просто постарайся, чтобы тебя не загребли на чем-нибудь слишком серьезном.

— Не волнуйтесь, Полковник, — с жаром отвечаю я, — я так насладился вашей компанией, что больше никогда не хочу вас видеть.

— Вот такие условия, — завершает он, ставит подпись на свиток и ударяет по нему печатью. Небрежным жестом он протягивает его мне. Я осторожно тянусь вперед, почти ожидая, что он в последний момент с жестоким смехом отдернет руку.

Боюсь, что я почти выдергиваю его из рук, после чего жадно вчитываюсь в слова: "свобода… прощение всех преступлений". Свобода!

— Чем теперь займешься, Кейдж? — спрашивает Полковник, откидываясь на хрупком деревянном стуле, под его весом спинка трещит.

— Останусь в Гвардии, сэр, — мгновенно отвечаю я. Я размышлял об этом во время получасового, ухабистого полета на шаттле. Скорее, чтобы не думать о слабых летных навыках Страйдена, чем по какой-то другой причине. Если бы разразилась еще одна буря, то она нас угробила бы. Он вопросительно поднимает бровь, и я объясняю.

— Я вступил в ряды Имперской Гвардии, чтобы сражаться за Императора. Я принес клятву защищать Его царство. Я собираюсь сдержать клятву.

— Очень хорошо, — одобрительно кивает Полковник, — ваше звание лейтенанта будет сохранено в любом полку, к которому вы присоединитесь. Тут их множество и есть из чего выбирать. Но я бы посоветовал вам держаться подальше от мордианцев.

— Так и буду, — решительно заявляю я, — мне вроде как нравится униформа Тробаранских Рейнджеров, так что, возможно, я примкну к ним, если они возьмут.

— Уведомите клерикуса Амадиеля, как только сделаете выбор. Он подготовит необходимые бумаги для приказа, — говорит Полковник, кивая в сторону писчего. Амадиель смотрит на меня своим целеустремленным, ничего не выражающим лицом.

— И еще одно, — добавляет Полковник, когда я уже готов повернуться к двери. Он пальцем поманил к себе техноадепта.

— Я могу удалить вашу татуировку штрафного легиона, — говорит адепт, поднимая свой специфический аппарат, словно объясняя. Я закатываю рукав и смотрю на плечо, на котором еле видно эмблему из черепа и перекрещенных мечей. Выше над знаком можно прочитать "13-ый Штрафной Легион", а под ним до боли знакомая строчка "14-3889: Кейдж. Н". Хотя теперь ее не видно из-за белого рубца.

— Я сохраню ее, — объявляю я, позволяя рукаву опуститься.

— Сохраните? — заикается Амадиель, не удержавшись.

— На память, — добавляю я, и Полковник понимающе кивает. Воспоминания о четырех тысячах погибших выгравированы у меня в мозгу. Было странное ощущение, что их также вытатуировали мне под кожу.

Мы больше не говорим ни слова, я отдаю честь, разворачиваюсь на каблуках и выхожу, сжимая рукой свое прощение так крепко, что костяшки пальцев белеют. Снаружи бункера два военных полицейских щелкают каблуками, отдавая честь, когда я прохожу мимо них, и я намеренно это игнорирую. День тому назад, они бы расстреляли меня, если бы я дал им малейший шанс или причину.

Пока я иду по усыпанной гильзами грязи, я оглядываюсь и вижу, как появляется Полковник. Внезапный рев двигателей и поток ветра возвещает о прибытии своего рода стратолета, длинного, гладкого, черного как уголь и совершенно без опознавательных знаков. Дверь с шипением откидывается в сторону, и спрыгивают три бойца, обернутые в темно-красные накидки, которые бешено хлопают от нисходящего потока двигателей машины. Полковник кивком приветствуют их. Все четверо залезают обратно и, со свистом ускорителей, машина снова скрывается в небесах менее чем за десять секунд. Вот таким я вижу его в последний раз, возможно, он уже планирует новую самоубийственную миссию для следующей группы бедных ублюдков, называемых штрафниками "Последнего шанса".

ПУСТАЯ бутылка разбивается, когда я небрежно роняю ее на пол, ее осколки смешиваются с осколками стакана и керамическими обломками предыдущих четырех бутылок. Я пьян. Сильно пьян. Я не пил три года, и первый стакан ударил мне в голову. Второй в ноги, остальные не помню, Император только знает сколько! Вот так продолжается последние два месяца, по сути, каждая ночь в офицерской столовой, после чего я ползу к своей койке, когда меня вышвыривают.

Я очутился на Галасис Формундус, снова в строю, в компании тифонцев и тробаранцев. Я все еще ни с кем толком не познакомился, я проводил каждый вечер, заливая свое прошлое, пытаясь забыть последние три года, что не просто. Парады и тренировки столь унылы, что мой разум возвращается назад. К Избавлению, Проксиме Финалис, Ложной Надежде и в другие места, где я дрался и сотнями умирали мои товарищи. Я кручу тифонское вино в серебряном кубке, притворяясь, что могу различить его деликатный букет через вонь от разжеванной сигары, зажатой в уголке рта. Глядя на тысячи свечей, висящих на десятке огромных канделябров, которые освещают мраморный зал свои мерцающим светом, я задумываюсь, а хватит ли тут свечей на каждого убитого штрафника "Последнего шанса"?

Сегодня столовая, кажется, набита тифонцами, которые угрюмо смотрят в мою сторону, словно что-то знают, но я уверен, это не так. Мы одержали великую победу в Коританоруме, мы выиграли войну, и началась подготовка к появлению флота-улья Дагон, вот почему в данный момент мы застряли здесь. Великая победа, но, кажется, никто ее не празднует. Все в столовой остаются мрачными. Я не знаю, чего они так грустят, у них отличное свежее мясо, свежие овощи, напитки, шлюхи, азартные игры, словом все, чтобы весело провести время вместо сражения. Я полагаю, именно поэтому я не вписываюсь, потому что начинаю скучать по сражению. Выкрикивать приказы кучке троллей в униформе, пока те маршируют туда-сюда по плацу, не сравнится с тем, чтобы ползти по грязи и крови, убить или быть убитым, это вдыхает в тебя жизнь. Жалкие ублюдки, они что, не знают, что мы только что выиграли войну?

Мрачное настроение всех и каждого несет мои мысли дальше. Я думаю о других штрафниках "Последнего шанса". О мертвых. О тех, кто получил свое прощение слишком поздно. Три тысячи девятьсот девяносто девять. Все мертвы. Кроме меня. Я начинаю задумываться, а почему я жив, а они нет? Что делает меня особенным? Мне просто повезло? Или беду отвел от меня Император? Заманчивее звучит второе, вот почему я снова встал в строй, отплатить ему за то, что он приглядывал за мной последние три года. Император, желаю, чтобы эти тифонцы повеселели, жалкие фраггеры.

— Что ты сказал? — требует ответа мужчина у бара, примерно в трех метрах справа от меня. Его униформа синего и белого, тифонских цветов, золотое плетение висит через левую грудь, полная планка медалей украшает правую. Я полагаю, полковник. Должно быть, я говорил вслух.

— Че? — мямлю я в ответ, неспособный вспомнить, о чем я думал, пытаюсь выдернуть свой разум из наполненной алкоголем мути.

— Ты назвал меня жалким фраггером, — обвиняет он меня, идя через дымку сигар, чтобы встать с другой стороны маленького круглого стола. Я откидываюсь, позволяя локтям соскользнуть со стола, и пялюсь на него.

— Мы только что спасли гребаный сектор, а все хандрят, словно у них умерла сестра, — говорю я, когда за ним встают еще два тифонца, судя по униформе или майоры или капитаны.

— Мне пришлось оставить жену и улететь в какую-то убогую склизкую дыру черт знает где, — стоящий слева тыкает в мою сторону пальцем, на его огромных висячих усах все еще болтается пена от пива, — от чего мне веселиться?

— Добро пожаловать в долбаную Имперскую Гвардию, — отвечаю я, пожимаю плечами и опрокидываю последний стакан вина. Я пытаюсь встать, но первый, лысый мужчина среднего возраста, усаживает меня обратно на скамью, положив свою корявую руку мне на плечо. Когда я плюхаюсь на место, один из них выдергивает мое прощение из нагрудного кармана кителя. Я всегда храню его там — талисман на удачу. Окурок сигары падает мне на колени, и я смахиваю его на пол.

— Это что такое? Отребье штрафного легиона! — шипит он, читая написанное на пергаменте.

— Больше нет. Я теперь достойный офицер, — отвечаю я им, все еще с придурью от вина, — слушайте, я сижу тут на своей толстой заднице и ничего не делаю, ору на солдат и пытаюсь запрыгнуть в койку к бабам в местном городе, так что, должно быть, я — офицер.

— Тебя должны были повесить! — добавляет Большие Усы, выглядывая из-за плеча товарища. — Ты — позор Имперской Гвардии!

— Вы все были бы мертвы, если бы не мы, — мямлю я в ответ, — вы должны сказать мне спасибо, неблагодарные ублюдки.

— Ты так думаешь? — встревает третий, его свинячий нос почти упирается в мое лицо. — Ты ничто! Ты отброс!

— Тебя должны были убить! — объявляет Лысый, его лицо к этому времени покраснело.

— Мы были там! — рычу я, меня тошнит от их отношения ко мне. — Мы были долбаными героями. Вы, временные солдатики, даже не заслужили лизать им ботинки!

— Ты — предательская мразь, — ревет Свинячий Нос, вытаскивая из ножен декоративный меч, и размахивает им передо мной. Что-то внутри меня ломается, глядя на этих чопорных, напыщенных, испорченных снобов с мозгами личинки, типа офицеров. Я ощущаю то, что не чувствовал с Коританорума, прилив жизненных сил и энергии, ощущаю себя живым, это вселяет в меня силу и мощь.

— Я — мужчина, солдат! — ору я на них, вскакивая на ноги, — Они все были солдатами, настоящими мужчинами и женщинами! Не отбросами!

Свинячий Нос неуклюже махает мечом, но он слишком близко и я хватаю его за запястье. Ловлю левой рукой за гарду и резко кручу ее, с легкостью выворачиваю из захвата, это столь легко, словно отобрать конфетку у младенца.

— Хотите по-плохому? — воплю я, всаживая рукоятку в его свинячий нос, кровь каскадом заливает белую грудь туники. Они начинаю отступать. Я слышу ропот по всей комнате.

— Вы — Гвардия, не можете драться со мной? За что вам вручили эти медали? За полировку? За крики? Деритесь со мной, будьте вы прокляты!

Я шагаю вперед, тыкаю Большие Усы рукояткой в пузо, тот сгибается пополам. Они снова отшатываются, их глаза оглядывают комнату в поисках солдат, которые будут драться за них.

— Больше никто не будет драться, — рычу я, — вы сами пройдете через эту грязь и кровь.

Люди начинают ломиться к двери, повсюду слышатся возмущенные крики.

Летят столы и стулья, когда они начинают отступать от вопящего и размахивающего мечом безумца. Примерно половина из них никогда не была в бою. Смесь алкоголя с гневом наполняет меня жаждой крови, красная дымка опускается на глаза, и я вижу горстки пепла, безликие незнакомцы из снов тянут ко мне свои когти, разрывая людей на части. Мою голову наполняют эти видения, и я чувствую головокружение. Словно четыре тысячи голосов в моей голове возжелали крови, четыре тысячи мужчин и женщин плачут, чтобы их не забыли, вопрошают о мести.

— Это за Франкса! — ору я, втыкая меч в живот Свинячему Носу. Остальные пытаются схватить меня, но я кидаюсь на них, рубя и размахивая мечом.

— За Пола! Поливикза! Гудманза! Гаппо! Кайла! Алису! Денсела! Харлона! Лорона! Джоретта! Маллори! Дональсона! Фредерикса! Брокера! Розеленда! Славини! Кронина! Линскрага!

Мои губы произносят литанию из имен, пока я режу этих трех высокомерных тифонцев на части, полосую их неподвижные тела, кровь брызгами летит на светло-голубой ковер, оставляя там фиолетовые лужицы. С каждым ударом я представляю смерти. Все, которые я видел, они вспоминаются и словно хотят вырваться наружу.

— За всех гребаных штрафников! За Лори! — заканчиваю я, оставляя саблю торчать из груди Свинячего Носа.

Люди кричат и хватают меня, кто-то набрасывается на меня справа, трусы, но я отталкиваю их, вспомнив в последнюю секунду, что нужно вернуться и вытащить прощение из мертвых пальцев Лысого. Я, запинаясь, лечу из двери и бегу по улицам, дождь заливает мои окровавленные руки, пока я заталкиваю прощение в карман.

Я ПРОСЫПАЮСЬ с таким громким грохотом в голове, словно стучат все кузницы Марса. Во рту будто несколько мелких грызунов уже как год устроили гнездо, конечности ослабли. Со смутными подробностями туманные воспоминания о прошлой ночи начинают возвращаться ко мне. Я ощущаю на руках запекшуюся кровь тифонцев. Мне действительно нужно было контролировать свой нрав. Следующим шагом, я проверяю свое прощение. Я шарю по карману, и мое сердце уходит в пятки, когда я обнаруживаю, что тот пуст.

Именно в тот момент я слышу звук рвущегося пергамента и вынуждаю свои глаза открыться. Кто-то стоит надо мной, и я падаю на стену аллеи. Солнце отражается от стекла за фигурой, так, что она остается в тени. Прищурившись от света, все, что я вижу — две синие, сияющие точки. Два кусочка вспыхнувшего льда. Он что-то роняет, и я вижу свое прощение, порванное надвое, порхающее к мокрой земле. Он достает болт-пистолет и тыкает им мне в лицо. Первое что приходит в голову: "Какого черта он здесь делает?". Второе: "Во имя всех святых, как он вернул свою руку?".

— Я знал, что ты вернешься ко мне, Кейдж, — беспощадно мурлыкает Полковник, — ты принадлежишь мне. И всегда будешь принадлежать. Я могу убить тебя сейчас же, или могу дать тебе еще один Последний шанс.

О, фраг…

Свобода

Тюремный надзиратель Сэрпиваль Ланс подавил зевок и забился немного глубже в будку часового, чтобы укрыться от ветра и пыли. Постоянные бури выли над крышей башни, заслоняя все, кроме красных огней, которые мерцали по краям посадочной площадки лишь в десятке метров. Он был на дежурстве в течение трех часов, и еще три оставалось, и он посмотрел с завистью на свет, сияющий под дверью вахты слева от него. Вот он, закутавшийся в теплое пальто, капюшон плотно облегает его лицо, а другие в это время смеются и играют в карты внутри. Это неправильно по отношении к человеку его возраста. Он служил Императору на этой планете-тюрьме тридцать лет и до сих пор ему приходилось торчать на улице в такие забытые Им ночи.

Его человеконенавистнические размышления были прерваны, когда внутренний комм-спикер зазвонил позади. Он нажал руну приема и наклонил больную спину, вслушиваясь.

«Он будет здесь в течение нескольких минут» — голос капитана охраны потрескивал на линии. Сэрпиваль признательно крякнул и бросил взгляд на облака, покрывавшие небо. Незадолго до этого ожил посадочный маяк, направляя низкой энергии лазер, пронизывающий мрак из центра посадочной площадки. Вскоре замерцали во тьме ответные огни спускающегося шатла, вой его моторов стал четче, приближаясь и заглушая шум ветра.

Лязгнув посадочными шасси по металлической сетке на крыше, шатлугомонился, его двигатели взревели, подняв еще более дикие вихри пыли, чем до снижения. Неуверенно колеблющиеся тросы выступили из стыковочной области и протянулись к шатлу. Люк открылся, ударившись о корпус шатла, и показалась высокая фигура в униформе. Из башни вышли трое охранников и встали, глядя на дверной проем. Офицер Имперской Гвардии сказал им что-то и указал внутрь корабля. Охранники козырнули и, моментом позже, поспешно вышли, таща тяжелый сверток.

Любопытствуя, зная, что это является нарушением правил, но не способный остановить себя, Сэрпиваль вынырнул из сторожевой будки и поспешил через крышу к другим. Они несли человека, валяющегося без сознания, одетого в десантные брюки и темный свитер. Когда они занесли его в комнату, человек коснулся головой Сэрпиваля, и охранник подавил дрожь при виде его лица. Оно было в ужасающих шрамах, пересеченным рубцами и порезами, следами от пуль и ожогов.

«Губернатор получил все официальные уведомления. Заприте этого с остальными» — сказал офицер коротко, прежде чем развернуться на каблуках и пойти к шатлу.

В этот момент новый заключенный застонал и пришел в себя, мотая головой. Другие опустили его на пол, глядя в спину удаляющемуся офицеру. Имперский гвардеец встал, пошатываясь и хлопая ресницами.

«Какого фрага, где я?» — спросил он, все еще слегка дезориентированный.

«Гобул винкуларум» — ответил ему Сэрпиваль.

«Планета-тюрьма?» — уточнил мужчина, глаза его остановились на Сэрпивале, из-за чего охранник скривился, как будто глядя в дуло лазгана.

«Да, тюрьма» — подтвердил охранник, нервничая под злобным взглядом новичка.

Именно тогда заключенный посмотрел туда же, что и остальные. Офицер только влезал в люк…

«Давай сюда, ублюдок! Шеффер, кусок дерьма!» — заорал вновь прибывший узник, грубо отталкивая Сэрпиваля в сторону и делая шаг к выходу на посадочную площадку. Офицер повернулся, посмотрел один раз и затем захлопнул люк без слов. Заключенный бросился бежать, крича что-то невнятное, и охранники бросились за ним.

Сначала Шранк попытался поймать его, заломив левую руку. Заключенный споткнулся, восстановил равновесие, а затем ударил растопыренными пальцами правой руки в лицо Шранка, который отступил и закричал, закрывая руками глаза. Франц замахнулся правой рукой для удара, но гвардеец легко качнулся влево, коротко ударив в колено сотрудника тюрьмы, выбив его в другую сторону, что заставило упасть охранника на пол с криками агонии.

Двигатели шатла снова взревели, купаясь в белом свете, заключенный встал напротив них, поднял кулак, шум заглушил слова его ненависти.

Сэрпиваль и оставшийся охранник, Джансен, достали свои пистолеты и прицелились в узника, который наблюдал за уходящим шатлом с по-прежнему поднятым кулаком.

«Попробуй еще что-нибудь выкинуть, и я тебя размажу, подонок!» — крикнул Джансен.

Заключенный медленно обернулся, лицо его осветилось огнями посадочной площадки, залив его шрамы адским красным заревом. Постепенно человек пошел к ним, и Сэрпиваль с трудом сохранял спокойствие, твердой хваткой сжав пистолет, пока незнакомец медленно шагал к ним с четко выраженными на лице преступными намерениями. Он остановился в паре метров от них.

«Просто запри меня в мою фрагову клетку прежде, чем я отниму у тебя эту пушку» — рыкнул мужчина, кивая на оружие Джансена.

«Заключенный должен лежать лицом вниз и делать, как я говорю» — не очень уверенно произнес Джансен.

«Кейдж» — сказал арестант, взглянув в свою очередь на каждого из охранников, а затем легко протиснувшись между ними и оглянувшись через плечо на Сэрпиваля. «Зовите меня Кейдж».

* * *

Я стою, желая, чтобы этот скучный идиот просто заткнулся. Тюремный губернатор, мужчина с кислой физиономией, злобным хорьком сидит за массивным столом. Столешница говорит сама за себя — три метра в длину, два метра в ширину, выжженный имперский орел на поверхности, но в остальном — пустая. Он сидит за ней, опершись локтями на красное дерево, положил подбородок на сложенные ладони, и жужжит, и жужжит, и жужжит. За ним двое охранников с пушками, и я знаю — еще два позади меня, так же вооружены. Они действительно не доверяют мне, здесь, у своего начальства.

«Именно поэтому вы будете придерживаться этих правил всё время» — губернатор Скандлегрист всё говорит и говорит, глядя на меня сквозь очки-полумесяцы. Он одет в мантию черного и темно-красного цветов, странно сочетающуюся с цветом стола. «Наказания за нарушения будут варьироваться в зависимости от тяжести преступления. Я имею специальные инструкции от полковника Шеффера не спускать с вас глаз, Кейдж, и буду поступать именно так. Я буду наблюдать за вами как коршун, и, если вы переступите границу дозволенного — я обрушусь на вас со всей силой своих полномочий. Будьте осторожны, вы находитесь под пристальным наблюдением, так что не думайте, что сможете остаться безнаказанным»

«Ага, без вариантов» — безрассудно встреваю я, делаю шаг вперед, и это приводит к тому, что охранники потянулись к оружию. По крайней мере, они уделяют мне больше внимания, чем я — им. «Могу я просто получить сейчас свою камеру?»

«Ваше неуважение к командиру шокирует, Кейдж, как и ваше пренебрежение законами и правилами Имперской Гвардии» — ответил Скандлегрист. «Вы прогнили насквозь, Кейдж, и я понятия не имею, почему полковник Шеффер хочет, чтобы вы находились на этом объекте, а не болтались на виселице, как вам следовало бы, да, не имею ни малейшего понятия. Но, в отличие от вас, у меня есть приказы, и я им следую и буду следовать, запомните мои слова. Да, я буду наблюдать за вами, Кейдж, очень внимательно, действительно внимательно»

Раздраженным жестом тонких пальцев он приказывает охранникам сопроводить меня. Мы в верхней части башни, может быть, всего на пару этажей ниже посадочной площадки на крыше. В целом, башня — широкий цилиндр, только с одним лифтом в центре, связывающим все этажи. Мы стоим там, пока лифт с грохотом поднимается из глубин башни, охранники по-прежнему волнуются и суетятся.

Когда лифт прибыл, один из охранников открывает визжащие от ржавчины двери под зубодробительный скрип шарниров. Приклад в спину подталкивает меня внутрь открытой железной клетки, и они идут за мной, не находясь слишком близко, опустив пушки к бедру. Один из них нажимает кнопку, как я заметил — восемнадцатого этажа, и мы, содрогаясь, начинаем наш путь вниз по шахте.

«Шранк был моим другом, ты, кусок грязи» — шипит мне на ухо один из охранников сквозь звук тяжелых механизмов. «Я собираюсь сделать так, чтобы ты заплатил за его ослепление»

Я оборачиваюсь, смотрю на него с покровительственной улыбкой.

«Только попробуй что-то сделать, я вырву твою руку и засуну ее в твой большой рот» — говорю я, встречая его взгляд и заставляя вздрогнуть.

«Я бы!..» — говорит он, быстро приходя в себя. Прежде чем я понял, что он делает, он бьет прикладом своей пушки мне прямо в подбородок, моя голова ударяется о железную решетку, опоясывающую лифт. Подходит другой и припечатывает ботинком в живот, так что у меня дух перехватывает, в то время как первый бьет в мое лицо еще раз, попадая по правой щеке. Получаю еще три-четыре удара. Я принимаю их тяжесть на плечи, пока они не отодвигаются назад, тяжело дыша.

Я приседаю на мгновение перед тем, как выпрямиться, чувствуя, что правый глаз начинает раздуваться. Поворачиваю шею со слышимым щелчком и смотрю на каждого из них по очереди здоровым глазом. Внимательно, запоминая значки с именами на мундирах.

«Я убью вас всех, репоголовые, и буду делать это медленно» — я предупреждаю их, уверенный в каждом слове.

Как только я вхожу в камеру, дверь позади меня закрывается. Грубые двухъярусные койки по обе стороны комнаты, левая уже имеет хозяина. Он фыркает и просыпается, садится. Огромный мужик, похожий на медведя. Когда грубое шерстяное одеяло падает от туловища, оно открывает массу волос на его широкой груди, плечах и спине. Он смотрит на меня в тусклом свете заходящего светила за решеткой под потолком, темные глаза почти незаметны из-под густых бровей. Его волосы коротко подстрижены, как и борода, над правым глазом у него татуировка пары игральных костей, такая же на левой щеке. Он тяжело кряхтит и поворачивается.

«Добро пожаловать в Гобул» — говорит он хриплым шепотом.

Я игнорирую его, сидя внизу на другой кровати, обслуживая растущие синяки на груди и ребрах.

«Охрана тебя не любит, мужик» — комментирует мой сокамерник, и я смотрю на него снизу вверх.

«Меня никто не любит» — говорю я тихо. «Мне так нравится. Ставит всё на свои места. Я и все остальные. Фраг, даже я себя не люблю»

«Зубы Тора, мужик, ты пытаешься подбодрить меня шуточками, когда другой человек жаловался бы» — его толстые губы скривились в кислой усмешке. «Мое имя Марн»

«Кейдж» — говорю я, предлагая рукопожатие. Когда он наклоняется вперед, я вижу, что он действительно волосатый. Он берет мою руку в свою тяжелую лапу, крепко сжимает, чтобы я не вывернулся. Мы сидим пару секунд, проверяем друг друга.

«Ты не устроишь мне каких-либо проблем, а, мужик?» — спрашивает он, отпуская. «Я предпочитаю одиночество, и, если ты поступаешь так же, мы прекрасно поладим»

«Я не любитель болтать и сплетничать» — успокаиваю я его. «В самом деле, если это последние слова, что мы говорим друг другу, не беспокой меня больше»

«Ага» — отвечает он, потирая рукой по голове и ложась на свое место. «Тебе не стоит заходить так далеко, но мы сокамерники, а не друзья»

«Да, черт возьми» — снимаю сапоги и ставлю их аккуратно под кроватью. «Все мои друзья давно умерли»

Скидываю носки и рубашку, забираюсь под одеяло и закрываю глаза. Я устал, как пехотинец после недели марша, но сон не приходит. Мой ум перебирает последние события. После того, как полковник опять меня схватил, я был в камере на борту «Гордости Лотоса». Должно быть, несколько недель путешествия, думаю, я пересек немало систем. Я не видел полковника, пока не оказался здесь, и он оставил меня гнить в этой камере.

Император знает, что у него припасено для меня. В конце концов, последнее, что я услышал, было «Я могу застрелить тебя прямо сейчас, или я могу дать тебе еще один последний шанс». Я горячо согласился, конечно, учитывая, что он наставил тогда на меня пистолет. Но это всё, что я знаю. У меня есть еще один последний шанс. Я полагаю, это просто подмена понятий в отряде самоубийц полковника, Тринадцатом Штрафном легионе. Еще одна самоубийственная миссия или две, еще один шанс подорвать свою задницу в какой-нибудь адской дыре, борьба с какими-нибудь чужаками или еретиками, которые должны получше усвоить, что такое воевать с армиями Императора. Может быть, я буду взрывать город, кто может знать точно?

Также я знаю, что, если бы полковник хотел просто сгноить меня в камере, он оставил бы меня в тюрьме на планете, с которой впервые подобрал меня. А если бы он хотел, чтобы я умер, он лишь нажал бы на курок и разорвал мою голову на кусочки. У него что-то припасено, я в этом уверен. Но я действительно не планирую торчать тут, когда ЭТО произойдет.

Провожаемый этими размышлениями и гулким храпом Марна, я начинаю проваливаться в сон.

* * *

Стук мисок и тарелок заполняет столовую, когда заключенные садятся вместе с едой. Я сижу на скамейке за длинным деревянным столом, для двадцати из нас по каждую сторону, передо мной миска супа, кусок черного хлеба и тарелка того, что могло когда-то быть мясом, но в настоящее время напоминают кожаную подошву. Мы сидим и терпеливо ждем. Примерно полминуты до того, как священник Клетор начнет проповедь. Он делает ее короткой, как обычно, благословенный Императором дряхлый пердун, бормочет что-то о милости веры и наказании за грехи. Так же, как он делал за последние шестнадцать дней, что я здесь. Он заканчивает.

«Слава Императору» — торжественно говорим мы до того, как схватить ножи и ложки и с удовольствием накинуться на пищу. Еда на вкус дерьмо, но когда вы получаете только холодную кашу на завтрак и эту грязь через двенадцать часов, вы будете есть то, что они поставят перед вами. Она достаточно разнообразна, по правде говоря. Иногда непонятное мясо зажарено до угля, в другое время оно сырое и сочится кровью, я клянусь, эта фрагова штука, наверное, еще дышит. Никогда что-либо не делается наполовину, никогда не приготавливается хорошо. И прозрачная, водянистая рвота, которую называют супом, вероятно, тоже получилась из какого-то животного. Не останавливайте меня, когда я поглощаю все это до последней капли, вместе с куском грязи размером с кулак, заменяющим хлеб. Это лучше, чем ходить голодным, как я узнал из двух лет белковой диеты в моем последнем турне Последнего Шанса.

Марн сидит напротив меня, жадно пожирая еду. Кровь Тора, как он быстро ест. Ни грамма впустую, всё попадает в его пасть с беспощадной эффективности. Это смотрится как работа хорошо смазанной машины — обе руки работают одновременно, челюсти постоянно жуют, тратя лишь долю секунды, чтобы раздвинуть губы, с дрожью пропустить следующую ложку. Тридцать секунд, и он заканчивает, а я ем только половину супа, больше ничего. Император знает, как он остается настолько большим на таких скудных пайках, потому что он, должно быть, весит по крайней мере в полтора раза больше, как я.

Все мы едим молча, никто на самом деле не имеет что-нибудь сказать. Странно сравнивать эту тюрьму с жизнью на «Гордости Лотоса». Было под двести таких, как мы, в каждой из тех тюрем, и мы довольно сильно ненавидели друг друга. Но мы были боевой единицей, мы были в эскадронах и взводах, и из этого следовало какое-то единство. Все находились в маленьких группах, которых держались, внутри которых говорили, чтобы не сойти с ума и не перерезать себе горло или вышибить мозги в следующий раз, как мы пойдем в бой. Ну, я помню, когда мы впервые попали на Ичар 4, первую зону военных действий, где мы были развернуты, было восемьдесят-девяносто хороших солдат, повесившихся в первую неделю. Я не знаю, было ли это влияния борьбы с тиранидами, или осознание того, что они застрянут в одной длинной войне, пока не сдохнут, без передышек и прощения. По крайней мере, без прощения и возвращения.

Здесь каждый сам за себя. Здесь вы и смутная связь с сокамерником, вот и все. Это сводит меня с ума, ошибки нет. Я просыпаюсь с первыми лучами светила, когда рассветает на поверхности за пределами камеры. Я ни разу не смог всласть поспать, я просыпаюсь даже от кашля комара. Я лежу так, может быть, часа три до подъема на завтрак. Потом нас подымают, сгоняют умываться вниз, в комнату со шлангом, и мы приходим сюда, в столовую в нижней части башни. Она принимает всегда — небольшое число заключенных и в два раза больше охранников в лифте за один раз. Это действительно неэффективная система для перемещения большого числа заключенных по кругу. Может быть, я буду подавать жалобу губернатору. Впрочем, это лучшая часть часа, что двести или около того заключенных проводят в зале, а затем мы все по очереди получим свои помои. Мы сидим там, пока охранники раздают ножи и ложки, а проповедник шатается вокруг, размахивая благовониями в ржавой горелке, которая обычно висит на поясе, окрашивая его белые одежды коричнево-оранжевым. После пять минут, чтобы поесть, потом надо ждать, пока они пересчитают ножи и соберут ложки и посуду. Потом опять в группах по двадцать поднимаемся в зал для физических занятий на одном из средних уровней на два часа. После этого — в тихую компанию Марна на девять часов, пока вся мука не повторится на ужин. Потом мы запираемся и затыкаемся.

Задница Святого Диаса, я схожу с ума. Весь мой скулеж о самоубийственных миссиях сдуло в сторону, я бы лучше был с полковником и занимался чем угодно, чем застрять здесь и медленно стареть, с мозгом, лезущим через уши. Решение крепнет. Еще месяц здесь, и я буду размазывать свое серое вещество на стенах этой ячейки, стоя над разодранным трупом Марна, крича и проклиная имя Шеффера от бездны Хаоса и обратно. Я должен выбраться из этой фраговой башни.

* * *

Восемнадцатый день, и мое отчаяние начинает расти. Прошлой ночью храп Марна сводил меня с ума. Я не могу спать при нем, даже загрузив себя теми двухчасовыми упражнениями, я устаю не до такой степени, чтобы отключиться. Я чувствую себя вялым, это бездействие медленно убивает меня. Если полковник придет за мной, в чем я начинаю сомневаться с каждым днем всё больше и больше, я буду дряблым, бесполезным куском грязи, а не худощавым здоровым солдатом, каким он привез меня сюда. Естественно, он не даст такому хорошему бойцу погибать впустую, как тут. Во всяком случае, Марн храпел, как клаксон, его дыхание эхом отражалось от стен, пробираясь через уши прямо в мозг. Я встал, и мои пальцы были в сантиметрах от его горла. Черт, он даже не ничего не поймет, когда мои костяшки разорвут ему горло прежде, чем он проснется. Я бы, вероятно, сделал ему одолжение. Должно быть, я стоял над ним в течение часа, борясь с желанием убить.

Я выплескиваю свой гнев на песок, набитый в спортивные груши, стучу кулаками в плохо дубленную кожу, чередуя в воображении волосатое лицо Марна и точеные черты лица полковника. Просто они и я, и я бью и бью, отрабатываю пинки и перекрестные удары, броски с переломами, удары, крушащие внутренние органы, удары ногами, которые врезаются людям в живот и разбивают ребра на дюжину осколков. Я представляю все это в воображении, и это легко, потому что я делал это с настоящими людьми и видел последствия. Я представляю текущую из ноздрей Марна кровь после моего удара локтем в нос. Я представляю полковника, у которого дыхание перехватило от удара моей левой руки прямо в его брюхо. Снова и снова наказываю их кулаками и ногами, так что даже мои мозолистые пальцы кровоточат, толстая кожа стерлась об неуклюже сделанную грушу. Пот льется с меня ручьями, чувствую, как он катится сзади, разбрызгиваясь вокруг меня, когда я колочу Марна прямо в его мохнатые брови. Сердца стучит в груди, разгоняет кровь по всему телу, упиваясь уничтожением этих двух ненавистных мне мужчин.

Вдруг я осознаю, что кто-то стоит за моей спиной. Я разворачиваюсь, поднимаю кулаки. Это другой заключенный, я, конечно, видел его здесь каждый день, но не знаю его имени. Марн — единственный человек здесь, имя которого я знаю. Этот немного выше меня, с мышцами, выпирающими из-под его рваного жилета, словно валуны. Выглядит так, будто он вырезан из камня, а не вырос. На лысой голове — татуировка в виде синего огня, такая же на массивных мышцах груди и бицепсах.

«Ты тут уже долго. Моя очередь, пехтура» — говорит он, кивая на окровавленную грушу. "Я думаю, она уже осознала, что не нравится тебе»

«Я тут еще не закончил» — огрызаюсь и разворачиваюсь обратно на позицию.

«Тебя забыл спросить» — лает он, толкая меня в сторону, чуть не сбивая с ног.

«Свали на фраг, или я тебя урою» — предупреждаю я, выпрямляясь.

«Иди играть с другими, красавчик» — и смеется.

Он перестает смеяться, когда растопыренные пальцы моей правой рукой впиваются ему в глотку. Он отступает, и я сразу продолжаю, нанося хук слева в челюсть, и лицо его уже покраснело от удушья, а затем ловлю его подбородок правой рукой. Я слышу крики вокруг меня, но не вслушиваюсь, вместо этого фокусируюсь на сволочи прямо передо мной. Он остервенело молотит меня, заставляя поднырнуть, и, когда я поднялся, мой правый кулак врезается ему прямо в нос, разрывая ноздрю и разбивая хрящ. Он отступает к голой каменной стене, и я скорее чувствую, чем вижу, что заключенные и охранники собираются вокруг нас. Зов крови в моих ушах затмевает их рев.

Закрученный удар в диафрагму отбрасывает его к стене, где он пристал ко мне, и я вкладываю весь свой вес в следующий удар, пришедший ему между глаз и разбивающий голову о неумолимый камень, оставляющий за собой кровавое пятно, когда он валится набок.

«Хватит уже» — слышу я и рука охранника в перчатке хватает мое запястье. С помощью простого поворота рук я захватываю его локоть, даже не оборачиваясь, а каблук моего левого ботинка снова бьет заключенного, давя его челюсти и щеки, вдавливая голову в стену еще и еще. Он повалился на пол, и я припечатываю его по шее, чувствуя, что спинной хребет трескается, как веточка. Потом что-то твердое бьет меня сзади по шее, заставляя упасть на колени. Я вижу дубинку напротив и чувствую лбом острую боль, прежде чем упасть без чувств.

* * *

Я снова вытянулся напротив губернатора, шишка на лбу размером с Терру, и до сих пор я чувствую себя неважно. Тут со мной на этот раз шесть вооруженный парней, полагаю, губернатор не хотел рисковать.

«Уверен, мне не нужно рассказывать вам, что такое поведение совершенно неприемлемо, совершенно неуместно на военном объекте, будь то гарнизон или тюрьма» — говорит он мне.

«Я хорошо понимаю давление, возложенное на наших заключенных, а также то, что иногда оно приводит к взрыву. В самом деле, с учетом нашего «населения», я ожидаю случаи такого рода время от времени. У нас здесь содержатся высококвалифицированные агрессивные солдаты, и взрыватель может быть очень коротким, если не будет выхода профессиональной злобы. В большинстве случаев я мягкий и понимающий»

«Это дико широкий кругозор, сэр» — говорю, подавляя желание почесать шишку на лбу.

«Однако» — Скандлегрист продолжает, хмурясь от досады — «Мы не можем терпеть смерть другого заключенного от вашей руки. Борьбу и драки я считаю неприятным, но необходимым злом для нормального функционирования. Убийства — нет. Убийства, хладнокровные или нет — не вариант, и пример приведен вами же»

«Это смешно» — фыркаю и зарабатываю еще один взгляд губернатора. «Меня учили убивать. И я это делаю. Что вы хотели? Это просто часть борьбы, разве нет?»

«Вы обучены воевать и убивать по приказу, Кейдж» — защелкал губернатор тюрьмы, стоя с перекошенным лицом. «Вас учили быть дисциплинированным убийцей, чтобы уничтожать врагов Императора в соответствии с приказами начальства. Вы не были обучены убивать каждого мужчину или женщину, которые с вами не согласны. Вы пересекли черту, Кейдж, и даже не заметили этого. Если я не могу убедить вас, вероятно, кнут может. Властью Имперского Комиссариата на этой планете, я назначаю вам две дюжины ударов, которые будут нанесены завтра перед завтраком на глазах других заключенных. Я мог бы, и это было бы по правилам, казнить вас за это отвратительное деяние, но, учитывая данные мне полковником Шеффером конкретные приказы, я не могу это сделать. Уведите его!»

Он разворачивается на каблуках и закладывает руки за спину, игнорируя меня, пока охрана хватает меня за руки и грубо выталкивает из комнаты.

«Костас будет доволен» — говорит один из них. Я помню это имя, это был охранник, который напал на меня в лифте.

Торжественное удары барабана эхом прокатываются по залу, в стенах которого собрались заключенные и охранники. С одной стороны, висит деревянная скамья с двумя цепями из толстых колец, губернатор рядом с ней. Двое охранников идут передо мной, четверо позади — мой экспорт. Под медленный марш мы пересекаем холл в такт барабану. Я смотрю в море лиц, не узнавая ни одно из них, они — просто пятно разноцветной плоти, сливающееся с серостью тюрьмы.

«Заключенный и эскорт, стой!» — командует губернатора, и голос его неожиданно громкий и сильный. Мы все остановились, одновременно лихо припечатав сапогами доски пола.

«Заключенный, вперед!» — приказывает мне губернатор, и я резко шагаю, глядя на цепи деревянной доски. Я изображаю орла на доске, два охранника выходят вперед и щелкают наручниками вокруг моих запястий, перед тем как потянуть вверх сети, растягивая меня, и крепежные болты ввинчиваются в верхний край доски. Один из них предлагает мне кожаный ремешок, я открываю рот, и он помещает его между зубов. Это не первый раз, когда я подвергаюсь порке. Я знаю обычай. Крепко впиваюсь зубами, смутное ощущение, что рот забит кожей.

Я слышу топот сапог охранников и сосредотачиваю свое внимание на куске древесины передо мной. Дерево было весьма бледным, но темно-красные пятна чернели в расщелинах и в углублениях. Ошибки нет, это кровь тех, кто уже был наказан так. Есть несколько отметин выше моего правого плеча, но я не могу придумать, отчего они появились.

Именно сейчас я понимаю, что губернатор что-то говорит.

«… в соответствии с положениями Имперской гвардии» — слышу окончание речи.

Шипящий свист позади и короткий удар, вызывающий жгучие слезы боли, когда конец кнута вырывает кусочек кожи на моей лопатке. Сильнее вгрызаюсь в ремень, глаза распахиваются от боли, грызущей мою спину. Кровь еще не течет, это будет ударов через пять, прежде чем рубцы превратятся в раны. Еще свит и удар, и еще больше боли, на этот раз дальше, вдоль моей спины. Грубо, боль, кажется, уже начинает распространяться вокруг. Я игнорирую ее, сейчас это просто. Было больнее, когда костяной меч тиранида-воина застрял в моих ребрах во время Освобождения. Было чертовски больнее, когда спора-мина взорвалась у моего лица, изуродовав меня до конца жизни и сделав часть лица недвижимой. Еще свист и удар, и боль снова врывается в плечи. Я не знаю, тот ли это охранник, который напал на меня, но, кем бы он ни был, он свое дело знает. Еще четыре раза плеть ударяет по моей спине, я могу чувствовать, как струйка крови сочится из рваной плоти.

Я закрываю слезящиеся глаза, пока охранник стегает, методично, беспощадно отрывая полоски кожи и жира с моей спиной. Я теряю счет ударам и вновь открываю глаза, глядя вглубь доски, ощущая ожоги боли по всему телу. В короткий перерыв между ударами я смотрю вверх и вижу кровь, текущую из моих сжатых кулаков, и цепи, которые сжимаю так, что ногти впились в кожу. Я их расслабляю лишь для еще большего напряжения, когда меня поражает следующий удар.

И так оно идет, пока приговор осуществляется. Мои глаза слезятся, горло сжимается и сердце колотится груди, но я ни разу не закричал. Я принимаю боль и прячу ее глубоко внутри. Храню, чтобы использовать как подпитку для себя. Моя жизнь была построена на боли, боли, что я верну назад моим врагам. Боли и страдания, что я копил для полковника. Когда охранники отстегивали наручники, я ругнулся — единственный звук, вырвавшийся сквозь мои губы. Удовлетворенно, потому что знаю — однажды эта боль выйдет. Однажды, когда я возьму полковника за горло. Это всего лишь еще один эпизод боли и ненависти в моей жизни, который он создал, и я верну ему каждую секунду. Да, каждую.

Четыре дня мучений, прежде чем я начинаю хотя бы думать в больнице башни, со спиной, замотанной в смоченные морской водой бинты. Ублюдочно больно, но соль помогает заживить мои рваные раны. Тюремный врач, Стронберг, положил несколько шов на худшие рубцы, но моя спина онемела, и я этого не чувствую. На следующий день после того как я выхожу из больницы, я начинаю планировать свой побег.

Есть только один выход из башни, на крыше. Если я смогу пробраться туда, возможно, с веревкой или еще чем, у меня будет возможность перебраться через внешнюю стену и укрыться в безопасном месте. Есть одна проблема. Единственный путь к крыше — лифт. Я должен найти какой-то способ получить контроль над лифтом достаточно долго, чтобы достичь вершины. Пока не уверен, как это сделаю, но знаю, что понадобится хоть какое-нибудь оружие. Я должен придумать способ изготовить оружия, незаметное и смертоносное.

Ответ приходит ко мне во время обеда на следующий день. Как они всегда делали, охранники забирают ножи первыми, тщательно наблюдая за их количеством. Я никогда не получу один из них. Тем не менее, ложки просто убрали с остальной посудой, не обращая на них особого внимания. На следующий день за завтраком я делаю первый шаг.

Все закончили с кашей, включая моего сокамерника, который сожрал все раньше на одном дыхании. Рядом со мной худой человек, с рыжими волосами и вытянутым лицом. Если честно, я не замечал его раньше, всегда пялился на машину для обжирания на скамейке напротив. Сегодня, однако, он стал объектом моего внимания.

Я встаю на ноги с ревом, ломаю посуду и бросаюсь на него.

«Что ты сказал о моей матери?» — я хватаю ворот его арестантской жилетки. Он рычит на меня, пытается нанести удар, я отвожу голову так, что его кулак врезается в жесткую часть моего лба. Я подбрасываю его вверх и кидаю на стол, раскидывая вокруг еще больше мисок, ложек и холодной кашей. Заключенный, сидевший правее и напротив, бросается на меня через стол, но я поднимаю тощего парня вверх, так что удар попадает тому по лицу. Отпустив его, оборачиваюсь к человеку слева, видя краем глаза, что Марн отправляет полежать напавшего на меня.

Скоро вокруг меня дерутся семь или восемь человек. Один из них бьет мне в подбородок, я уклоняюсь, кидаюсь под скамейку и прокатываюсь под столом на скамейке и прокатки в соответствии с таблицей. Я быстро хватаю одну из отброшенных ложек и засовываю в сапог, подтягиваю голенище, чтобы скрыть длинную ручку. Я отсиживаюсь там около половины минуты, а затем вылезаю, когда охрана разнимает драку. Один из них хватает меня и толкает в сторону. «Убери этот бардак наверху, нарушитель» — рычит он, указывая на разбитые тарелки и разбросанные столовые приборы.

«Конечно, сэр, простите» — бормочу, упав на колени, подбираю осколки треснувшей керамики и собираю ложки. Я остаюсь убирать перевернутую столовую, пока другой охранник не поскальзывается на металлической миске и не говорит мне бросить всё это.

«Сегодня останешься без ужина, Кейдж» — говорит охранник с миской. «Если ты не можешь есть, не превращаясь в животное, то есть ты не будешь вообще»

«Извините, сэр, я прошу прощения еще раз. Я пересмотрю свое поведение» — в глубине души я счастливо улыбаюсь. План начинает работать.

* * *

Три ночи я украдкой превращаю край ложки в острое лезвие. Скрип теряется в храпе Марна, ночью я часами провожу ложкой по кирпичной стене и обратно, под кроватью, чтобы проверяющие случайно не нашли следов. Еще четыре дня судорожного трения уходят на то, чтобы превратить конец ручки в точку. Отличная штука прокалывания горла и легких. Когда с моим оружием всё становится ясно, я переношу внимание на то, что буду делать дальше.

Лифт останавливается на этаже только когда приходит время для приема пищи, гигиенических процедур или прогулки, и то — вокруг всегда куча охранников и других заключенных. Конечно, слишком много людей для эффективной попытки побега. Мне нужно придумать какой-нибудь способ, чтобы охранники специально посетили меня, лучше только один или двое, и как-то заставить их открыть дверь камеры.

После двух бессонных ночей под непрекращающийся храп Марна ответ приходит ко мне. Когда я думаю об этом, мое лицо раскалывает ироническая улыбка. Я встаю в тусклом свете, проходящим через щель под дверью, и беру подушку с постели. Стою над Марном, просчитываю варианты и решаю, что этот — лучший. Наклоняюсь и помещаю подушку на его лицо, по чуть-чуть толкаю, чтобы не вспугнуть. Он на мгновение просыпается, большие глаза смотрят с укором, а через несколько секунд нехватка воздуха толкает его в бессознательное состояние. Я убираю подушку и убеждаюсь, что он все еще дышит, но лишь чуть-чуть. Я пока не хочу, чтобы он умирал. Взяв самодельный нож, спрятанный под матрацем, я поворачиваю Марна на бок. Считаю его ребра и помещаю заостренный конец ложки между пятым и шестым, легко скользя, прокалывая легкие. Выдергиваю его, а затем сажусь на кровать и жду.

Через несколько минут его дыхание становится все более и более тяжелым, а затем капли крови начинают появляться на губах. Вскоре она начинает биться во рту, и я решаю, что пора действовать.

Бегу к двери, кричу сквозь решетку на охранника, разместившегося несколькими дверями дальше.

«Быстрее!» — зову я. «Что-то случилось с Марном. Думаю, у него оспа, или еще что-нибудь»

Охранник идет ко мне с лицом, исполненным подозрения.

«Посмотрите на него» — говорю я, отходя от двери. Он светит переносной лампой через решетку на Марна, небольшой круг света останавливается на его лице и малиновой струйке изо рта. Охранник ругается, и я слышу его шаги через площадку. Проходит еще несколько минут, прежде чем лифт лязгает в шахте, а затем с ржавым скрипом охранник открывает двери. Еще три или четыре напряженные минуты до возвращения лифта.

«Назад в дальний угол, Кейдж» — слышу приказ охранника, и я делаю, как он говорит, держа сзади в руках заостренную ложку.

Звон ключей, дверь открывается. Стоят три охранника и между ними — медик. Он одет как куратор, один из заключенных-подхалимов перед губернатором и его окружением, получивших дополнительные обязанности. Они входят и наклоняются над Марном, проверяя его дыхание. Я жду, готовый действовать, пока охранники глядят на моего умирающего сокамерника.

Три шага, и я пересекаю камеру, разрубаю лезвием яремную вену ближайшего охранника, кровь фонтанирует во мраке. Я пинаю следующего охранника в грудь, отбрасывая его к стене, обхватываю горло испуганного куратора, держа острый конец ложки напротив его правого глазного яблока. Третий охранник замирает с рукой, тянущейся к пистолету на поясе.

«Один неверный шаг, и он умрет» — рычу я, пока встает на ноги отброшенный охранник, и лицо его в ужасе под густой копной черных волос.

«Какого фрага ты творишь, Кейдж?» — спрашивает он тихо, отводя глаза от трупа товарища.

«Назад, в коридор, репоголовые» — говорю им, напрягая руку, держащую медика, а тот визжит.

«Тебе никуда не уйти» — продолжает черноволосый охранник, пытаясь обойти меня справа, но я поворачиваюсь на каблуках, волоча за собой куратора, чтобы держать его в поле зрения.

«Я сказал — назад!» — ору, вбивая ложку куратору в глаз, он недолго кричит перед кончиной. Я бросаю тело на убитого охранника и хватаю другого, который вытаскивает пистолет до того, как мои руки впиваются в его и дергают вверх под треск костей. Я вырываю у него оружие, он падает назад, обнимая руку, я обращаюсь к оставшемуся охраннику.

«Не стоит» — предупреждаю я, направив дуло пистолета ему прямо между глаз.

«Бросай пушку» — говорю я, и он делает, как сказано, расстегивает ремень и дает ему с грохотом упасть на пол. «Теперь на выход» — указываю ему на дверь, бросаю взгляд на парня со сломанной рукой, но он упал на пол и всхлипывает. Забросив его оружие через плечо, я иду за охранником по коридору.

Мы проходим к лифту, и я толкаю его внутрь до того, как двери закрываются за нами. Перебрасываю пистолет в левую руку, чтобы он оставался на прицеле, я дергаю рычаг вправо, и лифт с грохотом начинает движение.

Этаж за этажом мучительно ползем вверх по центру башни, путь лифта обозначен освещенным циферблатом над дверью. Примерно на двадцатом этаже начинает реветь сигнализация, предупреждающая о побеге.

Охранник с удовольствием замечает — «Это за тобой. Они получили приказ убить тебя, если будешь сопротивляться. Сдавайся, или подохнешь»

«Ты этого не увидишь» — говорю я, нажимаю спусковой крючок, и половину его лица просто сносит. Пока эхо от выстрела гремит вокруг, лифт скрипит, останавливаясь, а затем начинает опускаться. Отчаянно дергаю рычаг, но, должно быть, есть какое-то внешнее управление. Я осматриваю кабину и замечаю служебный люк в потолке.

Затыкаю пистолет за пояс, подпрыгиваю и выбиваю панель. Еще раз подпрыгнув, хватаюсь за край и подтягиваюсь, оказываясь на крыше лифта. Надо мной, тускло освещенный редкими мигающими лампами, вверх тянется шахта. Я вижу двери на другие уровни, и, идя по краю, смотрю вниз и вижу свет, льющийся из нескольких входов, что немного ниже, где охранники заставили двери открыться. Я не могу оставаться тут, слишком легкая мишень.

Вижу небольшую лестницу для обслуживания шахты, до нее совсем чуть-чуть. Не трудно схватить одну ступень, пока я медленно опускаюсь, и подтянуться на ней. Вытаскиваю пистолет, целю в механизм торможения уходящего лифта и дважды стреляю. Шипение гидравлики во мраке, и лифт набирает обороты, ускоренно опускаясь по шахте. В течении нескольких секунд я лезу вверх, а потом в ухо врывается шум потрясающей аварии внизу, когда лифт доходит до низу.

Я поднимаюсь так быстро, как могу, всё больше света заливает в шахту из открытых дверей выше и ниже меня. Что-то рикошетит от стены рядом со мной, сопровождаемое резким треском пистолета. Свистят еще пули, трассирующие снаряды, некоторые из них проходят близко, другие далеко. Охранники не могут видеть меня, они целят вслепую. Я поднимаюсь на несколько этажей, вокруг пальба и крики, делаю паузу, чтобы отдышаться. В этот момент дверь напротив открывается, и я остаюсь висеть лицом к лицу с двумя кураторами и парой охранников.

Я реагирую первым, достаю пистолет и опустошаю обойму, сбивая их с ног градом пуль. Сверху в меня начинают стрелять, и я прыгаю с лестницы в небольшую служебную нишу слева. Вжимаюсь в нее, бросаю опустошенный пистолет вниз, в шахту, достаю из-за пояса другой.

Сижу на корточках на краю ниши, несколько раз стреляю вверх, целясь в прямоугольники света открытых дверей. Крик — это упал охранник, летит мимо меня. Понимаю, что это лишь вопрос времени, когда они меня возьмут, если я останусь здесь, прыгаю обратно на лестницу и продолжаю восхождение.

Мои плечи и руки горят, когда я поднимаюсь со ступеньки на ступень, раны на спине открываются вновь и кровь пропитывает жилет. Я иногда останавливаюсь, стреляю в охранников, смотрящих на меня и палящих из дверей выше, достигаю некоторого успеха, подавляя их огнем.

Я поднимаюсь, возможно, на пару десятков этажей, когда цепи лифта приходят в действие, так что я думаю, авария не вывела его из строя навсегда. Я удваиваю свои усилия, дергаюсь со ступеньки на ступеньку, пытаюсь обогнать приближающийся лифт, пока меня поливают стрельбой сверху.

Выстрелы, еще больше выстрелов, глянув вниз, я вижу стреляющих через открытый люк лифта, на десять этажей ниже. Я отвечаю им, оказавшись под ужасным перекрестным огнем. Отчаявшись подняться по лестнице, жду, пока лифт не окажется всего в нескольких этажах ниже, отпускаю лестницу и прыгаю на крышу. Приземляюсь под грохот сапог, автоматически поворачиваюсь, падаю в открытый люк прямо на охранников внутри.

Стреляю одному в живот, в упор, прикладом бью по лицу второго. Третьему крушу горло, перебивая дыхание. Другой уже лежит на полу, с дырой в груди. Я стою, тяжело дыша, пока лифт продолжает путь наверх, поднимая меня на вершину башни.

Прежде чем достичь последнего уровня, я привожу рычаг в среднюю позицию, и под протестующий визг тормозов лифт останавливается. Вылезаю на крышу, я подтягиваюсь до двери на последнем этаже. С двумя пистолетами, позаимствованными у убитых в лифте охранников, прижимаюсь ко внутренней стороне двери, пытаясь обнаружить любое движение с той стороны. Ничего не слышу и не вижу.

Я толкаю плечом двери, и они распахиваются, охранник по ту сторону испуганно визжит, когда одна из них падает прямо на него. Я врываюсь сквозь дыру, скрестив руки, палю из двух пистолетов, пока оружие не раскалилось от стрельбы. Еще три трупа остывают на полу, а я бегу на крышу.

Жуткая буря, молнии освещают все вокруг, раскаты грома. Ветер воет над башней, покалывания мою плоть наметенным песком и пылью. Сзади различаю крики и осознаю, что еще есть охранники на вахте. Я, не обращая на них никакого внимания, бегу к краю. Я буду спускаться на руках, если понадобится.

Я вскакиваю на парапет, что окружает крышу, и останавливаюсь. В свете бури я смотрю на Гобул. Башня тянется далеко вниз. Вокруг безликой пустой равнины. Всё серое и каменистое, без естественных убежищ, без укрытий, чтобы спрятаться, нечего пить, жрать нечего, просто пустая порода и гравий. Насколько хватает глаз. Молнии показывает мне, что равнина простирается далеко вдаль. Нет ни холмов, ни гор, ничего, просто огромная пустошь.

Некуда идти.

Я слышу крики за спиной и воющие выстрелы. Поднимаю руки над головой, и пистолеты выпадают из моих онемевших пальцев.

Некуда идти, нечего делать, кроме как ждать здесь полковника.

Полковник. Когда я думаю о нем, во мне вспыхивает боль, гнев сдавливает мои кишки и грудь. Я сжимаю кулаки, пока приближается охрана, и ору в бурю.

«Шеффер!» — ору я. — «Давай сюда, ублюдок!»

Команда ликвидации

Глава первая Пролог

Воздух был наполнен кружащейся серой пылью, поднятой вверх ураганными ветрами, что вопили вокруг твердого черного гранита башни. Мрачное здание без окон тянулось к бушующим небесам, вместо них сотни сверкающих прожекторов своими желтыми лучами бесплодно пытались разогнать пыльную бурю. Целых три сотни метров башни уходили ввысь третьей луны Гховула, практически идеального цилиндра из нерушимой и мрачной скалы, высеченной из неплодородного плоскогорья, где стоял исправительный лагерь.

На вершине вспыхнули узкие красные лучи лазера, пронзая тьму облачной ночи.

Секунду спустя на них ответил треугольник белых вспышек, на посадочную площадку садился шаттл. В свете посадочных огней по площадке туда-сюда бегали техники, защищенные от свирепого климата громоздкими рабочими костюмами из тонкой металлической сетки, руки прятались в огромных перчатках, а на ногах были ботинки с толстой подошвой.

С затихающим воем двигателей три опоры шаттла с громким лязгом коснулись металлического настила посадочной площадки. Секунду спустя сбоку открылся люк, и на шипящей гидравлике к нему, дергаясь, протянулась погрузочная рампа. Высокая фигура пригнулась, проходя через низкий вход, и вышла на мостик. Она постояла там секунду, тяжелая шинель хлопала от ветра, а руки в перчатках прижимали к голове офицерскую фуражку. Несмотря на ужасающие погодные условия, офицер держал спину прямо, словно столб. Вновь прибывший целенаправленной походкой прошагал по погрузочному мостику, постоянно глядя только перед собой.

Облаченные в черное охранники козырнули мужчине и без слов предложили ему пройти к открытому железному лифту внутри здания на посадочной площадке. Со скрипом ржавых петель надзиратель закрыл двери и дернул рычаг. Сопровождаемый звоном цепей и хрустом шестеренок лифт поехал вниз.

— На каком уровне заключенный? — спросил офицер, заговорив впервые, с тех пор как прибыл. Его голос был тихим и глубоким, властный тон выдавал человека, который привык, что ему подчиняются без вопросов.

— Шестнадцатый уровень, сэр, — ответил охранник, не встречаясь с пронзительным взглядом голубых глаз офицера.

— Один из изолированных этажей, — поспешно добавил он. Гость не ответил, а простокивнул.

Лифт прогрохотал пару минут, медленно проходя этаж за этажом, подсвеченный индикатор отмечал их спуск. Когда они достигли семнадцатого, охранник дернул рычаг, и секунду спустя в шахте эхом отозвался скрип плохо смазанных тормозов. Лифт задрожал и через несколько секунд остановился.

Офицер взглянул на указатель этажей, на котором теперь светилось число "16".

— Техножрецы обещали взглянуть на лифт, сэр, но сейчас они слишком заняты, — извиняющимся тоном ответил надзиратель на вопросительный взгляд офицера. Охранник был старым и измученным, с тонкими прокуренными белыми волосами. Униформа на нем сидела явственно плохо. Застенчиво прокашлявшись, охранник со скрипом открыл двери и отошел с дороги.

Уровень, куда вышел высокий мужчина, был круглым, как и сама башня, в стенах через равные промежутки располагались тяжелые бронированные двери. Все было покрыто старой известкой, бледно-серую поверхность местами пачкали ржаво-коричневые подтеки.

— Сюда, сэр, — произнес охранник, проходя вправо от двери лифта, осознав, что офицер ожидает указания. Еще один охранник, моложе и крепче того, что ждал на посадочной площадке, стоял у одной из дверей, на нем была та же самая простая черная униформа, с пояса свисала тяжелая дубинка. Первый охранник провел офицера к двери и отщелкнул маленькое смотровое окошко. Из маленькой решетки пахнуло застарелым потом, но выражение лица офицера осталось безразличным, он всмотрелся в узкое окошко. Камера внутри была точно так же пуста, как коридор снаружи, и выкрашена в такой же серый цвет. Всего лишь несколько квадратных метров комнаты освещались единственной светосферой в потолке за проволочной решеткой. Тусклый желтый свет придавал болезненный вид постояльцу камеры.

Он висел на цепях у дальней стены, запястья были скованны тяжелыми цепями, уходящими к разным углам потолка. Его ноги тем же образом были прикованы к полу.

Его голова была опущена к груди, а черты лица скрыты длинной испачканной гривой неухоженных волос. Кроме тряпья на бедрах, на нем ничего не было, тусклый свет падал на его подтянутые, жилистые мускулы. Его грудь была крест-накрест очерчена шрамами, некоторые были новыми, некоторым было уже несколько лет. Руки также были изуродованы, особенно заметным был разрез на бицепсе правой руки, закрывающий то, что осталось от татуировки. На левом бедре с обеих сторон виднелись шрамы от отверстий, оставленные явно сквозным ранением.

— Почему его перевели сюда? — тихо спросил офицер, от его голоса заключенный слегка шевельнулся.

— За первый месяц пока он находился здесь, он убил семь надзирателей и пять заключенных, и почти что сбежал, сэр, — объяснил пожилой охранник, нервно глядя через окошко и обмениваясь взглядом с другим охранником.

— Комендант последние пять месяцев держит его в изоляторе ради безопасности других арестантов и охраны, сэр.

Офицер кивнул в ответ, и на какое-то неуловимое мгновение надзирателю показалось, что он заметил удовлетворенную улыбку на губах офицера.

— Каково его умственное состояние? — спросил мужчина, переводя взгляд с надзирателя обратно в клетку.

— Медики осматривали его дважды и объявили психопатом, сэр, — через мгновение ответил охранник, — кажется, он всех ненавидит. Он отказывается есть что-либо, кроме протеиновой каши. Разрешает приблизиться к себе, только когда мы отводим его в тренировочный зал. Хотя мы не позволяем ему там заниматься с другими заключенными. Так же никому не позволено в его присутствии иметь при себе что-либо, что можно превратить в оружие. Мы поняли это, когда он пытался бежать…

Офицер обернулся и вопросительно поднял бровь.

— Никому в голову не приходило пересчитывать ложки в столовой, — побледнев, объяснил надзиратель. Мужчина снова вернул свое внимание к камере.

— Превосходно, — прошептал он сам себе.

— Откройте дверь, — приказал он младшему из двух охранников, после чего отошел в сторону.

Угрюмый темноволосый надзиратель сделал так, как ему приказали, дверь со скрипом открылась, и впервые заключенный поднял голову. Как и все остальное тело, его лицо представляло собой путаницу шрамов, к груди опускалась длинная борода. В ответ арестант бросил на надзирателя злобный взгляд, его темные глаза светились дикой ненавистью. Второй охранник встал с другой стороны от заключенного, расстегнул привязь тяжелой дубинки и стал держать ее наготове под правой рукой.

— А теперь наручники, — приказал офицер.

— Не думаю, что это хорошая мысль, сэр, — ответил потрясенный престарелый охранник. Глаза заключенного не двигались, они продолжали прожигать надзирателя.

— С-с-сэр? — с испуганным взглядом спросил молодой офицер, — вы слышали, что мы рассказали вам об этом животном?

— Он не животное, — отрезал офицер, — наручники.

Надзирателя со светлой шевелюрой явно потряхивало, но он прошаркал вперед и начал теребить связку с ключами. Второй охранник последовал за ним, снимая дубинку с пояса. Присев, охранник нерешительно отомкнул сначала левую ногу и нервно вздрогнул, ожидая удара. Чуть более уверенно он отстегнул правую. Он взглянул в лицо заключенному, но взгляд арестанта был прикован к другому офицеру безопасности. Он быстро снял кандалы с запястий и спешно отошел на пару шагов, готовый к удару.

Растирая руки, чтобы вернуть циркуляцию крови, арестант шагнул вперед. Затем, не говоря ни слова, заключенный резко шагнул влево от себя, правая рука выстрелила и выбила дубинку из хватки молодого надзирателя, который завизжал и схватился за сломанное запястье. Второй охранник шагнул вперед, но заключенный был быстрее, он развернулся на одной пятке и с разворота пнул ногой в живот, с глухим ударом и хриплым криком боли надзиратель впечатался в стену. Охранник со сломанной рукой уже пришел в себя, но арестант снова обратил свое внимание на него, сжатыми пальцами он ударил его в глотку и, обхватив шею охранника рукой, зажал голову в замок. Раздался громкий хруст, когда шея охранника сломалась, арестант удовлетворенно зарычал и позволил телу грудой свалиться на пол. Затем он шагнул к выжившему надзирателю и уже был готов повторить, когда в камеру вошел офицер.

— Думаю, хватит, — тихо произнес гость, и заключенный обернулся, хищная ухмылка от жестокого развлечения появилась на его покрытом шрамами лице.

— Я до усрачки рад вас видеть, Полковник, — хрипло смеясь, произнес арестант, — я снова вам нужен?

— Да, ты снова нужен, Кейдж, — ответил Полковник.

Глава вторая Винкуларум

+++ Фигуры собираются, план пришел в движение +++

+++ Время подготовиться к открытым ходам +++

Со смесью облегчения и страха я смотрю на Полковника. С одной стороны, тот факт, что он оказался здесь, означал завершение шести месяцев страданий и скуки. С другой, его присутствие означало, что я очень скоро могу погибнуть. Я полгода надеялся, и в то же время боялся, что это мгновение наступит, меня разрывало между ожиданием и предвкушением. Хотя все равно я был рад его видеть, потому что скорее готов рискнуть с Полковником, чем до конца своей жизни гнить в этой проклятой камере. Он просто стоит тут и выглядит точно таким же, каким я видел его в последний раз, словно он только что вернулся после секундного отсутствия, а не бросил меня на двести дней в камеру, пялиться на четыре голые стены.

— Отмойте его и приведите в зал для аудиенций, — коротко бросает Шеффер охране, затем еще раз смотрит на меня, разворачивается и широкими шагами входит за дверь.

— Ты слышал офицера, — возвращает меня к жизни надзиратель, поскольку я стою на месте и пялюсь в удаляющуюся спину Полковника. Охранник нервно смотрит на труп в углу камеры и отходит от меня на пару шагов, его глаза излучают настороженность, а руку он держит около пистолета на ремне.

Я следую за ним к лифту и в молчании жду там пару минут, пока подъемник увозит Полковника обратно к крыше башни. Мой разум бурлит. Что Полковник припас для меня? Что за миссия в этот раз? Командующий 13-ым Штрафным Легионом, известным скорее как "Последний Шанс", Полковник Шеффер в последний раз провел меня и примерно четыре тысячи штрафников через кровавые, самоубийственные миссии на десятке миров, и, в конце концов, от нас осталось только несколько выживших. Это снова повторится? Я снова проведу следующие два года на кораблях, швыряемый от одной зоны боевых действий к другой, раздумывая каждый раз, будет ли это сражение для меня последним? Честно говоря, мне на это наплевать. Если время, проведенное в этой зловонной камере, меня чему и научило, так это тому, что жизнь на поле боя, драка за свою жизнь, гораздо более приятная, чем просиживание на своей заднице девять десятых дня.

Хотя я знал, что он вернется за мной. Когда он улетал, он ничего не сказал, но я помню его слова, что он произнес три года тому назад, когда мы впервые встретились. "Как раз ублюдок по мне" — вот как он отозвался. После этого он меня нокаутировал, должен добавить, но в те дни я не держал на него зла. Он сделал кое-что хуже со мной и с другими.

С дрожащим лязгом подъемник останавливается, и надзиратель сопровождает меня внутрь. Мы грохочем пару этажей к уровню охраны, где расположены душевые. Я никогда раньше не ехал этим путем, последние пять месяцев мои гигиенические процедуры каждый второй день состояли из поливания моего тела холодной водой из шлангов. Следуя за охранником без задней мысли, мой разум все еще занят появлением Полковника. Оно не гарантирует ничего, кроме кровавой бани и сражений, но Полковник всегда это собой и символизировал. Хотя не только, но и непреклонную, бескомпромиссную веру в Императора и непоколебимую преданность Империуму.

Я никогда особо не верил, но так было только до "Последнего Шанса", где я осознал свою роль в огромной схеме бытия. Я убийца, хладнокровный ублюдок, и не возражаю против этого. Но теперь я один из убийц Императора, Его хладнокровный ублюдок, и Он снова хочет использовать меня. Это дает мне определенную долю удовлетворения, хотя все что я знаю, так это как причинять боль, убивать и калечить, но зато у меня появилось ощущение предназначения, которого никогда не было раньше. Там снаружи жестокая, суровая галактика, и если ты собираешься в ней выжить, тебе придется выучить кое-какие жесткие тяжелые уроки. Я выучил их, в то время как четыре тысячи других штрафников "Последнего шанса" — нет, и я все еще здесь. Все время пока я был в камере, вспоминая каждую битву, каждый выстрел и каждый удар ножа, я полагал, что Император и Полковник еще не закончили со мной. Я считаю, что они оба вообще никогда не отстанут от меня, даже когда я сдохну, в этом я уверен.

Я стягиваю обноски и вхожу в душевую кабину. Охранник включает воду снаружи, и из решетки на потолке в меня каскадом бьет хлесткая струя горячей воды. Охранник швыряет мне зернистый кусок мыла, и я начинаю скоблить и очищать себя.

— Мне нужно побриться, — перекрикиваю я плеск воды. Охранник что-то бормочет в ответ, но я не слышу его из-за барабанящей по голове воды.

— Я говорю, дай мне лезвие, мне нужно избавиться от этих долбаных волос и бороды!

— Тебе не позволено иметь острые предметы, Кейдж, — кричит в ответ охранник, — у меня есть приказы…

— Да ради Императора, ты, кусок дерьма, я не собираюсь предстать перед Полковником как хренов нищий, — возражаю я, выглядывая из кабинки. Он быстро отступает. Я указываю на пистолет и нож на его поясе.

— Если бы я хотел убить тебя, ты бы уже остывал, — с улыбкой говорю я ему, — дай мне свой чертов нож, пока я не вышел и не взял его сам.

Он отстегивает ножны и швыряет их мне, при этом выглядит так, словно готов удрать в любую секунду. При виде страха в его глазах, я дрожу от удовольствия. Да я сделал бы все что угодно, чтобы несколько лет тому назад заслужить такую репутацию на Олимпе. Именно такой ужас сделал бы все намного проще для моего подъема из низов.

Я шагаю обратно под поток воды и мылю лицо и голову, затем вытаскиваю нож и выкидываю ножны обратно на плиточный пол. Начинаю отрезать волосы как можно ближе к коже, выбрасываю пучки в водоворот сливного отверстия на полу. Затем я бреюсь и отрезаю бороду, скоблю ножом щеки и подбородок, заодно снимаю небольшой слой кожи. Жалит сильнее, чем рана от лазера, но мне все равно. Я провожу рукой по гладкой коже, наслаждаясь ощущением чистоты, как кажется, впервые за века.

С гривой на голове чуть сложнее, но в конечном итоге я умудряюсь ее срезать, оставив себе на затылке несколько отметин и порезов, угол неудобный. Мое лицо было разорвано на части, а затем снова собрано несколько лет тому назад, так что мне никогда не выиграть ни одной медали на конкурсе красоты.

Удовлетворенный полученным презентабельным видом, я вытираюсь насухо грубым царапающимся полотенцем, предложенным охранником. Он в это время уходит искать мне какую-нибудь подходящую одежду. Вскоре он возвращается со стандартной формой заключенного: с отвратительными, мешковатыми серыми брюками, тканой рубашкой из необработанного льна, и парой бесформенных и плохо сидящих ботинок. Надев это, я ощутил себя прямо таки идиотом, словно маленький пацан напялил на себя одежду старшего брата. Следую за своим охранником к лифту на беседу с Шеффером.

Он стучит в дверь, и Полковник приглашает меня внутрь. В отличие от остальной башни, круглый зал украшен яркой фреской, которая бежит по всем стенам, насколько я могу судить, на ней изображено что-то из сцен Экклезиархии. Житие какого-то великомученика, судя по последней картинке, где мужика с пылающим нимбом разрывают на части зеленокожие чудища, я так понимаю, причудливая интерпретация орков. Я дрался с настоящими орками, и во плоти они даже еще страшнее, чем гротескные пародии, намалеванные в зале.

Полковник сидит за простым столом из темной, почти черной древесины. Напротив него стоит простой, подходящий по цвету стул. Столешница сильно завалена бумагами в мягких коричневых футлярах, перевязанных красным шнуром и запечатанных различными официальными печатями.

— Кейдж, — произносит Полковник, отрывая взгляд от пачки пергаментов в своих руках, — присаживайся.

Я подхожу и опускаюсь на стул, который начинает живо скрипеть ножками, пока я обустраиваюсь на нем. Полковник вернул свое внимание к изучению документов в своих руках. Я терпеливо жду. Будучи запертым в камере, я немного научился терпению. Я полагаю, это как ожидание добычи, терпение охотника, который до самого конца сидит или лежит неподвижно. Это то самое терпение, что проверяет вашу вменяемость, медленно проплывающие часы и дни угрожают пошатнуть ваш разум. Но я научился. Я научился успокаивать свои мысли, обращать их внутрь себя: считать удары сердца, считать вдохи и выдохи, в уме проделывать сотни ритуалов подготовки и обслуживания оружия, драться с оружием и без оружия с разными врагами в ограниченном пространстве своей собственной головы, пока твои руки и ноги прикованы цепями к стене.

Когда Полковник намеренно кашлянул, я осознаю, что уплыл в хорошо натренированное состояние транса, моргаю и фокусируюсь на нем. Он вообще не изменился, хотя я на самом деле и не ожидал этого. Все та же мощная, чисто выбритая челюсть, резкие скулы и пронзающий взор ледяных голубых глаз. Взор, который может вонзиться в твою душу и прожечь тебя сильнее, чем лазерный резак.

— Есть еще одно задание, — начинает он, откинувшись назад и скрестив руки на груди.

— Я уже догадался, — отвечаю я, сидя с прямой спиной, всем своим видом изображая внимание.

— Собственно говоря, времени немного, — продолжает он, его взгляд не изменился, — ты соберешь и обучишь команду для ликвидации военного командира чужаков.

Это удивляет меня. В последний раз он был очень скрытен относительно целей миссии. Думаю в этот раз все по-другому.

— Как ты, возможно, ожидаешь, процесс выбора в этот раз будет более целенаправленным и сфокусированным, чем в последний, — произносит он, словно читая мои мысли, — я не могу себе позволить потратить столько времени, чтобы повторить процедуру, которой ты был подвергнут ранее.

Ставлю, что так, думаю я. Потребовалось четыре тысячи солдат и два с половиной года для "выбора" штрафников "Последнего шанса", когда Полковник последний раз вел меня в бой. Кроме самого Полковника, я был единственным выжившим.

— В этой тюрьме содержатся некоторые наиболее специализированные бойцы в этом секторе Империума. Именно с этой целью я заключил их здесь, собрал в одном месте, где с легкостью могу получить к ним доступ, вместо того, чтобы носиться по звездам. Это делает сбор команды намного более прямолинейным, дополнительным плюсом является то, что только несколько человек знают, что они здесь, и я могу поддерживать абсолютную секретность, — говорит он мне, взмахом руки указывая на дела на столе.

— Тебе придется прочитать эти досье и выбрать тех, кого посчитаешь самыми подходящими для задания. Затем ты обучишь их умениям, которыми они не обладают, пока я подготовлю финальные детали для самой миссии. Затем я поведу штрафников "Последнего Шанса" на эту миссию. Все ясно?

— Полностью, сэр, — осторожно отвечаю я, раздумывая над его словами, — если мне нужно выбирать, тогда мне нужно знать чуть больше о том, что вы планируете.

— В данный момент нет. Я скорее позволю тебе выбрать мужчин и женщин, чьи навыки ты посчитаешь ценными, вне зависимости от ситуации, с которой можем столкнуться, — говорит он, качая головой, — наш выбранный персонал будет в какой-то степени проинформирован о плане атаки, который я разработаю. Гибкость будет ключом к успеху.

— Думаю, понял, — отвечаю я ему, наклонившись вперед и положив руки на столешницу, — собрать команду, которая сможет сделать то, что нам нужно, чем бы оно ни было.

— И снова твоя способность схватывать на лету сложные задачи изумляет меня. — саркастически отвечает Полковник. — Разве это не то, что я только что сказал?

— Почти, — отвечаю я с усмешкой.

Затем до меня кое-что доходит:

— Полковник, а почему группа из штрафников? Я имею в виду, что уверен — вы можете набрать людей из полков Гвардии по всему сегментуму.

— Ты же сам однажды ответил мне на это, если помнишь, — через секунду размышлений отвечает Шеффер, — я могу пролаять приказы, заставить людей делать то, что хочу, но для миссии этого недостаточно.

— Теперь вспомнил, — отвечаю я Полковнику, когда он делает паузу, — вы хотите группу, которой незачем жить, кроме как ради успеха миссии. Так было на Избавлении, да? Да, я помню: когда больше не осталось ничего ценного за что можно было бы сражаться, кроме как за свои жизни, то вы будете лучшими бойцами.

— Ты это хорошо выучил, — многозначительно произносит Шеффер.

— Но я все еще здесь, — с горькой улыбкой отвечаю я.

ЗДЕСЬ в тюрьме двести семьдесят шесть человек военных заключенных. У меня больше недели ушло, чтобы пробраться через их дела, я засел с одним из писчих Винкуларума, чтобы он читал мне детали их дел. Я никогда не учился читать, в этом действительно никогда не было необходимости. Когда я в следующий раз увидел Полковника, он сказал мне, что у меня есть еще три дня, чтобы делать выбор. Для начала, я даже не знаю с чего начать. Брифинг Полковника был настолько туманным, что я с трудом себе представляю, что нам придется сделать. Первый день я провел просто сидя и обдумывая кое-что, на что у меня была уйма времени в последние месяцы. Я посчитал, что примерно десяти хороших бойцов будет вполне достаточно. Мой опыт в Коританоруме говорил мне, что если с заданием Полковника не смогут справиться несколько хорошо тренированных человек, то и никакая армия не поможет.

Исходя из этого, я продрался через записи с адептом, стараясь разделить их по навыкам, предыдущему воинскому опыту и, что самое важное, по причинам, по которым они оказались в тюрьме. Собрались отбросы на любой вкус, но все как один бывшие военные. Это не удивительно, учитывая жизненную цель Полковника. Но именно в этих заключенных было кое-что особенное. Все как один были специалистами в том или ином роде. Тут были пилоты, снайперы, эксперты по проникновению, диверсанты, инженеры, бойцы джунглей и городов, экипажи танков, артиллеристы, штурмовики, саперы и десантники. Как Полковник и сказал, он собрал здесь вместе всех лучших солдат со всего сегментума, и они все здесь ради того, чтобы я сделал выбор. Так кого же мне искать? Как выбрать команду экспертов, когда у меня есть возможность выбирать из целой роты? На что мне смотреть, чтобы отделить одних от других?

Когда остается только два дня для решения, я начинаю расстраиваться. Мне нужно рассмотреть их под определенным углом, каким-то образом отобрать лучших из лучших.

И я начал больше понимать, почему Полковник сделал именно то, что он сделал для последней миссии. Я начал понимать, что возможно, протащить четыре тысячи мужчин и женщин через ад и вернуть обратно, и посмотреть, кто выживет — единственный способ на самом деле разобраться, у кого есть инстинкт воина, кто боец и последний герой, а кто просто пушечное мясо, предназначенное для спасения лучших воинов. Возможно, мне просто нужно поставить их в пары и заставить драться, чтобы посмотреть, кто выйдет победителем.

Но затем меня посещает вдохновение Императора. Возможно, я и не могу пройти с ними несколько сражений, дабы выявить лучших, но мне тогда не придется физически устранять слабые звенья. Середина ночи и я отсылаю охрану разбудить адепта. Я натягиваю свою новую униформу, любезно предоставленную Полковником. Легко проскальзываю в простую оливковую рубашку и темно-зеленые брюки, аккуратно вдеваю ремень и туго затягиваю, затем напяливаю ботинки. Даже не могу передать вам, насколько хорошо ощущать туго затянутую униформу и крепкие боевые ботинки на ногах после месяцев с босыми ступнями. Все это заставляет меня снова ощутить себя солдатом, а не заключенным.

Я иду туда, где Полковник посвящал меня в детали моего задание и жду адепта. Проходит пара минут, прежде чем заспанный и смущенный адепт врывается в зал для аудиенций.

— Нам нужно поговорить со всеми заключенными, — говорю я, хватаю пару десятков дел со стола и вручаю стопку ему.

— Со всеми? — устало спрашивает он, его глаза мутные от сна, он едва сдерживает зевок.

— Да, со всеми, — отрезаю я, и подталкиваю его шатающуюся фигуру к двери, — кто там первый?

Неудобно нагруженный горой беспорядочной бумаги, он читает имя на верхнем деле:

— Заключенный 1242, Афрен, — отвечает он мне, пока мы ждем лифт, — камера тринадцать-двенадцать…

КОГДА мы выходим из лифта на тринадцатом этаже, я вижу, что охранник, прислонившись к стене, спит стоя на посту. Я отвешиваю ему оплеуху, и он падает на пол, когда его голова ударяется о землю, с его губ срывается изумленный визг.

— Проснись, надзиратель! — ору я на него и поднимаю на ноги.

— Что происходит? — ошеломленно спрашивает он, потирая глаза.

— Открой камеру двенадцать, — говорю я ему, хватаю за одежду и тащу к двери камеры, — и обращайся ко мне сэр или лейтенант, я офицер!

— Извините, сэр, — мямлит он, в его трясущихся руках звенят ключи, пока он вставляет нужный в замок. Когда дверь открывается, я отталкиваю его в сторону.

— Ты, за мной, — входя в клетку, я рычу клерку. Он осторожно следует за мной. Комната такая же, как и все остальные, маленькая и пустая, за исключением шконки на полу вдоль дальней стены напротив двери. Заключенный уже на ногах с поднятыми кулаками в защитной стойке. Если мужчину вообще можно описать как здоровенный, то это наш парень. Он в полтора раза выше меня, его плечи словно позаимствованы у огрина, а бицепсы больше чем у большинства людей бедра. На нем только арестантские брюки, его грудные мышцы играют, пока он сжимает и разжимает пальцы. У него плоское лицо и маленькие глазки, под массивными бровями они посажены слишком близко друг к другу. Я как-то сомневаюсь, что он может сосчитать до десяти, даже если будет использовать свои пальцы.

— Попытаешься ударить меня? — небрежно спрашиваю я, закрываю за собой дверь и облокачиваюсь на нее, скрестив руки на груди.

— Ты что, только что выпал из варпа что ли? — в ответ рычит Афрен и делает шаг вперед. Адепт паникующе пищит и забивается в угол.

— Ты не можешь просто так врываться сюда, у меня есть право на шестичасовой сон ночью. Так написано в правилах заключения.

— В правилах заключения также говорится, что мне не позволено тут никого убивать, однако это меня не останавливает, — отвечаю я ему тем же бесцеремонным тоном.

— А ты верно Кейдж? — спрашивает он, внезапно уже менее уверенный в себе. — Я слышал о тебе, ты гребанутый на всю голову.

— Я лейтенант Кейдж из тринадцатого Штрафного Легиона "Последний шанс", и тебе лучше запомнить это, когда обращаешься ко мне, боец, — напоминаю я ему. Полковник сказал мне, когда отдавал униформу, что восстановил меня в звании, очень мило с его стороны.

— А ты ждешь, что я отдам тебе честь? — с усмешкой отвечает заключенный.

— Читай, — говорю я клерку, игнорируя Афрена. Адепт явно собирается с силами и помпезно прочищает себе горло.

— Колан Афрен, бывший сержант-инструктор 12-ого полка Рейнджеров Джерико, — начинает он монотонно бубнить, — семь лет службы. Три кампании. Арестован и осужден за жестокость к новобранцам. Приговорен к увольнению из армии с лишением прав и привилегий, и пяти годам каторжных работ. Приговор заменен заключением по приказу Полковника Шеффера, 13-ый Штрафной Легион…

— Сержант-инструктор? Я должен был догадаться, — говорю я ему, своим прохладным взглядом ловя его рассерженный взор, — нравится дрючить новичков, а? Ты не подходишь, мне нужны настоящие солдаты, а не какие-то громилы из тренировочного лагеря. Кто-то, кто сражался…

— Ах ты, коротышка! — ревет он и кидается в меня. Я отхожу в сторону от неуклюжего выпада и вбиваю его лицом в металлическую дверь камеры. Он камнем падает на пол. Я выхватываю дело из рук адепта, внутренне улыбаясь от ужаса на его лице, и швыряю бумагу на шконку.

— Можешь забрать их позже, когда закончим, — говорю я ему, перекатывая бесчувственное тело Афрена прочь с дороги, и открываю дверь, — минус один, осталось двести семьдесят пять.

— ЭРИК КОРЛБЕН, — монотонным голосом зачитывает клерк, — бывший мастер-сержант 4-ого полка Асгарда. Три года службы. Одна кампания. Арестован и осужден за несоблюдение субординации на поле боя. Приговорен к тридцати пяти ударам плетью, увольнению из армии с лишением прав и привилегий, и десяти годам заключения. Приговор заменен заключением по приказу Полковника Шеффера, 13-ый Штрафной Легион…

Корлбен низкий и коренастый, с густыми торчащими рыжими волосами и ветвистыми бровями. Он сидит на краю кровати, тупо глядя в пол, руки на коленях.

Все говорит о том, что он сломлен и удручен, но я даю ему шанс доказать свою полезность.

— Значит, тебе не нравятся приказы, Корлбен? — спрашиваю я, почесывая голову. — Тогда несколько странный выбор вступать в Имперскую Гвардию…

— Я не просился, — бормочет он в ответ, не поднимая глаз.

— Ах, призывник, — медленно отвечаю я, — готов поспорить, что ты порядком разозлен. Тебя призвали в армию, а ты не хочешь сражаться. А затем заперли тебя здесь гнить до конца жизни. Кажется, Император действительно тебя недолюбливает, Корлбен.

— Думаю, да, — соглашается он, впервые встречаясь со мной взглядом и горько улыбаясь.

— Как тебе шанс выбраться отсюда, и может быть даже оставить в прошлом все, что ты натворил? — предлагаю я, изучая его реакцию. — Хотя это и значит следовать новым приказам…

— Очень бы хотелось, — он медленно кивает, — я не против подчиняться — если только это не самоубийственный штурм вражеского бункера.

— Что ж, Корлбен, это неправильный ответ, — злобно говорю я ему и захлопываю дело в руках адепта, — больше ты меня не увидишь.

— ГАВР ТЕНААН, — сонно бормочет адепт, едва способный разлепить глаза. Мы к этому времени уже тридцать шесть часов на ногах, идем обратно в зал аудиенций Полковника за новой порцией дел, за все это время мы только дважды делали перерыв перекусить и попить. Он валится с ног, видимо на последнем резерве сил. Слабак. Как и большинство здешних обитателей.

Только полдюжины впечатлили меня, у остальных серьезные проблемы с дисциплиной, или они трусы, или возможно убьют меня, как только выйдут.

— Бывший снайпер Тобрианских Консулов. Тринадцать лет… службы. Шесть кампаний. Арестован и осужден за стрельбу в гражданских Империума без приказа. Приговорен к повешению. Приговор… приговор заменен заключением по приказу… приказу Полковника Шеффера, 13-ый Штрафной Легион.

Тенаан худощав, я полагаю, ему едва за сорок. У него серое худое лицо и холодный отдаленный взгляд, словно он на самом деле не смотрит на меня. Он не особо обращает внимание на происходящее, его пальцы теребят шов робы.

— Нравится убивать, а? — спрашиваю я, склонив голову набок и подначивая. — Ставлю, что ты был охотником до вступления.

— Так иэ есть, сэр, — растягивая слова, произносит он, — привык охотиться на оленей иэ прочих в горах. Затем пришли они иэ сказали, что если хочу, могу отстреливать орков, это показалось хорошим предложением.

— Так как ты дошел до того, что отстреливал гражданских? — спрашиваю я, ожидая услышать историю из его собственных уст.

— Они были у меня на пути, сэр, — сухим тоном отвечает он и слегка пожимает плечами, — их не должно было быть там.

— Сколько? — подгоняю я его, зная ответ из дела, но желая, чтобы он сам рассказал. У этого парня есть потенциал.

— Я не помню точно, сэр, — медленно отвечает он, — думаю, в тот раз около десяти, думаю да.

— В тот раз? — спрашиваю я, удивленный признанием. — И сколько гражданских ты завалил?

— Около пятидесяти, по моим подсчетам, сэр, мож чутка больше, — кивает он, подтверждая цифру в деле.

— Пятидесяти? — недоверчиво спрашиваю я. Ну, хорошо, может по сравнению со счетом моих убийств это будет словно плевок в океан, но я хотя бы действовал по приказу.

— Даже для меня, ты как-то слишком радостно нажимаешь на спусковой крючок.

— Жаль, что так, сэр, — извиняется он и еще раз слегка пожимает плечами. Благодарно вздохнув, адепт откидывает дело и, шатаясь, выходит из камеры, я иду за ним.

— Итак, сколько у нас получается? — спрашиваю я его, когда мы идем обратно к лифту. Он смотрит на маленькую пачку бумаги, оставшуюся в его руках.

— Восемь, лейтенант, вы оставили только восьмерых, — устало отвечает он, протягивая документы мне.

— Тебе они понадобятся, — говорю я ему, отпихиваю документы и вхожу в лифт, — собери их всех завтра после завтрака в комнате аудиенций и проинформируй Полковника Шеффера, что я встречусь с ним там же. Я отваливаю немного поспать.

МОИ ВОСЕМЬ "рекрутов" стоят шеренгой в зале, расслабленно так стоят, взгляд каждого прикован ко мне. Им всем любопытно, по тюрьме быстро расползлись слухи, что психопат Кейдж говорит с каждым и предлагает способ выйти из тюрьмы. Но кроме этого, у них больше нет никаких догадок о том, что происходит. Один или двое нервно дергаются под моим взглядом. Открывается дверь и, широко шагая, входит Полковник, как всегда в полной униформе.

— Смирно! — рявкаю я, и они достаточно резво реагируют. Это одна из причин, по которой они здесь, в них еще осталось хоть какое-то подобие дисциплины.

— Ну и что ты подобрал для меня, Кейдж? — спрашивает Полковник, медленно проходя вдоль шеренги и осматривая каждого по очереди.

Мы начинаем слева направо, с Морка. Он высок, хорошо сложен, красив и умен. Блондин с короткой стрижкой, его лицо начисто выбрито, а глаза горят. Он вытянут по струнке, ни один мускул на его лице не дергается, его взгляд устремлен строго прямо перед собой.

— Бывший комиссар Морк, сэр, — представляю я его Полковнику, и он кивает, словно вспомнил что-то.

— Достаточно необычно, я уверен, вы согласитесь. Комиссар роты штурмовиков Морк имел образцовое досье. Закончил Схолу Прогениум с отличием. Десять раз представляли к награде за храбрость. После пяти кампаний, он провел три года в Схоле Прогениум, обучая кадетов-комиссар, после чего ему подписали прошение о переводе в боевую часть. За все это время был ранен семь раз, три раза отказался от почетного увольнения из армии и вернулся к обязанностям по обучению. Вкратце, сэр, он — настоящий герой.

— Тогда напомните мне, почему он оказался военным заключенным, лейтенант, — кисло произносит Шеффер.

— Комиссар и его рота штурмовиков участвовала в ночной высадке во время операции по подавлению мятежа на Сеперии, — говорю я Полковнику, вытаскивая из памяти детали, которые всю прошлую ночь вдалбливал себе в голову, — атака прошла полностью успешно, вражеский лагерь был разгромлен, все враги уничтожены, пленных не брали, как и было приказано. Проблема была в том, что это была не та цель. Какой-то картограф Департаменто перепутал координаты цели, и наш герой повел своих бойцов атаковать командный лагерь 25-ого полка Гоплитов. Они вырезали полностью весь штаб генерала.

— Без потерь, должен указать, — я улыбнулся Морку, который оставался таким же беспристрастным во время пересказа истории, — дабы прикрыть свои шкуры, Департаменто обвинил всю роту в неисполнении приказа, и их всех отправили в штрафные легионы. Вот тогда появились вы и перевели героя сюда. Настоящая ошибка, и возможно он единственный невинный боец во всей этой тюрьме.

— Значит ты, должно быть, ненавидишь его, Кейдж, — говорит Полковник, пристально глядя на меня.

— Конечно, сэр, — отвечаю я, сжав губы.

— Тогда зачем выбрал его? — спрашивает он, обращая свое внимание на бывшего комиссара. — Возможно тут какая-то месть?

— Совсем нет, Полковник, — со всей честностью отвечаю я, — этот боец будет следовать вашим приказам буквально, не задавая вопросов. У него почти непревзойденный боевой опыт, дисциплина и вера. Он всецело предан Императору и сделает все, чтобы наша миссия была успешной. Я лично не выношу его, сэр, вы правы. Но если захочу, чтобы кто-то меня прикрывал, наш герой подойдет для этого лучше всех.

Полковник просто хмыкает и шагает к следующему в шеренге. Невысокий и жилистый, лысый, словно пушечное ядро, но с такой кустистой бородой, что кажется, будто кто-то глупо пошутил и перевернул его голову вверх ногами.

— Ганс Айл, — говорю я Полковнику, глядя на сияющую макушку низкорослого, та сморщенна из-за рваного шрама как раз над левым ухом.

— Когда-то восемь лет оттрубил во взводе разведки, Айл здесь лучший скаут, которого можно найти. У него есть действительный боевой опыт сражений в пустыне, лесах, джунглях и в городе. И кажется, ему уж чересчур нравится глушь. Дезертировал во время сражения на Табраке-2, ускользнул, пока находился в пикете. Выживал на равнинах восемнадцать недель, прежде чем началось наступление остальной армии, и его поймали. Он находчив и доказал, что может действовать по своей инициативе.

— Есть еще другие причины, почему ты выбрал его? — спрашивает Шеффер, его брови слегка нахмурились.

— Для миссии мне не нужен еще один дезертир, — подчеркивая, добавляет он, ссылаясь на мои многочисленные попытки побега во время нашей последней службы.

— Что ж, сэр, причина в том, что он еще сильнее, чем я, ненавидит сидеть в клетке и сделает все, чтобы выбраться, — объясняю я. Я слегка сомневаюсь, но думаю, что Айл захочет увидеть завершение миссии, вместо того чтобы снова свалить в одиночку.

Конечно же, этого я не говорю Полковнику. Шеффер еще раз сурово осматривает бойца и идет дальше.

— Это Пол Регис, — указываю я на следующего в шеренге. Они примерно с меня ростом и моей комплекции, чуть дряблый в талии и лицом, у него бледная кожа и искривленный нос. Он самый нервный из всех, его глаза хлопают то на меня, то на Полковника, в них вспышками смешивается страх и ненависть.

— Наш друг Пол служил сержантом артиллеристом семь лет, у него обширный опыт осад и бомбардировки, — продолжаю я, когда Полковник обращает взор своих голубых ледяных глаз на Региса.

— Наш жадный сержант-артиллерист был пойман на грабеже руин улья Басшиман на Фландере, вопреки явным приказам капитана.

— Мародер? — с гримасой отвращения восклицает Полковник, его глаза все еще прикованы к Регису.

— Он был приговорен к повешению, пока не вмешались вы, Полковник, — подчеркиваю я, — это еще не все, есть еще большие подозрения, что он виновен не только в мародерстве. Некоторое могут называть это открытым грабежом или хуже, но нет никаких доказательств. Он настоящий подонок, сэр, но я считаю, что он выучил, насколько важно следовать приказам.

Регис хрюкает и кивает, на мгновение на лице Шеффера отражается раздражение.

— Я разве говорил, что тебе можно двигаться, Регис?! — в ответ ору я на заключенного.

— Н-нет, сэр, — заикается он, в его глазах горит паника.

— Значит, не шевелись! — рычу я, раздраженный за этот цирк перед Полковником. Если мы сейчас облажаемся, то все будем радоваться гостеприимству этой башни до конца наших жизней. А этого я определенно не желаю. Я смотрю на Полковника, дабы оценить его реакцию, но он уже сфокусировался на следующем бойце.

— Снайпер первого класса, Таня Страдински, — оглашаю я, пока Полковник осматривает ее с ног до головы, его лицо остается бесстрастной маской. На первый взгляд Таня неплоха, хотя с другой стороны я бы не сказал, что она милашка. Она коротко стрижена, черные волосы и мягкие коричневые глаза, полные губы и вступающие скулы. Она на несколько дюймов ниже меня, и с хорошей мускулистой фигурой, как и ожидается от солдата.

— Без сомнений, она лучший снайпер в этой тюрьме, а возможно и во всем секторе. Четыреста пятьдесят шесть подтвержденных убийств за девять лет службы. Выиграла тридцать восемь полковых и меж полковых медалей за стрельбу, еще награждена тремя медалями за действия во время службы. Она здесь за отказ стрелять во врага, она четырежды отказывалась, прежде чем ее осудили. Она была вовлечена в прискорбный инцидент, в котором дотла сгорел королевский детский сад на Миносе, и погибли двадцать детей, включая отпрыска Имперского командующего. После проведенного Инквизицией расследования, с нее сняли все обвинения, но с тех пор она не может стрелять, кроме как на стрельбище. Пусть это не введет вас в заблуждение, что с ней поступили жестоко. Есть подозрение, что она специально стреляла по этому детскому садику.

— И ты привел мне снайпера, который отказывается стрелять? — с сомнением спрашивает Полковник, выгнув дугой бровь. — Что-то я не понимаю твоих мотивов, Кейдж.

— Что ж, сэр, должно быть, вы посчитали, что она может быть полезна, когда отсылали ее сюда в это сборище, — подчеркиваю я, от моей безупречной логики Полковник скуксился, — по крайней мере, она знает о стрельбе намного больше, чем кто-то из нас, к тому же у нее есть опыт обучения.

— В любом случае, — добавляю я, окидывая Таню самым суровым взглядом, — я заставлю ее стрелять снова.

Выражение лица Шеффера остается сомневающимся, его глаза бурят меня несколько секунд. Я выдерживаю его пристальное внимание и спокойно смотрю ему в глаза. Лишенная каких-либо эмоций маска, что обычно носит на лице Полковник, возвращается на свое место, и он делает шаг к Лодону Стрелли.

Если человек когда-либо мог выглядеть ненадежным и хитрожопым, то это Стрелли. Худой и с длинными конечностями, словно его кроили по рисунку ребенка.

Даже его лицо длинное, с острым подбородком и высоким лбом, разделенное узким и длинным носом. Он смотрит на меня прищуренными глазками и сжимает челюсть, оценивает меня, старается понять, что я за человек.

— Стрелли в команде в качестве пилота шаттла, если такой понадобится, — объясняю я Полковнику, — изначально пират с промысловых астероидов Санбастиана, пилот Стрелли осознал ошибочностью своего пути, когда орки наводнили эту систему восемь лет тому назад. До суда он служил пилотом шаттла, а затем позднее летчиком-истребителем "Грома". И уже в это время, несмотря на то, что он стал широко известным и уважаемым летным асом, слишком увлекся разногласиями между Гвардией и Флотом, и обстрелял бронированную колонну пехоты, принадлежащую Бойцовым Кулакам с Тезиса. Полковник Кулаков Тезиса потребовал, чтобы Флот отдал Стрелли им, и под их суд, где его должным образом признали виновным и приговорили к смерти через повешение.

Ваше вмешательство спасло его.

В этот раз Полковник ничего не говорит, он просто пристально и долго смотрит на Стрелли, словно пытается пришпилить того взглядом к стене. Под упорным ледяным взором пилот чувствует себя неуютно и ерзает, я замечаю, как его длинные пальцы начинают нервно барабанить по бедру. Пока продолжается пристальное изучение Полковника, глаза Стрелли пялится на дверь, мне кажется, он собирается туда кинуться.

В этот момент Полковник переводит свое внимание и шагает дальше. Стрелли бросает на меня недоуменные взгляды, его былая самоуверенность исчезла. Я игнорирую его.

— Следующий — пехотинец Квидлон, бывший боец 18-ого полка с Нового Оплота, который очутился здесь благодаря тому, что неспособен обуздать свое любопытство и внять предупреждениям старших офицеров.

Первое что приходит в голову, когда смотришь на Квидлона — "квадрат". Он невысок, широк, прямые плечи, огромная челюсть и плоская голова. Даже его уши почти квадратные. Вытянувшись по струнке, превосходно неподвижен, вы даже можете подумать, что это скульптура ученика, который еще не умеет придавать человеческой фигуре более гладкие черты.

— Кажется, он не смог совладать со своей страстью к машинерии, — спешно продолжаю я под подгоняющим взором Полковника и уводя свои мысли от странной внешности молодого солдата.

— Несмотря на несколько жалоб от слуг Адептус Механикус и выговоры от его старших офицеров, Квидлон продолжил вносить несанкционированные изменения в оружие и машины своего танкового взвода. Насытившись им, и мудро не желая вступать в перепалки с техножрецами, его вышестоящие офицеры в конечном итоге обвинили его в неподчинении.

— Почему ты не внял данным тебе предупреждениям? — спрашивает Квидлона Полковник, он впервые с тех пор как вошел, обращается напрямую к кому-то из заключенных.

— Я хочу знать, как все работает, сэр, и мои изменения никому не принесли вреда, они позволили оружию и двигателям служитьлучше, — быстро отвечает пехотинец, слова вылетают короткими очередями, словно стабберные выстрелы на полуавтомате.

— Ну и как ты думаешь, за что ты здесь оказался, боец? — продолжает спрашивать Полковник.

— Здесь, сейчас, в этой шеренге с остальными, с лейтенантом и вами, или в тюрьме, сэр?

Когда мы встретились в первый раз, я был удивлен тем, насколько он быстро говорит, но вскоре осознал, что это от того, что его мозг работает так же быстро. Хотя это производит крайне неудачный эффект, заставляет любого смышленого человек выглядеть глупо, и я могу себе представить, почему на его таланты не обратили внимания другие, которые этого не осознали.

— В этом зале, в данный момент, — подтверждает Полковник, — с остальными заключенными.

— Что ж, сэр, я не знаю наверняка, почему я тут, но я могу рискнуть и предположить, учитывая все, что я слышал ранее и мою беседу с лейтенантом вчера, что возможно, я могу быть вам полезен, сэр, потому что умею чинить машины, — глядя на Шеффера, скороговоркой выпаливает Квидлон.

— Можешь, — кивком соглашается Полковник, после чего делает еще пару шагов вдоль шеренги.

— Даже не представляю, какую гору вы свернули, чтобы достать этого, — говорю я, глядя на него. Мужчина кажется совершенно неприметным во всем. Средний рост, среднее телосложение, темно-коричневые волосы, серые глаза, обычное лицо без каких-либо характерных черт. Его дело оказалось таким же образом странно коротким, да и эти крохи были несколько смутны. Но то, что было там, стало увлекательным чтивом. Ладно, хорошо, это было интересно слушать, но не в этом дело.

— Ойнас Трост, бывший эксперт по саботажу и терроризму, — оглашаю я Шефферу.

— Я все еще эксперт, — ворчит на меня Трост.

— Я разве разрешал тебе открыть пасть? — рычу я в ответ и наклоняюсь к нему. Его глаза встречаются с моими, и у меня по спине бежит дрожь. Они мертвы. Я имею ввиду, они абсолютно лишены эмоций, настолько пустые, словно нарисованные. Они говорят мне, что я могу гореть или истекать кровью до смерти, а он просто пройдет мимо и не удостоит вторым взглядом.

— Испытай меня. И я покажу тебе, что такое хладнокровие, — шепчу я ему в ухо, возвращая самообладание.

— Этого я помню, — говорит Полковник, отодвигает меня в сторону и встает напротив Троста, — этого я очень хорошо помню. Трост, агент Оффицио Сабаторум под прикрытием. Он, возможно, убил людей больше, чем все в этой башне вместе взятые, включая тебя и меня, Кейдж. Я помню, что он ошибся и отравил трех адмиралов и их семьи.

Трост все еще пытается подавить меня взглядом, но я стою на своем. Если я сейчас покажу слабину, он поймет это, и в дальнейшем у меня будут проблемы с сохранением своего авторитета.

— Ну и кто последний? — спрашивает Полковник, указывая на последнего мужчину в шеренге.

— Это Питер Строниберг, полевой хирург 21-ого полка Копоранской Бронированной Конницы, сэр, — говорю я Шефферу, отрывая взгляд от Троста. Хирург выглядит изможденным, темная кожа, тонкие черные волосы и нервный тик правого глаза. Он смотрит на Полковника усталыми налитыми кровью глазами.

— Во время кампании на Филиус Секунда, он пристрастился к странному коктейлю из стимуляторов и болеутоляющих по собственному рецепту. Это не только повлияло на его работу, к концу кампании он терял в пять раз больше пациентов, но он начал распространять свое вещество меж солдат в обмен на услуги и деньги.

— А ты думаешь, что этот его медицинский опыт окажется полезным в этой миссии? — насмешливо спрашивает Полковник. — Да он выглядит как ходячий мертвец, я бы не доверил ему даже открыть пузырек с лекарствами, а уж с гальванокаутером даже бы близко к себе не подпустил.

— Он здесь уже три года, Полковник, и из-за своей давней привязанности не может спать больше четырех часов за сутки, — объясняю я, — однако к удовольствию губернатора, он последний год работает доктором для заключенных.

— Хммм, ну посмотрим, — рычит Полковник, бросив на меня взгляд.

Полковник сжимает руки за спиной и разворачивается на месте, шагает в центр комнаты перед собравшимися "рекрутами". Я подхожу туда же и становлюсь чуть позади и слева от него. Он еще пару раз рассматривает шеренгу, взвешивает у себя в уме достижения каждого. Я даже не уверен, он оценивает их, или меня за то, что я выбрал их.

— Они все кажутся подходящими, Кейдж, — тихо говорит он мне, не оборачиваясь, — но мы посмотрим, кто из них пройдет финальное испытание, а кто провалит.

— Финальное испытание, сэр? — встревожено спрашиваю я. Я даже представить не могу, что у Полковника на уме, хотя считал, что уже все предусмотрел.

— Меня зовут Полковник Шеффер, — рявкает он, его сильный голос наполняет зал, — я командующий офицер 13-ого Штрафного Легиона.

Он смотрит на меня секунду:

— Как вы слышали, некоторые из вас называют его "Последним Шансом". Это я собрал вас всех в этой тюрьме и теперь стою здесь, чтобы предложить вам выбор. Мне нужны солдаты, бойцы как вы, чтобы принять участие в опасном задании. И вряд ли многие из вас, а возможно даже все вы, переживут эту миссию. Я подвергну вас самым безжалостным тренировкам, которые сможет изобрести лейтенант Кейдж, и ожидаю полного подчинения. В ответ на вашу преданность делу, я предлагаю вам полное прощение за совершенные преступления, по которым вас осудили. Переживете задание и будете вольны свободно заниматься тем, чем пожелаете. Не выживете, тогда будете прощены посмертно, дабы ваши души были очищены от ваших грехов, и вы могли вознестись и присоединиться к Императору.

— Помните, жизнь, проведенная не в служении Императору — вдвойне потерянная жизнь, как в этом мире, так и в том. Я так же напомню вам, что вы все поклялись в верности и преданности Императору и Империуму, который служит ему, и я еще раз предлагаю вам возможность исполнить эти клятвы.

Я смотрю на Полковника. Вот он стоит тут, прямой как шомпол, и расслабленно держит руки за спиной. Я не вижу его лица, но помню, когда он последний раз произносил подобную речь для меня и примерно четырех тысяч других заключенных, где-то года три тому назад. Это не дословно та же самая речь, но я помню его лицо. Оно излучало уверенность и искренность, эти голубые глаза светились гордостью. Он и правда верит в то, что спасает в этом мире наши души от проклятья. А может быть так оно и есть. Мой старый друг Франкс определенно в это верил, и после того, через что я прошел в "Последнем Шансе", я чертовски уверен, что заслужил для себя искупление.

— Морк, — говорит он, глядя на бывшего комиссара, — ты пойдешь добровольцем на это задание?

— Так точно, сэр! — грохочет в ответ, и я представляю в этот момент, как комиссар шагает через бурю пуль и лазерных лучей, его команды словно трубный глас для солдат вокруг него. — Для меня будет честью и привилегией снова служить Императору.

— Айл, — выкрикивает Полковник, — ты пойдешь добровольцем на это задание?

— Если это означает покинуть эту камеру, тогда да, согласен, — отвечает мужчина и решительно кивает.

— Регис, ты пойдешь добровольцем на это задание? — спрашивает артиллериста Полковник. Регис колеблется, смотрит вдоль шеренги влево и вправо, а затем опять на Полковника.

— Я не хочу умереть, — бормочет он, глядя при этом в пол, — я бы предпочел остаться здесь, сэр.

Я вижу, как Полковник напрягся, словно Регис только что оскорбил его мать или что-то в этом духе.

— Я предлагаю тебе последний шанс, Регис, — говорит Шеффер, его голос начинает утихать, верный признак того, что он зол, — ты пойдешь добровольцем на это задание?

— Катитесь в ад, фраггеры! — отвечает Регис, его уныние внезапно превращается в ярость, и он кидается к болт-пистолету на ремне у Полковника. — я никуда не пойду с тобой, сумасшедший, я нахрен убью вас всех!

Шеффер шагает ему навстречу и тыльной стороной руки бьет Регису в челюсть, одним ударом отправляет его на пол. Тот вскарабкивается на ноги и замахивается на Полковника, но я поспеваю первым и солидно впечатываю кулаком в нос, повсюду разлетаются брызги крови и, кувыркаясь, он снова летит на пол.

— Мне по-настоящему жаль это слышать, — торжественно отвечает Полковник, не двигаясь после атаки.

— Не вызвавшись добровольцем, ты доказал мне и Императору, что больше не являешься верным и полезным слугой. Твое присутствие в этом учреждение более не является необходимым. Властью данной мне, как командующему офицеру судебной власти Императора, твой приговор о заключении пересмотрен, — продолжает Полковник. На лице Региса появляется улыбка. Когда Полковник отстегивает застежку на кобуре болт-пистолета, улыбка увядает, на ее место приходит ужас.

— Тем самым я приговариваю тебя к смерти, приговор привести в исполнение немедленно. Лейтенант Кейдж, исполните свой долг.

Он вытаскивает свой болт-пистолет и протягивает его мне. Я ощущаю в руке его тяжесть, от него пахнет свежей оружейной смазкой. Впервые за месяцы я держу в руках оружие, и его вес придает мне уверенности.

— Не двигайся и все будет быстро, — говорю я Регису, целясь в голову. Регис игнорирует меня и вскакивает на ноги, несется к двери в зал. Я провожу его дулом, но вмешивается Трост и валит того на землю. Они двое катаются там, дерутся и обмениваются короткими, злыми ударами, Регис пытается вырваться. Я вмешиваюсь и бью рукояткой пистолета Регису в лоб, ошеломляя его. Оттолкнув Троста в сторону, я ставлю ногу Регису на глотку, пришпиливая его к месту. Он еще некоторое время пытается сопротивляться, выкрикивает в мой адрес угрозы, после чего обмякает. По его лицу струятся слезы, по его серой робе в районе промежности расползается темное пятно.

— Прими свое наказание как солдат, — шикаю я на него с отвращением, и прицеливаюсь в левый глаз. Одно мягкое нажатие на спусковой крючок и все, хлопок детонации болта эхом отдает от стен, когда разрывной снаряд разносит череп Региса на части и пачкает мои ноги кровью и осколками кости. Я делаю шаг назад, пистолет слегка еще дымится, и смотрю на остальных. Квидлон выглядит ошеломленным, на лице Стрелли свирепая ухмылка, Морк все еще стоит по струнке, глаза смотрят прямо перед собой. Лица остальных ничего не выражают. Смерть для них не нова. Хорошо, потому что до того как миссия завершится, они увидят гораздо больше трупов.

Я возвращаю пистолет Полковнику и ору остальным построиться. Шеффер продолжает, словно только что вообще ничего не произошло, по очереди спрашивает остальных, вызовутся ли они добровольцами на задание. Они все отвечают — да.

ПОТРЕСКИВАЮЩИЙ на решетке костер сверкает искрами, когда обитатель комнаты подбрасывает еще одно полено в огонь. Потирая руки, он возвращается к низкому кожаному креслу в стороне от камина. Он худощав, щурит глаза, его темные волосы прилизаны назад, а подбородок украшает превосходно ухоженная бородка. На нем плотная рубашка из темно-синей шерсти, воротник на шее завязан золотым шнуром, ерзая, он сидит и ждет. Он вытянул свои длинные ноги перед собой, на них обтягивающие брюки из того же материала, что и рубашка. Он заинтересованно осматривает комнату, красные лакированные панели на стенах и книжную полку до потолка, которая тянется на несколько метров вдоль всей длины одной из стен. В футляре, очевидно вырезанном из слоновой кости, стоят часы, их методичное тиканье перебивает шум камина. Опять вернув свое внимание к книжной полке, мужчина встает и медленно подходит к ней, дабы исследовать собранные тома. Он пробегается пальцами по корешкам, склонив голову на бок, чтобы прочитать названия.

В этот момент со щелчком замка дверь позади него открывается. Разворачиваясь, он приветствует вошедшего улыбкой. Другой мужчина значительно старше, его лицо сморщено, словно смятый пергамент, но его глаза до сих пор чистые и ясные. От его прически осталось только несколько завитков седых волос, и он тяжело опирается на трость для ходьбы.

— Гестимор, так много прошло времени с последней нашей встречи, — говорит молодой и делает шаг вперед, после чего ласково кладет руку на плечо старику.

— Так и есть, — коротко отвечает Гестимор, его голос тверд и силен. — Я боюсь, что мы оба больше уделяем внимание нашему долгу, чем дружбе.

— По-другому быть не может, — буднично отвечает посетитель, помогая престарелому усесться в кресле.

— Давай, присаживайся и мы поговорим.

Молодой берет стул с прямой спинкой из-за рабочего стола и присаживается напротив Гестимора. Наклоняется вперед, кладет руки на колени, и сжимает их.

— Ты выглядишь еще старше, чем я мог представить, — печально произносит он.

— Да, Люций, я стар, — соглашается Гестимор, медленно кивая, — но у меня осталась еще пара славных лет, и мой разум все еще острый как никогда.

Иллюстрируя, он постукивает себя по голове.

— Зачем вы подчинились этому? Вы же знаете, что существуют лекарства против старения, — спрашивает Люций.

— Быть человеком, означает быть смертным, — философски отвечает престарелый мужчина, — отрицать это, значит думать о бессмертии, а это область только благословенного Императора. Ну, или для Темных Сил, которым мы мешаем. Отринуть свою смертность для меня, все равно, что отринуть все человеческое, за что я так упорно сражался, дабы защитить остальных.

Несколько минут оба сидят в полном молчании, приятное молчание, которое возможно только по прошествии многих лет дружбы. Первым его нарушает Гестимор, отвлекаясь от пламени в камине и взглянув на Люция.

— Ты пересек семь секторов не затем, чтобы спросить о моем здравии, — подчеркивает он, его лицо делается серьезным.

— Ты получил посланные мной данные? — спросил Люций, откидываясь назад, с деловым выражением лица.

— Да, и скажу, что ты играешь с огнем, — серьезно ответил Гестимор, — но ты все равно получишь от меня любую помощь.

— Больше чем что-либо, я нуждаюсь в совете, старый друг, — объяснил Люций.

— Ты прав, твое предприятие рискованно, но потенциальная награда стоит опасностей. При этом я бы предпочел заручиться поддержкой более существенной, чем есть сейчас. Мне нужно действовать быстро, резко и решительно, и я не уверен, что люди, которые есть у меня, подходят под требования.

— Ах, это просто, — Гестимор отмахнулся от обеспокоенности своего товарища взмахом руки с разбухшими венами, — обратись к старым клятвам, подними еще раз братство.

— Такое не просто, — ответил Люций осторожно, — братство нужно использовать только в экстренных случаях. Кроме того, увиливания и ухищрения как всегда мое оружие.

— Если тебе нужно их вмешательство, значит, время для хитростей и интриг давно прошло, — возразил Гестимор, поглаживая свою лысую макушку рукой, — возьми только одного брата. Для поддержки, как ты сказал.

— Я подумаю над твоим советом, — задумчиво ответил Люций, глядя в пламя и вспоминая минувшие сражения.

Глава третья Лавры славы

+++ Цель в неведении и действует без раздумий. Они полностью доверяют нам. +++

+++ Опасайтесь недооценивать их. Они должны остаться в неведении относительно наших планов. +++

— Ваши дополнительные тренировки начинаются сей же час, — провозглашает Полковник, пока мы грузимся в шаттл, когда шли по мостику, вокруг посадочной площадки выл ветер.

— В мое отсутствие вся полнота власти переходит к лейтенанту Кейджу. Вы должны в точности исполнять то, что он прикажет. Ваши жизни будут зависеть от поддерживаемой вами дисциплины и обучения всему, чему вы сможете научить друг друга.

Интерьер шаттла намного лучше по сравнению с тем, к чему я привык. Вместо длинных деревянных скамеек в главном отсеке индивидуальные кресла, вдоль центрального прохода шесть рядов по три кресла с каждой стороны. Они обиты черной кожей, похожие на подушки подголовники, толстые ремни безопасности с позолоченными застежками, в общем, эти богатые кресла явно для комфорта более важных слуг Империума, чем мы. И все же, в данный момент они наши, я сажусь в одно из них в самом конце, наслаждаюсь ощущениями после пяти месяцев кандалов, прибитых к стенам. К моему удивлению, ко мне подходит Полковник и садится рядом.

— Ты понимаешь свое положение, Кейдж? — спрашивает он, пристегивая себя ремнями безопасности.

— Думаю да, сэр, — отвечаю я после секундного размышления, — я должен превратить эту кучку отбросов в боевой отряд.

— Я имею в виду другое, что я только один раз предлагаю последний шанс, — говорит Шеффер, — и ты уже его потратил. В этот раз никакого тебе прощения.

Я что-то такое подозревал, но все равно услышать такое прямолинейное начало, словно удар по голове. Значит, вот как. Нет прощения и нет конца сражениям за исключением смерти.

Я удивлен своими собственными чувствами, когда понимаю, что необыкновенно спокоен. У меня вообще причудливое ощущение отстраненности, как будто кто-то другой контролирует мою жизнь. Это действительно странное ощущение, его сложно объяснить. Я всю свою жизнь сражался против всего. Дрался, чтобы свалить из ульев Олимпа. Дрался со скуки на Стигии, и все завершилось Последним Шансом. Я воевал два с половиной года, чтобы сбежать от Полковника и смерти, я был уверен, что она меня ждет. Я сражался с ощущением вины и депрессией от того, что остался единственным выжившим в Коританоруме, и увы, этот бой проиграл. А последние шесть месяцев дрался, чтобы свалить из тюрьмы и против всё возрастающего безумия, которое из-за всех этих сражений начало заполнять мою голову.

В последний раз я осознал вот что: даже если я свободен, то все равно буду драться. Я просто не умею ничего другого. Если хотите, такова моя судьба, таково предназначение. Возможно, в планах Императора мне отведена роль бойца, до тех пор, пока не умру. Может быть, это все, что я могу предложить Ему.

Именно это открытие поразило меня, удивило, почему-то это мне раньше в голову не приходило. Вот почему я здесь, вот почему Полковник выбрал меня и почему я выжил, когда тысячи других умерли. Я сражаюсь. Вот что я делаю. Возможно, у меня был шанс изменить все это, но Полковник сделал все так, что этого никогда не случится, он заставил меня пройти через два с половиной года постоянной кровавой бани и сражений. Я превратился в его создание. Теперь я действительно ублюдок по нему.

— Я понимаю, сэр, — говорю я Шефферу, глядя на сидение перед собой. О да, я точно понимаю, что он сделал со мной, во что он меня превратил. Как я и говорил, учитывая, что я все мог изменить. Но теперь мой последний шанс — попытаться выжить, а не жить нормальной жизнью. Благодаря Шефферу это существование теперь единственное, что мне осталось.

— Хорошо, — коротко отвечает он и откидывает голову на спинку.

— Только есть кое-что еще, Полковник, — говорю я сквозь сжатые губы.

Он смотрит на меня, скосив глаза.

— Я ненавижу вас за то, что вы сделали со мной. И однажды я убью вас за это.

— Но не сегодня, Кейдж, — отвечает он мне с мрачной ухмылкой, — не сегодня…

— Нет, сэр, не сегодня, — соглашаюсь я, тоже откидывая голову. Закрываю глаза, и пока мой разум уплывает в сон, представляю, как мои руки сжимают его горло.

ДНЕВНОЙ цикл начинается с того, что в моей комнате включаются светополосы. Я вскакиваю со своей койки и быстро одеваюсь, натягиваю новую униформу. Пройдя через дверь, что соединяет мою комнатушку со спальней группы, я вижу, что большинство из них все еще спит, только Строниберг смотрит на меня.

— Поднимайтесь, вы, ленивые, толстые, никчемные куски сточного дерьма! — ору я на них, прохожу вдоль комнаты и пинаю их койки. — вы вроде как солдаты, а не дети!

— Отвали, солдатик, — рычит Стрелли, вскакивает со своей кровати и встает на ноги передо мной, — ты, может быть, и думаешь что главный, раз Полковник так сказал, но еще раз толкнешь меня и я выбью из тебя всю дурь, — я слышу, как сзади ко мне подходит Трост, слегка разворачиваюсь и делаю шаг назад, чтобы держать его и пилота на виду.

— Я согласен с флотским, — хрипло говорит Трост, его мертвые глаза смотрят на меня, — ты знаешь, скольких я убил? Да я даже не моргну, добавляя тебя в список.

Я ничего не говорю, сохраняю безразличное выражение лица. Я смотрю на других. Морк игнорирует меня, стоя спиной ко мне, он натягивает свои арестантские обноски. Таня сидит на краешке своей койки, болтает ногами, она явно не с ними, но и не встанет на мою сторону. Квидлон выглядит несколько смущенным, его глаза бегают между мной, Стрелли и Тростом, пытается решить на какой он стороне. Если у него есть хоть капелька разума, он примкнет ко мне. Айл все еще лежит на кровати, закинув руки за голову, тупо смотрит в потолок и притворяется, что ничего не происходит.

Я наконец-то перевожу взгляд обратно на Стрелли.

— Думаю, вам тут немного не хватает дисциплины, — говорю я ему, скрестив руки на груди.

— И что ты сделаешь? — насмехается он. — Наденешь на нас ошейники с взрывчаткой?

— Мне они не понадобятся, — тихо отвечаю я. Он фыркает, и ровно через мгновение мой кулак врезается в его лицо. Вылетает выбитый зуб, Стрелли падает на одну из металлических стоек кровати. Словно молния я разворачиваюсь к Тросту, который стоит с ошеломленным выражением лица, оно меняется на агонию, когда мой ботинок врезается ему пах, он кулем падает на пол.

— Можно было обойтись и без этого, — говорю я им всем, пока Трост корчится на полу, а Стрелли поднимается на ноги и пятится от меня. — Теперь вы штрафники "Последнего шанса". А это означает, что вы самые худшие отбросы в галактике. И вы еще пожалеете о том, что не сдохли. И так же это означает, что если вы попробуете перечить мне, я порву вас на маленькие кусочки, а их выкину в воздушный шлюз. И если кто-то из вас думает, что может грохнуть меня, тогда, пожалуйста, валяйте. Но уж будьте добры, сделайте все хорошо, потому что если я выживу, то вам крупно не повезет.

— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — спрашиваю я Строниберга, поднимая свой нож к его лицу. Сегодня первый день настоящих тренировок на борту "Лавров славы". Превосходное судно, это уж точно. Специально построенное для штурмовиков, как проинформировал меня Полковник, "Лавры славы" имеют на борту все, что можно пожелать. В данный момент мы стоим в одном из тренировочных ангаров. На корабле их четырнадцать, каждый из них построен так, чтобы представлять различные боевые условия, а обслуживает их настоящая армия техножрецов. Тут есть и джунглевый ангар, городской, пустынный, ночного мира, различные стрельбища, тренировочные квадранты, в одном из них есть даже пляж. На самом деле я еще не видел их всех, так что мне вроде как любопытно посмотреть, как они организовали джунгли на космическом корабле. Они сделали деревья из досок? Но лучше всего тут оружейная, со всем этим добром можно целый улей захватить, там покоится такой набор смертоносного вооружения, что у меня аж руки зудят, заполучить его. Но это будет позже, а сейчас мы начинаем с основ.

— Это нож, — прямо отвечаю я, он тупо смотрит в ответ.

— Какое у меня звание, рядовой Строниберг? — дребезжу я.

— Вы лейтенант, — быстро отвечает он, — то есть, вы — лейтенант, сэр.

— Так-то лучше, — говорю я, делая шаг назад и размахивая перед ним ножом.

— Что это такое?

— Это нож, сэр, — резко отвечает он.

— Неправильно! — рявкаю я.

— Что это такое?

— Я не понимаю, сэр… — в замешательстве отвечает он, глядя на остальных собравшихся вокруг меня. Мы стоим в ангаре для упражнений, огромное открытое пространство для бега, тренировок ближнего боя, лазанья по канату и все такое. И мы в середине зала, а остальные вокруг меня. Я поднимаю нож над головой и медленно поворачиваюсь, глядя на каждого из них.

— Вы можете мне сказать, что это такое? — спрашиваю я их, вращая нож меж пальцев.

— Это боевой нож стандартной модели, выполненный по шаблону Церватес, сэр, — отвечает Квидлон, — стандартное боевое вооружение ближнего боя для многих полков Имперской Гвардии, выкованное на мире-кузнице Церватес.

— Это все, умник? — спрашиваю я, насмешливо гладя на нож. — Я подозреваю, что ты можешь рассказать мне много интересных вещей об этом ноже, не так ли?

— Об этом конкретном ноже, сэр, или об этом типе ножей? — невинно спрашивает он.

— Что? — отвечаю я, заводясь. — Кровь Императоры, ты слишком много думаешь, Квидлон.

Я делаю паузу, дабы снова собраться с мыслями, закрываю глаза и пытаюсь изгнать Квидлона из головы. Глубоко вдохнув, я открываю глаза и снова осматриваю окружающих. Некоторые из них обмениваются взглядами друг с другом. Тросту скучно, он стоит, скрестив руки, и пялится в потолок.

— В руках я держу не нож, — рявкаю я на них, мой голос звенит, отражаясь от дальних переборок тренировочного ангара, — в своих руках я держу оружие. Единственное назначение оружия — калечить и убивать. Это смерть воина.

Теперь они смотрят на меня более заинтересованно, заинтригованы, куда я дальше поведу речь.

— Эй, Трост, для чего нужно оружие? — рявкаю я на саботажника, который все еще осматривает зал.

— Ммм? — он смотрит на меня. — Назначение оружия — калечить и убивать. Сэр.

Его голос спокоен, лишен эмоций, а выражение лица сложно определить.

— О чем, мать твою, ты таком интересном размышляешь, если считаешь, что можешь игнорировать меня, рядовой Трост? — ору я на него, бросаю нож и иду к нему. — Тебе со мной скучно, Трост?

— Я рассчитываю, сколько термических зарядов необходимо, чтобы взорвать одну из этих переборок, — отвечает он, наконец-то глядя на меня.

— Да ты у нас настоящий подрывник, да? — говорю я, наседая на Троста. Он фыркает в ответ. Мой кулак врезается в его челюсть еще даже до того, как он осознает, что я взмахнул рукой, удар сшибает его с ног. Он пытается предотвратить следующий удар, размахивая руками, тогда я хватаю его левое запястье обеими руками и выворачиваю вперед, утыкаю его носом в пол. Ставлю на его плечо ногу и выворачиваю руку, сустав выстреливает, словно пробка из бутылки, Трост ругается сквозь сжатые губы.

— Твои термические заряды не особо помогли, не так ли, подрывник? Теперь попытайся установить хоть одну бомбу, — я отступаю, позволяя его вывихнутой руке упасть на пол. Издавая стоны и бросая на меня убийственные взгляды, он помогает себе здоровой рукой и встает на колени.

— Строниберг, разберись с этим, — говорю я хирургу, указываю на Троста, который баюкает свое поврежденное плечо, его лицо искажено от боли.

— Будет больно, — предупреждает медик Троста, сильно стискивает его руку и дергает. С отчетливым щелчком сустав встает на место, мужчина вопит от боли.

— Именно так, и все будут внимательно слушать то, что я говорю, всем понятно? — спрашивая я отважившихся встретиться с моим взглядом. Строниберг помогает Тросту встать на ноги, после чего снова занимает свое место в кругу.

— Мне до фрага, выживете вы или нет, в этом будьте уверены. Меня волнует только собственное выживание, и это означает, что я должен положиться на отребье вроде вас. Если Полковник посчитает, что кто-то из вас не подчиняется, он и глазом не моргнет — выпустит болт в любого из вас, так что лучше вам проявить заинтересованность. Слушаете меня, и мы все остаемся живы. Игнорируете меня, и нас всех отфракают.

Айл поднимает руку, и я киваю ему, разрешая обратиться.

— Да кто вы нахрен такой, сэр? — спрашивает он.

— Я человек, которого Полковник протащил через десяток различных кругов ада, и выжил после этого, — медленно отвечаю я, жестами показывая остальным собраться передо мной, чтобы мне не приходилось постоянно поворачиваться, — я человек, который помог Полковнику убить три миллиона душ. Я единственный выживший из четырех тысяч, погибших на поле боя. Я убивал спящих. Я стрелял в них. Тыкал ножом. Сражался с ними. Да я даже голыми руками забивал людей до смерти. Я сражался с тиранидами и орками, маршировал по иссушающим пустыням и промерзлым пустошам. Я почти умер шесть раз. Несколько раз меня пытались убить мои собственные бойцы. Я дрался с такими тварями, о существовании которых вы даже не подозреваете. И я убил их всех.

Каждое слово было правдой, и они видят это по моим глазам, даже Трост, который впервые проявляет признак хоть какой-то эмоции — какой-то отблеск уважения.

— Но все это неважно, — продолжаю я, прохаживаясь туда-сюда перед ними, и глядя на каждого по очереди. — Я лейтенант Кейдж, ваш офицер-инструктор. Я сделаю все, что, мля, захочу, и с любым, с кем, мля, захочу, когда и как, мать вашу, захочу. И во всем огромном царстве Императора нет ничего, чтобы вы могли сделать или сказать, дабы остановить меня. Это будет худшим, самым худшим временем в вашей жизни. Но, как и говорил Полковник, если вы хотите заполучить прощение не посмертно, и уйти свободным, тогда вам нужно слушать то, что я говорю и делать в точности то, что я вам прикажу. И если один из вас оплошает, я вздрючу вас всех.

Я оставляю их на некоторое время поразмышлять над этой речью, подбираю нож и иду к дальнему концу тренировочного зала. Я улыбаюсь сам себе. Как я однажды и говорил, из меня вышел бы отличный инструктор, если бы не мой мерзкий темперамент. И вот я тут выясняю, что мой паршивый нрав, оказывается, лучшее оружие в арсенале. Ну и знание о том, что моя собственная жизнь зависит от тренировок этих дубоголовых на радость Полковнику.

Я оглядываюсь на них и слышу, что они переговариваются меж собой. Предстоит еще долгий путь, прежде чем они станут боевой командой, но их сплотит взаимная ненависть ко мне. Ну, в любом случае я так планирую. Со мной это сработало. Моя ненависть к Полковнику и ко всему, что он представляет собой, наполняет меня решимостью выжить. Я на самом деле дам им возможность выступить против меня, чтобы доказать, насколько они на самом деле слабы. Я сломаю каждого из них и соберу вместе, и честно говоря, я буду наслаждаться каждой минутой. Почему? Потому что кроме настоящего сражения, в моей жизни осталась только одна вещь, которая приносит удовольствие.

Стою на месте, играюсь ножом в руках и смотрю на них. Они все ветераны, они считают себя особенными. Это иллюзия. Я видел новобранцев, которые шли в бой с честью, в то время как ветеранов кампаний разрывало на части или они ломались и плакали. Их время службы для меня ничего не значит, мне плевать насколько они хорошо думают о себе, плевать, на что они способны по их мнению. Я видел людей, которые подходили к границам своей вменяемости и выносливости. Я был одним из таких. Полковник сказал, что у меня примерно два месяца для работы с ними. Два месяца, чтобы превратить их в боевую силу, которую он хотел бы повести в сражение.

И это странно. Почему тогда Полковник доверил это мне? Зачем тогда он запихивал меня в Винкуларум с остальными, чтобы потом снова вытащить, словно старый меч, что отец передает сыну? Такая тенденция появилась, когда он поставил меня во главе, как раз перед Ложной Надеждой и ужасом бога-растения. Но, даже возвращаясь назад, у него было на уме что-то такое? Уверен — он знал, что я буду снова сражаться за него, если переживу Коританорум. И тот факт, что он так быстро поймал меня, доказывает это.

Мысленно я даю себе пощечину. Все эти мысли и размышления — синдром заключения, что мы оставили позади. И у меня нет времени околачивать груши и размышлять. Мне нужно работать. Я осознаю, что тоже собираюсь тренироваться вместе с ними. Шесть месяцев в камере отточили мою философию, но никоим образом не помогли в боевой подготовке. Лениво перекидывая нож из руки в руку, возвращаюсь к группе.

— Каково назначение солдата? — выкрикиваю я по мере приближения. Они пожимают плечами и мотают головой.

— Следовать приказам и сражаться за Императора, сэр? — предполагает Айл, он поднял руку как ученик.

— Очень близко, — соглашаюсь я, глядя на нож, после чего перевожу взгляд на него, — назначение солдата — убивать для Императора. Любой дурак может драться, но настоящие солдаты убивают. Они убивают любого, кого приказали, и каждый раз, когда приказали. Сражения не выигрываются драками, они выигрываются убийствами. Враг, который может драться с тобой — не проблема. Враг, который может убить тебя — вот угроза. Кто из вас претендует на то, что он солдат?

— Я убил больше человек, чем можно сосчитать. Сэр. — Трост делает шаг вперед. — Согласно вашим рассуждениям, это делает меня солдатом.

— Как ты убил их? — спрашиваю я, нож вращается вокруг своей оси, стоя рукояткой на моем указательном пальце.

— Ты зарезал кого-нибудь из них?

— Нет, я никогда не резал человека, — признается он, — я использовал взрывчатку, газ и яд. Если бы мне пришлось драться лицом к лицу, это бы означало, что я раскрыт, и мое задание провалилось. А я никогда не срывал миссии.

— Ну, я уверен, что те три адмирала высоко ценили тебя, пока сдыхали, — усмехаюсь я.

— Миссия все равно была завершена. Обычно позволительно иметь несколько сопутствующих смертей, — хладнокровно заявляет он. Я фокусирую свое внимание на Стрелли и указываю на него ножом:

— А ты солдат, летный мальчик? — спрашиваю я. Он открывает свой рот, дабы ответить, но в этот момент я стремительно разворачиваюсь и швыряю нож в левую ступню Троста, пришпиливаю ее к полу. Он визжит и падает на пол. Схватившись за нож обеими руками, он выдергивает его и с лязгом роняет на пол в лужицу крови.

— Подрывник, ты снова забыл добавить "сэр", если так будет продолжаться дальше, я сделаю с тобой кое-что похуже! — рычу я на Троста.

— Ну, Стрелли? — спрашиваю я, оборачиваясь обратно к пилоту. — Ты солдат?

— По вашему определению — нет, сэр, — отвечает он мне, глядя как на полу, обхватив руками кровоточащую ступню, корчится Трост, — я летал на шаттлах и истребителях, я никогда не дрался лицом к лицу с врагом.

— А теперь ты хочешь стать солдатом, летный мальчик? — бросаю я вызов.

— Не с вами, сэр, — дерзко улыбаясь, отвечает он, — вы порежете меня на кусочки.

— Да, порежу, — с мрачной улыбкой уверяю я его.

— Сэр? — я слышу, как справа от меня подал голос Строниберг. Я не поворачиваюсь, уже знаю, что он собирается спросить.

— Никого нельзя лечить, пока я не прикажу, — отвечаю я, все еще глядя на Стрелли. Слышу рык и топот ног, после чего резко уклоняюсь влево. Трост опускает нож мне в голову, но я ловлю лезвие на левое предплечье и отражаю выпад. Пока он валится, потеряв равновесие, я правой ногой бью его под левое колено, подцепляю ногу, и он врезается в пол.

— На твоем месте, я бы подождал, пока не научу тебя подобающим образом обращаться с ножом, прежде чем снова пытаться, — говорю я ему, вытаскивая клинок из его залитых кровью пальцев. Остальные пристально смотрят на меня. Точнее на мою руку. Кровь капает с кончиков пальцев на чистый деревянный настил пола. Я осматриваю рану. Неглубокая, всего лишь порезало кожу.

— Сегодня пролилось больше крови, чем вы увидите в последующие два месяца, с вами я буду чуть осторожнее, — говорю я им с ухмылкой, — а на сегодня теории достаточно. Теперь я собираюсь показать вам, как солдат использует нож.

Я ПРОВЕЛ остаток недели, обучая их ножевому бою. Нормальному ножевому бою, в стиле улья, включая все грязные приемы, что я так тяжело постигал за прошедшие годы. Мы все получили достаточно синяков и порезов, но я не позволял никому уходить в лазарет до конца дня. Каждое утро после завтрака я читал им проповедь, что такое быть солдатом. В один день — насчет того, как следовать приказам. В следующий — о сути победы. Я рассказал им о работе в команде и доверии. В остальное время я потчевал их рассказами о том, как использовать страх в виде оружия.

В моей учебе не было какого-то плана, я просто рассказывал им все, что приходило на ум вечером перед тренировками, пока я лежал на своей маленькой койке в офицерской комнате, смежной с их общей спальной. И все, что я рассказывал, было истинной правдой, но найти слова, чтобы объяснить это им — было сложно. Как можно научить их чему-то, что я понял сам для себя?

У меня не было сомнений, что сказанное мной было столь же важно, как и ножевой бой, снайперская стрельба, выживание в глуши, техники маскировки, ориентирование и все остальное, чем им можно было набить голову, но я никак пока не мог подобрать слова. Сижу на своей койке в конце первой недели и пытаюсь собрать все воедино, понять, что конкретно им нужно знать, если они собираются выжить. В моей собственной маленькой комнатушке только койка и маленький шкафчик, я чувствую себя так, словно поменял одну камеру на другую. Из-за двери я слышу смех, и мое сердце ухает. В этот раз я не один из них. Я офицер не только в звании. И не могу просто так усесться с ними и травить байки. Они мне не друзья.

И вот я сгорбился и желаю больше всего на свете, чтобы Гаппо или Франкс все еще оставались в живых. А еще лучше, чтобы Лори не летала пеплом по Тифон Прайм. Сейчас это все уже кажется мне нереальным, как будто все было сном или что-то в этом духе, а я только что проснулся в этой кровати, наполовину помня произошедшее. Почему я оказался единственным выжившим? Что во мне есть такого, что я могу передать остальным, дабы они, возможно, тоже выжили?

И вместе с этим мне в голову приходит ответ, и я почти ударяюсь головой в стену, когда вскакиваю. Это больше чем простая решимость, больше чем мастерство и удача. Вы можете сказать, что у каждого своя судьба, но я думаю, что рассуждать так — неправильно. Вопрос не в том, почему я выжил, а в том, почему они нет. Потому что они по-настоящему не хотели. Не так сильно, как я. Я еще ни разу искренне не думал, что умру. Никогда на самом деле не верил, что кто-либо может убить меня. За исключением, пожалуй, тиранид, но даже им этого не удалось.

Император помогает тем, кто помогает сам себе, говорил мне один старик. Все, что я так усиленно обдумывал, начало складываться. Вопрос не в том, чтобы создать команду, обучить солдат, повысить их навыки. Дело в том, чтобы дать каждому из них нерушимую веру в себя, подобную моей. Считаю, что сегодня ночь откровений, потому что именно в этом я нахожу ответ, почему Полковник прошел через самые кровавые сражения в галактике и не получил ни царапины. Потому что у него веры в себя даже еще больше, чем у меня. Она защищает его почти как щит. Единственная проблема остается в том, как мне убедить остальных создать себе собственные щиты, заставить их думать, что они неуязвимы?

В моей голове начинает формироваться план.

СЛЕДУЮЩИМ утром я появляюсь в столовой со стопкой серо-черной униформы в руках. Пока остальные валялись в кроватях прошлой ночью, я сгонял в кладовую со специальным запросом. Зал столовой около тридцати метров в длину, пятнадцать в ширину, тут шесть огромных столов, двумя рядами вдоль стен. Голый некрашеный металл стен отполирован и чист, результат вчерашнего командного труда, только после этого я позволил им отужинать.

Потому что дисциплина это не только спокойствие под обстрелом, или подчинение приказам, но и еще способность исполнять монотонную паршивую работу и все еще оставаться настороже. Ну, как стоять в карауле или убираться в столовой.

— Стройся! — ору я, и они вскакивают на ноги, расслабленно занимают свои места рядом с длинной скамьей.

— Этим утром я покажу вам кое-что другое, — провозглашаю я и кладу униформу на край стола, — вам не стать настоящим солдатом, пока вы думаете не как настоящий солдат. Вы не начнете думать как настоящий солдат, пока не поймете, что означает быть настоящим солдатом. Вы не поймете всего этого, пока вы думаете, что являетесь кем-то другим. Логический вывод из сказанного: пока вы считаете себя кем-то другим, то никогда не станете настоящим солдатом.

Они ошеломленно смотрят на меня. Я не ожидал, что они поймут, потому что мне самому в голову это пришло только вчера ночью. Я смотрю на именную табличку на нагрудном кармане первой униформы.

— Кто ты? — спрашиваю я, указывая на Страдински.

— Таня Страдински, сэр, — отвечает она, вытянувшись по струнке.

— Нет, не верно, — говорю я ей, качая головой, и забираю верхнюю униформу.

— Кто ты?

Прежде чем ответить, она думает секунду:

— Рядовая Страдински, 13-ый Штрафной Легион "Последний шанс", сэр, — выпаливает она и смотрит с триумфом в глазах.

— Хорошая попытка, но все еще неверно, — говорю я и смотрю на остальных, — настоящий солдат не знает об этом, из-за своего имени.

— Ты, — говорю я, указываю на Морка, — как настоящему солдату узнать, кто он такой?

— Я не знаю, сэр, — гавкает он в ответ и вытягивается.

— Кто-нибудь может мне сказать, откуда истинный воин знает, что он настоящий солдат? — пока я говорю, я обвожу их взглядом.

— Только осознав свое предназначение в глазах Императора, лейтенант Кейдж! — словно удар грома, раздается голос сзади меня, привлекая все наше внимание. Полковник широкими шагами подходит ко мне, его взгляд прикован к униформе за моим плечом.

— Я прав, лейтенант Кейдж?

— Да, Полковник, — отвечаю я.

Его ледяные голубые глаза встречаются с моими и на секунду задерживаются. Он одобряюще кивает.

— Продолжайте, лейтенант Кейдж, — говорит он мне, отходя обратно на пару шагов. У себя в голове я стараюсь игнорировать его присутствие, проигрываю последнюю минуту, чтобы найти место в маленьком воображаемом сценарии, что я набросал вчера ночью вместо сна.

— Настоящий солдат не знает, что его так называют, откуда он родом или даже за кого сражается, — говорю я им, ко мне снова возвращаются слова. Я ощущаю на себе взгляд Полковник, и моя глотка моментально пересыхает. Я прячу свою неловкость, маня к себе Таню пальцем, потом продолжаю:

— Настоящий солдат знает о себе только по своим деяниям!

Я разворачиваюсь к Страдински и вручаю ей униформу.

— Ты больше не Таня Страдински и не рядовая Страдински, — говорю я ей, — так кто ты?

— Я все еще не знаю, сэр, — сконфужено отвечает она, ища взглядом подсказки или поддержки у других.

— Что написано на плашке? — мягко спрашиваю я, указываю на униформу в ее руках.

— Тут написано "Снайпер", сэр, — отвечает она, взглянув вниз.

— Кто ты? — снова я вопрошаю твердым голосом.

— "Снайпер", сэр? — нерешительно отвечает она.

— Почему ты спрашиваешь меня? — говорю я, в моих словах сквозит презрение. — Разве я могу знать это лучше тебя?

Несколько секунд она стоит на месте и смотрит на меня, затем на униформу и опять на меня. Ее челюсть сжимается, а в глазах появляется сталь, когда она осознает истину.

— Я "Снайпер", сэр! — она не может скрыть горечь в тоне, ее имя — постоянное напоминание о вине,которую она ощущает.

— Встать в строй, Снайпер! — приказываю я ей и беру следующую униформу. Я по очереди вызываю одного за другим, отдаю одежду и отправляю обратно. Они снова стоят шеренгой, каждый держит свою униформу перед собой, я иду к другому концу стола. Уголком глаза я все еще могу видеть Полковника, он наблюдает за всем, изучает меня и остальных штрафников "Последнего шанса".

— Перекличка! — рявкаю я, глядя на Стрелли слева в шеренге.

— Летун, сэр! — орет он.

— Подрывник, сэр! — орет следующим Трост.

— Снайпер, сэр! — снова произносит Страдински.

— Герой, сэр! — образцово, как на плацу, орет Морк.

— Мозги, сэр! — отвечает Квидлон.

— Глаза, сэр! — гаркает Айл.

— Сшиватель, сэр! — Строниберг завершает перекличку.

— С этого момента, это ваши имена, — хрипло говорю я им, — И мы будем все время пользоваться ими. Каждый раз, когда вы его произнесете или услышите, вы будете знать, кто вы такие на самом деле. Любой нарушивший это правило будет мною наказан. Все ясно?

— Да, сэр! — рявкает хор. Я почти распускаю их, чтобы подготовиться к утренней тренировке, когда вмешивается Полковник:

— А как тебя зовут? — спрашивает он.

— Меня… Как меня зовут, сэр? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Я разворачиваюсь и смотрю прямо на него:

— Я еще не придумал себе имя.

Он вроде бы секунду размышляет, затем уголки его губ слегка приподнимаются:

— А ты — "Последний Шанс", — говорит он мне и кивает. Когда он широкими шагами покидает столовую, то оглядывается на меня:

— Впредь я хотел бы видеть тебя в униформе.

* * *

ТРЕНИРОВКИ продолжаются еще две недели, пока я работаю со штрафниками "Последнего Шанса" над стрельбой и физической подготовкой. Практически уже все превратилось в рутину, так что на вторую неделю я переговорил с офицерами корабля и поменял цикл смены дня и ночи в наших залах. Иногда день будет длиться двадцать четыре часа, после дам пару часов на сон, а иногда полдня. Хотя в данный момент меня больше всего беспокоит их бдительность, мне нужно, чтобы они были словно на иголках, когда мы прибудем туда, куда бы ни направлялись. Так что я организовал для них небольшой тест.

В середине двадцать первой ночи на борту, я прокрался к ним в комнату. В комнате слышалось тяжелое дыхание и храп, штрафники "Последнего Шанса" отдыхали, после того как целый день пробегали с тяжелыми ранцами. В моих руках маленькие полоски пергамента, которые используют, чтобы маркировать трупы, на них я нацарапал "Ты был убит, когда спал". Первая койка Троста, изогнувшись и отвернувшись к стене, он руками плотно прижимает к себе одеяло. Едва дыша, я склоняюсь над ним и кладу кусочек бумаги рядом с ним на подушку. Строниберг раскинулся на спине, одеяло на бердах, рот открыт, его дыхание прерывает свист из носа. Я кладу полоску пергамента ему на горло. Продолжаю идти по спальне, в тусклом ночном освещении легко скольжу от одной койки к другой. Остается только Морк, вот он, скорее всего, проснется, в эту секунду раздавшееся бормотание заставляет меня замереть. Задержав дыхание, я стою на месте и пару секунд пытаюсь найти источник шума. Он слева от меня, и я осторожно подхожу к бормочущему. Это Страдински, разговаривает во сне. Она беспокойна, ее донимает кошмар.

Удовлетворенный тем, что она спит, я крадусь обратно к койке Морка и запихиваю пергамент под оделяло. Затем я отхожу обратно к двери в мою комнату и жду утра.

Для меня все прошло слишком легко и это беспокоит. Мне нужно понять, как наказать их, чтобы они навсегда запомнили, что не стоит быть такими расслабленными. Хотя слишком сурово с ними нельзя, кому взбредет в голову выставлять охрану на своем же собственном корабле? Нужно что-то быстрое и четкое. Если это их нечему не научит, я вернусь с кое-чем посерьезнее.

Я сижу и смотрю на них. Такие тихие. Такие уязвимые. Два с половиной года делить камеру размером с зал с сотнями убийц, воров и насильников научили меня неглубокому сну. Я слушаю их медленное дыхание, представляя, как в их легких пузырилась бы кровь, будь я настоящим врагом. Я слышу, как Страдински всхлипывает, а потом переворачивается. Разбираю стоящий шум: дыхание, бормотание Тани, легкий храп Строниберга, и звуки корабля вокруг нас. Стены слегка гудят, в энергопроводах под полом бежит плазма. Я слышу слабое "клац-клац-клац", тяжелой, отдаленной машинерии. В коридорах снаружи по металлическому настилу палубы лязгают ботинки патрулирующей охраны. От грома снарядов, треска лазганов и разрывов гранат, к чему я привык, путь к спокойствию долог. Я фокусируюсь на звуке, выбирая различные шумы из музыки корабля, дабы не заснуть.

Первым просыпается Строниберг, его бессонница, вызванная синдромом отмены, поднимает его всего лишь через пару часов после полуночи. Я наблюдаю за ним из темноты, он садится на койке, он удивлен клочку бумаги, что падает ему на колени. Он поднимает его и поворачивает к слабому свету приглушенных светосфер на потолке, пытается разглядеть, что там нацарапано. Он спускает ноги с кровати и садится на край. Ни один мой мускул не двигается, я просто смотрю на него. Он, должно быть, заметил меня краешком глаза, потому что резко разворачивается в мою сторону, на его лице тревога. Я указательным пальцем прижимаю губы, призывая его к тишине, и затем указываю на его кровать. Он понимает жест и снова ложится обратно, скомкав пергамент в руке.

Остальные просыпаются только когда, моргнув, включается свет дневного цикла, после восьмичасового сна. Друг за другом они просыпаются, раздаются смущенные восклицания, некоторые просто чешут в затылке, найдя свои похоронные бирки.

— Стройся! — ору я, вскакивая на ноги. Они слетают и выкарабкиваются из своих постелей, и становятся перед своими койками.

— Вот теперь я возглавляю отделение мертвецов, — насмешливо говорю я им, прохаживаясь вдоль спальни, — а это полностью и бесповоротно фракает все задание, не так ли?

Никто из них не отвечает, они все смотрят строго перед собой и не встречаются со мной взглядом, пока я прохожу мимо них. Я снова медленно иду обратно, дразню их неизвестностью, усиливаю их беспокойство. Снова остановившись у двери, я разворачиваюсь на месте и смотрю им в глаза, держа руки за спиной.

— В следующий раз я возьму нож, — предупреждаю я их, угрожая каждым произнесенным словом, — и даже думать не буду, порежу. Что касается досадного представления этой ночью, я подсказал вам: вы все мертвы, и как мы все хорошо знаем, трупы не едят, так что сегодня вам не положено никакой еды, кроме боевого рациона воды. Есть какие-нибудь вопросы?

Таня делает шаг вперед, на ее лице отражается беспокойство.

— Да, Снайпер? — говорю я.

— Вы всю ночь сидели здесь, Последний Шанс? — встревожено спрашивает она.

— Почти всю ночь, Снайпер, — отвечаю я ей с улыбкой, — это тебя беспокоит? Ты не доверяешь своему лейтенанту-инструктору, Снайпер?

— Я доверяю своему лейтенанту-инструктору, Последний Шанс! — быстро отвечает она.

— Тогда ты идиотка, Снайпер, — рычу я на нее и марширую через комнату к ней. Она вздрагивает, когда я останавливаюсь напротив нее.

— Во всей темной галактике Императора я не доверяю ни одной персоне, за исключением самого себя. Я здесь не для того, чтобы любезничать с тобой, Снайпер. И не для того, чтобы приглядывать за вами, — я разворачиваюсь к остальным и ору на них. — Моя задача убедиться, что когда придет время, вы сами за себя постоите, и за меня, и за всех остальных в отделении!

Я снова разворачиваюсь к ней:

— Я по своей прихоти могу разорвать тебя на части, Снайпер, так что никогда не доверяй мне, если только я не попрошу. Это ясно?

— Нет, Последний Шанс, не ясно, — отвечает Квидлон, выходя вперед, — если мы не можем доверять вам, то, как же нам поверить, когда вы скажете доверять, если вы можете соврать?

— В точности мои мысли, Мозги, — говорю я ему с усмешкой, — а теперь, всем заняться уборкой! Завтрак проведете в оружейной, выполняя обслуживание. Я присоединюсь к вам в обычное время для сегодняшнего нового приключения. А тем временем, мне кажется, что в офицерской кухне найдется кусочек свежего мяса, которым я буду наслаждаться.

Они разбежались готовиться. Я разворачиваюсь, чтобы уйти, когда до меня кое-что доходит.

— Ах да, вот еще, — говорю я им, они останавливают свои приготовления, — если хоть один из вас сможет навесить на меня бирку, вы все заслужите один день отдыха. Однако, если кто-то попытается и лажанется, последует еще один день без еды. Мне кажется это справедливым, а вам?

— Да, Последний Шанс! — орут они в унисон.

— Хорошо. Тогда скоро увидимся, — отвечаю я им, и ухожу, насвистывая бойкий мотивчик, которому пару лет назад научил меня мой покойный товарищ Пол. Не хочу утомлять вас паршивыми стихами, но необходимо сказать, что песенка называется "Пять дочерей висельника".

ЧЕРЕЗ два дня они все выглядят изнуренными. Насколько я могу судить, никто из них вообще не спал. Я подозреваю, что у них всех тревожные сны о том, как я крадусь к ним с ножом. Ну и хорошо, в этом весь смысл. Этим утром я подслушал, как они обсуждали ночное дежурство. Интересно посмотреть на это в реальности, учитывая различную длину ночных циклов, что я установил. Я решил дать им еще одну неделю, прежде чем снова предприму вылазку. Это покажет, смогут ли они ночь за ночью нести стражу, или же снова впадут в ложное ощущение безопасности.

Кажется, самое время начать какие-нибудь тренировки на формирование сплоченного отряда. На двадцать шестой день после завтрака я веду их в тренировочный ангар номер шесть. Мы облачены в полную боевую выкладку, следующие несколько дней мы проведем не снимая ее. Я снабдил каждого лазганом, штатным оружием Имперской Гвардии, а так же ножами, боеприпасами на сотню выстрелов, рационами, фляжками с водой, скатками и всем остальным. Еще я выдал им новую униформу, с обычной коричнево-зеленой раскраской. На сей раз, на ней нет плашек, которые напоминали бы им их имена. На этой почве пока что никто из них еще не оплошал, но я жду такого момента. Потому что они начали уставать. День ото дня их утомляет нерегулярный сон, и я постоянно ору на них, жестоко понукаю и безжалостно гоняю.

Это для их же пользы. Если они не могут совладать с тренировками, то, как во имя Императора, они собираются выжить в настоящем сражении? Как я и говорил, их прошлое для меня ничего не значит, все их предыдущие достижения не считаются. Здесь, на этом задании, они будут доказывать свою нужность Полковнику. Ну и мне, соответственно. Я так много вложил в них самого себя.

И теперь тренировки стали для меня утомительными. Но я как-то сомневаюсь, что они оценят мои усилия, затраченные для их пользы.

Если уж на то пошло, я начал ощущать за них ответственность, причем такую, которую не чувствовал по отношению к кому-либо раньше. Я сказал самому себе, что если они позволят себя убить, если они облажаются, и задание погорит как фотонная сигнальная ракета, то в конечном итоге, это будет их виной. Но внутри себя я знаю, что это не стопроцентная истина. Я знаю, что если что-то упущу, если что-то приму как должное, если хоть на секунду отпущу вожжи, то подведу их, и Полковника в том числе.

Как бы то ни было, мы все наряжены в боевое обмундирование, и направляемся в тренировочный ангар. Мы проходим пару воздушных шлюзов, за которыми приглядывают техножрецы в белых рясах, чья работа заключается в поддержке стабильной окружающей среды в каждом из ангаров. В конце открываются огромные двойные двери.

Это восхитительно. С одной стороны двери металлический решетчатый настил. А с другой, ступеньки ведут к покатым холмам и полям. Я вижу маленькую быстросборную ферму в сотни метров от меня слева, из дымохода лениво сочится дымок. По широкому лестничному пролету мы спускаемся на траву, оглядывая в изумлении, словно новички в борделе. С лязгом за нами захлопываются двери.

Предполагаю, что на стенах нарисовано изображение, потому что ландшафт аграрного мира тянется так далеко, насколько я могу видеть. Над нашими головами пронзительно синее небо украшают пухлые облака. Не веря своим глазам, я моргаю, когда замечаю, что облака уплывают через потолок.

— Последний Шанс… — от благоговения Айл шепчет, — колдовство бога машин.

Он смотрит куда-то за мою спину, и я разворачиваюсь, чтобы увидеть это. Двери исчезли, так же как и ступеньки. Вдаль до самого горизонта во всех направлениях тянутся холмы. А в отдалении я могу разглядеть фиолетовые склоны горной гряды, увенчанной снежными шапками. Остальные бормочут с подозрениями и сжимаются от открытого неба над головой.

— Да, колдовство, самая могущественная техномагия, — соглашаясь, тихо произношу я, в благоговении и ужасе от природы нашего окружения.

— Это невероятно… — выдыхает Квидлон, падает на колени и пальцами проводит по траве, — да она как настоящая, даже пахнет как настоящая.

Я замечаю, что он прав. В воздухе витает запах агро-мира. И даже откуда-то слева дует легкий бриз. Свежий воздух на корабле, где он постоянно прогоняется через огромные очистительные машины и вдыхается и выдыхается миллионы и миллионы раз, покуда не становится почти густым от возраста. Я, конечно, ожидал увидеть что-то особенное, после того как Полковник сказал, что таких кораблей всего пара десятков во всем Флоте, но ничего такого экстраординарного как это. Его могущественные союзники выполнили для него тяжелую работенку.

— Она настоящая, — зловеще говорю я, по мне пробегает внезапная дрожь неестественного страха, — я думаю, ее тут растят техножрецы.

Голос на задворках моего разума говорит, что это неправильно. На борту кораблей не должно быть деревьев и лужаек. На кораблях должны быть двигатели и пушки, и их должны строить из металла, а не земли. В этот момент громко начинает трубить голос, кажется, что он витает в самом воздухе, но это мгновенно разрушает всю иллюзию.

— Это уоррент-офицер Кемпбелл, — говорит нам голос с небес, — техножрец Алмарекс будет следить за вашей тренировкой в шестом ангаре. Если понадобится связаться с ним, настройте комм-оборудование на корабельную частоту семьдесят три. Когда понадобится выйти, вернитесь к точке входа и передайте сигнал на корабельной частоте семьдесят четыре, двери откроются. Ох, да, предупреждаю. Наши климатические регуляторы предсказывают ливень почти всю ночь, так что установите хороший лагерь. Удачной тренировки.

— Ливень? — Таня нервно смеется. — Мы попадем под ливень на борту космического корабля? Это впервые.

— Ну, хотя бы фауны нет, — продолжает Квидлон, озираясь вокруг.

— Мозги, чего тут нет? — спрашивает Трост, который сидит на своем рюкзаке и перебрасывает из руки в руку гранату.

— Нет фауны, — повторяет про себя Квидлон, и смотрит в небеса.

— Мозги говорит, что тут нет зверей, — объясняет Строниберг, присаживаясь рядом с бывшим агентом Оффицио Сабаторум, — нет птиц, зверей, насекомых. Только растительность.

— А почему бы ему именно так и не сказать? — жалуется Трост, отрывает пучок травы и позволяет ему просыпаться сквозь пальцы.

— Ладно, всем хватит, мечты о рае закончились! — рявкаю я на них. — Мы тут пришли поработать, а не отдыхать. Летун, у тебя карта, найди, где мы.

Стрелли снимает свой рюкзак и начинает в нем рыться в поисках карты, что вручил мне один из техножрецов, когда мы подходили к входу в ангар.

— Кровь Императора, Летун, — Айл ругается на Стрелли, забирает у него рюкзак и вываливает содержимое на землю. Он находит карту и злобно размахивает ей перед носом пилота:

— На кой хрен тебе дали карту, если ты не можешь ее найти?

— Что ж, тогда карта на тебе, Глаза, — огрызается Стрелли, собирая вместе свои пожитки и запихивая их обратно.

— Карта у Летуна, — говорю я им, вытаскивая ее из рук Айла и вручая Стрелли.

— Последний Шанс, почему? — спрашивает Айл. — Я разведчик, вы же помните. Я могу найти любой закуток с закрытыми глазами.

— Вот почему тебе не нужно учиться пользоваться картой, тупой ты орочий сын! — ору я на него и отталкиваю обратно к рюкзаку. Бросаю взгляд на других:

— Вот поэтому Летун сейчас отвечает за карту! Когда Глаза убьют, кто еще будет знать, что делать и куда идти?

— Последний Шанс, вы имеете в виду "если убьют"? — обороняясь, говорит Айл.

Я разворачиваюсь и пинаю его ногой в грудь, он отлетает:

— Ты пока что ведешь себя так, Глаза, что скорее "когда", а не "если", — фыркаю я, — если все закончили спорить, тогда идем дальше. Итак, наше задание на сегодня захватить и попытаться удержать ферму.

Я указываю на кучку зданий примерно в полукилометре от нас.

— Вся эта зона потенциально враждебна. Мы ждем в этом месте подкрепление к вечеру, поэтому к этому времени мы должны остаться в живых. В течение всего дня будут появляться цели, и за нашей тренировкой будут следить техножрецы. Этим вечером мы поставим лагерь и сделаем полный разбор полетов. А теперь, Летун, показывай мне карту.

Остальные собираются вокруг, когда я раскладываю ее на траве. Она говорит нам, что ферма расположена в неглубоком овраге меж двух холмов. Хотя мы не знаем насколько точна карта, но, кажется, там рядом есть дорога или что-то в этом духе, и ведет она, насколько я понимаю, на север.

— Как бы ты атаковал, Подрывник? — я подталкиваю Троста рукой.

— Дождался бы наступления темноты, затем бы подкрался, Последний Шанс, — говорит он мне, — я соорудил бы кое-что из гранат всего отделения, и разметал бы это место в щепки.

— Великолепно, тогда мы будет защищать груду трухи, — подсказывает Стрелли, — ты приказы-то слушай, фрагоголовый. Захватить и удержать, а не взорвать это место к чертям.

— Ха, да приказы тупые, — фыркает Трост, отходя от группы.

— Подрывник, Летун прав, — говорю я, встаю и отдаю карту ему обратно. — Когда мы поймем, что нас нужно сделать, у нас появится план и все остальные должны его придерживаться. Может быть, вы и привыкли работать в одиночку, но если не хотите получить меж глаз из болт-пистолета, то лучше вам начинать работать в команде.

— Так что бы вы сделали, Последний Шанс? — спрашивает Страдински, она присаживается на корточки и смотрит на карту, после чего переводит взгляд на меня.

— Тупоголовые, я сначала хочу услышать, что предлагаете вы, прежде чем получите шанс понаделать дырок в моем плане, — говорю я им, стягиваю рюкзак и присаживаюсь на него.

— Давай, Снайпер, послушаем, что скажешь.

Мы около часа обсуждаем различные способы взять ферму. Мы обсудили атаку в лоб, атаку с флангов, различные диверсии, залповый огонь и пол десятка других различных путей вышибить потенциального врага. Время шло, и я позволил им все сильнее и сильнее погрузиться в задачу. Вскоре они пришли к хорошим наметкам и ловушкам без моего вмешательства или понуканий.

Я позволил им считать, что им дозволено высказаться, хотя с самого начала уже знал, как мы поступим. Это лучший способ вышибить их из привычной системы, прежде чем я начну отдавать им приказы. К счастью, к этому времени они уже кое-чему научились, в том числе и подчиняться приказам старшего. Один из них отвлекает меня от размышлений.

— Что такое? — спрашиваю я, оглядываясь. — Кто-то что-то говорил?

— Я спрашиваю, какое подкрепление нам ожидать, Последний Шанс, — спрашивает меня Квидлон, — ну, понимаете, поддержка с воздуха, артиллерию, танки, вот о чем речь.

Я просто ржу в голос. Я смеюсь, пока не багровею. Они смотрят на меня как на безумного, что по ним, так возможно недалеко от истины.

— Хрен с маслом вы получите, Мозги, — говорю я, ухмыляясь, — вот и все. Никаких самолетов. Танков. Артиллерии. Только мы ввосьмером, с нашими лазганами и фраггранатами, ну и с мозгами.

Я сдерживаю себя и становлюсь серьезным:

— Я тренирую вас для настоящего задания, когда все что у нас есть — это мы. Забудьте о поддержке, или о том, что у вас ее нет, так рассуждают только мертвецы. Настоящий солдат думает о себе сам и о том, что он может сделать, не ожидая ни от кого помощи. Ну, так что, вы пришли к соглашению насчет плана?

— Последний Шанс, мы считаем, что может сработать только одна стратегия, — торжественно заявляет мне Строниберг.

— Хорошо, забудьте ее, — говорю я им.

Мои слова встречены возражениями и замешательством, и они пытаются в любом случае донести до меня свои мысли, возражая, что план сработает. Трост обиженно машет руками и злобно топает ногой.

— Да к фрагу ваш план, я тут главный, — резко высказываюсь я, откидывая в сторону руку Строниберга, что он положил мне на плечо, споря, — я никогда не говорил, что мы используем ваш план для настоящей атаки, я просто спросил, как бы вы атаковали. А теперь, завалите хлебальники и слушайте, что я скажу. Если мы не возьмем ферму, сегодня вечером никто не ест, а мы будем снова пытаться завтра, понятно?

Они мрачно отвечают, как дети, которым только что запретили играть. Упорные.

— Вот вам мой план. Если кто-то из вас откажется выполнять приказы, для всех вас кончится все очень печально, — говорю я им. Они собираются вокруг карты, и я указываю на различные места:

— Подрывник, Глаза, Герой и я проникаем на ферму и крадемся в это здание. — я указываю на строение, похожее на амбар, примерно в двадцати метрах от главного здания. — Если мы столкнемся с любым сопротивлением, мы быстро и тихо его подавляем, используя только ножи.

Я смотрю на них и подчеркиваю свои слова. Если бы это было настоящее сражение, любой шум, возможно, свалил бы на нас ушат дерьма, до того как мы бы начали.

— Снайпер и Сшиватель займут позицию на возвышенности, — я указываю на склон с востока от объекта, — найдите какое-нибудь хорошее укрытие с гибкой огневой точкой. Ваша задача подавить огонь из фермы, когда начнется штурм и прикрыть наши спины, когда мы пойдем внутрь. Умрем — ваша вина.

Они оба серьезно кивают, понимая важность своей роли.

— На самом деле единственный способ взять здание — войти внутрь и зачистить его, комнату за комнатой. Однако это будет бесполезно, если к ним за нашими спинами прибудет подкрепление, ну или нас окружат, до того как мы сможем обеспечить хоть какую-то оборону.

— Вы двое, — говорю я, гляда на Стрелли и Квидлона, — выдвигаетесь на эту позицию, когда остальные дают залп.

— Лезете на крышу этой постройки, — я указываю на огромное здание перед нами, слева от того, что мы собираемся штурмовать, — и обеспечиваете нам огонь прикрытия на объекте, когда мы идем внутрь. Как только мы вошли, готовитесь как можно быстрее покинуть свою позицию и идти за нами по моему крику.

Квидлон внимательно изучает карту, его лоб слегка морщится, когда он хмурится.

— Ты хочешь что-то сказать, Мозги? — спрашиваю я, глядя на него.

— Атака сконцентрирована с юга и восток, Последний Шанс, — указывает он, рисуя пальцем вокруг фермы дугу, — нам нечем прикрыть вас с севера и запада.

— Мы не можем расходиться слишком далеко, — терпеливо отвечаю я, — любая слабость штурмового отряда, и мы рискуем тем, что нас вышибут оттуда. Одного человека на возвышенности не хватит, чтобы обеспечить поддержку, к тому же он не сможет даже себе прикрыть спину. Вот почему вы идете в здание вместе с нами.

— Главная дорога идет с юго-запада, — я провожу по карте свои ножом вдоль всей ее длины, — таким образом, мы все столкнемся здесь. Объект сам по себе защищает нас от контратаки с противоположного направления, потому что врагу придется так же зайти с противоположного конца здания, что автоматически приведет его к нам, или обежать круг к нашему входу и попасть в перекрестный огонь. Ваш, парни, и команды на возвышенности.

— Последний шанс, вы говорите, что враг обежит и окружит, но разве тут мишени не просто выскакивают откуда-то, как в тире? — спрашивает Трост.

— Вот что я вам скажу на это, — отрезаю я, — во-первых, вся зона усыпана мишенями, так что техножрецы могут поднимать их и опускать последовательно, чтобы имитировать движение. Во-вторых, и что более важно, это сражение. Не думайте что это просто упражнение, что-то, чтобы скоротать время. Когда мы пойдем на задание, то будем сражаться с настоящими ублюдками, которые захотят нас убить, и я не хочу чтобы кто-то из вас действовал по шаблону, в котором враг находится в одном месте. Солдат, который слишком долго сидит на месте — мертвый солдат, и бесполезный для меня и Императора, ну или легкая цель, если он на другой стороне.

— Это верно, — соглашается Страдински, — первое правило снайпера: сделал выстрел — сваливай.

— Что ж, спасибо за поддержку, Снайпер, — кисло произношу я, после чего возвращаюсь к плану, — все должно быть четко по расписанию, каждому нужно действовать именно тогда, когда я скажу и исполнять все в точности. Глаза идет первым и производит разведку, после чего докладывает мне. Тогда мы вносим коррективы и после этого вы выполняете свои приказы, чтобы не случилось. Это ясно?

Они все кивают, хотя Квидлон и Трост, кажется, сомневаются.

— Как только мы тихо войдем, Сшиватель и Снайпер выходят на позицию, — продолжаю я, — даю вам полчаса добраться туда. Оттуда вы сможете увидеть всю картинку в целом, по крайней мере, если появитесь в правильном месте. Снайпер, как ты только подниметесь, покажи Сшивателю несколько хороших мест, чтобы обосноваться там.

— Я выберу несколько, Последний Шанс, не беспокойтесь, — уверяет она меня, ее тонкие губы улыбаются мне.

— Ставлю, что так оно и будет, — соглашаюсь я, вспоминая ее послужной список, — когда увидите, что все на позициях, открывайте огонь по зданию.

— Прикрывающий отряд на сарае, — я смотрю на Стрелли и Квидлона, — открывает огонь только когда начинает стрелять штурмовая группа. Стреляйте по другим частям здания, в стороне от нас. Когда мы зайдем внутрь, слезайте с крыши и как можно быстрее бегом к нам. Всем остальным — даже не вздумайте стрелять в ферму, как только мы все войдем внутрь, держите местность. Если кто-нибудь попадет в меня, я вернусь призраком и буду шляться за вами по пятам до конца ваших жалких жизней и сделаю ее еще более невыносимой, чем сейчас.

— Не стрелять в здание, как только вы окажитесь внутри, я запомню, — отвечает Квидлон и нервно кивает.

— Расслабься, Мозг, — говорю я ему, — я прошел через такое кровавое месиво и расчлененку, что тебе и не снилось, так что я знаю что делаю. А теперь, вы все мне перескажите план.

Я заставляю их повторить его три раза, и прежде всего, вдалбливаю важность атаковать по приказу. Далее они мне рассказывают о своей собственной роли, я указываю на каждого по очереди, затем они снова повторяют, но в этот раз я опрашиваю в произвольном порядке. Удовлетворенный тем, что они поняли свою роль, я отсылаю их собирать свое снаряжение.

Мы выдвигаемся одновременно, по моим подсчетам сейчас примерно середина полудня. На самом деле я забыл спросить, сколько тут длится день. Тем не менее, я не обладаю полной информацией по нашему настоящему заданию, так что немного гибкости и способности адаптироваться нам не помешает. Я имею в виду, что Полковник и инквизитор Ориель планировали атаку на Коританорум годами, и все равно с определенного момента нам пришлось поступать по-своему. Насколько я знаю, нас могут выкинуть в такой кавардак, что мы будем вынуждены импровизировать с самого начала. Хотя от этой группы в данный момент ожидать такого не стоит. Я скорее сейчас обучаю их, как следовать приказам дословно и как вдолбить им в головы план, не тратя на его обсуждение часы.

Все уже выстроились со своим снаряжением, я закидываю себе за плечо ранец и присоединяюсь к ним.

— Хорошо, выдвигаемся одной линией, десять шагов друг от друга, Глаза идет впереди всех на тридцать шагов, — говорю я им, махнув разведчику лазганом, — все остальные настороже и молчат в тряпочку, я не знаю, что за сюрпризы припрятаны для нас в этом ангаре. Видите врага — падаете мордой в грязь и машете остальным. Не стрелять, пока я не отдам приказ. Я хочу, чтобы все шло дисциплинированно и спокойно, никаких бешеных перестрелок пока я не прикажу.

— Да, Последний Шанс, — хором отзываются они.

— Ладно, тогда вперед, — отдаю я приказ, и мы шлепаем по полю.

ЭТОТ МАРШ по тренировочному ангару вызывает воспоминания. И не особо мне приятные. Пока половина моего разума осматривает окружающие лужайки, остальная блуждает, вспоминая лица всех товарищей, которые остались истекать кровью на десятках полей сражений. Я смотрю на остальных перед собой, которые уже разошлись веером впереди, и думаю о том, сколько из них умрет. И затем размышляю о том, сколько из них умрет по моей вине. Я выбрал их. Выдернул из камер и приставил пушку к голове, если уж на то пошло. Я так же тренирую их, учу всему, что необходимо знать о выживании. Если я не справлюсь, если они умрут, то какая-то часть вины ляжет на меня, не так ли? Все эти тела, все эти мертвые лица, которые преследуют меня во снах, они умерли не по моей вине, в этом я уверен. Это не я их привел туда, и не я нес за них ответственность. Но эти штрафники Последнего Шанса — они моя команда. Выбранные мной, тренированные мной, и я поведу их на задание, когда придет время.

Этот тяжкий груз свалился на меня, и мои руки начали дрожать. Я встречал такие ужасы клинком к клинку и пушкой к пушке, что вам и не снилось даже в худших кошмарах, и даже глазом не моргнул, а теперь трясусь как новобранец перед своей первой настоящей перестрелкой. Я немного отстаю так, чтобы другие не заметили, вытаскиваю карту из кармана на брюках кое-что проверить. Бумага дрожит в руках, и я ощущаю, как колотится сердце. Что-то не так. Это не должно происходить со мной, ведь я убил такое количество людей, которых некоторые даже не встречали за всю свою жизнь. Так почему меня охватил такой приступ паники в Императором проклятом тренировочном ангаре?

— Эй, отдыхаем пару минут, пока я кое-что проверю, — выкрикиваю я всем, когда первый — Айл, подходит к холму, к которому мы продвигаемся. Они падают на траву, а я немного отхожу в сторону, вниз в неглубокий овраг и кидаю свое оружие на землю. Перед глазами начинают вспыхивать точки, и в данную секунду дрожит уже все мое тело. Я тяжело сажусь, мои ноги почти подкашиваются подо мной. Лямки ранца сильно сжимают грудь, и я скидываю их, позволяя рюкзаку упасть позади меня. Кажется, что каждый мускул в моем теле свело спазмом. Сжимаю и разжимаю кулаки, и не могу остановиться. «Это не просто нервы!» — ору я сам себе. Я подхватил какую-то чуму, возможно в этой забытой Императором тюрьме. Мое дыхание хриплое, голова плывет. Передо мной появляется размытая фигура, и за шипением и грохотом в ушах я едва слышу какой-то разговор. Так же вызывает смутный интерес, почему за ними небо?

— С вами все в порядке, сэр? — я неясно распознаю голос Тани.

— Меня зовут Последний Шанс, — нечленораздельно мычу я, стараясь сфокусироваться на ее лице, поскольку оно колеблется из стороны в сторону, — сегодня вечером никто не получит свой рацион.

Я чувствую, как кто-то крепко хватает меня за плечи, и его лицо заслонят обзор. От неожиданности я дергаюсь назад.

— Держите его ровно, — бросает Строниберг, и мои ноги и руки зажимают, пришпиливая меня к траве. Я чувствую во рту какой-то металлический привкус и кляп. Слева от меня раздается взрыв, и я слышу чей-то крик. Это вроде бы Квидлон, или может быть Франкс.

Все вокруг такое смутное. Мои глаза играют со мной в игры. Вот сейчас я лежу в поле на траве, а в следующую секунду в каком-то разрушенном здании, и визжащие вокруг меня пули разносят это место на части. Я испытываю головокружение, и прилив отчаяния подпитывает мой гнев, угрожая разорвать меня изнутри.

— Открой рот, Кейдж, открой рот! — орет на меня Строниберг, я ощущаю, как его пальцы схватили мою челюсть, и осознаю, что зубы крепко сжаты.

— Кровь Долана, кто-нибудь, да заберите уже у него нож, пока он еще сильнее не поранился! — кричит он на остальных, которых я вижу вокруг себя вспышками на фоне темного, разрушенного города. Один из них вытаскивает нож из скрюченных пальцев моей правой руки. Я даже не осознаю, что сжимал его. Что-то влажное сочится по моему горлу и груди, и я пытаюсь пощупать, но мои руки крепко прижаты.

— О чем он, мать вашу, кричит? — я слышу, как вопрошает Стрелли. Не понимаю, о чем он говорит, потому что не слышу никаких криков. Я пытаюсь сесть и осмотреться, кто это может кричать. Ради Императора, мы вроде бы как в пылу сражения, и если кто-то издает такой ужасный шум, то они чертовски пожалеют, когда мне станет чуточку лучше. Я чувствую, как мое лицо пронзает такая острая боль, что выступают слезы, в ушах раздается какой-то звон.

— Ну, все лучше и лучше! — я слышу, как орет Трост. О чем он говорит? Мне всего лишь немного нездоровится и все. Им нужно просто дать мне немного пространства, и все будет хорошо. Я пытаюсь смахнуть их с себя, чтобы вздохнуть. Что-то тяжелое давит мне на грудь, прижимая к земле. Я пытаюсь скинуть это, но резкая боль в ноге отвлекает меня.

Внезапно меня покидают силы. Я ощущаю, как они ускользают, утекают прямо через пальцы рук и ног, мое тело растягивается. Меня накрывает волна паники, поскольку я больше не чувствую ударов своего сердца, и через мгновение все погружается во тьму.

КОГДА Я ОТКРЫВАЮ глаза, передо мной творится какое-то безумие. Прямо над моим лицом десяток стеклянных линз, щелкают какие-то трубки, яркий свет практически слепит меня. Крохотные цепи и шестеренки ритмично вращаются туда-сюда, их сопровождает гулкое гудение. Маленькие кронштейны беспорядочно дергаются, прокачивая темно-зеленую жидкость через путаницу прозрачных трубок. В ноздри бьет смесь запахов мыла и масла, вместе с характерным ароматом крови.

Я пытаюсь повернуть голову, но не могу. Я чувствую, что вокруг моего лица что-то жесткое и холодное, словно под подбородком бруски прижимают мои щеки ко лбу. Медленно возвращаются ощущения, и я чувствую, что связан. Бросив взгляд под подбородок, я вижу тяжелые металлические зажимы на груди и ногах, которые закрыты серьезными такими замками. Я чувствую, что мои руки и глотка проткнуты в десятке мест. Возвращаю свое внимание к аппарату вокруг головы, вижу шнуры и провода, которые исчезают в мешанине машинерии. Мои уши улавливают тихое повизгивание плохо смазанной шестеренки где-то внутри этого механизма.

Я пытаюсь открыть рот, чтобы сказать, но челюсть не двигается, так что у меня получается только что-то среднее между мычанием и рыком. Свет в машине мигает и отключается, и я остаюсь погруженным в ослепительно желтое сияние. С треском аппарат отъезжает от моего лица, его линзы и рычаги складываются, и убираются в небольшой куб, который исчезает из виду у меня над головой. Я вижу потолок и дальнюю кирпичную стену, раскрашенную светло-серым.

Слышу, как справа от меня отпирается дверь и закрывается, и в поле зрении возникает техножрец. На нем светло-зеленая ряса с темными пятнами, очень похожими на кровь. Вокруг шеи серебряная цепочка, с висящей на ней тяжелой эмблемой шестеренки и черепа. Его лицо старое и морщинистое. Сильно морщинистое, прям как мятая рубашка. Разнообразный набор трубок и проводов, уходящей за плечи, торчит из его шеи и головы. В руках он держит что-то похожее на оружие, только вместо дула — игла.

— Моя звуковая речь воспринимается тобой? — спрашивает он. Его голос похож на хриплый шепот, — моргни, если подтверждаешь.

Несколько секунд пытаюсь понять, что он спрашивает, слышу ли я его. Я один раз моргаю — да.

— Ты меня видишь? — далее спрашивает он, двигаясь к левой стороне кровати, к которой я привязан. Еще раз моргаю. Я слышу, как дверь снова открылась и закрылась и вижу, что к другой стороне от меня подходит Строниберг. Он обменивается взглядом с техножрецом, тот один раз кивает. Он снова обращает свое внимание ко мне, его темно-коричневые глаза изучают меня.

— Так значит это ментальное, а не физическое, — говорит Строниберг, скорее для себя, чем для меня или техножреца. Он все еще не смотрит мне в глаза, вместо этого изучает кучу бумаг, прикрепленных к изножью постели. Мой мозг начинает работать, когда ко мне возвращается разум. Какого черта я лежу тут беспомощный как младенец? Что за дерьмо со мной приключилось? Что имеет в виду Строниберг — "ментальное, а не физическое"? Я схватил дозу какого-то излучения? Меня всего лишь немного потряхивало, и кружилась голова, ничего серьезного. Я собираюсь спросить его, какого фрага тут происходит, но получается всего лишь бессмысленное бормотание сквозь зубы.

Хотя это привлекает его внимание, и он становится слева от меня.

— Не нужно пытаться говорить, Кейдж, — по-доброму увещевает он, — ради твоей собственной безопасности тебя привязали. Ну и ради нашей. Ты на самом деле отличный боец.

Моргаю один раз. Да, я такой.

— Никто на борту полностью не понимает, что произошло с тобой. На борту корабля нет никого, кто бы обладал углубленными знаниями о безумии, — продолжает он, разворачивается и подтягивает к себе стул, прежде чем усесться. Я едва вижу его уголком глаза.

— Ты подвергся воздействию какого-то боевого газа, ведущего к саморазрушению. Ты понимаешь, о чем я говорю, Кейдж?

Не моргаю. Для меня его слова словно мерзкая речь орка. Нихрена не понимаю. Секунду он кусает губу, явно раздумывает, подбирает слова.

— Хорошо, начну с самого простого, — со вздохом говорит он, — ты безумен, Кейдж.

Я пытаюсь рассмеяться, но челюсть и горло прижаты так, что вместо этого я кашляю. Когда оправляюсь, злобно хмурюсь Стронибергу.

— Годы упорных сражений позволили опасному количеству различных нехороших испарений накопиться в определенных частях твоего мозга, затрагивающих твое ментальное состояние, — продолжает объяснять он, терпеливо и медленно, — в тренировочном ангаре что-то послужило толчком, чтобы часть этих испарений попало в организм, это и начало разрушать твою трезвость ума, сознание и самосохранение. Ты понимаешь, о чем я?

Не моргаю. Я никогда особо не разбирался в медицине, и все эти безумные разговоры о каких-то испарениях, жрущих мой мозг, для меня звучат как дерьмо грокса. Я говорю о том, что ощущал, как мои мозги плавились.

— Твои симптомы в тренировочном ангаре говорят о серьезном боевом психозе, отсюда и твоя попытка самоубийства, — говорит он мне.

Попытка самоубийства? О чем он, мать его, говорит? Да я никогда даже не думал лишать себя жизни, ни разу за все эти длинные месяцы и годы сражений и одиночества в камере. Самоубийство для слабаков, для тех, кто ничего не значит. Я никогда не убью себя! Император, да за кого солдата он меня держит?

— Ты пытался перерезать себе горло, — подтверждает он, видя неверие в моих глазах, — к счастью, сводящие с ума испарения так же затронули твою способность контролировать мышцы, именно поэтому ты всего лишь располосовал себе челюсть. Ты разрезал сухожилие, вот почему нам пришлось зажать твою челюсть, пока мышцы снова не срастутся.

Возникает вспышка воспоминания, ощущение металлического привкуса крови во рту во время приступа. Я сжимаю зубы.

— Я думаю, мы остановили процесс, пока твой мозг не был слишком сильно поврежден, и биологис Алантракс, — он показывает в сторону другого человека, который все еще бесстрастно взирает на меня, словно на какой-то интересный экземпляр, — смог провести операцию и высвободить отравляющие вещества, пока они не убили тебя.

Операция? Что во имя Императора этот демон крови сделал со мной? Я полагаю, что выражение моего лица отразило то, о чем я думал, так как Строниберг положил ладонь на мою руку, полагаю, пытаясь успокоить меня. Я раздраженно щелкаю пальцами, одной из немногих частей тела, коими я еще на самом деле мог шевелить.

— Это довольно стандартная процедура, хотя не совсем общепринятая, — он пытается уверить меня, — биологис Алантракс раньше несколько раз проделывал такое, и практически пятьдесят процентов пациентов полностью восстанавливались. Просто на некоторое время у тебя сняли часть черепа, сделали разрез в затронутых областях, чтобы убрать отравляющее вещество и затем прирастили кость обратно.

"Ты воткнул нож мне в голову!" — хотелось закричать мне. Ради Императора, ты, ублюдок, воткнул мне нож в голову! Да я скорее бы выбрал безумие, чем позволить этим пилам по кости раскромсать меня на кусочки. Я пытаюсь подняться, но путы совершенно не позволяют двигаться. Лицо резко заболело, я сжимаю зубы и рычу на Строниберга. Да прокляни их Император, я не для того спустился в ад вместе с Полковником и вернулся обратно, чтобы сдохнуть на операционном столе под скальпелем зазнавшегося техножреца, у которого намного большего общего с инструментом, чем с человеком.

Как Полковник мог позволить им сотворить такое со мной? Он ведь не мог поверить в эту путаную ерунду. О чем, черт его побери, он думал, позволяя положить меня под нож? Матерь Долана, да я видел, как гораздо больше бойцов подохло от рук этих кретинов, чем от пуль и клинков. Я видел, как мужчины умирали в агонии от гниения ран, нанесенных им этими кровавыми мясниками-садистами.

— Тебе нужно оставаться спокойным, Кейдж, — говорит мне Строниберг, вставая, и на его лице проступает обеспокоенность, — тебе нужно позволить своему телу исцелиться.

Он бросает взгляд на Алантракса, после чего тот делает шаг вперед со своей игольной пушкой. Я пытаюсь выплюнуть ругательство в сторону этой проклятой Императором парочки, когда он протыкает мне предплечье и нажимает на спусковой крючок. Как и раньше, меня мягко клонит в сон.

Я ПРОВЕЛ всю следующую неделю в лазарете, прикрученный к этому столу. Что еще хуже, мы видимо перешли в варп, потому что мои кошмары вернулись. Будучи накачанным по уши колдовским варевом Алантракса, меня снова стали изводить сны с мертвецами из прошлого, точно так же, как и в последний раз. Мужчины и женщины с оторванными конечностями, с наполовину отрезанными головами, с распоротыми животами, бесцельно бродили вокруг моей койки, обвиняюще глядя на меня. Я чувствовал, словно оказался в кошмаре наяву, крепко связанный этими существа, что все бродили и бродили вокруг меня. Все это время у изножья кровати стояли двое маленьких детей, которых я видел в Коританоруме, и просто смотрели на меня. Их взгляд говорил сам за себя. Ты убил нас, читалось в их глазах. Ты сжег нас.

Я хотел закричать на них, чтобы они оставили меня в покое, и что я просто исполнял приказ, что это они виноваты, а не я, но зажим на челюсти не давал мне этого сделать. Полковник ни разу не навестил меня. По крайнеймере, пока я не спал.

Вся эта неделя пролетела так, как будто я умер и попал в ад.

КОГДА Я СНОВА возвращаюсь к ним, в глазах всей команды подозрение и страх.

Совсем скоро приглушат свет. Когда я вхожу в спальню, они валяются на своих койках и судачат. Пока я стою там, никто не произносит ни слова, я ощущаю их взгляды. Я сурово смотрю на Строниберга, в его глазах нет даже намека на вину.

Ощущаю себя пришельцем, настолько чувствуется их враждебность.

— Завтра возобновятся тренировки, — говорю я им. Никто не отвечает. В этом нет их вины, я бы тоже не знал, что сказать. Я разворачиваюсь и шагаю к двери в мою каморку.

— Простите меня, Последний Шанс, — я слышу, как выпаливает Квидлон позади меня, — Полковник Шеффер сказал, что завтра после завтрака мы должны собраться в зале для брифингов.

— Полковник? — спрашиваю я, разворачиваясь.

— Он продолжил наши тренировки пока вы были… — Айл оставил остальное недосказанным. Привязаны к кровати в путах, потому что превращались в неистовствующего лунатика и пытались убить самого себя или кого-то другого — вот что он не сказал.

— И что Полковник Шеффер сказал насчет меня? — внезапно обеспокоено спрашиваю я. Что станет со мной, если Полковник снова взял прямое управление над тренировками? Я ощущаю, как меня начинает заполнять ужасающее ощущение провала. Он не может отправить меня обратно в тюрьму, потому что пока что мы движемся в варпе. Но на борту "Лавров Славы" должна быть гауптвахта, и он вполне может упечь меня туда на все время. Ну, или возможно он завершит мое существование, пробьет мне голову болтом, в качестве примера для остальных. В ответ они качают головой или пожимают плечами.

— Ничего, Последний Шанс, — отвечает мне Таня, — он ничего не сказал насчет вас.

— Очень хорошо, — отвечаю я, стараясь сохранить голос спокойным, — я хочу, чтобы вы все завтра были настороже, пришло время сконцентрироваться на задаче и дисциплине.

Я ухожу в свою комнату. Слышу, как они снова начали болтать, и я почти закрываю дверь, когда мне в голову приходит одна мысль. Высовываю голову за дверь.

— А у Шеффера есть имя? — спрашиваю я их. — Типа тех, что я дал вам?

Они с полуулыбками обмениваются взглядами.

— Да, Последний Шанс, есть, — отвечает мне Квидлон, — Он сказал, что он — Полковник.

Характерно, думаю я про себя, киваю и закрываю дверь. В закрывающий зазор доносится отрывок слов Троста.

— … сегодня нам нужно выставить двойную стражу, — говорит он остальным. — Пока я сплю, не хочу, чтобы этот псих оказался где-то поблизости.

Сначала я порываюсь открыть дверь и вбить этого болтливого придурка в палубу за такие слова, но затем быстро остываю. Сажусь на свою койку и не могу остановить наползающую на лицо улыбку. Я считаю, что это один из уроков, которые они никогда не забудут. Ложусь на койку и закрываю глаза, и жду, когда снова придет сон и кошмары.

РАНО СЛЕДУЮЩИМ утром Полковник присылает за мной охранника. Я спешно одеваюсь и следую за ним в комнату Шеффера. Он ждет меня там, несмотря на ранний час. Полковник безукоризненно одет, начисто выбрит, а в глаза ясность. Охранник без слов закрывает за мной дверь.

Полковник смотрит на меня, пристально и очень долго смотрит, не моргает, а его взор сдирает слой за слоем с моей души. Я начинаю беспокоиться. Круглый шрам сбоку головы безумно чешется, но его взгляд помогает мне оставаться вытянутым по струнке.

— Еще одна ошибка, Кейдж, — медленно произносит он, — и я покончу с тобой.

Я ничего не говорю. Тут нечего сказать.

— Я буду как никогда раньше присматривать за тобой, — предупреждает он меня, его глаза не двигаются, — я не потерплю ни малейшей ошибки, ни единственного намека, что твое лечение было безуспешным. Я ясно выразился, Кейдж?

— Совершенно, сэр, — быстро отвечаю я, а мои кишки от ужаса сжимаются. Вот теперь начнется настоящее давление.

КОМНАТА для брифингов представляет собой половину амфитеатра. Все тридцать метров ширины заняты сотней скамеек на ступеньках, и все это опускается к полукруглому полу с похожей возвышенностью. На ней стоит стол, покрытый какой-то комковатой тканью. Когда мы входим, Полковник своим присутствием, кажется, заполняет всю комнату. Пока мы спускаемся к нижним скамьям, все наше внимание приковано к нему. Остальные рядом со мной вытягиваются по стойке смирно напротив своих мест. Полковник взмахом руки разрешает нам сесть и начинает ходить туда-сюда.

— До сего момента вас готовили вслепую, — говорит он нам, изучая своими ледяными глазами шеренгу, — теперь мы начинаем готовиться к заданию серьезно. Наша задача уничтожить командира чужаков, который причинил слугам Императора достаточно страданий, так же, как и своим собственным правителям. С их помощью мы проникнем на базу и убьем его.

Он сдергивает покрывало со стола и открывает масштабную модель причудливого здания. За свою жизнь я еще не видел более странного строения. Если я правильно рассчитал масштаб, исходя из размеров деталей вроде дверей или окон, это здоровенный купол, возможно достаточно большой, дабы вместить в себя небольшой город. Полковник снимает купол и отставляет его в сторону, открывается внутреннее расположение, которое разбито на множество огромных залов. Он подзывает нас посмотреть поближе. Залы странным образом походят на тренировочные ангары. В некоторых из них внутри небольшие модельки деревьев из джунглей, в некоторых подобие пляжа, другие представляют собой предместья Имперского города.

— Вот обитель нашей цели, — объясняет Полковник, — этот чужак происходит из расы, которая сама себя называет тау. У него непроизносимое языческое имя. Как уверили меня лексисты-переводчики, приблизительно оно звучит как "Командующий Пресветлый Меч". В это время Пресветлый Меч фактически правит одним из миров тау, всего в паре недель перелета от системы Саркасса, что еще во владениях Империума. На протяжении нескольких лет, Пресветлый меч очень агрессивно рассылал флотилии колонистов в глушь вокруг системы Саркасса. Мы полагаем, что он намеревается захватить эту систему в следующие два или три месяца. Его вышестоящие, правители так называемой Империи Тау, очень мудро решили избежать кровавой и дорогостоящей войны с нашими силами и согласились на этот совместный удар.

Он делает паузу, дабы в наших головах в полной мере улеглась значимость сказанного. Эти чужаки, тау, помогают нам убить одного из своих собственных командующих. Или они по-настоящему напуганы тем, что мы сделаем с их маленькой империей, если Пресветлый Меч воплотит свой безумный план, или они на самом деле не знают, что такое преданность своему собственному народу.

— Простите, Полковник? — Квидлон слегка поднимает руку. — Почему эти тау отправляют на задание нас, вместо того, чтобы просто отстранить командующего Пресветлого Меча или тайно ликвидировать его самим?

Полковник ждет секунду, возможно, его разум переваривает манеру Квидлона выстреливать слова.

— В отличие от нашего великого Империума, у тау нет Императора, чтобы сплотить их, — объясняет Полковник, сжав губы от отвращения, — насколько мы можем судить, они безбожники и поклоняются странной концепции, которую сами тау называют "высшим благом". Их империя, возможно, держится на гармонии между всеми аспектами, вместо высшего самопожертвования, которого требует от нас Император.

— И как вы можете понять, без такой направляющей руки, их империя очень хрупка. Любой намек, что их ложное "высшее благо" не работает, подорвет сами устои общества.

Они не могут признать перед своими гражданами, что один из командующих, в сущности, отступник. Одновременно, по тем же причинам, они не могут пойти на риск разоблачения попытки устранения командующего. Исходя из этого, мы подготовили отговорку, которая позволяет нам, посторонним, убить Пресветлого Меча, действуя как ренегаты, а не слуги Империума. Мы можем показать им официальные записи и представить доказательства, если это потребуется, которые говорят о том, что вы военные преступники.

— Это еще одна причина, по которой я использую отребье, как вы. Полуправда всегда лучше, чем откровенная ложь. Все это вместе означает, что против наших сил не будут приняты никакие ответные меры. Никакие ниточки не ведут к правительству тау или к лояльным слугам Империума.

— Очень хитро, — бормочу я, не осознавая, что произношу мысль вслух, пока меня не протыкает злобный взгляд Полковника.

— Ты хочешь что-то сказать, Последний Шанс? — презрительно спрашивает он, уперев руки в бока.

— Да, Полковник, — отвечаю я, вытягиваясь и глядя ему прямо в глаза, — чужаки убивают чужаков, это я переживу. Мы убиваем чужаков, это я тоже понимаю. Но чужаки, помогающие нам убивать чужаков, вызывают подозрения. Кроме того, Полковник, мне все это слишком сильно напоминает Коританорум. Все эти внутренние распри, я имею в виду.

— Поверь мне, когда я говорю, что все это задание было досконально изучено со всех сторон мною и другими, — возражает он, глядя на всех нас, — мы были бы глупцами, доверившись тау, уж будь уверен. Однако возможность положить конец угрозе в виде Пресветлого Меча, который, по нашим данным всецело полон решимости, да еще и способен взять Саркассу, слишком хороша, чтобы пройти мимо. Поэтому мы выполним задание, но с осторожностью.

Он снова обращает свое внимание на миниатюрное здание на столе, и мы снова приближаемся.

— Это казармы и тренировочная зона, которые тау называют это боевым куполом, — информирует он нас, наклоняясь вперед и упираясь руками в стол, — он так же служит штабом командующему Пресветлому Мечу. В данный момент он просматривает свои силы на вновь колонизированных мирах вокруг Саркассы, но он проведет смотр своих пехотинцев в этом боевом куполе, прежде чем вернется к флоту вторжения. До парада и после, он будет в недосягаемости для нас или наших союзников тау, так что нам нужно будет ударить, когда он прибудет для инспекции.

Я и пара других штрафников одобрительно киваем. Атаку, как эта, поверьте мне, а я делал такое несколько раз на Олимпе во время торговых войн, нужно делать неожиданной. Я не знаю насколько параноидальны и подозрительны тау в вопросах безопасности, но если у нас есть контакт внутри, то особых сложностей не возникнет.

— Что в этих остальных зонах, Полковник? — спрашивает Таня, указывая на разнообразные залы.

— Боевой купол — это тренировочная зона, Снайпер, — отвечает он, — как и на этом корабле, каждая из этих тренировочных зон представляют собой различный тип местности. Они могут быть модифицированы, чтобы воспроизводить специфические цели и объекты предстоящей кампании. Наш первый дипломатический посланник к тау подтвердил эффективность их тактики, и мы послали агентов наблюдать за их военными комплексами. На этом судне, и аналогичных судах, мы скопировали самые похвальные и практичные стороны их тренировочных программ. Тау по какой-то причине слабо представляют себе опасность слишком сильно полагаться на технологии, поэтому Адептус Механикус не смогли скопировать самые тайные и богохульные системы, применяемые тау. Однако эти корабли представляют собой самые лучшие тренировочные комплексы, которые в данный момент мы имеем в своем распоряжении. Наши техножрецы в данный момент перестраивают три тренировочных ангара в подобие боевого купола, где планируется заманить в ловушку и убить Пресветлого Меча.

Он указывает на зону в центре боевого купола, которая похожа на своего рода узел энергетической системы, окруженный широким залом. Возможно плац или зона посадки.

— Когда новый ангар будет готов, мы начнем готовиться к заданию, — продолжает он, выпрямляясь, — а до тех пор, мы будем изучать конкретные особенности задания, используя это масштабное представление боевой зоны, и продолжим наши общие тренировки. А теперь, все внимание к плану.

ВСПЫШКИ разрывов на бледно желтых полах и стенах ослепляют своей интенсивностью, через дверь вздымается облако черного и резко пахнущего дыма, с сжатым в руках автопистолетом я сижу около прохода. Я уже делал все это десятки раз за последние две недели, ныряю в темноту, перекатываюсь через дым на другую сторону коридора.

Даю очередь по заполненному дымом коридору, прикрывая Квидлона и Страдински, они ныряют вслед за мной, направляясь к проходу в паре метров позади меня. Встав на четвереньки, я ползу к ним и по дороге опустошаю очередью магазин. По дыму туда-сюда шныряют силуэты потенциальных целей. Укрывшись в проходе, я отщелкиваю магазин и откидываю его в сторону, быстро вытаскиваю другой из подсумка на оружейном ремне и мягко вставляю на место.

Про себя начинаю отсчет.

Когда доходит до двадцати, киваю Квидлону, он достает из своего рюкзака лазерный резак и начинает прожигать бронированную дверь. Вокруг рамы разлетаются искры, падают мне на левую руку и ногу, осыпаются на пол. Ручейки расплавленного металла стекают по двери и собираются в лужицу на полу, над которой по мере остывания витает облачко. Я еще раз отсчитываю до двадцати, после чего высовываюсь из укрытия и на полуавтомате даю очередь. Еще пять секунд. Видя, как в проходе передо мной появляется Трост и несется мимо, кидаясь за Таней.

— Дверь открыта, — информирует нас Квидлон, отходит назад и резко бьет ногой, вышибая секцию металла, на месте которой остается достаточно широкий лаз, чтобы пролезть. Трост запихивает свою голову внутрь, затем изгибаясь, исчезает.

— Чисто, — орет он нам через пару секунд. Я даю еще очередь по коридору, пока Квидлон, а затем и Таня, исчезают вслед за экспертом-подрывником, после чего разворачиваюсь и ныряю туда сам. Вставая на ноги на другой стороне, я оглядываю зал в поисках целей.

— Подрывник, дымовая завеса! — рявкаю я Тросту, и он вытягивает гранату из бандольеры поперек груди, большим пальцем воспламеняет запал и кидает ее в центр плаца. Она с лязгом останавливается почти на полпути между нашей позицией и дверью в контрольную комнату станции транспорта. Мгновением позже, быстро заполняя огромное пространство, во все стороны разлетаются синеватые завитки дыма, тем самым ухудшая видимость во всех направлениях.

— Вперед, — говорю я Тане и Квидлону, выскакивая из прохода. Они лязгают по полу вслед за мной. Трост остается сзади прикрывать дырку в воротах.

— Движение, ложись! — кричит Таня и кидается на пол рядом со мной. Я падаю и перекатываюсь, замечая уголком глаз какое-то движение в дыму. Слышится резкий хлопок снайперской винтовки Страдински, за ним следует крик боли.

— Какого фрага? — я слышу крик Троста.

— С каких это пор наши цели начали кричать? — спрашивает находящийся сзади меня Квидлон. Я вскакиваю на ноги и низко пригибаясь, бегу вперед с Квидлоном по пятам.

Пока я бегу через дым, то замечаю что-то на полу, какое-то комковатое очертание. Подбегаю ближе и вижу, что это Строниберг, распростерт на полу, руки и ноги широко раскинуты. Под ним медленно растекается лужица крови. Согнувшись над ним, я замечаю в его левой щеке входное пулевое отверстие. Я разворачиваю его голову и вижу, что половина черепа раздроблена. Руками я ощущаю, как он слабо дергается. Он еще жив!

— Пппп…. по… помоги мне…, — умоляет Строниберг, его глаза широко раскрыты, а по щекам струятся слезы, смешиваясь с кровью. Он кашляет и сплевывает, пятнами крови на его тунику падают обломки зубов.

Квидлон становится на колени и возится с медпакетом, привязанным к левому бедру Строниберга.

— Все будет хорошо, Сшиватель, все будет хорошо, — говорит Квидлон, вытаскивая нож и срезая медпакет и рывком выдергивая громоздкий подсумок.

Я смотрю на другую сторону лица Строниберга, а если быть точнее, на окровавленные, изорванные останки и думаю о том, что было у него на уме, пока он стоял и наблюдал, как проклятый техножрец копается в моем мозгу своим скальпелем. Меня почти пригвоздила к месту пузырящаяся из раны кровь, и я нерешительно тянусь туда пальцем. Когда я почти дотрагиваюсь до мешанины серого мозгового вещества и темно-красной крови, кажется, Трост хватает меня за запястье и отталкивает в сторону.

— Какого фрага ты делаешь, Последний Шанс? — рычит он на меня, с ненавистью в глазах. — Да ты настоящий псих. Тебя нужно избавить от мучений!

Я отбиваю его руку и отталкиваю, резко выходя из транса. Поворачиваюсь к Стронибергу и склоняюсь над ним.

— Что нам делать, скажи, что нам делать, Сшиватель? — в отчаянье спрашивает Квидлон, рассыпая по полу бинты, шприцы, кровоостанавливающие жгуты и стиммы из медпакета. — Сшиватель, ты должен сказать мне, что делать, я даже не знаю для чего предназначены эти штуки…

— Зе… зеленый пузырек, — отвечает хирург, кровь стекает из уголка его рта, — мне нужно… выпить его…

Квидлон находит пузырек, выдергивает пробку и заливает содержимое в раскрытый рот Строниберга. Проглатывая, врач булькает и задыхается, вспененная кровь теперь так же течет из носа.

— Прокладка… и бинты, — задыхаясь, выдает дальше Строниберг, его рука хлопает по куче барахла на полу, пытаясь на ощупь найти то, о чем он говорит.

— У нас нет времени, — внезапно говорю я, встаю и оттаскиваю Квидлона.

— Что ты имеешь в виду? — хрипло бросает Трост, хватает меня за плечо и разворачивает к себе.

— У нас примерно пять минут до появления цели, — спокойно отвечаю я ему, — Квидлону нужно заблокировать поезда, а Тане нужно попасть в башню наблюдений для выстрела.

— Сшиватель умрет, если мы оставим его, — стонет Квидлон, оглядываясь на Строниберга, который пялится на меня стеклянными глазами.

— Тебе не спасти его, — говорю я, глядя на него в ответ, — пусть мясник подыхает.

Квидлон встает и замирает, Трост смотрит на меня так, словно я лично подстрелил Строниберга.

— Нам нужно прервать тренировку, — рычит он.

— Ага, как же, — рычу я в ответ, — как будто мы сможем прервать задание во время настоящей миссии. Да вы до усрачки тупые. А теперь, возвращайся прикрывать вход, пока я не пустил пулю тебе в лоб! И пусть Снайпер двигает своей задницей сюда, нам нужно идти дальше.

— Ты, — я поворачиваюсь к Квидлону, — дуй в контрольную комнату и отключай подачу энергии на транспорт.

Они стоят как статуи.

— Да прокляни все Император, — ругаюсь я, бью Троста в челюсть, он падает на колени, — пусть мне поможет Император, но если ты сейчас же не уйдешь, я сломаю каждую косточку в твоем гребаном теле!

Он, спотыкаясь, уходит, ругаясь как матрос. Квидлон колеблется секунду, после чего видит мой взгляд. Он хватает оружие с пола и бежит к входу. Дымовая завеса начинает истончаться, и я вижу, что Трост склонился и разговаривает со Страдински, которая, судя по всему, сидит на земле. Я бегу к ним и слышу конец фразы Троста.

— …. убьет тебя, если не выдвинешься, — говорит он ей, тряся за плечо. Он видит, как я приближаюсь, и со всех ног кидается к входу, на бегу скидывая с плеча свой лазган.

Скрестив ноги, Таня сидит на жестком полу, смотрит прямо перед собой, ее оружие лежит рядом.

— Встать, Снайпер! — ору я на нее. — Хватай свое оружие и за мной!

Она не двигает ни одним мускулом, даже не моргает. Я хватаю ее винтовку и кидаю ей, но та просто падает на ее ладони, которые лежат на коленях. Зарычав, я хватаю ее за тунику и поднимаю на ноги. Она стоит, слегка шатаясь, а взгляд все еще расфокусирован.

— Возьми свою винтовку, Снайпер! — говорю я ей медленно и подчеркивая каждое слово. — Это приказ, солдат!

Она не двигается. Я смотрю на нее, прямо в глаза, мое лицо чуть ли не касается ее. В глазах абсолютно пусто, она просто смотрит сквозь меня куда-то вдаль, и я могу только подозревать, что она там видит.

— Забудь про меня, — мягко говорю я ей, одновременно с этим успокаиваясь, — если это увидит Полковник, он застрелит нас обоих. Тебе понятно? Тебе нужно поднять свою винтовку.

Я беру оружие и медленно вкладываю его в ее податливые руки, потом зажимаю вокруг ружейного ложа ее пальцы. Он стоит и не шевелится, ей абсолютно всё равно все происходящее вокруг. Оружие с грохотом падает на землю, когда я отпускаю ее руки.

— Прокляни тебя Император, да приди уже в себя! — я ору на нее, после тыльной стороной ладони отвешиваю ей пощечину, от чего ее верхняя губа трескается. Она пораженно отшатывается и берет себя в руки. Я снова вижу в ее глазах жизнь, но слишком поздно. Ее ботинок врезается мне между ног, и от этого удара я падаю на землю.

— Ублюдок! — орет она, пиная меня по животу, пока я катаюсь в пыли. Кажется, вместе с ударом я слышу треск ребер.

— Я больше не хочу ни в кого стрелять! Разве ты не понимаешь? Я не убийца, я не тот настоящий солдат, о котором ты говоришь. Я никогда больше не возьму в руки оружие.

Ты не превратишь меня в убийцу!

Сжимая ребра и вздрагивая, я сажусь. Медленно встаю на ноги. Мое лицо ничего не выражает, и я долго, очень долго смотрю на Страдински. С преднамеренной медлительностью я склоняюсь и поднимаю ее снайперскую винтовку. Она смотрит на нее с ненавистью, она едва может смотреть на оружие. Дергаю затвор, вылетает гильза.

— Почему ты не сказал нам, что у нас боевая амуниция? — медленно спрашивает она, глядя на упавшую гильзу.

— А чего ты ожидала? — спокойно спрашиваю я. — Мы тут не в какие-то игры играем. И мы делаем это не ради развлечения, Снайпер.

— Не называй меня так! — рявкает она, отскакивая от меня. — Я ненавижу это имя!

— Ты та, кто ты есть, — злобно отвечаю я, — или солдат или труп, как Строниберг.

— Ты имеешь в виду Сшивателя? — кисло спрашивает она.

— Пока он был жив, он был полезен, он был Сшивателем, — говорю я, глядя через плечо на остывающее тело, — а теперь он просто бесполезный, мертвый кусок мяса.

— Я не Снайпер, меня зовут Таня Страдински, — возражает она, — делай что хочешь, но я больше не выстрелю из этой винтовки.

Я швыряю оружие ей, и она с легкостью его ловит. Ее хватка тверда и уверенна, она привыкла держать оружие, даже не раздумывая. Она смотрит на винтовку и с грохотом роняет ее на пол. Я достаю из кобуры на ремне стабберный пистолет и подношу к ее лицу. Целюсь ей прямо между глаз и кладу палец на спусковой крючок.

— Возьми свое оружие, Снайпер, — предупреждаю я ее.

Она качает головой.

— Будь ты проклята, возьми его, я не хочу убивать тебя!

— Лучше сдохнуть, — дерзко отвечает она.

— Вот как? — спрашиваю я, спускаю с боевого взвода стаббер и запихиваю обратно в кобуру. Хватаю Таню и тащу через весь зал туда, где в темно-красной луже лежит Строниберг.

— Вот как ты будешь выглядеть, и это все, что останется от тебя, — рычу я на нее.

Со слезами на глазах она пытается отвести взгляд. Я хватаю ее за волосы и силком ставлю на колени перед Стронибергом. Она начинает хныкать, когда я снова достаю стаббер и приставляю его к затылку.

— Ты действительно этого хочешь? — требуя я ответа.

— Я не могу снова стрелять, — умоляет она, глядя через плечо на меня. По ее щекам струятся слезы.

— Я не прошу тебя стрелять, Таня, — мягко говорю я, убираю оружие, — мне нужно, чтобы ты только взяла ее.

Она мгновение колеблется, размазывает руками грязь по лицу, а затем встает на ноги. Она смотрит на меня, и я киваю на винтовку. Я следую за ней, пока она идет к оружию. Она наклоняется, ее руки почти прикасаются к винтовке.

— Просто возьми ее, — побуждаю я ее, мой голос спокоен. Она сжимает руками дуло и поднимает ее. Стоит так секунду, держа оружие в стороне от себя, словно это ядовитая змея или что-то в этом духе. С мучительным воплем она падает на колени и прижимает винтовку к своей груди.

— Что я наделала? — вопрошает она сквозь рыдания.

— Ты убила человека, — прямолинейно отвечаю я, отворачиваясь. От ее вида меня тошнит до глубины души. За все это гребаное дерьмо, я должен чертовски хорошо отплатить Полковнику.

— Ты убила человека, — повторяю я, — вот что мы делаем.

КАК Я И ОЖИДАЛ, Полковник недоволен событиями дня. Я в его кабинете, и комната выглядит удивительно похожей на ту, которая была у него на борту "Гордости Лота". Полагаю, что у него собственная мебель, и он привез ее с собой. На стенах панели из темно-красного дерева, за его спиной книжный шкаф со стеклянной дверцей, на верхней полке кучка книг. Его простой стол и стул стоят в центре комнаты, куча бумаг аккуратно сложена у одного из углов. Сам же Шеффер ходит туда-сюда перед столом, его руки сжаты в кулаки за спиной.

— Это было простое тренировочное упражнение, Кейдж, — рычит он, даже не глядя в моем направлении, его презрение изливается ко всей вселенной, — а теперь в моем отряде мертвый медик и снайпер, которая едва может держать себя в руках, чтобы взять винтовку.

В этот момент он поворачивается ко мне, и я вижу, что он действительно очень и очень зол. Его глаза, словно осколки блестящего льда, скулы напряжены, как и все тело.

— Ладно, без Строниберга я проживу, — злобно признается он, — но Страдински? Весь план крутится вокруг ее способности выстрелить. У нее будет только один шанс, только один. Ты обещал мне, что заставишь ее сделать этот выстрел. А в результате? Падаешь посреди тренировки и пытаешься убить себя? Что случилось с Кейджем, который был со мной на Ичаре-4? Где суровый убийца, что прикрывал меня на Ложной Надежде? Где отличный солдат, который был со мной в Коританоруме? А теперь прошло несколько недель, а я собираюсь информировать свое начальство, что вся миссия под угрозой срыва?

Он прерывает свою тираду и делает глубокий вдох, после чего отворачивается от меня. Я просто стою вытянувшись и жду продолжения. Мне как-то не по себе, потому что я не знаю, что он будет делать дальше. Он на самом деле собирается отменить ликвидацию? Это его решение, или кого-то другого? А если отменит, что будет со мной и штрафниками Последнего Шанса? Что будет с ним? Все эти мысли вертятся у меня в голове, когда он разворачивается ко мне.

— Я очень разочарован в тебе, Кейдж, — торжественно произносит он, качая головой, — на самом деле сильно разочарован.

Его слова пронзают меня сильнее, чем любой нож, и все, что я могу — опустить голову от стыда, потому что у него есть право на разочарование. Я потерпел неудачу.

— ЗАБИРАЙСЯ БЫСТРЕЕ! — я ору на Страдински, стоя у основания командной башни транспорта в макете боевого купола. На моих глазах она мучительно медленно поднимается по веревке сбоку здания.

— У тебя только тридцать секунд на подъем, с самого низа и до верха. Забирайся быстрее!

Она смотрит на меня сверху вниз через плечо, после чего возобновляет свои усилия, ее усталые руки медленно тянут ее вверх, метр за метром к комнате наблюдений.

— Не понимаю, зачем это нужно, Последний Шанс, учитывая, что внутри башни есть лестницы, — говорит Квидлон, стоя рядом со мной и глядя вверх, — может быть, это подразумевается как какое-то наказание?

— Нет, это не наказание, Мозги, — отвечаю я, по-прежнему смотря на Таню, — это называется предосторожность. Если что-то пойдет не так, и ты не сможешь по какой-то причине открыть дверь в башню, я хочу иметь на этот случай запасной план. Снайпер должна быть на позиции, чтобы ни случилось со всеми остальными.

Таня всего в паре метров от верха, но серьезно замедлилась. Все что ей нужно — финальный рывок, и она уже там, но, уставшая, она просто висит на месте. Ладно, это уже ее десятый подъем за последний час, но ей нужно натренировать необходимые мышцы. С другой стороны от меня стоит Морк, который пристально смотрит на карабкающуюся фигуру.

— Она упадет, — просто констатирует он, глядя на меня уголком глаз, — мне кажется потерять снайпера в данный момент, будет очень плохо.

Он прав, веревка дико раскачивается и кажется, что у нее хватает сил только висеть на ней, без какого либо продвижения вверх.

— Подбодри ее, — говорю я Морку, скрестив руки на груди. Он достает свой лазерный пистолет и готовит его, оружие испускает короткий и высокочастотный визг пока прогреваются энергетические батареи.

— Снайпер, слушай! — орет он, оглушая меня. Да его голос может перекричать залп артиллерии в грозу!

— Я собираюсь досчитать до трех, и после чего стреляю в тебя, если ты все еще будешь болтаться там!

Она снова смотрит вниз и видит, что он повернулся к ней и поднял пистолет, приняв дуэльную позу и вытянув руку. Он стоит как скала, его внимание приковано к старающейся изо всех сил женщине.

— Один! — орет он. На последних глубинных резервах энергии Таня снова начинает мучительно подтягивать себя.

— Два! — продолжает он, оставаясь недвижимым, только целится чуть выше. Таня одной рукой хватается за край вершины здания, затем другой. Она потягивает себя к краю, а затем переваливается через него и исчезает из виду. Я разворачиваюсь к Морку и признательно киваю. Таня высовывает голову обратно из-за края и до нас доносятся ее ругательства, она злобно показывает нам кулак.

— А ты думал, что это я жестокий инструктор, — комментирую я, обращаясь к Квидлону, закидываю на плечо автоган и направляюсь к двери в башню.

— Разница в том, что я бы не выстрелил, — орет мне вслед Морк, — в отличие от вас.

Я останавливаюсь и разворачиваюсь к ним, смотрю на Квидлона, затем на Морка.

— Это правда, — соглашаюсь я и беспечно пожимаю плечами.

СТРЕЛЛИ делает ножом выпад в мою сторону, тыкая в живот. Быстрая атака снизу, но я умудряюсь отступить, использую правую руку, чтобы отбить, потом делаю шаг к нему и тыкаю пальцами в горло. Он отшатывается, удар чуть-чуть недостает, и пытается подрубить мое запястье левой рукой. Я проворачиваю запястье и хватаю его за руку, и дергаю в сторону своего поднятого колена, но он прыгает в последнюю секунду, кувыркается вперед и перекатывается на ноги.

С осторожностью глядя друг на друга, пару секунд мы стоим и пыхтим.

— Хорошо, так пойдет, — говорю я ему, отшагивая в сторону и стирая пот со лба рукавом своей туники. — Квидлон и Айл, вы следующие.

Они кружат друг против друга, ножи держат сзади, подальше от противника, пока не будут готовы ударить. Айл делает выпад влево и резко уходит вправо, но Квидлон не попадается на уловку и ловит его движение, низко пригибается и бьет ногой в левую ногу Айла. Скаут запинается, но быстро приходит в себя, чтобы отпрыгнуть в сторону, когда Квидлон кидается в его сторону. Айл впечатывает кулак в поясницу Квидлона. Удар посылает того вперед, но он превращает падение в кувырок, вскакивает на ноги и плавно делает разворот на месте. Его лицо искажено от боли. Механик перекидывает нож в левую руку и делает взмах в сторону Айла, и тот вынужден отступить на пару шагов. Квидлон немедленно следует за ним, снова перекидывая нож. Айл пытается вернуть инициативу и неуклюже тыкает ножом. Квидлон с легкостью избегает, ловит руку Айла с ножом напротив груди, после чего толкает того на свое же лезвие. Айл изумленно вскрикивает и валится в сторону, выдергивая нож из рук Квидлона. Выставив ноги перед собой, он сидит на мате, кровь стекает по его животу и заливает колени.

— Хороший удар, Мозги, а теперь прикончи его, — говорю я тихим голосом. Квидлон смотрит на меня, и на его лице смущение. Айл вытаскивает из себя нож, и скользкие от крови пальцы роняют оружие на пол.

— Последний Шанс? — спрашивает Квидлон, делая шаг в мою сторону. Я кидаю ему свой нож, который он с легкостью ловит, после чего указываю на Айла.

— Прикончи его, — говорю я и слегка киваю в сторону раненного. Все еще зажимая живот, Айл бросает на меня полный страха взгляд. Он пытается что-то сказать, но только хрипло каркает, глядя то на меня, то на Квидлона. Я вижу, что к нему пришло понимание, и в его взгляде появилась решимость.

— Вперед, Мозги, — шипит слева от меня Трост, которого обуяла жажда крови.

— Оставь его в покое! — возражает с другой стороны Таня, бросая на меня убийственный взгляд, — Не делай этого, Мозги!

— Он не сделает, — слышу, как бормочет Стрелли, его руки небрежно скрещены на груди, — у него духу не хватит.

Квидлон все еще смотрит на меня, хмурится. Он бросает взгляд на Айла, затем снова на меня. Я просто киваю. Он отворачивается и делает шаг к Айлу.

— Да я заставлю тебя сожрать эту гребаную штуку! — задыхается Айл, пытаясь встать на ноги. Надо отдать ему должное — хорошая попытка, но с такой раной он далеко не уедет. Квидлон делает быстрый шаг и пинает Айла в лицо, опрокидывая его на спину. Затем заскакивает сверху и начинает впечатывать свои массивные кулаки в нос скаута. Запыхавшийся и ошеломленный Айл ничего не может поделать, когда Квидлон с силой прижимает его голову к земле и подносит лезвие к подбородку. Квидлон закрывает ему глаза и толкает лезвие, оно проскальзывает через рот Айла и входит в мозг. Так же медленно, он достает его обратно и встает, не глядя на меня. Окровавленный клинок все еще сжат в его руке.

— Да я не верю собственным глазам, — восклицает в изумлении Стрелли, — может быть, у него есть не только Мозги.

Я смотрю на труп Айла и киваю сам себе. Он умер как настоящий солдат. Он погиб сражаясь за свою жизнь, а не умоляя пощадить его. Я это уважаю.

— Ты только что убил Глаза, подонок! — Таня вопит на Квидлона, отворачиваясь с отвращением.

— Нет, — медленно отвечает Квидлон и смотрит на нас. На его лице брызги крови. Его голос спокоен, а выражение лица нейтральное.

— Я просто подчинился приказу.

— Добро пожаловать в настоящие солдаты, Мозги, — говорю я ему, делаю шаг вперед и хлопаю по плечу.

— ЭТО, КАЖЕТСЯ, чертовски дурной способ угробить кучу людей. Простите, что я так откровенно говорю, господин, — заявляет капитан Имперской Гвардии. Он стоит вместе с инквизитором в рясе в ангаре для шаттлов транспортника Империи "Гордость Лота". Его круглая голова и широкие плечи придают ему зверский вид, но его мягкое шипение и бегающие глазки выдают тот факт, что он намного умнее, чем выглядит. Облаченный в простую униформу серо-черного камуфляжа, капитан Дестриен обладал высокой, производящей впечатление фигурой. И все же пожилой человек, с которым он говорил, казалось, обладает большим авторитетом. Черная ряса несла на себе печать Адептус Терра, духовенства Земли, но этим Дестриена было не обмануть. Он не бюрократ Администратума.

Ни один из адептов Терры не ведет себя с такой уверенностью и властностью, но без намека на помпезность или гордыню.

Нет, хотя он и предпочел другую личину, капитан всецело понимал, что разговаривает с инквизитором. Инквизитор тоже это знал.

— Я согласен, что ваш приказ в высшей степени необычный, капитан, даже можно сказать неординарный, — с улыбкой произнес инквизитор, тяжело облокотившись на свою трость, — но как бы то ни было, это ваш приказ и он был подписан вашими старшими офицерами, включая лично магистра войны Бейна.

Дестриен напрягся при упоминании Бейна, магистра войны и главнокомандующего всеми Имперскими силами в области Саркассы. Этот инквизитор не ходит вокруг да около. Он все тщательно организовал, начиная с самого верха.

— Вы правы, таковы мои приказы, и я подчинюсь, но не думайте, что мне это нравится, — пожаловался Дестриен, зная, что любой спор бесполезен, но в тоже время, желая хоть как-то выразить свой протест.

— Мы будем здесь, по меньшей мере, еще неделю. Нам нужно пополнить запасы.

— А мне кажется, что даже сейчас, уже несколько лихтеров ожидают в доке, — возразил инквизитор, лице которого играла все еще та же вежливая улыбка, — я подумал, что будет необходимо решить этот вопрос как можно быстрее, и использовал некоторые свои… связи в Департаменто Муниторум, ради вашей же пользы. Полагаю, что новая униформа и оборудование, указанное в вашем приказе, уже на борту. Проследите, чтобы во время путешествия ее раздали вашим бойцам.

— Ставлю на то, что вы и облако прибьете гвоздями к стене, а, господин? — сварливо отвечал Дестриен. Его всецело и полностью загнали в угол. Он надеялся использовать эту неделю, дабы связаться с магистром войны Бейном и попытаться спихнуть это назначение на кого-то другого, но инквизитор повсюду был на шаг впереди него.

— Да, а так же на цыпочках пройтись по нитям паутины, капитан, — ответил инквизитор, и его голос внезапно стал злобным и хриплым, а от предыдущей улыбки не осталось и следа. Он ткнул своей тростью в сторону Дестриена.

— И помните, вы не имеете права обсуждать детали своего назначения ни с кем, вообще ни с кем, пока будете на пути к цели. Как только прибудете туда, вы откроете второй конверт опечатанных приказов и выполните их буквально. Это полностью ясно?

— Буквально, господин, — тяжело повторил Дестриен.

— Хорошо, — улыбка инквизитора вернулась на его лицо с такой же легкостью, как исчезла, — а теперь, вы уже должны быть в пути. Желаю вам попутного ветра от Императора и удачи, капитан.

Глава четвертая Возвращение

+++ Знаки ясны, перевернутое Лезвие показалось. +++

+++ Он обязательно должен прибыть. Он ключевой объект. +++

Полковник бесстрастно наблюдает, как мы входим в аудиторию для брифингов. Он стоит позади модели боевого купола тау, скрестив руки на груди. Мы вытягиваемся по стойке смирно около нижних скамеек и ждем его. Кивком разрешив нам садиться, с руками за спиной, он начинает вдоль и поперек мерить шагами подиум.

— Как вы, несомненно, знаете, мы вчера вышли из варпа, — провозглашает он, время от времени глядя на нас, пока ходит туда-сюда. Я заметил, что вчера ночью у меня не было моих варп-снов, и догадался о причине.

— Мы здесь встречаемся с судном, которое отвезет нас в пространство, контролируемое тау. Это судно — боевой корабль тау, на котором под видом дипломатический миссии мы проберемся в Империю Тау и свяжемся с нашими союзниками в их правительстве. Хотя на борту корабля, мы все равно должны оставаться начеку. Экипаж не посвящен в наш тайный план, и мы должны полностью соответствовать образу. Если у них появятся подозрения относительно наших мотивов, вся миссия будет под угрозой. После того как мы погрузимся в шаттл, я раздам каждому из вас индивидуальные инструкции о ваших предполагаемых личностях.

На секунду он делает паузу, с глубокомысленным выражением лица чешет себе ухо, после чего строго смотрит на нас.

— Тау будут пристально наблюдать за нами, — предупреждает он, — перво-наперво, даже если они поверили всему, что им сказали, я вас уверяю, им дали приказ наблюдать и изучать нас при каждой возможности. Второе, растущее напряжение вокруг Саркассы и восстание еще одного ренегата, которого зовут Зоркий Взгляд, означает, что в данный момент тау сильно насторожены. Они также ожидают эскалации конфликта между своей Империей и слугами Императора, так что мы никоим образом не должны ускорить ее. Так что ведите себя как можно лучше и действуйте согласно своей роли в качестве члена мирной делегации.

Я внутренне улыбаюсь от иронии этого утверждения. Последние несколько месяцев я провел, тренирую этих людей, превращая их в жестоких и самых безжалостных убийц, а теперь мы должны попытаться это скрыть от тау. Это будет нелегко. В прошлом я предпринял достаточно попыток смыться, так что Полковник прав. Один слиняет и наши дни сочтены. Да и сам факт того, что нас забирает корабль тау, говорит сам за себя. Он показывает, что наши сообщники в Империи Тау, должно быть, большие шишки. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Плюсом было то, что у них должно быть достаточно власти, чтобы мы все провернули. С другой стороны, я еще ни разу не слышал, чтобы такие люди играли честно. Где-то всегда запрятан туз в рукаве.

И, на мой взгляд, все дельце уж как-то слишком было чистеньким. Так что не ошибусь, если буду держать глаза и уши открытыми. С радостью поставлю на то, что Полковник тоже. Он не новичок в этом деле. Я имею в виду, что во время задания в Коританоруме мы дрались за Инквизицию, а надо еще поискать такое же скользкое, плетущее интриги и ненадежное учреждение. Тем не менее, я бы предпочел иметь их на своей стороне, учитывая обстоятельства.

— Кейдж, первым буду говорить с тобой. Подойдешь ко мне в начале следующего часа, — говорит мне Полковник, прерывая ход мыслей. Полагаю, он хочет поведать мне подлинные факты, а так же посветить в мою собственную личину.

Я СТУЧУСЬ в дверь и слышу, как Шеффер зовет меня внутрь. Когда перешагиваю порог, то удивляюсь, завидев двух охранников по сторонам от стола Полковника. С подозрением глядя на них, я захожу внутрь и закрываю за собой дверь. Они выглядят как стандартные охранники, у них дробовики, черная униформа и затемненные визоры шлемов. Хотя понятия не имею, почему они здесь. Полковник, кажется, читает мои мысли.

— Они здесь, чтобы ты не сделал чего-нибудь сгоряча, — объясняет он, глядя влево, потом вправо, а затем прямо на меня.

— С чего бы это, Полковник? — поспешно спрашиваю я, полностью обескураженный.

— Потому что ты не идешь на задание, Кейдж, — прямолинейно отвечает он.

— Не… не иду? — заикаюсь я, и мой разум бурлит, — я не понимаю, сэр.

— Это очевидно. Твое ментальное состояние больше не подходит для выполнения запланированной миссии, — прохладно заявляет он, — еще один эпизод как в тренировочном ангаре, и это уничтожит всю легенду, под которой мы путешествуем. Брать тебя слишком рискованно.

— Нет, это не так, — отвечаю, — я могу и лучше чем все остальные. Вы не можете просто избавиться от меня!

— Могу и избавлюсь, — спокойно говорит он, — штрафная колония "Лишение" лежит в системе, где мы встречаемся с тау. Тебя перевезут шаттлом на внутрисистемный корабль, и будут держать в колонии под стражей до следующего раза, когда ты снова мне понадобишься.

— Вы не можете так поступить! — ору я на него и делаю шаг вперед. Охранники угрожающе выдвигаются, поднимают свои дробовики, и я отступаю.

— Вы не можете снова запереть меня! Если у меня проблемы с головой, то только из-за того, что вы сделали со мной! Это ведь вы издевались над моим разумом последние три года. Я не заслужил такого, чертовски тяжело работая и приводя эту группу в форму. Будь она проклята Императором, вы знаете, что я могу и знаете, что сделает со мной возвращение в камеру!

— Я принял решение, Кейдж, — торжественно произносит он и встает, — или охранники ведут тебя в ангар шаттлов, или я пристрелю тебя прямо здесь и сейчас. Что выбираете, лейтенант?

Я стою на месте, а мои эмоции мечутся между убийственным гневом и сокрушающем горем. Как он может так со мной поступать? И насколько он меня туда упечет? Затем меняпоражает мысль, и кровь вскипает в моих венах.

— Вы организовали встречу с тау в системе со штрафной колонией, — рычу я на Полковника, обвиняюще указывая на него пальцем, — вы это давно планировали. Втянули меня в эти тренировки, а затем выбросили. Неблагодарный ублюдок, тебя вообще ничего не волнует?

— Я ни разу не говорил, что ты будешь задействован в настоящем задании, — спокойно отвечает Полковник, словно это полностью его оправдывает.

— Ставлю, что так и есть, — выплевываю я.

— А теперь, Кейдж, ты выйдешь за эту дверь или бойцам открыть огонь? — спрашивает он, пристально глядя на меня. Без слов разворачиваюсь на каблуках и с хлопком отрываю дверь. Прежде чем выйти, я оборачиваюсь.

— Миссия провалится, — медленно говорю я ему, — провалится, потому что меня не окажется там, чтобы вытащить вас из огня, и ни один из этих ублюдков не даст за вас и гроша.

Охрана стремительно следует за мной, когда я тожественно шагаю по коридору.

Внутри меня распирает от злости, и мне хочется взбунтоваться. Мне хочется кого-то ударить. Но на самом деле я хотел бы, чтобы шея Полковника оказалась в моих руках, пока я буду медленно выдавливать из него жизнь. Желание убивать сжигает меня, и в расстройстве я на самом деле скрежещу зубами. Это все, о чем я могу думать. Каждый мускул в моем теле напряжен. Шесть месяцев я провел в камере. Еще три месяца на корабле, потея кровью, дабы обучить эту команду. И ради чего? Чтобы снова гнить где-то в другой тюрьме? Осознание того, что я почти там и снова сражаюсь, исполняю свою роль, дарованную Императором, медленно сводит меня с ума. И Шеффер просто отбирает у меня все это, просто отбрасывает в сторону, как давно и планировал. Он говорил, что нуждается во мне, но это только ложь, да? Я ему не нужен, я был просто полезен. Я просто выполнил за него тяжелую работу. Теперь, когда все готово, ему на меня плевать, ему все равно, что я закончу, выковыривая свои собственные глаза или размазывая мозги по стенкам камеры, проклиная его имя своим предсмертным выдохом. А в это время он идет на задание, и ему достанется моя слава.

Я не позволю ему просто так улететь, ибо это неправильно. Останавливаюсь, тяжело дышу и сжимаю кулаки.

— Давай двигай, Кейдж, — говорит мне один из охранников, чей голос приглушен шлемом. Я поворачиваюсь к нему, готовый вырубить, но другой реагирует быстрее, вбивая приклад дробовика мне в живот. Его второй удар приходится мне в лоб, и я валюсь на пол.

— А он говорил, штоб сразу так сделали, — говорит другой и бьет меня в затылок.

ПРИХОЖУ в сознание уже внутри шаттла. Не в том шикарном что раньше, а в стандартном транспорте с деревянными скамейками и ремнями безопасности с потолка.

Мои запястья скованы вместе длинной цепью, которая проходит через проушину болта, явно не так давно приваренного к палубе. Ноги зажаты тем же образом, на лодыжках висят тяжелые замки. Я еще и туго опутан ремнями безопасности, которые болезненно впиваются мне в плечи, пах и живот. Голова гудит, а кишки болят, над правым глазам я чувствую спекшуюся кровь. Напротив меня сидят два охранника, их дробовики на коленях. Они сняли свои шлемы и негромко переговариваются. Тот, что слева, достаточно стар, его короткие коричневые волосы уже поседели на висках, а на лице отразились все тяжелые годы во флоте. Он, должно быть, тот крепкий ублюдок, что вырубил меня. Второй моложе, возможно ему около двадцати пяти, светлые волосы острижены аналогичным образом, щеки чисто выбриты. Его голубые глаза по очереди смотрят то на меня, то на своего товарища, и именно он замечает, что я очнулся. Он кивает напарнику, тот смотрит на меня.

— Пришел в себя, арестант? — с грубым смехом спрашивает старший. — Парень, ты должон сидеть тихо.

Я просто мрачно смотрю на него в ответ, а он пожимает плечами. Сижу в молчании, пока они продолжают болтать о своих тупых, жалких жизнях, и мой разум начинает топтаться на месте. Ни под каким соусом я не вернусь в тюрьму. Для меня это будет настоящая смерть, и я скорее готов сдохнуть в попытке выбраться, чем проведу еще один день в одиночной камере.

Но даже если я каким-то образом сбегу, а это чертовски здоровое "если", то куда мне идти, что мне делать? Я застрял в шаттле, летящем к другому кораблю, который направляется в штрафную колонию. Что-то мне подсказывает, что на этом маршруте свобода будет относительно короткой. Даже если бы дело было не в этом, и мне было бы куда податься, я все еще не знаю, чем я мог заняться. Лететь на агромир и растить корм для стада гроксов? Ничего подобного. Стать священником в Экклезиархии, как мой покойный товарищ Гаппо? Чую, что месяца монотонного гудения какого-нибудь толстого кардинала будет достаточно, чтобы я разбил пару голов.

Могу податься в телохранители, может быть, примкнуть к пиратам, или стать наемником. Само по себе это будет неплохо, но в чем смысл? Угонять грузовые суда и похищать людей — мерзость даже по мне, особенно если учесть, что я должен быть на задании, которое жизненно важно для защиты владений Императора. Да прокляни все Император, я спас целый сектор, я по всем правилам гребаный герой войны, а теперь Полковник просто сгружает меня с корабля и забывает обо мне.

При мысли об этой несправедливости меня снова начинает наполнять злоба. Полковник взял и вот так просто предал меня. Но какая-то часть во мне, которая становится все больше, пока я думаю об этом, говорит, что я должен доказать Полковнику, что он не прав. Эта же часть заставила меня вернуться за ним в Коританоруме. Никогда не рассказывал ему, что я был в секундах от того, чтобы оставить его поджариваться в этом огненном шарике. Но он, должно быть, догадывался, так как является достаточно проницательным человеком. И что я получил в ответ? Ничего. Но вопрос ведь не в благодарности, не так ли? Я знал, что он не отблагодарит меня за мой поступок, но я ведь все равно сделал. И дело не в том, чтобы быть героем. Оставлю это подобным Махариусу, Яррику и Стагену Ходоку Смерти. Я не герой, я просто солдат.

Все дело в этом, не так ли? Я просто солдат, а Полковник отобрал у меня даже это. Что ж, будь он проклят, я покажу ему, какого солдата он создал. Внутри меня начала подниматься решимость, холодная решимость, которая полностью отлична от обжигающей злобы, что я ощущал ранее. И я собираюсь доказать Полковнику, насколько я хороший солдат и насколько я ценен для него.

В моей голове начинает формироваться план.

Я УЖЕ ПАРУ ЧАСОВ НЕ СПЛЮ, и мне как раз предоставляется возможность. Я потратил все это время на обдумывание. Использую техники, что изучил в камере, я концентрирую свои мысли на каждой части плана по очереди, анализирую их, пытаюсь понять, что может пойти не так. Приходят ответы на вопросы, которые я задаю своему работающему вхолостую разуму. Остается еще несколько деталей, которые нужно продумать, но я решил, что если захвачу шаттл, то вернусь обратно на "Лавры Славы" и потребую, чтобы Полковник взял меня на задание. Вот тогда он поймет, насколько я хорош.

Так что когда молодой расстегнул свои ремни безопасности и вышел из отсека, я начал действовать по плану. Я считаю, так будет легче. По крайней мере, нужно начать с освобождения.

— Эй, флотский! — говорю я старому слева. — Чего-то твоя компания скучна. За что тебя сослали сюда капитаны кораблей?

— Закрой пасть, гвардеец, — огрызается он, пытаясь игнорировать меня.

— Знаешь, я однажды распотрошил орка, который выглядел в точности как ты, — продолжаю я со смехом, — только вот орк все же выглядел лучше и был умнее. Да и кажется, пахло от него лучше.

— Как-то ты много болтаешь для привязанного арестанта, солдатик, — угрожающе отвечает охранник, — наверное, мне прямо сейчас нужно будет пересчитать тебе зубы.

— А, — фыркаю я в ответ, — тебе лучше сначала дождаться своего дружка. Судя по кораблю, тебе понадобится его помощь. Иначе я набил бы тебе морду так, что она напоминала бы твою задницу.

Это вызвало нужную реакцию, поскольку его лицо налилось красным.

— Если не хочешь до конца своей короткой жалкой жизни всасывать супчик, то тебе лучше заткнуть свою проклятую пасть! — орет он на меня.

— Я слышал про флотских, — продолжаю неустанно болтать, улыбаясь как эфирная акула, — да ты пернуть то нормально не можешь, не то чтобы набить мне морду. Единственная причина, по которой ты пошел в охрану — тебе нравится шлепать мужиков. А я слышал, такое частенько происходит.

— Почему бы тебе… — на сей раз он затыкается и проглатывает наживку. Он откладывает в сторону дробовик и отстегивает себя, после чего снова берет оружие и топает в мою сторону. Он делает замах, но я уклоняюсь влево и избегаю удара, благодаря тому, что уже несколько часов, шаг за шагом ослаблял свои ремни безопасности. Дробовик с лязгом врезается в переборку сзади меня, от удара его руки трясутся. Длины цепи вокруг ног достаточно, чтобы я хорошенько пнул его в левое колено, из-за чего он сгибается. Когда она валится вперед, я двумя руками хватаю дробовик и врезаю ему в морду, разбиваю нос, и он отпускает оружие. Быстрый крученый удар по щеке отправляет его валяться на палубу. Обхватываю ногами его шею и вклиниваю дуло меж коленок, упирая ему в лицо. Теперь все что мне нужно — ждать.

— Как тебя зовут? — непринужденно спрашиваю я, стараясь избегать мыслей о том, насколько в целом ситуация возможно безнадежна. Я прижимаю дуло к его лицу одной рукой, второй отстегиваю ремни безопасности.

— Да иди ты на хер, — уголком рта он выплевывает ругательство.

— Слушай, — говорю я ему, — мне на самом деле не хочется вышибать тебе мозги, но если будешь умным, и будешь делать все, что я тебе скажу, то проживешь достаточно долго, чтобы рассказать своим корабельным дружкам, как психопат Кейдж угнал у вас шаттл.

Если захочешь, можешь даже пропустить ту часть, где я пересиливаю тебя, несмотря на то, что прикован.

— А ты действительно веселый парень, а? — с сарказмом отвечает он. — Тебе не захватить шаттл, на котором еще шесть охранников, плюс пилот и второй пилот.

— Ты думаешь, у меня не получится? — говорю я и тыкаю дробовиком. — Если будешь вести себя хорошо, то еще сможешь есть, вместо того чтобы жевать полный рот дроби.

— Моя смерть не поможет тебе сбежать, — дерзко отвечает он.

— Пока нет, но зато я буду чувствовать себя просто великолепно, — со смехом отвечаю я.

— Ну и куда ты собираешься отправиться на шаттле, если все получится? — спрашивает он. Я считаю, что он продолжает болтать, чтобы отвлечь меня, так что можно продолжать шутить.

— Что ж, я думаю вернуться к Полковнику и дать ему еще один шанс, — со всей серьезностью отвечаю я.

— Ха! — фыркает он. — Шеффер пристрелит тебя, как только увидит. Да ты намного тупее, чем я думал.

— Ну да, настолько, что сижу тут и целюсь в тебя из дробовика, — подчеркиваю я, зажимая его шею ботинком, от чего он взвизгивает, — мне кажется, что эта ситуацию сбрасывает тебя далеко вниз по шкале сообразительности.

— Тебе повезло и все, — отвечает он.

— Забавно, чем больше дерусь, тем больше мне везет, — смеюсь я, наклоняюсь вперед и по-отцовски взъерошиваю ему волосы, — а ты думал, что все уже закончилось.

— Дело в том… — дальше охранник начинает орать, потому что слышит грохот ботинок в смежном коридоре. Я откидываюсь и смотрю на дверь. Секунду спустя входит молодой, и на его лице такое забавное изумление, что я скалюсь в ответ.

— Ты так быстро? — любезно интересуюсь я.

Он смотрит на меня, затем на свой дробовик на противоположной от входа скамейке, в добрых пяти-шести метрах от него.

— Да даже месть Императора не так быстра, — предупреждаю я его.

— А… что ты хочешь? — спрашивает он, делая шаг назад.

— Ну, для начала, подойди ближе ко мне на пару шагов и отойди от этой двери, — спокойно говорю я, — затем ты снимаешь ключи со своего ремня и кинешь их мне.

— А что если нет? — спрашивает он, одним глазом зыркая на коридор позади себя.

— Тогда сначала я пристрелю твоего дружка, — носком ботинка пихаю охранника под ногами, — затем грохну тебя.

— Ты не убьешь его просто так! — в его голосе слышится недоверие.

— Очень даже убьет! — стремительно выпаливает мой заложник. — Просто делай то, что он велит, Лангстарм, делай что он велит!

— Пошевеливайся Лангстарм, ты слышал своего друга, — говорю я молодому, и указываю на пространство перед собой. Он делает два торопливых шага вперед, его глаза мечутся между мной и заложником.

— А теперь ключи, медленно и плавно, — приказываю я ему, стараясь сохранить голос спокойным, несмотря на то, что мое сердце бешено колотится. Похоже, все может получиться. Может. Он отцепляет кольцо с ключами от ремня и поднимает их, чтобы я видел. Затем он начинает глупить.

Он со всей мочи швыряет ключи мне в лицо. Я сжимаю палец на спусковом крючке, и что-то влажное расплескивается мне на ноги. Поднимаю дробовик и передергиваю затвор. В это время он несется за своим оружием, а в моих ушах до сих пор звенит от первого выстрела. Он хватает оружие и с одной руки делает выстрел в мою сторону. В левое плечо мне тут же впиваются осколки от переборки. Мой ответный выстрел уходит ниже, в правую ногу, полностью отрывая конечность ниже колена и заставляет его отлететь. Пока он делает пируэт на пол, оружие вылетает из его пальцев, а из культи во все стороны брызжет темно-красным.

До моего обоняния долетает запах пороха — резкая вонь, смешанная с ароматом свежей крови.

— Ты… ты отстрелил мне ногу, идиот! — орет он на меня, заставляя меня ржать изо всех сил.

— Кажется да, — соглашаюсь я, все еще похихикивая, — я предупреждал тебя.

— Но… но… да ты мне ногу отстрелил, ублюдок! — орет он, и кажется, что в его голосе больше злости, чем боли. Списываю это на шоковое состояние. У тела есть одна чрезвычайно приятная особенность, оно отфильтровывает все дерьмо, с чем не может справиться твоя голова. Наподобие обжигающей боли в плече. Я проверяю рану. Все не так плохо, металлические щепки торчат из мышц, но не сильно кровоточат. Выживу, это уж как пить дать. Лангстарм садится на палубу, облокачивается на скамейку и недоверчиво пялится на искалеченный огрызок своей ноги.

— Хей, да это же флотский с деревянной ногой, кто бы мог подумать? — шучу я, но он почему-то не улыбается. Он все смотрит на огнестрельную рану. Я оглядываюсь в поисках ключей, но они в недосягаемости, в метре слева от меня. Пытаюсь подтащить их ближе с помощью дробовика, но не важно, насколько я тянусь и изгибаюсь, так далеко дотянуться не могу. Нужно действовать быстро, ведь если мертвый говорил правду, то на борту еще есть охрана. Они должны были услышать выстрелы, и я подозреваю, что в данный момент они решают что делать. Меня убили? Или же я освободился и иду за ними? Долго они раздумывать не будут и скоро придут к согласию. И если я тут так и буду сидеть как мишень, то могу распрощаться со своей жизнью.

— Лангстарм, — говорю я раненому. Он поднимает глаза и безучастно смотрит на меня. Я тыкаю в его сторону дробовиком.

— Это было действительно глупо с твоей стороны, так что давай теперь умнее и швырни мне эти ключи.

— Забудь, — цедит он, его голос слабеет.

— Ты теряешь кровь. Я могу помочь тебе, если выберусь из цепей, — обещаю я, делаю лицо серьезным.

— В противном случае, отстрелю тебе и вторую ногу, — бесцеремонно добавляю.

Он смотрит сначала на расплывающуюся лужу крови, а затем на ключи. С гримасой от боли он шлепается вперед и подтягивает себя по палубе. Полностью вытянув руку, он толкает связку в мою сторону, я склоняюсь и поднимаю ее. Пока я вожусь с замками, снаружи двери кто-то начинает орать.

— Во имя Императора, что там происходит? — спрашивает глубокий голос.

— У вас тут труп и еще один на подходе, — ору я в ответ, — засунете свою голову в эту дверь и потеряете ее!

Левой рукой я пытаюсь расстегнуть замок на ногах, правой целюсь дробовиком в коридор, быстро переключая свое внимание с одной руки на другую. Нахожу ключ от замка на левой ноге, и колодка падает. Другой ключ открывает замок на правом запястье, что позволяет мне вытянуть цепь из проушины и встать на ноги.

— Я позволю одному невооруженному бойцу забрать раненого! — ору я им, расстегивая еще один замок, и цепь падает на пол. Подбираюсь по скамейке ближе к двери, одновременно не сводя глаз с Лангстарма.

— Какие у нас есть гарантии? — орет в ответ их импровизированный переговорщик.

— Никаких! — выплевываю я, огибаю дверь и стреляю туда, после чего ныряю обратно. Мне не видно, попал ли я в кого-то, но это не важно, они меня поняли. Я слышу, как позади меня от боли рычит Лангстарм, разворачиваюсь и вижу, что он целится в меня из отброшенного дробовика. Ныряю влево, и выстрел впечатывается в переборку, где я только что стоял.

Делаю кувырок, остаюсь в полуприсяде, загоняю еще один патрон и низко целюсь. Выстрел попадает охраннику в живот и отбрасывает его назад. В этот момент кто-то бросается через дверь, стреляя на полном автомате. Широко расходящаяся очередь бьет по дальней стене отсека. Реагирую, не раздумывая, прыгаю в его сторону и врезаю дулом дробовика в лицо. Этот тупой идиот поднял визор. Свободной рукой вырываю у него автоган, после чего врезаю локтем в горло. Он падает, дико кашляет и зажимает горло руками. Закидываю оружие на ремне за плечо и свободной рукой хватаю темную ткань его одежды, оттаскивая его дальше от двери.

— Спасибо за нового заложника и новую пушку! — ору я, в ответ получаю разнообразные грубые ругательства, затрагивающие мою родословную.

Стоя на месте, в одной руке дробовик, в другой оглушенный охранник, оцениваю ситуацию. Все пошло не так, как я надеялся, но все еще можно спасти. В данный момент они с радостью нажмут на спусковые крючки, как только я высуну нос из-за двери. Затем мне в голову приходит одна мысль. Они не будут стрелять, если подумают, что я уже мертв. Моя кровь начинает бежать быстрее, мой мозг работает в полную силу. Я смотрю на охранника без сознания, замечаю его униформу, включая шлем с темным визором. Прежняя мысль начинает превращаться в план, и все что мне нужно, так это чтобы остальные на некоторое время оставили меня в покое.

Я стягиваю шлем с охранника, который ошеломленно смотрит на меня. Вбиваю его голову в переборку, и он снова теряет сознание. Поскольку я прикрываю вход дробовиком, снять с него униформу, использую одну руку, не так легко. Но после некоторой борьбы с его недвижимым телом, передо мной грудой лежит его одежда. Далее моя униформа, полностью, включая личный знак "Последнего шанса". Я с усилиями натягиваю его прыжковый комбез и в конечном итоге все равно вынужден прислонить дробовик к стене, но так, чтобы можно было легко дотянуться. Я натягиваю на недвижимое тело свою униформу. Эта задача столь же трудоемка, как и стянуть с него одежду, и на всякий случай одним глазом приглядываю за коридором. Водружаю себе на голову шлем, и этот последний штрих превращает сбежавшего заключенного Кейджа в безликого охранника Кейджа. Поднимаю парня вверх, держа за подмышки, и затем впечатываю его в стену, при этом несвязно ору. Держа его около стены одной рукой, я хватаю автоган и приставляю к его груди. Нажимаю на спусковой крючок, даю быструю очередь, попадающие пули отправляют измочаленный труп в коридор.

— Он мертв! — ору я, стараясь замаскировать свой голос и надеясь, что шлем достаточно приглушит его, чтобы убедить их. Очевидно они купились, поскольку трое влетают в комнату. Стреляю высоко, целясь в их головы в шлемах. Одна быстрая очередь сбивает всех троих с ног. И сразу же прыгаю в коридор, врезаясь в следующего. Он издает изумленный вскрик, когда мой кулак попадает в его незащищенный живот. Когда он сгибается пополам, я вижу за ним еще одного охранника, который поднимает дробовик. Я падаю и перекатываюсь, прикрываясь охранником. Надзиратель взбрыкивает и одновременно его рвет на меня кровавой пеной, когда выстрел из дробовика попадает ему в спину. С одной руки стреляю в коридор и слышу вскрик боли. Выглядываю из-за трупа охранника и вижу, что второй прислонился к стене, его грудь и живот прошиты красными дырами.

Переключаю автоган на одиночные, после чего иду к нему и небрежно вгоняю пулю в лицевой щиток, когда прохожу мимо. Коридор короткий, примерно пять метров, и заканчивается входным отсеком. Стены на другой стороне литые, за ними спрятан двигатель. Дверь во входной отсек открыта, и я не вижу за ней движений.

Насколько я помню, в доковом отсеке есть еще одна комната, наподобие той, в которой я находился, а от нее в кабину ведет дверь. Вот где по-настоящему будет тяжко.

Нужно попасть в кабину, чтобы не убили, при этом оставить в живых или пилота или второго пилота. А где-то там есть еще два охранника, в чем я уверен. Стою на цыпочках, все мое тело готово мгновенно действовать. Напряжение велико, скажу я вам, хотя не ощущается настоящего сражения. Делаю шаг по коридору, и внезапно голову изнутри пронзает резкая боль. Я верчу головой, стараясь понять, откуда в меня стреляли, но не помню, чтобы слышал выстрел. Боль усиливается, я кричу, и, несмотря на все усилия сдерживаться, падаю на колени. Мне словно ткнули в левый глаз раскаленным красным угольком и он тлеет у меня в мозгах.

Стою на коленях на палубе, а перед глазами все бешено плывет. Шаттл исчезает и я внезапно охвачен ощущением, что кто-то стоит надо мной. Там, кажется, возвышается массивная темная фигура и намеревается убить меня. Все вокруг меня взрывается, слышатся выстрелы, они давят на мои бурлящие ощущения. Мое сердце кувалдой стучит в грудной клетке, иглы боли вонзаются в глаза и голову. Меня вроде тошнит, мои кишки начинает крутить, а когда атака спадает, я возвращаюсь на шаттл. Все мое тело сокрушено болью.

Пару секунд я стою на коленях, от мучений сжимаю зубы, стараясь сфокусировать взгляд на коридоре, но мое зрение снова в этот миг кружится. Затем внезапно, как и возникла, боль исчезает. Даже каких-то остаточных приступов нет. Меня охватывает паника. Да что за черт со мной происходит? Что сделали эти мясники с моей головой, пока я спал?

Сморгнув слезы боли, я встаю на ноги и, шатаясь, иду к посадочному ангару. Снимаю шлем. В нем я ничего не слышу, а мне нужно, чтобы все мои чувства заработали на полную. Останавливаюсь в паре метров от прохода и слушаю, отсекаю звук своего собственного тяжелого дыхания, бег крови в ушах и стук сердца в груди. Вроде бы движения не видно, но чтобы знать наверняка, я сначала швыряю вперед шлем. Он громко лязгает по решетчатому настилу посадочной рампы, но кроме этого ничего не происходит.

Я осторожно появляюсь на входе в отсек. Его площадь примерно десять метров, напротив огромные внешние ворота воздушного шлюза, дверь в дальнюю комнату закрыта. Тут негде укрыться, кроме как за дверью, где они, скорее всего, и прячутся. Пока я стою и прикидываю варианты, в голову приходит неприятная мысль. Я без понятия как долго должен лететь этот шаттл. Насколько я знаю, мы можем оказаться всего в паре минут от корабля с колонии, и, может быть, уже готовимся к посадке. Мне нужно спешить, потому что если мы окажемся на борту другого корабля, мне некуда будет бежать. Но как это осуществить? Как пройти через эту дверь и выйти с другой стороны целым? Даже если они до сих пор не подстрелили меня, мне так или иначе все равно нужно войти в дальнюю комнату, чтобы добраться до пилотов.

Я в полной прострации. Пытаюсь вспомнить, что я придумал ранее на этот случай, но мой разум затуманен. Еще и в голове появилась пульсирующая боль, не такие резкие прострелы мучений как раньше, но в том же месте, и из-за этого тяжело мыслить ясно. Я сажусь у стены напротив двери, автоган у меня на коленях и готов к стрельбе, но я не могу ждать. Размышляю над идеей открыть одну из панелей доступа для техножрецов и устроить неполадки в одном из двигателей, но почти сразу же отметаю эту мысль. Для начала, лучший способ прожариться до корочки — тыкать в механизмы, о которых не имеешь ни малейшего представления. Далее, нет никаких гарантий, что нанесенные мной повреждения можно будет устранить, и мы не будем просто дрейфовать в космосе, пока у нас не кончится воздух. Я один раз уже почти расстался с жизнью таким образом и повторять этот опыт у меня нет никакого желания.

Сижу на месте, и меня накрывает волна депрессии. К тому же они не позволят мне просто так сдаться. Только не с кучкой мертвых охранников. Кроме того, я не могу просто так вернуться в камеру. Не готов к этому без драки. Сдаться — это слишком для меня. Опять же, я ощущаю себя таким одиноким, таким отстраненным от всего, что происходит. Как всегда я один против всей галактики и некому прикрыть мне спину. Как, во имя всего святого, я вообще попал в такую ситуацию? Должно быть, Император подготовил ее для меня, учитывая то количество дерьма, в которое он ткнул меня за последние годы. Это какой-то тест? Я уже бессчетное количество раз доказал свою веру, начиная с момента как увидел первую смерть своего члена семьи и заканчивая этим моментом, когда я дерусь за право пойти на совершенно безумное и самоубийственное задание. Какого рожна я это делаю? Мне на самом деле так не хватает сражений?

Правда в том, что да. Я начал успокаиваться, когда убил свою охрану, но это такое приятное ощущение — оказаться прямо в гуще событий. Это огромное чувство победы, когда нажимаешь на спусковой крючок и смотришь, как вместо тебя умирают они. Император, это волнующе! В другое время я никогда не испытывал ничего подобного, только когда свистят пули и моя жизнь в руках Императора.

Вот почему я продолжаю сражаться, вот почему мне нужно захватить этот шаттл, развернуть его и вернуться к Полковнику до того, как он покинет "Лавры Славы". Встаю на ноги и пытаюсь заставить мозги снова работать на всю катушку, игнорируя тупую боль в голове. Обвожу взглядом отсек в поисках вдохновения. В потолке есть вентиляционная решетка, но слишком маленькая, чтобы пролезть через нее. В дальней стене пара панелей. Может быть оружейные шкафчики? Подхожу к одной напротив меня, чтобы рассмотреть. Она утоплена в стену и нет ручки, однако видна замочная скважина. Я так понимаю, она заперта. Пытаюсь подцепить пальцами, но она не поддается. Возможно, у одного из охранников был нож…

Возвращаюсь к телам, чтобы проверить, но ухожу ни с чем. В итоге у меня три дробовика и четыре автогана, примерно двадцать патронов к первому и сто ко второму оружию. Можно попробовать палить в дверь и надеяться, что попаду в кого-то, но она достаточно толстая. Но даже в этом случае их ничего не остановит, чтобы сделать то же самое в ответ, как только я начну стрелять. Нет, в этой задачке скорее разберется разум, чем оружие. Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь полезного и замечаю ремни безопасности и их металлические застежки. Если я их вырву, то у меня появится веревка. Как можно использовать веревку? Ну, для начала можно с ее помощью открыть дверь с расстояния. Итак, я начинаю обдумывать план шаг за шагом. Могу открыть дверь, не расстреливая ее. Так, могу стрелять в коридор, если понадобится. Нет смысла начинать перестрелку через дверь, они могут просто держать проход и ждать стыковки, после чего вызвать подмогу. Насколько я знаю, они уже могли отправить доклад о том, что все идет не так и меня уже может ожидать теплая встреча.

Значит мне нужно что-то, что позволит атаковать. Можно просто пронестись мимо них, захватить врасплох и надеяться пристрелить их первым. Но как-то не по мне такие шансы пятьдесят на пятьдесят. Они могут ожидать такого.

Может как-нибудь их отвлечь? Фальшивый заложник, думаю я, глядя на распластанные вокруг меня тела. Хотя они будут подозрительны, да и невозможно сказать, поверят ли вообще. Может как-нибудь обмануть их другим способом? Как-то сомневаюсь. Будь я на их месте, к этому времени я бы уже ничему не доверял. А этот парень, или парни, умен, он остался в стороне, когда другие попались. Может быть тогда он трус? Может быть, я смогу заключить с ним сделку — скажу ему выходить по-тихому, пока его не постигла судьба приятелей.

Нет, все эти размышления об уловках и хитрых трюках никуда меня не приведут. Мне нужно попасть туда таким образом, о котором никто в этой комнате и не задумался бы. Все что мне нужно, всего лишь пара пуль, способных облететь углы, горько шучу я сам про себя. Моя кривая ухмылка исчезает, когда я продолжаю обдумывать эту мысль. А может и есть у меня пара пуль, которые могут облететь угол. Я могу соорудить что-нибудь из патронов для дробовика и магазинов. Что-то, что рванет как граната, если в нее попасть. Ха, связать пару магазинов меж собой и добавить туда до кучи горсть патронов для дробовика. Открыть дверь за веревочку, швырнуть эту штуку внутрь и затем подорвать ее очередью на полуавтомате. И пока они будут приходить в себя, учитывая, что вообще будут держаться на ногах, заскочить туда и завершить работу. Это план единственного шанса, потому что я потрачу большую часть своих боеприпасов на хорошую, толстую бомбу. Да какого черта, говорю я сам себе, один шанс лучше, чем никакого.

Я мстительно принимаюсь за работу, осознавая, что каждая проходящая секунда подводит меня все ближе и ближе к кораблю штрафной колонии и последующей стремительной казни. Напрягая каждый мускул, я умудряюсь вытащить один из ремней безопасности и трудолюбиво пилю его одним из зазубренных ключей в связке Лангстарма. Одним из них я связываю три магазина друг с другом наподобие треугольника, в зазор напихиваю восемь патронов для дробовика. Мне в голову приходит еще кое-что. Я отрезаю одну из застежек и кладу ее в карман униформы охранника, которая все еще на мне. Осторожно отношу свою импровизированную гранату в стыковочный отсек и аккуратно кладу ее на пол, чтобы было легко попасть. Дверь на замке и я мягко поворачиваю ручку, пока она не щелкает — теперь ее можно открыть в долю секунды. Привязываю еще одну застежку к ручке двери и теперь ее можно открыть рывком. Используя приклад дробовика, сшибаю вентиляционную решетку. Как я и подозревал, воздуховод бежит вперед к носу и назад к хвосту шаттла.

Держа в одной руке веревку от двери и гранату поблизости, я вытаскиваю застежку ремня безопасности из кармана и зашвыриваю ее туда, слушаю, как она бряцает к носу корабля. Одним движением, я дергаю веревку двери и хватаю бомбу, зашвыривая ее внутрь через открытую дверь. Падаю на живот и перекатываюсь к проходу, автоган готов к стрельбе. Жду пару секунд, дабы убедиться, что никто не подобрал гранату, затем стреляю. Раздается серия трескучих взрывов, шарахают патроны для дробовика, разрушая при этом магазины, их патроны детонируют на долю секунды позже, заливая всю комнату кусочками шрапнели, некоторые пролетают мимо меня. Я перекатываюсь вперед и в слепую палю влево и вправо, а затем ныряю в укрытие центральной лавки. Ответного огня нет, и после взрыва бомбы тишина почти оглушает. Напрягаю слух, но ничего не слышу. В полуприсяде крадусь вперед и осматриваюсь.

Комната полностью пуста.

В этом вообще нет никакого гребаного смысла. На секунду я на самом деле разочарован.

Я медленно встаю и почесываю голову. Охранник врал или еще несколько остались в кабине? Кажется, с меня уже хватит этого дерьма. В этот момент коммуникационная панель, встроенная в стену рядом с дверью в кабину, с треском оживает и на всю комнату раздается дребезжащий голос.

— Что там за взрыв? — спрашивает он. Я широкими шагами прохожу комнату и нажимаю на кнопку ответа.

— Да заключенный соорудил какую-то бомбу, которая и шарахнула, — говорю я им, улыбаясь про себя, — мне нужна помощь, чтобы разобрать этот завал.

— С кем я разговариваю? — с подозрением спрашивает мужчина на другом конце.

— Я думаю, он еще жив, — поспешно отвечаю я, — хватит задавать глупые вопросы, идите сюда. Он достаточно безумен, чтобы взорвать нас всех.

— Хорошо, — отвечает парень, устройство связи передает беспокойство в его голосе. Секунду или две спустя колесо замка на двери в кабину начинает вращаться, и люк поспешно открывается. Я хватаю за край и открываю его настежь, тыкаю туда дулом и сшибаю охранника с другой стороны на пол. Бью его прикладом автогана по голове и осматриваюсь. Пилот и второй пилот в ужасе смотрят на меня, обернувшись в своих креслах. Я небрежно тыкаю в их сторону оружием.

— Планы меняются, — говорю я им, обходя валяющегося без сознания охранника, — делайте в точности, что я скажу, и все будет хорошо.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает второй пилот, в его глазах страх.

— Как раз ничего не собираюсь, — отвечаю я с ухмылкой, — а вот вы разворачиваете шаттл и летите сию же секунду обратно к "Лаврам Славы".

— Но мы уже заходим на посадку, — возражает пилот, указывая в иллюминатор. Я смотрю через фонарь кабины и достаточно близко вижу корабль штрафной колонии. Он длинный и серый, к тому же практически лишенный выразительных черт. Как раз таким я и представлял себе корабль штрафной колонии.

— Так, мне такой ответ не нравится, — предупреждаю я их, и улыбка исчезает с моего лица, — прерывайте посадку и разворачивайтесь.

— Если мы прервем порядок захода на посадку, они поймут, что что-то не так, — информирует меня второй пилот, — и откроют огонь.

— Ну, значит убедите их, что нам нужно развернуться, — раздраженно отвечаю я, — скажите им, что один из двигателей сильно поврежден или что-то в этом духе.

— Они уже знают, что ты вырвался на свободу, — тяжело признается пилот, — мы связались с ними пару минут назад. Если они решат, что ты захватил шаттл, то подумают, что мы мертвы и разорвут нас на кусочки.

— Тогда вам тоже лучше спасать свои шкуры, — злобно говорю я, размахивая перед ними своим оружием, дабы подчеркнуть свои слова, — потому что если вы попытаетесь посадить этот корабль, я пристрелю вас обоих на месте.

Пилот смотрит на меня, затем на второго пилота. Он еще сильнее оседает в своем кресле и затем возвращается к управлению. Он щелкает какими-то переключателями и затем кивает второму пилоту, тот делает то же самое на своем конце панели. Из решетки в потолке начинает раздаваться пронзительный звук сирены и мигать желтые маячки. Пилот с раздраженным выражением лица смотрит на меня и бьет еще по нескольким кнопкам, отключая тревогу. В центре контрольной панели начинает пульсировать еще одна лампа.

— Это связь, — объясняет второй пилот, наклоняется вперед и снимает с ушей гарнитуру, — они спрашивают, почему мы отключились от посадочного устройства слежения.

— Посылай их на хер, — хрипло отвечаю я, — разворачивай это корыто и жми на газ, мне нужно повидаться с Полковником.

— Они расстреляют нас, — горячо предупреждает меня пилот, — вы должны поверить мне.

— Ну, тогда тебе нужно начинать молиться, чтобы этот шаттл мог уворачиваться и шустрить как истребитель, — будничным тоном отвечаю я. Он куксится, а затем хватает штурвальную колонку. Второй пилот что-то настраивает и до моего слуха доносится изменение в шуме двигателей, те пускают вибрацию по всему кораблю. Пилот уводит нас влево, судно колонии уплывает из виду, и затем мы ложимся на новый курс.

Второй пилот снова пришпоривает двигатели, и под моими ботинками сильно начинает вибрировать пол.

— Нам приказывают вернуться на прежний курс или они откроют огонь, — плачет второй пилот, рукой прижимая наушник к голове. Я ничего не говорю. В течение нескольких секунд они оба молчат.

— Вот и началось, — бормочет второй пилот, откидывает гарнитуру, и крепко хватается руками за свое кресло.

Какие-то росчерки проносятся мимо моего взгляда, крошечные желтые искры, которые секундой позже взрываются огромным росчерком красного. Ругаясь сквозь зубы, пилот подныривает под плазменную очередь. Отброшенный назад, я тоже начинаю ругаться, когда врезаюсь спиной в колесо замка.

— Они промахнулись, — говорит второй пилот, внутри него сражаются облегчение и неверие.

— Ты идиот, это просто предупредительный выстрел перед носом, — говорю я ему, и он увядает от моего взгляда, — ты давай внимательно рули этой штукой.

Вскоре следуют новые взрывы, и я приковываю свое внимание к пилоту, как он мягко двигает штурвалом из стороны в сторону, вверх и вниз, беспорядочно входит в штопоры и взлетает, резко падает и уворачивается. Внезапно шаттл кренится и начинает трясти. Полдюжины красных лампочек загораются на панели, одновременно с этим начинают выть сирены.

— Закрой дверь! У нас разрыв корпуса! — бросает пилот, я разворачиваюсь и с лязгом захлопываю дверь в кабину, отбрасываю автоган, чтобы провернуть колесо замка, пока люк плотно не закроется. В тот момент когда я развернулся, второй пилот кидается на меня, но я уклоняюсь, резко впечатываю свой кулак ему в правый глаз и сшибаю того с ног.

— Не надо геройствовать, — предупреждаю я его, нависаю над ним и еще раз бью, в этот раз разбиваю губы.

— Если пообещаешь вести себя хорошо, я больше не буду тебя бить, — добавляю я, и шарахаю меж глаз, ломая при этом нос. Он скулит и пытается откатиться от меня, но мой ботинок на его животе препятствует этому. Я ставлю его на ноги и откидываю обратно в кресло, где он ошеломленно и замирает.

— На будущее, просто делай то, что я тебе говорю, — шикаю я на него, но он слишком ошеломлен, чтобы слушать.

— Тебе придется помочь мне, — зловеще говорит пилот, — он не в состоянии.

— Ага, типа я знаю, что делать, — саркастически отвечаю я, глядя с сомнениями на второго пилота.

— Делай, что я скажу, и все будет хорошо, — уверяет он меня, и его слова подчеркиваются еще одним близким взрывом, от которого по бортам шаттла что-то барабанит. Я сталкиваю второго пилота на пол.

— При любом красном сигнале, просто дергай переключатель под ним, хорошо? — поучает пилот, глядя на меня, после чего отворачивается.

— Хорошо, — спокойно отвечаю я, смотрю на панель и отключаю все под красными огнями. Это не очень-то сложно.

— Справа от тебя три красных рычага, — продолжает пилот, не глядя на меня. Вижу их, один за другим.

— Это управление двигателем. Слева направо от тебя, левый борт, главный и правый. Понял?

— Левый, главный, правый, — повторяю я, прикасаясь к каждому по очереди, — уловил.

— Изменяй подачу топлива, когда скажу… — остальное теряется во взрыве прямо перед нами, шрапнель ливнем усыпает шаттл. На смотровом иллюминаторе появляются трещины, от этого в моей груди сжимается комок страха. Мне не хочется, чтобы меня вытянуло в космос. Это действительно мрачный способ умереть. Впрочем, любой другой способ погибнуть тоже не веселее.

— Поставь все три на семьдесят пять процентов мощности, одновременно, — инструктирует меня пилот. Наклоняюсь вперед, хватаю все три рукой и тяну их медленно к себе. Они замирают напротив отметки «75 %» и я оставляю их в покое.

— А теперь давай главный на полную, — медленно говорит пилот, чтобы исключить возможность непонимания с мой стороны. Я делаю все по его инструкции и вытягиваю рычаг на себя.

— Вот и все, мы теперь на крейсерской скорости, вскоре выйдем из радиуса обстрела, — выдыхает пилот, откидываясь на спинку.

— В конце концов, неплохо вышло, — хихикаю я про себя, глядя на рычаги управления, — а я-то думал управлять шаттлом сложно.

— Гораздо легче, когда к твоей голове не приставлен пистолет, — кисло отвечает пилот.

— А что с этим делать? — спрашиваю я, указываю на множество индикаторов над моей головой, чьи стрелки колеблются в красной зоне. Пилот бросает туда взгляд.

— Матерь Императора! — ругается он, наклоняясь вперед, чтобы взглянуть поближе. — У нас утечка плазмы из главного двигателя. Нужно его отключить и выкинуть ядро, пока весь шаттл не взорвался!

— Типа я знаю, что делать, — огрызаюсь я. Пилот расстегивает ремни безопасности и отталкивает меня с места, садясь в кресло второго пилота. Его руки порхают над кнопками управления, и заканчивает он тычком пальца в красную руну наверху панели. Корпус дрожит от четырех последовательных взрывов, затем следует пауза в несколько секунд, и раздается финальный бабах, от которого звенит в ушах. Пилот облегченно смотрит на меня и уходит на свое место. Я слышу стон второго пилота и смотрю на него. Он приходит в себя, так что я хватаю его за волосы и тараню его лбом палубу, снова лишая его сознания. С ним теперь можно особо не церемониться, он явно не так важен.

БОЛЬШАЯ часть полета прошла без происшествий, и пилот, кажется, делает то, что ему сказали. Мне пришлось нокаутировать охранника в кабине, когда примерно через час он начал приходить в себя, но кроме этого, я просто сидел в кресле второго пилота и спрашивал за что отвечают те или иные кнопки управления. Неизвестно, когда это может пригодиться.

Все это изменилось, когда мы вернулись в радиус действия связи "Лавров Славы". Я услышал жужжание в наушниках, все еще висящих на проводе от панели, и поднес их к уху.

— "Альфранон", это "Лавры Славы", что там у вас происходит? — спрашивает голос, — повторяю, шаттл "Альфранон", доложите.

Я утапливаю клавишу передачи.

— "Лавры Славы", это лейтенант Кейдж из 13-ого штрафного легиона, — докладываю я, и на моем лице расплывается усмешка, — запрашиваю разрешение на посадку.

— Кто, мать твою? — восклицает с другой стороны офицер связи. — Что происходит?

— А, "Лавры Славы", это лейтенант Кейдж из 13-ого штрафного легиона, — повторяю, — я это, вроде как реквизировал шаттл по срочным военным нуждам. Пожалуйста, свяжитесь с моим командующим офицером, Полковником Шеффером.

— Кто-нибудь, пригласите сюда Шеффера, живо! — я слышу, как офицер кричит по связи, после чего опять обращается непосредственно ко мне.

— Кто пилотирует шаттл? — торопливо спрашивает он. Я смотрю на пилота.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, осознав, что так и не спросил.

— Карандон, Лукас Карандон, — отвечает он смущенно.

— Пилот Карандон за штурвалом, я ассистирую, — докладываю я, подмигивая пилоту, — у нас тут некоторые повреждения, пришлось выкинуть главный двигатель.

Отпустив клавишу передачи, я смотрю на Лукаса.

— Им еще что-нибудь следует знать? — спрашиваю я, кивая в сторону связи.

— Ах да, скажи им, что у нас так же возможно разгерметизирован корпус, — говорит он, через секунду размышлений.

— У нас так же разрыв корпуса, не знаем где, — передаю я сообщение, поднеся микрофон к губам.

— Кейдж, ты что там вытворяешь! — рявкает в ответ на меня Полковник, и от неожиданности я почти роняю гарнитуру. Я начинаю отвечать, но замолкаю, внезапно запутавшись. А что я делаю?Пару часов назад все было так предельно ясно, но за всей этой заварушкой, я как-то все подзабыл.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не отдам приказ экипажу расстрелять шаттл, — продолжает Шеффер, и я слышу в его голосе гнев. Мне начинает казаться, что это было не такой уж хорошей идеей. Может быть, я был слишком оптимистичен.

— Что ж, у меня тут в кабине три хорошие причины, — отвечаю я, стараясь скрыть в своем голосе сомнения, но не очень-то успешно, — плюс, может быть кто-то еще остался в живых.

— Я как-то особенно не пылаю к ним любовью за то, что они позволили захватить шаттл, Кейдж, — тяжело говорит он.

— Не отсылайте меня обратно в тюрьму, Полковник, — внезапно вырывается у меня, — возьмите меня с собой! Хотя бы дайте нам сесть, и я все объясню.

— Я дам разрешение на посадку, но больше никаких обещаний, — говорит он мне, и я слышу, как щелчком прерывается связь.

Следующие полчаса будут для меня очень нервными. Я сижу на месте и дергаю управление, по советам Лукаса, пытаясь собраться с мыслями. Полковник разговаривал не очень-то довольным тоном, это еще мягко сказано, и нужно будет его переубедить. К тому же, что такое сказать, чтобы он не пристрелил меня на месте, как только я сойду с шаттла? На самом деле такой исход событий более вероятен, чем что-либо другое. И все же у меня три заложника. Несмотря на то, что говорит Полковник, это должно дать мне хоть какие-то рычаги воздействия. Ну, по крайней мере, если флотские смогут что-либо сказать. Я полагаю, что если бы все зависело от Полковника, то он скорее предпочел бы видеть их трупы, чем заключать со мной сделки.

С ДРОЖАЩИМ сердцем я вхожу в стыковочный отсек и дергаю рычаг, который опускает рампу. Со мной Лукас и его трясет как лист на ветру. Неудивительно, ведь я держу его перед собой, зажав его горло рукой, с прижатым автоганом к затылку. На шаттле полный бедлам. Я быстро осмотрел его перед посадкой. В заднем отсеке такая дыра, что через нее спокойно можно проползти, все скамейки выдраны и не видно ни одного охранника. Полагаю, их вытянуло в космос.

С лязгом рампа касается палубного настила, и я осматриваюсь. Передо мной шеренга из примерно двадцати охранников и у каждого дробовик. В центре стоит Полковник вместе с парой офицеров флота. Я стою наверху рампы и пялюсь на них.

— Сдавайся, Кейдж, — орет Полковник, — в противном случае я пристрелю тебя на месте!

— Я только хочу поговорить, Полковник, — ору я в ответ, — просто выслушайте, что я скажу.

— Никаких сделок, Кейдж, — коротко отвечает он, — отпусти этого человека и выйди из шаттла, в противном случае я отдаю приказ открыть огонь.

При этих словах два флотских офицера обмениваются взглядами, но ничего не говорят. Взгляд Полковника пригвожден ко мне, суровый и тяжелый, как сталь. Я стою на месте и смотрю на него в ответ.

— Целься! — командует он, охранники подчиняются приказу и поднимают оружие.

— Ох, фраг! — ругаюсь я, толкаю Лукаса вперед и ныряю обратно как раз в тот момент, когда Полковник выкрикивает очередной приказ. Продырявленное тело Лукаса залетает обратно в отсек, а я ползу к пассажирскому отсеку в кормовой части.

— Ради Императора, Полковник! — ору я, прижимая автоган к груди, — если вы пойдете за мной, я убью их всех, клянусь!

— Ты больше никого не убьешь, лейтенант Кейдж, — раздается голос, от которого у меня по спине бегут мурашки, — выходи, чтобы я тебя видел.

Голос принадлежит человеку, которого я полтора года уже считал как мертвым. Человеку, которого я оставил умирать в огненной буре, которая стерла целый город. Человеку, у которого совершенно не было никаких причин оставлять меня в живых. Голос принадлежит инквизитору Ориелю.

Сопротивляюсь сильному желанию ответить, но что-то в его голосе изводит мой разум, заставляет меня встать и выйти на посадочную рампу. Я задерживаюсь там на секунду и отбрасываю оружие.

Я был прав, это Ориель. В данный момент он стоит рядом с Полковником, одетый в длинное синее пальто, обшитое золотыми нитями. Он отрастил себе кроткую козлиную бородку, что придает ему еще более зловещий вид, чем в последний раз, когда я его видел. Скрестив руки на груди, он стоит расслабленно и смотрит на меня.

Жестом он заставляет охрану опустить оружие и широкими шагами отправляется ко мне.

— Удивлены, лейтенант Кейдж? — спрашивает он, поднимаясь по рампе и останавливаясь в паре шагов передо мной.

— Да вроде бы не должен. Там, в конце концов, был второй шаттл, — медленно отвечаю я, выглядывая из-за его плеча на Полковника, — а вы как и раньше управляете Полковником.

— Да, там был второй шаттл, — прохладно улыбается он, игнорируя второй комментарий, — расскажи мне, зачем ты вернулся сюда, Кейдж.

— Мне нужно пойти на задание, — объясняю я, произнося медленно, подчеркивая каждое слово, — если я вернусь обратно в тюрьму, она доконает меня.

— Твое возвращение сюда тоже может прикончить тебя, — через секунду отвечает он, — тебя могут убить на задании.

— Я готов рискнуть, — спокойно отвечаю, наконец-то глядя в его темные глаза, — я скорее готов рискнуть выступить против тау, чем сгнить в камере.

— Да, готов, не так ли? — говорит он, прищурившись.

Мы оба стоим на месте и смотрим друг другу в глаза кажется уже целую вечность. Ориель тщательно изучает меня. Я убежден, что он собирается уйти и отдать приказ открыть огонь, но он просто стоит, наблюдает за мной своим мудрым взглядом, оценивает варианты. Ничего не говорю, осознавая теперь, что мне на самом деле нечего сказать. Что произойдет дальше со мной, зависит от этого человека, и только от него. От человека, которого я в известной мере пытался убить. Меня наполняет ужас.

— Я впечатлен твой стойкостью, Кейдж. Ты отказываешься умирать, а? — внезапно спрашивает он, ломая тяжелое молчание.

— Никогда не умру с легкостью, это уж точно, — отвечаю я, и в моей груди начинает разгораться надежда, словно первые язычки пламени.

— Очень хорошо, — кивает он, — ты пойдешь с нами на задание. Хотя если дашь хоть повод сомневаться в тебе, я тебя убью.

В качестве ответа я широко ухмыляюсь и с облегчением выдыхаю.

— Не будет ни одного, — говорю я, внезапно ощущая себя очень уставшим от всего произошедшего, — я сделаю все необходимое, о чем бы вы меня не просили.

ОРИЕЛЬ сидит за низким столиком, и единственная свеча истекает воском на серебряную консоль справа от него. Из маленького ящичка, спрятанного внутри столика, он достает колоду Имперских карт Таро и раскладывает их веером перед собой. Кристаллическое серебро каждой карты мерцает в свете свечи, заставляя голографическую картинку на них приплясывать и вибрировать. Собрав их всех вместе, он разделяет колоду на три кучки, затем на шесть, после чего снова собирает карты, следуя запрещенному ритуалу. Он проделывает это еще дважды, бормоча при этом молитву Императору.

На секунду он закрывает глаза и концентрирует свои мысли и молитвы на картах. Снова открыв глаза, он кладет перед собой на стол верхнюю карту. Выше он добавляет следующую и затем под правильным углом между первыми еще две карты.

Он переворачивает верхнюю карту и отдаляет ее от себя, после чего смотрит на изображение. Стилизованный мрачный жнец с лицом-черепом и в черной тунике машет в его сторону косой.

— Смерть, — произносит он вслух. Он переворачивает правую карту, открывая кружащуюся, раззявленную пасть.

— Бездна, — он обращается к галактике в целом, еще одна важная часть ритуала.

Левая карта оказывается чудищем со множеством щупалец, с глазами на стебельках, которые колышутся внутри голограммы.

— Демон.

Наконец, с небольшим колебанием, Ориель медленно открывает ближайшую к нему карту. Она вверх ногами, а на голо-картинке изукрашенная сабля в потеках крови.

— Клинок, перевернутый.

Ориель поглаживает подбородок и смотрит на карты, его брови слегка нахмурены от озабоченности.

— Всегда Смерть и перевернутый Клинок, — бормочет он сам себе, подбирает карту Клинок и тщательно к ней присматривается, — я был прав насчет тебя, Кейдж. Я был прав.

Глава пятая Ме'лек

+++ Контакт произведен. +++

+++ Муха летит к паутине. +++

Остальные держались подальше от меня, пока мы ожидали корабль тау, который вскорости должен был прибыть. Они теперь не были уверены в моей роли, и если быть честным, я тоже. Полковник не разговаривал со мной с тех пор, как я вернулся, а просто злобно промаршировал прочь, когда инквизитор Ориель сказал ему, что я тоже иду. Чуть позже, после того как мне выдался шанс привести себя в порядок после сражения во время угона, меня вызвал Ориель. Он обустроил себе кабинет в одной из кают на борту "Лавров Славы", куда меня и проводил угрюмый охранник. Насколько знаю, возможно, я убил одного из его друзей. Не то, чтобы это меня волновало. Никто не может рассказать мне ничего нового о гибели товарищей в сражениях, потому что я потерял их всех. Это одна из причин, по которой я ощущаю необходимость жить дальше, чтобы кто-то помнил их самих и жертву, которую они принесли во имя безопасности других. В их честь никто не будет праздновать годовщину, и они никогда не станут героями, какими я их запомнил. Я вижу их лица, пока иду вдоль коридора за охранником. Хорошие воспоминания. Может показаться странным, но я еще никогда не думал об этом, но не найдется людей, с которыми я прошел бы этот ад, кроме них. Но в этот раз их нет рядом, так что все зависит только от меня. Ориель приглашает меня внутрь вскоре, после того как я постучался, и я захожу в каюту. Она богато обставлена, тут пять громадных кожаных кресел, несколько низких столиков и аккуратные комоды вдоль стен. Ориель сидит в самом дальнем кресле от двери. Взмахом он приглашает меня усесться в кресло напротив него.

— Садись, Кейдж, — предлагает он, — тебе нужно кое-что наверстать.

Я подчиняюсь его предложению, сажусь на край кресла, ощущая неловкость от его взгляда.

— Я полагаю, Полковник Шеффер вкратце обрисовал ситуацию, — продолжает он, когда решает, что я уселся.

— Угу, за нами летит корабль тау, — говорю я, стараясь припомнить все, что Полковник рассказывал ранее. Кажется невероятным, что это было только пару часов назад, а кажется, что прошли дни.

— Пока мы на борту, то притворяемся дипломатической миссией, летим на какой-то мир тау и встречаемся с парнями, которые помогают нам.

— Да, что-то в этом духе, — соглашается Ориель, наклоняясь вперед и укладывая руки на колени, — у меня роль Имперского командующего одного из миров, близких к территории тау. Ты и остальные, вроде как советники, консультанты и так далее.

— Это будет весело, — импульсивно вырывается у меня, и он озадаченно смотрит в ответ. — Я имею в виду давать советы инквизитору.

— Что ж, теперь забудь об этом, — серьезно говорит он мне, — хотя наши контакты не осознают, кем я на самом деле являюсь, они верят в наш маскарад. Если они только пронюхают, что тут вовлечена Инквизиция, это их спугнет. Они не очень много знают о нас, но слышали достаточно историй, чтобы с подозрением относиться ко всему, во что вовлечена Инквизиция.

Не могу себе представить почему, говорю я сам себе. Не то, чтобы я считал их кучкой коварных, кровожадных, двуличных мучителей и охотников на ведьм, ну вы понимаете. Или вспоминал о том, что мой прошлый опыт работы с Ориелем оставил мне точное знание, что они рассматривают каждого, включая себя, как допустимую потерю. Теперь я не особо придаю этому значение, ведь я лично пожертвовал парочкой своих органов, но хотя бы не заявляю, что меня этим правом наградил Император.

— Теперь все необходимые переговоры буду вести я и Полковник, — продолжает он, не заметив моей рассеянности, — если кто-либо задаст тебе прямой вопрос, тогда просто отвечай, что не знаешь или что твоя должность не позволяет комментировать.

— Косить под дурочку, вы имеете в виду? — подытоживаю я, в своем собственном, очаровательном стиле.

— Да, играй дурочку, — терпеливо соглашается Ориель, медленно выстукивая пальцами, будто подсчитывая что-то, — запомни, обращайся ко мне "сэр" или "командующий", и не называй Шеффера "Полковником" или "сэром", по легенде ни у кого из вас нет военных рангов. Ясно, что тау не верят в это ни на йоту, но мы играем в дипломатию, что означает — хотя бы претворяться, что мы не военные и не шпионим за ними. Они точно ожидают от нас такого, и соответственно будут постоянно пытаться выудить из нас любую информацию…

— Простите, но конкретно для чего мы посылаем дипломатов на планету чужаков? — спрашиваю я, когда эта мысль приходит мне в голову. — Почему мы вообще заморачиваемся с этим заданием? Почему бы нам просто не собрать боевой флот и не загнать этого командира-предателя обратно под камень, из под которого он вылез?

— Давай я объясню тебе по-простому, — спокойно отвечает инквизитор, в его голосе нет и следа раздражения или нетерпения от того, что я его прервал. А он хладнокровен и не делает ошибок.

— Наши отношения с тау очень деликатные. В настоящее время их империя медленно расширяется во владения Императора и оспаривает смежные миры. Однако, они открыто не враждебны человечеству, они просто видят в нас своеобразных существ. В отличие, к примеру, от тиранидов, которые хотели бы нас уничтожить. И по правде говоря, учитывая громадную угрозу вторжения последнего флота-улья в эту область галактики, мы не можем позволить себе начать длинную и кровопролитную войну с тау, не ослабив защиту в других секторах. Следовательно, сейчас мы должны сближаться как можно миролюбивее. Когда-нибудь в будущем с тау нужно будет разобраться. Но не сейчас. Император уже правит галактикой десять тысяч лет, так что торопиться некуда.

Я сижу и киваю, впитывая информацию. Значит, он говорит о том, что нам нет смысла затевать ненужную драку, пока сначала не выиграли кучку других сражений. В этом есть смысл, в конце концов, только идиот дерется с двумя парнями одновременно. И, как он и говорит, позднее будет куча времени, чтобы разобраться с тау, как только мы расквитаемся с тиранидами.

Он тратит следующие несколько часов на объяснение деталей легенд, снова и снова подчеркивая важность не вызвать подозрений у тау. Он достаточно подробно все объясняет, но это его задание, так что я полагаю, у него есть такое право. Я вникаю во все детали, запоминаю название планеты, откуда мы прибыли, подразумеваемую цель визита к тау, на что мне обращать внимание, что мы можем почерпнуть об этих чужаках ради будущего, в том числе, как и все о нашей миссии.

Как я и говорил — сделаю все, что мне скажут. Я просто солдат и подчиняюсь приказам, и меня не особо беспокоят причины, по которым их отдали. Пусть так считают те, кто сомневается в приказах, на таких мне плевать. Я однажды уже нарушил свою присягу, и посмотрите, куда это меня привело. В этот раз я собираюсь все сделать правильно, пусть даже Полковник пытался меня остановить. Когда мы завершаем беседу, Ориель спрашивает, есть ли у меня какие-нибудь вопросы.

— Почему вы не поддержали Полковника? — спрашиваю я. — Почему не позволили ему просто пристрелить меня?

— Потому что ты достаточно отчаявшийся человек, что бы угнать шаттл и прилететь обратно принять участие в самоубийственной миссии, и достаточно отчаянный, чтобы сделать все необходимое, — отвечает он мне с улыбочкой. — Из твоего прошлого я знаю, что могу положиться на тебя, Кейдж. Так же считает и Полковник Шеффер, но он не мог заключить с тобой сделку, и не мог позволить другим считать, что у него есть какие-то слабости. И если быть честным, их нет. Это я могу быть гибче. Мне не нужно поддерживать свою власть, она и так абсолютна.

— Я полагаю, все инквизиторы так отвечают на вопрос, а? — говорю, повторяя улыбочку Ориеля. Он тушуется.

— У меня есть священный долг, как и у Полковника Шеффера, — серьезно отвечает он, — и у меня абсолютная власть, потому что на мне же и абсолютная ответственность. Во всех смыслах, все в моем распоряжении, но я обязан сражаться со всеми угрозами Императору и его слугам. Я позволил тебе пойти на это задание, потому что считаю, что ты внесешь свой вклад и поможешь мне в этом деле. Но я могу сделать с тобой все, что угодно, как только сочту тебя бесполезным, так же, как и Полковник Шеффер. Это ясно?

— Абсолютно, — тихо отвечаю я, ощущая, словно мне отвесили пощечину, — но я не инструмент, я оружие, и оно может выстрелить в ваших руках.

— Да, может, — смеется Ориель, — только не пытайся покончить жизнь самоубийством в моих руках, пока миссия не завершена.

Он отпускает меня взмахом руки, и пока я покидаю комнату, то ощущаю на себе его взгляд. Охранник отводит меня обратно в наши каюты и оставляет перед дверью в мою комнату. Я смотрю, как он уходит, после чего открываю дверь и делаю шаг внутрь.

ЧТО-ТО врезается мне в лицо, и я падаю на колени. Сквозь навернувшиеся слезы я вижу стоящего надо мной Морка и остальных за его спиной. Я протягиваю руку, дабы подняться, Трост шагает вперед и впечатывает свой кулак мне под ребра, вышибая при этом дыхание.

— На секунду останься на месте и послушай, Кейдж, — говорит Стрелли, выходя вперед и тыкая ногой в мое раненное плечо.

— Полковник не очень-то впечатлен твоим возвращением, Кейдж, — рычит Трост, — ты как пушка с затяжным воспламенением, можешь взорваться в любую секунду. Так что мы присмотрим за тобой. Ты и так уже достаточно покоптил мир, так что мы с удовольствием уложим тебя в мешок для трупов.

Быстро, словно сточная змея, я перекатываюсь, оборачиваю руку вокруг ноги Стрелли и опрокидываю его на пол, злобно выворачивая его колено. Трост пытается пнуть меня, однако я коленом подсекаю его ноги. Морк со всей дури замахивается, но я поворачиваюсь и принимаю удар плечом, после чего единым движением перекатываюсь и встаю на ноги. С пола на меня кидается Стрелли, и я поднимаю колено, попадая ему прямо в лицо, пока он пытается обхватить руками мою талию и повалить на пол. Его бросок откидывает меня на шаг назад, и Морк обхватывает мое горло рукой, после чего сильно сжимает. Я бью локтем ему в ребра, он рычит, но не отпускает. Пока я пытаюсь извернуться и методично вбиваю локоть в ребра Морку, Трост приходит в себя и встает на ноги. Хватка Морка достаточно слабеет, чтобы я вырвался и ударил Троста в лицо. Вращаясь, тот снова летит на пол.

Морк бьет ногой мне в живот и затем хватает за шею, поднимает на ноги и швыряет спиной в стену, впечатывая головой в переборку. Оглушенный, я всего лишь умудряюсь уклониться, когда ко мне летит его правая рука, но тут же попадаюсь на удар Стрелли. Его кулак попадает мне в правую щеку, лицо взрывается безумной болью. Перед глазами все кружится, но я вижу, как остальные стоят и спокойно наблюдают за тем, как Морк раз за разом вгоняет свой увесистый кулак мне в живот, крушит ребра и выбивает воздух.

— Это, чтобы ты не забыл, Кейдж, — говорит он, в его голосе нет и следа злости.

Как машина, он хватает меня за горло левой рукой и вжимает в стену, после чего наносит хук правой. Моя голова отлетает назад, от удара вспыхивает боль. Он отпускает меня, и я валюсь на пол. С трудом пытаюсь вдохнуть, рот и нос кровоточат.

Трост кидается добавить, но Морк делает шаг вперед и отталкивает его прочь.

— Я думаю, он понял намек, — говорит бывший комиссар, сдерживая Троста.

Пока я лежу на полу, то бросаю на них убийственные взгляды, и каждая часть моего тела мучительно болит. Они выходят через дверь, соединяющую наши комнаты с презрением в глазах. Мои ребра действительно распухают, и меня пронзает боль, когда я пытаюсь встать на ноги. Полагаю, что одно из них сильно ушиблено, а может быть даже треснуло.

Когда я со стоном плюхаюсь на свою кровать, верхняя губа начинает раздуваться, а спекшаяся кровь забивает нос. Я считаю, что хорошо их обучил. Они как раз те солдаты, которые нужны Полковнику, те, кто все понимают в бое и силе, и как ими пользоваться. Я начинаю хихикать, но резко останавливаюсь, так как боль в ребрах снова пронзает меня.

Лежу и смотрю в потолок, ощущая, как на теле растут синяки. Они доказали, что сделают все необходимое и что убьют, когда это понадобится. Они мои настоящие солдаты, а значит все хорошо. Закрываю глаза и позволяю сну унести боль.

ПРОХОДЯТ еще три дня на стрельбах, бойцовских матах и в макете боевого купола тау, прежде чем Полковник информирует нас, что мы только что связались с судном чужаков. Мы собираемся в аудитории для брифингов, где Полковник раздает нам одежду в соответствии с нашими легендами. Тащим ее обратно в комнаты и готовимся к полету на шаттле. В моем чемоданчике четыре коричневые туники, типичных для лакея Администратума. Понимаю, почему именно такой выбор, только когда надеваю одну и натягиваю капюшон — тот прячет мое лицо во тьме, затеняет картину из шрамов, что покрывают мою физиономию и голову. Теперь я брат Кейдж, говорю я себе с горькой улыбкой. Наверное, единственный писчий, который не умеет читать или писать на Имперском.

Когда мы собираемся в стыковочном ангаре, все с весельем смотрят друг на друга. Ориель облачен в грандиозную парадную униформу, с которой свисают золотые шнуры и медали. Красный жакет, почти болезненно яркий, подпоясан кричащим, желтым кушаком.

Как раз та помпа и полностью бессмысленная демонстрация богатства, которую и можно ожидать от правящей элиты Империума. На Полковнике строгий черный костюм, длиннополое пальто перекинуто через руку. Таня в длинном темно-синем платье с высоким воротом, туго прилегающем к талии, а ее волосы действительно очень коротко острижены. Ориель объясняет, что ее роль — воспитанница Сестринства Фамулос, ветвь Экклезиархии, которая предоставляет Имперской знати домоправительниц и кастелянш. Трост, Стрелли и Квидлон одеты в менее экстравагантную версию униформы Ориеля, но на Морке простые белые леггинсы и белая рубашка, поверх которой мягкая кожаная безрукавка. Каждая деталь подчеркивает в нем джентльмена. Ориель подходит к нам и осматривает каждого.

— Почему бы вам всем не расслабиться и перестать выглядеть как солдафоны? — раздраженно нахмурившись, говорит он, — ничего не получится, если вы все будете стоять по стойке смирно, как сейчас, и повсюду шустро маршировать. Помните, вы — гражданские!

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что это правда. Я пытаюсь немного ссутулиться, как и остальные. Скрещиваю руки и прячу их в рукавах своей туники. В течение многих лет я наблюдал, как таким образом поступают различные писчие Департаменто Муниторум. На самом деле, это вроде как не очень удобно, и я прохаживаюсь туда-сюда, пытаясь придать себе естественности. Чувствую себя ужасно уязвимым без свободных рук и в капюшоне, который закрывает большую часть обзора.

— Делай шаги поменьше, Кейдж, ты же не на марше по пересеченной местности! — орет мне Полковник с рампы шаттла. Я смотрю на него, и он кивает, жестом предлагая мне попытаться снова. Прохаживаюсь вдоль ангара для шаттлов, примерно двести метров в каждую сторону, делаю шаги в два раза меньше, чем привык, и чувствую, что пошатываюсь как малец. Еще сильнее ссутулюсь, пригибаю подбородок к груди и снова пытаюсь, и на сей раз ощущаю себя чуть более естественно. Моя походка теперь сильнее напоминает образ клерка Амадиеля в моей голове, писчего Полковника с последнего задания.

Когда Ориель удовлетворился тем, что мы теперь не выглядим как отделение высококвалифицированных солдат, притворяющихся дипломатами, мы все затаскиваем свое снаряжение на борт шаттла и располагаемся для поездки. Настроение напряженное и нервное. Ни у кого из нас нет оружия. Если мы не понравимся тау, то когда они начнут нас убивать, кроме голых рук нам нечего будет противопоставить. Хотя я понимаю, почему. Это мирная делегация, и если мы притащим с собой небольшой арсенал, то у тау от удивления отвалятся челюсти. Если у них вообще есть челюсти, внезапно приходит мне в голову, и от этой мысли улыбаюсь про себя. Мы не видели ни одной картинки с ними. Насколько я знаю, они могут оказаться огромными воздушными пузырями или раздутыми кальмарами со щупальцами. Хотя догадываюсь, что судя по боевому куполу, они не сильно-то отличаются от нас, физически, я имею в виду. Двери вроде бы размером с человеческие, ступеньки построены для двух ног, так что полагаю, летающие мешки исключены. Позволяю своему разуму раздумывать над этим, предпочитая изгнать из головы все мысли о предстоящем задании.

Некоторые из команды, кажется, обеспокоены, и я советую им расслабиться. Сейчас нет смысла волноваться. План пришел в действие и к чему бы он нас не привел, все в руках Императора. Лично я пытаюсь ни о чем не беспокоиться. Хотя обычно люди волнуются по поводу двух вещей. По поводу того, что они не контролируют, и как это может их затронуть. И по поводу того, делать что-либо или ничего не делать. Все остальное — пустая трата времени. Если это что-то, с чем ты ничего не можешь поделать, тогда все тревоги галактики не изменят то, что может произойти. А если можешь, тогда не сиди на месте и не волнуйся, бери судьбу в свои руки. Вот такие рассуждения все эти годы хранят мою жизнь и здравомыслие.

Здравомыслие. Ну, в нем я начал сомневаться, и полагаю, это доказывает, что я еще не сумасшедший. По крайней мере, лично я так не считаю. Ты должен обладать здоровым духом, чтобы рассуждать в таком ключе, потому что лунатики просто считают себя здоровыми и не сомневаются в этом, не так ли? Я знаю, о чем думают другие, включая Ориеля, несмотря на его решение взять меня на задание. Они считают, что мои мозги так же скручены, как сверло буровой установки. Я так не думаю, ибо с ними вообще все хорошо. По правде, настолько хорошо, что они сфокусированы на моей личности так сильно, что может показаться безумием для других людей. Другим нравится загромождать свой разум различными приятными иллюзиями, насчет того, кто они такие, или зачем они появились. Но не мне. Я все это проработал в тюремной воняющей камере.

Как я и говорил Ориелю, я всего лишь оружие, и ничего больше. Нацельте меня на врага и выпустите. Вот эта ясность мышления намного приятнее, чем волнения по поводу того, все ли я делаю правильно, чем пустая трата времени и энергии, чем мучения между совестью и моралью. Моя совесть — полученные мной приказы, моя мораль — те, кто их отдал. Ну, у некоторых еще есть ответственность, типа Полковника или Ориеля. А меня это больше не волнует.

Мы летим уже пару часов, когда Полковник входит в смежный отсек.

— Вот ваш шанс первый раз взглянуть на врага, — говорит он нам, указывая на один из широких иллюминаторов. Вместе с остальными я отстегиваюсь, и мы собираемся у толстого стекла пялиться на звезды. Он там — корабль тау, и нам его отлично видно, так как шаттл делает круг, уменьшая скорость, чтобы начать посадку. Он длинный и гладкий, почти что белоснежный. Основной корпус похож на немного сглаженный цилиндр, с кучкой слабо светящихся коконов сзади, являющихся скорее всего двигателями. Нос плоский и широкий, несколько напоминающий капюшон змеи в боевой стойке. Вдоль борта массивными буквами выведено несколько причудливых символом тау, но я не вижу никаких признаков ангаров, стыковочных шлюзов или других отверстий. Впрочем, оружейные порты тоже не видны.

— Это боевой корабль? — спрашиваю я Шеффера.

— Полагаю, что гражданский в обычном рейсе, — отвечает Полковник.

Когда мы приближаемся, секция в обшивке исчезает из вида, и в сиянии желтого света нам открываются внутренности. Это не похоже на то, как открывается или уходит в стену дверь. Секция корабля, кажется, развернулась, оставив идеально круглое отверстие. Мы возвращаемся на свои места и пристегиваемся, готовясь к посадке, противовзрывные шторки закрывают иллюминаторы. Проходит еще пара минут, которые текут с мучительной медлительностью, пока мы сидим на месте и не знаем, что происходит. Через некоторое время я ощущаю и слышу, что шаттл приземлился. С визгом начинают останавливаться двигатели, и Полковник приказывает нам вставать.

— Первое впечатление самое главное, — зловеще говорит он, — с первой же секунды, как мы выйдем из корабля, за нами будет вестись пристальное наблюдение. Прямо с этого мгновения, вы должны думать и действовать в точности как гражданские, какими вы и должны быть. Мы должны постараться минимизировать контакты как можно дольше, но во время перелета на борту будет несколько официальных приемов, а хорошие манеры предписывают нам посетить их. Однако оставайтесь все время настороже. Я надеюсь, что тау предоставят нам определенную свободу действий. В конце концов, мы внушаем им достаточно доверия, чтобы они не держали нас как заложников. А теперь вперед и ведите себя расслабленно!

Мы толпой идем за ним, пока Полковник вышагивает вдоль стыковочного отсека.

Там мы останавливаемся. Ориель перед нами, мы линией за ним, ждем пока опуститься рампа. С первого взгляда на тау я понимаю, что ничего подобного не видел в своей жизни.

Ангар шаттлов затапливает яркий свет, воздух сухой и теплый, намного горячее, чем тот, к которому я привык на борту нашего корабля. Пока мы спускаемся по рампе, я оглядываюсь, сильно стараясь не пялиться. Зал огромной овальной формы, полы и потолок гладко перетекают в стены. Все вокруг спокойного, бледно-желтого цвета. Нигде не видно острых углов, нет поддерживающих и пересекающихся балок или кранов для разворота шаттлов на месте. Пространство похоже на пустую пещеру, и я ощущаю, что поглощен этим и одновременно испытываю ужас.

У изножья рампы нас ожидает небольшая делегация. Нет охраны, не видно оружия. Или они действительно нам верят, или у них есть другие способы разобраться с нами, если мы начнем доставлять неприятности. Три тау в тонких бледных туниках терпеливо ждут и с интересом изучают нас, пока мы осматриваемся.

Я был прав, они по большей части гуманоиды. По крайней мере, у этих троих головы чуть меньше моей, а конечности хрупкие и тонкие. Их серо-голубая кожа, кажется, блестит от какого-то масла, и когда тау в центре делает шаг вперед и склоняется на одно колено в приветствии, я ощущаю сладкий аромат. Смотрю на его плоское лицо и лысую голову, замечаю желтые глаза и узкие щели вместо носа, лишенный губ рот и закругленные зубы. Он встает и раскрывает свои руки в приветствии, демонстрируя складки кожи, которые тянутся от его талии к плечу, подобно изуродованным крыльям. Подавляю дрожь. Никто не упоминал о том… что эти твари могут летать!

Тау справа от лидера делает шаг вперед, его рот изгибается в слабом подобии человеческой улыбки.

— Добро пожаловать на это судно, одно из наших новейших, "Ша'корар Аш", — приветствует он нас, и своими длинными пальцами манит спуститься. Его произношение немного сливает друг с другом слова, а голос несколько хрипловат и немного шелестит.

— Мы протягиваем руку дружбы нашим союзникам, — отвечает Ориель неестественной тарабарщиной, что я считаю каким-то формальным приветствием, которое он выучил при случае. Кажется, это удовлетворяет тау, который смотрит на остальных и кивает.

— Это Кор'эль'кайс'савон, если желаете, можете обращаться к нему просто — капитан Эль'савон, — продолжает переводчик, показывая в сторону тау, который ранее преклонил колено.

— Я не очень хорошо говорить ваши слова, — извиняющимся тоном объясняет капитан, слегка склоняя голову, но не отводя взгляд от Ориеля.

— Это Кор'вре'анак, — тау кивает головой в сторону третьего члена делегации, который спокойно наблюдает за нами.

— Я Пор'ла'канас и буду вашим голосом, пока вы на борту "Ша'корар Аш"!

— Пожалуйста, передайте капитану Эль'савону, что его гостеприимство делает ему честь, — официально отвечает Ориель, — я и мои советники предпочтем немного отдохнуть от нашего путешествия, прежде чем отправимся осматривать это прекрасное судно.

Пор'ла'канас говорит что-то капитану, тот отвечает единственным словом и смотрит на Ориеля. Вся эта тарабарщина тау заставляет меня нервничать. Кажется, языковые навыки Ориеля не особо выдающиеся, и я понятия не имею, о чем они говорят. Они вообще могут плести заговор против нас, смеяться прямо нам в лица, насколько я понимаю. Еще одно обстоятельство задания, от которого у меня мурашки по телу.

— Конечно, у нас есть подготовленные для вас комнаты, — уверяет нас переводчик, — следуйте за мной, пожалуйста.

Без дальнейших разглагольствований, он разворачивается и начинает уходить от шаттла. Глядя вперед, я не вижу там дверей, повсюду вокруг нас голая стена. Когда мы в паре метров от нее, на ней появляется водоворот линий, которые описывают несколько спиралей, и стремительно раскрываются перед нами в проход, а участки исчезают в самой стене. Я бросаю взгляд на Ориеля, но он делает вид, что его это не заинтересовало и озирается со скучающим видом.

Остальные нервно шаркают за ним, и я понимаю их неловкость. Во всем корабле куча каких-то безумных технологий. Я смотрю на проход, когда прохожу через него и вижу, что на самом деле стена полая, а фрагменты диафрагменной двери просто скользнули меж двух переборок. И все же это не успокаивает.

Коридор снаружи такой же невыразительный, как и ангар, и в нем так же нет людей. Как и зал для шаттлов, небольшие изгибы углов без швов соединяются со стенами, полом и потолком, а бледно-желтое окружает нас во всех направлениях. Так же непонятно откуда свет. Я не вижу ни единой светосферы или светополосы. Чем больше я об этом думаю, тем более тревожным нахожу это ощущение. Как они могут создавать свет в самом воздухе? Ведь даже стены не светятся, но кажется, будто сам воздух пронизан лучами. С какими существами мы имеем дело? Как, во имя Императора, мы можем доверять им в этом задании?

Я начинаю осознавать, что почти перешел в строевой шаг, пока раздумывал над всем этим. Бросаю взгляд на других. Они идут в молчании, подавленные нашим странным окружением. Подозреваю, что они нервничают так же, как и я, даже Ориель и Полковник. Опять фокусирую свое внимание на самом себе, укорачиваю шаг, втягиваю голову глубже в капюшон. Воздух сухой и теплый, мою глотку и нос дерет. Я разворачиваюсь и оглядываюсь, посадочный ангар исчез, дверь бесшумно закрылась за нами. Чувствую себя загнанным в угол и уязвимым из-за того, что застрял на этом чужацком корабле без оружия, кроме своих голых рук.

Мы идем за переводчиком вдоль коридора, и я замечаю кое-что еще. Или скорее то, что раньше не замечал. Весь корабль кажется спокойным, нет вибраций, шума, вообще ничего. Хотя когда мы приземлились, он определенно двигался, я видел это, когда мы заходили на посадку. Но внутри мы словно находимся в чем-то вроде подземного бункера.

Пока идем вдоль коридора, моя дезориентация растет. С обеих сторон нет ни одной двери, однако нам попадались несколько ответвлений, таких же бесшовных, как то, по которому мы шагаем. Наш гид остается безмолвен с тех пор, как мы покинули зону шаттлов, легкой походкой просто идя вперед. Выбираю момент и смотрю на него. Кажется, у него нет мембран под руками, как у капитана, и он более тонко сложен. Его туника легкая и воздушная, она колыхается вокруг при ходьбе, словно легкий бриз обрел осязаемую форму. Как и остальной корабль, тау окружен спокойствием и безмолвием. Каждое движение текучее и рациональное, он едва размахивает руками при ходьбе, а его лицо смотрит прямо вперед, не отвлекаясь.

Пытаюсь понять, из чего сделан корабль, но это невозможно. Тут нет сварочных швов, что указывало бы на металл, расцветка вроде бы принадлежит самому материалу, так как нет мазков от кисти или подтеков краски. Провожу рукой вдоль одной из стен и слегка поглаживаю ее, ощущая пальцами тепло, исходящее от самих стен.

Из-под капюшона смотрю на других, поскольку становится уже неприятно горячо. Сдерживаю острое желание развернуться обратно к свежему воздуху. Из-за этого осознаю, что нет никаких воздушных потоков, искусственного ветра из охлаждающей вентиляции, никаких очистительных воздуховодов. Но атмосфера не кажется застоявшейся, она просто сухая и маловлажная. Ориель идет за Пор'ла'канасом медлительной перекатывающейся походкой, Полковник почти чеканит шаг, его внимание приковано к тау перед собой. Квидлон продолжает пялиться вокруг, пристально осматривая стены и пол, возможно, пытаясь выяснить, как тут все устроено. Я так понимаю, что это может быть колдовством, вроде проклятых технологий эльдар. От этого меня охватывает внезапный приступ страха. Очевидно же, что эти тау настолько испорчены, что могут откровенно использовать такие странные технологии — возможно у них так же есть псайкеры? Может быть, наш гид вовсе не тот, кем кажется, может быть, он умеет читать мысли? Все это может оказаться какой-то хитрой уловкой, дабы дать нам ложное чувство защищенности. Пытаюсь думать как писчий, на всякий случай, но вскоре мои мысли начинают блуждать.

Мне интересно, будут ли они нас пытать ради информации, пытаясь вытянуть все о заговоре? Как они отреагируют, если выяснят, что мы сотрудничаем с их собственными сородичами? А может быть, они просто нас убьют? Я ничего не знаю об этих тау, по крайней мере ничего полезного. Не могу понять, как они думают, как реагируют, что ими на самом деле движет. Несколько они предсказуемы в сражении? Насколько дисциплинированны?

Все эти мысли переполняют мой разум, пока мы идем вдоль Императором забытого коридора, который, кажется, тянется в бесконечность, не имея ни конца, ни края и ничем ненарушаемый. Если у них появятся подозрения, мы с этим абсолютно ничего не сможем сделать, вообще ничего. Не оглядываясь уже на то, что мы на борту их корабля и без оружия. А Ориель говорил, что они будут настороже. Они, возможно, даже сейчас наблюдают за каждым нашим шагом, ожидают от нас промашки, готовые в любую секунду атаковать нас и разоблачить, вытянуть из нас все, что мы знаем о владениях Императора и его армиях. Насколько я понимаю, они могли соткать изворотливый заговор против нас, манипулировать Ориелем так, чтобы он привел нас сюда, нескольких превосходных солдат Имперской Гвардии, чтобы они наложили свои лапы на всю информацию, какой мы обладаем.

Начинаю чувствовать напряжение, боль за глазами возвращается. Я потею еще сильнее и рад тому, что мои неудобства спрятаны тяжелой туникой. Может быть, именно такую нервозность они и высматривают. Если меня тут накроет еще один приступ — мы все мертвецы. Может быть, Полковник был прав, что считал меня обузой.

Мой рот пересыхает еще сильнее, когда боль в голове усиливается. Кажется, я слышу, как другие разговаривают, немного паникуют, но я не обращаю на них внимания, концентрируюсь на своей собственной боли, так как мое сердце начинает биться быстрее.

Теперь это уже должно быть ясно видно. Я ощущаю, что тяжело дышу, как собака, сжимаю и разжимаю кулаки в рукавах своей туники. Если переводчик обернется и посмотрит на меня в этот момент, то он увидит — что-то не так. Он догадается, что мы не те, за кого себя выдаем или же вызовет медицинскую помощь. Тогда они смогут разделить нас, изолировать меня и разобраться со мной. Будут это пытки или чтение мыслей?

Тяжело моргаю, когда сталкиваюсь с кем-то. Прикусываю язык в панике и поднимаю взгляд. Это Полковник, он осматривает меня, а его лицо ничего не выражает, только его скулы слегка напряжены. Это, как я знаю, означает или злость или небольшую обеспокоенность.

— Контролируй себя, Кейдж, — хрипло шепчет он мне, — постарайся расслабиться. Тау ждут, что мы будем немного напряжены и беспокойны, но ты выглядишь так, словно стоящий над трупом человек с дымящимся пистолетом в руках. Дыши через нос, это поможет успокоиться.

Сказав это, он снова убыстряет шаг, чтобы догнать Ориеля, который смотрит на него и получает в ответ успокаивающий кивок. Хотел бы я быть таким самоуверенным. Пытаюсь отвлечь себя, глядя на других, но это не приносит облегчение. Стрелли, обычно такой дерзкий, такой уверенный в себе, грызет ноготь на левом большом пальце, время от времени бросая взгляды на переводчика. Таня идет склонив голову, решительно смотря себе под ноги, дабы не встретиться с кем-нибудь взглядом. На мой взгляд, Морка прочитать легче всего. Он делает широкие шаги, его отвращение едва спрятано, пока он хмурится, глядя в спину нашего гида. Вижу как судорожно дергаются его пальцы, словно у него чешутся руки обхватить шею Пор'ла'канаса и выдавить из того жизнь.

Пор'ла'канас ведет нас направо, затем налево, затем еще два поворота, и я клянусь, что он водит нас кругами, но этого никак не выяснить. Затем он внезапно останавливается и смотрит на стену справа. Он протягивает свою хрупкую на вид руку и прикасается к стене, которая секундой позже раскрывается в еще один странный проход, а за ним комната, о существовании которой секунду назад ничего не указывало. Я пристально смотрю на стену и вижу, что на самом деле там есть какой-то обесцвеченный участок, почти что руна или переключатель, вмонтированный в материал самой стены.

— Вот ваши каюты, — говорит переводчик, указывая на комнату своей рукой. В это мгновение из невидимого нам бокового коридора выходит еще один тау и идет к нам. Он не говорит ни слова, просто встает рядом с дверью спиной к стене. Его лицо ничего не выражает. На нем одежда более похожая на рабочую, плотно обтягивающий синий комбинезон, резинкой обхватывающий талию и суставы, плотно облегающий шею, а руки и ноги голые. Когда он двигается, на одежде не остается складок или помятостей, словно материал растягивается и сжимается.

— Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, сразу обращайтесь ко мне, — входя в комнату, говорит нам Пор'ла'канас. Мы следуем за ним. Кажется, закругленный квадрат примерно десяти метров шириной является гостевой. Единственная мебель — низкая круглая подушка, которая лежит во впадине в центре комнаты и занимает большую часть пространства. К счастью, в смежные комнаты можно войти через изогнутые арки, а не через странную дверь-диск. Всего комнат десять. В восьми я вижу низкие широкие кровати, и что странно, никаких намеков на одеяла или простыни. Насколько я понимаю, две другие комнаты, должно быть, какой-то санузел, поскольку через арки вижу чашеобразное приспособление.

— Хотелось бы освежиться, будьте любезны, — говорит Ориель, не глядя на переводчика, и просто проходит в одну из спален.

— Как нам связаться с вами? — спрашивает Полковник, наклоняясь к низкорослому чужаку.

— Просто произнесите мое имя и корабль проинформирует меня, — отвечает он, делая пару быстрых шагов назад от внушительной фигурыШеффера.

— Корабль проинформирует вас? — говорит Квидлон, явно заинтригованный таким чудом. Уголком глаза вижу, как Морк сотворяет руками оберег — аквилу. Я впервые вижу, как он делает что-то такое. Подозреваю, что это не было частью его подготовки в комиссариате. Раздумываю насчет того, как хорошо он будет держаться. Его духовно не готовили к таким действиям. Он офицер и лидер. Его место среди летящих пуль и лазерных импульсов, толкать речи, расстреливать дезертиров и возглавлять славные атаки.

— Да, конечно, — несколько удивленно отвечает Пор'ла'канас, и я полностью забываю про Морка, — я немедленно займусь вашими нуждами.

Квидлон выглядит так, как будто готов спросить что-то еще, но Шеффер раздраженно машет ему.

— Это охранник у двери? — грубо спрашивает Шеффер, указывая на коридор.

— Мы выяснили, что люди часто теряются на нашем судне, поэтому он приставлен на тот случай, если вы пожелаете покинуть комнаты. У вас будет подходящий эскорт, — вежливо отвечает тау, — вы, конечно же, наши гости, а не пленники. По кораблю вы можете передвигаться почти где угодно, но мы просим вас входить в некоторые зоны только в сопровождении, поскольку они могут представлять опасность или же вы потревожите экипаж в их нелегком труде. Полный осмотр будет проведен, когда вы отдохнете.

Полковник просто ворчит что-то и пристально смотрит на меня. Пару секунд стою как дурак, пока не вспоминаю, что я вроде как лакей. Кидаюсь вперед, стараясь идти не слишком важничая.

— Принесите, пожалуйста, еды и напитков, — говорю я, настолько вежливо, насколько могу. Слова почти застревают в моем пересохшем горле, — и, если это возможно, сделайте тут чуть прохладнее, тут как… в пустыне, — я вовремя останавливаю ругательство и избегаю взгляда тау.

— Конечно, простите мою невнимательность, — извиняется Пор'ла'канас, — я приложу все усилия, чтобы атмосфера в ваших каютах была как можно ближе к вашему обычному климату.

Тау кивает Полковнику и уходит. Дверь, закрываясь, закручивается за ним в обратную сторону.

— Разве тут не восхитительно? — выдает Квидлон, как только дверь закрывается. — Вы можете себе представить, на что способны эти люди, учитывая, что мы только что увидели на их корабле и то, как они ведут себя. Это так захватывающе.

— Они не люди, они чужаки, не забывай, — рычит Трост, осторожно опускаясь на подушку, будто бы ожидая, что та проглотит его.

— Мне нужно освежиться, — говорит Стрелли, пробираясь к одной из комнат, в которых я опознал ранее отсек для омовений. Он заходит туда и через несколько секунд выходит, почесывая голову в смущении.

— Там нет труб, нет кранов, вообще ничего. Как эти штуки работают?

— Они чувствуют ваше присутствие, — говорит Ориель, появляясь на пороге своей комнаты, — я удостоверился, что в этих комнатах мы можем говорить свободно, но как только выйдем наружу, держите рот на замке.

— Почему вы так уверенны? — спрашивает Таня. Мы все замолкаем, так как бесшумно открывается дверь, и возвращается наш гид. За ним парят пять подносов, слегка покачиваясь сами по себе, словно живые. Я слышу, как невольно шипит Трост, вскакивая при этом на ноги. Тау, кажется, ошеломлен нашей реакцией, и я осознаю, что мы все пялимся на еду широко открытыми глазами.

— Вам не нравится еда? — невинно спрашивает он, на его лице обеспокоенность. Мы обмениваемся недоверчивыми взглядами, Квидлон быстрее всех приходит в себя.

— Ах, нет, с едой все в порядке, мы просто не ожидали, что ее доставят так… эм… быстро, — стремительно выпаливает он, и на его губах возникает улыбка, — возможно ли это… эм… оставить еду, нам нужно обсудить кое-что меж собой, если это, конечно же, будет вежливо с нашей стороны.

— Конечно, я понимаю, — спокойно отвечает тау и кланяется, — пожалуйста, беседуйте сколько необходимо.

Когда уходит, он снова кланяется, а подносы проплывают через комнату и начинают парить около общей подушки, примерно на уровне колена. Морк склоняется и всматривается под один из парящих подносов и хмурится в ярости.

— Как он держится? — спрашивает он, натянуто выправляясь и глядя на Ориеля.

— Я должен был ожидать, — вздыхает он, потирая лоб и проходя в комнату, — тау используют очень много таких штуковин, я полагаю, они называют их дронами. Я прежде никогда раньше не видел работающего. Должно быть, это какая-то антигравитационная технология. Вы должны привыкнуть к ним, так как они повсюду на планетах тау, разносят поручения, принимают сообщения и все такое. Расценивайте их как странные сервочерепа, лишенные разума, но способные следовать простым приказам и выполнять простейшие задачи. Конечно же, это просто механизмы, у них никогда не было души, как у сервочерепов. Еще одна причина, по которой мы должны остановить вторжение тау в наше пространство. Кто скажет, какие безумные, еретические мысли могут возникнуть у населения, кода оно услышит о таком кощунстве?

Урчание живота напоминает мне, что сегодня я еще не ел, так что иду к еде и плюхаюсь на подушку. На ближайшем сервиторе-подносе, вроде бы как фрукты, сладко пахнущие, ярко-желтые штуковины. Делаю маленький укус, и по моей щеке бежит сок. На вкус как мед, с нотками чего-то, что я не могу опознать. Остальные смотрят на меня, ожидая увидеть, как я рухну или посинею, или что-то в этом духе. Я киваю им и указываю на подносы.

— На вкус недурно, жрите, — говорю я им, затем подбираю звездообразную зеленую штуковину и грызу ее. Она подкопченная, с горьким послевкусием, вроде как после горячего кофеина или шоколада. Есть еще какое-то блюдо из синего риса. Единственные приборы для еды — какие-то длинные и узкие лопаточки, насколько я могу судить, с ними вообще ничего нельзя сделать, так что ем руками. Остальные так же рассаживаются, и мы сравниваем различные продукты, делясь своими суждениями насчет предложенных фруктов и овощей.

Пока я жую похожую на хлеб палочку размером с палец, мне приходит в голову мысль.

— Тут нет мяса, — говорю я остальным, и через секунду раздумий они соглашаются.

— Судя по всему, тау не едят плоть, — подтверждает Ориель, — не знаю, по биологическим это причинами или, может быть, религиозным. Немного данных насчет этого аспекта их культуры.

— Думаю самое время поведать нам больше, — говорит Стрелли Ориелю, — что еще за сюрпризы нас ждут?

— Вы уверенны, что тут можно разговаривать? — спрашивает Полковник, сузив глаза и оглядывая комнату.

— Полностью уверен, — подтверждает инквизитор, опираясь на локоть, его другая рука сжимает маленький стакан, в котором сок, похожий на виноградный.

— Ладно, я дам вам краткий обзор того, что мы выяснили за последние пару сотен лет. Для начала, расе Тау вообще повезло, что они выжили. Обширные изыскания в наших самых старых записях недавно показали, что несколько тысяч лет назад мы почти их уничтожили. К счастью для них, варп-шторма остановили флот колонизации, который почти подошел к их родному миру. За последние шестьсот лет они выросли в цивилизацию, которую мы вскоре увидим.

Он допивает остатки и ставит стакан на ближайший поднос, который уплывает к Тане.

— И как вы уже видели, они совершенно не уважают ограничения на технологию, — продолжает он, кончиками пальцев стряхивая какие-то крошки из бороды.

— Насколько мы знаем, они совершенные язычники, у них нет никакого формального культа. Самое близкое по этому — эфирные, их правящий класс. Эфирные возможно правят всем, но другие касты выполняют всю работу. Каста Воздуха, к примеру, в данный момент наши хозяева. Они управляют кораблями. Затем каста Воды, как наш друг Пор'ла'канас, они заняты всей дипломатией и бюрократией. Мы многих из них увидим, когда прибудем на Ме'лек.

— Простите, Ме'лек? — прерываю я. — Что за Ме'лек?

— Ме'лек — так тау называют систему Кобольда, там на одном из миров у них колония, — объясняет Ориель, — вот туда мы и направляемся.

— Вот там этот парень, Пресветлый Меч? — спрашивает Стрелли, раскинувшись с другой стороны подушки-сидения.

— Нет, он на Эс'тау, одной из недавно построенных застав, куда мы отправимся, как только придем к договоренностям с нашими контактами, — медленно кивает Ориель, — она намного менее развита, и там всего лишь единственный город, если моя информация верна. Сначала мы летим на Ме'лек, там я обновляю разведданные от контакта внутри касты Воды. Говоря о командующем Пресветлом Мече — он высокопоставленный член касты Огня, которые являются воинами империи Тау. Вы видели, на что похожи боевые купола, и теперь примерно представляете, с какими технологиями придется столкнуться. Так понять несложно, почему мы пытаемся избежать масштабного конфликта с тау, если это возможно. Хотя в целом, касту Огня все еще сдерживают эфирные, хотя некоторые, как Пресветлый Меч и отступник Зоркий Взгляд натягивают поводок.

— Предполагаю, что другая каста — каста земли, раз уж вы заговорили об огне, воде и воздухе. Кажется, их социум основан на элементах, — говорит Квидлон, который сидит со скрещенными ногами и внимательно слушает, что говорит Ориель.

— Да, рабочие из касты землю последние, — подтверждает Ориель, — они строители, фермеры, инженеры и прочее.

— Похоже, что на них сваливают всю работу, — говорю, — я имею в виду, остальные — воины, пилоты и все такое, а им достаются все труды.

— Тау вовсе так не думают, — продолжает Ориель, наклоняясь вперед и подтягивая к себе один из подносов. Секунду двигатели сервитора визжат в протесте, а потом подчиняются и он скользит к инквизитору.

— Эта идея "высшего блага", в которую они верят, держит их вместе. Их учат с рождения, что у каждого есть свое место, и что выживание империи Тау намного важнее, чем выживание любой отдельной личности.

— Ну, это не сильно-то отличается от наших присяг, когда мы вступаем в армию, — комментирует Таня.

— Это ничто, по сравнению с верой в Императора! — злобно возражает Морк. — Человечество никогда бы не выжило без защиты Императора, не важно, скольким бы мы не пожертвовали. А эти тау — существа-язычники, они отрицают любое духовное наставление. Когда придет время, они падут от своего собственного эгоизма и основных инстинктов.

— Да, в свое время, может быть, — соглашается Ориель, отщипывая еще один звездообразный фрукт с подноса, — уже есть признаки того, что чем дальше они расширяются и чем больше контактируют с другими расами, тем сильнее размывается этот идеал "высшего блага". Нам нужно приглядывать только за такими, как Пресветлый Меч.

— Сейчас же они стремительно расширяются, берут верх над всеми расами, что встречают, и встраивают их в свою империю или уничтожают. И все же, когда они сталкиваются с серьезным сопротивлением, остается только наблюдать, на какие жертвы готовы идти касты, дабы нести свое "высшее благо". И нам нужно сделать все, чтобы приблизить день падения. Однако до тех пор, они высоко мотивированное объединенное сообщество, которое создает значительные проблемы в этой области галактики, и мы не можем недооценивать их только потому, что их социум духовно и философски имеет изъяны.

— Тогда зачем нам помогать им с этой проблемой с Пресветлым Мечом? — спрашиваю я, проглатывая еще один глоток фруктового сока, пытаясь облегчить сухость в горле, — конечно же, лучше дождаться, пока он атакует и затем разбить его. Это заставит их задуматься. Настоящая демонстрация нашей силы заставит их дважды подумать.

— Ты вообще не слушал, Кейдж? — резко отзывается Полковник. — В системе Саркасса нам нечего им демонстрировать. Если командующий Пресветлый Меч возжелает атаковать, он победит и все останется по-прежнему. Мы не сможем ответить, и это сильнее подстегнет смелость и решительность тау, так как они сочтут нас слабыми.

— Как Полковник и сказал, лучше атаковать сейчас и предотвратить войну, чем пытаться ее выиграть, — серьезно говорит Ориель, — к тому времени как мы закончим, остальные поверят и у них не будет сомнений, что они столкнулись с врагом, который может бросить на них такие же силы. Мы дадим им единственный урок в межпланетной манере.

— Что ж, я был бы не против отвесить оплеуху этому зазнайке переводчику, — ржет Стрелли.

— Ты не сделаешь ничего такого, — злобно рычит Полковник, — мы не сделаем ничего, что спровоцирует тау, или может показать, что мы не те, за кого выдаем себя.

— Да я только шучу, — ворчит Стрелли, — вы думаете, я — дурак?

— Ты на самом деле хочешь услышать ответ? — вклиниваюсь я, до того как отвечает Полковник.

— Закрой свою поганую пасть! — резко отвечает мне Стрелли, вскакивая на ноги.

— Всем вести себя прилично! — рычит Полковник, — Я не потерплю препирательств или нарушений дисциплины, не важно, насколько вам незнакомо и тревожно окружение. Когда мы попадем в боевой купол, там не будет времени на ругань!

Стрелли несдержанно пожимает плечами, бросая на меня взгляд, и я слегка киваю, извиняясь.

— Думаю самое время посмотреть этот корабль, — провозглашает Ориель, встает и осторожно идет по мягкому полу. Он оглядывается и, пожав плечами, поднимает взгляд к потолку.

— Пор'ла'канас? Если вы не против, я бы хотел осмотреть корабль.

Мы все встаем и ждем, размышляя, что это может быть какая-то чужацкая шутка. Однако пару минут спустя дверь открывается, и там стоит Пор'ла'канас. Как только тау входит, я ощущаю, что все немного напрягаются и снова настороже. Не знаю почему мы так нервничаем, из-за того, что он действительно появился — в конце концов, у нас есть только слово Ориеля, что тау не слышали все, что говорилось в комнате. Все же Ориель инквизитор и должно быть знает, о чем говорит, к тому же, кажется, у него естественная убедительная манера речи.

— Я надеюсь, все было удовлетворительно? — говорит гид тау, легко ступая в комнату.

— Да, — коротко отвечает Ориель, проходя мимо переводчика, который остается невозмутимым к такой высокомерной выходке.

Вслед за нашим гидом, мы вываливаемся к коридор и я замечаю, что наш охранник все еще стоит там, и могу поклясться, он даже мускулом не шевельнул с тех пор как мы вошли. Но возможно это не он. Возможно, это уже другой, на мой взгляд они все чертовски одинаковы. Пор'ла'канас ведет нас обратно в главный коридор, по которому мы шли ранее, и затем через дверь в зал с высокими потолками. Крайне странно, но в центре есть несколько ступенек, ведущих в никуда. Все становится понятно, когда слева открывается портал и длинная, серебряная, похожая на пулю машина проскальзывает вперед и останавливается у ступенек.

— Пожалуйста, следуйте за мной в транспорт, — говорит наш гид, медленно поднимаясь по ступенькам.

Мы с осторожностью идем следом — у узких ступенек нет перил — с подозрением глядя на машину. При нашем приближении машина меняется, словно сбрасывает кожу, появляется дверь, которая открывается вовнутрь и вверх транспорта. Когда плиты обшивки сами уходят под дном появляется ряд огромных окон. Бесшумно от двери выдвигается рампа, чтобы идеально точно встать в маленькие пазы у вершины лестницы. Пор'ла'канас кланяется и протягивает руку, приглашая нас войти первыми. Мы толпимся, нерешительно глядя друга на друга и оглядываясь, словно дети.

Интерьер белоснежен, как и сам корабль снаружи. Кресла стоят посередине, по четыре в ряд, с проходами с каждой стороны. На вид они сделаны из какого-то жесткого материала, но когда я сажусь, сидение подо мной подстраивается и меняет форму под мою спину. На самом деле несколько неприятное ощущение, хочется ежиться и корчится, но я заставляю себя сидеть спокойно и смотреть в окно на пустую стену по ту сторону.

Когда все усаживаются — я замечаю, что тут нет ничего похожего на ремни безопасности — Пор'ла'канас встает в начале вагона. Я сжимаю подлокотники с обеих сторон кресла.

— Капитан рад вашему желанию осмотреть его корабль, и позволил мне отвезти вас, куда бы вы ни пожелали, — провозглашает он, — существует ли конкретная часть судна, которую вы хотели бы посетить в первую очередь?

— Не важно, — отвечает Ориель, праздно улыбаясь. Его личина Имперского командующего настолько сильно отличается от настойчивого, серьезного инквизитора, что заставляет меня думать, что это вообще не личина. Я сомневаюсь, что мы когда-либо узнаем, какой он на самом деле, или о чем он действительно думает.

— Если что-то придет в голову, я дам вам знать.

— Хорошо, — невозмутимо отвечает Пор'ла'канас, — в таком случае, мы начнем с силовой установки, и будем продвигаться вперед к контрольному мостику.

Тау дотрагивается до панели, на стене за ним появляется экран. Он дотрагивается до одного кубика на экране и затем разворачивается к нам. Внезапно, так же бесшумно, как и прибыл, вагон начинает стремительно ускоряться. Я еще сильнее сжимаю руками подлокотники, душа уходит в пятки, а внутренности крутит от страха. Мы стремительно пролетаем отверстие в стене и попадаем в темный туннель, хотя внутри транспорта остается светло, но опять же, насколько я вижу, нет никаких источников света. Примерно через полминуты мы снова выезжаем на открытое пространство, машина мягко тормозит до полной остановки у следующей лесенки. Я осознаю, что мои ногти впились в мягкое покрытие кресла, оставив там царапины в форме полумесяца. Полковник прав, мне нужно попытаться еще сильнее расслабиться.

На слегка ватных ногах мы выходим и спускаемся по ступенькам в комнату, которая выглядит так же как та, где мы загрузились. Пор'ла'канас ведет нас через еще одну спрятанную дверь в по-настоящему огромный зал. Его купол примерно в сорока или пятидесяти метрах над нашими головами. Весь центр занят огромной структурой, которая тянется от пола к потолку. Она примерно цилиндрическая, но с выступами и радиальными балками, которые через равные промежутки соединяют ее со стенами. Вижу различные панели, врезанные в гладкую поверхность, но как и в остальных частях корабля, тут нет и намека на сварочные швы, болты, заклепки или другие признаки строительства. Впервые с момента посадки, я ощущаю слабый намек на шум. Это глубокое гудение, которое очевидно исходит от силовой установки в центре комнаты, она же пускает едва ощутимую вибрацию по полу. Группа из полудюжины тау собралась у основания двигателя, проверяя мерцающие зеленые окна. Я полагаю, что это какого-то рода дисплеи.

Все это не похоже на двигатели, которые я когда-либо видел. Где трубы и провода? Кажется, что в нем вообще нет никаких двигающихся частей, нет поршней, эксцентриков или шестеренок, ничего не указывает на рев двигателей, что эта штуковина должна издавать, перемещая корабль таких размеров. Спокойствие корабля очень тревожно, когда ты привык к ударам, размалывающему шуму, скрежету и гудению Имперского межзвездного корабля.

— Вот наша главная силовая установка, — с намеками на гордость в голосе, провозглашает Пор'ла'канас, — на случай чрезвычайной ситуации или сражения, есть еще две подстанции на нижних уровнях, но эта установка дает достаточно энергии для нормального функционирования.

— Сражения? — спрашивает Полковник, слишком быстро, чтобы казаться полностью расслабленным.

— Ваш собственный Имперский флот, несомненно, осведомлен, что эту часть космоса изводят бродячие банды пиратов, — спокойно отвечает переводчик, — конечно же, в пределах нашей империи это не является проблемой.

Ага, ставлю, что так и есть, с горечью думаю я. Эти тау считают себя настолько умными, что я с наслаждением грохну одного из их высших лидеров.

Ориель подошел ближе и заглянул за плечо одного из тау, на котором была та же знакомая обтягивающая одежда, как у охранника в каютах, но только темно-серого цвета. Тау поклонился и отшагнул в сторону от нас, собравшихся вокруг экрана. Только насколько я могу судить, все же это не экран, а действительно окно. Смотрю в зеленое свечение, мои глаза привыкают к яркости, и тут я осознаю, что смотрю прямо в сердце реактора. Он полон чего-то, похожего на газ или жидкость, странные вихри и течения возникают и исчезают в постоянном перемещении. На самом деле это завораживает — смотреть, как постоянно меняющиеся очертания то соединяются, то исчезают. Яркие, похожие на звезды точки взлетают и падают в энергетический поток, словно крошечные солнца, пойманные бурей.

— Что там? — шелестит Квидлон.

— Мы называем это шо'аун'ор'ес, не знаю, есть человеческое слово или фраза, которая служит эквивалентом, — извиняющимся тоном объясняет Пор'ла'канас, — рискну перевести это просто как "источник энергии", но это, я опасаюсь, не очень-то поможет. Фио'вре возможно перевели бы лучше, но боюсь, что они не эксперты в языках.

— Фио'вре? — спрашивает Ориель, внезапно заинтересовавшись, хотя искренне это или часть его роли, мне не понятно.

— Ах да, извините, — снова извиняется переводчик и кланяется. Он показывает на других тау взмахом руки.

— Фио'вре следят за бесперебойной эксплуатацией силовой установки.

— Всего шестеро? — внезапно подает голос Трост, — А что если что-то пойдет не так?

— Боюсь, я не понимаю, — отвечает Пор'ла'канас, переключая свое внимание на Троста, — контроль — это просто разумная предосторожность. С силовыми установками этого типа не случалось инцидентов уже сотни лет. Они достаточно безопасны и стабильны.

На лице Троста отражается сомнение и он отворачивается смотреть в окно. Могу только представить, о чем он думает. Он думает о том, что потребуется, чтобы разбить одно из этих окон и выпустить бушующую энергию, заключенную в реакторе. О таких вещах он думает слишком много. Я так же подозреваю, из того, что я узнал о тау, оцарапать этот экран может только прямое попадание из какого-то достаточно тяжелого оружия, не говоря уже о том, чтобы сломать. Я бы не сказал, что тау боятся, но они определенно опасаются и постоянно все контролируют. Это может стать полезным знанием на будущее. Иногда наша стремительность и эмоции делают нас сильнее. Я не знаю, на самом ли деле тау такие бесстрастные или это выведено из них и подавленно верой в идею "высшего блага", но в любом случае, это делает их более предсказуемыми.

Мы возвращаемся к транспорту, и тур продолжается еще где-то в течение часа. Повсюду примерно тоже самое — огромные залы, по большей части пустые, за исключением огромных панелей или мониторов, и всюду очень мало тау. Мы видим еще больше дронов в других частях корабля, те мельтешат туда-сюда по своим поручениям. Все это очень странно, но на самом деле мало приводит в восторг. Всюду одно и то же, очень мало украшений или какой-то индивидуальности. В некоторых местах на стенах какие-то символы, на первый взгляд они странно написаны, но в других местах и того нет. Никакой краски, никаких узоров, все скорее безвкусное. Все это вместе лишь усиливает впечатление обезличенного корабля, и заставляет меня еще сильнее ощущать себя нежданным гостем.

Пока я следую за притихшими остальными, играя свою роль незначительного писчего, я начинаю осознавать, насколько от нас отличаются тау. Они только выглядят чуть похожими на нас, но думают они определенно по-другому. Насколько я могу судить, у них вообще нет никакой индивидуальности. Они настолько извращены своей верой в "высшее благо", что отбрасывают любые личные достижения.

Вот в этом огромная разница между нашей верой. Я бывал более чем на десятке миров Империума, и все они, так или иначе, отличны друг от друга. Мы меняемся и адаптируемся для жизни в ледяных мирах, в глубинах джунглей, на лишенных воздуха лунах, на борту космических станций, и все же, в глубине души, каждый из нас все еще остается человеком. Тау, с другой стороны, просто повторяют самих себя, стараясь изменить галактику к своему взгляду на мир. Я полагаю, что в конечном счете это их всех и погубит. Жизнь подбрасывает тебе на пути различные испытания, и иногда нужно их просто обойти, в то время, как я думаю, тау будут ломиться напролом, ведомые своей дурацкой идеей, что "высшее благо" проведет их.

Мы наконец-то приехали к носу корабля и входим на мостик. Он более знаком, ну, по крайней мере, сильнее напоминает мостик корабля по моим представлениям, поскольку я ни разу на нем не был. Как и остальной корабль, отсек представляет собой широкий купол, хотя и намного выше, чем остальные отсеки. Почти весь зал занимает эллиптический экран, на полу по кругу расставлены различные консоли и мониторы, перед каждым из них стоит тау из касты Воздуха. Видя все это, в голову приходит кое-что еще. В зале двигателей, на орудийных палубах — все было одинаково разочаровывающим, идентичные замурованные модули, и ни малейшего признака чего-либо похожего на оружие — везде стояли инспекционные посты и везде, где мы были, я не припомню нормальных сидений или кресел. Выполняя свою работу, они везде стояли. Даже капитан, который стоит в центре комнаты и пристально наблюдает за всем.

На нем все тот же комбинезон. Становится очевидным, что туника, которую он носил ранее, исключительно для церемонии приветствия, но не повседневная униформа. Он поворачивается, когда мы проходим через диафрагменный люк, и произносит что-то на тау.

— Эль'савон приветствует вас в контрольном центре своего корабля, — переводит Пор'ла'канас, слегка склоняя голову.

— Если у вас есть какие-либо вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь и спрашивайте, я запрошу ответы от вашего имени.

МЫ СМОТРИМ, как в полу появляется маленькая щель. В поле зрения вплывает дрон и отверстие за ним закрывается. Он парит к капитану и передает какую-то трель на тау, после чего исчезает тем же путем, что и появился. Капитан поворачивается к переводчику и многословно говорит что-то, изредка при этом бросая в нашу сторону взгляды. Пор'ла'канас отвечает так же длинно и тоже смотрит в нашу сторону. Капитан кивает, соглашаясь.

— Кажется, вы прибыли на мостик в удачное время, — говорит нам переводчик и слегка кивает, — вскоре мы перенесемся в ваш'аун'ан, что я полагаю, вы называете "варп пространством".

Он направляет наше внимание к огромному экрану, на котором отражена панорама звезд, после чего там появляется красноватая капля. Когда корабль подбирается ближе, капля беспорядочно расширяется спиралью и сворачивается сама в себя. Цвета так же меняются и через некоторое время вообще исчезают. Капитан объясняет что-то Пор'ла'канасу.

— Впереди шо'кара, — со всей торжественностью информирует нас тау касты Воды, — что вы, возможно, называете линзой или окном. Мы пройдем через шо'кара в варп пространство и поплывем по течению.

— Вам приходится использовать эти варп дыры, или линзы, ну или как их там, чтобы войти в варп? — спрашивает Ориель, проявляя слабую заинтересованность.

— Фио еще только предстоит открыть успешный метод создания искусственных шо'кара, — застенчиво признается Пор'ла'канас, — однако, они хорошо продвигаются. Это только вопрос времени, чтобы проблема, с которой они так долго разбираются, была решена.

— А когда вы в варпе, как вы там ориентируетесь? — спрашивает Шеффер.

— Не уверен в деталях, я посовещаюсь с Эль'савоном, — медленно отвечает он, явно немного сбитый с толку странным вопросом. Полагаю, что путешествие в варпе не та вещь, с которой они уже освоились, хотя если спросите меня, вряд ли кто-либо вообще освоится. Однако по реакции Пор'ла'канаса было явно видно, что они скорее не горят желанием обсуждать этот недостаток. После долгой беседы с капитаном, во время которой больше всего говорил переводчик, Пор'ла'канас снова поворачивается к нам. Он делает паузу на пару секунд, явно собираясь с мыслями и проговаривая про себя то, что собирается сказать.

— Капитан проинформировал меня, что корабль плывет по обширной сети предварительно проложенных путей, — объявляет он, не особо пряча свою неуверенность. Перед тем как продолжить он бросает взгляд на капитана.

— Эль'савон говорит, что мощные маяки позволяют ему путешествовать между планетарными системами с огромной скоростью и точностью. К примеру, сейчас мы прибудем к Ме'лек, нашему пункту назначения, через шесть рот'аа. Насколько мне известно, в вашем отсчете времени это будет примерно соответствовать четырем человеческим дням.

— И эти маяки позволяют вам держать связь с другими мирами, пока вы путешествуете. Так? — продолжает давить Полковник. — Я спрашиваю только потому, что прибытие Имперского командующего Ориеля должно быть должным образом оглашено.

Скользкий ублюдок, думаю я про себя. Теперь Пор'ла'канас действительно в сложной ситуации. Теперь он или должен нам рассказать о том, как они держат связь во время варп-путешествий, а это очень ценная информация, или навлечь на себя бесчестие, не ответив на вопросы гостя. В конце концов, после недолгих переговоров с Эль'савоном, он решается ответить, хотя честно или нет, не могу сказать.

— Судно, пилотируемое кор'веса, используется для связи между кораблями в транзите и нашими мирами. Так же оно рассылает и сообщения по дальним заставам нашей огромной империи, — Пор'ла'канас информирует нас, ввинчивая в разговор пугающие размеры империи Тау.

Хотя на меня это не производит впечатление. Будь у нас время и если бы нас не отвлекали, у меня даже нет сомнений, что с волеизъявления Императора, мы бы уничтожили этих выскочек. Им повезло, что мы вынуждены разбираться с тиранидами. В противном случае, я подозреваю, что вся их империя была бы затоплена боевыми кораблями Флота и Имперскими полками. Ну а пока наслаждайтесь жизнью, думаю я про себя, радуясь тому, что играю маленькую роль в трагедии их падения. Кстати, это так же показывает насколько они мало осведомлены об Империуме, если думают, что могут пугать нас своим количеством. Готов поставить, что в единственном мире-улье народу больше, чем во всей их империи.

Пока я это обдумываю, то вижу, как варп-разлом вырастает перед экраном. Должен признать, это меня начинает беспокоить. Варп по своей сути — не поддающийся контролю зверь, который может разорвать корабль на части или выкинуть его с маршрута и заставить блуждать меж звезд. Сама идея нырнуть через этот разлом и дрейфовать по течениям имматериума была далеко не радостная. Мне не нравилась идея нырять в варп даже на корабле с подходящими варп-двигателями и навигаторами на борту, а со всеми этими технологиями, основанными на бездуховности, да плыть в место, где души обретают материальную форму… Бррр. Остальные тоже волнуются, их внимание приковано к экрану. Бегло оглядываю их, поскольку начинаю концентрироваться на водовороте энергии, которая засасывает нас в измерение кошмаров и глубин Хаоса.

Маленькая варп-буря все ближе и ближе, она искажает свет звезд за ней, скручивает его и растягивает в завитки и линии. Я ощущаю, как нас неизбежно затягивает все быстрее и быстрее, и меня охватывает небольшой приступ паники, но я вдруг осознаю, что мы приближаемся к разлому с той же скоростью и все остальное всего лишь игра моего воображения. Я рад, что тяжелый капюшон скрывает мое лицо, иначе это порядочно бы потрепало мне нервы.

Проходит еще одна минута пока дыра в варп не заполняет весь экран, и ее края исчезают из вида. Изменяющиеся цвета вызывают головокружение, поскольку они ритмично пульсируют, начиная с самого центра разлома.

При взгляде на это меня действительно подташнивает, гипнотический вид вместе с моей нервозностью заставляют внутренности почти что взбунтоваться. И я даже рад когда на мгновение экран становится пустым, а тошнотворный вид сменяется схематичными и вечно меняющимися символами Тау. Чужак, стоящий у панели слева от нас что-то произносит, и капитан один раз кивает.

— Теперь мы вошли в шо'кара, — провозглашает Пор'ла'канас, снова всецело расслабленный оттого, что мы наконец-то прекратили изводить его вопросами.

Я ожидал какую-то бурную активность, доклады из различных частей корабля, суматоху бегающих вокруг офицеров. Ничего такого не происходит. Тау стоят на своих постах в безмолвии, следят за показателями, не произнося ни слова. Все ведут себя так же спокойно и упорядоченно. Тау, кажется, поступают так всегда, независимо от того, чем занимаются. Они явно уже множество раз проделывали это, и их вера в свои машины настолько сильна, — тем не менее, ошибочно, — что они даже помыслить не могут о неудаче. Заговорил другой тау, и капитан что-то сказал нашему гиду, склонив голову перед Ориелем.

— Эль'савон желает проинформировать вас, что мы благополучно вошли в шо'кара и на сегодня его обязанности выполнены. Для него будет честью пригласить вас за обеденный стол этим вечером, — переводит для нас Пор'ла'канас. Ориель кивает Шефферу, тот оборачивается и смотрит на капитана.

— Пожалуйста, передайте благодарность Имперского командующего Ориеля капитану Эль'савону за любезное приглашение, которое он, конечно же, принимает, — говорит Полковник, обращаясь напрямую к капитану. Пор'ла'канас повторяет причудливое согласие на тау, и капитан снова кивает, после чего разворачивается и выходит через боковую дверь.

— Теперь, с позволения командующего Империума, я провожу вас обратно в ваши каюты, — натянуто говорит Пор'ла'канас, не сводя глаз с Ориеля. Что-то тут происходит. Тау явно действуют по каким-то своим правилам этикета или дипломатии, которые мне непонятны. Ориель просто кивает и уходит, вынуждая Пор'ла'канаса поспешить вперед. Полковник смотрит, как все мы проходим мимо. Я отстаю и шагаю рядом с ним, после чего осознаю, что почти марширую. Укорачиваю шаг, как учился ранее, и надеюсь, что этого никто не заметил.

— Что это было? — спрашиваю я Полковника очень тихим голосом, но при этом не поворачивая голову к нему.

— Словесные игры, — коротко отвечает он, бросив на меня взгляд, — кажется, правители и политики таким образом развлекают себя. Имперский командующий Ориель таким способом продемонстрировал, что тоже может говорить через посредника.

— И что это значит? — спрашиваю я, все еще очень тихо.

— Ничего не значит, кроме того что наш переводчик еще сильнее смущен своим почетным гостем, чем был, когда тот прибыл, — объясняет мне Полковник, — у них есть установленные правила, как вести себя в определенных ситуациях, как эта, и я подозреваю, что тау очень серьезно к ним относятся. По крайней мере, тау из касты Воды, вроде Пор'ла'канаса. А Имперский командующий Ориель попытался нарушить некоторые из них, чтобы посмотреть, что произойдет.

Грубое произношение Полковника имен тау вызывает у меня улыбку, но к счастью, ее не видно из-под капюшона. Все это заставляет меня задуматься о всех писчих, что я видел раньше. Они так деловито были заняты своей работой, но возможно тайно ухмылялись и корчили нам рожи все то время, пока их никто не замечал.

— Если все пойдет по плану, эта словесная перепалка будет единственным сражением, которое мы увидим, пока не начнется задание, — добавляет Полковник.

— У меня ни разу не было заданий, где все идет по плану, — снова серьезно отвечаю я.

— У меня тоже, — зловеще признается Полковник.

ПОР'ЛА'КАНАС оставляет нас со словами, что вернется, когда придет время присоединиться к капитану. Наши вещи были перевезены из шаттла, и мы расходимся по своим комнатам. Отмечаю, что в них стало холоднее, чем было, и теперь скорее прохладно, чем жарко.

Мы выстраиваемся в очередь, дабы посетить комнату омовений. И пока мы парами моем руки, остальные снова собираются на напольной подушке. Должен признать, к ней нужно немного привыкнуть, но на самом деле она достаточно удобна, к тому же нас вынуждают или проводить время вместе или сидеть поодиночке в своих комнатах. Она так же нивелирует различия между нами, поскольку никому не нужно сидеть на полу, и так как она расположена кругом, то все вроде как равны — никто не может сесть чуть выше или во главу стола. Что-то подсказывает мне, что тау не нужен порядок размещения за столом и огромное кресло, чтобы показать, кто тут главный. Они и так это знают.

— Нам нужно тщательно следить за тем, что мы говорим вне стен этой комнаты, — серьезно напоминает нам Ориель, снимая свои ботинки и устраиваясь на подушке, — капитан наверняка знает низкий готик. Подозреваю, что многие из членов экипажа, кроме Пор'ла'канаса, так же понимают нас.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Трост. Инквизитор только собирается что-то ответить, когда из ванной комнаты раздается визг Тани, и мы все подскакиваем. Морк вскакивает на ноги и несется к двери, спрашивая, все ли в порядке.

Мы толпимся за ним и пялимся внутрь комнаты. На дальнем конце мелкое чашевидное углубление. Вода стремительно утекает через маленькие отверстия по центру. Таня спиной вжимается в стену и смотрит на пол с ужасом, руками сжимая свою обнаженную грудь. Ее ноги дрожат, и она так же вздрагивает, когда поднимает глаза и видит, как мы входим. После общих душевых на борту "Лавров Славы" ее обнаженный вид для нас не в новинку.

— Что случилось? — требует ответа Ориель, проталкиваясь вперед, одновременно осматривая комнату.

— Извините, оно на-напугало меня, — отвечает Таня, явно выведенная из себя, поскольку ее зубы стучат.

— Что напугало тебя? — спрашивает Полковник, так же с подозрением оглядывая комнату. Мы все как один осматриваемся, и снова отходим к двери. Все что я вижу — только слив и голые стены.

— Смотрите, — говорит она нам и, сгорбившись, осторожно входит в углубление. С потолка начинает литься вода, и я вижу, что на полу появляются крошечные дырочки, где секунду назад их не было.

— И она холодная! — добавляет она, снова отскакивая назад, и поток воды немедленно останавливается.

— К тому же тут нечем вытереться, а дырки в полу открылись прямо подо мной. Я просто не ожидала, — нескладно заканчивает она, отходя от шока и теперь ощущая себя смущенной. Квидлон делает пару шагов к душевой и затем стремительно отскакивает назад, так как на уровне талии из стены рядом с ним выезжает панель и ускользает в потолок. Когда он отходит, панель снова появляется и затем становится на место, оставляя на стене столь тонкую щель, что вы ее не увидите, если не будете знать, где искать. Он делает пару острожных шагов вперед — альков снова появляется.

— Осторожно, — предупреждает его Морк, отходя от Квидлона.

— Сомневаюсь, что в ванной комнате может быть что-то опасное, — раздраженно говорит Полковник, — что внутри?

Квидлон склоняется и заглядывает в дыру, после чего начинает нервно ржать.

— Это шкаф, — говорит он, разворачиваясь к нам и хихикая про себя, на его лице выражение облегчения.

— Тут все, должно быть, активируется детекторами сближения, само поднимается и … думаю детали вам объяснять не нужно. Тут должны быть и другие штуки. Давайте посмотрим.

Следующие несколько минут или около того, мы выглядели совершенно нелепо — осторожно прохаживались туда-сюда по комнате, махали руками у стен и пола, и смотрели, что появится следующим. Если присмотреться, ты можно найти едва видные зазоры панелей и те же обесцвеченные участи, что активируют двери. Трост попался под порыв горячего воздуха из скрытых сопел справа от слива, рядом с отверстиями для подачи воды, в то время как Ориель разобрался, что слив активируется, если просто поместить внутрь чаши руку.

— Ладно, может быть нам оставить Таню завершить свое омовение без нашего наблюдения? — резко произносит Ориель, суша руки под потоком воздуха. После чего выводит нас наружу.

— Если вы все будете реагировать так каждый раз, когда происходит что-то странное, то это будет очень раздражающая и короткая миссия.

Мы обмениваемся нервными взглядами, пока всей толпой идем обратно к общественной подушке. Я никогда не думал, что принятие душа может быть таким пугающим и интересным переживанием, и на секунду поежился, когда подумал, какие еще странности нам могут встретиться во время поездки.

Чем больше я узнаю о тау, тем больше рад, что я — человек. Никогда не думал, что оценю простоту кранов и полотенец, но инцидент в душевой донес до меня, несколько нам повезло, что техножрецы контролируют безумный избыток техномагии.

— Как я уже говорил перед нашей маленькой экскурсией, — резко произносит Ориель, фокусируя наше внимание на своей персоне, — мы должны предполагать, что тау вокруг нас понимают нашу речь.

— А почему вы так уверенны, что тут безопасно разговаривать? — спрашивает Стрелли, многозначительно оглядывая комнату.

— Просто доверьтесь мне, — поджав губы в невеселой улыбке, отвечает Ориель, — теперь мне стало очевидным, что тау желают поделиться с нами всем, что они знают. Хотя по правде, я пока что не узнал ничего нового, чего бы ни слышал из других источников. К тому же, они все еще относятся с подозрением к нашим мотивам, особенно Пор'ла'канас. На этой формальной встрече с капитаном мы должны были быть чуточку свободнее и спокойнее, а пока что все было слишком напряженно и официозно. Пейте, наслаждайтесь едой, но не болтайте слишком много. По желанию задавайте любые вопросы и если вас спросят что-либо, напрямую не относящееся к нашим настоящим планам — отвечайте честно.

В этот момент из душевой выходит Таня и кивает мне, так как я следующий. Я пропускаю следующую часть беседы, так как стремительно ныряю под прохладный водопад. Оглядываюсь в поисках мыла, но осознаю, что в воде на самом деле уже есть какое-то моющее средство. Дрожа, выхожу к механизму сушки, и тот обдает меня всего с ног до головы теплым воздухом. Я высох за пару секунд. Проскальзываю в свою комнату и вытаскиваю чистую тунику из сундука, разбрасывая старую одежду по кровати. Однако недолго ощущаю себя немного освежившимся. К тому времени как я возвращаюсь к остальным, мои жаркие толстые одеяния снова заставляет потеть все тело, так что туника болезненно натирает в разных местах.

— Мы может быть и не с настоящей дипломатической миссией, — говорит Ориель, — но это не значит, что мы не можем вызвать серьезных проблем, если сделаем что-то не так. Грубо говоря, тау уже наблюдают за нами, так что простят большинство наших ошибок. И чем сильнее они поверят, что мы тупая и не смотрящая в будущее раса, тем сильнее они нас недооценят, так что не бойтесь показать свою неосведомленность.

— Подрывнику это ничего не стоит, — шутит Стрелли, не думая о том, что он только что сказал. Я съеживаюсь, потому что знаю, что будет дальше.

— Как ты назвал его? — рявкает Ориель, вскакивая на ноги и глядя на Стрелли.

— Это… а… это его прозвище, — сбивчиво отвечает Стрелли, глядя на меня. Я с ужасом смотрю на Полковника.

— Это часть тренировочного курса лейтенанта Кейджа, — объясняетОриелю Полковник, — с полного моего одобрения.

— Так у вас всех есть такие милые прозвища? — голос Ориеля сочится презрением. — Император защити нас! Такой промах перед тау вызовет бурю вопросов. И что, по-твоему, ты делал?

— Я тренировал солдат для боевого задания, — бесцеремонно встреваю я, а внутри растет гнев, — вам нужны были тренированные солдаты, я вам их и даю. Если вам нужны шпионы, притворяющиеся другими людьми — можете разбираться с этим сами.

— А тебе в голову не приходило, что нужна будет определенная степень маскировки? — раздраженно отвечает Ориель. — Или тебе в голову вообще ничего не приходит?

— Если бы мне сказали, что вам нужна кучка тупоголовых дворян для задания, я бы тренировал их по-другому, — огрызаюсь я, вскакивая на ноги и прижимая кулаки ко швам, — так что вы получили отделение самых хорошо обученных солдат, что может предоставить Имперская Гвардия. И когда мы попадаем в самую мясорубку, вы меня еще поблагодарите, потому что они созданы не для этих интеллектуальных игр.

Ориель злобно смотрит на меня и скрипит зубами. Я знал, что пройдет немного времени, прежде чем он покажет свое истинное лицо. Так или иначе, это все равно бы доставило ему неприятности. Обмениваемся с ним ядовитыми взглядами, и я даю ему возможность продолжить. Он глубоко вздыхает и осматривает остальных, явно успокаиваясь.

— Спасибо, Кейдж, — наконец произносит он, — понятное дело, мы все тут на грани, так что твоя агрессия на сей раз будет забыта. Теперь я осознаю, что это оплошность с моей стороны. Я должен был просветить Полковника Шеффера более детально. Ты прав, здесь мы не должны забывать о своем задании. Твоя концентрация на военной стороне дела похвальна. А теперь скажи своим бойцам, что следующий, кто еще раз удумает использовать одну из ваших кличек, будет застрелен лично мной.

Он важно вышагивает из комнаты, оставляя нас переглядываться.

— А какие еще "оплошности" он допустил? — рычит Трост, почесывая свою щетину и глядя на Полковника.

— Держи свое мнение при себе, Трост, — холодно отвечает ему Шеффер, уходя в свою собственную комнату.

— Вы правда так считаете? — спрашивает Таня, после того как Полковник исчезает за дверью. — Что мы лучшие бойцы, каких может предоставить Имперская Гвардия?

Я смотрю на нее и остальных, все наблюдают за мной словно ястребы.

— Да, считаю, — отвечаю я им, натягиваю капюшон и тоже ухожу.

ПОСЛЕ предупреждения Ориеля на ужине у капитана мы несколько нервничаем.

Как обычно нас проводил сюда Пор'ла'канас и привел в широкую овальную комнату недалеко от мостика. Что ж, это только мне кажется, что недалеко от мостика, поскольку я до сих пор еще с трудом ориентируюсь, но вроде бы уже разобрался в какую сторону нос, а в какую корма. Потолок тут достаточно низкий и плоский по сравнению с куполами в других помещениях. Главный зал — обеденная зона. На одной стороне стоят ряды полок, первая мебель, что я тут увидел, и их нагружает едой небольшая армия дронов, которая парит туда-сюда через люки в противоположной стене. Я с ужасом вижу, как один из них подлетает к полке, а на его верхней поверхности стоит поднос. Затем поднос охватывает мерцающее синее поле, он поднимается и самостоятельно опускается на полку. Как еда может попасть в какое-то такое поле и не быть при этом осквернена? Один Император знает, что за отрава может пролиться из этих дронов! А эти тау думают, что мы будем есть все это после того, как они ее так испортили? Ну, и кроме того, они могли понапихать туда еще, один Император знает, чего. Может там какая-нибудь наркота, чтобы мы разговорились? Затем я вспоминаю слова Полковника и немного успокаиваюсь. Если тау захотят сделать что-то такое, мы никак не сможем предотвратить это.

В центре комнаты стоит огромный круглый стол, окруженный стульями без спинок, вылепленных кажется из самого пола. Когда я присматриваюсь ближе, то вижу на полу очертания. Однако самом деле они едва заметны, чуть разные оттенки зеленого и синего на всеобщей белизне.

Пор'ла'канас замечает мой взгляд, покидает Полковника и Ориеля и шествует ко мне.

— Разве это не прекрасно? — спрашивает он, глядя на пол. Под своей тяжелой робой я поеживаюсь, не особо радуясь тому, что впервые привлек его безраздельное внимание.

— Но их едва видно, — говорю я, слегка перенося вес тела так, чтобы оказаться чуточку дальше от чужака.

— Это особенно прославленная школа искусств в нашей империи, — объясняет гид, — их произведения требуют к себе внимания и тщательного изучения. Они помогают размышлениям и успокаивают нервы.

Черта с два они успокаивают мои нервы, думаю я про себя, осмеливаясь бросить умоляющий взгляд за спину Пор'ла'канас на Ориеля и Полковника. Инквизитор слегка хмурится, после чего зовет переводчика по имени. Тау неглубоко кланяется мне и затем устремляется обратно. Я облегченно вздыхаю и улыбкой благодарю их.

— Ни на йоту не доверяю этим жутким ублюдкам, — шепчет мне Трост, стоя ко мне спиной и немного повернувшись в мою сторону. Глазами он следит за тау.

— Я тоже, — соглашаюсь я, — не вздумай ничего делать, просто держи свой рот на замке, а уши пошире.

— Ничто в галактике Императора не заставит меня по собственному желанию разговаривать с этими уродцами, — с чувством отвечает он.

Из ниоткуда раздается звон колокольчиков, и за исключением Пор'ла'канаса все ошеломлены. Диафрагма двери открывается и Эль'савон — капитан, — появляется еще с четырьмя тау. На них похожие парящие одежды, в которых они были на церемонии приветствия. Пор'ла'канас представляет их — еще более причудливые и непроизносимые имена — и мы рассаживаемся за столом, без какого-либо порядка.

Пор'ла'канас переводит пару любезностей капитана, после чего информирует нас, что путешествие через варп протекает по расписанию, и что управляемая дронами капсула была отправлена на Ме'лек, дабы наверняка предвосхитить наше прибытие. Он спрашивает, удовлетворяют ли нас условия в наших комнатах, ну и так далее. Пока он говорит, один из тау встает и идет к еде, наполняя овальную тарелку различными фруктами. Мы все провожаем его угрюмыми взглядами.

— Что-то не так? — спрашивает Пор'ла'канас, заметив наше недовольство.

— Ну, мы ожидали чего-то более, э, формального, — говорит Таня, вспоминая, что она должна быть вроде как смотрительницей группы, — Имперский командующий не привык, когда подчиненные позволяют себе есть до него.

Пор'ла'канас мгновение смотрит на нас безучастно, затем капитан обращается к нему на тау. Далее следует беседа чужаков, они разговаривают прямо перед нами, практически забыв, что мы находимся вместе с ними в комнате. Они все вздрагивают, когда Полковник многозначительно прочищает горло.

— Вы не могли бы поведать нам, о чем вы говорите? — спрашивает он, но в его голосе нет и намека на агрессию.

— Мои извинения, — совершенно искренне отвечает переводчик и возвращает свое внимание к Ориелю, — мы не хотели выказать неуважение. Мы все равны в нашем труде во имя высшего блага. Внутри нашего общества нет необходимости в иерархии. Мы просто обсуждали, как разрешить эту ситуацию. Я уверен, вы поймете, это судно Эль'савона, и следовательно, тут среди нас он является высшей властью. И все же вы правители планеты и можете считать себя выше его. Так что мы не уверенны, как следует поступать дальше. Может быть, вы посоветуете нам?

Ориель, кажется, на мгновение опешил от такой искренности тау, но быстро пришел в себя.

— Что ж, мы говорим: "На Терре веди себя как терранец", — небрежно отвечает он, махнув рукой в сторону полки. Собравшиеся тау посмотрели на Пор'ла'канаса, и тот перевел. Они озадаченно смотрят друг на друга, а затем на Ориеля.

— Мы последуем вашему примеру, — объясняет Таня после незаметного жеста Полковника, — поскольку мы едины и равны в нашем служении великому Императору Галактики, как и вы своему делу.

Чудесно выкрутилась, думаю я про себя, ловлю ее взгляд и подмигиваю.

Не позволим им забывать, с кем они имеют дело. С тех пор как мы прибыли, Пор'ла'канас был снисходительным мелким говнюком, и самое время поставить этих выскочек на место. Подавляю сильное желание напомнить им, что они тут только потому, что варп-шторм помещал нам изничтожить их расу в младенчестве. В любом случае ее ответ, кажется, удовлетворил всех. Ориель улыбается Тане, тау одобрительно кивает. Чувствую, как меня кто-то пнул под столом и, взглянув вправо, вижу, что Стрелли пялится на меня.

— Я полагаю, будет уместным жестом со стороны нашего писчего, как самого младшего и наиболее скромного слуги Империума среди присутствующих, продемонстрировать нашу готовность ухватить эту прекрасную идею равенства, — вежливо произносит он.

Все взоры устремляются ко мне пока Пор'ла'канас переводит. Я встаю, и все мое тело начинает покалывать от их пристального внимания.

— Ты труп, — из-под складок капюшона одними губами бросаю я Стрелли, пока прохожу мимо и одариваю его убийственным взглядом. Стоящий у полок тау благодарно кивает мне. Я нерешительно беру протянутую им тарелку и подхожу к полкам, глядя на подносы с едой. На четырех полках сорок различных блюд. Я смотрю в тарелку тау, что из еды он взял, стараясь найти то же самое на заваленных едой блюдах. Однако она из разных полок, отовсюду, так что я полагаю, что нет официального порядка, что есть первым. Ну, насколько я могу судить.

Нагружаю свою тарелку, случайным образом хватаю различные фрукты и овощи, по паре с каждой полки, сверху поливаю различными горячими соусами. Сзади раздается звук, напоминающий удивленное бормотание, и я поворачиваюсь. Тау смотрят на меня, а на их лицах слегка недоверчивое выражение. Пор'ла'канас строго говорит им что-то, и они отводят взгляд, после чего он говорит что-то длинное стоящему рядом со мной тау. Тот вежливо, но твердо отбирает у меня тарелку и произносит что-то на тау. Из люка выплывает дрон и простирает зеленую дымку, выхватывая тарелку из рук тау, после чего снова уплывает прочь. Тау говорит что-то мне, и затем указывает на полки и свою тарелку, отсчитывая в свою очередь расположенную там еду. И вот только тогда мне становится ясно, что он брал ее с каждой восьмой тарелки. Держа это в уме, я осознаю то, что изводило меня весь день и наконец-то дошло, когда тау вручил мне чистую тарелку. У них на каждой руке только большой и три отдельных пальца. Конечно же, у них восьмеричная система исчисления и в этом есть смысл. Гребанешься с этими чужаками.

Я чуть внимательнее смотрю на еду, после чего беру пару звездных фруктов, которые ел раньше, раз уж знаю, что они достаточно вкусные. Затем отсчитываю дальше восемь тарелок. Смотрю на тау, и тот одобрительно кивает, после чего уходит от меня к столу. Ложкой накладываю в свою тарелку маленькую кучку темно-синих зерен, затем снова отсчитываю и натыкаюсь на глубокую чашку с коричневой, похожей на подливу, субстанцией. Выливаю немного на еду, раздумывая, зачем я поливаю и фрукты тоже, и затем перехожу к последнему блюду. Оно более знакомо, там хлебцы, хотя разноцветные полоски — зеленые и серые — бегут по всей булке.

Рядом с тарелкой лежит какой-то маленький аппарат, и я поднимаю его.

Появляется Полковник с еще одним тау.

Игнорирую его и продолжаю изучение устройства. Заметив маленькую кнопку, нажимаю ее. Выскакивает лезвие, к счастью, направленное от меня, ведь по случайности я мог порезать себе запястье. Оно начинает мерцать. По правде говоря, судя по своим ощущениям, оно скорее очень быстро вибрирует. Использую нож, дабы нарезать себе хлеба, а затем снова нажимаю кнопку, выключая вибро-нож. Мои руки трясутся, и я спешу обратно к столу.

Сажусь и только затем осознаю, что не могу есть руками, по крайней мере, пока вся еда в соусе. Смотрю на тау, который был передо мной и вижу, что у него в руках похожие на лопатку приборы, что мы нашли в своих комнатах. У него по паре в каждой руке, он умело нарезает яства, используя одну пару, чтобы держать, а вторую, чтобы резать, после чего отправляет еду в свой безгубый рот. Я оглядываюсь в поисках приборов, Таня ловит мой взгляд. Она тянется под стол, вытягивает их оттуда и со снисходительной улыбкой машет ими. Опускаю взгляд — там под столешницей маленький ящичек с дырками для пальцев. У тау слабые руки, поскольку в дырку пролезает только мой мизинец.

Вытаскиваю ящичек и вижу там восемь лопаток для еды вместе с шелковистой, похожей на салфетки, тряпкой, да накрытую чашу с белыми кристаллами. Я для пробы макаю палец в чашу, прикрывая этой действие ото всех длинными рукавами робы, и затем осторожно пробую на вкус. Каково же мое удивление, когда это оказывается просто солью. Старая, добрая соль. Беру щепотку пальцами и посыпаю еду, после чего начинаю разбирать ее приборами.

Это требует некоторой сноровки, поэтому мы достаточно много еды проливаем на стол. Стрелли почти вышибает глаз Тросту, когда через стол случайно катапультирует горячий круглый кусок похожего на картошку овоща, чем вызывает приступ удушающего смеха у Тани и нахмуренный взор Полковника. То и дело по воздуху жужжат дроны, вытягивают дымку поля и убирают стол.

Тау, кажется, не замечают наши любительские муки, один-двое циркулируют вокруг стола, помогая разместить приборы в наших пальцах с меньшим количеством суставов. Один из них говорит что-то другому, остальные кивают и издают какой-то гогот. Очевидно смех, решаю я. Ориель любознательно поднимает бровь и немного оскорбленным тоном спрашивает, что тут смешного.

— Шутка, командующий Империума, мы не хотели оскорбить вас, — добродушно отвечает Пор'ла'канас.

— Может, тогда поделитесь с нами? — спрашивает Стрелли, пытаясь откинуться на спинку стула, забыв об ее отсутствии, так что ему приходится спешно наклониться вперед, чтобы не свалиться. Одариваю его усмешкой, которую никто не видит благодаря моему капюшону. И снова размышляю о том, чем на самом деле занимаются все вездесущие адепты, когда на них никто не смотрит.

— Император настолько вас любит, что наградил лишними пальцами, — объясняет переводчик, кивая от удовольствия. Он останавливается и выглядит слегка опешившем от нашего остолбенения.

— На языке тау это просто смешная игра слов, — уверяет он нас, — возможно, я не очень хорошо перевел.

У Пор'ла'канаса едва есть время перекусить, так как возобновляется беседа с Квидлоном, и тот закидывает тау различными вопросами об их технологиях, в частности о дронах. Хотя, кажется, ответы еще сильнее сбивают его с толку. Морк и Трост стоически хранят молчание, только закидывают в рот еду и игнорируют тау насколько это возможно.

Таня спрашивает о разных блюдах, но как и Квидлон, все сильнее и сильнее приходит в замешательство от объяснений.

Примерно через пятнадцать минут со свистом через люк проносится еще один дрон, неся поднос с напитками в длинных, тонких кубках из бледно голубой керамики. Пор'ла'канас объясняет, что это превосходный напиток тау. Я полагаю, как вино. Мы все берем по бокалу, Ориель встает и поднимает свой.

— Эль'савон, следующий тост ваш, — объявляет он, глядя на капитана. Капитан и Пор'ла'канас выглядят шокированными.

— Что вы хотите сделать, командующий Империума? — быстро переспрашивает Пор'ла'канас.

— Предлагаю тост, — повторяет он, обращая свое внимание на переводчика.

— Почему вы хотите сделать из Эл'савона тост? — в ужасе спрашивает Пор'ла'канас.

— Я… Что?! — отвечает Ориель, оглядывая стол и осознавая, что его неправильно поняли.

— Нет, нет! Тост в данном случае, э, выражение признательности, — он смотрит на нас, ища поддержку, мы все встаем и тоже поднимаем наши кубки. Тау секунду переговариваются друг с другом, после чего копируют наши действия.

— За Эль'савона, пусть он проживет долгую и счастливую жизнь, — провозглашает Ориель. Мы повторяем его слова и пьем. Вино на самом деле не является вином, на вкус оно почти что соленое, вряд ли фруктовое, и немного горчит. Я делаю только маленький глоточек и ставлю кубок обратно. Пор'ла'канас переводит, и тау подражают нам на своем языке, после чего все делают глубокий глоток. Эль'савон произносит речь, и действо повторяется в обратном порядке. С тостом Эль'савон в честь командующего Империума Ориеля я вынужден сделать еще один глоток алкоголя тау.

Без формального порядка ужин длится, на мой взгляд, часами. Так как обе стороны опасаются сделать слишком много ошибок в общении, то беседы сводятся к странным вопросам насчет еды и вежливым запросам относительно нашего конечного пункта — Ме'лека. Кажется, эта планета достаточно давно освоена, хотя и не так стара как Империя Тау. Ориель ловко избегает вопросов о наших причинах визита, так что заканчиваем есть в тишине. Наконец-то после небольшой неловкости и дискомфорта Эль'савон желает нам спокойно ночи, и тау уходят, за исключением Пор'ла'канаса, который поведет нас обратно в наши каюты.

Когда мы ложимся в кровати, никто не вымолвил и слова, все слишком устали и озабоченны собственными тревожными мыслями.

МЫ ВЕДЕМ себя достаточно сдержанно, пока корабль бороздит варп к Ме'лек. Опять же, в варпе ко мне вернулись мои кошмары, наполненные мертвецами из прошлого.

Учитывая постоянную охрану тау, бессонница заставляет ощущать себя опустошенным и старым. Остальные тоже не в себе, и несколько раз были тревожные звоночки, когда один или другой чуть было не накрывали нашу легенду крышкой.

Ориель оставил нас, а Полковник как всегда необщителен, так что я остаюсь один на один с остальными штрафниками "Последнего Шанса". Собираю всех вместе, чтобы еще разок пройтись по нашему плану, а про себя возношу молитву Императору, чтобы Ориель оказался прав, считая, что внутри наших апартаментов мы можем говорить свободно. Если нет, то тау точно уже знают, что мы собираемся делать. И возможно именно таков их план. Убаюкать нас ложным чувством безопасности, чтобы мы открылись и рассказали им все, что они пожелают.

Но я не могу просто оставить штрафников наедине, мне нужно заставить их заниматься хоть чем-то, так что фокусирую их на задании, что, кажется, превосходно отвлекает их внимание от тревожного окружения.

Камнем преткновения является только Таня. Когда мы доходим до фазы, где ей нужно сделать выстрел — она говорит да, но в ее глазах нет ни веры, ни убежденности. Следующим утром, когда она просыпается, припираю ее к стенке.

— Ты осознаешь, что все пойдет прахом, если ты не нажмешь на спусковой крючок? — тихо говорю ей, загородив выход из комнаты.

— Не так трудно выстрелить. Ты сам можешь это сделать, как и Герой, — отвечает она, не смотря мне в глаза.

— Возможно, но Снайпер — ты, так что тебе стрелять, — говорю я ей, делая шаг вперед.

— Я знаю, Последний Шанс, — вздыхает она, садясь на кровать.

— Ты должна постараться! — отрезаю я, продвигаясь по комнате.

— И что я должна тебе ответить? — с пылом говорит она. — Что я не хочу стрелять, что не хочу убить еще одного человека?

— Я не говорю о человеке, я говорю о цели! — рявкаю я. — Это всего лишь чужак, как орк, или эльдар, или хруд. Я не прошу тебя убивать человека.

— Я не думаю, что тау считают так же, — возражает она, глядя в пол.

— Это еще что за дерьмо? — шикаю я, и мой голос тих. — Ты чувствуешь вину перед чужаками? Ты отвратительна, Таня. Как ты можешь сидеть здесь и сравнивать этих вонючих тау с человеком. Почему они для тебя намного важнее, чем я, Полковник или твои товарищи по команде?

Она поднимает взгляд на меня, на ее лице растерянность.

— Я не говорила такого, — возражает она.

— Зато думаешь так, даже если не осознаешь этого, — резко продолжаю я, не останавливаясь ни на секунду, — если ты не выстрелишь, этот засранец Пресветлый Меч вторгнется в Саркассу и распотрошит тысячи людей. И все потому, что ты считаешь, что этот поганый чужак имеет больше прав на жизнь, чем мы.

— Я так не считаю! — она встает и отталкивает меня. — Я не хочу идти на это задание! Почему обязательно я? Почему они доверились мне?

— Потому что ты поклялась защищать Императора и его владения, — тихо отвечаю я, стараясь успокоить ее, — давай взглянем на это с другой стороны — почему ты просто не отказала Полковнику в тюрьме и не получила болт в голову? Ты ведь знала, что тебя попросят убить кого-то.

— Я не думала об этом, — говорит она, тряся головой, — я просто не хотела умирать.

— А, так ты значит просто эгоистичная сука, в этом дело? — я снова зол, и ощущаю, как кровь внутри меня вскипает. Тыкаю пальцем ей в грудь.

— Покуда ты жива, все эти невинные люди на Саркассе могут отправиться прямо в ад, убитые руками существа, которого ты отказалась застрелить, так?

— Я не хочу, чтобы это произошло! — рявкает она, отбрасывает мою руку и отпихивает меня. — Отвали от меня, Последний Шанс.

— Нет, пока ты не пообещаешь мне выстрелить, пока ты долго и мучительно не подумаешь о том, что будет, если ты не нажмешь на спусковой крючок, — отвечаю я, снова подходя к ней и испепеляя ее взглядом.

— Ага, только тогда после Пресветлого Меча ты попадешь в перекрестье прицела, — угрожает она.

— Если так и будет, то я буду просто счастлив, — признаю я, отходя на шаг и отступая от нее, — если после выстрела ты хочешь увидеть меня в перекрестье, что ж, посему и быть. Делай что хочешь, но только после того, как пришпилишь этого ублюдка.

После чего смотрю на нее. Она с вызовом смотрит в ответ, в ее глазах ненависть.

Отлично. Она выстрелит, в этом я чертовски уверен.

ПРИЕМ на Ме'леке был намного грандиознее, чем был на корабле. Когда рампа касается посадочной площадки, начинает играть какой-то оркестр, по большей части состоящий из ударных, с ними несколько гудящих труб, что вносит в музыку полную какофонию. Это совершенно не походит на четко выстроенные, ритмичные гимны и марши к которым я привык, и через пару секунд мелодия начинает раздражать даже меня. Вдоль маршрута к космопорту перед нами двумя линиями выстроились огромные шагающие машины, торчащие из земли как какие-то стилизованные грибы — широкий купол над тщедушной опорой.

Высота машин примерно три с половиной, может быть четыре метра, очертаниями они напоминают гуманоида. Судя по их форме, и учитывая, что внутри пилот, я бы сказал, что водитель сидит в корпусе, а плоская широкая голова с множеством линз всего лишь дистанционно связанна с ним. Руки крупные и толстые, плечи и бедра покрыты бронированными плитами. Худенькие ножки скорее похожи на подпорки, хотя все остальное заключено в тяжелую на вид, аккуратно граненную броню. У каждой машины сзади ранец, из которого торчат ряды сопел. Возможно, это какое-то реактивное устройство. Очевидно, что это своего рода боевые машины, так как устройства, смонтированные на руках, явно оружие различного назначения. У нескольких боевых скафандров даже на плечах присутствовало вооружение. Длинноствольные пушки и пусковые ракетные установки расположены по той же рациональной и упорядоченной схеме, как и во всех видимых мной машин тау. Над несколькими парят дроны, мерцая каким-то энергетическим полем.

Боевые скафандры и дроны раскрашены по зазубренному шаблону в камуфляжные цвета серого и оранжевого, в различных местах видны буквы и символы тау. Возможно это отметки отделений или имена пилотов.

Под аккомпанемент завывающих серво-моторов, все машины как один подняли правую руку в приветствии, сформировав для нас арку прохода. Если тау сражаются в таких машинах, то я внезапно осознаю, почему нам нужно остановить их вторжение в Саркассу. Потому что, на мой взгляд, эти скафандры неудержимы, и насколько я могу судить — они скорее ходячие танки, чем тяжелая броня. Практически как огромные дредноуты космодесантников, о которых я слышал на Ичаре-4. Бросаю взгляд на Ориеля, который стоит справа от меня.

— Если все сделаем правильно, нам не придется сражаться против этих боевых машин, — шепчет он, окидывая меня злобным взором, который говорит, что если что-то пойдет не так, именно с ними мы и столкнемся.

Ориель начинает спуск по рампе, а мы следуем на почтительной дистанции от него, играя роль покорного сопровождения. Пока мы идем по проходу из боевых скафандров, они еще сильнее пугают меня. Они возвышаются над нами, и эти громадные туши скорее всего могут сделать из нас кровавое месиво своими искусственными мускулами и впечатляющим вооружением. Каждая машина сзади нас опускает руку, что заставляет меня еще сильнее запинаться и паниковать.

В конце ряда нас встречает маленькая группа сановников тау, одетых в церемониальные туники, похожие на одежды капитана и Пор'ла'канаса, в которой они встречали нас на корабле. Позади них еще одна шеренга из нескольких десятков воинов без боевых скафандров, но все же хорошо вооруженных и в броне. Их униформа из легкого, вспученного материала, на котором закреплены панцирные пластины брони на груди и бедрах, а плечи защищены толстыми щитками. Вместо подходящих визоров, все шлемы полностью усеяны маленькими группами линз различного размера. Раскраска соответствует серо-оранжевому узору машин, за исключением шлемов, те различных оттенков синего, желтого и красного, возможно для идентификации различных отделений.

Предполагается, что это демонстрация военной силы, и она меня впечатляет. Мне определенно не хотелось бы столкнуться с ними в бою. Вооружены они длинными винтовками, примерно в две третьих моего роста. Подозреваю, что у них достаточно пробивной силы, чтобы проделать дыру в задней броне боевого танка. Затем я в уме отвешиваю себе оплеуху. Я ведь с ними столкнусь, говорю я себе, и очень скоро. Ну конечно не с этими конкретно, но с другими определенно. Собираюсь с мыслями, говорю себе, что здравое уважение к врагу это одно, но на самом деле они не страшнее орка или тиранида. Я почти убеждаю себя этими аргументами. Почти. Оркестр прекращает стучать и визжать, и тау по центру группы выходит вперед, вежливо кланяется Ориелю, после чего обращается ко всем.

— Всем без исключения добро пожаловать на планету тау Ме'лек, — начинает он, его речь практически идеальна, в ней нет и следа нечленораздельности или акцента как у Пор'ла'канаса.

— Меня зовут Пор'о-Борк'ан-Ало-Ша'ис. Можете обращаться ко мне Посол по связям Прохладный ветер. Но если пожелаете, то можно и просто посол, я не обижусь.

Его тон приятен, а глаза живые. Пока он говорит, то быстро осматривает всех, специально удостоверяясь, что с каждым обязательно встретился взглядом. Какой-то голосок в голове мне подсказывает, что он и есть наш контакт. Не могу сказать, откуда я знаю, возможно, из-за того, как он смотрит на нас, но я не уверен. Он представляет остальных, уполномоченных от каст Воды и Земли, чьи имена для моего слуха все равно, что беспорядочный набор звуков.

— Так же позвольте добавить, что это честь и удовольствие для меня приветствовать вас на Ме'леке, — завершает он. — Вы первые официальные представители Его Святейшества, Императора Человечества, которые посетили нас и, я желаю, чтобы ваше пребывание было приятным и плодотворным.

Пока я осматриваю космопорт, Ориель толкает заикающуюся речь на тау, видимо о том, как он рад посетить эту планету и все такое. Остальные здания в порту достаточно низкие, с плоскими куполами, соединенные меж собой крытыми переходами на земле и в паре метров над землей. Большинство зданий белого цвета, как и корабль, и практически все вокруг болезненно сверкает. Атмосфера так же суха, а солнце припекает мне спину, в точности как любят тау, если судить по условиям на корабле чужаков. Когда формальности соблюдены, Посол Прохладный Ветер говорит, что нас ожидает транспорт, который отвезет к временному пристанищу.

Он ведет нас через портовый терминал, здание с белыми стенами и высокими арками, соединенный с куполообразными залами. Именно здесь мы видим насколько много у тау дронов. Они жужжат почти повсюду, некоторые несут коробки и мешки, другие летят без какой-то явной цели, хотя Прохладный Ветер информирует нас, что большинство из них передают послания. Для делового космопорта тут, кажется, относительно мало самих тау. У некоторых дверей стоят странные воины касты Огня, на них та же одежда, что и у жителей снаружи, но в руках короткие карабины. Пара адептов в туниках проходят мимо, судя по уважительным поклонам Прохладному Ветру и Ориелю, они из касты Воды.

Через дальний арочный проход я замечаю группу касты Воздуха. Я прихожу к такому выводу, судя по их одежде — знакомому обтягивающему комбинезону, который носил экипаж корабля.

Когда мы проходим массивные раздвижные двери терминала, то попадаем в пригород. Космопорт расположен на горе, с которой видно все остальное поселение, и благодаря ясному дню видимость составляет несколько километров во всех направлениях.

От космопорта лучами расходятся широкие бульвары, по сторонам стоят высокие здания таких форм, которые вы только можете себе представить. Некоторые куполообразные, некоторые похожие на иглу башни, в то время как большинство имеют выходящие на улицу плоские фасады, которые мягко переходят в сферические формы или пирамиды с закругленными углами.

Большинство зданий белые, но, через достаточно правильные интервалы встречаются цвета со странной примесью бледно-серого, желтого или синего. Эта совокупность дает ощущение, что тут все расположено по тщательно продуманной схеме. Многочисленные проходы и поднятые пересекающиеся дороги меж зданий придают городу занятой вид, хотя тут нет нагромождения и ощущается спокойствие, которое я не испытывал ни в одном из городов Империума. Небо над головами бледно-синее, мимо проплывают разбросанные пушистые облака, а солнце Ме'лека — огромный, яркий шар чуть ниже зенита. Прохладному Ветру хватает ума позволить нам несколько минут полюбоваться пейзажем и насладиться видом.

И только затем до меня доходит. Если на корабле тау мы были только по щиколотку в дерьме, то сейчас мы по самую шею. Господь Император, да это долбаная планета тау! Нас тут малюсенькая группа, а их огромная армия. Подозревая, что только приданного отделения для нашей встречи достаточно, чтобы уже несколько раз стереть нас с лица земли. И если мы думаем, что вели себя на корабле осторожно, то тут вообще придется ходить на цыпочках. Чем дальше все заходит, тем все меньше и меньше мне нравится наше задание. Это вынюхивание здесь напомнило мне несколько будоражащих моментов в Коританоруме, когда нас почти что поймали. Ну, и, конечно же, всех этих невинных людей, которых нам пришлось убить просто потому, что существовала опасность выдать врагу расположение наших сил.

С другой стороны здесь с этим проблем нет — в конце концов, тут всего лишь чужаки. Галактика явно не будет тосковать без них, а я уж и подавно.

— А они любят разбредаться, не так ли? — комментирует Стрелли, прикрыв глаза рукой от солнечного света.

— Вам не кажется, что тут все немного какое-то бездушное? — спрашиваю я остальных так тихо, чтобы не услышал Прохладный Ветер.

— Не понимаю, — говорит Таня, разворачиваясь ко мне.

— Куда не взгляни, везде все одинаковое, — жалуюсь я, взмахом руки охватывая весь город, — он ни растет, ни меняется, с ним ничего не происходит. Возможно, он выглядит именно так, как они хотят. Тут нет никакой индивидуальности, нет никаких различий меж разными районами.

— А я полагаю, ты не привык к такому, да? — встревает Трост. — Да ты просто ульевая крыса. Что ты вообще знаешь о строительстве городов?

— В улье хотя бы можно понять, где ты находишься, — отвечаю я ему с улыбкой, вспоминая сырые и вызывающие клаустрофобию коридоры моей юности, — повсюду различное освещение, различные запахи. Можно понять какой уровень старее, какой жилой квартал какому клану принадлежит. Там были граффити и тотемы для разграничения территорий, на полу и на стенах были нарисованы эмблемы банд. Там все кипело жизнью. А это место мертво.

— Понимаю о чем ты, — к моему огромному удивлению Морк соглашается со мной, — не думаю, что у этих тау есть история или традиции. Они, кажется, так озабочены своим высшим благом и строительством империи, что игнорируют свое прошлое.

— Может быть, у них есть причины забыть, — бормочет Таня, снова глядя на город, — может быть, для них это новое начало.

Ориель кашляет, чтобы привлечь наше внимание, и кивает головой в направлении широкой рампы, ведущей вниз с площади, где мы стоим. Мы идем за ним и Прохладным Ветром вниз к улицам, где нас ожидает транспорт. Он похож на корабельную машину, парит над землей, хотя и всего лишь в полуметре. Произведен все из того же серебристого материала, но намного уже. Его тупой нос закруглен по углам, изогнут, незаметно и без швов переходит в прозрачное ветровое стекло, которое простирается над сидениями внутри еще на метр выше. Задняя часть открыта всем ветрам, внутри кузов — примерно овальное углубление, по краям уставлены подбитые сидения, в которые мы плюхаемся, когда боковая секция падает на землю, формируя рампу.

Как только мы устраиваемся, у носа садится Прохладный Ветер и что-то громко говорит на тау. Машина поднимается еще на полметра над землей и медленно начинает разгоняться. Заглядываю вперед, но не вижу водителя. Квидлон тут же задает очевидный вопрос. В этом деле на него всегда можно положиться.

— Э, простите посол, но кто управляет этой машиной, я имею в виду, кто контролирует ее? — спешно произносит он, разрываясь между Прохладным Ветром и видом на проносящиеся мимо здания.

— Спасибо за вопрос, — слегка кивнув, отвечает Прохладный Ветер. Кажется, я начинаю осознавать, что это на самом деле не знак уважения, а выражение удовольствия, вроде улыбки.

— Эта наземная машина, как вы называете их, заключает в себе небольшой искусственный разум, как у дронов, которых вы видели. На самом деле он не столь разумен, но знает план города Ме'лек и может реагировать на простые речевые команды.

— Вы просто говорите ему куда ехать, и он вас отвозит туда? — спрашивает Таня, проверяя, правильно ли она поняла, при этом беспокойно ерзая на своем сидении. Они действительно немного низкие, и мы вынуждены слегка сутулиться. Полагаю, что они более удобны для членов касты Воды и воинов Огня, которых мы видели в космопорту, ведь они ниже нас ростом. Затем до меня доходит, что ее беспокоит не сидение, а сама мысль о том, что какой-то инопланетный искусственный разум везет нас по городу, причем неизвестно куда.

— Верно, — подтверждает Прохладный Ветер, — должен уверить вас, это полностью безопасно. По правде говоря, полагаю, что это даже безопаснее, чем если бы нас вез разумный водитель. Его невозможно отвлечь, он не блуждает мыслями где-то и не мечтает. Его сенсоры намного точнее и покрывают гораздо больший спектр, чем доступен любому живому существу.

— Вы не расскажете нам немного об этих зданиях? — спрашивает Полковник, после того как Ориель что-то ему нашептал.

— Конечно же, главный советник, — отвечает Прохладный Ветер, глядя своими темными глазами на Полковника, — только что мы покинули космопорт Ме'лека, один из двух таких комплексов на этой планете.

— Геодезическая структура справа от нас, — он указывает на фасетчатый серебристый купол, который отражает свет сотнями солнечных зайчиков, и те пятнами блестят на соседних зданиях, — содержит наземные жилища для членов кор, которые известны вам как каста Воздуха. В настоящее время только некоторые из них могут жить на планетах из-за атрофии мышц и скелета, вызванной длительными космическими полетами на протяжении множества поколений. Внутри поддерживается более низкая гравитация, чем во всем городе.

— А вы очень общительны, посол, — комментирует Ориель, внезапно выпрямляясь на месте, — есть на то какая-то особая причина?

— Две причины, командующий Империума, — вежливо отвечает Прохладный Ветер, — для начала, я высшее должностное лицо пор, касты Воды, на вашем языке, и это моя обязанность — всецело сотрудничать с такими важными и достопочтенными гостями. Ну и второе — я буду снабжать вас и ваш отряд конфиденциальной информацией перед вашей отправкой в Эс'тау.

Значит он наш контакт, с триумфом думаю я. Кажется, никто не удивлен, в особенности Ориель. Хотя хорошо, что он сам об этом сказал.

— Я полагаю, мы можем тут разговаривать без опаски? — спрашивает Ориель, твердо глядя на Прохладного Ветра.

— Эта машина надежно защищена от любых видов наблюдений, — искренне заверяет его Прохладный Ветер.

— Вы точно уверенны? — настаивает инквизитор.

— Я определенно не начал бы эту беседу, если бы не удостоверился, командующий Империума, — подчеркивает посол.

— Хм, думаю да, — решает Ориель, откидывается на спинку и немного расслабляется, — у вас есть новости относительно передвижений командующего Пресветлого Меча?

— О'вар, как мы часто называем его, возвратился на Эс'тау примерно каи'ро-та тому назад, — без промедления отвечает посол. И тут замечает наши смущенные взгляды.

— Извините, почти два терранских месяца тому назад. И полагаю, что он там задержится еще на несколько недель. В данный момент он собирает подходящий транспорт и боевые корабли эскорта для своей армии, чтобы атаковать планету, которую вы называете Саркасса.

— Что вы можете рассказать о самом Пресветлом Мече? — спрашивает Полковник, наклоняется вперед и укладывает один локоть на колено, после чего подпирает ладонью подбородок. Его взгляд упирается в Прохладного Ветра, и послу, кажется, мгновенно становится не по себе от его ледяного пронзающего взора. Не могу винить за это тау, под внимательным взглядом Полковника все, кого я встречал, чувствуют себя не очень комфортно. Вероятно, даже чужаки.

Тот бросает взгляд на Ориеля, который, соглашаясь, кивает, и тау деликатно чистит горло перед тем как продолжить.

— Его зовут Шас'о-Таш'вар-Ол'нан-Б'как — говорит он нам, слоги речи тау почти складываются в одно длинное слово. Это значит что он командующий касты Огня, с мира Таш'вар, который заслужил почетное звание Пресветлого Меча и Пустынного Пастуха.

— Пустынного пастуха? — смеется Трост. Пока мы едем, он свесил одну руку за борт машины, и от смеха он начинает хлопать ей по корпусу. — Что ж это за звание такое?

— Одно из великих, — отвечает Прохладный Ветер, игнорируя грубость Троста, — происхождение этого традиционного звания уходит корнями на многие поколения назад.

Как тау, я нахожу его происхождение чрезвычайно интересным, но подозреваю, что посторонним рассказ будет не столь поучительным.

— Да, это так, — тяжело отвечает Полковник, прожигая Троста взглядом за вмешательство. — Пожалуйста, продолжайте рассказ об О'варе.

— Как и все члены касты шас, О'вар родился воином, — говорит нам Прохладный Ветер, глядя по очереди на каждого, не концентрируясь на ком-то конкретно. Он определенно привык разговаривать с группой, что очевидно, и его командный выговор на нашем языке намного лучше, чем у большинства людей, которых я встречал.

— В формирующие года, этот период каста шас часто называет "в строю", О'вар несколько лет сражался рядом с великим военным героем О'шовахом. За это время О'шовах был так впечатлен навыками О'вара по владению оружием и его тактическим предвидением, что они провели та'лиссера вместе. Это позволило О'вару присоединиться к охотничьему кадру О'шоваха, как мы называем наши военные формирования.

— Эта та'лиссера — какая-то связующая церемония, да? — вмешивается Ориель, — Она подразумевает очень серьезные обязательства.

— На самом деле, так и есть, командующий Империума, — отвечает Прохладный Ветер, не выказывая удивления, что Ориель знает об этом, — это одно из самых глубоких обязательств, что мы можем дать, дабы достигнуть тау'ва. Цель жизни для всего нашего народа, сложное понятия, которое переводчики трактуют просто как высшее благо. О'шовах стал наставником О'вара, и научил его множеству боевых навыков, научил премудростям искусства ведения войны. Через некоторое время О'вар достиг авторитетной должности, а это означало, что он больше не мог оставаться в кадре О'шоваха. Возможно, это стало для них обоих эмоциональным разрывом. И как говорят, именно в это время в О'варе начали расти семена инакомыслия. О'шовах, ранее выдающийся и высокоуважаемый лидер наших армий, с тех пор отвернулся от высшего блага и от наших путей. О'вар, несомненно, вдохновленный своим наставником, стал агрессивным и упорным лидером. Хотя он до сих пор клянется поддерживать идеалы тау'ва, его милитаристский подход все сильнее и сильнее начинает противостоять нашей не агрессивной политике колонизации.

— Вы имеете в виду, что он стал пушкой, которая вот-вот выстрелит, — без шуток заявляет Стрелли, — для вас, должно быть, это настоящая головная боль.

— Какая выразительная аналогия, — отвечает Прохладный Ветер, снова слегка кивая от удовольствия.

— Извините, — вклинивается Таня, — я путаюсь в этих именах, не могли бы вы их повторить?

Мы с Морком согласно киваем. Эти слоги тау смешались в моей голове вместе с переводами.

— Беспокоиться нам нужно только об одном, — отвечает Ориель, — об О'варе. Мы называем его командующий Пресветлый Меч. Другой — О'шовах. Это переводится как Зоркий Взгляд. Зоркий Взгляд был командиром Пресветлого Меча в его ранней карьере военного, это все что вам нужно знать о нем. Пожалуйста, давайте внимательнее и поспевайте.

— Что ж, я запуталась, — огрызается Таня, скрещивая руки, — в конце концов, я должна убить этого парня, и мне хотелось бы знать его имя, когда я буду нажимать на спусковой крючок.

Мы все резко смотрим на нее.

— Я бы предпочел, чтобы ты не распространялась так детально о нашем задании, особенно здесь, в открытой машине, — рычит на нее Ориель. Он возвращает свое внимание к Прохладному Ветру. — Не то чтобы я не доверял вашим заверениям, посол. А теперь дальше, про Пресветлого Меча.

— Он, как вы подчеркнули, стал своего рода проблемой, хотя и не такой как О'шовах, — продолжает дипломат тау, — но как вы и сказали, О'шовах сейчас не ваша забота. Экспансионистское агрессивное желание О'вара, если его не держать в узде, неизбежно приведет к конфликту с вашей расой. Гораздо более широкомасштабному конфликту, чем относительно небольшие схватки, что были до сего момента. Ну и конечно, не считая ваш преждевременный и неудачный крестовый поход через область, что вы называете Дамокловым заливом.

— Мы здесь не для того чтобы разгребать историю или ругать военную политику Империума, ПрохладныйВетер, — кисло произносит Ориель. Ни у кого из нас нет догадок насчет того, о чем он говорит, а я вообще никогда не слыхал о каком-либо крестовом походе в Дамокловом заливе. По правде говоря, до сего момента, я вообще не слышал ни о каком Дамокловом заливе, чем бы это ни было.

— Мы, конечно же, желаем избежать конфликта, если это возможно, — сглаживает наше напряжение Прохладный Ветер, — он непродуктивен и противоречит нуждам высшего блага.

— Ваши власти, — он бросает взгляд на Ориеля, — так же осознают безумие войны между нашими государствами и тоже желают избежать ее. Таким образом, вы прибыли сюда и тайно договариваемся избавить нас всех от этой проблемы.

— А почему вы просто не можете сместить его или что-то в этом духе? — спрашивает Таня. — Назначить кого-нибудь другого на его должность?

— Я боюсь, что это противоречит тау'ва, — объясняет посол, — с виду О'вар не делает ничего плохого. Он расширяет наши владения, чтобы тау'ва распространялось среди других рас по всей галактике.

— Тогда почему именно мы должны убить его, почему бы вам самим не выполнить грязную работу? — возражает Трост. Ориель бросает еще один предупредительный взгляд насчет такого открытого разговора, и эксперт-подрывник сердито ворчит, складывая руки на груди. В этот момент мы проезжаем огромную сферу на сваях, которая соединена с землей спиральными лестницами.

Отворачиваюсь от зрелища и слушаю, что говорит Прохладный Ветер.

— Мысль об убийстве другого тау для нас абсолютно ужасающая, за исключением определенных ритуалов шас, — Прохладного Ветра эта идея физически отталкивает, его кожа приобретает бледно-синий цвет. — Даже если мы найдем личность, которая сможет исполнить такое, риск слишком велик. Если когда-либо обнаружится такое деяние, то оно вызовет сомнения в тау'ва. Вы наверняка понимаете.

— Нам ведь на самом деле не нужно все это знать? — спрашиваю я Полковника и Ориеля, стараясь вернуть беседу в значимое русло.

— Все что нам нужно — так это детали: когда, где и как.

— Да, конечно, — отвечает Прохладный Ветер, глядя вперед машины, — к сожалению, мы уже прибыли в вашу резиденцию, и через секунды тут будут другие тау. Вечером ужин в вашу честь и там мы тоже не сможем поговорить. Завтра утром я проведу вам тур по городу, во время которого у нас будет время должным образом все обговорить.

Наземная машина замедляется и останавливается снаружи здания, похожего на перевернутый конус, его этажи возносятся и возносятся к небу, словно оно туда тянется. Совершенно не понимаю, как оно стоит, потому что кажется, его поддерживают только переходы и мостики, что соединяют здание с дорогами и ближайшими постройками.

— Проследуйте за моим помощником — Вре'дораном, он покажет вам ваши комнаты, — говорит Прохладный Ветер, указывая на низенького, тощего тау, терпеливо ждущего нас у похожей на цветок двери в здание. Когда мы выкарабкиваемся, он низко кланяется и отходит в сторону, позволяя нам пройти через раскрытые "лепестки" двери. Оглядываюсь и вижу, что машина поехала обратно по улице, увозя с собой нашего союзника.

НАШИ комнаты это более грандиозная версия комнат на борту корабля. Как и раньше тут есть центральный зал, в этот раз тут кроме одной огромной подушки, рядом треугольником расположены еще три меньших. С главной общей зоной соединяются десять спален, у каждой своя индивидуальная душевая. У нас едва хватает времени искупаться и освежиться, когда наше внимание привлекает дверной звонок. Вре'доран ожидает нас на лестничной площадке снаружи и просит проследовать за ним на верхний этаж, где нас ждет обед.

— У них все комнаты как наши? — спрашивает Таня, и мне не понятно, вопрос продиктован ее любопытством или ролью. — Это обычные комнаты или специально подготовленные для гостей с иных планет?

Мне кажется, она почти сказала "чужаков", но осознала, что чужаки тут тау, несмотря на то, что мы на их планете.

— Тут такой же дизайн, как в наших собственных жилищах, — информирует Вре'доран, ведя нас вдоль холла тускло синего цвета и украшенного на уровне наших голов тонкими фризами с надписями на тау.

— Если они вам не подходят, я распоряжусь подготовить специально обставленные комнаты. Мы не в достаточной степени осведомлены о нуждах людей.

Таня смотрит на Ориеля, тот пожимает плечами.

— Эти комнаты нам вполне подходят, спасибо, — любезно отвечает она тау.

Мы входим за чужаком на двигающуюся рампу, которая служит лестничным маршем и медленно вращается вокруг центральной колонны, что пронизывает все здание. Внутри здание полое, на всех двенадцати этажах есть круглые пролеты с мостками, которые уходят от траволатора, от него же лучами расходятся комнаты. Центральная колонна потрясает тем, что она из стекла или какого-то другого прозрачного материала, внутри нее постоянно переливающаяся смесь цветных жидкостей, которые постоянно то поднимаются, то опускаются.

Как и все лестницы тау, что я видел, у мобильной платформы нет перил, так что мы жмемся к центральной колонне из-за страха разбиться насмерть. Очевидно, что тау нелегко оступиться. И мне понятно почему. Они кажутся очень неторопливой расой, и я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь куда-то спешил, за исключением дронов. Как и все, что принадлежит тау, их жилища излучают спокойствие и уравновешенность.

Мы подъезжаем к пролету, который ведет в банкетный зал. Насколько я могу судить, он расположен вдоль стены всего здания, а внешней стеной служит непрерывное окно, за которым открывается потрясающий вид на весь город. Вдоль центра зала расставлены низенькие круглые столы, уходящие как влево, так и вправо, вокруг каждого уже хорошо знакомые подушки. Солнце Ме'лека только начинает садиться, и пока мы ждем прибытия остальных гостей, то стоим у окна и рассматриваем город, утопающий в розоватом свечении наступающих сумерек.

С наступлением темноты, впервые с тех пор как мы прибыли, город начинает оживать. Закат окутывает теплыми оттенками радикально белые здания, смягчает их белизну и за считанные секунды тысячи окон расцветают искусственным освещением. По всей длине дорог и мостиков загораются люминесцентные полоски, и когда солнце стремительно ныряет за горизонт, то меня поражает огромное множество мерцающих звезд и переливающихся радуг, что заменяют бесконечную белизну дневного города.

По дорогам движется постоянный поток желтых и синих огней машин, и вскоре их свет сливается практически в непрерывные цветные линии.

Взглянув вправо, мне виден космопорт на горе, сияющий маяками и посадочными направляющими огнями, чьи геометрические фигуры светятся красным, зеленым, синим и белым, создавая с этого угла обзора головокружительные узоры. Яркие посадочные реактивные струи какого-то космического корабля оживают, когда тот отрывается от площадки, и я наблюдаю, как белые искры возносят его к небесам, освещенным последними лучами уходящего дня.

— Это впечатляет, — небрежно говорит Стрелли, — ты можешь себе представить, сколько нужно энергии, чтобы все это было освещено?

— Всего лишь свет, побрякушки, — ворчит Морк отворачиваясь, — сияющие декорации, которые нагло затмевают звезды. Только раса, ослепленная непристойными технологиями, будет пытаться затмить красоту небес Императора.

— Во тьме живут монстры, — прагматически возражает Таня, пристально глядя на яркое множество источников света на земле, насколько мы можем судить.

— Никакой свет не спрячет тьму в душе чужаков, — глумится позади нас Морк.

Мы разворачиваемся, когда слышим, как входят другие. Четыре воина Огня, в полной броне и с оружием идут перед достаточно молодо выглядящем тау в тунике из нескольких различно окрашенных прослоек. В руках у него короткий жезл со сверкающей драгоценностью на конце. Они не обращают на нас внимания и исчезают за изгибом стен. Вскоре появляется посол Прохладный Ветер и направляет нас к столу, стоящему чуть дальше то двери, с видом на космопорт за окном. Проследив за нашими взглядами, он спрашивает:

— Великолепный вид, не так ли? — он слегка покачивает головой, — как вы видите, мы обожаем ночь. Наши пращуры жили в сухих и пустынных условиях Тау, поэтому проводили большую часть жаркого дня в убежищах. А ночь — самое время жить своими жизнями.

— Так вы ночная раса? — быстро спрашивает Квидлон.

— Только в культурном отношении, — отвечает Прохладный Ветер, — биологически мы, как и люди, способны как к дневной, так и ночной активности. В наших традициях огромное место играет ночь и удовольствия, что она несет.

— Кем был тау, который зашел до вас? — спрашивает Ориель, усаживаясь к столу и наблюдая, как подходят остальные. Я все забываю, что он вроде как почетный гость.

— Это был Аун'ла-Ши'ва-Ран'ал, — коротко отвечает посол.

— Член касты Эфирных? — спрашивает Ориель с внезапно проснувшимся интересом, глядя в направлении, куда ушел таинственный тау.

— Да, — коротко подтверждает Прохладный Ветер, явно не горя желанием обсуждать этот вопрос.

— А почему вдруг замолчали? — спрашиваю я его, положив локти на стол. Полковник одаривает меня суровым взглядом, и я убираю локти, осознав, что мои рукава откинулись назад, и обнажили шрамы и рубцы вокруг запястий, доставшиеся мне со времен заключения. Не знаю, будет ли интересно тау откуда они у меня, но полагаю, что лучше избегать вопросов.

— Мы не обсуждаем вопросы, затрагивающие аун, с посторонними, даже со своими союзниками, — строго отвечает посол.

— То есть он здесь не для того, чтобы поприветствовать меня? — удивленно спрашивает Ориель.

— Он находится в этом зале с вами, а это достаточная честь для гостей извне, — без смущения отвечает Прохладный Ветер. Посол поднимает взгляд и кивает приближающемуся тау, который выше и шире, чем все остальные, виденные мной. Его повадки выдают воина, говорю я сам себе, замечая его легкое самодовольство и твердый взгляд, которым он рассматривает нас, когда останавливается у стола.

— Это Шас'эл-Виор'ла-М'иенши-Элан, — Прохладный Ветер представляет нам вновь прибывшего, — а это командующий Империума его Святейшего Величества Императора Терры — Ориель.

Я собираюсь встать, но замечаю, что Прохладный Ветер сидит на месте. Явно, что тут это не знак уважения. Мне следовало запомнить по ужину с капитаном на борту космического корабля.

— Добро пожаловать на Ме'лек. Обращайтесь ко мне Шас'элан, командующий Ориель, — молвит воин Огня и кивает, выказывая уважение. Его голос гораздо глубже, чем у остальных тау, и более явственен акцент. И в данный момент, я конечно не эксперт в языке тела тау, но он вроде бы не очень-то жаждет находиться здесь. Он садится за противоположную от нас сторону стола, между Квидлоном и Таней.

— Шас'элан мой старый друг и высокопоставленный офицер в шас, здесь на Ме'леке, — объясняет Прохладный Ветер, явно не обращающий внимание на неудобство друга или просто игнорируя его. Мы сидим в несколько неловком молчании примерно с минуту, после чего речь заводит Полковник.

— Простите мое невежество, Шас'элан, но я мало что знаю о структуре ваших военных сил, — тихо говорит он, и я впервые слышу, чтобы он так вежливо разговаривал с кем-либо. И когда-либо.

— У вас звание шас'эль, верно?

— Да, я — шас'эль, — с гордостью отвечает тот.

— Сколькими воинами вы командуете? — продолжает Полковник, почесывая свое ухо самым беззаботным образом.

— Я командую одним… одним… — он смотрит на Прохладного Ветра в поисках помощи, тот отвечает на тау.

— Я командую одним кадром воинов. В настоящий момент их пятьдесят шесть.

— А ваш начальник? — вклинивается Ориель, все еще выражая всем своим видом безразличие.

— Шас'о-Виор'ла-Монт'ир-Ши'монт'ка, — через секунду размышлений выдает Шас'элан, — Шас'о командуют всеми шас на Ме'леке.

Некоторое время мы перевариваем полученную информацию и ждем ужина.

Когда еду подают, то она оказывается восхитительным ассортиментом блюд. Их разносят дроны, загруженные овощами, фруктам, ароматным рисом и печеньями с толстой коркой, далее следуют хрустящие бисквиты, которые так понравились мне на корабле, плюс кувшины с соками медовых и темно-фиолетовых оттенков. Кое-что мне знакомо по ужину с капитаном, но большая часть яств для нас в новинку.

В отличие от полок на корабле, здесь вроде бы нет официального порядка, так что мы все накидываемся на еду, включая Прохладного Ветра и Шас'элана. Когда мы начинаем есть, они оба, кажется, успокаиваются, и предлагают нам попробовать различные блюда, комментируя названия на тау, Прохладный Ветер периодически переводит нам слова Шас'элана.

Пару раз мне приходиться напоминать себе, что Шас'элан не участвует в заговоре, и останавливать себя, чтобы не ляпнуть что-нибудь, что выдаст мою военную подготовку. Могу сказать, что Полковнику тоже неймется выведать у военачальника все о том, как дерутся тау, но он сдерживается. Несмотря на неестественное, но приятное окружение, я быстро теряю аппетит и вскоре просто из вежливости отламываю маленькие кусочки.

Пока мы едим, я вижу, как восходят двойные луны Ме'лека, и ночной город снова меняется. Большая часть огней затемняется, и здания начинаются светиться разными цветами, некоторые выглядят серебряными или золотыми, другие жемчужными, а некоторые до сих пор покрыты пятнами сияющего синего и пурпурного.

— Наши города спланированы и построены так, чтобы взаимодействовать с движением небесных светил, перенимать расположение лун и звезд, — говорит нам Прохладный Ветер, проследив за моим взглядом. — На ваших планетах такие же виды?

Я бросаю взгляд на Полковника, он пожимает плечами и кивает. Полагаю им можно ответить правдиво, по моей родной планете Шас'элан никоим образом не сможет догадаться, что я не писчий.

— Я родился в городе, который на три километра возносится к небесам Олимпа, — говорю тау, стараясь, насколько могу, чтобы это звучало впечатляюще. Нечего им думать, что только они могут строить причудливые города.

— Нижние уровни примерно на такое же расстояние уходят под землю. В одном таком городе живет около миллиарда людей, а на моей планете таких городов тринадцать.

— Не может такого быть, — возражает Шас'элан, — на одной планете больше людей, чем тау во всем этом септе!

— Мы называем их миры-ульи, в честь гнезд трудолюбивых насекомых, — объясняет Квидлон, — по всему Империуму множество таких миров, но есть миры и других типов.

— Так много планет с таким количеством людей? — Шас'элан выглядит шокированным и обвиняюще смотрит на Прохладного Ветра, после чего произносит что-то на тау. Прохладный Ветер резко что-то отвечает, во всяком случае, насколько я могу судить.

Остальная часть ужина проходит в неприятном молчании.

* * *

Следующим утром нас встречает Прохладный Ветер. День только начинается, когда наземная машина проскальзывает на одну из воздушных дорог. В этот раз поездке я уделяю больше внимания, наблюдаю, как по встречному направлению проносятся другие машины: парящие как наша, длинные составные транспортники, маленькие, похожие на коконы, треволаторы везут тау по одному. Я так же замечаю как тут много дронов. Кажется они повсюду: мелькают по дорогам, влетают и вылетают из зданий, несутся по мостикам и проходам.

— Сегодня вечером мы должны улетать, — внезапно говорит Прохладный Ветер, привлекая мое внимание к себе, — я получил весточку, что О'вар очень скоро покинет Эс'тау. Если мы не сделаем все быстро, то упустим возможность.

— Вы сказали "мы", а это значит, что вы летите с нами? — спрашиваю я, глядя на Полковника.

— Я встречусь там с вами, — спокойно отвечает он, — О'вар собирает множество наемников для усиления собственных воинов Огня, и под видом солдат удачи вы прибудете на Эс'тау и найметесь к О'вару. Я все уже подготовил, но должен прилететь к О'вару, чтобы удостовериться, что все необходимые записи никоим образом не смогу связать вас со мной.

— Подчищаешь хвосты? — ржет Трост. — Ты вроде как должен доверять нам, что мы не раскроем твой секретик.

— Если вы проговоритесь, записи будут поддержкой для моей защиты, что такого заговора не существует, — спокойно и без смущения отвечает посол, — вы так же ничего не выиграете от таких откровений, так как общественное мнение будет больше заинтересованно получением компенсации от Империума, чем моей сомнительной ролью в этом деле.

— Никто ничего не расскажет, — сурово произносит Ориель, одаривая каждого из нас тяжелым взглядом, после чего разворачивается к Прохладному Ветру. — Наш корабль уже прибыл?

— Несколько дней тому назад судно, что вы описали мне, достигло орбиты, — кивком подтверждает посол, — я так же устроил, что к внешним границам системы вас транспортирует лихтер, чтобы вы как можно быстрее могли войти в варп.

— Что вы имеете в виду "транспортирует"? — с подозрением спрашивает Шеффер.

— Не волнуйтесь, это стандартная процедура, — уверяет нас Прохладный Ветер, — имея дело с инопланетными кораблями, мы используем превосходящую скорость наших собственных кораблей, чтобы придать им, так сказать, ускорение.

— Сколько, по вашему мнению, мы будем лететь к Эс'тау? — с конца машины спрашивает Стрелли.

— Честно говоря, это будет короткое путешествие. Я бы сказал — примерно три, может быть четыре рот'аа, — после секундного размышления выдает посол.

— Это примерно два дня? — спрашивает у Прохладного Ветра Ориель, и тот кивает в ответ.

— Совсем не много. Используем это время для окончательной подготовки.

— Хорошо, значит все идет по плану, — посол кажется доволен.

Остаток дня мы проводим обговаривая дальнейшую часть плана. Посол посвящает нас в детали, пока возит вокруг различных местных достопримечательностей. Мы близко проезжаем мимо дворца эфирных. Это возвышающееся здание с десятком скайвеев, расходящихся от центрального шпиля. Впервые видим настоящий боевой купол воинов Огня — огромное сооружение, способное вместить под своей сводчатой крышей тысячи бойцов. Прохладный Ветер особенно оживляется во время тура по району касты Воды, представляющего собой примерно десяток куполов и башен, полных администраторами, сопоставляющими информацию со всей планеты и ближайших миров.

Так как беседа протекает в режиме старт-стоп, то мы очень часто возвращаемся к сказанному, дабы все всё четко понимали. В конце концов, мне кажется, что даже я уловил все нюансы. На орбите стоит списанный флотский транспортник, маленькое судно, едва способное путешествовать в варпе, оно и отвезет нас на Эс'тау к Пресветлому Мечу. Мы приземляемся, записываемся в армию Меча, затем затаиваемся и выжидаем подходящее время для удара. Когда командир тау будет проводить свою окончательную проверку перед вторжением, мы быстро и жестоко атакуем, стреляем ублюдку в голову и затем делаем ноги.

Прохладный Ветер уверяет нас, что в разгроме и замешательстве мы без особых проблем сможем добраться до орбиты. Но я в этом сомневаюсь. В Коританоруме была та же самая проблема — трудно было попасть внутрь, а вот выбраться обратно почти что стоило мне жизни. Примерно в середине дня Прохладный Ветер возвращает нас в наши покои и говорит, что у нас есть несколько часов перед отлетом.

Этим же вечером, когда солнце нырнуло за высокие купола строений, Прохладный Ветер снова приезжает к нам на своей парящей машине и везет нас в космопорт.

— Я вот тут подумала, — говорит Таня, когда мы плавно обгоняем длинный танкер, — что будет с вами, Прохладный Ветер, когда все произойдет? Я имею в виду, вы же не сможете полностью отрицать связь с нами.

— Ваша легенда гласит, что вы — отступники, действуете без разрешения властей, — спокойно говорит тау, — при прискорбных обстоятельствах, если я вдруг каким-нибудь образом буду вовлечен, я, конечно же, поддержу эту легенду. Я буду выглядеть скорее глупо, что доверился злобным людям, а О'вар заплатил за это.

— Значит, вы будете выглядеть просто некомпетентным дипломатом, а не предателем? — грубо смеюсь я, — для карьеры это не очень-то хорошо.

— Если все пройдет как надо, я наверняка потеряю репутацию и должность, — кивком соглашается Прохладный ветер, все еще кажущийся расслабленным, — однако моя личность и карьера вторичны перед нуждами тау'ва.

— И вы рискуете разрушить свою жизнь ради этого? — спрашивает Таня, наклоняясь вперед. — Это тау'ва для вас очень много значит.

— Это правда. Я действительно многим рискую во имя тау'ва, — медленно отвечает Прохладный Ветер, — однако спросите себя. Почему вы рискуете собой еще сильнее, чем я, ради своего далекого Императора?

Мы задумываемся об этом, но никто не отвечает. У меня есть готовый ответ, хотя некоторые могут сказать, что он своего рода уход от вопроса. Я рискую всем за Императора и за человечество, потому что это лучше, чем любые другие варианты. Помню, как однажды в фабрики улья пришел проповедник и собрал огромную толпу. Он хотел помирить различные торговые дома через поклонение Императору. Это не сработало, собрание переросло в бунт, затем в сражение, затем в полномасштабную торговую войну. Кажется, его случайно подстрелили, хотя никто по правде не желал причинить ему зла. В любом случае, этот проповедник расхваливал нам прелести работы во благо Императора, и сражений за Его же имя. Он цитировал "Литании Веры", или какую-то другую священную книгу, я на самом деле не помню, ведь в то время я был очень молод.

Он говорил, что есть два типа людей. Есть те, кто работают и сражаются за человечество и Императора. Кто посвящает себя высоким идеалам. Вот именно такие люди будут удостоены посмертия, когда Император призовет их к себе. А есть и другие. Он называл их пиявками, вытягивающими из остальных жизнь и кровь. У них нет целей, и когда они умрут, их с радостью поприветствует Бездна Хаоса. Должно быть, это произвело на меня большое впечатление, хотя я не осознавал этого, пока не очутился в 13-ом Легионе.

МЫ ВСЕ от шока забываем свои мысли, когда нос с правой стороны нашей машины взрывается, разбрасывая во всех направлениях серебристые осколки. Машина пропахивает дорогу, почти что переворачивается, и раскидывает нас в разные стороны. Я не помню, чтобы видел энергетический разряд или ракету, но догадываюсь, что в нас кто-то стрелял.

— Какого фрага?! — ору я, вскакивая на ноги.

Слышу, как по корпусу барабанят заряды ручного оружия. Мы все выскакиваем из пассажирского отделения и укрываемся за громадой машины. Проверяю каждого — все ли целы, но обитые сидения и пол позволили всем отделаться всего лишь синяками.

— Откуда стреляли? — орет Таня, рассматривая здания вокруг нас. Среди изящной паутины дорог и мостиков стоит одинокая башня-шпиль, которую мы только что проехали. Позади комплекс связанных куполов вокруг центрального сферического здания, но там нет окон. Дальше по дороге стоит все еще строящееся здание. Над ним парят грави-краны, которые поднимают огромные бруски материала, что используют тау.

— Стройка! — бросаю я одновременно с Таней, и показываю. Она примерно в трехстах метрах, там достаточно укрытий и достаточно путей отступления. Снова вскакиваю на ноги и уже готовлюсь рвануть к зданию, когда Ориель хватается за мою робу и фактически швыряет на землю.

— Ты писчий, тупой болван! — шипит он. — А не хренов космодесантник.

— Извините, забыл… — извиняюсь я, а в это время в дорогу впиваются пули. Оглядываюсь, кажется, ни в кого не попало. Мое сердце бешено колотится, внезапная атака подстегнула тело к действию. Приходиться тяжело сражаться с сильным желанием схватить оружие и начать защищаться.

— Кто атаковал нас? — орет Полковник Прохладному Ветру.

— Есть фундаменталисты, которые считают, что мы слишком терпимы к другим видам, особенно к людям, — отвечает посол, укрываясь за разбитым остовом наземной машины.

— Когда могут, шас отслеживают их, но всегда найдется один-два недовольных, которые отказываются видеть мудрость нашей политики.

Именно в этот момент шас, воины Огня, делают свой ход. Судя по скорости, с которой они оказались здесь, я полагаю, они следовали за нами весь день. Не то чтобы это было неожиданностью, учитывая, что Ориель вроде как важная персона. Не знаю, откуда они появились, но внезапно на дорогу перед нами, с визгом направленных вниз прыжковых ранцев, приземляются пять боевых скафандров. Когда они падают на дорогу, то оставляют на ее поверхности дырки, а их коленные суставы и ноги мягко пружинят, амортизируя удар о землю. Как только они обретают устойчивость, то тут же открывают огонь. Парящие краны сами разлетаются с линии огня, когда из установок на двух скафандрах шарахает ракетный залп. Другие три прыгают вперед и с шипящим свистом несутся по воздуху, их многочисленное вооружение выплевывает пули и плазменные заряды в наполовину построенное здание. Что-то взрывается над нашими головами и меж наступающих боевых скафандров проплывает огромный энергетический заряд. Его взрыв поднимает в воздух кучу обломков. Нас накрывает тень, и я поднимаю взгляд.

Это танк тау, парящий над дорогой. Здоровый, намного больше, чем любой грави-транспорт, что я видел, хотя честно говоря, видел я их не много. Как и у космического корабля, на котором мы путешествовали, его нос широкий и сглаженный, напоминающий молот. На расширениях размещены две орудийные башенки, по одной на каждую сторону и чуть впереди надстройки, похожей на кабину. На башенках те же многоствольные пушки, что я заметил на боевых скафандрах. Ища цель, они поворачиваются то влево, то вправо. Задняя часть, обрамленная тяжелыми двигателями, — они слегка наклонены вниз, чтобы медленно толкать вперед эту громадину, — более основательная, наверху стоит башня с защитным орудием. Сама по себе пушка огромна, массивный ствол около трех-четырех метров в длину. Когда туша проплывает мимо нас, от визга двигателей в ушах звенит. Танк снова открывает огонь, выплевывая энергетический шар в сторону цели. Они видимо слегка подправили прицел после предыдущего выстрела.

— Кажется, нужно убираться отсюда, — бормочет Стрелли, рассматривая дорогу. Сзади нас потихоньку начинается неразбериха из машин, многие опускаются на землю, предоставляя дорогу наступающему танку и обеспечивая нас укрытием для отступления. Вижу, как тау бросают свои машины и убегают от сражения.

Так же поблизости замечаю купол касты Воздуха и очертания корабля, поднимающегося в воздух неподалеку.

— Космопорт в пешей доступности. Нам нужно валить сразу в шаттл! — говорю я остальным, и Ориель кивает.

— Да, раз уж мы тут, Прохладный Ветер может дать нам разрешение улететь, и мы можем исчезнуть без суеты, — соглашается инквизитор.

— Да, вскоре за вами пошлют еще одну машину, — кивает Прохладный Ветер, — будет мудрее избежать дальнейшей эскалации. Пристальное внимание к вашему присутствию было бы нежелательным.

— Мы не сможем унести весь багаж, — указывает Стрелли, кивая на груду сумок и сундуков, которые рассыпались из багажного отделения искореженной машины.

— Нам он больше не нужен, — возражаю я, — как только мы уберемся отсюда, наша легенда меняется и нам все равно придется это выкинуть.

— Очень хорошо, путаем следы. Чем меньше внимания официальных властей привлечем, тем лучше, — быстро произносит Ориель, и пригнувшись, пробегает мимо нас. Между собой и атакующими он держит дымящиеся останки наземной машины. Мы стремительно несемся за ним, и через несколько минут выходим из зоны поражения, теперь мы сами по себе. Прячемся в тени туго натянутого синего тента, который простирается на несколько сотен метров от одной из сторон ближайшего купола.

— Должен извиниться за это нападение, — говорит нам Прохладный Ветер, пока мы переводим дыхание. Видно, что он снова восстановил свое самообладание, — надеюсь, это сверх меры не скомпрометирует миссию.

— Просто отведи нас в космопорт к нашему кораблю, — отрезает Ориель, пробираясь вперед.

МЫ НАПРАВЛЯЕМСЯ к шаттлу, в этот раз следуя пешком за Прохладным Ветром по достаточно пустым подворотням. Несколько тау, что замечают нас, смотрят несколько странно, но мы пытаемся выглядеть так, будто прогуливаемся, а не бежим, спасая свои жизни. Но большинство из них просто бросают на нас взгляд и спешат прочь. В космопорте Прохладный Ветер пользуется своей должностью и проводит через охрану воинов Огня без вопросов, но, только оказавшись в шаттле, направляющимся на орбиту, мы немного расслабляемся.

Прохладный Ветер не полетел с нами, мы позже встретимся с ним на Эс'тау. Посол полетит на собственном транспорте, так как будет очень подозрительно, если он прибудет туда на корабле наемников, так что мы можем совершенно спокойно обсуждать его личность.

— Что ж, тау стремительно отреагировали и кинулись спасать нас, — говорит Стрелли, комфортно развалившись в своем кожаном кресле.

— А мне бы хотелось знать, откуда они узнали, где мы окажемся? — спрашивает Морк, глядя на Ориеля. — А если знали, то что еще раскопали насчет нас?

— Имперский командующий Ориель был под защитой воинов Огня с тех пор как приземлился, — пренебрежительно отвечает Полковник, — если бы ты был более внимателен, то заметил бы, что за нами последние два дня тенью следовал транспортник, в нескольких сотнях метров над нами и примерно в километре позади. Но ты был слишком занят рассматриванием зданий и тау.

— Я раньше вообще ничего не слышал о тау-диссидентах, — утверждает Ориель, погрузившись в размышления, — если существуют такие радикалы, тогда вся эта легенда для устранения Пресветлого Меча вообще не нужна была бы. Нет, Прохладный Ветер врал нам, я это чувствую. Я так же думаю, что Прохладный Ветер ожидал нападения. Он не казался таким уж напуганным, каким полагается быть гражданскому.

— Может быть, он самый смелый в своей касте? — предполагает Таня, но в ответ получает язвительный взгляд Ориеля.

— Нет, тут происходит что-то другое, помимо нашего договора, — медленно произносит инквизитор, — машина была подбита первым выстрелом, но так, что никто из нас не пострадал. Но после этого меткость стрельбы оставила желать лучшего. Словно вообще стреляли не прицельно. А вообще кто-нибудь видел вспышку выстрела, ракету или снаряд?

Мы качаем головами.

— Нет, все это кажется мне срежиссированным, — продолжает инквизитор, — посол или считает нас такими идиотами, во что я ни на секунду не верю, или играет в какую-то игру, которую я еще не понимаю.

— Может быть, это часть его собственной легенды? Чтобы он мог объяснить такую поспешность отлета? — бормочет Таня, и мы все в изумлении смотрим на нее. Ее объяснение достаточно разумно.

— Да ладно, я знаю все о ложных следах, увертках и отвлечении внимания, и не нужно так смотреть на меня. Быть снайпером — это не только хорошо целиться, — нахально произносит она и отворачивается к иллюминатору шаттла.

— Что ж, что бы это ни было, оно нам на руку. Не знаю, во что играет Прохладный Ветер, или какой цели служит атака, — говорит Ориель, расстегивая свои ремни безопасности и вставая, — но с этого момента приглядывайте за нашим дружелюбным послом.

Инквизитор уходит к носу, а за ним следует Полковник.

— Да я с первого взгляда не доверял этому скользкому кретину, — с усмешкой соглашается Трост.

— Не существует чужаков, заслуживающих доверия, — решительно заявляет Морк. Мы все согласно киваем.

В ЗАГРОМОЖДЕННОМ грузовом отсеке стоял постоянный грохот и скрежет — рядом располагались пульсирующие двигатели. С беспорядочным гудением и мерцанием ожили светополосы, окутав кучу ящиков и металлических контейнеров желтым светом. Ориель широкими шагами прошел в открытый вход, и перед тем как закрыть дверь, быстро оглянулся. Он быстро проходит лабиринт из сваленных грузов и выходит на достаточно свободное пространство примерно в центре грузового отсека.

— Ты где? — спросил он почти что шепотом.

— Я молюсь, инквизитор, — из тьмы пророкотал глубокий низкий голос.

— Это мой последний шанс поговорить с тобой. Выходи, чтобы я видел тебя, — говорит он скрывающейся фигуре.

— Инквизитор, у вас совсем нет уважения к моим традициям? — отвечает глубокий голос.

— Во время этого путешествия кроме молитв у тебя больше не будет дел, Дионис, так что я уверен, Император простит тебя, если ты ненадолго отвлечешься, — спокойно отвечает Ориель, усаживаясь на маленький ящик.

Из теней появляется высокая и широкая фигура, закутанная в распахнутую спереди и лишенную рукавов тунику. Его лицо сокрыто капюшоном. Мужчина огромен и возвышается над инквизитором. У него огромные мускулистые руки и плечи, под темно-коричневой кожей пульсируют вены, похожие на трубки. На широких грудных мышцах бесчисленные ниточки шрамов рассекают изящную татуировку двуглавого орла с распростертыми крыльями. Лицо под покровом такое же широкое, с квадратной челюстью, губы сжаты в тонкую линию.

— И что ты хочешь сказать мне еще, инквизитор? — спрашивает мужчина, в его голосе нет и намека на уважение.

— Мы продолжаем по плану и направляемся на Эс'тау для финальной стадии задания, — говорит ему Ориель, поднимая взгляд на гиганта.

— Я это уже заметил, инквизитор, — коротко отвечает тот.

— Я так и думал, — тихо произносит Ориель, — хотел в последний раз удостовериться, что все воспринято верно.

— Успокойтесь, инквизитор, — отвечает Дионис Ориелю, скрестив огромные руки на груди, — я знаю, что должен действовать только по вашему приказу. Я знаю, что должен оставаться в убежище, пока не придет это время, или пока мы не вернемся во владения Императора, если мое мастерство не понадобится. Я так же знаю, что ты играешь в опасную игру, и скорее всего я буду призван сражаться.

— Понимаю, что это не самый достойный и прославленный метод войны, к которому ты привык, и благодарю тебя за терпение, Дионис, — вежливо отвечает Ориель, — и вижу, что ты понимаешь, почему мне необходимо, чтобы все было именно так.

— Я понял это, когда принес свою клятву повиновения, — подтверждает Дионис, — я начну свои молитвы сражений и ритуалы чести. Так же помолюсь за вас, инквизитор, чтобы я не понадобился вам, несмотря на то, что я буду молить о сражении, ради которого был рожден.

— Помолись за нас всех, Дионис, — шепчет Ориель, отворачиваясь, — помолись за нас всех.

Глава шестая Эс'тау

+++ Все части собраны и готовы завершить игру +++

+++ Тогда сделаем финальный ход +++

Пока мы спускаемся к Эс'тау, я смотрю в иллюминатор и понимаю, что планета представляет собой практически пустыню. Когда мы выныриваем из облачного слоя, насколько видно глазу — повсюду простираются охровые пески. Далеко под нами видны пятнышки зданий, и как полагаю, туда мы и направляемся. Но это все еще не понятно, поскольку по внутренней связи нас вызывает Полковник и приказывает расстегнуться и собрать оборудование. Бросаю взгляд в противоположный иллюминатор, задумываясь о том, что может быть это будет последний мир, который я вижу.

Прием на Эс'тау определенно не такой церемониальный как на Ме'леке, но не менее военный. Так и ожидалось, поскольку теперь мы для них еще одна банда Имперских ренегатов-наемников, а не официальные гости. Повсюду воины Огня, у всех карабины и ружья, и очевидно, что не только для виду. На этих темно-синяя с серым камуфляжная униформа, на груди красные идентификационные отметки.

— Саркасса ночной мир, — шепчет мне Полковник, когда мы проходим мимо отделения воинов, — они определенно готовы лететь.

И в самом деле, несколько кораблей тау стоят на посадочной стоянке, а к ним на борт маршем заходят отделения воинов Огня. Вижу три танка, которые Полковник называет их "Рыбой-молот", они медленно парят к массивному транспортному кораблю. Тау обращают на нас внимания не больше, чем на что-либо вокруг, наш внешний вид их явно убедил.

Мы облачены в разношерстную коллекцию старой униформы, вооружены разнообразными видами оружия. У меня автоган и старый револьвер, у Тани снайперская винтовка, Ориель и Полковник выбрали стаб-пистолеты и цепные мечи, а у остальных лазганы. У нас так же набор осколочных и дымовых гранат, плюс у Троста полный ранец подрывных зарядов и запалов. Нас замечает воин тау и поднимает руку, останавливая.

— Воины? — спрашивает он, его лицо скрыто за обзорной линзой шлема, а голос со странным акцентом исходит из скрытых громкоговорителей.

— Да, — отвечает Ориель, — какие-то проблемы, шас'вре?

— Всех воинов проверяют, — отвечает пехотинец шас, указывая на временный купол в стороне от комплекса главного космического порта.

— Нам идти туда? — спрашивает Полковник, кивая в сторону центра проверки.

— Да. Всех воинов проверяют, — повторяет шас'вре, на сей раз более злобно, и тыкает пальцем на здание.

— Хорошо, мы идем, — умиротворяет его Ориель и кивает нам изменить маршрут.

— Что происходит? — спрашиваю я Полковника, пока мы идем по черной поверхности посадочной площадки.

— Не уверен, — отвечает он, рассматривая всех воинов Огня в этой зоне, — может быть, Пресветлый Меч что-то унюхал, не знаю.

Пока мы идем к зданию, на которое указал воин Огня, перед нами туда входит еще одна группа. В ней наемники разных рас, большая часть люди, но есть пара долговязых существ с синей кожей, над их головами высокий гребень, опускающийся к центру лица.

Внутри здание достаточно обширно, пара сводчатых проходов в другие комнаты и единственная дверь на противоположной стороне.

Ориель велит нам подождать и идет к маленькому столу у одной из стен, за которым сидит тау. Судя по его телосложению и одеждам, я бы сказал, что это каста Воды. Мое предположение подтвердилось, когда он достал пачку прозрачных листов из сумки рядом со столом и начал писать.

Сначала он несколько минут разговаривает с другими солдатами удачи, после чего отправляет их в одну из боковых комнат, затем обращает внимание на Ориеля. Они некоторое время беседуют, и иногда смотрят в нашем направлении.

Пока мы ждем, я нервничаю, смотрю в пол, стараюсь не встречаться глазами с проходящими мимо и стоящими у арочных проходов воинами Огня. Я так понимаю, что мы записываемся в армию Пресветлого Меча. Надеюсь, что легенда Ориеля достаточно хороша, и что Прохладный Ветер поможет нам из-за кулис. Не думаю, что в данный момент Пресветлый Меч особо кому-то доверяет, в конце концов, он готов начать полномасштабное вторжение и должен понимать, что не все в Империи Тау всецело поддерживают его идею. Отбрасываю в сторону свои размышления, когда возвращается Ориель.

— Хорошо, мы вступили, — говорит он нам с мрачной улыбкой, — рекомендации Прохладного Ветра все превосходно устроили. Хотя теперь мы должны выбраться отсюда и не высовываться.

Когда мы поворачиваем к выходу, то видим стоящие у двери три маленькие фигуры.

— А это что еще за дерьмо? — беспокойно рычит Трост.

— Псайкеры, — тихо отвечает сквозь сжатые зубы Ориель, — спокойно и все будет хорошо.

Когда мы приближаемся, я вижу, что эти маленькие чужаки почти что-то обнажены, за исключением коротких юбок. У них серая кожа, широко раскрытые желтые глаза и они полностью лишены волосяного покрова. Когда мы приближаемся, они смотрят на нас. Я злобно пялюсь в ответ.

— Думай о чем-то простом, о чем легко вспомнить, — слышу я слова Ориеля, — типа детской песенки, или об огневой подготовке, или рокоте механизмов. Повторяй это у себя в голове, прокручивай снова и снова.

Когда мы проходим меж чужаков, моя кожа покрывается мурашками. Возможно, это просто игра воображения, но клянусь, что чувствую как что-то шарится у меня в голове, словно рука с когтями переворачивает мой разум и смотрит. Тошнотворное ощущение все длится и длится.

— Не думай о них, им так легче прочесть твои мысли, — предупреждает Ориель.

Пытаюсь вспомнить гимн своего торгового дома, но вспоминаю только с третьей строфы, поэтому начинаю его заново. Вот тогда до меня доходит и я борюсь с собой, чтобы не остановиться как вкопанному. Оба раза, когда Ориель разговаривал, казалось, что он шепчет мне в ухо, но он минимум в пяти шагах передо мной, впереди всех остальных. Да он колдун, как эти чужаки!

— Продолжай петь гимн, Кейдж! — говорит мне голос Ориеля в голове. — Объясню позже, просто не думай обо мне!

Пытаюсь убрать из головы все мысли об Ориеле и псайкерах, и прокрутить весь цикл обслуживания лазгана, которому меня обучали при вступлении в Гвардию. Я снова и снова прокручивал его в голове, когда находился в тюрьме. Подозреваю, что теперь могу собрать его с закрытыми глазами. Когда я прохожу через дверь, стараюсь изо всех сил не оглядываться через плечо. Смотрю только вперед, и вижу, как Трост рычит на одного из чужаков, тот вздрагивает, а на лице у Троста возникает волчья ухмылка. Он один из самых хладнокровных массовых убийц, так что думаю, что он наслаждается как никогда. Даже не уверен, что меня пугает больше.

Как только оказываемся снаружи, обнаруживаю, что город более менее напоминает столицу Ме'лека. Хотя тут нет скайвеев, взлетающих к небесам башен, просто множество низких куполов и сфер, и все они правильными лучами отходят от космопорта. Город планировался военными, вот мое первое впечатление.

Ориель ведет нас влево вдоль дороги из терминала космопорта к одному из бульваров, тянущемуся от центра города. Пока мы идем пару минут, все молчат, нас всех беспокоят читающие мысли чужаки, которых мы оставили позади.

— Хорошо, мы уже достаточно далеко, — говорит нам Ориель, оглядываясь, чтобы поблизости не оказалось тау. Он останавливает нас у развилки, рядом с одной из радиальных дорог, которая в данный момент пустынна.

Город кажется очень тихим, но возможно только потому, что тут очень мало тау не из касты Огня, и как я полагаю, они все сильно заняты подготовкой к вторжению.

— Нам нужно связаться с Прохладным Ветром, как только сможем, и провести окончательную разведку в боевом куполе. Может быть, там что-то изменилось.

— Даже не пытайся отрицать тот факт, что ты проклятый колдун, — рычу я на инквизитора, — ты копался у меня в голове, разве не так?

— Да там не в чем копаться, — огрызается он.

— Вы о чем? — спрашивает Таня, а остальные осуждающе смотрят на Ориеля, кроме Полковника, который впивается в меня пристальным взглядом.

— Он гребаный псайкер,вот о чем! — сквозь зубы произношу я, указывая на инквизитора. — Ставлю на то, что он копался в наших головах!

— Это не твоя забота, — строго отвечает Ориель, — ты не в том положении, чтобы осуждать меня. Из всех здесь присутствующих, особенно ты, Кейдж, не имеешь права. Другие, намного более компетентные люди делали это и объявили меня незапятнанным и сильным. Не забывай, что я агент его Императорской Святой Инквизиции, и не отчитываюсь перед такими как ты. Если у меня есть дар, помогающий в моем призвании, я буду его использовать. Откуда ты думаешь я узнал, что Эль'савон говорит на Готике? Откуда ты думаешь я знал, что на корабле безопасно разговаривать, и что Прохладный Ветер ждет атаки, или что он скрывает что-то с момента нашего прибытия? Да если бы не моя защита, мы бы никогда не прошли мимо телепатов. Я не намерен больше обсуждать этот вопрос.

Мы переглядываемся и затем смотрим на Ориеля, в наших глазах вызов.

— Мы в мире Тау, в пространстве Тау, — подчеркивает Трост, — ваша власть тут ничего не стоит. И что нас остановит подойти к следующему же тау и сдать тебя им? Проклятье, да мы на самом деле можем стать наемниками.

— Да как ты смеешь предлагать такое! — рявкает Морк, отходя в сторону к Полковнику. — Еще одно такое заявление, боец, и я собственноручно тебя расстреляю!

— Кажется трое против пяти, не очень-то хорошие шансы, — прохладно хихикает Стрелли.

— На самом деле четверо против четверых, — говорю я им и встаю напротив Троста, — меня не особо напрягают хренопаты вроде Ориеля, хотя по правде, лучше бы они все сдохли. Но я прилетел сюда убить врага Императора, именно этим мы и займемся. А если кто-то из вас хочет поспорить со мной, то им лучше всего выйти прямо сейчас и хорошенько постараться меня укокошить.

— Кто-нибудь из вас считает, что может уложить Последнего Шанса? Ты, Летун? Ладно, Подрывник, ты жаждал этого с того самого момента, как я уложил тебя на лопатки в первый день тренировок.

Никто не двигается. Патовая ситуация, когда ни одна из сторон не желает уступать. Мы буравим друг друга взглядами, а в воздухе витает такое напряжение, что его, кажется, можно проткнуть штыком. В конце концов, тупиковую ситуацию пытается разрешить Полковник.

— Мы должны идти дальше, — говорит он, оглядываясь, — если тау что-то заподозрят, то мы все трупы. Помните, мы всего лишь отделение наемников и нам нужно действовать как они. Все необычное будет отмечено, и Пресветлый Меч, кажется, не даст нам ни шанса, так что будьте осторожны.

Напоминание о том, что наши шеи в одной петле, помогает нам неохотно отбросить разногласия и осторожно разойтись.

— Что дальше? — спрашиваю я.

— Все наемники идут в чужацкий квартал, — отвечает Полковник.

— Может быть, перекусим чего-нибудь? — предлагает Таня. — Заодно посмотрим, на кого похожи местные.

ДОСТАТОЧНО легко находим кварталы чужаков. На самом деле он один и в нем все пришельцы. Ориель вроде бы знает схему этого района, к тому же он всего лишь в паре минут от космопорта.

Никогда в своей жизни не видел столько мерзости, так что ошалело озираюсь. Тут есть высокие, низкие, толстые, волосатые, утыканные шипами мелкие твари, существа с таким количеством конечностей и глаз, что их гораздо больше, чем нужно для любой жизненной формы. И все они живут вместе в одной и той же части города. Так как мы недалеко от космопорта, то полагаю, что все эти иномиряне собирались тут несколько лет, сооружая себе настоящий дом вдалеке от родной планеты.

Здания все еще напоминают сооружения тау, но чрезвычайно сильно измененные, украшенные и декорированные местным населением. Флаги и вымпелы развеваются перед магазинами с едой, перед другими зданиями на высоких шестах стоят вроде бы религиозные иконы. Проходим здание, от которого особенно сильно воняет склепом. На нем намалеваны грубые чужацкие руны, спешим дальше, не желая знать, что происходит внутри. Воздух наполнен дымом различной древесины, к нему примешивается сладковатый и резкий аромат, создавая тошнотворное зловоние. Повсюду песок и пыль, которые надувает из окружающей пустыни. Все это вместе с шумом, запахом и духотой вызывает у меня рвотные позывы.

В рыночных палатках продают все и вся, начиная от одежд, заканчивая оружием и гранатами. Заглядываем к одному из торговцев оружием, мелкому зеленому парню с чешуйчатой кожей и бледно-желтыми глазами, который ловко перебирает свой товар руками с тремя пальцами.

— Интересует оружие, да? — спрашивает он нас, когда мы останавливаемся рядом с его стендом. Его голос скрипучий, скорее даже больше походящий на шипение.

— Много пушек для храбрых бойцов.

Он прав, у него много оружия, и большая часть похоже родом из Империума. Тут есть лазганы, автоганы, пара болтеров, какие-то ножи, несколько гранат, плюс ко всему меч, явно офицерский силовой меч. Поднимаю его и читаю надпись на рукояти.

— Полковник Веранд, 21-ый полк Гадрианской Гвардии, — говорю я остальным, возвращая меч обратно, — полагаю, ему не очень-то повезло.

— А это что? — спрашивает Квидлон, указывая на причудливые очертания, напоминающие пистолет, скорее выращенный, нежели выкованный или собранный. Он зеленый, с узорчатой структурой, а в ярком свете гладкий и лоснящийся.

— Катапский пистолет, нравится? — спрашивает хозяин магазина, поднимая его и предлагая Квидлону. Тот тянется к оружию, но Морк сжимает его запястье.

— Не нужно его трогать, — предупреждает он, оттаскивая руку в сторону, — оно не освящено Богом-машиной. И его порча распространится на все твое оружие. Лучше оставить его в покое.

— Ааах, бог-машина? — вклинивается продавец оружия. — Вы, люди, все одинаковые. Из-за вашей веры в бога-машину, вы делаете отвратительное оружие.

— Ну, тебя, кажется, это никак не останавливает, — возражает Стрелли, указывая на ассортимент оружия Империума.

— Это только потому, что такую дешевку покупают только убогие люди, — улыбается дилер, — а хорошие бойцы нуждаются в хорошем оружии.

— Я тебе сейчас покажу хорошего бойца, — рычу я, делая шаг в сторону торговца, тот шипит от страха и суетливо убегает.

— Оставь его в покое, Последний Шанс, — сурово молвит Полковник, и я отступаю. Никто не комментирует то, что мы снова начали называть друг друга боевыми прозвищами. Теперь они кажутся уместными, так как мы снова стали солдатами. Это хорошо, вот почему я сделал это. Может быть, мы тут и тайно, но мы гораздо натуральнее смотримся как пехотинцы, чем имперский командующий со своей свитой. Да и на борту корабля и на Ме'леке, все было бы тогда гораздо проще.

— Где тут есть нормальное место пропустить стаканчик? — Ориель спрашивает торговца оружием, протягивая тому мелкую монету, откопанную в одном из карманов.

— Две улицы в ту сторону, ищите черепа, — отвечает зеленый чужак, торопливо забирая монету и глядя на меня. Он показывает нам направление, затем торопливо убегает.

ПИВНОЕ заведение достаточно просто найти. Как и сказал дилер, просто нужно искать черепа. Это небольшой купол тау, стена переднего нижнего уровня отсутствует и открыта улице. Вдоль стоит шеренга пик с насаженными черепами различных рас. Опознаю человека, орка, пару тиранид, стройный череп, полагаю, принадлежит эльдар, ну а четыре остальных мне не знакомы.

— Чудесное место, — бормочет Таня, не сводя глаз с черепов.

— Надо поддерживать маскировку. Мы начинаем вести себя подозрительно, и кто-нибудь может заметить. Если тут пьют наемники, то и мы тут пьем, — тихо говорит нам Ориель, после чего заходит в полумрак внутри.

У входа стоит маленькая стойка, за ней сидит дородного вида существо. Оно приземистое, голова утопает глубоко в широких плечах, три глаза-бусинки смотрят на нас из-под тяжелых бровей. Огромными пальцами чужак подзывает нас к себе.

— Внутри нет оружия, — рычит чужак, встает и вытягивает ящик из груды позади себя, — оно тут, пока вы не уходить.

— Кажется, тут все неплохо говорят на готике, — замечает Стрелли, бережно укладывая лазган в ящик.

— Вы, люди, не говорить ни на чем другом, от вас одни неприятности, — хрюкает существо-охранник, когда мы вручаем ему наше оружие и ножи.

— Хорошо, когда тебе рады, — с сарказмом произносит Таня, когда мы входим в главный зал.

В баре достаточно темно, несколько красных ламп на стенах едва освещают круглую комнату. Посреди круглая барная стойка, при таком свете больше похожая на красный остров среди дымного океана тьмы. Остальное пространство уставлено столами и стульями различных размеров и высоты. Большая часть занята. Как только мы входим, на нас тут же устремляется множество глаз, и не все из них имеют пару. Справа от меня за круглым столиком несколько существ того же вида, что охранник у двери, с гортанным хрюканьем о чем-то напряженно спорят меж собой. Большинство чужаков вижу впервые.

— Кто они? — шепчет Трост Ориелю, глядя на пару крошечных существ, замотанных в тряпки и сидящих в одном из самых темных углов. Маленькие, когтистые руки сильно сжимают стаканы с выпивкой, длинные морды подергиваются в нашем направлении, разнюхивая. Краем глаза замечаю нервно взбрыкнувший под их столом хвост.

— Хруды, — отвечает инквизитор, — чаще всего мусорщики и копатели туннелей, их можно найти по всей галактике, хотя и нечасто в больших количествах. На мой взгляд, они скорее паразиты.

— А вот те? — спрашиваю я, указывая на трех существ с множеством конечностей, развалившихся на скамейке вдоль одной из стен бара. У них нет голов, но сверху в нашу сторону колышется пучок похожих на глаз органов, словно трава под ветром. Вместо рук или ног, шесть щупалец, которые по моему разумению служат для обеих целей.

Прежде чем ответить, Ориель раздумывает мгновение.

— Этих я раньше никогда не видел, но по описанию похожи на галгов, — говорит он мне, когда мы останавливаемся у стойки бара, — кажется, их мир был завоеван тау пару веков тому назад. Насколько я помню, они не особенно воинственны, и не особенно продвинуты в техническом плане.

— Император на святом троне! — тихо ругается Таня. Мы все с удивлением смотрим на нее, и она украдкой кивает на дальний конец зала. Там сидит группа таких же характерных, как моя физиономия, долбаных орков. На самом деле их пятеро, огромные зеленокожие игнорируют нас, вместо этого уделяя свое внимание двоим своим собратьям, которые вроде бы как соревнуются. Прирожденные воины, я дрался с ними пару раз и едва выжил, чтобы рассказывать сказочки. Они здоровые, хотя не массивные, с могучей мускулатурой и с такой способностью переносить ранения и боль, которую я больше ни у кого больше не видел.

Два орка схватили друг друга руками за шею и рычат на своем грубом языке. Они вроде как отсчитывают. Когда доходит до трех, с треском, который слышим во всем зале, они сталкиваются лбами. Вся группа разражается хриплым смехом, хватает толстые кувшины со стола и делает огромные глотки.

— Слабый или сильный напиток? — спрашивает бармен, отвлекая наше внимание от соревнования по столкновению лбами.

Владелец — неуклюжий чужак с темно-синей кожей, под ней совсем нет жировых прослоек, только крепкие сухожилия и тугие мышцы. Его лицо представляет собой практически один огромный рот, с единственным вертикальным разрезом-носом и крошечными белыми глазами.

Ориель отвечает какой-то тарабарщиной, которая звучит, как будто он кашляет и плюется. Жестами он подсказывает нам сесть за ближайший столик. После короткой беседы с барменом, он присоединяется к нам.

— На верхнем уровне мы можем снять комнаты, — говорит он нам, — не хочу оставаться на шаттле, если нам придется каждый раз, когда мы выходим или входим в порт, проходить мыслесканирование.

— Где вы научились так разговаривать? — спрашивает Трост, глядя на бармена. В качестве ответа Ориель просто одаривает его снисходительным взглядом, но Трост все равно не догоняет.

— Он инквизитор, — медленно объясняет Таня, практически шепотом. Трост верит на слово, но не особо удовлетворен ответом, после чего откидывается на спинку стула. Бармен-чужак приносит нам напитки — восемь огромных стаканов, наполненных пенящейся тьмой. Я первым осторожно делаю маленький глоток, а остальные ждут: свалюсь ли я замертво на месте. Моя ухмылка служит им ясным ответом.

— Это как эль, правда, — говорю я им, делая еще один глоток. После духоты снаружи, он действительно освежает. Остальные начинают пить, Квидлон оценивающе кивает, а Стрелли осушает половину стакана одним длинным глотком.

— Эй, — говорю я остальным, когда осознаю, что только что произошло, — с каких это пор я стал вашим официальным испытателем жратвы? Почему бы кому-нибудь из вас до меня не попробовать или не выпить ради разнообразия?

— Потому что если ты умрешь, наш план задания не изменится, — подсказывает Стрелли, — а у всех остальных есть особая работа. Ты просто ошиваешься вокруг и представляешь собой дополнительную огневую мощь.

Я почти что рассержено отвечаю, но очень быстро останавливаю себя. В этом есть смысл. У нас тут Летун, Подрывник, Снайпер, Мозги. А я просто Последний шанс, вся моя работа — выжить.

— И чем займемся до задания? — спрашивает Таня, слизывая с губ пену.

— Сидим тихо, не привлекаем к себе внимания, и все ведут себя как паиньки, — отвечает Ориель, играясь со своим стаканом, — сейчас та часть плана, в которой самая большая вероятность, что что-то пойдет не так. Я не знаю, как Прохладный Ветер собирается выйти на меня. Не знаю, когда Пресветлый Меч собирается провести проверку, может он уже ее провел и улетел. И совершенно не представляю, насколько будет непроницаема охрана, когда он вернется. Последнее что нам нужно — проблемы, так что держите рты на замке, а глаза и уши — широко открытыми.

Держа это в уме, мы затаились и попытались смотреть в другие стороны, когда орки покинули свой стол и прошагали мимо. Они бросали на нас задиристые взгляды, шутили друг с другом на своем гортанном языке, но ничего не произошло. Мне стало чуть свободнее дышать, когда они ушли.

— Вы говорили, что тау покорили этих тварей — галгов? — спрашивает Таня, глядя на бесформенных чужаков.

— Покорили — не совсем подходящее слово, — глубокомысленно отвечает Ориель, — принудили, несколько лучше подходит. Понимаешь, тау'ва, высшее благо, на самом деле для них не религия. Они верят во всеобщую судьбу всей галактики, включая всех живущих в ней. Тау скорее предпочитают видеть в других расах союзников, или действительно слуг, но не врагов. Понимаешь, на самом деле они ни с кем не сражаются, но на их пути попадается множество рас.

— Ага, значит послать флот вторжения — это такой странный способ не начинать войну, — говорит Стрелли, и я киваю, соглашаясь.

— Что ж, для начала, этот Пресветлый Меч чрезмерно фанатичен, — возражает Ориель, делая еще один глоток, — иногда у нас возникают проблемы с некоторыми Имперскими командующими, когда они берут на себя слишком много и развязывают войну на других мирах, где в этом еще нет необходимости. В отличие от тау, мы можем без особых беспокойств убрать их, и это не нанесет вреда нашим верованиям. В конце концов, только Император непогрешим, в отличие от его слуг.

— Включая инквизиторов? — хитро спрашивает Трост.

Ориель пристально смотрит на него:

— Мы вроде говорим о тау, а не о человечестве. Тау прибывают на твой мир, с флотом, танками, штурмовыми машинами, воинами Огня и боевыми скафандрами, и спрашивают: а не желаете ли присоединиться в поисках высшего блага? Что ж, я думаю, именно так и произошло с галгами. И они были достаточно умны, чтобы сказать "да", так как есть некоторые записи, которые показывают, что происходит с теми мирами, которые сказали "нет". Рано или поздно, они все равно говорят "да", когда их города горят, а солдаты гниют в открытых могильниках, ну или вообще больше никогда ничего не говорят.

— Тогда я полагаю, должно быть, все эти покоренные расы, очень обижены, что тау явно правят, а от такого положения вещей обычно никто не счастлив, — предполагает Квидлон, оглядывая таверну.

— К несчастью, обычно все обстоит не так, — качая головой, отвечает Ориель, — тау после победы очень великодушны. Те расы, что стали частью Империи Тау — не рабы, хотя они определенно ничего не решают, как ты заметил. Тау выясняют, на что они годны и находят им применение. Они так же не всегда колонизируют захваченные миры, иногда просто устраняя стратегическую угрозу. Как вы, возможно, заметили, они предпочитают очень жаркие, сухие миры и обычно за них мало кто соревнуется.

— Пока они не наткнулись на человечество, — добавляет Полковник, — мы можем жить на планетах тау так же, как и они, и изредка эксплораторы находят мир, к которому одновременно прибывает колониальный флот тау. Это не всегда кончается кровавой баней, но часто да.

Я уже готов что-то добавить, но в этот момент меня отвлекает взгляд Морка. Я сижу спиной к двери, напротив него, и разворачиваюсь, чтобы посмотреть, на что это он пялится. У двери небольшой отряд, судя по очертаниям — гуманоиды, разговаривают с охранником.

— Что такое? — спрашиваю я бывшего комиссара.

— Предатели, — мрачно отвечает он, кивая на группу. Присматриваюсь и вижу, что он прав: пришедшие — люди. Когда они входят, у меня появляется шанс рассмотреть их получше. Как и мы, на них ассортимент различной униформы, часть из которой явно произведена чужаками, и на каждом полоса белой материи: как бандана, нарукавная повязка или шнурок вокруг талии. Я видел таких раньше, профессиональные наемники, что продаются тому, кто больше заплатит, независимо от того как он выглядит или за что сражается. Я дрался против них, дрался с ними, и ни то, ни другое мне не понравилось.

Они кивают нам, проходя мимо к бару, но слева от нас раздается гневное бормотание. Развернувшись в эту сторону, я замечаю идущий к нам отряд тареллиан. Я видел их раньше на Эпсилон Октариус. Ну, хорошо, в тот раз это были трупы. Узкие талии, широкие плечи, тареллиане несколько ниже, чем большинство людей, и у них вытянутые, похожие на собачьи морды. Вот почему мы называем их псами-солдатами. Их шестеро, и они угрожающе рычат друг на друга.

Один из них выходит вперед и рычит что-то нам по тареллиански. Мы смотрим на Ориеля, тот пожимает плечами и бросает взгляд на бармена, после чего произносит что-то на языке, на котором разговаривал раньше.

Бармен указывает на нас, быстро отвечает, и затем указывает на дверь. Ориель отвечает что-то, но владелец качает головой.

— Тареллианцы говорят, чтобы мы уходили. Им не нравится, что мы пьем тут, — переводит Ориель.

— Я слышал, — говорит один из наемников, что остановился у нашего стола и смотрит на тареллиан. Он вроде как гавкает на чужаков, подчеркивая слова ударами по своей груди. Это не нравится тареллианам, те рычат и лают в ответ.

— Да к фрагу это, — говорю я, вскакиваю на ноги и иду к командиру тареллиан. Слышу, как Ориель зовет меня по имени, но игнорирую. Щелкая челюстями, меня обступают чужаки, но я игнорирую их и смотрю только на говорящего.

— Если не хочешь до конца жизни пить через трубочку, вали сам, — говорю я их бойцу, улыбаясь. Тот смотрит на бармена, который быстро переводит. Тареллианин пялится на меня, обнажая длинные клыки. Так или иначе, эти тареллиане станут для нас настоящей проблемой, и не думаю, что они просто позволят нам уйти.

Если я правильно помню легенды, еще во времена, когда Император возглавлял Великий Крестовый Поход, мы закидали несколько их планет вирусными бомбами. Полагаю, что спустя десять тысяч лет они этого так и не простили. Тем не менее, тареллианин рычит что-то бармену, одновременно тыкая в мою грудь своим когтистым пальцем.

Да во имя Императора, это самая вялотекущая драка в баре, в которой я когда-либо участвовал и с тех пор, как у меня она вообще была, так что я просто сжимаю кулаки и вмазываю тупому чужаку прямо в челюсть, откидывая его спиной на стол.

— Первый за Императора! — выплевываю я, поворачиваясь на месте и пиная ногой в живот еще одного пса-солдата.

Когда тареллианцы наскакивают на меня, в общую свалку кидаются остальные штрафники Последнего Шанса, а так же наемники-люди. Хотя, кажется, остальные посетители бара против нас, так как из тьмы на нас выпрыгивают и выползают твари разных мастей. Тареллиан пытается схватить меня за глотку, но я уклоняюсь назад. Он шагает вперед, а я ему навстречу и врезаю коленом в ребра. Зажимаю его голову в замок, но кто-то бьет меня сзади в затылок, и я разжимаю хватку. Разворачиваюсь и вижу, что на меня наседает один из галгов, размахивает конечностями в сторону моего лица. Реагирую как раз вовремя, хватаю его в середине прыжка, делаю разворот на месте и отшвыриваю через всю комнату.

Тареллианин пытается снести мне голову стулом, но я подныриваю и вижу, как в это время Морк целиком зашвыривает пса-войны за стойку бара. Ухмыляясь как идиот, врезаю локтем в морду тареллианцу и пинком вышибаю стул из его рук. Он кидается на меня, щелкают челюсти, и я отпрыгиваю в сторону, перекатываясь через стол. Приземляюсь на ноги с другой сторону, как раз когда приходит в себя галг и кидается ко мне. Хватаю стул и с размаха, тяжелым ударом отправляю галга обратно в другой конец комнаты. Об мой затылок вдребезги разбивается стакан, и на секунду я оглушен. Чужак в зеленых чешуйках и с лягушачьей мордой замахивается на меня и попадает наотмашь в грудь, вышибая воздух из легких. Блокирую следующую атаку рукой, хватаю существо за запястье, делаю бросок через бедро и размазываю его по столу. Бью кулаком ему в морду, но он перекатывается, и мои костяшки болезненно разбиваются о нелакированное дерево.

Ударом ноги тареллианин отправляет в меня стул, который я перепрыгиваю, неловко приземляюсь и ударяюсь бедром о стол. Тареллианец рычит что-то и пытается схватить меня за горло, но я отбиваю его руку и делаю шаг назад. Он делает еще один выпад, я подныриваю, разворачиваюсь на пятках и размашистым ударом ноги попадаю в его правое колено, сшибая его с ног. Хотя атаку продолжить не получается, так как жабомордый вскакивает на ноги, хватает своими перепончатыми пальцами мою руку, и швыряет на перевернутую скамью. Впечатываюсь в землю. Сильно лягаюсь, чувствуя, как мой ботинок попадает во что-то мягкое, и существо, завывая как бешеное, отлетает назад. У меня есть краткий миг осмотреться.

Морк методично вбивает тареллианца в стену. У него на спине висит галг и пытается обернуть свои щупальца вокруг его шеи. Вижу, как Полковник наносит ломающий шею удар другой лягушенции, заставляя ее сделать сальто назад. Ориель борется с еще одним тареллианином, сжимая шею в замке и пытаясь воткнуть его голову в стойку бара. По полу катается Таня и существо с колючей головой, каждый вцепился другому в глотку руками. За плотно дерущимися телами не видно Троста и Стрелли. Один из наемников вбивает стулом тареллианина в пол, выкрикивая при этом что-то, что не могу разобрать. Второй лежит на задрапированном столе, а из пореза на лбу сочится кровь. В тенях прячутся два хруда, шипят друг на друга на своем странном языке и тыкают в мою сторону. И только в этот момент я осознаю, насколько нас превосходят числом. Кажется, что против нас ополчился весь бар.

Тареллианин, лежащий на полу, вскакивает на ноги и кидается и бьет меня плечом в живот, и мы оба падаем на землю. Отбиваюсь от его кулаков, нацеленных мне в голову, а затем бью его лбом по кончику морды. От боли тот отскакивает. Врезаю кулаком ему в лицо, что-то с треском ломается под его правым глазом, и он отлетает далеко назад. Это дает мне пространство, чтобы встать на ноги.

Что-то приземляется на стойку бар, вереща как хищная птица. Оно присаживается там на корточки, и я вижу, что это стройное существо с длинными конечностями. Его кожа серо-зеленого оттенка, тело раскрашено узорами из зигзагов и зубчатых линий. Кажется, что оно совершенно не носит одежду, только тугие ремни с набором подсумков и побрякушек. На морде клюв, а из затылка злобно торчат красные и оранжевые иглы. Оно откидывает голову и вопит на весь бар. Этот пронзительный визг заставляет всех на мгновение остановиться. Воспользовавшись мощью своих жилистых мускулов, чужак перепрыгивает добрые пять метров комнаты и приземляется на спину существа, с которым сражается Таня.

Появляется еще больше таких существ, они стремительно скачут от стола к столу и размахивают своими длинными руками, присоединяясь к побоищу. Их скорость потрясает, а то, как они прыгают, позволяет думать, будто бы они состоят из пружин. Один из них высоко и далеко подпрыгивает, отталкивается от стены и копьем врезается в тареллианца. Вижу как первый размахивается для удара, его длинная рука пролетает широкой дугой и попадает другому тареллианцу в голову, отшвыривая того в воздух. Пес приземляется на стол.

Усиливаю натиск, хватаю за морду одну из чешуйчатых зеленых тварей и вбиваю ей колено под дых, затем еще раз в грудь. С глухим стуком жабомордый падает на пол, а я уже несусь по бару, подхватываю с пола расколотые останки стула и изо всех сил обрушиваю их на тареллианца, смахивая его с одного из наемников-людей. Остальные дерутся так же свирепо.

Ошарашенные нашим неожиданным подкреплением тареллианцы и другие чужаки внезапно разбегаются и кидаются к двери. Некоторые останавливаются на пороге, разворачивают морды в нашу сторону и на своих языках осыпают нас колкостями и насмешками. Чужаки-дикообразы откидывают головы и начинают визжать, оглушительный звук наполняет комнату, позволяя остальным сбежать.

Стою на коленях и задыхаюсь. Один из чужаков направляется ко мне, при этом низко ссутулившись и почти присев.

— Вот эт было весело, — говорю я сам себе, вставая и встречаясь взглядом с приближающимся существом.

— Да, так и было, — к моему удивлению отвечает оно, на удивительно хорошем готике, для кого-либо, кто выглядит столь свирепо, — но пользы не принесло.

НАШИ нежданные союзники — круты, целая раса наемников, большинство из которых работает на тау. На Эс'тау их несколько сотен, все в найме у командующего Пресветлого Меча. Они организуются в семейные группы, которые Ориель называет кланами, и тот клан, что пришел к нам на помощь, возглавляет Орак. В его семье примерно тридцать крутов, и после драки в баре, Орак приглашает нас в их лагерь. Ориель соглашается, явно считая, что отказ может вызвать неудовольствие у наших новых союзников и может привлечь нежелательное внимание. Так что по улицам города мы идем за длинными, долговязыми чужаками.

При выходе мы забрали свое оружие, и я заметил, что у каждого крута длинноствольные ружья и бандальеры с массивными боеприпасами. Хотя это и огнестрельное оружие, у винтовок длинное ружейное ложе, переходящее в пугающие клинки, а под дулами изогнутые навесные устройства, похожие на штыки.

Через толпу на улице круты передвигаются спокойно и уверено, их длинные ноги позволяют идти быстро и без особых усилий, в то время как я пыхчу за ними в этой жаре и пытаюсь не отстать. Они переговариваются друг с другом с помощью щелчков и свиста. Толпа перед ними расходится, спеша убраться с дороги.

К Ораку суетливо кидается хруд и пытается продать ему кувшин с чем-то. Круту не интересно, но так как речь торговца продолжается, то кажется, что он начинает вскипать. Иглы Орака дрожат все сильнее и сильнее, и с окончательным злобным шипением, они вздергиваются, словно пики, в пугающий гребень. Завидев это, хруд стремительно уносится в окружающую тьму.

— Какие-то проблемы? — спрашиваю я командира крутов. Тот смотрит на меня, иглы опять опускаются.

— Плохо торгуется, — отвечает Орак, щелкая при этом клювом. Это, я полагаю, смех. — Оно здесь новое, оно научится.

— Так как долго ты в наемниках? — спрашиваю я, подскакивая рядом с долговязым чужаком, запыхавшись от скорости. Засушливый воздух сушит мою глотку.

— Всю свою жизнь, конечно же, — отвечает Орак, — я не сражался, пока не повзрослел, но всегда дрался за империю Тау. Как долго ты сражаешься?

— Так же, всю свою жизнь, — после секундного раздумья отвечаю я, — но за себя, и никогда за кого-то другого.

— Даже не за семью? — спрашивает крут, тряся иглами от удивления.

— Уже долгое время, — тихо отвечаю я. Мы идем по улицам в то время, когда солнце ныряет к горизонту, превращаясь в огромный темно-красный диск, чуть выше куполов.

— Ты будешь драться за О'вара? — через некоторое время спрашивает Орак.

— Ну, когда он пойдет воевать, я точно буду сражаться, — отвечаю я, пытаясь придумать, как сменить тему, — ваш лагерь далеко?

— Нет, — резко отвечает Орак, — почему ты начал драку в баре?

— Ну, кому-то нужно было начать, — отвечаю я с кривой ухмылкой, — я посчитал, что уже лучше кто-то из нас, чем один из них. Нападение первым всегда выигрышное.

— В этом есть смысл, — соглашается Орак, — и все же, это было или очень смело, или очень глупо. Если бы мы не пришли вам на помощь, они могли бы убить вас.

— Да это была всего лишь драка в баре. Они никогда не заканчиваются столь серьезно, — отвечаю я, качая головой.

— Ты забываешь, люди здесь сама презренная раса, — не соглашается крут, поворачивая на маленькую улочку, уходящую от главного проезда, — никто по вам скучать не будет.

— С чего бы такое плохое отношение? — спрашиваю я, интересуясь, что мы натворили такого нехорошего.

— Вы, люди, уже повсюду, расползаетесь по звездам как рой, — говорит мне Орак, без всякого смущения, — вы вторгаетесь в чужие миры, вами управляет страх и суеверия.

— С нами Бог, у нас есть святое право покорять галактику, — протестую я, тем самым вызывая щелкающий смех вожака крутов, — это судьба человечества — править звездами, так сказал нам Император.

— Ведомый страхом и суевериями, что даже еще хуже чем тау и тау'ва, — отвечает крут, и в его голосе скорее веселье, нежели отвращение.

— Тогда во что верите вы? — спрашиваю я, интересуясь, почему крут считает, что знает все ответы.

— В изменения, — говорит он, глядя на меня своими пронзительными темными глазами, — как учили наши предки, мы меняемся и адаптируемся. Мы учимся у своей добычи и становимся сильнее. Будущее не определено, а застой подобен смерти.

— Вы поклоняетесь изменениям? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Нет, человек, — говорит он, снова выказывая признаки раздражения, — в отличие от твоего рода, мы просто принимаем их.

КОГДА на небе начинают появляться звезды, пламя костров становится выше.

Мы сидим снаружи недостроенного купола вместе с Ораком и его кланом, и я наблюдаю за потрескивающими язычками огромного костра. Здоровые дымящиеся куски мяса на заостренных шестах шкворчат и капают в огонь, разнося запах готовящейся плоти и плавящегося жира.

Я сижу рядом с Ориелем, который пристально наблюдает за крутами еще со свалки в баре.

— Что ты знаешь об этих парнях? — спрашиваю я его, когда вокруг нас освободилось место, чтобы поговорить конфиденциально.

— Не много, за исключением того, что они незаурядные бойцы в ближнем бою, но это ты и сам уже видел, — отвечает он мне с мрачной улыбкой, — уже сотни лет круты нанимаются в качестве солдат удачи к другим расам, хотя большинство к тау. Они будут драться со всеми или против всех до тех пор, пока хорошо платят.

— На мой взгляд, они не очень-то богаты, — комментирую я, — одежда у них не очень-то представительная, у них нет дворцов, или чего-то в этом духе. Что конкретно они берут в виде платы?

— Это достаточно ужасно, — предупреждает меня Ориель неприятным взглядом, — они сражаются не только за технологии, оружие и боеприпасы, но так же за тела павших.

— А зачем они им? — спрашиваю я, заинтригованный несколько отвратительной формой оплаты.

— Они едят их, — коротко отвечает инквизитор, — они верят, что поглощая павшего врага, они получают его мастерство и навыки. Они так же едят своих собственных собратьев, возможно, чтобы сберечь их души, или что-то в этом роде. На самом деле все гораздо сложнее, но некоторые магосы из техножрецов полагают, что круты на самом деле способы впитывать информацию из своей еды, и передавать ее следующим поколениям. Я не знаю деталей, но это мне кажется чрезвычайно неправдоподобным, хотя круты, естественно, верят в это.

— Они каннибалы? — спрашиваю я, глядя с обновленным ужасом на чужаков вокруг нас. — Это же отвратительно.

— Для тебя и для меня, определенно, — кивком соглашается Ориель, — а для них совершенно естественно.

В этот момент к нам опять присоединяется Орак, за его плечом до сих пор болтается винтовка.

— Скоро начнется пиршество, — говорит он нам с наслаждением, в его глазах отражается пламя.

— Это какое-то празднество? — спрашивает Таня, когда откуда-то из темноты начинают доноситься барабаны и свистки.

— Да, так и есть, — подтверждает Орак, возвышаясь над нами и с гордостью глядя на свой клан, — завтра мы снова уходим сражаться. Некоторые из нас не вернутся. Некоторые из нас убьют много врагов, заберут их суть и станут сильнее. В любом случае, пока круты живы, это не важно, ибо мертвым не позволят растратить свои сокровища.

— Вы с нетерпением ждете битвы? — спрашивает Стрелли. — Это для вас честь и слава?

— Это необходимость эволюции, — странно отвечает Орак, отворачиваясь и выкрикивая что-то другим крутам. Появляются двое, таща между собой решетку с мясом. Оно пахнет несколько странно, но аппетитно. Тарелок нет, а круты просто с жадностью накидываются, своими острыми клювами отрывают полоски плоти и с удовольствием их заглатывают. Вытаскиваю нож и отрезаю себе немного мяса. Вонзаюсь зубами, но оно на удивление очень нежное, по губам и щекам течет горячий сок. Остальные тоже отрезают для себя куски, осторожно держа горячее мясо в руках пока едят.

— Мы взяли эти тела с прошлой кампании, и сохранили их для сегодняшнего дня, дабы они принесли нам удачу в грядущих сражениях, — информирует нас Орак, его толстый язык слизывает с клюва застывающий жир, — мы надеемся снова отведать этот сладостный дар во время предстоящей войны.

— Так О'вар же сейчас затевает войну с людьми? — обеспокоенно спрашивает Шеффер, пристально глядя на Орака.

— Да, так и есть, — соглашается крут. При взгляде на остывающее мясо в руках меня начинает мутить, к горлу подступают рвотные массы. Я вспоминаю слова Ориеля.

Каннибалы. Круты — каннибалы. Да для них ничего не стоит съесть даже своего сородича. Смотрю на остальных, которые приходят к такому же выводу. Руки Троста дрожат, Таня зажимает рот руками, Стрелли откидывает от себя кусок мяса, притягивая к себе озадаченные взгляды окружающих крутов. Задыхаясь, Квидлон отворачивается и его тошнит на пыльную землю, его рвота перемежается с рыданиями.

— Что-то не так? — спрашивает Орак, его иглы слегка приподнимаются. Трост готов сказать что-то, но Полковник останавливает его.

— Думаю, возможно, волнение от стычки расстроило наше пищеварение, — спешно отвечает Шеффер, бросая на нас ядовитые взгляды, предотвращая возражения.

— Понимаю, — крут удовлетворен объяснением Шеффера, и его иглы снова опадают, — тогда возможно почетное блюдо будет вам более приятно.

Он встает и машет рукой одному из крутов, тот исчезает на минуту, после чего возвращается с накрытым подносом. Ничего не могу поделать, но замечаю, что серебряное блюдо выглядит явно Имперским, возможно его украли из какого-то знатного дома.

— Мы вместе разделим этот кусочек, — с уважением произносит Орак, — ваш род и наш будет связан, когда мы разделим меж нами сущность врага. Съев его вместе, мы расширим клан. Никогда раньше я не позволял разделить пищу с людьми, но ваши действия впечатлили меня. Вы дрались как смелые воины, и вы с гордостью сидите на пиршестве. Теперь присоединитесь ко мне.

Своей четырехпалой рукой он поднимает крышку, и под ней легко угадываются сырые мозги. Судя по виду, человеческие сырые мозги. В свете огня серая масса сияет оранжевым, и я замечаю все еще свисающий спиной хребет. Мне хочется заткнуть себе рот. Орак с уважением берет его обеими руками и поднимает над головой, после чего объявляет что-то на своем языке.

— Для этого пира не подходит быстрое поглощение в битве, — говорит он нам, — с гордостью мы съедим самую ценную плоть. Этот воин был великим лидером, он и его солдаты хорошо сражались против нас. Я хранил этот дар, чтобы разделить его только с самыми достойными, и теперь предлагаю его вам.

Он опускает колыхающийся мозг, и его клюв кидается вперед, проворно отщипывая куски эластичной плоти. Он поворачивается к нам и протягивает мозг. А мы просто сидим ошеломленные и испытываем тошноту, при виде дрожащей кучки в руках Орака.

— Кто из вас разделит со мной это удовольствие? — спрашивает он, глядя по очереди на каждого. Никто из нас не двигается, мы только обмениваемся шокированными взглядами. Даже Полковник бледнеет.

— Кто из вас разделит со мной это удовольствие? — снова спрашивает вожак крутов, его иглы начинают дрожать. — Это великая честь и мне не так легко предложить такое.

Когда никто из нас не реагирует, вокруг нас начинают звучать щелчки и свист, круты вскакивают на ноги, их иглы гневно вытягиваются. Я смотрю на Орака, который все еще протягивает нам мозг, словно награду. Сражаясь с тошнотой, угрожающей поглотить меня, я встаю.

— Я разделю это удовольствие с тобой, — хрипло отвечаю я, и слышу, как со свистом выдыхают остальные штрафники Последнего шанса. С трудом глотаю. Едва могу поверить в то, что собираюсь сделать. Хотя если не соберусь, то в следующий раз на тарелке могут оказаться мои мозги. В этот момент крут, кажется, не очень-то нам рад.

— Очень хорошо, — говорит Орак, предлагая мне человеческий мозг. Я с осторожностью беру его, руки бешено трясутся. Прикосновение к нему вызывают во мне желание исторгнуть содержимое желудка. На ощупь он мягкий и немного скользкий, я поднимаю его над головой, чтобы увидели все собравшиеся круты.

Все мое тело трясется, когда я медленно опускаю угощение, и смотрю на орган в моих руках. Стараюсь не думать о человеке, которому они некогда принадлежали. Пытаюсь притвориться, что это мозги грокса, которые я уже ел раньше. Не работает. Словно у него есть глаза, и они обвиняюще смотрят на меня.

Снова глотаю, подношу мозг к губам и бросаю взгляд на Орака. Нетерпеливо наклонившись, он небрежно машет мне рукой продолжать.

Во рту очень сухо, а в глотке ощущение, как будто меня кто-то душит. Закрываю глаза и впиваюсь зубами в мозг. Все не так просто, мне нужно еще отгрызть кусок. Мои внутренности бунтуют, но я заглатываю подступивший к горлу ком рвоты. Не рискнув жевать, я с трудом проглатываю кусок, и это почти сразу же вызывает желание опустошить желудок. Открыв глаза, я быстро протягиваю остальное обратно. Орак снова поднимает его так, чтобы видели остальные, и внезапно мы оказываемся окружены топаньем ног и, похожими на птичьи, воплями. Полагаю, что я прошел тест, но чувствую, что вот-вот рухну в обморок. Не думаю, что когда-либо забуду этот вкус.

Орак передает почетное блюдо другому круту и жестом подзывает меня к себе, чуть в стороне от круга.

— Ты все хорошо сделал, — говорит он мне, склонившись и произнося прямо в ухо.

— Э… спасибо, — отвечаю я, отчаянно пытаясь забыть последние полминуты своей жизни.

— Я понимаю, насколько это было сложно, — признается он мне, а его черные глаза смотрят прямо в мои.

— Да? — спрашиваю я, удивленный этим заявлением.

— Я не идиот, человек, — уверяет меня Орак, положа на плечо свою четырехпалую руку, — я знаю, что вы не разделяете наши верования и способности.

— Так ты знал, насколько отвратительным я это считаю? — злобно спрашиваю я, в последний момент чуть не срываясь на крик. — Тогда на кой долбаный хрен ты это делал?

— Посмотреть, сможете ли, — спокойно отвечает Орак, — посмотреть, что вы за люди, с которыми мне предстоит сражаться на одной стороне. Мы же идем на войну с вашим собственным видом. То, что ты только что сделал, доказывает мне, что когда сражение станет совсем неистовым, вы не убежите. А теперь возвращайся к своим друзьям, а я принесу еду, которую вы найдете более подходящей.

Шатаясь, я возвращаюсь к костру и тяжко сажусь к остальным.

— Это был гребаный тест, — шепчу я им, — все это время, это был гребаный тест!

— Что ж, тогда кажется, мы вроде бы его прошли, — говорит Ориель, закладывая руки за голову.

— Ага, — с кислой миной отвечаю я, — только в следующий раз мозги будете жрать сами.

* * *

МЫ РЕШАЕМ не возвращаться в окруженный черепами бар и наши комнаты. После учиненного погрома, наше повторное появление может быть не оценено. Вместо этого, разбиваем топорный лагерь недалеко от клана Орака. Когда видим, как их костер тухнет в паре сотен шагов от нас, Ориель собирает всех вместе.

— Орак сказал, что они улетают завтра, — говорит он, — я подозреваю, что у нас тогда очень мало времени. Если они улетают, то это означает, что Пресветлый Меч очень скоро проведет инспекцию. Я все еще не могу связаться с Прохладным Ветром, так что нам некоторое время придется действовать по обстоятельствам. Завтра утром просыпаемся рано, и скорее всего, мы будем вынуждены выдвинуться в любой момент.

Ночь проходит для меня урывками, поскольку мы настолько близко к финальной развязке задания, да еще нужно учесть кошмары после ужасающего пира крутов. В одном сне мне привиделось, что я ем мозги Пресветлого Меча, в то время как другие тычут в меня пальцами и ругаются. Просыпаюсь до рассвета, весь в корке из пота и пыли и устало поднимаюсь на ноги. Вижу, что Полковник уже проснулся, стоит и смотрит на восход, сжав руки за спиной.

— Думаете, все произойдет сегодня, сэр? — спрашиваю я, когда он бросает на меня взгляд через плечо. Мы не часто разговаривали, но иногда это помогало мне почувствовать себя лучше.

— Может быть не сегодня, — говорит он, снова глядя вдаль, — но если не сегодня, то точно завтра.

— А что если мы не сможем связаться с Прохладным Ветром? Что тогда нам делать? — говорю я. Меня изводят некоторые сомнения.

— Сделаем, что сможем, — тихо отвечает Полковник. Внезапно он разворачивается на каблуках и обрушивает на меня всю мощь своего ледяного взгляда.

— Таня выстрелит?

— Конечно да, — спешно отвечаю я, полностью застигнутый врасплох внезапным вопросом.

— Если она не нажмет на спусковой крючок, когда будет нужно, — предупреждает меняПолковник, — ты определенно не доживешь до того момента, чтобы пожалеть об этом.

ОРИЕЛЬ стоял в предрассветном свечении пустыни в паре километров от города и наблюдал за светлеющим небом. Ветерок, прохладный в этот миг, поднимал вокруг небольшие песчаные смерчи и дергал за поля плаща песчаного цвета. Он был уверен, что один, поскольку не мог учуять поблизости присутствие разумной жизни. Достав маленький, похожий на жезл объект из кармана плаща, он положил его на землю и ударом вогнал в песок. Поигравшись с настройками, он активировал маяк, и тот начал пульсировать едва видимым тускло-красным светом, но он знал, что чувствительные сенсоры корабля увидят его так же ясно, словно свет прожектора.

Не прошло много времени, когда через небеса начал опускаться росчерк света, как будто падающий метеорит. Сначала он направился к Ориелю, а затем свернул на тысячу метров вверх, заходя широким посадочным кругом. Когда он приблизился, Ориель смог разглядеть обжигающе-белые точки плазменных двигателей шаттла, хотя его черный корпус исчезал на фоне тьмы. Ориель прождал еще одну минуту, и шаттл начал замедляться. При спуске едва был слышен визг, включились сложные антигравитационные двигатели, заменяющие громкие и неуклюжие реактивные. Корпус корабля мерцал и колыхался, а тьма вокруг него искажалась энергетическим полем, простирающимся на несколько метров перед носом. Ориель вознес про себя молитву богу-машине, надеясь, что адские сюрвейеры тау будут одурачены специально разработанным маскировочным полем. Техножрецы уверили его, что так и будет, но он никогда всецело не доверял изобретениям Адептус Механикус. Из корпуса вытянулись когтеобразные посадочные опоры, и шаттл приземлился, пару секунд успокаиваясь на мягком песке. Практически немедленно смолк визг двигателей, и секундой позже, с шипением сжатого воздуха, открылся передний люк.

Инквизитор бесстрастно наблюдал, как вниз по рампе сходит Дионис, в руках которого покоился шлем и от чьей тяжелой поступи вибрировал металл. Когда он сошел с рампы, та с шипением вернулась на место. Шаттл замерцал, маскирующее поле вновь было активировано, тем самым пряча маленькое судно.

Через несколько секунд малюсенький транспорт, едва трех метров в высоту и пяти в длину, стал невидимым.

— Приветствую, инквизитор, — произнес вновь прибывший, останавливаясь перед Ориелем. Его голос был тих, но отлично слышим.

— И я приветствую тебя, брат, — формально ответил Ориель, глядя на широкое лицо Диониса, — ты готов?

— Я всегда готов, инквизитор, — попрекнул его Дионис, — разве девиз моего братства не быть готовым все время, чтобы устранить угрозу, когда придет призыв?

— Значит, ты пропел свои боевые гимны и принес жертвы Императору? — спросил инквизитор.

— Я готов встретить врага лицом к лицу. Моя душа чиста, а оружие освящено, инквизитор, — отвечал Дионис.

— Надеюсь, оно нам не понадобится, — пробормотал Ориель, отворачиваясь.

— Славься Император, инквизитор, — произнес Дионис, когда Ориель вытащил переносной маячок из углубления.

— Да, — с жаром ответил Ориель, — в самом деле, славься Император. Сегодня нам придется повторить его жертву ради человечества.

— Именно для этого мы рождены, инквизитор, — напомнил ему Дионис.

— Да, рано или поздно, — согласился Ориель, мрачно улыбаясь самому себе, — хотя уж лучше поздно, учитывая, сколько еще нужно исполнить.

Глава седьмая Убийцы

+++ Пришло время исполнить финальную ликвидацию +++

+++ Пусть с вами пребудет судьба и удача +++

ВСКОРЕ после меня просыпается Ориель и уходит, не сказав ни слова мне или Полковнику. Полагаю, что он ушел искать Прохладного Ветра. Если Пресветлый Меч будет проводить инспекцию сегодня, то мы будем сражаться меньше чем через час. Мыль о том, что я снова буду драться в настоящей битве против врагов, пытающихся убить меня, вызывает дрожь. Больше не будет мишеней, которые не могут отстреливаться. Не будет бесконечных учений, рутины и лекций. Это настоящее дело, и ничто не сравнится с ним.

Когда солнце начинает выползать из-за горизонта меж двух куполов вдалеке, я сажусь и начинаю разбирать свой автоган. Мои руки проделывают это автоматически, позволив мозгу на некоторое время отвлечься. Сначала я прогоняю весь план в голове, это уже закоренелая привычка, а затем смотрю на все вероятности, но это не отвлекает.

Мне просто не терпится начать. Хочу, чтобы вокруг засвистели пули, чтобы кровь побежала по венам, ощутить то, что я на краткий миг уловил во время угона шаттла, но чего был лишен около года. Хочется знать, сделает ли Таня выстрел, не зависимо от того, насколько хорошо выполнит свою работу Трост и несмотря на все месяцы упорных тренировок. Хочется знать, был ли я прав, и заслужил ли отправиться на это задание, или меня снова охватит боевой психоз, и Полковнику следовало бы оставить меня.

Эта мысль беспокоит меня сильнее всего. Я не хочу быть причиной завала миссии. Это странно, но задание для меня — это не только остановить командующего чужаков, готовящего вторжение в человеческий мир. Это более личное испытание, вызов, брошенный мне Полковником и Ориелем. Тех ли людей я выбрал в отряд и тренировал для выполнения задания. Выдержу ли я напряжение. Для меня это будет победой, независимо от того, какие будут последствия выполнения миссии. Это не сражение против тау, это битва против Шеффера и инквизитора, которому он служит.

— Тебя что-то гложет? — спрашивает Таня, вставая рядом со мной и глядя на восход.

— Да, — коротко отвечаю я, не ощущая желания делиться с ней. Она не моя подруга, и между нами ничего нет. Она Снайпер, и моя единственная забота — чтобы она сделала выстрел, и мы смогли убраться к чертям собачьим из той бури, что последует.

— О чем думаешь? — снова спрашивает она, садясь рядом со мной.

— Для начала о тебе, — говорю я, и разворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее, в то время как мои пальцы все еще перебирают механизм автогана.

— Я собираюсь увидеть следующий рассвет, — признается она, не глядя в ответ, — но на самом деле я не напугана. Мне просто любопытно.

— Словно это происходит не с тобой, будто это чья-то чужая жизнь? — предполагаю я, зная, о чем она говорит.

— Ага, что-то типа того, — соглашается она, впервые глядя на меня, а в ее глазах светится понимание, — ты чувствуешь себя все время так?

— Постоянно, — признаюсь я, защелкивая магазин обратно в автоган, и с отчетливым щелчком передергиваю затвор.

— Когда приходит время, это почти как экстаз, о котором говорят некоторые проповедники. Словно в меня вселяется сам Император, берет контроль, и я как будто становлюсь Его оружием и ничем больше.

С любопытством в глазах она смотрит на меня и я встречаю этот взгляд. Внезапно отрешенность пропадает, и я больше не вижу Снайпера, передо мной теперь Таня Страдински. Возможно последняя женщина в жизни.

Встаю и смотрю на остальных, на Троста и Стрелли, Морка и Квидлона. На мгновение вместо прозвищ и ярлыков, что я дал им, вижу личностей, людей. Вот Таня, снова сильная и уверенная в себе, но все еще преследуемая собственным чувством вины. Трост, беспощадный убийца, признающий, что получает удовольствие от своей кровавой работы и теперь готовый вновь заняться ей. Стрелли, которого вообще не волнует никто и ничто, он просто намерен выжить. Похож на меня пару лет тому назад, внезапно осознаю я. И Квидлон, более ограниченный, более благоговеющий перед чудесами и ужасами галактики, в которой мы живем. Смотрит широко открытыми глазами на опасность, с которой ему придется столкнуться, но все еще полон решимости изучить ее, попытаться понять. И затем Морк, лицемерный, ничего не прощающий, неумолимый в своей вере и морали. Он видит себя скалой в течениях звезд. Не могу представить себе лучшей команды. Но эта мечтательность проходит, суровая реальность берет свое, и они снова становятся прозвищами и плашками с именами. Снайпер, Летун, Подрывник, Мозги и Герой. Все они являются частью сложного плана, как шестеренки превосходно настроенного часового механизма, поэтому должны работать в превосходной гармонии, иначе вся система рухнет, и мы погибнем. Ну и, конечно же, ваш покорный слуга, Последний Шанс. Буду ли я слабым звеном?

— Будет ли это последним рассветом, что я вижу? — спрашивает Таня из-за моей спины.

— Зависит от тебя, — холодно отвечаю я, — зависит от того, насколько желаешь увидеть следующий.

— Я все еще не знаю, смогу ли я выстрелить, — тихо говорит она, и я резко разворачиваюсь к ней, готовый заорать. Но вот сидит она, скрестив ноги, и наблюдая за восходом солнца Эс'тау вдалеке, купаясь в его красном сиянии, потерявшаяся для всего мира в своих собственных мыслях. Она говорила это не мне, она спрашивала себя.

— Конечно же, сможешь, — уверяю я, шепча ей в ушко, — если сделаешь, то увидишь и следующий закат и следующий восход.

— Это такая угроза? — спокойно спрашивает она.

— Нет, — отвечаю я с улыбкой, которую она не видит, — это мое обещание. Если выстрелишь, то я обещаю тебе — ты увидишь еще один закат.

— Ты же говорил никогда тебе не доверять, — напоминает Таня, — откуда мне знать, что ты меня не бросишь?

Сразу же не отвечаю. Я сам не понимаю себя, почему я это сказал, это просто пришло само собой. Стою на месте и смотрю на нее, затем на остальных, и оно просто вдруг пришло.

— Ты одна из моих штрафников Последнего Шанса, — вскоре говорю я, — ты из моего отряда, а не Полковника. Ты мой Снайпер, и я выбрал тебя, потому что ты лучшая. Я выбрал вас всех, потому что вы все лучшие в том, что вы делаете. Я хочу увидеть, как ты получишь прощение и уйдешь свободной, заниматься тем, чем я больше никогда не смогу заняться. Я хочу, чтобы ты наслаждалась следующим закатом, зная, что можешь наслаждаться ими до конца своей жизни. Прежде всего, моя голова забита воспоминаниями, это все что осталось от всех штрафников Последнего Шанса первого набора. И я не хочу добавлять к ним новых. В моих снах уже предостаточно мертвых людей.

Но Таня, кажется, на самом деле не слушает меня, погруженная в собственные мысли.

СЛЕДУЮЩИМ просыпается Квидлон, и после разговора с Таней, я решаю побеседовать с ним, оценить его состояние. Мне не нужно знать, все ли с ним в порядке, я скорее хочу выяснить, как он будет вести себя, зная, что сегодня, скорее всего, состоится финальное сражение. Будет ли он чересчур взволнован, окажется ли трусом, будет ли сконцентрирован на задании, или отвлекаться на что-то. Зная это, я смогу рассчитывать на него, когда начнется драка.

— Сегодня будет солнечный и жаркий день, — говорю я ему, стараясь втянуть в беседу, пока он пьет из фляжки.

— Да они вроде бы все тут такие? — отвечает он. — Родной мир Тау такой же сухой как этот, поэтому они обживают миры, похожие на свой собственный, так что я полагаю да, сегодня будет солнечный и жаркий день.

— Я уже почти год провел в тюрьме и на борту корабля, а теперь этот раскаленный мир, — говорю я ему, — хотелось бы дождя. Почувствовать на себе его капли.

— Мне никогда не нравился дождь, холодно и мокро, к тому же от него люди становятся несчастными, — возражает Квидлон, — я родом с планеты, где дожди идут все время, постоянная, деморализующая капель, которая продолжается и продолжается, а когда заканчивается, все равно облачно. Там никогда не было яркого света, всегда все серое и пасмурное.

— Значит, ты не скучаешь? — спрашиваю я его, пока мы идем в тень купола, возвышающегося между нами и восходом. — Хочешь еще раз увидеть те, затянутые облаками, небеса?

— Совсем нет, — с яростью отвечает он, — я повидал столько всего, чего никогда бы не увидел на родной планете. Столько всего в галактике, о чем я даже не догадывался, и о чем знаю теперь. Я каждый день узнаю что-то новое. Я встречал бойцов и флотских, разговаривал с офицерами и комиссарами, я видел восходы на других мирах, и смотрел на другие звезды в ночном небе, и ничего бы этого не произошло, если бы я не вступил в Имперскую Гвардию.

— А ты осознаешь, что сегодня все это может закончиться? — тихо говорю я, когда мы входим в тенек и присаживаемся. Я оглядываюсь. Мимо проходят несколько крутов, один из них кивает нам, и я машу рукой в ответ. Шум просыпающегося города возрастает, доносится болтовня из палаток, крики торговцев чужаков усиливаются, а вокруг нас просыпается сопровождающий жизнь гомон.

— Я могу умереть, это верно, но на самом деле, я не думал об этом, — отвечает он.

— Тебя это вообще не волнует? — подначиваю я, не веря.

— Да я видел столько, в сотни раз больше, чем многие люди видят за всю свою жизнь, больше чем я мог вообразить себе, пока рос, — искренне отвечает он, — кто знает, что произойдет, когда я умру? Может быть, это будет самым величайшим опытом. Так сказать опытом всей моей жизни.

— Ты не слишком-то стремись насладиться им, — предупреждаю я его, вспоминая свои собственные дерзкие отношения со смертью. Пока я сижу тут, за глазами снова начинает болеть. Опять тупая боль, которая переходит дальше в мозг, которую можно терпеть, но она определенно неприятная. Перед мысленным взором ударяют молнии. Ощущаю вонь обугленной плоти. Пытаюсь игнорировать это и слушаю Квидлона.

— Ха, Последний Шанс, я как-то не тороплюсь быть убитым, чтобы испытать смерть на себе, — смеется он в ответ, не замечая мою рассеянность.

— Как я уже и говорил, еще столько всего можно увидеть в смертных мирах, перед тем как я уйду. Я уже встречал орков, но хотел бы взглянуть на эльдар. Правда ли это, что они ходят, не касаясь земли? Или посетить один из величайших кафедральных соборов, и даже совершить паломничество на саму Святую Терру.

— Ты этим и займешься, когда получишь свое прощение? — спрашиваю я, стараясь насколько возможно, избавиться от странных видений.

— Определенно буду больше путешествовать, — говорит он мне с улыбкой, — хотя не знаю, как это осуществить. Может быть, продолжу работать на инквизитора Ориеля, или запишусь в экипаж космического корабля, в конце концов, я много что знаю о машинах.

— На твоем месте я бы избегал Флота, — предупреждаю я его, — ты, кажется, не очень-то поладил с Адептус Механикус, а на борту каждого судна сотни техножрецов. А что касается Ориеля, чем скорее его подстрелят, с его окольными путями, тем лучше. Он интриган, и его планы могут очень пребольно по нам ударить. И именно ты окажешься на линии огня, когда это произойдет, а не он. У него есть привычка сбегать. Поверь мне, я это знаю — однажды я уже пытался взорвать его и ничего не вышло.

— Я не знал, что ты раньше работал на Ориеля. Каково это? Я имею в виду, что ты не особо-то рассказывал о прошлом задании, — намекает он.

— Это потому, что я не могу о нем говорить, — отвечаю я, отворачиваясь, — слишком много воспоминаний, слишком много хороших людей погибло, которым не следовало бы умирать. Я творил такое, что даже представить себе не мог, что способен, а теперь повторю это, даже не задумавшись. Это убило меня, но так же показало, кто я есть на самом деле.

— Ну и кто же? — спрашивает Полковник, заставляя меня вздрогнуть. Я замечаю, что он стоит позади меня и смотрит своим ледяным взором.

— Я — Кейдж, лейтенант 13-ого Штрафного Легиона "Последний шанс", — отвечаю я ему, вскакивая, — я — "Последний шанс", как вы и говорили.

— И что это значит? — продолжает он, кивком головы изгоняя Квидлона прочь. Пехотинец бросает на меня взгляд, а потом уходит.

— Это означает, что я здесь, чтобы сражаться и умереть за Императора, — с горечью объясняю я, отворачиваясь и делая шаг.

— Не смей уходить от меня, Кейдж, — рычит он, и я поворачиваюсь обратно, — ты о чем думаешь, разворачиваясь спиной к офицеру?

— Да уже ни о чем, — холодно смеюсь я, — сейчас все поменялось. Я уже не просто лейтенант, а вы не просто Полковник. Дело не в званиях или старшинстве. Я кое-что осознал. Я понял, почему вы попросили меня выбрать и тренировать группу. Вы просто уже не можете делать это сами, да? Я знаю, сколько теперь мне нужно сдерживать в себе, все эти воспоминания, всю эту боль, всю кровь на своих руках. Я-то могу с этим разобраться. Вы так же, но сколько вы еще можете вытерпеть? Я знаю, что вас это волнует, и даже не пытайтесь сказать мне, что это не так. Вопрос только в наших душах, не в телах, но вас это тоже волнует. И вы так же клали на чертову миссию, но верите в Императора и во все остальное. Вы же не просто машина, а такой же человек, как и я. Один Император знает, может вы когда-то были таким как я, может быть, даже простым пехотинцем — или были рождены для таких деяний? Может быть, вас с младых ногтей воспитывали офицером?

— Ты ничего обо мне не знаешь, Кейдж, — после секундного размышления отвечает он, его глаза буравят меня, — но да, ты прав, мне нужна твоя помощь. Ты продемонстрировал кое-что особенное в Коританоруме. Я знаю, что ты вернулся за мной, а не за каким-то вшивым прощением в моем кармане. Ты понял кое-что из того, что я пытаюсь сделать, но у тебя нет ни малейшего понятия о картине в целом. Ты ничего не знаешь о моем прошлом, и не знаешь, что тебя ждет впереди. Ты мне нужен, ты мне все еще нужен, вот и все. Мне плевать на тебя, и я, кажется, ясно выражался, что у тебя есть только один шанс. Ты его получил и упустил.

— Тогда почему бы просто не убить меня прямо сейчас? — рискую высказаться, поднимая руки, словно заложник.

— Может быть, я так и поступлю, — говорит он, доставая из кобуры автопистолет.

— Давай, — рычу я, — убей меня, ведь для задания я не нужен, я просто нянька для Квидлона и Тани, а они уж как-нибудь позаботятся о себе. Я выполнил свою работу. Ты мог убить меня все это время за последние четыре года, в любой миг. И у тебя были оправдания. Ты мог убить меня, когда поймал с новобранцами на Тифон Приме, но позволил переубедить себя.

— Они угрожали пристрелить меня за это, — пытается возразить он, но выходит не очень-то убедительно. Полковник никогда не умел хорошо врать. Говорить полуправду, этому он наловчился, но откровенно врать? Неа, тут он пас.

— Они бы не стали, несмотря на то, что говорили, — отвечаю я, опуская руки и обвиняюще тыкая в него пальцем, — ты мог убить меня тогда, мог оставить меня умирать, когда улетали из Коританорума. Мог убить, когда я прихлопнул Тифонских офицеров, и когда нашел меня пьяным в стельку, но ты решил подождать, пока я не проснусь. И предложил мне еще один последний шанс, зная, что я схвачусь за него.

— И что ты хочешь, чтобы я ответил, Кейдж? — спрашивает он, убирая пистолет в кобуру. — Что ты мне нужен на этом задании, на случай если все пойдет прахом? Это правда, ты мне нужен как поддержка. Ты, несомненно, один из лучших солдат, что я когда-либо встречал. Но на самом деле, ты мне нужен не из-за этого. Ты сам жаждешь, чтобы я наказал тебя, потому что ты этого заслуживаешь. И ты знаешь, что это правда. Дело не в искуплении, дело в наказании. У тебя был шанс навсегда выбраться из всего этого, но ты его отбросил именно потому, что до сих пор чувствуешь себя виноватым. Ты винишь себя за всю свою жизнь, Кейдж, и хочешь, чтобы я ощущал себя виноватым за тебя. И ты сам хочешь, чтобы я протащил тебя через ад, и чтобы ты смог за это меня ненавидеть. И ты не хочешь признаваться, что все то, что ты пытаешься доказать мне, на самом деле, нужно доказать самому себе.

— Я брехливый, жуликоватый орочий сын, душегуб, — смеюсь я ему в лицо, — да я был ублюдком еще до того, как ты схватил меня. И почему же ты считаешь, что я чувствую вину за все, что натворил?

— Тебя изводит не то, что ты натворил, или чего не сделал, — говорит он мне, подходя ближе и становясь лицом к лицу, — ты в этом прав, плевать ты хотел на всех тех, кого убил, тебе плевать на все причиненные тобой страдания. Но тебя мучает то, что возможно, если бы ты не был таким эгоистичным, так одержимым своим собственным выживанием, то может быть больше штрафников "Последнего Шанса" покинули бы Коританорум живыми.

— Ты не намеревался оставлять в живых хоть кого-то из нас, ты или Ориель, — возражаю я, отходя от его пугающей фигуры.

— Где твое самопожертвование, когда оно было необходимо? — неуклонно продолжает он, снова подходя ближе. Мой личный судья и присяжные.

— Ты каждую ночь спрашиваешь себя, мог ли ты их спасти. Ты спрашиваешь, мог ли ты спасти Франкса, если бы не прикинулся мертвым во время авианалета. Мог бы придержать Гаппо на том минном поле, если бы не слинял? Почему ты обливался кровавым потом на Крагмире, пытаясь спасти Франкса? Может быть потому, что считал его лучше себя? Так ты из-за этого так себя ненавидишь, потому что все эти умершие люди гораздо больше тебя заслужили право на жизнь? Вот почему ты — Последний Шанс. Вот почему тебе нужно, чтобы я наказал тебя, потому что да, ты — отвратительный, эгоистичный, трусливый кусок дерьма, которого Императору следовало бы убить. Но ты за всю свою жизнь так и не понял, почему он этого не сделал, а вместо — забрал жизни всех, кого ты знал, за исключение меня. Я единственный, кто у тебя остался, Кейдж. Я не воспоминание, и я говорю тебе — не смей уходить от меня, когда я разговариваю с тобой. Ничего не изменилось, ты до сих пор отребье, и у меня все еще есть обязанность спасти тебя от самого себя.

Я просто громко смеюсь. Хороший, сердечный смех пробирает до живота, аж челюсти сводит. Полковник стоит на месте и озадаченно смотрит на меня, подняв одну бровь. Умудряюсь взять себя в руки. Пара других штрафников пытается подойти, но завидя Полковника, отступают.

— Да, Полковник, — отвечаю я, энергично отдаю честь, хотя так и не могу остановить хихиканье, — если вы прекратили строить из себя лицемерного сукиного сына, сэр, то я хотел бы проверить свое отделение.

— Вперед, лейтенант Кейдж, — говорит он, кивая, и наши официальные отношения восстановлены. Когда ухожу, то мои мысли в беспорядке, я ощущаю на своей спине пронзающий взгляд, но вскоре разум прочищается, когда начинаю выкрикивать приказы остальным.

ОРИЕЛЬ вернулся примерно в полдень и приказал нам собираться и выдвигаться.

Задание начинается здесь и сейчас. Без дальнейших слов мы собираемся, последний раз проверяем свое оружие, собираем боеприпасы и оставляем ненужные теперь вещи. Спальники, лагерные горелки — все это будет лишним весом, а мы должны пойти налегке.

Быстро машем на прощание крутам, которые так же готовятся сняться. Ориель безошибочно ведет нас по улицам. Избегая больших толп чужацких кварталов, мы проходим мимо космопорта. Он указывает в сторону стоящего на площадке корабля тау, мерцающего белого шаттла, украшенного огромными красными символами тау. Это транспортник Пресветлого Меча, который уже отправился в боевой купол для проверки.

Инквизитор ведет нас дальше от космопорта, и мы видим другой купол, стоящий отдельно в пустыне, соединенный с городом единственным мерцающим серебром рельсом. Когда подходим ближе, я замечаю похожие на пулю очертания вагонов, снующих туда-сюда, и осознаю, что это какие-то локомотивы.

— Вот так мы попадем в боевой купол, — говорит он нам, указывая на проносящийся мимо нас транспорт.

— Благодаря учебным тренировкам на "Лаврах Славы", вы представляете себе оперативную область внутри купола. Взрывы Троста дадут нам необходимую неразбериху, чтобы попасть в центральный комплекс, где расположены силовые реле. Как только окажемся там, Квидлон, Таня и Кейдж, а с ними и Трост, перерубают подачу энергии на внешние лестничные площадки и на рельсы, тем самым отрезая купол от внешней связи. Полковник, Морк и я выманиваем из укрытия О'вара, и приводим к Тане.

Она убивает командующего, и мы уходим через железнодорожный терминал. Стрелли, примерно в пяти километрах на восток от купола в пустыне стоит шаттл, и ты направишься туда.

— Активируешь это, как только увидишь шаттл, — инквизитор протягивает Стрелли маленький цилиндр, с выгравированной медной руной на основании.

— Потом летишь обратно к куполу и забираешь нас. Как только мы оказываемся на борту, то летим к кораблю на орбите. Я разговаривал с Прохладным Ветром, и он уверил меня, что после убийства Пресветлого Меча, цепь командования на некоторое время будет нарушена, и он сделает все, что может, чтобы продлить это замешательство.

— Все это прекрасно и замечательно, — говорит Таня, глядя как еще один транспорт стремительно набирает скорость и скрывается из виду, — но как мы попадем в один из этих поездов?

КВИДЛОН осторожно и продолжительно ругается про себя, пока мы опускаем его в дыру. Ориель уверил нас, что силовые катушки для поездов захоронены там, и Квидлону нужно просто временно отключить питание, тем самым заставив поезд остановиться.

Когда попадем на поезд, снова включится питание, и мы с ветерком покатимся к укрепленному куполу. Все это хорошо на бумаге, но судя по ругательствам Квидлона, на практике это чуть сложнее.

У нас так же почти час заняло найти один из энергетических каналов, скрываясь в пустынных дюнах, на случай, если нас увидит какой-нибудь воин Огня из проходящего поезда, и мы вызовем подозрение. Вскоре Квидлон возвращается, подняв панель, расположенную в паре сотен метров от рельсы и моргая от яркого света после нескольких минут в маленьком лазе, который мы нашли.

— Думаю, подача энергии возобновится через несколько минут, — говорит он нам, отряхивая себя от пыли и запихивая странный на вид инструмент обратно в свой ранец.

— Ты думаешь? — рявкает на него Морк.

— Я не знаю, как работают расчетные системы тау. Они не используют минуты или секунды, так что мне пришлось гадать, — стонет он в ответ, явно огорченный, — да я даже не смог прочитать маркировку на всех переключателях и терминалах, так что можете считать, что мне повезло и я сейчас не похож на кусок жареного мяса.

— Итак, мы умудрились остановить один из поездов. Что дальше? — спрашивает Трост.

— Я бы предложил убить всех на борту, — говорю я им, оглядываясь в поисках возражений.

— Последний шанс прав, — соглашается Трост, — по половине с каждой стороны, атакуем спереди и сзади. Штурмуем, расстреливаем все что движется, затем ждем, пока включат питание. У этих штук нет машинистов, так что она сама отвезет нас куда надо.

— Подрывник, Кейдж и Снайпер со мной, — быстро приказывает нам Полковник, глядя вдоль рельсы в сторону города, где отражение солнца от металла указывает на следующий поезд. — Остальные с Ориелем. Держитесь ниже и стреляйте на уровне груди, так мы не поубиваем друг друга.

— Сначала гранаты, — предлагаю я, снимая с пояса фраг-заряд, — в таком замкнутом пространстве она многих уложит. Полковник кивает, и Трост кидает одну из своих фраг-гранат Ориелю, а тот передает ее Стрелли.

— А почему я должен идти первым? — хнычет он, держа гранату на вытянутой руке, чтобы кто-нибудь другой забрал ее.

— Потому что если нам понадобится, мы просто можем уйти оттуда пешком, Летун, — без обиняков отвечаю я.

— Ага, и пешочком до орбиты? — с горечью спрашивает он, сплевывает на землю и встает.

Ориель с остальными перепрыгивают рельс и ждут на другой стороне, в сотне метров дальше по дороге. Мы не пытаемся скрываться, и насколько я знаю, тау на борту быстро приближающегося поезда мало что могут сделать, чтобы остановить его, даже если увидят нас.

— Ты первый, Подрывник, — говорит Полковник, указывая на Троста, — потом Последний Шанс и я. Снайпер, ты остаешься здесь и снимаешь любого, кто вылезет в окно.

Теперь я вижу приближающийся поезд, который замедляется недалеко от нас и теперь двигается благодаря набранному разгону, так как уже вошел в область, где секция отключена от энергетической сети. Как я уже говорил, у него очертания пули, примерно двадцать метров длинной, с рядом узких окон, примерно в двух третьих высоты от земли. У него нет видимых колес, он беззвучно парит над рельсом. Поезд проходит мимо нас, все еще двигаясь очень быстро, но постепенно замедляясь. Когда мы начинаем бежать вслед, он опускается на рельс, и его нижняя часть вырезает борозды в песке, еще сильнее замедляя движение.

Сзади вагона три маленькие ступеньки, ведущие в разные стороны. Я указываю Тросту на правый край, и он кивает, поднимает руку с гранатой. Таня кидается влево, падает ниц и занимает позицию для стрельбы на песчаной дюне. Люк над ступеньками открывается, и дверь с шипением уходит вверх. Высовывается голова тау в униформе воинов Огня, Полковник стреляет, пули дырявят чужака, и тот отлетает назад.

С мастерством, привитым годами практики, Трост закидывает гранату точно внутрь, откуда сразу же доносятся крики паники. Взрыв вышибает последние пять окон вагона, и из-за двери вылетает тело. Примерно две секунды спустя из носовой части поезда доносится второй взрыв. Трост добегает до ступенек первым и вскакивает на них, стреляя из лазгана при прыжке внутрь. Я иду следующим, стреляю из автогана вправо с одной руки, другой втягиваю себя через люк. Под ногами хрустит стекло, вижу тела тау, усыпающие все лавки, что бегут вдоль всей длины транспорта. Один или двое дергаются, и мы стреляем в них. Слышу, как позади меня запрыгивает Полковник, держа наготове автопистолет.

Остальные прорываются с носа, а мы стоим, смотрим друг на друга, и между нами лежит около трех десятков тел. Еще несколько тау начинают приходить в себя, так что проделываем грязную работенку — казним их всех, стаскивая шлемы и всаживая каждому пулю в лоб. Таня присоединяется к нам, но держит свой палец подальше от спускового крючка снайперской винтовки.

— Давайте очистим немного места, — слышу я голос Ориеля. Он хватает труп за ноги и тащит его к двери. Когда я хватаю другое тело под руки и поднимаю его, под моими ногами появляется гудение, и я ощущаю, что поезд начинает снова подниматься от земли. В спешке мы хватаем тела и выталкиваем их через дверь, наблюдая, как они беспомощно кувыркаются по пыли и песку, пока поезд набирает скорость.

— Их никто не увидит? — спрашивает Таня, просовывая руки в подмышки одному из воинов Огня.

— К тому времени мы уже будем внутри. Будь на то воля Императора, тревога поднимется уже тогда, когда все будет сделано, — отмечает Морк.

— Сколько нам туда ехать? — спрашивает Стрелли, помогая Тане тащить тело.

— Десять, от силы пятнадцать минут, судя по ускорению и времени, что заняло у нас остановить поезд, — говорит Квидлон, глядя через одно из разбитых окон.

— Забудьте об отдыхе и будьте наготове, — говорит Ориель, вставляя новую обойму в пистолет и передергивая затвор. Это напомнило мне тот момент, когда я впервые увидел его в плазменной камере Коританорума с двумя дымящимися автопистолетами в руках. Он излучал тогда ту же самоуверенность. У него не было сомнений в том, что он делает — и если кто-нибудь из нас выберется живым из этой заварушки, то это точно он.

— Мы начинаем замедляться, так что давай, прыгай, — говорит Полковник Стрелли, толкая его к задней двери, — двигай к шаттлу, но дай нам, по меньшей мере, час, перед тем как снимать стелс-поле, потому что как только снимешь — тау тут же его обнаружат. Ну а после этого, на всех парах лети к нам.

— Где Прохладный Ветер? — спрашивает пилот. Сейчас это некоторым образом странный вопрос.

— Его участие в задании завершено. Даже не предполагалось, что он будет находиться в боевом куполе, — с носа отвечает Ориель, жестами подгоняя Стрелли убираться. Я стою на верхней ступеньке, пока пилот спускается к проносящейся мимо земле. Показываю ему большой палец, и он прыгает, оттолкнувшись от ступеньки ногами. Вижу, как он приземляется и перекатывается. В следующий миг он уже на ногах.

Стоит там и машет. Пока мы летим дальше, я наблюдаю за ним, а он все стоит на месте, даже не пытаясь, насколько вижу, отправиться к шаттлу.

Следующие несколько минут проходят в молчании. Мы все смотрим, как по мере приближения из песков все больше и больше вырастает боевой купол. Он громадный, намного больше, чем я представлял его себе во время тренировок на борту "Лавров Славы". Полагаю, что он как минимум три, может быть четыре километра в поперечнике у основания. По сравнению с ним все здания, что мы видели около космопорта — карлики. Даже боевой купол на Ме'леке был вполовину меньше, хотя полагаю, там их скорее всего несколько.

Ощущаю, как локомотив все быстрее замедляется. Купол всего в паре сотен метров, и я готовлюсь, присаживаясь у одного из разбитых окон, а автоган согревает мою руку, так что я задвигаю все мысли о Ме'леке. Трост выпрыгивает за сотню метров от черной дыры, в которую уходит рельс, и направляется вправо, вытаскивая заряды из своего ранца. В последний раз проверяю свой автоган и кладу его на подоконник.

— Последний шанс, — говорит мне Квидлон, на его лице обеспокоенность, — я тут подумал, мы ведь столкнемся с целой армией. Я имею в виду, нас всего лишь горстка. И как нам побить целую армию?

— Инквизитор? — кричу я Ориелю на носу состава. — Со сколькими мы столкнемся?

— Прохладный Ветер сказал, что там будет только охотничий кадр Пресветлого Меча и еще один кадр охраны, — говорит он, оглядываясь через вагон на нас, — примерно сто, может быть сто двадцать воинов.

— Это мелочь, Мозги, — усмехаясь, говорю я Квидлону, — вот в Коританоруме была настоящая армия, тысячи.

— И как вы все провернули? — спрашивает он, в кои-то веки подавленный.

— Тебе краткую историю или полную? — отвечаю я, глядя в окно. Отверстие в стене купола все ближе и ближе. На фоне чистого синего неба белизна самого купола ослепляет.

— Кажется, у нас есть время только на краткую, Последний Шанс, — говорит Таня с другой стороны прохода.

— Превратили их всех в маленькие угольки, — смеюсь я, ощущая полное спокойствие. Когда я успокаиваюсь, пульсация в голове начала спадать. Похоже, что произошедшее за несколько последних месяцев, собралось во мне в единое целое, и снова появилось ощущение отстраненности. Появился экстаз, о котором я рассказывал Тане, чувство, что внутри моего тела есть кто-то еще.

Когда мы заезжаем внутрь купола, все на секунду становится тусклым, но я осознаю, что на самом деле внутри не темно, просто желтый свет — ничто, по сравнению с ярким сиянием дня снаружи. В этот момент мы проезжаем ворота и въезжаем в терминал. Длинная посадочная платформа бежит вдоль рельсы с каждой стороны, через равные промежутки в стенах широкие арки. Здесь на посту несколько воинов Огня тау, и могу представить себе их удивление, когда поезд с разбитыми окнами мягко скользит останавливаясь.

Не даем им и шанса отреагировать.

Слегка приподнимаюсь, все еще с автоганом в руках у оконной рамы, и даю короткую очередь, укладывая ближайшего тау. Пули пробивают его живот и грудь, отрывают куски от бронированного панциря. Полковник целится ниже в другого. Очередь прошивает линию вдоль стены, после чего пробивает коленную чашечку воина. Ориель выпрыгивает из двери, стреляет на ходу и с превосходной кучностью прожигает шлем третьего.

Я сам вылетаю из задней двери и перекатываюсь влево напротив остановившегося теперь вагона, используя заднюю часть транспорта в качестве укрытия. Воин Огня разворачивается, чтобы убежать в один из арочных проходов, но я целюсь быстрее. Выстрелы бьют его в верхнюю часть спины и откидывают вперед. Он кувыркается, после чего пытается встать на ноги, все еще живой, но оглушенный. Открывает ответный огонь из громоздкого карабина, выстрел которого выгрызает огромный кусок из вагона, и я вынужден нырнуть обратно.

Быстро осмотревшись, замечаю, как Квидлон стреляет изнутри вагона. Его залп лазерных разрядов впивается в воина Огня и снова опрокидывает того.

Именно в этот момент раздается глухой взрыв справа от нас — взрывчатка Троста. Пронзительный вой сирен наполняет воздух.

— Идите к силовому комплексу! — орет Полковник. Следую за Ориелем и Морком на другую сторону станции, в поисках Пресветлого Меча. Им нужно будет выманить командира на открытое пространство, чтобы Таня могла выстрелить. Про себя молюсь Императору, дабы он их защитил.

Квидлон и Таня присоединяются ко мне у ближайшего арочного прохода.

Весь механизм пришел в движение, отточенный часами, днями и неделями, проведенными на "Лаврах Славы". Все идет в точности, как в тренировочном ангаре. Нам предстоит пройти через арку, войти в следующую дверь слева, дальше в третью дверь справа по коридору и через область джунглей. Пройти на другую сторону еще через пару дверей и оказаться на центральной площади, у входа в силовой комплекс и оружейную.

— Все помнят тренировки? — говорю я остальным. — Давайте, штрафники, пришло время умирать.

На этих словах швыряю дымовую гранату через арку, и через пару секунд ныряю туда следом. Вокруг меня от выстрелов взрываются стены, слишком близко, чтобы было приятно, и я падаю на землю, открывая ответный огонь по коридору. Таня бежит через туннель и занимает укрытие у следующего дверного алькова, Квидлон следует за ней, стреляя при этом от бедра. Вскакиваю на ноги, вокруг барабанит еще одна очередь, и бегу за ними. Магазин пуст, так что я вытаскиваю его и отбрасываю, со щелчком и легкостью, дарованной тренировками, вгоняю на место новый. Еще один коридор, улетает еще одна дымовая граната. Пока мы бежим по нему, Квидлон стреляет через арку, и до меня доносится чей-то вскрик от боли.

Добегаем до закрытого входа, и я подаю сигнал Квидлону — открыть его. Он осматривается в поисках панели доступа и находит ее как раз над полом внутри арочного свода.

— Давай, Мозги, у нас в запасе нет дня, — шепчу я ему, после чего стреляю, заметив движение справа от меня. Оглядываюсь и вижу, что он открыл панель, а в его руках странно выглядящий инструмент, похожий на пару компасов из кристаллов и проводов. Раздается шипение и, открываясь, дверь скользит в сторону.

Таня ныряет туда первой и секундой позже стремительно вылетает обратно. Позади нее взрыв сотрясает комнату.

— Гранаты! — говорю я им. Квидлон швыряет одну в дверь, которая на секунду позже летит вслед за моей, снятой с пояса. Двойной взрыв разбрасывает шрапнель по огромной области, а в воздухе повисает гарь взрывчатых веществ. Еще один взрыв, на этот раз намного громче, сотрясает стены, и я вижу, что дальше туннель завален кучами обломков. В слепую отстреливаясь из лазгана, через дыру в стене врывается Трост.

Хватаю Таню и пихаю ее вперед, толкая перед собой, пока мы не добираемся до следующего алькова. Дым, пыль и желтое освещение делают все туманным и грязным, угрожая при этом забить мой рот и нос. Таня достает лазерный резак и начинает возиться со следующей дверью, а мы в это время прикрываем ее огнем. Еще три воина Огня падают дальше вниз по узкому коридору, но еще больше, исчезая из виду, ныряют в укрытия. Слышу шипение лазерной горелки, плавящей дверь, и через секунду Таня кричит нам, что она внутри.

Пробравшись через щель, я оказываюсь в центре джунглей, как и ожидал. Влажность и жара заставляют мою кожу моментально покрыться потом, и через некоторое время мои глаза подстраиваются к царящей тут относительной мгле. Трост устанавливает растяжку рядом со щелью, а мы занимаем позиции около опушки, где огромная листва папоротников доходит нам до талии.

— Дроны! — рявкает Таня, поднимая снайперскую винтовку налево.

Бросаю в ту сторону взгляд. Через листву к нам парит полдюжины этих устройств. Они представляют собой куполообразные диски, примерно метр в диаметре, ощетинившиеся толстыми антеннами из изогнутых макушек, и у каждого свисает по паре подвесных орудий, которые гудят и вертятся, сканируя джунгли в поисках нас. Таня открывает огонь, единственным выстрелом сбивая ближайшего. Его расколотый корпус, разбрасывая искры и вращаясь, падает на землю. Мы с Квидлоном стреляем в следующих. Совместный залп из лазерного огня и пуль отправляют еще трех дронов в неуправляемый полет, и те разбиваются о деревья или закапываются в кусты.

Оставшиеся два открывают ответный огонь, и мы ныряем по укрытиям. Пули вырывают из опушки куски размером с кулак, и те разлетаются повсюду, забрызгивая меня сладко пахнущим соком. Перекатываюсь вбок через папоротники, опавшую листву и, оказавшись на спине, открываю огонь. Пули рикошетом отлетают от одного из дронов, тот в полете начинает сильно вибрировать, но восстанавливает управление и опускается, скрываясь из виду. Умненький маленький хитрец. Единственным предупреждением о выстрелах дрона служит поднятая пелена опавшей листвы. Я вскакиваю на ноги и ныряю в сторону, неуклюже приземляясь за поваленным стволом дерева. Пули прошивают листву на уровне колен, ствол дерева раскалывается — дрон, должно быть, парит над самой землей. Один из них прошивает гнилое дерево насквозь, оставляя мне глубокий кровавый порез на задней поверхности ноги, чуть ниже колена, но не задевает кость. Сжимаю от боли зубы и вслепую отстреливаюсь, положив автоган на ствол и опустошая остатки магазина.

Вогнав новую обойму, выглядываю над поваленным стволом. И вижу как прямо ко мне парит дрон, а его слегка дымящиеся пушки вертятся влево-вправо. Когда он оказывается всего в паре метров от меня, выскакиваю из укрытия и прыгаю на эту штуковину, приземляясь ей прямо на макушку.

Дрон уклоняется в сторону, пытаясь сбежать, я бросаю автоган и хватаюсь за его круглый край обеими руками. Мои мускулы напрягаются, борясь с его антигравитационными двигателями, когда я разворачиваю его вертикально. Его пушки бешено вращаются, стараясь взять меня на прицел. С воплем я срываюсь в бег к ближайшему дереву, толкая дрона перед собой, и впечатываю его в ствол. От коры отлетают щепки, а одно из орудий вырывается из креплений. Снова врезаю им об дерево и так еще четыре раза, пока моторы не утихают и дрон внезапно становится очень тяжелым. Кидаю его на землю, где тот несколько секунд нерешительно качается, а потом затихает. Иду обратно, подбираю свой автоган и кричу остальным.

Первой появляется Таня, ее правая щека кровоточит — в лицо впились щепки от дерева.

— Еще чуть ближе, и я бы потеряла бы глаз, — говорит она мне, садясь рядом с деревом и вытирая кровь своей манжетой. Квидлон и Трост появляются вместе, их явно не задело.

— Думаю сюда, но я потерялся во время боя и теперь все вокруг кажется одинаковым, так что может быть я не прав, — выдает Квидлон, указывая на след слева от нас.

— Проверь свой радиокомпас, идиот, — говорю я Квидлону, и тот вытаскивает из-за пояса магнитный компас, крутит верньеры для правильного расположения. Качает головой и снова крутит.

— Он не работает, —говорит, качая головой, — мне кажется, у тау есть какие-то генераторы помех, или возможно структура купола гасит сканирующие лучи.

— Если бы ты не прирезал Глаза, мы бы знали наверняка, — рычит Трост, проверяя счетчик выстрелов на своем лазгане.

— Забудьте о прошлом, нам лучше двигаться, чтобы не стать мишенью для новых дронов или чего похуже, — отрезаю я, выбивая компас из рук Квидлона.

— Судя по макету на "Лаврах Славы", тут должен быть только один выход. Как только найдем его, так сразу же поймем где находимся.

— Ага, а тау нас просто так взяли и отпустили, да, Последний Шанс? — сплевывает Трост, поднимая Таню на ноги.

— Нет, но мы можем сделать так, чтобы они два раза подумали, прежде чем переходить нам дорожку, — говорю я им, — давайте, меньше споров, больше дела.

Продвижение по джунглям медленное, нас задерживает подлесок и необходимость все время быть настороже. Эта область шириной всего пару сотен метров, но мы не торопимся, не желая неожиданно вылететь на тау. Примерно через десять минут Трост свистит, падает на землю, и мы следуем примеру.

— Движение, двадцать, может быть тридцать метров слева, — шепчет он. Встаю вприсяд и вижу, что он прав. Меж деревьев осторожно пробираются воины Огня. Непонятно сколько их, может быть полдюжины, может быть больше. Указываю вперед, и все кивают, понимая план. Держа меж собой и тау деревья, мы ползем к низким кустам и ждем, пока враг пройдет мимо нас. Первые несколько проходят не замечая нас, но затем мимо меня жужжит дрон и останавливается.

— Вперед! — ору я, кидаясь на землю. Оружие в моих руках вспыхивает выстрелами. С этого расстояния я не могу промахнуться, и дрон взрывается ливнем горящей шрапнели. Тау разворачиваются, но я уже около них. Впечатываю приклад автогана в шлем ближайшего и разбиваю небольшое скопление линз на том месте, где у него должны быть глаза. Следующий в шеренге поднимает ружье, дабы разорвать меня на части, но я отпинываю дуло в сторону, и выстрел распарывает его товарища. Практически шинкует его на две половинки. Меняю направление удара ноги и с силой загоняю ботинок в грудь тау. Тот плюхается на спину, я прыгаю на него, втыкаю автоган ему под подбородок и вдавливаю спусковой крючок. Макушка его шлема и содержимое кровавыми брызгами разлетается по листве.

Поднимаю взгляд и вижу, как Квидлон втыкает нож в пах другого воина Огня, в то время как Трост вколачивает кусок скалы в голову еще одному тау. Два оставшихся бойца разворачиваются и бегут, но Квидлон хватает свой лазган и, прежде чем те скрываются из виду, срезает обоих плотным залпом лазерного огня. Делаю паузу, дабы перевести дыхание, осматривая искалеченные тела. Пусть уж лучше их тела, чем мое.

Направляемся туда, откуда пришли тау, полагая, что они пришли из двери, которую мы ищем. Примерно через сто метров путь нам преграждает водный поток, разрезающий широкую поляну. На мой взгляд, это выглядит как огневой мешок. Хорошие линии огня со всего периметра, где плещется и течет ручей. Но в данный момент время уже против нас, и нам некогда искать лучшее место или идти вниз по течению. Атака дронов и так выбила нас из расписания, так что нам нужно как можно скорее выбираться отсюда и бежать к центральному залу.

Краем глаза ловлю движение на поляне и инстинктивно поднимаю автоган, готовясь открыть огонь. Приглядываюсь, но все что вижу — листву и кусты. Затем справа от меня снова возникает движение, и я быстро перевожу сосредоточенный взгляд в это место, но там снова ничего. Пригнув голову, вглядываюсь через поросль, стараясь разобрать, что там движется. Теперь я точно отмечаю движение чего-то, но определенно не похожего на тау. И только затем мое внимание перемещается на огромный ствол дерева, стоящего прямо напротив того места, где я сижу на корточках. Вглядываюсь в глубокие морщины коры, бегущей вверх и вниз, понимаю, что они немного согнуты и скручены. Странно то, что изломанные линии идеально напоминают очертания гуманоида.

— Хитрые ублюдки, — шепчу я сам себе, прицеливаясь в то место, где по моим расчетам находится голова почти невидимого воина. Мягко нажимаю на спусковой крючок. С треском через поляну пролетает единственная пуля и врезается во что-то перед деревом. И вот тогда я вижу, что к земле летит фигура, которую свет каким-то образом огибает, делая почти что невидимой. Затем разверзается ад. Отовсюду вокруг нас откуда-то из-за деревьев вспышки выстрелов. Нас обстреливают со всех сторон, массированные залпы сходятся на наших позициях, разрывают листу и кусты, впиваются в толстые стволы деревьев и раскидывают вокруг нас твердые как железо щепки. Мы вынуждены спешно нырнуть обратно в укрытия.

— Как мы пройдем? — спрашивает Трост, прижавшись спиной к дереву и нервно поглядывая из-за плеча. — Я их даже не вижу.

— Один из нас оттягивает на себя огонь, а остальные стреляют по ружейным вспышкам, — говорю я.

— Великолепно. Ну и кто же сыграет роль мишени? — спрашивает Трост, явно не горя желанием стать добровольцем.

— Я пойду, — говорит Таня, и прежде чем я останавливаю ее, кидается к поляне. Мы с Тростом быстро бежим за ней, оглядывая деревья в поисках движения. Таня выскакивает из листвы на пару секунд, а затем снова скрывается из виду, но не раньше, чем тау открывают огонь. Вижу вспышку пламени выстрела слева от меня и быстро открываю огонь, опустошая полмагазина, потом перевожу прицел на движение справа, используя оставшуюся часть боеприпасов. Выкидываю пустой и заправляю свежий. Уже нет трех магазинов, а еще во столько перестрелок придется вступить.

— Гоним их! — кричу я, пригибая голову и кидаясь в сторону, бешено паля при этом от бедра, после чего падаю в укрытие, предоставленное неглубоким берегом ручья. Они открывают ответный огонь, который взбивает десяток воронок в воде вокруг меня, и я быстро сгибаю ноги, уводя их с линии огня. Стреляю в ответ, целясь в кусты, из которых видел три или четыре вспышки света. Там раздается треск искр и что-то падает в кусты, приминая под ними листву. Слышу выстрелы справа, и вижу, что Трост целится в то же место. Снова открываю огонь, догадываясь, что там укрылось несколько атакующих. Что-то с гудением пролетает у меня над головой, пропахивает борозду на берегу и взрывается, заваливая меня грязью.

— Подрывник, устрой-ка фейерверк! — ору я Тросту, который теперь чуть выше по течению от меня. Он показывает мне большой палец и вытаскивает из своего ранца большую канистру, размером примерно с мое предплечье. Выдернув чеку, он зашвыривает ее к передней линии деревьев. Смотрю как она, кружась, летит по воздуху.

— Не смотреть! — орет Трост, но слишком поздно. Я как раз отворачиваю голову, когда бомба взрывается, и кругом расходится волна белого света, обжигая сетчатку и вызывая тем самым пляшущие пятна перед глазами. Чувствую, как кто-то хватает меня за плечо и ставит на ноги.

— Давай за мной, — пыхтит мне в ухо Таня, и я, шатаясь, перехожу на бег, пока она тащит меня через поляну. Чувствую запах гари, ощущаю, как под ногами хрустит обугленная земля. Быстро проморгавшись, ко мне возвращается зрение — сначала пятна желтого и зеленого, но через несколько секунд проступают туманные очертания кустов и серое пятно, я так понимаю Квидлон или Трост.

— Дверь недалеко, — слышу Квидлона и протираю глаза. Теперь я вижу его более четко.

— У тебя есть еще зажигательные, Подрывник? — спрашивает Таня.

— Осталась только одна, — отвечает он.

— Лучше прибереги ее, — говорю я, — используй обычные гранаты.

Мы бежим к выходу, который не так хорошо охраняется, и десять тау уничтожены тремя одновременными взрывами.

— Я думала, что выбраться будет сложнее, — признается Таня, пока мы несемся по коридору к входу в энергетический зал.

— А это потому, что большая часть пошла за мной, — говорит нам Трост, — я подозреваю, что сотворил такой адский бабах, что почти снес половину купола.

— Там и Полковник устроил погром, — напоминаю я им, когда Таня опять берется за лазерный резак, — нам нужно сохранить преимущество внезапности. Не знаю, насколько быстро они ответят, но что-то подсказывает мне, что тау очень шустро соберутся.

— Я внутри, — информирует нас Таня, закрывая резак и цепляя его за один из ремней ранца.

— Придерживаемся плана, — говорю я, готовя дымовую гранату. До башни держитесь ниже, а затем внутрь. Подрывник и я держим атакующих, Мозги тем временем отрубает питание и закрывает двери. Снайпер бежит к вершине башни и готовиться выстрелить. Любые неприятности — только крикните и я прибегу.

— Поняли, Последний Шанс, — говорит Таня, и кивает, вытаскивая одну из своих дымовых гранат, — увидимся наверху башни.

Закатываем гранаты через открытый Таней пролом. Я смотрю им вслед и вижу, как за ними повсюду расходится густой синий дым.

— Вперед! — я шлепаю Таню по заднице, и она прыгает через дыру, за ней Квидлон. Слышу очередь и быстро ныряю за ними, Трост замыкает. Несусь через дым, даже не пытаясь отстреливаться, пока вокруг меня визжат и свистят пули, и почти что влетаю мордой в стену башни. Что-то взрывается у меня над головой, и меня закидывает осколками от стен.

— Все внутрь, живо! — рявкаю я на остальных, и те направляются к двери. Взираю через прицел и вижу размытые очертания слева и справа, выбирая, куда стрелять. Пускаю одну очередь влево и вижу, как кто-то падает. Затем еще одну вправо, и та залпом сшибает мишень с ног. Делаю пару шагов вдоль стены, чтобы поменять позицию. Ответный огонь тут же начинает высекать осколки из пола и стены, где я только что стоял. Я стреляю в ответ, ориентируясь по дульным вспышкам, и слышу приглушенный вскрик, когда пули попадают в цель. Еще пару шагов, и я вижу, как Трост у двери отчаянно мне машет.

— Что случилось? — спрашиваю я, спешно подбежав к нему.

— Квидлон ушел в самоволку, свалив на другую сторону башни, — говорит он мне, показывая за плечо большим пальцем.

— Ладно, держись здесь, я притащу этого тупого фраггера обратно, — говорю я саботажнику.

Внутри башни огромное открытое пространство, единственная спиральная лестница уходит на следующий этаж, огибая центральный столб, а небольшие площадки через равные интервалы уходят к потолку. Поднимаю взгляд и вижу, что Таня все еще несется по лестнице, ее винтовка за спиной, поскольку она держится за центральную колонну, так как на лестнице нет перил.

Возвращаюсь к непосредственной проблеме. Выглядываю через круглый проход напротив двери, который все еще открыт. Бросаю взгляд наружу, тау не видно, но перед парой тяжелых бронированных дверей стоят пять пустых боевых скафандров, рядом с которыми ошивается Квидлон. Скафандры открыты, передняя часть корпуса свешена, панели на бедрах опущены, демонстрируя кабину внутри. Оглянувшись, я бегом пересекаю открытую местность до Квидлона.

— Эй, Мозги, какого фрага ты тут делаешь? — ору я на него.

— Разве они не великолепны? — спрашивает он, улыбаясь как идиот. — Ты только подумай, если мы возьмем один из них, то нас никто не остановит, и мы без проблем посечем воинов Огня!

— Если мы сейчас же не двинемся, мать твою, дальше, тогда кучка тау-ублюдков в этих самых скафандрах придет за нами, и у нас не будет и шанса, — рявкаю я на него, хватая за плечо и разворачивая, — а теперь отрубай долбаное питание, пока не прибыло подкрепление на грави-поезде!

— Я только быстренько взгляну, — говорит он, отмахиваясь и делая шаг к ближайшему боевому скафандру.

— У нас нет времени на это дерьмо! — ору я на него, хватая за руку. Он внезапно поворачивается и кулаком врезает мне в живот, сшибая на колени.

— Отвали, Последний Шанс, — отрезает он, — я, может быть, умру здесь, но перед уходом хочу заглянуть в одну из этих машин.

Он карабкается на скафандр, но я прыгаю вслед за ним и стаскиваю обратно на землю. Он с легкостью выскальзывает из моей хватки и пинает меня в пах. Этот удар я едва успеваю остановить бедром. Да, я хорошо его обучил. Его кулак молотом врезается в мой правый глаз, в этот раз намного быстрее, чем он когда-либо действовал на тренировках. Ошеломленный падаю на задницу, а он снова карабкается вверх.

Опущенная передняя сторона бедра позволяет мне заглянуть внутрь. Внутри сидение, окруженное панелями дисплеев и рядами подсвеченных кнопок. Закинув ногу внутрь, Квидлон плюхается на сидение, и я вижу, как его ноги уходят в бедра скафандра. С шипением вокруг его ног закрываются зажимы, фиксируя на месте.

Когда я, держась за живот, вскакиваю на ноги, он тыкает в одну из кнопок. Раздается высокочастотный звук, и голос тау произносит что-то.

— Вылезай оттуда. Ты не знаешь, что делаешь! — ору я на него.

— Отвали, Последний Шанс! — орет он в ответ, а в его глазах плещется безумие и одержимость. Левой рукой он хватается за короткий джойстик управления, а правой тыкает в кнопки.

— Думаю, разобрался, управление на самом деле достаточно простое, все на своих местах.

Бедерные панели защелкиваются на место, с лязгом запечатывая броню, затем с завыванием приводов опускается фронтальный фонарь. Последнее что я вижу — широченную ухмылку Квидлона. Мгновение скафандр стоит неподвижно, и меня разбирает любопытство, а вдруг у него и правда все получится.

Затем боевая машина начинает дико вибрировать, яростно трясясь пару секунд. После чего грудная пластина с шипением открывается снова. Фонарь поднимается на петлях, являя зажаренный труп на сидении. Тот все еще дымится, а обожженные губы натянуты в безумной ухмылке. Несколько разрядов энергии все еще бегают меж двух жезлов, вставленных с разных сторон в голову Квидлона. Жезлы бесшумно убираются обратно в борта кабины. Бедро откидывается вниз, открывая его изуродованные ноги — куски сожженной плоти на костях. Вонь горелого мяса долетает до моего обоняния, и я закрываю рот руками. Тяжело сглатываю, чтобы остановить рвотные позывы.

— Ты тупой кусок сточного говна! — ору я на шелушащееся тело Квидлона. Полностью потеряв самоконтроль, я делаю пару выстрелов в дымящиеся останки, и те рассыпаются грудой пепла и костей, выплескиваясь из скафандра. Плюю на пепел и пинаю его, разбрасывая вокруг себя куски плоти и кости.

— Тупой, фракнутый, тупица, сукин сын, глупый фраггер! — хрипло ору я, подчеркивая каждое слово пинком, после чего беру себя в руки.

Задыхаясь стою на месте и взираю на слегка дымящийся боевой скафандр. Достаю гранату с пояса и зашвыриваю на сидение, после чего отхожу назад. Взрыв разносит кабину на части, раскидывает разбитое стекло и куски панели управления, которые падают среди сгоревших останков Квидлона. Осознавая, что у меня осталось не так много гранат, и с помощью автогана расстреливаю оставшиеся четыре, посылая короткие очереди в каждый. Стрельба вознаграждается электрическими искрами и небольшими язычками пламени, что прорываются через различные контрольные панели.

Оружейные выстрелы привлекают мое внимание обратно к башне, и я разворачиваюсь на пятках и несусь к ней. Бросив взгляд налево, я замечаю, как в зал входят воины Огня. Даю несколько коротких очередей, один из них падает, а остальные вынуждены скрыться с глаз. Добегаю к башне, где Трост отстреливается через другой проход. Заглядываю ему через плечо и вижу еще больше распростершихся посреди главного зала воинов Огня.

— Сдерживай их тут, а я проверю Снайпера, — говорю ему, после чего несусь вверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и не обращаю внимания на тот факт, что могу упасть и разбиться, если сделаю неверный шаг. До вершины тяжелый забег, проношусь мимо комнат, полных инструментов и мерцающих контрольных панелей, но в конечном итоге вылетаю на открытую платформу.

Таня присела за парапетом, прижав к груди снайперскую винтовку. По окружающим стенам со звоном лупят пули, так что я пригибаюсь и перекатываюсь к ней.

— Как дела? — спрашиваю я, вытаскивая магазин, дабы проверить, сколько осталось патронов. Примерно половина.

— Они знают, что я тут. Я не могу сделать прицельный выстрел под таким огнем, — отвечает она, скорчив гримасу.

— Ну и какой из тебя незаметный стрелок, — отрезаю я, червяком ползя вперед, в то время как пули отрывают куски от края парапета.

— Они появились и сразу начали стрелять. Они уже знали, что я буду тут, хотя и не видели меня, — рычит она в ответ, одаривая кислым взглядом.

— Нас очень быстро тут окружат, если мы не будем осторожны, — говорю я, вставляя магазин обратно в автоган.

Выглядываю из-за парапета и посылаю три выстрела в группу воинов Огня, присевших у одного из арочных проходов в центральный зал. Они ныряют в укрытие. Снова скрывшись из виду, я переползаю к противоположному краю платформы и быстро заглядываю за него. С другой стороны к нашей позиции приближаются еще семь воинов Огня. Я снова вскакиваю, даю две короткие очереди, четко попадаю в одного из тау, после чего снова ныряю.

Внезапно слышу чей-то крик на тау, голос намного глубже, чем я слышал раньше. Подползаю к Тане, и она кивает. Мы оба смотрим вниз — там стоит высокий чужак в гладких красных одеждах, командующий отрядом воинов Огня.

— Это Пресветлый Меч! — шепчу я ей, она снова кивает и наводит снайперскую винтовку. И затем я слышу еще один крик, на сей раз на готике.

— Он направляется к оружейной, остановите его! — слышу я рев Ориеля, и вижу, как инквизитор и Полковник выскакивают из другого арочного прохода, их оружие выплевывает пули, а в руках окровавленные цепные мечи (пп). За ними бежит Морк, стреляя в разбегающихся по залу воинов и укладывая пару. На пару секунд присоединяюсь к их пальбе, но не могу прицелиться в Пресветлого Меча. Другое отделение воинов Огня перехватывает Ориеля и остальных, загораживая им линию огня на командира.

— Давай, Снайпер, вали его! — рычу я на Таню, но она не отвечает. Когда ответный огонь заставляет меня снова нырнуть в укрытие, я оглядываюсь на нее. Она на месте, присела над винтовкой, целится. Но не стреляет, просто медленно следит за ним.

— Император прокляни тебя, да стреляй уже! — рычу я, но она игнорирует меня. Ее руки начинают дрожать, я вижу, что дуло подпрыгивает.

— Давай тише, расслабься, дыши, а затем пришей этого ублюдка, — говорю я, стараясь оставаться спокойным. Стою рядом с ней в полуприсяде и отчаянно желаю, чтобы она нажала на спусковой крючок. Давай же, я про себя уже ору на нее. Давай, будь ты проклята! С придушенным рыданием она роняет винтовку, и та лязгает по платформе.

— Ты ранена? — ору я на нее, прыжком оказываясь рядом. Она свернулась в клубок, подняв руки над головой в жесте защиты, и сквозь ружейный грохот и треск лазганов, я слышу ее рыдание.

— Таня, ты ранена? — требую я ответа, хватая ее за плечо. Она не сопротивляется, и когда я отвожу ее руку, то вижу, как по щекам струятся слезы.

— Я… я не могу, — всхлипывает она, — прости, Кейдж.

— Тупая идиотка… — я настолько рассержен, что теряю дар речи. Тыльной стороной руки отвешиваю ей пощечину.

— Ты даже себе представить не можешь, что только что натворила. Теперь мы все трупы.

— Прости меня, — снова извиняется она меж рыданий и всхлипываний.

— Теперь ох как, мать твою, поздно, — ору я на нее, поднимая за волосы и ставя на ноги. — Хватай винтовку, нам нужно бежать из башни.

Он тупо стоит секунду и непонимающе смотрит на меня.

— Хватай свою гребаную винтовку солдат, и смываемся! — ору я ей в лицо. Вроде бы наконец-то поняла, поскольку пропадает стеклянный взгляд, и она хватает свою винтовку. Она еще раз бросает на меня взгляд и затем бежит к лестнице. Последний раз заглядываю за край башни, как раз тогда, когда Пресветлый Меч и телохранители исчезают в широком проходе ровно за поврежденными боевыми скафандрами. Бегу вслед за Таней, на ходу меняя магазин, и делая над собой усилие, чтобы притормозить на этой опасной спиральной лестнице. Скатиться вниз и сломать себе шею будет самым тупым способом уйти из жизни. В конце концов, я чертовски уверен, что тау будут со всем пылом пытаться убить меня, так что не хочется портить им все веселье.

Когда сбегаю вниз, Трост оборачивается ко мне.

— Что случилось? — спрашивает он, переводя свое внимание то на меня, то на воинов Огня снаружи.

— Пресветлый Меч сбежал. Нам нужно убираться отсюда, — говорю я, направляясь к другой двери.

Вижу как Ориель, Морк и Полковник сошлись в рукопашной с отделением воинов Огня. Вот что я скажу, у тау конечно впечатляющие пушки, но они ни черта не смыслят в рукопашном бое. Шеффер и инквизитор с легкостью рвут их на кусочки цепными мечами и направляются к нам.

За ними появляются еще воины Огня, и я прикрываю отряд, выпустив очереди по паре патронов, зная, что у меня остался только один магазин. Морк останавливается и разворачивается, так же делая пару выстрелов в тау, и снова заставляя их скрыться. Первым к башне подбегает Ориель.

— Куда он ушел? — требует он ответа, хватая меня за отвороты камуфляжной рубашки. Я указываю на двери, которые в данный момент уже закрыты.

— Он попал в оружейную, — тяжело произносит Полковник, от недавнего боя его грудь ходит ходуном, — теперь все будет гораздо сложнее.

Он и инквизитор отталкивают меня прочь, Морк трусцой бежит за ними, на ходу отщелкивая батарею лазгана.

— Снайпер подвела нас, — горько произносит он.

— Угу, подвела, — соглашаюсь я, — самое время убираться на хрен.

— Задание еще не завершено, Последний Шанс, — говорит он, загоняя свежую энергоячейку.

— На случай, если ты не заметил, миссия горит как фитиль заряда, а потом будет гребаная катастрофа, — рычу я ему, стараясь протолкнуться мимо, но он хватает меня за руку. Рывком освобождаюсь.

— Все кончено, мы оплошали, теперь самое время линять!

— Ты дезертир, лейтенант Кейдж? — зловеще спрашивает он, размахивая в мою сторону лазганом.

— Да, я чертов дезертир! А ты больше не комиссар, Морк! — указываю я ему. — Тебе нет нужды помирать здесь.

— Нет, я не комиссар, — злобно отвечает он, — Я — Герой. Ты забыл об этом? Герой! Вот почему я не отступаю и не бегу, и не дезертирую посреди задания, и именно по этой причине ты больше не сделаешь ни шагу.

— Это бред, — рычу я на него, — тут что, недостаточно тау, чтобы еще и стрелять друг в друга? Сегодня мы проиграли битву, но возможно Пресветлый Меч напуган настолько, что мы победим в войне. Давай на шаттл, выживем, чтобы сражаться в другой раз. Да какого черта, я сам добровольцем вызовусь в оборону Саркассы, но здесь не останусь ни секундой дольше!

— Стоять на месте, лейтенант, — слышу я, как рявкает Полковник. Он проходит через дверь и машет Морку уйти с дороги.

— Пристрели меня, заруби, мне уже плевать! — ору я на Полковника. — Я валю отсюда, и на этот раз не вернусь за тобой.

Полковник улыбается, а затем выражение лица становится мрачным.

— Слишком поздно, — отвечает он просто, указывая мне за плечо. Я оборачиваюсь. Двери оружейной без труда скользят в стороны, и я понимаю, почему Ориель был так уверен, что Пресветлый Меч пройдет мимо огневой позиции Тани.

ОЩУЩАЮ, как трясется земля под ногами, когда пять боевых скафандров идут к нам, шагая меж дымящихся останков тех, что стояли перед дверьми. С поднятыми пушками они топают прямо к нам. Пресветлого Меча легко опознать: его скафандр украшен сильнее, чем остальные, а на передней бронепластине запутанный узор тау. Многоствольная пушка на его правой руке наводится в нашу сторону, а ракетная установка на плече поворачивается к башне. В его левой руке какое-то устройство-щит. Вижу, как оно потрескивает от пробегающей энергии. Его телохранители вооружены теми же многоствольными пушками, и другими смертоносными приспособлениями. Чувствую, как подгибаются ноги, и падаю на колени. Время, кажется, замедлилось. Вижу, как четыре дула пушки Пресветлого Меча начинают раскручиваться, их скорость возрастает, а затем взрывными вспышками света они начинают стрелять. Снаряды кромсают стену как раз у меня за спиной.

Слышу, как Шеффер с проклятием ныряет обратно в башню, а кто-то зовет меня по имени, должно быть Морк. Вдруг резко в голове все становится на место, рев пушек оглушителен, я ныряю в другую сторону и перекатываюсь, ощущая, как ударами хлыста завывают вокруг меня пули. Что обжигающее болезненно ударило меня в ногу, и я снова растянулся на земле. Оглянувшись, замечаю, как кровь стекает из дырки в правом ботинке. Подавив крик боли, вскидываю автоган и открываю огонь, поливая Пресветлого Меча. Пули бесполезно рикошетят случайными искрами от его боевого скафандра, оставляя на нем только крошечные вмятины. Один из телохранителей отходит в мою сторону и тыкает в меня явно огнеметом. Спешно вскакиваю на ноги, игнорируя жгучую боль в ноге, и ныряю в укрытие башни за мгновение до того как струя пламени с треском проносится мимо меня, по пути проливая горящее топливо на пол главного зала. Меня обдает волна жара, аж глаза болят.

Справа от меня вижу, как остальные бегут от башни. Пару секунд спустя серия взрывов разрывает башню изнутри, пламя лавиной вздымается из выходов. Пытаюсь встать, но ноги не слушаются, так что я резко падаю к стене башни. Боевой скафандр с огнеметом топчется за углом, и слышно, как жужжит его оружие, раскачиваясь из стороны в сторону в поисках целей. В конце концов, он, не заметив меня, наводит огнемет на бегущих штрафников Последнего Шанса. Последние несколько патронов в магазине посылаю в канистру с топливом для огнемета на его левой руке. Канистра взрывается, левый бок бронированного скафандра охвачен огнем, а от взрыва во все стороны разлетается расплавленная шрапнель. Пилот скафандр игнорирует повреждения и разворачивает в мою сторону пушку. У меня есть только один возможный путь побега, так что я ныряю меж ног боевого скафандра, как только он открывает огонь.

Скафандр с трудом разворачивается ко мне лицом, вынуждая меня снова уворачиваться. Залетаю за угол дымящейся башни и прыгаю внутрь как раз в тот момент, когда Пресветлый Меч открывает огонь. Позади меня пули вырывают из пола огромные куски. Внутри башня покрыта щебнем от разрушенной лестницы, на стенах грязные, огромные трещины. Моя нога немеет, и я, тяжело хромая и заваливаясь на бок, бегу к другой двери. Остальные укрылись в дверном алькове на дальней стороне главного зала и безрезультатно стреляют в боевые скафандры, которые разделились и обошли башню с разных сторон.

Когда бегу к выходу, нога поскальзывается на мусоре, и я подворачиваю искалеченную ступню. Стукнувшись головой об пол, издаю крик от боли. Поднимаю глаза и вижу, что надо мной возвышается черная броня Пресветлого Меча, его одна нога поднята, дабы впечатать меня в пол. Перекатываюсь под ступней скафандра, которая втаптывает мусор буквально в сантиметре от моей ноги. По твердому полу главного зала бегут трещины.

Когда я вскакиваю на ноги, Пресветлый Меч стремительно разворачивается на одной ноге, дуло его пушки врезается мне в грудь и откидывает к стене башни. Ощущаю, что внутри меня что-то ломается, возможно, пара ребер, а дыхание становится отрывистым и напряженным. Командир тау еще раз замахивается, и я тут же падаю в другую сторону. Его удар выбивает из стены острые осколки и засыпает меня пылью.

Остальные направляют огонь на Пресветлого Меча, пока он возвышается надо мной, и вокруг нас свистят лазерные разряды и пули. У меня появляется странное ощущение, что я тут уже бывал раньше. Затем я осознаю, что это ощущение похоже на ночные кошмары, что я испытывал на шаттле. На самом деле, практически одно и то же — вокруг меня свистят пули, а надо мной возвышается массивная фигура. Он разворачивается, поднимает руку со щитом, и пули начинают дико рикошетить во все стороны, а по диску пробегаются крошечные разряды энергии. Его щит все еще держится, и он снова замахивается на меня, практически снося мне голову.

Странно, но сейчас я совсем не напуган. Словно я каким-то образом знаю, что он все равно не убьет меня. Затем над треском лазганов и рокотом автоганов я слышу резкий хлопок. Что-то врезается в щит, после чего он взрывается ярким ливнем синих искр и падает на пол тремя разбитыми частями. Снова раздаются странные выстрелы, и бронебойные пули аккуратно прошивают боевой скафандр, кучно ложась в центре основной бронеплиты.

Командир тау забывает обо мне и разворачивается к штрафникам, его скорострельная пушка поворачивается, готовясь к стрельбе. Следующий выстрел попадает в одно из дул и раскалывает его. Как только Меч открывает огонь, орудие взрывается, начисто вырывая руку, которая, вращаясь, пролетает мимо меня и с лязгом падает справа. Те же выстрелы быстрой очередью разрывают подпорки его правой ноги, те деформируются под весом костюма и вся громада заваливается на бок.

От боекостюма раздается шипение, и мгновение спустя секция торса отстреливается на четырех маленьких реактивных ускорителях, выкидывая Пресветлого Меча из искореженной машины. Четверо телохранителей прыжками несутся к штрафникам, которые направляются к дальнему концу зала. Боескафандры на реактивных прыжковых двигателях длинными шагами преодолевают огромное расстояние. Бросаю взгляд на спасательную капсулу и вижу, что ее люк открывается. Остальных уже отрезали. Телохранители находятся между ними и Пресветлым Мечом.

— Ну, чужацкий придурок, сейчас я к тебе приду, — рычу я, продвигаясь по главному залу и оставляя позади себя кровавые отпечатки ног. Телохранители явно не знают о моем существовании.

Добираюсь до спасательной капсулы, когда Пресветлый Меч уже полностью выбрался. Рана на его руке обильно кровоточит. Он падает на землю и поднимает на меня свой злобный взгляд. Он бормочет что-то на тау и делает глубокий вдох. Поднимаю сжатый в руках автоган, но он не делает никаких попыток остановить меня, когда я вбиваю приклад ему в голову. Его череп трескается, а удары заставляют тау заорать от боли.

Слышу визг металла о металл, оборачиваюсь, и вижу, что облаченный в скафандр телохранитель стремительно разворачивается в мою сторону. Не теряя времени, я еще двумя ударами расплющиваю мозги Пресветлого Меча об пол, а затем начинаю ковылять в сторону башни.

— Беги! — орет Ориель, кидаясь ко мне. Один из боескафандров разворачивается к нему и открывает огонь. Раскаленный добела визжащий плазменный шар разрывается как раз за спиной инквизитора, ослепляющей вспышкой освещая отдаленную стену купола.

— Не могу! — огрызаюсь я сквозь сжатые зубы, когда он добирается до меня. Телохранители разделяются. Двое из них преследуют остальных штрафников, а двое, включая однорукого, с которым я сцепился раньше, направляются к нам, дабы нести возмездие за своего погибшего командира.

— Нам нужно встретиться с остальными в транспортном терминале, — говорит мне Ориель, подставляя плечо под мою руку и поднимая меня на ноги. Он затаскивает меня в башню как раз в тот момент, когда султаны взрывов снаружи возвещают о ракетной атаке, и ударная волна швыряет нас обоих на щебень.

— Ты можешь идти? — спрашивает он, неустойчиво поднимаясь на съезжающем мусоре.

— Да я, мать твою, выползу отсюда, если понадобится! — с жаром отвечаю я, хватаюсь за его руку и поднимаюсь.

— Черт, еще воины Огня, — ругается Ориель, бросая взгляд на противоположную дверь, — слишком много открытого пространства нужно пробежать.

— Давай, вперед, оставь меня тут, — говорю я ему, но в ответ он просто смеется.

— Ты оставь геройство Морку, — говорит он.

— В задницу геройство, я просто надеюсь, что ты отвлечешь остальных, — огрызаюсь я, совершенно не удивленный, — разве ты не можешь использовать какую-нибудь магию или что-то другое?

— И что с ними сделать? — рассерженно рычит он. — Убедить их, чтобы они просто ушли? Думаю, не сработает.

— Ну, я не знаю, — ору я в ответ, заводясь, — это же твоя гребаная сила, не моя. Заставь их посчитать нас убитыми, и они уйдут за остальными, а мы сможем смыться.

В двери появляется тень, и мы спешно скрываемся из виду. Один из тау запихивает внутрь скорострельную пушку и дает очередь, разнося на куски противоположную стену и наполняя воздух пылью и летающими осколками.

— Хорошо, я попытаюсь, — соглашается Ориель, — ложись и притворись мертвым. По крайней мере, если это не сработает, мы об этом уже никогда не узнаем.

Мы растягиваемся на щебенке и ждем. Стараюсь дышать как можно тише. Чувствую, что в ботинке сворачивается кровь, пыль забивает мне рот и хочется прокашляться. Закрываю глаза, чтобы не хотелось моргнуть. За дверью позади нас раздаются голоса тау, и я фокусирую свое внимание на острых кусках стены под собой, стараясь прикинуться мертвым, как камень. Слышу хруст шагов, судя по всему несколько чужаков, которые уже внутри. Что-то, должно быть дуло винтовки, тыкается мне в спину. Они опять переговариваются, и я слышу снаружи тяжелые шаги отступающего массивного боевого скафандра, а затем раздается очередь. Тау вокруг спешно удаляются, оставив лежать нас на месте. Еще некоторое время лежу не шелохнувшись.

— Терпеливо жди, пока они не покинут зал, — слышу голос Ориеля, и затем осознаю, что он снова скорее внутри моей головы, чем на самом деле произносит это вслух. Медленно считаю про себя, представляя, как тау бегут через главный зал вслед за остальными штрафниками. После чего даю им еще пару минут, сажусь и вижу, что Ориель выглядывает из-за одной из дверей.

— На дальнем конце они оставили пару охранников, — говорит он мне, жестом подзывая взглянуть. Выглядываю и замечаю двух парящих боевых дронов примерно в сотне метрах от нас.

— Полагаю, надуть их ты не сможешь, так что все придется делать по старинке, — говорю я, подбирая автоган с того места, куда я его отшвырнул.

— Ты берешь того, что справа, я левого, — говорит Ориель, переходя к другой двери.

— На счет три.

Я готовлюсь к стрельбе, используя выщербленный и потрескавшийся проем двери, дабы стабилизировать прицел. Дроны парят на месте, медленно вращаясь, чтобы своими искусственными глазами и ушами присматривать за башней и проходом в главный зал.

— Раз… два… — отсчитывает Ориель, затем останавливается.

— Кто-то идет! — шепчет он мне, ныряя обратно внутрь.

— Кто? — шепчу я в ответ, оставаясь на месте.

— Тау, без брони, — говорит он мне, — возможно за телом О'вара.

Выглядываю и вижу, как к башне осторожно пробирается тау, каждые несколько секунд озираясь по сторонам. На нем слои светло-зеленой и синей одежды, которая словно парит вокруг него, пока он быстро идет в нашу сторону.

— Это Прохладный Ветер, — говорю я, расслабляясь, когда он приближается. Машу ему, чтобы привлечь внимание, и он пораженно останавливается. Убыстряет шаг и спешит к башне.

— Шас думают, что вы мертвы, — говорит он, глядя на нас в изумлении.

— Я и хотел, чтобы они так считали, — подтверждает Ориель, не вдаваясь в детали, — ты что здесь делаешь?

— Остальные сейчас уже в безопасности, но я хотел проверить рапорт о том, что вас убили, — говорит он, восстанавливая самообладание, — редкость, когда наши воины допускают такие ошибки.

— Ты можешь отвести нас к остальным? — спрашиваю я, глядя на дронов снаружи.

— Да, идите за мной после того, как я отпущу боевых дронов, — немедленно отвечает он. Наблюдаю за тем, как он выходит и говорит что-то дронам на тау. Они кивают в подтверждение команды, затем разворачиваются и со свистом вылетают в одну из дверей слева от нас. Он машет нам, чтобы мы выбирались из укрытия.

— Где остальные? — спрашивает Ориель, помогая мне хромать по главному залу. — И какого хрена ты здесь делаешь?

— Поблизости, в одной из городских тренировочных зон, — говорит нам Прохладный Ветер, указывая дорогу. — Они запутали следы и теперь позади огневой зачистки воинов Огня. Я отведу вас к ним, и затем без особых сложностей вы сможете попасть на свой шаттл. И да, я здесь потому, что посчитал благоразумным появиться на случай, если что-то пойдет не так. Кажется, это было мудрым решением.

Ориель, сузив глаза, пристально смотрит на Прохладного Ветра.

— Ты все еще что-то скрываешь, — рычит инквизитор, останавливаясь на месте, — говори!

Посол мгновение колеблется, а затем вздыхает.

— Ваш шаттл был замечен, и с орбиты выпущены истребители, дабы предотвратить ваш побег, — говорит он нам, взмахами рук подгоняя нас, чтобы мы поспешили, — не могу гарантировать, что вы благополучно доберетесь до своего корабля.

— Это все? — спрашиваю я. — В любом случае, никогда не думал, что уйти отсюда будет легкой прогулкой.

Мы идем за послом по коридору, который плавно изгибается влево. Проходим несколько открытых дверей, за рядом из которых лежат трупы воинов Огня. На стенах выбоины, полученные в ходе боя, трещины и воронки от пуль, лазерных выстрелов и плазменных взрывов.

— Сюда, — говорит нам Прохладный Ветер, когда мы подходим к широким двойным дверям, — они в двухэтажном здании, как раз за дверью.

Он открывает перед нами двери, и мы попадаем в маленький Имперский городок, укутанный тьмой. На фоне искусственной ночи вырисовываются двух-, трехэтажные здания, подсвеченные тусклым сиянием двух лун. Пока пересекаем опустевшие улицы, загоняю последний магазин в автоган, и вслушиваюсь, ища присутствие других штрафников. Мы останавливаемся и слышим шепот из пустого здания впереди.

— Да, сюда, — говорит Прохладный Ветер, подталкивая нас перед собой. Мы заходим в тень, и Ориель зовет.

— Штрафники?

— Инквизитор? — слышу я ответ Полковника. На скрипящих петлях открывается дверь, и мы входим внутрь. Оглядываюсь и понимаю, что Прохладный Ветер исчез. И в это мгновение повсюду, словно взошедшее солнце, зажигается ослепительный свет, окуная здания в белое марево. Выглядываю из окна и вижу на площади перед зданием четыре боевых скафандра, из скрытых прожекторов которых льется свет. Так же смутно замечаю другие фигуры, стремительно разбегающиеся по зданиям. Воины Огня занимают многочисленные укрытия.

— Это шас'вре Пресветлого Меча. Прохладный Ветер предал нас, — рычит Ориель, выдергивая пистолет из кобуры. Он копается в кармане своего плаща и достает что-то, похожее на маленькую сферу. Шепчет в нее пару секунд, после чего опять убирает.

Снова обращаю свое внимание на боескафандры. С преднамеренной медлительностью, словно целящаяся расстрельная команда, шас'вре наводят свои ракетные установки на плечах на здание, в котором сидим мы.

— Первое правило ликвидации. Мы должны были догадаться, — слышу Полковника.

— О чем оно? — спрашивает Таня, заряжая снайперскую винтовку патронами огромного калибра из своей бандольеры.

— Убить исполнителей, — отвечаю я, поднимая автоган и беря на прицел прожекторы.

— Ваш народ будет страдать, а ваши миры истекут кровью! — громыхает голос одного из боевых скафандров, эхом отражаясь от окружающих зданий. — Вы не выживете, чтобы увидеть какие страдания вы обрушили на свой народ!

Вот и все, мы все умрем, думаю я. Внезапно в здании справа от нас раздается взрыв, и я вижу, как распустившийся огненный шар во все стороны расшвыривает полыхающих воинов Огня. Из вздымающегося дыма и пламени появляется, словно вышедшая из легенд, фигура. Тот, о ком с благоговением и шепотом передаются истории в военном лагере. Кого страшатся все враги Императора. Ощущаю, как все тело покрывается гусиной кожей. Это Ангел Смерти. Космодесантник.

— Кровь Императора, — ругается Трост, от удивления его глаза широко раскрыты, а из рук с грохотом вываливается оружие. Даже Полковник бросает взгляд на Ориеля, и в его глазах удивление, после чего он снова смотрит на наступающего воина.

Два с половиной метра высотой, и примерно метр в груди, космический десантник возвышается над разбросанными вокруг него горящими телами. С ног до головы он облачен в черную силовую броню, искусно обрамленную каким-то металлом, который блестит от пожарища. Он продолжает наступать на боевые скафандры. Когда он поворачивает свою голову к чужакам, его красные линзы шлема сияют, словно глаза демона. Он выглядит в точности как на картинках и деревянных гравюрах, что я видел, только в настоящей жизни впечатляет еще сильнее. Замечаю символ Инквизиции на его левом наплечнике. Буква "I" мерцает золотом. В левой руке длинный силовой меч, мерцающий синим во тьме, правой он поднимает болтер, открывает огонь и площадь наполняется грохотом его оружия.

Я едва замечаю мерцающие следы болтов, когда они с воем проносятся по открытому пространству. Три снаряда быстрой дробью врезаются в ближайший боескафандр, в тот, чей огнемет я уничтожил ранее. Взрывы выдалбливают огромные кратеры в броне и откидывает его назад. Все еще продвигаясь вперед, космодесантник снова открывает огонь, еще три выстрела, и три точных попадания вызывают цепную реакцию скафандра. Тот взрывается ливнем шрапнели и горящими кусками тела пилота.

Остальные штрафники "Последнего Шанса" открывает огонь по ближайшим к десантнику тау, в то время как два скафандра кидаются к атакующему. Вспышки выстрелов их пушек затмевают даже прожекторы, и я вижу, как трассеры сходятся к космодесантнику. Их попадание разорвало бы обычного человека на куски и отшвырнуло его окровавленный остов метров на десять, но космический десантник от этой канонады вынужден всего лишь опуститься на одно колено. Под огнем его броня покрывается трещинами и вмятинами, срывается наплечник, разбрызгивая искры из силового крепления. Невероятно, но космодесантник встает на ноги, игнорируя разрывающие вокруг него землю снаряды и царапающие нагрудный панцирь, и открывает ответный огонь. Болты разрывают скорострельную пушку одного из боескафандров.

— За Императора! — слышу я его богоподобный крик. Он отшвыривает болтер, хватает меч двумя руками и срывается на бег. Огромные шаги с легкостью переносят его сразу на три метра, а ботинки оставляют на полу трещины. Ближайший боескафандр, теперь уже однорукий, делает шаг назад, готовится к прыжку, но каким-то образом космодесантник успевает до того, как включаются прыжковые двигатели. Потрескивающая дуга силового меча отсекает одну ногу боескафандру и тот рушится на пол. Без остановки десантник разворачивается и наносит еще один удар. Мерцающее лезвие меча оставляет огромный разрез на корпусе скафандра, широко раскрывая внутренности.

Оставшиеся костюмы на коротких хвостах пламени взлетают в воздух, их ракетные установки вспыхивают, и визжащий залп ракет с дымным следом несется к нам.

— Ложись! — орет Морк, и я кидаюсь на пол,сжав голову руками. Передняя стена здания взрывом разбитых кирпичей и цементной пыли рушится внутрь, по моей спине тяжело барабанят куски мусора. Поднимаю взгляд и вижу, что Таня у одного из окон, стоит на одном колене, а снайперская винтовка плотно прижата к плечу. Она целится куда-то в воздух. Пока вокруг нее кружится пыль, она делает выстрел, выбрасывает гильзу, отслеживает цель и снова стреляет. В конце концов, она за несколько секунд делает пять выстрелов.

Что-то тяжело врезается в этаж над нами, по лестнице сзади нас с грохотом летят новые куски щебня. Половицы над головами издают зловещий треск, и мы разбегаемся в разные сторону за секунду до того, как вместе с крышей вниз обрушивается боескафандр тау. Вслед за ним летят искрящиеся провода и штукатурка. Мощным ударом он врезается в пол, поднимает облако пыли и начинает подергиваться. Одна искривленная нога дергается вверх и вниз, а ракетная установка беспорядочно вращается то влево, то вправо.

— Я иду за Прохладным Ветром, — рычу я, разгорячившись. Кто-то орет мне оставаться на месте, но я не обращаю внимания, выбегаю из двери, слегка приволакивая по земле истерзанную ногу. Оглядываюсь через плечо, и вижу, что еще один полыхающий скафандр лежит в центре площади, а второй отпрыгивает в разные стороны и дает ракетные залпы по космодесантнику, который укрылся за одной из искореженных машин тау, пока взрывы терзают землю вокруг него.

Осматриваю здания слева и справа, которые мерцают в пожарище боевых скафандров, ища Прохладного Ветра. Что-то подсказывает мне возвращаться тем же путем, которым мы пришли, и в этот момент я слышу шум в здании слева. Инстинктивно падаю на землю за мгновение до выстрела. Пуля насквозь прошивает забор справа от меня. Перекатываюсь на спину и открываю огонь. Автоган бешено трясется в моих руках от отдачи, но я продолжаю расстреливать темные окна. Почти встаю на ноги и, опираясь о забор, резко заваливаюсь на другую сторону. Нужно проверить, что еще у меня осталось из оружия. Примерно половина магазина, одна дымовая граната и два фраг-заряда. О чем, мать его, я думал, когда сунулся сюда в одиночку?

Выглядываю из-за забора, но в темном здании не видно никакого движения. Однако мое внимание привлекает какое-то движение дальше от дома. Краем глаза замечаю мельтешение в узком переулке, примерно в тридцати метрах справа. Низко склонившись за забором, поворачиваю в ту сторону голову, игнорируя острые приступы боли в ноге при каждом шаге. Дойдя до конца забора, примерно в двадцати метрах от переулка, я перепрыгиваю его, держась одной рукой, во второй автоган. Практически сразу же очередь из здания вынуждает меня перебежать через дорогу, сжимая зубы, дабы не заорать от боли. Тяжело задыхаясь, впечатываюсь в стену переулка и ныряю внутрь. Он тянется прямо примерно еще на десять-двенадцать метров, после чего резко поворачивает налево, огибая заднюю часть низенького здания с рифленой металлической крышей.

Толкаю себя вперед, горя желанием взыскать с Прохладного Ветра. В голове глухо стучит, а ноги, словно в огне, но гнев в моем сердце разгорается еще сильнее, при мысли о скользком, двуличном после. Все это время он планировал, что так и произойдет. Конечно же, я бы поступил точно так же, но сделал бы все наверняка. Ну а теперь ему придется заплатить за свой провал.

Спотыкаясь, огибаю угол и почти утыкаюсь лицом в воина Огня тау, который появился из двери слева от меня. Моя реакция быстрее. Бью автоганом ему в морду, сбивая шлем. Из его рук выпадает винтовка, и я подхватываю ее. За ним еще трое воинов Огня, но они ошеломлены и не успевают отреагировать. Я нажимаю на спусковой крючок винтовки. У нее вообще нет отдачи, тяжелые пули насквозь пробивают ближайшего тау и впиваются в следующего за ним, сшибая его с ног. Третий поднимает свою винтовку, но слишком поздно. Мой следующий выстрел практически отрывает ему голову, тело шлепается на землю кровавой грудой. Неуклюже переступаю через тела и вламываюсь в дверь.

Прохладный Ветер бьет меня в подбородок. Его слабый удар я едва замечаю. Лягаюсь здоровой ногой, сбивая его с ног. Он пялится на меня, не проявляя никаких эмоций. Ставлю ему на грудь свой ботинок и вжимаю в пол.

— На сей раз, посол, ты откусил больше, чем можешь прожевать, — тихо говорю я, поднося дуло винтовки к его лицу.

— Я ни о чем не жалею, — спокойно отвечает он, с бесстрастием встречая мой гневный взгляд.

— Это хорошо. Никому не следует умирать, сожалея о чем-то, — говорю я ему. Периодические выстрелы снаружи отвлекают мое внимание, но вскоре все затихает.

— Есть еще исповеди, для спасения души?

— Все, что я делал, я делал ради тау’ва, — спокойно говорит он, — я предвидел, что могу умереть. И не боюсь. Я служил тау’ва. Мы продолжим расширяться.

— А зачем двойное предательство? — спрашиваю я, любопытствуя. — Зачем такой риск? Зачем портить сделку?

— Чтобы показать вам, людям, что ваше время вышло, — говорит он и кивает от удовольствия, — вы старые и ветхие, словно крошащиеся особняки ваших правителей. Ваше время прошло, и все же вы так ревностно цепляетесь за останки былого величия. Мы превосходим вас. Тау'ва намного превосходит вашего мертвого Императора.

— Может быть, и превосходите, но у нас было намного больше уроков, — усмехаюсь я, отбрасывая в сторону винтовку, — я не буду в тебя стрелять.

— Нет? — отвечает он, у него появляется надежда.

— Неа, я тебя придушу, — говорю я ему злобным шепотом. Хватаю его за глотку, он пытается сопротивляться, но его удары слабы и ненаправленные. Вбиваю его в стену, пальцы сильнее сжимают его шею.

— Перед твоим последним взором будет человек, выдавливающий из тебя жизнь. Надеюсь, тебе это понравится.

— Вы все умрете. Победа все равно будет за мной, — задыхается он, и я кидаю его на пол.

— Ты это о чем? — требую я ответа, снова поднимая посла на ноги.

— Кажется ваш пилот вжился в роль наемника сильнее, чем собирался, — говорит он, безвольно свисая в моей хватке, — вы никогда не выберитесь живыми с Эс'тау.

— Как и ты, чужак, — рычу я, и с разгона вбиваю его голову в стену, ломая шею единственным ударом. Бросаю его тело у забора. Нужно найти остальных, рассказать, что планы изменились. Если они направляются к точке сбора, то есть шанс, что они в ловушке. К тому же Квидлон позволил убить себя до того, как вырубил подачу энергии на пути, так что к этому времени в этом месте будет уже рассерженный рой. Приходит в голову мысль, что приказ Полковника не брать комм-связь, был не таким уж хорошим. Он волновался, что любой сигнал может быть перехвачен чужаками.

Но нет смысла беспокоиться о том, чего у тебя нет, напоминаю я сам себе свои же слова, что говорил на тренировке. Подхватываю винтовку тау и направляюсь к фасаду здания, пройдя обугленную лестницу к короткому вестибюлю. Дверь раскрыта, выглядываю наружу, но не замечаю никаких признаков противника. Совершенно не представляю, где очутился, поскольку этой части не было в макете на борту "Лавров Славы". Решаю отправиться обратно на площадь, может быть там смогу напасть на след. Никоим образом невозможно слинять с этой планеты живьем, если я попытаюсь провернуть это в одиночку.

Умудряюсь вернуться на площадь и не ввязаться ни в какие неприятности. Крадусь по опустошенным и все еще дымящимся от ракетного обстрела руинам здания, в котором я встретил остальных. Мое внимание привлечено вспышками света, и я слышу невдалеке треск ружейного огня. Крадучись иду по краю площади, тщательно проверяя по пути все здания и проулки. Главная площадь заканчивается напротив меня, и я вижу пламя, ревущее в здании в паре сотен метров. Сузив глаза от света, я замечаю фигуры, мчащиеся через широкую дорогу, а их длинные, конические шлемы однозначно говорят, что владельцы тау. Слышу, как эхом по притихшему городу разносится два выстрела и двое из них валятся с ног. Осматриваю здания, пытаясь найти позицию Тани, так как догадываюсь, что именно она сняла бойцов с такой точностью. В этом нет сомнений.

Хотя отсюда мне ее не видно, и, решившись перебежать через площадь, я делаю паузу, укрывшись за останками двух уничтоженных боескафандров, после чего мучительно бегу к дальнему краю. Медленно продвигаюсь вдоль фасада здания к перекрестку бульвара и площади, останавливаюсь на углу и выглядываю на улицу. Вижу еще тау и зловещие очертания боевого скафандра, проходящего мимо горящего здания.

В отблесках пламени замечаю движение в дверном проеме на противоположной стороне улицы. Наблюдаю, как из теней высовывается длинное дуло.

Раздается выстрел, замечаю небольшую вспышку, и один из тау, вращаясь, падает на землю, сраженный точным попаданием в грудь. Вижу, как Таня встает и двигается дальше по улице, перепрыгивая через заборы и занимая позицию на широком крыльце, ведущем в следующее здание. Пригнув голову, бегу через дорогу, и кучей падаю на землю, стараясь вжаться в стену. Теперь уже задыхаюсь, ощущая, как сломанные ребра царапают легкие. Крадусь вдоль стены, приближаясь к Тане. Она снова стреляет, и затем отступает в мою сторону, низко прижимаясь и скрываясь из виду. Шепотом зову ее по имени, когда она уже готова нырнуть на боковую дорогу, примерно в пятнадцати метрах от меня, и она замирает на месте.

— Последний Шанс? — быстро шепчет она в ответ. — Мы решили, что ты мертв.

— Многие пытались, — говорю я ей, выходя из-за угла, — где остальные?

— Вход в этот зал всего лишь в паре сотен метров в ту сторону, — говорит она, указывая вниз по улице, — хотя его блокируют тау. Я защищала тылы, но еще больше тау подошло с другой стороны.

— Нам нужно отозвать их обратно, — говорю я, — Стрелли продался тау, и нас больше не ждет никакой шаттл.

— Черт! — ругается она, глядя через плечо на площадь. — Еще боескафандры!

Я оглядываюсь и вижу, что она права.

Над обломками своего собрата стоят еще три огромных фигуры, а их оружие отслеживает здания вокруг площади. Вокруг них, слегка мерцая, парит группа дронов.

— Давай к остальным, — говорит она, направляясь по дороге. Даже не верится, насколько она теперь уверенна в себе. Она кажется спокойной, убежденной, да практически довольной самой собой.

— И что заставило тебя наконец-то выстрелить? — спрашиваю я, прихрамывая возле нее. Она осматривает меня, и закидывает мою правую руку себе на плечо, помогая держаться вертикально.

— Я осознала, что или ты, или он, — говорит она мне без смущения.

— Всегда знал, что тебе не все равно, — в ответ я смеюсь, а потом начинаю кашлять.

— Ага, — резко отвечает она, — но я осознала, что этот Пресветлый Меч убьет сотни, тысячи. Как ты и говорил. Так что я выстрелила.

— И? — подталкиваю я ее, ощущая, что она хочет что-то добавить.

— Я просто подумала обо всех этих людях. Остальное было просто, — призналась она, — это дало мне убежденность, вот я и выстрелили в этого монстра.

— Так всегда легче, Таня, — соглашаюсь я с ней, прихрамывая рядом.

— Мое имя Снайпер, — отрезает она, разворачивая нас у узкой улочки слева, — ты так меня учил. Это то, чем я занимаюсь.

— Полагаю, что так, — говорю я, согласно кивая.

Через пару зданий по улице мы натыкаемся на Троста. Рассказываю ему об изменении планов, и он ведет нас к Полковнику и Ориелю.

Рядом с ними стоит космодесантник. Вблизи он еще более внушителен, а моя голова едва достает ему до груди. Его броня в царапинах, выбоинах и в десятке мест потрескалась, но, кажется, это его совершенно не беспокоит. Когда мы входим, он резко поворачивается, в руках силовой меч, отбрасывающий синее свечение на гладкие, закругленные пластины его черной брони.

— Из какого ада он появился? — спрашиваю я Троста, пока хромаю к Шефферу.

— Полагаю, что не я тут один занимался диверсией, — отвечает он, нервно глядя на массивную фигуру.

— Полковник, все намного хуже, — задыхаюсь я, мои вздохи становятся все короче и короче. Думаю, в легкие попала кровь, так что моя собственная жизненная жидкость медленно топит меня. Мне нужен медик, причем быстро.

— Стрелли заключил сделку с Прохладным Ветром, и он больше не ждет нас.

— Что? — отрезает Ориель, отходя от окна в дальнем конце комнаты.

— Прохладный Ветер признался прежде, чем я убил его, — объясняю я, — так что у транспортного терминала нас не будет ждать шаттл.

— У тау уже огромный контингент в терминале, — через секунду раздумий говорит Полковник. Разворачивается к Ориелю.

— Инквизитор, из купола есть другие выходы?

— К этому времени они уже все хорошо охраняются, — вздыхает он, закрывает глаза и трет переносицу, словно у него болит голова.

— Они атакуют: три отделения, два боескафандра! — слышу я крик Морка из другой части здания.

— Трост, ты можешь взорвать нам проход? — спрашивает Ориель бывшего агента Оффицио Сабаторум.

— Покажите мне внешнюю стену и Подрывник сделает в ней дырку! — рычит он в ответ, похлопывая по своей сумке с взрывчаткой.

— Тогда все отходим, — рявкает Полковник, — стена этого зала всего в сотне метров. Мы прорвемся отсюда в следующую область. А оттуда дальше, пока не выйдем из купола.

— Тау наступают со всех направлений, — подчеркивает Таня, — они будут у нас на хвосте, словно гончие.

— Я задержу их на выходе, — говорит космодесантник, его голос глубок и звенит металлом внешних вокалайзеров шлема.

— Нет, брат Дионис, тебе нужно удостовериться в безопасности инквизитора, — возражает Морк, — дайте мне больше боеприпасов, и я сдержу тау.

— Все еще Герой, да? — говорю я, обходя Морка. — Ну, удачи в этом.

— Инквизитор? — Дионис запрашивает подтверждение, его голова в шлеме разворачивается к Ориелю, а красные линзы сияют во мраке. — Что прикажете?

— Уходим из этого проклятого города и направляемся в следующую зону, — подтверждает он, шагая к двери с цепным мечом в руках, — Морк в арьергарде. Отдайте ему запасные обоймы и энергоячейки. Передвигаемся быстро, отставших не ждем.

Покидаем здание, осторожно осматривая округу. Вижу вниз по улице приближающееся отделение тау, бегущее параллельно нам. Реактивные струи возвещают о прибытии новых боевых скафандров, и те приземляются на крышу высокого здания, примерно в сотне метров справа.

— Выдвигаемся, — шепчет Полковник, подавая нам знак. Словно тени мы крадемся по темным улицам, впереди Дионис, сейчас его силовой меч выключен. Он двигается стремительно, несмотря на громоздкую силовую броню. Таня помогает мне, ее снайперская винтовка перекинута через плечо, да и не лучшее это оружие для перестрелки на близкой дистанции. Держу оружие чужаков обеими руками, готовый мгновенно открыть огонь.

Перебегаем от здания к зданию, останавливаясь на каждом углу и постоянно оглядываясь назад. Через несколько минут оказываемся у стены огромного зала, которая простирается вверх к фальшивым небесам над головами.

— Давай, Подрывник, нам нужен выход, — говорю я, похлопывая его по спине. Тем временем остальные передают запасные магазины Морку, который запихивает их в ранец, перекинутый через плечо.

— Мелта-бомбы, отойдите назад, — говорит Трост, и мы отходим от стены на пару шагов. Возникает серия последовательного яркого сияния, и секция стены, высотой чуть ниже головы, отваливается. С другой стороны сочится свет, ослепляя нас после искусственной ночи подобия городка Саркассы.

— Извини, здоровяк, — пожимая плечами, говорит Трост, когда Дионис присаживается, чтобы заглянуть в маленькое отверстие.

— Не беда, пехотинец, — отвечает космодесантник, снова выпрямляясь. Он поднимает бронированный ботинок, больше чем моя голова, и пинает стену. Еще два раза тяжелый ботинок врезается в нее, отбивая треснутые куски, после чего дыра становиться почти в два раза больше. Ни говоря ни слова, космодесантник ныряет туда, а его силовой меч снова сияет.

Визг привлекает мое внимание, и я вижу, что дымный след полудюжины ракет по дуге обходит здание, неся свой смертоносный груз к нам. Ориель и Полковник ныряют в дыру следующими, за ними Таня, Трост, а потом я. Морк остается у отверстия, стреляя по целям, которые нам не видны.

— Специально для тебя, — говорю я, закидывая кое-что ему в ранец. Не разворачиваясь, он рычит, и я бегу за остальными, которые несутся по пыльным дюнам следующей тренировочной зоны. Взбираюсь на ближайший пригорок и понимаю, что мы в каких-то пепельных пустошах, серая земля простирается от нас во всех направлениях. Если тау поймают нас тут, где нет никаких укрытий, это будет бойня.

— Бежим изо всех сил! — орет Ориель, карабкаясь на следующую дюну. Слышу приглушенный взрыв и поднимаю взгляд. Потолок высоко над нашими головами кажется начинает трястись, и вниз летят частицы пыли. Не обращаю на них внимания, предпочитая концентрировать усилия на том, чтобы проталкивать себя вверх по сползающему пеплу и пыли тренировочного ангара. Еще один взрыв, уже на земле и позади, возвещает о том, что взорвался заряд, который я положил Морку в ранец с боеприпасами.

— Какого черта это было? — спрашивает Таня, останавливаясь и оглядываясь через плечо. Она видит то же, что и я: огромный кусок стены разрушился и упал, рукотворной лавиной погребая под собой тау и боевые скафандры.

— Страховка, — отвечаю я ей, толкая, чтобы бежать, — Морк никогда бы не смог задержать их дольше пары секунд. А так, он послужил отличной приманкой.

— Ах ты, хладнокровный ублюдок, — рычит она, вырывается и устремляется вперед.

— На самом деле, — ору я ей в спину, падаю на карачки и ползу вверх по дюне, ибо так быстрее чем идти, — не хладнокровный. У меня от этого кипит кровь.

— ИТАК, сколько нужно взрывчатки, чтобы пробиться? — спрашивает Ориель Троста, пока эксперт-подрывник изучает стену.

— Полагаю все, что у меня есть, — отвечает он, отходя на шаг, после того как уложил последнюю взрывчатку у основания стены.

Мы обмениваемся ошеломленными взглядами и начинаем отходить в дюны, потом срываемся на бег, когда мимо нас, набирая скорость, проносится Трост. Снова видим перед собой искусственные пепельные дюны, где примерно в полукилометре слева от нас в воздух взлетают боевые скафандры тау.

— Давай! — орет Полковник, и мы все падаем на землю, за исключением Диониса, который просто встает на одно колено и поворачивается так, чтобы оставшийся наплечник прикрывал голову.

Кажется, что взрыв растет в объеме, когда вторичные бомбы добавляют оглушительное крещендо, к которому присоединяется визг скрученного металла. Мимо нас проносится ударная волна, опаляет волосы на затылке и дергает одежду. Раздается глухой рокот, я оглядываюсь и вижу, как трещина раскалывает свод купола.

— Ох, фраг, — бормочу я, мучительно вскакивая на ноги.

— Бежим! — орет Трост, срываясь на бег, и мы несемся вслед за ним, в то время как трещина ширится, орошая песок и пыль кусками свода купола.

Мои ноги горят от боли, пока я заставляю себя пробираться по дюнам, а вокруг нас сыпятся обломки. Сжав зубы, я еще сильнее ускоряюсь, быстрее передвигая ногами. Поскальзываюсь и начинаю съезжать вниз по дюне, но кто-то сзади хватает меня за рубашку. Пробегавший мимо Дионис дальше несет меня на руке, вспахивая пыль словно танк, непрестанным взмахам руки и ног вторит завывание сервоприводов внутри брони. Он тащит меня с такой легкостью, с какой я мог бы нести новорожденного.

Огромная треугольная секция купола начинает заваливаться внутрь, рушится и поднимает вздымающееся облако пепла и пыли, которое омывает нас. Накатившая волна воздуха врезается в меня, пока я все еще в хватке космодесантника.

— Хорошо, можешь меня опустить, — ору я Дионису, который, проскальзывая, останавливается и кучей вываливает меня на пепел, что заставляет меня кашлять и отплевываться, а так же отзывается уколами боли в сломанных ребрах. Мы разворачиваемся и направляемся к пролому, созданному взрывом в стене, который зазубренным клином простирается примерно на тридцать метров вверх. Приближаются тау, их попадания выбивают султаны пыли вокруг нас, пока мы карабкаемся на разбросанную щебенку и пробираемся через вновь созданные дюны пепла.

Именно в этот момент снаружи за разломом что-то вспыхивает: яркий луч ловит один из боевых скафандров в полете и превращает его в пламенный шар шлака.

— Какого фрага?! — восклицаю я, протаскивая себя через зазубренные куски обломков и выглядывая в огромную пробоину в своде купола.

Снаружи идет бой, и тут не может быть ошибок. Небольшие здания тау, тянущиеся в пустыню с этой стороны купола, частично разрушены до основания, частично горят. Взрывы освещают небо над всем городским пейзажем, пока к земле быстро приближаются Имперские десантные корабли. Об их приближении возвещают бомбы и ракеты, создающие огромные воронки на широких дорогах и разносящие здания на куски. Повсюду бегают Имперские гвардейцы, сражаются с воинами Огня и боескафандрами. В поле зрения вплывает танк тау "Рыба Молот", смонтированные на носу пушки дико стрекочут, выкашивая отделение гвардейцев, пробирающихся через горящие руины сооружения тау. Смотрю на Ориеля, когда мимо пробегает взвод гвардейцев в разношерстной униформе, неся с собой различное вооружение. Один из них устанавливает лазпушку, фиксирует ее на треноге, после чего снова стреляет по тау, разряд энергии на сей раз гораздо шире. Тау открывают ответный огонь, взрывы рябью бегут по земле к нам.

Мы снова бежим, и я оказываюсь рядом с инквизитором.

— Вы знали об этом? — спрашиваю я его, хотя и так знаю ответ.

— У меня на орбите были силы на случай, если вдруг Прохладного Ветра поразит сообразительность, — отвечает он с улыбкой, после чего морщится, когда поблизости взрывается ракета, обдавая нас потоком пыли и кусками камня. Мы все еще не в безопасности, и Полковник ведет нас через пролом.

Выходим из отверстия, но тут так же небезопасно, как и внутри. Повсюду чужаки — эскадроны боевых скафандров наступают слева, воины Огня высаживаются с кормы трех парящих БТРов справа.

— Направляемся на открытое пространство, где будут садиться другие десантные корабли, — говорит нам Полковник, указывая на зазор между двух разрушенных зданий впереди. Под перекрестным огнем мы перебегаем от укрытия к укрытию. Вероятность попасть под дружеский обстрел такая же, как и под огонь тау. Натыкаемся на отделение, разворачивающее коммуникационное оборудованием в своде треснутого купола тау, маленького вспомогательного здания всего лишь семь или восемь метров в высоту. Узнаю офицера во главе — это командир наемников, которых мы встретили в баре, и на его руке все еще красуется белая повязка.

— Что ж, Император прокляни мою душу, — завидев нас, он смеется, — в следующий раз предлагаю вам больше не нарываться на драки в баре!

— Я полагаю, капитан Дестриен? — спрашивает Ориель, кивая офицеру. — Я инквизитор Ориель из Ордо Ксенос. Я так понимаю, вы ждете меня.

— Когда я получил сигнал начать штурм, я едва в этом мог поверить, — заявляет он, теперь уже серьезно и скрестив при этом руки на мускулистой груди. Его челюсть падает, когда он видит шагающего позади нас Диониса. — Если бы не видел все это собственными глазами.

За разорванной взрывом дверью вижу пустыню, окружающую боевой купол, но теперь она завалена десантными кораблями. Выгружается еще больше пехотинцев, вниз по рампам несутся десятки и десятки мужчин и женщин. Приземляются транспортники с танками, их тяжелые рампы быстро падают, а из ангаров с рокотом выкатываются "Леман Руссы". Как только их гусеницы касаются песка, то пушки тут же поворачиваются в сторону тау.

Возникает порыв ветра, и всего лишь в десятке метров от нас, из-за близко садящегося десантного корабля лавиной в воздух вздымается песок. Его реактивные двигатели поднимают пыльную бурю, которая обрушивается на ближайшие здания. Обращаю внимание на Ориеля, который только что закончил беседовать с капитаном.

— На сегодня для нас хватит сражений, мне нужен отдых, — говорит он нам устало, его плечи опущены, — мы забираем этот корабль и возвращаемся на орбиту.

— А там безопасно? — спрашивает Таня. — Я думала у Пресветлого Меча там флот.

— Флот уже улетел, а пока мы говорим, наши силы уже берут на абордаж две орбитальные станции, — говорит нам капитан Дестриен, глядя на Ориеля, — кто бы ни придумал этот план, он определенно учел все.

— А я желаю только одного: хочу знать, где этот мерзавец Стрелли, — рявкает Трост, и его лицо искажено гневом.

— Не беспокойтесь насчет предателя, — уверяет нас Ориель, в его глазах сталь, — на его шаттле устройство слежения и мы достаточно быстро его найдем.

Инквизитор невесело улыбается нам и через секунду удаляется к только что прибывшему шаттлу. Пока мы ждем выгрузки отделения, поблизости приземляются еще два десантных корабля, и вскоре воздух наполняется удушающим, мутным облаком пыли и визгом останавливающихся двигателей. Следуя за остальными, я делаю шаг по пустой уже рампе и осматриваюсь. Сражение между Гвардией и тау уже почти переместилось внутрь боевого купола. Отвернувшись от него, я замечаю в городе поднимающийся в десятке мест дым, и устремив взгляд вверх, вижу дымные следы возвращающихся на орбиту транспортников.

Поднимаюсь наверх рампы и снова оглядываюсь, щурясь от света и кружащегося песка, глаза болят, а голова в дурмане от боли и усталости. Клянусь, я вижу иллюзию.

Выходящее из другого десантного корабля отделение возглавляет женщина, коротко стриженная, с волосами чисто белого цвета и бледной кожей. Она облачена в камуфляж различных пустынных оттенков коричневого. Она выглядит в точности как Лори — но Лори погибла в Коританоруме. Она и ее отделение исчезает из виду за другим десантным кораблем, и я почти готов побежать вслед за ней, когда рампа начинает подниматься.

Я разворачиваюсь и вижу Ориеля, который наблюдает за сражением.

— Это та, о ком я подумал? — спрашиваю я его, когда с лязгом закрываются двери, и десантный корабль начинает рокотать от наращиваемой тяги в двигателях.

— Совершенно не понимаю о чем ты, — отвечает Ориель, спокойно встречая мой взгляд.

— Я только что видел Лори, — признаюсь я, — ну, или думаю, что видел.

— Но ты единственный выживший в Коританоруме, — напоминает он.

— Верно, — соглашаюсь я, и спотыкаясь, иду по проходу к главному отсеку. Плюхаюсь в сидение и начинаю застегивать ремни безопасности, убирая винтовку тау в качестве сувенира под лавку.

Ориель проходит мимо и когда он почти что выходит через дверь, до меня кое-что доходит.

— Я так же думал, что вы погибли в Коританоруме, — кричу я ему, — а вы сбежали на втором шаттле.

— Да, сбежал, — коротко отвечает он и закрывает за собой дверь.

НА СЛЕДУЮЩИЙ день, уже на борту корабля и подлатанный долгим сном, я чувствую себя намного лучше. На самом деле даже счастливым. Плохие парни убиты, а штрафники "Последнего Шанса" выполнили работу. Так что с чувством полного удовлетворения я иду с остальными в офицерскую комнату для разбора полетов с Ориелем и Полковником. Мы входим в огромную, овальную комнату, таращимся на блеск деревянных панелей на стенах. Под ногами густой красный ковер и расставлены низкие, обитые бархатом стулья. Ориель ждет нас, стоя перед книжной полкой и смотрит на тома. Мы рассаживаемся, когда из другой двери появляется Полковник, и кивком позволяет нам сесть. Диониса не видно. Когда мы покинули Эс'тау, он без слов исчез в переднем отсеке шаттла, и с тех пор никто из нас его не видел.

Ориель разворачивается и на его губах играет улыбка.

— Что ж, штрафники "Последнего Шанса", — обращается он к нам, глядя по очереди на каждого, — я считаю, что это полный успех.

Он отходит от книжной полки и встает в центре комнаты.

— Как вы уже наверное догадались, вы попали в серьезную игру, — говорит он нам, становясь серьезным, — игру, в которую я и остальные члены Инквизиции, должны играть каждый день. И это смертельная игра, не только для нас, но для всех, в том числе и для вас, которые, в конечном счете, становятся пешками. Вчера мы выиграли, и это важно. Для некоторых из вас это будет единственным разом, когда вы были в нее вовлечены…

— Для остальных, — он смотрит на Полковника, затем на меня, — возможно, вас снова попросят вступить.

— Простите, инквизитор, — спрашивает Трост, подняв руку, — мне, конечно, нравятся цветастые речи, но может быть расскажите просто, какого фрага тут происходит? Все происходящее ведь не только ради того, чтобы укокошить какого-то восставшего командира?

Инквизитор не отвечает напрямую, вместо этого, поджав губы, смотрит на нас. Пару раз он поглаживает свою бородку, затем снова смотрит на нас, тщательно обдумывая свои слова. Перед тем как заговорить, он бросает взгляд на Полковника.

— В любом случае, вы поклянетесь хранить молчание, — говорит он нам, — вы отлично справились, и не думаю, что вам повредит, если будете знать чуточку больше. Да, вы правы, это не просто вопрос о предотвращении вторжения О'вара в систему Саркасса, хотя это дало мне возможность составить более коварную схему, так сказать убить двух пташек одной пулей.

Я замечаю, что сглаженная манера речи Ориеля вернулась, контраст усталому и взволнованному инквизитору, что убегал вместе с нами из боевого купола тау. Скрытность вероятнее всего стало его второй натурой.

— Тау угроза нашему будущему в этой части галактики, — объясняет он, вышагивая туда-обратно, — а в данный момент, мы не можем всеми силами ответить на эту угрозу. Есть другие неотложные дела, к примеру, как продвижение флота-улья Кракен, что оттягивает военные ресурсы, которые так необходимы для ведения войны с Империей Тау. Как вам и говорили раньше, это действительно правда. Тау на самом деле не сильно горят желанием вступить в серьезное военное противостояние с Империумом — это тоже правда. Однако у них было превосходство. Они считали, что мы не сможем сражаться с распространением их империи в этом секторе, и без этого вмешательства, мы действительно не могли. Но их собственное соучастие в устранении командующего Пресветлого Меча предоставило мне чудесную возможность преподать им урок о природе врага, с которым они желают столкнуться. Они считают себя умными, научились уловкам и манипуляциям у эльдар, но их раса юна. Империум может быть и не безупречный, но у него есть кое-что, чего они лишены. Опыт. Бесчисленные поколения, инквизиторы, как я сам, сражались против угрозы вторжения чужаков и захвата своих планет. За эти долгие столетия и тысячелетия, мы научились парочке трюков. Грубо говоря, при определенных условиях мы хитрее, чем они могли подумать.

— Ну и что мы на самом деле тогда сделали, кроме как развязали войну, которую по вашим словам, не можем себе позволить? — спрашивает Таня, озвучивая мои мысли.

— Эс'тау только застава, не более чем военная база касты Огня для О'вара и его воинов, — отвечает Ориель, тщательно подбирая слова, — потеря Эс'тау, которая, кстати, называлась Скалова Брешь на наших звездных картах, пока они не отняли ее у нас, не смертельный удар для Империи Тау. За исключением одного момента. Они больше не будут считать, что могут вторгаться на нашу территорию без ответных действий. Они больше не будут думать, что мы не ответим на их агрессивное вторжение в наше пространство. Мы, конечно, не можем остановить их экспансию с помощью армий и оружия. Не напрямую. Но мы можем заставить их остановиться и подумать. Даже возможно, что они направят свое внимание на другие системы, другие земли, которые можно колонизировать и которые еще не принадлежат нам. Мы послали сообщение, которое даст им время на раздумья. Вот в чем состояла главная цель этого предприятия. Не думайте, что я хотел смерти Пресветлого Меча только чтобы остановить вторжение в Саркассу. Мне он нужен был мертвым, чтобы сломать цепь командования, чтобы тау были ошеломлены, чтобы их внимание было приковано к боевому куполу, а не к дюжине Имперских транспортников на орбите, наполненных гвардейцами, играющими роль отступников и наемников. Именно в этот момент еще три тысячи пехотинцев высаживается на поверхность, уничтожая последние очаги сопротивления.

Его улыбка возвращается, когда он машет Полковнику, и тот поднимает два свитка со стола у стены комнаты. Прощения. Я узнаю их.

— Поистине вы заработали искупление перед очами Императора, — говорит нам Ориель, и его улыбка превращается в настоящую ухмылку, — поистине вы заработали право снова жить свободными слугами Императора. Вчера вы ликвидировали не чужака. Вы завоевали планету!

Я отстранено смотрю, как Полковник вручает пергаменты, дарующие Тане и Тросту прощение всех преступлений. Их осталось только двое из восьми выбранных мной полгода назад. Только двое выживших. Улыбаюсь сам себе, радуясь, что сдержал обещание данное Тане — сохранить ей жизнь. Я надеюсь, что она насладится следующим восходом солнца.

Затем приходит мрачная мысль. Все снова закончилось. Я снова отправлюсь в тюрьму. Никакого прощения бедному, старому Кейджу, номер 14-3889, из Тринадцатого штрафного легиона. Не то чтобы мне было все равно, я и не ожидал получить прощение. Нет, я думаю кое о чем другом.

Иду к Ориелю, который снова стоит у книжного шкафа.

— Когда я обвинил вас в колдовстве, почему вы сказали, что из всех людей, именно у меня нет права осуждать вас? — спрашиваю я.

— Ты же умный, Кейдж, вот разберись с этим вопросом сам, — говорит он, не глядя на меня.

— И что это значит? — требую я ответа, заставляя его развернуться и посмотреть на меня.

— Когда вернешься обратно в камеру, у тебя будет время подумать, — вот и все, что он отвечает, при этом постукивая пальцем себе по виску.

Эпилог

Воздух был наполнен кружащейся серой пылью, поднятой вверх ураганными ветрами, что вопили вокруг твердого черного гранита башни. Мрачное здание без окон тянулось к бушующим небесам, вместо них сотни сверкающих прожекторов своими желтыми лучами бесплодно пытались разогнать пыльную бурю. Целых три сотни метров башни уходили ввысь третьей луны Гховула, практически идеального цилиндра из нерушимой и мрачной скалы, высеченной из неплодородного плоскогорья, где стоял исправительный лагерь. На вершине вспыхнули узкие красные лучи лазера, пронзая тьму облачной ночи. Секунду спустя на них ответил треугольник белых вспышек и на посадочную площадку садился шаттл. В свете посадочных огней по площадке туда-сюда бегали техники, защищенные от свирепого климата громоздкими рабочими костюмами из тонкой металлической сетки, руки прятались в огромных перчатках, а на ногах были ботинки с толстой подошвой.

С затихающим воем двигателей три опоры шаттла с громким лязгом коснулись металлического настила посадочной площадки. Секунду спустя сбоку открылся люк, и на шипящей гидравлике к нему, дергаясь, протянулась погрузочная рампа. Высокая фигура пригнулась, проходя через низкий вход, и вышла на мостик. Она постояла там секунду, тяжелая шинель хлопала от ветра, а руки в перчатках прижимали к голове офицерскую фуражку. Несмотря на ужасающие погодные условия, офицер держал спину прямо, словно столб. Вновь прибывший целенаправленной походкой прошагал по погрузочному мостику, постоянно глядя только перед собой.

Позади него из шаттла появилась еще одна фигура, облаченная в рваную униформу. Голова и лицо человека ничем не были защищены от стихии, но ему явно было плевать на иссушающую песчаную бурю. Его лицо было покрыто десятками шрамов и порезов, а на скальпе виднелся чрезвычайно ужасающий рубец, тянущийся к левому уху. Он вышел, немного прихрамывая, и медленно пошел вслед за офицером, оглядывая окружение.

Он нагнал вышедшего первым у небольшого лифта, где стоял нервный охранник. Когда надзиратель увидел покрытого шрамами мужчину, его глаза расширились от удивления и страха. Он взглянул на офицера в тяжелой шинели, после чего зафиксировал взгляд на вновь прибывшем арестанте. Охранник тяжело сглотнул и нервно отошел на шаг назад.

Заключенный повернулся и подмигнул:

— Да не сцы, — произнес мужчина, и дикая ухмылка сморщила его многочисленные шрамы, — я тут ненадолго.

Отряд зачистки

Не переведено.

Уильям Кинг Крестовый Поход Махария

Ангел Огня

Не переведено.

Длань Деметрия

Не переведено.

Падение Махария

Не переведено.

Дэвид Гаймер Приговор вынесен

Оно подошло ко мне.

Феррокритовая стена за моей спиной странно успокаивает, я что-то ощущаю на ней, чего-то касаюсь. Прижимаюсь, спасаясь от темно-синих пятен, пробивающихся сквозь повязку на глазах, полуденное солнце печет лицо. Пот скапливается на подбородке и, словно сговорившись с многодневной щетиной, создает невыносимый зуд. Ноги дрожат как у старика, но ведь это неправда. И всё это займет не более пятнадцати минут.

Я стою последним в строю, и вот оно подходит ко мне:

— Имя и номер.

Голос растягивает слова, искаженные решеткой динамика. И это не вопрос. Возможно, его аугметика не способна воспроизводить интонации, но я думаю иначе. Ненависть, сквозящая в механически воспроизводимых слогах, кристально ясна. Оно просто склоняет к повиновению.

Я пытаюсь пошевелить обсохшими губами, но всё выглядит так, словно я никогда не умел говорить. Язык, словно пузырь, заполняет рот. Ладони покрываются потом.

То, что я нахожусь в одной из многочисленных военных баз своей планеты, кажется очевидным. Меня окружают лающие голоса внеземцев и перегретое оборудование. Случайные разрывы лазерных выстрелов, что-то похожее на статику вокса, изредка всплывающее в общем шуме. За минуту проходит огромное количество людей. Где-то справа рычит мотор, широкие шины шуршат по раскаленной дороге, а затем гидравлические тормоза с шипением заставляют транспорт остановиться. Чуть дальше еще один движок чихает и рокочет, выплевывая в воздух нефтехимическую вонь, и даже с завязанными глазами я почти вижу это облако выхлопов. Я отличаю людей своего мира по их акценту — они словно стадо скота выбираются из этого транспортника. Они напуганы.

Полчаса назад я был одним из них. А сейчас я в ужасе.

Возможно, мы находимся на моей собственной базе, но точно не могу сказать. Все эти секции выглядят одинаково. Да это уже и не важно. Все они уже принадлежат внеземцам, нашим завоевателям. Сами себя они называют освободителями. Я делаю вялую попытку ослабить веревку, стягивающую мои запястья за спиной.

Это все, что я могу сделать, используя свою «свободу».

Сильные руки хватают меня за плечи и бьют спиной об стену.

— Сержант задал тебе вопрос, подруга, — голос был более человеческим, но всё с тем же грубым внеземным акцентом, слышащимся в голосах вокруг меня.

— Каллан, — выдавил я. Единственное слово вызывает сухую боль в горле, но я продолжаю. — Девять-ноль-два-один-пять. Первый Галицианский.

— Гал-и-ции… — зарычала аугметика.

— Архипелаг в южном полушарии, — произнес другой голос. Слова сопровождались серией легких ударов; грубая кожа о пластековое покрытие.

— Ты проделал долгий путь за своими военачальниками, Девять-ноль-два-один-пять, — голос потонул в шипении статики, хихиканье висельника. Я почувствовал его удаляющиеся шаги. Легкое постукивание следует за ним, постепенно пропадая, что я нахожу странно пугающим.

— Император защитит, — тихо шепчу я. Наши завоеватели запрещают нам произносить Его имя.

Несмотря на то, что глаза завязаны, я закрываю глаза и молюсь. За терпение. За спасение.

Человек слева бормочет гимн. Я помню эти интонации со времен посещения Имперской святыни в детстве, но слова давно позабыл. Непроизвольно я начинаю подпевать в такт без слов, испытывая некое единство с человеком, которого не знаю и наверняка даже не видел. Мысль о том, что я про него так и не узнаю, неожиданно навевает печаль.

Три года я исполнял свой долг. Три тяжелых года непрекращающихся обстрелов и страха утонуть в дерьме прошло с тех пор, как иноземные захватчики перешли к окопной войне. Три года мы сдерживали их — предателей, еретиков, пришедших поработить наш мир и посвятить его отвратительным богам, так мы говорили.

Но они были не теми. Это была ложь. Всё это была ложь.

Даже теперь, терзаемый множеством других эмоций — и среди них нет ни одной хорошей — это тошнотворное запоздалое прозрение подобно опухоли в кишках. Вина, боль что, мелькнув, погасила ярость, когда я, прищурившись, смотрел сквозь струи дождя на первые десантные корабли Адептус Астартес, раскаленные от трения с атмосферой, что делало их похожими на огненных ангелов. Вот тогда я понял, тогда мы все поняли.

Мы были не на той стороне.

Это было странное, бессвязное ощущение, словно наблюдаешь за чьим-то сном, когда два миллиона человек, бросив оружие, медленно идут, подняв руки, через нейтральную полосу к вражеским окопам, к которым мы безрезультатно пытались пробиться, потратив впустую три года и миллион жизней.

Уже ходили слухи, что планетарный губернатор и его окружение уже предстали перед лицом Имперского правосудия.

Это хорошо.

Надеюсь, на костре он раскаялся. Надеюсь, омерзительный хаосопоклонник кричал, моля о прощении. Это было его предательство, не моё.

Эта мысль порождала другую. Ту, о которой я старался не думать.

Что будет со мной? Я верноподданный. Я люблю Императора. Любой истинно верующий увидит это во мне. У меня есть вера. Просто… Просто…

Я напуган.

Чьи-то руки жестко срывают повязку с моего лица. Я сразу отворачиваюсь — яркий свет, словно пальцы, давит на глаза. Зажмуриваюсь, веки горят красным, словно пылающие щиты на колесницах богов, и уставший голос начинает читать молитву:

— Святой Император, прими этих людей…

Сморгнув слезы, я открываю глаза. Пятно цвета военного хаки на расстоянии пяти метров от меня принимает очертания шеренги людей. Аквилы на их лазганах отполированы до блеска. Я пытаюсь сказать себе, что не боюсь, но несправедливость происходящего раздувает мятежную искру. Я хочу кричать. Я не сделал ничего, лишь выполнял свой долг.

Я не кричу. Не знаю почему, но не кричу. Я молюсь, чтобы это сделал кто-то другой, но все молчат. Возможно все думают, что мы заслужили это.

— … избавь их души от грешной плоти.

Проповедник повернулся к сержанту Гвардии и сделал знак аквилы с кратким «Аве Император».Бионические челюсти гвардейца клацнули, и он развернулся к расстрельной команде. Они смотрели сквозь нас на стену так, словно мы были настоящими призраками. Так, словно они делали это уже сотню раз и сделают еще тысячу.

На глаза вновь навернулись слезы.

— Приговор вынесен! — выкрикнул сержант твердым голосом. — Приготовиться!

Я не был готов.

Мой живот свело. Человек слева качая головой и зажмурив глаза, одними губами читает молитву.

Качнулись тринадцать винтовок.

— Целься!

Они поднимаются, приклады уперты в плечи гвардейцев. Тринадцать прицелов находят свои цели. Я опускаю голову и смотрю на красную точку, дрожащую на грязном хаки у моего сердца.

Я тоже закрываю глаза. Пятьдесят миллионов солдат. Неужели они действительно хотят их всех казнить? Мысль, не задерживаясь, проносится в моей голове. Если по-честному, то в последний миг меня не беспокоят эти миллионы. Беспокоит лишь один.

Я.

Рядовой Каллан. Девять-ноль-два-один-пять.

Наконец я вспомнил начало гимна, что читал мой товарищ.

Император, помилуй меня.

— Огонь!

Митчел Сканлон Красная награда

ТРУП нашли случайно. Похороненное в мерзлой грязи тело было обнаружено двумя гвардейцами, спешившими починить обрушившуюся стену траншеи в перерыве между атаками орков. Но человека, чьи останки лежали у их ног, восстановить было невозможно, лишь перезахоронить в той части города, где шло меньше боев, с помятым солдатским жетоном на могиле с именем убитого.

— Это Ракаль, сержант, — сказал рядовой Давир, стоя над трупом, наполовину погруженным в грязь на дне траншеи. — По крайней мере, судя по жетону. Сейчас бы его и родная мать не узнала.

Даже с бруствера траншеи высоко над ними, сержант Челкар видел, о чем говорил Давир. От лица Ракаля остались лишь одни воспоминания, оно превратилось в страшное расплющенное месиво, на котором отпечатался бороздчатый след того, что убило его.

— Это, не иначе, орочий танк, — предположил огромного роста гвардеец, стоявший рядом с Давиром. — Эта их боевая фура. Гляньте, видите отпечаток гусеницы на его лице? Точнее, на том, что осталось от лица. Должно быть, танк проехал над траншеей, когда Ракаль прятался внизу. Потом траншея обрушилась, и беднягу раздавило. Наверное, он видел, как оно надвигается. Плохая смерть.

— Плохая смерть, да ладно?! — сплюнул Давир, его уродливое лицо исказилось внезапным гневом. — А ты видел здесь хорошую смерть, Булавен? Бедняга… мы все тут бедняги. И как бы мы ни подыхали, с перерезанными глотками, расколотыми черепами, или раздавленными, как Ракаль, это не имеет значения. Нам будет без разницы.

— Пфф. Ну, если ты так считаешь, почему сам уже не застрелишься, дебильный ты карлик? — прорычал Булавен. — Избавь себя от страданий.

— Потому, мой жирный друг, что хорошо известен тот факт, что среднестатистический орк не попадет даже в собственную задницу, даже обеими руками и управляемой ракетой. А я, как ты столь любезно заметил, «дебильный карлик», представляю собой маленькую цель. И этот карлик может уверенно надеяться, что переживет вас всех, вот что я вам скажу. Особенно тебя, Булавен. Даже слепой паралитик едва ли промахнется в твой обширный зад.

— Хватит, — сказал Челкар, негромко, но с достаточным нажимом, чтобы до ругавшихся солдат дошло. — Мне нужна команда из четырех человек, чтобы перенести тело и похоронить его у старого завода. Давир, Булавен, вы только что вызвались добровольцами. Еще двоих выберете сами. И прежде чем я услышу, как кто-то жалуется, что земля слишком твердая, я хочу, чтобы вы кое-что вспомнили: Ракаль был одним из нас.

Без дальнейших слов еще двое гвардейцев спрыгнули в траншею, присоединившись к уже стоявшим там. Проявляя уважение к погибшему, насколько было возможно в таких условиях, все четверо начали осторожно извлекать останки Ракаля из мерзлой грязи. Иногда лопата натыкалась на особенно плотно спрессованный ком земли, и удар сотрясал черенок и руки копающего. Тогда у солдата могло вырваться приглушенное ругательство, но по большей части они работали в молчании. Четыре человека помнили о своем долге перед погибшим товарищем и законе всех защитников этого израненного города: Мы хороним своих убитых.

Челкар уже отвернулся, чтобы проследить за ремонтом другой части траншеи, которую обороняла рота. Последняя атака была особенно жестокой. Погибли двенадцать человек — считая Ракаля, уже тринадцать. И, по неумолимой логике этого места, Челкар ожидал, что следующая атака будет еще более яростной. Таков был порядок вещей здесь. В Брушероке можно было не сомневаться в одном: каждый следующий день будет хуже, чем предыдущий.

Глядя усталыми глазами на знакомую до отвращения местность, Челкар на секунду задумался. Перед ним простиралась ничейная земля: огромное серое поле замерзшей грязи, усыпанное курганами развалин и обгоревшими корпусами подбитых орочьих машин. Позади него был сам Брушерок: бесконечный и, казалось, безжизненный город разрушенных и выгоревших зданий. «Город-призрак», подумал Челкар, «И все мы — призраки в нем».

— Сержант?

Повернувшись, Челкар увидел капрала Гришена, спешившего к нему из блиндажа, где находился пункт связи. За ним следовали четыре незнакомых гвардейца в черных шинелях, похожие на стервятников. Челкару не нужно было видеть их эмблемы со скрещенными мечами и четками на воротниках, чтобы понять, кто они были: Кессрианская Гвардия. Или чтобы знать, что их появление здесь могло означать только неприятности.

— В чем дело, Гришен?

Явно находясь в замешательстве, будто не находя слов, Гришен ответил не сразу. Кессрианцы стояли за ним, выстроившись, как на смотру, свои хеллганы, снятые с предохранителей, они держали у пояса. Хотя Челкара было нелегко испугать, но он не мог избавиться от чувства тревоги, видя четыре ствола, направленные на него.

— Мы получили сообщение от командования сектора, сержант, — сказал Гришен, явно нервничая. — Точнее, два сообщения. Первое — из штаба главнокомандующего, мысль дня, предназначенная поднять боевой дух солдат. Сообщение гласит: «Лучше умереть за Императора, чем жить для себя».

— Не сомневаюсь, это очень подбодрит солдат, — сказал Челкар, изо всех сил пытаясь не позволить сарказму прозвучать в голосе. — А второе сообщение?

— Второе сообщение от комиссара Валка из штаба сектора, — ответил Гришен, опустив глаза, словно внезапно обнаружил что-то интересное в грязи. — В нем приказывается обезоружить вас и поместить под арест по обвинению в ереси и измене. Эти солдаты направлены сюда, чтобы доставить вас в штаб сектора для допроса. И, сержант… У них приказ стрелять на поражение, если вы попытаетесь оказать сопротивление.

Да. Хеллганы действительно были направлены на него.

ЗДЕСЬ, на усыпанных развалинами улицах позади линии фронта, среди разрушенных многоэтажных домов, в которых когда-то жили рабочие, населявшие город, Челкар, по крайней мере, смог заметить хоть какие-то признаки жизни. Впрочем «жизнь» — слишком сильное слово для этого. Это было всего лишь движение: усталые гвардейцы, собиравшиеся вокруг жаровен, чтобы согреться, ополченцы из вспомогательных частей, подавленно тащившие боеприпасы, даже одичавший ребенок, охотившийся на крыс. Но это все не более чем последние конвульсии огромного умирающего тела. Если бы все мужчины, женщины и дети, еще остававшиеся в живых в Брушероке, собрались на центральной площади, никто не смог бы ошибиться, приняв это за что-то иное нежели собрание мертвецов. Загробные тени с грязными лицами, упорно отказывавшиеся принять реальность.

Они были призраками, все эти люди. Призраки, у которых еще был пульс, которые еще были способны любить и смеяться — даже рожать детей — но все равно призраки. И они, и их город, доживали последние дни и были еще живы лишь по некоему капризу судьбы. Однажды начнется большая атака, и Брушерок падет. Тогда, по воле орков или своих же командиров, все эти люди присоединятся к тем, кого смерть успела забрать раньше. Впрочем. Челкар был вынужден признать, что даже у этих призраков, возможно, было одно преимущество перед ним. По крайней мере, они могли дожить до завтра.

Его конвоиры не стали надевать оковы на его ноги. Это уже что-то. Но Челкар понимал, что не стоит считать это особым основанием для надежды. Это был вопрос практичности — им предстоял долгий путь к штабу сектора. И если конвоиры не хотят нести его, лучше не сковывать ему ноги.

К рукам, однако, это не относилось. Здесь кессрианцы следовали уставам неукоснительно. Челкару еще не доводилось ходить по этим усыпанным обломками улицам с руками в наручниках за спиной. По пути у него уже произошло несколько болезненных столкновений с тем, что пропагандисты называли «святой землей Брушерока». Достаточно, чтобы понять, что мерзлая земля при столкновении с человеческим лицом отнюдь не менее тверда, чем под саперной лопатой. Но вкус крови на губах и болезненное ощущение того, что он, кажется, сломал нос, были еще не самым худшим из всего этого.

Челкар чувствовал себя голым. Он был гвардейцем семнадцать лет и последние десять лет провел в осаде в этом проклятом городе, сражаясь с орками. Достаточно долго, чтобы знать, что нет легче способа погибнуть, чем оказаться в зоне военных действий без оружия. Твое оружие — твоя жизнь; если ты потерял одно, то вскоре потеряешь и другое. Это был урок, от которого зависела жизнь — и смерть — гвардейца. Урок, который Челкар усвоил еще сопливым новобранцем в первый день службы, получив пинок по заду от сержанта-инструктора, чтобы лучше помнил. Этот пинок, возможно, с тех пор спас его жизнь сотни раз. Все эти семнадцать лет, когда он ел, спал, мылся, даже ходил в туалет, его дробовик, хеллпистолет и нож всегда были при нем. Теперь, лишившись их, Челкар ощущал себя инвалидом, испытывая мучительное чувство незавершенности, словно фантомный зуд.

— Встать, проклятье! — рявкнул один из кессрианцев, болезненно дергая Челкара за руки после очередного падения. — И в следующий раз аккуратнее шевели ногами, — добавил он, явно убежденный, что постоянные падения арестанта являются плохо скрытым актом неповиновения.

За исключением этого, да еще иногда тычков стволом в спину, конвоиры не были расположены к беседе. Из своего прошлого опыта общения с кессрианцами, Челкар знал, что это скорее благословение, чем проклятье. Они были угрюмыми фанатиками, мрачными даже по стандартам Брушерока, где жить вообще значило жить во мраке отчаяния. Некоторые люди не выдерживали и кончали с жизнью, засунув ствол лазгана в рот. Другие искали утешения в иллюзорных надеждах, мрачном юморе или просто упрямом нежелании умирать. Но не кессрианцы. Они свято верили в Имперское Кредо и жили с чопорным самодовольством людей, убежденных, что надо лишь в точности исполнять приказы, и после смерти они непременно воссядут рядом с Императором в раю.

Хотя, возможно, в их подчеркнутой набожности была некая мудрость. Кессрианцы считались самыми благонадежными солдатами в Брушероке и были откомандированы в распоряжение комиссаров, тогда как «менее благонадежные» солдаты, вроде Челкара и его товарищей, постоянно находились на фронте, испытывая на себе всю тяжесть боев.

И все же молчаливость кессрианцев явно была благословением. Челкар вытерпел бы, если бы они потащили его на виселицу, но не видел никакой причины, почему он должен выслушивать перед этим их ханжеские пошлости.

— Держись ближе, — приказал кессрианец. — Если побежишь, будем стрелять.

На секунду Челкар подумал, зачем утверждать столь очевидное. Потом, даже со сломанным носом, он почувствовал зловоние горелого мяса орков, и понял, что недалеко костры для сжигания орочьих трупов. Они зашли за угол, направляясь к невысокому холму, вершина которого была окутана едким дымом. Не нужно было видеть сквозь дым, чтобы знать, что они найдут на вершине. Костры: громадные горящие курганы мертвых тел зеленокожих, свезенных сюда со всех концов города. Сквозь дым Челкар видел очертания примерно полудюжины таких костров, в каждом горели сотни трупов ксеносов, или даже больше. И на каждый курган, который он мог видеть, был еще десяток скрытых в дыму. Здесь, должно быть, горели тела не менее чем десяти тысяч орков, но это была не более чем капля в океане. На каждого мертвого орка здесь приходилась тысяча живых за линией фронта.

«Когда-то для меня это был запах победы», подумал Челкар. «Теперь я не испытываю таких иллюзий».

Это была традиция, начавшаяся с первых дней осады. Каждое утро гвардейцы с длинными баграми собирали трупы орков, убитых в боях предыдущего дня, втаскивали их на холм, складывали в огромные курганы, поливали прометием и поджигали. Сначала это делалось для предотвращения эпидемий: трупов было так много, что их просто нельзя было оставлять гнить на улицах. Потом кто-то — скорее всего, какой-нибудь комиссар — объявил, что сожжение трупов ксеносов есть нечто большее, чем просто гигиеническая процедура. Брушерок был святой землей, сказал он, освященной кровью героев, которые погибли, защищая ее. И похоронить в этой земле хотя бы одного ксеноса значит оскорбить их жертву. Только герои достойны быть похороненными в Брушероке; трупы чужацкой мрази должны сжигаться, чтобы не осквернять святую землю, и чтобы орки, осаждавшие город, видели дым, поднимавшийся на ветру, и знали, что их ожидает.

Во всяком случае, так гласила догма. Челкар не мог не заметить, что сожжение трупов за эти десять лет отнюдь не внушило оркам страха. Но была в этом и некая симметрия. Брушерок когда-то был одним огромным очистительным заводом, где сырье с южных нефтяных полей перерабатывалось в топливо. Даже сейчас в городе хранились миллионы баррелей прометия в огромных подземных резервуарах. Вот зачем орки были здесь: без топлива для их бронетехники, их наступление повсюду на планете остановилось. Им был нужен прометий. И благодаря идее некоего давно погибшего комиссара, каждый орк, убитый здесь, все-таки получал немного прометия.

Они были уже на вершине, воздух здесь был наполнен дымом и летающими хлопьями сажи. Со слезящимися глазами, едва сдерживая тошноту от зловония, Челкар видел силуэты, подобно призракам, двигавшиеся в дыму — гвардейцы в противогазах тащили в костры новые трупы орков. Жара здесь была удушающая; Челкар вспотел в своей шинели. Здесь, в самом жарком месте во всем Брушероке, город казался еще больше похожим на ад. Внезапно Челкар почувствовал, что сильная рука схватила его за плечо, словно его конвоиры боялись упустить его. Но они ошибались, думая, что он может убежать. Куда бы он делся? Здесь, между Брушероком и орками, бежать было некуда.

Что бы ни случилось, Челкару придется довериться имперскому правосудию.

ОН БЫЛ весь в синяках, и, казалось, каждая часть тела ныла от боли.

По прибытии в штаб сектора Челкара взяли под стражу два других гвардейца. Они сразу же завели его в камеру, раздели догола и начали избивать кулаками и дубинками. Они это называли «обработкой». В пах, в живот, в почки — особенно почки — они проделали свою работу так хорошо, что Челкар не сомневался — боль будет мучить его еще не меньше недели. Если, конечно, его не казнят раньше.

Сейчас он лежал на каменном полу другой комнаты, ожидая, когда комиссар Валк обратит на него внимание. Очень худой, с тонкими губами и носом, комиссар сидел за столом в другом конце комнаты, глядя на экран инфопланшета, который он держал длинными тонкими руками. Шли минуты, комиссар продолжал читать. Потом, не поднимая взгляда от экрана, он заговорил голосом таким же тонким, как его губы, нос и руки:

— Подать арестованному стул.

Гвардейцы исполнили приказ, поставив стул на середину комнаты и вздернув Челкара на него. Комиссар по-прежнему не взглянул в его сторону. Не отрывая глаз от инфопланшета, он откинулся на своем стуле и начал читать вслух:

— Юджин Челкар, сержант, 902-й полк Варданских Стрелков. Участвовал в кампаниях на Мурске, Бандар Майорис, в Отвоевании Солнара, и, в данный момент — в обороне Брушерока. Награжден шесть раз, в том числе Звездой Императора со «Скоплением Галактик» за необычайную храбрость в бою. Хотя ни разу не был осужден, шесть раз привлекался к дисциплинарным разбирательствам по обвинениям от неподчинения приказу до невыполнения воинского приветствия офицера. Ты удивительный образец противоречий, сержант. Хотел бы я знать, кто же настоящий Юджин Челкар: герой или смутьян?

После этого Валк наконец посмотрел на него. Но Челкар продолжал молчать. Время для выражения любви и верности Императору придет позже. А сейчас лучше держать язык за зубами, пока он не узнает суть предъявленных ему обвинений.

Секунду комиссар смотрел на него холодным пронзительным взглядом, едва заметная тень мрачной улыбки мелькнула в уголках его губ. Отвернувшись, Валк открыл нижний ящик стола. Оттуда он достал вокс-рекордер. Поставив его на стол, комиссар несколько секунд возился с ним, проверив, что катушки с пленкой установлены и длинный кабель от вокс-передатчика подключен правильно. Нажав кнопку, он включил устройство, и снова повернулся к Челкару.

— Сержант, я не вижу причин и далее откладывать начало этого разбирательства. Я хочу, чтобы ты, в подробностях, и ничего не упуская, рассказал все о деле с лейтенантом Лораннусом…

ЧЕЛКАР спал крепким сном, без сновидений и кошмаров. Он спал, погрузившись в благословенные моменты покоя. Вдруг он услышал в ухе настойчивый голос капрала Гришена, и понял, что его сну конец.

— Сержант! Сообщение из штаба командования сектора! Ауспекс засек объект, падающий на землю в северо-западном квадранте неба. Десантный корабль, сэр!

Вздрогнув, Челкар проснулся в темноте блиндажа-казармы, голос Гришена настойчиво звучал в наушнике. Челкар поднялся с койки, взял дробовик, шлем и шинель, и, моргая, вышел из блиндажа в серую предрассветную мглу.

Хотя он еще не совсем проснулся, то, что пришлось делать потом, было настолько привычно, что стало второй натурой. Пригнувшись, стараясь держаться по возможности ближе к укрытиям, он зигзагами побежал по открытому пространству между блиндажом и передовой траншеей. Спрыгнув в траншею, он нашел в ней Давира и Булавена.

— Я ничего не вижу, — сказал Булавен, щурясь в небо.

— Корабль слишком далеко, свиные твои мозги, — ответил Давир, усевшись на пустые ящики из-под боеприпасов. — И вообще, капрал сказал, что это в северо-западном квадранте; ты смотришь не в ту сторону.

Булавен проворчал какое-то неприятное замечание насчет родословной Давира, но Челкар не обращал на них внимания. Даже если бы ему вдруг захотелось послушать один из их бесконечных споров, сейчас было не время. Взволнованный голос Гришена по-прежнему звучал в наушнике.

— Это один из наших, сержант — командование уверено в этом! Мы ждем подтверждения относительно его груза. По ауспексу его направление на сорок пять градусов, повторяю, сорок пять градусов. Скоро вы его увидите.

Подняв полевой бинокль, Челкар вглядывался в зловещие небеса. И он увидел. Черная точка в ореоле пламени. Да, это был посадочный модуль, он направлялся в их сторону.

— Может быть, это подкрепление, — предположил Булавен, его обычно грохочущий голос звучал сейчас благоговейным шепотом. — Высадка из космоса, чтобы уничтожить орков и снять осаду.

— На одном десантном корабле? — оскалился Давир. — Такой глупости я не ожидал даже от тебя, Булавен. Скорее всего, какой-нибудь бюрократ решил послать сюда грузовой модуль, чтобы показать, что о нас не забыли. Несомненно, это что-нибудь потрясающе бесполезное: репелленты от насекомых или канцелярские скрепки. Помнишь, как нам прислали целый грузовой модуль презервативов? Я никак не мог понять, они ожидали, что мы будем использовать их как аэростаты для наблюдения, или просто думали, что орки жутко боятся резины. Ну, что бы ни было на борту этого модуля, я буду рад, если эти ублюдки хотя бы не посадят его нам на головы.

Посадочный модуль приближался и был виден уже невооруженным глазом. С огненным хвостом, полыхавшим позади, он был похож на комету. Оглянувшись на сеть траншей и окопов вокруг, Челкар увидел десятки шлемов в меховых чехлах, высунувшиеся из-за брустверов — каждый солдат его роты уставился в небо, каждый видел в этой рукотворной комете какое-то знамение, доброе или дурное. Все, кроме Челкара. Он давно уже не верил в знамения.

— Ты просто злобный карлик, Давир, — раздраженно прорычал Булавен. — Тебе обязательно надо лишить человека всякой надежды?

— Я оказываю тебе услугу, Булавен, — пожал плечами Давир. — Надежда — сука с кровавыми когтями. Но если тебе непременно надо на что-то надеяться, надейся, что зеленокожие никогда не изобретут ракету с наведением по жироискателю. Потому что если они все-таки…

— Сержант! Мы получили подтверждение! — закричал Гришен в наушнике, так взволнованно, что конец его фразы поглотил всплеск статических помех. — Это подкрепления! Командование говорит, что в десантном корабле полно солдат!

— Поблагодари командование за хорошие новости, Гришен, — сказал Челкар в микрофон. — Но посоветуй им, что, вероятно, стоит направить больше людей на рытье могил. Похоже, он грохнется прямо посреди ничейной земли.

Посадочный модуль приближался, и с каждым метром рев становился все громче. Он был большим, таким огромным, что Челкар уже мог разглядеть эмблему с имперским орлом на его борту. Орел, окутанный пламенем, и вот-вот готовый упасть прямо под пушки орков.

— В укрытие! — приказал Челкар.

Раздался оглушительный грохот и свист воздуха, когда ударная волна прошла над головой. Земля содрогнулась. Когда дрожь утихла, Челкар снова выглянул за бруствер. Он не увидел признаков потерь среди своих людей. Посадочный модуль упал достаточно далеко, и лавина земли и камней, поднятая его падением, не дошла до их позиций. Впереди Челкар видел полуразрушенный посадочный модуль в свежем кратере, от его быстро остывающего корпуса поднимался пар. На секунду воцарилась тишина, казалось, застыли и воздух, и земля под ногами. Потом орки открыли огонь из всего, что у них было, и начался ад.

Пули, ракеты, снаряды — даже иногда энергетические лучи — обрушились на пространство вокруг модуля, превращая землю в месиво. Орки, как всегда, стреляли скверно, и пока ни разу не попали в цель. Но, учитывая плотность их огня, это было только вопросом времени.

— Сержант! — закричал Гришен сквозь треск помех. — На связи КП батареи. Разрешите запросить подавление огневых средств противника?

— Отставить, Гришен. Они стреляют не лучше орков. Мы должны оставить хоть один шанс этим беднягам в модуле. Оцени расстояние до середины ничейной земли и жди дальнейших приказов.

На ничейной земле люки модуля открылись, извергнув толпу ошеломленных гвардейцев. Похоже, они остались без командира и не ожидали оказаться посреди боя. Они нерешительно столпились в тени модуля, безнадежно оглядываясь в поисках более подходящего укрытия. Хотя Челкар давно уже думал, что самые дикие нелепости этого города больше не могут его удивить, даже он был изумлен видом формы этих солдат.

— Должно быть, скрепки и презервативы у них закончились, — заметил Давир. — Теперь они посылают нам праздничных ягнят на мясо.

Они были похожи на игрушечных солдатиков. Несколько сотен гвардейцев, обреченно стоявших посреди ничейной земли, одетые в чудовищно нелепую форму бирюзового цвета, в изобилии украшенную золотым шитьем и эполетами, на головах у них были высокие кивера с плюмажами. Игрушечные солдатики, оказавшиеся на лишенном укрытий участке ничейной земли; посреди выжженной пустоши, которая им, должно быть, казалась адом. Челкар все же надеялся, что хотя бы бегать они умеют.

— По дальномеру расстояние шестьсот метров, сержант. Жду ваших приказаний.

— Поддерживай связь с КП батареи, Гришен. По моей команде сообщишь им расстояние и запросишь огневую поддержку всеми средствами. Как понял?

— Шестьсот метров, огневая поддержка всеми средствами, по команде.

— Рота, по моей команде огонь на подавление по позициям орков. Огонь!

Из всех траншей и окопов солдаты открыли огонь из лазганов, гранатометов и минометов. На таком расстоянии шансы во что-то попасть были весьма невелики, но Челкар хотел лишь заставить орков не высовываться достаточно долго, чтобы бедолаги из посадочного модуля успели добежать до имперских позиций. Единственной проблемой было то, что эти игрушечные солдатики пока никуда не бежали.

Снаряд с грохотом ударил в корпус модуля — орки, наконец, пристрелялись. Двух гвардейцев убило осколками, остальные, увидев это, кажется, все-таки поняли, что надо делать. Они побежали к позициям людей, ноги несли их со скоростью, порожденной отчаянием, а вдогонку им летели пули и снаряды. Шестьсот метров — и люди падали и умирали десятками, сраженные пулями и осколками, или просто разорванные взрывами в кровавые клочья. Четыреста метров — и уже больше половины было убито.

— Дайте дым! — закричал Челкар в комм-линк. — Дымовую завесу!

На ничейную землю обрушился шквал дымовых гранат и снарядов, и через несколько секунд Челкар видел перед собой лишь белую стену дыма. Отчаянное решение: если гвардейцы из модуля успеют добежать до дымовой завесы, возможно, они спасутся. Но тот же дым может послужить маскировкой для орков.

— Сержант, ауспекс засек движение на позициях орков. Они продвигаются на ничейную землю! КП батареи на связи, сержант, разрешите мне…

— Тебе приказано ждать, Гришен. Жди.

Вот. Наконец. Он видел силуэты людей, выскакивающих из дымовой завесы. Пять. Шесть. Восемь. Вероятно, не больше двух десятков человек, оставшихся от пары сотен, спрыгивали в относительную безопасность траншей.

— Сержант! На ауспексе крупные силы орков двигаются к нашим позициям! Вы должны отдать приказ! Там тысячи их…

Челкар собирался отдать приказ, его губы уже начали двигаться, когда он увидел нечто, заставившее его изумленно выругаться. Там, в дыму, он увидел силуэт последнего оставшегося солдата. Он отстал от своих, и, отвергнув возможность добраться до укрытия, повернулся и начал стрелять из лазерного пистолета по приближавшейся орде орков, скрытых где-то там в дыму. Глупец, несомненно, заслуживал ожидавшей его участи.

— Давай, Гришен! — закричал Челкар, выскочив из траншеи и бросившись вперед, — Огонь на целеуказание!

Полдюжины шагов, и вдалеке уже послышался вой летящих снарядов. Еще десяток, два десятка шагов, вой становился все громче и громче. Добежав до гвардейца, Челкар схватил его за воротник, и для большей убедительности отвесил пинок по заду. Дотащив ошеломленного солдата обратно до бруствера, Челкар швырнул его в траншею, и прыгнул на него сверху, как раз в тот момент, когда вой первых падающих снарядов перешел в пронзительный визг. Визг, достигнув предельной громкости, внезапно оборвался в какофонии взрывов, сотрясших землю.

«Теперь», думал Челкар, вдавливая гвардейца в дно траншеи, «если артогня будет достаточно для отражения атаки, мы ее переживем. И если так, я с удовольствием пну этого кретина по заднице еще раз»

Обстрел продолжался несколько долгих минут, снаряды рвались достаточно близко, чтобы комья мерзлой земли сыпались в траншею. Целая вечность неровных ударов сердца и бьющегося пульса. Потом, внезапно, взрывы прекратились.

Через секунду Челкар был уже на ногах, оглядывая ничейную землю в поисках орков. Обстрел разорвал дымовую завесу, и он увидел, что обычно серый ландшафт окрашен темной кровью и усыпан кусками зеленых тел. Приятное разнообразие. Им повезло, огонь артиллерии отразил атаку.

— Сержант, это капрал Гришен, — сказал Давир, удерживая толстыми пальцами наушник комм-линка в ухе, и Челкар заметил, что свой наушник он потерял на ничейной земле. — Наблюдатели докладывают, что уцелевшие орки вернулись на свои позиции. Еще мы получили приказы из штаба сектора относительно новых солдат — они включены в состав нашей роты. И сержант? Гришен говорит, что согласно приказам из штаба, в их числе должен быть наш новый ротный командир — лейтенант Лораннус.

— Скажи Гришену спасибо за новости, Давир, — ответил Челкар. — Но пусть он сообщит командованию, что наш новый ротный командир, скорее всего, убит вместе с большинством своих людей.

— Вовсе нет, сержант, — послышался новый голос позади него. — Уверяю вас, ваш новый ротный командир вполне жив.

Обернувшись, Челкар увидел, что спасенный им гвардеец встал на ноги. Теперь Челкар разглядел золотую полоску на его воротнике. Знаки различия лейтенанта.

Похоже, что еще раз пнуть его по заднице не выйдет.

— ОДНА большая линия, сержант, — сказал лейтенант, ткнув пальцем в карту перед собой. — Это лучший способ защищать нашу позицию. Одна большая линия, и орки будут разбиваться о нее, как волны о скалу.

Прошло два дня, и Челкар с Гришеном и лейтенантом Лораннусом стояли в командирском блиндаже над картой позиций роты. За эти два дня грандиозные замыслы Лораннуса заставили Челкара изменить свое мнение о нем. Новый лейтенант был не просто глупцом, он был безумцем.

— Конечно, потребуется много работы, — продолжал Лораннус, — но недостатки нынешней системы — лабиринта траншей и окопов, в которых наши люди прячутся, словно крысы — эти недостатки очевидны. Если мы намерены сломать решимость орков, нам нужно продемонстрировать свою силу. Мы должны сосредоточить все наши силы в одной большой траншее вдоль всей протяженности сектора, защищенной минными полями и колючей проволокой.

Возможно, лейтенант был просто слабоумным. Это было единственное объяснение, которое Челкар мог придумать. Этих двух дней, что Лораннус командовал ротой, оказалось достаточно, чтобы изначальная неприязнь Челкара к нему переросла в глубокую ненависть. Лораннус был упрямым и придирчивым начальником, сторонником строгой дисциплины, но при этом Челкар был уверен, что лейтенант обмочил бы свою нарядную форму, только увидев орка. И еще эта его проклятая форма. Несмотря на все доводы, Лораннус упорно отказывался снять эту приманку для снайперов или хотя бы надеть сверху шинель.

— Ну, сержант? Ваше мнение?

— Мы больше не используем мины, сэр. Это только побуждает орков брать пленных и гнать их на минные поля. Если у них нет пленных, они используют для разминирования гретчинов. Так или иначе, минные поля себя не оправдывают.

— Тогда будем использовать ямы-ловушки с кольями. Это лишь детали. Тут важна общая идея.

— Да, сэр. С вашего разрешения, лейтенант, думаю, капралу Гришену пора идти проверить, не получили ли связисты новые сообщения.

Лораннус помолчал, внимательно посмотрев на обветренное лицо Челкара. Потом, кивнув, он отпустил Гришена, подождал, пока капрал отойдет подальше и сказал:

— Итак, сержант. Мы одни. Что вы хотели сказать?

— Разрешите говорить начистоту, сэр? — спросил Челкар.

Дождавшись кивка Лораннуса, он продолжил, осторожно выбирая слова:

— Со всем уважением, сэр, не было бы благоразумнее, если бы вы подождали и привыкли к условиям службы здесь, прежде чем вносить столь масштабные изменения в нашу систему обороны?

— Я полагаю, что уже полностью привык к условиям, как вы выразились, сержант, — сказал Лораннус, глядя Челкару прямо в глаза. — И считаю, что эти изменения должны быть проведены без дальнейших отлагательств. Я так понимаю, вы нашли некие недостатки в моем плане?

— Да, сэр. Наши траншеи и окопы расположены так отнюдь не случайно, как и во всех прочих секторах обороны. Это сделано с целью создать многочисленные сектора обстрела, и расстреливать орков, прежде чем они успеют подойти ближе. Кроме того, когда оборона опирается не на одну-единственную позицию, при угрозе захвата траншеи солдаты могут отступить из нее, не боясь, что рухнет вся линия обороны.

— Вы говорите о преднамеренной сдаче позиции противнику?

— Мы не сдаем им ничего, лейтенант. Мы оставляем траншею на время, достаточное для того, чтобы солдаты из других траншей расстреляли орков. Потом мы снова занимаем ее.

— Не важно, как вы это называете, сержант, это отступление. А отступление пахнет трусостью.

— Можете называть это как угодно, лейтенант. Это Брушерок, и война здесь не похожа на то, что описывали вам в схолариуме.

— Я хорошо знаком с реалиями войны, сержант, — сказал Лораннус, покраснев и сжав губы. — Моя родина обладает многовековыми военными традициями. И многие поколения моей семьи отдавали своих сыновей на службу Императору.

— А лично вы имеете опыт боев с орками, сэр?

— Не вижу, как это относится к делу, — произнес Лораннус. В его голосе появился опасный оттенок, но вопрос был слишком важным для Челкара, чтобы уступить.

— Вы говорили о «демонстрации силы» и о том, чтобы «сломать решимость орков», лейтенант? Мне известен только один способ сломать решимость орка — это убить его. А что касается «демонстрации силы», то поверьте мне: они сильнее нас. Вы точно не захотите схватиться врукопашную с орком. Пусть они стреляют в вас хоть целый день — скорее всего, они будут мазать. Но если дело дойдет до рукопашной — вы умрете, глядя на собственные потроха. Вот о чем речь, лейтенант. Поместите наших людей в «одну большую траншею» без множественных секторов обстрела и без путей к отступлению, и тем самым дадите оркам возможность подойти близко, благодаря их численному превосходству. А сделав это, вы фактически вручаете оркам ключи от города.

— Вы говорите так, словно боитесь орков, сержант, — сказал Лораннус, помрачнев.

— Да, лейтенант, я всегда боюсь противника, которого в 500 раз больше, чем нас.

Секунду, явно пытаясь сдержать свой гнев, Лораннус молчал. Но Челкар знал, что это лишь затишье перед бурей. Лораннус в любой момент может устроить ему разнос или просто велит заткнуться и выполнять приказы. Хуже того, он может вызвать Гришена обратно и приказать арестовать Челкара за неподчинение. Как бы то ни было, лейтенант добьется своего. Их система обороны будет переделана в одну большую линию, и, в лучшем случае, к концу дня все в этом секторе будут мертвы. И все потому, что командование посадило им на шею сумасшедшего. Но, как бы ни были безумны его планы, Лораннус офицер, а Челкар всего лишь сержант. Лейтенант может послать всю роту голыми скакать перед позициями орков, и никто его не остановит. Если только…

— Сержант! Лейтенант! Скорее сюда! На позициях орков что-то происходит!

Это был Гришен, его голос в комм-линке звучал на грани паники. Ничего хорошего это не обещало, но сейчас Челкар был готов воспользоваться любой возможностью.

— Похоже, мы нужны в другом месте, сержант, — сказал Лораннус, надевая свой кивер и застегивая подбородочный ремень. — Пока придется отложить этот разговор. Но знайте: он еще не закончен.

— Как скажете, сэр, — ответил Челкар, взяв дробовик и зарядив его. — Значит, не закончен.

Лораннус, отвернувшись, направился к выходу из блиндажа, в двух шагах позади него следовал Челкар. Когда они вышли наружу, Челкар увидел нечто, лишь подтвердившее его сомнения насчет вменяемости лейтенанта. Невероятно, но вместо того, чтобы быстро пробежать или пригнуться, Лораннус маршировал по открытому пространству к траншеям строевым шагом, как на плацу.

«Мало того, что он нацепил эту приманку для снайперов», подумал Челкар. «У кретина не хватает ума даже пригнуть голову».

Челкара не слишком волновало, если какому-нибудь гретчину-снайперу посчастливится разнести тупую башку лейтенанта. Но была опасность, что чертов зеленокожий промахнется и попадет в кого-то другого…

— ВЫ слышали? — голос Гришена звучал сухим шепотом. — Этот шум с позиций орков. Машины.

Звук был слышен четко, доносясь через ничейную землю с той стороны орочьих заграждений. Усиливавшаяся какофония рычания моторов на полном газу, скрежета механизмов и грохота выхлопных труб. Шум машин. А это могло означать лишь одно. Бронетехника.

— Я не понимаю, — сказал Лораннус, глядя в сторону шума в полном смятении. — По данным разведки точно известно, что орки давно израсходовали последние резервы горючего.

— Возможно, они нашли старый склад прометия, — сказал Челкар. — Сейчас это уже не важно. Данные разведки оказались неверны, лейтенант. И, судя по звуку, у нас не так много времени, чтобы успеть подготовиться.

— Да, — сказал Лораннус. — Конечно, вы правы, сержант. Нужно срочно подготовиться.

Посмотрев в глаза лейтенанта, Челкар понял, что Лораннус не имеет ни малейшего представления о том, что надо делать. Столкнувшись с непредвиденной ситуацией лейтенант растерялся.

— Артиллерия, лейтенант, — подсказал Челкар.

— Конечно, — сказал Лораннус, его властная манера внезапно вернулась, словно ее включили переключателем. — Артиллерийский огонь. Гришен, свяжись с батареей и скажи, чтобы срочно обстреляли район прямо перед позициями орков.

Когда Гришен побежал к блиндажу связи, лейтенант снова повернулся к Челкару.

— Не сомневаюсь, что, как и я, вы предпочитаете командовать прямо с передовой. Предлагаю вам принять командование над восточным участком позиции, а я пойду на западный. Было бы прискорбно, если бы кто-то из нас случайно попал в «сектор обстрела» другого.

Челкар молча повернулся и побежал к передовой траншее на его участке обороны. В траншее Давир и Булавен уже готовились к отражению атаки; здоровяк проверял клапаны тяжелого огнемета, а Давир, сняв лазган с предохранителя, смотрел в прицел на ничейную землю.

— Рад объявить, что наше предприятие открылось, сержант, — сказал Давир, оглянувшись через плечо на Челкара, прыгнувшего в траншею. — И, похоже, как раз вовремя. Судя по звукам, нам предстоит нескучный день.

— Да, Давир. Но пока я хочу, чтобы вы набросили камуфляжную сетку на огнемет и не высовывались.

— Со всем уважением, сержант, — сказал Давир, а Булавен просто непонимающе уставился на Челкара, — но по моему опыту, орки, увы, нечасто дохнут сами по себе. Сначала приходится в них пострелять.

— Возможно, если ты так хорошо знаешь орков, ты, наверное, заметил, что они столь же нечасто проводят разведку перед атакой, — ответил Челкар. — Если мы не начнем стрелять, они подумают, что передовая траншея пуста, и продолжат атаку. А когда они подойдут поближе, мы устроим им сюрприз.

— Какой-то хилый сюрприз получается, сержант, — сказал Давир, хищно оскалив кривые грязные зубы. — Всего трое с дробовиком, лазганом и огнеметом. Но, если орки подойдут близко, Булавен может попытаться запердить их до смерти.

В небе раздался вой летящих снарядов. Гришен запросил огневую поддержку; взрывы и осколки превращали пространство перед позициями орков в болото. Но этого было недостаточно, чтобы остановить наступление орков. Артиллерийский огонь мог лишь уменьшить их число.

— Подтверждения со всех наблюдательных постов, — сообщил Гришен, — орки наступают!

Это было невозможно не заметить. Шум моторов с позиций орков достиг предельной громкости, на секунду заглушив даже разрывы снарядов, десятки орочьих машин, давя собственные баррикады, рванулись на ничейную землю. Целая механизированная армия разнообразных машин и багги, рыча моторами, с грохотом катилась к имперским позициям по мерзлой грязи. Через несколько секунд они вышли из района обстрела, до трети машин осталось горящими обломками на ничейной земле. Третья часть их сил была потеряна, но для орков это ничего не значило. Оставшиеся две трети продолжали двигаться вперед.

— Рота, по моей команде, — приказал Лораннус совершенно спокойным голосом по комм-линку. — Огонь!

Залп ракет, лазерных лучей и минометных снарядов ударил по ничейной земле. Некоторые выстрелы попали в цель, и еще больше машин взорвалось. Но многие лучи лазганов не пробивали броню, ракеты летели мимо, минометные снаряды падали с недолетом. Моторизованная орда надвигалась.

С мрачным удовлетворением Челкар видел, что большинство машин направляется в его сторону.

— Ждите, — приказал он. — Пусть подойдут ближе.

Другие гвардейцы продолжали стрелять, и потери орков росли. Но уцелевшие продолжали наступать в безумном порыве первыми начать резню. Сто метров. Восемьдесят. Пятьдесят. Двадцать пять метров. Двадцать…

— Пора, — сказал Челкар.

Едва он успел отдать приказ, Булавен вскочил на ноги. Двигаясь со скоростью, удивительной для своих размеров, он отбросил камуфляжную сетку, его палец уже был на спусковой кнопке огнемета. Он выстрелил, и приближавшаяся гусеничная машина внезапно исчезла в расширявшейся волне пламени. Машина взорвалась, но Булавен уже атаковал следующую цель. А потом еще одну, и еще… Одна за другой, машины орков превращались в огненные ловушки для их экипажей, вопящие орки выскакивали из них, повсюду вокруг падали и горели их товарищи. Булавен продолжал стрелять из огнемета, струя огня превращала одну машину за другой в пылающий ад. А рядом с ним Челкар и Давир стреляли как безумные, стремясь восполнить недостаток численности интенсивностью огня. Вскоре Челкар видел перед траншеей лишь поднимавшуюся стену пламени, слышал лишь дикие вопли сгорающих орков, чувствовал лишь вонь горелого мяса.

Он продолжал стрелять.

— Перезаряжаю! — крикнул Булавен, когда огнемет внезапно фыркнул и погас. Его могучие руки уже прикрепляли шланг к другому резервуару. С машинной четкостью, порожденной многолетним боевым опытом, Челкар и Давир бросили полдюжины осколочных гранат в стену огня, чтобы выиграть для Булавена необходимые ему секунды.

Но они и были сейчас машинами: машинами, предназначенными для убийства орков.

Огнемет еще раз фыркнул, и снова изрыгнул огонь, отправляя вопивших орков к их богам. И даже сквозь дым боя, Челкар видел, что его план работает. Сосредоточив свой удар здесь, орки создали пробку. Их атака на других участках уже ослабевала, и гвардейцы из других траншей могли поддержать огнем Челкара и Давира. Это была самая старая тактика в Брушероке: покажи оркам открытую дверь, а потом захлопни ее у них перед носом. И каждый раз эта тактика работала.

Но только Челкар начал думать, что у них есть шансы пережить этот бой, он услышал по комм-линку сообщение, заставившее признать, что орки все же не столь глупы.

— Лейтенант! — раздался голос Гришена сквозь треск помех. — Наблюдательные посты докладывают: крупные силы орков продвигаются к нашим позициям в пешем порядке. Император милосердный, их техника была только первой волной!

Секунду в эфире стояла тишина, потом Челкар услышал, как Лораннус отдал приказ, в котором сквозило чистейшее, неприкрытое безумие:

— Солдаты,примкнуть штыки и вперед на ничейную землю! Вы слышите меня? Вперед, за Императора!

В траншее никто не двинулся. Челкар, Давир и Булавен стояли, изумленно глядя друг на друга. Оглянувшись на другие траншеи, Челкар увидел, что они не одиноки. Из всей роты только один человек покинул траншею. Единственный человек, бросившийся в одиночку навстречу армии орков, скрывавшейся где-то в дыму. Единственный человек, последовавший приказу, был тот, кто отдал его.

Лейтенант Лораннус.

В одиночку, пока солдаты, которыми он командовал, смотрели на него в полнейшем непонимании, Лораннус выскочил из траншеи и бросился на ничейную землю, под пули. Подбежав к горящей гусеничной машине, он вскочил на ее корпус, отшвырнув труп гретчина, схватился за сдвоенные стабберы, которыми была вооружена машина, и, развернув их, открыл огонь по орде приближающихся орков. Один человек, словно одержимый каким-то неведомым демоном в самоубийственном безумии.

Это была самая отчаянная смелость, которую когда-либо видел Челкар.

— Чего вы ждете? — услышал Челкар собственный крик в наушнике. — Вы бросите его сражаться с орками в одиночку? Это же ваш ротный командир! В атаку!

Прежде чем он сам понял, что делает, Челкар вскочил, за ним последовали Давир и Булавен. Вместе они, стреляя, бросились на ничейную землю, а за ними поднялись в атаку все солдаты роты. Сто человек, одержимых тем же безумием, что и их командир, бросились навстречу неминуемой смерти.

А потом, второй раз за день, Челкар увидел нечто невероятное.

Орки не выдержали и побежали.

Едва веря тому, что они еще живы, Челкар и другие солдаты остановились, ошеломленно глядя на спины убегающих орков. Раздался один голос, потом к нему присоединились еще и еще, и вскоре все солдаты, в том числе и Челкар, кричали имя лейтенанта Лораннуса. Со своего возвышения, стоя на корпусе орочьей машины, Лораннус улыбнулся и поднял над головой лазерный пистолет в триумфальном салюте.

Потом в него попала пуля.

Прятавшийся где-то на ничейной земле гретчин-снайпер нашел свою цель. Пуля сбросила Лораннуса с машины, с правой стороны груди брызнула струя крови. Челкар мгновенно подскочил к нему, отчаянно пытаясь остановить кровотечение и вызывая медика.

— Скажите им… — прохрипел Лораннус, кровь пузырилась на его губах с каждым мучительным вздохом, — Скажите им… это ошибка… моя семья… мы были верны… скажите…

— Вы сами скажете им это, лейтенант, — ответил Челкар, не осознавая, что он кричит. — И покажете им медаль, которую получите за этот бой. И не посмертно, лейтенант! Слышите меня? Это всего лишь царапина — через пару недель вы будете козырять, когда вам на грудь повесят медаль! Слышите, лейтенант?

Но в ответ лейтенант лишь загадочно улыбнулся окровавленными губами.

Лораннус был уже мертв.

ОН ожидал вопросов или новых побоев, но, когда Челкар закончил свой рассказ, снова наступило молчание. Внимание комиссара опять вернулось к инфопланшету. Шли минуты, единственным звуком в комнате было жужжание вокс-рекордера и скрип стилуса, когда комиссар писал что-то на экране инфопланшета. Или, возможно, шли часы: Челкар не мог сказать точно. Он мог лишь сидеть и думать. Конечно, в этом деле должно быть что-то еще, нечто большее? Если комиссар хотел лишь узнать о героизме Лораннуса, зачем было все это? Арест? Избиение? Зачем вообще было приводить его сюда?

Валк выключил записывающее устройство, внезапный щелчок выключателя прозвучал в тишине как выстрел.

— Можешь идти, сержант, — сказал комиссар.

Видя, что Челкар непонимающе смотрит на него, комиссар добавил:

— Прочитав твой доклад о последнем бое, я, разумеется, был обеспокоен тем, что ты представил к награде предателя. Но услышав твой рассказ из первых рук, я понял, что ты сделал это без злого умысла. Это была всего лишь прискорбная ошибка. Я убедился, что твоей вины в этом деле нет. Как я сказал, можешь идти.

Челкар потрясенно встал и повернулся, чтобы уйти, в любой момент ожидая, что охранники снова схватят его. Когда он дошел до двери, то не выдержал и снова оглянулся на комиссара, сидевшего за столом.

— Что-то еще, сержант?

— Простите, комиссар, но когда вы сказали «предатель», вы имели в виду лейтенанта Лораннуса?

— Да. Несколько месяцев назад один из членов семьи лейтенанта — кузен, кажется — был обвинен в измене Империуму. Разумеется, как обычно в таких случаях, были казнены и его родственники. Все, за исключением вашего лейтенанта. Очевидно, некая административная ошибка привела к тому, что приказ о его казни задержался, и это позволило изменнику укрыться среди солдат, направленных на эту планету. Несомненно, он надеялся сеять ересь и смуту здесь, но, похоже, орки помогли нам в этом деле. По крайней мере, они сэкономили нам пулю…

ЕМУ вернули его обмундирование и оружие. Но все равно, когда Челкар шел обратно к передовой, он отнюдь не испытывал ликования. Даже обмануть смерть — не великая победа здесь. Это Брушерок. В лучшем случае, он выжил, чтобы умереть в другой раз.

И все же, ему повезло больше, чем лейтенанту Лораннусу. Казалось удивительным, как быстро ненависть, которую он испытывал к лейтенанту переросла в уважение. А теперь ему сказали, что Лораннус предатель? Челкар слишком устал, чтобы думать об этом. Возможно, он обдумает это завтра.

Почувствовав знакомую вонь на ветру, Челкар понял, что он снова подошел к кострам, где сжигались трупы орков. На секунду он задумался о том, чтобы обойти это место подальше, но все его тело ныло от боли, а обход добавил бы лишних два километра к его пути. Кроме того, сейчас костры уже почти прогорели, и от большинства их остались лишь тлеющие кучи пепла. Конечно, уже складывались новые курганы из мертвых тел: в Брушероке трупов всегда хватало. Но сейчас дыма и вони было меньше.

Когда Челкар проходил мимо только что сложенного кургана из еще не сгоревших трупов, он заметил кое-что. Проблеск золотого с синим, мелькнувший среди горы зеленой плоти. Спустя долю секунды оно исчезло — гвардеец в противогазе поднес факел, и весь курган скрылся в алой пелене огня. Но Челкар уже знал что это было: золотой эполет на смешной бирюзовой форме лейтенанта Лораннуса. Она должна сгореть вместе с владельцем, несомненно, по приказу комиссара Валка. Не имело значения, что лейтенант пожертвовал жизнью, защищая город. Брушерок был святой землей. Святая земля не может стать местом упокоения человека, осужденного за измену. Не будет ему похорон, достойных героя.

Только красная награда.

Джулиет Маккенна Страх во плоти

Свет в подвале, где они разместили медицинскую станцию, был слишком ярким, чтобы спать. Катмос все же рухнул на свободный матрас и закрыл глаза. Отдых был необходим, чтобы он мог выполнять свои обязанности, когда появится новая партия раненых. Конечно, флуоресцентные полосы мешали бы меньше, если бы он повернулся лицом к стене, но Катмос больше не хотел оставлять спину незащищенной — так же, как и отстегивать лазпистолет.

Он согнул руку, прикрыл ею глаза. Если он и не заснет, то хотя бы отдохнет от придушенных стонов, от зловония крови, приглушенного запахом антисептика. Если бы он был на Альнавике, то, глядя вверх, увидел бы холодные голубые небеса вместо грязного рокрита. Там, на севере, Мраморные горы удерживали собою всесокрушающие ледники, простирающиеся по всему горизонту. А на юге глухие хвойные леса окутывали долины, спускающиеся вниз по прибрежной равнине, к усеянному айсбергами Разбитому морю.

Катмос чувствовал в руках вес модифицированного длинноствольного болтера, а холодное кольцо оптического прицела едва касалось века. Он осмотрел обнаженные пласты породы над широкой раной каменоломни. Даже в этом холодном воздухе человек покрывался потом, сражаясь с машинами, резавшими белый камень подобно силовым когтям, проходящим сквозь орочий доспех. На запах приходили проснувшиеся по весне мраморные медведи. Вдвое выше человека и вшестеро тяжелее, они были покрыты белым мехом, пронизанным серыми прядями, чтобы их сложнее было увидеть среди голых скал. Несмотря на размер, медведи были скрытны, и после спячки ими управлял неутолимый голод. Длинные когти могли выпотрошить человека, прорвав кольчужное рабочее облачение. Катмос был здесь, чтобы противостоять зверям.

Он мог бы мысленно вернуться к дому, который больше никогда не увидит, но его слух все еще был обращен к станции помощи. К нему торопливо направлялись мягкие шаги. Это не очередное нападение. Он бы услышал, как стреляют лазерные пушки, установленные на огневых позициях. Что-то другое.

— Доктор!

Какой-то раненый забормотал, услышав настойчивый шепот.

— Лучше б это было что хорошее, кальмаросос, а то я оттопчу тебе щупальца, — прорычал Катмос.

Матэйн подавил смешок. Катмос убрал руку с глаз, довольный, что молодой санитар наконец-то научился понимать шутку.

— Комиссар Тирзат прибыл с отрядом кадетов, — Матэйн дернул головой по направлению к лестнице у входа, и в бионическом правом глазу полыхнул резкий свет. От спазма мускулов застучали друг о друга аугметические пальцы на его руке-протезе.

Он нервничал. Стоило ли удивляться. Катмос не помнил этого конкретного комиссара, но знал, что это за порода. Он встал на ноги, сорвал испачканную медтунику, прикрывающую крапчато-серую униформу.

— Я проверю, чтоб все было в порядке.

Он направился к кладовке в задней части подвала, которую вытребовал для отряда медицинской поддержки. Два младших хирурга, Этрик и Тинд, храпели на полу, выбившись из сил. Ассистент Этрика, Хаукс, устало открывал упаковку с рационом. Катмос взял свой инфопланшет и тихо прикрыл дверь.

Повернувшись, он увидел в противоположной комнате гвардейца, который запихивал лазганные батареи на стеллаж для подзарядки. Руки солдата тряслись. Он уронил одну батарею и, выругавшись, наклонился, чтобы подобрать.

— Не бери ее, — Катмос шагнул вперед. — Оболочка треснула.

Меньше всего им надо, чтобы солдат ранило взрывом собственного оружия.

Молодой гвардеец тупо посмотрел на него и моргнул, будто только что проснулся.

— Извините, сэр.

Теперь Катмос узнал его. Отряд поддержки, которым командовал полевой хирург, ранее был прикреплен к роте капитана Слейта.

— Тебя зовут Ньял, так?

— Да, сэр, — лицо Ньяла выглядело ослабевшим от страха. — Что будет, если тираниды вернутся, сэр?

— Будем драться, — уверенно сказал Катмос.

Пустоглазое лицо Ньяла исказилось.

— Сегодня мы убивали их сотнями, а они все идут, — он бросил взгляд на заряжающиеся боеприпасы к лазганам. — Что, если они отрежут энергию? А что будет, когда кончатся снаряды к тяжелым болтерам и мортирам? Их-то перезарядить нельзя. «Часовые»…

— К нам идет помощь, — заверил его Катмос. — Приехал комиссар со своим отрядом.

— Ох, — вид Ньяла не выказывал особого облегчения.

Внезапно стены узкого коридора как будто навалились на Катмоса. Он не мог больше сидеть в этом душном подвале, пока не подышит свежим воздухом.

— Тебе нужно набрать еще батарей? — он кивнул на пустые места в стеллаже.

— Да, сэр, — Ньял расправил плечи.

— Тогда пошли, — Катмос направился вверх по лестнице в задней части огневого сооружения. Сапоги гремели о недавно установленный металл, и звук эхом отдавался от более старых каменных стен.

Ньял поспешил на средний ярус круглой башни, а Катмос вышел на огороженный перилами балкон. Над головой гудели готовые к бою лазерные пушки. Он окинул взглядом двор крепости, выстроенной в форме шестиугольной звезды — наследия континентальных войн, произошедших за век до того, как победители добились для Шерторы преимуществ, которые давал Империум.

Где-то в тридцати метрах отсюда на каждом бастионе стояли тяжелые болтеры, и обслуживавшие их команды были готовы в любой момент взяться за дело. Внизу, во дворе, отдыхали гвардейцы — потрепанные взводы капитана Слейта и жалкие остатки роты капитана Келло.

Катмос взглянул на инфопланшет. В общей сложности пятьдесят шесть убитых и раненых. Рота Слейта понесла тяжелые потери, при том, что находилась внутри крепости. Людей Келло застали врасплох снаружи, поэтому более чем половина из них пала жертвой тиранидских зубов, когтей и мерзких биоорудий. Только отважная атака капитана Слейта позволила выжившим отступить к воротам.

Хирург посмотрел поверх внешней стены, туда, где после заката еще светилось небо за мостом, для защиты которого была выстроена крепость. Эти солдаты и вообразить не могли столь страшного врага, как тираниды. Он пристально рассматривал неподвижных павших «Часовых». Они храбро сражались, прикрывая отступление капитана Келло, огнеметом и автопушкой истребляя бесчисленное множество тварей. До тех пор, пока их не одолели числом, а боеприпасы иссякли. Ведь тираниды могли пожертвовать сотней отродий, чтобы убить одного-единственного гвардейца.

Еще вчера Катмос наслаждался этим новым миром, очарованный благовонными лесами Шерторы. Капитан Слейт ожидал легкого задания в виде тренировки сил планетарной обороны. Незадолго до рассвета пришел приказ удерживать этот переход через реку, и они поспешили к крепости в форме звезды.

— Сэр? — его ассистент, Матэйн, появился на лестнице.

— Иду, — Катмос пошел вниз.

— Кто тут командует? — посреди подвала стоял комиссар, бросая вокруг свирепые взгляды.

— Вокс-сержант Биньям, пожалуйста, сообщите лейтенанту Джептаду, что прибыло подкрепление, — спокойно сказал Катмос.

Дюжий вокс-сержант кивнул, его покрытое шрамами лицо было непроницаемо. Распихав кадетов, столпившихся на ступенях, он направился на самую верхнюю обзорную платформу.

— А ты кто? — акцент Тирзата принадлежал уроженцу побережья, вроде Матэйна. Насмешка в его голосе выдавала пренебрежение, которое жители берегов испытывали к любому, кто не преодолевал опасности гибельных штормов и айсбергов, чтобы отбить блеск-рыбу у китов-кораблекрушителей и спрутов-убийц.

— Полевой хирург Катмос из Девятнадцатого полка «Альба Мармореа», — надев островерхую шапочку, он улыбнулся комиссару.

Опрятные складки на кителе этого человека намекали, что он настаивает на соблюдении правил ношения униформы. Несмотря на тепло и влажность вечернего воздуха, он носил плащ из меха мраморного медведя, который любили в генеральном штабе. С другой стороны, эмалевые петличные знаки на вороте Тирзата показывали, что он активно участвовал в самых опасных кампаниях полка, включая кровавую баню на Нартиле III.

— Капитан Слейт? — Тирзат окинул взглядом раненых солдат.

— Он умер сегодня днем. Жуки-точильщики.

Воспоминание вызвало у Катмоса тошноту — как он вскрывал гноящиеся каналы, проделанные жуками, пытаясь наколоть их на электроскальпель, прежде чем они изрежут какой-либо жизненно важный орган. Он оказался слишком медленным. А их было слишком много.

— Жуки-точильщики! — набросился комиссар на распахнувших глаза кадетов. — Плотоядные черви, которые лезут по вашим нервным волокнам, чтобы сожрать мозг. Личинки-смертоплюи, плавящие вашу броню. Семена-душители, прорастающие шипами и рвущие человека на куски, прежде чем он успеет сделать пару шагов. Не дрогните! Пусть этот человек — ваш закадычный друг, ваш брат. Пусть он даже спас вам жизнь десять раз подряд. Оставьте его, не бросив и второго взгляда! Вы не должны потерпеть поражение. Этот враг не отступит — гаунты, пожиратели, потрошители, какое бы то ни было злобное извращение из плоти и кости, которое пошлют тираниды. Если эта пакость хотя бы одним пальцем зацепится за этот мир, то все живое обречено, — широким жестом Тирзат охватил всю Шертору — мягкую, цветущую, плодородную — от полюса до полюса.

— Разум Улья жаждет полного уничтожения человечества! — рявкнул комиссар на кадетов. — Тираниды убьют каждого мужчину, женщину, ребенка, животное, вплоть до мышей-прыгунов, прячущихся в канавах. Они бесстрашны, безжалостны, неумолимы. Их растения-сосальщики погубят каждое дерево, каждый куст, каждую былинку. Они не остановятся, пока самый последний клочок биомассы не растворится в прудах из живой кислоты. Если вы потерпите поражение, ваша смерть будет предельным предательством, ибо будет питать отвратительное чудовище, породившее их.

Даже под резким флуоресцентным освещением Катмос видел, что кадеты побледнели. Чему бы их не учили на лектоммах в схола прогениум, теперь перед ними была убийственная истина битвы.

— Поэтому мы не потерпим поражения, — прорычал Тирзат. — Вы займете это огневое сооружение и будете сбивать споры тиранидов, прежде чем они изрыгнут свой яд в воздух. Вы уничтожите тиранидские коконы, чтобы не было больше извращенных зверей, загрязняющих планету. Вы истребите этих тварей прямо здесь. Мы защитим этот агромир во имя Империума, во имя вечной славы Бога-Императора. Считайте, что ваша жизнь завершилась достойно, если она стала платой за выполнение долга!

Раненый, лежащий на сенсорном покрывале, простонал:

— Нет!

Комиссар угрожающе наклонился над ним с плазменным пистолетом в руке.

— Что ты сказал?

— Только не снова, — человек попытался прикрыть лицо. Зловонный гной выступил сквозь повязки на руках — открылись раны от плотоядных червей.

— Ты отказываешься нести службу? — плазма-пистолет взвыл в руке Тирзата. — Ты знаешь, каково наказание за трусость?

— Только в бою, лицом к лицу с врагом. А он лежит на матрасе медицинской станции, — Катмос шагнул вперед, оказавшись так близко, что Тирзат от удивления отступил. — Судите его по поступкам. Его ранили, когда он сражался, пытаясь спасти капитана Слейта. Теперь, когда тиранидские яды отравляют его кровь и мозг, нельзя искать трусость в его бреду.

— Посмотрим, — прошипел Тирзат. — С дороги, хирург!

Комиссар взмахнул пистолетом, и Катмосу ничего не оставалось, как отойти в сторону.

Склонившийся над раненым Матэйн поднял взгляд.

— Извините, сэр, — тихими, как всегда, шагами, он незамеченным подобрался за спину Катмосу. — Он без сознания.

— Ты еще кто? — потребовал ответа Тирзат.

Не желая, чтобы его подчиненный испытал гнев комиссара, Катмос ответил за него:

— Капрал Матэйн. Он так отличился на медицинской службе, что Оффицио Медика было особенно заинтересовано в его восстановлении после Нартила III.

— Я просто выполнял свой долг, как и весь мой отряд, Каменные Медведи, до последнего человека, — с кривой, смущенной улыбкой Матэйн процитировал девиз «Альба Мармореа». — Никогда не подводили.

Катмос увидел, как бледные волчьи глаза Тирзата осматривают аугметику молодого человека и Багровый Медальон, приколотый к его воротнику. Он только надеялся, что комиссар не заметит поблескивающую иглу шприца, все еще торчащую из медипласового большого пальца Матэйна.

Тут, к счастью, на лестнице зазвучали голоса.

— Комиссар? Я — лейтенант Джептад, — решительно отсалютовал молодой офицер.

Катмос отступил назад и сделал Матэйну жест, чтоб тот сделал то же самое. Он сделал в уме пометку, чтобы изменить медикаменты, выдаваемые пациенту, после транквиллиума, который ввел ему санитар.

— Давайте я покажу вам расположение наших войск, сэр, и ознакомлю с результатами последней атаки тиранидов, — сказал Джептад с просящей ноткой в голосе.

Катмос занял себя тем, что начал менять повязки раненого.

— Вокс-сержант, сообщи Главному штабу, что мы здесь, — Тирзат явно не был впечатлен. — Я сделаю полный доклад попозже.

— Сейчас, комиссар, — незамедлительно ответил Биньям.

По пути к лестнице Тирзат остановился, чтобы бросить взгляд на плотно сложенного мужчину.

— Твоя репутация бежит впереди тебя, вокс-сержант.

Биньям посмотрел комиссару прямо в глаза.

— Аргин Прайм, сэр?

Тирзат даже не моргнул.

— И он, и другое.

Он еще мгновение не отводил глаз от Биньяма, а затем повернулся к лейтенанту Джептаду.

— Покажите мне зону обстрела ваших оборонительных лазеров и рельеф местности.

Отбросив пинком изъеденный кислотой нагрудник бронежилета, он зашагал к лестнице. За ним последовали лейтенант и все кадеты.

Катмос проверил, крепко ли спит пациент. Биньям подошел к нему вместо того, чтобы направиться к вокс-кастеру в углу.

— Как думаешь, он считает себя Каменным Медведем? — поинтересовался он.

— Мне не кажется, что он любит прозвища, — ответил Катмос, хотя и предполагал, что кадеты наверняка придумали имена, которыми называют Тирзата у него за спиной.

— Ты был на Аргине Прайм? — спросил Матэйн с благоговением.

— Он прикалывает Хонорифику Империалис, только когда есть проблемы с командованием полка, — Катмос осмотрел разноцветные сигнальные огоньки в углу сенсорного покрывала. Пульс, содержание кислорода в крови и давление раненого были на удовлетворительном уровне.

— Мы там оба были. Не о чем особо рассказывать, — отрезал Биньям.

Катмос видел, что Матэйну все же отчаянно хочется спросить. К счастью, он этого не сделал. Катмосу не хотелось заново переживать ту кампанию против орков. Тогда он и Биньям оказались единственными двумя выжившими из целой роты. Солдаты «Альба Мармореа» всегда хвастались, что Альнавик отдал Империуму гораздо больше, чем принял от него. В системе Аргин так и произошло.

— А как там лейтенант? — понизив голос, спросил Катмос. Джептад должен был учиться у капитана Слейта, а не заменить его через три дня после высадки на планету.

Но вселенная несправедлива, и ей все равно. Это знал каждый ребенок на Альнавике.

Биньям снова пожал плечами.

— Справляется вполне прилично для долинного щенка, — как и Катмос, он вырос на каменоломнях Мраморных гор. — Пока нервы выдерживают.

Он испытующе посмотрел на Катмоса:

— А что насчет тех парней, которых ты зашиваешь и высылаешь прочь?

Хирург знал, что тот имеет в виду. Они не могли позволить себе терять людей из-за боевого шока, только не сейчас и не здесь. Не говоря уже о том, что комиссар Тирзат казнил людей, которых обвинял в трусости. Чтобы был хоть какой-то шанс противостоять тиранидам, каждый человек должен был держать оборону или умереть при этом ради всех остальных. То, что говорил Тирзат, было жестокой правдой. Но что толку от правды, если она только приводит в уныние и без того утративших боевой дух людей? Страх может быть так же заразен, как волдырная оспа. Если он укоренится, то уничтожит их так же действенно и быстро, как любой тиранидский рой.

Катмос уже раздумывал насчет этого.

— Бин, когда инженеры переделывали это место, они свалили сюда каждый вокс, пикт и инфопланшет, который сломали. Ты можешь набрать деталей, которые нужны, чтобы сделать звездолов?

— Звездолов? — поднял голову Биньям. — Где твоя каска? Что тебя стукнуло по голове и насколько сильно?

Катмос улыбнулся.

— Просто сделай одолжение старому товарищу.

Биньям поджал губы.

— Хорошо, я попробую, только чтоб посмотреть, зачем он тебе понадобился. Как только сделаю доклад, — он направился к вокс-устройству, ступая удивительно легко для такого большого человека.

— Звездолов? — Матэйн был озадачен.

— У меня есть идея. Она может не сработать, даже если Биньяму удастся сделать эту штуку, — уклончиво сказал Катмос. — А теперь давай посмотрим, кто к утру будет в состоянии держать лазган.

Ему не надо было говорить Матэйну, что им понадобятся все имеющиеся матрасы для тех, кто будет ранен во время следующей атаки тиранидов.

Полевой хирург заворачивал последнего умершего за ночь в спальный мешок, когда с лестницы в подвал пролились лучи рассвета.

— Эйлур? — Биньям отогнул складку, закрывающую лицо мертвеца. — Он обещал Тремарку свою медвежью шкуру.

Плечи униформы самого Биньяма были покрыты полосками медвежьего меха.

— Тремарк тут, — Катмос кивнул на другой спеленатый труп. — Помоги мне затащить их наверх.

— А эти блюющие кадеты немного поработать не могут? — Биньям все же ухватился за ноги мертвеца.

Выйдя во внутренний двор крепости планетарной обороны, Катмос заморгал от усиливающегося солнечного света.

— Куда?

— Вот сюда, — Биньям кивком указал на второпях вырытую траншею, возле которой стопками лежали плиты мостовой.

Туда сбрасывали мертвецов, сняв предварительно оружие и снаряжение. Гвардеец обрызгал трупы прометием и поджег их при помощи огнемета.

Катмос ощутил ком в горле, но это был единственный способ избавиться от зарывающихся внутрь тел тиранидских организмов. Он посмотрел на другие ямы, накрытые растянутой на колышках палаточной тканью.

— Это не поднимает боевой дух.

Биньям хмуро ответил:

— Может, лучше пусть парни смотрят, как их мертвые дружки дергаются и лопаются, и наружу высыпаются ядовитые личинки?

Катмос глянул в сторону внешней стены. Солдаты, получившие вчера легкие ранения, которых они с Матэйном уже выписали, вооружались, чтобы присоединиться к своим товарищам. Гвардейцы, которые невредимыми пережили первую атаку, стояли на укреплениях, готовые к бою. Лейтенант Джептад совещался с караульными.

— Противника еще не видно? — Катмос недоумевал, как долго еще придется ждать.

Биньям кивнул в направлении севера.

— В воксе болтают, что их основные силы ударили по городу Йота. Если какая-то вонь и говорит им, что у их одноройников здесь проблемы, то ее уносит в море.

— А как там другие наши позиции?

Это была одна из восемнадцати крепостей, кольцом окружающих единственный крупный город на континенте. Катмос понимал, что солдаты из рот, которые направили удерживать крепости, сейчас вовсе не смеялись и передавали друг другу палочки лхо.

Биньям покачал головой.

— Некоторые исчезли из вокс-сети…

Его прервали крики с укреплений. Катмос увидел, как лейтенант Джептад поднял руку к уху, прислушиваясь к микробусине.

— Они идут, — выдохнул вокс-сержант.

Гвардейцы на стенах столпились рядом с тяжелыми болтерами. Орудия с хриплым кашлем извергали смертоносные взрывчатые снаряды, пропахивавшие ряды тиранидов. Кислородно-фосфорные вспышки говорили о том, что, по крайней мере, один тяжелый болтер был заряжен боеприпасами типа «Инферно».

Расчеты мортир, установленных среди пустого замощенного двора, без спешки принялись за рутинный труд. Один человек уронил снаряд в зияющее жерло орудия. Другой дернул за спусковой шнур, и пузатый ствол выплюнул взрывчатку, послав ее высоко над стеной. Катмос смотрел, как расчеты быстро меняют азимут и угол стрельбы, а наводчики на укреплениях сообщают детали о каждом взрыве. Каждый снаряд должен выбить из массы тиранидов максимальное количество потерь убитыми. Гвардейцы, снабжающие укрепления боеприпасами, сновали среди мортир.

Вернувшись к верху лестницы, Катмос собирался направиться обратно в подвал. Он передумал. Первым его долгом в сражении являлась помощь раненым, нуждающимся в навыках и времени, которые медики не могли для них выкроить. Он мог делать это здесь так же хорошо, если даже не лучше.

Несмотря на все усилия расчетов тяжелых орудий, первая волна тиранидов достигла стен. Они вскакивали в промежутки между тяжелыми болтерами, отталкиваясь мощными задними ногами, согнутыми под углом, как у собак, и оканчивающимися костистым наростом— частично копытом, частично когтистой лапой. Когти на средних конечностях надежно вцеплялись в стены. Рывками они подтягивались вверх, шипя и плюясь, размахивая растущими из передних конечностей костяными косами длиной с человеческую руку.

Одна из них вонзилась гвардейцу под подбородок, и лицо его исчезло в фонтане крови. Существо подняло его в воздух и затрясло, чтобы высвободить коготь. Шея хрустнула, тело солдата отлетело в сторону и безжизненно обмякло.

Панцири тварей были сегментированы, как у каких-то огромных и отвратительных насекомых. Перекрывающие друг друга пластины торчали вверх на спине. Они были цвета старой ржавчины и высохшей крови, а костистые конечности и торакс под ними — болезненно-белые, как кожа прокаженного. Гротескно раздутые, покрытые красным хитином головы качались из стороны в сторону. Слизь капала из выдающихся вперед челюстей с мириадами зубов, как у игольной акулы. Катмос встретился взглядом с одной из отталкивающих тварей. Ее узкие кошачьи глаза были лихорадочно-яркими, сосредоточенными лишь на бездумном убийстве.

Как вообще они могут выжить? Он ощущал полную пустоту в груди. Снаряды болтеров падали, как зимний град, и все же не могли преодолеть врага. Аккумуляторы лазганов выйдут из строя прежде, чем натиск врага ослабеет. Даже если они будут убивать эту мерзость, пока не навалят кучу трупов высотой со стену, то тиранидам просто будет легче проникнуть во внутренний двор.

Сердце Катмоса бешено колотилось в панике, но конечности перестали шевелиться от страха. Он не мог бежать. Он не мог выхватить свой лазерный пистолет. Да и к чему? Даже люди на стенах съежились за своими тяжелыми болтерами. Соблазн отчаяния манил, как черное покрывало, под которым можно было скрыться.

Лазерные пушки, окружающие верхние ярусы башни, ожили и начали стрелять. Чужак взорвался, обратившись в зловонный дождь из осколков кости и обожженных комочков плоти. Та же вспышка лазера разорвала на куски нескольких, следовавших за первопроходцем. Воздух звенел от оглушительного визга, с которым лучи сияющей смерти один за другим прорезали широкие полосы сквозь стрекочущие орды.

Тесно стоящие рядом гвардейцы на укреплениях стреляли из лазганов. Тонкие, как булавки, лучи отсекали конечности и глубоко вонзались в эти раздутые головы. Они ослепляли полные злобы глаза и чисто отсекали мелькающие языки. Лейтенант Джептад выступил из тени тяжелого болтера и спокойно концентрировал огонь на одном размахивающем смертоносными лапами тираниде за другим.

Катмос встрепенулся и выдохнул. Он чувствовал себя, как какой-то дурак, повернувшийся спиной к зимней вьюге и жмущийся к петросиновой плите, не думая о том, что, не давая зимним ветрам проникнуть в дом, он лишает горелку свежего воздуха. Не зная, что раскаленный элемент сожжет весь кислород, обрекая всех на смерть во сне. Теперь он чувствовал, будто кто-то пинком открыл дверь и вытащил его наружу, позволив кусачему ветру выгнать токсины из крови.

Прикрепленные к отделениям медики зашивали раненых и отправляли их обратно. Никто не ожидал иного. Там, на Альнавике, если за тобой гнался мраморный медведь, то ты залезал на бритвенную сосну и не жаловался на порезы. Ты же оставался жив, не так ли? Катмос выдернул лазпистолет из кобуры, готовый прикрыть огнем пару медиков, тащивших раненого с укреплений. Солдат держался за пробитый нагрудник, и кровь сочилась сквозь пальцы.

— Ворота! Ворота!

Кричали люди на стенах. Лейтенант Джептад соскользнул вниз по лестнице и побежал через внутренний двор. Что-то ударило снаружи в ворота, в пятнадцати метрах перед башней. Грохот был оглушителен. Многослойная пласталь вспучилась, но не поддалась. Облегчение, которое ощутил Катмос, было недолгим. Ворота прогибались все сильнее, и у одной петли открылась узкая трещина. Огромный шипастый коготь тщательно обследовал слабину.

Затем раздался второй взрыв — что-то сдетонировало прямо у входа. Пласталь держалась, но по всей площади ворот открывались новые трещины. Через них сочилась бурлящая черная кислота, разъедая керамитовое покрытие.

Лазерные пушки на башне должны были защищать вход, если ворота не выстоят. Катмос посмотрел вокруг, прикрывая глаза от слепящих лучей. Но пушки целились выше, не ниже.

Солнечный свет затмили тени, похожие на летучих мышей. Эти тираниды летели на кожистых крыльях — между широко разошедшихся костей мутировавших средних конечностей были растянуты мембраны. Злобным взглядом они выискивали цели, сжимая в передних конечностях оружейные симбионты. Катмос напрягся, видя, как чудовища летят высоко над укреплениями, хлеща жуткими шипастыми хвостами меж атрофированных задних лап. Зависнут ли они в воздухе и будут стрелять или же спикируют вниз, как ястреб за добычей? В любом случае, гвардейцы на стенах не могли отвести глаз от тиранидов, атакующих на земле, если только хотели выжить.

Теплый воздух прожгли выстрелы лазерных пушек. Летучие тираниды, попавшие в их прицел, были уничтожены. Те твари, что находились слишком близко к первым жертвам, тоже погибли — их крылья посекло бритвенно-острыми осколками разбитого хитина. Но, падая с неба, оружейные симбионты все еще плевались червями-точильщиками в расчеты мортир. Врезаясь в мостовую, существа подсекали извивающимися хвостами ноги гвардейцев. Дергаясь в предсмертной агонии, летучие тираниды всаживали солдатам в бедра искривленные шипы.

Те чудовища, что еще держались на крыле, изрыгали пылающие комья биоплазмы. Катмос увидел, как один забрызгал седовласого гвардейца. Липкое зеленое пламя подожгло его бронежилет и волосы. Рыча от боли и ненависти, солдат продолжал стрелять и сбил наземь чужака, который убил его. Батарея лазгана милосердно вспыхнула и разорвалась, освободив его от страданий за миг до того, как палец Катмоса напрягся на спуске пистолета.

Прогнувшиеся врата заскрипели. Громадные красновато-коричневые когти выскользнули из вспенившейся черной кислоты. Шипы врезались все глубже по мере того, как то, что было снаружи, тянуло сильнее, неотвратимо расширяя щель. Керамит начал рваться.

— За мной!

Из центральной башни выбежал комиссар Тирзат в бронежилете поверх мундира, с плазменным пистолетом в одной руке и силовым мечом в другой. За ним следовали кадеты, несущие строительные плиты. Другие тащили брусья из рокрита. Собравшись вокруг лейтенанта Джептада, гвардейцы во дворе начали пробивать себе путь ко входу, добивая раненых тиранидов, рухнувших с неба, топча прожорливых жуков-точильщиков, суетящихся вокруг их сапог. Расчеты мортир оттащили орудия в сторону, пожертвовав дальностью и меткостью стрельбы. Не смущаясь этим, они продолжили стрелять вслепую.

Катмос, как и каждый солдат на платформах башни, сконцентрировал огонь на вооруженных косами тиранидах, все еще карабкающихся через стену. Вверху, на бастионах, люди сражались, истекая кровью. Если эти паразиты накинутся на гвардейцев и кадетов, то их попытка укрепить ворота обречена.

Те же сформировали плотный клин с Тирзатом на острие. Упорно, шаг за шагом, комиссар вел их вперед. Катмос видел жаркое марево от орудий, поднимающихся над кадетами в середине, которые все еще с мрачным видом волокли материалы для заделывания бреши. Лейтенант Джептад шел сзади, решительно командуя арьергардом.

Слишком поздно. Могучим рывком эти чудовищные когти разорвали левую половину ворот пополам. В отличие от тварей, мечущихся по мостовой, это существо стояло прямо, как омерзительная пародия на человека, сжимая в оснащенных пальцами руках оружейный симбионт. Оно было вдвое больше самого высокого гвардейца «Альба Мармореа» даже при том, что стояло на согнутых ногах. Массивный панцирь и хитиновые пластины, торчащие на голове, были гнилостно-коричневого цвета, словно испорченный плод. Самые верхние, бледные конечности оканчивались огромными когтями, вознесенными высоко над широкими плечами.

Катмос припомнил брифинг Оффицио Медика — был он давно, давнее, чем он мог предположить. Это был воин-тиранид. Одно из наиболее смертоносных существ, порожденных Разумом Улья, которое доминировало над меньшими отродьями и заставляло их следовать его воле.

Более мелкие тираниды дрались, чтобы пробраться в пролом следом за ним. Хлынув во внутренний двор, они вздымались на средние и задние лапы, сжимая в передних конечностях телоточцы и поглотители.

Мгновение, которое казалось половиной жизни, воин-тиранид осматривал поле боя. Когда ближайший гвардеец поднял лазган, из-за спины воина выскочило новое чудище, так быстро, что Катмосу понадобилась секунда на осознание того, что произошло.

Это был другой монстр, более легкого телосложения, с двухсуставчатыми верхними конечностями, усеянными похожими на клыки шипами, чтобы пронзать и сокрушать. Но он не использовал их, вместо этого выбросив вперед когтистую руку. На миг Катмос позволил себе надежду. Тварь никак не смогла бы добраться до гвардейца. Потом он увидел, что расстояние не имело значения. Костяные крючья вылетели из ребристых боков тиранида и вонзились в руки и лицо солдата. Существо снова подняло когтистые конечности. Сухожилия, соединяющие крючья с его узким телом, сжались, и, несмотря на отчаянные попытки освободиться, несчастного гвардейца втащило в гротескные объятия тиранида.

Крюки уже рвали его на куски. Мокрые щупальца, свисающие из пасти чужака, поглаживали голову солдата. Их кончики проскальзывали в уши, в рот. Человек задергался, и хватка твари усилилась. Теперь отростки вонзились ему в глаза и ноздри. Хлынули кровь и слизь, и умирающий человек забился в судорогах.

Гнусный тиранид задрожал в непотребном удовлетворении и отшвырнул жертву прочь. Окровавленные щупальца аккуратно вылизывали одно другое, очищаясь от мозгового вещества. Его желтушно-золотые, светящиеся глаза уставились на новую цель. Еще одним резким жестом он метнул крючья, чтобы схватить солдата.

Комиссар Тирзат атаковал его. Силовой меч рассек сухожилия. Плазма, вылетевшая из пистолета, попала существу прямо в морду, и обожженные щупальца съежились. Монстр, шатаясь, отступил назад и повалился дергающейся кучей.

Громадный воин-тиранид с рыком набросился на Тирзата, солдаты, расчеты мортир и медики все вместе обратили свое лазерное оружие против тиранидов во внутреннем дворе. Чужеродные паразиты визжали и умирали, их бронированные экзоскелеты трескались под беспрестанным лазерным огнем. Тяжелые болтеры на укреплениях все еще прореживали стаи, атакующие стены снаружи.

Никто не мог помочь комиссару Тирзату, сражающемуся с воином-тиранидом. Он стрелял плазмой, целясь в пасть, в глаза, в нижнюю сторону конечностей всякий раз, когда тварь замахивалась смертоносным когтем. Силовой меч глубоко врезался в верхние конечности воина, и комиссар снова уклонялся и петлял. Катмос еще никогда не видел столь быстроногого бойца.

С раздирающим уши воплем ярости чудовище неожиданно сделало шаг назад. Меньшие тираниды позади него дрогнули. Воин поскользнулся на мембране крыла какого-то погибшего летуна, что дало Тирзату возможность вырваться из схватки. Джептад и арьергард осыпали тиранида залпами концентрированного огня. С панцирем, блестящим от ихора, огромная тварь ретировалась, без разбору хлеща по толкущимся за воротами когортам. Когда она исчезла, атака тиранидов ослабела, не слишком сильно, но вполне достаточно.

— Заделать пролом! — заревел Тирзат почти на исходе дыхания.

Кадеты уже бежали к нему с плитами и рокритом, в то время как люди Джептада расстреливали меньших отродий в кровавые ошметки. Пока остальные гвардейцы убивали тиранидов, оказавшихся запертыми внутри, Катмос помогал наиболее тяжело раненным. Рана в бедре, яркая от артериальной крови. Он с силой прижал всасывающую повязку. Кисть руки, полуотрубленная, полуоторванная от запястья. Кровоостанавливающая повязка, немного транквиллиума, может подождать. Серолицый гвардеец с кровавой пеной на посиневших губах. Красная степень срочности: его первый пациент. Этрик и Тинд отвечали за раненых, которых можно было вернуть в бой. Катмос пытался спасти людей с самыми скверными ранениями, чтобы их можно было эвакуировать.

Спешно спустившись в подвал, он увидел, что Матэйн и другие двое санитаров переместили выздоравливающих пациентов на свернутые рулонами спальные мешки, где они сидели, прислонившись к стенам. На матрасах лежали сенсорные покрывала, поблескивающие свежим антисептиком, их сигнальные огни с готовностью мерцали. Герметично запаянные кюветы с сервозажимами и электроскальпелями лежали высокими стопками. Этрик и Тинд стояли наготове у операционных столов, гудел рециркулятор крови. Диоды реаниматрекса показывали, что он заряжен на полную.

— Ну что, за работу, — мрачно сказал Катмос.

Некогда, давным-давно, полевой хирург вел счет раненым, о которых позаботился. Когда медиков, служивших в «Альба Мармореа», призывало Оффицио Медика, чтобы те продемонстрировали свои успехи в военно-полевой хирургии, санитары сравнивали свои записи. Столько-то раненых, столько-то спасенных, столько восстановлено бионикой, столько погибло, за павших выпито по стопке амасека.

Теперь Катмос просто концентрировался на пациенте, умирающем от потери крови под электроскальпелем, не думая ни о теле, которое только что собрал по кускам, ни о том, кого могут сейчас принести его подчиненные. Всем его миром стала жизнь, что сейчас утечет сквозь пальцы, если он не найдет способ ее остановить.

Опасность, голод, усталость — все это ничего не значило, пока еще есть раненые гвардейцы, ждущие помощи.

— Это все, — устало сказал Матэйн, поднимая раненого — бионическая рука заметно облегчала дело.

— Правда? — Катмос поднял взгляд и удивился, увидев, что в лестничном колодце залегли вечерние тени. Он совсем перестал замечать, как проходит день.

Медтуника была заскорузлой от высохшей крови, вокруг ног кучами лежали выброшенные пластековые перчатки, а рядом валялся палец. Он застрял на спуске, и его оторвало от руки гвардейца, когда удар тиранида отшвырнул его оружие в сторону. Сбоку от хирурга лежала татуированная рука, завернутая в медиплас. Кость была так изувечена, что ампутация оказалась единственным выходом. На стальной тарелке поблескивали остатки глазного яблока, разрушенного проникшим внутрь биочервем. По крайней мере, вырезание глаза спасло гвардейцу жизнь. Однако куча спутанных кишок была свидетельством неудачи. Пациент умер от кровотечения из разорванной печени, пока Катмос отчаянно пытался убить всех точильщиков, извивающихся в животе солдата.

У Матэйна должен быть точный счет. Катмос, может, и не считал, но кто-то должен был это делать. Нет, это могло подождать.

— Доктор? — лейтенант Джептад спускался по лестнице.

— Сэр, — Катмос отдал честь молодому человеку, запоздало осознав, что рука у него болит.

— Как люди себя чувствуют? — тихо спросил Джептад.

Катмос взвесил ответ.

— Каждый человек на Альнавике считает, что жизнь смертельна, остается ли он в грязи или становится Каменным Медведем. Поэтому мы держимся твердо там, где терпят поражение более слабые полки. Но этот враг… — он покачал головой. — Это тяжкое испытание.

Лейтенант осмотрел раненых, лежащих на матрасах и привалившихся к стенам. Неожиданно он улыбнулся.

— Говорят, что тиранидыбесстрашны, — заметил он. — Это не так. Они безмозглы. Вы видели это сегодня? В их глазах не было и искры независимой мысли. Вот поэтому мы и победим.

Катмос украдкой осмотрел лица гвардейцев. Они не выглядели убежденными, хотя многие, по-видимому, заинтересовались. По крайней мере, это было лучше, чем усталое уныние.

— Тираниды не могут думать сами по себе, — пренебрежительно заявил молодой офицер. — Они — марионетки, выполняющие волю Разума Улья. Мы — люди. Мы думаем сами за себя. Да, мы боимся, — удивил всех Джептад столь прямым заявлением. — И знаем, почему. Потому что эта мерзость каким-то образом отражает зло варпа, чтобы бросить его вселяющую страх тень на своих врагов.

Голос у него был спокойный и убедительный. Жители долин всегда гордились своей мудростью, припомнил Катмос. Из всех потомков Святой Терры, достаточно суровых, чтобы колонизировать покрытую льдом планету, у них хватило ума найти себе пристанище в долинах Альнавика. Им не приходилось доказывать что-то, добывая прекрасный белый мрамор, украшающий Имперские храмы в половине всего сектора. Они не видели заслуги в том, чтобы соревноваться с опасностями моря. Кальмарам до этого не было дела.

Джептад с совершенно непринужденным видом заходил по комнате.

— Я бы прекрасно обошелся без их псайкерской злобы, вгрызающейся мне в мысли, — откровенно сказал он. — Но мы не подведем. У нас есть интеллект, чтобы понимать, что этот страх — неразумная ложь. Мы знаем, с чем стоим лицом к лицу. Мы знаем, что можем верить своему оружию и своим товарищам. И лучше всего то, что мы знаем — помощь идет.

Он указал вверх.

— На орбите всего один корабль-улей, какой-то заблудившийся остаток флота-осколка, который дрейфует по пустоте космоса с тех пор, как раскололся флот-улей Кракен. Я не говорю, что он не представляет угрозы, — признал он. — Никогда не недооценивайте тиранидов. Именно поэтому к нам летят Преторы Орфея.

Катмос воодушевился, увидев улыбки облегчения и надежды. Преторы Орфея героически сражались на Нартиле III. Каменные Медведи знали, что многим обязаны этим внушающим благоговение воинам.

Переждав ликование, которое вызвала эта новость, Джептад продолжил:

— Поэтому наша задача — держаться против тиранидов до тех пор, пока Преторы Орфея не атакуют их из космоса. Тогда паразиты будут раздавлены между нами!

— Тогда вам понадобится это, сэр, — Биньям спустился с лестницы. В руках он держал силовые когти. Над тремя сияющими клинками скалилась медвежья морда.

Джептад впервые выглядел потрясенным.

— Это принадлежало капитану Слейту…

— Вы заслужили это, — настоятельно произнес Биньям.

Все раненые криками выразили согласие. Некоторые из них могли похвалиться популярными среди рядового состава медными медвежьими лапами — кастетами, украшенными когтями.

— Их повредили, — помедлив, Джептад принял внушающую страх бронированную перчатку.

Биньям пожал плечами.

— Я за этим проследил.

Катмос считал, что вокс-сержант мог запустить подбитый крейсер Имперского Флота при помощи проводов из половинки пиктера и нескольких чипов от «Часового».

— Я буду носить их с гордостью, — Джептад втолкнул руку внутрь и взмахнул оружием. — Чтобы убивать каждого тиранида, который подберется достаточно близко, в память о капитане Слейте!

— Каменные Медведи! — закричал солдат.

— Настолько суровы, что могут жрать камень и срать щебнем! — завопил другой.

Радостные крики и смех прекратились, когда вниз по лестнице поспешно сбежал кадет.

— Комиссар Тирзат передает вам поздравление, — он отсалютовал Джептаду. — Пожалуйста, составьте свой доклад, чтобы вокс-сержант передал его вместе с докладом комиссара.

Джептад кивнул.

— Сержант?

Биньям кивнул в сторону реаниматрекса.

— Мне только надо глянуть эту штуку.

— Санитар, — Катмос покосился на Матэйна, — людям пора укладываться.

Джептад направился к лестнице, а Биньям подошел к операционному столу.

— Это чтобы развлекать себя, когда заснуть не можешь? — притворяясь, что осматривает реаниматрекс, он передал Катмосу какого-то незаконнорожденного потомка карманного инфопланшета и ручного пиктера.

— Загляни попозже и увидишь, — хирург кивнул в сторону кладовок у лестничного колодца в задней части подвала. — Только не вмешивайся. И спасибо за это.

— Что б ты без меня делал? — Биньям неторопливо отправился вслед за спешащим прочь лейтенантом.

Посмотрев, как младшие хирурги проверяют состояние раненых, Катмос пошел в кладовку, где они свалили весь хлам из остальной части подвала. К тому времени, как он расчистил пространство под два стула, появился Матэйн с полной сводкой за день.

— Еще девять мертвых, восемнадцать раненых, — санитар выжидающе посмотрел на любопытным образом модифицированный инфопланшет, экран которого был едва с ладонь Катмоса. — Так для чего это?

— Кто имеет наибольший риск пострадать от боевого шока среди тех солдат, кто завтра сможет сражаться?

Из тех его товарищей, которым приказали удерживать эту крепость, невредимой осталась едва ли половина. Катмос думал, сколько из них завтра оцепенеют, ошеломленные страхом, воспоминаниями о бойне, которую они уже увидели, или просто невозможностью задачи, поставленной перед ними? Пока их не разорвут тираниды или свалит выстрел комиссарского пистолета?

Матэйн подумал.

— Отарен.

— Приведи его сюда.

Катмос включил инфопланшет и улыбнулся, видя, как разноцветные огоньки закружились на черном экране. Он быстро установил параметры этой простой игры.

Матэйн открыл дверь хранилища и указал на стул.

— Гвардеец, сядь, пожалуйста.

Отарен опустился на сиденье. Его туловище было обмотано повязками.

— Сэр?

— Докладывай, гвардеец, — по-деловому сказал Катмос. — Скажи мне, что конкретно произошло с тобой сегодня.

— Я обслуживал мортиру, — неуверенно сказал Отарен.

Катмос сел на другой стул.

— Ты был близко от ворот, когда их пробили?

Теперь он узнал молодого человека. Он чуть не стал второй жертвой того высокого тощего тиранида, которого убил комиссар.

— Тальвит, он был моим товарищем по расчету, — окруженные белизной глаза Отарена глядели прямо сквозь Катмоса, видя лишь кошмары. — Оно съело… оно съело…

— Гвардеец! — Катмос хлопнул в ладоши. — Посмотри на меня.

Отарен с трудом вырвался из ужасного воспоминания, хотя и не мог прекратить дрожь, колотившую его.

— Встань.

Не задавая вопросов Катмосу, Матэйн накинул сенсорное покрывало на стул Отарена.

— Теперь сядь.

Гвардеец тупо повиновался, и Катмос протянул ему переделанный инфопланшет.

— Отарен, я хочу, чтобы ты рассказал мне обо всем, что случилось, обо всем, чего ты боялся и что чувствовал. Но, когда ты будешь это делать, ты должен играть в звездолов, — он потянулся к нему и сделал двойной щелчок по экрану. — Как тогда, когда ты был еще детенышем.

— Сэр? — гвардеец не знал, что и думать.

Звездолов запищал с упреком. Отарен не смог повторить последовательность огоньков, нажимая на экран пальцем.

— Просто сделай это, солдат, — строго сказал Катмос.

Въевшаяся в Отарена привычка повиноваться заставила его постучать по экрану. Желтый вверху, синий слева, зеленый справа, синий слева — этот застал Отарена врасплох, когда он ожидал следующий огонек внизу экрана. Наверху вспыхнул красный — Отарен едва успел удержаться. Красный — цвет опасности, нажми на него, и игра закончится. Огоньки ускорились — зеленый, оранжевый, фиолетовый — разбежались по углам, и каждый нужно было нажать один раз, прежде чем вспыхивал новый. Белый требовал двойного нажатия — это была сама звезда.

— Расскажи мне обо всем, что случилось, — повторил Катмос. — Нет, не прерывайся. Продолжай ловить звезды.

Отарен сглотнул.

— Мы с Тальвитом стреляли из мортиры.

На этот раз ему удалось выговорить на несколько предложений больше, прежде чем ужас комом встал у него в горле.

Сигнальные лампочки сенсорного покрывала горели красным. Матэйн шагнул вперед, но Катмос отстранил его, подняв руку.

Звездолов настойчиво загудел. Отарен моргнул и сфокусировался на экране.

— Извините, — промямлил он.

— Перезапусти игру, — настоял Катмос.

— Мы стреляли из мортиры, — по-собачьи повиновался Отарен, тыча в экран негнущимся пальцем. — Рейнас был наводчиком, он стоял на стене.

Катмос не запомнил, сколько фальстартов и репетиций им понадобилось. Но в конце концов Отарен наконец смог выдержать воспоминание об ужасной смерти Тальвита. Огоньки сенсоров все еще светились янтарно-желтым, но волны паники в мозгу утихли, как и бешеное сердцебиение и потоотделение. Голос молодого человека был ровным, взгляд прикован к звездолову, палец уверенно следовал за мигающими огнями.

Устройство признало его успех, издав приятный звон. Отарен поднял взгляд на Катмоса и свободной рукой вытер слезы с щетинистых щек.

— Сэр?

— Очень хорошо, гвардеец, — Катмос улыбнулся и забрал звездолов. — Теперь иди, поспи немного.

Матэйн стоял за стулом, внимательно разглядывая сенсоры. Повернувшись, он застыл — весь внимание. В дверях стоял Тирзат.

— Санитар, — отрывисто сказал комиссар. — Проводи пациента к его матрасу.

Матэйн неуверенно посмотрел на Катмоса.

— Иди, — кивнул хирург.

Когда Матэйн вывел Отарена, Тирзат вошел в хранилище и закрыл дверь.

— Что это было?

— Тело уже полечили, а это — лекарство для ума, — заговорил Катмос с большей уверенностью, чем на самом деле чувствовал. — Как сказал лейтенант, тираниды лишены разума. А мы нет.

— Какой-то несанкционированный псайкерский трюк? Лишу звания, если так, — предупредил Тирзат с более чем обычной неприязнью к псайкерам.

— Проверьте записи обо мне. У меня нет и намека на психический потенциал, — Катмос поднял звездолов. — Это вариант одного старого приема моей матери.

От этих слов в холодных глазах комиссара появилось удивление.

— Объясни.

Катмос жестом пригласил его занять свободный стул.

— На Альмавике моя мать была целительницей.

— В каменоломнях? — Тирзат присел с прямой, негнущейся спиной.

— Аварии — это такой же факт жизни, как то, что в океане тонут корабли, — Катмос пожал плечами. — Она сращивала сломанные кости и ампутировала раздавленные конечности. Потом, еще были кошмары, мучившие мужчин и женщин, которые вытаскивали мертвых и раненых из-под камней, а также преследовавшие тех, кого завалило. Это то же самое, что боевой шок Гвардии.

— Который поражает тех, кому недостает отваги, — Тирзат был совершенно лишен сочувствия.

— Можно так думать, — мягко сказал Катмос, — если не знать, что раньше человек был смелым и стойким. Мать не бросала того, о ком знала, что он сделан из настоящей стали. Она могла поклясться, что, если заставить кого-то проговорить то, что они испытали, то они смогут преодолеть страх. Когда они смогут сделать это без запинки, они снова смогут встретиться с ужасом лицом к лицу.

Тирзат без улыбки поглядел на него.

— Я жду вашего объяснения.

Катмос ненадолго задумался, как в Комиссариате делают операции по удалению чувства юмора.

— Разговорить кого-то, когда он боится, невозможно, если все, на чем они могут сконцентрироваться — это страх, — решительно сказал он. — Если занять чем-то другим их руки, их глаза, то это отвлекает их достаточно, чтобы ослабить ужас. Я не могу объяснить, почему и как — но просто знаю, что это работает. Мать задавала своим пациентам какой-нибудь ритм, чтоб они его настукивали, одну из горных песен, которые все знают, — он отложил в сторону измененный инфопланшет. — Я не знаю никакой музыки долин и побережья. Но все играют в звездолов.

Долгий миг Тирзат глядел на полевого хирурга.

— Будет ли этот парень завтра держать оборону?

— Не знаю, — честно сказал Катмос. — Но шансы на это больше, чем были ранее.

— Со сколькими людьми вы собираетесь играть в эту игру? — требовательно спросил комиссар.

— Со сколькими смогу. Почему бы и нет? — дерзко спросил Катмос. — Если она и не поможет, то разве сможет навредить?

— Если не считать, что не даст раненым спать? — прорычал Тирзат. — Нам нужно, чтобы каждый мог стоять на ногах.

— Нам нужно, чтобы каждый человек мог держать оборону, — Катмос ответил комиссару его собственными словами. — И если этот парнишка умрет, я хочу, чтобы он умер с честью, а не как трус, от вашего пистолета. А пока что, — он указал на сигнальные огни покрывала, — может, я позабочусь о ваших ранах?

— Это ничего, — на челюсти Тирзата дернулся мускул, и он поднялся на ноги.

— Комиссар, не глупите, — коротко сказал Катмос. — Как люди будут держаться без вас?

Лицо комиссара озарил первый намек на улыбку.

— Лейтенант Джептад будет выполнять свой долг.

Однако он сбросил свой китель.

Комиссар снял форменный мундир ранее. Несмотря на тренированность и ловкость Тирзата, Катмос увидел, что когти воина-тиранида нанесли несколько глубоких порезов.

— Снимите нижнюю рубашку.

Взволнованный Матэйн дожидался за дверью.

— Сэр?

— Все нормально, — Катмос взял антисептик и шовный клей. — Сейчас я его залатаю, а потом притащи мне другого с признаками боевого шока, — он сделал паузу. — Найди гвардейца по имени Ньял. Посмотри, как он там.

Он вернулся и занялся ранами Тирзата. Порезы проходили сквозь старые шрамы. Было бы легко чувствовать неприязнь к комиссару, подумал Катмос, если б не это неопровержимое доказательство его отваги. На спине у Тирзата шрамов не было вовсе.

— Ну что, могу я продолжать? — Катмос начал очищать окаймленный красным порез, распухший от тиранидского яда.

— Если бы я думал, что мы доживем до прибытия Преторов Орфея, я бы запретил это и сообщил в Оффицио Медика, — теперь улыбка Тирзата напоминала Катмосу оскал черепа. — Так как я сомневаюсь, что у меня будет шанс это сделать, можешь продолжать. Все равно.

— Вы не думаете, что мы выберемся отсюда? — Катмос сконцентрировался на том, чтобы ровно соединить края раны, нанося шовный клей. — Мы же прогнали то чудовище, разве нет? Воина-тиранида, если я правильно помню, как меня учили?

— Он тогда не победил, — произнес Тирзат сквозь стиснутые зубы. — Разум Улья отозвал его, как только то другое существо узнало, что ему было нужно. То, со щупальцами — это был ликтор, — он с удовлетворением кивнул, увидев запоздалое узнавание на лице Катмоса. — Не все тираниды — марионетки, что бы там ни говорил лейтенант.

Комиссар встал и поднял китель.

— Те, что крупнее, знают, что делают. Этот воин вернется — или придет еще что похуже — с новым планом, как одолеть нас, и за ним будет вдесятеро больше тварей.

— Что они такого узнали, что сможет им помочь? — Катмос попытался скрыть тревогу.

— Не сомневаюсь, что мы узнаем это завтра, — Тирзат пожал плечами. — Убедись, что санитары знают, что делать.

— В случае худшего развития событий, — Катмос знал, что должен сделать. Он с трудом сглотнул. — Но я все же надеюсь на лучшее.

— Лучше всего не надеяться. Тогда будет нечего бояться, — Тирзат открыл дверь и зашагал через подвал с высоко поднятой головой и расправленными плечами, излучая уверенность.

В то время, как он ожидает, что все умрут? Внезапно Катмоса захлестнула ярость. Нет. Он не желал принимать мрачное предсказание комиссара.

— Что у него было сказать? — Биньям приблизился к нему со стороны затемненной задней лестницы.

Катмос почувствовал холодок, услышав угрюмый голос друга.

— Какие новости по воксу?

— Астропат главштаба только что умер, крича о тенях в варпе, с кровотечениями из глаз и носа, — пробормотал Биньям. — Никто не знает, где Преторы Орфея.

— Что насчет других укреплений? — Катмос задумчиво посмотрел на раненых.

— Еще шесть пропали из вокс-сети, — покачал головой Биньям. — Ни слова от города Йота.

— Так что мы держимся, пока не придет помощь или пока все не погибнут, — Катмос кивком подозвал Матэйна.

Это не займет много времени, учитывая, что они понесли столь ужасающие потери всего за два дня. Но все же оставалась работа, которую надо было делать — хотя бы для того, чтобы не дать собственному страху поглотить его.

К рассвету Катмос был уверен, что обезопасил еще девятнадцать человек от парализующего ужаса, среди них и Ньяла.

— Спасибо, Матэйн.

Когда санитар вывел пациента, он аккуратно закрыл дверь. А затем метнул звездолов в стену кладовой. Тот разлетелся на части, рассыпав повсюду бесполезные фрагменты.

Эти люди, возможно, освободились от страхов, но что их может спасти от пожирания ликторами? Что толку от лишних двадцати лазганов против бесчисленных тиранидов? Может быть, его ночная затея — ненужная трата времени? Может, комиссар Тирзат прав?

Катмос был слишком утомлен, чтобы ответить. Все же в его дурных предчувствиях не было ни капли предательского ужаса, который внушали тираниды. Он знал, что это ясное понимание смертельной угрозы, в которой они все находятся. Но, как всегда говорила его мать, если ты понимаешь свой страх, то можно бороться с ним.

Выйдя из кладовки, он увидел Биньяма, сгорбившегося над кастером. Вокс-сержант поднял взгляд на Катмоса и коротко покачал головой.

Лазерная пушка на верхнем ярусе башни открыла огонь. Все в подвале застыли.

Катмос быстро проанализировал состояние лежачих пациентов, считая тех, кто мог держать в руках оружие. Он подозвал сержанта, ждущего рядом с солдатами, годными для защиты укреплений.

— Попроси у лейтенанта, чтоб сюда спустили тридцать лазганов или пистолетов, — сказал он энергичным голосом.

— Не уверен, что у нас найдется столько свободного оружия, сэр, — по унылому лицу сержанта Катмос понял, насколько поистине тяжким было их положение.

— Доктор? — кожа вокруг аугметического глаза Матэйна была бледна и туго натянута, а другой глаз запал и был окружен темным пятном усталости.

— Иди-ка сюда, — Катмос подошел к реаниматрексу, нажал на несколько переключателей, и машина зловеще загудела. Матэйн с опаской посмотрел на него.

— Что…

— Если тираниды ворвутся в башню, дай наиболее серьезно раненным благодать Императора, — приказал Катмос. — Разряд останавливает бьющееся сердце так же надежно, как запускает мертвое. Каждый способный держать оружие должен сохранить один выстрел для себя.

Открыв панель в реаниматрексе, он вытащил два стеклянных пузырька. Вытянув содержимое одного в шприц-ручку, он передал второй Матэйну.

— Это тебе. Прусциан. Быстрый и безболезненный.

— Что ты собираешься делать? — встревожено спросил Матэйн.

Положив в карман смертоносный шприц, Катмос вышел из кладовой.

— Если это последний день, который я увижу, то я умру с оружием в руках.

Он подобрал собственный вещмешок с беспорядочными напоминаниями о десятилетиях путешествий и войн. Там все еще было несколько вещей, которые он взял с Альнавика.

— Что это? — Матэйн удивленно воззрился на незнакомое оружие.

— Длинная винтовка, — Катмос проверил заряд и протянул Матэйну руку. — Служить с тобой было честью для меня.

Матэйн шагнул назад, покачав головой.

— Я найду лазган.

— Ты останешься здесь и спасешь наших пациентов от врага, — строго сказал Катмос.

Молодой санитар будет в большей безопасности в подвале, если, по какому-то капризу равнодушной вселенной, кто-то из них доживет до конца дня. Тогда будут раненые, которых надо будет лечить, напомнил себе Катмос. Он не собирался бесцельно расставаться с жизнью, пока на нем оставался этот долг.

Матэйн кивнул, не в силах говорить.

Все же Катмос поспешил наверх по задней лестнице. Он не мог проходить мимо раненых и видеть их лица.

Позади на металлических ступенях тяжело загрохотали шаги. Он повернулся, поднимая длинную винтовку.

— Каменные Медведи! — Биньям поднял руки в шутливом жесте сдачи в плен. — Куда идешь, навозная рожа?

— Я сделал для раненых все, что мог, пока битва не закончится — так или иначе, — Катмос нахмурился. — Ты же должен сидеть на воксе.

— Слушать мертвый эфир? — Биньям покачал головой. — Я умру с оружием в руке.

— Тогда пошли, — Катмос развернулся, и они направились наверх.

Теплый солнечный свет на самой верхней платформе будто смеялся над их усталостью. Катмос понял, что на такой высоте над зловонными трупами тиранидов, лежащими толстым слоем, будто осенние листья, сколько хватало глаз, ветер несет приятные ароматы леса. Он глубоко вдохнул благовонный воздух, прежде чем посмотреть вниз, во внутренний двор.

На этот раз не все мортиры были снабжены расчетами. Не хватает боеприпасов или опытных артиллеристов? Боеприпасов, догадался Катмос, увидев Отарена, стоящего у одного орудия с лазганом в руке, готового защищать мортиру или приняться за стрельбу в зависимости от хода боя. По крайней мере, расчеты были прикреплены ко всем тяжелым болтерам на выдающихся из стены бастионах. Но сколько времени пройдет, прежде чем они опустошат оставшиеся магазины? Они не смогут удержать эти стены одной лишь отвагой.

— Вот и они, — Биньям подготовил лазган.

Скачущие, рассекающие воздух тираниды атаковали со всех сторон. Сколько бы их не падало под выстрелами тяжелых болтеров со стен, за ними следовало еще больше. Они метали костяные крюки и стягивали скрученные жилы, соединяющие живые захваты с их телами. Оказавшись на бастионах справа и слева от ворот, они бросались на болтеры. На каждых пятерых, застреленных гвардейцами, которые отчаянно обороняли орудия, появлялся еще десяток.

Эти звери отличались от тех, что атаковали днем ранее. Защищенные более толстыми панцирями, они сжимали похожие на обрубки симбионты, которые плевались незначительными на вид поблескивающими струйками. Однако гвардейцы кричали от мучительной боли, совершенно несравнимой с их крохотными ранами. Бросая лазганы, они впивались пальцами себе в лица, раздирали руки о рокрит, не обращая внимания, что проливают собственную кровь. Затем они корчились во внезапных судорогах, и каждый солдат падал и лежал, неподвижный и беспомощный.

Некоторые падали с бастионов, не делая ни попытки спастись. Катмос вздрогнул, видя, как черепа разбиваются о мостовую. Другие простирались на земле со сломанными ногами и осколками кости, торчащими сквозь одежду. Тех, кто лежал, окостенев, на укреплениях, тираниды рвали на куски. Однако расчеты болтеров на соседних бастионах быстро направили огонь на тварей, чтобы не отдать орудия врагу, равно как и отомстить за своих товарищей. Болтер слева от ворот взорвался — оставшиеся боеприпасы добровольно подорвали гвардейцы, не желающие умереть просто так.

Биньям извергал повторяющиеся, монотонные ругательства, делая из своего лазгана выстрел за выстрелом. Катмос установил длинную винтовку на перилах, окружающих платформу, и аккуратно прицелился в крепкого тиранида с пятнистой головой. Она исчезла с перекрестья, обратившись в фонтан слизи.

Башенные пушки внизу закрутились на опорах. Оторвав взгляд от прицела, Катмос осмотрел небо. Сегодня в нем не было видно никаких летающих тварей. Оборонительные лазеры загудели, и Катмос осознал, что они нацелены на укрепления по обе стороны от ворот.

Лазерные пушки открыли огонь, поворачиваясь из стороны в сторону. Ибо на этих стенах больше не было своих — все гвардейцы, еще остававшиеся в живых, стали беспомощными жертвами парализующих, причиняющих страшные муки тиранидских ядов.

— За мной! За мной!

Лейтенант Джептад был внизу, во дворе, с отделением гвардейцев-ветеранов. Они заняли позицию между тиранидами, прыгающими вниз с укреплений, и несгибаемыми расчетами мортир, которые все еще стояли в плотном порядке в центре, выпуская снаряд за снарядом и целясь в участок сразу за воротами. Гвардейцы стояли плечом к плечу и, не моргнув глазом, уверенно поливали лазерным огнем стрекочущих, молотящих лапами бестий. Мостовую двора усеивали обломки хитина, и она стала скользкой от ихора, изрыгаемого умирающими тиранидами.

Ворота внезапно исчезли в облаке черной пыли. Это был не взрыв — скорее вздох, признающий поражение. Губительную завесу понесло во двор, и гвардейцы, попавшие под нее, повалились, задыхаясь, не в силах даже выдавить предсмертное проклятье.

Когда пыль осела, в воротах стояла новая кошмарная тварь. Одна когтистая рука сжимала чудовищный меч из почерневшей кости. Другую украшала омерзительная плеть— веревки живых мускулов сплетались одна вокруг другой, оканчиваясь бритвенно-острыми когтями.

Биньям выругался.

Был ли это вчерашний воин-тиранид? Катмос не мог сказать, да и на самом деле это ничего не значило. Он поймал его в прицел и увидел убийственную целеустремленность, светящуюся в янтарных глазах под развернутыми веером хитиновыми пластинами, защищающими голову существа.

Он припомнил слова комиссара. Крупные особи знают, что делают. Тирзат сейчас кричал что-то другое, но Катмос не мог разобрать слов в шуме сражения.

Воин-тиранид взмахнул мечом и с воплем запрокинул назад голову. Каждая тварь во внутреннем дворе откликнулась кровожадным криком. Звук распространялся за пределы обычного слуха, сокрушая храбрость каждого гвардейца. Тираниды возобновили атаку, теперь даже более свирепые, чем раньше.

Голос Биньяма дрожал:

— Убивай больших, так сказал комиссар.

У него было оружие, которое могло это делать, и, важнее всего, он имел навыки для этого. Катмос сконцентрировался и сделал глубокий вдох. Выдыхая, пока легкие не опустели, считая пульс, чтобы выстрелить между ударами сердца, он плавно надавил на спуск. Он промахнулся. Конечно же. Ветер.

— Насколько далеко? — спросил Биньям.

— Без понятия, — сплюнул Катмос. Плечо болело от резкой отдачи оружия, но это было ничто в сравнении с неудачей, которая обожгла его, будто удар плети.

— Я буду наводить, — Биньям выхватил магнокль.

Катмос выстрелил вторым болтом.

— Сдвинь на три метки вверх-направо, — посоветовал Биньям. — Стой! Не стреляй!

Через узкую прорезь прицела Катмос увидел, как лейтенант Джептад атакует воина-тиранида.

Чудовище замахнулось костяным мечом. Офицер уклонился от черного клинка, однако его хлестнуло живым кнутом. Он вскинул руки, чтобы защитить лицо. Безжалостные кольца стиснули грудь человека, выжимая из него жизнь, таща его к поблескивающим клыкам твари.

Гвардейцев, поспешивших на помощь лейтенанту, оттеснила назад волна пускающих слюну меньших тиранидов. Джептад уже не боролся с кольцами хлыста. Руки бессильно повисли, и его тащило вперед, к смертоносным когтям огромного существа.

Катмос прочнее установил длинную винтовку. Всей его вселенной было то, что он видел в прицел. Единственный болт подарит Джептаду милосердную смерть и вместе с тем убьет чудовищного воина.

Он нахмурился, увидев лицо Джептада. Глаза того внимательно смотрели. Существо наклонилось, разинув пасть с зубами-кинжалами, пробуя воздух языком, как у рептилии. Руки офицера все еще были свободны. По силовым когтям капитана Слейта с треском пробежала голубая молния. Конвульсивным усилием Джептад вскинул руку и вогнал сверкающие клинки глубоко в глотку тиранида.

Монстр умер, и от его предсмертного визга по каждому тираниду пробежала дрожь неуверенности. Гвардейцы, которые все еще сражались во дворе, ухватились за шанс и сделали столько выстрелов, сколько смогли.

Но Катмос увидел новый кошмар. Палаточная ткань, прикрывавшая ямы с мертвецами, вздувалась. Змееподобные тираниды прорывали полотно двойными парами раздирающих когтей. Разбрасывая гниющие конечности и головы, они, волнообразно изгибаясь, поползли по мостовой. Гвардейцы побежали в атаку, и существа поднялись на тугих кольцах мускулистых хвостов или с убийственной эффективностью использовали клешни на их концах. Один солдат потерял ногу — клешня с легкостью прошла сквозь сапог.

На мгновение Катмос задумался, не это ли узнал ликтор, поглотив мозг бедняги Тальвита. Новый способ проникнуть внутрь крепости, которым он поделился с Разумом Улья, породившим его.

Извивающиеся тираниды веером расползлись по всему двору — некоторые двинулись на артиллеристов, теперь стоявших спина к спине, некоторые атаковали гвардейцев, все еще отчаянно пытающихся добраться до лейтенанта Джептада, наполовину придавленного павшим чудовищем. Другие ползли к ступеням, по которым могли добраться до подвала и раненых, лежащих в нем.

Катмос узнал голос, который прокричал вызов далеко внизу. Один гвардеец твердо встал на пути у тиранидов. Это был Отарен, собиравший вокруг себя столько людей, сколько мог, уверенно стрелявший из лазгана. Пока он стоял на ногах, раненые были в безопасности.

А это, наверное, Ньял рядом с ним? Сложно было сказать — на каждом была броня и каска, но наклон его плеч казался знакомым.

Молодой гвардеец побежал вперед, увернулся от хлестнувших мимо когтей разъяренного тиранида. Стреляя из зажатого в одной руке лазгана, он какой-то момент удерживал врага на расстоянии. В другой руке у него был тубусный заряд. На миг бросив лазган, так что тот свободно повис на перевязи, он открутил колпачок трубки и зашвырнул взрывчатку в одну из ям. И трупы, и тираниды разлетелись на куски.

Но Ньял не отступил. Повалив тиранида, все еще угрожающего ему, последним выстрелом лазгана, он повернул колпачок следующего заряда.

Сердце Катмоса заколотилось, словно отсчитывая пульсом секунды, которые горел запал. Затем Ньял пригнулся и длинным низким броском метнул его в дальний конец траншеи. На этот раз взрыв был приглушен. Мостовая двора вспучилась, а затем опала — тиранидский туннель был разрушен. Катмос позволил себе обнадеженный вздох. Пока не осознал, что второй воин-тиранид стоит в разрушенных воротах.

Подняв массивное оружие средними когтистыми лапами, он выстрелил в лазпушку металлически блестящим потоком кристаллов. Орудие взорвалось каскадом искр. Его расчет с воплями бросился назад — сияющая кислота лишала плоти руки и лица солдат и разъедала кости под ней.

Тирзат вел отряд вниз по ступеням башни, нацелив силовой меч прямо на тварь. Солдаты побежали в атаку на воина. Отарен и расчеты мортир последовали за ними, стреляя из лазганов. Меньшие создания, рвущиеся в ворота, массово гибли.

Нет, решил Катмос. Главным героем легенды о подвигах этого дня должен быть Джептад, даже если никто не останется жив, чтобы рассказать ее. Он положил винтовку на перила, внимательно посмотрел в прицел и тщательно оценил направление ветра. На этот раз он с первого выстрела вогнал дейтериевый болт прямо в глаз воина.

Он потянулся в карман за смертоносным шприцом-ручкой.

— Прусциан. Достаточно для двоих.

— Оставь его на другой день, — магнокль Биньяма вскинулся кверху.

Внизу, во дворе, вторжение тиранидов утратило свою губительную целеустремленность. Комиссар Тирзат собирал выживших гвардейцев, чтобы снова закрыть ворота. Расчеты болтеров на бастионах не сдавали позиций. Лазерные пушки на башне наклонились вниз, вскрывая выстрелами тиранидские туннели и открывая взгляду бесчисленные скорчившиеся трупы.

Ветер изменился, и Катмос почуял жгучий запах озона. Он посмотрел вверх и увидел точки света, словно булавочные уколы, пронзающие безоблачную синеву — это вырывался огонь из маневровых двигателей. Десантные капсулы с воем проносились сквозь ароматный воздух. Гвардейцы, удерживавшие внутренний двор, разразились радостными криками, и Преторы Орфея обрушились на землю со всех сторон от стен. Тираниды бросились прочь, не разбирая дороги. Но ни один из них не был достаточно быстр, чтобы избежать праведной ярости космических десантников и их убийственно точного огня.

Питер Фехервари Каста Огня

Действующие лица

Представители Комиссариата на Федре

Хольт Айверсон, ветеран-комиссар

Ломакс, верховный комиссар

Изабель Рив, кадет-комиссар

Арканские Конфедераты

Энсор Катлер, полковник, 1-я рота

Скъёлдис, «леди Ворон», санкционированный псайкер / ведьма-северянка

Мистер Мороз, знаменосец / вералдур-северянин

Элиас Уайт, майор, 2-я рота

Джон Мильтон Мэйхен, капитан, 3-я рота

Эмброуз Темплтон, капитан, 4-я рота

Хардин Вендрэйк, капитан, кавалерийский отряд «Часовых» «Серебряная буря»

Перикл Квинт, лейтенант, кавалерийский отряд «Часовых» «Серебряная буря»

Уиллис Калхун, сержант отделения «Пылевые змеи»

Клэйборн Жук, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Горди Бун, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Клетус Модин, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Джейкоб Дикс, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Обадия Поуп, рядовой «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Оди Джойс, новобранец, «зеленое кепи», отделение «Пылевые змеи»

Корт Туми, снайпер «серобоких», отделение «Пылевые змеи»

Жак Валанс, разведчик, 3-я рота

Летийские Покаянники

Йосив Гурджиеф, исповедник Покаянников

Вёдор Карьялан, адмирал

Земён Рудык, кадет-комиссар Покаянников

Ксанад Васько, забатон Корсаров

33-й Верзантский «Небесные тени»

Хайме Эрнандес Гарридо, пилот

Гвидо Гонсало Ортега, второй пилот

Верзантские Конкистадоры

Рикардо Альварес, капрал

Кристобаль Олим, благородный офицер

Беспокойные мертвецы

Натаниэль Бирс, комиссар, призрак

Детлеф Ниманд, комиссар, призрак

Номер 27, неизвестный солдат, призрак

Тау

Шас’эль Аавал, командующий воинами огня

Шас’уи Джи’каара, следопыт

Пор’о Дал’ит Сейшин, посланник касты воды

Пролог

Топаз Долорозы — Громовой край?

Вот мы и подошли к сути дела. Что же, я расскажу тебе всё, что знаю, но имей в виду, что мои мысли порой путаются. Лихорадка вернулась, и я поочередно то замерзаю, то горю. Прямо сейчас мои призраки бродят в изумрудных тенях, напоминая о грехах прошлого. Мои призраки? Ах да. Их трое, и они стоят плечом к плечу, безмолвно осуждая мои прежние неудачи. Справа — Старик Бирс, нечеловечески высокий в своем безупречном черном плаще, пронзает меня ястребиным взглядом. Слева — комиссар Ниманд, бледный и осунувшийся, с кишками, вечно выпадающими наружу, навсегда застывший в мгновении, когда я отвернулся от него. И в центре, всегда в центре, стоит Номер 27, и в трех её идеальных, мертвых глазах — величайшая тайна и величайшая мука среди всех.

Лихорадочный бред или видения? Сомневаюсь, что это имеет значение. Кем бы ни были призраки, они пришли увидеть, как я пойду по Громовому краю. Нет, не забивай себе голову этим выражением, старым поверьем моего родного мира. Мы, арканцы, странный народ, и есть вещи, которые из меня не смогли выбить даже в Схоле Прогениум. Империум давным-давно забрал меня из дома, но не смог забрать у меня мой дом; порой кровь оказывается сильнее, чем вера.

Но не об этом я собирался тебе рассказать. Громовой край призвал меня, и, если я не вернусь, если ты займешь мое место, тебе понадобятся факты. Потребуется уяснить истинную природу твоего врага. Самое главное, что ты должен понять — тебе противостоит двуликая тварь.

Во-первых, враг, ради уничтожения которого ты пересек звездный океан: нечестивый союз повстанцев и чужаков, которые вырезают твоих людей всем подряд, от лука и стрел до скорострельной импульсной пушки. Разумеется, за всем этим стоят тау; ты читал тактические руководства, поэтому уже знаешь, как действуют ксеносы. На этом мире они назвали свое движение «Гармонией», но не обманывайся красивым именем. Тау действуют здесь по всё той же старой схеме, проникают в наши ряды, разлагают нас, так что просто зови их синекожими ублюдками и уничтожай по мере сил.

Лидер ксеносов называет себя «командующий Приход Зимы». Это иронично звучит на планете, где зима — всего лишь легенда, но ведь и сам командующий словно бы не более чем миф. У него длинные руки, но ты никогда не увидишь его самого. Что же, я собираюсь разрушить этот миф, и если возможно, отыщу Приход Зимы и убью его.

Но позволь рассказать о другом противнике, убийце души, который будет похищать твоих бойцов ещё до того, как они столкнутся с повстанцами. Для таких людей, как мы с тобой, призванных разжигать огонь в сердцах солдат и наделять их стальной решимостью, Она — истинный враг. Да, конечно, я говорю о Самой Федре, выгребной яме в обличье планеты, которую мы пришли освободить, или завоевать… или очистить? Война идет долго, и порой я забываю, с чего всё началось.

Федра: слишком ленивая, чтобы стать миром смерти, слишком злобная, чтобы быть чем-то ещё. Хотя Она не может похвастаться стадами смертоносных чудовищ или геологическими катастрофами истинного мира смерти, не стоит Её недооценивать. Федра убивает медленно, незаметно — но уверенно. И да, я осознанно обращаюсь к Ней, как к живому существу. Все солдаты знают это, несмотря на отрицания верховного командования. Выживи здесь достаточно долго, и тоже это поймешь. Осознаешь, что Она пронизана разложением до трухлявого, раскисшего ядра, и неважно, что говорят советники Экклезиархии. Ты разглядишь это в тумане, и в дожде, и в ползучей сырости, которые будут твоими вечными спутниками, но яснее всего это проявится в Её джунглях.

Как видишь, ты прибыл на водный мир, а обнаружил серо-зеленый, ни на что не похожий ад. Океаны Федры задыхаются от бесчисленных островов, а сами острова покрыты растительностью, расползающейся, словно быстро растущая опухоль. Там ты найдешь трясины вонючих водорослей, удушающих лиан и огромных, возносящихся к небу грибов. Хуже того, сами острова — живые. Просто загляни под воду, и увидишь, как они дышат и пульсируют. Техножрецы биологис говорят, что это какая-то разновидность кораллов, незначительное, безмозглое богохульство разнообразия ксеноформ. Они утверждают, что острова не затронуты порчей, но я слышал злобную кровавую музыку, звучащую в жилах этого мира, и знаю, что механикумы — глупцы.

Итак, ты предупрежден, и мой долг перед тобой исполнен. Время не ждет, мне пора начинать последние приготовления. Я говорил тебе, что приближается буря? Не один из убийственных тайфунов Федры, но всё равно могучий шторм, это чувствуется в возмущенном, наэлектризованном воздухе. И они это чувствуют, крысы, надевшие личины моих подопечных, внесшие разлад в умы храбрецов. Мои подопечные? Ах да. Когда их ещё не сломали уловки этого мира, они назывались полком Верзантских Конкистадоров. Теперь же они не более чем пережитки прошлого, оставленные гнить; как, в общем-то, и я. Возможно, поэтому судьба привела меня к конкистадорам. Возможно, поэтому я по-прежнему забочусь о подопечных достаточно сильно, чтобы попытаться спасти их. Верзантцы никогда не были лучшими солдатами Имперской Гвардии, но и сейчас для них ещё есть шанс на искупление.

Есть семеро из них, что достойны жалости, и восьмой, к которому нет сострадания. Я наблюдал, как они балансируют на грани ереси, удерживаемые последними остатками чести, веры, или, быть может, обычного страха. Но явившаяся буря раздует нечестивый огонь в их сердцах и подтолкнет сомневающихся в спину. Мне нужно быть там, ради них.

Да, ты прав — я был слаб. Несомненно, Бирс, мой старый наставник, сказал бы, что им давно уже следовало преподать урок, но я раздавлен, как и всё остальное в мясорубке этой войны. Мне ни разу не хватало духу осуществить Правосудие Императора со времен разгрома в ущелье Индиго и Номера 27. Возможно, если бы я обладал огнем Бирса или льдом Ниманда, был более достойным представителем нашего особенного братства, всё могло бы сложиться иначе и эти гвардейцы не зашли бы так далеко. Но Бирс и Ниманд давно мертвы, и я один держу оборону.

Предатели думают, что лихорадка ослепила меня, но их тайные шепоты были услышаны. Сегодня они побегут, и я буду ждать.

Из дневника Айверсона

В Трясине никогда не было по-настоящему темно. Днем ревнивый полог деревьев удушал солнечный свет, истончая лучи, и в джунглях царила полутьма. После заката просыпались грибки и лишайники, которыми кишмя кишел лес, их биологическое свечение озаряло гроты и полянки, превращая топи в желчную страну чудес. Это был мир враждующих сумерек, но призраки всё равно появлялись здесь по ночам.

Украдкой выбравшись из запутанного сплетения джунглей, они топтались у края опушки. Их было семеро, и каждый казался истощенной тенью в прогнившем мундире. В желтушном свете грибков униформа цвета хаки мелькала пурпурными пятнами, а глаза солдат как будто поблескивали огнем с оттенком индиго. Пригибаясь на границе джунглей, они осматривали опушку, водя из стороны в сторону видавшими виды лазвинтовками. Лидер группы быстро махнул ладонью, и люди, разделившись на две команды, рассредоточились по периметру. Командир, стоя неподвижно, продолжал наблюдать за приземистыми развалинами в центре поляны.

Ливень усилился, тяжелые капли пробивали полог леса, поднимая узкие струйки водяного пара, но бледный купол храма сиял сквозь пелену дождя. Для туземных построек это было привычным делом — древние федрийцы, не имевшие в своем распоряжении камней, вырубали здания из кораллов. Это придавало строениям зернистый, органический облик, вызывающий отвращение у имперцев. Центральная башня храма обвалилась, в стенах повсюду виднелись трещины, но ни один побег, ни одна лоза, охочие и до менее заброшенных руин, так и не коснулись постройки. Её окружала бесплодная земля, сдерживающая джунгли на расстоянии примерно десяти метров. Жрецы Механикус живо интересовались этим загадочным явлением, наблюдавшимся возле множества покинутых храмов по всей планете. Для Игнаца Кабесы, впрочем, это был всего лишь ещё один признак коренной неправильности Федры.

Сержант с виду напоминал высохший труп, а его лицо, покрытое серой грязью, превратилось в посмертную маску. Глаза Игнаца сверкали в просветах маскировочного слоя, а в зрачках переливчато блестело возбуждение, но Кабеса не был опустившимся наркоманом. Он ненавидел большинство грибковых наркотиков этого мира, но Слава отличалась от других. Вдохнув её споры, человек обретал невероятную остроту восприятия, которая порой посещала воинов в разгаре сражения. Разумеется, Слава находилась под запретом, но глубоко в Трясине, вдали от бдительных глаз жрецов и дисциплинарных офицеров, люди жили по собственным правилам. С тревогой сержант подумал об Айверсоне, этой ходячей развалине в обликекомиссара, который присоединился к «Буре» — их полку — месяц назад. Он восседал над останками 6-го Верзантского, словно стервятник над умирающим человеком.

И, вне всяких сомнений, 6-й действительно умирал.

Падение родного полка медленно обжигало стыдом сердце Игнаца. Они были верзантцами, конкистадорами Галеонова Меридиана, гвардейцами Бога-Императора, и с ликованием начинали эту кампанию! Агилья де Каравахаль, святой Водный Дракон «Бури», вогнал свой полк в религиозный пыл, и бойцы радостно присоединились к крестовому походу Федры, охваченные жаждой выжечь свои имена на теле этого языческого мира.

А в итоге утонули в его поганой грязи.

Как давно это началось? Три года назад? Четыре? Сам Каравахаль скончался на втором году, охваченный бредом и истекающий кровью, выеденный изнутри паразитами сверлящей мухи. После этого неизбежно нарушилось единство полка, и вскоре от тысячи гордых конкистадоров осталась пара сотен теней. Верзантцев, превратившихся в стратегически незначительную силу, перевели на этот бесполезный островок, кишащий нечестивыми дикарями-ксенолюбами. Топаз Долорозы, захолустный уголок войны, победа в которой была невозможна настолько же, насколько и бессмысленна. И здесь о 6-м полке забыли — почти.

Прошло несколько долгих месяцев с начала изгнания, когда на горизонте появилась имперская канонерка. Верзантцы собрались на берегу, и Веласкес, ветеран-капитано, державший бойцов вместе одной лишь силой воли, даже выразил надежду на что-то хорошее. Но катер доставил на остров не подкрепления и не припасы, а пугало в черном наряде.

Невозможно было не понять, кто стоит на носу приближающейся канонерки. Поразительно высокий и прямой в своем кожаном плаще с подкладкой, с квадратной челюстью на лице под высокой фуражкой, незнакомец воплощал собой классический образ комиссара. Глядя на него, сержант содрогнулся: хотя полк уже давно потерял обоих дисциплинарных офицеров, они оставили Кабесе достаточно шрамов на память. Не то, чтобы сержант затаил на них злобу, напротив — он был упрямым псом, пока кнуты комиссаров не приучили его к послушанию. К счастью, Игнац схватывал всё на лету. Этим он отличался от своего кланового брата Греко, которого в итоге повесили за лодыжки на плацу, в назидание новобранцам. После этого все начали схватывать на лету.

Теперь сержант гадал, какие уроки преподаст «Буре» новый тиран.

Но, когда комиссар сошел с канонерки, Кабеса разглядел его истинную суть. Фуражка вновь прибывшего оказалась потрепанной, а кожаный плащ — скорее серым, чем черным, с краями, заляпанными высохшей грязью. Вблизи Игнац рассмотрел, что незнакомец бледен и небрит, а его седые волосы свисают заметно ниже плеч. Комиссару, похоже, было не больше сорока пяти, но его состарило нечто более тяжкое, чем прожитые годы. Что ещё хуже, на лице офицера виднелась характерная сетка ожога паучьей лозой, рана, которую мог заработать только слепец или слишком самонадеянный человек. Возможно, это произошло целую жизнь назад, во время его первой вылазки в Трясину, но для сержанта шрам выдавал в незнакомце глупца.

А Федра немилосердна к глупцам…

Вновь прибывший окинул конкистадоров беглым взглядом выцветших голубых глаз. Держался он отдаленно и отстраненно.

— Айверсон, — назвался комиссар, после чего прошагал мимо солдат и выбрал себе одну из палаток.

Его служба продолжилась в том же стиле, что и началась. Замкнутый и безразличный, Айверсон сидел в палатке или одиноко бродил по джунглям, исписывая страницы потрепанного дневника в кожаной обложке. Иногда комиссар разговаривал сам с собой или с тенями, которые видел он один. Словно какой-то одержимый… Может, так оно и было, но Кабесе прежде доводилось видеть и более странные вещи. В любом случае, на вторую неделю офицер подхватил лихорадку и с тех пор не выходил наружу. Ещё один конченый человек среди множества других, ни на что не способный…

Верзантец думал так, пока не заметил, что комиссар наблюдает за лагерем из теней внутри палатки. А не так давно сержант поймал на себе пронзительный взгляд ярких от лихорадки глаз Айверсона. Как будто он знал об измене, скрытой в сердце Игнаца Кабесы…

Что-то с треском продралось сквозь заросли за спиной сержанта, и он нахмурился, почуяв резкий аромат выжимки из сомы. Сома! Вот это настоящий путь в бездну. Игнац презирал дурь именно такого рода, почти так же сильно, как презирал человека, неуклюже подошедшего к нему.

Кристобаль Олим вытер камуфляжную раскраску с одутловатого лица, и кожа заблестела в свете грибков.

— Я сказал вам ждать, сеньор, — прошипел Кабеса.

— Дождь идет, мне сапоги залило, — в голосе Олима звучали пронзительные, скулящие нотки, от которых Игнацу хотелось скрежетать зубами. Теми, что ещё остались. — К тому же, ты обнаружил нашу цель, сержант!

Выступив вперед, Кристобаль уставился на храм глазами, осоловелыми от сомы.

— О да, определенно обнаружил. Я знал, что моя вера в тебя оправдается!

Сделав ещё шаг, офицер споткнулся, и его нога поехала на скользком от дождевой воды коралле. Кабеса позволил Олиму упасть, внимательно наблюдая за товарищами — те завершили обход и занимали позиции на поляне. Капрал Альварес жестом показал «всё чисто», на периферии участка никаких угроз не было. Осталось проверить только храм, и Игнац взмахом приказал конкистадорам выдвигаться.

Кристобаль до сих пор возился на земле, с хныканьем пытаясь опереться на коралл. Ровно держа лазвинтовку в одной руке, Кабеса протянул другую и поднял офицера на ноги.

— Вставайте, сеньор. Я не хочу вас потерять.

— Да уж, да уж, сержант, — вцепившийся в его руку Олим заговорил с внезапной хитрецой в голосе. — В самом деле, не хочешь. Потому что им нужен я, запомни это. Я здесь офицер!

Игнац посмотрел на Кристобаля, жалкого в своих попытках словчить. Хотя Трясина немного растрясла Олима, тот до сих пор выглядел жирным — как это вообще было возможно? Глядя на вялое, ноздреватое лицо офицера, Кабеса чувствовал почти физическую потребность врезать по нему. Как и все остальные, он ненавидел Олима. По вине жирного дона сгинули капитано Веласкес и другие командиры: Кристобаль был дежурным офицером в ночь, когда в лагерь пришел туземец с мертвыми глазами и рассказом о повстанческом складе боеприпасов. Жадный до похвал Олим повел лазутчика прямо в командную палатку, где тот и взорвал мелта-бомбу, спрятанную у него в брюхе. Веласкес и остальные конкистадоры погибли мгновенно, но, по странной иронии судьбы, сам Кристобаль уцелел. Оставшись единственным офицером в полку, он принял командование и ввел 6-ой Верзантский «Буря» в смертельный штопор. Гребаная пародия на солдата.

— Почему… почему ты так на меня смотришь, сержант? — Олим снова заговорил лебезящим тоном, и Игнац отвернулся, чтобы не натворить бед. Кристобаль был дегенератом, но именно он установил контакт с повстанцами. Как ему это удалось, никто не понимал, однако дезертирство было для Кабесы билетом с острова, и Госпожа Расплата могла ещё немного подождать. В конце концов, до сих пор она не торопилась прибрать дона к рукам.

— Сержант… что-то не так? — неуверенно пробормотал Олим.

— Просто думаю об одной слепой суке, сеньор, — мрачно ответил Игнац и зашагал к храму.

Остальные конкистадоры встретили сержанта и плетущегося за ним Кристобаля у входа. Свечение грибков лишь краем касалось открытой галереи, но сержант не собирался выдавать отряд, зажигая факел. Он помедлил, чувствуя, что остальные испытывают схожее беспокойство. Последнее время немногое могло испугать Игнаца Кабесу, но, видит Бог-Император, он не желал заходить внутрь этой живой и одновременно мертвой оболочки. В свое время сержант обшарил немало развалин и знал, что ждало внутри: бесконечно раздваивающиеся проходы, ответвления, повороты и изгибы которых уходили всё глубже и глубже в оскверненную плоть острова. Немало людей исчезло в недрах подобных штуковин.

— И где повсы? — спросил Игнац.

— Неподалеку, — ответил Олим. — Они говорили, что тут будет маяк, прямо за дверным проходом.

Офицер указал на ощерившийся портик. Никто не сдвинулся с места, и Кристобаль, облизав губы, сам шагнул вперед и опустился на колени у порога. Какое-то время он осторожно шарил руками по растрескавшемуся кораллу под косяком, не находя ничего, кроме пыли.

— Здесь вот… они говорили… должен быть… обещали же мне! — зажатый между тьмой впереди и суровыми взглядами сзади, Олим сначала забеспокоился, а затем, впав в исступление, принялся разрывать обломки, пробираясь всё глубже, пока не…

— Да… Да! Вот он! — облегченно улыбаясь, Кристобаль глянул на бойцов через плечо. В коротких, толстых пальцах офицер держал что-то яркое; пробужденное прикосновением, оно издало тихий, ритмично пульсирующий звук.

И в этот момент Кабеса поднял глаза.

Возможно, его привлек какой-то мимолетный блик, а может, сержант действовал на одних инстинктах. Так или иначе, Игнац углядел нечто, проявляющееся высоко над ними, у притолоки дверного прохода. Оно казалось всего лишь сгустком теней на фоне бледного купола, но при виде его сержант заледенел. Подхлестываемый Славой, верзантец резко отпрыгнул назад, паля очередями из лазвинтовки, и только после этого разум бойца перехватил контроль у подсознания. Как только фиолетовые лучи понеслись ввысь, существо на храме выпрямилось и спрыгнуло с насеста. Стрелы лазерного огня оставляли паровые следы в пелене дождя, пытаясь поразить создание, схожее с огромной летучей мышью; один из выстрелов задел рваное кожистое крыло.

Мгновение спустя чудовище обрушилось на конкистадоров, словно черный вихрь. Двое мгновенно лишились сознания — вбитые в землю силой удара, они смягчили приземление нападавшего. Пошатнувшись, существо вновь атаковало верзантцев, едва не потеряв равновесие. Раздался резкий треск, третий солдат повалился наземь, а враг уже несся к Альваресу, выписывая безумные пируэты. Он оказался слишком близко к капралу, и тот, не имея возможности стрелять, замахнулся прикладом, но его выпад заблокировало нечто твердое и несгибаемое. Ещё раз послышался треск, конкистадор взревел от мучительной боли и выронил оружие из парализованных пальцев. Последовал жестокий удар в горло, который оборвал крик Альвареса и сбил его с ног. Верзантец рухнул, содрогаясь в жутких спазмах, а создание уже бросилось к следующей жертве.

Поспешно отходя назад, сержант пытался навестись на врага, продолжавшего свой неуклюжий, грубый танец, но тот лавировал, всё время оставаясь рядом с конкистадорами. Кабеса понял, на что рассчитывает нападавший — один и без оружия, тот положился на неожиданность и шок… Шок… На мгновение с глаз Игнаца спала наркотическая пелена, и он разглядел дубинку в руке противника… а затем и беспримесный треск электрических разрядов, вслед за которым Эстрада свалился подрагивающей кучей. Шоковая булава! Потом вихрь рванулся к сержанту, и тот, наконец, понял всё.

— Айверсон, — произнес верзантец.

Комиссар потерял фуражку, а в плаще виднелась дымящаяся прореха там, где лазвыстрел Кабесы задел плечо. На белом, как мел, лице Айверсона ярко пылали следы от паучьей лозы, он пошатывался и тяжело дышал. Глаза офицера горели лихорадочным блеском… и не только им. Разглядев в зрачках противника индиговые отблески, Игнац сплюнул.

— Да что ты, на хрен, за комиссар вообще?! — крикнул он.

— Неправильный, — ответил Хольт с невеселой улыбкой, от которой его шрамы приняли новые, странные очертания.

И тут конкистадор вскинул лазвинтовку к плечу, а комиссар бросился к нему, волоча вывихнутую ногу — должно быть, повредил в момент приземления. И палец Кабесы коснулся спускового крючка… а Айверсон замахнулся шоковой булавой…

Время снова пошло с привычной скоростью, и мир сержанта взорвался резкой болью. Ударом булавы комиссар выбил винтовку из рук Игнаца, а мгновение спустя двинул его плечом в грудь и сбил с ног. Верзантец тяжело рухнул на спину, Айверсон повалился прямо на него и вдавил в острый коралл. Глядя на Кабесу безумными глазами, офицер принялся молотить его кулаками.

— Она… не получит… твою душу… — шипел комиссар в промежутках между судорожными вдохами. — Я… не позволю… тебе… пасть!

После того, как дезертир наконец-то затих, Айверсон кое-как поднялся на ноги, и, пошатываясь, подобрал шоковую булаву. Желудок Хольта содрогался от принятой грибковой погани, но иного способа побороть приступ лихорадки не существовало. Всего лишь очередная маленькая ересь в дополнение к растущему списку. Наверное, Старик Бирс уже извертелся в могиле, если вообще не выбрался наружу, чтобы явиться за своим протеже.

Но я исполнил долг. Оттащил их от обрыва… Теперь я…

— Возвращайтесь… все вы… — пробормотал Айверсон, пересчитывая разбросанные кругом полубессознательные тела. Он пока не представлял, как справится с последней частью плана и перенесет семь избитых людей обратно в лагерь…

Семь?

А где же восьмой? Повернувшись к храму, комиссар увидел Олима, который скорчился у порога. Глаза аристократа расширились от ужаса, и Айверсон почувствовал, как желчь вскипает в груди при виде верзантца. Да, это и был восьмой перебежчик, червь, посеявший семена разложения среди остальных. Для него не будет второго шанса. Вытащив лазпистолет, Хольт навел его на съежившегося конкистадора.

«Ты станешь Номером 28, — подумал он. — Возможно, твоя смерть изгонит Номер 27».

Номер 27? Айверсон увидел её перед собой, стоящую в укутанном тенями портике позади жирного аристократа. Девушка пристально смотрела на Хольта тремя мертвыми глазами, ожидая, когда он убьет снова.

— За Императора, — объяснил ей комиссар, пытаясь скрыть напряжение в голосе.

Нечто вынырнуло из-за деревьев позади него, жужжа, словно разозленное насекомое. Резко развернувшись, Айверсон открыл огонь навскидку, но обтекаемое белое блюдце, передвигаясь зигзагами, уклонилось от выстрелов. Оно быстро приближалось к Хольту, скользя высоко над землей на антигравитационном поле. Диск был не больше метра в диаметре, но комиссар знал, что этим механизмом управляет бездушный разум. Искусственный мозг этого обычного дрона был не сложнее, чем у джунглевого хищника, но само существование подобной вещи сочилось богохульством.

Технологии синекожих — ересь на лике Галактики!

Впрочем, в первую очередь стоило побеспокоиться о сдвоенных импульсных карабинах, установленных под фюзеляжем дрона. Пока диск петлял, уворачиваясь от огня Айверсона, его оружие вращалось на независимой подвеске и наводилось на человека. Карабины выплюнули очередь плазменных сгустков, но комиссар успел броситься в сторону. Рывок превратился в падение, и это спасло Хольта от второго залпа, выпущенного просвистевшей мимо машиной. Перекатившись, имперец выстрелил ей вслед и задел парой зарядов в момент разворота, но только обжег панцирь. Сердито стрекоча, дрон понесся обратно к Айверсону.

Очередь лазвыстрелов вонзилась в бок диска, заставив его накрениться и обнажить уязвимое подбрюшье. Двигаясь с безумным наклоном, дрон взрыхлил землю потоками плазмы, изрешетив двух бессознательных конкистадоров. Кто-то взревел от ярости, и новые лазерные лучи вонзились в донышко «блюдца», взорвав один из импульсных карабинов. Вслед за ним детонировал второй, и устройство завращалось, потеряв управление. Изрыгая дым и напуганное механическое бормотание, покачивающаяся машина направилась в сторону леса, но Хольт уже вскочил на ноги и атаковал её. Подпрыгнув, комиссар взмахнул шоковой булавой сверху вниз, сбив диск на землю. Творение тау попыталось взлететь, и Айверсон, охваченный ненавистью, начал бездумно наносить ему один удар за другим.

Дрон взорвался.

Ударная волна сбила Хольта с ног. Во время падения, которое продолжалось словно бы целую вечность, он увидел, как взлетает к небу оторванная рука, по-прежнему сжимающая шоковую булаву. Это было ужасное и нелепое зрелище, но комиссар неожиданно расхохотался, и кто-то другой засмеялся вместе с ним. Окинув взглядом поляну, Айверсон увидел Игнаца Кабесу, который стоял на коленях и хихикал сквозь маску из грязи и крови. Лазвинтовка изможденного конкистадора была направлена на обломки дрона.

Сержант верзантцев не понимал, почему встал на сторону комиссара. Он ведь уже отвернулся от Империума, примкнул к врагу в надежде на лучшую судьбу. Игнац не был ни первым, ни последним гвардейцем, поступившим так, но что же заставило его совершить глупость сейчас? Что мог предложить ему Айверсон, кроме новой боли и, возможно, быстрой смерти? Даже для комиссара мужик был полным психом! Вы только посмотрите на него, лежит с рукой, оторванной у локтя, и хохочет так, словно это лучшая шутка в Империуме. Псих! Вот только Кабеса смеялся вместе с ним, так что, может, он тоже свихнулся. Может, в этом и было все дело.

— За хренова Бога-Императора! — профыркал Игнац через остатки сломанных зубов.

Мгновение спустя второй дрон нырнул сержанту за спину, и грудь бойца взорвалась перегретым гейзером плоти и крови. Опустив взгляд на шипящую дыру в торсе, Кабеса нахмурился, прикинув, что через неё может проползти взрослый трясинный змей. Просто чудо, что его туловище и все прочее ещё держались на своих местах.

Но это продлилось недолго.

Пока труп Игнаца складывался наподобие карточного домика, в котором вырезали всю семью, мимо пронесся ещё один дрон, нацелившийся на Айверсона. Превозмогая внезапный прилив мучительной боли в изуродованной руке, комиссар поднялся на колени. Лазпистолет куда-то исчез, потерянный при падении. Выстрелы из него, конечно, не остановили бы машину, но Хольт смог бы бросить ей вызов. Разве Бирс не говорил ему, что только непреклонность имеет значение при последнем подведении итогов?

Но разве он не разуверился в этом давным-давно?

А если перестал верить, то почему до сих пор сражался? Может быть, потому, что старик Натаниэль стоял на краю поляны, сложив руки за спиной в абсолютной парадной неподвижности, наблюдая за своим учеником и оценивая его до самого конца.

Пролетев мимо, дрон принялся описывать круги над комиссаром, щебеча и чирикая. Ещё два диска, спустившись на поляну, присоединились к его танцу. Казалось, что в большем количестве машины становились более внимательными и восприимчивыми, словно части коллективного разума, действующие вместе. Возможно, это было бредом, но Хольту померещилось, что в этом уме живет настоящая злоба. Комиссар уничтожил одну из его составляющих, и единое сознание жаждало отмщения. Поэтому дроны играли с Айверсоном, наслаждались его беспомощностью, попытками подняться, опираясь одной рукой на коралл, и насмехались над решимостью человека умереть стоя.

Хольт почти чувствовал их ненависть. Не поэтому ли Империум отверг подобные технологии? Разве не проповедовала Экклезиархия, что думающие машины ненавидят живых и неизбежно обращаются против своих создателей? Человечество давно уже убедилось в непогрешимости этой истины на собственном горьком опыте, но раса синекожих была молода и безрассудна. Возможно, в конечном итоге беспечность погубит их. Дроны продолжали описывать круги над Айверсоном, но он нашел успокоение в этой мысли.

Щебетание механизмов переросло в визг, и комиссар приготовился к смерти, но диски внезапно умолкли и неторопливо отлетели на несколько шагов. Хольту показалось, что они сделали это нехотя и сердито, словно злобные псы, которых хозяева оттащили за поводок от добычи. И, стоило отступить стае, как появились её повелители.

Низко пригнувшись, они вышли из-за деревьев, оглядывая поляну вдоль стволов коротких карабинов, прижимаясь к кораллу с впитавшимся в кости недоверием к открытой местности. Их было пятеро, все в легкой броне с крапчато-черными нагрудниками и прорезиненных поддоспешниках. Длинные шлемы сводами возвышались над головами солдат, придавая им отдаленную схожесть с какими-то ракообразными. Ещё более странным их облик делали кристаллические сенсоры, встроенные в совершенно гладкие лицевые пластины. Комиссар мгновенно опознал пришельцев: следопыты, разведчики расы тау.

Несмотря на сутулость, воины двигались быстро и ловко; рассредоточившись, они окружили Хольта с идеальной координацией охотников, связанных крепкими узами. Снова поскользнувшись на коралле, Айверсон решил забыть о самоуважении и встретил ксеносов на коленях. Боковым зрением он видел мелькавшего поблизости Бирса, который требовал от своего протеже бросить в лицо врагу язвительные последние слова, но комиссару нечего было сказать. Внимательно посмотрев на следопытов, он заметил, что один из солдат довольно сильно отличается от остальных — ниже ростом, более стройный, какая-то странная посадка плеч. И ещё копытца…

Айверсон прищурился, испытав внезапное озарение: странный воин был единственным настоящим тау.

Все остальные под этой омерзительной ксеноброней — люди!

Одинокий чужак выступил вперед и присел на корточки, опустив безразличные кристаллические линзы на один уровень с лицом Хольта. По центру шлема проходила размашистая багровая полоса, знак различия командира отряда, но человека привлекла иная отметина — глубокая трещина от свода до подбородка лицевой пластины. Пробоину залатали, но неровный шрам, вне всяких сомнений, был оставлен цепным мечом Комиссариата.

— Твое лицо, — выдохнул Айверсон. — Покажи мне.

В ответ на этот призыв воин недоуменно наклонил голову.

— Или ты боишься?

— Будьте осторожны, шас’уи, — произнес один из предателей голосом, который удивительно четко звучал из-под закрытого шлема. — Этот из касты комиссаров, он не сдастся, даже будучи раненым.

Заученная церемонность слов изменника показалась Хольту отвратительной, а особенно его возмутило глубокое почтение, с которым солдат произнес звание ксеноса, «шас’уи». Эти предатели были не просто наемниками или трусами, ищущими путь к спасению. Нет, они искренне верили, что поступили правильно.

Шас’уи ещё какое-то время изучал Айверсона, а затем начал целую процедуру снятия шлема. Ловкими четырехпалыми руками чужак отсоединил кабель питания, быстрыми щелчками расстегнул последовательность креплений. Всё это время скопление кристаллических глаз неотрывно следило за комиссаром, не сдвигаясь ни на йоту до тех пор, пока враг не стянул шлем и не открыл лицо.

Даже для ксеноса он оказался уродливым. Плотная серо-синяя кожа приобрела желтый оттенок, её покрывали следы от укусов насекомых и череда фурункулов, которая начиналась на шее, а заканчивалась гроздью нарывов вокруг чуба сальных черных волос. Самой отталкивающей чертой, впрочем, был глубокий след от цепного меча, целое ущелье на правой стороне лица, от скальпа до челюсти, точно повторявшее пробоину в шлеме. Старая рана, но от этого не менее ужасная. Из шероховатого месива, где когда-то находилась глазница, мерцал бионический сенсор, а челюсть целиком была заменена резным протезом. Левый глаз, черный и лишенный блеска, с загадочным выражением изучал Айверсона. И, несмотря на всю свою изуродованную странность, создание определенно принадлежало к женскому полу. Она была первым тау, которого комиссар видел вблизи, и Хольт ожидал встретить кого угодно, но не этого грязного, обезображенного ветерана.

Ты даже уродливее меня.

Это была настолько абсурдная и неуместная мысль, что Айверсон едва не рассмеялся вслух.

— Ко’миз’ар, — существо с трудом произнесло это слово, но оно явно прежде встречалось с кем-то из собратьев Хольта… и получило шрам на память.

— Ко’миз’ар, — это было обвинение, пропитанное ненавистью.

— Раз и навсегда, — ответил Айверсон, отрицая очевидное и отказываясь встречаться взглядами с Бирсом. Старый ворон стоял в рядах предателей, и жажда нести правосудие мешала ему разглядеть иронию происходящего. Высоко над ними прогрохотало небо, в чреве которого зрела буря… и тень Ниманда возникла рядом с Натаниэлем, измученная собственным проклятием. Мгновение спустя сверкнула молния, озарив лесной полог изумрудным огнем, и в руке ксеноса блеснул нож, устремившийся к глазу Хольта… око за око… он сиял… такой яркий и быстрый… Но разве синекожие не отвергают ближний бой? И пришла новая боль, клинок пронзил ладонь, которой Айверсон попытался отвести удар… Не эта чужачка. Она хочет вкусить моих мук… Поделиться своими муками… Колющая мучительная боль от ножа, вышедшего с другой стороны ладони, мерцающее острие замерло на волосок от глаза… Черное око ксеноса, пылающее яростью, столь похожей на мою собственную.

И они оказались в оке бури, захваченные чистой гармонией ненависти, и синекожая опускала нож вниз, а комиссар отталкивал его вверх, и ни один из них не желал прерывать идеальный ритуал противоборства. Хольт свирепо оскалился в это нечистое, изуродованное лицо, и увидел, как расширяется её глаз… она улыбается мне в ответ!

А затем Номер 27 опустилась на колени рядом с ним, умиротворенная и такая мертвая, и все мгновения слились в вечность, когда Айверсон вознесся к своему Громовому краю.

Акт первый Падение

Глава первая

Где-то в Трясине

Чужачка обманула меня, лишила Громового края. Только что мы были скованы её ножом, как неразрывными узами ненависти, и вдруг… предательство! Резкий поворот, вспышка боли, клинок вырывается из моей ладони и рассекает лицо. Она забрала око за око и оставила шрам на память о шраме, но посмеялась надо мной и пощадила.

Я очнулся на этом маленьком атолле, Император знает в какой части Трясины. Оказалось, что предатели перевязали мои раны, накачали меня ксенолекарствами и оставили припасов на неделю. Кроме того, они положили рядом кровавый сувенир, мою оторванную руку, но истинным оскорблением стал памфлет, который изменники сунули мне в карман. Он назывался «Приходит Зима», в честь коварного тирана, командующего ими на Федре.

Да, конечно, я прочитал книжечку. Всё-таки мы должны знать своего врага. Кроме того, там могли найтись какие-то намеки на личность самого Прихода Зимы, но в итоге памфлет оказался напыщенным восхвалением так называемого «Высшего Блага», богохульной философии, которая связывает империю синекожих воедино. В каждой строчке мелькала угроза, настолько вежливая, что казалась оправданием злого умысла: «Присоединяйся к нам, или…»

Император прокляни их! Предатели думали, что со мной покончено, но я здесь не один. Троица призраков со мной, и вместе мы выдержим всё — такая сила скрыта в ненависти. Но, разумеется, ты уже это знаешь, ведь мы с тобой одной породы, не так ли? Вот поэтому я продолжаю писать, никчемной уцелевшей рукой. Чтобы ты понял. Чтобы ты был готов. Но сначала нам нужно выбраться из Трясины…

Ниманд протестующе машет обрубками рук, разбрызгивая эктоплазму, и твердит мне, что нас скоро найдут, но порой кажется, что мы всегда были в этом чистилище, а всё остальное — не более чем сон. Бирс всегда наказывал меня за то, что я слишком много думаю, но здесь больше нечем заняться. Кроме того, этот недостаток спрятан глубоко в крови, он — ещё одна тень арканского происхождения, которую не смогла изгнать Схола Прогениум.

Знаешь, последнее время я постоянно думаю о Провидении, давным-давно покинутом доме. О промерзших ущельях Севера и раскаленной преисподней Пустошей, беломраморной колоннаде Капитолийского бастиона и богатых особняках с остроконечными крышами в Старой Ефсимании. О первопроходцах и патрициях, об инженерах и дикарях, о всех кланах, картелях и племенах, вечно вцепляющихся друг другу в глотки, но навеки остающихся арканцами. Они поздно пришли к свету Императора, и прошло это отнюдь не гладко.

Порой я спрашиваю себя, что же со всеми ними стало…

Из дневника Айверсона

После серьезнейшего происшествия во время варп-перехода транспортник ковылял на минимальной мощности, сберегая силы и решимость для обратного пути. Перелет на Федру едва не закончился катастрофой, и последствия оказались адски тяжелыми. Пока техножрецы отчаянно трудились, пытаясь облегчить страдания корабля, а капитан грубой силой приводил экипаж в порядок — в одном случае смертельно перестаравшись — пассажиров на жилой палубе «Q» оставили в неведении. Флотские держали Имперскую Гвардию за стадо скота с пушками.

Когда кризис миновал, какой-то младший лейтенант спустился с мостика, чтобы кратко изложить суть дела полковым офицерам. Покровительственным тоном он рассказывал о перебоях в энергоснабжении и колебаниях поля Геллера. Бессмысленные слова, в которых ничего не было от ужаса, поглотившего одиннадцать человек в спальной каюте № 31, когда варп просочился в корабль. Полковник Катлер сломал флотскому нос и отправил всхлипывающего парня обратно на мостик. После этого гвардейцам ничего не рассказывали.

Подбив итоги, майор Элиас Уайт вынужденно признал, что их первая кампания вдали от дома началась скверно. Да, 19-й полк Арканских Конфедератов забрался далеко от Провидения, но им предстояло проделать куда более долгий путь в собственных головах, прежде чем новая жизнь обретет какой-то смысл. Уайт, перешагнувший семидесятилетний рубеж, сомневался, что дойдет с полком до конца этой дороги. Конечно, формально майор оставался заместителем Катлера, но знал, что многие офицеры видят в нем пережиток прошлого, а после кошмара в каюте № 31 начал подозревать, что они правы. Видит Император, Элиас устал от всего этого…

Пробираясь через сумрачный лабиринт палубы «Q» с фонарем в руках, который отбрасывал странные тени поперек дороги, Уайт не мог избавиться от ощущения, что стены — всего лишь тонкие линии между жизнью и бездной. Путь майора лежал вдоль корпуса транспортника, где защитная мембрана казалась натянутой и непрочной, готовой разорваться в любой момент. Разум говорил, что это не так, но кровь утверждала иное, и Элиас был уверен, что все мужчины и женщины в полку чувствуют то же самое. Арканцы просто не подходили для глубокого космоса.

«Ну, много про кого так можно сказать, — пожурил себя Уайт, — но большинство учится с этим жить. Нам просто нужно перенять навыки у других, мы ведь теперь настоящие гвардейцы, и космос — часть работы».

Империум людей был колоссом, измученным проблемами, и на долю гвардейца выпадали постоянные перелеты вдоль и поперек Галактики по зову долга. Кроме того, немногим имперским силам везло, как арканским полкам, которые очень долго воевали только на родной земле.

«Но было ли это везением?» — задумался майор.

Давным-давно кто-то очень мудрый и очень мрачный заметил, что гражданские войны — худшие из всех. После волны безумия, прокатившейся по Провидению, когда округ воевал с округом и брат шел на брата, Уайт не мог спорить с таким утверждением. Повстанцы называли это борьбой за «Независимость», славный старый Союз Семи звезд, возрожденный к новой, более яркой и лучшей жизни. О, как безоглядно дураки присоединялись к их «Маршу свободы» — жнецы, подневольные батраки, селяне и мелкие дворянчики, даже некоторые дикие племена. Всё собрались вместе, чтобы сбросить ярмо тирании Империума.

Одиннадцать лет крови и предательств!

Внезапно Элиас понял, что тяжело дышит, а на глаза наворачиваются слезы. Сильнее всего майора мучила абсолютная бессмысленность войны: на что вообще надеялись сепаратисты? Даже если бы они победили — а у Ефсиманских Водопадов всё чертовски близко подошло к этому, — что тогда? Как одна планета смогла бы выстоять против безжалостного межзвездного великана? К счастью, до этого так и не дошло. Цена победы оказалась высокой, но верные арканцы навели порядок у себя дома до того, как ярость Империума обрушилась на Провидение.

— И вот теперь мы здесь, за миллиард лиг от дома, явились проделать то же самое с какими-то другими несчастными придурками, — сказал Уайт темноте, — проклятыми императором повстанцами.

Победившие лоялисты не смогли насладиться отдыхом. После полного окончания гражданской войны, выжившие арканские полки прошли через лотерею распределений по всей Галактике и оказались разбросаны в космосе по прихоти чьей-то далекой, непостижимой стратегии. На долю конфедератов 19-го выпал захолустный субсектор Восточной Окраины Империума и мир под названием Федра.

«Ну, на то воля Императора», — устало подумал Элиас.

Сообразив, что остановился, майор сплюнул и снова зашагал вперед. Вообще-то он не был склонен к самоанализу — в молодости Уайт много путешествовал, исследовал высокие сьерры и горные долины промерзшего Севера, бывал звероловом и золотоискателем, но всегда вел честную игру с тамошними племенами. Это был непостоянный народ, не особо склонный доверять незнакомцам (по правде говоря, более склонный потрошить незнакомцев), но Элиас завоевал их доверие. Фокус заключался в том, что майор всегда любил людей, и тридцать лет в Гвардии не изменили этого. Да, он постарел, кожа на лице стала грубой и красновато-коричневой, но мышцы Уайта были в порядке, и саблей арканец по-прежнему владел на уровне лучших в полку. Проклятье, сбросить бы только эту подавленность, присосалась, как пиявка…

Или как мерзость, в которую превратился рядовой Норлисс из каюты № 31. Как искаженные создания, которые 19-й предал мечу в том зараженном городке на родине. Как звон демонического колокола, висевшего в гнилом сердце поселения. Элиас молился, чтобы ему больше никогда не довелось услышать тот терзающий душу нестройный бой, но он последовал за полком к звездам. А может быть, звуки всегда были здесь, ждали в варпе глупцов, которые услышат их. В чем бы ни заключалась истина, демонический колокол зазвонил снова в каюте № 31.

Отозвался в изменениях рядового Норлисса…

Нет, в эту часть памяти заходить не стоит. Таким воспоминаниям нельзя предаваться и в лучших местах, и уж точно не посреди темного мавзолея палуб. Пальцы Элиаса неосознанно погладили символ аквилы, свисающий с шеи. Словно очнувшись, майор с удивлением обнаружил, что добрался до пункта назначения. Он стоял в обзорной галерее, огромном атриуме, полном каннелированных мраморных колонн и изящных фресок — но в полумраке аварийного освещения зал выглядел угрожающе. В огромном окне, врезанном во внешнюю стену, мерцали звезды, словно обещания чего-то более яркого, чем этот окутанный тенями вестибюль. На фоне пустоты Уайт увидел двоих людей, один из которых стоял совершенно неподвижно, а другой почти исступленно метался взад и вперед, сердито и резко жестикулируя. Майор слышал, что они разговаривают, но не мог разобрать ни слова; как и ожидал Элиас, полковник снова был рядом со своей ведьмой.

Вздохнув, Уайт вошел в атриум. Нечто огромное выступило из-за колонны, и конфедерат отпрыгнул назад, хватаясь за саблю, но тут же узнал великана. Скошенные глаза над высокими скулами смотрели на майора с бледного лица, окаймленного черными косами. Дикарский облик гиганта странно не совпадал с элегантно пошитым серым мундиром 19-го полка, и казалось, что перед Элиасом стоит волк в человечьей шкуре.

Уайт мысленно обозвал себя пугливым придурком — стоило ожидать, что великан-северянин будет здесь. Куда бы ни шла ведьма, её вералдур следовал за ней; воина связали с женщиной ритуальными узами, когда она ещё была маленькой девочкой, после того, как впервые проявилось её владение вюрдом. Как требовали обычаи, северянин терпеливо ждал возвращения подопечной из долгого странствия на Черных Кораблях, успешного завершения испытаний, во время которых в ней выискивали малейшие следы порчи.

Если бы ведьма не прошла проверку и не вернулась на Провидение в течение семи лет, то, по той же традиции, воину следовало совершить ритуальное самоубийство. Их судьбы были туго сплетены в жизни, и ещё крепче — в смерти. Обоюдоострый топор, висящий на спине великана, был освящен и предназначен для дарования его подопечной Милости, если она окажется во власти варпа. Неудивительно, что «путь вералдура» стал одним из немногих обычаев северян, получивших активную поддержку имперских властей.

— Бог-Император благослови тебя, мистер Мороз, — произнес Элиас, чувствуя странность такого обращения. Называть дюжего северного воина «мистером», как и произносить «леди» в адрес их загадочных, свирепых женщин, казалось абсурдным, но после войны имперские охотники на ведьм жестко прошлись по чужеземному народу. Хотя многие кланы сражались на стороне лоялистов, фанатики стремились «цивилизовать» всех подряд. В первую очередь они лишили дикарей их старых племенных имен. Забери у северянина имя, и ты наполовину завладеешь его душой: такой вот логикой руководствовались имперцы.

Майор попытался улыбнуться стражу.

— Твоя бдительность делает тебе честь, вералдур, но мне нужно поговорить с полковником, — Уайт хотел пройти мимо гиганта, но тот снова перекрыл путь. Посуровев лицом, Элиас поднял голос. — Я здесь по делам Бога-Императора, так что дай дорогу!

Ответа майор не ждал, поскольку воин не мог говорить — ему вырезали язык во время ритуального единения с ведьмой, — но сомнения во взгляде хватило. Простецкое благочестие Уайта было очень по душе солдатам, и после смерти пастора Хоуторна майор выступал в качестве полкового священника. Отсюда и происходила власть Элиаса над этим истово верующим дикарем.

— Отступись во имя Его, вералдур! — театрально прогремел Уайт.

Мороз нахмурился, снедаемый внутренней борьбой двух верностей. Внезапно он наклонил голову, словно внимая неслышимому голосу; разговор у окна смолк, и собеседники теперь смотрели на майора и северянина. С тошнотворной нервозностью Элиас понял, что не ошибся насчет неслышимой речи — ведьма говорила со своим стражем, касаясь его разума собственным сознанием. Секундой позже великан шагнул в сторону.

— Будь я проклят, но не припоминаю, чтобы просил кого-то явиться, — разнесся по галерее голос, полный гнева и прирожденной властности, — но кто-то пришел, так что я, должно быть, в самом деле проклят или просто дурак набитый!

— Вы не дурак, полковник! — откликнулся Уайт. — И ещё не прокляты, если мне позволено заметить.

Наступило молчание, а затем раздался смех, глубокий и горький. Кроме того, в нем звучали какие-то нотки, мало интересовавшие Элиаса.

— Тащи сюда свою тощую задницу, старина. Есть одна вещь, которую ты должен увидеть.

Теперь в голосе полковника сквозило искреннее веселье, и Уайт покачал головой, заранее уверенный, что не сможет подобрать нужные слова и переубедить командира.

Когда майор подошел к окну, ведьма отошла в сторону, скрывая лицо под темным сводом капюшона с чадрой. Энсор Катлер по-прежнему напряженно метался из стороны в сторону, от звезды к звезде, яростно сжимая и разжимая левую ладонь, не снимая правой с навершия сабли. На спине полковника висела широкополая шляпа, которая подскакивала в такт каждому шагу. Судя по черным пятнам на жакете из сыромятной кожи, он так и не почистил одежду после кошмара в каюте № 31, а на правой ноге виднелся глубокий порез от хлесткого удара шипастым щупальцем. Впрочем, Уайт знал, что бессмысленно советовать Катлеру показаться медику. В последнее время бессмысленно было вообще что-то советовать полковнику. В последнее время он слушал только ведьму.

— Посмотри наружу, Элиас, — произнес командир, не сбиваясь с неистового ритма шагов.

Уставившийся в стекло майор увидел раскинувшуюся под кораблем серо-зеленую округлую громадину планеты. Она выглядела влажной и пятнистой, словно огромный гриб-дождевик. Нечистой. У дуги горизонта, на той же высоте, что и транспортник, висел ещё один звездолет — гигантский боевой корабль с тупым носом воинственного вида, с палубами, усеянными орудийными турелями и шипами датчиков. Броню гиганта покрывала мешанина шрамов, среди которых выделялась глубокая борозда в средней части корпуса, след удара, который едва не рассек его надвое. Пробоину явно не ремонтировали, и Уайт подозревал, что любая попытка переместить корабль закончится катастрофой. Левиафан получил смертельную рану, и мир под ним станет его могилой. Если бы не огоньки, мерцающие в бортовых иллюминаторах, Элиас решил бы, что звездолет уже мертв; прищурившись, майор попытался разобрать выцветшее клеймо названия.

— «Реквием по добродетели», — произнес Катлер, словно заглянув в мысли Уайта. — Чертовски странное имя для боевого корабля.

Внезапно полковник остановился и смерил звездолет взглядом.

— Я не доверяю ему, Элиас. А этой поганой планете я доверяю ещё меньше.

Майор помедлил, не зная, ждет ли Энсор какого-то ответа. Уайт всегда гордился умением читать в сердцах людей, но последние пару лет Катлер шаг за шагом становился всё более переменчивым. Всё началось с Троицы и её колокола — клянусь Провидением, этот наполненный демонами город отбросил на 19-й длинную тень.

— Зебастейн. Эстевано. Кирхер, — командир прожевывал слова по одному за раз, явно неособенно наслаждаясь их вкусом.

— Не пойму, о чем вы, полковник…

— Ещё одно имя, которому я не доверяю. Кирхер — имперский командующий Федры, наш лорд и господин до конца войны, — Катлер кивнул на корабль. — Типчик заправляет всем представлением, скрываясь в этом парящем гробу. Не пачкает свои скрипучие сапоги, только посылает хороших парней гоняться за плохими, дергает ниточки и смотрит, как упадут фишки. Называет себя «Небесным маршалом», чтобы, во имя Преисподних, это не значило! Непонятно, откуда он — из армии? Флота? Может, вообще лакей Инквизиции…

Энсор покачал головой.

— Я вообще ничему здесь не доверяю. Это старая война, Элиас. Рядом с ней наше маленькое восстание кажется потасовкой на заднем дворе.

Разозлившись, Катлер всегда начинал растягивать слова, возвращаясь к ефсиманскому говору. Как и Уайт, полковник не заканчивал благородных академий, и это отличало их от большинства представителей арканского офицерства. Да, Энсор был патрицием, но его семья сидела по уши в долгах, поэтому юный Катлер присоединился к Пылевым Рейнджерам, жесткому, но эффективному кавалерийскому отряду. Пока остальные офицеры изучали теорию тактики и стратегии в Темпест-Пойнте, будущий полковник делал себе имя, участвуя в рейдах против диких зеленокожих на Пустошах. Сыромятный жакет, который Катлер носил вместо уставного серого мундира, был наследием тех дней, и в его перевитой шнуровке остались клыки и костяшки пальцев чужаков. Когда Энсор наконец-то получил из Капитолия патент на офицерский чин, на такое одеяние кое-кто посматривал косо. Однако же,ефсиманец не собирался отказываться от жакета. Это была одна из тех вещей, которые делали Катлера самим собой и навлекали на него неприятности. Разумеется, в конце концов Старая Гвардия подрезала Энсору крылышки — полковничьи звезды командир 19-го получил только после окончания войны, и начальство тут же сплавило его в космос.

— Мне это не нравится, Элиас, — Катлер неожиданно уставился на Уайта сверкающими глазам, злобно растянув губы. Взглянув на свирепое, львиное лицо полковника, спутанную бороду и гриву волос, спадающую на плечи, майор почувствовал, что в этом обедневшем аристократе больше дикости, чем в любом северянине. Но больше всего Элиаса беспокоила белизна.

Катлеру ещё не исполнилось пятидесяти, но его волосы были матово-белыми от скальпа до кончика бороды. До Троицы на голове полковника не имелось ни единого седого волоска. Город очень многое изменил в Энсоре, но белизна стала самым явным напоминанием о случившемся. Уайт спросил себя, знает ли Катлер, что подчиненные прозвали его «Белой Вороной» — а если знает, то обращает ли на это внимание?

С неожиданной уверенностью майор ощутил, что у всех них почти не осталось времени. Он должен был найти верные слова, чтобы достучаться до человека, некогда бывшего ему другом. Он должен был узнать, что нашел Катлер внутри гниющего храма в сердце Троицы. Уайт очищал город бок о бок с полковником, но источник бедствия видели только сам Энсор, ведьма и её страж. Только они видели колокол демонов.

Почему я позволил ему отговорить меня? Почему не настоял на том, чтобы зайти внутрь вместе с ним?

Но в глубине души, наполненной чувством вины, Элиас Уайт знал, что никогда бы не согласился войти в оскверненную церковь.

— Ублюдки обещали мне полную оперативную сводку после выхода на орбиту! — разбушевался Катлер. — Информация о кампании, дислокация войск, полевые карты, доклады разведки… Хоть какую-то Императором проклятую ориентировку! А прислали вот это!

Полковник ткнул пальцем в скомканный лист пергамента на полу.

— Одну хренову страницу!

Уайт потянулся было за документом, но Катлер жестом остановил его.

— Не утруждайся. Скоро услышишь всё, что там написано, но не жди откровений.

Внезапно нахмурившись, Энсор взглянул на ведьму и прищурил глаза. Женщина шептала в его разуме, и от глубокой интимности происходящего у майора по телу пошли мурашки.

Люди называли её «леди Ворон», и, в отличие от несерьезного прозвища стража, это имя казалось уместным. Уайт нутром чуял, что ведьме нельзя доверять — она была псайкером, мутантом, несшим в себе проклятие увеличенного психического потенциала. Это превратило северянку в живую, дышащую бомбу порчи замедленного действия. Да, женщина пережила испытания, которые отсеивали почти всех, кроме самых могучих созданий такого рода, и получила разрешение практиковать свое ремесло во имя Империума… но с ведьмой ни в чем нельзя быть уверенным. Элиас считал санкционированных псайкеров чудовищами с проставленным штампом «разрешено». Как мог полковник открывать перед ней собственный разум? Не было ли крупицы правды в том, что шептали об этих двоих? Как и все северянки, женщина постоянно скрывала лицо, но ходили слухи, что она прекрасна.

— Энсор… — начал майор, сообразив, что почти целый год не обращался к товарищу по имени. Неожиданно он уверился, что сможет найти верные слова. — Энсор, нам нужно поговорить о Троице. Как это существо в каюте № 31 узнало…

Но Катлер жестом приказал ему умолкнуть, прислушиваясь к ведьме. Наконец полковник кивнул и выпрямился, приглаживая нечесаную бороду.

— Я должен привести себя в порядок, Элиас. Высадка на поверхность через несколько часов, и парни заслуживают лучшего зрелища, чем это. Увидимся на общем сборе, старина.

С этими словами Катлер зашагал прочь, сопровождаемый ведьмой и её стражем. Оставшись один во тьме, Элиас Уайт понял, что снова утратил дар речи.

— Грят, Норлисс подхватил пустотную шизу и покромсал остальных, пока те спали. А потом принялся их жрать.

Клетус Модин со значительным видом облизнул губы. В танцующем свете запального пламени своего огнемета боец выглядел, словно ощерившаяся горгулья. Впрочем, этот здоровяк с бочкообразной грудью при любом освещении выглядел не слишком симпатично. Со своей уродливой физиономией и ярко-рыжим гребнем волос он смотрелся, как типичнейший пустошник, и отделение «Пылевые змеи» было для Клетуса словно дом родной.

Сейчас они сидели в углу ангарного отсека, обсуждая разную хрень, как всегда делают солдаты перед развертыванием. В огромном помещении, гулком, словно пещера, разбрелись по отделениям почти восемьсот конфедератов. Гвардейцы сидели вокруг своих фонарей, маленьких островков света в полумраке — длинные узкие лампы аварийного освещения работали, но их слабое красное сияние было почему-то неуютнее полной темноты. После того, что случилось три дня назад в каюте № 31, все стали какими-то дергаными, хотя никто точно не знал, что именно произошло. Никто, кроме офицеров, а те помалкивали. Правда, Верн Лумис тоже видел случившееся своими глазами, но с тех пор парень мало что говорил.

— Слопал их? — мордатый, как тыква, Горди Бун слушал с широко распахнутыми глазами.

— До косточек обглодал, — подтвердил Модин. — Полковник потом быстренько прикрыл там всё. Взял огнемет и сжег всё, чё осталось. Не хотел, чтоб мы, серобокие ребята, углядели, чё там натворил Норлисс.

— Точняк, — глубокомысленно кивнул Джейкоб Дикс, всегда готовый поддержать своего героя-Клетуса. Такой же пустошник, он был худощавой копией Модина, вплоть до торчащего гребня рыжих волос.

— Как-то не складывается, братья, — донеслось из не освещенной фонарем полутьмы, из-за пределов внутреннего круга «Пылевых змей».

— Чё ты там бормочешь, зеленый? — злобно бросил огнеметчик через плечо.

— Просто вслух думаю, и всё, — говоривший неторопливо подошел к фонарю, явно не обращая внимания на враждебность Клетуса. Он был почти болезненно молод, но при этом возвышался над Модином на целую голову и обладал мышцами грокса. Соломенные волосы парня были аккуратно подстрижены, на тщательно выглаженной форме не имелось ни единого пятнышка. Зеленая кайма на плосковерхом кепи и мундире выдавала в нем необстрелянного новобранца, а псалтырь, висевший на поясе — самозабвенного приверженца Имперского Евангелия.

Оди Джойс не вписывался в это отделение ветеранов-мерзавцев. Юноша присоединился к «Пылевым змеям» прямо перед тем, как полк отбыл с Провидения, и Модин уже сожрал бы и выплюнул его, если бы за парнем не присматривал их серж. Поговаривали, что старый козел водил шашни с мамашей Оди, а то и был его папашей, но никто из рядовых, даже Бун, не был настолько глуп, чтобы спрашивать твердолобого Уиллиса Калхуна о таких вещах.

Хмуря брови, Джойс продолжал:

— Я имел в виду, не только его отделение погибло. Норлисс ведь и комиссара убил, а тот уж точно не спал, — юноша с мрачным видом осенил себя аквилой. — Нет, братья, цепной меч комиссара жужжал, изрекая ярость самого Императора, когда офицер входил в обиталище зла. И вошел же он туда не один.

— А зеленый-то прав, парни, — раздался другой голос из теней, ещё дальше от внутреннего круга, насмешливый и низкий. — Ни хрена один-единственный псих не смог бы уложить комиссара, особенно если того прикрывал старина Белая Ворона.

Чистая правда, и все они знали это. Каждый из серобоких был там, когда начался кошмар, привлеченный звуком — глубоким, беспорядочным колокольным звоном, проникавшим сквозь стены. Зубы солдат дрожали от него, словно от какого-то адского землетрясения, и это невозможно было оставить без внимания, поэтому Змеи отправились на поиски. Они оказались возле каюты № 31 в тот момент, когда Верн Лумис выползал наружу. Боец захлопнул за собой люк и тут же безвольно сложился, будто сломанный изнутри. Безумное выражение на лице Верна мигом исцелило всех от любопытства, и Модин врезал по тревожной кнопке. К двери в каюту никто не подходил.

Тут все освещение погасло, а конфедераты, оказавшись во тьме, стояли и вертели в руках лазвинтовки, и слушали, как что-то рвется, и кто-то жует, и кто-то кричит из закрытой каюты. Может, если бы с ними был серж, всё пошло бы иначе, но Калхун в тот момент сидел в столовой, играя в карты с другими унтер-офицерами. Тогда бойцы вроде как порадовались этому.

Очень быстро примчался полковник, как будто знал, что должно произойти. Может, и правда знал, ведь с Белой Вороной была ведьма со своим сторожевым псом, а она-то, наверное, предвидела это, как и все остальное. Потом явились майор Уайт с комиссаром Броди, и все пятеро вошли внутрь, заперев за собой люк. Пять лучших бойцов полка против одного безумного парня.

Затем раздалось намного больше рвущихся звуков, и началась ругань, а потом адское рычание, словно звериное, а не человечье — но таких зверей ни один арканец раньше не слышал. Дальше зазвучали голоса, и это было хуже всего. Они просачивались через стальной люк, словно целый хор трупов, тонущих в океане червей, смеялись, и тараторили, и распевали одни и те же слова, раз за разом, круг за кругом: «Троица в огне… Троица во мне…»

Где-то посреди всего этого они услышали, что комиссар вопит так, как не полагается ни одному комиссару. Крики продолжались целую вечность, и серобокие удивлялись, как один человек может столько кричать, но, в конце концов, наступила тишина. Некоторое время спустя люк распахнулся, и рубаки вышли наружу, все до единого заляпанные кровью и какой-то черной слизью, которая воняла, будто яма с трупами. Ведьма тряслась под своими одеяниями, и майор Уайт наблюдал за северянкой, словно ястреб, вроде как даже боялся её. Полковник тут же схватил огнемет и зашел обратно.

Вернувшись, Кастлер наглухо закрыл люк и превратил каюту № 31 в могилу для девяти человек. Девяти человек, и, возможно, чего-то большего…

— Белая Ворона спалил не какого-то серобокого психа, — продолжил голос из теней. — Думай шире, мужик. О более гадких штуковинах.

Подхватив фонарь, Модин тяжелыми шагами подошел к говорившему. Тот сидел, скрестив ноги и прислонившись к стене, не отрывая глаз от корявой флейты, которую в темноте вырезал из кости. Он работал над ней каждый день с начала варп-перехода.

— Более гадких, чем ты, мистер Жук? — прорычал огнеметчик, разозленный тем, как развалилась его маленькая безопасная ложь, и напуганный правдой.

Клэйборн Жук продолжил вырезать флейту, не обращая внимания на старое, изношенное оскорбление. Длинным бескровным лицом с выступающими скулами и острыми чертами боец напоминал северянина, но волосы у него были ярко-рыжими. «Жуком» — нормальным погонялом для Пустошей — прозвали его отца, но мать Клэйборна была северянкой. Долгая история с коротким и остро заточенным концом, в результате которой парень оказывался чужаком везде, куда бы он ни подался. Жук перенес немало страданий, и телесных, и душевных, но после войны решил, что ему, в общем-то, на всё наплевать.

— Не знаешь, что ли? — спросил он у Клетуса. — В варпе есть штуковины, которые только и ждут, чтобы забраться человеку в башку, а оттуда — в большой мир.

— Мы в Пустошах на это дерьмо про Адское Пламя не покупаемся, — презрительно ухмыльнулся огнеметчик. — Все эти страшилки нужны для того, чтобы держать дикарей в узде! Конечно, полукровка типа тебя…

— Ты говоришь, что не веришь в демонов, брат Модин? — Джойс внезапно оказался позади Клетуса, с встревоженным выражением на честном лице. — Или ты хочешь сказать, что не веришь в Святое Евангелие Бога-Императора?

— Не-не, погодь, я не это имел в виду… — залопотал Модин, не совсем понимая, что же он имел в виду. Здоровяк обернулся к товарищам в поисках поддержки, но даже Дикс смотрел куда-то в сторону. Только Бун, слишком тупой, чтобы ощутить повисшее напряжение, ухмыльнулся в ответ. Клетус чувствовал силу во взгляде новичка, казалось, что перед ним стоит взявший след охотник на ведьм, готовый зажечь костер. — Слушай, я просто говорил…

— Рядовой Модин хотел сказать, что разожрался до неприличия и свет Императора огибает его массивное тело! — гаркнул Уиллис Калхун, выступая из теней.

Сержант был невысоким, коренастым ветераном лет за пятьдесят, с головой, похожей на пулю — безволосой, растущей прямо из плеч и чуть ли не заостренной кверху. Большинство мужчин в полку возвышались над Калхуном, но в этом компактном теле имелось столько спрессованной ярости, что даже гориллы из «Пылевых змей» не связывались с ним.

Прошагав напрямую к огнеметчику, сержант уставился ему в лицо снизу-вверх.

— Наш рядовой Модин — кусок жареного гроксячьего дерьма, но он всё равно готов слизывать ржавчину со святого трона Императора. Не так ли, рядовой Модин?

— До последнего золотого пятнышка, сэр! — проорал Клетус, глядя в бесконечность.

— Чертовски верно! — кивнул Уиллис. — Ладно, праведные вы черви, отдохнули и хватит! Нам определили десантное судно, так что поднимайте свои жалкие задницы!

Пока девять подопечных сержанта хватали вещички, Калхун внимательно рассматривал бойцов. Натурально, они были неотесанными мерзавцами, смутьянами и тупыми здоровяками, угодившими на самое дно полка. Да, «Пылевые змеи» хватали наказания, словно герои — медали, но это были его мерзавцы, которые могли преотлично насовать любому врагу.

Проходя мимо командира, юный Джойс по-прежнему хмурился, и Уиллис покачал головой. Вот только ещё не хватало, чтобы паренек начал вести себя, как желторотый комиссар. Говорил же он Мод, что юноше не место в полку, но мать Оди спорила и ныла до тех пор, пока сержант не поклялся взять его под крыло. Уиллис Калхун не боялся ни одного мужчины, но, Кровь Императора, как же его извела эта баба! Если бы только парень не оказался таким чертовым святошей! Надо поговорить с молодым дураком, пока не дошло до смертоубийства, научить некоторым основным вещам.

В Империуме не было неверующих, но некоторые люди верили намного сильнее других.

— Вы сказали, что поговорите с ним. Уверили меня, что полковник образумится.

Произнося это, капитан Хардин Вендрэйк не сводил глаз с кавалеристов «Серебряной бури», отслеживая мельчайшие сбои в походке механических скакунов. Пока что всадники держали все под контролем, выверенной и элегантной поступью направляя шагоходы в трюмы ожидающих десантных судов. Даже Леонора неплохо справлялась, а ведь она, честно говоря, была худшим пилотом «Часового» из всех известных Вендрэйку. Капитан не стал бы держать девушку в отряде, если бы она не обладала другими, совершенно исключительными талантами…

Сдержав улыбку, Хардин снова обратился к другому офицеру.

— Вынужден признать, что я разочарован. Сэр, — вежливо закончил он.

— Не осуждайте мое решение, капитан, — раздраженно ответил Элиас Уайт. — После того, что случилось в Троице, Энсор Катлер заслуживает нашего доверия.

— Так ли это? — спросил Вендрэйк. — Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему мы сожгли тот старый городишко до основания.

— Потому что его надо было спалить! — прорычал Уайт.

Майор знал, что Хардин не любит вспоминать о Троице. Случившееся там здорово потрясло парня, но он был слишком горд, чтобы признать это. А может, произошедшее просто не вписывалось в его узкую, аккуратную картину мира. Заметив тревогу на лице Вендрэйка, Элиас заставил себя успокоиться и попробовал снова.

— Во имя Провидения, ты же был там, парень! Видел заразу собственными глазами!

— Честно говоря, я не уверен, что именно видел, — начиная нервничать, произнес капитан, — возможно, какое-то массовое помешательство… Когда полк приковылял туда, мы все страдали от голода и замерзли до полусмерти.

Хардин махнул рукой, закрывая тему.

— Кроме того, дело здесь не в Троице.

Уайт с отвращением покачал головой. Он ненавидел истинных патрициев вроде Хардина Вендрэйка, людей, взращенных на непоколебимой вере в собственное величие. С этой своей точеной челюстью и орлиным носом капитан выглядел, будто герой войны с плаката, солдат, на глазах которого погибли тысячи товарищей, а сам он отделался изящным шрамом. У Вендрэйка действительно имелась такая отметина, аккуратная тонкая полоска вдоль левой щеки, от которой дамочки постоянно с ума сходили. Впрочем, несмотря на щеголеватый облик и осознанное нежелание принимать некоторые вещи, парень не был дураком, поэтому Элиас не желал видеть его в числе врагов.

— Слушай, я готов доверить Энсору Катлеру свою душу, — настойчиво произнес Уайт, стараясь поверить собственным словам.

— А что насчет ведьмы? — Вендрэйк перешел прямо к делу и улыбнулся, заметив, что майор медлит с ответом. — Лично мне совершенно наплевать, с кем развлекается старик, но такое поведение вредит репутации 19-го, и я этого не потерплю.

— Поговорю с ним после высадки, даю вам слово, — сухо ответил майор и зашагал прочь.

— Просто думаю о полке! — крикнул ему вслед Вендрэйк и тут же вздрогнул, увидев, что «Часовой» Леоноры поскользнулся на десантной рампе. Девушка пыталась восстановить равновесие, а когтистая лапа машины скребла по металлу. Казалось, что она сейчас рухнет, но тут Ван Галь подпер «Часового» своим скакуном и осторожно подтолкнул вверх. Увидев, что всё в порядке, Хардин одобрительно кивнул. Отличный пилот и настоящий джентльмен, этот Боргард Ван Галь. Парень из правильного теста.

Впрочем, капитан не мог полностью винить Леонору в ошибке. Он держал своих всадников в форме, но у них была всего пара месяцев на освоение новых машин. К сожалению, выбора у них не оставалось — полковник предупредил, что конфедераты будут сражаться в болотистой местности, в которой «копыта»-ступни «Часовых» арканского образца станут помехой. Эти тяжелые, плоские платформы были созданы для бега по открытым равнинами и саваннам Провидения, но на Федре машины сразу же начнут увязать в грунте, а под обстрелом это окажется фатальным. «Часовые», эти охотники-убийцы, в погоне за добычей полагались на скорость и ловкость. Они могли устрашить пехотинца, но обладали далеко не самой прочной броней. Катлер даже намекал, что отряду Вендрэйка, возможно, не стоит участвовать в грядущей кампании, но капитан скорее отправился бы в ад, чем позволил этому случиться. Кавалеристы «Серебряной бури» — бастион благородства в рядах 19-го полка, и они получат свою долю славы!

Непреклонный в своей решимости, Вендрэйк захватил корабельную кузню и окопался там вместе с обоими полковыми техножрецами, взявшись за решение проблемы. За время путешествия они заменили «копыта» провиденческого образца на широкие, растопыренные когтистые лапы, которые более ровно распределяли вес машины по грунту и даже могли немного сжиматься. Исследуя вопрос, капитан и техники обнаружили, что этот вариант и был наиболее распространенным во множестве имперских миров. Хотя жрецы Механикус объявляли ересью серьезный отход от священных стандартных шаблонов, небольшие изменения дозволялись, хотя и не поощрялись.

Когда Вендрэйк перебирал отчеты об адаптации боевых машин в Империуме, его внимание привлекли десантные «Часовые» элизийских полков. Эти шагоходы, оснащенные гравишютами, могли вступать в бой, спрыгивая с воздушных транспортников. Вдохновленный открывающимися тактическими возможностями, Хардин твердо решил добиться того же для «Серебряной бури». Поначалу техножрецы с недоверием смотрели на столь радикальные изменения, но вскоре капитан перетянул их на свою сторону. Под бездушной аугметикой в жилах парней по-прежнему текла арканская кровь, и они не утратили прежней жажды открытий. Поскольку доступа к гравитеху у 19-го не было, техножрецы решили использовать одноразовые прыжковые ранцы и небольшие тормозные двигатели, благодаря которым «Часовые» получили бы ограниченную маневренность во время десантирования.

Как только проект оформился у них в воображении, парни-шестеренки принялись за его воплощение с почти человеческой страстью. После этого Вендрэйку уже не составило труда слегка подтолкнуть их к модернизации его собственного скакуна, «Серебряной пули». Прошло несколько месяцев, и возможности командирского «Часового» слегка расширились далеко за пределы нормы. Усыпанный маневровыми двигателями и гиростабилизаторами, он стал способен на ловкие пируэты и огромные прыжки, которые наполняли Хардина неистовой радостью во время тренировок в ангарном отсеке. То, что кто-нибудь мог увидеть в его «Часовом» совершенно новый вид машины — и, вероятнее всего, окрестить мерзкой ересью, — было капитану до фонаря. Он по собственной воле с головой ушел в создание идеального скакуна, ведь это была проблема, которая имела очевидный смысл, в отличие от одержимости Уайта тем проклятым городком…

Нет, об этом думать не стоит. Вещи, которые видел там Хардин, были невозможны, а невозможных вещей не существует. Он был джентльменом с Провидения, человеком разума. Он не собирался верить в имперскую пропаганду, которой власти запугивали тупую чернь, добиваясь повиновения.

Как и многие арканские патриции, Вендрэйк не слишком-то верил в Свет Императора. В конце концов, Он пролил не так уж много света на Старое Провидение. Всего лишь два столетия назад, пребывая в блаженном неведении о приближающемся Империуме, предки капитана наслаждались вновь открытым великолепием стали и пара. То было время неограниченной свободы изобретательства, и Великие Инженеры каждый день дарили миру новые чудеса. Сенат провозгласил, что старые боги мертвы, а Семь Преисподних — всего лишь сказки. Люди могли свободно изучать вселенную, словно лабиринт-головоломку, где всё было возможно и ничто не было запрещено.

А затем явились боевые корабли Империума и сокрушили мечту, но великие семьи не забыли о своем прошлом.

«Возможно, поэтому мы продолжаем совершать одни и те же ошибки, — подумал Хардин. — Возможно, поэтому мы продолжаем восставать. Ну, дураки среди нас, разумеется…»

Загудела сирена, и он увидел, как в ангар входит полковник. Вендрэйк вынужденно признал, что старик привел себя в порядок — связал волосы в аккуратный хвост, подстриг нечесаную бороду, и, кажется, наконец-то помылся. Сперва капитан одобрительно кивнул, но тут же заметил ведьму, которая следовала за Катлером, будто вторая тень. Её гигантский надзиратель нес полковое знамя, развернутое и великолепное. Сердце Хардина запело при виде бараньего черепа и перекрещенных сабель на фоне Семи звезд Конфедерации. Радостно было видеть Старую Ярость пробужденной вновь, пусть даже она оказалась в руках дикаря.

Не говоря ни слова, все трое прошагали между безмолвными рядами арканцев и остановились в центре ангара. Внезапно полковник издал свирепый вой и запрыгнул на упаковочный ящик с ловкостью, немыслимой для его лет. Катлер протянул руку, и дикарь бросил ему знамя, которое Белая Ворона ловко поймал. Крутнувшись на месте, Энсор взмахнул стягом полка над головами собравшихся вокруг солдат.

— Семь звезд для Старой Ярости! — взревел Катлер.

— Семь Яростей для звезд! — взревели в ответ бойцы.

— За Провидение и Империум! — прорычал Энсор, завершая гимн полка. Затем он снова и снова возглавил солдат в чтении краткого псалма, объединяя их этими славными словами, бросая вызов ужасам, через которые они прошли вместе, и тем, что ждали их впереди. И, несмотря ни на что, Хардин Вендрэйк кричал вместе с остальными, а его сердце пело. Перед ними был прежний Энсор Катлер, человек, отвага которого принесла победу у Ефсиманских Водопадов и превратила его в живую легенду!

А потом всё закончилось, и полковник снова стал Белой Вороной. Капитан почти чувствовал, как в старика вновь просачивается горечь проклятия Троицы.

«Никакого проклятия нет, — сказал себе Вендрэйк. — Катлер слаб разумом, и поэтому страх пожирает его заживо, но я не поддамся кошмарам».

— Не буду врать вам, арканцы, — в голосе полковника звучал сдерживаемый гнев. — И не стану прятать правду за красивыми словами. Для этого мы с вами через слишком многое прошли.

В толпе послышалось бормотание, люди в равной мере выражали согласие и беспокойство.

«К черту это всё, — подумал капитан, — мы так далеко от дома, что даже воспоминания утратили свежесть. Сейчас не время для правды, дай им толику надежды, мужик!»

— Поэтому я просто собираюсь рассказать вам то, что знаю, — продолжил Катлер, — но, честно говоря, получится не так уж много.

Полковник коснулся переключателя на поясе, и перед ним вспыхнула мутная сфера.

— Джентльмены — и вы, мерзавцы с Пустошей — встречайте леди Федру.

Испещренная помехами голограмма была не особо детальной, но даже из неё сочилось фундаментальное уродство планеты.

«Я не хочу вдыхать Её воздух», — с внезапной убежденностью осознал Вендрэйк. Сила инстинктивного отвращения обеспокоила капитана своей абсолютной нелогичностью.

— Милое имечко для крысиной жопы размером с планету, — проворчал Катлер. — В её распоряжении болота, ливни, и тысяча грязных способов прикончить вас. Джентльмены, вы возненавидите её, словно Преисподние, но есть одна штука, которую вы будете ненавидеть ещё сильнее.

Он щелкнул другим рычажком, и Федра превратилась в голову чужака, отделенную от тела. На ней не было волос, за исключением заплетенного чуба, который выглядел плотным и волокнистым. Лицо, плоское ото лба до подбородка, скашивалось книзу из-за впалых щек, которые придавали ксеносу неопределенный, мертвецкий облик. Над безгубой щелью рта не было и намека на нос.

— Что это такое, сэр? — спросил Эмброуз Темплтон, тихий и впечатлительный командир 4-й роты. Сейчас он внимательно смотрел на голограмму через толстые стекла круглых очков.

— Это, капитан Темплтон, тау, — ответил Катлер. — Смотрите на него долго и тщательно, потому что они — причина, по которой вас протащили через половину Галактики к этому комку грязи. Похоже, ксеносы завели тут себе маленькую высокомерную империю, а леди Федра находится как раз между Ними и Нами. Она — дешевая шлюха, но мы не можем позволить ей уйти, и то же самое верно для тау.

Белая Ворона издал низкий и грубый смешок.

— В целом субсекторе начнется полный бардак, если Федра падет. Я так думаю, что чужаки тоже это понимают.

— А что мы знаем про этих парней-тау, а, полковник? — прогрохотал Уайт.

— Мне сказали, что они без ума от пушек и техники, но не особо жаждут сталкиваться с врагом лицом к лицу, — видя, что майор ждет продолжения, Катлер с сожалением покачал головой. — Это всё, что у меня есть, Элиас.

— Их количество? Бронетанковые подразделения, поддержка с воздуха? — Уайт яростно хмурил кустистые брови.

— Знаю про повстанцев — их целая планета, и они называют себя «саатлаа». Как я понял, Федра была до-имперской колонией, как и наша родина, но, в отличие от нас, саатлаа сидели на мели, когда их обнаружили. Какую бы цивилизацию они тут не построили, её давно уже нет.

— Дикари, — оскалился капитан Мэйхен. Командир 3-й роты был печально известен на Провидении ненавистью к варварским чужеземным племенам. — Мы пересекли половину Галактики, чтоб ей гореть в адском огне, и всё не можем спастись от их вони!

— Вырожденцы, — поправил Катлер, — что не помешало им обратиться против Империума, когда явились ксеносы. Я так понимаю, эти парни-тау похитрее, чем зеленокожие паразиты, с которыми мы имели дело на родине.

— Каков план действий, полковник? — снова Уайт.

— Нас, вроде как, высадят на палубу какого-то линкора типа «Посейдон», — Энсор фыркнул. — То есть на чертовски здоровую лодку. Это, парни, настоящий корабль, из тех, что ходят по морям, а не летают среди звезд. Оттуда мы присоединимся к наступлению на цепь островов под названием «Долороза», что-то типа оплота повстанцев…

— Как долго, полковник? — перебил его Хардин. — Скажите, как долго продолжается эта война?

— Проницательны, как и всегда, капитан Вендрэйк, — Катлер устало потер переносицу. — Как я и говорил, не буду врать. Джентльмены, Империум Человека и Империя Тау сражаются за Федру почти пятьдесят лет.

Наступило долгое молчание, в течение которого бойцы обдумывали услышанное. Затем началось бормотание, за которым последовали беспорядочные выкрики — конфедераты осознали положение. Взрывной треск выстрела из болт-пистолета заставил всех умолкнуть.

— Весьма обязан, Элиас, — полковник благодарно кивнул ветерану, убиравшему оружие в кобуру. Вендрэйк видел, что Катлер собирается с силами, по кусочку очищая от пыли свой потускневший облик живой легенды. Странно, но казалось, что он смотрит им всем прямо в глаза, говоря с каждым солдатом, как со старым, близким товарищем. — Арканцы, я ждал от вас лучшего поведения…

Его прервала внезапно завывшая сирена. Включилось основное освещение, и полковник увидел ангарного старшину, который сигналил ему жестами. Пора было отправляться, но Энсор ещё не закончил.

— Я ожидал самого лучшего! — закричал Катлер, перекрывая шум. — Того, что вы всегда давали мне, того, что вы должны дать мне сейчас. Сделайте это, и я вытащу вас из нынешнего бардака! А теперь вперед, и заставьте Провидение гордиться вами, арканцы!

Полковник знал, что бойцы не ответят ему радостными кличами, и не слишком корил их за это. Но, по крайней мере, конфедераты отправились на десантные суда, и сейчас он не мог просить их о большем.

Глава вторая

На борту «Сизифа», линейного крейсера типа «Аргонавт»

Имперская разведгруппа обнаружила меня в долине реки Квалаквези, почти в сотне километров от верзантского форпоста на Топазе Долорозы. Капитан «Сизифа» рассказывает, что я страдал от голода и лихорадки, постоянно бредил о святых призраках и нечестивых предателях. Ещё он говорит, что при мне нашли изъеденный личинками обрубок правой руки, разложившийся без надежды на восстановление.

Разумеется, я не бредил, но не упоминаю об этом вслух. Я вынес свою руку из Трясины, потому что не хотел оставлять Федре часть себя, но не признаюсь капитану и в этом. Точно так же он не знает, что мои призраки по-прежнему со мной, хотя я больше не страдаю ни от голода, ни от лихорадки. И уж конечно, не говорю ему, насколько святы эти мертвецы. Капитан ничего не в этом не поймет, правду должны знать только мы с тобой.

Вместо этого я рассказал ему о предателях, сбежавших, но обреченных на смерть. Рассказал о падении Верзантских Конкистадоров и вторжении тау на Топаз Долорозы. О том, что шел по следу командующего Приход Зимы, и не должен упустить его сейчас. О том, что я — комиссар, и он должен оказывать мне всяческое содействие.

Взамен этого капитан связался с Ломакс, верховным комиссаром Долорозской кампании и моей непосредственной начальницей. И она, разумеется, отозвала меня на базу «Антигона». Капитан сказал мне, что у Ломакс «возникли некоторые сомнения».

Из дневника Айверсона

«Авель…», — прошептал глухой голос.

— Авель… — отозвалась она, и имя соскользнуло с губ в Имматериум.

— Скъёлдис? — Белая Ворона, нетерпеливый и рассерженный, призывал покинуть Море Шепотов и вернуться к нему. Среди незрячего народа только он знал её истинное имя. — Скъёлдис, приди в себя, женщина!

«Авель ищет…»

— … ищет Противовес, — закончила она.

Резко открыв глаза, женщина увидела склонившегося над ней Белую Ворону, который яростно хмурил брови. За плечом полковника стоял её вералдур, смотревший на северянку с той особенной остротой, от которой она всегда леденела. Милость по-прежнему висела за спиной воина, но его правая рука лежала на рукояти, и страж мог выхватить топор за один удар сердца.

Пришел мой час? Я отравлена?

Безучастно обратив мысленный взор внутрь себя, женщина изучила тайные охотничьи угодья души. Она внимательно осматривала клокочущие горные ущелья разочарований и переворачивала заостренные камни отчаяния в поисках следов порчи. Северянка не ощутила яда в том, кто называл себя Авелем, но змеи бывали очень ковар…

— Ворон!

Это оскорбление заставило её вернуться в аннату, окутанный тенями лабиринт, который незрячие называли «реальностью». Здесь женщина лежала на холодном мраморном полу, под ледяным светом звезд.

— Успокойся, Белая Ворона, — голос северянки охрип от напряженного творения вюрда. — Во мне нет яда.

Полковник немного расслабился, но его серые, как грозовое облако, глаза по-прежнему всматривались в лицо Скъёлдис.

Мое лицо! Оно открыто звездам!

Чадра исчезла, и женщина осталась беззащитной перед духовными змеями, ждущими среди звезд. Рассмотрев лицо северянки, они смогли бы изменить себя, превратиться в отражение её души и просочиться внутрь. Всё инстинкты Скъёлдис кричали, возмущенные подобным насилием, и она потянулась к капюшону, но Белая Ворона сжал ей запястье.

— Кто такой Авель, Семь Преисподних его побери? — требовательно спросил полковник.

До этого Катлер видел лицо женщины только в тусклом свете масляной лампы. Озаренное сиянием звезд, оно вновь поразило конфедерата загадочным сплетением черт. Скъёлдис определенно не соответствовала ни одному из общепринятых стандартов красоты. Её кожа напоминала поблекший пергамент, туго натянутый на слишком узкий череп, из-за чего на лице выделялись острые, будто резные скулы, и оно приобретало то хрупкое выражение, какое бывает у голодающих. Тонкие узоры татуировок, начинаясь у висков, окружали ярко-зеленые глаза северянки и сходились под углом к изгибу бескровных губ.

Заметив, что полковник не отводит от неё взгляда, Скъёлдис вырвала руку и натянула капюшон, скрывая лицо в тени… и от теней.

— Ты поклялся мне, что не прикоснешься к чадре, Белая Ворона, — северянка пристально и осуждающе смотрела на конфедерата, который побледнел от её злобного тона.

— И я держу клятву, — ответил Катлер. — Ты сама её сдернула, женщина.

Изумленно распахнув глаза, она взглянула на вералдура. Гигант кивнул, и в его плоских глазах мелькнула нотка внутренней боли. Скъёлдис поняла, что полковник сказал правду — пока страж дышал, он никому бы не позволил коснуться чадры. Даже Белой Вороне.

«Что со мной случилось? — подумала северянка, узнав мрачные своды обзорной галереи. Женщина встала на ноги, и окаймленное мрамором окно в пустоту привлекло её взгляд, словно маяк. — Действительно ли это окно… или зеркало?»

— Что происходит, Скъёлдис? — спросил Катлер более мягким тоном, но ей не нужно было касаться разума полковника, чтобы ощутить его сомнения. Они терзали северянку, словно боль от предательства.

— Я не поддалась порче, — произнесла женщина, используя слово, которым в Империуме называли отравление души. — Тебе этого недостаточно, Белая Ворона?

— Нет, недостаточно, — усталым голосом ответил полковник. Подобрав с пола отброшенную чадру, он присоединился к северянке у окна. — Даже твоего слова, Скъёлдис, совершенно недостаточно.

— Ты, должно быть, хотел сказать — особенно моего, — с горечью промолвила она, забирая покров. Если духовные змеи следили за женщиной, то чадра уже ничем бы не помогла, но она была неотъемлемой частью личности Скъёлдис. Более верным другом, чем её собственное лицо.

Потому что мое лицо — открытая рана, под которой лежит душа…

Катлер молча наблюдал за ведьмой, вновь прячущей лицо. Приступ вюрда овладел северянкой в ангарном отсеке, сразу же после отбытия второго десантного судна — полковник болтал о чем-то с Уайтом, когда она начала стонать. Ощутив внезапное напряжение в воздухе, Энсор глянул в сторону Скъёлдис и увидел, как женщина уходит прочь в сопровождении своего цепного пса. Это вывело майора из себя, но Катлер не дал ему устроить сцену, приказав заткнуться и отправляться на Федру. Полковник до сих пор чувствовал себя виноватым, вспоминая, с какой обидой посмотрел на него Элиас.

«Я извинюсь перед тобой, старый друг, — поклялся Катлер. — Скоро мы поговорим, и я расскажу тебе то, что ты должен узнать».

Оставив Уайта, он последовал за Скъёлдис в обзорную галерею, место, которое всегда восхищало и одновременно отталкивало её. Там женщина и стояла, глядя в космос, касаясь руками стекла, шепча какую-то бессмыслицу и не обращая внимания на громкие призывы полковника. Он чувствовал, как вюрд набирает силу вокруг ведьмы и расползается по залу, словно помесь изморози со статическим электричеством, делая воздух холодным, как лед. А потом северянка внезапно сбросила свою драгоценную чадру и прижалась лицом к стеклу, будто пытаясь протиснуться сквозь него в бездну.

«Слышит ли она демонический колокол?», — мрачно подумал Катлер.

Нутром чувствуя ужас психической порчи, он медленно потянулся к сабле. Вералдур точно так же поднес руку к оружию, готовясь выполнить свой самый священный долг. Неужели Скъёлдис пала? Что, если женщина сейчас обернется и ощерится на них в ухмылке, разделившей лицо надвое? Будет ли она похожа на существо, в которое превратился Норлисс из каюты № 31? На искаженных вурдалаков, которых конфедераты перебили в том проклятом городке? Или она станет чем-то худшим?

Но затем вюрд отступил, и Скъёлдис рухнула на пол, словно марионетка из плоти и крови с перерезанными ниточками. Осторожно подступив ближе, Энсор услышал последние, загадочные слова — «Авель» и «противовес». Все инстинкты твердили полковнику, что эту тайну нельзя оставлять без внимания, но она могла подождать.

— Нам нужно идти, Скъёлдис, — сказал полковник, но женщина не слушала. Отведя взгляд от желтого полумесяца планеты, она уставилась на древний корабль-труп… и внезапно вспомнила всё.

Никто не заметил Хардина Вендрэйка, наблюдавшего за ними из теней.

Первым делом Жук учуял вонь, гремучую смесь запахов моря и могилы, нечто вроде аромата гнилой рыбы, выблеванной дохляком. Мгновением позже надвинулась жара, густая и жидкая, прилипшая к бойцу наподобие второй, маслянистой кожи. Клэйборн думал, что давно научился справляться с теплынью, но здешняя обстановка ничем не напоминала медленно тлеющее пекло Пустошей. Люк десантного судна только открылся, а гвардеец уже обливался потом.

«Я больше никогда не буду чистым», — осознал Жук.

— Хорош спать, полукровка, убирай жопу с дороги! — прорычал Модин у него над плечом. Обернувшись на солдат, столпившихся в трюме десантного корабля, Клэйборн увидел, что лица у них стали такими же серыми, как мундиры. Все они чуяли болезненность, ждущую снаружи — все, кроме огнеметчика, у которого в ноздрях засел густой запах прометия. Чертов здоровяк и не подозревал, как ему повезло.

— Что скажешь, Змеиный Глаз? — спросил Туми, говоря за всё отделение. Да, Жук был полукровкой, но, помимо этого, разведчиком, и бойцы доверяли его инстинктам. Может, как раз потому, что он был полукровкой.

Они хотят услышать от меня что-то мрачное и мудрое, чтобы касание северного вюрда успокоило их страхи. Сейчас я для них Змеиный Глаз, тотем отделения, защита от неизвестности, но потом, когда все вместе усядутся вокруг костра, снова стану простой «полукровкой». Модин хотя бы всегда говорит об этом прямо. В общем, пошли вы все в Преисподние!

Не говоря ни слова, Жук повернулся обратно к выходу. Опускавшаяся десантная рампа застряла на полпути, но до поверхности оставалась всего пара метров, поэтому Клэйборн перемахнул через край и спрыгнул вниз. Он приземлился на палубу с кошачьей ловкостью, но чуть не поскользнулся на слизи, покрывавшей ржавый настил.

«Да в этой жаре, наверное, даже металл потеет», — с отвращением подумал разведчик.

Услышав, как наверху матерится Модин, Клэйборн сухо улыбнулся. Клетусу, на спине которого висел громоздкий огнемет, предстоял чертовски непростой спуск. Впрочем, Жук всё-таки был глазами отряда и не хотел, чтобы кто-то свернул себе шею в его дежурство — даже Модин, — поэтому он выкрикнул предостережение, параллельно изучая обстановку.

Как и говорил полковник, десантное судно опустилось на палубу настоящего корабля, но слова Катлера об «охрененно здоровой лодке» даже близко не описывали реальное положение дел. Дома Жуку довелось послужить на нескольких пароходах, но этот великан не имел ничего общего с теми бравыми старичками. Невозможно было поверить, что нечто настолько огромное может хотя бы держаться на воде. Взлетная полоса, по его прикидкам, имела около тысячи метров в длину и примерно пятисот в ширину. Огромное пространство было разделено на квадраты стартовых площадок и заправочных станций, соединенных паутиной труб и кабелей. К палубе липли уродливые наросты механизмов, а с правого борта торчал подъемный кран, напоминающий виселицу для великанов. Сощурившись, Клэйборн присмотрелся к вытянутой стреле… Семь Преисподних, на ней действительно висели тела! Не великанов, а обычных людей, но целые десятки. С такого расстояния сложно было разглядеть детали, но казалось, что их всех освежевали.

Встревоженный Жук отвел глаза от крана и оглядел остальной корабль. В направлении кормы палуба вздымалась скоплением металлических блоков и командных башен, которое нависало над взлетной полосой, словно непоколебимая крепость. На поверхности цитадели было намалевано грубое изображение имперской аквилы, двуглавый орел, яростно разинувший клювы. Большую часть носа линкора занимало главное корабельное орудие, с виду настолько огромное, что могло бы пробить дыру в звездолете. Чудовище было прикреплено к палубе заклепками размером с человека, а обслуживало его целое отделение солдат в багряных мундирах. По стволу бежали строчки псалмов из имперских сборников гимнов, нанесенные белой краской, которая ярко выделялась на черном металле. В рядах амбразур левого и правого бортов располагались артиллерийские установки меньшего размера, которыми также управляли бойцы в багряном. Эти гвардейцы находились слишком далеко от Клэйборна, чтобы говорить уверенно, но ему показалось, что мореходы не обращают никакого внимания на вновь прибывших.

Прозвучал громогласный сигнал горна, и конфедерат обернулся к другому десантному судну, стоявшему дальше на палубе. Похоже, решил Жук, оно приземлилось на несколько минут раньше, так как пассажиры уже высадились из трюма и стояли по стойке «смирно». Это была 4-я рота капитана Темплтона, и сам командир с высокопарным видом шагал взад-вперед по палубе, будто на плацу. Его парадный мундир обвис во влажной жаре, и офицер напоминал утонувшего павлина, но Клэйборн всё равно уважал его за попытку выглядетьдостойно. Темплтон был намного умнее, чем казался с виду, и никогда не вел себя, как полный ублюдок, в отличие от Мэйхена Железной Кости, ротного командира самого Жука.

«Пылевые змеи» когда-то входили в 10-ю роту, но это было ещё до Ефсиманских Водопадов, и тогда в полку насчитывалось почти две тысячи бойцов. После той резни отделение Клэйборна стало 10-й ротой. Во всем полку случились похожие истории, и Катлер вынужденно объединил уцелевших в четыре боеспособных подразделения, примерно по двести человек в каждом. К несчастью, «Змеи» оказались в самой заднице переформированной 3-й роты, под началом Джона Мильтона Мэйхена, который считал северян и пустошников двумя подвидами одной заразы.

Это стало очередным фрагментом веселенькой космической головоломки, при помощи которой жизнь, Имматериум и Император забавлялись с мистером Клэйборном Жуком.

— Огонь с небес! — взревел Модин и бухнулся на палубу с гулким мясистым стуком. Огнеметчик мог похвастаться грациозностью дохлого грокса, но, к удивлению разведчика, даже не покачнулся.

— Чуть не раздавил тебя, как жука, Жук! — нахамил Клетус с ухмылкой, но без особого энтузиазма, что было довольно странно.

— Эй вы там, внизу, безмозглые сукины дети! Расступись! — взревел сержант Калхун.

Двое серобоких повиновались, и по бортам судна с лязгом открылось ещё несколько люков. Остальные бойцы 3-й роты начали высадку, причем, как с недовольством заметил Клэйборн, их десантные рампы не заклинили.

Затем он увидел капитана Мэйхена, с грохотом шагающего на палубу во главе командного отделения. В своей «Громовой» броне мужик напоминал здоровенного железного краба, научившегося ходить на задних ногах. Под элегантными обводами панциря скрывалось произведение механического искусства, сочетание вертящихся шестерней и движущихся поршней, которые стучали и шипели в идеальной гармонии. Этот шум почти заглушал бравурные аккорды гимна «Провидение превозмогает», раздававшиеся из медных наплечных динамиков. На одной из лап доспеха, покрытых железными пластинами, был закреплен тяжелый стаббер, патронная лента которого изгибами уходила в гофрированный раздатчик на спине. Другая оканчивалась тяжелой дрелью, покрытой цитатами из «Завета отцов-основателей». За толстым стеклом смотровой щели вычурного шлема виднелась подстриженная ежиком голова капитана. Джон Мильтон не снял широкополую офицерскую шляпу и держал в зубах толстую сигарилью, но даже он не был настолько шизанутым, чтобы зажечь её внутри брони.

Увиденное не произвело впечатления на Жука. Древние боевые доспехи были наследием Старого Провидения, фамильными реликвиями, которые холили, лелеяли и передавали от поколения к поколению в благородном семействе капитана. Конечно, в их прочности никто не сомневался — в конце концов, эти штуковины больше напоминали танки, чем обычные комплекты силовой брони — но они были непредсказуемыми и ужасно сложными в обслуживании, а ещё шумными, как все Преисподние вместе! Разведчик со своей колокольни считал, что подобные предметы старины больше подходят для демонстрации положения владельца, чем для реального боя.

Но сукиному сыну Мэйхену это, небось, вполне подходит…

Джон Мильтон Мэйхен был духовным отцом «Парокровных зуавов», межротного братства аристократов-механистов, которые почитали Императора в Его аспекте Бога-Машины. В полку их насчитывалось восемнадцать, все до единого — патриции, достаточно богатые, чтобы содержать боевой доспех. Себя аристократы рассматривали как рыцарей священного похода и считали, что вправе присоединиться к любому подразделению, которое более всего нуждается в них. Каждый зуав обладал уникальной, подстроенной под владельца броней, но по большей части это были варианты «Штормового», меньшего по размеру образца. Чудовищно огромный доспех Мэйхена был единственным в полку, никто даже близко не имел ничего подобного.

Однажды Модин сострил, что капитан компенсирует нехватку размера в другом месте, и тогда Жук единственный раз в жизни посмеялся шутке огнеметчика.

Сейчас он взглянул на Клетуса, удивленный, что здоровяк держится рядом. В зеленом свете лицо пустошника выглядело звериным, но глаза его с изумлением осматривали уродливый новый мир.

— Ты с нами, Змеиный Огонь? — спросил разведчик.

— В небе полно крови, — пробормотал Модин, и Жук увидел, что огнеметчик прав.

На пятнистом своде не было ничего схожего с естественными облаками, одни переплетения тонких синих полосок — прямо как жилки в руке человека, или в том вонючем, изъеденном плесенью сыре, который так любят благородные господа. Пока Клэйборн смотрел на них, нити словно бы вздрогнули, и начался дождь, липкая, медленная изморось. Казалось, что конфедератов поливают клеем.

«Как-то это мало похоже на воду, — подумал Жук. — Небо будто пускает слюнки при виде нас».

— Это неправильно, — Клетус смотрел на дождь, как загипнотизированный.

— Другой мир, другие правила, — произнес разведчик, не уверенный, что правильно понял пустошника. — Нам просто нужно понять, как здесь все работает, мужик.

Нахмурившись, Модин посмотрел на него, а затем сплюнул от омерзения и нашел выход в привычной грубости.

— Ага, типа ты чё-то в этом шаришь, полукровка.

— Эй, чё за хрень ты творишь?! — вскрикнул позади них Дикс. Разом обернувшись, гвардейцы увидели юного Оди Джойса, который стоял в люке и смачно блевал на тощего пустошника под ним.

— Ах ты, мелкий зеленый кусок дерьма! Дебил фракканый! — визжал пострадавший, пытаясь сдернуть с плеча лазвинтовку. Шагнув к товарищу, Клетус резко развернул его к себе.

— Тихо, Джейкоб, — сказал огнеметчик. — Парень же не нарочно это сделал.

— Этот мудaк-новичок взял и наблевал на меня, Клет! — пронзительно крикнул Дикс. С длинного носа бойца стекала рвотная масса, и его тощее лицо могло бы показаться смешным, если бы не пылало яростью. — Да я щас…

— Ты чё, хочешь, чтоб Калхун пристрелил тебя, как сбесившегося быконосорога?

— Но парень же наблевал на меня, Клет, — уже капризно прохныкал Джейкоб. Когда доходило до дела, он всегда начинал трусить.

Потеряв интерес к их разговору, Жук обратил внимание на странную группу людей, появившихся из железной крепости корабля. Трое из них носили характерные кожаные плащи комиссаров, а двое других — красные одеяния техножрецов. По бокам от пятерки шагал отряд солдат в полированных доспехах багряного цвета и высоких конических шлемах. Разведчик не опознал увесистые пушки в руках солдат, но каждая из них была соединена с заплечной батареей питания, и Клэйборн предположил, что шарахнуть они могут посильнее обычной лазвинтовки. Дальше тащилась целая процессия типчиков из Экклезиархии — конфедерат насчитал шестерых фанатиков с растрепанными волосами и торчащими бородами. На каждом были грязные лохмотья и кольчужные рубашки, которые наверняка невыносимо терзали тело в жару. Позади ковыляли несколько десятков бичующихся, покрытые шрамами, в островерхих клобуках и с почти обнаженными телами. Вся толпа распевала и стонала нечто высокопарное из Имперского Евангелия.

Жуку они показались даже шизанутее пуритан у него на родине.

«Вот так встречу нам устроили», — беспокойно подумал разведчик.

Тут же он заметил отблеск, мелькнувший в одной из командных башен. Там явно кто-то был, но располагался он напротив солнца, и Клэйборн не мог разглядеть деталей. Впрочем, конфедерат не сомневался, что незнакомец наблюдает за ними — любой приличный разведчик мгновенно распознавал блик магнокуляров. Он потянулся было за охотничьим прицелом, но тут ротный горнист протрубил сбор, и Калхун рявкнул Жуку встать в строй. Побежав выполнять приказ, Клэйборн понял, что именно так обеспокоило его в наблюдателе. Очертания незнакомца были какими-то неправильными…

— Молился ли ты обо мне, Гурджиеф? — раздался судорожный, шепчущий голос, почти неслышный хрип. Говоривший опустил магнокуляры, увидев, что остроглазый гвардеец спешит к своему отделению. В этот раз их оказалось так много… Столько новой крови — наверняка среди них найдутся такие, что смогут послужить.

— Я всегда молюсь о вас, мой господин.

Густой баритон исповедника ярко контрастировал с резким, скрипучим тоном наблюдателя. Впрочем, Йосив Гурджиеф абсолютно во всем отличался от болезненного создания, к которому относился с глубоким почтением. Несмотря на ветхие одеяния, священник казался ожившей статуей героя, кованой сталью, превращенной в мышцы алхимией веры. Грива черных волос спадала ниже пояса исповедника и скрывала лицо сальной завесой, но при всей дикости облика Гурджиеф обладал высокомерными чертами аристократа. Он был выше большинства людей и казался великаном рядом со своим чахлым повелителем.

— Тогда почему моей боли нет конца? — спросил изуродованный человек.

— Страдание суть благословение. Через муки мы разделяем Его вечную жертву и приближаемся к свету Его гнева.

Высохшая клешня быстрым движением обхватила запястье Йосива.

— А что же ты не разделяешь это благословение, пастырь? — злобно произнес страдалец.

Шипастые выросты на его ладони вонзились в кожу Гурджиефа, но великан не шелохнулся. Этот разговор повторялся много раз и уже превратился в ритуал, но оба знали, что священник не подвержен грибковой проказе — как и большинство людей. Федра была миром тысячи хворей, но худшие из Её болезней тщательно выбирали своих жертв и поражали менее чем одного из тысячи. В глазах Йосива адмирал Вёдор Карьялан выглядел избранным.

— Я недостоин, Вёдор, — выдохнул Гурджиеф, выворачивая запястье, чтобы уцепиться за уродливую клешню. Точно так же он изворачивался в словах, чтобы уцепиться за имя адмирала и скрепить их дружбу. — Но ты служил Ему почти два столетия на бессчетных планетах. Ты по праву награжден мучениями.

— А что же Бихари, и Яворкай, и все остальные невежды, благословленные той же заразой? — адмирал презрительно усмехнулся, вспоминая дюжину моряков, которые разделили с ним проклятие. — А Наталья? Она была совсем юной девушкой. Как она смогла заслужить твой драгоценный дар, пастырь?

— Не сомневайся в Нем, Вёдор! — печальные глаза Гурджиефа неожиданно вспыхнули гневом, смешанным с жалостью. — Мы не знаем, какие героические поступки наши братья и сестры втайне совершали во имя Его. Их слава потеряна…

— Их жизни потеряны! — вместе с криком из высохшей глотки адмирала вылетело облачко спор. Содрогнувшись всем телом, Карьялан потерял равновесие и сделал несколько шагов по балкону, а исповедник глубоко вдохнул плесень, наблюдая за муками прижизненного вознесения своего повелителя. Страдания Вёдора были поистине вдохновляющими — под бесформенной шинелью каждый сантиметр его плоти покрывали грибковые наросты. Некоторые распухли и огрубели, превратившись в шипы, которые грозили прорвать ткань, а остальные слились в раздутые, пульсирующие гребни. Зараза глубоко проникла в кости адмирала, придав скелету новую форму. Без регулярных переливаний крови, которые осуществляли корабельные техножрецы, суставы Карьялана подверглись бы известкованию, лишив мученика возможности ходить. Со временем перерождение ускорится, грибок преобразует плоть носителя, но с омерзительной заботливостью сохранит его мозг целым и невредимым. Гурджиеф знал это, поскольку тщательно отслеживал трансформации других зараженных. По правде говоря, он даже наблюдал последнюю, восхитительную стадию терзаний…

— И Наталья… мертва, — прохрипел адмирал, опустошенный собственной яростью. Священник обхватил руки Вёдора своими, желая ему найти в себе силы и возрадоваться страданию.

— В глазах Императора она умерла, как святая, — твердо произнес Йосив, прибегая ко лжи во спасение. Он не даровал дочери Карьялана обещанную Милость Императора, но и не позволил делать ей переливания. Несмотря на все крики и проклятия, исповедник заставил девушку встретить судьбу лицом к лицу, и даже освятил для Натальи часовню в недрах линкора. Прежде они были тайными любовниками, и Гурджиеф чувствовал, что обязан просветить её. На протяжении нескольких лет девушка распухала и созревала, заполняя собой помещение, будто священная опухоль, пока, наконец, не стала часовней. Когда Йосив чувствовал, что в нем растет сомнение, шепчущее о темном искажении его веры, то спускался в святилище Натальи и укреплял себя чистотой её терзаний. Глаза девушки по-прежнему были такими прекрасными…

— Тогда, возможно, мне тоже следует умереть, — язвительно отозвался адмирал. — Возможно, стоит начисто покончить со всем этим.

Карьялан посмотрел вниз с головокружительной высоты командной башни.

— Я могу уйти прямо сейчас.

Но они оба знали, что это ложь. Адмирал Вёдор Карьялан прожил слишком долго, чтобы принять смерть, и неважно, насколько омерзительным стало его существование.

Сверху донесся рокот, и, подняв глаза, они увидели третий транспортник, который пролетел над башней и снизился к посадочной полосе.

— Что, если ни в ком из них не течет нужная кровь, Йосив? — спросил мученик. Только люди, подверженные заражению, годились для переливаний, и запасы адмирала уже уменьшились до опасно малого объема.

— Значит, такова воля Императора, Вёдор, — ответил исповедник. — Но сейчас я должен присоединиться к братии, чтобы напутствовать нашу «свежую кровь».

— И в самом деле, пастырь, — искаженное тело Карьялана как будто выпрямилось, услышав зов долга. — Я получил сообщение от генерала Олиуса из Пролома Долорозы: 81-й Инцинерадский обращен в бегство, а ивуджийских Джунглевых Акул прижали в лиге от Трясины. Наше наступление забуксовало.

Исповедник кивнул, совершенно не удивленный. Наступления всегда буксовали — попытки Империума покорить этот континент вылились в самую долгую и жестокую кампанию на Федре. Жизни, потерянные в Долорозе за это время, не поддавались подсчету. Оспариваемая территория представляла собой огромное переплетение островов, пронизанных судоходными реками и заросших одними из самых опасных джунглей на всей планете. Кроме того, там находился глубокий тыл бессчетных повстанцев-саатлаа и ксеносов, которые дергали их за ниточки. Даже ходили слухи, что где-то в сердце континента скрывается Приход Зимы, командующий тау.

— Олиусу нужно бросить в Трясину больше людей. Нельзя давать врагу отдышаться, — глаза адмирала были яркими точками страсти на темном месиве лица.

Порой Гурджиеф сожалел, что его друга занимают ничтожные мечты о победе, но, возможно, оно было и к лучшему. Если Вёдор черпал в них силы для дальнейшего существования, пусть будет так. Сам Йосив не надеялся на лучшее после того, как слишком далеко зашел в Трясину и увидел слишком многое, чтобы отрицать истинную природу вещей. Любой разумный человек сказал бы, что невозможно вообразить место, худшее, чем этот ничейный архипелаг, но исповедник давно отринул здравомыслие и видел, что за ужасами скрываются другие ужасы. В отличие от повелителя, Гурджиеф понимал, что Император низверг их в этот ад не для того, чтобы они одержали победу.

Летийские Мореходы прибыли на Федру сразу же после славного Очищения Сильфоморья, в ходе которого Вёдор Карьялан виртуозно провел кампанию против флота-выводка аоев. Восхитительный триумф омрачила только гибель сына имперского губернатора, юного сорвиголовы, который направил свой крейсер прямо в челюсти вражеской субманипулы. Парня уже ничто не могло спасти, и, чтобы его смерть не оказалась бессмысленной, адмирал дал по скопившимся вокруг чужакам залп из основного орудия. К сожалению, губернатор увидел случившееся в ином свете, и Мореходы оказались на этой зашедшей в тупик войне. Несмотря на оскорбление, Карьялан твердо намеревался разрешить патовую ситуацию в Долорозе и одержать полную победу. Тогда он ещё был несокрушимым отцом-командиром, не знавшим поражений. Тогда Гурджиеф ещё был наивным юным солдатом, даже не думавшим о принятии сана.

«Тогда» было больше десяти лет назад.

— Я хочу, чтобы эти арканские щеголи через час сидели в лодках, пастырь, — произнес адмирал. — Выглядят они, как игрушечные солдатики, но, быть может, сердца у них отважные.

— Как пожелаете, мой господин, — Йосив отдал поклон и повернулся уходить.

— Только сохрани для меня вернокровных, — прошептал Карьялан, оглядывая гвардейцев на палубе мрачными, голодными глазами.

Десантное судно содрогнулось, нырнув в густое месиво атмосферы. Арканцы, пристегнутые к противоперегрузочным сиденьям, ряды которых шли вдоль тесного туннеля пассажирского отсека, старались не смотреть друг другу в глаза. Большинство из них принадлежали к «Пылающим орлам», элитной 1-й роте полка, и, в отличие от других конфедератов, носили темно-синие комбинезоны с кожаными вставками. Стандартные плосковерхие кепи 19-го уступили место гофрированным бронзовым шлемам, лицевые щитки которых были выполнены в виде свирепой хищной птицы. Подобный облик не имел ничего общего с тщеславием: «Орлы» были десантниками, обученными вступать в бой после прыжка с парашютом или спуска на тросе. Сейчас, впрочем, они летели не на арканском паровом дирижабле, и беспокойство бойцов висело в воздухе, словно психический смог. Капитан Вендрэйк задумался, отчетливее ли остальных чувствует это ведьма.

Северянка, за которой он следил боковым зрением, сидела поодаль, зажатая между своим стражем и полковником. Широкие складки полночно-синих одеяний полностью скрывали женщину, и под чадрой она могла улыбаться наивности окружающих. Или изменяться…

Точь-в-точь как проклятые в Троице.

Капитан сердито отбросил эту мысль. После разговора с Уайтом ему всё никак не удавалось избавиться от воспоминаний о чертовом городке. Нужно взять себя в руки, иначе он сойдет с ума, как и Белая Ворона. Надо забыть о прошлом и его демонах — реальных или нет, неважно, — и сосредоточиться на явной, открытой угрозе в рядах полка. Всё дело в ведьме! Увидев её лицо в обзорной галерее, Хардин потерял покой; в её чертах не было ни красоты, ни изящества, только жестокая и не вполне человеческая усталость. Возможно, северянка служила полку как оружие, но, если и так, то это оружие могло погубить своего обладателя, словно перегревшийся плазмаган. В любом случае, она не подходила на роль спутницы Катлера. Посмотрев на полковника, с высокомерным видом сидевшего рядом со своей ручной колдуньей, Вендрэйк задался вопросом: как такой солдат мог пасть настолько низко?

— Мы все на твоей стороне, Хардин, — прошептал ему в ухо лейтенант Квинт. — Только слово скажи, и мы поддержим тебя, всадим ему по самую рукоять.

— «Поддержите меня» в чем именно? — уточнил капитан, оборачиваясь к соседу, и на честном лице Перикла Квинта появилось уязвленное выражение. Второго человека в отряде когда-то считали резвым парнем, но с тех пор он позволил себе располнеть.

— Да ладно тебе, Хардин, — залебезил лейтенант. — Все мы видели, как ты строил козни вместе со стариком Уайтом.

Вендрэйк опечаленно покачал головой. Да, Перикл Квинт был более-менее компетентным всадником «Часового», но при этом полным идиотом. Как и большинство кавалеристов «Серебряной бури», лейтенант происходил из патрицианского семейства, но намного более могущественного, чем прочие. Потомок Основателей, он был богатейшим человеком в полку, а имя Перикла с обеих сторон обрамляла дюжина титулов. Казалось неясным, почему Квинт, увидев Федру, тут же не отправился в обратный путь.

— «Козни» — это словно из языка простолюдинов, лейтенант, — ответил Хардин. — Джентльмену с Провидения совершенно не к лицу использовать его в своей речи.

Квинт было нахохлился, но Вендрэйк уже повернулся обратно к Катлеру. Капитан знал, что «Серебряная буря» поддержит его в случае выступления против полковника, но ключевыми игроками окажутся ротные командиры. Если они встанут на сторону Хардина, то и весь полк последует за ними. Мэйхен, этот ненавистник северян, уже выражал недовольство по поводу ведьмы, так что на него наверняка можно рассчитывать. Правда, Темплтон — странная птица, а Уайт непоколебимо верен старому другу.

Внезапно Катлер поднял глаза и, сохраняя каменное выражение лица, встретился взглядом с Вендрэйком. У капитана пересохло во рту: что, если ведьма почуяла его тайное присутствие в обзорной галерее? Проникла к нему в разум, узнала о предательстве и сообщила полковнику? Как можно защититься от чего-то настолько незаметного?

Так же неожиданно командир вперился взглядом в вокс-оператора. Серобокий преклонного возраста сидел напротив Катлера, слишком далеко от Хардина, чтобы капитан мог что-то расслышать за ревом турбин, но он видел, как связист копается с вокс-установкой. Полковник подгонял оператора, и тот возился всё лихорадочнее, так, что и остальные конфедераты начали обращать внимание на суматоху.

«Что, во имя Семи Преисподних, происходит?» — спросил себя Вендрэйк.

И тут Катлер взвыл. Это был непрерывный яростный рев, от которого у капитана волосы на загривке встали дыбом. Ни один вменяемый человек не смог бы издать подобный звук…

Лицо полковника исказилось от гнева, мышцы напряглись под страховочной системой, сражаясь с ремнями, которые он мог бы просто расстегнуть. Финальным усилием Катлер вырвался на свободу и вскочил на ноги. Убежденный, что командир окончательно спятил, Хардин потянулся за пистолетом.

Да он будто одержимый!

Покачнувшись, Белая Ворона неожиданно замер и резко повернулся к ведьме. Прошло несколько долгих секунд, а затем лицо полковника дернулось, и безумие словно бы вытекло из него, оставив после себя холодную ярость.

«Она держит Катлера на привязи, словно бешеного пса», — с отвращением понял Вендрэйк.

Полковник глубоко вздохнул, и будто бы став выше ростом, посмотрел в сторону кабины пилотов.

— Конфедераты, я только получил сообщение с поверхности, — Энсор помолчал, разыгрывая старый трюк: он обращался ко всем сразу, но при этом словно говорил с каждым в отдельности. — Майор Уайт мертв, а нас всех обвели вокруг пальца, как последних идиотов.

С этими словами полковник вытащил пистолет и зашагал к кабине.

Лодка взобралась на гребень высокой волны, встала почти вертикально и рухнула обратно в бушующий океан. Каскады гнилой воды перехлестывали через борта и заливали солдат, скорчившихся на металлических сиденьях. Жидкость напоминала простоквашу желтого цвета, и в ней было полно мерзких липких водорослей, от которых несло нечистотами. Уже на палубе линкора пахло довольно скверно, но здесь, в этой бурлящей выгребной яме размером с море, вонь стала почти невыносимой.

Очередная волна встряхнула лодку, и Туми, не приходя в себя, навалился на плечо Жука. Голова бойца напоминала один огромный синяк над бородой, покрывшейся коркой засохшей рвоты. Клэйборн рассеянно оттолкнул снайпера, который оставался в отключке, и продолжил вырезать костяную флейту, как будто не обращая внимания на штормовое море. Дикс, сидевший напротив, дернул кадыком и снова сблевал, на этот раз даже не стараясь попасть в новичка. Втиснутый рядом с Джейкобом Оди Джойс, до боли сжимавший предохранительный поручень, почувствовал, что его кишки перекручиваются за компанию, но у юноши уже кончились запасы рвоты. Как и у большинства солдат вокруг — за последний час почти каждый из них, даже сержант Калхун, внес свою лепту в лужу поганого месива, плескающуюся на дне лодки.

Семь Преисподних, Джойс до смерти перепугался, увидев, как дядя-сержант Калхун выворачивается наизнанку. Оди всегда думал, что их командир — настоящая скала, несокрушимая и непоколебимая, а вышло, что Уиллис первым отдал должное морю. Сдержаться смог только полукровка, но юноша решил, что это, наверное, из-за его северной крови. Дикари были порчеными созданиями, и поэтому, может, любили оставлять блевотину внутри. Вполне разумная мысль, правда? Новобранец уцепился за неё, потому что больше ничего вокруг уже не имело смысла…

Майор Уайт был мертв; Джойс видел, как всё произошло, но до сих пор не мог поверить в это. Когда приземлилось десантное судно со 2-й ротой и её командиром на борту, конфедератов выстраивали для смотра. Все бойцы с гордостью смотрели, как Старик шагает навстречу приветственной делегации линкора, но потом начались какие-то долгие споры, а из железного замка вышел ещё один божий человек и присоединился к остальным. Оди понял, что новоприбывший — очень важная персона, потому что он был выше всех, кого юноша видел в своей жизни. Сначала парень подумал, что этот человек может даже оказаться космическим десантником, но он не был облачен в священную броню с картинок, поэтому Джойс решил, что перед ним святой. Позже Оди услышал, как моряки звали великана «исповедник Гурди-Джефф», и это имя звучало вполне себе благочестиво.

Когда Джойс был маленьким, он как-то раз увидел дьякона Иерихона во время чтения проповеди и решил, что перед ним самый праведный человек в мире, но в сравнении с исповедником Гурди-Джеффом глава ведьмознатцев Провидения выглядел, как обычный причетник. Несмотря на вонь этой языческой планеты, Оди возрадовался при мысли о том, что будет сражаться рядом с таким героем, но майор Уайт почему-то продолжал спорить со святым, качать головой и сердито отмахиваться, как будто его заставляли прыгнуть в огонь или вроде того. Юноша совершенно не понимал, в чем дело: если бы исповедник Гурди-Джефф попросил его прыгнуть в огонь, Джойс повиновался бы без лишних раздумий, твердо зная, что делает это ради Императора.

Разволновавшись, что из-за майора Уайта эти благочестивые люди примут арканцев за еретиков, Оди начал злиться. Святой, должно быть, тоже разозлился, потому что вдруг замолчал и резко ударил старика в лицо вытянутыми пальцами, с острыми, как ножи, ногтями. Некоторые гвардейцы не поняли, что именно произошло, но Джойс видел, как глаза майора лопнули. Старик упал на колени, прижимая руки к лицу, и через них текла кровь. Он визжал, как раненый кабан, пока святой не ударил его сверху вниз праведным кулаком по шее, с такой силой, что юноша услышал треск, в чем мог поклясться. Сержант Хикокс, который всегда был рядом с майором, схватился за оружие, но три комиссара с линкора оказались быстрее и свалили его шквалом лазразрядов. Потом лейтенант Петтифер попробовал вмешаться, но и его просто застрелили. Комиссары прекратили палить, только когда все три тела зашипели и задымились, словно бум-рыба на сковородке.

После этого все вели себя очень тихо, просто стояли и смотрели, как будто пошел дождь из лягушек, которым дьякон Иерихон всегда грозил людям, неправедным в глазах Бога-Императора. Потом ещё несколько арканцев потянулись к оружию, но капитан Мэйхен заорал на них и приказал успокоиться, а на другой стороне палубы капитан Темплтон сделал то же самое. Тогда-то Джойс и заметил, что орудийные установки по обоим бортам развернулись и взяли конфедератов на прицел. Если бы дошло до дела, эти большие пушки вмиг бы их покрошили.

Оди не совсем понял, что произошло потом, но капитан Темплтон подошел к святому и, с очень милым и мирным видом, принялся чесать языком. Юноша ни слова не расслышал, но решил, что они разобрались во всем, потому что повсюду вдруг появились суетливые священники в кольчужных рубашках, которые принялись благословлять арканцев красивыми и могущественными словами. После них пришли жрецы-шестеренки и начали втыкать в народ иголки, брать кровь и проверять её в машине, которая росла у одного из них прямо из брюха.

При виде жрецов-шестеренок Джойсу всегда становилось неуютно. Из-за этих странных машинных частей и непонятных железных лиц среди них не встречалось двоих одинаковых, но все они были страшны как смертный грех, даже те, что служили в полку. Арканцы называли своих жрецов-шестеренок «профессорами», потому что так этих парней именовали до того, как Империум явился на Провидение, но легче от этого не становилось. Лицо профессора Мордехая выглядело так, словно в него въехала паровая машина и застряла на половине, но с профессором Чейни дело обстояло даже хуже. Под капюшоном у него ничего не было, кроме ветряной мельницы из зеркал, которые отражали твою физиономию прямо в тебя, в тысяче разных форм и размеров, и все стеклышки вертелись и кружились, будто серебряный смерч. От обоих у Оди мурашки бежали по коже, но, раз они назывались жрецами, то бишь священниками, то, очевидно, были хорошими парнями. Правда, в этой части Имперского Евангелия юноша ещё не разобрался…

— Почему мы называем их священниками? — вслух спросил Джойс. — Профессоров, я имею в виду. Как получилось, что они тоже священники?

Все пассажиры вонючей, прыгающей на волнах лодки посмотрели на Оди так, словно новичок ошизел от змеиного укуса. Юноша вспомнил, что братья не так часто думали о Евангелии, как он, и это было довольно грустно, а ещё, наверное, плохо.

— Я только одну вещь хочу знать насчет этих свиней шестеренчатых — зачем они забрали Клета, — произнес Дикс, вытирая блевотину с бедер. У него был одурелый взгляд, но явно не из-за беспорядка в кишках. Новобранец решил, что Джейкоб, видно, скучает по другу, и понял — он сам чувствовал бы то же самое, если бы жрецы-шестеренки забрали дядю-сержанта Калхуна, а не брата Модина. В крови у Клетуса нашлось что-то нехорошее, и жрецы сказали, что его нужно «прибить» от джунглевой заразы. Они обещали потом вернуть бойца обратно, но, по правде говоря, никто им не поверил, а брат Модин очень здорово перепугался. Поначалу Оди думал, что Клетус даже полезет в драку, но тут он снял огнемет, попросил «отдать её в хорошие руки» и подчинился приказу. После этого жрецы-шестеренки куда-то увели его и ещё пару ребят из 2-й роты.

— Ну почему они выбрали именно Клета? — снова заныл Дикс.

— Может, у этих морячков свежатинка заканчивалась, — поддразнил разведчик. — А на старом добром Клете мясца много…

— Заткни хлебало, полукровка, — ощерился Джейкоб, но тут лодка резко вздыбилась, и он скрючился в очередном приступе выворачивающей кишки рвоты. Туми, снова привалившись к Жуку, с бульканьем простонал, и из его разбитого рта потекла кровь.

— Без обид, но я вот что скажу… — Клэйборн оттолкнул снайпера. — Если ты не захочешь положить зубы на полку, то сможешь сожрать и кое-что похуже Клета Модина.

— Прекратить разговорчики, черви! — рявкнул Калхун, но без сердца. Джойс никогда не видел сержанта настолько усталым, но, с другой стороны, он вообще никогда не видел, чтобы сержант уставал. Уиллис Калхун, ссутулившись, сидел на металлическом сиденье и держал на коленях огнемет Модина, словно потерявшегося пса. Дядя-сержант выглядел старым.

Хотя Оди был всего лишь новичком в зеленом кепи, и первый раз оказался в настоящей переделке, он не сомневался, что войны обычно происходят иначе. Впрочем, юноша сомневался насчет многого другого — например, почему конфедераты оказались на этой лодке и куда их везут. После того, как жрецы-шестеренки закончили проверки, всё начало происходить очень быстро. Моряки в красном повели арканцев к лодкам, которые висели по бортам линкора, будто огромные железные ящики, и загнали в одну из них пятьдесят парней — считая Джойса, — словно какую-то скотину. Пока все не зашли внутрь, одна из стенок была опущена наподобие сходней, а потом захлопнулась, прямо как западня.

В лодке ждал моряк, сидевший впереди, в маленькой закрытой кабине, в то время как арканцы мокли под дождем. Рулевой повернулся и поприветствовал конфедератов улыбкой, как у голодной земляной акулы, но на лбу у него была выжжена аквила, поэтому Оди решил, что это хороший человек. Голосом, похожим на скрип разбитого стекла, моряк приказал им сесть прямо и держаться за страховочный поручень, а также плотно сжать челюсти, чтобы не прикусить язык. Произнеся это, рулевой расхохотался, будто рассказал величайшую шутку в истории, и Джойс решил, что он всё-таки не очень хороший человек.

Вместе с остальными на борт поднялся один из «Парокровных зуавов», лязгая по палубе, словно заводной бог. Рыцарь оказался слишком крупным для сидений и слишком гордым, чтобы прислушаться хоть к одному слову грязного моряка, поэтому он просто стоял в проходе и шикарно выглядел. Оди сомневался, что «Парокровные» подобающе благочестивы, но выглядели они весьма могучими, и юноша радовался, что такой рыцарь отправится с ними.

А потом матрос потянул рычаг, направив лодку кормой вниз в свободном падении. Кишки Джойса попросились наружу через рот, а задница оторвалась от сиденья. Парень, испуганный до полусмерти, схватился за поручень и усадил себя обратно, спасаясь от гибели. Как раз в этот момент между рядов пролетел совершенно беспомощный зуав и задел голову Туми железной ногой — просто чудо, что начисто не оторвал! На самого рыцаря, впрочем, чудес уже не хватило. Когда зуав проносился мимо, Оди увидел через забрало его глаза, расширившиеся больше от удивления, чем от страха. А потом рыцарь исчез, перевалившись через корму, будто птица из металлолома. Мгновение спустя позади лодки раздался всплеск, но никто не попытался что-нибудь сделать. Даже зеленый новобранец вроде Джойса понимал, что железный человек камнем пошел ко дну океана. Как-то отозвался на случившееся только рулевой, который истерически захихикал, словно грандиозно разыграл новичков.

Да уж, ничего вокруг больше не имело смысла.

Болтаясь в залитой блевотиной лодке посреди моря нечистот, юноша вспомнил глаза рыцаря и спросил себя, все ли люди так выглядят перед смертью. От этой мысли Оди стало не по себе, и он решил, что лучше помолиться. Он молился за душу павшего рыцаря, который погиб без чести и славы. Он молился за бедного брата Туми, который выглядел по-настоящему скверно, и за брата Модина, который выглядел очень испуганно, когда жрецы-шестеренки уводили его. Но сильнее всего Джойс молился, чтобы его служба Богу-Императору стала намного более славной, чем сейчас.

И в какой-то момент юноше показалось, что Бог-Император ответил.

Глава третья

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Я уже больше месяца нахожусь на этой скрипучей, раскорячившейся над океаном базе, лечусь и жду решения верховного комиссара Ломакс. Она всегда меня недолюбливала, и сомневаюсь, что несанкционированная отлучка в глухомань сильно улучшила её мнение обо мне. Ломакс потребует ответов, но с чего я начну? Как смогу объяснить, почему оказался у этих верзантских дезертиров, если сам этого не понимаю? Как заставлю её поверить, что шел по следу Прихода Зимы, если сам не уверен в этом? Возможно, верховный комиссар прикажет расстрелять меня. Или, что более вероятно, сама приведет приговор в исполнение.

Однако же, мне установили новый глаз и новую руку, так что вряд ли Ломакс думает о смертной казни. Я сказал «новые»? По правде, оба имплантата достаточно древние, несомненно, их вытаскивали уже не из одного трупа. Ладонь — это потускневшая металлическая перчатка, которая скрипит всякий раз, когда шевелишь пальцами, и заклинивает, если её не смазывать, но оптика ещё хуже. Кажется, что в глазницу воткнули железный шип — пустотелый железный шип со злобной осой внутри. Мне было бы на это наплевать, если бы глаз работал как следует, но порой изображение мерцает или вспыхивает, а иногда я вижу мир через пургу помех или разбитым на кусочки грубой мозаики. И порой мне видятся вещи, которых вообще нет в реальности. Впрочем, это и к лучшему, поскольку так я научился распознавать настоящих призраков.

Возьмем, к примеру, Ниманда. Когда я лежал в лазарете, комиссар бессменно стоял в ногах моей койки, невидимый для медиков и санитаров, но бойцы с самыми тяжелыми ранениями время от времени замечали его. Несколько дней назад сюда вкатили человека, который походил на груду сырого мяса, и я увидел, что он с малодушным ужасом смотрит на моего выходца с того света. Несомненно, умирающий подумал, что тень явилась за его душой, ведь он же не знал, что для Ниманда важен только я один.

Детлеф Ниманд — последний из трех моих призраков, но ненавидит меня глубже других. Он всегда был хладнокровным ублюдком, из тех людей, что служат Комиссариату одной лишь злобой. Когда-то я верил, что дисциплинарные офицеры — примеры для подражания в Империуме, неустрашимые пред лицом смерти и верные до невозможности. В ином случае, как же нам доверили бы власть над жизнью и смертью наших подопечных?

«Мы должны быть лучшими из лучших, Айверсон», — часто говорил мой наставник Бирс, хорошо зная, что немногие комиссары таковы. Но даже при этом Ниманд находился в числе худших из худших. Его прикрепили ко мне во время моей первой вылазки в Трясину, и, хотя тогда Детлеф был ещё кадетом, я разглядел в нем тьму, скрытую за светлыми, бесцветными глазами. Ниманд болезненно гордился шестью казнями, которые уже совершил, и при каждом удобном случае пичкал меня подробностями. Я возненавидел кадета с самого начала, и не понимал, почему он с таким благоговением относится ко мне, прослужившему двадцать лет ветерану с жалкими десятью расстрелами на счету. Когда Детлеф наконец-то заслужил ярко-красный кушак и отбыл, получив персональное назначение, с моей души будто бы сняли груз.

В следующий раз мы встретились уже как равные: комиссары, присоединенные к 12-му полку Галантайских Гхурков, который нес службу в кишевших крутами речных долинах Долорозы Пурпурной. К тому времени Ниманд совершил почти две сотни казней; он отбирал жизнь у своих подопечных за мельчайшие дисциплинарные проступки.

«Айверсон, ты слишком много думаешь, — словно повторяя старые упреки Бирса, ворчал Детлеф каждый раз, когда я выступал против его решений. — Мы с тобой орудия воли Бога-Императора, освобожденные от сомнений и страстей, что порабощают меньших людей. Сомнение — вот наше единственное преступление!»

Эта показушная безучастность никогда не вводила меня в заблуждение. Я видел, как сильно Ниманд наслаждается убийствами, и поэтому бросил его на поживу крутам. Как это случилось? Мы заблудились глубоко в Трясине, Детлеф получил тяжелую рану — сплошная пуля вспорола живот. Он молил вынести его на себе или избавить от страданий. Вместо этого я отстрелил Ниманду обе руки, чтобы комиссар не смог покончить с собой. Помню, как уходил прочь, а он упрашивал и проклинал меня, а потом начал кричать, когда ксеносы отыскали его. Знаешь, круты — это особенно мерзкие прихлебатели синекожих, птицеподобные хищники, которые обожают разрывать врагов на куски и поедать их плоть. Причем не обязательно в такой последовательности…

Я предполагал, что Детлеф обязательно вернется, но недооценивал пагубное влияние его тени. Так или иначе, но Ниманд проклял меня. После его возращения я начал все безогляднее прибегать к высшей мере наказания, за два года чуть ли не утроил количество расстрелов и совершенно об этом не задумывался. По правде, тогда я вообще почти ни о чем не думал — до ущелья Индиго и Номера 27, девушки с глазами святой.

После этого всё изменилось.

Из дневника Айверсона

— Но вам сюда нельзя! — бушевал молодой пилот десантного корабля, напряженно глядя на древний автопистолет в руке нарушителя. — Правила поведения на борту весьма недвусмысленно указывают…

— Сынок, если в мире и есть что недвусмысленное, так это пушка, которая направлена тебе в лицо, — возразил беловолосый безумец, ворвавшийся в кабину. — И ещё, может, Слово Императорово, но насчет него я уже не совсем уверен.

— К тому же, Хайме, он уже вошел, — апатично заметил второй пилот. — И, бьюсь об заклад, обратно уходить пока не собирается.

Полковник Катлер отвернулся от молодого человека в кресле первого пилота и посмотрел на его куда более пожилого коллегу, откинувшегося на спинку сиденья. Редеющие седые волосы летчика были собраны в унылый хвостик, из-за которого он смахивал на увядшего ловеласа. Коричневато-красную кожу лица прорезали глубокие морщины, а мешки под глазами отвисали так же безвольно, как и раздутое брюхо. Энсор прикинул, что мужику хорошо за шестьдесят, и выглядел он на все прожитые годы.

— Как ваше имя, сэр? — спросил полковник, не сумев разобрать надпись на мятом комбинезоне.

— Стало быть, Ортега, сеньор, — второй пилот говорил с почти театральными нотками, голосом человека, который наслаждался беседой ради беседы. — Гвидо Гонсало Ортега, пилот третьего класса с перспективой понижения, 33-й Верзантский «Небесные тени», приданный славному 6-му полку «Буря» в служении его святейшеству, почитаемому Водному Дракону Агилье де Каравахаль, да благословляют вечно его праведные кости эту заразную яму со змеями.

— Это ересь, Ортега! — скрипучим голосом запротестовал его товарищ. — Водный Дракон трудится в Трясине на благо Императора, очищая дикарей и изгоняя ксеносов.

— Водный Дракон несколько лет назад захлебнулся в собственной крови и блевотине, парень, — в тоне Гвидо появилась нежданная горечь. — И то же самое случилось с каждым из несчастных придурков, которых он затащил с собой в Трясину. Нет, Хайме, «Небесные тени» — всё, что осталось от 6-го полка.

— Обращайтесь ко мне по уставу, второй пилот Ортега!

— Сынок, ты бы просто управлял кораблем и не мешал старшим разговаривать, — вмешался Катлер, махнув пистолетом в сторону Хайме.

Продолжая негодовать, тот повернулся к приборной панели и выругался, увидев мигающий красный огонек, сигнал, что в двигателе забился ещё один фильтр. Десантное судно погрузилось в миазмы «Удушливой зоны», или попросту «Удавки», жалкой пародии Федры на облачный слой. Грязная работа — летать в плотном скоплении мелких парящих грибков, но спускаться ниже уровня смога было куда опаснее. Флот уже потерял множество птичек в результате атак вражеских «небесных снайперов», высотных дронов, оснащенных смертоносными рельсовыми пушками.

Опытными пальцами пилот переключил несколько рычажков, промывая фильтр. Мигнув, красный огонек погас, и Хайме Эрнандес Гарридо облегченно выдохнул. Следить за фильтрами входило в обязанности Ортеги, но последнее время этому придурку ничего нельзя было доверить. Хайме много раз докладывал о его расхлябанности, но в Небесном корпусе осталось так мало летчиков, что второй пилот отделался понижением в ранге.

Что было намного важнее, рапорт принес Эрнандесу значок Небесного Дозора, награду, которую получали только бойцы, проявившие безукоризненную верность. Хайме с гордостью носил серебряный крылатый глаз на лацкане,наслаждаясь видимым отвращением Гвидо. К сожалению, старый козел нанес ответный удар, прибегнув к химическому оружию в виде непрерывно испускаемых газов. В результате боевых действий кабина превратилась в отравленную территорию, соперничающую по ядовитости с наружным смогом.

Если Хайме немного повезет, то везение Ортеги скоро закончится, и на место второго пилота назначат кого-то более молодого и искренне верующего. Дряхлому старичью не место на святой войне.

Металлическая сходня с грохотом обрушилась на берег, и капитан 4-й роты Эмброуз Темплтон, пошатываясь, выбрался из лодки. Все ещё не отойдя от морской круговерти, он стоял на рампе и моргал, пытаясь разобраться в хаосе, творившемся на берегу. Искал подходящие слова…

Слепой и связанный, с сердцем разбитым, безглазо танцую симфонию скорби.

Эти слова Темплтон записал окровавленными руками на полях смерти у Ефсиманских Водопадов, лихорадочно заполняя неразборчивыми каракулями записную книжку. Капитан переносил ужас на страницы, чтобы тот не поглотил его рассудок. Под своим расфуфыренным мундиром Эмброуз был обычным пожилым человеком, лысеющим и с землистым лицом, но под этой серостью вечно бунтовали беспокойные слова. До восстаний на Провидении Темплтон усердно изучал историю военного искусства, перебирал стратегии прошлого, чтобы дополнить ими тактики будущего. Привычка к дисциплине сослужила ему хорошую службу во время конфликта, и ученый стал хорошим офицером, а хороший офицер со временем стал неплохим поэтом. После Ефсимании капитан увидел в материальных потерях на войне материал для своего эпического труда, «Гимна воронью».

Хищные падальщики кружат крикливо, бездну потерь людских созерцая…

Лейтенант Тон споткнулся, выходя из лодки, поскользнулся и толкнул Эмброуза так, что оба конфедерата рухнули на полосу прилива. Вытянув руки перед собой, капитан почувствовал, как они погружаются во что-то мягкое и непрочное. Странный объект лопнул, разбрызгивая во все стороны зловонную жидкость. Задыхаясь и отплевываясь, Темплтон обнаружил, что стоит над мясистым скоплением грибков, с виду напоминающим грубую пародию на человека. А затем арканец увидел тусклые глаза, которые смотрели на него с раздутого фиолетового лица… Челюсти, раздвинутые проросшим изнутри корявым грибом с широкой шляпкой… Поблескивающие именные жетоны, вросшие в распухшую шею. Каким-то маленьким чудом Эмброуз не потерял очки и даже смог разобрать фамилию грибковой колонии: «Фалмер, К.А., капрал». Недоуменно сощурившись, он попытался осознать положение, замер в поисках метафоры…

…Словно горькие цветы пограничья, в смерти они разрастутся, и плоды их поглотят тех, кто задержится у порога…

Мгновение спустя кожа Фалмера задрожала, пошла рябью, и что-то принялось щипать Темплтона за ладони, остававшиеся внутри грудной клетки капрала. Рядом завопил Тон, так, что Эмброуз почувствовал отголосок этого звука, растущий в нем самом. Капитан понял, что, если выпустить крик на волю, он будет длиться вечно, поэтому попытался заглушить эхо новыми…

…словами, что поймают, и похоронят, и отвергнут все грехи…

— Вставай, товарищ капитан Наживка! — гортанно рявкнул кто-то с тем же акцентом, что и моряки на линкоре. Летийцы, вспомнил начинающий паниковать Темплтон.

Говоривший схватил арканца за воротник и вздернул на ноги; ладони капитана вырвались из трупа вместе со струей ихора, забрызгавшего ему очки. Эмброуз попытался вытереть слизь, но незнакомец ударил офицера по рукам и тут же принялся усердно очищать его одежду. Через жидкую пелену на стеклах Темплтон видел, как с рукавов осыпаются десятки паразитов размером с монету. Эти создания, состоявшие из одних только панцирей, клешней и шипастых отростков, напоминали помесь краба с медузой. Некоторые упрямо цеплялись за кожу капитана, пытаясь вгрызться в плоть, но его спаситель оторвал гадов с эффективностью, явно приобретенной на практике.

— Мертвые, они полны шкрабов, — грубо хохотнул летиец. — Почти всегда только кусают, но нехорошо кровоточить в дохлом мясе!

На заднем плане в это время звучали проклятия бойцов Темплтона, высаживавшихся на берег. Лейтенант Тон по-прежнему кричал, словно помешанный, а сержант Бреннан орал, чтобы тот стоял смирно. Вокс-оператор Лабин молился в ритме стаккато, не делая пауз на вдохи. Кроме знакомых голосов, Эмброуз слышал отдаленные крики и вопли, которые перемежались лязганьем «Парокровных» и неприятными, пронзительными свистками командиров.

— Готово есть, — объявил незнакомец. — Добро пожаловать в Пролом Долорозы, товарищ капитан Наживка.

Вытерев слизь с очков, Темплтон уставился на своего спасителя и мысленно простонал. Очередной чертов комиссар! Да планета ими просто кишит!

Под целым калейдоскопом шрамов и нарывов скрывалось лицо человека, слишком молодого для роли политофицера, но парень носил черный плащ и фуражку с высоким козырьком. Несмотря на потрепанность униформы, ошибки быть не могло. Как и комиссары на линкоре, юноша вплел колючую проволоку в синюю тесьму головного убора и эполеты плаща, украсив символы веры обещанием боли. На лацкане, рядом с традиционной имперской аквилой, обнаружился необычный серебряный значок: ромбовидный глаз, окаймленный угловатыми крыльями. Эмброуз никогда не видел ничего подобного, но у каждого полка были свои обычаи, и бараний череп 19-го, наверное, показался комиссару таким же непривычным.

— Я — кадет-комиссар Земён Рудык из летийского корпуса мореходов, — объявил юноша, сопровождая слова яростными жестами. Медный свисток, свисавший с фуражки, подпрыгивал в такт его движениям.

Прежде чем капитан успел ответить, к нему, пошатываясь, приблизился Тон и умоляюще вцепился в мундир. Лейтенант продолжал вопить, и Темплтон, мельком увидев блеск его глаз из-под шевелящегося хитинового покрова, к ужасу своему осознал, что несчастный целиком покрыт «шкрабами». Арканец инстинктивно потянулся к подчиненному, пытаясь помочь, но Рудык оттолкнул Эмброуза и с размаху ударил Тона ногой. Злосчастный офицер, плоть которого продолжали терзать ползучие паразиты, рухнул на песок. Мгновением позже рявкнул автопистолет комиссара, и крики прекратились.

— Было очень поздно для него, да? — Земён улыбнулся Темплтону, обнажив почерневшие, заостренные напильником зубы. — А Император, Он обвиняет.

Капитан узнал фразу, услышанную на летийском линкоре. Тот дикарь-исповедник произнес эти же самые слова после того, как убил несчастного Элиаса Уайта. Сердце Темплтона по-прежнему сжигала боль, рожденная несправедливостью, но встречные обвинения могли подождать. Там, на корабле, капитуляция была единственным выходом. В кризисной ситуации оказался весь полк, но только Эмброуз полностью осознал глубину безумия исповедника и угрозы, нависшей над конфедератами. Как пуритане Адского Огня на родине арканцев, летийцы превратили острый, очищающий клинок Имперского Евангелия в нечто искаженное. С подобными людьми невозможно было договориться.

Темплтон вновь возблагодарил Провидение за то, что ему удалось предупредить полковника по воксу во время морского перехода. Неизвестно, как поступит Катлер в таком положении, но, по крайней мере, он высадится на Федру, зная о случившемся. Впрочем, Эмброуз чувствовал, что как-то подготовиться к этому миру невозможно — в нем таилась болезненность, куда менее явная, чем вонь и паразиты. Это было внутреннее беспокойство, от которого могла сгнить сама человеческая душа. Но планета давала и вдохновение; оглядывая неприкрытое кладбище в полосе прибоя, капитан чувствовал, как его дух распаляют образы, подходящие для «Гимна воронью», неоконченной темной саги. Там, где заканчивался океан нечистот, начиналось море разложения, и берег захлебывался в волнах смерти. Повсюду валялись трупы…

…слоями осадочных отложений порчи, выбеленные скелеты первой волны, погребенные под зацветшим гноем последней…

— Товарищ капитан Наживка! — рявкнул на Темплтона комиссар, принявший благоговение арканца за страх. — Император, Он требует отваги!

Эмброуз повернулся к Рудыку, и толстые стекла очков усилили блеск восхищения в глазах поэта.

— А иначе Император обвиняет?

— Так есть, да, — согласился Земён. — Теперь тащи своих новичков с берега, пока шкрабы не съели всех!

Дружески хлопнув Темплтона по плечу, комиссар резко поднес свисток к губам.

Услышав очередной громкий и пронзительный свист, сержант Калхун заорал на отделение, требуя шевелить задницами. По берегу рыскали не меньше трех змеями покусанных комиссаров, которые набрасывались на высаживавшихся из лодок бойцов, орали и матерились на укачавшихся арканцев. На глазах Уиллиса уже застрелили офицера и двух серобоких, но будь он проклят, если отдаст этим кровожадным типам в черных плащах одного из своих. Мимо командира протопал Бун, несший на широких плечах Корта Туми. Взглянув на окровавленный скальп изуродованного солдата, Калхун злобно выругался: весьма хреново терять снайпера ещё до того, как начали свистеть пули.

— Дела идут все лучше и лучше, а, серж? — крикнул на бегу Жук, проворно лавируя между трупами.

Уиллис покачал головой, осознавая положение. Пляж выглядел, как раздолбанная адская дыра, но всё, натурально, могло быть гораздо хуже. Похоже, 19-й явился подбирать остатки чего-то действительно скверного, уже после того, как боевые действия продвинулись вглубь суши. Береговую линию уже захватили, ценой жизни людей, трупы которых сейчас виднелись повсюду в полосе прибоя. Невозможно было понять, сколько времени на это ушло, и сколько волн атакующих полегло здесь. Возможно, пляж раз за разом отвоевывали и теряли на протяжении десятилетий этой долгой войны.

Последняя мрачная мысль заставила Калхуна снова вспомнить о юноше. Почему он поддался на уговоры Мод и взял с собой молодого Джойса? И где вообще этот парень?

Все уже высадились с лодок и неслись к далекой границе джунглей, но Уиллис не видел, чтобы «зеленое кепи» пробегал мимо него. Сержант упрямо отказывался признавать родство с Оди — как бы ни клялась Мод, он не был уверен, что парень его. Будь юнец настоящим Калхуном, не стал бы настолько двинутым на вере.

Но, несмотря на это, Уиллис невольно почувствовал облегчение при виде Джойса, выходящего из лодки. Парень остановился на рампе, глядя на берег отсутствующим взглядом.

— Что, во имя Семи Преисподних, ты там делал, зеленый? — взревел Калхун.

Оставаясь где-то вдалеке, Оди посмотрел на сержанта, и выражение лица юноши показалось Уиллису почти коварным. Секундой позже новичок спрыгнул на берег и четко отсалютовал.

— Просто проверял кое-что, сержант Калхун, сэр.

Уиллис собирался задать ему ещё парочку вопросов, но тут Дикс начал орать.

— Похоже, брат Джейкоб нуждается в спасении, сэр, — Джойс указал в сторону берега, и Калхун скорчил гримасу. Да уж, черт подери, брат Дикс натурально нуждался в спасении! Поджарый пустошник отчаянно пытался вырвать ногу из цепких останков, в которые вступил ненароком. Матерясь, сержант подошел к идиоту и вытащил его из гнилой трясины.

— А ну соберись, серобокий! — зарычал Калхун. — Я не собираюсь вытаскивать твои гроксячьи лапы из каждого мешка с дохлым мясом на этом берегу!

— Эт’ неправильно, серж! — захныкал Джейкоб. — Эт’ неправильно, оставлять их тут валяться, как мусор. Тыщи их пошли на жратву для грибов, и для личинок, будто мясные конфетки и… — слова вылетали из солдата безумным потоком, и Уиллис понял, что парень несется к самому краю.

— Я сейчас тебя им скормлю, если не захлопнешься! — Калхун влепил Диксу оплеуху. Смачную. Серобокий тупо уставился на него, и сержант врезал Джейкобу ещё раз, после чего поймал, не позволив упасть. — Это понятно, рядовой Дикс?

Джейкоб неуверенно кивнул, по-прежнему всхлипывая. Фыркнув, Калхун сунул было ему в руки огнемет Модина, но пустошник отскочил в сторону, как будто ему протянули ядовитую змею.

— Клетус хотел бы, чтобы оружие досталось тебе, — холодно произнес Уиллис. — А ты оскорбляешь его отказом, рядовой?

— Не-не, серж, вы не так всё поняли, — Дикс умоляюще смотрел на командира. — Клет, он же реально скоро вернется, как парни-шестеренки обещали. Я не стану трогать его девочку!

— Её возьму я, сержант, — сказал Джойс, заставив Калхуна вздрогнуть. Уиллис не заметил, как парень подошел к нему. — На обучении я немного тренировался с огнеметами, и говорили, что у меня настоящий дар к этому делу. А дома мне всегда нравилось смотреть на священные сожжения — в пламени есть чистота, которую не найти в болте или пуле.

Во взгляд Оди вернулась прежняя безмятежность, и Уиллис почему-то смутился.

— Ты вообще с нами, парень? — грубо спросил Калхун, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Я в полном порядке, сержант, — Джойс потянулся за огнеметом, и командир машинально отдал парню оружие. Закинув на плечо громоздкий бак с топливом, зеленый новичок радостно улыбнулся. — И с леди Адское Пламя тоже всё будет в порядке.

Пока капитан Джон Мильтон Мэйхен размашисто шагал по пляжу, поршни его колоссального «Громового» доспеха ревели и хрипели от жара. Механизированная броня была своенравным старым чудищем, но рыцарь знал, что она никогда его не подведет. Как и в самом Джоне, в ней было слишком много желчи и ненависти, чтобы просто лечь и подохнуть. Слишком много воинственного пыла!

По бокам Мэйхена шагали, поддерживая темп, Прентисс и Уэйд. В своих меньших по размеру «Штормовых» доспехах они перепрыгивали трупы, тогда как Джон шагал прямо по мертвецам, давя их в кашу железными ступнями. Связи с Гледхиллом и Эшем не было, но все остальные зуавы отметились по внутреннему воксу брони. Воины, разбросанные по берегу, поддерживали арканскую пехоту, словно твердые вставки в ковре мягкой плоти. Его железные рыцари!

Капитан обогнул почерневший остов танка, приметив зияющую кумулятивную воронку в корпусе. Это была всего лишь одна из множества подбитых боевых машин, усыпавших берег; Джон насчитал десятки «Химер» и «Адских гончих», даже пару единиц более тяжелых типов бронетехники, неизвестных арканцу. Все они, превращенные в металлолом, безмолвно подтверждали мощь вражеских снарядов. О природе самих охотников на танки Мэйхен знать не мог, но понимал, что даже скользящее попадание из их загадочных орудий мгновенно уничтожит «Громовой» доспех. От этой мысли капитану стало не по себе, и он внезапно почувствовал себя уязвимым на открытом коралловом пляже. Джон Мильтон не боялся смерти, но не собирался погибать так глупо!

Наконец, Мэйхен увидел джунгли, нависшие над коралловыми дюнами. Переплетенная стена растений выглядела так, словно её подняли со дна морского и оставили гнить под солнцем. Всюду, куда ни посмотри, торчали стебли, и побеги, и какие-то вздутия, и завитки лоз, распухшие и мясистые, полные нечистой жизненной силы, которая вызывала в Джоне отвращение и желание сжигать, сжигать, сжигать. Капитан любовно коснулся спускового крючка огнемета…

И в тот же миг из-за дюн взмыл воющий поток огня, испепеливший скопление деревьев, словно раковую опухоль. Мгновением позже к нему присоединился второй, затем ещё один и ещё, пока пламя не слилось в единую очистительную волну, которая прокатилась по джунглям. Казалось, что сам Император прислушался к желанию Мэйхена о сожжении.

Удивленный капитан взобрался на гребень последней дюны и увидел имперскую базу. Летийцы весьма бегло проинструктировали конфедератов на линкоре, но упомянули Пролом Долорозы. Это был единственный опорный пункт Империума в южном архипелаге, скверно организованный лагерь, в котором собрались остатки нескольких разгромленных полков. Джон насчитал внизу не меньше двадцати «Адских гончих», расставленных вдоль границы джунглей; окутанные паром орудия «Инферно» боевых машин как раз охлаждались. Среди огнеметных танков были разбросаны десятки «Химер» и пара «Леман Руссов Покорителей». Бронетехнику расставили почти случайно, некоторые машины даже не были направлены в сторону джунглей, и Мэйхен сердито нахмурился при виде такой безответственности.

За механизированной линией обороны всё выглядело ещё хуже.

Передовая база представляла собой беспорядочно раскинувшийся городок палаток и самодельных бараков, явно выросший без всякого центрального планирования и мыслей о пригодности к обороне. По лагерю сновали не меньше тысячи человек, действовавших без единого намека на слаженность или дисциплину. Солдаты держались рядом с товарищами из бывших полков, по-прежнему объединенные — и, несомненно, разделенные — старыми традициями верности. Их бесконечно разнообразная форма, отражавшая обычаи владельцев, разнилась от простых полевых мундиров цвета хаки до роскошных, но потускневших бархатных одеяний и проржавевших доспехов. Капитан даже заметил шумную компанию темнокожих воинов, которые носились верхом на галопирующих лошадях вдоль периметра и безумно вопили, устраивая скачки между языками пламени. На строгий взгляд Мэйхена, всё это выглядело как полный долбаный хаос.

«Клянусь Золотым Троном, «Пылевые змеи» превосходно впишутся в этот бедлам», — мрачно подумал Джон.

— Идем в лагерь, сэр? — воксировал Уэйд, испытывавший то же отвращение, что и капитан.

Мэйхен остановился на гребне дюны. Бойцы 3-й роты догоняли командира и развертывались веером по обеим сторонам от него, ожидая дальнейших приказов. Ещё дальше рыцарь заметил молодого лейтенанта Грейбёрна, который вел 2-ю роту в направлении заставы, а этот мечтатель Темплтон тащился вместе с 4-й с пляжа, пройдя лишь половину пути. От полковника и его хваленых «Пылающих орлов» по-прежнему не было ни слова. Несомненно, старик до сих пор развлекался со своей ведьмой-северянкой, оставив Джону Мильтону Мэйхену подбирать ошметки брошенного волкам 19-го полка.

Снова взревели «Адские гончие», и короткие, тупорылые орудия «Инферно» окатили джунгли новой волной огня. Глядя, как пылает мерзкое сплетение зелени, капитан ухмыльнулся и, повысив мощность наплечных динамиков, обрушил на дюны буйство воинских маршей. Да, на войне за Федру царил полный кавардак, но это предоставляло бесконечные возможности человеку, которого заботила только месть.

— Разумеется, идем! — взревел Мэйхен. — Мы пересекли клятые звезды не для того, чтобы заржаветь на этом Троном забытом холме!

— Нет-нет, полковник, вы должны понять, что в Её паутину попались не только мухи вроде нас, но и бессчетные пауки, — глубокомысленно произнес Гвидо Ортега, тучный второй пилот. — Они на протяжении десятилетий свивали собственные маленькие ловушки внутри огромной западни Федры, основывали жалкие вотчины в аду. Возьмите, например, адмирала Карьялана, которого мы зовем Морским Пауком…

Хайме Гарридо нахмурился, не отводя глаз от приборной панели. Ортега по-прежнему чесал языком с безумным офицером Гвардии, как будто они были старыми товарищами, воссоединившимися после многолетней разлуки. Старик распространялся о своих теориях заговора и выискивал несоответствия в истории священного крестового похода верзантцев. С растущей яростью первый пилот коснулся серебряного значка на лацкане, прося наставления свыше. Челнок сейчас планировал в относительно чистом участке атмосферы, болтанка исчезла, и, если будет на милость Императора, дух машины сможет самостоятельно управлять судном около минуты. Если Гарридо будет действовать быстро…

— Вы сказали «пораженный болезнью»? — переспросил полковник.

— Такие ходят слухи, — Ортега сделал паузу для пущего эффекта. — Натурально, адмирал заперся в высоких башнях своего проклятого линкора, скрывается там, словно какой-то кровососущий монстр из старых мифов. Никто, кроме собственных священников адмирала, не видел его уже несколько лет. Ох, до чего же они мрачный народ! Зовут себя Летийскими Покаянниками, кстати. Говорю вам, сеньор, эти ублюдки распнут вас сразу же, как только увидят!

— Верно ли я понимаю, что вы не слишком набожный человек, Гвидо Ортега? — произнес Катлер.

— Отнюдь, сеньор, за Бога-Императора я бы бросился в море варпа! — запротестовал второй пилот. — Но эти Покаянники извратили Имперское Кредо, превратили злобу в добродетель, страдание — в священный долг…

— А что насчет Небесного Маршала? — полковник перебил Ортегу, пустившегося в витиеватые рассуждения. — Мне вот кажется, что он спит на работе, засев там, на орбите…

— Небесный Маршал Зебастейн Кирхер — герой Империума! — зарычал Гарридо, резко поворачиваясь к этим двоим. В руке Хайме оказался табельный пистолет с коротким и толстым стволом. В тот же миг, как юноша нажал на спуск, Катлер, пригибаясь, ушел вбок — первая пуля просвистела рядом с его лицом, вторая разорвала жакет на плече, но третья ушла далеко в сторону. Пока пули под безумными углами рикошетили в тесной кабине, холодная, профессиональная часть разума полковника сделала вывод, что стрелок из Гарридо отвратительный. Мгновением позже Энсор уже стоял на коленях, целясь из собственного пистолета, но Гвидо Ортега, словно разозленный старый медведь, успел навалиться на молодого пилота и теперь вырывал у него оружие. Хайме яростно матерился и рычал, но, как оказалось, у парня были проблемы не только с меткостью, но и с мышцами, поэтому сбросить Ортегу он не мог. Пожилой верзантец впечатал руку юноши в приборную панель и придавил к острым краям пульта, заставив выпустить пистолет. Гарридо взвыл от боли, но второй пилот тут же врезал ему головой в лицо. Послышался треск — раз, другой, а после третьего удара юноша без сознания повалился на сиденье.

Вспышка активности отняла у Гвидо все силы, и он тяжко сгорбился, хватая воздух. Потное лицо верзантца покрылось пятнами крови из расплющенного носа коллеги. Корабль тем временем начал дрожать, сначала почти незаметно, но с каждой секундой всё интенсивнее.

— Ортега! — прорычал Катлер.

Пожилой летчик заторможенно посмотрел на него; в тот же миг раздался стон металла, и транспортник резко клюнул носом. Выругавшись, Гвидо плюхнулся на свое место, и руки пилота замелькали над панелью управления, словно хищные птицы — он пытался обуздать оставленный без внимания дух машины.

— Падре де Империос… — выдохнул верзантец, как только болтанка наконец-то стихла, и окружающий мир пришел в равновесие. Смотрел второй пилот прямо перед собой.

— Ты здесь, летун? — спросил Катлер, видя, что Ортега глядит в никуда.

— Я… очень давно… ждал такой возможности, — произнес Гвидо в промежутках между резкими вдохами.

— Приятное ощущение, правда?

— И ради чего же именно вы меня так порадовали?

Полковник несколько долгих секунд смотрел на пилота, охваченный внезапной неуверенностью. Затем Катлер вздохнул, в нем всколыхнулась застарелая, проникшая в глубину души усталость, и показалось, что арканец намного старше Ортеги. Ничего не говоря, Белая Ворона стащил бессознательного Хайме на пол и опустился в пилотское кресло. Пока Энсор смотрел на бурлящий за иллюминаторами сырой туман и видел одну пустоту, верзантец с головой ушел в старую, привычную работу по удержанию транспортника на курсе. Второй пилот продолжал ждать ответа, но его напряженное дыхание успокоилось прежде, чем заговорил полковник.

— Скажи мне, Гвидо Ортега, достаточно ли крепкие у тебя яйца, чтобы направить наш челнок в зону боевых действий?

— Я мог бы ответить, что сделаю это с закрытыми глазами и связанными руками, — произнес летчик. — Но очень сильно преувеличил бы.

— Похоже, мне стоит расценить это как «да», — отозвался Катлер. — Вот и замечательно, поскольку мы не будем высаживаться на лодочку адмирала Паука.

— Не уверен, что понял вас, сеньор.

— Ты что-нибудь слышал о месте под названием Пролом Долорозы? — полковник наблюдал за пилотом яркими, злыми глазами.

— Ничего хорошего, — осторожно ответил Гвидо.

— Значит, нас таких двое, сэр, — кивнул арканец. — Но мне не нужно, чтобы оно тебе нравилось. Я просто хочу, чтобы ты доставил меня туда.

Не сводя глаз с проводника, капитан Темплтон рассек саблей очередное переплетение ползучих лиан и безнадежно отмахнулся от роя мошкары. Гнус атаковал арканцев яростной кусачей лавиной, стоило им войти в джунгли, и после этого беспрерывно изводил бойцов, словно стая мелких крылатых демонов. Казалось, что от паразитов никак не избавиться, и кое-кто перестал отбивать их атаки. У Эмброуза, однако, от коварных укусов бегали по телу мурашки, и капитан упрямо продолжал прихлопывать кровососов. У ветеранов на базе, скорее всего, имелось какое-то средство от насекомых, но, если и так, новичкам его не предложили. Им вообще почти ничего не предложили, разве что поскорее свалить в Преисподние.

Конфедератам почти не дали передохнуть на этой разваливающейся базе под названием Пролом Долорозы. Там роту Темплтона встретил патруль ленивых часовых, которые указали капитану на границу джунглей и ждущего там офицера с грубой физиономией. Оказалось, что этот уродливый великан с уставной стрижкой распоряжается всеми вновь прибывшими. Не сообщив ни своего имени, ни звания, он какое-то время насмехался над неуклюжей высадкой арканцев и их «миленькими мундирчиками», но вскоре заскучал, как будто новички не заслуживали его остроумия. Затем здоровяк обрисовал конфедератам боевое задание, причем настолько размыто, словно неделю вымачивал текст под дождем.

Вкратце — а ничего длинного там и не оказалось, — 19-му полку было приказано поддержать наступление на древний храмовый комплекс, расположенный примерно в трех километрах от берега. Этот некрополь, обозначенный как «Раковина», считался основной базой повстанцев в регионе. Операция началась три дня назад, и в неё были вовлечены, как минимум, два других имперских подразделения, но их состав, координаты и текущий статус остались неизвестными. Разведданные о противнике показались Эмброузу настолько же скудными: арканцам предстояло столкнуться с небольшим контингентом тау, возможно, небольшим количеством ксеносов-наемников, а также целой кучей «рыбок».

— Рыбок? — переспросил тогда Темплтон, пытаясь не обращать внимания на яростный зуд в левой руке, покусанной шкрабами.

— Ага, рыбок. Местных ублюдков, — офицер указал на ватагу нескладных типов в серых комбинезонах, которые, ссутулившись, стояли у оборонительного периметра. Сперва капитан предположил, что перед ним обычные опустившиеся гвардейцы, но, присмотревшись внимательнее, понял свою ошибку. Федрийцы — или саатлаа, как назвал их Катлер во время инструктажа, — явно принадлежали к роду человеческому, но их вырождение бросалось в глаза. В туземцах не было ничего очевидно неправильного, но и ничего совершенно правильного тоже. Все они оказались, как минимум, на голову ниже среднего роста, но выглядели ещё меньше из-за хилых, искривленной буквой «О» ног и постоянной сутулости. Лица всех саатлаа были одинаково широкими, плоскими и грубыми, с далеко отстоящими друг от друга выпученными глазами и толстыми, будто резиновыми губами.

— Рыбки. Видал, да? — здоровяк ухмыльнулся, и Эмброуз нехотя согласился, что да, действительно видал. Честно говоря, степень вырождения туземцев глубоко обеспокоила его.

«Неужели человеческий род и в самом деле так беззащитен перед разложением? — спросил себя капитан. — И, если так, не вернется ли вся наша раса в первобытную слизь по прошествии безразличных эпох?»

— Ещё пальцы у них перепончатые, — продолжил хамоватый офицер. — Лично я бы всех дикарей зачистил нахрен, но их, видать, посчитали людьми по нижней границе. Уродливые скоты, конечно, но кое в чем пользу приносят. Те, что не восстали, прямо до ужаса верные, знают, должно быть, что остальные их заживо обдерут, если мы проиграем войну.

Он снова указал на туземцев возле деревьев.

— Эти ребятки называют себя «аскари». Я так понимаю, что по-рыбьи это значит «разведчик».

Сейчас, после трехчасового перехода по Трясине, Темплтон вполне разделял веру офицера в то, что аскари отлично знают джунгли. Абориген, которого придали взводу Эмброуза, вел их через чащобу быстрыми, уверенными шагами, огибая непроходимые участки зарослей и поросшие лианами расселины. Конфедераты шли по изломанной, запекшейся земле, которая представлялась в воображении чем-то вроде огромной, опутанной сорняками доски для регицида, где светлые клетки символизировали жизненную силу, а темные — разложение. Понимая, что в этой переплетенной дисгармонии жизни и смерти один неверный шаг может оказаться последним, капитан становился все более благодарным провожатому по мере того, как отряд продвигался все дальше. При всей своей вырожденности, туземец был путеводной нитью арканцев в этом лабиринте.

Время от времени аскари останавливал взвод, подняв руку или присев на корточки, затем подозрительно принюхивался к земле, словно дикий зверь, удовлетворенно кивал и поспешно семенил дальше. Часто абориген замирал, глядя на блестящее грибковое дерево или плотную завесу ползучих лиан, держась поодаль и выискивая какую-то малозаметную, но характерную примету. Потом он либо быстро проскальзывал мимо объекта, либо резкими жестами приказывал подопечным поворачивать назад. Однажды туземец бросился бежать от чего-то, поджидавшего их на дороге, отчаянными жестами требуя от конфедератов следовать за ним. В этот момент Эмброуз мельком заметил гигантский фиолетовый цветок, оскалившийся на него с полянки впереди. При виде тихо колыхавшейся мантии щупалец капитан вздрогнул, испытав одновременно восхищение и омерзение.

Он надеялся, что другим отрядам достались настолько же одаренные проводники.

Арканцы рассредоточили силы, продвигаясь по джунглям разреженным клином из двенадцати взводов, примерно по пятьдесят человек в каждом. По центру шли бойцы 2-й роты, отряды 3-й и 4-й развернулись по флангам. В джунгли они входили намного более плотным строем, но план продвижения не выдержал испытания дебрями, и вскоре группы потеряли друг друга из виду. Хотя конфедераты поддерживали вокс-контакт, никто уже не понимал, где они находятся, и Темплтону оставалось только молиться, чтобы все двигались в правильном направлении.

Поджарый аскари поднял руку, и серобокие из «Пылевых змей» и «Ястребиного клюва» стопились позади провожатого, вглядываясь в полумрак. В нескольких шагах впереди земля резко уходила под уклон, а джунгли обрывались на берегу окутанного дымкой болота. Здесь и там над водой виднелись сплетения чего-то, схожего с мангровыми деревьями, но в топи обнаружилось и нечто иное. Повсюду медленно плавали трупы, раскинув конечности наподобие сломанных кукол. Некоторые тела были настолько густо утыканы стрелами, что напоминали подушечки для игл размером с человека, а остальные оказались страшно обожженными и разорванными на части. Очевидно, последние стали жертвами мощного энергетического оружия.

Хотя трупы уже покрылись слоем мух и пиявок, они явно были свежими.

— Здесь их точно не меньше сотни! — сержанту Калхуну пришлось поднять голос, чтобы перекричать жужжащих, лихорадочно обжирающихся паразитов. — Похоже, несчастные ублюдки даже не успели понять, кто их атаковал.

— Джунглевые Акулы, — мрачно произнес лейтенант Сандефур. Высокому ветерану с квадратной челюстью доверили общее командование двумя отделениями, и сержант Калхун решил, что это ему по душе. Да, Сандефур закончил академию, ходил так, словно ему шест в задницу вставили, но при этом был более-менее приличным солдатом. По меркам Уиллиса Калхуна, весьма неплохой результат для офицера.

— Не с этими ли парнями нам следовало соединиться? — спросил он.

— Именно так, но я бы не спешил присоединяться к ним сейчас, сержант, — с черным юмором ответил командир. Затем лейтенант вопросительно посмотрел на проводника, и саатлаа кивнул, показывая, что их путь лежит через забитое трупами болото.

— Ну-ну, Император-то сегодня прям любит своих серобоких, — пробормотал Жук и заработал хмурый взгляд от Сандефура.

— Любовь здесь ни при чем, «Пылевая змея», — произнес лейтенант. Заметив витую кисточку, свисавшую с кепи Жука, он улыбнулся. — Готов вести отряд рядом с нашим болотным другом, разведчик?

— Я-то уж думал, что вы так и не спросите, лейтенант, — Клэйборн коснулся головного убора и кисло улыбнулся туземцу. — Отличная из нас двоих выйдет команда, мистер Рыбка.

К его удивлению, проводник улыбнулся в ответ.

— Чуете это? — спросил Валанс.

Остановившись, чернобородый разведчик подозрительно принюхивался к дыму, ползущему с болот.

Капитан Мэйхен не мог ничего почуять в герметично закрытом шлеме, но доверял инстинктам бывшего зверолова. Жак Валанс, огромный здоровяк с бочкообразной грудью, выглядел не совсем привычно для разведчика, но передвигался так же тихо, как и любой следопыт-северянин. Ходили слухи, что он развил свой талант, тайно добывая шкуры на землях диких орочьих племен.

— Что именно, разведчик? — прорычал Джон Мильтон, осматривая лишенные листьев деревья в поисках цели. Из-за проклятой дымки всё вокруг казалось размытым.

— Не знаю, капитан, но это что-то новенькое, — нахмурившись, Жак пытался разобрать запах. — Воняет, будто прокисшее молоко… и ещё что-то, душистое такое. Типа черного корня или…

— Проводник куда-то делся! — послышался крик впереди.

— Прентисс, Уэйд, за мной, — скомандовал Мэйхен по встроенному воксу. Вырвав железные ступни из липкого месива, капитан залязгал в сторону невидимого солдата, поднявшего тревогу. Братья-зуавы пристроились к Джону с боков.

Последний час или около того взвод Мильтона прошагал по лодыжки в грязи и со смогом над головами — липкий дым поднимался с земли целыми колоннами, превращая заросли в призрачную, кладбищенскую пародию на джунгли. Все живое вокруг выглядело иссохшим и увядшим.

«Даже по меркам этой сортирной планеты местечко просто отвратное!» — хмуро подумал Мэйхен.

— Хилл и Баухам тоже пропали! — головной дозорный явно начинал паниковать. Зуавы, за которыми поспевал Валанс, как раз притопали на место.

— Оба были тут секунду назад! — серобокий указал вперед. — Прямо за теми деревьями…

Капитан жестом отдал приказ разведчику, и Жак осторожно двинулся в указанном направлении. Остановившись возле подозрительного скопления деревьев, остроглазый арканец обратил внимание на брызги темной слизи, кое-где попадавшиеся на стволах. Опасливо понюхав пятна, Валанс едва сдержал рвоту; заметив блеск металла, боец опустился на колени и провел пальцами по коре. Порезавшись до крови, он поморщился и, приглядевшись, увидел, что дерево усеяно множеством крошечных, бритвенно-острых металлических волокон.

— Я нашел… — из смога впереди раздалось тихое шипение, и разведчик замер. Мгновением позже послышался низкий, влажный перестук. Поднявшись, Валанс отступил спиной вперед, не отводя глаз от дымки перед собой.

— Там что-то есть, — выдохнул Жак. — И это не просто животное.

— В боевой порядок, серобокие, вокруг меня! — скомандовал капитан, подбадривая старую ярость в груди, словно верного друга. Даже если сами Преисподние собирались разверзнуться, Джон Мильтон Мэйхен готов был встретить их обитателей.

Темплтон потерял ориентировку ещё несколько часов назад, но проводник явно знал свое дело, поэтому офицер с головой ушел в собственные ощущения от кошмарного странствия, надеясь постичь мертвенно живую фантасмагорию джунглей. В ней таился истинный клад аллюзий для утонченной души, огромный потенциал метафор и каламбуров… Но, как ни старался Эмброуз, слова ускользали от него, теряясь в пелене боли, которая медленно просачивалась в разум арканца. Виной тому, разумеется, были укусы, какая-то инфекция, которую он подхватил от этих проклятых трупных крабиков на берегу. Левая ладонь уже давно пульсировала болью, и от неё расходилась лихорадка, превращавшая мысли капитана в мутное месиво.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, Темплтон размотал временную повязку и осмотрел раны; бойцы тем временем шагали мимо него. Вся ладонь распухла, и к запястью тянулись извилистые багровые линии. Эмброуз снова выругал себя за то, что не обработал укусы на заставе — но ведь тогда они выглядели такими безобидными, да и не хотелось показаться слабаком в глазах Мэйхена. Капитан 3-й роты и так относился к нему почти без всякого уважения.

Что-то пронеслось над головой арканца, издавая глубокое, резонансное жужжание. Подняв глаза, Эмброуз заметил силуэт, мелькающий среди верхушек деревьев, темный и зубчатый на фоне изумрудного полога. Мгновение спустя он исчез, но Темплтон остался под впечатлением чего-то шипастого и безобразного, похожего на огромное насекомое…

Повелитель Мух, хитиновый монарх болезненных небес…

— Охрененно здоровый жучина, а, сэр? — заметил сержант Бреннан, лишив Эмброуза смутного вдохновения. Это был жизнерадостный, прагматичный здоровяк, полная противоположность капитана. — За последний час видел, как полдюжины таких мимо пролетели, и что-то не особо они мне понравились.

— Трясина наполнена ксенопоганью, да, — вмешался подошедший к ним кадет-комиссар Рудык. К огромной досаде Темплтона, юноша прицепился к его взводу. — Здесь все животные, все растения испорчены. Однажды мы тут всё сожжем, но не сегодня.

Земён направился дальше, и Эмброуз увидел, что плащ на спине комиссара испещрен пулевыми отверстиями. Молодой кадет не был первым, кто надел это обмундирование, и, наверное, не станет последним. Судя по всему, комиссары на Федре особо не заживались.

Ещё одно гигантское насекомое промелькнуло в вышине, аккомпанируя своему полету пестрой мешаниной щебета и чириканья. Странной песне ответил хор дюжины невидимых сородичей создания, и, охваченный усиливающейся горячкой, Темплтон почувствовал, как что-то терзает его. В этой песне звучало нечто такое…

— Вы в порядке, сэр? — спросил Бреннан, внимательно глядя в бледное, поблескивающее испариной лицо капитана.

— Небольшой тепловой удар, сержант, — слабо улыбнулся Эмброуз, не понимая, почему скрывает правду. — Пойдемте, не стоит отставать от группы в этих дебрях.

Но, пока они уходили все глубже в Трясину, Темплтон продолжал бросать взгляды на полог джунглей, отыскивая среди верхушек деревьев проблески хитина.

Глава четвёртая

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Меня выписали из лазарета две недели назад, но вызова к верховному комиссару Ломакс пока так и не последовало. Несомненно, её занимают более важные вопросы, чем судьба заблудшего комиссара, но порой мне кажется, что это какая-то игра. Получив передышку, я трачу свободное время на исследование заброшенных нижних уровней этой ржавеющей морской платформы. Брожу среди полузатопленных помещений, пытаясь выстроить достоверную легенду. Сгодится любая ложь, если она сумеет убедить Ломакс в единственной, ключевой правде: я собираюсь убить командующего Приход Зимы.

В блужданиях по базе меня сопровождает Номер 27, молчаливое напоминание об ущелье Индиго, где начался мой поход — девять месяцев и целую вечность тому назад. Ущелье Индиго… За двадцать лет воинской службы я повидал больше планет, чем хочется вспоминать, но ни разу не оказывался в подобном огневом мешке. Мы умирали целыми толпами, пробираясь вверх по реке через алое месиво тел погибших товарищей, а из укреплений синекожих высоко над нами вылетали мерцающие лучи, рассекавшие солдат. Враги находились в укрытии, обладали преимуществом расстояния и угла обстрела. Как можно было бороться против этого верой? Ради чего я совершил тогда двадцать седьмую казнь? Даже если это убийство каким-то образом остановило всеобщее бегство, что с того? Погибла ещё тысяча людей, скорее всего, даже больше, а мы ни шаг не приблизились к победе.

Но в тот день со мною была тень Ниманда, наполнявшая мое сердце льдом, и, когда наступление провалилось, а солдаты побежали, я без малейших сомнений нажал на спуск. Выбор цели был совершенно случайным, жертва казалась всего лишь одним удирающим созданием среди множества других. Расходник. Трус. Труп.

Я верил бы в это до сих пор, если бы не увидел её глаз, но, падая, она перевернулась на спину, и мне удалось поймать этот взгляд. Черты лица казались странно искаженными бегущей водой, и ещё более странно смотрелся идеально круглый третий глаз, выходное отверстие моей пули. Убитой было никак не больше восемнадцати — обычная девушка, уже измученная тяготами жизни в Гвардии, но, когда она падала в реку, выпадая из жизни, то смотрела прямо на меня, и я увидел последний отблеск того, что мог назвать только святостью.

Вот так Номер 27 стала третьим участником моего триумвирата теней, но, если Бирс и Ниманд презирают меня, то её взор пылает убийственной жалостью, и это намного страшнее.

Ради неё я убью командующего Приход Зимы и остановлю мясорубку войны на Федре.

Из дневника Айверсона

Бойцы «Пылевых змей» брели по пояс в густом месиве болота, держа винтовки над головой, чтобы уберечь их от грязи, и держа рты закрытыми, чтобы уберечь их от гнуса. Как и серобокие из «Ястребиного клюва», они следовали через топь за провожатым с молчаливой целеустремленностью. Все, кроме Горди Буна.

Дюжий пустошник матерился, бултыхался, злобно прожевывал насекомых и пытался оторвать от сапога какую-то хреновину с бритвенно-острыми зубами. На плечах у него по-прежнему мертвым грузом лежал Туми, который время от времени что-то бормотал и постанывал, но лучше снайперу явно не становилось. Двое других конфедератов предложили нести контуженного по очереди, но Бун отказался. Снайпер всегда был добр к Горди, никогда не обзывал «гроксячьей башкой» и даже позволял время от времени выигрывать у него в карты. Сержант Калхун хотел оставить Корта в лагере, но пустошнику не понравился видок того места, и в конце концов старый твердолобый Уиллис отступился.

Здоровяк продумал тему — если Туми и не станет лучше, то всё в порядке, потому что тогда Бун больше не будет самым тупым серобоким в отделении. Вероятно, эта идея стала ярчайшим озарением в жизни Горди, и пустошник бурно радовался ей. Несмотря на жару и мух, он нес свое бремя с широкой улыбкой, уверенный, что всё наконец-то повернулось к лучшему. А потом эта штука, вроде угря, вцепилась Горди Буну в сапог и испортила последние несколько минутего бессмысленной жизни.

Когда она подошла к концу, Калхун как раз орал на пустошника, чтобы тот заткнулся ко всем Преисподним, а Жук поворачивался, чтобы поделиться очередным саркастическим перлом. Тут что-то ударило Горди прямо в глаз, и на мгновение здоровяк разозлился, а потом ему стало больно, а затем от него не осталось ничего, кроме груды мертвого мяса, оседающей в болото. Рядом шлепнулся в воду Туми, инстинктивно застонав от неожиданности.

Клэйборн ухмыльнулся было, решив, что здоровая гроксячья башка поскользнулся. Впрочем, он тут же увидел черное древко, торчащее из правого глаза Буна, труп которого скрылся в трясине. Что-то просвистело рядом с ухом Жука, и серобокий из «Ястребиного клюва» захрипел, хватаясь за вонзившуюся в горло стрелу. Мгновение спустя люди кричали и падали уже повсюду вокруг разведчика. Туземец нырнул под воду, спасаясь от лучников, которые выпускали по арканцам целые шквалы стрел; Клэйборн последовал за ним, плотно зажмурившись перед погружением в мерзкую топь. Поверхность болота над ним забулькала от попаданий, что-то оцарапало плечо конфедерата, и он в отчаянии прижался к заиленному дну. После этого Жук поплыл вперед, вслепую отыскивая укрытие.

— В мангровые заросли! — заорал Калхун, не обращая внимания на торчавшую из плеча стрелу. Сам сержант уже пробирался через трясину к одному из скоплений деревьев. Калли и Поуп шлепали по болоту рядом с ним, выпуская неприцельные лазерные очереди по теням, пляшущим в тумане. Они видели, что лейтенант Сандефур ведет нескольких «Ястребиных клювов» к груде поваленных стволов — воздев над головой саблю, офицер палил из пистолета, героически и бессмысленно расстреливая дымку.

Повалившись в укрытие, сержант и двое бойцов обнаружили, что там их уже ждет Дикс, который пытался уместить свое худощавое тело в полость среди искривленных корней. К отвращению Калхуна, Джейкоб хныкающим голосом повторял имя Клетуса Модина, словно ребенок, зовущий мамочку.

— Наступают отовсюду, — прорычал одноглазый Калли, лихорадочно пытаясь стрелять из лазвинтовки во все стороны одновременно, а партизаны-саатлаа в это время сжимали кольцо вокруг арканцев. Обнаженные воины возникали из тумана, будто сгорбленные призраки, с гортанными воплями выпускали стрелы и пропадали до следующего раза.

— В укрытие, как можно дальше! — рявкнул Уиллис, отыскивая взглядом юного Оди. Сержант сломал древко, торчавшее из плеча, заполз глубже в заросли и тут же облегченно вздохнул, заметив паренька. Джойс сидел, пригнувшись, в полом стволе большого дерева напротив Калхуна; для «зеленого кепи» это была первая в жизни настоящая переделка, но он не выглядел испуганным. Больше того, на лице новичка сияла широкая улыбка, при виде которой Уиллис одновременно испытал гордость и беспокойство.

Рядом завизжал Дикс, которому плюхнулся на лицо здоровенный паук, скрывавшийся в гнилом дупле мангрового дерева. Показалось, что голову бойца обхватил руками какой-то скелет — тварь состояла из одних лишь костистых лап, твердых выступов и слишком многочисленных глаз. Оторвав паука, Калхун швырнул его прочь, но гадина забрала с собой нос Джейкоба, и посреди лица пустошника возникла кровоточащая дыра. Матерясь от омерзения, Уиллис нашпиговал дрыгавшее лапами чудище лазразрядами и повернулся к остальным.

— Пора заставить их повизжать в ответ! — взревел сержант, пытаясь перекричать вопящего Дикса. — Здесь враги нас не достанут, но не давайте им подойти!

Пронесшись над землей, одно из гигантских насекомых вонзило когтистые лапы в спину солдата и подняло закричавшего парня в воздух. Взмыв обратно к верхушкам деревьев, существо выпустило жертву, которая понеслась вниз, словно вопящий, размахивающий руками манекен. Темплтон отскочил назад, и человек рухнул в перегной у его ног, изломанный, но всё ещё живой. Несчастный пытался молить о помощи, из пробитого горла с бульканьем вытекала кровь, а Эмброуз, опустившись на колени, бессмысленно водил руками над грудой мяса и костей. Задыхаясь, умирающий пробовал что-то сказать, но слова не давались ему. Капитан понимал, каково это — он тоже утратил дар речи.

Мимо пробежал кадет-комиссар Рудык, который одной рукой лихорадочно листал потрепанный «Тактика Империум», а другой палил из пистолета. Рядом рычал сержант Бреннан, вокс-оператор орал в потрескивающий канал связи, а «Парокровный зуав», включив наплечные динамики, обрушивал на поляну помпезные аккорды. Конфедераты матерились, сражались и умирали повсюду вокруг Эмброуза Темплтона.

Тряхнув головой, капитан дал себе увесистую оплеуху в попытке очистить разум от тумана. Атака началась так внезапно… Когда где-то вдалеке вспыхнула битва, его взвод как раз вошел на широкую прогалину среди джунглей, и в тот же миг насекомые бросились на них сверху, словно повинуясь условному сигналу…

Черт подери, так оно и было! И я всю дорогу знал, что это случится! Знал, что они говорят друг с другом!

Капитан Мэйхен вновь услышал призрачный перестук из тумана. Затем он раздался ещё раз, уже с левого фланга… с правого… с тыла…

— Кто бы это ни был, он там не один, — прошептал Валанс.

— Выгоним трусливого ублюдка на открытое место, — аристократическим тоном, полным презрения, предложил Уэйд по встроенному воксу.

— Ждем, пусть сами придут к нам, — прошептал Джон. — Они долго не вытерпят.

По приказу капитан взвод построился в плотную фалангу, со всех сторон ощетинившуюся лазвинтовками. Бронированные зуавы с тяжелыми стабберами заняли позиции на равном расстоянии друг от друга, усиливая пехоту. Оборонительное построение прямо из учебника, и Мэйхен всегда прибегал к этой тактике в боях с дикими зеленокожими и чужеземными племенами Провидения, но сейчас рыцарь уже томился ожиданием. Все арканцы слышали приглушенные лазвыстрелы, раздающиеся вдали — другие отряды вступили в бой с врагом, завоевывая личную славу, пока Джон Мильтон Мэйхен сидел тут без дела.

Внезапно в дымке что-то щелкнуло и зажужжало, словно механизм, медленно выходящий на полные обороты. Отозвавшись на звук, ожили и затарахтели ещё два таких же устройства.

— Сэр, позволите ли мне высказать… — начал Прентисс, но его голос мгновенно утонул в визжащей какофонии металлического шквала, который с трех сторон вырвался из тумана и обрушился на фалангу.

Сержант Калхун ухмыльнулся, заметив, что ещё один первобытный партизан выскочил из мглы — прямо ему на мушку. Не позволив саатлаа выпустить стрелу, Уиллис завалил его лучом в глаз и быстро перевел лазвинтовку на другого дикаря. Калли и Поуп, втиснувшиеся между корней по бокам от командира, поддерживали его короткими, резкими очередями, а на Дикса сержант уже рукой махнул. Раненый пустошник свернулся плотным калачиком и жалобно хныкал, держась за изуродованное лицо.

В засаде погибла чуть ли половина отряда, но выжившие держались весьма неплохо. Лейтенант Сандефур прилично организовал круговую оборону, и шестеро серобоких накрывали повстанцев точными, дисциплинированными залпами.

«Этим дикарям хватает и храбрости, и коварства, но луки и стрелы неровня арканскому оружию!» — с пылом в сердце подумал Калхун.

Из тумана вылетел энергоразряд и пробил насквозь дерево, за которым укрывался один из конфедератов. Грудь человека превратилась в обугленные куски мяса, и самонадеянная улыбка сержанта потухла.

— Что, Преисподние побери, это значит? — прошептал Поуп.

— Это значит, что нам фрагдец, — ответил Калли, и тут же из джунглей с шипением вылетел второй смертоносный разряд. Уиллис вынужден был признать, что рядовой, похоже, прав.

Нечто зажужжало позади Темплтона; резко повернувшись, капитан уставился мутными глазами в лицо из ночных кошмаров. Оно выглядело, как безумная трехуровневая пирамида фасеточных глаз, возведенная на фундаменте жвал. Длинные клиновидные антенны уступами поднимались по обеим стороны конической головы, резко подергиваясь в сторону жертвы.

Несмотря на опасность, Эмброуз оказался заворожен обликом подступающего к нему чудовищного воина, почти загипнотизирован блеском его неуловимо быстрых крыльев. У создания были две грубые, угловатые ноги, но на этом сходство с человеком заканчивалось. Нижние конечности чужака переходили не в ступни, а в огромные когти, его тело представляло собой неоднородный экзоскелет, мешанину твердых пластин и острых шипов. Самым странным было то, что насекомое держало в руках оружие. Пока враг наводил его на Темплтона, ритм биения почти невидимых крыльев менялся, вибрировал, порождал новые колебания. Кристаллический выступ в стволе замерцал, входя в гармонический резонанс с гудением, словно ксенос настраивал пушку движениями собственного тела, а потом…

Сержант Бреннан врезался в Эмброуза и оттолкнул его в сторону. Развернувшись, здоровяк послал в «лицо» насекомого лазерную очередь, которая выжгла два ряда фасеточных глаз. Истошно зачирикав от боли, существо ринулось прочь, яростно захлопало крыльями и взмыло к пологу джунглей. Бреннан поворачивался следом, отмечая путь чужака потоками лазогня, но лучи отражались от прочного экзоскелета. С ледяным спокойствием конфедерат поправил прицел и растерзал новыми выстрелами тонкую перепонку крыльев. Издавая яростное щебетание, чужак с размаху врезался в дерево и рухнул на землю; через считанные секунды его, словно гончие псы — жертву, окружили мстительные бойцы в серых мундирах. Рубя и коля штыками, они покончили с тварью.

— Надо найти укрытие! — крикнул сержант, помогая Темплтону подняться.

Сверху в Бреннана вонзился виброакустический импульс, и тело арканца, превратившееся в бурлящий багровый вихрь, разлетелось на атомы. Мгновением позже от сержанта осталась только рука, сжимающая китель Эмброуза. Посмотрев вверх, капитан увидел убийцу конфедерата — ксенос пикировал на него, вытянув когти. Темплтон инстинктивно пригнулся, так, что насекомое пронеслось выше, ударом задней лапы разорвав шляпу офицера и едва не сбив его с ног. Командир 4-й потерял равновесие, но сумел послать вслед врагу очередь неприцельных лазвыстрелов, выхватил саблю и принялся высматривать цели в небе.

Следи за небесами, клыками и глазами, что плачут и чирикают хитиновым дождем…

Под ударами бритвенно-острой бури выстояли только зуавы. Один за другим шквалы металлических волокон обрушивались на фалангу Мэйхена, тонкие нити рассекали плоть и кости, но лишь царапали крепкие панцири «Парокровных». Когда обстрел закончился, трое воинов замерли над изувеченными останками товарищей, словно рыцари на скотобойне. Поразительно, но некоторые из растерзанных солдат были ещё живы, и сейчас они стонали и подвывали, истекая кровью из тысяч порезов.

— Вы, оба, стойте абсолютно неподвижно, — прошептал Джон в вокс-канал.

— Но почему… — начал было Уэйд.

— Тихо! — зашипел капитан. — Да, мы тут плотно запечатаны, но не надо рисковать. Теперь делайте, что я говорю, если хотите жить!

— Как прикажете, сэр, — понизив голос, по уставу ответил зуав.

— Прентисс? — позвал Мэйхен. — Прентисс, ты меня понял?

Третий «Парокровный» не отозвался, но проверять, что с ним, было слишком рискованно. Раненых тоже придется оставить без внимания; скорее всего, им уже ничем нельзя было помочь, но легче Джону от этого не стало.

— Сэр, что, Преисподние побери, произошло? — Уэйд говорил с трудом, и капитан предположил, что часть волокон всё же пробила доспех зуава, скорее всего, в сочленениях.

— Локсатли, — мрачно объяснил Мэйхен. В тот же миг, как началась атака, он узнал оружие врага и понял, насколько глупо было собирать пехотинцев вместе.

— И что эти мерзкие ящерицы здесь делают? — недоверчиво прошептал лейтенант.

— То же, что и всегда — убивают за плату. Кажется, эти ублюдки-тау любят прятаться за наемниками.

«Я забрался так далеко от дома только затем, чтобы снова столкнуться с теми же самыми паразитами, — горько подумал Джон. — Впрочем, стоит ли удивляться, если со мной всегда происходит нечто подобное?»

Давным-давно старый священник поделился с патрицием искоркой мудрости, которая ошеломила Мильтона мощью неоспоримой истины: «От себя не убежишь». Неприятная правда, ведь, где бы ни оказывался Мэйхен, его кошмары следовали за ним. Почему на Федре всё должно быть по-другому? Кроме того, локсатли превосходно подходили этой грязной планете и ещё более грязной войне. Амфибии и наемники, они сражались за тех, кто предлагал наибольшую цену, в том числе и за повстанцев на Провидении.

— Мне отсюда ничего не видно, — сказал Уэйд. — Что мы собираемся делать?

— Ждать.

— Но они нас в клочья порвут!

— Я уже встречался с этими скотами. На земле они практически слепы, разыскивают жертв с помощью обоняния и вкуса.

Последовала долгая пауза, Уэйд обдумывал услышанное.

— Наша броня…

— Именно. Доспехи герметично закрыты, и, если будем стоять совершенно неподвижно, ублюдки нас даже не заметят.

— Сэр… Я истекаю кровью, и, так уж вышло, весьма быстро.

— Как и ещё пятьдесят душ рядом с нами, лейтенант. Просто не двигайся, и локсы не смогут учуять тебя в толпе.

— Но раненые…

— Выманят локсов из укрытия. Да, твари убивают за деньги, но они любят убивать.

— Вы хотите использовать раненых как наживку? — потрясенно произнес Уэйд.

— Я хочу отомстить за них, парень! — Мэйхен пытался не повышать голос, сражаясь с растущей внутри яростью. Собравшись с силами, Джон подавил её. — Локсы никого не пощадят, но они захотят насладиться убийствами. Нужно подождать, и ящерицы придут к нам…

Очередной разряд перегретой энергии с шипением рассек воздух над болотом и оторвал кусок от укрытия лейтенанта Сандефура, но Калхун по-прежнему смотрел на юного Оди. Парень тихо соскользнул в воду и теперь лежал на поверхности, изображая мертвеца. Перед этим Уиллис заметил, что Джойс слил часть прометия из заплечного бака, но не смог понять, что же замыслил новичок. Ну, теперь-то все прояснилось, только сержанту не стало от этого легче. Воздух в резервуаре держал бойца на плаву, и он медленно подгребал в направлении одного из вражеских снайперов. Невнимательный наблюдатель мог принять юношу за ещё один всплывший труп, но риск был просто адский, и Калхун заскрипел зубами от бессилия.

Приближаясь к врагам Императора, Оди Джойс думал о святом с линкора. Как бы сейчас гордился им этот прекрасный и ужасный великан! Как и святой, юноша оставил позади страх и сомнения. Прозрение посетило его во время жуткого морского перехода, родившись из мыслей о судьбе зуава, сброшенного за борт. Оди всё никак не мог позабыть то удивление в глазах рыцаря, и, чем дольше думал об этом, тем сильнее сердился на моряка, который погубил арканца. Вот поэтому, когда лодка пристала к берегу, Джойс пробрался в кабину рулевого. Сперва летиец нагло ухмылялся, но перестал скалиться, как только Оди схватил его за горло своими большими руками. Юноша смотрел, как глаза моряка лезут на лоб от потрясения, а сам всё давил и давил, понимая, что не ошибся — люди всегда удивляются, когда смерть приходит за ними.

Это отмщение показалось чистым, праведным. Как и святой, Оди Джойс свершил богоугодное дело голыми руками, но теперь у него был огнемет и ещё очень много дел впереди.

— Цельтесь в крылья! — закричал Темплтон, одновременно пытаясь разобраться в окружающем хаосе. Его «серые мундиры» сновали туда-сюда, отчаянно паля вверх, или отпрыгивали в разные стороны, уклоняясь от смертоносных пульсаций. Несколько бойцов опустились на одно колено, рискуя жизнью ради точного выстрела по вертким мучителям. Уцелевший «Парокровный» воин заблокировал ноги доспеха, превратившись в прочную орудийную платформу. Громоздкий тяжелый стаббер, ярко вспыхивая, терзал полог джунглей непрерывным потоком высокоскоростных зарядов и выбрасывал каскады пустых гильз. Из наплечных динамиков гремели военные марши, аккомпанируя искусственно усиленным проклятиям зуава. Его товарищ погиб во время первого налета, разнесенный на атомы несколькими перекрещенными потоками колебаний, и выживший рыцарь алкал возмездия.

На глазах Эмброуза зуав сбил одного из летунов, и серобокие триумфально завопили. Словно буйная толпа, арканцы бросились к кувыркающейся хитиновой массе, и капитан устремился следом, охваченный внезапной жаждой крови. Первым до чужака добрался кадет-комиссар Рудык; чуть ли не воя от ненависти, он вдавил пистолетный ствол между дергающихся жвал и выпустил весь магазин одной очередью. Бросив на Темплтона сияющий взгляд, Земён улыбнулся и тряхнул рукой, в которой держал «Тактику». Книга раскрылась там, где юноша заложил её пальцем, на странице с грубым наброском воинов-насекомых.

— Это веспидов мы воюем, да! Вес-пидские жало-крылы! — объяснил Рудык, победно размахивая руководством. — Зависимая раса для тау, понял? Для разведки и штурмовки. Очень быстрые и очень проворные есть.

— Нам нужно… отыскать укрытие… — неразборчиво пробормотал Эмброуз, видя перед собой двух кадетов-комиссаров.

— Может, мы здесь и крутов найдем! — Земён даже облизнулся в предвкушении.

Первый локсатль выскользнул из тумана ловкими, гибкими движениями, припадая к земле на четырех когтистых лапах. Помедлив, ксенос принюхался раздувающимися ноздрями, перебирая запахи резни в поисках угрозы. Мэйхен наблюдал за тварью уголком глаза, держа палец на гашетке тяжелого стаббера. При виде локсатля в нем проснулось почти первобытное отвращение, поскольку змееподобное тело создания каким-то образом воплощало все худшие аспекты чуждости.

Вытянутая, сплющенная по вертикали голова щерилась клыками из пасти, над которой располагались узкие щелки бесцветных, почти невидящих глаз. Капая на землю черной слюной, существо водило мордой из стороны в сторону, пробуя воздух на подрагивающий язык.

Короткий и толстый флешетный бластер, укрепленный на спине ящера, копировал медлительные движения хозяина. Оружие, установленное в подключенной к нервной системе аугментической турели, напрямую управлялось мыслями существа, что позволяло ему отслеживать жертву, оставляя лапы свободными. Джон услышал, как бластер пощелкивает и жужжит при движении, наводясь на ещё дышавших людей в груде трупов.

— Сэр, один из ублюдков только что заполз мне прямо на линию огня, — воксировал откуда-то сзади Уэйд. — Прошу разрешения стрелять.

— Жди. Здесь только двое, ещё один пока не показался, — ответил капитан.

— Сэр, я истекаю кровью…

— Я сказал — жди. У нас будет только один шанс.

Стоя без движения, Мэйхен не отводил взгляда от «своего» локсатля. Ксеноса, который подбирался к лейтенанту, он видеть не мог, точно так же, как не мог рисковать и озираться в поисках третьего. Однако же, арканец чувствовал, что последний чужак наблюдает и ждет. Он был осторожнее сородичей — скорее всего, вожак выводка, старый и мудрый, набравшийся ума в бесчисленных охотах. Но даже при этом, когда товарищи по стае начнут добивать раненых, он не сможет сдержаться…

Кто-то осторожно сжал плечо Жука, и задыхающийся конфедерат вынырнул посреди скопления высоких камышей. Там его ждал разведчик-саатлаа, который низко присел, по шею уйдя под воду.

Клэйборн инстинктивно доверился проводнику, и аскари направлял его во время отчаянного подводного бегства. Время от времени абориген указывал путь, подталкивая гвардейца или дергая за руку, и постоянно предупреждал, когда можно всплыть за воздухом. Похоже, саатлаа без проблем видел в мутной воде большими и выпученными, как у рыбы, глазами. Что ж, решил арканец, повезло, что он пришелся туземцу по душе, но от этой внезапной верности серобокому стало не по себе. Клэйборн Жук как-то не привык, чтобы о нем заботились другие.

Что-то стремительно понеслось к ним над топью, издавая электронное бормотание. Резко подав знак «вниз», аскари вновь нырнул, и Жук, последовав за ним, увидел тень пролетевшего диска. Ещё несколько таких же штуковин, со свистом рассекая воздух, последовали за первой; вода приглушала их механическую болтовню.

Прошел как будто целый век, и только потом абориген потянул Клэйборна обратно на поверхность. Какофония яростной битвы в болоте усилилась после прибытия летающих дисков. Осторожно раздвинув камыши, Жук увидел, что машины кружат вокруг его связанных боем товарищей, то проносясь возле самой воды, то мелькая у верхушек деревьев. Диски были всего около метра в диаметре и казались гвардейцу чуток нелепыми, но в закрепленных снизу сдвоенных пушках не было ничего смешного. К счастью, на лету они стреляли очень неточно, а выравнивались, только неподвижно зависнув в воздухе. Каждый раз, когда одна из машин замирала, конфедераты разрывали её на куски сосредоточенным огнем, но это была опасная игра.

А ещё эти снайперы… Клэйборн насчитал троих — они рассредоточились вдоль болота, скрытые далеко в тумане. Стреляли враги медленно, но оружие их было намного мощнее того, что имелось у арканской пехоты: энергоразряды с равной легкостью пробивали плоть и крепкие стволы деревьев. Коварные ублюдки уже сняли четверых серобоких, и с ними нужно было что-то решать, иначе стычка могла закончиться скверно.

— Времени почти не осталось, — прошептал Жук аскари.

Приникнув к поверхности, туземец указал на рощицу мангровых деревьев, примерно в двадцати метрах от имперцев. Клэйборн подождал секунду, и из схрона вылетел шипящий разряд.

— Клево сработано, мистер Рыбка, — улыбнулся Жук, заработав ответную кривобокую ухмылку от саатлаа. — Окей, давай прикончим его.

Оба снова ушли под воду.

— Скажи полковнику… скажи ему, что нас бросили на съедение волкам, — хрипел Темплтон из туннеля саднящей боли.

— Делаю всё, на что способен, сэр, — пробормотал Лабин, возившийся с вокс-установкой, — но обещать ничего не могу.

Показной пессимизм был их старым ритуалом, но худощавый маленький гвардеец оставался лучшим связистом в полку, и капитан лично профинансировал покупку его комм-установки дальнего действия. Впоследствии предусмотрительность Эмброуза не раз сыграла ему на руку.

— Товарищ капитан Наживка, мы должны выдвигаться, да! — рявкнул на него Рудык. — Гвардеец, он должен идти вперед всегда! Император, Он…

— Он обвиняет. Да… я помню… — произнес Темплтон, в полной уверенности, что его-то Император уже обвинил. Зараженная рука чудовищно распухла под бинтами, и шкрабовый яд струился по всему телу, но, к счастью, голова немного очистилась. Эмброуз неуверенно осмотрел джунгли, пытаясь понять, что происходит вокруг.

Бойцы его взвода укрывались под свисающей шляпкой огромного гриба, пригнувшись возле скопления поганок меньшего размера. Атаки жалокрылов прекратились, но в джунглях были и другие враги.

— Нам нужно… перегруппироваться… найти остальных…

— И вместе мы пойдем вперед, да! — хлопнул в ладоши Земён.

— Да, — подтвердил Темплтон, а про себя подумал: «Нет».

Мэйхен впивался глазами в передового локсатля, мысленно понукая того подать осторожному вожаку выводка сигнал «всё чисто».

— Сэр, готов открыть огонь! — прожужжал в вокс-канале нетерпеливый голос Уэйда.

Внезапно чужак Джона поднялся на задние лапы и склонил голову, издав влажный, гортанный перестук. Откуда-то из-за спины зуава отозвался сородич наемника, и Мильтон проклял лейтенанта, уверенный, что твари засекли приглушенные колебания его речи.

— Сэр, вы не думаете, что…

— Сиди тихо, придурок.

Локсатль неожиданно взмыл в воздух, с почти незаметной для глаза быстротой. Приземлился он прямо на возвышающийся над землей «Громовой» доспех Мэйхена. Раздался мясистый шлепок, после чего когтистая лапа заскребла по куполу шлема, а молочно-белый глаз слепо заглянул в смотровую щель. Капитан замер.

Может, он принимает меня за дерево. Странное, конечно, дерево, но в этих Императором забытых джунглях полно странных деревьев. Если только Уэйд сможет помолчать хоть…

— Он лезет на меня! — заорал лейтенант.

Невидящий глаз расширился, локсатль зашипел и попытался спрыгнуть, но облаченные в металл руки Джона рванулись вперед и сжали тварь, словно клещами. Флешетная установка сломалась, будто спичечная соломка, чужак отчаянно забил когтями по доспеху и попытался вцепиться челюстями в лицевую пластину, но не смог пробить панцирь. Жестоко сдавив ксеноса, Мэйхен прижимал его к кирасе, пока атаки не сменились отчаянными попытками вырваться. Сзади послышалась стрельба — Уэйд открыл огонь по второму ящеру, но капитану было не до того. Локс по-змеиному извивался и корчился в его хватке, маслянистая кожа оказалась настолько скользкой, что зуав едва удерживал врага. И все же рыцарь не отпускал жертву, а мрачно усиливал хватку, изгоняя ужас, что пожирал его изнутри.

Ужас, который никогда не удастся изгнать…

После кровопролитных сражений за Ефсиманию Мэйхен решил, что навсегда утратил способность испытывать страх, но он ошибся. Возвратившись домой после войны, капитан обнаружил, что кошмар ждет его, словно старого друга, в тлеющих руинах родного поместья. Округ Валент находился в глубоком тылу лоялистов, но ужас опередил героя, чтобы устроить ему достойную встречу и выставить напоказ обугленные тела жены и дочерей Джона. Один из рабов на плантации видел, что произошло: душегубами были отставшие от своих солдаты, идущие на родину. Лишенные руководства, опьяненные победой… Пустошники. Лоялисты.

Мэйхен вздернул раба за то, что тот выжил, когда семья капитана погибла, а затем выследил и казнил убийц с той же доскональной дотошностью, с которой управлял передвижениями отрядов и доставкой припасов. После этого Джон кричал, пока в нем не осталось ничего, кроме ненависти, и тогда, поскольку ему больше некуда было идти, рыцарь вернулся в 19-й полк. Мильтон отплатил за гибель семьи, но месть оказалась жадным созданием.

И она не выбирала жертв…

В спине локсатля что-то хрустнуло, из пасти полетели брызги пенистой слизи, пятнающие лицевую пластину «Громового» доспеха. Несколько секунд тварь судорожно подергивалась, потом замерла, и капитан с победным воем отшвырнул изломанный труп в сторону.

В тумане раздалось злобное шипение, после чего к Джону со свистом понесся шквал флешетт, но волокна безвредно простучали по броне. Мэйхен зарычал и ответил на приветствие вожака очередью из тяжелого стаббера, терзая мглу, пока невидимый нападавший уносился прочь.

— Уэйд, ты убил своего? — рявкнул Джон в вокс-канал.

— Я попал в него! — возбужденно крикнул лейтенант.

— Ты убил его, парень?

— Я… я не уверен. Он двигался чертовски быстро, сэр.

Выругавшись, капитан грузными шагами подступил к другому зуаву, который неуверенно водил орудием, целясь в окружающий смог.

— Я попал в него! Тут всё залито его кровью! — Уэйд показал на полосу черной слизи, скрывающуюся в дымке. Откуда-то донесся хриплый рык — создание еле тащилось по перегною.

— Убийц надо выслеживать и кончать с ними! — прорычал Мэйхен, устремляясь по кровавому следу в туман.

Конфедерат обнаружил второго локсатля, когда тот с болезненной медлительностью полз к бочагу стоячей воды. Тварь повернулась к Джону, издав вызывающее шипение, бессильно защелкал искореженный флешетный бластер. Пули Уэйда оторвали ящеру левую переднюю лапу и половину морды, но он все равно бросился на капитана, слабо щелкая расколотыми челюстями.

Мэйхен втоптал чужака в землю и раздавил ему череп железной ступней.

«Ещё один, и игра окончена», — кровожадно подумал Мильтон.

Жук и его провожатый тихо поднялись на поверхность примерно в десяти метрах позади снайперской лежки. Оказалось, что в кустах скрываются трое партизан, и, к удивлению Клэйборна, сам стрелок оказался туземцем, почти обнаженным под толстым слоем серой грязи. Что было ещё абсурднее, голову саатлаа скрывал обтекаемый, словно бы отклоненный назад шлем, оснащенный прозрачным оптическим сенсором. Воин представлял собой безумное сочетание первобытности и высоких технологий, но, вне сомнений, очень умело обращался со слишком большой для него винтовкой. Повстанец держал еретическое оружие с нежностью, которая граничила с поклонением, что-то шептал ему и гладил ствол после каждого выстрела.

Двое других партизан оказались в каком-то роде ещё удивительнее. Оба были полноценными людьми, и, совершенно точно, профессиональными солдатами, носили открытые шлемы и свободную форму черного цвета, а также кирасы и наплечники. Броня выглядела так, словно её отлили из какого-то твердого сорта пластека, и имела округлый, чуждый вид.

Чуждый. Да, Жук ожидал найти здесь ксеносов, настоящих врагов, а не очередных дикарей и этих людей-изменников. Какой-то частью разума арканец жаждал причинить боль самим тау, хоть немного отплатить за бедного тупого Буна и остальных. Откуда-то с другой стороны болота донесся характерный шумный вздох огнемета, и трое партизан принялись яростно спорить — предатели требовали от снайпера-саатлаа быстрее перейти на новую цель.

«Что ж, — решил Клэйборн, — кем бы они ни были, всё равно враги».

Подав сигнал держащемуся рядом аскари, Жук прицелился из лазвинтовки и нажал на спуск. Но какая-то часть механизма явно не вынесла купания в болоте, и оружие бессильно зашипело. Разведчик скорчил гримасу, заметив, что снайпер-туземец качнул головой и начал оборачиваться на звук. Тут же провожатый-саатлаа подпрыгнул и метнул что-то в сородича. Длинный кинжаловидный шип вонзился в грудь стрелка, который повалился на спину, в сплетение ползучих лиан, служившее ему укрытием.

Двое предателей резко развернулись, и Клэйборн бросился вперед, пригибаясь под их первыми выстрелами навскидку. Тут же арканец отчаянно ткнул стволом лазвинтовки в глаз одному из врагов, заставив его пошатнуться, но второй врезал Жуку прикладом по лицу. Покачиваясь, словно пьяный, разведчик увидел, как аскари влетает в его противника и оба с громким плеском валятся в воду. Первый солдат топтался рядом, одной рукой зажимая разбитый глаз, а другой пытаясь навести винтовку. Борясь с сотрясением, конфедерат подковылял к нему и увидел тело снайпера, запутавшееся в лианах. Вырвав из трупа длинный шип, Клэйборн неуклюже навалился на полуслепого изменника, отбил его оружие в сторону и всадил импровизированный кинжал в уцелевший глаз.

Потом Жук понял, что с него хватит, и мир завертелся вокруг бойца, а сам он рухнул наземь.

Испепеляя еретиков-ксенолюбов, Оди Джойс чувствовал, как по его жилам струится гнев Императора. Их укрытие превратилось в пылающий ад, проволочную клетку обугленных стеблей, и повстанцы метались там, будто угольно-черные скелеты. Один из них бросился в воду, подняв огромные клубы пара, но юноша чувствовал, что врага это уже не спасет. Двое дикарей выскочили из джунглей справа от новобранца, и он повернул к ним поток очистительного пламени, а затем расплылся в улыбке, видя, как горят изменники.

Всё прошло по плану, в чем Оди и не сомневался. Даже диски язычников не обратили внимания на парня, пока он подгребал к лежке снайпера. Когда Джойс вдруг вскочил и обрушил на врагов святой огонь, то мельком заметил в листве блеск удивленных глаз и улыбнулся своим растущим познаниям.

— В укрытие, идиот зеленый!

Быстро обернувшись на знакомый голос, Оди увидел дядю-сержанта Калхуна, который медленно продвигался к нему, сражаясь с вязким, как патока, болотом. Шагая вперед, Уиллис палил из лазвинтовки по дискам, пролетавшим мимо него в сторону Джойса. Одного сержанту удалось подстрелить, машина завертелась и, дымясь, рухнула в трясину. Остальные яростно забормотали, со свистом заложили вираж и помчались назад, к ветерану. Рыча, как безумец, Калхун открыл огонь по атакующим и опустошил батарею, а ответные выстрелы дюжины пушек в это время прошивали топь вокруг арканца, испаряя воду.

Оди бросился к своему герою, и другие серобокие тоже покинули укрытия, чтобы помочь сержанту и отвлечь на себя часть дисков. Теперь все арканцы стреляли и бросались в разные стороны, забыв от осторожности, ведь в своих душах они приближались к Громовому краю. Три полыхающих диска свалились в болото, три пронеслись мимо бойцов, оставив за собой пару мертвых конфедератов. Последний выживший снайпер сразил ещё одного, но несколько гвардейцев уже вычислили его позицию и устремились туда, не думая об опасности.

Затем Джойс услышал грохот военной музыки — с левого фланга подходил «Парокровный» рыцарь во главе ещё одного отделения арканцев. Зуав палил из тяжелого стаббера, повстанцы бежали пред ним, летящие со всех сторон стрелы отскакивали от брони с бессильным звоном, и осажденные конфедераты громко кричали от радости. Словно в ответ на это, по рядам саатлаа прокатилась какая-то волна безумия: туземцы бросились в атаку из тумана, издавая неистовые вопли. Они отбросили луки и кидались на гвардейцев, размахивая дубинами и копьями с коралловыми наконечниками.

— Круши дикарей! — взревел лейтенант Сандефур, устремившись на партизан; сабля офицера сверкала в гнилостном полумраке.

Тут Оди услышал, как кто-то сердито орет на саатлаа, требует оставаться на местах и обзывает их безмозглыми варварами. Решив, что это вражеский командир, юноша поспешил на голос, почти сразу же столкнувшись с одним из повстанцев. Партизан кинулся на Джойса, замахиваясь копьем и плюясь, будто ядовитая жаба. Новобранец парировал удар стволом огнемета и ответил вспышкой очистительного пламени. Мимо со свистом пролетел один из механических дисков, так близко, что едва не сбил парня с ног. Послав вслед устройству чужаков поток огня, Оди превратил его в пылающий шар. Машина слепо затрепыхалась, облила пару повстанцев горящим прометием и врезалась в дерево, а Джойс победно взвыл не хуже дикарей.

Вот ведь славно!

Мэйхен со скрипом бродил туда-сюда и время от времени постреливал в туман, действуя как приманка, пока второй зуав тихо наблюдал за ним. Если последний локсатль атакует Джона, то на мгновение подставит себя под выстрел лейтенанта. Неплохой план, но вожак выводка был хитер, а Уэйд, по правде, вел себя недостаточно бесшумно. Ксенос уже сообразил, что столкнулся с двумя врагами, поэтому не обращал внимания на очевидного «живца», а отслеживал приглушенные щелчки и жужжания меньшего по размеру железного воина.

Локсатль незаметно полз по груде тел в серых мундирах, заходя к лейтенанту со спины, когда один из покойников вдруг ожил и распорол чужаку брюхо. Тварь завизжала от боли и выпустила вихрь флешетт в доспех Уэйда, но Жак Валанс ещё глубже вонзил охотничий нож в тело ящера. Отчаянно пытаясь сбросить нападавшего, вожак перевернулся на спину, но разведчик держался и продолжал резать врага. Закрепленный на хребте бластер, отзываясь на болевые рефлексы хозяина, не прекращал стрелять, пока не растерзал флешеттами шкуру локсатля, а затем взорвался, разлетевшись на раскаленные добела осколки. Всё было кончено, но Валанс по-прежнему кромсал ксеноса, и капитану пришлось оттаскивать разведчика от туши. Сверкая глазами от ярости и тяжело дыша, изнуренный схваткой конфедерат вытер клинок.

— Я укрылся… позади вас… когда они атаковали… — просипел боец.

— Неплохо сработано, разведчик. Мне следует представить тебя к поощрению, — совершенно серьезно ответил Мэйхен.

В засаде локсатлей выжило ещё шестеро серобоких, но двоим уже ничто не могло помочь, и Джон мрачно даровал им Милость Императора. Как и предполагал рыцарь, третий зуав погиб — видимо, лицевая пластина доспеха оказалась ненадлежащего качества, поскольку флешетты раскололи армированное стекло. От головы Прентисса в тесном шлеме осталось одно месиво, но неподвижный экзоскелет удерживал труп в вертикальном положении. Доспех, скорее всего, простоит так ещё десятки лет после того, как Федра поглотит мягкую плоть внутри него. Капитан не мог понять, что чувствует по этому поводу.

— Каков план действий, сэр? — спросил Уэйд, в голосе которого ещё явственнее прорезалась боль. Мэйхен решил, что лейтенант и в самом деле быстро теряет кровь. Если поскорее не доставить парня к медикам, сегодня капитан лишится обоих ведомых.

— Найдем остальных, — ответил рыцарь и повернулся к Валансу. — Справишься, разведчик?

Вернув клинок в ножны, Жак оглядел окутанные туманом джунгли. Где-то вдали всё ещё продолжалась перестрелка.

— Это местечко и не сравнить с Мафусаиловыми топями у нас дома, — солгал Валанс. — Конечно, справлюсь, сэр.

— Тогда веди нас, парень, — прорычал Мэйхен. — Там льется арканская кровь!

Джойс видел, как погиб Уиллис Калхун. Это была плохая смерть, грубая и бессмысленная. Умирающий партизан, который барахтался в воде рядом с конфедератом, ударил его копьем в пах, сержант пошатнулся и отступил назад, прямо под огонь пролетавшего мимо диска. Гвардейца мгновенно рассекло надвое.

Оди похолодел, часть юноши умерла вместе с его негласным опекуном. Парень не понял, чего именно лишился, но подумал, что это, возможно, была лучшая часть новобранца Джойса. А затем он снова услышал крики командира повстанцев — тот оставался невидимым, но арканец подобрался уже очень близко. Как утопающий хватается за соломинку, Оди сжал ствол огнемета и заскрипел зубами, когда раскаленный докрасна металла подогрел его ярость. И конфедерат, будто одержимый, снова бросился вперед, пробиваясь через скотов-повстанцев.

Их командир рявкал на кого-то, отвечавшего ему в спокойном тоне и со странным акцентом. В голосе второго собеседника было нечто такое, отчего у Джойса волосы на загривке встали дыбом, и парень зарычал, с боем продвигаясь к невидимой паре.

Юный арканец обнаружил их за скоплением папоротников, где враги укрывались, склонившись над одним из дисков-убийц. На корпусе «блюдца», которое парило на высоте пояса, повсюду торчали шипы датчиков и увесистые модули чужацкой техники. Оди решил, что это какой-то комплекс связи, может, даже, устройство управления остальными дисками. Воин в странной броне с головой ушел в настройку, а дородный мужчина в полевой форме нетерпеливо наблюдал за ним. По тому, как они грызлись, Джойс с уверенностью понял, что перед ним офицеры.

Оскалившись, словно череп, Оди продрался через папоротники и навел огнемет. Повстанцы подняли головы, и Джойс мгновенно вздрогнул от ужаса, распознав плоское, клинообразное лицо оператора диска — черные глаза, нет зрачков, никакого носа. Парень видел тот голопикт тау, но не был готов к подлинной нечестивости облика ксеносов.

Он замер.

Глядя на Оди спокойными карими глазами, офицер-человек успокаивающе поднял руку и заговорил.

— Сынок, ты не хочешь этого делать, — в его голосе звучала усталая мудрость, которая напомнила юноше о дяде-сержанте Калхуне.

— Что бы тебе ни говорили, всё это ложь, — продолжил повстанец. — Не нужно выбрасывать жизнь на помойку ради…

Джойс изо всех сил нажал на гашетку и поджег обоих, будто сальные свечи. Предатель перестал говорить и начал кричать. Крики продлились недолго, но Оди продолжал поливать врагов пламенем, пока бак огнемета не опустел. Юноша весь покрылся потом от чего-то, что не имело никакого отношения к жаре — только к ненависти.

— Вы оба свихнулись! — простонал Хайме Гарридо сквозь сломанные зубы. Связанный шнуром молодой летчик сучил ногами на полу, пытаясь выбраться из пут. — Ортега, ты же знаешь инструкцию! Мы не летаем над вражеской территорией!

Катлер и второй пилот не обращали на него внимания. Гвидо, начавший сбрасывать высоту, вообще следил только за приборами. Несколько секунд спустя десантное судно выскочило из Удавки, и плотный смог за иллюминаторами сменился серо-зеленым размытым пятном Трясины, быстро проносящейся внизу.

— Если здесь окажутся «небесные снайперы», нам конец, — выдохнул Ортега.

— Не окажутся, — отозвался полковник. — Если я верно разобрался в тау, они подобной техникой на бесполезные дела не разбрасываются.

— И как же, скажите на милость, возможность сбить имперский десантный корабль оказалась «бесполезным делом»? — подняв бровь, уточнил верзантец.

— Ты говорил, что никто не летает над этой территорией уже несколько лет, верно?

— Именно так, архипелаг Долороза объявлен бесполетной зоной по прямому распоряжению самого Небесного Маршала.

— Никогда не задумывался, с чего бы ему отдавать подобный приказ? — Катлер нахмурился, почувствовав очередную тайну, но пока что отложил её в сторону, к другим вопросам без ответов. — В любом случае, тау должны были перебросить снайперов туда, где они принесли бы пользу.

— Со всем уважением, сеньор, это только догадки.

— Давай назовем их «тактическим анализом», друг.

Вокс-бусина в ухе Энсора загудела, и раздался голос Вендрэйка.

— Кавалеристы «Серебряной бури» в седлах, полковник, — командир отряда «Часовых» был явно напряжен.

— Мы сразу же вступим в бой, капитан. Если кто-то из всадников не готов к такому, пусть остается на борту. Эта твоя блондинка…

— Всё мои люди готовы, — отрезал Хардин и отключился.

Катлер нахмурился, понимая, что рано или поздно из-за дамочки Вендрэйка начнутся проблемы.

Скорее, рано.

— Вот-вот окажемся над Раковиной, — предупредил отчаянно потевший Ортега. — Этот щенок Гарридо прав, сеньор, ваш план — настоящее безумие.

— Может, и так, но мне всё это по душе.

Гвидо вздрогнул, заметив, что полковник скалится наподобие белого волка.

Имя «Раковина» весьма подходило базе повстанцев, искаженному городу пустых храмов, посвященных забытым богам, которые перестали прислушиваться к молитвам целые эпохи назад. Возвышаясь над огромным участком бесплодной земли, некрополь раскинулся по нему огромной коралловой сетью расплывшихся зиккуратов и шаровидных ротонд. Каждое здание этого целостного левиафана соединялось с остальными при помощи магистральных колоннад, заваленных обломками, и словно бы парящих над землей мостиков с невысокими бортами. Прошлое лежало на мертвом городе, будто слой пыли, и свысока насмехалось над машиной чужаков, грациозно скользящей по его улицам.

Обтекаемый гравитанк был творением будущего, юного и безрассудного. На гладких обводах глянцево-черного корпуса не задерживались ни грязь, ни капли дождя, боевая машина стряхивала всё, что могло запятнать её достоинство. Несмотря на громоздкий внешний вид, расположенные на корме двигатели работали почти бесшумно, и танкнесся вперед, держась чуть выше уровня дороги. Носовая часть изящно загибалась к земле, и по обеим сторонам от неё вырастали горизонтальные стабилизаторы, на каждом из которых виднелся знак командующего Приход Зимы — белый круг со стилизованной черной снежинкой. Рядом с символами находились характерные диски «спящих» дронов, но главным оружием боевой машины была грозная роторная пушка, выступающая из-под переднего обтекателя. Кадет-комиссар Рудык опознал бы в летающем аппарате «Каракатицу», основной БТР расы тау.

Над некрополем пронесся низкий рокот, напомнивший отдаленные раскаты грома. Боевая машина немедленно остановилась, дроны-близнецы вылетели из гнезд и, неуверенно бормоча, закружились рядом, пытаясь отыскать источник беспокойства. Где-то зазвучал сигнал тревоги, а через несколько секунд ему отозвались сирены по всему городу. Тут же их вой утонул в могучем реве имперского десантного корабля, который прошел над крышами на бреющем полете, заставив содрогнуться коралловые здания. Через несколько секунд транспортник скрылся из виду, умчавшись к центру некрополя. Яростно переговариваясь, диски метнулись обратно к «Каракатице», и БТР понесся следом за противником.

Отделения бойцов Гармонии уже спешили по улицам, некоторые на своих двоих, другие — набившись внутрь гравитранспортов с открытым верхом. Среди них не было туземных партизан, только профессиональные солдаты в литых бронежилетах с наплечниками, вооруженные короткими импульсными карабинами. Янычары гуэ’веса, люди, которые изменили прежним обетам и поклялись в верности Империи Тау. Нечто большее, чем наемники, нечто меньшее, чем уважаемые союзники.

«Каракатица» перегнала гравитранспорты, с головокружительной точностью вписываясь в изгибы и повороты улиц. Два Т-образных скиммера вынырнули из бокового переулка и понеслись следом, жужжа, словно разозленные шершни. Открытые сверху «Пираньи» тау были дозорными машинами быстрого реагирования, и в каждой из них находились по двое воинов огня. Шлемы пригнувшихся седоков сливались с обводами скиммеров, так, что бойцы и их мчащиеся вперед транспортники казались единым размытым пятном.

Более скоростные «сестры» догнали БТР, когда тот завернул на широкую площадь и остановился, мгновенно погасив инерцию. Скользнула в сторону круглая крышка люка, и наружу вышла стройная женщина-воин тау в прорезиненном сером поддоспешнике и черных доспехах. Её голову скрывал видавший виды шлем матово-черного цвета, пересеченный двумя почетными багровыми полосами и старым шрамом от цепного меча. Пока новобранцы гуэ’веса разворачивались веером позади наставницы, ветеран наблюдала за вторгшимся десантным кораблем через вуаль сенсорных линз.

На незваного гостя, снижавшегося в направлении площади, со всех сторон обрушился шквал огня. Вокруг имперского транспортника порхали рассерженные дроны, терзая корпус очередями из мелкокалиберных карабинов, а янычары вели обстрел из тяжелого вооружения, установленного на крышах поодаль. Посреди пламенной бури пилот старался ровно держать корабль, зависший примерно в пятидесяти метрах над поверхностью.

Одновременно раздались несколько шипящих звуков, и по всей длине транспортника открылись люки, из которых вылетели направляющие тросы. Мгновением позже солдаты в бронзовых шлемах понеслись по ним к земле, держа одной рукой лазвинтовки и ведя огонь по устремившимся к ним янычарам. Обе «Пираньи» рванулись вперед, однако покрытая шрамами ветеран осталась на месте и удержала своих следопытов, не желая вступать в бой.

С визгом пневматики откинулась грузовая рампа корабля, и к поверхности устремилась бескрылая металлическая птица. Установленный на её корпусе прыжковый ранец ярко вспыхнул, пытаясь замедлить падение машины. Тем не менее, когтистые лапы захватчика врезались в площадь с такой силой, что хрупкий коралл покрылся трещинами, но сгибающиеся в обратную сторону конечности поглотили удар. Почти тут же машина поскакала вперед, спеша наперерез скиммерам, а из транспортника выпрыгнул второй шагоход. «Пираньи» открыли огонь, но железная птица ответила ураганом снарядов из роторной автопушки и превратила одного из противников в решето. Второй скиммер спасся, молниеносно уйдя вбок.

«Часовые». Женщина-воин сердито нахмурилась под шлемом, опознав вражеские машины. Её гнев рос по мере того, как с десантного судна, поразительно изящно планировавшего над площадью, высаживалось всё больше солдат и боевой техники. Один из шагоходов неудачно приземлился, с жутким металлическим треском сломав ногу. Искалеченная птица отчаянно запрыгала на другой конечности, а затем рухнула, раздавив пару захватчиков. Новобранцы гуэ’веса радостно закричали, и почти сразу же — ещё раз: пара твердотельных снарядов, пронесшись через площадь, врезалась в борт транспортника. Сила удара оказалась так велика, что корабль закружило, из-за чего стоявший на рампе «Часовой» камнем рухнул вниз и разлетелся на куски, а несколько солдат сорвались с тросов.

Узнав сокрушительную мощь рельсовой пушки, ветеран прищурилась и движением зрачка подала сигнал на оптический сенсор. Её глазу предстало увеличенное изображение бронированного великана, грузно шагавшего в битву. Как и все боескафандры тау, это была элегантная конструкция, комплекс перекрывающихся пластин и модульных блоков с четкими очертаниями, установленный на массивных ногах, похожих на поршни. Квадратный шлем с несколькими линзами казался маленьким по сравнению с телом, но ветеран знала, что «голова» — это всего лишь кожух правильной формы для набора датчиков. Пилот-тау находился в безопасности внутри грудной полости, защищенной тяжелой броней, и соединялся с БСК через нейронный интерфейс. Это обеспечивало тесную связь с машиной, настолько точную, что гуэ’ла со своими примитивными технологиями и мечтать не могли о подобном.

Представители касты воинов Империи Тау считали управление боескафандром великой честью. Ветеран давно заслужила такое право, но предпочла остаться следопытом. Многие её товарищи, воины огня, считали, будто женщина обезумела из-за уродства, но это не соответствовало истине. Рана определила её место в тау’ва, сделала цельной личностью. Разве не нашла она свое истинное имя благодаря шрамам?

Джи’каара — Разбитое Зеркало.

Остальные сочли её выбор тревожащим, так же, как считали отталкивающим её пристрастие к ножам. Возможно, поэтому женщину-воина оставили гнить в этом далеком анклаве.

— Какие будут распоряжения, шас’уи? — спросил один из новичков, обращаясь к наставнице по названию её касты и званию. По уставу, как и должны были делать янычары гуэ’веса.

Сосредоточенная на битве, она не ответила. БСК наводил на десантный корабль сдвоенные рельсовые пушки, установленные на широких плечах. Угловатые орудия торчали вперед, словно тупые клыки, и выдавались настолько далеко, что машина будто бы чудом сохраняла равновесие. Разумеется, Джи’каара знала, что истинное волшебство заключается в антигравитационных стабилизаторах, которые поддерживали пушки. Это «чудо», как и все чудеса её народа, на самом деле являлось достижением бурно развивающихся технологий. В отличие от закосневших, суеверных гуэ’ла, тау повсеместно и радостно внедряли новые разработки. Безумная или нет, женщина была уверена, что будущее принадлежит её расе.

Но не этот город. Только не сегодня.

БСК «Залп» выстрелил снова, но следопыт поняла, что уже слишком поздно и битва проиграна. Большинство подразделений Гармонии были размещены в джунглях, а в городской черте оставался номинальный гарнизон: не больше двадцати воинов огня и две сотни янычаров гуэ’веса. У них имелся только один боескафандр и только одна боевая машина, «Каракатица» Джи’каары. Этого хватило бы, если бы шелковые речи водников оказались правдой, но, несмотря на их заверения, захватчики атаковали с небес.

Вспыхнула вторая «Пиранья», и внутри женщины закипел гнев, но с ним пришла и свирепая радость.

«Сегодня всё изменилось», — поняла воительница. Имперцы нарушили Незримый Договор, который когда-то так тщательно подготовила каста воды. Как только известие о предательстве распространится среди воинов огня, все разговоры о «теневых соглашениях» и «долгих играх» закончатся, и солдаты смогут вести кампанию, как считают нужным. Разбитое Зеркало вновь увидела свой путь в тау’ва — она станет той, кто принесет товарищам добрую весть.

Быстрым движением руки ветеран приказала новобранцам возвращаться в «Каракатицу». Последовав за ними, наставница обернулась через плечо и увидела, как три «Часовых» разносят на куски одинокий боескафандр.

— Твоя жертва послужит Высшему Благу, — пообещала Джи’каара. — Клянусь тебе.

Глава пятая

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Верховный комиссар Ломакс наконец-то вызвала меня, но я так и не знаю, что буду говорить ей. Единственный способ объяснить, извинить или оправдать совершенные проступки — это добиться результатов. Только смерть командующего Приход Зимы снимет с меня ответственность за дезертирство.

Видишь, вот я и попался. Всё-таки произнес слово, в котором звучит анафема для таких, как мы с тобой. «Дезертирство». Сейчас, после этого признания вины, Старик Бирс смотрит на меня свирепым взглядом, но ты должен понять, что вслед за резней в ущелье Индиго я отправился в глухомань не потому, что испугался или утратил веру. Клянусь тебе, мною руководило чувство долга.

К сожалению, Натаниэль никогда этого не поймет. Я виновен в страданиях наставника, и словами его не переубедить. Бирс слишком долго судил меня, наблюдал, ненавидел, ждал моего падения с ожесточенностью жертвы предательства…

Что? Нет, конечно же, я не убивал его! Я любил старика, как родного отца, пусть строгого и сухого, который никогда не говорил мне доброго слова. Натаниэль вырастил меня, обучив устрашать менее важных людей и забирать их жизни, но я понимал суть его призвания — нашего призвания — и всегда был верен Бирсу. Да, даже когда предавал наставника.

Ситуация была запутанная. Видишь ли, тогда я только что закончил стажировку и заслужил ярко-красный кушак. Нетерпеливо ждал, когда смогу выбраться из тени старика и сделать себе имя, но Бирс настоял, чтобы я сопровождал его в последней кампании. Бесславное дельце — ещё одно жалкое восстание, ещё один дрянной мирок, жителям которого застлало глаза недовольство судьбой. Несчастный дурак, я думал, что всё уже повидал в жизни.

Что ж, довольно скоро мы раздавили мятежников, но полное умиротворение затянулось на целую вечность, и меня одолела скука, жажда сражений с действительно достойными врагами. Самонадеянность привела к тому, что я прозевал террориста. Ну, то есть увидел его — оборванного, маленького, тощего как скелет, плетущегося по мостовой в сторону Бирса, — но при этом увидел в нем грязного беспризорника, собирающего объедки, а не ребенка-солдата, готового пойти на смерть. И уж точно я не заметил иглопистолет, спрятанный под лохмотьями. Никто из нас так и не смог понять, где мелкий паразит достал настолько редкое и высоко ценимое оружие. Возможно, один из лидеров восстания снарядил мальчишку для последней, отчаянной попытки отомстить, а может, он отыскал пистолет в развалинах дворца каких-нибудь благородных господ. Так или иначе, капризы судьбы привели парня к Бирсу.

Убийца умер под шквалом огня через мгновение после атаки, но было уже поздно.

Мое второе предательство случилось неделю спустя. Видишь ли, Натаниэль не умер сразу. Нейротоксин у него в крови действовал жестоко, превращая старика в немое, искаженное сплетение боли в человеческом теле, но убивал медленно. Медикусы предупредили меня, что Бирс может протянуть несколько месяцев. Император прости, но я был не в силах смириться с этим.

Помню, что меня чуть не вырвало от вони в комнате старика; сам Натаниэль походил на живой труп. Когда я вытащил пистолет, Бирс пристально уставился на меня, безмолвно призывая к действию. Направив пистолет ему в лицо, я… замер. Взгляд наставника ожесточился, исполнившись презрения — он наплевал на мои терзания, заранее зная, что мне не хватит отваги нажать на спуск. Из-за этого презрения я до сих пор не могу понять, что тогда остановило мою руку: любовь или ненависть? Возможно, на самом деле мне просто непонятна разница между ними, и, может, это к лучшему в Галактике, где есть место только для войны.

Итак, я сбежал от Бирса и с того безымянного мира, но тень наставника последовала за мной в межзвездное странствие. Исполняя свой долг на протяжении десятилетий, я неистово восхвалял Императора в сменявших друг друга бессмысленных войнах, но ничего не чувствовал внутри. И, наконец, постепенное падение закончилось на Федре. Отсюда уже некуда было бежать, и старик наконец-то догнал меня.

Мой первый призрак всегда молчит, его презрение не нуждается в словах. Ну, остается верить, что смерть Прихода Зимы удовлетворит Бирса и упокоит все три моих тени. Пока этого не случится, я не осмеливаюсь умирать.

Но сейчас мне пора идти к верховному комиссару.

Из дневника Айверсона

Ночь осторожно ползла сквозь джунгли. Как только солнечный свет ускользнул прочь, невидимый оркестр жизни заиграл симфонию, приветствуя грибковую зарю. Прислушиваясь к стрекочущей, квакающей какофонии, Эмброуз Темплтон решил, что это преображение одновременно уродливо и прекрасно. Капитан пребывал в странно добродушном расположении духа: после наступления ночи лихорадка ослабла, ограничившись ритмичным биением в глубине черепа…

Словно сейсмическая мигрень, что просачивается в душу, прогрызает путь в тектонических плитах головы…

Отмахнувшись от этих слов, Эмброуз попытался сосредоточиться на выполняемой задаче, зная, что облегчение продлится недолго. Чем там нужно было заняться? Ах да… проверка обороны лагеря. Он собирался сделать ещё один, последний обход позиций.

Пригибая голову, Темплтон очень осторожно пробрался вдоль внутреннего края воронки, в которой укрылся его отряд. Впадина была почти два метра глубиной, и в ней совершенно ничего не росло; какая-то парадоксальная мертвая зона посреди джунглей. Капитан подозревал, что отмирание растительности неким образом связано со странным зданием, свернувшимся в центре кратера, словно алебастровый змей. В этих руинах обреталось нечто задумчивое, выжидающее, и оно звало арканца, обещая ответы на вопросы, которых он никогда не собирался задавать и, наверное, даже не понимал…

Приманивая тайной мудростью эпох, запятнанных убийствами, в равной мере искушая святых и грешников войти в око бури игл, что расшивают время…

— Рекафу хотите, сэр?

Эмброуз вздрогнул от неожиданности и быстро заморгал, пытаясь осознать предназначение дымящейся кружки в руке говорящего.

— Что? — непонимающе выдавил Темплтон.

— Там ещё капелька виски есть, — серый мундир бойца покрывала засохшая грязь. — Я ничего плохого не хочу сказать, капитан, но вид у вас такой, что чуток огненной воды не помешает. У нас только один маленький бочонок на всех, но я вот подумал, что вы заслужили выпивку — вытащили нас из болота и так далее.

Не понимая, беспардонный нахал перед ним или просто радушный парень, Эмброуз слабо улыбнулся и принял кружку. Он никогда не умел разговаривать с простыми солдатами.

— Благодарю, рядовой…

— Клэйборн Жук, сэр.

— Прекрасно, — пробормотал капитан. — Благодарю, рядовой Жук.

Потягивая рекаф, Темплтон рассматривал бойцов, сидевших на корточках вокруг Клэйборна. Весьма экстравагантная ватага архаровцев, честно говоря. Один, юноша с глазами фанатика, сжимает огнемет, словно это святая реликвия. Другой, с огромным синяком вместо лица, просто сидит и смотрит в никуда. Третий, будто одержимый, потирает уродливую впадину на месте носа. Самым странным из всех оказался туземец в плосковерхом кепи конфедератов.

Заметив недоуменный взгляд капитана, Жук кивнул в сторону дикаря.

— Мистер Рыбка спас мою шкуру, так что я решил насовсем принять его в отделение, — объяснил Клэйборн. — Нас ведь и так маловато осталось.

— Прекрасно, — повторил Эмброуз, не зная, что ещё сказать.

— Странные они тут ночки себе завели, правда, капитан?

— Да, действительно. Можно спекулировать различными теориями на тему метаболизма, свойственного автохтонным формам… — заметив, каким пустым сделался взгляд рядового, Темплтон оборвал себя.

— Точно, очень странные ночи, — неуклюже закончил он.

После этого все потягивали приправленный рекаф в неловком молчании. Эмброузу варево показалось до неприятия горьким, но он стойко допил кружку, решив, что так будет правильно. Как и прежде, не зная, что говорить, он просто вернул сосуд Жуку и продолжил обход.

Солдаты в серых мундирах стояли на импровизированных огневых позициях у края воронки и, пригибаясь, наблюдали за джунглями. В кратере собрались почти двести человек, включая девятерых зуавов в доспехах. Темплтон надеялся, что выживших окажется больше, но отыскать удалось только этих.

После отступления жалокрылов капитан решительно занялся воссоединением рассеянных по джунглям бойцов, методично разыскивая другие взводы. Во время отчаянных поисков они то и дело натыкались на противника, но отряд Эмброуза постепенно рос в численности. Несмотря на внезапность нападения и свирепость врагов, конфедераты достойно показали себя и выстояли под ударами бури. При всей своей многочисленности и коварстве, партизаны-саатлаа были скверно вооруженным сбродом, склонным к самоубийственным атакам и паническим отступлениям. По мнению Темплтона, аборигены страдали от врожденного для их расы безумия, вследствие чего теряли контроль над собой в пылу битвы. Несомненно, причиной тому было их вырождение.

К сожалению, в джунглях были и другие, более опасные враги. Веспиды продолжали тревожить отряд капитана, но теперь вели себя осторожнее, держались у верхушек деревьев и коварно нападали на отставших от группы бойцов во время неожиданных и кратких атак. Читая вслух «Тактику», кадет-комиссар Рудык объяснил, что жалокрылы считаются элитными штурмовиками тау, а ценят их синекожие за мобильность и быстроту. К счастью, в этой одичалой местности веспидов было не очень много.

Собранных в звенья летающих дисков — «дронов-стрелков», как назвал их Земён — оказалось куда больше. Что особенно беспокоило, так это намеки в «Тактике» по поводу военной машины тау, в которой дроны были только верхушкой айсберга. Молодой офицер, ответственный за поддержание боевого духа, показывал Темплтону наброски диковинных боевых скафандров и гравитанков, разглагольствуя о «Кризисах», «Залпах» и «Рыба-молотах» с нездоровым энтузиазмом. Услышанное не особо поддержало боевой дух капитана.

Арканец молился, чтобы его люди не столкнулись ни с чем подобным, когда сам Эмброуз покинет их.

Лихорадка возвращалась с новыми силами, угрожая расколоть череп изнутри, и Темплтон поспешил, пока не стало слишком поздно. Он совершенно вымотался, пока добирался до позиции Мэйхена; капитан-зуав стоял, не в силах пригнуться из-за громоздкого доспеха, и наблюдал за джунглями, словно грубая железная статуя. Голова и плечи Джона оставались на виду, что делало его легкой мишенью для смертоносных снайперов-саатлаа, но рыцарь отказывался снять броню.

«Упрям до глубины несчастной души, — подумал Эмброуз. — Даже не позаботился стереть кровь с латной перчатки. Кровь кадета-комиссара Рудыка…»

— Капитан Мэйхен? — неуверенно начал он.

— Так было нужно! — тут же огрызнулся Джон. — Кровожадный недомерок собирался убить тебя. И кто знает, сколько ещё солдат он прикончил бы потом, чтобы добиться своего?

Темплтон знал, что рыцарь прав и другого выхода не было. Как только воссоединившиеся арканцы собрались в воронке, Земён налетел на них с требованиями продолжать наступление. Когда Эмброуз попытался оспорить приказы кадета-комиссара, тот быстро пришел в неистовство и, в конце концов, вытащил пистолет. Капитан надеялся, что до этого не дойдет, но с самого начала знал, что так всё и закончится. Впрочем, Темплтон всё равно испытывал невольную жалость к парню; несмотря на черный плащ с подбоем, Рудык был всего лишь психически изувеченным юношей, на которого взвалили слишком большую ответственность и дали слишком мало житейской мудрости.

Эмброуз хотел ещё раз попробовать переубедить Земёна, но тут Мэйхен с очевидными намерениями зашагал к кадету, словно двуногий танк. Парень немедленно открыл огонь, отступая с широко распахнутыми глазами, а пули автопистолета рикошетили от прочного панциря. Затем Рудык выстрелил в забрало Джона, но армированное стекло не раскололось. После этого юноша оступился и упал на спину. Он отползал назад и криками звал на помощь, но люди в серых мундирах отворачивались с каменными лицами, вспоминая, как товарищи комиссара обошлись с майором Уайтом. Тогда рыцарь протянул руку и сдавил голову кадета огромной латной перчаткой.

— Император обви… — начал Рудык, и Мильтон сжал ладонь.

Темплтон не захотел вспоминать, какой звук за этим последовал. Вместо этого он обратился к мрачному великану.

— Я хотел поблагодарить вас, Мэйхен. За спасение моей жизни.

Даже если это только отсрочило неизбежное…

— Сегодня пролилось достаточно арканской крови, — раздался гулкий голос, отражавшийся от стенок шлема, и Эмброуз понял, что лицевая пластина открыта. Джон что, искал смерти? Вполне возможно, так оно и было… Темплтон вспомнил, что взвод рыцаря чуть ли не полностью погиб в засаде, а такой человек мог принять случившееся близко к сердцу.

— Мне, в самом деле, нужно поговорить с вами, Мэйхен.

— Позже. Я стою в дозоре, охраняю своих людей.

— Видите ли, дело в моей руке…

— Уходи, Темплтон.

Что ж, думаю, так мне и нужно поступить. И, скорее всего, я уйду весьма и весьма далеко.

Эмброуз помедлил ещё мгновение, но внезапно почувствовал, что уже не видит смысла в попытках достучаться до рыцаря. Осторожно потерев раненую руку, капитан почувствовал, как под бинтами скользнуло нечто влажное, и не сразу понял, что на самом деле шевеление было под кожей. Тогда Темплтон вздохнул — он слишком устал, чтобы испытывать отвращение, и слишком хорошо осознавал неизбежное, чтобы беспокоиться о чем-то. Сожалел арканец только о том, что так и не закончил свой ненаглядный «Гимн воронью». Сквозь пелену усиливающейся лихорадки Эмброуз слышал, как призрачные развалины снова взывают к нему, шепчут о скрытых дорогах среди звезд…

…путях, что вьются, будто блестящие ленты презренной надежды, сквозь сердца и умы мертвых мечтателей, ускоряя полет и скользя вниз по склону кошмаров…

Сначала робко, а затем с растущей уверенностью, Темплтон поплелся к ждущим руинам.

Много часов спустя капитан Мэйхен увидел, как в джунглях валится гриб, огромный, словно башня. Нечто пробиралось через заросли в направлении воронки.

— Как вы думаете, что это? — нервно прошептал стоявший рядом серобокий.

Джон не ответил солдату, сосредоточившись на невидимом металлическом звере, который топал через джунгли. В ритме его скрипучих, лязгающих шагов было что-то знакомое. Спонтанно приняв решение, рыцарь включил наплечные динамики, в ночь хлынули помпезные марши Провидения, и люди позади Мэйхена едва не выпрыгнули из штанов от неожиданности. Через несколько секунд все в кратере уже носились туда-сюда, кто-то барабанил по броне зуава, умоляя вырубить музыку, но Мильтон не обращал на это внимания.

Машина довольно скоро отыскала их, и при виде арканского «Часового», продирающегося между деревьями, Джон позволил себе безрадостную улыбку. Шагоход беспокойно обошел впадину по кругу, ослепляя бойцов мечущимся лучом прожектора, а затем понесся обратно к капитану зуавов. Раздалось шипение пневматических поршней, машина отключилась и словно бы села на корточки. Секундой позже из распахнувшегося фонаря кабины высунулся пилот.

— Какая встреча, капитан Мэйхен! — закричал лейтенант Квинт, полное лицо которого светилось радостью находки. — Не согласитесь ли вы и ваши люди присоединиться к нам на скромном ужине в Раковине?

Только после того, как все покинули впадину, Джон обнаружил исчезновение Темплтона. В ходе торопливых поисков арканцы нашли у входа в разрушенный храм любимую записную книжку офицера. На пыльных ступенях портика было полно отпечатков ног, но след обрывался сразу же за внутренним порогом. Бойцы звали пропавшего, но никто не откликнулся им из темного прохода.

Словно бы капитан Эмброуз Филлипс Темплтон просто ушел из этого мира.

Скъёлдис увидела, что вералдур вдруг застыл в боевой стойке, и замерла, наблюдая за силуэтом стража через ткань палатки, но мгновением позже великан расслабился и возобновил обход её временного жилища. Женщина знала, что воин нервничает в этом гнилом месте — он не обладал вюрдом, но любой северянин почувствовал бы неправильность древнего города, спящего вокруг арканцев. Она предупреждала полковника, что не стоит вставать лагерем в пределах некрополя, но Белая Ворона заупрямился. Люди Катлера пролили много крови в битве за Раковину, и он не собирался уходить отсюда так быстро.

Вздохнув, Скъёлдис вернулась к прорицанию. Опустившись коленями на непокрытый коралл, она пробормотала имя Императора и подбросила священные шепчущие кости. Сначала руны рассыпались под властью гравитации, затем подскочили и затанцевали, повинуясь чему-то более древнему. Северянка прищурилась, видя, что резные костяшки подпрыгивают и переворачиваются, беспокойно щелкают, будто зубы мертвеца в пустом черепе, и не находят покоя.

— Ну и что там твои цацки говорят, а, Ворон? — глумливо спросил Катлер из глубины жилтента.

Сосредоточенная на гадании женщина пропустила оскорбление мимо ушей. Белая Ворона всегда называл её именем-насмешкой, когда она бросала шепчущие кости — теперь их, правда, называли Костями Императора. Так уж полковник обращался с древними обычаями вюрда; к тому же, он пил уже несколько часов, хлестал свою любимую огненную воду, словно у них были бесконечные запасы спиртного.

— Ворон, я к тебе обращаюсь…

— Шепчущие кости говорят мне всё и не рассказывают ничего, — огрызнулась Скъёлдис, обеспокоенная капризами рун.

— Неужто призналась наконец, что ты шарлатанка, женщина? — хохотнул Катлер.

Подобрав костяшки, она с отвращением посмотрела на Энсора. Тот валялся на топчане, заложив руки за голову и глядя в темноту. Мятый жакет лежал на полу, рядом с несколькими пустыми бутылками. Когда полковник вот так упивался огненной водой и жалостью к самому себе, северянка почти презирала его.

«Но ведь он только что потерял самого близкого друга», — упрекнула себя Скъёлдис. Хотя Элиас Уайт никогда ей не доверял, старик был для Белой Вороны всё равно что брат. Устыдившись собственной раздражительности, женщина попыталась объяснить увиденное.

— Кости плывут по шепчущим волнам мира, но там, где нет слов, они не могут отыскать гавань.

— Или этот мир просто несет полную хрень!

— Да, возможно и такое.

— Или говорит слишком быстро, и твои старые косточки за ним не успевают.

— Это серьезное дело, Белая Ворона. Здесь что-то очень неладно.

— Ты что, хочешь сказать, что это нехорошее место, Ворон? — пьяная медлительность вдруг исчезла из голоса полковника, сменившись бритвенно-острым сарказмом. — Я-то, знаешь ли, и сам уже догадался.

— Я хочу сказать, что эта планета губительна.

Катлер горько рассмеялся во тьме.

— Все миры губительны, женщина. Сними шкурку с любого, и увидишь клыки, ждущие тебя.

Северянка знала, что Энсор снова думает о Троице, захолустном скопище лачуг, которое незаметно для всех провалилось в Преисподние. Случившееся там соединило их с Катлером, но только потому, что в душе полковника что-то сломалось.

— В некоторых мирах пагубу можно отыскать и искоренить, — ответила Скъёлдис. — На других планетах она залегла слишком глубоко и проникла слишком далеко. Здесь же отрава стала единым целым с полотном и узором мира.

— Верховное командование утверждает, что здесь нет порчи.

— Они говорят то, что помогает им приблизиться к цели.

— И в чем же она заключается? — Энсор повернулся к женщине, его глаза блеснули желтым в тенях. — Потому что я совершенно не вижу смысла во всем этом, только бессмысленные потери и неприкрытые убийства! Знаешь, мне кажется, эти ублюдки хотели, чтобы моих людей сегодня перебили.

Скъёлдис понимала его гнев, но у неё не было объяснений для Катлера.

— Твой план сработал, — сказала она вместо ответа.

И в самом деле, дерзкая атака полковника на базу повстанцев завершилась великолепным успехом. После победы на площади вражеское сопротивление быстро рассыпалось, а сам Белая Ворона загнал вражеского командира в угол на ступенях огромного зиккурата. Офицер мятежников, который провел бессчетные годы в заболоченных джунглях, одряхлел и казался древним стариком в гладкой, сработанной ксеносами броне. Голова предателя торчала из пластекового ворота, будто сморщенный чернослив, но ясные глаза оставались странно спокойными, даже когда конфедераты окружили его. Когда Катлер потребовал от врага сдаться, тот просто улыбнулся и похлопал по нанесенной на лоб татуировке в виде снежинки. Затем командир повстанцев поднял винтовку и умер, сраженный огнем арканцев, не переставая улыбаться. Загадочная безмятежность мертвого лица до сих пор волновала Скъёлдис. Какое знание могло настолько возвысить человека над страхом? Да, встреча с мятежником вышла тревожащей.

— Мой план сработал, потому что они не ждали неприятностей сверху, — произнес Энсор, прервав размышления северянки. — Я это нутром чуял, но, Преисподние подери, так и не могу понять, почему тау вообще не брали в расчет атаку с воздуха?

— А это важно?

Катлер посмотрел на неё, как на дуру. Прежде чем Скъёлдис успела сказать что-то ещё, полковник вскочил и принялся ходить по жилтенту, вороша нечесаную белую гриву.

— Вот что, эти штабные крысы на родине просто вышвырнули нас прочь, — зарычал Энсор. — Красивые слова о том, что 19-й посылают к звездам завоевывать славу для Провидения — просто отравленный мед. Они хотели избавиться от нас!

Полковник остановился, тщательно обдумывая сказанное.

— Они хотели избавиться от меня. Девятнадцатый тут ни при чем, дело всегда было только во мне.

— Белая Ворона, это пустые слова…

— Они отправили моих людей в Преисподние за мои грехи. И всё из-за этого проклятого городка.

Женщина задумалась, как долго ещё сможет удерживать вместе осколки того, что разбилось внутри Катлера. Закончит ли Федра начатое Троицей?

— Там, в космосе, — прошептал Энсор, — это существо из варпа, которое забрало Норлисса в каюте № 31… Откуда оно знало меня?

Северянка вздохнула, зная, что этот разговор был неизбежен.

— Море Шепотов, которые ты называешь варпом, течет сквозь всё вокруг. Оно отражает время и пространство в бесконечности теневых последствий и сумрачных возможностей. Почти все они слишком незначительны и бесформенны, чтобы стать чем-то большим, но ни один шепот не исчезает, и порой его слышат хищники. Змеи — демоны — пируют нашими сомнениями и желаниями. Так они пробираются в этот мир.

Было видно, как полковник пытается понять услышанное — простой, прямой человек, прежнюю действительность которого смело что-то невероятное и при этом неопровержимое. Катлер был слишком упрям, чтобы принять истину, но слишком честен, чтобы отвергнуть её. Такие люди часто тонули в Море Шепотов, и поэтому он нуждался в Скъёлдис.

— Это не объяснение, — настаивал Энсор. — То создание в каюте № 31 посмотрело прямо на меня и засмеялось! Оно узнало меня.

— А потом мы убили его. Таково наше призвание.

— Знаешь, я постоянно чувствую, как оно следит за мной. Словно пытается пробраться внутрь, так же, как пролезло в Норлисса и тех несчастных проклятых идиотов в Троице, — теперь Катлер казался уязвимым. — Я проклят, Скъёлдис?

В ответ женщина расхохоталась. Это был хриплый, неровный смех, от которого её саму бросило в дрожь.

— Конечно, ты проклят, Белая Ворона! — заметив уныние на его лице, северянка перестала хохотать. — Ты проклят, и именно поэтому должен до конца выполнить свой долг.

— И в чем же состоит мой долг на этом загаженном мире?

Скъёлдис задумчиво посмотрела на Катлера, размышляя, в подходящем ли он настроении.

— В чем, женщина? — не отступал полковник.

— Ты помнишь мой… транс… в звездном зале?

— Чертовски хорошо помню, — Энсор подозрительно прищурился.

— Тогда, возможно, мне пора рассказать тебе об Авеле.

Капитан Хардин Вендрэйк устал до изнеможения, но сон не шел к нему, поэтому офицер просто бродил по коралловым проспектам некрополя, словно заблудшая душа. На каждом перекрестке он резко поворачивал кабину «Часового» и пронзал сумрак боковых улочек лучом прожектора, без видимой цели изучая город. Иногда капитан устремлялся обратно или менял курс, по собственному желанию исследуя лабиринт. Своим кавалеристам Хардин сказал, что отправляется в патруль, но все они знали, что это ложь. Вендрэйк не останавливался, чтобы его не догнало чувство вины.

Леонора погибла. Прыжок с десантного корабля оказался за пределами её ограниченных способностей, и в момент приземления нога «Часового» начисто отломилась. Капитан не видел падения девушки, но слышал, как она испуганно кричит по воксу, пытаясь сохранить равновесие. Леонора звала его, но Хардин был слишком занят погоней за скиммером тау, чтобы обратить на это внимание.

Слишком зол на неё за очередную неудачу…

Он нашел девушку в искореженной кабине шагохода. Длинные светлые локоны покрывали голову, вывернутую в обратную сторону, висящую на неестественно гибкой шее. Под «Часовым» Леоноры лежали двое мертвых солдат, раздавленных её падением. Квинт тут же начал, как всегда, подлизываться к Вендрэйку, изображая чуткую личность, но остальные всадники молчали и отводили глаза. Все в «Серебряной буре» знали, что в случившемся виноват капитан. Девушка никак не годилась в кавалерию, но он всё равно держал её в отряде. Леонора очень боялась прыгать, но гордость не позволила ей отказаться, а Хардин дал ей попробовать.

Точно зная, что она не справится…

Кроме того, погиб Хаварди, которого выбросило из транспортника в момент атаки боескафандра тау. Парень погиб не из-за Вендрэйка, но он был талантливым всадником, и эта потеря ослабила «Серебряную бурю». Теперь их осталось только десять, но, несмотря на утраченных «Часовых», капитан вынужден был признать, что риск Катлера оправдался. Десантному кораблю сильно досталось, но пилот совершил превосходную аварийную посадку, сохранив жизни всем на борту. После этого 1-я рота захватила город с удивительно небольшими потерями; увы, к остальному полку это не относилось.

После зачистки Раковины полковник приказал кавалеристам разыскать пропавших товарищей. Стремясь охватить как можно большую территорию до наступления ночи, Хардин рассредоточил «Серебряную бурю» по джунглям. Сначала они находили только бойцов, отбившихся от основных сил. Выжившие, которые валились с ног от изнеможения, рассказывали о засадах и омерзительных ксеносах. Рыцарь-зуав в поврежденном доспехе, едва не помешавшийся от страха, бессвязно бредил о толпе птицеподобных чудовищ, атаковавших его взвод в джунглях. Твари набрасывались на арканцев и разрывали их на куски, патриций даже клялся, что враги пожирали плоть убитых. Но, несмотря на мрачные свидетельства резни, пилоты «Часовых» так и не встретили противника. Враги как будто испарились после потери города.

Один за другим всадники медленно возвращались в Раковину, отыскав слишком мало выживших и узнав слишком много жутких историй. К удивлению Вендрэйка, последним вернулся Перикл Квинт — его безвкусно разукрашенная машина прогулочным шагом вступила в лагерь намного позже наступления ночи. За лейтенантом тянулась колонна усталых бойцов, и, в том числе, необычно подавленный капитан Мэйхен. По весьма низким стандартам сегодняшнего дня, это был настоящий триумф, и Квинт самодовольно распустил перышки, выслушивая похвалы Катлера. Толстая физиономия лейтенанта просто…

Что-то с лязгом ударилось о фонарь кабины, заставив Хардина вздрогнуть. Он обеспокоенно развернул «Часового» и отклонил машину назад, обшаривая крыши лучом прожектора. Крупные капли воды мелькали в полосе яркого света и сердито стучали по ветровому стеклу. Настоящий ливень, а ведь ещё несколько секунд назад дождик едва моросил, Вендрэйк мог в этом поклясться. Выругавшись, капитан включил «дворники» и сам наклонился вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть за водной пеленой. Строения, полускрытые дождем, как будто сжимались под лучом прожектора, избегая света, будто испуганные создания из морских глубин.

Разумеется, это была всего лишь игра света и тени.

Соберись, парень. Машину просто задел какой-то маленький обломок. Город, наверное, разваливается на части уже целую вечность. Повстанцы бежали, и в этой могиле, кроме нас, нет ни единого живого существа.

Почему-то такие мысли не успокоили Хардина.

Затрещал вокс, нарушив почти усыпляющий ритм, с которым дождь барабанил по стеклу.

— Вендрэйк, прием, — отозвался пилот.

Единственным ответом стало бормотание помех, и всадник повторил отзыв, но с тем же результатом. Постепенно раздражаясь, капитан отключил связь и направился дальше. Проливной дождь ослабил жару, в кабине стало холодно и сыро; Хардину неожиданно захотелось поскорее вернуться в лагерь, но из-за плохой видимости приходилось двигаться медленно и осторожно. На такой скорости он не успел бы вернуться до рассвета.

Снова зашипел вокс. Нахмурившись, капитан резким щелчком переключил на отправку:

— Говорит Вендрэйк. Кто, в Семь Преисподних вашу мать, на связи? — новые помехи. — Квинт, это ты? Слушай, мне сейчас не до игр.

Раздался почти неслышимый вдох, словно волна белого шума вынесла что-то на берег. Хардин наклонился к воксу, и, сосредоточенно хмуря брови, попытался разобрать звук за помехами. Казалось, что на той стороне кто-то дышит, резко и неравномерно, словно забыл, как правильно…

— Кто это? — прошептал капитан.

— Говорит «Бель дю Морт», — голос был хрупким, как сухие листья на ветру, таким слабым, что мог, наверное, быть просто игрой воображения.

Мое воображение здесь ни при чем.

Внезапно Вендрэйк понесся вперед на головокружительной скорости, не боясь свернуть шею. Он стремился как можно скорее убраться с этих облюбованных призраками улиц.

«Бель дю Морт» был позывным Леоноры.

Когда из дождя возникла подпрыгивающая троица блуждающих огоньков, Оди Джойс подальше втиснулся под укутанную тенями колоннаду, задержал дыхание и стоял так, пока свет фар не погас вдали. Юноша не совсем понимал, почему скрывается от патруля, но предполагал, что ему начнут задавать вопросы типа «что ты делаешь здесь, под дождем, когда можешь свернуться калачиком в жилтенте». Сейчас Оди не хотел отвечать на вопросы, а хотел, чтобы его просто оставили наедине с Императором.

Крепко зажмурившись, новичок продолжил разговаривать с Ним, молясь быстро и изо всех сил. Только так он мог остановить слезы. Если бы Джойс позволил им литься, то быстро утонул бы, а этого он допустить не мог, только не сейчас, когда Император рассчитывал на него. Дядя-сержант Калхун погиб, и мама Мод жутко разозлилась бы на сына за то, что он позволил этому случиться. Она никогда не смогла бы понять, что старик сейчас с Императором, вечно сражается с мертвыми еретиками и присматривает за Оди, чтобы тот не прекращал посылать их к нему. Вот так вот всё было устроено: живые и мертвые были частью одной здоровенной мясорубки правосудия, а Император сидел на самом верху, как Главный-по-Мясорубке. Юный Джойс точно не знал, жив Он или мертв, но предполагал, что и то, и другое. С Императором вообще всё было очень сложно.

Услышав смех из жилтента неподалеку, новичок скривился. Как «Пылевые змеи» могли праздновать, когда только что потеряли своего сержанта? Оди думал, что отделение будет вместе молиться всю ночь, но после того, как они добрались до города язычников, бойцы засели за карты и выпивку, как будто ничего плохого не случилось. Жук даже пытался Джойса к ним заманить…

— Да мы просто так поминаем сержанта и выпускаем пар, — сказал тогда полукровка. — Знаешь, парень, если не прогибаться чуток под ударами судьбы, они тебя напополам сломают.

На минуту Оди почти поверил ему, но потом этот местный уродец, затесавшийся в дружки к Клэйборну, предложил юноше выпивку, какую-то местную гадость, от которой он, наверное, превратился бы в гриб. Увидев, как это круглое лицо с рыбьими глазами ухмыляется ему из-под честного арканского кепи, Джойс взорвался. Рыча, словно ящер прерий, он толкнул мутика так, что тот повалился наземь, и стремглав выбежал из тента.

Прислушиваясь к смеху «Пылевых змей», новичок решил, что они просто слишком тупые, чтобы понять — с отделением покончено. Их осталось всего семь, и это считая Туми, от которого не было никакой пользы, а только вред. Медики считали, что снайпер никогда не оправится от удара по голове, полученного в лодке. Услышав это, Оди взбесился: идиот с отбитыми мозгами выжил в засаде, а дядя-сержант Калхун погиб! Раньше он жалел Корта, но теперь ненавидел его. Точно так же Джойс ненавидел «Пылевых змей», за их глупый смех, и грязные шуточки, и всё прочие мелкие богохульства. Юноша не сомневался, что святой Гурди-Джефф назовет их еретиками.

Неожиданно Оди захотелось узнать, чем сейчас занят святой.

Исповедник Йосив Гурджиеф прибыл в Раковину на заре. Дождь наконец-то прекратился, и руины окутал ореол тумана, завитки которого клубились вокруг тарахтящей канонерки летийца. Он поднялся по великой реке Квалаквези и пересек городскую черту в центральном канале некрополя. Стоя на бронированном носу корабля, Йосив смотрел, как мимо проплывают развалины, схожие с гигантскими окаменевшими актиниями — возникают из смога и вновь скрываются в нем. Это был первый визит Гурджиефа в мертвый город, но реку он помнил хорошо, ибо когда-то давно странствовал по тернистым путям её долины.

Говорили, что человек может пересечьпо Квалаквези весь континент, но исповедник сомневался, что многие сумели бы осуществить подобное путешествие, поскольку в глубине материка единое русло разделялось на множество переплетенных притоков. Этот лабиринт, в котором заблудившийся странник мог вечно описывать круги, назывался Клубком Долорозы. Однажды Йосив вошел туда и вернулся, но часто спрашивал себя, действительно ли он покинул Клубок.

Пока канонерка плыла сквозь укутанную дымкой зарю, мысли Гурджиефа возвращались к тому безумному странствию. Шел первый год пребывания летийцев на Федре, и адмиралу Карьялану потребовались добровольцы для рекогносцировки незаселенных земель в тылу врага. Опасная работа, но Йосив, тогда только что произведенный в лейтенанты, мечтал сделать карьеру. Изображая одинокого паломника в поисках просвещения, мореход втерся в доверие к племени кочевников, называвших себя «ниррода». Даже по меркам Федры они были вырожденцами, но поверили в ложь разведчика и позволили ему присоединиться к скитаниям в долине Квалаквези.

И, со временем, легенда Гурджиефа из прикрытия превратилась в чистую правду, ибо в глубине Клубка все мысли о шпионаже и войне забылись, словно потускневшие сны после пробуждения, и больше ничего не имело значения, кроме похода в поисках Истины Бога-Императора.

Время странно текло в том серо-зеленом чистилище. Йосив вспоминал годы терзающего душу отчаяния, что перемежались ускользающими мгновениями экстаза. Он исследовал заброшенные долины, в которых обитали гигантские первобытные звери, блуждал среди полузатопленных руин дочеловеческих цивилизаций, рядом с которыми Раковина выглядела, словно современный мегаполис. Глубоко в коралловом сердце планеты летиец вступал в схватки и дискуссии с демонами, не зная, истинны они или рождены безумием, и не понимая, есть ли здесь разница.

Самой странной оказалась встреча с одиноким воином тау, который брел через джунгли в громоздком боескафандре. Судя по сетке трещин на потускневших керамических пластинах, его броня видала лучшие дни, но ксенос без труда мог уничтожить Гурджиефа, и потому паломник не стал проявлять враждебность. Вместо этого Йосив попытался узнать тайну чужака, доспех которого был выкрашен в багровую крапинку, а не ярко-белый и полночно-черный цвета армии Прихода Зимы. Летиец понятия не имел, к какой группировке принадлежал чужак, но пятиконечная звезда на нагрудной пластине выглядела, как личный герб, что выдавало в тау почтенного воина.

Они говорили, как два собрата-паломника, делились историями и пытались разобраться в невероятных сплетениях Клубка. Чужак был солдатом, как и Гурджиеф, затерянным во времени и пространстве, но по-прежнему верным миссии, которая привела его в дикий край. О сути её ксенос особо не распространялся, но Йосив сумел понять, что воин охотится за бандой изменников, названных им «Пожирателями гнили».

— Дикари обернулись против нас, вырезали моих товарищей, — объяснил тау. — Поглотили нашу плоть.

— И всё же ты выжил?

— Я… Да… Я выжил. Должно быть, так, — но ксенос выглядел неуверенным.

Когда летиец вежливо осведомился о касте чужака, заранее зная, что перед ним воин огня, тау пришел в замешательство. Наконец, он ответил «Дым», и Гурджиеф не почувствовал лжи в словах собеседника — хотя даже молодой лейтенант знал, что у синекожих только пять каст, и «Дыма» среди них нет.

Они расстались без происшествий, не друзьями и не врагами, что само по себе было загадкой. Впоследствии Йосив сообразил, что таинственный воин не назвал ни своего имени, ни звания.

Десятилетия спустя Гурджиеф вернулся из Клубка и обнаружил, что отсутствовал меньше года. Он не мог снабдить адмирала Карьялана ни картами, ни информацией о враге. Вместо них будущий исповедник принес командиру семена откровения, вместе с иными, более странными семенами, которые вскоре пустили корни в теле Вёдора. Это были прожорливые грибковые споры, без ведома Йосива осевшие на нем во время странствий в сердце Клубка. Когда его возлюбленная Наталья также налилась заразой, лейтенант сперва впал в отчаяние, но затем возрадовался её страданиям. Так, шаг за шагом, приняло форму кредо Гурджиефа: человечество рождено в проклятии, и достичь искупления можно лишь путем священных страданий во имя Бога-Императора.

— Отступники, они наблюдают за нами, — произнес стоявший рядом комиссар, возвращая Йосива в настоящее. — Я видел, что арканцы подглядывают из руин и убегают, как крысы.

— Они знают, что сбились с пути истинного и должны предстать перед судом Императора, — печально ответил исповедник.

— Император, Он обвиняет, — с глубокой искренностью отозвался комиссар.

«Да, так Он и делает, — мысленно согласился Гурджиеф. — И сегодня Он обвинит этого мятежного полковника, этого Энсора Катлера».

Командир арканцев с презрительным высокомерием не стал высаживаться на палубу «Могущества» и лишил адмирала драгоценных доноров, из-за чего несчастного Вёдора едва не хватил удар от бешенства. Такое оскорбление было тяжким само по себе, но победа Катлера в Раковине подняла волну беспокойства, которая докатилась и до Небесного Маршала. По правде, исповедника совершенно не интересовали таинственные планы Зебастейна Кирхера, но тот пригрозил Карьялану отставкой, если адмирал не прижмет конфедератов к ногтю. С этим Гурджиеф смириться не мог: ничто не должно помешать священному мученическому паломничеству его господина.

Судьба этого еретика, Катлера, станет для всех уроком. Таким, что очень надолго запомнят…

Когда канал повернул к усыпанной обломками площади, из тумана возникла призрачная армия — сотни арканцев выстроились вдоль берегов, словно заблудшие души, ждущие выхода из чистилища. Большинство из них были изможденными, побледневшими тенями в сером, но на нескольких оказались нелепые заводные доспехи, так рассмешившие Вёдора. Кроме того, Йосив увидел несколько «Часовых», которые возвышались над толпой, направляя на канонерку разнообразное тяжелое оружие.

— Мне не нравится вид этих язычников, — пробормотал комиссар. — Будьте осторожны, мой господин исповедник, у меня всего пятьдесят бойцов.

Гурджиеф не обратил на него внимания, внимательно разглядывая высокого офицера, стоявшего в переднем ряду. Грива белых волос придавала ему старческий, и, что парадоксально, нестареющий вид. В облике арканца сочетались потускневшее благородство и свирепая сила, а из-под внешней оболочки рвалась наружу еле сдерживаемая ненависть. Любой здравомыслящий человек тут же повернул бы судно, но исповедник Йосив Гурджиеф только улыбнулся, зная, что отыскал свою жертву.

Катлер молча ждал, наблюдая, как великан в длинных одеяниях спрыгивает на берег и направляется к нему. Летиец, лицо которого покрывали спутанные пряди черных волос, ухмылялся подобно акуле. За здоровяком следовал чрезвычайно тощий комиссар, сопровождаемый отделением солдат в багровых бронежилетах с наплечниками. Хотя мореходы во много раз уступали конфедератам в численности и вооружении, на их ожесточенных, покрытых татуировками лицах не было и следа страха.

— Этот безумец убил Элиаса, — прошептал Мэйхен над плечом полковника. В своем доспехе Джон казался грозовым шквалом, пойманным в железную клетку. Провидение свидетель, Энсор знал, что сейчас чувствует парень!

Белая Ворона, мы шагаем по узкой тропе! Окружи свое сердце льдом…

Разозленный Катлер вытолкнул Скъёлдис из своего разума и заметил боковым зрением, что ведьма вздрогнула. Конфедерату было не до тревог северянки, только не сейчас, когда прямо перед ним стоял убийца Элиаса.

— Вы — полковник Энсор Катлер, — это не было вопросом, и священник не ждал ответа. — Я — исповедник Йосив Гурджиеф, первый вестник Императорского Правосудия на континенте Долороза. Вы пойдете со мной.

— Где мои люди? — спросил арканец.

Гурджиеф безучастно посмотрел на него, очевидно не понимая, что имеет в виду Катлер.

— Элрой Гриффин, Грейсон Хоутин и Клетус Модин, — с яростью проговорил конфедерат. — Ваши жрецы-шестеренки забрали моих людей. Я хочу, чтобы их вернули.

Подобное требование застало исповедника врасплох.

Этот глупец лишился половины полка, а всё равно думает о трех простолюдинах.

— Они мертвы, полковник, — солгал Йосив. Он ожидал какой-то вспышки гнева, но Катлер ничего не сказал, будто заранее знал, каким будет ответ.

— Жаль, но они пали жертвой федрийской заразы, — спокойно продолжил Гурджиеф. — Как вы, несомненно, уже убедились, это губительный мир.

— Именно так, сэр.

Исповедник немного подождал, но арканец больше ничего не произнес. Решив направить разговор в нужное ему русло, Йосив раскинул руки, изображая открытость.

— Полковник, ваши недавние действия вызвали значительное… беспокойство. Впрочем, вы одержали здесь великую победу. Если вы отправитесь со мной на «Могущество», то, даю слово, вас ждет покаяние, сообразное деяниям.

— Ясно.

После долгого молчания Гурджиеф почувствовал, что теряет терпение, и добавил металла в голос.

— Уверен, полковник, ваши люди уже достаточно настрадались…

— Элиас Уайт, — произнес Катлер, глядя на исповедника холодными и мертвыми глазами.

— Не понимаю, о чем…

Двигаясь быстро, словно вихрь, командир конфедератов одним плавным движением выхватил саблю из ножен и сделал выпад, превративший растерянность Гурджиефа в ярко пылающую агонию. Опустив глаза, исповедник увидел, что клинок погрузился ему в живот; завороженный Йосив смотрел, как на одеяниях вокруг раны расплывается багровое пятно.

— За Элиаса Уайта, — добавил полковник, вонзая саблю глубже. — И всех остальных.

Пока Гурджиеф хватал ртом воздух, клинок выходил у него из спины, и летиец всё приближался к беловолосому отступнику, пока их лица не оказались на расстоянии лишь нескольких сантиметров. Исповедник увидел, что глаза арканца больше не холодны и не мертвы. Напротив, они как будто горели, сияли в глазницах, словно двойное солнце, и Йосиву вдруг подумалось, что он снова бредит. Боль казалась очень даже настоящей, но, быть может, Гурджиеф по-прежнему блуждал в серо-зеленой вечности Клубка.

Как я мог надеяться, что Она когда-нибудь отпустит меня?

Вокруг исповедника внезапно загрохотала какофония битвы, но звуки казались далекими, приглушенными и неважными. Мир сузился до ширины ужасного, терзающего клинка, который приковал Йосива к чудовищному полковнику.

— Это сон? — спросил Гурджиеф.

Видение как будто задумалось над ответом.

— Думаю, об этом ты узнаешь, если проснешься, — сказало оно.

А затем полковник отбросил священника прочь, вырвав саблю из раны. Хлынула кровь; теряя равновесие, Йосив заковылял спиной вперед, что-то бессловесно бормоча в попытках вырваться из кошмара, пока тот не прикончил его.

Не может же всё закончиться вот так. Я странствовал в порченом сердце этого мира, сражался с демонами, видел, как вращаются потайные шестерни реальности.

Но, возможно, все эти чудеса были наваждением, а сам исповедник — всего лишь безумцем. После очередного шага его нога не нашла опоры, и летиец повалился в канал. Утопая в объятиях кишащей жизнью Квалаквези, Йосив Гурджиеф думал только о том, удастся ли ему проснуться.

Когда «Серебряная пуля» Вендрэйка ворвалась на площадь, схватка уже почти закончилась, но безумие пылало с прежним неистовством. С грохотом остановив «Часового», капитан увидел, как умирают последние двое летийских солдат: один из кавалеристов сбросил их с палубы канонерки шквалом высокоскоростных зарядов. Серобокие, столпившиеся по берегам канала, победно взревели и принялись стрелять в воздух.

Выругавшись, Хардин откинул фонарь и выпрыгнул из машины. После долгих часов в тесной кабине ноги всадника едва не подкосились. Жуткое странствие Вендрэйка по улицам Раковины длилось всю ночь, казалось, что лабиринт развалин сужается вокруг него, за каждым перекрестком оказывался новый, за ним — следующий, но ни одна дорога не вела наружу. И где-то посреди некрополя капитан услышал, что за ним следует другой «Часовой», несется на скорости, невероятной для столь искореженной, изломанной машины.

«Нет ничего невозможного или незыблемого, — осознал Хардин, наблюдая за хаосом на берегу. — Нет никаких правил и никогда не было. Всё вокруг бессмысленно и безумно. Уайт был прав, а я просто не понимал этого, пока не оказался здесь. Не хотел понимать…»

В капитана врезался какой-то чернобородый архаровец, завывавший, будто дикарь. Отпихнув его в сторону, Вендрэйк начал проталкиваться через толпу, словно человек, который хочет поскорее пробиться на собственную казнь. Повсюду вокруг носились серобокие, улюлюкали и насмехались над летийцами; некоторые расстреливали мертецов из лазвинтовок, поджигая тела и заставляя дергаться, как тряпичных кукол. Хардин вдруг понял, что орет на солдат, но при этом не слышит собственных слов, плотно окутанный тенями прошлого.

«Повторяется история с Троицей, — понял кавалерист, в разум которого хлынули давно похороненные воспоминания. — Зараза в наших душах вернулась, чтобы превратить всех нас в чудовищ…»

В буйствующей толпе он заметил Катлера и Мэйхена, стоявших над изуродованным комиссаром. Летиец слабо подергивался, пытаясь встать на ноги, которых у него уже не было, а Энсор смотрел на раненого со звериным оскалом, при виде которого у Вендрэйка кровь заледенела в жилах. Джон выглядел немногим лучше — через открытое забрало Хардин рассмотрел сведенное гримасой ненависти лицо, похожее на улыбающийся череп.

Похоже, общее безумие волновало только ведьму, которая отчаянно металась вокруг Катлера, и её громадный вералдур возвышался рядом, оберегая северянку от толпы. Внезапно зеленые глаза женщины впились в капитана, и она закричала у него в голове: «Ты должен остановить это!»

Оскорбление уязвило Хардина так же сильно, как и вторжение. Конечно, он должен остановить это!

Я не могу. Пути назад нет.

Борясь с сомнениями, Вендрэйк протолкался к офицерам.

— Хватит! — закричал он, отпихивая Катлера от комиссара. — Ради Провидения, хватит! Мы арканцы, а не порченые варпом звери!

Не как эти проклятые души в Троице!

Резко повернувшись к Хардину, Энсор зарычал и поднял саблю. Отпрянув при виде пылающих яростью глаз полковника, Вендрэйк всё же не оставил раненого летийца. Капитан встретил взгляд командира, усилием воли заставляя безумца отступить. Тут же в поединок вмешалась более могучая воля, чем у кавалериста; Катлер покачнулся и скривился, борясь с захватчиком.

На этот раз Хардин обрадовался вмешательству северянки, но битва шла непросто. Конфедерат видел, что женщина дрожит всем телом, пытаясь успокоить подопечного. Ведьма усилила хватку, и влага в воздухе замерзла, осыпавшись крохотными ледяными кристалликами. Только тогда сабля полковника с лязгом упала на берег, а сам он посмотрел на Вендрэйка шалыми глазами, словно пробудившись от кошмара.

— Семь Яростей для звезд… — пробормотал Катлер.

Беги!

Ведьма стегнула разум капитана, заставив его отпрыгнуть в сторону, и в тот же миг рядом пронесся лазразряд, посланный снизу-вверх. Развернувшись, Хардин увидел, что искалеченный комиссар целится в него из лазпистолета.

— Император обви…

Мэйхен прервал летийца, безжалостно растоптав его.

— У меня так привычка появится, — со злостью заметил Джон.

Когда перестрелка закончилась, Жук почувствовал, что Оди Джойс оседает в его хватке. Разведчик кивнул мистеру Рыбке, и они выпустили зеленого, после чего тот упал на колени и заревел, будто большой сломленный ребенок.

«А ведь так и есть», — подумал Клэйборн.

Впрочем, Оди уже вполне взрослый, и рано или поздно парня прикончат, если он не возьмется за ум. Джойс психанул, когда Катлер выпотрошил двинутого священника — принялся орать про ересь и убийство. Держать его пришлось вдвоем.

— Славный денек! — крикнул Дикс. Жук скривился, поглядев на худощавого пустошника, который шкандыбал к ним с берега и ухмылялся, как идиот. — Сегодня, парни, я по-любому заслужил кусочек собственного Громового края!

Клэйборн сплюнул от презрения. Битва на самом деле была резней — пятьдесят человек против чуть ли не пяти сотен с девятью «Часовыми»! Летийцы и минуты не продержались. Жуку было ничуть не жаль кровожадных ублюдков, но участвовать в бойне он не хотел.

— Чё ты на меня так смотришь, полукровка? — прорычал Джейкоб.

— Я на тебя ваще никак не смотрю, Дикси. Ты никогда милашкой не был, а сейчас от тебя натурально блевать тянет.

С этими словами Клэйборн повернулся спиной к изуродованному пустошнику.

— Эй, куда пошел, полукровка! — выхватив нож, Дикс бросился на него, как Жук и ожидал. Крутнувшись на месте, разведчик пнул Джейкоба в рожу, и мерзавец, теряя равновесие, отступил на несколько шагов. Будь у пустошника нос, Клэйборн бы его точно сломал.

— Реально хочешь пройтись по Громовому краю, парень? — злобно кричал Жук, обрушивая на ошеломленного Джейкоба град ударов. — Тогда нужно покорячиться как следует. Кровью надо истечь ради своего Громового края, Дикси!

Остальные «Пылевые змеи» безразлично наблюдали за избиением, как бы сбрасывая в происходящее весь ужас и боль вчерашнего дня. Когда пустошник рухнул, разведчик немного подождал, затем увидел, что Джейкоб пытается встать, и снова пнул его. Потом Клэйборн было отвернулся, тут же передумал и ещё попинал Дикса, просто на всякий случай. Заметив, что мистер Рыбка беспокойно смотрит на него огромными глазами, Жук неожиданно застыдился.

— Эй, не парься насчет этого, — произнес он. — У нас с Дикси много чего накопилось.

— Пути назад нет, — сказал, как отрезал, капитан Мэйхен.

— Но этот священник убил майора Уайта! — настаивал лейтенант Квинт. — Несомненно, если мы объясним, что произошло на самом деле…

— А произошло то, что мы прикончили влиятельного представителя Экклезиархии и его свиту, — произнес рыцарь. — Это Империум, и судебная система здесь не такая, как у нас в Капитолии. Правосудие тут никого не волнует.

— Такое впечатление, что вы рады этому, Джон, — заметил Вендрэйк, который прекрасно знал, что Мэйхен ненавидит, когда его называют по имени.

— Я просто излагаю факты, Хардин, — злобно отозвался капитан 3-й роты.

— Может, жизнь отступника кажется вам завлекательной…

— Мы не отступники! — рявкнул Катлер, голос которого гулко разнесся по амфитеатру. Собрание продолжалось почти целый час, но полковник заговорил впервые. Вслед за этим он внимательно, по очереди оглядел семерых конфедератов, стоявших вокруг него неплотным кругом. Дискуссия велась в старой арканской манере, на ногах, и участвовали в ней все выжившие офицеры 19-го полка.

— Люди, с которыми мы сражались в этом городе — вот они были отступниками, — продолжил Энсор, — или, точнее сказать, перебежчиками. Они были порченой Гвардией, джентльмены.

— Но насколько мы в этом уверены, сэр? — спросил Квинт. — Я к тому, что эти парни-тау вроде как предпочитают наемников?

— Мы нашли на телах трупные жетоны с полковыми символами, — вмешался лейтенат Худ из «Пылающих орлов», сдержанный и практичный до невозможности. — Согласно надписям, каждый из этих людей служил в 77-м полку Оберайских Искупителей.

— И сражались они, как действующее подразделение, — добавил Катлер. — Похоже, целый несчастный полк перешел на сторону врага.

— Если оберайцев тут приняли так же, как и нас, я их винить не стану! — выпалил Грейбёрн.

— Не станете, лейтенант? — полковник посмотрел на молодого офицера, который занял место Уайта. — Что ж, было интересно это узнать, потому что лично я их презираю.

Грейбёрн покраснел и начал возмущаться, но Энсор отмахнулся от его протестов.

— Нет, лейтенант, я на вас не набрасываюсь. Вы хорошо справились со 2-й, и мне понятно, что случившееся с майором повергло вас в бешенство, но, перебесившись, мы из этой истории не выпутаемся.

Вендрэйк с трудом мог поверить, что этот безупречный, харизматичный лидер несколько кратких часов тому назад вел себя, как дикарь. Казалось, что ярость очистила Катлера, сделав его сильнее и энергичнее.

«Может, так он выдерживает груз истины, — беспокойно подумал Хардин. За этой мыслью последовала другая, более тревожная. — Мне нужно найти собственное решение той же проблемы, потому что вновь похоронить Троицу в памяти не удастся. Леонора не позволит…»

— Джентльмены, от этой подставы воняет так, что доносит до Высокой Терры, — говорил тем временем полковник. Он принялся ходить по амфитеатру, словно догоняя идею, которая никак не могла оформиться. — Не знаю, что замышляет Небесный Маршал, но его игра обошлась нам почти в триста жизней, и с меня хватит.

Остановившись в центре круга, Катлер резко поднял взгляд.

— Но мы не 77-й Оберайский. Мы — 19-й Арканский, и мы никогда не станем ни отступниками, ни предателями.

Повинуясь мимолетному порыву, Вендрэйк решил испытать полковника.

— Сомневаюсь, что Империум согласится с вами, Белая Ворона.

От этих слов Катлер замер, а собравшиеся офицеры неловко переглянулись. Никто из них никогда не называл полковника в лицо этим насмешливым прозвищем. Но затем Энсор посмотрел на кавалериста со спокойным, даже немного веселым видом.

— Боюсь, что вы, скорее всего, правы, — произнес Катлер. — И поэтому нам придется забыть о легких путях.

Джейкоб Дикс свалил подальше от суматохи на площади, решив немного побыть в одиночестве, прежде чем полк двинется дальше. Наступила ночь, серобокие почти закончили сворачивать лагерь и нагрузили захваченную канонерку, а также несколько грузовых судов, оставленных мятежниками. Придется потесниться, но полковник сосчитал, что места на кораблях для плавания вверх по реке хватит всем. Пустошник не знал, почему они уходят вверх по реке, да и не парился по этому поводу, как, в общем-то, и почти по всем остальным. Пока имелась выпивка, карты, и, если повезет, бабы, Джейкоб просто делал то, что ему говорили, но сейчас он очень скучал по старине Клету Модину.

С тех пор, как кореш Дикса пропал, всё покатилось под горку — Пулеголовый Калхун сыграл в ящик, сам Джейкоб потерял нос, а теперь ещё и полукровка с остальными на него наезжали. Хуже всего, у «Пылевых змей» почти закончилась огненная вода.

Пустошник остановился, увидев Оди Джойса, замершего на берегу канала. Зелененький здоровяк сидел на корточках и смотрел в воду, словно в ней было полно золотого песка. Джейкоб ухмыльнулся, увидев шанс немного повеселиться: если он тихонечко подберется к парню и подтолкнет…

— Не беспокойся, брат Дикс, расплата придет, — не оборачиваясь, произнес Джойс, и Джейкоб остановился в паре шагов от него. Пустошника застали врасплох странные нотки в голосе юноши.

— Я ниче не собирался делать, — виновато заявил Дикс, не понимая, почему извиняется перед вшивым новичком.

— Но сделаешь многое! — пылко отозвался Оди. — Если ты примешь Его свет, то совершишь великие дела, брат. Среди «Пылевых змей» мы с тобою будто свечи на ветру, поэтому они ненавидят нас, и поэтому полукровка избил тебя.

— Ну это, типа, не совсем ненависть, — ответил Джейкоб, растерянный тем, куда зашел разговор. — Мы в «Пылевых змеях» просто жестко решаем вопросы, и всё.

— Это была ненависть! — рявкнул Джойс и повернулся к нему. Глаза парня как будто сверкали в темноте. — Они ненавидят тебя, потому что ты пытался поступить праведно.

— Я… типа… — неуверенно произнес Дикс.

— Мы с тобой были единственными, кто попробовал спасти святого, когда язычники набросились на него, — с горечью объяснил Оди.

— Да? — до Джейкоба постепенно дошло, что Джойс всё неправильно понял. Паренек решил, что пустошник бросился в схватку, чтобы драться за шизанутого исповедника, а не расстреливать летийцев. Смутный инстинкт подсказал Диксу, что, наверное, лучше не разубеждать новичка.

— Еретики держали меня, и тебе пришлось сражаться за святого в одиночку, — голос юноши дрожал от волнения. Выпрямившись, он схватил Джейкоба за руки.

— Ты не мог спасти его, брат Дикс, но не отчаивайся, не надо. Император, Он не дает Своим избранным умереть просто так, — Оди кивнул в сторону канала. — Святой, он просто спит там, в воде. Я говорил с ним, и обещаю, что однажды праведник вернется. И он не забудет, что ты сделал!

— Не забудет? — Джейкоб облизнул губы, беспокойно вглядываясь в мутную воду.

— Ничто и никогда не ускользает от очей Императора, но до дня возвращения меньшие люди должны взвалить на себя ношу святого, — Джойс смотрел на пустошника взглядом коброястреба. — Мы с тобой, брат Дикс, станем будто космодесантники в овечьих шкурах.

— Космодесантники… — восхищенно произнес Джейкоб, воображая себя в шикарной броне лучших воинов Императора. Даже с такой кашей вместо лица он наверняка цеплял бы бабешек налево и направо. Настоящие космодесантники, небось, каждую ночь отбою не знают от дамочек!

— Именно так, брат, — подтвердил Оди. — Впереди лежит долгая, темная дорога из Преисподних, но мы должны привести наш народ к свету, потому что иначе…

Юноша помедлил, и Джейкоб понял, что с напряжением ждет продолжения, завороженный пылом новичка.

— Что ж, брат Дикс, Император обвиняет. Можешь быть в этом уверен.

Акт второй Клубок

Глава шестая

Имперская военно-морская база «Антигона», Саргаасово море

Арканцы, здесь, на Федре! Они тут уже почти семь месяцев, а мне ничего о них не было известно. Целый полк моих соотечественников — или то, что от него осталось, — затерянный в аду Клубка Долорозы. И они взбунтовались… Да-да, ты прав, я забегаю вперед.

Итак, начнем с самого начала…

Разговор с верховным комиссаром Ломакс вышел очень многозначительным, и сейчас, готовясь к отплытию, я по-прежнему пытаюсь уяснить все его скрытые смыслы. Новость об арканцах была самой поразительной частью беседы, но и всё остальное в этой встрече оказалось неожиданным. Кроме неприязни верховного комиссара ко мне, разумеется. Но, если не брать это в расчет, Ломакс изменилась: она прибыла на Федру уже немолодой, но всегда несла тяжесть прожитых лет с мрачной яростью, благодаря которой выглядела вечно нестареющей. Как и мой наставник Бирс, эта плотная темнокожая женщина с жесткими, коротко подстриженными волосами некогда казалась образцом нашего несокрушимого рода, но Федра в конце концов одолела и её…

Из дневника Айверсона

Изможденная старуха, призрак себя прежней, которая встретила Хольта в продуваемой всеми ветрами наблюдательной вышке «Антигоны», ещё не была сломлена, но оставалось недолго. Ломакс так сильно исхудала, что комиссарская шинель свободно висела на костлявых плечах и волочилась по полу, будто сброшенная кожа. Пока они разговаривали, женщина постоянно ходила по тесному помещению, металась из угла в угол, словно приговоренный преступник, ищущий путь к бегству. Но, если она чего-то и боялась, то только умереть, оставив незавершенные дела — по крайней мере, так решил Айверсон. Ломакс до самого конца оставалась верной долгу.

Она так и не спросила Хольта о его дезертирстве, как будто понимала, что, подняв эту тему, будет вынуждена объявить беглецу смертный приговор. Арканец не понимал причин её милосердия, пока не сообразил, что верховный комиссар поступает так по необходимости, а не из доброты душевной. Несмотря на давнюю неприязнь, Ломакс доверяла ему.

— Мы с тобой пережитки прошлого, Хольт Айверсон, — сказала женщина. — Вдвоем мы отдали Императору больше прожитых лет, чем любые десять так называемых комиссаров на Федре. И я даже не говорю об этих наглых кадетах, которых последнее время присылает сюда Небесный Маршал! Знаешь, Кирхер лично выбирает новичков, вытаскивает из преданных ему полков и приказывает мне обучать их. О да, они достаточно жестокие ребята, но, чтобы носить черное, недостаточно одних мускулов и злобы. Этих идиотов пристреливают почти сразу же после того, как я отправляю их на передовую! Настоящий выпускник Схолы Прогениум мне не попадался уже несколько лет. Ты хренова развалина, Хольт Айверсон, и жизнь тебе в тягость, как космодесантнику в перерыве между битвами, но на этой стороне планеты нет никого, больше похожего на истинного комиссара. На Федре мы вымирающий вид.

Такова была первой причина, по которой Ломакс дала это задание бывшему дезертиру. Второй оказалось происхождение — да, Хольт был ещё ребенком, когда Бирс забрал его с Провидения, но он оставался арканцем, а проблемы верховному комиссару доставляли его соотечественники. И поэтому Айверсон услышал историю о непокорных бойцах, которых бросили волкам, но они выжили и сами стали волками.

Конечно, Ломакс не так всё излагала — в конце концов, она была верховным комиссаром, — но при этом позволяла Хольту легко читать между строк. Кроме того, они оба знали о репутации Вёдора Карьялана и его жутком корабле. Адмирала не просто так прозвали Морским Пауком, и, как это очень часто случалось на Федре, его гнили было позволено расти и распространяться. Семь Преисподних побери, Айверсон гордился тем, как его соотечественники спаслись из сетей Паука!

— Ими командует некто Энсор Катлер, — рассказывала Ломакс. — Таких людей, как он, некоторые называют героями-бунтарями, но я не разделяю подобного мнения. Как ты знаешь, мне не по душе… непредсказуемость.

Верховный комиссар недвусмысленно посмотрела на Хольта.

— Впрочем, я также не собираюсь верить на слово Карьялану, этому старому чудищу.

Прямота женщины удивила Айверсона. Летийский адмирал ходил в фаворитах у Небесного Маршала, яростно защищал его застойный режим, и переходить дорогу такому человеку было небезопасно. На другой планете, с другим повелителем, верховный комиссар давно бы удалила раковую опухоль вроде Карьялана. Но они были на Федре, и здесь слово Кирхера было законом; наверное, Ломакс к старости утратила осторожность.

— Полковник Катлер увел своих людей в Клубок Долорозы, — продолжила она. — Арканский полк действует в глубоком вражеском тылу, далеко от позиций наших наступающих частей…

— Наступающих? — со злостью бросил Хольт. — Мы несколько лет не можем продвинуться вглубь Долорозы, только елозим взад-вперед по одним и тем же позициям, захватываем и теряем одни и те же пляжи, да немного продвигаемся вверх по реке, пока нас не оттеснят. Вся эта кампания — пародия на войну!

Ломакс резко взглянула на него, и Айверсон подумал, что зашел слишком далеко, но в глазах старухи читался скрытый расчет. Внезапно арканец понял, что верховный комиссар согласна с каждым его словом. Она сама медленно пересекала черту, и вот почему беседа происходила не в её тесном кабинете, а в безлюдной вышке. Всё в этой встрече было не просто так.

— Информация, которой я обладаю, в лучшем случае отрывочна, — вернулась к теме Ломакс, — но, судя по всему, Катлер за последние семь месяцев превратил полк в занозу размером с титана во вражеской заднице. Его отступники устраивали засады на вражеские патрули и конвои снабжения, уничтожали комм-станции, даже атаковали небольшие заставы.

— Он сохранил верность, — твердо произнес Айверсон. — Что бы эти вырожденцы с «Могущества» ни сделали с его полком, Катлер по-прежнему сражается за нас.

— Или за себя, — ответила женщина. — В любом случае, он разворошил веспидье гнездо в главном командовании. Говорят, Небесный Маршал обрушился на Карьялана, словно вирусная бомба, даже пригрозил затопить его маленькую империю, если адмирал не покончит с шалостями Катлера.

— «Покончит»? Первое настоящее вторжение в Долорозу с начала этой Императором забытой войны, а Маршал хочет покончить с ним? Это безумие.

И вновь Ломакс расчетливо взглянула на него.

— Небесный Маршал Кирхер не безумен, Айверсон.

В словах верховного комиссара прозвучало нечто глубинное, как будто отрицание было обвинением, но она продолжила, прежде чем Хольт успел задуматься над этим.

— Разумеется, Карьялан отправил за Катлером истребительные команды, но летийцы — всего лишь прямолинейные фанатики. Сомневаюсь, что кому-нибудь из них удалось хотя бы приблизиться к отступникам, и уж точно ни один покаянник не вернулся из Клубка. Небесный Маршал потребовал новой попытки, и теперь нужен более изящный подход.

— Надеюсь, ты не собираешься подписаться на эту безнадежную затею, Ломакс?

— Верховный. Комиссар. Ломакс. Ты, как всегда, забываешься, Айверсон, и однажды это тебя погубит — или хуже того. И нет, я не подписываюсь ни какие затеи. Просто ставлю тебе задачу выследить своевольного полковника.

— Ты хочешь, чтобы я убил Катлера за то, что он по-настоящему сражается с врагом? — ошеломленно произнес Хольт.

— Я хочу, чтобы ты определил, виновен ли полковник Энсор Катлер перед Императором, — ответила Ломакс, с непреклонной точностью произнося каждое слово. — После этого тебе надлежит исполнить свой долг.

Журнал миссии — день 1-й — Саргаасово море:

Начало конца?

Наконец-то я покинул базу и направляюсь к Долорозе Вермильоновой, западному архипелагу, где мои заблудшие сородичи высадились семь месяцев тому назад. Невозможно сказать, как далеко они углубились в Трясину, особенно если следовали переплетениям Квалаквези, но начинать поиски лучше всего отсюда. Я отправлюсь по их следам и вверю остальное провидению Императора — придется поверить, что оно существует.

Приятно всё же вновь оказаться в открытом море, даже если оно больше похоже на сток нечистот, чем на нормальный океан. Буксир, на котором я плыву — ржавая лоханка, такая же изнуренная, как и все на этой войне, но, по крайней мере, «Антигона» осталась за кормой. С тех пор, как я последний раз появлялся на старой базе, ползучее ощущение гибели, что окружает её, стало намного заметнее. А может, просто встреча с Ломакс так повлияла на меня; эта хитроглазая, раздраженная старуха показалась предвестником моей собственной смерти. Видишь ли, верховный комиссар доверила мне не только судьбу своенравного полка…

— Есть ещё кое-что, — сказала она и протянула папку, завязанную ярко-алыми тесемками. Больше Ломакс ничего не объясняла, не давала никаких инструкций, но, принимая досье, я чувствовал, что беру на себя проклятие. Ещё одно, ну и что с того? Разве человек может быть более или менее проклятым?

День 2-й — Саргаасово море

Падение 19-го полка?

Нет, я не прикасался к алой папке. Есть и другие, более прозаичные документы, требующие моего внимания: например, целая кипа отчетов о 19-м Арканском и роли, сыгранной им в гражданской войне на родине. Не знал, что на Провидении было новое восстание, но не скажу, что удивлен произошедшим. Мы рисковый, беспокойный народ, а этот Энсор Катлер, похоже, воплощает худшие наши черты — самонадеянный охотник за славой, он ведет свой полк на честном слове и на одном крыле. Неудивительно, что в его личном деле такая мешанина из благодарностей и взысканий. Глубочайшей загадкой для меня остаются причины, которые заставляют полковника сражаться за Империум, а не мятежников. Хотя нет, я ошибся, есть ещё одна тайна.

Кое-что не совсем вписывается в беспутные, своенравные, но всегда героические свершения Катлера: резня в захолустном городке под названием Троица. До деталей я пока не дошел, но нутром чую, что всё дело в этом. Нужно зарыться поглубже, и алому досье Ломакс придется подождать.

День 3-й — Саргаасово море

Четвертый призрак

Верховный комиссар не предупредила о моей тени. Нет, я говорю не о мертвых тенях — призраки как будто оставили меня на время — а о живом, дышащем шпионе, который ходит за мной по пятам. Этим утром кадет-комиссар Изабель Рив догнала буксир на борту скоростного морского скиммера.

Первое, что бросилось в глаза при виде девушки — её рост. Рив немногим старше двадцати, но она выше меня на голову, а я ведь возвышаюсь над большинством людей. Всё в ней жесткое и жестоко эффективное, от мускулистого тела до лица с квадратным подбородком и бритого скальпа. Плащ с подбоем и сапоги глянцевито блестят, как и яркий серебряный значок избранных Небесного Маршала. Клянусь Провидением, у девчонки даже есть автопистолет с золотыми пластинками на рукояти!

Кадет-комиссар? Ни на секунду не поверю…

Из дневника Айверсона

— Нет, Рив, никто не сомневается, что ты первоклассный стрелок, но для Трясины этого совершенно недостаточно, — покачал головой Хольт. — Это будет отнюдь не обычное патрулирование, и я не смогу приглядывать за тобой, девочка.

И не хочу, чтобы ты подглядывала мне через плечо.

— У меня три дежурства в Долорозе Лазурной, — ответила Изабель с резким, гортанным акцентом, незнакомым Айверсону. — Я сама могу за собой присмотреть, сэр.

В этом Хольт не сомневался. Несмотря на синюю полоску выше козырька фуражки, девушка не была новичком-кадетом; арканец даже не был уверен, что она из Комиссариата. При виде чистенького плаща и шикарного автопистолета Айверсон должен был поверить, что перед ним зеленый новобранец, но он научился не доверять первому впечатлению. Историю человека рассказывали его глаза, а взгляд Изабель Рив был холодным и безжизненным.

Её глаза рассказывали историю наемного убийцы.

Она здесь не для того, чтобы учиться чему-то или шпионить за мной. Она здесь для того, чтобы закончить работу, если я не смогу. Или выстрелить мне в спину, если не захочу. Но кто же её прислал?

— Слушай, Ломакс знает об этом? — спросил Хольт.

— Разумеется, сэр, верховный комиссар лично подписала мое направление.

— Понятно. Кстати, мы всего в трех днях пути от «Антигоны», — пожав плечами, произнес арканец. — Я вызову её по воксу, чтобы получить подтверждение. Для твоего же блага, сама понимаешь.

— Простите, сэр, но разве не слышали новость?

— Понятия не имею, о чем ты, кадет.

— Сэр, верховный комиссар Ломакс мертва.

Айверсон уставился на девушку.

— Она погибла на следующий день после вашего отплытия, сэр. Я предполагала, что вы знаете.

— Как это произошло? — ровным голосом уточнил ветеран-комиссар.

— Упала с наблюдательной вышки, сэр. Медикае говорят, что она умерла мгновенно, — Изабель опустила глаза. — Мне жаль. Я знаю, что вы были друзьями.

— Друзьями…

— Да, верховный комиссар всегда очень высоко отзывалась о вас, сэр… на занятиях.

Неужели? Что-то я в этом сомневаюсь, Рив.

— Утверждают, что это самоубийство, — девушка помедлила, и Хольт увидел, как она пытается разгадать его, взвешивает свои слова.

— Мне жаль, — в итоге повторила Изабель.

И снова, Рив, что-то я в этом сомневаюсь.

День 4-й — Саргаасово море

Алое завещание

Смерть Ломакс сильно обеспокоила меня. Мы никогда не были друзьями, но верховный комиссар оставалась единственной константой в этих вечно изменяющихся и неизменных дебрях. Она не преступала клятв, данных Императору, и никогда не изменяла долгу. И перед концом Ломакс решила довериться мне.

Нужно найти время и ознакомиться с бумагами, которые она передала… Да нет же, я просто увиливаю от дела! На этом чертовски медленном буксире у меня было больше времени, чем нужно, но алая печать на папке так и осталась нетронутой. Очевидно, что досье до отказа набито документами и пиктами — наверняка оно скрывает истину, погубившую верховного комиссара. Долг требует открыть папку, но я медлю.

Почему? И где мои призраки, когда так нужен их совет?

День 7-й — Саргаасово море

Театр теней

Завтра мы окажемся на борту «Могущества». Слухи о корабле разносится далеко, но прежде я никогда не бывал на мрачном старом линкоре. Вероятно, адмирал Карьялан хочет лично меня проинструктировать. Подозреваю, что я — его единственная надежда вернуть расположение Небесного Маршала, поэтому летиец должен снабдить меня лучшим, что у него есть. Речь пойдет о канонерке и взводе элитных бойцов, видимо, печально известных Покаянных Корсаров. Об этих фанатиках я слышал такое, что не могу представить солдат, менее подходящих для миссии в Клубке. И без них забот полон рот с Изабель-мать-её-Рив, которая постоянно дышит мне в затылок. Девчонка ведет более изящную игру, чем показалось сначала…

Из дневника Айверсона

— Комиссар Айверсон, можно с вами поговорить? Не под запись, так сказать?

— Ты же комиссар, Рив, — «ведь так?» — Должна знать, что всё рано или поздно оказывается записанным, — Хольт внимательно посмотрел на девушку.

— А особенно, — добавил он, — то, что рассказывают не под запись. Ну, выкладывай.

— Что ж, хорошо, — Изабель явно собиралась с силами. «Снова переигрывает…» — Я не верю, что верховный комиссар покончила с собой, сэр.

— Не веришь? — Айверсона удивило услышанное.

— Сэр, верховный комиссар Ломакс была истинным героем Империума, — страстно произнесла Рив. Её игра произвела впечатление на Хольта, казалось, что девушка действительно расстроена. — У неё в душе было слишком много стали, чтобы гнуться перед вышестоящими.

— К чему ты ведешь, кадет?

Помедлив, Изабель взглянула ему прямо в глаза.

— Сэр, я считаю, что у Ломакс были враги в главном командовании. Возможно, она раскопала что-то — что-то, опасное для них.

— Это крайне серьезное заявление, кадет Рив, — внимательно изучая девушку, произнес Айверсон. — Как ты думаешь, что именно обнаружила Ломакс?

— Я надеялась… — Изабель столь же испытующе воззрилась на арканца, прощупывая меня, пока я прощупываю её, — Надеялась, что она рассказала вам, сэр.

Хольт вынужденно признал, что шпионка хороша. Если бы Рив не переборщила с этим безупречным плащиком и смехотворным пистолетом, он, возможно, поверил бы ей.

— Почему ты так решила, кадет Рив?

— Потому что она доверяла вам, сэр.

— Видимо, не так сильно, как ты думаешь, — ответил Айверсон. — Слушай, кадет, мне нечего тебе сказать. Ломакс была пожилой женщиной, эта планета измучила её до глубины души. Возможно, это было обычное самоубийство…

Комиссар отвернулся от Изабель.

— Любой из нас может сломаться, пусть тебя и учили обратному. Порой в вещах и событиях нет никакого второго дна.

Но к тебе,Изабель Рив, это точно не относится…

День 8-й — на борту «Могущества»

Корабль смерти

Если вообще существуют порченые корабли, то этот древний летийский броненосец точно в их числе. Я не какой-то чертов псайкер, но ощутил это сразу же, как только «Могущество» появилось на горизонте, словно железная опухоль в море грязи, огромное, мрачное и злобное, как Семь Преисподних. Говорят, что линкор не двигался с места больше десяти лет — с тех самых пор, как старик Карьялан заболел и скрылся от посторонних глаз, — и я не вижу причин не верить этому.

Море вокруг корабля покрылось слоем мерзких липких водорослей. Толстые отростки этой гадости проползли вверх по корпусу и обвились вокруг проржавевших бортов, связав корабль с его плавучей могилой. Мрачные откровения ждали и на верхней палубе, в виде тел, свисающих с корабельного крана. Некоторые трупы были свежими, от других остались только скелеты. Куда бы мы ни пошли, на металлических поверхностях блестела пленка слизи, словно бы исторгнутая ими, а не налипшая сверху. Казалось, что сама железная сущность линкора подверглась осквернению.

Клянусь Провидением, даже Трясина кажется чистой в сравнении с «Могуществом»! Противно было задерживаться там, но адмирал смог принять нас только после заката, из-за каких-то серьезных неурядиц на корабле. Кажется, вскоре после нашего прибытия из карцера сбежал заключенный; любопытно узнать, кто провернул подобное и доставил летийцам столько неприятностей. Признаюсь, что желаю ему успешно скрыться с этого плавучего мавзолея — кем бы ни был этот человек и что бы он не совершил, его преступление не может быть страшнее деяний Карьялана.

Пока я готовился к встрече с адмиралом, меня не отпускала одна мысль: если паутина столь отвратна, насколько же мерзок Паук?

Из дневника Айверсона

— Простите за театральность, комиссар Айверсон, но боюсь, я уже не тот человек, что прежде, — прохрипел из темноты голос, словно бы пересохший и отсыревший одновременно. — Однако, несмотря на всё, что сотворила со мной Федра, Ей пока не удалось лишить меня самолюбия.

Хольт уставился в противоположный угол каюты, пытаясь что-нибудь разглядеть в полумраке, но говорившего скрывали не только тени. В глубине комнаты был растянут шелковый занавес, за которым виднелся нечеткий силуэт сгорбленного человека, закутанного в толстые одеяла. Порой он взмахивал тонкими, как веточки, руками, словно бы обтрепанными по краям, но ни его роста, ни телосложения комиссар определить не мог. В общем, адмирал Вёдор Карьялан выглядел так же, как и звучал — будто высохший труп, раздутый от свернувшейся крови.

Выбросив из головы незваный образ, Айверсон попробовал сосредоточиться на словах летийца, но мысли ползли медленно и муторно. Такой влажной жары, как в каюте Карьялана, арканец не испытывал нигде в Трясине; казалось, что он угодил в гидропонный парник. В воздухе висела пелена горько-сладкого дыма благовоний, но резкий аромат не мог полностью скрыть тяжелую вонь чего-то, налившегося разложением.

Ритмичное бульканье и шипение мудреной аппаратуры жизнеобеспечения, стоявшей в дальнем углу, только усиливало сонливость. За механизмом ухаживали два летийских священника, а рядом стоял на страже корсар-покаянник в алой броне. Из аппаратуры выходило множество спутанных трубок, которые напоминали искусственные ползучие побеги. Некоторые скрывались за шелковым занавесом адмирала, другие обвивались вокруг тела, лежавшего на койке неподалеку. Из восковой кожи жертвы здесь и там торчали иглы, через которые жадные трубки выкачивали кровь.

— Надеюсь, мои процедуры вас не беспокоят? — просипел Карьялан, словно читая мысли комиссара.

— Меня давно уже не может обеспокоить ни одно зрелище, — солгал Айверсон, с некоторым удовлетворением наблюдая за бледностью кадета Рив. Похоже, наемная убийца не так хладнокровна, как ему казалось.

— В любом случае, весьма благодарен за вашу снисходительность, комиссар, — Вёдор усмехнулся, и силуэт за портьерой судорожно вздрогнул. — Порой я задумываюсь о том, чтобы покончить со всем этим, но долг перед Императором запрещает мне. Да и возлюбленные мои летийцы без меня пропадут. Представьте, они состязаются друг с другом за право отдать свою кровь и продлить мне жизнь.

— Адмирал, я надеюсь отплыть с рассветом, — произнес Хольт, пытаясь собраться с мыслями. — Мне понадобится канонерка и…

— Наш разговор кажется тебе слишком утомительным, комиссар? — вдруг прошипел Карьялан. — Что, я уже надоел тебе, арканец?

Рив искоса, предостерегающе посмотрела на Айверсона, но тот не оступал.

— Послушайте, адмирал, я здесь по делам Императора…

— Как и я! Ты не слышал об Откровении Летийском, комиссар?

— Не уделял ему особого внимания.

— А стоило бы! Видишь ли, Император обвиняет! — гнило засмеялся Карьялан. — И я свят! Чертовски болезненно свят!

Внезапно веселость адмирала потухла.

— Твои сородичи нанесли мне тяжкое оскорбление и ещё более тяжкую рану, Хольт Айверсон. Скажи, все ли арканцы такие дикари?

Ветеран-комиссар молчал, захваченный врасплох выпадом Карьялана. К его удивлению, заговорила Изабель:

— Мой господин адмирал, комиссар Айверсон часто говорил, какой стыд испытывает при мыслях о поведении 19-го Арканского. Кровные узы делают этот вопрос личным для него.

— Это и для меня личный вопрос, — ответил Вёдор. — Арканские мерзавцы хладнокровно вырезали пятьдесят моих летийцев, вместе с человеком, который был мне как брат!

— Исповедник Йосив Гурджиеф, — кивнула Рив. — Его убийство — гнусное преступление против Экклезиархии…

— Преступление против меня! — завизжал Карьялан, брызгая ихором на занавес.

— Сэр, уверяю вас, комиссар Айверсон относится к этому делу…

— Молчи, ты, бездушная сучка! Или твой драгоценный хозяин не может говорить за себя? Что, прикусил язык, Айверсон? Ничего не скажешь в защиту братцев из глухомани? Или смелости не хватает…

Прозвучал влажный хлопок, и адмирал зашелся хриплым кашлем. Нечеткий силуэт приподнялся, и что-то судорожно зацарапало портьеру; туда поспешил один из священников-санитаров.

— Мой Благословенный Владыка, не нужно волноваться так…

Нечто рванулось вперед и схватило его за горло, прервав увещевания. Айверсон и Рив в ужасе смотрели, как тень священника, лихорадочно содрогаясь, рухнула на колени. Двое летийцев наблюдали за удушением с чем-то вроде мистического экстаза на лицах.

— Это чудовищно, — прошептала Изабель, вставая.

Хольт поймал её запястье, а затем взгляд, и уже не отпускал ни того, ни другого.

— Это Федра, — сказал арканец.

Что-то с жутким треском разорвалось за портьерой, и на ткань вновь полетели капли. В этот раз — темные и вязкие.

День 9-й — Саргаасово море

«Покаяние и боль»

Мы покинули «Могущество» на заре, но облегчение от бегства с порченого корабля смешивается во мне со стыдом. В реальности Морской Паук оказался намного хуже, чем самые мрачные слухи о нем: Вёдор Карьялан мерзостен душой и телом. Долг требует, чтобы я лишил адмирала жизни, но долг также требует пока что сохранить свою. Долг просто обожает заставлять людей плясать на раскаленных угольях! Но я отвлекся…

Как только «литургия» Карьялана закончилась, к нему вернулся рассудок, и летиец вспомнил, что я — его последняя надежда выследить отступников. Со смесью враждебности и любезности адмирал удовлетворил мой запрос на судно типа «Тритон», канонерку-амфибию, способную вести боевые действия в обоих стихиях. Отличная вещь и большая редкость на Федре; будь у нас больше таких кораблей, мы могли бы уже давно выиграть эту войну. Мне уже думается, что именно поэтому «Тритонов» здесь так мало…

В привычной летийской манере, наша канонерка названа «Покаяние и боль». Не стану отрицать, имя подходящее.

Из дневника Айверсона

— Я им не доверяю, — прорычала Рив, указывая на солдат в алой броне, которые рыскали по палубе внизу. — Ставленники порченого еретика!

— Еретика, что считает себя мучеником во имя Императора, — заметил Хольт. — Слушай, кадет, это не вопрос доверия. Корабль принадлежит летийцам, мне пришлось взять их экипаж. Кроме того, мы не смогли бы управлять канонеркой вдвоем.

Они стояли на верхней палубе и наблюдали за тем, как корсары-покаянники тяжелыми шагами перемещаются по кораблю, с жестокой целеустремленностью выполняя те или иные задачи. На борту было восемь здоровяков-фанатиков, бритоголовых, покрытых татуировками головорезов, увешанных благочестивыми оберегами и тотемами. Айверсону эти парни больше напоминали ульевых бандитов на стероидах, чем профессиональных солдат, но их снаряжение утверждало обратное. Каждый корсар носил нательную броню с зубчатыми наплечниками и конический шлем с боковыми «плавниками», указывавшими на принадлежность владельца к морскому флоту. Вместо лазганов стандартного образца летийцы были вооружены мощными хеллганами, которые подсоединялись к гофрированным наспинным ранцам, похожим на раковины.

Корсары, по мнению Айверсона, соответствовали бойцам ударных отрядов более вменяемых полков, но элитные воины Летийских Мореходов имели склонность к лихорадочным молитвам и самобичеванию. По счастью, к боевой дисциплине они подходили так, словно сам Император дышал им в затылок: никогда не расслаблялись в дозоре и стояли на огневых позициях левого и правого борта, словно на службе в храме.

Более прозаичные заботы — управление кораблем и уход за двигателями — ложились на плечи смиренных мореходов-покаянников. Хольт точно не знал, сколько этих исхудалых матросов на борту канонерки, но думал, что не меньше двадцати. Все они, немытые архаровцы со спутанными волосами, почитали корсаров будто святых рыцарей. В ответ достопочтенные господа обращались с матросами, как с рабами, постоянно шпыняли и избивали их. Такие проверенные на практике взаимоотношения Айверсон наблюдал бессчетное количество раз. Они могли оказаться прочными, как многослойная сталь, или ломкими, как гнилая доска.

— Как они могут верить, что подобное отродье служит Богу-Императору? — усмехнулась Изабель.

— Сам Карьялан верит в это, — ответил Хольт, с любопытством глядя на девушку. — Кроме того, он ставленник Небесного Маршала, разве тебе этого мало?

Рив резко взглянула на него.

— Да, сэр, мало.

— Но значок, который ты носишь, утверждает обратное.

— Этот? — Изабель ткнула в серебряную вещицу на лацкане, и на её лице проступило понимание. — Так вот почему вы не доверяете мне?

— Я такого не говорил, кадет Рив.

— А вам и не нужно было, — девушка смотрела на Айверсона с вроде как настоящей горечью. — Небесный Дозор для меня ничто, но, со всем уважением, сэр, вы же звездник.

— Семь Преисподних побери, ты о чем, кадет?

— Комиссар, вас направили на Федру из… из какого-то другого места, — Рив неопределенно указала в небо. — Вы прибыли сюда в высоком звании, с наградами, но я родилась в грязи и крови этой войны, ещё одна соплячка среди тысяч детей Гвардии. Мне неизвестны другие миры. Здесь нет Схолы Прогениум, только академии Небесного Дозора, и это единственный путь наверх для таких, как я.

— Но тебя тренировала Ломакс?

— Только потому, что я из Небесного Дозора! — фыркнув, Изабель сорвала значок с лацкана. — Но если они убили верховного комиссара, мне с ними больше не по пути.

— Осторожнее, Рив.

— Хватит с меня осторожности.

Равнодушным движением пальцев она выбросила значок за борт и удалилась. Айверсон, нахмурившись, смотрел Изабель в спину.

Ты почти поймала меня, девчонка, но снова переборщила в конце.

Гримаса на лице комиссара сменилась кислой улыбкой, когда он заметил Бирса, стоящего в дозоре на носу канонерки. Старый призрак не оборачивался к Хольту, внимательно наблюдая за мрачной береговой линией Долорозы Вермильоновой, которая проступала на горизонте. Семь долгих месяцев назад 19-й Арканский высадился здесь и угодил прямиком в ад.

Куда бы вы ни пропали, братья, знайте, что я последую за вами.

Улыбка вскоре пропала с лица комиссара — оказалось, аугментическую руку заклинило, и он намертво прицепился к бортовому лееру.

День 10-й — Вермильоновый пролив

Изуродованный человек

Я вернулся в Трясину, и призраки вернулись ко мне, один за другим прокрались обратно. Ни минуты не сомневался, что так и произойдет. Всё правильно и неоспоримо, ведь командующий Приход Зимы жив, и мое покаяние ещё не свершилось. К счастью, возвращение призраков даровало мне странную ясность понимания, и теперь я уверен, что охота на заблудших сородичей — часть более великой миссии. Не может быть случайным, что наши дороги протянулись среди звезд и сплелись в одну посреди Клубка Долорозы. Каким-то образом Энсор Катлер станет ключом к моему спасению. Каким-то образом он откроет дверь, за которой ждет Приход Зимы.

И всё же, несмотря на эту убежденность, я не могу выкинуть из головы смерть — убийство — верховного комиссара. Не сомневаюсь, Ломакс знала, что враги всё ближе, и поместила в алую папку свое завещание, последнее свидетельство против них. Если не заняться им, женщина может восстать, и мое трио призраков превратится в квартет. Я приветствовал возвращение теней, но не смирюсь с ещё одним мертвецом в своем сознании. Нет уж, пора исполнить волю Ломакс.

Досье лежит передо мной, но что-то не удается собраться с мыслями. После наступления ночи в моей тесной каюте почти не продохнуть от затхлой вони Трясины…

Из дневника Айверсона

Хольт вдруг замер, и, держа перо над страницей, прислушался. Мгновением позже неожиданный звук повторился — это был низкий, грубый хрип, словно кто-то дышал с превеликим трудом. Комиссар медленно обернулся, вглядываясь в полумрак каюты, а его рука тем временем тянулась к кобуре. Лампа на столе Айверсона слабо мерцала, её свет почти не проницал темноту. Встав на ноги, арканец поднял фонарь над головой, пытаясь отогнать подступающие тени, и увидел нечто, притаившееся на пороге маленькой душевой.

— Всё путем, пушку-то зачем трогать? — произнес посторонний. Он скорее не говорил, а придушенно сипел, но этот характерный картавый акцент Хольт узнал сразу же, пусть и услышал впервые за десятилетия. Арканец.

— Покажись! — потребовал Айверсон.

— Не проблема, но ты гляди, брат, видок у меня несимпатичный, — силуэт содрогнулся в чем-то между кашлем и смешком; звук до жути походил на хрип больного животного. Комиссар внезапно осознал, что ему знаком прогорклый, гнилостный запах, исходящий от незнакомца — та же самая вонь пропитала каюту Карьялана.

— Ты мне не брат, — ответил Хольт.

— Я же слышал, как ты болтал на палубе, — влажно растягивая слова, возразила тень. — Понятно, ты давно покинул Провидение, но гнусавый говор-то никуда не делся. Ты арканец, а раз так, в этой адской дыре мы — братья.

После этого говоривший вышел из теней. Он оказался высоким, неизящным типом c грубоватым лицом, и на нем не было почти ничего, кроме грязного медицинского халата. Покрытая пятнами кожа мешками свисала с костей, как будто всю плоть под ней высосали досуха.

— Звать меня Модин, рядовой третьего класса, 19-й полк Арканских Конфедератов, — представился незваный гость. — Если у тебя есть чего выпить — предлагай, не стесняйся.

День 11-й — Раковина и Пролом Долорозы

Спящий фронт

На рассвете мы проплыли через Раковину. В коралловом лабиринте не души, имперские силы, пришедшие сюда по стопам Катлера, давно оставили город. Бойцы из Пролома Долорозы занимали некрополь меньше недели, после чего перебрались в Трясину с её более безопасными и менее безумными ужасами. Мы нашли их в лиге вверх по реке, окопавшимися на просторном участке выжженных джунглей. Кадет Рив пришла в смятение при виде тамошнего хаоса, но разношерстная армия подонков оказалась не хуже, чем я ожидал. Благодаря усилиям Катлера наше наступление протащилось чуть дальше вглубь континента, но в итоге снова застопорилось. Подозреваю, что эти парни уже несколько месяцев сидят на одном месте.

Мы остановились пополнить запасы, и я воспользовался моментом, чтобы получить обмундирование и огнемет для беглеца, пробравшегося сегодня ночью ко мне в каюту. Пока точно не знаю, что можно извлечь из рядового Клетуса Модина и его спасения с «Могущества», но в одном боец прав — мы оба арканцы, и я не могу отдать парня Морскому Пауку. Кроме того, после ужасов, увиденных на борту корабля смерти, у меня нет причин не доверять истории конфедерата.

Модин под запись сообщил мне, что является последним выжившим из троих солдат, которых летийцы захватили силой и выжали досуха, чтобы сдержать прогрессирующую болезнь адмирала. Не стану распространяться о шокирующих деталях его мучений и побега, но, судя по всему, Клетус услышал о нашем прибытии на линкор и вырвался из заточения. Захватчики считали, что огнеметчик находится в коме, и он воспользовался их невнимательностью.

Рядовой держится развязно, вплоть до нарушения субординации, и постоянно испытывает мое терпение, словно хочет, чтобы я застрелил его. Но нет, Клетус Модин не так прост, как кажется, и, возможно, он станет моим единственным союзником в этом путешествии. Я незаметно определил безбилетника в кладовую рядом с моей каютой; пока что случившееся останется между нами.

Ах да, ещё одно: в Проломе нас ждал арестант…

Из дневника Айверсона

— Пожалуйста, вы должны вернуть меня в эскадрилью, — взмолился изможденный юноша в драном комбинезоне. — Ведь я же летчик, и член Небесного Дозора!

— Это понятно, пилот Гарридо, — холодно ответил Айверсон, — но если хотите, чтобы вам помогли, сообщите мне что-нибудь важное об отступниках.

— Но я вам уже всё рассказал! Мерзавцы угнали мой транспортник и направились в Раковину. Клянусь, я дрался с ними, но этот старый еретик Ортега предал меня! А потом они все набросились на летийцев…

— И вы совершенно уверены, что Катлер лично убил исповедника?

— Своими глазами видел. Этот беловолосый дикарь просто свихнулся, вел себя, как одержимый, но они всё оказались чертовыми варварами! Прошу вас, пожалуйста, не дайте мне сгнить здесь…

Айверсон приказал увести пилота, уверенный, что тот больше ничего не знает. Хайме Гарридо нашли спрятавшимся в Раковине, опустевшей после того, как отступники бежали вверх по реке. Комиссары Пролома держали верзантца под замком в ожидании этого краткого, бессмысленного допроса.

Когда Хольт уходил, летчик всё ещё молил его о помощи. Карьера Хайме Эрнандеса Гарридо на этом закончилась.

День 13-й — река Квалаквези

Святотатство Модина

Сегодня вечером, вернувшись в каюту, я обнаружил, что огнеметчик роется в завещании Ломакс. Алая тесьма лежала на полу, а по столу были разбросаны драгоценные секреты верховного комиссара: секретные доклады о количестве живой силы и боеприпасов, психологические оценки офицеров, тактические карты, пикты, снятые с воздуха и Император знает что ещё. Всё это ворошили грязные руки зараженного серобокого; увидев моё потрясение, рядовой весело осклабился…

Из дневника Айверсона

— Тебя надо было подтолкнуть, — заявил Модин. — Я ж видел, ты таращился на эту штуку, как на бомбу замедленного действия. Был слишком напуган, чтобы открыть, но слишком любопытен, чтобы выкинуть. Ну, начальник, ты ко мне по-доброму отнесся, вот я и решил типа помочь.

Пропустив мимо ушей дерзости Клетуса, Айверсон подошел к груде документов. Теперь, когда тайны лежали на виду, их зов стал просто гипнотическим, а огнеметчик на этом фоне казался слегка раздражающей мелочью.

— Конечно, я никогда особо в буквах-то не разбирался, — продолжал рядовой, — так что сильно далеко не продвинулся…

— Вон, — перебил комиссар, не отрывая глаз от бумаг.

— Ой, да ладно тебе, Хольт…

Айверсон резко развернулся, и Модин обнаружил, что смотрит прямо в дуло автопистолета. Уцелевший глаз комиссара вперился в бойца, словно открытое окно, за которым лежало нечто бесстрастное и беспощадное. Серобокому показалось, что в соседнем аугментическом зрачке больше жизни, и он медленно поднял руки.

— Эй, погоди, брат…

Лицо Хольта дернулось в рефлекторной судороге.

— Прочь, — приказал он.

Не сводя глаз с пистолета, Клетус кивнул и спиной вперед вышел из каюты. Его место тут же заняли призраки Айверсона, которые выплыли из теней и окружили свой маяк в мире живых. Опустившись в кресло, комиссар принялся за чтение.

День 16-й — река Квалаквези

Расплата за правду

Я не выходил из каюты с той ночи, когда собранная Ломакс чума истины вырвалась на свободу. Тем не менее, обработать удалось только часть документов, и уйдут недели, чтобы тщательно ознакомиться с этим каталогом ошибок и несоответствий, собранием фактов абсолютной глупости и кровожадного безумия. Впрочем, одна вещь понятна уже сейчас: всех нас предали.

Из дневника Айверсона

Рив снова молотила в дверь каюты.

— Я занят! — огрызнулся Айверсон, потирая биологический глаз. Аугментический собрат яростно жужжал, словно пытался пробурить череп насквозь.

— Сэр, вы несколько дней не выходили на палубу! — крикнула Изабель через запертую дверь. — Летийцы начинают задавать вопросы.

А они и должны задавать вопросы, Рив. Всем нам уже давно стоило начать задавать вопросы.

День 17-й — река Квалаквези

Семь звезд

Мы плывем мимо безлюдных берегов, оставив далеко позади спящих призраков Раковины и Пролома Долорозы. Впереди ждут голодные духи Клубка Квалаквези. Дальше не будет никаких имперских сил, за исключением нескольких разбросанных по глухомани джунглевых бойцов, ведущих глубокую разведку. Мы можем рассчитывать только на себя, и, если нарвемся на крупное соединение повстанцев, долго не протянем. Но подобное маловероятно в огромных теснинах и изгибах Клубка.

Никогда не заходил так далеко вглубь континента, но слышал истории об этом печально известном лабиринте. В сердце Долорозы ведут десятки путей, но ещё больше уходят в никуда. Если будем продвигаться медленно и тихо, а Император окажется милостив, мы, возможно, сумеем оставаться незамеченными на протяжении месяцев. Конечно, логика указывает, что это обоюдоострая ситуация — ведь как нам тогда отыскать цель?

Ну, друг мой, тут нужно забыть о логике и положиться на веру, или что-то иное, направляющее нас. Видишь ли, несмотря ни на что, я не сомневаюсь, что мы найдем конфедератов. Или они найдут нас…

Из дневника Айверсона

— Поднимите этот флаг, — приказал Хольт, разворачивая тяжелое знамя. Семь звезд Провидения сверкали на темно-синей ткани, невероятно яркие в тусклом утреннем свете. Вокруг переминались с ноги на ногу летийские мореходы, бросавшие неуверенные взгляды на своих повелителей в алых доспехах. Шагнув вперед, один из корсаров с подчеркнутым отвращением рассмотрел стяг.

— Покаянники, мы не ходим под ложными идолами, — пробурчал он.

— Ты говоришь о Семи звездах, знамени моего родного мира — мира, который десять тысяч лет сражался за Бога-Императора, — солгал Айверсон, вполне уверенный, что эти дремучие фанатики ничего не знают о Провидении.

— Но это есть летийский корабль…

— Нет, это корабль Императора, а я — Его слуга, назначенный руководить нашей святой миссией. Ты ставишь под сомнение Его слово?

Корсар взглянул на Хольта с беспримесной ненавистью, но тот не обратил на это внимания.

— Поднять флаг! — рявкнул комиссар на матросов. — Немедленно!

Как только «морские волки» кинулись выполнять приказ, Изабель вопросительно подняла бровь.

— Сразу отвечаю: знамя я раздобыл ещё на «Антигоне», — произнес Айверсон. — А зачем оно нужно, кадет Рив… Почему бы тебе самой не предположить?

— Очевидно, что вы надеетесь выманить отступников, — тут же ответила девушка. — Я хотела спросить о другом, сэр.

— Тогда просвети меня, кадет.

— Если они появятся, что вы им скажете?

— А как ты думаешь, что я должен сказать?

Изабель помедлила; игра, которую они вели, с каждым днем становилась всё опаснее. Наконец, девушка сделала осторожный ход.

— Я не вправе советовать вам, сэр.

— Хороший ответ, Рив, — с этими словами Хольт повернулся к ней спиной.

День 19-й — Река Квалаквези

Устье Клубка

Мы вошли в Клубок на закате. В тот момент, как судно скользнуло в объятия первобытных дебрей, джунгли словно бы потемнели и придвинулись к нам. Даже летийским головорезам стало не по себе от столь резкой перемены, и я подозреваю, что они будут молиться всю ночь напролет. Призрак Ниманда, который одобряет их поведение, призывал меня присоединиться к корсарам, но я уже не думаю, что Богу-Императору интересно подобное бормотание. Моя вера превратилась в нечто темное и запутанное, как Клубок, однако я чувствую, что Его рука тянет за ниточки и направляет меня вперед. Надеюсь только, что при этом Он не смеется.

Из дневника Айверсона

Снова шел дождь, и тяжелые капли, пробиваясь через плотный полог джунглей, разбивались о кожаные плащи комиссаров, стоявших в дозоре на верхней палубе. Хольт не обращал на это внимания, поэтому Рив делала то же самое; их будто бы соединяла общая непреклонность.

— Как вы думаете, что мы здесь найдем? — спросила девушка, глядя на серо-зеленые стены Трясины, уходящие за корму по обоим бортам.

Отмщение, злорадно произнес Ниманд.

Правосудие, сверкнул глазами Бирс.

Искупление, взмолилась Номер 27.

— Всё или ничего, — произнес Айверсон.

«Мой Громовой край», — подумал он.

Глава седьмая

ВОЕННЫЕ АРХИВЫ ПРОВИДЕНИЯ,

КАПИТОЛИЙ-ХОЛЛ

ДОКЛАД №: ГФ-060526

СТАТУС: *CЕКРЕТНО*

АВТ.: майор Ранульф К. Хартер, офицер-дознаватель (отдел собственной безопасности)

ОЗН.: Генерал Таддеус Блэквуд, глава отдела собственной безопасности

КАС.: Военные преступления — 19-й Арканский — пос. Троица, Вирмонт

СВД.: Согласно приказам, мною проведено расследование событий в приграничном поселке под названием Троица. Предварительные данные подтверждают, что населенный пункт был уничтожен с максимальной беспощадностью. Все постройки сожжены. На границе поселка обнаружено массовое захоронение (предполагается попытка сокрытия улик), содержащее несколько сотен трупов. Несмотря на почти полное разложение, очевидно, что тела были сожжены, но насильственная смерть каждой из жертв вызвана не воздействием огня, а иными причинами из весьма обширного списка. Свидетельства значительного участия повстанцев в произошедшем отсутствуют.

ЗКЛ.: Рекомендуется дальнейшее расследование.

Примечание: что, Преисподние его побери, Катлер сотворил с этими несчастными ублюдками?!

Колокол гулко прозвонил вновь, где-то глубоко внутри заключенного. Он простонал, чувствуя, как соскальзывает обратно в старый голодный кошмар. И снова просыпается…

Солнце уже давно село, но пурга запятнала ночь белизной и превратила дряхлый поселок в размытое пятно скрюченных силуэтов, укрытых за непроглядной пеленой. Метель, словно отчаявшийся призрак, свистела в узких улочках и поднимала снежные вихри вокруг незваных гостей, которые пробивались к городской площади. Все бойцы отделения замерзли и вымотались, но, если они хотели отыскать приют в этом захолустном поселении, то идти определенно стоило в его центр.

Не будет нам здесь теплого приема. Только такой, которому мы не обрадуемся…

Майор Энсор Катлер отбросил неприятную мысль, раздраженный собственным мрачным настроением. Странно, что он испытывал такую опустошенность после победы, но сообщение о полной капитуляции повстанцев дошло до 19-го с опозданием. Полк успел далеко забраться в ущелья Вирмонта, и в воздухе уже висели первые зимние заморозки. Конфедераты охотились за печально известной «бригадой Свободы» полковника Кэйди, и старый ястреб бешено сражался до последнего человека, отмахиваясь от уверений Катлера в том, что противостояние окончено. Поганое завершение поганой войны.

Кэйди был отважным врагом, и Энсор, загнав его, словно бешеного пса, чувствовал себя подавленным и обесчещенным. Что более важно, 19-й оказался в совершенной глухомани, потрепанный и измотанный, а с севера на полк надвигался Большой Хлад. Надеясь перегнать зиму, конфедераты двинулись маршем на юг, но снегопад настиг их через несколько суток и принялся мучить, словно мстительный дух мятежного полковника. Когда солдаты начали умирать, Катлер разослал «Часовых» по захолустью в поисках убежища. Особо он ни на что не надеялся, но два дня спустя «Железная муза» сообщила об открытии.

— Майор, я пошел и нашел вам городок, — воксировал лейтенант Невин «Джек-Резак» Джексон с самодовольством, которое громко и ясно слышалось сквозь помехи. — Смотреть там особо не на что, но чтобы так далеко на севере… То есть, просто чудо, что он вообще тут есть.

Энсор не стал спорить. Взяв отделение добровольцев, он устремился вперед, на разведку, пока остальной полк тащился позади вместе с ранеными, но надежда Катлера вскоре сменилась горьким разочарованием. Их убежище оказалось городом-призраком; на приветствия майора никто не ответил, а проверенные конфедератами скрипучие деревянные дома были пустыми и холодными, словно камень. Не нашлось ни провизии, ни вообще хоть чего-то полезного.

Нашли они только гротескный, чуть ли не спланированный кавардак: занавеси, разрезанные на тонкие полосы, мебель, разбитую в мелкие щепки, даже столовые приборы, изогнутые до неузнаваемости. Ни один предмет обстановки не остался целым, и, что самое странное, обломки были сложены в аккуратные, геометрические правильные кучки. Эти груды образовывали формы и структуры, которые будто бы сочились смыслами и, в то же время, казались совершенно бессмысленными. Мусорные скульптуры приковывали к себе взгляд, их образы оседали в разуме, требуя понимания. При одном воспоминании об этих безумных символах у Катлера начинало стучать в висках. И, кроме того, бойцы повсюду находили послания, выведенные на стенах лачуг — порой намалеванные, порой процарапанные, но слова оставались теми же:

КОЛОКОЛ ЗАЙДЕТСЯ, МИР РАЗВЕРНЕТСЯ

— Эти деревенские ребята, должно быть, без памяти любили свой чертов колокол, — угрюмо заметил капитан Элиас Уайт, но Катлер не знал, что стало причиной такой привязанности — любовь или нечто более темное?

Пока конфедераты продвигались к площади, Энсор постоянно вспоминал об этом загадочном колоколе, обдумывая тайну с растущим беспокойством. А потом он услышал её, нестройную ноту, гудящую на фоне ветра, чуть выше порога слышимости.

Эхо утонувшего колокола…

На мгновение завеса снежных вихрей отдернулась, и Катлер заметил впереди на улице высокую тень в широкополой шляпе. Майор не видел лица незнакомца, но инстинктивно чувствовал, что тот смотрит прямо на него.

— Кто идёт? — рявкнул Энсор, перекрикивая буран, но шквалистый снег уже унес призрака прочь. Конфедерат напрягся, пытаясь услышать новый удар колокола и отыскать чужака, но оба исчезли.

Если вообще здесь были…

— Что стряслось? — приглушенно крикнул сзади Уайт, обмотавший лицо шерстяным шарфом. Очевидно, старый капитан не заметил ничего необычного, как и все остальные бойцы отделения.

Катлер осторожно всмотрелся в закрытые ставнями окна по обеим сторонам узкой улочки. Они были всего лишь темными размытыми пятнами в кружащейся белизне, но майору представились за каждым из них глаза, украдкой и с растущей злобой смотрящие на незваных гостей.

— Энсор? — не отступал Уайт.

— Квинни, — майор позвал вокс-оператора отделения, — есть что-нибудь от «Железной музы»?

— Вызываю лейтенанта каждую пару минут, сэр, — отозвался худой серобокий, ужасно ссутулившийся под тяжестью громоздкой вокс-установки. — Но ещё до заката ничё в ответ не получал. Наверно, это из-за бури связь такая фраговая…

Но в голосе Квинни звучало сомнение.

Нахмурившийся Катлер заподозрил, что Джексон влип в неприятности. Он приказывал кавалеристу встретить отряд на окраине города, но, как и большинство всадников «Часовых», Джек-Резак был самоуверенным авантюристом и не мог посидеть смирно даже ради спасения собственной шкуры. Впрочем, чем могла навредить шагоходу кучка шизанутых кровосмесителей?

— Что-то тут не так, верно? — произнес Элиас, ощутив настрой майора. — Знаешь, Энсор, я думаю, что нам, наверное, не стоит присоединяться к здешнему веселью.

— За нами идет убийственный холод, старина, — ответил Катлер. — Даже если город мертв, мы можем хотя бы переждать буран под крышей.

— А если он не мертв, а только умирает?

— Я не оставлю своих людей погибать в снегу, Элиас.

Пусть такая смерть и оказалась бы чище, чем поганая судьба, ждущая нас здесь…

Встревоженный Катлер жестом показал отделению: «Вперед».

Заключенный вздрогнул и бессознательно напрягся в оковах, пока его разум сражался с крючьями, неумолимо тянущими узника в глубины ужаса…

Они нашли «Железную музу» брошенной на городской площади. Кабина шагохода оказалась широко распахнутой, а лейтенанта Джексона нигде не было видно. Майор остановил отделение у входа на площадь, тут же отступив под прикрытие домов. Инстинкты Энсора звенели, словно набат, а мышцы туго натягивались от напряжения, причин которого он не понимал.

Почему мне кажется, что я связан, будто бычок на скотобойне?

— Вижу свет, — сообщил Уайт, похлопав командира по плечу. Посмотрев, куда указывает Элиас, Катлер увидел высокую постройку, нависавшую над остальными подобно сгорбленному великану. Это было грубое здание из досок и кирпичей, но жителям маленького городка наверняка пришлось напрячь все силы, чтобы возвести его. Свет просачивался из большого перекосившегося окна над портиком. Нечто — наверное, мозаичное стекло, — превратило сияние в многоцветный хаос, который, словно живое существо, извивался в белом шуме снегопада.

— Да это же самая убогая пародия на храм из всех, что я видел в жизни, — прорычал Уайт, и Энсор заметил, что старик касается значка аквилы, висящего у него на шее. Отгоняет зло. В своем, грубоватом и резком роде, капитан всегда был истинно верующим человеком.

Но это не спасло тебя, Элиас…

Необъяснимый укол печали вонзился в Катлера, смотревшего на старого друга. На мгновение он был абсолютно уверен, что Элиас Уайт давно мертв.

— Что это на меня ты так уставился, Энсор? — спросил ветеран, и майор не нашелся с ответом.

Именно в тот момент кто-то вышел из храма и замер, озаренный радужным светом. Несколько секунд человек медленно покачивался, словно в поисках равновесия, а затем с безошибочной точностью направился в сторону конфедератов. Бойцы сгрудились вокруг Катлера, подняв лазганы и штыки, будто стадные животные, растопырившие шипы при виде хищника. Мгновением позже незнакомец вышел из многоцветной дымки, и они узнали его.

— Джексон! — позвал майор.

Высокий кавалерист остановился в нескольких метрах от них. Без привычной самодовольной улыбки Невина его изящные, точеные черты показались плоскими и безжизненными, а затем Катлер посмотрел выше и похолодел. Два дня назад, когда Джексон отправился на поиски, у него были темно-коричневые волосы; сейчас же они стали мертвенно-белыми.

— Лейтенант, что здесь произошло? — требовательно спросил Энсор. — Почему вы покинули «Часового»?

Невин посмотрел на него глазами, похожими на крашеные яйца — ложными глазами, которые только пытались выдать себя за настоящие.

— Они предложили мне выбор сэр, — совершенно ровным голосом ответил кавалерист. Каждое слово просто перетекало в следующее, без единого намека на интонацию или ударение. — На самом деле много выборов так что никакого выбора и не было сэр.

— Кто предложил тебе выбор? — Катлер шагнул вперед и хотел встряхнуть бойца, но инстинктивно поостерегся прикасаться к нему. — Ты говоришь о местных, лейтенант?

— Нет местные все ушли сэр.

— Ушли — куда? Ты хочешь сказать, они все мертвы?

— Нет не мертвы просто ушли сэр.

— Ты какой-то бред несешь, парень.

— Так и должно быть если вы просто посмотрите между строк они покажут вам как оно всё на самом деле сэр.

— Кто они? — Энсор сделал ещё шаг к кавалеристу.

— О вы скоро их увидите сэр, а они вас уже видят, — Джексон поднял руку, в которой держал яркий кинжал. — Они говорят я должен уходить сейчас.

— Полегче, сынок, мы пришли тебе помочь, — уверенным голосом произнес Уайт.

— Помочь нечем, — по лицу Невина мелькнул призрак улыбки, и лейтенант приставил кинжал к собственной глотке. — А все выборы ложь.

— Стой! — крикнул Катлер, но было уже поздно. Джексон судорожно дернул рукой, и в метель брызнула струя яркой артериальной крови. Секунду кавалерист просто стоял, глядя, как утекает его жизнь, а затем посмотрел на майора и шевельнул губами, будто хотел ещё что-то сказать, но перерезанные голосовые связки не дали, поэтому он просто вздохнул и рухнул. Тело упало в снег с гулким лязгом, прокатившимся над площадью.

Энсор недоуменно глядел на труп, не в силах связать то, что видит, c мощной звуковой волной. Затем рокот раздался вновь, и майор поднял глаза на храм, внезапно осознав происходящее. Это звонил колокол, сзывая проклятых…

И проклятые явились целыми десятками, вырвавшись из окутанных тенями дверей и окон, словно оголодавшие крысы. Они были жителями порченого города, сломленными вурдалаками, которые жаждали поделиться своим проклятием. Несмотря на мороз, большинство из них были раздеты до пояса, и на телах виднелись синеватые следы ледяных поцелуев переохлаждения. Некоторые размахивали древними пистолетами, но остальные вооружились тем, что нашли в мусоре собственных домов. Смеясь и завывая в экстазе горя, создания устремились к серобоким.

— Беглый огонь! — тут же взревел Катлер, но горожане уже набросились на бойцов, рубя и рассекая с диким остервенением.

Майор вонзил саблю между зубцов вил, которыми его хотели пырнуть, и резко повернул, вырвав оружие из окоченелых рук нападавшего. Тот посмотрел на Энсора глазами, один из которых пылал яростью, а другой лучился радостью. Мертвенно-бледное лицо обывателя напоминало двуединую карикатуру: левая сторона искажалась в гримасе веселья, правая — в оскале ненависти. Глядя на него, Катлер вспомнил гротескные резные маски, виденные в театрах Капитолия.

— Назад! — рявкнул конфедерат обезоруженному противнику.

Всхлипнув от наслаждения, безумец прыгнул вперед и насадил себя на клинок Энсора, после чего начал проталкиваться вперед, восторженно предаваясь самопотрошению. При этом горожанин пытался схватить своего убийцу, и объятый ужасом Катлер, уперев автопистолет врагу ниже подбородка, напрочь снес безумную маску плоти. Пока майор вытаскивал застрявшую саблю, справа на него замахнулись топором; конфедерат отчаянно толкнул труп под удар и успел вовремя. Новый противник неистово заулюлюкал — рыхлое лицо задрожало, будто плавящийся воск, — и принялся рубить мясной щит Энсора, пытаясь добраться до него самого.

Колокол зайдется и мир развернется…

Урывками Катлер замечал, как бьются солдаты его отделения. Раздавался грохот старинного болт-пистолета Уайта и горловой рев разгоняющегося цепного меча сержанта Хикокса. Дальше направо дюжий серобокий размахивал во все стороны лазвинтовкой с примкнутым штыком и сдерживал психов, а другой боец, опустившись на одно колено рядом с товарищем, неприцельно палил одиночными в плотную толпу. Слева от майора рухнул Белькнап, с лицом, глубоко рассеченным мясницким тесаком. Убийца конфедерата, толстенная матрона с белой, словно кость, гривой волос, взмахнула оружием и триумфально взвыла. Энсор всадил бабе две пули в голову, и она повалилась, будто срубленное дерево.

— Никакой пощады! — взревел Катлер.

Кто-то внизу сдавил руку майора, заставив выронить пистолет. Опустив взгляд, конфедерат увидел худющую маленькую девочку, которая вцепилась зубами ему в запястье и пыталась прогрызть толстую шинель. Лицо ребенка было по-старушечьи сморщенным, а веки оказались плотно сшитыми. С криком отвращения Энсор отдернул руку, но мерзавка ухватилась за ткань и теперь висела в воздухе, суча ногами, пока Катлер пытался её стряхнуть.

Мясной щит, наколотый на саблю, уже разваливался под ударами безумца с топором, поэтому конфедерат выпустил оружие и тут же шагнул в сторону, позволив врагу по инерции пронестись мимо и рухнуть ничком. Свободной теперь рукой Энсор оторвал девочку от себя и швырнул в разбитое окно. Тут же рядом с командиром оказался Уайт, который обрушил на толпу град разрывных болт-зарядов и выиграл для Катлера пару секунд, так что майор успел подобрать клинок.

— Ко мне, арканцы! — вскричал Энсор, обезглавив противника с топором, успевшего подняться на колени. — Держим строй и отходим!

Во время первого нападения погибли трое бойцов, но остальные, сохраняя завидное самообладание, построились в плотную фалангу и двинулись по улице в обратном направлении. Не давая орде приблизиться, серобокие отражали нападения со всех сторон ударами штыков и выстрелами из пистолетов, а Хикокс расчищал путь взмахами жужжащего цепного меча.

— Да что вселилось в этих скотов? — рявкнул Уайт, выбрасывая опустевший магазин, но отвращение в его голосе подсказало Катлеру, что капитан уже догадался, в чем дело. Пока в мире бушевала гражданская война, в этот заброшенный городок пробралось иное, более коварное безумие. На Провидение явилась духовная порча.

Худая, как труп, старуха бросилась на них через окно сверху. Сопровождаемая осколками стекла, она с истерическим визгом приземлилась на спину рядовому Доусону и обхватила бойца тонкими руками. Серобокий, которому ведьма вцепилась ногтями в лицо, отчаянно заметался из стороны в сторону и так толкнул другого солдата, что тот рухнул и проехалсяпо снегу. Увидев просвет в фаланге, орда ринулась вперед подобно волчьей стае; жители городка перепрыгивали своих мертвецов, охваченные блаженно-лихорадочной кровожадностью. Вилы вонзились в шею упавшему спиной вверх конфедерату, приколов его к земле. Второй боец, бросившийся прикрыть разрыв в строю, получил заостренным колом в живот. Выронив оружие, парень с застывшим от потрясения лицом схватился за острогу, но мгновением позже невидимый нападавший выдернул его из фаланги.

— Я пробился! — крикнул с тыла Хикокс.

Бросив взгляд через плечо, Катлер увидел сержанта, стоявшего над грудой перебитых вырожденцев. Видимость упала до нескольких метров, и невозможно было понять, что ждет их дальше по улице, но лучших вариантов не имелось. Оборонительный строй рассыпался под напором орды, и, как только психи пробьются внутрь, всё будет кончено.

— Выйти из боя! — взревел Энсор. — Отступаем в быстром темпе!

Бежим… Ему нелегко дался такой приказ, но любой иной поступок оказался бы самоубийством, а им нужно было выжить. Нельзя допустить, чтобы разрослась опухоль, возникшая в этом городке.

— Шевелись! — Катлер размахивал саблей по широкой дуге, а уцелевшие серобокие тем временем пробегали мимо Хикокса. Капитан Уайт оставался рядом с командиром и стрелял из болт-пистолета, который держал двумя руками, чтобы справляться с мощной отдачей.

— Прям как на Ефсиманских Водопадах, Энсор! — прорычал Элиас, отлично понимая, что в происходящем нет ничего общего с той честной резней, и страшась, что они угодили в нечто бесконечно худшее.

— Поберегись! — заорал сержант Хикокс, бросая гранату у них над головами. Увидев, как она падает в самую давку, Катлер развернулся и бросился бежать, толкая Уайта перед собой. Мгновением позже майора толкнула в спину ударная волна. Осколочный заряд растерзал плотно сгрудившихся горожан, словно обдирающий ветер, подбросив в воздух несколько искалеченных тел и повалив остальных, будто кегли. Это задержало толпу не больше, чем на несколько ударов сердца, но потрепанный отряд успел скрыться за пеленой метели.

Пока конфедераты неслись по улицам городка, Катлер слышал, как за ними вприпрыжку гонятся лишенные добычи вурдалаки, издавая раздосадованный вой. Рядовой Доусон бежал чуть впереди товарищей, а ведьма по-прежнему висела у него на спине, словно шизанутый жокей. Серобокий продолжал отмахиваться на ходу, защищая окровавленное лицо, но не мог скинуть старую каргу. Поравнявшись с бойцом, Энсор хирургически точным ударом сабли снес твари голову, но её ноги по-прежнему обхватывали тело конфедерата. Внезапно захихикав, Доусон повернул к майору изуродованное лицо — один глаз ему вырвала ведьма, другой расширился и сиял безумием. Затем здоровяк крутнулся на месте и побежал в обратную сторону, не обращая внимания на крики командира. Катлер бросился было следом, но Уайт силой удержал товарища.

— Ему конец, Энсор!

Где-то рядом распахнулись ставни, и во тьме за окном сверкнул выстрел из дробовика. Вокс-установка на спине Квинни разлетелась на куски, а сам серобокий распластался в снегу. Пока Элиас палил в окно, майор остановился и поднял раненого себе на плечи, а затем они вновь рванулись вперед и выбежали из городских ворот, по пятам преследуемые адом. Мимо промелькнула деревянная табличка, гнилая, источенная червями, но грубо вырезанные на ней слова всё ещё можно было разобрать:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТРОИЦУ — нас. 487

«Уже нет, — мрачно подумал Катлер. — Нет, как ни считай».

Заключенный проснулся от собственного хриплого смеха. Ослепленный внезапным ярким светом, он почувствовал, что снова проваливается в кошмар. На сей раз, узник удержался и отбросил забытье, одновременно сражаясь с ремнями, которыми был привязан к креслу с высокой спинкой. Наконец, сияющее пятно превратилось в камеру с обитыми мягким материалом стенами, и он вспомнил, что по-прежнему…

…спит.

Через мерцающую стену силового поля на заключенного смотрел чужак. Его морщинистое, тускло-голубое лицо клиновидной формы выглядело несомненно древним, но глаза лучились восхищением.

— Добро пожаловать, полковник Энсор Катлер, — произнес ксенос на идеальном готике. — Меня зовут пор’о Дал’ит Сейшин из Гармонии Прихода Зимы, и я искренне желаю пройти с вами по дороге дружбы.

Глава восьмая

День 44-й — Клубок

В дрейфе

Рив права — мы безнадежно заблудились.

Из дневника Айверсона

«Если ты не знаешь своего места в Тау’ва, ты не знаешь себя. А если ты не знаешь себя, тебе нигде нет места».

из памфлета «Приходит Зима»

Продравшись через очередную стену цепких папоротников, Клэйборн Жук вырвался на полянку. Боец втягивал воздух короткими, хриплыми вдохами, пытаясь дышать в унисон с ударами колотящегося сердца. Ливень злобно бомбардировал джунгли, превращая почву в ненадежную вязкую грязь, но арканец, бежавший с головокружительной быстротой, опасался снижать скорость. Преследователи были слишком близко, Клэйборн слышал, как они перекрикиваются и топают в зарослях, не дальше, чем в тридцати шагах позади. Пока пустошник неплохо уходил от погони, но приближался момент, когда придется идти ва-банк.

Дрон тау с протяжным свистом рассекаемого воздуха пронесся над головой Клэйборна и развернулся, беря человека на прицел. Арканец широко ухмыльнулся парящему диску и тут же скрылся за коралловыми развалинами в центре поляны. Руины представляли собой одинокий, невысокий и грубый обломок, но его хватило, чтобы очистить двадцать квадратных метров джунглей. Более чем достаточно для плана Жука.

Раздался победный вскрик — первый из янычаров Гармонии выскочил на опушку и заметил арканца. Клэйборн устремился под защиту деревьев, сопровождаемый пляшущими вокруг тонкими лучами целеуказателей. Собрав последние силы, боец ускорился и нырнул в укрытие, пригибаясь и уходя от скрещенных очередей фиолетового огня. Перекатившись, Жук поднялся на колени, выхватил карабин и развернулся, но всё уже закончилось без него.

Когда янычары пробегали мимо развалин, товарищи Клэйборна выскочили из-за коралла и подсветили спины противников шквалом лучей собственных целеуказателей. Чередой прозвучали пикающие звуки отключения оружия, означающие условное убийство охотников, и все они один за другим выбыли из игры. Командир отряда выругался и отбросил бесполезный карабин, а Жук тем временем неторопливо вышел из «зеленки» и присоединился к своей победоносной команде.

Мистер Рыбка улыбнулся ему, и бойцы хлопнулись ладонями, словно старые братухи. По правде говоря, провожатый-саатлаа действительно стал для пустошника кем-то вроде настоящего друга, первого за многие годы. Как-то раз аскари назвал арканцу свое настоящее имя, но «мистер Рыбка» уже прижилось, а туземец как будто не парился насчет этого.

Клэйборн считал, что жизнь была бы офигенно проще, если бы больше народу так же легко плыли по течению, как этот парень.

— Ловко сработано, друг Жук, — объявил Рикардо Альварес, лидер команды охотников. — Такое мастерство в поле почти компенсирует твои сомнения насчет Тау’ва.

— Сомневаясь, остаешься настороже, — уколол его арканец.

— Кауйон, — произнес кто-то позади них электронным голосом, монотонным и лишенным интонаций. Все повернулись, и Клэйборн прищурился в поисках скрытого наблюдателя. Затем разведчик кивнул, разглядев на краю поляны участок дрожащего воздуха, примерно человекоподобной формы. Прозрачный объект, обрисованный струйками воды, выглядел так, словно дождь создал его из пустоты; в других условиях маскировочный скафандр оказался бы почти невидимым.

— Это честь для нас, шас’уи Джи’каара, — поклонился Альварес, принимая комплимент от лица всех. Кауйон, что примерно переводилось как «Терпеливый охотник», было названием одного из двух основополагающих философских течений в искусстве войны тау. В этом подходе упор делался на незаметность и хитроумие, использование приманок с целью завести неприятеля в ловушку.

— Приемлемое воплощение теории, но ты сильно рисковал, — продолжил дождевой призрак, обращаясь к Жуку. — Если бы враг использовал следопытов, твоя уловка могла не сработать.

— Ребятки оборзели немного, — ответил Клэйборн. — Я знал, что они купятся.

Силуэт блеснул, после чего затуманился и постепенно обрел плотность, превратившись в компактный БСК черного цвета, с внушительной скорострельной пушкой на правой руке. На взгляд Жука, ксенос скорее походил на более крупного и лучше защищенного воина огня, чем на скрытного диверсанта, но все его преимущества, как всегда, опирались на техноколдовство тау. Конечно, эффективность встроенного искажающего поля не вызывала сомнений, но арканец считал, что настоящее искусство незаметной разведки заключается в другом.

— А ты, янычар Жук, — спросила Джи’каара, — не в той же ли степени… оборзел?

Вспомнив собственную ухмылку в адрес дрона, Клэйборн учтиво пожал плечами.

— Как я уже говорил, я свое дело знаю, шассы, — ответил боец, запнувшись на чужацком звании.

— Ты возвышен мужеством, но принижен гордыней, — заметила тау.

— Да всё не так, — Жук сам удивился, что начал спорить, как будто ему не наплевать.

Глядя в непроницаемую, усеянную кристаллами лицевую пластину, арканец понял, что хочет узнать, как на самом деле выглядит Джи’каара. Альварес сказал, что их офицер — женщина, но угловатая броня и невыразительный тон вокс-кодера никак это не подтверждали. Впрочем, что-то такое в поведении чужака говорило Клэйборну, что Джи’каара, несомненно, она. Когда на тау находило, она становилась настоящей сукой, и случалось подобное слишком уж часто. Но, кем бы дамочка ни была под всей этой броней, ей точно подходило определение «сердитый ксенос».

— Или ты будешь жить долго, или быстро погибнешь, янычар Жук, — заключила Джи’каара перед тем, как усилить мощность динамиков и обратиться к соперничавшим командам. — Упражнение окончено, возвращаемся в Диадему.

После этого она исчезла.

— Думаю, — Рикардо с улыбкой хлопнул Клэйборна по спине, — ты нравишься нашей шас’уи, друг Жук!

Транспортник «Моллюск» медленно двигался через липкий смог, скользя прямо над водой. Жужжащие антигравитационные турбины почти не тревожили поверхность громадной опухоли-озера.

«Мертвая вода», — подумал Клэйборн.

Мистер Рыбка рассказывал ему, что это место называлось Амритаа, то бишь «Источник жизни», но, похоже, кое-что здорово поменялось с тех пор, как древние саатлаа подобрали имечко. Огромное озеро было натуральным внутренним океаном, но размер не делал его менее дохлым. Или менее вонючим…

Отхаркнувшись, Жук сплюнул за борт судна, добавив комок черной слюны к липкой слизи. Смрад, поднимавшийся от воды, сам по себе был довольно мерзким, но что действительно доставало Клэйборна, так это смог. Он висел над всей долиной, сажей оседал на растениях и собирался в толстый отвратный слой у поверхности озера. Гадость пролезала всюду, от неё чесалась кожа и саднило в глотке, но во время перехода скрываться было негде. Тау выдали им всем дыхательные маски, вот только дешевые штуковины быстро засорялись и становилось ещё хуже, чем без них. Их не носил никто, кроме полных жополизов, которые постоянно расстилались перед господами-ксеносами.

«Конечно, сами господа от наших напастей не страдают», — мрачно заметил про себя Жук, глядя на чужачку в доспехе, которая стояла на носу скиммера. Несомненно, в шлем Джи’каары была встроена достаточно мощная система фильтров, ничего похожего на серийный хлам для людей-пехотинцев. Но женщина-тау хотя бы относилась к подопечным с некоторым уважением, не то что остальные синекожие в Диадеме.

Диадема… Вот ещё одно напыщенное, неподходящее имя. Гвидо Ортега объяснил, что «диадема» — это шикарное название короны, но в громадном строении Механикус, которое словно корона возлежало на озере, не было ничего царственного. Честно говоря, гигантский очистительный комплекс казался Клэйборну самой уродливой штукой, виденной им в жизни. Буровая платформа, скрытая в глубине Клубка, была построена ещё во время первого умиротворения Федры, больше тысячи лет назад.

И, Преисподние побери, смотрится она на все свои годы…

Прямо сейчас древний комплекс выплывал из смога, раскинувшись над озером паутиной свай и труб, словно колоссальная медуза из железа и скалобетона. «Купол» её представлял собой головоломное сочетание заводских строений и жилых помещений, ощетинившихся дымовыми трубами и башнями охладителей, которые соединялись между собою сетью трубопроводов и переходных мостиков. Видимая часть платформы уже была размером с город, но Жук знал, что щупальца этого чудовища уходят глубоко под воду, пробивают заиленное дно озера и вонзаются в живой коралл, словно клыки какого-то промышленного вампира. Они высасывали кровь планеты и прокачивали её вверх, к перегонным цехам, где жидкость, после фильтрации и очистки, становилась прометием. В процессе переработки комплекс выбрасывал грандиозные объемы отходов, заполняя долину ядовитым шлаком и дымом.

«Неудивительно, что леди Федра нас так ненавидит, — подумал Клэйборн. — Мы ведь уже сотни лет вытягиваем Ей кишки. Тау рядом с нами просто мошкара, пусть ксеносы и забрали Диадему себе…»

Транспортник приблизился к монстру, и Жук услышал стук его сердца — глубокий, голодный звук, который отдавался в крови арканца и заставлял стучать зубами. Как и дым, этот ритм хуже всего переносился вне укрытия, на открытом пространстве. Довольно скоро на янычар накатило что-то вроде тошнотной волны, и многие начали блевать, причем хуже всего приходилось бедному Ортеге. Пожилой верзантец, с пугающе серым и осунувшимся лицом, прижимался к борту «Моллюска». За время, проведенное с арканцами, некогда грузный пилот похудел и закалился, но он был просто слишком стар для таких нагрузок. Клэйборн решил поговорить с Альваресом, чтобы Гвидо позволили не участвовать в бесконечных военных играх Джи’каары. Поговаривали, что она хочет вымуштровать отряд хороших следопытов, но Ортега никак не смог бы попасть туда, так зачем его мучить?

Кроме того, если у старика не выдержит сердце, то собственным планам Жука придет полный и окончательный фрагдец.

Внезапно ослепительное сияние рассекло смог, превратив мир в негативную картинку самого себя. Янычары прикрыли глаза, но через пару секунд луч двинулся дальше и пропал; огромный прожектор возобновил равномерное вращение. Громадный маяк, установленный на самой высокой точке Диадемы, казался недреманным оком, которое наблюдало за озером в поисках приближающихся врагов. Клэйборн с тревогой подумал, не может ли этот страж увидеть его насквозь, и, словно подтверждая опасения арканца, «Моллюск» снова осветился. На этот раз транспортник озарили фары «Каракатицы», пронзив лучами туман, и Жук машинально затаил дыхание. Подлетев к ним, гравитанк выпустил любопытного дрона, навстречу которому вылетело «блюдце» Джи’каары, издавая приветственное механическое щебетание. Удовлетворенный стражник тут же скользнул прочь.

«Обычная проверка! — выбранил себя пустошник. — Пора бы уже и привыкнуть».

Он провел в Диадеме уже почти месяц и не в первый раз пересекал озеро, но до сих пор ощущал беспокойство при каждом переходе. Арканец насчитал как минимум шесть «Каракатиц», рыскающих над водой, а маршруты их патрулей пересекали стремительные «Пираньи» и звенья чирикающих дронов-стрелков. У основания платформы скрывалась более тяжелая бронемашина, отслеживающая приближение «Моллюска» поворотами башни с тяжелым ионным орудием. Рикардо рассказывал, что «Рыба-молот» — это убийца танков, вариант стандартной «Каракатицы», в котором пожертвовали вместимостью ради огневой мощи. Поглядев на здоровенную пушку, Клэйборн прикинул, что даже попадание из неё по касательной может снести «Часового». Да, ксеносы здесь на авось не полагались.

«Никогда не видел столько синекожих в одном месте, — подумал Жук. — Может, они здесь только ради прометия, может, ради чего-то ещё, но старая платформа важна для ксеносов. Возможно даже, тут их штаб в Клубке».

Транспортник проскользнул в сплетение пирсов, раскинувшихся вокруг комплекса наподобие расслабленных щупалец, и неторопливо занял место у причала. Грузные боевые сервиторы в тяжелой броне патрулировали набережную, проносясь туда-сюда на элегантных антигравитационных подушках. Головы этих существ были всего лишь кусками мертвого мяса, которые выступали из железных торсов и свисали между массивных наплечников, словно высушенные плоды. Взглянув в слепые, молочно-белые глаза сервиторов, Жук содрогнулся: как ни посмотри, это были живые мертвецы с промытыми мозгами, сращенные с машинами и поставленные на службу Империуму в качестве бездушных рабов.

Вот только эти ходячие трупы даже не ходят, и уж точно больше не служат Империуму…

Если обычные сервиторы были помесью человека и машины, создания Диадемы являлись тройственными гибридами, ещё немного удаленными от людского облика касанием ксенотеха. Гладкие обводы антигравитационных подушек указывали на то, что нижние части охранников произведены чужаками, как и скорострельные пушки, встроенные в их правые руки, и антенны дронов, торчащие из черепов. Эти высокотехнологичные плюмажи соединяли мертвецов с системой безопасности комплекса, что обеспечивало им сверхъестественную остроту восприятия. Подобное отвращало Клэйборна сильнее прочих актов насилия, совершенных над сервиторами. Порой арканец готов был поклясться, что за их покрытыми катарактой глазами пылает искренняя ненависть…

Если тау такие охрененно просвещенные, что ж они, когда открыли тут лавочку, не избавились от этих несчастных ублюдков, а тоже решили с ними поразвлечься?

Но Жук уже знал ответ — за время, проведенное в Гармонии, он весьма неплохо разобрался в образе мыслей синекожих. Если многие расы цеплялись за благородные понятия вроде чести, славы или праведной ненависти, тау просто делали всё необходимое для победы. Постоянно болтая о Высшем Благе, они оставались прожженными прагматиками, народом материалистов, и считали окружающий мир мерзким, но подчиняющимся законам логики. А раз так, его можно было обтесать, обстругать или без изысков обработать кувалдой, чтобы придать нужную форму. Самое главное, тау ненавидели расточительство и обожали возиться с железками, что и сказалось на судьбе аугментированных зомби, доставшихся чужакам «в нагрузку» к Диадеме.

«Хотя, чисто технически, зомби не принадлежат синекожим, — сообразил арканец. — Наверное, парни-шестеренки до сих пор тянут за ниточки».

Сервиторы не были единственными пережитками прошлого в комплексе. Кроме них, тут обреталась целая куча жрецов Механикус, включая аж целого магоса, которых поддерживала армия техногвардейцев — Альварес называл их «скитариями». Аугментированные здоровяки составляли постоянный гарнизон буровой платформы, в отличие от команд янычаров, просто тренировавшихся в этом районе. Поначалу Клэйборн удивился, узнав, что всех скитариев рекрутируют из аборигенов Федры, но, учитывая возраст Диадемы, решение было совершенно естественным. Изначально охранявшие комплекс солдаты-иномиряне давно уже умерли, и жрецы вынужденно набирали — или, что более вероятно, захватывали — новых бойцов на месте.

Конечно, у самих шестеренок всё было по-другому. Механикус обладали знаниями, способными сделать их практически бессмертными, хотя и расплачивались за долгую жизнь полной утратой человеческого облика. После столетий беспощадных аугментаций магос Каул и его дружки могли как угодно выглядеть под просторными красными рясами, и Жук сомневался, что их до сих пор можно называть людьми.

Я по-прежнему не понимаю, что за дела с этим местом. Чем парни-шестеренки занимались тут целыми столетиями? Застряли тут, когда выдохлось первое умиротворение планеты, или захотели остаться? А что они поделывают сейчас? Работают рука об руку с тау, или сидят на положении почетных рабов, как и все мы?

Взбираясь на пирс, Клэйборн понял, что ещё далек от раскрытия тайны Диадемы. Возможно, она никогда ему не поддастся.

— Субъект-11 упорно продолжает пассивное противодействие моим попыткам добиться взаимопонимания. Следуя врожденным моделям поведения, он скрывается за барьером атавистической враждебности, — пор’о Дал’ит Сейшин сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и странно человеческим жестом сложил пальцы «домиком». — Данный субъект представляет собой крайне озадачивающий, но вместе с тем интригующий парадокс.

Посланник касты воды тау, который сидел, скрестив ноги, на мягком куполе парящего тронного дрона, напоминал мистика, погруженного в какую-то глубокую медитацию. Изможденное тело о’Сейшина окутывали лазурные одеяния из переливающегося шелка, которые переходили в твердый воротник с высокой тыльной частью. Хотя лицо посланника казалось всего лишь костяным клином, обернутым в серый пергамент, черные глаза на нем сияли решимостью.

В свои восемьдесят три пор’о был глубоким стариком, прожившим намного дольше, чем было отпущено природой представителям его расы — всё благодаря омолаживающим технологиям магоса Каула. Несомненно, более ортодоксальные коллеги о’Сейшина могли бы не одобрить подобное искусственное долголетие, но сам он твердо знал, что это ради Высшего Блага. Престарелый тау видел, как зарождалась головоломка войны на Фи’драа, и собирался дожить до её логического завершения. Правда, если события будут развиваться в соответствии с планом, ждать придется ещё очень долго.

— Как я утверждал ранее, гуэ’ла подвержены расовой склонности к глубоким психозам, — продолжил о’Сейшин. — В дальнейшем я собираюсь исходить из гипотезы о том, что болезнетворные грибковые организмы, загрязняющие атмосферу планеты, способны вызвать психотропную реакцию у особо эмоциональных личностей…

Раздался звонок в дверь, и посланник вздохнул.

— Отложить запись, — приказал он инфодрону и обернулся. — Войдите.

Покрытая шрамами женщина-воин, появившаяся на пороге, почти незаметно склонила голову. Неуважительное поведение для тау её ранга: да, она была ветераном касты огня, но о’Сейшин достиг высшего чина среди водников. Пусть в их обществе не существовало предубеждения против нижестоящих, необходимо было уважать опыт старших и повиноваться им. В отсутствии высокопоставленного воина огня, посланник начальствовал над посетительницей.

— Вы меня вызывали, о’Сейшин, — утвердительно произнесла Джи’каара, с дерзкой фамильярностью используя его личное имя.

— Совершенно верно, шас’уи, — отозвался посланник, отвечая совершенной учтивостью на её неуважение. — К сожалению, ваш запрос о переводе в подразделение, действующее на передовой, был отклонен. По-видимому, причина отказа кроется в великолепных результатах, достигнутых вами при обучении новобранцев гуэ’ла. Ваши умения слишком ценны, чтобы рисковать ими.

«И тебе лучше всего оставаться там, где я могу наблюдать за тобой», — подумал о’Сейшин.

— Я — воин, — с горечью произнесла женщина. — Я рождена сражаться.

— Поправлю: вы рождены служить Высшему Благу, — ровным голосом ответил посланник. — И в настоящее время Высшее Благо требует, чтобы вы тренировали достойных янычар.

Ноздри о’Сейшина вздрогнули в том, что у тау сходило за улыбку.

— Впрочем, у меня есть для вас и хорошие новости. Ваши достижения были замечены шас’элем, и он одобрил ваше повышение в звании, шас’вре Джи’каара.

— А что насчет моего запроса о встрече с шас’элем? — в голосе женщины не было и намека на благодарность, и посланник нахмурился, всё же потеряв терпение от такой наглости.

— Обрабатывается, — сказал о’Сейшин, — но исполняющий обязанности командующего обременен многочисленными и тягостными задачами. Будьте уверены, он вызовет вас в надлежащее время.

— Прошло много ротаа с того момента, как я доложила о предательстве гуэ’ла в Раковине, — не отступала Джи’каара. — Я принесла клятву последствий своим товарищам, когда они умирали.

— Шас’эль Аавал извещен о вашем беспокойстве. А пока примите к сведению, шас’вре, что я запросил для вас боескафандр XV-8.

— В этом нет необходи… — начала она.

— В этом есть необходимость! — рявкнул посланник. — Согласно личному делу, вы обучены владению БСК, а с этого момента являетесь старшим по званию воином огня в Диадеме. Вы должны быть готовы к любому повороту событий.

Взглянув на хронолог инфодрона, о’Сейшин увидел, что близится время очередной беседы с Субъектом-11.

— К сожалению, вынужден прервать наш разговор, шас’вре. На меня тоже возложены разнообразные обязанности в служении Высшему Благу.

— Не, друг Жук, ты так и не врубаешься. Высшее Благо по-другому работает, — настаивал Альварес. — Это нечто новое, парень, нечто лучшее, чем брехня, которую доны и падре втюхивали нам целую вечность.

— Да я понимаю, но на пехтуру, вроде нас с тобой, всем точно так же наплевать, — ответил Клэйборн. — Конечно, эти парни-тау нормально с нами обращаются — уж точно лучше, чем патриции у меня на родине, — но это не значит, что чужаки о нас заботятся.

— Они вернули мне голос, друг, — Рикардо постучал пальцем по шрамам на шее. Это была старая рана и любимый аргумент верзантского дезертира. — Я ведь рассказывал, как тот псих-комиссар реально жестко двинул мне, помнишь? Так зачем же тау собрали меня по кусочкам, если им наплевать?

Со стороны других янычар Гармонии, которые собрались в спальном помещении казармы, донеслось согласное бормотание. Мистер Рыбка явно забеспокоился, а Ортега предостерегающе взглянул на Жука, но арканец не обратил на них внимания, слишком раздраженный, чтобы отступить.

— Они тебя починили, потому что ты хороший солдат, — возразил Клейборн. — Ты им полезен, но остаешься просто шестеренкой Большой Машины, точь-в-точь как в Империуме.

— Не, друг Жук, тут речь идет о совсем другой машине, — произнес Альварес. — Конечно, я шестеренка, но и воины огня — шестеренки, и водные говоруны, и даже сами эфирные. Понимаешь, мы все тут вместе, каждый делает частичку общего дела ради Высшего Блага. И мы здесь потому, что верим в это, а не потому, что какой-то двинутый пендехо в черной коже приставил нам пушку к затылку.

— И чужаки не судят человека по крови, — влез Эстрада, многозначительно кивая в сторону тучного верзантца, развалившегося на койке. — Иначе жирный Олим до сих пор всеми бы тут командовал.

— Точняк! — яростно закивал Рикардо. — Тау вознаграждают людей по их способностям, а не за то, что они родились в нужном клане.

— Но к самим-то тау это не относится! — победно заявил Жук. Увидев непонимающие взгляды, он продолжил. — Я хочу сказать, для них всё определяется при рождении, верно? Тау, который родился воином, не позволят ничего строить, тот, что родился строителем, не сможет сражаться, как бы он ни истерил. Касты — это тюрьмы, из которых чужаки не могут сбежать.

— А с чего вдруг воин захочет что-то строить? — до Эстрады, похоже, действительно не дошло.

— Новичок имеет в виду, что в твоей логике есть недочеты, сеньор Эстрада, — апатично заметил Олим, изгой команды. — Он, надо признать, весьма смышленый для простолюдина.

— Ты чё-то там вякнул, дон? — прорычал тот, разворачиваясь к низложенному аристократу. Кристобаль съежился от страха, инстинктивно прикрывая покрытое синяками лицо, похожее на картофелину.

— Спокойно, друг Эстрада, — Альварес удержал товарища. — Друг Олим уже знает свое место в Тау’ва.

Рикардо благосклонно улыбнулся сжавшемуся толстяку.

— Перед тем, как уйдешь на смену в башне связи, не забудь почистить сортиры. Смотри, не разочаруй меня, друг Олим.

Кристобаль выметнулся из комнаты, словно очень толстая мышь, стараясь подальше обходить остальных янычар. В это время Альварес с той же улыбкой повернулся к арканцу.

— А ты, друг Жук, пока что мало времени провел в команде. Тебе предстоит длинный путь, но мыслить всё равно нужно шире…

— Это я ему постоянно твержу, — вступил в разговор Ортега, неторопливо подойдя к ним с примирительной улыбкой. — Но слушает ли он?

Гвидо пристально посмотрел на Клэйборна, и разведчик беспомощно пожал плечами. Действительно, пожилой верзантец не раз предостерегал его от пререканий с другими янычарами, но Жук раз за разом вступал в одни и те же споры. Что самое идиотское, ему нравились Рикардо и остальные ребята. Иногда Жуку даже казалось, что во всей этой теме с Высшим Благом действительно может быть что-то хорошее.

— С ним надо попроще, — продолжил пилот. — Боюсь, этим арканским невежам недостает ума и мудрости Верзантских Морекровных вроде нас с тобой, друг Альварес.

— Это здесь ни при чем, друг Ортега. Вот, посмотри на его родича, — Рикардо указал на ещё одного новобранца, уткнувшегося в ламинированную копию памфлета «Приходит Зима». — Он схватывает всё на лету, не так ли, друг?

Чтец посмотрел на них, и его изуродованное лицо расплылось в редкозубой улыбке.

— За Высшее Благо, — растягивая слова, произнес Джейкоб Дикс. — Чертовски правильно!

— Это неправильно! — прорычал Оди Джойс по встроенному воксу доспеха. — Мы уже почти целый месяц наблюдаем за этими еретиками-ксенолюбами, но до сих пор прячемся в холмах, как шакалы. Бог-Император нас не для этого создавал!

Остальные зуавы, скрытно расположившиеся на гребне холма, разразились хором потрескивающих одобрительных голосов. Рыцари стояли растянутой шеренгой, на большой высоте над озером, затянутым смогом, и наблюдали за активностью в зоне базы мятежников. Сам комплекс оставался для них невидимым, не считая медленно поворачивающегося луча маяка, но с этой позиции арканцам открывался обзор на пересечение водных путей. Под ними постоянно сновали корабли, прибывающие в озеро из Клубка или убывающие в обратном направлении.

— Мы нашли центр опухоли, братья! — пламенно продолжал Джойс. — Сколько нужно ждать перед тем, как выжечь её?

Капитан Мэйхен нахмурился, в очередной раз сожалея, что принял наглого зеленого новичка в братство зуавов.

— Будем ждать, сколько понадобится, парень, — ответил он. — Полковник подаст сигнал, когда придет время.

— Не хочу проявить неуважение, сэр, но, скорее всего, он уже пошел на корм шкрабам, — возразил Оди.

— Энсор Катлер жив. Если бы полковник умер, она бы это знала.

— И вы верите слову северной ведьмы, капитан? — в тоне юноши звучало презрение, от которого Джон просто побелел. — Кровь императора, да она вообще может работать на синекожих!

Зуавы вновь заголосили в поддержку Джойса, и Мэйхен заскрежетал зубами, начисто перекусив незажженную сигару. Мальчишка присоединился к «Парокровному» братству всего пять месяцев назад, но старую гвардию уже тянуло к нему, будто к какому-то герою. Последствия блистательной карьеры Оди превзошли худшие опасения Джона Мильтона по поводу принятия в рыцари простых солдат, но тогда у него не было выбора.

В первые недели пребывания на Федре арканцы жестоко страдали от коварных инфекций: лихорадки и грибковые заражения прокатывались по рядам бойцов, словно лесной пожар. Слегли почти все, а тридцать три человека, включая двоих зуавов Мэйхена, так и не оправились. В результате у капитана осталось одиннадцать доспехов и всего девять аристократов, чтобы управлять ими. Вынужденный выбирать из числа обычных серобоких, Джон твердо вознамерился найти лучших кандидатов.

К несчастью, самым лучшим оказался новичок из отделения «Пылевые змеи», который относился к Имперскому Кредо со страстью, граничащей с тупостью. Товарищи успели прозвать Джойса «Пастырем», и шуткой это было лишь наполовину. Парень обличал всё подряд, разглагольствуя об Адском Пламени, но при этом обладал истинным мужеством и силой духа, благодаря чему приобрел немало почитателей. Когда оказалось, что Оди не подвержен хворям Федры, юноша окончательно утвердился в статусе полковой легенды.

Мэйхен, до сих пор страдающий от дюжины болезней, ненавидел Джойса со всей злобой угасающего альфа-самца волчьей стаи. Если бы парень не был так чертовски талантлив, Джон уже давно бы выгнал его из отряда, но Оди понимал броню просто поразительно, на уровне инстинктов. Через пару недель после принятия в братство юноша расхаживал в доспехе свободно, будто ветеран, а месяцем позже превзошел наименее умелых рыцарей. После этого от новичка уже не получилось бы избавиться.

— Император благословил нашу плоть железом, а сердца — огнем! — напыщенно воскликнул Джойс. — Я не позволю, чтобы бред ведьмы-дикарки определял мою судьбу!

— Хватит, парень! — рявкнул Мэйхен, разъяренный тем, что приходится защищать женщину, которую он сам презирал. — Полковник доверяет северянке, и до сих пор она вела нас верной дорогой. Нет причин сомневаться в ней сейчас.

Джону почти чувствовал напряжение, повисшее в вокс-канале, но Оди всё-таки хватило ума заткнуться. Борясь с раздражением, капитан заговорил спокойнее.

— Мы — стальной хребет 19-го, а не толпа сорвиголов в зеленых кепи, распаленных чтением Евангелия. Мы получили приказы и будем их выполнять, а если не сделаем этого, то превратимся в отступников.

— Он вернулся, — затрещал в ухе Мэйхена голос Валанса, говорившего по закрытому каналу. — Меньше минуты назад вошел в лагерь, капитан.

Приняв сообщение разведчика, Джон Мильтон передал командование Уэйду и зашагал прочь. Давний ведомый Мэйхена оказался единственным зуавом, который не поддался загадочному обаянию мальчишки-пастыря, единственным, кто остался верен старым порядкам. Топая по другому склону холма, капитан удивлялся, каким образом всё оказалось настолько адски-пламенно сложным. Как вышло, что он поддерживает Энсора-мать-его-Катлера и защищает его шлюху-северянку?

Прежний капитан Мэйхен не упустил бы возможности сковырнуть обоих с насиженных мест и пробиться в командиры полка. Честно говоря, Джон даже разделял желание Оди поскорее выступить в долину и начать сражение. Так что же изменилось?

Колокольный звон огласил измененье, как когтистое карканье — гимн воронью, поприветствовал он проклятья долину, куда мертвецы пришли умирать…

Рыцарь фыркнул, ощутив слова, проползшие ему в голову подобно пиявкам. Семь Преисподних побери Эмброуза Темплтона и его запутанные бредни! Джон подозревал, что только из чувства вины сохранил записную книжку, оставленную исчезнувшим капитаном. Они никогда не были друзьями — по правде, даже намека на это не было, — но никто не мог отрицать, что Темплтон показал себя достойным лидером в первый день посреди этого ада.

Но Мэйхен тогда отвернулся от него.

«Уходи», — сказал он человеку, просившему о помощи, и Эмброуз ушел. Поэтому Джон начал читать его записную книжку и почему-то никак не мог закончить. Постоянно терялся где-то посередине поэмы, когда её смысл начинал ускользать, оборачиваться вокруг самого себя. Это заставляло капитана возвращаться назад и приступать к чтению с начала — снова, и снова, и снова…

Неужели меня преследует призрак неоконченной повести мертвеца?

От этой мысли рыцарь содрогнулся внутри доспеха. Как бы то ни было, обреченная эпопея Темплтона, словно червь, прогрызла душу Джона, испещрив её дырами сомнений. Последнее время капитан постоянно вспоминал погибшую жену и дочерей, возвращался в кошмар, который уже не могла сдержать одна только ярость.

Мэйхен вновь поклялся сжечь коварную книгу, прекрасно понимая, что не сможет так поступить.

— Риск слишком велик, — настаивала ведьма, впиваясь в Хардина глазами, похожими на голубовато-зеленые звезды. — Против нас в Диадеме собраны многочисленные и могучие силы. Нельзя безрассудно рисковать «Часовыми» ради твоего замысла.

Выведенный из себя Вендрэйк грохнулся на стул напротив северянки и вытер пот с землистого, покрытого щетиной лица, причем рука капитана при этом тряслась. В тесной каюте было душно и жарко, но пилот «Часового» привык к таким вещам.

«Не привык он сражаться на неправильной стороне, — решила Скъёлдис. — Даже если понимает, что «неправильная» сторона в действительности правильная».

Все они непросто переносили добровольное изгнание полка, но Хардину Вендрэйку приходилось тяжелее других. Несмотря на щегольской, беспутный облик, капитан был идеалистом, а идеалисты всегда падали с большей высоты. Вне всяких сомнений, небрежный мужик, развалившийся перед северянкой, и близко не походил на прежнего удалого офицера-патриция. С нечесаными волосами, забранными под красную бандану, кавалерист больше напоминал дикого джунглевого бойца, чем выпускника Капитолийской академии.

Особенно с этими индиговыми пятнами в глазах…

— Капитан, я просила тебя отказаться от Славы, — напомнила женщина. — В этом грибке скрывается порча.

— А я говорил тебе, что Слава держит меня в тонусе, — с нездоровой улыбкой ответил Хардин. Напряжение между ними спало после того, как Скъёлдис спасла капитану жизнь там, в Раковине. Порой ей казалось, что они движутся к хрупкой дружбе, но Вендрэйк до сих пор не доверял северянке.

А почему он должен, если мы с Белой Вороной так бережем свои секреты? Давно надо было рассказать Хардину об Авеле. Он заслуживает того, чтобы узнать правду.

— Когда ты спал последний раз? — спросила Скъёлдис.

— Слушай, ведьма, я тронут такой заботой, но пришел к тебе не за этим, — капитан подался вперед, глядя ей прямо в глаза. — Мы должны выручить этого комиссара.

— Если ты спасешь его, то комиссар немедленно обратится против тебя, я почти в этом уверена, — со вздохом ответила северянка. — Такие люди печально известны своей несдержанностью, капитан.

— Но он идет под Семью звездами, и выглядит, как арканец. Я думаю, он хочет поговорить.

— Или заманивает тебя в ловушку.

— Нам нужно рискнуть, — не отступал Хардин. — Мы уже почти девять месяцев играем по правилам Катлера, бродим по Клубку, словно пешки на доске для регицида, ищем искупления, суть которого, кажется, понимаете только вы двое…

— И я обещала тебе, что эндшпиль близок.

— Мне этого уже недостаточно! — огрызнулся Вендрэйк, показав покрытые пятнами зубы. Заметив, что капитан разгневан, мистер Мороз выступил из теней позади него. Скъёлдис покачала головой, и огромный страж шагнул обратно, но кавалерист уловил его движение. За время изгнания у Хардина развилось почти сверхъестественное чутье ко всему, что происходило у него за спиной. Казалось, что арканец боится кого-то, кто подкрадывается к нему сзади.

«Или скачет галопом», ощутила северянка с дрожью психической эмпатии.

Он по-прежнему винит себя в гибели своей протеже.

— Ты должен успокоиться, капитан, — произнесла Скъёлдис, испытывая неприятное чувство дежавю. Неужели все арканские офицеры подвержены безумию? Она что, обречена быть сиделкой то у одного измученного патриция, то у другого?

— Люди теряют надежду, ведьма.

— А ты веришь, что комиссар принесет им эту надежду?

— Я верю, что он принесет им законность, — прошипел Вендрэйк. Увидев пренебрежение во взгляде женщины, он снова развалился на стуле и закрыл глаза, держась на краю изможденного забытья.

Скъёлдис ждала.

— Боргард Ван Галь, — прошептал капитан. — Ты его не знаешь, он замкнутый парень, но, наверное, лучший из моих всадников. Может, не особо одаренный вот здесь, — Хардин постучал себя по виску, — но верный до невозможности и прирожденный кавалерист.

— Не понимаю, к чему ты клонишь…

Он прервал её, устало подняв руку.

— На днях Ван Галь спросил меня, почему мы сражаемся с повстанцами, если это Империум хочет спустить с нас шкуру. Он удивлялся, почему мы просто не перейдем на сторону тау, как все остальные жалкие придурки, которых поимели в этом бардаке. Знаешь, что я ему ответил?

Открыв глаза, Хардин посмотрел на северянку ужасающе пустым взглядом.

— Ни хрена я ему не ответил.

— Вендрэйк, сохраняй терпение. Диадема — именно то, что мы искали, и, как только полковник передаст сообщение…

— Будет слишком поздно, — покачал головой капитан. — Нет, женщина, нам что-то нужно прямо сейчас. Может, ты права, и комиссар окажется чертовым фанатиком, но он — наш единственный шанс.

По-прежнему погруженный в раздумья, Мэйхен вошел в лагерь. Отмахнувшись от нерешительных требований часовых назвать пароль, рыцарь зашагал между беспорядочно раскинувшихся жилтентов, к речному берегу и заякоренным кораблям. Флотилия представляла собой жалкое зрелище: большинство похищенных канонерок и транспортных судов были не более чем поеденными ржавчиной остовами, явно на последнем издыхании.

«Как и сам полк, в общем-то», мрачно подумал Джон. Здесь собрались примерно триста пятьдесят человек, практически все, кто остался от восьми сотен бойцов, покинувших Провидение целую жизнь назад. Эти арканцы выжили, но стали призраками себя прежних…

Скрюченные тени, на вороньей дороге потерянные, что ведет из Отчаянья в Бред…

Мэйхен злобно выбросил Темплтона из головы, пытаясь сосредоточиться на реальности, но тон и сплетение поэмы тут же начали просачиваться обратно, намекая на смыслы, в понимании которых он не нуждался — или не хотел их понимать. Всё серобокие были худыми на грани истощения, с воспаленными глазами, которыми моргали слишком часто или не моргали вообще.

Души обнаженные, пред пустыми зеркалами односторонними, что судьбой или счастьем растраченным созданы, в бездну смотрят дерзновенно или испуганно…

Большинство арканцев страдали от множества болезней — ножной или кишечной гнили, трясинной лихорадки или болотных ожогов, серочешуйной сыпи или лопникожи… Поименный список мелких пыток Федры оказался таким же бесконечным, как извивы Клубка, и единственным, что встречалось у каждого солдата, была убогость. Только гордые «Пылающие орлы» 1-й роты до сих пор выглядели, как единое подразделение. Бронзовые клювастые шлемы и десантное обмундирование выстояли в тяжелых условиях Трясины, тогда как униформа обычных бойцов просто расползлась, вынудив их по мере сил разживаться импровизированной экипировкой.

Многие позаимствовали синтетическую одежду или бронежилеты мертвых янычар, не поленившись соскоблить знаки различияповстанцев. Некоторые пошли дальше и разжились фрагментами доспехов тау — хотя нагрудники ксеносов оказались людям маловаты, наплечники и наголенники из прямоугольных пластин вполне подошли. Даже шлемы удавалось приспособить после небольших переделок. Например, Калли, одноглазый архаровец из «Пылевых змей», словно бы задался целью постепенно превратить себя в воина огня. У ветерана явно были технические способности, и он сумел даже починить прицельную оптику в захваченном шлеме. Многие беспринципные конфедераты сменили лазганы на более легкие и мощные карабины янычар, а Калли расхаживал с целой рельсовой винтовкой.

Более благочестивые солдаты сторонились еретического оружия и сохраняли надежные лазвинтовки провиденческого образца. Следуя примеру проводников-аскари, арканцы шили себе грубые одежды из лоз и шкур животных, в которых выглядели менее цивилизованными, чем дикари их родного мира. Но, несмотря на мешанину чужацкого и туземного барахла, каждый боец сохранил частичку своего наследия: потертую куртку, галифе с багровыми полосками… начищенные пояса и разгрузки из кожи быконосорога… плосковерхие кепи с кокардой в форме бараньего черепа, символа Конфедерации — значки вырезали из костей, такой был обычай в полку…

«Пираты! Мы похожи на Троном забытых пиратов», — печально решил Мэйхен.

— Он там, с ведьмой, — произнес Валанс, прервав раздумья капитана. Джон фыркнул, раздосадованный, что позволил разведчику подойти незамеченным. Казалось невероятным, что такой здоровяк передвигается настолько бесшумно; впрочем, Жак оставался одним из немногих серобоких, к которым рыцарь не потерял доверия.

— Влетел в лагерь, как подорванный, — продолжал Валанс. — Прямо к ней кинулся. Не очень-то это благопристойно, она ж ещё и дамочка полковника, и всё такое.

Джон кивнул под шлемом, узнав «Часового», который стоял рядом с командным судном Катлера. Хардин отсутствовал почти два дня, тенью следуя за идиотом-комиссаром, пытавшимся отыскать 19-й в Клубке. Сам Мэйхен не понимал одержимости другого капитана их преследователем и не обращал на это особого внимания, но недопустимо было, чтобы кавалерист вот так бродил по джунглям, когда столько поставлено на карту. В отсутствие полковника они отбросили прежние размолвки и работали вместе, чтобы удержать полк на плаву, но порочное пристрастие разъело Вендрэйку мозги. Пришло время разобраться с этим вырожденцем.

Как Отчаянье Бред порождает, так и Бред порождает Разлад…

— Заткнись ко всем Преисподним, ты, дохлый ублюдок! — прорычал Мэйхен, и, не обращая внимания на вопросительный взгляд разведчика, зашагал к командному судну.

— Успех нашего плана балансирует на острие ножа, зависит от полной синхронности участников, — настаивала Скъёлдис. — Что, если Энсор позовет, а тебя не будет на месте, Вендрэйк?

— Так спроси его, — ответил капитан. — Я же знаю, ты можешь. Вы общаетесь таким образом с тех пор, как они забрали его.

— Всё не так просто. Полковник — не псайкер, на таком расстоянии сложно коснуться его разума, и это причиняет Энсору боль. Мы составили расписание…

— Что ж, очень скверно, потому что комиссара вот-вот распишут. Мужик плывет прямо в чертову Мясную Кладовку! — прошипел Хардин. — Ты вообще представляешь, что ждет его там?

— Я…

— Вендрэйк! — заорал с берега Мэйхен. — Вендрэйк, вытаскивай свою грибком поеденную задницу с этой лодки! Поговорить надо!

Скъёлдис взглянула на дверь каюты, но взволнованный кавалерист обхватил её запястье.

— Спроси его!

Субъект-11 простонал и начал содрогаться, натягивая ремни, которыми был привязан к креслу. Глаза его были крепко зажмурены, а лицо искажено гримасой мучительной сосредоточенности. Встревоженный припадком, пор’о Дал’ит Сейшин отлетел назад на тронном дроне. Конечно, его отделял от узника барьер силового поля, но посланник не прожил бы так долго, если бы не соблюдал элементарную осторожность.

— Да… — прошептал заключенный, и багряная струйка потекла из его правой ноздри. — Иди за ним.

Внезапно голова пленника резко откинулась назад, и он посмотрел прямо на о’Сейшина глазами, пылающими коварной злобой.

— Троица во мне! — хрипло взревел узник, после чего безжизненно осел в кресле. Посланник с неуверенностью наблюдал за человеком, но тот не двигался, и тау осторожно подлетел обратно к барьеру.

— Вы нуждаетесь в медицинской помощи? — спросил о’Сейшин. Заключенный мгновенно открыл глаза и взглянул на посланника сквозь спутанные белые волосы.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, — добивался ответа тау, одновременно думая, не отступить ли вновь. — Кого вы просили привести?

— Просто думал вслух, — просипел изможденный пленник, выпрямившись с заметным усилием. — Мы, люди, иногда делаем так — особенно, если свихнемся.

— Данные проведенного обследования указывают, что ваши когнитивные способности в норме, — заметил о’Сейшин. — Впрочем, у вас проявляются симптомы серьезного расстройства личности, возможно даже, латентной шизофрении…

— Приятно это знать, — фыркнул заключенный.

— Вы правы, друг мой, познание себя — первый и последний шаг на пути к просвещению.

— Я тебе не друг, синекожий.

— Признаю, что так и есть, но всё же стремлюсь преодолеть различия между нами, Энсор Катлер, — ответил посланник.

— Знаешь, Си, ты очень гладко выражаешься для ксеноса-бумагомараки.

— Благодарю, таково мое призвание. Я был рожден ради этого.

Катлер издал глухой, издевательский смешок.

— Вы думаете, что я не понимаю сарказма, Энсор Катлер? — ноздри развеселившегося тау вздрогнули. — Вы ошибаетесь. Я из водной касты, и, как уже упоминал прежде, переговоры — мое призвание…

О’Сейшин сделал паузу и закончил более сбивчиво:

— Сукин-ты-сын!

На этот раз хохот узника был искренним.

— Но вы… — тау наклонился вперед на своем летающем насесте. — Вы решили общаться в манере тупого варвара, которым, совершенно очевидно, не являетесь. Зачем же так настойчиво придерживаться ложного образа?

— Да ты сегодня прям сыпешь вопросами, а, Си?

— Это…

— Твое призвание! Ага, насчет этого до меня уже дошло, — перебил Катлер. — Слушай, почему бы вам просто не прислать сюда плохого ксеноса и начать веселье с иголками и оголенными проводами, или что там вы, синекожие, используете, чтобы добиться ответов? Потому что мне нечего тебе сказать.

— Высшее Благо — это хорошая вещь, поэтому у него нет плохих служителей, — чопорно ответил о’Сейшин. — Подобное стало бы логическим противоречием.

— Ладно, а как насчет Прихода Зимы? — предложил Катлер. — Почему бы тебе не позвать большого начальника, и, может, я поговорю с ним, как солдат с солдатом?

— Возможно, командующий Приход Зимы — это я.

— А я — Небесный Маршал, — внезапно Энсор сбросил маску наглого хама и превратился в делового человека. — В чем цель наших бесед, пор’о Дал’ит Сейшин?

Тау как следует обдумал вопрос. Это был его одиннадцатый визит к командиру отступников, но они ни на шаг не приблизились к взаимопониманию. Посланник вновь обратился к известным фактам: Катлер был захвачен почти месяц назад, его предало отделение собственных бойцов, уставших от разбойничьего существования. Почти две недели полковник, словно дикарь, безумствовал в камере, бросался на силовой барьер и отказывался от еды, пока о’Сейшин не начал сомневаться в его психическом здоровье. А затем, как будто в мгновение ока, человек стал смертельно спокойным. Тогда-то и начались беседы, и, вместе с ними, поединок за разум Катлера.

— Слушай, я не знаю, где мои парни, или что они затевают, — произнес полковник. — А если бы и знал, то, Преисподние побери, никогда бы тебе не сказал.

— Ваши товарищи к делу не относятся, — пробормотал тау, всё ещё пребывая в глубоких раздумьях. — После вашего захвата они не доставляют нам неприятностей. Мы пришли к выводу, что их боевой дух сломлен.

— Значит, вы — глупцы.

«Тебе понадобятся сильные люди, не забывшие, как думать самостоятельно, — вспоминал о’Сейшин слова Небесного Маршала Кирхера. — Забудь о фанатиках, которые скорее умрут, чем прислушаются к новой идее. Забудь о ненадежном отребье, что следует за каждым обещанием перемен, потом начинает мечтать о новых изменениях, и так далее, пока не останется с пустыми руками. Подобный народец — лишь почва для человечества, и с ними ты не построишь ничего, кроме песочных замков. Но завоюй сердца и разумы людей, подобных Энсору Катлеру, и на твоей стороне окажутся истинные герои, за которыми последуют все остальные».

— Чего ты хочешь от меня, ксенос? — настаивал полковник.

Ноздри тау скривились в сухой усмешке.

— Я хочу, чтобы вы поступили правильно, Энсор Катлер.

Скъёлдис хмуро наблюдала за отбытием боевой группы Вендрэйка. Полк не мог позволить себе потерю даже одной из этих драгоценных машин: несмотря на ревностное служение техножрецов, «Часовые» умирали, сломленные Трясиной. Последние восемь шагоходов держались только за счет молитв и запасных частей, снятых с других скакунов. Безумием было рисковать ими ради пустой затеи, но всё же северянка не находила в себе сил упрекнуть Хардина.

«Скажи мне правду о Троице, — вновь настойчиво просил её капитан кавалеристов. — Скажи, что там произошло на самом деле?»

Сомнения, пожиравшие его заживо, были посеяны уже давно, но лежали в спячке и ждали подходящего момента. Ведьма не знала, что заставило их пойти в рост — потеря девушки-протеже или Сама Федра, но Вендрэйк оказался на грани безумия. Он заслуживал узнать правду, о Троице и об Авеле. Скъёлдис открыла бы её кавалеристу, если бы Мэйхен не принялся барабанить в дверь, требуя ответов на собственные вопросы.

Капитан зуавов до сих пор разорялся в лагере, возмущенный пренебрежительным отношением Хардина и напуганный чем-то иным. Северянка чувствовала, что должна поговорить с Джоном, но она слишком устала.

Устала и жутко боялась за Белую Ворону…

Он слишком долго оставался наедине со своими демонами.

Последний телепатический контакт застал полковника врасплох, и на несколько кратких мгновений его душа осталась беззащитной. В этот момент Скъёлдис заглянула внутрь, и демоны Энсора с ухмылкой посмотрели на неё в ответ.

Катлера привел в чувство богопротивный вопль. Встревоженный конфедерат потянулся к сабле, но тут же понял, что это просто ветер свистит в карнизах старого расшатанного амбара. Метель бушевала по-прежнему, угрожая разобрать по доскам сарай, в котором спрятались после боя выжившие бойцы отряда. Они засели на окраине порченого города и наблюдали за дорогой, надеясь, что медленно ползущий полк окажется здесь раньше, чем шизанутые обыватели. Напряжение в продуваемом насквозь амбаре просто висело в воздухе: каждый из серобоких предпочел бы реальные опасности ветра и снега безумным ужасам, до которых было рукой подать, но командир приказал бойцам сидеть тихо.

— В чем дело, Энсор? — спросил Уайт. Морщины на красновато-коричневом лице капитана углубились от беспокойства. — На секунду показалось, что ты уплыл куда-то далеко.

— Просто размышлял, — пробормотал Катлер.

О том, как поступить правильно …

— Надо вернуться, — объявил майор голосом, ставшим громче после того, как реальность упрочилась вокруг арканца. — Нельзя оставлять всё вот так.

— Энсор, этот город затронут варпом, — запротестовал капитан. — Слушай, Форт-Гэрриот, самое большее, в трех днях пути отсюда. Там мы сможем сообщить о здешнем бардаке, и пусть охотники на ведьм разбираются с этими вырожденцами. Их-то для такого и обучали.

— Провидение не вынесет подобного позора, особенно после восстаний, — ответил Катлер. — Мы и так уже на скверном счету у Инквизиции.

— Ты в самом деле думаешь, что они вмешаются?

— Не сомневайся, эти ублюдки, готовые казнить целую планету, кружат над нами, как ястребы, — Энсор мрачно покачал головой. — Пока они позволяли нам самим убираться в собственном доме, но если станет известно, что мы не просто своевольны, а ещё и порчены…

— Но это же просто какие-то позорные трущобы в глуши!

— Может, падение всегда начинается с таких мелочей, — майор вздохнул. — Нельзя рисковать, Элиас. Нас сюда привело провидение, и ради Провидения мы должны вернуться.

— Вижу их! — крикнул сержант Хикокс с верхнего этажа. — Наши парни идут по дороге!

Остальные выжившие, что сидели в амбаре, издали сдержанно-радостные крики.

— Мне надо поговорить с ведьмой, — сказал Катлер, запустив пятерню в блестящие черные волосы. — Может, она знает, с какого бока подойти к этому безумию.

Затем майор сжал плечо товарища.

— Оно закончится здесь, старый друг. Мы его одолеем.

Глава девятая

День 63-й — Клубок

Алое досье

Приближаемся ли мы к центру Клубка или просто плаваем кругами? Невозможно понять, ведь ничто не меняется изо дня в день, кроме остатка убывающих припасов. Уверенным можно быть только в том, что мы движемся по реке через серо-зеленое чистилище, и в том, что Небесный Маршал жестоко посмеялся над всеми нами.

Закончив изучать Алое Досье верховного комиссара, я понял, что в нем содержится всё: полное описание этой гребаной катастрофы, полностью проваленной войны. Она расчерчена схемами проклятой некомпетентности, халатности и абсолютного безумия. Любую, даже самую мелкую улику сопровождают строки, написанные тонким, неразборчивым почерком Ломакс, и каждый её комментарий превращает свидетельство в острое лезвие истины. Если рассматривать эти доказательства по отдельности, то можно списать наши неудачи на простое невезение, но общая картина указывает на — ни много, ни мало — умышленное предательство.

Рассмотрим, например, верховное командование федрийской группы армий. Нам, словно в наказание, достались безмозглые тираны вроде генерала «Железной ноги» Мроффеля, который решил, что танки умеют плавать, и отправил батальон бронемашин в подводную могилу; или высокородные клоуны вроде графа Гилля де Жигала, что развлекается с войной, будто страдающий дальтонизмом игрок в регицид, путая синекожих с зеленокожими, а канонерки с канониссами. К ним примыкают безумцы вроде Вёдора Карьялана и Ао-Олиуса (прозванного «Мясником-Часовщиком» из-за одержимости точным планированием своих обреченных атак). Конечно, в темных уголках Империума взрастает множество подобных дураков и чудовищ, но здесь их выпестовали, чтобы удушить в утробе любую надежду на победу.

Далее в досье следует перечень ошибочных стратегических решений, от просто странных до из ряда вон выходящих. Почему запрещены полеты над вражеской территорией и применение дальнобойной артиллерии? Почему в первую очередь запрашиваются дополнительные танки, а не машины-амфибии? Почему командование отказалось от бригады катаканских джунглевых бойцов, если эти парни, несомненно, рождены покорить Трясину? Почему… почему… почему… Вопросы громоздятся на вопросы, ошибки — на ошибки, и следы каждой из них уходят наверх, к самому Небесному Маршалу.

Долгие годы Ломакс негласно собирала свидетельства неблаговидных поступков Зебастейна Кирхера, увязывая их между собой, создавая доказательства, c которыми, как знала она сама, никогда не смогла бы выступить в суде. Вот почему верховный комиссар передала этот факел мне, единственному человеку на Федре, не вышедшему у неё из доверия. Вот почему она послала меня в Клубок, по следам соотечественников.

Конфедераты никогда не были целью моего возмездия. Они должны были стать моими союзниками.

Из дневника Айверсона

— Знаешь, Хольт, в чем твоя проблема? Ты офрагенно много думаешь, — глубокомысленно заявил Модин и усмехнулся, заметив недобрый взгляд комиссара. — Чё? У тебя опять этот видок, как будто призрака увидел или типа того.

— Просто ответь на вопрос, серобокий, — произнес Айверсон, борясь с тошнотой. Состояние зараженного парня постепенно ухудшалось за последние недели, от него исходила жуткая вонь, и «каюта»-кладовая пропахла разложением. В полумраке лицо Клетуса казалось грубо вырезанным из коралла, а под одеждой бугрилось нечто, когда-то бывшее мускулами.

— Хошь сказать, что тебе больше неохота зависать со стариной Клетом? — с притворной обидой в голосе спросил огнеметчик. — Ты ж ко мне целыми днями не заходишь, Хольт.

— Я хочу знать, выслушает ли меня Катлер, — настаивал комиссар.

— Ну, я, типа, никогда не знал, что там полковнику по нраву, — ответил Модин. — Большие шишки никогда не зависают с пехтурой вроде меня.

— Но Катлер — честный человек?

— По тому, чё я о нем знаю, могу поспорить — он так думает, — боец пожал плечами. — Слушай, если полковник решит, что ты правильный парень, то, скорей всего, поддержит тебя. Особенно, если ты сможешь очистить его имя.

Затем Клетус подозрительно воззрился на комиссара.

— Ты не соврал насчет этого, Хольт? Реально собираешься отмыть 19-й до блеска?

— У меня есть такие полномочия, — последнее время Айверсону легко давалась ложь, — но искупление имеет цену.

— А что насчет меня? — с внезапной горячностью спросил Модин. — Ты вытащишь этого больного фрага Карьялана из его паутинки и измордуешь за то, что он сделал со мной?

— Всё не так просто…

— Ага, я понял уже, — злобно проговорил огнеметчик.

— Не так просто, но да. Даю тебе слово, — сказал Айверсон, твердо решив исполнить обещание. — Вёдор Карьялан — еретик, и я добьюсь, чтобы за свершенные преступления его настигло Правосудие Императора.

Как и всех других чудовищ, которые затянули эту войну и бессмысленно растратили столько имперских жизней.

Клетус долго смотрел на него, и, наконец, кивнул.

— Что ж, тогда мы с милой дочуркой леди Адское Пламя… — боец указал на огнемет, который раздобыл ему Хольт, — будем прикрывать тебя всю дорогу.

День 65-й — Клубок

Безрассудство Модина

Несмотря на предупреждения, Модин сегодня утром забыл об осторожности. Мы с кадетом Рив стояли на верхней палубе, когда внизу вдруг началась какая-то суматоха. Услышав яростные вопли моего безбилетника, я понял, что происходит, но было уже поздно — его обнаружили. Спустившись, мы увидели, как целая толпа летийцев вытаскивает серобокого из каюты. Парень отбрыкивался и отмахивался, дрался отчаянно, как дикий зверь, но противников было слишком много. Должно быть, они застали бойца врасплох, схватили прежде, чем тот успел добраться до огнемета.

Потом летийцы бросили Модина на палубу, и, окружив беглеца, будто стая шакалов, принялись глумиться над ним, оскорблять и проклинать «уродского мутанта». В изумрудном свете он действительно так выглядел: покрытая наростами кожа, схожая с чешуей, тело, которое словно изгибалось и свивалось под ударами покаянников.

Признаюсь, что едва не позволил им довести начатое до конца, но затем поймал измученный взгляд бойца и осознал — если я отступлюсь, Модин вернется ко мне.

Из дневника Айверсона

— Хватит, — произнес комиссар. Оттолкнув какого-то морехода, он шагнул в круг озлобленных лиц. — Я сказал, хватит! Этот человек работает на меня!

Летийцы почти одновременно притихли и уставились на Хольта враждебными взглядами. Кто-то смотрел мрачно, кто-то — разгневанно, а кадет Рив казалась такой же возмущенной, как и покаянники.

— Что ты говоришь? — требовательно спросил Ксанад Васько, бритоголовый мужлан и «забатон» летийцев, воин-священник, которого они в равной мере почитали и боялись. Кроме того, именно он спорил с Айверсоном по поводу арканского флага, и не забыл публичного унижения. Ярость корсара висела в воздухе пагубной грозой.

— Рядовой Модин — специалист, приданный мне для выполнения миссии, — сказал Хольт. — В связи с заболеванием бойца я отдал ему распоряжение оставаться в изоляторе, пока мы не достигнем цели.

— Он потроган рукой Каоша, — прорычал Ксанад. — Должно сжечь!

— Ты ошибаешься, — ответил Айверсон, поражаясь, как слепы эти фанатики к недугу собственного вождя. Впрочем, Карьялан не допускал к себе никого, кроме самых надежных слуг, поэтому Васько и его команда, скорее всего, не подозревали, что подчиняются чудовищу.

— Возможно, забатон прав, — подала голос Рив. — Этот индивидуум, очевидно, запятнан порчей, сэр.

— Так есть. Император обвиняет! — настаивал Васько.

— Да Он, похоже, просто балдеет от этого, — прохрипел с пола Клетус, но забатон с размаху пнул его под ребра, и смешок скрючившегося бойца превратился в крик.

Айверсон медленно вытащил автопистолет, чтобы все успели прочувствовать важность момента, и направил оружие на Ксанада.

— Я уже указывал тебе на недопустимость противодействия воле Императора, — объявил комиссар. В толпе летийцев послышалось злобное бормотание, но сам забатон даже не моргнул. — Это мое последнее предупреждение.

Не заставляй нажимать на спуск. Твои псы потом разорвут меня на куски.

— Хорошая смерть принесет человека ближе к Богу-Императору, — холодно ответил Васько.

— А это такая уж хорошая смерть? — уточнил Хольт.

— Твоя будет хуже, если убьешь меня.

— Сэр, подобная тактика не вполне целе… — слова Изабель растерзал в клочья перепуганный вопль с верхней палубы. Девушка мгновенно обернулась к его источнику, как и большинство летийцев — не шевельнулись только Айверсон и Васько, молча выяснявшие, кто отступит первым.

— Янош! — крикнул один из мореходов, и в тот же миг вопль резко оборвался. Матрос бросился к трапу, но Рив оттолкнула его и сама понеслась вверх, прыгая через ступеньку. Резко повернувшись, Хольт прервал дуэль взглядов и зашагал следом.

— По местам, морские псы! — взревел Васько, направляясь туда же вместе с парой корсаров. — Император зовет!

У трапа, ведущего к марсу, они нашли сломанную лазвинтовку, но сам впередсмотрящий исчез. Что-то злобно бормоча на родном языке, Ксанад полез было наверх, но комиссар стащил его со ступенек. Забатон оскалился, показав черные зубы, однако Айверсон не убрал руку.

— Что бы ни схватило его, оно могло остаться там, — ровным голосом произнес Хольт, движением головы указывая на густую листву вверху. Некоторые ветки касались «вороньего гнезда», пока канонерка дрейфовала вдоль берегов. Сбросив руку комиссара, Ксанад уставился на полог джунглей.

— Ты считал, его забрало растение? — спросил летиец.

— Это могло быть всё, что угодно. В Клубке точно не скажешь, но на марс теперь никто не должен подниматься. И размести здесь отряд, включая минимум одного корсара, чтобы наблюдали за обстановкой днем и ночью.

Васько кивнул и направился к трапу на нижнюю палубу, но Айверсон произнес ему в спину:

— Судьбой рядового Модина распоряжаюсь я, забатон, — Ксанад замер. — Это понятно?

Обернувшись, летиец хмуро посмотрел на Хольта.

— Очень хорошо, так есть, — спокойно ответил Васько, — но знай вот что, комиссар: если ты будешь совравшим, я сделаю новый флаг из твоей шкуры.

День 66-й — Клубок

Пожиратели гнили

Иногда кажется, что страх во мне умер, но тут же какая-то новая мерзость решает доказать обратное и вдалбливает в мою голову правду: кошмары никогда не успокоятся, ни одному человеку не дано избавиться от них. За каждым ужасом приходит следующий, отвратительнее прежнего.

Из дневника Айверсона

Корабль вновь резко дернулся, и пошатнувшийся комиссар едва не выпустил железный леер. Хольт с руганью тащился по тесным коридорам нижней палубы, покачиваясь, словно пьяный, а мир тем временем подпрыгивал и вертелся вокруг него. На полу плескалась вода, заливающаяся через потолок, Айверсону она доходила почти до щиколотки. Распахнув люк на верхнюю палубу, арканец тут же угодил под настоящий артобстрел крупными дождевыми каплями. Всё ещё не придя в себя после сна, он пытался разобраться в хаосе, творящемся на канонерке.

Нас что, атакуют?

Давно наступила ночь, но от вездесущего биологического сияния джунглей не осталось и следа. В тусклом блеске аварийного освещения Хольт разглядел мореходов, которые сновали туда-сюда с фонарями и ведрами, понукаемые своими господами-корсарами. За бортом царила абсолютная, чернильная тьма.

— Почему двигатели остановлены? — заорал Айверсон, перекрывая рев бури.

— Кажись, река впереди перекрыта! — крикнул в ответ Модин. Беглец съежился под брезентом возле трапа, баюкая в руках огнемет. — И этот шквал фраганый реально не вовремя начался!

— Я тебе говорил, не попадайся никому на глаза!

— Слышь, Хольт, для тебя же стараюсь, слежу тут за всем!

Вспышка молнии озарила палубу, и комиссар заметил Ксанада Васько в рулевой рубке. Фанатик щелкал церемониальным кнутом и выкрикивал приказы, а рядом с ним, сложив руки за спиной, стоял Старик Бирс и мрачно наблюдал за переполохом. Поймав взгляд Айверсона, призрак покачал головой.

«Мне это нравится не больше, чем тебе, старина», — подумал Хольт, осторожно пробираясь к рубке. Палуба то опускалась, то вздымалась под ним, волны, перехлестывая через борта, заливали канонерку почти также быстро, как летийцы успевали откачивать воду. Почему, черт их дери, помпы не работают? Он проделал столь долгий путь не для того, чтобы утонуть в Квалаквези…

Комиссар замер на ступенях, ведущих в рубку. Он заметил рыхлых, бесформенных великанов, окруживших корабль; их силуэты грозно выступали из полумрака. Мгновение спустя по гигантам скользнул луч прожектора, и Айверсон расслабился, узнав бугристые иглу саатлаа. Строения были такими же неопрятными и опростившимися, как их хозяева: стены из прутьев, покрытых слоем высохшей глины, да крыши из широких листьев. Эти грубые лачуги были на порядок примитивнее коралловых зданий, возведенных древними федрийцами.

— Деревня Рыбок есть! — проорал Васько из рубки. — Река бежит насквозь её, но впереди стена!

Подойдя к нему, Хольт посмотрел вдаль через покрытое дождевой водой стекло кабины. Широкий луч носового прожектора озарял дамбу, перекрывшую Квалаквези примерно в двадцати метрах впереди. Довольно примитивное строение, из каких-то деревяшек, связанных лианами, но при этом трех метров в ширину и шести — в высоту. Возле препятствия подпрыгивал на волнах один из разведкатеров «Покаяния и боли» с экипажем из нескольких летийцев. Корсар, возглавлявший группу, следил за обстановкой, а мореходы тем временем рубили дамбу топорами и мачете. Храброе, но бессмысленное предприятие, особенно в бурю.

— Вы что, не можете просто пробить дыру из главного орудия? — спросил Айверсон, указывая на носовую лазпушку.

— Можем, — согласился забатон, — но энергобатареи очень низкие. Только шесть, может, семь выстрелов осталось. Не хочешь тратить, нет?

— Семь выстрелов? — возмутился комиссар. — Но мы ведь ни разу не палили из чертовой хреновины! С чего вдруг батареи сели?

— Федра есть, — Ксанад ответил так, словно это всё объясняло, и пожал плечами. К сожалению, Айверсон знал, что летиец прав.

— Нужно возвращаться и попробовать другой приток, — произнес кто-то за плечом Хольта. Обернувшись, он увидел, что позади стоит Рив, хмуро взирающая на преграду. К своему удивлению, Айверсон понял, что почти скучал без «четвертой тени». — Мне кажется, это ловушка.

— Но это место — просто вонючее гнездо Рыбок! — заартачился Васько. — Ничего здесь, что мои корсары не могут убить насмерть, девочка.

— Может, и так, но кадет Рив права, — ответил комиссар. — Найдем другой путь.

Мы ведь, если честно, и так никуда не продвигаемся.

— Верни своих людей на борт, забатон, — добавил он.

— Надо только ослабить стену, потом легко толкнемся насквозь! — настаивал Ксанад, не желая вновь отступать.

— Забатон…

Люди у дамбы внезапно оказались в полной темноте — что-то со свистом вылетело из бури и раскололо носовой прожектор. Стоявший возле него мореход вскрикнул и засуетился в поисках замены.

— Зажечь больше света! — скомандовал Васько в корабельный мегафон.

Сквозь рев грозы пробился завывающий, пронзительный крик. Один из матросов у преграды включил фонарь, и Айверсон увидел, что летиец сидит на вершине дамбы, гоняясь лучом за тенями. Его товарищи тем временем возились с собственными фонариками.

— Отводи их, — приказал комиссар.

— Просто Рыбки есть! — упрямился Ксанад.

Поджарая тень выпрыгнула из мрака и столкнула морехода-«осветителя» с насеста. В тот же миг, как он с плеском рухнул в воду, ночь вновь обрушилась на летийцев, будто голодный призрак, и начались крики. Людские голоса перемежались со звериным рычанием и странными, щебечущими воплями, от которых у Айверсона волосы на загривке встали дыбом.

До сих пор Хольт надеялся, что больше никогда их не услышит.

— Это не Рыбки, — прошептал он.

Сначала тьму возле дамбы прорезал багровый лазерный луч из корсарского хеллгана, а затем новая вспышка молнии ярко озарила всё вокруг, включая сгорбленных, хищных созданий посреди кучки летийцев. Секундой позже вернулся непроглядный мрак, и корсар больше не стрелял.

— Вперед! — рявкнул Васько рулевому, а в мегафон скомандовал: — По боевым постам, морские волки!

Мореходы быстро и дисциплинированно отреагировали на приказ. Отбрасывая ведра и снимая с плеч лазганы, они спешили к местам по боевому расписанию. Корсары, ступавшие среди них, словно боги войны в доспехах, нараспев читали молитвы и накапливали заряды хеллганов. Носовой прожектор вновь вспыхнул и осветил преграду, но передовая бригада уже исчезла.

— Двигатель пробуждается, мой забатон, — доложил рулевой.

Запыхтев, канонерка двинулась вперед, и тут же что-то грохнулось на крышу рубки. Посмотрев вверх, имперцы увидели когтистую лапу, шарящую в воздухе. Недолго думая, Ксанад открыл огонь, пробив перегретыми хелл-разрядами металлический потолок, словно бумагу. Невидимый абордажник заскулил и свалился, пролетев мимо окна клубком тощих ног.

— Забатон, немедленно разворачивай корабль! — скомандовал Айверсон.

А потом хищники одновременно оказались повсюду. Благодаря могучим, изогнутым в обратную сторону ногам, они прыгали с деревенских крыш прямо на палубу, перемахивая через борта. Один из врагов приземлился на четыре ноги возле трапа, ведущего в рубку, и заскользил по мокрому от дождевой воды металлу. Несмотря на обтекаемое, мускулистое тело, как у собаки или волка, существо двигалось быстро и дергано, что указывало на птичий метаболизм. На плотной серой коже не было ни волоска, однако из шеи, ниже затылка, торчал пучок острых голых перьев, вроде игл дикобраза.

— Это пёс? — выдохнула Рив, стоявшая в дверях.

Услышав её голос, создание резко повело башкой на гибкой шее. Перед имперцами мелькнули скошенные глаза над изогнутым, бритвенно-острым клювом, созданным, чтобы раздирать и рвать на куски. Тварь ухнула — это был странный звук, нечто среднее между лаем и клекотом, — и понеслась прямо к рубке.

Оттолкнув Изабель плечом, Хольт выбросил вперед аугметическую руку. Челюсти гончей плотно сжались на металле, но от силы удара комиссар повалился прямо на окаменевшего рулевого. Сверху на них рухнул хищный чужак.

— Ёрдёг кутья! — выругался забатон на родном языке, скидывая с плеча хеллган.

Пока существо рвало когтями его плащ, Айверсон обхватил язык гадины застрявшей рукой и сильно сдавил. Гончая бешено затрясла башкой, брызгая на комиссара слюной и пытаясь добраться до мягкой плоти за протезом. Хольта затошнило от гнилостного запаха из пасти, но он держался, продолжая сжимать кулак. Вблизи арканец разглядел, что кожа чудовища покрыта гнойными опухолями и сплетениями грибковых наростов. Леди Федра, похоже, взяла власть над тварью.

— Убейте её! — заорал Айверсон остальным.

Первым к нему на помощь пришел Васько. Прижав хеллган к брюху чудища, фанатик открыл огонь; гончая заклекотала от мучительной боли и отбросила врага ударом лапы, но оказалось, что лазразряд летийца почти распорол её надвое. Создание быстро теряло силы, а точный выстрел Изабель пробил один из его косых глаз. Вторая пуля раскроила гадине череп, и она упала бездыханной.

— Император обвиняет! — взревел Ксанад и выбежал навстречу буре, жаждая пролить больше крови во имя своего бога.

— Трон, да что же это такое? — спросила Рив, пока комиссар поднимался на ноги.

— Гончие крутов, — мрачно ответил Хольт. — А где гончие, там и их хозяева. Нам нужно убираться отсюда.

Внизу, на терзаемой штормом палубе, стоял Модин, широко расставив ноги для равновесия. Он пробудил к жизни огнемет, оружие издало кашляющий звук, и тут же на конфедерата бросилась одна из «собачек», с клювом, покрытым кровью выпотрошенного морехода. Резко повернувшись, Клетус ударил тварь тяжелым стволом, да так, что та рычащим и щелкающим клубком врезалась в ограждение. Секундой позже чудище уже поднялось на ноги, завывая в беспримесной злобе.

Модин завыл в ответ и поджег чужака. Вызывающий рев гадины превратился в визг, а огнеметчик расхохотался, наслаждаясь заварушкой. Да, арканца пожирал заживо какой-то грибок-мутант, все, кого он знал, наверняка были мертвы, но — Преисподние свидетели, — в жизни ещё встречались шикарные моменты!

Мимо Клетуса полз корсар с гончей, вцепившейся ему в спину. Тварь сомкнула челюсти на алом шлеме, пытаясь расколоть его, словно железное яйцо. Тихо насвистывая, Модин подпалил ей перышки аккуратным языком пламени, и хищник с болезненным стоном выпустил жертву. Как только чудище развернулось к арканцу, он воткнул ему в пасть ствол огнемета и поджарил мозги. Наслаждаясь ароматом горящей плоти, конфедерат жадно оглядел палубу, но все гончие были уже мертвы и схватка закончилась.

Похоже, корсары получили от драки тот же кайф, что и пустошник — все они сейчас распевали какую-то аллилуйю Богу-Императору с широкими, глупыми улыбками на лицах. Даже идиот, которому чуть не отгрызли башку, и тот подтягивал. Что же, может, корсары и тащились от молитв Трону, как от дури, но — вынужденно признал Модин — кишка у них была не тонка. У мореходов тоже имелись кишки, и тонкие, и толстые, вот только все они сейчас были раскиданы по палубе в лужах крови, чисто обрезки на скотобойне. Без доспехов и хеллганов, как у господ-корсаров, матросы оказались собачкам на один укус; Клетус прикинул, что в живых осталось меньше половины работяг. Что ж, мореходы так же резво накинулись на него с кулаками, как и заправилы, поэтому арканец не собирался по ним слезы лить.

— Ты хорошо сражался для ублюдка-мутанта, — произнес спасенный им корсар.

— Да разве это сражение, — протянул Модин. — Так, побарахтались маленько.

Мятый Шлем улыбнулся, показав зубы, украшенные сияющими камушками.

Ветер принес чей-то рыдающий стон, долгий, безнадежный и преисполненный муки. Его услышали все на палубе, но отозвался только забатон:

— Это есть Жолт. Ублюдки-Рыбки забрали его, — покрытое татуировками лицо фанатика превратилось в дьявольскую маску ярости. — Они смеются над нами, братья!

— Твоего человека забрали не Рыбки, — произнес Айверсон с трапа, ведущего в рубку. Затем комиссар указал на лачуги, протянувшиеся вдоль реки. — Там скрывается нечто намного худшее, нечто, с чем нам не стоит связываться сейчас.

— Я не брошу брата-корсара, — холодно ответил Васько.

— Он уже мертв… — снова раздался стон, опровергнувший слова комиссара.

— Это ловушка! — не отступал Хольт, но Ксанад уже отворачивался от него, выкрикивая приказы уцелевшим товарищам.

— Забатон, миссия важнее всего!

Фанатик резко повернулся к арканцу.

— Тогда ты должен стрелять меня, Хольт Айверсон, — прорычал он, — потому что больше я не прогнусь!

Комиссар, глядя в его блестящие от ярости глаза, нисколько в этом не сомневался.

— Но я должна пойти с вами, сэр, — настаивала Рив. — В деревне вам понадобится поддержка.

— Это работа Модина, — возразил Айверсон. Комиссары стояли в рубке, пока Васько собирал поисковой отряд на палубе под ними. — Кроме того, поддержка мне понадобится здесь. Наш забатон твердо решил взять с собой всех корсаров, так что кто-то должен присматривать за фортом, пока нас не будет. Если потеряем корабль, нам конец.

— Вы хотите сказать, что доверяете мне, комиссар?

— Ты хочешь сказать, что мне не стоит, кадет?

Девушка прохладно улыбнулась Хольту, и он едва не ответил тем же. За последнее время оба почти устали играть в кошки-мышки.

— В любом случае, если я прав, и в этой деревне нас поджидает боевая банда крутов… — Айверсон внимательно посмотрел на Изабель. — Что ж, скажем так: подставить меня в этот момент будет очень неудачным решением.

— Так чё у тебя там с этой снежной королевой? — прошептал Модин, когда они крались мимо скопления хижин саатлаа.

— Не думаю, что понял, о чем ты, серобокий, — ответил комиссар, быстро переводя взгляд с одного иглу на другое. Все лачуги обветшали и покрылись паршивой гнилью, их стены сморщились, будто кожура испорченного плода. Казалось, над деревенькой висит покров разложения.

— Ой, да ладно тебе, Хольт. Ты не обдуришь старого пса вроде Клета Модина, — хитро посмотрел на него огнеметчик. — Я ж вижу, как вы двое воркуете всю дорогу.

— А ты, значит, ревнуешь, Модин? — спросил Айверсон. — Я помню, как говорили у нас дома: «К пустошнику спиной не поворачивайся».

Клетус сдавленно захихикал.

— Ты что, пошутил только что, Хольт? Знаешь, раньше… — раздался новый вопль пропавшего корсара, и боец умолк.

Васько резко остановился, пытаясь понять, откуда доносится звук. Явно намного ближе к ним, но в ночной тьме, да ещё посреди бури, внутри поселения было дьявольски сложно ориентироваться. Забатон постепенно выходил из себя, но, к его чести, не предлагал разделить поисковой отряд.

«Нас и так слишком мало, — подумал Айверсон, оглядывая товарищей. — Семеро кровожадных фанатиков, четверо перепуганных «морских волков», один тяжелобольной пустошник и увядший комиссар. Героев из такого теста не лепят».

— Кричали с этой стороны, — заявил Модин, указывая толстым и коротким пальцем влево от себя.

— Ты думаешь, я не знаю? — сердито посмотрел на него Ксанад.

— А чё встали тогда, босс?

— Дороги нет, дурак!

— Как же нет, есть, — ответил арканец, явно наслаждаясь происходящим. — Просто думать надо творчески, вот и всё.

С этими словами огнеметчик саданул ногой в стену ближайшей хижины. Ступня прошла насквозь, словно через спичечную соломку, и иглу содрогнулось до основания. Ещё пара пинков, и преграда разрушилась; имперцы увидели на изломе деревянного каркаса множество серых волокнистых прожилок, которые блестели под дождем, словно черви. Айверсон с отвращением понял, что от лачуги осталась одна шелуха, выеденная изнутри коварным грибком. Похоже, вся деревня была заражена этой поганью.

Внезапно комиссар обрадовался дождю — в ином случае им было бы не продохнуть от спор.

— Мы, ребята-пустошники, сами пробиваем себе дорогу в жизни, так-то, — с ухмылкой заметил Модин.

После этого уже не было смысла передвигаться незаметно, и весело насвистывающий огнеметчик повел отряд, расчищая путь к источнику зовущего крика. Если остальные с опаской переступали через порченые обломки, Клетус как будто наслаждался процессом. Айверсон предположил, что зараза уже не слишком беспокоит бойца…

Он на полпути к тому, чтобы оказаться под властью Федры, пусть ещё и не понимает этого. Но возможно также, что Модин прекрасно всё понимает, и это маленькое буйство — в некотором роде месть планете.

Поиски привели их в высокое круглое здание, построенное с большим размахом, чем хижины. Возможно, в лучшие дни оно служило домом вождю племени, но это время давно прошло, и, когда имперцы столпились внутри, лучи их фонарей рассекли тени на мерцающие ломти ужаса.

— Адское Пламя… — выдохнул Клетус, из которого, будто кровь из раны, вытекла вся самоуверенность.

Пропавший корсар свисал с потолка, подвешенный за ноги, и медленно раскачивался взад-вперед. Рядом с ним обнаружились прочие исчезнувшие летийцы, включая Яноша, морехода, который за день до этого исчез из «вороньего гнезда». Он уже раздулся от разложения; другие были свежими, но всё же трупами, в том числе и корсар. В груди каждого мертвеца зияла рваная алая рана: у них вырвали сердца.

— Скажу я вам, наша прогулочка сейчас выглядит реально хреновой затеей, — проворчал Модин.

Круглое здание напоминало пещеру с костями. Пол устилали реликвии смерти: расколотые черепа, зияющие грудные клетки, мешанина неузнаваемых мелких косточек, сваленных вместе в небрежном осквернении. Всё покрывал налет серой плесени, которая цеплялась к стенам и плотными завесами свисала с потолка. «Побеги» грибка вились по залу, словно высохшие змеи, оплетая останки и постепенно вползая в глазницы.

«Здесь хватит костей, чтобы сложить сотню скелетов, — мрачно прикинул Айверсон. — И хватит скелетов, чтобы вновь заселить деревню мертвецами…»

В зловонном сплетении завязли и другие кости, более мелкие, изящные и темные. В черепах ксеносов отсутствовали зияющие дыры ноздрей и скалящиеся зубы, из-за которых всегда казалось, что люди смеются после смерти, но ведь синекожие и при жизни были более сдержанными.

Не то, чтобы эта сдержанность им особо тут помогла.

Среди останков, будто сокровища в оскверненной гробнице, были погребены фрагменты доспехов и оружия тау, но самая диковинная реликвия получила гордое право на отдельное место. Коралловый тотем пронзал самый центр склепа, и там, привязанный к опоре, возвышался чужацкий боескафандр. Обмотанный путами и обезображенный примитивной мазней, «Кризис» напоминал павшего звездного бога. Под давним слоем плесени он был выкрашен в багровую крапинку, и Айверсон смог даже разобрать геральдический знак, пятиконечную звезду на нагрудной пластине. Комиссар не опознал символ, но что-то подсказало ему — этот мертвый воин оказался здесь до того, как синекожих возглавил командующий Приход Зимы. Он был старым, возможно, старше самой войны за Федру.

Кем ты был? Что привело тебя к погибели?

В любом случае, судьба воина оказалась мрачной. В нагруднике доспеха зияла широкая трещина, открывавшая останки героя внутри. Скелетдо сих пор оставался целым, грибковые нити почти бережно поддерживали его в своей колыбели. И там, внутри пробитой грудной клетки, разрасталось нечто мясистое и бесконечно нечистое.

Федра одинаково ненавидит всех нас. Люди и тау, для Неё мы просто захватчики. Всего лишь плоть, которую можно разложить, пожрать и обратить…

Хольт с беспокойством подумал о том, каким ужасным алхимическим изменениям Она подвергла крутов, рыскавших в деревеньке. Эти дикие существа верили, что могут похитить силу врага, сожрав его тело. Казалось бы, сомнительная идея, но известно было, что изменения в их генеалогическом древе весьма быстры и непредсказуемы. По всем имеющимся данным, гончие крутов относились к тупиковой ветви развития расы — они оказались слишком специализированными на охоте, в ущерб остальным занятиям. Зависела ли их судьба от выбираемых ими жертв? И, если так, что могло произойти с военной бандой чужаков, отъевшихся на порченой плоти? Например, мясе вырожденцев-саатлаа…

Пожиратели гнили.

Имя вспыхнуло в разуме Айверсона с чистотой истинного видения. Внезапно он с уверенностью понял, что не ошибся в предположениях об этом месте: деревню захватили круты, а крутов захватила Федра.

Тогда чудовища обратились против своих повелителей-тау и перебили их вслед за туземцами.

— Жги, — прошептал комиссар Модину. — Сожги здесь всё.

— Стой! — крикнул Васько, когда арканец поднял огнемет. — Не можно оставлять Жолта в этой могиле!

— Он покинул нас, забатон, — с нажимом произнес Хольт, у которого стучало в висках. — И нам пора покинуть деревню. Это место — не могила, а кладовая.

Они ждут, пока плоть не сгниет, и только потом насыщаются…

Убитый корсар снова простонал, и все уставились на изуродованный труп. Оказалось, что губы мертвеца плотно слиплись от свернувшейся крови, но тут же сверху раздался новый звук, тихий и насмешливый.

Подняв глаза, имперцы увидели ксеноса, который неустойчиво взгромоздился на верхушку тотема. Создание сидело на корточках, уцепившись за коралл когтистыми ногами, будто хищная птица. На плотной, словно дубленой коже не было волос, но с шеи и плеч чужака спускались целые полотнища витых плесневых наростов, напоминавшие какой-то мясистый, волокнистый плащ. Существо поигрывало тугими мышцами на жилистых конечностях; выпрямившись, оно оказалось бы заметно выше большинства людей. Очевидно, что перед отрядом предстал такой же хищник, как и гончие, но глаза, сияющие над плоским клювом, рассматривали незваных гостей с недобрым весельем. Айверсон инстинктивно почувствовал, что это вожак банды, формирователь, как их называли круты.

Ксенос характерно птичьим движением склонил голову набок и, почти идеально имитируя голос комиссара, произнес: «Это место — не могила, а кладовааааая!»

Фраза перешла в кудахчущий хохот, а над затылком твари насмешливо распустился гребень перьев-шипов. Поняв, как их заманили в ловушку, Хольт почувствовал, что внутри него пробуждается ярость, словно живое существо. Или, быть может, давно мертвое существо, жестоко убитое этими погаными чужаками…

Внезапно у его плеча возник Детлеф Ниманд.

— Истреби ксеноса! — потребовал искалеченный комиссар, ткнув в формирователя кровавым обрубком руки.

Айверсон и Васько одновременно начали стрелять, но действовали слишком медленно. С неестественной быстротой ускользая от их огня, крут сделал обратное сальто с «насеста» и зацепился когтями за потолок. Преследуемый пулями и лазразрядами, он стремительно бросился прочь и исчез между стропил.

— Круши этот склеп, Модин! — гаркнул Хольт.

Огнемет бойца мгновенно пробудился, озарив помещение яростным красным светом. Мгновением позже грязные кости скрылись в волнах очистительного пламени. Комиссар тем временем всаживал пулю за пулей в грудной проем зараженного скафандра, разрывая на куски пульсирующее тело, что созревало внутри. Подвешенные трупы летийцев рухнули в огонь, и Клетус бережно омыл их прометием.

— Гори, сукa, гори… — непрерывно повторял зараженный боец, и Айверсон понимал, что тот проклинает Саму Федру.

Вскоре возгорание начало распространяться само по себе, и имперцы попятились к выходу. Все, кроме Модина — арканец обрушивал на гробницу непрерывный поток огня и ненависти, как будто не беспокоясь о том, что к нему подбирается пламя. Изуродованное лицо Клетуса восторженно сияло.

— Мы закончили здесь, солдат! — позвал Хольт, но огнеметчик не обратил на это внимания. — Модин, закончили!

Снаружи донесся переливающийся крик, за которым последовал хор злобных уханий и визгов, а затем громогласный клекот — к счастью, с большого расстояния.

— Уходим! — рявкнул Айверсон. На секунду ему показалось, что пустошник решил сгореть заживо, но тут парень кивнул и отвернулся от пылающего ада. Клетус вышел наружу, и дождевые капли с треском зашипели на остывающем стволе огнемета, словно насекомые на электрической сетке-ловушке.

— Мать его, это было здорово, — объявил Модин.

— Было здорово… здоооорово… здооооооорово! — донесся сверху горловой распев его же голоса.

Подняв взгляды, имперцы увидели формирователя на фоне клубящихся облаков; чужак зловеще ухмылялся им с крыши «кладовой». Слова крута превратились в пронзительный боевой клич, и один из корсаров, словно в ответ, издал булькающий вопль. Из груди летийца, в фонтане крови и осколков брони, вырвался наконечник копья. Позади человека, победно ухая, выпрямился воин-крут, без видимых усилий поднял насаженного на древко противника и бросил себе за плечо. Ещё несколько чудищ спрыгнули с крыш, приземлившись рядом с бойцами отряда, словно искаженные ангелы смерти. Один из них взмахом когтистой лапы оторвал лицо мореходу, а вот другого ещё в воздухе разнес на мелкие кусочки лазвыстрел Васько.

— Очисти нечистого! — взревел забатон и бросился в бой, словно кружащийся дервиш, бичуя врагов кнутом в одной руке и паля из хеллгана в другой.

— Отличный план! — весело крикнул Клетус, вновь зажигая запальный огонек; тут же Айверсон наотмашь врезал атакующему круту металлической рукой. Ксенос, пошатываясь, отступил, и пустошник послал ему вдогонку струю пламени, превратившую врага в завывающий, размахивающий лапами ходячий костер, окутанный паром. Модин направил огонь вверх по дуге и запалил другого дикаря в полете, а затем, крутнувшись на месте, поджег пару бегущих к отряду гончих.

Вновь раздался грохочущий клекот, уже намного ближе.

— Отходим к реке! — скомандовал Хольт, игнорируя сердитый взгляд мертвого Ниманда.

«Незачем погибать здесь, — решительно подумал арканец. — Важен только Приход Зимы. Приход Зимы, и, возможно, Небесный Маршал, если между ними вообще есть разница».

Изабель Рив, наблюдавшая за деревней из рубки, увидела вспышку огня. Всего лишь оранжевое пятнышко на полотне тьмы, но кадет знала, что это только начало. Несколько кратких секунд спустя её правоту подтвердил треск хеллганов и далекие, отчаянные крики умирающих. Именно этого момента девушка и ждала.

— Опустить гусеницы, — приказала она. — Идем на помощь.

— Комиссар, это делать не можно! — запротестовал Герго, долговязый рулевой.

— Это корабль-амфибия или нет? — убийственно посмотрела на него Изабель. — Пора подтвердить, что да.

— Но не так просто есть, комиссар, — заканючил летиец, неопределенно размахивая руками. — Машинный дух корабля, он хочет много почтения для такой большой работы.

— Почтим его позже. А теперь выполняй приказ, или я застрелю тебя.

Герго решил, что машинный дух вполне может потерпеть.

— Отступаем! — заорал Айверсон в тот же миг, как слюнявая гончая сбила с ног морехода рядом с ним.

— Забатон не бежит! — рявкнул в ответ Васько. Казалось, что татуировка аквилы на его лице обрела собственную жизнь и извивается в пляшущем свете огненного ада.

— Бежииииит! — заголосил формирователь, с глухим стуком приземлившийся за спиной Ксанада.

Летиец пригнул голову, уклонившись от взмаха зазубренным ножом, сразу же крутнулся в попытке нанести удар ногой понизу, но крут подпрыгнул, уходя от контратаки, и рубанул клинком сверху вниз. Схватив хеллган двумя руками, Васько поставил блок; от соударения оба оружия разлетелись на куски, а забатон повалился на землю. Чужак потянулся к упавшему, но Хольт бросился вперед, на бегу стреляя в грудь твари. Упругая «накидка» остановила пули, однако сама сила ударов отбросила формирователя назад. Нечеловеческие рефлексы позволили ксеносу обратить потерю равновесия в преимущество — он изогнулся, упал на спину и мгновенно выбросил вперед когтистые лапы, будто превратившись в нажимную ловушку с зарядом. Айверсону показалось, что его ударили в грудь отбойным молотком: комиссар пролетел через стену здания напротив и так крепко приложился о землю, что едва не лишился сознания.

— Встать! — оскалился Ниманд, вытаскивая рухнувшего комиссара из-под накатывающей волны забытья. Во тьме Детлеф казался электрическим призраком неровных очертаний, мелькающим в зеленых помехах аугментического глаза Хольта.

— За Императора и Империум! — не отступал мертвец. Он имел в виду «за Ненависть и Месть», но Айверсону сейчас вполне подходили оба дуэта.

Комиссар сел, превозмогая боль в отбитых ребрах. Через брешь, проделанную им при падении в стене иглу, Хольт увидел формирователя, который поднимал над головой брыкающегося Васько. Мотнув головой, ксенос уставился прямо на Айверсона, безошибочно отыскав его во тьме. Арканец не мог разобрать выражение морды чужака, но знал, что тот ухмыляется — так, как могут ухмыляться круты. Затем тварь весело ухнула и швырнула Ксанада в пылающий склеп.

— Истреби ксеноса! — взревел Хольт, выбираясь наружу. Формирователь ждал его, возбужденно шевеля заплесневелыми перьями-шипами.

— Истреби ксеносааааа… — насмешка чужака превратилась в удивленный вой, когда вокруг его глотки внезапно обвился кнут. Взгляд Айверсона метнулся к горящему главному зданию, на пороге которого раскачивался объятый пламенем человек, словно душа, задержавшаяся во Вратах Ада. Прежде чем формирователь двинулся с места, Васько послал максимальный заряд по всей длине тлеющего шокового кнута. Агонизирующая тварь что-то забормотала и затряслась в судороге, разрывающей нервы и выкручивающей мышцы. Перья-шипы покрылись волдырями, глазные яблоки взорвались фонтанами кровавого пара; пока выгорала плоть, забатон дернул жертву на себя, и оба исчезли в пылающем склепе. Ниманд взвыл от восторга и широко раскинул обрубки рук.

— Как говорил мужик, Император обвиняет, — ухмыльнулся Модин, не без труда подходя к Айверсону. У высокого пустошника обильно текла кровь из ран, но на лице сияла бесшабашная улыбка. — Иногда даже тех, кого надо!

А потом они бросились бежать, возвращаясь по пути разрушений, проложенному Клетусом до этого. Только трое корсаров и один мореход пережили атаку, да и сам Хольт чувствовал себя скверно. За каждым углом его поджидал Бирс, глядевший грозно и неодобрительно, но Айверсон не обращал внимания на мертвеца.

Долг заставляет меня убегать, старик.

Круты не прекращали погоню, уханье и клекот созданий преследовали их добычу, а сами чужаки прыгали с крыши на крышу, словно обезумевшие акробаты. Комиссар решил, что ксеносам слишком нравится охота, поэтому они не спешат покончить с людьми.

Приход Зимы должен умереть… Кирхер должен ответить за свои преступления…

Передовой корсар резко затормозил и отшатнулся, издав отчаянный вопль. Над его плечом Хольт разглядел огромное создание, которое неслось к имперцам на всех четырех конечностях, отталкиваясь мощными передними лапами, словно горилла. Башка существа казалась воинственной пародией на голову крута: большую её часть занимал клюв с плоскими боками, торчавший под черными бусинами глаз. На загривке твари устроился воин чужаков, казавшийся невероятно хрупким для такой «лошадки». Айверсон никогда прежде не видел подобного великана, но опознал его по сводкам из «Тактики».

Крутоксы, как и гончие, были тупиковой ветвью на генеалогическом древе крутов. Гиганты не отличались умом, но изумительная мощь и живучесть делали их опаснейшими противниками в ближнем бою. Находясь в кишащем чужаками аду Долорозы Пурпурной, Хольт наслушался жутких историй об этих тварях. Один ветеран клялся и божился, что у него на глазах крутокс голыми лапами разорвал боевой танк.

Сейчас комиссар вполне готов был поверить гвардейцу.

— Назад! — крикнул Айверсон, но обратную дорогу уже перекрыли стаи гончих.

— Не подпускайте их ко мне! — гаркнул Клетус на корсаров, стоявших позади него. Мятый Шлем и его товарищ принялись поливать «собачек» лазразрядами, а арканец пробил кулаком деревянный каркас ближайшей хижины. Нечто кинулось на него через брешь, но Модин ответил короткой струей прометия; изнутри иглу донесся вой, и на улицу, пробив стену, вывалился горящий крут. Чужак слепо попытался схватить серобокого, но отлетел в сторону после удара огнеметным стволом. Тут же конфедерат отвесил ксеносу пинка, направив завертевшийся живой факел прямо в стаю лающих гончих.

— Пошли, пошли! — рявкал Хольт остальным, безуспешно обстреливая приближающегося крутокса. Уцелевшие бойцы скрылись в лачуге, а секундой позже великан прогрохотал мимо комиссара, и тому пришлось уклоняться от удара кулаком. Тварь двигалась слишком быстро и по инерции врезалась в гончих, разбросав их, будто скулящие кегли. Айверсон заметил, что шкура гиганта покрыта мерзкими бугристыми пятнами грибков и плесневых отростков, а сморщенный всадник безвольно трясется между огромных лопаток. Крут, который как будто врос в опухолевое седло, всем телом повернулся к арканцу и смерил его взглядом молочно-белых глаз.

«Мы в самом сердце Федры, — понял комиссар. — Здесь круты, с их беспокойной кровью, оказались для Неё легкой добычей».

По-ослиному взревев с досады, крутокс резко развернулся, и Айверсон поспешил за остальными. Когда он догнал отряд, Модин уже пробивался в следующую лачугу. Хольту показалось, что сквозь завывания ветра, шум дождя и удары грома пробивается иной, более низкий рокот. Он прислушался, пытаясь распознать звук, но тут хибарку за их спинами снес бросившийся вдогонку великан, и о странном гуле пришлось забыть.

— Чисто! — крикнул огнеметчик, заглянув в проделанную им брешь.

Все нырнули во тьму и понеслись к дальней стене иглу. Тут же жилистая рука пробила потолок и вцепилась в загривок последнему уцелевшему мореходу. Летиец закричал, чувствуя, что его тянут вверх, к дыре в потолке; обернувшийся Айверсон заметил полные ужаса глаза и брыкающиеся ноги, а мгновением позже матрос исчез. Мятый Шлем несколько раз выстрелил в крышу наугад, больше надеясь спасти парня от мучений, чем задеть нападавшего.

— Шевелись! — гаркнул Хольт. Он вновь услышал поблизости рев крутокса — тварь вынюхивала людей посреди ветхого лабиринта.

Бирс ждал их на крыше снаружи, вытянув руку в безмолвном обвинении. Один из крутов прыгнул прямо сквозь мертвеца, и Айверсон чуть не расхохотался, подстрелив ксеноса на лету.

— Чисто! — вновь крикнул Модин, пробивая очередную лачугу.

Когда они были на полпути к следующей стене, кто-то из корсаров запнулся и с грохотом рухнул. Хольт как раз пытался поднять парня, когда их преследователь проломил стену и бросился к упавшему летийцу. Комиссар отшатнулся, а тварь схватила покаянника за ногу и уставилась на него с туповатым любопытством. Пока корсар матерился на родном наречии, крутокс покачал его туда-сюда, как погремушку, и для пробы пару раз клюнул шлем, раздраженный доносящимися оттуда звуками. Летиец всё ещё пытался навести хеллган, когда великану наскучила игра и он откусил ему голову. Отшвырнув труп, чудище поднялось на задние лапы и зарычало на Айверсона.

Вызывающий рев прервался вместе с появлением металлической громадины, которая снесла часть хижины и оставила от твари мокрое место. Смертоносная стена вращающихся колес и давящих гусениц пронеслась в каких-то сантиметрах от лица отпрыгнувшего назад комиссара.

— Рив! — закричал Хольт, но лязгающий грохот катившегося мимо «Тритона» заглушил призыв. Оказалось, что корпус амфибии установлен на гигантских гусеничных лентах, благодаря которым корабль на земле превратился в танк невероятных размеров. Спонсонные автопушки, установленные по обоим бортам палубы, вели огонь с большой высоты и отбивали охоту атаковать «Покаяние и боль», но с минимальным экипажем на борту канонерка была чрезвычайно уязвима.

«Она держит курс на пожар в главном здании», — догадался Айверсон.

— Назад, по этой дороге! — скомандовал он соратникам, устремляясь за амфибией. «Тритон» двигался быстро, но не настолько, чтобы его не мог догнать бегущий человек.

Даже если ему словно битого стекла в грудь насыпали…

Комиссар хрипло и резко хватал воздух, вдавленные ребра жутко сжимали легкие, но он не останавливался. Арканец кричал, пока не сорвал голос, даже зная, что экипаж канонерки не услышит его на такой высоте.

Приход Зимы… Кирхер… Приход Зимы… Кирхер…

Имена преследовали друг друга, кружась в голове Хольта, словно закольцованная мантра отвращения. Ненависть наполняла его энергией, как некоторых людей — боевые стимуляторы. Айверсон ощутил краткий укол вины, вспомнив о Славе, принятой перед схваткой с верзантскими дезертирами — как давно это было! — но наркотик приносил порченое благословение. Её благословение.

Ненависть была чистой.

…Приход Зимы…

Оглянувшись, комиссар увидел позади своих товарищей, за которыми гнался второй крутокс, ещё больше первого. Стараясь не думать об этом, Хольт впился глазами в удаляющуюся корму «Покаяния» и увидел там Бирса. Старик стоял к нему спиной, презрительно отвернувшись, а спасение тем временем быстро ускользало.

…Кирхер…

Мятый Шлем пронесся мимо Айверсона и на бегу швырнул что-то из-за головы. Корсар метнул абордажный крюк с меткостью, рожденной годами корабельных сражений, и тот, пролетев над планширом, будто управляемая ракета, уцепился за что-то. Быстроходный «Тритон» резко дернул летийца за собой, но он, устояв на ногах, прыгнул вперед и высоко вверх. Мгновением позже боец уже скачками взбирался по корпусу, и крутокс яростно заклекотал при виде убегающей жертвы.

…Приход Зимы… Нужно только ещё немного не подпускать тварь… Кирхер…

Оглянувшись через плечо, комиссар увидел, как ксенос обезьяньим прыжком взмывает вверх.

— Ложись! — заорал Хольт, ничком падая в грязь. Модин тут же рухнул на колени, но бежавший рядом корсар оглянулся, и это стало его последней ошибкой. Лапа крутокса пробила летийца, как пушечное ядро, почти разорвав человека надвое. Тварь приземлилась на дороге перед арканцами, превратившись в неистовую преграду между ними и канонеркой. От удара истощенный ездок переломился в поясе, как сухая веточка, но великана это не побеспокоило.

«Отныне Федра — его истинная всадница, — подумал Айверсон, наводя пистолет. Ему ничего не оставалось, кроме как умереть стоя. — Где же ты, Бирс? Тебе стоит это увидеть, старый стервятник!»

Крутокс навис над комиссаром, встряхиваясь от попаданий мелкокалиберных пуль, словно от укусов насекомых. Со щелчком разинув клюв, чужак потянулся вперед… и его объяло пламя. Хольт отпрыгнул от клекочущего, пылающего клубка, а Модин шагнул вперед, сжимая огнемет. Обрушивая на чудовище потоки прометия, боец напевал весьма пошлую балладу Пустошей.

— … а леди Сьюзи никогда красоткой не была… — Клетус подмигнул Айверсону, и тут огнемет умолк, зашипев напоследок. — От дерьмо…

Громадный чужак атаковал их, словно разъяренный бык. Обугленная шкура висела лоскутами, которые шипели и дымились под дождем, но огонь не повредил мышц крутокса. Мощный удар кулаком свалил Модина на землю; он попытался ударить врага ногой, но ксенос схватил бойца за лодыжки и поднял на вытянутой лапе. Видя, что тварь начала раскручивать пустошника над головой, Айверсон открыл по ней огонь из пистолета, но только разозлил ещё сильнее. Боковым зрением комиссар заметил, что канонерка остановилась и медленно двинулась задним ходом.

Слишком поздно…

Издав первобытный рев, крутокс хлестнул огнеметчиком о землю, словно кнутом. От первого удара в теле Клетуса сломались все кости, а после второго он повис в кулаке врага, словно тряпичная кукла. Затем у пустошника оторвались ноги, а торс к тому моменту превратился в бесформенное мягкое месиво.

Слишком жутко…

Хольт уже ковылял к «Тритону», когда тварь погналась за ним. На палубе стоял Мятый Шлем и орал на мореходов, требуя прибавить ходу. Рядом с летийцем возникла Рив и уставилась на бегущего комиссара через магнокуляры.

Слишком далеко… Приход Зимы… Слишком медленно… Кирхер…

Прямо за спиной раздавался топот крутокса, горячее дыхание твари обжигало шею Айверсона. Собственные вдохи арканца рвали ему грудь, будто колючая проволока. Какой-то инстинкт скомандовал Хольту пригнуться, он нырнул, откатился в сторону, уходя от пронесшихся над головой когтей … и продолжил катиться, а великан трамбовал землю ударами кулаков, всё время отставая на шаг.

Приход… Зимы… Маршал… Кирхер…

Очередной перекат вслепую закончился тем, что Айверсон натолкнулся на нечто твердое. Подняв глаза, комиссар увидел перед собой металлического гиганта; секунду спустя раздался оглушительный грохот автопушки «Часового», и крутокс разлетелся на куски парного мяса. Плавно поворачиваясь в «поясе», боевая машина обстреляла крыши и уничтожила несколько бросившихся в атаку крутов. Затем к ней присоединился второй лязгающий шагоход, изрыгавший пламя из огнемета, рядом с которым оружие Модина казалось карликовым. Комиссар замер, увидев на стволе орудия нанесенные по шаблону Семь звезд.

Клянусь Провидением, они нашли меня!

Когда всё закончилось, и на деревню опустилась тишина, Хольт пошел разыскивать Клетуса. Тело пустошника исчезло, но дождь не до конца смыл кровавый след, указывавший, куда отполз боец. Темная полоса привела Айверсона в маленькую лачужку на краю поселения, внутри которой нашелся огнеметчик — он скрючился в тенях, будто разрубленный слизняк. Модин, оставшийся без ног, превратившийся в нечто полужидкое, сохранил отвратительное подобие жизни. Похоже, что болезнь, несмотря на все её разрушительное действие, превратила арканца в очень крепкого ублюдка.

— Как дела, серобокий? — спросил комиссар с порога.

— Бывало и лучше, — прохрипел тот сквозь расколотые зубы. — Пришел дать мне Милость Императора, Хольт?

— А ты хочешь этого? — уточнил Айверсон, потянувшись за пистолетом.

Пустошник покачал головой.

— Не-а. Раньше Он был не слишком-то добр ко мне, вряд ли сейчас что-то изменилось.

— Ты же понимаешь, я всё равно должен даровать тебе покой.

— Точно, но не сделаешь этого, если я не попрошу. А я не попрошу, нетушки, — Клетус издал влажный смешок. — Прости, начальник, но не стану я облегчать тебе работу.

— Моя служба и не должна быть простой.

Огнеметчик отхаркнул комок кровавой слюны.

— Всех уродов поджарили?

— Большую часть, но кто-то наверняка уцелел. Невозможно понять, сколько именно.

— Ну, я всё равно рискну. Тем более, — Модин поднял распухшую клешню, — они теперь могут признать во мне родственничка.

— Преисподние подери, боец, почему ты цепляешься за такую жизнь?

Клетус некоторое время обдумывал ответ, затем медленно кивнул.

— Я никогда не был очень уже верующим человеком, Хольт. Как мне думается, когда ты уходишь, то уходишь с концами, и всё тут, — огнеметчик снова усмехнулся. — Любая жизнь лучше, чем ничего, верно?

— Ты ошибаешься, Модин.

— Может, и так, но, если ты не против, я хотел бы лично проверить.

— И что собираешься делать?

Конфедерат неопределенно пожал плечами.

— Наверное, просто посижу здесь какое-то время. Погляжу, как всё повернется.

Как всё разрастется…

Покачав головой, Айверсон было развернулся, но Клетус остановил его резким жестом.

— Ты не забыл, что обещал мне насчет этого ублюдка Карьялана, Хольт? Ты ведь дал слово, брат.

— Не забыл, — ответил комиссар.

— Ну, думаю, меня это вполне устраивает, — огнеметчик лениво отсалютовал ему. — Увидимся, Хольт.

— Надеюсь, что нет, — Айверсон вышел из хижины, оставив Клетуса Модина в распоряжении Федры.

Комиссар подозревал, что бойцу не придется долго ждать Её визита.

Глава десятая

День 67-й — Клубок

«Серебряная буря»

Мой поиск уже близок к завершению. Конфедераты пришли нам на помощь в последний момент, и мы истребили крутов вместе, как братья по оружию. Клянусь Императором, это было приятное ощущение! Я так долго гонялся за тенями, что почти забыл вкус честной битвы. Признаю, что бой с чужаками вышел не слишком славным, но если Федра чему-то и научила меня, так это тому, что истина важнее славы. Перед нами был враг, нуждавшийся в уничтожении, и мои вновь обретенные союзники оказали ему такую любезность с громом в сердцах!

Оправдав свое имя, «Часовые» 19-го полка обрушились на ксеносов, словно серебряная буря. Их было всего девять, но каждый сражался, словно миниатюрный титан. Мои соотечественники всегда имели склонность к использованию боевых машин, но эти всадники превзошли даже героев старых легенд. Всадники? О, подобное слово недостаточно точно описывает их несравненное мастерство управления шагоходами. Движения «Часовых» были настолько идеальными, что машины казались продолжением тел арканцев. Они стремительно носились по деревне и разворачивались с ловкостью, немыслимой для столь огромных механизмов. Мы вместе прочесывали поселение, сжигая порченые лачуги, истребляя дикарей целыми стаями. Погиб лишь один шагоход, которому вырвал ноги умирающий крутокс.

Всего один, но и это слишком много, когда «Часовых» осталось так мало…

Из дневника Айверсона

Когда Хольт вернулся к соотечественникам после прощания с Клетусом, над деревней вставал рассвет. Арканские кавалеристы, собравшиеся вокруг павшего шагохода, вырезали мертвого товарища из обломков. Всадники действовали со спокойным достоинством, которое не соответствовало их потрепанному облику. Возле круга бойцов стояла кадет Рив, как всегда замкнутая и бдительная.

— Модин? — спросила она подошедшего Айверсона.

— Больше не с нами, — ответил комиссар и кивнул, приветствуя командира «Часовых». — Я так понимаю, своими жизнями мы обязаны вам.

— Мы заберем Боултера с собой, сожжем его дальше вниз по реке, — невпопад ответил офицер. — От него мало что осталось, но я не брошу здесь никого из моих всадников.

После этого конфедерат воззрился на Хольта, словно ожидая возражений.

«Он винит меня в смерти товарища, — подумал Айверсон. — Или винит себя в том, что пожертвовал своим человеком ради моего спасения. В любом случае, он хочет понять, стоила ли игра свеч».

— Вы — Катлер? — прямо спросила кавалериста Изабель.

Подняв взгляд от обломков, офицер недовольно посмотрел на неё.

— Что, увидели звезды у меня на груди, леди?

— Я вообще не вижу знаков различия, — парировала Рив, внимательно уставившись на подбитую мехом лётную куртку всадника. Это одеяние, дорогое и вычурное, подходило истинному джентльмену, и оно выдержало тяготы Федры лучше, чем его обладатель. Осунувшийся арканец с волчьим взглядом смахивал на пирата, который нарядился в пышное убранство жертвы, но была в нем и увядшая спесь, признак голубой крови. Голубым поблескивали и глаза офицера — то было зловещее индиговое клеймо человека, подсевшего на Славу.

— Может, я и Троном забытый отступник, но не Энсор-мать-его-Катлер, — ответил командир кавалеристов. — Меня зовут Вендрэйк.

Хардин выпрямил спину, и следующие его слова прозвучали вызовом.

— Капитан 19-го полка Арканских Конфедератов.

— Айверсон, — представился комиссар. — А это кадет Рив. Мы искали вас — всех вас — достаточно продолжительное время.

— Возможно, мы не хотели, чтобы нас нашли.

«Неправда твоя, — подумал Хольт. — В конце концов, ты же пришел к нам, капитан Вендрэйк».

— Очень жаль, — произнес он вслух, — поскольку мы здесь по делам Императора.

— И в чем же их суть, комиссар? — прищурился кавалерист.

Айверсон помедлил — если он ошибется в офицере и даст неверный ответ, то всадники, возможно, убьют его на месте.

— В правосудии, капитан Вендрэйк.

Слова Хольта повисли в воздухе, будто застывший удар кнута. Уголком глаза комиссар заметил, что Рив медленно, по сантиметру, тянется за пистолетом.

Надеюсь, девчонка, ты не совсем дура?

В конце концов, губ всадника коснулась кислая улыбка.

— Правосудие? — он вздохнул, словно от облегчения. — Ну, комиссар, тогда выкладывайте, что у вас на уме, и покончим со всем этим.

День 68-й — Клубок

Обоюдоострый союз

«Вы не отступник, Хардин Вендрэйк, — сказал я ему, — как и весь остальной 19-й полк». Простые, но честные слова, лучше всего подходящие для той минуты.

Разумеется, одними словами невозможно было завоевать их доверие, но искренность сломала лед между нами, и капитан согласился доставить меня к Катлеру. Несмотря на его враждебную браваду, я думаю, что Хардин собирался поступить так с самого начала — но к чему тогда эти игры? Тут явно кроется нечто большее, чем жесткое «прощупывание» собеседника. Вендрэйк, кажется, чуть ли не хочет, чтобы я осудил его. В этом парне таится нечто темное, засевшее глубже, чем привязанность к Славе. Призрак Ниманда считает, что кавалерист безумен, и я готов согласиться, но больше мне рассчитывать не на кого. Кроме того, капитан сказал, что его товарищи всего в паре дней пути вверх по реке, так что скоро у меня будут все ответы.

Из дневника Айверсона

— Вам не понравится то, что вы там увидите, комиссар, — произнес Хардин, лицо которого казалось жутким в фиолетовом свечении грибков. Хольт не мог понять, улыбается конфедерат или нет. — Честно говоря, я думаю, что вы захотите перестрелять целую кучу народу.

— Возможно, — отозвался Айверсон, разглядывая всадников, сидевших на корточках вокруг него. «Часовые» возвышались над ними, словно второе кольцо судей. Шла первая ночь совместного путешествия, и здесь, на берегу реки, возобновились слушания необъявленного процесса. — И вы думаете, что я должен расстрелять вас, капитан Вендрэйк?

— Мое мнение имеет значение?

— Может, и нет, но всё равно скажите мне.

— Что ж… — теперь кавалерист точно улыбался. — Думаю я вот что: мы больше не те, кого можно назвать «героями Империума». И вообще мы никакие не герои, как ни посмотри.

— Но вы сражаетесь с врагом, — указал Хольт.

— Потому что здесь есть враг, с которым можно драться.

— Всегда найдется враг, с которым можно драться. Так устроен мир.

Хардин фыркнул и снова отхлебнул из фляги. Он пробивался к её донышку всю ночь, и Айверсон подозревал, что там отнюдь не вода.

— Сэр, позвольте? — подал голос Перикл Квинт, заместитель командира «Серебряной бури». — Несмотря на пессимизм капитана Вендрэйка, могу уверить вас, комиссар, что 19-й полк верен традициям отваги и чести. Мы наносили урон повстанцам при каждой возможности…

— Да хорош канючить, Квинто! — рявкнул Хардин.

Очевидно, он терпеть не мог подчиненного, и Хольт понимал, в чем причина. Ясноглазый и чисто выбритый Перикл был полной противоположностью капитана, образчиком арканского аристократа, который твердо знал свое место в большом мире. Вендрэйк постоянно намекал на прежнюю толщину лейтенанта, но сейчас в Квинте не осталось и грамма лишнего жира. Если из Хардина Федра высосала жизненные соки, то Перикла, напротив, жестко привела в форму.

— Я должен был сказать это, сэр, — наметанный слух комиссара уловил тончайшую дрожь в голосе Квинта. — Мы сохранили верность Провидению и Империуму.

Остальные всадники согласно забормотали, и Айверсон решил, что Перикл, возможно, метит на место командира. Если так, то Вендрэйк явно не видел угрозы — или ему было просто наплевать.

— Ты правда думаешь, что имперскому комиссару не по барабану твои слова, Квинто? — презрительно усмехнулся Хардин.

«Он говорит с Периклом, но обращается ко мне, — понял Хольт. — Почему ты так жадно ищешь наказания, капитан Вендрэйк?»

— Расскажите нам о Катлере, — вмешалась Рив. — Он в этом же лагере?

— Вам, леди, как будто не терпится увидеть Белую Ворону, — покосился на неё кавалерист. — С чего бы это?

— Он ваш командир, разве нет? — ответила Изабель.

И, возможно, твоя цель, Рив?

— Полковник Катлер сейчас… — начал Квинт.

— Всё равно что мертв, — перебил Вендрэйк. Кадет уставилась на капитана, и он резко, невесело усмехнулся, но никто не поддержал его.

— Не бойся, девочка, я тебя просто разыгрываю. Насколько мне известно, Белая Ворона ещё дышит, но с подробностями стоит подождать. Вообще говоря, — он обвел рукой собрание, — со всем этим стоит подождать. Посмотрим, что скажет о вас Ворон.

— Ворон? — спросила Изабель.

— Не волнуйся, кадет, она тебе понравится! — Хардин поднялся на ноги. — Тоже вечно задает кучу вопросов.

После этого кавалерист повернулся к своему «Часовому»: в Трясине пилоты спали, не покидая машин.

— Увидимся на рассвете.

— Может, сначала расскажете нам о Троице, капитан? — слова Айверсона обрушились на Вендрэйка, будто ушат ледяной воды. Когда Хардин повернулся, его улыбка пропала.

— Что?

— Троица, — повторил Хольт. — В военных архивах упоминается захолустный городок, стертый 19-м полком с лица земли. Если я правильно помню, это случилось в самом конце войны.

— И что с того?

— Возникли вопросы. Заседал военный трибунал, — комиссар внимательно наблюдал за офицером. — Я думал, что это может оказаться важным.

Вендрэйк пошатнулся, словно не в силах устоять на ногах. Его всадники молчали, даже Перикл Квинт держал рот на замке.

— Капитан? — надавил Айверсон.

— Городок погиб после войны, комиссар, — произнес Хардин и помедлил, обдумывая сказанное. — А может, задолго до неё. Я до сих пор не уверен, какой вариант правильней.

— И это было важным событием?

— Нет, — кавалерист посмотрел на Хольта двумя разбитыми окнами в ад. — Нет, ничего важного.

Но Айверсон почувствовал ложь. Для Хардина Вендрэйка не было ничего важнее, чем Троица.

— Он болен и, я почти уверена, затронут порчей, — заявила Рив, когда комиссары вернулись на корабль-амфибию.

— Возможно, — ответил Хольт, — но Вендрэйк — наша единственная зацепка.

— Почему вы всегда скрываетесь за «возможно» или «может быть», сэр? — Изабель как будто рассердилась. — Сомнения ведут к ошибкам, ошибки приводят к падению.

Это была цитата из «Руководства комиссара».

«Значит, Рив, ты настоящий кадет? — спросил себя Айверсон. — Или просто хорошо подготовилась к роли? И важно ли вообще, кто ты на самом деле?»

— Иногда «может быть» — лучший вариант, кадет. Порой мы не можем узнать правду.

Она возмутилась.

— Но мы всё равно действуем! Сомнение — больший грех, чем неверное решение, — новая цитата. — Извините, сэр, но для комиссара вы слишком много думаете.

Хольт долго молчал.

— Да, — наконец ответил он, и понял, что действительно так считает. — Да, боюсь, что ты права.

— То есть, вы согласны? Вы будете действовать?

— Думаю, я должен, — с грустью произнес он. — Доброй тебе ночи, кадет Рив.

И в эту ночь, как в большинство иных ночей, Хардин Вендрэйк видел во сне убийство города, который был уже мертв. И кошмар вновь начинался на том же месте.

Его «Часовой» достиг окрестностей Троицы во главе разворачивающейся серой змеи, что протянулась почти на километр. Практически все бойцы так одурели от холода и голода, что едва могли идти, не говоря уже о том, чтобы держать строй. Последняя «Химера» на полозьях отказала четыре дня назад, последняя лошадь пала вчера. Когда это случилось, тянуть сани с ранеными выпало шагоходам. Верные долгу кавалеристы по очереди выполняли эту бесславную задачу, но и топливо, и воля почти закончились к тому моменту, как они добрались до городка.

Сердце Хардина радостно забилось при виде домов. Капитан даже почти забыл о холоде; он отключил обогреватель несколько суток назад, и кабина превратилась в морозильную камеру. Вендрэйк заворачивался в меха, словно какая-то варварская мумия, но пальцы в митенках оставались открытыми и уже посинели на кончиках. Как и любой достойный всадник, он никогда бы не пожертвовал ловкостью ради удобства, но чувствовал, что до обморожения рукой подать.

Впрочем, город был ближе.

А затем Хардин увидел майора, который стоял на обочине, словно мрачный привратник, и понял, что дела плохи. Разумеется, тогда Катлер ещё не был Белой Вороной — волосы офицера блестели угольной чернотой, он не заворачивался в уныние, как в мантию, но судьба уже ждала его за порогом.

— Сровняйте город с землей, капитан! — крикнул Энсор, перекрывая рев пурги. — Разрушьте его! Сжечь всё!

— Сжечь всё… — бессмысленно повторил Вендрэйк.

— Кроме церкви, её оставьте мне.

— А люди? — Хардин слишком устал, чтобы приказ мог шокировать его.

— Их тоже сожгите.

— Я не понимаю, — и он слишком устал, чтобы попытаться понять.

— Так будет лучше для всех, капитан.

Хардин засомневался лишь на мгновение.

— Правда? — переспросил конфедерат. Но, похоже, он слишком устал, чтобы волноваться о происходящем вокруг, поэтому даже не запомнил, что ответил Катлер. Даже не запомнил, ответил ли Катлер вообще.

Зато Вендрэйк помнил, как повел «Серебряную бурю» в Троицу и предал городок огню. А когда местные набросились на кавалеристов и их железных скакунов с топорами, тесаками и даже столовыми ножами, он предал людей мечу. Хардин не чувствовал ярости врагов. Холод сделал его неуязвимым для сомнений.

Отстраненность исчезла, когда безумец с лицом, словно вылепленным из теста, прыгнул на его шагоход с оседающей крыши. Противник выл от бессильной ярости, колотя по кабине «Часового», а потом прижал лицо с растекшимися чертами к лобовому стеклу. Прижал так сильно, что оно начало разваливаться на части.

Что, лицо или лобовое стекло?

Вендрэйк, заблудившийся между холодом и сном, не понимал, где заканчивается плоть врага и начинается фонарь кабины. Капитан осознавал только, что не должен дать злобному распаду коснуться его, и отчаянно пытался стряхнуть вырожденца, но тот вцепился в шагоход, как пиявка. Безумные глаза нападавшего пылали яростью и надеждой, словно маяки черного света в круговороте стеклянистых черт.

А потом лобовое стекло начало прогибаться внутрь…

— Говорит «Бель дю Морт», — внезапно затрещал вокс.

И с этими словами мир отключился, словно засбоивший механизм. Звуки боя отдалились и умолкли. Лицо снаружи-внутри кабины отвердело и замерло, превратившись в измученную скульптуру на фоне застывших языков пламени, пожиравшего город.

— Леонора… — прохрипел офицер, смутно понимая, что это новый поворот кошмара. Нечто, чего он ещё не испытывал.

— Иная ночь, иной убитый город, — пропел голосок его мертвой протеже и любовницы. — Скажи, Хардин, какая резня тебе понравилась больше?

— Так было нужно, — произнес Вендрэйк, почти уверенный, что говорит правду. Ведь кто-то важный однажды сказал ему это? Наверное, Катлер. Или бедный мертвый Элиас Уайт…

— Я не об этом спрашивала, Хардин.

— Тебя не может здесь быть, Леонора. Ты присоединилась к полку после окончания войны. Тебя даже не было в Троице.

— Но ты-то здесь, милый Хардин, и это всё, что имеет значение.

— Не понимаю, — ответил капитан, который не мог отвести глаз от чудовища, вдавленного в лобовое стекло. В глазах существа застыла ярость, словно насекомое в кусочке янтаря; это было нечто ненасытное, извивающееся, и оно жаждало выбраться наружу, чтобы устроить гнездо в голове арканца.

— Не понимаю… — шепотом повторил он.

— Потому что пересидел в седле, — мертвая девушка захихикала, развеселившись от немудрящего каламбура. — Не старайся слишком сильно. Это как глядеть на солнце: посмотри прямо на него и ослепнешь, но зацепи уголком глаза — и увидишь истинную суть вещей.

— И в чем она состоит?

— В том, что ты всегда был слепцом и всегда будешь им! — её смех напоминал шорох гнилого бархата. — Мир сломан, и его не починить. Все вопросы бессмысленны, а бессмысленность — наша единственная надежда.

— Ты не… Леонора, — Вендрэйк едва мог сплести вместе мысли, не говоря уже о словах. Он дрожащей рукой потянулся к табельному пистолету, прикрепленному клейкой лентой на приборную панель.

— Не будь таким жестоким, Хардин! — пожурил его призрак. — Но это неважно: когда мы встретимся, ты узнаешь меня.

— Это… ложь, — капитан обхватил рукоять пистолета.

— Конечно же… нет! — снова захихикала девушка. — В любом случае, я иду за тобой. Похоже, у нас всё-таки была настоящая любовь…

Оторвав пистолет от приборной доски, Вендрэйк направил его между безумных глаз, застывших внутри лобового стекла.

— Ой, да ты же не хочешь этого делать! — заявила она. — Верно?

Хардин не знал, но всё равно нажал на спуск.

Двое всадников «Часовых», которые стояли в дозоре на берегу, услышали несчастные вопли, доносившиеся из машины Вендрэйка, но не обратили на это внимания и не вмешались. Все уже привыкли к ночным кошмарам капитана.

День 69-й — Клубок

Плавание мертвецов

Вендрэйк, встреченный мною сегодня утром, выглядел как свихнувшийся призрак самого себя, а из его глаз чуть ли не сочилась Слава. Капитан не упоминал Троицу, но я знал, где он провел сегодняшнюю ночь, будь то во сне или наяву. Сомневаюсь, что без дозы плесени Хардин смог бы ровно ходить, не говоря уже о пилотировании «Часового». Его внешний вид шокировал Рив, а мне было просто наплевать. Раньше я пожалел бы о наркозависимости офицера, сделал бы ему выговор или даже расстрелял, но сейчас такие вещи больше не имеют значения. Если кавалеристу нужна Слава, чтобы привести меня к Энсору Катлеру, то пусть будет так.

И он ведет меня…

«Часовые», идущие поберегу реки, указывают дорогу канонерке. Они яркими тенями мелькают в темных, спутанных зарослях, уверенно находя путь в переплетениях Клубка. Всадники научились отыскивать тайные проходы там, где люди менее опытные — или менее проклятые — видели бы один только хаос. И мы следуем за ними, идем по Квалаквези в плавучей могиле, сократившись числом и почти без припасов…

Из дневника Айверсона

Хольт стоял на верхней палубе и наблюдал за проплывающей мимо Трясиной, когда заметил, что у поворота реки его ждет Бирс. Призрак по-прежнему обвинительно указывал на него пальцем. Натаниэль казался неумолимым и непоколебимым, но «Часовые» прошли прямо через мертвеца, будто его там и не было.

— Вы же видели глаза капитана сегодня утром, — настаивала тем временем Рив. — Он полностью деградировал.

— Капитан Вендрэйк сдержит данное слово, — ответил Айверсон.

— Но ему нельзя доверять, — Изабель говорила шепотом, хотя комиссары были одни.

— То же самое я слышал от тебя про летийцев. Недоверчивая ты личность, да, кадет?

— А вы?

Да, Изабель Рив, и я. Но в последнее время давал слабину.

Прежде чем Хольт успел ответить, послышался громкие лязгающие шаги по ступеням, и последний выживший корсар присоединился к комиссарам. После боя он избавился от мятого шлема, под которым оказалась расписанная татуировками голова, похожая на щербатую луну. У покаянника было грубое лицо, но пронзительные зеленые глаза светились сообразительностью и коварством. Айверсон не знал, станет ли это проблемой в будущем, но пока что боец подчинялся ему, и мореходы следовали примеру господина.

— Милош скончался от ран сегодня утром, — сообщил корсар, удивительно бегло говоривший на готике. — Бенсе умрет до заката. Остались шестеро морских волков, и они будут служить.

— Это большой корабль, выжившие точно справятся? — уточнил Хольт.

— Они рождены ходить по морям, — ответил летиец. — Шестерых будет достаточно.

«Покаяние и боль» прошло изгиб реки, и Бирс снова уплыл вдаль. Проследив за ним взглядом, Айверсон обернулся к покаяннику.

— Ты понимаешь, что теперь это твои люди, корсар?

Летиец пожал плечами, как будто не испытывая ни гордости, ни беспокойства.

— А ты — мой человек, — уже утвердительно произнес Хольт.

— Как прикажете, комиссар, — ровным голосом ответил покаянник.

— Мне неизвестно твое имя, солдат.

— Меня зовут Таш Жомбор, из солёнокровных крепостных Подкамер № 5.

— Ты гордишься своим происхождением?

— Я стыжусь его. Подкамеры — это полузатопленные тюрьмы, в которые бросают подонков Леты, чтобы они дрались там, тонули и умирали, — Жомбор оскалился, словно акула, и показал зубы, усыпанные драгоценными камнями. — Но, как и все корсары, я пробился наверх, к земле и свету.

— К искуплению?

— К покаянию и боли, — прорычал Таш. — Искупления нет, комиссар, есть лишь святые муки. Разве вы не слышали об Откровении Летийском? «Император обвиняет»!

Айверсон не ответил — Бирс ждал его у следующего поворота реки.

День 70-й — Клубок

Искупление и проклятие

Вендрэйк утверждает, что мы доберемся до лагеря конфедератов сегодня вечером. Признаюсь, что мне не терпится наконец-то увидеть Энсора Катлера: в кого бы ни превратился полковник, уверен, что с его помощью я смогу на шаг приблизиться к Приходу Зимы и собственному спасению. Мне, в отличие от летийцев, искупление не кажется невозможным. Я готов пострадать и умереть за Бога-Императора, но не хочу верить, что всё это зря. Должна же быть какая-то высшая цель в муках, которые мы терпим во имя Его?

Но, прежде чем я искуплю грехи, мне нужно пасть ещё чуть глубже.

Перед тем, как встретиться с Катлером, необходимо решить последнюю проблему. Я всё время откладывал это на потом, поскольку не был уверен в своих подозрениях. Провидение свидетель, я до сих пор не уверен, но полковник совсем рядом, и медлить больше нельзя. Слишком многое поставлено на карту, и сомнения недопустимы. Рив была права: я должен действовать.

И да простит меня Бог-Император, если я ошибаюсь…

Из дневника Айверсона

Разрубив очередную завесу лиан ударом мачете, Изабель выбралась на узкую полянку. Прогалину со всех сторон окружали гигантские грибы, шляпки которых высоко вверху срастались в узловатый, слизистый полог. Со спороносных пластинок струился рассеянный фиолетовый свет, и на этом участке джунглей царила маленькая ночь.

— Теперь мы уж точно достаточно далеко, — произнесла Рив, хмуро глядя на бледных существ, которые шмыгали по пластинкам мясистого «потолка». — Мы шли почти целый час, сэр.

— Ты права, — отозвался Айверсон у неё за спиной. — Это место не хуже любого иного.

Что-то в тоне комиссара заставило девушку обернуться. Оказалось, что Хольт держит в руке пистолет, направленный ей в голову, и на лице девушки быстро сменилось несколько выражений. В конце концов, Изабель остановилась на явном раздражении.

— Вы обещали мне правду, — тихо произнесла она.

Да, так и было, Рив…

Примерно в середине дня Айверсон приказал отряду остановиться. Не объяснив Вендрэйку причину задержки, комиссар попросил девушку последовать за ним в джунгли. Немного погодя Хольт сказал Изабель, что она заслужила узнать правду, но правда слишком опасна, чтобы открывать её в присутствии остальных. Ещё через некоторое время арканец подотстал и позволил кадету самой выбирать путь; так они и оказались на этой сумеречной прогалине.

Вполне подходящее местечко, чтобы покончить с нашей игрой теней, Изабель Рив.

— Значит, вы решили не доверять мне, — с вызовом произнесла девушка.

— Думаю, ты работаешь на Небесного Маршала, — ответил Хольт.

— Нет, — в её голосе не было и намека на страх, но Айверсон меньшего и не ждал.

— Ты появилась из ниоткуда и заявила, что тебя направила Ломакс — а я знаю, что это не так. Ты изображала зеленого новичка, но явно обладаешь большим опытом. Ты постоянно вынюхивала мои секреты, прицепившись ко мне, словно тень, — комиссар покачал головой. — Ты шпионка и наемная убийца, Изабель Рив.

— Тогда почему я пришла к вам на помощь в порченой деревне?

— Потому что без меня ты не добралась бы до Катлера.

— Вы ошибаетесь.

— Возможно, — с прискорбием признал Хольт, — но ты была права: ошибка суть меньший грех, чем сомнение. Я не могу дать тебе шанс убить Катлера.

Помолчав, он добавил уже более ровным голосом:

— Назови причину не стрелять в тебя.

Вздохнув, Изабель подняла руки ладонями вверх.

— Верховный комиссар Ломакс была моей матерью.

— Слишком театрально. Придумай что-нибудь получше, Рив.

— Ломакс держала мое существование в тайне и лично обучала меня. Она воспитала меня, превратила в оружие против Небесного Маршала. Я ненавижу Зебастейна Кирхера даже сильнее, чем ты — ведь этот выродок убил мою мать.

— Хорошая история.

— Честная история.

— Я не верю в это, — покачал головой Айверсон. — Думаю, это ты убила Ломакс. Верховный комиссар разгадала игру Небесного Маршала, и тебя послали заткнуть ей рот — так же, как до этого ты затыкала рот всем, кто угрожал Кирхеру.

Рив вздохнула.

— Твой наставник был прав. Ты дурак, Хольт Айверсон.

— О чем это ты?

— О комиссаре Натаниэле Бирсе, герое, которого ты предал в молодости. Он ведь был тебе вместо отца, не так ли? — Изабель кивнула, заметив удивление на лице арканца. — Да, я читала твое личное дело, но суть не в этом.

— Я не понимаю тебя, Рив.

— Тогда послушай вот что: Бирс искал тебя все эти годы. Наставник следовал за тобой по всей Галактике, но, когда наконец-то добрался до Федры и увидел, в кого ты превратился, то отвернулся от тебя. Кажется, это произошло три или четыре года назад.

— Невозможно. Натаниэль Бирс был убит десятилетия назад, на планете, о которой ты никогда не слышала, — чувство вины с новой силой охватило Айверсона. — Террорист поразил его иглой с чужацким нейротоксином, ядом, от которого медикае не знали спасения. Я видел, как умирал мой наставник.

И я видел его мертвым каждый день нашего странствия по Клубку. Кстати, Натаниэль и сейчас здесь, парит прямо у тебя за плечом. Обернись, Рив, и, быть может, тоже увидишь его!

— Но ты не видел, как умер Бирс, — возразила Изабель. — Ты оставил наставника гнить, но он выжил.

Девушка подарила Хольту ледяную улыбку, первую за всё время их знакомства.

— Нейротоксин уничтожил его плоть, но Комиссариат решил, что разум героя необходимо сохранить, и он получил новое тело. Никогда не встречала Бирса, но мама считала его выдающимся человеком. Хотя «человеком» твоего наставника уже сложно было назвать.

— Ты лжешь, Рив.

— Тогда откуда мне всё это известно?

— Потому что Небесный Маршал накидал тебе полуправд, которыми можно вот так вертеть! — в груди Айверсона пробуждалась ярость, подобная горящему змею, который жаждал нанести удар. Посмотрев мимо девушки, комиссар встретился глазами с Натаниэлем.

Конечно же, она права. Ты был мне вместо отца, старик. И мне жаль. Я все эти годы чертовски жалел тебя…

Айверсон заставил себя снова взглянуть на Рив.

— Ты лжешь, — бессмысленно повторил Хольт.

— Тогда застрели меня.

— Сделай это! — зашипел ему в ухо мертвый Ниманд. — Сучка тебе мозги полощет!

Хольт уже нажимал на спуск, как вдруг заметил Номера 27. Третья тень комиссара наблюдала за ним с другой стороны прогалины. В отличие от двух других, её появление было редким и драгоценным проклятием — с последнего визита мертвой девушки прошли недели. Как и всегда, при виде неё Айверсон преисполнился неизъяснимой грусти.

Что тебе здесь нужно? Что ты пытаешься сказать мне?

Проследив за взглядом комиссара, Изабель обернулась через плечо и посмотрела прямо сквозь Бирса, но ничего не заметила. Нахмурившись, девушка повернулась обратно к Айверсону, и арканец почти услышал, как напряженно она обдумывает свои шансы.

Да, Рив, я отвлекся. Сделай ход! Заставь меня выстрелить, докажи, что я был прав!

Но Изабель не двинулась с места. Несомненно, она заподозрила подвох.

Ну ладно, девочка.

Комиссар отступил на несколько шагов, подальше от кадета. Затем он медленно опустил пистолет и убрал в кобуру, но оставил руку возле оружия.

— Дома, на Провидении, у нас много старых легенд и обычаев, — сказал Хольт. — Иномирянину большинство из них покажутся бессмысленными, и, честно говоря, я тоже не понимаю смысла многих мифов.

Он c сожалением покачал головой.

— Но есть один, в истинности которого я не сомневаюсь. Он зародился во времена первых поселений и с тех пор течет, словно огненная вода, в крови каждого арканца, будь то аристократ или дикарь. Это легенда о Громовом Крае.

Айверсон заметил, что Бирс кивнул с редким одобрением. Старый стервятник родился на Провидении, и именно он рассказывал Хольту о традициях и былинах родного мира, с виртуозной логикой вплетая их в догмы Имперского Кредо.

— Громовой Край — тайное место, скрытое внутри каждого из нас, — продолжил арканец. — Это острие иглы в оке бури под названием «жизнь», решающий момент, который сломает тебя или вознесет в глазах Бога-Императора. Ты пройдешь по нему один только раз, но поход будет длиться целую вечность. Повернуть назад не удастся, и второго шанса не будет, поэтому идти нужно с огнем в сердце и сталью в хребте.

— Ты говоришь, как поэт, а не комиссар, — заметила Изабель, и в её голосе впервые прозвучала неуверенность.

— Все хорошие комиссары немного поэты, Рив. Словами мы орудуем так же, как и стволами. Когда применяешь их верно, твои подопечные добровольно идут на смерть.

— Значит, ты всё ещё считаешь себя хорошим комиссаром?

Он мрачно улыбнулся.

— Я знаю, что из меня плохой поэт.

— И ты хочешь сказать, что мы сейчас в твоем Громовом Краю, Айверсон?

— Нет, Изабель Рив, в твоем.

Пальцы аугментической руки рефлекторно дернулись, но ладонь из плоти и крови с идеальной неподвижностью замерла возле кобуры.

— Доставай пистолет, Рив.

Очень медленно и очень осторожно девушка подняла руки.

— Нет.

— Тогда я застрелю тебя на месте, наемная убийца.

— Я не стану играть с тобой в эту дурацкую «честную дуэль», Айверсон, — она явно разозлилась. — Не дам выстрелить со спокойной душой. Если убьешь меня — вся вина будет на тебе.

И они стояли так очень долго, оказавшись в безвыходном положении, и Хольт всё это время пытался найти правильный ответ в чувствах своих призраков. Словно матрос, ориентирующийся по черным звездам, он метался между злобой Ниманда, презрением Бирса и странным сочувствием мертвой девушки, но в итоге за Айверсона решила его собственная усталость.

— Выбрось оружие, — приказал он; Изабель осторожно повиновалась, стараясь не дать Хольту и малейшего повода счесть её поведение угрожающим. Комиссар кивнул. — Если пойдешь за мной, я тебя убью.

— Понимаю, — ответила Рив. Когда арканец повернулся уходить, она крикнула ему вслед: — Айверсон, ты же понимаешь, что сошел с ума, верно?

Остановившись, Хольт вновь окинул взглядом свои тени, задержавшись на Бирсе. Если девушка говорила правду, то его преследовал призрак ещё живого человека. Это хуже, чем тень настоящего мертвеца?

Ответа у Айверсона не нашлось.

— А ты думаешь, это имеет значение? — спросил он, но и у Изабель не нашлось ответа, поэтому комиссар вновь отвернулся.

Неужели я только что отступил от края бездны?

— У неё пушка! — заорал Ниманд.

Айверсон резко обернулся, и автопистолет как будто сам прыгнул ему в руку. Перед комиссаром выросла Номер 27 и раскинула руки, словно умоляя его о чем-то или предостерегая, но Хольт уже открыл огонь. Заряды, с брызгами эктоплазмы пробив мертвую девушку, вонзились в Рив. Кадет стояла неподвижно, и…

Какая ещё пушка? Она безоружна!

Первая пуля выбила Изабель правый глаз, вторая и третья оторвали половину лица. К ужасу Айверсона, она ещё была жива, падая на землю.

— Рив! — комиссар рухнул на колени рядом с ней, зная, что ничем не сможет помочь. — Изабель, послушай меня…

Уцелевший глаз девушки вертелся в глазнице, пытаясь отыскать Хольта.

— Айвеххх… шшооохх… — раздробленная челюсть превратила слова Рив в булькающее месиво, но она вцепилась в комиссара. — Тххы… убххх… людхх…

Вздрогнув в последний раз, Изабель умерла.

Арканец поднял взгляд на Ниманда и увидел, что призрак с жадной ненавистью смотрит на труп.

— Зачем ты это сделал? — спросил Айверсон.

— Это было единственное надежное решение, Хольт, — с тайным злорадством пояснил мертвый комиссар.

Айверсон открыл огонь в автоматическом режиме и превратил призрака в кружащиеся клочья эктоплазмы. Пистолет сухо щелкнул, и арканец механически вставил новый магазин взамен пустого. Хольт продолжал стрелять и перезаряжаться, пока последние фантомные комки не исчезли бесследно.

С тех пор он никогда не видел Детлефа Ниманда.

— А куда делась твоя подружка? — спросил Вендрэйк по возвращении Айверсона.

— Она больше не с нами, — ответил комиссар.

«Как и Модин», — подумал Хольт, твердо зная, что это не так. В отличие от огнеметчика, Изабель Рив обязательно вернется к нему.

Акт третий Вознесение

Глава одиннадцатая

ВОЕННЫЕ АРХИВЫ ПРОВИДЕНИЯ,

КАПИТОЛИЙ-ХОЛЛ

ДОКЛАД №: ГФ-067357

СТАТУС: *СЕКРЕТНО*

АВТ.: Генерал Таддеус Блэквуд, глава отдела собственной безопасности

ОЗН.: майор Ранульф К. Хартер, офицер-дознаватель (отдел собственной безопасности)

КАС.: Военные преступления — 19-й Арканский — пос. Троица, Вирмонт

СВД.: Примите к сведению, что данный населенный пункт находился в категории «содействующие повстанцам». Хотя жестокость, проявленная майором Катлером в ходе зачистки, вызывает сожаление, подобные инциденты неизбежны в военное время.

ЗКЛ.: Вам предписывается немедленно прекратить расследование событий в пос. Троица. Вопрос о наказании 19-го полка Конфедератов будет рассмотрен отделом собственной безопасности в надлежащем порядке. Дело закрыто.

Примечание: я хочу, чтобы Катлер и 19-й убрались отсюда в течение месяца. Дайте мужику полковничьи звезды и отправьте за пределы планеты. Катлер сделал то, что должен был, но он сорвиголова и слишком непредсказуем. Ему нельзя доверить подобную тайну. Если Инквизиция пронюхает о Троице, Провидение ждут немыслимые последствия.

— Вы — аномалия на Федре, Энсор Катлер, — заявил пор’о Дал’ит Сейшин с высоты своего тронного дрона, — но вы ведь всегда были аномалией, не так ли? Особенно для вашего начальства.

Беловолосый узник, сидевший на стуле за преградой силового поля, фыркнул в ответ.

— Ничего нового я от тебя не услышал, синекожий.

— Но я предлагаю вам выбор, от которого невозможно отказаться, — не отступал посланник. — В отличие от вашего Империума, Империя Тау приветствует лидеров c творческим мышлением. Такой человек, как вы, станет для нас бесценной находкой.

— Тогда открой карты, — Катлер наклонился вперед с лукавым выражением лица. За время заключения арканец похудел, в его облике проступило нечто волчье. — Говори начистоту, Си. Во что ты играешь здесь, на Федре?

О’Сейшин сложил пальцы домиком, тщательно обдумывая вопрос. Это было его двадцать пятое «собеседование» с Субъектом-11, но человек оставался таким же упрямцем. Возможно, пришло время всадить клинок чуть поглубже.

— Федра не имеет значения, — объявил посланник. — Война здесь — нечто вроде ямы для отходов Империи Тау, и мы не намерены её выигрывать. Продолжение конфликта служит Высшему Благу, в отличие от возможной победы.

— Ты хочешь сказать, что эта война — бутафория? — с горечью произнес Катлер.

— Не совсем так. Сражения вполне реальны, но при этом бесцельны. Одна рота ваших хваленых космодесантников могла бы захватить Федру за неделю, несколько опытных полков Гвардии — за год, но Империум осознанно направляет сюда худших своих солдат. Некомпетентных, сломленных, психически неуравновешенных, тех, кто утратил волю к победе и веру в себя.

— По-моему, ты оскорбляешь 19-й, — огрызнулся полковник.

— Как я уже отмечал, — успокаивающе поднял руку о’Сейшин, — иногда через сито отбора проникают аномалии вроде вас.

— То есть настоящие бойцы? — Катлер покачал головой. — Нет, на это я не куплюсь. Зачем бы Империуму играть в поддавки?

— Империум не играет в поддавки. Как и мы, он просто не хочет выиграть.

— И зачем вести войну, победа в которой никому не нужна?

Посланник тау скривил лицо, пытаясь изобразить человеческую улыбку. Он неустанно практиковал эту гримасу и считал, что добился весьма неплохих результатов.

— Отвечу вопросом на вопрос, Энсор Катлер. Скажите, с кем ваш Империум сражается на Федре?

— Не понимаю, о чем ты.

— Обратимся к фактам. Аборигены-саатлаа многочисленны, но примитивны, и их военный потенциал ничтожен. Ауксиларии-наемники иных рас эффективны, но их мало. Что касается моих сородичей… — о’Сейшин развел руками. — Сколько тау вы повстречали на Федре, Энсор Катлер?

— На одного больше, чем нужно, Си.

— Тогда вам повезло, поскольку я думаю, что на всей планете осталось не более двух тысяч тау. Весьма контрастирует с сотней тысяч имперских гвардейцев, не так ли? — посланник сделал паузу, давая Катлеру время обдумать цифры. — Спрошу вас вновь: с кем же Империум сражается на Федре?

— С перебежчиками, — мрачно ответил полковник, — но такой масштаб предательств…

— Был очень тщательно рассчитан, — спокойно закончил о’Сейшин. — На протяжении десятилетий тау отводили своих бойцов, пока вы пополняли наши ряды. Ваш Империум бросает людей в бездну, а мы даем им надежду. Вы воевали сами с собой, Энсор Катлер.

— И всё-таки для тебя это просто игра, верно?

— Напротив, — возразил тау, — мы преследуем важную цель и несем искреннее послание. Федра представляет собой рабочую модель, микрокосм будущего, которое наступает прямо сейчас. Пока Империум отвлечен этим локальным конфликтом, наши агенты — люди! — ведут истинную войну за пределами рубежного мира, завоевывают сердца и души обитателей субсектора. Везде, куда бы ни пришли наши посланцы, они находят недовольство жизнью и жажду чего-то лучшего. Ваша раса, друг мой, не так едина, как пытается показать Империум.

— У тебя что, есть ответы на все вопросы?

— Не на все, — признал о’Сейшин, — но на многие. Например, психическое заболевание, терзающее человеческую расу — вы, кажется, называете его «Хаосом», — не встречается у тау.

Катлер словно застыл.

— Это потому, что у вас, синекожих, нет души.

— Возможно, в таком случае цена обладания душой слишком высока, — серьезно ответил посланник. — Вот ещё несколько фактов, Энсор Катлер: ваш народ силен, но подвержен недугам старости. Моя раса полна жизни, но склонна совершать ошибки молодости. По отдельности мы уязвимы, но вместе можем стать несокрушимыми. Тау вам не враги.

О’Сейшин откинулся на троне, ожидая неизбежно саркастического ответа, но полковник молчал, а глаза его блестели от раздумий. Удивленный посланник решил продолжить.

— Федра — это жертва, приносимая во имя Высшего Блага двух народов, Энсор Катлер. В глубине души вы понимаете, что Империум содрогается в агонии. Не умирайте вместе с ним. Не позвольте вашим людям умереть за него.

Узник выглядел крайне обеспокоенным, почти жалким, и в этот момент о’Сейшин готов был поверить, что гуэ’ла — обреченная раса. Он нетерпеливо наклонился вперед, чувствуя близость победы.

— Скажите мне, Энсор Катлер, вам знакомо имя «Авель»?

Метель вернулась, жаждая отмщения, но вокруг стало теплее из-за яростного пламени, пожиравшего убитый город. Скъёлдис, северная ведьма, помнила, что в ту ночь потела под тяжелыми одеяниями.

Внезапно она вспотела и сейчас.

Троица опаляет холодом…

Женщина вздохнула, не желая вновь переживать это воспоминание, но, если уж кошмар начинался, то всегда доходил до конца. Смирившись, северянка зашагала через площадь к ненавистному храму, огибая обугленные конечности, которые торчали из-под снега. Вералдур шагал у неё за спиной, держа топор в руках на случай, если какой-нибудь одинокий культист, переживший бойню, вздумает атаковать Скъелдис. Ведьма вспомнила, что на полпути к церкви какой-то безумец с расколотым лицом должен выскочить из сугроба, и в этот раз вовремя указала на него своему стражу. Культист перестал быть проблемой; правда, вералдур всё равно бы его перехватил, но предупреждение ускорило события.

Белая Ворона и старый Элиас Уайт ждали её у тяжелых дубовых дверей храма. Рядом с ними выстроились три отделения лучших бойцов полка — серобокие, примкнув штыки к лазвинтовкам, прикрывали вход. Тут же вышагивала пара «Часовых», боевые машины беспрерывно наклонялись и поворачивались в «поясе», держа здание на прицеле. В радужном свете, который струился из витражного окна наверху, люди и шагоходы превращались в рваные тени, хрупкие и нереальные.

«И это — самая настоящая истина», — подумала Скъёлдис.

— Ты призвал меня, майор Энсор Катлер, — сказала она вслух, ещё раз отыгрывая роль из собственной жизни.

— Именно так, госпожа Ворон, — тогда Энсор впервые посмотрел ей в глаза, хотя до этого частенько втайне поглядывал на северянку, думая, что она не замечает. С того самого дня, как Скъёлдис оказалась в полку, Катлера привлекала её странность, но благоразумие майора мешало сближению.

Тогда, в этом искаженном городке, влечение стало необоримым, а их союз со Скъёлдис — неизбежным.

Энсор указал на блистающий поток радужных лучей.

— Поскольку вы, леди, наш санкционированный шаман, я решил, что у вас найдется какое-нибудь объяснение этому.

— Великий Чорв отравил это место, — ответила она. — Проявив мудрость, ты отсек ему крылья, но сердце твари всё ещё бьется. Найди и уничтожь его.

— Ну, не похоже, что с поисками у нас будут проблемы, — с показной беспечностью произнес Катлер, — а вот насчет второй части…

Он открыто и дерзко улыбнулся северянке.

— Может, выйдет что-нибудь интересное.

— Я пойду с тобой, — сказала женщина.

Имелся ли у меня выбор, или прошлое было предопределено, как и этот сон?

— Буду рад иметь тебя под боком, Ворон.

— Меня зовут не так, Энсор Катлер.

Майор кивнул, обдумывая ответ.

— Возможно, когда всё это закончится, ты назовешь мне более достойное имя, но сейчас… — он повернулся к храму, — у меня под ногой змея, которую нужно раздавить.

— А ну, придержи коней, Энсор! — запротестовал Уайт. — Я тебе говорю, надо сжечь это гнездо язычников, как мы спалили остальной город. И вообще незачем нам лезть внутрь…

— Боюсь, что есть зачем, — возразил Катлер. — Сожжения может не хватить, Элиас. Мы должны убедиться, что всё кончено.

Конфедерат повернулся к Скъёлдис, впервые ища её одобрения.

— Я прав, леди?

— Ты не ошибаешься, — подтвердила она. — Если зло ускользнет, то укоренится в другом месте.

— С каких это пор ты стал её слушаться, Энсор? — Уайт подозрительно взглянул на друга. — Она ведьма, а мы в городке, который из-за колдовства в Преисподние провалился. Откуда нам знать, может, порча и внутри неё сидит!

— Хватит! — рявкнул Катлер, но затем смягчил тон, сообразив, чего испугался старый друг. — Элиас, я не прошу тебя идти с нами.

— Погоди, Энсор, ты ж понимаешь, я не это имел в виду… — но облегчение в голосе Уайта выдало его. Старика чуть не тошнило от ужаса, как и всех серобоких, стоявших лицом к храму. Всё они прошли через неописуемо кровавые побоища, но страх, повисший над городком, был хуже любого врага из плоти и крови. Каждый солдат чувствовал, что в Троице он рискует не только жизнью, но и чем-то гораздо большим.

— Ты ж знаешь, я за тебя горой, — неловко закончил Элиас.

— Конечно, старый друг, но мне нужно, чтобы ты оставался здесь и прикрывал нам спины. На случай, если что-нибудь проскочит наружу, — майор повернулся к северянке. — Есть идеи, с чем мы тут столкнулись?

Вздохнув, она проговорила наскучивший текст кошмара.

— У Великого Чорва много обликов и ядов, Энсор Катлер. Некоторые вливают в сердца горечь черных страстей или исступлений с запахом роз. Другие искажают разумы невероятным отчаянием или отчаянными возможностями. Ярость и похоть, страдания и амбиции — всё это игрушки Чорва-в-Сердце-Мира, но все они равно совращают души и лепят тела, словно комок глины, с которым забавляется безумный ребенок.

Женщина видела в разуме майора, что он пытается пошутить — весело или издевательски, неважно, лишь бы принизить угрозу в её словах.

«Так, а какая плохая новость?» — хотел сказать офицер, но Скъёлдис не сжалилась над ним, заткнув рот ледяным взглядом.

Над Великим Чорвом нельзя насмехаться, Энсор Катлер. Интересно, выучишь ли ты когда-нибудь этот урок?

А потом демонический колокол прозвонил вновь, и неуместные шутки остались непроизнесенными. Ужас сгустился над бойцами, будто враждебный туман, и ведьма знала, что каждый из них молится об избавлении. Просит, чтобы его не заставили входить в опоганенный храм.

Кроме того, Скъёлдис понимала, что им нечего бояться, поскольку тяжкий жребий раз за разом выпадал Катлеру, самой ведьме и её вералдуру — и так будет всегда.

— Псайкер, — прожужжал в её разуме голос, сухой, словно мощи, и невероятно далекий. — Ты слышишь меня?

Слова отозвались в мире беспокойной рябью. Снежные вихри мгновенно замерли, и воспоминание о Троице исчезло, унося городок и людей обратно в забвение. Женщина вздохнула, увидев проступающий из хаоса зазубренный силуэт.

— Здравствуй, Авель, — сказала она.

Оди Джойс несгибаемо стоял на берегу реки в броне зуава, словно ржавеющая статуя, и наблюдал за «Часовыми». Вернувшиеся в лагерь шагоходы вели за собой канонерку, на носу которой возвышался человек, настолько неподвижный, что тоже мог сойти за статую. Хотя высокая фуражка новоприбывшего куда-то делась, его призвание было понятно всем. Явился комиссар, на поиски которого уходил капитан Вендрэйк.

— Судя по лицу, он устроит тут Семь Преисподних, — пробормотал Оди в разбухшие от жизни воды, где спал убитый святой. Юноша знал, что Гурди-Джефф превозмог смерть, как всегда делали истинные герои Империума. Праведник следовал за своими палачами в сердце Клубка, проплывая над илистым дном и касаясь снов серобоких, но только Джойс оказался достоин его благословления. Именно оно привело парня из «зеленых кепи» в рыцарское братство, и неизвестно было, где Оди окажется в итоге.

Кровь… для… Бога-Императора…

— Вы что-то сказали, пастырь? — спросил по воксу другой зуав.

Сообразив, что оставил канал связи доспеха открытым, Джойс улыбнулся. При всех своих знаниях и умениях, рыцари внимали каждому слову юноши; быстро приближался день, когда он сместит старпера Мэйхена и возглавит братство. Конечно, их осталось не так уж и много, но всё равно выйдет очень даже неплохо. Император и дядя Калхун будут очень сильно гордиться им.

— В лагерь только что вплыло Покаяние, братья, — объявил Оди по общему каналу, прочитав название корабля, — и скоро за ним последует Боль.

— Что это за безумие? — прошипело создание. Его силуэт бешено колебался, пытаясь обрести форму посреди забвения. — Где ты, псайкер?

— Я сплю, Авель, — ответила Скъёлдис, — и ты вторгся в мои грезы.

Призрак обдумал услышанное.

— И ты видишь во сне вот это?

Растерянность гостя говорила о многом. Он — если, конечно, Авель был мужчиной — не владел искусством вюрда. Мало что понимал в Имматериуме, а интересовался им ещё меньше. Его образ в разуме северянки создавал астропат, передаточная станция в человеческом теле, натренированный отправлять через пустоту телепатические сообщения. Собственное имя «передатчика», как и всё остальное, некогда делавшее его личностью, давно уже растворили едкие потоки информации. Он был могучим псайкером, но при этом ничем. Разум астропата казался ярким светом, сияющим из пустой скорлупы.

Сам Авель был далеким призраком внутри этой оболочки, теневой проекцией, недосягаемой для Скъёлдис. Ведьма часто запускала незаметные пси-щупы, пытаясь коснуться его разума, но всегда натыкалась на пустоту. Казалось, что Авель вообще лишен психической составляющей. Вынужденно положившись на интуицию, женщина выстроила образ собеседника по его словам, но итог оказался настолько же раздражающим.

Манерой речи Авель отличался от всех людей, когда-либо встреченных северянкой. Он говорил с искаженными модуляциями и выражался неестественно — мыслями визави, казалось, управляли только тактика и логистика, его как будто заботила одна лишь война.

— Тебе здесь не рады, — произнесла Скъёлдис.

— Я запрашиваю Противовес, — четко ответил Авель, отметая как маловажные детали и её грубые слова, и собственное пребывание в чужом сне. — Маятник должен упасть на Корону.

Северянка нахмурилась: приверженность собеседника к аллюзиям и кодовым словам раздражала даже сильнее его холодности.

— Это невозможно, — возразила она. — Наши силы разделились.

— Разделились? Как так? Почему так? — затараторил Авель. — Согласно моим инструкциям, вы должны были постоянно поддерживать единство имеющихся подразделений!

Презрение в его голосе возмутило Скъёлдис.

— Наше положение весьма изменчиво. Возникло беспокойство среди офицеров, мы слишком долго ждали…

— И ожидание закончилось. Конвой недавно присягнувших янычар направляется к Короне. Прибытие через трое суток, я перенаправлю их к вашей позиции.

— Мы не готовы.

— Следующая возможность появится лишь через несколько… месяцев, псайкер.

— Дай мне неделю.

— Возможно, у меня не будет и недели, — ответил Авель. — Мое положение пошатнулось, несколько агентов были раскрыты.

— Они предадут тебя? Им известно, кто ты на самом деле?

— Никто этого не знает, — отрезал собеседник. — Даже высохший телепат, который передает мой голос.

— Тогда почему ты так испуган?

— Я не испуган, — с редкой для себя страстью прошипел Авель, — но тау из Касты Воды умны и коварны! О’Сейшин, это древнее чудище, подобрался слишком близко.

— Зачем же ты заманил его в Диадему?

— Там посланник уязвим! Он — истинный творец тупика, в который зашла эта война, и он же — путь к выходу из него.

— А что же Приход Зимы и Небесный Маршал?

Образ замерцал, но ничего не ответил.

— Кто ты, Авель? — спросила Скъёлдис.

— Ты чертов придурок, Вендрэйк! — зарычал Мэйхен, топая к другому капитану, который как раз выпрыгивал из «Часового». — Притащил змею прямо в лагерь!

Джон ткнул бронированной железной лапой в сторону покрытого шрамами человека на канонерке.

— Он сдаст нас при первой же возможности!

Серобокие, столпившиеся на берегу реки, согласно забормотали.

— Да, он комиссар, но коренной провиденец! — рявкнул Хардин, перекрывая растущий гомон. — И честно разберет наше дело!

Правда, уверенности в голосе кавалериста не было.

— Мы убили имперского исповедника со свитой! — насмешливо напомнил Мэйхен. — После такого нет пути назад.

Солдаты взревели в знак поддержки и подступили к амфибии, будто стая шакалов.

— Вы правы, — объявил комиссар, вступая на сходни. — Обратного пути нет.

Он не кричал, но всё равно пробился через шум толпы и словно бы сдул его, как холодный ветер. Никто из солдат не смог выдержать ищущего ледяного взгляда незнакомца; отвернулся даже яростно заморгавший Джон Мильтон.

Комиссар кивнул с бесконечной усталостью, словно уже видел всё это прежде.

— Если ты так далеко прошел по дороге в ад, остается только идти вперед.

— Кто ты, Авель? — твердо повторила Скъёлдис. — Если хочешь, чтобы я помогала тебе, говори.

— Я уже отвечал на этот вопрос, — наконец произнес собеседник.

Это было правдой, даже если ответ был лживым.

Авель заявил, что он — старший офицер флота на борту линкора Небесного Маршала, человек со связями, ниточки которых тянулись прямо к нервному центру внутреннего круга Кирхера. Кроме того, визави ведьмы утверждал, что возглавляет тайное движение сопротивления, целью которого является раскрытие «Федрийской лжи». Он вел долгую и опасную игру, для которой требовались верные союзники и абсолютная синхронность действий. Имея доступ к информации обо всех прибывающих полках, Авель быстро разглядел потенциал 19-го Арканского.

«Вам здесь не место, — сказал он во время первого, мимолетного пси-контакта на орбите, почти год тому назад. — Ваш полк предали».

После того, как конфедераты бежали в глушь, Авель посещал Скъёлдис каждую ночь, добиваясь её расположения мучительно маленькими кусочками информации, которые давали проблеск надежды. В конце концов, она рассказала всё Белой Вороне, и, полковник, вечный азартный игрок, решил рискнуть.

«Что мы теряем?» — заявил он.

Итак, они прислушались к Авелю, и невидимый собеседник оказался надежным советником. Он передавал арканцам данные о маршрутах повстанческих патрулей и линиях снабжения, направлял их к складам боеприпасов и удаленным заставам, даже сообщал ежедневно менявшиеся пароли. Благодаря этому, 19-й полк всё время оставался на шаг впереди противника. Однако же, по прошествии нескольких месяцев послания Авеля стали более детальными, предлагаемые тактики — более рискованными, и в какой-то момент цель конфедератов сменилась с простого выживания на ответный удар по Небесному Маршалу.

«Ты не ошибся, Хардин Вендрэйк, — подумала северянка. — Полк превратился в фигурку на доске для регицида, но ни Белая Ворона, ни я не были игроками».

— Скажи мне, что ненавидишь их! — потребовала Скъёлдис. — Скажи, что ненавидишь Небесного Маршала и его кукловодов.

Так, чтобы я поверила…

Ведьма заострила чувства, словно лезвие бритвы, желая уловить каждый нюанс в словах Авеля. Собеседник ответил мгновенно:

— Я презираю их.

— Скъёлдис! — позвал другой голос, затем ещё раз и ещё…

В грезы северянки вторгся настойчивый грохот, и на мгновение ей показалось, что это звонит демонический колокол из потерянной Троицы. Затем женщина услышала, как рычит её вералдур, и резко открыла глаза.

Ещё не придя в себя, она увидела, что великан шагает к распахнутой настежь двери в каюту. На пороге стоял Вендрэйк, который выглядел наполовину обезумевшим и полностью проклятым, но тут ведьма заметила новое лицо за плечом капитана — и мгновенно очнулась.

Один глаз новоприбывшего казался матово-черным солнцем, другой был ржавым имплантом, втиснутым в пустую глазницу. Оба смотрели из сетки шрамов, светившихся под пергаментной кожей, словно магматические трещины.

Что было хуже всего, она видела это лицо раньше.

— Он просил нас последовать за ним в сердце тьмы, — прошептал Оди Джойс спокойным водам реки. — А потом пообещал вывести с другой стороны, если нам хватит духу.

Зуав стоял на берегу в одиночестве. Пока его товарищи, собравшись шумными группками, переваривали откровения комиссара, юноша отправился побеседовать с утонувшим святым.

— Он сказал, что Небесный Маршал отступился от веры в Императора и стал ксенолюбом, — продолжал Оди. — Что синекожие держат Гвардию за дурачков, превращают хороших людей в плохих и губят тех, кто не поддается на их уловки.

Парень вздохнул.

— Если это правда, то всё чертовски паршиво.

Затем Джойс посмотрел на командный катер, пришвартованный дальше по берегу Квалаквези. Комиссар пошел туда поговорить с ведьмой; если немножко повезет, он, может, даже пристрелит её.

— Меня зовут Айверсон, — объявил мертвец, наблюдая за Скъёлдис через стол. Глаза его больше не были чудовищными: левый стал блекло-голубым, правый — всего лишь отказывающим протезом. Шрамы перестали пылать, но их очертания не изменились, и ведьма не могла отвести взгляд от жуткой сетки, угодив в неё, как в тенета.

«Выглядит моложе, но это он, — решила северянка. — И не мертв».

— Старая рана, — произнес комиссар, неверно поняв её застывший взгляд. — Бритвенная лоза, шагнул прямо в долбаные заросли. Странно подумать, когда-то я был новичком на Федре.

Гость мрачно усмехнулся, исказив очертания шрамов. Скъёлдис видела, что этой сетью стянуто немало вещей — решимость и отчаяние, сокрушенная вера и несокрушимая ненависть, отвага и боязнь того, что отвага изменит ему, былые и недавние убийства… но ни проблеска узнавания.

Он не знает меня. Но как это возможно? И как он мог помолодеть?

— Целая жизнь прошла с тех пор, — сказал Айверсон.

Северянка неверно поняла услышанное, и у неё перехватило дыхание.

— Но ты остался придурком? — издевательски спросил Мэйхен, стоявший в дверях. — Похоже на то, раз явился в логово отступников.

— Я здесь не для того, чтобы судить вас, — ответил комиссар, не сводя глаз со Скъёлдис.

— Серьезно думаешь, что мы поверим в твой лепет о прощении? — фыркнул Джон Мильтон.

— Нет, я не думаю, что вы поверите в это, капитан, — отозвался Айверсон. — Прощения не будет никому из нас, но вашим людям нужно было услышать нечто обнадеживающее.

Зуав снова фыркнул.

— И зачем тогда нам помогать тебе?

— Потому что предали всех нас. И потому что мы хотим одного и того же.

— Правосудия, — тихо произнес Вендрэйк. Кавалерист развалился в кресле, но его глаза ярко сияли.

— В Преисподние правосудие! — рявкнул Мэйхен. — Я хочу поджарить этих ублюдков!

— Тогда позвольте мне помочь вам, — Айверсон говорил со всеми конфедератами, но обращался к ведьме. — Поверьте мне.

«Я верю, — к собственному удивлению, поняла Скъёлдис. — Пусть это совершенно безумно и нелепо, но я верю тебе, Айверсон. Чем бы ты ни был в прошлом, сейчас в тебе нет порчи».

И тогда, с облегчением человека, наконец сбросившего тяжкую ношу, она поведала им об Авеле и Противовесе.

— Маятник обрушится… — запинаясь, бормотал Верн Лумис. — Три дня… У нас… три дня…

У бойца пошла кровь носом, а глаза закатились так, что на виду остались одни белки. Жук поймал парня, не дав ему грохнуться наземь.

— Тихо, Верн, — прошептал разведчик, аккуратно укладывая дрожащего арканца. — Мы тебя услышали, теперь просто отдыхай.

Клэйборну было жаль товарища-серобокого; у Лумиса начались проблемы с головой после того, как боец столкнулся с рожденным из варпа кошмаром в каюте № 31, ещё там, на орбите. Из-за пережитого ужаса парень превратился в косоглазое пугало и стал замечать вещи, которых больше никто не видел. Иногда он хихикал, разглядев эти штуковины, иногда ревел, как младенец, но последнее время по большей части кричал.

— Больно, — простонал Верн. — Каждый раз, как она со мной поговорит, голова чисто наизнанку выворачивается.

— Да я понимаю, но ты хорошо поработал, и она уже ушла, — утешил его Жук.

К несчастью для Лумиса, после случившегося он стал восприимчивым к вюрду и тем самым вытянул короткую соломинку, когда решалось, кто будет «разговаривать» с оставшейся вдалеке ведьмой. Боец превратился в психический вокс-приемник для внедренных арканцев, и это постепенно сжигало его.

— Каждый раз, когда она так делает, они видят меня, — Верн словно тисками обхватил запястье Клэйборна. — Видят меня прямо насквозь, и я знаю, что они хотят войти.

Жук повернулся к остальным.

— Он больше не выдержит.

— Ему и не придется, — отрывисто ответил Клинт Сандефур. — Парень исполнил свой долг, остальное зависит от нас.

Мужественно красивый арканский лейтенант обвел суровым взглядом бойцов, собравшихся в пустом бункере. Они находились глубоко в брюхе Диадемы, заметно ниже уровня реки; это было самое уединенное место комплекса, принадлежащего повстанцам, но не абсолютно безопасное. Конфедераты сходились здесь, только когда Верн начинал подергиваться, что означало свежие новости от ведьмы.

— Все вы слышали Лумиса, времени у нас немного, — продолжил Клинт, который командовал внедренной группой из восьми человек, «предавших» полковника Катлера и «вступивших в ряды» мятежников. Клэйборн признавал, что башка у неговарит, но при этом лейтенант был хладнокровным ублюдком и слишком уж напирал на Имперское Кредо.

— День Искупления близок, и я не потерплю ошибок, — строго закончил Сандефур.

— Не очень-то близок для меня, лейтенант, — протянул Джейкоб Дикс. — Если б мы ещё месяцок позависали тут с этими ксенолюбами, я б купился на их Верхнюю Шнягу!

— Тогда я бы лично тебя расстрелял, рядовой Дикс, — совершенно серьезно ответил Клинт. — Мы уже пять месяцев в одной постели с врагами, поздно в них влюбляться.

«Мужик целит на место Белой Вороны», — решил Жук. Стараясь не хмуриться, разведчик внимательно оглядел товарищей, взвешивая каждого по очереди.

Мистер Рыбка, как всегда, безмятежно улыбался, не тревожась из-за сообщения Лумиса. Дикс скалился, будто вурдалак на кладбище, а рядом глупо улыбался его дружок Таггс, показывая зубы — такие здоровенные и кривые, что от них болт-заряд мог бы отлететь. Поуп оставался в тени, и невозможно было разобрать выражение его черного лица, покрытого глубокими морщинами. Впрочем, выйди Обадия на свет, ничего бы не изменилось. Что до Гвидо Ортеги, то его чувства читались слишком уж явно: старик широко раскрыл глаза и нервно покусывал мягкие губы. Клэйборн заподозрил, что пилот-верзантец уже разуверился в сандефурском «Дне Искупления», причем не сильно страдал по этому поводу. Если подумать, Жук и сам ощущал нечто подобное.

«Повсы очень прилично с нами обращались, — признал разведчик. — Лучше, чем Гвардия когда-либо. Даже синекожие не так уж плохи, когда попривыкнешь к ним…»

— Знаю, всем вам пришлось нелегко, — вновь заговорил лейтенант. — Мы солдаты, а не какие-нибудь поганые шпионы, но скоро представится шанс за всё отплатить врагу.

Он повернулся к Жуку.

— Уверен, что сможешь проникнуть в Око, разведчик?

— Без проблем, — кивнул Клэйборн. — Короче, у нас в команде есть один болван-аристократ по имени Олим, и он регулярно ходит туда на смену. Весь взвод оттягивается на мужике, как на груше для битья, и я легко стал его лучшим другом в целом мире. Олим проведет меня туда, поглядеть, что почем.

— Что-то не так, мистер Жук? — спросил Сандефур, приметив горечь в тоне разведчика.

— Никак нет, сэр, всё путем, — отозвался тот, — но наверху, возможно, нас ждет грязная работенка.

— Да мы всё подчистим! — хохотнул Дикс, и Таггс заржал следом.

— Только нужно убедиться, что у вас будет подходящий инвентарь, — Клинт повернулся к темнокожему рядовому. — Поуп, ты достал устройства?

— Ага, вот они, — Обадия, который сумел попасть в наряд на охрану оружейного лабораториума техножрецов, похлопал по наплечной сумке. — Четыре штуки свистнул, больше побоялся. Парни-шестеренки кружат над своими новыми игрушками, чисто ястребы.

— Итак, четыре, — решительно произнес Сандефур. — Выходит по одной на каждого бойца, что будет выкалывать Око. Раздай устройства, серобокий.

Поуп вытащил связку стекловидных, похожих на иглы кинжалов с навершиями в форме луковиц, и передал оружие солдатам, выбранным для атаки на комм-станцию: Жуку, Рыбке, Диксу и Таггсу.

Двое пустошников с сомнением посмотрели на хрупкие клинки.

— И чё я должен делать с этой зубочисткой, лейтенант? — фыркнул Джейкоб. — Ею и совоскунсу шкурку не порежешь. На кой она против зомби, железом обвешанного?

— Да ничё ты не понял, Дикси, — протянул Обадия. — Я видал, как проверяли эти тыкалки. Один удар свалит самого крупного урода из слуг шестеренок.

— И у вас будет время только на один удар, — предупредил Клинт. — Об этих устройствах нам сообщил источник полковника. Совершенно новая технология, парни-шестеренки создали её вместе с их синекожими дружками…

Лейтенант замолк, обеспокоенный тем, какое богохульство описывает.

— Эт’ неправильно, связываться с такими фиговинами, — заявил Дикс, подозрительно обнюхивая кинжал, и Таггс энергично кивнул.

— Слушай, я не собираюсь делать вид, что мне это нравится больше, чем вам, — огрызнулся Сандефур, — но мы используем оружие еретиков против них самих. И, когда вы окажетесь в Оке, вам понадобится любое возможное преимущество.

— Продолжайте, — попросил Клэйборн, которому стало по-настоящему интересно. — Расскажите нам, что делают эти штуки.

Выпрямившись, лейтенант кивнул.

— Данные клинки — образец новой ЭМИ-технологии. Это значит, что они поражают цель электромагнитным импульсом, который поджаривает её машинный дух, но заряд там всего один, так что не прогадайте с мишенью.

— Применим как надо, — пообещал Жук.

— Посмотрим, «Пылевая змея», — ответил Сандефур. — Что ж, на этом всё. Каждый из вас знает, что делать, так что не подведите Провидение и Императора. Пусть они гордятся вами.

— Готово, — объявила северянка. — Они услышали меня.

Тут же Скъёлдис откинулась в кресле, измотанная психическим напряжением.

— Хорошая работа, — сказал Айверсон и повернулся к двум капитанам. — Проинструктируйте своих людей, потом повторите всё ещё раз. Вбейте в них пункты плана по самую шляпку, второй попытки у нас не будет. И найдите мне цепной меч.

Офицеры молча вышли — всё уже было сказано до этого, спорщики перебрали все аргументы, и, наконец, успокоились. Услышав откровение Скъёлдис, Мэйхен взбесился, а Вендрэйк расхохотался, но Айверсон начал задавать вопросы, которые превратились в тактические решения, и план Авеля понемногу стал планом арканцев.

«Комиссар знает, что это наш единственный шанс, — решила ведьма. — Он сразу же понял, что к чему, и схватился за операцию, как утопающий за соломинку».

— Ты доверяешь этому Авелю? — произнес Айверсон. Он уже спрашивал прежде, но теперь, оставшись наедине со Скъёлдис, хотел услышать правду.

— Нет, — ответила женщина, — но я доверяю его ненависти к Небесному Маршалу.

Хольт кивнул, не сводя с неё глаз.

— Мы встречались прежде, ведьма?

Она замерла, почти ожидая, что сейчас сетка шрамов вспыхнет адским пламенем, но это был обычный вопрос.

— Это невозможно, — осторожно ответила Скъёлдис. — Ты говорил, что тебя увезли с Провидения ещё мальчиком, а я покинула родину едва ли год назад.

— Знаю, но, когда ты увидела меня в первый раз, то сделала такое лицо… — Айверсон сбился, и северянка заметила, как нечто колючее шевельнулось под чёрным льдом его души.

— Я спала, — сказала ведьма. — Ты показался мне частью кошмара.

— Я понял, — промолвил он, но было очевидно, что нет.

Надеюсь, ты так никогда и не поймешь, Хольт Айверсон.

Глава двенадцатая

День последний

Противовес

Ведьма видела меня прежде. Её лицо было скрыто под чадрой, но во взгляде читалось узнавание. Возможно, это результат владения вюрдом, некое бестелесное зрение или способность к предвидению, но ни то, ни другое не объясняет, почему женщина так ужаснулась мне. Впрочем, нет времени раздумывать над этой загадкой; несмотря на странность Ворона, я должен довериться ей, так же, как она доверяет Авелю, теневому благодетелю полка. Они оба — враги моего врага, и возможно, в здешнем аду лучших друзей не найти. Кроме того, в плане Авеля кроется наш единственный шанс покончить со всей этой ересью.

Авель. Он утверждает, что годами сплетал подпольную сеть инакомыслящих, разжигая недовольство и готовясь ко дню воздаяния. Что ж, этот день настал, и через девять часов на линкоре Небесного Маршала вспыхнет бунт. У Сопротивления не хватит бойцов, чтобы отбить корабль, но тут в игру вступим мы: поэтому-то Авель называет нас «Противовесом», тайным оружием, которое изменит баланс сил. Восстание даст нам возможность добраться до Небесного Маршала и закончить всё — но сначала нужно подняться в космос.

С Федры непросто выбраться, и один из немногочисленных путей ведет с Диадемы. Старый комплекс располагает собственным челноком, утлым танкером, который доставляет прометий на орбиту. В пустых трюмах грузовика без труда разместится половина полка — не очень удобная поездка, но хотя бы короткая. К сожалению, буровая станция превращена в один из самых хорошо укрепленных вражеских бастионов на всей планете. Нам никак не удастся захватить её, так что нужно «войти и выйти» прежде, чем мятежники поймут, что происходит. Как только начнется штурм, не должно быть ни сомнений, ни пощады. Нужно идти вперед, пока мы не добьемся своего — или не добьют нас.

Через три часа конвой янычар Гармонии войдет в теснину Квалаквези, узкий фьорд, над которым нависает скальный выступ…

Из дневника Айверсона

Подвывая от блаженной ярости, Оди Джойс спрыгнул с верхушки утеса и понесся к застывшим внизу кораблям. Четыре судна, составляющие конвой, сверху казались игрушками, и на них кишмя кишели люди-муравьи. Расстрелянная передовая канонерка пылала, а на трех неуклюжих гравибаржах, находившихся под её охраной, царил полный кавардак. Янычары повстанцев метались по палубам, погибая от выстрелов невидимых снайперов и огня тяжелых орудий «Часовых», выстроившихся на гребне скалы. Сзади конвой настигал идущий на всех парах «Тритон» Айверсона — «Покаяние и боль» ломилось от серобоких, а к его носу, словно железный морской желудь, прилепился Мэйхен. Капитану пришлось отказаться от прыжка с высоты из-за массивного «Громового» доспеха.

«Я поведу всех в эту славную битву», — подумал юный пастырь.

— Обдерем ксенолюбов, братья! — взревел он. Корабли все быстрее вырастали под Джойсом, и парень открыл огонь из тяжелого стаббера, объявив о своем приближении шквалом пуль. Другие зуавы, несущиеся к конвою рядом с Оди, последовали его примеру и нашпиговали мятежников высокоскоростными зарядами. Вместе они казались воинством бронированных ангелов, нисходящих к огненному искуплению.

Луч ослепительного света мелькнул из орудийной установки внизу и попал в воина справа от юноши. Доспех взорвался, словно бурлящая сверхновая звезда из крови и стали. Рыцарь-пастырь ощутил потерю брата, словно удар в сердце; выругавшись, он повел тяжелым стаббером и изрешетил повстанцев, которые управляли смертоносной рельсовой пушкой. Выстрелить второй раз они не успели.

Навстречу зуавам с судов конвоя вспорхнула стая маленьких дисков. «Блюдца» неловко кренились, пытаясь направить в небо оружие, установленное снизу корпусов. Гикнув, Джойс пронесся через слой машин и раскидал их в стороны, будто поломанные волчки.

— Тормоза! — скомандовал Оди и включил толчковый двигатель на спине. У «Штормовых» доспехов не было настоящих прыжковых ранцев, но одноразовых ракет должно было хватить для смягчения посадки. Как только зуавы замедлились, шальной выстрел дрона пробил двигатель одного из рыцарей. Оставляя за собой клубы дыма, воин пронесся мимо Джойса и, будто реактивный снаряд, врезался в переднюю баржу. Превратив в лепешку нескольких янычар, человек-бомба насквозь пробил палубу и, видимо, повредил нечто жизненно важное внутри судна, которое мгновение спустя содрогнулось от взрыва. Из пробоины повалил черный дым, а юноша тут же обрушился в воцарившийся на корабле хаос.

Свирепо оскалившись, Оди завел циркулярки на запястьях брони и врезался в мятежников, наугад прорубая дорогу в задыхающейся, растерянной толпе. Кровь врагов окропила броню пастыря, придав ей багряный блеск, и сердце юноши запело.

— Кровь для Бога-Императора! — взревел он, впервые произнеся эти слова вслух.

— Здесь мы закончили, «Серебряная буря», — передал по воксу Вендрэйк, видя, что зуавы высадились, а канонерка Айверсона в секундах пути от конвоя. — План вы помните: к точке встречи, шагом марш!

Ловко орудуя рычагами, он отвел «Часового» от края утеса и развернулся. Дальше впереди каменистый склон резко обрывался в джунгли, но Хардин безоглядно припустил по нему, словно за шагоходом гналось проклятие. Возможно, так оно и было.

Возможно, капитана преследовала леди Проклятие, сидевшая в проржавевшем «Часовом», который вонял разрытой могилой и работал на нечестивых истинах.

«За тобою иду я, любовь моя», — вновь услышал Вендрэйк её напев, уже ближе — чуть ближе, как это было каждый раз. Напоенные Славой глаза капитана, словно фиолетовые лазеры, отслеживали каждую ямку и помеху на дороге, напрямую отдавая шагоходу приказы по натянутым нервам. Хардин пообещал Айверсону, что не станет сегодня принимать наркотик, зная при этом, что его слово чести ничего не стоит.

Я обесчестил себя в Троице. Просто не понимал этого, пока не оказался на Федре.

Как только «Тритон» соприкоснулся с хвостовой баржей, Хольт вдавил пусковой шпенек позаимствованного цепного меча. Злобная дрожь сотрясла металлический кулак комиссара, гармонично слившись с грохотом военных маршей, гремевших из наплечных динамиков Мэйхена. Пока остальные арканцы прятались в укрытиях, капитан рыцарей гордо стоял на носу канонерки и беспрерывно накрывал мятежников подавляющим огнем. Джон Мильтон казался гибридом танка и оркестра, музыка которого вплеталась в перестук тяжелого стаббера. С баржи отвечали разрозненными вспышками выстрелов, опалявших железную шкуру зуава, но Мэйхену было плевать.

— Пошли! — скомандовал Джон, прекращая огонь. Его однополчане вскочили на ноги, и Жомбор, последний корсар, метнул абордажный крюк. Вслед за этим с «Покаяния и боли» унеслась целая волна крючьев c тросами. Словно масса шипастых червей, они вцепились в борта баржи, связав корабли за миг до столкновения. Последовал удар, жестко встряхнувший бойцов, и серобокие яростно взревели, охваченные жаждой боя.

— За Провидение и Империум! — вскричал Айверсон, перепрыгивая узкую щель между судами. Его соотечественники, будто серые волки, бросились следом, сверкая штыками лазвинтовок. Они приземлились на палубу посреди толпы ошеломленных янычар, скорчившихся в укрытиях, и, прежде чем мятежники успели поднять оружие, комиссар набросился на них. Хольт орудовал клинком, рассекал, делал выпады и думал о Рив.

Она была предательницей… Разрубил нагрудник офицера… Могла бы выступить против нас… Почувствовал, как зубья прогрызают ребра… Она ответит мне… Пронзил спину перебежчика и отсек лицо тому, кто стоял за ним… Когда вернется назад… Вырвал меч из тела… Почему она ещё не вернулась?

На массу сражающихся людей обрушился поток гибельных разрядов, которые без разбору косили янычар и серобоких. Развернувшись, Хольт увидел отряд ксеновоинов в доспехах, занявших позиции на верхней палубе. Чужаков было шестеро, трое из них стояли прямо, трое других опустились на одно колено, сформировав классическое защитное построение. Тау вели дисциплинированный поочередный огонь из импульсных винтовок, сменяя друг друга ради непрерывности залпов. При виде их скошенных назад шлемов и безразличных лицевых пластин, усыпанных линзами, Айверсон ощутил приступ желчной злобы.

Воины огня, истинные враги.

— Мэйхен! — заорал он в вокс-бусину. — Верхняя палуба — вали их!

Зуав ответил на призыв шквалом пуль, но ни одна не нашла цель. Воздух вокруг ксеносов затрещал, и стабберные заряды разлетелись, как конфетти. Айверсон выругался, заметив необычное четырехгранное устройство, которое парило над воинами. Должно быть, какая-то улучшенная модель щитового дрона, способная прикрыть целое отделение.

«За техникой синекожих не уследишь, — с горечью подумал комиссар. — Она слишком быстро уходит вперед».

Джон Мильтон резко поднял латную перчатку, закрывая лицо от ответных импульсных очередей. Даже прочный, как танк, «Громовой» доспех не мог долго выдерживать подобные залпы, поэтому Мэйхен перепрыгнул просвет между кораблями и с грохотом приземлился на барже. Опустив голову, будто разъяренный бык, капитан бросился в атаку на ксеносов, разбрасывая и своих, и чужих бойцов. Воины тау плавно переносили огонь, и в броне рыцаря появлялось всё больше глубоких воронок. Из пробоины в левом наколеннике повалил пар, но зуав двигался слишком быстро, и это его остановило.

Мэйхен врезался в опорную стену верхней палубы с такой силой, что вся баржа содрогнулась, а один из тау неловко повалился вниз. Рыцарь отшвырнул его за борт ударом наручного стаббера, а затем вонзил в стенку подвесную дрель, раздирая металл, как бумагу.

— Стой! Нам нужен корабль! — кричал Айверсон в вокс-бусину, но Джон не обращал на него внимания. Матерясь, комиссар начал прорубаться к зуаву, рассекая повстанцев и расталкивая серобоких. Битва шла уже по всей палубе, но перебежчики дрались не слишком отважно и быстро погибали.

«Не успели понять, что происходит, — мрачно процитировал себя Хольт. — Они думали, что в безопасности здесь, так глубоко внутри Клубка».

Верхняя палуба дернулась и накренилась с визгом терзаемого металла. Четверо синекожих свалились с «насеста», Джон поймал одного из них на острие дрели, а остальных растоптал. Наколотый тау бешено вертелся, будто сломанная кукла, дыра в его груди становилась всё больше, и мгновение спустя две половинки чужака разлетелись в стороны, оставляя за собой кровавые струи. Последний воин огня медленно сползал вниз, пытаясь ухватиться за палубу; капитан схватил его и швырнул в толпу. Прежде, чем ксенос успел подняться, в него вонзилась дюжина штыков.

— Нам нужен гребаный корабль! — прорычал Айверсон в нагрудник Мэйхену, наконец добравшись до зуава.

Лицо капитана, блестящее от пота за бронестеклом, расплылось в улыбке.

— Так он уже наш!

И он был прав — битва закончилась. Большинство мятежников погибли, а выжившие стояли на коленях, заложив руки за голову.

— Переходим на второй корабль, — скомандовал Хольт.

— А с этими что? — спросил лейтенант Грейбёрн, указывая на пленников. Рядом с ним стоял призрак Бирса и внимательно смотрел на своего ученика. Айверсон коротко кивнул наставнику.

— Убить их.

— Прошу… — циркулярки Джойса превратили мольбу повстанца во влажный хрип. Голова янычара отлетела прочь, тело повалилось на колени, а из шеи хлестнул фонтан крови. Глубоко дышавший Оди наклонился вперед, омывая доспех жертвенной струей.

— Что ты творишь, мальчишка, Преисподние тебя подери? — из тумана выступил лейтенант Уэйд. — Мы не какие-то кровожадные дикари!

Юноша, с брони которого стекали алые капли, обернулся к старшему зуаву. Уэйд был ставленником Джона, неверующим до глубины души, и всё же… Оди помедлил, неуверенно покусывая губы. Затем он вспомнил, как святой очистил старого Элиаса Уайта и понял, что нужно проявить твердость.

— Ты — позор братства, — продолжал лейтенант. — Когда капитан Мэйхен услышит…

Джойс вонзил циркулярку в визор другого рыцаря. Армированное стекло раскололось, а Уэйд задергался в доспехе, с черепом, распиленным на уровне глаз. Затем пастырь вырвал оружие, и еретик с громким лязгом повалился на палубу.

— Император обвиняет, — благоговейно прошептал Оди. Услышав, что к нему подходят остальные зуавы, юноша обернулся и увидел, как собратья выступают из клубов дыма. Вместе они превратили баржу в плавучую мясницкую лавку.

«Но плавать ей осталось недолго», — понял Джойс, когда палуба содрогнулась от нового взрыва.

— Надо уходить, — произнес он. — Брат Эллис выпустил все кишки этой развалюхе, когда врезался в неё.

— А лейтенант… — начал Лассель, указывая на тело Уэйда.

— Умер за Бога-Императора, — закончил пастырь. — Его покаяние завершилось.

Больше никто ни о чем не спрашивал.

День последний

Озеро Амритаа

Конвой наш — вернее, то, что от него осталось. Мы потеряли одну баржу, а этот придурок Мэйхен почти раздолбал вторую, так что я решил взять с собой «Тритона». Нам понадобятся и его вместимость, и огневая мощь. Дело опасное, но переданные Авелем коды доступа в порядке, и не похоже, чтобы повстанцы заподозрили неладное. Пока что все комбинации срабатывают, с их помощью мы отменили сигналы тревоги конвоя, и мятежники купились на это. Конечно, они могут блефовать, заманивать нас в ловушку, но на этот риск придется пойти.

Час назад мы приняли на борт шагоходы. Вендрэйк опять накачался Славой, но, по крайней мере, его отделение действует как отлаженный механизм. О зуавах такого не скажешь — среди них идет невидимый поединок за лидерство, и от этого мне не по себе. Надеюсь, Мэйхен сможет ещё какое-то время удерживать их в узде, потому что без его рыцарей в Диадеме не обойтись. Мои соотечественники хорошо дрались этим утром, но никто не знает, что ждет нас в старом комплексе.

Сейчас конвой входит в озеро Амритаа…

Из дневника Айверсона

Ведьма открыла глаза.

— Началось, — объявила она. — Авель сделал ход, и владения Небесного Маршала на орбите охвачены беспорядками.

— Что наши внедренные агенты? — спросил комиссар. Он стоял у иллюминатора каюты, глядя на окутанное дымкой озеро.

— Я отправила сигнал, они выступят через час.

— Тогда всё готово, — Хольт сунул в карман потрепанный дневник и обернулся. Увидев, что Скъёлдис встает с пола, где сидела в позе лотоса, он шагнул помочь ей, но северянка отшатнулась.

— Почему ты так боишься меня? — спросил Айверсон.

Она сузила зеленые глаза.

— Сейчас не время это обсуждать.

— Возможно, другого случая не будет.

Поднявшись, женщина держалась скованно.

— Не возвращайся домой, комиссар.

— Что?

— Ты не должен возвращаться на Провидение, — настойчиво повторила она.

— Да как, Преисподние побери, я вообще смог бы это сделать?

«Возможно, только через Преисподние», — осознала Скъёлдис в миг прозрения. Вздрогнув, женщина отступила к двери каюты.

— Сегодня ты должен найти хорошую смерть, Айверсон, — тяжко проговорила она.

— Не играй со мной в загадки, ведьма, — внезапно он превратился в истинного имперского комиссара. — Ты что-то скрываешь.

— Твои призраки реальны, Айверсон, — северянка повернулась, но потом задержалась на пороге. — Даже если они — не то, чем ты их считаешь.

Кровь отхлынула от лица Хольта.

— О чем ты говоришь?

Но ведьма уже вышла из каюты.

Дверь камеры отъехала в сторону, и внутрь скользнул посланник о’Сейшин на тронном дроне. Как всегда, заключенный ждал его за силовым барьером, внимательно глядя на тау.

— Вы просили о встрече, — произнес о’Сейшин, скрывая нетерпение в голосе. Он был уверен, что долгожданный момент настал, и узник готов сменить сторону.

— Вот как мы всё разыграем, — объявил Катлер. — Ты сольешь мне правду, я солью тебе Авеля.

С шипением разъехались створки турболифта, и Кристобаль Олим пригласил «экскурсантов» в окутанный тенями коридор. На верхних уровнях Диадемы с освещением было скверно — здесь всем заправляли техножрецы и их аугментированные слуги, которые превосходно видели в темноте. Допускали они сюда только нескольких янычар: повстанцев, обладавших достаточными способностями для помощи инженерам-тау, которые наблюдали за состоянием Ока.

— Друг Жук, а ты точно уверен, что это хорошая идея? — снова спросил Олим. — Око ведь нервный центр Диадемы, доступ сюда строго ограничен. Эта информация, которую ты обнаружил… может, мне стоит передать её техножрецам?

Клэйборн с сожалением покачал головой.

— Спасибо, Кристо, ты реально клевый парень, но это паршивые новости. Поверь мне, ты потом сам пожалеешь, если лично расскажешь их боссам.

«А я сейчас жалею, что ввязался в это», — с горечью подумал Жук. Он чувствовал себя так, словно купил билет в один конец на тонущий корабль.

Олим нервно облизнул губы.

— Наверное, ты прав. Я бы не хотел рисковать своим неизбежным повышением в Оке.

— Именно! — разведчик хлопнул толстяка-янычара по спине. — Надеюсь, не забудешь друзей-то, когда поднимешься?

Как я забыл Альвареса, Эстраду и всех остальных в моей команде…

— Благородный дон никогда не оставляет союзников без вознаграждения, — расправил перышки Кристобаль, — а мои таланты зазря пропадают в Трясине. Я ведь высококлассный связист!

«Средненький вокс-оператор», — мысленно перевел Жук.

Олим не был самым тупым аристократом из тех, что встречались Клэйборну, но недалеко отстоял от лидеров. Кроме того, верзантец настолько раздувался от собственной значимости, что просто чудом не лопался по швам. Кто-то очень, очень серьезный потянул за ниточки и устроил Кристобаля на работенку в Оке, при этом оставив его среди обычных бойцов. Там, где дон не мог выжить без дружбана вроде Жука.

Всё это было частью Плана.

И если мы сейчас облажаемся, Плану конец…

Пару часов назад ведьма дала отмашку внедренным агентам, и Клэйборн явился к Олиму с «Историей». Арканец объявил, что разузнал нечто очень крутое, такое, с чем надо идти прямиком в Око. Пост управления комплексом располагался на самом верху, прямо под башенкой маяка, весь уровень был заблокирован секретными кодами и находился под охраной боевых сервиторов, но у Кристобаля имелся доступ.

Кем бы ни был их загадочный помощник, в рукавах у него лежали одни козыри.

«Готов поставить десять к одному, что он же помогает Белой Вороне, — решил Жук. — Не знаю, кто этот скользкий сукин сын, но влез он глубоко».

— Ты всё правильно делаешь, Кристо, — весело сказал разведчик, задавив сомнения. — Это даже может ускорить твое повышение, но, если тебе чё-то не по душе, я тогда пойду к Первому другу Альваресу…

— Нет, нет… не нужно этого делать! Но остальные господа точно должны нас сопровождать? — Олим указал на троих товарищей Клэйборна. — Даже один лишний человек — серьезное нарушение протокола.

— Понял тебя, но они — часть истории, — ответил арканец. Дикс и Таггс истово закивали, а мистер Рыбка улыбнулся.

— Ну, хорошо, — произнес Кристобаль так, словно нес на плечах всю тяжесть войны, — надеюсь только, что ваша история действительно стоит того.

— Слышь, жиробас, ты не парься ваще, — с ухмылкой влез Джейкоб. — От нашей истории тут всё на воздух взлетит!

— Я уже сообщил вам правду о войне, — заметил о’Сейшин.

— Тогда расскажи мне о Приходе Зимы, — потребовал Катлер. — Перед тем, как записаться в вашу армию, я хочу встретиться с генералом.

Ноздри посланника расширились в самодовольной улыбке.

— Вы встречались с ним, Энсор Катлер, и много раз.

— Ты, — кивнул полковник, не удивленный ответом. — Ты и есть Приход Зимы.

— Прихода Зимы не существует, — поправил тау. — Таинственный вымышленный лидер намного удобнее, чем реальный командующий. Прихода Зимы нет нигде — враг верит, что он везде. Приход Зимы суть ничто — враг видит в нем воплощение всех своих страхов.

— Но за ниточки-то тянешь ты?

— После оплаканной всеми гибели досточтимого эфирного, ауна о’Хамаана, честь верховного руководства выпала мне, это так.

— Я думал, войной должен командовать воин огня.

— События на Федре приведут к возникновению нового вида войн, ведение которых лежит за пределами способностей касты огня, — гордо произнес о’Сейшин. — Истинное искусство конфликта состоит в победе над противником без единого столкновения с ним.

— То есть сражаться у вас кишка тонка?

— Империя Тау могущественна, но имя её врагам — легион. Мы не сможем преуспеть за счет одной лишь силы оружия.

— Как я уже говорил, всё это для тебя всего лишь игра.

— Возможно, — признал посланник, — но, если и так, то это самая благородная игра в мире.

Олим остановил арканцев перед закрытым металлическим люком, на котором был выдавлен стилизованный глаз. Лист армированной пластали с виду мог остановить выстрел из лазпушки в упор. Явно нервничая, аристократ поднял толстенькую руку к панели у двери.

— Подождите-ка минутку, друзья, — произнес знакомый голос у них за спиной. Обернувшись, они увидели, что из теней выходит Рикардо Альварес.

«Он с самого начала шел за нами», — вздрогнув, понял Жук.

— Ах… лидер команды Альварес, — забормотал Кристобаль. — Я просто помогал…

— Заткнись, дон, — командир янычаров впился глазами в Клэйборна. — Что здесь происходит, друг Жук?

Разведчик тупо смотрел на верзантца, словно предательство душило его, мешая говорить.

— Клэйборн, у тебя есть объяснение, которое убедит меня не поднимать тревогу? — тихо добавил Рикардо.

«Он дает нам шанс, — понял Жук. — Может, я ещё смогу выпутаться…»

— У меня их полно! — выпалил Дикс.

Всё с той же дружелюбной улыбкой Джейкоб открыл огонь, и Альварес отлетел к стене, дымя обугленной грудью. Его тело ещё не коснулось пола, когда сработала сигнализация.

О’Сейшин так резко вздрогнул от воя сирены, что чуть не соскользнул с сиденья. Взволнованный посланник включил инфомодуль дрона и принялся отыскивать причину тревоги.

— Сэкономлю тебе время, — произнес Энсор. — Это наш друг Авель.

Мгновением позже из коридора донеслись беспорядочные звуки перестрелки. Тау с тревогой поднял голову, но его пальцы по-прежнему мелькали над инфомодулем, словно живя собственной жизнью. Тут же дверь скользнула в сторону, и вошли двое янычар.

— Что случилось? — требовательно спросил о’Сейшин.

— Противовес, — ответил один из новоприбывших и щелкнул переключателем на стене. Барьер силового поля, сдерживавший Катлера, исчез.

— Секунда в секунду, лейтенант Сандефур, — с этими словами полковник ринулся вперед. По-волчьи оскалившись на посланника, Энсор сдернул его с трона. — Видишь, Си, не ты один сидишь за доской.

Когда завыла сирена, шас’вре Джи’каара медитировала в личном помещении. Ловко поднявшись с «циновки единения», ветеран включила комм-гарнитуру.

— Огненный дозор, доложить обстановку! — потребовала женщина-тау.

— Нарушение системы безопасности в наблюдательной башне, шас’вре, — четко ответил воин огня. — Причины не установлены, отделение шас’уи Обихара выдвигается на объект.

Джи’каара помедлила, обдумывая положение. Сомнительно, что кому-то на самом деле удалось проникнуть в неприступную крепость техножрецов. Как враги сумели бы пройти все пояса безопасности Диадемы до самых верхних уровней?

Дежурный офицер пришел к такому же выводу.

— Предполагаю ошибку в системе, шас’вре, — отважился он.

Женщина нахмурилась, понимая, что дозорный почти наверняка прав. Хотя техножрецы ревностно следили за состоянием комплекса, охранные системы пришли в упадок и нередко давали сбои. Но всё же…

— Поднять по тревоге команду «Кризисов», — приказала она.

— Я не понимаю, — пролепетал Олим нависшему над ним Диксу.

— Открывай дверь, — потребовал пустошник, — не то я тебя вскрою.

Перепуганный аристократ набрал код на панели, загудела поворотная гидравлика, и люк отъехал в сторону. Из помещения за ним выплыл здоровенный боевой сервитор и вытянул бионические руки, направляя на бойцов пару скорострельных пушек. Джейкоб толкнул верзантца прямо в лапы врагу, а мистер Рыбка тут же бросился вперед и вонзил ЭМИ-кинжал в пасть великану. Еретический клинок выпустил мощный импульс, мгновенно поджарив лоботомированные мозги киборга. Задергавшийся сервитор поплыл обратно, аскари запрыгнул ему на плечи и открыл огонь по ошеломленным мятежникам, которые ждали за люком.

— Пошли! — заорал Дикс, врываясь в громадный, словно пещера, зал. Вместе с Таггсом они принялись палить из импульсных карабинов, радостно сметая атакующих стражников-скитариев и удирающих связистов. В это время Жук дернулся обратно, прикрывать коридор.

Пораженный ЭМИ-разрядом сервитор завертелся на гравиподушке, что-то безумно стрекоча. Внезапно он замахал руками, и по залу полетели плазменные разряды; мистер Рыбка спрыгнул с плеч киборга, а Олим отлетел в сторону, поймав спиной импульсную очередь. Каждый сгусток энергии выжигал воронку в плоти толстяка и толкал ещё на шаг вперед, не давая упасть.

Когда труп верзантца наконец-то рухнул на пол, от него остался только скелет и немного обугленного мяса.

— Адское пламя тебе в зад, Дикс! Он был нам нужен! — рявкнул Жук, уставившись на механизм люка. — Мы должны были запереться здесь!

— Дон получил свое, — усмехнулся Джейкоб и швырнул осколочную гранату вглубь зала.

Высунувшись наружу, в коридор, разведчик отыскал взглядом труп Альвареса. Глаза дезертира расширились от шока предательства и внезапной гибели, и смотрели они прямо на Клэйборна Жука. Арканцу вдруг захотелось вернуться и закрыть их, но он справился с мгновенным порывом.

Это ничего не изменит. Все мои ставки проиграли. С подножки теперь не соскочить, даже если поезд идет прямиком в Преисподние.

«У этой штуковины нет ничего общего с транспортным челноком, кроме размера», — решил Гвидо Ортега, подходя к стартовой площадке. Профессиональному взгляду летчика открылся чудовищно массивный аппарат с грубыми обводами. Казалось, его ремонтировали столько раз, что поменяли вообще все детали; впрочем, верзантец не сомневался, что птичка неплохо летает. Пусть техножрецы не заботились о внешней красоте своих драгоценных машин, зато ухаживали за ними как следует.

Мимо пробежало отделение янычар, и Гвидо вздрогнул. Тревога уже поднялась по всей Диадеме, и охранники сбегались к центру комплекса с внешних платформ. Ортега быстро и уверенно шагал в обратном направлении, строя из себя человека, идущего по служебному делу.

К сожалению, у Верна Лумиса дела были нехороши. Пилот оглянулся на товарища и нахмурился, увидев кроваво-красные глаза на бледном лице. Костлявый серобокий всегда вел себя странно, но последний контакт с ведьмой окончательно толкнул его за край. Ковыляя следом за Ортегой, арканец что-то бормотал и кривил губы, будто слова состояли из битого стекла. Гвидо не мог разобрать, что говорит Верн, да и не хотел этого знать.

— Возьми себя в руки, сеньор Лумис, — сказал верзантец, когда они подошли к стартовой площадке. — Часовые будут настороже, вон какой трезвон поднялся.

Верн уставился на него, разинув рот с черными пеньками зубов. Раскосые глаза арканца смотрели мимо пилота.

— Так они тоже слышат колокол? — нетерпеливо спросил боец, пуская слюни.

Ортега скорчил гримасу, удивляясь, как только позволил Сандефуру сунуть ему в помощники этого кретина. Если в резерве не оставалось никого, кроме Лумиса, Гвидо предпочел бы сделать всё один — от Верна его в буквальном смысле тошнило.

— Пожалуйста, поднимайся следом за мной, — сказал пилот, указывая на площадку. Парень неистово закивал, тряся головой так, словно она сидела на резиновом хребте.

— Постреляли их, нахрен, как гроксов! — заорал Дикс, как только упал последний скитарий. Охрана в Оке была небольшая, к тому же арканцы застали стражников врасплох.

— Ещё идут по коридору! — рявкнул Жук, стоявший у люка.

— Так запри фраганую дверь, полукровка! — весело откликнулся Джейкоб. Они с Таггсом уже пересекли огромный зал и сейчас добивали последних связистов. — Эй, да у нас тут синекожие имеются!

Сгустки плазмы с шипением пронеслись по коридору в сторону Клэйборна. Пригнувшись, он ушел с линии огня и уставился на странные символы, которые покрывали консоль возле люка. Пока разведчик пытался разгадать их значение, мимо него пролетели новые жгучие разряды. Судя по шуму, к залу приближался ещё один боевой сервитор; мистер Рыбка, пригнувшийся у входа напротив Жука, нахмурился и замахал рукой.

— Да знаю я, мужик! — огрызнулся Клэйборн. — Щас…

А пошло оно всё в Преисподние!

Разведчик саданул по консоли кулаком, и люк тут же задвинулся. Обычно охранные системы так и работали — если что-то сломалось, всё просто запирается. Конечно, это пока не придет кто-нибудь с правильными кодами…

— Надо поторапливаться… — Жук осекся, увидев, как из темных ниш в дальней стене зала выскальзывают двое техножрецов. Создания неслись над полом, словно призраки, и за развевающимися багровыми одеяниями не было видно ни лиц, ни конечностей. Клэйборн знал, что под балахонами может оказаться всё, что угодно. Некоторые механикусы были просто дряхлыми стариками, которые жили за счет аугментических имплантов, но попадались и прокачанные машины смерти, напичканные погаными сюрпризами. Разведчик как-то и не сомневался, что жрецы Диадемы окажутся из второй категории.

— Мочи шестеренок! — взревел он, открывая огонь. Двигаясь с идеальной синхронностью, призраки резко ушли вверх и уцепились за потолок, словно тараканы в саванах. Затем механикусы шмыгнули вперед, а Жук мельком увидел хитиново-металлические щупальца, змеящиеся под красной тканью.

— Ты о чем? — крикнул Таггс, застрелив съёжившегося техника-тау. — Не вижу я никаких…

Один из механикусов, оказавшись над головой бойца, спрыгнул на него и окружил багряной завесой. Крик здоровяка оборвался, поглощенный какофонией дробящих и трескучих звуков, от которых у Клэйборна волосы встали дыбом. Пару мгновений спустя Таггс разлетелся по залу дюжиной блестящих кусков.

Несколько ошметков угодили в Дикса, стоявшего прямо за товарищем. Зарычав от ярости, пустошник сорвал с пояса ЭМИ-кинжал и вонзил его в жреца. Раздался электронный вой, вместе с которым из-под одеяний киборга вырвался лес шипов — его щупальцы отвердели под воздействием замыкающего скачка. Джейкоба, который оказался слишком близко в миг предсмертных судорог механикуса, пронзило в десятке мест.

Второй техножрец несся по потолку к Жуку и мистеру Рыбке, лихорадочно палившим из карабинов. Видя, что механикус уклоняется от выстрелов, разведчик отчаянно бросился к поврежденному сервитору и развернул в сторону врага тяжелую руку, до сих пор плевавшуюся плазмой. Жрец Диадемы в тот же миг прыгнул на Клэйборна, но поймал три сгустка энергии и свалился, объятый огнем.

Под опаленным балахоном врага ещё что-то извивалось, когда мистер Рыбка и Жук разрядили в него карабины.

— Ну, всё могло быть намного хуже, — заявил Клэйборн.

Его друг-саатлаа вопросительно поднял бровь, впервые не сумев улыбнуться. Похоже, решил Жук, парень наконец-то научился цинизму.

Стартовая площадка представляла собой огромную платформу из формованных блоков скалобетона. Её стеной окружала паутина переходных мостков и толстых металлических трубопроводов, проход через которую осуществлялся по рампе, достаточно широкой, чтобы вместить танк. Спускаясь по ней, Ортега чувствовал себя невероятно уязвимым, а поведение «товарища» за спиной совсем не успокаивало летчика. Лумис беспрерывно что-то бормотал, время от времени хихикая, словно в ответ на шутки, слышимые ему одному.

Выбросив идиота из головы, Гвидо помахал янычарам, которые стояли возле шатла. Их было шестеро, все молодые и явно напряженные из-за далекого воя сирен.

— Как дела, друзья? — живо поприветствовал их верзантец.

— Чё там за тревога-то? — спросил старший янычар низким, звучным голосом с каким-то воровским выговором. Его бандитское происхождение подтверждали татуировки и шрамы на смуглом лице; то же самое относилось и к другим охранникам.

— Вам никто не рассказал про тренировку? — Ортега изобразил удивление.

— Дедуль, мы ваще ничё такого не слышали, ага.

— Ну, вот я говорю, что это просто учения, — верзантец шагнул было к пандусу грузового отсека, но командир группы перекрыл ему дорогу.

— Куда эт’ ты пошел, старичок?

— Да вам, я вижу, и про нас не объяснили, — с напускной утомленностью вздохнул Гвидо. — Мы — запасной экипаж…

Янычар толкнул его в грудь.

— Ты походу решил, шо мы тупые фраки, раз не умеем гладко база…

Губы солдата ещё шевелились, когда его голова отлетела в сторону, начисто срубленная мачете Лумиса.

Рыча, словно волк, поджарый арканец набросился на остальных повстанцев. Верн двигался так быстро, что Ортега едва успевал следить за смертоносной джигой выпадов и взмахов. Половина янычар погибли, не успев понять, что происходит, а остальным хватило времени только на то, чтобы застыть с гримасами ужаса на лицах. Через несколько секунд серобокий стоял над грудой порубленных трупов, спиной к пилоту, но Гвидо видел, что парня бьет мерзкая дрожь.

— Лумис… — у Ортеги мгновенно пересохло во рту, когда безумец резко повернул к нему голову. До этого верзантец был уверен, что шеи у людей так не вращаются.

— Они не хотели нас пускать, — хрипло произнес Верн, глаза которого блестели от восторга и больше не косили.

— Ага… — неуверенно согласился летчик.

— Я так думаю, надо их спрятать, — арканец указал в трюм челнока.

— Ага…

Но внезапно Гвидо Ортега очень четко понял, что не хочет заходить в то темное местечко вместе с Верном Лумисом. Фактически, это была последняя вещь, которую он согласился бы сделать в жизни.

Джейкоб Дикс выглядел хреново. Пустошник, насаженный на отвердевшие, бритвенно-острые щупальца убитого техножреца, висел в воздухе будто насекомое, пришпиленное к подушечке для иголок. Жук просто не понимал, как Дикси до сих пор дышит.

— Ломай всё, что сможешь, — приказал Клэйборн мистеру Рыбке. Кивнув, саатлаа поспешил к ближайшей панели управления, а Жук тем временем подошел к Джейкобу. Уцелевший глаз пустошника зашевелился, пытаясь повернуться к разведчику; из-за шипа, пробившего горло, Дикс всё время булькал, а вдохи и выдохи превращались в грубый, влажный хрип.

Жук поднял карабин, и Джейкоб почти незаметно кивнул, но тут разведчик вспомнил о Рикардо Альваресе и связистах, которых пустошник убивал с таким наслаждением.

— А, всё типа в порядке, мужик? — произнес Клэйборн, снова вешая карабин на плечо. Глаз Дикса расширился и раненый застонал, неразборчиво взмолившись о смерти. Жук понимающе кивнул. — Ну ладно, как скажешь. Позависай тогда с нами ещё немного, браток.

И разведчик отвернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть подползающего к нему инженера синекожих. Чужак, одетый в серый нательный комбинезон, выглядел ниже и крепче воинов огня, у него было лицо с квадратным подбородком и большие руки рабочего. В которых он держал лазерный резак… Арканец отпрыгнул в сторону в тот же миг, как ксенос бросился на него: тау двигался неловко, и его оружие было в первую очередь инструментом, но с близкого расстояния лазер мог поразить насмерть. Клэйборн заорал, чувствуя, что луч проходит через его правое бедро, от внешней стороны к внутренней, разрезая и одновременно прижигая плоть.

Тау навис над упавшим разведчиком и попытался рассечь ему лицо. Отчаянно выбросивруки перед собой, Жук ухватил запястье инженера и толкнул луч в сторону. В ответ чужак зашипел через ноздри, и его плоское лицо сморщилось от напряженной борьбы за резак. Несмотря на невеликий рост, ксенос был удивительно силен, а Клэйборн терял силы, и лазер по сантиметру придвигался к его голове…

Я думал, эти парни из касты земли не должны быть бойцами!

Череп инженера разлетелся на кусочки в облаке пурпурной дымки. Тут же арканец сбросил с себя труп, а мистер Рыбка опустился на колени рядом с ним.

— А ты не спешил, — пожурил Клэйборн туземца и улыбнулся, когда тот обиженно насупился. — Эй, друг, да я шучу просто.

Осторожно изучив рану, Жук пришел к выводу, что правой ноги у него, в принципе, не осталось. Саатлаа попытался было поднять разведчика, но арканец остановил его.

— Не, я уже не ходок. Ты заканчивай тут и выбирайся, если сможешь, — Клэйборн хлопнул товарища по плечу, видя, что тот сомневается. — Они вот-вот пробьются через люк. Беги!

Кивнув, аскари выпрямился и поочередно расстрелял уцелевшие пульты управления, довершая то, ради чего конфедераты пришли в Око. Теперь Жук не сомневался, что комм-станция Диадемы надолго выведена из строя, и 19-й сможет подняться на орбиту до того, как Небесный Маршал пронюхает о случившемся. Несмотря на все сомнения и жуткую боль в ноге, мысль показалась Клэйборну приятной. Конечно, эту дорогу он не выбирал, но, по крайней мере, прошел по ней до конца. Чувствуя, что теряет сознание, разведчик жестоким усилием воли вытащил себя из забытья.

— Всё, хватит! — крикнул он другу. — Выбирайся отсюда!

Кивнув, абориген устремился к турболифту, ведущему в башенку маяка. Жук вспомнил, что их стратегия отхода была сильно размытой — прямо как мир у него перед глазами сейчас… Что-то там насчет спуска на тросе по внешней стене…

Помедлив у дверей лифта, мистер Рыбка четко отсалютовал арканцу.

— За Федру и Империум! — произнес он на идеальном готике и улыбнулся, заметив, что Клэйборн не верит своим ушам.

А потом скрылся в кабине.

— Ну, дерь… — Жука оборвал свист открывающегося люка. Внутрь вплыл боевой сервитор, который безошибочно отыскал разведчика бельмами глаз и что-то протрещал на грубом, бессмысленном мусорном коде.

— Ага… и тебя туда же… — с ухмылкой ответил Клэйборн.

Молясь Богу-Императору, в которого он не верил, разведчик вытащил ЭМИ-кинжал и приготовился шагнуть в свой Громовой край. Как надеялся Жук, там будет на что посмотреть.

Глава тринадцатая

День последний

«Диадема»

Конвой почти на полпути к центру мертвого озера. Очистительного комплекса ещё не видно, но луч его маяка примерно раз в минуту рассекает смог и озаряет ярким сиянием хищников, что рыскают вокруг. «Каракатицы» и «Пираньи» — более подходящих названий для бронетехники тау и не найти. Они неустанно следуют за баржами, пытаясь учуять кровавый запах предательства. Хотя обмен паролями прошел успешно, я чувствую, что ксеносы не доверяют нам. Бой обязательно начнется — это вопрос времени, и ждать осталось недолго.

Бирс согласно кивает. Чем бы он ни был, сейчас между нами установился мир.

Из дневника Айверсона

Стоя в рубке «Покаяния и боли», Хольт смотрел, как из дымки вырастает Диадема, схожая с колоссальным осьминогом из металлолома. Старый комплекс вопил и завывал сиренами, а значит, внедренные агенты сделали свой ход. Наверняка некоторые из них уже мертвы, а возможно, что и все. Возможно, они исполнили то, что должны были, а может, и нет. В любом случае, 19-й полк уже ввязался в драку.

Приход Зимы умрет. Небесный Маршал умрет. Мы вместе выступим против них. Они сгинут вместе.

Айверсон покрутил головой, оценивая состояние захваченных барж, которые тащились по бокам «Тритона». Обе транспорта серьезно пострадали, и в случае новых атак довольно быстро пошли бы ко дну. Комиссар перевел на канонерку как можно больше гвардейцев, но амфибия была в первую очередь боевым кораблем, так что основные силы пришлось оставить на судах тау.

— Сколько ещё, Айверсон? — спросил по воксу Мэйхен. Голос рыцаря звучал напряженно, и не из-за простого нетерпения.

— Недалеко, — отозвался Хольт. — Мы прошли первую волну проверок. Сохраняйте вокс-молчание до моего сигнала, капитан.

Джон Мильтон хмыкнул и отключился. Формально одной из барж командовал он, а другой — Вендрэйк, но оба офицера вряд ли могли руководить изнутри запечатанных боевых машин. Арканцы отключили все доспехи зуавов и «Часовых», рассредоточенных по конвою, а затем покрыли брезентом, как на хранении. Рискованный план, но дроны ксеносов могли учуять шагоходы, скрытые в трюмах, поэтому конфедераты спрятали их на видном месте. Точно так же пехотинцы просто надели униформу перебитых янычар, изображая неотесанных новобранцев. Пока что тау не разгадали подмены, но их недоверие буквально висело в воздухе.

«Синекожие не умеют доверять собственным инстинктам, — решил Айверсон. — Они слишком разумны для такого, слишком дисциплинированны. Возможно, это их и погубит».

Одна из «Каракатиц», пристроившись к «Тритону», изрыгнула пару дронов. Блюдца вспорхнули над канонеркой и принялись кружить над палубой, вынюхивая что-то. Это был уже третий обыск с того момента, как конвой вошел в озеро.

Но их инстинкты просто визжат.

Мэйхену казалось, что его заперли в железном гробу с бешеным псом, который грызет ему ногу. Рана от выстрела воина огня не мешала рыцарю управлять «Громовым» доспехом, но болела она с поразительной неотступностью. Возможно, у Джона уже не было ноги ниже колена, или он истекал кровью внутри брони, рискуя умереть ещё до начала боя. Вроде нечто подобное как-то раз чуть не прикончило Уэйда? Ах да, флешетта локсатля в бедренную артерию… в той засаде, уже так давно… но лейтенант выжил… только какая разница, сейчас-то он всё равно мертв. Дэниел Уэйд, последний из его зуавов. Капитан поклялся, что проклянет себя, если не сумеет жестоко отомстить за парня.

Проклят ты всё равно, и умрешь всё равно — все равны в ненавистной любви…

— Убирайся из моей головы, Темплтон! — прорычал Мэйхен, твердо зная, что пропавший капитан будет преследовать его до самой смерти.

Вендрэйк сидел в неосвещенной кабине «Серебряной пули», широко раскрыв глаза. Тьма была предпочтительнее вещей, которые капитан видел, смежив веки. Хардин ещё разок закинулся Славой, и сейчас в его крови, будто жидкий огонь, струилась жажда действия. Надо было подождать до начала боя, но этот надзиратель в черном явно не одобрял наркотики, а кошмары уже подобрались слишком близко. Она подобралась слишком близко.

Но она же не настоящая. Просто эта чертова планета пудрит мне мозги, что-то здесь такое в воде или воздухе. Я ведь знаю, призраки гонятся не только за мной…

Однако же капитан видел, что «Часовой» Леоноры следовал за баржей по берегу реки, скрываясь в тенях, но не отставая далеко. Возможно, на озере Хардин будет в безопасности — девушка ведь не сможет догнать транспортник по воде!

Она не сможет догнать меня нигде, потому что она мертва! Но если она мертва, то вода её не остановит?

Мысли в голове Вендрэйка носились по кругу, логика преследовала суеверие, а суеверие гналось за логикой.

«Возможно, это проклятие всех провиденцев, — решил он. — Все мы чертовски много думаем».

Озеро вокруг конвоя уже просто кишело гравитанками и спидерами тау. Айверсон чувствовал, что Бирс смотрит ему в спину, требуя подать сигнал. Почти бессознательно коммисар потянулся к рупору корабельного мегафона.

— Жди, — произнесла ведьма за его плечом. — Надо подойти ближе.

— Охрана нервничает все сильнее, — возразил Хольт. — Нужно ударить первыми, иначе ударят они.

Женщина не отводила глаз от комплекса, и комиссар решил, что она думает о Катлере. По словам Вендрэйка, между ними что-то было…

— Подожди ещё немного, — настойчиво повторила Скъёлдис.

До буровой платформы оставалось около пятисот метров. Айверсон видел, что на железной набережной у причала выстроились взводы аугментированных воинов-скитариев.

Нас поджидают.

— Ещё чуть ближе…

И тут где-то рядом взвыла циркулярка.

— Что за…?! — Хольт с перекошенным лицом дернул рычаг корабельной сирены и заорал в мегафон: — Пошли! «Противовес»! Пошли!

Оди Джойс знал, что начинать можно только после приказа комиссара, но он всё ждал, и ждал, и ничего не происходило, а танки чужаков всё время кружили вокруг «Тритона», словно большие злобные рыбы. Последней соломинкой оказался дрон, который недоверчиво облетел зуава, а потом завис прямо перед спрятанным забралом, пытаясь заглянуть внутрь. Тут-то пастыря и наполнила праведная ярость Императора — и, похоже, его броню тоже, потому что миг спустя взвыла циркулярка, развалившая ксеноблюдце на две половинки. Тут же завыла сирена, а комиссар завопил в мегафон, что пора начинать, и Джойс решил, что всё сделал правильно.

— По бортам! — взревел лейтенант Худ, и серобокие ринулись к планширам, ведя огонь из карабинов и импульсных винтовок. Бронетехнику они повредить не могли, поэтому стреляли в дронов и щелкали их, как мух. Мгновение спустя заговорили бортовые автопушки «Покаяния и боли», изрешетив бронебойными снарядами скиммеры тау. Одна из «Каракатиц» рухнула в воду, две «Пираньи» унеслись прочь, охваченные пламенем — и подожгли озеро. Прометиевые отходы на поверхности с шипением вспыхнули, запузырились, а серый туман сменился черным дымом.

— Противогазы! — рявкнул Худ. Задыхающиеся бойцы лихорадочно надевали дыхательные маски, а воздух становился всё более едким.

— Проснитесь и жгите, братья! — воксировал Джойс, прекрасно зная, что его рыцари уже пробуждают доспехи. Выводя для них духовную песнь, пастырь запрыгнул на орудийную платформу и начал палить из тяжелого стаббера. Позади него с гудением ожил «Часовой», который затем ускакал на левый борт, откуда принялся посылать во врагов энергетические лучи из лазпушки. Перезаряжалось орудие медленно, но большие паузы между залпами компенсировались огромной убойной силой. Сквозь клубы дыма Оди видел, что та же картина повторяется на баржах по обе стороны от канонерки, но пилоты тау были внимательны, и многие скиммеры нетронутыми уходили из-под обстрела. Юноше захотелось прыгнуть в огненный вихрь и погнаться за ними.

Хоть пойду я водами озера Адского, да не иссушится плоть моя, ибо душа моя горит во имя Его!

«Тритон» рванулся вперед, на всех парах устремляясь к буровой платформе, и Джойс встал устойчивее. Постыдно было отпускать караульных-тау живыми, но по плану арканцам следовало пробиваться к челноку, ни на что не отвлекаясь.

— С левого борта! — завопил кто-то, увидев, что параллельно канонерке движется «Каракатица». Развернувшись носом к противнику, БТР тау полетел боком, ведя огонь из роторной пушки. У планшира закричали люди, срезаемые импульсными зарядами. Один из сгустков энергии задел край наплечника Оди и едва не скинул его с площадки. Выругавшись, пастырь начал стрелять в ответ, но едва поцарапал белую патину на корпусе гравитанка.

Бронемашина, словно оскорбленная брошенным ей вызовом, развернулась к зуаву. В тот же миг, как раскрутилась роторная пушка, над Джойсом навис «Часовой» и выпустил шипящий луч ослепительного света. Лазразряд вонзился прямо в нос «Каракатице», отшвырнув её назад. Несколько долгих секунд спустя второй луч поразил гондолу двигателя, и БТР взорвался.

— «Догнавший бурю» — уничтожена вторая цель — «Каракатица», — раздался четкий доклад в вокс-канале Вендрэйка.

Капитан кивнул, узнав позывной Боргарда Ван Галя. Похоже, ас «Серебряной бури» уже вырывался вперед в списке побед; большинство кавалеристов жили ради этих мимолетных, лихорадочных мгновений, когда в мире оставалась только идеальная чистота охоты.

Даже если этот мир — выгребная яма вроде Федры…

Хардин заметил, что к его барже приближается трио Т-образных «Пираний». Быстро прошагав на корму, всадник встретил их шквалом снарядов. Больше всего досталось центральному скиммеру, но два других успели отвернуть от взорвавшегося товарища и понеслись дальше, безумными зигзагами уходя от выстрелов капитана. Ухмыльнувшись, Вендрэйк выпустил очередь почти наугад и зацепил «Пиранью» слева от себя. Потеряв управление, скиммер перевернулся и выбросил экипаж в горящее озеро. Арканец изрешетил обоих тау, после чего развернулся к оставшемуся противнику, который подошел опасно близко.

— В двигатели метит! — завопил кто-то. Баржа разразилась залпами мелкого калибра: серобокие, столпившиеся вокруг Хардина, обстреливали открытый сверху скиммер. Внезапно «Пиранья» прекратила маневрировать и понеслась прямо на судно конфедератов, жужжа, будто гигантский москит. В следующую пару секунд Вендрэйк прикончил её пилотов, зная, что уже поздно.

Поздно было уже давно, если не с самого начала…

Для Хардина, с его разогнанным Славой восприятием, время словно бы растянулось, а приближающийся скиммер замер в нескольких метрах от цели — стрелой, лежащей на тетиве огненного лука. И вдруг кавалерист понял, что уже видел всё это, те же смертоносные цвета, только на другом полотне: застывшие языки пламени и судьбу, уставившуюся на него через лобовое стекло.

— Говорит «Бель дю Морт», — ехидно пропел в воксе голосок Леоноры.

Стрела сорвалась с тетивы, и «Пиранья» ракетой врезалась в баржу.

— У Вендрэйка проблемы, — передал по воксу Мэйхен. Казалось, что рыцарь говорит с трудом, как будто борется со сном.

— Вас понял, — ответил Айверсон, глядя, как баржа по правому борту содрогается и замирает. Через несколько секунд она пропала в тумане, оставленная позади разогнавшимися кораблями арканцев.

— Нельзя их бросать, — тихо сказала ведьма.

— Я возвращаюсь, — передал Джон, баржа которого уже разворачивалась.

Хольт помедлил, а призрак Бирса покачал головой.

— Запрещаю, — скомандовал комиссар. — Продолжаем движение к комплексу.

— Да пошел ты в Преисподние, Айверсон, — Мэйхен отключил связь.

Баржу Вендрэйка тряхнул ещё один взрыв, и на этот раз всё судно задрожало, как в жестокой лихорадке. Со скрипом терзаемого металла корма накренилась в пылающее озеро, сбрасывая кричащих конфедератов, которые отчаянно пытались ухватиться за что-нибудь. Как только люди касались воды, их мгновенно окутывало пламя, будто арканцы загорались изнутри.

Хардин вонзил когти «Часового» в палубу и откинулся назад, стараясь держать равновесие на крутом уклоне. Прогремел третий взрыв, ещё больше солдат заскользило к краю, но несколько везунчиков сумели ухватиться за ноги машины. Мгновение спустя мимо пролетел другой шагоход, едва не сбив «Серебряную пулю».

«Теперь нас только шесть, — подсчитала холодная, циничная часть Вендрэйка. — На этой развалюхе ещё остался Арнесс, где-то ближе к носу. Когда судно пойдет ко дну, всадников останется четверо. И меня среди них не будет».

Корабль Мэйхена, издав грудной рев, встал борт о борт с тонущей баржей и выпустил шквал «кошек». Уже отчаявшиеся гвардейцы отцеплялись от палубы и прыгали к спасительным тросам; другие, кашляя и матерясь, пробирались к борту по наклонной плоскости. Зуав, до этого упиравшийся в трубопровод, перепрыгнул на другое судно с двумя серобокими подмышкой. «Часовой» Арнесса удачно перескочил следом, унося нескольких бойцов, ухватившихся за кабину. Сам Вендрэйк, опасно балансировавший над озером, не решался сдвинуться с места. Любое шевеление погубило бы его.

— «Бель дю Морт», погибла в сражении, по твоему разрешению, милый Хардин, — прошептал неровный голос по воксу.

Капитан пытался не обращать на это внимания. Он напрягался всем телом, стараясь ровно держать шагоход, и ощущал себя единым с машиной, как никогда.

— Время почти пришло, любовь моя, — произнес призрак.

— Чего тебе надо от меня, мертвая сучка? — прорычал Вендрэйк, чувствуя, что теряет разум и сцепление с палубой.

— Что ты, Хардин, разве так говорят с леди? — смешок разбитого стекла, хриплый вздох мертвеца. — Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Вечно…

«Часовой» Леоноры возник из клубов дыма и понесся по горящему озеру, словно вестник из Преисподних. На обугленном корпусе машины росли коралловые шипы, мерцающие нечестивой энергией.

— Тебе так много предстоит увидеть, Хардин. Просто нужно открыть глаза.

Из её кабины струился радужный свет, словно пропущенный через призму гной, и шагоход оставлял за собой вьющиеся следы порчи.

— Ты не Леонора, — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Ты вообще ничто.

— А кто же тогда ты, любовь моя?

— Я…

Трио чужацких бронемашин вырвалось из смога, сметая видение. Проблема с Леонорой мгновенно утратила значение, поскольку Вендрэйк задался более важным вопросом.

Как я их остановлю?

Среди противников были две «Каракатицы», а вот третий оказался намного страшнее. Гравитанк базировался на том же обтекаемом шасси, но мог похвастаться тяжелым башенным орудием, при виде которого у Хардина кровь застыла в жилах. Прежде он никогда не встречался с таким врагом, но знал его по описаниям: это был «Рыба-молот», основной боевой танк Империи Тау.

Пара попаданий из этой чудовищной пушки утопят шаланду Мэйхена. Он даже не успеет понять, кто его атаковал.

Внезапно Вендрэйк с пугающей ясностью понял замысел чужаков. Они могли за несколько секунд прикончить гибнущую баржу, но проявили терпение и использовали её, как наживку, чтобы подманить остальных арканцев. Корабль Мэйхена, притиснутый к тонущему судну, оказался в крайне уязвимом положении. Подстегиваемый Славой разум кавалериста бешено перетасовывал и отбрасывал возможные варианты, за доли секунды выстраивая тактические ходы и страшась опоздать. И, безнадежно захлебываясь в алхимической смеси наркотика с чувством вины, Хардин вдруг нашел верный ответ.

Я — Серебряная буря.

Разжав когти, капитан прыгнул ввысь с накренившейся палубы. В высшей точке дуги он включил толчковые двигатели, закрепленные на ходовой части, и понесся вперед на огненной струе. Доводя улучшенного «Часового» до предела возможностей, Вендрэйк гнал его наперерез летящей впереди «Каракатице». Это был безумная, невероятная попытка, почти еретическая в том насилии, что совершалось над измученным духом машины — но ведь и сам шагоход был еретическим творением, которое давно вышло за допустимые пределы отклонений от стандартного шаблона.

Одержимый усовершенствованиями, Хардин превратил «Серебряную пулю» в нечто большее, чем «Часовой». Точно так же сам Вендрэйк сейчас превратился в нечто большее, чем человек, а мир, напротив, стал чем-то менее реальным.

Это мой Громовой край.

Шагоход капитана врезался лапами в БТР, пробив его броню и лишив управления. Пока «Каракатица» бешено кружила над озером, Хардин в мгновение ока просчитал траекторию прыжка и перескочил на соседнюю боевую машину, выпустив когти и паля из автопушки. Он приземлился, пропахал глубокие борозды в корпусе второго бронетранспортера и вскрыл его очередью снарядов. А затем Вендрэйк снова взмыл над водой.

Это мое искупление.

Пилот «Рыбы-молота», целившийся в баржу Мэйхена, так и не увидел кавалериста. Орудие как раз набирало энергию, когда «Часовой» с размаху обрушился на его ствол. Ионная пушка взорвалась, будто маленькое солнце, уничтожив верхнюю часть танка и ноги шагохода, а пылающая кабина ракетой взлетела в небо. Вендрэйк, вдавленный перегрузками в кресло, смотрел, как навстречу несутся тошнотворные облака. Тело пилота горело, а от разума не осталось почти ничего, кроме пепла.

«Возможно, я увижу звезды, — на мгновение подумалось ему. — Возможно, мне всё же удастся спастись от Федры».

— Спасения нет, любовь моя, — с особенной тоской ответила Леонора. Капитан уже не понимал, говорит она по воксу или внутри его головы. — Но не отчаивайся, Хардин, я вечно буду с тобой.

А потом он достиг высшей точки и понесся обратно к озеру.

«Я — серебряная пуля, которая вонзится в сердце этой больной планеты, — Вендрэйк улыбнулся. — Кто знает, может, я даже сумею убить cуку».

Гоня перед собой волну, канонерка Айверсона выкатилась на причал комплекса. Боевые сервиторы и скитарии, пытавшиеся организовать оборону против бронированного левиафана, разлетелись в стороны или погибли под гусеницами. Ещё больше врагов срезали автопушки «Тритона» и серобокие, укрывшиеся за бортами и на палубах. Вспыхнула носовая лазпушка, превратив застрекотавшую оборонительную турель в расплавленный шлак. Полностью заряженное орудие жаждало уничтожать врагов, молитвы арканских техножрецов оздоровили его дух. Второй залп уничтожил троих скитариев; амфибия двигалась по причалу, словно мобильная крепость.

Хольт наблюдал за боем из рубки, пытаясь соотнести очертания базы повстанцев с тем, что он видел на картах Авеля, тщательно воспроизведенных Скъёлдис. Вблизи буровая так же, как и издали, походила на гигантского промышленного спрута. Диадема представляла собой разросшийся комплекс размером с город, построенный на перекрывающих друг друга платформах, каждая из которых обладала собственными заводами, бункерами и жилыми блоками. Узлы базы соединяла сеть дорог и туннелей, а в центре её располагалась «мантия осьминога» — колоссальный дом-башня, увенчанный маяком.

Из мантии каскадом расходились трубы и переходные мостки, которые подобно щупальцам обвивали остальные здания. При взгляде на загребущую башню Айверсону показалось, что комплекс в некотором роде живой и даже смутно осознает их присутствие.

— Нужно убраться отсюда, пока он не проснулся, — прошептал кто-то ему на ухо. Хольт обернулся, почти ожидая увидеть Рив, но это была всего лишь ведьма, и от неё исходили волны гнева.

— Надеюсь, маршрут Авеля так же хорош, как и коды, — отозвался Айверсон. Информатор арканцев проложил крайне детальный путь к площадке челнока. Им необходимо было пройти по комплексу около двух километров, и план состоял в том, чтобы выскользнуть из удавки прежде, чем она затянется.

— Тебе не стоило бросать остальных, — холодно сказала северянка.

— У меня не было выбора. Всё ради жесткой и быстрой атаки на причал, — Хольт включил мегафон. — Внимание пилотам боевых машин! Высадиться и сопровождать корабль с флангов!

— «Пилоты боевых машин», — с издевкой повторила Скъёлдис. — Кучка «Часовых» и зуавов — всё, что у нас осталось!

Потеряв терпение, комиссар резко повернулся к женщине.

— Не знаю, что ты задумала, но я не потерплю нарушения субординации во время боевой операции!

Бирс, стоявший позади ведьмы, энергично и одобрительно кивнул.

— Меня тоже хочешь застрелить, Хольт Айверсон? — с вызовом спросила северянка.

Застрелить тебя… тоже? Как ты узнала о Рив?

Опустив глаза, Скъёлдис увидела, что он тянется к кобуре.

— Комиссар, — произнес Мэйхен по воксу, — мы вступаем в бой. Спас наших, сколько смог.

Похоже, рыцарю стало ещё хуже — его голос превратился в едва слышный хрип.

Посмотрев в иллюминатор, Хольт увидел, как баржа Джона подходит к причалу.

— Вы нарушили прямой приказ, капитан.

— Вендрэйк мертв, — ответил Мэйхен. — И половина бойцов, что плыли с ним.

— Займите позиции вокруг «Тритона». Пора выдвигаться.

— Вас понял, — чётко отозвался Джон. — И ещё, Айверсон: когда всё это закончится, я убью тебя.

— Чего вы надеетесь добиться этими безумными поступками? — спросил о’Сейшин, когда отряд Катлера пересекал опустевшую стартовую площадку.

Посланника тау усадили обратно на летающий трон, но прямо за спиной у него стоял Обадия Поуп и на всякий случай прижимал карабин к загривку чужака. Большая часть подразделений Диадемы отправились к наблюдательной башне, а несколько янычар, встреченных по дороге, не задавали лишних вопросов о’Сейшину и его «свите».

— Просто смотри внимательно, и картинка скоро сложится, Си, — ответил полковник.

— Императорова кровь! — выразился лейтенант Сандефур, шедший впереди.

Все остановились и уставились на открывшуюся картину. Там действительно была кровь, и очень много, но Катлер сомневался, что хоть капелька её принадлежала Императору. Целые лужи частично свернувшейся жидкости скопились у входа в трюм челнока; они казались черными от бесчисленных мух. Из месива торчала отрубленная ладонь, растопырившая пальцы, словно в извиняющемся жесте. Откинутая грузовая рампа касалась мерзкой жижи, будто пробуя её на вкус.

Пандус покрывали смазанные кровавые полосы.

— Что, Преисподние подери, здесь произошло? — Сандефур побледнел от шока. Конфедератам было не привыкать к сценам насилия, но эта резня отличалась каким-то непотребством, выходившим за рамки честного смертоубийства. От неё словно исходило нечто тлетворное…

«Оно вернулось», — ощутил Катлер.

Вытащив саблю, полковник шагнул на пандус.

— Я не пойду внутрь, — заявил о’Сейшин и попытался отлететь на дроне от корабля, но Поуп толкнул его карабином в спину.

— Я не могу туда, Энсор Катлер! — взмолился чужак.

Нахмурившись, Белая Ворона обернулся и увидел, что всё высокомерие слетело с посланника, как шелуха, а под ней оказался древний испуганный старик.

— Можешь и пойдешь, — отрезал полковник. — Думал, что всё знаешь о нас, обезьянках-гуэ’ла, не так ли, Си? Тогда тебе просто необходимо посмотреть на то, что ждет внутри.

— Под мощным огнем! — орал Драйден по воксу. — Бьют со всех сторон!

Лейтенант Перикл Квинт уставился на другого всадника через лобовое стекло. «Часовой» Драйдена, в пятидесяти метрах впереди по дороге, бешено дергался туда-сюда, терзаемый яркими пучками энергии. Каждое попадание, отмечаемое струями дыма, глубже предыдущего вгрызалось в броню шагохода.

— Я… Я их не вижу, — растерянно произнес Квинт, пытаясь разглядеть противников. Энергетические пучки летели словно бы из ниоткуда. — Принять стрелковое построение «Волк-359»…

— Отходи, Драй! — вмешался Боргард Ван Галь. — Сейчас же!

— Потерял… — и тут машина Драйдена с ошеломительной внезапностью взорвалась.

— Драйден? — тупо спросил Перикл, глядя на пылающие обломки.

— Непрерывный огонь на подавление! — скомандовал Боргард. — Очистить улицу!

— Но там же ничего… — скулеж Квинта утонул в грохоте очередей, когда остальные «Часовые» последовали примеру Ван Галя. Сам лейтенант открыл огонь почти против собственной воли, и кавалеристы целых тридцать секунд расстреливали пустую улицу снарядами и лазразрядами, пока Боргард не скомандовал отставить.

— Мы из-за тебя по призракам палили! — рявкнул Перикл, пытаясь восстановить власть над эскадроном. После гибели Вендрэйка лейтенант стал командиром «Серебряной бури», и у Ван Галя не было никакого права подрывать его авторитет.

— Не по призракам, — ответил всадник-ветеран, шагая вперед. — Но, возможно, по кому-то вроде них.

— Ты о чем, боец?

— Двигались они быстро, но одного мы достали, — Боргард подскочил к изломанному телу, лежавшему на обочине дороги. Это был воин тау в громоздкой черной броне, и разбитый доспех по-прежнему то уходил в невидимость, то внезапно выпадал из неё.

— Какая-то маскировочная система, — добавил Ван Галь. — Типичные фокусы синекожих.

— Где вы застряли? — воксировал Айверсон. — Нам тут целый батальон скитариев сел на хвост!

До этого комиссар направил «Часовых» вперед, расчищать дорогу для «Тритона» и пехотинцев. Грязная, опасная работа, и кавалеристы уже потеряли Рииса, нарвавшись на засаду скитариев. Теперь, когда погиб Драйден, в отряде остались всего четыре машины.

— Небольшая потасовка с синекожими, — доложил Квинт, — но не волнуйтесь, комиссар, мы их натянули!

— Будут ещё невидимки, — возразил Боргард. — Они работают отделениями.

— Так почему бы тебе не пойти впереди, — оскорбленно фыркнул Перикл, — раз уж у тебя такие чертовски зоркие глаза?!

— Вот же идиот! — прорычал Хольт и переключил вокс на канал Мэйхена. — Доложите обстановку, капитан.

— Держимся, но врагов уже сотни, — задним фоном к голосу рыцаря звучал непрерывный огонь. — Выползают из каждого гребаного служебного туннеля вдоль дороги.

Уцелевшие зуавы шагали по бокам от канонерки, поддерживая осажденную пехоту. Сначала арканцы почти не встречали сопротивления, но затем Диадема начала просыпаться, и её стражи понемногу стягивались к незваным гостям, как антитела к микробам. Сверившись с картой Авеля, комиссар увидел, что до челнока осталось всего пара кварталов, но продвижение могло остановиться в любой момент.

Пехота идет слишком медленно. Нужно рвануть к цели на «Тритоне».

Айверсон не был уверен, его это мысль или Бирса… а возможно, вообще Рив. Аугметический глаз работал хуже прежнего, сидевшая внутри электрическая оса металась туда-сюда, и от этого в поле зрения Хольта вспыхивали искры. Посмотрев вниз, на палубу, комиссар прикинул, что с бортов ведут огонь примерно полсотни конфедератов. Хватит ли этого на орбите?

— Не делай этого, — предостерегла ведьма. — Не бросай своих ещё раз.

Но ведь миссия — единственное, что имеет значение…

Мэйхен срезал ещё парочку атакующих скитариев. Воины Механикус умирали так же, как и сражались — в молчании, и бледные лица аугментированных саатлаа не искажала ни боль, ни страх смерти. Все они носили одинаковую ржаво-красную броню, но отличались разнообразными боевыми имплантами. Арканец видел светящуюся оптику, бионические руки, усеянные лезвиями, даже подпружиненные ноги, но при этом каждый скитарий двигался c единой неумолимой целеустремленностью, словно ими управлял какой-то всеобъемлющий разум.

Разум, по вине которого уже погибли несколько десятков серобоких. Теперь рядом с «Тритоном» осталось меньше сотни бойцов, все израненные и потрепанные. Без поддержки зуавов они никогда бы не добрались до челнока, их смели бы за пару минут.

Путь мы торим костями и кровью павших, памятники им возводим убогие — камни столбовые вдоль Дороги Вороньей…

— Прекрати! — крикнул Мэйхен, пытаясь заглушить разом и мучительную боль в ноге, и призрака в голове. — Дай подумать минутку, Темплтон!

Из толпы врагов выскочил коренастый скитарий с ногами наподобие поршней и замахнулся на рыцаря двумя пневматическими молотами. Джон Мильтон всадил в киборга дрель, но погибающий воин успел ударить капитана по шлему с такой силой, что расколол забрало. Мелкие осколки бронестекла, словно наждак, прошлись по глазам Мэйхена; полуслепой зуав отбросил труп в сторону и парировал прямой выпад клинка. Тут же арканца внезапно вырвало прямо в доспех, и всё его тело сотрясли судороги мучительной боли.

Джон слишком долго не обрабатывал рану в ноге, а воздух Федры кишел миллиардами крошечных убийц.

— Дорогу! — послышался усиленный мегафоном рев Айверсона, и канонерка внезапно дала задний ход. Конфедераты отпрыгнули в стороны, а «Тритон» набрал скорость и, словно каток, проехал по рядам наступающих скитариев, превратив десятки медлительных киборгов в месиво из плоти и металла.

— Искорените их, братья! — услышал Мэйхен боевой клич мальчишки-пастыря.

В нестройном жужжании циркулярок и цепных клинков, Джойс со своими зуавами бросился за амфибией и врубился в немногочисленных уцелевших скитариев. Капитан прищурился в кровавом тумане и двинулся следом, будто поврежденный танк, безуспешно пытаясь выбросить из головы бесконечную сагу Темплтона.

И в тринадцатый раз прозвонил колокол, и узнали мы, что все наши высеченные в граните победы суть небрежные росчерки на песках времени.

Луч фонаря Катлера первым делом высветил надпись:

«КОЛОКОЛ ЗАЙДЕТСЯ».

Слова были намалеваны кровью над разверстым люком цистерны № 3. Поперек порога лежал труп с аккуратно сложенными на животе руками и головой, засунутой внутрь разодранной грудной клетки. Кроваво-красные глаза мертвеца негодующе смотрели на полковника.

«Похоже, сеньор Ортега, никуда ты больше не полетишь, — мрачно подумал Энсор, узнав убитого. — А значит, никто из нас не сбежит с этого комка грязи. Но будем решать проблемы по порядку…»

Катлер направил луч фонаря в темное пространство за люком. В цистерне воняло прометием и кровью, но видел полковник только лужи алой жидкости и рассеченные тела, в которых она пребывала ранее. Нечто превратило помещение в мясницкую лавку, украшенную оторванными конечностями и вспоротыми туловищами; и те, и другие были обмотаны витками поблескивающих внутренностей. В резне присутствовал некий безумный порядок, каждый жуткий фрагмент лежал под нужным углом, именно так, а не иначе, указывая на бесконечно большую жуть общей картины. Раньше Энсор дважды видел подобные узоры: первый раз в лачугах Троицы, выложенными из мусора, второй — в каюте № 31, созданными из плоти.

— Кто это сделал? — слабым голосом спросил лейтенант Сандефур.

«Лумис — решил Катлер. — Пришел черед Лумиса».

— Нечто нечеловеческое, — ответил он вслух. — И мы должны убить его.

Конфедераты поочередно зашли внутрь, причем Поуп замыкал строй, по-прежнему наблюдая за о’Сейшином. Посланник выглядел так, словно его сейчас хватит удар от ужаса, глубоко посаженные глаза тау мелькали от одного фрагмента резни к другому, как будто боялись задержаться на чем-то. Старик бормотал какую-то мантру на родном языке, так быстро, что едва не запинался на отдельных словах.

«Познакомься поближе с нашим «психическим заболеванием», самоуверенный ты ублюдок», — думал Катлер, шагая вперед. Цистерна имела форму пустотелого цилиндра диаметром около десяти метров, с наклонным потолком, который высоко вверху переходил в приемную трубу. Энсор поводил лучом фонаря возле впускного отверстия, но ничего не обнаружил. Не считая этой дыры и решетчатых стоков в полу, стены помещения были совершенно ровными. Ни единого укромного местечка.

Но ты прячешься где-то здесь. Я чувствую тебя…

За их спинами раздался смешок, влажный, жестокий и едкий от ненависти, а затем послышалась отвратительная какофония голосов: «Троица в огне…»

Разом повернувшись, они увидели демона. Создание распласталось по стене над дверным проходом, широко раскинув руки и вонзив эбеново-черные когти в металл. Оно носило лицо Верна, словно маску из плоти, натянутую на что-то другое, но выпученные, объятые ужасом глаза Лумиса оставались прежними. Обнаженное тело раздалось от увеличившихся мышц, которые подрагивали и извивались, жили собственной жизнью, как будто пытаясь отыскать истинную форму.

Но хуже всего оказались иные лица, десятки которых задыхались под кожей твари, выли и рычали, пытаясь выбраться наружу.

— Троица во мне! — возопили лица, тонущие в плоти Лумиса.

Первым отреагировал Поуп, но демон оказался быстрее. Пока серобокий поднимал карабин, создание оттолкнулось от стены, приземлилось прямо перед Обадией и невероятно широко разинуло челюсти, надвое разорвав останки лица Верна. Розовая пасть, похожая на рот пиявки, рванулась вперед и охватила голову перепуганного бойца, прежде чем тот успел выстрелить. Затем чудовище выгнулось назад в талии так резко, что затрещали кости, подняло арканца в воздух и заглотнуло до пояса. При этом ноги Поупа задели трон о’Сейшина; тау свалился на пол, а закружившийся дрон отлетел в сторону. Раздался ужасный глотающий звук, и Обадия скрылся внутри порождения варпа. В брюхе демона возникла большая извивающаяся выпуклость.

— Убить его! — взревел Катлер и прыгнул вперед с саблей в руке. Существо с нечеловеческой быстротой махнуло когтистой лапой, перехватив клинок в воздухе. Пока Энсор пытался высвободить оружие, голодная миножья пасть повернулась к нему.

— Ложись! — рявкнул Сандефур, открывая огонь из карабина. Полковник упал ничком, пропуская над собой жгучие энергоразряды. Завизжавший демон развернулся к новому врагу и выронил саблю Катлера, лязгнувшую о пол. Лейтенант стрелял, опустившись на одно колено, и короткие импульсные очереди выжигали дымящиеся ямки в беспокойной плоти кошмара. Тварь рыгнула и дернулась всем телом, словно её тряхнула мощная судорога.

— Берегись! — крикнул Белая Ворона, но опоздал. Демон выплюнул тело Поупа, и полупереваренный труп, с глухим стуком врезавшись в Сандефура, повалил арканца на землю и окропил едкими соками. Заорав, лейтенант попытался сбросить мертвеца, но костлявые руки Обадии сомкнулись у него на шее, движимые некой омерзительной не-жизнью. Затем труп широко разинул рот и облевал лицо конфедерата; дымящаяся желчь разъела плоть офицера, и его крики превратились в придушенный хрип.

Полковник вонзил вновь обретенную саблю в брюхо чудовища и повернул клинок. Взревев от боли, тварь так хлестнула Катлера лапой, что он пролетел через всю цистерну. Врезавшись в стену, Энсор осел на пол, обливаясь кровью из глубоких рваных ран поперек груди. Через дымку боли он видел, как мерзкое создание выпрямляется в полный рост, словно разворачивается изнутри самого себя. Демон возникал из одержимого человека ненасытным потоком глаз, челюстей и языков, которые моргали, грызли и вопили, прорываясь в реальность.

— Он возвращается домой, — хором произнесли утонувшие лица. — И ты не убил его, Белая Ворона. Ты никогда не убивал его!

— Что ты такое? — простонал Катлер через сжатые зубы, чувствуя, что теряет сознание.

— Что мы такое? — лица засмеялись вразнобой. — Мы — Троица!

А потом они взвыли, будто зимний ветер, и сквозь его порывы Энсор услышал, как заходится звоном колокол.

Тот самый колокол.

И тогда он вновь оказался в отравленном городке, в том мгновении, когда входил в сердце тьмы с ведьмой и вералдуром, которого все звали мистер Мороз, а истинное его имя знала только она. Втроем они зашли внутрь часовни радужного света и увидели демонический колокол, висевший на цепи, что вела в никуда. Это чудовище из темного чугуна украшали раковые опухоли коралловых наростов, пульсировавшие нечестивой жизненной силой. Под огромным куполом легко поместились бы несколько человек, выпрямившихся в полный рост, но Катлер не сомневался, что это плохо бы для них кончилось — ведь устье колокола было источником ядовитого света.

— Что это? — спросил майор, как спрашивал много раз прежде.

— Разлом, ведущий в Море Шепотов, — дала неизменный ответ Скъёлдис, — проход в варп. Порча струится из него, словно кровь из открытой раны.

«Колокол откован в варпе, но несет на себе отраву Федры, — понял Катлер, и это было новой истиной, которую он не знал тогда, в Троице. — Кто-то принес часть Федры на Провидение…»

А затем колокол прозвонил вновь, и мир замерцал и вздрогнул, и темный человек явился пред ними. Его шинель казалась невероятно черной в этой церкви множества цветов, а склоненная голова скрывалась в тени широкополой шляпы. Незнакомец был выше, чем дозволено человеку, но при этом мучительно тонок, словно каждая жилка его тела растянулась до предела, втаскивая хозяина в инакость.

— Все миры разворачиваются в один, — произнес он, — и все пятна порчи сливаются воедино.

Голос темного человека был призрачным шепотом, который разносили вокруг потоки света.

— Знаете, полковник Энсор Катлер, у меня ушла вечность и один день, чтобы найти вас. Так долго, что я почти забыл, почему начал искать.

— Откуда, Преисподние побери, ты знаешь мое имя? — вызывающе произнес конфедерат, делая шаг вперед. — Кто ты такой?

Незнакомец поднял взгляд, изгоняя тени с лица. Его бескровную кожу покрывала глубокая сеть тлеющих, дымящихся шрамов, которые обрамляли нечеловеческие глаза: один — мертвый черный шар, другой — пылающий имплант. Темный человек улыбнулся, и магматические трещины в плоти приняли новые очертания. Реальность как будто мерцала и дрожала, подчиняясь новым законам.

— Я? — произнес незнакомец. — Я просто человек, отыскавший путь домой.

И тут мир поглотила вспышка чистого белого света.

Глава четырнадцатая

День последний

На площадке челнока

Мы на какое-то время отбросили скитариев, но дорого заплатили за это. В бою погибло около половины пехотинцев и двое рыцарей-зуавов. Пора убираться с Диадемы, пока техногвардейцы вновь не собрались с силами — а это неизбежно произойдет. Передовой отряд «Часовых» сейчас входит на стартовую площадку…

Из дневника Айверсона

— Что значит «ты не уверен», Квинт? — зарычал Хольт в вокс-канал. — Или там было сражение, или нет! Так что же из двух?

— Именно так, комиссар, именно так, — лепетал Перикл. — В самом деле, здесь совершенно точно что-то произошло, но…

— Уступи канал Ван Галю.

— Сэр, я не думаю, что…

— Говорит Ван Галь, — вмешался ветеран. — Видим кровь снаружи челнока: огромные лужи, но ни одного трупа. Квинт прав, что-то здесь очень странное творится.

— Может, отряд Катлера спрятал тела, — предположил Айверсон.

— И при этом оставил на виду месиво прямиком из Семи Преисподних? — возразил Боргард. — Нет, как-то не складывается.

— И наших внедренных агентов не видно? — нахмурился Хольт. Без катлеровского пилота никто никуда не полетит.

— Если они здесь, то только внутри челнока. Прикажете проверить?

— Нет, охраняйте площадку и ждите нас. Мы всего в одном квартале.

Комиссар отключил связь и повернулся к ведьме. К его удивлению, женщина сидела на полу, скрестив ноги и закрыв глаза. Только тогда Айверсон ощутил, как холодно стало внутри рубки, хотя снаружи царила жара. Костлявый рулевой-летиец тоже это заметил и с трусливым ужасом уставился на северянку.

— Колдовство есть, — пробормотал мореход на скверном готике, — Она порчу несет!

— За дорогой следи! — огрызнулся Хольт. — Эта женщина служит Императору.

По крайней мере, я так думаю. В любом случае, комиссар знал, где блуждает разум Скъёлдис.

Надеюсь только, что она найдет Катлера живым…

— Белая Ворона! — более настойчиво повторил голос. — Ты должен очнуться!

Скъёлдис? Энсор пошевелился, пытаясь выбраться из белого забытья, что поглотило его. Это ты? Полковник резко открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему находится вхраме, но нечестивый свет исчез, отступив за фасад бледной реальности. В полу, на том месте, над которым до этого висел демонический колокол, зиял неровный пролом. Сам чугунный монстр исчез, как и его хозяин.

«Мы бились, темный человек и я, — вспомнил Катлер. — По крайней мере, это ощущалось как бой».

Он встал и, прихрамывая, подошел к бреши. Если остальной храм был словно выдержан в серых тонах, то разлом казался бесконечно черной рваной раной. Упавший туда падал бы вечно.

— Открой глаза, Белая Ворона! — потребовал надоедливый голос.

«Так я уже, — подумал Энсор. — Или нет?»

— Скъёлдис? — уже вслух произнес полковник. — Мы ошиблись. Всё это время мы ошибались.

И новые воспоминания… Северянка стоит, широко раскинув руки, пытается сдержать поток привидений, хлынувших из колокола после появления темного человека. Их так много — яростных теней, гневных теней, печальных теней, фантомов всех оттенков горя и злобы. Все они слетелись к незнакомцу, словно мотыльки на нечестивый огонь. Темный человек заманил призраков обещаниями искупления, или мести, или просто молчанием, которое исходило от него подобно черному свету.

И, пока Скъёлдис сдерживала фантомов заклинаниями и проклятиями, Катлер бился с их повелителем, но сражались они не на клинках или пистолетах. Полковник не помнил, как именно всё происходило, но знал, что на кону лежит его душа, а возможно, и душа Провидения, поэтому дрался изо всех сил — но конец дуэли положил вералдур. Честным взмахом топора великан разрубил цепь, на которой висел колокол, и сокрушил врата варпа, изгнав незнакомца и его паству.

Но мы не отправили их в Преисподние. Они просто отправились в другое место.

— Он все ещё на Провидении, — сказал Энсор. — Мы не убили его.

— Знаю, — вздохнула северянка. — Я всегда это подозревала.

— Так почему же не сказала мне, женщина? — с горечью спросил полковник. — Почему не сказала, что ублюдок нас одолел?

— Потому что мы сделали всё, что могли, но ты бы посчитал, что этого недостаточно, Белая Ворона.

— Всё, что мы могли — проиграть ему? — Катлер смотрел в разлом, как будто собирался прыгнуть туда. — Темный человек вернется, Скъёлдис. Может, именно он посылает за мной демона.

— Демона породили предсмертные муки проклятых жителей Троицы, — размытая, неясная фигура ведьмы зависла в воздухе перед Энсором. — Он незримо следует за тобой через варп, Белая Ворона, потому что ты зачал его убийством, совершенным тогда. Твой приказ об очищении городка стал семенем, из которого выросла злоба этого создания.

— И что мне со всем этим делать?

— Единственное, что ты умеешь: сражаться, — последовал долгий вздох женщины, уставшей до глубины души. — Порой больше ничего и не требуется. Но сейчас ты должен очнуться…

…Пока ещё не поздно.

Катлер открыл глаза — снова. Он обнаружил, что вернулся в заваленную телами цистерну № 3 и безвольно сидит у стены, к которой его отбросил демон.

Демон! Полковник принялся лихорадочно осматриваться, но ничего не обнаружил. Почему он пощадил меня? А затем Энсор увидел ноги твари, стоявшие посреди трупов на коленях, словно в молитве. Обугленный обрубок талии ещё дымился, а выше пояса от чудовища ничего не осталось.

Что, в Преисподние вашу мать, за дела? Катлер попытался встать, и боль накатила на него жестокой красной волной, едва не смыв обратно в забытье. Посмотрев вниз, конфедерат увидел изорванные остатки жакета; осторожно отведя лоскуты в сторону, он сморщился при виде глубоких борозд на груди. Тварь здорово его достала.

— Ты должен подняться, Белая Ворона! — не отступала Скъёлдис.

— И что потом, женщина? — спросил Энсор. — Наш пилот мертв, мы никуда не летим.

Сосредоточенное молчание, а затем:

— Его голова цела? Да… Вижу в твоих мыслях, что да.

— Его голова? При чем тут вообще голова этого несчастного ублюдка?

— Принеси её в кабину, Белая Ворона. Возможно, решение найдется.

Катлер кое-как поднялся на ноги, слишком измученный, чтобы спорить. Его товарищи были мертвы: череп Сандефура выела изнутри демоническая желчь, а останки Поупа вообще не выглядели человеческими. О’Сейшин пропал, только обгорелые фрагменты его летающего трона валялись по всей цистерне, а несколько осколков, словно клинки, торчали из металлических стен.

«Значит, это дрон прикончил демона, — понял Энсор. — Должно быть, там имелась встроенная бомба, и посланник взвел заряд, когда тварь бросилась на него. Но куда делся сам хитрый сукин сын?»

Он нашел о’Сейшина в коридоре, на полпути к кабине пилота. Престарелый тау полз вперед, хрипло хватая воздух, его худощавые ноги волочились по полу, будто парализованные. Арканец склонился над чужаком, и тот поднял глаза, полные трусливого ужаса.

— И куда же это ты собрался, Си? — пожурил его Катлер.

— Я был неправ, — прошептал тау, глядя на отрубленную голову, которая висела на поясе конфедерата. — Мы не сможем существовать в гармонии. Ваша раса больна.

— Ну, спорить не стану, — Энсор болезненно наклонился, поднял о’Сейшина и взвалил добычу на плечи. — Но мы с тобой пройдем через эту заварушку вместе.

— Значит, Катлер жив? — спросил Айверсон, помогая ведьме встать с пола.

— Он умирает, — ровным, но напряженным голосом ответила Скъёлдис. — Наше время на исходе.

— Понимаю, — произнес Хольт. — Мы уже подходим к челноку.

Комиссар увидел, что «Часовые» беспокойно бродят по площадке, не доверяя временному затишью. Потом он внимательно посмотрел на ведьму.

Я должен узнать. Что бы она ни скрывала от меня, я должен это узнать.

— Скажи мне, — тихо выговорил Хольт, уверенный, что ведьма поймет его правильно.

Северянка прятала глаза, но комиссар чувствовал, что она приходит к какому-то решению.

— Айверсон…

Нечто врезалось в канонерку с такой силой, что весь мир содрогнулся. Раздался оглушительный грохот и скрежет терзаемого металла, а на носу «Тритона» распустился огненный цветок, который уничтожил лазпушку и испепелил всех, кто стоял рядом.

— Ложись! — рявкнул Хольт, прыгая на ведьму и закрывая её своим телом. Осколки окон рубки влетели внутрь, мгновенно искромсав растерявшегося рулевого; на спину Айверсону посыпалось битое стекло и обугленные куски мяса, от которых начала тлеть шинель.

Вставай!

Комиссар поднялся на колени. Над ним возвышался Бирс со сложенными за спиной руками, нетронутый огненной бурей.

Война — единственная истина, твой боевой дух — единственная добродетель!

Тут же в дверь вломился страж ведьмы, лицо которого потемнело от ярости при виде разора внутри рубки. Издав приглушенный крик, великан отбросил Айверсона от своей подопечной и поднял женщину на руки.

— Она в порядке, — просипел Хольт, кашляя от едкого дыма. — Просто ошеломлена.

Тогда-то он и услышал неразборчивый шум на палубе внизу. Распахнув дверь, комиссар узрел жалкую картину полной неразберихи: серобокие беспорядочно метались туда-сюда, пытаясь укрыться от жгучего шквала энергоразрядов. Выстрелы шли словно из ниоткуда, и солдаты быстро гибли, а их убийцы оставались незамеченными посреди толпы.

— Следите за трассами! — проревел Айверсон и тут же нырнул обратно в рубку, укрываясь от нацеленной в него очереди.

— Они на борту! — заорал кто-то из конфедератов. — Прямо здесь, с нами!

— Ни черта не вижу! — ругнулся старый Калли, который стоял на одном колене, уперев в плечо громоздкую рельсовую винтовку. — Ничего тут нет!

Очередной разряд оторвал бойцу левое ухо, он вскрикнул от жгучей боли и нечаянно нажал на спуск.

— Собраться в огневые команды! — орал с кормы лейтенант Грейберн. — Надо организовать…

Сверхскоростной твердотельный заряд из винтовки Калли пробил нагрудник офицера и, вырвавшись из спины, почти напрочь оторвал голову стоявшему там гвардейцу. Беззвучно шевеля губами, Грейберн сделал несколько неуверенных шагов назад, перевалился через планширь и исчез. Его невольный убийца даже не видел, что произошло: он уронил винтовку и стоял на коленях, зажимая рану на месте уха.

Кто-то поднял оружие с палубы.

Посмотрев вдоль длинного ствола чужацкой винтовки, Корт Туми почувствовал, как в нем пробуждаются старые инстинкты. Снайпер так и не восстановился после травмы головы, полученной на первый же день в Трясине… так давно… Это был удар ногой, вспоминал серобокий, от рыцаря… на лодке. Потом мир потускнел, как будто кто-то выключил свет в черепе Корта, так что с тех пор он просто ходил по пятам за другими бойцами, делал, что ему говорили, постоянно молчал и почти ни о чем не думал. Всё были уверены, что Туми помрет через неделю, но посмотрите-ка — вот он, у самого конца пути и до сих пор дышит, когда столько народу уже пошло на корм шкрабам. И теперь снайпер понял, в чем причина.

Корт почувствовал монотонное гудение винтовки в руках, и его вялые черты осветила кривобокая улыбка. Это было правильное оружие.

— Есть для нас с тобой работенка, Элоиза, — сказал Туми винтовке и поразился звукам собственного голоса. Он не помнил, почему всегда давал такое имя своему оружию, но знал, что делал так с каждой новой пушкой. Снайпер с любовью обнял Элоизу, и, не заботясь о собственной безопасности, принялся разгадывать шаблон вражеского огня. Отслеживая смертоносные очереди до их источника, он выискивал цель…

Попался! Нападавший выглядел, словно участок дрожащего воздуха над стрелковой площадкой правого борта, схожий по форме с человеком. Враг был почти невидим, но сияющее дуло его оружия стало маяком для снайпера.

Туми произвел выстрел.

Айверсон увидел, как в толпе вспыхивает яркая дрожащая полоса. Мгновение спустя с одной из стрелковых платформ рухнуло безголовое тело, которое с шипением то пропадало из виду, то появлялось вновь. Маскировочная система чужака вышла из строя.

«Стелс-костюмы», — понял комиссар. Ван Галь ведь упоминал ранее, что кавалеристы столкнулись с ними. Помимо невидимости, БСК лазутчиков тау обладали встроенными прыжковыми ранцами, поэтому открытая палуба «Тритона» оказалась для них легкой мишенью. Хольт принялся внимательно осматривать канонерку в поисках других чужаков; согласно отчетам, их маскировочные системы были не совсем идеальными.

Где же вы?

И тут Айверсон заметил их — пару человекоподобных созданий, одно из которых пригибалось за колпаком кормового двигателя, а второе стояло на стрелковой платформе левого борта. Свет как будто огибал их, проскальзывал мимо, очерчивая бесцветные тени. Подвижные, словно ртуть, они лихорадочно мерцали в зеленоватом поле зрения аугметического глаза. Раздраженный Хольт закрыл бионический протез ладонью, прищурил обычный глаз — и тени исчезли.

Дело в импланте. В нем есть нечто, позволяющее мне видеть чужаков. Возможно, это старье не так бесполезно, как я думал.

Айверсон снова подумал о том, сколько же людей носили оптический протез до него. Штуковина была по-настоящему древней. Но у него не осталось времени на пустые размышления. На палубе погибали люди, и, запустив цепной клинок, комиссар спрыгнул вниз.

«Тритон» выглядел паршиво. Амфибия с пылающей носовой частью застыла в паре сотен метров от площадки челнока, и сверху до Мэйхена доносились звуки, будто исходящие из скорбного дома, но это была уже не его битва. Сердце капитана билось прерывистыми толчками, пока он бежал через платформу, на которой находилась стартовая позиция. Тело рыцаря гнило внутри доспеха, пожираемое микроскопическими паразитами, точно так же, как разум гнил внутри черепа, пожираемый бреднями мертвого поэта.

Слабое мясо под железной кожей, схожие судьбы, слишком поздно сплетенные…

Лихорадка не отпускала зуава, и теперь его одновременно бросало в ледяной холод и пылающий жар, но это уже не имело значения. Ничто не имело значения, кроме ярости, обещавшей привести Джона в Громовой край.

Гонись за судьбой, пока не сгинула, догоняй ненависть, пока не прогоркла…

Мэйхен несся к бронированному гиганту, который расстрелял канонерку. БСК «Залп» перекрыл им дорогу, выйдя из бункера впереди, и выпалил из сдвоенных рельсовых пушек, прежде чем кто-то успел отреагировать. Одного раза хватило, чтобы сокрушить носовую броню «Тритона», будто легчайший нательный бронежилет. В ту же секунду конфедератов атаковали отделения воинов огня, появившиеся из туннелей и бункеров вокруг платформы. Немного, всего два или три десятка бойцов, но в дистанционном бою они были смертельно опасны. Выжившие серобокие яростно отстреливались из-за гусениц «Покаяния и боли», но укрытия не спасали от пугающе метких чужаков. Изменить ход сражения снова выпало зуавам.

— Бей врага! — скомандовал мальчишка-пастырь, и рыцари, повинуясь ему без единого слова, разделились для атаки на рассредоточенных ксеносов. Джон Мильтон бежал прямо на «Залп», который поворачивался, наводя на арканца тяжелые пушки, способные уничтожить танк. Сблизившись с боескафандром, Мэйхен уставился в его «лицо», — пучок безразличных датчиков, — пытаясь понять, что задумал пилот.

Распаляй ярость, пока не остыла…

Луч света, тонкий, как карандаш, уперся в Парцелла, когда тот был на полпути к противнику, и мгновение спустя зуава озарило призрачно-голубое свечение. Словно следуя какому-то безмолвному повелению, дюжина чужаков сосредоточила огонь на рыцаре, терзая его смертоносно точными попаданиями. Старинный «Штормовой» доспех за несколько секунд смялся под залпами, и арканец с лязгом рухнул на платформу. Целеуказатель двинулся к новой мишени, оставив позади расплавленные обломки брони.

Оди Джойс видел всё это с другой стороны площадки, где рубил на куски четырех воинов огня. Когда доходило до ближнего боя, тау оказывались смехотворно хрупкими, и юноша даже думал, что в их убиении нет славы, но, увидев гибель Парцелла, понял, что ошибался. Возможность вычищать ксеносов — любых ксеносов — была даром самого Императора!

Нахмурившись, пастырь отследил рыскающий луч до его источника и заметил на одной из крыш тау в легкой броне. Шлем воина раздувался от дополнительных датчиков, оптических и других, поэтому Оди решил, что перед ним какой-то наводчик. Полоска целеуказателя, движущаяся по полю битвы, исходила из телескопического устройства в руках ксеноса. Юноша навел на него тяжелый стаббер… и увидел, что луч приближается к Мэйхену.

Когда все цвета — лишь иные оттенки проклятья…

Джон отпрыгнул вбок за долю секунды до выстрела рельсовых пушек. Смертоносные заряды с воем пронеслись мимо, словно разъяренные ловкостью капитана. Он хотел победно захохотать, но вышел только слабый смешок умирающего; попытался выстрелить, и только тогда обнаружил, что оружия больше нет, как и левой руки. Один из сверхскоростных снарядов оторвал конечность в плече, а Мэйхен даже и не заметил. Впрочем, его не взволновала потеря: для мести вполне хватит и одной руки.

И последние угли погасли, рассыпавшись пеплом…

Рыцарь пригнулся, и смерть прошла у него над головой, оставив сдвоенный инверсионный след. В следующий миг Джон подобрался к врагу вплотную. Содрогаясь от ярости и лихорадки, он вонзил дрель в нагрудник боескафандра; все тело арканца вибрировало, пока острие сверла прогрызало слои твердого панциря. Это была агония, но Мэйхен принимал её с радостью.

И надежда затоплена роком бесчувственным…

БСК размахивал рельсовыми пушками, но пилоту никак не удавалось навести их на врага, оказавшегося слишком близко. «Залп» сделал несколько неверных шагов назад, однако безжалостный рыцарь последовал за ним, вонзая дрель всё глубже, пока его собственное тело точно так же разрывалось от судорог. Внезапно сверло рванулось вперед, пробив последний слой брони, вонзившись в мясо и кости. Джон не вынимал оружие ещё несколько секунд. Пока ксенос превращался в кровавую кашу, Мэйхен ждал восторженного экстаза, но тот не приходил к нему.

— Ты — мой Громовой край? — прохрипел рыцарь мертвому чужаку, зная, что это не так. Отшатнувшись, Джон оставил боескафандр стоять безмолвным свидетелем своей неудачи.

— Темплтон, если ты так много знаешь, скажи… — Мэйхен содрогнулся в приступе кашля, полетела кровавая слюна, — …скажи, что мне делать!

Внемли колоколу, что заходится звоном, оглашая конец вечности.

Как будто пребывая в тумане, Джон удивился, почему от его лихорадки всё вокруг посинело. А затем луч целеуказателя метнулся к разбитому забралу и остановился между глаз рыцаря, словно перст благословления.

Ибо вечность не обещана никому.

— Это мой Гро…?

Джойс мечтательно улыбнулся, видя, как десятки импульсных разрядов врезаются в забрало Мэйхена. Колоссальный «Громовой» доспех капитана задрожал от ударов, но не упал.

— И так старые и неверующие были сочтены недостойными, — произнес юный пастырь, цитируя истины, которыми поделился с ним мертвый святой. — И лишил их Император милости Своей, и возвысил праведных, дабы вырезали они слово Его на лике Галактики огнем и кровью!

А затем луч-убийца вспорхнул с железной могилы рыцаря, и Оди тут же изрешетил наводчика на крыше. Благодаря своего бога, он помчался к ближайшей группке воинов огня.

Как же хорош труд во имя Императора!

Шас’вре Джи’каара следила за разворачивающейся битвой с крыши завода неподалеку. Женщина-тау знала, что её товарищи хотят поскорее вступить в бой, но ждала, пока к схватке не присоединились «Часовые».

— Команда «Кризисов», атака по схеме «Аой’каис», — скомандовала Разбитое Зеркало.

Взмыв над крышей, она устремилась к платформе внизу. Массивный БСК Джи’каары выглядел, словно какая-то экспериментальная летающая машина. По бокам от командира неслись Каорин и Асу’кай, которые были облачены в такие же боескафандры, но управлялись с ними намного искуснее.

«Они с отвращением восприняли мое повышение и ввод в команду», — подумала женщина.

Двое ветеранов и были командой «Кризисов» Диадемы. Они долгие годы служили вместе и прошли ритуал та’лиссера, сделавшись ближе друг другу, чем кровные родственники. Сама Джи’каара никогда не приносила клятву воинского братства: внешние и внутренние шрамы превратили её в изгоя среди сородичей, и все же о’Сейшин возвысил Разбитое Зеркало над побратавшимися бойцами. Это было неправильно, и не в последнюю очередь потому, что она чувствовала себя не на месте внутри БСК. Да, женщина владела техникой ношения брони, но уже много лет не облачалась в «Кризис» для боя.

Джи’каара знала, что не может сравниться с подчиненными, и они тоже это знали.

«О’Сейшин, твои политические игры стали насмешкой над обычаями тау, — с горечью подумала Разбитое Зеркало. — У касты воды нет почтения к традициям».

Гниль укоренилась здесь десятилетия назад, когда аун’о Хамаан, эфирный, ответственный за Федру, исчез вместе с шас’о Геза, командующим воинов огня. О’Сейшин, как старший тау среди оставшихся на планете, принял общее руководство и уже не слагал полномочия. Шли годы, Джи’каара ждала, что эфирные или каста огня пришлют замену пропавшим, но никто не появлялся, и женщина наконец призналась себе, что всё так и останется. Война, в которой у тау не было военного или духовного вождя, деградировала в нечто непонятное для Разбитого Зеркала.

«Но здесь и сейчас у меня есть ясная цель, — решила она. — Сегодня я, в жизни или смерти, но послужу Высшему Благу. Чем бы оно ни было…»

Последняя, мрачная мысль обеспокоила Джи’каару, но время раздумий прошло. Открыв огонь из фузионных орудий, боескафандры обрушились на «Часовых».

Единственным, кто увидел приближающихся врагов, оказался Ван Галь, хотя «увидел» было не совсем точным описанием. Он скорее «почувствовал» тень, коснувшуюся шкурки его шагохода. Это было совершенно нелогичное ощущение, но кавалерист давно затвердил, что логика никак не помогает выжить. Боргард не думал, а действовал, и сейчас он так резко развернул машину, что менее талантливый всадник опрокинулся бы. Очередь мощных фузионных разрядов распорола воздух позади него, и в металлической платформе возникли глубокие борозды. Вся мощь параллельного залпа досталась «Часовому» Арнесса, кабина которого разлетелась на куски. Обезглавленный шагоход проковылял несколько метров и с грохотом рухнул на площадку. Мистеру Серебряку повезло, и его противник, — очевидно, не такой умелый, как остальные, — даже не зацепил машину парня. По Квинту вообще не стреляли: несомненно, тау определили в него худшего из пилотов.

— Боескафандры! — воксировал Ван Галь, инстинктивно определив врага ещё до того, как тот коснулся земли. Широкие ступни БСК и ноги, схожие с поршнями, изящно амортизировали удар, но центральный чужак немного споткнулся.

«Вы, сэр, свою лошадку не знаете!» — с сухой иронией подумал Боргард.

— Вижу фузионки и огнеметы! — крикнул мистер Серебряк, юный северянин, которого приняли в «Серебряную бурю» из-за имени, как живой талисман. Однако парень оказался блистательным кавалеристом, и капитан Вендрэйк на собственные деньги купил ему «Часового». Это вызвало раздражение твердолобых патрициев вроде Квинта, но Ван Галь гордился, что сражается рядом с Серебряком.

— Отступаем к «Тритону»! — завопил Перикл и бросился бежать к застрявшей канонерке, что оказалось смертельной ошибкой. Если Боргард и северянин быстро петляли на платформе, совершая маневры уклонения и танцуя среди непрерывных очередей, Квинт несся по прямой. Один из БСК развернулся и с насмешливой легкостью отстрелил ноги его шагоходу. Подбитый «Часовой» завалился вперед и рухнул, а отломившаяся кабина заскользила по платформе, словно вагон, сошедший с рельс. Лейтенант завизжал от ужаса, но тут разбитая машина загорелась, и визг перешел в вопли.

Ван Галь отключил вокс-канал Квинта и оценил противников, не переставая выписывать коленца между ними. Массивные боескафандры приземлились плотным треугольником, в центре которого находился худший из пилотов, видимо, командир.

— Огонь по левому! — скомандовал Боргард.

Шагоходы резко повернулись в «поясе» и синхронно открыли огонь. Обоим всадникам, несмотря на беспрерывные маневры, удались восхитительные выстрелы. Лазпушка Ван Галя поразила левый «Кризис» прямо в грудь, автопушка Серебряка изрешетила неприятелю ноги.

— Совместная победа: БСК! — объявил ветеран.

И вот так просто погибла Каорин, все годы её тренировок мгновенно обратились в ничто. Джи’каара не испытывала горя, лишь холодное сожаление от того, что недооценила врагов. Судя по идеальным убойным выстрелам, выжившие всадники превосходно контролировали свои машины.

В отличие от меня…

Шас’вре заметила, что Асу’кай яростно и страстно охотится за убийцами товарища, утратив самоконтроль после её гибели. Залпы ветерана проходили вдали от скачущих «Часовых», в любой момент они могли развернуться и убить снова…

Я не погибну так просто и так глупо!

Глубоко зачерпнув сил из горечи в сердце, Разбитое Зеркало попыталась обрести связь с незнакомой машиной. Она выбрала противника и сосредоточилась, изучая его случайные маневры, заставляя себя вычислить шаблон движений. И внезапно ей это удалось.

Ван Галь понял, что обрек себя на гибель, решив атаковать взбесившийся боескафандр. Это была неверная цель. Другой тау, тот, что промахнулся по Боргарду с воздуха и споткнулся в миг приземления — именно он убьет арканца. Кавалерист понял это по небольшим изменениям в позе чужака, положении оружия и том, как датчики БСК вперились в него, словно заглядывая прямо в душу. Враг очнулся и вступил в игру.

«Догнавший бурю»: 213 побед, подсчет продолжается.

Спасения не было, поэтому Ван Галь завершил атаку и разнес правый боескафандр на куски. Мгновением позже уцелевший противник выстрелил по шагоходу с абсолютно убойной позиции, как и предвидел Боргард. Он даже не пробовал уклониться.

«Догнавший бурю»: 214 побед, подсчет окончен.

Джи’каара зарычала, наслаждаясь убийством и упиваясь видом горящего «Часового», который подпитывал её ненависть. Несомненно, эфирные не одобрили бы подобных эмоций, но эфирные бросили тау на Федре, так что плевать на их мнение. Возможно, эти мистики ошибались насчет Высшего Блага. Если ненависть дает такую сосредоточенность, такую силу, возможно, она — истинный путь?

Я буду убивать гуэ’ла, убивать до тех пор, пока от них не останется ничего, кроме праха и горьких воспоминаний!

Развернувшись, шас’вре начала отслеживать последний шагоход. Тот медленно кружил вокруг боескафандра, устрашенный гибелью брата. Всадник «Часового» был очень умелым, — даже талантливее другого, сраженного Разбитым Зеркалом, — но женщина видела, что пилот не верит в себя, и эта неуверенность погубит его.

— Искорени чуму синекожих! — взревел кто-то позади неё.

Затем послышался мучительный жалобный вой, и нечто вгрызлось в спинную бронепластину «Кризиса». Дергано повернувшись, Джи’каара отмахнулась фузионным бластером, но нападавший отбил удар шипастым наручем. Неприятель был облачен в вычурный железный боескафандр, полную противоположность обтекаемой и минималистской машины шас’вре. На его броне виднелись пятна крови и грубо намалеванные символы, выдававшие в пилоте варвара даже по стандартам гуэ’ла.

— Узри ереси их и истреби их! — прогрохотал дикарь через усилители, не прекращая атаковать. Он поочередно взмахивал бешено вращающимися циркулярными пилами, закрепленными на запястьях, описывая широкие дуги. Блокировав один из ударов фузионным бластером, Разбитое Зеркало почувствовала, как сминается кожух. Она никак не могла навести оружие, враг был слишком близко…

Да, я сломлена, но это делает меня сильнее!

Ощерившись, Джи’каара направила огнемет в землю и выпустила мощную струю пламени. Со свистом терзаемого воздуха обратный поток жара поднялся над платформой, охватив обоих противников. В поле зрения шас’вре замелькали тревожные сигналы, но она не прекращала жечь, уверенная, что «Кризис» продержится дольше древней брони врага.

Это ваша раса — чума! Ваше время ушло!

Доспех Оди раскалился, как печка, и юноша обливался потом. Он слышал хрип и лязг старинных охлаждающих систем, которые пытались ослабить жар, рожденный огнеметом тау. Сквозь бушующее пламя Джойс видел «голову» врага, сенсорный модуль, смотревший на него с ледяной отстраненностью. Пастырь знал, что отстраненность — ложь, и ксенос внутри боекостюма ненавидит его, так же, как он сам ненавидит ксеноса. Именно так всё и должно быть.

В мире нет места для нас двоих, нет его и в Небесах и Преисподних бесконечного космоса!

Кожа Оди пошла волдырями, но он продолжал атаковать боескафандр с неистовством, которое приглушало боль. Чужак не отступал, изрыгал потоки огня и неуклюже парировал удары фузионным бластером, укрепленным на левой руке. Наконец, языки огня проникли под расколотый кожух оружия, и оно взорвалось, оторвав конечность БСК. Ударная волна вытолкнула пастыря из пылающего ада.

— Не подходи, и я прикончу ублюдка! — крикнул по воксу мистер Серебряк, выводя «Часового» на позицию для атаки, но Джойс не обратил на это внимания. Истошно распевая псалом бичевания пороков, юноша снова ринулся в бой, но мгновенная передышка дала врагу возможность поднять огнемет…

Пусть ты сожжешь мою плоть, дух мой тебе не сокрушить!

Оди ринулся прямо в струю пламени, и доспех протестующе заскулил: охлаждающие системы отключились, не выдержав перегрузки. Раскалившийся докрасна нагрудник опалил кожу и сжег плоть на ребрах. Джойс словно проглотил боль и тут же выплюнул её в ксеноса, превратив в священную ярость. Запустив толчковый двигатель, он запрыгнул на широкие плечи «Кризиса» и врубился в небольшую угловатую голову БСК. Машина с грохотом задергалась, пытаясь скинуть зуава, но юноша глубоко вонзил лезвие циркулярки ей в плечо, и, укрепившись, продолжил кромсать врага второй пилой.

— Я — воплощение Его воли и Его слова! — радостно ликовал Оди, плоть которого пузырилась под железной кожей доспеха.

— Я — клинок Его ярости… — голова боескафандра повисла на пучке искрящихся проводов, пастырь откинул её в сторону. — И я — щит Его презрения!

В тот же миг противники взмыли к небу, возносимые над платформой прыжковым ранцем «Кризиса». Лишившись сенсорного модуля, машина летела вслепую, но при этом вертелась и брыкалась: пилот всё ещё пытался сбросить Джойса. Юноша, вцепившийся в БСК, как чиновник в свое кресло, рубил свободной рукой, стараясь добраться до порченой плоти ксеноса под оболочкой.

Между плечами боескафандра что-то лопнуло, и он содрогнулся от серии микровзрывов — а затем, внезапно и с чудовищной силой, детонировал прыжковый ранец. Ударная волна отшвырнула Оди, словно он был бумажным змеем, оказавшимся на пути торнадо. Кувыркаясь в воздухе, Джойс заметил, что его заклятый враг стремительно падает на площадку челнока.

— Кровь для Бога-Императора! — прогремел пастырь, представляя, как гордятся им сейчас святой Гурди-Джефф, и Император, и старенькая мама. Когда полет по инерции перешел в свободное падение, юноша попытался включить ракетный ранец доспеха. Поврежденные механизмы протестующе заскрежетали и бессильно затарахтели, но не более. Выругавшись, зуав стукнул кулаком по своенравной штуковине.

Толчковый двигатель взорвался, будто осколочная граната, и Оди Джойс осыпался с небес тысячью поджаренных кусочков.

Израненная и полуослепшая Джи’каара лежала в обломках «Кризиса». Удар о платформу переломал все кости в теле женщины, но ненависть Разбитого Зеркала не потускнела и пылала маяком сияющей тьмы в самом сердце её существа, не давая уйти в блаженное небытие.

Я… не… сдамся…

В черном своде над шас’вре появилась светлая трещинка, почти болезненно яркая после полной темноты, а затем кто-то отвалил нагрудник БСК в сторону, и свет хлынул внутрь водопадом. Джи’каара попыталась отвернуться, но шея не слушалась её. На фоне неба возник морщинистый гуэ’ла и с волчьей ухмылкой уставился на чужачку. Как заметила Разбитое Зеркало, у него не было глаза, уха и большей части зубов.

— Эй, да у нас тут живая синекожая! — крикнул он невидимым товарищам. Оценивающе взглянув на лицевые импланты тау, гуэ’ла облизнулся.

— Да у тебя тут натурально шикарное барахлишко, сестра, — промурлыкал он, — а старина Калли, можно так сказать, коллекционер, понимаешь?

Затем гуэ’ла, в руке которого появился кинжал, протиснулся внутрь.

— Лежи смирно, подружка!

Но тут кто-то выдернул коллекционера обратно, — тот успел только удивленно вскрикнуть, — и перед Джи’каарой появилось новое лицо. Для неё все гуэ’ла выглядели одинаково, но этот обладал совершенно уникальными шрамами. Хотя с их встречи в Трясине прошло много ротаа, Разбитое Зеркало узнала его с пугающей ясностью.

— Ко’миз’ар, — прохрипела шас’вре. Сетка шрамов гуэ’ла исказилась, и женщина поняла, что он тоже её узнал. — Ко’миз’ар…

— Совпадений не бывает, верно? — тихо спросил старый знакомый. — А если и бывают, то работают они как-то совсем уж криво.

Джи’каара смотрела на него, не совсем улавливая смысл слов. Без лексического модуля её понимание языка гуэ’ла было в лучшем случае ограниченным.

— Комиссар! — позвал кто-то. — Все на борту, сэр. Можем отправляться!

Только тогда Разбитое Зеркало обратила внимание на нетерпеливый рокот двигатель челнока. До этого он казался шас’вре неважным, а покрытому шрамами человеку как будто казался неважным и сейчас. Он смотрел только на Джи’каару.

— Стоило убить меня, — сказал ей комиссар, — когда у тебя был шанс.

— Убить тебя… — прошептала женщина. Эту насмешку она поняла и попыталась дать достойный ответ. — Убью… тебя…

— Да. Думаю, ты одна из немногих, кому это, возможно, ещё по силам, — гуэ’ла помедлил, словно удивившись собственным словам. — Может быть, в следующий раз.

И он удалился.

Немного позже рокот челнока превратился в краткий, раскатистый грохот, а потом удалился и он, оставив Джи’каару наедине с её ненавистью.

Глава пятнадцатая

День последний

Челнок

Мы оставили Федру позади. Во время подъема на орбиту она цеплялась за челнок, словно отвергнутая любовница, пыталась остановить наше бегство на каждом этапе полета. Кажется, я с точностью ощутил, в какой момент мы вырвались из Её атмосферы и оказались в чистой пустоте космоса. Не знаю, что ждет нас на корабле Небесного Маршала, но, по крайней мере, нам не придется умирать в Её объятиях.

Бегство вышло загадочным, поскольку я не совсем понимаю, кто именно управляет кораблем. Перед отлетом казалось, что наш пилот погиб или исчез, но ведьма уверила меня, что он ждет в кабине вместе с Катлером. Судя по напряженным ноткам в её голосе, это была не совсем правда и не совсем ложь, а тема, которую мне не стоило вскрывать. По молчаливому уговору я остался в трюме, когда северянка и её телохранитель отправились в кабину. Вскоре после этого мы поднялись в воздух, и пока что этого достаточно.

Стыковка с «Реквиемом по добродетели» произойдет через час, но, если восстание Авеля подавлено, то долго мы не продержимся. Честно говоря, нас уже сложно назвать «противовесом» для сил безопасности Небесного Маршала. Во время прорыва через Диадему многие солдаты погибли, а выжившие измотаны.

Также уцелели трое зуавов, но они все шокированы гибелью своего лидера, кем бы он ни был на самом деле. Не знаю, кого оплакивают рыцари: капитана Мэйхена или пастыря, недавно принятого в отряд, но мне придется как-то поднять их боевой дух перед высадкой. Ещё остался этот «Серебряк», кавалерист-северянин — отличный всадник, но его «Часовой» не особо пригодится нам на борту корабля. Помимо этих четверых пилотов, у меня осталось шестьдесят три бойца, среди которых есть и хорошие солдаты, и мерзавцы вроде того, что пытался чем-то поживиться в «Кризисе». Единственный выживший офицер — лейтенант Худ, суровый ветеран, почти десять лет возглавлявший элитных «Пылающих орлов». Хорошо, что под рукой есть такой человек, даже если большинство его «Орлов» уже не полетят.

Надо написать ещё вот о чем. Разведчик по имени Валанс кое-что обнаружил в одной из цистерн…

Из дневника Айверсона

— Решил, что вы захотите это увидеть, комиссар, — произнес чернобородый мужик, — так что пошел прямо к вам.

«Слишком он здоровый для разведчика», — отстраненно подумал Хольт. Его разум тем временем пытался перекрыть дорогу картинам резни, которые поступали со стороны глаз. Геометрически точное расчленение тел внутри цистерны не поддавалось пониманию, но сильнее всего Айверсона обеспокоила не кошмарная сцена, а ощущение того, что где-то в глубине души он всё-таки понимает её смысл. Всего лишь тусклый проблеск интуитивного осознания, но комиссар не мог от него избавиться.

Я знаю, или, точнее, буду знать, в чем суть этого безумия.

— Ты поступил правильно, разведчик, — Хольт с размаху захлопнул люк цистерны. — Больше никому об этом ни слова, понятно?

— Как прикажете, сэр, — Валанс помялся с беспокойным видом. Айверсон видел, что этот человек редко чего-то боялся, но такое зрелище… Разведчик беспомощно развел руками. — Что здесь случилось, комиссар?

— Тау — порченые выродки, — ровным голосом ответил Хольт. — Их надменная манерность и всевозможные техноереси не должны вводить тебя в заблуждение.

— Вы говорите, что это сделали синекожие?

— А кто же ещё? — вместо утверждения у Айверсона невольно получился вопрос. Валанс кивнул, хотя слова комиссара его явно не убедили.

«Как и меня самого», — мрачно подумал Хольт.

— Это неправильно, — заявил о’Сейшин, который за все время их бесед с Катлером никогда не выражался настолько прямо. Сейчас посланник сидел в уголке и, съёжившись, дрожал в холодном, наэлектризованном воздухе кабины.

— Иногда из нескольких маленьких неправильностей получается одна здоровенная правильность, — протянул Энсор из кресла второго пилота. Полковник, страдавший от боли, побледнел и осунулся, но ему удалось временно остановить кровотечение из порченых ран. — Разве в твоем драгоценном тау’ва об этом не говорится, Си?

— Вы думаете, это «маленькая неправильность»? — прошипел чужак.

— Я думаю, что нам нужно управлять этой Императором забытой развалюхой! — огрызнулся Катлер, с которого разом слетела напускная удаль. — А теперь заткнись и не мешай леди работать.

Сам Энсор ни на мгновение не верил собственному бахвальству. Глядя на сидевшую рядом женщину, он понимал, что творится «Очень Большая Неправильность», да ещё с хвостиком. Руки Скъёлдис уверенно, мастерски порхали над пультом управления, но глаза под чадрой принадлежали другому. В разуме женщины пребывал Гвидо Ортега, и мертвый пилот управлял челноком, пока ведьма блокировала его воспоминания о недавней гибели. Блуждающий взгляд зеленых глаз северянки наблюдал за движениями её тела из глазниц отрубленной головы верзантца, которую, словно жуткий тотем, водрузили на приборную панель.

Некромантия, самое поганое колдовство…

Полковник ужаснулся, осознав истинную суть ведьмы. Со временем он научился принимать и даже уважать её искусство вюрда, но происходящее сейчас было мрачнее и бесконечно опаснее предвидения и телепатии. Оно было порченым.

— Его дух по-прежнему здесь, — сказала Скъёлдис, впервые обхватив голову Ортеги ладонями и воззрившись в ошеломленные смертью глаза. — Скверная смерть может сковать душу на дни или годы, а то и навсегда. Нам повезло: он умер очень скверно.

Несмотря на долгую разлуку, женщина никак не поприветствовала Энсора. Конфедерат наблюдал, как северянка готовится к ритуалу, садится в кресло пилота и пристегивается, даже не смотря в его сторону. После этого она мрачно оценила состояние полковника и заговорила, не глядя ему в глаза.

— Ярость демона глубоко вспорола тебя, — сказала ведьма, словно он сам этого не знал. — Твои раны не исцелятся, Энсор Катлер.

Затем Скъёлдис передала ему последние инструкции Авеля, почти не давая времени подумать, не то что вставить слово. Закончив, ведьма без предупреждения вошла в транс, и начался новый кошмар.

«Она подняла нас в космос, — говорил себе Катлер, — и доставит к Зебастейну-мать-его-Кирхеру. Скъёлдис знает, что делает».

Но полковник понимал, что всё не так просто. Колдовство такого рода не обходится без последствий.

Она боялась, и поэтому не смотрела мне в глаза. Думала, что я остановлю её.

Энсор наклонился было к ведьме, но сильная рука удержала его и вернула на место. Это был вералдур, Мороз, который возвышался над ними обоими. Великан покачал головой, не сводя бдительных глаз с госпожи. Тогда-то Катлер и заметил, что чадра Скъёлдис сползла, открыв звездам её изящное, сухое лицо.

Только она не сползла. Женщина сама открыла себя варпу.

Вспомнив, как северянка страшилась звезд, Энсор попытался выбраться из кресла, но Мороз снова удержал его.

«Слишком поздно, — понял Катлер. — Она уже приняла решение, какой бы ни была цена…»

Стоя у грязного иллюминатора, Айверсон наблюдал, как звезды скрываются за громадной тушей линейного корабля, к которому приближался челнок. «Реквием по добродетели»: название, сочащееся иронией, как и почти все иные названия, встреченные Хольтом в его странствиях.

Совпадений не бывает, или работают они совсем криво.

За вернувшейся мыслью потянулась другая: почему он не убил покрытую шрамами женщину-воина огня на стартовой площадке? Да, однажды она пощадила Хольта, но это было скорее насмешкой, чем актом милосердия. А кто сказал, что я не посмеялся над ней? Жаль, рядом не оказалось Рив, чтобы обсудить произошедшее. Может, она и была предателем и наемной убийцей, но при этом мыслила логически.

Почему же она не возвращается?

Впереди разинул пасть ангарный отсек линкора, темный, как вопрос, на который не будет ответа.

Челнок коснулся палубы с резким металлическим звуком, разнесшимся по всему корпусу. Ведьма судорожно вздохнула и, словно бы задрожав всем телом, откинулась в кресле.

— Скъёлдис? — позвал Катлер. — Ты в порядке?

Энсор попытался встать, но вералдур так и не отпускал его.

— Убери руки, мужик! Не видишь, что ли, я должен ей помочь!

— Убей… это… — голос женщины-псайкера звучал не громче слабого вздоха. Полковник с раскрытым ртом уставился на её тело, забившееся в конвульсиях. Северянка быстро и хрипло дышала, но губы не двигались.

— Я не понимаю…

— Убей это! — с внезапной яростью прошипела Скъёлдис. Осмотревшись, Катлер встретился взглядом с её осиротевшими глазами, которые по-прежнему сияли в отрубленной голове Ортеги. Сейчас они расширились от ужаса и отчаяния.

— Пилот был… не единственным… кто остался здесь… — просипела ведьма сквозь мертвые губы.

«Она не может вернуться в свое тело, — с ужасом понял Энсор, — потому что его заняло нечто иное».

— Мы видим тебя, Белая Ворона! — с ненавистью захрипел хор голосов сбоку от полковника. Катлер резко развернулся к креслу первого пилота, и в тот же миг Скъёлдис открыла глаза и уставилась прямо на него.

Черными шарами, истекающими тлетворным радужным светом…

— Мы чуем тебя! — рот ведьмы растянулся в жуткой гримасе, а по её фарфоровой коже, словно линии раскола, поползли тончайшие трещинки, следуя за изгибами татуировок. Северянка подняла руку в обвиняющем жесте, и её пальцы треснули, как перезревший плод; наружу вырвались шипы из темного чугуна. — Мы будем тобой!

Издав горестный, душераздирающий вой, вералдур поднял топор… и помедлил, с мукой в глазах глядя на госпожу.

— Къёрдал! — завопила Скъёлдис из своей мертвой темницы. — Не предай меня напоследок!

На лице великана отразилась вновь обретенная решимость, но было уже слишком поздно. Ликующе хихикая, протодемон взмахнул бритвенно-острыми когтями и вырвал северянину горло. Вералдур зашатался, пытаясь исполнить долг, пока жизнь струей вытекала из него. Болезненно, сантиметр за сантиметром, страж занес оружие… и тут мерзость ударила вновь, пробила ему грудь растопыренной лапой и углубилась в плоть, терзая и потроша. Гигант безмолвно закричал, и в тот же мигтварь вырвала его сердце в фонтане крови и осколков костей. Топор выскользнул из онемевших пальцев, сам вералдур опрокинулся навзничь.

«Къёрдал, — лихорадочно подумал Катлер. — Его звали Къёрдал…»

Конфедерат бросился вбок, уходя от судорожного взмаха лапы над сиденьем. Не переставая смеяться и читать нараспев бесконечную литанию злобы, извивающееся чудище вырвалось из ремней безопасности. На заднем плане хныкал о’Сейшин, а Скъёлдис кричала с приборной панели: «Убей это, пока оно не набралось сил!»

Сколько раз? Сколько раз проклятая штуковина должна сдохнуть? Но Энсор уже знал ответ, ведь «проклятая штуковина» была частью его самого. Она будет возвращаться, пока я жив.

Пальцы полковника нашарили рукоять топора Къёрдала, и убийственная чистота оружия охватила тело арканца, словно лесной пожар. Демон нависал над ним, капая кровью из сердца, зажатого в миножьей пасти, а бесчисленные глаза сочились многоцветным Хаосом. Оно смеется надо мной! Дико завыв, Катлер взмахнул топором снизу-вверх и отрубил твари ногу в колене. Заверещав, она рухнула, размахивая железными когтями, а Энсор отчаянно всадил рукоять топора в лицо врагу и выпрямился. Порождение варпа потянулось за конфедератом, не переставая звать его по имени; руки создания вырывались из суставов и истончались, превращаясь в шипастые щупальца.

Я не достанусь тебе сегодня и вообще никогда!

Выругавшись, Катлер опустил топор, вложив в удар все силы тела и души.

Вокс-бусина в ухе Айверсона зажужжала, и кто-то произнес: «Комиссар».

— Полковник, — отозвался Хольт. Он узнал командира 19-го, хотя никогда прежде не говорил с ним. У Катлера был голос человека, привыкшего отдавать приказы, но сейчас в нем слышалась боль. — Знаете, вас непросто было найти.

Последовала долгая пауза, словно конфедерата обеспокоили эти слова.

— Наверное, по-другому получиться и не могло, комиссар, — наконец ответил он.

— Не сомневаюсь, — Айверсон не знал, что ещё сказать человеку, которого он так долго пытался отыскать. — Полковник…

— Комиссар, — перебил его Катлер, — у нас не так много времени. Вот что вам нужно сделать.

Следом он изложил Хольту последнюю часть плана Авеля.

— Вы доверяете ему? — спросил затем Айверсон.

— Преисподние побери, нет, конечно! — фыркнул полковник и объяснил свой план.

День последний

«Реквием по добродетели»

Думаю, эта запись окажется последней. Мы пробрались в неприступную крепость Небесного Маршала, и остатки моих сил уже собраны. Мои силы? Нет, это не совсем верно, поскольку я вернул командование над 19-м полковнику Энсору Катлеру. Он поведет конфедератов в их последний бой, на что имеет полное право. Кроме того, здесь наши пути расходятся. Странно, что мы с полковником расстаемся, даже не встретившись, но он задержался в кабине — «по личным делам» — а мне нельзя больше ждать. Скорее всего, нам не пережить последующих событий, но я всё равно чувствую, что однажды ещё встречу Катлера.

Этот дневник будет спрятан на челноке. Если сегодня мне не удастся исполнить долг, верю, что ты найдешь его и извлечешь уроки из моих ошибок. Я не знаю твоего имени, звания и даже призвания, но, раз уж тебе удавалось проследовать за мной сюда, ты — именно тот, кому можно доверять.

Кем бы ты ни был, надеюсь, что ты лучший солдат, чем я.

Из дневника Айверсона

— Противовес, — сказал Хольт, обращаясь к троим людям, которые ждали его в ангарном отсеке. Двое из них, мужчина и женщина, носили стеганые бронекуртки поверх синих комбинезонов и были вооружены короткими тупоносыми дробовиками. Судя по униформе — офицеры флотских сил безопасности, но оба сорвали с одежды значки Небесного Маршала. Третьим оказался древний, мертвенно-бледный старик, закутанный в рясу нефритового цвета с клобуком. Молочно-белые глаза почти сияли из тени под капюшоном, и, несмотря на слепоту человека, Айверсон не сомневался, что он видит дальше и глубже обычных людей. Почти вне всяких сомнений, это был астропат Авеля.

— Ты, что ли, ‘сар? — прорычала женщина-офицер на грубом готике. У неё было суровое лицо, строгая стрижка «ежиком» и обнаженные руки, перевитые канатами мышц. Невысокий рост явно не мешал ей быть жестким и компетентным командиром.

— Комиссар Айверсон, — представился Хольт и посмотрел на именной жетон собеседницы. — Офицер Привитера?

— Не похож ты на ‘сара, — с сомнением произнесла она.

Я знаю, девочка.

Айверсон давно потерял фуражку, а шинель стала тускло-серой, под цвет его длинных прямых волос. Арканец не стригся после того, как отплыл с «Антигоны» несколько месяцев назад — это казалось неважным.

— Он — Клинок, — удивительно звучным голосом произнес старик из-под капюшона.

— Ну, меня это вообще не колышет, астро, — Привитера нахмурилась, глядя на высаживающихся из челнока конфедератов. — Я пришла за бойцами, а их чё-то совсем немного.

— Чтобы помочь вашему восстанию, эти люди прошли через Семь Преисподних, — холодно заметил Айверсон. — Ты будешь относиться к ним с уважением, которого они заслуживают.

Привитера даже не вздрогнула.

— Слушай, ‘сар, у меня ребята гибнут по всему фраганому кораблю, ‘тому что Авель сказал «кавалерия на подходе». Он обещал мне армию.

— Так ты видела Авеля? — с внезапным интересом спросил Хольт.

— Я? — фыркнула женщина. — Никто никогда не видел Авеля, кроме, может, его ручного уродца, — она ткнула большим пальцем в сторону астропата, — у которого нету глаз.

— Но ты доверяешь ему? — и снова тот же самый вопрос, как будто ответ может что-то изменить так близко к концу игры.

— Авель реально влияет на ситуацию. Он влез так глубоко, что может дергать за нужные ниточки и объединять людей. Наше движение сопротивления и плевка не стоило, пока не появился Авель, — Привитера повесила дробовик на плечо. — Слушай, мужик, пора двигаться. Мы почти вломились на мостик, когда вдруг появилась целая куча синекожих.

— Он — Клинок, — повторил астропат. — Он должен немедленно идти со мной.

— Почему ты не хотела, чтобы я встретился с Айверсоном? — спросил Катлер, вытирая с топора вералдура демонический ихор. Во время схватки раны полковника открылись, и он двигался только за счет силы воли.

«Потому что ты попытался бы убить его, а это невозможно, — произнес голос в голове Энсора, — но он мог бы убить нас».

Нас? Конечно, Скъёлдис была права. Теперь северянка стала частью его самого, душа женщины вплелась в ткань души Катлера. После того, как полковник убил демона, ведьма попросила Белую Ворону открыть разум и позволить ей войти. Энсор не сомневался ни секунды: без указаний Скъёлдис он не знал, что делать.

Вздохнув, Катлер принял парочку «Яростей». Он ненавидел боевые стимуляторы, но они были чище наркотиков Федры, и без них полковник часу бы не продержался.

— А с чего бы я вдруг попытался убить комиссара? — спросил он.

«Позже объясню. Сейчас нам пора идти, Белая Ворона, твои люди ждут тебя».

Когда Энсор Катлер вышел из челнока, раздался хор приветственных криков. Искренняя радость бойцов ошеломила полковника, заставив замереть. C о’Сейшином на плечах и топором в руках Энсор наверняка походил на какого-то короля варваров, но это не волновало конфедератов. Пока солдаты что-то счастливо кричали, Катлер смотрел на них с грустью, граничащей с отчаянием. Так много погибших, так мало уцелевших. Что случилось с Вендрэйком, и Мэйхеном, и этим многообещающим молодым офицером, Грейбёрном?

«Всё это из-за меня, — понял Энсор. — Я погубил 19-й полк».

«Белая Ворона, сейчас не время для самобичевания, — вмешалась Скъёлдис. — Скажи им то, что они хотят услышать. Дай им поверить в тебя».

— Слушайте, всё это очень трогательно, — прорычала женщина в форме офицера безопасности, — но давайте к делу! Мои парни гибнут на палубе «А»!

Катлер посмотрел на неё странными, разными глазами, — серым и зеленым, — после чего кивнул.

— Думаю, мы сможем всё развернуть в нужную сторону, офицер.

— И как именно? — вызывающе спросила она. — Синекожие плотно засели на мостике.

— Может, и так, но у меня тут имеется один совершенно особенный синекожий, — Катлер бросил о’Сейшина на пол и ухмыльнулся. — Джентльмены — и вы, леди, — поприветствуйте командующего Приход Зимы.

Айверсон уже почти целый час шел за жутковатым проводником. Несмотря на слепоту, астропат ни разу не споткнулся и не засомневался в выборе пути, пока они пробирались по громадному, многоуровневому лабиринту линкора. Хольт потерял ориентировку, но чувствовал, что направляется в самую утробу корабля. Вдали порой раздавались крики и выстрелы, но по дороге им никто не встретился.

— Куда ты меня ведешь? — спросил комиссар, когда путники завернули в очередной сумрачный коридор.

— Ты — Клинок, — нараспев произнес астропат. — Я веду тебя к Небесному Маршалу.

— Я понимаю, но с чего ему быть здесь, внизу? Наверняка место Кирхера на мостике?

— С мостика кораблем управляют в полете, а этот корабль никуда не летает, — объяснил провожатый, словно разговаривал с дурачком.

— Но двигатели должны быть заправлены и находиться в рабочем состоянии, чтобы поддерживать орбиту, — настаивал Айверсон. — Значит, корабль может летать.

— Этот корабль не летает, — повторил астропат, которого явно не проняла логика комиссара.

«Он не запрограммирован мыслить, — решил Хольт. — Всего лишь посланец. Но лучше бы он ошибался насчет «Реквиема».

Разъехались створки турболифта, и в коридор выбежали бойцы Катлера. О’Сейшин, привязанный к спине полковника, болтался у него на закорках, словно внезапно постаревший ребенок. Привитера уже ждала их с передовым отрядом арканцев и группой корабельного ополчения.

— Приветствую на палубе «А», — сказала женщина. — Вообще-то мы посередине корабля, но здесь тусуются офицеры, а им не по душе название «палуба № 112».

— Где мостик? — спросил Энсор. Турболифт тем временем поехал вниз за следующей партией конфедератов.

— Дальше впереди, через несколько блоков. Но путь туда только один, и на нем кишмя кишат синекожие. Мы удерживаем этот сектор, но чужаки плотно перекрыли подходы к мостику.

— Показывай.

— Хорошо, только гляди в оба, — предупредила Привитера. — Синекожие напустили дронов в вентиляцию, и эти летуны могут преотлично врезать.

Когда офицер отвернулась, Катлер проглотил ещё одну «Ярость». Энсор и так уже принял слишком много стимуляторов, но это было наименьшей из его проблем.

— Вы в порядке, сэр? — спросил подошедший Валанс.

— В полнейшем, разведчик, — ответил полковник, чувствуя, как кровь разгорается злобным пламенем. — Пора захватить чертов мостик!

«Кто контролирует мостик, тот контролирует судно», — подумал Катлер, следуя за Привитерой. Древнейшая истина корабельных бунтов. Восставших тянуло сюда, словно силой притяжения, но это было лишь отвлекающим маневром, а истинная цель Авеля оставалась в тени. Энсору стало интересно, как бы почувствовала себя ополченка, узнай она правду. Ещё одна пешка, как и все мы, жалкие ублюдки…

По пути они проходили мимо десятков повстанцев, мужчин и женщин из каждого слоя корабельного общества. Бойцы в доспехах сил безопасности командовали адептами ученого вида, флотские старшины в аккуратной униформе стояли рядом с грязными крепостными матросами. К бунту присоединился даже какой-то техножрец, управлявший тремя боевыми сервиторами, но, как ни печально, офицеров Катлер не заметил. Привитера рассказала, что против Небесного Маршала поднялась почти половина экипажа, намного больше, чем ожидала верхушка инакомыслящих. Мимоходом заглядывая в лица мятежников, Энсор видел там гнев и страх, решимость и отчаяние — и, каждый раз, ненависть.

Ксеносы поистине отвратительны нам. Кирхер выставлял их в лучшем свете годами, возможно, десятилетиями, чтобы его маленькая порченая империя не развалилась, но ненависть всегда оставалась совсем рядом, ожидая момента истины.

К своему удивлению, Катлер не был уверен, что чувствует по поводу этой истины. Троица пошатнула его веру во много вещей, включая божественное право человечества владеть звездами, но это не делало тау лучше. О’Сейшин, при всей его красивой болтовне о Высшем Благе, был всего лишь очередным коварным сукиным сыном, пытавшимся напустить туману вокруг очередной версии тирании.

Лучше уж наша Империя Зла, чем их…

— Эй, тормози! — предупредила офицер, когда они добрались до широкого перекрестка. — Дальше начинается один из главных коридоров, ведущих к мостику. Поверь мне, туда лучше не заходить.

Слева и справа от прохода располагались повстанцы, хорошо вооруженные и бдительные, несомненно, лучшие бойцы Привитеры. Там же лежали и тела — очень много тел, разбросанных в случайных позах, в которых их застигла насильственная смерть. Большинство трупов были человеческими, но оставалось неясным, мятежники это или лоялисты.

«И, разумеется, настоящие лоялисты здесь мятежники, — с мрачной веселостью подумал Энсор. — В любой гражданской войне творится подобный кавардак».

— Валанс, — позвал он и жестом указал разведчику на перекресток.

Кивнув, Жак встал на одно колено возле прохода, после чего извлек из сумки на поясе маленькое зеркальце и закрепил вещицу на стволе винтовки. Осторожно выставив оружие за угол, конфедерат прищурился и вгляделся в отражение.

— Полный коридор солдат-ксеносов, — доложил он. — Засек не меньше полусотни воинов огня и один БСК «Кризис». Плюс кучу дронов.

— Гранатами их? — предложил Катлер.

— Ты думаешь, мы не пробовали? — неодобрительно посмотрела на него Привитера. — Слушай, мужик, синекожие свое дело знают. Для гранат они слишком далеко.

— Она права, — подтвердил Валанс. — У них преимущество дистанции и огневой мощи. Наверняка и щитовыми дронами запаслись, просто для уверенности.

— Другого пути нет? — спросил Энсор командиршу повстанцев.

— Пробовали по вентиляции, но там полно дронов. Потеряла из-за этого нескольких хороших ребят, — женщина пожала плечами. — Нет, мужик, пройти можно только здесь.

Кивнув, Катлер показал большим пальцем на привязанного к нему тау.

— Ну ладно, тогда пускаем в ход командующего Приход Зимы.

Айверсон чувствовал, что приближается к добыче. Ветхие, проржавевшие и обшарпанные участки нижней палубы сменились белыми, безупречно чистыми коридорами из какого-то формованного пластика, который тихо гудел и испускал собственный свет. Тау с нуля перестроили этот захолустный сектор корабля, создав потайной мирок внутри линкора.

«Как давно всё этот началось? — спрашивал себя Хольт. — Когда Кирхер продал Империум? Пять лет назад? Десять? Двадцать? Сколько времени мы на Федре сражались во имя лжи?»

Масштабы предательства оказались чудовищными, и Айверсон чувствовал, как в нем разгорается ярость, подпитываемая абсолютной убежденностью в виновности Кирхера. Уже давно комиссар не испытывал столь чистого презрения к кому-либо. Всё вокруг могло быть истинным или ложным, правильным или ошибочным, но в одном Хольт не сомневался: Небесный Маршал швырнул бесчисленные жизни в мясорубку фальшивой войны. Он должен умереть.

И я исполню приговор. К этому меня вела судьба. Таким будет мое искупление.

«Интересно, — подумал Айверсон, — а куда пропал Бирс?»

Комиссар не видел старого призрака с тех пор, как покинул Федру. Казалось, что прежний наставник исполнил то, что хотел, и исчез.

— Мы на месте, — сообщил астропат, остановившись перед дверью-диафрагмой.

Айверсон уставился на плотно закрытый люк.

— Там внутри Небесный Маршал?

— Да, — ровно и без эмоций ответил провожатый.

— А где охранники? — спросил арканец, указывая на пустой, ярко освещенный коридор. — Мы в самом сердце его территории, но я не видел никого, даже ни единого дрона.

— Их здесь нет.

Это было самое неопровержимое и самое бессмысленное утверждение, которое Хольт Айверсон слышал за всю свою жизнь.

— Где они? — спросил комиссар, стиснув зубы.

— Их вызвали на мостик.

— Сразу всех?

— Да. Авель позаботился об этом.

Покачав головой, Хольт снова повернулся к люку.

— И как я попаду внутрь?

— Ты — Клинок, — астропат приложил ладонь к сенсорной панели возле двери, и её лепестки беззвучно скрылись в переборке. — Авель позаботился об этом.

Не говоря более ни слова, слепец развернулся и ушел прочь.

«Авель позаботился об этом». Почему происходящее нравится мне всё меньше и меньше?

Айверсон шагнул в дверь.

— Я — пор’о Дал’ит Сейшин, — слабым голосом объявил посланник. — Приказываю вам не стрелять, воины.

— Вы слышали босса! — рявкнул Катлер. — Никто не хочет проблем, так что просто расслабьтесь.

Полковник вышел в коридор, держа на закорках о’Сейшина, а в руках — две гранаты с вытащенными чеками.

— Если обойдется без глупостей, может, мы все доживем до завтрашнего дня!

В ответ на Энсора уставились десятки бесстрастных линз, светящихся над лесом импульсных винтовок и карабинов. Воины огня заняли позиции в коридоре, приняв эшелонированное построение: передние ряды залегли, средние — опустились на одно колено, а замыкающие остались стоять. Стрелковые дроны парили и порхали над ними, словно миниатюрные космические корабли, а позади всех, у самого входа на мостик, маячил силуэт массивного «Кризиса».

«Валанс был прав, — решил Катлер. — Коридор — просто огневой мешок».

— Видите, у нас тут патовая ситуация! — полковник шел, подняв руки, чтобы тау могли как следует рассмотреть гранаты. — Я прав, а, посланник?

— Чего вы надеетесь добиться всем этим? — устало спросил о’Сейшин. — Они не дадут вам пройти, Энсор Катлер.

— Может, я их уболтаю, или помогу по-иному взглянуть на вещи.

Конфедерат остановился, добравшись до первого ряда воинов огня.

— Кто здесь главный? — крикнул он.

Пехотинцы тау расступились, пропуская топающий вперед боескафандр. «Кризис» навис над полковником, чуть наклонился в талии и осмотрел арканца пучком безразличных линз.

— Я — шас’вре Зен’каис, — прогрохотал монотонный голос из груди БСК. — Ты отпустишь пор’о Дал’ит Сейшина.

— Я мог бы это сделать… — казалось, что Катлер обдумывает требование. Его разум горел, подстегиваемый «Яростями»: полковник выкинул осторожность в окошко и заглотил ещё парочку перед тем, как начать свой гамбит. — Но тогда я не стал бы делать это!

Энсор швырнул гранаты за спину боескафандру, нырнул под него и заорал: «Противовес!»

Один заряд взорвался с неистовой мощью, растерзав второй ряд воинов огня. Другой испустил облако дыма, которое, клубясь, затянуло коридор.

— Противовес! — взревел в ответ лейтенант Худ, стоявший у перекрестка. — Пошли!

Корт Туми, снайпер, с разворотом выскочил из укрытия, на ходу целясь из рельсовой винтовки. Сзади и по бокам его окружали три зуава; у бойца было время только на один выстрел.

«Пусть он не пропадет зря, Элоиза», — промурлыкал Корт оружию и нажал на спуск.

Сенсорный модуль «Кризиса» исчез во вспышке света. Туми успел улыбнуться, прежде чем ответный залп сжег ему лицо, а рыцари уже неслись по коридору, словно передвижной щит, прикрывая бегущих следом серобоких и повстанцев. Разрозненные импульсные разряды врезались в доспехи зуавов, с пугающей быстротой оплавляя тяжелую броню. Несколько шальных сгустков энергии пронеслись мимо великанов и вонзились в плотную толпу, сразив по бойцу каждый. Если бы ксеносам удалось прийти в себя и открыть сосредоточенный огонь, рыцари погибли бы через несколько секунд, и всё было бы кончено.

Пока ослепленный БСК размахивал конечностями, Катлер сорвал с пояса топор и бросился на стоявших рядом воинов огня. Чужаки замешкались на долю секунды, не зная, можно ли стрелять в о’Сейшина, а затем было уже поздно: Энсор добрался до них.

— За Провидение и Семь звезд! — ревел полковник, размахивая топором, словно безумец, а старик-тау визжал, болтаясь у него на спине.

Все больше ксеносов выбегали из дыма, присоединяясь к передним рядам, и огонь защитников мостика становился всё плотнее, а дроны тем временем мчались на противника. Рухнул первый зуав: его нагрудник превратился в расплавленный шлак. Следующий залп тау, нацеленный через возникшую брешь в щитовой стене, скосил десятки бойцов.

— Шевелитесь, жалкие псы! — гаркнул Худ. Импульсный заряд врезался в ногу лейтенанта, другой пробил ему плечо. Развернутый силой удара, он удержал равновесие и похромал дальше, пуская дымок из ран.

Мгновение спустя люди обрушились на чужаков, словно падающий молот. Один из рыцарей налетел на БСК и вместе с ним рухнул на палубу, а второй рванулся в дым, наугад рубя циркулярками. Передовые воины огня попытались отступить, но наткнулись на товарищей, спешивших укрепить их ряды. Тут же тау захлестнула разъяренная человеческая волна, и о слаженных действиях пришлось забыть.

— Вырвите их фраганые синие сердца! — Привитера с размаху ткнула стволом дробовика в лицевую пластину ксеноса и выстрелила.

Катлер выбрался из свалки; его мысли вязли в небольшой личной Трясине. Резаные раны на груди полковника открылись и обильно кровоточили.

«Соберись с силами, Белая Ворона, — настойчиво произнесла Скъёлдис. — Мы должны закончить начатое. Нельзя позволить Айверсону сбежать».

— До меня так… и не дошло, — пробормотал Энсор, пытаясь не потерять сознание. — Чем он так важен? Кто он такой?

— Комиссар Хольт Айверсон, — сказал Небесный Маршал. — Я так понимаю, вы пришли в свой Громовой край.

Глава шестнадцатая

Мой Громовой край?

— Вижу, вы знакомы с арканскими легендами? — спросил Айверсон, держа пистолет направленным на двух мужчин в ярко освещенной комнате. Один из них был чужаком, воином огня в легкой броне и с непокрытой головой, другой — человеком в скромном сером мундире.

— А вы действительно думаете, что Громовой край — просто легенда? — как будто с удивлением спросил последний. — Мне казалось, что уж вы-то, Хольт Айверсон, должны искренне верить в его существование. Разве вы не гнались за своим предназначением, словно гончая, взявшая след?

Человек улыбнулся, вроде бы искренне.

— Отвечая на ваш вопрос: да, я постарался изучить всё, что относится к арканской культуре.

— Потому что мы — заноза у вас в заднице?

— Потому что арканцы — весьма интересные люди, — говоривший нахмурил брови. — А вы, Айверсон, самый интересный из них.

— Откуда вы знаете мое имя?

— О, мне известно не только это. Но признаюсь, что вы не попадались мне на глаза до истории с Ломакс и её миссией. Затем вы, конечно, пропали с радаров, но ваше личное дело оказалось весьма интересным чтивом, — человек гостеприимно развел руки. — Кстати, что скажете о моем центре управления?

— Внушает, — признал Хольт.

Круглое помещение было не особенно большим, но просто кишело потоками данных. Ряды мониторов и голоэкранов усеивали стены, от пола до высокого конического потолка. Вид-съемка в реальном времени, топографические и тактические карты, психологические оценки, отчеты о запасах техники и боеприпасов… от таких объемов информации у комиссара закружилась голова. Над возвышением в центре комнаты медленно вращалась большая фотореалистичная голограмма Федры; здесь и там на изображении виднелись ярко окрашенные значки, символы баз и подразделений. Иконки двигались, сопровождаемые постоянно обновляемой статистикой.

— Мое окно в мир внизу, — заявил человек в сером, медленно подходя к Хольту. — Всё на ксенотехнологиях, естественно. Большую часть информации мы получаем с дронов, причем распознать их зачастую совершенно невозможно. Научные достижения тау позволяют создавать разнообразные модели шпионских устройств, даже такие, что меньше человеческого глаза.

Говоривший снова улыбнулся.

— Однажды мы и в самом деле заменили человеческий глаз дроном, причем его хозяин ничего не заподозрил.

Хольт встревоженно коснулся своего оптического импланта, но собеседник покачал головой.

— Не беспокойтесь, Айверсон, ваша аугметика чиста.

— Вы — Небесный Маршал Зебастейн Кирхер? — произнес комиссар, собравшись с мыслями. Он уже знал ответ, но всё равно должен был озвучить вопрос. Этого требовал протокол, да и сама ситуация.

— Да, — Кирхер остановился в паре метров от арканца и выпрямился. — Как я понимаю, вы здесь, чтобы осуществить Правосудие Императора?

Хольт внимательно изучил человека, которого пришел убить. До этого комиссар представлял заклятого врага во множестве оттенков морального разложения: например, коварным, сладкоречивым деспотом, опустившейся жертвой собственных пороков, в пышном мундире с безвкусными эполетами и незаслуженными орденами. Или изможденным существом, что прячется в тенях и шепчет мучительные загадки в тайной надежде понести кару за свои грехи. Или, быть может, себялюбцем с высеченным из гранита лицом, непробиваемым солдафоном, который с горящими глазами провозглашает собственное кредо. Галактика кишела тиранами, и их гниль всегда прорастала из давно известных опухолей самовосхваления, самообмана или ненависти к самому себе.

Но этот человек совершенно иной.

Хотя Айверсон знал, что Кирхеру больше века, он оказался широкоплечим и мускулистым, будто солдат средних лет, привыкший к серьезным нагрузкам. Несомненно, Зебастейн прибегал к омолаживающей терапии, но явно не из суетной заботы о красоте. На его квадратном лице с аккуратными чертами не было морщин, но этим косметические изменения и ограничивались. Нос Небесного Маршала, сломанный и свернутый набок, выглядел кривым гномоном на солнечных часах лица. Кирхер оказался не особенно высоким, но стоял прямо и твердо, что придавало ему спокойный, представительный вид. Такой же солидностью отличалась его униформа: скромный мундир и фуражка, не украшенные ничем, кроме серебряного значка Небесного Дозора. В целом, Маршал больше напоминал унтер-офицера, чем планетарного губернатора, но при этом излучал тихую, проникновенную властность.

Не ожидал, что ты окажешься таким, Зебастейн Кирхер.

— Почему? — произнес Айверсон.

Простой вопрос, в котором скрывалось столь многое. Как и в первом случае, его нужно было задать.

Не показывая и тени страха, Кирхер посмотрел мимо ствола автопистолета, прямо в глаза Хольту.

— Потому что это было необходимо.

— Такого ответа недостаточно.

— Правда? Я ведь признался в том, что предал Империум. Несомненно, этого достаточно для вынесения приговора, комиссар? — Айверсон ничего не ответил, и Кирхер кивнул. — Нет… конечно же, нет. Любому другому дисциплинарному офицеру вполне хватило бы этого, но только не тебе, Хольт Айверсон. Похоже, ты подсел на поиски истины и жаждешь ответов, не так ли?

«Для комиссара ты слишком много думаешь». Сколько людей говорили мне это за прошедшие годы? Скольких из них я подвел?

— Более того, ты неспособен отвергнуть очевидную истину, как бы мучительна она ни была, — продолжал Небесный Маршал. — Думаю, всё дело в твоем арканском происхождении. Несмотря на пройденное обучение и промытые мозги, эта неугомонная, бунтарская кровь не дает тебе спокойно идти по жизни.

— Это не про меня.

— Не соглашусь. В данный момент времени это именно про тебя. — Кирхер пожал плечами. — Ты ведь, как-никак, человек, который направил пистолет мне в голову. Ты можешь покончить со мной, если пожелаешь. В такой ситуации мне, вроде как, и не о ком больше говорить.

— Ты и есть Авель?

— Что? — впервые с начала разговора Хольту удалось застать Маршала врасплох, и он нахмурился в искреннем удивлении. — Нет, я не Авель. Почему ты так решил?

— Потому что это единственный разумный вариант, — категорично заявил Айверсон. — Кто ещё обладает властью, достаточной, чтобы привести нас на флагман? Кто ещё мог бы отослать охрану и позволить мне спокойно войти сюда? Никто, кроме тебя, а значит, ты — Авель.

Кирхер медленно кивнул.

— Здесь есть своя логика, и, несомненно, всё это очень загадочно, но зачем же мне помогать собственному убийце?

— Потому что я не убийца твой, а судья. И ты хочешь, чтобы тебя судили.

Небесный Маршал, широко расставленные глаза которого светились умом, тщательно обдумал это. В конце концов, он покачал головой.

— Ты ошибаешься, Айверсон: я не хочу, чтобы меня судили. Я уже осудил себя и продолжаю делать это каждый новый день.

— Так ты считаешь себя невиновным?

— Я считаю себя человеком, совершавшим то, что было необходимо, — Зебастейн вздохнул. — Как я уже сказал, дело тут не в чести, или справедливости, или ещё какой-нибудь вдохновляющей добродетели — только в необходимости.

— Необходимо было предать десятки тысяч подданных Империума?

— Чтобы спасти сотни тысяч, а возможно, миллионы других? Несомненно, — Кирхер обвел комнату рукой, указывая на потоки данных. — Резня на Федре померкнет в сравнении с ужасами, которые начнутся, если мы позволим войне расползтись по субсектору.

— Поэтому ты и твои друзья-ксеносы решили обвести всех вокруг пальца? — с горечью спросил Хольт. — Удержать конфликт на одной планете, не думая о людях, которых вы бросаете в эту мясорубку?

— Ты по-прежнему не видишь общую картину, Айверсон. Этот регион — буферная зона между двумя сражающимися гигантами. Ни Империум, ни Империя Тау не могут позволить себе вести здешнюю войну на уровне звездных систем, — только не сейчас, когда существует множество более страшных угроз на других фронтах, — но, точно так же, ни одна сторона не имеет права отступать.

— По-твоему, власти Империума участвуют в этой ереси?

— Приказы, касающиеся ведения войны, я получил напрямую от Верховного совета Терры, — тихо произнес Кирхер. — Руки у меня были связаны с самого начала. Признаюсь, на первых порах это внушало мне отвращение.

Небесный Маршал внимательно посмотрел в лицо комиссара.

— Только не говори, что новость тебя сильно удивила.

«Нет, я не удивлен этим, — с грустью понял Хольт. — И вообще не удивлен ничем из услышанного».

— Но ты решил пойти дальше, — с растущей уверенностью произнес Айверсон вслух.

Катлер, прикрытый с боков двумя выжившими зуавами, подошел к переборке, за которой скрывался мостик. Массивный люк оказался надежно запертым.

— Открывай, — прорычал Энсор чужаку, привязанному к его спине, — или я отправлю тебя в Преисподние, следом за твоими псами.

— У тау нет понятий «преисподняя» или «ад», — нервно ответил о’Сейшин. — Я уже объяснял вам это, Энсор Катлер.

К ним подхромал лейтенант Худ, от которого несло горелым мясом.

— Несколько чужаков ускользнули в неразберихе, но коридор наш, полковник, — он устало покачал головой. — Хотя это обошлось нам недешево.

— Каждый шаг по пути сюда обходился нам недешево, Худ, — на Катлера накатила очередная волна головокружения, он покачнулся и оперся на люк. Энсор обливался кровью и потом, настолько обильно, что не мог разобрать, где заканчивается одно и начинается другое. — Он сожрал нас… по кусочку за раз…

«Довольно, Белая Ворона!», — попрекнула его Скъёлдис.

— Нет, не «довольно». И даже… близко… не «довольно», — пробормотал Катлер в паузах между хриплыми вдохами, а затем с размаха ударил по люку. Кровь полилась ещё сильнее. — Открывай!

— Ты не ошибся, — без раздумий ответил Небесный Маршал. — Я решил зайти намного дальше, и совершенно об этом не жалею.

Кирхер сжал кулаки, словно бы для того, чтобы лучше думалось.

— Империум не выстоит, Айверсон. Да, это жестокий многоголовый левиафан, созданный для войны, но, несмотря на миллиарды душ, сгорающих в её топке, машина останавливается, — теперь голос Зебастейна звучал страстно, он явно обратился к любимой теме. — Разложение и внутренние конфликты встречаются повсеместно. Невежество и озлобленность стали общепринятой нормой. Скованное страхом человечество изнутри разрывает себя на куски, одновременно ведя тысячу войн на тысяче фронтов! Даже передышка на Федре — лишь временная мера. Как только Империум сможет выделить достаточно ресурсов, то и эта война развернется на всю катушку.

Небесный Маршал в отвращении покачал головой.

— Наверное, когда-то в существовании Империума был смысл, но сейчас он всего лишь жестокий пережиток прошлого.

— А как же Император? — произнес Айверсон.

— А что Император? — Кирхера явно удивил вопрос. — Никто не знает, как Он изменился за все эти тысячелетия. Как и Его империя, однажды Он, возможно, что-то значил, но сейчас…

Зебастейн фыркнул.

— Честно говоря, я уже наслужился неумирающему трупу. Чтобы выжить, человечеству нужна более свежая перспектива.

— Поэтому ты купился на россказни тау о Высшем Благе? — жестко спросил Хольт.

— Я ни на что не купился, — огрызнулся Небесный Маршал. — Я использовал свой интеллект, чтобы выбрать лучший из возможных путей! — Кирхер с явным усилием заставил себя успокоиться. — Но да, у Высшего Блага есть свои преимущества. Его последователи развивают в себе здоровую скромность и рассудительность, рядом с которыми наши стремления к славе и чести выглядят постыдными. Человечество — древняя раса, но по сравнению с тау мы ведем себя, словно дети-дикари.

Он покачал головой.

— Мы должны повзрослеть, пока Галактика не устала от нас.

Ощутив жужжание пробудившейся электрической осы внутри импланта, Хольт внезапно вспомнил самый важный вопрос.

— А что насчет Изабель Рив?

— Кого? — Кирхер как будто растерялся.

— Кадета-комиссара Изабель Рив. Ты направлял её за мной?

— Не понимаю, о ком ты говоришь, — Зебастейн с сожалением тряхнул головой. — Даже я не могу отслеживать всех подряд. И что с этой Изабель Рив?

— Она мертва, — сказал Айверсон.

— Мне жаль, — осторожно отозвался Небесный Маршал. — Она что-то значила для тебя?

— Я убил её.

— И сожалеешь об этом?

— А должен?

Кирхер прищурился, обдумывая ответ.

— Её убийство было необходимым?

Не «правильным» или «неправильным»… Оса в черепе Айверсона начала сердито метаться… Не «справедливым» или «несправедливым»… Пытаясь найти выход… Просто «необходимым или нет»…

— И это всё? — тускло спросил он.

— Нет, но остальное следует из сказанного, — глаза Зебастейна сияли убежденностью. — Чтобы преуспеть, мы должны избавиться от иллюзий вроде эмоций или морали, и работать с фактами. Такова базовая философия Высшего Блага, и это путь, основанный на суровой действительности, а не на мимолетных идеалах. Прочный фундамент, на котором мы можем опереться.

— Зачем ты рассказываешь мне всё это?

— Потому что ты был прав, — с удивлением ответил Кирхер, словно сам только что это понял. — Ты мой судья, Айверсон. Я не искал тебя, но ты всё равно пришел — человек с острым умом и пистолетом, направленным мне в лицо. Возможно, в этом есть свои перспективы.

— Ты считаешь, я пощажу тебя? — оса глубже вгрызлась в мозг Хольта, задев странные синапсы, и лицо комиссара дернулась. — Ждешь, что я закрою глаза на эту ересь?

— Я жду, что ты поразмыслишь, — настойчиво произнес Зебастейн. — Представь кошмары, которые сорвутся с цепи, если ты разрушишь нынешнее равновесие.

— Я — имперский комиссар.

Небесный Маршал обратил на арканца взгляд, в котором читалась железная воля.

— Это ложь, Хольт Айверсон. Кем бы ты ни был, ты давно уже не имперский комиссар.

Очевидная истина, которую я не могу отвергнуть.

Экипаж на мостике не сопротивлялся. Хрупкие, бледные мужчины и женщины в аккуратных флотских мундирах отступали от захватчиков, подняв руки и опустив глаза.

— Где капитан? — требовательно спросил Катлер.

С окровавленным топором, в рваном сыромятном жакете, он наверняка казался членам экипажа каким-то пиратом наихудшего сорта. Видя их перепуганные лица, Энсор хотел захохотать в голос, но тогда внутри него могло что-то сломаться, а полковник ещё не закончил свои дела.

— Я вежливо спрошу ещё разок, а потом разозлюсь, — Катлер многозначительно взвесил топор в руке. — Где, Преисподние его дери, капитан?

— Убей меня, и погибнут ещё миллионы, — сказал Небесный Маршал. — Правосудие требует этого, и значит, правосудие слепо.

Кирхер шагнул вперед, так, что ствол пистолета коснулся его лба.

— Покончи с мерзкой ложью, породи бесконечно более мерзкую правду. Честь требует этого, и значит, честь чудовищна.

Айверсон ровно держал автопистолет, а в его разуме, словно танцующие светлячки, вспыхивали и угасали беспокойные мысли. Убить его и найти проклятие? Пощадить его и найти искупление? Или же всё наоборот? Проклятое искупление или искупленное проклятие? Где же призраки, когда так нужен их совет? Он посмотрел мимо Небесного Маршала, разыскивая взглядом Бирса, Номер 27 или даже Ниманда. Надеясь увидеть Рив…

Он заметил воина огня, который не двигался с самого начала противостояния, но внимательно смотрел на людей.

Ждет, что я выберу.

А потом Хольта лишили выбора. Двигаясь с быстротой, кажущейся невозможной для его лет, Небесный Маршал выбросил вверх руку и железной хваткой сжал запястье комиссара. Автопистолет выстрелил, но Кирхер с изяществом танцора успел шагнуть в сторону; затем он крутнул кистью, и оружие выпало из онемевших пальцев Айверсона. Немедля ни секунды, Зебастейн с почти нечеловеческой скоростью атаковал арканца. Орудуя кулаками, словно поршнями, он нанес удары в грудь и лицо противнику. Хольт отшатнулся, но беспощадный неприятель последовал за ним, избивая комиссара, будто молотильная машина.

Наконец, Айверсон рухнул.

— Мне жаль, — сказал Небесный Маршал, отступая от распростертого на полу арканца. — Я бы хотел оставить выбор тебе, но на кон поставлено слишком многое, а ты, возможно, безумен.

Кирхер тяжело дышал, словно измотанный внезапной вспышкой насилия.

— Как бы то ни было, я верю, что ты поступил бы правильно, Хольт Айверсон.

У его плеча появился воин огня, державший пистолет комиссара, и Маршал кивнул чужаку.

— Убейте его, шас’эль.

Ксенос выстрелил в глаз Зебастейну Кирхеру.

— Капитана больше нет, — ответил исхудалый флотский лейтенант. — Исчез десятилетия назад. Он никогда не ладил с Небесным Маршалом.

— Видно, хороший был парень, — заметил Катлер. — Ладно, забудем о капитане. Вы ведь сами справитесь, ребятки?

— Справимся с чем? — неуверенно спросил лейтенант. — Чего вы хотите от меня… сэр?

— Запустить двигатели. Мы уходим.

— Уходим? — флотский пораженно выпучил глаза.

— Сваливаем от Федры, — пояснил Энсор. — Как я понимаю, этот корабль — символ всех здешних мерзостей, так что я убираю его отсюда.

— Но это невозможно! — возмутился лейтенант. — «Реквием по добродетели» не отправлялся в полет с самого начала войны!

Остальные офицеры согласно забормотали.

— Вы же видели, в каком он состоянии. Наверняка развалится на куски прежде, чем мы уйдем с орбиты.

— А я не прошу тебя покинуть орбиту, парень. Я хочу, чтобы ты покинул реальный космос! — весело возразил Катлер. — И побольше энтузиазма, ладно?

— Вы хотите, чтобы мы вошли в имматериум? — возмущение лейтенанта сменилось на откровенный ужас. — Это самоубийство! Я даже не знаю, работают ли до сих пор корабельные поля Геллера. Без них нас сожрут заживо!

— Энсор Катлер, вы сошли с ума, — произнес о’Сейшин, но без сердца. Тау как будто смирился с судьбой.

Где-то снаружи мостика послышалась стрельба.

— Синекожие вернулись! — заорал Худ, стоявший в дверях. — И привели с собой целую бригаду корешей из Небесного Дозора!

— Значит, с разговорами кончаем, — объявил полковник и застрелил худого лейтенанта, после чего улыбнулся его перепуганным товарищам. — Итак, кто может управлять этим в аду зажаренным кораблем?

— Ты разочаровал меня, человек, — произнес воин огня, стоя над Айверсоном. — Я выбрал тебя для этой миссии, потому что ты был комиссаром. Ожидалось, что ты казнишь предателя на месте.

Посмотрев на лежащее бесформенной грудой тело Небесного Маршала, Хольт встретился взглядом с чужаком.

— Кто ты такой?

— Я — шас’эль Аавал, исполняющий обязанности командира касты огня на этой планете, — с гордостью ответил тау. — Кроме того, ты знаешь меня под именем «Авель».

Айверсон помотал головой, пытаясь сосредоточиться.

— А я был просто уверен, что это Кирхер. И зачем же ты предал своих сородичей?

— Это не предательство, — холодно ответил ксенос. — Я верен Высшему Благу, но каста воды превратила нашу войну в насмешку. Нельзя, чтобы «эксперимент» о’Сейшина удался.

Шас’эль указал на труп Кирхера.

— Хаос, воцарившийся здесь по твоей вине, докажет, что ваша раса слишком опасна и ей нельзя доверять. Как только сообщение о мятеже достигнет Империи Тау, c этим балаганом будет покончено.

— Ты хочешь распространения войны, — понемногу начиная соображать, сказал Хольт.

— Я хочу, чтобы войну вели воины, как было провозглашено Просвещенными, — возразил чужак. — Ложь и интриги не идут на пользу Высшему Благу.

Айверсон издал тихий, печальный смешок.

— Мои слова развеселили тебя? — холодно спросил тау.

— А ты не видишь иронии? — горько улыбнулся арканец. — Ты ведь тоже интриган, Авель. Возможно, величайший интриган на Федре.

— Это было…

— Необходимо? — Хольт покачал голову. — Знаешь, по-моему, вы, синекожие, совсем не такие просвещенные, какими пытаетесь казаться. И вообще мне кажется, что вы очень похожи на нас.

К удивлению Айверсона, его развеселила произнесенная им самим ересь.

— Мы совершенно не похожи на вас, гуэ’ла! — злобно огрызнулся Авель. — Тау’ва возвышает и объединяет нас.

— Только когда рядом стоят ваши драгоценные эфирные и держат всех на поводке, — с издевкой произнес Хольт. — А если их нет поблизости, всё начинает разваливаться, не так ли?

Арканец нахмурился, внезапно заинтересовавшись этой мыслью.

— Кстати, почему так? Какую власть эфирные имеют над всеми вами?

— Ты ничего о нас не знаешь.

— А сколько вы знаете о себе на самом деле? — настаивал Айверсон, следуя за тусклымогоньком интуиции. — Могу поспорить, вам действительно нравится быть здесь, вдали от эфирных.

— Замолчи, — тау навел на него пистолет.

— Всё это — ложь, — с внезапной уверенностью заявил Хольт. — Высшее Благо, несмотря на все красивые речи и яркие блестки, всего лишь очередная ложь.

Авель выстрелил в тот же миг, как мир ушел у них из-под ног.

— Надо глушить двигатели! — заорал кто-то из экипажа на содрогнувшемся мостике. — Корабль разваливается на части!

Товарищи флотского что-то закричали в знак согласия, поэтому Катлер застрелил его, а потом того, кто стоял рядом — просто на всякий случай. Судя по шуму в коридоре, битва приближалась к мостику; звуки выстрелов перемежались отчаянными воплями ярости и боли. Время было на исходе.

— Переместите корабль в варп! — гаркнул полковник. — Иначе я вас всех уложу!

— У нас нет навигатора, — это сказала высокая, безволосая женщина преклонных лет. В отличие от других, она выглядела скорее раздраженной, чем испуганной. — Даже если поля Геллера выстоят, мы никогда не выберемся из имматериума.

«Прекрасно, — прошептала Скъёлдис. — Он никогда не сбежит».

Из-за толчка Авель рухнул на пол, послав пулю чуть в сторону. Заряд навылет пробил левое плечо Айверсона, но тот почти не заметил раны.

«Катлер сделал это! — с неистовой радостью подумал арканец. — Он запустил двигатели!»

Хольт вскочил на ноги, черпая силы словно из ниоткуда. Пошатываясь, он отыскал взглядом врага: ксенос, распростершийся на полу, всё же не выпустил оружие. Ты ничем не лучше нас, синекожий. Качаясь на дрожащем полу, Айверсон потащился к тау. Увидев неприятеля, чужак оскалился и открыл огонь, держа прыгающий пистолет двумя руками. Резко подняв искусственную руку, арканец закрыл лицо. Ты такой же, как мы! Хольт шел вперед, а пули, словно удары молота, врезались в него… он почувствовал тупую боль в ногах… в животе… в груди… Ты такой же потерянный и проклятый. Услышал, как пули со звоном отскакивают от металлического кулака… увидел, как вылетают искры из его «щита»… И выхода нет, ни для кого из нас. Ощутил жгучую боль в щеке, которую пробил шальной заряд.

— Всё это ложь, — прохрипел Айверсон, падая на ксеноса.

Авель успел выстрелить ещё раз, а потом Хольт сжал автопистолет в аугментированной хватке и раздавил вместе с кистью тау, превратив плоть и металл в неровный, перемешанный ком.

— Вам понятно, что я говорю? — ровным голосом спросила женщина-офицер. — Вы обрекаете нас всех на муки в аду.

Несмотря на возраст, у неё были ярко-синие глаза.

«Возможно, там для нас самое место», — сказала Скъёлдис.

— Возможно, там для нас самое место, — сказал Катлер.

Он не хотел стрелять в женщину с синими глазами. Кем бы ни была офицер, она оказалась храбрее всех её товарищей, вместе взятых.

— Ада не существует, — пробормотал о’Сейшин, как будто пытаясь убедить самого себя. — Это всего лишь примитивное заблуждение.

— Ну, Си, я думаю, скоро мы вместе узнаем ответ, — Энсор направил пистолет на женщину, которую всё равно не смог бы застрелить. — Выполняйте.

— Ваша раса… умирает! — рычал Авель, безнадежно пытаясь отбиться от Айверсона. — Будущее… за нами!

С размаху ударив тау в лицо аугметическим глазом, Хольт прервал его блажь. Затем он продолжил бить чужака, не обращая внимания на отголоски мучительной боли в собственном черепе, пробивая бионическим протезом плоть и кости.

Мы все умираем, а будущего нет. Возможно, его не было никогда.

Наконец, враг замер, и Айверсон повалился на пол, хватая воздух. Последний выстрел Авеля пробил легкое, и арканец чувствовал, как грудь наполняется жидкостью.

Я тону в собственной крови. Возможно, так было всегда.

Хольт посмотрел в изуродованное лицо ксеноса. Один глаз вытек, но второй, полный безжизненной злобы, вперился прямо в человека. Пока Айверсон глядел в эту черную бездну, мир как будто растянулся, удаляясь от арканца. Он вывалился из реальности, словно вырезанная по контуру бумажная фигурка, и оказался перед уходящим в бесконечность перевернутым телескопом. Через немыслимо далекие линзы Хольт увидел бурлящий водоворот радужного света.

Мы вошли в имматериум, а поля Геллера отказали, и теперь варп здесь, с нами. Возможно, так было всегда.

Айверсона вывернуло кровью, жидкость темными потоками закружилась вокруг головы, и арканец начал удаляться от врага, падая назад… и казалось, что он падает вечно… падает внутри телескопа, к жадному забытью радужного спектра.

Я погибаю, и это к лучшему, и уже никаких «возможно».

— Ты не погибнешь здесь, Айверсон, — слова звучали так, будто всплыли со дна загрязненного океана, но резкий гортанный акцент остался прежним.

— Рив… — закрыв глаза, Хольт увидел девушку, стоявшую на коленях рядом с ним. Правая сторона лица Изабель поросла радужными грибками, а левая превратилась в бескровный алебастр. Какие-то белесые создания ползали внутри рваной дыры в шее.

— Рив, ты ошибаешься, — прошептал он. — Ты опоздала. Я уже мертв.

Изабель засмеялась, и низкий хрип разогнал призрачных паразитов в её глотке.

— Смерть — только начало пути, Хольт Айверсон.

Где-то в необозримом лабиринте времени и пространства он услышал звон колокола и подумал о доме.

Стив Паркер Операция "Милосердие"

«Если какое из событий, произошедших за последние годы, и может служить показателем всей ошибочности недооценки орочьего военного лидера Гхазгкулла Маг Урук Траки, так это вопиющая неразбериха, произошедшая во время инцидента на Пальмеросе. То, что большая часть 18-й группы армий («Эксолон») сумела своевременно эвакуироваться с планеты, послужило лишь слабым утешением, если такое вообще возможно, для болящих душ миллиардов тех, кто остался».

Выдержка из «Старый враг — новая угроза: Анализ военных столкновений с оркоидами в поздние годы 41-го тысячелетия», прецептор Джакан, Коллегиум Аналитика (Имперский военно-космический флот), Кипра Мунди.

67 км к востоку-северо-востоку от Банфри, провинция Вестиче, 07:12 по местному времени (16 ч 35 мин до уничтожения планеты)

— Предупреждаю в последний проклятый раз! — крикнул Вульфе. — Дайте дорогу, именем Императора!

Он сидел наверху в своей командирской башенке, щурясь на утреннее солнце. Шоссе вокруг танка было забито бредущими людьми, выбивающимися из сил животными и повозками, гружёными так высоко, что, казалось, вот-вот опрокинутся. Ближайшие беженцы старались расступиться, чтобы дать дорогу танку, но было слишком тесно. Со всех сторон пёр людской поток.

Вульфе понял, что кричать бесполезно. Старый шрам на горле зудел как сумасшедший. Почёсывая шею, Вульфе глянул на восток, вдоль широкого потока дезорганизованных фигур, тянущегося от самого мерцающего горизонта. Небо было ясным и синим, и воздух прогревался быстро.

Пальмерос. Даже после двух лет войны большая часть этого мира всё ещё оставалась изобильной и зелёной. Чистый свежий воздух. Кристально-прозрачная вода. Он было даже решил, что это рай, когда полк только высадился. Каково бы это было, размышлял он, осесть здесь, найти жену, возделать землю? Затем просочились слухи о надвигающемся катаклизме — и события завертелись. Семнадцать массивных астероидов, якобы направленных по воле орочьего военного лидера Гхазгкулла Траки, неслись к Пальмеросу смертоносным встречным курсом.

Из городов хлынули массы доведённого до отчаяния народа, миллионами стекаясь к ближайшим зонам эвакуации. Те, кто сейчас протискивался мимо танка Вульфе, шли из Циммамара — столицы провинции на северо-востоке.

Они двигались по Золотому пути на запад, к Банфри. Недостаточно богатые или недостаточно предприимчивые, чтобы обеспечить себе место в списках Муниторума на эвакуацию, придя туда, они наткнутся лишь на лазганы и колючую проволоку. Каждый сантиметр пространства на кораблях флота был давно уже расписан.

Полк самого Вульфе, 81-й Кадийский бронетанковый, уже загонял свои танки в похожие на пещеры трюмы флотских лифтеров, которые унесут их в относительную безопасность космоса. Не весь полк, конечно. Только не самого Вульфе и не его людей — экипаж боевого танка «Леман Русс» «Прощальная молитва». И не экипажи «Стального сердцем» и «Чемпиона Церберы», которые сейчас ехали прямо за ним, сопровождая этих проклятых Сороритас в чёрной «Химере» без опознавательных знаков.

Чего я такого сделал, гадал Вульфе, что заслужил честь возглавить это долбануое «поди туда — не знаю куда»?

Водитель потихоньку двигал «Прощальную молитву» вперёд, каждый раз угрожающее взрёвывая двигателем, что, впрочем, помогало мало. Беженцы и так прикладывали максимум усилий, чтобы убраться с дороги танка. Вульфе понимал, что ехать быстрее — значило размазать ни в чём не повинных гражданских под шестью десятками тонн тяжёлой брони.

Старшая сестра Дессембра снова окликнула его на частоте группы. Слушать её не хотелось. Она уже приказывала двигаться вперёд и проложить танкам дорогу, давя любого, кто встанет на пути, но мысль об этом претила Вульфе. Эти люди были обычными имперскими гражданами, и пачкать руки в их крови никакого желания у него не было.

Вульфе видел, как некоторые походя тянулись, чтобы коснуться рукой «Прощальной молитвы», полагая, видимо, что святой дух грозной машины придаст им немного везения в этот последний безысходный час. Некоторые склонялись, чтобы запечатлеть благоговейный поцелуй на её толстой оливковой броне. Зрелище для Вульфе было словно ножом в сердце.

Он понимал, что время, отведённое на задание, уходит. Город Готенц, их главная цель, всё ещё лежал в двухстах километрах пути отсюда. Каждая впустую потраченная секунда приближала вероятность того, что его с экипажем бросят здесь, оставив встречать надвигающееся уничтожение вместе с планетой. Лазпистолет на бедре потяжелел, просясь в руки. Дессембра права: вырваться из толпы силой оставалось единственной возможностью. Танки должны выбраться с шоссе.

Предупредительный выстрел, рассудил он, заставит их расступиться. Сеять панику не хотелось — многие при этом могли пострадать, — но это лучше, чем просто давить людей.

Вульфе вытянул из кобуры лазпистолет и сдвинул предохранитель. Однако, прежде чем он успел выстрелить, позади поднялся вой ужаса. Вульфе крутанулся в башенке и увидел, как «Чемпион Церберы», выхаркивая густые чёрные струи выхлопных газов, покатил к выезду с шоссе. Древний танк затянул под себя десятки людей, перемалывая беспомощных беженцев в кашу. До обочины он доехал уже с лоснящимися от блестящей крови гусеницами. Воздух заполнился гневными криками и плачем.

— Коль, ты что творишь? — заорал Вульфе в вокс-линк. — Это же граждане Империума!

Но ответила ему Дессембра:

«Они угрожают успеху нашего задания, сержант. Так же, как и вы. Я приказываю ехать прямо по ним, немедленно!»

Колонна беженцев пришла в полный хаос. Люди вопили от ужаса. Поднялась толкотня, все отчаянно пытались убраться подальше от военных машин. Животные орали и лягались. Старых и слабых посбивали на землю. Затаптываемые насмерть, те молили о помощи. Даже сквозь наушники и рёв двигателя Вульфе слышал рвущий сердце плач окаменевших от страха детей.

«Стальной сердцем» и чёрная «Химера» уже шли по пятам «Чемпиона Церберы». Под их гусеницами также гибли беженцы. Одна «Прощальная молитва» осталась стоять недвижно в окружении обезумевшего людского моря. Но вот в толпе начали появляться большие просветы — люди пёрли прочь. Вульфе увидел, что рокритовая поверхность шоссе впереди расчищается. И приказал водителю уводить танк с дороги.

С начала операции прошло лишь несколько часов, а он уже был на ножах с командиршей. Но, по крайней мере, гусеницы его танка, как и его руки, оставались незапачканными кровью подданных Императора… пока.

Зона эвакуации «Сигма», Банфри, провинция Вестиче, 4 часами ранее

Вульфе отодвинул в сторону тяжёлую ткань, закрывающую вход, и вошёл в штабную палатку второго лейтенанта Госсефрида ван Дроя, прекрасно понимая, насколько растрёпанным выглядит. Всего несколько минут назад он крепко спал в своей койке. Вульфе прочистил горло, и трое присутствующих обернулись.

— Сержант Вульфе по вашему приказанию прибыл, сэр! — отрапортовал Вульфе, отсалютовав ван Дрою насколько мог чётко.

Второй лейтенант вскинул руку в ответ. Сам он был в не лучшем виде. Вокруг глаз пролегли глубокие морщины, щёки и подбородок покрыла жёсткая серая щетина. Из угла рта торчала незажжённая чёрная сигара.

Значит, дело — дрянь, понял Вульфе.

Ван Дрой жевал незажжённые сигары исключительно в тех случаях, когда особенно нервничал.

— Мы что, прервали вам прекрасный сон, сержант? — спросил ван Дрой. — Когда я созываю совещание, то предполагаю, что мои люди будут пунктуальны!

Вульфе дёрнулся.

Ван Дрой указал на стоящий в углу низкий столик с дымящимся котелком:

— Кофеин.

Это был приказ, не предложение.

Вульфе подошёл и налил себе кружку, в то время как два других сержанта развернули кресла обратно.

Одним из них был Александр Ариес Коль, широколицый и плосконосый командир «Чемпиона Церберы» и отъявленный солдафон. Имея на шесть лет боевого опыта больше Вульфе, он успел показать себя жёстким и заслуживающим доверия командиром танка на полях сражений отсюда и до Терры, но его личные качества — или недостаток таковых — до сих пор не давали ему продвинуться по службе.

Зато сержант Микаль Штрайбер, сидевший справа от Коля, был любим почти всем 81-м. Оптимист с большим чувством юмора, рыжий верзила находил особенное удовольствие во всём, что раздражало старину Коля. Некоторые считали его опрометчивым, но он до сих пор был жив, что предполагало всё-таки наличие определённого таланта.

Вульфе полагал, что сам находится где-то между: более опытный, чем Штрайбер, и менее ненавидимый, чем Коль. Может именно поэтому ван Дрой предпочитал сваливать всякое дерьмо именно на него?

Второй лейтенант указал на кресло, и Вульфе сел, извиняясь за задержку:

— «Прощальная молитва» попадает в очередь на погрузку не раньше девяти ноль ноль, сэр, поэтому мы с экипажем пропустили пару стаканчиков перед отбоем.

— Это не преступление, — ответил ван Дрой. — Когда вы меня дослушаете, вам понадобится ещё несколько.

Вульфе вопросительно изогнул бровь. Старший офицер вздохнул и присел на край стола. Вытащил изо рта размокшую сигару, осмотрел и сказал:

— Вы все парни сообразительные, поэтому должны были понять, что позвал я вас не для того, чтобы покурить и выпить стакан джои. Сегодня ночью десятая рота вытянула короткую соломинку, джентльмены, и когда я говорил «десятая рота», то имел в виду вас.

Вульфе почувствовал, что желудок куда-то проваливается.

Всё ещё уставившись на сигару, ван Дрой продолжил:

— «Прощальная молитва», «Чемпион Церберы» и «Стальной сердцем» сейчас пополняют запасы топлива и боеприпасов. Ваши экипажи прямо сейчас получают приказ приготовиться к отправке. К моменту, когда мы закончим, они уже будут ждать вас в шестой погрузочной зоне. «Разбивающий врага» и «Старина Костолом» на этот раз не участвуют. После прорыва из Бреши Селлерса им всё ещё нужен серьёзный ремонт. Учитывая понесённые нами потери, выбор изначально пал на ваши танки.

— Вы посылаете нас обратно? — взорвался Штрайбер. — Вы шутите, сэр?

— Я не люблю шутить такими вещами, сержант! — рявкнул в ответ ван Дрой. — Я чётко выразил своё мнение об этом полковнику Виннеману, но высокое начальство оставило всё как есть.

Сержант Коль мрачно пробормотал что-то под нос.

У Вульфе пересохло во рту. «Это дурной сон, — убеждал он себя. — Проснись, Оскар, проснись!»

Он набрал в рот горького кофеина, глотнул и сказал:

— «Прощальная молитва» не поедет без водителя, сэр. Капрал Боршт всё ещё значится в списке критических больных. Я лично проверял около шести часов назад.

Несколькими днями ранее Боршта укусил какой-то местный червяк. С тех пор он не выходил из комы. Горло у него раздулось как арбуз, конечности почернели, и воняло от него гниющим мясом.

Ван Дрой мрачно кивнул:

— Я уже позаботился и нашёл ему замену. Это было нелегко, учитывая сжатые сроки, так что ты меня поймёшь: особо выбирать не приходилось.

Замаскированное извинение второго лейтенанта заставило Вульфе занервничать ещё больше. Однако, прежде чем он успел попросить у ван Дроя разъяснений, вмешался Штрайбер:

— О чём вообще идёт речь, сэр? Зачем отсылать нас назад именно сейчас? Сегодня в полночь вся эта проклятая планета превратится в космическую пыль!

Ответил ему раздавшийся от входа в палатку незнакомый женский голос:

— Значит у нас достаточно времени, чтобы добыть немного славы в этой неразберихе.

Вульфе повернулся в кресле. Невысокая пухлая женщина в развевающемся белом одеянии прошла мимо и остановилась рядом со вторым лейтенантом.

— Уничтожение планеты, — произнесла она, — произойдёт ровно в двадцать три сорок семь. Понятно, что к этому времени, джентльмены, с благословения Императора мы все будем уже далеко отсюда.

98 км к востоку от Банфри, провинция Вестиче, 09:12 по местному времени (14 ч 35 мин до уничтожения планеты)

«Прощальная молитва» неслась на восток, выбрасывая из-под гусениц комья травянистой земли и оставляя за собой чёрную колею. Водитель, Мецгер, выжимал по равнине из танка всё, на что тот был способен. Золотой путь исчез из виду, скрытый низкими холмами на севере. Вульфе приказал открыть для вентиляции люки, но сам ехал не в башенке, как обычно. Вместо этого он сидел в башенной корзине, взгромоздившись на командирское сиденье, обтянутое потрескавшейся кожей, шёпотом матерился и слушал, как его разносит в пух и прах голос из наушников:

«Если вы ещё раз поставите жизни гражданских превыше нашего задания», — бушевала старшая сестра сквозь треск статики, — «я отстраню вас от командования конвоем! Сержант Коль доказал, что способен действовать так, как требует жестокая необходимость. Я уверена, что он не откажется принять командование».

Вульфе не собирался спорить. Он видел её бумаги. На них были все соответствующие подписи и печати, причём некоторые от столь высоких персон, что он никогда о них не слышал. Высшее начальство «Эксолона» выдало женщине абсолютные полномочия для этой операции, и, хотя Дессембра оказалась достаточна сообразительной, чтобы оставить траспортные вопросы опытным танкистам, она явно не собиралась позволить такой банальщине, как человеческое сострадание, поставить под угрозу успешное выполнение задания. Сержант Коль определённо разделял её стремление.

«Слушайте внимательно, сержант», — продолжала Дессембра, — «потому что я не буду повторять дважды. Хотя я и восхищена вашими моральными принципами, но предупреждаю, что в этой операции им места нет. Жизнь крайне важного человека зависит от того, насколько быстро мы сумеем добраться до Готенца и обратно. И наша жизнь зависит от того, успеем ли мы на последний лифтер из Банфри. Поэтому не испытывайте моё терпение впредь. Мы поняли друг друга?»

Вульфе мысленно обозвал её всякими нехорошими словами, прекрасно понимая, что вслух этого делать не стоит.

— Поняли, сестра, — и отрубил вокс-линк.

«Злобная свиноматка! — думал Вульфе. — О чём, чёрт возьми, думало верховное командование? И разве не любая человеческая жизнь должна быть священной для Ордена Безмятежности?»

Однако, в то же время он не мог отрицать, что ощущает некоторое неприятное облегчение. Выбор между долгом и личной честью всегда был для него трудным делом. Пока он боролся со своей совестью, холодное безразличие Дессембры к жизням беженцев позволило продолжить операцию. В конце концов, нравилось ему это или нет, она была права.

«Ладно, — пообещал себе Вульфе. — Этого больше не повторится».

На время он отбросит гуманизм. Когда необходимо, он тоже может быть твердокаменным.

Прижав кнопку внутреннего вокса, он приказал:

— Мецгер, держи полный вперёд, восемь градусов на восток-юго-восток. Мы выскочим обратно на шоссе к югу от пика Гормана. Там уже не должно быть особенно много беженцев. Там мы немного нагоним график.

«Есть, сэр», — отозвался водитель.

Вульфе поднялся с сиденья и вылез в башенку, тут же с удовольствием ощутив на лице тёплый ветер.

«Прощальная молитва» катила во главе колонны. В двадцати метрах сзади следовал «Чемпион Церберы» — башня повёрнута на юго-восток. Коль сидел в своей командирской башенке, но на кивок Вульфе не ответил.

Вслед за «Чемпионом Церберы» с лёгким изяществом урчала чёрная «Химера» без опознавательных знаков. Она могла развить скорость вдвое выше, чем «Леман Русс», но необходимость в защите вынуждала её сдерживать ход.

«Стальной сердцем» замыкал колонну. Массивное орудие смотрело на юго-запад. Увидев Вульфе, сержант Штрайбер небрежно козырнул.

Вульфе ответил тем же и развернулся, чтобы смотреть за дорогой впереди. Равнины к северу отсюда пока ещё считались безопасными. Военно-космическая разведка указывала, что ближайшие орки находятся южнее, в провинции Дренлюнде. Если отряд и встретит каких-нибудь зеленокожих, то только с той стороны.

Вульфе глазел на низкие, покрытые деревьями холмы слева, когда в наушнике послышался гнусавый голос Мецгера:

«Не могли бы вы глянуть на свою панель, сэр? Ауспик принимает сигнал. Похоже на гражданский маяк SOS в пятнадцати километрах отсюда, прямо на север от нашего текущего курса».

Вульфе пригнулся, сунувшись обратно в башню проверить свои приборы, и увидел, что Мецгер прав. Кто-то посылал сигнал о помощи.

Его первый порыв — он понимал это — был не таким, каким нужно. Но даже так Вульфе понадобилось некоторое время, чтобы подавить его. Чувствуя в животе неприятный узел, он приказал в вокс:

— Никаких отклонений от маршрута, капрал. У нас нет времени. Держи прямо и полный вперёд, пожалуйста. Кем бы они ни были, Император решит их судьбу.

«Есть полный вперёд, сэр», — ответил Мецгер.

В голосе солдата не было даже намёка на осуждение, но Вульфе всё равно его услышал.

Зона эвакуации «Сигма», Банфри, провинция Вестиче, 3 1/2 часами ранее

Вульфе понял, что что-то не так, сразу как добрался до погрузочной зоны. В пятне света, отбрасываемого фонарём со столба, собравшись в кучку стояли Висс, Зиглер, Хольц и Гарвер, слегка горбясь, как все старослужащие танкисты, перешёптываясь и передавая по кругу лхо-сигарету. По положению их плеч Вульфе понял, что все, за исключением Зиглера, пребывают в дурном расположении духа.

Когда сержанты Коль и Штрайбер оставили его и отправились к своим экипажам, Вульфе вдохнул разлитый в ночном воздухе запах паров прометия. Поле было почти пустым. Несколько последних инженерных палаток ожидали разборки. И там, сразу за последней палаткой в ряду, расположились тёмные силуэты трёх огромных чудовищ. Они изрыгали маслянистый дым из двойных выхлопных отверстий, урча двигателями на холостом ходу. Для Вульфе они выглядели родными и прекрасными. Один из них особенно задерживал взгляд. Вульфе улыбался, следя глазами за изгибами корпуса и благородной линией могучего боевого орудия.

«Прощальная молитва».

Троица закутанных в плащи фигур — каждая гротескно деформирована механическими придатками, выступающими из спины — проводила последние проверки гусеничных лент и внешнего обвеса.

Гельмут Зиглер первым заметил сержанта. Он бросился к нему, словно гиперактивный щенок. За кратким и нервным приветствием хлынул поток слов:

— Висс говорит, так не делается, сэр, — заговорил Зиглер, тяжело дыша. — Гарвер и Хольц тоже не хотят. Они говорят, что не поедут с ним, сэр. На нём лежит Глаз. Так они сказали, сэр. Глаз!

Вульфе рассерженно выдохнул и зашагал мимо заряжающего, который тут же пристроился рядом. Вульфе остановился за несколько метров до экипажа и ответил на натянутое угрюмое приветствие.

Висс — стрелок. Хольц и Гарвер — спонсонные. Он знал их много лет: хороший, не хуже других, экипаж, когда начинается бой, и просто беда, когда им нечем заняться.

— Что тут за херня про «я не поеду с новеньким»? — потребовал Вульфе.

— Так не делается, сэр, — ответил Гарвер, оглядываясь на других в поисках поддержки.

— Это я уже слышал, — сказал Вульфе. — А теперь подробнее.

Хольц, самый старший из трёх, шагнул вперёд:

— Такой человек, как он, сержант, настоящее дурное предзнаменование. И так плохо, что нас собираются оставить, а уж принять в экипаж проклятого человека… Вы сами не захотите его оставить!

Вульфе оскалился:

— Ты что, уже можешь решать за меня, Хольц? Я так не думаю. И если ты решил пожаловаться на кого-то, то не мог бы сначала сообщить мне его чёртово имя?

Хольц виновато кивнул, но продолжал сверкать своими голубыми глазами. Когда-то давным-давно, эти глаза поразили немало женских сердец. До того, как большая часть его лица превратилась в рубленый гроксовый фарш. Антилоялисты на Модессе Прим попали в левый спонсон кумулятивным снарядом. Хольц был внутри. С тех пор женщины, которые попадали к нему в постель, делились на две категории: жалостливые и отчаявшиеся. И Вульфе сам бывало ловил себя на том, что часто даёт горемыке поблажки.

По траве прошуршали шаги, и гнусавый голос произнёс:

— Человек, о котором они говорят, капрал Амунд Мецгер, сэр. Это я.

Вульфе обернулся и увидел высокого тощего человека с тёмными глазами и длинным кривым носом. Тот был одет в стандартный танкистский комбинезон и, в отличие от остального экипажа Вульфе, вонявшего в основном маслом, потом и снарядным порохом, пах стандартным армейским мылом.

— Не серчайте особенно на своих людей, сэр, — продолжил Мецгер. — Они не ошибаются. Чёрт, да я даже собственной роте не нужен!

«Счастливчик Мецгер, — подумал Вульфе. — Спасибо тебе, ван Дрой, огромное».

Каждый в полку знал историю «Счастливчика» Мецгера. Он был известен тем, что выбирался невредимым из горящих танков, хотя весь остальной экипаж зажаривался насмерть. За это экипажи 81-го любили его не больше, чем паховую сыпь. Всего двенадцать дней назад Мецгер пережил гибель очередного танка. Теперь весь полк, включая офицеров, которым вообще-то полагалось быть поумнее, считал, что Мецгер в экипаже — смертный приговор. Это ни в коей мере не относилось к его водительским навыкам, конечно. Там, на Кадии, у инструкторов он считался весьма незаурядным водителем.

В отличие от экипажа, Вульфе считал проклятия за дерьмо жвачного медведя. Рано или поздно смерть добирается до каждого. Всё, что остаётся солдату — бороться с ней как можно дольше и продать свою жизнь как можно дороже. В конце концов, бессмертен лишь Император. Тем не менее экипаж был напуган, и Вульфе понял, что ему придётся раздавить эти страхи прямо сейчас. Он уставился на новоприбывшего:

— Слушай внимательно, капрал. Это твоё так называемое проклятие — чёртова брехня. Каждый знает, что, если танк получает попадание в башню, в девяти случаях из десяти водитель остаётся цел. Я видел массу людей, выбиравшихся невредимыми из горящего танка.

«Масса, — признался он себе, — это слегка преувеличение».

Вульфе показал на свой танк:

— Эта большая красавица вон там — «Прощальная молитва». Самая лучшая в полку. Тридцать восемь подтверждённых убитых танков и ещё много чего кроме. Ты заботишься о ней — она заботится о тебе. Такое у нас правило, — Вульфе развернулся к остальному экипажу: — Всех касается. Комиссар не будет столь милостив, как я. А теперь по местам, чёрт возьми!

Только экипаж Вульфе собрался выполнить приказ, как лязг чугунных гусениц заставил всех остановиться. Чёрная «Химера» без опознавательных знаков, рабочая лошадка Имперской Гвардии для перевозки войск, притормозила рядом с замершими в ожидании «Леманами Руссами». Задний люк распахнулся, отбросив на тёмную землю оранжевый свет, и изверг три женских фигуры, облачённых в длинные белые одежды Ордена Безмятежности.

— Бабы! — ахнул Висс. — И одна из них очень даже ничего!

— Это не бабы! — рявкнул Вульфе. — Это — Адепта Сороритас, так что даже не думай, Висс. Мне не нужны напряги.

Висс застонал и забормотал нечто эвфемистическое насчёт необходимости «пальнуть из пушки». Гарвер с Зиглером тихо заржали. Хольц выдавил усмешку. Мецгер едва скривил губы.

Женщины во главе со старшей сестрой Дессемброй подошли к экипажу.

— Сержант Вульфе, — произнесла та, — мы должны отправиться в дорогу как можно скорее, но, вероятно, следует по-быстрому познакомиться. Простая любезность — я сомневаюсь, что вам придётся общаться с моими подчинёнными по дороге. Мой водитель, капрал Фихтнер, представится по вокс-линку.

Вульфе пожал плечами:

— Тогда любезности ни к чему, старшая сестра. Но, чтобы выказать уважение вашему ордену…

Слегка поклонившись двум сёстрам-аколиткам, он представился:

— Сержант Оскар Андреас Вульфе к вашим услугам, как и мой экипаж «Лемана Русса» «Прощальная молитва».

Улыбка Дессембры не коснулась её глаз. Она указала на высокую мрачную женщину справа:

— Сестра Фенестра Уралис.

Вульфе радушно улыбнулся внушительной аколитке, но лицо той осталось неподвижной маской.

— А это, — Дессембра повела рукой, — сестра Азри Меллахд.

Сестра Меллахд улыбнулась и сделала лёгкий реверанс. Её одежды, туго перетянутые на талии, подчёркивали прекрасную фигуру. Сестра была молода, пышна и исключительно прелестна.

Висс вылез вперёд:

— Сестра, вы должны увидеть мою пушку. Она просто огромная!

Мелькнула рука Вульфе, и голова стрелка дёрнулась от удара сбоку.

— Оу!

— По местам, чёрт побери, вы все! — прорычал Вульфе. — Проверка внутренних систем. Четыре минуты!

— Но, сэр! — жалобно застонал Гарвер. — «Шестерёночники» уже провели две полных про…

— Не заставляй меня повторять, солдат! Вперёд!

Со смесью тихих выражений недовольства и сердитых взглядов экипаж неторопливо потрусил к танку. Зиглер бросился вперёд со своей типичной избыточной детской энергичностью. Дессембра проследила за ним взглядом.

— Этот кажется слегка тронутым Троном, сержант, — кивнула она вслед Зиглеру.

— Ранен при исполнении, — ответил Вульфе, постучав по виску пальцем. — Но всё ещё, без сомнения, лучший член моего экипажа. Он самый быстрый заряжающий в полку, и это лишь одно из его достоинств. А вот сестра Меллахд обладает тем даром красоты, который вызывает неприятности среди мужчин. Лучше, если она будет держаться подальше от мужских взглядов во время операции.

При слове «операция» Дессембра поморщилась. Она повернулась к Вульфе:

— Моя сестра-аколит абсолютно безгрешна, сержант. В этих неприятностях нужно винить лишь недисциплинированные головы. Я говорю в общем смысле, конечно.

— Конечно, — ответил Вульфе, проглотив лёгкое оскорбление.

Сержанты Штрайбер и Коль уже сидели в башенках своих танков.

— Можешь покаяться в своих грехах позже, Вульфе! — крикнул Штрайбер. — Пора включать задницы на переднюю передачу!

Дессембра нахмурилась:

— Хотя сержант Штрайбер и груб, но в общем-то он прав. Время не на нашей стороне, сержант. Ведите нас в Готенц. Кое-кому там требуется наше немедленное внимание.

Она осенила себя знамением аквилы, затем повернулась и повела подчинённых обратно к «Химере».

Вульфе зашагал к своему танку. Наверху в небе один за другим перегруженные корабли покидали орбиту, а он был тут, отправленный в последний момент на задание по спасению, очень может быть, какого-то проклятого ослабевшего дворянчика, который обжёгся кипятком.

Взобравшись на танк, Вульфе перебросил ноги через край командирской башенки, скользнул в люк и ухнул внутрь башенной корзины. Усевшись, натянул наушники, активировал интерком и отдал приказ водителю.

Четыре имперских машины, выбрасывая перед собой яркий свет фар, отправились в ночь.

82 км к востоку-северо-востоку от Готенца, Восточная Вестиче, 13:09 по местному времени (10 ч 38 мин до уничтожения планеты)

Они вернулись на шоссе примерно в шестидесяти километрах южнее брошенного селения у пика Гормана. Беженцев видно не было. Возможно, местные поняли, что не сумеют добраться до Банфри вовремя, и решили умереть дома. Или, возможно, они уже ушли. Вульфе надеялся, что их отсутствие не было знаком чего-то более неприятного.

Шоссе резко уходило вниз, спускаясь в глубокий каньон из песчаника, известный как канал Луго. Вульфе ехал наверху в башенке, теплый ветер трепал его лацканы, когда он оглядывал окрестности в поисках опасности. По обе стороны вверх уходили крутые склоны песчаника. Вульфе залюбовался природной красотой места, восхищённый в основном богатством и разнообразием оттенков цвета каменистых пластов.

Но от него, конечно, не ускользнуло и то, что каньон был идеальным местом для засады. Сообщений о том, что орки забрались так далеко на север, не поступало, но он всё равно приказал экипажу оставаться в полной готовности. Сержанты Коль и Штрайбер, он видел, тоже были встревожены. Оба сидели в башенках, вглядываясь сквозь магнокуляры в каменистые выходы горных пород по сторонам.

Решив последовать их примеру, Вульфе нырнул в башенную корзину за своими магнокулярами. Пока он там возился, на вокс-панели замигала лампочка. Сержант Коль.

«Вульфе», — сказал он, — «мы уже довольно далеко от районов пролёта космических патрулей».

— Я знаю, Коль. Ты это к чему?

«Я это к тому, сержант, что «Прощальная молитва» тут единственная машина с приличной вокс-антенной. Не было ли там, случайно, каких-нибудь новостей от разведки из штаба полка?»

Хороший вопрос, но ответ не столь удовлетворительный.

— Новостей никаких, — ответил Вульфе. — Если у них будет что сообщить, они с нами свяжутся. Но ты сам сказал: мы вне зоны патрулирования. У истребителей сейчас хватает забот охранять лифтеры. Я думаю, нам стоит забыть о свежих сводках воздушной разведки.

Коль помолчал. Затем через секунду отключился.

Хотя танк Вульфе мог похвастаться экипажем из шести человек, только двое делили дискомфорт башенной корзины с командиром. Висс и Зиглер сидели от него на расстоянии вытянутой руки: спины прямые, глаза прижаты к приборам, обшаривая местность на предмет возможных неприятностей. Вульфе надеялся, что Гарвер и Хольц так же бдительны в утробах своих тесных и душных спонсонов. У Мецгера впереди, в отсеке водителя, было места побольше остальных, но ненамного.

Интерком танка, обычно переполненный грязными шутками и грубыми подначками во время долгих переездов, был тих, если не считать фонового шипения белого шума. Молчание говорило Вульфе о том, как напряжён экипаж.

Достав магнокуляры, он как раз собирался выбраться обратно наверх, как услышал чьи-то слова:

«Останови танк».

Сначала он решил, что ослышался. Голос, прозвучавший из наушников, был не более чем шёпотом, почти заглушенным фоновым рокотом двигателя.

— Что это было? — спросил он в вокс.

— Что было что, сэр? — спросил Висс.

«Останови танк», — снова прошептал кто-то, на этот раз отчётливее.

— Не останавливать долбаный танк! — рявкнул Вульфе. — Кто это сказал, чёрт подери? Хольц, ты?

«Не вините меня, сержант», — ответил Хольц. — «Я ничего не говорил».

— Гарвер? — потребовал Вульфе.

«Это не я, сэр».

Вульфе положил руку на плечо Зиглера и полуразвернул того на сиденье:

— Зиглер, это ты только что потребовал остановить танк?

— Никак нет, сэр, — ответил заряжающий, категорически мотая головой.

Вульфе никогда не слышал, чтобы Зиглер врал. И не думал, что тот решил начать сейчас.

— Кто сказал остановить танк? Один из вас сказал, Глаз вас подери! Признавайтесь!

«Вы хотите, чтобы я остановил танк, сэр?» — в явном замешательстве спросил Мецгер.

— Нет, во имя Трона! Держи её прямо, на пятой.

«Я не слышал, чтобы кто-то сказал остановиться, сэр», — сообщил по воксу Гарвер.

— Я тоже, — сказал Висс.

Теперь они звучали встревоженно. Вульфе напугал их. На него было непохоже, чтобы он так нервничал и уж тем более слышал голоса.

— Когда мы вернёмся на базу, — пообещал им Вульфе, — я проверю журнал вокса. Тогда мы посмотрим, кто из вас, умников, решил посмеяться.

Нахмурившись, он полез обратно в командирскую башенку. То, что он увидел, едва подняв глаза над краем люка, заставило кровь заледенеть в жилах и шарахнуло таким приступом страха, что Вульфе выронил магнокуляры.

Они с лязгом грохнулись на дно башни.

Впереди на дороге стояла жуткая, невероятная фигура, выставив руки ладонями от себя, сверхъестественно прозрачная, несмотря на яркий солнечный свет.

Боршт!

Тёмные провалы глазниц встретились с глазами Вульфе, и в голове, заглушая все остальные звуки, загрохотал голос:

«Останови танк!»

Палец Вульфе метнулся к клавише микрофона:

— Остановить долбаный танк! Полный стоп! Полный стоп!

Мецгер ударил по тормозам, повинуясь приказу, и Вульфе кинуло вперёд, шарахнув рёбрами о край люка. Он сморщился от резкой вспышки боли. А когда секундой позже открыл глаза, от фигуры старого друга не осталось и следа.

— Долбаный Золотой Трон! — ахнул Вульфе.

Из наушников наперебой зазвучали перепуганные голоса:

«Что случилось, сэр?»

«Где они, сэр? Я не вижу целей! Повторяю, не вижу целей!»

«Укажите направление, сержант!»

Вульфе упал обратно на сиденье, трясущийся и напуганный до смерти. «Нет, — думал он. — Ни за что. Это нервы. Это не Боршт. Это не может быть он. Это я. Я должно быть сломался. Это стресс. Это проклятая спешка. Это…»

Вокс-панель яростно перемигивалась вызовами от других машин. Рефлекторно Вульфе ткнул пальцем в общий канал группы.

«Ты что там творишь, варп тебя дери, Вульфе?» — орал сержант Коль. — «Ты, чёртов придурок! Если бы мой водитель не был настороже, мы бы уже по уши въехали тебе в выхлопные трубы!»

«Почему вы остановились, сержант?» — требовала старшая сестра Дессембра.

Вульфе не знал, что ответить. Он онемел. Он сидел неподвижно, с широко раскрытыми от страха и замешательства глазами. Зиглер и Висс таращились на него в сильнейшем смятении. Он заставил себя ответить на гвалт, несущийся из вокса:

— Мне… Мне показалось, что я увидел что-то, — произнёс он, — но оно уже исчезло.

«Что ты увидел?» — спросил сержант Штрайбер.

— Я не знаю, чёрт возьми!

Как обычно, первым лопнуло скудное терпение сержанта Коля:

«Ты не знаешь? Вульфе, Трон тебя прокляни! Планета через несколько часов развалится, а ты жмёшь на тормоза, увидев какую-то тень? У нас нет на это времени!»

— Я знаю! — огрызнулся Вульфе.

«Хватит», — сказала Дессембра. — «Мне нужен во главе колонны другой. Сержант Штрайбер, выводите свой танк вперёд и ведите нас дальше. «Прощальная молитва» будет охранять хвост колонны».

«Старшая сестра», — обрадовался Штрайбер, — «я уж думал, вы не попросите».

Прежде чем Вульфе успел запротестовать, «Стальной сердцем» покинул строй, пророкотал мимо других машин и покатил, набирая скорость, по шоссе.

— Погоди! — заорал Вульфе в вокс. — Я сказал, погоди, Трон тебя подери!

Но было уже поздно. Танк Шрайбера не прошёл и двухсот метров, когда дорога под ним с оглушительным грохотом вспучилась. Поднявшийся из земли столб пламени сорвал правую гусеницу, разметав во все стороны её тяжёлые железные звенья.

«Мина!» — завопил в вокс Мецгер.

«Штрайбер, ответь!» — потребовал Коль, — «Долбаный Глаз!»

— «Стальной сердцем», ответь! — произнёс в вокс Вульфе.

Штрайбер ответил через секунду, кряхтя и ругаясь:

«Долбаные орки заминировали дорогу!» — прошипел он.

«Не будь дураком», — накинулся на него Коль. — «У них мозгов не хватит!»

Вот только голос его звучал не совсем уверенно.

Через смотровые прорези Вульфе увидел, как из укрытых тенью котловин по обеим сторонам каньона ринулись тёмные уродливые силуэты. Воздух наполнился рёвом и фырчанием бесчисленных тарахтящих моторов.

— Приготовиться, Пострелы! — заорал он в вокс. — Закрыть люки! Предохранители снять!

И сам дотянулся и захлопнул собственный люк, заперев его единым отработанным движением.

«Он прав!» — раздался в воксе голос Штрайбера с нотками паники. — «Это долбанная варпом засада!»

61 км к северо-западу от Готенца, Восточная Вестиче, 13:51 по местному времени (9 ч 56 мин до уничтожения планеты)

Их были сотни.

Сердце Вульфе громыхало в груди, пока он смотрел, как орки высыпают на дно каньона.

— Сомкнуть строй! — приказал он по каналу группы. — Построиться вокруг «Стального сердцем». Оборонительный порядок «Тета».

Мецгер бросил «Прощальную молитву» вперёд. «Чемпион Церберы» и чёрная «Химера» рванули за ним секунду спустя, торопясь к повреждённому танку Штрайбера.

«Стальной сердцем» стоял полностью обездвиженный, звенья гусеницы разбросало вокруг в радиусе сорока метров. Левый спонсон всё ещё горел. Скорченное почерневшее тело его обитателя, рядового Кольмана, свисало из покорёженного люка. Другие машины уже добрались до танка, встали вокруг и, вращая гусеницами, развернулись мордами наружу в оборонительную четырёхконечную звезду.

— Вонючие зеленокожие, — сплюнул Вульфе. — Странно, как мы их не унюхали?

Этого старого противника среди мириадов других врагов человечества он ненавидел больше всего. В памяти вспыхнула картина: горящие красные глазки того орка, с которым он встретился на Фегосе-2. Шрам на горле остался напоминанием о том дне — дне, когда Вульфе едва не истёк кровью до смерти.

«Святой Трон!» — раздался в воксе голос Коля. — «Да сколько же их там?»

У Вульфе не было желания считать. Багги и мотоциклы всевозможных видов с рёвом скатывались в каньон. Увешанные всякой мишурой, окрашенные в красный цвет, с толстыми чёрными шинами, разбрасывающими грязь. Многие были отмечены грубо нарисованными черепами и изображениями клыкастых богов. Некоторые могли похвастаться и более жуткими украшениями — гирляндами отрубленных человеческих голов и флагами из снятой кожи. Но уродливость самих машин не шла ни в какое сравнение с их водителями и пассажирами. Орки — жуткие уродливые звери, размахивающие чересчур большими клинками и пистолетами. Они горбились под массой переплетавших тела раздутых мышц. Глаза и носы — крошечные, но рты широкие и полные крупных выпирающих жёлтых зубов.

Хриплый рёв каждого отдельного двигателя вливался в общую какофонию, заполнившую воздух. Выхлопные трубы извергали густыечёрные клубы дыма, когда орки гнали через иссушенную солнцем землю, отбрасывая позади тучи пыли. Но они не кинулись вперёд. Нет. Они окружили имперские танки и начали нарезать круги на расстоянии, двигаясь против часовой стрелки.

«Что они, чёрт возьми, делают?» — поинтересовался Штрайбер.

Ответ не заставил себя ждать. Из разных мест огромного круга внезапно вырвались небольшие группы орочьих машин и рванули к добыче.

По корпусу «Прощальной молитвы» забарабанил плотный град стабберных пуль.

«Чёрт!» — завопил Висс.

— Они пытаются сбить нас с толку, — сообщил Вульфе другим танкам. — Если мы не сможем угадать направление удара, то у них будет возможность подобраться ближе. Мы должны начинать прореживать их прямо сейчас! Зиглер, фугасный!

— Есть, сэр! — толстыми могучими руками заряжающий выхватил выстрел из магазина справа, задвинул в казенник орудия и ударил по запирающему рычагу.

Сигнал заряжания вспыхнул красным.

— Горит, сэр!

Сквозь смотровые прорези Вульфе углядел среди более мелких и быстрых орочьих машин скопление больших, открытых сверху полугусеничных вездеходов, битком набитых чудовищными зелёными дикарями.

— Висс, — приказал он, — переводи влево. Орочьи вездеходы. Четыреста метров.

Прищурив глаза, Висс быстро засёк врага в приборы. Пассажиры-орки завывали в сумасшедшем хохоте и возбуждении. Их клинки сверкали на солнце. Висс надавил на педаль поворота, и башня начала вращаться. Электромоторы гудели, когда он подгонял угол вертикальной наводки.

— Есть прицел! — сообщил он.

Вульфе ухватился за сиденье:

— Главное орудие, огонь!

Мощным давлением взорвавшегося метательного вещества «Прощальную молитву» отбросило назад. Корпус дрогнул от характерного громоподобного «буммм!» грозного главного орудия. Башенную корзину наполнил отдающий медью запах сгоревшего фуцелина.

Сквозь смотровые щели Вульфе увидел, как головной вездеход орков исчез под огромным грибом огня и земли. Машины, оказавшиеся рядом, подбросило в воздух, закрутив винтом. Они попадали на землю, частью раскидав нечестивых пассажиров, давя и калеча остальных. Осколки, разлетевшиеся от взрыва, скосили ещё несколько десятков орков.

Превосходный выстрел.

Мотоциклы и багги начали отворачивать, объезжая горящие обломки, и орочье кольцо стянулось туже. Враги заезжали внутрь круга всё чаще и чаще, осыпая танки огнём стабберов, но «Прощальная молитва» могла похвастаться сто пятидесятимиллиметровой лобовой бронёй, скошенной так, чтобы отражать попадания. Вооружение зеленокожих не располагало достаточной бронебойной силой, чтобы представлять для танка непосредственную угрозу.

Настоящей опасностью было позволить им напасть с близкого расстояния.

Периодический гром тяжёлых звучных ударов подсказывал Вульфе, что остальные танки посылают в орочью орду снаряд за снарядом. Каждое попадание подбрасывало в воздух разбитые машины и разорванные зелёные тела. Кровь чужаков плескала на дно каньона, смешиваясь с песком в густую грязь. Только в первые несколько минут боя сотни зеленокожих оказались разорваны в клочья легендарной огневой мощью боевых орудий «Леманов Руссов».

Как и все подобные ей танки, «Прощальная молитва» также могла похвастаться и мощным курсовым вооружением. Вульфе приказал Мецгеру открыть беглый огонь из лазпушки. Через несколько секунд в орочью орду устремились ослепительные лучи света, неся потери врагу. Испепеляющие лазерные импульсы прожигали тонкую броню насквозь, поджигая топливные баки и винтом отправляя мотоциклы и багги в воздух на огромных султанах оранжевого пламени.

Троица орочьих мотоциклов вильнула как раз вовремя, чтобы избежать уничтожения, и с рёвом бросилась к «Прощальной молитве». Огонь спонсонных болтеров изрешетил два из них, но последний, виляя из стороны в сторону, проскочил сквозь ливень выстрелов невредимым. Вульфе увидел, как отвратительный ездок осклабился и метнул в танк гранату.

— Держись! — крикнул он, и взмолился, чтобы взрыв не повредил гусеницы.

Раздался глухой удар, и танк вздрогнул. В башенной корзине замигали огни. Индикаторная панель известила Вульфе о неполадках в правом спонсоне. Он приказал экипажу подать голос.

Гарвер не откликался.

Вульфе дал приказ Гарверу отозваться.

Ничего.

— Будь они все прокляты! — крикнул Вульфе. — Мы потеряли правый спонсон! Они убили Гарвера!

«Нет!» — завопил в вокс Хольц. — «Сволочи!»

Через перископ Вульфе видел, как уносится прочь орочий мотоцикл. Когда тот проезжал мимо чёрной «Химеры», яростный ливень огня из мультилазера разорвал его на куски.

Кто-то взялся за управление башенным орудием бронетранспортёра. Мультилазер споро повернулся, поймав в прицел орочий грузовик, и снова разразился огнём, прожигая широкими горизонтальными разрезами как плоть, так и в металл. Перебитые орки посыпались из кузова грузовика безвольными мёртвыми тушами.

Вульфе подумал, а не сама ли это Дессембра вершит правосудие Императора? Или это одна из её аколиток? Кто бы это ни был, Гарвер был отмщён. Не забыть бы поблагодарить потом.

«Они подбираются ближе!», — раздался из вокса голос Мецгера. — «Укрываются за дымом от взрывов, чтобы сократить дистанцию!»

«Успокойся, ты, поганый ездун!» — рявкнул Хольц. — «Продолжай стрелять! Сержант не даст им нас одолеть!»

— Будь спокоен, не дам, — добавил Вульфе, хотя видел, как быстро сокращается дистанция. Орков было слишком много, чёрт возьми. Рано или поздно они подберутся достаточно близко, чтобы прикончить танк взрывчаткой, или какой-нибудь монстр с огнемётом уткнёт ствол в вентиляционное отверстие и зажарит их всех живьём.

«Мы их не удержим, — подумал Вульфе. — Штрайбер, ты идиот! Если бы ты не подрезал себе ноги…»

Но танк Штрайбера уже был обездвижен, и Вульфе скоро понял, что этот бой им не выиграть. Время, отпущенное на задание, утекало. Его просто не оставалось, чтобы довести бой до конца. И Штрайберу нечего было надеяться переобуть танк под таким огнём. «Прощальная молитва», «Чемпион Церберы» и чёрная «Химера» должны идти на прорыв немедленно.

«Стального сердцем» придётся бросить.

Вульфе заметил, как ещё один вездеход, перегруженный ревущими орками-пехотинцами, выскочил из круга и рванул прямо к его танку. Мецгер выстрелил из лазпушки, но толстая лобовая броня машины выдержала. Вульфе окликнул Висса, и стрелок, не теряя времени, развернул башню.

— Горит! — крикнул Зиглер.

Висс не стал медлить и левой ногой вдавил педаль огня. «Прощальная молитва» подпрыгнула на подвеске, боевое орудие выплюнуло смертоносный груз прямо в кабину водителя вражеской машины.

Вспышка. Грохот. Потрясший землю близкий взрыв. По крыше танка металлически застучало, когда сверху посыпался град горящих обломков и кусков тел.

«Хороший выстрел!» — раздался в воксе голос Мецгера с явным облегчением.

— Отличный выстрел! — поправил Висс.

Вульфе больше беспокоило плотное облако чёрного дыма, накатывающее на них от горящего остова разбитой вражеской машины.

— Теперь мы ни черта не видим. Они полезут прямо на нас. Спонсонные стрелки, глядеть в оба!

Вульфе по привычке использовал множественное число, и потеря Гарвера неожиданно остро резанула его. Они не были особенно близкими друзьями, как с Борштом, но спонсонный стрелок был членом экипажа. Люби их или ненавидь, но экипаж — это семья.

В ушах Вульфе раздался голос Дессембры:

«Мы не можем больше здесь оставаться. Уходим сейчас же!»

— Мы должны проредить их больше! — ответил Вульфе. В венах у него плескался адреналин, заставляя кровь бурлить. — Хотя бы так, чтобы у Штрайбера был шанс ещё повоевать.

«Приоритеты, сержант», — прошипела Дессембра. — «Вы ничего больше сделать для него не можете. Оглянитесь назад. Мы должны уходить немедленно!»

Вульфе выглянул в задние смотровые прорези и почувствовал, как боевой пыл мгновенно потух. Теперь всё стало ясно. Мотоциклы и багги служили лишь для отвлечения внимания в расчёте измотать и задержать танки, пока настоящая огневая мощь не перекроет каньон с обоих концов. С северо-востока по дороге растянутой колонной натужно ползли орочьи боевые машины — массивные, тяжело бронированные и ощетинившиеся толстыми стволами орудий.

Вульфе наполнила ярость, когда он их увидел: по крайней мере, половина вражеских танков была построена из трофейных остовов погибших имперских машин. Нечестивые ксеносы изуродовали и осквернили их.

Под толстыми плитами брони, приклёпанными как попало, он узнал знакомые очертания: самоходная артустановка «Василиск», три бронетранспортёра «Химера» и один обезображенный «Леман Русс». Остальная техника в колонне, похоже, была полностью построена по каким-то собственным безумным чужацким чертежам.

— Проклятый Глаз! — сплюнул он. Показав впечатляющую для своей породы сообразительность, орки сумели обойти их с флангов.

Каньон потрясла волна выстрелов орочьей артиллерии.

— Летит! — заорал Вульфе. На шоссе посыпались разрывные снаряды. Взрывы поднимали в воздух огромные тучи грязи и обломков, но не более того. Орочий залп сильно не дотянул до цели, но так будет недолго.

«Император над нами!» — послышался в воксе голос сержанта Коля. — «Они выдвигают тяжёлую артиллерию!»

— Мы идём на прорыв прямо сейчас, — приказал Вульфе, — или мы покойники!

Штрайбер едва не кричал в вокс:

«Вульфе, не шути так. Ты не можешь нас здесь оставить. Не можешь!»

У Вульфе скрутило кишки в узел, когда он ответил:

— Мне жаль, Штрайбер. У нас нет другого выхода.

«Мой танк, мой экипаж — мы «Пострелы», чёрт побери! Не убегай из боя. Не отворачивайся от нас, ты грязная скотина!»

Донёсся новый раскат грома орочьих пушек. На этот раз снаряды легли ближе. «Прощальную молитву» уже обсыпало землёй. Вражеские танки продолжали пристреливаться.

Вульфе проговорил сквозь сжатые зубы:

— Выводи нас, Мецгер. Полный вперёд. Держись в стороне от шоссе. Там ещё хватает мин. Зиглер, заряжай. Бронебойным. Висс, готовься их продырявить. Здесь они нас не остановят!

«Прокляни тебя Трон, Вульфе!» — завизжал Штрайбер.

— Мне жаль, Штрайбер. Мне правда жаль. Но ты пойми, другого пути нет. Продолжай стрелять. Продолжай сражаться. Помоги нам прорваться, и я обещаю — полк будет помнить и чтить твою жертву. Это всё, что я могу тебе сейчас предложить.

«Прощальная молитва» вздыбилась, стартовав прямо перед тем, как очередной вал тяжёлых снарядов потряс дно каньона. Там, где секундой раньше стоял танк, внезапно всколыхнув землю и камни, появилась огромная воронка. Орочьи танки вышли на дистанцию поражения, а мотоциклы и багги всё ещё гнали вперёд с безумной энергией, безрезультатно поливая имперские танки очередями стабберов.

Уже более спокойно Штрайбер сказал в вокс:

«Тогда удачи, Вульфе. Мы будем сражаться сколько сможем. Я… Я надеюсь, что ты успеешь обратно в Банфри».

Висс крикнул: «Держись!» и выстрелил из главного орудия. В трёхстах метрах от танка изуродованная орками «Химера» яростно лопнула. Сбоку от Зиглера скользнул назад казённик орудия, выбросив пустую гильзу в напольный улавливатель. С чёткостью сервитора заряжающий вставил новый бронебойный снаряд в казённик, дёрнул рычаг и крикнул:

— Горит!

Мецгер перешёл на третью передачу, отъезжая от повреждённого «Стального сердцем». Висс развернул башню влево, целясь в громоздкую орочью боевую фуру. Он подправил вертикальную наводку, учёл упреждение на ход танка, вознёс молитву Императору, испросив точного попадания, и выстрелил. Сила отдачи орудия бросила «Прощальную молитву» вправо, но хода не замедлила. Снаряд ослепительно прочертил воздух и вонзился глубоко в корпус орочьей машины. Должно быть, он пробил топливные баки фуры — машину подбросило взрывом так высоко, что она перевернулась и рухнула на крышу. Горящие обломки и обугленные тела усеяли землю, из искорёженного металлического остова рвалось ревущее пламя. «Чемпион Церберы» и чёрная «Химера» шли прямо за «Прощальной молитвой». Вульфе увидел язык огня, выброшенный боевым орудием Коля. Переделанный орками «Леман Русс» далеко слева резко встал, в броне башни появилась большая дымящаяся пробоина. Секундой позже изнутри полыхнуло. Охваченные огнём ксеносы начали вываливаться из люков машины, но было уже поздно. Горящий экипаж некоторое время корчился на песке, затем неподвижно замер.

— Продолжать огонь! — приказал Вульфе, — Мы почти проскочили.

Они с рёвом пронеслись мимо пыхтящих орочьих танков, едва увернувшись от лавины фугасов и ракет. Висс выстрелил прямо в ближайшую машину, целиком сорвав лобовую секцию брони, та кувыркаясь взлетела в воздух. Орудие Коля жахнуло снова и повредило ещё один танк, разбив тому правую гусеницу. Чёрная «Химера» стреляла непереставая, но её мультилазер мало что мог сделать тяжёлой бронетехнике врага. Поэтому Дессембра перевела огонь на большой, открытый сверху грузовик и сумела уничтожить ещё пару десятков орочьей пехоты.

Затем они прорвались. Каньон остался позади, впереди расстилалось свободное пространство.

Тяжёлые орочьи машины начали разворачиваться вслед за ними, но они были гораздо медлительнее, чем хорошо смазанные имперские танки. Лишь уцелевшим мотоциклам и багги хватило скорости, чтобы броситься в погоню. Они рванулись за конвоем, многие из них позабыли про мины, которые их же боевая стая уложила на шоссе. Те, кого не разнесло на куски взрывами, быстро сократили дистанцию, но их оружие было слишком слабым. Пока «Прощальная молитва», «Чемпион Церберы» и чёрная «Химера» уносились прочь, Вульфе приказал Виссу развернуть башню назад и отстреливать легкобронированных преследователей из спаренной с главным орудием автопушки.

Вульфе заметил мигающий сигнал на вокс-панели. Коль вызывал по закрытому каналу. Что бы он ни хотел сказать, это не предназначалось для ушей Дессембры.

Вульфе открыл канал:

— Что такое, сержант?

«Я возвращаюсь», — ответил Коль.

— Что ты делаешь?

«Подумай сам, Вульфе. Орки будут гнаться за нами всю дорогу до Готенца, если не связать их боем здесь».

Пауза.

«К тому же, у меня тут мигают сигналы, все какие есть. Мы схлопотали попадание в корму. Система охлаждения почти сдохла, и экстрактор тоже. Мы можем сломаться на полдороге к цели, или мы можем повернуть обратно и дать вам немного времени. Я бы предпочёл отдать концы сражаясь, если не возражаешь. Может, мы сможем помочь Штрайберу и его экипажу умереть с размахом».

Вульфе не знал, что сказать. Он чувствовал себя опустошённым.

«Доведи этих проклятых баб до Готенца», — сказал по воксу Коль. — «Выполни задание хотя бы ради чести полка. Ты всё ещё можешь успеть улететь, если не будешь заниматься ерундой».

Вульфе хотелось бы в это верить. Он уже перестал смотреть на хронометр. Всё равно тот не показывал ничего хорошего. Орки обошлись им слишком дорого, и не только в плане времени. Внутренний голос подсказывал ему последовать примеру Коля и умереть с честью среди своих. Но другой голос говорил, что честь полка важнее. Он должен довести задание до конца.

— Что сказать Дессембре? — спросил он.

«Правду. Я дам этим зелёным ублюдкам чем заняться, во имя Трона. Они не будут по вам скучать».

Честь и самопожертвование. Вульфе понял, что годами недооценивал Коля, чей недружелюбный характер скрывал благородство. Несмотря на все свои недостатки, Коль был настоящим солдатом и человеком непреклонного мужества.

«Если я выживу в этой заварухе, — поклялся себе Вульфе, — я заставлю ван Дроя представить Коля и Штрайбера к Алому медальону. Это немного, но хоть что-то».

Коль не стал ждать какого-то одобрения. Сквозь задние смотровые прорези Вульфе видел, как «Чемпион Церберы» оставил колонну и развернулся обратно к каньону. Вскоре он скрылся за тучей пыли.

«Прощальная молитва» и чёрная «Химера» продолжали гнать в противоположном направлении. Дессембра окликнула Вульфе по каналу группы, и он неохотно ответил.

«Я требую пояснений! Что происходит? Почему сержант Коль не отвечает на мои вызовы?»

Вульфе даже не потрудился скрыть усталость и раздражение в голосе:

— Сержант Коль обеспечивает наш отход. Его танк сильно повреждён. Он решил отдать свою жизнь и жизни своего экипажа ради успешного выполнения задания.

Дессембра помолчала, затем произнесла:

«Это… приемлемо. Тогда нам следует этим воспользоваться».

Вульфе не смог больше сдерживать недовольство:

— Слушай меня, Сороритас! — прошипел он в вокс. — Кого бы там мы ни должны будем спасти в Готенце, ему лучше быть чёртовым перерождённым святым, потому что тебе и твоим проклятым начальникам есть много за что ответить. Ты меня слышишь?

И отключил связь, прежде чем сестра успела ответить.

33 км к северо-западу от Готенца, Восточная Вестиче, 15:09 по местному времени (8 ч 38 мин до уничтожения планеты)

Подгоняемая утекающим временем, «Прощальная молитва» вгрызалась в покрытие шоссе, но не настолько быстро, чтобы Вульфе мог убежать от чувства вины и гнева. Его мысли были с людьми, которых он оставил позади. Отсутствие голоса Гарвера особенно ранило его, как и, он знал, остальной экипаж.

Он также всё ещё не пришёл в себя от видения старины Боршта. Со времени боя в каньоне Висс постоянно настаивал на объяснениях. Как Вульфе узнал, что нужно остановить танк? Что увидел из башенки? Чей голос слышал?

Остальные тоже стали задавать вопросы. Вульфе хотел бы, чтобы они отстали, но расспросы не умолкали. В конце концов он взорвался, приказал всем заткнуться и сосредоточиться на текущих делах. Упоминания комиссара Кортеза было достаточно, чтобы положить расспросам конец, по крайней мере, временно.

Вульфе не держал на экипаж зла за любопытство. Оно было вполне естественным. Но он не мог примириться с тем, что видел и слышал. Боршт остался на больничной койке в Банфри. Тут двух вариантов быть не могло. Но и сумасшедшим себя признавать Вульфе тоже не собирался.

В наушниках раздался голос Мецгера, объявивший о приближении к цели задания. Готенц был меньше чем в часе пути. Это помогло Вульфе немного собраться с мыслями.

День уже перевалил за середину, и в башне было душно и жарко. Вульфе приказал открыть все люки, что принесло немедленную перемену. Он ехал наверху, в командирской башенке, и пока «Прощальная молитва» и чёрная «Химера» приближались к низким холмам, скрывавшим город, наблюдал, как тень от танка, бегущая по дороге впереди, становится всё длиннее по мере того, как солнце сдвигается на запад всё дальше.

Осталось всего восемь часов до момента, когда первый страшный удар потрясёт этот мир. Глобальный огненный шторм спалит до тла каждое живое существо. Для большинства это будет быстрая и милосердная смерть, но такая смерть не подобает солдату. В ней нет славы.

«Впереди на дороге что-то есть, сэр», — доложил Мецгер.

Вульфе взглянул вдоль шоссе и увидел то, о чём шла речь. У Мецгера хорошее зрение. Что-то приближалось: большое, тёмное, но непонятное. Когда две имперские машины подъехали ближе, силуэт превратился в могучего лохматого бовиата с огромными сутулыми плечами три метра в высоту и столько же в ширину. Шесть изогнутых чёрных рогов обрамляли кожистую морду. Бовиат тянул по шоссе навстречу конвою большую повозку, полную людей. Вульфе насчитал двадцать пассажиров, большинство — взрослые.

«Прощальная молитва» притормозила рядом с повозкой, и Вульфе приказал возчику остановиться. Тот прикрикнул на зверюгу, и с утробным резонирующим стоном бовиат встал. Мужчины, женщины, дети — все в повозке уставились на Вульфе, но обратилась к нему только высокая уродливая женщина в пёстрых одеждах пальмеросского купечества.

— Значит, вы пришли, — сказала она. — Вы пришли, чтобы остановить это.

Вульфе встретился с ней глазами:

— Что остановить, юдоче?

Он использовал принятое здесь обращение к женщине, за которой не собираешься ухаживать. Низкорослый бородатый мужчина, сидящий рядом с ней, — по-видимому, муж — одобрительно кивнул.

— Безумие, конечно, — ответила женщина. — Готенц в полном хаосе. Бунты. Убийства. Нам повезло выбраться оттуда живыми.

При этих словах некоторые из сидящих в повозке мужчин похлопали по старым лазружьям гражданского образца в руках.

«Значит, городское население буянит, — подумал Вульфе. — Великолепно!»

— Спасибо за предупреждение, юдоче, — ответил он. — Мы сделаем что сможем. Но куда вы направляетесь?

— Мы едем эвакуироваться. Мы слышали об огромных кораблях в Банфри и хотим купить себе вылет с планеты.

На мгновение Вульфе решил было сказать им правду. Они никогда не доберутся до Банфри. Даже если бы у них было время, даже если бы впереди по дороге не было орков — им не помогли бы никакие деньги. Они были обречены. Но, вероятно, гораздо милосерднее будет позволить надежде вести их до конца.

— Будьте осторожны на шоссе, — сказал он. — В канале Луго могут быть зеленокожие.

— Я ещё не встречала ни одного из этих с зеленой кожей, — ответила женщина, — но в брошюрах говорится, что громкий крик — отличное оружие против них.

Она ткнула пальцем в мужчину с похожей на бочку грудной клеткой, сидящего в задней части повозки:

— У Брудегара самый громкий голос в Готенце. Он прогонит чужаков с нашего пути.

Вульфе невольно покачал головой. Подобное губительное невежество было самым худшим результатом работы имперской пропагандистской машины. Граждане редко понимали опасность, которую представляют орки, пока те не набрасывались на них с рёвом "Вааа!", и никакие крики во всём Империуме ни черта не могли с ними сделать.

Чувствуя за спиной нетерпеливо ждущую чёрную «Химеру», Вульфе махнул, отпуская местных, и возчик щёлкнул кнутом. Огромный бовиат заревел и потащил своё бремя дальше по шоссе. Имперские машины продолжили своё путешествие.

Теперь уже был виден чёрный дым, поднимающийся в дневное небо прямо из-за ближайшего холма. Всего несколько километров отделяли их от цели. Бунты, сказала женщина. И убийства.

Вульфе собрался с решимостью, полагая, что возможно самая малоприятная часть этого полного фиаско ещё впереди.

Готенц, Восточная Вестиче, 16:02 по местному времени (7 ч 45 мин до уничтожения планеты)

Он не ошибся.

Готенц, когда Вульфе его увидел, оказался городом, погрузившимся в анархию. У подножия старомодной защитной стены вповалку валялись раздутые трупы, гниющие на полуденной жаре. Стайки плавающих в воздухе мальдротид, местных падальщиков, опускались с неба, чтобы набить брюхо воняющей мертвечиной. Эти странные существа парили на высоте трёх метров от земли, выдёргивая мягкие куски плоти из лежащих внизу тел. Щупальца, каждое увенчано острым клювом, поднимали кусочки мяса к отвратительным розовым ртам, а вокруг жужжали жирные мухи.

Зрелище было таким же тошнотворным, как и запах. Борясь с рвотными позывами, Вульфе снял лазпистолет с предохранителя, прицелился и выстрелил в ближайшую стайку.

Он попал одной из мальдротид в самую середину, выстрел воспламенил содержащийся внутри твари газ. Похожее на пузырь тело с хлопком взорвалось.

Остальные вокруг немедля принялись отталкиваться от земли длинными щупальцами. Они поднимались в воздух, чтобы унестись прочь в поисках более безопасной еды.

«Ради Трона», — сказал из спонсона по воксу Хольц, — «что за мерзкие и жуткие твари!»

Снаружи, у сторожки, привалившись спиной к каменной стене, сидел старый, коричневый от загара человек, раненный в ногу. Рядом лежало потрёпанное лазружьё. Судя по количеству пустых бутылок из зелёного стекла вокруг, он собирался упиться до смерти.

Когда над ним нависла могучая громада «Прощальной молитвы», мужчина пьяно потянулся за ружьём, пару раз цапнул воздух и сдался.

— Чё-ё нада, чужой? — спросил он, щурясь на Вульфе. — Пришёл умереть с людьми, отвергнутыми Импер-ат! — ором?

Вульфе бросил сверху сердитый взгляд:

— Следи за языком, гражданин. Император отвергает лишь предателей и еретиков.

Старик издал оскорбительный звук и продолжил пить.

Вульфе упрекнул себя за глупость и приказал провести «Прощальную молитву» в открытые ворота города, а машине Дессембры — держаться в десяти метрах сзади.

Когда они въезжали в город, Вульфе водил тяжёлым стаббером на турели из стороны в сторону, обшаривая взглядом каждый угол проплывающих мимо улиц и переулков.

Потом вспомнил, что Гарвер мёртв и правая сторона танка осталась без защиты.

— Всем глядеть в оба, — приказал он экипажу. — Хольц, прикрываешь тяжёлым болтером боковые улицы, окна и двери. Висс, тоже самое — спаренной автопушкой, я буду приглядывать за правой стороной.

В некоторых зданиях всё ещё горели пожары. Мимо проплывали стены с торопливо намалёванными лозунгами наподобие «Какой, к фраку, Император?» и «Отличный день для апокалипсиса!». Большая часть магазинов и лавок разграблена. Ряды низких жёлтых жилых блоков стояли тихо и неподвижно, с выбитыми стёклами и дверями. Безжизненные тела свешивались с запятнанных кровью подоконников и балконов. Сами улицы были усыпаны таким количеством трупов, что «Прощальная молитва» не могла их объехать. Вульфе приказал Мецгеру ехать прямо по телам, и каждый раз морщился, когда из-под танка раздавался влажный хруст. Многие тела на улице принадлежали женщинам, одежда на них была разорвана. Часто слышался треск лазружей и автопистолетов, заставляя напуганных мальдротид взмывать в воздух, бросая богатую добычу, пока всё не успокоится.

«Вся эта резня, — подумал Вульфе, — дело рук человека. Орками тут и не пахнет».

Совсем недавно Готенц был городом преданных и трудолюбивых имперских граждан. Ожидание неизбежной гибели пошатнуло их дух. Весть о надвигающемся конце сняла налёт цивилизации быстрее, чем любое вторжение ксеносов.

Голос Дессембры прорвался сквозь статику на канале группы:

«За следующим углом налево, сержант. Затем второй поворот направо. Наша цель ждёт нас в церкви в конце улицы Процессий».

Вульфе передал указания Мецгеру, и танк покатил дальше. Звуки ружейной стрельбы сейчас слышались гораздо чаще. И ближе.

Когда «Прощальная молитва» повернула на улицу Процессий, Вульфе раскрыл рот от удивления. Впереди, на площади в конце улицы, бушевал жестокий бунт. Целью ярости толпы была небольшая имперская церковь — чёрное двухэтажное строение с гордой золотой аквилой на вершине центрального шпиля. Вульфе в ужасе смотрел, как некоторые из бунтовщиков стреляли в священный символ. На широких каменных ступенях внизу люди кричали, глумились и бросались камнями и бутылками в витражи окон.

— Они напали на церковь! — зарычал он.

Дессембра должно быть тоже увидела это из «Химеры».

«Вперёд, сержант!» — приказала она. — «Они не должны попасть внутрь! Убивайте любого, если придётся!»

«Прощальная молитва» рванула вдоль улицы.

Бунтовщики обернулись. Многие из тех, кто увидел несущийся на них танк, с воплями разбежались по тёмным боковым улочкам, остальные оказались глупее. Вскинув оружие, они принялись палить в танк.

Вокруг Вульфе рикошетили пули, но он оставался в башенке — гнев распалял его кровь. Переключив тяжёлый стаббер в автоматический режим, он принялся водить стволом из стороны в сторону, поливая толпу продольным огнём. Ливень свинца рассекал ряды изменников, вгрызаясь в незащищённые тела. Воздух наполнился криками боли. Те, кто не был убит или ранен, бросились искать надёжное укрытие, а затем начали высовываться из-за каменных углов, паля наугад в сторону танка без особого толка.

В ответ загрохотал левый спонсон, тяжёлый болтер крошил слабую защиту, убивая мятежников градом каменных осколков.

Позади Вульфе слышал частый треск мультилазера «Химеры» и стрёкот курсового орудия. Вдвоём имперские машины окатили улицу и здания шквалом огня.

Меньше чем через минуту Вульфе приказал своим прекратить огонь. Улица Процессий превратилась в безмолвный, залитый кровью пустырь. Единственным слабым движением был дымок, курившийся из стволов орудий имперцев.

Вспомнив о времени, отведённом на задание, Вульфе глянул на карманный хронометр. Оставалось около семи часов. Зачем бы не пришли сюда чёртовы Сороритас, подумал он, им лучше поторопиться. Ещё предстояло обратное путешествие. Они не могли пойти обратно через канал Луго… Это было бы самоубийством.

— Вперёд! — приказал он по воксу Мецгеру.

Устранив непосредственную угрозу, обе машины подъехали к церкви. Старшая сестра Дессембра приказала остановиться у ступеней. Через несколько секунд задний люк «Химеры» распахнулся, и три сестры-госпитальерки выбрались на иссушенный дневной воздух.

— Обеспечьте безопасность периметра, сержант Вульфе, — призвала Дессембра, переступая через корчащееся тело. Некоторые из раненых мятежников ещё были живы, но лишь едва. — Никто не должен нам помешать.

Вульфе заметил, что каждая из женщин несёт запертый керамитовый ящик, помеченный двойной инсигнией: символом 18-й группы армий — Вратами Кадии с крыльями и венком, и характерной флёр-де-лис Адепта Сороритас.

— Мецгер, — приказал в вокс Вульфе, — держи танк готовым к экстренному отходу. Хольц, будь начеку. Висс, за спарку. Зиглер, в башенку на стаббер. Держать на прицеле мёртвые зоны. Никто не должен подойти близко настолько, чтобы представлять угрозу для танка или «Химеры». Всем ясно?

Быстро проверив заряд батареи лазпистолета, он спрыгнул с танка и зашагал по ступеням церкви вслед за тремя женщинами. На полпути вверх обернулся, чтобы окинуть взглядом правый спонсон. Мешанина искорёженного и почерневшего металла. Вульфе покачал головой. Если там что-то и осталось от Гарвера, то очень немногое.

Громкий скрип возвестил об открытии церковных дверей. Вульфе взошёл наверх, остановившись позади сестры Уралис, и увидел худого желтолицего человека в тёмно-красных одеждах, выглядывающего наружу. Увидев инсигнию на одеждах Дессембры, человек улыбнулся и открыл дверь шире, приглашая внутрь.

— Брат Густав, — спросила старшая сестра Дессембра, — скажите мне, он жив?

— Он жив, старшая сестра, — ответил Густав высоким скрипучим голосом. — Я устроил его в подвале, но моих умений слишком мало, чтобы ему помочь.

Сёстры двинулись внутрь, Вульфе последовал за ними, шагнув за тяжёлые деревянные двери и обнаружив, что церковь полна людей. Они стояли, преклонив колени на низкие деревянные скамейки, перед великолепным золотым алтарём. Все были глубоко погружены в молитву.

«Праведные, — подумал Вульфе. — Пока город утопает в безумии, они нашли убежище в святом доме. Хоть здесь всё как должно быть».

Слева от него Дессембра и тощий священник, переговариваясь, спускались в тёмный каменный лестничный колодец, следом шли обе сестры-аколитки.

— Вы сделали великое дело, сообщив о его местонахождении, брат, — говорила Дессембра. — Этот человек жизненно важен для нашего успеха в войне за этот сектор.

Незваный и незамеченный, Вульфе поспешил за ними по короткому тёмному коридору в мрачное помещение под церковью.

Там, в комнате, залитой светом сотен трепещущих свечей, лежал ответ на вопрос, который Вульфе задавал ещё ван Дрою в штабной палатке: кого они должны были спасти? Теперь личность человека перестала быть секретом.

Капитан Вальтур Курдхайм, единственный оставшийся в живых сын генерала Аргоса Курдхайма, стонал и трясся в лихорадке на импровизированной кровати.

Стареющий отец капитана был верховным стратегосом Оффицио Тактика. Он был связан с группой армий «Эксолон» много лет. Если кто и обладал властью послать имперские танки на столь безрассудное задание по личным причинам, так это хищнолицый старый генерал.

Дессембра поспешила к кровати капитана и нащупала его пульс, затем решительно махнула Уралис и Меллахд:

— Быстрее, сёстры. Открывайте ящики. Мне нужно десять кубиков паралициума и пятнадцать гамальтиды.

Вульфе подошёл к кровати молодого капитана с другой стороны.

— Ради Глаза, старшая сестра, — произнёс он, — он очень плох. Что с ним произошло?

Дессембра подняла взгляд, будто только заметив Вульфе:

— Что вы здесь делаете, сержант? Немедленно уходите! Вам здесь не место. Уходите, прокляни вас Трон!

Прежде чем Вульфе успел ответить, он почувствовал на предплечье чью-то слабую хватку. Капитан Курдхайм. Вульфе заглянул в широко раскрытые карие глаза, полные страха.

— Брат Густав предал меня, — прохрипел Курдхайм. — Не оставляй меня с ними, солдат. Если у тебя осталась хоть капля чести…

Вульфе глянул на бледные пальцы капитана на своей руке.

— Не волнуйтесь, капитан, — сказал он. — Эти женщины — сёстры-госпитальерки Ордена Безмятежности. Медицинские специалисты. Они пришли, чтобы спасти вас.

Курдхайм убрал руку.

— Дурак, — он закашлялся, — это прихвостни моего отца. Они пришли только ради его спасения.

Вульфе повернулся к Дессембре, в нахмуренном взгляде сквозило смятение.

— Он тяжело ранен, сержант, — произнесла та, стягивая простыни, покрытые пятнами крови. Вульфе увидел на боку у капитана большую влажную повязку. — Его рота пропала четыре дня назад на дальней стороне Юхарийских гор. Это чудо, что он сумел добраться сюда. А теперь, пожалуйста, отойдите в сторону и дайте нам заняться нашей работой.

Доверие Вульфе к Дессембре простиралось настолько далеко, насколько он смог бы добросить ауроха, и ещё меньше она ему нравилась, но подходящей причины остаться не нашлось. Вульфе вышёл, как было приказано, но сердитый голос не выходил у него из головы. Что-то здесь было не так. Капитан Курдхайм совсем не выглядел бредящим. Взгляд его глаз был ясным и твёрдым, несмотря на явную боль. И страх в них… Вульфе мог распознать настоящий страх с первого раза.

Вместо того чтобы вернуться к танку, он остановился за дверью в подвал. Сёстрам может понадобиться помощь, чтобы донести молодого капитана до «Химеры», придумал он себе объяснение.

Несколько минут спустя раздались крики. Первый был столь неожиданным и внезапным, что Вульфе едва не подпрыгнул. Он ворвался обратно в подвал с лазпистолетом наперевес, но то, что увидел, заставило его застыть на месте.

Капитан Курдхайм лежал, укрытый простынями, как и раньше, только теперь они были полностью пропитаны кровью. Всё помещение провоняло её запахом. Прозрачные трубки змеились из-под простыней в квадратное медицинское устройство, стоявшее в открытом ящике на полу. Молодой капитан кричал сквозь сцепленные зубы, пока какая-то густая тягучая субстанция вытекала из его парализованного тела и собиралась внутри машины.

Пока Вульфе стоял, ошеломлённый и устрашённый, следя за течением серо-розовой жидкости по прозрачным трубкам, он заметил в сумраке у подножия кровати четыре белёсых предмета.

«Не может быть, — подумал он. — Трон над нами, этого не может быть!»

В потёмках было плохо видно, но предметы неприятно напоминали отрубленные кисти рук и ступни.

Вульфе поднял лазпистолет и выстрелил в потолок. В небольшом помещении хлопок ионизированного воздуха прозвучал оглушительно. Женщины подскочили. Брат Густав испуганно взвизгнул.

Дессембра повернулась к Вульфе с искажённым от гнева пухлым лицом:

— Я приказала тебе быть снаружи, ты болван! Не мешай!

— Всё это херня, сестра, — огрызнулся Вульфе. — Этот человек — кадийский офицер, и судя по звукам, вы собираетесь запытать его до смерти. Вам лучше подыскать чертовски хорошее объяснение этому.

— Ты просто ничего не знаешь, сержант. Но твоё начальство заверило меня, что ты — адекватный человек, — Дессембра обернулась к сестре Меллахд. — Покажи ему наши приказы.

— Но они засекречены, старшая сестра, — запротестовала Меллахд.

— Выполнять, чёрт тебя дери, девчонка!

Стройная молодая Сороритас склонила голову перед старшей сестрой, затем подняла свёрнутый пергамент из одного из керамитовых ящиков и протянула Вульфе.

— Всё здесь, сержант, — сказала она. — Смотрите сами.

Не опуская оружия, Вульфе просмотрел свиток. То, что он увидел, наполнило его яростью. Молодой капитан был прав — эти женщины пришли спасти вовсе не его.

Они пришли, чтобы спасти его отца.

В свитке не упоминалось точное состояние здоровья генерала Курдхайма — возможно, там было что-то постыдное, — но о средстве исцеления было сказано весьма чётко. Свежий костный мозг должен быть извлечён из живого тела его сына. Свиток содержал список разрешённых для этой процедуры препаратов, но Вульфе не нашёл там ни одного обезболивающего. Строка жирного красного шрифта говорила что-то о том, что анестезиум денатурирует важные компоненты полученного мозга, но медицинский жаргон был слишком труден для Вульфе, чтобы понять детали. Однако, было совершенно ясно, что верховное командование «Эксолона» полностью одобрило эту жуткую операцию. Список наказаний за провал шёл в конце. Любой помешавший получению костного мозга молодого капитана будет публично казнён как предатель.

— Да вы больные! — сказал Вульфе. — Он же находится в полном сознании, Трона ради!

Дессембра произнесла, не оборачиваясь:

— Капитан принесёт эту жертву ради своего отца, хочет он того или нет. Генерал Курдхайм — важный человек. Его выживание критично для нашей победы в секторе. А его сын, наоборот, расходный материал. Рассудите логически, сержант, и вы поймёте, что это вполне подходящее обоснование.

Густая жидкость продолжала вытекать из тела Курдхайма, скатываясь по прозрачным трубкам в гудящую машину. Что-то забило одну из трубок, и сестра Уралис подошла поправить. Когда она это сделала, капитан взвыл в мучениях.

Лицо Вульфе исказила жалость и гнев. Это было уже слишком. Он навёл ствол лазпистолета прямо в голову капитану и сказал:

— Я могу избавить вас от страданий, сэр. Только скажите! Прикажите!

Во мгновение ока Дессембра оказалась между пистолетом и парализованным офицером, закрывая того от выстрела Вульфе.

— Костный мозг должен быть взят из живого тела, — сказала она, уставившись на Вульфе глаза в глаза. — Ты хочешь дать ему упокоение, сержант? Ты правда хочешь прервать операцию раньше времени? Подумай. Ты ставишь на кон жизни своего экипажа. Ты видел бумаги. Если мы не успеем обратно в Банфри, прежде чем упадёт первый камень, мы умрём. Если мы вернёмся без костного мозга, мы умрём. И если ты вернёшься без меня, я обещаю — тебя будет ждать Комиссариат. И ты умрёшь.

Рука Вульфе задрожала. Ему не терпелось убить эту женщину. Как могло это чудовище заявлять, что служит добродетели Золотого Трона? Давай, подстёгивала его совесть. Убей её. Закончи мучения человека и покарай эту страшную женщину за жизни, которых она уже стоила «Пострелам» Госсефрида.

Но Вульфе понимал, что не может обречь на смерть свой экипаж. Убить Дессембру означало убить их всех. Дессембра, наблюдая как на его лице проявляется осознание, поняла, что тот смирился. И с раздражающей усмешкой приказала:

— Покиньте помещение сейчас же, сержант. Мы скоро закончим. Держите машины готовыми отправиться по моему сигналу.

Ненавидя себя, Вульфе сунул пистолет в кобуру и вышел из комнаты. Неуклюже взбираясь по каменным ступеням, он пытался отрешиться от криков капитана, но это было непросто. Молодой человек выкрикивал имя Вульфе снова и снова, проклиная его до самых тёмных уголков варпа.

Готенц, Восточная Вестиче, 17:17 по местному времени (6 ч 30 мин до уничтожения планеты)

Вульфе вышел из церкви и увидел, что солнце уже садится за горизонт на западе. Небо наполнило жидкое сияние, раскрасившее разорённый город в оттенки красноватого золота. Перед «Прощальной молитвой» на коленях стояло несколько десятков людей с заложенными за голову руками. Зиглер держал их на прицеле турельного тяжёлого стаббера.

Вульфе взобрался на танк, встал на опалубку двигателя прямо за башней и спросил:

— Что здесь происходит?

— Местные, сэр, — ответил Зиглер. — Они пришли сами, пока вы были внутри. Размахивали белыми флагами, они. Пришли просить помощи.

— После нападения на церковь?

— Они сказали, что ничего не могли сделать с бунтарями, сэр. Были заняты защитой своих домов.

Темнокожий мужчина, стоявший на коленях впереди группы, глазевшей на Вульфе, заметил серебряные звёздочки у него на лацканах и спросил:

— Простите меня, сэр, не вы ли здесь старший офицер?

Мужчина был средних лет, мускулистый и носил форму городского блюстителя.

«Силы правопорядка, — подумал Вульфе. — Где ты был во время мятежа?»

— Я не офицер, — ответил он, — но я здесь в некотором роде старший.

— Тогда разрешите нам подняться? — попросил блюститель. — Среди нас старики. Мы пришли не угрожать вам или вашим солдатам.

Не понижая голоса, Вульфе приказал:

— Держи их на прицеле, Зиглер, — затем толпе: — Вставайте, если хотите.

Люди медленно начали подниматься на ноги. Некоторые не могли встать самостоятельно. Блюститель подошёл на шаг ближе к танку и сказал:

— Корабли сегодня пересекают небо в гораздо больших количествах, чем обычно. Кое-кто из торговцев сбежал на запад, твердя об эвакуации, и мы все слышали об астероидах и надвигающемся конце. Мы решили, что… Вы пришли помочь нам?

Вульфе пришлось соврать. Он понимал одно: «Прощальная молитва» ещё должна выбраться отсюда целой и невредимой. Пусть эти люди верят во что хотят, пока это служит его цели. Ложная надежда лучше искреннего отчаяния, не так ли?

— Мы пришли в Готенц по другому делу, — ответил Вульфе, — но я могу заверить вас, что у флотского лифтера в расписание занесён пункт — прибыть сюда позже этим вечером. Не бойтесь. Корабль пробудет здесь достаточно долго. Но вы должны собраться к отбытию.

Взволнованное бормотание прокатилось по толпе. Вульфе старался не смотреть на них, страшась видеть облегчение на лицах. За последние двадцать часов его самоуважение упало почти до нуля.

Он уже начинал ненавидеть себя, но это ещё был далеко не конец.

— Каждому из вас позволено взять личный груз в двадцать килограммов, — объявил он, закрепляя ложь. — Немного, я знаю, но это лучше, чем ничего. На борт нельзя проносить никакого оружия. Никаких растений и животных.

— Где мы должны собраться? — спросила женщина справа. — Мы не хотим терять ни секунды.

— Поля бхакры к юго-западу от города лучше всего подходят для посадочной площадки, — ответил Вульфе. — Я советую вам собраться там.

— Чудесные новости, — сказала другая женщина, стоявшая за спиной блюстителя. — Хвала Императору!

Остальная толпа подхватила восклицание.

МашинальноВульфе сделал то же самое, но во рту у него стояла горечь.

— Сейчас вам следует вернуться в свои дома, — крикнул он. — Наши машины скоро уходят, и наш путь должен быть чист.

— Почему вы не останетесь, чтобы улететь вместе с нами? — спросил блюститель. — Ваши солдаты должно быть устали и проголодались.

— Спасибо, — сказал Вульфе, — но наша работа ещё не закончена. У нас есть ещё одна остановка, прежде чем мы эвакуируемся.

Сквозь толпу снова прокатилось бормотание, на этот раз полное уважения и симпатии.

Блюститель повернулся к жителям города:

— Расходимся, люди! По домам, немедленно! Мы все должны подготовиться к эвакуации.

Отсалютовав Вульфе торжественно как на параде, блюститель увёл толпу прочь с площади. Их возбуждённый говор разносился по улице, пока они не исчезли из виду.

Зиглер повернулся к Вульфе и спросил:

— А мы готовы к отъезду, сэр?

Вульфе решил, что тот нарывается, но выражение лица Зиглера не допускало и намёка на осуждение.

— Мы ждём только…

Двери старой церкви позади него громко заскрипели, и сёстры-госпитальерки вышли под свет угасающего солнца. Брат Густав следовал за ними. Крики и проклятия, едва различимые сквозь холостые обороты двигателя танка, всё ещё раздавались из церкви. Вульфе спрыгнул с кормовой брони и ещё раз поднялся по ступеням.

Дессембра повернулась к дверям церкви и взяла тонкие руки священника в свои.

— Император скоро вознаградит вас, брат, — сказала она. — Но я попрошу вас ещё об одном. Канал Луго в руках врага, и мы должны попасть на Золотой путь другой дорогой.

Густав кивнул:

— Есть старый торговый маршрут, старшая сестра, которым мы пользовались, пока не построили шоссе. Езжайте сначала по просёлочной дороге на север. Несколько серпантинов уведут вас наверх в горный район, заканчивающийся прямо у восточной части пика Гормана. Там вы снова выйдете на Золотой путь.

— Сколько времени это займёт? — спросила Дессембра.

— Из того, что вы мне рассказали, старшая сестра, времени у вас будет в обрез, но это спасёт вас от неприятностей в каньоне.

Вульфе яростно ворвался в небольшую группку людей и встал лицом к лицу перед Дессемброй:

— Мы закончили увечить кадийских офицеров, нет?

Лицо Дессембры мгновенно окаменело:

— Следите за языком, сержант! Мы взяли то, за чем приехали, если вы об этом.

— Тогда почему он всё ещё кричит, варп побери?

Дессембра попыталась протиснуться мимо Вульфе, но он мгновенно схватил её за запястье. Она секунду поборолась, но хватка сержанта была словно из железа. Сёстры-аколитки сделали шаг вперёд, собираясь вмешаться, но холодный огонь в глазах Вульфе заставил их заколебаться.

— Отпусти меня, чёрт возьми! — выплюнула Дессембра. — Не то чтобы это не твоё дело, сержант, но генерал Курдхайм выразил своё мнение на этот счёт очень чётко. Его сыну будет оказана честь умереть вместе с планетой и её многочисленными праведными мучениками.

Вульфе захотелось ударить эту женщину по пухлому лицу:

— Какая честь? Он в кромешном аду! Вы что, не слышите?

Из глубин церкви доносились душераздирающие крики.

— Его страдания искупят нежелание исполнить свой долг, — ответила Дессембра. — Он предстанет перед Императором с чистой совестью.

Может быть от того, что Дессембра произнесла это слово, но Вульфе почувствовал, что не может больше подавлять свою собственную совесть. Он и так уже слишком долго давил на неё сегодня. Отпустив Дессембру и грубо отпихнув брата Густава в сторону, он зашагал обратно в церковь, вытаскивая на ходу лазпистолет.

— Вернитесь сюда, сержант! — завизжала Дессембра. — Приказ генерала был весьма определённым. Вы предстанете за это перед трибуналом!

Не останавливаясь, Вульфе оглянулся через плечо и крикнул:

— Это должна была быть операция "Милосердие", ты жирная гроксиха! Именно милосердие к нему я и собираюсь проявить!

Несколько секунд спустя из подвала раздался резкий хлопок лазпистолета.

26 км к северу от Готенца, Восточная Вестиче, 17:53 по местному времени (5 ч 54 мин до уничтожения планеты)

По дороге, которую посоветовал брат Густав, они выбрались обратно на шоссе, не встретив врага, но небо быстро темнело, и Вульфе чувствовал, как время убегает, словно вода сквозь пальцы. Дорога в горы была тяжёлой, и более лёгким машинам пришлось бы трудно — она гораздо больше подходила для устойчивых бовиатов, — но у могучих двигателей имперских боевых машин хватало мощи для такой работы. Было несколько моментов, когда волосы вставали дыбом. Дважды, проезжая изгибы узких поворотов, «Прощальная молитва» едва не соскальзывала с крутой и узкой тропы. Она бы камнем полетела вниз, разбив насмерть экипаж, если бы Мецгер не продемонстрировал свои выдающиеся навыки вождения. Даже Хольц, всё ещё считавший новичка приносящим смерть, вынужден был воздать тому скупую похвалу.

К огромному облегчению Вульфе поверхность вскоре выровнялась. Они повернули на запад всего в шести километрах южнее старого селения, под ночным небом, усыпанным яркими перемигивающимися звёздами. Некоторые из них двигались — флотские транспорты и корабли сопровождения покидали орбиту со всей возможной скоростью.

«Император небесный, — думал Вульфе, глядя наверх сквозь открытый люк, — пусть последний корабль дождётся нас».

Вокс молчал. Вульфе смотрел, как остальной экипаж в башне борется с растущим отчаянием. Зиглер раскачивался взад и вперёд на сиденье, бормоча какие-то математические задачи в попытке отвлечься. Висс похлопывал по внутренней стенке башни и ворковал:

— Быстрее, милая! Ты сможешь!

Вульфе смотрел, как крутится минутная стрелка хронометра, всей душой желая ей замедлиться, но та вместо этого словно шла ещё быстрее. Фоновый шум интеркома шипел в ухо, прерываемый время от времени подтверждениями, когда Вульфе отдавал команды Мецгеру или напоминал всем о необходимости вести наблюдение за любыми появлениями оружейного огня в темноте. Но все те редкие орки, которых они встретили, были лишь зелёными трупами. Они валялись на дороге в окружении человеческих тел. Вульфе предположил, что боевая стая прошлась на север к Циммамару, убивая встреченных по пути беженцев.

Фары танка время от времени выхватывали стайки мальдротид, бесшумно плавающих в темноте и пирующих свежими трупами. Хольц и Висс, так же раздражённые зрелищем, как и желая отвлечься, запросили разрешения пострелять по жутким падальщикам, но Вульфе отказал. Стрельба и вспышки выстрелов могли привлечь нежелательное внимание. Он так и представлял себе, как орки затаились у обочины дороги в темноте, только и ожидая проходящую мимо цель.

Где-то на полдороге между пиком Гормана и Банфри, когда пройти оставалось чуть больше семидесяти километров, в воксе раздался голос Дессембры.

«Вы должны признать, сержант», — сказала она, — «что на такой скорости у нас нет никаких шансов успеть к отлёту».

— Я надеюсь, вы не предлагаете сдаться? — кисло ответил Вульфе. — Мой танк не создан для гонок, но водитель выжимает из него всё что можно.

«Я не сомневаюсь в нём, но думаю, вы не поняли, что я хочу сказать. Моя «Химера» легче и гораздо быстрее, чем ваш танк. Я полагаю, что раз мы более не находимся под непосредственной угрозой нападения орков и не нуждаемся в вашей защите, я могу отдать приказ своему водителю покинуть колонну и уйти вперёд. Крайне важно, чтобы наш груз дошёл до генерала Курдхайма. Я уверена, вы поймёте».

«Ну вот тебе и на, — подумал Вульфе. — Меньшего от тебя, Дессембра, не следовало и ждать».

— Тогда, Император дай вам скорости, — холодно ответил он в вокс.

«Химера» вышла из кильватера «Прощальной молитвы», обогнала её справа и пошла впереди. Однако, вопреки ожиданиям Вульфе чёрный бронетранспортёр не унёсся вперёд.

«Останови танк», — приказала Дессембра.

— Что?

«Я сказала — останови танк, сержант. Прикажи водителю немедленно остановиться».

Вульфе сделал как приказано. Висс и Зиглер повернули к нему нервные взгляды. Последнее, что они могли сейчас сделать — это потерять момент движения. «Химера» притормозила впереди, слабо подсвечиваемая фарами «Прощальной молитвы». Полстука сердца спустя открылся задний люк. Дессембра появилась в ослепительном белом свете, нетерпеливо маша рукой.

«Поторапливайтесь, сержант!» — раздался в воксе её голос. — «Если вы и ваш экипаж не будете на борту меньше чем через минуту…»

Вульфе едва поверил своим ушам.

— Все наружу, бегом! — приказал он. — В «Химеру», чёрт вас дери! Бросайте всё, бегом!

Залязгали распахиваемые люки. Вульфе подтянулся наверх и вылез из башенки, как раз увидев, как Мецгер выбирается из своего люка спереди танка. Хольц вывалился задом наперёд из спонсонного люка и приземлился с хеканьем на спину. Сейчас было не до грациозных выходов.

Вульфе добежал до задней двери «Химеры» и встал там, подгоняя криком солдат. Только когда все забрались внутрь, он влез сам, захлопнул и запер люк. Он услышал, как Дессембра сказала: «Пожалуйста, полный вперёд, капрал Фихтнер!», и машина рванула вперёд, ускорившись резким рывком.

Дессембра прошла через узкий пассажирский отсек и остановилась перед Вульфе. Она кивнула ему раз, затем, не отводя взгляда, села напротив.

— Видите, сержант? — сказала она. — Возможно, я не такое чудовище как вы думаете, особенно когда обстоятельства позволяют определённую свободу.

Но Вульфе не собирался прощать ей всё так просто. Он сомневался, что вообще когда-нибудь сможет полностью избавиться от кошмарных воспоминаний о церковном подвале. Не говоря ни слова, он глянул вдоль отсека на остатки своего экипажа и увидел, что его смешанные чувства отражаются на их лицах. Даже Мецгер, бывший с ними меньше суток, выглядел хмурым.

Дессембра проследила за его взглядом:

— Что с вами со всеми? Вы должны быть благодарны. Ваши шансы на спасение теперь значительно увеличились!

Печальная улыбка изогнула края губ Вульфе:

— Мы благодарны, старшая сестра, но мы также и скорбим.

Говоря так, чтобы услышал экипаж, он добавил:

— «Прощальная молитва» была самым лучшим танком, которым я имел удовольствие командовать. Она была надёжной и отзывчивой, меткой и неостановимой.

Его экипаж кивал в молчаливом согласии.

— С благословения Императора, её неукротимый дух вселится в другую достойную боевую машину. Пусть она переродится, чтобы сражаться во славу Империума.

— Аве, Император! — хором протянул экипаж.

Дессембра кивнула:

— Аве, Император! — затем крикнула в отсек водителя, где рядом с капралом Фихтнер ехала самая молодая из её аколиток: — Сестра Меллахд? Гимн, если вы не против. Что-нибудь, чтобы скоротать дорогу обратно.

Овальное красивое лицо аколитки появилось в переднем конце отсека:

— Что мне спеть, старшая сестра?

С едва заметной улыбкой Дессембра произнесла:

— «Круши врагов, Его блестящий молот».

Хорошо известная и любимая песня бронетанковых полков Кадии.

В то время, как чистый высокий голос Меллахд заполнял отсек, ободряя души солдат, Вульфе оцепенело следил за своим хронометром, завороженный неумолимым ходом стрелок, отсчитывающих минуту за минутой.

58000 км от Пальмероса, система Даррос-3, сегментум Соляр, 11:31 по корабельному времени (0 ч 0 мин до уничтожения планеты)

Огромный имперский военный корабль «Рука Света» отворачивал от Пальмероса, битком набитый спасёнными людьми и техникой. Большинство столпилось у огромных окон галерей, где все вместе они стали свидетелями смерти имперского мира. Для некоторых подобная наводящая ужас жестокая красота была слишком сильным переживанием. Десятками люди падали в обморок.

Вульфе предпочёл не смотреть, в отличие от остального экипажа.

Когда первый из проклятых астероидов Гхазгкулла Траки пробил дыру в поверхности планеты и зажёг глобальную огненную бурю, Вульфе в одиночестве стоял на коленях на холодной деревянной скамье в одной из множества небольших часовен корабля, и молился Императору за души погибших.

Он молился за Коля, за Штрайбера и за экипажи их танков. За Янса Гарвера, который погиб, верно служа Золотому Трону. И за Дольфуса Боршта — водителя и друга, который умер ещё днём на больничной койке.

Мурашки пробежали у Вульфе по спине, когда он вспомнил прочитанное свидетельство о смерти Боршта. Время смерти его старого друга почти до минуты совпало с его необъяснимым появлением в каньоне.

Вульфе предпочёл не упоминать о жутком призраке в рапорте. Люди, которые рассказывали о подобных вещах, обычно пропадали безо всяких объяснений.

Наконец, он молился за капитана Вальтура Курдхайма, замученного и принесённого в жертву ради продления жизни своего могущественного и равнодушного отца. Операция «Милосердие», как назвала её Дессембра. Больше похоже на садистскую шутку. Вульфе надеялся, что душа молодого офицера обрела покой подле бессмертного Императора.

Он поднялся с колен и сел на церковную скамью, обратив мысли в будущее. 18-я группа армий была уже на пути к очередному театру военных действий. Верховное командование говорило о крупной операции на планете Г. Название планеты держалось в секрете до тех пор, пока «Рука Света» не прибудет в систему назначения на рандеву с остальным флотом, но ходили слухи, что к этому имеет какое-то отношение комиссар Яррик. Что означало орков.

«Сражения, убийства, потери, — думал Вульфе. — Бесконечная война».

Несмотря на меланхолическое настроение, на лице его проглядывала чуть заметная улыбка.

«Прощальная молитва-2», как ему сказали, будет ждать его, когда они доберутся до места.

Уильям Кинг Чёртовы мародёры

— Они идут, — сказал Ниппер, вглядываясь в лес. Даже с ноктоскопом, установленным на максимальный уровень чувствительности, он не мог ничего разглядеть, но мог сказать, что что-то не так. В джунглях было слишком тихо, слишком спокойно. Ниппер прислушался к ощущениям между лопатками. Эти ощущения помогали ему выжить в течение почти шести месяцев в испарениях древесных выделений Х’тра.

— Я ничего не вижу, — сказал Борски. Ниппер повернулся, чтобы посмотреть на него. В лунном свете, падающем сверху, комиссар походил на скелет еще больше, чем обычно. «Удивительно, как ему удалось сохранить свою форму такой чистой?» — подумал Ниппер. Все остальные выглядели так, будто искупались в бассейне, наполненном потом, но не Борски.

Его шинель выглядела безупречно, а серебряные черепа-пуговицы сверкали в лунном свете. Его молодое лицо — лицо фанатика — виднелось из-под фуражки через прозрачную маску-респиратор.

— Если Ниппер говорит, что там что-то есть, я склонен верить ему, сэр, — сказал сержант Краск, запинаясь.

Борски посмотрел на сержанта так, будто был способен оценить преданность Краска Императору одним лишь взглядом.

— Хорошо, солдаты, приготовиться к бою! Огрин, Император хочет, чтобы ты подготовил гранатомет к стрельбе.

— Будет сделано, сэр, — сказал Трак с нотками благоговения в голосе, — Трак готов угостить их.

Ниппер увидел, как огромный огрин поднимает тяжёлое оружие, словно игрушку. Трак улыбнулся ему. Он выглядел так, будто всё это доставляло ему удовольствие. Трудно было поверить, что он был последним выжившим из ротного отделения огринов. Ниппер вспомнил товарищей, которых они потеряли в трёх последних ночных боях, и это не прибавило ему настроение.

Он вернулся к наблюдению за джунглями, стараясь не обращать внимания на стоны лейтенанта Микалса. Маленькие пиявки ползали по куртке Ниппера, и он прихлопнул их одним ударом жилистой руки. Затем, вытерев ладонь о бедро, он поправил левой рукой свою маску-респиратор.

«Надо бы поскорее заменить фильтр, — подумал он. — Что со мной такое? Почему я так волнуюсь?»

— Это не древесные прыгуны, — сказала Сал. Ниппер посмотрел на маленького санкционированного псайкера. Она подползла к тому месту, где он находился, и легла на живот рядом с ним. Ниппер отметил, что у неё было довольно милое личико и гибкое тело. Также он заметил, что ее глаза и зубы обесцвечены из-за пристрастия к багровым ведьминым спорам. «Странная красота», — подумал он.

— Спасибо, — сказала Сал. У Ниппера на щеках проступил румянец. Талант Сал был непостоянен, но этой ночью её способность читать мысли была невероятно острой. Она приняла большую дозу ведьминых спор, чтобы выслеживать повстанцев, и это значительно усилило её способности.

— Сержант, это точно не обезьяны, — он указал наверх, пытаясь разглядеть движения сквозь облака спор, плавающих в лунном свете.

— Вот именно, — сказал Борски, выхватывая пистолет. — Приготовиться к обороне, солдаты. За Императора!

— Комиссар, я чувствую неподалеку несколько ментальных оболочек. Люди, но странно искажены. Похоже, что это мятежники.

Сал выглядела не на шутку встревоженной. Она сказала, что в сознаниях врагов есть что-то, что ее пугает. Ниппер понял: копание в сознаниях еретиков оставляет свои отпечатки на психике.

Тридцать или около того выживших из роты «А» заняли свои позиции. Все они устали после трех дней дневных окопных перестрелок и ночных боёв. Они получили приказ удерживать эту позицию как можно дольше, прежде чем их отбросят назад. До сих пор они останавливали наступления мятежников, но сегодня Ниппер не сомневался в том, что еретики все-таки прорвутся.

Вокруг виднелись зеленые огоньки, означавшие, что солдаты сделали окончательную проверку оружия и теперь готовы к стрельбе. Знакомые литании Подготовки к стрельбе наполняли воздух.

— Император, защити! — пробормотал Ниппер беспокойным голосом. Его нервы были на пределе из-за трех длинных дней боевых действий. Кажется, из-за этого он стал объектом пристального внимания со стороны Борски.

— Император поможет вам тогда и только тогда, когда вы будете храбро сражаться! — прогремел голос комиссара. — И демоны ада пожрут тех, кто струсит! Я лично прослежу за этим.

Пламенная речь Борски привела Ниппера в трепет. Комиссар поднялся во весь рост перед своими людьми, не обращая внимание на отсутствие укрытия. Ниппер был восхищен мужеством этого человека. Если Император защищает смелых, то он, несомненно, оберегает Борски.

Частичка уверенности комиссара в собственной праведности передалась и Нипперу. Он начал молча молиться Императору. Остальные солдаты, казалось, тоже были под впечатлением. Нытьё и болтовня прекратились.

— Вера — наш щит! — сказал Борски. — Мы — оружие в руках Императора, и мы будем достойны этой великой чести. Мы сокрушим неверных!

Ниппер обернулся, чтобы рассмотреть движение в ветвях далеких деревьев-полисов.

— Чай закончился, — сказал Трак.

Казалось, джунгли вокруг него запылали. Сверху прилетела очередь ослепляющих лазерных вспышек, когда повстанческие джетбайки пролетели под кронами деревьев. Ниппер поднял винтовку и выстрелил. Он поразил пилота байка прямо в лицо. Застреленный пилот повалился на приборную панель, а байк стал заваливаться вперед. Ниппер видел, как стрелок пытается спастись, выпрыгнув из падающего джетбайка, и стал следить за его падением, готовый пристрелить выживших. Джетбайк проделал рваную дыру в ковре мха и исчез из виду. Ниппер услышал долгий крик, а затем — всплеск. Он невольно поёжился. Существа, жившие внизу, в вечной темноте под мокрыми корнями деревьев-полисов, были существами из кошмаров.

— Ниппер, ложись! — раздался крик Борски.

Не думая, Ниппер бросился на травянистую землю. Поток огня из болт-пистолета прошел там, где он только что стоял. Ниппер посмотрел туда, откуда вёлся огонь, и увидел высокого худого воина в камуфляжной форме повстанцев. Он обернулся, чтобы поблагодарить комиссара, но тот уже занял другую позицию, укрывшись за поросшим каким-то грибком деревом. Лазерный огонь бросил сухой мох к его ногам.

Ниппер перекатился и начал искать стрелка. Он увидел огромные темные фигуры в тени ближайших деревьев. Он взял на изготовку свою лазерную винтовку и открыл шквальный огонь цели. Сверкающий белый огонь играл вокруг ствола. «Гори, еретик!» — подумал Ниппер.

Он почувствовал страх и дрожь, когда понял, что фигура не намерена падать замертво. Его палец замер на спусковом крючке. Он увидел, как повстанцы направились к нему. Сердце Ниппера замерло. Это был робот-убийца, модифицированный для того, чтобы прорубить себе путь сквозь заросли: в одной руке у него находился цепной меч, а в другой — тяжелый болтер, который сам Ниппер ни за что бы не смог поднять.

Он услышал визг сервомоторов, когда рука робота пришла в движение. Тяжелый пласталевый панцирь расплавился и побежал там, куда попали лазерные заряды, выпущенные Ниппером. Броня робота была расписана странными и пугающими рунами. Ниппер отскочил, как только робот открыл огонь. Разрывные болты вспороли ковер мха в том месте, где мгновением раньше находился Ниппер. Он бросил взгляд в сторону ближайшего укрытия. «Слишком далеко, — подумал он, — я никогда не смогу сделать этого». Он усмехнулся, когда почувствовал, как адреналин растекается по его телу. Его чувства обострились. Он обернулся и разглядел крошечный узор гравировки на броне робота, услышал треск стрелкового оружия и крики умирающих. Он мог слышать, как бьется его сердце, мог почувствовать каждую свою мышцу.

Перед лицом смерти Ниппер почувствовал себя по-настоящему живым.

Он перекатился на другую сторону, и рука робота, казалось, движется в замедленном темпе. Он поднял свое оружие и потянулся к подствольному гранатомету.

«Лишь один шанс, — сказал он сам себе. — Только бы не промахнуться».

Чуть помедлив, он выстрелил гранатой. Она полетела к ногам робота и взорвалась. Ниппер почувствовал силу взрыва сквозь рябь мохового ковра. Он посмотрел на робота — тот по-прежнему стоял на месте. «Ну все, теперь мне конец», — пронеслась мысль в голове Ниппера.

Но затем робот, казалось, начал медленно исчезать. Он пропал из поля зрения и упал вниз. Как и намеревался Ниппер, граната ослабила мох под роботом.

Ниппер сделал глубокий вдох. Было хорошо чувствовать себя живым. Он заметил, что множество повстанцев движется среди деревьев. Их респираторы, полностью закрывающие лицо, и выпуклые очки делали их похожими на каких-то ужасных насекомых. Он видел те же странные руны на их груди там, где должны были быть знаки боевой доблести.

— Все назад! Отступаем! — кричал Борски. В его голосе были заметны нотки горечи. Комиссар не любил отступать.

Ниппер побежал к своим. Каждый шаг, казалось, занимал целую вечность. Он чувствовал лёгкость, будто шел по луне. Лазерные лучи плясали вокруг его головы, почти ослепляя его. Чудом ни один из них не попал в Ниппера. В тени парящих джетбайков он достиг укрытия в виде небольшого куста. Знакомая фигура ютилась позади него, с лазпистолетом в руке.

— Оставь меня, — сказала Сал, — лучше спасайся сам.

Её раны выглядели ужасно, даже хуже, чем были на самом деле. Длинные липкие листья растения-вампира словно ласкали их, ища кровь. Ниппер выглянул из своего укрытия. Сотни вражеских солдат двигались перебежками от одного дерева к другому, а сверху их прикрывал огонь десятков сильно измененных джетбайков. Противник прорвал оборону.

Ниппер проверил фильтр в респираторе Сал — фильтр был в порядке. Хорошо. Он взял немного медплазмы из своей аптечки и обработал ей ранены Сал.

— Это должно убить все споры, — пробормотал Ниппер, глядя, как искусственная плоть начала затвердевать. Он надеялся, что дезинфекция и фунгицид подействуют, иначе Сал ждет мучительная смерть.

— Я серьёзно, Ниппер, беги! Если ты всё ещё будешь здесь, когда придут повстанцы, они…

— Я не могу оставить тебя здесь, Сал, — сказал он. — Ты знаешь код.

Она посмотрела на него и, несмотря на боль, улыбнулась.

— Ах да, Мародёры заботятся о своих. Ниппер, мы вряд ли вернемся на Транкс, и это не уличный бой.

Он пожал плечами.

— Если мы сами не будем заботиться друг о друге, то никто не будет о нас заботиться.

Вдруг лицо Сал обмякло. Ниппер понял, что она ушла в транс. Секунду спустя она снова пришла в себя.

— Борски и Краск находятся в двухстах метрах позади нас. Они собираются у старых ангаров. Пойдем туда сразу, как только я скажу. Думаю, мы не встретим никаких проблем на пути туда.

Ниппер кивнул.

— Ты можешь бежать, Сал?

— Придется постараться.

Прежде чем они побежали, она обернулась и посмотрела на наступающих врагов. На её лице отразился ужас.

— Во имя Императора, они так нас ненавидят! — сказала она.

Сал и Ниппер побежали. Сзади послышалась беспорядочная стрельба — это повстанцы начали зачистку позиций оборонявшихся.

— Теперь мы сами по себе, — сказал Борски с каким-то мрачным удовлетворением. Комиссар был похож на человека, который нашёл подходящее испытание для своей веры. Он оборвал связь со штабом. Лейтенант Микалс кричал и бился в агонии. «Великолепно!» — подумал Ниппер, обводя взглядом стоящие вокруг кабины комбайнов, и увидел, что какой-то мертвый тех-адепт был преобразован коммуникационный узел. Вид механизмов напомнил ему о доме. Он вырос в окружении машин, а не гигантских растений. На мгновение Ниппер почувствовал тоску по тому месту, которое было ему домом, и которое осталось очень далеко, дальше, чем он мог себе представить.

Он присел на жесткую скамью. Он устал от этой короткой перестрелки и от ночного марш-броска, последовавшего за ней. Ниппер не хотел даже думать о том, какой кошмарный путь сквозь эти заросли ему пришлось преодолеть. Иногда ему приходилось нести Сал, не забывая при этом отслеживать любые угрозы, которые могли появится из леса. Однажды он чуть не попал в паутину паука-фантазма. Несколько раз он едва не упал сквозь моховой ковер в болото, находящееся в тридцати метрах внизу. Два раза им приходилось прятаться, замерев от страха, когда вражеские разведчики обследовали лес. Казалось, что для того, чтобы достигнуть своих позиций, им понадобилась целая вечность.

Ниппер оглядел немногих выживших из своей роты. Здесь был комиссар Борски, сержант, лейтенант Микалс и Трак. Также он разглядел несколько знакомых лиц из давно минувших дней, когда «Чёртовы Мародёры» были простой уличной бандой в мире-улье Транкс. Это было еще до Призыва, когда они были жестокими и отчаянными, как раз такими, какие требуются для набора в Имперскую Гвардию. Во имя Императора, тогда их было около сотни! А сейчас остались лишь Сал, Хант, Глин, Мак, Колкин да сам Ниппер. Его друзья изменились. Хотя они по-прежнему носили цвета своей банды, но теперь они были одеты в униформу Гвардии. Единственным напоминанием о прошлом служила огромная голова чёрта на спинах их кителей. На их лицах по-прежнему были старые татуировки, но сами лица были уставшими, исхудавшими и исполосованными шрамами. У Ханта был аугментический глаз, видневшийся сейчас из-под лицевого щитка его маски. Рука Мака была заменена на протез из пластали и сервомоторов.

Осязаемый дух деморализации расплывался по комнате. «Все остальные убиты или находятся в плену повстанцев», — подумал Ниппер, но не мог сказать, что из этого было худшим исходом. Микалс опять застонал.

— Ну что, теперь нам никто не поможет? — спросил Краск.

«Сержант выглядит очень уставшим, — подумал Ниппер. — Похоже, ему пришлось всю ночь таскать тяжело раненного Микалса на себе».

— Никто, — сурово ответил Борски. — Еретики начали массированное наступление прямо через Синюю Зону. Но слуги Императора всё равно одержат победу! Не позднее, чем через один стандартный день «Божественное Возмездие» очистит всю эту зону орбитальной бомбардировкой. Мы получили приказ отступать.

— Чего?! — Краск выглядел испуганным и растерянным.

Ниппер немного задумался, но эти слова вернули его в реальный мир. Он никогда не видел на лице сержанта что-нибудь кроме лаконичного спокойствия. Видимо, это было чем-то по-настоящему серьёзным, раз смогло напугать Краска.

— Это безумие, — пробормотал Краск. — Нашей первоочередной задачей было выбить повстанцев губернатора Демиана из джунглей, не повредив при этом плантации ведьминых спор.

— Это было еще до полномасштабного восстания, — сказал комиссар. — Тогда мы еще не предполагали, что ересь проникла так глубоко. Против нас не только восставшие гарнизоны СПО, но и местные племена. Они вооружены и заключили союз с чем-то темным и ужасным. Они носят метки этих темных сил.

Впервые Ниппер заметил в голосе комиссара то, что можно было принять за страх. Он вспомнил странные руны, которые видел на броне робота. Он слышал рассказы о демонах, живущих во тьме между мирами и стремящихся уничтожить дела рук праведников. Ниппер всегда считал эти истории лишь сказками для запугивания детишек. Рядом с ним заговорила Сал:

— Это чувствуется. Что может быть лучшим местом для удара, чем плантации ведьминых спор? Множество скрытых псайкеров могут проявить свои способности благодаря этому месту.

Ниппер удивился. Он знал, что псайкеры были опасны. Жрецы Имперского Культа рассказывали об этом всем и каждому. Только те, кто был связан с самим Императором, или те, кто выдержал ужасное обучение, чтобы стать санкционированными псайкерами, могли остаться в живых. Возможно, кто-то из несанкционированных псайкеров послужил неким видом врат для врагов Императора?

Ниппер почувствовал, как Сал толкнула его локтем в бок и бросила на него предостерегающий взгляд.

— Ты встаёшь на опасный путь, — прошептала она. — Лучше не размышляй об этих тайнах.

Ниппер вспомнил о более насущной проблеме и обратился к комиссару:

— Сэр, если наши войска собираются зачистить эту местность в ближайшие 24 часа орбитальной бомбардировкой, то что будет с нами?

— Нам приказано отступать к Янтарной зоне.

Микалс умоляюще поднял руку, глаза его были полны боли.

— Комиссар, я ранен. Я буду лишь обузой во время марш-броска. Я подвёл Императора. Я хочу избавления.

Борски посмотрел на него сверху вниз холодными глазами и кивнул.

— Хорошо. Солдаты, сбор на снаружи, готовимся выдвигаться.

Гвардейцы покинули хижину. Внутри не прозвучало ни единого выстрела, но комиссар вышел один.

— Теперь мы должны идти, — объявил он. — До Янтарной зоны пятьдесят километров.

— Мы не успеем до начала бомбардировки, — пробормотал Ниппер. Борски одарил его прохладной улыбкой.

— Тогда мы умрем в радости, зная, что хорошо служили Императору.

Усталые выжившие гвардейцы двинулись в путь вглубь леса. Рассвело, через кроны деревьев вниз падал зеленоватый свет. Ниппер наблюдал за бесконечными волнами колышущихся спор, поднимаемых разогревающимся воздухом. Яркий драконий мотылёк, длинный, как человеческая рука, преследовал стайки блестящих мошек. Иногда на их путь выкатывались шары-дымовики, а Трак пинал их и идиотски смеялся, когда они взрывались. Похоже, что только огрина не беспокоил тот факт, что через двадцать часов их накроет плазмой орбитальной бомбардировки. Ниппер удивился тому, что это место ему начинало нравится. Шесть месяцев назад всё казалось таким свежим и удивительным для него: весь континент заполняла буйная растительность. От двухсотметровой высоты деревьев-полисов до третьего яруса леса — всё казалось удивительным человеку, выросшему в стальных коридорах мира-улья Транкс.

Его поразили различия в ярусах этого леса. Его восхищало, как верхний ярус, с его мартышками и ярким солнечным светом, отличается от среднего, а ведь еще ниже были болота с дьяволопитонами. Он прекрасно помнил, как в первый раз побывал в верхнем ярусе: бесконечные цветочные сады виднелись сквозь бронированное стекло аэромобиля. Также он хорошо помнил ужас первого патруля, охоты на налетчиков в вечном мраке гумусных болот под корнями деревьев, помнил странное восхищение, когда они проходили по трясине в мокроступах, а какие-то бледные звери убегали от огня их фонарей. Но средний — зелёный — ярус нравился ему больше всего. Его восхищало, как ветви больших деревьев могли сплестись так плотно, что между ними смог вырасти и сформировать твёрдую поверхность ковер мха, способный выдержать вес человека. Конечно, это казалось чудом, но вся эта конструкция поддерживалась снизу прочными как сталь сетями ткачей. Всё это великолепие казалось таким совершенным, будто было сделано богом. Даже сейчас, когда первые впечатления схлынули, уничтожение всего этого с орбиты, которое должно было вскоре последовать, казалось Нипперу кощунством.

Он посмотрел вверх, на своды стволов, возвышавшихся над ним, и тряхнул головой, как будто он мог отделаться от чувства восхищения так же, как мокрая собака стряхивает воду с шерсти. Но он не мог. Это место всех делало карликами: и его товарищей, и даже здоровяка Трака.

— Ты прав, — сказала идущая рядом с ним Сал. Она смотрела на него со странным выражением лица, словно видела его впервые. — Нам здесь не место.

— Мы немного выбиваемся из этой картины, не так ли? — ответил Ниппер. — Здесь везде есть симметрия, всё составляет единую картину. Даже повстанцы научились сливаться с окружающей природой. Вот почему они смогли победить нас.

— Симметрия тут благодаря тому, что этот мир был спроектирован био-адептами во времена Тёмной Эры Технологий. Об этом говорят записи. Я влезла в сознание чиновника, который передавал отчет назад на место высадки.

Тут Сал замолчала. Ниппер посмотрел на нее сверху вниз. Она была бледной и напряженной. На её лице были боль и усталость. Сал споткнулась и чуть не упала, но Ниппер вовремя поддержал её. Но она, несмотря на всё это, ни разу не просила об отдыхе. Ниппер догадывался, что она, как и остальные, знала, чем может обернуться потеря времени.

На шестом часу похода они нашли тело. Похоже, это был человек. Он висел на блестящей паутине паука-фантазма. На нём не было маски-респиратора, и грибок пророс через его нос, рот и другие отверстия. Ниппер признал, что это была ужасная смерть — грибок-паразит заполнял дыхательные пути и съедал внутренности. Тем не менее, человек улыбался. Видимо, наркотик, содержащийся в паутине, сделал свое дело. Ниппер заметил паука, ретировавшегося при приближении группы людей.

Краск осмотрел тело, и по его лицу было видно, что находка его заинтересовала.

— Что-то не так? — спросил Борски.

— Посмотрите на его форму, сэр. На нём древесно-зелёный камуфляж, и у него есть мешок для сбора спор. Это один из лояльных разведчиков.

— И?

До Ниппера дошло.

— Это значит, что он хорошо знал этот лес. Вряд ли он сам попал пауку на обед.

— Значит, кто-то ему помог… — сказал Борски и задумался.

— Повстанцы либо местные племена. Туземцы верят, что паутиной паука-фантазма можно поймать душу. По их представлениям, это наихудшая из смертей. Прошлой весной мы потеряли человека около Пугающей Горы. Его постигла та же участь, что и этого разведчика.

— Значит, передовые части еретиков преодолели нашу оборону во время большого прорыва, — констатировал комиссар. — Оружие на изготовку. Остерегайтесь засады!

Без особого энтузиазма гвардейцы перевели оружие в боевой режим и осторожно обошли паутину. Спустя некоторое время, что он и Сал хромали по тропе, Ниппер почувствовал себя спокойнее покойника, а восторженные глаза смотрели ему в спину.

Ниппер со страхом вглядывался в окружающий лес, ища признаки присутствия повстанцев. Он знал, что если они угодят в засаду, то наверняка погибнут. Туземцы носили плащи-хамелеоны и умели очень хорошо сливаться с землей. Ниппер ненадолго остановился и вставил в приемник своей маски инжектор стимуляторов. Почувствовав, как респиратор начал подавать газообразные вещества, он глубоко задышал. Неестественная энергия хлынула в его тело, и внезапно он почувствовал себя сильным и до того сконцентрированным, что мог бы сосчитать все листья на окружающих его деревьях. Ниппер знал, что действие стимулятора не будет долгим, и что за ним последует сильный упадок сил, но сейчас ему было необходима поддержка, чтобы двигаться дальше. Он предложил инжектор Сал, но та лишь покачала головой. «Возможно, это притупляет её способности» — решил для себя Ниппер.

— Ты почти прав, — ответила Сал. — Я могу сойти с ума, если смешаю это с ведьмиными спорами. Мне хватает того, что все время приходится помогать вам, а под стимуляторами все станет очень громким и болезненным.

Ниппер посмотрел на неё. Раньше он не думал, что её дар может быть проклятием. Ему всегда казалось, что забавно слышать чужие мысли, что это может принести новые возможности, что такая сила позволяет почувствовать себя чуть ли не богом. Но ему не приходило в голову, что у этого дара могут быть и негативные стороны. Сал хитро улыбнулась ему. Он почувствовал вспышку негодования. «Проклятый шпион», — пронеслось в голове. Она покачала головой и отвернулась. Он сразу же извинился за это, ведь она была ему хорошим другом. Просто раньше он не видел, чтоб её дар был так силён. Казалось, что она постоянно читает его мысли. Похоже, что из-за той смертельной опасности, которой они сейчас подвергались, в голове Сал сработал какой-то переключатель, поднявший её способности до максимума. Это беспокоило Ниппера, но он решил, что так даже лучше. Он потрогал её за плечо.

— Извини, — сказал он, но Сал не ответила. Её глаза были закрыты — она снова была в трансе. Вдруг она резко открыла их, и в этих глазах был страх.

— Они там, — выговорила она. — Восток и запад, около двадцати человек. Движутся параллельно с нами.

Беспрестанно шелестевшие ветви деревьев прекратили своё движение. Куда-то исчезли все древесные прыгуны.

— Комиссар, может стоит остановиться? — спросил Краск.

— Да, стоит, — Борски повернулся и начал что-то высматривать в джунглях взглядом фанатика.

— Чего же они ждут? — проговорил Краск, пожимая плечами. — Возможно, ждут пока мы устанем или устроим привал. Или впереди что-то есть, о чем мы не догадываемся. В любом случае, стоит быть настороже.

— Сомневаюсь, что мы сможем организовать им сюрприз, — сказал Борски. — Думаю, пока стоит по-прежнему идти на юг, и как можно быстрее. У нас есть приказ.

— Комиссар, Трак хочет драться! Трак будет ждать врага. Прикрывать остальных!

Борски посмотрел на него.

— Император оценит твою храбрость, огрин. Но сейчас это не нужно.

— Мы заметим их сразу же, как только они решат подойти к нам, — пробормотал Мак.

Ниппер внимательно всматривался в лес, но не мог разглядеть врага, как ни пытался. Это его беспокоило. Он видел человека, который прошел в двух метрах от вражеских разведчиков, которые затем прикончили его. Вряд ли он заметил своих убийц. Ниппер перевел тревожный взгляд на небо. Там была еще одна невидимая угроза, не менее смертоносная. В этот момент «Божественное возмездие» находилось в полной боевой готовности, и его команда ожидала лишь приказа начать бомбардировку. Он посмотрел на свой хрон. Осталось десять часов.

Глин умер первым. Град ускоренных магнитами сюрикенов просто разорвал его тело. Ниппер увидел, как дюжина ран появилась на теле Трака. Огрин в недоумении огляделся, как будто совсем не чувствуя боли, и попытался найти место, откуда по нему стреляли. Ниппер толкнул Сал в сторону, а сам прыгнул в углубление ствола ближайшего дерева. Он пытался разглядеть противников, но ничего не вышло. Сюрикеновые катапульты прекрасно подходили для боевых действий в условиях джунглей. Они разгоняли свои бритвенно острые снаряды до скорости, при которой те легко прорезали броню. Они были скорострельными и бесшумными. И все повстанческие разведчики были вооружены ими.

Ниппер лежал тихо, чувствуя, как мурашки бегают по его телу, ожидая, что в любую секунду его невидимые враги могут нашинковать его на мелкие кусочки.

— Ниппер, — раздался голос Сал. — Раздвоенное дерево в пятидесяти метрах на юго-запад, высота около пяти метров.

Он посмотрел туда, куда указала Сал. Ему показалось, что он услышал крик Ханта. Этот крик оборвал ужасный булькающий звук, когда кровь заполнила горло несчастного.

Теперь Ниппер смог разглядеть человекоподобную фигуру. Она была почти невидимой — костюм-хамелеон хорошо сливался с окружающей зеленью.

Капли пота катились по лицу Ниппера. Он заставил себя осторожно прицелиться, борясь с боязнью того, что повстанцы могут обнаружить его позицию. Ниппер открыл огонь, молясь Императору о точном выстреле. Лазерные импульсы воспламенили ветви в том месте, куда он целился. Послышался крик невыносимой боли. Казалось, само дерево кричало. Затем что-то выпало из ветвей и упало на ковер мха внизу. Там зеленое тело было хорошо заметно — мох был был коричневым — но в ветвях камуфляж выполнял свою задачу на отлично. Ниппер посмотрел на Сал.

— Где остальные?

Она сконцентрировалась.

— Они находятся за пределом моих возможностей. Похоже, этот снайпер был один. Хант и Глин мертвы. Я почувствовала их смерть.

Её лицо было бледным, и она, казалось, вот-вот заплачет. Сейчас Ниппер был очень рад тому, что он не псайкер. Он знал, что тяжело смотреть, как твои товарищи погибают, но чувствовать это внутри себя, должно быть, и вовсе ужасно. Это породило в нем пустоту, почти вакуум, ведь он знал этих парней большую часть своей жизни. Теперь их не стало.

Ниппер потряс головой, чтобы отогнать эти мысли, и наткнулся на опущенный взгляд Сал. Нервный тик сильно свёл её челюсти. Её глаза дико бегали туда-сюда. Он подумал, долго ли она ещё сможет выдерживать такое. Усталый взгляд был переведён на хрон. Осталось восемь с половиной часов.

— Не волнуйтесь, мы сделаем это! — сказал Ниппер, хотя и сомневался, что это прозвучало убедительно.

«Одну ногу вперёд, другую назад, — подгонял себя Ниппер. — Ещё разок. И ещё».

Сейчас ходьба для него сопровождалась физической болью. Казалось, к его ногам привязаны пудовые гири, и, чтобы идти вперёд, ему приходилось раскачивать их. Он больше не высматривал в лесу повстанческих разведчиков. Ему было всё равно. Иногда ему хотелось, чтобы его наконец прикончил вражеский огонь. По крайней мере, это избавило бы его от этих мучений.

Лес стал зеленым адом, а он и его товарищи — проклятыми душами на пути в чистилище. Свет резал глаза и делал деревья похожими на гигантских неподвижных демонов. Казалось, что сам лес взял и начал издеваться над ними. Он смеялся над крошечными людишками, ползающими по его телу, словно муравьи.

«Ты еще получишь то, что тебе причитается, — подумал Ниппер. — Ты не будешь смеяться над нами, когда "Божественное Возмездие" взорвет тебя своими бомбами».

Позади него Сал боролась ломкой после ведьминых спор,повисая на нем и замедляя его шаги, словно гравитация черной дыры. Её глаза были полузакрыты, а движения резки. Ниппер чувствовал, что, если бы она не опиралась на него, она бы упала рядом с ближайшим деревом. Во имя Императора, он бы и сам хотел так упасть! Позади себя он слышал, как пел Трак, хотя это и был лишь немелодичный бас — слова повторялись друг за другом, и лишь иногда Трак менял их порядок. Монотонность этого «пения» раздражала Ниппера. Это была изысканная пытка. Впереди Мак и Колкин спорили, как два в стельку пьяных мужика. Все их аргументы сводились к заявлениям, которые они до этого уже произносили. Видимо, они устали обдумывать свои слова, которые теперь были лишь лишенными смысла мантрами, как и песня Трака.

— Мы должны затаиться и поймать в засаду этих ублюдков-демонолюбов, — сказал Мак, шевеля металлическими пальцами.

— Не, нам надо продвигаться к Янтарной зоне, а то нас всех поджарит орбитальная бомбардировка!

— Смотри, если маленькие дружки Демиана поимеют нас, нам будет глубоко пофиг эта бомбардировка. В любом случае, мы все подохнем!

В голосе Колкина начали появляться нотки истерики.

— Мы должны двигаться! Так мы сможем держаться перед ними.

— Как? Они знают местность. Они — туземцы! Нам никогда не опередить их!

Казалось, что два гвардейца вот-вот подерутся.

— Замолчите, оба, — прошептал Борски скрипучим голосом, который заглушил заглушил все остальные звуки. — Избранным воинам Императора не подобает спорить. Вы позорите честь вашего мундира!

Мак и Колкин внезапно остановились и вытянулись по стойке смирно. Они ничего не сказали, лишь сконфужено кивнули и зашагали вдвое энергичнее.

«Шесть часов, — подумал Ниппер. — Пусть идут быстрее. Я хочу, чтобы всё это поскорее закончилось».

Он споткнулся и упал, а Сал свалилась на него. Прошло около минуты, прежде чем они смогли подняться.

* * *

Они достигли огромных открытых пространств между деревьями-полисами. Лес кругом был сожжен до тла. Ниппер посмотрел вниз — на мгновение его любопытство пересилило усталость.

Ткачи уже перебросили свои шелковые канаты через пропасть. Он увидел огромную сеть, блестящую в зелёном свете. Пряди мха уже начали заполнять дыры в этой сети. Ниппер видел затупленные концы там, где ткачи закончили свою работу. Трудно было поверить, что безмозглые паукообразные размером с собаку смогли создать столь совершенную структуру.

— Что здесь случилось? — спросил Борски.

Краск посмотрел вверх, а затем подошел к обрыву.

— Похоже, крушение.

Ниппер заметил, что в кронах деревьев зияла огромная дыра. Сквозь неё он увидел рой парящих шаров, длинные жала которых качались на ветру.

Ниппер подошёл к краю выжженной области и посмотрел вниз. Вглядываясь в сумрак, он заметил что-то, что лежало, наполовину затопленное, в болоте внизу. Он усилил увеличение своих очков и понял, что это бронированный транспортер, похожий на гигантского жука.

— Его борта разорваны, — сказал Краск. — Похоже, кто-то подбил его из ракетной установки. Мы не используем такое оружие.

Ниппер потряс головой. Его интересовало, знал ли он пилота или кого-нибудь, для кого этот транспорт стал большим гробом. Но попытки вспомнить оказались бесполезными.

«Что мы здесь делаем? Ходим по поверхности какого-то мира, который так далеко от нашего дома. Сражаемся с людьми, которых даже не знаем, поводов для вражды с которыми у нас нет. В этих джунглях тысячи человек умирают, и все ради чего? Во славу Императора? Из-за мании величия безумного планетарного губернатора?»

Ниппер был шокирован, когда поймал себя на этих мыслях. Ведь они шли вразрез с его обучением, воспитанием. Что же такое с ним случилось? Ведь когда-то он гордился тем, что он — Имперский гвардеец, который сражается за безопасность Империума. А теперь он чувствовал пустоту. Он думал как еретик. Вдруг ему стало стыдно. Он позорил честь полка, в котором служили и умерли многие из его товарищей. Он завидовал Борски. Сам Ниппер достиг предела своих возможностей. Он чувствовал непреодолимое желание подойти к комиссару и признать свою неудачу, сказать, что он не достоин быть солдатом Императора, попросить, чтобы пистолет комиссара принес ему освобождение от бесконечного страха.

Он страдал не только от телесной усталости, но и от духовной. Ему казалось бессмысленным идти дальше. Если он каким-то чудом сможет избежать бомбардировки, его все равно пошлют обратно в джунгли, сражаться с повстанцами. Он не хотел этого. Он — неудачник. Единственно, что ему оставалось сделать, — это скупить свою вину. Он уже начал идти к комиссару, но тут Сал схватила его за руку.

— Нет, Ниппер, не смей, — сказала она. — Мы сможем это сделать. Надо только заставить себя идти дальше.

Он устало тряхнул рукой, чтобы стряхнуть её с себя.

— Я не смогу сделать это без твоей помощи, — проговорила она почти умоляюще. Ниппер посмотрел на неё. Казалось, Сал в отчаянии. Он не мог бросить её. Причём это не была Имперская традиция или дисциплина. Это было личное. Мародёры заботятся о своих. Они, шаг за шагом, отошли от пропасти. А там остались ткачи, продолжающие бездумно работать, не подозревая о скорой гибели.

«Осталось только три часа, — подумал Ниппер. — Так или иначе, это будет конец. Надо попытаться прожить как можно дольше».

— Думаю, они готовятся к нападению, — сказала Сал. Ниппер, казалось, слишком устал, чтобы бояться.

— Ты уверена? — спросил он.

Сал кивнула.

— Они всё это время шли за нами, думая, что мы выведем их к нашей скрытой базе. Но теперь они теряют терпение. Что-то воздействует на их сознания. Они хотят убивать.

— Вы это слышали, сержант? — спросил Ниппер.

Краск кивнул и перекинулся парой слов с Борски. Комиссар выпрямился и стряхнул споры с манжетов своего мундира.

— Принимайте оставшиеся стимуляторы. Сейчас мы будем убивать еретиков.

Ниппер вставил стимуляторы в свой респиратор и почувствовал, как энергия растекается по его телу. Этого было достаточно, чтобы вернуть ему сосредоточенность. Он увидел, что Мак и Колкин смотрят на него.

«Интересно, подумал он, — как я сейчас выгляжу?»

Движения других гвардейцев были отрывистыми, а их глаза выглядели мертвыми под выпуклыми очками. Они были похожи на карикатурных персонажей, принявших позы преувеличенной осторожности. Всё это выглядело так нелепо, что Ниппер чуть не рассмеялся, но он знал, что это всего лишь побочный эффект стимулятора, и боролся с безумным весельем.

— Скоро стемнеет, — сказал Краск. — Вот тогда они и будут атаковать.

— Эта позиция выглядит хорошей для организации опорной точки, — сухо сказал Борски. — Краск, срежь цепным мечом эти деревья. Они дадут нам неплохую защиту.

Чувство облегчения пронеслось над другими Мародёрами. Они выглядели счастливыми.

«Это как если бы они устали бежать, готовы были отдать свои жизни и были рады хоть какому-то действию, — подумал Ниппер. — По крайней мере, было бы неплохо отдохнуть от однообразного марш-броска».

Эта мысль показалась ему безумной. Он до сих пор был полон страха.

— Ну долго ещё? — пробормотал Колкин. Они ждали уже двадцать минут, но до сих пор не было никаких признаков противника. Эффект стимуляторов подходил к концу. Лежание за баррикадами напомнило им о том, как они устали. Тьма накатилась на лес словно волна.

— Трак проголодался, — пробасил огрин.

Борски посмотрел на Сал.

— Ты уверена, что они будут атаковать, псайкер?

— Да, комиссар, — ответила она, внимательно осматривая свой лазпистолет. — Они сейчас там. Около двухсот метров. Они продвигаются очень осторожно, им очень интересно, что же мы затеяли.

— Держите ухо востро, солдаты, — сказал Борски.

Ниппер посмотрел туда, куда указала Сал. Он осмелился кинуть быстрый взгляд на небо, которое виднелось сквозь прорехи в листве.

«Эта быстро движущаяся звезда — "Божественное Возмездие", или ближайшая планета, Ка’ана?» — спросил Ниппер самого себя. Он проверил время. Остался час. Как далеко они ушли? Ниппер был уверен, что недостаточно далеко.

Это казалось странным. Раньше он хотел умереть, стыдясь своей слабости, но теперь, когда смерть, казалось, была неминуема, он отчаянно хотел жить. Его переполняло отвращение. «Поистине, я — бесхребетная тварь», — подумал Ниппер. Кажется, он заметил движение, и волна страха и дрожи прокатилась по его телу. Он начал вглядываться в подозрительные тени.

«Нет, — подумал он, — просто нервы шалят».

Адреналин начал поступать в его сосуды, и усталость начала отступать. Казалось, тени двигались, и это точно не было естественным процессом.

— Император, направь мою руку… — начал литься Ниппер, а затем нажал на курок своей винтовки. Оружие зажужжало, когда начал работать генератор. Идеально прямой луч света вспорол ночь и ударил в тень, осветив при этом человеческую фигуру. Раздался крик боли. В свете горящей фигуры стали заметны и другие повстанцы.

Вокруг началась пальба. Ниппер краем глаза увидел лазерный импульс, приглушенный его защитными очками. Послышался лающий звук гранатомёта, когда Трак открыл огонь. Яркий взрыв вспорол темноту, и Ниппер увидел, как тела повстанцев разлетаются в стороны. Почувствовалась вибрация ковра мха. С грибных деревьев поднялись клубы какого-то тумана. С секунду он соображал, что происходит, и понял, что это сюрикены поразили их. Ниппер догадался, откуда стреляли, и открыл огонь в том направлении. Наградой ему послужил крик боли. Он кинулся на землю, когда град сюрикенов пролетел там, где он только что стоял. Первобытный ужас захлестнул его. Они пролетели так близко.

Снова задрожала земля, и снова он услышал звук взрыва. Ниппер боролся с желанием остаться лежать здесь, свернувшись в клубок и моля о пощаде. Страх сковал его. Он не мог двигаться. Слёзы текли по его лицу. Вдруг его накрыла тень. Сжавшись от страха, он заставил себя поднять голову. Это был Борски. Он посмотрел спокойно, без страха, не обращая внимания на свистящие вокруг заряды, и сказал:

— Вставай, солдат!

Ниппер повертел головой. Борски поднял пистолет и прицелился куда-то вдаль. Послышался звук рикошета, и комиссар скривил лицо как человека, промахнувшийся на учебных стрельбах. Раздался второй выстрел, и кто-то невдалеке застонал.

— Ты можешь подохнуть, как собака, или умереть, как настоящий солдат Империума, — сказал Борски. Его спокойный голос был хорошо слышен сквозь шум битвы. Комиссар выстрелил еще раз. Звук выстрела показался невыносимо громким.

— Быстрее, твоя душа в опасности!

Казалось, звуки битвы затихли. Ниппер посмотрел в лицо комиссара. Борски выглядел сильным и уверенным. Его вера, казалось, защищала его, когда он стоял под градом огня противника. Ниппер чувствовал своё безверие и отчаяние, он был полон ужаса от казавшейся неминуемой гибели. Казалось, его члены стали ватными.

Он попытался заставить себя двигаться.

«В конце концов, все мы умрем, — сказал он себе, — но мы можем выбрать, как нам умереть».

Ниппер знал, что умрёт здесь, как знал это и Борски. В таком случае, ему нечего бояться. Всё равно его судьба уже предрешена, и уже ничто не способно её изменить. Единственное, что ему оставалось — встретить свою смерь с достоинством. Борски показал ему пример того, как это нужно сделать. Ниппер улыбнулся, глядя на комиссара, и встал на ноги. Борски кивнул ему и сказал:

— Правильное решение, ты настоящий гвардеец.

Затем лицо комиссара взорвалось от града сюрикенов. Ниппер смотрел на него и кричал.

Кровавый туман окутал Ниппера, который начал безумно стрелять в наступающих повстанцев. Он перепрыгнул через пенек и укрылся за ним. Крича от ярости, Ниппер поливал врагов огнем из своей лазерной винтовки. Он сделал один выстрел из подствольного гранатомёта, а затем продолжил стрельбу. Взрыв разорвал воздух вокруг. Ниппер продолжал стрелять до тех пор, пока его винтовка не разрядилась. Его страх превратился в ярость берсерка. Он побежал в сторону противника, и чудом никто в него не попал. «Император защищает меня» — пронеслась в его безумной голове мысль. Он вломился в порядки противника, круша черепа прикладом своей винтовки с нечеловеческой силой.

— За мной, Мародёры! — закричал он. — За Императора, за Борски, за павших!

Внезапно он оказался в самом центре мясорубки ближнего боя. Он слышал треск стрелкового оружия и радостный крик Трака, когда тот пошел в рукопашную. Ниппер вырвал цепной меч из мертвых рук офицера повстанцев и начал орудовать им. Куда бы он ни ударил, везде погибал человек. «Император направляет меня и наполняет мое сердце праведным гневом!» — подумал Ниппер. Его товарищи вместе с ним вступили в бой. Вскоре противники были разгромлены, не в состоянии совладать с безумной яростью Ниппера. Глядя на то, как они отступают, Ниппер подумал, что они вряд ли вернутся. Он упал на колени и слёзы покатились по его щекам.

— Стой! Назовите себя! — послышался резкий голос, говорящий на Имперском Готике.

— Рота Пятого Транксианского полка, «Чёртовы Мародёры», — ответил Краск.

— Что-то вас осталось довольно мало.

Ниппер был согласен с этим. Из всех людей, отправившихся на задание, остались только Мак, Краск, Сал, Трак да он сам. Огрин нёс под мышкой тело комиссара Борски.

— Ещё одно проявление неуважения, и я пристрелю тебя! — сказал Краск, хорошо имитируя тон комиссара.

— И всё-таки, где мы? — спросил Ниппер часового.

— На юге, сэр. Станция слежения «Янтарный-двенадцать».

— Мы в Янтарной зоне?

— Да, сэр. Пять километров.

Ниппер почувствовал облегчение, которое прямо-таки нахлынуло на него. Он надеялся немного поспать в относительной безопасности лагеря. Вот только часовой заговорил снова:

— Вы вовремя пришли.

— Да, я знаю, — ответил Краск.

— Откуда? Мы только что получили приказ отступать в Серую зону. Противник прорвался к границе Янтарной зоны. «Божественное Возмездие» проведет бомбардировку этой местности через двадцать четыре часа.

Нипперу хотелось кричать. Позади огненный дождь сошел с небес, и сектор, который они покинули, поглотил огонь. С того места, где находился Ниппер, казалось, что весь мир горит.

Митчел Сканлон Пятнадцать часов

Небо было черно от туч, и он понял, что умирает.

В ужасе осознав, что, оставшись на нейтральной полосе совсем один, он не только не в силах подняться, но даже не может пошевелить ногами, гвардеец беспомощно откинулся назад и тотчас почувствовал спиной холод промерзшей земли. Тело его окутывала мгла, а глаза напряженно всматривались в ночное небо, словно там, в вышине, в слабом мерцании далеких звезд, он пытался разглядеть предвестие своей злосчастной судьбы. Этой ночью звезды решали его участь, и похоже, от грозных, обложенных облаками небес в эту ночь нечего было ждать снисхождения.

«Как долго еще я смогу продержаться? — думал он все время. — Сколько часов?»

Так и не найдя ответа на свой вопрос, он, решив оглядеться, повернул голову в надежде увидеть хоть какой-то намек на возможное спасение — но нет, в окружающей его мгле не ощущалось никакого движения, не было ровно ничего, что могло бы вселить надежду. В мертвой тишине протянулись бледные контуры нейтральной полосы. В этом пейзаже невозможно было выделить никаких характерных особенностей, поскольку его автор — художник-ночь — настолько испещрил зловещими черными тенями свое полотно, что, вглядываясь в них, гвардеец не только потерял надежду на помощь со стороны, но и вконец отчаялся определить свое местоположение. Сейчас он был брошен на произвол судьбы без всякой надежды на спасение, оказавшись один на один с миром мрака. В какой-то момент ему даже подумалось, что, возможно, он единственный, кому удалось выжить, и что во всей Галактике теперь не осталось людей. Однако, осознав затем, что эта мысль стала для него еще одним дополнительным источником страха, он тут же выкинул ее из головы.

«Как долго еще? — снова и снова задавал он себе все тот же вопрос. — Сколько часов?»

Когда в него попала пуля, он ничего не почувствовал. Никакой боли, никаких мук, никаких сколько-нибудь серьезных страданий — только непривычное онемение в ногах, после чего он безвольно скользнул на землю. Сначала, еще не поняв, что произошло, он решил, что просто споткнулся. Однако думал он так лишь до момента, когда, проклиная себя за неловкость, попытался подняться. Как оказалось, только для того, чтобы обнаружить, что ноги странным образом его совсем не слушаются. Когда же он почувствовал тепло растекающейся по животу крови, то наконец осознал свою ошибку.

За несколько часов, что прошли с тех пор, он из-за кромешной тьмы не смог разглядеть, насколько серьезны его раны, однако ничто не мешало ему их ощупать, и пальцы рассказали ему то, что не могли сообщить глаза. Он получил ранение в основание позвоночника, и пуля, пройдя навылет, оставила в животе дыру размером с кулак. Обладая весьма скромными познаниями в медицине, он, чтобы остановить кровотечение, заткнул дыру в теле марлей и наложил сверху повязку. Хотя в гвардейском медпакете имелось несколько пузырьков с морфием, а молитву об облегчении страданий он знал наизусть, никакой необходимости в этом у него не было. Ранение не причиняло ему абсолютно никакой боли — даже когда он ощупывал края рваной раны на животе и его пальцы погрузились в нее по костяшки, он не испытал никакого дискомфорта. Не нужно быть великим медиком, чтобы понять: это весьма скверный знак.

«Как долго еще? — снова зазвучал у него в голове неотвязный вопрос. — Сколько часов?»

Между тем для дискомфорта хватало других причин. Морозный ночной воздух обжигал открытое лицо и шею, а от ужасной, отупляющей усталости голова его стала тяжелой, так что он едва мог соображать. Кроме того, страх, одиночество, полная изоляция. А хуже всего была тишина. В момент, когда он, сраженный, упал на землю, ночь содрогалась от какофонии битвы — пронзительного визга лазеров, треска выстрелов, грохота взрывов и истошных воплей умирающих. Затем звуки постепенно уходящего в сторону сражения стали мало-помалу затихать, пока наконец не уступили место этой ужасной, сводящей с ума тишине. Раньше он и представить себе не мог, что подобные звуки могут действовать на человека успокаивающе. Каким бы устрашающим ни был грохот боя, последовавшее за ним безмолвие было еще страшнее. Каждое мгновение оно напоминало ему о жуткой изоляции, в которой он оказался, оставшись один на один со всеми своими страхами. Здесь, в этой сводящей с ума тишине, только они составляли ему компанию, ни на секунду не прекращая безжалостно терзать его сердце.

«Как долго еще? — не оставлял его в покое все тот же вопрос. — Сколько часов?»

Временами его охватывало почти неодолимое желание закричать во весь голос. Позвать на помощь, просить о пощаде, вопить, визжать, молить — что угодно, только бы нарушить эту кошмарную тишину. И каждый раз, чтобы подавить в себе этот безумный порыв, он до боли прикусывал нижнюю губу, из последних сил стараясь сдержать слова отчаяния, уже готовые вырваться у него из груди. Он знал, что и малейшего звука может быть достаточно, чтобы привести его к скорой гибели, ведь услышать его могли как друзья, так и враги. А в том, что где-то там, на другой стороне нейтральной территории, сейчас притаились бесчисленные миллионы его кровожадных врагов, он не сомневался ни на секунду. Они ждали, готовые вновь броситься в атаку, чтобы убивать, калечить… Как ни ужасно было одному с тяжелым ранением застрять на ничейной земле, перспектива оказаться в руках жестокого противника была несравненно хуже. Между тем тишина, которую он едва мог стерпеть, похоже, длилась уже не один час. Было очевидно, что, как бы отчаянно он ни надеялся на спасение, ничего, что могло бы хоть как-то его ускорить, он сделать не может.

«Как долго еще? — настойчиво стучало у него в голове. — Сколько часов?»

Из всего прочного и основательного, что есть в жизни людей, у него теперь осталось так мало. Так мало из всего того, чем он раньше столь дорожил. Все, что прежде значило для него так много, — семья, родной мир, вера в Императора — теперь стало казаться чем-то очень далеким и смутным. Даже его воспоминания приобрели какой-то нереальный оттенок, словно его прошлое, растворяясь перед его мысленным взором, уничтожалось теперь так же быстро, как и его возможное будущее. Его внутренний мир — мир, который отражал всю его жизнь, прежде такую яркую и многообещающую, — теперь стремительно сокращался, безвозвратно теряя одну свою индивидуальную черту за другой. Ему оставалось лишь сделать выбор из нескольких очень простых вариантов: кричать или хранить молчание; медленно умирать от потери крови или с помощью ножа быстро со всем покончить; сохранять сознание или безвольно предаться сну. В какой-то момент перспектива сна показалась ему самой соблазнительной. Он был уже истощен — как морально, так и физически. Усталость, как надоедливый друг, не отходила от него ни на шаг, присутствуя почти в каждой мысли, что сейчас едва ворочались у него в голове. И все же он не поддавался! Он твердо знал, что если уснет, то, скорее всего, больше уже никогда не проснется. Также он знал, что все эти варианты не более чем иллюзии. По сути, сейчас для него существовал только один выбор — остаться в живых или умереть, а умирать ему совсем не хотелось.

«Как долго еще? — снова прозвучал у него в голове немилосердный вопрос. — Сколько часов?»

Но ответа у него не было. Смирившись с мыслью, что судьба его теперь находится в руках других людей, он просто ждал, вслушиваясь в жуткую тишину нейтральной полосы. Ждал, до последнего надеясь, что где-то там, в ночи, его товарищи по оружию уже его ищут. Ждал, не желая сдаваться ни врагу, ни сну. Ждал, застряв где-то между жизнью и смертью. Его жизнь представлялась ему тлеющей искрой, затерявшейся в царстве мрака, которая то ярко вспыхивала, то готова была вот-вот потухнуть. В отчаянии его разум стал вызывать картины из прошлого, которые хотя бы отчасти объясняли, как вышло так, что он вообще здесь оказался…

Глава первая

20:14 по центральному планетарному времени Джумаэля IV (летнее время Западного полушария)

ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ТЫСЯЧИ ЗАКАТОВ

ПИСЬМО С ЧЕРНОЙ КАЙМОЙ

ПРИЗРАК В ПОДВАЛЬНОЙ МАСТЕРСКОЙ

ЧУДЕСНАЯ ЛОТЕРЕЯ И СЕМЕЙНОЕ ПРЕДАНИЕ

Солнце уже садилось. Торжественный, неспешный закат обагрил большую часть неба на западе и купал теплым светом бескрайние пшеничные поля, чуть заметно колышимые вечерним бризом, окрасив их во всевозможные оттенки янтаря и золота. За семнадцать лет своей жизни Арвин Ларн, наверное, видел уже тысячу подобных закатов, однако было в этот раз что-то такое, что заставило молодого человека замереть при виде этой неземной красоты. Полный восхищения, забыв в тот момент обо всех своих делах, стоял он, быть может впервые со времени своего детства, зачарованно глядя на заходящее солнце. Он пребывал в окружении спокойного, безмятежного мира, наблюдая за приближением сумерек, когда вдруг почувствовал, как странное, никогда еще не испытываемое им чувство зарождается в глубине сердца.

«Будут другие закаты, — подумал он. — Будут и другие солнца, но не одно из них не будет для меня значить столько, сколько это, здесь и сейчас! Да и что может значить больше, чем тот момент, когда ты стоишь посреди бескрайних пшеничных полей и наблюдаешь последний закат, увиденный тобой дома?»

Дома… Одной только мысли о доме было достаточно, чтобы он тут же оглянулся через плечо и, скользнув глазами по волнам бесчисленных колосьев спелой пшеницы, остановился взглядом на небольшом скоплении фермерских построек, располагавшихся на той стороне поля, что была сейчас у него за спиной. Он увидел крытый дранкой односкатный старый амбар, круглую силосную башню, несколько курятников, которые некогда помогал строить отцу, и маленький загон, где вместе с полудюжиной альпака они держали еще пару тягловых лошадей.

Но прежде всего он увидел свой родной дом, где родился и вырос, — двухэтажное здание с невысоким деревянным крыльцом и ставнями на окнах, которые, как обычно, до последних солнечных лучей оставались открытыми. Благодаря неизменному укладу их семейной жизни Ларну совсем не требовалось заглядывать внутрь, чтобы узнать, что там происходит. Его мама, конечно же, сейчас на кухне, готовит им что-то вкусное к вечерней трапезе, сестра помогает ей накрывать на стол, а отец возится с инструментами в специально оборудованной у них в погребе мастерской. Затем, как было у них заведено по вечерам, как только все дела будут закончены, семья сядет ужинать. Все знали, что завтра вечером будет то же самое, — заведенный распорядок повторялся изо дня в день и претерпевал небольшие изменения лишь со сменой времен года.

Этого распорядка придерживались так давно, что ничего другого никто уже не мог вспомнить, и было ясно, что сохранится он до тех пор, пока последний фермер не покинет здешние земли. Однако, говоря о завтрашнем вечере, необходимо было упомянуть по крайней мере об одном маленьком, но существенном отличии.

Завтра, когда этот вечер настанет, его здесь уже не будет и он не сможет все это снова увидеть.

Тяжело вздохнув, Ларн вернулся к своей работе. Он решил все-таки попробовать починить древний, изъеденный ржавчиной ирригационный насос, перед которым уже давно стоял в нерешительности. Еще прежде, чем дивный закат его отвлек, он успел снять внешнюю панель насоса, скрывающую мотор. Теперь, при бледном свете сумерек, он вынул сгоревший стартер и заменил его новым, не забыв при этом прочесть молитву духу машины, когда затягивал и перепроверял соединения.

Взяв затем канистру с узким носиком, которая уже стояла возле насоса, он капнул на механизм несколько капель машинного масла. Убедившись, что все в исправности, Ларн потянул большой рычаг и, чтобы залить насос, произвел с десяток плавных возвратно-поступательных движений вверх-вниз, после чего нажал кнопку зажигания и запустил мотор. Насос, судорожно вздрогнув, тотчас вернулся к своей шумной жизни, и заработавший на полную мощь мотор принялся, завывая, вытягивать живительную влагу из глубоко залегающих под землей водоносных слоев. Ларн уже поздравлял себя с успешно выполненной работой, когда в шланге, успевшем выдавить из себя на иссохшую землю ирригационной канавы лишь несколько мутных капель, вдруг резко упало давление, и мотор, несколько раз чихнув, заглох.

Глубоко разочарованный, Ларн снова нажал кнопку зажигания, однако на этот раз мотор лишь угрюмо промолчал в ответ. Склонившись над насосом, молодой человек снова внимательно осмотрел все части механизма, еще раз проверяя, не заржавели ли контакты, хорошо ли смазаны подвижные части, а также не попало ли что внутрь и не порвалась ли проводка. Обо всех подобных неполадках аколит-механик предупреждал их еще в Феррусвилле, когда в последний раз проводил технический осмотр устройства. Однако сколько раздосадованный Ларн ни смотрел, никаких неисправностей в механизме обнаружить не мог. Насколько он разбирался в технике, насос должен был работать!

С неохотой признав свое поражение, юноша поднял с земли отложенную в сторону внешнюю панель и стал привинчивать ее на место. Он так хотел починить насос! До начала уборки урожая оставалось всего три недели, и то, в каком состоянии находится ирригационная система фермы, значило для них очень много. До сих пор урожайный сезон обещал быть удачным, и выращиваемая ими пшеница обильно колосилась, однако жизнь фермера, как известно, целиком зависит от погодных условий. Без надежно функционирующей системы орошения пара засушливых недель в предурожайный период вполне могли означать, что вместо сытого существования весь последующий год их ожидает жизнь впроголодь.

И все же в глубине души Ларн знал, что этим его досада объясняется лишь отчасти. Стоя перед насосом и глядя на только что привинченную обратно панель, Ларн ясно отдавал себе отчет, что причины его столь сильного желания починить сломавшееся устройство не ограничиваются только практическими соображениями. Нравится ему или нет, но завтра придется покинуть ферму и навсегда распроститься с этой землей, с этим образом жизни, со всем тем, что он успел узнать и полюбить. Как же хотелось ему выполнить последнее свое задание, порученное людьми, с которыми — он знал точно — скоро предстоит проститься навсегда. Ради них хотел он в последний раз довести до конца какое-нибудь важное дело. Как если бы исполнением этой добровольно наложенной на себя епитимьи он мог бы положить конец своим душевным терзаниям.

Когда этим утром отец попросил его посмотреть, нельзя ли исправить вышедший из строя насос, он подумал, что такая задача идеально подходит для этой цели. Однако непокорный дух машины, а также недостаток его технических знаний воспрепятствовали исполнению его замысла. Как ни старался он, но починить испорченный насос оказалось выше его сил, и эта его последняя здесь епитимья так и осталась невыполненной.

Ларн собрал инструменты и уже было повернулся, чтобы идти домой, когда вновь замер, пораженный переменой, произошедшей с заходящим солнцем. Оно уже наполовину опустилось за горизонт, окрасив небо вокруг в глубокие, почти кричащие багровые тона. Однако совсем не вид солнца или неба заставил его замереть в изумлении, но пшеничные поля, раскинувшиеся под ними. Прежде они купались в теплом солнечном свете, отражая изысканные оттенки янтаря и золота, теперь же потемнели, стали однотонными, изменив цвет на зловещий красно-коричневый — почти цвет крови. В то же самое время легкий, едва ощутимый вечерний бриз не переставая приводил в движение бесчисленные колосья пшеницы, так что в глазах у Ларна наконец все поплыло — словно знакомые ему поля вдруг превратились в одно огромное неспокойное море.

«Как будто море крови», — произнес он про себя, и эта мысль невольно заставила его содрогнуться.

Море крови…

И как ни старался он себя обмануть, ничего хорошего в таком предзнаменовании увидеть не мог.

Ко времени, когда Ларн отнес инструменты в мастерскую, солнце уже почти зашло. Выйдя из сарая, он направился к дому, сквозь рейки уже закрытых ставней которого едва пробивался желтый электрический свет лампы. Поднявшись на крыльцо, Ларн отодвинул засов входной двери и вошел внутрь. У порога, чтобы не наследить в прихожей, он аккуратно снял сапоги и, оставив их у дверей, двинулся по коридору на кухню. Проходя мимо открытых дверей в гостиную, где над камином висел портрет божественного Императора, Ларн машинально сложил пальцы и осенил себя знамением аквилы.

Дойдя до кухни, он увидел, что там никого нет, пахло дымком, от кипящих на плите кастрюль исходили аппетитные ароматы его любимых кушаний. Жареные початки ксорна, отварные бобы дерна, тушеное мясо альпака и пирог с ягодами тайсены — все это были блюда, приготовленные для его последней домашней трапезы. Ему вдруг пришло на ум, что, сколько бы еще он теперь ни прожил, все эти ароматы неизменно будут вызывать у него чувство глубокой печали.

Кухонный стол был уже накрыт, тарелки и разложенные приборы ждали начала ужина. Ларн пошел к раковине, чтобы вымыть руки, и, проходя мимо стола, вдруг вспомнил, как два дня назад, вернувшись вечером с полей, увидел своих родителей, которые, ожидая его, тихо сидели на кухне, а между ними, на этом самом столе, лежал пергамент с черной каймой, содержащий в себе какое-то официальное уведомление. С первого взгляда было видно, что они убиты горем — глаза обоих покраснели от слез. Ему не нужно было тогда спрашивать о причине — выражение их лиц, а также имперский орел, тисненный на пергаменте, объясняли все лучше любых слов.

Теперь же он заметил, что этот пергамент, сложенный пополам, лежит на одном из кухонных буфетов. Отвлекшись от своего первоначального намерения, Ларн подошел и взял пергамент. Развернув его, он незаметно для себя вновь погрузился в чтение текста воззвания, которое располагалось под официальным заголовком.

«Граждане Джумаэля IV! — говорилось в документе. — Возрадуйтесь! В полном соответствии с Законами Империума и в рамках полномочий, соответствующих его должности, ваш губернатор постановил сформировать из числа своих подданных два новых полка Имперской Гвардии. А посему он приказывает всем, кто приписан к этим полкам, собраться в кратчайшие сроки на призывных базах, чтобы без промедления приступить к боевой подготовке, которая позволит им влиться в ряды Святых и Праведных армий Благословенного Императора Человечества».

Далее в пергаменте шел список имен, подлежащих призыву, и подробно описывалась процедура сборов, в которой особенно делался упор на тяжести наказания, ожидающего всякого, кто не отзовется на перекличке. Ларну не нужно было читать остальное — за последние два дня он проштудировал этот пергамент столько раз, что знал его наизусть. И все же, несмотря на это, словно не в силах прекратить расчесывать зудящую рану, он снова и снова перечитывал текст.

— Арвин! — услышал он позади себя голос матери, который тут же прервал цепь его мрачных размышлений. — Ты напугал меня! Стоишь тут… Я и не слышала, как ты вошел.

Обернувшись, Ларн увидел мать, которая стояла у него за спиной, держа в руке банку с зернами куэдина. Глаза у нее были красны от недавно пролитых слез.

— Я только что пришел, ма, — сказал он, странно смутившись, когда положил пергамент на место. — Я закончил свои дела, думаю помыть руки перед едой.

Какое-то время мать стояла неподвижно, молча глядя на сына. В неловкой тишине их глаза встретились, и Ларн понял, как трудно ей с ним сейчас разговаривать, когда она точно знает, что завтра потеряет его навсегда. Это придавало каждому произнесенному ими слову более глубокий смысл, затрудняя даже самый простой диалог, поскольку сейчас и одного неверного слова было достаточно, чтобы новая волна мучительной боли вновь захлестнула все ее существо.

— Ты снял сапоги? — произнесла она наконец, словно стараясь в простых, малозначащих фразах найти себе спасение.

— Да, ма. Я оставил их у дверей.

— Хорошо, — сказала она. — Тебе сегодня вечером надо их почистить, так чтобы они были готовы к завтрашнему…

Тут голос матери стал таким тонким, что чуть не сорвался. Она запнулась и, закусив губу, прикрыла глаза, будто стараясь отогнать от себя приближающееся чувство боли. Затем, повернувшись вполоборота, так чтобы он больше не мог видеть ее глаз, она продолжила:

— Но все это ты сможешь сделать позже. А теперь тебе нужно спуститься в подвал. Па сейчас там, и он сказал мне, что хочет тебя видеть, как только ты вернешься с полей.

Окончательно отвернувшись, она подошла к печке и, подняв крышку одной из кастрюль, бросила в нее горсть куэдиновых зерен. Ларн всегда был послушным сыном, поэтому он тоже повернулся. Повернулся, чтобы идти в подвал, где его уже ждал отец.

Ступени лестницы громко заскрипели, когда Ларн стал спускаться. Однако, несмотря на шум, отец, похоже, не заметил его приближения. Увлеченный работой, он сидел, согнувшись над верстаком в самом дальнем углу подвальной мастерской, держа в руке точильный камень и правя ножницы для стрижки скота. На какое-то мгновение, поняв, что отец весь в работе и не обращает на него внимания, Ларн вдруг ощутил себя призраком — будто он уже покинул мир своей семьи и теперь родные больше его не видят и не слышат. Поймав себя на том, что мысль эта заставила его содрогнуться, он наконец нарушил молчание:

— Ты хотел меня видеть, па?

Вздрогнув при звуке его голоса, отец отложил ножницы и точильный камень в сторону, после чего с улыбкой повернулся к сыну.

— Ты напугал меня, Арв, — сказал он. — Клянусь Зеллом, когда захочешь, ты умеешь входить тихо! Ну так как, удалось тебе починить насос?

— Извини, па, — ответил Ларн. — Я сначала попробовал заменить стартер, а потом еще кучу всего — и ничего не помогло.

— Ты сделал все, что мог, сынок, — успокоил его отец. — Это главное. Кроме того, дух машины в этом насосе настолько стар и упрям, что чертова штука с той поры, как ее установили, не была исправна и половины срока. Что ж, придется мне наведаться к механику в Феррусвилль, узнать, не сможет ли он провести техосмотр на следующей неделе. Кстати, на днях прошли неплохие дожди, так что проблем с урожаем у нас, похоже, не предвидится. Но есть кое-что еще, в связи с чем я хотел тебя видеть. Почему бы тебе не присесть, чтобы мы могли спокойно поговорить, как мужчины?

Отец вытащил из-под верстака еще один стул и жестом предложил сыну сесть. Затем, подождав, пока тот устроится поудобнее, он заговорил вновь:

— Не думаю, что прежде я много рассказывал тебе о твоем прадеде, верно?

— Я знаю, что он был родом с другого мира, па, — серьезно ответил Ларн, почувствовав важность разговора. — И также знаю, что его звали Огаст, и это мое второе имя.

— Все верно, — подтвердил отец. — Так было принято в мире твоего прадеда: передавать фамильное имя первенцу мужского пола в каждом последующем поколении. Конечно, когда ты родился, его уже давно на свете не было. Мало того, когда он умер, еще даже я не родился! Но он был хорошим человеком, потому мы и почитаем его до сих пор, несмотря ни на что. Ведь как говорят: память о добром человеке надолго переживает его самого.

На какое-то время отец умолк, а его лицо помрачнело и стало задумчивым. Затем, будто на что-то решившись, он поднял глаза на сына и заговорил снова:

— Как я уже сказал, Арви, твой прадед умер задолго до того, как мне о нем рассказали. Но когда мне было семнадцать и я уже почти достиг совершеннолетия, мой отец позвал меня в этот самый подвал и рассказал мне его историю — точь-в-точь как это собираюсь сделать я сейчас. Понимаешь, он решил, что, прежде чем стать мужчиной, мне важно узнать, кто я такой, откуда мы родом. И я рад, что он сделал это, потому что то, что он тогда рассказал, сослужило мне хорошую службу — и служит до сих пор. Вот так же и я теперь надеюсь: то, что я сейчас расскажу, пойдет тебе на пользу. Ну и конечно… После того, что у нас произошло в последние дни, когда мы узнали, куда ты отправляешься, у меня появились дополнительные причины все тебе рассказать. Причины, которых — хвала Императору! — у моего отца никогда не было. Но так уж, видно, устроена жизнь: у каждого поколения свои печали, с которыми нужно справляться по мере сил и возможностей. Хотя… все происходит так, как происходит. Ладно, полагаю, мне уже давно пора перестать ходить вокруг да около и просто рассказать тебе все, что должен.

Отец снова умолк. Казалось, внутри его идет борьба и он мучительно подбирает слова. Ожидая, когда он вновь начнет говорить, Ларн неожиданно подумал, насколько старым выглядит отец. Глядя на него, будто в первый раз, он с удивлением замечал складки и глубокие морщины на отцовском лице, легкую сутулость плеч и седые пряди в черных блестящих волосах. Несомненные признаки старения, которых, он готов был поклясться, не было еще неделю назад.

— Твой прадед служил в рядах Имперской Гвардии, — наконец произнес отец. — То же предстоит теперь и тебе…

Увидев, что сын уже готов забросать его бесчисленными вопросами, он поднял руку, жестом призывая его к тишине.

— После можешь меня спрашивать о чем хочешь, Арви. Но сейчас будет лучше, если ты позволишь мне рассказать тебе то, о чем прежде рассказал мне мой отец. Поверь, как только ты это услышишь, ты поймешь, почему я думаю, что тебе стоит это послушать.

Так, в мертвой тишине подвала, Ларн принялся слушать, как, запинаясь на каждом слове, отец рассказывает свою удивительную историю.

— Твой прадед был гвардейцем, — снова начал отец. — Конечно, он им не родился. Никто им не рождается. Сначала он был просто сыном фермера, как ты и я, и родился на мире под названием Аркад Пять. Мир этот почти такой же, как наш, как он потом часто рассказывал. Тихое место с большим количеством плодородной земли, простор, достаточный, чтобы растить детей. И если бы естественный ход вещей не был нарушен, твой прадед обязательно бы так и поступил. Он нашел бы себе жену, поднял детей, обрабатывал землю, как это делали до него многие поколения предков, живших на Аркаде Пять. Со временем он бы умер и был бы похоронен, его тело вернулось бы в плодородную землю, а душа присоединилась бы к Императору в его блаженстве. Именно такое будущее, думал он, ему уготовано, когда в семнадцать лет достиг совершеннолетия. Но потом пришло известие, что он призван в Гвардию, и тут сразу все изменилось…

Имей в виду, хоть ему тогда и было всего семнадцать, твой прадед был далеко не глупец. Он прекрасно понимал, что это значит — быть призванным в Гвардию. Он понимал, какая это тяжкая ноша — быть гвардейцем. Хуже жизни, полной опасностей, и страха умереть одинокой, мучительной смертью под далеким холодным солнцем — бремя утраты. То чувство потери, какое возникает у мужчины, когда он точно знает, что покидает родной дом и уже никогда не вернется. Эту ношу несет с собой по жизни любой гвардеец. Тяжко сознавать, что, сколько бы лет ты еще ни прожил, никогда больше не увидишь ни друзей, ни семьи, ни даже своего мира. Гвардеец никогда не возвращается, Арви. Самое большее, на что он может надеяться, это, верой и правдой служа своему Императору, прожить достаточно долго, чтобы в конце получить право уйти на покой и осесть на каком-нибудь незнакомом, затерянном среди звезд мире. И поскольку твой прадед все это хорошо осознавал — понимал, что оставляет свой мир, всех, кого знал и любил, навсегда, — на сердце у него было нелегко, когда он прощался со своей семьей и когда, стоя в строю призывников, готовился отозваться на перекличке.

Быть может, он тогда и почувствовал, что сердце его разбито, — ведь прадед твой был добрым и отзывчивым, — но, мудрый не по годам, он знал, что Человечество не одиноко во Вселенной. Он знал, что, где бы мы ни были, Император всегда находится рядом с нами. Знал он также и то, что во всей Галактике без высшей воли Императора никогда и ничего не может произойти. И если Император пожелал, чтобы он покинул свою семью, свой мир и больше их уже никогда не увидел, значит — уверен был твой прадед — на то была какая-то неведомая ему, но очень важная причина. Он знал, что имеют в виду проповедники, когда говорят нам, что человеку не дано постичь замыслы Императора. Он знал, что это его святая обязанность — следовать по пути, который ему предначертан, пусть даже он сам и не понимал, куда эта дорога его ведет. И вот, целиком полагаясь на милость Императора, твой прадед оставил родной мир, чтобы искатьсвою судьбу среди звезд…

Надо сказать, что последовавшие за этим годы были для него крайне тяжелыми. Хоть он и не любил распространяться об этом, мне известно, что в бытность свою гвардейцем твой прадед повидал такие чудеса и ужасы, каких прежде не мог себе даже представить. Он видел миры, где миллиардам людей, живущим в условиях чудовищной скученности, приходилось, подобно муравьям, тесниться в гигантских башнях, куда не могли проникнуть ни свежий воздух, ни солнечные лучи. Он видел миры, круглый год скованные льдом, и миры безводных пустынь, которые никогда не знали ни снежных хлопьев, ни капель дождя. Он видел благословенных воинов священных Астартес — богоподобных гигантов в человеческом обличье, как он их сам называл, — и огромные, шагающие машины, настолько большие, что целый фермерский дом мог бы уместиться в каждом из оставляемых ими следов. Ужасов он повидал тоже с избытком — не только самых разнообразных и уродливых ксеносов, но также и существ, которые были в десятки раз хуже.

И все же, хоть он и шел навстречу тысяче и одной опасности, хоть он и был неоднократно ранен — порой, казалось, смертельно, — вера его в Императора всегда оставалась непоколебимой. Пять лет незаметно переросли в десять. Десять превратились в пятнадцать. Пятнадцать — в двадцать. Все эти годы твой прадед беспрекословно выполнял приказы, и ему даже в голову не приходила мысль пожаловаться или хоть раз запросить свое начальство о том, когда же ему будет дозволено уйти в отставку. Все так и продолжалось, пока наконец спустя почти тридцать лет с тех пор, как он был призван, его не направили на Джумаэль IV.

Конечно, мир этот тогда немного для него значил. Поначалу совсем немного. Ведь он успел повидать десятки разных планет, и по первому впечатлению на Джумаэле не было ничего, что могло бы выделить его из огромного числа других. Его полк только что победоносно завершил долгую кампанию, после чего их на целый месяц послали на Джумаэль, чтобы они отдыхали и приходили в себя, перед тем как снова отправиться на очередную войну. Но к тому времени боевого духа у твоего прадедушки осталось совсем немного. Да, конечно, он старался сохранить бравый вид, никогда ни на что не жаловался, но с каждым годом раны, полученные им в боях за тридцать лет, все настойчивее напоминали о себе. Хуже всего было с легкими — они так до конца и не восстановились, после того как он наглотался отравляющих газов на Торпе III. И все же он и там до конца выполнил свой долг! Всю свою жизнь он посвятил служению Императору и был уверен, что лишь от Его воли зависит, останется он в живых или погибнет.

И вот однажды, когда уже близилось время покидать Джумаэль, полк облетела весть о чем-то прежде неслыханном. Вскоре должны были отмечаться День Императора и одновременно с этим тридцатилетняя годовщина формирования их боевого соединения. В честь такого праздника командование издало приказ по полку о проведении всеобщей лотереи, в результате которой любому, кому выпал счастливый билет, разрешалось демобилизоваться и остаться на планете, в то время как его товарищи должны будут навсегда покинуть Джумаэль. Выигрыш в такой лотерее для кого-то одного из многих тысяч ее участников вполне мог оказаться вопросом жизни и смерти. Когда день ее проведения наконец настал, среди гвардейцев будто прошла волна какого-то особенного благочестия, поскольку каждый в полку втайне горячо молился Императору, чтобы стать тем единственным, кому выпадет жребий. Каждый, не считая твоего прадедушки! Потому что, хоть он и молился Императору каждое утро и каждый вечер, просить что-нибудь для себя лично было не в его правилах.

— И прадедушка выиграл в этой лотерее? — нетерпеливо спросил Ларн, у которого от волнения перехватило дыхание, так что он был уже не в силах сохранять хладнокровие. — Он выиграл, и это объясняет, почему он поселился на Джумаэле!

— Нет, Арви, — снисходительно улыбнулся отец, — выиграл другой. Из того же отделения, что и твой прадед, они прошли плечом к плечу все эти тридцать лет сражений. Хоть этот человек и мог просто взять свой счастливый билет и уйти, он этого не сделал. Вместо этого он посмотрел на изможденное лицо твоего прадеда, у которого, как все знали, так и не зажили легкие, и протянул ему свой билет. Ты понимаешь, он решил, что твоему прадедушке уйти со службы намного нужнее, чем ему самому! И так твой прадед поселился на Джумаэле Четыре — все благодаря доброте и самопожертвованию своего товарища по оружию! Хотя даже по прошествии множества лет твой прадед всегда утверждал, что в этой истории есть нечто большее. Он любил говорить, что порой руку Императора можно увидеть даже в самых незначительных событиях и что это не кто иной, как сам Император, с помощью другого человека, решил спасти ему жизнь. В конце концов, это ведь было чудо. Пусть тихое, незаметное для других, но тем не менее чудо!

Сказав это, отец снова умолк. Глядя на него, Ларн заметил, как первые бусинки слез заблестели в уголках отцовских глаз. Затем, после некоторой паузы, отец заговорил снова, и в каждом произнесенном им слове теперь слышалось едва сдерживаемое горькое чувство.

— Понимаешь теперь, Арви, почему я подумал, что тебе стоит услышать эту историю? — спросил он. — Завтра ты, точно так же, как прежде твой прадед, должен будешь оставить свой дом и родных, чтобы никогда уже больше сюда не вернуться. И вот, ясно сознавая, что впереди у тебя, прежде чем ты уйдешь со службы, будет, возможно, несколько очень тяжелых лет, я хотел бы, чтобы ты услышал историю твоего прадеда — рассказ о том, как ему все же удалось выжить. Я бы хотел, чтобы ты пронес с собой по жизни это предание. С тем чтобы ты знал: какими бы мрачными или даже безнадежными ни показались тебе твои обстоятельства, Император никогда тебя не покинет. Доверься Императору, Арви! Иногда это единственное, что мы можем сделать… Доверься Императору, мой мальчик, и все у тебя будет хорошо!

Не в силах больше сдерживать подступающие слезы, отец отвернулся, чтобы сын не мог видеть его рыданий. Те несколько неловких мгновений, когда отец плакал, скрывая в тени лицо, Ларн тщетно пытался найти слова, которые помогли бы тому совладать с отчаянием от тяжелой утраты. Наконец поняв, что в данной ситуации лучше сказать хоть что-то, чем не говорить вовсе, он все же решился нарушить молчание.

— Я запомню это, па, — произнес он запинаясь и продолжил, с трудом подбирая слова: — Я не забуду ни одного слова. Как ты и сказал, я пронесу это предание через всю жизнь и не забуду никогда, как бы трудно мне ни пришлось. И я тебе обещаю: я буду делать все, как ты мне сказал… Я доверюсь Императору, па! Так, как ты мне сказал… Я обещаю! И я хочу пообещать тебе кое-что еще… Я… Я обещаю, что тебе не нужно будет волноваться о том, справлюсь ли я, не подведу ли я своих товарищей, когда окажусь на войне. Что бы ни случилось, свой долг я всегда сумею исполнить!

— Я знаю… ты сумеешь, Арви, — отозвался отец, смахивая слезы. — Ты лучший сын, какого только можно себе пожелать. Уверен, когда ты станешь гвардейцем, мы с мамой будем тобой гордиться!

Глава вторая

12:07 по центральному планетарному времени Джумаэля IV (летнее время Западного полушария)

СТРОЕВАЯ ПОДГОТОВКА

ОБЩЕНИЕ С СЕРЖАНТОМ ФЕРРЕСОМ

РАЗГОВОР В СОЛДАТСКОЙ СТОЛОВОЙ

— Ать-два-три-четыре! Ать-два-три-четыре! — кричал сержант Феррес, идя в ногу с 3-м взводом, маршировавшим по длинному строевому плацу. — И это вы называете строевым шагом? Да я видел больше порядка и дисциплины у стаи сортирных крыс!

Марширующий с остальными Ларн, болезненно переживая свою заметность, молча молился о том, чтобы не сбиться с шага. Его место было в середине внешней левой шеренги взвода, прямо перед глазами сержанта. Пережитое за два месяца базовой подготовки лишило новобранца иллюзий насчет того, что ожидает не сумевших соответствовать строгим требованиям Ферреса.

— Выше ногу! — вопил сержант. — Вы не на пшеничном поле со своими кузинами, сопляки! Вы — солдаты Имперской Гвардии, помоги нам Император! Бодрее!

Увидев, что взвод почти дошел до края плаца, Феррес пронзительным голосом отдал команду:

— Взвод! Кру-гом! Ша-гом… арш!

Ловко повернувшись на каблуках и маршируя в другую сторону, Ларн вдруг понял, что измотан и устал как собака. Сегодня, как и все шестьдесят дней до этого, Феррес поднял их с первыми лучами солнца и заставил пройти сквозь всевозможные виды муштры. Строевая подготовка, упражнения с оружием, пристрастные осмотры вещевых мешков, приемы рукопашного боя, тренировка базовых навыков выживания — каждый день был наполнен бесконечными комбинациями испытаний и тестов. Ларну казалось, что за последние два месяца он узнал больше, чем за всю свою недолгую жизнь. И все же, сколько бы новых знаний они с товарищами по взводу ни получили, как бы хорошо он уже ни мог применить их на практике, ничто из этого, похоже, не могло удовлетворить придирчивого сержанта.

— Ать-два-три-четыре. В ногу, сукины дети! — ревел сержант. — Я еще два часа вас всех продержу на этой муштре, если без этого не можете держать строй!

Ларн ничуть не сомневался, что Феррес способен выполнить свою угрозу. За последние два месяца сержант неоднократно проявлял свою склонность налагать драконовские наказания даже за самые незначительные нарушения. После того как он уже не раз и не два становился жертвой таких взысканий, Ларн поневоле научился бояться сержанта, одержимого идеей порядка и дисциплины.

— Рота… стой! — прокричал наконец сержант Феррес, ястребиным взглядом высматривая, не сломал ли кто из гвардейцев строй.

Затем, похоже весьма довольный тем, что все они замерли мгновенно, едва услышав приказ, он заорал снова, растягивая каждый слог команды:

— Нале-во!

На удивление слаженно щелкнув каблуками, вся рота повернулась к своему сержанту. Увидев, что Феррес зачем-то направляется в его сторону, Ларн расправил плечи, выпрямился, словно шомпол проглотил, и неподвижным взглядом слепого тупо уставился перед собой. Он успел достаточно изучить привычки Ферреса, чтобы знать: проверка внешнего вида и амуниции последуют сразу же за строевой подготовкой. Также он знал, что Феррес ничуть не добрее к солдату, проколовшемуся на смотре, чем к тому, кто, маршируя в строю, не смог соответствовать его требованиям.

Краем глаза Ларн заметил, что, начиная смотр, сержант Феррес двинулся к краю внешней шеренги гвардейцев. Неспешно шагая вдоль замершей линии, сержант окидывал каждого быстрым взглядом темных глаз, придирчиво выискивая изъяны в обмундировании и снаряжении, не собираясь мириться даже с малейшей неопрятностью. В такие минуты, в каком бы ряду он ни стоял, Ларну всегда казалось, что должна пройти целая вечность, прежде чем сержант дойдет до его места в строю. Нужно было претерпеть долгое мучительное ожидание, все время ощущая себя торчащим из стены гвоздем, зная при этом, что, как бы хорошо ты себя ни проявил, какие бы предосторожности ни предпринял, молоток все равно на тебя обрушится!

Всего за три человека до Ларна сержант внезапно остановился и повернулся к стоящему перед ним белобрысому солдату. Это был рядовой Леден — его излюбленная мишень. Высокий, широкоплечий, с большими руками и толстой шеей, Леден больше других товарищей по роте походил на парня с фермы. Даже теперь, когда он, вытянувшись по стойке смирно, стоял под испепеляющим взглядом Ферреса, его лицо оставалось спокойным и безмятежным, а губы, казалось, в любой момент были готовы расплыться в сердечной, дружеской улыбке.

— Ваш лазган, рядовой! — рявкнул сержант. — Подайте-ка его сюда!

Приняв винтовку из протянутых рук Ледена, он проверил предохранитель и затем по очереди осмотрел все прочие части штатного оружия.

— Какой наилучший способ есть у гвардейца, чтобы предохранить лазган от осечки в условиях реального боя? — спросил Феррес, буравя хищными глазами бесхитростное лицо Ледена.

— Я… мм… прежде всего ему следует проверить, не разрядилась ли батарея. Затем, читая литанию убережения механизма от заклинивания, ему следует…

— Я спросил, каков лучший способ предохранить лазган гвардейца от возможной осечки, Леден, — перебил его сержант. — А не то, что ему следует делать с заклинившим механизмом после того, как оружие уже отказало!

— Мм… — На мгновение показалось, что Леден загнан в угол, но затем в его глазах сверкнул огонь вдохновения. — Гвардеец обязан каждый день прочищать свой лазган, не забывая при этом произносить литанию чистоты, поскольку…

— А если по какой-то причине ему все же не удалось выполнить свою обязанность по содержанию оружия и гвардеец в самый разгар боя вдруг обнаружит, что лазган заклинило и он ничего не может с этим поделать? — снова прервал его сержант. — Что тогда, Леден? Как ему следует тогда поступить?

— Он должен вставить штык в специальный зажим на вспышкогасителе своего лазгана, сержант! И так использовать его для защиты, — ответил Леден, и горделивые нотки послышались в его голосе, будто теперь он был уже окончательно уверен, что верно ответил на очередной заковыристый вопрос.

— И это в разгар сражения? Когда противник уже стоит перед ним? Что, если у него уже не осталось времени примкнуть штык, а, Леден?

— Тогда он должен использовать свой лазган как дубину, сержант!

— Как дубину, говоришь? — переспросил Феррес, неожиданно взяв лазган за дуло и подняв приклад над головой. — Как именно? Как если бы он был с бейсбольной битой и принимал подачу?

— О нет, сержант, — безмятежно возразил Леден, похоже не сознавая, что роет себе яму, которая с каждым произнесенным им словом становилась все глубже и глубже. — Он должен взять лазган горизонтально, широко раздвинув руки, как если бы это была короткая палка, и нанести противнику удар прикладом.

— А, понимаю… — сказал сержант и, опустив лазган, переложил его так, как указал ему Леден: держа его теперь прямо перед собой. — И куда же он должен метить, чтобы вернейшим способом лишить противника боеспособности: в лицо, в грудь, в пах?

— В лицо, — произнес Леден, все еще идиотски улыбаясь, в то время как все гвардейцы его роты внутренне сжались в предчувствии того, что, они знали, вот-вот должно было случиться.

— Ясно, — сказал сержант Феррес и, стремительно вскинув приклад, ударил им Ледена в переносицу.

Взвыв от боли и разбрызгивая кровь из разбитого носа, Леден рухнул на колени.

— Встать, Леден! — приказал сержант и, когда тот, шатаясь, поднялся, бросил ему назад лазган. — Ты не получил серьезного ранения и уж тем более не потерял боеспособности! Считай, это был тебе урок. Возможно, в следующий раз ты уже не забудешь как следует почистить свой лазган. Сейчас его энергоразъем настолько засорен, что его наверняка бы закоротило после первых же выстрелов.

Отвернувшись наконец от Ледена, сержант продолжил инспекцию. Лишь три человека отделяли его от Ларна, и юноша вдруг ощутил, как тяжелое предчувствие надвигающейся беды завладевает всем его существом. «Сегодня Феррес вышел на тропу войны, — подумал он. — Не может быть и речи, чтобы он дал мне пройти смотр. Он обязательно найдет что-нибудь, что я сделал не так. Какую-нибудь ерунду. Он всегда находит». Тут его сердце чуть не выскочило из груди: Ларн увидел, как медленно идущий вдоль строя сержант остановился и повернулся к нему лицом.

— Ваш лазган, рядовой! — потребовал сержант.

Затем, как и прежде с Леденом, он проверил предохранитель, после чего критически осмотрел по очереди все части оружия: прицел, дуло, казенную часть, зажимы для ремней. За те несколько секунд, показавшиеся ему бесконечно долгими, пока Феррес скрупулезно осматривал его лазган, Ларн своей шеей успел почувствовать, как взмок от холодного пота весь его воротник. Наконец Феррес надавил на рычажок затвора и, вытащив из ружейного магазина энергобатарею, проверил, достаточно ли хорошо прочищены контакты и магазинная ячейка. Затем, с недовольным видом защелкнув батарею обратно, Феррес вновь поднял глаза на Ларна.

— Имя и идентификационный номер?! — рявкнул сержант.

— Рядовой первого класса Ларн Арвин А., сержант! Идентификационный номер: восемь-один-пять-семь-шесть-штрих-три-восемь-девять-дробь-четыре-семь-два-дробь-один!

— Понятно… Тогда скажите мне, рядовой первого класса Ларн Арвин А., зачем вы вступили в ряды Гвардии?

— Защищать Империум, сержант! Служить воле Императора. Оберегать человечество от всего враждебного и нечистого!

— И что же вы будете для этого делать, рядовой?

— Я буду подчиняться приказам командования, сержант! Я буду строго исполнять последовательность команд. Я буду сражаться с врагами Императора. И если такова будет его воля, я умру за моего Императора!

— Какими правами вы обладаете как рядовой Имперской Гвардии?

— У меня нет никаких прав, сержант! Гвардеец добровольно отказывается от всех своих прав в обмен на славу, которую он получит в боях за правое дело нашего бессмертного Императора!

— А зачем гвардеец добровольно отказывается от всех своих прав?

— Он отказывается от них, чтобы лучше служить своему Императору, сержант! Гвардейцу не нужны права, когда его ведет в бой бесконечная мудрость Императора и дарованная ему свыше система управления Имперской Гвардией.

— Ну а если вам повстречается кто-то, кто скажет, что все это неправильно, а, Ларн? Если вы встретите человека, который будет утверждать, что командование Гвардии иногда допускает ошибки, что выполнение его приказов может привести к неоправданным человеческим потерям?

— Я убью его на месте, сержант! Это единственно возможный способ общения с предателями и диссидентами!

— Хм… А если вы услышите, как кто-то изрек ересь, Ларн? Как вы укажете ему на его ошибку?

— Я убью его на месте, сержант! Это единственно возможный способ общения с еретиками!

— А если вы вдруг повстречаете ксеноса?

— Я убью его на месте, сержант! Это единственно возможный способ общения с ксеносами.

— Очень хорошо, Ларн, — сказал наконец сержант и, вернув лазган, направился к следующему стоящему в строю новобранцу. — Ты явно делаешь успехи. Возможно, нам еще удастся сделать из тебя гвардейца!

— Ни синяков, ни нарядов вне очереди, ни даже порицания! — воскликнул Дженкс.

Прошел час, и Ларн, сидя теперь за одним из длинных столов в холле солдатской столовой, вместе с другими ребятами из своего звена, как и вся рота, ждал, когда принесут положенный им обед.

— В этот раз ты лихо прошел инспекцию, Ларни! Похоже, ты даже начинаешь нравиться старине Ферресу!

— Нравиться? Не думаю, что ему может кто-то нравиться, — возразил Ларн. — Мне самому в это трудно было поверить. Когда он на тебя так сверкает глазами, всегда думаешь, что он собирается составить на тебя рапорт, что бы ты там ни сделал.

— Эй, сержант не так уж плох! — воскликнул Халлан, медик их стрелкового расчета, который, сидя чуть в стороне, был занят тем, что накладывал повязку на разбитую переносицу Ледена. — Хочу сказать, что при всей своей суровости он довольно-таки справедлив!

— Схраведлив? — взорвался Леден. — Эхот ухлюдох хломал мне нох!

— Могло быть и хуже, Леден, — заметил Халлан. — Когда Феррес считает, что оружие бойца недостаточно вычищено, обычно он бьет ногой в пах! По крайней мере на этот раз, чтобы осмотреть твои раны, мне не пришлось просить тебя снять штаны! Вот кстати: когда в следующий раз сержант предложит тебе выбор между лицом, грудью и животом, будь умнее, скажи: «Палец на ноге»!

— Ха! Скажи — и точно получишь в пах! — рассмеялся Дженкс. — Нет, раз уж Ферресу шлея под хвост попала, он так или иначе тебя достанет! Если хотите знать мое мнение, то я вам вот что скажу. Все, что ты тогда можешь сделать, — это молча сносить удары и терпеть! Ну, если ты, конечно, не такой как Ларни… безупречный гвардеец!

При этих словах все заулыбались. Хоть насмешка и была направлена на него, Ларн улыбнулся вместе со всеми. Голос товарища казался вполне серьезным, но все же Арвин знал, что Дженкс лишь прикалывается. Безупречный гвардеец! Сегодня Ларн прошел инспекцию, грех жаловаться, но даже после двух месяцев базовой подготовки он чувствовал себя гвардейцем не больше, чем в тот день, когда его призвали.

В какой-то момент, пока все вокруг еще продолжали разговор, он вдруг подумал, как же сильно за эти короткие два месяца изменилась его жизнь! На следующий день после памятного разговора с отцом в подвальной мастерской он сел на поезд, который шел до городка Вилланс Ферри, и уже оттуда проследовал в областной центр Дарнанвилль, чтобы официально сообщить о своем прибытии на военную службу. Из Дарнанвилля его направили в отдаленный гарнизон, находившийся в двухстах километрах к востоку, где вот уже два месяца он как будущий гвардеец проходил боевую подготовку.

Он поймал себя на том, что внимательно разглядывает товарищей. Халлан был небольшого роста и темноволос, Дженкс — высокий блондин, но, несмотря на все различия между ними, Ларн не мог не понимать, что на гвардейцев они походили ничуть не больше, чем Леден или он сам. Все они, включая его самого, по-прежнему выглядели теми, кем на самом деле и являлись — простыми парнями с фермы. Как и он, все они были фермерскими сыновьями. Так же обстояло дело и с большинством личного состава полка. Все они были сельскими ребятами, которых только недавно оторвали от земли и которые привыкли к простому и спокойному деревенскому укладу. Вручение официальных повесток навсегда изменило их жизнь. К лучшему для себя или к худшему, но все они в одночасье обнаружили себя призванными в Гвардию. Две тысячи зеленых, необстрелянных новобранцев, которые, прежде чем навсегда покинуть Джумаэль IV, должны были пройти базовую подготовку в местном гарнизоне. Две тысячи кандидатов в Гвардию, которых передали в нежные руки таких людей, как сержант Феррес, с хрупкой надеждой на то, что ко времени, когда они познают вкус настоящего сражения, они уже успеют стать солдатами…

— Что ни говорите, а по мне, так Халлан прав, — прервал нестройную череду мыслей Ларна хриплый голос Дженкса. — Я хочу сказать, каким бы жестким Феррес ни был, ты, по крайней мере, знаешь, что от него ожидать. Кроме того, я полагаю, он честно заслужил это право — быть жестким! Как я слышал, в отличие от всех нас, он, прежде чем сюда попасть, служил в регулярных частях СПО. Возможно, он единственный во всем полку, кто знает все о солдатской жизни. И поверьте мне, в тот день, когда мы высадимся и по нам откроют лазерный огонь, нам крупно повезет, если у нас будет такой командир!

— Так ты уже думал об этом, Дженкс? — спросил Ларн. — О том, как это будет, когда мы в первый раз окажемся в переделке?

В ответ все тут же умолкли, на лицах появилось выражение тревоги и неуверенности. Неловкая пауза затянулась, и Ларн уже стал беспокоиться, не сказал ли он лишнего, не было ли в его поведении чего-то такого — как, например, легкая дрожь в голосе или даже само по себе то, что ему пришло в голову задать такой вопрос, — что дало бы повод остальным начать в нем сомневаться. Но тут Халлан ему улыбнулся, и эта улыбка сказала Ларну, что все они, так же как и он, нервничают при одной только мысли о настоящем сражении.

— Ты, Ларни, не волнуйся, — заверил его Халлан. — Даже если в тебя попадут, я всегда буду рядом, чтобы тебя заштопать.

— Тоже мне утешение! — съязвил Дженкс. — Думаю, единственная причина, по которой тебя сделали нашим медиком, — это то, что прежде, у себя на ферме, ты был ветеринаром!

— Вообще-то, ветеринаром был мой отец, — уточнил Халлан. — Я лишь помогал ему, когда мы были в поле. Поэтому, Дженкс, я не только умею раны обрабатывать, но, если придется, могу и самке грокса помочь отелиться.

— Халс, смотри не перепутай. А то ведь скверно получится, если меня ранят, а я только и буду думать, как бы ты не взял меня за задницу, как брюхатую телку!

Все расхохотались, окончательно похоронив в памяти те несколько секунд, что держали их в мрачном напряжении. Затем, увидев что-то на противоположном конце солдатской столовой, Дженкс удовлетворенно кивнул.

— Эй, глядите-ка! — воскликнул он. — Похоже, это наконец наш обед!

Ларн глянул в ту же сторону и увидел Ворранса — пятого бойца их звена, — который, ухитряясь держать в руке сразу несколько столовых подносов, торопливо пробирался сейчас в их сторону.

— Очень вовремя, — заметил Халлан. — Клянусь, мой желудок настолько пуст, что я уже начал думать, не перерезали ли мне горло!

Когда же Ворранс наконец подошел к столу и принялся раздавать им подносы со снедью, он раздраженно воскликнул:

— Слезы Зелла! Почему так долго, Ворс? Еда чуть теплая!

— Халс, я не виноват, что в это время дня очередь в столовой едва движется! — огрызнулся Ворранс. — Кроме того, вчера, когда была твоя очередь дежурить в столовой, что-то мне не кажется, что ты принес нам обед быстрее! Кстати, помнишь, что ты нам тогда сказал? Привожу твои слова по памяти: «Не думаю, что эта бурда в подогретом виде была вкуснее!»

— Ну извините, извините… — отозвался Халлан, прежде чем сосредоточить все свое внимание на содержимом подноса. — Хотя относительно этой бурды я был абсолютно прав. Дома бы этого даже гроксам не дали, однако набить брюхо, я полагаю, все же можно.

— Набить брюхо… Это ты верно подметил, — сказал Дженкс, который, вытащив ложку из своего походного комплекта, теперь с сомнением проверял ею на жесткость лежащие у него на подносе слипшиеся между собой серые кусочки тушеного мяса. — Знаешь, Халс, тебе бы стоило немного отложить и приберечь до боя. Если что, этим можно заклеивать раны.

— Попробую представить себе, что это тушеное мясо альпака, — сказал Ларн. — Ну, знаете, какое нам дома готовили.

— И что, Ларни, это работает? Мясо становится вкуснее?

— Не так чтобы очень, — честно сказал Ларн, пожав плечами.

— Вот что меня удивляет, — протянул Ворранс. — Вокруг нас поля пшеницы и находимся мы в краю фермеров, одном из самых высокоурожайных районов планеты, и тем не менее вместо нормальной пищи нам дают эти переработанные помои. Если хотите знать мое мнение, так это бессмыслица!

— Вот в этом-то, Ворс, и есть твоя главная ошибка, — откликнулся Дженкс. — В том, что имеешь свое мнение, задаешь вопросы… Ты не забыл случайно ту пространную речь, с которой перед нами выступил полковник Стронхим в первый же день нашего зачисления?

— Гвардейцы Четырнадцатого Джумаэльского! — начал Халлан, с напускной серьезностью в голосе пародируя суровую, отеческую интонацию их полкового командира. — Все последующие годы и месяцы вашей службы, каждый раз, когда вас будут отправлять на новый театр военных действий, у вас сами собой будут возникать тысячи вопросов. Вы будете спрашивать себя: куда мы летим, сколько времени займет перелет, какие условия нас ждут по прибытии?.. Все подобные мысли нужно немедленно гнать из своей головы! Дарованное нам свыше гвардейское командование само расскажет все, что вам нужно знать, и расскажет тогда, когда это будет необходимо. Всегда помните: в сознании гвардейца нет места вопросам! Лишь беспрекословное подчинение приказам командования!

— Здорово это у тебя получается, Халс, — восхитился Ларн. — Отлично изобразил голос старика!

— Ну, я тренируюсь… — ухмыльнулся Халлан, заметно польщенный. — Хотя, честно признаться, есть только два вопроса, на которые я хотел бы получить ответ: куда нас отправят на нашу первую гарнизонную службу и когда наконец это случится?

— Халс, я бы на этот счет не слишком уж обольщался, — мрачно заметил Дженкс. — Не стоит ожидать, что они нам что-то расскажут, пока сами до конца не будут готовы. Да и даже если они уже решили, куда и когда нас отправить, все равно можешь быть уверен, мы будем последними, кому об этом сообщат.

Глава третья

15:17 по стандартному имперскому времени (расчетное вариативное приближение в условиях Эмпирея)

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ В ЗАЛЕ КРАТКОГО ИНСТРУКТАЖА

ВАРПОВАЯ БОЛЕЗНЬ И РИТМЫ СНА

УЧЕНИЯ С ВООБРАЖАЕМЫМ ОРУЖИЕМ

— Мы будем там недели через три, может, четыре… — произнес флотский офицер, весь в сиянии звездной карты, которая мерцала на огромном пикт-дисплее у него за спиной. — Однако вам следует знать, что, принимая во внимание непредсказуемость путешествия в варпе, а также относительность времени в Эмпирее, дать хоть сколько-нибудь более точный ответ на этот вопрос представляется мне крайне затруднительным. Более того, всегда остается возможность, что то, что воспринималось нами как три недели, на поверку, когда мы выйдем из варпа, окажется несколько более протяженным временным отрезком. Как я уже говорил, время в Эмпирее — понятие относительное…

Офицер занудно продолжал, щедро пересыпая свою речь такими словами, как «трансвременная текучесть», «пространственные завихрения» и с десяток других столь же неудобоваримых понятий. Вдыхая спертый воздух тесного зала инструктажа, в который уже набилась целая рота гвардейцев, Ларн с трудом сдержал внезапно подступившую зевоту. Два месяца прошло с того дня, как он впервые прошел сержантскую инспекцию на плацу, а последние четыре недели полк Ларна размещался на имперском космическом транспорте, несущем его к тому миру, который обещал стать местом развертывания его первой военной кампании. Четыре недели! И только сегодня наконец начальство приняло решение рассказать, куда, черт возьми, они все-таки направляются.

— Сельтура Семь, джентльмены! — обращаясь к ним, громко произнес их ротный, лейтенант Винтерс, который выступил вперед сразу после того, как подошла к концу флотская часть инструктажа. — Вот куда мы направляемся! И именно там вам наконец выпадет шанс послужить нашему бессмертному Императору!

Звездная карта на пикт-дисплее за спиной лейтенанта тотчас уступила место статичному голубому шару на фоне черноты космоса. По рядам в зале сразу же пробежал шумок, поскольку две сотни гвардейцев почти без исключения привстали с металлических кресел, чтобы лучше рассмотреть конечную цель их путешествия. Вполне довольный, что завладел всеобщим вниманием, лейтенант Винтерс щелкнул пультом и, сменив в очередной раз картинку на пикт-дисплее, открыл изображение лесного ландшафта, полученное с помощью аэрофотосъемки.

— Сельтура Семь изобилует лесами, — продолжил лейтенант. — Свыше восьмидесяти процентов поверхности планеты покрыто умеренной тропической растительностью. Климат также умеренный — я бы сказал, он не слишком отличается от того, который был у вас на Джумаэле Четыре, — хотя по среднегодовому выпадению осадков превосходит последний почти вдвое. Ко времени нашей высадки на планету там предположительно будет раннее лето, так что вам следует приготовиться к жаркой дождливой погоде…

Поймав себя на том, что вновь зевает, Ларн торопливо поднес ладонь к губам. Даже путешествуя в глубинах космоса, сержант Феррес не давал им спуску. Что ни говори, а с тех пор, как они покинули свой родной мир, установленный Ферресом режим ежедневных тренировок в сравнении с тем, каким он был на Джумаэле IV, стал даже более жестким. Единственным отличием было, пожалуй, лишь то, что теперь, когда они тренировались на площадке одного из грузовых отсеков, многие флотские охотно бросали свои дела, чтобы, ехидно ухмыляясь и перебрасываясь солеными шутками, с удовольствием наблюдать за их мучениями. Феррес каждый день заставлял их проделывать свои упражнения, которые начинались сразу после завтрака, а заканчивались, когда на корабле гасили свет. Однако отнюдь не только по причине дневных физических нагрузок Ларн чувствовал себя таким измотанным.

Вот уже почти месяц, как они, находясь в космическом транспорте, то совершали «нырки» в Имматериум, то возвращались обратно, проводя таким образом несколько дней в варпе, а затем продолжая путешествие в реальном космосе. И каждый раз, когда ночь проходила в варпе, Ларна преследовали кошмары. В снах у него неизменно были видения каких-то враждебных, никогда не виденных прежде ландшафтов, населенных странными, ужасного вида существами. Каждую такую ночь эти видения, терзая его душу безотчетным страхом, заставляли его просыпаться в холодном поту и рывком садиться на койке. «Варповая болезнь, — определил это состояние корабельный апотекарий, когда добрая половина их полка обратилась к нему с жалобами на здоровье после первой же ночи, проведенной в варпе. — Вы привыкнете к этому со временем».

Что до Ларна, то от снотворных пилюль, которые ему выдал апотекарий, толку оказалось мало. Вот уже несколько недель, как он не мог нормально выспаться. Сколько бы пилюль он ни принимал, каждая новая ночь в варпе была столь же ужасна, как и первая.

— Понятно, что из соображений секретности в данный момент я могу вам дать лишь очень скудную информацию относительно деталей предстоящих операций на Сельтуре Семь, — продолжал лейтенант Винтерс. — Все, что я могу сейчас сказать, — это только то, что вы посланы подавить мятеж некоторых преступных элементов, которые оказались в местных СПО, и помочь вернуть к власти законное правительство. Если верить данным разведки, там нас ждет яростное сопротивление бунтовщиков. Но мы ведь с вами имперские гвардейцы, джентльмены! Мы победим! Однако нужно принять во внимание, что поначалу мы, вероятно, будем испытывать некоторые трудности не в последнюю очередь из-за проблем адаптации к местным условиям.

«Адаптация… — подумал Ларн. — Вот еще одна проблема на мою голову! Мало варповой болезни, так мне еще все время кажется, будто свет на корабле должны были уже давным-давно погасить…» Ларн знал: для того чтобы адаптировать внутренние часы их организма к непривычному для них тридцатичасовому суточному циклу новой планеты, в отсеках корабля, где размещался их полк, был установлен соответствующий световой режим. Но даже после нескольких недель существования в этом режиме Ларн никак не мог к нему приспособиться. Чувствуя, что его внутренние часы «расстроены», молодой человек все время находился в состоянии утомления, словно его организм удивлялся, почему ему никак не дают уснуть. Очень скоро Ларн обнаружил, что, как бы трудно ни было ему переносить варповую болезнь, тот непривычный режим сна, которого он должен был теперь придерживаться, делал его неспособность выспаться еще неизмеримо более мучительной.

— Но как я уже сказал, джентльмены, — продолжал свою речь Винтерс, — мы — гвардейцы и мы победим! Я знаю, что для вас эта военная кампания будет первой. Не сомневайтесь, ваши командиры, несмотря ни на что, верят в вас. Так… на этом, я полагаю, все. Если у вас есть вопросы, вы можете задать их вашим сержантам.

С этими словами лейтенант еще раз щелкнул пультом, растворяя в темноте изображение на пикт-дисплее, и собранные на инструктаж гвардейцы, встав со своих мест, молча потянулись из зала. Медленно продвигаясь с другими к выходу, Ларн внутренне не переставал удивляться тому, как хорошо лейтенант Винтерс знал характер своих подчиненных.

Поскольку, даже если взять любого из их роты… Кто в здравом уме посмел бы обратиться с вопросом к сержанту Ферресу?!

— Так вы называете себя солдатами?! — взревел сержант Феррес, и его резкий голос эхом отразился от причальных стенок грузовой палубы. — Да более высокие формы жизни слетались к моему отцу, когда он подмывал свою задницу! Так, атакуете вон тот блокгауз!.. Да так, как полагается, иначе я заставлю вас всех пожалеть о том, что вы когда-то выползли из утробы своих безмозглых мамаш!

После инструктажа прошло пять часов. Пять часов, которые Ларн провел с другими ребятами из своего взвода на одной из грузовых платформ транспорта, где они опробовали на себе новый метод тренировок, который родился в воспаленном мозгу сержанта Ферреса. Металлический пол вокруг них был расчерчен на прямоугольники, обозначающие очертания воображаемых бункеров, дотов и блокгаузов, атакуя которые гвардейцы, как предполагалось, должны были оттачивать тактические навыки штурма укреплений. Однако, несмотря на часы, проведенные в бою с невидимым противником, сержант Феррес, казалось, не собирался успокаиваться.

— Пригибайтесь при перебежках! — ревел он, не отставая от Ларна и его товарищей по звену, когда они в очередной раз пошли на штурм несуществующего объекта. — Вы под лазерным огнем… шрапнель свистит вокруг вас! Пригибайтесь и держитесь укрытий, если не хотите стать мишенью!

Ларну же все происходящее казалось безумием. Даже при всем своем почти животном страхе перед сержантом несколько раз, когда они перебегали от одной воображаемой цели к другой, он едва смог сдержать смех. Останавливало его только выражение лица Ферреса. Что бы Ларн и другие ни думали о нелепости пятичасового штурма контуров воображаемых зданий, полных невидимых врагов, сержанту было явно не до смеха.

— Быстрее! — кричал Феррес столь пронзительно, что казалось, вот-вот сорвет голос. — Я хочу, чтобы вы зачистили мне этот блокгауз, комнату за комнатой! Не оставим врагу ни угла! Пленных не брать! За Императора!

Добежав до внешней стены блокгауза, Дженкс, находясь под огневым прикрытием других гвардейцев, тут же приступил к действиям: ударом ноги вышиб воображаемую дверь в расчете на то, что подбежавший Леден кинет в воображаемую комнату воображаемую гранату и уничтожит находящихся там воображаемых врагов.

— Отставить! — завопил сержант, и в брызгах вылетевшей из его рта слюны проявилась вся категоричность этого приказа.

В одно мгновение Ларн и все остальные замерли на месте. Затем, не зная, что делать дальше, они некоторое время в замешательстве наблюдали, как сержант Феррес решительным шагом прошел мимо них в сторону блокгауза. Осторожно ступив в его пределы будто через расщепленный пулями дверной проем, видимый только ему одному, Феррес двинулся к центру воображаемой комнаты, после чего нагнулся и взял в руку какой-то воображаемый предмет. Разогнувшись, он повернулся, держа перед собой сомкнутую, будто он в ней что-то нес, ладонь, и направился в сторону Ледена.

— Что это, Леден? — спросил сержант, указывая тому на невидимый предмет у себя в руке.

— Я… я… Не могу знать, сержант! — опешил Леден, у которого от растерянности и изумления даже отвисла челюсть.

— Это граната, которую ты только что бросил в блокгауз, Леден! — объяснил Феррес. — А теперь скажи мне, что не так с этой гранатой.

— Мм… Не могу знать, сержант! — ответил Леден, сжавшись так, что казалось, будто под пылающим взглядом сержанта Ферреса он уже начал плавиться.

— С этой гранатой то не так, Леден, что чека в ней все еще на месте, — сказал сержант. — А насколько я знаю, на месте она по той простой причине, что ты не выдернул ее перед тем, как гранату кинуть! А теперь скажи мне, Леден, какая польза от брошенной гранаты, если чека в ней все еще на месте?

— Я… я… Я не думал, что из гранаты нужно выдергивать чеку, сержант! — начал оправдываться Леден, но его робкий голос, по мере того как до него доходил смысл его собственных слов, становился все тише и тише. — Это ведь была всего лишь воображаемая граната…

— Воображаемая?! Нет, Леден, совсем нет! Уверяю тебя, эта граната вполне материальна! И я тебе сейчас это докажу! — рявкнул сержант и, внезапно сжав руку в кулак, нанес Ледену сильный удар в живот.

Громко ухнув от боли, Леден рухнул на колени. Тогда Феррес повернулся к остальным.

— Вот! — произнес он и высоко, так, чтобы всем было видно, поднял над головой воображаемую гранату. — Эта граната так же материальна, как и мой кулак. Так же материальна, как и эта дверь, как этот блокгауз, как стены этого укрепления… Даже как пласталь этого бункера! С каждым, кто вслед за Леденом посмеет при мне утверждать, что все эти вещи неосязаемы и нематериальны, будет тоже самое, а то и похуже! А теперь я желаю видеть, как вы снова будете штурмовать этот блокгауз. И на этот раз хочу, чтобы вы это сделали как гвардейцы!

Сказав это, сержант отдал приказ к атаке. Пример Ледена, похоже, имел мобилизующий эффект, и Ларн, как и остальные, вновь бросился на штурм блокгауза. Сам Леден, преодолев боль, поднялся на ноги и также поспешил присоединиться к товарищам. Так это и продолжалось: одна атака на воображаемые здания с невидимыми врагами следовала за другой, а неутомимый сержант Феррес неистово перебегал от одного звена к другому, без устали проверяя слаженность их действий. Мучащее Ларна много дней хроническое недосыпание уже стало сказываться, и он чувствовал себя все более и более уставшим, пока, после долгих часов тактических учений, сержант наконец не дал отбой и не распустил их. К тому времени Ларн был уже настолько измотан, что с чистой совестью мог сказать, что теперь-то он точно знает, что означает выражение «ходячий мертвец»!

Интерлюдия Один день из жизни Эразмоса Энджи

— Координаты: два, три, три, запятая, восемь, шесть, три, девять… — трещал чей-то пронзительный голос прямо в ухе у Эразмоса Энджи, когда тот старательно вводил число 233,8639 в стоящий перед ним когитатор. — Координаты: два, четыре, два, запятая, семь, четыре, шесть, восемь. Координаты: два, три, восемь, запятая, пять, восемь, шесть, один. Следующие координаты скоро появятся. Ждите.

На этом голос в наушнике оборвался. Воспользовавшись коротким перерывом в приеме бесконечного потока цифр, наполняющих каждую минуту его профессиональной жизни, Эразмос Энджи наконец отвел от них уставшие глаза и окинул взглядом интерьер мрачного, как огромная пещера, зала. Как и всегда, Информационный зал 312 кипящей в нем неугомонной активностью более всего походил на пчелиный улей, где тысячи других, таких же как он сам, утомленных и неприкаянных душ сновали взад-вперед, исполняя свои служебные обязанности. Сюда стекались цифры, здесь уточнялись данные, принимались свежие сводки, после чего они сверялись с уже имеющейся информацией и, пронумерованные, отправлялись в архив. И все это под ни на секунду не прекращающийся треск печатающих клавиш и урчание логических колес, что в основном и порождало у него образы армии насекомых на марше. И все же он не мог не понимать, что аналогия эта весьма сомнительная. Совместная деятельность насекомых по крайней мере служит какой-то их общей цели, а в том, что в зале 312 происходит нечто, что могло послужить хоть какой-то цели, он уже давно начал сомневаться.

— Координаты: два, три, пять, запятая, один, пять, три, ноль… — снова ожил трескучий голос в наушнике. — Координаты: два, два, два, запятая, шесть,один, семь, четыре…

И так далее, ад-инфинитум.

Тяжело вздохнув, он вновь приступил к работе, вводя в когитатор новый набор координат. Незаметно для себя Энджи с тоской стал размышлять о том, как часто жизнь человека определяется местом его рождения. Вот если бы он родился на какой-нибудь другой планете, то мог бы стать шахтером, фермером, может быть, даже охотником! Но вышло так, что он родился на этой планете — на Либрисе VI, — а это мир, единственная значимая индустрия которого размещалась в гигантском, размером с город, комплексе Администратума — одном из многих тысяч подобных комплексов, разбросанных по всей Галактике. Не видя перед собой никаких иных перспектив, как прежде не имели их и его родители, Эразмос Энджи поступил на имперскую службу, став одной из маленьких шестеренок в механизме огромной бюрократической машины, осуществляющей бесперебойное, хотя и не всегда безупречное, административное управление всем Империумом. Самоотверженное и благородное служение — так или почти так обычно отзывались о его работе те, кто его знал. Но этому, как и многому другому, услышанному в жизни, он уже давно не верил.

— Координаты: два, один, восемь, запятая, четыре, один, ноль, ноль… — продолжал голос — его невидимый мучитель, и ему казалось, что насмешливую, издевательскую интонацию можно расслышать даже сквозь помехи на линии. — Координаты: два, два, один, запятая, один, семь, два, девять.

Теперь ему было уже сорок пять, и, имея за спиной тридцать лет отупляющей чувства и разум работы, Энджи знал, что поднялся в иерархии Администратума так высоко, как только было возможно в его положении — а именно до головокружительной высоты должности ассистента-переписчика ранга секундус минорис. Другими словами, мелкого клерка-регистратора, вынужденного каждый день своей жизни проводить в зале 312, склонившись над когитатором у стационарного приемника. В его обязанность входило, набирая на клавиатуре цифры, без устали вводить в когитатор никогда не прекращающуюся череду чисел, наговариваемую ему в наушник голосом, обладателя которого он никогда в жизни не видел и не увидит. Эту обязанность он выполнял семь дней в неделю, двенадцать часов в день, с двумя разрешенными ему пятнадцатиминутными перерывами на отдых и одним большим получасовым на обед, не считая однодневного неоплачиваемого отпуска, который ему предоставляли каждый год в День Императора.

Проживая унылую, серую жизнь, чувствуя себя совершенно забитым, Эразмос Энджи давно перестал заботиться о том, какой именно цели служит его деятельность. Вместо этого он вот уже тридцать лет как просто выполнял выпавшие на его долю обязанности, бесконечно вводя в когитатор все новые и новые координаты, — не важно, какое значение они имели, если имели вообще. Потерянная душа, плывущая по воле волн в бесконечном и безрадостном море цифр.

— Координаты: два, три, три, запятая, три, три, два, один… — произнес голос, каждым своим новым словом все более истощая увечную душу переписчика. — Координаты: два, два, три, запятая, семь, семь, один, два…

Затем, уже закончив вводить в машину последний набор координат, Эразмос Энджи вдруг подумал, что, возможно, допустил ошибку. Последние цифры были 223,7712 или 223,7721? Однако через некоторое время, раз-другой выбранившись и пожав плечами, он выбросил все сомнения из головы и решительно перешел к следующим числам. «Так ли уж важно, — утешал он себя, — сделал я ошибку или нет…» Он давно уже в своей работе, как и в жизни в целом, не видел никакого смысла.

В конце концов, это всего лишь цифры…

Глава четвертая

22:57 по стандартному имперскому времени (расчетное приближение в реальном пространстве в условиях непосредственной близости к планете)

СТРАННЫЕ ПРИКАЗЫ И НЕПРИВЕТЛИВЫЙ ВИД ПЛАНЕТЫ

ПРИЗЫВЫ ВЫПОЛНИТЬ ДОЛГ И ВОПРОСЫ, ОСТАВШИЕСЯ БЕЗ ОТВЕТА

ДЕСАНТНЫЙ МОДУЛЬ И СТРАХ ПЕРЕД ВЫСАДКОЙ

Многократно увеличенная оптикой устройств, хитроумно скрытых в прозрачной панели носового обзорного портала, приближающаяся планета выглядела устрашающе огромной, и любому, кому довелось бы увидеть это багрово-коричневое небесное тело, прежде всего пришел бы на ум образ полузастывшей, чудовищно раздувшейся капли крови. Глядя на нее с привычного для себя места на возвышении капитанского мостика, откуда он осуществлял управление вверенным ему космотранспортом, капитан Видий Штрелл поймал себя на мысли, что ему жаль тех ребят, которые должны будут туда десантироваться. «Вот бедолаги! — подумалось ему. — Много повидал я разных планет — некоторые из них вполне можно было назвать дырой в ад, — но есть в этой проклятой что-то такое, что поневоле думаешь: высадка на нее приятной точно не будет».

— Капитан!.. — услышал он за спиной голос Гударсена, своего первого помощника. — Навигационная связь сообщает, что в данный момент мы находимся в пятнадцати целых тридцати пяти сотых минуты от траектории орбиты планеты. Гравитационные условия нормальные. Все системы работают бесперебойно. Мы полностью готовы, капитан. Прошу разрешения передать приказ Центру управления о подготовке десантного модуля к десантированию на планету.

— В разрешении отказываю, — заявил Штрелл. — Хочу, чтобы вы, Номер Первый, еще раз проверили коды подтверждения информации последнего астропатического послания. О результатах проверки доложите немедленно!

— Так точно, сэр. Приказ понял! — ответил Гударсен и бодрым, энергичным шагом — что капитану, вероятно, должно было казаться похвальным рвением — кинулся выполнять его инструкции.

Не обращая внимания на привычную суету офицеров на командном мостике, Штрелл вновь вернулся к своим мыслям и перевел взгляд на увеличенный обзорным порталом надвигающийся на них шар планеты. Глядя на этот чужой для него мир, он никак не мог понять, что же больше заставляет его испытывать беспокойство: нечто зловещее в самом облике планеты или несуразность приказов, которые привели его к ней? Его корабль «Неизбежная победа» в числе других тридцати транспортов, не считая кораблей сопровождения, уже находился на пути к системе Сельтуры, когда они вдруг получили приказ оставить конвой и продолжить путь в одиночку. В приказе речь шла лишь о небольшом отклонении от курса — не больше чем один четырехчасовой прыжок через варп, но и одной только формулировки задания, с которым они сюда направлялись, было достаточно, чтобы капитан «Победы» сейчас в досаде стискивал зубы.

«Одна-единственная рота! — думал Штрелл. — Ну зачем, во имя всего святого, командованию операций Космического Флота вдруг понадобилось, чтобы огромный межзвездный транспорт изменил свой курс ради десантирования на какой-то захолустный, забытый Императором мир одной роты Имперской Гвардии?!»

Обеспокоенный этой мыслью, Штрелл взял в руки отпечатанный экземпляр судовой декларации и стал недовольно его просматривать, пока наконец его взгляд не остановился на записи о выведшей его из себя роте: «6-я рота; 14-й Джумаэльский добровольческий; ротный командир — лейтенант Винтерс». Ничего, что выходило бы за рамки обычной записи в декларации. Ничего, что могло бы объяснить, почему его и всю его команду отрывают от исполнения своих обязанностей, — а также от защиты конвоя! — чтобы переправить две сотни человек на планету, которая находится там, где находиться, по галактическим меркам, все равно что не существовать вовсе.

«Быть может, есть что-то еще, что нужно читать между строк? — снова подумал Штрелл. — Быть может, запись в декларации лишь прикрытие и на самом деле это специальные войска на секретном задании? Зачем же еще нас могли сюда послать? Другое объяснение возможно, лишь если допустить, что была совершена ошибка, но ведь Империум не делает ошибок! Да, это секретное задание. Только в таком объяснении может быть хоть какой-то смысл…»

Убедив себя в конце концов, что верный ответ найден, Штрелл обернулся и увидел Гударсена, который уже вновь спешил к нему, размахивая перед собой отпечатанной копией астропатического послания.

— Все коды подтверждения верные, капитан! — отрапортовал Гударсен. — Описание нашего задания подтверждается.

— Очень хорошо. Даю вам разрешение передать приказ Центру управления о подготовке десантного модуля к запуску. Да, Номер Первый, вот еще что… Задание предполагает быструю высадку и незамедлительный уход. Скажите офицерам связи, чтобы штурман рассчитал новый курс на Сельтуру Три. Я хочу, чтобы в течение часа после того, как десантный модуль высадит своих пассажиров на планету и вернется на корабль, мы были уже в пути.

— Приказ понял, разрешите выполнять, капитан! — козырнул Гударсен, закончив разговор стандартной фразой подчиненного, и поспешил исполнить то, что ему было поручено. — Да хранит нас Император!

— Да хранит нас Император, Номер Первый, — эхом отозвался Штрелл, уже поворачиваясь, чтобы вновь направить свой взгляд на планету, в расчете на то, что после запуска десантного модуля он сумеет проследить его траекторию.

«Да, — подумал он. — Секретное задание. Это единственное, что возможно. Если командование операций решило не давать нам информацию о природе этого задания, значит так было нужно. Как нас учили тогда в схолариуме?.. — Тут он позволил себе слегка улыбнуться, предавшись ностальгическим воспоминаниям о минувших днях и стараясь воскресить в памяти давно забытую рифмованную мудрость. — Как же это было?.. Ах да! Что-то вроде „Кто вопросы задает — ради дела не умрет“».

— Лучше умереть за Императора, чем жить для себя! — ревел голос в вокс-репродукторе, и в этом шуме потонули как грохот сапог гвардейцев 6-й роты, бегущей по тесным коридорам космотранспорта к пусковой площадке, так и громогласные приказы ее командиров. — Кровь мучеников — семена Империума! Хочешь мира — готовься к войне!..

В то время как голос из вокс-репродуктора, который, казалось, теперь раздавался по всему гигантскому чреву транспорта, вновь и вновь повторял записанные призывы исполнить свой долг, Ларн, как и все остальные, бежал спотыкаясь, согнувшись под тяжестью набитого вещмешка у себя за спиной. Едва ли три часа прошло с тех пор, как сержант Феррес наконец смягчился и, отпустив с учений, позволил им вернуться в свой отсек. Всего три часа, как Ларну, уже совсем измотанному, было дозволено отойти ко сну. И лишь для того только, чтобы через два с половиной часа под вой сирен вырвать из хрупкого забытья, чтобы он спросонья услышал, как сержант Феррес, подняв ребят его взвода с коек, приказывает им готовиться к высадке на планету.

— Будьте бдительны и будьте сильны! — пронзительно кричал голос, который, казалось, стал даже громче, оттого что звук динамиков теперь гулким эхом отражался от металлических потолка и стен. — Сам Император будет вам щитом и доспехами!..

И вот теперь, когда три четверти часа лихорадочных приготовлений были уже позади, Ларна в походном обмундировании вместе с остальными парнями его роты гнали по лабиринту коридоров космотранспорта, словно стадо овец. То тут, то там им навстречу попадались члены флотской команды, давно оставившие свои дела, чтобы их приветствовать, и вместо злорадного смеха, которым те награждали гвардейцев на ранних этапах учений, до них доносились негромкие слова ободрения. Похоже, ощущение близости сражения, в которое их нынешние пассажиры должны будут вскоре вступить, так на всех подействовало, что обычная неприязнь между Космофлотом и Гвардией неожиданно уступила место взаимному уважению. Только сейчас Ларн осознал, что скоро попадет на войну, и у него засосало под ложечкой.

— Да не будет для вас большей награды, чем одобрение Императора! — продолжал надрываться голос в вокс-репродукторе. — Да не будет для вас никакой другой правды, кроме той, что скажут вам слуги Императора!

«Ну вот и все, — подумал Ларн. — После всех учений, инструктажей, приготовлений пришел наконец момент, ради которого все это и устраивалось. Я окажусь на войне. — Но стоило одной этой мысли заполнить его сознание, как он тут же обнаружил, что вслед за первой уже вторая мысль, выходя на главный план, властно завладевает всем его существом. — Недели через три, — вспомнил он, — может, через четыре… Так, кажется, говорил флотский офицер во время краткого инструктажа, который был только вчера. Он говорил, что пройдет по меньшей мере три недели, прежде чем мы увидим настоящие боевые действия».

Сбитый с толку, Ларн хотел знать, что же изменилось за это время. Если еще вчера они были в трех неделях от места сражения, как вышло, что сегодня они уже готовятся к своему первому десантированию?

— В голове гвардейца нет места вопросам! — бил по нервам визжащий в вокс-репродукторе голос. — Любое сомнение есть раковая опухоль, и главные ее симптомы — трусость и страх! Станьте тверды как сталь — и к вам она не пристанет! Мысли гвардейца подчинены трем вещам: беспрекословному исполнению приказов командования, чувству долга, а также любви к Императору!..

И тут, словно рев вокс-репродуктора был также и гласом его совести, Ларну вдруг стало стыдно. Он вспомнил о своей семье, оставшейся на далеком Джумаэле, и представил, как они каждый вечер, собравшись у камина, встают на колени перед портретом благословенного Императора и возносят молитвы за здравие и благополучие их сына; вспомнил о предании, которое рассказал ему отец о прадедушке и счастливом билете; вспомнил о данных отцу обещаниях: как он будет верен своему долгу, — и осознал вдруг, как близок был сейчас к тому, чтобы подвести их при первом же выпавшем на его долю испытании, несмотря на все клятвы, которые он тогда произнес. Какая разница, что факты, изложенные на вчерашнем инструктаже, как оказалось, не соответствуют сегодняшней реальности? Он гвардеец, и ему важно лишь то, чтобы он имел возможность исполнять свой долг! Отбросив ненужные вопросы и вспомнив слова, сказанные ему отцом в подвальной мастерской, он вдруг сразу почувствовал облегчение. Воскрешенный в памяти, голос отца казался более добрым, смягченным вариантом того, что надрывно и напыщенно ревел из вокс-репродуктора.

«Доверься Императору! — со слезами на глазах говорил ему тогда отец. — Доверься Императору, мой мальчик, и все у тебя будет хорошо!»

Когда, следуя по пятам за бегущими впереди, Ларн выскочил из узкого, переполненного людьми коридора, внезапно открывшаяся пусковая площадка показалась ему удивительно огромной. Впереди он увидел впечатляющих размеров десантный модуль, лежащий на гидравлической платформе, от которой валил пар, и множество снующих вокруг него техноадептов, напоминавших деловитых муравьев, решивших помочь упавшему великану. Некоторые из них занимали свои места вдоль мощных топливных шлангов, которые тянулись от патрубков в дальней стене ангара к двигателям десантного модуля, в то время как другие были заняты тем, что заботливо натирали его борта маслами, курили ладан, вознося молитвы, или же проводили последние настройки систем, используя различные инструменты священной калибровки. Все это время десантный модуль гудел от напряжения, и нетерпеливая вибрация его двигателей, передаваясь через металлические настилы пусковой площадки, ощущалась даже на расстоянии, там, где стоял Ларн с другими гвардейцами. С опаской глядящие на этого монстра новобранцы были похожи на испуганных путешественников, обнаруживших у себя на пути спящего тигра.

— А ну, пошевеливайтесь, выродки! — донесся до них рев сержанта Ферреса.

Поскольку громкость вокс-репродуктора на открытом пространстве пусковой площадки значительно снизилась, им наконец стали слышны его приказы.

— Можно подумать, дубины стоеросовые, что вы никогда десантного модуля не видели!

Вообще-то, никто из них его и правда никогда не видел — их переброска с Джумаэля на находящийся на его орбите космотранспорт производилась на местных шаттлах, габариты которых были куда менее устрашающими. Теперь же, когда Ларн с остальными бежал к настоящему десантному модулю, он невольно ощутил благоговейный ужас перед огромной махиной.

«Он выглядит так, будто легко мог бы вместить не менее двух тысяч человек! — думал он. — Не говоря уже о танках и артиллерии…» Пожалуй, впервые за все это время юноша по достоинству оценил невероятные размеры транспорта, в чреве которого провел последние двадцать девять дней своей жизни.

— Император всемилостивейший! — прошептал он в изумлении. — Подумать только, ведь нам говорили, что этот корабль несет в себе двадцать таких модулей!

Створки расположенного в носовой части модуля шлюза были уже открыты, и главная штурмовая аппарель протянулась к гвардейцам, как язык какого-то невиданного железного чудища. Взбежав в стальное нутро, из-за тусклого освещения сильно напоминающее пещеру, Ларн и его товарищи увидели, что их уже поджидает один из членов экипажа, который с мрачным видом молча указал им в направлении бокового трапа. Поднявшись до самого его верха, они очутились среди бесконечных рядов кресел и проходов верхней войсковой палубы.

— Найдите свое место и пристегните ремни! — рявкнул Феррес. — Я хочу, чтобы вы рассаживались компактно, в строгом порядке: по звеньям, отделениям и взводам. Любого, кто в течение двух минут не окажется на своем месте и не будет готов к высадке, я отправлю под трибунал!

Ларн второпях разыскал свое место и, сразу усевшись, аккуратно расположил ремни безопасности вокруг груди, пояса и плеч, после чего крепко пристегнул себя к креслу. Убедившись, что лазган поставлен на предохранитель, он повернул его дулом вверх и задвинул прикладом вперед в небольшую нишу на специальной подставке перед сиденьем. Затем юноша защелкнул замок на стволе и надежно зафиксировал свое оружие. Оглянувшись на других гвардейцев, которые были заняты тем же, Ларн невольно пришел в замешательство, когда понял, как немного людей находится в десантном модуле. Вопреки очевидному факту, что модуль был рассчитан как минимум на две тысячи десантников, сейчас в нем находилось никак не более роты.

«Похоже, что они решили выбросить только одну мою роту! — подумал он. — Шестую роту. Но ведь в этом нет никакого смысла. Почему они взяли на борт только две сотни человек, когда модуль вмещает в десять раз больше? Нет. Посадка, должно быть, еще будет продолжена. Без сомнения, мы лишь первые, кто оказался на борту, и весь остальной полк непременно за нами последует».

— Готовность к запуску в «Т» минус две целых ноль сотых минуты, — провозгласил сиплый металлический голос из спрятанного где-то динамика вокс-репродуктора, в то время как Ларн уже слышал далекий царапающий звук поднимающейся штурмовой аппарели.

— Что, Ларни, похоже, мы вовремя сесть успели! — воскликнул Дженкс, и Ларн только сейчас обратил внимание, что тот занимает соседнее с ним место. — И это очень даже неплохо. На старину Ферреса и на его угрозы мне наплевать, но не хотел бы я бродить по рядам, когда этот монстр придет в движение!

С этими словами Дженкс отвернулся, чтобы закрепить свои собственные ремни на кресле. Какое-то мгновение Ларн боролся с желанием спросить у Дженкса, где, как он думает, находится весь остальной полк, но затем вдруг понял, что это не имеет значения. Все равно уже слишком поздно что-то менять. Нравится ему или нет, но 6-я рота произведет свою первую высадку на планету в одиночестве.

— Готовность к запуску в «Т» минус одна целая ноль сотых минуты, — снова произнес голос, и Ларн почувствовал, что вибрация моторов десантного модуля становится сильнее.

— Не волнуйся, Ларни, — с доброй улыбкой повернулся к нему сидящий рядом Дженкс, который, похоже, не столько хотел успокоить друга, сколько заглушить собственные страхи. — Нам ведь говорили, что не падения надо бояться, а удара о землю, который убьет тебя.

— Готовность к запуску в «Т» минус ноль целых три десятых минуты, — продолжал свой последний отсчет металлический голос, и в этот момент Ларн вдруг понял — увы, слишком поздно, — что совсем забыл помолиться Императору о безопасной посадке.

— Готовность к запуску в «Т» минус ноль, — закончил голос, и после включения двигателей на полную мощность Ларн сразу же ощутил себя в состоянии невесомости. — Все системы готовы. Пуск!

И затем, намного быстрее, чем Ларн мог себе это представить, они стали падать…

Глава пятая

23:12 по стандартному имперскому времени (расчетное приближение в реальном пространстве в условиях непосредственной близости к планете)

МАНЕВР УКЛОНЕНИЯ

УЖАС ПАДЕНИЯ И ПРИВКУС РВОТЫ

ЖЕСТКОЕ ПРИЗЕМЛЕНИЕ

ВСТРЕЧА СО СМЕРТЬЮ И МРАЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

УЖАСНЫЙ КОНЕЦ СЕРЖАНТА ФЕРРЕСА

НЕЙТРАЛЬНАЯ ТЕРРИТОРИЯ И ИМПЕРСКИЙ ОРЕЛ ВДАЛИ

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БРУШЕРОК!

Курс: один и восемь градуса, одна и пять минуты, — напомнил о себе навигационный сервитор, чей трескучий, тонкий, как пергаментная бумага, голос едва пробивался сквозь рев двигателей, заполнивший кабину экипажа десантного модуля. — Для оптимального входа в атмосферу рекомендую изменить курс на минус ноль и три градуса, ноль и восемь минуты. Показания всех остальных систем в норме.

— Вас понял, — отозвался пилот и доведенным до автоматизма движением толкнул штурвал вперед, изменяя курс. Новый курс: ноль и пять градуса, ноль и семь минуты. Подтвердите изменение курса.

— Изменение курса подтверждаю, — произнес сервитор, и его желтоватые, без зрачков белки закатились в глазницах, пока он перепроверял свои вычисления. — Вход в атмосферу в «Т» минус пять секунд. Две… Одна… Вход в атмосферу осуществлен. Показания всех систем в норме.

— Ты погляди на это сияние, Дрен! — воскликнул Зил, второй пилот, когда на долю секунды оторвал взгляд от бортовых приборов и, посмотрев на носовой обзорный портал модуля, увидел, что они летят в нимбе ярко-красного пламени. — Сколько раз садился на планеты, а к этому, наверное, никогда не привыкну. Словно катишься в огненном шаре! Тут поневоле захочешь поблагодарить Императора за то, что кому-то пришло в голову изобрести жаростойкие щиты.

— Жаростойкие щиты в норме, — гудя спрятанными внутри устройствами, отреагировал на его слова сервитор, поскольку ошибочно принял последний комментарий за вопрос. — Температура внешней среды в допустимых операционных пределах. Показания всех систем в норме.

— Это все потому, что у тебя за спиной еще только дюжина спусков, — заметил первый пилот. — Поверь, ко времени, когда сделаешь еще дюжину, перестанешь это замечать. Что с сигналом радиомаяка? Я не хочу пропустить момент приземления.

— Сигнал радиомаяка ясный и отчетливый, — отозвался Зил. — В воздухе нет никакого транспорта: ни дружественного, ни враждебного. Похоже, небо полностью принадлежит нам. Хотя подожди-ка! Ауспик зафиксировал что-то…

— Тревога! Тревога! — прервал его сервитор, и гудение приборов внутри достигло крещендо, когда он внезапно вернулся к жизни. — С наземной батареи зарегистрирован запуск вражеской реактивной ракеты. Рекомендую маневр уклонения. Траектория реактивной ракеты: восемь и семь градуса, ноль и три минуты. Скорость — шестьсот узлов. Тревога! Зарегистрирован запуск второй ракеты. Траектория реактивной ракеты…

— Маневр уклонения подтверждаю! — сказал первый пилот и, выжав штурвал вперед, бросил десантный модуль в крутое пике. — Приказ сервитору: отставить докладывать данные о траектории и скорости вражеских ракет до получения дальнейших приказов. Зил, рассеять дипольные отражатели!

— Радиопомехи включены. Согласно показаниям бортовых приборов дипольные отражатели успешно рассеяны, — доложил Зил, но его голос неожиданно стал хриплым, когда он бросил взгляд на один из экранов. — Постойте… Помехи ничего не дают. Это выглядит как если бы… Святой Император! Ни одна из вражеских ракет не имеет системы наведения!

— Что с тобой? — удивился первый пилот, видя, как побледнело лицо Зила. — Если это так, то нам не о чем беспокоиться. Если их выпустили слепыми, то один шанс на тысячу, что хоть одна из них в нас попадет.

— Но ведь так и будет! — воскликнул Зил, и в его голосе теперь явно слышалась паника. — По приборам я вижу, что уже тысяча вражеских ракет поднялась в воздух. И каждую секунду запускаются сотни других. Святой Трон! Мы влетаем в самый гибельный шторм, какой я когда-либо видел!

— Начать процедуру экстренного уклонения! — распорядился первый пилот. Как только он, отдавая короткие приказы, направил модуль по еще более крутой траектории, снаружи они услышали взрыв первой выпущенной по ним ракеты. — Приказ сервитору: убрать стандартные закрылки и отменить навигационные протоколы безопасности! Мне нужен полный контроль над модулем! Зил, проверь ремни — нам теперь придется несладко! И похоже, скоро…

Падение…

Они падали.

Ничто не могло замедлить или остановить их падение…

Как комета.

Покинув сонм звезд, они неотвратимо падали вниз.

А между тем сидящий в войсковом отсеке, жестко вдавленный ускорением в кресло Ларн почувствовал, как его желудок подкатил к горлу. Вокруг он слышал отчаянные крики, которые тонули в глухих раскатах взрывов, доносящихся снаружи. Вокруг раздавались мольбы о помощи, и Ларн беззвучно выругался — кожа на лице натянулась так туго, что, казалось, плоть вот-вот сорвет с костей. Затем раздался еще один взрыв, намного громче, чем все предыдущие, за ним последовал ужасающий скрежет рвущегося металла. Его с новой силой вжало в кресло, и падение модуля стало еще более стремительным.

«Нас подбили! — подумал Ларн, внезапно охваченный паникой, когда мир перед его глазами вдруг безумно завертелся, поскольку десантный модуль, теряя управление, несколько раз повернулся вокруг своей оси. — Нас подбили! — Эта мысль, проникнув в сознание, теперь полностью завладела всем его существом. — Нас подбили! Святой Император, мы падаем!»

Какая-то теплая полужидкая масса ударила ему в лицо. По острому запаху и вкусу стекающих с губ капель Ларн понял, что это рвота. Почти не помня себя от ужаса, он все пытался сообразить и никак не мог понять, содержимое это его собственного желудка или чьего-то чужого. Но тут совсем иная, леденящая кровь мысль ворвалась в его сознание, после чего его уже больше не заботили такие вопросы. Самая ужасная мысль из всех, которые когда-либо посещали его за все семнадцать лет жизни.

«Мы падаем с неба, — думал он. — Мы падаем с неба, и всех нас ждет неминуемая смерть!»

Ларн вновь почувствовал, как к горлу подступает едкая кислота, и, не удержавшись, изверг полупереваренные остатки последнего ужина, чтобы заляпать других несчастных. Сейчас, когда его сознание было уже на пороге затмения, он постарался воскресить в памяти главные события своей жизни: постарался вспомнить семью, ферму, родной мир, думать о бескрайних полях колышимой ветром пшеницы, о величественных закатах, о родном голосе отца — всем том, что могло бы вытеснить из его сознания ужасную окружающую реальность. Напрасно. Очень скоро он понял, что в последние мгновения жизни его будут сопровождать привкус рвоты во рту, предсмертные крики, а также мысль о том, что его бешено колотящееся сердце вот-вот выскочит из груди. Это будет последним, что он почувствует перед смертью. И вот, когда он уже начал размышлять о вопиющей несправедливости происходящего, мир вдруг перестал вращаться, и с сокрушающей кости силой, с ужасным звуком, напоминающим вой смертельно раненного животного, десантный модуль наконец рухнул на землю.

На какое-то мгновение внутри установилась мертвая тишина и все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Затем Ларн услышал чей-то кашель и приглушенную молитву, вслед за чем все, кто находился в модуле, облегченно перевели дух, видимо осознав, что, вопреки дурным предчувствиям, они все же остались живы. Неожиданно тьма сменилась тусклым светом, поскольку сработала аварийная система освещения. Затем Ларн услышал, как до боли знакомый, скрипучий голос начал выкрикивать приказы — так сержант Феррес вновь устанавливал контроль над своими подчиненными.

— Стройся! — взревел сержант. — Всем немедленно построиться и приготовиться к высадке! Поднимайте свои задницы, черт возьми, и ведите себя как солдаты! Вы на войне, ленивые ублюдки!

Отстегнув ремни безопасности и неуверенно встав на затекшие ноги, Ларн осторожно ощупал себя, желая проверить, все ли кости у него целы. К его облегчению, выяснилось, что он пережил это жесткое приземление вполне благополучно. Плечи юноши ныли, а в том месте, где застежка одного из ремней глубоко врезалась в тело, ощутимо наливался большой синяк. Если не считать этого, казавшейся неминуемой смерти он избежал на удивление удачно. Ларн уже начал поздравлять себя с тем, что смог пережить свое первое десантирование. Он повернулся, чтобы поднять свой лазган, и только тогда увидел, что человек, сидящий с ним по соседству, оказался не столь удачлив.

Это был Дженкс. Он сидел на своем месте не шевелясь, голова его неестественно свесилась на сторону, челюсть отвисла, а остекленевшие глаза на безжизненном лице бессмысленно уставились куда-то в пространство. В немом изумлении глядя на тело друга, Ларн вдруг заметил тонкую струйку крови, которая вытекала из его рта, пачкая подбородок. Увидев затем на полу, у самых своих ног, небольшой кусочек окровавленной розовой плоти, Ларн тут же догадался, что при ударе модуля о землю Дженкс, должно быть, откусил себе кончик языка. Пришедший от такого открытия в ужас, Ларн некоторое время даже не мог понять, от чего именно умер Дженкс, пока наконец, взглянув еще раз на положение ремней безопасности на мертвом теле и на безвольно свесившуюся, как у сломанной куклы, голову, не сообразил, что ремни были закреплены неверно и что, очевидно, из-за этого Дженкс сломал себе шею в момент их жесткого приземления. Осознание этого, однако, не принесло ему облегчения. Дженкс был мертв. Оттого что он теперь знал, как погиб его товарищ, горе Ларна отнюдь не стало меньше.

— Стройся! — снова заорал сержант. — Всем построиться и приготовиться к выходу!

Еще не отойдя от шока, Ларн схватил свой лазган и, прихрамывая, заковылял мимо неподвижного тела Дженкса, спеша присоединиться к остальным гвардейцам своей роты, которые уже строились в одном из проходов верхней палубы десантного модуля. Еще не добежав до них, он внезапно понял, что означают глухие удары по внешней обшивке. «А ведь по нам стреляют!» — подумал юноша, едва в состоянии что-либо соображать, потому что перед глазами у него все еще стоял мертвый Дженкс. Но это тут же прошло, лишь только он, заняв свое место в строю ожидающих приказа гвардейцев, почти физически ощутил их тревогу. Он вдруг осознал, что вместе с запахом дыма к нему пришла и страшная мысль, которая, продравшись в его сознание сквозь туман горя, казалось, ледяными пальцами вцепилась ему в сердце.

Десантный модуль горел!

Видя перед собой ужасную перспективу быть поджаренными в запертом модуле, гвардейцы гурьбой бросились к лестнице, в то время как подгоняющий их сзади сержант Феррес, выкрикивая грязные ругательства, тщетно пытался поддержать хоть какой-то порядок. Никто его уже не слушал. Совсем обезумев, они бросились по трапу на нижнюю палубу, ступая по телам тех, кто погиб при посадке.

Сбегая вместе с другими по ступеням, Ларн мельком увидел их ротного командира, лейтенанта Винтерса, очевидно тоже мертвого, — он неподвижно сидел в своем кресле, и шея у него была сломана так же, как у Дженкса. Однако времени размышлять о смерти лейтенанта у Ларна не было, поскольку, подхваченный бурным потоком гвардейцев, он мог лишь бежать вместе с толпой на нижнюю палубу, где их ожидала штурмовая аппарель и, возможно, спасение. Запах дыма между тем становился все сильнее, но, когда в поле зрения гвардейцев наконец попал выход из модуля, выяснилось, что штурмовая аппарель все еще плотно закрыта.

— Открыть аппарель! — вскричал сержант Феррес и, расчищая себе дорогу локтями, стал протискиваться сквозь тесную толпу к небольшой группе гвардейцев, в замешательстве стоящих перед панелью управления механизмом аппарели.

Видя, как все в растерянности ищут его взгляд, он решительно всех растолкал и уверенно потянулся к металлическому рычагу, установленному в специальной нише у края люка.

— Бестолковые ублюдки! — взявшись за рычаг, рявкнул сержант с презрением. — Контрольную панель, должно быть, повредило при посадке. Вам нужно было потянуть за рычаг аварийного расцепления — вот так!

Однако, потянув за упомянутый рычаг, Феррес вдруг взревел от нестерпимой боли, потому что один из расцепляющих болтов неожиданно выстрелил, и ослепительный язык желтого пламени, взметнувшись от стальной поверхности, мгновенно поглотил лицо сержанта. Ни на миг не переставая кричать, Феррес, как слепой, с пылающим вокруг головы нимбом, пятясь, сделал несколько шагов к штурмовой аппарели, но тут выстрелил второй болт, и огромная стальная аппарель рухнула за его спиной, открывая выход из модуля. Провалившись в это внезапно открывшееся пространство, тело покатилось по аппарели и остановилось, только зацепившись ногой за ее выступ. В жуткой тишине, словно зачарованные ужасной смертью своего лидера, его подчиненные какое-то время стояли не шевелясь, глядя, как медленно покидает жизнь тело сержанта и как постепенно затихают его конвульсии.

— Нам нужно идти, — услышал позади себя Ларн чей-то голос и тут же почувствовал, как жарко стало в десантном модуле. — Дыма становится все больше. Если мы сейчас же не уберемся отсюда, то или сгорим, или задохнемся!

Гвардейцы гурьбой бросились по аппарели вниз. Дневной свет после тускло освещенных отсеков модуля казался слишком ярким. Напирающие сзади буквально вынесли Ларна наружу, и, едва устояв на наклонной плоскости, он побежал вместе со всеми. По первому впечатлению мир, лежащий перед ним, предстал ему в калейдоскопе совершенно не связанных между собой пятен и образов. Кроме проглядывающих сквозь толчею тел унылых картин пустынного ландшафта, он также отметил серое небо, мрачно нависающее над ними, и одновременно ощутил дикий, пронизывающий до костей холод. Но страшнее всего было обожженное, до неузнаваемости обезображенное лицо сержанта Ферреса, которое он увидел, сбегая вместе со всеми по аппарели, хотя обугленные глазницы, откуда прежде на подчиненных сверкал его колючий взгляд, попали в поле зрения Ларна только на миг.

Когда первые ряды гвардейцев достигли подножия аппарели и те почувствовали себя в относительной безопасности, горячечное чувство, которое на некоторое время превратило людей в стадо испуганных животных, быстро их покинуло. Только теперь, выбравшись из давки толпы, поскольку гвардейцы разбрелись по открывшемуся перед ними пространству, Ларн с облегчением понял, что может наконец спокойно перевести дух. Оставшись без командира, стоя в замешательстве посреди таких же, как он, бессмысленно слоняющихся в тени десантного модуля бойцов, он огляделся вокруг, чтобы в первый раз окинуть ясным взглядом открывшуюся перед ним планету.

«Так вот она какая… — подумал он, глядя, как его дыхание на морозе вылетает белыми облачками. — И это Сельтура Семь? На инструктаже ее описывали совсем по-другому».

Вокруг него без конца и края, так же как пшеничные поля на его родной планете, простирался пустынный и довольно унылый пейзаж — плоская равнина с мерзлой темно-серой почвой, без единого деревца, но зато тут и там усеянная холмиками и воронками от взрывов, иногда чередующимися мрачными силуэтами ржавеющей обугленной техники. Вдали к востоку ему удалось различить очертания какого-то города с множеством полуразрушенных зданий, таких же серых, зловещих и безлюдных, как и все, что составляло окружающий их мрачный ландшафт. «Этот город похож на призрак, — подумал Ларн, содрогнувшись. — Город-призрак, который хочет заполучить себе призрачных жителей».

— Ничего не понимаю! — услышал он чей-то недоуменный голос и обнаружил, что Леден, Халлан и Ворранс незаметно подошли и стоят рядом.

— Где деревья? — удивлялся Леден. — Нам же говорили, что Сельтура Семь вся покрыта лесами. И к тому же здесь холодно. Говорили, будет лето…

— Сейчас это не важно, — бросил немногословный Халлан. — Сейчас нам нужно найти укрытие. Я слышал удары снарядов о корпус корабля, когда мы садились. Враг, должно быть, затаился совсем рядом…

Он вдруг умолк и тревожно поднял глаза к небу — у них над головами раздался свист подлетающего снаряда.

— В укрытие! — крикнул кто-то, и вся рота, ища спасения, в ужасе бросилась к борту десантного модуля.

Секунду спустя всего в каких-нибудь тридцати метрах от них взрыв взметнул в воздух бесчисленные комья мерзлой земли.

— Думаю, это был миномет… — Ворранс, как и все, стоял, прижавшись к стальному борту, и в его голосе послышались панические нотки. — Звук был как у миномета, — произнес он, запинаясь, и от нахлынувшего страха невольно содрогнулся. — Миномет, так ведь? Миномет… Я думаю, это был миномет. Миномет…

— О Император! Если бы только на этом все и кончилось… — пробормотал Халлан.

Раздались выстрелы, и в следующие секунды вокруг них прогремело сразу несколько взрывов. Казалось, что эта устрашающая канонада нарастает с каждым мгновением, а грохот снарядов и свист пуль, поражающих противоположную сторону десантного модуля, стали настолько оглушительными, что нужно было кричать, чтобы сквозь весь этот шум тебя услышали.

— Наше счастье, что тот, кто стреляет, кем бы он ни был, оказался по ту сторону модуля, но ведь не можем же мы сидеть тут все время! Нам нужно срочно найти себе укрытие получше, потому что только вопрос времени, когда их артиллерия пристреляется и начнет нас утюжить.

— А может, все это ошибка? — неуверенно пробормотал Ворранс, и проблеск отчаянной надежды немного оживил его лицо. — Просто ошибка… Может быть, это наши стреляют — ну, не поняли, кто мы такие? Надо бы нам сделать белый флаг и попробовать им посигналить…

— Заткнись, Ворс! Ты говоришь как идиот! — рявкнул на него Халлан, но затем, видя, с каким ужасом смотрит на него Ворранс, смягчил тон. — Поверь мне, тут нет никакой ошибки. На каждом борту модуля изображен десятиметровый имперский орел. Те, кто по нам стреляет, прекрасно знают, кто мы такие. Именно поэтому они и хотят нас убить. Единственный выход — постараться добраться до наших позиций. Хотя, конечно… сначала нужно еще узнать, где они находятся.

— Смотрите! — крикнул Леден, указывая пальцем куда-то на восток. — Вы видите это?! Видите?! Орел вдали! Император всемилостивейший, мы спасены!

Обернувшись, чтобы проследить взглядом, на что именно направлен указующий перст Ледена, Ларн увидел флагшток, торчащий из горы щебня, которым была усыпана окраина разрушенного города. На флагштоке, выцветший и изорванный, едва колышущийся на ветру, возвышался штандарт — имперский орел!

— Ты прав, Леден! — возбужденно воскликнул Халлан, чем сразу привлек к себе внимание десятков других гвардейцев, которые тут же устремили глаза на флаг вдали. — Все верно, это наши позиции. Если приглядеться, можно даже различить очертания замаскированных бункеров и огневых точек. Вот туда-то нам и надо!

— Но, Халс, дотуда никак не меньше семисот-восьмисот метров! — запротестовал Ворранс. — И между нами и штандартом лишь чистое поле. Нам никогда туда не добраться!

— У нас нет другого выхода, Ворс, — отрезал Халлан.

Заметив, что глаза всех ротных гвардейцев теперь устремлены на него, он повернулся и, возвысив голос так, чтобы быть услышанным сквозь грохот канонады, обратился к ним с краткой речью:

— Слушайте меня все! Я знаю, что вы напуганы. Видит Зелл, я тоже. Но оставаться здесь равносильно самоубийству! Наш единственный шанс — бежать к тому штандарту!

Реакция последовала не сразу; некоторое время гвардейцы в нерешительности переводили испуганные взгляды с горящего десантного модуля на лежащую перед ними широкую полосу открытого пространства. Каждый принимал для себя непростое решение: остаться на месте и, возможно, встретить в будущем не гарантированную, но все же весьма вероятную смерть или бежать с риском погибнуть быстро и прямо сейчас. Но когда один из снарядов залетел на их сторону модуля и упал от них всего в каких-то пяти метрах, решение пришло само.

Они побежали.

Подгоняемый на каждом шагу смертельным ужасом, тяжело дыша, Ларн мчался вместе со всеми, чувствуя, как сзади на них неумолимо накатывает волна пулеметного огня — невидимый враг упорно старался их уничтожить. Он видел, как вокруг гибнут люди, — красные фонтаны выплескивались из простреленных пулями членов, на головы сыпались снаряды, взрывы секли тела осколками и шрапнелью, в одно мгновение лишая их голов и конечностей… И в то же время его взгляд ни на миг не отрывался от штандарта — маленькой фигурки, маячившей перед ним вдали, — что, возможно, означало надежное убежище. Каждый вздох юноши при этом был безмолвной молитвой о спасении. С каждым его движением это спасение казалось все более реальным.

Пока он бежал, он видел, как умирают его друзья и товарищи по оружию. Первым упал Халлан; его правый глаз, выбитый прошедшей навылет пулей, выскочив из глазницы, покатился по земле, а рот, из которого не успел вылететь ободряющий товарищей-гвардейцев клич, так и остался открытым. Следующим был Ворранс — россыпь шрапнели, пробив грудь, страшно изуродовала весь его торс. Один за другим падали и другие бойцы: кого-то из них он знал по имени, с кем-то так и не успел познакомиться. Все они, так же как и он, срывая дыхание и выбиваясь из сил, отчаянно бежали на флаг. И вот, когда большинство его товарищей уже были мертвы, а до штандарта оставались еще сотни и сотни метров, Ларн наконец понял, что ему никогда туда не добраться.

— Сюда! Давай сюда! Быстрее! Сюда!

Обернувшись на голоса, которые раздались вдруг совсем рядом, Ларн увидел группу словно из ниоткуда возникших гвардейцев. Одетые в серо-черный камуфляж, крича и жестикулируя, они отчаянно звали его к себе. Увидев, что они стоят, высунувшись из хорошо укрепленной траншеи, он повернул на бегу и под градом взрывающих землю вражеских пуль бросился к ним из последних сил. Свинцовый дождь сопровождал его до самой траншеи, прыгнув в которую он оказался наконец в безопасности.

Лежа на дне окопа, Ларн долгое время не мог отдышаться, а придя в себя, огляделся и увидел пятерых стоящих вдоль бруствера гвардейцев. Все они былиоблачены в одинаковую форму, которая состояла из длинной серой шинели с черным маскирующим узором, теплых перчаток и подбитой мехом каски. Первое время они совсем не обращали на него внимания — каждый пристально вглядывался в просторы, на которых ему только что чудом удалось избежать смерти. Потом один из гвардейцев обернулся, бросил на него взгляд сверху и с недовольной гримасой заговорил:

— Сержант! Вызывает Видмир из третьей траншеи. — Судя по тому, что тот нажал на кнопку у своего воротника, Ларн понял, что разговор идет по радиосвязи. — У нас один выживший. Думаю, в других траншеях есть еще несколько. Но в основном несчастные недоумки остались лежать на нейтральной полосе. Прием…

— На позициях орков наблюдается какое-то движение, — сообщил один из гвардейцев, который, стоя у бруствера, выглядывал поверх траншейного парапета. — Эта мясорубка, должно быть, здорово разгорячила им кровь. Они явно готовятся к атаке.

Пока Ларн соображал, действительно ли он услышал слово «орки», произнесший последнюю фразу отвернулся от бруствера и испытующе на него посмотрел:

— Знаешь, салажонок, если ты надел форму не для красоты, то, думаю, тебе самое время встать и приготовить к бою лазган. Придется много стрелять.

С трудом поднявшись на ноги, Ларн снял оружие и шагнул к гвардейцам, которые молча расступились, освободив ему место у бруствера. Однако, проверив лазган и уже готовясь приложить его к плечу, он увидел нечто, неумолимо подведшее его к мысли, что первая боевая высадка прошла куда хуже, чем он себе представлял, — изрешеченный пулями деревянный указатель, прибитый к столбу позади окопа и чуть в стороне, ироническое приветствие на котором заставило Ларна замереть и всерьез усомниться: а точно ли это то место, о котором он до сих пор думал?

Надпись гласила: «Добро пожаловать в Брушерок!»

Глава шестая

12:09 по центральному времени Брушерока

НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ ПО КАРТОГРАФИИ ЗВЕЗДНОГО НЕБА, А ТАКЖЕ НЕСКОЛЬКО НЕОЖИДАННЫХ ОТКРЫТИЙ

ПЛОХОЙ ДЕНЬ В АДУ

ВАААГХ!

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

РУКОПАШНАЯ СХВАТКА

АВТОРИТЕТНОЕ МНЕНИЕ О ТОМ, КАК ЛУЧШЕ УБИТЬ ГРЕТЧИНА

— Они все еще готовятся к наступлению, — сказал стоящий рядом с Ларном гвардеец, смачно плюнув через бруствер. — На этот раз они ударят по нам крепко, с привлечением всех своих сил. Это все кровь, понимаешь ли… Наша кровь, хочу я сказать, человеческая. Стоит им ее только увидеть или почуять, как они тут же готовы ринуться в бой. Хотя… Видит Император, орк и так только о том и думает, как бы его начать поскорее!

Его звали Репзик — Ларн мельком увидел выцветшие буквы этого имени на гимнастерке, которая выглядывала из отворота его шинели. Стоя с ним рядом на специально устроенной для стрелков насыпной ступени, Ларн проследил за его взглядом, который был направлен на пустынный ландшафт, теперь уже известный молодому гвардейцу как «нейтральная полоса». Однако, как ни вглядывался он в раскинувшиеся перед ним поля промерзшей серой грязи, никакого движения не увидел, как не увидел и малейших признаков вражеского присутствия. Нейтральная полоса впереди показалась ему такой же неприметной, ровной и безжизненной, какой она впервые предстала его взору каких-нибудь десять минут назад, когда он еще только выскочил из десантного модуля. Единственным добавлением к той картине стал теперь лишь сам охваченный огнем корпус модуля и окровавленные тела его товарищей по роте, которые, валяясь в беспорядке, усеяли собой промерзшую равнину. Неожиданно для себя, глядя на останки людей, которые прежде были его друзьями и знакомыми, Ларн вдруг почувствовал, как слезы начинают жечь глаза.

«Дженкс мертв! — подумал он. — И Халлан с Воррансом, и лейтенант Винтерс, и даже сержант Феррес! Я не видел Ледена, может, он еще жив. Однако почти все, с кем я прибыл сюда с Джумаэля, лежат сейчас здесь, на нейтральной полосе. И всех их перебили в первые минуты высадки, не дав им сделать ни единого выстрела!»

— Да… жаль твоих друзей, — почти по-отечески прозвучал рядом голос Репзика, в то время как Ларн даже зажмурился, чтобы никто в окопе не мог видеть его слез. — Но все они уже мертвы, а ты нет. О чем тебе сейчас надо думать, так это о том, как бы не отправиться за ними следом. На нас идут орки, салажонок. Если хочешь жить, держи себя в руках!

— Орки?! — переспросил Ларн, в отчаянной попытке забыть о горе, сконцентрировавшись на практической стороне жизни. — Вы сказали «орки»? Я думал, на Сельтуре Семь нет орков!

— Может, оно и так… — начал отвечать Репзик, в то время как один из стоящих рядом с ними гвардейцев в немом изумлении закатил глаза. — Вообще-то, тебе лучше спросить об этом у тех, кто там побывал. А здесь, в Брушероке, у нас орков столько, что мы не знаем, куда от них деваться!

— Подождите-ка, — в недоумении едва смог вымолвить Ларн. — Вы что же, хотите сказать, что эта планета не Сельтура Семь?

— Знаешь, салажонок, — сказал Репзик, — не хотел я специально на этом останавливаться, но раз уж ты так ставишь вопрос… Да, совершенно верно. В какой бы адской дыре эта планета ни находилась, это совсем не Сельтура Семь!

Совсем ошарашенный, Ларн какое-то время даже не был уверен, точно ли он понял смысл его слов. Затем он снова окинул взглядом унылый, без единого деревца ландшафт и вдруг поразился вопиющему несоответствию между тем, с чем, ему говорили, он должен будет столкнуться на Сельтуре VII, и той жестокой реальностью, которая предстала перед ним сейчас в образе этого холодного, чуждого ему мира. Они совершили высадку на три недели раньше запланированного… Здесь совсем нет лесов… Сейчас зима, а вовсе не лето… Война здесь ведется не против повстанцев из местных СПО, а против свирепых орков… Медленно сознавая ужасную правду, Ларн не мог не признать, что весь этот набор очевидных фактов неумолимо подталкивает его к ошеломительному и шокирующему выводу.

«Святой Трон! — подумал он. — Они по ошибке послали нас не на ту планету!»

— Меня не должно было быть здесь! — произнес он громко.

— Забавно, что такая мысль приходит в голову каждому, когда он ждет атаки врага, — заметил Репзик. — Я бы, салажонок, на этот счет не очень беспокоился. Как только орки сюда заявятся, ты сразу почувствуешь себя как дома.

— Нет, вы не поняли… — принялся объяснять Ларн. — Произошла чудовищная ошибка. Мою роту должны были направить в систему Сельтуры. В мир с названием Сельтура Семь, с тем чтобы мы подавили вооруженный мятеж, вспыхнувший там в рядах местных СПО. Однако, раз я на другой планете, что-то явно пошло не так!

— И что с того? Какое мне до этого дело? — сухо произнес Репзик, и взгляд, который он бросил на Ларна, едва ли был теплее окружающего их ландшафта. — Ты попал не на ту планету. Не в ту звездную систему. Еще скажи, не на ту войну… Ну так привыкай ко всему этому, салажонок! Если это останется худшим, что случилось с тобой за сегодняшний день, считай, тебе повезло.

— Но вы меня не поняли…

— Нет, салажонок, если кто чего не понял, так это ты. Это — Брушерок! Мы в окружении десяти миллионов орков! И как раз сейчас некоторые из них — возможно, несколько тысяч или около того — готовятся на нас напасть! И им все равно, на какой планете тебе нужно находиться. Им все равно, по ошибке ты сюда попал или нет, обсохло уже у тебя молоко на губах или ты по малолетству еще никогда не брился. Все, что им надо сейчас, — это убить тебя! Поэтому, если ты сам себе не враг, салажонок, тебе нужно срочно выбросить из головы все это дерьмо и побыстрее начать думать о том, как бы вместо этого убить их!

Обескураженный такой гневной тирадой бойца, Ларн не смог вымолвить ни слова, и его язык оставался нем, даже когда он увидел, что Репзик отвернулся и вновь направил свой мрачный взгляд на нейтральную территорию. Будто подчиняясь какому-то шестому чувству, другие гвардейцы в окопе сделали то же самое: каждый из них теперь напряженно вглядывался в промерзший простор, и по выражению их лиц Ларн понял, что видят они там что-то абсолютно ему недоступное. Сам Ларн, как ни старался, так и не смог ничего разглядеть. Ничего, за исключением темно-серой грязи на пустынных полях.

Совершенно раздавленный, Ларн, из страха получить очередную гневную отповедь, не решился спросить остальных, что, собственно, они наблюдают, и, повернув голову, стал растерянно озираться по сторонам. Позади него, как оказалось, располагалась целая система траншей и ходов, которые поначалу, когда он только спрыгнул в окоп, скрывались от его взгляда за пологой насыпью. Все они вели к обложенным мешками с песком огневым точкам, которые прикрывали входы в многочисленные подземные блиндажи, вырытые посреди обшарпанных развалин на окраине города. Только теперь, когда его глаза наконец привыкли к гнетущему серому цвету местного ландшафта, Ларн смог разглядеть вокруг много других стрелковых траншей: их брустверы были так остроумно замаскированы, что на первый взгляд ничем не отличались от бесчисленных кусков расколотого, полузасыпанного землей пласкрита и обломков детритовых пород, которыми была усеяна пустошь. Время от времени из одной из таких траншей выскакивал гвардеец и, пригибаясь к земле, перебегал от одного укрытия к другому, пока не оказывался в безопасности в следующей траншее или за дверьми надежного блиндажа. На горизонте, далеко позади них, чернели контуры наиболее значительных строений города, которые, казалось, с презрением смотрели на людей и их пустые дела. Город руин и обезображенных войной зданий грозно возвышался на фоне холодного серого неба!

«Это Брушерок, — напомнил себе Ларн. — Так, кажется, они говорили, его называют».

— Ну вот… — произнес один из стоящих рядом с ним гвардейцев. — Мелькнуло что-то зеленое. Похоже, эти ублюдки пришли в движение.

Повернувшись, чтобы вместе с другими еще раз вглядеться в нейтральную полосу, Ларн поначалу тщетно пытался рассмотреть хоть что-то в утомительном для глаз сером пейзаже окружающего их мира. Но вдруг он увидел, как на расстоянии, быть может, с километр на уровне земли появилась чья-то зеленая фигура — наверное, когда ее обладатель поднялся во весь рост — и тут же, в доли секунды, вновь исчезла.

— Я видел его, видел! — вырвалось у Ларна, и от волнения у него перехватило дыхание. — Святой Император! Неужели это был орк?!

— Хм… Хотел бы я, чтобы все орки были такими же маленькими, салажонок, — проворчал Репзик и вновь сплюнул поверх бруствера на землю нейтральной полосы. — Это гретч. Гретчин. Продолжай смотреть, и ты увидишь кое-что еще.

Он оказался прав. Вглядываясь в даль, Ларн заметил, как увиденное им прежде существо снова поднялось на задние лапы. На этот раз оно встало неподвижно, отчетливо выделяясь своим зеленым телом на фоне землисто-серого ландшафта. Однако уже через мгновение Ларн увидел, как рядом появилось еще с дюжину тварей: вытянувшись, все они стояли замерев, будто стараясь что-то учуять в воздухе. Ни один из них ростом не превышал метра; застывшие зеленые тела под грубой серой одеждой, сгорбленные и какие-то деформированные, поражали своей уродливостью. Глядя на них, Ларн внутренне содрогнулся, ощутив инстинктивный ужас при виде этого враждебного человеку вида. Он еще не осознал, что делает, а его палец уже сам собой лег на спусковой крючок прижатого к плечу лазгана, тогда как прицел оказался наведен на мерзкого ксеноса.

— Не суетись, салажонок, — остановил его Репзик, положив ладонь на ствол. — Даже если тебе повезет и ты с такого расстояния попадешь в одного из гретчей, ты все равно неразумно растратишь свой заряд. Лучше прибереги его на потом… Для орков.

— Не нравится мне это, — произнес один из гвардейцев. — Если орки посылают вперед своих гретчей, это значит, что они планируют штурмовать наши позиции фронтальной атакой. В очередной раз. Какая она будет по счету? Кажется, уже третья за сегодняшний день?

— Точно, Келл, третья! — мрачно подтвердил гвардеец по имени Видмир, который прослушивал сейчас какую-то информацию, пальцем прижимая к уху наушник. — Когда они сюда придут, не забудь пристыдить орков за отсутствие у них оригинальности. Судя по донесениям, что я слышу сейчас по тактической сети, у тебя скоро появится такая возможность.

— Ты это о чем? — спросил его Келл, и все остальные, кто был в траншее, настороженно повернулись к Видмиру. — Что там слышно?

— Командование сектора передает, что по данным их ауспика в рядах орков зафиксировано бурное движение, — ответил Видмир. — Это подтверждает, что Репзик прав. Они собираются навалиться на нас всей мощью. И числом. Хотя ни слова о том, что орки озверели исключительно после убийства друзей этого салаги. Возможно, они и так готовили наступление. Все это и без того скверно, а тут еще, похоже, и наша сторона хочет от нас избавиться. Командование батарей отказывается поддерживать нас огнем, пока они до конца не будут уверены, что это полномасштабная атака, а не просто отвлекающий маневр.

— Отвлекающий маневр! Вот задница! — возмущенно фыркнул Келл. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы орки останавливались на полдороге?

— Согласен, — сказал Видмир. — Как бы то ни было, а атаку орков нам, видимо, придется отражать самостоятельно. Да поможет нам Император!

Затем, повернувшись к Ларну, Видмир одарил его улыбкой, от которой повеяло могильным холодом.

— Сердечно поздравляю тебя, салажонок, — сказал он язвительно. — Мало того что тебя забросили в адское пекло, похоже, ты еще умудрился попасть сюда в плохой день.

Репзик, Видмир, Донн, Ральвс и Келл — так звали пятерых гвардейцев, с которыми Ларну довелось разделить окоп. За время затишья перед сражением он узнал о них достаточно много. Как они сами ему сказали, все они были родом с планеты под названием Вардан. Вместе со своим полком, известным как 902-й Варданский стрелковый, эта группа закаленных в боях ветеранов прибыла в город Брушерок более десяти лет назад и оставалась вплоть до сего дня. Десять лет! Он едва мог в это поверить. Однако это было далеко не единственное, что он узнал от варданцев.

— Не понимаю… — пробормотал Ларн, глядя на группу гретчинов на другой стороне нейтральной полосы. — Чего они ждут?

С момента, как появился первый чужак, прошло минут десять. Хотя число стоящих и ожидающих вместе с ним собратьев, быть может, выросло теперь до пары сотен, нестройные ряды гретчинов все еще неподвижно стояли на другой стороне «ничейной полосы». Время от времени между ними вспыхивала свара, когда две-три такие твари вдруг вырывались из общей группы и под ленивыми взглядами соплеменников, вцепившись друг в друга зубами и когтями, начинали кровавую схватку. Большую же часть времени чужаки просто стояли не шелохнувшись, обратив свои свирепые лица в сторону линий обороны людей. Зрелище было не для слабонервных. Уже не в первый раз Ларн поймал себя на том, что с трудом сдерживается, чтобы не вскинуть лазган и не открыть по ним огонь. Ему хотелось стрелять еще и еще, пока последний из обладателей этих безобразных нечеловеческих лиц, на которые он вынужден был смотреть, не будет наконец уничтожен.

— Старый трюк, салажонок, — ухмыльнулся Репзик. — Они ждут, что мы начнем по ним палить и выдадим наши позиции.

— Но ведь это самоубийство! — воскликнул Ларн. — Им что, так хочется собой пожертвовать?

— Кх-х… Они гретчи, салажонок, — принялся объяснять ему Репзик. — Кого интересует, что им хочется! Когда их вожак говорит им встать на нейтральной полосе и стоять там, пока не убьют, не думаю, что у них есть выбор. Конечно, даже один тот факт, что их вожак смышлен настолько, чтобы использовать своего гретча таким способом, говорит о многом. Грубо говоря, это значит, что в атаку зеленокожих поведет не абы кто, а чертовски хитрый сукин сын. И для нас это, похоже, очень плохая новость, ты уж мне поверь. Не так много на свете найдется того, что было бы хуже хитрого орка. Ладно, салажонок, давай теперь помолчим. Потом, после атаки, у тебя будет масса времени на вопросы. При условии, если мы ее переживем, конечно.

Тут Репзик снова умолк, и через мгновение его взгляд, как и взгляды остальных варданцев, был уже прикован к происходящему на нейтральной полосе. Лишенный возможности отвлечь себя разговором, Ларн сразу же почувствовал, насколько напряженной стала атмосфера в окопе.

«Сейчас начнется атака, — подумал он. — Несмотря на то что за спиной у этих людей десятки, быть может, даже сотни подобных атак, напряжение, на кого ни посмотри, явно проглядывает в каждой черточке их лиц!»

Проще говоря, этой мыслью он хотел себя успокоить, уверить, что если даже таким закаленным в боях ветеранам стало не по себе перед лицом неминуемой атаки, то в том, что у него теперь сосет под ложечкой, нет ничего зазорного. И все же полностью убедить себя в этом ему не удалось.

«Я трус! — думал он. — Я уже сейчас боюсь, а выдержат ли мои нервы, когда нужно будет исполнить долг? А если нет? Буду ли я сражаться, когда враг начнет атаку? А если сломаюсь и побегу?..» Однако, какими бы мучительными ни были вопросы, теснящиеся у него в голове, ответов на них он найти не мог.

Хуже всего было ожидание. Уже у бруствера, стоя на насыпной ступени, Ларн вдруг осознал, что с тех пор, как сбили десантный модуль, его невосприимчивость к страху легко объяснялась тем, с какой захватывающей дух быстротой разворачивались события, в которых он участвовал. Теперь же, в этом затишье перед надвигающимся сражением, спрятаться от собственных страхов было некуда. Он вдруг почти физически ощутил, что совсем один… Что родной дом далеко… Что нет ничего ужаснее, чем умереть вот так, в незнакомом мире, под чужим небом, при свете далекой холодной звезды.

— Проверь свое оружие, — сказал ему Видмир, когда увидел, что на той стороне нейтральной полосы собирается все больше гретчинов. — Вот оно… сейчас начнется. Похоже, они наконец устали ждать.

— Мы не будем открывать огонь, пока они дальше трехсот метров, — сказал Ларну Репзик. — Вон, видишь тот плоский темно-серый валун? Это ориентир. Подождем, пока кто-нибудь из орков или гретчей достигнет его, и только тогда начнем стрелять.

Однако, видя, как Ларн растерянно вглядывается в нейтральную полосу, тщетно стараясь понять, какой из тысяч темно-серых валунов является ориентиром, Репзик в отчаянии лишь раздраженно выдохнул:

— Ладно, салажонок, не важно! Начнешь стрелять тогда же, когда и мы. Будешь следовать нашим приказам. Делай то, что мы скажем, когда скажем, и не задавай лишних вопросов. Поверь, это единственно возможный для тебя способ пережить здесь свои первые пятнадцать часов.

Тем временем группа гретчинов на нейтральной полосе увеличилась настолько, что превратилась в орду, насчитывающую несколько тысяч. Все они, казалось, были чем-то возбуждены и переругивались друг с другом на своем непонятном наречии, тогда как наиболее смелые и отчаянные из них нахраписто проталкивались вперед, словно в предвкушении того, что должно было вот-вот начаться и чего они так долго ждали, простаивая в задних рядах. Но вот ожидание наконец закончилось, и Ларн впервые в своей жизни услышал гул тысяч вражеских голосов, слившихся в один ужасающий боевой клич.

— Вааааааагххх!

Беспорядочно стреляя в воздух из своих ружей, гретчины единой неудержимой ордой двинулись на них! Какой бы трепет ни испытывал Ларн при виде этих тварей прежде, тот ужас, который он ощутил сейчас, когда в его поле зрения попали те, кто за ними следовал, не шел ни в какое сравнение. Он увидел, как за наступающими гретчинами тут же появилось несметное количество куда более крупных зеленокожих, которые, присоединяясь к атаке, теперь грозно возвышались за их спинами. Все эти, до безобразия обросшие мышцами, широкоплечие монстры — каждый не менее двух метров ростом — полными ярости, дикими выкриками поддерживали боевой клич своих меньших собратьев.

— Ваааааааагхх!

«Император всемилостивый! — подумал Ларн, почти вне себя от ужаса. — Должно быть, это орки. Их так много и все они такие огромные!»

— Восемьсот метров… — отчетливо произнес Видмир, глядя на противника сквозь оптический прицел, примотанный к его лазгану сбоку, и его спокойный голос был едва слышен из-за гвалта зеленокожих, которые подходили все ближе и ближе. — Будь хладнокровен, держи себя в руках… Не вздумай стрелять, пока они не войдут в убойную зону.

— Не стреляй, пока не разглядишь у них в глазах красный огонек! — мрачно пошутил Келл, но если в той ситуации и был юмор, Ларн вряд ли был способен его сейчас оценить.

— Шестьсот метров… — провозгласил Видмир, ни на кого не обращая внимания.

— И не забудь, салажонок, целиться надо выше, — сказал Репзик. — Не думай о гретчинах: они не опасны. Орки — вот в кого тебе надо попасть! Начнем мы одиночными выстрелами, затем продолжим залповым огнем… Э, салажонок! А не хочешь ли ты снять свой лазган с предохранителя? Знаешь, так легче будет орка подстрелить!

Поняв, что варданец прав, Ларн в смущении нащупал рукой на лазгане регулятор стрельбы и перевел его с положения «предохранение» в положение «одиночный выстрел». Затем, вспомнив свои учения и слова из «Памятки имперского пехотинца для поднятия боевого духа», он тихо по памяти прошептал литанию о лазгане:

— Четыреста метров… — громко сказал Видмир. — Приготовиться открыть огонь!

Зеленокожие приближались. Вглядываясь поверх шеренг стремительно несущихся к ним гретчинов, Ларн теперь все яснее видел орков. Уже вполне было можно рассмотреть их низкие, скошенные лбы и злобные глаза, в то время как оскал тысяч выступающих челюстей и ртов, полных ужасных клыков, казалось, был направлен прямо на него и излучал дикую злобу и ненависть. С каждой секундой орки были все ближе. Видя, как их атака накатывает на линии траншей, Ларн вдруг почувствовал в себе почти непреодолимое желание повернуться и побежать. Хотелось куда-то спрятаться. Бежать без оглядки, пока хватит сил. Однако что-то внутри его, какой-то таинственный, прежде неизвестный ему самому источник внутренней силы остановил этот его порыв. Вопреки всем своим страхам, сухости в горле, предательской дрожи в руках, которую, он надеялся, никто не заметил, — всему этому вопреки он решил стоять до конца.

— Триста пятьдесят метров! — прокричал Видмир, в то время как Ларн уже слышал где-то далеко позади хлопки минометов. — Триста метров! По моей команде… Огонь!

В ту же секунду каждый из стоящих на огневой позиции гвардейцев выпустил по сверкающей лазерной трассе, которые, вылетев в направлении орков, с шипением прожгли холодный воздух. Вместе с этим пустошь внезапно накрыл вихрь воздушных разрывов, когда десятки мин и гранат взрывались, так и не долетев до земли, проливая на окрестности смертоносный ливень шрапнели. Затем пришел черед ослепительным вспышкам выпущенных из лазпушки лучей, трескотне автоматических пушек и световым следам летящих к своим целям осколочных ракет. Испепеляющий шквал огня, врезаясь в ряды орков, наносил им заметный урон. И когда стоящие рядом с ним в окопе варданцы без устали нажимали на спусковые крючки своих лазганов, все больше и больше отправляя визжащих зеленокожих в их ксеносову преисподнюю, Ларн делал это вместе со всеми.

Как и все остальные, не зная пощады, он стрелял без остановки. Снова и снова спуская курок, он чувствовал, как его страхи с каждым выстрелом притуплялись, а на место ужасов, прежде осаждавших его сознание, пришло исступление, которое разгоралось все сильнее при виде мучительно умирающих зеленокожих. Впервые за всю свою пока недолгую жизнь Ларн узнал дикую радость убийства. Впервые, наблюдая, как раненые орки падают наземь и тут же попадают под жесткие подошвы сапог своих собратьев, он узнал цену ненависти. Видя, как умирают его враги, он не чувствовал ни скорби, ни сочувствия, ни сожалений об их гибели. Для него все они были ксеносы. Чужие. Нечистые. Они были монстры — все без исключения.

Чудовища…

Внезапно, словно в озарении, он понял наконец всю мудрость установлений Империума. Понял смысл учений, о которых он узнал в схолариуме, которые слышал в проповедях священников и заучивал наизусть во время базовой подготовки. Понял, почему человек ведет войну с ксеносами. Находясь в сердце этой войны, он не чувствовал к ним никакой жалости.

Хороший солдат не должен чувствовать ничего, кроме ненависти.

Но в огне и громе сражения Ларн вдруг увидел нечто, мгновенно заставившее все его страхи вернуться вновь. Невероятно, но, несмотря на понесенные ими потери, атака зеленокожих не захлебнулась. Хотя шквал огня с позиций варданцев ни на секунду не прекращался, орки все еще продолжали наступать. Казалось, они были неудержимы. Ларну как-то сразу, со всей неприятной очевидностью, стало ясно, как сильно ему хотелось бы избежать рукопашной.

— Сто двадцать метров! — донесся до него сквозь гул битвы громкий голос Видмира. — Сменить батареи и перевести оружие в скорострельный режим!

— Они приближаются! — в отчаянии воскликнул Ларн, у которого никак не получалось справиться с батареей лазгана, из-за того что его руки предательски дрожали. — Может, нам примкнуть штыки?.. На всякий случай?

— Вряд ли стоит, салажонок, — отозвался Репзик, который уже успел сменить батарею и теперь снова стрелял вместе со всеми. — Если дойдет до штыковой, нам все равно считай конец. Так что ты лучше заткнись и открывай огонь.

Между тем растянувшиеся по нейтральной полосе цепи орков подходили все ближе. К этой минуте большинство гретчинов уже погибли, разметанные ураганным огнем и шрапнелью. Хотя ряды орков также поредели, Ларну с его позиции казалось, что их все еще остаются многие тысячи. И вся эта дикая адская орда, неудержимой волной прокатываясь по изрытому взрывами полю нейтральной полосы, готовилась учинить кровавую бойню.

«Теперь их не остановить, — подумал Ларн. — Они нас точно одолеют».

Он заметил, что бегущие впереди орки вооружены какими-то короткими булавами с утолщениями в виде луковиц и булавы эти были сплошь покрыты смертельными иглами, лезвиями и острыми клинообразными выступами. Сначала он подумал, что в руках у них примитивное оружие вроде дубин и палиц, но затем увидел, как весь первый ряд орков неожиданно, как по команде, метнул такие же «дубины» в мерзлую землю прямо перед линией траншей и каждая из них разорвалась, осыпав все вокруг смертоносной шрапнелью. Одна такая булава-граната упала на землю всего в нескольких метрах от траншеи Ларна, и он машинально пригнул голову, уклоняясь от смертоносных осколков, которые мгновением позже просвистели над ним в воздухе. Однако это его действие повлекло за собой жесткое возражение со стороны Репзика.

— Проклятие, салажонок! Не опускай головы и продолжай стрелять! — взревел тот. — Они хотят заставить нас прижаться к земле, чтобы подобраться поближе!

Подчинившись, Ларн поднял голову, чтобы возобновить стрельбу, но тут же, как и остальные, в ужасе увидел, как плавно, словно в замедленной съемке, одна из булав-гранат, описав высокую дугу в воздухе, ударяется о край бруствера и падает прямо им под ноги.

— «Палкавая граната»! — закричал Видмир. — Все из траншеи!

Бросившись вместе со всеми из укрытия, Ларн мигом вскарабкался на земляной вал с тыльной стороны траншеи, однако, когда уже на поверхности он был готов бежать в следующее укрытие, его ноги вдруг заплелись. Он споткнулся. Его тело уже падало, когда взрыв «палкавой гранаты» у него за спиной порвал в клочья холодный воздух. Он почувствовал острую боль в плече, и ему чудовищно сдавило уши.

Затем он рухнул на землю, и мир вокруг него померк.

Звон в ушах и обжигающий холод промерзлой земли под щекой было следующим, что почувствовал Ларн. Еще не придя в сознание, находясь словно в тумане, он услышал визг и крики, выстрелы лазганов, а также звериный рык и рев, который могли издавать только орки. Гул сражения доносился теперь уже со всех сторон.

Нахлынувший страх быстро заставил его прийти в себя, и Ларн, приподняв голову, попробовал определить свое положение. Он лежал на земле, лицом вниз. Прежде едва терпимая боль в плече утихла, беспокоя его теперь не более, чем напоминающая о себе давно залеченная старая рана, а вокруг, куда ни глянь, гвардейцы и зеленокожие сошлись в жестоком ближнем бою. Он видел орка, которому выстрелили в упор в морду и чьи грубые нечеловеческие черты в мгновение ока были выжжены ослепительным лазерным разрядом. Он видел гвардейца в форме 14-го Джумаэльского, который, умирая, дико кричал от боли, в то время как другой орк, вспоров ему живот, буквально потрошил его лезвием огромного боевого топора, обагренного кровью. Он видел, как люди и зеленокожие сражались друг с другом, скользя в лужах крови и спотыкаясь о трупы своих же павших товарищей, но понять, кто побеждает, а кто терпит поражение, в окутавшей поле боя дымке было решительно невозможно. Он видел кровь, он видел массовую резню. Он видел зверство — как со стороны людей, так и со стороны наседавших на них монстров. Теперь, когда все благородные слова и лозунги были отброшены, глаза у него открылись и он наконец увидел войну без прикрас — такой, какая она есть.

События ужасного спектакля разворачивались с пугающей быстротой, и тут в голову находящегося в их эпицентре Ларна пришла мысль, от которой его сердце забилось так, что чуть не выскочило из груди.

«Где лазган?! — подумал он, в панике оглядываясь по сторонам. — Император всемилостивый, я, наверное, выронил его, когда упал!»

Остро почувствовав свою беззащитность, Ларн в поисках оружия принялся лихорадочно ворочать валяющиеся рядом тела убитых, но тут же чуть не натолкнулся на роющегося в тех же телах гретчина. Оказавшись лицом к лицу, оба на какое-то мгновение замерли, причем адское создание, увидев Ларна, похоже, было удивлено не меньше, чем он сам при виде этой твари.

Заметив хитрую ухмылку, мелькнувшую на лице гретчина, когда тот поднимал с земли свое оружие, Ларн с диким криком бросился на врага.

Выбив ружье из рук гретчина, прежде чем тот успел выстрелить, Ларн сделал движение, чтобы схватить его самому, но оно отлетело в сторону, поскольку, столкнувшись, противники потеряли равновесие и упали. Когда, сделав усилие, Ларн прижал тварь к земле, одной рукой отчаянно пытаясь защититься от ее когтей, он вдруг почувствовал, как пальцы его свободной руки натолкнулись на что-то твердое. Схватив, не глядя, этот предмет, он что было сил ударил им в лицо гретчина, едва ли даже сознавая, что держит в руке свою собственную каску, — сейчас ему было все равно. В исступлении, порожденном инстинктом самосохранения, он снова и снова поднимал каску и снова и снова бил ею по лицу гретчина. Он так и повторял свои удары, пока каска не стала липкой от черного ихора чудовища. Осознав наконец, что противник уже давно не шевелится, Ларн остановился и перевел дух. От хитрой ухмылки гретчина не осталось и следа — его уродливое лицо превратилось в бесформенную кровоточащую массу. Тварь была мертва и больше никому не могла причинить вреда.

Услышав бросивший его в дрожь вражеский боевой клич, Ларн оторвал взгляд от лежащего под ним мертвого тела и увидел группу из дюжины орков, стремительно наступающую в его направлении. Он почти уже повернулся, сам не зная, для того ли, чтобы бежать, или для того, чтобы подобрать оружие, которое обронил гретчин, но тут же понял: что бы он сейчас ни сделал, это не имеет никакого значения. Орки были слишком близко. Так близко, что он уже мог считать себя покойником.

«Ну вот, — подумал он, ощущая, как паническое настроение в нем сменяется пугающим чувством безразличия и покоя. — Сейчас я умру. Я — мертвец, и ничто уже не может меня спасти».

— Вперед! — услышал он вдруг чей-то зычный голос, слившийся с выстрелом дробовика у него за спиной, и лицо ближайшего к нему орка исчезло в фонтане черного ихора. — Варданцы, в атаку! По моей команде… открыть плотный огонь!

Не веря своим глазам, Ларн наблюдал, как мимо него спокойным, уверенным шагом прошел покрытый шрамами сержант в темно-серой шинели, ведя в контратаку на орков сборный отряд своих гвардейцев. Не спеша, почти как на прогулке, стреляя с бедра из дробовиков и лазганов, а также время от времени выпуская пламя из огнеметов, они продвигались в сторону наступающих орков, на каждом шагу взимая с противника немилосердную кровавую дань. И пока визжащие впереди орки, корчась от боли, умирали в мучениях, ни разу не сбившийся с шага сержант, не обращая внимания на свист пуль и мерцание лазерных лучей, уверенно вел своих людей в атаку, а его властный голос был подобен свету маяка посреди разыгравшейся бури этого жестокого сражения. Глядя, как сержант ведет за собой людей и как в каждом его жесте чувствуются спокойствие и бесстрашие, Ларн невольно подумал, не один ли это из давно почивших святых Империума, который каким-то образом вновь облекся в человеческую плоть и теперь пришел к ним на помощь. Сержант вел себя как бессмертный. Словно убить его невозможно. Как неуязвимый герой из преданий, о котором рассказывали им в схолариуме.

Уже не сам сержант, но легенда о нем вела людей к победе.

— Вперед! — вновь крикнул сержант, когда увидел, что его контратака набирает силу, поскольку к ним подтягивались и вставали с ними плечом к плечу все те, кто еще уцелел в траншеях. — Вести плотный огонь! Вперед! Держать строй!

Возглавляемое сержантом организованное наступление продолжилось, и вскоре плотный ружейный огонь варданцев, так же как и их мерная поступь, стали казаться ничуть не менее неумолимыми и грозными, чем несколько минут назад атака орков. Все это длилось до тех пор, пока под напором безжалостной варданской атаки орки наконец не дрогнули и не сделали нечто такое, чего Ларн уже не надеялся когда-либо увидеть.

Они обратились в бегство.

Ларн зачарованно глядел, как немногие оставшиеся в живых зеленокожие бегут обратно на свои позиции, так что даже не сразу заметил, что на поле боя, когда варданцы остановились и перестали стрелять, опустилась недолгая тишина. Вскоре, как только стало ясно, что атака орков захлебнулась, — эту тишину нарушили уже новые звуки: жалобные стоны раненых, крики командиров, которые подзывали к ним санитаров, нервный смех и ужасные богохульства тех, кто в радости все еще не верил, что остался в живых. Слыша все это и пораженный осознанием, что все еще жив, Ларн почувствовал, как стремительно оставляет его державшееся во время боя напряжение. Когда же, все еще стоя на коленях над распростертым телом мертвого гретчина, он взглянул на то, во что превратилось лицо твари, ему стало дурно — он думал, его сейчас вырвет. Тут на него упала тень — к нему подошел кто-то из гвардейцев.

— Ты, что ли, салага? — задал ему вопрос насмешливый голос. — Один из тех гроксят, которых нам прислали на убой в десантном модуле? Вот смотри, думаю, это твое…

Подняв голову, Ларн обнаружил, что рядом с ним стоит безобразный карлик-варданец с бритой головой и полным ртом неровных гнилых зубов. В каждой руке он держал по лазгану, в одном из которых юноша, к великому своему стыду, должен был признать собственное оружие — именно его он ранее потерял в бою.

— Лови, салажонок! — воскликнул коротышка, кидая ему лазган, и, ехидно усмехнувшись, снова обнажил ряд кривых зубов. — В следующий раз, когда захочешь убить гретча, попробуй этим!

Глава седьмая

13:39 по центральному времени Брушерока

ПОЛЕВОЙ ГОСПИТАЛЬ

УРОКИ АБСУРДА, ЧАСТИ 1 И 2

ДРУЗЬЯ И ГЕРОИ В ОЖИДАНИИ НАЗНАЧЕНИЯ

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В 902-й ВАРДАНСКИЙ!

КАПРАЛ ВЛАДЕК И РАСПРЕДЕЛЕНИЕ РЕСУРСОВ

ЗНАКОМСТВО С СЕРЖАНТОМ ЧЕЛКАРОМ И ЕЩЕ ОДНА ПРОБЛЕМА ДАВИРА

Те несколько мгновений, которые были у него, чтобы передохнуть, пока санитары не принесли нового пациента, старший хирург Март Вольпенц не переставал себе удивляться. Как же привычен он стал к надрывному человеческому крику! Ведь стены полевого апотекариума буквально тряслись от нескончаемых воплей. Он слышал, как люди вокруг него кричали, визжали, молили о помощи, бормотали проклятия и шептали полузабытые ими молитвы. Уже не в первый раз за сегодняшний день, помня о своем призвании врачевать боль других, старший хирург растерянно оглянулся, окидывая взглядом помещение, где он работал, и вновь пришел в отчаяние.

То, что происходило в тускло освещенной операционной полевого госпиталя, человеку менее привычному могло бы показаться мрачной сценой ада. Вдоль одной стены, сплошь уставленной стальными нарами, уложенные по четыре, один над другим, прямо на походных носилках, лежали сотни истерзанных солдат. Вдоль другой с дюжину измотанных хирургов работали не покладая рук, чтобы поскорее оказать помощь самым тяжелым раненым, лежавшим сейчас на операционных столах, кровь с которых уже давно залила весь пол и перепачкала стены госпиталя. Однако на каждого, кому уже помогли, приходилось не менее десятка других, которые в удушливой атмосфере, где царили запах крови, гниения и смерти, в страдании, которому не было конца и края, со страхом ожидали своей очереди, оглашая операционную нестройной многоголосицей стонов и тщетными призывами о помощи.

— Ранение в живот, — сказал ассистент Джалиль, прервав ход невеселых мыслей старшего хирурга. — Ему дали морфия, — прибавил он, сверяясь с записью на бирке, которая болталась на лодыжке раненого, в то время как санитары-носильщики укладывали очередное неподвижное тело на их операционный стол. — Двойную дозу.

Взяв в руки ножницы, Джалиль снял солдатский жетон, после чего, чтобы добраться до раны под одеждой, осторожно разрезал гимнастерку, всю в пятнах от засохшей крови, потом, достав из ведерка под операционным столом влажную тряпку, очистил края раны от темных сгустков.

— Похоже, глубокая… — сказал он. — Судя по характеру раны, я бы сказал, от выстрела орка. Кровь темная… Кажется, пробита печень.

— Дай ему эфир сомнолентус, — сказал Вольпенц и, взяв скальпель, который лежал у него под рукой на подносе с медицинскими инструментами, шагнул к краю операционного стола. — Стандартную дозу.

— У нас ничего не осталось, — напомнил Керлен, другой его ассистент. — Все, что было, мы израсходовали на последнего раненого.

— А как насчет других анестетиков? — спросил Вольпенц. — Например, закиси азота?

— Тоже кончились, — отозвался Джалиль. — Если он вдруг очнется, нам придется его просто крепко держать.

— Но плазма-то крови у нас по крайней мере осталась?! — вскипел Вольпенц. — Если мне придется копаться у него внутри, чтобы найти рану в печени, он истечет тут кровью, как заколотая свинья!

— Нет ни капли, — беспомощно развел руками Джалиль. — Помните сосущую рану грудной стенки минут двадцать назад? Тогда ушла последняя.

— А сколько крови натекло у него в мешок, Джалиль? — спросил Вольпенц.

Нырнув с головой под операционный стол, ассистент проверил содержимое прозрачного мешка, который предназначался для того, чтобы туда с краев стола по отводным желобкам стекала кровь пациента.

— Где-то с пол-литра, — доложил он, вытаскивая из-под стола мешок. — Может, три четверти…

— Отлично, — сказал Вольпенц. — Заменим этот мешок новым и используем его содержимое для искусственной подпитки.

— Ты что, хочешь перелить ему его же собственную кровь? — удивился Джалиль. — Да здесь ее не хватит, чтобы поддержать жизнь в собаке, не то что в человеке.

— У нас нет другого выхода, — отрезал Вольпенц, склонившись над столом и уже протягивая мускулистую руку, чтобы сделать первый надрез. — Он умрет, если мы не займемся его раной. Так, теперь внимание, джентльмены! Мы должны будем делать все это быстро, пока он не умер от потери крови.

Сделав надрез, Вольпенц уверенными движениями отогнул кожу вокруг раны и сразу поставил зажимы, чтобы удержать ее открытой. Затем, пока стоящий рядом Джалиль куском ткани промокал бьющую из полости раны кровь, Вольпенц спешно пытался обнаружить источник кровотечения. Все напрасно. В ране было так много крови, что ему ничего не было видно.

— Признаки жизни все слабее, — заметил Керлен, прощупывая пульс на шее раненого. — Мы его теряем!

— Подними ему ноги, Джалиль. Так к его сердцу поступит больше крови, — велел Вольпенц. — Мне нужно еще лишь несколько секунд… Вот! Кажется, нашел! Разрыв главной артерии, подводящей кровь к печени!

Погрузив руки в полость раны, Вольпенц быстро поставил зажим на кровоточащую артерию, но, как оказалось, для того только, чтобы увидеть, как рушатся его надежды. Полость тут же опять начала заполняться кровью.

— Проклятье! Должно быть, еще один разрыв! Как он там, Керлен?

— Пульс больше не прощупывается, сэр. Может, попробуем его вручную реанимировать?

— Нет, — возразил Вольпенц и в отчаянии бросил окровавленный скальпель на поднос с инструментами, — теперь это уже ни к чему. Он истек кровью. Вероятно, пуля раздробила ему кость, и осколки перфорировали печень в дюжине мест. Освободите стол. Здесь мы бессильны.

Взяв уже использованный кусок ткани, Вольпенц вытер им руки и сделал шаг от стола. Пока Керлен подзывал санитаров, чтобы они унесли тело, взгляд хирурга ненадолго задержался на лице мертвого гвардейца. «Интересно, сколько ему было лет? — подумал Вольпенц. — Выглядит, будто ему за сорок, хотя здесь это ровно ничего не значит. Брушерок имеет свойство старить людей. Вполне возможно, что ему было только слегка за тридцать, а быть может, даже и тридцати не было». Затем, когда санитары уже поднимали со стола мертвое тело, Вольпенц заметил на боку трупа застарелый шрам. «У него уже было прежде ранение, — подумал он. — И его заштопали… Интересно, моя это работа или чья-то еще? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Кто бы его ни спас прежде, в этот раз ему ничто не могло помочь».

Тяжело вздохнув, он обернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом операционную, и вновь осознал, как мало может сделать для умирающих, страдающих людей, которых изо дня в день доставляют сюда, в полевой госпиталь. «Не война и даже не орки убьют большинство из них, — думал хирург. — Катастрофический дефицит! Нам не хватает анестетиков, антибиотиков, плазмы, даже самого необходимого медицинского оборудования. Кажется, буквально всего, за исключением боли, смерти и абсурда… Да, здесь, в Брушероке, в них уж точно никогда не было недостатка».

Затем, уже отбросивкусок ткани, который взял, чтобы вытереть руки, он вдруг заметил, что на нем что-то написано. Приглядевшись, Вольпенц рассмотрел отпечатанное на ткани имя. Репзик. Очень скоро он понял, что это лоскут от гимнастерки погибшего гвардейца — один из тех кусков, которые отрезал Джалиль, чтобы получить доступ к ране. «Репзик, — подумал Вольпенц. — Вот, значит, как его звали». Однако почти так же скоро он понял, что теперь это совсем не имеет значения.

С каким бы именем этот человек сюда ни попал, оно для него больше уже ничего не значило.

Недалеко от траншей, в полумраке орудийного окопа, сложенные по трое, лежали тела всех убитых за последние полтора часа людей. С босыми ногами, без обмундирования, кто с намотанной на голову тряпкой, кто с открытым морозу окоченевшим лицом — все они были свалены друг на друга, как приготовленные в печь поленья. «Как дрова!» — подумал Ларн, глядя на мертвые тела людей, которые вместе с ним совершили путешествие с Джумаэля IV. Людей, которых он знал и любил. Людей, которые пересекли невообразимые просторы космоса лишь для того, чтобы по чьей-то ошибке сложить свои головы здесь, на неизвестной им планете, на неизвестной войне. О его товарищах по оружию теперь будет напоминать лишь столбик, не больше межевого знака, который поставят где-то среди суровых, опаленных войной равнин. И ради чего? Ларну это казалось самым бессмысленным из всех ужасов, которым он уже стал свидетелем на этой удаленной планете. Урок вопиющей бессмыслицы!

Услышав возмущенный визг, который издала ржавая колесная ось, Ларн обернулся и увидел, как четыре сгорбленные старухи, замотанные в несколько слоев поношенной гражданской одежды, толкают перед собой по мерзлой земле пустую телегу. Судя по их нарукавным повязкам цвета хаки с полустертой эмблемой Департаменто Муниторум, Ларн понял, что они, должно быть, из вспомогательного отряда гражданского ополчения, который традиционно набирался из местного населения. Прокатив мимо него телегу, женщины остановились у штабелей из трупов и начали устало грузить в нее мертвые тела. Как завороженный смотрел Ларн на происходящее, пока наконец их страшный труд не открыл лицо мертвеца, прежде лежавшего под слоем других тел. Ларн увидел нечто, что заставило его закричать и броситься туда.

— Стойте! — сотряс морозный воздух его дикий крик.

Испуганные женщины отшатнулись, будто в страхе, что на них накинется сумасшедший, и прекратили работу. Потом, видя, что Ларн стоит у горы мертвых тел, вглядываясь в лицо какого-то трупа, одна из женщин спросила его тусклым и безжизненным от усталости голосом:

— Ты кого-то из них знал? Кого-то из этих людей?

— Да, — ответил Ларн. — Знал. Он был моим другом… Близким другом.

Это был Леден. Он лежал в самой середине горы трупов, неподвижно уставившись мертвым взглядом в обложенное мрачными облаками небо планеты. Его лицо было обмякшим и бледным, а все тело покрывали отвратительные, ужасные раны. Во время их сумасшедшего бега по нейтральной полосе Ларн не видел, как погиб Леден, и потому у него в душе все еще теплилась надежда, что этому простодушному сельскому парню, так же как и ему самому, удалось добраться до варданских позиций. Теперь эта надежда рухнула. Глядя на мертвое лицо Ледена, Ларн чувствовал, как рвется последняя ниточка, связывающая его с родным миром. Теперь он одинок. Одинок настолько, насколько вряд ли мог прежде даже вообразить. Одинок в этом новом, незнакомом для него мире, где все, казалось, подчинялось случайности, жестокости и абсурду.

— Он был героем, — сказала пожилая женщина.

— Героем?

Будучи не совсем уверен, что верно понял, Ларн в недоумении поднял на нее глаза. На какое-то мгновение ее взгляд, мутный и от усталости почти бессмысленный, встретился в тишине с его взглядом. Затем, устало поведя плечом, она, выглядевшая лишь немногим более живой, чем лежащие перед ней тела, заговорила вновь.

— Все они герои… — произнесла она странным, безжизненным голосом, будто повторяя слова, которые слышала уже тысячу раз. — Они все. Все гвардейцы, которые погибли здесь. Они — мученики! Проливая свою кровь, чтобы защитить нас, они превратили почву, на которой стоит этот город, в священную землю. Брушерок — это наша святая, непреступная твердыня! Оркам никогда им не завладеть. Сначала мы отобьем их атаку. Затем перейдем в наступление и возьмем под контроль всю планету… Так говорят нам комиссары, — добавила она неуверенно.

Вернувшись к своей работе, женщины попытались стащить тело Ледена с горы трупов. Обнаружив, что свернувшаяся, замерзшая кровь крепко связала его с другими телами, одна из них взяла в руки лежащий на телеге лом. Ларн почувствовал жуткие спазмы в животе, когда увидел, как она подсунула лом под окоченевшее тело Ледена и навалилась на металл всем своим весом. Лед треснул, и подскочивший труп был ловко подхвачен и брошен в телегу ее сестрами по ополчению. Потом две из них впряглись в телегу, две другие, не давая грузу вывалиться, встали по бокам, и старухи, кряхтя и охая, повезли прочь свой груз.

— Что вы будете с ними делать? — закричал им вслед Ларн, хотя и не был вполне уверен, что хочет узнать ответ.

— Их похоронят, — сказала старуха, с которой он говорил ранее. — Со всеми почестями, как героев. Похоронят на холме, за старым пласталеварным заводом на Гренадерском Плацу. На Холме Героев — его еще так называют… По крайней мере, нам так говорят, — неуверенно прибавила она, снова поведя плечом. — Мы лишь перевозим тела. Дальше ими занимаются другие.

Сказав это, она повернулась спиной к страшному грузу на телеге и вместе с другой женщиной потянула ее в сторону городской окраины. Глядя, как они удаляются, Ларн с опозданием попытался вспомнить слова одной из молитв, которые он выучил еще ребенком. Эта молитва могла бы облегчить душам его погибших товарищей проход в мир, где они должны будут встретиться в раю с Императором. Но сознание его сейчас было как чистый лист, а в изнывающей от горя душе не чувствовалось ничего, кроме тоски и опустошения. Все молитвы словно вылетели у него из головы.

— Сними куртку и приспусти гимнастерку, — услышал он вдруг позади себя чей-то голос.

Обернувшись, Ларн оказался лицом к лицу с сухопарым варданцем-врачом в забрызганной кровью шинели и с перекинутой через плечо сумкой.

— Если хочешь, чтобы я обработал твою рану, мне нужно сначала ее осмотреть, — заявил медик, открывая свой ранец.

Бросив взгляд на свое левое плечо, Ларн, к своему великому изумлению, обнаружил в эполете куртки маленькую дырку, вокруг которой запеклась кровь. Смутно припомнив внезапную острую боль в плече, которую он почувствовал, когда брошенная в траншею ручная граната взорвалась у него за спиной, он сделал все, как сказал ему медик, предоставив тому доступ к ране: снял куртку и приспустил гимнастерку.

— Хм… У меня для тебя хорошая новость: жить будешь, — заключил врач, ощупывая дрожащего от холода Ларна. — Похоже, тебя задело шрапнелью. Повредило мягкие ткани… однако не думаю, чтобы кость была задета.

Достав из своей сумки пакетик какого-то белого порошка, медик обильно посыпал им рану и, плотно прижав к ней марлевую подушечку, для закрепления наложил поверх с полдюжины кусков лейкопластыря.

— Ты ведь не предполагал, что в тебе дырка, верно? — поинтересовался военный врач.

Увидев, что Ларн кивает, он продолжил:

— Вероятно, последствия шока. Хлебни рекафа. Также неплохо перекусить, если найдешь чем, конечно. Это поможет тебе прийти в себя. Хотя сразу предупреждаю: вряд ли в ближайшее время ты мне скажешь за этот совет спасибо. Как только оцепенение пройдет, ты, по всей вероятности, почувствуешь дикую боль. У тебя есть морфий?

— Четыре пузырька, — подтвердил Ларн. — Входят в мою аптечку.

— Это хорошо. Дай-ка мне ее посмотреть, — сказал врач.

Увидев, что Ларн колеблется, он властно протянул к нему руку.

— Инспекционный досмотр. Как ротный офицер медицинской службы, я обязан проверить, должным ли образом укомплектовано ваше снаряжение!

Вытащив из специального отделения на поясе тонкий деревянный футляр продолговатой формы, выданный ему еще на Джумаэле, Ларн послушно передал его старшему по званию. Сломав печати, военный медик сдвинул крышку футляра и внимательно осмотрел его содержимое.

— Морфий. Зажимы для вен. Стерилизующая жидкость. Коробка противогаза из кожзаменителя. Да… откуда бы тебя ни прислали, там, похоже, не принято отправлять своих детей на войну неподготовленными. Тем не менее сейчас я нуждаюсь в медикаментах куда больше, чем ты. Так что придется мне кое-что реквизировать из твоих запасов.

— Но вы не можете просто так брать что-то из моей персональной аптечки! — вне себя от возмущения воскликнул Ларн. — В уставе ясно сказано, что…

— В уставе много чего сказано, салажонок, — перебил его врач, набрав целую пригорошню медикаментов из комплекта гвардейца и бросая их к себе в сумку. — Хотя можешь мне поверить, какой бы гений его ни написал, он ни разу не дал себе труда проверить, как это все работает на практике. Ладно, оставлю тебе половину комплекта марлевых бинтов, морфия и зажимов. Плюс тебе остается репеллент. Учитывая местный климат, здесь от него не слишком много проку.

— Ну а что, если меня серьезно ранят?!

— Тогда тебе будет нужен врач. Ты только крикни погромче, и я буду тут как тут.

Бросив изрядно опустевшую аптечку обратно, военный медик закрыл сумку, после чего еще раз взглянул на Ларна.

— Так… — медленно произнес он, — судя по тому, что ты стоишь здесь неприкаянный, думаю, тебя еще никуда не определили…

— Нет. Видите ли… я… Моя рота была уничтожена и…

— Тебе надо повидать капрала Владека, — решительно заявил медик. — Он тебя пристроит. Скажи ему, что тебя прислал офицер медицинской службы Свенк.

— Капрал Владек… А это где?

— А вон там, — уже поворачиваясь, чтобы уйти, сказал врач, указывая рукой на вход в один из многочисленных подземных блиндажей. — Казарменный блиндаж номер один. Владек — наш интендант. Вор, падальщик, мусорная крыса и самый отъявленный мародер в нашем секторе. Ты его узнаешь, как только увидишь. Да, салажонок, и позволь мне дать тебе один мудрый совет. Не пей больше двух кружек рекафа из того, что предложит тебе Владек. Иначе и не заметишь, как в одиночку бросишься в атаку на орков.

Когда Ларн стал спускаться по неровным ступеням блиндажа, его встретила густая теплая волна спертого воздуха с тяжелой примесью дыма и пота. Со слезящимися в этом чаду глазами он прошел мимо двух сидящих в проходе гвардейцев, азартно играющих в кости, после чего оказался в указанном ему помещении. Внутри он увидел два ряда ржавых металлических коек, стоящих по обе стороны от расположенной в центре чугунной печки, и целую группу варданцев, занятых каждый своим делом. Кто обедал, кто беседовал, кто чистил оружие. Ларн уже хотел спросить, не видел ли кто капрала Владека, но, заметив обособленно сидящего в углу за столом одного особенно неряшливого небритого варданца в замызганной гимнастерке, сразу вспомнил описание военного медика и тотчас понял, что нашел нужного ему человека.

Ветхие полки, а также выбитые прямо в земле ниши за спиной капрала буквально ломились от накопленных им сокровищ — подобранного на поле боя разного рода военного снаряжения. Ларн разглядел батареи для лазганов, фраг-гранаты, коробки с сухим пайком, патроны к дробовику, штыки и ножи всех возможных форм и размеров, саперные лопатки, кирки, топорики, потайные фонари, полные комплекты форменной одежды, каски, бронежилеты и даже большой металлический коготь, который мог быть сорван лишь с руки убитого орка. На столе и на полу вокруг капрала валялось множество вещмешков стандартного образца, в содержимом которых он сейчас деловито копался, своим мрачным энтузиазмом напоминая главаря разбойников, в спокойной обстановке перебирающего недавно награбленное добро.

— Капрал Владек? — спросил Ларн, подходя к столу. — Офицер медицинской службы Свенк сказал, что мне следует вам показаться.

— А!.. Еще одна порция пушечного мяса! — весело сверкнув на Ларна красными, как у кролика, глазками, воскликнул капрал и стал суетливо отодвигать в сторону вещмешки, чтобы расчистить для гостя стол. — Всегда рад новому зерну в нашей мельнице! Добро пожаловать в 902-й Варданский, салажонок! Ну-ка, найди себе где-нибудь стул… Не желаешь рекафа? Я тут сварил немного.

Повернувшись к помятому котелку, опасно стоящему перед ним на маленькой раскаленной плитке, капрал достал две эмалированные кружки и наполнил их до краев черной кипящей жидкостью. Тут он заметил, что Ларн мрачно смотрит на один из вещмешков на краю стола.

— Ну, поехали! Две кружки специального рекафа от Владека, свежего и горячего! — настаивал капрал. — Как ни прискорбно, нам тут вместо натурального продукта приходится довольствоваться отваром из размолотых корней и клубней местных растений. Что поделать. Даже самому Императору, окажись он здесь, было бы непросто отыскать в этой адской дыре хоть немного настоящего рекафа, а ведь мы знаем, он может творить чудеса. Чтобы придать напитку чуть больше крепости, я добавил в него одну десятую дозы стимулирующего порошка, который, между прочим, действует как чудесный ароматизатор. Однако я вижу, салажонок, ты, кажется, заинтересовался одним из моих последних приобретений? Хотя внутренний голос подсказывает мне, что, судя по выражению твоего лица, вряд ли мне стоит ждать от тебя делового предложения.

— Этот вещмешок… — начал Ларн, чувствуя, как при виде маркировки «14-й Джумаэльский» у него внутри все сжалось, — … мог принадлежать одному из моих друзей.

— Я бы совсем этому не удивился, — заметил Владек и указал на лежащую возле него на полу груду вещмешков. — Если и не этот, то, возможно, один из тех. И что с того? Можно подумать, это снаряжение может как-то помочь его прежним владельцам. А между тем кто знает, возможно, от того, получат ли его уцелевшие, будет зависеть их жизнь и смерть. Это всего лишь вопрос справедливости и разумного распределения ресурсов, салажонок. Что в нашем случае означает: живые должны получить то, от чего мертвым больше нет никакого прока. Кроме того, если бы у меня не хватило мудрости освободить мертвые тела от уже ненужного им груза, это наверняка сделал бы кто-то другой. Ты что, предпочел бы, чтобы я позволил всем этим вещмешкам попасть в руки кого-то из отряда гражданского ополчения, так чтобы мы потом по частям выкупали все их содержимое? Это Брушерок, салажонок! Забудь девять десятых той дребедени, которой тебя научили. Здесь закон не на девяносто, а на все сто процентов на стороне имущих.

— И если меня убьют, — раздраженно спросил Ларн, — вы и мое тело точно так же оберете?

— В мгновение ока, салажонок! Возьму твой лазган, твой штык, твой вещмешок, твои ботинки, не говоря уже о медикаментах, которые глубокоуважаемый Свенк по доброте душевной тебе оставил. Все, что могло бы представлять для нас интерес. Но тебе не стоит чувствовать себя хоть в чем-то обманутым. То же самое может произойти здесь с каждым, включая и меня самого. Скажем, если меня завтра убьют, то, полагаю, с меня сорвут одежду и поделят имущество раньше, чем мое тело остынет.

— Не очень-то похоже, чтобы это когда-нибудь случилось! — с презрением бросил Ларн. — Как такое может произойти, если вы сидите здесь, под землей, в тепле и безопасности, когда снаружи погибают хорошие люди!

— Хорошие люди, говоришь? — переспросил Владек низким от злобы голосом, и вся видимость теплоты, искусственно созданная им чуть ранее, мгновенно исчезла. — Только не рассказывай мне, салага, как погибают хорошие люди! За те десять лет, что я провел в этой выгребной яме, я видел, как погибают люди — плохие и хорошие, — погибают тысячами! Некоторые из них были моими друзьями. Другие не были. Но любой из них стоил несравненно больше, чем ты и все твои пустоголовые друзья-рекруты, вместе взятые! Ты что же, думаешь, раз я здесь сижу, то и пороха не нюхал? Да я убивал врагов Императора, когда тебя еще от материнской груди не отняли! Иначе как, думаешь, получилось, что я теперь с такой ногой?!

И тут, схватив со стола лежащий перед ним огромный нож для ближнего боя, Владек вдруг со всего маха рубанул им по своей левой ноге. Широкое лезвие ударило по его колену и с гулким металлическим звоном отскочило от штанины форменных брюк.

— У вас что, аутентическая нога? — спросил шокированный Ларн.

— Аутентическая? Ха! Это было бы чудесно! Вот только, наряду со всем остальным, с бионикой тут страшная напряженка. Это «неподвижный протез левой ноги, модель три». Мне пришлось выменять его на детали выведенного из строя «Стража». Не говоря уже о том, сколько взял с меня проклятый апотекарий, чтобы мне эту штуку приладить!.. Ну а теперь, салажонок, думаю, самое время тебе наконец сесть за стол и перестать скулить… пока твой длинный язык и черная неблагодарность за мое гостеприимство не вывели меня настолько, что я понапрасну плесну этот прекрасный рекаф в твое глупое соплячье лицо!

Услышав в другом углу землянки чей-то смех, Ларн вдруг понял, что и остальные варданцы, должно быть, слышали каждое адресованное ему слово. С горящим от смущения и стыда лицом, с низко опущенными глазами, поскольку из-за залитых алой краской щек он ни с кем не хотел встречаться взглядом, Ларн придвинул стул и уселся напротив капрала.

— Хлебни рекафа, салажонок, — уже миролюбиво произнес капрал, и стало ясно, что буря гнева утихла так же быстро, как и началась. — Давай начнем снова. Ты и я. С чистого листа. В конце концов, я знаю, у тебя был тяжелый день, и нужно делать на это скидку. Не так уж часто гвардейцу доводится обнаружить, что его высадили не на ту планету!

— Так вы об этом знаете?! — изумленно воскликнул Ларн. — Вам что, рассказал это кто-то из тех, кто был со мной в траншее? Репзик сказал?

— Репзика больше нет, салажонок, — произнес Владек. — Он погиб во время последней атаки. Мы, кажется, говорили с тобой о хороших людях? Ну так вот: Репзик был одним из самых лучших. Я знал его в общей сложности почти двадцать лет. Еще с Вардана. Даже раньше, чем нас обоих записали в Гвардию. Я рассказал, как я выменял себе эту ногу на детали механического «Стража»? Так это Репзик вызвался пойти на нейтральную полосу, чтобы мне их достать. Как я уже тебе сказал, хороший человек! Но если отвечать на поставленный тобой вопрос, то нет. Это не Репзик рассказал мне о твоем несчастье. Это был Келл. Впрочем, к тому времени я уже все равно успел узнать об этом из других источников.

— Из других источников? Откуда же?

— От Космического Флота. Около получаса назад командование сектора передало с еще находящегося на орбите транспорта сообщение, в котором нам предписывалось информировать только что выброшенную ими роту гвардейцев о том, что эта планета на самом деле не Сельтура Семь. Похоже, в спешке и суматохе выброски они совсем забыли вам сказать об этом. Достойная сожаления ошибка, произошедшая в результате временного сбоя в системе коммуникаций. Вот в точности их слова, если не ошибаюсь. СНАФ, как мы здесь называем подобные случаи.

— СНАФ?

— Ситуация Нормального Абсолютного Форс-мажора. Этот удачная аббревиатура частенько используется здесь, в Брушероке. Хотя вместо форс-мажора, если хочется, можно вставить и какое-нибудь другое слово.

— Но раз они осознали свою ошибку, не означает ли это, что меня вскоре отсюда отзовут и куда-нибудь перенаправят? — спросил Ларн, и сердце его вновь наполнилось надеждой.

— Нет, салажонок. Честно говоря, когда с транспорта поступило сообщение о недоразумении с твоей ротой, это была, скорее, сопутствующая информация. Главной же целью их послания было потребовать у нас отчета о том, что за ерунда произошла с их драгоценным десантным модулем. Мне сказали, что их реакция, когда они узнали, что модуль был сбит и никогда уже к ним не вернется, была неподражаемой. Теперь они уже, вероятно, снова в пути и далеко от этой планеты.

— Так, значит, я здесь застрял? — угрюмо спросил Ларн.

— Как и все мы, салажонок, — подтвердил Владек и, нагнувшись, начал копаться в стоявшем под столом ящике, доверху набитом темно-серыми камуфляжами. — Давай допивай свой рекаф, и мы посмотрим, что тут тебе подойдет. Кажется, есть у меня одна совсем новая шинель камуфляжной расцветки для уличного боя. На первое время вряд ли мы найдем тебе что-то лучше. Она поможет тебе слиться с ландшафтом и не стать легкой мишенью, не говоря уже о том, что она тебя согреет. Знаешь, порой здесь бывает так холодно, что, опорожняя мочевой пузырь, роняешь на землю кубики льда. Вот она! Думаю, прекрасно тебе подойдет… ну, более-менее. Не стоит обращать внимания на эти пятна на рукавах. Уверен, ты легко ототрешь их, как только кровь подсохнет.

Спустя десять минут, благодаря любезности капрала Владека и обилию накопленных им запасов снаряжения, Ларн уже был новоиспеченным владельцем шинели, пары вязаных шерстяных перчаток, двух фраг-гранат, подбитой мехом каски, маленького точильного камня, а также коммуникатора с крохотными наушником и микрофоном, который был настроен на частоты, используемые варданцами для связи. Затем, когда Ларн наконец допил свою кружку горького, как полынь, эрзац-рекафа, Владек попросил его показать идентификационные знаки и занес его имя и номер в какую-то висящую рядом таблицу.

— На этом пока все, салажонок, — сказал капрал. — Через пятнадцать часов тебе будет нужно прийти сюда и повидать меня снова. Тогда я тебе выдам кое-что из наиболее ценного и дефицитного снаряжения: энергоемкие комплекты батарей для твоего лазгана, еще несколько фраг-гранат, лазпистолет, дымовые гранаты и всякое такое…

— Почему через пятнадцать часов? — недоуменно спросил Ларн.

— Ха! Достаточно скоро ты узнаешь, салажонок, что есть некоторые вопросы, которые тут лучше не задавать. Это один из них. Просто приходи ко мне снова через пятнадцать часов и постарайся до той поры не думать об этом. Да, и вот еще что, салажонок… Чуть не забыл. Тебе еще полагается вот это…

Сняв с полки за его спиной тонкую черную книжицу с названием «Памятка имперского пехотинца для поднятия боевого духа», Владек протянул ее через стол Ларну.

— Но, капрал, у меня уже есть одна, — возразил тот. — Мне выдали экземпляр «Памятки» еще на Джумаэле, в первый же день нашей базовой подготовки.

— Что ж, поздравляю тебя, салажонок, — ответил ему Владек, — теперь у тебя будет два экземпляра. Поверь, они еще понадобятся, и лучше, чтобы их хватило подольше. Когда ты поближе узнаешь трудности нашей жизни в Брушероке, то поймешь, что здесь эта книжица просто жизненно необходима. Знаешь, бумага, на которой она напечатана, такая мягкая и пористая…

Передав ему книжку вместе с идентификационными знаками, Владек повернулся к плитке, чтобы налить себе еще одну кружку горячего рекафа.

— Ну вот… Теперь у тебя достаточно снаряжения для жизни здесь, салажонок, — заявил Владек и, снова обернувшись к Ларну, кивнул на что-то за его спиной. — Следующее, что тебе надо сделать, — это решить вопрос со стрелковым расчетом. К счастью, вот идет наш ротный командир, прямо как по заказу.

Увидев краем глаза, что к ним приближается фигура в серой шинели, Ларн вскочил со стула и, отдавая честь, вытянулся в струнку. К своему удивлению, он обнаружил, что напротив него стоит тот самый сержант-варданец, который ранее на его глазах возглавил контратаку на орков.

— С чего это салаги мне теперь честь отдают, Владек? — спросил сержант и, пройдя мимо Ларна, принял кружку рекафа из рук подобострастно нагнувшегося к нему капрала. — Он меня с генералом случайно не перепутал?

— Вполне понятная ошибка, принимая во внимание ваш командирский вид и представительную наружность, сержант, — ответил Владек, улыбаясь. — Кроме того, я только что ему сказал, что вы наш ротный командир. Вероятно, он подумал, что вы лейтенант.

— Лейтенант?! Я разочарован, Владек. Я думал, раз уж меня принимают за офицера, то я по меньшей мере сойду за полковника.

Едва заметная тень улыбки скользнула по его губам, и сержант повернулся к Ларну:

— Кстати, можете уже опустить руку, рядовой. Даже если б я и был лейтенантом, мы тут не слишком растягиваем процедуру приветствия. Иначе орки получают больше времени, чтобы прицелиться. Полагаю, у вас есть имя? Кроме «салажонка», разумеется?

— Рядовой первого класса Ларн Арвин А., сержант! Призван для несения службы! — выпалил Ларн, уронив руку, но все еще продолжая стоять по стойке смирно. — Идентификационный номер восемь, один, пять, семь, шесть, штрих…

— Отставить, Ларн, — прервал его сержант. — Вольно. Оставьте это для парадного смотра. Как я уже сказал, мы здесь не очень расположены к церемониям. Ну ладно. Тогда вот что… Полагаю, вы уже сказали капралу Владеку свои имя и номер, чтобы он направил их в штаб?

— Так точно, сержант.

— Хорошо. Возможно, что приказом штаба вас направят служить в какое-нибудь другое место в городе. Пока же ваш статус в новых для вас частях достаточно ясен. Вы были выброшены в наш сектор: это означает, что вы теперь находитесь в нашем подчинении. Таким образом, Ларн, до дальнейших распоряжений командования вы приписываетесь к Девятьсот второму Варданскому полку. Добро пожаловать в роту «Альфа». Меня зовут Челкар. До тех пор пока вас еще куда-нибудь не назначат или штаб не удосужится прислать нам нового лейтенанта, вы будете выполнять мои приказы. Все ясно?

— Так точно, сержант.

— Давно орла носите?

— Орла, сержант?

— Я спрашиваю, как давно вас призвали в Гвардию?

— Четыре месяца назад, сержант.

— Четыре месяца? Так вы что, еще совсем зеленый? Не участвовали в больших сражениях?

— Никак нет, сержант. Сегодня был мой первый бой.

— Хм… По крайней мере, вы его пережили. Полагаю, это кое о чем говорит…

На мгновение его глаза стали грустными, а взгляд отстраненным. Челкар молчал. Сейчас, в этой тишине, он определенно принимал какое-то важное решение, и Ларн почувствовал, что ему просто необходимо заявить о своей ценности.

— Вам не нужно беспокоиться на мой счет, сержант, — сказал он. — Я никого не подведу. Я — гвардеец. Я исполню свой долг!

— Уверен, что исполнишь, Ларн, — с серьезным видом произнес Челкар. — Только помни, твой долг заключается еще и в том, чтобы во время боя остаться в живых и на следующий день вступить в новый бой. А для этого тебе нужно делать следующее… Тебе нужно беспрекословно выполнять приказы. Нужно все время держать глаза и уши открытыми. Нужно прикрывать спины своих товарищей, в то время как они будут прикрывать твою. Но прежде всего — запомни! — никакого героизма! Никакого упрямства! Никакого ненужного риска! Это Брушерок, Ларн. Здесь нет героев — орки их всех давно истребили. Мы поняли друг друга?

— Так точно, сержант!

— Что ж, хорошо, — заключил Челкар, после чего повернулся и крикнул одному из сидящих у печки гвардейцев: — Давир! Подойди сюда и познакомься с новобранцем!

Проследив за взглядом сержанта, Ларн увидел, как из группы варданцев вышел некто очень низкорослый и коренастый и уверенным шагом направился от печки в их сторону. Ларн его тут же узнал, и сердце его упало, так как это оказался тот самый уродливый карлик-гвардеец, который сразу после боя вернул ему оброненный лазган.

— Давир, это Ларн.

— Мы уже встречались, сержант. Привет, салажонок!

— Это хорошо, — сказал сержант. — Ларн, я назначаю вас в третье звено, под командование Давира.

— При всем моем уважении, сержант, — начал было Давир, — учитывая, что у салажонка совсем нет опыта, не лучше ли было его направить в какое-нибудь другое место, пока он не встанет на ноги? Третье звено… Это ведь на передовой, в конце-то концов!

— У нас вся рота на передовой, Давир, — возразил Челкар. — Если бы ты во всем нашем секторе смог мне назвать хоть одно место, куда бы я мог его отправить в уверенности, что его там не подстрелят орки, я бы с удовольствием тебя послушал. Кроме того, в твоем расчете сейчас как раз недокомплект. Он нужен вам, и я знаю, что могу на тебя положиться. Ты за ним присмотришь, расскажешь ему, что к чему…

— Конечно, вы правы, сержант! — с плохо скрываемым раздражением согласился Давир. — Что ж, тогда пошли, салажонок. Бери свой вещмешок и следуй за мной. Нам еще столько орков надо убить… тебе и мне.

Повернувшись, Давир пошел прочь, да так резво, что Ларну пришлось ускорить шаг, чтобы его догнать. Затем, когда тот уже выходил из дверей в дальнем конце казармы и поднимался по ступеням, ведущим из блиндажа, Ларн слышал, как варданец ядовито бормочет себе под нос:

— …нужен вам! Нужен ему! Вот варданская задница! Черт, будто мне охота с этим салагой нянчиться! Будто недостаточно того, что я провел десять лет в компании жирного слабоумного Булавена… Теперь они подумали и решили посадить мне на шею необстрелянного юнца! Еще одна проблема на мою голову. Вот проклятие!

Достигнув последней ступени лестницы и вдохнув холодный воздух, Давир придержал шаг и, обернувшись, окинул Ларна испепеляющим взглядом:

— Давай, салажонок, шевелись. Не могу же я убить на тебя целый день. Хотя мне, наверное, нужно благодарить небеса за то, что ты управился подняться по ступеням, не потеряв при этом лазган. Не то чтобы я предлагал тебе это сделать, имей в виду. Еще раз посеешь эту чертову штуковину, я ее искать не буду. Если ты намерен противостоять оркам лишь с тем оружием, которым тебя наградила природа, — отлично! Только в следующий раз не рассчитывай ни на чью помощь. Лично я даже не посмотрю в твою сторону. А теперь пошли. Давай-ка побыстрее. И когда будем подходить к окопам, пригни, черт возьми, пониже свою дурную голову. Не то чтобы мне было очень неприятно увидеть, как орки тебе ее отстрелят… просто, понимаешь, всегда есть риск, что проклятые зеленокожие промахнутся и, чего доброго, еще в меня попадут.

Так это и продолжалось: безудержные тирады Давира, полные жалоб и оскорблений, не прекращались ни на секунду, а идущему за ним по пятам Ларну не оставалось ничего другого, кроме как молча следовать за новым командиром вверх по пологой насыпи в сторону стрелковых траншей на передовой. И когда они, уже пригибаясь к земле, бежали к своей конечной цели, а излияния Давира все не прекращались, Ларн вдруг поймал себя на том, что обдумывает мысль, которая еще несколько минут назад даже не пришла бы ему в голову.

Внезапно он понял, что, как ни странно, ему приятно вспомнить те старые добрые времена, когда его командиром был сержант Феррес.

Глава восьмая

14:59 по центральному времени Брушерока

БОЕВЫЕ ПОТЕРИ

КРАМОЛЬНЫЕ МЫСЛИ ОБ УБИЙСТВЕ ГЕНЕРАЛОВ

НАУЧНО ОБОСНОВАННЫЕ ОТВЕТЫ И ВНЕЗАПНЫЕ ПРОЗРЕНИЯ

КОЕ-ЧТО О ЖИЗНЕННО ВАЖНЫХ РЕСУРСАХ И РАЗНООБРАЗНЫЕ СПОСОБЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ПРЕЗЕРВАТИВОВ

ВЫСШАЯ МАТЕМАТИКА БОЙНИ И ПРОБЛЕМА РАСЧЕТА СРЕДНЕЙ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ ЖИЗНИ НА ПЕРЕДОВОЙ

ПРАВДА ЖИЗНИ, ПО ДАВИРУ

Печатный пресс вдруг умолк. Хотя для лейтенанта Делиаса механический стук этой машины всегда был источником раздражения, теперь, когда неприятный звук прекратился, наступившая тишина неожиданно наполнила его сердце страхом. Сидя за конторкой в тесных стенах своего беспокойного офиса, он бросил растерянный взгляд сквозь потрескавшееся стекло перегородки, отделяющей его от печатного цеха, но от вида погруженных в свое дело штатных сотрудников из гражданского ополчения у него еще сильнее заныло под ложечкой. Пожилые смотрители Церн и Вотанк сейчас были заняты подготовкой к работе древних частей печатного пресса: Церн смазывал машинные ролики, а Вотанк устанавливал сверху резервуар с чернилами, которые предназначались для последнего печатного выпуска. Из-за перегородки рядом с ними то и дело выныривала голова слабоумного калеки Шулена, который с вечно подергивающимся от нервного тика лицом ходил туда-сюда прихрамывая и беспорядочными взмахами швабры безуспешно пытался подмести пол. Лишь наборщик Феран томился без дела. Равно выражая на лице ожидание и досаду, он стоял у пустой наборной доски и вопрошающе глядел через стекло перегородки на Делиаса. Когда их взгляды встретились, Феран с немым укором поднял руку, указывая лейтенанту на хронометр, висящий над печатным прессом.

«Пятнадцать ноль-ноль, — подумал Делиас, сердце которого невольно сжалось, когда он проследил взглядом, куда указывает костлявый палец Ферана, и посмотрел на хронометр. — Теперь у нас только час до того, как я буду должен отнести на одобрение наш последний выпуск комиссару Вальку! Всего лишь час! Я должен что-то найти для печати. Хоть что-нибудь!»

В отчаянии Делиас вновь обратил взгляд на кипы официальных бумаг, которые в беспорядке громоздились на его конторке. Среди сваленных в кучу документов были сводки о положении на разных участках фронта, депеши с мест сражений, статистика потерь, краткие официальные сообщения, распечатка переговоров командиров — в них при желании можно было найти запись о любом событии, которое произошло в городе Брушерок за последние двенадцать часов. И все же, вопреки тому, что, как ему казалось, он уже долгие часы кропотливо изучал лежащие перед ним горой отобранные документы, Делиас не нашел ничего, что могло бы подойти для его цели.

«Ну ни одной хорошей новости, о которой можно было бы сообщить, — невесело подумал он. — Сегодня все то же самое, что и во все другие дни. Только плохие известия, которые нельзя печатать. Комиссар за такое расстрелял бы меня на месте».

Его мысли плавно перетекли к тому дню, когда два года назад он получил работу в представительном здании штаба в самом центре Брушерока. Поначалу он думал, что получил штабное назначение, и был несказанно этому рад. Затем, когда его перевели в мрачное подвальное помещение типографии и сказали, что теперь для назидания и поднятия духа защитников города его задачей будет дважды в день выпускать информационный бюллетень и пропагандистский листок, он возликовал еще больше. Казалось, это было ответом на его молитвы: положение при штабе, свой собственный офис и, главное, теплое, престижное место подальше от линии фронта. Однако уже очень скоро он узнал, что жизнь официального пропагандиста едва ли можно назвать счастливой. И это было тем более верно, когда в его обязанности входило излучать уверенность в победе, в то время как реальные боевые действия, которые велись здесь, в Брушероке, были полны обескураживающих неудач и очевидных для всех поражений.

«Мы проигрываем эту войну… — думал он, столь погруженный в собственную проблему, что едва ли сознавал все грандиозные последствия этого утверждения. — Мы проигрываем эту войну. Такова реальность, и у меня, похоже, всего час, чтобы найти хотя бы крупицу хороших новостей для бюллетеня, который должен утверждать обратное».

Услышав звук открывающейся двери офиса, Делиас поднял голову и увидел Шулена, который шаркающей походкой прошел в узкий дверной проем. Беззвучно шевеля губами и конвульсивно подергиваясь всем телом, Шулен проковылял в его направлении, неся в трясущейся руке корзину для бумаг. Безобразный шрам на его виске, оставшийся от повредившей ему мозг пули орка, сразу же бросался в глаза.

— Что тебе, Шулен? — устало выдохнул Делиас.

— Уб… уб… уб… уборка! — брызжа слюной, едва сумел выговорить заика Шулен и, склонившись над столом, принялся смахивать в урну разбросанные на столе у Делиаса бумаги.

В раздражении Делиас на некоторое время предался мрачным размышлениям, не стоит ли ему все проблемы свалить на уборщика. «Я могу сказать комиссару Вальку, что все это вина Шулена, — злобно подумал он. — Что мы уже заканчивали верстку последнего выпуска, когда он вдруг налетел сдуру на наборную доску, опрокинул ее на пол и в одно мгновение уничтожил результаты всей нашей работы. Если комиссар решит воздать ему по заслугам и расстреляет бестолкового увальня, лично мне его не хватать точно не будет». Однако почти тут же он сообразил, что для того, чтобы его план сработал, все остальные штатные сотрудники должны будут подтвердить его историю, а ни Феран, ни другие его не поддержат. Они всегда защищали Шулена, баловали его, как балуют в семье умственно отсталого ребенка, и уж конечно восстанут против любой попытки сделать из него козла отпущения. Но тут его взгляд вдруг зацепился за несколько слов на одном из смятых листков в руке Шулена, и он сразу же понял, что искомый ответ найден.

— Стой! — гаркнул лейтенант на Шулена и, протянув руку, ударил того металлической линейкой по пальцам. — Оставь корзину здесь и скажи Ферану, что через пятнадцать минут у меня для него будет экземпляр вечернего выпуска.

— Пь… пь… пь…

— Пятнадцать минут, — с нажимом повторил Делиас и, забрав из рук Шулена замеченные бумаги, стал разглаживать смятые листы, чтобы их можно было как следует прочесть. — А теперь пошел вон с глаз моих!

Это было донесение о боевом столкновении, в котором сообщалось об атаке орков в секторе 1–13, имевшей место два с половиной часа назад. Однако Делиаса больше заинтересовало не само донесение, а прилагаемый к нему отчет, где говорилось о событии, которое непосредственно предшествовало атаке. В отчете содержалась информация о крушении на нейтральной полосе десантного модуля с ротой гвардейцев на борту. Читая отчет, Делиас все больше убеждался, что это именно то, что он так долго искал. Само собой разумеется, что изложение событий надо было немного переписать. Чтобы комиссар Вальк остался доволен, требовалось совершенно бессмысленную гибель людей превратить в громогласную победу. Все необходимые элементы теперь были у него под рукой, надо было только слегка подкорректировать детали, так чтобы события в секторе 1–13 наилучшим образом соответствовали его цели. «Да-да, это именно то, что мне нужно! — думал Делиас, лихорадочно перебирая целую серию возможных заголовков. — „Десант из космоса срывает атаку врага!“ „Победный прорыв по всему сектору!“ „Беспорядочное отступление орков!“»

Затем новый заголовок пришел ему в голову, и по пробежавшим по шее мурашкам он понял, что попал в десятку.

«Разгром орков в секторе 1–13: победоносное прибытие 14-го Джумаэльского!»

С блаженной улыбкой на лице Делиас взял в руки стилус и принялся писать духоподъемный репортаж об этом яростном сражении, умело вплетая в повествование весь свой набор дежурных выражений и фраз, который накопился у него за долгие годы работы пропагандиста. «Героическое сопротивление! Самоотверженная оборона! Триумф веры и праведного гнева над дикостью ксеносов!» Правда, иногда, когда он задумывался над конструкцией нового предложения, так чтобы придать ему больше риторической выразительности и агитационного пыла, неясный, едва слышный голос совести все же тревожил его очерствевшую душу, но Делиас уже давно научился не обращать на это внимания. «Не моя же в том вина, — говорил себе он, — что мне приходится лгать и искажать факты. Всем ведь известно, что правда погибает на войне первой». Как офицер службы информации, он просто обязан был подходить к своей работе творчески, иначе рисковал сыграть на руку неприятелю. Да, он всего лишь исполнял свой долг, не более…

И в конце концов, разве не главным было сейчас поддержать в солдатах боевой дух, используя все возможное, что только в человеческих силах?

— Пожар… — с нескрываемой злобой произнес Давир, когда они уже сидели в стрелковой траншее. — Вот что я хотел бы увидеть! Пожар, который бы выжег все здание ставки, а также всех тех тупых ублюдков, кто там находится! А если бы пламя охватило штаб командования сектора, было бы еще лучше! Это, в общем-то, не так уж и трудно сделать… Дали бы мне только гранатомет да пару зажигательных зарядов, я б в одно мгновение сжег оба этих проклятых объекта!

Ошеломленный, боясь поверить собственным ушам, Ларн молча выслушал его очередную тираду. С тех пор как они короткими перебежками наконец достигли траншеи, прошло уже полчаса, и незаметно неиссякаемый поток жалоб Давира вдруг сменился пространными рассуждениями, в которых он открыто разбирал варианты уничтожения высшего командного состава при ставке, ответственного за ход военной кампании в Брушероке. Однако еще более невероятным для Ларна оказался тот факт, что все остальные в траншее просто сидели и слушали, как будто это была самая обычная в мире вещь — свободно говорить об убийстве командиров и открыто призывать к мятежу. Чем дольше длился монолог Давира, тем меньше и меньше оставалось у Ларна сомнений в том, отчего война за этот город идет столь плачевно. Если такие настроения характерны для всех его защитников — чему удивляться?

— Конечно, я признаю, что подобраться к ним на выстрел гранатомета будет непросто, — между тем продолжал Давир. — Что сделаешь с усиленными патрулями по периметру?.. Но я уже вижу возможное решение. Надо только как-то выкрасть официальные пропуска. Вы бы и глазом моргнуть не успели, как я был бы уже в пределах периметра и перебил бы всех командующих ставки.

«Нет, эти люди не могут быть гвардейцами, — думал про себя Ларн, вглядываясь в лица четырех бойцов, сидящих вокруг него в траншее. — Положим, они неплохо отбили атаку орков часа два назад… Но где же их дисциплина?! Где преданность Императору? Это что же, все традиции, все предписания устава Гвардии для них ничего не значат? Как могут они сидеть сложа руки и спокойно слушать, как этот человек открыто призывает к измене?»

— У тебя все равно ничего бы не вышло, Давир, — задумчиво произнес сидящий напротив него варданец.

Это был высокий худой человек, сильно за тридцать, которого все здесь называли Учитель. То ли он на самом деле был когда-то учителем, то ли это была лишь кличка, данная ему за сутулые плечи и совиное лицо, но похоже, что прозвище это его вполне устраивало.

— Боюсь, проблема заключается в том, что в твоем модус операнди имеется ряд существенных недостатков, — продолжил Учитель, машинально проведя пальцами по подбородку, будто поглаживая несуществующую бороду. — Даже если предположить, что ты сумеешь заполучить необходимые пропуска, сомневаюсь, чтобы караульные службы периметра стали бы равнодушно смотреть, как ты стреляешь гранатами по их генералам. В конце концов, есть же в Гвардии установление против нецелевого использования боеприпасов. Кстати, даже если бы тебе каким-то образом удалось ускользнуть от охраны, неужели ты думаешь, что здания ставки и командования сектора были построены без широкого применения огнеупорныхматериалов? Не говоря уже об их оснащении различными системами безопасности, бронированными щитами, противопожарными устройствами и так далее? Нет, Давир, думаю, тебе придется найти какой-нибудь другой метод достижения своей цели.

«Может, они все-таки шутят? — подумал Ларн. — А вдруг? Может, это нечто вроде развлечения, смысл которого лишь в том, чтобы помочь скоротать время? Но они говорили об убийстве офицеров! Как можно над этим смеяться?»

— Тогда нужно просто захватить контроль над какой-нибудь из артиллерийских батарей, — не сдавался Давир. — Несколько мощных зарядов, пущенных в здание ставки, и парочку генералов я точно убью!

— Но ты же не на самом деле хочешь это сделать, — серьезно произнес до сих пор молчащий третий гвардеец, Булавен.

Обладатель огромной неуклюжей фигуры, почти медвежьего телосложения, с толстой шеей и буграми мышц на руках, Булавен в стрелковом расчете специализировался на тяжелом вооружении. К тому же он казался единственным в группе, кто сохранил в себе нечто вроде пиетета к жизни своих командиров.

— Если ты, Давир, начнешь убивать генералов, кто же тогда будет отдавать нам приказы?

— Ты говоришь так, свиная башка, будто тогда случится что-то ужасное! — с презрением бросил Давир. — А ведь начать с того, что именно по вине этих задниц в ставке и из-за их приказов у нас теперь тут такой бардак! Ты понимаешь… Не то чтобы я думал, что стоит их всех убить, и все чудесным образом изменится, и мы начнем побеждать в войне. Нет. Но если их кто-то убьет, хуже от этого здесь точно не станет. По крайней мере, это даст мне хоть какое-то удовлетворение. Приказы? Ха! Будто их чертовы приказы хоть раз приводили к цели, а не к тому, что положение становилось во сто раз хуже. Хочешь побольше узнать о приказах? Спроси Репзика. Если бы во время последней атаки какой-то высокопоставленный дурак не приказал батарейному командованию задержать поддержку артиллерией, он все еще был бы жив, наверное. А вот вам еще пример. Как насчет нашего нового друга? Все видели, что недавно случилось с десантным модулем? Спросите-ка салажонка, что он думает о приказе, который заставил его пролететь пол-Галактики для того только, чтобы участвовать в высадке не на ту планету.

Внезапно глаза всех, кто сидел в траншее, обратились к Ларну. Абсолютно уверенный в том, что выглядит сейчас как заяц, случайно попавший в свет фар проезжающей машины, молодой человек лишь беспомощно таращился на них, не зная, что сказать в ответ.

— Может, он все еще в шоке? — участливо предположил Булавен. — Ты как, салажонок? Ты в шоке?

— Больше похоже, что штаны обмочил от страха, — съязвил Зиберс, четвертый гвардеец в траншее.

Худой и жилистый, среднего телосложения, Зиберс выглядел моложе остальных, — быть может, ему было лет двадцать пять, тогда как Давиру и другим было точно давно за тридцать. Рыжеволосый, с изъеденным оспой веснушчатым лицом, Зиберс, ехидно улыбаясь, презрительно смотрел на Ларна:

— Вы только поглядите на него! Если б его кожа была еще чуть посерее, вы бы его на фоне грязи и не заметили! Хотите знать мое мнение? Он вам не скажет то, что думает, потому что боится, что его услышит какой-нибудь злой комиссар и тут же прикажет расстрелять!

— Хм… На этот счет тебе нечего волноваться, — сказал Давир. — Слышишь меня, салажонок? Можешь говорить свободно. Было, конечно, время, когда комиссары приходили на передовую, водили нас в атаку и все такое… Слава богу, наши друзья орки положили этому конец довольно быстро. Последний комиссар, у кого хватило ума пожелать войти в состав боевого соединения, давным-давно себя угробил по глупости. У тех же комиссаров, что остались, похоже, неплохо развит инстинкт самосохранения. Развит достаточно, чтобы любой ценой держаться от передовой подальше. Так что давай, салажонок, не смущайся. У тебя ведь должно быть собственное мнение? Вот мы его и послушаем…

— Да, в самом деле… — присоединился к просьбе Учитель. — Мне тоже было бы интересно узнать, что ты думаешь.

— Давай, салажонок, — стал грубо подначивать его Зиберс. — Чего ты ждешь? Гретч тебе, что ли, язык оторвал?

— Да не торопите вы его так, — куда более мягким голосом попытался урезонить их Булавен. — Как я уже сказал, он все еще в шоке. Уверен, со временем он нам все расскажет.

С выражением терпеливого ожидания на лицах гвардейцы успокоились, но все еще надеялись, что Ларн им ответит. Чувствуя себя крайне неуютно от мучительного сознания того, что четыре пары глаз уставились на него в тишине, тот какое-то время просто сидел, открыв рот: слова застревали у него в горле и он не мог их произнести. Затем, вспомнив обо всем, что он видел и слышал за последние несколько часов, хриплым от горя голосом юноша дал им ответ, на какой только был сейчас способен.

— Я… Я ничего не понимаю, — выдавил он из себя. — Ровным счетом ничего. Все, что случилось со мной сегодня, не имеет никакого смысла.

— А что тут понимать, салажонок?! — воскликнул Давир. — Мы застряли в этом чертовом городе. Нас окружают миллионы орков. Каждый день они пытаются нас убить. Мы же стараемся не дать им в этом преуспеть. Вот тебе и вся история.

— Только если принять это как очень сжатую версию изложения, Давир, — в свою очередь вступил в разговор Учитель. — Вот хотя бы то, что ты забыл упомянуть о прометии… О сложившейся патовой ситуации… Не говоря уже о некоторых более сложных измерениях проблемы.

— Вот и отлично, Учитель, — пожал плечами Давир. — Думаю, ты напрасно потратишь время, но, если хочешь, расскажи ему обо всем этом. А когда разговоритесь, не забудь его также просветить на предмет, как чистить зубы и подтирать зад, а то я бы не хотел увидеть тут у нас последствия его неумения справляться с исполнением этих двух жизненно важных функций. Короче, делай что хочешь, только делай это у бруствера, со стрелковой ступени. Сейчас все еще твоя очередь караулить. И помни: то, что нам теперь придется нянчиться с необстрелянным юнцом, совсем не значит, что орки отказались от своего намерения нас убить.

— Видишь их? — спросил у Ларна Учитель несколько минут спустя, когда стоял рядом с ним на стрелковой ступени, указывая куда-то в сторону нейтральной полосы, в то время как Давир с остальными, удобно расположившись на дне траншеи, азартно играли в карты. — Ту темно-серую рваную линию метрах в восьмистах отсюда? Это передовая орков.

Взяв полевой бинокль, который одолжил ему Учитель, Ларн направил его туда, куда указывал ему этот высокий человек, и стал напряженно вглядываться в раскинувшиеся перед ними просторы пустоши. Вот! Он увидел ее. Извилистую линию траншей, которая протянулась по всей длине сектора на той стороне нейтральной полосы. Скользя по ней взглядом, он замечал, как время от времени в его поле зрения попадает то орк, то гретчин. Вернее, их головы, которые высовывались лишь на мгновение и затем быстро исчезали, поскольку их обладатели тут же скрывались за бруствером, протянувшимся вдоль всей линии.

— Не пойму, как я не видел этого раньше? — удивился Ларн. — Полевой бинокль, конечно, помог, но теперь мне все так отчетливо видно… Как я мог этого не заметить?

— Все дело в восприятии, — начал объяснять Учитель. — Ты заметил, насколько серый здесь ландшафт? Грязь, скалы, небо, даже постройки? Когда человек впервые сюда попадает, детали окружающего мира легко сливаются для него в один монотонный цвет. Но есть и оттенки. Кто проживет в этом городе подольше, тот постепенно начинает их различать. Ты слышал, что в языках жителей некоторых заросших джунглями миров существует около сорока различных слов для зеленого цвета? На самом деле все эти сорок слов соответствуют различным оттенкам зеленого. Оттенкам, которые для нас ничем друг от друга не отличаются. Однако восприятие тех, кто проживает в этой зелени, так обострилось, что для них разница между ними так же очевидна, как разница между черным и белым. То же самое и здесь, в Брушероке. Поверь, ты сам удивишься, насколько хорошо твой глаз станет различать все оттенки серого, стоит тебе прожить в этом городе несколько месяцев.

Конечно, — продолжал он, похоже пребывая в восторге от того, что наконец-то нашел аудиторию, готовую слушать его многословные лекции, — в обычной ситуации ты, проявив известную наблюдательность, не пропустил бы линию обороны орков. Ряды наспех возведенных стен, земляных валов и частоколы штандартов их вожаков тянутся от одного сектора к другому. Еще могут быть искусственные завалы из сожженной техники и горы трупов, которые они используют для защиты от пуль вместо мешков с песком. Детали разнятся от сектора к сектору. Месяц назад мы размещались в секторе 1–11. Там орки применяли большие импровизированные баррикады, которые они сами же разметывали, когда бросались на нас в атаку. Затем они их снова отстраивали, но только для того, чтобы в следующее же крупномасштабное наступление опять разрушить. И так снова и снова… Видишь ли, у орков нет единой централизованной командной структуры, какая есть у нас. Допускаю, что когда их вожаки не слишком заняты грызней друг с другом, они объединяются под властью какого-нибудь одного военачальника. Но если взять положение в каком-то отдельном секторе, то там локальный вожак волен делать все, что ему заблагорассудится. И как иногда случается, противостоящий нам вожак, похоже, решил взять с нас пример — он приказал своим подчиненным копать и строить подземные блиндажи со скрытыми переходами и глубокими траншеями, а не типичные для орков нелепые крепости. Возможно, что он одареннее любого обычного лидера орков. Но также возможно, что он просто обезьянничает, копирует нашу тактику, не держа в голове никакого продуманного плана. На самом деле, применительно к оркам это всегда трудно определить. Даже мне, после десяти лет, что я здесь провел, все еще сложно бывает понять, с глупым орком я имею дело или с умным.

— Так что, вы тоже здесь уже десять лет? — удивился Ларн. — Когда Репзик сказал мне, что он здесь так давно, я едва смог в это поверить.

— Мы все здесь с того времени, — ответил Учитель. — Я, Давир, Булавен, Владек, Челкар, Свенк, Келл… Все, кто из нашей роты. Все, кто с Вардана, по меньшей мере. Конечно, многие прибыли сюда как пополнение. Как ты или Зиберс… Эти пробыли здесь значительно меньшее время.

— Так, значит, Зиберс не с Вардана?

— Он? Нет, как я уже сказал, он прибыл с пополнением. Присоединился к нам около двух месяцев назад, плюс-минус несколько дней.

— А в остальном полку как обстоит дело? Там, среди них, много новичков из пополнения?

— В остальном полку? Ты не понял меня, салажонок, — с грустью сказал Учитель. — Рота «Альфа» это и есть Девятьсот второй Варданский. Мы — всё, что осталось здесь от варданцев. Все остальные мертвы.

— Вы хотите сказать, что полк уничтожен?! — в ужасе воскликнул Ларн. — От целого полка остались в живых только две сотни человек?!

— Все еще хуже, салажонок. Когда мы только высадились в Брушероке, Варданских полка было три. Но с тех пор мы понесли большие потери. В первую же неделю нашего здесь пребывания мы потеряли Семьсот двадцать второй Варданский, который был почти полностью уничтожен, когда ставка приказала нам пойти в теперь уже легендарную безумную атаку на позиции орков. Те немногие, кто после нее уцелел, влились в ряды Восемьсот тридцать первого Варданского, который, в свою очередь, довольно быстро вошел в состав Девятьсот второго. Затем, когда в последующие годы потерь стало еще больше, количество рот в Девятьсот втором все время сокращалось, а сами они постоянно переукомплектовывались. И так до сегодняшнего дня, пока от нас наконец не осталась лишь одна рота «Альфа». По последним данным, если не ошибаюсь, вся наша боевая мощь состоит из двухсот сорока четырех человек, из которых только три четверти, возможно, прибыли из Вардана. Получается, что из шести тысяч, которые десять лет назад участвовали в высадке на планету, всего в этом городе осталось около ста восьмидесяти варданцев. На самом деле это не слишком уж отличается от того, что произошло с твоей родной ротой. Видишь, идет война на истребление. То же самое происходит с любым другим гвардейским полком в этом городе. Конечно, раз мы так долго находимся на передовой, то и досталось нам больше, чем другим, но сомневаюсь, что в городе есть хоть один полк, где удалось сохранить больше тридцати процентов его первоначального боевого потенциала. Это Брушерок. Здесь все истощается и истребляется. Хотя, учитывая название места, едва ли стоит удивляться.

— Название? — не понял Ларн, все еще потрясенный мыслью, что люди, которых он видел вокруг, — это все, что осталось от шести тысяч гвардейцев.

— Да, название. Некоторое время назад нам целый месяц пришлось безвылазно провести в одном старом здании, разрушенном бомбами, которое, как оказалось, прежде было хранилищем каких-то древних городских архивов. Кое-что оттуда мне удалось прочесть, прежде чем Давир и остальные разобрали их на туалетную бумагу. Дело в том, что в прежние дни, еще до того, как здесь основали город, это место называлось Батчере Рок, или Бушере Рок — на диалекте этой планеты. Со временем, пока город рос и строился, его название постоянно коверкали, и постепенно оно стало таким, каким мы его знаем сейчас: Бру-ше-рок. А по изначальному названию легко понять, что первое основанное здесь поселение было известно на всю планету как центр мясной промышленности. В некотором смысле оно и теперь им является, конечно.

— И теперь? — удивился Ларн. — Что вы имеете в виду? Я не понял.

— Он имеет в виду то, салажонок, что весь этот проклятый город на самом деле есть одна большая мясорубка, — проворчал Давир со дна траншеи. — А мы все — мясо!

— Учитель, ты бы рассказал салажонку о прометии, — попросил сидящий рядом с Давиром Булавен. — Лучше, если он будет знать, за что мы сражаемся.

— Ах да, прометий… — задумчиво произнес Учитель, забирая у Ларна бинокль и помещая его обратно в футляр у себя на поясе. — Это то, из-за чего здесь идет война… в общих чертах. — Затем, кивнув в сторону Давира, он добавил: — Конечно, если ты спросишь Давира, он тебе скажет, что все это лишь борьба за выживание, что в общем тоже верно. Однако, ничего не зная о прометии, ты не сможешь понять более широкие аспекты стратегии…

— Стратегия! Поцелуйте меня в мою широкую варданскую задницу! — с негодованием воскликнул Давир. — Что значит для всех нас эта стратегия?! Вы полагаете, человек думает о стратегии, когда его живот вспарывает топор орка?! Вы с Булавеном, Учитель, просто морочите себе голову! Что же вы думаете, если бы не прометий, орки тотчас бы отсюда ушли? Да будь это так, я бы первый постарался найти способ отдать его им, забыв на время о соблазнительной идее покушения на генералов! Ты, как обычно, все усложняешь, Учитель. Орки хотят нас убить лишь по одной простой причине. Потому что они орки! Вот и весь секрет! Нет, ты обязательно расскажи салажонку о своих грандиозных теориях… Уверен, их знание придется ему весьма кстати, когда в следующий раз опять засвистят пули и он снова окажется один на один с ордой визжащих зеленокожих. Хотя, исходя из того, что я видел, ты оказал бы ему куда большую услугу, если бы подсказал, как веревкой подвязать к поясу лазган, чтобы не потерять.

С гримасой раздражения на лице Давир решительно отвернулся и вновь переключил внимание на игру в карты.

— Прометий, салажонок, — начал Учитель. — Вот почему здесь орки и вот почему город так же важен для нас, как и для них. Помнишь, я сказал тебе, что поселение начинало свое существование как центр мясной промышленности? Все так, но это было тысячи лет назад. Уже не в столь далекие от нас времена Брушерок стал центром планеты по добыче прометия. Было время, когда весь город представлял собой один гигантский завод, куда из пробуренных южнее полевых скважин перегоняли для очистки сырой прометий. Даже теперь, когда качающий сюда сырец трубопровод давно перекрыт, город все еще очень богат прометием. Миллиарды баррелей содержатся в огромных подземных хранилищах практически под всеми его районами.

— Но почему орки так его добиваются? — спросил Ларн.

— Топливо, — кратко ответил Учитель. — Десять лет назад, когда мы здесь высадились, казалось, что орки вскоре захватят всю планету. Так было до тех пор, пока у их техники не начались перебои с горючим. Когда это случилось, они осадили Брушерок, надеясь захватить городские запасы топлива. Но нам удалось сдержать их натиск, и без горючего наступление орков по всей планете начало пробуксовывать. И вот с тех пор сложилась патовая ситуация, где есть мы, запертые в осажденном городе, и орки, которые, обложив город со всех сторон, стараются прорваться в его пределы. Эта ситуация длится уже очень давно, и нет никаких признаков, что мы из нее скоро выйдем.

— А что же имперские силы в других частях планеты? — удивился Ларн. — А за пределами этого мира? Почему они ничего не предпринимают, чтобы снять осаду?

— Что до имперских сил, разбросанных по всей планете, то, возможно, салажонок, они и стараются нам помочь, — начал Учитель. — Конечно, если спросить кого-нибудь из ставки, то тебе тут же скажут, что мы стоим на пороге снятия осады. Однако, учитывая то, что они уже лет десять говорят нам одно и то же, никто из нас им больше не верит. Ты скоро узнаешь, что наши командиры много чего нам говорят: что мы выигрываем войну, что у орков нет лидеров и что они уже на грани, что великий перелом, который они нам обещают уже лет десять, вот-вот наступит… Со временем ты также узнаешь, что если изо дня в день слушать одно и то же, то просто приучаешься не обращать на это внимания. Лично я подозреваю, что положение, в котором находятся наши братья-гвардейцы в других частях этой забытой Богом-Императором планеты, ничуть не лучше нашего. Ты пойми, не то чтобы я мог с уверенностью сказать, так ли это, ведь Брушерок — единственное место на планете, которое я видел. Однако среди прочих теорий эта кажется мне ничуть не хуже любой другой.

Но все это, конечно, не вполне отвечает на поставленный тобой вопрос, — продолжал Учитель, уже совершенно потерявшись в потоке собственного красноречия. — А если вернуться к вопросу о том, почему не вмешиваются имперские силы за пределами этого мира… Я подозреваю, что война здесь просто не настолько важна, чтобы стратегически оправдать полномасштабную десантную операцию. Правда, время от времени предпринимались отдельные, довольно незначительные высадки — десантным модулем или, скажем, единичным десантным кораблем, — но ничего, что хотя бы с натяжкой можно было бы назвать серьезной попыткой прорвать блокаду. Иногда, как в твоем случае и случае твоей роты, высадки оказывались всего лишь следствием грубой ошибки командования. В других случаях это выглядело, как если бы какой-то очень далекий от нашей планеты бюрократ вдруг решил отправить нам небольшое подкрепление в виде живой силы или снаряжения только для того, чтобы уверить нас, что о нас до сих пор еще не забыли. По большей части все эти случайные выброски десанта и снаряжения столь же бессмысленны и смехотворны, как и все другие аспекты жизни здесь, в Брушероке. В прошлом нам выбрасывали целые грузовые отсеки, и когда мы с боями к ним пробивались, то обнаруживали внутри ящики, полные самых бесполезных здесь вещей, какие только можно себе представить. Канцелярские скрепки, противомоскитные сетки, слабительные пилюли, шнурки для ботинок и все такое прочее.

— А помнишь, когда они прислали нам грузовой отсек, полный презервативов?! — воскликнул сидящий рядом Давир. — Я так и не смог для себя решить, что же они хотели: чтобы мы их надули и использовали как заградительные аэростаты? Или они думали, что у орков инстинктивный страх перед резиной?

— Хороший пример того, о чем я уже говорил, — сухо сказал Учитель. — Но как бы то ни было, салажонок, думаю, что самое главное я тебе сейчас осветил. Может, у тебя есть вопросы?

— К черту его вопросы! — неожиданно оторвался от карт Зиберс, глядя на Ларна с хитрой и злобной усмешкой. — Ты еще не все осветил салаге, Учитель. Осталась одна вещь, о которой ты все же забыл ему рассказать!

— Забыл? — смутился Учитель. — В самом деле? Не думаю, что упустил что-то важное…

— Да, упустил! — твердо произнес Зиберс, теперь уже глядя на Ларна с неприкрытой холодной злобой. — Ты забыл ему объяснить, почему Давир сказал, что ты лишь понапрасну потратишь время, если станешь салажонку все тут расписывать. Почему все те вещи, о которых ты ему только что рассказал, будут для него, скорее всего, абсолютно бесполезны. Почему, когда придет завтрашний день, нас в этой траншее будет наверняка сидеть четверо, а не пятеро! О да, Учитель! Я думаю, ты все же забыл ему кое-что рассказать! Ты забыл ему рассказать одну вещь, которая из всех вещей для него самая важная!

На какое-то мгновение Зиберс умолк, и, пока он смотрел на Ларна, другие гвардейцы поежились, будто всем им стало не по себе в этой напряженной и жуткой тишине. Затем уголки губ у Зиберса дрогнули и расползлись в злорадной победной улыбке. Не сводя глаз с Ларна, он ухмыльнулся и заговорил снова:

— Ты забыл рассказать ему про пятнадцать часов!

Некоторое время все молчали. Учитель и Булавен, заметно смутившись, смотрели в землю, и даже Давир старался избежать взгляда Ларна, словно, как и другие сейчас, ощущая все то же неясное беспокойство. Только Зиберс упорно не отводил глаз. Взглянув на него в ответ, Ларн сразу же почувствовал его неприязнь к себе. Зиберс явно его ненавидел, но почему или по какой причине… Такие вопросы юный гвардеец даже еще не начал себе задавать.

— А что означают эти «пятнадцать часов»? — прервав наконец неловкое молчание, спросил Ларн. — Репзик что-то говорил мне перед последней атакой. И капрал Владек также упоминал об этом. Он сказал, что выдаст остальное полагающееся мне снаряжение, если я снова зайду к нему через пятнадцать часов.

Секунды медленно тянулись одна за другой, но ответа на его вопрос не было. Вместо этого вновь воцарилась тишина, во время которой Давир, Учитель и Булавен неловко переглядывались между собой, будто мысленно бросая жребий, который и должен был определить, кому из них придется взять на себя выполнение этой неприятной обязанности. Так это и продолжалось, пока наконец, все еще не желая встречаться с Ларном глазами, Давир решительно не прервал молчание:

— Скажи ему, Учитель!

Учитель в ответ немного замялся, но затем, пару раз кашлянув, прямо взглянул Ларну в лицо.

— Тут все дело в статистике, салажонок, — с болью в голосе начал он. — Ты пойми, любой генерал и маршал в ставке такой же бюрократ, как и самый последний переписчик в Администратуме. Война для них — это не кровь и смерть. И даже не вопрос стратегии и тактики… Для них она, как и все другое, подлежит бухгалтерскому учету. А учет этот основан на информации, которую они получают из донесений о потерях, о темпах износа снаряжения, о количестве боеспособных соединений, о приблизительной оценке военной мощи противника, ну и так далее. Короче, на мириадах фактов и цифр, которые, взятые вместе, и определяют высшую математику этой бойни. Ежедневно по всему Брушероку эти данные записываются, проверяются и затем отсылаются в ставку, где над ними колдует целый штат счетоводов. Вот одним из результатов этих ежедневных вычислений и есть те самые пятнадцать часов, о которых упомянул Зиберс.

— Учитель, ты снова все усложняешь! — вмешался Давир. — Напрасно ты хочешь подсластить ему пилюлю. Он ведь задал прямой вопрос — ну так и отвечай соответствующе!

— Это, салажонок, касается продолжительности жизни, — тяжело выдохнул Учитель. — Пятнадцать часов — это средняя продолжительность жизни гвардейца, который прибыл с пополнением в Брушерок и вступил в боевое соединение на передовой.

— Гвардеец, который прибыл с пополнением? — повторил Ларн, не совсем уверенный, что до конца понял то, что сказал ему Учитель. — Как я, хотите сказать? Об этом вы мне говорите? На этот срок, полагаете, я могу здесь рассчитывать? Вы что, думаете, меня убьют в ближайшие пятнадцать часов?

— Еще быстрее, салага! — издевательски воскликнул Зиберс. — Ты здесь уже никак не меньше трех часов. А это значит, что тебе осталось только двенадцать. Почему, думаешь, Владек сказал тебе вернуться к нему через пятнадцать часов? Да он просто не хотел, чтобы уйма хорошего снаряжения пропала даром!

— Заткнись, Зиберс! — прогремел голос Булавена.

Лишь на мгновение Зиберс встретился с ним глазами, но, видя гнев на лице великана, тут же смущенно притих, вперив взгляд в грязное месиво на дне траншеи.

— Скажи ему, что все это совсем не так, Учитель… — снова начал Булавен, чьи черты смягчились, а в голосе вдруг прорезались почти умоляющие нотки. — Объясни ты ему… Скажи, что каждый из нас верит, что завтра он еще будет жив!

— Так что же, думаешь, мы должны ему лгать? — возразил Булавену Давир. — Возможно, Зиберс — кусок злобного дерьма и слишком часто раскрывает свой поганый рот, но он, по крайней мере, говорит правду. Ты думаешь, мы должны относиться к салажонку как к ребенку? Говорить ему, что все будет хорошо? Что добрые взрослые дяди Давир, Учитель и Булавен уберегут его от гнусных орков? Я уже десять лет наблюдаю, какой ты тупоголовый болван, Булавен, но ты все еще не перестаешь меня изумлять!

— Это не была бы ложь, Давир, — угрюмо сказал Булавен. — Нет ничего плохого в том, чтобы дать человеку немного надежды.

— Надежды? Вот задница! — в раздражении плюнул Давир. — Я не устану повторять, болван ты этакий: надежда — это сука с кровавыми клыками! Уж такой простой урок тебе следовало заучить после десяти лет пребывания в этой адской дыре!

— И тем не менее не так уж Булавен и не прав, — вступая в дискуссию, произнес Учитель, вновь повернувшись лицом к остальным. — На самом деле у салажонка все же есть небольшой повод надеяться. Правда! В ставке, конечно, могут высчитать, что в среднем новобранцы живут на передовой не более пятнадцати часов. Но ведь это же средняя цифра. Кто знает, может, салажонок будет более удачлив. Может, он продержится дольше. Пережив аварийное приземление, он уже один раз победил законы статистики.

— Ха! Иногда, Учитель, ты становишься ничем не лучше Булавена, — покачал головой Давир. — Только там, где он мелет чепуху о надежде и оптимизме, ты рассуждаешь так, будто все еще не вышел из стен схолариума! Ты бы вспомнил лучше, что все мы здесь живем в реальном мире. Все, что ты сказал здесь о законах статистики и средних цифрах, очень хорошо, но не забывай: это Брушерок. То, что салажонок пережил высадку, не имеет уже никакого значения. Равно как и то, будете ли вы с Булавеном его опекать. Считайте, он уже труп. Ходячий мертвец! Поверь мне, орки сразу это почувствуют. Нет ничего, что понравилось бы им больше, чем вспороть живот салаге, у которого еще молоко на губах не обсохло.

— Я только хочу сказать, что, возможно, мы слишком уж буквально все понимаем, когда речь заходит об этом абстрактном сроке в пятнадцать часов, — не сдавался Учитель, причем в пылу спора все трое, похоже, забыли, что Ларн, о котором шла речь, стоит рядом и внимательно слушает. — Но ведь это не абсолютная величина. Это лишь среднее арифметическое. Что бы мы сейчас себе ни думали, салажонок в результате может прожить и дни, и месяцы, и даже годы.

— Годы?! — воскликнул Давир. — Ну, знаешь, Учитель, ты для меня действительно загадка! Никогда не видел, чтобы человек мог так долго и красиво говорить, и все через задницу! Ты действительно думаешь, что салажонку удастся прожить в этом месте долгие годы?! В следующий раз ты нам скажешь, что командование сектора вот-вот произведет Булавена в генералы! Да ты, наверное, еще не видел салажонка в бою…

— Прекратите! — спокойным, но твердым голосом сказал Ларн, не желая больше терпеть, чтобы о нем говорили как о ком-то отсутствующем. — С меня хватит. Прекратите называть меня салажонком. Меня зовут Ларн!

Все, кто был в траншее, мгновенно повернулись и, будто не в силах поверить, что кто-то посмел вмешаться в их разговор, молча на него уставились.

— Что?! Тебе не нравится, что мы тут все называем тебя «салажонок», не так ли? — с изрядной долей сарказма воскликнул Давир несколько секунд спустя. — Возможно, мы тебя обидели? Ранили твои чувства?

— Нет, — неуверенно начал отвечать Ларн. — Я… Вы меня не поняли. Я только подумал, что вам лучше употреблять в разговоре мое имя. Мое настоящее имя… Ларн, а не «салажонок».

— Да что ты говоришь! — усмехнулся Давир, смерив его холодным взглядом, в то время как Зиберс смотрел на него враждебно, а Булавен и Учитель с грустью. — Нет, салажонок, это ты еще не понял, что здесь к чему. Думаешь, мне есть дело до того, как тебя зовут? Да моя голова уже и так забита! Какой смысл запоминать то, что напишут на могильном знаке еще до заката дня. Ты хочешь, чтобы я запомнил твое имя? Прекрасно! Скажи мне его опять через пятнадцать часов!.. Может, к тому времени оно и будет того стоить!

Глава девятая

15:55 по центральному времени Брушерока

СО СТОРОНЫ НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСЫ ЧТО-ТО ДВИЖЕТСЯ

В КАРАУЛЕ С БУЛАВЕНОМ

РАЗМЫШЛЕНИЯ О МЕТКОСТИ ЛЮДЕЙ И ГРЕТЧИНОВ

ЦВЕТНОЕ ПЯТНЫШКО ПОСРЕДИ СЕРОЙ ПУСТОШИ

УРОК ТОГО, КАК ЛУЧШЕ БЫТЬ ПРИМАНКОЙ

Его медленное движение по пустоши длилось уже часы.

Осторожно продвигаясь по сантиметру, с макушки головы до когтей ног выкрашенный в серый цвет глины, с длинноствольной, древнего вида бластой, в несколько слоев замотанной тряпьем, он полз на брюхе сквозь мерзлую грязь по местности, которую среди презренных хумми было принято называть нейтральной полосой. Медленно, подобно орку-ловцу, вооруженному палкой-хваталкой и охотящемуся за сквигом, он каждый раз, едва переместившись на дюйм, снова застывал в ожидании. Переместился на дюйм — и замер. Переместился на дюйм — и замер. И так снова и снова, всегда с опаской, что его добыча за ним наблюдает.

Далеко впереди что-то блеснуло, и он остановился. Абсолютно уверенный, что один из караульных хумми его заметил, он весь напрягся, в любую секунду ожидая ощутить боль от прожигающего плоть лазерного луча или услышать выстрел дробовика, однако ничего из этого не случилось. Он лежал не шелохнувшись, пока по прошествии нескольких минут не убедился, что все обошлось и можно вновь продолжить опасное путешествие. Медленное движение возобновилось: дюйм за дюймом, по мерзлой грязи, неуклонно в сторону своей цели.

Наконец где-то на середине нейтральной полосы он достиг края небольшой воронки. Некоторое время он ее разглядывал. Затем, подчиняясь внутреннему инстинкту, который и сам вряд ли смог бы себе объяснить, нырнул вниз. Оказавшись вне зоны видимости противника, он стал двигаться намного живее и, проворно вскарабкавшись на противоположную стену воронки, начал сквозь оптический прицел бласты искать себе цель. Сначала он не увидел ничего. Но затем, когда на некотором расстоянии заметил, как высунулась из земли голова в подбитой мехом каске, он понял, что инстинкт его не подвел. Он нашел себе жертву.

Дыша через нос и избегая резких движений, которые могли бы спугнуть добычу, он прицелился сквозь свою оптику и стал плавно нажимать пальцем на спусковой крючок бласты. Когда он делал это, приятная теплота разлилась у него по телу до самой макушки и ясная, отчетливая мысль пришла ему в голову.

Если он произведет этот выстрел, вожак будет доволен…

— Не стоит принимать близко к сердцу то, что сказал Давир, салажонок, — успокаивал его Булавен. — На самом деле он так не думает. Это у него просто такая манера общаться.

Заступив в караул, Булавен стоял сейчас на стрелковой ступени рядом с Ларном и окидывал взглядом просторы нейтральной полосы. К тому времени остальные гвардейцы, расположившиеся под ними на дне траншеи, уже притихли. Завернувшись, как в одеяло, в еще одну шинель и натянув шарф на большую часть лица, Давир дремал, привалившись спиной к запасным топливным канистрам для огнемета. Сидящий рядом с ним Учитель не издавал ни звука, погрузившись в чтение пожелтевших страниц какой-то потрепанной, зачитанной до дыр книги. Лишь Зиберс производил некоторый шум. Было видно, как, сидя на дне траншеи, он затачивает оселком края своей саперной лопатки. Низкий скребущий звук, который производило трение камня о металл, зловеще соответствовал тем враждебным взглядам, что время от времени бросал молодой гвардеец в сторону Ларна.

— Да, салажонок, это хороший трюк, — одобрительно заметил Булавен, увидев, как Ларн смотрит на Зиберса. — Если ты заточил края своей саперной лопатки, — считай, у тебя есть отличное оружие на случай ближнего боя с орком. Уж точно лучше, чем штык. Конечно, нужно быть осторожным, чтобы не заточить края слишком остро. Иначе лопатка треснет, когда тебе придется окапываться.

— И часто у вас такое случается? — спросил его Ларн, невольно вздрогнув при воспоминании о своей недавней схватке с гретчином. — Ближние бои с орками, хотел я сказать.

— По возможности стараемся, чтобы не очень часто, — ответил Булавен, похлопывая выступающую часть громадного огнемета, что стоял рядом. — По мне так если убивать орков, то лучше уж с помощью моего старого доброго друга. Хотя иногда, когда орки навязывают нам ближний бой, тут уж ничего не поделаешь… Тогда приходится использовать все, что только под руку попадет: лазпистолет, нож, саперную лопатку… Но тебе, салажонок, не стоит уж так беспокоиться. Ты держись меня, Учителя, Давира… — и все будет в порядке.

— Простите меня, Булавен, — возразил здоровяку Ларн, — но все это не слишком вяжется с тем, что вы говорили раньше…

— Эх… я же тебе сказал, салажонок: не стоит принимать это близко к сердцу, — ответил Булавен. — Давир и сам не слишком верит в то, что порой говорит. Просто у него такая манера — время от времени выплескивать на людей свое раздражение, а тут ты ему подвернулся… Между нами говоря, я думаю, это из-за того, что он такой коротышка… Знаешь, любит порассуждать… Думает, это придает ему значимости. Поверь, тебе надо выбросить все это из головы, словно никогда не слышал.

— А пятнадцать часов? — спокойно спросил Ларн. — Как быть с этим?

В ответ Булавен умолк, и на несколько мгновений его широкое простодушное лицо неожиданно приобрело почти глубокомысленное выражение. Затем, после некоторого раздумья, он заговорил снова:

— Знаешь, салажонок, порой о некоторых вещах лучше не задумываться. Порой лучше просто иметь веру…

— Веру? — переспросил Ларн. — Вы хотите сказать, веру в Императора?

— Да… Или нет. Может быть… — Слова Булавена вдруг стали такими же неуверенными и задумчивыми, как и выражение его лица. — Я уже не знаю, салажонок. Когда я только стал гвардейцем, я верил во много разных вещей… Верил в генералов. Верил в комиссаров… Больше всего я верил в Императора. В людей из первых двух категорий теперь я точно больше не верю. А что касается Императора… Знаешь, во всей этой мясорубке порой очень трудно разглядеть Его милосердие к людям. Но человек ведь должен во что-то верить… Так что — да. Как ни странно, да, я все еще верю в Императора. Я в Него верю. А также я верю в сержанта Челкара. Эти двое, собственно, и составляют два главных пункта моей веры.

— Но есть и еще кое-что, салажонок… — после некоторой паузы продолжил Булавен. — И это кое-что не менее важно, чем вера. Надежда! Понимаешь, в этом Давир не прав. У человека должна быть надежда, иначе он все равно что уже мертвый. Она так же важна для нас, как воздух, которым мы дышим. Поэтому запомни, салажонок, как бы плохо ни шли у тебя дела, какими бы беспросветными они тебе ни казались, ты ни в коем случае не должен переставать надеяться. Поверь мне, будешь надеяться — все у тебя будет хорошо.

Сказав это, Булавен снова умолк, а Ларну вдруг пришел на память его разговор с отцом, который в последнюю ночь перед отъездом состоялся в подвальной мастерской их фермерского дома. «Доверься Императору», — наказывал тогда ему отец. И вот теперь Булавен советует ему довериться надежде… Хоть в сердце своем он и понимал, что и тот и другой вполне хорошие, искренние советы, но от вида пустынного сурового ландшафта на душе у него становилось все тревожнее.

Над пустошью вдруг раздался одиночный выстрел, звук которого после почти полной тишины показался Ларну неестественно громким. Машинально ища укрытие, юноша спрыгнул со стрелковой ступени на дно траншеи, но, как оказалось, для того только, чтобы повалиться на Давира, заставив коренастого коротышку мгновенно проснуться и разразиться потоком грязных ругательств.

— Чертова задница маршала Керчана! — взревел Давир, спихивая с себя Ларна. — Нет, у нас никак нельзя соснуть часок, без того чтобы какой-нибудь идиот не спрыгнул на тебя в сапогах! Ты что, салага, спутал меня со своей мамочкой? Захотел, чтоб тебя приласкали? А ну, вали от меня к черту!

— Был выстрел, Давир, — объяснил Булавен, который все еще стоял на стрелковой ступени и, пригнув голову, осторожно выглядывал поверх бруствера. — Со стороны нейтральной полосы. Снайпер, я думаю. Вот потому салажонок так и среагировал…

— Ну знаешь ли, пусть он реагирует, как хочет, только не прыгает на меня, — проворчал Давир и, схватив лазган, встал рядом с Булавеном, как волк в поисках добычи озирая просторы нейтральной полосы. — Так… снайпер, говоришь? Ну-ка, Учитель, передай мне бинокль. Сейчас мы посмотрим, можно ли его засечь…

Уже через несколько мгновений Учитель с Зиберсом присоединились к Давиру и Булавену на стрелковой ступени. Затем, передав бинокль Давиру, Учитель оглянулся через плечо и встретился взглядом с Ларном, который стоял у него за спиной на дне траншеи.

— Тебе стоит подняться и посмотреть на это, салажонок, — сказал он. — Важно, чтобы ты знал, как обращаться со снайпером.

Заняв свое место на ступени рядом с Учителем, Ларн видел, как другие гвардейцы всматриваются в просторы нейтральной полосы, стараясь заметить малейшие изменения в хорошо знакомом им ландшафте. Но вот взгляд Давира остановился на воронке от взрыва метрах в трехстах от их траншеи, и волчий оскал сменился широкой, довольной улыбкой.

— Там… — произнес он тихо. — Я его вижу. Пригните головы — этот маленький ублюдок-гретч уже высматривает себе цель для следующего выстрела. Он, между прочим, далеко не из самых способных. Хоть он и выкрасил себя с головы до ног, чтобы слиться с грязью, но, видимо, ему забыли сказать, что не стоит снайперу дважды стрелять с одной и той же позиции.

Как будто в ответ на его слова раздался еще один выстрел, и слева, метрах в трех от их окопа, снайперская пуля выбила из почвы комок грязи.

— Ха! Да он к тому же и стрелок неважный, — ухмыльнулся Давир, передавая бинокль стоящему рядом Булавену. — Черт, думаю, не написать ли нам письмо оркам с жалобой на некомпетентность гретчина, которого они выбрали себе в снайперы. Уж этот такой мазила, что на него и заряда лазгана жалко.

— Это, салажонок, еще одна из множества существующих здесь опасностей, — стал объяснять Ларну Учитель. — Время от времени орки снабжают какого-нибудь своего наиболее уравновешенного гретчина длинноствольной винтовкой и отправляют его на нейтральную полосу как снайпера. Конечно, гретчины едва ли когда-нибудь славились своей меткостью и в большинстве случаев представляют для нас лишь досадную помеху, но устранять ее все-таки нужно. К сожалению, это означает, что кому-то из нас сейчас придется выступить в роли приманки.

— Я голосую за салажонка, — заявил Зиберс, со злой усмешкой глядя на Ларна. — Он все равно погибнет, а кто знает, вдруг гретчу повезет.

— Как мило с твоей стороны сразу записать его в добровольцы, — опять ухмыльнулся Давир, прижав приклад лазгана к плечу и направив его ствол в сторону подозрительной воронки. — Особенно сейчас, когда, если мне память не изменяет, именно твоя очередь быть приманкой для снайпера. Так что заткни свой поганый рот и милости прошу из траншеи. Позаботься также о том, чтобы у гретча была куча возможностей в тебя выстрелить. Чтобы стрелять наверняка, мне нужно ясно видеть цель.

Невесело пробормотав себе что-то под нос, Зиберс взял лазган и положил ладони на бруствер ближайшей к нему окопной стены. Подарив Ларну на прощание полный ненависти взгляд, он подтянулся на руках и выпрыгнул из окопа. Как только его ноги коснулись земли, Зиберс очертя голову бросился бежать. Низко пригнувшись, выписывая зигзаги, он рванул в сторону ближайшего стрелкового окопа и, как только смог, бросился в глубину спасительного укрытия.

— Нет, — пробормотал Давир, не переставая сквозь оптику прицела вглядываться в воронку. — Он так и не высунулся. Возможно, наш приятель умнее, чем мы думали. Или, может, он подумал, что Зиберс для него слишком костлявая и невзрачная цель? Как бы то ни было, а возможности выстрелить я не получил.

— Зиберс! Еще раз! — крикнул Учитель, махнув рукой в сторону соседнего окопа.

Изобразив на лице крайнее недовольство, что было видно даже на расстоянии, Зиберс повторно выпрыгнул из окопа и, снова петляя, побежал к следующей линии траншей.

— Он шевельнулся, — сообщил Булавен, глядя на воронку в бинокль. — Похоже, заглотнул наживку.

— Спокойно, — прошипел Давир. — Ты меня отвлекаешь…

Затем медленно, так что это едва можно было заметить, он надавил на спусковой крючок; в тишине раздался отчетливый одиночный щелчок, и лазерная винтовка выстрелила.

— Ты попал в него! — ликующе воскликнул Булавен, передавая бинокль Ларну. — На, салажонок, взгляни. Ты видел? Он попал в него!

— Конечно попал, — спокойно подтвердил Давир.

Затем он щелкнул затвором и поставил лазган на предохранитель. Хищная улыбка вновь исказила его лицо.

— И должен вам сказать, это был замечательно меткий выстрел, уж поверьте мне на слово!

Глядя в бинокль, Ларн старался увидеть нечто в воронке, но сначала на однообразном сером ландшафте не смог разглядеть и следа гретчина. Затем он все же его увидел — маленькую красную точку на сером валуне у самого края воронки. Желая рассмотреть ее получше, юноша навел в бинокле резкость и сразу же понял, что ошибся. То, что он принял за валун, на самом деле было головой гретчина, а красная точка оказалась мозгами твари, которые медленно вытекали из дыры в его расколотом черепе и тонкой струйкой сползали на землю. Мерзкая тварь была мертва, и единственным свидетельством ее смерти было это красное пятнышко на фоне всепоглощающего серого цвета здешнего мира. Яркое цветовоепятнышко посреди серой пустоши.

— Видел, салажонок, как действовал Зиберс? — спросил Булавен. — Видел, как он, пригнувшись, бежал зигзагами от одного окопа к другому, чтобы не дать гретчину как следует прицелиться?

— Да, видел, — сказал Ларн, почувствовав что-то недоброе в той серьезности, с какой здоровяк обращался к нему сейчас; его слова прозвучали так, будто Булавен предупреждает его о чем-то. — Но почему ты спрашиваешь?

— А как ты сам думаешь, салажонок? — хмыкнул Давир. — Да потому, что Зиберс был сейчас настолько добр, что показал тебе, как это все надо делать. В следующий раз, когда мы засечем снайпера, придет твоя очередь быть приманкой.

Глава десятая

16:33 по центральному времени Брушерока

ЕЖЕДНЕВНАЯ ДОЗА АДА И СНОВА МРАЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ПЕРЕДОВОЙ

ОГОНЬ ПО СВОИМ

СТРАШНАЯ ДОГАДКА О ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫХ ПОХОРОНАХ

ЕЩЕ ОДНА КОНСУЛЬТАЦИЯ С ОФИЦЕРОМ МЕДИЦИНСКОЙ СЛУЖБЫ СВЕНКОМ

КАПРАЛ ГРИШЕН И НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ КОММУНИКАЦИИ

СЕРЖАНТ ЧЕЛКАР ЗНАЕТ, КАК НАСТОЯТЬ НА СВОЕМ

— Батарея, к бою! — услышал он в своем наушнике голос сержанта Дюма. — Орудийным расчетам: снять камуфляжные чехлы и приготовиться открыть затворы!

В одно мгновение артиллерийский парк своей активностью стал похож на потревоженное гнездо насекомых. Куда ни глянь — повсюду команды орудийных расчетов бежали на свои боевые посты, срывали камуфляжные брезенты и в экстренном режиме готовили орудия к бою. Наблюдая, как из-под сброшенных чехлов на свет появляются огромные сверкающие стволы его батареи — дюжина орудий типа «Разверзатель», — капитан Альвард Валерий Меран позволил себе несколько секунд безмятежного созерцания. Еще бы! Дополнительные учения, которые он запросил для своих людей, шли как нельзя лучше. В действиях его орудийных расчетов не было и намека на расхлябанность, недостаток дисциплины или какую-либо несогласованность. Вся батарея работала эффективно и слаженно, как один настроенный, хорошо смазанный механизм.

— Зарядить орудия… — проревел сержант Дюма, и пронзительные интонации его команды через коммуникационные динамики, встроенные в звукозащитные наушники артиллеристов, были услышаны каждым на батарее, — …фугасными зарядами!

Стоя в тени выгоревшего изнутри здания, которое де-факто служило ему командным пунктом, капитан Меран с удовлетворением наблюдал, как специальные заряжающие бригады — каждая из которых состояла из четырех человек и была прикреплена к своему орудийному расчету — все, как одна, устремились к складу боеприпасов, расположенному за орудиями, и скрылись под брезентовым навесом. Еще через мгновение они появились снова, и каждая заряжающая бригада нежно, как ребенка, несла на руках смертельный груз — блестящий, в метр длиной фугасный снаряд. Затем, поднеся снаряды к орудиям, заряжающие подняли их на высоту открытой казенной части, после чего уже другие артиллеристы затолкнули их в каналы стволов.

— Заложить пороховые заряды!

Снова придя в восторг как от до автоматизма заученных движений своих подчиненных, так и от безупречности их действий, Меран наблюдал, как заряжающие команды поспешно вернулись к складам, чтобы достать оттуда тяжелые, похожие на цилиндрические бочонки пакеты с кордитом, которые использовались здесь в качестве пороховых зарядов для артиллерийских выстрелов. Пыхтя под тяжестью груза, обращение с которым требовало даже большей осторожности, чем со снарядами, члены заряжающих команд проворно поднесли пакеты со взрывоопасным кордитом к казенной части орудий и затем снова заняли свое место у ящиков с боеприпасами.

— Закрыть затворы! Установить следующие прицелы… Угол горизонтальной наводки: пять градусов двадцать шесть минут. Повторяю: ноль, пять градусов; два, шесть минут. Вертикальная наводка: семьдесят восемь градусов тридцать одна минута. Повторяю: семь, восемь градусов; три, одна минута. Поправка на ветер: ноль целых пять десятых градуса. Повторяю: ноль, запятая, пять градуса…

И голос сержанта в наушниках вновь повторил параметры стрельбы, в то время как артиллеристы орудийных расчетов лихорадочно подкручивали колесики и зубчатые передачи систем наведения, чтобы навести «Разверзатели» по новым прицельным данным. Наконец все приготовления были закончены, и орудийные расчеты, отступив на шаг от своих пушек, застыли в ожидании дальнейших инструкций.

«Да, — подумал капитан Меран, — действуют как единый механизм! Эти артиллеристы и впрямь демонстрируют отменное мастерство. Как жаль, что никто из батарейного командования не видит этого. Будь они здесь, наверняка вынесли бы мне благодарность».

На какое-то мгновение ему вдруг пришло в голову, что неплохо бы за отличную службу отблагодарить орудийные расчеты и выдать им дополнительную порцию рекафа, но так же быстро он эту идею отбросил. Это могло стать опасным прецедентом того, что бойцы за простое исполнение своих обязанностей получили от него дополнительное вознаграждение. Нет! Довольно с них будет и того удовольствия, что вечером, отходя ко сну, они смогут сказать себе, что долг свой сегодня исполнили с достойным восхищения мастерством. Заметив, что артиллеристы, повернув головы, с нетерпением ждут его приказа начать стрельбу, Меран с нарочитой театральностью достал из кармана хронометр на цепочке и, открыв его, проверил время. «Ровно шестнадцать-тридцать», — подумал он с улыбкой, и рука его потянулась к коммуникационному микрофону на форменном воротнике. Он уже был готов передать по воксу сержанту Дюма, чтобы тот отдал приказ дать залп из всех орудий.

Пришло время выдать оркам их ежедневную дозу ада.

Наверное, прошло полчаса с тех пор, как они уничтожили снайпера. Полчаса… Вернувшись в свой окоп, но еще пребывая в состоянии нервного напряжения, которого потребовала от него роль приманки, Зиберс угрюмо сидел в углу, с убийственной ненавистью глядя на Давира и остальных. Но больше всего он смотрел на Ларна. В такие моменты его глаза просто переполнялись ненавистью. Уже не первый раз Ларн задавал себе вопрос, почему этот человек без всякой видимой причины так плохо к нему относится. Хотя, учитывая теперешнее состояние Зиберса, уже было впору спросить, за что тот его так ненавидит.

В остальном же все, кто был в окопе, вернулись на места, которые они занимали, еще до того, как снайпер открыл по ним стрельбу. Привалившись спиной к запасным баллонам для огнемета, Давир вновь задремал, укрывшись второй шинелью, Учитель вернулся к своей книге, а Булавен продолжил нести вахту и, стоя вместе с Ларном на стрелковой ступени, неусыпно всматривался в просторы нейтральной полосы. Теперь, после того как миновал краткий период вызванного снайпером всеобщего возбуждения, этот здоровяк стал тих и задумчив, как и все остальные.

«Как же сильно все изменилось! — подумал Ларн, решив, что мрачная тишина последнего получаса, по крайней мере, дает ему возможность прийти в себя и спокойно поразмышлять о своем положении. — Всего каких-то несколько часов назад мы вместе с Дженксом и другими ребятами нашего полка готовились к своей первой высадке на планету. Гадали, что там и как… Но даже в самых ужасных ночных кошмарах никто из нас не мог увидеть такого. Уж Дженкс-то точно не ожидал, что погибнет в своем кресле, даже не сумев покинуть десантный модуль. А мог ли подумать сержант Феррес, что будет убит внезапно выстрелившим в него разрывным болтом? Не менее ужасная судьба постигла Халлана, Ворранса и Ледена… Все как говорил мне однажды один старый проповедник: „Никогда не знаешь, какая смерть тебя ожидает, пока ее не встретишь. А когда это произойдет, будет уже слишком поздно что-либо исправлять“».

Немного отрезвленный этой мыслью, Ларн поежился от холода и еще раз задумчиво окинул взглядом просторы нейтральной полосы, тщетно стараясь найти хоть какой-то смысл в том, что он сюда попал. Однако, как он ни старался, никакого смысла увидеть не мог. Какой смысл может быть в той диспетчерской ошибке, что привела его в это место? Какой смысл в нелепой смерти его друзей и товарищей по оружию? Какой смысл в том, что ему фактически вынесли смертный приговор и он будет приведен в исполнение в ближайшие пятнадцать часов? Во всем этом не было никакого смысла. Ну просто никакого!

Обернувшись, чтобы взглянуть на остальных с высоты стрелковой ступени, Ларн краем глаза заметил, как блеснула истершаяся позолота букв на кожаной обложке старой, потрепанной книги, что читал Учитель. «Под знаком орла» — таким был ее заголовок. И ниже: «Славные свидетельства доблести из истории Имперской Гвардии». Ларн вспомнил, что об этой книге им однажды говорили во время базовой подготовки. Это был сборник поднимающих боевой дух свидетельств о героических походах и былых победах лишь нескольких из многих миллионов полков армий Императора.

Наблюдая за погруженным в чтение Учителем, Ларн видел, как время от времени, при чтении некоторых эпизодов, лицо того светлеет, а по губам пробегает саркастическая улыбка. И снова юноша задал себе вопрос о прошлом Учителя. Давир как-то упомянул, что тот был призван из схолариума. «Может, все дело в том, что Учитель проходил обучение в каком-то высшем учебном заведении? — размышлял Ларн, ведь тот определенно имел тягу к знаниям и казался куда более просвещенным, чем все остальные, кто находился сейчас в траншее. — А если он и в самом деле учитель, то что он делает здесь, на передовой, на линии огня?» Это оставалось загадкой. Как было загадкой все, что касалось поведения и мотивации окружающих теперь Ларна людей.

С внезапно нахлынувшей на него грустью, порожденной, вероятно, чувством одиночества, Ларн понял, что ничего толком не знает о людях, с которыми ему приходится делить траншею. Так же, впрочем, как и о любом из тех, с кем ему уже довелось встретиться в Брушероке. Капрал Владек, офицер медицинской службы Свенк, сержант Челкар, Видмир, Давир, Зиберс, несчастный покойный Репзик — ни один из них даже отдаленно не был похож на людей, которых он знал до того, как прибыл на эту планету. Представ перед ним по очереди, все они оказались грубыми, циничными, злорадными, усталыми от жизни. Их манеры и поведение пугали Ларна, не говоря уже об их в высшей степени презрительном отношении ко всем учреждениям и традициям, в почтении к которым юноша был воспитан. Даже в разговоре с Булавеном, который был ему симпатичнее других варданцев, Ларн не мог не почувствовать некоторой сдержанности, как будто этот здоровяк побаивался слишком близко с ним сходиться. Но это было больше, чем просто сдержанность. Это было больше, чем отстраненность в общении или недостаток эмоций. Эти люди казались Ларну совершенно непостижимыми — в некотором смысле почти как обитатели других миров, как орки. Словно это суровое, мрачное место дало жизнь абсолютно новому, странному, далеко превосходящему его понимание виду людей.

«Новый вид людей… — подумал он, и по его телу пробежала дрожь, которую сейчас никак нельзя было приписать морозному воздуху. — Новый вид, выкованный в адском огне и взращенный на полях, залитых кровью».

— Похоже, салажонок, тебя совсем поглотили заботы, — произнес стоящий рядом Булавен, и звук его голоса после столь долгой тишины чуть не заставил Ларна подпрыгнуть. — Стоишь так, будто тяжесть всего мира легла на твои плечи. Хотя… может быть, не все так плохо? Как, не одолжишь мне одну-две из своих мыслей?

Несколько мгновений притихший Ларн думал, можно ли выразить словами весь тот переполняющий его сумбур из мыслей и чувств, но, когда он уже собирался ответить на вопрос Булавена, оба они вдруг услышали далеко позади грозный гром артиллерийских орудий.

— Хм… Судя по звуку, стреляют «Звери», — пробормотал Булавен, повернув голову в сторону доносящихся залпов.

— «Звери»? — удивился Ларн.

— «Разверзатели», — пояснил Булавен немного рассеянно, — местная модификация «Сотрясателей», только побольше. А теперь будь добр, салажонок, помолчи. Здесь нужно прислушаться…

И тут Ларн услышал, как откуда-то издали до них донесся жуткий пронзительный свист летящих артиллерийских снарядов. По мере их приближения звук становился все громче и громче. Когда же его источник, казалось, был прямо у них над головой, свист снарядов резко изменился, и в момент их финального, несущего смерть подлета к земле достиг ужасающего по резкости крещендо.

— Ложись! — дико заорал Булавен и, схватив Ларна за воротник, неожиданно прыгнул вниз, утягивая того за собой на дно окопа.

Неудачно приземлившись, Ларн со всего маху ударился животом о патронный ящик и, только уже лежа в грязи, понял, что здесь он не один. Дело в том, что разбуженные криком Булавена Давир и остальные также бросились на дно окопа и уже распластались там, обняв землю так крепко, как обнимают только любимых после долгой разлуки. Оказавшись в куче тел лицом вниз, причем каблук чьего-то сапога пребольно давил ему на ухо, Ларн сделал попытку подняться, но тут же понял, что не в силах даже шевельнуться, так как сверху его придавила неподъемная туша Булавена. Впрочем, сколько бы у Ларна ни было вопросов о причинах столь странного поведения новых товарищей, он довольно быстро получил ответ на все. Ужасный свист над ними разом прекратился, и его мгновенно сменили разрывы снарядов, которые дождем просыпались на землю вокруг их траншеи.

— Тупые сукины дети! — проревел Давир, но его крик почти полностью потонул в оглушительном грохоте. — Это уже третий раз за месяц!

Тело Ларна вздрагивало в такт сотрясающейся от многочисленных взрывов земле, и он, закрыв глаза, в ужасе вжался лицом в грязь, хотя его губы не переставали шептать литанию о спасении. Но и во время молитвы в голове у него роилось множество новых вопросов, порожденных гневом и отчаянием. «Как это может быть? — думал он. — Булавен ведь сказал, что это наши пушки. Почему же они стреляют по нам?» Но ответа не было — лишь все новые и новые взрывы да фонтаны грязи, которые без конца поднимал продолжавшийся обстрел.

Но тут, к счастью для них, взрывы вдруг как-то сразу прекратились.

— А ну, живо-живо-живо! Всем из окопа! — истошно закричал Давир. — Давайте быстрее, пока ублюдки не перезарядили орудия!

С трудом поднявшись на ноги, когда другие уже взбирались на заднюю стену окопа, Ларн быстро, как только мог, последовал за ними. Перемахнув через стену, он увидел, что все они рванули вниз по склону, в сторону линии блиндажей, и пробежали уже больше половины пути. Отчаянно бросившись вслед, Ларн поначалу не слышал ничего, кроме шума крови в ушах и бешеного биения собственного сердца. Но затем, медленно и неотвратимо, как в ночном кошмаре, к нему пришло ясное осознание того, что он снова слышит свист подлетающих к земле снарядов и что ему не успеть добежать до спасительных блиндажей.

Оглушительный взрыв, внезапно раздавшийся совсем рядом, сбил его с ног и засыпал сверху потоками грязи. Когда же Ларн пришел в себя и почувствовал, что лежит на спине, под тяжелым слоем земли, жуткий страх от мысли, что он похоронен заживо, мгновенно охватил все его существо. Только открыв глаза и увидев над собой свинцовое небо, он понял, что все еще на поверхности. Отплевывая набившуюся в рот землю, Ларн, шатаясь, снова поднялся и провел несколько долгих, смертельно опасных для себя секунд в бессмысленном брожении, растерянно озираясь по сторонам и ощущая, как колеблется под ним почва, сотрясаясь от все новых и новых взрывов. Каким же облегчением было для него услышать знакомый голос, который сумел докричаться до него не только сквозь раскаты взрывов, но и сквозь шум, который стоял сейчас у него в голове.

— Сюда, салажонок! — раздался громкий крик. — Мы здесь! Давай сюда!

Это был Булавен. Стоя в укрытии, у входа одного из блиндажей, стены которого были надежно укреплены мешками с песком, здоровяк отчаянно махал ему. Увидев его, Ларн не то побежал, не то заковылял в его сторону, и когда наконец достиг спасительного укрытия, то лишился сил и почти рухнул на протянутые к нему руки. Без промедления подставив плечо, Булавен помог ему спуститься по ступеням, в то время как какой-то другой, чрезвычайно угрюмый варданец поспешно захлопнул за ними дверь блиндажа.

— …жонок… — доносились до него сквозь шум в ушах обрывки слов Булавена, — …совсем рядом… думали… теря… тебя…

— …жонок… — снова что-то сказал Булавен, и те слова, которые Ларн разобрал, прозвучали неясно и приглушенно, будто голос здоровяка был затухающим эхом в длинном тоннеле. — Ты ка… в… рядке?..

— …жонок!.. — Лицо Булавена покраснело от волнения, но тут Ларн вдруг почувствовал ужасную слабость, и мир вокруг стал далеким и тусклым.

— …жонок!..

В глазах Ларна потемнело, и он потерял сознание.

Следующее, что он воспринял, были мрак и запах сырой почвы. Напрягая глаза, Ларн посмотрел вверх и увидел над собой узкий прямоугольник серого неба, со всех сторон окруженный стенами из черной земли. Когда же он попытался подняться, то обнаружил, что конечности его не слушаются. Он не мог пошевелиться, однако факт паралича был воспринят им с удивительным смирением и покорностью. Вдруг он увидел, как с какой-то головокружительной, как ему показалось, высоты к нему вниз заглянули четыре сгорбленные фигуры в лохмотьях. По чертам и морщинам высохших лиц он их тут же узнал. Это были те самые старухи, которые увозили трупы после сражения. Глядя на него с усталым безразличием, они начали говорить, причем одна продолжала речь там, где только что остановилась другая, следуя, похоже, некому ритуалу, который они выполняли до этого уже тысячи раз.

— Он был героем, — начала первая старуха, и тут Ларн начал медленно сознавать, что происходит какая-то ужасная ошибка. — Все они герои. Все гвардейцы, которые погибли здесь.

— Они — мученики, — продолжила другая, стоящая рядом. — Проливая свою кровь, чтобы защитить нас, они превратили почву, на которой стоит этот город, в священную землю.

— Брушерок — это наша святая, неприступная твердыня, — продекламировала третья. — Оркам никогда им не завладеть. Сначала мы отобьем их атаку. Затем перейдем в наступление и возьмем под контроль всю планету.

— Так говорят нам комиссары, — добавила четвертая, без особой уверенности в голосе.

Затем старухи отвернулись и, шурша надетым в несколько слоев рваным тряпьем — чем немало напомнили Ларну хлопающих крыльями черных ворон, — снова исчезли из поля зрения. Юноша же продолжал спокойно лежать на спине, но, вглядываясь над собой в узкий прямоугольник серого неба, ощутил, как прежняя безмятежность постепенно сменяется предчувствием чего-то непоправимого и ужасного. «Здесь что-то неправильно, — подумал он. — Они говорят так, будто я уже умер! Слепые они, что ли? Не видят, что я еще жив?» Он хотел крикнуть им, позвать, сказать, чтобы они вернулись и помогли ему вылезти из этой странной ямы, в которой он оказался, но слова отказывались слетать с его уст. Оказалось, что и губы его, и язык были так же парализованы, как и все другие части тела. Тут до Ларна донесся резкий скребущий звук, будто совок лопаты вошел в сырую землю, и он сразу понял, что все ужасные предчувствия, которые зародились у него мгновением раньше, вот-вот станут реальностью.

«Это не яма! — сказал он себе уверенно, и его разум вскипел от отчаяния. — Это могила! И они собираются похоронить меня заживо!»

— Не стоит скорбеть по этой отлетевшей душе, — услышал он сверху строгий и ровный голос, когда первые комки земли упали на него. — Человек, рожденный от женщины, не создан для вечности. А раз жизнь ему дает наш бессмертный Император, то значит, и смерть в Его воле.

Почувствовав, как комья земли бьют его по лицу, Ларн предпринял отчаянную попытку подняться на ноги. Завопить. Закричать. Позвать на помощь. Все напрасно. Он был не в силах даже пошевелиться.

— Ибо, хотя душа бессмертна, телу надлежит покинуть этот мир, — ровно и невозмутимо продолжал вещать голос. — Так пусть же останки этого человека будут преданы разложению, ведь только Император может жить вечно!

Бессильный что-либо сделать, Ларн почувствовал, как еще одну лопату земли бросили ему на лицо, после чего он будто ослеп. Затем, когда частицы влажной почвы стали проникать ему в рот и ноздри, он ощутил еще один удар комьев земли по телу. С каждой лопатой земли, что безжалостно бросали на него невидимые, ни на мгновение не прекращавшие свою работу могильщики, тяжесть становилась все более невыносимой. Очень скоро чудовищная масса, что лежала у него на груди, сдавила ему легкие, а рот и нос забило землей так, что он не мог больше дышать. Биение сердца стало замедляться, и его, теперь уже немого и слепого, охватил предсмертный приступ бессильного отчаяния. Последним, что он услышал, был бесконечный поток слов, который скороговоркой произносил над ним спокойный, безжалостный голос в жуткой тишине:

— Пепел к пеплу. Прах к праху. Все… конец жизни. Да примет земля тело этого человека!

— Вот видишь! Видишь теперь, что я был прав, — услышал он голос Давира. — Говорил я тебе, что он не умер! Я, Свенк, конечно, признаю твой авторитет в том, что касается медицины, но, насколько я понимаю, крайне редко бывает так, чтобы покойник еще дышал!

Едва придя в себя, Ларн открыл глаза и сначала был очень смущен, обнаружив, что лежит на полу какого-то незнакомого ему блиндажа, в то время как над ним склонилась сухощавая фигура офицера медицинской службы Свенка. Некоторое время он не мог понять, куда же исчезли открытая могила и та невыносимая тяжесть, с которой земля давила ему на грудь. «Наверное, мне все это в кошмаре привиделось», — решил он наконец. Затем от резкого запаха у него заслезились глаза, и он понял, что это Свенк, откупорив пузырек с нюхательной солью, поднес его к самому его носу. Вялым движением оттолкнув пузырек, Ларн попробовал было подняться, но твердая рука Свенка решительно легла ему на грудь.

— Не спеши, салажонок, — сказал медик и, подняв руку, выставил перед лицом Ларна три пальца. — Сколько пальцев видишь?

— Три, — ответил Ларн и тут заметил Булавена, который с озабоченным видом склонился над ним с другой стороны.

— Мы, салажонок, признаться, уж подумали, что тебя потеряли, — заговорил здоровяк. — Когда ты рухнул на землю, я был уверен, что снаряд, который разорвался совсем рядом, разжижил взрывной волной все твои внутренности! Такое иногда происходит от взрывов, даже если они не поражают твое тело шрапнелью. Ну, как бы то ни было, рад видеть, что ты до сих пор в полном порядке.

— Сколько теперь? — спросил Свенк, поменяв количество выставленных пальцев и вновь поднеся их к лицу Ларна.

— Два.

— Хорошо, — сказал Свенк. — Имя свое можешь вспомнить?

— Ларн. Арвин Ларн.

— И откуда ты, Ларн?

— Как откуда? С поверхности. Там обстрел…

— Верно. Но я хотел от тебя услышать, Ларн, название твоего родного мира. Ты где родился?

— На Джумаэле, — ответил Ларн. — Джумаэле Четыре.

— Превосходно, — сказал Свенк, и его лицо расплылось в широкой улыбке. — Прими мои самые сердечные поздравления, салажонок. Поскольку контузии у тебя не обнаружено, ты, таким образом, признаешься годным к несению строевой службы. Если в ближайшие двенадцать часов вдруг почувствуешь тошноту или головокружение, прими, пожалуйста, два стакана воды и вызови меня утром. Да, и что касается головной боли, которую ты, без сомнения, в данный момент ощущаешь… Не волнуйся, это хороший знак. Он означает, что ты все еще жив.

— Ваше чуткое отношение к раненым просто удивительно, Свенк, — раздался голос Давира, который неожиданно появился из-за плеча медика и теперь с любопытством глядел на Ларна. — И даже достойно восхищения. Вы действительно делаете честь своей профессии!

— Благодарю вас, Давир, — ответил на его любезность Свенк, после чего встал и закинул медицинскую сумку на плечо. — Такие неформальные проявления уважения всегда казались мне крайне трогательными. А теперь прошу прощения, господа, будет лучше, если я пойду и проверю другие блиндажи — нет ли там раненых. Принимая во внимание плотность артобстрела, которому наша сторона нас сейчас подвергает, все шансы за то, что есть кто-то, кто больше вас нуждается в применении моих талантов. Между прочим, должен предупредить тебя, салажонок, — добавил он, глядя на Ларна с напускной серьезностью, — несмотря на то что два ранения в один день едва ли могут считаться здесь чем-то из ряда вон выходящим, все же это говорит о некоторой беспечности, которую ты проявляешь по отношению к собственной безопасности. Короче, обратишься ко мне еще раз сегодня за помощью, и я начну брать с тебя плату!

С этими словами Свенк повернулся на каблуках и бодрым шагом направился к дверям в противоположном конце блиндажа. Только теперь, наблюдая, как военный врач открыл дверь и стал по лестнице подниматься на поверхность, Ларн обратил внимание на то, что приглушенные звуки взрывов не прекращаются, поскольку снаряды не переставая утюжат землю у них над головой. «Нас все еще обстреливают, — подумал он, когда туман у него в голове прояснился и он постепенно пришел в себя. — А офицер медицинской службы Свенк посреди всего этого ада собирается выйти из блиндажа и отправиться на поиски раненых, нуждающихся в его помощи… Невероятно! Какими бы странными ни казались его манеры, он или безумец, или храбрейший человек, которого я когда-либо видел в жизни».

— Ты все еще не очень хорошо выглядишь, — нахмурившись, сказал Булавен, который до сих пор стоял над ним на коленях. — Лицо очень бледное…

— И что?! — воскликнул Давир. — Откуда мы знаем, может, теперь это его нормальный цвет, после того как из него все дерьмо вышибло?! Ты что, Булавен, не слышал, что сказал Свенк? Салажонок в полном порядке! Перестань кудахтать над ним, как какая-нибудь глупая мамаша-наседка, а лучше помоги встать. Если салажонок не умирает, у него нет права вот так валяться, занимая в блиндаже койку!

— Ладно, салажонок, вставай, — сказал Булавен, помогая тому подняться, и Ларн, оказавшись на ногах, в первый раз увидел внутреннюю обстановку незнакомого блиндажа. — Только будь осторожнее. Если почувствуешь, что колени подгибаются, смело опирайся о мое плечо.

Внутри этот блиндаж был значительно меньше, чем тот, в котором Ларн уже успел побывать прежде, — не более трети от площади той подземной казармы, где он впервые встретил сержанта Челкара и капрала Владека. Окинув взглядом толпу из десятка стоящих невдалеке гвардейцев, Ларн заметил в углу весь заставленный передающей аппаратурой стол. Рядом на стуле сидел небритый варданец-капрал изможденного вида, который одной рукой прижимал к уху наушник, а пальцем другой нажимал на кнопку «отправить» стоящего перед ним вокс-передатчика.

— Да, это я понимаю, капитан, — убеждал кого-то в микрофон капрал. — Но что бы там ни было на ваших тактических картах, уверяю вас, мы все еще удерживаем сектор 1–13…

— Это капрал Гришен, — объяснил Ларну Булавен, как только увидел, что тот смотрит на связиста. — Наш офицер связи. Сейчас он ведет переговоры с командиром батареи, что нас обстреливает.

— Что?! Вы хотите сказать, что они знают, что они по нам стреляют? — не веря своим ушам, переспросил Ларн.

— Я бы не слишком этому удивлялся, салажонок, — ответил Давир. — В конце концов, это ведь Брушерок. Такие СНАФы здесь отнюдь не редкость. Ты, полагаю, уже слышал такое слово? СНАФ? Говорю тебе: нет лучшего слова для описания всего того, что происходит на этой проклятой войне!

— Насколько я понимаю, обычно всему виной износ орудийных деталей, — подойдя к ним, вступил в разговор Учитель. — Я имею в виду причину тех инцидентов, когда наша собственная артиллерия начинает по нам стрелять. Старые детали изнашиваются, а новые зачастую бывают неверно откалиброваны. Или же они так много раз полировались и обтачивались, что после очередного подновления становятся почти нефункциональными. Однако какой бы ни была истинная причина, уверен, как только командир батареи войдет в наше положение, обстрел тут же прекратится.

— Ха! Еще одна порция беспочвенного оптимизма! — плюнул с досады Давир. — Да, Учитель, ты и верно становишься таким же, как этот жирный болван Булавен! Вот уже двадцать минут, как Гришен вышел на связь со всей цепочкой командования батареи, и все, чего он смог до сих пор добиться, — это онемение в заднице от чрезмерно долгого сидения на стуле! Нет, я бы не ждал, что этот артобстрел в ближайшее время закончится. Для того чтобы это произошло, нужно, чтобы тот идиот, который по нам стреляет, признал, что он допустил ошибку. А зачем, скажите на милость, ему это делать? Да может, если он нас убьет, какая-нибудь высокопоставленная задница в ставке повесит ему медаль!

— Да, капитан, я понимаю, что вы отдали приказ и он выполняется… — сказал в вокс-передатчик капрал Гришен и умолк, чтобы выслушать ответ.

Каждый в блиндаже притих, напряженно вслушиваясь в рваные ритмы этого разговора, вернее, той его части, которая принадлежала Гришену. Капрал начал снова:

— Да, я все это сознаю, капитан. И вы правы, первая обязанность гвардейца — беспрекословное подчинение. Но даже если допустить, что вы отдали приказ и он должен быть выполнен, в том случае, если приказ ошибочен…

Пауза.

— Нет, сэр, конечно, вы правы. Божественная структура командования Имперской Гвардии исключает любую возможность того, что отданный вами приказ ошибочен. Однако позвольте переформулировать все то, что я сказал ранее. На самом деле я хотел сказать только то, что, возможно, проблема заключается не в самом приказе, а в практических аспектах его исполнения…

Еще одна пауза.

— О нет, сэр. Я ни на секунду не ставлю под сомнение вашу компетентность…

И еще одна.

— Да, сэр… Все, как вы сказали, — ваша батарея работает как хорошо смазанный механизм. Но вы должны признать, что, если принять во внимание, что мы, несомненно, находимся сейчас под обстрелом, ошибка все же где-то имела место…

Еще одна пауза.

— Да, сэр, конечно… Вы ничего не должны. Да, я все понял… Нет, сэр, вы абсолютно правы. Всем известно, что ставка не производит дураков в чин капитана…

Казалось, этому не будет конца, между тем сверху до Ларна, ни на минуту не прекращаясь, продолжал доноситься далекий гул взрывов. Но тут он услышал, как за спиной у него открылась дверь, и в помещение блиндажа, с лицом мрачнее тучи, вошел сержант Челкар. Группа набившихся в блиндаж варданцев молча расступилась перед своим сержантом, и Ларн увидел, как Челкар решительно направился в сторону сидящего у передатчика Гришена.

— Да, сэр, — в очередной раз сказал в микрофон Гришен, но тут, подняв глаза, увидел подходящего Челкара. — Конечно, вы правы. Если здесь и произошла ошибка, то только с нашей стороны, поскольку мы находимся в секторе, предназначенном для обстрела, но… Прошу прощения, не могли бы вы задержаться еще на секунду. Только что вошел мой командир. Возможно, будет лучше, если вы прямо с ним обсудите этот вопрос…

— Что происходит, Гришен? — недовольно спросил Челкар, выложив перед собой на стол дробовик. — Почему, черт возьми, эти идиоты продолжают по нам стрелять?

— Я как раз сейчас на линии с капитаном, который командует данной батареей, сержант, — ответил Гришен, дипломатично отпустив кнопку «отправить» на вокс-передатчике, так чтобы их больше не было слышно на другом конце линии. — Я пытался ему объяснить, но, что бы я ни говорил, он и слушать не хочет. Он утверждает, что согласно его тактическим картам весь наш сектор уже три дня как перешел в руки орков, а это значит, что он вправе обстреливать его, даже если у него на это еще нет письменного приказа батарейного командования… Когда закончится обстрел? Он говорит, что в соответствии с его приказанием обстрел прекратится ровно через один час двадцать семь минут, и ни секундой раньше. Он очень щепетилен в этом вопросе, сержант. Честно говоря, его можно было бы даже назвать немного упертым.

— Я понял, — ответил Челкар. — Освободите место у передатчика, Гришен. Я хочу сам поговорить с этим сукиным сыном!..

— С вами говорит Юджин Челкар, — начал он, взяв в руку наушники и нажав на кнопку, активирующую вокс-передатчик. — Действующий командир Девятьсот второго Варданского стрелкового полка. С кем я разговариваю?

На некоторое время, как и до него Гришен, Челкар умолк, прислушиваясь к голосу с другого конца линии, доносившемуся из наушников. Затем он заговорил снова, стараясь придать своему голосу максимум убедительности и серьезности.

— Капитан Меран? Шестнадцатый Ландранский артиллерийский? — переспросил сержант. — Я понял. Ну так вот, слушай, что я тебе скажу, капитан… Нет-нет, я отлично знаю, что ты выше меня по званию, но тебе все равно придется меня выслушать. Я даю тебе две минуты, капитан. Две минуты. И если к тому времени обстрел не закончится, я приду к тебе, в какую бы дыру ты ни спрятался, и так пробью тебе с ноги в задницу, что ты каждый раз при глотании будешь чувствовать вкус кожи моих сапог! И ты знаешь, не думаю, что тебя это будет долго беспокоить, потому что пинок в зад — это так, для забавы. После я намерен взять дробовик и прострелить тебе череп. Я понятно излагаю?

Снова возникла пауза, пока Челкар выслушивал ответ капитана.

— Нет, капитан, это ты не понимаешь всей серьезности положения, — несколько секунд спустя сказал он. — Мне наплевать на твое звание и твои приказы. И мне все равно, сообщишь ты обо мне в Комиссариат или нет. В общем-то, пожалуйста, сообщай. Если они что и смогут для тебя сделать, так только накрыть саваном на похоронах! Ты все никак не поймешь, что, даже если меня арестуют, вокруг меня целый полк, готовый выполнить мой приказ. А если ты думаешь, что Комиссариат ради твоей безопасности пожелает арестовать и снять с передовой целое боевое соединение, то, полагаю, ты несколько переоцениваешь свою фигуру в этой жестокой войне за город. Да, и, между прочим, капитан… Мой хронометр уже начал отсчет. У тебя осталась всего минута и двадцать секунд, чтобы принять решение. Челкар сказал все. Конец связи.

Вернув Гришену наушники, Челкар встал из-за стола и замер, как и все в блиндаже, напряженно вслушиваясь в раскаты раздающихся у них над головой взрывов.

— Я не понимаю… — прошептал Ларн. — Разве сержант не подписал себе смертный приговор тем, что так разговаривал с офицером?

— Может быть… — прошептал в ответ Булавен. — Хотя ты еще не знаешь Челкара, салажонок. За те семнадцать лет, что я его знаю, ни разу не видел, чтобы он был хоть чем-то напуган. Если нужно что-то сделать, то он именно тот, кто сделает это! Чего бы ему это ни стоило. И все же не зашел ли он в этот раз слишком далеко, хотел бы я знать. Если только капитан переключит свой вокс и пожалуется на него в Комиссариат…

— Эх… Вы оба как малые дети, которые боятся собственной тени, — пробормотал стоящий рядом Давир. — Уж тебе-то, Булавен, следовало бы знать! Было хоть раз, чтобы Челкар нас подвел? Сержант знает, что делает! Начать с того, что эти обезьяны-артиллеристы всегда считали ребят с передовой сумасшедшими. Обратиться в Комиссариат? Да этот драный капитан не посмеет! Поверьте мне, пока мы тут с вами разговариваем, он, наверное, уже обделался от страха и теперь отдает приказ прекратить огонь!

И тут, словно в подтверждение слов Давира, пушки наверху разом смолкли. Первые мгновения никто в блиндаже не проронил ни слова, с тревогой прислушиваясь, не возобновятся ли залпы орудий. Но секунды без взрывов переросли в минуты, и всем стало ясно, что обстрел закончился.

— Ты понял, Гришен? — криво усмехнулся Челкар. — Тут просто надо знать, как говорить с такими людьми, чтобы донести до них свою точку зрения.

Снова взяв в руки дробовик, сержант повернулся спиной к капралу и только сейчас заметил, что глаза всех, кто был в блиндаже, устремлены на него и на лице у каждого застыло выражение благодарности и священного ужаса.

— Не так уж это было и трудно, — сказал, обращаясь к ним, Челкар. — И все же, наверное, неплохая мысль — дать понять нашему другу капитану, что, если он не прекратит огонь, целый полк придет по его душу. Если бы он только знал, что Девятьсот второй Варданский состоит из одной роты! Тогда у него, возможно, хватило бы духу продолжить по нам стрельбу. Не такая уж и редкость, когда эти герои тыла обладают чрезмерно завышенным мнением о своих возможностях.

После этих слов люди в блиндаже заулыбались, а некоторые даже рассмеялись, сбрасывая нервное напряжение. Видя, что атмосфера почти религиозного почитания успешно рассеяна, сержант избрал для разговора с подчиненными более деловой тон.

— Ну ладно, — сказал он. — Довольно нам прятаться под землей. Возвращайтесь на свои позиции. Мы ведь не хотим оставить без защиты стрелковые траншеи, чтобы орки подумали, что сейчас самое время начать атаку? Так что вперед. Давайте все… пошевеливайтесь!

В то время как люди в блиндаже поспешно двинулись к выходу, Ларн в последний раз бросил взгляд на Челкара и увидел, что тот, повернувшись к капралу Гришену, дает последние указания.

— Гришен, я хочу, чтобы ты связался со ставкой, — услышал он голос сержанта. — Доложи им со всей возможной определенностью, что сектор 1–13 не находится в руках орков! Дай им понять, что мы будем крайне обязаны, если они внесут соответствующие изменения в свои тактические карты. Да, и вот еще… Попробуй также связаться по воксу с батарейным командованием… Узнай, не будут ли они столь любезны, чтобы воздержаться в будущем от изданий приказов стрелять по нам. Это, конечно, скорее всего, не сработает, но должны же мы хотя бы сделать вид, что верим в то, что люди, которым поручено вести эту войну, имеют о ней хоть какое-то представление!

Интерлюдия

Что наверху, то и внизу, или Гроссмаршал Керчан и гений командования

По любым принятым в военной науке критериям война шла из рук вон плохо.

Сидя мрачнее тучи на очередном бесконечном совещании высшего командного состава, его превосходительство гроссмаршал Тирнас Керчан, герой Варентийской кампании и верховный главнокомандующий (всех родов войск) наиславнейших армий Императора в Брушероке, рассмотрев все факты, которые в тот день довели до его сведения подчиненные, не смог найти ничего, что могло бы его порадовать. Прошло уже без малого два часа, как он со своего места во главе длинного стола в Центральном зале совещаний номер один был вынужден слушать, как его командиры один за другим громко зачитывают перед собранием ставки последние доклады о положении дел на фронте. И во всех этих докладах, как и на одутловатых лицемерных лицах докладчиков, ясно просматривалось одно очевидное, отчаянное желание переложить всю вину и ответственность за свои неудачи на других, тогда как, по сути, речь каждого из них сводилась к одному и тому же.

Они проигрывали войну.

— Гроссмаршал!.. — услышал он шепот сидящего с ним рядом адъютанта полковника Влина, который, нагнувшись к его уху, неожиданно прервал ход его мыслей.

Отвлекшись от своих невеселых раздумий, гроссмаршал вдруг понял, что давно уже перестал следить за ходом совещания. Подняв взгляд, он увидел, что глаза всех сидящих за столом направлены в его сторону и что каждый из присутствующих нервно ожидает его реакции по существу последнего доклада. Тщетно пытаясь вспомнить имя стоящего перед ним офицера — того самого, который только что докладывал, — Керчан несколько мгновений пребывал в замешательстве.

— Да, хорошо… Очень хорошо, — пробурчал он себе под нос, но тут же ловко вышел из затруднительного положения: — Очень убедительно и сжато… Превосходный анализ сложившейся ситуации, генерал… э…

— Дюшан, — произнес Влин вполголоса, одновременно как бы невзначай подняв стопку бумаг до уровня губ, тем самым маскируя свою подсказку.

— Да… генерал Дюшан, — повторил за ним гроссмаршал и, повернувшись в сторону обсуждаемого офицера, слегка кивнул тому в знак одобрения. — Ваша оценка положения дел на фронте будет отмечена должным образом.

С явным облегчением на лице похожий на хорька Дюшан едва не просиял от такой похвалы и, в глубоком поклоне выразив начальству свою признательность, весь надувшись от гордости, вновь уселся на свое место.

«Нет, вы только на него посмотрите, — с горечью подумал гроссмаршал. — Этот человек явно идиот! И едва ли он здесь такой один. Да я просто окружен идиотами! Похоже, весь этот проклятый город, от генерала до последнего рядового, набит трусами, идиотами и прожектерами!»

На какое-то мгновение гроссмаршалу даже пришла в голову шальная мысль, а не лучше ли ему примерно наказать Дюшана? Прямо здесь и сейчас развенчать его перед всеми? Отдать приказ о его аресте, так чтобы он предстал перед военным трибуналом по обвинению в некомпетентности? «Пусть на время, но это могло бы вселить в остальных ужас перед Императором, — размышлял он. — Заставить их держать при себе свои идиотские идеи из страха, что и они могут столкнуться с тем же самым!» Однако какой бы заманчивой ни была для него эта идея, он все же вынужден был ее отбросить. В конце концов, он ведь только что прилюдно похвалил этого человека! Если бы он так быстро пошел на попятную, то неизбежно показал бы себя нерешительным и непоследовательным руководителем. Нравится ему это или нет, но по меньшей мере в этот день идиот Дюшан никак не может подлежать аресту, почти столь же неуязвимый для гроссмаршала, как тело какого-нибудь имперского святого. Теперь это уже был вопрос поддержания уважения ко всей командной цепочке. Раз уж гроссмаршал Керчан огласил свое мнение о человеке, никаких других суждений на этот счет быть уже не могло.

«И потом, — думал Керчан, — начать с того, что именно я был тем человеком, который назначил Дюшана на его должность. Накажи я его сейчас за несоответствие, это тут же было бы воспринято как признание того, что я был не прав, когда выдвигал его на столь высокий пост. Что бы гроссмаршал ни сделал, он никогда не должен признавать ошибок. В глазах других он всегда должен выглядеть безупречным и непогрешимым! Даже допущение мысли, что это не так, губительно действует на тот благоговейный, природный страх, который испытывает каждый гвардеец по отношению к своим мудрым командирам. Конечно, этот страх большинство из них будут испытывать в любом случае, но такова уж природа войны — она с неизбежностью порождает разного рода еретиков и отступников».

И тут с тупой болью, которую обычно сопровождала в его душе холодная ярость, гроссмаршалвдруг вспомнил офицера, чье место занял Дюшан в ставке. «Как же его звали? — стал напрягать он память. — Минар? Минарис? Минован?» Он почти уже повернулся к полковнику Влину, чтобы у того спросить имя предшественника Дюшана, но в этот миг оно само пришло ему в голову. «Мирован! Вот как звали этого человека!» Всплывшее в памяти имя принесло с собой и яркий индивидуальный образ того, кому оно принадлежало, и гроссмаршал Керчан тут же почувствовал, что его унылое, безрадостное настроение стало еще более мрачным.

Из всех его штабистов Мирован всегда казался самым выдающимся и перспективным. Будучи образцом боевого офицера, с уже имевшимся у него блестящим послужным списком, куда, помимо прочего, входили и награды за храбрость, Мирован достиг генеральского чина в удивительно короткий срок. Если у этого человека и был недостаток, то он заключался лишь в одном-единственном его качестве, с которым, однако, превыше всего ценивший субординацию Керчан никак не мог смириться.

Дерзость.

Мирован и вправду был дерзок. Дерзок настолько, что две недели назад, на общем штабном собрании, у него хватило безрассудства оспорить одно из предложенных гроссмаршалом военных решений! Пришедший в ярость Керчан тут же на месте лишил его всех званий, разжаловав в рядовые пехотинцы, и приказал немедленно отправляться на передовую, в какую-нибудь действующую боевую часть. Затем впопыхах он принял решение, о котором теперь горько сожалел. Он повысил в звании Дюшана, тогдашнего полковника, человека, который по своим способностям едва ли соответствовал роли помощника командира, и приказал ему занять место Мирована при совете ставки. И вот теперь, хоть он и оставался в уверенности, что приструнить Мирована было, без сомнения, делом правильным, в то же самое время гроссмаршал не переставал испытывать какое-то неясное тревожное чувство. «Во многих отношениях Мирован был достоин восхищения, — думал он с грустью. — И уж точно был чертовски более компетентным, чем большинство этих подхалимов и никчемных лакеев, которые изо дня в день, сидя за этим столом, приводят меня в бешенство. Хотел бы я знать, что с ним сейчас…»

— В своем роде человек он был хороший… — задумчиво произнес гроссмаршал. — Было бы досадно узнать, что он погиб.

Все, кто сидел за столом, с недоумением воззрились на него. Керчан понял, что невольно вырвавшимися словами он, должно быть, прервал бурную дискуссию, которую вели вокруг него члены ставки, о том, имеет или нет значение только что прочитанный доклад Дюшана. В растерянных взглядах сидящих по обе стороны стола генералов, которые будто не знали, как им на его слова реагировать, застыла целая гамма чувств — от неуверенности и недоумения до благоговейного трепета. Даже всегда преданный Влин смотрел на него как-то странно. Керчан, однако, ничуть не смутился. Если жизнь, большую часть которой он прокомандовал солдатами, его чему-то и научила, то только одной довольно нехитрой истине. Человеку с абсолютной властью, дающей ему право даровать жизнь или посылать на смерть, совсем не нужно извиняться за свое поведение.

— Я тут вспомнил Мирована, — сказал он, повернув голову к Дюшану. — После того как его разжаловали, он ведь был передан под ваше командование, не так ли? Ну и что с ним с тех пор произошло?

— Я… Я не совсем в курсе, ваше превосходительство, — начал Дюшан, скукожившись под пристальным взглядом гроссмаршала. — Я поручил одному из моих адъютантов назначить его на новую должность… Чтобы сказать, куда именно он был направлен, мне нужно свериться с батальонным расписанием дежурств…

Однако дрожь в голосе не позволила несчастному Дюшану скрыть свое замешательство, и постепенно он умолк, что в данных обстоятельствах было почти равносильно признанию вины.

«Вероятно, он направил этого человека в самую худшую часть и заставил выполнять там самые опасные поручения, какие только смог для него найти, — подумал Керчан. — Куда-то туда, без сомнения, где проходили самые жестокие бои и где Мирован без особой доли везения не смог бы протянуть и недели. Ничего удивительного! Ведь, в конце концов, пока их бывший генерал еще жив, всегда есть опасность отступничества и мятежа среди людей, которые прежде служили под его началом. Так что Мирован, вероятно, уже мертв. Не то чтобы я винил Дюшана за это решение, конечно… Отступничество — это раковая опухоль. Будь я на его месте, я бы и сам, наверное, сделал то же самое».

По глазам сидящих вокруг него людей гроссмаршал понял, что упоминание имени Мирована повлекло за собой совершенно непредвиденные последствия. Казалось, что каждого находящегося за столом, как и Дюшана, охватило то же странное замешательство, будто воспоминание о внезапной опале Мирована лишило всех дара речи. Глядя на них, гроссмаршал вдруг стал сознавать, что пусть и совсем неумышленно, но все же достиг своей изначальной цели. «Упоминание о Мироване сделало свое дело, — радостно подумал он. — Похоже, оно вновь вселило в них страх перед Императором!» Уже не в первый раз Керчан был ошеломлен масштабом собственного гения, когда дело касалось придания нужной мотивации подчиненным. «Я даже не сознавал, что делаю это, — восторженно думал он. — И все же, благодаря какой-то счастливой случайности, я, кажется, добился ровно того эффекта, который был мне нужен! Но нет, это была не случайность… Тот факт, что я достиг своей цели, означает, что бессознательно или как-то еще, но все это время я шел к ней! Когда ты гроссмаршал, у тебя в жизни не может быть случайностей!» Затем, силясь вызвать у себя на лице как можно более загадочную и зловещую ухмылку, гроссмаршал вновь вернулся к разговору с Дюшаном.

— Не стоит, Дюшан, — сказал он, с удовлетворением отметив, что подчиненный, похоже, слегка ободрился при виде такой перемены в его настроении. — Я спросил лишь из любопытства, не более. Так… перейдем к другим вопросам. Полковник Влин, чье сообщение у нас на повестке следующее?

— Магоса Гарана, ваше превосходительство, — ответил адъютант. — Он желает сообщить нам данные о месячной выработке городских оборонных мануфакторумов.

Хорошее настроение, которое лишь на краткое время посетило гроссмаршала, мгновенно улетучилось, и теперь он с упавшим сердцем наблюдал, как медленно у его ног вырастает мрачная фигура брушерокского архимагоса из Адептус Механикус, закутанная в плащ с капюшоном. Настолько же человек, насколько и машина — весь в гудящих приборах, которые намного дольше отведенного природой срока поддерживали жизнь в их владельце, — древний, иссохший архимагос под своей сутаной уже давно не выглядел как нормальные люди. Наиболее неприятное впечатление производили механодендриты — четыре тонкие, похожие на щупальца механические руки, которые периодически появлялись из складок сутаны магоса, когда нужно было подрегулировать один из множества покрывающих его плоть приборов.

Гроссмаршал всегда находил внешний вид этого существа отталкивающим, однако истинные причины его неприязни к магосу Гарану лежали более в практической плоскости, чем в столь спорной и трудно определяемой области, как эстетика. В отличие от всех остальных сидевших сейчас за столом совещаний, магос Гаран не обязан был исполнять любую прихоть гроссмаршала. Будучи старейшим членом Адептус Механикус в городе, Гаран присутствовал здесь не как его подчиненный. Без адептов машин, которые ежедневно поддерживали работу всех городских мануфакторумов, гроссмаршал попросту не имел бы боеприпасов для своих войск. Никаких новых лазганов. Никаких реактивных установок. Никаких зарядных энергобатарей. Ни гранат, ни мин для минометов, ни артиллерийских снарядов, ни сотен других вещей, которые нужны были каждый день гвардейцам, чтобы сдерживать орков на подступах к городу. В таких обстоятельствах гроссмаршал вынужден был вести переговоры с магосом Тараном, будто тот являлся представителем какого-то иностранного государства. Он мог с ним договариваться, упрашивать, но приказывать — никогда. Тот говорил с ним на равных, а не как подчиненный. Керчан же, по своей природе бывший человеком, совсем не склонным к тонкой дипломатии, давно уже понял, что с трудом выносит общение с высокомерным магосом.

— За последние тридцать дней производство городских мануфакторумов упало на четыре целых тридцать четыре сотых процента… — сухим, монотонным голосом начал читать свой доклад магос, который, похоже, уже так давно забыл, что он человек, что даже не делал попыток смягчать дурные новости. — Причины такого падения производства следующие… Первое: потеря пяти мануфакторумов в секторе 1–49, данный сектор был большей частью опустошен орками. Второе: разрушение еще одного мануфакторума в секторе 1–37, произошедшее в результате рейда небольшого отряда орков, которому по неизвестной причине удалось прорваться внутрь охраняемого городского периметра. Третье: ущерб, нанесенный дальнобойной артиллерией орков еще пятнадцати мануфакторумам в секторах с 1–22 по 1–25. Четвертое: дополнительный ущерб трем из вышеперечисленных мануфакторумов от бомбовых атак гретчинов-смертников. Пятое: задержки в восстановлении и ремонте поврежденных оборонных объектов из-за хронической нехватки квалифицированного персонала. Шестое: вспышка эпидемии неизвестного вирусного заболевания среди неквалифицированных рабочих одного из мануфакторумов в секторе 1–19, в результате чего, по причине смертей и нетрудоспособности персонала, произошла потеря 180 757 рабочих человеко-часов. Седьмое: потеря 162 983 рабочих человеко-часов, которая произошла из-за беспорядков среди гражданского населения, вызванных недостаточным питанием неквалифицированных рабочих одного из мануфакторумов в секторе 1–32. По имеющимся данным, в результате подавления беспорядков, по причине ранений и смертей, было потеряно еще 34 234 рабочих человеко-часа…

Без всяких эмоций на лице магос продолжал монотонно зачитывать, казалось, нескончаемый перечень произошедших за последний месяц несчастий. Слушая его, гроссмаршал Керчан вновь почувствовал, что впадает в отчаяние. Прошли уже недели, если не месяцы, с того момента, как согласно его стратегическим расчетам битва за Брушерок должна была быть выиграна. Более того, к сегодняшнему дню по этим планам они должны были бы уже вырваться из этого забытого Императором города и по всем фронтам далеко отбросить противника. Однако каким-то непостижимым образом орки после долгих десяти лет сражений все еще не выказывали никаких признаков скорого краха или истощения, в то время как гроссмаршал, напротив, изо дня в день, каждый час, на каждом своем шагу сталкивался с проявлением пораженческих настроений. С раннего утра до поздней ночи почти все свое время проводил он в окружении десятков ноющих дилетантов, и у каждого из них, как правило, было свое оправдание и своя горестная история.

Адептус Механикус жаловались, что у них для работы мануфакторумов нет ни запасов сырья, ни достаточного числа рабочих. Офицеры медицинской службы жаловались, что им для своих апотекариумов все время не хватает то медикаментов, то хирургов. Командующие отрядами гражданского ополчения, которых он сам назначил для руководства городской инфраструктурой, жаловались, что им катастрофически не хватает ресурсов для обеспечения населения продовольствием и питьевой водой. А хуже всего было то, что его собственные генералы ему постоянно жаловались! То на нехватку людей, то на дефицит оружия, то на недостаточную поддержку артиллерией, то еще черт знает на что. Одна жалоба за другой, после которой следовала еще одна чертова жалоба. И при всем при этом гроссмаршал прекрасно понимал, для чего на самом деле нужны были все эти жалобы. Они так оправдывались! Поэтому ничего удивительного, что порой он чувствовал в себе такую ярость и едва сдерживал в себе желание выбрать наугад одного из таких генералов и в назидание другим прожечь ему голову лучом из своего лазпистолета!

«Один выстрел… — подумал он, и его ладонь машинально легла на гладкую, филигранно отделанную рукоять пистолета, который, как символ власти, висел у него на боку. — Прямо здесь и сейчас. Вот это и в самом деле вселило бы в них страх перед Императором!»

— …Пятнадцатое: потеря 38 964 рабочих человекочасов по причине нехватки электроэнергии в секторах с 1–42 по 1–47, — неутомимо продолжал вещать магос, в то время как извивающиеся механодендриты, словно живя собственной жизнью, регулировали вживленные в его тело приборы. — Шестнадцатое: в результате взрыва потеря мануфакторума в секторе 1–26. Сообщается, что взрыв произошел из-за сбоя в системе электроснабжения, который случился по причине ошибок, допущенных при монтаже изоляционной трубки. Семнадцатое…

И так далее, и так далее… Гроссмаршал почувствовал облегчение, когда звук отрывающейся за его спиной двери отвлек его от угнетающе-заунывного доклада магоса. Слегка повернув голову, он краем глаза увидел, как один из адъютантов Влина прошел из приемной в зал собраний. Подойдя к столу совещания, он вручил полковнику инфопланшет, после чего отдал честь и, ловко повернувшись на каблуках, быстро удалился. Нажав на дисплее кнопку и выведя на экран доклад, хранящийся в инфопланшете, Влин целую минуту молча его изучал. Затем его лицо заметно побледнело, и, подняв глаза, он робко взглянул на гроссмаршала.

— Что там такое, Влин? — прозвучал вопрос на фоне речи магоса, которая неумолимо продолжала течь.

— Я только что получил депешу с последними данными из отдела стратегического анализа, ваше превосходительство, — неуверенно произнес Влин, чей голос сейчас заметно дрожал. — Но здесь, должно быть, какая-то ошибка…

— Дайте-ка мне посмотреть, — сказал гроссмаршал и властно протянул к Влину руку, явно желая, чтобы тот передал ему инфопланшет.

Несколько мгновений Влин колебался, словно не вполне уверенный, что ему следует это сделать, но привычка подчиняться, которая за пятнадцать лет службы у гроссмаршала впиталась в его плоть и кровь, оказалась слишком сильна, чтобы ей противиться, и он с неохотой послушался. Охваченный любопытством относительно того, что же могло так потрясти его адъютанта, Керчан взял инфопланшет и пробежал глазами текст содержащегося в нем доклада. На первый взгляд там не было ничего, о чем бы не рассказывал ему Влин, — просто очередной сухой анализ от счетоводов из ОСА с множеством фактов и цифр… Но вот наконец взгляд гроссмаршала дошел до заключения…

— Проклятие! — взревел Керчан.

Словно в каком-то угаре, даже не успев понять, что делает, гроссмаршал в ярости швырнул инфопланшет, который, пролетев через весь зал, с грохотом ударился о стену. Плексигласовый экран покрылся трещинами. Ошеломленные такой вспышкой гнева, все, кто сидел за столом, застыли, по-идиотски открыв рты. Даже магос Гаран не стал исключением: его механодендриты вдруг замерли, а сам он, прервав доклад, неподвижно уставился на Керчана, будто не зная, как лучше на все это реагировать. Все молча смотрели на гроссмаршала, и в настороженных взглядах почти физически ощущалась одна их общая мысль.

«Они думают, я сошел с ума, — сказал себе Керчан, буря гнева которого утихла, как только он выместил всю свою ярость на несчастном инфопланшете. — „Старик начал терять рассудок“, — вот что они себе сейчас говорят!»

— Оставьте меня, — спокойно сказал он с неподвижной, мертвой маской на лице, когда вдруг почувствовал, что устал и не желает больше смотреть им в глаза.

— Оставьте меня! — приказал он снова. — Уйдите все! Убирайтесь отсюда немедленно!

Заметно испуганные, низко опустив головы, чтобы лишний раз не встречаться с ним взглядом, члены совета при ставке встали, поклонились своему начальнику и в гнетущей тишине поспешно покинули зал совещаний. Все, кроме Влина. В то время как другие двинулись к дверям, адъютант осторожно подошел к валяющемуся на полу инфопланшету и, подняв его, уже собирался унести с собой.

— Оставьте это здесь, Влин! — твердо сказал гроссмаршал. — Положите на стол и можете идти с остальными.

Вскоре он остался один. Теперь, когда люди покинули торжественный зал собраний, огромное пространство вокруг показалось ему пугающе пустым и унылым. Гроссмаршал стал думать о том, не слишком ли он увлекся и что впредь ему, пожалуй, следует лучше держать себя в руках. Известно ведь, что генералы по своей природе неисправимые сплетники. Можно не сомневаться, что в течение часа новость о его беспричинной вспышке гнева станет известна всей ставке, а к завтрашнему дню, вероятно, разлетится по всему городу. А в эти дни испытаний даже гроссмаршал должен держаться настороже. Что бы ни говорилось в уставе Имперской Гвардии, а положение командующего в осажденном городе крайне ненадежно. Досужие сплетни об инциденте с инфопланшетом легко могли привести к обсуждениям состояния его психического здоровья, а такие обсуждения, в свою очередь, подорвали бы его авторитет, готовя благодатную почву для произрастания отвратительных, родственных друг другу цветов инакомыслия и мятежа. Нет, он не боялся. Многолетний опыт научил его, что у гроссмаршала всегда есть надежный способ для поддержания порядка.

«Пришло время для новой чистки! — думал он. — Сегодня вечером я скажу Влину, чтобы он связался с Комиссариатом. Пусть они пришлют список всех выше чина майора, кого они подозревают в измене. Несколько показательных судов и расстрелов покончат с проблемой такого рода еще в зародыше. А пока мы будем работать со списком, я попрошу Влина добавить туда Дюшана. Да, еще одна чистка. Это именно то, что сейчас нужно».

Теперь спокойный и собранный, он вновь обратил внимание на объект, который изначально вызвал у него столь сильное неприятие. Взяв со стола инфопланшет, положенный туда Влином, гроссмаршал еще раз пробежал глазами текст и графики доклада, которые с трудом, но еще можно было разглядеть на разбитом экране дисплея. Заключение было едва читаемым. В докладе на основании последних оценок темпов рождаемости орков, а также темпов убыли находящихся в городе людей и истощения их ресурсов делался вывод о том, что Брушерок сможет продержаться в лучшем случае еще шесть месяцев.

«Шесть месяцев! — мрачно подумал гроссмаршал. — Надо не забыть сказать Влину, чтобы он также добавил к списку того, кто подготовил этот доклад. Подумать только, утверждать, что городу осталось жить всего шесть месяцев, когда любой дурак знает, что блокада вот-вот рассыплется и победа практически у нас в руках!»

Отметив про себя еще одну причину, по которой о докладе следует молчать, Керчан отбросил в сторону инфопланшет и несколько минут в полной тишине неподвижно сидел в кресле. Ощущая на своих плечах тяжкий груз ответственности, он и сам не заметил, как к нему вернулись его прежние невеселые мысли. «Нет мне покоя! — горько думал он. — Набежали тревоги со всех сторон. Вообще, довольно скверно, когда в завершение долгой и славной карьеры тебя переводят на никому не нужную войну на не имеющей никакого стратегического значения планете. А еще того хуже, когда тебя обрекают на долгую осаду без всякой надежды на освобождение со стороны. Впрочем, все это ерунда. Военный гений, что помогал мне одерживать победы в прошлом, меня не покинул. Я все еще великий военный лидер, и мой план хорошо продуман. Вскоре я прорву блокаду и верну Императору эту планету! А когда я сделаю это, тем дуракам из Верховного совета боевых генералов, что были ответственны за мой перевод в это ужасное место, придется смущенно наблюдать за моим триумфом и славословить меня за каждую из моих побед! Я — гроссмаршал Тирнас Керчан! Моя судьба все еще в моих руках. Я выиграю эту войну и довольно скоро смогу прибавить к моим и без того многочисленным титулам еще один — герой Брушерока! Да я просто не допущу, чтобы события здесь развивались как-то иначе!»

Потом, заметив одинокий лист, особняком лежащий посреди вываленных на стол документов и карт, гроссмаршал обнаружил нечто, что возбудило в нем живой интерес. Это был последний выпуск «Веритас» — выходившего дважды в день городского новостного листка, и Керчан, как и частенько в прошлом, в минуты, когда ему под грузом навалившихся проблем становилось особенно тяжело, обратился к бюллетеню в надежде почерпнуть там порцию уверенности и оптимизма.

«Разгром орков в секторе 1–13, — гласил заголовок. — Победоносное прибытие 14-го Джумаэльского!»

«Да, — думал гроссмаршал, читая статью под заголовком. — Не важно, что говорят другие, — вот доказательство того, что я во всем прав! Доказательство неминуемого приближения победы, а также того, что мой план ведения войны оправдывается. Мы одерживаем победы. Мы разбиваем орков. Мы побеждаем в этой войне! Как же в новостях все верно описано!»

Глава одиннадцатая

17:54 по центральному времени Брушерока

МАЛЬЧИК И ОТНОШЕНИЕ К ДЕТЯМ В БРУШЕРОКЕ

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ТРАНШЕИ, ЧАСТИ 1, 2 и 3

НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЫЖИВАНИЯ

НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА СЕМЕЙНОЕ ПРЕДАНИЕ

Его звали Мальчик. Конечно, его Ма при рождении дала ему какое-то другое имя, но она уже года три как умерла, а он тогда был слишком мал, чтобы удержать в памяти то, как она его тогда называла. Вместо этого он стал реагировать на обращение, которое использовали городские ополченцы, когда пытались его поймать, чтобы отвести к людям-машинам, в их огромные, вселяющие в него ужас сборочные цеха. «Иди сюда, мальчик! — запыхавшись от бега, кричали ему люди с тупыми красными лицами, когда он, петляя среди развалин, убегал от них. — Мы не сделаем тебе ничего плохого!» Некоторые из них — наверное, как он думал, самые умные — даже пробовали пускаться на хитрость. «У нас есть еда! — кричали они. — Иди к нам, мы с тобой поделимся!» Но им так и не удалось его одурачить. Для всех он был Мальчик, и он продолжал жить в руинах разрушенного города своей дикой, опасной, но свободной жизнью. Как ополченцы и люди-машины ни старались, у них никогда не получалось его схватить.

Кутаясь в накидку, которую он, чтобы спастись от холода, смастерил из крысиных шкурок и найденного на свалках тряпья, Мальчик сидел притаившись в одном из каменных завалов, ожидая, не подойдет ли к его приманке кто-нибудь из детей Капитана Крысы. Объедков в эту неделю было много, и Капитан Крыса ежедневно присылал по крайней мере одного из своих сыновей, чтобы Мальчик мог его убить и съесть. За это Мальчик делал все, как он обещал Капитану: забыв всех прочих богов, возносил ему молитвы над телом каждой посланной ему жертвы. До сих пор такое соглашение казалось Мальчику весьма выгодным, вот только сегодня, несмотря на то что он уже несколько часов просидел на одном месте, Капитан, похоже, не слишком торопился выполнять свою часть сделки.

Но вот Мальчик наконец увидел, как что-то стало меняться. Соблазнившись запахом, который обещал ей легкий доступ к свежим объедкам, из своей норы в ближайшей груде щебня вылезла крыса. Направляясь в сторону приманки, она быстро пересекла каменные завалы, однако, не добежав до жирного кусочка мяса, который специально оставил там Мальчик, крыса вдруг замерла. Будто подчиняясь внутреннему инстинкту, который предупреждал ее об опасности, она стала настороженно шевелить усиками.

«Теперь уже слишком поздно шевелить усами, Братец Крыса, — подумал Мальчик, и хищная улыбка заиграла на его потрескавшихся губах. Он прицелился из своей рогатки и, спустив тугую тетиву, выстрелил двухдюймовым стальным гвоздем. — Не надо быть таким жадным, чтобы вот так, среди бела дня, вылезать на открытое место!»

Сильно и метко пущенный гвоздь попал крысе точно в загривок и, пронзив позвонки, пробил череп. Вскочив на ноги еще до того, как гвоздь достиг своей цели, Мальчик выпрыгнул из укрытия и стремглав бросился по битому щебню за своим охотничьим трофеем. Схватив мертвую крысу за хвост, он тут же повернулся и кинулся назад, снова ища убежища в облюбованном им потайном месте. Вытащив затем из мертвой тушки гвоздь и проведя себе пальцами по щекам две кровавые полосы, он встал на колени и молча вознес благодарственную молитву своему невидимому благодетелю.

«Хвала тебе, Капитан Крыса, — говорил он про себя, глядя на добычу и оценивая лежащую на земле тушку. — Хвала за то, что ты производишь на свет столько детей. Хвала за то, что все они такие большие и толстые. А также хвала за то, что ты каждый раз посылаешь их мне и не даешь умереть с голоду!»

На этот раз ему попалась большая крыса. У нее была красивая гладкая шерстка, а ее задняя, филейная, часть была особенно мясистой, что обещало ему сегодня — он это точно знал — скорую сытную трапезу. Но этим польза от убитых крыс для Мальчика не ограничивалась. Из их шкурок можно было сделать одежду, из сухожилий сплести веревку, а из костей, зубов и когтей изготовить иглы и крючки для ловли тех же самых крыс. Ни одна из частей тела грызуна не пропадала напрасно. Благодаря особым навыкам выживания, которые он приобрел, сначала наблюдая за матерью, а потом, когда ее не стало, самостоятельно, Мальчик почти всему научился находить применение.

Ему вдруг вспомнилось, как было, когда жила его Ма. Он вспомнил подвал, где они жили, ее доброе, изнуренное постоянной заботой лицо, тихие колыбельные, которые она ему пела, когда он засыпал. Вспомнил, как он сидел у нее на коленях, а она рассказывала ему, почему им надо скрываться. «Это все генералы, — объясняла она тогда. — Они говорят, что дети в военное время — это обуза, что все люди, которые живут в Брушероке, должны служить в ополчении, а за их детьми пусть присматривают в орфанариумах. Но я им не верю! Я думаю, они хотят отдать детей Адептус Механикус — людям-машинам, — так чтобы они стали рабочими в мануфакторумах, в этих больших и опасных сборочных цехах. Но я не позволю им это с тобой сделать, мой маленький. Я не позволю им забрать тебя. Знай, что бы ни случилось, твоя Ма всегда сумеет тебя уберечь!»

Тут на душе у него стало тяжело, потому что Мальчик также вспомнил и другое. Он вспомнил, что однажды ночью, когда они тихо сидели, укрывшись в подвале, у них над головой прогремел оглушительный взрыв, раскаты которого прокатились по земле, и все, что случилось с ними после. Он вспомнил, как осел потолок и как потом он с ужасом глядел на лежащее среди камней раздавленное тело матери. Он вспомнил ее лицо, покрытое густым слоем пыли, и холодные, неподвижно уставившиеся на него глаза. Он вспомнил, как, испуганный и одинокий, он часами ревел, не понимая, как же она могла его оставить… Потом в уголках глаз у него защипало, и Мальчик понял, что больше не хочет ничего вспоминать.

Жадно втянув холодный воздух и размазав запястьем по лицу непрошеные слезы, Мальчик решил, что пришло время идти назад, в свой район, где он собирался перекусить Братцем Крысой. Слишком хитрый, чтобы идти напрямик, он на случай, если за ним следят, избрал более длинный и запутанный путь, пробираясь сквозь завалы и огибая множество стоящих вокруг разрушенных зданий. И вот, взбираясь на один из таких завалов и уже почти достигнув его вершины, он вдруг почувствовал нечто, что заставило его остановиться. Это было почти как запах. Что-то тревожное и враждебное, что, казалось, принес с собой ветер…

Ощутив, как по его спине пробежал холодок, Мальчик какое-то время неподвижно смотрел на восток. Раскинувшийся перед ним город казался спокойным; его пустынные улицы выглядели столь же мрачными и безжизненными, как и обступающие их со всех сторон выгоревшие руины зданий. Мальчик не морочил себе голову. После трех лет, что он провел один посреди местных развалин, у него развилось нечто вроде шестого чувства, которое безошибочно предсказывало ему перемены в жизни города. И это чувство только что подсказало ему быть сегодня особенно осторожным.

«Надо вернуться под землю и переждать там какое-то время, — подумал он, когда наконец повернулся, чтобы идти к дому. — Назревает что-то ужасное — ветер сказал мне это сейчас громко и ясно. Плохой день наступает, и много людей должны будут теперь погибнуть».

— Слушай, а какая жизнь там, где ты родился? — зачерпнув саперной лопаткой землю, спросил Ларн Булавена, когда здоровяк встал с ним рядом. — В твоем родном мире, хотел я сказать.

— На Вардане? — переспросил Булавен, сделав паузу в работе ровно настолько, чтобы успеть стереть пот с потрескавшейся кожи лба, пока она не покрылась ледяной коркой. — Полагаю, там было довольно хорошо, салажонок. Из всех планет далеко не самая плохая, где можно было родиться.

Держа саперные лопатки в руках, они стояли на дне траншеи рядом с Давиром и Учителем, в то время как Зиберс на стрелковой ступени нес вахту. Гвардейцы пытались заделать повреждения в стенах траншеи, которые причинили снаряды во время обстрела. После прекращения огня они вернулись в свою траншею и тут же обнаружили, что взрывом одного из упавших рядом снарядов обрушена значительная часть ее задней стены, а сама траншея наполовину засыпана комьями мерзлой земли. Теперь, после получаса изнурительного труда, дно траншеи было в основном очищено, а вся лишняя земля была переброшена в другой ее угол.

— Лично я бы сказал, что ты очень предвзято относишься к нашему миру, Булавен, — произнес Давир, опершись на черенок лопаты и наблюдая, как его товарищи убирают со дна траншеи последние комки насыпавшейся туда земли. — Честно говоря, мои собственные воспоминания говорят мне, что Вардан в точности такая же вонючая дыра, как Брушерок. Если не учитывать, конечно, что нам там не приходилось драться с орками. Да и столько копаться в земле дома тоже не было необходимости.

— Что-то я не заметил, чтобы ты здесь в ней много копался, — проворчал Булавен. — Фактически большую часть времени ты стоишь в сторонке, оставляя всю работу другим.

— Ха! Это всего лишь вопрос разумного распределения труда, — отозвался Давир. — Каждый человек должен выполнять ту работу, к которой он наиболее приспособлен. В нашем случае это означает, что тебе, Учителю и салажонку следует выполнять грубую, ослиную работу, а мне, с моей природной способностью к управлению, всю вашу деятельность контролировать. Кроме того, должен же кто-то следить, чтобы салажонок с нужной стороны за лопату взялся!

— Вы еще забыли вашу роль в поддержании тепла! — сказал вдруг Ларн, который был настолько раздражен бесконечными оскорблениями безобразного карлика, что ответил ему сейчас, даже не думая. — Видит Император, если бы не пар, который идет от вас по всей траншее, мы бы давно уже все замерзли!

Какое-то время, пораженные его ответом, все молча на него глядели, но затем Учитель и Булавен разразились смехом. Даже лицо Давира, несмотря на все его недовольство, расплылось в улыбке. Лишь на Зиберса эта шутка, казалось, никак не подействовала, и, стоя на стрелковой ступени, он с тем же враждебным, как и всегда, выражением злобно смотрел на Ларна.

— Ха! Ну ты и сказанул — «пар»! — давился от смеха Булавен. — Хорошо сказал! Тебе придется признать, Давир, может, салажонок здесь и недавно, но твою манеру он перенял довольно быстро!

— Так-так-так… Смейся, смейся, свиная башка, — отозвался Давир, к которому сразу же вернулась его привычная грубость, как только он повернулся и со злой усмешкой на сжатых губах вновь взглянул на Ларна. — Похоже, что у нашего щеночка прорезались зубки… Очень хорошо, салажонок. Отлично! Отколол шутку. Ха-ха-ха — очень смешно. Но ты не слишком-то задирай нос. Нет ничего лучше для орков, чем увидеть салагу с поднятой головой. Тогда им есть куда целиться!

Восстановительные работы продолжались. Полностью очистив траншею, они устало положили на землю свои лопатки. Затем Ларн увидел, как Булавен с Учителем подняли со дна траншеи широкий металлический лист и приложили его к рваным краям образовавшегося в стене пролома. Удерживая лист в вертикальном положении, они терпеливо ждали, пока Давир, взяв деревянную подпорку, не забил ее своей саперной лопаткой в землю, так чтобы она удерживала лист в нужном им положении.

— Вот, — довольно сказал Давир, убедившись, что пролом полностью закрыт, и затем навалился всем телом на вбитую в землю подпорку, испытывая ее на прочность. — Должно держаться, пока мы не закончим работу.

— И что теперь? — спросил его Ларн. — Дно мы очистили. Как теперь будем заделывать пролом?

— Как будем его заделывать? — переспросил Давир. — Ну, во-первых, салажонок, ты снова возьмешь в руки свою саперную лопатку. Вон видишь ту гору земли? — указал он на промерзшие комья, которые они только что перебросили в другой угол траншеи. — Ту самую, что ты сам туда набросал? Так вот, бери теперь свою лопатку и перетаскивай землю обратно! Потом мы ею заполним образовавшуюся дыру. Знаю, знаю… Можешь ничего не говорить. Все время такие эмоции, будто кто-то тебе сказал, что жизнь в Гвардии будет скучной!

— Все равно не понимаю, как это будет работать, — сказал Ларн позже, когда они уже почти заполнили землей пробоину, и его руки, даже под перчатками, покрылись мозолями, а спина ныла от работы саперной лопаткой. — Даже после того, как мы заполним пролом землей, разве стена не рухнет снова в ту самую секунду, когда мы вытащим из-под листа подпорку?

— А мы, салажонок, не будем вынимать подпорку, — сказал таскающий с ним землю Булавен. — Во всяком случае, не сразу. Сначала мы заделаем дыру. Потом увлажним землю. Затем утрамбуем и оставим ее замерзать. Затем, через пару часиков, мы наконец уберем подпорку, и, поверь, стена будет как новая! Поверь мне, салажонок, это всегда работало! Ты даже не представляешь, как часто нам приходилось чинить эту траншею с тех пор, как мы ее выкопали.

— Увлажним землю? — переспросил Ларн. — Тогда нам понадобится ведро, чтобы принести воды. В наших канистрах ее осталось не так уж много.

— Какое ведро?! Какие канистры?! — поднял брови Булавен, прервав свои труды и с недоумением глядя на Ларна. — Салажонок, мы чиним стену в траншее! Для этого мы не используем питьевую воду!

— И что же вы тогда используете? — спросил Ларн, который, сознавая, что остальные над ним смеются, чувствовал себя по-дурацки.

— Он спрашивает, что мы используем! — закатив глаза к небу, воскликнул Давир. — Моя широкая варданская задница! Клянусь, салажонок, в то самое время, когда я уже начал думать, что ты не совсем полный идиот, ты ляпнул нечто настолько глупое, что тут же испортил мое хорошее мнение о тебе! Если это поможет ответить на твой вопрос, то вот тебе две подсказки. Первая: когда на морозе чинишь стены траншей, всегда лучше использовать теплую жидкость. Второе: каждое человеческое существо носит при себе уже готовую порцию требуемого вещества.

— Теплую жидкость? — переспросил Ларн, чувствуя, что к нему медленно приходит понимание. — Вы хотите сказать, что вы…

— Эй, глядите-ка, наконец-то он понял! Да, салажонок, все верно. И угадай, что я сейчас скажу… Теперь твоя очередь! Так что вставай сюда и начинай журчать! Я только чертовски надеюсь, что твой мочевой пузырь не слишком зависит от нервов. А то, видит Император, у меня есть лучший способ скоротать время, чем вот так стоять и ждать, пока ты отольешь!

— А как насчет твоего собственного мира… А, салажонок? — спросил его Булавен, когда они уже сидели в траншее в ожидании, когда мороз скрепит восстановленную стену. — Ты меня прежде спрашивал о Вардане. А на что похож твой родной мир?

Стараясь обдумать свой ответ, Ларн какое-то время молчал. Он вспомнил родительскую ферму, бескрайние поля золотистой пшеницы, колышимые легким ветерком. Вспомнил своих домочадцев — как они в ожидании вечерней трапезы рассаживались по своим местам вокруг кухонного стола. Вспомнил тот изумительный последний закат, который он видел дома, когда огненный шар заходящего солнца медленно опустился за горизонт и окрасил все небо в багровые тона. Вспомнил весь свой прежний мир, который теперь остался далеко позади, и все те вещи, которые ему уже никогда не увидеть снова.

«Каким же все это теперь кажется далеким и давно ушедшим! — подумалось ему. — Будто до всего до этого теперь миллион километров. И печальнее всего то, что на самом деле оно еще дальше! Не просто миллион, а миллионы миллионов километров — как это ни далеко, но военный космотранспорт нас все же сюда доставил!»

— Я не знаю… — тихо произнес он наконец, не в силах найти слова, чтобы описать то, что на самом деле чувствовал. — Он был совсем другой… Совсем не похожий на это место.

— Хм… Думаю, наш салажонок начинает тосковать по дому, — заметил Давир. — Не то что бы я его за это упрекал… Понятное дело, любое место в сравнении с этой проклятой дырой будет вспоминаться в розовом свете. Но знаешь, салажонок, раз уж я сейчас в таком редком для себя великодушном настроении, позволь мне дать тебе один совет. Какие бы возвышенные чувства ты ни питал к тому миру, где родился, — забудь о них! Это — Брушерок! Здесь нет места сантиментам. Здесь человек должен жестко держать себя в руках, если он хочет жить и увидеть завтрашний день!

— Так, значит, вот что здесь нужно! — воскликнул Ларн. — Я помню, как Учитель сказал, что вы единственные, кто выжил здесь из более чем шести тысяч человек! Вы так этого добились? Все время жестко держали себя в руках?

— Эй, здесь, салажонок, ты затронул очень интересный вопрос, — вступил в разговор Учитель. — Как вышло так, что мы выжили, а многие наши товарищи — нет? Можешь быть уверен, тут это у нас одна из главных тем для разговора. Причем каждый имеет на этот счет свое собственное мнение. Некоторые говорят, что мы так долго продержались в Брушероке прежде всего потому, что, вероятно, изначально были генетически предрасположены к выживанию в экстремальных условиях. Другие считают, что имела место комбинация счастливого стечения обстоятельств и верно выбранной нами тактики поведения или что, возможно, это вообще слепой случай. Как я уже сказал, у каждого собственная точка зрения. Своя собственная теория. Что касается меня, то я не уверен, что стал бы слишком полагаться на любую из них. Мы выжили там, где остальные погибли. Это все, о чем я могу сказать тебе с уверенностью.

— Я всегда думал, что Император приложил к этому руку, — сказал Булавен, чье лицо было сейчас спокойно и задумчиво. — Возможно, потому что Он бережет нас для какой-то великой цели. По крайней мере, я привык так думать. После стольких лет в Брушероке человек поневоле начинает в это верить.

— Император! — воскликнул Давир и в неописуемом раздражении всплеснул руками. — На этот раз, Булавен, ты и в самом деле превзошел самого себя! Из всех несусветных глупостей, которые за семнадцать лет вылетели из твоего рта, — с той поры, как нас призвали в Гвардию, — эта, без сомнения, самая идиотская! Император! Ха! Ты что же, думаешь, Императору больше нечем заняться, кроме как наблюдать за твоей толстой задницей и следить за тем, как бы с ней чего не стряслось?! Очнись, ты, куча навоза! Император даже не знает, что мы с тобой существуем! А если и знает, ему все равно!

— Нет! — закричал Ларн, и его звонкий голос, неожиданно громко разнесшийся по траншее, напугал всех, кто в ней находился. — Вы не правы! Вы не знаете, о чем говорите!

Видя, что остальные смотрят на него в замешательстве, Ларн заговорил снова, и теперь спокойные, проникновенные слова, казалось, сами полились из его уст.

— Извините, — начал он. — Я не хотел кричать. Но я услышал, что вы говорите, Давир, и… Вы не правы! Императору не все равно. Он наблюдает за всеми нами. Это я точно знаю. И я могу доказать. Если бы Император не был хорошим, добрым и справедливым, он никогда бы не спас жизнь моему прадеду!

И пока остальные молча сидели и слушали, Ларн рассказал им предание, которое в последний вечер перед его отъездом поведал ему отец в подвале их фермерского дома.

Он рассказал им о своем прадедушке. О том, что его звали Огаст и что он родился в мире, который на звездных картах имеет название Аркад V. Он рассказал им про то, как его призвали в Гвардию, и о том, как грустно ему было покидать родной мир. Он рассказал о тридцати годах службы и о том, как у его прадедушки пошатнулось здоровье. Он рассказал об устроенной лотерее, а также о человеке, кто отдал прадеду свой счастливый билет. Он им сказал, что это было чудо. Пусть чудо не громкое, но все же чудо! Рассказав гвардейцам слово в слово историю, услышанную от отца, Ларн сразу почувствовал облегчение и стал с нетерпением ждать их реакции.

— И все? — сухо спросил Давир, и это было первое, что услышал Ларн после бесконечного, как ему показалось, молчания. — Это и есть твое доказательство? Предание, что тебе рассказал отец?

— Это была интересная история, салажонок, — вымолвил Учитель, выглядевший немного смущенным.

— Ха! История что надо! — воскликнул Зиберс, с ехидством глядя на Ларна со стрелковой ступени. — Сказка вроде той, что родители рассказывают детям перед сном! Ты больше в это дерьмо верь, салага! А еще лучше пойди и расскажи эту историю оркам. Посмотрим, спасет ли тебя твое чудо!

— Заткнись, Зиберс! — рявкнул Булавен. — Тебя не для того в караул поставили, чтобы ты там губами шлепал! И мнение твое никто вроде как не спрашивал! Оставь салажонка в покое.

Убедившись, что своей резкой тирадой он заставил Зиберса замолчать, Булавен вновь повернулся к Ларну:

— Учитель прав, салажонок. Это была интересная история, и ты нам хорошо ее рассказал.

— И это все? — удивился Ларн. — Вы говорите так, будто думаете, что здесь что-то нечисто. Будто вы не верите.

— Мы не верим, салажонок, — подтвердил Давир. — Учитель и Булавен, конечно, постараются тебе все это смягчить, но и они не поверили. Никто из нас не поверил. По правде говоря, если та история, что ты нам сейчас рассказал, является источником твоей веры в чудо, то ты даже еще наивнее, чем кажешься.

— Что вы, Давир, мне это скажете, я мог бы догадаться, — сказал Ларн. — Вы вообще ни во что не верите. Но что с остальными? Учитель! Булавен! Неужели вы не видите, что произошедшее с моим прадедом было чудом? Что это доказательство того, что Император наблюдает за нами?

— Дело не в том, что мы тебе не верим, — беспомощно пожал плечами Учитель. — Просто даже если допустить, салажонок, что все детали рассказанной тобой истории правдивы, возможны самые различные толкования.

— Толкования?! — воскликнул Ларн. — О чем вы говорите?

— Он говорит, что ты наивен, салажонок, — вмешался Давир. — О, конечно, говорит он это в своей обычной профессорской манере, когда ходят вокруг да около, вместо того чтобы прямо сказать, что у них на уме, но думает он, что ты наивен. Мы все так думаем.

— Тыдолжен нас понять: весь наш жизненный опыт заставляет нас смотреть на эту историю иначе, — пояснил Учитель.

— Да как же можно на нее смотреть иначе? — удивился Ларн. — Вы услышали историю. Как вам человек, который отдал моему прадедушке свой счастливый билет? Неужели вы не видите во всем этом руки Императора?

— Не хотел я развеивать твои иллюзии, салажонок, — начал Давир, — но только сомневаюсь, что рука Императора имела к этой истории хоть какое-то отношение. Нет, похоже, что единственные руки, которые были во всем этом замешаны, принадлежали твоему прадеду!

— Я… Что вы хотите этим сказать?

— Он убил его, салажонок, — просто сказал Давир. — Человека со счастливым билетом. Твой прадедушка убил его и забрал у него билет. Вот и все чудо.

— Нет… — почти прошептал Ларн, с недоверием глядя ему в глаза. — Вы ошибаетесь.

— Конечно, я даже вижу, как все это произошло, — убежденно произнес Давир. — Вот твой прадед. Он болен. У него все болит. Он знает, что победить в лотерее — его единственный шанс уйти из Гвардии живым. Потом, когда кто-то другой получает счастливый билет, он понимает, что между ним и долгожданной свободой стоит всего одна человеческая жизнь. А ведь он солдат. Он уже убивал прежде. «Что такое одна забранная у кого-то жизнь в масштабе Вселенной?» — говорит он себе. Мы живем в волчьем мире, салажонок, и похоже, что твой прадед был свирепее большинства других волков.

— Нет, — твердо сказал Ларн. — Вы меня не слушаете. Говорю вам, вы ошибаетесь. Вы больны, Давир. Как вы только могли такое подумать?!

— Все дело в имени, салажонок, — грустно сказал Учитель. — Или, вернее, в отсутствии имени, хотел я сказать.

— Да, в имени, — подтвердил Давир. — В этом вся загвоздка.

— Да что вы все… Я не понимаю!

— Они, салажонок, говорят об имени того человека, который отдал твоему прадеду свой лотерейный билет, — со вздохом сказал Булавен. — Твоя история о нем умалчивает. Ты сам-то разве не видишь, что это все меняет? Очень сожалею, но должен тебе сказать: это доказывает, что твой прадед его убил.

— Имя? — совсем сбитый с толку, пробормотал Ларн, чувствуя, как в животе у него все сжалось, а в голове помутилось, из-за чего мир вокруг вдруг странно, как на оси, стал вращаться.

— Ты подумай сам, салажонок, — убеждал его Давир. — Предполагается, что этот человек спас твоему прадеду жизнь. Твой прадед должен был знать его имя. Он ведь был его товарищем, ты не забыл? Человек, который плечом к плечу прошел с ним все эти тридцать лет службы в Гвардии! И тем не менее годы спустя, когда твой прадед рассказывал своему сыну эту историю, он почему-то даже не упомянул имени человека, который спас ему жизнь! Как-то это, салажонок, одно с другим не складывается. Особенно если учесть, что, по твоим словам, человек он был набожный. А такие люди, если им кто что хорошее сделает, до конца дней своих поминают того в молитвах Императору.

— Да, есть тут нечто похожее на чувство вины, салажонок, — сказал Учитель. — Впрочем, если это тебя хоть как-то утешит, это также говорит о том, что твоему прадеду нелегко было пойти на убийство. Будь он более хладнокровен, то, вероятно, сказал бы своему сыну имя этого человека, а потом бы и думать о нем забыл.

— Не думаю, что это так, Учитель, — не согласился Давир. — Даже если с той поры прошли годы, он все равно мог тревожиться, что правда о его преступлении выплывет наружу. Возможно, он подумал, что лучше не будить лихо, пока оно тихо, и потому не стал упоминать это имя. В любом случае суть дела это не меняет. Твой прадедушка убил человека, салажонок, и украл его лотерейный билет. Это все, что можно сказать. Вот тебе и все чудеса!

— Нет. Вы все не правы… — начал было Ларн. — Здесь должно быть какое-то другое объяснение… О котором вы не подумали. Неужели вы верите, что мой прадедушка мог сделать что-то подобное?

Однако стоило ему только на них взглянуть, как тут же стало ясно, что это как раз то, во что они все, несомненно, верят. Давир, Учитель, Булавен, Зиберс. Все без исключения. Глядя на лица тех, кто был с ним сейчас в траншее, Ларн ясно видел, что у каждого из них на уме. Не было никакого чуда. Не было никаких проявлений милости Императора. Для них все было просто: его прадедушка убил человека и потом всю свою жизнь лгал об этом.

— Нет, — выговорил наконец Ларн, ненавидя себя за то, что голос его слаб и несколько раз предательски дрогнул. — Нет. Вы не правы. Вы все не правы… Я вам не верю!

Глава двенадцатая

18:58 по центральному времени Брушерока

СЕКТОРНОЕ КОМАНДОВАНИЕ И ПРЕДВЕСТНИКИ НАДВИГАЮЩЕЙСЯ БУРИ

ЛАРН ДУЕТСЯ

ДАВИР НАКОНЕЦ НАХОДИТ ПРИЧИНУ ДЛЯ ПОДНЯТИЯ НАСТРОЕНИЯ

ОБЕДЕННОЕ ВРЕМЯ В КАЗАРМЕННОМ БЛИНДАЖЕ

НОМЕР ОДИН

КУЛИНАРНОЕ ИСКУССТВО В ПОНИМАНИИ РЯДОВОГО СКЕНЧА

ДИСКУССИЯ О ПРЕИМУЩЕСТВАХ ПРИМЕНЕНИЯ АРТИЛЛЕРИИ ВО ВРЕМЯ ОХОТЫ НА БОЛЬШИХ ЯЩЕРИЦ

— Вот свежие донесения о боевых столкновениях с противником за последние полчаса, сэр, — доложил сержант Валтис, держа в руке плотную, толщиной с палец, стопку бумаг. — Вы сказали, что хотите видеть их немедленно, еще прежде, чем они будут проверены и обобщены.

Сидя за рабочим столом в своем маленьком кабинете в Секторном командовании «Бета» (восточные дивизионы, сектора с 1–10 по 1–20), полковник Каллад Дрезлен повернулся и, взяв у Валтиса бумаги, принялся их читать. «Здесь по меньшей мере две сотни донесений, — подумал он. — И в каждом из них сообщается об инциденте, в котором имел место боевой контакт с неприятелем. Две сотни, тогда как обычно в это время суток мы всегда регистрировали не более восьмидесяти контактов в час. Все выглядит так, будто орки тут у нас чем-то встревожены, а это никогда не было добрым знаком. Что-то надвигается…»

— Насколько плохи дела, Джаак? — спросил он, оторвав глаза от донесений и испытующе глядя в лицо сержанту.

— Достаточно плохи, сэр, — ответил Валтис, который все еще стоял, вытянувшись по струнке, перед столом полковника, словно полагал, что находится на парадном смотре. — В пяти секторах докладывают, что они находятся под плотным артиллерийским огнем орков. В двух других — об инцидентах, переросших в массированные атаки неприятеля. Кроме того, мы получили где-то около сотни различных донесений со всех секторов о разного рода боевых контактах с врагом: от легких рейдов небольших групп до участившихся обстрелов наших позиций гретчинами — снайперами и разведчиками — со стороны нейтральной полосы. Похоже, назревает вонючая буря, полковник, если вы простите мне мой армейский язык.

— Хм… Считайте, что вас простили, Джаак, — сказал Дрезлен, со спокойной ухмылкой глядя на землистое лицо сержанта, поскольку уже давно был знаком с его манерами. — Как обстоят дела в Секторных командованиях «Альфа» и «Гамма»? У них с летающим дерьмом те же проблемы?

— Никак нет, сэр, и должен признаться, это-то меня больше всего и пугает. В соседних с нами секторах, говорят, все тихо. Слишком уж тихо, если вы хотите знать мое мнение.

— Так, словно орки что-то замышляют, ты это имел в виду? — спросил Дрезлен, и теперь, когда он высказал мысль, которая незримо витала между ними в воздухе, его лицо стало крайне серьезным. — Концентрируют свои силы и готовятся начать здесь свое главное наступление?

— Так точно, сэр. Конечно, я понимаю, считается, что этого не может быть. Я знаю, в ставке говорят, что орки недостаточно смышлены, чтобы скоординировать нечто подобное, но… Знаете, у меня в теле есть металлический штырь. Он скрепляет мое левое колено, после того как орк прострелил в нем дыру величиной с кулак. Ну так вот, с тех пор как он в моем теле, всегда, когда орки что-либо замышляют, этот штырь начинает зудеть. И вот сейчас он зудит сильнее, чем красный зад у мартышки, если бы она вдруг сдуру села на муравейник!

— Я понимаю, о чем ты говоришь, Джаак, — сказал Дрезлен. — Своим нутром я чую то же самое. Вместе с тем я бы не хотел идти к генералу Пронану и просить его объявить тревогу, основываясь лишь на обобщенных свидетельствах твоего штыря и моего пищевого тракта. Тут нужно что-то более весомое. Принеси-ка мне обобщенную статистику и сводки о боевых контактах с неприятелем по донесениям ASAP. Потом я схожу к генералу и посмотрю, нельзя ли его нам подвигнуть на какие-то действия.

— Прошу прощения, сэр, но генерала сейчас нет на месте. Он еще не вернулся с совещания в ставке.

— Замечательно! — в раздражении выдохнул Дрезлен. — Первый раз, когда он нам действительно нужен, а старик ушел на лепешки с рекафом к гросс-маршалу Керчану! Ну ладно… Похоже, мне придется стать тем, кто кладет свою голову в пасть льву. Прикажи радистам связаться по воксу со ставкой. Скажи им, что полковник Дрезлен желает объявить в секторах с 1–10 по 1–20 «красную» степень тревоги.

— Постарайся не принимать это слишком близко к сердцу, салажонок, — сказал Булавен, решив присоединиться к Ларну, когда тот сидел один в уголке траншеи. — Пусть твой прадед убил человека и украл у него лотерейный билет. Что с того? Едва ли это имеет теперь какое-то значение, не так ли? В конце концов, когда это было! Если для кого это все и было важно, его давно уже и на свете-то нет!

— Мы совсем не хотели тебя обидеть, салажонок, — продолжил Булавен, как только стало ясно, что Ларн не собирается ему отвечать. — Мы просто трепались. Надо ведь как-то скоротать время в траншее. Вот мы иногда и рассказываем друг другу истории, а потом каждый высказывает о них свое мнение. Ты пойми, в этом не было ничего личного!..

— Допускаю, что нам не следовало быть столь прямолинейными… — не унимался Булавен, в то время как Ларн продолжал молча сидеть, неподвижно глядя куда-то перед собой и явно не желая на него смотреть. — Для тебя все это очень важно, теперь я это вижу. Наверное, нам надо было быть к тебе подобрее, что ли…

— Возможно, ты и прав, салажонок! — выпалил наконец Булавен. — Возможно, это было чудо, а мы тут все жуки навозные. Я не проповедник! Я о таких вещах ничего не знаю. Но одно, салажонок, знаю точно: от того, что ты вот так будешь молча сидеть, легче тебе точно не станет!

— Эй, Булавен! Оставь его! — крикнул Давир. — Хватит вокруг него вертеться. От твоего сюсюканья у меня аж голова разболелась. Хочет — пусть дуется! Видит Император, без его глупых вопросов тут стало куда как спокойнее!

Время шло. Сидя один в углу траншеи, пока Зиберс стоял на часах, а другие играли в карты, Ларн чувствовал, что гнев его понемногу угасает, а другие вещи — прежде всего физические ощущения, скрытые от него за бурлящим потоком эмоций, с тех пор как варданцы опорочили память его прадеда и высмеяли его чудесную историю, — постепенно доходят до его сознания.

«Слезы Императора, как же холодно!» — подумал Ларн, неожиданно сообразив, что от долгого сидения на одном месте у него затекла спина. Он уже готов был встать, потянуться, пройтись туда-сюда по траншее, чтобы восстановить кровообращение, но остатки гнева, что еще гнездились в его душе, заставили его сидеть на месте.

«Если я сейчас встану, они решат, что я их простил, — подумал он, в ужасе от того, в какого ребенка превращает его эта мысль, и все же не в силах ей противиться. — Это будет, как если бы я сдался. Как будто я допускаю мысль, что можно поверить во всю ту чушь, которую они наплели про кражу лотерейного билета прадедушкой!»

Тут, при мысли, что другие могут подумать, что он слабак, его гнев разгорелся снова, и он решил еще какое-то время посидеть на прежнем месте в молчании.

«Хотя, конечно, не все ли равно, что они там думают? — сказал он себе по прошествии некоторого времени. — Какое имеет значение, что они решат, будто я сдался? Какое имеет значение, что они вообразили, что мой прадед украл билет и кого-то там убил? Сам-то я знаю, что это неправда. Вот только это и имеет значение! А раз я это знаю, пусть они верят во все, что им хочется!» И все же он был не совсем удовлетворен таким ходом своих мыслей. Что-то глубоко внутри все еще не позволяло ему сдвинуться с места.

«Они так давно в этом гиблом месте! — решил он наконец. — Вот почему они во всем видят только темную сторону и не могут принять свидетельства о чудесах. На самом деле их даже не за что прощать. Мне пожалеть их надо, а не сердиться!»

И вот, когда Ларн уже почти призвал всю свою волю, чтобы отбросить гордость и встать, он вдруг услышал пронзительный свист, который, казалось, доносился со стороны казарменных блиндажей.

— Эх, ну наконец-то! — воскликнул Давир, тогда как все вокруг него поднялись и стали разбирать оружие. — Кажется, дождались! А то я, сидя здесь, так проголодался, что уже стал подумывать, не съесть ли мне ботинки Учителя!

— В самом деле? — мягко спросил Учитель, проверяя, на месте ли его любимая книга. — И может, ты нам расскажешь, Давир, по каким таким особым причинам ты собрался съесть именно мои ботинки, а не свои?

— Что? Ты думал, я, рискуя отморозить ноги, съем собственные ботинки? — удивился Давир. — Ну нет, спасибо, Учитель. Кроме того, тебе с твоими ножищами найти другую пару было бы совсем не трудно… К счастью, этой специфической катастрофы нам, похоже, все-таки удалось избежать. Что ж, пора идти в казарму и проверить, какие кулинарные изыски нас там ожидают!

— Пошли, салажонок, — возвышаясь над Ларном, сказал Булавен. — Если окажешься последним в очереди в столовую, тебе мало что останется.

— Хотите сказать, обеденное время? — спросил Ларн.

— Да, обед, — подтвердил Булавен. — И вдобавок двухчасовой отдых. Нас меняют на передовой группами по десять стрелковых расчетов. Один свисток означает, что пришла очередь казарменного блиндажа номер один. Наша очередь. Так что давай, салажонок… пошли. Еда стынет.

— Да, салажонок, пошли, — включился в разговор Давир. — Ты думал, сегодня уже достаточно натерпелся? Как бы не так, уж поверь мне! Ты еще не пробовал стряпни рядового Скенча!

На этот раз, после долгого сидения в холодной траншее, помещение казарменного блиндажа номер один показалось Ларну теплым и уютным. Уютным настолько, что Ларн едва замечал удушливый печной угар и терпкий запах пота, которыми пропитался воздух казармы. Ко времени их прибытия внутри уже выстроилась очередь гвардейцев. Все они, держа в руках оловянные миски, терпеливо ждали, когда долговязый, чем-то похожий на крысу варданский рядовой со скорбным выражением на лице вывалит им своей единственной рукой их законную порцию овсянки, которую он черпал ковшом из огромного побитого котла на раскаленной печи.

— Эй, наш бесценный Скенч! — проурчал Давир, когда дождался своей очереди. — Скажи мне, добрый друг Скенч, каким восхитительным деликатесом ты попытаешься отравить нас сегодня?

— Кх-х… Это овсянка, Давир, — кисло сказал Скенч. — Зачем спрашиваешь? Разве не похожа?

— Между нами говоря… не вполне уверен, — сказал Давир, глядя, как Скенч выливает в его оловянную миску какую-то подозрительную кипящую массу. — Овсянка, говоришь? И если я правильно понял, ты точно следовал своему обычному рецепту? Плевки, опилки и все органические отбросы сомнительного происхождения, какие только попали в твои руки?

— В основном, — без тени юмора ответил Скенч. — Хотя можешь быть уверен, я постараюсь, чтобы лично ты в свою порцию получил плевков побольше!

— Ну спасибо тебе, Скенч! — воскликнул Давир, подарив однорукому повару одну из своих самых язвительных улыбок. — Ты меня прямо балуешь… Надо будет не забыть написать гроссмаршалу Керчану, чтобы тебя к награде представили. Получишь красивую медальку, так сможешь еще и ее в суп бросить!

— Кх-х… Смешной ты человек, Давир, — глядя ему вслед, пробормотал Скенч.

Затем, повернувшись к Ларну, который стоял в очереди следующим, Скенч бросил на него настороженный косой взгляд.

— Что-то я не видел тебя прежде, — сказал он. — Ты что, салага?

— Да, — кратко ответил Ларн.

— У-гу… И ты уже слышал нечто забавное о моей стряпне, салажонок?

— Мм… нет.

— Это хорошо, — сказал Скенч, выливая в миску Ларна целый ковш клейкой коричневой каши, после чего кивнул ему на стопку пищевых пайков, которые лежали на соседнем столе. — Не забудь туда подойти. Вместе с овсянкой тебе полагается один паек. Один! Имей это в виду, салажонок. Они у меня все сосчитаны, так что даже не пробуй взять два… Да, и если тебя сегодня ночью пронесет, не вздумай, как другие, бежать сюда со мной ругаться! С моей стряпней все нормально!.. Договорились?

— Мм… да, договорились.

— Ну, вот и хорошо. Теперь иди, салажонок, не задерживай очередь. И помни, что я тебе сказал. С моей стряпней все нормально!

— Это отвратительно! — сказал Ларн. — По-настоящему отвратительно, хочу я сказать! Я-то считал плохой еду, что давали нам на Джумаэле во время базовой подготовки, но эта еще в десять раз хуже!

— Я же тебя предупреждал, салажонок, — откликнулся Давир, запихивая себе в рот очередную ложку овсянки. — В этом и заключается уникальный кулинарный дар Скенча. В его исполнении и без того плохая еда становится еще хуже!

Забрав свой пищевой паек, Ларн уселся на одну из казарменных коек рядом с Давиром, Булавеном и Учителем. Между тем, словно желая напомнить, что его враждебные чувства к нему ничуть не остыли, Зиберс устроился у стенки, отдельно от всех, и время от времени злобно сверкал на Ларна глазами. Однако надо сказать, что, хотя вопрос об истинной причине столь странного к нему отношения всегда занимал Ларна, в данный момент все его внимание было направлено на маленькое белое тельце, которое извивалось в бурде, наполнявшей его оловянную миску.

— Кажется, у меня тут какая-то личинка… — пробормотал юноша.

— Личинка тулланского жука, — спокойно сказал Учитель. — Они тут повсюду, салажонок. Отличный источник протеина.

— Их даже добавляют как приправу, — подтвердил Булавен. — Только постарайся как следует пережевывать пищу. Если личинка, когда ты ее проглотишь, будет еще живой, она может отложить в твоем желудке яйца.

— Яйца?!

— Да не беспокойся ты так, салажонок, — успокоил его Булавен. — Не так это все страшно, как звучит. Ну пронесет тебя пару дней, подумаешь… Хотя, конечно… если бы Скенч готовил как следует, личинки попадали бы к нам в миски уже дохлыми.

— Сладчайший Император! Не могу поверить… Вы говорите, что это нормально: вот так есть червей?! — вскричал Ларн.

— Нормально?! — переспросил Давир, так широко открыв рот, что в нем обнаружился целый комок непрожеванной пищи. — Ты в Имперской Гвардии, салажонок, на случай, если ты еще не заметил. А в Имперской Гвардии едят все, что дают! Между прочим, если ты находишь этих личинок ужасными, тебе следовало бы взглянуть на личинок жука-зубопила, которых нам приходилось жрать на Бандар Майорис!

— Ну, насколько я помню, они, вообще-то, были довольно вкусными, — вмешался Учитель. — Чем-то напоминали мясо цесарки…

— Я, Учитель, сейчас говорю не о том, какие они были на вкус, — перебил его Давир. — Я говорю о том факте, что они были размером с твою ногу и имели язык в метр длиной, покрытый острыми как бритва шипами. Не говоря уже о том, что они обладали силой, достаточной, чтобы оторвать человеку руку! А если ты вдруг захочешь узнать, откуда нам это стало известно, так ты салажонок просто спроси об этом Скенча!

— Не слушай ты его, салажонок. Он дурачится, — сказал Булавен. — Руку Скенчу не личинка жука-зубопила на Бандар Майорис погубила, а топор орка здесь, в Брушероке. Хотя из-за этих жуков мы там тоже много народу потеряли…

— Помните комиссара Грисца? — предался воспоминаниям Учитель. — Пошел однажды утром в кусты проверить работу своего кишечника и вдруг обнаружил, что присел над целым гнездом этих тварей! Кричал так, что его можно было услышать с другой стороны планеты!

— Пф-ф… Баба с возу — кобыле легче! — язвительно заметил Давир. — У Грисца всегда было шило в заднице, простите уж мне этот невольный каламбур!

— Если спросите меня, что мне больше всего запомнилось на Бандаре, так это то, как Давир охотился на терранозавров!

— О да! — согласился Учитель. — Ты, конечно, имеешь в виду пари!

— Эй… Булавен, не собираешься же ты все это снова рассказывать?! — нахмурился Давир. — Император плачет! Стоит человеку хоть раз выиграть пари, ему уже этого никогда не простят!

— Это надо было видеть, салажонок! — улыбаясь, продолжал Булавен. — Мы где-то с неделю были на Бандаре, не больше. Эта планета вся покрыта джунглями, ну там и были эти смертоносные твари… Эй, расскажи-ка ты, Учитель! У тебя всегда это лучше меня получалось.

— Ну хорошо, — согласился Учитель и, увлеченный воспоминанием, весь подался вперед. — Представь себе, салажонок, такую сцену… Полдень. Кругом влажный тропический лес. После дежурного патрулирования мы возвращаемся в лагерь и вдруг чувствуем такой восхитительный, аппетитный запах, что у всех аж слюнки потекли. Идем, куда ведут нас наши носы, и почти сразу же натыкаемся на группу катачанцев, которые жарят на открытом вертеле полутораметровую двуногую ящерицу. Ну, мы, естественно, спрашиваем, нельзя ли и нам присоединиться к их пиршеству. Но это ведь катачанцы — они отказывают. «Вот идите, — говорят они нам, — и поймайте себе сами терранозавра!» Ты думаешь, на этом история кончилась? Нет! Давир же не может все это так оставить! Вскоре он начинает перед нами бахвалиться, что вполне мог бы и сам поймать терранозавра, ничуть не хуже катачанцев. И не успел бы ты сказать «чем ниже рост, тем больше рот», как мы уже заключили с ним на этот счет пари…

— Он, салажонок, поспорил с нами, что сможет выследить терранозавра! — возбужденно перебил Учителя Булавен. — Он поспорил на сотню кредитов, что выследит, убьет и к обеду доставит нам в лагерь одного местного терранозавра!

— Таким образом, — продолжал Учитель, — вооруженный лазганом, наш неустрашимый и, как бы это сказать поделикатнее, миниатюрный охотник один отправляется за своей добычей в незнакомые джунгли. И как оказалось, для того только, чтобы спустя всего два часа в панике прибежать обратно! Вбежал в лагерь, будто за ним по пятам гнались все демоны ада!

— Эй, вы с Булавеном можете сколько угодно смеяться, — оправдываясь, Давир, как рыболов, изображающий размер своего трофея, вытянул над головой руку, — только мне ведь никто не сказал тогда, что та ящерица, которую убили катачанцы, была лишь детенышем, а взрослые особи этого вида вполне себе могут достигать десяти метров! Или, например, что они охотятся стаями! Говорю вам: только чудом мне удалось выйти живым из этих вонючих джунглей! И кроме того, вам все же придется признать, что в результате я сделал все, что обещал. Я убил терранозавра и доставил его к обеду в лагерь. На самом деле даже не одного, а что-то около трех.

— Только потому, что дал на лапу кому-то из связистов, чтобы они разрешили тебе нанести по ящерам артиллерийский удар! — вне себя от возмущения воскликнул Булавен. — Затем, после того как батареи почти час без остановки утюжили этот клочок джунглей, ты снарядил поисковую партию и принес нам останки всех терранозавров, которые погибли в результате обстрела. Это не засчитывается, Давир!

— Конечно засчитывается. Ты что, думал, я выкопаю яму-западню и, как какой-нибудь примитивный идиот из древнего мира, стану дожидаться, пока одна из этих больших безмозглых тварей подойдет к ней и свалится? Я уже в сотый раз повторяю тебе, Булавен: заключая пари, тебе следовало быть более внимательным при обсуждении его условий. Ты не говорил ничего про запрет на использование артиллерии.

Давир и Булавен комично заспорили о деталях пари десятилетней давности, в то время как Учитель пытался выступить в роли арбитра. Слушая их, Ларн вдруг осознал, как сильно изменилась их манера поведения с тех пор, как прозвучал обеденный свисток и они отправились в казарму. Здесь, в блиндаже, они уже не производили впечатление грубых и пугающе жестоких, напротив, казались более расслабленными, более беззаботными, что ли, как по отношению к себе, так и по отношению ко всему, что их окружало.

Оглядываясь по сторонам, Ларн везде видел одно и то же — оживленные лица беседующих, смеющихся, подтрунивающих друг над другом варданцев, чьи интонации и жесты поражали его своей свободой и раскованностью. Почти как если бы здесь, в подземном блиндаже, они на время получали право забыть об орках. Не было постоянного страха смерти. Не было Брушерока. Здесь варданцы выглядели почти так же, как люди, которых он когда-то знал дома. Как будто выйдя на мгновение из тени смерти и ужаса, они вернули себе свой прежний, истинный облик.

Глядя на них, Ларну впервые пришло в голову, что каждый присутствующий здесь варданец был когда-то похож на него самого. Что каждый из них был некогда зеленым рекрутом, каждый был салажонком! Поняв это, он осознал также и то, что в мысли этой таилась надежда на его спасение. Если каждому из этих людей когда-то пришлось научиться выживать в условиях жестоких боев и невыносимых лишений, — значит, сможет и он! Он научится! И он выживет!

Согретый этой счастливой мыслью, Ларн сам не заметил, как крепко уснул.

Глава тринадцатая

20:01 по центральному времени Брушерока

ЦВЕТНАЯ МОЗАИКА ИЗ СИНИХ, ЗЕЛЕНЫХ И КРАСНЫХ РАЙОНОВ

СНЫ О ДОМЕ

СНОВА АРТОБСТРЕЛ

ПОВЕДЕНИЕ ЗИБЕРСА, ПОХОЖЕ, ОБЪЯСНИЛОСЬ

СЕРЖАНТ ЧЕЛКАР СПЛАЧИВАЕТ СВОИХ СОЛДАТ

МИФ О БОЛЬШОМ НАТИСКЕ

— Это вы отдали приказ объявить «красную» степень тревоги?! — взревел генерал настолько громоподобно, что все, кто находился поблизости, — как гвардейцы, так и ополченцы, — сидя на своих рабочих местах в зале тактического управления, подпрыгнули в креслах. — Вы что, последние свои мозги потеряли?

— Если позволите, я все могу объяснить, сэр… — начал полковник Дрезлен, чье лицо будто застыло, когда он, похоже с трудом сдерживая эмоции, выслушивал старшего по возрасту и званию.

— Объяснить?! — снова взревел генерал Пронан. — А что здесь объяснять? Вы грубейшим образом превысили свои полномочия, полковник! Я мог бы запросто отправить вас за это под трибунал!

— У меня не было выбора, сэр, — объяснил Дрезлен. — Мы столкнулись с чрезвычайной ситуацией, а вас тогда не было на месте…

— Не смейте перекладывать на меня ответственность за ваше вопиющее превышение полномочий, Дрезлен! — Щеки генерала порозовели от гнева. — Этим вы только ухудшите свое положение, слышите?! Я сам прекрасно знаю, что ненадолго отлучился из секторного командования. Я был на совещании в ставке, где, к счастью, вовремя узнал о вашем безумном объявлении тревоги, чтобы успеть ее отменить, пока еще не началась адская кутерьма.

— Вы… отменили тревогу? — упавшим голосом переспросил Дрезлен, совершенно ошарашенный. — Вы отозвали приказ об объявлении тревоги?!

— Конечно отозвал. Вы хотя бы имеете представление о том, какую неразбериху и панику может вызвать в войсках объявление тревоги? Части, приписанные к другим секторам, срываются со своих мест и идут через весь город к вам на помощь; задействуются дополнительные каналы снабжения; бросаются на фронт резервные соединения… Император всемилостивейший! Да вы хоть понимаете, что сектор должен быть на грани захвата неприятелем, чтобы появились достаточные основания для объявления «красной» степени тревоги?! И это не говоря уже о том, что, на свой страх и риск объявляя тревогу, вы грубо нарушили порядок в цепочке управления!

— Вы отозвали приказ об объявлении тревоги, — уже спокойно повторил Дрезлен, хотя его лицо стало мертвенно-бледным. — Не могу в это поверить…

— Да, и, сделав это, я, вероятно, уберег вас от встречи с расстрельной командой. — Голос генерала становился тише, а обращение — все более терпимым по мере того, как улетучивался его гнев. — Вы еще поблагодарите меня за это, Дрезлен, но прежде всего я хочу, чтобы вы дали наконец свои объяснения.

— Объяснения? — сквозь сжатые зубы процедил Дрезлен. — Извольте, генерал. Я предоставлю вам все объяснения, какие вам только будут угодны!

Он повернулся к ближайшему гвардейцу, который сидел перед контрольной панелью, сплошь покрытой разного рода датчиками и реле:

— Капрал Веннер, активируйте, пожалуйста, пикт-дисплей и выведите нам на экран тактическую карту текущего положения дел в наших секторах. Давайте посмотрим, не сможем ли мы доходчиво объяснить генералу, почему я считаю, что мы уже реально достигли положения «красной» степени тревоги.

Один щелчок переключателя, и большой прямоугольный пикт-дисплей, вмонтированный в одну из стен зала тактического управления, негромко загудел и почти сразу вернулся к жизни — маленькая белая точка, появившаяся в середине черного экрана, мгновенно разрослась на всю его поверхность. Затем, после того как капрал Веннер нажал еще на несколько кнопок, на экране появилась тактическая карта секторов с 1–10-го по 1–20-й номер. По сути, это была мозаика из синих, зеленых и красных цветов: синяя — для областей, находящихся под имперским контролем, зеленая — для районов, удерживаемых орками, а красная — для территорий, за обладание которыми велись сейчас жестокие сражения.

— Я что-то не пойму… — начал генерал, с недоумением глядя вверх на экран пикт-дисплея. — Не помню, чтобы сегодня утром, когда я уходил в ставку, столько районов на карте было окрашено в красное…

— С тех пор обстановка значительно изменилась, генерал, — объяснил Дрезлен. — По информации, полученной пятнадцать минут назад, не менее десяти из одиннадцати секторов под вашим командованием подвергаются сейчас атакам орков. Причем в каждом случае рисунок наступления один и тот же: массированный штурм, предваряемый затяжным обстрелом артиллерии противника, и одновременно хорошо скоординированные атаки диверсионных групп орков — куда также входят обвешанные бомбами гретчины-смертники — на наши важнейшие оборонные объекты. Пока не ясно, сколько из этих штурмовых ударов преследуют прямую цель, а сколько замышлялось противником как диверсии с целью истощить наши ресурсы.

— Диверсии?! Затяжные обстрелы?! Хорошо скоординированные атаки?! — недоверчиво посмотрел генерал на Дрезлена. — Вы с ума не сошли? Говорите так, будто у противника есть что-то вроде хорошо продуманного плана действий. Но ради Императора, мы ведь с вами говорим об орках! У них нет ни мозгов, ни достаточной способности к организации, чтобы привести подобный план в исполнение!

— Может, оно и так, сэр, но то, что они делают, выглядит, в точности как я вам сейчас описал. До сих пор мы из последних сил держались, однако, если вы хотите узнать, как далеко все это может зайти, взгляните на сектор 1–13.

— 1–13? — удивился генерал. — О чем это вы говорите, Дрезлен? На тактической карте сектор 1–13 обозначен синим цветом!

— Так точно, сэр. И более того, это единственный сектор, который все еще не был атакован. Вот я вас и спрашиваю: если на время отбросить тот факт, что наши враги орки, на какую мысль все это наводит?

— Уж не хотите ли вы сказать, что… — запротестовал генерал. — Но это ведь невозможно, полковник!

— В другое время, сэр, я бы с вами согласился, но сейчас в действиях противника явно просматривается определенная закономерность. И с ее учетом мы должны задать себе вопрос: почему орки, начав такие крупномасштабные атаки на каждый из противостоящих им секторов, не затронули при этом сектор 1–13? Никакого разумного ответа нет, если только не предположить, что то, что мы видим сейчас на тактической карте, лишь начальные операции какого-то еще более крупного наступления и задуманы они для того только, чтобы связать боем наши основные силы и обеспечить оркам свободный проход к их истинной цели! Генерал, вы только подумайте, если орки начнут сейчас полномасштабное наступление на секторе 1–13, мы ведь почти ничего не сможем сделать, чтобы помешать им осуществить прорыв!

— Но позвольте, если это случится, наши соединения в других секторах будут вынуждены отступить, иначе они рискуют оказаться полностью отрезанными от основных сил… Все это может обернуться паническим бегством. Нет, это совершенно невозможно, Дрезлен. Это ведь орки! Дикие твари. Да у них не хватит ума даже на то, чтобы…

На какое-то время генерал умолк и, повернувшись к пикт-дисплею, стал внимательно смотреть на висящий перед ним экран. Глядя на встревоженное лицо старого вояки, на котором сейчас отражалась идущая в его душе безмолвная борьба, вызванная только что услышанным, полковник Дрезлен вдруг понял, что даже испытывает к нему нечто вроде симпатии. Генерал Пронан был солдатом старой школы, который за сорок лет службы в Гвардии глубоко впитал в себя веру, что все чужаки и враги Империума своим интеллектом лишь немногим превосходят животных. Даже допустить мысль, что ксеносы могут обыграть его тактически — и не просто ксеносы, а орки, — было для него мучительно трудно. Однако очевидность проблемы не подлежала сомнению. Дрезлен видел, как постепенно менялось лицо генерала и как на нем появилось выражение мрачной решимости. Похоже, тот принял решение.

— Ну хорошо, — произнес Пронан наконец. — Предположим, в порядке свободного обсуждения, что ваша теория верна. Можем ли мы в этом случае как-то усилить сектор 1–13?

— Никак нет, сэр. Как я уже сказал, все наши части сейчас связаны боем и отражают в своих секторах атаки орков.

— А что можно сказать о тех наших частях, которые уже находятся в секторе 1–13? Кто у нас там размещен?

— Рота «Альфа» из Девятьсот второго Варданского стрелкового под командованием сержанта Юджина Челкара, сэр.

— Что, одна-единственная рота? — Голос генерала превратился в чуть слышный шепот. — Под командованием сержанта? Это все, что мы там имеем? Но Святой Трон, если вы правы и атака там действительно начнется…

— Так точно, сэр, — подтвердил Дрезлен. — Если это случится, то лишь две с небольшим сотни гвардейцев будут отделять нас от того положения дел, когда вся эта карта окрасится в зеленый цвет.

Ему снилось, что он снова дома. Снилась весна — свежевспаханная земля полей, сырая и плодородная, готовая принять семена во время сева… Снилось лето — синее, бескрайнее небо над головой, а под ним бесконечные ряды колосьев золотистой зреющей пшеницы… Снилась осень — то же самое небо, но уже основательно затянутое дымом, который лениво поднимался от горящего жнивья, сжигаемого каждый раз после уборки урожая… Снилась зима — пустые до головокружения просторы полей и земля, скованная первым морозом. Он спал, и сны его будто были беспорядочно смонтированы из прежде знакомых ему образов людей и мест, из разного рода воспоминаний…

Ему снилось, что он снова дома.

Ему снились беспечные дни его юности… Разные времена года… Мир, счастье, душевный покой…

А затем… Затем он снова проснулся в аду.

Где-то над головой раздался взрыв, и очнувшись от его грохота Ларн не сразу сообразил, где он находится. Заспанно озираясь по сторонам, он наконец узнал блиндаж и понял, что, должно быть, пока другие беседовали, незаметно для себя уснул на одной из коек. Потом он услышал еще один взрыв, намного громче первого, и, подняв голову, заметил тонкую струйку земли, которая посыпалась из щели между неплотно подогнанными потолочными досками.

— Совсем рядом… — прозвучал возле него спокойный голос Булавена. — Да… не хотел бы я оказаться сейчас наверху, посреди всего этого.

Окончательно проснувшись, Ларн обнаружил, что нечаянно уснул прямо на своей столовой миске. Счищая с гимнастерки затвердевший комок овсянки, он еще раз огляделся по сторонам и убедился, что все знакомые ему варданцы находятся рядом. Булавен сидел на соседней койке, начищая ботинки, Учитель вновь погрузился в чтение, а Давир, каким бы невероятным это ни казалось, мирно спал на одной из коек, несмотря на то что у него над головой ни на секунду не утихали раскаты взрывов.

— Эй, салажонок, да ты никак проснулся?! — воскликнул Булавен и, подождав, когда наверху отгремит очередная серия взрывов, выразительно указал большим пальцем на потолок. — Хотя не могу сказать, что сильно этому удивлен. Расшумелись так, что и покойника разбудят!

— Они что, снова по нам стреляют? — спросил Ларн. — Наша артиллерия, хотел я сказать.

— Наша? Хм… О нет, салажонок, — нахмурился Булавен, — на этот раз это орки. Если ты прислушаешься, то сможешь уловить разницу: у снарядов орков, когда они взрываются, более глухой звук. И все же сейчас тебе нечего бояться. Эти блиндажи и не такое выдерживали. Пока мы здесь, мы в полной безопасности.

— Если только, конечно, снаряд не попадет в вытяжную трубу, — поднял глаза от книги Учитель. — В этом случае, даже если сам снаряд сюда не залетит, взрывная волна проникнет через дымоход.

— Верно, — согласился Булавен. — Эй, салажонок, не стоит так этого бояться! Вряд ли это произойдет. В любом случае этот обстрел долго не продлится. Видишь ли, когда доходит до таких дел, у орков никогда не хватает выдержки. Скорее всего, тот орк — уж не знаю какой, — в чьем ведении находится их главная батарея, по какой-то причине пришел в возбуждение. Вот и решил отпраздновать это событие, дав по нам несколько залпов. Поверь мне, салажонок, через какие-нибудь десять минут все это закончится.

— Сколько уже это длится? — спросил Ларн, прислушиваясь к глухим разрывам снарядов, бьющих по земле прямо над их блиндажом.

— Около часа, я думаю, — пожал плечами Булавен, прочищая спусковой механизм своего тяжелого огнемета. — Может, минут сорок пять. Что-то сегодня орки слишком завелись. И все же я бы не очень переживал из-за этого. Знаешь, салажонок, не дай им испортить свое казарменное время! Рано или поздно они непременно сами устанут от своего обстрела.

Совсем не почувствовав себя обнадеженным, Ларн посмотрел вверх и увидел, как еще одна струйка земли посыпалась из зазора между потолочными досками. Ларн вспомнил свой сон со старухами в лохмотьях, которые стояли над его могилой и бросали ему на лицо землю, и невольная дрожь пробежала по его телу. «Эти взрывы раздаются так близко, — подумалось ему. — Что, если один из снарядов угодит во вход и все мы окажемся в западне? Смогут ли тогда те, кто на поверхности, выкопать нас отсюда? Да и будут ли они даже пытаться? Всемилостивый Император, не лучше ли уж тогда, чтобы случилось так, как сказал Учитель, и шальной снаряд попал бы в вытяжную трубу. По крайней мере, это была бы быстрая смерть! Я бы умер, даже не успев об этом подумать, а не был бы похоронен заживо в братской могиле этого блиндажа, мучительно ожидая, когда кончится воздух, или медленно умирая от жажды и голода».

Внезапно осознав, что от гула ни на миг не утихающих взрывов и от мыслей о том, что эти взрывы могут с собой принести, его нервы вот-вот лопнут, Ларн принялся осматривать помещение, стараясь найти там хоть что-то, что могло бы его отвлечь от происходящего над головой. Казарменный блиндаж был переполнен людьми, нашедшими здесь убежище от обстрела. Среди них он увидел сержанта Челкара, офицера медицинской службы Свенка и кое-кого из стрелкового расчета Репзика. В то время как с поверхности ни на секунду не прекращал доноситься гул взрывов, здесь, внизу, жизнь, казалось, текла так же, как и до начала обстрела. Он видел, как варданцы ели, беседовали, смеялись, пили рекаф; некоторые из них даже пытались спать, как Давир. Затем он заметил Зиберса, который, как и прежде, сидел один, привалившись к стене блиндажа, и механически подбрасывал рукой свой нож, ловя его то за лезвие, то за рукоятку.

Наблюдая, как Зиберс играет ножом, Ларн вдруг почувствовал необоримое желание услышать наконец ответ на вопрос, который мучил его с тех пор, как он впервые узнал этого человека.

— Булавен! — окликнул он бывалого гвардейца. — Помнишь, ты сказал мне, чтобы я не слишком переживал о том, что говорит Давир? Что это он всегда такой?

— Конечно помню, салажонок, — отозвался Булавен. — И почему ты об этом вдруг вспомнил?

— Ну… Я бы хотел узнать о Зиберсе… — Ларн вдруг умолк, не зная, как ему лучше начать.

— О Зиберсе? И что бы ты хотел о нем узнать, салажонок?

— Я думаю, он заметил, что Зиберс проявляет по отношению к нему некоторую враждебность, — включился в разговор Учитель, который оторвал глаза от своей книги и взглянул на Ларна. — Я ведь прав, не так ли, салажонок? Это то, о чем ты хотел спросить?

— А… понимаю, — покачал головой Булавен. — Ну, здесь большого секрета нет, салажонок. Зиберс нервничает всякий раз, когда в нашем звене становится больше четырех человек.

— Нервничает? — удивился Ларн. — Но почему?

— Все дело в его суеверии, — объяснил Учитель. — По-видимому, на родной планете Зиберса число четыре считается счастливым. Теперь слушай: когда он только прибыл в Брушерок и присоединился к нам, в нашем звене осталось только три человека — Булавен, Давир и я. Таким образом, Зиберс стал четвертым. Счастливая четверка — в его представлении. Вот он и убедил себя, что только так ему удалось пережить свои первые пятнадцать часов, не говоря уже обо всех последующих. Поэтому, видишь ли, всякий раз, когда нам присылают подкрепление и в нашем звене становится пять человек, он склонен верить, что его удача неким образом ставится под угрозу. Помнишь, я уже говорил тебе прежде, что у каждого человека здесь есть своя собственная теория о том, как ему выжить, когда так много других вокруг уже погибло? Верования Зиберса лишь еще один пример из этого же ряда.

— Как видишь, салажонок, никакой тайны! — добродушно подытожил Булавен, но затем вдруг резко повернул голову и стал внимательно наблюдать за тем, что происходит в другом конце блиндажа. — Хм… Вроде как затевается что-то…

Проследив за направлением взгляда здоровяка, Ларн увидел сержанта Челкара, который стоял сейчас у стола интенданта в углу казармы и что-то серьезно обсуждал с капралом Владеком. Когда сержант отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то еще, Владек принялся вскрывать стоящий перед ним большой деревянный ящик. Открыв его, он осторожно, один за другим, стал доставать оттуда и выкладывать перед собой на стол большой запас тяжелых фугасных зарядов. Ларн заметил, что, как только он начал это делать, лицо Булавена неожиданно стало тревожным, будто здоровяк увидел в действиях Владека что-то, что его сильно обеспокоило.

— Что там такое, Булавен? — спросил юноша. — Ты что-то увидел?

— Плохой знак, салажонок, — сказал Булавен. — Между нами говоря, это и вправду очень плохой знак.

— В нашем секторе объявлена «красная» степеньтревоги, — начал свою речь Челкар, с мрачным лицом обращаясь к стоящим перед ним гвардейцам, в то время как над головой у них все продолжали и продолжали рваться снаряды. — Командование сектора сообщает, что нам следует ожидать штурма. Большого штурма, который, вероятно, задумано начать сразу по окончании этого обстрела. Похоже, на этот раз орки ударят по нам сильно. Уж точно сильнее, чем в те атаки, которые нам уже пришлось пережить сегодня…

Прошло уже несколько минут с тех пор, как после разговора с интендантом сержант Челкар приказал всем, кто был в казарменном блиндаже номер один, взять свое оружие и собраться вокруг чугунной печки, где он лично решил провести импровизированный инструктаж. Учитель, Булавен, Давир, Зиберс, гвардейцы из других звеньев, даже Владек и однорукий повар Скенч стояли сейчас в полном боевом снаряжении, напряженно вслушиваясь в слова Челкара, и лица их были столь же серьезны и напряженны, как и лицо их сержанта. Оглядываясь по сторонам, Ларн увидел, что от раскованности и расслабленности, с которой эти люди проводили свое время в казарме, не осталось и следа. Теперь они снова были солдатами. Гвардейцами. Они снова были готовы к войне.

— Не хочу вам лгать, — продолжал Челкар. — Наше положение выглядит мрачно. Все прочие сектора в нашем районе подвергаются массированным атакам и потому все резервные соединения так или иначе уже задействованы. А это значит, что никакой возможности получить подкрепление — по меньшей мере, в ближайшие часы — у нас не будет. Хуже того, батарейное командование уже израсходовало свой лимит боеприпасов, поэтому рассчитывать на их поддержку мы тоже не можем. У нас, конечно, есть еще свои собственные минометы и свои собственные команды для поддержки огнем, но в остальном нам придется полагаться лишь на самих себя…

Теперь хорошая новость. Командование сектора ясно дает понять, что, если мы не продержимся, возникнет серьезная опасность большого прорыва орков в город. В связи с этим они приказывают нам держать сектор любой ценой. «Стойте насмерть», — говорят они нам. Сколько бы орков на нас ни пошло и как бы сильно они по нам ни ударили, мы все равно будем держаться. Держаться до тех пор, пока или не получим подкрепления, или атака орков не захлебнется, или сам Император не сойдет с небес, чтобы сражаться с нами плечом к плечу… Вот уж не знаю, что из всего этого случится первым. Помните, мы здесь, чтобы удерживать позиции! Мне наплевать, даже если перед нами ад разверзнется! Мы будем удерживать позиции, несмотря ни на что! Не то чтобы у нас был большой выбор, сами понимаете… Все вы знаете, что будет, если мы отступим. Комиссары даже не станут утруждать себя организацией трибунала — будет просто пуля в затылок и бесплатное место в костре для трупа. Это Брушерок! Между орками и нашими собственными командирами нам все равно никуда не деться!..

Что касается нашего плана обороны, то я приказал Владеку дополнительно выдать каждому по четыре гранаты и выделить один фугасный заряд на звено. Как только начнется штурм наших позиций, мы будем держаться передовых стрелковых траншей так долго, как только возможно, и отступим к блиндажам, только когда положение станет совсем безнадежным. Затем, когда мы отойдем к блиндажам, мы там закрепимся. Дальше мы уже отходить не будем. Дальше — только держаться или умереть!.. Вопросы есть?

Никто не проронил ни звука. Гвардейцы стояли молча, преданно глядя на своего сержанта, и в каждой черточке их лиц была запечатлена мрачная решимость. С ним они были готовы к любому повороту судьбы — как в лучшую, так и в худшую сторону.

— Что ж, хорошо, — сказал Челкар. — Мы довольно уже бывали в подобных ситуациях, чтобы позволить себе говорить сейчас лишнее. Все вы примерно знаете, что нас ждет впереди. Я скажу лишь одно. Удачи каждому из вас! И если судьбе будет угодно, пусть мы увидимся снова… уже после боя.

— Может, это и есть Большой натиск? — услышал Ларн голос одного из варданцев, когда он, подвесив себе на пояс дополнительно выданные ему Владеком гранаты, уже шел, чтобы присоединиться к своим товарищам из третьего стрелкового звена. — Видит Император, это должно было когда-то случиться…

— Не может быть, — сказал на это другой стоящий рядом гвардеец. — Ставка сообщила бы нам об этом.

— Ха! Не морочьте себе голову, — усмехнулся третий. — Эти чертовы генералы отказываются даже допустить мысль, что Большой натиск возможен. Когда он наконец произойдет, для них это будет такой же сюрприз, как и для всех нас!

Большой натиск! К тому времени Ларн уже несколько раз слышал, как это словосочетание произносили, перешептываясь между собой, угрюмые гвардейцы, когда они, стоя в блиндаже, делали последние настройки в своем оружии, в то время как над ними все еще продолжал сотрясать землю артобстрел. И каждый раз, как он это слышал, ему становилось не по себе от того, как они это произносили. Было ясно, что это была интонация нервозности и скрытой тревоги. «Интонация страха», — подумал он и невольно сам содрогнулся.

— Булавен! — обратился юноша к здоровяку. — Что такое Большой натиск?

Какое-то время варданец молчал, и обычно добродушное выражение на его физиономии сменилось вдруг кислой, унылой миной, похожей на ту, которая бывает у родителей, когда они понимают, что уже больше не могут скрывать от своего ребенка жестокую правду этого мира.

— Это очень плохая вещь, салажонок, — вымолвил наконец Булавен. — Это можно было бы назвать легендой, я полагаю… или мифом. Ну, знаешь, когда проповедники рассказывают нам в церкви о Судном дне, когда Император в конце времен снова сойдет со своего Трона и будет судить человечество за его грехи… Большой натиск — это что-то вроде…

— Что-то в духе народного предания, — вмешался в разговор стоящий рядом Учитель. — Большой натиск — это мифический апокалипсис, которого ожидает и боится каждый гвардеец в этом городе. Судный день, как выразился Булавен, когда орки решатся пойти на свой давно ожидаемый последний штурм и Брушерок наконец падет. Это наш ночной кошмар, салажонок. То самое, чего защитники этого города боятся больше всего на свете. И само по себе совсем неудивительно, что ты услышал об этом именно сейчас. Ведь для орков одновременно начать атаку в стольких секторах, да еще скоординировать свои действия с ударами артиллерии в высшей степени необычно. Необычно настолько, что и впрямь можно увидеть в этом предвестие чего-то более значительного.

— Большой натиск — это собачья чушь, салажонок! — решительно заявил Давир. — История, которую мамаши в этом городе рассказывают своим детишкам на ночь, чтобы те скорее уснули! Ничего больше! Выкинь это из головы!

Тут все они замолчали, но, вглядываясь в лица товарищей, Ларн увидел то же, что прежде почувствовал в шепоте тех, кто говорил о Большом натиске.

Он увидел страх.

И надо сказать, это его нисколько не обнадежило.

Глава четырнадцатая

21:15 по центральному времени Брушерока

БУХГАЛТЕРСКИЙ УЧЕТ И ТРАГЕДИЯ ВОЙНЫ

ВОПРОСЫ ТАКТИКИ И ВЕЧНОСТЬ ОЖИДАНИЯ

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ В ТРАНШЕЯХ И ПРЕЛЮДИЯ К БОЮ

УДЕРЖАНИЕ ПОЗИЦИЙ

РАНЕН В ГОЛОВУ И СПАСЕН ДАВИРОМ

ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ У БЛИНДАЖЕЙ

Для капитана Арноля Яаба этот день был долгим и утомительным. День, который он провел, как и все прочие дни своей жизни за последние десять лет, в тесном, не имеющем окон офисе, который размещался на одном из нижних этажей ставки в самом центре Брушерока. И все это время он не покладая рук готовил обновляемые дважды в день статистические отчеты о потерях в рядах Имперской Гвардии, которые составлялись на основе данных из донесений и табельных журналов, направляемых ему командованием различных секторов со всех концов города.

«Сектор 1–11, — записал он своим ровным, аккуратным почерком в большой учетный журнал. — 12-й Колорадинский стрелковый корпус. Командующий офицер: полковник Вилан Альман. Прежний состав: 638 человек. Общие потери за последние 12 часов: 35 человек. Уточненный состав: 603 человека. Процент убыли: 5,49 %».

«Сектор 1–12, — продолжил он, благоразумно дав чернилам высохнуть, чтобы избежать риска замарать предыдущую запись. — 35-й Зувенийский пехотный полк. Командующий офицер: Йирослан Дасимол (погиб). Прежний состав: 499 человек. Общие потери за последние 12 часов: 43 человека. Уточненный состав: 456 человек. Процент убыли: 8,62 %».

«Сектор 1–13. 902-й Варданский стрелковый полк. Командующий офицер: сержант Юджин Челкар (временно исполняющий обязанности). Прежний состав: 244 человека. Общие потери за последние двенадцать часов: 247 человек. Уточненный состав: -3. Процент убыли: 101,23 %».

Бросив взгляд на только что внесенную им в журнал запись, Яаб вдруг сообразил, что с цифрами явно что-то не так. «101,23 %?! Это не может быть правдой! — подумал он. — Как может боевое соединение потерять больше ста процентов от своего изначального состава и сократиться так, что его уточненный состав стал равен „-3“?! Это же невозможно. Как может быть минус три человека?»

В досаде поджав губы, капитан Яаб перепроверил цифры, приведенные в табельном журнале потерь командования сектора «Бета». Там черным по белому была приведена та же статистика. Имея общий состав в 244 человека, 902-й Варданский из своих рядов за последние двенадцать часов умудрился потерять не менее 247! Когда в глубине своей чернильной души он уже начал опасаться, что сам где-то допустил ошибку, за которую его непременно накажут выговором или того хуже — отправят на передовую, Яаб заметил листок, подклеенный сзади к обложке табельного журнала, и понял, что, возможно, там найдет источник столь вопиющей ошибки.

Это был прилагаемый отчет, содержащий запись о том, что в секторе 1–13 около полудня потерпел крушение десантный модуль, который дополнительно доставил в сектор 235 гвардейцев.

«Эй, вон из-за чего такое несоответствие! — радостно подумал Яаб, мгновенно проделывая у себя в голове целую серию вычислений. — Дополнительные 235 человек доводят общий личный состав сектора до 479. Тогда потеря 247 человек оставляет нам уточненный состав равный 232, из чего процент убыли определяется как 51,57 %. Что ж, в целом куда более приемлемая цифра!»

Вновь почувствовав себя счастливым, капитан Яаб привел учетный журнал в соответствие с новыми выкладками, но, как оказалось, для того только, чтобы огорчиться опять, поскольку сразу обнаружил, что эти изменения придали его ровным, аккуратным колонкам довольно неприглядный вид. Тяжело вздохнув, Яаб вернулся к составлению статистического отчета, стараясь утешиться мыслью, что с этим все равно ничего не поделать. Трагедией всей его жизни было то, что некоторых неприглядных вещей никак нельзя было избежать.

А война, что ни говори, порой была неприглядным делом.

— Переключи свой микрокоммуникатор на частоту пять — частоту нашего командования, — советовал Булавен Ларну, стараясь перекричать гром рвущихся снарядов, которые сотрясали землю у них над головой. — Ты ведь слышал: как только обстрел прекратится, мы выходим. Затем собираемся в группу и бежим к нашей стрелковой траншее. На этот раз, салажонок, никаких пригибаний к земле или попыток пересидеть в укрытии. Просто рви вперед так быстро, как только сможешь. Мы должны вернуться в траншею и быть готовыми к стрельбе, прежде чем орки достигнут убойной зоны у отметки в триста метров…

Булавен продолжал говорить, пока они вместе с остальными варданцами стояли у ступеней, ведущих из блиндажа на поверхность. В то время как юноша неловкими пальцами пытался настроить на новую частоту микрокоммуникатор у себя в ухе, на память ему пришел урок, который он получил еще в предыдущем бою. «Самое плохое время, — думал он, — это когда ты ждешь начала атаки, а бой еще не начался. После того как сражение началось, тоже страшно, но сейчас у тебя есть время подумать о том, что приближается, и от этого становится только страшнее. И орки, похоже, это знают! Как же много времени они дают нам, чтобы мы смогли прочувствовать наш страх! Вот так стоишь, и кажется, будто целая вечность проходит!»

— Ладно, салажонок, — сказал Булавен. — Я только что рассказал тебе все, что нужно знать о том, что мы собираемся делать. Теперь я хочу, чтобы ты мне все это повторил — так, чтобы я был уверен, что ты все правильно понял.

«Неужели он заметил, что я боюсь? — подумал Ларн. — Неужели он таким образом старается занять меня и отвлечь от того факта, что, возможно, мы все умрем и теперь это уже вопрос нескольких минут? А если это заметно даже Булавену, то что тогда говорить об остальных? Не наблюдают ли они за мной сейчас, гадая, не повернусь ли я и не побегу ли в обратную сторону? Не думают ли они, что я трус?»

— Так какая у нас тактика, салажонок? — пихнул его локтем Булавен. — В чем она заключается?

— Как только добежим до стрелковой траншеи, мы там закрепляемся и удерживаем ее так долго, как только сможем, — начал Ларн, мысленно вознося молитву Императору, чтобы голос его сейчас не звучал так нервно и, как ему казалось, испуганно. — Затем, если мы почувствуем, что нас вот-вот сметут, Учитель установит фугасный заряд, чтобы выиграть необходимое для нашего отхода время. У тебя будет огнемет, я понесу запасную канистру с горючим, а Давир и Зиберс будут прикрывать наш отход огнем своих лазганов.

— А если к тому времени одного из нас уже убьют? — продолжал экзамен Булавен. — Или он будет так сильно ранен, что уже не сможет самостоятельно передвигаться? Что тогда, салажонок?

— В этом случае у нас будет три приоритета в следующем по важности порядке убывания: фугасный заряд, огнемет и запасная канистра с горючим. Если это не пойдет в ущерб трем главным задачам, мы поможем раненым как сумеем. Если пойдет, мы оставим их на поле боя.

— Ты это хорошенько запомни, салажонок. Это важно. Так куда мы отходим после?..

— К укрепленным мешками с песком позициям, которые располагаются прямо над этим блиндажом, — отчеканил Ларн, в точности повторяя то, что вдалбливал ему Булавен, пока они ожидали окончания обстрела. — Дальше, как сказал сержант Челкар, мы уже не отступим. После того как мы окажемся в этих укреплениях, мы или держимся, или умираем.

— Очень хорошо, салажонок, — саркастически ухмыльнулся стоящий рядом с ними Давир. — Похоже, ты все правильно понял.

Внезапно артиллерийский огонь прекратился. Тот краткий период тишины, который за этим последовал, после столь долгого обстрела показался жутким и странным.

— Пошли-пошли-пошли! — закричал сержант Челкар, в то время как стоящий рядом с ним Владек распахнул двери блиндажа, и собравшиеся у выхода варданцы гурьбой бросились вверх по ступеням. — Бегом!

Не успел Ларн опомниться, как сам уже выскочил на поверхность и, щурясь от серого света холодного солнца, вместе с Булавеном и другими бросился бежать к стрелковой траншее. Остальные варданцы, рассеявшись по изрытому взрывами полю, устремились к своим позициям. Пробежав всего несколько метров, он услышал в микрокоммуникаторе голос капрала Гришена.

— По данным ауспика на позициях противника наблюдается активность, — сквозь бурный треск помех взволнованно передавал Гришен. — Орки пришли в движение!

Но Ларн и сам уже видел их. Целая орда зеленокожих поднялась с той стороны нейтральной полосы и с диким криком двинулась на них в атаку. На мгновение юноша услышал в голове тихий голос, который его спрашивал, зачем он бежит навстречу оркам, когда каждая клеточка тела кричит ему, чтобы он бежал от них так быстро, как только позволят ему ноги, но он нашел в себе силы этот голос игнорировать и мчаться к траншее, чтобы вместе с другими гвардейцами своего звена занять боевую позицию и быть готовым отразить штурм.

— Пятьсот метров! — громко произнес Учитель, который ко времени, когда Ларн прыгнул в траншею и вместе с Булавеном занял свое место на стрелковой ступени, уже успел посмотреть в оптический прицел.

— Запомни салажонок, — сказал Булавен, — как услышишь приказ отступить назад, хватай запасную канистру с горючим и держись ближе ко мне!

— Верно, салажонок, — бросил через плечо Давир. — И вот еще что… Когда окажешься в этой заварухе, смотри не потеряй опять свой лазган. Скажу тебе по секрету: каска у тебя для того, чтобы защищать твою голову, а не для того, чтобы бить ею гретчина. Теперь, щенок, приготовься… Пришло время показать оркам клыки.

— Четыреста метров! — произнес Учитель.

Крепко помня на этот раз, что нужно снять лазган с предохранителя, Ларн поспешно прокрутил в голове ритуал перед боем, мысленно произнеся литанию о лазгане, а затем вдобавок и быструю молитву Императору. Он видел, как рядом с ним Давир, Учитель и Зиберс целятся в орков, в то время как стоящий чуть в стороне Булавен проверял давление в своем огнемете. Затем он услышал, как за его спиной раздались минометные залпы, и понял, что сражение вот-вот начнется всерьез.

— Триста метров! — крикнул Учитель. — По моему сигналу… огонь!

Лучи лазеров… Хлопки минометов… Залпы автоматических орудий… Осколочные ракеты… Со всех концов своей линии обороны варданцы открыли огонь из всего, что у них было. Пока стоящие плечом к плечу Давир, Учитель и Зиберс стреляли из лазганов, Ларн стрелял вместе с ними, помня, что нужно целить выше, чтобы выбивать орков, как ему уже однажды советовал Репзик. И сквозь весь этот шквал огня зеленокожие неуклонно продолжали свое наступление.

«В этот раз их даже больше, — подумал Ларн. — По крайней мере в десять раз больше, чем когда я был в траншее с Репзиком. Император всемилостивый! И ведь тогда нам едва удалось их удержать!»

— Сто двадцать метров! — выкрикнул Учитель; казалось, что орки преодолевают разделяющее их расстояние с невероятной быстротой. — Сменить магазины и переключить лазганы на беглый огонь!

Зеленокожие подходили все ближе. Некоторые из них уже получили тяжелые ранения под безжалостным огнем варданцев, но глаза у них горели красным огнем, и все они единой, казавшейся бескрайней, неукротимой волной неудержимо рвались вперед.

— Пятьдесят метров! — спокойно отсчитывал голос Учителя. — Сорок метров… Тридцать…

— Теперь, толстяк, в любое удобное для тебя время! — крикнул Давир Булавену. — Ты вообще собираешься использовать свой чертов огнемет или ждешь, когда орки подойдут так близко, что сможешь запердеть их насмерть?!

В ответ Булавен поднял раструб огнемета, встал во весь рост, так чтобы можно было направить огонь поверх бруствера, и выпустил разрастающийся конус желто-черного пламени в ближайшее к нему скопление врага. Отчаянно визжа, агонизирующие орки один за другим исчезали в жгучей пелене, в то время как Булавен продолжал поливать яркой огненной струей обступающих их собратьев. Вскоре все, что Ларн мог перед собой увидеть, скрылось за поднявшейся завесой огня, а воздух загустел от дыма и смрада горящей плоти ксеносов.

— Стреляй по краям, салажонок! — вскричал Давир. — Пусть Булавен разбирается с теми, что перед нами, а наша задача остановить тех, кто обегает по флангам!

Следуя указаниям Давира, Ларн стал стрелять по оркам, которые наступали на них, огибая справа выставленную огнеметом завесу, тогда как Учитель и Зиберс били по тем, кто заходил слева. Видя ущерб, нанесенный рядам зеленокожих, Ларн на мгновение подумал, что сейчас станет свидетелем того, как их наступление начнет выдыхаться. «Мы побеждаем! — в возбуждении думал он. — Мы их разбили. Не может быть, чтобы орки прошли сквозь заслон огнемета!»

Но тут огнемет зачихал, и языки выбрасываемого им пламени вдруг задрожали и померкли.

— Канистра пуста! — крикнул Булавен, руки которого были уже на шланге подачи топлива. — Переключаюсь на другую!

— Бросайте гранаты! — взревел Давир, и его руки потянулись к гранатам, висевшим у него на поясе.

Пока Булавен отсоединял шланг подачи топлива от одной канистры и подсоединял его к другой, остальные гвардейцы расчета кинули в орков по две гранаты каждый. К моменту, когда разорвалась последняя, шланг подачи был подсоединен, и огнемет вновь стал выплевывать пламя. Еще больше орков погибло, но выжившие, казалось, не обращают на это внимание. Будто получив новый импульс в тот краткий отрезок времени, когда внимание огнеметчика было отвлечено, орда неудержимо ринулась вперед. Некоторые из них с головы до ног были охвачены пламенем и тем не менее продолжали движение! Тридцать метров стали двадцатью пятью. Двадцать пять превратились в двадцать. Двадцать…

— Отходим! — заорал Давир. — Ублюдки почти над нами. Учитель, активируй фугасный заряд. Всем остальным отходить немедленно!

Начался отход…

Закинув лазган за спину, Ларн вскарабкался на заднюю стену траншеи и вытащил за собой тяжеленную запасную канистру для огнемета. Затем он пустился бежать в сторону укреплений над блиндажом, в то время как Учитель уже бросал фугасный заряд под ноги наступающим оркам.

— Живее, салажонок, — крикнул ему Учитель, чьи длинные ноги позволили ему быстро преодолеть разделяющее их расстояние. — У нас только четыре секунды!

Ларн услышал позади себя чудовищный взрыв и увидел, как комья земли полетели мимо его головы. Задетый взрывной волной, он споткнулся и на мгновение потерял равновесие, однако тяжелая канистра за спиной, послужив противовесом, уберегла его от падения. И вот в тот момент, когда юноша, пытаясь ускорить бег, переложил тяжелую канистру на плечо, он получил болезненный удар в затылок. От резкого толчка он закрутился на месте и рухнул на землю.

Упав в промерзлую грязь, Ларн почувствовал, как по голове растекается теплая влага. Ощупав затылок, он обнаружил, что пальцы вымазаны красным. Он также увидел перевернутую каску, валяющуюся перед ним на земле — какой бы снаряд ни сбил ее с его головы, он оставил большую вмятину. С трудом поднявшись на ноги, Ларн подумал — хоть это и было сейчас совсем не к месту, — что стало бы с ним, если бы он закрепил ремешок своей каски, а не оставил бы его свободно болтаться? Но тут гортанный рык за его спиной — боевой клич враждебной человеку расы — мгновенно прогнал эту мысль.

В полном смятении Ларн обернулся и увидел ужасного орка, который, держа громадный пистолет в одной руке и широкий боевой топор в другой, шел прямо на него. Чудовище казалось огромным; все его тело состояло из непропорционально массивных, не по-человечески развитых мышц. Ларн увидел выступающую челюсть, желтые серповидные клыки, а также нанизанные на веревку три отсеченные человеческие головы, которые, как жуткого вида зрители, глядели с этого ожерелья трофеев, лежащего на плечах монстра. Пистолет выстрелил, и Ларн услышал, как мимо него просвистела пуля. Будто обладая собственной волей, его лазган ответил, и первый лазерный разряд прошел над плечом орка, задев один из его страшных трофеев.

Взяв себя в руки, Ларн выстрелил снова и на этот раз попал врагу в грудь. Ничуть не смутившись, орк даже не сбился с шага. Ларн выстрелил снова, выпустив быструю серию разрядов, которые поразили монстра в шею, плечо, снова в грудь и затем в лицо. В конце концов, когда Ларн уже стал опасаться, что тот его сейчас достанет зазубренным лезвием боевого топора, орк в ярости издал последний предсмертный рык, после чего рухнул на землю и тут же издох. Каким бы кратким ни было ликование, которое ощутил Ларн при этой первой своей победе, оно быстро испарилось, когда он увидел, как несколько других зеленокожих ринулись на него по следам убитого собрата.

— Вали отсюда, салажонок! — услышал он позади себя дикий крик и почувствовал, как чья-то рука хватает его за плечо. — Проклятие! Ты что, пытаешься подманить к себе всю эту чертову стаю?!

Это был Давир. Одной рукой стреляя по наступающим оркам, другой он потянул Ларна в сторону блиндажей. От удара голова у юноши кружилась, однако, сообразив, что при падении уронил канистру для огнемета, он какое-то время сопротивлялся товарищу, отчаянно ища глазами потерю.

— Слишком поздно, салажонок, — прикрикнул на него Давир и теперь уже с силой дернул за плечо. — Брось ее. Мне эта канистра нужна там, где она лежит!

Уступив разумным доводам, Ларн повернулся и вместе с Давиром бросился бежать, лишь в последний момент заметив потерянную канистру, которая теперь валялась почти под ногами выстроившихся в фалангу, дико орущих орков. И вот прямо на бегу, когда они еще не достигли укреплений, Давир вдруг быстро обернулся и произвел один-единственный, но точный выстрел. Лазерный луч пронзил корпус канистры, и та взорвалась, вспыхнув оранжевым пламенем и испепелив вокруг сразу несколько орков. Тем самым гвардеец выиграл время — как для себя, так и для Ларна, — чтобы они вдвоем успели достичь желанной цели.

— Понял теперь, салажонок? — сказал Давир, после того как сильные руки друзей-гвардейцев помогли им оказаться в безопасных пределах нового укрытия. — Я же говорил тебе, что хочу, чтобы канистра оставалась там, где она была! Ах да… Я видел, ты вроде как держался за голову? Не стоит тебе так сильно на этот счет беспокоиться — тебя лишь слегка задело! Хотя… Учитывая, как ты порой пользуешься головой, мог бы ее и оркам оставить!

— Вы что, вернулись, чтобы мне помочь?.. — недоверчиво спросил Ларн. — И это после того, что Булавен говорил об оставлении раненых? Вы вернулись, чтобы меня спасти?..

— Я бы на твоем месте не слишком много о себе воображал, салажонок, — сказал Давир. — Что я действительно хотел спасти, так это канистру для огнемета… А дальше просто следовал за событиями… Вот, собственно, и все. Так что заткнись и начинай стрелять. Ты убил одного орка? Их осталось еще около двадцати тысяч!

У них кончились гранаты… Они израсходовали последнее горючее для огнемета… Также умолкли автоматические орудия, ракетные установки и лазерные пушки. Даже заряды батарей для лазганов подходили к концу. И все же, как бы много визжащих зеленокожих уже ни было уничтожено, атака все никак не прекращалась.

Раскалившийся ствол лазгана обжигал ему пальцы, когда Ларн, стоя на стрелковой ступени оборонного вала, выпустил лазерный луч в лицо безобразного орка, который взбирался к нему по мертвым телам своих собратьев. Затем еще в одного. Затем еще… Он стрелял инстинктивно, без передышки и размышлений, едва ли даже нуждаясь в том, чтобы целиться, — настолько плотным был натиск тел чужаков, которые отряд за отрядом наступали на него ревущими волнами. Теперь гвардейцы были окружены, отрезаны от других укреплений бесчисленными толпами орков — каждое укрепление казалось одинокой скалой посреди бескрайнего бурлящего моря варварской зеленой плоти.

Краем глаза Ларн видел вокруг себя товарищей: Булавена, сражающегося с лазганом, взятым из рук убитого гвардейца, Давира, Учителя, Зиберса. Он видел Челкара, его холодное, выразительное лицо, когда тот передергивал затвор дробовика и выпускал по врагу заряд за зарядом. Он видел Владека, офицера медицинской службы Свенка. Видел повара — рядового Скенча; его лазпистолет сверкал в единственной оставшейся у него руке, когда он стоял плечом к плечу с остальными. Он видел их лица: напряженное, но все же решительное лицо Учителя; исполненное чувством долга лицо Булавена; нервное Зиберса; выплевывающее грязные и яростные оскорбления в сторону орков лицо Давира. В их глазах он видел стальную волю и решимость дорого отдать свою жизнь. Глядя на все это, Ларн невольно почувствовал легкий стыд за то, что усомнился в этих людях, когда впервые их встретил. Какими бы ужасными ни казались их манеры, гвардейцы были такими, какими и должны быть гвардейцы. Смелыми, решительными, несгибаемыми перед лицом врага. По сути, они и были теми людьми, которые построили Империум. Теми, кто участвовал во всех его сражениях, одерживал для него победы…

Сегодня, однако, они безнадежно уступали врагу числом. Сегодня это был их последний рубеж.

— У меня все! — проревел Давир, вытащив из своего лазгана последнюю энергобатарею и швырнув ее в орков, в то время как другая его рука уже тянулась к висящему на бедре лазпистолету.

Между тем с другими вокруг него происходило то же самое. Оглянувшись по сторонам и увидев, что варданцы уже вытаскивают пистолеты и примыкают к ружьям штыки, Ларн задал себе вопрос: на сколько выстрелов хватит заряда в его собственной батарее? На пять? На десять? Может, на пятнадцать? И вот, когда он, немного поколебавшись, отбросил идею приберечь для себя последний выстрел, ответ пришел сам собой: нажав в очередной раз на спусковой крючок, он услышал, как его лазган издал жалобный стон и отключился.

«Вот и все, — подумал он, почти отстраненно наблюдая за своими руками, которые медленно, как в кошмарном сне, примыкали к лазгану штык, в то время как огромный орк, подняв окровавленный топор, уже пошел на Ларна в атаку. — Милостивый Император! Ну пожалуйста… Это ведь так несправедливо. Я не могу умереть здесь. Ты должен меня спасти!»

И вдруг, будто остановленный на полном ходу его мысленной молитвой, орк встал как вкопанный и, подняв свое звероподобное лицо, посмотрел на небо. На мгновение Ларн замер, ошеломленный, но затем услышал отчетливый звук и тут же понял, что именно заставило тварь остановиться. Откуда-то с высоты, с небес до них донеслась какофония пронзительных и скрипучих завываний, которые в тот момент, однако, показались Ларну ничуть не менее сладкозвучными, чем ангельский хор.

«Артобстрел! — подумал он, узнав звук. — „Разверзатели“! Наконец-то они поддержали нас огнем! Мы спасены!»

— Теперь в блиндаж, салажонок! — услышал он рядом с собой голос Булавена. — Живее… Всем в укрытие!

Ларн с остальными варданцами бросился к входу в блиндаж и, сбежав по ступеням, оказался в безопасности в тот самый миг, когда земля уже начала сотрясаться от новых взрывов. Опасаясь преследования орков, гвардейцы, тяжело дыша, захлопнули за собой дверь и, задвинув засов, несколько долгих минут стояли, ничего не говоря и лишь прислушиваясь к тому, как бешено ревут, свистят и рвутся у них над головой снаряды.

— Такая перемена обнадеживает… Как думаешь, салажонок? — спросил Давир, но его слова потонули в грохоте артобстрела. — Я имею в виду, что наша батарея теперь стреляет не по нам, а по оркам. Если батарейное командование позволит вести огонь достаточно долго, думаю, эту сумасшедшую атаку орков мы больше уже не увидим.

И он оказался прав. Через несколько минут, услышав, что обстрел наконец закончился, варданцы, и среди них Ларн, начали осторожно выбираться из блиндажа. Поле боя, жуткий вид которого встретил их на поверхности, теперь было пустынно, если, конечно, не принимать во внимание курганы из растерзанных тел. Орки бежали. Сражение закончилось. Осматривая открывшуюся перед ним панораму недавних опустошений и бойни, Ларн вдруг ощутил пьянящее чувство радости и восторга.

Вопреки ожиданиям, он все еще был жив!

Глава пятнадцатая

22:35 по центральному времени Брушерока

ТРУПНЫЕ КОСТРЫ

РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА И РАЗЛИЧНЫЕ СПОСОБЫ ПРИМЕНЕНИЯ САПЕРНОЙ ЛОПАТКИ

УВИДЕТЬ СОВЕРШЕННЫЙ ЗАКАТ

Необходимость давно заставила его привыкнуть к зловонию, которое обычно сопровождало сжигание мертвых тел.

Весь в поту от невыносимой жары костра, работник вспомогательного отряда гражданского ополчения Херанд Тройл, держа в руках длинный шест, ловко поддел крюком на его конце очередное орочье тело и, подтащив мертвую тушу к возвышающейся перед ним горе трупов, сделал шаг назад, чтобы хоть на минуту перевести дыхание. Через угольный фильтр противогаза дышать было трудно, и он, стянув с лица резиновую маску, стал с жадностью вдыхать пропитанный дымом воздух. Закашлявшись от случайно попавшего в рот пепла, он весь скривился, ощутив его вкус, и тут же набрал побольше слюны, чтобы прочистить горло. Отхаркавшись, он сплюнул в огонь клейкий комок бурой массы.

«Старею… — подумал Тройл. — Только три часа работаю в эту смену, а уже вымотался. Помнится, десять лет назад я был выносливее».

«Десять лет… — подумал он снова. — Неужели все это длится так долго? Неужели так много времени прошло с тех пор, как я стал работать на трупных кострах?»

От внезапно нахлынувшей тоски потяжелело на сердце, и Тройл устало оглядел знакомые ему окрестности, где он, с тех пор как в возрасте шестидесяти лет был принудительно завербован в отряд гражданского ополчения, проводил, когда не спал, практически каждое мгновение своей жизни. Сейчас он стоял на склоне холма, и небольшую площадку под его ногами, совершенно черную после стольких устроенных здесь сожжений, со всех сторон окружали высокие курганы из горящих вражеских тел. Сквозь пепел и дым он видел, как другие работники из вспомогательного отряда ходят в противогазах вокруг костров, ловко орудуя длинными крюками. Впрочем, в плотном дыме едва ли можно было разглядеть нечто большее, чем смутные силуэты. При виде всего этого Тройла уже в который раз охватило чувство печали — печали не об орках, конечно, но о себе самом. Это была печаль о потерянной жизни. Печаль о семье, которая погибла, и обо всех, кого он когда-то любил и кого уже давно не было в живых. Печаль о каждом своем дне, который он провел при трупных кострах. Но больше всего он печалился о городе Брушероке и об ужасном преображении, который тот претерпел за годы войны.

«И ведь прежде город был прекрасным местом! — думалось ему. — Ну, может быть, не совсем прекрасным, как это представляет себе большинство людей, но он был живым, в нем кипела жизнь… в нем была промышленность… у него было свое собственное лицо! И вот теперь все это ушло. Ушло и, отнятое войной, утрачено навсегда. Теперь его вполне можно назвать городом мертвых».

Тройл тяжело вздохнул, когда почувствовал, что от едкого дыма его глаза начали слезиться, и, вновь натянув на лицо маску противогаза, побрел к кострам, чтобы продолжить свой нелегкий труд. На ходу он бросил последний взгляд вниз по склону, туда, где бесконечные вереницы других работников вспомогательных отрядов тащили наверх тела орков. Они не привлекли его внимания, потому что все это давно было ему привычно. Поток тел на трупные костры никогда не прекращался. Это ведь Брушерок.

Здесь всегда были новые трупы.

— Лопату нужно ставить вот так, салажонок, — сказал Булавен, стоя над тушей мертвого орка и надавливая заостренной кромкой своей саперной лопатки ему на горло. — Затем, чтобы проткнуть ему кожу, надо немного туда-сюда поводить… Затем навалиться всем своим весом… Вот, смотри, я тебе покажу, как это делается!

Стоя рядом, Ларн увидел, как Булавен наступил ногой на заостренную рабочую часть лопаты и проткнул ей плотную мышечную ткань шеи орка. Сделав затем несколько беспорядочных движений, чтобы рассечь наиболее крепкие сухожилия и перебить позвоночник, здоровяк еще несколько раз наступил на лопату, и голова чудовища наконец отвалилась.

— Вот! Видел? Учти, кожа орка может быть тверже, чем шкура некоторых рептилий, — особенно на больших экземплярах. Однако, если ты регулярно затачиваешь свою лопатку и не забываешь использовать при работе свой вес, их головы отлетают довольно легко. Что ж, салажонок, хорошо. Попробуй теперь сам.

После жестокого сражения пришло время восстановления. Пока прочие гвардейцы либо оказывали помощь раненым, либо чинили поврежденные артобстрелом укрепления, а ополченцы из вспомогательных отрядов подносили взамен израсходованных в бою новое вооружение и припасы, Ларн и Булавен получили задание обезглавить убитых орков. С крайней неуверенностью во взгляде Ларн выбрал наугад одну из дюжины валяющихся вокруг туш орков и приложил острый край саперной лопатки ему на шею. Следуя примеру, который прежде показал ему Булавен, он поводил туда-сюда острием и, когда почувствовал, что оно рассекло кожу, погрузил его в более мягкую ткань. Ступив затем ногой на рабочую часть лопаты, он вонзил ее, возможно на четверть, в шею орка, а после, заняв более удобное положение, так чтобы можно было приложить больше сил, снова наступил на лопату. Затем еще и еще, пока с четвертого раза голова орка не отлетела и не покатилась по мерзлой земле.

— Что ж, это было неплохо, салажонок, — одобрительно заметил Булавен. — Только в следующий раз, прежде чем наступить на лопату, убедись, что стоишь точно над ней. Так ты сможешь лучше использовать свой вес. Это облегчит работу и позволит тебе затрачивать меньше усилий. До конца далеко и впереди у нас еще очень много трупов.

— Но зачем это нужно? — спросил Ларн. — Они ведь уже и так мертвы, разве нет?

— Возможно, — согласился Булавен. — Но когда имеешь дело с орками, всегда лучше подстраховаться. Эти ублюдки живучи. Ты можешь прострелить ему голову и думать, что он мертв, а он вдруг через какие-то несколько часов подымается и начинает себе ходить как ни в чем не бывало! Поверь, я видел, как это бывает.

Потом, заметив, что Ларн стал беспокойно оглядываться на валяющиеся вокруг тела, он улыбнулся:

— Эй, салажонок, тебе не нужно их так бояться. Если бы кто-то из них был способен двигаться, он бы уже попытался нас всех убить. Мы отрубим им головы задолго до того, как любой из них, оставшийся в живых, успеет восстановиться. А затем ополченцы из вспомогательных отрядов, чтобы избавиться от спор, заберут их туши на сожжение.

— Споры? — удивился Ларн.

— О да, салажонок. Орки вырастают из спор. Как плесень. По крайней мере, так говорит Учитель. Не могу сказать, что видел это сам, ты понимаешь… Но готов поверить ему на слово. Ты его как-нибудь спроси об этом. Он тебе все расскажет. Ты же знаешь Учителя — он любит всякие такие вещи рассказывать.

И похоже, довольный тем, что растолковал Ларну все, что тому надо было знать, Булавен повернулся и, безмятежно насвистывая себе под нос какой-то бодрый мотивчик, принялся лишать голов все новых и новых орков. Вслед за ним и Ларн приступил к выполнению задания по обезглавливанию. Работа была противной и утомительной, и очень быстро юноша обнаружил, что его лопата и ботинки вымазаны липким черным ихором чужаков, а вскоре из-под каски заструился пот, разъедая полученную в бою рану.

Сказав после сражения, что ему повезло и что на голове у него лишь незначительно рассечена кожа, офицер медицинской службы Свенк наложил повязку, а капрал Владек выдал новую каску, что тут же вызвало поток ехидных шуток Давира.

— И что у тебя такое с касками, салажонок? — говорил ему коротышка. — Сначала одной ты пытался выбить мозги гретчу. Потом надел другую и поймал в нее попадание. Как, интересно, ты собираешься использовать следующую? Может быть, как миску для супа? Или посадишь в нее, как в горшок, цветы?

Однако, к немалому своему удивлению, Ларн вдруг обнаружил, что его уже больше не раздражают нескончаемые придирки и оскорбления Давира. Теперь он чувствовал за собой долг. И как бы этот коротышка-пехотинец ни возражал, утверждая, что все произошло по ошибке и даже как несчастный случай, Ларн твердо знал: Давир спас ему жизнь.

Размышляя, он сделал в работе паузу и, устало вытерев со лба пот, вдруг заметил, как побагровело у них над головой небо. Ларн посмотрел на восток, туда, где находились позиции орков, и увидел, как заходит солнце. Увидел и изумился.

Это было чудесное, ни с чем не сравнимое зрелище. Даже более захватывающее и яркое, чем тот закат, который он наблюдал в свой последний вечер дома. Здешнее солнце, столь часто казавшееся ему холодным и далеким, превратилось в теплый красный шар, а обступившие его со всех сторон мрачные серые облака на этом новом, преобразившемся небе вспыхнули вдруг настоящей симфонией из всевозможных оттенков ослепительного огненно-алого цвета. Ларна охватил благоговейный ужас. Потрясенный до глубины души, он стоял не шелохнувшись, словно его приковали к месту. Словно его загипнотизировали. «Кто бы мог подумать, что здесь может быть такое солнце… — подумал он в изумлении. — Кто бы мог подумать, что здесь может быть так красиво?!» И только он об этом подумал, как ему тут же показалось, что все, что с ним случилось, было не напрасно. Все жуткие вещи, через которые ему пришлось пройти. Страх. Лишения. Одиночество. Все увиденные им кровавые бойни, все ужасы, которым он был свидетелем. Теперь казалось, что все это того стоило. Как будто, пройдя сквозь ад, он заработал себе право на этот краткий миг совершенного покоя и глубокого прозрения.

— Салажонок!.. С тобой все в порядке? — услышал он рядом с собой голос Булавена. — Рана не тревожит? А то, гляжу, ты уже долго так стоишь, на небо смотришь…

Обернувшись и увидев перед собой здоровяка, Ларн тут же ощутил в себе порыв рассказать тому все, что он думает об этом чудесном закате. Однако у него не нашлось слов, чтобы выразить это свое почти религиозное прозрение, не было способа сообщить другому то, что он сам чувствовал в эту минуту. Не в силах выразить свои эмоции, он некоторое время молчал. Затем, видя, что Булавен все еще озабоченно и с любопытством на него смотрит, Ларн понял, что должен сейчас сказать хоть что-то — не важно что, — лишь бы здоровяк не начал думать, что он сошел с ума.

— Да я вот подумал сейчас, какое все-таки странное это место, — начал он, вынужденно переходя на более общие темы. — Вроде как зима, а солнце заходит так поздно…

— Зима?! — переспросил Булавен, в веселом недоумении оглядывая поле битвы, усеянное вмерзшими в землю трупами. — Сейчас здесь лето, салажонок. К тому же отличная погода. А вот зимой в Брушероке действительно становится отвратительно!

Глава шестнадцатая

23:01 по центральному времени Брушерока

ВИЗИТЕР ИЗ СТАВКИ

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ

ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ВЫРАЖАЕТ БЕСПОКОЙСТВО

НА НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСЕ

ОДИН ВО МРАКЕ

— Вы отлично справились со своей задачей, сержант, — сказал лейтенант Карис. — Сдержав неприятеля в его последней атаке, вы нанесли страшный удар по оркам в этом секторе. Можете быть уверены, ваши старания не остались без внимания командования и будут вознаграждены должным образом. Пока все это, конечно, неофициально, но… строго между нами, насколько я знаю, вас представят к награде, а вся ваша часть будет отмечена в специальном приказе.

Челкар промолчал в ответ. Всего каких-нибудь пять минут назад он руководил ремонтными работами, вместе со своей ротой восстанавливая разрушенные укрепления, когда Гришен вдруг передал ему по воксу, что в расположение части прибыл офицер, который желает его видеть и уже ожидает в командном блиндаже. Забыв об усталости,Челкар поспешил на встречу, и, когда он вошел в блиндаж, перед ним предстал незнакомый ему, гладко выбритый младший лейтенант в начищенных до блеска ботинках и аккуратно отглаженной военной форме. Из-под мышки у него кокетливо торчала офицерская тросточка. Первой мыслью Челкара было, что, возможно, командование сектора наконец сподобилось прислать им нового назначенного командира, однако довольно скоро стало понятно, что лейтенант прибыл сюда по поручению ставки и данное обстоятельство — Челкар хорошо это знал по опыту — вряд ли могло сулить что-то хорошее.

— Вы слышите меня, сержант? — донесся до него голос лейтенанта. — Вас собираются наградить медалью!

— Вас понял, лейтенант, мне нужно будет не забыть положить ее в коробку с другими наградами, — ответил Челкар, который чувствовал себя настолько измотанным, что уже не заботился о дипломатичности ответа. — И все же не думаю, что вы проделали весь этот путь и оторвали меня от выполнения моих обязанностей лишь для того, чтобы рассказать мне об этом.

На лице лейтенанта, уязвленного такой откровенностью, на краткий миг застыла гримаса недовольства, однако, тут же смягчившись и взяв очевидно фальшивый тон, он продолжил разговор в более примирительной, дружелюбной манере:

— Конечно, вы правы, сержант. И должен вам сказать, вы даже представить себе не можете, какое это для меня наслаждение — услышать наконец хоть раз прямую, честную речь солдата. Вот почему я был так счастлив, когда мне выпал шанс побывать на передовой. Не то чтобы мне наскучили мои штабные обязанности, вы понимаете… И все же, находясь при ставке, так часто забываешь о суровых буднях фронтовой жизни гвардейца! Мы ведь с вами солдаты — и вы, и я. Мы делаем то, что мы делаем, не для медалей и почестей. Мы самоотверженно делаем это во имя долга и вящей славы Империума!

«Даже не знаю, что противнее, — уныло подумал Челкар, — то обстоятельство, что ему, по всей видимости, кто-то сказал, что офицеру следует постараться наладить отношения с низшими чинами, или то, что он так неуклюже и наигранно пытается это осуществить. Вот интересно, почему каждый раз, когда слышишь, что один из этих героев тыла говорит о самоотверженности, ты точно знаешь, что на самом деле ему отчаянно хочется заполучить медаль? Этот охотится за славой. Все правильно — по глазам видно. Наверное, услышал в ставке о каком-то самоубийственном задании и тут же вызвался».

— Все это верно, лейтенант, — сказал сержант, надеясь, что сидящий перед ним ничтожный педант перейдет наконец к делу. — И раз уж мы заговорили с вами о долге, я полагаю, вам поручили какую-то операцию и вам требуется содействие моей роты…

— Не всей роты, сержант! — воскликнул лейтенант счастливым голосом. — Мне нужно всего несколько человек, чтобы они пошли со мной на нейтральную полосу в сторону расположения орков на разведзадание. Стрелковое звено из пяти человек — вот все, что нужно! Разумеется, решение о том, какое именно звено выбрать, я полностью оставляю за вами. Хотя должен сказать, что всегда считал тройку своим счастливым числом!

— Сегодня ночью мы отправляемся на нейтральную полосу, — провозгласил лейтенант, и Ларн услышал, как резко вздохнули стоящие рядом гвардейцы его звена. — Ставка желает знать, насколько крепко удерживают орки свои территории и не ослаб ли у них боевой дух после недавних потерь. А посему нам приказано скрытно подойти к их позициям — на расстояние прямой видимости — и под покровом темноты произвести разведку укреплений, а также расположения их главных частей. Затем, прежде чем орки о чем-нибудь догадаются, мы вернемся на наши позиции. Простое и довольно ясное задание… Уверен, вы все с этим согласны.

Они были заняты на восстановлении укреплений и расчистке территории, когда Ларна вместе с остальными вызвали в командный блиндаж, чтобы они прослушали там краткий инструктаж, который проводил с ними молодой, не терпящий никаких возражений лейтенант Карис. Стоя теперь перед висящей на стене картой сектора, лейтенант в ходе своего инструктажа увлеченно водил по ней офицерской тросточкой, указывая на что-то.

— Я хотел бы, чтобы вы поняли одну вещь, — говорил лейтенант. — Это чисто разведывательная операция. А раз так, то ее успех полностью зависит от скрытности ее проведения. Мы вступим в бой с противником только в том случае, если нас вынудят самые крайние обстоятельства. Принимая это во внимание, мы все время будем соблюдать строжайшую дисциплину — как в отношении поддержания тишины, так и в отношении светомаскировки. Это поможет нам остаться незамеченными, пока мы будем продвигаться по нейтральной полосе, следуя по разработанному специально для нас маршруту. Если нас вдруг обнаружат разведчики или дозорные противника, мы постараемся от них избавиться так быстро и бесшумно, как только возможно. Отходим же мы с нейтральной полосы лишь в том случае, если станет окончательно ясно, что операция стала неосуществимой. Вот, пожалуй, и все… Есть вопросы?

Никто не отозвался, но, вглядываясь в лица стоящих вокруг людей — Давира, Булавена, Учителя, Зиберса, — Ларн увидел на них заметные признаки беспокойства. Как будто перспектива отправки на задание в сторону нейтральной полосы встревожила их ничуть не меньше, чем прежде ожидание того, что их вот-вот сомнет Большой натиск. Пока Ларн на них смотрел, к нему вдруг пришло осознание того, что сейчас он чувствует то же, что и другие. Здесь, в Брушероке, опасность никогда не исчезала — вслед за уже отгремевшими боями начинались новые. Всегда появлялась новая возможность погибнуть.

— Хорошо, — сказал лейтенант Карис, когда стало ясно, что вопросов не будет. — У вас есть двадцать минут, чтобы подготовиться и проверить свое снаряжение. Время выступления: ноль часов ноль минут. Мы отправляемся на нейтральную полосу ровно в полночь.

— Он сказал «простое задание»… — ворчал потом Давир. — А я вам вот что скажу… Отобрать бы у него эту дурацкую, ублюдочную тросточку да сунуть ему в задницу!

Они сидели в казарменном блиндаже. Сразу после лейтенантского инструктажа они вернулись туда, чтобы Владек выдал им черную маскировочную краску и смазочное масло для лазганов. Теперь, когда они заканчивали последние приготовления, а часы отсчитывали последние минуты, оставшиеся до полуночи, их лица и снаряжение уже были окрашены в черный цвет, а ножи и пистолеты смазаны так, что, казалось, сами выскакивали из кобуры и ножен, не произведя при этом ни звука. Пока Ларн, как и все остальные, был занят последними приготовлениями, его вдруг поразила мысль, что он здесь, в Брушероке, уже почти двенадцать часов. «Еще каких-нибудь три часа, — подумал он, — и я переживу мои первые пятнадцать часов!»

— Если хотите знать мое мнение, так это у нас все из-за салаги! — с неожиданной злобой бросил Зиберс. — Он неудачник! Все время приносит нам несчастье!

— Заткнись, Зиберс! — рявкнул в ответ Давир. — Довольно и того, что мне глухой ночью придется шататься по нейтральной полосе! Тут и без твоего зуда о счастливых числах тошно! Нудишь как свихнувшийся игрок, когда у него удача кончилась! Лучше заткнись, а не то я, провернув трость в заднице лейтенанта, в твою уже лазган воткну!

— А как же это все тогда объяснить? — с вызовом воскликнул Зиберс. — Как только этот салага здесь появился, у нас весь день пошел кувырком! Он явно приносит несчастье! Вы видели, что случилось с людьми, которые прибыли с ним на десантном модуле?

— Заткнись, Зиберс! — прогремел голос Булавена, и, после того как притихший Зиберс злобно сверкнул на него глазами, здоровяк повернулся к Ларну. — Не слушай его, салажонок. Ты не приносишь несчастье. Эх, хотел бы я, чтобы только сегодня все шло кувырком! То-то и оно, что здесь, в Брушероке, все давно уже идет кувырком, что в этот день, что во все другие. Думаю, через некоторое время ты к этому привыкнешь.

— Но идти ночью на нейтральную полосу — это ведь плохо, верно? — спросил Ларн, надеясь, что здоровяк-варданец не расслышал нервной дрожи в его голосе. — То есть я хотел сказать, хуже обычного?

— Да, салажонок, хуже… — вздохнул Булавен. — После боя особенно. Помнишь, я тебе рассказывал, что иногда раненый орк кажется мертвым, а потом через несколько часов встает и как ни в чем не бывало начинает ходить? И вот, как раз сейчас нейтральная полоса просто усеяна телами орков, которых мы подстрелили во время боя. К этому времени некоторые из них уже могли восстановиться, и как раз тогда, когда мы мимо них пойдем, вполне будут готовы встать и вновь начать убивать. Кроме того, дело осложняется еще тем, что нам, помимо всего прочего, надо будет постараться не нарваться на банды гретчинов, которые наверняка сейчас рыщут в поисках «запчастей».

— Запчастей?

— Орки на удивление жизнестойкие создания, салажонок, — вступил в разговор стоящий рядом с ними Учитель. — Если кто-нибудь из них потеряет руку или ногу, то их хирурги тут же отрезают эту часть тела у какого-нибудь другого, уже мертвого, орка и пришивают ее на место недавно утраченной конечности. После боя на такие хирургические операции большой спрос — вот они обычно и посылают на нейтральную полосу целые банды гретчинов, чтобы те отрезали у трупов неповрежденные руки и ноги. Сами по себе гретчи реальной угрозы, конечно, не представляют, но есть опасность устроить перестрелку, а ведь под боком у нас будет целая армия орков!

— А если, салажонок, сказать покороче, то вся эта чертова задумка от начала до конца чистой воды СНАФ! — заключил Давир. — Поэтому вот что мы будем делать. Мы будем выполнять приказы этого засранца-лейтенанта только до тех пор, пока не будет стрельбы. В тот момент, как в воздух полетит дерьмо, мы уматываем с нейтральной полосы так быстро, как только сможем, и к дьяволу его приказы! Теперь кончай разговоры, выходим наружу. Чтобы у нас заработало ночное зрение, нашим глазам нужно по крайней мере десять минут. Говорю вам: в нашем положении, учитывая все, что нам предстоит, нужно использовать любую возможность, какая только может сыграть нам на руку.

— Не забудь про сингал, салажонок, — прошептал Булавен, когда они вместе с лейтенантом и другими гвардейцами крадучись пробирались в темноте одной из передовых траншей, в любую секунду готовые услышать приказ о начале операции. — На нашей частоте мы будем сохранять тишину, но если ты вдруг столкнешься с зеленокожими — смело жми кнопку на воротнике. Так ты подашь резкий сигнал, который мы услышим в наших передатчиках. Нажмешь три раза — подашь три сигнала. Понял? Так мы узнаем, что это ты. Перескажи теперь, чтобы я знал, что ты все точно запомнил.

— Мы тихо продвигаемся вперед… — зашептал в ответ Ларн, стараясь воспроизвести то, что Булавен объяснил ему уже дважды. — Пригибаемся к земле и держимся вместе, пока не дойдем до середины нейтральной полосы. Затем Давир с лейтенантом идут вперед, чтобы провести разведку позиций орков, а все остальные расходятся в стороны, формируя широкое «бубновое построение», где ты будешь находиться в основании, Зиберс на левом фланге, я на правом, а Учитель на вершине. Если кто-нибудь из нас увидит или услышит орков, он тут же даст знать другим по радиосвязи: один сигнал — ты, два — Зиберс, три — я и четыре — Учитель. Так остальные узнают, откуда ждать орков.

— Режим тишины, пехотинцы! — сердито зашипел на них лейтенант Карис.

Затем, прикрыв ладонью одной руки хронометр на запястье, другой он нажал на кнопку подсветки, чтобы взглянуть на циферблат.

— Все! Час выступления. Время идти!

С Давиром во главе цепочки они по очереди вскарабкались на внешнюю стену траншеи и по-пластунски поползли по нейтральной полосе в сторону орков. Затем Давир, показывая, что впереди безопасно, подал им знак рукой, и они, поднявшись на ноги и пригнувшись к земле, медленно двинулись вперед. Мгла впереди казалась невероятно густой, а звезды наверху — далекими и тусклыми. Не видя на небе и намека на луну, которая могла бы освещать им путь, Ларн невольно задался вопросом, а есть ли она вообще у этой планеты или лишь скрылась сейчас за густыми облаками. Как бы то ни было, стараясь не отставать, юноша продолжал следовать за товарищами, все дальше и дальше заходя на запретную территорию, которая пролегала между позициями людей и орков. На каждом шагу их могла ожидать опасность, и потому все его чувства были обострены, а сердце в груди выбивало тревожную дробь.

Вокруг было тихо, и нейтральная полоса во тьме казалась еще даже более угрожающей, поскольку сейчас на ее ровной пустынной поверхности жутко выделялись черные пятна столь обильно разбросанных по ней тел. Трупы были везде, в беспорядке раскиданные по всему полю и местами сваленные так густо, что из-за скоплений истерзанных торсов и причудливо торчащих из них конечностей было буквально не пройти. Почувствовав, как чьи-то невидимые пальцы коснулись его ноги, Ларн в ужасе посмотрел вниз, ожидая увидеть, что перед ним вырастает чудовищная фигура раненого, но уже пришедшего в себя орка. Однако оказалось, что он всего лишь случайно задел обрубок валяющейся в грязи руки. Просто еще одна мертвая рука, такая же, как и много других вокруг.

Так они и шли, постепенно расходясь, пока не достигли середины нейтральной полосы. Потом, когда Давир с лейтенантом отправились на разведку вражеских позиций и пропали из поля его зрения, Ларн вдруг понял, что никого из остальных тоже больше не видит. Какое-то мгновение он боролся с порывом позвать их по вокс-связи, но затем напомнил себе, что им было строго приказано поддерживать режим тишины. Даже если бы он использовал свой передатчик, ему все равно бы сейчас никто не ответил. Да и на их поиски он бы сейчас не отправился. Из-за темноты и полного незнания местности юноша довольно быстро потерял всякие ориентиры, было бы чудом, если бы ему сейчас удалось кого-нибудь найти. Хуже того, безнадежно заплутав во тьме, он легко мог забрести на позиции орков. В ужасе от такой перспективы, Ларн оставался на месте и делал только то, что можно было делать в данных обстоятельствах.

Оставшись в кромешной темноте совсем один, он ждал.

Время шло, и, пока он так стоял, пугаясь каждой тени, которая могла бы принадлежать крадущемуся во тьме коварному врагу, Ларну вдруг пришло в голову, что в первый раз за многие недели он предоставлен самому себе. Более того, именно здесь, на нейтральной полосе, находясь среди трупов и сознавая, что от тысяч спящих орков его отделяет лишь один бросок камня, юноша ощутил такое одиночество, какого ему в жизни чувствовать не приходилось. Сейчас он и в самом деле был так одинок, как если бы оставался последним человеком во Вселенной.

Но вот в сознание Ларна сквозь сгустившуюся пелену одиночества и страха прорвался звук — и будто холодные пальцы коснулись спины гвардейца и обратили в лед его кровь. Из наушника его передатчика донесся только один сигнал. Сигнал Булавена! Сигнал, который означал, что здоровяк наткнулся на противника. И еще кое-что — для Ларна нечто даже более ужасное.

Он означал, что враг находится у него за спиной!

Глава семнадцатая

00:37 по центральному времени Брушерока

ОКАЗАНИЕ ПОМОЩИ И УТЕШЕНИЕ РАНЕНОГО

РАЗВЕРЗШИЙСЯ АД ВЫНУЖДАЕТ ЛАРНА ПРИНЯТЬ РЕШЕНИЕ

БЕЗУМИЕ В ПОСЛЕДНЕЙ УЛЫБКЕ ЗИБЕРСА

ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ НАХОДИТ СВОЮ ЦЕЛЬ

Один из орков пошевелился…

Вглядываясь в сгустившуюся над нейтральной полосой тьму, одиноко стоящий Зиберс не был уверен, произошло это только в его воображении или он действительно видел, как нога одного из лежащих перед ним трупов дернулась. И тогда Зиберс решил, что будет лучше, если он наверняка будет знать, что тварь мертва. Встав рядом с неподвижным телом на колени, он осторожно вытащил из ножен боевой нож и ловким движением разжал им расслабленные челюсти орка. Не произведя ни звука, он вонзил лезвие в самое уязвимое место на нёбе орка по самую рукоять, чтобы достать до мозга. Затем он вытащил клинок и, бросив быстрый взгляд на другие валяющиеся вокруг него трупы, задал себе вопрос, не стоит ли ему так же поступить и с ними.

«Я проделаю то же еще с тремя, — подумал он и, вытерев окровавленный нож о штанину форменных брюк, пополз к следующему телу. — Так их у меня будет четыре, и я вновь привлеку к себе удачу, как бы этот ублюдочный салага мне все ни портил!»

— Помогите! — услышал он чей-то шепот на готике, когда, стоя на коленях, уже склонился над телом второго орка.

Напуганный Зиберс обернулся и увидел, как чья-то рука вяло поднялась из ближайшей к нему груды тел. Подобравшись ближе, он разглядел в переплетении зеленокожих рук и ног человеческое лицо и сразу понял: это один из гвардейцев с десантного модуля, который, смертельно раненный, до сих пор оставался лежать на нейтральной полосе, все еще отчаянно цепляясь за свою жизнь.

— Пожалуйста… помогите!.. — снова взмолился гвардеец, и на этот раз его слабый голос отчетливо прозвучал в тишине, так что Зиберс был вынужден его заглушить, крепко зажав ладонью рот.

Видя, как умоляюще хватается человек за полы его шинели, Зиберс внезапно почувствовал прилив отвращения и ярости при мысли о том, что еще один салага ставит его жизнь под угрозу.

«Ничего не поделаешь, — подумал он, вновь всаживая в беззащитную плоть свой нож. — Его слишком далеко забросили, чтобы он мог жить дальше! Да и он бы привлек к нам орков со всех сторон, если бы я его не успокоил».

Увидев, что вытянутая вверх рука бессильно упала, а предсмертные судороги гвардейца утихли, Зиберс вытащил нож и вновь повернулся к оркам. Гвардеец не в счет, решил он. Тот не был частью его первоначального замысла, а значит, Зиберсу, если он хотел привлечь к себе больше удачи, оставалось разделаться еще с тремя орками.

И тут он вдруг услышал сигнал. Пронзительный сигнал в наушнике своего передатчика. Это болван Булавен, должно быть, попал в переплет!

Первое мгновение Зиберс хотел оставить его на произвол судьбы. Он недолюбливал Булавена, как, впрочем, и всех других варданцев. Теперь не составляло труда улизнуть в сторону своих позиций и потом сказать, что в темноте сбился с пути и потерял остальных. Однако так же быстро он вынужден был эту идею отбросить. Если бы Булавен или кто другой из их группы вдруг выжил и решил, что он сознательно оставил их здесь умирать, его, не задумываясь, подорвали бы гранатой. Нет, к каким бы последствиям это ни привело, будет лучше, если он попытается спасти шкуру толстяка!

Зиберс вложил нож обратно в ножны и быстрым шагом направился в сторону Булавена. Избрав путь мимо одного особенно большого завала из туш орков, он боковым зрением уловил движение каких-то теней и сразу понял, что напоролся на банду гретчинов, рыщущих по пустоши в поисках целых конечностей. Зиберс вскинул лазган и, пока гретчины стояли в замешательстве, выстрелил, поразив в грудь ближайшую к нему тварь. Он тут же снова нажал на спусковой крючок и, выпустив с полдюжины лазерных лучей, подстрелил еще двух гретчей, чем обратил в бегство остальных. Продолжив свой путь, Зиберс вновь ускорил шаг, но тут услышал у себя за спиной энергичные шаги, хлюпающие по грязи, которые сопровождались приглушенным урчанием моторов. Обернувшись, он разглядел во тьме возвышающуюся над ним грозную тень и понял, что день, которого он боялся все эти месяцы, наконец настал.

Удача, на которую он так рассчитывал, в эту ночь все же закончилась…

— Отходим! Повторяю: отходим! — надрывно прокричал в наушнике голос Давира, когда Ларн уже слышал звук выстрелов и ему казалось, что вокруг него разверзается ад. — Всем назад! В траншеи!

Затерянный во тьме, но все еще предоставленный самому себе, Ларн повернулся, чтобы двинуться туда, где, как ему казалось, должны были находиться позиции людей. Неожиданно он увидел, как где-то далеко справа выстрелы лазгана прорезали темноту чередой белых трасс.

— Помогите! — услышал он в своем передатчике полный страха и боли крик Зиберса. — О Император, он схватил меня!.. Кто-нибудь… помогите!

Не зная, что делать, Ларн на краткий миг будто прирос к земле. Однако затем, когда крики Зиберса в его наушнике переросли в один нечленораздельный вопль, он все же принял решение. Выбрав направление, откуда только что сверкнули лазерные лучи, юноша бросился бежать, порой спотыкаясь и перепрыгивая через трупы орков, которыми был усеян весь его путь, пока он сломя голову несся на помощь товарищу. Разглядев впереди две неясные, сливающиеся во тьме фигуры, Ларн подбежал ближе, как оказалось, лишь для того, чтобы стать свидетелем ужасной сцены. Он увидел, как Зиберс с распоротым животом и вываливающимися оттуда кишками отчаянно машет руками, подергиваясь в бессмысленных конвульсиях, а огромный орк, одной рукой держа несчастного как марионетку, другой, орудуя жужжащим цепным мечом, продолжает терзать его плоть. Отбросив затем тело Зиберса как тряпичную куклу, орк повернулся и, увидев Ларна, сделал несколько шагов в его сторону.

На огромном туловище чудовища был повязан забрызганный кровью фартук, а поверх его правого глаза был закреплен окуляр с сильной линзой. Заметив в звериных чертах ужасного монстра любопытство, Ларн тотчас понял, что перед ним, должно быть, один из тех хирургов, о которых ему рассказывал Учитель. Инстинктивно вскинув лазган, Ларн выстрелил, чтобы не допустить его приближения. Первый заряд ушел в сторону и поразил одну из туш, лежащих на земле за спиной чудовища. Поправив прицел, Ларн выстрелил снова и попал монстру в брюхо. Затем еще — теперь в грудь. Снова — на этот раз в плечо. Снова! После попадания в лицо лазерный луч на мгновение вспыхнул ярче, поскольку прожег линзу в окуляре. Однако, сорвав с себя расплавленный прибор и не обращая внимания на выжженную глазницу, теперь уже слепой на один глаз орк продолжал идти на Ларна, сколько бы тот в него ни стрелял. Казалось, его ничем не остановить — монстр был так же привычен к собственной боли, как и к предсмертным мучениям своих жертв. Цепной меч становился все ближе и ближе, а завывание его было столь же яростным, сколь яростным было желание его владельца опробовать режущую кромку на теле гвардейца.

И тут спасение, в которое уже не верилось, пришло с совсем неожиданной стороны. Словно из ниоткуда, из темноты за спиной орка появился Зиберс. Ларн видел, как с диким криком тот запрыгнул монстру на спину и обеими руками схватил его за шею. У Зиберса была ужасная рана, и, когда чудовище попыталось его с себя стащить, из распоротого живота несчастного клубком вывалились кишки, которые тут же размотались и стали отвратительно волочиться за ним по земле. Глядя на Ларна, в безумии, порожденном болью, Зиберс вдруг улыбнулся и, издав сумасшедший, кровожадный рев, торжествующе поднял над головой руку. Увидев, как сверкнули на его пальцах с полдюжины колец, Ларн понял, что безумец, должно быть, вырвал чеку из каждой гранаты, что висели у него на поясе.

Как только Зиберс с орком исчезли в сверкании и грохоте взрывов, ударная волна повалила Ларна на спину, а когда он, шатаясь, поднялся, то обнаружил, что плотность стрельбы вокруг многократно возросла. Просторы нейтральной полосы будто ожили от рассекающих воздух пуль, поскольку орки, теперь уже окончательно проснувшись и не найдя себе цели, стали палить наугад со всех своих позиций. Бросив последний взгляд на место взрыва и убедившись, что для Зиберса все равно уже ничего не сделать, Ларн повернулся и в надежде найти укрытие побежал в сторону своих позиций… Но, как оказалось, для того только, чтобы упасть, не сделав и десятка шагов, даже не поняв сперва, что его подстрелили.

Солнце медленно поднималось на востоке, и рассвет своими первыми красными лучами, как пальцами, стянул пелену тьмы с мрачных и грозных очертаний Брушерока на горизонте. Оставаясь лежать на нейтральной полосе, на том самом месте, где он упал, получив ранение, Ларн поднял глаза и, глядя на светлеющее небо, подумал, что, вообще-то, ему следовало бы опасаться солнца. Ведь чем интенсивнее свет, тем скорее орки смогут засечь его со своих позиций. Но если прежде такая перспектива вселила бы в него тревогу, а возможно, и ужас, то теперь подобные переживания его покинули навсегда. Наоборот, лежа на спине и созерцая восход, Ларн пребывал в состоянии полного покоя. Он наблюдал за небом и был сейчас всем доволен.

«Я продержался пятнадцать часов, — подумал он, лишь к рассвету сумев ответить себе на вопрос, который мучил его всю ночь. — Теперь уже даже больше, раз восходит солнце. И этим я доказал, что все они были не правы. Я опроверг статистику. Я выжил в этом проклятом месте. Я прошел испытание. Теперь оркам меня не убить, ведь законы, которые управляют этим чудовищным городом, не позволят им сделать это».

Убежденный, что судьба решила в его пользу и что теперь только вопрос времени, когда кто-то придет ему на выручку, Ларн устроился поудобнее и стал ждать. Весь его страх прошел. С ним ушло ощущение одиночества, а затем беспокойство и отчаяние — их место заняло все усиливающееся чувство безмятежности и покоя.

За последние пятнадцать часов он столкнулся с худшим, что мог предложить ему этот страшный город. Но теперь все кончилось, и он навсегда от этого свободен. Свободен от сомнений. Свободен от тревог. Свободен от всех своих страхов. Он даже больше не ощущал холод. Ему было хорошо и тепло. Он прекрасно себя чувствовал. Он ведь продержался свои пятнадцать часов! Он выдержал! Он доказал себе и остальным! Это место больше не сможет ему навредить. При этой последней счастливой мысли Ларн улыбнулся, спокойно закрыл глаза и погрузился в глубокий сон. Последние обрывки мыслей, как срываемые ветром сухие листья, один за другим стали покидать его сознание, и внутренняя беседа, которая никогда не умолкала у него в голове, теперь постепенно затихла. Умиротворенный, он в последний раз вздохнул, и сердце, бившееся все медленнее, наконец остановилось.

Потом была только тьма.

Алекс Хаммонд Милость Императора

ВЫСОКО ВЗМЕТНУВШИЕСЯ ЯЗЫКИ ПЛАМЕНИ отбрасывали длинные тени в хранилище. Холодный пол под ногами доставлял ему неудобства. Изящные лёгкие одежды облегали его тело, давая немного тепла. Стрек пристально вглядывался во тьму, напрягая зрение, чтобы разглядеть что-нибудь во мраке. Глухая тишина вокруг задушила всё, что пыталось нарушить спокойствие.

Шум. Стрек обернулся, его сонные глаза всё ещё пытались найти точку опоры среди мерцающих теней.

Огни вспыхнули, сложившись в чудовищную жизнь. Тёмные углы сократились, показывая форму комнаты. Высокая арочная конструкция поддерживала потолок на невообразимой высоте. Сверкающие стальные трубы направляли огни в зал, их свет выявил человека в чёрном пальто, усеянном военными медалями. Мягкое гудение стало очевидным, оно всё время было здесь, отзываясь эхом через залы.

Темноглазый человек со священной инсигнией Культа Императора, закутанный в пальто, приблизился. Огни увеличились, проливая свет на огромный словарь, в обложке которого горела имперская печать. Тёмный человек вышел вперёд и открыл книгу, страницы которой отразили мерцающий свет на его лицо. Стрек всмотрелся в свои собственные глаза. Залы изверглись огнями. Гудение выросло до пронзительного и резко вернуло Стрека в сознание, в воющую зону боевых действий.

Визжащая атака сирен. Узкая кровать. Болт-пистолет в руке. Стрек встал, пригладил свою комиссарскую униформу, надел фуражку на голову и помчался наверх, к своему командному посту.

НЕПОДВИЖНОСТЬ. СТРЕКОТ больших насекомых этого мира остановился, когда началась бомбардировка. Лейтенант Лоунс видел их разноцветные трепещущие крылья, похожие на витражи, когда эти существа отчаянно бросились между раздутыми мангровыми деревьями.

— Умные как кошки, — прошептал Лоунс молодому гвардейцу рядом с ним.

— Сэр?

— Эти насекомые умны как кошки, солдат, — Пара калейдоскопических крыльев порхала рядом с головой человека. Гвардеец поднял свой лазган.

— Спокойно, сынок. Оно просто хочет посмотреть на тебя.

Ольстар Прайм. Недавно основанная имперская колония в ни занятом районе космоса, на планете джунглей, богатой глубоко залегающими рудами и петро-эфирами. Лейтенант Лоунс и его взвод были переведены на неё с Катачана. Похожий климат, похожий ландшафт — Верховное Командование полагало, что они прекрасно помогут в обороне основной колонии. Проблема состояла в том, что для этого им требовалась поддержка на земле, прикрывающий огонь и серьёзная артподготовка, которые последним функционирующим подразделениям Пятого Валийского Гвардейского полка и местных гарнизонов Ольстар Прайм было трудновато предоставить, когда слово "Эльдар" прозвучало в эфире.

Приказы понятны. Мы здесь, чтобы уничтожить их командира и ослабить позицию.

— Местный гарнизон и колонисты попытаются сохранить большую часть сил в бухте, — прошептал Лоунс взводу, сгрупиррованному на мелководье в мангровых зарослях. Высокая температура и туман покрыли мускулистые руки и боевые ножи блестящей влагой.

— Так это слухи или правда? — спросил сержант Штерн, сбивая насекомое с рюкзака тыльной стороной своей огромной ладони.

— Да, мы встретились с эльдар. Хотя с ними ещё никто не вступил в контакт, возможно из-за их технологий, они определённо там. Дьяволы-чужаки перепугали колонистов, а местные оборонительные силы не испытывают жажды битвы — хотя противостояние с их колдовским оружием меня тоже не привлекает.

— Сюрикеновые катапульты, сэр?

— Извини? — Лоунс обернулся, разглядывая своих людей.

— Сэр, — это был новый гвардеец, молодой оптимистичный парень с коротко стриженными волосами. — Сюрикеновые катапульты, они используют магнитные импульсы, чтобы вести огонь вращающимися дисками.

В притворном ужасе Лоунс сотворил в воздухе религиозный символ. "Не знал, что среди нас есть эксперт по эльдарам. Что ты за еретик?" Он рассмеялся и облако насекомых поднялось с папоротников вокруг него. "Приятно иметь тебя рядом." Даже тихого смешка не раздалось от взвода. Они испытывали тревогу, и Лоунс знал это. "Будем делать всё чисто и у нас получится, во имя Императора. Мы все встретимся в базовом лагере."

Каждый Боец Джунглей захватил предплечье своего ближайшего товарища в коротком тихом жесте братства.

— Хорошо, — Лоунс отпустил руку молодого солдата. — Давайте выдвигаться.

Они перемещались по пояс в высокой воде, игнорируя странные движения рядом с ними. Бойцы Джунглей Катачана достигли высокого мастерства в этом — как и в ещё по меньшей мере четырёх стилях боя без оружия и во владении широким спектром оружия.

Выпуклые мангровые деревья стояли неподвижно, единственные, кому хватило разума не пытаться двигаться в этом болоте. Лоунс вёл свой взвод в укрытие в заросли обмотанных виноградной лозой деревьев. Колючие стволы царапали обнажённую плоть бойцов. Коктейль боевых наркотиков позволял не замечать ничего, кроме самых тяжёлых повреждений. Многие бойцы пережили этот день благодаря сильнодействующим составам имперских химиков.

Всплеск в воде слева от взвода привёл отточенные рефлексы в действие. Незаметный, как наступление ночи, Штерн поднял лазган. Лоунс схватил инфракрасный оптический прицел и посмотрел через него. Стройный силуэт эльдар с длинным рифлёным похожим на пистолет оружием, привязанным ремнём к его стальной броне. Он изящно перемещался по воде, болото казалось почти не мешало ему. Мягкие негармоничные звуки, похожие на неземной ветер, исходили из респиратора чужого. Двое, трое… всего четверо. Незамеченный ими, Лоунс решил атаковать, имея численное превосходство. Люди всё-таки испытывали трепет, оказываясь в зоне видимости эльдар.

Три быстрых жеста командира, и взвод начал действовать. Лоунс вытащил две гранаты и поставил время срабатывания побольше. Они плеснулись в воду позади двух эльдар. Один подошёл поближе к ряби на воде и посмотрел вверх, пытаясь понять, откуда они прилетели. Второй слишком опоздал. Фраг-гранаты громко взорвались в болоте. Горящая броня и пригоревшая к металлу плоть плеснулись в воду рядом со взводом Лоунса. Волны помчались в роще. Бойцы Джунглей нырнули в плотный дым гранат, когда оставшиеся эльдар выпустили жужжащую смерть из сюрикеновых катапульт.

Древесная кора и горящая листва упали в тихий мир болота, когда Лоунс плыл по мелководью к не ждавшим его эльдар. Половина его взвода следовала за ним, респираторы испускали пузырьки воздуха на поверхность — единственный признак их передвижения. Лоунс с вращающимся цепным мечом вырвался из воды, и его взвод последовал за ним, лазганы выпустили короткие очереди в скопление бронированных войнов вокруг них. Острые зубы механического меча Лоунса врезались в эльдар, удаляя запястье и оружие одним текучим движением.

Чужие отступили перед лицом численного превосходства Бойцов Джунглей, останавливаясь позади самого высокого среди них, одетого иначе, в плавные одежды и странный удлинённый шлем. Пара глазных гнёзд пылала зелёным огнём. Эльдар в облачении поднял руку. Брызги маломощного лазерного огня оставшихся эльдар соединились в один массивный заряд, который разметал Бойцов Джунглей. Штерн и ещё четверо упали от этого луча, опознавательные знаки и плоть сплавились воедино. Остаток взвода выбрался из огня и нашёл сомнительное укрытие за тем, что осталось от мангровых деревьев.

Поле битвы затихло.

— Их лидер, он… он псайкер. — запинаясь, сказал новый гвардеец Лоунсу.

— Я тоже так думаю, сынок, — Лоунс с мрачным лицом боролся, стремясь подавить наркотики в его крови, которая кричала ему броситься в смертельную битву против эльдар. — Это не имеет значения. Они все одинаковые, когда мёртвые.

ЗА ЧИСТОТУ Империума, в деянии и разуме. Сделай моё тело машиной войны. Пусть храбрость будет моим союзником и никогда не оставит меня, даже в самый тёмный час. Проливать кровь во имя Императора — это слава, страх — это смерть храбрости и моя смерть.

Комиссар Стрек закончил молитву и посмотрел из огневой базы в джунгли под ним. Модуль плыл по мелководью, сверкающему от ослепительно ярких вспышек лазерного огня, которые лишь показывали новые смерти имперских гвардейцев. Крики умирающих эхом отзывались через низкие горных хребты. Многие из Валийского Пятого погибли в битве за Императора сегодня. Мёртвые теперь были в своём царстве и имели собственных судей. Это было не для Стрека — судить мёртвых, его задачей было контролировать живых и видеть, что они показывают храбрость в сражении. Суть его обязанностей кратко выражалась так: духовное руководство необходимо. Привейте храбрость и осудите страх. Победа не важна.

Ракета просвистела в воздухе и столкнулась с бронёй стального плато, на котором стоял Стрек. Комиссар схватился за перила, но они оторвались, подвергнутые коррозии в местах стыка. Стрек покатился назад к краю платформы. Внизу под собой он смог разглядеть, что мерзкие эльдар близко. Линия баз, которые действовали как основная защита в запутанных джунглях, была сломлена. Жилистые руки Стрека напряглись, мускулы задрожали, когда он подтянулся на платформу.

Комиссар спотыкался о курящиеся обломки нижних уровней базы, проверяя тела, и осуществлял Милость Императора к тем, кто не мог быть спасён. Он собрал оставшихся солдат под главными опорами огневой базы. Ужас бился в их глазах, трясущиеся руки побросали лазганы на пол. Из-за дыма они ещё не видели его.

Один из гвардейцев встал и, шатаясь, вышел из бункера. Стрек молился, чтобы он вернулся. Поскольку страх — враг человека. Он останавливает гнев своего орудия и растворяет его возможности.

— Назови своё имя и звание, солдат. — Шатающийся гвардеец повернулся, когда комиссар Стрек выступил из дымящихся обломков.

— Я, ээ, мне нужен медик. — Гвардеец моргал расплывчатыми глазами, когда чёрный мундир и фуражка Имперского комиссара всплыли перед ним.

— Имя и звание?

— Ретнер Ганч, гвардеец Пятого Валийского, сэр. — Он резко опустил плечи, с трудом выдавливая из себя слова.

— Ты знаешь о наказании за дезертирство?

— Не могу сражаться… потерял оружие, потерял пальцы. — Ганч изогнул утолщения на окровавленной культе.

— И для каждого, показавшего спину в сражении, да будет смерть. Поскольку они уже мертвы как оружие для Императора и потеряны для его залов славы. — Когда Стрек произнёс это выражение, гвардеец упал на колени, слёзы потекли из его налитых кровью глаз. — Ещё хуже те, кто показывает страх перед лицом правосудия, поскольку в смерти у них нет ни гордости, ни славы.

Комиссар Стрек поднёс пистолет к голове гвардейца, стоя так, чтобы кровь дезертира не запачкала его одежду.

— Если нам суждено умереть, то мы умрём с храбростью. — закричал оставшимся людям Стрек, повернувшись. Ещё одна ракета ударила базу, прорываясь через пласкритовые и броневые пластины, но он не вздрогнул. — Император вознаграждает тех, кто показывает храбрость. Они присоединятся к нему в его залах и будут навсегда записаны в анналах наших героев.

Стрек смотрел на лица мужчин перед ним. Молодые, никто не старше двадцати, смотрели ему в спину. Серийно выпускаемые шлемы свободно висели на их головах, подгонка почти всегда была несовершенна и требовались фиксирующие ремешки, чтобы обеспечить хоть какую-нибудь защиту. Гвардейцы, тихие, с пустыми глазами, бессмысленно сидели в грязи. Стрек ощутил гнев. Эти люди даже не могли видеть чужаков, напавших на них, и всё же они были в ужасе.

"Разве вы не боитесь умереть как трусы? Нет места для них. Собратья отвергнут их и будут ненавидеть, ведь они не сражались чтобы улучшить человечество. Они лежали от слабости в коленях и оцепеневшие, когда демоническое оружие эльдар приближалось, наполняя трусостью каждую секунду последних моментов их жизней!"

Стрек выстрелил из пистолета в одного из дрожащих гвардейцев. Краткий вопль — всё что от него осталось. Мёртвый человек сполз вперёд, шлем упал в окровавленную скользкую грязь.

Трясущиеся руки сразу же подготовили оружие и начали производить быстрые залпы лазерного огня через огневые щели в оставшихся частях бункера. Обрадованный Стрек встал напротив поддерживающей балки и начал вести огонь в подлесок, молясь, чтобы выстрелы звучали искренне. Он знал, что они окружены. Он мог чувствовать безобразных существ, собирающихся в болоте вокруг них. Сумрак прибывал, они возобновят своё нападение ночью, чужие глаза видели в темноте.

ЛОУНС, СТОЯ ПО КОЛЕНО в болотной воде, дотронулся до своей последней гранаты.

— Они не могут дать нам никакой поддержки. Василиски связаны, обстреливая главные ударные силы эльдар. — сказал новый гвардеец, закрывая консоль коммуникатора.

— Прикрывайте меня, все вы. Очистим это. — Лоунс снял рюкзак и подготовил лазган. — По моей команде.

"Один." Лоунс выдернул чеку гранаты. "Два." Взвод поднял винтовки. "Три." Прорываясь через воду как атакующий зверь, Лоунс побежал по насыпи к эльдар. Взвод стрелял в унисон, лазеры срезали виноградные лозы и зажигали маленькие газовые мешки. Ярость их возобновленной атаки косой прошлась по эльдар. Они перестреляли всех противников кроме эльдар в необычном облачении, броня мёртвых чужаков разрушилась, открывая бледную кожу, блестящую как панцири устриц. Огромный гейзер болотной воды взметнулся в небо. Лоунс почти стоял на своей собственной гранате. В ту же секунду, когда вода изверглась, Лоунс выскочил из укрытия и начал вести огонь по оставшемуся эльдар. Лазерный огонь потрескивал вокруг него. Лоунс бросился на псайкера эльдар, цепной меч посылал быстрые импульсы по его руке. Эльдар поднял свой тонкий посох чтобы парировать удар. Искры потрескивающей энергии плясали вокруг него. Лоунс закрутился внутри электрического водоворота. На волосок от гибели закалённый Боец Джунглей бросил лазган и выхватил боевой нож. Стоя на коленях, Лоунс ткнул простым лезвием в сторону эльдар. Поле рассеялось. Цепной меч разбил драгоценные камни и ячейки брони. С хлопком, похожим на взрыв вакуумированного сосуда, псайкер погиб.

БОЛОТО ВЫЛО звуками ночных существ, их пронзительные, отрывистые голоса бились в воздухе негармоничным перезвоном как крошечные молоточки. Шум немного утешал Стрека. Он слышал, что эльдар обладают острыми чувствами и непревзойдённым слухом. Эти ночные звуки могли помешать им. Как будто в ответ в темноте прозвучал выстрел, и визги остановились, только чтобы начаться снова через несколько секунд. Стрек усмехнулся. Он давно научился получать удовольствие от боли врагов.

Оставшиеся люди его команды беспорядочно лежали в разрушенном бункере. Опустив глаза, все сидели, размышляя о своей судьбе. Некоторые просматривали личное имущество, которое они хранили: цветные банданы из родных миров, прощальные подарки возлюбленных, всякие безделушки и подарки на память. Другие просто уставились в грязь, или дрожали в болотной воде. Лишь некоторые разговаривали. Стреку пришло в голову как далеко направили этих людей чтобы защищать эту покрытую джунглями планету. Они прибыли из далёкого мира Валис чтобы погибнуть вместе, защищая большее дело. Власть Императора была безграничной. Он вознёс мольбу, чтобы Великий Единственный улыбнулся им сегодня.

Стрек приказал своим людям беречь энергетические батареи. Пока кто-нибудь не сможет хорошо прицелиться в эльдар, никто не должен был стрелять. Тихий как коса смерти вращающийся диск со скоростью света проскользнул в бронированную оболочку и ударил ближайшего к Стреку человека в голову. Его лицо превратилось в кровавое месиво, он умер до того как смог закричать.

Гвардейцы дико стреляли в темноту. Лазерный огонь освещал бункер несколько секунд.

"Нет! Стреляйте куда и я, — прокричал Стрек. — Стреляйте вслед за мной!"

Люди по-прежнему стреляли во все стороны. Волна вражеского огня охватила бункер и поразила ещё больше гвардейцев. Конечности отделялись, крики прекращались. Их дикий огонь лишь раскрывал их позиции. Вспышка осветила двух эльдар, мчащихся вперёд из тёмного укрытия среди мангровых деревьев. Ноги едва плескали мелкую воду, они двигались с ужасающей грацией, длинные волосы дико росли из твёрдой брони, сделанной из волшебных материалов. Цепные мечи визжали, они обрушились на обнаруженных гвардейцев, проходя сквозь плоть и кости как через воду.

Стрек повернулся и направил болт-пистолет на резню. Люди падали от парных, двойных криков ужаса, посылаемых другими бегущими.

"Держать позиции! За Императора!" Стрек свалил одного из эльдар, три выстрела пробили зловещий шлем чужого дегенерата. Бойняна секунду остановилась. Оставшиеся эльдар вытащили вращающиеся лезвия из тел мёртвых людей и осмотрели комиссара сверху-донизу пылающими зелёными глазами своих шлемов.

"Сила Императора будет со мной!" Стрек выплюнул кровь когда разрывные заряды вылетели из его пистолета, сотрясая руки и отбрасывая его назад. Чужак высоко прыгнул, уходя от выстрелов комиссара. Снаряды взрывались под крышей бункера, каждый всё ближе к молниеносному эльдар, плывущему по воздуху. Стрек упал в грязь, ослабевшие конечности били по земле, когда эльдар метнулся к нему, спаренные лезвия он держал над головой как матадор. Стрек толкнул дрожащего гвардейца к эльдар, и тот свалил его, даже не замедлившись. Выстрелы закружились вокруг панциря его противника. Стрек устремил молитву Императору.

Эльдар нырнул к Стреку, от его серной теплоты образовывался пар. Комиссар моргнул в ожидании боли. Большего времени и не потребовалось. Открыв глаза, Стрек посмотрел вверх и увидел дрожь смертельной судороги противника. Он висел на конце большого, грубого цепного меча. Выгравированные вдоль лезвия слова гласили: Катачан IV.

Лейтенант Лоунс, суровое лицо которого было покрыто потом, посмотрел вниз на комиссара: "Показалось, что вы были окружены".

ПОТРЕБОВАЛОСЬ НЕМНОГО времени, чтобы отнести мёртвых в укрытие и перегруппироваться в протекающем стальным бункере. Половина укрепления была разрушена, открывая одну сторону, и Лоунс приказал двум Бойцам Джунглей заблокировать этот проход любыми булыжниками, который они смогут достать и использовать так, чтобы их при этом не подстрелили.

— Почему они пропустили вас, лейтенант? — спросил комиссар Стрек, разглядывая Катачанского командира.

— Ложная надежда. Вы продержались долго, думая что вы будете спасены, — Лоунс продолжил перевязывать руку гвардейца. — Нас здесь всего пятеро. Недостаточно, чтобы вас вытащить.

— Мы обречены? Вот что вы думаете, лейтенант? — Стрек посмотрел в глаза Катачанца.

Лоунс встал и указал на столпившихся несчастных людей. — Нет, это то, что они думают, — Он усмехнулся комиссару. — Я бывал в ситуациях и похуже.

— Правда?

— Ну для начала это не тираниды.

Стрек повернулся спиной к Катачанцу и посмотрел через тёмное отверстие в стене бункера. — Я буду ждать до рассвета прежде чем скомандовать атаку. Мы будем сражаться здесь. Слава Императора поможет нашей борьбе.

— Они не позволят нам продержаться до рассвета. Они расстреляют этот бункер до основания, прежде чем позволят нам увидеть их позиции. Мы должны поставить ловушку, выманить некоторых и уходить отсюда. — ответил Лоунс. Комиссар повернулся к нему лицом.

— Вы думаете, что когда Великий Единственный сражался с предателем Гором, он предлагал создание ловушки чтобы "выманить" к смерти. С одной лишь волей он победил злодея, не просто трюками. Он не был…

Лоунс покачал головой. — Комиссар. Сэр. Я не подвергаю сомнению доктрину, скорее пытаюсь вытащить моих людей и вас отсюда живыми. Слава может подождать до следующего дня.

— Слава должна быть единственной целью каждого человека, каждый день. Его разум это храм, а тело — оружие на службе Императору.

Лоунс посмотрел на крышу, а затем на Стрека стальным проницательным взглядом. — Я очень не хочу говорить этого, сэр, но этот конкретный храм должен быть признан негодным — а у всего оружия Императора заканчиваются боеприпасы.

ПРИГОТОВЛЕНИЯ ЗАНЯЛИ всего несколько мгновений. Лоунс и его люди пробежались из бункера и обратно, пригибаясь к земле как крабы. Другие принесли детонационный кабель который они протащили по земле от сгоревшей огневой базы. Комиссар Стрек наблюдал за этим, выражение его гранитного лица было угрюмым. В голове он проиграл различные возможные действия. Из глубин памяти, в которые он не проникал несколько лет, он вытянул фрагменты доктрины и обучения, и прецеденты. Восстание на Утаре III, кровавое безжалостное подавление, Милость Императора для тех чьи разумы были смертельно утомлены. Стрек сформулировал, предусмотрел и подготовил суждение, тёмные глаза ничего не сказали бы тем, кто посмеет взглянуть комиссару в лицо.

Только один человек смог. "Комиссар, мы уже готовы, благодарение Императору", — прокричал Лоунс из ненадёжной позиции на крыше бункера.

Стрек встал сзади. Катачанцы на скорую руку установили несколько гранат в слабых точках в грудах щебня около внешних стен бункера.

— В том конце обшивка имеет двойную толщину, — сказал Лоунс, указывая. — Все люди там.

— Что именно вы предлагаете нам сделать, лейтенант? — спросил Стрек с насмешкой.

— Мы установили взрывчатку снаружи. Этот бункер сейчас одна большая граната, — Даже Стрек слабо вздрогнул при этом сравнении. — Всё что нам нужно это выманить их и позволить ей взорваться.

— Как вы предлагаете нам сделать это?

— Сдайтесь, — усмехнулся Лоунс.

— Ксеносы еретики известны тем, что не берут пленных.

— Вот именно.

— Я НЕ ВИЖУ их приближения. — Джунгли безмолвствовали в ярком свете рассвета.

— Ты не заметишь их, пока они не подойдут достаточно близко чтобы убивать. — сказал Лоунс тихо. Он продолжил смотреть наружу из бункера, прицел лазгана следил за молодым гвардейцем. Маленькая фигура перемещалась вперёд к краю зоны, свободной от деревьев и кустарника, нервно оглядывая всё вокруг.

— Они быстрые, сэр.

— Я знаю, сынок. Именно поэтому я послал тебя туда. Твои рефлексы заставили бы Департамент Муниториум рассмотреть твое направление на специальные тренировки. — Лоунс тоже нервничал. Он не мог разобрать никакого движения в слабом свете пробуждающегося дня.

— Вы так думаете, сэр? — Гвардеец опустил свой белый флаг на мгновение, когда оглянулся через плечо.

— Смотри в оба, солдат.

— Итак? — прозвенел голос Стрека в бункере.

— Пока ничего, комиссар, — Лоунс резко тряхнул головой, пот пропитал бандану и начал стекать в глаза. — Напряжённо, не так ли?

— Вы должны быть уверены, что ваши люди готовы, а я позабочюсь о своих. — Стрек повернулся к нему спиной и зашагал к своей свите.

Лоунс двинул рукой и три оставшихся Бойца Джунглей поползли вперёд, пригибая головы. "У нас есть сюрприз, — прошептал Лоунс своим людям. — Может быть нас и превосходят численностью, но мы бывали в гораздо худших ситуациях и выжили. Пройдите через это и я попробую сделать так, чтобы нас направили в Сегментум Солар, поближе к дому".

Голос Стрека звенел в бункере, когда он шёл вдоль линии нервничающих имперских гвардейцев. "Страх — удел слабых и недостойных. Нет никакой славы для тех, кто побежал из битвы или не может поднять оружие в гневе. Те, кто придёт после вас, будут помнить этот день, если вы будете драться с доблестью. Нас превосходят численностью — этой планете предназначено быть взятой. Здесь слишком много непристойных врагов Императора и слишком мало его слуг, — Стрек вынул копию Имперских Законов из пальто. — Я твёрдый человек но я даю вам моё благословение потому что это того стоит. Для каждого потерявшего…"

— Лейтенант! Они идут! — прокричал гвардец снаружи, во весь опор мчась к бункеру.

— Продолжай махать флагом! — завопил Лоунс, показывая это действие жестами. Тонкий высокий силуэт, быстро перемещающийся среди деревьев, прицелился в молодого гвардейца. Лоунс потянулся и схватил бегущего солдата за отвороты, втянув его в безопасную зону. Дюжина сюрикенов вырвала белый флаг из руки гвардейца, кромсая его напротив толстой бетонной стены.

Отточенные рефлексы пришли в движение, один из Бойцов Джунглей поднял лазган и поразил чужого единственным выстрелом. Его обожжённая броня слабо пылала в свете рассвета, когда он упал в болото как срезанный бамбук. Катачанец отступил от открытой части бункера, производя точные выстрелы по атакующим эльдар, когда они пересекали участок земли, свободный от деревьев и кустарника.

"Всем отступать… и молитесь, чтобы это сработало", — Лоунс схватил маленькую контрольную панель, на которую было нанесено двадцать линий. Первая нечеловеческая фигура показалась в дверном проеме бункера.

"Ложись!"

"Император защитит нас!" — закричал Стрек, когда Лоунс хлопнул рукой по панели.

Поток воздуха, похожий на происходящий в глубоком космосе при внезапной разгерметизации воздушных замков, потянул имперских гвардейцев, собравшихся в бункере. Люди кричали и кровь взрывалась из барабанных перепонок, когда взрыв бушевал в ограниченном пространстве. Пламя помчалась к солдатам и подожгло нескольких. Лоунс схватил храброго молодого гвардейца и бросил его горящее тело на землю, накрывая его чтобы сбить пламя. Комиссар Стрек кричал молитвы Императору, когда огонь поднялся выше.

Затем наступила тишина.

СТРЕК ПЕРВЫМ открыл глаза. Глубокие прорехи в крыше бункера испускали лучи света в забитую пылью темноту. Страницы его священного писания лежали и горели вокруг его изнемогающего тела.

Комиссар поборолся со своими ногами и, шатаясь, вышел через пробитое отверстие в тёплый воздух рассвета. Он был заполнен резким металлическим запахом горящей стали, охватывающим края ноздрей. Дюжина эльдар лежала на земле, некоторые шевелились, другие лежали неподвижно. Стрек споткнулся об одного из чужаков, его ноги били прижаты к земле стальной балкой. Эльдар бесполезно трепыхался под балкой, кровь свободно бежала на землю, отсчитывая минуты его жизни. Стрек упал на колени и схватил шлем существа, раскачивая его из стороны в сторону, ослабляя его крепления. Эльдар слабо ударил Стрека, по-детски мягко пытаясь сбить его на землю. Стрек откинулся назад, когда шлем пошёл свободно, открывая бледную белую кожу ксеноса.

"Еретическая мразь, — задохнулся Стрек. — Лицо как у человека!" Стрек поднял болт-пистолет и поднёс его ко лбу эльдар. Чужой закрыл глаза и сидел, не двигаясь. Стрек, удерживая оружие, подтянул себя к его ногам, используя придавившую эльдар балку. Существо закричало глухим бездушным голосом. "Для тебя нет жалости, дегенерат".

"Комиссар, ложись!" — Лейтенант Лоунс внезапно появился из бункера, в каждой его руке был лазган. Стрек осмотрелся и увидел других эльдар, мчащихся из теней джунглей, рифлёное оружие было направлено на него.

Стрек упал назад и прикрылся телом эльдар как раз когда огненный вал вращающихся дисков ударил в то место, где он только что находился. Лоунс произвёл залпы обжигающего лазерного огня из обоих стволов. Они сжигали броню эльдар, проникая глубже в мягкую плоть под ней. Жужжащий сюрикен порезал руку Лоунса. Реагируя на язвительную боль, закалённый воин упал на живот, укрываясь.

"За Императора!" — воскликнул Лоунс из лежачего положения, размахивая рукой высоко в воздухе.

Оставшиеся имперские гвардейцы открыли огонь из разрушенного бункера, служащего слабым укрытием. Их выстрелы вспыхивали в перегретом воздухе, попадая в эльдар и в грязное болото. Из зарослей Бойцы Джунглей Лоунса вели огонь из всего, что у них было. Стрек не видел как они двигались через мангровые заросли чтобы отрезать путь отступления эльдар. Гранаты выбросили комки болотной грязи в воздух, опрокидывая эльдар.

Лоунс стремительно двинулся вперед, пряча один лазган и высвобождая цепной меч. Раненный эльдар двинулся на Лоунса из болота. Его цепной меч кружился близко к голове Лоунса, металлические зубья бросали грязь ему в лицо. Лоунс поднял собственный меч против меча эльдар. Существо провело быструю последовательность ударов по Катачанцу, Лоунс отражал каждый точным движением. Он отразил последний удар эльдар цепным мечом, подвёл свой лазган к груди чужого война и выстрелил. Сила выстрела отбросила эльдара назад в грязную воду, его цепной меч всё ещё вращался, когда он дёргался в смертельных конвульсиях.

Лоунс заметил грязную униформу комиссара среди мёртвых эльдар.

— Вы ещё живы, комиссар? — спросил Лоунс, оттаскивая тело эльдар от Стрека.

— Я не побегу. Помоги мне встать на ноги и позволь мне сражаться ради славы.

— У вас контузия. Вы сможете сражаться лишь через некоторое время.

— Дай мне сражаться, — пролепетал Стрек, кровь сочилась из его ушей и рта.

— Вы едва в состоянии стоять. Вы лучше послужите Императору если выберитесь отсюда живым, сэр. Мы должны отступить.

Лоунс поднял комиссара на плечо и начал, пошатываясь, идти по болотным кочкам, удаляясь от битвы. Стрек бесполезно стрелял из пистолета в направлении оставшихся сил эльдар.

— Отступаем к основной колонии, — перекричал Лоунс шум сражения.

— Нет! — закричал Стрек. — Мы удерживаем нашу позицию и бьёмся до последнего!

Нестройная толпа, увеличиваясь, двинулась из бункера, некоторые поддерживали других на плечах. Каждые несколько шагов люди должны были укрываться и вести ответный огонь в продвигающихся эльдар. Лоунс шёл в ногу с людьми, прорубаясь через виноградные лозы или большие ветви, которые замедляли их продвижение. После часового форсированного марша, когда ружья на каждом шагу поднимались в страхе перед другими эльдар, гвардейцы достигли основной колонии, ключевой Имперской оборонительной позиции в этом секторе Ольстар Прайм. Лоунс шёл вперёд, неся комиссара на спине, наконец он прошёл под тяжёлыми воротами к строению и упал на колени.

— Как ты смеешь бросать вызов комиссару! — закричал Стрек на Лоунса когда лейтенант встал на колени, пытаясь отдышаться на земле, его лицо побагровело. Комиссар поднялся на ноги, пошатнулся на мгновение и встал прямо. — Как долго мы были вне сражения?

— Всё кончено, Стрек.

— Кончено?

— Выжившие подразделения Пятого возвращаются, мои люди ведут их через джунгли пока мы говорим.

— Они знают путь назад! — отрывисто сказал Стрек.

— Они движутся альтернативным маршрутом.

— Ползя назад на животах как собаки!

— Таким путём мы остались в живых.

— Сегодня вы угрожали моему бессмертию, Лоунс. Я боролся со славой в каждом бою, в который вступал. Я никогда не показывал спину врагу. Я перенёс бесчисленные ранения и остался жив, чтобы сражаться снова за святость человека и честь Императора!

— Оставьте свои проповеди, — сказал Катачанец, качая головой. — Я служу Императору так же, как и вы, но я предпочитаю сражаться, а не умирать как последний дурак, атакуя сотню врагов. Если я найду способ выбирать, я буду, но я не буду умирать в каком-то забытом болоте из-за одной только славы.

— Слава зарабатывается в смерти.

— Слава это то, что она для меня значит.

Комиссар Стрек посмотрел на Бойца Джунглей. Они оба стояли тихо, Лоунс опустил глаза в землю.

— Я собираюсь найти своих людей, — Лоунс повернулся и вышел из строения.

ОН СТОЯЛ, ВОЗВЫШАЯСЬ среди возвращающихся имперских гвардейцев. Битва закончилась, некоторые шли прямо, обессиленные. Даже люди без ранений шли как будто со смертным приговором, их глаза смотрели в землю, тела были почти парализованы страшным решением. При слабых приветствиях прибыли Катачанские Бойцы Джунглей, ведущие гвардейцев через массивные баррикадные ворота. Души Катачана, планеты крайних обитателей, поклоняющиеся Императору, пренебрегая жизнями, были изнурены непристойным преследованием. Для Стрека эти войны были хуже варваров снаружи. Они не сражались ни в каком формировании, не носили настоящей униформы, неправильно использовали оружие и не показали чести в битве. Они не стояли и сражались, а кусали пятки врага как собаки.

Лоунс возглавлял возвращающихся людей, его лицо было строгим, несмотря на проявленный на поле битвы героизм. Его губы не выразили приветствия, улыбка не появилась на лице. Мертвые и живые проходили через ворота. Тела на носилках, накрытые тканями, вскоре были отделены от живых людей, подобно тому как брёвна выбрасывается из моря волнами, они были направлены к моргу и крематорию.

Над всем висел постоянный рёв, когда торговые суда — не связанные иллюзорными понятиями долга и чести — поднимались на орбиту из задушенных беженцами земных портов, заполненных теми, кто мог позволить себе запрашиваемую сегодня цену.

Стрек последовал за Бойцами Джунглей через комплекс. Люди отчаянно носились, как муравьи, нагруженные связками оборудования и провианта. Многие гражданские строения были разобраны, гвардейцы защищали военные установки. Стрек не был удивлён направлением Катачанцев, когда они наконец открыли грубые металлические двери последнего работающего салуна. Женщина, в тусклом свете лишающая себя одежды, выдавала их мотивы.

Так скоро после славы битвы! Стреку было больно от мысли, на что действительно походили эти люди. Едва их тела сделали славную работу Императора, как их слабые души привели их в объятия плоти и алкоголя.

Не понимая по-настоящему, что же он делает, комиссар вошёл через заднюю дверь салуна, сжимая священное писание в руке. Покрытое оспинами лицо бармена побелело, когда агент закона Императора вошёл. Стрек сел среди шума и дыма и начал наблюдать. Он никогда не был в салун раньше; военные дела никогда не давали ему повода для этого.

Женщина двигалась вяло. Стрек предположил, что она отгораживалась от отчаянных, обречённых лица вокруг неё, напоминающих ей собственную судьбу. Катачанцы были более угрюмыми чем раньше. Они пили и смотрели на танец женщины злыми глазами. Стрек посмотрел на их лица. Покрытые шрамами, с глубокими морщинами, они выглядели темноглазыми в очках. Губы двигались в грубых движениях, произнося слова так, что Стрек мог читать по губам даже в грязном тяжёлом воздухе.

Очки. Стрек до сих пор не понимал. Все солдаты пили, кроме одного. Лейтенант Лоунс просто смотрел на стол, в темноту. Стрек рассматривал его. Он опозорил столь многих, ведя их в отступление из битвы. Возможно он осознал свои действия, почувствовал вину трусости. Стрек вновь подумал о ценности трибунала. Это конечно послужило бы прецедентом, но люди, носящие такие же высокие ранги как Лоунс не были освобождены от казни.

Лоунс встал, попрощался со своими людьми и вышел из салуна. Двигаясь за ним, Стрек проталкивался через забитое людьми помещение, все глаза неловко отворачивались за мгновение до его приближения. Стреку было знакомо это поведение — стыд; те, кто хорошо служит Императору знали, что их действия верны и заслуживают только похвалы.

ТРОПИЧЕСКАЯ ЖАРА нахлынула на Ольстар Прайм, высасывая жидкость из каждой поры. Стрек последовал за Лоунсом через строение: Лоунс шагал вперёд, гигантская электростанция, движимая волнами боевых наркотиков, которые всё ещё вызывали дрожь его конечностей, Стрек худой, высокий, идущий в ногу. Лоунс вернулся к спокойному течению мёртвых через ворота колонии. Он ходил среди них, приподнимая каждое покрывало.

Стрек висел сзади и наблюдал, пытаясь проникнуть в побуждения этого человека. Отчёты описывали его как неукротимое орудие, но неоднократно хвалили за по меньшей мере тридцать успешных боевых операций. Он сам видел как Боец Джунглей вёл своих людей и тех, кто присоединился к ним волей судьбы. Он произносил слова верующего и не показывал признаков ереси — но он бросил вызов вышестоящему офицеру и отказался выполнять приказ комиссара. Эти преступления карались смертью, но всё же Стрек был в нерешительности.

Лоунс шёл по "Пути Мёртвых", который колонисты прозвали так за то, что он вёл к установкам мортариума. Помещение, которое могло бы когда-нибудь содержать и его тело, и если не это, то наверняка другая покойницкая в ином тёмном месте галактики. Стрек давно заметил, что посадочные модули имперской гвардии часто содержат морги, как если бы смерть была просто ещё одним элементом сражения, о котором нужно заботиться. Лоунс вошёл и приблизился к линии тел, постепенно двигающихся к печи.

Стрек смотрел как Лоунс продолжал свой мрачный поиск. В конце концов он обнаружил пять укрытых тел, красные банданы были наброшены на них. Лоунс стоял рядом с ними во влажном холоде хранилища. Лоунс достал боевой нож и вытянул левое предплечье, стальные мускулы вздрагивали, когда он наносил пять длинных глубоких порезов на него. Помещая каждый похоронный мешок в крематорий, Лоунс сжигал их. Когда они были поглощены, он втёр часть пепла, произведённого печью, в раны. Ритуал скарификации. Грубый, но не без чести, подумал Стрек.

Стальная кровать в блоке-бараке была следующим пунктом назначения Лоунса. Часть барака, выделенная Катачанцам, была покрыта многими военными трофеями и цветными знамёнами. Это сильно отличалось от той спартанской опрятности, к которой Стрек призывал в своих осмотрах частей Имперской Гвардии. Отвращение Стрека к Катачанским Бойцам никогда не приводило его в эту часть барака. Сейчас он всматривался через окно как вор.

В тишине сумерек Лоунс взял свой лазган и начал разбирать его быстрыми, отрывистыми движениями, каждая рука выполняла собственную задачу. Стрек смотрел, как Лоунс прошёл этот ритуал снова и снова, загипнотизированный симфонией сборки и разборки. Раны солдата ещё кровоточили, но он игнорировал боль.

Стрек наблюдал довольно долго. Он знал, что форма должна быть достаточно податливой, чтобы отливки получались разнообразными. В те дни правосудия Император проверял и перепроверял его действия, каждое особенное, достаточное, чтобы сдержать предателей и еретиков, угрожающих чистоте человечества. Он полагал, что если бы не поступал так, то ход его мыслей стал бы очевидным, а его военные стратегии — бесполезными. Стрек по-прежнему верил, что его навыки следует отточить. Возможно он должен научиться немного большей гибкости в стратегии и в суждении. Должен позволить Лоунсу быть человеком, которым он должен быть, подумал Стрек, позволить ему выбрать форму для отливки, немного грубую по краям. Возможно это было испытание, посланное Императором, испытание его способности рассуждать с верой, смелости использовать для побуждения все священные писания, а не только Знания Наказания и Возмездия. В конце концов разве Лоунс не служил Императору хорошо? Возможно Катачанец не должен быть столь резко осуждён за свои действия.

Стрек давно научился никогда не ослаблять бдительность. Два года назад три имперских гвардейца попытались поднять мятеж, пока он был занят в битве с ренегатом Космическим Десантником. Их бегство было навсегда выжжено у него в уме.

Шелест в кустах около бараков привлёк его внимание. Стрек заметил человека, вбегающего в барак. Неожиданная атака? Приготовив болт-пистолет, он снова посмотрел в комнату. В темноте он увидел две фигуры — Лоунс и вторая, женщина. Стрек вгляделся сильнее, но смог рассмотреть только силуэты. Вспышка света изнутри на мгновение позволила Стреку видеть всё. Торс Лоунса был обнажён, глубокие разрезы и раны были влажными от крови. Сильные оранжевые вспышки исходили от прижигающего устройства, которое применяла женщина.

Когда его раны были обработаны, Лоунс наклонился, чтобы вытянуть рюкзак из-под его кровати. Он носил его через все сражения. Стрек не обратил на это внимания, думая, что внутри рационы или ремонтное оборудование — он знал рассказы о самостоятельности Катачанцев.

Боец Джунглей открыл сумку и подержал её открытой для женщины. Теперь, когда она оценивающе смотрела на содержание сумки, Стрек мог видеть её должным образом. Она выглядела необычно, коротко стриженные волосы в стиле уроженца Катачана, длинный шрам, сбегающий вниз по одной щеке до конца острого подбородка. Парашютное обмундирование и бронежилет показывали, что она не была солдатом, значок торговой гильдии, висящий на её груди — вот всё, что обозначало её принадлежность.

Женщина взяла сумку и начала исследовать её содержимое, тело Лоунса загораживало её от взгляда Стрека. Комиссар быстро тихо обошёл полуоткрытую дверь и обнаружил, что он может полностью видеть комнату.

— Ты поможешь мне и моим людям покинуть это место? — спросил Лоунс.

— Лоунс, как долго ты меня знаешь? — ответила торговец, тщательно рассматривая сумку.

— Долго… с тех пор, когда мы были молоды. Но я знал, что это всего лишь бизнес. Этого хватит для заключительной платы?

— У меня нет времени, чтобы торговаться с тобой, поэтому я соглашусь — но только потому, что знаю тебя, Лоунс.

— И пропуска для всех них.

— У нас достаточно помещений, — повернулась торговец.

Наконец-то Стрек увидел, чем торговал Лоунс: оружие эльдар!

— Лейтенант! — комиссар ворвался в комнату, болт-пистолет был у него в руке.

— Стрек! — Полусобранный лазган лежал на кровати около Лоунса. Он бросился к нему, но его части загремели на стальной пол, проваливаясь через ячейки решётки.

— Лейтенант Лоунс, вы обвиняетесь в дезертирстве и владении еретическим оружием!

— Что?

— Эта отговорка, эти планы сбежать — не работа война. Вы опорочили свое тело как машину Императора. Император дал вам жизнь и вы, в свою очередь, отдаёте ему вашу. Это зона военных действий, и вы запятнали себя незаконной сделкой, — Стрек высказал всё взбешённым речитативом. — Как чемпион Императора вы предаёте всех нас.

Лоунс встал между Стреком и торговцем. — Я делаю то, что лучше для моих людей, как всегда.

— Ваши люди — слуги Императора. Вы — слуга Императора. Обладание таким оружием это ересь, которая наказывается смертью — но стремление сбежать с праведной войны стирает всю честь с вашего имени после смерти. Ваш дух испорчен, вы не можете исправиться. Верьте в Императора, не в объятия женщины! — Стрек поднял пистолет.

— Поберегите силы, Стрек, — сказал Лоунс более спокойно. — Он не заряжен. Я разрядил обойму, когда вы были без сознания.

Стрек всё равно нажал на курок. Ничего не случилось.

Они оба подпрыгнули разом. Стрек бросил пустую обойму из пистолета на землю, выхватывая новую из пояса и вставляя ее в оружие. Лоунс одновременно бросил содержимое сумки на кровать и взял пистолет эльдар, нацелив его на комиссара.

— Это безумие! — закричала торговец, изо всех сил пытаясь встать между ними, но рука Лоунса не пускала её. — Взгляните, комиссар. Я могу взять вас на борт, бесплатно. Я вытащу вас отсюда прежде, чем всё это исчезнет. Это сделка всей жизни.

— Позвольте моим людям уйти, Стрек. Вы никогда не услышите о нас снова, — умолял Лоунс.

— Вы будете приговорены к смерти, — ответил Стрек сквозь сжатые зубы.

— Мой палец на спусковом крючке. Я выстрелю тогда же, когда и вы.

— Моя цель благородна, — комиссар твёрдо держал оружие.

— Также как и моя. Посмотрите, это безумие. Мы оба можем жить.

— И для каждого, показавшего спину в сражении, да будет смерть. Поскольку они уже мертвы…

"Наступают!" — закричал голос снаружи. Металлическая обшивка разорвалась и пол покрылся трещинами, когда массивный взрыв сотряс строение. В бараке, тем не менее, никто не двигался несмотря на дрожащий пол.

"Эльдар! Они идут!" — прокричал другой голос от ворот.

Стрек сделал паузу на мгновение. Лоунс смотрел ему прямо в глаза, женщина-торговец наблюдала в ужасе.

Внезапно один из людей Лоунса показался в дверях: "Сэр, оно большое. Они нарушили — лейтенант?"

Другие Бойцы Джунглей появились позади него, безоружные и окровавленные. Ни Стрек, ни Лоунс не двигались.

— Поскольку они уже мертвы… — начал Стрек.

— У нас достаточно времени, чтобы убежать. Нам не победить, комиссар! — настаивал Лоунс. — Эта планета потеряна, но мы можем жить — возможно и преступники, но живые! Давайте!

Стрек прервал литанию и посмотрел на Лоунса стальными глазами. — О да. Мы можем бежать, — проворчал он. — Ещё одна планета падёт, наводнённая чужими дегенератами, намеренными уничтожить человечество. Существа, движимые такой отчаянной местью, что они будут сражаться, пока последний из нас не будет уничтожен. Однако мы можем остаться непокорными, сражаясь вопреки этому безумию. Встать лицом к лицу перед начатой работой и сделать выбор. Смерть каждого врага в этом последнем противостоянии сократит число врагов, с которыми предстоит сражаться в будущем. У каждого человека есть выбор: "Быть оружием Императора или быть потерянным для его залов славы!" — Стрек закончил, его голос выровнялся с непоколебимой верой.

Лоунс посмотрел на твёрдое выражение лица комиссара, его разум метался в беспорядке.

Произошёл оглушительный рёв, и ударная волна обрушилась напротив бараков, посылая людей и части постройки в полёт. Штукатурка и кирпичи влетели в помещение, оставив несколько отверстий в стене.

"Они внутри…" — закричал кто-то, их голоса прекратились, когда линия снарядов разрезала помещение как коса. Женщину-торговца отбросило назад, в угол. Лоунс, поднявшись с пола, начал переворачивать её, но он уже знал, что она мертва.

Он посмотрел на Стрека, который каким-то образом оставался стоять во время всей бомбардировки, затем опустил оружие эльдар. Он бросил его, как если бы оно было заразно, затем оглянулся назад на комиссара, в лицо. — Очень хорошо. Давайте сделаем это. Давайте сделаем выбор. Дайте мне лазган.

— Спасибо вам, лейтенант Лоунс, — спокойно сказал Стрек, передавая оружие. — За Императора!

— За Императора!

Через несколько мгновений контрастирующие силуэты Катачанского лейтенанта и комиссара появились в неровном освещённом дверном проёме барака. Затем оба они бросились вперёд, оружие сверкало в заполненном металлом воздухе белой жаркой ночи.

Грэм Макнилл По воле Императора

Под ногами хлюпала грязь. Проливные дожди превратили цветущую местность в вонючую трясину, полную выбитых снарядами воронок, затопленных траншей и размытых баррикад. К счастью, длившийся неделями ливень прекратился, а солоноватая вода схлынула из траншей. Капитан Грумман из 88-го Гудрунского Стрелкового вытер капли с бритой головы и отряхнулся, продолжая смотреть на скрытую дымкой землю между позициями войск Империума и зигзагообразной траншейной системой последней цитадели кардинала-отступника. Лживая ересь предателя обратила верный Императору мир в бурлящий котел злобы, а полку капитана выпала работа по выжиганию заразы.

— Скоро начнем атаку? — спросил адъютант Роуарен, — Судя по метеорологическому сканированию этот сухой период продлится лишь ещё девяносто семь минут.

Грумман кивнул, — Да, когда прибудут фанатики из Церкви Мортифицированных. Лорд-Инквизитор Гесслен даровал им честь пересечения ничейной земли и атаки врага первыми.

— И смерти, — добавил адъютант.

— Будем надеяться, — сказал капитан, — Нечто в этих людях тревожит меня, несмотря на их очевидную преданность Императору.

Роуарен кивнул и, чувствуя, что старший офицер хочет спокойно поразмыслить, промолчал.

Окружившая Груммана тишина действовала на нервы после неутихающего оглушительного грохота войны, который сопровождал его последние несколько месяцев. И наверняка будет сопровождать дальше. Скоро вновь начнет обстрел, а следом за ним резкий металлический рев орудий, лязг клинков и крики сражающихся людей. Хотя капитан воевал на самых кошмарных полях сражений и побывал на самых смертоносных мирах, ничто не было столь печальным как этот мир. Здесь было нечто, давящее тяжелым грузом на души, темная меланхолия, которая выталкивала на поверхность психики людей ощутимый и почти пугающий фанатичный пыл. Возможно, этим объяснялся невыносимый невероятно скорбный характер местных жителей. Грумман обернулся, услышав ясно возвещающие приближение фанатиков к фронтовой линии хлопанье кнутов, лязганье вериг и звон колокольчиков. К передней траншее пробиралась толпа примерно из пяти сотен человек, которых вел возглавляющий монотонное пение обнаженный жрец, с энтузиазмом хлещущий себя связкой цепей. Фанатики были одеты в эклектические обноски разорванных немытых ряс, на многих были железные кляпы и разветвленные еретические иглы, пронзающие кожу шей и подбородков, покрытые изнутри шипами ошейники и ризы из колючей проволоки. Столь же разнообразным было и их оружие, начинающееся от старинных пороховых ружей и заканчивая помятыми лазпистолетами и чудовищными ревущими эвисцераторами.

— Даже психам есть свое место, — прошептал Грумман.

Жрец прекратил бубнить песнопения и низко поклонился капитану имперской гвардии.

— Император наблюдает за нами, и Его Великолепие принесет нам победу.

— Действительно, — сказал Грумман, — Лорд Гесслен сообщил вам о цели?

— Истинный путь преданности лежит вдоль дороги черепов. Лишь через смерть мы достигнем спасения.

Терпение капитана было на исходе — было невозможно получить прямой ответ от этих фанатиков, не услышав отрывка из писания. После многих лет зацикливания на заучиваемых с детства догмах многие обитатели планеты просто не могли разговаривать по-другому.

— Значит, твои люди готовы начать атаку? — спросил Грумман, — Когда вы достигнете линии вражеских траншей, удерживайте их, пока не прибудут следующие за вами солдаты. Понял?

Жрец кивнул, — Воля Императора ведет нас к славе, но мы достигаем праведности, лишь силой принося его истину. Не может быть отдыха, пока живы еретики, поэтому путь ведет нас дальше вперед.

Не до конца уверенный в словах зашагавшего обратно к пастве жреца капитан сказал, — Атакуйте, когда будете готовы.

Пока Грумман собирал своих солдат и ждал сообщения от выходивших на позиции подразделений Адептус Сороритас лорда Гесслена, на его глазах фанатики начали вводить себя в состояние бешенной апоплексии, гимны и катехизмы срывались с потрескавшихся и кровоточащих губ. По изломанной земле разнеслись праведные вопли, а капитан вздрогнул, когда фанатики вновь начали хлестать себя до крови шипастыми цепями и крючковатыми плетками. Грумману показалось, что они могут разорвать друг друга прежде, чем бросятся на врага.

Внезапно жрец возопил, — Вперед, во имя высшей славы Терры! Лишь в смерти закончиться долг!

С пронзительным и полным преданности воплем фанатики выпрыгнули из траншеи и понеслись по ничейной земле. В их атаке не было дисциплины, маленькие толпы правоверных собирались на бегу вокруг несущих эмблему черепа Эклезиархии рваных флагов. Мгновения спустя капитан услышал треск мелкокалиберного огня и глухие раскаты открывшей по обезумевшим фанатикам огонь полевой артиллерии. Он обернулся к вокс-оператору и сказал, — Пока враг отвлечен, мы можем двигаться вперед. Приказываю начать атаку.

Грумман выхватил длинный тяжелый меч, огляделся и увидел по обе стороны траншеи множество готовых к бою гвардейцев в красной униформе. Он промаршировал к стремянке, поставил сапог на ступень и закричал, — За мной! Вперед!

Капитан взобрался наверх и побежал, за ним из траншеи раздался нарастающий рев высвобожденного страха и гнева ринувшихся в атаку солдат 88-ого полка. Впереди был виден только дым, освещаемый изнутри вспышками взрывов, рассекаемый летящими пулями и лазерными разрядами. Впереди раздавались вопли боли, перемешанные с полными праведной ярости криками. Нечто пролетело мимо щеки Груммана, который моргнул, увидев по обе стороны от себя падающих людей. Из дыма с ревом полетели крупнокалиберные снаряды, в багровых фонтанах крови и облаках поднятой грязи разбрасывающие солдат. Со смертоносной методичностью разрывы приближались к ощутившему близость гибели капитану. Время словно замедлилось, пока разрывы с пугающей непреклонностью приближались…

Затем раздался пронзительный рев, и обстрел внезапно прекратился. Порыв ветра унес дым, и Грумман увидел сложенное из мешков с песком орудийное гнездо меньше чем в двадцати метрах, чей расчет в клочья разрывал обмотанный цепями фанатик окровавленным эвисцератором. Зубастое лезвие вздымалось и падало, пока смертельно раненный человек продолжал вырезать всех вокруг. Сотни фанатиков были уже мертвы, но их пыл не угасал, они прыгали в траншеи, выкрикивая в лицо врагам слова Имперского Кредо и убивая еретиков. Солдаты Груммана стреляли на бегу от бедра, но было сложно различить врагов и союзников, настолько смешались еретики и фанатики, вырывающие бьющееся сердце вражеской обороны.

Грумман достиг края траншеи, вскочив на дощатый настил в поисках противника. Траншея превратилась в скотобойню, заваленную выпотрошенными телами и оторванными у живых людей бушующей толпой руками. Невероятно, но безумные фанатики, которым предназначалась лишь роль отвлекающего пушечного мяса, смогли захватить траншею. Более того, они до сих пор вырезали себе путь в глубину укреплений, улюлюкая гимновые восхваления Императора и Святой Терры.

Перед Грумманом на земле лежал жрец, который вел фанатиков на битву. Его спина была прижата к стене траншеи. Липкие от крови руки были прижаты к смертельной ране в животе, удерживая кишки. Капитан встал на колени рядом с ним, решив не звать на помощь медика. Не надо было обладать особенными познаниями в анатомии людей, чтобы понять, что жрец уже нежилец. Умирающий посмотрел в глаза Груммана, — Открыт ли путь к истинной праведности для идущего правоверного?

Наконец понявший язык местных жителей капитан ответил, — Да, путь открыт. Один человек с верой может восторжествовать над легионами неверующих. Перед бессчетными биллионами правоверных не устоит ничего.

Жрец слабо улыбнулся и сказал, — Ты процитировал писания Себастьяна Тора.

Грумман пожал плечами, — Я знаю только их.

— Император приготовил путь для правоверных, и ты ты сядешь одесную его, когда исполнишь свое предназначение, — умирающий плотно сжал руку капитана. Глаза жреца закатились, а молодому гудрунцу осталось только наблюдать, как из правоверного утекает жизнь.

Нил Рутледж Мелкие шестерёнки

Полковник Сот верил в порядок, подготовку и внимание к деталям. Но когда он стоял перед сияющими серебряными вратами храма Воды, он чувствовал себя вовсе не готовым к предстоящей битве. Да, его лицо всегда было вытянутым, его плоть обвивала кости, тело состояло словно все из сухожилий и мышц: на его скелете не было места для лишнего, как и для роскоши в его аскетичной жизни. А его глаза бегали по скалистой чаше, в которой стоял храм, но это тоже было в порядке вещей.

Полковник, несгибаемый и сдержанный, не показывал открыто своих чувств и только те, кто хорошо его знал, могли прочитать слабейшие знаки беспокойства. Он иногда хрустел жесткими пальцами. Тонкие губы были сжаты еще сильнее и иногда слышался тихий вдох сквозь зубы, когда он затягивал парадную форму.

Парадную форму! Это была одна из причин для беспокойства. Возможно, это было и к лучшему, что его полк выполнял долг церемониальной стражи храма Воды на Ульбаране VIII, когда налетели адские эльдар. По крайней мере, у них была возможность быстро развернуться, чтобы закрепиться на территории. Но воевать в парадной форме, этих пышных одеяниях прошлого века; неуклюжие старомодные сапоги, традиционные белые одежды из фибры, натирающие шею и запястья, и сверкающие, любовно отполированные нагрудники, это все ерунда! Ни шлемов, ни нормальной ткани. Слава Императору, что они всегда были на параде вооружены и при полном комплекте тяжелого вооружения! Но то, что полковник хрустел пальцами, было еще одним знаком его беспокойства о недостатке снарядов. Он верил, что штаб пришлет подкрепления, как только сможет — а пока им придется обходиться тем, что есть. Противник тоже его беспокоил, таинственные эльдар! Что они тут делают, на сельском мире Луксорис Бета? Полковник Сот был опытным и прекрасно обученным офицером, но кроме орков-пиратов, которых его люди победили, чтобы освободить эту планету два года назад, с чужаками ему встречаться не доводилось. Как и его людям, впрочем. У них были руководства, тренировки и голо-упражнения, но это было не по-настоящему. Даже предположительно предсказуемые орки постоянно подкидывали чертовы сюрпризы в бою. Что же могли сделать нечеловечески мудрые эльдар?

Рутина, тренировки и опыт творили уверенных воинов. Долгое время эта было одно из основных правил полковника Сота. Но у них не было опыта сражения с этим врагом. Недостаток практики и опыта означал неуверенность — а неуверенность означала страх.

Сот припомнил нервный взгляд молодого гвардейца и его озабоченный вопрос: «Сэр, они действительно свежуют своих пленных заживо?».

Внешне спокойный, что совсем не соответствовало его внутреннему настрою, полковник переубедил гвардейца. Он объяснил, что такое варварство этими эльдар не применяется, и, вдобавок, если гвардейцы будут следовать командам и метко стрелять, какой чужак их схватит?. Полковник Сот был почти уверен в своем совете. Из обрывков информации он понял, что это были не темные эльдар, ужасные пираты-предатели, но в чем разница-то? Все они чужаки, враги человечества.

Он мысленно отчитал себя за такие бесполезные размышления и собирался уже вернуться на командный пункт, когда тихие шаги за спиной заставили его остановиться и повернуться. То был храмовый священник, Ярендар. Это был высокий человек и в полном церемониальном костюме он выглядел поразительно. Даже в тени храмового портика его килт блестел, а изукрашенный золотой нагрудник с рубинами, образовывающими символ Экклезиархии ярко сверкал, ловя отраженный от огромных врат свет. Когда Сот посмотрел на лицо священника, его поразило то же самое. У того была мощная челюсть и выступающий нос, и, хотя он смотрел спокойно, было чувство скрытой в нем силы и уверенности.

"Больше, чем духовной, силы" — подумал полковник, заметив, как ниспадала тяжелая накидка из золотистой и красной кожи с могучих плеч, похожих больше на плечи рабочего или воина, чем на плечи священника.

«Свет Императора да озарит Вас» — официально поприветствовал его священник. Поклонение Богу-Императору здесь, на Луксорисе, приобрело свои уникальные атрибуты за восемнадцать веков со своего насаждения, но жители планеты все равно были преданными слугами.

«И Вас» — ответил Сот.

«Все ли готово к обороне, полковник? Могу ли я или слуги мои помочь Вам еще чем-нибудь?» — голос священника был спокоен, с одобрением отметил Сот. Он сохранил смелость даже пред лицом чужацкого нападения.

«Мы настолько готовы, насколько можем быть» — полковник помахал позолоченным церемониальным жезлом около своих сверкающих парадных сапог. «Но мы, вообще говоря, одеты не очень-то подходяще для боя». Полковник снова вздохнул.

«Кто может познать волю Императора в полной мере?» — спросил Ярендар. «Если бы не парад, вас бы здесь не было, чтобы защитить нас. Как Вы сами сказали, если проклятые эльдар поймут, что системы управления ирригацией находятся здесь, и они могут затопить уровни, чтобы воспрепятствовать подходу подкреплений, они несомненно попытаются захватить храм».

«Это вовсе не обычный способ обороны» —сказал Сот больше для себя. «Мы не должным образом одеты и вооружены».

«Должным образом одеты?» — священник разгладил килт. «Эти одеяния возвращают нас в темные времена нашего рабства под пятой орков, прежде чем Император собрал нас вновь за пазухой Своей, вечная слава Ему. И даже в те ужасные времена кое-кто сопротивлялся».

«И», добавил он, указывая на рубины на нагруднике, «эти одеяния ныне отмечены символами вековечности Императора. Даже разрозненные, мы не были забыты. Зачем здесь этот храм, полковник Сот? Чтобы возблагодарить Императора за благословение Его, давая нам способ управлять непостоянными дождями на этой суровой земле, чтобы могли мы предложить Ему ее богатство. В близкой перспективе, мы видим трудности. Но в дальней — Император заботится о детях Своих».

Сот был раздражен — и более обеспокоен тем, что не может управлять своим раздражением в присутствии этого спокойного священника. «Но как», желчно спросил он, «может командир осуществлять надлежащий контроль даже без нормальных систем связи?». Он показал на маломощный запястный передатчик, чтобы усилить эффект фразы.

Священник показал на своего слугу, молодого послушника, стоящего у одной из колонн портика. «Ригет, мой слуга, понимает. Он знает, что он лишь послушник, слуга, мелкая частичка божественного плана Императора. Мы, священники во главе храмов, или полковники во главе полков, склонны забывать, что мы лишь жалкие слуги, мелкие детальки великого Императорского целого. Позволите ли Вы своим людям вопрошать-».

Внезапный пронзительный вой и вспышки лазеров с огромного кряжа над ними прервали проповедь священника. «Эльдар!» — выплюнул Сот. «Началось! В укрытие. Мне нужно добраться до командного пункта!». Оставив священника, он начал взбираться по склону, на скалистом крае которого расположил штаб.

Участок кряжа, окружавший впадину, в которой стоял храм, был не самым крутым. Чтобы обеспечить себе укрытие, Сот держался в стороне от дороги, но окружающая земля была неровной. Ему пришлось сосредоточиться на перемещении и, пока он бежал, он смел лишь изредка оглядываться, иногда ловя краем глаза вспышки красного света за краем гребня; их отмечали облачка пыли. Ужасный скрежет снарядов, рикошетящих от гальки, был слышен даже сквозь визг двигателей. Он отметил, что это были пресловутые эльдарские гравициклы, первая волна атаки, призванная испытать его оборону и заставить его людей спрятаться.

Он помедлил прямо перед краем огромного кряжа, взбираясь по гальке. Обвалившиеся камни на кряже представляли собой отличное укрытие, и он мог разглядеть яркие вспышки кинжального огня лазружей, что означало, что его бойцы организовали подобие обороны. Молясь, чтобы эльдар не попытались глушить сигналы, чего его передатчик бы не выдержал, он рявкнул в запястный передатчик — «Сот капитану Годдишу».

«Годдиш на связи, сэр». Голос капитана был бодрым даже по вокс-связи.

«Смените построение, чтобы поменьше стрелять из лазружей по гравициклам. У нас батарей слишком мало, чтобы их расходовать».

Полковник продолжал восхождение, стиснув зубы. Он слышал, как Годдиш приказывает по вокс-связи: «Годдиш всем отрядам: прекратить лазружейный огонь по гравициклам. Не тратьте энергию на этих молниеносных призраков. Поберегите на пехоту».

Гравициклы продолжали боевые заходы, и Соту пришлось броситься за камень, когда один из них полетел прямо на него, его снаряды кричали неземной боевой клич, раскалывая камни вокруг него. На мгновение он увидел блеск чужацкого шлема, когда машина пролетала над ним. Этот бой сильно отличался от боев с орками. Даже звуки были другими.

Теперь, когда он добрался до вершины кряжа, вражеский огонь стал более интенсивен — однако у эльдар не все шло точно по плану. Когда над широкой впадиной пролетал один из крупных гравициклов, вспышка и облако дыма дали понять, что гвардейцы, расположенные на изукрашенной крыше древнего храма, выпустили ракету. Эльдарская машина резко рванулась и нырнула к дальнему краю скалистой впадины, но Сот видел, как ракета, захватившая цель, взорвалась недалеко от гребня кряжа. Пылающие обломки падали завораживающе медленно и только усилием воли Сот ухитрился оторвать от них взгляд и рвануть к вершине.

Посередине серии вспышек от какого-то невиданного вражеского тяжелого орудия, установленного внизу склона, полковник нырнул в свой спешно обустроенный командный пункт. Там, среди чуть лучшего укрытия — в спешке наваленных камней и выбитых углублений (никак на такой территории не вырыть окопов по учебнику!), полковник Сот быстро подготовился к обороне. Он раздал приказы своим бойцам и они образовали крепкий оборонный периметр, прикрывая храмовую низину и окружающую местность. Если бы не недостаток надлежащего снаряжения и неизвестная природа противника, он был бы так уверен, как только может быть уверен имперский офицер.

Заползши в тень большого камня песочного цвета, он быстро совещался с Годдишем и другими офицерами, пока связист — невысокий ветеран множества противопиратских операций на Ульбаране VIII — спокойно передавал им донесения от других отрядов со скоростью, позволяемой их плохоньким оборудованием.

«Не думаю, что они нас на полную морщат, сэр» — говорил Годдиш, когда смертельный вой, сопровождаемый бурей шрапнели и кусков камня заставил всех пригнуться еще ниже. Годдиш ухмыльнулся, когда шум затих, похлопывая по дыре в мятом рукаве форменной куртке. Его круглое лицо напоминало Соту лицо мальчишки, а тонкие усики только усиливали впечатление, что юнец хочет быть похожим на взрослого. Впрочем, у него был живой ум и он спокойно продолжал.

«Основного удара еще не было. Это только проверка. Тут не особо много врагов и у них не особенно тяжелая броня или вооружение. Лучшее, что нам удалось выцепить из информации генштаба, так это то, что штурм больше похож на набег, чем на вторжение. Полагаю, наш противник — силы, отделившиеся от основных, чтобы попытаться затопить уровни, чтобы наши танки не вступили в бой. Думаю, они будут давить на весь периметр с воздуха, но на земле соберутся единым кулаком и попытаются прорвать нашу оборону в одной точке».

«Может, тут?» — вслух подумал Сот. «У нас тут широкий обзор, зато это самый легкий для прорыва участок кряжа».

«Да, сэр» — согласился капитан.

Как по команде, ближайший боец заорал: «Противник приближается, сэр!».

Сот осторожно прополз вперед. Отрог, на котором он расположил командный пункт, окружали склоны кряжа, и гвардеец, выкрикнувший предупреждение, спускался с левого склона. Он был бледным юнцом, костяшки его пальцев побелели, так сильно он сжимал свою мельту. Его кепка, натянутая на уши, являла собой жалкое зрелище — видимо, он пытался приглушить жуткий вой гравициклов.

«Сэр…» — он нервно посмотрел на полковника.

«Да, гвардеец?».

«Они же не призраки в самом деле, так ведь, сэр?».

Сот был озадачен. «Объяснись».

«Летающие эльдар, сэр. Они же не… призраки, так?».

Внезапно Сот вспомнил приказ Годдиша не тратить заряды на летающие машины. Он посмотрел в глаза молодому гвардейцу. «Нет, это не призраки. Капитан Годдиш просто употребил метафору. Ты что, не видел, как одного из них сбили? И, гвардеец…».

«Да, сэр».

«Кепку нормально надень!».

«Есть, сэр!» — юноша слабо улыбнулся, выполняя приказ полковника.

Сот осмотрел территорию со склона. У него даже бинокля не было, но Годдиш передал ему лазружье с прицелом, так что он мог успешнее искать противника. Склон состоял из массы упавших камней со вкраплениями колючего кустарника. Он обеспечивал неплохую маскировку для них, но так же давал противнику возможность осторожно продвигаться. Сот заставил себя сосредоточиться, осматривая растущую баррикаду на их участке кряжа. Противник наступал! Над головой гравициклы усилили напор. Полковник сомневался, что они наносили большой урон, зато они не давали гвардейцам стрелять по приближающемуся противнику.

«Передай приказ не стрелять, пока не подойдут поближе» — приказал он Годдишу, не отрывая глаза от прицела… «Тяжелому вооружению стрелять только по бронетехнике или войскам поддержки!».

Он улавливал отдельные передвижения, но ни одной четкой цели. Внезапно из-за спутанного клубка колючих растений появилось что-то вроде дредноута или еще какой боевой машины. Раздался трещащий свист выстрела из лазпушки слева, а затем короткая барабанная дробь тяжелого болтера, но машина с пугающей скоростью проскочила открытый участок и, с грацией больше живого существа, нежели механизма, спряталась в овраге, выйдя из сектора обстрела.

Полковник услышал брань молодого гвардейца за спиной. По правде говоря, Сот мало чего помнил о таких машинах, но он четко и громко сказал солдату: «Эльдарский дредноут. Быстрый, но хреново бронированный. Точно пострадает, если подойдет поближе».

Внизу зашевелились активнее и эльдарская пехота открыла огонь. Воздух наполнился свистом их странных снарядов и резкими щелчками, с которыми они отскакивали от камней. Когда они подошли ближе, плотность огня возросла и гвардейцы начали стрелять в ответ. Сот одобрительно кивнул, оценив четкость и аккуратность ответного огня. Продвижение эльдар замедлилось, однако теперь, под прикрытием пехоты и продолжающихся налетов гравициклов, показалась новая угроза. В нескольких местах среди кустов и каменных выступов установили турели и на гвардейцев обрушился более сильный огонь. Началась смертельная схватка между хорошо укрытыми пушками обороняющихся и плавно двигающимися гравитанками эльдар — а чужацкая пехота неуклонно приближалась.

Гвардейцы несли потери, но постоянные тренировки, на которых вечно настаивал полковник Сот, принесли свои плоды. Один гравитанк взорвался и поджег кусты, в которых был неудачно спрятан. Над полем боя поднялся дым, и из своего укрытия вылезла странная дредноутоподобная машина — только чтобы рой снарядов из тяжелого болтера оторвал ей одну из ног и опрокинул обратно в овраг.

Противник, впрочем, продолжал продвигаться, и внезапно началась буря рока. Гравициклы отступили, но остатки чужаков наступали, стреляя из своего непонятного оружия. Гвардейцы обрушили на них всю огневую мощь, но чужацкий прилив продолжался. Слева взорвался еще один гравитанк, почти прямо перед ними, другой же несся вперед, стреляя из орудий, обогнав пехоту.

«Во имя Императора: где хренова лазпушка?» — орал Годдиш. Танк приближался, направляясь к гребню, чужацкие воины в красной броне бежали за ним.

Сот вырвал мельту из рук молодого гвардейца за ним. «Прикройте!» — закричал он и побежал по склону. Он слышал крики позади и эхо лазружейного огня среди скал, но резкий свист эльдарских снарядов вокруг него требовал всего его внимания, пока он бежал, отчаянно пытаясь перехватить гравитанк и приблизиться на расстояние выстрела. Он почти прибежал, когда что-то врезалось в его ногу и он упал, покатившись по склону. Превозмогая боль, он приподнялся, лежа в колючем кустарнике и уставился на красную стену пролетающего гравитанка. Слишком оглушенный, чтобы даже нормально прицелиться, он поднял мельту и выстрелил. Раздался резкий свист и затем взрыв сорвал бронепластины с тыловой части чужацкой техники.

Сот видел приближающихся эльдар и попытался высвободиться из кустов, чтобы поднять мельту. Чужак вскинул свое длинное странное оружие, его высокий насекомовидный шлем был безликой маской злобы. Но прежде чем он выстрелил, его грудь вспыхнула и он упал.

Из-за спины Сота велся плотный огонь, гвардейцы контратаковали. Руку полковника схватил молодой гвардеец, чье оружие он позаимствовал. Юнец кричал и махал лазпистолетом, помогая Соту выбраться из куста: «Вы попали, сэр! Вы угробили танк».

Но он ничего больше не успел сказать — на них кинулись двое красных чужаков. Сот упал на колени, когда выстрел выбил мельту у него из рук. Его молодой товарищ умудрился снять одного эльдар из пистолета, а другого прирезал штыком огромный сержант с лысой и покрытой шрамами головой, почти столь же нечеловеческой, как и шлемы чужаков.

Стрельба и грохот битвы продолжались, но уже затухали и переместились ниже по склону. Противника отбрасывали. Сот, которому рьяно помогал молодой гвардеец, укрылся за острым выступом и осмотрел свою раненую ногу. На его уже не таких и чистых штанах было немало крови, но ему повезло и рана была всего лишь длинным надрезом по икре. При отсутствии бинтов и аптечки ему пришлось делать импровизированную перевязку из ткани, оторванной от рубашки. При всем при этом, ему удалось остановить кровотечение и вновь приготовиться к битве. Визг и свист оружия эльдарской пехоты теперь был еле слышен, но воздух снова был полон ужасного воя гравициклов, заходящих на очередной круг.

«Назад на командный пункт!» — приказал Сот своим людям. «И пригнитесь».

До укрытия было недалеко, но бросок до импровизированного штаба был очень напряженным. Капитан Годдиш слишком хорошо знал своего командира, чтобы тратить время на поздравление его с уничтожением гравитанка. Он едва улыбнулся своей мальчишеской ухмылкой и, после простого «Хорошо, что Вы вернулись, сэр», быстро проинформировал полковника о ситуации. У них были потери, снарядов еще было достаточно, на настоящий момент, но эльдар, скорее всего, просто отложили штурм. Если они хотели замедлить имперское продвижение и получить выгоду от затопления уровней, их враги должны были действовать стремительно.

Солнце садилось, и скалы с кустарником уже отбрасывали длинные ломаные тени. Слабый свет придал удивительную теплоту красным, песочно-желтым и охряным цветам искалеченной местности. То была суровая земля, но под этим светом она приобрела ту нежную красоту, что поразила даже прагматичного Сота.

Но времени на размышления над ней не было. Глубокое синее вечернее небо внезапно снова заполнилось красными гравициклами и у полковника были еще секунды беспокойства, когда он инспектировал позиции перед второй волной чужацкой атаки. Больше всего его волновало расположение лазпушки, которая молчала. Он боялся, что команда погибла, но наконец, после ползания по кустам и пробирания между скал, он достиг их позиции и нашел людей в живых.

Приземистый капрал, покрытый потом и пылью, яростно копался в монтажной арматуре орудия. Его товарищ, с рукавами и мундиром, заляпанными маслом, рассматривал достанные детали.

«Слава Трону, нашел!» — закричал он, гордое лицо его было воплощением облегчения. Вздыхая и вытирая пот с лица, он преуспел только в замазывании его маслом: с горящими от возбуждения глазами, он представлял из себя скорее древнего варвара, нежели современного гвардейца. Оба гвардейца одновременно заметили Сота и одновременно же встали и отдали ему честь.

«Вольно!» — резко приказал Сот, махнув им, чтобы не дергались. «Что нашел, боец?».

«Гравий, сэр!» — ответил заляпанный маслом стрелок. «Мешал вертикальной шестеренке».

«Как гравий попал в механизм?» — многозначительным голосом произнес полковник.

«Не знаю, сэр. Должно быть, когда мы устанавливали орудие» — в голосе стрелка слышалось волнение. Сот был строгим офицером, а невозможность для лазпушки отследить гравитанк ставила под угрозу как их позиции, так и жизнь полковника.

Повисла тишина, перед тем как Сот спросил: «Халатность, стрелок?».

«Да, сэр!» — теперь говорил капрал. Он все еще стоял на коленях, но привлекал внимание. С застывшим взглядом, сильной выдающейся вперед челюстью, заварзанной в смазке и с темными волосами, отбеленными пылью, он представлял собой странное зрелище. Он быстро продолжил: «Должно быть я поспешил, устанавливая пушку, сэр».

Полковник недовольно вздохнул. Все не в порядке! «Тут трудные условия, капрал, но это делает внимание к деталям еще более важным. Часто мельчайшие шестеренки важнее всего. Аккуратность, внимание, методичность столь же необходимы для гвардейца Императора, как умение метко стрелять!».

Тень усмешки промелькнула на лице другого стрелка. Сот набросился на него: «Да, солдат?».

Человек немедленно застыл. «Простите, сэр! Просто подумал, что сейчас мы не слишком-то… аккуратны, сэр».

Сот похрустел пальцами. «Так и есть, солдат — но мы все еще можем обслуживать наши орудия, даже если форма страдает. Передислоцируйте пушку и покажите мне отдачу от своих тренировок!».

«Есть, сэр!» — хором ответили оба и Сот продолжил свой путь.

Когда полковник возвращался на командный пункт, налеты гравициклов снова ослабли и нарастающий гром лазружейного огня с гребня возвестил начало чужацкой атаки. Сот забрался повыше, чтобы попробовать найти тропу, по которой будет двигаться быстрее. Теперь, когда воздушные атаки переместились на другие участки кряжа, он мог не беспокоиться об укрытиях и бежать прямо. Идти было все еще тяжело и боль от раны заставила его вздрогнуть, когда он забирался на скалу. Однако, впереди был более ровный участок и он собирался пробежать его. Стоя на краю скалы, он машинально оправил форму, закрепив бронзовый нагрудник на груди. Ненужное привычное движение — спасшее полковнику жизнь. Когда он поправил бронзовую пластину, что-то врезалось в нее с резким свистом. Скорее рефлекс, а не удар отбросил Сота под укрытие скалы.

Снайпер! Он напряженно думал, инстинктивно меняя позицию, ползая и перебегая вниз по скалистому склону. Как чужацкий снайпер пробрался к ним в тыл?

Когда Сот пробрался к торчащему колючему кустарнику, дававшему возможность аккуратной разведки, он рассмотрел маленькую проплавленную дыру в нагруднике. Он не сомневался, что пробил дыру смертельный отравленный дротик. Когда началась атака, он хотел выкинуть нагрудник, но чувство меры и аккуратность остановили его. В конце концов, это была часть экипировки. Благословен будь Император за его дотошность!

Все это пронеслось в голове Сота, когда, с величайшей осторожностью, с готовым лазпистолетом в руке, он продвигался к кустарнику. Обзор был неважным, но у него был весьма неплохой вид на склон впереди. Наиболее вероятным местом дислокации чужака был кустарник чуть впереди и выше по склону. Участок был открыт, как он ранее заметил. Его противнику трудно будет пробраться незамеченным, но как насчет этих хамелеолиновых плащей, о которых им говорили на давней-предавней тренировке? Пока он размышлял, выискивая расположение чужака, резкое движение привлекло его внимание, быстрая красная вспышка за скалой. Зрение Сота, давно привыкшее к засушливым землям и закаленной ими жизни на его родине, мгновенно опознало ее как одну из больших ящерок-бегунов, живших среди здешних скал.

Просто ящерка… но кто ее спугнул?

Он внимательно осмотрел участок впереди, где двигалось животное. Каждая скала и пучок высохшей растительности были обследованы. Каждая тень была под подозрением.

Есть! Только долгие тренировки и привычная дисциплина Сота не позволили вздоху восхищения сорваться со сжатых губ. Его пальцы невольно сжались на лазпистолете. Словно шевельнулась скала! Теперь, когда он заметил чужака, было легче спрогнозировать его передвижение. Его маскировка была воистину невероятна, делая его почти невидимым, когда, согнувшись почти вдвое, он пробирался среди скал.

«Они и вправду призраки, сэр?» — слова молодого гвардейца всплыли в голове. Легко в это поверить!

Продвигаясь через открытую местность, чужак вероятно думал, что он мертв, но все равно двигался очень осторожно. Он был слишком далеко, чтобы Сот мог рискнуть и выстрелить из пистолета. Ему нужно было подобраться поближе. Один вооруженный пистолетом гвардейский полковник в рваной форме против почти невидимого, вооруженного игольной винтовкой и, вероятно, носящего броню чужака? Он бы за свою жизнь гроша ломаного не дал!

Его лучшая возможность — проползти среди скал вверх по склону и молиться, что он заметит передвигающегося среди больших скал эльдар. Он не отрывал взгляда от призрачного перемещения чужака, но сейчас ему пришлось это сделать. Он проложил линию передвижения снайпера так точно, как только мог, и скатился под скалу. Он чувствовал, что его ладонь, держащая лазпистолет, вспотела, а сердце колотилось об ребра, когда он двигался, рассчитывая каждый шаг, к небольшому завалу.

Продвижение было смертельно медленным, но наконец он достиг места и рискнул обернуться. Повернув кепку набок и задерживая дыхание, он осмотрел скалы. Дротик не впился в него, но и он не мог заметить чужака. В животе образовался узел, когда раздался резкий треск и послышался голос.

«Годдиш полковнику Соту!» — протрещал его передатчик.

Впереди в скалах что-то было не так, словно колыхнулось марево. Сот машинально выстрелил.

«Годдиш полковнику Соту. Вы в порядке, сэр? Годдиш полковнику Соту».

Полковник, дрожа, поднял руку с передатчиком. «Говорит Сот. Все в порядке, капитан».

«Мы сдерживаем противника, сэр, но патроны на исходе».

«Скоро буду, капитан. Берегитесь снайперов и убедитесь, что люди предупреждены. Только что пристрелил чужацкого разведчика. Сот, конец связи».

Полковник скорее слышал, чем видел, как падал эльдар, но теперь, приглядевшись, он увидел тело, лишь частично покрытое плащом. Игольная винтовка упала отдельно и он видел странно изукрашенное ложе, лежащее среди иссохших побегов. Чужак казался мертвым, но Сот ожидал чего угодно и двигался, держа пистолет наготове.

Сот стоял над телом мертвого разведчика, уставившись на странно струящиеся части чужацкого респиратора. Эльдарские черти заставили его содрогнуться. Дырка в голове существа, прожженная его выстрелом, казалось более естественным глазом, нежели переливающиеся кристаллиновые линзы под ней. Заходящее солнце заставляло неровные скалы отбрасывать сильные тени и, даже мертвый и распростертый у его ног, эльдар был скрыт хамелеолиновым плащом. Полковник посмотрел на четко видимую маску, но лучи солнца заставили линзы сверкать какой-то жизнью и он отвернулся.

Сот знал, что должен вернуться к битве, ярость которой слышал внизу на склоне за скалами. До нее было недалеко и он позволил себе отдохнуть. Он все еще тяжело дышал, но что-то более важное больше беспокоило его, наполняло задворки его разума раздражением, а низ живота — адреналином.

Как разведчик проник за периметр?

Неосознанным привычным движением он поправил спасительный нагрудник и откровение словно бы пришло от металла. Гравитанк! Кто его зачистил? Ужас наполнил его, когда он бежал по склону к тому месту, над которым еще вился дымок. Пыль и мелкие камешки летели у него из-под сапог, когда он осторожно пробирался по щебенке, взрытой танком противника до того, как он врезался в скалу.

«Сокол» явно был подбит. Его развернуло, когда он приложился об склон, а нос сгорел напрочь. Движок, впрочем, был поврежден меньше, так что Сот направился к нему, царапаясь об острые края скал и вдыхая вонь сгоревшей техники.

Люк внутреннего отсека был слегка приоткрыт. Благоразумие диктовало строгую процедуру зачистки, но полковник был один и, к тому же, он подумал, что уже слишком поздно для благоразумия. Он ожидал найти что-то более мерзкое, чем вооруженный и рыщущий эльдар. Встав напротив скалы и приготовив пистолет, он пнул люк.

Ругаясь, он потерял равновесие, когда люк спружинил у него под ногой. Из какой хреноты эти чужаки свои машины делают? Определенно не из тяжелого металла их «Химер»! Однако изнутри никто не напал. Вместо этого он смотрел на обгоревшие и перекрученные тела большинства разведчиков эльдар. Многие все еще были пристегнуты к креслам. Один, вырванный из сиденья бешеными рывками обреченного транспорта, был размазан по стене напротив товарищей. На сей раз взгляд Сота не был прикован к пустым взглядам респираторов чужаков, устремленным на пустые сиденья. Он бешено считал и пересчитывал.

Пять пустых сидений. Одного размазало. Одного он убил… Где-то бродили трое этих уродов. И он знал, куда они направлялись!

Полковник Сот уставился на далекий храм Воды, яростно думая. Трое замаскированных чужацких снайперов! Храм, прикрываемый тяжелыми орудиями гвардейцев на кряже, защищался только отделением ПВО. Основываясь на собственном опыте с чужацким еретиком, Сот не сомневался, что трое оставшихся эльдар с легкостью обойдут или уничтожат ничего не подозревающих гвардейцев. Он должен действовать быстро! Он тут же вызвал Годдиша: «Насколько сильно давят, капитан?».

«Довольно круто, сэр». Годдиш сказал это своим обычным жизнерадостным тоном, но Сот знал, что это означало, что гвардейцы под сильным огнем. «Снаряды кончаются, но мы еще держимся».

«Годдиш, я уверен, что наш периметр прорвали трое чужацких разведчиков и что они попытаются проникнуть в храм Воды. Предупреди ракетчиков. Сообщи, что противника очень трудно засечь из-за маскировочных плащей, и что у них бесшумное оружие. Выдели мне троих опытных гвардейцев, я попробую перехватить их. Пусть принесут мне лазружье. Я на гребне над вами, около сбитого гравитанка».

«Есть, сэр! Немедленно вышлю людей».

Сот пораскинул умом, пытаясь придумать эффективный способ борьбы с чужацкими разведчиками. Пока он думал, он выкинул офицерскую кепку и сорвал ленты с грязных обрывков, недавно бывших его парадной формой. Было бессмысленно предоставлять чужацким засранцам лучшую цель. В таком виде и держа стандартное лазружье, он надеялся, что не будет выделяться среди других. Сот не был трусом, но он хотел лично разобраться с чужацким отродьем.

Когда он выпрямился, проверив перевязку на ноге, он заметил людей, посланных Годдишем на подмогу. Они быстро скользили по склону, и, подбежав, отдали честь.

«Сержант Тарсес докладывает, сэр!».

Это был бритый и покрытый шрамами вояка, возглавивший контратаку, спасшую этим днем жизнь Сота. Этим днем! Словно век назад! Сот был удовлетворен выбором Годдиша. Сержант был крепким бойцом и ветераном нескольких операций против орков. Он был мастером ближнего боя и выделялся белой тканью формы — которую он каким-то образом сохранил более чистой, чем у его товарищей. У Тарсеса была репутация зверя, чему способствовали тяжелые брови, отсутствующее правое ухо и бледный шрам, вьющийся по щеке и подбородку. Но, передавая Соту лазружье, он был спокоен, как на параде.

«Еще капрал Ниббет и гвардеец Соккот, сэр. Гвардеец Соккот вызвался добровольцем, сэр».

Оба вышеназванных отдали честь. Ниббет — еще один ветеран, низкорослый, но такой же жилистый, как сам Сот. В его осанке и движениях чувствовалась спокойная уверенность, даже на крутом склоне, и полковник с интересом заметил значок снайпера на рваном рукаве мундира. Соккот — молодой боец, освободивший Сота из кустов. Он был неопытен, но определенно хорошо показал себя в данной ситуации. В его тонком лице и ярких глазах была какая-то серьезность, когда он отдавал честь. Сот видел такую преданность во многих новобранцах. Он надеялся, что парню не придется дорого заплатить за свою молодость.

Они пошли так быстро, как только позволяла местность, Сот отдавал приказы на ходу. План был, но примерный, такие планы Сот терпеть не мог и часто распекал за них младших офицеров. Слишком многое зависело от судьбы! Но их застал врасплох на параде этот призрачный враг и они были сильно ограничены в вариантах. Даже у Тарсеса не было нормального передатчика общей связи и Сот благоразумно рассудил, что им лучше не разделяться, дабы держать связь.

Годдиш предупредил ракетчиков, и все, что они могли сделать — осторожно продвигаться и надеяться на лучшее. Когда они сошли со склона и ступили на ровное дно впадины, Сот попытался использовать передатчик на запястье, чтобы связаться с гвардейцами в храме, но безуспешно. Солнце скрылось за кряжем и он еле различал храм в угасающем свете. С ракетчиками можно было бы уже связаться даже с помощью передатчиков маленького радиуса действия и полковник боялся худшего. Несколько раз во время спуска ему казалось, что он слышал треск выстрела из лазружья в направлении храма, один раз даже почудился вскрик, но из-за фонового грохота битвы на кряже нельзя было ничего утверждать. Сот знал, что его страхи обоснованы, но где была та грань, за которой должное волнение превращалось в буйное воображение? Он словно смотрел в переливающиеся глаза мертвого снайпера, которого так удачно одолел, и мурашки, не имевшие ничего общего с вечерней прохладой, пробежали у него по спине. Он мрачно отодвинул память в сторону и скомандовал остальным разделиться и ускориться.

На дне впадины земля была ровной и, хотя и была усеяна камнями и кустарником, все же предлагала какое-то укрытие, по сравнению со склонами кряжа. Полковник почувствовал, как его сердце учащенно забилось, когда они вышли на широкую мощеную дорогу, ведущую к храму. Его руки вспотели, а глаза обшаривали каждый камень и каждый куст, когда он приготовился пересечь дорогу. Он себя никогда не чувствовал настолько отвратительно уязвимым. Был ли хоть шанс укрыться от этих враждебных невидимых смертоносцев? Он глянул наверх, туда, где Соккот был готов прикрыть его пробежку, кивнул и побежал. Удары его сапог по камням дороги гремели у него в ушах сильнее грома битвы на кряже, и он с явным облегчением спрятался в дренажной канаве на другом конце дороги.

Он сразу побежал дальше и занял позицию, чтобы прикрыть Ниббета, который следовал за ним, и Соккота с Тарсесом, которые двигались с другой стороны. Остальные немедленно перебежали. Ниббет перебежал через дорогу и прыгнул в канаву со скоростью и легкостью пустынной газели, и Сот взял на заметку, что Годдиша нужно похвалить за подбор людей.

Канавы, вырытые, чтобы нести потоки воды, сопровождавшие непостоянные дожди, предлагали наилучшую возможность незаметно подобраться к храму. Теперь высохшие, их красные камни, нагретые заходящим солнцем, предоставляли хоть какую-то видимость укрытия, чтобы можно было добраться до возвышающихся ближе к храму песчаниковых монументов, воздвигнутых во славу Императора и славных детей Его, дававших лучшее укрытие.

Сот вытер руки о рваный мундир и осторожно побежал по канаве. Внезапно он остановился — впереди что-то негромко рвануло. Сзади все еще доносился постоянный шум битвы на кряже, но взрыв прогремел спереди.

Полковник подумал о тяжелых вратах храма. Подрывной заряд? Теперь он точно знал, что от ракетчиков помощи ждать не приходится. Кем были эти чужаки? Как могли они втроем вырезать целое отделение ПВО так легко и бесшумно? Сот встречался с одним из этих чертей лицом к лицу и точно знал, как.

Он попытался ускориться, но почувствовал себя странно ослабшим. Это была не та война, к которой он привык, спокойно встречая ужасную мощь орков, встречая их примитивную силу и ярость выдержкой и огневой мощью. Теперь примитивными были он и его гвардейцы. Воспоминание о впечатляющей маскировке мертвого эльдар преследовало Сота, пока он бежал, осматривая скалы на другой стороне. Как мог он надеяться засечь противника? Только везение спасло его до этого. В его животе образовался узел, непохожий на обычный всплеск адреналина перед боем. Сот был ветераном. Трезвый ум, дисциплина и тренировки до сих пор спасали его, но теперь, когда пот бежал под высоким воротником его мундира, первое покалывание страха пробилось сквозь его решимость. Что-то послышалось ему впереди. В ту же секунду он прыгнул в сторону, вскидывая лазружье. Но то был лишь шелест мертвых стеблей, колыхающихся от первых порывов легкого вечернего ветерка. Полковник заставил себя глубоко вдохнуть, успокоиться, прежде чем подавать сигнал Ниббету, следовавшему за ним, что все чисто.

Скоро они добрались до рядов огромных монументов, стоявших по сторонам дороги на последнем отрезке пути до храма. Сот всегда считал огромные фигуры, сделанные в стиле древних пустынников, предков луксорийцев, первых колонистов, предвещающими беду. Теперь же, смотря на благородные лики священников, командиров и сановников, он не чувствовал, что эти столпы Империума наблюдают за ним, скорее, они держали на него смутную злобу, не одобряя его неопрятный облик и учащенное сердцебиение.

Он остановился около большой стилизованной ноги изваяния командира Адептус Астартес, который первым ступил на эту планету во имя Императора. Вечерний ветерок подул сильнее, и, когда он взъерошил волосы Сота и высушил его пот, тот успокоился. Что бы сделал тот древний командир на его месте? Вряд ли бы он крался по канавам! Сот внезапно представил себе космического десантника, пытающегося поместиться в канаве в своей силовой броне и, что странно, это развеселило его. Он улыбнулся своим мыслям. В конце концов, разве не тихое приближение с легким вооружением, которым он владел в совершенстве, было тактикой его предков на его родной планете? Теперь эта земля была под его защитой и он сразится с этими чертями! Обычай будет, должен быть, поддержан.

Он скомандовал людям продвигаться и вскоре они достигли места, где канава сворачивала, огибая храм. Он все еще чувствовал себя уязвимым, все еще был напряжен, но облегчение, которое он почувствовал около статуи, еще окончательно не выветрилось. У них был план, пусть и сырой. Они находились у заднего фасада храма, напротив единственного входа. Против них было, вероятно, только три вражеских разведчика. Был шанс, что они смогут прорваться к вратам храма. У каждого из них был свой долг и своя роль и, для Сота, долг и ясная роль были священны.

Он был особенно осторожен, занимая свою позицию, выбираясь из канавы в тени другой огромной статуи. Он, впрочем, был спокойнее, руки не были мокры от пота. Он глянул вправо и увидел Ниббета, тихо занявшего свое место. Впереди, через задний двор, возвышались из глубокого мрака восьмиугольные колонны храмового портика. Он предсказуемо не видел следов врага, но напрягся, когда заметил ужасное свидетельство их действий. На широких ступенях портика лежал один из ракетчиков, прислонившись к большой песчаниковой колонне. В других обстоятельствах, его можно было бы принять за спящего, но Сот знал истину. Чужаки добрались до храма. Но где они были?

Полковник обнаружил, что его кулаки сжались, когда он ждал, пока Соккот перебежит к портику, как было запланировано. Молодой боец сам вызвался бежать первым и Сот не видел причин отказать. Соккот сам сказал, с пылающими рвением глазами, что он был самым неопытным и отличным пушечным мясом для приманки чужаков, чтобы те обнаружили себя. Он, конечно же, был прав и полковник подумал, не было ли это на уме у Годдиша, когда он посылал новобранца. Но времени на такие печальные раздумья не было.

Тихий шорох катящихся камешков заставил Сота обернуться, чтобы увидеть, как Соккот выбирается из канавы на другой стороне дороги и бежит к колоннам. Парень бежал быстро и когда он уже почти добрался до ступеней, он словно бы споткнулся и в следующую секунду уже лежал лицом вниз, только маленькое облачко пыли вздымалось, да удар лазружья о землю служил коротким росчерком его судьбы. Сам Соккот не издал ни звука. И ни следа чужацкого снайпера…

Чувство беспомощности вернулось к Соту, когда он вглядывался в тени между колоннами. Ни следа! Он обследовал каждый участок крыши. Ни следа! Их следующим, запланированным на случай, если черный ход охраняют, действием было выждать пять минут и бежать с трех различных направлений. Полковник глянул направо, чтобы убедиться, что Ниббет выдвигается, вылезает из канавы, готовый к рывку, но коренастый коротышка прижался к стенке, стоя на дне канавы. Он отчаянно махал Соту, чтобы тот присоединился к нему. Несмотря на свое любопытство, Сот заставил себя спуститься с величайшей осторожностью и, пробираясь в тени стены, не издал ни звука, прежде чем оказался рядом с гвардейцем. Ниббет быстро и четко прошептал: «Чужак не на крыше. Он у последней колонны на той стороне».

«Где? Ты его видишь?».

«Нет».

«Но… откуда ты тогда знаешь?».

«Я бы там засел».

Ниббет говорил очень спокойно и слегка пожал плечами, как бы подчеркивая свой значок снайпера. Он продолжил: «Крыша слишком низкая, чтобы был достойный вид и так выстрелить с нее нельзя. В призрачном костюме он может просто стоять у угловой колонны и простреливать оба пути. Он с той стороны, потому что Соккот почти добежал, когда он наконец смог гарантированно уложить его». Гвардеец быстро глянул на наручные часы, прежде чем встретиться взглядом с командиром. «Когда наступит время для рывка, сэр, пусть Тарсес бежит один. Сержант сильно рискует, но если будем просматривать дальнюю колонну, у нас будет лучший шанс прихлопнуть засранца».

Сот мысленно вернулся к тому моменту, когда Соккот спас его жизнь. Молодому гвардейцу помогла контратака, ведомая великаном-сержантом, который и сейчас занимал позицию на другую сторону портика. Один из спасителей полковника уже погиб. Другой тоже умрет? Умрет, атакуя в одиночку, без ожидаемой поддержки? Все это пронеслось в голове командира, но в конце концов он сказал, смотря на собственные часы: «Отлично. По местам, живо!».

Так быстро, как только позволяла осторожность, он вернулся на свою позицию, ожидая тихой смерти после каждого движения. Он уставился на последнюю колонну и почти тут же услышал громоподобный клич вылезшего из канавы Тарсеса. На колонне дернулась тень и Сот услышал треск лазружья позади него, несмотря на то, что выстрелил и сам. Он выстрелил еще дважды, но Ниббет уже вылез из канавы и направлялся к портику. Секунду спустя Сот тоже выпрыгнул из канавы и двое вместе добежали до колонн. Когда они зашли в тень, они увидели Тарсеса, вытаскивающего штык из дохлого эльдар. Он глянул вверх, только длинный бледный шрам виднелся в темноте на темной коже. Он не задавал вопросов, не бранился и не удивлялся, его тихое «Сэр?» было лишь запросом приказов.

Сот времени не терял. «Ниббет, в дальний конец. Тарсес со мной, по этой стороне».

Маленький силуэт Ниббета бесшумно растворился в сумраке портика, пока Сот крался у стены, а сержант перебегал от колонны к колонне. Двое мерзких чужацких разведчиков мертвы, еще с двумя осталось разобраться. Один, очевидно, был перед храмом. Смогут ли они засечь и этого чужака? Полковник двигался быстро, но держался стены. Укрытая тенью портика, она не нагрелась за день и охлаждала его, когда он касался ее. Она давала ощущение безопасности даже если, как мрачно отметил Сот, это было чистой воды иллюзией.

Когда они добрались до внешнего двора храма, они стали продвигаться куда осторожнее. Сот обошел угловую колонну, а Тарсес шел по ступеням. Было тихо, только ветер тихо шелестел иголками на плитах двора.

Тарсес умер так быстро, что его командир едва заметил это. Полковник услышал легкий свист, а затем — шлепки, когда тело сержанта падало на ступени. У Сота сердце ушло в пятки, он вжался в колонну и замер.

Где был этот урод? Он не смел шевельнуться и, прижавшись к холодному камню, уставился на сияющие врата храма. Одну створку взорвали каким-то чужацким зарядом, удивительно аккуратная дыра была пробита насквозь. Вторая оставалась неповрежденной, сияя как прежде, отражая тот слабый свет, что еще оставался. Сот удивился, насколько отличное зеркало она собой представляла и, внезапно обнадеженный, стал высматривать в ней чужака.

Но он ничего не видел, кроме листьев, шуршащих по камням от ветра. Они летали неспешно, еле перемещались, внезапно врезаясь в основание колонны или… Почему эти листья остановились, когда другие, совсем рядом, нет? Там же не было камня, чтобы остановить их!

Сердце полковника пропустило удар. Должно быть, это эльдарский подонок! Он уставился в отражение, отчаянно пытаясь найти хоть намек на очертания призрачного силуэта, который он видел на склоне, когда разбирался с первым разведчиком. В отражении ничего не было видно, но он примерно знал, где засел противник. Став холоднее камня у него за спиной, Сот понял, что, в свою очередь, эльдар точно знал, где находится он! Даже сейчас противник, возможно, изучает его, ожидая движения.

Командир никогда не чувствовал себя таким беспомощным, но тугой узел страха внизу живота затвердел до состояния сжатой массы гнева. Он должен был попытать удачи. Возможно, его попытка отвлечет чужака достаточно, чтобы Ниббет смог его замочить. Он посмотрел на отражение и приготовился к рывку. Обычно не религиозный, Сот сам удивился тому, что мысленно повторяет молитву Императору, вспомнившуюся с детства — и затем прыгнул. Развернувшись, он выстрелил веером, треск выстрелов дико метался среди камней, а злые красные лезвия разрезали сумрак. Послышался стук падающего оружия.

Изумленный Сот осознал, что был все еще жив и что, как он видел, распростершись на плитах, его враг был мертв. Он выстрелил еще раз в голову упавшего чужака и, когда затихло эхо, позвал Ниббета. Ответа не было.

Где был последний разведчик? Далеко в храме или, встревоженный шумом, уже спешил сюда, чтобы выследить их? И где был Ниббет? Полковник снова раздраженно вздохнул, когда поднялся. Раздражение исчезло, как только он вышел из-за колонны и увидел тело Ниббета. Солдат лежал лицом вниз, накрыв собой лазружье. Именно он, а не Сот, отвлек чужака в решающую секунду. Полковник резко развернулся на каблуках и нырнул в дыру в створке храмовых врат.

Оказавшись внутри, Сот тут же прыгнул в укрытие за одним из двух рядов колонн, таких же, как и снаружи. Ему потребовалась секунда, чтобы привыкнуть к освещению, весьма отличавшемуся от сумерек портика. Не яркие, а тихие лампы, аккуратно спрятанные среди орнаментов на высоких стенах, нежно светились. Пол длинного зала, составлявшего большую часть храма и казавшегося совершенно пустым, был покрыт такими же старыми песчаниковыми плитами, как и снаружи.

Сот осторожно осмотрел зал. Пустое помещение, мебели нет, только колонны мешают обзору. Даже орнаменты казались естественной частью камня. Казалось, что все чисто, и он побежал к концу зала, где, как он знал, был вестибюль, из которого лестница вела как в зал управления ирригационной системой, так и в кельи священников. Он чувствовал любопытную уверенность. Ему всегда нравилось это здание, не из-за какой-то духовности, а из-за отсутствия показухи и принадлежность к Имперской дисциплине, столь дорогой ему, с неясным прошлым пустынников его планеты. Если уж ему довелось встретить такого опасного врага, как эти чужаки, так это было прекрасное поле боя.

То, что ему придется столкнуться с третьим эльдар, стало ясным, когда он добрался до вестибюля. Дверь была выбита, а откуда-то снизу доносились звуки борьбы. Он ускорился, все еще пытаясь передвигаться максимально тихо.

Ступеньки были старые и крутые, но свет стал ярче, и Сот перепрыгивал через одну. На маленькой площадке, один проем, с закрытой древней деревянной дверью,вел в помещения священников. Другой, с открытой настежь современной стальной дверью, вел в зал управления. С лазружьем наготове полковник забежал внутрь. Он мгновенно вник в суть сцены.

Священник, Ярендар, очевидно, застал врасплох чужака, пытавшегося разобраться в системе управления. Теперь они боролись друг с другом. Пластичный эльдар был придавлен к шкафу массивным священником, который спиной закрывал чужака и не давал Соту выстрелить, пытавшимся раздавить противника. Священник был силен, но бойцом не был, и как раз когда вошел Сот, мерзкий чужацкий еретик ухитрился вытащить свой лазпистолет и выстрелить. Священник умер, хрипя, выстрел разорвал ему грудную клетку. Его тело закрыло чужака и Сот уловил лишь мелькание поднимаемого пистолета и жуткие линзы, похожие на драгоценные камни, прежде чем еще раз вспыхнул лазерный огонь и мир погрузился во тьму.

Сот не был уверен насчет того, сколько он пробыл без сознания. Не дольше нескольких секунд, поскольку, когда он с болью смог чувствовать, чужак все еще работал с управляющими системами. Его грудь казалась скопищем обжигающей агонии и он наблюдал за работающим эльдар затуманенным взором. Чужак был высоким, но пластичным, и, даже в мельчайших движениях, когда он перемещал какой-то сияющий кристалл над панелью управления, была нечеловеческая грация. Эффект чужеродности усиливал хамелеолиновый плащ, который даже в ярко освещенном зале управления размывал его силуэт.

Мысли Сота были столь же затуманены, как и его взгляд. Ему чудилось тело Ниббета, лежащее рядом с телом священника. Они с Соккотом и Тарсесом умерли только чтобы он проиграл? Он должен попробовать дотянуться до лазружья. Оно было совсем рядом. Сможет ли он поднять его, не вспугнув противника? Жуткое видение лица первого чужака, убитого им, третий глаз раны на лбу, спроецировалось на затылок работающего разведчика. Оно наблюдало за ним, пытающимся пошевелиться. Он ругнулся, закрыл глаза и попытался сосредоточиться, изгнать видения из разума.

Корчась от боли, полковник напрягся и попытался пошевелиться. Единственное, чего он добился — еще больше боли где-то под ребрами и невольный вздох. Чужак развернулся, странный кристалл еще сиял, вскинул лазпистолет грациозным движением. Сот беспомощно уставился в переливающиеся линзы безликой маски, когда существо подходило к нему, направив свое оружие. Оно помедлило и, одним движением изящных сапог откинув лазружье Сота, вернулось к панели управления.

Сот дрожал от боли и гнева, но ничего не мог поделать. Его голова упала, словно отплывая от тела на волне боли, а зрение еще ухудшилось. Он был уверен, что видит призрак Соккота, подкрадывающийся к чужаку сзади. Он хотел крикнуть юнцу, что все напрасно, что чужаки — призраки и что победить их невозможно.

Его губы задрожали, но он не издал ни звука. Дух Соккота почти дошел до эльдар и уже поднял лазружье, чтобы вырубить разведчика. Полковник уставился на наваждение, его зыбкий мир был на грани между сном и реальностью. Почему этот призрак несет не то оружие? Надо урегулировать вопрос!

Но где-то на глубоких, рациональных уровнях сознания, Сот понимал, что это был не дух Соккота, а послушник храма, о котором раньше говорил Ярендар, мелкая деталька замысла Императора. А оружием было не лазружье, а подсвечник. Подсвечник опустился на голову эльдар в ту же секунду, что и тьма на полковника.

На сей раз отключка длилась дольше и, когда Сот очнулся, его несли по лестнице. Голова раскалывалась. Его душа неслась к Императору? Сверху на него глянул кто-то, бледный в ярком свете. Сот опознал инсигнию на воротнике. Значок гвардейского медика.

Полковник моргнул и шевельнул губами, пытаясь сказать что-то. Медик, явно обеспокоенный, решительно сказал ему: «Не пытайтесь говорить, сэр. Вы сильно ранены, но мы Вас поставим на ноги. Противника отбросили. Подкрепления подошли и капитан Годдиш занимается организацией зачистки».

Сот слабо качнул головой. Боль была ужасной, но он чувствовал, что должен это сказать. Он снова шевельнул губами, но теперь слабый сипящий голос был слышен: «Предупреди его!».

«Предупредить кого, сэр?» — нахмурился непонимающий медик.

«Предупреди Годдиша. Скажи… скажи, чтобы следил за мелкими частями. Скажи, что мелкие шестеренки решают».

Медик посмотрел на своего товарища, поднимавшего верх носилок. «Думаю, полковник бредит».

Дэн Абнетт Охотник на орков

Кейзер, которого они называют сержантом, хоть я и не вижу на нем знаков различия, приказывает остановиться. Он взбирается на белесый ствол упавшего кипариса и стоит, словно принюхиваясь. Мы ждем, утопая почти по пояс в вонючей жиже.

Сырой воздух забивает мои легкие мокротой, и мне хочется кашлять. Но ближайший ко мне Свежеватель, жилистый детина с угольно-черными глазами и усеянными кольцами ушами, зло поглядел на меня. Будто знает, о чем я думаю. Движением руки Кейзер посылает вперед трех разведчиков. Теперь нас остается тридцать: двадцать два Свежевателя и восемь Джопаллских Контрактников. Я стою в середине колонны. Болотная вода пузырится и хлюпает под ногами, пыльные мухи вьются вокруг меня. Кажется, мы стоим в тишине целую вечность. В моих волосах копошатся пауки. Я чувствую это. Капитан Лорит пытается пролезть вперед, его бело-зеленая форма и высокая белая фуражка выглядят совершенно не к месту.

— Что мы… — начинает говорить он.

Свежеватель по кличке Свин, стоящий слева от капитана, бросается к моему командиру и проводит удушающий захват, закрывая рот офицера грязной ладонью. Капитан пытается вырваться, но Свин только усиливает хватку. Несложно догадаться, откуда появилось прозвище Свина. Рваная форма едва вмещает могучую мускулатуру этого грузного человека. Его лицо исполосовано шрамами, а вместо откушенного носа красуется лишь огрызок плоти.

Свин сжимает еще сильнее, и лицо капитана начинает синеть. Я, как и остальные джопаллийцы, немею от удивления.

Кейзер опускает руку, и Свежеватели снова трогаются в путь. Свин отпускает капитана и с хохотом швыряет его лицом в воду.

— Он напал на меня! Этот человек на меня напал! Арестуйте его! — возмущается капитан, отплевываясь от травы и слизи.

Кейзер не собирается арестовывать Свина. Он бьет капитана по горлу, заставляя его замолчать. Смех Свежевателей — на редкость неприятный звук. Хохот Свина еще более отвратителен.

— Мне казалось, я разъяснил все это в Цербере. Если я приказываю замереть среди Зеленки — значит надо заткнуться и не шевелиться, — голос Кейзера звенит, словно струна. Он обращается к капитану, но тот слишком занят тем, что блюет, сидя в жидкой грязи.

— Мы напали на след зеленокожих, — сержант поворачивается к нам. — Они близко, не дальше километра. Проверить боезапас и выдвигаться. И ни звука. Особенно вас касается, жратва орочья.

Вот, кто мы для них. Не Имперская Гвардия, не братья по оружию, не благородные солдаты Джопаллийских Контрактных Рот. Им не важно, что большинство из нас происходят из уважаемых семей Верхних Ульев. Не важно, что наши товарищи сейчас защищают стены Улья Тартарус от Вторжения. Мы — орочья жратва. Никто. Хуже последних отбросов.

По мне, так эти Свежеватели и есть самые настоящие отбросы. Я больше уважаю даже банды подростков из Нижнего Улья Тартаруса.

Мне, как и остальным солдатам моего взвода, не посчастливилось получить направление на Базу Цербера для обучения войне в джунглях у Охотников на Орков сразу после начала войны за бесценный Армагеддон. Нам уже не вернуться в Улей, к своей роте. Теперь мы застряли здесь, в составе известного отряда "собирателей черепов" — Свежевателей Кейзера.

Время от времени, мы слышим издалека грохот орудий или рев реактивных двигателей. Там далеко, вне джунглей, идет полномасштабная война. Как будто — на другой планете. Говорят, сам Яррик вернулся. О, как бы я хотел сражаться там!

Но только не здесь… Мне кажется, Собиратели черепов бились с орками так долго, что сами стали походить на своих врагов. Все они раскрашены и усеяны пирсингом, и это — самое безобидное. У некоторых изо рта торчат клыки, имплантированные в нижнюю челюсть. Каждый из них обвешан омерзительными трофеями — орочьими пальцами, зубами и ушами. У них нет четкой цепочки командования. Они не уважают никого, кроме своих офицеров. Мне сказали, что они сами выбирают своих командиров. Только подумайте об этом!

Мы снова движемся вперед, утопая в трясине, вязкой, словно слизь. Над зарослями кружат огромные стрекозы с цветными крыльями размером с ладонь. Они шумят громче, чем винты аэромашин в элитных кварталах Тартаруса. Водяные жуки размером с руку скользят по водной глади.

Свин говорит, что мы идем через выделения огромных цикад и сок корневых папоротников. Он снова усмехается. Воздух настолько влажный, что дыхание перехватывает. Эти Свежеватели… они движутся так осторожно. Ничего не задевая. Они не оставляют следов, под их ногами не плещется вода. Их чертовы ботинки не застревают в трясине. Их одежда не цепляется за растения. Проходя мимо, они не задевают веток. Перебираясь через стволы деревьев, они не сдирают ни кусочка коры. Они умудряются даже не рвать паутину — как будто и не проходили здесь вовсе.

Для таких здоровяков, они движутся с невероятной осторожностью и мастерством. Мы, джопаллийцы, кажемся рядом с ними неуклюжими дураками. Последним летом, я неделями обучался диверсионным боям в Гвардейской Академии Улья Аид. И преуспел. Мне казалось, я действовал неплохо. Но как… как, во имя Императора, что наблюдает за нами, как движения человека могут не оставлять ряби на воде?

Мы вновь останавливаемся, и я сгибаюсь от усталости у ствола огромного гинкго. На манжете моего кителя невесть откуда взялась кучка влажно блестящих желтых яиц. Размером не больше рисового зернышка. Содрогнувшись, я собрался стряхнуть их.

Неожиданно, мою ладонь останавливает чья-то грязная рука. Это — тот Свежеватель с черными глазами.

— Не тронь! Яйца Гнилостной Осы. Скажи спасибо, что она отложила их на твои пестрые шмотки, а не в ухо, глаз или пах.

Он счищает с меня коконы ржавым ножом.

Я перепугано гляжу на него.

— Хочешь, чтобы личинки отъели тебе нос? Сожрали твой мозг?

Я отрицательно качаю головой. Вряд ли кому-то захочется пройти через такое.

Он только усмехается.

— Как твое имя? — спрашиваю я.

— Череп.

— Нет… В смысле, твое настоящее имя?

— Ну… Риклз, — отвечает он, словно озадаченный таким вопросом. Затем он отворачивается.

— А мое имя ты узнать не хочешь? — говорю я ему.

Он оборачивается и пожимает плечами.

— Накой мне знать имя куска орочьей жратвы, который к вечеру сдохнет? Мне все равно не придется его произносить.

Во мне вскипает ярость, сухая и жаркая.

— Мое имя — Онди Скалбер, Капрал Джопаллийских Контрактников, ты, тупой ублюдок! Запомни его хорошенько! Молись Императору, чтобы у тебя был шанс произнести его!

Он скалится, как будто моя злость впечатлила его.

Но все же, он отвешивает мне хороший удар по лицу.

Мы продолжаем движение. Как всегда бесшумные, Свежеватели молча карают нас за каждую мелкую оплошность. Мы входим в рощу, через высокие кроны которой пробивается солнечный свет. Яркий, словно лазерные лучи. Здешние цветы плавают в пенистой воде, полной водорослей. Огромные цветы с невероятно яркими розовыми бутонами. Большие насекомые неспешно летают, роняя с отвратительных хоботков нектар. Они жужжат не хуже цепного меча. Белесая змея с рудиментарными отростками вместо лап, проскальзывает между моих ног. Мой друг, пехотинец Рокар, начинает хныкать. Он только что обнаружил, что нечто под водой откусило мыс его ботинка… вместе с двумя пальцами.

Мы с Рокаром вместе учились. Мне жаль его. Его рана. Его слабость…

Возвращаются двое разведчиков. Третьего мы так больше и не видели. Некоторое время они разговаривают с Кейзером. Потом он тихо и мрачно говорит нам, что рядом гнездо, и нам придется разделиться.

Рокар теперь хнычет еще громче и начинает лезть на дерево. Капитан пытается заставить его слезть. Но Рокар только мотает головой — он слишком испуган.

Кейзер снимает его. Он резко кидает нож, и попадает точно в грудь моему другу. Рокар с громким плеском падает в болотную жижу. Его тело начинает тонуть.

— Он все равно бесполезен. Обуза. Даже хуже, чем обуза, — Кейзер объясняет капитану.

Капитан теряет дар речи от ярости и страха одновременно. Как и все мы. Я уже не знаю, что мне чувствовать или думать.

Меня отправили на правый фланг наступления, вместе с Черепом и Свином. С нами оказался еще один Свежеватель по кличке Горелка, с тяжелым огнеметом в руках. Из джопаллийцев со мной рядовой Флиндер. В тени хвоща Свин останавливается и начинает намазывать наши лица мерзко пахнущим веществом из грязной банки. Теперь от нас воняет не хуже, чем от Свежевателей, и я впервые замечаю, что они тоже покрыты этой мазью. Они вовсе не грязные. Так и задумано.

— Это жир, — ухмыляется Горелка, проверяя шланги своего закопченного огнемета. — Теперь от вас не будет нести мылом и людьми.

Свин только что намазал нас орочьим жиром, выпаренным из их отвратительных тел. Меня выворачивает от омерзения.

Отряд продвигается. Мы с Флиндером пытаемся двигаться так же тихо, как Свежеватели. Но наши попытки смехотворны. Череп снова останавливает меня и указывает на тонкую лозу, которую я чуть не задел ногой. Он проводит ее до цветущего кустарника и осторожно извлекает из него связку гранат, поставленных на растяжку.

Появляется Кейзер.

— Молодец, Череп. Во время заметил.

— Вообще-то, не я их нашел, сэр. Это, вон, Онди.

Я оборачиваюсь, обрадованный тем, что обо мне вспомнили.

— Ну, его нога, во всяком случае… — добавляет Череп, и они с командиром громко смеются.

Черт бы побрал из грязные шкуры…

Пересекая глубокую яму с грязью, я вижу вдалеке движение. Я всегда был наблюдательным. Этим я до сих пор горжусь. Я вижу, как через Зеленку движется нечто грязно-зеленое.

Без лишних раздумий, я вскидываю лазерную винтовку и даю длинную очередь.

Из зарослей вырывается нечто огромное, зеленое и клыкастое, и с разорванной грудью падает в воду.

А потом я оказываюсь в настоящем аду. Из жижи вокруг нас выныривают Орки, выплевывая трубочки, через которые они дышали под водой. Это бледные, жилистые, зловонные создания с торчащими белыми клыками и глубоко посаженными светящимися глазами. Они кричат и воют. От них мерзко воняет. Они вооружены тяжелыми тесаками, дубинами и грубыми самодельными пистолетами.

Мы открываем огонь. Весь наш строй одновременно изрыгает поток огня. От лазерных выстрелов сырой воздух мгновенно становится сухим, наполняется запахами гари и озона. Лучи вспарывают зеленый покров, разбрызгивая древесный сок.

Горелка жмет на гашетку огнемета, сжигая лиственную завесу перед нами. Свин грубо раздает приказы, крича поверх шума бушующего пламени.

Я стреляю в автоматическом режиме, убивая Орков вокруг. Ржавый тесак сносит голову Флиндера в фонтане крови и обрывков плоти. Я вижу, как капитана Лорита, пронзенного в живот копьем, поднимают из воды. Он жалобно кричит, молотя по воздуху конечностями. Я закрепил штык еще несколько часов назад, как велели Свежеватели. Теперь, когда заряды кончились, а времени на перезарядку нет, я дерусь в рукопашную, колю и рублю.

Рядом со мной Череп. Он вырвал из лап мертвого Орка копье и теперь сносит головы, вопя не хуже зеленокожих. Горелка снова открывает огонь, струя пламени его огнемета выжигает целую толпу атакующих Орков. В воду падают только обугленные скелеты, роняющие капли кипящего жира.

Я колю бегущего ко мне Орка штыком. Тот ревет и продолжает переть на меня, вырывая из рук мою винтовку. В огромных лапах он сжимает металлический топор, уже забрызганный человеческими мозгами.

Я выхватываю свой автопистолет и разношу его морду вдребезги.

— Кидай! Кидай! — кричит Череп, бросая мне связку гранат.

Мы вместе забрасываем плотную толпу Орков гранатами. За ослепительной вспышкой следует град шрапнели, усеивая воду миллионами маленьких фонтанов.

Орки разворачиваются и пропадают, будто их и не было здесь.

Мы перегруппируемся. Пятеро Свежевателей погибли. Я — один из всего лишь троих выживших джопаллийцев. Опустошенные шоком, мы втроем прислоняемся к замшелому камню. Свежеватели тем временем берут под контроль периметр и начинают собирать трофеи.

— Ты чего хочешь? — спрашивает Свин, заставляя меня обернуться.

Он отпиливает орочью голову зазубренным ножом.

— Чего?

— Ухо? Зуб? Ты заслужил.

Тошнота выворачивает мой желудок. Из обрубленной орочьей шеи начинает струиться темная кровь, расплываясь по воде дурно пахнущими пятнами.

— Вот теперь не ошибись, Онди Скалбер, — тихо советует мне Череп.

— Не ошибиться?

— Свин предлагает тебе трофей. Не помню, когда он в последний раз предлагал такое куску орочьей жратвы. Большая честь. Не вздумай отказываться.

— Тогда давай зуб, — говорю я, разворачиваясь к потрошащему труп Свежевателю.

— Точно, — соглашается Череп. — У парня острый глаз. Он их первым заметил.

Свин кивает, фыркает и снова вонзает свой нож.

— Острый глаз, говоришь? Вот его-то он и получит. Глаз за Острый Глаз! — Свин и Череп смеются.

Свин протягивает мне трофей. Он болтается на багровом глазном нерве, словно кулон на цепочке. Я не могу отказаться. Я привязываю его к своему солдатскому медальону. При каждом движении он бьется о грудь, как резиновый мячик. Как только Свин отвернется, я его выкину.

Свежеватели выстраивают то, что они сами называют "сторожевыми могилами". Орочьи руки и черепа, нанизанные на колья или прибитые к деревьям. Суть в том, что Орки больше не придут в эти места — здесь пахнет смертью и поражением. Но все же Свежеватели минируют останки на случай, если Орки вернутся за трупами.

Кейзер называет это абсолютно выигрышной ситуацией.

Кейзер. Я смотрю на него через просеку, пока Свежеватели развешивают куски орочьих тел вокруг. Он склонился над истерзанным телом капитана Лорита, который все еще жив. Горелка говорит, что Кейзер отдает капитану последние почести. Я вижу резкое движение рук Кейзера. Я представлял себе последние почести совсем по-другому.

Гнездо уже близко. Мы приближаемся маленькими группами. Я оказываюсь в одном отряде с Горелкой, Свином и двумя другими Свежевателями — Удавкой и Смельчаком.

В затянутой дымкой роще впереди угадывается расплывчатый силуэт огромного дерева. Мне кажется, это не одно дерево, а несколько, чьи стволы переплелись со временем. Ветвящиеся корни поднимают над водой гигантский тысячелетний ствол, оплетенный лианами. В его кронах щебечут птицы. Насекомые точат кору его корней. Корни переплетаются, смыкаются над нашими головами. Это напоминает мне арки прекрасного сбора Экклезиархии дома, на Джоппале.

Во главе группы идет Горелка. Мы чувствуем запах прометия, исходящий от его закопченного огнемета. Смельчак показывает мне, как сделать дыхательную маску из обрывка материи, смоченного болотной водой. К нам уже подбирается едкий дым от костров, зажженных разведчиками с другой стороны логова.

Я дышу через повязку из ткани.

Через мгновение мы снова атакованы. Горелка поливает туннель огнем, но Орки выбираются из ответвлений, которые мы даже не замечаем. Убивая их, я понимаю, что это орочий молодняк, маленькие Орки, ростом мне по пояс. Они визжат и ревут, выбегая из дыма. Дети. Так бы мы их назвали.

Но мне уже все равно. Мы с Удавкой сворачиваем в боковой коридор и прорываемся сквозь заросли черных корней. Мы врезаемся в толпу молодых Орков, пытающихся отбиваться короткими копьями и сломанными клинками.

Это не спасает их от лазерного огня.

— Сюда, Острый Глаз! — зовет меня Удавка.

Я вбегаю в пещеру, образованную корнями. Смельчак и Удавка следуют за мной. Мы все еще слышим гул огнемета Горелки неподалеку, чувствуем горящий прометий.

Дикие Орки окружают нас, многие из них — взрослые, огромные существа. Некоторые вооружены стрелковым оружием. Удавку разрывает на части очередью болтов. Его левая рука, оторванная от тела, ударяется о мое плечо.

Я убиваю Орка с болтером. Затем мы со Смельчаком поливаем пещеру автоматическим огнем. Воздух наполняется брызгами зеленой крови.

На меня с ревом бросается Орк, в его мощном кулаке, размером с мою голову, сжат клинок. В моей винтовке кончился заряд. Я медлю. Орк видит болтающийся у меня на шее глаз, и это, похоже, приводит его в замешательство. Для меня этого достаточно. Я с силой вгоняю штык в его подбородок, так что клинок выходит из затылка. В предсмертных судорогах огромная челюсть Орка ломает ствол моей винтовки. Правой рукой я поднимаю орочий тесак, держа в левой автопистолет. Клинком я вышибаю орочьи мозги. Пистолетом я раню, калечу, убиваю. Я уже весь покрыт орочьей кровью, такой же дикарь как те, с кем я сражаюсь. Жестокий. Озлобленный. Безумный.

Джопалл теперь кажется совсем далеким. Намного дальше, чем прежде.

И я знаю, что уже никогда не смогу вернуться туда.

Только не теперь.

Только не после всего этого.

Горелка появляется у нас за спиной и орет, чтобы мы пригнулись. Смельчак падает, и я тоже опускаюсь на землю. Огонь проходит над нашими головами раскаленной струей, выжигая все живое в помещении.

Мы смеемся, выбираясь из гнезда. Выжившие Контрактники, Колдер и Спафф, смотрят на меня как на психа. Я и сам представляю, как выгляжу сейчас: покрытый копотью и грязью и коркой запекшейся крови. Но мне наплевать. Мне плевать, что они там думают. Мне уже на все на свете наплевать.

Кейзер дерется с орочьим Боссом. Выгнанный из убежища дымом, тяжело раненый в живот, он был загнан в угол в болоте, к востоку от логова. Кейзер вышел с ним один на один. Мы собираемся, чтобы посмотреть. Никто на вмешивается. Мы просто смотрим, кричим, воем. Словно Орки.

Орочий вожак на сотню килограмм тяжелее Кейзера, с массивной мускулатурой, его зубы подобны кинжалам, клыки торчат изо рта бивнями. Он одет в броню из черепашьего панциря, в одной его руке кривой меч, в другой — кинжал. Рваная рана в животе источает отвратительно пахнущую жидкость, заставляя существо согнуться.

Кейзер — худой и жилистый, одет в рваную камуфляжную форму и разгрузочный жилет, его кожа покрыта белой краской. Он вооружен одним мачете. Они кружат, обмениваясь ударами. Мы окружаем прогалину, подпрыгивая, крича, скандируя: "Кей-зер! Кей-зер!", как звери. Босс делает выпад, уходя от клинка Кейзера, и срезает приличный кусок мяса с ноги Кейзера своим мечом. В ответ сержант наносит удар прямо в рану на животе чудовища, заставляя его упасть в фонтане слизи.

Босс тяжело поднимается на ноги. Кейзер теперь хромает из-за открытой раны на ноге. Удар Орка содрал кожу, открывая розовое мясо и блестящую белую кость. Я поражаюсь, как он может продолжать драться с такой ужасной раной.

Но он продолжает. Кейзер бросается сквозь пенящуюся воду и рубит Орка по руке. Босс роняет свой меч.

Следующий удар Кейзера проходит по широкой дуге против часовой стрелки, и его клинок вонзается в горло Орка по рукоятку.

Кровь брызжет из раны. Издавая булькающий звук, вожак заваливается на спину, вздымая своей тушей стены воды. И умирает.

Мы выкрикиваем имя Кейзера так громко, что с веток начинают осыпаться листья.

Онди Скалбер мертв. Когда-то давно он умер где-то в коварных джунглях Армагеддона.

Теперь я едва помню его. Должно быть, он был хорошим парнем.

Чем я стал теперь — покажет только время. Я ненавижу это, но и люблю в то же время. Этот та простота жизни и смерти, которая так привлекает меня. Ранить и убивать. Быть лучшем охотником, лучшим убийцей, чем те твари, на которых мы охотимся. Быть Острым Глазом.

Когда-нибудь, я наверно вспомню Джопалл, вспомню свою тогдашнюю жизнь. Наверно. Может быть, я проснусь посреди ночи с криком, когда мне присниться все это. А может и нет.

Зеленка ждет меня. Там я буду выполнять свой долг, во имя Императора. Там я обрету свою славу.

Дэн Абнетт Полуночная смена

Да, я знаю, что сделал.

Мы заступили на смену в полночь на склад прошлой ночью и…

А, нужен подробный отчет? Все четко и по форме? Чтобы все было официально? Да, вам-то, наверное, все как по книге делать нужно. В таких-то обстоятельствах.

Ну, значит я докладываю. Я Кавкус, рядовой второго класса. Записаться в ряды на службу Трону при основании Пятидесятого Урдешского Регулярного имперской гвардии, восемнадцать лет назад было для меня честью. Да будет благословленным Трон, дающий нам силы, и свет Терры, за который сражается человечество. Сэр, я человек честный.

Меня определил на стражу мой командир, майор Цайлман. Знаю, сэр, он выдающийся человек и хороший солдат, у него же столько блестяшек на груди, которые он натирает каждый день. Мой взвод послали на склад поздно вечером. Так точно, на склад 686, длинное такое здание там у пограничной арки, на территории Муниторума. Там тихо сейчас, хотя пару недель назад были обстрелы. Крыша склада просела, а во внутреннем дворе воронки от снарядов после дождя превратились в лужи. Ну и паразиты там всякие водятся.

Но вообще-то тихо. Бессмертные ублюдки, это я, сэр, так нашего врага называю, в последнее время не так часто нападают в этой части города. Я так думаю это из-за наших танков в полях. Враг от страху вернулся обратно в горы, и сейчас ублюдки собираются только у доков и у Западных ворот. Осаду держим. Я дела так понимаю. Хотя я всего рядовой второго класса — не осведомлен о тактическом раскладе. Ход войны мне вышестоящие чины объясняют, майор Цайлман, например. Да и то, когда сочтут нужным, ну а остальное узнаю из слухов.

Склад, да, склад 686 — это продуктовое хранилище. Продовольствие всякое. В ящики все упаковано. Банки, склянки, сухпайки, еще есть еда в стазисных коробках, чтобы не испортилась. Еды не хватает. Но судя по вашим впалым щекам, сэр, вы это тоже прекрасно знаете, как и я. Долго нас уже осаждают. Еда, которую доставляют в город, сначала идет на склад, а потом ее распределяют бдительные и усердные офицеры Муниторума, поэтому всем достается одинаково по-честному. Много кто, в основном граждане из разрушенных районов, очень нуждаются в пище, как вы и догадываетесь. В отчаянии они пытаются заниматься мародерством и совершают набеги, поэтому караул там приставлен на круглые сутки.

Наша смена выпала на полночь. Мы пришли и собрались во внутреннем дворе, между огромными лужами. Слуга из Муниторума, в обмундировании и все такое, вышел и объяснил нашему сержанту, что да как, а тот потом объяснил все нам. Ума не приложу, почему он сразу нам все не объяснил, но, наверное, в Муниторуме так все делается.

Наш сержант, Полак, хороший человек. Мы его зовем Пол. Здоровенный малый, силы не занимать. Я и сам не раз видел, как он пускал в ход против врага свои мощные кулаки, когда доходило до ближнего боя. Он немного себе на уме, но в целом порядочный. Пол получше нашего предыдущего сержанта, Гамберлина, который в прошлом году в горах пропал, когда лицом к лицу повстречался с клинком одного из бессмертных ублюдков.

И тогда Пол, — да, в смысле сержант Полак. Сержант Полак закончил с этим офицером Муниторум, потом повернулся к нам и снова объяснил то же самое, только нам — пока мы все стояли во дворе в компании копошащихся паразитов. Рассказал, где точки доступа, где границы забора и стены, ну и расположение нескольких потайных брешей — там, где мародеры пытали свою удачу. Эти тайные ходы заделывают, как получается, когда находят, но мародеры то делают новые, вот какая штука. Особенно там, где снаряды до этого падали, и крыша обрушивается, ну и все такое. Закроешь одну крысиную норку, глазом моргнуть не успеешь, как появится новая.

Ну, им же жрать хочется.

Пол, — ах, да, сержант Полак, — он нас разослал по постам. Часовых на стены, забор, места где есть тайные ходы и на ворота, а патрули — для обхода территории складов. Патрули с часовыми менялись местами каждые два часа, чтобы каждый мог размяться и быть посвежее. Мы держали ухо востро. Если ты часовой на воротах, то приходится стоять неподвижно. От этого, разумеется, в сон клонит, но, лучше уж не засыпать, а не то сержант Пол увидит, что ты расслабишься и приложит тебя мордой в пол.

Я с ним в патруле был, хотя, только во вторую двухчасовую смену. Я и Пол, и рядовой Эрон, и рядовой Февурс. Мы ходили взад-вперед вдоль стеков — куча рядов ящиков и поддонов — проверяли, чтобы все было в порядке. Мы там целый час ходили, прочесали все вдоль и поперек, под брезент заглядывали, чтобы убедится, что от водостока защищено все. И вдруг Пол выдает: — Не нравится мне, как тут пахнет.

А я и говорю: — Чем пахнет, сержант?

Потому что, честно сказать, на складе всегда изрядная вонь стоит. Сырость, разложение, дерьмо паразитов, сточная вода, которая по дренажным трубам идет, ну и еда протухшая. А её там, как не грустно это говорить, навалом. Это гремучая смесь, туда в первый раз когда заходишь, сначала ртом дышишь какое-то время.

Ну я и говорю: — Что за запах, сержант Пол?

А он и отвечает: — Этот запах, — ну он какие-то химикаты в виду имел, и когда он это сказал, я тоже учуял. Похоже было на очистительные средства, что странно, потому что в этом городе уже много месяцев ничего не чистят, уж поверьте мне сэр, ну может только ночной горшок военачальника, ну мне то откуда что знать, я же всего рядовой второго класса.

— Запах идет оттуда, — сказал Февурс, и мы пошли глянуть.

А там вода, и Пол говорит: — Не нравится мне эта вода вон там.

Она на земле прямо, на полу склада, сочится из под огромной стопки ящиков — штук восемь в высоту, которые все на металлических полках расставлены. Мы и смекнули, что это новый тайный ход, который какой-то бедняга прокопал прямо под ящиками, и поднялись грунтовые воды, с химикатами вредными и все такое. Ну Пол и сказал передвинуть ящики и заделать дыру. Он достал зажигательную гранату, чтобы потом катнуть ее вниз по спуску.

— Чтобы их припугнуть, — как он сказал.

Мы начали двигать эти здоровенные и тяжелые ящики. Офицер Муниторума говорил нам, чтобы ничего не трогали и не двигали, потому что это не наша обязанность. Двигать ящики — обязанность Муниторума, а охранять их — обязанность Милитарума, и эти двое пересекаться не должны. Но Пол сказал, что если ящики не сдвинем, не найдем дыру, поэтому двигать придется. Мы их передвинули и в проходе сложили, чтобы потом можно обратно убрать было. А ящики, здоровенные такие, ну как я и говорил, все с отгрузочными ярлыками Муниторума и транспортными пометками. Эти стазисные ящики недавно там появились. Судя по отметкам, их два дня как с посадочной площадки доставили.

Мы убрали в сторону несколько штук. Работенка не из легких: к третьему ряду мы приложили винтовки к стойкам, куртки сняли и все такое.

— Ну и где эта дыра? — Эрон спросил, а Пол ему и говорит: — Думаю, вода идет из ящиков. Смотрите-ка.

Ну и некоторые ящики прямо мокрые были, как будто там внутри вода, протекает с мест, где печати стоят. Пол провел по нему рукой, понюхал и говорит: — Химикаты, — прямо как запах, который раньше заметили.

— Что-то здесь не ладно, — говорит он нам. — Что-то здесь не чисто, нужно вскрыть один из ящиков.

А Эрон говорит: — Погоди, Пол, нам запрещено. Собственность Муниторума. Нам их даже двигать нельзя без разрешения. Подделка печатей Муниторума — это преступление. Это мародерство, за такое вздернуть могут.

Пол сказал, что согласен, мол, что за это вздернуть могут, но еще это и вопрос безопасности. А значит и к Милитаруму относится. Дело нечисто и нам надо это проверить. Повешенье, не повешенье, но служим-то мы кому? Богу-Императору Человечества, который за всеми нами присматривает, вот кому, а не какому-то заносчивому засранцу из Муниторума.

Ну, Эрон снова начал ныть, а Пол ему говорит: — Эрон, сбегай и приведи этого парня из Муниторума и веди его сюда, пусть глянет сам что мы тут собрались делать.

Эрон понял, что идея неплохая и побежал искать этого товарища. А Пол на нас посмотрел и говорит: — Давай монтировку, Кавкус, сейчас ящики будем открывать.

Ну я и дал ему монтировку.

Мы вытолкали ящик, чтоб его открыть. Тот, из которого вода прямо текла, и Пол говорит: — Да, этого мне только не хватало, — и начинает работать монтировкой, срывает печати и снимает крышку.

В стазисном ящике внутри должно быть холодно и система гудит постоянно, которая все стабильно поддерживает. Всякие технические штуки, не знаю, как их там. А в этой коробке все в воде плавает, с химикатами, и шума никакого. На это ваше стазисное поле совсем не похоже.

Ну я и понял, что он сломанный, и поле не работает, значит содержимое испортилось, поэтому и вода наружу сочится. А Пол закатал рукав, сунул туда руку и начал тащить.

А там внутри человек. В пластиковом мешке, скрюченный весь. Мертвый.

Мы его на землю вытащили и вылупились на него. А он все еще мертвый был. И Февурс достал свой боевой нож, разрезал пластиковый мешок и вся эта вонючая, грязная хрень вылилась наружу, как будто вода отстойная со дна канавы. А мертвец выскользнул наружу, все еще мертвый.

Посмотрели мы на покойника и поняли — не из наших. Воевал он, давно уже, но лицо все в шрамах и значки на мундире. Знаки, символы. Эмблемы бессмертных ублюдков.

Тут я и выругался матом, а Пол и говорит: — Довольно болтовни, Кавкус, — потом пошарил еще там и выловил лазган и снаряжение, которое вместе с трупом было в мешке.

— Это ж не еда, — сказал Февурс, — если только Муниторум в такой жопе, что готовы нам трупов на ужин скармливать.

Я и спросил: — Ну они же не станут так делать, правда?

Пол ответил: — Это зависит от того, насколько острая нехватка продовольствия, как идет дело с осадой и все такое, — но ни один из нас в это не поверил, поэтому должно было быть другое объяснение.

Как раз тогда Эрон вернулся и привел офицера Муниторума, и офицер такой: — Какого дьявола вы тут устроили? Вам запрещено открывать контейнеры! — и начинает из себя выходить, пока Пол не показал ему тело мертвеца. Вот потом он совсем сам не свой стал, только уже от страха.

И орать начал, а сержант на него в ответную. А потом мы все орать начали — чуть до драки не дошло. Наверное поэтому и не заметили, что происходить начало.

Коробки некоторые начали сами по себе открываться.

В других коробках тоже люди были. Бессмертные ублюдки, вооруженные, со снаряжением и все такое. Но сэр, они явно не были мертвыми, их стазис-поля не подвели. Они были живы и выжидали момента, чтобы выйти наружу.

Сэр, я думаю это была такая дьявольская схема, которую враги придумали, чтобы забросить свежих сил в город и разрушить осаду. Притвориться едой и пробраться к нам, чтобы подорвать нас изнутри. Не знаю, как долго они были в этих ящиках, какой путь проделали, но стазисные поля поддерживали их живыми, как в заморозке. А мы их потревожили и они начали просыпаться.

Вражеские отродья распарывали пластиковые мешки своими ржавыми клинками, вылезали из коробок вокруг нас, держа в руках свои пушки и выкрикивали всякие проклятия.

Эрон прямо на месте умер, упокой Трон его с миром. Они его расстреляли. Просто взяли и расстреляли. Он весь трясся и извивался, а потом упал на землю, весь в дырках, словно решето. Мы в спешке рванули с мест, похватали наши винтовки, и сержант Пол начал выкрикивать приказы. Тогда то и началась перестрелка.

Человек из Муниторума — ума не приложу, чего он там делал. Просто бегал вокруг, орал и кричал.

Мне кажется он в курсе был, знал, что в этих ящиках было. У бессмертных ублюдков наверное должен был быть свой человек, чтобы груз на склад мимо всех проверок доставить. Но сэр, это просто моя догадка. Доказательств у меня нет — эти мрази его тоже подстрелили. Но он выглядел удивленным, это я точно говорю. Когда они на него стволы наставили, он был так разочарован, как будто несправедливость с ним приключилась. Но они его все равно пристрелили.

Мы палили по ним, а они в ответ по нам, и их было намного больше. Пол приказал Февурсу идти за подмогой, но его ранили в ногу и он упал и только мог сидеть да отстреливаться. Ну Пол меня тогда послал вместо него и пообещал, что прикроет.

Пол отличный стрелок. Видал я, как он укрылся за стеллажами и скосил четырех ублюдков точными попаданиями. А потом закричал: — Беги, Кавкус, мешок с дерьмом! Беги и приведи остальных!

И я побежал, уворачиваясь от выстрелов. Бедняга Февурс палил по ублюдкам, и Пол достал зажигательную гранату, которую припрятал на потом, и швырнул в толпу. Она взорвалась и полдюжины тварей, окутанные огнем с ног до головы, начали неуклюже топтаться и вопить.

Так точно, сэр, думаю тогда пожар на складе и начался.

Я пригнал подмогу, но к тому времени Февурс уже был мертв и склад полыхал огнем. По крайней мере его половина. А Пол все еще держался. Он прямо захламил все вокруг трупами. Мы присоединились к нему и открыли огонь по полной — изрядно покалечили ублюдков.

Но это не наша заслуга, в конце концов их остановил пожар. Их было сотни, может больше. Все вылезали из этих чертовых коробок. Мой отряд не смог бы их дольше сдерживать, а подкрепления из гарнизона шли бы слишком долго. К тому времени, как силы бы прибыли, нас бы уже одолели, и ублюдки прорвались бы наружу, на улицы, в город, и, ну….

Да, сэр, я понимаю, что пища — жизненно важный ресурс и мы не можем себе позволить потерю главного склада. И что поджог в помещениях Муниторума — это серьезное нарушение. Даже в военное время, при чрезвычайной ситуации. Понимаю. Но ублюдков остановил огонь. Если бы не пожар, уже бы не было города.

Пол выжил? Сержант Полак? Ух, прямо камень с души. Уверен, он суть дела может лучше объяснить и предоставить правильный отчет о нашей ночной смене и чрезвычайном происшествии. Вы с ним уже говорили? А, ну тогда хорошо…

Добавить? Нет сэр, добавить нечего. Да, я осознаю, что сделал. Спас ваши трусливые задницы, вот что.

Что? Комиссар хочет меня видеть? Да, да. Бьюсь об заклад, что хочет.

Дэн Абнетт Гибель Малволиона

Судя по его хронометру, полдень еще не наступил, но воздух, как ему казалось, уже раскалился добела. Карл Гросс — гвардеец Пятнадцатого Мордианского Железной Гвардии перед тем как открыть ржавую дверь позволил себе утереть пот, заливающий глаза. Он остановился и нашел глазами майора Хешта. Офицер напряженно смотрел на Карла. Его лазган был готов к стрельбе. Бусинки пота сбегали пунктиром по его лицу. Было заметно, что пот у него выступил не только от жары.

— Чего ты ждешь? — прошипел он.

Гросс пожал плечами. Он и сам точно не знал, что ждет его за этой дверью. Перед выходом с базы Хешт сказал ему и другим гвардейцам из Второй Роты, что они всего лишь должны проверить, почему уже в течении 3 дней не выходит на связь водонапорная станция, расположенная в дельте реки. Осторожно отодвинув защелку, он начал медленно открывать дверь. Сзади него, припали к стенам коридора, застыв в напряжении и сжав лазганы, шесть других пехотинцев из Второй. Гросс, чертыхаясь про себя, стал медленно открывать дверь. И почему именно ему досталась эта «почетная обязанность» открывать дверь в неизвестность. Но, черт возьми, мы же Железная Гвардия! Более храбрых и дисциплинированных солдат в Империи не найти.

Они достигли водонапорной станции рано утром. Комплекс, состоящий из развернутых автоматических комплексов и жилых помещений, отвечающий за снабжение водой более дюжины ирригационных систем близлежащих ферм. Солнце только-только поднималось, было свежо. Не было видно ни единого признака жизни, даже вездесущих птиц, вечно вьющихся вокруг воды. Никто не отвечал на их окрики. Войдя, все сразу же начали тихо материться, так как какой то дурак установил климат-контроль на «тропический».

Отодвинув запор, Гросс, медленно отходя в сторону, тянул дверь за собой так, чтобы майор мог сразу выстрелить. Перед ними лежал гидропонный цех с высокой керамо-стеклянной крышей и металлическими опорами, ржавеющими в излишне влажном воздухе. Образцы зерновых культур и прочих растений размещались в маркированных горшках и стеллажах. Они прошли между огромных решеток, служащими здесь нагревательными приборами. Сверху постоянно капал конденсат. Мордианцы, набившиеся в оранжерею, мгновенно взмокли.

— Посмотрите, что это такое? — позвал гвардеец Парнелл.

Гросс вместе с майором подошли к нему. Парнелл с отвращением показывал на нечто лежащее под лампами дневного света. Периодически на эту дрянь, напоминавшую гниющие шаровидные раздутые грибы размером с голову человека и время от времени пульсирующую, распылялись какие-то химикалии. Майор выругался. Ни один из его людей не имел агротехнического образования и не был на Малвалионе настолько долго, чтобы знать местную флору. Но все знали, что «это» не растение.

— Сжечь эту гадость. Возьмите огнемет и все в пепел. — Хешт отошел в сторону.

Гросс уже собирался выполнить приказ, когда раздалось шипение лазганов. Неподалёку, где-то в соседних зданиях громыхнули шесть коротких взрывов. Коммуникаторы стали разрываться от неразборчивых воплей и выстрелов лазганов. Взвод развернулся. Все во главе с Хештом побежали на выстрелы. У Второго взвода, проводящего разведку в левом крыле комплекса, были неприятности. Люди Хешта ворвались в помещение, из которого были получены последние сигналы от Второго. Это был ангар с припаркованными сельскохозяйственными машинами с огромными колесами. Воздух был полон дыма, оставшегося после взрывов гранат. На полу лежало два трупа. Оба были из Второго. Они выглядели так, как будто их расчленили огромными сельскохозяйственными серпами. Взвод медленно крался во мраке. Гросс увидел обезглавленный труп, забрызгавший кровью колесо одного из тракторов. Этот трактор был пристыкован к огромному грузовику, в кузове которого лежало нечто похожее на необычный космический корабль весь перепачканный глиной из дельты реки. Похоже, он был сделан из какого-то металла. Гросс присмотрелся, и его передернуло от омерзения. Да он же был той же самой живой пульсирующей дрянью, что они видели в оранжерее, только гораздо больше размером. Не это ли нашли ученые в дельте реки и доставили сюда для изучения, как они передали в их последнем выходе на связь?

Вдруг сзади него раздался душераздирающий крик и выстрелы из лазганов. Гросс развернулся на шум и его чуть не сбил с ног труп пехотинца Парнелла. Вернее пролетевшая в нескольких сантиметрах от него мешанина из мяса, костей и фонтанов крови. Его лазган взревел и выплюнул яркий импульс. Нечто пронеслось во мраке с ужасающей скоростью. Нечто с когтями-серпами. Четырьмя комплектамикогтей.

Оно рассекло майора Хешта надвое где-то в области талии и, все еще продолжая стрелять, то, что осталось от офицера рухнуло на пол. Следующим должен был стать Гросс. Он взвыл и открыл огонь. Генокрад…

Гросс, закричав, проснулся. Он весь вымок от пота. Голова раскалывалась. Прошло уже две недели с того кошмара на станции. Из его роты выжило только трое. Он никак не мог забыть о том, что случилось. Он же ветеран. Он бывал в жестоких битвах, но ни когда не был один на один с ужасающим монстром. Он физически ощущал его близость, его запах врезался ему в мозг. И уже две недели его преследовали кошмары и во сне и наяву.

Генокрад…

Надев форму, Гросс, шатаясь, вышел из казармы и зажмурился от дневного света. Были слышны рокот моторов и разговоры солдат. Он должен прийти в норму. Если он хочет выйти из шокового состояния, надо занять чем-нибудь свое тело и, главное, мозг.

Жмурясь от яркого солнца, он вышел на улицу и увидел грузовики, которые, разбрызгивая грязь, увозили вдаль людей и оборудование. Теплый грибной дождь, идущий совершенно не по сезону, размывал и без того разбитую дорогу. Модульные крыши и башни агротехнического комплекса № 132/5 на планете Малволион радостно блестели. Из водосточных труб хлестала вода.

Эвакуация шла полным ходом.

Перебегая дорогу между двумя громадными рычащими транспортерами, он уверял себя, что они уничтожили всю ту нечисть. Он сам лично разнес к чертям из лазгана одного из «этих», а потом еще двух. Затем он и остальные немногочисленные выжившие подорвали водонапорную станцию с помощью кумулятивных мин. Они сохранили свои сердца верными железной дисциплине Мордианцев. Они отрапортовали планетарному командованию и благодаря им по всей планете было объявлено предупреждение об опасности.

Это должно было заставить его чувствовать себя лучше. Ведь так?

Гросс увидел Полковника Тигла, контролирующего погрузку транспортеров разнообразными материалами и оборудованием из производственных помещений. Полковник выглядел разгоряченным и взволнованным. Поселенцы толпились вокруг него и требовали, чтобы в список эвакуируемого было внесено еще больше ценных сельскохозяйственных приборов и техники.

Увидев Гросса, он вырвался из их круга.

— Во имя Золотого Трона, — сбивчиво пробормотал он гвардейцу.

— Эти люди доведут меня до инфаркта! Я ведь и так хочу вывести как можно больше их любимого дорогого оборудования. Так они меня достают, чтобы я не забыл и об их проклятых культиваторах и прочей огромной сельхоз технике. Я уже начинаю подумывать, чтобы попросить тебя рассказать им о том, что ты видел.

— И создать массовую панику, сэр? — печально улыбнулся Гросс.

Тигл вздохнул.

— Да, нет, нет …

— Могу ли чем-нибудь помочь?

— Я думал, что ты в медсанчасти. Что сказали тебе медики?

— Они сводят меня с ума, сэр. Прикажите мне чем-нибудь заняться. Это отвлечет меня от тех ужасов, которые я никак не могу забыть.

Полковник кивнул.

— Молодец солдат. Итак, нам нужны водители. Сможешь управиться с транспортером.

— В принципе, да, — ответил Гросс.

Тигл взглянул на свой планшет и указал на грузовик с восемью покрытыми толстой коркой затвердевшей грязи колесами.

— Транспортная единица № 177 в твоем распоряжении.

— Что мне делать?

— Я хочу, чтобы основная часть эвакуации была закончена в 15.00. И ни каких оправданий не приму. Всё, что мы не погрузим до этого срока, останется здесь навсегда, включая и этих проклятых фермеров. Конечный пункт равнина Нэсайн в девятнадцати часах пути отсюда. Согласно переданному сообщению, там нас ожидают около шестидесяти большегрузных транспортов, чтобы доставить нас на орбиту к нашему флоту. Туда уже идут еще восемь эвакуационных конвоев из других сельскохозяйственных поселений, так что, думаю, тебе понятно, что надо успеть вовремя. Если мы хотим, чтобы нам досталось место в них, и они не улетели без нас.

— А что, если в пути нам вдруг придется сражаться, сэр?

— Тогда мы покажем этим инопланетным уродам, что такое боевой дух Мордианцев. На этой планете у нас развернут полк численностью семьдесят тысяч гвардейцев, не стоит также забывать о тридцати тысячах гвардейцев из полков планеты Файрус. Генерал Кан сообщил мне, что в ближайшие часы ожидается высадка бронетехники. Так же возможна помощь от Капитулов.

— Все это облагонадеживает, — сказал Гросс. — Ведь вполне возможно на водонапорной станции была лишь небольшая вылазка, но именно поэтому мы должны быть готовы ко всему.

— Да сейчас мы должны быть готовы ко всему, — сказал Тигл, немного помрачнев. — Уровень опасности установлен максимальный. Разве тебе никто ни чего не сказал?

— А что случилось?

(Псионическое блокирующее поле, устанавливаемое Разумом Улья вокруг поглощаемой планеты. Прим. переводчика)

— Межпланетные космотрансляционные станции связи перестали получать информацию пять часов назад. На нашу планету упала Тень. ОНИ идут. Гросс, Они стопроцентно нападут на нас.

* * *

Даже находясь на верхушке обзорной мачты командного судна на высоте трехсот метров, Генерал Канн слышал грохотание и ворчание танков с планеты Паладиа и другой бронетехники. Он осматривал все вокруг через свой магнобинокль и удовлетворенно кивал.

Полковник Гризмунд развертывал бронетехнику с такой быстротой, как ему и было приказано, возможно, даже еще быстрее. Видимость была превосходной. Небо было ясным и синим. Зона высадки просматривалась на десять километров во все стороны. Их не могли застать врасплох.

Канн позволил магноокуляру повиснуть вдоль его безупречно чистой и выглаженной униформы Мордианской гвардии. Рядом с ним на обзорной платформе находилось двое сервиторов и трое адъютантов Мордианцев, сидевших за консолями наблюдения и коммуникаторной станцией. Спокойный шум переговоров трескотал на заднем плане.

Хэнфф, один из адъютантов приблизился к нему и передал информационный планшет.

— Данные из всех точек эвакуации, сэр. Большинство конвоев из поселений уже идут полным ходом к нам. Тигл из агротехнического комплекса 132/5 сообщает Вам, что отправятся в 15.00.

— Почему так медленно?

— Это тот комплекс, где произошло столкновение, сэр. Я думаю, что полковник особенно осторожен.

Канн кивнул. Он хорошо знал Тигла и полностью ему доверял. Тот знал, что делать.

— А как насчет вот этих? — спросил он, указывая на планшет. — Поселение № 344/9?

— Они также не загрузились, Генерал. Там находятся гвардейцы из полка Файруса. Я … не знаю в чем причина задержки.

— Свяжитесь с ними. Узнайте в чем дело. Скажите им, что я сдеру с них с живых кожу, если они тот час же не выдвинутся на эвакуацию.

— Есть, сэр!

Воздух задрожал от чрезвычайно низкого мощного басистого рычания. На них упала тень. Это еще один большегрузный транспорт грузоподъемностью десять тысяч тонн садился на равнину, маневрируя тормозными двигателями, выпускающими синее пламя перегретой плазмы.

— Ариадна, — сказал Хэнфф. — Точно по графику.

По полу наблюдательной вышки залязгали чьи-то ботинки. На вышку поднялся Полковник Гризмунд. Он был высоким, полным человеком, гордо носящим темно-багровую форму Палладианской Бронетанковой бригады. Остановившись, Полковник отдал честь Кану.

— Докладываю, — произнес он. — Мы готовы выдвинуться немедленно. Что нам предстоит сделать, сэр?

Канн пожал руку полковника и показал ему на полевую карту.

— Сейчас мы просто должны быть начеку, Гризмунд. Две недели назад мои люди обнаружили в дельте вниз по реке Генокрадов. Из донесений следует, что местные поселенцы нашли что-то вроде Тиранидского разведывательного аппарата или зонда вторжения и пробудили его. Один Император знает, как долго этот маяк подавал сигналы, но с того момента, как сегодня утром на нас упала ИХ Тень, стало понятно, что он был услышан. Я хотел бы, чтобы вы выдвинулись на юг. Эвакуационному конвою, следующему от дельты реки, возможно, понадобится помощь. Если неприятности начались там, то там они продолжатся.

* * *

Они находились в агротехническом комплексе 344/9 лишь шесть часов, но гвардеец Нинк уже понимал, что скоро случится что-то ужасное.

Под освещением пары ярко светящих прожекторов солдаты с Файруса загружали бесконечные ящики в тяжелые транспортеры, стоящие позади основного хранилища кукурузы. Сержант Сира Галло бросил очередной ящик и приказал ему заткнуть свою пасть.

— Идиот, естественно ожидается прибытие кого-то враждебного нам. Именно поэтому мы здесь! Именно поэтому девять дней назад мы были срочно направлены экстренным приказом на Малволион! Именно поэтому мы горбатимся с этими сраными ящиками, чтобы как можно быстрее доставить кучку этих говномесов до точки эвакуации! Ты думаешь, что случится нечто ужасное! Так вот это «нечто», скорее всего, будет офигенно хреновым!!!

Нинк посмотрел вниз на него так, как будто сержант только что сообщил ему ужасающие подробности о его жене.

— Да не смотри ты так на меня, — Галло обернулся, чтобы рассмотреть других гвардейцев Четвертого Полка Файруса, которые тоже остановили погрузку. — И вас это тоже касается!

— Да, во имя Императора, слушайте вы, недоумки. Мы же Имперская Гвардия! Нас как раз и направляют во все места, где может что-то случиться «что-то страшное»! Что-то не припомню, разве Главнокомандующий сказал: «А, Малволион … да ничего плохого там не случится … Давайте просто немедленно разместим там тридцать тысяч наших доблестных бойцов с Файруса.»

— Нет, черт побери, он так не говорил! Мы здесь, потому что мы Имперская Гвардия и люди благодарят и превозносят нас, потому что мы всегда там, где случается что-то ужасное! А теперь запомните, все, что я сказал и живо за погрузку ящиков…

Галло понизил голос и со зловещим оскалом произнес:

— … мы Четвертый Файрусианский. Мы безжалостные убийцы. Было даже лучше, чтобы здесь нас ждало, что-то офигенно хреновое и оно обязательно напоролось на нас, так как мы разнесем его нахер столько раз, сколько понадобится и пусть оно потом жалеет, что вообще появилось на свет.

Все радостно заорали. Даже Нинк присоединился к всеобщему одобрению. Поселенцы, медленно бредущие мимо них на эвакуационные транспортеры, затихли и выглядели испуганными.

Мысленно же он очень жалел, что сам не знает, зачем их сюда прислали и что ему здесь ждать, к чему готовиться.

— Повторный вызов на связь от командования с равнины Нэсайн, — доложил Галло офицер по связи Бинал.

— А, ну, да и ладно…

— Вас вызывает лично Генерал. Сержант, он хочет знать, почему мы до сих пор не выдвинулись в точку эвакуации.

Галло раздраженно бросил ящик и обернулся к Биналу.

— Мы не выдвинулись, по тому, что до сих пор не поступило приказа от Майора Ханнэла. Передайте ему это.

— Я уже так и сделал, сержант. Он хочет знать, почему приказа все еще не поступило.

Потирая старую рану, Галло пошел вдоль пыльных пальм.

— Передайте ему, что я спрошу Майора лично.

Галло вошел в административное здание агротехнического поселения облицованного оцинкованными панелями. Внутри было ужасно душно. Подвесные вентиляторы судорожно загребали воздух. Галло видел, как не так давно Майор и два других офицера зашли сюда, чтобы обсудить с членами администрации заключительный этап эвакуации поселения.

— Майор? Майор Ханнэл?

Галло проверил несколько кабинетов. Во всех никого не было. Расстроившись, он вызвал несколько человек для помощи в поиске. Пять мужчин, все в тяжелом Файрусианском обмундировании загрохотав сапогами по лестничной площадке, прибежали к нему. Один из них передал Галло его лазган.

— Разделяемся, — скомандовал он всем.

Галло и гвардеец Мэтлиг обнаружили Ханнэла, двух других офицеров и шестерых членов администрации. Вернее то, что от них осталось. Лужи крови и перемолотые кости покрывали весь пол и стены грузового зала, находящегося в задней части здания.

Мэтлиг упал на колени, его стало рвать прямо на кровавое месиво. Галло заикаясь, попробовал связаться по коммуникатору с отрядом.

И тут что-то высокое, что он поначалу принял за опору крыши, дрогнуло и рванулось к ним. Быстро … так чертовски быстро косоподобный коготь размером с человека полоснул по блюющему Мэтлигу, добавив к потокам рвотной массы куски плоти и фонтаны крови.

Очнувшись, Галло понял, что убегает, истошно крича и бешено стреляя. Хитиновые пластины, закрывающие беловатые кости, переливающиеся зеленые усики, непрерывно отвратительно дергающиеся. Богомол Убийца (На сленге Имперской Гвардии обозначает Ликтора. Прим. переводчика) сбросил окраску, подражающую цвету стены и сейчас возвышался над ним.

Призрак на сленге Имперской Гвардии также обозначает Ликтора. Прим. переводчика

— Призрак! Призрак! — заорал Галло.

Его выстрелы выбивали осколки хитина с кожаного брюха твари. Он рванулся в дверь.

Радиоэфир был заполнен паническими возгласами. Галло натолкнулся на двух гвардейцев и потащил их в укрытие, построенное кем-то у стены.

Он попытался рассказать им про то, что увидел, но в этот момент двухметровые когти, прорезавшись через стену укрытия, разрубили одного из солдат. Кровь толчками выплескивалась из ослабевающего горла, издававшего затихающий с каждым мгновением предсмертный крик. Коготь нырнул сквозь стену обратно. Галло бросился в сторону, так как, как он и думал, через секунду другой биоклинок располовинил оставшегося гвардейца, к тому же расколов ему по пути череп.

Они могут видеть нас даже через стены! Они видят выделяемое нами тепло!

Галло бежал. Он выскочил на улицу.

Эвакуационный конвой был там, где он его оставил, они так и не выехали. Теперь выезжать было уже некому. Несколько транспортеров были опрокинуты, два горели. Гвардейцы Файрусианцы разбегались кто куда, паля во все стороны. Везде валялись трупы. Ни одного целого трупа, все разрублены, растерзаны на части.

Спотыкаясь, Галло побрел вперед и увидел Нинка. Ниже пояса у того ни осталось ничего, кроме осколков костей, обрывков кишок и пластов мяса. Но, так или иначе, тот отчаянно цеплялся за последние мгновения жизни. Хрипя и держась за руку сержанта, он просил Галло взять его с собой. Вдруг Нинк, цепляясь за брюки Галло, судорожно полез вверх. Тот не выдержал и из милосердия выстрелил Нинку в лоб.

Он не стал задерживаться в укрытии, где отчаянно воя от страха корчились, пытаясь спрятаться несколько поселенцев. Что-то рванулось в его сторону. Нечто повыше человека, с мощным бронированным телом, приспособленными для бега птичьими ногами. Не добежав до него, он заметил поселенцев. Тут же своими основными конечностями, заканчивающимися огромными когтями он стал кромсать первого попавшегося поселенца, при этом ухватив второго своей второй парой рук приспособленными для удержания жертвы. Подобно Богомолу Убийце этот двигался так же быстро …

Он загнал поселенцев в угол и из дыма, чадящего от горящего разлившегося топлива, клацая зубами, шипя и скрежеща когтями, выскочило, еще две таких же твари. Вместе они начали рвать на части оставшихся в живых людей.

Галло с ужасающей ясностью понял две вещи. Первое, что он всю свою жизнь будет помнить крики разрываемых на куски людей. И второе, что жить ему осталось не так уж и долго.

Через дым он увидел Богомола Убийцу, с упоением разрушающего транспортер. Галло добежал до одного из дальних транспортеров. Рядом с задними колесами лежал Бинал. Галло узнал, что это был Бинал лишь потому, что на трупе была надет взводный коммуникатор. Головы же у него не было. Он сорвал с его тела коммуникатор и вскарабкался в кабину транспортера.

Потребовалось пару секунд, чтобы настроиться на канал экстренной связи.

— 344/9! 344/9! — зашипел он. — Нападение! Нападение Тиранидов! Повторяю …

Но повторить времени не осталось. Генокрады вскочили на крышу и капот транспортера. Разбивая стекла и отрывая крышу, они добрались до очередной жертвы.

Не смотря на то, что неразборчивое последнее послание Гало было больше похоже на вопль полный страха и боли, чем на осмысленные слова, в шестистах километрах от него на равнине Нэсайн его услышали и поняли.

На канале связи возникла мертвая тишина. Канн посмотрел вдаль, стараясь не смотреть на Хэнффа и не выдать своих эмоций. Слова Галло. Его крик …

Он уже собрался сообщить новый приказ бронетанковой бригаде Гризмунда, ушедшей туда сорок минут назад, чтобы те теперь все же направлялись в сторону поселения № 132/5, но внезапно потемнело небо.

Принесенные ветром споры стали падать вокруг них, разъедая плоть людей и, забивая воздух на столько, что мешали двигаться.

Канн побежал, чтобы как можно быстрее спуститься ниже. Самые первые из упавших спор источаемыми токсинами начали убивать Мордианцев и членов экипажей космических транспортов. Автоматически включились посадочные огни, так как естественное дневное освещение исчезло. Их освещение было похоже на дорожки света в буране, только буря была не бурой от пыли или белой от снега, а черной от спор.

Выше в облаках черных спор опускались огромные чудовища. Харриданы — специальные создания Тиранидов, созданные для десантирования. Канн читал о них. Но то, что он увидел в живую, их размер, отвратительную вонь исходящую от них, потрясло его. Рои подобных летучим мышам тварей отделялись от них подобно опадающим под порывами ветра листьям. Гаргульи заполонили воздух вокруг людей. Каждая из них, планируя на перепончатых крыльях, выбирала себе цель среди людей. Сделав рискованный боевой разворот, переходящий в крутое пике, они обстреливали людей из освежевателей, которые они прижимали к своим кожистым телам. Биоплазменный огонь лился на бегущих в поисках укрытия людей, разъедая и сжигая их.

Канн вытащил свой силовой меч и от души рубанул по напавшей на него Гаргулье. Он разрубил ее пополам и тут же был окачен хлестнувшей из нее сукровицей.

Внезапно он упал.

Похоже, начиналось землетрясение. Но, оглянувшись, он увидел, что это обрушивались на землю транспортные суда, опоры и корпуса которых изъеденные взрывавшимися споровыми минами ломались под собственной массой. Некоторые были почти целыми, некоторые были почти полностью взорваны.

Сквозь темноту и огонь к ним неслись Термаганты и Хормагаунты с лапами, увенчанными подобными косам когтями. Их было больше тысячи. Гораздо больше тысячи …

Он прорубался через чужеродных выродков приближавшихся к нему. Разворотив морду одному Термаганту, он отсек передние конечности другому. Но тут его отвлек душераздирающий булькающий крик. Бегущий рядом с ним Хэнфф был убит попавшей в него споровой миной. Он мгновенно превратился изъеденный кислотой кусок мертвой плоти. Толстая, пузырящаяся пленка, постепенно разъедающая даже кости, вот все, что осталось от него через тридцать секунд.

* * *

Эвакуационный конвой из поселения № 132/5 уже два часа как вышел в точку эвакуации, когда они заметили необычный погодный феномен в сотне километров от них. Там вдали постепенно расползалось какое-то темное пятно.

Из кабины транспорта № 177 Гросс увидел, что синее небо заполнилось черными облаками. У него засосало под ложечкой. Клубящиеся облака распространялись с бешеной скоростью, словно ударная волна от термоядерного взрыва. Вскоре их ими накрыло. Полился странный темный дождь с каплями более похожими на семена каких то растений. На всех транспортах конвоя включились фары и стали бешено биться из стороны в сторону дворники.

— Черт возьми, что это такое? — спросил его Гвардеец Фемлин, сидящий рядом с ним в кабине и положил штурмовую винтовку себе на колени, переключив ее в боевой режим.

— Поворачиваем на запад! Поворачиваем на запад! — обрушился на всех из коммуникаторов голос полковника Тигла. Транспорты конвоя, мешая друг другу, стали неуклюже перестаиваться в заданном направлении.

Гросс почувствовал, что воздух стал горячим и приторным на вкус. В сознании мгновенно всплыла оранжерея на водонапорной станции.

Два транспорта, пытаясь разминуться на узкой дороге, свалились на обочину. Три других, врезавшись друг в друга, переломали друг другу оси. Тигл даже не обратил на них внимания, как и на их орущих пассажиров.

— Равнина Нэсайн для нас потеряна! — кричал Полковник в коммуникатор. — Единственный выход из создавшейся ситуации — это главный город-улей на возвышенности Малво! Все разворачиваемся на запад!

Гросс посмотрел на карту. Возвышенность Малво находилась на расстоянии тысячи километров от их текущей позиции. Они никогда не доберутся до нее. Никогда.

Так или и иначе, но он вдавил педаль газа в пол.

Танки Гризмунда с трудом, урча и разбрасывая во все стороны грязь, быстро образовавшуюся от разразившейся на равнине Нэсайн бури, ползли вперед. Шансы встретить эвакуационный конвой из 132/5 окончательно исчезли. Не осталось никакой надежды. Точка.

Он приказал разворачивать машины на встречу врагу. Разворачивались они очень медленно, так как проливной дождь всего за пятнадцать минут превратил засохшую каменистую, чуть покрытую зеленью землю, в мшистое, покрытое папоротниками топкое болото. Через час вокруг них выросли непроницаемые джунгли, быстро распространяясь во все стороны, захватывая новые и новые участки суши. Только Гризмунд не успел увидеть эту атаку растений. Главный калибр его танка, ревя, выплевывал заряды в снижающиеся перепончатокрылые существа, полностью сжигая их при попадании. Но скоро к Гаргульям присоединились Биоворы и число танков в его бригаде стало сокращаться с ужасающей скоростью. Появляющиеся при разрыве споровой мины кислотные сгустки разъедали машины, а людей мгновенно отравлял ядовитый газ. Орды Хормагаунтов и Термагантов неслись на них со всех сторон, временами полностью покрывая живыми копошащимися курганами его танки. Воздух пронизывало мерцание синапсических импульсов Воинов Тиранидов — высоченных отвратительных монстров, идущих сквозь ряды своих более мелких собратьев, передавая им через себя приказы Разума Улья. Над роями медленно плыли большеголовые, покрытые поблескивающим хитином, Зоантропы, левитируя себя при помощи своих отлично развитых псионических способностей. Их атрофированные лапки противно дергались, издавая клацающие звуки. Время от времени они исторгали энергетические копья, разносящие на части оставшиеся целыми танки.

Гризмунд заметил извивающегося подобно змее, быстро ползущего к ним Пожирателя и заорал заряжающему и наводчику, чтобы те ускорили темп ведения огня.

Рядом с ним пролетели два разодранных танка. Последнее, что увидел Гризмунд в своей жизни, был ствол Ядовитой Пушки, которую наводил на них воющий Карнифэкс, только что уничтоживший те два пролетевших мимо него танка.

Эвакуационный конвой с поселения № 132/5, надрывно ревя турбинами, выбрался на армированное шоссе. Они пересекли несколько грунтовых дорог между фермами. И достигли главной транспортной артерии, по которой во время сбора урожая нагруженные караваны транспортов отвозили собранное зерно к городу-улью расположенного на возвышенности Малво. Поднимая клубы пыли, они проехали по нему вдоль ирригационных каналов и огромных водохранилищ еще четыре километра, до того, как их нагнал ливень. Теперь вместо пыли из под колес летели водяные брызги.

На юге от них сияло голубое чистое небо, а с севера на них быстро ползли черные маслянистые облака, постепенно пожирая свет.

Фемлин повторно передернул затвор и щелкнул спусковым крючком, в десятый раз, проверяя исправность автоматической винтовки. Держа руль одной рукой руль Гросс, вытащил из кобуры лазерный пистолет и бросил его Фемлину.

— Проверь и его, — попросил он его. — Мой лазган тоже.

Дворники двигались с каждой секундой все хуже и хуже. Ветер взбаламучивал воду на дороге и во все стороны как на море летели брызги пены. Гросс старался не обращать внимания на извивающиеся черные споры, прилипающие к лобовому стеклу и скапливающихся подобно гною на его дворниках.

Сквозь струи дождя он увидел, что на впереди идущем транспорте зажглись тормозные огни и сам тут же нажал на тормоз. Его 177-го юзом повело по сплошь залитой водой дороге от одной обочины к другой. Фемлин закричал, а Гросс стал бороться с рулем. Они с трудом остановились, при этом зацепив транспорт, остановившийся перед ними, и сорвали у того кенгурятник.

Коммуникатор в кабине разрывался от криков. Гросс открыл дверь, чтобы посмотреть, в чем причина задержки.

Вдруг со стоящего перед ними транспорта кто-то прыгнул им на крышу, при этом на кабине образовалась большая вмятина. Выглядывающий из кабины Гросс обернулся, чтобы лицом к лицу, а вернее лицом к морде столкнуться Термагантом, скалящим в кровожадной улыбке клыки, по которым стекали капли дождя.

Фемлин сунул в руки Гроссу его лазерный пистолет и тот сразу открыл огонь. Лазерный разряд из пистолета разорвал шею Термаганта, исторгнувшую целый фонтан ядовитой жидкости, которая, скорее всего, служила тому кровью. Термагант свалился с крыши в грязь.

Мимо них в слепом страхе бежали поселенцы.

Транспорт рванулся вперед и, проехав десять метров, покатился вниз с дороги на затопленное поле. Гросс увидел, что к нему бегут четыре Термаганта. Он дал полный газ. Двое были вмяты в землю, третий отлетел в сторону от удара бампера.

Фемлин стрелял из окна кабины. Гильзы, звеня падали им под ноги.

Конвой пытался двинуться вперед. Несколько транспортов горели на обочине дороги. Чтобы за них не зацепиться Гросс был вынужден снизить скорость. С капота в кабину заглянула чья-то уродливая морда. Гросс рванул транспорт вперед, пройдя в считанных дюймах от горевшей машины, и заорал Фемлину, чтобы тот стрелял прямо через лобовое стекло.

С ними поравнялась небольшая машина. Один из небольших внедорожников с открытым верхом и установленными на него спаренными тяжелыми болтерами, используемых в качестве огневой поддержки. Гросс замахал его водителю, чтобы тот ехал вперед. Тот погнал машину по дороге и через мгновение дорогу перед Гроссом осветил ореол ревущих болтеров. Что-то большое и переливающееся разлеталось на куски под градом бронебойных болтов. Сукровица выплеснулась из-под колес транспорта № 177. Гросс не стал смотреть, кого там уничтожили, и погнал дальше.

Если бы он оглянулся, то увидел бы, что на остальные транспорты из ирригационных каналов, среди которых проходило шоссе, нападали разнообразные твари. Их расстреливали внедорожники огневой поддержки. Богомол Убийца, раскрывший в смертельном объятии свои хитиновые косы, затрясся, теряя куски плоти, костей и какой-то слизи, когда очередная очередь нашла и его. Суетящихся Термагантов раскидывали в разные стороны или давили колесами. Получивший многократные попадания из Освежевателя один из транспортов вылетел с шоссе и, упав в канал, взорвался. Падающие споровые мины разнесли на запчасти еще два транспорта.

В воздухе над конвоем начали проглядываться очертания Гаргулий.

Тяжело бронированная техника конвоя — четыре Химеры и шесть стандартных Лемана Расса покрытые камуфляжем Мордианцев оказались отрезаны от уезжающих вперед транспортов.

Хормагаунты покрыли живым ковром две Химеры. Два танка остановились и отстреливались, вращая башнями во все стороны. Их экипажи, матерясь на чем свет стоит, ни на секунду не прекращали огня, хотя и знали, что их мгновения сочтены. Железная Мордианская дисциплина заставляла продать их жизни как можно дороже. Сгусток биоплазмы сжег один из них. Другого разорвало зеленым молниеподобным разрядом от которого детонировали все боезаряды.

Химера, зажатая со всех сторон тремя Ликторами, попыталась прорваться, но тут же полетела с дороги, теряя гусеницу. Разъедающие споровые мины расплавили еще одного Лемана Расса до состояния куска полутвердой смолы. Позади конвоя в кузове внедорожника огневой поддержки, за спаренными тяжелыми болтерами встал сам Полковник Тигл. Его рыжие усы топорщились от ярости охватившей их владельца. Он вращал орудие влево и вправо по станку, неся смерть чужеродным монстрам. Дождь насквозь пропитал его униформу.

Он чувствовал, что какая-то дрянь заползает ему в рот и ползет внутрь, подобные ей ползали по его телу, прилепляясь и разлагая его заживо. Некротические споры четко выполняли генетически запрограммированную в них функцию.

К тому времени как его водитель мертвый упал на руль и машина, сиганув с дороги, воткнулась в грязь канала, от Тигла не осталось ничего, кроме почти голого костяка висевшего на рукоятке орудия. В десяти километрах от него оставшиеся в строю транспорты неслись вперед, с трудом разбирая дорогу, вокруг них быстро разрастались джунгли. Всем было чертовски страшно. Черные облака, изливающие водопады воды, полностью закрыли небо.

Фемлин продолжал отстреливаться в окна кабины из своей автоматической винтовки. Гросс добавлял к ней огонь своего лазгана. Поблизости с ними не осталось ни одного транспорта. Вот и они, наехав на шипастые лианы, протянувшиеся поперек дороги, прокололи шины и вынуждены были остановиться. Машину тут же стали опутывать растения.

— Смотри! Смотри! — заорал Фемлин.

В небе один за другим загорались яркие метеоры. Дюжина, две дюжины, три.

— Хвала Императору! — выдохнул Гросс.

Первые из приземлявшихся десантных капсул, сжигая растительность, вонзались в землю.

Гросс увидел выбирающихся из них людей. Адептус Астартес. Космические Десантники, Плакальщики. Они прибыли на помощь, как и обещали. Желтые доспехи поблескивали в темноте. Они пришли, не смотря на то, что ни кому помочь уже не могли.

Гигантские, облаченные в броню воины. Величайшие воины человечества. Они выбегали из десантных капсул, уничтожая врага из болтеров, огнеметов и мельтаганов. Термаганты и Хормагаунты разлетались на куски. Огнеметы жгли смрадящие растения. Гаргульи падали на землю. Гросс увидел, как забился в конвульсиях от поцелуя мельты Пожиратель, как плазменный огонь уничтожил Богомола-Убийцу.

Еще дальше Космический Десантник разнес силовым кулаком на части Зоантропа, погибшего во вспышке псионической энергии и фонтане желчи. А вон там еще один воин выстрелом из ракетной установки уничтожил Воина Тиранидов. Как тот не пытался увернуться, самонаводящаяся ракета нашла его.

Гросс выпрыгнул из кабины и, стреляя из лазгана, понесся в атаку. Мордианские Гвардейцы вокруг него были воодушевлены появлением Плакальщиков. Гросс прожег дыру в подскочившем Термаганте. Не далеко от него четыре Космических Десантника общими усилиями убили Ликтора.

— Мы победим, все же мы победим! — Торжествовал он.

Он услышал скрежущие звуки позади него. Обернувшись, Гросс увидел Карнифэкса, напирающего на уцелевших Мордианцев. С клешней нервно дергающихся вокруг пасти падали капли яда. Фемлин начал поворачиваться, наводя на него винтовку, но выстрелить он не успел. Гросса окатило ливнем из крови и ошметков мяса.

Он приготовился к смерти, но увидел, как голова монстра исчезла в облаке пара. Двое Плакальщиков, стоящие слева от твари, огнем из болтера и мельты оставили на ее месте дымящийся кратер. Но Карнифэкс движимый сейчас на одних рефлексах, налетев на них, посек обоих своими клинками-косами и упал рядом с ними.

Гросс упал на колени. Он никогда не мог даже представить себе, что Космические десантники могли умереть.

Они казались ему неуязвимыми. В его представлении они были ангелам Бога Земли — Императора.

Но они были мертвы. Он увидел рассеченный пополам шлем одного из них. На него смотрело обычное унылое лицо мертвого человека.

Встав на ноги, в пятидесяти метрах от себя он увидел, как еще одного Плакальщика разорвал Ликтор. Еще троих обвил своими бесчисленными кольцами Пожиратель и стал разрывать их на части своей зубастой пастью.

Страшнее этого он никогда ничего не видел. Четверо Плакальщиков отдали жизнь за Императора, при этом не причинив никакого вреда своим убийцам.

Он и оставшиеся гвардейцы побежали, прикрываясь за холмами от скользящего над землей в погоне за ними Зоантропа, беспрерывно выпускающего в них смертоносные псионические энергетические разряды. Они остановились, чтобы уничтожить эту тварь, но сделали это совершенно напрасно. Похожий на мерцающий сгусток воздуха разряд разнес одного мелкое крошево. Через мгновение показавшееся Гроссу вечностью следующий разряд отправил к праотцам еще троих. Остальные рванулись прочь, но тут же одного из них насадил на свои косы клинки Воин Тиранидов. Другой, оглушенный промахнувшимся на самую малость разорвавшимся психоразрядом Зоантропа, отлетел в сторону и тут же был растерзан кучкой Термагантов.

Последний успел пробежать еще двадцать метров, прежде чем был аннигилирован безжалостным Зоантропом. Его не спас форменный бронекостюм, который они всегда считали надежной защитой. Тираниды не брали пленных. Не должно было остаться ни одного живого организма.

Гросс не верил тому, что он видел.

Первые двадцать минут казалось, что Плакальщики сломали хребет врагу и безжалостно его добивали. Сейчас же Гросс видел, что еще пять минут и их всех уничтожат.

Слева от него разорвалась споровая мина — подарок Биовора. Гросс даже не понял, сколько Космических Десантников превратилось в плавающие в дымящейся отвратительно воняющей луже кислоты, тающие куски слизи.

Двое Плакальщиков бешено изрешетили набегавшего Карнифэкса. Стрельба прекратилась лишь, когда они услышали глухие щелчки в болтерах. Секунду спустя, не успев перезарядить оружие, они были расчленены отчего-то вдруг совершенно осатаневшими Хормагаунтами, внезапно начавшими двигаться с невероятной скоростью.

Гросс тут же увидел причину их ярости. Раскидывая в разные стороны горящую растительность, к ним продирался Тиран Улья, вырезая подвернувшихся Космических пехотинцев своими огромными когтями. За ним он увидел многочисленных биотитанов постепенно появляющихся из смога.

Последний Плакальщик умер спустя тридцать девять минут после того, как первый из них выбрался из посадочной капсулы.

Конвой пылал. Почти все машины были разрушены.

Гросс нырнул в воронку, чувствуя, что вокруг него быстро растут какие-то растения. Он чувствовал, что по телу стала распространяться паразитическая инфекция. В его голове стали раздаваться невнятные голоса.

Его бесконечный кошмар продолжался. На линии горизонта он увидел, как бесконечная волна Потрошителей поглощала все, что было на их пути, поедая планету.

Гросс попрощался с Богом-Императором, со своими давно умершими родителями, с его родной планетой, где он уже давно не был, далекой любимой Мордией. Он молил, чтобы она никогда не встретила такой ужасной участи.

Джеймс Гилмер Единство

Черная птица удобно устроилась на подбородке трупа. Она снова клюнула, оставив на лице имперского гвардейца новую рану прямо под левым глазом, и Тэм почувствовал, как рука Гесара сжимается на его запястье и заставляет опустить пистолет.

— Без шума.

— Мы не можем вот так его оставить. Это неправильно.

Астартес встал перед Тэмом и пристально посмотрел на него. В сражении Гесар потерял шлем. Корка крови, запекшаяся вокруг раны на подбородке, треснула, когда он заговорил.

— Неважно, кем он был при жизни. Теперь он мертв, мы — нет. И мы будем двигаться дальше во имя Императора и Трона. Твоя задача — выжить и убить ксеномразь, которая сделала это. Ты будешь выполнять свой долг, а не стрелять в птицу из-за того, что она оскорбляет тебя, следуя своей природе.

Астартес из Гвардии Ворона был резок, но прав. Они бежали уже несколько часов и, должно быть, находились за линией наступления воинов огня — если уже не людской пехоты и штурмовиков-крутов. Полк Тэма был разбит в сражении за центральную станцию связи, а Астартес отступал, когда Тэм спустился со своей снайперской позиции и встретился с ним.

— Простите, господин, этого не повторится. Мы приближаемся к фермам. Может, фермеры дадут нам укрытие, или можно просто его захватить.

Тэм знал, что ему надо просто оставаться рядом с космическим десантником. Если он во что-то и верил, кроме Императора, то это было святое возмездие, которым являлись Адептус Астартес. Космические десантники, живые инструменты Императора Человечества, всегда поддерживали обычных людей в тяжелую минуту. Гесар выведет его отсюда живым. Того, кто мог бы выстоять против ангелов смерти Императора, попросту не существовало.

— Фермеры могут продаться, или же их заставят рассказать о нашем месторасположении, капрал. В этот раз на стороне тау были человеческие солдаты — не забывай об этом.

Империя Тау была совокупностью множества рас, управляемой разделенными на касты тау, которые послали свою собственную касту огня сражаться плечом к плечу с представителями иных народов, включая наемных предателей-людей. Для Тэма это была первая встреча с ними и другими членами их союза. В общем-то, для Тэма это было первое сражение с какими-либо ксеносами, и он считал, что ему весьма повезло выжить и найти Гвардейца Ворона, который на ходу строил планы либо отступления, либо ответного удара против орды захватчиков.

Гесар указал большим пальцем куда-то за труп гвардейца, привалившегося к дереву.

— По крайней мере, он выполнял свой долг до самого конца. Отсюда уходит кровавый след. Судя по цвету и запаху — нечеловеческий.

Гесар переступил через труп, и черная птица улетела, когда он замахнулся на нее квадратным болтером. Тэм знал, что она вернется, но все равно это был правильный жест. Гвардеец был мертв уже какое-то время, поскольку глубокие борозды в груди не дымились на ветру, и лицо давно стало фиолетовым от холода.

— Крутская гончая. Одно из созданий крутов — они натравливали этих тварей на нас перед станцией связи. Я видел, как четверо людей из твоего полка пали от одной из них, прежде чем я вогнал болт в голову твари.

Гесар пнул труп, который нашел. Тот был слегка припорошен снегом, но Тэм мог видеть густой серый мех на спине существа. Высохшая кровь покрывала морду и когти. Тварь была здоровенная, наверняка больше человека, хотя Астартес все равно был крупнее, и по кровавому следу Тэм мог определить, что она уползла умирать после того, как гвардеец всадил в нее несколько очередей.

— Мы все еще не видели тел солдат из твоего полка, — Гесар кивнул на тело мужчины. Они не нашли ни одного выжившего из тех, кто дрогнул и побежал, когда их оборона была прорвана у станции связи с орбитой. Это был первый труп имперского гвардейца, на который они набрели.

Опознавательный знак солдата был символом Имперской Гвардии Коруны — винтовки, перекрещенные за волчьим черепом. Знак Тэма изображал крылатый цепной меч, обозначавший Третий полк Тантуласа.

— Господин, мы видели множество следов схваток и мертвые тела, начиная от тау и заканчивая крутами и предателями. Где же, черт возьми, наши люди?

Гесар покачал головой в ответ и провел рукой по коротко стриженым белым волосам. У Астартес была та же кожа альбиноса и глаза, подобные темной гальке, как у всех Гвардейцев Ворона, которых Тэм видел на рисунках и пиктах. На каждом месте сражения Гесар делал одно и то же — исследовал местность, тихо ругался под нос и снова срывался с места.

Было тяжело не отставать от Астартес. Тэм даже подумывал о том, чтобы бросить свою снайперскую винтовку после первого часа бега, но все же оставил ее. Это была прекрасная вещь. С ложей, покрытой молитвами к Золотому Трону и неприличными стихами, с телескопическим прицелом, — когда-то он каждый день молился, чтоб его назначили снайпером и дозволили им пользоваться, — с чудным штыком для работы в ближнем бою, который его отец сам выковал еще на Тантуласе.

— Нам надо двигаться. Если мы доберемся до ферм, то сможем найти там ответы. Тау не истребляют, но обращают тех, кого могут. Если не добровольно, тогда они могут использовать другие методы, чтобы перевести население на свою сторону. Мы либо защитим этот мир, либо очистим его от предателей и ксеносов, даже если придется убивать их по одному за раз.

Тэм знал, что лучше не сомневаться в словах космодесантника. Астартес не только был его наилучшим шансом на выживание в этом мире, но он бы также убил Тэма, если бы решил, что гвардеец колеблется в исполнении своего долга.

То немногое, что Тэм знал об этом Гвардейце Ворона и его ордене, он почерпнул из слухов, которые начали просачиваться сверху и распространяться среди солдат после того, как Астартес появился в их лагере. Гесар был отрезан от своих боевых братьев и направился в другую сторону, чтобы помочь удержать станцию связи. Затем настало кровавое утро битвы между тау с их энергетическим оружием и человеческой пехотой, и тогда вопросы и сплетни уступили место импульсным вспышкам и болтерным снарядам, сотрясающим морозный воздух.

Люди, воевавшие на стороне тау, носили синее и золотое, что не слишком отличалось от цветов, в которые была окрашена броня воинов огня. Их называли «Гес'веса», как Тэм услышал из вокс-передач, которые транслировали эти перебежчики перед высадкой. «Люди-помощники» на языке тау, предатели, которые найдут лишь смерть от рук тех, кто верен человечеству и Божественной Милости Императора.

Импульсные винтовки, которыми пользовались воины огня, стреляли дальше, чем большая часть гвардейского оружия. Они держались поодаль, обстреливая станцию из глубины леса.

Первыми явились Гес'веса. Две волны разбились об оборону Имперской Гвардии, удерживавшей позиции вместе с Гесаром. Тэм слышал его голос, раздающийся в воксе на полной громкости, до тех пор, пока не ударили круты-штурмовики.

Даже выше, чем Гесар, одетые в звериные шкуры и вздымающие над собой ружья, которыми они размахивали, словно дубинами, эти двуногие существа были весьма опасны в ближнем бою. Тэм снял нескольких, и все они в его прицеле выглядели по-разному. Все, что он мог о них сказать — они были высокие, долговязые и быстрые.

Гончие неслись в первых рядах. Эти твари подняли вой, похожий на волчий, и пересекли расчищенное от деревьев пространство прежде, чем Тэм смог взять в прицел хотя бы одну из них. Смертоносно проворные, с длинными мордами и жуткими зубами, они оказались среди солдат прежде, чем кто-то успел достать пистолеты или примкнуть штыки.

Тэм знал, что Гесар утратил свой шлем примерно в это время. Секунду назад он был во главе строя, а в следующее мгновение Тэм уже слышал рев пиломеча и призывы к Кораксу, примарху Гвардии Ворона, доносящиеся с места сражения.

Гесар потратил какое-то время после битвы, счищая кровь гончих спиломеча, но его черно-белая броня все еще была запятнана кровью и отмечена следами когтей.

Сами же круты, свирепые двуногие, явились следующими. Град крупнокалиберных пуль разбил строй, и гончие, что рыскали среди них, расширили прорыв еще больше, и тогда круты налетели на позиции людей. Это были жилистые, мускулистые твари, и они вертели ружьями, словно палицами, разбрасывая в стороны всех гвардейцев у себя на пути. Тэм не мог нормально прицелиться, когда они вступили в рукопашную. Ему удалось убить нескольких, но часто это случалось уже после того, как гвардеец падал под ударом приклада, раскалывающего его шлем, или от кривого ножа, пробивающего бронежилет.

Большая часть крутов несколько походила на птиц. У них были острые, вытянутые черты, и, хотя Тэм слыхал истории о ксеносах и их внешнем виде, круты нервировали его. Увидев крутов мельком, можно было принять их за людей — лишь до тех пор, пока не разглядишь лица. Некоторые были птицеобразными, некоторые почти что обезьяноподобными, но среди них не было двух одинаковых.

Тэм мог поклясться, что у большинства были черные омуты вместо глаз, но он помнил, как один из них посмотрел прямо на его укрытие узкими кошачьими глазами. Зеленые пятна на фоне смуглой кожи и черные зрачки.

Ему пришлось спрыгнуть со скалы, которую он использовал для засады, когда эта тварь послала в него шквал ружейного огня. Так он и начал свое собственное, личное отступление из битвы за станцию связи.

Он не гордился этим, но мог слышать, как рушится строй позади него. Комиссар все кричал, требуя соблюдать дисциплину и угрожая застрелить любого мужчину или женщину, кто побежит, пока его голос не прервался воплем и завыванием гончей.

Все, на чем сосредоточился Тэм — знакомый звук болтера Гесара. Среди других звуков битвы его ни с чем нельзя было спутать. Он спустился вниз с гряды, мимо нескольких других людей, бегущих в поисках укрытия. Круты окружали здание станции, а обороняющиеся рассыпались и отступали. Он увидел, как крут подсек ноги гвардейца, и едва не побежал прочь. Крик этого человека заставил его вернуться; Тэм вытащил пистолет и принял позу для стрельбы, которую сотни раз отрабатывал на тренировках. Двойной выстрел свалил первого крута, но два других оказались слишком близко, и он мог поклясться, что почувствовал, как их пули пролетели рядом с ним в холодном воздухе.

Обоих сразили болтерные снаряды, выпущенные сзади, — похоже, что и он, и Гесар выполняли тактический отход. С точки зрения Тэма, не особо он был связан с тактикой, но гвардеец не собирался спорить с бронированным и обозленным космическим десантником. Строй был разорван настолько, что сплотить его заново не представлялось возможным, и, прежде чем Тэм осознал это, они уже вместе продирались сквозь лес вниз по склону горы.

Потом они отсиживались в штольне у подножия горы так долго, как могли. Ветер доносил грохот ружей и шипение энергетического оружия, иссушающего воздух, но им попадались лишь места отдельных схваток, и все тела на их пути были одеты в форму армии тау.

Гесар становился все более раздраженным по мере того, как они продвигались сквозь лес. Не слишком помогало и то, что наступала ночь, и лес начинал редеть. Вскоре они выйдут из-под его укрытия и попадут в сельскохозяйственные угодья, которые покрывали всю Коруну. При таком холоде они едва ли смогут прятаться среди растений, и это означает, что им придется совершить переход через открытое пространство, при том, что кругом враги со значительно лучшими ауспиками, чем у лишившегося шлема космического десантника и снайпера Имперской Гвардии.

— Мой прицел приспособлен для ночного видения, если оно понадобится.

Гесар кивнул и снова двинулся вперед широкими шагами. Тэм видел: тот раздумывает над их находками и явным отсутствием тел имперцев.

— Извините, господин, но вы же не думаете, что наши люди смогли отбиться, да? Вы думаете, они в плену или сдались?

Тэму было дьявольски сложно удерживать темп, в котором двигался космический десантник, и он не представлял себе, как человек в столь тяжелой броне мог перемещаться настолько быстро и тихо. Это было противоестественно, даже более, чем то, что Астартес ни разу не остановился, чтобы поесть или попить. Тэм перехватил глоток из фляжки и съел батончик из рациона, пока они останавливались на местах схваток. Гесар как будто продолжал двигаться на чистой ненависти.

— Везде кровь. Человеческая кровь. Даже там, где нет тел, и ее слишком много, чтоб обычный человек мог уйти с такой кровопотерей. Твой полк хорош — для Имперской Гвардии — но никто не может быть настолько хорош. Кровавых следов от раненых тоже нет.

И это была правда. После первых двух мест, где происходили стычки, Тэм думал, что, возможно, имперцы унесли раненых с собой. Но невозможно, чтоб они смогли или вообще были способны унести каждого раненого с поля боя, откуда солдаты отступали, преследуемые врагом, у которого были твари вроде крутских гончих.

— Твой полк был разбит на противоположном гребне и у станции связи с орбитой. Полк Коруны должен был находиться на равнине, среди ферм. Если нас отрезали, то мы бы уже наткнулись на тау. Мне нужно понять, куда они ушли.

Гесар замедлился, когда они вышли на более открытое пространство. С каждым шагом лес становился все реже. Совсем скоро они выйдут на опушку леса, а солнце только начало садиться.

— Стой здесь, — Гесар остановился едва ли не быстрее, чем Тэм мог это заметить. Моментом ранее он двигался, весь — пластины брони и решимость, а в следующий миг он был неподвижен, как смерть, и вдвое более страшен. — Мы не можем пересекать открытые поля в сумерках. Подождем час или два, тогда ты сможешь применять ночной прицел, чтобы смотреть, не преследуют ли нас.

— Господин, несмотря на силу духа, благословляющего эту винтовку, я боюсь, он не столь силен, как ауспики вашего шлема или войск тау. Если у них есть тепловизоры или другие хитрые приборы, они нас тут же обнаружат.

Аспидно-черные глаза задержались на нем, и Тэм подумал, что космический десантник был самой смертью. Единственным цветом, выделявшимся на белом алебастре его кожи, была тонкая красная линия — порез на челюсти, который раньше был открытой раной. Гесар заскрипел зубами в гневе.

— Ты будешь следовать приказам, гвардеец, и не станешь заставлять меня повторять дважды.

Тэм быстро кивнул. Последнее, чего бы ему хотелось, это привести Астартес в ярость. Среди них редко можно было встретить того, кто хотя бы захотел заговорить с простым солдатом вроде Тэма, но чтобы Астартес замедлялся, чтобы тот поспевал за ним, или позволял ему говорить с собой так, как говорил он… Тэм намеревался оставаться либо позади, либо бок о бок с космическим десантником, пока они не доберутся туда, где бы ни находился его полк, или пока они не смогут выбраться с этой планеты. Он также собирался делать все, чтобы Гесар оставался в хорошем расположении духа.

— Да, господин. Вы думаете, в этом секторе все еще есть имперские войска?

— Мы узнаем, только если найдем ферму и выясним, есть ли у них какая-то связь с остальным миром. Это аграрная планета: здесь большую часть года почти ничего нет, кроме навоза и растений. Холода, как правило, длятся лишь несколько недель. Большая часть фермеров их пересиживает и ждет, когда снова можно будет сажать. Тау поглощают своих врагов, втягивают их внутрь своей империи, а тех, кто не присоединяется по доброй воле, заставляют служить своей цели, своему крестовому походу во имя Великого Блага.

— Они транслировали передачи о нем перед тем, как приземлились. Это религия?

Гесар уселся на бревно и стал проверять запасную обойму к болтеру. Губы его двигались, беззвучно читая литанию, и он убедился, что оружие все еще действует безотказно. Под кожей перекатывались желваки — Тэм понял, что мужчина скрежещет зубами, подавляя гнев.

— Это, скорее всего, их система убеждений. Синекожие ксеносы всегда делают вокс-трансляции. Они клянутся, что не причинят вреда, и проповедуют нечто вроде терпимости. Они отравляют умы своей чужацкой ложью и пытаются обратить слабых духом в свою веру, на благо пришельцев. Порой трусы и предатели вносят свою лепту, и тогда у меня и моих братьев просто появляется больше целей для стрельбы.

Гесар вытащил кусок ткани и стал вытирать болтер. Творя молитву о верной руке, он несколько раз проверил ход патрона в патроннике.

Тэм должен был признать, что не столь же пламенно чтит Империум, как Гесар, но ведь все избранные для службы в Адептус Астартес с радостью посвящали себя Императору. Тело, душа и все, что есть между ними, преображались, дабы сотворить гибельных ангелов человечества. Взгляд, который бросил на него Гесар, как будто видел насквозь каждую мысль.

— Гвардия Ворона опустошает тебя; опустошает и заново наполняет Волей Императора. Она даровала мне уверенность. Эти твари говорят на нашем языке, набирают людей с десятков миров и платят ксеносам-наемникам, чтобы те воевали за них.

Тэм заговорил, когда Гесар вогнал обойму в гнездо и прикрепил болтер к поясу. В слабом свете космический десантник слился с фоном и стал подобен одной из множества теней среди деревьев.

— Скоро уже появятся звезды, господин. Как только солнце зайдет, я смогу подобраться к кромке леса и посмотреть.

Тэм мог с тем же успехом разговаривать с гранитной статуей. Космический Десантник представлял собой образец терпеливости и скрытого насилия. Он смотрел мимо Тэма, и то, что он видел в темноте, не было тем, с чем Тэм хотел бы встретиться лицом к лицу.

— Ты показал себя достойным слугой Императора. Собери все силы и мужество. Не позволяй ксеносам схватить тебя. Если это произойдет, то лучше нам обоим умереть, чем позволить себе угодить в их лапы.

Тэм бы яростно сопротивлялся, если б дошло до этого, но тау говорили, что любой, кто сложит оружие, будет с радостью принят как солдат, который будет воевать за нечто большее.

— Вижу, что ты думаешь. Даже при самом слабом освещении я могу видеть почти так же хорошо, как этот прицел. И со своим шлемом мог бы видеть лучше, чем прицел. Я знаю, что у тебя на уме. Ты не хочешь бросать оружие.

— Я не трус, господин.

В тусклом свете выделялись зубы Гесара. Над горами восходила восковая луна, и желтый свет придавал бледному лицу Астартес призрачный облик мертвой головы.

— Я говорю не о смелости; в тебе хватает стали, но ты не знаешь, что делают эти ксеносы. Тау распространяют ложь, но я слышал, чем они платят крутам. Люди, служащие им, — предатели, а тау столь же подлы, как любые другие чужаки, но круты — нечто иное.

— При всем уважении, господин, они умирают, как все остальные. Мне все равно, пошлют ли они за нами псов или явятся сами во всем своем уродстве. Я буду стрелять во всех, кто не носит имперской формы.

— Ты еще не понял, да? Я говорю о самоубийстве не из страха. Нет большего греха, который я могу измыслить, чем позволить себе попасться этим тварям. Ты не имеешь представления о том, что такое чужак. Есть причина тому, почему мы не терпим их существование. Они даже отдаленно не напоминают нас, они не думают так, как мы, и, сколько бы предателей не шагало в их рядах, их не заботит ничто человеческое.

Гесар говорил так тихо, как мог, но Тэм без проблем расслышал угрозу в его словах.

Гесар покачал головой и вздохнул. Холод продолжал усиливаться, и Тэм подумал, нет ли подогрева в броне космического десантника, и насколько хорошо она защищает его от стихий.

Должно быть, когда Гесар поступил на службу, космические десантники закачали в его вены теплоноситель. Тэм слышал массу историй о том, что входило в процесс создания Адептус Астартес. Они были воплощенной Волей Императора, и, что бы не сделали апотекарии с их телами, дабы сделать их заступниками человечества, это сделало космических десантников чем-то большим, чем просто людьми.

Они сдерживали Хаос за пределами Империума. Они встречались лицом к лицу с ксеносами, мутантами и любыми предателями или безумцами, достаточно глупыми, чтобы отвергать власть Верховных Лордов и Волю Императора. Тэм допускал, что, вероятно, Астартес не слишком высоко ценил простых ребят, служащих в Имперской Гвардии снайперами, но у Гвардейца Ворона не было особого выбора спутников на этой задрипанной планете.

Тэм оперся спиной о дерево и сполз наземь. Он поднял ружье и начал проверять режим ночного видения, когда Гесар вновь заговорил.

— Предатели — вот от кого меня тошнит. Эти изменники — просто игрушечные солдатики, которых гонит на войну синяя мразь. Их речи о единстве — ложь до последнего слова; они бы принесли в жертву любого человека, которого нашли, если бы это что-то значило для их Великого Блага.

— Они говорят, что хотят также уничтожить мутантов и проклятых. Может, с ними и можно поддерживать какие-то отношения?

— Тот, кто соблазнен чужими, встретит возмездие Императора, — автоматически ответил Гесар, произнеся заученные наизусть слова, и Тэм подумал, не слишком ли он его задел. — Не потерпи чужого, капрал. Если бы ты видел хотя бы толику того, что видел я среди звезд, то, возможно, понял эту истину.

Он был в немалой опасности, просто говоря с одним из Астартес, но позволять себе болтать языком перед ним — совсем иная вещь. Он видел холодную ярость в аспидно-черных глазах Астартес и решил, что лучше всего будет попробовать его успокоить.

— Я не соблазнен ни чертовыми ксеносами, ни этими глупцами. Просто слышал то, что они передавали — все остальные тоже наверняка слышали. Не скажу, что надо пожать им руки и разойтись, но зачем мы льем кровь над пустыми полями?

— Их сюда пригласили.

Тэму понадобился миг, чтобы понять, что сказал Гесар. Империю Тау пригласили. Люди предложили целую планету в качестве дара гостеприимства, а тау их поблагодарили и отправили армию, чтобы забрать ее.

— Твой полк направили сюда, чтобы обеспечить то, что регулярные войска Коруны сохранят верность Императору и человечеству. Весьма вероятно, что кто-то из твоих братьев из Гвардии Коруны стал изменником, и если это так, нам придется долго добираться до космопорта, занятого ксеносами и предателями.

В голосе Гесара не было обвинения. У Космического Десанта были свои еретики и искаженные варпом ордена, и Тэм задумался, случалось ли Гвардейцу Ворона сражаться в прошлом с бывшими братьями — хотя он должен был быть безумцем, чтобы заговорить об этом с Астартес. Тем не менее, трудно было смириться с мыслью о том, что Имперская Гвардия бросила оружие или обратила его против своих же.

В прицеле Тэма ночь из бледно-желтой перекрасилась в пятнисто-зеленый, и ему хватало рассеянного света, чтобы увеличить дальность обзора до максимума. Если они намерены выдвигаться, то это можно было сделать в любое время.

— Господин, я подготовил прибор ночного видения. Я могу выбраться на чистое место и осмотреться, но вам, пожалуй, стоит оставаться позади. Любой ауспик может обнаружить вас раньше, чем засечет меня.

Тэм дважды бы подумал насчет того, чтоб посмотреть в прицел на космического десантника. Было неразумно тыкать оружием в его направлении. Не сейчас, когда Астартес был на пике ненависти и готов устроить настоящее побоище.

— Так, двигайся на опушку и проверь, хорошо ли видны поля. Недалеко от кромки леса должно быть несколько ферм. Я смогу увидеть тебя при свете луны. Просигналь, если все чисто.

Тэм кивнул и пошел прочь. Было нелегко продвигаться даже через негустой лес, пользуясь одним лишь прицелом ночного видения, но вскоре он вышел на чистое пространство и увидел голые поля, простирающиеся впереди.

Он смутно расслышал слабый шум, который могло издавать животное, но Тэм знал, что это Гесар подходит к кромке леса. Есть звуки, которые нельзя полностью замаскировать, и бронированный сапог, ступающий на кустарник, издавал один из них.

Тэм несколько раз повел прицелом по сторонам. Он заметил лишь источник света, располагающийся где-то в полукилометре от него. Через прицел он выглядел как вкрапление белизны, резко контрастирующее с зеленой статикой, заполняющей обозримое пространство.

Дом фермера? Это было единственное, что могло находиться на таком расстоянии, как предполагал Тэм. Дальше на юге виднелось что-то еще, что могло быть силосной башней.

Точнее сказать в таких условиях было невозможно. Тэм родился на неразвитой стороне Тантуласа, и подобная темнота была почти родной для него — с прибором ночного видения или без.

Он помахал Гесару, и звук стучащих о замерзшую землю сапогов начал приближаться, пока он не почувствовал, что космодесантник встал слева от него. Он даже не слышал, как Гесар дышит, но чувствовал, как он возвышается над ним.

Тантулас обладал более высокой гравитацией, чем Коруна, и Тэм ощущал это с каждым проделанным шагом. Он также знал, что его рост, небольшой в сравнении с ростом гвардейцев Коруны и в особенности космического десантника, вызвал полную каску шуток и с полдюжины драк с тех пор, как низкорослые тантуласцы высадились на Коруне один стандартный месяц назад.

— Мы будем на виду по пути к тому амбару.

— Это что, амбар?

— Используй разум так же, как свой прицел. Это не главное строение. Десятки подобных амбаров стоят по краям полей — это хранилища и загоны для животных.

— Да, господин. Нам бы не помешала пара приборов тепловидения, чтобы можно было поглядеть, не видно ли тепла тел, но мой прибор ничего такого не засекает. Что, пойдем через поле?

— Мы ничего не добьемся, просто стоя здесь. Если нам встретятся враги, тебе придется использовать свой прицел, чтобы находить для меня цели. У моего шлема было тепловидение, но то, что от него осталось, лежит позади, у станции связи. Когда закончатся последние две обоймы для болтера, нам придется драться холодным оружием и гранатами против один лишь Император знает чего.

— Хорошо, выдвигаемся, как я скажу. Раз, два, три… все, пошли!

Тэм чувствовал, что давит сапогами немногочисленные скрученные растения, жмущиеся к замерзшей земле. Звук того, как Гесар двигался через поле, было невозможно скрыть, однако мягкий хруст под бронированными сапогами оказался не таким громким, как он опасался. Он постоянно крутил головой, осматривая поле и двигаясь прямо к строению.

Когда они приблизились, стало еще более очевидно, что это просто амбар. И откуда-то до Тэма донесся тихий гул охлаждающего оборудования.

— У них тут холодильник работает посреди зимы?

— Подумай, капрал. На некоторых из этих ферм есть скот, поэтому они могли построить холодильные установки, чтобы сохранять мясо свежим сразу после забоя, в начале холодов.

Это было разумно. Двое имперцев медленно подобрались к главному входу. Лестница в один пролет вела к небольшой двери рядом с широкими воротами — судя по виду, в них наверняка могли проезжать транспорты.

Тэм осторожно дотронулся до дверной ручки. К его удивлению, она легко повернулась в руке.

— Мы зайдем внутрь, господин?

— Стоит исследовать, капрал. Похоже, что внутри горит свет. Возможно, тебе стоит вооружиться пистолетом на случай, если завяжется ближний бой.

Тэм перебросил снайперскую винтовку через плечо и осторожно вытащил пистолет. Затем он медленно открыл дверь, и, хотя свет был слабый, перед глазами заплясали зеленые вспышки.

— Так, ближайшие несколько минут я без ночного зрения, — пробормотал он себе под нос, и по резкому вдоху понял, что Гесар тоже на это отреагировал.

Затем его зрение прояснилось, и он увидел тела.

Это был огромный холодильник, и с потолка на крюках, которые обычно занимали освежеванные туши животных, свисала по меньшей мере сотня солдат Имперской Гвардии.

Даже в морозной дымке холодильного помещения Тэм мог разглядеть следы импульс-зарядов, пуль и тупого оружия, убивших многих из них. Сморщившиеся раны резким контрастом выделялись на более темной коже имперских гвардейцев Тантуласа.

Он посмотрел по сторонам, но большая часть тел, которые еще были одеты, носила форму его полка. Некоторые уже были полностью обнажены, но более низкий рост, более крупные мускулы и темная кожа выдавали в них его братьев и сестер, а не полк Коруны.

— Что это, господин? Что они творят, черт возьми?

— Я слышал истории о крутах. Не только их гончие любят немного перекусить поверженной добычей. Это их рук дело. У них сделка с тау. Эти ксеносы платят им плотью и кровью. Как я и подозревал, капрал.

Двое имперцев медленно пробирались по месту бойни. Тэм увидел врезанные в пол отводные желоба, куда могла стекать кровь. Неудивительно, учитывая количество трупов. То, что было в желобах, смешалось с изморозью в розовую кашицу.

— Это и есть их Великое Благо? Они отдают тела наших ребят этим тварям? Какого черта?

— Помни свое место, капрал, и ожесточи свое сердце. Едва ли это худшее из того, что я видел от ксеномрази, хотя мысль о предателях, которые наверняка им помогали, вызывает у меня отвращение.

Тэм высмотрел что-то впереди: у дальней стены выстроился ряд столов, на которых лежали куски мяса. Глаза зафиксировали их очертания, но в них было что-то такое, что не позволяло мозгу поверить в то, что он видел.

— Они содрали с них кожу… срезали одежду, а потом содрали кожу. Эта штука там, та штука на столе, это…

Тэм отвернулся и согнулся в приступе тошноты над сточным желобом. Его желудок скрутило спазмом, и в конце концов он смог выдавить из себя лишь немного желчи и несколько кусков батончика из рациона. Лучше себя чувствовать он от этого не стал.

— Мы ничего не можем сделать для них, капрал, мы должны двигаться дальше. Похоже, что губернатор этого мира заключил сделку с тау, и, судя по всему, силы планетарной обороны обрушились на твоих людей, когда они отступали к фермам. Я вижу на этих телах следы от имперского оружия, но не от крутского, и на них нет ожогов от импульсных винтовок воинов огня.

Немыслимо. Солдаты Имперской Гвардии Коруны нападают на полк Тантуласа из засады, когда те бегут от станции связи, и помогают крутам схватить их. Все, кто оказывал сопротивление, наверняка были убиты, как тот корунский солдат, которого они нашли в лесу. Или же это было что-то вроде случайной атаки по своим — гончая просто ошиблась.

В любом случае, утешаться было нечем. Амбар был полон трупов, и Тэму отчаянно хотелось отыскать способ их спасти. Самое малое, что он мог сделать — это не дать крутам до них добраться.

— Может, взорвем здание? Окажем им последнюю милость, мой господин? Есть тут места, куда можно прикрепить гранаты так, чтоб снесло весь этот проклятый амбар?

Гесар покачал головой и показал в сторону двери болтером.

— Мы добыли то, что мне нужно было знать. Единственное, что мы можем сделать — доставить эту информацию в нужные руки. Если Коруна пала, здесь еще могут оставаться верные люди, и мои боевые братья все еще здесь. Гвардия Ворона рождена для этого. Коракс храни меня, мы можем найти выживших и рассказать им об этой мерзости, и мы очистим эту планету от ксеносов, даже если я должен буду сделать это в одиночку!

— Подождите, господин, мы же не можем просто оставить эти тела. Это неправильно. Какого дьявола крутам нужно от трупов? Если они хотят мяса, так могут просто взять животное на ферме, зачем им нужно было освежевать и разделать целый полк?

— Гравитация.

Двое имперцев разом повернулись на звук голоса. Он исходил из глубины здания, и Тэм заметил, что некоторые тела слегка покачивались, как будто что-то проскользнуло мимо них.

— Назови себя! Я — представитель Империума и Трона, и я приказываю тебе назвать свое имя!

Нечто, похожее на смех, донеслось сверху, и внезапно половина всех светильников в здании отключилась. Было недостаточно темно для того, чтоб пригодился прибор ночного видения Тэма, но по всему помещению протянулись длинные тени.

— Полк Тантуласа… их тела приспособлены к мирам с повышенной гравитацией, и все они наделены прекрасным зрением. Вот почему среди них так много снайперов.

Остальные огни вдруг погасли, и Тэм легко, отработанным движением вскинул винтовку, включив большим пальцем прибор ночного видения.

— Береги глаза! Химический свет! — Гесар сделал движение, и Тэм увидел с полдюжины зеленых палочек, которые вылетели из руки десантника и упали перед ним полукругом. Свет, который они испускали, был достаточно слаб, чтобы не мешать прибору Тэма, но, как он подозревал, его было достаточно, чтобы Гесар мог нормально видеть. Позади них также слабо мерцал красный аварийный свет над выходом из здания.

— Береги боеприпасы и продвигайся к выходу!

Тэм уже двигался так медленно, как мог, поводя винтовкой из стороны в сторону, но все, что он мог разглядеть в темноте, — трупы, свисающие с потолка.

— Тау многому бы вас научили, если бы только вы приняли идеалы Высшего Блага и единства! То, что вы видите — это те, кто умер от ран или отказался сдаваться!

Тэм попытался отследить, откуда исходит голос, который звучал, как человеческий. Кажется, он слышал и другой голос, но тот говорил нечеловеческим языком. Гесар, видимо, увидел или услышал что-то, потому что выпустил очередь, за которой последовал пронзительный вопль и тихий скулящий звук, который постепенно замер, завершившись предсмертным взвизгом.

— Очень, очень хорошо, космический десантник. Ты сам по себе станешь неплохой наградой. В тебе набито столько чудных органов. Столько генетических чудес, доставшихся тебе от твоего Императора. В твоей крови таится немало находок. Я хочу, чтобы ты знал, что только самые лучшие воины заберут твою плоть. Твое тело станет почетной наградой для всех, кто сражается.

— Капрал, подготовь взрывчатку. Я слышу, как они движутся вокруг нас. Они набросятся в любую секунду… За Трон и Императора!

Еще одна очередь болтера, и на этот раз Тэму удалось мельком разглядеть крута, в которого попал Гесар. Взрывчатые снаряды разорвали одно из свисающих сверху тел, но сквозь зеленый фон прицела Тэм видел, как голова крута превратилась в липкую кровавую массу.

Затем круты ринулись в атаку. Тэм вновь услышал звук болтера, а потом — щелчок опустевшей обоймы.

— Перезаряжаю! Прикрой меня! Быстро! Быстро!

Гесар переместился вперед Тэма и теперь стоял на одном колене. Пустая обойма лязгнула о металлический пол, и, пока Гесар вбивал в болтер последнюю обойму, Тэм стрелял поверх него.

В первой волне было, по меньшей мере, полдюжины крутов, и последняя очередь Гесара записала на его счет двоих. Еще трое повалилось под выстрелами Тэма, водившего винтовкой из стороны в сторону. Их чуждые лица заполнили прицел, и зеленая поволока ночного видения сделала их еще более кошмарными.

Тэм больше указывал, чем стрелял, и вдруг над Гесаром возник крут, готовый ударить своим ружьем, как дубиной. Очередь болтера смяла его, словно цветную бумагу.

— Назад! Назад ко входу! Двигайся!

Тэм повернулся, следуя приказу Гесара, и увидел, как дверь распахнулась и в проходе вдруг показался ствол импульсной винтовки.

Лицо, появившееся в его прицеле, было человеческим, и палец Тэма все жал и жал на спуск, и когда винтовка защелкала, лишившись последнего заряда, все, что оставалось в прицеле, — темное пятно на стене.

— Враги у входа! Господин! Гес'веса у двери!

Тэм повернулся и увидел, как пуля попала Гесару в шею. Космический десантник поднимался на ноги, и из его болтера вырвался очередной снаряд, когда вдруг его голова странно дернулась, и Тэм ощутил, как что-то теплое брызнуло ему в лицо.

Тэм прокричал имя космического десантника, но тот лишь хрипел, подняв одну руку к шее. Пламя, вырвавшееся из дула болтера, оставило следы, тающие в зрении Тэма.

Если они доберутся до двери, у них будет шанс. Тэм сорвал с пояса одну из своих гранат и швырнул ее в открытый дверной проход. Если там были еще предатели, то сейчас они получат неприятный сюрприз.

Как только он услышал, как граната ударяется обо что-то снаружи, он двинулся вперед и попытался подхватить Гесара под локоть, чтобы оттащить его к двери. Болтер рявкнул в последний раз, а затем щелкнул, опустошенный.

Снаружи раздался грохот взрыва, за ним — крики. Тэм все еще старался как-то поднять Гвардейца Ворона, чтоб хотя бы попытаться дотащить его до двери. Они все еще могли с боем вырваться наружу. Все лучше, чем висеть раздетым догола, точно разрубленная туша.

Гесар что-то яростно прохрипел, и Тэм поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть крута, готового вот-вот ударить крючковатым разделочным ножом.

Тэм ударил винтовкой вперед и попал прямо под челюсть чужаку, имеющему странное волкоподобное обличье, отличное от остальных, которых он видел. Клинок легко проник в плоть. Прежде чем он смог вытащить его, крут схватился за ствол и вырвал оружие из его рук.

Гесар оставил попытки подняться на ноги и вытащил цепной меч, готовый сражаться, даже стоя на коленях. Тэм достал свой пистолет и всадил несколько зарядов в силуэты, движущиеся за границей сияния, испускаемого химическими светильниками. До него донеслись глухие шлепки снарядов, попавших в мертвую плоть, но все же он был вознагражден послышавшимся из темноты стоном и еще чем-то, что он счел ксеносским ругательством.

Затем все вокруг исчезло во вспышке света — снова включились лампы. Он был слишком ошеломлен, чтобы целиться, но Гесару удалось сделать выпад в сторону одного крута, который воспользовался моментом для атаки. Цепной меч под идеальным углом врезался в тело прямо над грудиной и глубоко вгрызся в него. Космический десантник навалился на меч всей своей силой и массой, проведя зубчатое лезвие вниз, через раздробившуюся ключицу, прямо в сердце крута.

Гесар все еще пытался высвободить клинок, когда справа, вертясь волчком, появился еще один крут. Тэм не успел воспользоваться пистолетом, и приклад крутского ружья врезался в череп Гесара над ухом. Деревянная ложа треснула, и по лицу Гесара полилась кровь.

Тэм опустошил свой пистолет в обезьянью морду крута и нажал на кнопку, выбрасывающую обойму, одновременно шаря по поясу в поисках новой. Он знал, что им никак не добраться до двери, и понимал, что, даже если удастся это сделать, там будет еще больше дожидающихся их солдат.

Оставалось только одно. Последняя осколочная граната. Тэм не знал, сколько она может уничтожить, но был вполне уверен, что на близком расстоянии эта штука превратит его в кровавые ошметки и наверняка убьет Гесара.

— Господин, прости меня Император, они не заберут вас. Обещаю, они вас не достанут!

Это было все, что он мог сделать для Астартес, который так долго сохранял ему жизнь. Тэм надеялся, что, если Император направит их в лучший мир, ему зачтется этот последний акт отваги.

Едва только он нащупал гранату, пуля разбила головку его плечевой кости. Он перестал чувствовать левую руку, и она бессильно повисла вдоль тела.

Гесар упал назад и повалился на ноги Тэму. Тот понял, что космический десантник тяжело контужен. Если он и не был уже мертв, то до этого оставалось немного времени, учитывая, сколько крови он потерял. Это было слабым утешением, но Гесар не хотел, чтоб крутам досталось его тело.

Тэм отбросил пистолет и потянулся здоровой правой рукой к гранате, но вдруг над ним возникла тень, и в руке вспыхнула боль — сильный удар приклада отбросил гранату и сломал ему пальцы.

Он невольно закричал и посмотрел вверх, в кошачьи глаза крута. Они были зеленые и узкие — те же глаза, что глядели прямо на него у станции связи.

Крут говорил на грубом языке, которого Тэм не понимал. Он состоял из жестких, взрывных слов, странных пауз и звуков, перекатывающихся глубоко в горле твари. Затем к голосу крута присоединился человеческий, и над ним появился мужчина в наряде сине-золотого цвета, какие носили люди-изменники. Он смотрел на крута почти как на божество.

— Ты хорошо сражаешься. Тау любят своих маленьких человеческих помощников, но те, что живут здесь, слишком слабы. А у тебя сильное мясо, хорошие кости и очень хорошие глаза.

Это был тот голос, который они слышали раньше в здании. Похоже, это был переводчик крутов — он внимательно слушал и повторял все, что говорил его хозяин, в то время как крут, топая, бродил вокруг Тэма и рассматривал его.

— Изменник… Ты предал нашего Императора и свой народ. Ты хуже, чем мутанты, которых родит варп. Демон — это мерзость, мутант — искаженное существо, но ты проклял сам себя… ради чего?

Предатель явно был с Коруны, и Тэм подумал, не носил ли он форму имперского гвардейца, прежде чем перейти на сторону крутов. Нельзя было сказать, насколько далеко и глубоко зашла его измена.

— Ты не видел великолепия единства. Ты не понимаешь… не можешь понять величие Высшего Блага, превосходящего нашего мертвого Императора. Тау показали нам истины, которые тебе неведомы, круты показали нам блаженное единство.

Гесар захрипел, и его рука слабо приподнялась, будто ища оружие. Тэму показалось, что он расслышал проклятие, дрожащее на губах Астартес. Затем он увидел, как другой крут подошел и спокойно вонзил клинок ему под подбородок, и рука Гесара упала, более не шевелясь.

— Зачем? Зачем им тела?

Крут как будто внимательно изучал его. Тэм огляделся и увидел, как сильно круты разнятся по росту, в окраске, во всем. В них, как в горниле, сплавлялись воедино самые различные физические характеристики, даже более разнообразные, чем у множества людей, рассеянных среди звезд.

— Кровь расскажет. Круты ищут лишь единства, и твое мясо говорит крутам, какими они должны быть. Они предлагают дар единства и становятся сильнее. Они примут твою плоть в единство и смогут лучше сражаться при низкой гравитации. Они будут лучше видеть. Им нужно свежее мясо. Их единственное постоянство — в переменах.

— Мы солдаты, а не вещи, штампуемые на фабриториумах!

Предатель продолжал переводить слова вожака крутов, а ксенос рассматривал Тэма своими чуждыми кошачьими глазами.

— Таков путь всего, что состоит из плоти. Тау не тревожит, что происходит с мертвыми, и они никогда не проверяют, переживут ли люди ранения, поэтому мы получаем столько тел, сколько требуется, и это делает нас сильнее. Их это не беспокоит, потому что служит Высшему Благу.

Крут наклонился поближе и вытащил узкий нож из закрепленных на руке ножен. Он аккуратно провел его кончиком по лицу Тэма, пока острие не остановилось под правым глазом.

— Ваш Император и его жрецы наполняют этих огромных воинов механизмами и органами, делающими их сильнее. Их мясо сильно, но крутам нужны все виды плоти, иначе они придут в упадок. Ты спасаешь их расу. Ты должен гордиться. Вместо того, чтоб погибнуть впустую во имя мертвого Императора, ты станешь одним целым с крутами, и в этом единстве ты даруешь им силу и поможешь выжить, чтобы продолжать освобождение.

— Нет… пожалуйста, не делайте этого!

Изменник снова начал переводить речь крута, и Тэм заметил, что мужчина начал пятиться назад, подальше от ксеносов, которые собирались вокруг него. Взгляд его был опущен вниз, и было слышно, как он на мгновение потерял голос.

— Ты будешь жить, человек, — разве это не то, что любит твой народ? Разве не поэтому они расселяются по звездам? Разве не поэтому ваш Император вложил свои органы и влил свою кровь в космических десантников? Ты будешь жить вечно, как часть народа крутов, и однажды человек посмотрит на одного из нас и увидит твои глаза… такие хорошие глаза.

Тэм кричал, пока приклад ружья не врезался ему в лоб. Он смутно ощущал грубые руки и лапы, тянущие за одежду и стаскивающие ее.

Кажется, он на какое-то мгновение увидел свет и почувствовал, как кто-то дергает его веки, и подумал о черной птице, клюющей безымянного гвардейца в лесу, а потом, когда ножи опустились, все поглотила тьма.

Святой Пий

Поступает передача.

Приветствую вас, товарищи командиры, у меня есть несколько новостей для вас.

Те из вас, кто воевал вместе с Боевой группой "Аструм", наверняка слышали о 14-м Макианском, и в особенности, о сержанте Присусе. Достоверно известно, что этот Присус единолично убил восемь Берсерков Кхорна. Бесспорно, это настоящий подвиг, и он продолжает поражать своих однополчан подобными действиями в бою. Также, было отмечено, что его поведение кардинально изменилось за последнее время, но не так, как это происходит у слабовольных людей по мере приближения Стремительности Ван Гросса к Медузе V. Когда Присус был ранен демоническим зверем, медики 14-го Макианского были поражены тем, что эти ужасающие раны затянулись еще до того, как они приступили к операции. Вдобавок ко всем этому, говорят, что на полковом знамени, которое носил Присус, неизвестным образом появилась белая надпись "Святой Пий".

Я не знаю, что вам известно о Ереси, но в Адском Пределе нам рассказывали, что Святой Пий закрыл собой самого Бога-Императора от удара Архипредателя во время Великого Штурма. С того времени он считается святым, и на многих мирах ему молятся как заступнику. Святой Пий являет собой пример исключительной храбрости и самопожертвования.

Если не вдаваться в подробности, командование Армейской группы "Аструм" и Боевой группы "Императорской Эгиды" уверено, что знаменоносец Присус является перерождением Святого Пия. Одно лишь известие об этом вдохновило мой полк, несмотря на огромные потери, понесенные в секторе Гидра. Я посчитал, что эту информацию необходимо передать остальным командующим, а затем солдатам для восстановления боевого духа в войсках.

Даже в Святой Инквизиции этому известию придали большой значение и за всеми действиями Святого Пия установлено наблюдение.

Великие дела уготованы нам Императором.

За Императора! За святого Пия! Победа или смерть!

* * *

Присус стал знаменоносцем после битвы, в которой погиб предыдущий. Здесь начинается его история…

Сержант Олиний описал это как перемену ветра. С этого времени наш 14-й Макианский полк не раз становился свидетелем удивительнейших событий. Распространялись слухи о том, что перерождение Пия было даром самого Императора. Я лично не придавал этим слухам большого значения, но наш комиссар был очень заинтересован тем, что стояло за этим превращением.

Как я уже сказал, Присус получил знамя полка после смерти предыдущего знаменоносца. На следующий день, на штандарте появилась аккуратно выведенное имя "Святой Пий". В последующих боях, Присус убил стольких врагов, что я фактически потерял счет им. Он вел моих людей и побеждал в самых тяжелых боях. Он получал страшнейшие ранения, и полковые медики до сих пор не могут понять, как он выжил. Комиссары настаивали на том, чтобы об этом было немедленно доложено верховному командованию. Но я не обращал на это внимания…до сего времени.

* * *

Хантер просматривал последние отчеты об эвакуации. Судя по рапортам Логис от правительства, уже более 70 % населения Сибиллия Примус было эвакуировано в Зуб Гидры, откуда конвои пойдут на север, к космопорту "Демиос" в Телиосии.

Он зажег сигарету и взял еще один инфопланшет. Хантер только успел его активировать, когда страшина Арли и подполковник Датч Фишборн зашли в его кабинет. Хантер заметил странное выражение их лиц.

— Что случилось, джентльмены? — когда эти двое появлялись вместе в его кабинете, хороших новостей можно не ждать.

— Мы думаем, вам стоит взглянуть на это, сэр, — тихо проговорил Датч. Хантер отметил, что в голосе Датча проскользнула неуверенность, а на его лице застыло выражение благоговения. Лицо Арли, как всегда, не выражало ничего.

Хантер взял информационный планшет и быстро пробежал глазами по отчету комиссара-полковника. Потом прочел его еще раз. И еще…

— Это… вы можете это подтвередить?

— Да, сэр, это абсолютная истина, — быстро проговорил Арли.

— Арли, этого человека надо наградить Багровым медальоном. Датч, Я хочу, чтобы ты передал эту информацию Лорду-Генералу Дрю в Эдеторе, командующему Армейской группой "Гладиус", и майору Жака в Персеусе. Мне нужно знать их мнение.

* * *

Доброе утро, друзья. К сегодняшнему дню у меня скопилось много новостей.

О многом необходимо отчитаться после тяжелого сражения, которое продолжалось три дня. За это время произошло шесть столкновений, из которых только два закончились удачно для моих людей. Также, я потерял след Генерала Ужаса Скренца и его Черного Легиона. Попытки найти этого монстра с помощью поисковых партий не увенчались успехом.

Теперь перейдем к хорошим новостям. Инквизитор Ордо Маллеус Барклин собирается некоторое время побыть при 14-м Макианском полку. Причины этого поступка не известны, на расспросы он отвечает лишь, что "время покажет". Инквизитора сопровождает небольшая армия Серых Рыцарей и огромный штат писцов.

Мои люди наконец-то получили несколько дней отдыха. Боевой дух по-прежнему высок, несмотря на тяжелые бои. И снова, я должен рассказать о Присусе.

Присус закрылся в святилище, посвященном Святому Пию, и отказывался выходить. Комиссар утверждал, что мы обязаны выбить дверь, но я ответил "Разве молитвы — это преступление?" Тем более что Присус продолжает поражать нас своими подвигами на поле боя. Среди солдат он заработал статус героя. После нашей последней стычки с Черным Легионом, капитан Хагс и комиссар Джерин утверждали, что Присус спас их, прорвавшись к ним сквозь окружение. Присус был ранен демоном, но вновь, медики обнаружили лишь небольшой шрам там, где должно быть серьезное ранение.

Комиссары регулярно доводят до меня различные слухи, которые появляются в полку. Слух о том, что Присус способен исцелять раненых солдат стал активно обсуждаться после того, как были подсчитаны потери полка. Командное отделение, в котором находился Присус, не потеряло ни одного человека во всех шести столкновениях.

Также, ходят слухи о том, что Присус возглавлял наступления в других частях, одновременно оставаясь при мне".

* * *

В бункере стоял гвалт. Комиссар-полковник Йозеф Мерсес закатил глаза к небу в поисках ответа. В бункере были все 25 комиссаров и офицеров 14-го Макианского. Во всю шел спор о том, что же делать с сержантом Присусом. В прошлом сражении, Присус вновь доказал, что он является чем-то большим, чем просто знаменоносцем Имперской Гвардии.

Присус повел солдат в попытке отбить стратегически важную точку на отшибе недалеко от Базы Грейорнс. В этой атаке полк поддерживали космодесантники Ордена Черных Ястребов. Йозеф и до этого сражался вместе с космодесантом, но он никогда не видел, чтобы гвардейцы атаковали яростнее сыновей Императора. Все астартес погибли, кроме одного, их библиария, а 14-йМакианский фактически не понес потерь. Командное отделение в сумме уничтожило четыре подразделения врага: Гончих Хаоса, Берсеркеров Кхорна, Чумных Десантников и еще одно отделение космодесантников Хаоса. Потери же отряда Йозефа составили два человека: стрелок Гарт и медик Джулиан.

В бою, Присус всегда оставлял командное отделение позади, как в прямом смысле, так и по количеству убитых врагов. Он всегда бросался вперед, в самую гущу сражения, и остальным офицерам оставалось лишь следовать за ним.

Йозеф достал болт-пистолет из кобуры и выстрелил в потолок. Разговоры мигом смолкли, и все офицеры уставились на него.

— Господа, у нас есть нерешенный вопрос: что делать с Присусом. Я предлагаю проголосовать. Тирон, ты первый.

— Пристрелить его, — немедля ответил старый комиссар.

— А вы как считаете, комиссар Рив?

— Сообщить всем, что вместе с нами воюет Святой. Наши войска воспринимают его как спасителя! Недавние переговоры по воксу указывают на то, что вся боевая группа уже наслышана о нем! Он все время был с нами, но остальные войска утверждают, что Присус каким-то образом вели их в атаки!

Снова поднялся гвалт. Йозеф приготовился выстрелить еще раз, но не успел. В углу бункера рявкнул плазма пистолет. На середину вышел инквизитор Барклин.

— Комиссар Йозеф, в следующий раз, когда вы решите устроить открытое голосование, не забудьте, что у Инквизиции тоже есть что сказать.

— Конечно, инквизитор.

— Господа, теперь вы все понимаете причину, по которой я прибыл. Ваш Присус перестал быть обычным знаменоносцем, теперь он является чем-то другим. Если точнее, он является кем-то другим, но этого кого-то вы все должны уважать.

* * *

Йозеф окинул взглядом поле боя. Кое-где еще горели маленькие огоньки, сновали медики, отыскивая раненых. Комиссар Тирон руководил кремацией орочьих трупов. Да, эти орки сражались яростно, но, слава Пию, недостаточно умело. Йозеф сидел в одиночестве, или по крайне мере, полагал, что в одиночестве. Он смахнул кровь со своего меча и собрался подняться, как кто-то хлопнул его по плечу. Комиссар резко развернулся, опасаясь худшего, но позади себя увидел лишь Присуса.

— Напряженный день, сэр? — спросил Присус.

— Нет, просто стараюсь не расслабляться понапрасну, — пробормотал Йозеф, присаживаясь обратно. Он еще не забыл слова инквизитора. Но по-прежнему он с трудом верил в то, что здесь, в его полку, может возродиться сам Святой Пий.

— Сегодня мы эвакуировали две тысячи человек, — продолжал Присус. Комиссар невольно улыбнулся, — эвакуировали в два раз больше, чем планировали.

— Что ж, эти две тысячи стоили тех тридцати одного, которых мы потеряли сегодня, — быстро проговорил Йозеф. Он достал свой меч и продолжил доводить его до зеркального блеска.

— Сэр, вас что-то беспокоит? — Присус поглядел прямо в глаза комиссару, и Йозефу пришлось отвернуться. Он не выдерживал взгляда Присуса.

— Присус, ты знаешь, в последнее время ты стал известен…

— Да, я знаю. Вся боевая группа знает обо мне — перебил его Присус.

Йозеф кивнул головой.

— Встань, Присус.

Знаменоносец поднялся с земли с озадаченным выражением лица. Йозеф вынул свой меч и протянул его Присусу.

— Я хочу, чтобы ты благословил его, — сказал Йозеф, преклонив голову.

Присус принял меч и осмотрел его.

— Комиссар, это хороший меч.

Йозеф похолодел. Он не смел взглянуть на Присуса. Голос знаменоносца изменился до неузнаваемости. Он очнулся от прикосновения стали к его плечу.

— Комиссар, вы принимаете мое благословление? Мне нужны сильные люди, один я ничего не сумею сделать. Вы будете следовать за мной, пока не погибнет этот мир?

Йозеф все еще не решался поднять взгляд.

— Вы ранены, — сказал Присус.

Йозеф только сейчас вспомнил, что рана от выстрела слагги на левой руке продолжала кровоточить. Присус прикоснулся к ранению. Сначала комиссара как будто бы обожгло, затем пришло чувство холода. Боль пропала. Йозеф осмотрел свою руку, но раны уже не было.

— Поднимайтесь, Йозеф. Еще многое предстоит сделать.

Йозеф встал и посмотрел прямо в лицо Присусу. Тот лишь чуть-чуть ухмылялся, но в глазах его было нечто такое, что заставило Йозефа понять: перед ним не его старый знаменоносец.

— Возьмите ваш меч и знайте, что он благословлен.

С этими словами он медленно зашагал к баракам. Йозеф бережно держал меч, затем опомнился и вложил его в ножны. Война продолжается.

* * *

Лорд-Генерал Хантер лежал на койке. Ему было очень трудно дышать. Во время последнего артиллерийского обстрела, его ранило осколком. Лишь рефракторное поле спасло его — иначе этот проклятый кусок металла разорвал бы его сердце. Теперь Хантер ожидал эвакуации на следующем шаттле Госпитальер.

— Пий, вытащи меня отсюда, — взмолился Хантер. Его выворачивало от одной мысли, что он не сможет и дальше вести свои войска.

Хантер потянулся за одной из своих знаменитых сигар, когда кто-то вошел в комнату. Это был гвардеец в старинной униформе крестового похода. В последний раз такую форму он видел в Каролонианском музее в виде голографической проекции. Униформа была грязной и поношеной, кое-где порванной, Хантеру даже показалось, что через прорехи он видит раны. Но больше всего его удивило сияние, которое излучал солдат.

Человек медленно подошел к Лорду-Генералу и положил свои руки ему на грудь. Хантер хотел остановить его, но почувствовал, как теплая волна прошла по его истерзанному телу. На мгновение его захлестнула боль, затем была яркая вспышка. Солдат исчез.

Жадно глотая воздух, Хантер вскочил с кровати. И тут же понял: он больше не чувствует боли. Он быстро осмотрел себя. Раны затянулись, остались лишь незначительные рубцы. Хантер размял затекшие члены и, хотя они еще плохо ему повиновались, боли при движениях он не чувствовал. Он уже понял, что случилось, и что он должен делать.

"Спасибо, Пий!" — проговорил про себя Хантер и выскочил из палаты. Он помчался по коридору и остановился лишь тогда, когда нашел вокс-станцию. Вызвав свой штаб, он приказал старшине Арли принести униформу и броню. Через полчаса Лорд-Генерал уже раскуривал сигару в своем штабе.

— Дамы и господа, я вернулся, но у нас еще много работы, — Хантер глубоко вдохнул аромат сигары. — Первое — я хочу, чтобы вы сделали все возможное для снабжения операции "Возмездие". Мы должны сполна отплатить этим грязным ксеносам. Второе — оперативный центр "Лэндшарк" перенести на высоты Сэнт-Мэйр. Там есть маленькая, но достаточно прочная базилика, где мы установим штаб. Также, передайте 14-му Макианскому и Джен-Хаданцам, чтобы они были готовы присоединиться к нам, как только потребуется.

Штабной персонал принялся за работу с особым рвением. Вскоре ожили вокс-передатчики и по ним потекли приказы и распоряжения из штаба Лорда-Генерала. Менее чем через час повсюду распространился слух о Святом Пие, который ходил по подразделениям, а также о том, что Святой Пий излечил Хантера. Также было отмечено, что базилика на высотах Сэнт-Мэйр была единственной, посвященной Святому Пию во всем секторе Гидра.

* * *

Поступает передача.

От: Капитан Джон Хант Морган, 26-й полк Каролонской Гвардии, Рота ДД, Оперативная группа "Лэндшарк".

Кому: Лорд-Генерал Хантер, командование Армейской группы "Аструм", Сектор Гидра, группа "Императорской Эгиды".

Тема: Вторжения Предателей и Некронов.

"На нашем левом фланге силы Архиврага и ксеносов-некронтир не достигли успехов. Как и мы, они сосредоточили основные силы на правом фланге и именно там развернулось основное сражение. Также, создалось впечатление, что Предатели не особо рвались в атаку, поэтому сражение главным образом развернулось между нами и некронами.

На левом фланге расположился капитан Сарриса с его Гвардией, отряд раттлингов и "Леман Русс"- "Уничтожитель" со вторым взводом. Местность перед ними прекрасно простреливалась, поэтому враг был скошен огнем.

Капитан Сарисса нанес ощутимый удар по врагам, подорвав противотанковым снарядом проклятую машину, что когда-то была "Лэндрейдером". Я думаю, Адептус Механикус будет рады услышать эту новость.

Наши храбрые солдаты крепко стояли на своих позициях и косили подходящих противников, которых становилось все больше и больше. Как только прибыло известие, что с нами сам Присус из 14-го Макианского, боевой дух солдат стал высок как никогда. Враг так и не удостоился удовольствия увидеть страх в наших глазах.

Когда стало ясно, что наша позиция открылась для тылового удара из-за резни на правом фланге, мы отступили в полном порядке. Враг не решился нас преследовать.

Также, я хочу обратить внимание на одну вещь. Я желаю, чтобы техножрецы разобрались, в чем проблема у нашего плазменного оружия. Кажется, все плазмаганы разорвались во время боя, а мы не можем себе позволить терять людей из-за нашего собственного оружия".

* * *

Йозеф поднял свой меч по дуге и опустил его на одного из эльдарских корсаров. Они атаковали неожиданно и беспощадно. Хантер приказал 14-му полку выдвигаться и взять с собой двенадцать ракет "Смертельный удар". Ракеты находились в бронированных транспортниках, размером с "Лэндрейдер". Слава Императору, Присус предугадал атаку еще задолго до ее начала. Сейчас он бился плечом к плечу с комиссаром, размахивая мечом и не выпуская знамя 14-го полка из рук. Йозеф отразил еще одну атаку Темного эльдар и, вскинув пистолет, выстрелил два раза прямо в лицо врага. Присус окликнул его и указал мечом на большой транспорт, двигавшийся на них. Несомненно, там и находился лидер этой своры, так как на борту глайдера стояло множество прекрасно вооруженных воинов.

— Йозеф! Мы должны уничтожить эту штуку! — прокричал Присус.

Йозеф лишь кивнул в ответ и с разворота ударил локтем еще одного эльдар.

Присус помчался вперед, оставляя гвардейцев позади. Огромными шагами он сокращал расстояние между собой и рейдером Темных эльдар. Расстояние между ними было еще велико, но Присус мчался изо всех сил. Йозефу оставалось лишь кричать, так как его путь преградили несколько воинов эльдар.

Присус все еще бежал, держа знамя в левой руке. Присус знал, что он должен сделать. Внезапно он остановился и бесстрашно посмотрел на приближающийся рейдер. Темные эльдар вокруг него замерли, не зная, что предпринять. Присус знал, что они испуганы, он чувствовал их страх. Возможно, они боялись того, что Присус излучал свет. Ближе, ближе. Рейдер был лишь в паре метров от него и Присус уже приготовился запрыгнуть на борт, как кто-то оттолкнул его с пути транспорта. Он свалился на землю как раз вовремя: рейдер резко ускорился и прошел буквально в паре сантиметров от него. Но спасший его человек попал прямо под днище этого аппарата. Присус пригляделся, пытаясь понять, кто же спас его. Перевернув тело, он увидел, что это был капитан Хекин. То, что было его телом, теперь представляло собой кровоточащую, изломанную массу.

Если бы Присус был обычным человеком, то он бы забыл о происходящем вокруг сражении. Если бы он обычным человеком, то он бы попытался оттащить своего друга. Присус любил Янка как брата. Капитан Хекин еще дышал. Пий поднялся с земли. Рейдер возвращался, вновь ускоряясь, чтобы завершить свою черную работу. Присус вновь помчался на него и прыгнул. Он мягко приземлился на борт, вонзив свой меч в одного из воинов и проткнув древком знамени другого. Он оттолкнул мертвого эльдар и, взмахнув мечом еще раз, отрубил голову следующему. Острый нож вонзился ему прямо между ребер. Присус взмахнув святым знаменем, ударил в лицо нападающего древком. Когда тот упал, Присус вновь ударил этого воина. Древко пробило не только воина, но и палубу рейдера. Он расправился с оставшимися двумя, что охраняли своего лорда. Тот взвыл от ярости и бросился прямо на Присуса. Произошла небольшая схватка на мечах, но Присус повалил своего противника на палубу и схватил его за волосы. "За Хекина!" — выкрикнул он и отрубил голову ненавистного ксеноса.

* * *

Тихо дул ветер. Собралось более трехсот тысяч человек, и не один не проронил ни звука. Йозефу казалось, что в такой тишине можно услышать шебуршение червей в земле. Комиссар-полковник находился в передних рядах армии, высоко подняв меч. Рядом с ним стоял инквизитор Барклин, дальше были офицеры 14-го Макианского, за ними офицеры других полков. Кто-то из 1-го Джен-Хаданского, некоторые из 317-го полка штурм-гренадеров Адского Предела. Также здесь находилось два полка, чьи названия Йозеф узнать не успел. Присус все еще находился в "Химере". Какого черта он ждет? Генерал Хантер собирался вскоре выступать, но теперь они задерживаются.

Внезапно, солнце осветило все поле, разорвав завесу темных облаков. Дверь "Химеры" открылась и Присус вышел.

Казалось, будто солнечный свет следовал за ним, пока он взбирался на крышу бронетранспортера.

Когда он взглянул на войско, у всех перехватило дыхание от какого-то нового, пока непонятного, чувства. Присус светился, вокруг него разливалось сияние.

В левой руке он держал знамя 14-го Макианского, и надпись "Святой Пий" была отчетливо видна всем собравшимся. На фоне его панцирной брони, вычищенной до блеска, виднелись Багровый Медальон и Хонорифика Империалис.

— Люди Императора! — прокричал Присус. Эти слова были слышны всюду на поле, несмотря на то, что он не использовал громкоговоритель. Этот ясный голос напомнил Йозефу о весеннем дне на Макии.

— Люди Долга, вы все видите меня, и святого во мне! Вам я благодарен больше всего. Вы знаете, конец этого мира близок, вскоре его поглотит варп. Но я не позволю варпу поглощать ни граждан Империума, ни гвардейцев. Вы знаете ваш Долг, вы знаете, какая честь возложена на вас! Силы Хаоса прибыли совратить и уничтожить нас, но мы не поддадимся! Мы выстоим! — ветер набирал силу.

— Вы чувствуете это, братья мои? Дует ветер перемен. Переломный момент в нашем противостоянии наступил. Наш час пробил! Мы отомстим за павших воинов! Возьмите ваши лазганы! Поднимите тяжелые болтеры! Услышьте мой зов! Поднимайтесь! Поднимайтесь! Вы избраны! И не только Вы, вся Гвардия этого мира! Пусть правда зазвучит везде: я вернулся, чтобы помочь Вам, и я не подведу Вас, мои братья!

Ветер развевал знамя 14-го полка, солнце все еще освещало Присуса. Йозеф силился не заплакать, смотреть на Присуса было трудно — он весь сиял необыкновенным светом.

Присус вынул свой меч из ножен и направил его через поле.

— Преклоните колени, верные воины, — в тот же момент все солдаты опустились на колени. — Примите клятву, что вы будете сражаться до смерти и даже после смерти, что вы не поддадитесь ни боли, ни страху. К победе! Слава Императору!

Присус вложил меч в ножны.

— А теперь поднимитесь с колен, братья. Я не знаю ни одного воина, кто хорошо бы сражался на коленях. Кто последует за мной? — ответ был однозначен.

— За Императора, За Святого Пия, смерть ксеносам!

— Выступаем!

Десятки движков ожили, но они были неслышны за криком, в котором слились голоса всей трехсоттысячной армии. Йозеф побежал к Святому. По его лицу потоком лились слезы.

* * *

Комиссар-полковник Йозеф Мерсес вглядывался во тьму ночи. 14-й полк только что прибыл к стенам нового штаба генерала Хантера. Базилика находилась на возвышении недалеко от города. Йозеф отметил про себя, что это место является превосходной позицией для оборонительной операции. Недалеко от него восседал Присус, так же свесив ноги с борта "Химеры". На улицах собирался народ, были слышны многочисленные приветствия и пожелания. Кое-где вывесили флаги. Кто-то начал запевать песню, начинающуюся со слов "Все восславьте Святого…", и толпа вмиг подхватила слова. Раньше Йозеф никогда не ощущал ничего подобного — простое, чистое умиротворение. И он был не одинок, на лицах солдат тоже отражалась эта радость и спокойствие. За "Химерой" тянулась длинная цепочка гвардейцев из разных полков, а за ними шли массивные транспорты с ракетами "Смертельный Удар", которые так ждало командование. Транспорты пережили две провалившихся атаки Темных эльдар, поэтому и вид у них был крайне потрепанный.

Йозеф потянулся, разминая затекшие за время перехода мышцы.

— Тирон! — крикнул Йозеф.

Тут же из люка высунулась голова старого комиссара.

— Да, Йозеф?

— Я пойду прогуляюсь. Не желаешь ли присоединится?

Тирон неопределенно пожал плечами и скрылся в "Химере".

"Наверное, нет".

Йозеф спрыгнул на землю и его тут же окружили местные жители. Множество женщин, стариков и детей приветствовали его. Он не стал прерывать их, ничто в мире не могло испортить его настроения в этот час. Мужчины пожимали ему руки. Несколько ветеранов СПО отдали ему честь, и он ответил им тем же. Это был поистине великий день. Йозеф еще раз оглянулся, все еще под сильным впечатлением от происходящего. Внезапно, что-то привлекло его внимание. Женщина, на пару лет моложе его, бежала в его сторону. Ее черные завитые волосы развевались на бегу. Посмотрев в ее влажные серые глаза, Йозефу показалось, что женщина рада видеть его. Йозеф вспомнил свою жену, Габриель, которая погибла при набеге Хаоситов на его родной мир Джахамель десять лет назад. Тогда ему было 25, формирующаяся легенда полка. Эта женщина выглядела совсем как Габриель. Йозеф сорвался с места и обнял ее. Слезы вновь полились по его щекам.

— Сэр, почему вы плачете?

— Вы… вы напомнили мне о моей жене. Она погибла десять лет назад, когда великий враг совершил набег на нашу планету, Джахамель.

Девушка взглянула на него.

— Сэр, если вы не возражаете, нельзя ли мне пройтись с вами?

Йозеф рассмеялся.

— Разумеется. Могу ли я узнать ваше имя, мисс?

— Элиза, а вы комиссар-полковник Йозеф Мерсес, — улыбаясь, произнесла она. Йозеф обнял ее.

— Элиза, откуда вы узнали, как меня зовут?

— Мне приснился сон прошлой ночью, вы были в нем.

— Что? — Йозеф от неожиданности остановился.

Элиза пристально посмотрела на него.

— Во сне я слышала голос, не знаю, как я поняла, но то был голос Святого…

Затем она продолжила:

— Голос сообщил мне, что завтра я встречу кого-то очень важного для меня, кого-то, с кем мне суждено связать судьбу. Затем я увидела ваше лицо, и голос представил вас мне: "Комиссар-полковник 14-го Макианского полка Йозеф Мерсес".

Элиза вновь улыбнулась. Йозеф ничего не мог с собой сделать и тоже расплылся в улыбке. Комиссар бросил взгляд на Присуса, и не удивился тому, что сержант смотрит на них.

* * *

Кому: Всем командирам.

От: Лорд-Генерал Энтони Эдвард Хантер.

Тема: Последние приказы пред отступлением.

"Господа, мы провели длинную и трудную кампанию здесь на Медузе. Она еще далека от завершения, осталось много упрямых граждан, которые, видимо, ждут последнего момента или вмешательства самого Императора. Эти люди не понимают, что объединенные силы Имперской Гвардии, Адептус Астартес, Адепта Сороритас и Инквизиции и есть вмешательство Императора, так что все возможное должно быть предпринято для эвакуации всех лояльных граждан уже к следующей неделе. Затем начнется наша эвакуация.

Теперь мы одновременно должны сосредоточится на этих двух целях. Мы уже достаточно долго удерживаем этот мир, и, когда варп-шторм ударит по планете, все ксеносы и Предатели будут уничтожены. Но бой продолжается, враг не отпустит нас просто так. Возможно, нам придется сражаться даже на рампах взлетающих десантных кораблей.

Я уверен, что вы уже слышали о Святом Пие, который вернулся к нам в час нужды. Я со всей ответственностью могу подтвердить это. Знаменоносец Присус из 14-го Макианского стал теперь реинкарнацией Святого. В данный момент он находится на Высотах Сэнт-Мэр вместе со штабом "Лэндшарк". Я собираюсь передать ему знамя Армейской группы "Аструм", на котором недавно появился портрет Святого Пия, чтобы Присус пронес эту реликвию через последние часы этой проклятой планете.

Я не буду никому приказывать участвовать в последнем бою, призванном отвлечь внимание Великого Врага. 14-й Макианский и 1-й Джен-Хаданский уже выразили желание поддержать 26-й полк Каролонских гвардейцев. Логис Веметрик решило удерживать радарную станцию Энсибл настолько долго, насколько это возможно.

Все подразделения, желающее помочь нам, будут приняты с радостью. Те, кто не может поддержать нас, должны проследовать к точке эвакуации по коридору, открытому маршалом Джеффри и оперативной группой "Змея".

Лорд-Генерал Энтони Эдвард Хантер.

* * *

"Я должен сообщить, что раттлинги, так и не сделав ни единого выстрела, стойко держались против тварей, известных нам как Мандрагоры. Наши получеловеческие братья показали все, на что способны, и Мандрагоры просто отступили, растворившись в городе. Очевидно, такая дичь оказалась им не по зубам. Я горжусь тем, что служил рядом с коротышками, и мне очень жаль, что они все погибли. Я буду скучать по жареному флинксу, который они так искусно готовили…"

Сержант Харрис отложил ручку — пришло время принимать обезболивающее. За мгновение до того, как его поглотило приятное забытье, он вспомнил, что не сообщил о беспримерной храбрости танковых экипажей. Похоже, это подождет до следующего раза.

Дымный шлейф от сигары следовал за генералом Хантером, пока тот обходил "Химеру". С лева от него шла, ухмыляясь, Майус.

"Вот дерьмо".

— Вы будто на похороны собрались, — вырвалось у генерала, когда он увидел лица людей, сидевших в "Химере".

— Генерал на палубе! — выкрикнул Делон.

Остальные просто отдали воинское приветствие Хантеру.

— Все, что вы должны сейчас знать, так это то что я не хожу за такими как этот, — сказал Хантер, отвечая на приветствие. — Я чертовски рад видеть тебя Датч, и тебя, Присус. Пока у нас тут небольшое затишье, мы проведем маленькую церемонию.

— Какую, сэр? — спросил подполковник Датч Фишборн.

— Я собираюсь передать знамя Армейской группы "Аструм" лично Присусу. Я хочу, чтобы под этим знаменем мы шли в бой, — ответил генерал. Теперь все находившиеся в "Химере" обратили все свое внимание на его слова.

— Это будет честью для меня, — скромно ответил Присус. — Когда вы собираетесь провести церемонию?

— Прямо сейчас, парень, — Хантер жестом пригласил всех следовать за ним.

Когда они вышли из бронетранспортера, первый раз они смогли полностью осмотреть Базилику Святого Д’Аламо. Это было одним из самых старых строений в городе, но оно находилось на возвышении, поэтому инженеры Хантера были заняты укреплением этой конструкции. Офицеры проследовали за генералом и Присусом по подъему, ведущему к базилике. Перед массивными двойными дверьми был установлен развевавшийся на ветру штандарт Армейской группы "Аструм".

Датч отметил, что многие солдаты прекращали свою работу и собирались в небольшие группы. Среди них были Макианцы, Джен-Хаданцы, Каролонианцы, Кадианцы, Катачанцы, солдаты Стального Легиона из Адского Предела и недавно прибывшие Корсиканцы. Датч также узнал практически всех офицеров и особенно отметил маршала Генри Клейста, стоящего на верхних ступеньках вместе с Хантером и Майус.

— Гвардейцы, я займу у вас ровно одну минуту! — обратился Хантер к собравшимся солдатам. — Скоро наступит час нашей эвакуации. Но до этого мы должны удерживать наши позиции. До последней секунды нашего пребывания на этой планете. Мы должны убедится, что все лояльные граждане, желающие покинуть Медузу V, покинут ее. Мы должны отбивать у Архиврага каждый клочок земли. И мы сделаем это! Потому что мы — Имперская Гвардия и это наша работа!

Следующие слова генерала потонули в громких криках одобрения. Хантер подождал, пока возгласы стихнут, и продолжил:

— Десять тысяч лет назад, один гвардеец принес себя в жертву, чтобы Император Человечества мог жить. Мы находимся на земле, посвященной ему.

Генералу пришлось остановить свою речь еще раз.

— Теперь дух Святого Олания Пия вернулся, чтобы помочь нам в час нужды.

Выждав, пока наступит тишина, Хантер подошел к Майус и принял из ее рук знамя. Затем, поклонившись, он протянул знамя Пию.

— Я прошу тебя взять это знамя Армейской группы "Аструм" и пронести его с честью сквозь грядущие битвы.

Присус поклонился в ответ и, взяв знамя, поднял его высоко над головой. Поднявшийся ликующий гул стал поистине оглушающим.

Хантер почувствовал, как Майус взяла его за руку.

Генерал знал, что никто из тех, кто дотронулся до флага, не будет сломлен грядущей битвой.

Баррингтон Дж. Бейли Дети Императора

Воздух наполнился хриплыми криками и стоном разрываемого раскаленного металла. В корабль вонзались вспышки лазеров. Воздух, которым дышали люди, раскалился, все, что могло гореть, пылало, а огненные шары разрывались в забитых коридорах.

Имперский гвардеец Флоскан Хартум обнаружил себя в давке паникующей толпы. Несколько минут назад солдаты Аврелийского Девятого полка получили приказ направляться в оружейную и забрать там свои лазружья и палаши, на тот случай, если противник ухитрится телепортироваться внутрь. Теперь они никогда не доберутся туда. Поврежденный транспортник «Месть Императора» погрузился в пучину хаоса. Внезапно люди завопили от ужаса. В конце коридора появилось сияющее красное месиво, катящееся по коридору к ним.

Как и остальные, Флоскан развернулся и побежал. Он был в последних рядах — а теперь оказался в первых. От напора сзади он упал, потом смог подтянуть ноги и прыгнуть. Сзади него с грохотом закрылся автоматический аварийный шлюз.

Шатаясь, он встал и понял, что находится в пустой секции коридора абсолютно один. Он единственный сумел проскочить под заслонкой шлюза, когда она опускалась. Все остальные остались в ловушке на другой стороне. Флоскан задрожал, когда услышал звук врезающегося в переборку огненного шара, сопровождаемый криками агонии его испепеляемых товарищей. Он закрыл уши руками, чтобы не слышать воплей.

«Мести Императора» было несколько веков. Гвардеец Хартум полагал, что только священные ритуалы, проводимые ежедневно техножрецами корабля, не давали ему развалиться. Это было не так. Полированные металлические ребра потолка-арки коридора сияли. Статуи и действенные руны, множество раз вырезанные механиками и жрецами, украшали стены. Но сейчас Флоскан не видел ничего этого. Пока сзади него затихали крики умирающих товарищей, он прижался к иллюминатору в латунной оправе и слепо уставился наружу.

Он смотрел в усыпанную звездами черноту космоса. Впереди, неясно, как далеко, были видны резкие очертания атакующих кораблей. Даже на расстоянии это было потрясающее зрелище, пестрое сборище изуродованных и обветшавших машин, рыскающих по всей Галактике, несмотря на то, что они были созданы из двух или трех кораблей, грубо приваренных друг к другу. Они напали на флотилию транспортников, неуклюжих легкобронированных барж, как только те появились из Варпа, чтобы ограбить их. В итоге началась резня. Кустарная сборка кораблей выдавала в хозяевах орков, которые не строили их сами, а использовали все, что могли захватить или украсть у других рас. С каким жестоким удовлетворением они, должно быть, рычали, когда корабли имперского флота неожиданно появились перед ними!

В поле зрения вплыл эскортирующий флотилию линейный крейсер «Прославленный Спаситель», огромный корабль с изукрашенными горгульями шпилями в стиле барокко и изрыгающими плазму в попытках защитить транспортники турелями. Но его сильно превосходили числом и застигли врасплох. Полдюжины кораблей орков окружили его, и их вооружение вырывало огромные куски из обшивки.

Другой корабль орков выстрелил в транспортник. Попадание сопровождалось сильной тряской, когда снаряд ворвался в главные узлы «Мести Императора». Коридор смяло. Со всех сторон раздавалась какофония разваливающегося корабля. В них попали плазменной торпедой!

— Покинуть корабль! Покинуть корабль!

Приказ протрещал из древних громкоговорителей на потолке. Гвардейцу Хартуму никакие подсказки нужны не были. Он уже бежал к ближайшей спасательной капсуле, пробираясь между только что появившимися складками и щелями в полу.

— Отставить, гвардеец! До конца бейся со злобными врагами Императора!

Флоскан быстро поднял голову. Устрашающая фигура в черной шинели с квадратными плечами стояла у следующего поворота коридора. Комиссар, Леминканен. Мрачное выражение его лица под остроконечной фуражкой было знакомым. У него постоянно была такая гримаса, особенно когда он читал фанатические поднимающие боевой дух лекции, которые Флоскану требовалось посещать.

Покинуть корабль приказывал капитан. Флоскан понятия не имел, кто в этой ситуации главнее, капитан или комиссар, но точно знал, что если подчинится второму, то через минуту в живых его не будет. Он инстинктивно двинулся к капсуле.

— Ты не побежишь пред лицом врага, гвардеец. Где твое лазружье?

Последние слова утонули в бешеном визге раздираемого на части металла, за которым последовал пугающий свист вырывающегося из пробитого корпуса воздуха. В руках комиссара Леминканена внезапно появилось лазружье. Смертельный луч пролетел около уха Хартума, когда он запрыгнул в капсулу, одним движением ударив по инкрустированной рунами кнопке, закрывавшей герметичную заслонку. Трясущимися от страха руками он рванул рычаг.

Куски корабля бились о капсулу, когда она вылетела из полуразрушенного остова транспортника. Дикое ускорение не давало крови Флоскана добраться до мозга, и он вырубился.

* * *

Когда он очнулся, абсолютная тишина в тесной капсуле пугала. Даже дыхание Флоскана казалось неестественно громким. Он подтянулся к маленькому иллюминатору и выглянул наружу.

Если там что и было видно, так только обломки кораблей, дрейфовавшие между ним и звездами, и заставлявшие их мигать. Флотилия была уничтожена, а вместе с ней и Аврелийский Девятый полк. И ни следа кораблей орков.

Гвардеец Хартум откинулся на спинку кресла, неспособный вынести открывшийся вид.

Аврелия, родная планета Флоскана, была сельскохозяйственным миром. Он пошел служить в новообразованный полк имперской гвардии добровольно, надеясь на перемены и приключения. Теперь, когда он их нашел, хотелось спокойной жизни на ферме. Само собой, он твердо верил в Императора, но теперь даже Он не мог помочь. Он был один и потерян. Спасения ждать было неоткуда. Флот даже не знает, где флотилия вышла из Варпа. Капсула продержит его в живых пару дней, а потом…

Лучше бы умереть вместе с товарищами.

В отчаянии, стыдясь своего побега, Флоскан закрыл лицо руками и выплакался. Потом он взял себя в руки. Он же имперский гвардеец, сказал он себе. Император ждет от него храбрости, неважно, насколько все плохо. Он решил встретить смерть спокойно. Вдруг какое-то трепетное любопытство привлекло его к иллюминатору. Он чувствовал себя обязанным снова взглянуть на бездну, что станет его могилой. Так он и сделал. Вздох вырвался из его груди, а челюсть отвисла.

Под ним была планета.

* * *

Сердце Флоскана Хартума бешено колотилось, мысли теснились в голове. Атмосфера планеты может быть ядовита, на ней могут быть смертельные ужасы — или же это возможность выжить, пускай даже он будет навсегда отрезан от человечества. Она была прекрасна, с ослепительно голубыми океанами и сверкающими белыми облаками.

Капсула могла уже лететь к планете, или вращаться на ее орбите, но, судя по всему, она лежала на курсе, который вскоре вывел бы сияющий мир из зоны досягаемости. Хартуму пришлось действовать быстро. Он изучил простые системы управления. Спасательные капсулы были сделаны из дешевых материалов и в огромных количествах, и лучше всего для их описания подходило слово «сляпанные». Тренировка Флоскана по их использованию длилась чуть дольше двадцати минут, и он едва знал, что делать. К счастью, там мало чего было понимать. Не было сияющих иконок и сверкающих рун, которые украшали бы более тонкое оборудование. Вместо этого там была врезанная в панель управления простая молитва Императору:

Заботливый Ужасающий, помоги мне в трудный час!

Могучий Ужасающий, помоги мне в трудный час!

Бешено бормоча молитву, он взялся за рычаги управления. Гироскоп взвыл, разворачивая капсулу так, чтобы ее уродливый нос был направлен на светящуюся планету. Слабый ракетный двигатель снова заработал, расходуя ничтожный запас топлива. Флоскан полетел, вращаясь, сквозь атмосферу планеты.

* * *

Несмотря на то, что это был единственный способ посмотреть наружу, Флоскан отодвинулся от иллюминатора, когда началась тряска. Он не был уверен, что стеклит выдержит жар, вызванный трением об атмосферу.

Топливо вскоре закончилось, и двигатель заглох. Спасательная капсула должна была бы приземлиться на планету автоматически, но, как и все в ней, нужные системы были в зачаточном состоянии — спасение потерпевших поражение гвардейцев вряд ли стояло высоко в имперском списке приоритетов, так что Флоскан почувствовал, что что-то не так. Его, пристегнутого к креслу, швыряло по всей капсуле. К тому же, внутри стало невыносимо жарко, и он пожалел, что не выключил двигатель пораньше. Он вошел в атмосферу на слишком большой скорости. Внешняя оболочка капсулы должна была собирать тепло и отваливаться кусками, удаляя его, но насколько она была толстой? Когда она закончится, он зажарится заживо. Тряска стала настолько сильной, что Флоскан снова отключился.

Когда он вновь открыл глаза, незнамо через сколько времени, все вокруг было спокойно. Его лицо овевал ветерок. Слышалось далекое чириканье, крик какого-то неизвестного животного.

Он приземлился.

Кресло вырвало из креплений, и он лежал лицом на панели управления. Отбросив ремни безопасности, он ощутил боль в распоротой щеке. Машинально глянул на датчик над покореженной панелью. Тот показал, что атмосфера планеты пригодна для дыхания, но Хартум уже знал это, поскольку и так дышал местным воздухом. Очевидно, капсула раскололась от удара. Сквозь зияющую щель был виден свет.

Его конечности словно налились свинцом, и было трудно двигаться, так что он испугался, что у него какие-то внутренние повреждения. Он несколько раз ударил по инкрустированной рунами кнопке, которая должна была открыть люк, но тот, видимо, застрял. Затем он попытался открыть люк вручную. Оправа была искорежена, и ему это не удалось.

Наконец, задыхаясь от усилий, он ударил ногами по крыше капсулы, упершись спиной в пиллерс. Неожиданно тонкая оболочка капсулы сдвинулась, достаточно расширив щель, чтобы человек мог проползти.

Он попытался встать и понял, что не может. У него не было внутренних травм. Просто его тело весило в три или четыре раза больше, чем обычно. Он был на планете с высокой гравитацией. Как может он выжить, если даже встать не способен? Гвардеец Хартум пытался встать на ноги. При помощи рук ухитрился сесть на корточки. Потом напрягся со всей силы, пока не почувствовал, что вены сейчас лопнут.

— Бог-Император, помоги мне! — скривившись, Флоскан смог встать, дрожа и чувствуя, как сила тяжести вытягивает силу из ног и тянет его вниз. Как долго сможет он так держаться?

Он огляделся. Небо сияло металлическим синевато-серым цветом, придавая местности мрачный блеск. Она состояла из скалистых утесов и низких холмов, за которые цеплялись кустарниковые деревца и багровые камыши. В целом, это было унылое, подавляющее место, оставлявшее чувство угрозы.

Спасательная капсула разбилась об выходящие на поверхность породы. Толстые белые стропы свисали с нее, но сам парашют оторвался при падении, явно недалеко от поверхности, иначе его бы расплющило об землю.

Дул резкий холодный ветер, Флоскан дрожал. Над головой бежали серые облака. Голова кружилась, то ли из-за удара, то ли из-за того, что высокая гравитация не давала крови достичь мозга, он не знал. Он боялся, был полон дурных предчувствий. Было трудно поверить, что только вчера он проклинал однообразие путешествия к столь же скучному месту дислокации.

Он собирался присесть и отдохнуть, когда свирепый крик заставил его развернуться. Он стоял на краю мелкой долины. С другого края на него неслись двадцать человек. Они были плотно сбиты, очевидно, приспособившись к местной гравитации, их косматые волосы развевались на ветру. Некоторые махали копьями, остальные поднимали луки и вытаскивали стрелы из колчанов на спинах. И они направлялись прямо на него.

Смерть теперь казалась определенной и неожиданной одновременно, и вся неопределенность в жизни гвардейца Флоскана Хартума испарилась из его разума. Он был беззащитен, на спасательных капсулах не было лазружей, которые были слишком дороги, чтобы тратить их на людей без шанса на выживание. Он сомневался, что сможет вообще бежать, не то что оторваться от погони, а если бы залез в капсулу — просто бы оказался загнан в ловушку как зверь.

Он вздохнул. Надо держаться, как подобает солдату Аврелийского Девятого. Он мог сражаться и голыми руками. Но, возможно, была лучшая альтернатива. Копье отскочило от камня слева от него. Он смог сделать несколько шагов, присесть и поднять толстую палку с земли. Копье было невероятно тяжелым в его руках, но он как-то заставил себя снова выпрямиться и развернуться, чтобы встретить врагов лицом к лицу, направив на них копье. Если бы он смог забрать с собой хотя бы одного, уже бы умер с честью.

Еще одно копье прилетело, вращаясь, вместе с кучей стрел, но прицел был взят неверный, и они сильно недолетели. Что-то в походке приближающихся аборигенов было странным. Когда они подошли достаточно близко, он увидел, что ошибался на их счет.

Они вовсе не были людьми, это были четвероногие чужаки! Спереди они казались людьми, потому что вокруг талии были обмотаны куски ткани, но сзади там было вовсе не то, что полагалось. Зад был удлиннен и поддерживался дополнительной парой ног. Эти ноги были совсем как передние, только короче. Обе пары работали синхронно, так что существа неслись быстрым, но качающимся шагом.

Странное зрелище напугало Флоскана. Напутствие при основании его полка пронеслось у него в голове: «Вы будете сражаться с чужаками, мутантами, чудовищами, еретиками, всеми тварями, мерзкими Императору!». Теперь он умрет, исполняя наказ!

Но вместо того, чтобы напасть на него, кавалькада пронеслась мимо. Они атаковали кого-то за ним, не Флоскана. Он обернулся посмотреть — и выронил копье, парализованный страхом.

Четвероногие чужаки выкрикивали предупреждения, не угрозы. Долина кончалась скалистым холмом, одним из многих, усеивавших пейзаж. Из-за уступа вылезало огромных размеров нечто, напоминавшее омара, краба и бронированную сороконожку. Оно почти закрыло собой холм, его ребристый панцирь скреб по скале, из качающихся ротовых придатков вырывался свист. Когда оно спустилось, огромные когти схватили спасательную капсулу и раздавили ее, как яичную скорлупу, прежде чем снова бросить.

Такие же когти потянулись к Флоскану. Он отшатнулся, пытаясь устоять на ногах. Выкрикивая боевые кличи, аборигены посылали копья и стрелы в сверкающий панцирь. Они целились в мягкие части чудовища: покачивающиеся глазные стебельки и широкую влажную пасть, которая могла заглотить их всех разом. Каменные топоры врубились в когти, тянущиеся к Флоскану. Хитин раскололся, потек фиолетовый ихор, конечность оторвалась и упала, подергиваясь.

Флоскану казалось невозможным, чтобы аборигены смогли одолеть это огромное ужасное существо своим примитивным оружием. Но они побеждали. Два широко раскрытых золотистых глаза были проткнуты стрелами, третий — копьем. Свистя и хрипя, чудовище отступило и уползло за холм под торжествующие вопли четвероногих воинов.

Теперь их вниманием завладел Флоскан. Вожак, свирепо выглядящий мутант с ярко-рыжими волосами и бородой, указал на него и проревел приказ на гортанном непонятном языке. Второй четвероногий подался вперед и, подхватив Флоскана, забросил его на мускулистую пятнистую спину, держа его словно в тисках. Группа развернулась и поскакала назад туда, откуда они появились, вышибая из Флоскана дух с каждым прыжком.

И снова он спасся из хватки смерти. И снова, скорее всего, чтобы встретить нечто худшее. Он был захвачен чужаками.

* * *

На пути через долину Флоскан смог поднять голову и увидеть, на какую странную и опасную планету попал. То был мир кошмаров с сияющим небом, ломаным ландшафтом и огромными живыми существами. Крабы-сороконожки были повсюду, бесцельно бродя в поисках пищи. Четвероногие ухитрялись обходить их, но очевидно, были и более серьезные угрозы. Они замедлились, прежде чем зайти далеко, рассредоточились и нервно маневрировали.

Флоскан заметил нечто, что сначала принял за заводскую дымовую трубу, вздымавшуюся ввысь вдалеке, такие можно было видеть в промышленных центрах Аврелии. Оно даже изрыгало дым, или, возможно, пар, и издавало странное гудение. Но это была не заводская труба. Это было нечто живое. Оно гнулось. И оно тянулось вперед, его зловонная пасть приближалась к воинам. Четвероногие рассыпались, прячась в расселинах скал. Оттуда Флоскан изумленно наблюдал. Мельком он увидел кольцо глаз вокруг «трубы», когда она подняла краба-сороконожку. Чудовище всосало в трубу, несмотря на все попытки сопротивления. Когда она распрямилась, вероятно, краб попал прямиком в огромный желудок.

Четвероногие осторожно снялись с места. Выйдя из пределов досягаемости чудовища, они побежали по холмам. Флоскан задался вопросом, чего ради они выставляют себя напоказ, когда с вершины скалистого кряжа он получил ответ. Внизу было полно ужасающих животных-растений: луковиц размером с дом, странно напоминающих кактусы, из которых тянулись десятки извивающихся щупалец, рыскающих во всех направлениях. Любое съедобное животное, найденное ими, подтягивалось к луковице, чтобы быть поглощенным.

У четвероногих, как и у любого существа размером примерно с человека, не было ни единого шанса пересечь смертельную сеть. Мысли Флоскана путались. Сколько же чужацких кошмаров было в запасе у этой планеты? Внезапно четвероногие показались другими, не принадлежащими этому миру. Они были словно беспомощные насекомые, которых сейчас раздавит толпа больших животных.

Но больше думать он не мог, сосредоточившись на боли от жесткой езды на спине местного. Хоть он и страшился того, что лежало впереди, появление деревни четвероногих стало почти облегчением. Она была окружена шестиметровой оградой,ощетинившейся шипами и заостренными палками. Когда прибывшие крикнули, кусок ограды втащили внутрь, чтобы они смогли пройти.

Картина внутри была суетливой, толпа четвероногих чужаков, снующих между хижин, крытых багровыми стеблями. В центре поселения пылал костер, над ним на вертеле жарилось какое-то местное животное. Флоскана сняли с переносчика и поставили на ноги, ему опять пришлось бороться с тянущей вниз силой тяжести.

Их прибытие вызвало бурное восхищение. Местные столпились вокруг него, вскакивая на задние ноги и издавая ликующие крики. Его подхватили на руки и понесли к костру. Он отпрянул, побледнев. Ужас разлился по всему телу. Ему был уготован вертел! Он потерял контроль над собой и начал бешено сопротивляться, пока пламя лизало его лицо.

Внезапно его отпустили. В руку ему сунули кусок дымящегося жареного мяса, оторванный от туши на вертеле. Несмотря на весь восторг от освобождения, гвардеец Флоскан Хартум почувствовал, что голоден. Он понюхал мясо. Пахло вкусно. Он откусил кусок, прожевал и начал жадно поглощать мясо. Чужаки обрадовались. Утоляя голод, Флоскан смотрел по сторонам. Что они задумали? Они с ним играли, хорошо обращаясь, перед тем, как убить? Он слышал, что первобытные племена так делают.

Как же эти чужаки были похожи на людей, если не смотреть ниже пояса! Да, они выглядели свирепыми, да и сложены были крепко. Флоскан, считавший себя крепко сбитым, казался тощим рядом с ними. И, само собой, он был перед ними слаб, как дитя, с их-то бугристыми мышцами.

Когда он проглотил последний кусок мяса, местные резко затихли. Их ряды разомкнулись, чтобы пропустить вышедшего из ближайшей хижины. Он шел на четырех ногах медленно и с достоинством. У него было морщинистое старое лицо и седые волосы и борода.

Он подошел к Флоскану, осматривая его спокойным взором. Затем, к удивлению гвардейца, он заговорил не на непонятном местном наречии, которое Флоскан уже слышал, а на странном диалекте имперского готика, так что ему пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Хартум понял, о чем речь.

— Ты пришел к нам от Императора?

Флоскан моргнул. Как могли эти первобытные люди на отдаленной планете говорить на имперском готике и знать о Боге-Императоре? Зная, что его жизнь зависит от ответа, он подумал секунду и затем внятно произнес:

— Да! Я — воин Императора!

Старейшина явно не был впечатлен. Он снова осмотрел Флоскана.

— Ты? Воин? У воинов есть оружие. Где твое?

Слишком поздно Флоскан осознал, что едва ли подходит под местные критерии воина. Он вызывающе помахал руками и встал в позу:

— Император послал меня сквозь небеса, дабы сражаться с врагами Его. Я спустился на эту землю… но потерял свое оружие.

— Тогда ты проиграл. — прорычал старый четвероногий. Он кивнул. — Следуй.

Он развернулся и пошел иноходью к хижине. Флоскан попытался пойти за ним, но после нескольких шагов ему потребовалась помощь другого четвероногого, который подставил мускулистую руку, чтобы поддержать его.

В хижине старейшина указал на камышовый тюфяк на полу.

— Удобнее лежать.

Флоскан благодарно сел. Старый чужак поступил так же, опустившись на обе пары ног.

— Я Охтар, Помнящий нашего племени. Мой долг — помнить старые истории, чтобы они не были забыты.

Флоскан теперь понимал его акцент чуть лучше. Но следующая фраза оставила его в недоумении.

— Ты принес послание от Императора? Он собирается принять нас в Империум и сделать своими детьми?

Для гвардейца Хартума такая идея была не только странной и пугающей, но и абсолютно нереальной. Его воспитали в имперской вере, а его детские убеждения были укреплены за короткое время, проведенное в имперской гвардии. Аврелийский Девятый полк уже помогал в уничтожении расы чужаков, которые какое-то время делили одну планету с людьми-колонистами. Люди не могут жить на зараженных планетах. Он был благодарен чужакам за спасение его жизни, но они же были чужаками.

— Это Империум Человека, не так ли? — Охтар спросил, когда Флоскан помедлил с ответом. — Мы люди.

Флоскан посмотрел на нижнюю часть тела Охтара, похожую на часть тела животного.

— У людей две ноги! — брякнул он. — У вас четыре!

Охтар встал на ноги, злобно глядя на него.

— Мы люди с четырьмя ногами!

Увидев, что он напугал Флоскана, он успокоился и снова сел.

— Прости мою злость, Посланник. Ты и должен смотреть и спрашивать. Позволь объяснить. У наших предков, как и у тебя, было две ноги. Как и ты, они путешествовали по небесам, ища новые планеты, на которых можно жить. Вместо этого, они разбились здесь и оказались на мели. Это было много, много лет назад. Ты видел, что это за планета. Там, откуда ты пришел, не так тянет к земле и нужно только две ноги, чтобы стоять. Здесь к земле тянет. Вдобавок, наша планета враждебна к людям. Древние, приземлившиеся здесь, поняли, что долго не протянут. Но у них была могучая магия, которую они использовали, чтобы дать своим детям четыре ноги, чтобы те могли стоять. И они дали им сильные мышцы, чтобы те смогли постоять за себя. Поэтому наш народ завоевал свое место здесь и прожил бесчисленные поколения, даже потеряв древнюю магию. Конечно же, Император будет доволен нами и примет нас в Свою семью?

Флоскан задумался. Если это было правдой, тогда предки четвероногих могли быть с Марса, техножрецы которого разослали бесчисленное множество кораблей по Галактике во время Темной Эры. И у них действительно была возможность менять гены, то, что Охтар описал как «магию». Но историю вряд ли можно проверить.

— Как ты выучил имперский язык? — спросил Флоскан. — Как ты вообще узнал об Императоре?

— Ты не первый двуногий, недавно побывавший тут. Был еще Мэгсон. Ему нужны были драгоценные камни. В обмен, он дал нам это. Надень. Поможет.

Охтар встал и отдернул занавеску. Он вытащил оттуда что-то, сделанное из резины. Глаза Флоскана широко раскрылись, когда он разглядел предмет. Костюм для высокой силы тяжести, предназначенный для облегчения жизни на планетах, подобных этой!

— Мэгсон пробыл здесь достаточно, чтобы я выучил язык. — продолжал Охтар. — Он рассказал про Империум и про Императора, Бога нашего. Все наши сказания подтвердились! Мы вверили ему прошение к Императору о правлении Его и наставлении. То было годы назад. С тех пор мы ждали тебя.

Судя по всему, этот Мэгсон был свободным торговцем. Было непохоже, чтобы он хотя бы сообщил о существовании четвероногих властям, не говоря уж о передаче прошения на Терру Администратуму. Обычно такие торговцы думали только о себе.

Флоскан подумал, что нашел объяснение претензиям Охтара тоже быть человеком. Охтар, очевидно, был очень умен — выучиться имперскому готику у проезжего человека не так-то легко. Но он, должно быть, состряпал миф на основании услышанного о чудесах Империума, вероятно, смешав имперскую веру с какими-нибудь племенными верованиями и поверил в это сам.

— Я могу доказать. — добавил Охтар, словно прочтя его мысли. — Я доставлю тебя к святому месту наших предков. Мы пойдем ночью, когда безопаснее. Надень одежду, что забирает вес.

Флоскан принял костюм ВСТ, который ему протянул Охтар. Осмотрев руны на плечах, он понял, почему торговец Мэгсон с легкостью отдал костюм. Энергии почти не было. К тому же, он был поврежден и мог отключиться, когда угодно. Все же, он натянул его и немедленно освободился от давящей силы тяжести. Он встал, выпрямился и улыбнулся.

Улыбка исчезла, как только он вспомнил, что проведет здесь остаток жизни.

* * *

Охтар оставил его, чтобы дать отдохнуть. Флоскан провел часы перед закатом в раздумьях. За час до выхода он впал в уныние, осознав, что никогда не увидит другого человека. Что за жизнь ни была ему уготована, но он проведет ее с этими четвероногими. Без них, у него нет ни шанса выжить.

Затем он снова собрался и твердо решил довести все до конца. Некоторые говорили, что Император приглядывает за всеми, кто достоин зваться гвардейцем. Он покажет свою доблесть.

Пока ему нужно было умиротворять Охтара. Было необходимо, чтобы его приняли четвероногие. Пока что он выключил костюм ВСТ, чтобы сберечь энергию. Кроме того, ему надо было тренировать мышцы, чтобы противостоять ужасной силе тяжести.

Ночь опустилась нежданно, словно занавес. Вскоре вернулся Охтар и рассказал об ожидавшем путешествии.

— Мы посетим храм древних реликвий. — сказал он. — Он ныне заброшен, посему нам придется продвигаться осторожно, ибо лежит он на земле врага.

— У вас есть враги? — с любопытством спросил Флоскан.

Охтар резко кивнул.

— Почитатели злого бога крови. Когда-то они были нашими друзьями, но ныне…

Больше он ничего не сказал, и Флоскан снова включил костюм ВСТ. Стража оттащила кусок ограды. Они выбрались наружу, Охтар осматривался по сторонам.

Внутри защитного круга ограды постоянно горел костер, так что даже ночью деревня выглядела приветливо. Снаружи царила пугающая тьма, прорезаемая тусклым серебристым светом далеких звезд, хотя на небе не было лун. Флоскан быстро понял, что охтаровское «безопаснее» ночью не значило «безопасно», когда живое переплетение крюков и шипов размером с небольшую бронемашину бросилось на них. Охтар показал себя отличным копейщиком, несмотря на возраст. Вместо того, чтобы пытаться уклониться от шипов, он кинулся прямо на них и ударил в пучок. Обезумевшее существо подергалось и упало. Он поразил маленький мозг твари.

Охтар вытащил десяток острых крюков из кожи, не обращая внимания на кровь.

— Они выжидают около деревень, ловя непослушных детей. — сказал он. — Нет причин для беспокойства.

Охтар хорошо знал свой мир. Он вел Флоскана по петляющей тропе, избегая засад ночных хищников, хотя Флоскан дрожал, слыша хаос бурчания, свиста и треска вокруг них. Спустя какое-то время, он явно стал недоволен медлительностью товарища и пригласил его забраться на спину. Когда Флоскан залез на него, Охтар понесся неустанным галопом, с огромным копьем на плече. Внезапно он остановился, и Флоскан встал на ноги. С того места он продвигался осторожно, перебегая между укрытиями и наблюдая за Флосканом.

Наконец они добрались до природного амфитеатра. На его дне слабо блестел в звездном свете разрушенный храм. Было трудно определить его форму. То был круг порушенных колонн, а внутри его — остатки круглого здания, которое когда-то было увенчано куполом. Ему должно быть было несколько тысяч лет.

Обеспокоенный перспективой встречи с каким-нибудь злобным зверем, использующим храм как логово, Охтар приближался осторожно, но все было тихо. Они вошли под замшелый свод. Крыша давно уже обвалилась. Свет звездных скоплений открывал взору удивительное и нежданное зрелище.

Странные механизмы! Охтар стоял молча, позволяя Флоскану осмотреться. Это и вправду было святое место! Флоскан словно перенесся в далекое-далекое прошлое, в Темную Эру Технологии, во времена Культа Механики. Очевидно, машины были поставлены здесь в определенном порядке, чтобы им можно было поклоняться, как святыням, но ныне они были разбросаны по разрушенному залу, некоторые были разбиты, другие просто развалились от старости. Часть, однако, выглядела нетронутыми, сверкая матово-черными гранями и отражая звездный свет прямоугольными дисплеями. Они были не похожи на машины, с которыми Флоскан прежде имел дело, да и назначение их было загадкой, но они явно предназначались для людей, так как управлялись клавиатурами, кнопками и рычагами.

— Древние с неба прибыли в наш мир с этими святыми вещами. — почтительным тоном сообщил ему Охтар. — С их помощью они могли делать магию, но как именно, мы не знаем.

Видимо, четвероногие догадались не показывать святилище торговцу Мэгсону. Он наверняка бы захотел забрать их с собой. Они представляли собой реликты науки, развитой сильнее, чем в нынешнем Империуме. Святые машины могли даже содержать Стандартные Образцы Конструкций, разбросанные по обитаемому космосу!

А еще это означало, что Охтар был прав. Четвероногие были потомками людей! Во время двух кампаний, в которых он принимал участие, Флоскан видал недолюдей. Он видел огринов и зверолюдей, недоразвитые и глупые формы человека. Он не мог не сравнивать их с благородным Охтаром. Несмотря на странные нижние конечности, он куда больше человек, чем они. Вдобавок, физические различия были намеренно привнесены древними техножрецами, а не являлись продуктом эволюции. Неужели они не заслужили признания Императора? Конечно, заслужили!

Пока эти мысли бурлили у него в мозгу, в ушах Флоскана отдавался какой-то рокочущий звук. Охтар тоже его услышал. Он топтался на месте, высматривая кого-то, с копьем наизготовку.

— Почитатели Кровавого Бога! Нас заметили, посланник! Прячься!

Раздался свирепый вой. По склону амфитеатра неслась лавина четвероногих, вооруженных копьями и топорами, завернутых в косматые шкуры или в доспехах, смастеренных из панцирей чудовищных крабов. На их головах красовались шлемы из целиковых панцирей (вместе с когтями) каких-то меньших существ и даже черепа, смахивавшие на человеческие!

В серебристом свете звезд Флоскан видел все это очень отчетливо через дыры в стене храма. Когда четвероногие приблизились, он еще четче понял, что они не могут быть из племени Охтара. На их лица были нанесены татуировки, превратившие их в свирепые маски. Доброй и природной дикости людей Охтара не было, вместо нее на лицах был звериный оскал, гримасы, полные ненависти и леденящие кровь вопли существ, жаждущих оргии убийства и разрушения. Флоскан сначала отступил, думая спрятаться, как было велено, но когда он увидел старого Помнящего, бегущего из храма с явной решимостью защищать посланника Императора до последнего, то не смог сбежать. Он оглянулся в поисках оружия.

Нападавшие были уже внутри круга колонн. Охтар метнул копье в грудь ближайшего, начав тем самым бойню. Флоскан схватил выпавший из кладки камень, несмотря на его вес, и побежал на подмогу. Охтара окружили и прижали к одной из колонн. Флоскан и не пытался бросить камень — он бы просто вывалился у него из рук. Он бросился вперед и со всей силы заехал одному из четвероногих по открытой скуле. Тот едва ли покачнулся и в ярости развернулся к Флоскану. Кислая вонь из раззявленной пасти на оскаленной, растатуированной и покрытой шрамами роже окутала Флоскана. Он увидел каменный топор, нацеленный ему в голову.

Потом топор чудесным образом остановился: другой воин отбил его. Его схватили грубые руки. В ту же секунду борющегося Охтара наконец задавили числом: три копья одновременно вонзились в его торс, ноги его подкосились, и он упал, словно величественный зверь, затравленный сворой лающих хищников. Он жалобно посмотрел на Флоскана.

— Передай Императору… мы — люди…

Флоскан, бьющийся в стальной хватке, был вынужден с ужасом смотреть, как убийцы с ликующими криками продолжали колоть и рубить тело Помнящего, пока от него не осталось только лишь кровавое месиво.

Внезапно они бросили свое ужасное занятие и с любопытством посмотрели на Флоскана. Помимо сложных татуировок, на их лица были нанесены запутанные узоры племенных шрамов, так что различить человеческие черты было почти невозможно. Флоскан смотрел в дьявольские маски морд, сжав кулаки. На секунду ярость вытравила из него весь страх. Невежественные дикари убили храброго служителя Императора. Если бы только он мог отомстить им по-гвардейски!

Четвероногие загоготали, глядя на него. Они что, считают его двуногим калекой, поводом поржать?

Отсмеявшись, варвары устроили другую потеху. Рычащие воины ворвались в святилище и начали разносить драгоценные реликты вдребезги. Часть отправилась собирать пучки сухого мха, росшего неподалеку, и обкладывать им загадочные машины. Двумя камнями высекли искру, воспламенившую мох. Вскоре ярко-белым трескучим пламенем запылали сами машины. Четвероногие опасливо отошли. Внезапно раздался страшный грохот и взрыв обрушил руины. В толпу посыпался дождь каменных осколков. Огонь добрался до чего-то в машинах — возможно, до давно издохших топливных элементов.

Такое развитие событий вроде бы напугало налетчиков. Флоскана грубо усадили на спину четвероногому, и весь отряд с тревожными воплями вынесся из амфитеатра и устремился во тьму.

Поездка продолжалась недолго. Вставало чужацкое солнце, когда деревня татуированных четвероногих показалась из-за горизонта. Как и деревню Охтара, ее окружала высокая шипастая ограда, часть которой втянули внутрь, впуская отряд.

Когда его поставили на ноги, Флоскан восхищенно огляделся. Похоже, селения четвероногих строились по единому образцу. Деревня состояла из такого же круга крытых красной соломой хижин и костра в центре. Но воздух здесь дрожал от зверства и насилия. Драка была обыденным делом, каждую секунду шло несколько свар разом.

Все лица, кроме женских и детских, были покрыты шрамами и растатуированны. Флоскан не мог отвести глаз от огромного тотемного шеста, возвышавшегося над хижинами у костра. На нем было вырезано большое багровое лицо с маньяческим выражением, выпученными глазами и оскаленными клыками, словно излучавшее жажду смерти и войны. Кровавый Бог.

Флоскана затащили в хижину неподалеку и привязали руки к грубо сделанной деревянной подпорке. После ухода его пленителей, когда глаза привыкли к темноте, он понял, что не один здесь. На полу, также привязанный к подпорке, валялся второй пленник в толстой черной шинели. Комиссар Леминканен!

* * *

Несмотря на некоторую потрепанность, вызванную избыточной силой тяжести, комиссар Леминканен держался молодцом. Его глаза сверкнули из-под фуражки, когда он перевел тяжелый взгляд на Флоскана. Тот понял, что костюм ВСТ скрывал его форму.

— Я гвардеец Хартум, комиссар, с «Мести Императора». — быстро сказал он.

— Ты бросил пост, гвардеец? — хрипло произнес Леминканен. Затем, не дожидаясь ответа, он продолжил. — Я тоже был на том корабле. Последнее, что помню — в нас попали торпедой. Кто-то, верно, положил меня в спасательную капсулу. Когда очнулся, я уже летел через атмосферу — и в кобуре не было лазпистолета! Ты вооружен, гвардеец?

Флоскан вздохнул с облегчением, поняв, что комиссар не помнит, как пытался «отстранить» паникующего десантника, казнив его, на борту транспортника в последние секунды перед взрывом.

— Нет, комиссар. У меня нет оружия.

Леминканен проворчал что-то. Комиссар явно хотел объяснить свое присутствие на планете. Он сам забрался в спасательную капсулу из инстинкта самосохранения, как и Флоскан? Но тогда у него был бы лазпистолет… если только четвероногие не забрали его у него… но тогда они обыскали бы и Флоскана. Значит, он говорит правду. Флоскан устыдился своих сомнений насчет комиссара.

Леминканен хмуро смотрел на него, вероятно, размышляя, как он оказался в костюме ВСТ.

— Кто-нибудь, кроме нас, покинул поле боя? — резко спросил он.

Флоскан покачал головой.

— Насколько я знаю, вся флотилия уничтожена. Девятый Аврелийский разбит! — его голос дрогнул. — Я, может, только один и остался! И никто даже не знает, где мы вынырнули из Варпа…

— Ты невежественный молодой дурак, гвардеец. Мы в планетной системе! Суда из Варпа так близко к звезде могут вынырнуть только через известные и занесенные в учет Врата Варпа. Когда флотилия не прибудет на место, начнется расследование. Впрочем, нам с тобой от этого ни жарко, ни холодно. Мы в руках чужаков, диких и извращенных. Через несколько часов нас запытают до смерти. Тебе повезло, что я рядом. Я помогу тебе встретить конец стойко, с верой в Императора.

Флоскан сглотнул, хоть и впечатлился непреклонностью Леминканена.

— Вы уверены, комиссар? — прошептал он.

— Конечно, я уверен! Видел тотем снаружи? Я на полудюжине планет такую рожу видел. Это изображение бога Хаоса, бога резни и уничтожения. А эти чужаки ему поклоняются.

— Кровавый Бог. — пробормотал Флоскан. — Они его так зовут.

— Ну, значит, ты тоже о нем слышал. Да, Кровавый Бог! Так его называют по всей Галактике.

— Но Император, конечно, единственный истинный бог? — Флоскан слышал на Аврелии истории о богах Хаоса, но считал их бредовыми суевериями. Слова комиссара удивляли его.

— Император единственный истинный бог, но боги Хаоса тоже существуют. — уверил его Леминканен. — Они противостоят Императору и ответственны за все зло и всю несправедливость. А здесь у нас сразу двое врагов Императора — чужаки и бог Хаоса!

Флоскан не мог больше сдерживаться.

— Они не чужаки, комиссар — это люди! — выкрикнул он. — И некоторые поклоняются Императору!

Он быстро обрисовал в общих чертах все, что произошло с ним с момента падения на планету: спасение от чудовищного краба, получение костюма ВСТ, доказательство Охтара, что он и вправду человек. Комиссар внимательно слушал, изумляясь все больше и больше.

— Стандартные Образцы? — восхищенно выдохнул он. — Уверен, что они уничтожены?

— Там ничего не осталось после поджога и взрыва.

— Посмотрим.

Флоскана это не очень-то волновало.

— Хорошие племена навроде племени Охтара примут в Империум? — жадно спросил он. — В конце концов, есть же множество других недолюдей.

Леминканен заорал от злости.

— Мне сколько раз тебе говорить, что ты дебил, гвардеец? Огрины и подобные им — естественные виды человека. Человек с четырьмя ногами — мерзость! Это мутант! А мутанты — дети Хаоса! Им нельзя позволить жить! — он выдохся и заговорил тише. — Хорошо, что мы это все выяснили. Нужно попытаться послать весть спасателям. Здесь ничего нет, кроме ужасной мутации человека и заразы Хаоса. Я порекомендую очистить планету.

Флоскан потерял дар речи от изумления. Если бы четвероногих записали в ряды чужаков, их бы оставили в покое — Империум не мог уничтожать каждую чужацкую расу в Галактике, сколь бы благородной ни была эта цель. Но теперь он обрек их на уничтожение!

Повышенная сила тяжести вымотала Леминканена. Резкая речь вытянула из него последние силы. Он провалился в беспокойное забытье. Флоскан почти пожалел, что не мог на время отдать ему костюм ВСТ.

Почитатели Кровавого Бога не особо торопились. Через несколько часов открылась уродливая дверь, и вошедший бородатый татуированный четвероногий, вонявший козлом и носивший куртку из щетинистой шкуры, поднес плошку с водой к губам Флоскана. Глянув на спящего комиссара, он взрыкнул и снова вышел.

Когда дверь открылась в следующий раз, в проход сунулось множество ржущих мерзких харь, которые потом убрались, показав результат утренней работы — большой глиняный котел. Флоскан быстро понял, что в него как раз влезут двое. Под ним уже были горкой сложены дрова. Раздался гогот наблюдавших за выражением лица Флоскана, уставившегося на котел.

Их с комиссаром собираются сварить заживо.

Закрывшаяся дверь скрыла жутко гримасничающие рыла. Вскоре снова начало темнеть. Короткий день кончался, и снаружи устанавливалась тишина, пока поклонники Кровавого Бога расходились по хижинам. Флоскан подумал, что ужасное жертвоприношение, несомненно, мерзкому Кровавому Богу, назначено на завтра.

Повиснув на подпорке, к которой его привязали, он начал с ужасом думать о мучительной смерти, вскоре его ожидавшей. Потом он подумал о своих товарищах из Аврелийского Девятого, которые погибли не менее страшной смертью на борту «Мести Императора». С некоторыми он водил дружбу еще в родном районе на Аврелии.

Он перестал дрожать. К нему вернулась решимость. Он задолжал своим мертвым товарищам, своему начальнику, комиссару Леминканену, а также Охтару и его народу. Он должен был изменить отношение Леминканена к ним. Но больше всего он хотел не попасть в глиняный котел.

Весь день Флоскан пытался выпутаться из веревок, почти безуспешно. Теперь у него появилась мысль. У костюма ВСТ были металлические ребра с угловатыми краями. Он подтянул веревку к одному из ребер и начал пилить.

Работа шла медленно, но, в конце концов, его терпение было вознаграждено. Хижина уже погрузилась в темноту, когда он перетер веревку достаточно, чтобы порвать ее. Наконец он освободился от пут и встал над спящим комиссаром Леминканеном. Он подумал на секунду взять комиссара с собой, но потом понял, что это невозможно. Единственной надеждой Леминканена, и то слабой, было то, что Флоскан сможет привести помощь.

Он выскользнул из хижины, скрываясь в тени. Как он и думал, в деревне все спали, кроме часовых на ограде. Но он заметил только двоих, и они не смотрели в его сторону. Флоскан прокрался к забору. Шипы длиной с ногу облегчали подъем, и через пару секунд он уже перелез через ограду и спускался с другой стороны. Пригнувшись, он осмотрелся. Небо было затянуто тучами, и звезд почти не было видно. Только на горизонте были смутно видны какие-то холмы. Впрочем, он подумал, что сможет вспомнить дорогу, по которой они шли.

Он вытащил из частокола один из вбитых туда заостренных шипов, легко вышедший из паза. Теперь он был вооружен. Имперский гвардеец Хартум бесшумно побежал в беспросветную неизвестность, решив показать доблесть Аврелийского Девятого.

* * *

Флоскан шел всю ночь, пытаясь не сбиться с выбранного пути и подавить свой страх. Вокруг него что-то трещало, жужжало и громыхало. Слишком часто ему казалось, что он чувствует касание — когтем, усиком, клешней, мохнатой антенной, — тогда он бил колом наотмашь или пырял им темноту, что частенько сопровождалось топотом чего-то убегающего. На рассвете он уже измотался до невозможности. И его нашло что-то еще.

Сначала он почувствовал резкий кислый запах. А затем оно прыгнуло на него из-за камня. Существо было вдвое больше лошади, но смахивало скорее на таракана, у которого вместо головы были сплошные острые клинки размером с его кол, которые постоянно двигались и терлись друг о друга.

Он вспомнил, как дрался Охтар. Попытка убежать была верной смертью, так что Флоскан напал. Он побежал на зверюгу, которая, в свою очередь, неслась к нему с желанием разрезать его на ломтики своими клинками. Бить в мозг. Охтар научил его этому. Животное издало булькающее подвывание, когда он со всей силы метнул кол. Оно перевернулось на спину и задергало дюжиной коротких ножек в агонии.

Когда он вытащил кол, с которого капала лиловая жидкость, на него навалилось ощущение невероятной тяжести. Он взглянул на иконки и зарычал. Костюм ВСТ разрядился.

Флоскан упал на колени. Где деревня? Эта тварь была лишь первой и самой мелкой из тех, что его как пить дать найдут. Остальные будут огромными, с ними даже с рабочим костюмом ВСТ не посражаешься. Бросив кол, он был вынужден ползти на четвереньках, придавленный собственным весом, загоняемый им в бездну отчаяния. Вскоре кончились силы и для этого. Он был вынужден лечь и закрыть глаза.

Он внезапно очнулся от звуков человеческого голоса. Над ним стоял четвероногий, замотанный в какую-то тряпку, без шрамов и татуировок на лице или рогатого шлема. Один из людей Охтара! Флоскан попытался сесть. Как он выбрался с земель Кровавого Бога? Или племя Помнящего искало его, когда они не вернулись?

— Охтара убили! Кровавый Бог! У них посланник Императора! Скоро убьют! — завопил Флоскан. Охтар единственный понимал имперский готик? Он обучил остальных? Четвероногий нахмурился.

— Кровавый Бог? Император? Кровавый Бог убивать Император?

— Да! Помоги Императору!

Он заметил большой витой рог, висящий на шее четвероногого. Дикарь поднес его к губам и затрубил.

Среди скал появилось множество воинов, которые начали спускаться к ним. Флоскан, кажется, был прав: они искали Охтара и, должно быть, уже побывали в разрушенном храме. Четвероногий с рогом начал выкрикивать приказы, показывая рукой в указанном Флосканом направлении. Пару секунд спустя орда уже неслась к деревне Кровавого Бога. Флоскану подали руку, помогая забраться на крепкую спину. Он с радостью вцепился со всей мочи — и внезапно понял, что на него уже не давила страшная тяжесть. Посмотрев на иконки костюма ВСТ, он ухмыльнулся. Фотоэлементы костюма ловили солнечную энергию. Костюм ВСТ перезарядился!

Свирепость налета на деревню сделала бы честь имперской гвардии. Захваченные врасплох приспешники Кровавого Бога сначала выскочили из ворот, пытаясь защитить свое поселение за его границами, но были вскоре отброшены внутрь. Нападавшие перебирались через ограду так же, как и Флоскан. Тот, в свою очередь, сел наверху и смотрел, как поднимались и падали топоры, ломались копья и лилась кровь.

Почитатели Кровавого Бога дрались за свой дом, за свою жизнь, за своего бога резни, и умирали, словно безумные, наполняя воздух звериными воплями. Но народ Охтара тоже сражался за Бога — за Императора! Трудно было сказать, кто выйдет из схватки победителем — казалось, что бойня будет продолжаться, пока не останется никого. Флоскан рассчитал время, чтобы спрыгнуть с ограды и добраться до хижины для узников рядом со свежеслепленным котлом, которым, как он с облегчением заметил, еще не успели воспользоваться.

Леминканен удивленно уставился на него из темноты. Он ничего не сказал, когда гвардеец отвязал его от подпорки и помог подняться.

— Нас спасли, комиссар! — закричал Флоскан. — Четвероногие люди, верные Императору! Разве я не говорил?

Леминканен кисло глянул на Хартума, выражая недоверие, и слабо покачал головой. Тем не менее, он позволил Флоскану осторожно довести его до двери.

Выйдя из хижины, они увидели нечто необычайное. Битва остановилась. Что-то обвилось вокруг деревни. Оно смахивало на многоножку, длиной в несколько сотен метров, обвившуюся вокруг частокола и вдвое превышающую его высотой. Из каждого из бесчисленных сегментов тянулась пара щупалец, оканчивавшихся глазами, хлеставших по поселению и вытягивавших как нападавших, так и оборонявшихся, чтобы пожрать их.

Наверное, ее привлек запах крови. Леминканен словно с ума сошел от такого зрелища. Он оттолкнул Флоскана и выпрямился, привалившись к косяку.

— Нужно доложить! Приказ на Экстерминатус! Гвардеец, если я стану мучеником, ты должен доставить послание в нужные руки!

Он вытянул из-за отворота шинели плоскую серую пластину с клавиатурой, свой личный дневник, и принялся яростно печатать, забыв обо всем на свете.

— Комиссар, берегитесь! — Флоскан дернулся было, чтобы оттолкнуть комиссара, но опоздал. Скользнувшее щупальце схватило того и прижало руки к телу.

С едва слышным бульканьем Леминканен исчез.

Флоскан схватил пластину дневника, падавшую на пыльную землю, ловко увернувшись при этом от хлестнувшего щупальца. Четвероногие уже разбирались с многоножкой по-свойски. Они подожгли частокол, но зверюга так увлеклась жратвой, что не обращала на пламя внимания до того, как было уже поздно. Она тоже загорелась, дико заметалась, раздавила в агонии несколько хижин и издохла, испуская невероятно вонючий дым.

Вся деревня теперь горела, и все было раздавлено катавшимся по земле чудовищем, заставившим оба племени, как, впрочем, и Флоскана, бежать без оглядки к воротам или перебираться через догорающие остатки частокола.

Выбежав из деревни, обе стороны разошлись, уставившись друг на друга. Сомнительно, чтобы они вообще помнили, почему дрались, но явно были готовы начать заново.

Внимание Флоскана привлек движущийся огонек в небе. Его сердце пропустило удар. Он получил ответ на молитву Императору. Вокруг Флоскана четвероногие падали на колени. Огромный сияющий металлический предмет заходил на посадку. Имперский челнок.

* * *

— Вот это вот нам передал единственный выживший из Аврелийского Девятого полка, сэр. Похоже, комиссар Леминканен писал последний рапорт, когда его убили.

В своей отделанной медью каюте капитан Гуртлидер, командир линкора «Ненасытный», забрал у помощника инфопластину комиссара. Он отметил, что закрыта запись не была. Леминканену не хватило времени даже закончить рапорт или заверить его своим кодом.

Он нажал на кнопку и начал читать.

Срочный рапорт от комиссара Лемюэля Леминканена LX/3897B с безымянной планеты в Скоплении FR/7891 поблизости от Врат Варпа № 492.

Эта планета ценности для Империума не представляет. Дикий мир с особо опасными условиями, крайне трудный для возможной колонизации. Населен примитивными полуразумными чужаками, дальнейшее развитие которых маловероятно. Рекомендую не предпринимать никаких действий касательно

Конец записи.

— Кто выживший? — спросил капитан Гуртлидер.

— Обычный гвардеец, сэр. Был с комиссаром Леминканеном до конца. Проявил себя в трудной ситуации. Когда его переведут, порекомендую поставить на повышение.

Капитан вернул инфопластину.

— Прекрасно. Проследите, чтобы это попало в Администратум.

* * *

Гвардеец Флоскан Хартум сильно нервничал в жилом отсеке «Ненасытного». Оказавшись на борту линкора, он сумел на какое-то время уединиться. Он не мог не взглянуть на открытую запись комиссара Леминканена.

Леминканен начал писать, используя личный код, но успел только озаглавить запись, указав время и место. Потом его сожрала многоножка.

Поэтому Флоскан, потрясенный собственной смелостью, дописал запись сам. Он, конечно, не мог закрыть ее, не зная личного кода Леминканена. Так что он оборвал запись на полуслове в надежде, что так будет пореалистичней.

Он ужасался от одной мысли о том, что с ним сделают, если обнаружится, что он внес фальшивую запись в журнал комиссара. Но он знал, что ни Леминканен, никто другой в Администратуме не посмотрит на четвероногих благосклонно, узнав об их происхождении от человека.

Мутант есть мутант. Они слишком изменились. Ну, теперь их запишут чужаками и оставят в покое. Флоскан уже слышал краем уха, что Врата Варпа № 492 пометят как неиспользуемые в таблицах, так как с момента обнаружения орками они превратились в смертельную ловушку — те ведь наверняка шныряли вокруг в поисках имперских судов. На планету больше никто не попадет.

В сотый раз он подумал, правда ли Император все видит. Он знает, что сделал Флоскан? Он одобряет или презирает это? Флоскан расценил как добрый знак то, что никто не спрашивает, почему он в костюме ВСТ.

На планете четвероногих шла война между добром и злом. Конечно, он надеялся, что Кровавого Бога победят. Но, в любом случае, это решится между четвероногими. Хотя, к сожалению, вне людского общества.

Гай Хейли Железная жатва

Треугольные скалы, треугольные холмы; Агрита была миром углов, суровым и неприветливым.

«Гибельный Клинок» «Честь Кортейна» вел колонну танков и пехоты по бесконечной череде терриконов Агриты. Терриконы тянулись до самого горизонта во всех направлениях, их истинная протяженность открывалась, когда «Гибельный Клинок» взбирался на подъемы. Эти отвалы состояли из расколотых обломков глинистой породы, бесчисленных острых камней, выброшенных буровыми установками, которые опустошали недра планеты, поглощая полезные ископаемые и извергая остальное.

Почетный лейтенант Коларон Артем Ло Банник, сидя в жаркой командной палубе «Гибельного Клинка», подумал, что, наверное, грохот от этой хищнической добычи ресурсов обычно наполняет всю Агриту. Но не сейчас; гигантские буровые установки, усеивавшие долину, застыли в зловещей неподвижности.

Огромные боевые машины, двигавшиеся сейчас по поверхности планеты, прибыли сюда выяснить причину этой странной тишины. «Гибельный Клинок» был не один. На некотором расстоянии впереди колонны шагали два титана типа «Боевой Пес» из Легио Круцис, на черно-белых полях их гербов красовались вычурные кресты. «Разведывательный» казалось каким-то неуместным определением для таких громадных машин. Банник видел их в зоне высадки, когда они стояли неподвижно, словно гигантские механические стражи, и подумал, что двигаться они будут так же тяжело и громыхая, как «Честь Кортейна». Но сейчас, когда они рыскали между горами шлака, поворачивая туда-сюда кабины, похожие на собачьи морды, словно вынюхивая что-то на ветру, Банник был изумлен их проворством.

«Честь Кортейна» проехала мимо открытого карьера, огромной ступенчатой ямы полукруглой формы. Такие карьеры тут нечасто попадались, и Банник подумал, что их, наверное, быстро засыпают шлаком, когда буровые установки двигаются дальше. Об этом можно было лишь гадать; кругом было тихо, никакой работы на Агрите не велось. Все население планеты исчезло.

— Не нравится мне это, — сказал Мегген, его голос был похож на грохот гусениц «Гибельного Клинка» по гравию. Старший наводчик и сержант, он осматривал местность по своим экранам в башне над командной палубой.

— Заткнись, Мегген, — сказал младший лейтенант Эппералиант, связист и оператор системы индикации тактической обстановки. Они вместе с самим Банником и Меггеном были последними выжившими из экипажа их старой машины — танка «Марс Победоносный». Его голос резко звучал в воксе, — Ты напугаешь детишек.

Банник оглядел командную палубу. Его новый экипаж. И они действительно были еще детьми, впервые попавшими на войну. Банник все же надеялся, что им пока не придется воевать. Они были еще не готовы, не проверены. Новый «Гибельный Клинок» отличался от старого, звучал по-другому, даже запах в танке был другим — за исключением запаха десяти человек, живших в тесном пространстве. Системы этого танка были менее технологичны, и, как следствие, внутри машины было более тесно. В основном же его компоновка напоминала «Марс Победоносный». Банник сидел в передней части командной палубы в большом командирском кресле, за ним, ближе к правому борту танка, размещалась аппаратура связи Эппералианта. Напротив места связиста находились посты управления оружием в спонсонах, их обслуживали третий наводчик Леонат и третий заряжающий Хувар, первый был атраксианцем, второй — парагонцем из клана Ганлик.

Прямо за креслом Банника, в тесной нише в кормовой части командной палубы сидел их новый техноадепт-аспирант, танкист из состава Первой Калидарской Армейской Группы, выбранный на эту должность техножрецами Адептус Механикус и прошедший посвящение в начальные таинства Культа Машины. Его звали Колиос, и он был атраксианцем, земляком Леоната, хотя они не были знакомы. Колиос относился к своей новой должности с глубочайшей серьезностью. Он мало говорил с людьми, но много с машиной.

Трап перед постом третьего наводчика вел на нижнюю палубу.

В снарядном погребе в кормовой части нижней палубы опытный первый заряжающий Дотриан Васкиген с все большим раздражением инструктировал своего помощника Голлфа, выходца с дикарского мира. Васкиген был переведен сюда из экипажа «Артемен Ультрус», «Адского Молота» из 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков, сейчас оставшейся на расстоянии многих световых лет отсюда. В носовой части, слева и выше места механика-водителя, размещался второй наводчик Джемерон Ло Каллиген, тоже с Парагона. У Ганлика и Каллигена были те же клановые имена, что и у двух погибших товарищей Банника. Выжившие из экипажа «Марса Победоносного» называли новичков по личным именам, а не клановым. Воспоминания были еще слишком свежи.

Новый экипаж, новый танк, новый мир и Банник в новой должности командира. Его подчиненные пока представляли собой разнобойную шайку, и Банник изо всех сил старался превратить их в единую команду. Банник являлся представителем парагонской аристократии, и его власть командира над соотечественниками подкреплялась общественными нормами Парагона. Атраксианцы были очень милитаризованным народом и дисциплинированно подчинялись ему как старшему по званию, хотя их недоверие к нему было очевидно, и их культура плохо сочеталась с культурой парагонцев. Атраксианцы были все равны по общественному положению, парагонцы — нет. Культурные особенности парагонцев атраксианцы считали декадентскими глупостями. Но, по крайней мере, у тех и других была склонность к работе с машинами. У дикаря Голлфа таковой не было вовсе. Он был сущим ребенком, глуповатым, и, как казалось Баннику, даже умственно отсталым, имевшим лишь самые примитивные понятия о дисциплине и каких-либо социальных навыках. Баннику не нравилось использовать телесные наказания для воспитания подчиненных, но идиотизм Голлфа переходил все пределы.

И наконец, их механик-водитель Карлок Шоум, савларец. Воры, убийцы и насильники, набранные в отстойниках тюремного мира, савларцы были подонками худшего сорта. И назначить такого типа в их экипаж было просто оскорблением. Прочие члены экипажа относились к нему с неприязнью, и Банник, конечно, не доверял ему.

Что делать с этим Шоумом?

Оказавшись отделенным от остальной роты из-за задания инквизитора, Банник мог задать этот вопрос лишь самому себе.

Когда флот вышел из варпа спустя неделю пути от Шен-Ли, почетный капитан Ханник, командир 7-й роты сверхтяжелых танков вызвал Банника к себе. Банник был удивлен, увидев, какой тесной была каюта Ханника — не многим просторнее, чем у него самого. Звание давало не слишком много привилегий.

Ханник, рассеянно перебирая документы, без особой необходимости перекладывая и так аккуратные стопки бумаг, справился о здоровье лейтенанта.

— А как твои люди? — спросил он.

— Разрешите говорить откровенно, сэр?

Ханник махнул рукой. Почетный капитан во многом был человеком эмоций. Иногда он был склонен к сдержанной формальности, чтобы скрыть свои чувства. В других же случаях, на отдыхе или при других подобных обстоятельствах, к нему возвращалась его обычная сентиментальность. Сегодня был именно такой случай. Командир Банника выглядел измученным и расстроенным, как и тогда на Калидаре, когда он стоял на крыше здания после боя за улей Мерадон. Сегодня Банник мог говорить свободно.

— Разрешаю. И присаживайся, Банник, мы не на плацу.

— Спасибо, сэр, — Банник придвинул к себе легкое кресло. — Они в основном молоды и неопытны, за исключением Васкигена.

Почетный капитан посмотрел на него. Банник и сам не был опытным командиром «Гибельного Клинка».

— Васкиген хороший танкист. Нам будет не хватать его на «Артемен Ультрус».

— Мне трудно заставить их сработаться, — продолжал Банник. — У меня в экипаже три парагонца, но остальные не с нашего мира, — его голос слегка дрогнул при упоминании родного мира. — Двое атраксианцев из 18-й Атраксианской роты сверхтяжелых…

Ханник бросил потрепанный блокнот на стол и вздохнул.

— Да, да. Они тебе пригодятся, у них хоть какой-то опыт… — он сел на койку и устало потер лицо.

— Дело в том, сэр, что у них нет опыта, — возразил Банник. — Они и в своей роте были только что призванныминовобранцами, не более того. Но другие еще хуже. Какой-то тощий заморыш, который даже не может нормально говорить на готике. Я не представляю, в каком полку такого нашли…

— Он босовар. Босово — дикарский мир, — пояснил Ханник. — Не идеально, конечно…

— Сэр?

— Призывники оттуда присоединились к флоту на Молд Квартус. Я был решительно против его назначения к нам, если на то пошло.

— И еще савларец… — протянул Банник.

— Да, — довольно резко сказал Ханник.

— Они с Меггеном не ладят.

— Савларец… — Ханник взглянул на список экипажа на столе. — Шоум? Тебе же приходилось работать с ним раньше?

— Да, сэр. При атаке на заброшенный рудник на Калидаре, перед последним наступлением. Он сопровождал нас в разведке. Слушайте, я не возражаю против него, — это была ложь; Банник относился к савларцам с тем же предубеждением, что и все остальные, — но другие члены экипажа не доверяют ему. Я… — Банник запнулся. — Впрочем, я тоже ему не доверяю.

Ханник выдохнул и провел рукой по волосам, которые казались необычно потными и грязными. Вообще Ханник выглядел нездоровым.

— Я не буду подслащать это глисом, чтобы стало вкуснее, — заявил почетный капитан. — Тебе придется заставить экипаж сработаться. Ты знаешь, как техножрецы вмешиваются в назначение членов экипажа. Мы не можем выбирать. Они со своей нумеромантией, ритуалами и тому подобным настаивают, что машины сами делают свой выбор.

Банник кивнул. Он и сам попал в экипаж «Гибельного Клинка» из-за такого вмешательства Культа Машины.

— Да, сэр.

— Кто мы такие, чтобы сомневаться в воле Омниссии? Их методы всегда хорошо работали, — Ханник пытался заставить свой голос звучать оживленнее, но все равно не мог скрыть усталость. — В каждом из этих новобранцев есть что-то. И твоя задача — разобраться что именно, и заставить это работать на тебя и на «Честь Кортейна». Это часть того, что является обязанностью почетного лейтенанта. Ты меня понял?

— Да, сэр.

Ханник кивнул. Его внимание снова отвлеклось, и он рассеянно уставился в угол стола. Помедлив немного, он протянул руку и достал из стопки потрепанную папку, украшенную печатями и перевязанную лентой.

— Лучше скажу сразу, — резко заявил он. — Боюсь, что у меня для тебя еще плохие новости. Ты откомандирован, — Ханник протянул ему папку, — в распоряжение Инквизиции. Тут я тоже ничего не мог поделать. Сейчас я вообще мало что могу сделать. Буду рад, когда мы, наконец, уберемся с этого корабля.

— Сэр? — Банник взял папку, взглянув на инквизиторскую эмблему “I” с черепом на восковой печати в центре картонной обложки, и открыл ее. Большая часть текста на листках внутри была замазана черным.

Ханник пожал плечами.

— Такое случается. Роте сверхтяжелых танков нечасто доводится сражаться в полном составе в течение долгого времени. Знаешь, в этом есть и преимущества. Ты будешь путешествовать больше, чем обычный солдат, увидишь больше разных мест, больше будешь участвовать в боях. Потом ты к нам вернешься, это условие всегда часть соглашения. Когда и если возможно, нас стараются возвращать после откомандирования. Всегда. Техножрецы на этом настаивают. Материально-техническое обеспечение и знания Омниссии.

— Танк вернется, даже если мы не вернемся? — уточнил Банник. Он смотрел на отредактированные тексты из папки, но их содержание не говорило ему ни о чем.

Ханник поморщился.

— Что-то вроде того. Слушай, Банник, я не буду врать, что это легко. На таких заданиях может быть очень трудно. Ты окажешься один, без поддержки роты, вдали от соотечественников. Ты можешь даже оказаться старшим по званию офицером, и тебе придется командовать солдатами, собранными с разных частей всего сектора. Я знаю, что ты еще новичок, и если хочешь знать мое мнение, тебе еще рано на такие задания. Но это то, что мы должны делать, так уж складываются обстоятельства. Не всегда Императору нужно собирать всю Его мощь в одном месте. Наши силы сейчас слишком растянуты, сильнее обычного, из-за крестового похода Лорда-Соляра. Но иногда одного удара бывает достаточно. Один правильно нанесенный удар может расколоть камень. И молотом для этого удара можешь быть ты, Банник. Это твой долг и это честь для тебя. Ты был избран, избран самим «Марсом Победоносным».

— Да упокоят Император и Омниссия его дух, — произнес Банник. Ханник склонил голову в знак памяти, потом продолжил:

— С точки зрения техножрецов это значит, что в тебе есть что-то, и они правы. Я бы никогда не повысил тебя в звании, если бы и сам так не считал. По крайней мере, на это у меня есть полномочия.

Ханник слабо улыбнулся. Его зубы были желтыми, кожа выглядела болезненной. Вдруг лицо его исказилось, и он закашлялся.

— Сэр?

Ханник отмахнулся. Банник мог лишь беспомощно наблюдать, как грудь капитана конвульсивно содрогается. Кашель затих только спустя минуту. Когда Ханник снова заговорил, его голос был хриплым.

— Адепт-технопровидец Брасслок отправится с тобой, его будет сопровождать часть технического персонала 7-й роты. Постарайся вернуть их всех обратно, и желательно не по частям. Запрашивать пополнение персонала Департаменто Муниторум — одно из самых неприятных дел. Я до сих пор получают уточняющие вопросы на заявки, сделанные четыреста лет назад.

— Да, сэр.

— Очень хорошо, — Ханник встал. — Увидимся на Гератомро. Постараемся не убивать там всех до твоего возвращения, оставим кого-нибудь для тебя.

— Сэр, — Банник встал и отсалютовал.

— Запомни, что я сказал, почетный лейтенант Банник. Как ты послужишь Императору на этом задании, зависит только от тебя; я не буду там водить тебя за ручку. Служи так, чтобы 7-я рота гордилась тобой, слышишь?

Рев двигателя «Чести Кортейна» разрывал тишину опустошенного мира. Дорога сужалась, стесненная с обеих сторон огромными горами шлака. Сотрясение от проезжавшего танка стряхивало с крутых склонов куски породы, осыпавшиеся вниз, словно небольшие лавины.

— Почетный лейтенант, впереди что-то есть, — доложил Эппералиант.

Связист-оператор передал информацию на пост командира, и на экранах Банника появилась окулярная сетка. Банник подвинулся вперед, чтобы лучше разглядеть — и содрогнулся от увиденного, его глаза расширились от отвращения. Вдоль дороги были развешаны трупы. Он повернулся к Эппералианту; младший лейтенант покачал головой.

Банник схватил наушники, поднеся ко рту вокс-микрофон.

— Колонне остановиться! Шоум, остановить танк!

— Да, сэр, — отозвался савларец. В акценте мехвода было много шипящих и свистящих звуков, из-за чего все его фразы звучали как-то лукаво.

По вокс-сети колонны раздались приказы, когда командиры эскадронов и взводов передавали команду Банника своим подчиненным. Колонна остановилась. Всепроникающий рев двигателя «Чести Кортейна» стих до негромкого гула реактора.

Банник встал, взяв шинель со спинки кресла. Внутри танка всегда было жарко, и экипаж работал, раздевшись до маек. Снаружи — другое дело. Новички вопросительно смотрели на командира, переводя взгляд с него на экраны авгуров и обратно.

— Ждите здесь, — приказал Банник. Накинув шинель, он взял магнокуляры из сетки на потолке и поднялся по трапу в башню.

— Мегген, — позвал Банник, — за мной.

Наводчик снял наушники и встал со своего места у орудия главного калибра, согнувшись в тесном пространстве башни.

Когда Банник распахнул башенный люк, в лицо ему ударил сильный ветер. Вздрогнув, Банник застегнул шинель до самой шеи. Из второго люка показался Мегген. Оба они инстинктивно потянулись за дыхательными масками, но пальцы наткнулись на пустоту. Маски были необходимы для выживания во время их предыдущей кампании на Калидаре, где бритвенно острые частицы песка могли изорвать легкие человека за несколько секунд. На Агрите необходимости в респираторах не было. Хотя этот мир был таким же холодным и пустынным, что и Калидар, но пока в его воздухе не попадалось ничего опаснее снежинок.

Наводчик взглянул вдаль и схватился за тяжелый стаббер на турельной установке.

— Трон Святой! — произнес он.

Банник неохотно поднял к глазам магнокуляры. И тут же их опустил.

В семидесяти метрах дальше по дороге с Х-образных крестов свисали останки трех человек, двое справа, один слева. Они явно подвергались жестоким пыткам. Судя по изорванным лоскутьям кожи, все еще державшимся на их коричневых иссохших мышцах, их свежевали ножами с чудовищной жестокостью — заживо. У двоих из них были выдавлены глаза. Сами кресты были сделаны из блестящего черного материала без видимых соединений, из каждого будто росли крюки и шипы, впивавшиеся в конечности несчастных, удерживая их на крестах.

Банник подумал, что если он осмотрит трупы более тщательно, то обнаружит новые свидетельства пыток. У него абсолютно не было такого желания, но он смотрел на страшное зрелище, насколько хватало решимости — было важно не проявлять страха на виду у подчиненных. В конце концов, он видел подобные ужасы и раньше, в орочьих темницах на Калидаре, но чувствовал, что никогда не привыкнет к такой жестокости.

— Что могло это сделать? — спросил сержант Мегген. Здоровяка наводчика нелегко было испугать, но сейчас он был явно потрясен. Послышались перешептывания остальных членов экипажа. Эппералиант резко велел им замолчать.

Банник смотрел на изуродованные трупы так долго, что Мегген бросил на него удивленный взгляд.

— Почетный лейтенант, почему вы остановились? — спросила инквизитор Сашелла. Она и ее ударная группа скрывались где-то вне поля зрения и досягаемости сенсоров.

— Трупы, мадам, — ответил Банник. — Трое, замучены до смерти. Освежеваны, ослеплены. Слава Императору, я слишком далеко, чтобы разглядеть, что еще с ними сделали.

Голос Сашеллы звучал холодно:

— Не останавливайтесь, почетный лейтенант. Я предупреждала вас ожидать подобных вещей. Дальше будет еще хуже. Укрепите свою веру в Императора, и мы победим.

— Да, мадам, — сказал Банник. Проглотив поднявшуюся желчь, он погладил пальцами корпус «Чести Кортейна», находя утешение в непробиваемости пластальной брони.

— Полный вперед! — приказал он по воксу. Двигатель «Чести Кортейна» взревел в ответ. — Колонна, продолжать движение!

Заскрежетав гусеницами по сырым камням, «Гибельный Клинок» двинулся вперед.

Банник и Мегген продолжали выглядывать из башни, когда колонна проехала мимо крестов. Мегген достал из-за пазухи медальон с аквилой и шестеренкой и поцеловал его, когда «Гибельный Клинок» проезжал между мертвецами. В ледяном воздухе от трупов не было запаха. Банник упорно не отводил взгляда, и, хотя и старался не всматриваться в подробности их мучительной смерти, не мог стереть из памяти конвульсивно выгнутые конечности или выражение безмолвного вопля на мертвых лицах. Потрясенный до глубины души, он полез обратно, в душные отсеки танка.

— Ксеносы-налетчики, прогнившая раса эльдар, — сказала Сашелла. Над столом-картой в воздухе появились голографические снимки гибких гуманоидов, облаченных в броню, украшенную лезвиями, атаковавших аванпост местных ополченцев. Эти существа двигались с неестественной грацией, на их лицах, когда они не были скрыты шлемами, застыли усмешки жестокого наслаждения. — В течение последней декады они нападали на поселения в радиусе пяти световых лет от Мира Эглона. Я их остановлю.

В помещении для инструктажа было много офицеров, все они были откомандированы в распоряжение Инквизиции с флота Гладиус Аргентум, направлявшегося к Гератомро. Численность оперативной группы была невелика, всего пятьсот человек. В этой части галактики осталось мало войск — все было направлено на подкрепления крестового похода Махария. Генерал Бен Ло Феркериген неохотно уступил своих людей и машины, но требованию Инквизиции невозможно отказать.

Сейчас они были на борту войскового транспорта, отделившегося от остального флота и последовавшего за инквизиторским катером навстречу неизвестным опасностям.

Сашелла была высокой женщиной с необычно широкими плечами, коротко стрижеными волосами и суровым лицом, обычно выражавшим аристократическое высокомерие. Не красавица по парагонским стандартам, но вполне симпатичная женщина, она излучала ауру силы и уверенности. Она немного напоминала Баннику Кейталер. Сашелла носила позолоченную хорошо подогнанную броню, вычурно разукрашенную, покрытую рифлеными узорами и выгравированными надписями, словно прямо сейчас готовилась идти в бой.

Позади нее стоял воин из легендарных Адептус Астартес — один из пяти, сопровождавших инквизитора. На нем не было брони, только серая ряса, но он возвышался над инквизитором, черты его лица казались одновременно безупречными и гротескными. «Уже почти не человек», подумал Банник. Лишь однажды он видел так же близко одного из Ангелов Смерти. Присутствие этого сверхчеловека тревожило его.

Капитан Эскелиос из Атраксианского 19-го полка тяжелой механизированной пехоты, кивнув в сторону гиганта, прошептал Баннику:

— Истребительная команда Караула Смерти. Подразделение по борьбе с ксеносами, все из разных орденов. Очень интересно…

Сашелла продолжала инструктаж. Ее пальцы, словно затянутые в металлическую паутину, двигались над столом-картой, указывая на новые подробности, новые картины бессмысленной кровавой бойни, вызывавшие вздохи изумления у людей в каюте.

— Они появляются будто из ниоткуда и так же быстро исчезают. Флот не может поймать их, потому что в этих налетах они не пользуются космическими кораблями, а входят в реальное пространство и покидают его сквозь некие разрывы в реальности. Знаю, это похоже на безумное нечестивое колдовство, но уверяю вас, господа, это вполне реально.

Она взмахнула рукой, вызывая этим движением проекцию карты сектора, звездные маршруты которого, словно сыпью, были покрыты красными индикаторами угрозы.

— Каждый мир, ставший объектом их нападения в этом секторе, потерял от 27 до 100 % населения. Мундус Мундус, 19-й Проциона, 47-32А, Донтанимар… Они опустошают эти части сегментума, зная, что в связи с войной едва ли встретят здесь серьезное сопротивление. Но они не приняли в расчет силы Священной Инквизиции. Мы, агенты Ордо Ксенос, не можем позволить этому продолжаться. Мы станем копьем, направленным в сердце дракона. И мы остановим их. Несомненно, вы желаете знать, как я намерена это осуществить. И я скажу вам, воины человечества. С каждого мира, ставшего их целью, они собирали свою жатву неоднократно, снова и снова, в то время как близлежащие колонии не были затронуты. Моему Ордо известно, что сеть их порталов позволяет получать доступ лишь в немногие заранее определенные места. Я разверну ваши силы на одном из таких миров — одном из наиболее часто опустошаемых.

Она ткнула пальцем вниз, и на карте возникло изображение невзрачной синевато-серой планеты.

— Агрита, рудный мир в системе Агритон. Трижды был полностью опустошен, прежде чем это привлекло внимание местных служб Адептус Администратум, и чиновники, наконец, догадались не посылать больше туда флоты со сменами рабочих.

Она посмотрела в глаза каждому из них.

— Я намерена предложить ксеносам единственное, чего они, похоже, действительно хотят — живые тела. Ваши живые тела.

На столе-карте появилась проекция карты города, по которой двигались значки войск, демонстрируя план инквизитора. Легкая пехота здесь, тяжелая там. Зенитные батареи. Укрепления. Сектора обстрела. Банник увидел на карте массивный череп с шестеренкой, обозначавший его танк.

— Не думайте, что ваша военная мощь отпугнет их. Скорее напротив, полагаю, она их привлечет; эти пресытившиеся подонки сочтут вас более интересной добычей. Если — когда — они атакуют, моя элитная рота штурмовиков вместе с истребительной командой Караула Смерти под командованием сержанта Удона из ордена Серебряных Клинков, нанесет удар.

Сашелла выпрямилась, на ее губах появилась улыбка.

— Вы должны стать приманкой в моей ловушке, господа. Я надеюсь, это не слишком вас беспокоит, ибо мы все обязаны исполнять свой долг, как велит нам Император. Бояться же, что исполнение долга окажется слишком опасно, есть позорнейшая ересь.

Она оглядела их всех, ее пронзительный взгляд упал на каждого. Никто не стал возражать.

Колонна стала двигаться быстрее, когда дорога спустилась с холмов и соединилась с главным шоссе колонии. Двум полосам проезжей части едва хватало ширины, чтобы вместить «Гибельный Клинок», но Шоум вел танк хорошо, не задевая феррокритовой разделительной стенки. Танки разрушали дорожное покрытие.

Они добрались до окраин шахтерского городка как раз ко второй половине местного долгого дня, спустившись по опустошенным долинам с их горами шлака на мрачную равнину, где шоссе проваливалось, создавая углубление. Башня «Гибельного Клинка» возвышалась над провалившейся дорогой, но другие танки скрывались в провале полностью, и разведывательным машинам пришлось подняться на насыпи по обеим сторонам дороги. Они проезжали мимо горных машин и покореженных механизмов, несших на себе очевидные следы боя. Дорога была усеяна воронками от снарядов, обгоревшие машины преграждали путь. Высокие фонарные столбы с круглыми люменами, стоявшие между полосами шоссе, были опрокинуты, повалившись на ровные стены углубления. «Честь Кортейна» давила все это гусеницами, не замедляя хода.

Трупов нигде не было.

Маленький космопорт занимал большую часть дна долины, над его невысокими складскими зданиями, бункерами для руды и посадочными площадками возвышался укрепленный пункт, построенный на каменной гряде в центре долины. Банник внимательно изучил его, потому что этот форт должен был стать центром их боевого порядка. Он увеличил изображение на авгурах до максимума, сравнив то, что видел сквозь просветы в складских постройках с трехмерной проекцией на столе-карте, и узнал крепость с голоснимков на инструктаже Сашеллы. По каменной гряде на две сотни метров тянулись валы, охватывая широкую платформу, шириной около сорока метров; обе ее оконечности защищали высокие башни. Ближайшая из башен когда-то служила опорой для диспетчерской вышки космопорта, но сейчас ее там не было — что-то срезало ее так же аккуратно, как цветок с куста, и ее останки лежали у подножия гряды. За исключением этого форт выглядел невредимым. Это тревожило Банника.

— Где же гарнизон? — спросил Мегген.

— Пропал, — ответил Эппералиант. — Приборы не обнаруживают ничего. Никаких признаков жизни, сигналов, вокс-переговоров. Ничего. Это место мертво.

Когда танк доехал до места, где дорога переходила в перекресток, и свернул к космопорту, Банник приказал:

— Колонне остановиться.

Шоум мягко остановил «Честь Кортейна» у ворот космопорта.

Путь от места высадки был завершен. Банник, приведя сюда колонну, передал командование капитану Эскелиосу. Атраксианцы работали быстро, развертывая пятьсот бойцов ударной группы. Вокс-переговоры в эфире становились все оживленнее, когда солдаты и бронетехника выдвигались на позиции, колонна разделялась на составные элементы. Большая часть сил оперативной группы направилась к форту. «Честь Кортейна» тоже должна была занять позицию там, но «Гибельный Клинок» ждал до последнего, чтобы своей малой скоростью не замедлить развертывание других частей. Только когда последние солдаты нового гарнизона форта вошли в ворота, Банник приказал Шоуму следовать за ними.

— Мы должны занять позицию здесь, у правой башни, — Банник подсветил это место на столе-карте, передав его изображение на посты экипажа. — Шоум, веди нас туда.

Савларец вывел танк на позицию с похвальной скоростью. В самом космопорту оказалось больше следов боя. Некоторые складские здания были разрушены, большие бурые пятна на камнебетоне явно были засохшей кровью.

— И тут никаких тел, ни живых, ни мертвых, сэр, — сказал Эппералиант.

Новые члены экипажа стали перешептываться.

— Отставить болтовню, — приказал Банник.

Люди были напуганы.

Сорок минут спустя «Честь Кортейна» была надежно укрыта за башней форта. Строение прикрывало танк с левого борта, при этом, не закрывая ему сектора обстрела. Для прикрытия с кормы приходилось полагаться на солдат в башне, но с этим Банник мог смириться. Он еще раз проверил занятую танком позицию, убедившись, что участок местности перед крепостью максимально в зоне поражения.

— Пока все. Выключить двигатель и ждать дальнейших приказов.

Банник, потянувшись в кресле, с трудом удержался от зевка.

«Честь Кортейна» затихла, все системы танка были отключены. Шум реактора прекратился, и в танке тикало и поскрипывало. В отсеках стояла напряженная тишина, пока ее не нарушил Мегген:

— Что это вообще за рудные миры?

— Нужно же откуда-то брать все эти материалы, — сказал Эппералиант.

— Забытая Императором дерьмовая дыра посреди пустоты. Шахтерский городок? Никакого воображения.

— Что ты знаешь о воображении, литейщик? — спросил Эппералиант.

— В цеху можно найти массу примеров творческого подхода к работе, если, конечно, знаешь, где искать, богатенький мальчик, — ответил Мегген.

Новые члены экипажа на командной палубе неуверенно посмотрели на Банника, не зная, как понимать этот разговор.

— Господа… — предупреждающе сказал Банник, хоть и не всерьез. Мегген правильно сделав, начав разговор. Страх начал отступать.

Банник встал со своего места и обошел командную и нижнюю палубы, инспектируя посты новых членов экипажа. Формально он устроил обход якобы для того, чтобы поправить настройки их оборудования, на самом же деле проверял, как держатся новички. Атраксианцы, казалось, были в порядке, хотя Колиос был, как всегда, необщителен, а Леонат выглядел потрясенным под напускной воинской флегматичностью. Хувар Ганлик был явно напряжен, но не утратил своего любопытства, как и Джемерон Каллиген. Обменявшись парой слов с Джемероном, Банник отправился проверить Шоума, спустившись в отделение управления в носовой части корпуса. Савларец едва вышел из своего нитрохимического забытья. Он посмотрел в глаза Баннику, ожидая, что тот скажет. Шоум был безучастно спокоен. Попытка Банника завязать разговор заглохла. Они смотрели друг на друга в напряженной тишине, когда в тесном коридоре нижней палубы внезапно раздались крики.

— Зубы Императора, — выругался Банник и направился к снарядному погребу.

— Нет, нет, нет! Это сюда, а это туда! — кричал Васкиген на малорослого дикаря Голлфа. Босовар сидел на полу снарядного погреба, умоляюще подняв руки и что-то бормоча на своем неразборчивом диалекте. Васкиген вздернул дикаря на ноги за воротник формы, которая была Голлфу слишком велика. — Когда ты уже усвоишь это, тупой мелкий басдак?!

— Простите, я виноват, простите! — кричал Голлф.

— Васкиген!

Первый заряжающий, услышав голос Банника, отсалютовал, бросив Голлфа на пол. Потолок погреба был низким, и Васкигену приходилось стоять, согнув шею. Он яростно уставился на босовара, забившегося в угол.

Банник протолкнулся мимо здоровяка заряжающего и схватил дикаря — слишком резко, вымещая на несчастном босоваре свою злость. Голлф был плохо приспособлен к службе танкиста не только из-за прежней жизни. Заряжающие должны быть сильными и выносливыми. Голлф же был низкорослым, чуть выше полутора метров. К тому же у него был странный цвет лица — ярко-розовый; из-за этого он был еще больше похож на ребенка. Банник вполне понимал злость Васкигена, но командир должен быть выше этого. Немного ослабив захват, он вытащил Голлфа из проема между снарядными стеллажами.

Взяв дикаря за подбородок, он повернул его лицо туда-сюда. На щеке Голлфа виднелись синяки, с разбитых губ капала кровь. Взгляд Банника посуровел.

— Подними рубашку, — приказал он, его голос дрожал от злости.

Голлф снова съежился, умоляюще подняв руки.

— Сэр, спасибо, добрый сэр. Добрый, добрый сэр.

— Рубашку! — повторил Банник, указав на свою майку. Босовар, открыв рот, непонимающе посмотрел на него. Банник сам задрал его рубашку. Тело дикаря было усеяно старыми пожелтевшими синяками.

Банник обернулся к первому заряжающему.

— Васкиген!

— Сэр?

— Я не желаю, чтобы подобное повторялось, слышишь? Чтобы больше этого не было!

Лицо Васкигена напряглось.

— Сэр, — сказал он наконец. — Разрешите объяснить.

— Разрешаю.

Васкиген повернул голову, упиравшуюся в потолок, чтобы смотреть прямо на Банника.

— От этого существа никакой пользы в экипаже. Он не знает, с какого конца браться за лазган — что он может сделать в танке? Он не может таскать снаряды, не понимает машины, не знает ритуалов, не способен даже нормально говорить на басдаковом готике. Я здесь работаю за двоих, сэр, и могу с этим справиться. Я и раньше неплохо справлялся с обязанностями заряжающего, но не тогда, когда приходится еще и работать нянькой при этом… дикаре.

Он убийственно посмотрел на Голлфа, который снова забился в тень.

Банник смотрел на первого заряжающего, пока тот, наконец, не опустил взгляд.

— Васкиген… — Банник поднял руку, сжал ее и стукнул по переборке. — Это новый танк с новым экипажем. Ты знаешь, что это значит. У тебя хорошая репутация, Васкиген. Ты хороший солдат. Сам почетный капитан Ханник рекомендовал тебя.

— Сэр.

— Ты обучишь второго заряжающего до уровня, соответствующего «Гибельному Клинку». Ты меня понял?

— Сэр…

— Ты обучишь его! — заорал Банник.

Васкиген снова напрягся. Его рука дернулась.

— Да, сэр, — ответил он.

— Хорошо. Начинай прямо сейчас, потому что скоро он тебе понадобится. Как и нам всем.

Банник с отвращением стряхнул руки Голлфа, цеплявшиеся за его сапоги, и вышел из снарядного погреба.

Банник отдал необходимые приказы, велев экипажу готовиться к бою. Колиос вылез из своей ниши и начал проводить обряды для обеспечения надежной работы реактора в бою. Задержавшись у своего командирского кресла, Банник достал из-за его спинки китель и шинель, и надел их.

— Я хочу осмотреть наше поле боя. Эппералиант, вызови «Саламандру». Пусть Турраген подъедет сюда.

— Им приказано провести разведку в городе, сэр, — сказал Эппералиант. — Эскелиос приказал.

— Да, а я хочу их сопровождать. Мегген, хочешь размяться?

— Да, сэр, спасибо.

Банник поднялся по трапу в башню, где на месте наводчика, потягиваясь, сидел Мегген.

— Разрешите… — послышался голос в воксе, и прервался.

Банник, не зная, кто это был, попробовал угадать.

— Хувар?

— Да, сэр.

— Если есть вопросы, говори.

Банник пытался добавить в свой голос суровости, но они с Меггеном ухмылялись, глядя друг на друга.

— Разрешите сопровождать вас, сэр.

— Зачем?

— Я… мне любопытно, сэр.

— Причина не хуже любой другой. Хорошо, — сказал Банник.

— Разрешите и мне, сэр, — произнес вкрадчивый голос позади него.

Банник вздрогнул. Савларец поднялся по трапу в башню совершенно бесшумно. Подумав, Банник кивнул, помня, как он обошелся с Голлфом. Если он хочет, чтобы эта шайка сработалась хотя бы в некое подобие экипажа, следует быть более беспристрастным.

Он кивнул.

— Конечно. Водителю будет полезно взглянуть на местность.

Банник подумал, что принял правильное решение. Но почему ему не понравилась улыбка на лице савларца?

Банник, Мегген, Шоум и Хувар выбрались из башни. С башни танка открывался хороший обзор космопорта и города. Башня форта слева достигала в высоту сорока метров. Снаружи было заметно гораздо больше следов боя. На многих стенах виднелись следы попаданий стрелкового оружия, землю усеивали обломки машин, повсюду были пятна крови, а под ногами имперских солдат хрустели странные кристаллические осколки. Эскелиос уже занял форт своим гарнизоном. Сейчас его саперы устанавливали баррикады и укрытия из мешков с песком, оборудовали в космопорту опорные пункты и огневые точки, чтобы поймать ксеносов в их сектора обстрела.

— Трупов так и не нашли? — тихо спросил Мегген.

— Нет, насколько мне известно, — ответил Банник.

Поступали сообщения о новых обнаруженных следах боя, но никого из жителей шахтерской колонии или ее небольшого гарнизона так и не нашли.

Агрита не имела постоянного населения. Шахтеры работали здесь половину местного года. В остальное время орбита планеты проходила слишком близко к солнцу системы, и шахтеры возвращались на Бекер. Вторая обитаемая планета системы, Бекер являлся цивилизованным миром класса «ню», не представлявшим какой-либо стратегической ценности. Поэтому поселение на Агрите, незатейливо называемое Шахтерским Городком, было предельно утилитарным — безликое место, лишенное каких-либо украшений и удобств цивилизации. В поселении стояла мертвая тишина, не нарушаемая ни единым человеческим звуком. Банник подумал, что именно таким был этот мир в периоды перерывов в работе, когда громадное солнце заливало поверхность смертоносной радиацией — но сейчас на Агрите должен быть разгар рабочего сезона.

Три взвода Савларских Химопсов, включенных в состав экспедиции, направились к городку пешком и на «Химерах», а титаны патрулировали вокруг города — один «Боевой Пес» двигался по часовой стрелке, другой против — проверяя окружающие районы своими мощными блоками авгуров и сенсоров. Банник был очарован титанами; выросший в индустриальном мире, тесно связанном с Адептус Механикус, он всегда обожал чудеса технологии. Он наблюдал за титанами, пока они не скрылись за жилыми зданиями шахтерского городка.

— Сэр, сэр?

— Мегген?

— «Саламандра» подъезжает.

Приземистый силуэт разведывательной бронемашины остановился рядом с «Честью «Кортейна». «Саламандрой», одной из машин поддержки 7-й роты, командовал парагонец из клана Турраген, молодой и всегда оптимистично настроенный офицер.

— Желаете прокатиться, сэр? Прошу на борт. Буду рад подвезти вас куда пожелаете, Эскелиос не давал точных указаний.

Банник и его танкисты перебрались с башни на корму своего сверхтяжелого танка, по сравнению с которым «Саламандра» казалась крошечной, как детеныш грокса рядом со своей матерью. С кормы «Гибельного Клинка» они по трапам один за другим спустились на землю. Турраген и его связист протянули им руки, помогая забраться на борт «Саламандры».

— Все на борту? Поехали.

«Саламандра» на большой скорости рванулась вперед. Кристаллические осколки хрустели под ее гусеницами, рассыпаясь тонкой пылью, от которой щипало нос и слезились глаза. Дорога была неровной: и главная и вспомогательная посадочные площадки были сильно разрушены; по сведениям Сашеллы, их взорвали последние защитники Агриты.

Из космопорта выехали через восточные ворота, которыми обычно пользовались шахтеры, высадившиеся из челноков, чтобы добраться до своих казарм. Здесь повреждения зданий попадались часто, но были невелики.

— Если бы это место атаковала Гвардия, его бы сровняли с землей, — сказал Мегген. — С каким же врагом мы встретимся здесь?

— Материальный ущерб небольшой, нет трупов… Я видел пикт-снимки атаки форта. Быстрый удар и быстрое отступление. Типичные налетчики, — сказал Банник.

— Ксеносы, — Мегген покачал головой и сплюнул за борт, словно это все объясняло.

Когда они въехали в город, тени стали длиннее, солнце заходило за жилые дома шахтерского городка. Это было уродливое поселение, построенное по стандартным образцам из готовых блоков, сгруженных с орбиты.

По воксу пришли новые сообщения. Савларская легкая пехота обнаружила кое-кого из шахтеров и их защитников. Бесстрастный тон сообщения савларцев не подготовил парагонских танкистов к тому, что ожидало их на центральном бульваре городка.

Бульвар был таким же унылым, как и остальное поселение, но теперь к нему добавились новые «украшения». С каждого фонарного столба свисали изуродованные трупы людей. Прибитые за руки и ноги перекрученные тела и разорванная плоть говорили все об их страданиях. Исколотые, освежеванные, обожженные, раздавленные — все ужасы, казалось, обрушились на них. Груды внутренностей, почерневших от солнца, валялись на каждом перекрестке. Отрубленные конечности в большом количестве были аккуратно рассортированы по разновидностям, некоторые сложены в макабрические скульптуры из плоти и костей. Головы выложены вдоль бордюра, их глаза остекленели, рты раскрыты в безмолвном вопле.

Все в «Саламандре» потрясенно молчали. По воксу время от времени слышались сообщения савларцев, равнодушно подсчитывавших трупы.

— Трон Святой… — произнес Мегген. Молодой Хувар позеленел и периодически глотал слюну.

Они доехали до центра города — большой площади подчеркнуто сурового индустриального вида, сейчас покрытой изувеченной человеческой плотью. В это время года на Агрите было холодно и трупы не разлагались, но из канав поднималось зловоние скотобойни, и воздух был наполнен стойким запахом замороженного мяса.

Мегген снова сплюнул целый поток водянистой слюны.

— Что же сотворило такое?

— Ксеносская мразь, — ответил Банник.

— О нет, сэр, не просто мразь, — тихо сказал Шоум.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Банник.

Савларец, казалсь, абсолютно не был взволнован.

Взгляд Карлока Шоума скользнул из стороны в сторону, остановившись на Меггене, который свирепо смотрел на него в ответ, пока савларец не отвернулся. Шоум всегда был скрытным, на его лице появлялось затравленное выражение, даже когда он спал. Банник подумал бы, что савларец еще не освоился на новом месте службы, но иногда взгляд Шоума сосредотачивался на чем-то, становясь яростным и жестоким. Его глаза были глазами убийцы. Шоум вызывал у Банника тревогу, он был непредсказуем, как и все савларцы, и не в первый раз Банник задумывался, каким адом должен быть Савлар чтобы порождать таких людей.

Шооум поднял маску респиратора, с которым никогда не расставался, и поднес ее ко рту; раздался щелчок и шипение. Савларец вдохнул и опустил маску, у него, как и у всех химопсов, развилась зависимость от нитрохимического газа.

— Перевертыши, — прошипел он. — Вы разве не слышали историй о них? Легенд? Звездный народ из тьмы, они живут в пространствах между пространствами… Темные, крадущиеся во мраке… Они приходят из ночи, хватают тебя и уносят, чтобы заставить пожалеть, что ты родился на свет.

Мегген фыркнул.

— Сказочки, — усмехнулся он. — Чепуха, чтобы пугать детей.

— Ты так считаешь? Знаешь, здоровяк, а ты храбрец. Скажи мне тогда, кто же сотворил такое с этими несчастными жителями? — Шоум указал на трупы, скорчившиеся в предсмертной агонии, на отрубленные головы, на горы внутренностей. — Кто выпотрошил их, выдавил глаза, вырвал ногти, языки и зубы? Кто заставил их так кричать, а, храбрец?

Хувар явно был напуган словами савларца. В глазах молодого парагонца мелькнул ужас.

— Хватит, Шоум, — сказал Банник.

— Как думаешь, почему эти рудокопы взорвали посадочную площадку? Чтобы помешать тем, из мрака? — Шоум покачал головой и мрачно усмехнулся. — Нет, они взорвали ее, чтобы сюда больше не привозили людей, чтобы их землякам не выпала та же судьба. Вот почему, парагонец, вот почему.

— Шоум! — крикнул Банник. — Молчать!

Шоум поднял испачканные в машинном масле руки и склонил голову.

— Простите, сэр, я только хотел помочь моему товарищу прояснить обстановку. Урок окончен, Шоум повинуется.

— Ни слова больше, — приказал Банник. Оглядев площадь, он посмотрел на изувеченных мертвецов, залитых золотистым вечерним светом.

— Скоро ночь, — сказал он. — Мне уже надоел этот трупный запах. Турраген, стандартный разведывательный маршрут, проверим это место и едем отсюда.

Они отмечали особенности местности насколько возможно профессионально, упорно стараясь не обращать внимания на трупы, и вернулись к «Чести Кортейна» когда уже начало смеркаться.

Вскоре наступила ночь. Агрита была маленькой планетой, ее атмосфера разреженной. Вечер прошел быстро, словно убегая от наступавшей темноты.

Экипаж «Чести Кортейна» ждал на боевых постах, освещенных тусклым сиянием тактических экранов. Нигде в космопорту или городе не было видно ни огонька. Звезды взирали на мир, такой же темный как до прихода сюда человека. Местность приобрела вид черных силуэтов зданий на фоне темно-синего неба. В тишине солдаты ждали — в крепости, в складских постройках космопорта, в городе; приманка и ловушка одновременно.

Шли часы. Банник задремал и видел во сне Парагон, «разукрашенный» трупами. Он закричал, когда Эппералиант встряхнул его, чтобы разбудить.

— Сэр, — сказал лейтенант. — Снаружи… Там что-то происходит.

— Где?

Эппералиант указал сквозь смотровой прибор в небо.

В ночи возникло сияние, почти прямо над городом-призраком. Сначала казалось, что это кружатся звезды — огоньки в небе вспыхивали и гасли. Потом они замедлили движение, их вспыхивало все больше и больше, и они стали сливаться вместе, образуя золотую щель в синем бархате ночи.

— Только посмотрите, — произнес Хувар. — Вот это красота…

— Тихо там, — приказал Эппералиант.

— Сэр.

Банник вернулся на свое место и смотрел на расплывчатую пикт-съемку, транслируемую на командирский пост с авгуров танка. Не только Хувар был заворожен зрелищем. В воксе слышались переговоры и приказы сохранять спокойствие. Свет становился все ярче, щель на небе расширялась, заливая пикт-экраны белым сиянием.

Со звуком, похожим на треск разрываемого шелка, небо раскрылось, и в нем засиял свет ярче, чем солнце системы Агритон. Экипаж «Чести Кортейна» содрогнулся, пикт-экраны были перегружены.

Сияние померкло. В небе висел круглый портал, похожий на светящуюся луну.

И вдруг воздух заполонили машины ксеносов.

Элегантные гравимашины вырывались из разлома в небе, направляясь прямо к крепости; открытые транспорты с грациозными воинами ксеносов на борту, одноместные скайборды и ощетинивишиеся стабилизаторами гравициклы.

— Император… — выдохнул Леонат. — Как их много…

— Тем больше мы их убьем, — бесстрастно ответил Колиос.

— Нам понадобится все легкое вооружение, мы не сможем попасть в них из пушек, — сказал Эппералиант.

— Согласен, — ответил Банник.

— Перенаправляю добавочную энергию на системы дополнительного вооружения, — доложил Колиос.

— Приготовиться атаковать противника, — приказал Банник. — Огонь по моей команде.

Аппараты ксеносов были темного цвета, трудно различимые на фоне неба. Дефлекторы и таинственные технологии защищали их от обнаружения сенсорами танка, укрывая оболочкой черной, как ночь, энергии и электромагнитного излучения. Машины чужаков можно было заметить лишь по видимому свету, и Баннику приходилось смотреть то на экраны, то в смотровые приборы, пытаясь обнаружить призраков под сводом ночного неба.

— Воздух! — раздался крик в воксе, и ночь осветилась огнями выстрелов.

Пара истребителей вылетела из не-пространства разрыва в небе, обогнав другие машины ксеносов и мгновенно скрывшись из золотого света в ночь Агриты. Эскадрон «Гидр», развернутый в имперском укрепленном пункте, открыл зенитный огонь, среди звезд расцвели вспышки взрывов. Огонь отражался на корпусах кораблей ксеносов, пикировавших, стремительно, словно ястребы, бросившиеся на добычу. С их крыльев срывались лучи не-света, выцеливая бронетехнику людей, укрывшуюся среди складских зданий. Там, куда они попадали, танки погибали. С грохотом взорвалась «Гидра», вражеские истребители с воем промчались над имперской крепостью, рубиново-красные лучи лазерных пушек мелькнули во тьме им вслед.

Каллиген, управлявший дополнительным вооружением, вдруг закричал.

— Джемерон, доложить! — приказал Банник.

— Мои глаза, к басдаку! Мои чертовы глаза!

На экране пикт-камеры с поста Каллигена Банник увидел, как второй наводчик вытирает слезы, льющиеся по лицу.

Банник выругался про себя. Теоретически заряжающий каждой системы вооружения должен уметь заменить наводчика, если тот будет убит или выведен из строя, но это означало допустить идиота Голлфа к пушке «Разрушитель» и носовой болтерной башне. Он мог бы направить туда Васкигена, но Меггену нужен был кто-то, способный заряжать орудие главного калибра. Голлф годился только на то, чтобы таскать снаряды в подъемник и подвозить снарядную тележку к пушке «Разрушитель»; во всем остальном он был помехой.

— Джемерон? Каллиген? Ты можешь видеть?

— Уже легче. Ох, но еще больно! — Второй наводчик моргнул. На нечетком изображении на экране Банник видел, как Каллиген трет глаза и моргает. — Да, да, я могу видеть достаточно, чтобы стрелять. Я справлюсь, сэр.

— Ему повезло, его защитили авгуры. Не смотрите на лучи ксеносов, — мрачно заметил техно-аспирант Колиос, глядя на панель приборов. — Если посмотрите на них без защиты даров Омниссии, повреждения сетчатки неминуемы.

— Эппералиант, Колиос, — приказал Банник. — Настройте подходящие фильтры для авгуров.

— Да, сэр, — второй лейтенант передвинул свое кресло по рельсам, тянувшимся вдоль его длинного стола с аппаратурой, переключая по пути выключатели.

— Мы нашли решение, — доложил Колиос. Пикт-экраны мигнули, приняв другой оттенок. Через фильтр было хуже видно, но лучше так, чем ослепнуть.

Банник нажал переключатель внешней связи.

— Капитан Эскелиос, прием. Капитан, будут дополнительные приказы?

В воксе раздался треск.

— Удерживать позиции, — ответил Эскелиос. — Сосредоточить огонь по фронту. — Встретим эту упадочную мразь стеной огня и осколков.

— Да, сэр, — подтвердил Банник.

— Обстановка может измениться, — сказал он своему экипажу. — Колиос, увеличить мощность реактора, пусть у нас будет резерв энергии. Я хочу, чтобы мы были готовы в любой момент сменить позицию. Силовую установку держать в готовности дать полный ход. Шоум, держи руки на рычагах и жди моего приказа.

— Как пожелаете, — прошипел в воксе змеиный голос савларца.

— Да, сэр, — ответил Колиос.

Леонат, слишком нетерпеливый, выпустил очередь из тяжелого болтера по мчащемуся гравициклу, похожему на призрак. Каждый шестой болтерный снаряд ярко светился магнием; все прошли мимо.

— Третий наводчик, прекратить огонь! — крикнул Банник. — Не трать зря боеприпасы. Подожди, пока будешь уверен в попадании, они же рассчитывают, что мы запаникуем. Жди, пусть подойдут ближе!

Долго ждать не пришлось. За эльдарскими истребителями хлынула целая туча стремительных катеров и одноместных боевых аппаратов. Банник внимательно проверил показания приборов, но было невозможно точно сказать, сколько их здесь,или даже все ли они видны на сенсорах танка.

Первыми мчались скайборды, такие быстрые, что их едва можно было разглядеть, на каждом летел воин-ксенос. Результаты их атаки было легко видеть: людей подцепляли на длинные шипастые цепи и вздергивали в воздух, как рыбу на крючке. Сорвавшись, люди падали на своих товарищей, дико вопя, или их уносили в ночь. Вся имперская линия обороны осветилась вспышками выстрелов и лазерными лучами. За скайбордами следовали гравициклы, стреляя из подвешенных на корпусах орудий. От криков людей в воксе кровь стыла в жилах.

— Все орудия, огонь! — приказал Банник.

«Честь Кортейна» извергла свою ярость на ксеносов. Три установки сдвоенных тяжелых болтеров, две лазерные пушки, главное орудие и пушка «Разрушитель» открыли огонь одновременно. Танк содрогнулся от залпа, заглушившего весь прочий шум, кроме того, что Банник слышал в наушниках.

Град масс-реактивных снарядов устремился в небо перед «Гибельным Клинком». Леонат удовлетворенно выдохнул, когда его лазерная пушка прожгла насквозь небольшой транспорт, разрезав его пополам. Трупы эльдар посыпались с неба, падая на разрушенную посадочную площадку. Но ксеносы были быстры; большинство их машин, замаскированных ночной тьмой и таинственными чужацкими технологиями, проскользнули между потоками имперского огня. Катера и гравициклы разделились, пропуская сквозь строй снаряд пушки Меггена. От его падения в покинутом городе полыхнула бурлящая вспышка огня, взметнув в небо град обломков.

Банник больше чувствовал, чем слышал сервомоторы башни, усиливавшие вибрацию механизмов танка, когда Мегген поворачивал пушку туда-сюда. Трассирующие выстрелы из соосной автопушки подтвердили, что добиться попадания невозможно.

— Они басдаковски быстры! — прорычал Мегген.

— Прекратить огонь, Мегген! — приказал Банник. — И ты, Ганлик. Переключайся на болтерную башенку. Иначе мы представляем больше опасности для наших в городе, чем для ксеносов. Использовать только противопехотное оружие.

— Тогда я поднимусь к стабберу. Разрешите? — спросил Мегген.

— Разрешаю. Только осторожнее, первый наводчик.

Зенитный огонь двух уцелевших «Гидр» пробил бреши в строю летящих эльдарских машин, но прорвавшихся сквозь огонь аппаратов было куда больше, чем сбитых. Катера нырнули вниз, зависнув прямо над стенами крепости, и с них стали высаживаться отряды облаченных в черную броню убийц, спускаясь по канатам или просто грациозно спрыгивая через поручни. Падая с невероятной высоты, они приземлялись уверенно, как кошки, сразу вскакивая на ноги и открывая огонь.

Три транспорта ксеносов перелетели стены форта. Корабли эльдар казались на вид хрупкими, но выглядели смертоносно. Воины на их палубах открыли огонь по гвардейцам на стенах, выбивая расчеты тяжелого оружия, а через стены перелетали меньшие транспорты, и с них спрыгивали эльдарские воины. Еще больше эльдар высаживалось в космопорту, их транспорты, скользя в нескольких сантиметрах над землей, мчались по улицам между складскими зданиями.

Огонь из крепости сосредоточился на катере, зависшем над центром линии обороны. Взрывы вспыхнули по всей длине его корпуса, начинаясь с центра и распространяясь к носу и корме. Киль разломился, гравитационные двигатели отключились, катер заскользил вниз, задев стену форта — и врезался в посадочную площадку. Остальные транспорты, даже паря над стенами, сумели совершить маневры уклонения, избежав ответного огня Имперской Гвардии. Через пару секунд все воины с них были высажены, и хрупкие корабли поспешили прочь.

Яростный бой разгорелся по всей длине центральной стены, в основном это были перестрелки, хотя по данным с пикт-камер и авгуров форта Банник видел, как гибкие силуэты ксеносов там и здесь устремляются врукопашную, ловко уклоняясь от лазерных лучей.

— Застали врасплох, называется, — проворчал Банник. — Экипаж, быть начеку, противник уже близко.

По вокс-каналу Меггена он услышал, как загрохотал тяжелый стаббер.

Вспышки выстрелов засверкали по всей высоте жилых комплексов, когда савларцы открыли огонь. Все имперские войска на поверхности планеты вступили в бой. Воины-ксеносы скачками мчались вперед, стреляя очередями из своих странных ружей, а когда на них обрушивался ответный огонь, их там уже не было. Гравициклы с воем двигателей проносились над головой, поливая огнем посадочную площадку и укрепленные пункты вокруг нее. Воины на скайбордах пикировали на обезумевших людей, разрубая их пополам своими клинками или зацепляя их страшными крюками и отрывая от земли.

Это очень отличалось от боев с ордами орков на Калидаре, атака этих ксеносов была такой быстрой, что человеческий разум с трудом реагировал на нее. Банник беспомощно наблюдал, как его люди снова и снова не могли попасть по врагу из тяжелых орудий танка.

Капитан Эскелиос сражался плечом к плечу со своими солдатами, как это принято у атраксианцев. Атраксианская тяжелая пехота была элитой — его элитой, ветераны войны на Калидаре и полудюжины других кампаний. Облаченные в панцирную броню, с вооружением, превосходящим оружие других полков, они успешно сражались с мятежниками, говашарами и орками.

А теперь они погибали.

В их ряды ворвались ксеносы-женщины с лицами, искаженными ненавистью, так легко защищенные, что Эскелиосу это показалось смехотворным, пока они не начали прорубать бреши в строю его пехотинцев. Воины в темной броне, заняв позицию на крыше одной из башен, стали расстреливать людей на стене. Боеприпасы, которыми они стреляли, не обладали большой пробивной силой, раскалываясь при попаданиях в камнебетон и пласталь, но малейшие порезы от их осколков вызывали невероятно мучительную боль. Люди Эскелиоса падали, сраженные царапинами. Не мертвые, но выведенные из строя, они корчились в страшных муках на залитом кровью валу, их броня оказалась почти бесполезна.

Пятеро свирепых ксеносов на скайбордах, сделав вираж, набросились на атраксианцев, раскручивая над головами свое клинковое оружие.

Эскелиос оглянулся в поисках солдат, не связанных рукопашным боем.

— Второе отделение! Второе отделение! Огонь по моей цели! — прокричал он в вокс.

Следуя его указанию, атраксианцы нацелили свои лазганы — слабое оружие само по себе, но при массовом применении их залпы были опустошительны.

— Огонь! — приказал Эскелиос, его командное отделение открыло огонь вместе с вторым. Ксеносы совершали маневры уклонения, но лучи лазганов повсюду пересекали их путь, превращая открытое пространство в сгусток смертоносного света, и вражеские воины, кувыркаясь, летели вниз.

— Они быстры, но их можно убить! — воскликнул Эскелиос. — Офицеры, направлять огонь соответствующим образом.

С облегчением он заметил, что вопящие женщины-ксеносы заблокированы в дальнем углу стены, оказавшись в ловушке больше из-за своего желания вырезать всех людей, чем благодаря сопротивлению гвардейцев. Их кровожадность подвела их, и теперь они оказались на открытом пространстве, и взвод лейтенанта Эфелиуса выкашивал их огнем. Тяжелое оружие с дальней башни было направлено на вторую башню, заставив эльдар, стрелявших с ее крыши, искать укрытие. Вскоре гвардейцы, занимавшие осажденную башню, прорвались на крышу.

Эльдар в броне, украшенной лезвиями, с воплем пролетел мимо позиции Эскелиоса.

— Задержите их! Не подпускайте их к стенам!

Шахтерский городок осветился вспышками выстрелов. Оба титана, сияя пустотными щитами, вышли из города, сдвоенные лучи их плазменных орудий осветили поле боя. Эскелиос рискнул выглянуть за бруствер, чтобы посмотреть на космопорт. Там шел бой на широких проездах между складскими зданиями. Гравитационные катера ксеносов мелькали мимо. Один из пяти «Леман Руссов» горел, остальные танки медленно разворачивались, не успевая за слишком быстрым противником. Сопротивление людей здесь тоже становилось более упорным. Солдаты под командованием лейтенантов Сокраниса и Буцефалиона оставили наиболее уязвимые позиции и перегруппировывались под защитой танков. Продвигаясь под прикрытием этих мобильных пластальных крепостей, атраксианцы смогли отбросить эльдар на открытое пространство перед укреплениями. Поле боя усеивали разбитые транспорты и гравициклы ксеносов. Эльдары были быстры, но слабо защищены, и численное превосходство людей начало сказываться.

— Отбросить их! Отбросить их! — закричал Экзертраксис. — Воины Атраксии, держитесь!

Бой на стенах стал затихать, а потом вовсе прекратился. Люди снова нацелили оружие за стены. Число эльдарских машин, обстреливавших их позиции, уменьшалось, уцелевшие эльдары отступали из-под обстрела, утаскивая с собой невезучих гвардейцев.

Эскелиос воспользовался затишьем, чтобы подсчитать потери. Имперский гарнизон форта, еще вечером насчитывавший около двухсот гвардейцев, сейчас уменьшился до девяноста боеспособных солдат. Вопли тех, кто был ранен кристаллическими осколками боеприпасов эльдарского оружия, деморализующе действовали на уцелевших солдат, и медики ничего не могли сделать, чтобы облегчить страдания раненых.

— Гарнизон космопорта, доложить обстановку! — приказал Эскелиос, выпив воды из фляги, протянутой санитаром, пока поступали сообщения. Несмотря на холодную ночь, капитан сильно вспотел. Один взвод был почти полностью уничтожен, другой захвачен боевыми машинами ксеносов. В двух остальных взводах обстановка была лучше, но ненамного — до половины солдат убито, выведено из строя или захвачено эльдарами. Савларцы, укрывшиеся в городе, пострадали меньше.

Но даже если и так… Атраксианцам приходилось и хуже. Эскелиос посмотрел в небо, думая, куда подевалась инквизитор Сашелла и ее штурмовики.

— Ну давай же, давай, — процедил он сквозь зубы. — Сейчас самое время ударить.

— Не видно ни черта, — проворчал Банник, вглядываясь в смотровые приборы по периметру командной палубы. — Эппералиант?

— Похоже, бой затихает, сэр.

Шум уменьшился до приемлемого уровня, тяжелые болтеры время от времени стреляли по обнаруженным неплановым целям. Большую часть работы выполняли второй наводчик Ганлик и третий наводчик Леонат со своим заряжающим. Из башни доносился приглушенный треск тяжелого стаббера — Мегген стрелял неприцельными очередями.

— Что-то тут не так, — медленно произнес Эппералиант.

Леонат фыркнул.

— Мы побеждаем, чего тут не так?

— Лейтенант? — спросил Банник.

Эппералиант быстро оглянулся из-за консоли связиста.

— Эти ксеносы похитили население целой колонии и, насколько я могу сказать, не понесли при этом больших потерь.

— Это им не пришлось иметь дело с атраксианцами! — заявил Леонат.

— Да, не пришлось. Но местная милиция все же должна была оказать сопротивление, — сказал Эппералиант.

— И что ты предполагаешь? — спросил Банник.

— Не знаю, сэр, просто мне это не нравится.

Банник посмотрел в ближайший смотровой прибор.

— Портал. Он становится ярче. Эппералиант, что видит «Честь Кортейна»?

— Трудно читать показания приборов, когда дело касается этой басдаковой скверны ксеносов. Колиос? — спросил Эппералиант.

— Нечестивые технологии чужаков недостойны даже презрения Омниссии, — отозвался техноадепт-аспирант, явно не в силах чем-то помочь.

Портал светился гораздо ярче, чем раньше. Баннику даже пришлось прикрыть глаза рукой.

— Сейчас должна подойти вторая волна, — сказал он. — Это ловушка, чтобы поймать охотников. Приготовиться к бою.

Банник сел обратно в командирское кресло.

— Эскелиос, сейчас ксеносы атакуют снова. Эскелиос?

В воксе слышалось только шипение. Связь не работала.

Вдруг тактические дисплеи залило ярким светом от множества сигналов.

— Трон святой! — воскликнул Хувар.

— Мы сами по себе, — сказал Банник. Достав из-под майки талисман с аквилой и шестеренкой, почетный лейтенант прижал его ко лбу. — Молитесь Императору и Омниссии, чтобы «Честь Кортейна» выдержала.

Эскелиос моргнул, когда портал над городом внезапно ярко вспыхнул. Темные силуэты снова заполнили небо. Три скиммера, более тяжело вооруженных, чем прочие, вырвались из тучи чужацких машин.

— Вторая волна атакует!

— Приготовиться к бою! Все тяжелое оружие нацелить на крупные транспорты противника. Я хочу…

Столбы черного света, вырвавшиеся с трех скиммеров, ударили в левую башню форта. Камнебетон с шипением вскипал там, где его касались эти черные лучи. Они прошили укрепление справа налево и погасли.

Эскелиос вскрикнул. Его глаза жгло. Черные полосы, которые невозможно было сморгнуть, затемняли его зрение. Он крепко зажмурил глаза, и когда снова смог их открыть, то увидел, как дымящиеся руины башни рухнули на посадочную площадку, увлекая охваченных ужасом людей навстречу смерти.

Огонь с башни прекратился, сменившись страшными воплями.

— Буцефалиан! Эфелиус! Сокранис! Хирон!

Никто не отзывался, не было слышно даже шипения помех. Только жуткая тишина.

— Вокс не работает, сэр. Я пытаюсь…

Вокс-связист упал, лишившись головы, когда звено гравициклов на невероятной скорости промчалось мимо. Там, где они пролетали, люди падали замертво. Других солдат разрывало градом кристаллических осколков, крики раненых заглушали треск выстрелов лазганов. Вопли из правой башни стали еще громче. Дверь задрожала, когда что-то ударило в нее с той стороны.

Эскелиос с остатками своего командного отделения присел в укрытие, его глаза все еще жгло. Бассериоса, его знаменосца, ксеносы утащили в воздух. Медик Девон получил попадание лучом черного света и просто перестал существовать. С Эскелиосом осталось только трое солдат. По всей стене творилось то же самое, его людей становилось все меньше.

Ветер взметнул волосы Эскелиоса. Сквозь черные полосы в глазах он увидел, как обтекаемый гравицикл с широкой платформой в кормовой части неспешно перелетает через стену. По нему выстрелил единственный луч рубиново-красного цвета; гравицикл медленно развернулся и с шепчущим звуком дал ответный залп. Раздались крики.

С платформы сошел ужасный повелитель ксеносов. Он был высоким, его броня разукрашена декадентски роскошными узорами и страшными трофеями из тел убитых. Три воина в броне с масками демонов, вооруженные огромными клинками, легко спрыгнули с платформы вслед за ним, казалось, их доспехи ничуть их не обременяли.

Эльдарский военачальник огляделся, словно наблюдая за веселой вечеринкой, а не за резней на поле боя. Он и его телохранители ленивой походкой шагали по стене, убивая всех людей, оказывавшихся на их пути, независимо от того, сопротивлялись они или нет.

Эскелиос встал, не желая пресмыкаться перед таким выродком. Обернувшись, эльдар посмотрел на него. На шлеме ксеноса на каркасе из костей была растянута кожа, снятая с лица женщины. Сквозь ее пустые глазницы сверкали линзы шлема.

— Ты стоишь, мон-кей, хотя должен пасть на колени. На колени перед архонтом Вардрахтом из кабала Эбенового Закона.

— Никогда! — дерзко ответил Эскелиос. Его солдаты тоже поднялись на ноги.

— О, ты еще будешь ползать на коленях. Ты еще будешь умолять, чтобы я тебе это позволил. Ты еще будешь умолять о чем я только пожелаю. Ты будешь умолять о смерти.

Когда архонт говорил, губы содранного лица женщины шевелились.

— Никогда!

Эскелиос поднял меч. Рука Вардрахта мелькнула с молниеносной быстротой. Сверкнуло какое-то устройство, и Эскелиоса и его людей вдруг охватила ужасная боль. Они рухнули на землю, не в силах управлять своим телом.

Ксенос распростер руки, словно купаясь в солнечном свете.

— Аххх… — произнес он. — Твоя боль восхитительна. Ты упрям и силен. Думаю, ты послужишь хорошей пищей, капитан Эскелиос.

Вардрахт сделал знак своим телохранителям в масках демонов.

— Инкубы! Заберите его в темный город. Этот — редкая добыча, я сам буду наслаждаться его страданиями.

Архонт отошел в сторону, взмахнув своим плащом из человеческой кожи. Задыхаясь от тошноты, Эскелиос был слишком погружен во вселенную боли, чтобы заметить, как крючья вонзились в его плоть, пригвождая конечности.

Экипаж «Чести Кортейна» напряженно смотрел на экраны, готовясь отражать вторую волну атакующих эльдар, когда вдруг град сильных ударов обрушился на корпус. Танк встряхнуло, людям пришлось держаться, чтобы не упасть. Из башни на командную палубу упал кусок камнебетона, за ним посыпалось несколько меньших обломков.

Приходя в себя, танкисты оглядывали потолок.

— Состояние корпуса? — спросил Банник.

— Пробоин нет, — доложил Колиос.

— Это не было попадание, — сказал почетный лейтенант. — Мегген? Мегген, прием?

— Он в порядке, — сообщил Васкиген, закашлявшись. — Тут обломков через люк насыпалось, кто поможет выгрести?

— Я в порядке, — подтвердил Мегген. — На нас рухнула башня форта, я еле успел нырнуть в люк. — В воксе раздался скрежет камня о металл. — А вот закрыть люк не успел, половина обломков ссыпалась сюда. Но стаббер вроде бы цел. Поднимаюсь обратно.

Снова раздался грохот стаббера.

— Похоже, им там снаружи здорово достается, — сказал Банник. — По воксу есть что-нибудь?

— Нет, сэр, — ответил Эппералиант. — Связи нет, ни через инфоимпульсы, ни как-либо еще.

— Настройте когитаторы и транслируйте запрос дальнейших приказов, — велел Банник. — По крайней мере, это даст им знать, что мы еще живы.

Банник прищурился, глядя на тактические дисплеи. На экранах авгуров были четко видны только гвардейцы и их танки — и число их быстро уменьшалось. Встав и вытянув шею, он посмотрел в смотровые приборы. Так было видно еще хуже.

— С таким же успехом они могли бы быть совсем невидимы, — проворчал он.

Сверху по броне танка что-то застучало.

— Что за…?

Из башни раздался крик и какой-то скрежет.

— Мегген ранен, — сообщил Васкиген. — Нас обстреливают из форта.

— Втащи его внутрь, — приказал Банник. — И закрой этот чертов люк.

— Обломки…

— К черту обломки! Эппералиант, продолжай сканировать вокс-частоты. Шоум, готовься выводить нас отсюда, здесь мы уязвимы.

Банник прошел к центральному трапу, ведущему к башне. Поднявшись на несколько ступенек, он заглянул в башню. Васкиген держал голову Меггена. Ноги наводчика скребли по палубе, засыпанной пылью и каменной крошкой, зубы были стиснуты в агонии. Он вцепился в свое левое плечо с такой силой, что пальцы побелели.

— Мегген? Мегген? — позвал Банник. Наводчик в ответ только застонал.

— Он тяжело ранен?

— Насколько я могу сказать, рана пустячная, — с беспомощным видом ответил Васкиген. — Но я не медик, сэр. Должно быть, это яд.

Банник поднялся в башню. Здесь повсюду были рассыпаны обломки камнебетона. Взглянув наверх, чтобы убедиться, что люк закрыт, почетный лейтенант присел рядом с Меггеном и взял его за руку. Понадобилось три попытки, чтобы оторвать руку от раны, под ней оказались страшные волдыри, окружавшие крошечное колотое ранение.

— Сделай ему укол обезболивающего, или, если не поможет, то успокоительного, — приказал Банник Васкигену. — Тебе придется встать к пушке.

Огонь с башен форта стал еще сильнее. Послышался двойной звуковой удар — эльдарские истребители обстреливали позиции Имперской Гвардии. Где-то поблизости раздался мощный взрыв.

— Крепость пала, — сказал Банник. — Пора отступать.

— А как же инквизитор Сашелла? — спросил Хувар.

— От нее ничего не слышно, — сообщил Эппералиант. — В эфире никаких имперских сигналов.

— Думаю, она уже не придет, — сказал Банник. — Шоум, заводи двигатель и выводи нас отсюда.

— Да, сэр, как скажете. Куда?

Банник задумался. Может быть, укрыться в космопорту? Нет, там нет укрытия для машины такого размера как «Гибельный Клинок». Нужно такое место, куда будет труднее попасть скиммерам, где можно укрыться от эльдарской авиации. Там «Гибельный Клинок» сможет сражаться с врагом на своих условиях.

— В город, — сказал он. — Веди нас в город.

«Честь Кортейна» с грохотом двигалась по космопорту, круша обломки под широкими гусеницами, вдавливая в землю куски камнебетона, обломки техники и трупы — пластальной корабль, преодолевающий шторм снарядов и лучей смертоносной энергии. Кристаллические боеприпасы раскалывались о корпус «Гибельного Клинка», лучи не-света отражались от его бронеплит, оставляя пузырящиеся раны. Танк стрелял и стрелял, вспышки многочисленных болтерных снарядов, выпускаемых из спонсонов, освещали бортовую броню мигающим желтым светом.

Все вокс-каналы были заглушены, и Банник обратился к пехотинцам через систему динамиков:

— Построиться и следовать за нами. Двигаться к городу. Я лейтенант Коларон Артем Ло Банник из 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков, я принимаю командование.

Те, кто был еще жив и мог слышать это, не сомневались; позиция капитана Эскелиоса полыхала пламенем, не отбрасывающим света, строение крепости деформировалось от страшного жара горящей темной материи.

По правде говоря, тех, кто мог услышать Банника, осталось немного. Большинство солдат уже лежали мертвыми или были захвачены врагом. Связанных, их увозили на борту летающих тюрем, в клетках с раскаленными решетками из шипастого металла — сквозь портал, прочь из этого мира. Другие все еще сражались в отчаянных рукопашных схватках, но были связаны боем и не могли последовать приказу Банника. «Честь Кортейна» оказывала им поддержку, когда было возможно, разрывая на куски хрупкие тела ксеносов, там, где огонь танка мог настигнуть их, однажды выкосив толпу неуклюже шаркающих чудовищ из гниющей плоти, но «Гибельный Клинок», как бы ни был он могуч, был один и не мог успеть всюду.

Тем не менее, редкая вереница гвардейцев собралась по обеим сторонам от сверхтяжелого танка, за его кормой следовали пара «Химер», «Саламандра» и «Леман Русс». Танк неостановимо двигался сквозь руины и грохот битвы, приближаясь к городу.

— Следуйте за нами, бойцы Атраксии, бойцы Парагона! Следуйте за нами!

Они пробились к выходу из космопорта, с радостью снова увидев дорогу, ведущую вниз. К гвардейцам подошли титаны Легио Круцис, их громадные орудия сверкали вспышками выстрелов. Они выжигали дорогу за отступающими солдатами Имперской Гвардии, прикрывая их отход.

И тут случилось ужасное.

Обитатели сумеречного города были хитроумны и коварны. Паря на крыльях гравитационных волн, из-за зданий южного района выскользнули три тяжелых скиммера. Пехотинцы, бежавшие рядом с «Честью Кортейна», в страхе присели, но не они были целью врага. Три летающих корабля — «Губители» — навели свое грозное оружие на титана «Вестник Войны». Девять копий темной энергии вонзились в пустотные щиты титана. Защитные поля вспыхнули, сопротивляясь таинственному могуществу эльдарского оружия. Первый щит отключился. Скиммеры, сделав вираж, развернулись, нацелив лучи своего оружия в ту же точку и уклоняясь от плазменных залпов «Пса Войны».

Второй пустотный щит вспыхнул и отключился, оставив титана уязвимым. Темные лучи погасли, эскадрон скиммеров, набрав скорость, промчался сквозь град снарядов, которыми их осыпали божественные машины и «Гибельный Клинок». Снова сделав крутой вираж, «Губители» развернулись, эльдарские стрелки вновь навели свои лэнс-орудия на цель.

Орудия выстрелили одновременно, их лучи сошлись на коленном суставе «Пса Войны». Расплавив слои пластали и керамита, они глубоко вонзились в уязвимую точку машины. И когда титан повернулся, пытаясь отследить атаковавшего его противника, нога огромной машины не выдержала.

Пронзительный скрежет металла возвестил о падении «Вестника Войны», с грохотом рухнувшего на правый борт, плазмопроводы разорвались, и перегретый газ хлынул на каменистую равнину. Эльдарские истребители с воем спикировали с безраздельно принадлежавшего им неба и завершили то, что начали «Губители». Лучи черного света ударили в кабину обездвиженного титана, разрезав ее пополам. Истребители умчались прочь, оставив разбитый титан, пожираемый внутренними взрывами.

— Дайте мне огневое решение на эти скиммеры! — приказал Банник. — Когда они закончат с титанами, следующими будем мы. Их надо сбить сейчас же!

— Да, сэр, — ответил Эппералиант.

Танк сильно встряхнуло — взорвался реактор титана. Полусфера ослепительно яркого света озарила ночь. Взвыли сирены.

— На сто метров ближе, и нас бы накрыло, — сказал Банник. — Как там «Дар Войны»?

— Титан отступает, сэр, пытается укрыться в городе, как и мы, — ответил Эппералиант. — Я пробую связаться с принцепсом, но вокс-связь не работает — полная тишина. Не представляю, что ксеносы используют, чтобы глушить связь, но я никогда раньше не видел ничего подобного.

— Противник превосходит нас и технически и по огневой мощи, — сказал Банник. — Лучшее, на что мы можем надеяться — выжить.

— Вы недооцениваете могущество Омниссии, — возразил Колиос.

— Он прав, — сказал Леонат.

— Васкиген? — позвал Банник.

— Сэр?

— Как там Мегген?

— Не очень, сэр. Он потерял сознание.

— Становись к пушке, заряжай бронебойным подкалиберным. Тебе придется принимать решение на выстрел самому, по тактическому экрану, не дожидаясь моей команды, иначе выйдет слишком долгая задержка. Понял?

— Да, сэр.

— Огневое решение рассчитывается. Я заставил когитатор рассчитать среднюю скорость скиммера и вероятный маневр уклонения. Это твой единственный шанс.

— Понятно, — сказал Васкиген.

Спустя секунду вой сервомоторов возвестил о повороте башни, развернувшейся влево.

— Они подходят, — сообщил Эппералиант. — Пять, четыре, три, два, один…

Скиммеры летели так низко, что Банник мог поклясться, что слышит гудение их антигравитационных двигателей, от которого ломило зубы.

Грохнул выстрел, танк содрогнулся от отдачи.

— Васкиген, попал? Эппералиант?

В воздухе полыхнул взрыв, разрывая эльдарский скиммер на куски.

— Попадание! Попадание! — воскликнул Эппералиант. Экипаж разразился радостными криками.

— Радоваться будете потом, — сказал Банник. — Мы привлекли их внимание.

«Честь Кортейна» с грохотом катилась дальше. Ладони Банника вспотели; городские кварталы были близко, но «Гибельный Клинок» двигался медленно.

— Быстрее, Шоум, быстрее!

— Быстрее уже некуда, — ответил савларец. — Но вы не волнуйтесь, сэр, мы успеем.

— Они возвращаются! Истребители и скиммеры атакуют одновременно.

— Заградительный огонь! — приказал Банник. — Васкиген, стреляй еще раз. Если не попадем, то хотя бы попытаемся отпугнуть.

— Слишком поздно! — воскликнул Эппералиант.

Танк встряхнуло. С приборов посыпались искры. Банник вцепился в сиденье.

— Доложить о повреждениях!

— Спонсон левого борта не отвечает, сэр, — доложил Хувар.

— Мощность реактора упала до 87 %, - сообщил Колиос. — Слава Омниссии! Все системы работают нормально.

— Скользящее попадание. Нас прикрыл край рва.

Банник глянул вперед.

— Выходим из укрытия. Дальше тридцать метров открытого пространства, мы будем уязвимы. Усилить заградительный огонь!

«Честь Кортейна» с лязгом поднялась по выезду из рва на дорогу в город. Между танком и укрытием в виде городских зданий оставался участок открытого пространства. Выстрелы из уцелевших систем дополнительного вооружения звучали непрерывно. Банник слышал по внутренней связи, как танкисты шепчут молитвы.

В танк снова ударили черные лучи. Снова зазвучали сигналы тревоги. Над «Гибельным Клинком» с ревом промчались плазменные разряды — отступающий «Дар Войны» прикрывал их огнем.

— Корпус пробит! — воскликнул Эппералиант.

— Левый спонсон выведен из строя, — доложил Хувар.

— Почти добрались, — произнес Шоум. В первый раз Банник услышал в его голосе напряжение. — Почти добрались…

— Васкиген! — закричал Леонат. — Целься ниже, воздушный взрыв снаряда с дистанционным взрывателем подбросит их вверх.

Повернувшись к своему заряжающему, он приказал.

— Хувар, то же самое. Возьми на себя управление болтерами правого спонсона. Мне нужно сосредоточиться. Эппералиант, включай их.

— Три, два, один…

Два «Губителя» появились слева на низкой высоте, пытаясь зайти в борт танку. Разделившись, они уклонялись от огня пехотинцев, следовавших за «Гибельным Клинком». Левый спонсон «Чести Кортейна» был разбит, и прикрывающий огонь обеспечивал только «Леман Русс» из арьергарда. Сверкали плазменные вспышки, сбивая прицел противнику. Темные лучи лэнс-орудий вспороли каменное покрытие, убивая людей, но «Гибельный Клинок» был едва задет.

— Давай! — закричал Леонат, не отрывая глаз от прицела лазерной пушки правого спонсона.

«Губители» промчались прямо над танком, взметнув ветер, сбивающий с ног пехотинцев, следовавших за «Честью Кортейна». Васкиген выстрелил снарядом с дистанционным взрывателем. Снаряд взорвался недалеко от танка, резко подбросив скиммеры вверх, и тем самым замедлив их. Снаряд Хувара разорвался слева от них, заставив их сманеврировать ближе к жилым комплексам города и давая Леонату возможность прицелиться.

— Умри! — воскликнул атраксианец, и нажал гашетку лазерной пушки.

Он почти промахнулся… почти.

Гравитационный корабль попытался выполнить маневр уклонения, но красный луч поразил его двигатель. Полыхнув огнем, скиммер врезался в землю, переворачиваясь еще и еще, и замер грудой обломков.

— Попали! Мы прикончили его! — закричал Каллиген.

Вокруг уже поднимались стены жилых зданий, закрывая небо. Преследовавший гвардейцев эльдарский скиммер отстал.

— Хотел бы я посмотреть, как эти басдаки будут вертеться здесь, — проворчал Васкиген.

— И у них нет тяжелой артиллерии, чтобы расчистить это место, — кивнул Эппералиант. — Отличный выбор, сэр, достойный самого Кортейна.

— Все хорошо поработали, — сказал Банник. — Но мы еще не закончили. Солнце взойдет через четыре часа. Сашелла предполагала, что эти ксеносы атакуют только ночью. Мы должны дожить до наступления дня…

У него возникла идея.

— Шоум, заезжай внутрь здания. Если нам нужно укрыться, то укроемся как следует.

— Как пожелаете, — отозвался савларец.

Левая гусеница затормозилась, и танк резко развернулся. Банник по внешним динамикам приказал пехотинцам подождать, а потом следовать за танком в здание. Шоум включил обе гусеницы. Танк рванулся вперед, проломившись сквозь стену жилого комплекса. Банник настороженно посмотрел вверх, но здание было огромным и сохранило прочность.

Теперь они были внутри, надежно укрывшись от ксеносов.

Голлф вздрагивал каждый раз, когда слышал взрывы. Он не был трусом; у себя на родине он был воином, убийцей многих улуров, защитником племени.

Но это было давно, и, насколько он мог понять, очень далеко отсюда. А этого оружия он не понимал, оно казалось более грозным, чем молнии Бога-Императора в бурю.

Он ждал в душной жаре. Здоровяк, который бил его — Вазкейн? — не требовал больше таскать металл, как и человек в голове гигантского металлического зверя, в котором он теперь жил. И теперь Голлф, дрожа от унизительного страха, ждал смерти и вспоминал родной мир.

Леса, прохладные воды моря, любовь Коллпии. У него было все, что мог пожелать человек, пока из цитадели Железного Лорда не пришли иномирцы, потребовав дань воинами для войны в небесах.

Боевая подготовка была долгим кошмаром. Одежда, которая натирала кожу, пища, которую он не мог есть, машины и оружие, которых он не понимал. Много раз он пытался говорить за других, объяснить, что это не босоварский путь, но его только били и сажали под стражу.

Потом небесный корабль, громадный, как мир; долгая-долгая ночь перелета в тесноте и зловонии. Новые тренировки и новые побои. Постепенно он начал понимать слова иномирцев и изучать их пути.

А потом появился человек-машина в красном, наполовину сделанный из металла, который забрал Голлфа от его товарищей и привез сюда. Зачем — Голлф не знал. Кто-то из немногих, знавших слова, которые Голлф понимал, объяснил ему, что Небесный Император и Бог-Машина уготовили ему особую задачу в брюхе этого металлического чудовища.

От духоты в отсеках «Гибельного Клинка» его тошнило — машинное масло, грязь, ни малейшего дуновения ветерка. Голлф был смелым воином и отнюдь не глупцом, но обстоятельства сложились так, словно специально заставить его выглядеть дураком, дрожащим от страха. Если бы он только мог говорить и заставить их слушать! Вазкейна он ненавидел. Здоровяк был глупцом. Разве он не понимал, что Голлф мог убить его без раздумий? Что он жив лишь благодаря Закону? Вазкейн не жил по Закону. Он бил Голлфа, когда Голлф не имел права защищаться, и выставлял его на посмешище. И здесь не было старейшин, чтобы разрешить Голлфу ударить в ответ. Это было несправедливо. В глубине души Голлф был очень возмущен этой несправедливостью, но Закон… надо соблюдать Закон.

Снаружи раздался страшный грохот. Голлф вздрогнул, потом сжал губы. Пора уже перестать трястись от каждого звука. Заскрежетал металл, словно чудовище, в котором они находились, проламывалось сквозь камень. Голлф ждал, что будет дальше.

Металлический зверь остановился и долго не двигался. Голлф напряженно размышлял, обдумывая слова иномирцев, пытаясь извлечь из них какой-то смысл. Ему очень хотелось спать, но он не мог позволить себе тратить время.

Вдруг стало холодно. Внезапно, по-зимнему, холодно.

Внутри металлического зверя никогда раньше не было холодно.

Волосы на затылке Голлфа встали дыбом. Инстинкт охотника заставил его насторожиться.

В темном углу снарядного погреба возникло движение. Сама тьма сгущалась, формируясь во что-то — в силуэт, в фигуру.

Из тьмы протянулась рука, чернее самой темной тени, окруженная зеленоватым сиянием. Сгорбленное существо с острыми ушами, одетое в кожу, содранную с людей, безликое, бездушное; с ним пришел холод, холод смерти и бесконечной ночи.

Душа Голлфа затрепетала. Здесь было нечто воистину злое. Он мог бы убежать, инстинкты требовали спасаться, но он не побежал.

Это было что-то, с чем он мог сражаться. Закон разрешал этот бой — это был нелюдь, враг Небесного Императора и всех людей во всех мирах — настоящий враг.

Голлф улыбнулся. Его ярость и скорбь воплотились в определенную форму. Он выхватил штык из ножен на поясе.

Существо повернулось к нему, его длинные белые волосы взметнулись.

Голлф бросился на него.

Они ждали во тьме — танк и сорок человек, словно испуганные крестьяне, молившиеся о рассвете. Враг атаковал снова и снова, но гвардейцы и танк каждый раз отражали атаки, пока они не прекратились.

До наступления дня оставалось сорок минут.

Тишину в отсеках «Чести Кортейна» разорвал завывающий крик.

Банник вскочил на ноги.

— Что, ради Трона….

Снаружи раздались выстрелы, еще крики и вопли умирающих.

— Нас снова атакуют?

— Я ничего не вижу, — ответил Эппералиант.

— Смотри лучше!

Где-то внизу послышался лязг и новые крики. К голосу Ганлика присоединился пронзительный боевой клич.

— Вижу движение! — доложил Леонат. Он открыл огонь из спонсонных болтеров, попав в какую-то темную кошмарную тварь. Она только вздрогнула, когда в нее попал десяток болтерных снарядов.

— Кости Терры! — выругался Леонат, сильнее нажав на гашетки, словно это должно было заставить тварь умереть. Болтерные снаряды просто исчезли в ее плоти. Только когда Хувар поразил ее выстрелом из лазерной пушки, ужасное существо рухнуло и затихло.

— Что, во имя Императора, это было? — спросил атраксианец.

— Не знаю, но их там еще несколько снаружи, — ответил Эппералиант.

— Противник внутри танка! — вдруг закричал Ганлик.

— Тени! — воскликнул Шоум. — Я говорил вам, они приходят из теней!

— Один внутри танка, — сказал Банник. — Включить освещение. Все, и внутри и снаружи.

— Да, сэр, — ответил Эппералиант, включая тусклое внутреннее освещение «Гибельного Клинка» на максимум. Снаружи включились все фары и прожекторы. Когда в лучи света попадали твари из тьмы, они выли и отпрыгивали в сторону.

Банник, выхватив лазерный пистолет, поспешил вниз по трапу на звуки борьбы, протолкнувшись мимо окаменевшего второго наводчика, который указал на снарядный погреб.

Подняв пистолет, Банник распахнул дверь. Голлф сражался с чудовищем из кошмаров, какой-то демонической тварью с угольно-черной кожей. В снарядном погребе было страшно холодно, по переборкам стекали капли сконденсировавшейся влаги. Банник заколебался; он не мог выстрелить в монстра, не задев дикаря.

Голлф оказался настоящим открытием. Он ловко крутился вокруг твари, используя тесное пространство снарядного погреба к своему преимуществу. Существо атаковало малорослого дикаря кривым клинком, но Голлф увернулся, и клинок застрял в снарядном стеллаже. Голлф выкрикнул тот самый пронзительный боевой клич, который Банник слышал на командной палубе, и, держа штык двумя руками, как меч, всадил его в грудь твари. Дьявольский призрак откинул назад голову, испустив ужасное шипение, когда Голлф провернул штык в ране.

Банник открыл огонь. Лазерные лучи вонзились в тварь, в воздухе раздался треск. Существо взвыло, рухнув на колени.

Голлф шагнул назад, от его дыхания в воздухе шел пар. Он уронил штык, прижав к груди руки, обожженные холодом.

Банник вошел в снарядный погреб. Тварь словно растворилась, тени как будто прятались еще глубже, пока не осталось лишь отвратительное одеяние из человечьей кожи и кривой нож.

— Эппералиант, как обстановка?

— Противник исчез так же быстро, как появился. Думаю, это все.

Банник спрятал пистолет в кобуру и взял дикаря за руки. Руки были синими от холода и почернели там, где прикасались к металлу штыка.

— Надо обработать, — сказал Банник.

Маленький дикарь удивленно посмотрел на него, дрожа от холода.

— Тебе больно. Больно от холода.

Голлф кивнул.

— Да, больно. Холод жжет.

Банник заглянул в аптечку на переборке. Нанеся мазь на ожоги, он дал Голлфу дозу обезболивающего и перевязал ему руки.

— Ты хорошо сражался.

— Я сражаться. Я воин. На родине я быть великий воин. Я… — дикарь замолчал, подыскивая слово. Пробормотав что-то на своем щебечущем языке, он сказал: — Я защитник деревни. Чемпион.

Банник посмотрел ему в глаза.

— Тогда почему ты позволил Васкигену бить тебя?

Голлф опустил взгляд.

— Он не враг. Не по Закону. Только старейшина разрешить. Здесь нет старейшин.

— Второй заряжающий Голлф, слушай меня. Здесь, на борту этого танка я старейшина. Я здесь командую. Понятно?

Голлф прищурился, задумавшись.

— Но ты не старейшина.

— Здесь я старейшина.

Голлф наморщил лицо.

— Да, — сказал он настороженно.

— И я говорю — никогда больше не позволяй Васкигену ударить тебя снова. Да, он не враг, но если он будет бить тебя, ты можешь остановить его. Я сказал ему не бить тебя, и если он меня не послушает, пусть отвечает за последствия. Ты меня понял?

Лицо Голлфа дернулось. Он почти улыбнулся.

— Да.

— Хорошо, — Банник повернулся, чтобы уйти, но тут ему пришла в голову еще одна мысль.

— Но ты ни в коем случае не должен убивать его. Ты понял? И ты должен выполнять его указания. Ты должен учиться, Голлф.

Голлф теперь по-настоящему улыбнулся и неуклюже отсалютовал.

— О, я не убивать. Не убивать его, сэр. Я хорошо учиться. Голлф не дурак.

Банник отсалютовал в ответ.

— Надеюсь, что так.

Возможно, все-таки удастся сделать настоящий экипаж из этой странной разношерстной шайки. Поднявшись обратно на командную палубу, Банник прикоснулся к амулетам и тихо произнес благодарственную молитву. Ханник был прав. В конце концов, Император и Омниссия лучше знают, что им нужно.

Наконец наступил рассвет. С первыми лучами солнца стала доступна и вокс-связь. Банник приказал выводить танк из укрытия и провести перекличку. Выживших оказалось куда меньше, чем погибших.

Банник пошел проведать Меггена, который очнулся и был очень бледен, но больше не кричал.

— Худшее уже позади, Мегген.

Первый наводчик кивнул.

— Да, сэр. Сэр?

— Что?

— Как бы там ни было, вы хороший офицер. Вы изменились, стали более уверенным. Никогда не думал, что из того тощего парнишки что-то получится, да и Кортейн так не считал. Но мы оба ошибались.

— Отдыхай, Мегген. Не разговаривай. Эти раны не смертельны. Справишься с болью и будешь в порядке.

— А чувствую себя, будто умираю, сэр.

— Ты не умрешь.

— Болит так сильно, что почти хочется умереть.

Банник улыбнулся ему и вернулся на свой пост.

Их ждало то же зрелище, что и днем раньше: следы боя, отметины выстрелов, разбитые машины, но никаких признаков людей или ксеносов, ни живых, ни мертвых. Заря была ясной и золотистой, свет дня словно смеялся над ужасами ночи. «Гибельный Клинок» выехал из города, сопровождаемый уцелевшими пехотинцами, солдаты радостно кричали каждый раз, когда из укрытия выбирался еще один отряд выживших, присоединяясь к ним.

Громче всех они приветствовали «Дар Войны». Поврежденный в бою титан, хромая, присоединился к группе. Принцепс Гонзар приветствовал танк, выражая облегчение, что они выжили в этом бою.

Из пяти сотен человек, высадившихся на Агриту, лишь семьдесят девять пережили эту ночь. Они не говорили о тех, кого забрали ксеносы.

Банник, как старший по званию, приказал готовиться к отбытию с планеты. Ловушка Сашеллы так и не сработала. И причину этого они вскоре обнаружили, когда съехали с шоссе, направляясь по объездной дороге обратно к зоне высадки. Там, где раньше на обочине было три распятых трупа, теперь трупов было много. Пять «Валькирий» были уткнуты носом в землю, погрузившись в шлак по самые турбины двигателей. Их широкие крылья превратились в стенды для ужасного искусства эльдар. Самым заметным из всех мертвых тел был труп, изуродованный до полной неузнаваемости, пронзенный десятком сияющих лезвий, со вскрытой грудной клеткой и выставленным напоказ сердцем. Если бы не позолоченная броня, оставшаяся на ногах трупа, Банник не опознал бы в нем инквизитора Сашеллу.

Поперек дороги были аккуратно разложены пять шлемов космодесантников из пяти разных орденов.

Банник приказал убрать с дороги шлемы и повел колонну дальше.

Он вызвал транспорты в обратный путь.

Гай Хейли Гибельный клинок

ПРОЛОГ

Мануфакторум CCIV

Равнина Утопия, Священный Марс

0033639. М39

Тысячи тысяч молотов гремели, возвещая о рождении этого сына войны, несущегоразрушение, сильнейшего боевого танка в Галактике: — «Гибельный Клинок» — длиной пятнадцать метров, высотой в три человеческих роста, движущаяся крепость, молот Бога-Императора, обладающий огневой мощью целого эскадрона танков меньшего размера.

Но еще слишком рано, слишком рано. Пока это была лишь оболочка, лишенная зубов и когтей; пустые порты зияли там, где должны быть пушки, гусеницы не натянуты. В его кабелях не было энергии, в его трубопроводах — топлива. Но ненадолго, ибо уже начиналась церемония активации.

Монотонный напев пяти десятков уст, поющих хором, становился громче и громче. Огромные цепи грохотали, с трудом вытягиваемые десятками людей, из-за жара раздетых до пояса, огонь топок отбрасывал отблески на их бритые черепа, высвечивая номера, выжженные на лбах. Команды рабочих тянули машину на огромной платформе по последним этапам производственной линии к кульминации процесса, длившегося целый год, в кузнице, занимавшей половину континента. Сияющий красный свет вспыхивал на бронеплитах, когда древние машины вколачивали в них раскаленные заклепки. Скрежет, грохот и шипение автоматических систем соперничали с пением техножрецов и криками трудившихся техноадептов. Возлияния шипели на остывающей пластали, пергаменты с молитвами, прикрепленные к корпусу, сворачивались и чернели, воск стекал по горячему металлу.

Человек — или тот, кто когда-то был человеком — стоял на причудливом самоходном экипаже и руководил пением, техноадепты низших рангов собрались позади него, все облаченные в одеяния цвета запекшейся крови, повторяя на щебечущем двоичном языке машин его слова, значение которых было глубочайшей тайной. Слова, раздававшиеся из древних уст и вокс-динамиков, вживленных в иссохшую плоть, звучали чудесной литанией шестерням и механизмам.

— Покровы победы! — воскликнул магос, перейдя на высокий готик. — Вместилища оружия праведности! Будьте благословенны, будьте благословенны, дети Машины!

Остальные повторяли его слова, красные капюшоны закрывали измененные лица. За ними хор сервиторов монотонно пел хвалебную песнь. Все казались ничтожными рядом с Машиной.

Гомункулус, выращенный в резервуаре, окроплял священными маслами корпус, на котором трудились десятки киборгов, рабочих и техноадептов. Искаженные херувимы размахивали кадилами, священный дым смешивался с запахом горячего металла, машинные духи направляли гигантские манипуляторы, прикреплявшие броневые башни к бортам громадного танка. Вперед вышли сервиторы, вместо рук у них были отвертки для закручивания болтов. Когда болты с жужжанием были ввернуты в гнезда, манипуляторы и люди-машины отошли в сторону. Сверху спустились похожие на пауков сварщики, раскачивавшиеся на длинных захватах с кабелями, свешивавшихся с потолка. С треском и шипением они устраняли трещины лазерной сваркой. Техножрецы и сервиторы, работая среди суетившихся сборочных дронов, подключали кабели, проверяли ауспики и пели благословения — «Гибельный Клинок» получал оборудование для установки своего смертоносного вооружения.

Танк полз вперед на своей пластальной платформе, катки сборочной линии скрипели, команды рабочих распевали ритуальные песнопения, буксируя танк к следующему этапу — еще на шаг ближе к рождению.

— Клыки победы! — воскликнул магос, его нечеловеческий лик сверкал металлом под складками одеяний. — Сокрушители врагов Императора! Тяжелый болтер образца VI люцианского производства, — произнес он. Его имплантированные логические устройства выводили широкие потоки данных с подробными характеристиками всех устанавливаемых частей, вспомогательные аугмиттеры, расположенные на механодендритах, отщелкивали те же данные двоичным кодом для его подчиненных.

— Благословен тот, кто открывает истину! — пропел хор киборгов. Им вторил хриплый гул звуковой трансляции потоков данных.

— Лазерная пушка, нестареющая, порождение темных времен, повелительница лучей смерти, создана на Марсе, образец СШК «Примус», — продолжал магос на высоком готике. — Тяжелый болтер, тип «Люций» LXV. Да извергнешь погибель мгновенную, твердотопливную, с вольфрамовым сердечником…

Он вошел в экстатический транс, называя наименования орудий, предназначенных для танка. Данные чертежей транслировались по аугмиттерам, сообщаясь подчиненным, стоявшим вокруг него.

И когда произносились их имена, каждое из меньших орудий подвозилось к танку на богато украшенном моторном экипаже, управляемом техномагосами, монотонно поющими молитвы, завернутое в священную промасленную ткань с начертанными святыми текстами, слишком страшными, чтобы смотреть на них. После этого орудие устанавливалось на танк. На разных этапах сборки в течение года каждая единица дополнительного вооружения по отдельности устанавливалась на танк, испытывалась и снималась. Сегодня, в день активации, они все будут смонтированы вместе — в первый и последний раз. Шесть недель техножрецы трудились посменно, благословляя священным маслом муфты и карданы, с молитвами зачищая зазубрины на металле, вознося хвалу Богу-Машине при завинчивании каждого болта. Сейчас плотские слуги Омниссии работали быстро, укрепляя клыки и когти этого чудовищного зверя, напевая мелодичные благословения его дремлющему машинному духу, дабы не пробудился он раньше времени и не пожрал их всех в своей ярости.

Системы вспомогательного вооружения танка были установлены, многие техноадепты отошли в сторону, их рабы-сервиторы с лязгом послушно топали за ними, а за киборгами следовали неаугментированные рабочие.

— Боевая пушка, «Вулкан» имя тебе, смерть нечестивых! — произнес магос.

Сверху спустился манипулятор-клешня, казавшийся достаточно мощным, чтобы сжать целый мир в несокрушимой керамитовой хватке — и раздавить. В его пластальных когтях покоилось основное вооружение танка. За ним в осторожных объятиях второго манипулятора спускалась вторая пушка.

— Боевая пушка. Пушка «Разрушитель», — назвал оба орудия магос и с молитвой произнес их характеристики.

Ствол первого орудия был длиной десять метров и мог стрелять реактивными снарядами на огромные расстояния. Ствол второй пушки был коротким и более крупного калибра. Ее боеприпасы могли с легкостью раскалывать феррокрит, а взрывная волна размазывала людей как тесто.

Манипуляторы завода-собора с осторожностью опустили свой смертоносный груз. Техножрецы аккуратно управляли установкой вооружения, руководя командами безмозглых сервиторов и клейменых рабочих, тянувших цепи и лебедки, направляя орудия точно на их места.

Когда команды рабочих встали по местам, магос кивнул. Адепты во главе каждой команды махнули красными флагами. Сервиторы все как один потянули цепи. Стволы орудий скользнули на место, лязг пластали и щелканье болтов возвестили об их успешной установке.

Внутри корпуса «Гибельного Клинка» работали другие — приваривали, заклепывали, смазывали и молились. Были присоединены кабели, включено электричество, измерено сопротивление, проверены выключатели. Энергия оживила безмолвную аппаратуру, проверяя ее исправность, и была отключена — техноадепты были удовлетворены испытаниями.

Прошло два дня. Время активации все приближалось, и активность вокруг танка приняла характер ажиотажа. Сотни людей, обливаясь потом, изо всех сил тянули тросы и цепи, тащили поддоны с запчастями, бронеплиты и внешнее оборудование. Захваты и манипуляторы, управляемые человеческим мозгом, лишенным тела, монтировали броневые башни и люки, перископы и поручни. Техножрецы внимательно наблюдали за сборкой при помощи сервочерепов, роившихся вокруг, словно мухи, проверяя и документируя весь процесс, на случай если произойдет немыслимое, и машина не будет активирована должным образом, останется стоять мертворожденной и холодной, оскорблением Омниссии. На этот случай должен быть составлен отчет.

— Образец, номер и код! — воскликнул магос. Те же слова были объявлены тихими гудками на языке нулей и единиц. Воздев к небесам все восемь искусственных конечностей, извивавшихся, подобно змеям, магос ритмично ударял рукоятью церемониального топора с зубьями наподобие шестерни в пол в такт словам. Техножрецы и сервиторы подхватили мотив, стуча инструментами и имплантами, пока от грохота металла не задрожал сам воздух.

Где-то наверху, далеко-далеко от первого этажа священного завода загремел колокол, отсчитывая время вместе с ревом и визгом транслируемых инфопотоков. Изготовленный из переплавленной брони четырех тысяч священных боевых машин, погибших на службе Императору, колокол звонил достаточно громко, чтобы достигнуть слуха самого Бога Терры, известив Его, что новый защитник рожден для службы Ему.

«Гибельный Клинок».

— Первое — Марс! Да будет имя твоего дома образцом для тебя! Второе — 407/9372. Да будет это твой номер! Третье — 0033639, тысячелетие тридцать девятое, контрольное число 0. Да будет это твой код активации!

Медленно-медленно танк полз вперед. Бригады рабочих приходили и уходили, сменяясь, и машина двигалась с необходимой скоростью до самых последних метров сборочной линии. Последние инструменты касались корпуса танка, последние команды рабочих взялись за дело.

И, наконец, работа была завершена. «Гибельный Клинок», полностью собранный, прошел под гирляндами свитков промасленной ткани и пергаментов, тонкой бумаги и копий чертежей, благословений целых эпох древнего священного знания, сохраненного Омниссией лишь для Адептус Механикус.

— Да будут произнесены обряды активации! Воспойте гимны пробуждения! Умилостивите Бога-Машину! — воскликнул магос. Его голос и вопящие инфопотоки из аугмиттеров звучали так громко, что заглушили шум вокруг. — Я призываю Магоса-Активатора!

— Призываем Магоса-Активатора! — повторил хор и умолк. Удары колокола и лязг и грохот производства снова вернулись.

Танк с тихим гулом остывал.

Лишенное глаз лицо автописца — частично машины, частично трупа — наблюдало за церемонией, металлические пальцы водили пером по пергаментным свиткам, записывая каждую деталь.

Делегация высокопоставленных техножрецов вышла вперед, возглавляемая иссохшим торсом на шасси, напоминающем ноги паука — Магос-Активатор и его подчиненные. Десять аколитов в широких плащах с капюшонами, с руками и манипуляторами, скрытыми в рукавах, подъехали к борту танка в паланкине из резного цинка на тяжелых гусеницах. Слегка вздрогнув, платформа остановилась вровень с фальшбортом боевой машины. Один за другим адепты перешли на корпус танка, поднялись на башню и спустились внутрь, чтобы занять посты экипажа, что однажды займут воины Имперской Гвардии — десять человек, которые поведут танк на войну.

Магос-Активатор четко произносил обряды активации, на механизмах «Гибельного Клинка» священными маслами были начертаны таинственные руны, десять адептов внутри проверяли управление машины, а четверо диагностиков снаружи сосредоточенно смотрели на ряд богато украшенных зеленых экранов, от которых сквозь передний люк шел в танк пучок кабелей. Целый час продолжались молитвы, шепот адептов перешел в песнопение, которое подхватили сервиторы. Напряжение росло.

Наконец Магос-Активатор со своей свитой отошел от танка и поклонился Верховному Магосу. Он сделал свое дело.

— Пробудись! — воззвал Верховный Магос. — Дух Машины, взываю к тебе! Очнись, очнись! Пробуждайся! — воскликнул он. — Запустить насосы! Включить генераторы! Завести двигатель!

В танке адепты работали на местах экипажа: первого, второго и третьего наводчиков, первого, второго и третьего заряжающих, механика-водителя, техноадепта-аспиранта, командира танка, вокс-оператора; нажимали кнопки, поворачивали рычаги, шептали молитвы…

Двигатель «Гибельного Клинка» щелкнув, завелся и взревел, звуча все громче и громче, а диагностики снаружи измеряли его крутящий момент и расход горючего. Орудия с гулом поворачивались. Главная башня развернулась, боевая пушка и спаренная с ней автопушка поднялись до максимального угла возвышения и снова опустились. Пушка «Разрушитель» в корпусе поворачивалась туда-сюда, спаренный тяжелый болтер в маленькой башенке справа от нее вращался, повторяя ее движения. Дистанционно управляемое оружие в спонсонах на бортах танка с жужжанием поворачивалось; эти спонсоны располагались в центре корпуса, выступая за борта, в каждом спонсоне был установлен спаренный тяжелый болтер, а сверху в небольшой башенке — лазерная пушка.

Внутри корпуса включились приборы и экраны, залив внутреннее пространство танка священным машинным светом. Тактические дисплеи, экраны наведения, аппаратура связи — все светилось и вибрировало, выдавая информацию. Иссохшие пальцы прикасались к экранам и кнопкам, специальные манипуляторы подключались к портам. Один за другим десять человек в танке произносили священные слова литании функциональности, называя приборы и их назначение.

— Активировано, — произносил каждый в конце своей литании, и следующий адепт начинал молитву и заканчивал ее так же — «Активировано», пока все не было завершено и доложено Верховному Магосу.

— Все системы включены. Благословен Омниссия, — произнес он.

Снаружи танка Мастер-Прелат Диагностики — раздувшаяся масса плоти, соединенной с множеством кабелей — встал из-за рядов когитаторов, расположенных ступенчато, словно клавиатура органа.

— Все системы работают нормально, о Великий. Двигатель функционирует оптимально. Системы соответствуют техническим нормам и готовы к эксплуатации. Орудия приведены в боевую готовность.

Иссохший язык коснулся тонких губ.

— Он жив? — спросил Верховный Магос.

— Он жив, — ответил прелат, поклонившись.

— Священная жизнь! Шестерни и механизмы! — провозгласил Верховный Магос. — Благословен Омниссия!

— Благословен Омниссия! — хором повторили сервиторы.

— Твой образец, номер и код будут введены в «Либер Арморум Магнус», — произнес Верховный Магос, обращаясь к новорожденной боевой машине. — Как и твое имя!

Замолчав, он склонился над свитком, поднесенным синекожим ребенком, выращенном в баке — свитком метровой толщины, в который были занесены имена десятков тысяч «Гибельных Клинков», созданных в этой кузнице за бесчисленные столетия.

— Я именую тебя «Марс Победоносный»!

Хор достиг крещендо. Загремел колокол. Автописец внес имя танка в анналы рядом с именам его предшественников.

Так был рожден «Марс Победоносный». Его двигатель взревел, выражая одобрение данного ему имени. Его башни вращались, как будто отслеживая цели в зале, словно его авгурам уже хотелось отыскать врагов человечества. Дети Бога-Машины громогласно возблагодарили своего всезнающего повелителя.

Во чреве чудовища рядовой техноадепт, молодой и еще не получивший инфосердечник, аккуратно установил медную пластину на богато украшенную панель размером с надгробную плиту и медленно, почтительно привинтил ее к переборке.

Медная табличка останется чистой, пока «Марс Победоносный» не закончит полевые испытания и не отправится на одно из множества полей битв Империума. На ней будет написано имя первого командира «Марса Победоносного» — создания из плоти, которое поведет это создание из пластали на защиту миров человечества. Металл и плоть, танк и экипаж, Бог-Машина и Император; вместе на самой важной службе человечеству, как и должно быть.

Так было всегда в Империуме Человека.

Последняя бригада рабочих потащила танк дальше, но теперь цепи провисали — гусеницы вращались сами. Магос развернул свой паланкин на механических ногах и вместе с аколитами и рабочими направился обратно, к началу линии активации, где ожидала завершения сборки очередная недоделанная машина. За ней шла другая, а потом еще и еще, дальше чем мог видеть глаз, в цеху завода, занимавшего половину континента. Воистину, святая работа Омниссии никогда не закончится, и механическое сердце Верховного Магоса пело от радости при этой мысли.

ВСТАВКА

ПРИЛАГАЕМЫЙ ДОКУМЕНТ: КАЛИДАРСКАЯ ВОЙНА,

ВАААГХ ГРАТЦДАККИ, М41

+++КЛАССИФИКАЦИЯ АДЕПТУС ТЕРРА+++

Система Калидар

Сегментум Темпестус

Сектор Кирос

Субсектор Калидар, Е 3.000.2.003

НЕБЕСНОЕ ТЕЛО: «Калидар». Одиночная бело-голубая звезда типа А главной последовательности. Аномальный элементарный состав и нестабильность предполагают наличие в далеком прошлом изменений степени F (по шкале X-T).

ОРБИТАЛЬНЫЕ ТЕЛА: Калидар I,II,III — безжизненные планеты. Равноудаленно расположены на орбитальном расстоянии 3 астрономических единиц, орбиты неестественные [см. ЗАСЕКРЕЧЕНО ПРИКАЗОМ ИНКВИЗИЦИИ УРОВНЯ ЭПСИЛОН/// ОРДИНАТОР 4 АДЕПТУС МЕХАНИКУС///ПОЛНОСТЬЮ ИЗЪЯТО]

Калидар IV [см. Калидар IV]

Калидар V; большая полуось 5,33 а.е. Газовый гигант, окруженный кольцами. 328 земных масс. Спутники: нет.

Калидар VI; большая полуось 7,25 а.е. Газовый гигант, 426 земных масс. Спутники: 12. Население: 12 137 чел. Орбитальные добывающие платформы/обслуживающий персонал на спутниках. [см. Лакс, обитаемая луна XIV степени, агромир]

Калидар VII; большая полуось 12,9 а.е.

Астероидный пояс «Кушак», 9 а.е. Население 928, 331 чел.

Астероидный пояс «Петля Калидара» 8,7 а.е. угол 76 градусов от плоскости эклиптики. Вероятно, след столкновения звезд. Население 200023 чел.

Запрашиваемый мир: Калидар IV

Большая полуось 4,78 а.е. — 8,6 а.е.

Температура от –37 до +87 градусов по Цельсию

Гравитация 0,7 G

0,8 земных масс [дальнейшие подробности см. «Физические характеристики Калидара IV», 1227/330 IV]

Класс планеты: индустриальный мир

СТОЛИЦА ВЫШЕУКАЗАННОЙ СИСТЕМЫ

СТОЛИЦА ВЫШЕУКАЗАННОГО СУБСЕКТОРА

Оценка: Exactus Secundus

Оптимально: Tertio Prime

География: пустынный мир класса CLXXVI [подклассы: малый улей, мир смерти 5-го уровня (класс IV)]

Имперский планетарный командующий: Лозаллио Канн (погиб)

Состояние: война

Мысль дня: Император защищает лишь верных

ГЛАВА 1

Калидар IV, Костовальские равнины

3265397. М41

«Марс Победоносный» с выключенными двигателями стоял на темной равнине в готовности к предстоящему бою. Почти два года он дремал в глубинах трюма транспортной баржи. Завтра он вступит в бой с орками Калидара.

Танк слегка вздрогнул, когда началась артподготовка. Снаряды, выпускаемые артиллерийскими батареями в десяти километрах от позиции танка, падали на армию орков еще в нескольких километрах впереди. Почетный лейтенант Кортейн скорее почувствовал, чем услышал сквозь броню «Гибельного Клинка» отдаленный грохот, подобный неумолимому метроному разрушения. Тонкая пелена всепроникающей пыли Калидара сыпалась с потолка боевого отделения с каждым разрывом.

Они на Калидаре лишь три дня, а «Марс Победоносный» уже требуют послать в бой.

Кортейна не тревожила эта спешка, он понимал, что скорее вступить в бой — его долг. Если бы спросить танк, и машина смогла бы ответить, то Кортейн был уверен, что «Марс Победоносный» сказал бы то же самое. Но что касается новых полков, призванных на Парагоне — родном мире Кортейна — и успевших получить боевую подготовку лишь во время долгого и опасного путешествия в варпе к Калидару… Почетный лейтенант не был уверен, что это же можно сказать и о них. Инстинкт подсказывал ему, что им нужно больше времени, что столь поспешная попытка разбить войска орков, осаждавших шахтный комплекс Урты, может быть неразумным решением.

Но он мало что мог с этим поделать. Завтра 7-я Парагонская рота сверхтяжелых танков станет центром одного из двух крупных танковых клиньев, остальную часть которых составят эскадроны «Леман Руссов» и механизированная пехота — часть большого наступления, в котором будут задействованы полки с трех миров. Сотня танков и четыре полка пехоты должны стать неожиданностью для орков, осаждавших Урту посреди богатых лорелейной рудой Костовальских равнин.

Таков был замысел. Но Кортейн с подозрением относился к подобным планам. Возможно, это толстая броня «Марса Победоносного» сделала его слишком осторожным, склонным к выжиданию за подобными стенам крепости бронеплитами «Гибельного Клинка». Возможно, но как говорили на его родине, если броситься в море, это не поможет пережить шторм.

Кортейн стоял перед тускло освещенной стеной памяти, расположенной рядом с реактором, в самом сердце «Гибельного Клинка». Имена на медных пластинах заполняли стену почти до конца — благородный список, заканчивавшийся его именем. Зеленое и красное сияние тусклого внутреннего освещения «Марса Победоносного» давало причудливые отблески на металле, то освещая, то затеняя имена героев давнего прошлого.

Первая пластина стерлась от времени, на ней сохранились лишь очертания древних боевых отличий и изогнутая линия, оставшаяся от буквы S или G. Кортейн подумал, что, возможно, другие командиры «Марса Победоносного» стояли здесь, так же, как он, перед каждым боем, пытаясь разобрать имена тех, кто командовал до них. Сколько раз он стоял здесь? Он не помнил, битвы и кампании тридцати лет службы слились в одну бесконечную войну, бой длиною в жизнь. Такова была жертва, которую требовал от него Император. И эту жертву Кортейн приносил с радостью. После того что видел, он был готов приносить свою жизнь в жертву Императору снова и снова, множество раз. Человечество было осаждено врагами, так же, как рудничный комплекс, осажденный орками в пустыне. И если бы не жертвы, приносимые людьми, подобными ему…

Но были люди, подобные ему, множество людей, и память о славной смерти некоторых из них увековечена на этой стене, и Империум все еще стоит. Он верил в Императора и слуг Его.

И все же он испытывал страх при мысли о смерти. Острота страха притупилась с опытом и выработанной храбростью, но все-таки страх был.

Услышав тихие шаги позади, он оглянулся. Темно-красные одеяния в сумраке, лицо под капюшоном скрыто в глубокой тени.

— Адепт-технопровидец Брасслок, — произнес Кортейн, снова повернувшись к стене.

— Почетный лейтенант Кортейн, — кивнул технопровидец. Он говорил шепотом, словно священник в соборе, его низкий голос с трудом заглушал шипение искусственных легких.

— Я увидел вашего телохранителя снаружи и предположил, что вы здесь. Но я не слышал, как вы подошли. В этой машине вы двигаетесь так же тихо, как монах в монастыре.

Технопровидец издал механический кашель, заменявший ему смех.

— А здесь, внутри «Марса Победоносного» я и есть словно в монастыре. Любой из адептов Марса — лишь смиренный молящийся перед такой машиной. У вас снова ночное бдение?

Кортейн рассеянно кивнул.

— Как всегда. Это успокаивает меня.

— После всех этих лет вы все еще нуждаетесь в успокоении? — в голосе Брасслока слышалась улыбка, которая больше не могла показаться на его лице. — Мы с вами уже старики, Кортейн. Неужели страх еще не оставил вас?

— Нет, — ответил Кортейн. — И если страх когда-либо оставит меня, я погибну. Никто не может избавиться от страха перед боем, и не стоит даже пытаться. Но когда я стою здесь, это помогает укротить страх, направить его вовне, использовать его…

— Вас успокаивает знание того, что Бог-Машина и Император наблюдают за вами — как и должно быть, — сказал технопровидец с непоколебимой уверенностью. — Многие из ваших предшественников, которых я знал, чувствовали то же самое.

— Нет, — Кортейн покачал головой и замолчал, не желая оскорбить технопровидца, чья вера была сильнее и искреннее, чем его. — Не только это, — он повернулся к технопровидцу.

Брасслок свободно стоял на тесном трапе, ведущем с орудийной площадки. Кортейн не знал, сколько ему лет. Он полагал, что, несмотря на легкую походку, Брасслок был уже древним старцем, как и многие из служителей Омниссии. Левая рука технопровидца — настоящая, из плоти — была иссохшей, как столетняя выдубленная кожа, усыпанной шрамами и пятнами. Уже невозможно было сказать, какого цвета изначально была его кожа. Брасслок положил эту руку на открытую дверь в переборке, слегка поглаживая пласталь, словно мать, успокаивающая свое дитя. Под капюшоном технопровидца, там, где у человека должен быть рот, блестел металл. Из-под одеяний время от времени высовывалось тонкое щупальце на шарнирах, будто нюхая воздух, и пряталось обратно. Правая рука Брасслока оканчивалась тяжелым металлическим протезом с широким разъемом для инструментов, который сейчас был пуст. На взгляд обычного человека Брасслок был страшно уродлив, но Кортейн давно перестал считать его вид пугающим.

— Что же тогда вы ищете здесь, в сердце «Марса Победоносного»? — спросил технопровидец.

— Зрелище того, как эти имена идут сквозь время, внушает мне… уверенность. Почти тысяча лет битв, а эта машина все еще сражается. Так много боев, а завтра лишь еще один. Вот почему это успокаивает меня.

— Дух «Марса Победоносного» силен, — согласился технопровидец. Они оба замолчали. Тишину в танке нарушал лишь отдаленный грохот обстрела и шипение механических легких Брасслока, то и другое звучало одновременно — пара разрывов на каждый вздох.

— Я все думаю, — сказал Кортейн, наконец, — думаю, кто же он был?

Он кивнул на первую табличку, там, где блестящая медь стерлась, ее края сверкали ярче, чем золото. Заклепки покрылись патиной. — Кто был первый человек, стоявший здесь? Он тоже приходил посмотреть на свое имя на этой стене, как прихожу я, и тоже думал, кто придет после него?

— Я не знаю, — сказал Брасслок. — Люди забыли это, так же, как забыл даже этот металл, — он указал на табличку иссохшим пальцем. — Но Бог-Машина не забывает. Плоть слаба, но Омниссия — нет. Он знает все.

Кортейн устало улыбнулся.

— Возможно, вы спросите у него как-нибудь? Я хотел бы это знать.

Брасслок воспринял это богохульство добродушно.

— Увы, спросить об этом не в моих силах, почетный лейтенант Кортейн, ибо эти данные хранятся в архивах Марса. Но не сомневайтесь, что Омниссия помнит всех, кто служил Ему, так же, как Он будет помнить вас.

— Это не такое уж утешение, как вы, вероятно, думаете.

— Я сказал это не для утешения, почетный лейтенант.

Где-то в недрах «Марса Победоносного» какой-то механизм издал пульсирующее гудение, словно энергия поступала с перебоями — три такта, созвучных грохоту разрывов снаружи.

— Ага, видите? Машина согласна.

— «Марс Победоносный» выключен.

— Они видят сны, когда спят, почетный лейтенант, как и люди. Слушайте!

Рукотворный гром прекратился. Земля сильно вздрогнула, словно от боли. Талисманы, которые Брасслок и поколения технопровидцев до него прикрепляли к стене памяти, забренчали, на пол посыпались последние струйки пыли, и мир затих.

— Артподготовка завершена.

Нечеткие черты лица технопровидца показались из-под капюшона, слезящиеся глаза блестели.

— Я должен пробудить дух «Марса Победоносного»; другие машины роты также следует умилостивить, — сказал технопровидец. — Мне предстоит много работы, чтобы обеспечить оптимальное функционирование всех систем назавтра.

— Конечно.

Технопровидец слегка поклонился и ушел, исчезнув во мраке кормовой части танка.

Кортейн потянулся к медным пластинкам на стене и по привычке почтительно прикоснулся к самой старой. От этого медь стиралась атом за атомом — разрушение, порожденное почитанием. Кортейн надел фуражку, вынул респиратор из сумки на груди — необходимое зло. Почетный лейтенант не хотел закончить карьеру, выкашливая собственные легкие из-за калидарской пыли. Он пристегнул ненавистный респиратор на лицо и направился на командирскую площадку, оттуда поднялся в башню, а из башни — наружу, навстречу ледяной заре калидарской пустыни.

ГЛАВА 2

Калидар IV, Костовальские равнины

3267397. М41

Утро. Битва началась.

Силы имперского авангарда, полностью механизированные, мчались по равнине к осадным позициям орков. Вокруг «Леман Руссов», «Химер», «Гибельных Клинков», «Саламандр» и другой бронетехники бушевала потрясающей ярости буря, маскируя наступление, но создавая страшные помехи связи.

— По… ст… связ… тически… Буря усил…

В ушах лейтенанта Коларона Артема Ло Банника гудело от рева помех, создаваемых атмосферой Калидара. Указания, позволявшие 3-й роте 42-го Парагонского танкового полка сохранять боевой порядок, искажались до неузнаваемости. В таких условиях, даже когда «Леман Руссы» были расположены в таком плотном строю, их вокс-станции ближнего действия едва работали, а логическое устройство связи превратилось в бесполезный кусок меди и пластика, только зря занимавший место. Калидар не терпел ничьего голоса, кроме своего собственного.

— По… 317… де… строй. Катейл, ваш… рон… влево.

Вокс с треском выдал очередной поток неразборчивых звуков, которые, вероятно, были каким-то приказом.

— Повторите! Прошу повторить приказ!

Палец Банника щелкнул переключателем на трубке вокса. В ответ не было слышно ничего кроме хриплого визга помех.

«Проклятая буря усиливается».

Банник, склонившись над командным модулем в башне своего «Леман Русса» «Неукротимая Ярость», проверил положение танков своего эскадрона в соответствии с планом. Все приборы, кроме самых простых, страдали от воздействия бурной магнитосферы планеты, но пока, насколько это можно было сказать, эскадрон все еще поддерживал строй. Стеклоблоки, расположенные по периметру смотрового прибора, были исцарапаны проклятой пылью, потеряв прозрачность, и в них была видна лишь однообразная желтоватая муть, которая могла быть как землей, так и небом. Авгуры танка работали не лучше, на их экранах мелькали вспыхивающие призраки. К счастью, перископ был оборудован заслонкой, иначе они бы совсем ослепли. Но Банник не осмеливался открыть перископ сейчас: он уже узнал от ветеранов кампании, что запчасти могут не поступать месяцами. Потерять перископ было бы катастрофой.

«Неукротимая Ярость» дернулась, сильно качнувшись. Наводчик Патинелло поднял взгляд на Банника со своего места справа-снизу от командира, между ними нависал массивный затвор боевой пушки.

— 3-й эскадрон! Держать строй! — крикнул Банник в трубку вокса, пытаясь перекричать рев двигателя. — Я не хочу, чтобы меня отчитывали по воксу, как этого идиота Катейла! Держать строй!

Маленькие экраны авгуров показывали Баннику его экипаж: пять человек. Его механик-водитель Керлик, с мрачным лицом, напряженно моргая, ведущий танк по предательским пескам Калидара, так же вслепую, как и сам Банник; Патинелло и заряжающий Бривант, видимые с камеры авгура в носовой части танка; Эрлизен и Товен, стрелки в спонсонах, первый настолько стоически равнодушный, что казался окаменевшим, а второй все время бормотал молитвы, вытирая потевшие руки.

Банника злило, что его эскадрону не выпала почетная обязанность идти в атаку первым, во главе их эшелона: эта честь досталась Верланнику. Его «Леман Русс» — «Умышленное Разрушение» — был вооружен тремя тяжелыми болтерами в спонсонах и корпусе. Когда танк столкнется с противником, болтеры будут стрелять, пока не раскалятся докрасна, а остальные танки его эскадрона прикроют его фланги своими пушками. Вся слава, какую только можно пожелать. И он завидовал Верланнику, хотя вероятность выживания его танка и экипажа составляла менее пятнадцати процентов. На его месте должен был оказаться Банник. Он ничуть не меньше заслуживал почетного места на острие атаки.

Он встряхнул головой. Зависть отнюдь не была качеством, достойным представителя знатного клана Парагона.

Банник выдохнул, по его лицу стекал пот, в живом глазу щипало. Лицо чесалось от грязи и соли, и Банник утерся рукавом. Внешние экраны немного прояснились. Вид был нечетким и прерывался помехами, но, по крайней мере, Банник мог что-то разглядеть.

— Буря немного утихла, слава Императору, — машинально он прикоснулся к двум медальонам, которые носил под рубашкой — такие медальоны с аквилой и шестеренкой носили все представители промышленной аристократии Парагона.

На левом экране были видны необъятные пространства пустыни с клубящимися облаками пыли, поднятой танками впереди. Обзор на переднем и правом экранах был хуже из-за пыли, взбиваемой гусеницами впереди идущего «Леман Русса», одного из двух остальных танков эскадрона Банника. Третий танк, двигавшийся дальше, был почти невидим, его силуэт скрывала буря. Вся их рота поднималась на дюну, высокую, как гора, все десять танков, упорно цепляясь гусеницами за ее склоны, преодолевали путь к вершине.

Танки двигались строем, обозначенным в «Тактике Империалис» как «Топор Солона» — стандартный боевой порядок с широким ровным фронтом и выступающими флангами. Задачей 3-й роты 42-го Парагонского бронетанкового полка было прикрытие левого фланга. На правом фланге, в нескольких сотнях метров от них, двигалась 2-я рота, прикрывавшая тот фланг. Такой боевой порядок сильно ограничивал сектора обстрела, но это было не так важно — танки в этом строю образовывали движущуюся стену, мобильную крепость, защищавшую и поддерживавшую машины, находившиеся между двумя ротами.

Между «Леман Руссами» тяжело двигались машины 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков — четыре механических чудовища потрясающих размеров и мощи. Их имена сразу всплыли в памяти Банника: «Гибельный Клинок» «Артемен Ультрус», «Адский Молот» «Возрождение Остракана», «Теневой Меч» «Люкс Император» и «Гибельный Клинок» «Марс Победоносный». Это были воистину кулаки Императора.

Где-то за боевыми порядками танков двигались 30 взводов 63-го Парагонского механизированного полка и 14-го Савларского полка легкой пехоты, втиснутые в «Химеры», ожидавшие возможности войти в прорыв, который создадут танки. Они составляли группу «Бета».

Группа «Альфа» имела подобный же состав и наступала в нескольких километрах далее, обе группы должны были соединиться на слабейшем пункте позиций орков. Орки хорошо окопались, уже более двух месяцев ведя непрерывные бои на поверхности и под землей с защитниками шахт и войсками, направленными им на помощь. Это наступление должно было заставить орков снять осаду.

Эшелонированные боевые порядки «Леман Руссов» на флангах «Топора Солона» ударят первыми, сверхтяжелые танки — более медленные и тихоходные — атакуют укрепления орков между эшелонами «Леман Руссов» по фронту около километра шириной. Когда позиции орков будут прорваны танковыми группами, в прорыв войдут другие части Имперской Гвардии, а тяжелая артиллерия будет сковывать огнем фланги зеленокожих, не позволяя подойти их подкреплениям. Орки окажутся между танками и механизированной пехотой с тыла, защитниками шахт с фронта и градом артиллерийского огня с флангов — и будут уничтожены.

Банник страстно желал послужить Императору в битве; и если придется умереть — да будет так. Но здесь на Калидаре были тысячи возможностей умереть без всякой пользы, даже не попавшись на глаза врагу — зыбучие пески, радиация, перепады температур и никогда не исчезавшая опасность пневмокониоза, вызываемого острыми как бритва песчинками. Сейчас самой большой угрозой были зыбучие пески — если танк попадет в них, то уже не выберется. Ординаторы Муниторума объявили этот сектор фронта свободным от зыбучих песков, но это не значило ничего; Калидар был коварен, пески двигались быстро.

— Император, защищающий храбрых, — прошептал Банник, — только не дай мне умереть в какой-нибудь проклятой яме. Это все, о чем я прошу. Если я должен погибнуть, пусть моя смерть будет не напрасной.

Его встряхнуло, вырвав из задумчивости, рев мотора зазвучал по-другому, танк накренился вправо, откидываясь назад. Спину Банника больно прижало к приборам, расположенным вокруг его сиденья. «Неукротимая Ярость» накренилась под углом шестьдесят градусов, застыв на невероятно долгое мгновение, и Баннику пришлось вцепиться в сиденье, чтобы удержаться. Сквозь исцарапанный стеклоблок было заметно, что снаружи стало светлее — танк вздыбился, подняв носовую часть к небу.

— Мы опрокидываемся! — закричал Керлик. — Опрокидываемся!

— 3-й эскадрон, сохранять строй! — крикнул Банник в вокс.

Танк нырнул вперед и заскользил под уклон. Банник вцепился в поручни сиденья, ударившись шлемом о щиток смотровой щели. Двигатель взвыл, танк набирал скорость, скатываясь по склону дюны, рыская из стороны в сторону, словно змея на песке.

— Держаться вместе! — раздался сквозь шум помех и рев моторов голос ротного командира капитана Мэллианта. — Противник…ва. Время… — его голос прервался, заглушенный свирепым воем Калидара. — …ждать моего…

Вот оно. Бой, его — их — первый настоящий бой. Два года в варпе, три дня в пустыне после высадки с десантного корабля. И наконец, шанс проявить себя.

— Эскадрон, приготовиться перейти на боевую скорость, — приказал Банник. Его кровь стучала в ушах так громко, что заглушала рычание двигателя. — Патинелло?

— Да, сэр?

— Приготовиться открыть огонь главным калибром, — сказал Банник, — если, конечно, ты разглядишь что-нибудь в этом дерьме.

Подумав, он решил:

— Я открою люк. Надеть респираторы.

Он натянул на лицо зловонный респиратор — тяжелую резиновую маску, пропахшую смрадом его собственного дыхания и пота. Шланги от респиратора шли за сиденье к фильтровой системе — громоздкому аппарату, занимавшему изрядную часть и так тесного внутреннего пространства танка. Банник приказал остальным подтвердить, что они надели респираторы, взялся за рычаг над головой, дернул его и откинул люк.

Снаружи бушевала буря. Ветер Калидара, никогда не стихавший, свирепо хлестал по внешнему оборудованию «Неукротимой Ярости». Пыль колола лицо Банника вокруг респиратора и очков. Хотя «Неукротимая Ярость» была практически новым танком, выпущенным во время формирования полка, песок уже начал сдирать краску с брони. Банник слышал, что ни один человек, выйдя на улицу и не успев надеть очки, был ослеплен песком. Таких расстреливали. Комиссары не могли исключить, что эти люди умышленно приводили себя в состояние непригодности к службе.

Пока Керлик отчаянно пытался удержать «Неукротимую Ярость» на ровном курсе, Банник ухватился за поручни башни. Справа с трудом можно было разглядеть силуэт «Покорителя» капитана Мэллианта, защищенного боевым порядком роты. В некотором отдалении слева густая туча пыли указывала на положение 4-й и 5-й рот в строю «Топора Солона», другие сверхтяжелые танки в центре боевого порядка «Топора» — Атраксианский 18-й полк — двигались параллельно с ними. Сами танки Банник не мог разглядеть, как бы массивны они ни были. Он едва мог различить силуэты двух других танков собственного эскадрона, их громоздкие корпуса скрывались в облаках пыли, поднятой десятью парами гусениц. В ушах звенело, шум вокса отвлекал внимание, а ветер заглушал и вокс и грохот двигателей половины танкового полка.

Но был и еще какой-то шум, порожденный не Калидаром. Банник прислушался, но ничего не уловил и раздраженно сорвал наушники. Песок мгновенно набился в уши, но без заполненного помехами бормотания вокса Банник смог различить этот шум более четко — пение, то громче, то тише, словно прибой, бьющийся о берег, хотя последний океан на Калидаре высох тысячелетия назад.

Моргая, он всматривался в пелену песка, летевшего навстречу. Пение становилось громче. Дюна закрывала обзор на полкилометра вперед. Группа танков быстро поднималась к ее вершине. Банник вцепился в края люка, когда Керлик на большой скорости перескочил гребень дюны. Уже не один командир танка погиб от травм, полученных при движении по беспощадному ландшафту Калидара.

Ветер взвыл, на секунду заглушив пение, но вскоре оно раздалось снова, низкое и гортанное.

Песок с резким пронзительным звуком скреб по корпусу «Ярости», пелена пыли висела над головой, и внезапно видимость прояснилась достаточно, чтобы Банник разглядел расплывчатые очертания жестокого голубого солнца Калидара. Силуэты танков вокруг стали видны более четко. Банник всмотрелся вперед. Примерно в трех километрах, на соляном дне давно высохшего моря виднелась темная стена, неровная линия, хорошо заметная на фоне пустыни: тысячи и тысячи орков, поющих одним свирепым голосом.

— Святой Трон! — воскликнул Банник. — Они знают, что мы приближаемся. Они вышли из своих траншей.

Ряды орков перемежались силуэтами аляповатых боевых машин, возвышавшихся среди орды орков, словно металлические острова. Они были лишены единообразия, каждая машина так или иначе отличалась от других. По мере того, как имперская группировка приближалась к оркам, кричащие цвета их брони, снаряжения и одежды становились все ярче и ярче.

Они собрались огромными толпами неистовых воинов, и каждый сжимал в руках громоздкое нечеловеческое оружие. Казалось, среди них почти не было иерархии; тяжелое оружие было беспорядочно рассредоточено в их рядах, лязгающие шагоходы, размахивая клещами и пилами, с топотом ходили туда-сюда.

Зеленокожие взревели, увидев имперские танки. Мгновенно жерла орудий их боевых машин изрыгнули огонь, грохот и треск выстрелов раздались секундой позже.

— Мы под огнем! — закричал Банник, надеясь, что вокс-микрофон в респираторе не вышел из строя.

Воздух наполнился оглушительным свистом и ревом, за которыми последовали разрывы — снаряды, попадая в высохшее морское дно, поднимали огромные фонтаны земли в низкой гравитации Калидара. Один снаряд упал в центре боевого порядка роты, скрыв командирский танк Мэллианта в фонтане грязи. «Леман Русс» немного впереди него получил попадание вторым снарядом. Гусеница размоталась, танк развернулся и остановился неповрежденным бортом к врагу. Через несколько секунд его башня повернулась в сторону орков и открыла ответный огонь. Следовавшие за ними машины, обходя его, двигались дальше. Банник узнал в подбитом «Леман Руссе» танк Кеннерстона, старшего сержанта 1-го эскадрона. Он уже выпустил два снаряда в толпы орков. «Неплохо», подумал Банник.

Захлопнув люк, Банник спрятался в башню и снова надел наушники. За ним в танк посыпалась пыль. Белая поверхность внутреннего пространства танка, еще несколько дней назад почти безупречно чистая, была уже грязной и исцарапанной.

— Сэр, вы не будете управлять огнем? — спросил Патинелло, его голос был едва слышен в наушниках.

Банник сорвал с лица респиратор, жадно вдохнув — даже внутри танка воздух был чище.

— Огонь противника слишком силен!Буря утихла, я рискну открыть перископ, — сказал он в микрофон. — Хотя в любом случае ты не промахнешься.

— Мы столкнемся с противником через шесть минут, — голос Мэллианта в воксе был хорошо слышен в момент затишья бури. — Почтите мертвых своими подвигами. Приготовьтесь очистить этот мир от врагов Императора.

Патинелло взглянул на Банника, его глаза над краем респиратора смотрели с надеждой, за ним мелькнуло лицо Бриванта. Банник кивнул им. То, что он видел, не уменьшило его жажды боя. Именно ради этого он и здесь, ради этого он провел два года на барже, летевшей через весь сегментум — шанс на искупление. Волнение хлынуло по его венам, и «Неукротимая Ярость» рвалась вперед под ним. Шестидесятитонный монстр, способный изрыгнуть смерть на дальность более километра, и еще два подобных ему чудовища были под его командованием. Он чувствовал себя непобедимым, защищенным за броней танка, будто его укрывали крылья самого Императора.

Он дернул рычаг, откинув броневую заслонку, закрывавшую перископ танка, и приложился лицом к резиновому кольцу на окуляре. Поле зрения заполонили орды орков, увеличенных перископом — сплошная стена свирепых зеленых монстров с зубами как штыки. Они приходили в неистовство, разряжая оружие в воздух. Внезапно большая часть линии орков отхлынула назад, а потом рванулась вперед — средоточие силы и ненависти. Вожди орков, на голову выше, чем их подчиненные, бежали среди них, крича и раздавая затрещины меньшим зеленокожим, но не могли остановить их. Строй орков сломался. Как Банник слышал, орки были очень недисциплинированны.

Снова заговорил капитан Мэллиант:

— Импе… …жет путь. Поправить курс, цель — самый слабый участок линии орков. Противник в пределах дальности. Открыть огонь! Огонь! Огонь!

Приглушенные звуки выстрелов отдавались в корпусе «Неукротимой Ярости», командиры других «Леман Руссов» спешили первыми убить врага. Но не Банник. Он выбирал цель тщательно. Первым на его счету должно быть что-то большое, и он хотел уничтожить цель наверняка. Он изучал взглядом линию орков.

— Патинелло! — крикнул он. — Зарядить бронебойным подкалиберным!

— Сэр! Бронебойный подкалиберный! — доложил Патинелло.

«Леман Русс» был очень шумным: рев мотора, буря и грохот боя, словно сговорившись, заглушали приказы командира. Все разговоры велись криком по внутренней связи, и повторять приказы было необходимо. Бривант достал из боеукладки снаряд с зеленым наконечником и зарядил им пушку.

— Повернуть башню. Тридцать два градуса влево.

— Башню на тридцать два градуса влево, — повторил наводчик. За ним заряжающий уже достал второй снаряд, приготовившись втолкнуть его в казенник, как только первый снаряд будет выпущен. Сервомоторы взвыли, поворачивая башню.

— Поднять на пять градусов.

Банник заметил огромную боевую фуру, набитую орками. Несколько подобных машин с грохотом двигались за пехотой, мчавшейся навстречу имперским танкам, и уже начали опережать пехотинцев.

Ствол орудия в башне танка поднялся, лязгнув.

Патинелло взглянул в свой прицел.

— Вон тот большой орочий танк, лейтенант?

— Он самый. Огонь!

Патинелло откинулся на сиденье, нажав спусковой рычаг, а заряжающий повернулся в сторону. Танк содрогнулся от выстрела. «Неукротимая Ярость» ответила на огонь орочьих пушек. Шум в боевом отделении был оглушающий. Ствол откатился назад на треть метра, с достаточной силой, чтобы убить любого, кто бы там оказался. Затвор открылся, выбросив пустую гильзу и наполнив боевое отделение едким дымом. Бривант в толстых перчатках потянулся со своего места между сиденьями командира и наводчика, чтобы схватить стреляную гильзу и отбросить ее на пол танка.

Банник не отрывался от перископа.

Когда снаряд попал в цель, вдоль борта орочьего танка вспыхнуло яркое пламя, и сердце Банника наполнилось гордостью. Бронеплиты вражеской машины вздыбились, словно проломленные изнутри ударом великана. Куски орочьих тел завертелись в воздухе. Черные обломки посыпались на песок. И когда упали последние обломки, оказалось, что орочий танк стоит неподвижно, извергая в воздух клубы маслянистого черного дыма.

— Подтверждаю уничтожение цели. Отлично, наводчик Патинелло. Наш первый уничтоженный враг на сегодня.

Это был их первый уничтоженный враг вообще. Банник подавил желание заорать от радости, подобно диким ксеносам снаружи.

— Бронебойный, — приказал он.

Патинелло повторил приказ. Бривант поднес второй снаряд, подал его в казенник и закрыл затвор, а Патинелло и Банник наводили орудие на новую цель. «Неукротимая Ярость» снова издала свой смертоносный рев. Лязгающий шагоход орков разлетелся на куски, раскаленные обломки скосили орочью пехоту вокруг. Вдруг в воксе опять взвыли помехи, и все вокруг снова скрылось за пеленой возобновившейся песчаной бури. Линия орков исчезла, те немногие, что вырвались вперед, казались лишь призраками в буре.

— Проклятье! — выругался Банник. — Фугасный! Будем стрелять вслепую в самую толпу. Проредим их немного.

— Пригото…ению… — послышался голос Мэллианта. Конец его фразы был заглушен грохотом орудия «Неукротимой Ярости», выстрелившего в третий раз. Когда в ушах Банника перестало звенеть, по внешней вокс-связи слышались только помехи.

— Мы снова потеряли связь с капитаном! Буря усиливается! Видимость упала до тридцати метров, — сказал Банник. — Стрелки в спонсонах, отслеживать орков с противотанковым оружием. У нас не будет пехотной поддержки, пока наша пехота не выгрузится. Сохранять бдительность.

— Противник в двухстах метрах и приближается! — сообщил Керлик.

Четыре эшелона «Леман Руссов», составлявших два клина имперского наступления, врезались в авангард линии орков через несколько секунд. Ксеносы с ревом бежали на танки, пытаясь взобраться на броню. Многие были отброшены в сторону и, кувыркаясь, полетели в пыль, еще больше было затянуто под гусеницы.

— Стрелки в спонсонах, огонь! — крикнул Банник.

Адреналин хлынул в кровь, когда к грохоту танка добавился частый треск взрывавшихся многочисленных болтерных снарядов. Другие машины в строю последовали его примеру, тяжелые болтеры поливали огнем пустыню. Орки взрывались фонтанами крови и внутренностей. И все же они продолжали наступать.

Вдруг Керлик крикнул:

— Глядите! Там, слева, противник! Подбирается к нам!

Банник развернул перископ и, повертев рукоятки, добился, чтобы расплывчатое пятно превратилось в картину, которую он мог разглядеть; на фланге группа орков — около двух десятков — появилась из песчаной бури, а за ними следовали еще и еще… Они отбрасывали в сторону крышки люков и покрывала, вылезая прямо из песка. Многие из них сжимали в лапах грубо изготовленные ракеты на шестах и магнитные мины размером с башенный люк.

— Святой Трон! Засада! Истребители танков, истребители танков! Левый спонсон, сосредоточить огонь на ракетометчиках! Быстрее, быстрее! — крикнул Банник.

Ракеты взвились в воздух, оставляя за собой хвосты черного дыма. Раздался звенящий удар по корпусу. Банник вздрогнул, но взрыва не было. Другим танкам не так повезло. Три ракеты попали в «Озориан Превозмогает», второй танк эскадрона Банника, двигавшийся прямо впереди «Неукротимой Ярости». Боекомплект детонировал, и танк подскочил, перевернувшись в воздухе с невероятной легкостью. Банник ошеломленно смотрел, как танк начал падать — казалось, прямо на них — но «Неукротимая Ярость» со скрежетом трансмиссии резко рванулась в сторону. Разбитый танк рухнул на землю лишь в нескольких метрах от них. Банника от удара сбросило с сиденья, и он возблагодарил Императора за мастерство Керлика, пока «Неукротимая Ярость» объезжала изуродованный остов.

Вернувшись за перископ, Банник увидел, что орки бросились к ним, все больше и больше зеленокожих выскакивало из песчаной бури и бежало навстречу строю имперских танков.

— Сержант Гэллиент, сосредоточить огонь на левом фланге! Защитить фланг, не позволить им обойти!

— Сохра… строй… держа… — послышался в воксе голос Мэллианта. Лихорадочные приказы и шум помех смешивались с дикими воплями — экипажи зажаривались живьем в своих танках.

— Строй разрывается! — закричал Банник.

Никто не ожидал, что орки поведут себя так. Предполагалось, что они станут действовать недисциплинированно, беспорядочно. Но эта атака была хорошо скоординирована. То, что Банник принял за нетерпение диких ксеносов, было чем угодно, только не этим. Как бы ни было ограничено его видение поля боя, даже для Банника было очевидно, что это отнюдь не беспорядок.

Это была засада.

Болтеры в спонсонах бесполезно расстреливали боезапас над головами орков, подползавших вплотную. Подобравшись близко, зеленокожие ксеносы бросали магнитные мины. С громким лязгом мины прикрепились еще к двум танкам впереди «Неукротимой Ярости». Заряды взорвались; один танк уцелел, пройдя сквозь огненную вспышку и стреляя из всех орудий, но другому не повезло; еще один «Леман Русс» погиб.

— На корпусе! Один на корпусе! — закричал Керлик.

По броне «Неукротимой Ярости» затопали тяжелые сапоги. Банник отреагировал быстро, одной рукой откинув люк, другой натянув респиратор.

Он оказался в пасти яростной бури. Нос забило, и песок стал царапать горло и легкие еще до того, как маска респиратора прикрепилась на лицо. Орк, выше самого высокого человека, которого когда-либо видел Банник, и мускулистый как парагонский болотный бык, возвышался прямо над ним. В поднятых лапах ксенос сжимал металлический шест, такой тяжелый, что Банник никогда не смог бы поднять его. На шесте, как молот, была прикручена пузатая ракета, украшенная узором в шахматную клетку.

Банник схватился за турельный штурмболтер. Его руки вцепились в холодные металлические рукоятки, колючие от песка, и лейтенант развернул оружие. Мир сжался до точки прямо перед ним — орк и оружие, жизнь и смерть. Буря и бой вокруг исчезли из его восприятия, чувство времени замедлилось до почти остановки. Банник нажал спусковой крючок, отрешенно наблюдая, как болты вылетают из спаренных стволов штурмболтера, и в хвосте каждого болта включается крошечный ракетный двигатель. Один, два, три… Все мимо. Ракета орка неминуемо опускалась.

Четвертый болт поразил орка в ногу. Сенсоры привели в действие заряд мини-ракеты, вошедшей на определенную глубину в бородавчатую плоть орка, полностью оторвав конечность в фонтане крови и мяса. Орк рухнул лицом вниз, его ракета с лязгом упала, не причинив никакого вреда. Монстр взревел, свалившись с корпуса «Неукротимой Ярости», его рев быстро оборвался, когда орк попал под гусеницы.

Банник развернул штурмболтер, расстреливая орков где только возможно.

— Не допускать зеленокожих в центр боевого порядка! — приказал он.

— Сэр, что-то в прицеле! — испуганный голос Патинелло громко звучал в его наушниках. — Ради Императора, сэр! Вам лучше спуститься и самому взглянуть. Сэр!

Банник увидел их сквозь пелену песка: сверхтяжелые шагоходы орков. Четырнадцать метров высотой, ощетинившиеся стволами орудий, давившие орков, слишком медленно убиравшихся с их пути.

Как и все машины орков, они были топорны и уродливы, похожи на карикатуры чудовищно толстых орков, с раздутыми утробами, изготовленными из небрежно склепанных зазубренных бронеплит, и раскрашены в кричащие красно-желтые цвета или аляповатый камуфляж. Грубо сделанные, но смертоносные, и семь из них шли прямо на левый эшелон имперского наступления. Строй «Леман Руссов» приближался к ним почти вслепую.

— Строй… стоп! — послышался среди помех голос Мэллианта. — Строй…

Голос капитана прервался, когда гигантские шагоходы орков открыли огонь, тяжелые орудия в их могучих руках посылали снаряды в самый центр имперского боевого порядка.

— Мэллиант? Капитан Мэллиант? Прием! — закричал Банник. Бесполезно.

— Лейтенант Верланник? — попытался вызвать он заместителя командира. И тут никто не отвечал. Значит, командовать обескровленной ротой остался он.

Имперский боевой порядок начал разваливаться, эскадроны танков дали задний ход, отчаянно пытаясь избежать встречи с шагоходами. Танковые пушки изрыгали огнь и дым, башни вращались, отслеживая цели. Снаряды с яростным грохотом разрывались на толстой броне орочьих машин, но шагоходы не замедлили движение.

— Всем эскадронам! Это лейтенант Банник! Я вступаю в командование! Задний ход! Задний ход! Восстановить строй! Построиться в линию! Сосредоточить огонь… — он сверился с тактическим дисплеем, отметив шагоход с предположительно самыми тяжелыми орудиями… — по координатам девять-пять-ноль!

Услышав его голос, рота начала проявлять некое подобие порядка, сформировав оборонительный строй. В составе роты осталось не более шести танков. Банник прищурился. Вторая рота, казалось, делала то же самое, танки медленно двигались задним ходом, упорно отстреливаясь.

Банник приказал по микрофону внутренней связи:

— Патинелло, целиться…

Он не успел закончить приказ. Трехствольная пушка ярко-желтого шагохода полыхнула огнем. Спустя секунду весь мир вокруг Банника стал белым, содрогаясь от шума.

Банник почувствовал, как падает, а потом уже не чувствовал ничего.

ВСТАВКА

«ОРКИ-ОРКИ-ОРКИ, и мы лучшие в галактике!

Но мы еще лучше, мы лучше, чем лучшие из лучших. Мы — Кровавые Топоры, горковее чем Горк, и морковее, чем кто угодно! Мы сильны и мы умны! Мы разорвем вас на куски, чик-чик! Круче, чем Гоффы, и хитрее, чем Смерточерепа! Мы сильны и смертоносны, но и хитры тоже…»

Трансляция сообщения от Архискарлорда «генерала» Гратцдакки Вар Мекдакки перед вторжением на Калидар.

ГЛАВА 3

Варп

9189267.М41 [формально]

Эмоции всех на корабле были наэлектризованы и полны предчувствий. Двухлетний полет к Калидару был почти завершен, и сны становились все хуже — Банник не спал нормально уже несколько дней. Рука лейтенанта Каллигена, опустившаяся на его плечо, стала неприятным сюрпризом.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — сказал Каллиген, вглядываясь во тьму церкви № 42, самой большой церкви Экклезиархии на борту транспортной баржи. Статуя Императора в доспехах, в три раза выше человеческого роста, смотрела на ряды скамей, окруженная меньшими скульптурами святых-покровителей Гвардии и Флота. Чем ближе подходило время выхода из варпа, тем больше прибавлялось в церкви народу с каждым днем, и сейчас хоры священников непрерывно проводили песнопения, моля Императора о безопасном переходе через варп.

— Тише ты! — прошептал Банник. Каноник баржи обходил ряды скамей, и его взор был почти так же суров, как у статуи Императора. — Может человек спокойно помолиться?

— Ты и так слишком много молишься, — Каллиген присел на скамью, у которой стоял на коленях Банник. Но, по крайней мере, он немного сбавил громкость и сотворил знамение аквилы, в парагонском стиле — через лоб. — А я помню времена, когда ты совсем не считал нужным молиться.

— Времена меняются. И люди тоже меняются.

— Возможно, — кивнул Каллиген. — Пошли со мной. Я кое-что тебе покажу.

— Оставь меня в покое.

— Тебе понравится, обещаю.

— Я не закончил молиться.

Лицо Каллигена на секунду потеряло свою вечную ухмылку.

— Да кончай уже — молитвы ничего не изменят, Коларон.

— Я так не считаю.

Каллиген почесал голову.

— Что сделано, то сделано. «Герои Империума! Время для слов прошло! Пора жить ради битв!» — Каллиген изобразил сильный акцент их полкового командира, полковника Шоланы, не парагонца, как и большинство старших офицеров в новом полку.

— Да что ты знаешь об этом, — сказал Банник.

— Я знаю, что ты был идиотом, если завербовался в Гвардию. Ты мог бы остаться дома, толстеть и богатеть, а не бегать туда-сюда по этому склепу, пока снаружи до нас пытается добраться Император знает что, — Каллиген содрогнулся. — Это здорово пугает меня. Сейчас, насколько я знаю, ты свободен, — Каллиген встал и поклонился Повелителю Человечества. — Мне нужно отнести кое-какие приказы на транспортную палубу. И поверь мне, ты захочешь увидеть то, что есть там, куда я иду. Надо только немного пройтись.

— Время до начала ритуала перехода в реальное пространство — шесть тысяч циклов, — объявил голос из динамиков, раздаваясь по всей транспортной барже, на механически правильном высоком готике с флотским акцентом, пересыпанным незнакомыми словами. — Всему личному составу готовиться к переходу. Для экипажа баржи по приказу капитана Альмазена свободное время сокращается с тридцати до десяти минут в день. Задействованы протоколы ускоренной подготовки к переходу «Альфа-10». Только глупец пренебрегает своим долгом, ибо Император знает все.

Объявление закончилось металлическим шипением.

— Это что, пять дней? — шепотом спросил Каллиген, его лицо казалось налитым кровью из-за красного освещения коридора.

— Ты безнадежен! Два дня и четыре с половиной часа плюс-минус несколько минут.

— Да ладно! Честно говоря, Кол, я не слышал, чтобы этой системой «тысяч циклов» пользовался кто-то еще кроме басдаковых бюрократов. Это и еще Ночь Зеро… ох, — он поморщился, разглядев, куда чуть не наступил ногой. Банник не отреагировал.

— Во имя любви всех святых… Мой клан, твоя приемная семья, использует эту систему на наших мануфакторумах, — сказал Банник. — Это радует «басдаковых бюрократов». И если бы ты тратил больше времени на изучение дела своей семьи, и меньше — на выпивку и девок, она не казалась бы тебе такой непонятной.

Каллиген, подойдя к двери в переборке, взялся за колесо в центре и повернулся к другу:

— Да зачем? Все равно я всегда собирался пойти в армию, — он повернул колесо-замок одной рукой. — Для меня было подготовлено отличное непыльное место в наших СПО. Войны на Парагоне не было уже тысячу лет, и служба должна была стать просто курортом, но мне здорово «повезло» — лишь через две недели после моего поступления на службу начался набор нового полка Гвардии. После вас, «сэр», — Каллиген насмешливо поклонился.

— Брось, Лазло, нам бы влетело, если бы это увидели. Ты такой же лейтенант.

— Ну да, но в тебе больше командирского духа. А я только тоскую обо всех вечеринках, на которые теперь не попаду. Едва ли я прирожденный командир, а?

Он поднес к глазам клочок бумаги, сжатый в руке.

— Ради задниц всех Верховных Лордов Терры, где тут док № 29-омикрон-III-94А? Они должны были дать мне карту с ауспиком. Тут так темно, что я едва могу разглядеть хоть что-то. Ни один светильник не работает. Как обычно…

— Тебе должны были дать код для лифта, но не дали. И зачем я согласился пойти с тобой? Лучше было бы немного поспать.

— Мы оба знаем, почему ты не стал спать, — проворчал Каллиген, без особой надежды разглядывая карту. — Кошмары. Это потому, что мы скоро выйдем из варпа, и сейчас они хуже всего.

Банник выхватил у него карту.

— Дай сюда. Так, транспортные палубы вот, — он прочертил пальцем по лабиринту коридоров. — Но вот эту секцию мы должны обойти, — он указал на коридор до следующей переборки. — Она закрыта и не используется.

Каллиген закатил глаза.

— Ты собираешься вернуться? Готов поклясться, в отсеках на этом корабле больше дыр, чем в самом Императоре.

Банник пристально посмотрел на друга.

— Когда-нибудь тебя расстреляют, ты это знаешь?

Путь к отсеку № 29-омикрон-III-94А оказался долгим и запутанным. Несколько раз им приходилось возвращаться и идти в обход, когда на пути оказывались наглухо заваренные двери в переборках — еще какие-то отсеки корабля тысячелетней древности были неиспользуемы и необитаемы. Банник и Каллиген шли километрами коридоров у самой обшивки корпуса, лишь изредка выходя на огромные открытые пространства в недрах баржи. Однажды они прошли по мостику, расположенному на стометровой высоте над учебным полигоном — тысячей квадратных метров металлической палубы, где они большую часть этих двух лет проходили боевую подготовку на макетах поля боя. И снова коридоры, дальше и дальше, мимо тускло освещенных кубриков с рядами коек, уходящими в темноту. Гудение корабельных двигателей то становилось настолько громким, что разговаривать было невозможно, то потом утихало. Они прошли по галерее, где сотни людей из экипажа корабля трудились над какой-то таинственной машиной огромных размеров и непонятного назначения, ее утробный рев сопровождался щелканьем бичей и заунывной рабочей песней матросов.

После трех часов пути они оказались в закрытых галереях, идущих вдоль транспортной палубы баржи. Сотни танков «Леман Русс», БМП «Химера», разведывательных бронемашин «Саламандра», самоходных орудий, машин обеспечения и другой техники более редких типов стояли на транспортных платформах, словно модели в магазине игрушек бога, их ряды скрывались во мраке. За исключением нескольких сервиторов, патрулировавших палубу, здесь не было никого. Служащие Муниторума и Адептус Механикус должны будут закрыть палубу, как только будет объявлено о двенадцатицикловой готовности к переходу, и, судя по их деятельности, они уже к этому готовились.

Вдруг раздался жуткий вой, и волосы на затылке Банника встали дыбом. Весь корабль содрогнулся.

— Что за…?

Каллиген положил руку на плечо Банника.

— Не волнуйся. Так всегда бывает, когда готовятся к переходу, — сказал он, понизив голос, с видом заговорщика. — При входе в имматериум или выходе из него поля Геллера испытывают наибольшую нагрузку, — Каллиген рассмеялся, видя испуг своего друга. — Да не бойся. Это напряжение и заставляет корпус издавать странные звуки, особенно у старого корыта вроде этого.

— Откуда ты знаешь? — Банник нервно глотнул.

Четверо сервиторов с лязгом направились в их сторону. Им пришлось отойти с дороги, чтобы не быть раздавленными. Когда сервиторы прошли мимо, двое лейтенантов продолжили свой путь.

— Я все-таки уделял внимание делам моего клана. Мои кузены говорили мне.

— Сколько у тебя их? — кузены Каллигена, похоже, были неистощимым источником информации.

— Пара десятков. Если бы их было меньше, я не оказался бы тут с тобой, не так ли? Четверо из них владельцы торговых кораблей, ты знаешь. И только я не хотел лететь в космос, и все-таки оказался здесь.

— Хватит ныть, это недостойно людей нашего происхождения. Мы здесь, и… Это же…? — Банник пораженно остановился.

— Ну, смотри-ка, — сказал Каллиген с притворным изумлением. — Видишь, я говорил, тут есть что тебе показать.

На платформах перед ними стояли гигантские машины 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков. Их было четыре, только четыре танка на всю роту! Банник не мог представить, как выглядел бы целый полк таких машин, и не знал, существовали ли такие полки вообще. Кроме командного «Левиафана» эти сверхтяжелые танки были единственными машинами такого размера и мощи на всей барже — они были редки.

Банник смотрел на танки с благоговейным восхищением. Два универсальных «Гибельных Клинка», «Адский Молот», оснащенный для ближнего боя, и «Теневой Меч», вооруженный пушкой «Вулкан» — убийца титанов.

— Ну, теперь ты рад, что пришел? — спросил Каллиген. — Не жалеешь, что составил мне компанию?

— Представь себе, каково служить на таком, Лазло… представь, каково командовать таким!

Каллиген покачал головой.

— Я бы предпочел служить вот на этом, — он указал дальше, за платформы с танками. Там в отдалении была видна нижняя часть борта «Левиафана», в изобилии оснащенная украшениями, с тремя огромными орудийными башнями вдоль борта — настоящий собор на гусеницах.

— На «Левиафане»? Нет, Лазло, их почти никогда не пускают в бой — слишком ценны. Эти сверхтяжелые танки — вот кто выносит всю тяжесть боев.

— Именно это я и имел в виду, — сказал Каллиген. — Эй, прекрати. Еще чуть-чуть, и у тебя слюни потекут. Я…

Каллигена прервали. Сервитор с разъемом на месте левой руки возник из мрака, заставив их обоих вздрогнуть, и тяжело затопал к ним по палубе. Его лысую голову украшала потускневшая татуировка штрафника. Кто бы ни был его органическим компонентом, при жизни это был настоящий гигант. Резкий машинный голос раздался из динамика в шее, губы оставались неподвижными; половина лица сервитора была занята имплантированным прицельным устройством, оставшийся человеческий глаз бессмысленно уставился в воздух над головами лейтенантов.

— Сообщите о цели вашего прибытия. Это запретная зона. Во время перелета в варпе доступ на транспортные палубы без специального разрешения запрещен.

— Я… у нас есть разрешение. Я доставляю капсулу с данными по приказу генерала Бена Ло Феркеригена, — сказал Каллиген.

Луч зеленого света вырвался из лицевого импланта киборга, нацелившись на капсулу в руке Каллигена.

— Код доступа подтвержден, — сервитор резко повернулся. — Следуйте за мной.

— Оставайся здесь. Мне нужно идти туда, — Каллиген указал на дверь между опорами платформ. — Передам это какому-нибудь техножрецу. Ты меня слышишь?

— Что? Да, да, извини.

Каллиген проследил за взглядом Банника, прикованным к массивному корпусу «Гибельного Клинка».

— О, да ты влюбился без памяти. Гордишься службой Императору, а?

Каллиген фыркнул, когда Банник не обратил внимания на его сарказм, и последовал за сервитором к двери, оставив Банника в одиночестве. Где-то далеко раздавался лязг металла в одной из мастерских баржи, кроме этого на транспортной палубе было тихо, если не считать вездесущего гудения двигателей корабля. За время долгого перелета Банник так привык к их постоянному гулу, что стал считать его неотъемлемой частью своей жизни.

Он подошел к «Гибельному Клинку». Его полк отрабатывал боевую подготовку на «Леман Руссах», готовясь к тому дню, когда они должны будут поддержать таких гигантов в бою, но сами сверхтяжелые танки были слишком ценны, чтобы подвергать их риску износа на учениях. Банник не мог представить, что могло бы причинить вред такой машине; танк был еще более впечатляющим, чем лейтенант представлял себе.

Крепления удерживали огромную машину на месте, гусеницы были на высоте нескольких сантиметров над платформой, сотни тонн пластали висели в воздухе, оплетенные толстыми кабелями. Пергаментные свитки гроздьями висели на корпусе, прикрепленные печатями из ярко-красного воска, на них были молитвы о безопасном перелете, написанные на высоком готике и двоичном коде — доказательство веры техноадептов, готовивших этих металлических чудовищ к войне.

Банник присел и вытянул голову, рассматривая корпус под спонсонами с кормы. Танк был крупнее, чем большинство жилых кают. Банник протянул руку. Корпус был липкий от краски, ломаные полосы красного и серо-голубого камуфляжа, который должен был маскировать танк в бурях Калидара, были нанесены совсем недавно. Имя машины «Марс Победоносный» было выгравировано на пластальной табличке на борту в носовой части.

Банник медленно выдохнул. Это была воистину машина героев! Он мог лишь мечтать о командовании таким танком. Эта честь была для тех танковых командиров, которые неоднократно проявили себя в бою. Лишь немногим предоставлялась возможность стать почетными лейтенантами и командовать сверхтяжелым танком. Командовать «Гибельным Клинком», одним из молотов Императора, с экипажем из девяти человек… Он покачал головой. Он недостоин этого, и никогда не будет достоин. Он сам виноват…

Возможно, это было лишь его воображение, но танк, казалось, слегка загудел, словно рыча во сне. Банник убрал руку.

— Эй!

Он поспешно вскочил на ноги.

— Ты что там ползаешь? Уже поклоняешься танку, как один из этих техноадептов? А я думал, что даже тебе на сегодня хватит молитв.

Каллиген подошел и хлопнул его по плечу.

— Пошли отсюда. Ты уже насладился своей экскурсией. Что бы ни было в тех приказах, там явно ничего хорошего. Тот технопровидец был не очень-то доволен. Я не собираюсь болтаться тут, если он решит ответить тем же. Последнее, чего я хочу — бегать туда-сюда по всей барже целый день. Пошли. Мне надо выпить… Нет, не выпить, а напиться. А идти обратно еще долго…

ВСТАВКА

Калидар — неприятное место. Это такая пустыня, что в 400 кубических километрах атмосферы не хватит влаги, чтобы приготовить кружку каффеина. Звезда — сущий кошмар, она испускает солнечные вспышки такой силы, что магнитосфера планеты постоянно бушует. Вокс-связь из-за этого почти невозможна. Спутники связи просто сгорают на орбите, и никакой сигнал кроме крика не проходит. Воксы ближнего действия ненадежны, дальнего — едва работают, а передача больших масс данных невозможна за пределами прямой видимости. На самом деле солнечная радиация быстро убила бы вас всех, если бы не пыль в воздухе, поэтому, господа, перейдем к следующему набору радостных фактов: погода. Температура за пару часов может скакнуть от мороза, на котором трескается металл, до восьмидесяти градусов жары. Ветра дуют постоянно, и их сила и сдвиг настолько опасны, что можете сразу забыть о поддержке с воздуха.

Да, подождите-подождите, ребята! Все еще хуже — пыль хоть и не позволяет солнцу наполнить ваши кости раковыми опухолями, но проникает повсюду, и остра, как толченое стекло. Выйдете наружу без очков — и ослепнете. Выйдете без респиратора — и можете попрощаться с белым светом, потому что еще до конца недели выхаркаете клочья собственных легких. Это называется пневмокониоз, и если вы не желаете ознакомиться с ним лично, то будете проверять и перепроверять респираторы каждые четыре часа, пока вас не начнет тошнить от одного их вида. Это ваше самое главное снаряжение, не лазган, не шлем, а именно респиратор! Все просто — заботьтесь о нем или подохните.

Старший сержант-инструктор Васко Ванхул, 492-й Кадианский ударный полк, приписан к 63-му Парагонскому полку механизированной пехоты.

ГЛАВА 4

Калидар IV, Костовальские равнины

3267397. М41

— Потушить пожар! — приказал Кортейн, вытирая пот с лица; глаза щипало от дыма, проникавшего снизу. — И выключить эту чертову сирену! Эппералиант, доложить обстановку!

Младший лейтенант Эппералиант, связист, пробежал глазами по показаниям приборов на своем посту. Техноадепт Форкосиген внизу устранял повреждения.

— Мы все еще в строю. Двигатель работает, все оружие исправно. Повреждения минимальны.

— Хорошо, — сказал Кортейн и переключил частоту, перейдя на закрытый канал роты. — Почетный лейтенант Мартекен, сосредоточить огонь на ведущем шагоходе.

— Принято, — это был Колкен, связист «Артемен Ультрус», голос звучал прерывисто, перебиваясь треском помех. — Мы следуем за вами.

— Чертовски правильно, — проворчал Кортейн себе под нос. — Я в этом деле куда дольше, чем Мартекен.

И громче сказал по внешней вокс-связи:

— Передаю данные целеуказания.

Основное орудие «Марса Победоносного» извергло реактивный снаряд по сверхтяжелому шагоходу орков. Снаряд взорвался шаром раскаленного докрасна металла и волнами огня, встряхнув орочью машину, размахнувшуюся громадным цепным оружием на пару «Леман Руссов». В шагоход попал и второй снаряд — с «Артемен Ультрус», второго «Гибельного Клинка» в роте. Скрежет разрывающегося металла был слышен даже сквозь броню «Гибельного Клинка» — огромная рука шагохода отвалилась от корпуса.

Взрыв ударил в броню «Марса Победоносного». Сигналы тревоги взвыли громче, на командную площадку стало просачиваться еще больше дыма.

— Я сказал отключить тревогу и потушить этот чертов пожар! Марселло, Мегген, помогите ему!

Третий заряжающий Марселло, самый молодой член экипажа, кивнул и встал со своего места, направляясь к узкому трапу, ведущему вниз. Первый заряжающий Мегген поспешил со своего поста у снарядного подъемника в башне.

Кортейн закашлялся и вытер слезящиеся глаза. Его люди работали слишком медленно, пожар горел уже более минуты. «Гибельный Клинок» вздрогнул, когда еще один удар сотряс его тяжело бронированный корпус. Заряжающие Марселло и Мегген теперь вместе с техноадептом-кандидатом Форкосигеном работали с огнетушителями, направляя шумные струи огнегасящего газа на огонь. Кортейн велел им действовать быстрее. Пока двое заряжающих тушили пожар, половина дополнительного вооружения танка бездействовала, и третий наводчик Ванд на своем посту позади Кортейна отчаянно пытался привести в действие обе спонсонных болтерных установки и переднюю болтерную башню без помощи своего заряжающего Марселло.

— Какие повреждения? — спросил Кортейн.

— Кормовые датчики авгуров левого борта, сэр. Их закоротило, — ответил Эппералиант. Он нажал кнопку, и сирена отключилась.

— Опять? Как обстановка снаружи?

— Эшелоны группировки «Альфа» глубоко вклинились в позиции орков, 18-й Атраксианский следует за ними, они сокрушают все на своем пути, — доложил Эппералиант, склонившись над аппаратурой связи, его лицо казалось болезненно-желтым в свете экранов. — Но группировка «Бета» застряла. Зеленокожие, должно быть, знали, где и когда мы нанесем удар — все их силы сосредоточены здесь, — он включил тактическую карту на панели приборов Кортейна. Мигающие огоньки на ней обозначили главные силы орков. — Орочьи истребители танков окопались прямо в пустыне в пятистах метрах или около того впереди их главной линии траншей. Мы въехали прямо в них. 3-й роте здорово досталось. Насколько могу сказать, она потеряла уже половину машин. 2-й пришлось немногим лучше. Я насчитал там более полудюжины сверхтяжелых шагоходов, и они просто рвут «Леман Руссы» на куски. 4-я и 5-я роты и 18-я Атраксианская рота сверхтяжелых танков держатся лучше, но только потому, что все шагоходы сосредоточились на нашем участке. Пехотная поддержка «Альфы» тоже держится и продвигается согласно плану, но если мы не исправим ситуацию здесь, зеленокожие раскатают весь наш фронт.

— А наша пехота?

— Половина пехотинцев уже сгорела в машинах. Поступил приказ главным силам 63-го Парагонского механизированного и 13-го Савларского легкопехотного — отступать. Артиллерийский обстрел продолжается по плану, но подозреваю, что они сейчас обстреливают пустой песок. Все орки здесь, — он постучал по экрану — стук был слышен даже сквозь шум внутри танка — и встревоженно посмотрел на командира, — семь тяжелых шагоходов. Откуда, ради Золотого Трона, они взялись?

— Их держали в резерве, очевидно же, — сказал Кортейн. — Эти трижды проклятые индюки из штаба просто не знают орков. Все это дело с самого начала пахло ловушкой.

Кортейн нажал кнопку вокса, включая связь с Аутленнером, механиком-водителем в носовой части нижней палубы, Ганликом на посту второго наводчика у пушки «Разрушитель», Радденом, первым наводчиком в башне; связь со всеми отсеками. Он говорил твердо, не теряя времени.

— Продолжать двигаться вперед. Ганлик, огонь на подавление по методу «сигма». Не позволять этой зеленой мрази приблизиться к моему танку, — он махнул рукой вокс-оператору. — Эппералиант, помоги Ванду, займись тяжелыми болтерами, пока заряжающие заняты.

Взглянув на данные на экране командного модуля, Кортейн сказал:

— Приказ от Ханника — роте прикрывать отступление пехоты. Покажем этим оркам на что способна рота лучших танков Императора.

— Сэр, — Эппералиант переключил главный канал вокс-связи со своих наушников на пульт командира. Тесный отсек залило шквалом вокс-сообщений — вопли, грохот выстрелов, хриплые голоса, выкрикивающие приказы, и все заглушал вездесущий рев атмосферы Калидара. Вокс-оператор развернул сиденье, чтобы выйти со своего места, споткнулся, когда танк получил очередное попадание, и присоединился к Ванду у системы управления огнем болтеров и лазерной пушки в спонсоне левого борта, цели были видны на экранах на посту наводчика, изображение транслировалось с авгуров — «глаз» оружия. Приглушенный грохот выстрела пушки «Разрушитель» в корпусе слился с дробным стуком болтеров — Ганлик, Эппералиант и третий наводчик Ванд принялись за работу, очищая пространство перед сверхтяжелым танком.

Теперь дело за главным калибром. Радден делал все возможное, но у него получалось куда лучше, если огнем его орудия управлял Кортейн.

— Радден, следовать моим целеуказаниям.

Пальцы Кортейна уверенно двигались над экранами командирского модуля, указав на уязвимое место однорукого шагохода, толстобрюхой механической пародии на орка, раскрашенного в камуфляж из ярко-синих пятен. Даже лишившись руки с оружием ближнего боя, шагоход угрожающе щетинился стволами орудий длиной с «Леман Русс». Информация о цели передавалась с помощью марсианских приборов на пульт Раддена и экипажу другого «Гибельного Клинка» роты.

— Вас понял, сэр, — ответил Радден по внутреннему воксу. Трассирующий огонь по боевой машине орков из спаренной с основным орудием автопушки дал пристрелку. — Дайте секунду и…

Главное орудие «Марса Победоносного» громыхнуло, и Радден восторженно ухнул, как обезьяна. Танк встряхнуло. Экраны приборов Кортейна залило белым светом, когда «Люкс Император», «Теневой Меч» роты, действовавший справа от них, выстрелил из своей пушки «Вулкан» по эскадрону сверхтяжелых шагоходов. Кортейн ожидал, что у орков после этого останется на один шагоход меньше. Два «Гибельных Клинка», слаженно действуя вместе, могли довольно быстро уничтожить сверхтяжелый шагоход; «Теневому Мечу» с его основным орудием — убийцей титанов помощь не требовалась. Было чертовски жаль, что его конденсаторы так медленно перезаряжались после выстрела.

— Попадание? Подтвердить, Радден, подтвердить!

Кортейн сквозь зубы выругал техноадепта Форкосигена; он говорил, что произвел необходимые возлияния, чтобы обеспечить нормальную работу противоослепляющих предохранителей, тогда как Кортейн подозревал, что техноадепту следовало стараться получше.

— Очевидно, он недостаточно хорошо молился, — проворчал почетный лейтенант.

Внизу раздавались лязг и грохот. Второй заряжающий Ралт изо всех сил трудился в одиночку, подтаскивая снаряды из боеукладки для передней пушки «Разрушитель».

— Я не вижу, сэр, подождите… подождите… Да, попадание! Подождите… Басдак! Нет, нет. Он не уничтожен.

На экранах снова появились нечеткие изображения. Тяжелый шагоход, пораженный выстрелом «Люкс Император», превратился в пылающий остов, из огромной пробоины в корпусе капала расплавленная сталь, но боевая машина, в которую целился «Марс Победоносный», все еще двигалась, медленно шатаясь; из пробоины в груди шагохода вырывался огонь, голова со скрежетом разворачивалась к имперским танкам. В орочью машину попал еще один снаряд — с «Артемен Ультрус», снеся секцию мостков.

— Он еще движется, — сказал Кортейн. — Продолжать огонь. Мы привлекли его внимание. Прикончить его! Быстрее, пока он не начал стрелять в ответ!

— Да, сэр!

Роторная пушка на левой руке гигантского металлического орка начала раскручиваться, набирая скорость, пока не стала казаться размытым пятном. Град снарядов обрушился на корпус «Гибельного Клинка», выводя из строя подсистемы, в том числе «глаза»-авгуры. Два из экранов Кортейна погасли. Главный калибр сверхтяжелого танка выстрелил снова. Поврежденные бронеплиты на груди орочьего шагохода смялись, он пошатнулся, огонь роторной пушки стал неприцельным. С пусковой установки на правом плече выстрелили ракеты, оставляя яркий огненный след. Они взорвались широким конусом вокруг «Гибельного Клинка», одна попала в землю прямо перед танком, залив пламенем экраны Кортейна.

— Радден! — сказал Кортейн. — Добить этот шагоход немедленно!

— Я попал в него! Попал! — оправдывался наводчик.

Еще два попадания сотрясли броню шагохода, сминая бронеплиты — оба с «Артемен Ультрус», из главного орудия и пушки «Разрушитель». И все же машина орков продолжала двигаться вперед.

Вдруг шагоход остановился. Огромная пушка на его плече над разбитой левой рукой начала поворачиваться.

— Слишком поздно, — сказал Кортейн. — Приготовиться к попаданию!

В неровных швах между бронеплитами шагохода сверкнула вспышка. Медленно, словно пьяный, огромный шагоход наклонился набок, зашатавшись на массивных бронированных ногах — и рухнул на песок. Внутренние взрывы разорвали его конструкцию, ломая каркас, и корпус шагохода вогнулся внутрь. Кортейн облегченно вздохнул, остальные девять человек экипажа издали хриплый крик радости.

— Уух! Это мой выстрел! Это я его добил! В этот раз выставил взрыватель на чуть большее время. Ха-ха! — рассмеялся Радден. — Прямо в потроха! Что, понравилось, толстый басдак?!

— Пожар потушен, сэр, — доложил Мегген.

— Вернуться на свои посты! — приказал Кортейн, — спонсонам и второму орудию усилить огонь по курсу.

Кортейн быстро оценил ситуацию. Остальные четыре шагохода были ближе к правому флангу. Пусть с ними разбирается «Теневой Меч». А теперь проблемой станет пехота.

— Радден, разрешаю атаковать неплановые цели, задача — расчищать пространство вокруг «Люкс Император». Пусть ему ничего не мешает.

— Вы джентльмен, сэр, — раздался ответ в воксе.

Кортейн бросил взгляд на ряд мониторов, обрамленных медью, дававших обзор поля боя на 360 градусов. Тактические экраны получали данные с других трех танков роты. Технология «Гибельного Клинка» была первоклассной, марсианские секретные знания далеко превосходили системы «Леман Руссов». Но данные, даже полученные логическими машинами 7-й роты, были, казалось, дополнительно зашифрованы самим Калидаром, полны мусорного кода и искажались на экранах помехами.

Широкая тактическая карта с трехмерной проекцией поля боя занимала центр командного поста. Силы группировки «Альфа», обозначенные красным цветом, глубоко вклинились в клубящуюся массу зеленого. На правом фланге сражения обстановка была не столь оптимистичной; наступление группы «Бета» было остановлено орочьей засадой и шагоходами. Красные «шевроны», обозначавшие «бронированный кулак» — подразделения механизированной пехоты — отступали, сохраняя порядок, и перегруппировывались под прикрытием роты сверхтяжелых танков, укрываясь от огня шагоходов.

Тактические дисплеи и данные с перископов, транслировавшиеся на командирскую площадку, давали Кортейну хороший обзор поля боя, высота«Гибельного Клинка» позволяла ему смотреть на сражавшихся орков и людей сверху вниз, словно на дерущихся детей. Другие могли счесть такое положение почти божественным, но не Кортейн. Почетный лейтенант считал гордыню воистину смертным грехом. Командовать сверхтяжелым танком значит командовать огромной мишенью, и ураган огня, молотивший по корпусу «Марса Победоносного» неопровержимо подтверждал это.

Согласно тактическим дисплеям сверхтяжелые танки добились большого успеха. Отряд орочьих шагоходов потерял три машины от огня пушки «Вулкан» танка «Люкс Император» и сосредоточенного огня двух «Гибельных Клинков» роты. «Адский Молот» ротного командира капитана Ханника «Возрождение Остракана» наносил тяжелый урон орочьей пехоте и меньшим машинам. Хотя наступление группы «Бета» было остановлено, теперь настала очередь орков отступать. Тяжелые шагоходы топали назад, подальше от 7-й роты, тем самым давая «Леман Руссам» 2-й и 3-й рот передышку — имперские танки сформировали оборонительную «стену» и отступали задним ходом, но сейчас остановились, чтобы лучше целиться.

На левом фланге линия орков заметно прогнулась под натиском атраксианских сверхтяжелых танков. Там за наступавшими имперскими танками в прорыв начали входить части парагонской пехоты при поддержке БМП, как и предполагалось по плану. Яркие следы испарившегося песка уносило ветром бури, сверкали лучи мультилазеров, стволы орудий раскалялись. Тонкие цепи легко вооруженных савларцев — специалистов по действиям в условиях применения отравляющих веществ — развертывались по флангам, охотясь за уцелевшими орками. Множество орочьих машин было уничтожено превосходящей имперской огневой мощью. Толпы орков бросались в атаку снова и снова, но их выкашивали еще до того, как они успевали подойти на дистанцию рукопашной схватки, в которой они, несомненно, одолели бы более слабых людей. И все же Кортейн еще не считал бой выигранным.

Его взгляд упал на экран левого носового авгура. Громадный силуэт возник и снова исчез в облаках клубящейся пыли, скрывшись за очертаниями оставшихся четырех сверхтяжелых шагоходов.

— Эппералиант! Сектор пять. Что там, во имя Святого Трона?

— Не вижу ничего… Подождите! Приближается новая машина противника, тип неизвестен… Почетный лейтенант, индикаторы угрозы зашкаливают.

Гигантский силуэт прошел мимо тяжелых шагоходов, с грохотом отталкивая их со своего пути, и появился из песчаной бури, выпятив брюхо. Как и меньшие орочьи шагоходы, это было толстобрюхое чудовище на громадных ногах, его массивные руки несли множество огромных орудий, толстые бронеплиты, украшенные грубо намалеванными глифами, защищали его лязгающие внутренние механизмы. Здесь сходство с другими шагоходами заканчивалось. Он был намного больше их, относясь как минимум к классу титанов — орочий гаргант, и с его размером могло сравниться только ощущение излучаемой им злобы. Два шара на ребристых проводящих стержнях высоко поднимались над его спиной, вспышки странной энергии мелькали над гротескной лицевой пластиной чудовища, отбрасывая молнии к шарам над его рогатой головой, и искрясь вокруг широким куполом. Его глаза ярко светились. Кортейн почувствовал неприятное ощущение в затылке, зубы заныли, в воздухе появился привкус алюминия.

— Трон Императора… — выдохнул он. Он знал это ощущение, но не чувствовал его уже давно — ощущение присутствия сильного псайкера. На борту орочьего титана был псайкер.

Почетный капитан Ханник, командир 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков и командующий всей группировкой «Бета», прокричал приказ по воксу, его мощная система связи перекрыла все остальные сообщения и на секунду даже заглушила непрерывный рев помех.

— Всем танкам, цель — тяжелый титан в секторе пять, — на экранах Кортейна силуэт гарганта подсветился белым, над ним замелькали строки тактической информации. — Уничтожить его!

Пасть чудовища медленно открылась, из громадных челюстей выдвинулась шипастая пушка. Орудийный и лазерный огонь бил по гарганту со всех направлений, по нему стреляли все уцелевшие «Леман Руссы» и сверхтяжелые танки 7-й роты.

Но все это даже не достигало раздутого корпуса орочьего титана. Взрывы грохотали повсюду вокруг гарганта, снаряды разрывались, лазерные лучи и плазменные выстрелы вспыхивали, не долетая до его брони, остановленные щитом из зеленоватых разрядов. Экраны «Марса Победоносного» снова залило белым светом, когда главное орудие «Люкс Император» выстрелило еще раз, выпустив одним выстрелом тераватты энергии. Экраны очистились, и Кортейн увидел, как выстрел «Люкс Император» растекся, как расплавленное стекло, по энергетическим полям, защищавшим орочий титан. Кортейн почувствовал, как кровь потекла из носа. Язык гарганта выдвинулся вперед, изрыгнув витую вспышку зеленой молнии. Поток энергии хлынул по дну мертвого моря, взрывая его, поднимая фонтаны земли, сметая с пути «Леман Руссы» и «Химеры», словно их здесь и не было, разрывая людей на куски, уносимые бесконечными ветрами Калидара. Сенсоры на борту «Гибельного Клинка» зашкалили. Взвыли сигналы тревоги, волна энергии прошла слева от танка, взрезая землю в опасной близости.

Взрыв встряхнул «Гибельный Клинок», освещение в танке погасло. Кортейн пошатнулся. Эппералианта сбросило с сиденья. Древние механизмы танка заскрежетали, корпус застонал от страшного давления. Контейнеры открылись и вещи посыпались на палубу, аккумулятор лазгана ударил связиста по голове.

Кортейн выпрямился. Половина экранов авгуров отключилась. Снова звучала пожарная тревога. Мигало аварийное освещение.

— Ведьмовский титан! Это чертов ведьмовский титан! — закричал Кортейн. За тридцать лет службы он лишь раз до этого видел машину подобного типа, нечестивую смесь технологии и магии, использовавшую дьявольские силы имматериума со смертоносным результатом.

Титан, переваливаясь, шел вперед, топча все на своем пути, более привычное вооружение — пушки, ракеты, энергетические орудия — покрывали его руки и плечи, сея страшное разрушение среди имперских сил. Танки взрывались, людей разрывало в клочья.

— Что? — закричал Марселло, его лицо побелело от ужаса. Он был еще совсем мальчишкой, заменившим их старого товарища, убитого эльдарами в Идранийской кампании.

— На борту этой штуки псайкер. Какая-то разновидность машины, усиливающей его варп-энергию, — объяснил Эппералиант. — Сэр, мы ничего не можем сделать с этим. У нас здесь нет поддержки Схоластика Псайкана.

В воксе раздался голос Ханника:

— Второму и третьему танкам перенаправить огонь на тяжелые шагоходы. Защитить «Люкс Император», пока он перезаряжается.

— Да, сэр, — ответил Кортейн. — Мартекен! Ты слышал? Мы не сможем пробить этот энергетический щит. Добьем группу поддержки титана. Сосредоточить огонь на левом тяжелом шагоходе!

— На красном? — спросил Мартекен.

— Да! — крикнул в ответ Кортейн. — Аутленнер, подводи нас ближе. Пусть Ганлик достанет его — и покончим с ним побыстрее.

Четыре тяжелые орудия — по два на каждом «Гибельном Клинке» — заговорили одно за другим, лучи лазерных выстрелов прочертили воздух. Тяжелый шагоход исчез за стеной пламени. И когда появился снова, то лишь медленно ковылял, весь охваченный небольшими пожарами, правая рука бесполезно повисла.

— Прикончить его! — закричал Кортейн.

«Артемен Ультрус» и «Марс Победоносный» повиновались. Снаряды били по вражеской машине. Произошло несколько внутренних взрывов, из швов в ее броне вырвался огонь. Сверхтяжелый шагоход резко остановился, извергая дым.

— «Люкс Император» — главное орудие заряжено, — раздался голос командовавшего танком почетного лейтенанта. Снова пушка «Вулкан» изрыгнула огонь. И снова ее выстрел был отражен щитами психоэнергии, окружавшими вражеский титан.

Гаргант ответил огнем. Зубы Кортейна заныли, когда новая волна энергии рванулась по пустыне, перепахивая песок и обжигая его до состояния стекла. Раздался грохот мощного взрыва, по броне «Марса Победоносного» застучали обломки.

Эппералиант перегнулся через аппаратуру связи.

— «Люкс Император»! «Люкс Император» подбит! — произнес он, кровь лилась по его лицу из раны на голове. На экранах командирского поста и поста связиста было видно, как горит огромный остов «Теневого Меча».

— Басдак! Нет! — закричал Радден.

— Император милостивый, мы не справимся с ним, — прошептал Кортейн, тихо, чтобы не пугать экипаж.

— Свяжитесь с почетным капитаном Ханником, немедленно! — приказал он.

— Сэр! — Эппералиант стер кровь с глаз, пытаясь остановить кровотечение с помощью фуражки и протирая от крови свою аппаратуру связи.

— Ханник, — послышался голос командира роты.

— Сэр! — закричал Кортейн. Его голос уже охрип от того, что приходилось перекрикивать шум танка, грохот боя и рев ветра Калидара. — Тут у орков проклятый ведьмовский титан. У нас нет поддержки Схоластика Псайкана, и флот никак не сможет поддержать нас с воздуха в этой буре. Если мы не отступим, это будет бойня. Снова, как в Илладионской кампании. Сейчас, когда «Люкс Император» погиб, мы не сможем уничтожить ведьмовский титан.

Голос Ханника сквозь треск помех звучал то громче, то тише.

— И снова ты указываешь мне что делать, Кортейн, но я согласен с тобой. Оперативная группа «Бета», отступать поэскадронно. 7-й Парагонской роте сверхтяжелых танков прикрывать отступление. Оперативная группа «Альфа», рекомендую вам поступить так же. Когда этот ведьмовский титан покончит с нами, то возьмется за вас. Спасибо Императору за эту бурю. Если она прятала орков, то теперь, ради Святого Трона, она спрячет нас. Отступать! Отступать! Приказ Эпсилон-42. Отходить к пункту сбора № 5. И, Кортейн?

— Сэр?

— Никаких глупостей. Мы не можем рисковать нашим самым ценным оружием. Конец связи.

Кортейн потянулся к кнопке на воксе, чтобы возразить, что он может остаться и прикрыть остальных гвардейцев, пока они отступают, но потом передумал. Ханник не изменит своего решения, машины, вверенные его командованию, всегда были главной заботой для него — а не люди, которых всегда было куда больше.

— Сколько наших назначено прикрывать отступление? — спросил Кортейн.

— Четырем взводам 13-го Савларского полка и пяти взводам 63-го Парагонского приказано выдвигаться вперед. Они несут тяжелые потери, сэр. Большая часть 42-го бронетанкового уничтожена, на всем фронте осталось только 17 исправных танков. Атраксианцы держатся хорошо, но гранд-капитан Ольгау подтвердил, что приказал отступать и на своем участке, — доложил Эппералиант.

Кортейн сжал челюсти, скрипнув зубами. Сняв наушники, он повернулся к своему экипажу.

— Мы будем отступать, но лицом к врагу. Двигаться задним ходом, я не хочу, чтобы мой танк показал корму врагу, когда он может отступить с честью, ведя бой! И насколько возможно, я хочу оказать поддержку огнем пехоте, которая будет прикрывать наше отступление.

Эппералиант посмотрел на командира.

— Но наши приказы, сэр… — произнес он.

— Наши приказы — не подвергаться риску. А броня у нас толще спереди, так? И, если правильно помню, наши пушки тоже направлены вперед.

— Да, сэр!

— Аутленнер! Полный назад!

Кортейн повернул на своем посту указатели курса и скорости в соответствии со своими приказами. Прозвенел сигнал колокола, предупреждая водителя, на случай, если он не расслышал приказ почетного лейтенанта.

— Наводчики, беглый огонь! Попытаемся выиграть для этих несчастных басдаков немного времени.

ВСТАВКА

«Во время войны стоит задуматься вот над чем: что более ценно? Человек, который послужит Императору своей смертью, или человек, который живет, но его жизнь не служит ничему? Нам предстоит вечность войны. И те, кто не готов пожертвовать жизнью добровольно, есть предатели всего человечества».

Афоризмы Магистра Войны Кетериона.

ГЛАВА 5

Калидар IV, Костовальские равнины

3267397. М41

Банник должен был погибнуть. Башня «Неукротимой Ярости» лежала на земле перевернутой, и Банник был под ней. Но турельный штурмболтер, упершийся в твердую землю дна высохшего моря, не позволил башне раздавить его. Это оружие уже второй раз спасало его жизнь. Банник сморщился от боли, пытаясь двинуться. Все тело болело, грудь была сильно ушиблена. Банник был уверен, что сломал ребро.

Он осторожно выбрался из-под башни и встал, его трясло. В танк было попадание. Должно быть, башню сорвало. Возможно, кто-то из его людей еще жив. Он, шатаясь, обошел вокруг башни полукругом, ища их.

Тучи дыма и пыли, вздымаемые ветром, застилали поле боя, и вдруг Банник увидел… Остов «Неукротимой Ярости» горел, раскалившись докрасна, ветер раздувал огонь еще сильнее. Горючее пылало оранжевыми клубами пламени, смешивавшимися с бурей. Густой дым шел из башенного погона, треск взрывавшихся болтерных снарядов сливался с грохотом боя. Банник безмолвно смотрел на обломки первого танка, которым он командовал. Никто не смог бы уцелеть после такого. Его люди были мертвы.

Он еще немного подождал, пока его состояние придет в норму, в ушах перестанет звенеть и можно будет сосредоточиться. Он не знал, что делать.

Он оглянулся. Позади была груда мертвых орков, почерневшие корпуса «Леман Руссов» и «Химер», охваченные огнем, песок вокруг них потемнел от масляных пятен. Дальше к тылу можно было разглядеть с трудом различимый силуэт танка Кеннерстона с пушкой, поднятой на максимальный угол возвышения, все еще стрелявшей фугасными снарядами по оркам.

Группа «Бета» была разбита, обескровлена засадой орков и прибытием их сверхтяжелых шагоходов. Похоже, что ее части смогли продвинуться лишь на несколько сотен метров дальше танка Банника, но теперь остатки оперативной группы отступали, снова приближаясь к нему. Люди и машины двигались мимо него. Сквозь пыльную бурю Банник мог разглядеть выгнувшуюся линию авангарда, танки и пехота которого держали фронт, пока главные силы Имперской Гвардии отступали.

Четыре «Леман Русса» стояли строем фронта, все они уже имели повреждения и стреляли из пушек, содрогаясь от отдачи всем корпусом. Позади них развернулся строй из шести «Химер», вращавших башнями, их мультилазеры сверкали вспышками выстрелов. Перед бронетехникой была развернута тройная линия пехотинцев из разных подразделений, их форма была так перепачкана пылью, что солдат невозможно было отличить друг от друга. Они повзводно стреляли в орду орков, то бежавшую к ним, то откатывавшуюся назад под их огнем, но каждая новая волна орков подходила немного ближе к имперской позиции. Далеко на левом фланге Банник видел неясно маячившие силуэты сверхтяжелых шагоходов, преследовавших кого-то, их орудия стреляли куда-то в бурю. С облегчением Банник разглядел пару горящих остовов шагоходов поблизости.

Шатаясь, Банник пошел вперед, и обнаружил, что он еще привязан к башне «Неукротимой Ярости» шлангом респиратора. Сам респиратор был разбит, и Банник понял, что дышит неочищенным воздухом пыльной бури уже Император знает сколько. Задержав дыхание, Банник вернулся к сорванной башне танка, и, немного покопавшись в песке, открыл корзину для вещей в кормовой части башни. Сморщившись от боли, он вытащил оттуда переносной респиратор и лазерный пистолет. Стянув с лица старую маску, Банник надел новый респиратор.

Он шел вперед, а мимо бежали люди, многие несли раненых товарищей, офицеры выкрикивали приказы, пытаясь не позволить отступлению перейти в бегство.

Из бури появилось лицо, искаженное паникой, обожженные руки вцепились в его форму.

— Вы идете не туда! Не туда! Оно приближается! — прокричал солдат и бросился бежать дальше.

Рыча моторами, мимо двигалась бронетехника. Башни, развернутые назад, изрыгали выстрелы, пытаясь прикрыть отступление. Земля задрожала, сквозь бурю и грохот боя послышался свист летящих снарядов и рев ракет «Мантикор». Для прикрытия отступления была затребована поддержка артиллерии.

К тому времени, когда Банник дошел до позиций пехоты и бронетехники, атака орков временно прекратилась, и зеленокожие снова исчезли в облаках пыли, поднятой бурей, их гигантские шагоходы ушли с ними. Гвардейцы стояли на позициях, тревожно оглядывая пустыню. Видимость снизилась до пары десятков метров. Банник, сгибаясь от ветра, шел по позиции, хватаясь за засыпанные пылью плечи и поворачивая к себе замотанные тканью головы в поисках знаков различия. Наконец он нашел гвардейца с лычками парагонского сержанта на рукаве — настоящая статуя из песка со стеклянными глазами.

— Где ваш старший офицер? — прокричал Банник. Вокс в респираторе забился песком, ветер выл слишком громко. Банник едва слышал даже собственный голос; здесь было еще хуже, чем внутри «Неукротимой Ярости».

Сержант кивнул на месиво разорванных кусков, засыпанных пылью.

— Все наши офицеры убиты, — сказал он. — Думаю, теперь старший вы, лейтенант.

— Как обстановка? — спросил Банник.

— Артобстрел отогнал зеленокожих, — сержант указал на кучу изуродованных трупов орков и людей, заметаемую песком. — Наши лазганы действуют плохо. Проклятая пыль отражает лучи, прежде чем они долетят до цели. Приходится стрелять с расстояния полсотни метров, а то и меньше, но, похоже, мы все-таки повыбили из них дух. Вот только если тот зеленоглазый басдак вернется, нам всем точно конец.

— Ты говоришь про шагоходы?

— Нет, — сержант покачал головой. — Они только прикрытие. У орков где-то здесь чертов титан. Против него у нас никаких шансов.

— Какие у вас приказы?

— Прикрывать отступление, отходить, когда придет приказ, — его глаза за желтыми стеклами очков выражали усталую покорность. Сержант явно не надеялся пережить этот день.

— Вокс-связь у вас есть?

Сержант покачал головой.

— Наши последний раз давно проходили?

Сержант устало пожал плечами.

— Минут пять назад.

Банник огляделся. Пара «Леман Руссов» — один тяжело поврежденный, без спонсона и со смятым левым бортом — с лязгом выехали из песчаной бури и прошли мимо, неповрежденный танк отстреливался, вслепую выпуская снаряды назад, в бурю. Банник ждал. Больше никто не появлялся, ни свои, ни противник.

Банник схватил сержанта и встряхнул, чтобы привлечь его внимание.

— Сержант! Я скажу вам, что надо делать. Вы и ваши солдаты садитесь на эти БМП — сколько войдет, — он указал на «Химеры» позади пехотинцев, все окрашенные в один камуфляж, но с эмблемами как парагонских, так савларских и атраксианских полков. — А эти танки прикроют ваше отступление. Через десять минут вы все должны покинуть позицию. Это приказ, понял?

Сержант кивнул, в его глазах появилась надежда. Банник подошел к первому из четырех танков, стоявших за позицией пехоты. Танки были из разных эскадронов, но все из 2-й роты. Сами танки были почти полностью боеспособны, но единственный лейтенант, командовавший танкистами, был убит, как и пятеро других членов экипажей.

Банник взобрался на борт первого танка. Танкисты мрачно посмотрели на него. Мертвый лейтенант по-прежнему сидел на своем месте в башне, в его груди зияла дыра, на лице застыло удивленное выражение. Банник указал на свои знаки различия и принял командование, никаких возражений не последовало.

Убрав мертвое тело лейтенанта 2-й роты с сиденья, Банник снял с него танковый респиратор и вокс-наушники, и надел их на себя. Он уселся на сиденье, пытаясь не замечать крови, пропитывающей его брюки. Ветер со свистом врывался в пробоину в башне — след попадания снаряда, убившего лейтенанта и превратившего командный модуль в обломки. Башенный люк был заклинен в открытом положении. Песок непрерывно сыпался в боевое отделение танка.

Встав, Банник жестом отдал приказ пехотному сержанту, и пехотинцы быстро заняли места в машинах, те, кому не хватило места, взобрались сверху на броню. Двигатели «Химер» взревели. Одна за другой БМП разворачивались и исчезали в буре, направляясь в тыл.

— Танкам эскадрона присвоить обозначения с Альфы по Дельту, — приказал Банник, используя стандартные полковые термины обозначения подразделений.

— Да, сэр, — отозвались экипажи танков один за другим.

— Задний ход, средняя скорость. Гамма и Дельта прикрывают левый и правый фланги соответственно. Все орудия зарядить фугасными. Открывать огонь по моему приказу, — распорядился Банник.

Танки начали отступать задним ходом, оставаясь лобовой броней к противнику. Из песчаной бури ничего не появлялось. Банник сжал зубы так, что стало больно.

Вдруг в пустыне сверкнула зеленая молния.

— Сэр! Сэр! Слева и с тыла! — закричал наводчик. Песчаная буря была хуже тумана, и Банник с трудом пытался что-то разглядеть. Снова сверкнула вспышка, потом еще одна.

В густом карамельного цвета воздухе появились два громадных силуэта, напоминавших гигантских орков — один, гораздо больше другого, испускал зеленые вспышки. Должно быть, это и был титан, о котором говорил сержант. Во имя Императора, он был чудовищных размеров! Сверхтяжелый шагоход рядом с ним выглядел как ребенок, цеплявшийся за юбку матери.

Когда зеленая молния с титана снова ударила в землю, Банник ощутил зуд в носу и привкус металла во рту. По коже поползли мурашки. Титана защищал зонтик искрящейся энергии, отражая выстрелы отчаявшихся гвардейцев. Никогда за время своей подготовки Банник не слышал о таком энергетическом поле; все подобные средства защиты, от силовых полей до пустотных щитов, рано или поздно должны были отключиться под огнем, но это, казалось, становилось лишь сильнее при каждом попадании.

Бой разгорелся снова, титан и шагоход обрушили шквал огня на группу отступавших танков и пехоты. Взрывы, приглушенные бурей, звучали как-то отдаленно и нереально, но урон был вполне реальным. Банник видел, как взорвалась «Химера». Три потрепанных взвода пехоты отчаянно сражались с толпами орков, стреляя, отступая и стреляя снова, изо всех сил пытаясь не позволить зеленокожим подойти на дистанцию рукопашного боя. Бой приближался к сводному эскадрону Банника — по диагонали со стороны арьергардного «Леман Русса», тяжелый шагоход и титан дали задний ход, пытаясь лучше навести свои орудия на людей.

Потом из бури появился третий силуэт. «Гибельный Клинок», один из парагонских сверхтяжелых танков, медленно двигался задним ходом. Сверкнули яркие вспышки, когда пушка «Разрушитель» и главное орудие выстрелили одновременно, выбив дождь обломков из меньшего орочьего шагохода. Титан выстрелил в ответ, поток искрящейся энергии хлынул с его шипастого «языка», сорвав спонсон с левого борта сверхтяжелого танка и испарив группу пехотинцев рядом с ним. Но «Гибельный Клинок» неустрашимо продолжал сражаться.

Весь корпус «Гибельного Клинка» встряхнуло от удара психолучевого оружия. С приборных щитков посыпались искры. Кортейн крепко вцепился в свое сиденье, чувствуя, как танк под ним содрогнулся. Он услышал, как Мегген наверху громко выругался, когда снаряды из боеукладки с грохотом полетели на палубу. Запах озона, дыма и халонового огнегасящего вещества наполнил танк, прежде чем вентиляторы успели очистить воздух.

— Мы потеряли левый спонсон! — доложил Эппералиант. — Основная система управления огнем повреждена.

— Пожар?

— Никак нет. Было возгорание в носовом отсеке. На этот раз система пожаротушения сработала как надо.

— Всему экипажу надеть респираторы, — приказал Кортейн. Система пожаротушения могла задушить экипаж с такой же легкостью, как и погасить пламя. Предполагалось, что они все носят респираторы; если броня танка будет пробита, им придется дышать смертоносной пылью планеты, но Кортейн позволял своим подчиненным надевать маски лишь по необходимости — респираторы были тяжелы, неудобны и воняли.

— Поддерживать темп огня!

— Да, сэр! — ответили Ганлик и Радден.

— Ванд? Ванд! — позвал Кортейн.

Он повернулся туда, где на командной площадке располагался пост третьего наводчика — слева от места командира. Ванд безжизненно обмяк над рукоятками управления, его лицо было изрезано осколками стекла. Весь его пост был разбит, экраны расколоты. Марселло сидел неподвижно, разинув рот, как рыба.

— Он… он мертв, сэр… — промямлил парень.

— Марселло! — рявкнул Кортейн.

Мальчишка застыл в шоке.

— Марселло! Соберись! Переключи дистанционное управление дополнительными системами на свой пост. Теперь ты наша противопехотная защита. Понял? Марселло!

Парень тупо кивнул и приступил к делу, его неуклюжие движения стали более уверенными.

Кортейн перевел взгляд на орочий титан и меньший шагоход на тактической карте, где пехота орков волна за волной накатывалась на позиции имперских войск, отступавших повзводно. Танки, медленно двигавшиеся задним ходом, прикрывали отступавших гвардейцев. По крайней мере отступление происходило в порядке, но Кортейн боялся, что это ненадолго.

— Они не выдержат еще одного такого попадания, — сказал Банник. — Мы должны что-то сделать.

Наводчик танка заговорил:

— Сэр, мы должны отступить. Мы никак не можем помочь им. Никак — лишь вопрос времени, когда они добьют «Гибельный Клинок». Лучше всего нам будет отвести танки назад и потом принять участие в контратаке.

— Наводчик, этот «Гибельный Клинок» стоит десяти «Леман Руссов». Мы будем сражаться. Эскадрон, стой! — приказал он в вокс. — По моему приказу, мы должны действовать быстро.

Три «Леман Русса» стали борт к борту с «Гибельным Клинком», тяжелые болтеры выкашивали кровавые просеки в рядах орочьей пехоты. Залп пушек всех четырех танков ударил по меньшему шагоходу, часть его корпуса отвалилась, рухнув на землю. Сердце Банника забилось сильнее.

— Сэр! — возразил наводчик. — Я должен заявить протест! Ни один выстрел не может пробить это энергетическое поле, вы же видите, оно…

— Слушай! — крикнул Банник. — Посмотри на второй шагоход, видишь, как близко он стоит к титану, — Банник указал, но наводчик уже сам смотрел в свой прицел.

— Да, сэр.

— Видишь, энергетическое поле не защищает его. Шагоход легко проходит сквозь него, но поле его не защищает. Мы будем стрелять по меньшему шагоходу. Если будем целиться ему в голову, есть шанс, что он упадет на титан. Это поможет нам выиграть время для отступления.

— Да, сэр, — неохотно признал наводчик.

— Все танки, стой! Мехводам занять места у курсовых лазпушек. По моему приказу, огонь из всего, что у нас есть, по меньшему шагоходу. Поняли?

Хор голосов в наушниках ответил:

— Да, сэр!

Башни повернулись, танки вышли на позицию и остановились один за другим. Их лазерные пушки, установленные в корпусах, пришли в движение, целясь в голову тяжелого шагохода, боевые пушки в башнях наводились на ту же цель, двигаясь с едва заметными рывками. Банник смотрел, как гигантские машины, казалось, исполняют медленный танец; наконец, они развернулись, полностью заслонив обзор имперских войск по фронту.

— У нас только один шанс, — сказал Банник. — Не стреляйте, пока я не отдам приказ. Держите врага в прицеле, — он поднял руку. — Ждите, ждите…

Он напряженно наблюдал, выжидая подходящего момента, прежде чем отдать приказ. Тяжелый шагоход должен быть достаточно близко к титану, чтобы упасть на него, в подходящем положении, но не настолько близко, чтобы его защищало энергетическое поле титана. Более того, шагоход должен оказаться в положении, в котором он сможет создать препятствие движению большей машины. Банник взмолился Императору, чтобы орочий титан не успел перезарядить свою жуткую пушку, прежде чем они успеют выстрелить. Тяжелый шагоход подошел еще ближе к «зеленоглазому», возможно, пытаясь укрыться за его энергетическим полем, возможно в поисках новой цели — так или иначе, он оказался близко к громадной металлической ноге титана…

— Огонь! — крикнул Банник.

«Леман Руссы» дали залп из всего своего оружия по тяжелому шагоходу. Два снаряда не попали в голову — один вообще прошел мимо, другой попал в плечо. Остальные пришлись точно в цель, лучи лазерных пушек, казалось, направляли их. Голова тяжелого шагохода разлетелась в страшном взрыве. Со скрежетом металла по металлу шагоход упал на ногу титана, прижав его броневую «юбку» к песку.

Взревели двигатели, «зеленоглазый» попытался двинуться, вся его конструкция содрогалась от усилий механизмов, но бесполезно. Шагоход прижал его крепко.

Банник позволил себе глубокий вздох облегчения.

— Отлично, ребята, а теперь убираемся отсюда. Всем развернуться и полный вперед! Отступать! Отступать!

Моторы танков взревели. «Леман Руссы» развернулись и начали уходить. Банник, высунувшись из башни, наблюдал, как «зеленоглазый» постепенно скрывается из виду, меньший шагоход навалился на него словно пьяный. Титан, не в силах сдвинуться с места, изрыгал зеленый огонь вслед отступающим имперцам. Банник не знал, сколько из солдат, собравшихся вокруг «Гибельного Клинка» успели отступить, но не сомневался, что некоторые все же успели.

Поток энергии, выплескивавшийся из титана, иссяк. Громадная рогатая голова повернулась со скрежетом несмазанных механизмов, круглые глаза светились нечестивым ведьмовским огнем. Их взгляд был прикован к Баннику, казалось, проникая в самую его душу. Огромная машина превратилась в силуэт, потом лишь в тень, но зеленые глаза продолжали смотреть на него, затем и они скрылись в неистовстве калидарской бури.

Банник сполз обратно на сиденье в башню. Он был грязен и измучен, в голове звенело. Прилив адреналина прекратился, оставив слабость и тошноту. Гибель его людей, о которых он и не вспомнил в напряжении боя, теперь ударила его как снаряд — Эрлизен, Керлик, Бривант, Товен, Патинелло — люди, с которыми он служил и проходил боевую подготовку два года. Он был рад, что не знал никого из них до службы, иначе было бы только хуже. Погибнуть так далеко от дома, и, скорее всего, их семьи так никогда и не узнают, что случилось с ними… Их смерть добавила новый груз к его чувству вины. Он нес за них ответственность, но не смог им помочь. Снова кровь на его руках…

Он выжил. Выжил и исполнил свой долг. Возможно, этим он искупил свою вину.

Но сейчас он слишком устал, чтобы думать об этом.

Кашлянув, он почувствовал влагу в респираторе. Потянувшись под маску, он почти инстинктивно задержал дыхание. Сунув пальцы под зловонную резину, он вытер рот, стирая слой пыли с кожи.

Он вынул руку. Кровь… кровь на пальцах.

На той части лица наводчика, что была видна под респиратором и фуражкой мелькнула жалость. Они оба знали, что это значит.

Пневмокониоз.

ВСТАВКА

— Лишь слепая судьба спасла меня.

— Судьба отнюдь не слепа, сын мой.

Астропат Валле и неизвестный солдат после отступления с Костовальских равнин.

ГЛАВА 6

Посадочные площадки Хелуот-Сити,

Шестая луна Парагона VI.

2259395. М41

Банник шел по длинной ковровой дорожке к десантному кораблю, плечом к плечу с другими офицерами своего полка, недавно сформированного Парагонского 42-го бронетанкового. Он пытался смотреть только вперед, как приказано, но не мог удержаться от того, чтобы скосить взгляд в сторону, пытаясь найти в толпе на зрительских трибунах своего клана лицо отца.

И конечно же, его отца здесь не было.

Банник разрушил тщательно создаваемые планы отца соединить кланы Банник и Туранниген. Он стоил клану потери 0,3 % в межклановой торговле — и стоил потери изрядной доли престижа своему отцу. Конечно, отец не придет. Потому что, по мнению отца, Старшего Аудитора клана Банник Коларона Артема Ло Банника здесь тоже не должно было быть. Он должен был заниматься политикой вместе с отцом, но не стал. После того, что произошло с Тупариллио, у его отца не было выбора кроме как согласиться на поступление Банника на службу в Гвардию. Его дядя устроил остальное. Но это все было между ними. Старик мог позволить своему старшему сыну отправиться на войну, но не обязан был делать вид, что ему это нравится, и просто публично отрекся от него.

Банник знал это, ожидал этого, но все-таки надеялся, что отец придет, молился об этом…

Даже сейчас он все еще надеялся встретиться глазами с суровым взглядом отца, надеялся на какое-то примирение прежде чем уйти навсегда. Клан стоял на трибунах у погрузочного терминала, высоко над головами представителей низших классов Парагона, тысячи которых собрались здесь проводить своих детей на войну.

Толпа была огромной, море лиц окружало готические уступы здания терминала. Сорок десантных кораблей ровными рядами заполняли эту часть посадочной площадки, отделенной от бесконечного камнебетонного поля, которое представлял собой главный космопорт Парагона, столь огромный из-за необходимости принимать множество кораблей, каждый день взлетавших с поверхности планеты и садившихся на нее, привозивших сырье с остальных планет системы и увозивших к звездам продукцию промышленности мира. Все полеты, не являвшиеся жизненно необходимыми, были приостановлены на неделю, пока грузились войска. Этот призыв дорого обходился Парагону.

Банник маршировал по толстой ковровой дорожке, расстеленной на камнебетоне специально для кадетов — будущих офицеров полка. Его новая форма была неудобной из-за своей непривычности, тесной и жесткой, тогда как его прежняя одежда всегда была мягкой и свободной, а голове было холодно из-за того, что она была выбрита до синеватой щетины. «Стрижка как у заключенного», подумал Банник. Он и другие кадеты полка шагали вместе — почти сотня будущих лейтенантов и других офицеров — отслушав службу в церкви космопорта и устроив попойку за счет Объединенного Совета Кланов и планетарного губернатора Гонданика Ло Материака. Они отправлялись на войну с комфортом, в отличие от нижних чинов, уже проходивших боевую подготовку в болотах за космопортом.

Голова кружилась от выпивки и предчувствий. Он второй раз в жизни поднимался на борт космического корабля, и на этот раз он не вернется домой. Краем глаза он посмотрел на Каллигена, словно в поисках ободрения, но его друг сегодня был необычно серьезен и смотрел только вперед.

Банник подумал, что отец мог бы прийти хотя бы потому, что больше они никогда не увидятся. Большинство людей, поступавших на службу в Гвардию, никогда не возвращались домой, погибая на далеких полях сражений в световых годах от родины, или, если выживали, получали в награду земельные владения на непокорных мирах, за которые еще приходилось сражаться. Те же, кому все-таки повезло вернуться, оказывались на родине столетия спустя — полеты по галактике были долгими, странные энергии имматериума сильно искажали время. То, что дядя Банника вернулся вместе с тремя полками ветеранов, к которым теперь добавились два новых полка, направленных на Калидар, было почти чудом, случившимся лишь потому, что их родина оказалась по пути из одной зоны военных действий в другую, и им были нужны пополнения. Кроме того, это хорошо для морального духа, как сказал ему дядя. Губернатор Парагона воспользовался этим, чтобы отвлечь внимание народа от придворных скандалов — по крайней мере, так говорили слухи.

Если Банник когда-нибудь вернется, это больше не будет его прежняя родина. Ветераны, маршировавшие вместе с новобранцами из лагерей в болотах, были из трех разных призывов, проводившихся за последнее столетие. Никто из них до того не возвращался домой, никто и не ожидал, что вернется, и теперь, проведя лишь три недели на своей родине, они снова покидали ее, на этот раз чтобы никогда уже не вернуться. Их лица были еще мрачнее, мир и люди, которых они знали, исчезли в потоке времени, искаженного варпом.

Банник осознавал это, по крайней мере, осознавал разумом, с того момента, как поставил свою подпись на вербовочном документе, но теперь мысль о том, что он никогда больше не увидит отца и мать, и остальных своих родственников, наполнила его паникой. На долю секунды ему захотелось убежать, сказать, что он передумал, вернуться к отцу и просить прощения, но было уже слишком поздно. Возможно, именно поэтому вдоль ковровой дорожки стояли флотские унтер-офицеры — здоровяки, чьи мощные мышцы были заметны даже под формой. Заряженные шоковые дубинки, которыми они были вооружены, выбили бы сомнения из чьей угодно головы — и не только фигурально выражаясь.

Он напрягся, когда группа кадетов прошла мимо трибун клана Банник. Лица людей на трибунах были исполнены достоинства, но лишены каких-либо эмоций, как и подобало представителям правящего класса. На трибунах было много пустых мест. Похоже, целой ветви клана Банник было приказано не являться на проводы. Он попытался разозлиться на отца за это. Хотя он много раз злился на отца и раньше, и обычно для этого немного требовалось, но сегодня это было труднее, чем обычно.

Он почувствовал стыд за свои сомнения. Это недостойно клана Банник; возможно, он разрушил свою жизнь здесь, но не должен так же обойтись с новой жизнью. Он будет держать голову высоко.

И все же ему хотелось, чтобы отец пришел.

Ковровая дорожка огибала громадные посадочные опоры десантного корабля, выводя кадетов в один ряд с колонной нижних чинов. Перед Банником простиралось его новое будущее. Огромный трап корабля опустился, будто челюсть гигантского хищника, готовясь поглотить его и изрыгнуть, словно живой боеприпас, на одну из войн Императора. Даже если им повезет совершить опасный перелет в варпе невредимыми, едва ли Баннику суждено прожить долго. Дядя повторял ему это снова и снова, но Банника было не переубедить, и дядя, махнув рукой, задействовал свое влияние, чтобы на Банника не распространялась клановая привилегия, освобождающая от службы. Если ему суждено погибнуть — да будет так, значит, он того заслуживает. Несомненно, Тупариллио согласился бы с этим.

Он шел к зияющим черным вратам в будущее, и каждый шаг уводил его еще дальше от родного мира, на который он никогда не ступит снова. Парагон. Банник поднял взгляд. Газовый гигант, который они называли Матер Максима, заполнял нижнюю половину неба. Еще одна привычная вещь, которой он никогда больше не увидит, как и люди, с которыми он никогда уже не поговорит, и дела, которых никогда не сделает. Катание на коньках по каналам Долгой Зимой, праздники с выездами на равнины во время Малого Лета, ночные пирушки с друзьями в городе… Этот список продолжался еще долго, пока Банник прощался со своим счастливым детством.

Да будет так. Он должен винить только себя. На войне он найдет искупление.

В толпе раздались приветственные возгласы и аплодисменты, когда к кораблям поползли по камнебетону огромные тягачи, каждый из которых тащил длинный трейлер на гусеницах, нагруженный новыми боевыми машинами, произведенными в индустриальной зоне Парагона — техникой для новых полков. Все было разукрашено бело-пурпурными лентами цветов Парагона. Когда доблестные дети Парагона улетят на войну, празднество, несомненно, станет более буйным и развязным. Двойной набор в Гвардию — редкость здесь, а уж возвращение гвардейцев домой было и вовсе чем-то почти неслыханным. Толпу переполняла гордость; Парагон, безусловно, считался одним из самых верных Императору миров, и за это они были благословлены. Перевозка двадцати тысяч человек на транспортные баржи на орбите продлится до конца недели. И все это время будет идти празднование.

Ряды солдат маршировали по трапу на десантный корабль, мягкая ковровая дорожка сменилась пласталью. Трап был огромным и вел в трюм корабля, где хватало места, чтобы разместить целую роту и высадить в пекле битвы.

— Рота, стой! — взревел старший сержант, великолепный в ярко-красной парагонской парадной форме. Эту форму не позволяли носить новобранцам, пока они не закончат основной курс боевой подготовки и не будут формально зачислены в Гвардию. — Кругом!

Сержант был одним из немногих вернувшихся ветеранов, происходивших с Парагона. Остальной сержантский состав в большинстве был из других частей с того же фронта, откуда вернулись парагонцы — солдаты обескровленных полков, соединенных с парагонскими, подходящие для обеспечения новобранцев опытными командными кадрами.

Банник и остальные повернулись и посмотрели на свой родной мир в последний раз. Толпа кричала, большой оркестр играл под аплодисменты. Трап начал подниматься. Он поднимался медленно, огромные шестерни во мраке над головой проворачивались с мучительной неспешностью, поднимая трап сантиметр за сантиметром.

Понемногу родной мир Банника скрывался из виду. Сначала посадочная площадка, потом толпа провожающих, потом трибуны кланов, где должен был бы стоять отец Банника, если бы обстоятельства сложились иначе.

Все исчезало, поглощаемое тьмой закрывавшейся двери. Скрылись башни терминала, заводские трубы индустриальной зоны поблизости от космопорта…

Последнее, что видел Банник — вершины гор далеко к югу от космопорта Хелуот-Сити и громаду Матер Максима, заполнявшую небо над ними.

Двери закрылись с глухим гулом. Банник оказался во тьме корабельного трюма.

Новобранцы потрясенно молчали. В воздухе ощущалось тяжкое чувство утраты. Это было словно преддверие ада, пространство между одной жизнью и другой.

— Направо! — приказал сержант. — У вас, юные джентльмены, есть четыре часа пятьдесят три минуты прежде чем погрузка этой партии будет завершена, и, боюсь, что отдыхать вам не придется. Приготовьтесь к месяцам бесконечных страданий, которые я буду иметь прискорбным долгом причинять вам, чтобы превратить вас, молодых хлыщей, в настоящих солдат и офицеров, достойных носить форму воинов Императора, — эта перспектива его явно радовала. — Вы еще возненавидите меня, юные джентльмены, но куда вы денетесь… Я превращу вас, жалких навозных тлей, в настоящих воинов, или вы подохнете в процессе, — он захохотал над собственной шуткой. — Эй, не надо таких печальных лиц. Вы же теперь в Имперской Гвардии!

ВСТАВКА

Вчера нам был нанесен тяжкий удар.

Наступление 42-го полка было отбито орками, проявившими необычайную хитрость. Противник ввел в бой несколько (восемь? в настоящее время число не подтверждено) тяжелых шагоходов и титан среднего класса, что привело к полному уничтожению трех рот полка. Еще большие потери были нанесены атраксианским ипарагонским полкам механизированной пехоты. Савларцы каким-то образом смогли отделаться более-менее небольшим уроном.

Потери:

Основные боевые танки (уничтоженные/подлежат восстановлению): 19

Основные боевые танки (легкие повреждения): 7

Основные боевые танки (тяжелые повреждения): 4

Основные боевые танки (исправны): 70

Другие машины, поврежденные или выведенные из строя (машины снабжения и т. д.): 37

Потери в личном составе: 149 (98 убитых, 38 раненых, 13 пропавших без вести)

Новые потери были понесены этим утром, когда полковая ремонтная команда подверглась нападению разведывательных сил орков. Два «Леман Русса», предположительно подлежащих восстановлению, оказались заминированы. Подрыв одного из них ремонтной командой привел к уничтожению полуроты легких боевых машин орков. Одна ремонтно-эвакуационная машина «Атлант» потеряна. Технопровидец Ранкун и четыре техноадепта Муниторума убиты.

То, что я потерял так много людей в первом бою — тяжкий позор для меня. То, что они не из моего народа, не имеет значения. Сегодня я пытался подать в отставку, но генерал Бен Ло Кисм Феркериген не принял ее. Я должен попытаться вернуть полку боеспособность с теми незначительными ресурсами, которые есть в нашем распоряжении.

Боюсь, что наши попытки подкрепить военные усилия здесь на Калидаре оказались недостаточны. Наше путешествие сюда заняло 12 месяцев, из-за этого высадка задержалась на три сезона, что позволило оркам закрепить свои успехи. Некоторые чины высшего командования призывают обратиться к кастеляну Эвению из ордена Черных Храмовников за предоставлением большей помощи, но я не слишком надеюсь на это. У Ангелов Смерти нет иного повелителя кроме Господа нашего Императора. Их здесь немного, и те силы, что у них есть, полностью задействованы в зачистке от орков дальней стороны Калидара вместе с 2-й боевой группой.

Боюсь, что ход войны принял неблагоприятный оборот. Каждый день я буду молиться за нашу победу.

Выдержка из личного дневника полковника Гептеры Ассиса Шоланы, командира 42-го Парагонского бронетанкового полка.

ГЛАВА 7

Калидар IV, госпиталь Адептус Министорум, улей Модулус

3283397. М41

— Так это он? — Кортейн посмотрел сквозь толстое плексигласовое окно в комнату, залитую ультрафиолетовым освещением, на молодого лейтенанта, лежавшего на носилках автохирурга. Клановая татуировка на правом плече раненого была такой же, как у Кортейна. Над ним работали металлические конечности, тянувшие трубки, присоединенные к бакам с какой-то жидкостью и заталкивавшие их в рот раненому, заставляя челюсти открываться болезненно широко. Кортейн подумал, что парню еще повезло оказаться сейчас без сознания. Несколько минут Кортейн наблюдал за работой автохирурга. Палаты, через которые он прошел, были переполнены мертвыми и умирающими людьми, медперсонал был перегружен работой. Зловоние обгорелой плоти и гноящихся ран до сих пор вцеплялось в его ноздри. Страшнее всего были крики и стоны — люди на краю смерти молили о последней милости Императора, но не находили милосердия.

В комнате для наблюдения, к счастью, было тихо. Здесь старших офицеров лечили от пневмокониоза путем промывания легких — процедуры слишком сложной и долгой, чтобы применять ее для излечения людей более низких званий. В углу стоял комиссар, наблюдавший за процедурой — его работой было следить за тем, чтобы старшие офицеры боевой группы получили должную медицинскую помощь. По выражению его молодого лица было ясно, что ему безразлична судьба Банника, и он практически не замечал присутствия Кортейна и Брасслока.

— Он выглядит не слишком впечатляюще, — наконец сказал Кортейн.

— Я не стал бы недооценивать его, — ответил Брасслок. — Это тот самый лейтенант, чьи действия помогли вам спастись после катастрофы на Костовальских равнинах.

Кортейн фыркнул.

— Эта катастрофа — не моя вина, технопровидец. Эти идиоты вообще ничего не соображают, когда дело касается орков. Они прочитали первый абзац о зеленокожих в «Тактике Империалис» и дальше этого не пошли, слепо уверовав в эту догму. Орки отнюдь не глупы. Кто бы ни писал об этом — они обманывали себя и тех, кто последует за ними. Если бы они читали «Тактику» дальше, то поняли бы.

— Тем не менее, независимо от того, чья здесь вина — это все же катастрофа, и лишь благодаря этому лейтенанту вы уцелели в ней, — «живой» голос Брасслока, казалось, застревал в горле, искусственные легкие щелкали, проталкивая воздух сквозь атрофировавшиеся голосовые связки.

— Да он еще мальчишка. Такому не место на борту моего танка.

— Вашего танка? Подбор экипажа для таких важных машин, как «Марс Победоносный» — объект особого интереса Адептус Механикус, почетный лейтенант, и этого мальчишку выбрали мы. Наши саванты-прогностикаторы предполагают, что он соответствует более чем на 79 %. Магосы Ротар и Хаммервельд ходатайствовали перед почетным капитаном Ханником, и он удовлетворил их просьбу, приняв волю Омниссии. Лейтенант Коларон Артем Ло Банник теперь ваш новый третий наводчик.

— Они продавили это решение по вашей просьбе, — сказал Кортейн.

— Я лишь скромный технопровидец. Но да, первое ходатайство подписал я.

Кортейн покачал головой.

— Лучше бы вы не вмешивались, Брасслок. Мне нужен опытный экипаж, одного салаги Марселло и так хватает, а этот… — он взглянул на папку в руке, — этот Банник, сколько раз он был в бою? Только один? Нельзя просто так попасть в экипаж сверхтяжелого танка. Для этого нужно специальное обучение, исключительная самоотверженность и талант. И что скажет его командир? Парень в звании лейтенанта. Стать третьим наводчиком в экипаже «Марса» для него фактически понижение в звании.

Брасслок засмеялся своим кашляющим смехом.

— Он останется в прежнем звании.

— Тогда он будет старше по званию, чем все остальные члены экипажа, кроме меня. Это совсем неподходящее положение для третьего наводчика.

— Тогда прикажите ему подчиняться вашим людям. Вы истощаете свое терпение в споре со мной, Кортейн, а я всего лишь вестник. Сам «Марс Победоносный» одобрил этот выбор. Грядет великое сражение, он чувствует это. И этот мальчик поможет нам.

— Я даже слышать об этом не хочу, Брасслок.

— Он сам мне сообщил.

— Все еще настаиваете, что его время пришло?

— Именно так. Все знамения говорят об этом. И в душе вы знаете, что это правда. Вы слушаете, хотя говорите, что не хотите слышать.

— Вы не представляете, что творится в моей голове, Брасслок. Только этого мне не хватало.

Технопровидец хмыкнул, хриплый машинный скрежет смешался с двоичным писком.

— Сами спросите «Марс Победоносный», если желаете. Если не верите мне, обдумайте вот что — опытных танкистов всегда не хватает, а он один и у него нет танка. Вы сами часто жаловались, что нет никого подходящего на место вашего преемника. А этот мальчишка проявил необычайное мужество. Он принял командование арьергардом, оставшимся без офицеров. Когда он рискнул вмешаться в вашу дуэль с титаном ксеносов, он мог просто развернуться и сбежать, но не сделал этого. Более того, лишь проявленное им мастерство и исключительно верная оценка ситуации помогли спасти вашу жизнь и жизнь священного «Марса Победоносного». За это мы, Адептус Механикус, в большом долгу у него. И вы бы тоже поняли, что в долгу у него, если бы не были так… — Брасслок некоторое время искал правильное слово, ведь термины, описывающие эмоции, были крайне непривычны для таких как он, обычно в них не нуждавшихся, — так упрямы.

— Поэтому ему повезло попасть на промывание легких? Обычно эта процедура только для старших офицеров. Конечно, и здесь вы шепнули в ухо кое-кому.

— Мои коллеги-биологи, работающие с медиками, только рады были помочь, — Брасслок склонил голову в капюшоне. — Очень жаль, что так много наших храбрых солдат лишены такого лечения, но увы, оно слишком сложно. И одно то, что Банник получил такую помощь, уже должно говорить вам о его необычайных способностях. Видите, он носит знак Бога-Машины, — металлическое щупальце из-под одеяний Брасслока указало на медальон-шестеренку Банника. — У него есть все необходимые качества. Обучайте его.

Кортейн хлопнул рукой по папке и глубоко вздохнул. Брасслок в определенной степени был прав. В последнем бою от полков, прибывших с подкреплениями, остались лишь обрывки. Солдаты, которые должны были помочь обеспечить быструю победу, попали в ловушку. И если бы Ханник не понял это вовремя и не приказал отступать, сейчас бы уже готовились к полномасштабной эвакуации — и то они смогли спасти лишь треть войск, участвовавших в бою. А сейчас они оказались в том же положении, в каком была имперская армия до прибытия на Калидар подкреплений — имперские войска в улье Модулус, орки в улье Мерадон. «Я не удивлюсь, что войну профукают ко всем чертям, если эти идиоты так ведут ее», подумал Кортейн. На секунду ему снова захотелось вернуться в агри-кластер Индрани, где они искореняли логова эльдарских пиратов. Но кампания на Дентаресе была успешно завершена, и спустя шесть месяцев они вернулись на Парагон, а оттуда направились на Калидар, куда как предполагалось, полет займет лишь десять месяцев, но он затянулся на два года. Три недели он провел на земле родины, которую уже не надеялся увидеть снова. Как изменился Парагон, насколько стал грязнее, беднее… «Эффект ностальгии?», подумал он, «или вся вселенная действительно катится в ад …»

Он снова открыл папку. На ее потрепанной обложке было столько официальных печатей, что она казалась почти черной. Одна из сотен тысяч таких папок. Ему пришлось десять минут спорить с обрюзгшим бледным клерком Муниторума, чтобы заполучить ее, потом ждать еще полчаса, пока ее принесут из недр архива; практически скорость света для Муниторума. Тут явно тянул за ниточки кто-то поважнее технопровидцев. «Но Брасслок прав», сказал себе Кортейн, читая длинный список благодарностей в приказах за отличия на учениях. Хорошие специалисты попадались нечасто. Судя по служебной характеристике, у парня есть способности.

— И почему он так чертовски молод? — подумал вслух Кортейн и захлопнул папку.

— Они все молоды, почетный лейтенант, — возразил Брасслок. — И все же они служат.

Ульи Калидара были не похожи ни на что, ранее виденное Банником. На Парагоне не было ульев. К тому же враждебная поверхность Калидара не позволяла строить города, похожие на горы, которые были на других мирах-ульях, и которые Банник видел в книгах и на видео. На Калидаре каждый улей концентрировался вокруг шахты, уходящей глубоко в кору планеты, шахты достаточно широкой, чтобы вместить крейсер. Лучшие районы располагались в трети пути вниз по шахте, на ее стенах, их украшали парки, увенчанные куполами, и дворцы на выступах, нависавшие над пустотой. Чем дальше вверх или вниз по шахте, тем беднее были районы, равно как и чем дальше от стен шахты. Таким образом, владения лордов улья формировали кольцо вокруг середины шахты, закрытую область роскоши, недоступной большинству населения планеты. Промышленность была сосредоточена вокруг края шахты на поверхности и под землей, а глубоко внизу находились рудники, выходившие за жилами ценной лорелейной руды далеко в пустыню.

Улей Модулус оказался на линии фронта, ближайший из четырех ульев, еще удерживаемых людьми, к улью Мерадон, который захватили орки почти три года назад. Большие районы верхних уровней Модулуса были реквизированы Муниторумом для размещения имперских войск, цеха и мастерские в них стали использоваться для ремонта военной техники, и все же Модулус продолжал работать под носом у врага, добывая и перерабатывая ценные минеральные богатства Калидара.

Банник чувствовал себя еще слабым после лечения, его легкие болели, но он получил приказ срочно прибыть в штаб 42-го бронетанкового полка и получить новое назначение, и отправился в путь по серпантинной дороге вверх, которая вместе с параллельной ей дорогой, ведущей вниз, образовывала изящную спираль внутри шахты. От взгляда с дороги вниз у Банника закружилась голова, и он продолжил путь по внутренней пешеходной дороге, не глядя на яркий свет, льющийся с неба.

По дороге шло интенсивное движение. Мимо маршировали подразделения гвардейцев. Вверх катились промышленные вагонетки, нагруженные тоннами руды или песком, от которого постоянно приходилось очищать нижние уровни.

Но больше всего внимание Банника привлекли рабочие команды местных жителей-калидарцев. Каждый третий час гудела сирена и открывалась сотня ничем не примечательных дверей, впуская и выпуская смены рабочих.

Они шли мимо Банника бесконечным потоком, их внешность была пугающей: бледные истощенные существа, покрытые язвами. У многих были имплантированные респираторы, их рты скрыты под ржавым металлом. Эти металлические рыла окружала потрескавшаяся плоть, из них свисали трубки, вероятно, присоединенные к резервуарам с питательной жидкостью — такие импланты не позволяли принимать твердую пищу. Толстые шланги тянулись по их плечам к громоздким цилиндрам на спинах. Они были лысыми, и почти у всех молочно-белые глаза слепых — режущая пыль Калидара лишила их зрения. С содроганием Банник заметил у более чем половины из них признаки мутаций и уродств: высохшие лишние руки, сгорбленные спины, искривленные конечности и хуже того. Его охватило отвращение. Они двигались бесконечной цепью, шаркающей походкой, левая рука каждого держалась за плечо идущего впереди, сквозь петли на воротниках были продернуты тонкие металлические кабели, чтобы удостовериться, что они не отобьются от строя, и непохоже было, что эти воротники можно снять. Рабочие были так истощены, что невозможно было отличить мужчин от женщин, и зловоние от них шло просто ужасающее.

Каждая рабочая команда численностью до нескольких сотен возглавлялась чистокровным надзирателем, лучше накормленным, лучше одетым — и из всех калидарцев, замеченных Банником на дороге, только надзиратели носили защитные очки. Каждый из них в одной руке держал длинный посох, увенчанный потрескивающим электрическим стрекалом, а другой рукой звонил в колокольчик, отмечая шаги рабочих скорбным звоном.

— Вставай, тварь! Встать!

Резкий треск электрического разряда достиг ушей Банника, проходившего очередной поворот серпантинной дороги. Группа рабочих стояла, склонив головы, а их надзиратель бил одного из них, рухнувшего на камнебетон.

— Встать!

Банник наблюдал, но зрелище на секунду скрылось за поездом вагонеток, с грохотом катившихся вверх по рельсам. Когда Банник снова увидел рабочих, надзиратель тыкал посохом в рабочего, лежавшего на полу, и каждый тычок сопровождался треском разряда. Банник уже повернулся, потеряв интерес и собираясь идти дальше, когда чья-то рука схватила его за предплечье.

— Это зрелище шокировало вас, лейтенант? — произнес голос прямо в его ухо.

Повернувшись, Банник увидел ветерана 23-го Парагонского полка, одного из трех Парагонских полков, переброшенных с Дентареса, к которым по пути добавились два новых полка, набранные на родине. Лицо ветерана было суровым. Банник насторожился: ветеран носил знаки различия миротворца — военной полиции Парагонских полков, и его глаза были полны враждебности.

Банник наморщил лоб.

— Почему это должно шокировать меня?

— Эти рабочие… они не могут говорить, не могут есть, большинство из них слепы, — сказал миротворец. — Их кастрируют, вы это знали? Разве это не вызывает у вас жалость?

— Сэр, — сказал Банник, выпрямляясь и разглаживая форму. — Не говорите мне, что я должен думать. Эти рабочие генетически нечисты, они не вполне люди. Что с того?

Лицо старого солдата стало еще более суровым.

— Пусть так, но скажите мне, «сэр», разве с чистокровными людьми обходятся лучше? Как насчет Парагона?

Банник качнул головой.

— На родине о рабочих заботятся согласно наставлениям Адептус Министорум. Бедным и потерявшим трудоспособность выдается милостыня.

— Вот как? Да неужели? — миротворец покивал головой, жестом, предполагавшим все что угодно кроме согласия. — Сколько раз вы спускались в ваши клановые цеха? Кто вы? Банник? Я узнал лицо. Вы думаете, ваши родственники дома обходятся со своими рабочими намного лучше? Моя семья много работала, пока из-за просроченного долга мой отец не попал в тюремные цеха нашего клана, а я в армию. Однажды я смог посетить отца. Только один раз, больше не успел. Та работа вскоре убила его. Им там приходилось немногим лучше, чем здесь, неважно, что болтают лорды кланов о парагонских добродетелях. Как вы думаете, что у нас на родине случается с такими как эти? Вспомните, видели вы когда-нибудь на Парагоне такого? — он указал на человека с крошечной, почти конической головой и глазами идиота. — Или такого? — еще один мутант, на этот раз с миниатюрными конечностями, растущими из грудной клетки и ногами, повернутыми назад. — Подумайте об этом. По крайней мере, здесь этим несчастным басдакам позволяют жить. А у нас таких даже не трудятся утопить, живьем бросают в мусоросжигатель. Вот так обстоят дела, сынок. Смирись с этим и оставь свое лицемерие. Парагон ничем не лучше.

— Я мог бы арестовать вас за это, — сказал Банник, слыша болезненный треск разрядов. — Даже для такой низкой твари, как этот мутант, этого должно быть уже достаточно, разве нет?

— Это я, как миротворец, имею полномочия тебя арестовать. Таковы действительные приказы-инструкции генерал-капитана, и уж конечно они поважнее всего, что ты сможешь сказать. Как думаешь, кому скорее поверят, избалованному мальчишке-аристократу или проверенному слуге Императора?

Надзиратель прекратил избивать рабочего. Присев, он бегло осмотрел лежавшего, потом достал кусачки из сумки на поясе и отрезал провода от воротника рабочего. Снова построив слепых рабов, надзиратель оттащил мертвого рабочего с дороги и сбросил в шахту. Вернувшись к своей команде, он трижды позвонил в колокольчик, и колонна продолжила путь.

— Ну, хочешь еще что-нибудь сказать?

Банник покачал головой.

— Вот и молодец, «сэр», — сказал миротворец. — Ладно, топай дальше и подумай над тем, что вы имеете, и как это вам достается, когда в следующий раз будешь тосковать по родине.

Банник прибыл в штаб 42-го полка на пять минут раньше, но адъютант полковника, невысокий суетливый гвардеец, сразу же пригласил его пройти к командиру.

Полковник Шолана был коренастым и смуглым, с пронзительно-желтыми глазами. Он происходил с планеты, о которой Банник никогда не слышал, и говорил с акцентом, от которого не мог избавиться. Шолана был переведен из своего первоначального подразделения и назначен командовать Парагонским 42-м бронетанковым полком — опытных парагонских офицеров осталось слишком мало после кампании на Дентаресе, чтобы обеспечить ими новые полки.

— Вольно, лейтенант. Проходите, садитесь, — Шолана указал смуглой рукой на стул перед своим рабочим столом. — Так лучше. Не выношу церемоний. Быть закупоренным в танке уже плохо и без того, чтобы все время вскакивать по стойке «смирно», особенно когда мы говорим как сейчас, неформально.

Банник ничего не сказал. Он слышал разное о «неформальных разговорах» Шоланы.

— Хотите выпить, лейтенант? — спросил Шолана.

— Нет, сэр.

— Что ж, возможно, действительно еще слишком рано, — полковник подозрительно посмотрел на графин со спиртным напитком на столе. — И, должен признаться, что, хотя многое в культуре Парагона нахожу просто восхитительным, этот… глайс?

— Глис, сэр, — поправил Банник.

— Глис. Да, глис. Он не вполне в моем вкусе. Слишком… густой, наверное, да. Я бы предпочел хороший амасек. И все же, — весело сказал полковник, — думаю, я в конце концов привыкну к нему, не так ли? Не хочу вас задерживать, Банник, и перейду сразу к делу. Вас переводят.

— Сэр?

— Полк сейчас не в лучшем виде. Мы потеряли половину личного состава и четверть парка боевой техники на Костовальских равнинах. Уцелевшие все еще подходят, но… — полковник поднял руки, — думаю, вы понимаете, это все строго конфиденциально.

Шолана развернул кресло от стола, бывшего когда-то собственностью управляющего очистительного завода. Здания завода были высокими, и из кабинета Шоланы открывался хороший обзор на заводские площадки, расчищенные, чтобы расположить на них парк боевой техники полка. Зеленое небо было чистым, защитные ставни на окнах открыты, демонстрируя вид на красно-серые пустыни Калидара, простиравшиеся далеко за пределами скопления зданий улья Модулус. Немного дальше большой участок пустыни был выровнен и превращен в посадочную площадку, заполненную десантными кораблями, челноками и грузовыми лихтерами.

— Я был солдатом много лет, Банник. Моральный дух. Вот в чем дело. Низкий моральный дух может уничтожить полк не хуже метко сброшенной вирусной бомбы, а в 42-м полку он упал ниже некуда. Это одна из причин, почему я дал согласие на этот перевод.

Он снова повернулся к лейтенанту, открыл ящик стола и, достав оттуда конверт, передал его Баннику.

— Жаль терять вас. Вы проявили удивительную инициативу, — полковник усмехнулся. — Если бы я был другого мнения, то мог бы расстрелять вас за то, что вы самовольно приказали арьергарду отступить, но я предпочту быть более… гибким, — его усмешка стала шире. — Сделайте так, чтобы мы вами гордились.

Банник открыл конверт. Внутри был листок тонкой бумаги с его новым назначением: 7-я Парагонская рота сверхтяжелых танков. Банник, выпучив глаза, с изумленным лицом посмотрел на Шолану.

— Понимаете, ваше новое место службы — не понижение в звании; хотя вы будете исполнять обязанности третьего наводчика, вы сохраните звание лейтенанта. Хотя это и необычно, но это — быстрейший путь получить командование одним из этих чудовищ. Они так и делают — привлекают свежую кровь, выбирают талантливых танкистов, назначают на должности младших членов экипажа, и смотрят, что из них выйдет, — полковник поднял палец. — Вы далеко пойдете, лейтенант. И когда ваши товарищи, оставшиеся под моим командованием, узнают об этом, это здорово поднимет их боевой дух. Кортейн хороший человек, хоть и немного замкнутый, но я думаю, вам суждено командовать подобной машиной, — Шолана сделал паузу для большего эффекта. — Кроме того, вы представлены мною к награде. Поздравляю, — он придвинул по столу к Баннику маленькую коробочку. — Боюсь, сейчас нет времени для церемоний. Носите ее с гордостью, а?

Но Банник уже не слушал. Он будет служить на борту «Гибельного Клинка»!

Остальное сказанное Шоланой он пропустил мимо ушей. Он вышел на улицу словно в трансе, сжимая в руках приказ с назначением и медаль. Достав аквилу и шестеренку из-под рубашки, он благоговейно поцеловал оба медальона. Что бы ни сделал он, чтобы заслужить этот шанс на искупление, в глубине души он поклялся, что не подведет Императора.

ГЛАВА 8

Аронис-сити, шестая луна Парагона VI

2103395. М41

Баннику оставалось лишь несколько дней до того, как он обязан был прибыть в Парагонскую военную академию; и несколько месяцев до того, как ему предстоит улететь с родного мира. Сейчас было самое время рассказать обо всем его невесте. Он глубоко вздохнул и содрогнулся. Сказать Кейталер, что свадьба отменяется, было в некотором роде куда страшнее, чем идти на войну. Он собрался с духом и постучал в дверь.

— Заходите! — раздался с другой стороны богато разукрашенных позолоченных дверей резкий голос Кейталер Бейн Ло Туранниген. Двое лакеев в ливреях распахнули двери, позволяя Баннику войти в кабинет Регента клана Туранниген. Она сидела за письменным столом, огромные размеры которого едва позволяли ему вместиться в угол обширного помещения. Портьеры были задернуты, не впуская тусклый свет дня, а камин наполнен горящими поленьями, чей жар изгонял холод Долгой Зимы. С одной стороны от стола стоял управляющий клана Туранниген, тихо читая бухгалтерскую книгу, рядом с ним аугментированный савант что-то бормотал, работая с данными бухгалтерского учета, вокруг него громоздились стопки листов пергамента с распечатками, появлявшихся из устройства на его груди.

Когда Банник вошел в кабинет, Кейталер даже не подняла взгляда от своих таблиц и графиков. На ее стройные плечи была наброшена большая меховая накидка, лицо, как всегда, сосредоточенно нахмурено. Читая и перечитывая бумаги, она постукивала пальцами по кубку с глисом.

— Пришел извиняться?

Подошел слуга принять меховую накидку Банника, но он отмахнулся. Он поискал глазами стул, который не был бы завален стопками документов, но не нашел и, переложив стопку поменьше на пол, придвинул стул к камину настолько близко, насколько позволяла вежливость, и присел.

— Не совсем так, Кейталер… — начал он и запнулся. Он потер лицо, не зная, что сказать. Последняя неделя была просто невозможной. Лицо Тупариллио преследовало его в кошмарах. Он исхудал и побледнел, глаза стали желтыми от недосыпания и вина. Он чувствовал слабость от голода, но аппетита совершенно не было.

Кейталер подняла взгляд и сурово посмотрела на него. Она всегда была суровой, Банник заметил это еще тогда, когда они вместе учились в коллегиуме, еще до того, как смерть отца сделала ее регентом клана и навсегда изгнала из нее все девичье. Но сегодня Баннику показалось, что ее глаза были мягче, в них была заметна боль.

— Я никогда не была о тебе высокого мнения, Коларон, — сухо сказала она. — Ты всегда был распутником, которому интереснее спать с низкородными девками и пропивать богатство семьи, чем делать что-то полезное. И мне жаль тебя. Действительно жаль. Все вы, мужские наследники, такие, отлыниваете от дел, кое-как выполняя указания ваших отцов, пока они не умрут, передав вам наследство, — она горько рассмеялась. — А мы, девочки, сидим дома и ведем себя как хорошие дочери. Хотя ко мне это уже не относится, — она бросила взгляд на груды бумаг в комнате. — Я-то думала, что ты, возможно, немного другой, но увы… Ты такой же пьяный идиот, преисполненный гордыни, как и все остальные. Что там случилось, Тупариллио положил глаз на одну из твоих девок? Он был всего лишь мальчишкой, Коларон, совсем мальчишкой. Ты мог бы просто отшлепать его и послать куда подальше.

— Нет, все было не так… Слушай, давай не будем об этом говорить? Он хотел… Он…

Он не мог сказать ей. Он не хотел вовлекать ее в свою вину. Он махнул рукой, разозлившись на себя.

— Послушай. Я пришел потому, что мне нужно кое-что сказать…

Ее внешнее спокойствие внезапно исчезло.

— Что бы ты ни сказал, это не оправдание! Не оправдание! Я не могу допустить, чтобы мой жених встревал в пьяные дуэли! Варварство! Ты представляешь, насколько это постыдно? Какой позор, что моего жениха называют убийцей родственника! Женщине и так тяжело управлять кланом, а теперь мой будущий муж буйствует как дикий зверь. Я этого не потерплю! Подумать только, я-то надеялась, что ты сможешь справиться с этим! — воскликнула она, указав на кучу документов. — Помочь мне! Как я ошибалась!

Она подчеркнула свои слова, стукнув кулаком по столу. Кубок упал, глис разлился на бумаги и потек на ковер, но она этого не замечала.

— Было бы слишком хорошо надеяться на брак по любви, но с тобой я рассчитывала, по крайней мере, на выгодное партнерство. А теперь из-за своего позорного поведения ты должен заплатить большую компенсацию, альянс под угрозой и финансы обоих наших кланов пострадают. Тебе повезло, что я не разорвала соглашение. Мне нужно, чтобы клан Банник поддержал…

«Она прекрасна», подумал Банник, почувствовав нежность к ней, отчего сам удивился. Возможно, это действительно был бы хороший брак.

— Кейт, — прервал он ее. — Ты права. Я был бы только помехой для тебя.

— Что ты имеешь в виду под словами «был бы»?

— Кейт, прости… Слушай, я не знаю, как это сказать. Я разрываю брачный контракт, — Банник спешил все высказать, прежде чем она сможет прервать его. — Я завербовался в Гвардию, в один из двух новых полков. Я улетаю, как только закончится Долгая Зима. Это не из-за тебя, а из-за того дела… с дуэлью…

«Назови его имя», подумал он, «скажи, почему он бросил тебе вызов».

Но он не смог.

— Я не могу служить Императору здесь. Я доказал это, ты права. Я буду сражаться в Его битвах, и, если на то будет Его воля, послужу Ему своей кровью и плотью. Прости.

Кейталер изумленно открыла рот, потом закрыла. Ее лицо еще более посуровело.

— Я должен идти. Я виделся с матерью Тупариллио, со своей матерью и тетей, они знают. Я…

— Убирайся, — сказал она.

— Кейт, я…

— Убирайся! — закричала она. Схватив кубок, она швырнула его в Банника. Кубок пролетел мимо его головы, отколов алебастр со стены. Два телохранителя вошли в комнату.

Банник ушел.

Зимний день на улице казался таким же мрачным, как и дальнейшие перспективы.

ГЛАВА 9

Калидар IV, улей Модулус

3286397. М41

Баннику пришлось ждать еще несколько часов, прежде чем придет его провожатый; сложив вещи в сумку, он сидел у казарм 42-го Парагонского бронетанкового полка на скверно сделанном металлическом стуле. Банник нервничал, сам точно не зная почему: из-за предстоящей встречи с танком или с его командиром Кортейном. Он не хотел разочаровать ни того, ни другого. В детстве он часто представлял, что будет сражаться на борту сверхтяжелого танка, воображая себя героем вроде своего дяди, отправившегося на войну, когда Коларон был еще совсем маленьким. В зале клана стояла статуя — бюст человека, который, как сказал Баннику учитель, командовал сверхтяжелым танком — прославленного человека. Банник часто мечтал, что и он станет таким.

Этим человеком был Маркен Кортейн Ло Банник, почетный лейтенант — звание в парагонском стиле, ибо парагонцы, производя машины, особенно почитали их. Служить на борту «Гибельного Клинка» было великой честью для Банника, служить под командованием этого человека, которым он восхищался — еще большей честью, но Банник чувствовал, что не заслуживает этой чести, и поэтому сидел здесь со смесью страха и восхищения. Он бы посмеялся над таким капризом судьбы, если бы не был так взвинчен. Как бы ни увлекался он азартными играми и дуэлями, предполагалось, что он никогда не попадет на войну, и вот все-таки он здесь. Все благодаря Тупариллио. Мысли закружились в его голове, и он, ожидая провожатого, задумался о недавнем поражении на Костовальских равнинах и исчезновении своего сводного брата Каллигена.

Казармы были расположены в помещениях бывшего продуктового склада на пятом этаже под поверхностью, недалеко от госпиталя, где лечился Банник. Солдаты жаловались, что их поселили слишком далеко от их машин, но сейчас это была далеко не самая важная проблема, волновавшая Банника и многих его коллег. После боя в казармах нижних чинов осталось много пустых коек, опустело и много офицерских комнат.

Комната Каллигена тоже была пуста. Было трудно найти хоть кого-нибудь, кто бы знал, что случилось с ним — слишком много солдат и офицеров полка были убиты или ранены. Банник искал, пока не наткнулся на толпу солдат, собравшихся у списка потерь, приколотого на стене столовой. Протолкнувшись сквозь толпу, Банник стал проглядывать список, и увидел то, чего боялся.

«Каллиген, Лазло Ло Гратимер, 2098231, лейтенант, пропал без вести».

И это было все. Сколько Банник ни перечитывал список, больше о судьбе его сводного брата не сообщалось ничего.

Наконец он нашел младшего сержанта технической службы из взвода Каллигена. И он сообщил Баннику, что лишь два из трех танков, бывших под командованием Каллигена, смогли вернуться из боя, танк же самого Каллигена потерялся в песчаной буре. Последнее сержант слышал от спонсонного стрелка, единственного выжившего с трех танков Каллигена, и сейчас лечившегося в госпитале. Банник пытался выведать что-то еще, но больше сержанту было нечего сказать.

Пропасть без вести на Калидаре означало отсроченную смерть. Банник помрачнел. Сколько он себя помнил, Каллиген, принятый в его семью по межклановому обмену, был его лучшим другом. Клан Каллиген усыновил старшего брата Банника, а его семья в ответ приняла Каллигена. Темноглазый, толстощекий, болтливый, что очень раздражало учителей Банника и позже преподавателей в коллегиуме. Банник думал, что отец побьет его за нахальство, но Каллиген сумел как-то очаровать старика, который очень полюбил своего нового сына. Вспомнил Банник и о том, как вся бравада Каллигена исчезла в первую ночь, и он заплакал, тоскуя по своим родным. Потом они были как братья, и вот теперь он пропал…

Банник тихо взмолился Императору.

«Лучше бы Ты забрал меня вместо него. Он куда лучше меня, хоть и богохульник. Он не заслужил смерти».

И Банник подумал, что, хоть он и грешен, но Император слишком жестоко карает его. Он ожидал чувства горя, но горя не было. Он чувствовал странное оцепенение — больше усталость, чем что-либо еще. Эта черствость еще больше огорчила его. Калидар ожесточил его чувства.

«Смерть на войне — то, чего следует ожидать», сказал он себе. «Я воздам должную скорбь Каллигену, когда исполню свой долг».

Измученный Банник впал в полузабытье, еще осознавая, где он находится, слыша скрип дешевой мебели, разговор солдат, занятых уборкой, скрип пера, вписывавшего новые имена в список потерь на стене поблизости, когда какой-то адъютант вносил изменения в список убитых… а потом Банник заснул.

Чей-то ботинок толкнул его ногу, и Банник, вздрогнув, проснулся.

— Привет, — сказал человек, стоявший перед ним, невысокий и жилистый, с ухмылкой, которую можно было расценивать как «неуважение к старшему по званию». Он протягивал грязную руку. Банник пожал ее насколько мог твердо. Рука была скользкой от машинного масла. Обмундирование незнакомца было таким же грязным.

— Я Радден, первый наводчик в экипаже «Марса Победоносного». Извини, что опоздал, но у нас до басдака проблем с аппаратурой наведения главного орудия. Нам здорово досталось у Оснахема, не так, конечно, как вашим, но все же… — он пожал плечами. — Ты хочешь взять с собой это? — Радден указал на сумку Банника и продолжил говорить, не переводя дыхания. — Ты Банник, да? Рад тебя видеть. Чертовски жаль Ванда, он был нашим третьим наводчиком до тебя, но всегда приятно встретить нового человека. Профессия танкиста не располагает к особой общительности, но несомненно, вы это и так знаете, а, лейтенант?

Банник встал на ноги и потянулся.

— Пошли со мной, я тут реквизировал машину, так что мы сможем вернуться с шиком, — Радден подмигнул, словно намекая, что «реквизировал» было синонимом слова «украл».

Он задержался, чтобы подхватить сумку Банника.

— Извини, почетный лейтенант говорит, что я всегда болтаю без остановки, ха-ха! Есть такой недостаток, но стрелять я умею, это все подтвердят… Ради Трона, что у тебя там? — Радден наклонился и открыл сумку Банника. Покопавшись в ней, он начал выкидывать вещи на пол.

— Извини, но это тебе не понадобится… и это, и это тоже. На борту не так много места для вещей. Слушай, это я оставлю, похоже, оно имеет ценность как память, но точно не это!

Банник хотел возразить, и даже думал приказать ему прекратить, но не был уверен. По званию он был старше, но Радден, как первый наводчик в экипаже, был старше по должности.

— У тебя есть запасной респиратор? — Радден застегнул сумку, оставив кучку вещей Банника на полу. — Нет? Тебе он понадобится, нам часто приходится подолгу не вылезать из танка. И нам совсем не нужно, чтобы ты дергался каждый раз, когда в танк влетает немного пыли. Но мы тебе достанем респиратор. Теперь все! Готов? Пошли, туда, туда!

Невысокий наводчик, снова задержавшись, удивленно наморщил лоб под рыжими волосами.

— Знаете, лейтенант, а вы не слишком разговорчивы.

Радден вел реквизированную машину как маньяк, проскакивая буквально в сантиметрах от других машин и ныряя между зданиями улья Модулус. Выехав на поверхность, он погнал машину еще отчаяннее, всю дорогу до завода, где сейчас располагалась 7-я рота сверхтяжелых танков. Длинные ряды пехотинцев мелькали мимо, а Радден жал на газ, не переставая болтать. Он резко развернулся на новую дорогу, не просигналив, и двухэтажный рудовоз злобно загудел ему вслед. Въехав в здание, освобожденное от руды и литейного оборудования, чтобы принять машины 7-й роты, Радден резко затормозил у одного из боксов, в которых раньше хранилась руда.

— Извини, если напугал! — сказал Радден с ухмылкой, выражавшей все что угодно, только не сожаление. — Хорошо, что я стрелок, а не водитель, да?

Он надел респиратор.

— Тоже надень свой. Здание не вполне герметично. Хоть мне и говорили, что в такой день это не очень опасно, но рисковать я не хочу, а ты как знаешь.

Банник последовал его примеру — воспоминания о промывании легких были еще свежи.

Они вышли из машины, сопровождаемые шипением воздуха, и пошли мимо рядов производственного оборудования на главный этаж. Машины, работавшие здесь в мирное время, сейчас были небрежно сдвинуты к стене здания полукилометровой ширины, рокритовый пол покрыт царапинами в тех местах, где их двигали. На их месте осталась пустая площадка почти в двести квадратных метров. Одна ее сторона была застроена сборными зданиями казарм, располагавшихся этажами одно на другом, входом в каждое здание служил гибкий тамбур-шлюз. Складские здания, грузовые площадки с запчастями, маленькая святыня Адептус Механикус, передвижная часовня Министорума на широких колесах, и штабеля ящиков с боеприпасами занимали еще две стены. Четвертая сторона площади, обращенная к входу в огромный склад, была открыта.

Банник судорожно вдохнул зловонный воздух из респиратора, когда увидел, что стоит перед ним: уцелевшие три машины 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков.

— «Гибельный Клинок» «Артемен Ультрус», «Адский Молот» «Возрождение Остракана» — танк нашего капитана, он любит ближний бой — и, конечно, «Гибельный Клинок» «Марс Победоносный». Наш, — пояснил Радден, указывая на каждый из танков. — Как видишь, нам здорово досталось. Но «Марс Победоносный» все выдержал, как всегда. Ему тысяча лет, и он все еще могуч. Самый старый танк в роте.

Радден бросил взгляд на пустую площадку, окрашенную белой краской, где должен был стоять «Люкс Император».

— Они все-таки достали наш «Теневой Клинок», басдаковы орки.

Они с Банником сотворили знамение аквилы по-парагонски в память о достойно погибшей машине.

Каждый танк был более тринадцати метров в длину, более восьми метров в ширину и в три раза выше роста высокого человека. «Леман Русс», на котором проходил подготовку Банник, казался просто крошечным по сравнению с ними. Каждый из этих танков был равен как минимум целому эскадрону «Леман Руссов» или полнокровному взводу пехоты.

И он будет служить на таком танке. Святой Трон, он не заслужил этой чести.

— Ага, вот это правильная реакция, — сказал Радден в ответ на молчаливое восхищение Банника. — Пошли, твое новое место службы ждет.

Радден пошел к «Марсу Победоносному», Банник за ним, не в силах оторвать глаз от «Гибельного Клинка».

Два «Гибельных Клинка» были марсианского образца и отличались лишь в небольших деталях — у обоих пушка «Разрушитель» в лобовой броне, а рядом с ней — башенка со спаренным тяжелым болтером. У обоих в качестве основного вооружения — боевая пушка в башне с двумя люками, для боеприпасов с ракетным ускорителем, длинноствольная, гораздо более мощная и дальнобойная чем пушки, которыми вооружались «Леман Руссы». У обоих рядом с главным орудием устанавливалась соосная автопушка, больше для пристрелки, чем для стрельбы по врагу. У обоих две пары дополнительных топливных баков сверху и за фальшбортом, по обе стороны от двигателей, глухо рычавших и гудевших даже сейчас, когда их машинные духи спали. Оба танка несли дистанционно управляемое оружие в спонсонах по обоим бортам, хотя «Марс Победоносный» потерял один спонсон в бою — на каждый борт еще спаренный тяжелый болтер с сектором обстрела 90 градусов и лазерная пушка в башне над спонсоном с сектором обстрела 270 градусов.

Главные отличия были заметны в деталях башни. У «Марса Победоносного» на левом люке был турельный стаббер, которого не было у «Артемен Ультрус». Еще у «Марса Победоносного» была более крупная антенна в задней части башни, больше боеукладка, и по обеим сторонам перископа вырезаны две фигурки крылатых святых. «Артемен Ультрус» был в целом проще, на нем не было стольких украшений и орнамента, и Банник подумал, что причиной этому большая древность «Марса Победоносного». Это была воистину почитаемая машина, живая святыня, свидетельство мощи и стойкости Империума Человека.

— Он прекрасен, не правда ли? — сказал Радден. — Сейчас он немного помят, но не стоит волноваться, мы все починим.

С танков сняли многие бронеплиты, открыв механизмы под ними. От аккумуляторов и топливных баков шли кабели и трубопроводы. «Часовые»-погрузчики шумно топали между платформами со снарядами, аккумуляторами, запчастями и пайками. От сварочных аппаратов поднимались тучи искр. Сервиторы суетились туда-сюда, или работали, стоя на месте. За всем этим наблюдали техножрецы, иногда прерывая свои литании и молитвы, чтобы сделать суровый выговор менее старательным или связаться с машинными духами внутри танков. Хотя всей роте для полного укомплектования экипажей танков требовалось лишь сорок человек, численность технического персонала, необходимого для ремонта и обслуживания машин была почти вчетверо больше.

По сравнению со сверхтяжелыми танками все казалось крошечным; словно чудовища на цепи, возвышались они посреди кипевшей вокруг работы, неподвижные и безмолвные, но все же было ясно, что именно они — истинная власть здесь. Окруженные техножрецами, киборгами-сервиторами и рабочими Муниторума, они были терпеливы, будто гигантские звери, очищаемые от паразитов меньшими тварями. Аура их мощи была почти ошеломляющей, словно в любой момент они могли встрепенуться и смести всю эту суету.

У поврежденного борта «Марса Победоносного» стояла ремонтно-эвакуационная машина «Атлант», с которой свисал корпус спонсона. Из пробоины в борту «Гибельного Клинка», словно кишки, торчали кабели и провода. Новые бронеплиты и запчасти были видны там, где танк получил попадание из странного оружия орочьего титана и уже былотремонтирован — еще не покрашенные, блестящие, будто новые шрамы. В бою Баннику казалось, что повреждения танка очень тяжелы, но техножрецы залечили их словно поверхностную рану, и танк здесь выглядел почти невредимым.

Два техножреца работали у борта, к которому подвезли спонсон, один из них подключился через механодендрит к панели в борту «Атланта». Техножрецы разговаривали отрывистыми импульсами двоичного кода, и, судя по жестам, явно спорили.

— Вот этот, — указал Радден, — адепт-технопровидец Брасслок. Ты еще не раз его увидишь. И его тоже, — он указал на сервитора, стоявшего рядом с Брасслоком, и Банник узнал того самого сервитора, которого они с Каллигеном видели на барже. Теперь он был снаряжен для войны, и в его плечевой разъем был установлен тяжелый болтер.

— Это Урто, их редко видят по отдельности. Заметишь одного, значит, второй где-то близко. Послушай моего совета: никогда не ругайся с Брасслоком. Урто это плохо воспринимает. Некоторые говорят, что в нем сохранились остатки прежней личности, но я думаю, что его просто хорошо обработали или типа того.

Они обошли вокруг кормы «Гибельного Клинка», реакторная силовая установка танка возвышалась над ними. Радден показал Баннику лестницу для экипажа, слева рядом с двигателем, и вместе они поднялись на борт. Дальше они прошли по широкой площадке главной палубы, на которой была установлена башня.

— Здесь, — Радден постучал каблуком по люку под ногами, — можно выбраться на главную палубу, люк расположен прямо над постом техноадепта, предназначен для использования только в аварийных ситуациях, и Форкосиген злится, если лазить здесь просто так, но пусть это тебя не останавливает. Там, — Радден, задержавшись, указал вдоль корпуса танка на носовую часть, — в передней части главной палубы есть еще один люк, он ведет в носовой отсек, где находится пост механика-водителя. Там ход спускается к посту второго наводчика, так что я бы там не лазил, если ты не хочешь упасть на колени к Ганлику, а ты этого не хочешь. Тебе иногда придется занимать место второго наводчика, когда сержант Ганлик будет занят другими обязанностями, но в основном ты будешь сидеть на месте третьего наводчика, там все с дистанционным управлением. Мы спустимся внутрь через верхний люк, так ты лучше увидишь, где что находится. Вон тот бычара — Ганлик, видишь? — Радден указал на лысую голову, торчавшую из люка у пушки «Разрушитель» в корпусе. — Эй! Лик!

Радден достал из кармана гайку и запустил ее в броню рядом с головой Ганлика. Тело, которому принадлежала эта голова, выпрямилось во весь свой огромный рост. Это был не только один из самых высоких танкистов, которых когда-либо видел Банник, но и один из самых громадных здоровяков вообще. То, что он мог втиснуться в танк, даже такой большой как «Гибельный Клинок», было неожиданно.

— Здоровый как орк, — сказал Радден Баннику, — и пахнет так же. Ганлик!

— Иди к фрагу, мелкий басдак, — прорычал великан и вернулся к работе.

— Эй! Я хотел представить тебя! Будь повежливее! Это лейтенант Банник, наш новый третий наводчик и офицер-стажер.

— И его к фрагу, — проворчал сержант.

— У него скверный характер, он говорит только когда ему что-то нужно, но он очень суеверен и в танке ведет себя смирно, потому что не хочет расстроить дух «Марса Победоносного». Видишь этот большой медальон у него на шее? Ганлик купил его за месячное жалованье в тот же день, когда мы прилетели сюда, у какого-то туземного басдака из пустыни. Идиот. Считается, что этот медальон защищает от призраков или типа того. Но если ты хочешь что-то выяснить, он может разузнать. Ганлик хоть и не слишком разговорчив, но если ему дать время, он может заставить проболтаться даже комиссара, у него к этому талант. Пошли, — сказал он и повел Банника к огромной башне «Гибельного Клинка». На ней были два больших люка, один расположенный выше другого, венчал собой наблюдательную башенку, выступавшую за борт башни. Другой был окружен по периметру хорошо оборудованными смотровыми приборами и на его поручне был установлен турельный тяжелый стаббер. В передней части башни были расположены два перископических смотровых прибора и системы наведения, в кормовой — аппаратура связи. Радден нажал пальцем на разъем на люке со смотровыми приборами. Внутри лязгнул открывшийся замок.

— Мы скопируем твой отпечаток пальца, — сказал Радден. — Все замки открываются и закрываются автоматически; лишь одно из многих преимуществ службы на подлинной машине марсианского производства. Разумеется, их можно открывать и вручную изнутри, иначе у нас бы возникли большие проблемы, а?

— Здорово, — сказал Банник. — А это тоже марсианская техника? — указал он на камеры авгуров перед люками.

— О, да тут вся техника марсианская, — кивнул Радден. — Реально навороченная вещь. Форкосиген, наш техноадепт, по большей части не может во всем этом разобраться, вот почему к роте постоянно приписаны Брасслок, Крампспен и другие технопровидцы. Ну, Крампспена уже нет… — обычное бахвальство Раддена слегка утихло при упоминании о технопровидце «Теневого Меча», который без всякого сомнения погиб вместе с остальным экипажем. — Чтобы изучить такие штуки, техноадепт родную бабушку продаст — Брасслок, наверное, так и сделал. А вы еще ничего толком не видели, лейтенант, о нет.

Он запрыгнул в люк. Банник подождал секунду и последовал за ним, при этом ему пришлось изогнуться, чтобы не наткнуться на стрелковую ступень внутри башни.

Внутри было слишком тесно, чтобы стоять в полный рост. Пригнувшись, Банник огляделся. Его глазам понадобилось мгновение, чтобы привыкнуть к полумраку, освещенному красным и зеленым сиянием многочисленных экранов и светом, проникавшим через открытый люк.

— Орудийная палуба, — с гордостью сказал Радден. — Там, где ты стоишь — место Меггена, моего заряжающего, когда он поднимается наверх. А это — мой пост старшего наводчика, — ухватившись за потертое сиденье с высокой спинкой, наполовину утопленное в палубе, Радден с любовью похлопал по нему. — Прямо рядом с орудием главного калибра. Вся эта аппаратура моя. Здорово, а? Я пользуюсь вторым перископом напрямую — это маленький квадратный рядом с большим разукрашенным там снаружи, — он постучал по потолку. — А почетный лейтенант смотрит в него через камеру. Я говорил, что у нас отличная техника. Командир сидит внизу, а не в башне, как в одном из ваших «Леман Руссов». Слишком много всего происходит, чтобы он сидел в башне, хотя, конечно, данные с камер на его командные дисплеи поступают с башни, и это дает ему хороший обзор, — Радден указал наверх. — И здесь есть для него запасное командирское кресло, — он указал на тесную каморку в наблюдательной башенке. — Если ему нужно наблюдать за полем боя сверху, он может командовать нами оттуда.

Внутри башни было очень жарко, душно и шумно из-за голосов и грохота ремонтных работ снаружи.

— Здесь — пост Меггена, — Радден указал на боеукладку и коробчатый снарядный подъемник рядом с центральной шахтой, ведущей под башню. В башне были сложены шесть снарядов, готовых к бою. Их длина достигала половины человеческого роста, и из-за них здесь было еще теснее. Снаряды, затвор орудия, консоли и терминалы и собственно пост наводчика оставляли в башне очень мало пространства.

— Ралт поднимает снаряды сюда из боеукладки на нижней палубе. Иногда Мегген заскучает и стрельнет пару раз из стаббера. Стаббер не трогай, Мегген считает его своим и очень этого не любит, — заговорщически добавил Радден.

— А теперь пошли вниз, — Радден подошел к трапу, ведущему из башни на нижние палубы, рядом с трапом находился и подъемник для снарядов. — На главную командную палубу.

Они спустились в отсек, стены которого образовывали неровный восьмиугольник, в каждую грань которого были вмонтированы смотровые приборы в бронеколпаках с блоками из бронестекла. С обеих сторон вдоль палубы располагались гусеницы, пространство, которое они занимали по обе стороны отсека, образовывало две полки, заполненные оборудованием. Как и в башне, здесь было невероятно тесно и жарко.

— Вот здесь и сидит Кортейн, — Радден указал на кресло с высокой спинкой, перед которым располагались многочисленные тактические дисплеи.

— А это, — указал наводчик на еще одного танкиста, раздетого до майки, с татуировкой клана Эппералиант, — младший лейтенант Эппералиант, оператор вокс-связи и заместитель командира.

— Добро пожаловать на борт, лейтенант, — сказал Эппералиант и вернулся к своей работе. Его аппаратура связи и командный модуль Кортейна образовывали единый L-образный блок вдоль правого борта и носовой части отсека, сиденье Эппералианта находилось справа от кресла командира, рельсы позволяли легко перемещать его вдоль рядов мониторов, логических устройств и экранов авгуров. Оборудование поста Кортейна включало в себя тактическую голокарту — сложный когитатор с дисплеем, способным проецировать трехмерную карту местности, Банник видел нечто подобное лишь на стационарных базах. Радден был прав, говоря об уровне технологии на борту.

— Вот твое место третьего наводчика, все оружие дистанционно управляемое. Ты будешь прежде всего отвечать за оружие в спонсонах и тяжелый болтер в башенке в корпусе, потому что Аутленнер всегда слишком занят, чтобы из него стрелять. А ты можешь стрелять из всех этих стволов со своего поста, все включается одним поворотом рукоятки.

Радден включил несколько экранов, повернув некоторые из ошеломляющего количества ручек и рычажков, которыми был оборудован пост.

Наводчик заметил напряженное выражение на лице Банника.

— Не волнуйся, тут, конечно, все посложнее, чем на «Леман Руссе», но ты привыкнешь. Половину работы техника сделает за тебя. Марсианские технологии, понимаешь ли. Все это СШК, но не такие образцы, какие есть у нас на Парагоне. Такой уровень системной интеграции доступен лишь высшим техноадептам. Не забывай помолиться как следует, особенно когда Брасслок крутится поблизости. Ах да, и не пытайся дистанционно управлять моей пушкой, ладно? То, что я говорил о Меггене и его оружии вдвойне верно насчет меня, так что сразу проясним вопрос: пушка моя и только моя, и я не люблю, когда к ней лезут другие, за исключением, конечно, случая, если меня убьют. Тогда делай что хочешь, потому что мне будет уже плевать, — добавил Радден, ухмыляясь.

— А это второе сиденье для твоего заряжающего, Марселло. Он еще салага, но с работой справляется неплохо, и вдвоем вы можете поддерживать очень высокий темп огня. Постарайся не выпускать слишком много патронов одной очередью. У болтеров нечасто кончаются боеприпасы, все-таки в магазинах по четыре тысячи патронов в каждом, но внутренние системы заряжания не всегда срабатывают как надо. Единственный действительно надежный способ перезарядить — разрядить и снова зарядить всю систему. Это делается через люки в спонсонах, а они снаружи. Если требуется перезарядка, это работа Марселло, только не посылай его наружу посреди боя. Насчет лазерных пушек не беспокойся, они питаются прямо от реактора, и о замене аккумуляторов можно не волноваться, хотя предохранители иногда и перегорают. Если они перегорят, Марселло или технопровидец Форкосиген могут быстро их заменить. Собственно, стрелять будете вы оба. Если что-то не так, то ты продолжаешь стрелять, а Марселло или техноадепт решают проблему. Место техноадепта в кормовой части, — Радден указал на другой большой пост, уступавший в размерах лишь месту командира, расположенный в кормовой части неровного восьмиугольника командной палубы. Настил палубы высоко поднимался в этом месте, означая, что в этой части отсека вообще невозможно было стоять; техноадепту приходилось проскальзывать в нишу, где располагалось его сиденье, спинка которого почти упиралась в низкий потолок.

Вся командная палуба была до предела заполнена аппаратурой, центр отсека занимали подъемник для снарядов и трап, ведущий в башню, и было почти невозможно, чтобы тут вместе работали пять человек. Их посты были расположены так близко, что им буквально приходилось толкаться локтями. В танке было куда меньше места, чем ожидал Банник — следствие наличия толстой брони, множества разнообразных технических систем и десяти человек экипажа, необходимых для обслуживания всего этого.

— А здесь спуск на нижнюю палубу, — Радден подошел к узкому проему слева в передней части отсека. Они спустились по трапу в коридор внизу. В первый раз здесь можно было выпрямиться почти в полный рост, хотя плечи Банника все время задевали за стены узкого коридора. Воздух здесь был еще более жарким и душным, чем в двух отсеках наверху.

— Командная палуба расположена низко, но здесь есть место для склада и трех коек, — он показал Баннику три шкафчика, маленькие, как гробы. — Во время долгих маршей мы сменяемся. Если у тебя найдется время поспать — не упускай такую возможность. Мы всегда где-то нужны и можем пребывать в полевых условиях неделями, — Радден закатил глаза и ухмыльнулся. — Твой шкаф тоже тут, — он постучал по крошечной двери. — Теперь рад, что я посоветовал тебе бросить все то барахло? Думаю, да. Потом ты, наверное, захочешь снять китель и рубашку — ты, конечно, заметил, как здесь жарко. Но сначала доложимся почетному лейтенанту, пока ты при полном параде, чтобы произвести хорошее впечатление, а? У нас есть койки в казармах, но мы почти никогда там не бываем, так что если хочешь держать что-то под рукой, храни это здесь.

Повернувшись лицом к внутреннему борту гусеничного механизма, Радден сказал:

— Эта дверца в борту ведет к магазинам болтеров в спонсонах. Отсюда мы можем перезаряжать оружие в спонсонах во время боя, другая такая дверца есть в снарядном погребе. Вставляешь магазины патронами вперед, автоматы заряжания позаботятся об остальном. Точнее, следует сказать, «должны бы позаботиться», потому что эти чертовы штуки всегда заклинивает. Так что не слишком на них полагайся. Что я говорил на этот счет?

Банника, завороженного «Гибельным Клинком», вопрос застал врасплох, но он быстро вспомнил.

— Стрелять короткими очередями.

— Правильно. Но, как я сказал, перезаряжать — работа Марселло. А это кабели лазерных пушек, — он указал на толстые пучки кабелей, тянувшиеся к реактору, — старайся не задевать плечами зажимы, они острые как бритва, и если порежешься, кровь хлынет, как из заколотой свиньи. Будь осторожнее с быстросъемными колпачками, возьмешься за один из них не так — и большая часть заряда пройдет через тебя. Они так сконструированы, чтобы было легче их менять, и это необходимо, но если хочешь знать мое мнение, менять их — это довольно-таки рискованное дело. Там, — он повернулся и указал в направлении носовой части танка, — отделения механика-водителя и второго наводчика, но мы туда не пойдем, это владения Ганлика и Аутленнера. Аутленнер вообще оттуда не вылезает. Он даже на базе спит на своем сиденье. Почетный лейтенант даже закрывает глаза на его пристрастие к глису, потому что он лучший мехвод в этой армии, пьяный или трезвый. Он и сейчас там сидит, судя по его старым привычкам, а у нас у всех есть привычки, а?

Радден снова улыбнулся. Банник почувствовал симпатию к разговорчивому наводчику.

— Пошли на корму, познакомимся с остальными. Не споткнись о рельсы, они тут для снарядной тележки, чтобы подвозить снаряды к пушке «Разрушитель».

Они прошли еще несколько шагов к корме танка, пройдя мимо пары молельных альковов, в которых стояли маленькие статуи Императора и сервочерепа Омниссии. Стена рядом с ними была покрыта потускневшими медными табличками, декоративные рамки которых были увешаны осыпающимися пергаментными свитками, печатями Адептус Механикус, медалями на потемневших от времени ленточках и древними солдатскими жетонами.

— Что это? — спросил Банник.

— Стена памяти, — ответил Радден, как будто это все объясняло, и пошел дальше во мрак. — А здесь снарядный погреб.

Они заглянули в крошечный дверной проем, сдвижная дверь была открыта. За ней оказался тесный отсек с низким потолком, очевидно, расположенный прямо под постом техноадепта. Двое солдат с мускулистыми руками, тоже раздевшись до маек, играли в карты, сидя на перевернутых ящиках, как-то втиснутых в очень тесное пространство между снарядными стеллажами, и отравляли сигарным дымом то небольшое количество воздуха, что оставалось в отсеке. Это, конечно, было грубым нарушением инструкций, хотя здесь и не было открытых взрывчатых веществ. Боеприпасы различных размеров стояли в стеллажах вдоль стен, сам отсек был таким маленьким, а снаряды такими большими, что их капсюли находились менее чем в полуметре один от другого.

В передней части отсека — находившейся по прикидке Банника более-менее в самом центре ширины танка — была расположена нижняя часть снарядного подъемника — труба с закрываемой щелью, достаточно большой для приема двух снарядов боевой пушки «Гибельного Клинка», каждый из которых был длиною в метр.

— Это снарядный погреб, самая сильно бронированная часть «Марса Победоносного». Разумно, не правда ли? Мы называем его «бум-боксом Ганлика». Звучит глуповато, но мы все понимаем, о чем идет речь, а? Это Мегген и Ралт, а вон тот молодой с планшетом — это Марселло. Ралт и Марселло тоже из клана Мегген, — пояснил Радден, указав на их клановые татуировки. — Но когда у троих заряжающих одна и та же фамилия, возникает путаница, поэтому мы называем их по именам.

— А я был здесь первым, — сказал первый из троих Меггенов. Его голос был низким и хриплым, явный признак долгой привычки к курению лхо.

Ралт пробормотал «привет», не отрывая глаз от карт на ящике. Марселло протолкнулся мимо других заряжающих и тепло пожал Баннику руку. Он был заметно моложе остальных танкистов, его биологический возраст едва ли был больше двадцати лет.

— Видишь, он сообразительный! Он не так давно с нами, мы его взяли, чтобы заменить прежнего третьего заряжающего, того звали Атреллис.

— Атреллан, — проворчал Ралт.

— Ну да. Со временем забываешь. Марселло у нас самый молодой. Мы его подобрали пару лет назад на Достане, четвертой колонии Парагона, это недалеко от пояса Дентарес. Обычно мы не берем в экипаж таких молодых, но там, на шахтерской колонии особого выбора не было. Мы понесли большие потери, а командование не хотело, чтобы хоть один танковый экипаж был составлен из одних новобранцев, так что мы задержались. Боевая группа получила около пятисот местных ребят, которым надоело копать руду, и так он попал к нам.

Молодой танкист не обращал внимания на болтовню Раддена.

— Лейтенант, сэр, добро пожаловать на борт «Марса Победоносного». Я буду рад служить вместе с вами.

— Если ты введешь меня в курс дела, я тоже буду рад, — сказал Банник. — Такой аппаратуры наведения я никогда раньше не видел.

— Конечно, сэр, — лицо парнишки просияло.

— Совсем зеленый, да? — сказал Радден. — Ладно, с представлениями закончили, пошли сюда, почетный лейтенант ждет.

Еще шаг мимо снарядного погреба, и коридор, поворачивая на 90 градусов, переходил в узкую нишу. Потолок здесь еще больше опускался, образуя низкое техническое подполье, проходившее под огромным реактором «Марса Победоносного». Забившись в нишу, здесь работали два человека, не обращая внимания на страшный жар, исходящий от реактора. Банник уже начал жалеть, что не снял китель и рубашку, воротник давил так, словно был на два размера меньше нормального.

— Просто не допускай, чтобы они снова загорелись, — говорил один человек. — Эти пожары чертовски отвлекают нас от работы. А если пожар случится во время бури, мы просто задохнемся здесь до смерти, понятно?

На нем не было ни фуражки, ни знаков различия; как и остальные танкисты, он разделся в жарких отсеках до майки, но Банник сразу же безошибочно понял, что это и есть Кортейн.

— Да, сэр. Но вы знаете, я не могу спешить. Может быть, если бы один из адептов более высокого ранга взглянул бы на них и успокоил духов… — оправдывался второй человек, куда ниже ростом, ниже чем даже Радден, присев у входа в техническое подполье. Он был облачен в темно-красные одеяния Адептус Механикус, покрытые пятнами от пота и масла, его большие глаза часто моргали.

— Я поговорю с Брасслоком, просто посмотри, что сам сможешь сделать, Форкосиген. Почини что можно и перестань болтать о чертовых духах. Это не твоя область деятельности, вот твоя, — Кортейн пнул ящик с инструментами. — Если кто-то и должен тут молиться, то уж точно не ты. Последнее, что мне нужно — чтобы «Марс» сломался потому, что ты слишком увлекся ритуалами и забыл затянуть гайку, понятно?

Маленький техноадепт мрачно кивнул.

— А, Радден, уже вернулся с нашим новым наводчиком?

— Да, сэр. Сэр, это лейтенант Коларон Артем Ло Банник. А это почетный лейтенант Кортейн.

Банник обнаружил, что смотрит на клановую татуировку на плече Кортейна, такую же, как у него самого. Кортейн проследил за его взглядом.

— Я из клана Банник, парень, по крайней мере, был. Я уже давно выбросил все это из головы, — сказал он.

— Вы Кортейн по материнской линии, — взволнованно произнес Банник. На родине Кортейн считался героем. — Я видел вашего брата, сэр, он работал с моим отцом.

— Видел, значит? Думаю, тебе лучше тоже отбросить «Банника», только на одной этой базе может быть тысяча Банников. Командование просто из себя выходит, пытаясь нас различить. На этом фронте полмиллиона парагонцев из пяти полков, а клановых имен только сто пятьдесят. И если вы все с Парагона, довольно трудно разобраться, кто есть кто. Но прежде всего верность Императору, а не Парагону или своему клану, ты понял?

— Да, сэр.

— «Да, сэр». Это мне нравится. Продолжай в том же духе, и, возможно, ты мне понравишься. А пока ознакомься со своим постом. Мы скоро выезжаем.

Он посмотрел на Банника.

— Сэр?

— Лейтенант, дай мне пройти.

Банник оглянулся на тесные стены с обеих сторон коридора.

— Да, сэр. Простите, сэр.

Они с Радденом попятились назад.

— Сэр…

— Что?

— Я хотел поблагодарить вас за то, что взяли меня в свой экипаж.

— Не благодари меня, парень, ты еще должен доказать, что достоин служить здесь.

— Кого же мне благодарить? Это великая честь, — сказал Банник настолько вежливо, насколько мог. Манера поведения командира танка не соответствовала его званию. Банник сдержал раздражение. Гордость уже поломала его жизнь на Парагоне, и теперь он пытался подавить ее, но она была в его крови.

— Если ты чувствуешь, что нужно кого-то благодарить, благодари танк.

Банник нахмурился.

— Сэр?

Кортейн рассмеялся.

— Я не выбирал тебя, парень. Тебя выбрал «Марс Победоносный», по крайней мере, так говорят техножрецы.

Кортейн протолкнулся в коридор мимо них. Радден сказал, что пора идти, и повел Банника в казарму, где ему было предоставлено место.

— Не факт, что тебе удастся там отдохнуть, — добавил, ухмыляясь, наводчик. — Теперь твой дом — танк.

Когда Банник подошел к лестнице на главную палубу, что-то вызвало у него смутную тревогу. Прежде чем подниматься, он оглянулся и увидел, что Форкосиген смотрит на него. Маленький техноадепт был почти полностью скрыт темнотой, но выражение враждебности на его лице было видно безошибочно. В руках он держал таро Императора, небольшую черную коробочку с одной кнопкой и экраном, чтобы показывать расклад. Коробка пожужжала, читая карты, и замолчала. Не глядя на нее и не встречаясь взглядом с Банником, Форкосиген вернулся в технический коридор под двигателем «Марса Победоносного».

ГЛАВА 10

Калидар IV, аридный регион Ворсании

3289397. М41

— Вот они, зеленые басдаки, — Ганлик сплюнул через борт разведывательной «Саламандры» и передал магнокуляры Баннику. Лейтенант был несколько разочарован, что ему так скоро пришлось снова покинуть «Гибельный Клинок», он надеялся еще немного освоиться с системами управления огнем на своем посту третьего наводчика, но его с Ганликом послали на «Саламандре» вперед, провести разведку в районе цели операции — рудничного комплекса, захваченного орками.

Ганлик вытащил из верхнего кармана высококалорийную галету и предложил ее Баннику, но тот отмахнулся.

— Как хочешь, — пожал плечами Ганлик и предложил галету троим солдатам из экипажа разведывательной бронемашины и сопровождавшему их савларцу. Они тоже отказались, так как были заняты работой с приборами. Четверо членов экипажа «Саламандры» ясно давали понять, что считают присутствие танкистов совершенно излишним, и оскорблены предположением, что Кортейн не доверяет им выполнить разведку самостоятельно. Хотя присутствие савларца, казалось, напрягало их еще больше. Они едва разговаривали и даже не назвали своих имен. И Банник был склонен согласиться с ними в этом; решение послать с ними на разведку двух танкистов из экипажа сверхтяжелого танка выглядело подозрительным, но когда он осторожно спросил об этом Ганлика, ветеран только что-то проворчал. Радден был прав насчет второго наводчика — тот был не слишком разговорчив, оставив Банника наедине с мыслями. Зачем Кортейн выслал его вперед? Чтобы проверить? Радден сказал что-то вроде того, будто Кортейн хочет получить отдельный доклад для себя, но зачем тогда посылать двоих танкистов? «Это рискованно», подумал Банник.

— Да вы все просто кучка жалких басдаков, — проворчал Ганлик и засунул галету в рот под респиратор. — Мне нужно отлить, — сказал он и перепрыгнул через борт боевого отделения «Саламандры». За этим последовало журчание жидкости, льющейся на песок, и удовлетворенный вздох.

Банник выкрутил увеличение в магнокулярах на максимум, многочисленные вспомогательные функции наблюдательного прибора очищали изображение от пылевых вихрей, кружившихся на ночном ветру. В магнокулярах появилось нечеткое зеленоватое изображение рудничного комплекса, из прожекторов, установленных на зданиях орками, лился призрачный свет. Комплекс был расположен в широком кратере примерно десяти километров в диаметре. Большая часть комплекса состояла из высоких мостков, некоторые из них обрушились. Вокруг были расположены невысокие здания, наполовину скрытые в песке.

— Этот рудник давно не использовали, — сказал Банник, когда Ганлик снова подошел к ним.

— Здорово, — язвительно произнес Ганлик. — Теперь у нас есть личный геолог? Рудник выведен из эксплуатации более шестидесяти лет назад. Вот почему орки подобрались так близко — все просто забыли, что он здесь.

— Легко прятаться в кратере, — заметил Банник.

— Да на этой планете где угодно можно спрятать хоть четыре армии. Ни связи, ни спутникового наблюдения, ни пикт-снимков, один только шум. И это не кратер, парень, — сказал угрюмый здоровяк, снова поднимая магнокуляры к лицу. — Это оседание грунта. Кристаллы залегают жилами в песке. Те, что ниже — старше. На такой глубине песок спрессован в мягкий камень, как под ульями. Вот почему там самые большие и ценные кристаллы. Более молодые кристаллы растут в менее спрессованном песке. Машины работают по спирали от комплекса, вычерпывают песок и выбрасывают его за край, и поэтому в середине песок оседает. Так что оно выглядит как кратер, но на самом деле это не кратер.

Банник не стал спорить. Шахтеры клана Ганлик считались лучшими на Парагоне, работая глубоко в недрах гор, поднятых гравитацией Матер Максимум. Даже низкородные члены клана, вроде этого сержанта Ганлика, хорошо разбирались в добывающей промышленности. И, как и говорил Радден, мрачный второй наводчик умел добывать информацию.

— Я рад, что у меня есть это, — Ганлик взялся за талисман в виде молота, сделанный из очищенной руды и украшенный перьями песчаной щуки. — Я слышал, что вокруг этих старых разработок бывают странные вибрации. Да, на Калидаре этого всего в избытке: пыльные бури, песчаные щуки, свирепые пустынные мутанты, зеленокожие и призраки.

Банник фыркнул.

— Чепуха. Эта штука вроде бы стоила тебе месячного жалования, по крайней мере, если верить Раддену.

— Радден тупой басдак, он ничего не знает. Да, кое-что из этого чепуха, но лорелейные кристаллы — единственная причина, почему мы здесь. Они здесь повсюду на планете, их жилы проходят сквозь ее кору, как серебро в горах, это продукт звездного излучения от того огромного синего басдака в небе. Что? Ты думал, орки пришли сюда потому, что небо здесь такое же зеленое, как они? Нет! Без этих штук вся эта магия, которую творят яйцеголовые из Схоластики Псайкана, и вполовину не работала бы так хорошо.

Банник непонимающе посмотрел на него.

— Эти кристаллы — ведьминские штуки, городской мальчик, — сказал Ганлик, словно объясняя элементарные вещи идиоту. — Их вставляют в псайкерские посохи и импланты. Лорелей обладает психоактивной матрицей, а лучший лорелей добывают именно здесь. Ты думаешь, зачем, ради святой Терры, мы оказались в этой песочнице? Ты думаешь, для чего столько Его верных подданных страдают здесь? Лорелей — вот единственная причина, почему мы здесь, и почему командование не разбомбит эту проклятую планету с орбиты. Готов спорить, зеленокожие здесь по той же причине. Этот медальон сделан из какой-то заряженной руды или типа того, в общем, в нем лорелейные частицы, понимаешь? Он гасит любую остаточную активность и не позволяет тебе видеть призраков. Это тоже из-за лорелея. Пустынные бродяги используют такие талисманы, они не дают им сойти с ума. Вот и урок для тебя, салага: всегда разговаривай с туземцами.

— Понятно, — сказал Банник.

— Да ничего тебе не понятно, — ответил Ганлик. — Император милостивый! Знаешь, Кортейн послал сюда тебя вместе со мной, потому что он доверяет сведениям, которые я выясню, и хочет посмотреть, что сумеешь сделать ты. И доклад, который я ему сделаю, будет не в твою пользу.

Банник сдержал раздражение. Ганлику явно нравилось разговаривать с ним, лейтенантом, в такой манере. Кортейн ясно дал всем понять, что Банник под его командованием будет считаться не лейтенантом, а всего лишь третьим наводчиком, пока не проявит себя. Практически все на борту «Марса Победоносного» (за исключением заряжающих) были старше его по должности. В этом был смысл — Баннику предстояло еще многому научиться, но поведение Ганлика изрядно раздражало.

— Мы закончили здесь, — мрачно произнес один из разведчиков. — Собрали всю необходимую информацию. Пора вернуться и доложить.

Разведчик передал Ганлику ауспик. Здоровяк просмотрел сделанные пикт-снимки и утвердительно проворчал.

— Подождите, — вдруг заговорил савларец, впервые за весь день.

Баннику савларцы казались странными и чуждыми людьми с жестким взглядом и морщинистой кожей, покрытой слоем грязи. От них всегда исходил запах химикалий, словно они мылись не в воде, а в каком-то растворе — если вообще мылись. Радден рассказывал ему, что Савлар — просто адский гадюшник, залитый смертоносными токсинами.

— Они воры и подонки, — говорил Радден. — Следи за своими вещичками, если эти типы крутятся поблизости. А эти респираторы, которые они всегда носят? В них ингаляторы с наркотиками. В бою держись от них подальше, ибо когда они под газом, то не отличают зеленокожих от людей. Их сюда загнали потому, что они — мастера выживания. Их не часто призывают в Гвардию — слишком трудно контролируемые — и посылают только в дыры вроде этой. Вот в такой заднице мы оказались.

Савларский диалект готика был таким неразборчивым, что Банник с трудом мог понять одно из трех слов. К счастью, их спутник, говоря с Банником и Ганликом, переходил на разновидность обычного низкого готика.

— Давайте подождем, — сказал он шипящим голосом. — Я еще не получил подтверждение от моего командования, что главная разведгруппа на месте. Уйдем сейчас — рискуем наткнуться на сюрпризы. Уйдем — окажемся вне зоны действия связи, и я не получу подтверждения.

Ганлик заметил, что савларец с любопытством рассматривает его медальон. Прищурившись, Ганлик покачал головой и спрятал странный талисман под мундир. Савларец, задержав на секунду взгляд, отвернулся.

— Сэр? — спросил парагонский разведчик.

Банник посмотрел на Ганлика.

— Ты лейтенант, — пожал плечами здоровяк.

— Кортейн сказал…

— Мы сейчас не на борту «Марса Победоносного».

Банник подумал немного и кивнул.

— Он прав, подтверждения не было. Мы подождем.

И они ждали под полярным сиянием калидарской ночи. Ветер полностью затих, и температура сильно понизилась. Эта перемена погоды заставляла нервничать парагонских разведчиков. Видимость улучшалась, и из-за разницы температур их было бы легко заметить в пустыне в инфракрасном спектре. Банник был рад узнать, что орки не обладают такой способностью от природы, и их зрение в общем оставляет желать лучшего.

— Там что-то происходит, — сказал Ганлик. Разведчики присоединились к двум танкистам на фальшборте гусеницы.

Ворота в рудничный комплекс, переделанные орками в некое подобие клыкастой пасти, резко распахнулись, со скрипом разорвав тишину пустыни. Изнутри комплекса хлынул свет. Из ворот, рыча моторами, выехала колонна багги на широких шинах и направилась на юг.

Проходили минуты. Ворота оставались открытыми.

Большая толпа орков, сотня или даже больше, вышла на песок. Они несли бочки с горючим и разожгли костры широким полукругом перед воротами. Множество зеленокожих меньшего размера — ростом с ребенка — суетились туда-сюда, разнося еду и бочонки с выпивкой. Голоса орков гремели в пустыне; они пили и кричали все громче, разряжая оружие в воздух. Меньшие зеленокожие жарили что-то на кострах, не обращая внимания на визг тех из них, кого хватали орки. Одного мелкого зеленокожего орки держали вниз головой над костром, он вопил и извивался, изрядно веселя этим крупных ксеносов.

— Милая вечеринка, — проворчал Ганлик. — Зеленые басдаки.

Потом из ворот вышли люди, около пятидесяти, скованные цепями, на шею и руки каждого надеты колодки. На них не было ни респираторов, ни защитных очков. Они шли с трудом, спотыкаясь, подгоняемые кнутами хохочущих орков-надсмотрщиков.

Их загнали в круг шумной толпы орков. Банник едва удержался от того, чтобы выругаться вслух, когда один из зеленых гигантов подошел и пнул человека в ребра с такой силой, что несчастный отлетел на несколько метров и, рухнув в пыль, больше не двигался. Других орков это разозлило, и излишне агрессивный ксенос был крепко бит своими же товарищами. Остальных людей загнали в клетку, железные прутья которой были утыканы шипами.

Банник вскоре понял зачем.

Нетерпеливый орк раньше времени испортил одну из их игрушек.

Из ворот рудника вышло еще больше орков, они несли с собой страшные инструменты — жутко выглядящие крючья и доски, утыканные шипами и лезвиями. Выбрав одного из пленных людей, они вытащили его из клетки. К шуму, издаваемому орками, вскоре присоединились вопли человека.

— Трон Святой… — прошептал Банник. — Трон Святой…

Он понял, что повторяет это снова и снова.

— Видели, как развлекаются зеленые? — спросил савларец монотонным голосом. — Лучше не попадаться им живыми, а?

Он смотрел на жуткое зрелище равнодушно, казалось, больше испытывая любопытство, чем что-либо еще. Банник подумал, какой же мир мог сделать человека столь бесчувственным.

— Здорово все-таки, что на его месте не я. Слава Золотому Трону и все такое. А зеленые-то совсем не такие, как в книжке, а, сэр офицер? Совсем не как в книжке…

Из громоздкого дыхательного аппарата савларца раздалось шипение. Солдат вздохнул, и его глаза, казалось, еще больше остекленели.

— «Памятка Имперского Пехотинца»?

Савларец хихикнул.

— Их не так-то легко жечь, — сказал Ганлик. — Эти басдаки могут вырастать до восьми футов роста и больше. Для них так же легко оторвать человеку голову, как подумать об этом, а о чем-то другом они редко думают. Их трудно убить. А книжонка — полное дерьмо.

В ночи, где пески пустыни озарялись переливающимся светом электромагнитного поля Калидара, вдруг вспыхнула яркая звезда.

— Хе-хе, сигнальная ракета, — произнес савларец. — Не по воксу, со связью здесь никак. Видите, зеленокожие слишком тупы, чтобы заметить, слишком свирепы… — сказал он, на секунду снова переходя на свой диалект искаженного готика. — Теперь идем, лейтенант, сэр?

Банник с трудом оторвал глаза от ужаса, творившегося у рудника внизу. Ему пришлось проглотить желчь, поднявшуюся к горлу, прежде чем говорить.

— Твои люди на месте?

— О да, ракета — это подтверждение. Мои земляки савларцы не подвели, они проникли глубоко в туннели, прямо как дома, на Савларе. Они готовы доставить атомные заряды в самое логово орков.

— И все, что им нужно — чтобы мы отвлекли орков, — кивнул Банник, взглянув на часы на тыльной стороне своей кожаной перчатки. — У нас есть час до того, как они подойдут к цели. И мы должны постараться, чтобы их там не ждала торжественная встреча. Возвращаемся к точке сбора?

Ганлик опустил магнокуляры.

— Согласен.

Двигатель «Марса Победоносного» ревел, сотрясая командную палубу.

— Держать прежний курс, Аутленнер, — сказал Кортейн. — Уменьшить скорость до двух третей.

Он переключил рычаги, после чего прозвучал звуковой сигнал.

— Не отрываться от сопровождения. Эппералиант, просигналь им, они опять нас обогнали.

Эппералиант кивнул и снял наушники. Ночь была такой ясной, что, наверное, можно было бы связаться даже с флотом, если бы они захотели, но Кортейн приказал сохранять вокс-молчание, пока они не достигнут вала вокруг рудника. Эппералиант поднялся в башню, держа в руках сигнальный фонарь.

— Лагерь орков вот-вот будет в прицеле, — сообщил по воксу Радден, в его голосе слышалось нетерпение. — Можно сразу же открыть огонь?

— Ждать моего приказа, Радден, они пока не заметили нас. Пусть все действуют по плану. Я хочу провести эту маленькую операцию с минимальными потерями. Какой смысл поднимать боевой дух, если мы потеряем половину наших людей? Помните, мы здесь для того, чтобы восстановить веру боевой группы в 7-ю роту. Потеря «Люкс Император» была большим ударом по моральному духу, мы должны показать, что еще кое-что можем.

Кортейн все-таки рискнул передать несколько закодированных инфоимпульсов — волны их трансляции были максимально близки к фоновой радиации Калидара — приказывая остальным машинам перестроиться в боевой порядок для атаки. Фланги «Гибельного Клинка» прикрывали два «Леман Русса», оба вооруженные стандартными боевыми пушками и тяжелыми болтерами. Три танка подошли к валу выработанной породы, окружавшему старый рудник, и «Леман Руссы» уменьшили скорость до трети от максимальной, чтобы не обгонять сверхтяжелый танк, надеясь, что шум в лагере орков замаскирует их приближение.

— Аутленнер, стоп! Эппералиант, пришло сообщение о готовности от лейтенанта Стренкелиоса?

— Сэр, — доложил Эппералиант по внутреннему воксу. — Они на месте. Я их вижу.

— Тогда ответь им. Когда мы преодолеем вал, я хочу, чтобы они максимально замаскировались. Тогда мы полностью используем преимущество внезапности.

Атраксианская тяжелая пехота заняла позиции в полукилометре от вала — всего один взвод, но пехотинцы были хорошо вооружены и защищены панцирной броней. Их поддерживали пять «Химер» и еще один «Леман Русс». Вместо обычной боевой пушки этот танк был вооружен роторной пушкой «Каратель», грозным оружием, способным сеять страшное опустошение в рядах пехоты. К сожалению, такие танки были редки на Калидаре.

Орки, занявшие рудник, были подвижным отрядом, передвигавшемся на легких багги и других подобных машинах, способным быстро атаковать и снова умчаться, прежде чем имперцы успеют отреагировать. Такие группы стали настоящей занозой для имперских войск, они нападали на имперские эвакуационные команды, пытавшиеся эвакуировать подбитые машины с Костовальских равнин. В сети подземных транспортных туннелей планеты шли бои не менее жестокие, чем на поверхности, а перевозки по воздуху были почти невозможны из-за непредсказуемой погоды, и в таких условиях наземные маршруты стали единственной возможностью для колонн транспорта снабжения, подвергавшихся беспощадным атакам легкой техники орков. Каким образом орки умудрялись обнаруживать транспортные колонны — командование не знало.

— Не стоит напоминать вам, что уничтожению этого логова командование присвоило приоритет «А+». Нам очень нужна эта победа после катастрофы на равнинах. В конце концов, мы бывали и в худших переделках, — сказал Кортейн. — И «Марсу Победоносному» доводилось гораздо, гораздо хуже, — он похлопал по потолку отсека. — Мы отвлечем их, выманим и дадим время этим савларским подонкам проникнуть под рудник и взорвать зеленых басдаков к варпу. Уцелевших орков мы заманиваем на позицию Стренкелиоса. Зеленокожие просто не смогут противостоять такому искушению, мы для них — большая цель, достойный враг, оказавшийся в одиночестве, сочетание силы и слабости, которое заставит их мчаться наперегонки, пытаясь захватить наш танк. Это и будет ловушкой для них. Так давайте не испортим ее. Надеюсь, что смогу вами гордиться.

— Да, сэр! — хором ответили танкисты.

— Эппералиант, спускайся, ты нужен мне здесь. На данный момент вокс-молчание в боевой группе отменяется. Передай приказ: «Мы наступаем». Аутленнер, веди нас через вал. За Парагон!

— Да, сэр! — повторили члены экипажа.

— За Императора!

— Да, сэр!

— За новую славу «Марса Победоносного»!

— Да, сэр!

Свет на командной палубе сменился на красный, освещавший боевые посты. Двигатель «Марса Победоносного» взревел, словно вызывая на бой всех зеленокожих, которые могли слышать его. Рванувшись вперед, гигантская машина с грохотом помчалась по спрессованному песку Калидара, взбираясь на вал выработанной породы, откуда открывался вид на базу орков. С обоих флангов «Гибельный Клинок» сопровождали «Леман Руссы».

— Господа, у нас есть тридцать две минуты до того, как савларцы взорвут свои атомные заряды. Огонь по готовности, наделаем как можно больше шума. Радден, загони один снаряд в самую глотку их логова, посмотрим, кого он вспугнет.

Кортейн ткнул рукой в проекцию ворот рудника на гололите, и данные для стрельбы немедленно вывелись на дисплеи боевых постов наводчиков.

Банник и Марселло сидели рядом, каждый управлял вооружением одного спонсона. Банник всматривался в экраны на своем посту. Бремя древних систем машины давило на его сознание, создаваяощущение физического присутствия, словно он сидел в пещере с медведем.

Танк с грохотом катился вперед в свете зари, боевая пушка один за другим изрыгала реактивные снаряды. «Леман Руссы» поддержали песню разрушения «Марса Победоносного» своими смертоносными залпами. Для стрельбы из тяжелых болтеров противник был еще слишком далеко, и Банник начал отстреливать орков одного за другим из лазерной пушки. Сквозь увеличение авгур-прицела своего оружия Банник видел, как пьяные ксеносы, шатаясь, вскакивают на ноги, крича и размахивая руками. Несколько орков повернулись и побежали обратно в ворота. Банник с удивлением подумал, как они могут выживать здесь без респираторов. Ганлик был прав, они живучие твари. «Но это им не поможет», подумал Банник, испарив одного из мерзких ксеносов выстрелом лазерной пушки. Его взгляд упал на замученных людей в клетке, и сердце преисполнилось ненависти. С мрачным удовлетворением Банник продолжил свое дело. Снаряды разрывались в толпе ксеносов, фонтаны песка взлетали в воздух, среди орков началось смятение.

Потом орки вдруг оказались повсюду. Поток багги, мотоциклов и других машин хлынул из ворот рудника. Выстрелы Раддена собирали богатую жатву, но орочьих машин были десятки, и они быстро приближались к тяжелым имперским танкам. Банник и Марселло открыли огонь из шести тяжелых болтеров, бывших в их распоряжении. Горящие обломки разлетались по пустыне, но орочьи машины прибывали и прибывали.

— Отлично! — сказал Кортейн. — Это их раздразнит. Курс прежний, приготовиться дать задний ход на скорости одна треть. Подождем еще пять минут, и начнем их выманивать. Эппералиант, передать мои приказы остальным машинам.

Взгляд Банника снова вернулся к убитым пленникам в клетке. Он моргнул. Там что-то двигалось. Он увеличил изображение.

— Почетный лейтенант! Подождите!

— Банник, что еще?

— Движение в секторе-5, не оркоиды, — доложил Банник. — Это люди, пленники, они еще живы. — Он вывел изображение на командирский дисплей.

— Зубы Императора, что они с ними сделали? — произнес Кортейн.

По крайней мере десять пленников, запертых в клетке, были еще живы.

— Может быть, выстрелим и пробьем дыру в клетке? — предложил Банник.

— Нет, цель слишком мала, мы убьем их, — возразил Марселло. — Возможно, это и лучше, избавить их от страданий.

Кортейн выругался.

— Проклятье! Должен быть способ…

— Мы не должны подходить близко к руднику, — предупредил Эппералиант. — Там почва слишком мягкая, и мы просто увязнем. Лучше даруем им легкую смерть и помолимся за их души нашему Защитнику.

— Я не предлагаю рисковать этой машиной ради нескольких человек, Эппералиант, но есть и другой способ, — твердо заявил Кортейн, прикусив нижнюю губу. — Та «Саламандра», парень, у нее хорошая скорость?

— Вполне, — ответил Банник.

— Вызывайте ее сюда. — Кортейн увеличил изображение на своем экране и быстрым движением пальцев по консоли передал инфоимпульс. — Танк-2, прикрывать ту «Саламандру», когда она подойдет к клетке. Создать вокруг нее стену огня, и чтоб ни один зеленокожий к ней не подошел!

— Приготовиться к попаданию! — вдруг закричал Эппералиант.

«Гибельный Клинок» встряхнуло с такой силой, словно его пнул один из свирепых орочьих богов. Баннику пришлось схватиться за консоль, чтобы не быть сброшенным на палубу. Освещение замигало. Эппералиант в тревожном ожидании посмотрел на потолок, но больше ударов не было.

— Доложить о повреждениях! — приказал Кортейн.

— Все системы работают нормально, почетный лейтенант. Зафиксирован всплеск энергии в системе управления огнем пушки «Разрушитель», но сейчас все в норме, — доложил Форкосиген, неизменная колода таро свисала на шнуре с его руки.

— Не стоит рисковать, Форкосиген. Переключиться на вспомогательную, — велел Кортейн.

— Переключаюсь на вспомогательную, — ответил Форкосиген. — Ганлик, ты будешь отключен на четыре… три… два… один… снова включен.

— Что за…?! — вдруг воскликнул Марселло, его глаза расширились от страха.

Из ворот рудника выехала громадная боевая крепость — гигантская орочья боевая машина, катившаяся на восьми огромных металлических колесах. Размером больше «Гибельного Клинка», она ощетинилась стволами, торчавшими из орудийных портов, ее броня была размалевана грубыми орочьими глифами. Массивная орудийная башня вращалась, отслеживая курс имперского сверхтяжелого танка, из ствола громадной пушки шел дым. Три меньших пушки, обслуживаемых меньшими зеленокожими, дали залп следующими; по броне «Гибельного Клинка» громыхнули три удара.

— Мы должны прикончить ее, иначе Стренкелиосу конец, нельзя выманивать эту штуку к пехоте, — сказал Кортейн. — Спокойно, Марселло, не паникуй, ей не сравниться с «Марсом Победоносным». Аутленнер, повернуться лобовой броней к главной цели. — Кортейн обозначил главной целью орочью боевую крепость, передав расчетные данные для стрельбы со своей консоли на посты наводчиков. — Уничтожить ее.

Все члены экипажа ответили, подтвердив приказы и приступив к делу, в танке раздавались спокойные неторопливые фразы, докладывавшие обо всем, что они делали. Кортейн слышал их всех, несмотря на рев двигателя и грохот орудий, подтверждая, приказывая, руководя ими, словно дирижируя оркестром. «Марс Победоносный» послушно отвечал на все действия экипажа.

— Танк-2 и танк-3, сосредоточиться на меньших машинах. Боевой крепостью займемся мы. Эппералиант, где эта чертова «Саламандра»? Пусть тех пленников вывезут оттуда.

— Едет сюда, сэр, и ее экипаж явно недоволен, — доложил Эппералиант.

— Я их под трибунал загоню, если они не будут здесь через три минуты. Передай им это. Прибыть сюда немедленно!

— Да, сэр.

— И передай лейтенанту Стренкелиосу, чтобы отводил своих атраксианцев к хребту. Засада отменяется, повторяю, отменяется. Он сможет пострелять в орков и с хребта.

Оба тяжелых орудия «Марса Победоносного» выстрелили одновременно, и оба добились попаданий в боевую крепость, но орочья сверхтяжелая машина, несмотря на свою с виду непрочную конструкцию, оказалась очень живучей, и продолжала катиться вперед, ее носовая часть, похожая на рыло гигантского зверя, полыхнула огнем.

— У проклятой штуки броня толстая, как шкура грокса! — воскликнул Радден, сделав пристрелку из автопушки магниевыми трассерами по ее лобовой броне, и вслед за этим выстрелив из главного орудия.

— У нас тут осталось два снаряда! Ралт! Ралт! Давай еще снаряды! — закричал Мегген.

За постом Банника загрохотал подъемник, доставляя наверх новые снаряды из погреба.

— Банник, отгони тех гретчинов от пушек, — приказал Радден.

— Гретчинов?

— Мелких зеленокожих! Не позволяй им стрелять из меньших пушек, пока мы перезаряжаемся, — объяснил первый наводчик.

Банник сделал как сказано, поливая орудийные порты боевой крепости огнем тяжелых болтеров. Это отогнало гретчинов, но сколько бы мелких зеленых уродцев не было разорвано на куски, на их место вставали новые. Банник переключился на лазерную пушку и выстрелил, целясь в орудийный порт. Внутри полыхнула оранжевая вспышка, и орочья пушка замолчала.

— Отличный выстрел! — крикнул Радден по воксу, чуть не оглушив Банника. — А теперь смотри…

Громыхнуло главное орудие «Марса Победоносного». Борт боевой крепости взорвался огненной вспышкой, отлетели два колеса, но орочья машина не остановилась, хотя и заметно сбавила скорость.

Дуэль началась всерьез, гигантские машины разворачивались, а багги и грузовики бесполезно носились вокруг. Оба огромных танка обменивались выстрелами, пока без особых результатов.

— У этого басдака вообще есть слабое место? — проворчал Радден.

— Я работаю над этим, Радден, дай мне немного времени, — ответил Эппералиант.

Банник внимательно слушал переговоры, а его глаза следили за тактическими экранами и данными с камер. Он развернул левую лазерную пушку на 180 градусов, так, что она теперь была направлена назад. В авгур-прицел он заметил три легких полугусеничных машины с ракетными пусковыми установками, заходившие в тыл «Марсу Победоносному». Выпустив три ослепительных луча, Банник взорвал их одну за другой.

— Продолжай в том же духе, Банник, — сказал Кортейн, не отрывая пальцев от командной консоли. — Не позволяй им повредить реактор.

Из люка в башне боевой крепости вылез огромный орк, вместо левой руки у него была силовая клешня размером с человека. Взмахнув ею, орк взревел, бросая вызов, и его танк снова дал залп по «Гибельному Клинку».

— Вот, нашел, — объявил Эппералиант. — Логическое устройство предлагает бить по вот этой точке. Проверьте ауспики, передаю вам данные.

— Не очень-то похоже на слабое место. Ганлик? — спросил Радден.

— Готов по твоему сигналу, — ответил второй наводчик.

— Зарядить бронебойным, Радден, — приказал Кортейн.

— Бронебойный! — крикнул Радден.

— Заряжаю бронебойный, — подтвердил Мегген.

В башне Радден, поцеловав свою руку, хлопнул по снаряду, пока Мегген заряжал его в казенник.

— Лазерная пушка правого спонсона отключилась! — доложил Марселло.

— Кабели, кабели! Не стреляйте так часто, подождите пару секунд между выстрелами, вы перегружаете предохранители! — техноадепт Форкосиген начал читать литанию, пытаясь снова включить орудие.

— Готов! — доложил Радден.

— Готов! — повторил Ганлик.

— Огонь! — скомандовал Кортейн.

Снаряд Раддена, просвистев в воздухе, попал в орочий танк, глубоко вонзившись в его борт. Снаряд Ганлика из пушки «Разрушитель» влетел следом за ним. Вождь орков успел еще раз взреветь, прежде чем вместе со своим танком исчезнуть в вихре огня и металлических обломков.

— Цель уничтожена. Хорошая работа, — сказал Кортейн. — Время до взрыва?

— До взрыва семнадцать минут, — доложил Эппералиант.

— Где эта чертова «Саламандра»?

Эппералиант взглянул на экраны.

— Она получила попадание.

Взяв микрофон, он начал вызывать их по воксу. Ему отвечал еле слышный голос, заглушаемый помехами.

— Они в тридцати метрах позади нас. У нас нет времени, мы сделали свое дело, давайте выбираться отсюда.

— Помолимся за души павших Императору, — тихо произнес Банник.

— У нас есть время, — возразил Кортейн. — Я намерен спасти этих людей.

Банник на секунду задумался, глядя, как зеленоватые силуэты легких орочьих машин мелькают в прицеле, словно светлячки. Что он должен сделать? Он вспомнил детство, вспомнил статую героя — что бы сделал тот человек на его месте?

Он решился.

— Сэр, я пойду. Я выведу их.

— Ты?

— Да, сэр, если на то будет воля Императора.

Кортейн долгое мгновение оценивающе смотрел на него.

— Мне в свое время доводилось видеть и просто благочестивых дураков, и настоящих святых. Кем же являешься ты?

— Сэр?

Кортейн быстро принял решение.

— Иди. Только быстрее. У тебя пятнадцать минут! Аутленнер, выводи нас отсюда, задний ход, скорость две трети, сосредоточить огонь на целях в передней полусфере, схема Маузер. Марселло, прикрываешь корму.

Банник кивнул, поблагодарив Кортейна, и поднялся в башню, а оттуда наружу, не отвечая на вопросы Раддена.

Он спрыгнул с башни на броневую крышу главной палубы и перескочил через фальшборт. Это был прыжок с высоты три с половиной метра, но гравитация Калидара была невысокой, и Банник смягчил удар, перекатившись. Вскочив на ноги, он сразу же бросился к «Саламандре». Снаружи рев двигателя «Гибельного Клинка» был оглушительным. Башни и стволы орудий поворачивались то в одну сторону, то в другую, изрыгая огонь и смерть, сея опустошение среди орков. Из тьмы вырвался грузовик, полный орков, потом еще один, потом еще. Одна из этих машин получила попадание с «Гибельного Клинка» и, рыскнув в сторону, опрокинулась, высыпав орков на песок. Они сразу же вскочили и побежали к валу.

Стренкелиос и его солдаты, наконец, прибыли; ряды дисциплинированных штурмовиков заняли позиции на гребне вала и обрушили на орков залпы лазганов, их фланги прикрывали «Химеры». Ночь осветилась выстрелом плазмагана, похожим на небольшое солнце. Плазменный заряд взорвался, словно миниатюрная сверхновая, испепелив орка-мотоциклиста, капли расплавленной стали разлетелись по пустыне; в кратере, оставшемся от попадания, песок спекся и раскалился докрасна. Орочьи грузовики высадили своих пассажиров, и толпы зеленокожих бросились к валу. Многие из них погибли, но некоторым все же удалось дойти до рукопашной, и они разбрасывали людей во все стороны, пока не были убиты. Стренкелиос был впереди, управляя огнем своих солдат, и сам обезглавил орка мечом. Из ворот рудника выбегали новые орки. Банник бросился дальше, «Саламандра» была уже почти рядом.

«Леман Русс Каратель», взревев мотором, преодолел гребень вала, его роторная пушка раскручивалась. Танк остановился, поворачивая башню.

Его орудие было направлено прямо на Банника. Лейтенант бросился на землю, и тысячи раскаленных добела снарядов прочертили темноту ночи над ним, такие яркие, что оставляли следы в глазах. Град пуль прекратился почти так же быстро, как и начался, и Банник оглянулся, увидев мокрые от крови останки разорванных в клочья орков, устилавшие песок широким конусом позади него. Мысленно возблагодарив Императора, он снова побежал к «Саламандре».

На полу разведывательной бронемашины, скорчившись в луже собственных внутренностей, лежал связист. Командира «Саламандры» нигде не было видно, стрелок сидел на полу, пытаясь остановить кровотечение из тяжелой осколочной раны на руке. Банник быстро оказал ему помощь.

— Держись! — крикнул лейтенант ему в ухо и протолкнулся к двери в закрытое отделение управления. Водитель лежал лицом на приборной доске — мертв. Банник столкнул его в сторону и сел на его место.

«Император, дай мне скорости», мысленно взмолился он. «Не ради меня, но ради тех людей, которых иначе замучают орки».

Он врубил переднюю передачу, выжимая из форсированных двигателей все возможное. «Саламандра» рванулась вперед, плотно спрессованный песок был почти таким же твердым, как настоящая дорога. Этот вариант «Химеры», освобожденный от тяжелой брони, был достаточно легким, чтобы сравниться в скорости с орочьими багги. Несколько из них, перестав крутиться вокруг «Гибельного Клинка», бросились в погоню за «Саламандрой», пули из их тяжелых стабберов застучали по броне. Удар — и Банник на мгновение оказался лицом к лицу с оскалившимся орком, вцепившимся в смотровую щель, прежде чем орка сбросило с машины. Багги попыталась обогнать «Саламандру», хохочущий орк-стрелок начал разворачивать ракетную установку, чтобы выстрелить прямо в борт, но выстрел лазерной пушки разрезал багги пополам, и «Саламандра» подпрыгнула, переехав ее обломки.

Восемь минут.

В центре впадины песок был мягче, замедляя ход разведывательной бронемашины. Оставалось пятьсот метров.

«Саламандра» разорвала проволочное заграждение, окружавшее клетку с пленниками. Банник дернул рычаг, останавливая одну гусеницу и разворачивая машину. Вскочив с сиденья, он перепрыгнул через труп водителя.

Он пытался не смотреть на замученных людей, наколотых на шесты вокруг загона. Зловоние сожженной человеческой плоти проникало даже сквозь респиратор.

Он подбежал к двери клетки. Выхватив лазерный пистолет из кобуры, он застрелил гретчина, который стоял у двери, злобно шипя.

Люди, изумленно глядя на него, поднялись на ноги. Их руки и ноги были освобождены от колодок, и они догадались замотать лица обрывками униформы. Возможно, им даже удастся избежать пневмокониоза. Всего уцелевших пленников было около дюжины.

Три выстрела, и замок клетки сломан.

Шесть минут.

— Все на выход!

Людей не требовалось подгонять, менее пострадавшие помогали более слабым.

— Уложите раненых! — приказал Банник, и невредимые гвардейцы начали укладывать раненых в боевом отделении «Саламандры», выбросив мертвое тело связиста на песок. Двое тяжело раненых вопили от боли, когда их истерзанная плоть подвергалась новым страданиям.

Банник быстро осмотрел загон. Восемь пленников были мертвы, трое еще живы, но так насажены на шипы и замотаны цепями, что не было шансов освободить их вовремя.

Банник, поморщившись, выстрелил каждому из них в голову. Их глаза были выдавлены, носы отрезаны, кожа содрана. Даровав несчастным милость Императора, Банник ощутил, как его ненависть к оркам становится все сильнее.

— Пошли! — крикнул он, махнув рукой людям в машине. «Саламандра» была рассчитана на экипаж из пяти человек, и в ней едва хватило места, чтобы втиснулись двенадцать. — Рудник сейчас взорвется!

Вскочив в «Саламандру», он снова залез в отделение управления.

Четыре минуты.

На этот раз «Саламандра», отягощенная дополнительными пассажирами, шла немного медленнее, ее гусеницы менее уверенно цеплялись за мягкий песок в центре кратера, но все равно двигалась достаточно быстро. Изуродованные трупы пленников вскоре остались позади, шпиль рудничного комплекса становился все меньше и меньше. Когда «Саламандра» выбралась на более твердый песок, ее скорость заметно выросла. Солдаты в боевом отделении разобрали аварийные комплекты в поисках респираторов и держались изо всех сил, чтобы не вылететь из машины.

Одна минута.

Банник маневрировал, объезжая обломки орочьих багги. Лишь несколько вражеских машин еще оставались на ходу, кружась вокруг имперских танков, словно москиты. Бой подходил к концу. Орки были уничтожены.

Банник взглянул на часы и крепче схватился за рычаги, выжимая из сдвоенных двигателей «Саламандры» все возможное.

Десять… девять… восемь… семь…

Он промчался мимо одного из «Леман Руссов», на полной скорости двигавшегося к краю кратера; остальные танки уже выезжали обратно за вал.

Шесть… Пять…

Солдаты Стренкелиоса отступали, оставив после себя лишь груды зеленых трупов.

Четыре…

Мимо промелькнул «Марс Победоносный», его корпус на такой скорости слился в одно сплошное пятно. Вал выработанной породы, окружавший кратер, был все ближе и ближе.

Три… два… один…

По корпусу «Саламандры» прошел низкий рокочущий звук, взрывная волна заставила загудеть металл брони.

Земля задрожала под «Саламандрой», казалось, весь кратер вдруг подскочил, а потом рухнул вниз. Двигатели взвыли, когда Банник бросил машину вперед и вверх, выводя ее из оседающего кратера, песок хлынул мимо «Саламандры» в углублявшуюся яму. Банник добрался до гребня вала и перевел «Саламандру» через него, выведя ее из опасной зоны. Секундой позже за ним последовал отставший «Леман Русс», буквально рухнув на безопасный участок.

Выбравшись из кратера, Банник ударил по тормозам, и машина, резко дернувшись, встала, от двигателей шел смрад сгоревшего масла.

Банник выскочил из «Саламандры» и подбежал к краю псевдо-кратера. Он хотел видеть, что случилось с «Марсом Победоносным».

Рудничный комплекс исчез. На его месте зияла огромная воронка, засасывавшая песок. Трупы орков и их разбитые машины затягивало туда потоками песка.

«Марс Победоносный» буксовал на краю гигантского провала, лишь в нескольких метрах от края кратера. Его гусеницы вращались на ускользающем из-под них песке, пытаясь удержать танк на месте.

— Нет! — закричал Банник.

Двигатель танка ревел, механизмы передач пронзительно скрежетали. Медленно, медленно «Гибельный Клинок» выбирался, продвигаясь вперед и поднимаясь на гребень вала. Банник затаил дыхание, глядя, как танк выбирается, мучительно медленно преодолевая сантиметр за сантиметром.

Вдруг огромный танк соскользнул, песок под правой гусеницей осыпался, и «Гибельный Клинок» опасно рыскнул в ту сторону. Песок сыпался быстрее, чем гусеницы крутились, и «Марс Победоносный» потянуло вниз, в клубящийся вихрь пыли, затягивая сначала по гусеницы, а потом по самую башню. Из выхлопных труб валил черный дым, механизмы визжали от напряжения.

Потом песок поглотил танк целиком.

Банник упал на колени.

Песок стал ссыпаться в воронку медленнее. Землю сотрясали толчки после взрыва, песчаная лавина замедлялась.

«Гибельный Клинок» исчез. Жестокость Бога-Императора поразила Банника, подобно удару молота. Совершив бесчестный поступок, Банник пытался искупить свою вину в глазах Повелителя Человечества, ибо искренне верил, что Он помогает всем людям, которые сражаются за Него. Получить назначение в экипаж сверхтяжелого танка — того самого, которым командовал герой его клана — казалось, это было наградой за все, через что Баннику пришлось пройти — расставание с родиной, ссору с отцом, потерю друга. Но нет, видимо, не было наказания достаточного, чтобы искупить то, что он совершил. И во всем этом виноват только он. Гибель «Марса Победоносного» — кара за то, что он нарушил законы клана, за смерть Тупариллио.

Банник со стыдом склонил голову и от всего сердца помолился о душах людей на борту танка и о возможности отдать жизнь, сослужив службу Империуму. Это было все, что он мог отдать, все, что у него оставалось. И он знал, что это — ничтожно малая жертва.

Банник еще некоторое время стоял на коленях, потом поднялся. Медленно он отошел от гребня вала и побрел вниз. Солнце уже вставало над горизонтом, и с ним поднимался ветер. Красная дымка вдалеке предвещала, что надвигается очередная буря.

Банник был на полпути вниз, когда механический гром заставил его обернуться.

«Марс Победоносный» въехал на вал, песок хлынул с его бортов, словно вода с океанского левиафана. Огромный танк вздыбился, преодолевая вал, рыча двигателем, словно зверь, бросающий вызов всей вселенной — и тяжело опустился. Выехав из кратера, танк выровнялся, и с глухим рычанием остановился перед Банником.

Песок с шорохом ссыпался с его бортов, фары и камеры-авгуры, будто глаза, смотрели на Банника, приглушенный рокот двигателя был похож на дыхание. Банник поднял взгляд. Сейчас он видел «Марс Победоносный» таким, каким видели его техножрецы — не просто машину, пусть и обладающую душой, священную реликвию, символ могущества и стойкости Империума, каким видели танк большинство людей, но как живое, дышащее воплощение воли Императора. Это было подобно тому, как, глядя на оборванного проповедника, вдруг увидеть отблеск божественного огня святости. Сквозь авгуры и смотровые приборы огромной машины словно сам Император смотрел на Банника, на это жалкое человеческое существо на песке. Живой бог человечества, облаченный в броню из пластали и адамантия, смотрел на Банника и судил его.

И Банник был грешен.

Ошеломленный, он рухнул на колени.

Вдруг тишину нарушил лязг металла, за ним раздался крик. Банник встал и, отступив назад, разглядел высунувшуюся из люка башни рыжеволосую голову Раддена.

— Готов спорить, ты уже решил, что нам конец, а? Как видишь, нет. Нет, пока у нас есть «Марс Победоносный», — Радден засмеялся, похлопав по броне танка, лицо наводчика сияло радостью человека, выжившего в смертельной опасности. Сотворив знамение аквилы, он поднял оба медальона к губам и начал громко целовать их.

— Слава! — воскликнул он. — Слава техножрецам Марса и всей их долбоклюйской болтовне! Ха!

Как только новости об успешной операции были переданы в штаб боевой группы, «Марсу Победоносному» и сопровождавшим его частям было приказано оставаться на месте и ждать смены. И они ждали, подсчитывая потери и повреждения. Вскоре после боя прибыла на «Атланте» группа технической службы 7-й роты с технопровидцами Брасслоком и Старстеном. Спустя примерно два часа подошли команды Оффицио Медика и Муниторума, чтобы подвезти снабжение и эвакуировать раненых обратно в улей Модулус.

Последние раненые были вывезены уже к концу долгого калидарского дня, спустя восемнадцать часов с того момента, когда Банник наблюдал, как «Марс Победоносный» выбирается из кратера. Теперь это действительно был кратер, результат взрыва атомного заряда в пять мегатонн, заложенного в глубинах старого рудника. Сколько савларцев погибло в туннелях, чтобы доставить туда этот заряд, Банник не знал, но он уже дважды видел, как воюют орки на поверхности, и невольно почувствовал уважение к савларским так называемым «подонкам», что бы там о них ни говорили.

Экипажи танков и машин обеспечения, и солдаты взвода Стренкелиоса организовали лагерь и выставили наблюдательные посты в радиусе километра вокруг. Подкрепления должны были прибыть позже — разведывательная рота с легкой бронетехникой, которая прочешет окружающий район на предмет выживших зеленокожих, пока ударная группа вернется в улей Модулус.

Погода держалась нормальная, надвигавшаяся буря скрылась за горизонтом. Банника назначили в помощь технопровидцу Брасслоку, проводившему детальный осмотр «Гибельного Клинка». За технопровидцем словно грозный призрак следовал сервитор Урто.

— Ты слышишь? — спросил технопровидец Банника.

— Я слышу звук остывающего металла, потрескивание в отключенной аппаратуре. Простите, но кроме этого я ничего не слышу, — Банник содрогнулся, вспомнив, каким ему показался танк сразу после боя. Но сейчас дух машины внутри него словно скрылся, оставив лишь металл.

Брасслок заметил эту невольную реакцию, древние глаза технопровидца под капюшоном слегка прищурились, словно в улыбке и он одобрительно кивнул.

— На Парагоне влиятелен культ Омниссии, не так ли?

— Да, среди клановой аристократии. Мы зависим от милости Бога-Машины, — Банник показал медальон с аквилой и шестеренкой. — Он второй в наших молитвах после Бога-Императора.

Брасслок издал хриплый звук, который Банник принял за смех.

— Ты отмечен Богом-Машиной, — металлическое щупальце высунулось из-под одеяний техножреца и постучало Банника по груди. — И ты почитаешь Его. Сегодня ты видел Его славу.

Банник задумчиво кивнул.

— Тогда продолжай слушать, и ты услышишь.

Банник бросил взгляд на борт огромной боевой машины, металлическую стену, заслонявшую беспощадное солнце Калидара.

— Что я услышу?

— Что «Марс Победоносный» доволен своим выбором. Машинный дух «Гибельного Клинка» удовлетворен твоими действиями, и особенно — спасением его меньшего собрата, — технопровидец кивнул головой в капюшоне на «Саламандру», над ремонтом которой сейчас трудилась группа специалистов Муниторума под руководством технопровидца. — Все машины священны. Они братья. Спаси одну — и все возрадуются.

Остальные члены экипажа занимались проверкой систем на своих постах, техноадепт Форкосиген проводил общую диагностику всей аппаратуры на своем инфопланшете, независимо от работы технопровидца. И когда Банник следовал за древним технопровидцем, обходившим танк, то радовался, что находится в тени «Марса Победоносного», а не вместе с атраксианскими штурмовиками, трудившимися на самом солнцепеке, собирая зловонные трупы орков в кучу для сожжения; говорили, что это было необходимо, чтобы из тел орков не распространялись споры. Баннику было трудно в такое поверить, но действительно, если не сжечь мертвых орков, то год спустя этот район будет просто кишеть зеленокожими.

За три часа до заката прибыли новые подкрепления, и с ними почетный капитан Ханник, весь остаток дня что-то обсуждавший с Кортейном. Банник заметил, что почетный капитан оказался молодым, заметно моложе Кортейна.

Позже, когда беспощадное синее солнце Калидара скрылось за горизонтом, они выпивали, отмечая победу. Остальные члены экипажа поздравляли Банника, хваля его подвиги в бою. Но он не разделял их радость. Из-за своего позора он чувствовал себя отверженным, и был уверен, что «Марс Победоносный» едва не погиб из-за него — это было предупреждение, напоминание, что Император знал о его бесчестье, и «Марс Победоносный» тоже знал, хотя его товарищи не знали. И еще Банник не мог изгнать из памяти страшное зрелище людей, изувеченных орками. Испытывая головокружение от крепкого глиса, который пили танкисты в герметичной палатке, Банник извинился и, выйдя наружу, стал бесцельно бродить по лагерю, с каждым вздохом, пропитанным зловонной резиной, все больше ненавидя респиратор, который ему пришлось надеть.

Банник стоял на краю пустыни, его дыхание шумно отдавалось в ушах. Глубоко задумавшись, он смотрел, как день сменяется ночью.

— Это по-своему прекрасное место, — раздался голос позади него.

— Почетный лейтенант, — сказал Банник, встав по стойке смирно.

— Вольно, лейтенант, сейчас не время. День закончился, мы победили. Сейчас мы отдыхаем.

Кортейн подошел к нему. Как и Банник, он надел от холода офицерскую шинель и фуражку. Они были бы похожи на двух «офицеров и джентльменов» в отпуске на парагонском пустынном курорте, если бы не смрад пролитого горючего и догоравшего костра из орочьих трупов.

— Жестокая красота, — произнес Кортейн. — Эта планета так сурова. То страшный жар, то страшный холод. Совсем не похожа на наш родной мир.

— Да, сэр.

Кортейн потыкал песок носком сапога.

— Нам уже не вернуться в прежний мир. Прошло уже много лет с тех пор, как я пошел служить. Парагон теперь совсем другой.

Банник кивнул. Брат Кортейна, которого он видел, будучи еще очень молодым, умер несколько лет назад — умер воистину древним старцем, даже по стандартам аристократии.

— Вы завербовались еще во времена моего деда.

— Варп искажает время, — сказал Кортейн. — Я пережил двадцать четыре варп-прыжка, провел в имматериуме не более двенадцати лет, а в реальном пространстве за это время прошло более столетия. Так тридцать лет боевой службы превратились в целый век. Когда ты сам вернешься домой, то увидишь, как изменился родной мир. Он будет совсем другим.

— Я пошел в Гвардию не для того, чтобы возвращаться, сэр.

Кортейн утвердительно хмыкнул.

— Лишь немногие возвращаются. В некотором смысле мне очень повезло, хотя в другом — нет.

— Я завербовался, чтобы покинуть родной мир, сэр, чтобы служить Императору, как только смогу.

Кортейн кивнул.

— Я, как и ты, когда-то отказался от льготы моего клана, освобождающей от службы в Гвардии.

— Я знаю, на родине до сих пор говорят об этом.

— Правда? Ну надо же, — протянул Кортейн тоном, явно означавшим, что чествований на Парагоне ему хватило с избытком.

— Ваша статуя даже поставлена в Великом Зале Клана.

Кортейн фыркнул.

— Да видел я ее. Но уже не придаю этим вещам особого значения. Я сражаюсь не ради славы, уже нет.

— За что же вы сражаетесь?

Кортейн нахмурился и ответил не сразу.

— Я не могу сказать наверняка. Я видел миры, где люди живут и умирают в нищете, денно и нощно трудясь за жалкие крохи пищи, выполняя работу, которую они не понимают, не зная никакого утешения. Человечество со всех сторон осаждено всевозможными проявлениями зла — и, поверь мне, орки наименьший из ужасов, уготованных для нас вселенной. Я целое десятилетие сражался с эльдарскими пиратами, это упадническая мразь, они наслаждаются, причиняя боль, и они куда хуже орков. Что они делали с людьми… с женщинами, детьми, чем невиннее, тем лучше… Мне никогда не забыть этого зрелища.

Банник вспомнил людей, замученных орками. Он сомневался, что когда-нибудь сможет забыть это. Теперь понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к запаху жарящегося мяса. Он понимал Кортейна.

— И даже эльдары — не самое худшее. Есть во вселенной существа, которые пожирают не плоть, но душу. А еще бывают некоторые на нашей стороне… — Кортейн невесело усмехнулся. — Иные из них используют тебя и выкинут как тряпку, когда ты перестанешь быть нужным. Так что… у Брасслока есть его Бог-Машина, у других людей свои причины. Ну а я? Я сражаюсь потому, что мы должны сражаться. Однажды нам как-то удалось захватить в плен одного из этих дегенератов-эльдар. И когда мы его допрашивали, он лишь смеялся над нами, пока не умер под инструментами хирурга. Он сказал, что мы кривое зеркало того, что давным-давно случилось с его расой, что люди — низшие существа, обреченные на худшую участь. Но я не намерен этого допустить. Возможно, он был прав, возможно правы пророки гибели, и действительно наступает конец времен. Знаешь, в том, как старшие офицеры распоряжаются жизнями подчиненных, заметна иной раз какая-то… усталость от всего этого. Но я никогда не позволяю себе такого. Для Верховных Лордов цена победы измеряется в планетарных системах, а не в выживании отдельных людей, и иногда бывает слишком легко самому воспринять такое мировоззрение. Например, Ханник — хороший командир, но он заботится о машинах, а не о людях. Сегодня я получил от него выговор за то, что рисковал «Марсом Победоносным», и уже не в первый раз. Он сказал, что половина из тех, кого мы спасли сегодня, все равно умрут от пневмокониоза, и вероятно, он прав.

— Разрешите сказать, сэр? — робко спросил Банник.

— Да, говори свободно.

— Тогда зачем мы спасали их, сэр?

— Потому что половина из них выживет, и, возможно, они смогут сражаться снова, — Кортейн глубоко вздохнул. — Не сражаться означает отдать победу врагу, но сражаться и потерять тот дух, который только и отличает нас от тех злобных тварей — это хуже поражения. Люди являются людьми потому, что они готовы рисковать жизнью друг за друга, именно так мы покорили звезды. Мы заботимся о своих. Если хотя бы одна жизнь может быть спасена — она должна быть спасена. Каждый человек с оружием в руках — это патрон в арсенале Императора. Каждый человек имеет значение! — Кортейн говорил с пылкой убежденностью. — Мы все должны приносить великие жертвы, чтобы Империум мог существовать. День за днем умирают миллиарды ради выживания человеческой расы, так скорее всего умру и я. Умереть за Императора — великая слава, ибо в каждом километре земли, купленном смертью, сокрыта надежда на выживание всей нашей расы. Смерть меня совсем не страшит, парень, ибо Император на моей стороне. Но напрасно терять жизни тех, кто еще может сражаться? Тратить жизни людей лишь потому, что всегда найдутся новые? Это страшный, отвратительный грех, и его я не потерплю. Если мы однажды и проиграем, то из-за своей расточительности, теряя танк здесь, человека там, и так снова и снова, пока у нас никого и ничего не останется. Величайшее строение можно разобрать, вынимая из него камень за камнем. Вот, Коларон Артем Ло Банник, почему я сражаюсь так, как сражаюсь, и почему иногда иду на рассчитанный риск.

Некоторое время они стояли в тишине, полярное сияние над ними было похоже на битву призраков в небе. Кортейн повернулся и посмотрел на молодого офицера.

— Сейчас я пойду выпить. И тебе советую. Ты сегодня хорошо поработал и заслужил немного отдыха. На борту «Марса Победоносного» мы думаем не только о себе, но и о других, и сражаемся друг за друга. Вот почему мы побеждаем. Добро пожаловать в экипаж, Коларон Артем Ло Банник.

Банник последовал за своим командиром. Он был рад, что Кортейн не спросил его, за что он сражается; ему совсем не хотелось рассказывать о необходимости искупить свой грех.

Когда Банник подошел к шлюзу палатки, то услышал знакомое щелканье колоды таро. Он оглянулся на «Марс Победоносный», но ничего не заметил. «Форкосиген», подумал Банник. «Только он тут таскает с собой эту чертову колоду». Не останавливаясь и не задумываясь о том, почему коротышка-техноадепт все время следит за ним, Банник вошел в палатку и отправился спать.

ВСТАВКА

О Парагоне я скажу, что это воистину самое благословенное из владений Императора в этом субсекторе, посвященное Святой Гонории Даль, сестре Эфеса третьего чина, принявшей мученичество четыре тысячи лет назад, в разгар Эпохи Отступничества, и чья Базилика Последнего Возрождения очарует тех паломников, которые способны оценить ее архитектурную красоту.

Хотя Парагон позволительно считать прекрасным местом, чтобы отдохнуть и восстановить силы на пути паломничества, я должен предупредить слабых душою, дабы они были осторожны, иначе решимость их в деле праведного путешествия может ослабеть, ибо все возможно на шестой луне шестого мира той системы. Для тех, кто намерен предаться созерцанию, лучше подойдут мрачные скалистые прерии Узарна. В роскошных же залах Парагона блуждает соблазн.

Брат Зонекус Туфар, Знаменитое Руководство Паломника, Том XXIII, «Путями Эфесских Святых».

ГЛАВА 11

Аронис-сити, шестая луна Парагона VI

2043395.М41

Кабинет отца Банника был теплым и уютным, но Банник не чувствовал ни тепла, ни уюта, страх в его сердце был таким же ледяным, как Долгая Зима на улице; страх, что дядя откажет ему в его просьбе.

Улыбка Вардамона Ансельма Ло Банника стала неподвижной, и беседа приостановилась. Он немного откинулся назад, огонь камина бросал отблески на медали на его груди, сияла бронза его искусственного глаза. На секунду в кабинет проник шум бала снаружи, нарушив дружескую атмосферу между дядей и племянником, которую они разделяли еще мгновение назад.

— Ах, малыш, — сказал он наконец. — Ты так вырос.

Его взгляд скользнул по шраму на щеке Банника, и на лице старика появился немой вопрос.

— Ты уже говорил это, дядя. Прости, но ты не ответил на мой вопрос, — Коларон Банник нервничал. Он не мог упустить этот шанс, ему нужно было влияние дяди, чтобы его приняли на службу в Гвардию. Он устал и был издерган, бремя вины было столь же тяжким, как и необходимость ее искупления.

Капитан Банник фыркнул и еще глубже откинулся в кресле, его голова почти скрылась в подушках. Если он и заметил состояние младшего Банника, то никак этого не проявил. Коларону пришлось податься вперед, чтобы не упускать взгляд старика. Дядя выглядел гораздо старше его отца. Вардамон говорил, что сражался уже больше двадцати лет, но на Парагоне за это время прошло только девять лет — следствие особенностей путешествия в варпе. Переходы в океан имматериума и обратно в реальное пространство были трудно управляемы, и время для тех, кто открывал завесу между варпом и реальностью, могло течь странно. Банник вдруг подумал, что может быть так, что его дядя прямо сейчас находится одновременно и здесь и где-то в другом месте Галактики, сражаясь за Императора. Он пытался не думать об этом, боясь, не являются ли такие мысли еретическими.

— Я прошу тебя еще раз. Пожалуйста, подумай над моей просьбой.

Вардамон вздохнул.

— Значит, ты все-таки решительно настроен добиться своего? Не сомневаюсь, ты с детства мечтал отдать жизнь во славу Императора в какой-нибудь далекой подмышке Галактики. Послушай моего совета — лучше не надо.

Он покрутил в руке хрустальный бокал, глядя, как густой старый глис скользит по его стенкам. Подняв бокал, Вардамон залпом выпил его — один бокал такого глиса стоил целое небольшое состояние — и немедленно потянулся за графином, чтобы налить еще. Снаружи послышался визгливый неестественный смех какого-то дурака-аристократа.

— Дядя, такие разговоры…

Вардамон небрежно махнул рукой.

— Малыш, только не стоит нести тут всякую чушь вроде «это ересь». Я, черт возьми, нахожусь в кабинете моего брата, в доме моей семьи, и могу говорить все, что сочту нужным!

Он помолчал, и когда заговорил снова, его голос звучал тише, и он не смотрел племяннику в глаза, вместо этого глядя в огонь камина.

— Я не говорю, что Императору не нужны солдаты, ради Святого Трона, они очень нужны, но Ему совсем не обязательно нужен именно ты. Империум со всех сторон осажден существами, о которых я даже говорить не хочу. Я горжусь тем, что я делаю, но не хотел бы, чтобы тебе пришлось делать то же самое.

— Ты многого достиг на службе Императору.

— Ты имеешь в виду это? — Вардамон указал на свою сияющую парадную кирасу и медали на ней. — Или это? — он указал на громоздкую аугметику на своей голове. — Деньги? Медали? Возможность получить земельные владения на каком-нибудь завоеванном мире? — Старик укоризненно посмотрел на Коларона. — Я мог бы получить это все и даже больше, если бы просто остался дома. Я брат аудитора клана Банник, ради Святой Терры, я мог бы остаться здесь и жить в роскоши. Но вместо этого я погнался за идиотскими мечтами о славе!

Он взглянул на племянника. Его уцелевший живой глаз смотрел как-то туманно. Опьянение от глиса наступало быстро.

— Дорогой мой Кол. Не хочу, чтобы ты считал меня старым дураком, ностальгирующим по дому, но поверь мне, в Галактике не так много мест лучше, чем Парагон, а большая ее часть несравненно хуже. Такой жизни, как у меня, я не пожелал бы и врагу, не говоря уж о моем племяннике.

— Как ты можешь так говорить? Тебя вернули на родину, чтобы ты набрал новый полк. Ты герой.

— Нет, — печально сказал его дядя. — Герой — это мертвый человек. И таких в Парагонском 62-м полно. Да практически все, кто служил в этом чертовом полку, теперь стали героями, — он горько рассмеялся. — Не повторяй мою ошибку, не отказывайся от привилегии своего клана ради каких-то романтических глупостей. Оставайся здесь, работай со счетами, помогая своему отцу, и однажды ты унаследуешь его дело и будешь процветать. Служи Императору так, это ничуть не хуже, чем служить Ему в бою, а? А?

Он наклонился вперед, от него пахло глисом, линза его искусственного глаза сверкала красным. Коларон не отвечал.

Дядя грустно покачал головой.

— Это лучше, чем смерть. Или вещи, худшей, чем смерть. Уж поверь мне, бывают вещи хуже смерти, гораздо хуже.

Он снова покачал головой и сделал большой глоток глиса.

— Нет, нет. Я не буду помогать тебе в отказе от льготы.

— Но, дядя…

Вардамон закрыл глаза и, потерев нос, почесал голову там, где была аугметика. Сейчас он стал толстым и широколицым, но все равно в нем было что-то костлявое, словно череп просвечивал сквозь кожу, ощерившись в ужасе от того, что довелось видеть капитану Баннику. Его лиц было изуродовано там, где металл аугметики соединялся с кожей.

— Что говорит твой отец? А как же союз с кланом Туранниген? Ты думал об этом?

Они вдвоем сидели у камина, но тепло огня не могло совсем изгнать из кабинета холод зимы. Вардамон вздрогнул, то ли от холода, то ли от воспоминаний о битвах.

— Дядя… — нерешительно начал Коларон Банник. Он глотнул из своего бокала с глисом, и в животе словно вспыхнул огонь. Немного алкоголя было то, что нужно, и голос Банника зазвучал тверже.

— Ты прав, дядя. Я хочу служить. И я восхищаюсь твоими подвигами.

Вардамон раздраженно закатил глаза.

— Малыш, ты вообще слушал меня?

Банник продолжал:

— Но дядя, не все так просто. Знаешь… — его слова застряли в горле.

— Что?

— Был тут… один неприятный случай, — признался Коларон. Конечно, его дядя еще не знал об этом. Отец позаботился, чтобы об этом узнало как можно меньше людей.

Дядя прищурил живой глаз, а аугметический с жужжанием повернулся, и его взгляд снова упал на шрам на лице Коларона.

— Какой еще такой неприятный случай?

ВСТАВКА

Регламент поведения офицеров, приглашенных к столу для почетных гостей в компании представителей разных полков включает следующее:

1) Обязательное ношение парадной формы, включающей церемониальное оружие в соответствии с положением о форме одежды;

2) Правильное использование званий, должностей и почетных титулов при обращении к своим коллегам офицерам;

3) Правила поведения за столом для почетных гостей в соответствии с Имперскими стандартами (см. приложение 46);

4) Длинные волосы, украшения лица, татуировки, драгоценности, амулеты, религиозные символы разрешены лишь тем, кому это позволяется регламентом их полков;

5) Использование для общения только общепринятого низкого готика и/или высокого готика;

6) Чрезмерное пьянство недопустимо, нарушителям грозит военный суд;

7) Предшествующее омовение в соответствии с санитарно-гигиенической дисциплиной (приложение 6);

8) Освобождение от отходов строго в предназначенных для этого помещениях.

Выдержка из «Учебника для офицеров», книга 4 «Манеры и нормы поведения»

ГЛАВА 12

Калидар IV, командный «Левиафан» штаба Калидарской боевой группы, плоскогорье Макари

3328397. М41

Быть приглашенным на банкет на борту командного «Левиафана» «Великолепие» было огромной честью, но Банник, с рождения привыкший к таким празднествам, ждал с нетерпением, когда же этот праздник закончится. Его сияющая кираса — такая же, какую носил его дядя тогда на балу — тяжело давила на грудь, белые перчатки смялись в комок за поясом, и ему очень хотелось расстегнуть верхнюю пуговицу своего ярко-красного парадного мундира с высоким воротником. В большом зале на борту «Великолепия» было прохладно, вентиляция перекачивала очищенный воздух, ни одной песчинки калидарской пыли не попадало на панели из ценных пород дерева или на хрустальные столовые приборы на длинном столе. Хотя Банник был затянут в тесную парадную форму, этот зал был самым комфортабельным местом, в котором ему довелось бывать с момента прибытия на планету.

И все же атмосфера в зале была по-своему душной. Банник сейчас предпочел бы сидеть в майке в тесных отсеках «Гибельного Клинка». Перед тем, как они пришли сюда, Кортейн заметил, что в Гвардии никогда не знаешь, как лягут карты.

— Я видел, как людей казнили за оставление своего поста в бою — как раз твой случай, — сказал почетный лейтенант, когда они надевали парадную форму в палатке. — И видел, как награждали за куда меньшие заслуги. Можно сказать, нам в некотором роде повезло.

Баннику хватило ума не говорить, что это Кортейн отпустил его. Старший соклановец таким образом испытывал его; и согласие почетного лейтенанта на его просьбу тоже было одной из таких проверок, Банник понял это лишь сейчас.

И предположил, что эту проверку он все-таки прошел. Разгром орков на заброшенном руднике вызвал подъем боевого духа, на который так рассчитывало командование, а возвращение пленных, которых спас Банник, еще больше подняло моральный дух. Еще через две недели боев орки были отброшены от пригородных рудников улья Модулус, это отвлекло их войска с Костовальских равнин и заставило снять осаду комплекса Уртис. Орки были частично разбиты, их тяжелые шагоходы понесли большие потери — с тех пор было подбито еще две их большие боевые машины, хотя гаргант больше нигде не появлялся.

Вероятно, это уже было сочтено достаточной причиной праздновать победу, и в числе приглашенных на банкет оказался и Банник. У него забрали медаль, тщательно начистили ее, и перед банкетом сам капитан-генерал Атраксианской Гвардии Искандриан вручил ее Баннику уже официально вместе с церемониальным мечом.

Этот новый меч неудобно висел на боку, путаясь в ногах каждый раз, когда Баннику приходилось вставать со стула, приветствуя старших по званию. А таковых здесь было много. В большом зале «Левиафана» присутствовали старшие офицеры от всех полков, действовавших на Калидаре, и звания каждого громко объявлял самый заслуженный старший сержант боевой группы, когда они входили в зал: три атраксианских полковника, их маршал, пять парагонских полковников и парагонский генерал Бен Ло Кисм Феркериген, два комиссара-полковника савларских полков, еще три высокопоставленных комиссара, офицеры флота в роскошных шелковых накидках и ярких синих мундирах, два техножреца, которые ничего не ели, а только пили из своих высоких канистр питательный состав, астропат-прайм Мастрейн с помощниками, Мальдон и Логан, два армейских псайкера-примарис, очень длинный и тощий навигатор в силовом корсете и с непроизносимо длинным именем, Верховный капеллан Моктарн в великолепном облачении архипастыря Экклезиархии, и так далее и так далее. И конечно, во главе стола капитан-генерал Искандриан, командующий Имперской Гвардией на Калидаре. Всего пятьдесят человек. Обстановка вокруг была преисполнена просто скандальной роскоши. Банник с трудом мог поверить, что он находится в центральном отсеке мобильной штабной крепости, а снаружи бушует смертоносная буря. Во всех отношениях это было похоже на клановый банкет на его родине, где все присутствующие точно так же плели интриги, будучи готовы на все, чтобы добиться более высокого положения.

Он смотрел на лица всех цветов кожи, глаза всех оттенков, тела всех форм, высокие и низкорослые, коренастые и стройные, с аугметикой и без. Внешность людей могла иметь множество вариантов, хотя человеческая натура всегда была одинакова.

К счастью, наконец представление приглашенных закончилось.

Искандриан произнес речь, с похвалой отозвавшись о последних успехах имперских войск, отбросивших орков, и о закреплении Имперской Гвардии на территориях, еще недавно бывших в глубоком тылу противника.

— Еще три недели, господа, — сказал капитан-генерал, — и улей Мерадон снова будет в наших руках, а там недалеко и до полного изгнания орков с Калидара.

Его слова были встречены громкими аплодисментами.

Кортейн, сидевший за столом недалеко от Банника, не аплодировал. Взглядом человека, привыкшего к придворным интригам, Банник видел, что Кортейн не верит ни единому слову из того, что было сказано. Банник и сам не был настолько наивен, чтобы верить всему сказанному, но и не настолько высокомерен, чтобы думать, что знает о войне достаточно, чтобы составить собственное мнение. Он решил позже спросить мнение Кортейна о ситуации на фронте.

Потом начался банкет. Банник уже два года не видел столько еды. Блюда приносили и уносили, сопровождаемые большим разнообразием вин, ликеров, наливок и других алкогольных напитков, от которых голова шла кругом. Даже в центре Хелуот-сити на Парагоне Банник не видел такого многообразия.

Напитки лились рекой, и так же лилась беседа, и то и другое было восхитительно. Банник решил строго ограничить свою норму алкоголя. Вместо этого он внимательно прислушивался к разговорам других, автоматически вникая в беседы за столом — еще один аспект столь презираемого им привилегированного воспитания. По крайней мере, здесь, в отличие от поля боя, он не чувствовал себя столь наивным.

— Савларцам нужна твердая рука, — говорил один из комиссаров. Как заметил Банник, этот комиссар тоже почти ничего не пил. — Вот почему все их старшие офицеры набраны из Схолы Прогениум.

— Как вы и Дамартес, — кивнул флотский офицер. Судя по медалям и знакам различия на плечах, у него было звание коммандера. Он держался с подчеркнутой беззаботностью, что явно раздражало комиссара.

— Именно так, — сказал комиссар. Он попытался разломить панцирь лежавшего на блюде перед ним песчаного ракообразного, обитавшего на Калидаре, и, не сумев, нетерпеливо отмахнулся от блюда. — О, мы в Комиссариате высоко оцениваем дисциплину на кораблях Флота, коммандер Спадусский, но савларцам требуется нечто более… жесткое, скажем так. Их родная планета — мир грешников, тюремное поселение, охваченное войнами банд и богохульными делами. То немногое количество продукции, что удается с нее получить, производится под угрозой оружия. Изнасилования там столь часты, что, как говорят, лишь один из четырех рожденных на Савларе знает своего отца. Планета постоянно покрыта токсичным смогом, это ядовитый ад. И воистину тамошние обитатели его заслужили! Ибо правосудие Императора повелевает, чтобы преступники были наказаны. Они воры, убийцы, богохульники, еретики, лжецы и просто мразь, худшее из того, что есть в Империуме, и Савлар самое подходящее место для их наказания и покаяния. Но с милостью Императора мы превратим даже этот бесполезный инструмент в сильное оружие.

— Я думаю, — сказал флотский офицер, сделав большой глоток из богато разукрашенного кубка с редким золасианским вином, — сколько поколений должны страдать, чтобы искупить вину предка? Раньше я полагал, что их больше всего мотивирует сражаться угроза возвращения на Савлар. Но я рад слышать, что их вдохновляет и вера в Императора.

— На войне всегда нужны ресурсы, сэр, — ответил комиссар. — Если правильно мотивировать савларцев, они будут сражаться хорошо. Это все, что имеет значение.

— Я считаю такую веру весьма обнадеживающей, — сказал еще один из гостей, широкоплечий гигант. Когда этот человек вошел в зал, Банник сначала решил, что это священник из какого-то нищенствующего ордена, потому что он был одет очень скромно и вел себя как аскет, а что касается его огромного роста, то Банник подумал, что просто еще одна из бесконечного множества разновидностей человека. Так было, пока сержант не представил новоприбывшего как брата Арнегиса, лорда-сенешаля кастеляна Тайема из ордена Черных Храмовников, и Банник понял, что это на самом деле один из генетически усовершенствованных Адептус Астартес, присутствие которых на другой стороне Калидара было источником множества слухов среди гвардейцев. Его щеки были резко очерчены, лицо было удлиненным, суровым и скучающим, но глаза сияли, словно он находил в этом пиру на борту «Левиафана» что-то веселое. А еще эти глаза все время оглядывали зал, словно в поисках угрозы, и время от времени сосредотачивали пронзительный оценивающий взгляд то на одном, то на другом человеке из присутствующих за столом. Все были объектами его оценки, и старшие и младшие офицеры, и никто не мог выдержать его взгляда. Казалось, особенно привлекали его внимание псайкеры.

Банник следил за ним краем глаза, совсем не желая стать объектом его внимания. Арнегис ел очень много, методично поглощая одну за другой четыре порции, но говорил мало. Сейчас он, однако, вмешался в разговор.

— Конечно, вера — самая важная часть нашей жизни в ордене, хвала Императору, но меня преисполняет великая радость, что не только славные Адептус Астартес, но и простые смертные все еще тверды в должном почитании нашего благословенного владыки. Иногда видишь так мало истинной веры, и когда ереси все множатся, чистым духом предстоит много тяжкого труда.

— Слава Императору и за это! — воскликнул экклезиарх, высоко подняв свой кубок. Лорд-сенешаль кивнул головой.

— Это бремя Черные Храмовники несут с радостью.

— А вы, лейтенант? — спросил адъютант, имени которого Банник не знал. — Мне известно, что Парагон — настоящая драгоценность среди миров Императора, и некоторые считают, что тамошние жители довольно изнежены, но ваши люди сражались прекрасно. Похоже, что Калидар отлично закалил вас.

Адъютант рассмеялся, но никто не присоединился к его смеху.

— Здешние условия — не тема для веселья, — проворчал мрачный капитан, сидевший на три места выше, и адъютант покраснел. — Я потерял два десятка человек в один день от одного только пневмокониоза.

— Да, мы сражались хорошо, — сказал Банник. — Но особенно я уважаю савларцев. Один Император знает, через что им пришлось пройти в туннелях, чтобы заложить ту бомбу, но они это сделали и взорвали ее минута в минуту.

Коммандер Спадусский кивнул, разламывая панцирь песчаного клеща. Отведав мяса членистоногого, флотский офицер скривился. Банник доедал свою порцию с равнодушным лицом — вкус у клеща был просто мерзкий, но у Банника были лучшие манеры, или, возможно, просто больше здравого смысла, чем у флотского.

— Справедливое замечание. И наш коллега комиссар сказал абсолютно верно, тут я согласен. Нам здесь не хватает ресурсов. Завоевательные походы отвлекают ресурсы со всех конфликтов в этом сегментуме и в половине сегментума Пацификус. Огромная армия на западных границах, — говорил Спадусский, — сейчас ведет войну в мирах, никогда прежде не видевших света Императора. Они завоевали уже сотню миров — но какой ценой? С ними две трети флота сегментума Пацификус, сотни полков Гвардии, пять орденов Адептус Астартес, и даже все эти хапуги — вольные торговцы — устремились за ними.

— Могучая армия, — сказал комиссар, — несущая свет во тьму!

— Да, — кивнул Спадусский. — Но сколько миров, подобных Калидару, мы можем потерять ради этого… освещения тьмы? Посмотрите на Искандриана, у него уже глаза ввалились от усталости за всей этой работой. Он хороший командующий, насколько я слышал, но эта война слишком трудна, а он ведет ее излишне догматично. Эти Кровавые Топоры — не обычные орки, они умеют отступать и способны на хитрости не хуже любого человеческого противника.

— Сэр! Командующий следует священным текстам Тактики Империалис!

— Со всем уважением, комиссар Ван Баст, Тактика Империалис — гигантский труд, ни один человек не может изучить ее всю, а мы, воины Императора, изучаем лишь самые ее начала. И основные уроки Тактики, касающиеся зеленокожих, очень… просты. Тактика не проясняет нам всю сложность поведения орков и их разделения на кланы, — сказал Спадусский. — И недостаточное знание наших благословенных текстов — ошибка, которую, увы, я слишком часто замечаю у моих коллег офицеров.

Смущенный адъютант с энтузиазмом закивал и попытался вмешаться в разговор. Спадусский отвернулся, подчеркнуто игнорируя его.

Банник внимательно слушал, но не вмешивался. Критика Спадусским капитан-генерала была уже достаточно опасной, но это почти еретическое утверждение насчет священной Тактики Империалис, главного источника знаний имперских воинов — это уже слишком. Лицо комиссара помрачнело. Банник не знал, как работает Комиссариат во Флоте, но он точно никогда не посмел бы говорить нечто подобное в присутствии политического офицера. Спадусский, однако, был или слишком смелым, или слишком пьяным, или слишком глупым. Последнее, впрочем, вряд ли.

— Мы все здесь сильно рискуем, — продолжал флотский офицер. — Вокс-связи между орбитой и поверхностью нет. Искандриан должен был бы находиться на борту моего корабля, «Сияющей Славы Терры», руководя войсками оттуда и не подвергаясь опасности лично, но из-за проклятой магнитосферы ему приходится сидеть здесь, в этом… сухопутном корабле, — снисходительно сказал он, — уязвимом и со слишком малочисленной командой. Впрочем, нельзя сказать, что в космосе намного безопаснее. Мы потеряли четыре крейсера из-за внезапных атак орков только за последний месяц. Они прячутся в астероидных поясах и атакуют, когда мы меньше всего этого ожидаем.

— Значит, вы должны быть бдительнее, — сказал комиссар.

Спадусский наклонился вперед.

— Слушайте, мы знаем эту разновидность зеленокожих. Я сражался с ними раньше, у Валхаллы, более пятидесяти лет назад. Эти Кровавые Топоры умеют нападать внезапно, но такого, как здесь, даже я не видел. Тут происходит что-то странное. Мы орков не видим, но они нас видят, клянусь Золотым Троном! И то, что мы продолжаем сражаться с ними по-старому, как будто ждем, что они с радостью будут бросаться на наши пушки, не очень-то помогает делу. Астропаты на борту кораблей говорят, что в варпе появилось… что-то новое.

— Может быть и так, — ответил комиссар, — но Император дарует нам победу.

— Дарует? — усмехнулся флотский офицер, — или нам все-таки самим придется приложить усилия и пошевелить мозгами?

— Будьте осторожнее в выражениях, сэр, — предупредил комиссар, слегка постучав ладонью по столу, его лицо стало еще более суровым.

Спадусский примирительно поднял руки.

— Я лишь предостерегаю от впадения в благодушие и самодовольство. Вера — воистину крепчайшая броня, и для меня она как вторая кожа. Если бы не направляющий свет нашего всемилостивого Владыки, мой корабль никуда не смог бы полететь, и это благо — наименьшее из всего, что Он творит для нас. А сейчас извините меня, я должен подготовить доклад.

Когда Спадусский встал, псайкер-примарис, сидевший на несколько футов дальше, потянулся через стол и схватил флотского офицера за руку. Пронзительные глаза псайкера сияли сверхъестественной энергией, какой нельзя было увидеть во взгляде обычного человека. Псайкер был одет в роскошный костюм, импланты, вставленные в череп, торчали из волос. Он излучал ауру могущества, но его лицо было бледным и словно восковым, сияющие глаза запали глубоко в глазницы, и это впечатление усиливалось высоким пси-воротником. «Сильный человек, сжигаемый своим же колдовским огнем», подумал Банник и вспомнил имя псайкера — Мальдон. Псайкер дружески улыбался. Лицо комиссара напряглось, когда он заметил приближение сильного колдуна. Хотя они и были санкционированы, и владели тем же даром, что и сам Император, хотя и в несравненно меньшем объеме, псайкеры не имели ни той же воли, ни той же чистоты. Космодесантник тоже смотрел на псайкера с нескрываемым подозрением.

Мальдон, однако, не обращал ни малейшего внимания ни на того, ни на другого.

— Господа! Все эти разговоры о трудностях и проблемах! Не стоит ли поговорить о чем-то более приятном? Увы, машины Адептус Механикус не справляются с условиями здесь на Калидаре, но я уверяю вас, что с помощью Императора мы, Схоластика Псайкана, восполним этот недостаток. С радостью объявляю вам, что сорок четыре моих коллеги с полным штабом помощников и дополнительным полухором астропатов уже направляются на Калидар. Не так ли?

— Именно так, — подтвердил астропат со своего места. Его пустые глазницы темными провалами зияли под зеленым капюшоном его одеяния.

— Там, где могущество Омниссии бессильно, — продолжал псайкер-примарис, — воля и мудрость Императора восторжествуют! Когда новые души своей песнью вознесут хвалу Императору, мы опутаем весь Калидар сплошной психосетью, положим конец проблемам со связью, так мучившим нас, и искореним это странное явление, помогающее оркам. Господа! — воскликнул Мальдон, и беседа за столом несколько утихла. Банник посмотрел на Кортейна, сидевшего в двенадцати местах от него. Кортейн едва заметно пожал плечами.

— За победу! — воскликнул псайкер.

Послышались приглушенные возгласы «слушайте!», «слушайте!». Беседа за столом возобновилась.

Псайкер не садился.

— … так мучившим нас, и искореним это странное явление, помогающее оркам. Господа! — повторил Мальдон, его рука дернулась вверх. — За победу!

На его шее и голове вздулись вены, лицо покраснело, словно от тяжкого усилия.

— Что это за фокусы? — прошептал Спадусский, выдернув свою руку из руки псайкера и отступив в сторону.

— За… по… бе… — псайкер дернулся, словно парализованный, вино пролилось из его кубка. Его рука вцепилась в кубок с такой силой, что хрусталь раскололся, осколки вонзились в плоть. Кровь и вино полились на стол, забрызгав приборы. Глаза Мальдона страшно закатились в глазницах.

— …ааа… ааа… за по… за побеееееее….

Мальдона трясло так сильно, что черты его лица словно расплывались, его голос превратился в жуткий хрип. С его пальцев и нагрудника брызнули зеленые искры, толстый пси-воротник на его шее вдруг с грохотом взорвался, осыпав присутствующих осколками хрусталя. Внезапно сидевший поблизости астропат закричал, корчась в судорогах, не в силах двинуться; другой санкционированный псайкер взвыл, кровь хлынула из его рта и носа, и он рухнул лицом в тарелку.

Мальдон медленно поднялся в воздух, вокруг него сиял вихрь зеленых искр, псайкер воспарил над столом, охваченный волнами колдовской энергии. Присутствующие вскочили из-за стола, доставая мечи и пистолеты, но разряды варп-энергии перескакивали на оружие, и его обладатели с проклятьями бросали его.

Мальдон повис в воздухе в центре зала под высоким сводчатым потолком, медленно паря по кругу. Его лицо пылало зеленым огнем, черная жижа текла по щекам из глаз, запекавшихся в глазницах. Раздался треск ломающихся костей, и нижняя челюсть псайкера повисла, широко открывшись. Дергая челюстями в пародии на нормальную речь, сгорающий в психошторме человек заговорил.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся он. Голос был не Мальдона, а какой-то низкий, гортанный и нечеловеческий. — Я вижу вас, я вижу вас всех! Спасения нет! Этот мир принадлежит зеленокожим! А вы все уже мертвецы! Все! — рука псайкера поднялась, указывая на присутствующих в зале. — Я приду за вами!

Мальдон жутко захрипел, его сломанная челюсть упала на грудь, вывалился дергающийся язык. Зеленый огонь вырвался из его глотки, тело содрогнулось в конвульсиях, со страшным треском сломался позвоночник.

Голова псайкера взорвалась, обрызгав зал кусками мозга и осколками костей черепа. Зеленое пламя погасло. Извергнув фонтан крови, обезглавленный труп псайкера-примарис рухнул на стол, разбивая приборы.

Взвыли сирены. Вдруг «Левиафан» содрогнулся от мощного взрыва, офицеры, не устояв на ногах, полетели на палубу. С потолка обрушилась люстра, из вентиляционных люков повалил дым. Включилось зеленое аварийное освещение, придавая залу какой-то призрачный вид. Послышались новые взрывы, менее сильные. За дверями большого зала раздались крики и топот ног по металлической палубе.

— Внимание, внимание! — загремел голос из вокс-динамика. — Всему экипажу занять места по боевому расписанию! Мы атакованы, повторяю, мы атакованы!

Банник бежал за Спадусским по коридорам «Левиафана», по пути ушибив бедро, а корпус респиратора колотился по спине кирасы. Всем офицерам, присутствовавшим на праздничном ужине, было приказано вернуться на свои посты. Многие из них направились прямо на командную палубу огромного сухопутного корабля, чтобы оттуда отдать приказания подчиненным им частям. Кортейн ушел с ними. Полдюжины или около того младших офицеров, которые должны были находиться вместе со своими солдатами, направились к выходам кратчайшими путями через различные служебные коридоры и ремонтные люки. Похоже, никто не знал, где именно на борту «Левиафана» были орки. Предполагалось, что если офицеры разделятся и пойдут разными путями, то хотя бы некоторым из них удастся выбраться с «Левиафана». Спадусский намеревался добраться до поста связи и попытаться связаться со своим кораблем. Банник решил последовать за ним и по пути искать выход.

На бегу Спадусский и Банник столкнулись с отделением Атраксианской Высшей Гвардии, элитным подразделением Верховного командования. Бойцы с обеих сторон подняли оружие и неохотно опустили.

— Господа, — произнес сержант, командовавший отделением. Его лицо было скрыто панцирной маской.

В отдалении послышался треск выстрелов лазганов, рев и грохот ответного огня орочьего оружия.

— Орки. Вы знаете, где они? — спросил Спадусский.

— Большая группа их пытается прорваться через дверь № 14…

Спадусский поднял брови.

— Это в корме, сэр, их там около тридцати или больше. Но сообщают, что одиночные ксеносы бродят по всему кораблю. Они уничтожили нашу аппаратуру связи и что-то сделали с системой внутреннего наблюдения.

Мелодичный атраксианский акцент сержанта странно звучал из-под безликой бронированной маски.

Раздался мощный взрыв. «Левиафан» содрогнулся.

— И теперь они разносят это место изнутри, — прорычал флотский офицер. — Это все может плохо кончиться. Абордажный бой с этими тварями — нелегкое дело.

В вокс-аппарате связиста отделения раздался треск, сержант что-то сказал в трубку.

— Мы понемногу перемалываем их, сэр. Наши товарищи из Высшей Гвардии позаботятся об основной группе. А мы направляемся на командную палубу, на случай если кто-то из ксеносов все-таки прорвется туда и попытается убить старших командиров, — сержант на секунду замолчал, прислушиваясь к разговорам в трубке вокса.

— Вы, — приказал он шести из своих солдат, — продолжайте следовать на командную палубу, усилите отделение, охраняющее вход туда.

Он быстро заговорил в вокс, запрашивая разрешения сопровождать Банника и Спадусского.

— А мы должны проводить этих офицеров к их солдатам, — сказал он наконец. — Милите и Теск, пойдете со мной. Господа офицеры, какие вы получили приказы?

— Мне приказано вернуться к моему танку, — ответил Банник.

— Я должен попытаться установить связь с флотом, — сказал Спадусский. — Значит, аппаратура связи выведена из строя?

— Да, коммандер, — ответил атраксианец. — Она стала первой целью орков. Теперь наши возможности выйти на связь очень ограничены.

— В таком случае я должен связаться с флотом через хор астропатов. Надеюсь, они смогут отправить сообщение, несмотря на то, что их начальник впал в кому.

Сержант сказал:

— Пост связи там, по пути к хору астропатов. Мы зайдем и туда, и туда, — он повернулся к Баннику. — Милите проводит вас к ближайшему выходу с корабля. Дальше вам придется добираться самостоятельно. Основная задача Высшей Гвардии — охранять командование.

— Я понимаю.

— Хорошо. Пошли, — сказал атраксианец. Половина солдат его отделения продолжала путь вверх по коридору, продвигаясь к командной палубе.

— Удачи вам, — сказал Спадусский.

— И вам, — ответил Банник, и с сопровождавшим его атраксианским солдатом начал спускаться вниз. Они продвигались осторожно, останавливаясь на каждом перекрестке, и атраксианец проверял близлежащие коридоры. Банник стоял за ним, сжимая в вспотевших ладонях эфес меча и рукоять лазерного пистолета. Довольно часто его слуха достигали отдаленные звуки боя, но Банник не переставал удивляться, как тихо было на гигантском сухопутном корабле. Десантные палубы «Левиафана» были пусты, солдаты, которые тут могли размещаться, вероятно, были расквартированы где-то снаружи. Банник предположил, что бой с орками сейчас идет ближе к командной палубе, расположенной в верхней части массивной передней надстройки, или у орудийных башен по бортам «Левиафана», или у взломанного люка в корме, там, где орки проникли на борт — где угодно, только не здесь.

Милите остановился, слушая сообщение по воксу.

— Простите, сэр, — сказал он. — Путь ко второму смотровому порту блокирован. Трое орков еще оказывают там сопротивление. Скоро путь расчистят, но когда точно — неизвестно.

Сверившись с наручным авгуром, солдат посмотрел вверх.

— Мы пойдем туда. Придется немного вернуться назад, — сказал Милите, — но там поблизости есть люк, ведущий наружу.

Солдат повел Банника по одному из широких коридоров, проходивших по обоим бортам «Левиафана». Такие коридоры были на каждой из четырех основных палуб мобильного командного центра, давая доступ к ангарам для машин и десантным отсекам для солдат на двух нижних палубах и различным штабным помещениям на верхней. Дальний конец коридора несколько раз осветился вспышками выстрелов, послышался свирепый рев ксеноса, потом наступила тишина. Атраксианский солдат поднял руку, остановившись, пока шум не прекратился, и после этого повел Банника дальше по коридору и в боковое ответвление, заканчивавшееся тупиком. Рядом с люком размером с небольшое окно на высоте примерно метра от палубы находилась кнопочная панель.

— Это ремонтный люк, сэр, боюсь, он немного узковат.

— Я танкист, и привык к тесным пространствам, — ответил Банник, отстегивая меч, пока солдат набирал код.

— Я спустил ремонтную лестницу, она будет выдвинута из корпуса, когда вы доберетесь до выхода. Через минуту она будет убрана автоматически, да и в любом случае последние шесть метров вам придется прыгать. Внешний люк откроется по данным вашего биосканирования, но только один раз. После этого вы либо выйдете наружу, либо окажетесь заперты там, — предупредил атраксианец. — Автоматические системы защиты активируются через двадцать секунд. У вас не так много времени.

— Спасибо, — Банник передал меч солдату и забрался в служебный туннель. Солдат закинул меч в туннель за ним и закрыл люк, оставив Банника в пространстве между внешним и внутренним корпусом «Левиафана». Лейтенант прошептал короткую молитву и, пошарив руками по решетчатому полу туннеля, нащупал свой меч. Ему пришлось отстегнуть оружие, но, возможно, оно ему скоро понадобится. В ремонтных туннелях было тихо, в столь глубокие недра гигантской машины не проникали звуки боя внутри и бури снаружи. Банник пересек другой коридор, соединявшийся с тем, по которому двигался он, и, изгибаясь, скрывавшийся во тьме. Его окружали трубопроводы и вспомогательные механизмы, на многих из которых были печати и пергаменты, оставленные бродившими здесь ремонтными дронами Адептус Механикус. Банник надеялся, что не наткнется на одного из них. Освещение было ограничено мигающими индикаторами приборов и редко встречавшимися люмен-кубами, встроенными в пол.

Через несколько минут он добрался до внешнего корпуса «Левиафана». Натянув респиратор и очки, он нажал единственную кнопку рядом с люком. Широкий сканирующий луч прошел по нему вверх-вниз, проверяя его биологические параметры. Звуковой сигнал показал, что машинный дух биосканера был удовлетворен.

Люк с шипением открылся, и ярость Калидара ворвалась внутрь, хлестнув Банника горячим ветром и бритвенно-острой пылью. Широко отворившись, люк с лязгом остановился, и за ним открылось зрелище жуткой мрачной пустоты.

В ночи бушевала пыльная буря, фонари имперского лагеря казались расплывчатыми огоньками, за пределами их света все было покрыто мраком, в котором зловеще маячили еще более темные силуэты; огромные скалы, давшие имя плоскогорью Макари. Существовало двадцать четыре степени, измерявших силу бурь на Калидаре — по расчетам Банника эта буря была где-то пятнадцатой степени. Тонкая пыль, вдуваемая в легкие с такой силой, могла вызвать пневмокониоз уже через несколько вздохов. Когда такая пыль оседала, она текла, подобно воде, заполняя пустоты в земле и создавая смертельно опасные участки зыбучих песков. В тридцати метрах под корпусом «Левиафана», над самой поверхностью струились потоки более тяжелого песка, влекомые ветром — ужасным ветром, рвущим, подобно клыкам.

И в этом адском вихре Банник слышал звуки боя.

«Святой Повелитель человечества, защити меня!», мысленно взмолился Банник. Он вдруг понял, что испуган, и это осознание вызвало чувство облегчения — если бы он оцепенел до полного бесчувствия, то погиб бы. Он еще раз проверил застежки на респираторе и бросил меч за борт. Ударившись о наклонную броню мобильной крепости, меч исчез во тьме.

Банник перебросил ноги через борт, повернулся и повис на руках, держась за края люка. Он оказался между двумя бортовыми бастионами «Левиафана», прямо под их башнями, с гудением вращавшимися из стороны в сторону, пытаясь найти цель. Пару секунд его ноги беспомощно колотились о богато украшенную бортовую броню «Левиафана», и Банник покрылся холодным потом. Если сейчас люк захлопнется, ему отрубит пальцы, и тогда… Страх придал ему новые силы. Его нога нашла одно из полукруглых углублений, служивших ступенями лестницы на внешнем корпусе «Левиафана», и Банник вздохнул с облегчением. Быстро он начал спускаться, помня о том, что осталось совсем мало времени прежде чем люк закроется и лестница будет деактивирована. Наконец он добрался до того места, где лестница кончалась, в шести метрах над землей. Повернувшись, Банник оттолкнулся от борта громадной машины и полетел в темноту, шинель, развеваясь, хлопала за спиной. Он приземлился, упав в поток тяжелого песка.

— Хвала Императору за низкую гравитацию, — произнес Банник. Встав на ноги, он вынул из кобуры лазерный пистолет. Тут же рядом нашелся меч, уже почти заметенный песком. Банник прицепил меч на пояс и достал его из ножен.

Здесь, в самой пасти калидарской бури, он едва мог видеть. Песчинки стучали по его очкам, как пули из стаббера, уши были уже забиты песком. Ночь, обычно холодная, была удушающе жаркой, густой воздух бури действовал как покрывало, задерживая жару дня.

Зрение было ограничено очками и песком, слух заглушал шум бури, и Банник отступил в пространство, очерченное светом фонарей имперского лагеря. Его дыхание и стук сердца были едва слышны за ревом ветра. Он ожидал, что в любой момент из темноты выскочит орк и свернет ему шею своими огромными лапами. Несколько раз он оборачивался, с трудом преодолевая панику, будучи уверен, что сейчас на него нападут.

Но пока он видел лишь смутные силуэты в ночи, вспышки выстрелов во мраке, слышал приглушенные взрывы и треск лазерных выстрелов, звучащий громче из-за перегретой пыли, испаряемой лазерными лучами.

Только один раз он прошел мимо перестрелки достаточно близко, чтобы разглядеть подробности. Отделение гвардейцев окопалось в центре своей взводной стоянки, выпуская залп за залпом из лазганов в атакующих их орков. Но другие орки обходили их маленькую оборонительную позицию, и рукопашный бой был неизбежен. Банник на секунду подумал о том, чтобы присоединиться к гвардейцам, но пошел дальше, помня о полученных приказах, «Гибельном Клинке» и товарищах.

Внезапно он наткнулся на орка, склонившегося над чем-то у гусениц «Леман Русса». Осторожно Банник прокрался орку за спину. Пару секунд орк был чем-то занят, потом быстро скрылся в ночи, не заметив человека. Банник подождал несколько мгновений и подошел к тому месту, где стоял орк. Оказалось, что ксенос устанавливал там взрывное устройство. Лейтенант быстро осмотрел устройство — шесть гибких подрывных зарядов. Насколько Банник понял, две зеленых лампочки и механические часы, отсчитывающие секунды в верхней части устройства, были элементами детонатора. Стиснув зубы, Банник прицелился из пистолета и выпустил лазерный луч в часы. Бомба зашипела. Банник оторвал взрывное устройство и зашвырнул как можно дальше от танка. Его занесет песком, потом придется откапывать и подрывать, но лучше так, чем потерять танк.

Вдруг Банник понял, где он находится — на краю машинного парка. Бронетехника ровными рядами заполняла дно каньона, угловатые силуэты танков смутно маячили в ночи. И от танка к танку змеились дорожки орочьих следов, уже заметаемые песком.

Один Император знает, сколько бомб орки успели установить, пока внимание гвардейцев было приковано к «Левиафану».

Банник нажал кнопку вокса на боку респиратора. В наушниках злобно зашипели помехи, словно угрожающий голос самого Калидара.

— Это лейтенант Коларон Артем Ло Банник, штаб, ответьте…

Он подождал ответа. Ответа не было.

— Кто-нибудь меня слышит? Атака на «Левиафан» — отвлекающий маневр. Они минируют танки. Повторяю, орки устанавливают взрывные устройства на наши танки.

Никто не ответил. Банник выругался. Он попробовал переключать частоты в поисках работающего канала, но снова ничего кроме помех и неразборчивого треска. Он собирался попытаться сменить частоту снова, когда его внимание привлек треск иного рода. Грохот стрельбы тяжелых болтеров послышался из самого центра танкового парка.

Оттуда, где стояли сверхтяжелые танки.

Сквозь клубящуюся пыль Банник бросился туда, к «Марсу Победоносному». Во мраке поодаль мелькнули сгорбленные силуэты — орки, стрелявшие из своего оружия. Болтерный огонь стал громче — характерный сдвоенный грохот болтера, выстреливавшего снаряд, и включавшегося ракетного мини-двигателя, разгонявшего снаряд до сверхзвуковой скорости.

Банник рванулся вперед, очередь болтерных снарядов прошла над головой. Вовремя обернувшись, он увидел орка, бросившегося на него из бури. Ксенос был огромным и бородавчатым, его зеленая шкура окрасилась в коричневый цвет от пыли. Свирепо оскалившись, орк поднял громадный пистолет. Молодой лейтенант приготовился умереть.

Орк нажал спуск. Щелчок. Взглянув на пистолет, орк отбросил его в сторону. Похоже, Калидар не щадил оружия обеих сторон.

Этой секунды было достаточно, чтобы Банник, размахнувшись мечом, рубанул по ноге орка, нанеся глубокую рану сзади ниже колена. Брызнула темная кровь. Орк взревел и попытался схватить Банника, но лейтенант быстро увернулся и побежал дальше, оставив тварь хромать и вопить от ярости в буре.

Он оказался на сортировочной площадке — широком участке в центре машинного парка, обозначенном танками, стоявшими вокруг. Впереди, в центре этого участка, стояли сверхтяжелые танки 7-й роты. Все три машины уже вели бой, их тяжелые болтеры стреляли, башни вращались в поисках целей. Болтерные снаряды с грохотом рикошетили от брони, когда выстрелы одного танка случайно попадали по другому. Экипажи были уверены, что броня защитит их от случайных попаданий. С юга доносился запах дыма — ротные палатки горели, на их местонахождение указывал широкий оранжевый проблеск пламени в клубившейся пыли.

Ни один из сверхтяжелых танков не двигался. Их двигатели требовали времени для включения — в лучшем случае. В худшем была необходима помощь ротных технопровидцев. Тем не менее, в радиусе примерно тридцати метров вокруг танков сплошными грудами уже лежали трупы орков. Град огня со всех трех сверхтяжелых машин не позволял ксеносам приблизиться. Танки были неподвижны, но не беззащитны.

Банник преодолел мучительные воспоминания, возникшие, когда он ощутил запах горелого мяса: трупы людей, которых он не смог спасти, изуродованные до неузнаваемости. Он заставил себя бежать дальше. Удача была на его стороне: орки, пытавшиеся, атаковать, очевидно, были отбиты, но за шумом ветра Банник слышал, как они перегруппировались поблизости, видел силуэты, мелькавшие в буре. Он должен действовать быстро. Подождав, пока болтерные башни «Возрождения Остракана», стоявшего ближе всех к нему, повернутся в другую сторону, лейтенант бросился вперед.

Он лишь надеялся, что его не примут за врага.

Он пробежал мимо корпуса «Адского Молота», огибая его носовую часть, и упал на землю, когда над головой прошли три выстрела из левого спонсона «Марса Победоносного». Банник подождал, но больше выстрелов не было. Должно быть, его товарищи поняли, что это человек — даже в буре силуэты орка и человека было достаточно легко различить. Он подбежал к тупому носу танка, не тратя времени на то, чтобы забраться по кормовой лестнице. Благодаря низкой гравитации планеты он смог запрыгнуть на наклонную бронеплиту на высоте двух с половиной метров, перелез через пушку «Разрушитель» и добрался до носового люка наводчика. Банник вставил палец в замок и, выругавшись, когда замок не открылся, соскреб пыль с его внутренней диафрагмы. Послышался щелчок, и замок сработал. Банник рванул люк и вполз внутрь, больно ударившись лицом о респиратор, когда упал на палубу.

Люк закрылся с трудом, в его механизмах явно слышался хруст песка. Шум ветра снаружи превратился в едва слышный шепот.

Банник стоял рядом с сиденьем Ганлика. Низкое сиденье, втиснутое в носовой отсек рядом с пушкой «Разрушитель», было пусто, экраны на посту наводчика отключены. Сквозь вырез в переборке он увидел Аутленнера на сиденье водителя, как всегда без маски, не боявшегося надышаться пыли.

— Лейтенант, — сказал водитель, откинувшись на сиденье. — Как у вас дела? Вы засыпали песком место Ганлика, ему это не очень-то понравится.

Банник сорвал с себя респиратор.

— Ты не можешь завести проклятую колымагу? Там снаружи повсюду орки!

Аутленнер пожал плечами.

— Реактор выключен, мы никуда не едем. Форкосиген старается изо всех сил, но у него не хватает необходимых для этого знаний. Тут нужен настоящий шестереночник.

— Кто еще на борту? — прорычал Банник. Аутленнер был сонным, явно напившись глиса. Кортейн смотрел на это сквозь пальцы; раньше Банник удивился бы, почему так, но он уже видел, как умеет водить этот пьяница.

— Я, Форкосиген, Марселло и Ганлик, он наверху, на командной палубе, стреляет из ваших пушек по зеленокожим, — водитель вздохнул. Пока реактор не включен, от него не было толку.

— Форкосиген! — заорал Банник, поднимаясь по трапу. — Форкосиген!

Ноги и кроваво-красное одеяние техноадепта торчали из люка моторного отделения. Глаза черепа-эмблемы машинного духа были потушены. Хриплый голос Форкосигена доносился из-под блока реактора, бормоча молитвы в скверном подражании старшим иерархам Адептус Механикус. Банник подошел и встал над ним.

— Доложить, Форкосиген.

Форкосиген вылез из люка, его лицо было измазано маслом, в руках гаечный ключ. Взгляд его больших глаз, устремленных на Банника, был далеко не дружелюбным.

— Я сказал доложить, проклятье! Почему двигатель не включен? Ганлик старший на борту, правильно? Он приказал тебе включить двигатель, так?

Пауза.

— Двигатели заглушены полностью на всех сверхтяжелых, сэр, — произнес наконец Форкосиген. Он намеренно избегал смотреть в глаза Баннику, вместо этого уставившись в металлический потолок за плечом лейтенанта. Говорил он медленно, снисходительно.

— Обычно, когда мы останавливаемся, «Марс Победоносный» переходит в состояние постоянной готовности, но назавтра предполагалось полное техобслуживание, а многотопливный реактор должен полностью остыть, прежде чем…

— Избавь меня от объяснений, Форкосиген. Ты можешь включить его?

— Нет. Не могу. Я пытаюсь, но не могу включить его без технопровидцев. Реактор редко пребывает в таком состоянии. Только мои начальники знают правильные обряды для его полной реактивации, это не те секреты, которыми делятся с простыми техноадептами-аспирантами.

— Почему во имя Терры они оставили нас в уязвимом положении?

— Стандартная процедура, сэр. Мы готовились к большому бою. Я пытался провести сразу все необходимое обслуживание. Этодолжно было выиграть нам больше времени.

После этого Форкосиген нырнул обратно, под блок реактора.

— И чертовы орки выбрали именно этот момент, — проворчал Банник и пошел наверх, с его шинели сыпалась пыль.

Лейтенант по трапу поднялся на командную палубу. Марселло и Ганлик обернулись к нему. Здоровяк второй наводчик сидел на месте Банника.

— Что происходит?

— Садятся аккумуляторы, — ответил второй наводчик, немногословно, как всегда. — Не хотелось бы мне сейчас истощить энергию на выстрелы лазерных пушек, тем более с риском попасть по другим нашим машинам. Тяжелые болтеры еще ладно, а лазпушки… — он пожал плечами. — В любом случае, у нас хватит энергии на четыре или пять выстрелов, потом все.

— Значит, остаются только болтеры?

— Да, — сказал Ганлик.

— Форкосиген сказал, что отключение реактора — стандартная процедура. Как по мне — это глупость. Что он имел в виду?

Ганлик снова оторвал взгляд от экрана авгура, на краю которого виднелась россыпь зеленых точек. Изображение подергивалось помехами. Орки сосредотачивали силы.

— «Марс Победоносный» и ему подобные машины потребляют громадное количество энергии. Они могут использовать любое горючее…

— Как «Леман Руссы» и «Химеры»? — спросил Банник.

— Да, но у нас двигатель гораздо больше. Реактор нуждается в полном техобслуживании каждые шесть месяцев или около того, но еще ремонт проводят каждый раз, когда предполагается большое сражение или нам предстоит долго действовать в полевых условиях. Еще чаще, если топливо плохого качества или условия слишком неблагоприятны, как здесь…

— Они снова атакуют! — закричал Марселло.

— Приготовиться к бою, — приказал Банник. — Где остальные?

— Ралт, Мегген и Эппералиант в лагере, отдыхают в палатке. Они недавно сменились. А почетный лейтенант?

— Последний раз когда я его видел, он вместе с капитан-генералом шел на командную палубу «Левиафана». И капитан Ханник с ними.

Грохот взрыва сотряс корпус.

— Они напали на «Левиафан»?! — воскликнул Марселло, в его голосе слышалась паника.

— Они напали на «Левиафан», взорвали одну из басдаковых дверей и проникли внутрь. И еще они минируют наши танки в машинном парке — думаю, это там сейчас рвануло. Видимо, мы тоже их цель, — сказал Банник. — Орки напали на казармы, связали боем нашу пехоту, а другая их группа тем временем выводит из строя нашу бронетехнику. Орков там не так много, но они поставили на уши весь лагерь, атакуют и отступают, поджигая по пути все что можно.

— Орки умеют устраивать диверсии? — спросил Марселло.

— А мы тут стоим как вкопанные, — проворчал Ганлик.

Второй и третий наводчики посмотрели друг на друга.

— Ты старший офицер на борту, — вдруг сказал Ганлик.

Банник одновременно испытал облегчение и был испуган — облегчение от того, что не придется вести борьбу за власть с вторым наводчиком. А испуган потому, что теперь он нес ответственность за безопасность «Марса Победоносного».

— Ты уверен?

— Я навожу пушки и стреляю, — ответил Ганлик. — Я второй наводчик, но ты старше всех здесь по званию, и сейчас нет Кортейна, который мог бы распорядиться иначе. Какое место мне лучше занять? Могу подняться в башню и стрелять из стаббера, а вы двое займетесь спонсонами?

Банник задумался, посмотрев на командный модуль. Когда главный калибр и двигатели не действуют, от командирского блока управления немного пользы. Да Баннику и не хотелось узурпировать место Кортейна. Лучше он останется здесь, на своем посту третьего наводчика.

— Хорошо. Если можешь, не включай систему целеуказания, — посоветовал Ганлик. — Она скорее посадит аккумуляторы, а тебе в любом случае должно сильно повезти, если попадешь во что-нибудь.

Они неуклюже протиснулись мимо друг друга в узком коридоре. Банник сел на свое место, а Ганлик поднялся по трапу. Марселло и Банник надели респираторы. Люк в башне открылся, и калидарская буря ворвалась внутрь.

— Противник атакует! Приготовиться, огонь по методу «дельта», — вдруг раздался голос из вокс-динамика. Системы связи на сверхтяжелых танках были достаточно мощными, чтобы сигнал пробивался сквозь бурю, по крайней мере, на таком близком расстоянии. Это был почетный лейтенант Мартекен, командир «Артемен Ультрус», второго «Гибельного Клинка» роты. Банник почувствовал облегчение от того, что он не остался единственным офицером в роте, и, следовательно, не должен был нести ответственность за все подразделение. Он быстро отозвался по воксу. Мартекен не успел ответить — орки были уже рядом.

Орки атаковали с фланга, используя расположение танков, стоявших в парке. Они быстро приближались, на бегу стреляя из своих неуклюжих ракетометов. Пять их небольших групп были прижаты огнем или рассеяны, но отвлекая огонь имперских танков на себя, они позволяли другим группам продвинуться дальше, секторам огня сверхтяжелых танков мешал огромный размер самих машин.

«Они необычайно умны для орков», подумал Банник, «но все равно пытаются подойти как можно ближе».

И тут он вспомнил о подрывных зарядах, прикрепленных к танкам.

— Они пытаются подойти ближе с бронебойными ракетами! — закричал он в вокс. — Не пускайте их в мертвые зоны!

На его тактическом дисплее вихрем кружились зеленые точки, многие из них тут же гасли, когда болтерные снаряды, попадая в орков, разрывали их на куски. Но на смену убитым подходили новые, и их уже было около пятидесяти.

Внезапно грохот сотряс корпус «Марса Победоносного»: один, два, три, четыре взрыва последовали один за другим. В воксе раздались вопли: кричали люди из экипажа «Возрождения Остракана».

Сквозь треск помех послышался крик:

— Пробоина в корпусе! Пробоина в корпусе! — Холо, еще один из клана Радден, связист Ханника. За этим последовали невнятные панические голоса, грохот и новые вопли. Все это заглушил сильный всплеск помех, потом раздался щелчок: Мартекен прекратил передачу, чтобы не отвлекать экипажи двух исправных танков.

Пушки «Возрождения Остракана» замолчали. Банник, напряженно стрелявший из болтеров по атакующим оркам, не сразу понял, что стаббер Ганлика тоже перестал стрелять. Если орки взобрались на танк, они через открытый башенный люк залезут прямо…

Тяжелый топот сапог по металлической палубе заставил Банника обернуться. Это спасло ему жизнь.

Сгорбившись в тесном отсеке, словно сказочный монстр, пробравшийся в детскую спальню, стоял орк. Снаружи в буре у Банника не было времени обратить внимание на размер и силу ксеносов. Они были просто силуэтами во мгле, схватка с орком снаружи была короткой, и тварь невозможно было хорошо разглядеть из-за бури. Здесь же, хоть и в тусклом освещении боевого отделения танка, Банник мог рассмотреть, как огромны в действительности орки. Этот едва влезал в тесное пространство командной площадки. Он был, вероятно, ростом с Банника, но лишь потому, что очень согнулся. Если бы орк выпрямился, то превосходил бы ростом человека на голову или более. И орк был гораздо массивнее и тяжелее человека в четыре или пять раз. Тело ксеноса было массой мышц, похожих на чугунные плиты, и сухожилий, крепких, как канаты. Руки величиной со снарядные ящики достигали пола, пальцы оканчивались когтями толщиной с два пальца Банника каждый. Голова орка была громадной, череп величиной с грудную клетку человека, нижняя челюсть, похожая на бульдозерный ковш, выпирала вперед, с клыков, длинных, словно кинжалы, капала слюна. Грудь, широкую, как бочка, перетягивали патронташи с боеприпасами и подрывными зарядами, униформа окрашена в тусклый ржаво-красный и серый камуфляж цветов Калидара. Зеленая кожа орка тоже была покрыта камуфляжем, все язвы, струпья и шрамы замазаны пятнами краски, грубо нанесенной пальцами. На шее ксеноса висело ожерелье из зубов с медальоном в виде двух скрещенных топоров. Крошечные глаза орка злобно сверкали красным в освещении командной палубы, зрачки серебристо блеснули, когда монстр метнулся к Баннику.

Банник едва успел вскочить с сиденья, когда орк бросился к нему, нанеся удар ножом с такой силой, что разрубил спинку сиденья пополам. Банник упал на палубу, сорвав респиратор с лица. Сразу же в нос ударило зловоние орка: смесь скотского смрада чужацкого пота и навоза, вони гниющего мяса и чего-то вроде водорослей. Банник поднялся с палубы, потянувшись к кобуре. Бросив взгляд на меч, он понял, что здесь не хватит пространства вытянуть оружие из ножен, и оставалось лишь надеяться, что пистолета будет достаточно. Тут закричал Марселло, и этот крик отвлек ксеноса. Банник выстрелил, ярко-алый лазерный луч обжег плечо орка. Плоть твари задымилась, к зловонию в отсеке добавился смрад горелого жира и обугленного мяса. Орк взревел, широко разинув пасть, больше от раздражения, чем от боли. Ксенос не отрывал взгляда от третьего заряжающего, но крутнулся назад, потянувшись громадной рукой к Баннику. Массивное плечо монстра двигалось медленно, но когда это движение достигло конечности, то чудовищная рука взметнулась быстро, словно кнут. Банник едва успел отдернуть голову назад, что спасло его от перелома шеи, но лапа орка ударила его тыльной стороной в грудь, как пушечное ядро. Банника отшвырнуло назад, одна его нога запнулась о край люка, ведущего вниз, и лейтенант рухнул прямо на командный модуль, пистолет вылетел из руки и с грохотом упал на палубу.

Банник сморгнул черные пятна, замелькавшие в глазах, как раз вовремя, чтобы увидеть, как громадный нож орка вырывается из груди Марселло, и кровь фонтаном льется из страшной раны в ребрах, заливая командную палубу.

Орк стоял и, ухмыляясь, смотрел на него. Из груди чудовища вырвался жуткий низкий шум, который Банник принял за смех. Монстр облизал нож длинным красным языком, кровь Марселло капала с его клыков. Потом орк указал на пистолет, лежавший на палубе между ним и Банником.

Басдакова тварь вызывала его на бой.

Банник бросился к пистолету, а орк небрежно взмахнул ножом. Схватив оружие, лейтенант перекатился в сторону и свалился по трапу на нижнюю палубу, уворачиваясь от нового удара. Тяжело упав на палубу, Банник поранил руку о дверь спальной каюты. На верхних ступенях трапа стоял орк, его массивное тело с трудом пролезало в узкий люк. Банник поднял пистолет и выстрелил, попав орку в руку, пока ксенос пытался пролезть вниз. Орк зашипел и, встряхнув головой, начал спускаться. Банник выстрелил ему в голову, но промахнулся, и начал отползать назад, спиной к носовым отсекам танка.

Орк спустился, отбросив осторожность. Ксенос явно решил поиграть с добычей. Банник встал. Коридор был очень тесным, в нем не было места для боя, но огромный орк здесь оказался в еще более трудном положении.

«Кого ты пытаешься обмануть? Ты труп».

Внезапно орк зарычал, повернув голову и потирая свой страшный череп, из свежей раны на котором текла густая кровь. Позади орка Банник увидел Форкосигена, сжимавшего огромный гаечный ключ. Орк попытался повернуться к новому противнику и злобно взревел, когда его нож зацепился за стену. Слишком большой, чтобы нормально перемещаться в коридоре, созданном для существ в два раза меньше него, орк не мог развернуться и добраться до нового врага.

Банник поднял пистолет для последнего выстрела, пытаясь найти хоть какое-то уязвимое место на груди чудовища, где легче повредить жизненно важные органы, но такого места не нашел. Для такого существа лазерный пистолет был, казалось, не более опасен, чем детская водяная брызгалка, поистине жалкое оружие. Столь же бесполезны против орка были приемы фехтования и кулачного боя, изученные Банником в юности. Его сердце затрепетало при мысли о бессчетных тысячах других таких зеленокожих на Калидаре, желавших разорвать его на куски.

Банник подавил приступ страха. Орк застрял в коридоре, неуклюже пытаясь повернуться то к одному человеку, то к другому. Могучие лапы зеленокожего то тянулись к Баннику, то пытались добраться до Форкосигена.

Банник ощутил, как в нем ярко вспыхнула воля к жизни. В таких обстоятельствах иные люди сдавались, позволяя смерти одолеть их.

Но Коларон Артем Ло Банник был не из таких.

Его взгляд остановился на толстых кабелях, тянувшихся вдоль коридора: кабели питания лазерных пушек.

У него был шанс. Всегда есть шанс.

Бросившись вперед, Банник быстро отсоединил зажим связки кабелей, оставив другой ее конец прикрепленным к блоку питания. Кабели повисли, их неизолированные контакты заискрили. Осторожно держась за толстую изоляцию, Банник схватил весь их пучок.

— Ксенос! — заорал он. — Орк!

Орк не повернулся. Он все еще пытался развернуться в тесном коридоре, чтобы добраться наконец до маленького техноадепта, колотившего его по черепу гаечным ключом. Лицо Форкосигена исказилось от ужаса. Тогда Банник выстрелил в орка, целясь в лицо и радуясь, что не пропускал лекции по боевой анатомии на борту транспортной баржи. Возможно, армейские специалисты преуменьшали размер и силу зеленокожих, но насчет уязвимых точек были правы.

Он привлек внимание монстра.

Орк схватился за ухо, взвыл от ярости и повернулся, намереваясь прикончить Банника раз и навсегда. Банник был готов.

— Приготовься принять свет Императора, — произнес он стальным голосом, и, затолкав искрящий пучок кабелей в пасть твари как можно глубже, быстро отдернул руку, когда орк захлопнул челюсти. Энергия из аккумуляторов «Гибельного Клинка», достаточная для питания мощной лазерной пушки, хлынула сквозь ксеноса. Орк затрясся, по его телу побежали искры, мышцы, сведенные спазмом, намертво сжали челюсти. Банник снова и снова стрелял в морду орка, пока череп ксеноса не превратился в обугленную руину.

Дымящийся труп орка замер, наклонившись вперед, слишком большой, чтобы упасть в узком коридоре.

Банник, тяжело дыша, оперся о переборку, лазерный пистолет с лязгом выпал из руки на палубу. От избытка адреналина Банник задыхался, его тошнило и хотелось в туалет.

Убитый орк казался еще крупнее, чем живой. И воняло от мертвого орка уж точно куда хуже. Банник сдержал улыбку, представив, как, во имя Императора, они будут вытаскивать эту тушу отсюда. Он был поражен забавной нелепостью ситуации. Форкосиген оказался забаррикадирован трупом орка, и техноадепту придется ждать здесь, пока зловонную тушу ксеноса не распилят на части. Все это казалось еще более смешным.

Последствия шока. Облегчение. Все нормально. Он часто удивлялся, почему охранники и телохранители на Парагоне обладали таким мрачным чувством юмора. В юности он думал, что такое поведение не подобает джентльмену вроде него. Теперь он понимал: это был механизм психологической адаптации, древний и испытанный на миллионах полей сражений. Он снова выжил. Он будет жить. Умение находить смешное помогало сохранить здравый ум.

Снаружи донесся приглушенный рев танковых моторов. Имперских. Похоже, танки все-таки сумели завести.

Форкосиген злобно посмотрел на него, выглядывая из-за трупа орка. Лицо техноадепта все еще было белым от страха. Некоторые танкисты, оказавшись без защиты толстой брони, чувствуют себя такими же уязвимыми, как вынутые из панциря песчаные клещи.

— Не думай, что это что-то меняет! — прошипел техноадепт, прижав к себе колоду таро с треснувшим от удара экраном.

Банник покачал головой. Он не очень понимал Форкосигена. Техноадепт явно невзлюбил его, и в будущем это может стать проблемой. Лейтенант уже собирался спросить Форкосигена, не пристрелить ли его прямо сейчас, чтобы решить эту проблему, когда за спиной лязгнул люк.

— Лейтенант? — послышался голос.

Банник обернулся и увидел Ганлика, свесившегося вниз головой через передний люк. Один глаз наводчика сильно распух, с респиратора стекала кровь, капая на палубу.

— Ганлик? Ты жив.

— Ага. Басдаков зеленокожий вытащил меня из башни и швырнул за борт, как щенка. Но не стал спускаться, чтобы прикончить меня. Это была его ошибка. Слава Императору, нож и пистолет остались при мне. Я разобрался с его приятелем. А вы тут как?

— Марселло убит.

Ганлик покачал головой, похоже, искренне испытывая скорбь. Но время для скорби придет потом. Такова жизнь солдата.

Банник кивнул на мертвого орка.

— По крайней мере, мы с тобой выжили, и нам есть о чем рассказать.

— Угу, — сказал молчаливый наводчик. — В любом случае, бой идет уже в отдалении от нас. Кортейн здесь. Хочет тебя видеть.

Банник снова встал, спрятал пистолет в кобуру и кивнул, поморщившись, когда в вокс-наушнике раздался пронзительный визг помех. Мощная аппаратура связи «Левиафана» снова включилась. Приказы хлынули потоком, готовилась контратака.

— И Банник, — сказал Ганлик, — не сыпь больше песок на мое сиденье.

ВСТАВКА

0110000011001111010110>0110=37Alpha5[[[

TF01101100<0110001}}IFChecksum14<2=//then vocalization:: «УРА!»

Магос Эврикот Стилмастер торжественно присваивает имя «Возрождение Остракана» танку типа «Адский Молот».

ГЛАВА 13

Калидар IV, лагерь Армейской Группы Западного Полушария, Плоскогорье Макари

3329397. М41

Когда Банник спрыгнул с брони «Марса Победоносного» на песок, во всем лагере уже кипела активная деятельность. Поправив респиратор, Банник подошел к Кортейну, стоявшему рядом с разозленным Ханником.

Вокруг грохотали заводившиеся танки. Мимо пробегали отделения пехоты, направляясь к краю лагеря, со стороны другого борта «Левиафана», где еще держались последние группы орков.

Из-под брони «Возрождения Остракана» шел дым, стволы пушек и болтеров повернуты под беспорядочными углами, левая гусеница разорвана, бронеплиты над моторным отделением искорежены взрывом. Команда технопровидцев Адептус Механикус уже работала над танком, оценивая полученные им повреждения. Выжившим танкистам из его экипажа, почерневшим от дыма и контуженным, оказывали помощь, а их мертвых товарищей уносили в мешках для трупов суровые прокторы, готовя их к последнему благословению.

Кортейн с Ханником молча смотрели на изуродованный «Адский Молот».

— Я просто глазам своим не верю, — произнес наконец Ханник. — Что они сделали с моим танком?

Его голос звучал холодно и вроде бы спокойно, но выражение лица, казалось, вот-вот исказится оскалом ярости.

— Я слышал, повреждения не так велики, как кажется снаружи, почетный капитан, — сказал Кортейн, кивнув подошедшему Баннику.

Ханник сурово посмотрел на Кортейна.

— Дело не в том, что именно они сделали, а в том, что они вообще смогли это сделать. Где были наши часовые? За безопасность лагеря отвечал полковник Джемаэль. Уж лучше бы поставить волков охранять стадо! Чертов дурак!

— Орки использовали бурю, чтобы проскользнуть в лагерь, — лицо Кортейна не выдавало ничего из его мыслей.

— Это не значит, что мы должны были оказаться неготовыми! Проклятье! Трижды проклятье! Высокомерные глупцы в командовании, необученные новобранцы, дьявольская погода! Басдаковы орки! Мы должны были лучше укрепить лагерь!

— Довольно резко сказано, сэр, — сухо ответил Кортейн. — Однако я предлагал, чтобы мы не исполняли этот приказ и оставили реакторы включенными, а экипажи в машинах.

— Продолжай злорадствовать, Кортейн, — проворчал Ханник. Они сражались вместе уже много лет, и сейчас был как раз такой случай, когда Ханник жалел, что не послушал своего заместителя.

— Дерьмо! — взревел он. — Смотрите, что они сделали с моим танком! Когда вы видели «Возрождение Остракана» в таком жалком состоянии?! — Ханник указал на «Адский Молот». Его заливали из огнетушителей, подавляя последние очаги пожара под расколотой броней. — Сколько раз? Никогда, никогда мой танк еще не был так опозорен! — он отошел на несколько шагов, воздев руки над головой. — Предполагалось, что эта территория зачищена от орков!

— Да, сэр, — сказал Кортейн. Обернувшись к Баннику, он добавил:

— Не беспокойся насчет Ханника. Он отличный боевой командир, но не особо разбирается в тонкостях материально-технического обеспечения. Иногда он злится и ведет себя неподобающе офицеру и джентльмену, — Кортейн помолчал. — Я сожалею о гибели Марселло. Со временем он стал бы отличным танкистом. Вы сделали все, что могли, и остались в живых.

Банник немного выпрямился, но не сказал ничего.

— Это война, — тихо произнес Кортейн. — Всегда бывает так, что погибают друзья и товарищи по оружию. Ничего, если сейчас ты не чувствуешь этого. Когда бывает перерыв между боями, тогда ты это и почувствуешь. Но для того и экипаж, чтобы поддерживать друг друга, — он похлопал Банника по плечу.

— Сэр? — сказал Банник.

— Да?

— Форкосиген… Похоже, с ним проблема.

Кортейн начал было говорить, но заметил, что Ханник возвращается к ним.

— Позже, — сказал почетный лейтенант.

Ханник повернулся спиной к своему изувеченному танку и провел рукой по лицу, едва не сорвав респиратор. Обнаружив, что респиратор плохо держится, Ханник сосредоточился на том, чтобы его поправить. Укрепляя ремешки, он успокоился и наконец заметил Банника.

— Лейтенант, — сказал Ханник. — Вы отлично справились здесь, лучшего и ожидать невозможно. Возможно, вы скоро будете новым почетным лейтенантом под моим командованием, судя по уровню наших потерь. Пойдете с нами на экстренное штабное совещание. Мы, офицеры-танкисты, все пойдем, только дождемся Мартекена. Там узнаем, что, во имя Императора, мы намерены предпринять, чтобы рассчитаться с зелеными ублюдками за все это, — он указал на свой танк. — Я им этого так не оставлю.

— Сэр! Сэр! — Радден и остальные члены экипажа подбежали к ним со стороны казарм. Ралт был легко ранен в правое плечо и зажимал рану рукой. Эппералиант держал наизготовку лазерный карабин и настороженно осматривался, вглядываясь в ночь. Остальные были вооружены пистолетами, на всех надеты респираторы и защитные очки, но многие, вскочив прямо из спальных палаток, не надели мундиры, и их голые руки покраснели от режущего песка.

— Орки… басдаковы зеленокожие… напали на казармы, рыл тридцать или около того… Бегают туда-сюда в буре, как призраки! — выдохнул на бегу Радден, запыхавшийся от калидарского воздуха, бедного кислородом. — Но мы их всех перебили! Слава Императору, эти ребята атраксианцы воюют лучше, чем играют в карты.

— «Марс Победоносный»? — осторожно спросил Ралт.

— С ним все нормально, — ответил Кортейн. — Но «Возрождению Остракана» здорово досталось. — Нам понадобится Брасслок и ремонтные команды Муниторума. Где он?

— Вы еще не знаете? — спросил Радден.

Эппералиант перевел взгляд с Раддена на Кортейна.

— Вам лучше лично посмотреть…

Казармы Адептус Механикус были атакованы вместе с другими важными пунктами лагеря. Казалось, зеленокожие знали, чего можно ожидать от таинственного оружия техножрецов — убитые орки здесь были заметно крупнее, а их оружие и броня были более тяжелыми, чем Банник видел на трупах ксеносов в других частях лагеря, и мертвых орков здесь было множество. Участки расплавившегося песка указывали на места, где техножрецы применили свое древнее и мощное оружие. Воины-сервиторы стояли с ничего не выражающими лицами, держа оружие наизготовку, не обращая внимания на своих убитых собратьев.

Урто лежал неподвижно, его мускулистое тело словно сжалось после смерти, теперь он был похож на ребенка, свернувшегося в клубок, в его животе зияла почерневшая рана с обгоревшими краями. Его тяжелый болтер был вырван из протеза и валялся, разбитый на куски, в нескольких футах от тела. Левое плечо превратилось в мешанину кабелей и искореженного металла, из которого торчал розовато-белый обломок кости. Даже сам протез-разъем был выломан из плечевой кости, в обломке которой виднелся костный мозг. Песок только начал заметать его останки, укрытые ограждением участка лагеря.

Вокруг мертвого сервитора в три ряда лежали убитые орки, на многих были заметны характерные следы от болтерного огня: огромные раны-кратеры в массивных телах, оторванные конечности, иные трупы без голов. У лежавших ближе всех к сервитору были разбиты черепа и выдавлены глаза. Песок вокруг был липким от орочьей крови.

— Похоже, он недешево продал свою жизнь, — тихо произнес Радден.

Другие сервиторы ходили вокруг, оттаскивали трупы и ремонтировали ограждение, не обращая внимания на бурю.

— Сервитор № 00897 Урто уничтожил четырнадцать ксеносов, — к ним подошел магос Ротар. — Для его модели это показатель выше среднего. К сожалению, вероятно, с его болтером произошла неисправность. Это образец «Дельта-Церера», он может быть ненадежен в условиях загрязнения пылью и песком. Тем не менее, его эффективность в ближнем бою превосходна. Мы утилизируем то, что сможем, и используем в следующей модели.

Голос магоса не был человеческим, он говорил как машина.

— А Брасслока захватили в плен?

Магос склонился и издал серию сигналов на двоичном коде, после каждого сигнала прерываясь, чтобы выслушать ответ. «Наверное, у него встроенный вокс», подумал Банник. Голова магоса была покрыта — или может быть, даже заменена, в точности сказать невозможно — куполом из темного металла, усыпанным оптическими сенсорами. Одна рука заканчивалась огромной клешней, сжимавшей окровавленный силовой топор с зубцами, как у шестеренки, другая спрятана в рукаве багрово-красного одеяния. На спине магос носил тяжелую сервосбрую. Четыре механические конечности и инструменты на них колыхались и подергивались, словно живущие собственной жизнью. «Вот что они имеют в виду, когда говорят, что плоть слаба», подумал Банник. Под этими одеяниями оставалось слишком мало человеческого. Магос просто пугал его, а ведь Банник всю жизнь имел дело с техножрецами и носил символ их религии на шее вместе с аквилой. Но это… это было уже слишком.

— Его канал данных перестал подавать сигнал сорок три минуты назад. Спустя четыре минуты двадцать две секунды после прекращения сигнала эти сервиторы отключились. Ответ на ваш запрос утвердительный, адепт-технопровидец Брасслок вероятно захвачен противником в плен.

— Похоже, вы этим не слишком обеспокоены, — заметил Банник.

— Плоть слаба. Эмоциональная реакция порождена плотью. Будет ли он жить или умрет — это не имеет значения. Он часто сохранял резервные копии своих знаний, и его знания будут жить, а это главное для всех адептов Марса — настойчивый поиск знаний ради вящей славы Омниссии. Наши жизни — лишь нити накала в сияющем светоче просвещения. Выходит из строя одна деталь — ее можно заменить на новую.

Банник с трудом удержался от побуждения схватить человека-машину и встряхнуть как следует. Брасслок нравился ему. Несмотря на свою службу Марсу, технопровидец обладал настоящей человечностью, которой это существо было начисто лишено. В магосе Ротаре оставалось меньше человеческого, чем даже в Урто.

Магос уловил выражение его лица, но неправильно понял.

— Не беспокойтесь, лейтенант. У нас достаточно дронов, чтобы обеспечить правильную активацию вашей боевой машины.

Он снова издал несколько пронзительных звуковых импульсов. Три сервитора внезапно прекратили работу, повернулись как один и ушли куда-то в бурю. Уже начиналось утро, солнечный свет начал смешиваться с электрическим светом фонарей лагеря, но сервиторы скрылись за пеленой пыли, отойдя всего лишь на несколько метров.

— Пошли, — сказал Кортейн. — Здесь мы уже ничего не сделаем.

Банник вместе с Кортейном и Ханником присоединился к штабному совещанию на борту «Великолепия», в первый раз оказавшись в командной башне в носовой части огромной машины. Башня поднималась еще на два этажа над широкой верхней палубой «Левиафана», большая часть нижнего этажа была занята Залом Стратегии — нервным центром войск Гвардии на Калидаре. Из зала открывался выход на командный мостик «Левиафана», расположенный сверху-впереди на втором этаже башни. Широкие окна давали хороший обзор окружающей местности, хотя в данный момент они были задраены бронированными ставнями для защиты от бури, ибо ярость Калидара была достаточно сильна, чтобы исцарапать до потери прозрачности даже бронестекло. Мостик был владением командира «Левиафана» и членов его экипажа, занимавших двадцать шесть постов, управлявших оружием, силовой установкой и всеми другими функциями, относившимися к управлению и обслуживанию гигантской машины на марше и в бою. Спадусский был прав, назвав «Левиафан» сухопутным кораблем. Командир «Левиафана» стоял на мостике и сейчас, отдавая приказы своим офицерам, выяснявшим обстановку в отсеках огромной машины и готовившимся начать ремонт. Орки, отступая, успели заложить две бомбы, и точно рассчитанными взрывами подорвали один из трех главных коридоров и разбили гусеницу.

Круглую платформу мостика в задней части опоясывали поручни, предохранявшие от случайного падения с четырехметровой высоты на пол Зала Стратегии, имевшего форму длинного эллипса. Зал был наполнен нарочито вычурными украшениями и декоративными элементами, которых, казалось, там было не меньше, чем аппаратуры и людей. Здесь собирались генералы и старшие штабные офицеры имперской группы армий, командовавшие сотнями тысяч солдат, ведущих войну против орков на Калидаре. Мостик и зал занимали один большой отсек и разделялись только высотой. По обеим сторонам с мостика спускались витые лестницы, предоставлявшие удобный доступ между мостиком и залом, так как прямое сообщение между главнокомандующим и капитаном «Левиафана» было жизненно важным. Лестницы шли мимо расположенной по средней высоте двойной галереи с рабочими станциями, обслуживаемыми сервиторами. Эти существа, когда-то бывшие людьми, теперь были подключены прямо к машине, их разум стерт, модифицированный мозг выполнял многие сложные задачи, с которыми логические устройства «Левиафана» не могли справиться в одиночку.

По обеим сторонам зала шли ряды других постов, управляемых офицерами в штабной форме. Середину зала занимал массивный стол-карта с гололитическим проектором. Прогностикатор-логист — гибрид машины и искусственно выращенного человека, с тонкими и длинными конечностями, похожими на паучьи, свисал из гнезда кабелей в потолке, откуда мог спуститься в любое место на мостике или в расположенном ниже зале. Этот киборг фактически являлся мозгом «Великолепия».

Большую часть пространства зала занимала аппаратура связи и тактические терминалы, работавшие за которыми связисты вели свою войну с непрекращающимся ревом Калидара, пытаясь поддерживать связь между «Левиафаном», городами-ульями, флотом и различными войсковыми соединениями Калидарской боевой группы.

Короткий коридор в конце зала вел к астропатическому ретранслятору. Машина-крепость была достаточной величины, чтобы обладать собственной астропатической связью. Под мостиком располагался пост управления огнем макропушки — главного оружия мобильной штабной крепости. Сама пушка занимала большую часть четырех палуб в носовой части «Левиафана» под командной башней.

По просьбе псайкера-примарис Логана часть психозащиты, окружавшей астропатический передатчик, была снята. В камере передатчика сейчас находился сам астропат-прайм Мастрейн и с ним еще два астропата. Они создавали экран психопомех, усиливавшийся естественными гармоническими варп-колебаниями лорелейной руды. Таким образом они надеялись скрыть от врага — кто бы он ни был — мысли собравшихся на совещание командиров. Атмосфера была угнетающе насыщена психоэнергией, собравшиеся офицеры испытывали тошноту и временами даже галлюцинации. Они пытались сосредоточиться на словах капитан-генерала Искандриана, стоявшего на огражденной трибуне, установленной прямо на астропатическом передатчике. Капитан-генерала охраняли двое бойцов Атраксианской Высшей Гвардии, их лица скрывались под линзами и панцирной броней масок. Вокруг стояли пять священников Министорума, тихо шептавших молитвы, а позади них киборги-служки размахивали кадильницами с благовониями, держа их в механических руках. Над ними парил искусственно выращенный херувим, оплакивавший свиток с именами погибших в последнем бою.

— Это нападение было ценным уроком для нас, хотя и дорого обошедшимся, — сказал генерал, тяжело опираясь на темную бронзовую кафедру в передней части трибуны. Искандриан выглядел гораздо более усталым, чем раньше. Он все еще был одет в парадную форму, только теперь она была забрызгана орочьей кровью. Группа орков-коммандос смогла обезвредить машинных духов люка — такого же, через который выходил Банник — и пробилась к бронированным дверям командной палубы, застав генерала и его штабных офицеров, когда те поднимались наверх. Бойцы Высшей Гвардии быстро уничтожили нападавших, убив четырнадцать орков ценой гибели лишь пятерых человек — но из этих пятерых четверо были старшими офицерами. Любые сомнения, которые Искандриан испытывал насчет хитрости орков, теперь должны были исчезнуть. Впрочем, капитан-генерал никогда не говорил, что испытывал сомнения на этот счет.

— Орки далеко не разбиты, — продолжал он. — И мы не можем позволить себе быть беспечными. Враг не застанет нас врасплох снова.

Собравшиеся закивали. Все уже заметили отсутствие атраксианского полковника Джемаэля, ответственного за безопасность лагеря. Он был одним из тех, кто больше всех отрицал сообщения о необычной тактике орков; несколько солдат были даже приговорены им к смерти за то, что говорили об этом. Это считалось ересью, потому что до сего дня официально утверждалось, что орки не способны к скрытным действиям — так было сказано в «Тактике». То, что в другом ее томе говорилось прямо противоположное, особого значения не имело; у каждого тома гигантского труда и даже у каждой отдельной редакции каждого тома были свои приверженцы. Подобная негибкость была опасной.

— Новыми заместителями главнокомандующего назначены генерал Бастин и кастелян Суллио. Остилек, Джемаэль и Туллиген предстанут перед судом по обвинению в преступной халатности. Не забудем же этот ценный урок, которому «Тактика Империум» учит нас в числе прочих. Мы положим конец таким нападениям, и эту войну мы тоже доведем до конца. Санкционированный псайкер Логан, прошу.

У Искандриана был хороший послужной список, он сражался с орками и раньше — с другими орками — но имел репутацию безнадежного догматика. Орки этим своим нападением могли нанести серьезный удар по военным усилиям Империума на Калидаре, но оно обернется опасными последствиями для них же, если заставит Искандриана отринуть свой догматизм. Капитан-генерал ни словом не упомянул о своих собственных ошибках — вполне типично. За ошибки будут расплачиваться нижестоящие командиры; вводили они в заблуждение начальника или нет — не столь важно. Все это было Баннику до отвращения знакомо, прямо как интриги клановой знати на его родине. Единственная разница в том, что здесь, в этой боевой группе были запрещены дуэли — атраксианцы считали их бессмысленным расточительством. И Банник, когда-то ярый сторонник дуэлей, сейчас был с этим согласен.

Когда Искандриан упомянул его имя, Логан поднялся в воздух на платформе, установленной на длинном манипуляторе, и обратился к офицерам:

— Многие из вас присутствовали на банкете в тот вечер, когда был убит псайкер-примарис Мальдон. Вероятно, вы уже поняли, что его убила вспышка эфирной энергии, направленная вражеским колдуном.

Несколько человек в зале сотворили знамение аквилы.

— Агенты Губительных Сил? — в ужасе произнес один из адъютантов. — Нелегальный псайкер на службе у орков?

— Не в этом случае, — ответил Логан. Его голос звучал хрипло, ему было явно трудно говорить. Он заметно вздрагивал, когда говорил, еще не восстановившись после мощного психоудара, испытанного тогда. — Разум, с которым мы имеем дело — разум орка, хотя и несравненно более сильный, чем обычно бывают у их псайкеров. Орки способны на мощнейшие проявления психосилы, а точнее говоря — на самом деле все они немного обладают психосилой, — он содрогнулся, словно мог слышать их жестокие мысли. — Когда они приходят в состояние эмоционального возбуждения, то создают еще более сильные возмущения в ткани варпа. Есть орки, настроенные на это состояние и его отзвук в варпе, они способны направлять эту энергию и использовать как разрушительное оружие. Но очень редко они способны на столь тонкие манипуляции — они лишь собирают психоэнергию других орков поблизости, тратят ее и все — они опустошены. Взрыв психосилы — все их псайкерское искусство. Вторгнуться в разум другого существа и подчинить его своей воле — вещь куда более сложная, и еще сложнее, если это разум псайкера, тем более, другой расы. Это уже нечто совсем иное, требующее искусного контроля… Я сражался с орками раньше, и чувствовал разумы тех из них, кто восприимчив к варпу, и я… Один тот факт, что это существо оказалось способно на столь тонкие манипуляции в такой обстановке, сквозь вихри варпа и потоки психоэнергии, создаваемые залежами лорелейной руды Калидара… То, что оно знало расположение наших часовых, знало о средствах обороны лагеря, знало, как проникнуть на борт «Великолепия»… — уцелевший псайкер-примарис растерянно смотрел то на одного офицера, то на другого, его лицо было серым, вокруг ноздрей запеклась кровь. — Честно говоря, господа, это пугает меня до ужаса.

Среди собравшихся офицеров послышался ропот. Банник слышал жуткие слухи о существах, от которых должны защищаться псайкеры, о безымянных ужасах, живших за другой стороной завесы реальности, о чудовищных тварях, с которыми сам Император сражается денно и нощно, защищая души всего человечества. И признание такого высокорангового псайкера, как Логан, что он боится — это было само по себе пугающе.

Искандриан заговорил снова:

— Из консультаций с санкционированным псайкером лордом Логаном и астропатом-прайм Мастрейном мы выяснили, что орки, очевидно, осведомлены о каждом нашем шаге. Так они узнали, где именно надо организовать засаду на Костовальских равнинах. Узнали, где мы будем находиться ночью, и даже буря не помешала им. Они снова и снова оказываются осведомлены о нашей точной диспозиции, и они достаточно разумны, чтобы использовать это знание в бою. Крайне необходимо лишить их этой способности.

— Мы молим нашего милостивого Императора, чтобы предосторожности, которые мы предприняли для защиты этого совещания, оказались бы достаточны, — сказал Логан. — Те из вас, кто не примет участия в выполнении плана капитан-генерала, должны оставаться здесь, в Зале Стратегии, до реализации этого плана.

— Подробности плана будут сообщены тем, кого они касаются, в конце совещания, — добавил капитан-генерал Искандриан. — Прежде всего, стали известны новые разведданные относительно причин орков начать вторжение на Калидар. И когда вы окажетесь за пределами этого зала, я настоятельно рекомендую вам думать об этом как можно чаще. Если какой-нибудь орочий псайкер прочитает это в наших разумах, нам послужит лишь на пользу, если оркам станет известно, что мы знаем о главной цели их вторжения на планету, и, более того, у нас есть средства блокировать этот их источник информации. Дальнейшие сведения вам сообщит прокуратор Эскелиос.

Один из свиты Искандриана вышел вперед, заняв место капитан-генерала на трибуне. Это был изнеженного вида человек в безупречной униформе чиновника Муниторума. Типичный кабинетный чинуша, ни разу не покидавший командного «Левиафана». Именно так подумал о нем Банник, и, судя по ворчанию, с которым собравшиеся офицеры встретили появление прокуратора, лейтенант был не одинок в такой оценке. Но когда прокуратор посмотрел на аудиторию, он спокойно встретил взгляды множества людей, и те увидели в его глазах острый ум. Прочистив горло, Эскелиос налил в кубок воды из графина, выпил ее и начал свою речь.

— Господа, — сказал он без лишних предисловий, и его голос, хотя и негромкий, был хорошо слышен даже среди гула разговоров на командной палубе. — Прежде всего, я должен предоставить вам некоторые сведения, касающиеся особенностей расы орков. Пожалуйста, не забывайте, что вся информация секретна. Можете сколько угодно думать о том, что сейчас услышите. Но если заговорите об этом, мне непременно станет известно. А когда мне станет известно, болтуну не поздоровится. Так вот, орки были врагами человечества с незапамятных времен, и когда мы впервые столкнулись в войне с их расой, давно затеряно во тьме веков. Впрочем, мир с такими существами в принципе едва ли возможен. Орки — прирожденные воины.

Гололитический проектор на столе включился, выведя изображение взрослого орка в натуральную величину. Под ним появились пикт-снимки орков в бою, различных подвидов зеленокожих и образцов их техники.

— Орки крупнее, сильнее и живучее любого человека, исключая, конечно, Адептус Астартес. Они куда смертоноснее, чем мы готовы признать. Но если сказать всю правду об этом среднестатистическому человеку, то у нас быстро бы возникла нехватка солдат.

Банник подумал о «Вдохновляющем учебнике имперского пехотинца», раздаваемом миллиардам солдат по всему Империуму. Его собственный экземпляр книги Радден выкинул из сумки, когда пришел за Банником в казарму, чтобы отвести его на «Марс Победоносный». Пропаганда в чистом виде.

— Однако вы уже встречались с ними в бою и убивали их. Вы знаете, что орков можно побеждать. И надеюсь, вы простите нам нашу ложь во благо, — Эскелиос улыбнулся, его губы казались неестественно яркими на пергаментном лице.

— Специалисты магос биологис предполагают, что орки — раса, искусственно созданная некой давно погибшей цивилизацией, спроектированная для выживания в самых неблагоприятных условиях. Детали этого вопроса нам не важны, но важно то, как это обстоятельство влияет на распространение орков и их деятельность. Частью их механизма выживания является способ, каким они расселяются по галактике. Общеизвестно, что орков можно найти повсюду в галактике. Куда бы ни отправился человек, там обязательно найдутся орки, а если орков нет, можно с уверенностью сказать, что они скоро там появятся. Орки мигрируют волнами, и если даже им приходится иногда отступать, следующая волна всегда оказывается мощнее предыдущей.

Изображение сменилось, показав маленькую планету, и судя по тексту и символам под картинкой, это был мир орков.

— Орки прибывают на планету, подобную этой. Они увеличивают свою численность, сражаются с обитателямипланеты, а когда победят их — начинают сражаться между собой. Война продолжается, пока один орк не станет вождем над всеми остальными. Тогда орки оставляют планету и направляются к следующей, выбирая те, которые наиболее полезны с точки зрения продолжения их завоевательного похода — богатые ресурсами промышленные миры. Поход, набирая силу, атакует все более стратегически важные системы, и в это время некий психический механизм привлекает все больше и больше орков под знамя вождя-завоевателя. Предположительно, именно это и происходит на Калидаре. Обычное решение в этом случае — оставить планету и подвергнуть ее вирусной бомбардировке, а потом заселить снова.

Голопроекция продемонстрировала несколько сценариев похода-миграции орков.

— Но в этом случае мы не принимаем во внимание лорелей. А его месторождения, найденные здесь, жизненно важны для производства психонастроенного оружия, что делает этот мир исключительно ценным для Империума. И более богатые планеты подвергались праведному очищению Экстерминатуса, когда были подобным образом захвачены орками, но продолжающиеся сейчас крестовые походы чрезвычайно нуждаются в ресурсах этого мира. Каждый день Империум наступает все дальше и дальше в неизвестность, и во тьме космоса мы встречаем странных противников, обладающих огромной мощью разума, превосходящей наши псайкерские способности. Таким образом, в стратегическом плане этот мир крайне важен.

Примерно это Банник и подозревал. Как и говорил Ганлик, не так уж трудно догадаться, ради чего они здесь. Такое богатство полезных ископаемых встречалось повсеместно в Империуме. За исключением лорелея.

— Лорелей. Вот почему мы сражаемся здесь. И до сих пор мы подозревали, что орки пришли сюда случайно. Теперь же мы считаем иначе. Это вторжение слишком отличается от обычных орочьих нападений. Мы подозреваем, что орки тоже пришли сюда ради кристаллов.

Голопроекция мигнула, и зал заполнило четырехметровое изображение орочьего титана, которого Банник видел на Костовальских равнинах. Глаза титана ослепительно сверкали, он выглядел на проекции таким же страшным, как и в реальности. Пикт-кадр титана, сделанный с какой-то командирской машины где-то на фронте, прокручивался снова и снова, оканчиваясь через тридцать секунд, когда громадная пушка титана сверкала ослепительно белой вспышкой.

— Мы подозреваем, что в эмиттерах оружия орочьего титана используется большое количество лорелейных кристаллов, — продолжал Эскелиос. — До этого нападения и гибели Мальдона мы полагали, что это не более чем каприз одного из их безумных механиков, возможно, машина для использования энергии варпа. Нечто подобное нам встречалось и раньше, — на проекторе появилось изображение какого-то громоздкого оружия, в передней части которого располагалось нечто вроде пропеллера, и каждая его лопасть оканчивалась металлическим шаром. — Или же для усиления способностей группы их псайкеров-шаманов. Но это нападение вкупе с постоянной осведомленностью орков о наших силах заставляет подозревать за всем этим один разум. И астропат-прайм Мастрейн подтвердил это сегодня. За психошумом, производимым лорелейными месторождениями Калидара и боевой яростью орков мы обнаружили один могучий разум, взирающий на нас из имматериума. Вот поэтому мы и не можем переломить безвыходную ситуацию здесь на Калидаре. Та же психосигнатура была обнаружена на том орочьем титане, — прокуратор указал на громадную боевую машину, свирепо ощерившуюся на проекции в центре зала. — Необходимо коренным образом изменить эту ситуацию.

Эскелиос сошел с трибуны.

— Уже какое-то время, — снова заговорил Логан, — наши прогностикаторы из Схолы Псайкана не могут сделать четкий прогноз. Мы полагали, что на их способности к предвидению влияют… хм, уникальные особенности Калидара. Теперь же мы считаем, что это происходит частично из-за влияния того враждебного разума, частично же потому, что они просто учитывали не все переменные. Приняв во внимание эти факторы, теперь мы способны проложить курс сквозь неопределенность этой войны к победе. Помехи в варпе очень сильны, их вызывает нечто большее, чем местные природные особенности. Мы уверены, что этот вражеский псайкер использует некое устройство.

На проекции появились нечеткие снимки разрушенного города на поверхности и центральная шахта захваченного орками улья.

— Центр улья буквально выпотрошен. Орки сбрасывают в шахту большое количество обломков и грунта. Эти снимки сделаны четыре дня назад специально оборудованным истребителем «Молния», проводившим разведку. Наша сеть спутников над планетой сильно пострадала от действий орочьего флота. А возможности авиации в атмосфере Калидара, как вы знаете, господа, серьезно ограничены. Нам еще повезло, что в данном случае ПВО орков была слаба — они считают, что мы не сможем использовать ВВС в сколько-нибудь больших масштабах.

«И они правы», подумал Банник. Пыль, безумные электромагнитные поля, вспышки солнечной радиации, сильнейшие шквалы во всех слоях атмосферы заставили бы платить дорогую цену за любую попытку захватить господство в небесах Калидара.

— Хотя турбины двигателей сильно пострадали от эрозии, вызванной пылью, «Молния» все же смогла вернуться с этими снимками. На них видно какое-то устройство, которое мы сочли некоей разновидностью психоусилителя. И хотя оно готово лишь частично, мы считаем его главной причиной все возрастающих трудностей в использовании астропатической связи, но также опасаемся, что оно может быть использовано для… более зловещих целей. И это устройство должно стать главной целью нашего удара. Однако оно защищено психощитом уровня омикрон…

Проекция переключилась, изобразив улей в разрезе и в самой его глубине — психоусилитель.

— … и эта защита более мощная, чем четырнадцать слоев пустотного щита. Несомненно, ее источник — орк-псайкер. И пока он не убит… — Логан слегка вздрогнул и вытер лоб. — Атакуйте его титан, уничтожьте его, и мы снимем это поле, — псайкер-примарис склонил голову. — И на данный момент это все, что я могу вам сказать.

На трибуну поднялся один из адъютантов Искандриана и зачитал длинный список имен.

— Те, чьи имена упомянуты в списке, должны покинуть совещание. Напоминаю, что ничего из сказанного здесь не должно обсуждаться за пределами этого помещения.

Он еще раз повторил список. Большая часть собравшихся вышла из Зала Стратегии.

Имя Банника, как и имя Кортейна, не было упомянуто.

Искандриан снова поднялся на трибуну.

— Господа, а теперь я посвящу вас в детали нашего плана…

ВСТАВКА

II) В случае, если был брошен вызов, и поскольку и вызывающий, и вызываемый обладают действительными лицензиями, юридически подтвержденными двумя представителями лицензированного юридического агентства, позволяющими вступить в поединок с человеком равного звания и социального положения, при нанесении ущерба любой из сторон ни вызывающий, ни вызываемый не подлежат преследованию со стороны закона за свои действия, тот и другой считаются чистыми перед законом, независимо от исхода поединка.

Парагонская конституция

Поправки касательно дуэлей

ГЛАВА 14

Аронис-сити, Парагон VI

2005395.М41

Банник, шатаясь, вышел из собора. День был сумеречно-тусклым. На горизонте Матер Максима уже почти исчезла из вида, лишь тонкая корона яркого света сияла на ее краю, предвещая будущее Время Нимба, но отнюдь не обещая тепла.

Сезон, когда солнце было видно полностью, прошел несколько недель назад. Замерзший Парагон продолжал медленно вращаться вокруг газового гиганта, полный оборот занимал у него большую часть двух терранских лет, а из-за наклона оси мира-спутника в это время местного года температура на планете сильно понижалась. В период нахождения на светлой стороне газового гиганта парагонцы называли сезонные изменения по-разному: Сезон Урожая, Малое Лето, Сезон Второго Урожая, Малая Осень и Малая Зима. Планета-спутник проходила эти сезоны дважды в год, прежде чем Матер Максима погружала ее во мрак своей темной стороны и на двадцать три месяца начиналась Долгая Зима. Во время Долгой Зимы тоже насчитывалось пять периодов, но парагонцы не давали им имен. Зима есть просто зима, и она была воистину долгой и холодной.

Легкие Банника горели от ледяного холода. Он сжимал в зубах тело тупохвоста, маленького животного, водившегося на Парагоне, дыша через него, чтобы согреть воздух, и жалел, что потерял перчатки в Садах Багряной Луны. Его тело тряслось от холода, но еще мучительнее мороза жег позор.

Он шел по замерзшим каналам. Парагон прощался с той малой толикой света, что оставила ему Матер Максима, и наступала настоящая ночь. Некоторые горожане еще катались на коньках по льду, рядом стояла лодка, установленная на зимние полозья. Но в основном народ уже спешил домой, в фигурах, закутанных в меха, едва можно было узнать людей. Банник брел медленно, ноги несли его неизвестно куда, а из головы не выходила одна и та же картина.

Тупариллио, лежащий мертвым на траве, его синяя одежда, намокая от крови, становилась багровой.

Ноздри Банника жгло от холода, пар от его дыхания превращался в ледяные кристаллы. В спешке он даже не успел застегнуть свое меховое одеяние. Его зубы стучали. Если побыстрее не зайти в помещение, Рассветная Стража найдет его труп, промерзший до каменной твердости.

Он задумался над тем, не забиться ли куда-нибудь в угол и позволить Долгой Зиме довершить свое дело. Он чувствовал себя опустошенным, стыд за содеянное терзал его куда сильнее холода. Он сомневался, достоин ли вообще жить.

Но Банник не остановился. Он шел по ледяным галереям. Ночь становилась все темнее. Пошел снег, такой холодный, что колол кожу словно иглы. Каналы, расширяясь, выходили к якорной стоянке, здания высились вокруг, обещая тепло и уют, и Банник увидел, куда он пришел.

Перед ним возвышался Дом Мостиника. Неужели прошел лишь один день с тех пор, как он был тут последний раз. Казалось, это было целую жизнь назад.

Дом звал его, обещая выпивку, девушек и созданное машинами тепло. Радости жизни, которую он потерял вчера.

Он посмотрел на свои пальцы — перчатки он потерял. Пальцы были синие, застывшие, как его сердце. «Войди!», звала часть его. «Живи и служи!».

И он подчинился, волоча ноги к резным воротам. Руки словно сами собой поднялись и дернули шнур звонка.

Открылось смотровое окошко. Глаза в нем изумленно расширились, и дверь распахнулась.

— Мастер Артем Ло Банник! Что с вами случилось? Скорее заходите, заходите!

Привратник выглянул на улицу, проверяя, не видел ли Банника кто-то еще. Бизнесу его хозяина отнюдь не принесет пользы, если поползут слухи о том, в каком растрепанном виде явился сюда молодой Банник.

Привратник пригласил дрожащего аристократа внутрь, и ворота с грохотом закрылись на зубчатых колесах. Закрыв внешний вход, привратник активировал внутренний замок, и на Банника хлынуло тепло, дым лхо, музыка и смех.

— Вас ограбили, сэр? Позвать Ночную Стражу? Вы не ранены?

Привратник, привыкший заботиться о пьяных молодых аристократах, относился к клиентам своего хозяина с добродушной фамильярностью. Банник оттолкнул его руку, потянувшуюся к пластырю на щеке.

— Я в порядке, в порядке. Спасибо, Коллетино.

Банник пытался изобразить веселую беспечность, стараясь вести себя как всегда, когда он приходил в Дом Мостиника.

— О, сэр! Слава Лордам Терры, вы не ранены!

Помогая Баннику расстегнуть одежду, Коллетино кивнул слуге у внутреннего входа. Через секунду вошли еще несколько слуг, принеся горячий глис и включенную термоодежду. Банник позволил им снять и сложить свое меховое одеяние.

— Пейте, сэр, пейте!

Банник неловко взял кубок с глисом. Пока он пил, слуги надели на него терможилет, прицепив батарею к поясу. Когда жилет и горячий глис начали отогревать его тело, в пальцах вспыхнула резкая боль, раненую щеку жгло как огнем.

— Спасибо, Коллетино.

— Так-то лучше, сэр. На ваше лицо снова возвращается румянец, — слуга взял пустой кубок у Банника и, нахмурившись, посмотрел на залепленную пластырем щеку.

— С вами точно все в порядке, сэр?

Банник отвернулся от света.

— Это ерунда. Я порезался, когда катался на коньках, — он попытался улыбнуться, но от улыбки лицо, казалось, трескалось, как лед на воде. — Я здорово выпил.

— Понятно, сэр. Ваш друг, мастер Каллиген, здесь. Сообщить ему, что вы пришли, мастер Банник?

Банник кивнул. Слуга пошел передать сообщение.

Одна из девушек провела Банника в освещенные тускло-красноватым светом внутренние помещения дома. Дверь внутреннего входа, лязгнув, закрылась, Коллетино остался сторожить ворота.

Его привели в уютные апартаменты к большому мягкому креслу. Он уселся в кресло, и им занялись девушки, подготовив ему ванну и переодев в мягкие домашние одеяния. Он почувствовал себя лучше, но, отмахнувшись от них, когда они стали слишком игривыми, отказался от дальнейших развлечений.

— Не сегодня, — сказал он. — Я хотел бы увидеться с другом. Проводите меня к нему.

Одна девушка снова повела Банника по лабиринтам внутренних комнат Дома. Лестницы словно расслабленно извивались вокруг плавно изогнутых стен, лишенных острых углов, они вели на другие этажи, обещая новые развлечения, одно соблазнительнее другого.

Внизу, на цокольном этаже клиенты ели, пили, курили и играли в азартные игры. За исключением ванных комнат почти весь этаж занимал один большой зал, разделенный на павильоны шторами и ширмами. Потолок подпирали большие разукрашенные резьбой опоры, сделанные из корней тропических деревьев. В одном углу зала оркестр играл расслабляющую музыку.

Лазло Каллиген сидел в дальнем конце зала, за ширмой из газовой материи и резного дерева. Увидев приятеля, Каллиген улыбнулся, но в его глазах была заметна тревога, и он был бледнее обычного.

— Какого черта ты опять натворил? — спросил он.

— Да ничего особенного, — ответил Банник, и его рана заныла.

Лазло посмотрел на повязку на щеке.

— Дуэль?

Банник кивнул. Этого было достаточно.

— И ты снова победил, так? — Каллиген поднял бокал. — Как бы ни был ты хорош, однажды все-таки тебе достанется…

Обычно веселый, сегодня Каллиген был как-то подавлен и не сыпал еретическими шутками в адрес друга.

— Я хотел встретиться с тобой, но… хм, знаешь, я тут выпил…

Судя по остекленевшим глазам и слегка нечеткой речи, выпил он немало.

— Глису для моего друга, — приказал он слуге. — Горячего, да поживее! А то он выглядит… — Каллиген пристально посмотрел на Банника в полумраке зала. — Ты выглядишь просто дерьмово.

— Где ты пропадал прошлой ночью? — спросил Банник, усевшись на обитую бархатом скамью напротив приятеля.

— Ох, извини. Я встретил одну юную леди, которая оказалась очень… хм, интересной во всех отношениях. — Каллиген устало хихикнул. — Я и сам сейчас не в лучшей форме, правда. Лучше я буду наслаждаться напитком, потому что снова выпить придется, вероятно, очень-очень нескоро. Пьянство среди кадетов… не поощряется. И я постараюсь восполнить все, чего мне предстоит лишиться. А это где-то тысяч пять бокалов. Не собираешься помочь мне?

На столе появился серебряный поднос с кубком горячего глиса и бокалом. Банник налил себе и мгновенно выпил, сам удивившись своей жажде. После чего заказал еще.

Каллиген выпрямился, на его лице было что-то вроде обиды.

— И ты не спросишь меня, из-за чего все это? «К чему столько драмы, Лазло, что мучает тебя?» и так далее? Ну, знаешь, как обычно поступают друзья?

— Нет, не спрошу. Уж в твоем-то поведении точно нет ничего необычного.

Банник оглядел зал, уже ожидая обвиняющих взглядов, но на него никто не смотрел.

— Эй! Хотя бы взгляни на меня! Я же страдаю, — Каллиген поднял свой кубок и отвлеченно посмотрел на него. Вылив в бокал последние несколько капель, он отодвинул кубок и схватил с подноса кубок Банника и небрежно наполнил свой бокал, расплескав при этом глиса не меньше чем на дневной заработок простого рабочего.

— Ну ладно. Что случилось? — спросил Банник. — Курс боевой подготовки длится три месяца. Ты очень быстро вернешься обратно, с крутой стрижкой и в блестящих сапогах, что произведет впечатление на всех твоих красоток. И за три месяца ты даже не успеешь выпить пять тысяч бокалов глиса.

— Ах, дорогой мой сводный брат, вот тут ты ошибаешься, — глаза Каллигена заблестели в полумраке. — Мне придется не пить довольно долго, и уж точно больше не доведется пить здесь.

— Лазло, я не какая-нибудь девчонка, которая бы сочувственно похныкала вместе с тобой. Ополчение СПО никогда не покидает родного мира. Поэтому они и называются силами планетарной обороны. Они обороняют свою планету.

Каллиген издал дрожащий вздох. Теперь настала его очередь вглядываться в тускло освещенный зал. Убедившись, что их никто не подслушивает, он посмотрел другу в глаза.

— Кол, я иду служить не в ополчение. Сегодня утром мне сказали, что начинается общий призыв. Очевидно, мой отец знал об этом уже несколько дней, но не хотел портить мою «последнюю ночь на воле». Завтра об этом объявят в новостях. Твой дядя возвращается. 322-й бронетанковый, 62-й и 84-й механизированные полки и 7-я рота сверхтяжелых танков летят на Парагон, и с ними еще куча иномирцев, — Каллиген сделал глоток глиса. — Они уже вышли из варпа и направляются сюда с окраин системы. Война на Дентаресе закончена, но понадобилось свежее пушечное мясо для другой войны — в какой-то дыре под названием Калидар. И похоже, что родной мир оказался как раз по пути. Все категории личного состава СПО переводятся в распоряжение Департаменто Муниторум, приказ вступает в силу немедленно. Льгота моего клана недействительна, потому что я уже добровольно поступил на военную службу, — он вымученно улыбнулся. — Так что я иду не в СПО. Я попал в чертову Имперскую Гвардию. Спаси меня Император… Я никогда не вернусь на родину…

Внезапная мысль поразила Банника. Может быть, исповедник был прав, и возможность искупления представится по милости Императора. Может быть, это и есть его шанс искупить грех службой…

— Кого они берут?

— Да какая разница? — Каллиген пожал плечами. — Всех. Будет двойной набор, в новый танковый полк и полк механизированной пехоты, плюс еще пополнения, чтобы восполнить потери в старых полках. Один мой кузен — он служит по сбору десятины — так он всю эту неделю каждую ночь носил к астропатам сообщения, адресованные в центральный Оффициум Муниторума в штабе сектора. И если читать между строк — а мой кузен всегда так делает — то, похоже, нашим ребятам здорово досталось. Ты знаешь, что полки, набранные с одной планеты, командование предпочитает держать вместе, и когда им понадобится подкрепление перед отправкой в новую зону боевых действий, неожиданное возвращение домой после победоносной войны отлично послужит им в плане пропаганды. А наш мир оказался как раз у них по пути на Калидар… Я уверен, лорд-губернатор тоже этим очень доволен, особенно после всех этих дел с его братом. Это очень даже имеет смысл, по крайней мере, для них. Ну а что до меня… я по уши в дерьме, — Каллиген быстро поднял взгляд. — Но если ты кому-то об этом расскажешь, то тебя казнят, и меня тоже, так что, пожалуйста, не болтай об этом, будь другом. Было бы ужасно так глупо погибнуть дома, когда я могу отдать жизнь где-то там, среди далеких звезд… за Императора! — добавил он громко, подняв бокал.

Из зала послышались приглушенные ответные тосты.

— Видишь, я буду чертовым героем! — Каллиген опрокинул бокал в глотку и с размаху поставил на стол.

Мысли в разуме Банника завертелись. Он был уверен, что убийство Тупариллио будет сочтено позорным поступком. С самого конца дуэли он не переставал думать, как теперь ему выпутаться из этого и искупить свой грех. А это — прямой знак свыше, именно то, чего хотел от него Император.

— Лазло, я пойду служить с тобой.

— Что?! — заорал Каллиген. Взгляды посетителей повернулись к ним, на мгновение шум в зале прекратился. Каллиген перешел на шепот.

— Ты совсем с ума сошел? В следующем году ты женишься на регентше клана Туранниген! Ты станешь аудитором клана Банник и главой клана Туранниген еще до того, как тебе стукнет шестьдесят, и после этого у тебя будет еще полстолетия на балы, девчонок и пирушки, прежде чем ты хотя бы начнешь задумываться о смерти! И, конечно, всем этим стоит пожертвовать ради того, чтобы какой-нибудь вонючий ксенос сделал из твоего черепа чашку для питья?! — Каллиген стукнул кулаком по столу и раздраженно откинулся назад. — Ты просто устал и выглядишь страшнее смерти. Это предсвадебное волнение, вот и все.

Каллиген говорил быстро, больше успокаивая себя, чем Банника.

— Служить Императору можно не только в строю. А это все мальчишеские глупости. Не вздумай. Позволь мне умереть одному. Я буду чуть-чуть счастливее, зная, что хотя бы у тебя все в порядке. Это послужит мне хоть каким-то утешением, когда я буду сидеть в окопе. Да и в любом случае, твой отец никогда не разрешит этого.

Банник слишком хорошо знал, что скажет по этому поводу его отец.

— Дуэль, Лазло.

— И? Какое отношение она имеет ко всему этому? У тебя все время бывают дуэли.

— Больше нет, — ответил Банник, и рассказал, как умер Тупариллио.

Каллиген глубоко вздохнул.

— Похоже, дорогой мой сводный брат, двуглавый орел насрал на нас обоих. И по этому поводу мне до басдака надо выпить. Дай-ка сюда кубок.

ВСТАВКА

С помощью таро обычный человек может прозревать волю Повелителя Человечества и во всех своих делах руководствоваться Его Божественным Промыслом. Каждый может быть просвещен! Каждый может знать истину!

Цены указаны по адресу 27, Эстриллиан Ньюмаркс

Многочисленные опции по выбору покупателя

Выдержка из «Атраксианского каталога предметов религиозного культа»

ГЛАВА 15

Калидар IV, Пустоши Полумрака

3335397. М41

Банник проснулся от духоты спертого воздуха, насыщенного выхлопными газами, не сразу поняв, где находится. Было полностью темно, и он находился в каком-то тесном пространстве, которое трясло и подбрасывало. Он уже умер? Ему снился Парагон, солнце над морем в Сезон Нимба, вечеринка на берегу с Каллигеном и девушками, горячий песок, и что холодная зима стала лишь далеким воспоминанием. Тогда он нечасто молился — это казалось не столь важным — и на несколько мгновений это время словно вернулось. Казалось, что этих последних трех лет будто вовсе и не было, и он снова был мальчишкой, и что война была лишь далекой легендой, наполнявшей его жаждой славы, заставляя снова и снова оттачивать мастерство фехтования на тренировках. Что этой страшной дуэли не было, и поединки были пока только игрой.

Он лежал на одном из трех тесных спальных мест на нижней палубе «Марса Победоносного». Койка была скользкой от машинного масла и человеческого пота. Зловоние резко вернуло его от сна к действительности.

Его разум прояснялся, слыша скрежет ведущих колес о гусеницы, когда «Марс Победоносный», проезжая по камням, давил их в пыль. Все же для возвращения полной ясности сознания понадобилось больше времени, чем обычно — последствия приема снотворных препаратов, которыми их накачали.

Они уже две недели были в пути, и все равно транквилизаторы еще давали о себе знать. Спящий разум мало что мог рассказать орочьему псайкеру, путаница человеческих снов была слишком непонятной, чтобы в ней разобраться. Все на борту кроме Аутленнера были накачаны транквилизаторами на три дня. Банник подумал, видят ли орки сны. Бодрствовали только водители и капитан Экзертраксис, назначенный командиром экспедиции. Кортейн, назначенный его заместителем, получил дозу снотворного, мрачно ворча, пока медики делали укол. Им с Банником вкололи снотворное прямо в Зале Стратегии, экипажи получили свои дозы позже.

Даже Экзертраксису путь был известен лишь как несколько точек маршрута, координаты каждой следующей точки были спрятаны в запечатанном конверте, который открывался только по достижении предыдущей. Водители не знали о маршруте ничего — только то, что командует экспедицией Экзертраксис, и они должны следовать его приказам предельно точно. Когда они прибудут в запретную зону вокруг котловины — место настолько богатое лорелейной рудой, что, вероятно, даже орк-псайкер не сможет их там почувствовать — тогда уже не будет иметь значения, кто что знает. Три дня спустя проснулись все остальные, испытывая боль во всем теле от долгого сна на сиденьях, мочевые пузыри были болезненно полны, или непроизвольно опорожнялись во сне, несмотря на принятые антидиуретики. Видения, вызываемые лорелеем, заставляли людей кричать во сне, или же пробуждали давние воспоминания о более счастливых временах, и люди, проснувшись и видя окружавшую их жестокую реальность, становились угрюмыми и отрешенными.

Это было мрачное начало мрачного путешествия.

Буря, начавшаяся в ночь орочьего нападения на штабной лагерь, теперь с бешеной яростью бушевала вокруг их маленькой экспедиции: «Марса Победоносного», роты «Леман Руссов», взвода атраксианской тяжелой пехоты на «Химерах» и машин обеспечения. Одинокая колонна имперской бронетехники медленно прокладывала путь по бескрайним каменистым пустыням Калидара, люди, запертые в машинах, чувствовали себя такими же беспомощными, как мясо в консервах.

Когда колонна добралась до области полутени котловины Озимандии, насыщенной психовозмущениями от лорелейной руды, тем офицерам, которые не были на инструктаже, сообщили, куда направляется экспедиция: улей Мерадон. Орктаун. Прямо в логово врага. Это было самоубийственное задание, из тех, на которые обычно предлагают вызваться добровольцам. Но им выбора предоставлено не было, и это отнюдь не улучшило настроение в танке. Банник еще радовался, что не оказался заперт в десантном отделении одной из «Химер». Пехотинцы, втиснутые в них, не могли выйти из машин с самого начала пути — слишком опасно. Ветер снаружи мог просто освежевать человека заживо.

Банник почувствовал, что надо помолиться. Сейчас он удивлялся, как мог в юности так долго не молиться, и надеялся, что хотя бы этот грех ему будет прощен. Он вознес молитву Императору, прося Его о помощи в предстоящем бою и возблагодарив за то, что Он до сих пор защищал своего грешного слугу.

Выполнив свой религиозный долг, Банник зевнул и потер глаза. Взглянув на часы, он увидел, что его пятичасовой отдых подошел к концу; теперь его очередь сменить Раддена и заступить на вахту в башне. Схватившись за поручни над головой, он изогнулся и, открыв люк спального места, выбрался в коридор нижней палубы — сложный маневр, учитывая, что коридор в ширину едва достигал шестидесяти сантиметров. Банник взглянул на то место, где лежал мертвый орк. Теперь палуба была чисто вытерта и блестела металлом. Кто прибрался здесь, Банник не знал — когда он проснулся на своем сиденье, экспедиция уже была в пути. Он был лишь рад, что убирать труп пришлось не ему.

Он постучал в люки двух других спальных мест. Ганлик в ответ что-то пробормотал, а Ралт выругался. Не дожидаясь их, Банник поднялся по трапу на командную палубу. Кортейн, Мегген и Эппералиант были на своих постах, не отрывая взглядов от экранов и приборов. Мегген сидел на месте Банника, спинка сиденья после схватки с орком была наскоро починена с помощью проволоки и клейкой ленты. Взглянув на место, где погиб Марселло, Банник увидел, что там все тоже чисто прибрано кем-то из команды техобслуживания.

Никто не говорил, за неделю безвылазного путешествия в танке у всех не было никакого желания разговаривать. Долгое пребывание в тесном замкнутом пространстве привело людей в очень напряженное состояние. Непрерывная болтовня Раддена из слегка раздражающей стала невыносимо бесящей. Щелканье колоды таро Форкосигена доводило всех до безумия. Ганлик вообще перестал разговаривать, Ралт только цедил сквозь зубы грязные ругательства, жуя лхо-сигарету, Мегген в свободное от вахт время не вылезал из снарядного погреба, где сидел, глядя на выданные им пять кристаллов лорелея так, словно они собирались поглотить его душу. Это молчание было одним из способов, которым люди пытались справиться со стрессом. В разговорах напряжение неминуемо выплеснулось бы наружу, и тогда его было бы не остановить; они все были парагонцами и просто передрались бы. Наконец даже Радден заткнулся со своей болтовней, к всеобщему облегчению.

В танке было жарко, как в духовке. Комфорт экипажа, хотя и был отнюдь не на первом месте в списке приоритетов Адептус Механикус, все же был принят во внимание теми, кто создавал конструкцию «Гибельного Клинка» целую вечность назад. Системы охлаждения и очистки воздуха были частью оборудования, позволявшего танку вести боевые действия во множестве самых неблагоприятных вариантов окружающей среды. Но «Марсу Победоносному» была тысяча лет. Несмотря на свой почтенный возраст, из-за поврежденного СШК танк был менее совершенным, чем древние машины, и Калидар стал тяжким испытанием для его систем. Тончайшая пыль, тоньше косметической пудры, забивала фильтры. До этого задания фильтры приходилось менять через день. Но сейчас время и буря были против них. Нельзя было выйти из танка и расположиться лагерем. Воздух, которым они дышали, был тот же самый, что и неделю назад — выдыхаемый углекислый газ снова и снова прогонялся сквозь древние системы очистки воздуха. Воздух стал сухим и едким, но при этом насыщенным запахом, который отфильтровать было невозможно — запахом людей, запертых в тесных и жарких отсеках, лежалых продуктов и испражнений, смрадного дыхания и еще более зловонного пота. Курение лхо на Парагоне считалось вредной привычкой, но Банник радовался, что Ралт курильщик, потому что дым лхо хоть как-то уменьшал вонь в танке. Все разделись до маек. В поту, грязи и масле, без знаков различия, они все выглядели одинаково — наводчик и лейтенант, связист и заряжающий: грязные, нервные, с усталыми глазами.

Говорил только Кортейн, и только чтобы отдать приказы или запросить какие-либо сведения. Только он оторвал взгляд от приборов, когда вошел Банник, остальные просто не обратили внимания.

— Уже пора? — спросил Кортейн. — А остальные?

— Идут, — сказал Банник.

— Хорошо, — Кортейн снова посмотрел на стол-карту, на котором прокручивалась схематичная голопроекция окружающей местности. Он увеличил масштаб изображения. Усыпанные валунами плато и узкие каньоны пустошей по краям котловины Озимандии начали сходить на нет.

— Мы выходим на ровную местность. Понадобится несколько часов, чтобы пересечь ее и добраться до края котловины. Я решил не задействовать весь экипаж до следующей смены. Мы все должны хорошо подготовиться, прежде чем войдем в саму котловину. Я продлеваю твой период отдыха, Мегген.

Мегген откинулся в кресле с видимым облегчением.

— Спасибо, сэр.

— Банник, прежде чем сменишь Раддена, спустись к Аутленнеру и скажи, что я приказал ему поспать полчаса. Это время танк поведет Ганлик.

— Да, почетный лейтенант.

Банник спустился по трапу, попятившись, чтобы пропустить Ралта. Проходя, он хлопнул по плечу Ганлика.

— Тебе приказано заступить на место водителя.

Вместе они пошли в отделение управления, приноравливая шаги к колебаниям корпуса танка, который сильно трясло и качало на неровностях пустошей.

Аутленнер никогда не покидал свое место добровольно, и спал только тогда, когда ему приказывал Кортейн. Все мысли механика-водителя сосредоточились на том, как провести «Марс Победоносный» по опасной местности вслепую сквозь бурю. Глаза Аутленнера неотрывно смотрели на экран главного ауспика. Меньшие экраны передавали изображения в реальном времени с авгур-камер, несколько из них вышли из строя из-за боевых повреждений или эрозии, вызванной пылью. Аутленнер сидел, откинувшись в кресле водителя, и явно чувствовал себя в своей стихии, ловкими движениями поправляя курс танка и проводя его буквально в миллиметрах от выпирающих на поверхность скальных выступов и огромных валунов. Банник наблюдал с восхищением, как всегда, когда приходил в отделение управления. Он и не думал, что можно вести столь громадную машину с такой точностью.

— Вы двое пришли, чтобы дышать мне в затылок? Только зря отвлекаете меня, — сказал водитель.

— Вставай. Тебя сменит Ганлик. Почетный лейтенант приказал тебе поспать полчаса.

— Или что? Ганлик не сможет вести по такой местности.

— Или он спустится сюда и расскажет тебе сказку перед сном, а потом отправит твою жалкую задницу под трибунал, — прорычал Ганлик. — Вылезай.

— Мы почти преодолели этот хребет. До следующего, последнего перед самой котловиной, будет ровная местность, — сказал Банник.

— Вылезай, — приказал Ганлик.

Аутленнер хмыкнул.

— Ну, если справишься… Погоди секунду.

Еще несколько движений рычагами, легкая поправка курса. Подождав, пока танк выйдет на участок относительно ровной местности, Аутленнер заблокировал рычаги и встал.

— Принимай пост.

— Ты пил что ли, Аутленнер? — спросил Ганлик, проталкиваясь мимо него к сиденью.

— Тут глис не нужен, — мехвод постучал себя по голове. — Мозги заняты. Я пью только когда мне скучно. А здесь скучать не приходится.

Ганлик кисло посмотрел на него, уселся на сиденье и разблокировал рычаги. Манера движения «Гибельного Клинка» изменилась, стала заметно менее гладкой. Послышались приглушенные удары, треск и скрежет, когда Ганлик задевал бортами скалы.

— Я тебе говорил, — сказал Аутленнер Баннику, — слишком трудный участок для него.

Банник задумчиво закусил губу. Аутленнер был прав.

— Ты уверен, что справишься? — спросил он Ганлика.

— Может быть, эти звездочки и дают тебе право приказывать мне, но я служу на этом танке уже тринадцать лет и вполне могу его водить, поэтому не слушай Аутленнера. Кроме того, скоро эти каньоны кончатся, как ты и говорил. Котловина Озимандии — старый метеоритный кратер. Нет, не такой, где мы сражались с орками у рудника. Это настоящий кратер, миллионы лет назад сюда упал большой метеорит, ударив с такой силой, что испарил кору планеты. Эти хребты и выступы — застывшие каменные волны, камень здесь когда-то кипел, как вода, понятно? Когда мы войдем в саму котловину, местность будет ровной, там они все засыпаны песком. Проклятая пыль хоть здесь оказалась полезной.

— Ясно, Ганлик.

Банник и Аутленнер собрались уходить.

— Эй! Банник!

Банник обернулся.

— Что?

— Смотри в оба. Увидишь что-то странное, скажи мне, ладно? Это место полно лорелея, кристаллы здесь плотнее и тяжелее обычных из-за солнца и метеоритного удара. Это настоящая психоловушка, и когда мы подойдем ближе, лорелей начнет действовать нам на мозги. Думаешь, что видения, которые нас мучили до сих пор, это уже достаточно плохо? А дальше, как мне говорили, будет куда хуже. Здесь много раз пытались добывать лорелей, но ничего не получалось. Святая Терра, тут даже пытались построить улей, но поля псайкерской энергии здесь слишком сильны, говорят, тут каждый может стать псайкером! Броня немного защищает от их действия, да и это должно помочь, — он указал на кристаллы лорелея, развешанные по отсеку. — Какие-то особые трещины в кристаллах генерируют антипсайкерское поле. И если развесить такие кристаллы вокруг, это создаст помехи психоволнам, по крайней мере, частично.

Банник улыбнулся. Ганлик не переставал удивлять его.

— Откуда ты узнал все это, Ганлик?

— Как я и говорил, я не ленился расспрашивать местных. Ты скоро сам захочешь себе такой же, — Ганлик указал на свой амулет на груди. — И судя по тому, что я слышал, ты убедишься, что я прав, как только мы войдем в котловину, — он пристально посмотрел на Банника. — Говорят, это как заглянуть в варп, а по доброй воле никто не захочет делать этого.

Аутленнер и Банник ушли, оставив Ганлика вести танк. Банник помог водителю забраться в спальный отсек. Аутленнер поморщился, закрывая люк. Посменно используемые койки на раскаленной нижней палубе — не самое приятное спальное место, но, по крайней мере, на «Гибельном Клинке» были спальные места. Экипажи «Леман Руссов» во время таких долгих маршей были вынуждены спать на боевых постах, если они вообще спали.

Банник собирался вернуться на командную палубу, когда его внимание привлекло щелканье колоды таро Форкосигена. Лейтенант едва сдержал раздражение. Кортейн приказал ему не трогать техноадепта. Так он и сделает.

— Ты погубишь нас всех, — произнес голос из мрака.

— Форкосиген, хватит уже, — сказал Банник. Ему пришлось схватиться за переборку, чтобы устоять на ногах — Ганлик снова зацепил скалу. Громкий удар раздался внутри танка, словно звон колокола. Тысячелетние талисманы и реликвии Адептус Механикус, висевшие на потолке, зазвенели, переборки тревожно завибрировали.

— Ты погубишь нас. Эти карты выпадают снова и снова. Выпадают каждый раз, — снова защелкала колода. — Это ты, я уверен.

Форкосиген вышел из снарядного погреба, держа в одной руке лазерный резак, в другой — колоду таро, его лицо было освещено сиянием экрана читающего устройства.

— Смотри! — он сунул экран с колодой под нос Баннику. Устройство было дешевым, сделанным из пластика, не парагонского, а какого-то другого незнакомого образца. Экран был треснувшим и исцарапанным почти до потери прозрачности. Банник увидел, как иконки карт мелькают на экране с шумом, похожим на треск игральных костей в стакане. Форкосиген разложил колоду стандартным девятикарточным Н-образным раскладом. Открылась первая карта. Гнев Жиллимана. Карта с двойственным значением, ибо гнев мог быть направлен в ту или иную сторону. Слепой Провидец, Погасшая Звезда, Сверхновая, Молодой Воин, Крепость Веры, Опозоренный Наследник…

— Прости, — сказал Банник, успокаивающе подняв руки и глядя на лазерный резак, который держал техноадепт, — я не понимаю таро.

Форкосиген угрожающе взмахнул инструментом. Резак был выключен, но техноадепт легко мог включить его, и тогда им можно было бы резать пласталь.

— Смотри на экран!

— Я не понимаю таро, — повторил Банник. Это была абсолютная правда.

Карты снова были разложены. Хриплый скрежещущий машинный голос начал читать названия карт.

— Это не важно. Смотри еще!

Форкосиген встряхнул устройство. Карты снова защелкали, раскладываясь.

Выпала первая карта. Гнев Жиллимана, в левой верхней части Н-образного расклада.

— Что ты видишь?

Банник покачал головой.

— Смотри внимательнее!

Банник смотрел, как карты раскладывались снова.

— Они те же самые, — сказал он.

— Да. Опять.

Еще раз защелкали карты. Снова первым в раскладе оказался Гнев Жиллимана. И остальные карты легли так же.

— И опять…

Форкосиген, подойдя на шаг ближе, сунул экран в лицо Баннику. Банник смотрел на лазерный резак.

— Неисправность, — спокойно сказал лейтенант, хотя по его спине побежали мурашки. — Читающее устройство, похоже, нуждается в ремонте.

— Оно исправно, — Форкосиген отложил эту колоду и снял с пояса другое читающее устройство, технически более совершенное и лучшего качества.

— Посмотри на это! Смотри!

Он нажал кнопку. Экран очистился, и карты легли снова — так же.

Форкосиген повесил и это устройство на пояс, и достал еще одно.

— И это…

Третье читающее устройство, явно древнее, не имело подсветки экрана, его карты были крошечными цветными иллюстрациями, наклеенными на многогранные барабаны. Форкосиген дернул рычажок на боку. Картинки закрутились и замерли в том же Н-образном раскладе.

По спине Банника потек холодный пот.

— Хочешь посмотреть еще? — прошептал Форкосиген. — У меня есть еще четыре колоды, все они разных эпох, разных типов, и на всех выпадает один и тот же расклад. Это не совпадение. Император о чем-то говорит мне.

— И зачем бы Императору говорить тебе о чем-то?

Лицо Форкосигена покраснело, и он толкнул Банника, прижав его к стенке. Маленький техноадепт оказался неожиданно сильным. Его выпученные глаза уставились в лицо Банника.

— Вы, басдаковы аристократы, все одинаковы, — прорычал он. — А с тобой Ему есть о чем говорить? Чем ты такой особенный, высокомерная свинья? А-а-а! Пискнешь, и я перережу твою чертову глотку! Ты хоть знаешь, в скольких войнах сражалась эта машина? Сколько жизней она спасла? Знаешь?

Большие глаза Форкосигена задержали взгляд на предупреждающих надписях на переборках, трубопроводах, на талисманах, подвешенных здесь за пять столетий до его рождения.

— Император говорит, чтобы мы были осторожны. Вы, тупые знатные басдаки, считаете себя бесконечно лучше нас, тех, кто производит машины и делает всю работу… — прошипел техноадепт, брызгая пеной. — А это на нас, простых рабочих людях кланов, держится Империум, а не на вас с вашими ритуалами и пышными мундирами! Пока ты спал со своими шлюхами на пуховых перинах, моя семья трудилась в недрах ваших цехов, производя керамит. Что ты знаешь о тяжелом труде, о страдании? Я готов спорить на что угодно, все это — зловоние, грохот, жар, долгие вахты — стало здесь для тебя неприятным сюрпризом. А я? Я родился в таких условиях. И тут в экипаж заявляешься ты со своими накрахмаленными рукавами и нарядной фуражкой и ходишь тут так, будто ты здесь хозяин… Это ты, проклятый дурак, таро говорит остерегаться тебя! Все карты говорят об уничтожении, о смерти… Перевернутая Крепость Веры — перевернутый «Марс Победоносный», и в центре расклада — Молодой Воин, Опозоренный Наследник, ты… Знатный, наивный, тщеславный, человек, который разрушит Крепость Веры ради славы. Звучит знакомо?

Банник посмотрел в глаза Форкосигену. Что если техноадепт прав? Таро Императора было одной из немногих вещей, уравнивавших всех в Империуме. Знатные и простолюдины, космические путешественники и люди, никогда не покидавшие свою планету, даже последнее отребье… Не имело значения, кем ты был и где находился, если у тебя была колода таро, ты мог предвидеть волю Императора, и иногда Он откликался, позволяя видеть будущее даже самым незначительным из своих слуг. По крайней мере, так говорили. Банник относился к таро с глубоким скепсисом. Он былслишком мирским человеком, чтобы принимать это все за чистую монету. Но все же он был верующим, в житиях святых было множество доказательств правдивости таро, а Банник ужасно согрешил. Он был недостоин служить на столь могущественном орудии божественной воли.

— Ты можешь погубить нас всех, но я не позволю этому случиться. Император не желает этого, и во имя Его, я не допущу, чтобы «Марс Победоносный» погиб.

Форкосиген включил резак. Между двумя зубцами инструмента появился тонкий луч света. Его жар опалил щетину на шее Банника.

— Как? — прохрипел Банник. — Откуда ты знаешь? Что я сделаю? Как ты можешь быть уверен, что правильно толкуешь таро? Я никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы причинить вред танку и его экипажу, или подвергнуть риску наше задание.

— Таро не говорит мне этого, — прошипел Форкосиген. — Оно указывает лишь в общих чертах, не так ли? Император, как бы ни был Он могущественен, занят слишком многими более важными делами, чтобы лично являться мне с персональным пророчеством, не так ли? Вот поэтому у нас и есть таро, и слава Ему, я знаю достаточно. Ты или этот танк — ясно, что важнее.

Банник быстрым движением перехватил резак левой рукой, и, отвернув голову, локтем правой отбил резак от лица. Послышалось шипение горящего мяса, резкая боль пронзила ухо — луч резака все-таки задел его, отрезав кусочек кожи. Форкосиген пошатнулся. Банник, крутнувшись на месте, резко толкнул его. Техноадепт ударился о стену, выронив читающее устройство с колодой таро.

— Что ты знаешь об Императоре? Что? Что ты знаешь о том, на что похожа жизнь других людей? Ничего! Ты не знаешь ничего!

Банник ударил его ребром ладони. Форкосиген с криком упал, содержимое карманов его пояса рассыпалось. Банник мгновенно набросился на него, прижав его руки к полу ногами и непрерывно нанося удары кулаками по беззащитной голове. В этих ударах изливалась вся его ярость, боль и страх. Тупариллио, Каллиген, война, все ужасы и страдания, которые он видел, но прежде всего то, что он, сын главы клана, был теперь скован долгом и ответственностью, словно цепями.

Техноадепт перестал двигаться. Кулак Банника замер в воздухе. Форкосиген лежал, неподвижный и окровавленный, как его брат тогда, после дуэли.

— Нет, ты не знаешь ничего, — прошептал Банник.

— Что во имя трижды проклятого отступника здесь происходит?! — закричал Кортейн, стоя на ступенях трапа.

Банник огляделся. Его кулаки были в крови, Форкосиген валялся у его ног.

На палубе, посреди рассыпавшихся инструментов, лежали три читающих устройства с колодами таро, на их экранах светился один и тот же расклад.

ВСТАВКА

«Мальчики с радостью играют в войну, воображая себя мужчинами. На войне ужас превращает мужчин снова в мальчиков».

Афоризмы Солона

ГЛАВА 16

Аронис-cити, Парагон VI

2003395.М41

Дверь закрылась за Банником с тихим щелчком, но его отзвук раздался под сводами церкви, словно подчеркивая царившую здесь тишину, нарушенную вошедшим.

Стену напротив дверей занимало огромное изображение двуглавого орла. Ряды скамей из темного дерева с почти стершимися ликами святых на спинках тянулись вдоль широкого придела, ведущего к алтарю. Колонны нефа возвышались, словно деревья в каменном лесу с плодами в виде резного орнамента, их вершины исчезали во мраке под сводом. С невидимого отсюда потолка свешивалась статуя Императора Великолепного, с крыльями, мечом и щитом. Позолота на статуе потемнела от времени, поэтому изваяние лишь тускло сияло в безбрежной тьме под сводом, где крылатые существа, едва видимые снизу, пели литании, нарушая могильную тишину, царившую в храме.

Дыхание Банника хрипом раздалось в его ушах — дышать здесь казалось нарушением тишины, и он безотчетно задержал дыхание, пока тело само не заставило его выдохнуть. Раненая щека заныла, а голова закружилась от укола, который сделал ему медик.

Зашелестело одеяние, хлопнула закрывающаяся книга, и с дальней скамьи впереди встал священник. По сравнению с аквилой на стене он казался очень маленьким, что подчеркивало размеры храма.

— Я не должен был приходить сюда, — прошептал Банник.

— Верный слуга Императора, могу я чем-то помочь тебе? — священник направился к нему. Какой-то предмет поднялся со скамьи и последовал за священником, жужжа антигравитационными двигателями.

Банник повернулся, чтобы уйти.

— Нет, подожди! — позвал его священник. — Всем людям рады в доме Императора.

«Императора… Императора…», раздалось эхо под каменными сводами.

Банник собирался уйти, но вдруг обнаружил, что не может. Его ноги просто отказывались двигаться. Он поднял глаза. На него взирал Император.

Священник подошел к нему.

— Добрый день, если такие вообще бывают Долгой Зимой, — священник улыбнулся, его голос был теплым, а не суровым, как у иных служителей Экклезиархии, которых встречал Банник. Лицо священника было круглым, в нижней части шире, чем в верхней, с несколькими мясистыми подбородками. Под глазами темнели пятна, и те немногие волосы, что еще оставались на голове, были коротко подстрижены. Он был одет в длинный белый подризник, богато украшенный вышивкой, обозначавшей его церковный сан — исповедника третьего ранга. Над его головой парил сервочереп, жужжа моторами и вращая металлическими глазами, всматриваясь в лицо Банника.

— Боюсь, что не знаю тебя, сын мой. Прости, Аронис — большой город, и трудно запомнить лица всех прихожан.

Священник обеспокоенно посмотрел на распухшее лицо Банника и повязку на щеке.

Банник попытался заговорить, но во рту пересохло, он глотнул, облизал губы и попытался снова.

— Я… не был в церкви много лет, — наконец произнес он.

Священник расправил широкие рукава своего одеяния.

— В таком случае уместно было бы представиться. Я исповедник Пайк из Зороманского Орбитального Района, система Вертени. А это мой предшественник, исповедник Зуманзи, чьи останки удостоились благословения быть преобразованными в священное устройство, сопровождающее меня.

— Я… — замялся Банник, — я Коларон Артем Ло Банник.

— Из клана производителей оптики? Хмм… Думаю, если бы я жил здесь дольше, то сказал бы точно. Мне говорили, что каждый клан отличается от всех прочих, но я пока в этом не разбираюсь. Все дети Человечества равны для меня.

— Так вы здесь недавно? — спросил Банник, ища утешения в этой светской беседе, пытаясь выбросить из мыслей мертвое лицо Тупариллио.

Исповедник Пайк покачал головой.

— Нет, недолго. На самом деле, я нигде не задерживаюсь надолго. Экклезиархия часто переводит нас на новые места службы, чтобы мы не слишком пускали корни на одном месте. Но мы не должны жаловаться, это наш долг перед Церковью и Повелителем Человечества, — исповедник оглянулся на аквилу и улыбнулся Баннику. — И я счастлив служить Ему. Скажи мне, почему ты давно не был в церкви, сын мой? Наши молитвы согревают Императора, закованного в холодные механизмы Золотого Трона, наша сила — Его сила, а Его сила — столп, на коем держится Империум. Почему же ты не помогаешь нашему Повелителю?

Баннику нечего было ответить.

— Полагаю, ты столь же давно не снимал с души бремя грехов?

Банник покачал головой.

— Мне не в чем каяться, — солгал он.

— О, сын мой, — священник улыбнулся и, склонив голову, положил толстую руку на плечо Банника. — Я уверен, тебе есть в чем каяться. Несомненно, ты хотел сказать: «мне не в чем сознаваться, кроме небольших нарушений, о которых лучше не знать служителям закона», — он многозначительно посмотрел на рану на лице Банника. — И это понятно, все молодые люди одинаковы. Но судя по твоему виду, сейчас все куда серьезнее, не так ли?

Банник кивнул. Его колени ослабели.

Священник поддержал его за локоть.

— Не падай духом, сын мой. Император простит многие грехи, если человек искренне готов служить Ему телом и душой, сердцем и разумом. Нет ничего достойнее в этой жизни, чем служить Императору, и служа Ему, тем самым служить человечеству.

Они оба подняли глаза к изваянию Императора под сводом.

— Да, — ответил Банник.

— Хорошо. Да согреет тебя в это самое холодное время года осознание того, что слава в служении. Но сначала мы должны помолиться, дабы знать, какое именно служение поможет нам искупить грехи. Нет ничего лучше покаяния, чтобы облегчить душу. Пойдем к алтарю, помолимся Императору.

Банник не возражал.

— Исповедь требует денежного пожертвования, сын мой, но это не проблема для человека из столь богатой семьи как твоя. Увы, все эти свечи сами за себя не заплатят.

Вместе они прошли по длинному проходу, спускавшемуся с обеих сторон от нефа, и исповедник Пайк подвел Банника к алтарю. Они преклонили колени в молитве, и Пайк предложил Баннику покаяться в грехах перед Богом-Императором.

Там, во мраке и холоде храма Повелителя Человечества, Банник рассказал о том, как стал убийцей.

ВСТАВКА

Улей Мерадон — административная столица южного полушария Калидара. Огромная яма в пустыне, производящая 36 мегатонн очищенных кристаллов лорелея в год для нужд Схоластики Псайкана и библиариумов Адептус Астартес, более в нем нет ничего примечательного. Если я и рекомендую местное блюдо — песчаного клеща, поджаренного в магнии, то лишь потому, что это там практически единственная съедобная вещь. И ни в коем случае не пробуйте «салат».

Иероним Сквим

Менее значительные индустриальные миры Сегментума Пацификус

Точный путеводитель

ГЛАВА 17

Калидар IV, улей Мерадон

3335397.М41

Брасслок то приходил в сознание, то терял его так часто, что уже не был уверен, в каком состоянии находится сейчас. Сначала он думал, что сейчас он в сознании. Его мыслительные процессы были вполне связными. Не происходило внезапных перемещений или необъяснимой смены случайных событий. Процессы протекали как обычно, один за другим, без видимого нарушения логики. Существование помещения, в котором он находился, было объективно очевидным, судя по количеству подробностей, осознаваемых его органами чувств; песчинки под его живой рукой, гудение механизмов где-то в отдалении, струйки пыли, сыпавшиеся на его лицо, запах немытых тел и гноящихся ран, стоны пленников, звон цепей, когда узники вяло шевелились, пытаясь хоть немного облегчить положение своих измученных тел; все это был не сон, в котором ощущения появлялись и исчезали мимолетно. Пол, на котором он лежал лицом вниз, был тем же самым, что минуту назад, темнота была той же. Нет, это было не во сне. Хотел бы он, чтобы это был лишь сон.

Он провел пальцем живой руки по металлу. Под пальцем чувствовались песчинки, и Брасслок испустил тяжелый болезненный вздох. Все было реально, слишком реально.

Адептус Механикус жили в соответствии с двумя принципами, противоречившими друг другу: вера и разум. Вера в Бога-Машину и Его знание и разум, как ключ к пониманию сокрытых истин, лежащих в основе Его даров. Молитва была уместным дополнением к тому и другому.

Когда напали орки, он думал, что сейчас он должен умереть. Он уже должен был быть мертв. Но он был жив. Разум говорил ему это, тогда как вера говорила, что иного пути и быть не могло. Он был слугой Омниссии, и жив сейчас потому, что на то была воля Бога-Машины.

Он запустил процесс диагностики при помощи внутричерепных имплантов. Аугметика реагировала медленно, внешние разъемы и кабели были повреждены градом ударов, которые обрушили на него орки, когда брали в плен. С облегчением он убедился, что данные памяти его интеллектуального ядра не пострадали. Потерять память было бы слишком большим ударом.

Он помнил зловонное дыхание и грубые лапы орков, огромную их толпу, и свой ужас, когда они схватили его. Бедный верный Урто, пытавшийся его защитить, был разорван на куски.

Жалость и страх. Слабости плоти. Его аугметика пыталась подавить эмоции, но безуспешно. Он так до конца и не смог избавиться от человеческих слабостей, да и честно говоря, не хотел. Под пласталью и кабелями он оставался человеком, как и все слуги Омниссии. Он не был приверженцем сект, считавших ограничения биологического тела постыдной слабостью. Разве тело само по себе не было чудесной машиной? Разве не в человеческом теле воплотился сам Святой Император? Магос Биологис оспаривали это, экспериментируя с генетическими основами человеческого организма, неустанно пытаясь улучшить его. Как смогут техножрецы служить Империуму Человека, если сами полностью утратят человечность? Он читал секретные исторические документы, хроники Слепого Короля и его восстания против Верховных Лордов Терры, читал, как этот мятежный техножрец пытался использовать могущество Бога-Машины, чтобы очистить вселенную от человеческой жизни. Нечестивые деяния Слепого Короля имели катастрофические последствия и для Империума, и для Адептус Механикус, и все же иные из коллег Брасслока так и не усвоили уроки прошлого.

Были среди Адептус Механикус и те, кто пытался полностью избавиться от всех признаков своего биологического происхождения, адепты, подобные Ротару. Но не Брасслок. Для него совершенным воплощением воли Омниссии было взаимодействие машинной и человеческой составляющих в балансе, а не в противоречии, где ни одна часть не стремилась бы подчинить другую, а обе действовали бы во взаимовыгодном сотрудничестве, бесконечно выигрывая от этого. Знание как инструмент Человека. Верить в металл, в шестерню и механизм, быть машиной, но всегда с человеческим сердцем.

Брасслок был человеком, и навсегда им останется. Как адепт Марса Брасслок верил в процесс причины и следствия, считал его неизбежным, и сохранял спокойствие даже в таких обстоятельствах. Но как человек, он чувствовал страх.

Орки выломали большую часть его аугметики. Они прекратили попытки оторвать его узлы механодендритов, лишь когда убедились, что это убьет его. Его сердце, легкие и механизмы питания продолжали функционировать, хотя ни одна часть тела не осталась невредимой. Двое любопытствующих орков-специалистов — один одет как ужасная пародия на медика, другой вооружен множеством разнообразных и неожиданно сложных инструментов — несколько часов ковырялись в его теле, привязав его к столу, разумеется, без всяких анестезирующих средств. Его аугметика пыталась уменьшить боль насколько возможно, но не могла. Мучительная боль от этого «исследования» сейчас несколько уменьшилась, но не исчезла. Когда он пытался двигаться, сломанные кости и металл соприкасались, и боль вспыхивала снова, особенно в грубо зашитых орками ранах. Но эта боль — ничто по сравнению с тем, что он испытывал, когда орки разрывали его на части.

Он чувствовал жар. Вероятно, в раны попала инфекция. Она убьет его, если орки не успеют сделать это раньше.

Сами механодендриты были отрезаны, их обрубки дергались в бессильной ярости — словно сильный зуд, а почесаться невозможно. Большая часть конструкции его аугметической правой руки была удалена. Орки не смогли демонтировать механизм крепления многофункционального аугметического протеза, который он носил. В конце концов, они потеряли терпение и просто выломали его, повредив схемы нейроинтерфейса. После этого они продолжили разбирать конечность часть за частью, остановившись, лишь когда перерезали гидравлические нагнетательные линии. Фактически это была дополнительная кровеносная система для его аугметики, и, когда она была перерезана, его машинные компоненты почти полностью истекли кровью, но орочий механик действовал быстро. Он запечатал разрез и наполнил маслопроводы каким-то мерзким орочьим маслом. Брасслок чувствовал себя оскверненным, ведь в священных механизмах, дарах Омниссии, теперь текло нечистое смазочное масло зеленокожих!

Орки заметно обеспокоились, когда стало ясно, что он может умереть, вокруг засуетились меньшие зеленокожие — гретчины, и даже люди-рабы, лихорадочно над чем-то работая. После этого орки действовали более осторожно, по крайней мере, на какое-то время.

Давление в нагнетательной системе оставалось слишком низким, масло было абсолютно неподходящего типа. Ментальный интерфейс его интеллектуального ядра посылал тревожные сигналы. Дыхание оставалось затрудненным, и механическое сердце билось с перебоями. Ноги практически не действовали — Брасслок мог шевелить ими, но давление в гидравлике было слишком низким, чтобы они могли поднять его вес. Орк-механик разбил один его аугметический глаз рукоятью силовой дрели и выдернул из глазницы провода. Словно монстр пытался понять, как работает это устройство, увидеть, как функционирует организм Брасслока, но орки не были способны к пониманию таких вещей, потому что были животными.

Он немного утешался осознанием того, что они, тупые ксеносы, способные создавать лишь самые примитивные механизмы, никогда этого не поймут, и даже если бы поняли, у них нет веры, чтобы заставить благословенные дары Омниссии функционировать должным образом. Они не знают ни правильных молитв, ни надлежащих ритуалов, необходимых для того, чтобы механизмы исправно работали. Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь взглянуть на орочьи машины, как они грохочут, лязгают, изрыгая густой черный дым, словно вот-вот развалятся на части. Это было некоторым утешением.

Брасслок едва мог двигаться. У него осталась лишь слабая живая рука, да и на ней два пальца были сломаны. Он мог слегка двигать туловище, но тяжесть разбитой аугметики была слишком велика для его древней плоти. Фактически он стал калекой, и в отличие от других пленников в помещении, на нем не было цепей. Орки не считали, что он представляет угрозу. Лежа лицом вниз на полу, он ждал смерти.

Орки не оставляли пленников в покое. Время от времени они приходили и уводили людей, многие из которых потом не возвращались. Других приводили обратно с ужасными ранами, от которых они умирали в камере.

Брасслок был лишен даже одежды — обнаженный, униженный, изувеченный, опустошенный. Единственное, что у него осталось — несколько мигающих иконок интерфейса, сообщавших о полученных повреждениях, последний дар Омниссии, оставшийся у него.

В следующий раз у него отберут и это. Он молился из последних оставшихся сил Омниссии и Императору, желая умереть до того, как это случится.

В первый раз за два века Брасслок понял, что значит в действительности быть человеком. Без даров Бога-Машины он был всего лишь стариком, беспомощным и слабым. Если бы его слезные железы не были удалены много десятилетий назад, он бы заплакал.

— Брат? — вдруг раздался голос. — Брат?

Чья-то рука опустилась на его плечо. Брасслок вздрогнул.

Пленники обычно не говорили друг с другом, боясь, что орки накажут их. А если и говорили, то не с Брасслоком — множество суеверий, окружавших техножрецов, заставляло других людей держаться от них подальше.

— Кто здесь зовет меня братом? — хрипло произнес Брасслок. Он не видел лица этого человека.

— Это не так уж важно, — ответил человек, присев рядом с изувеченным техножрецом. — Мы все здесь братья.

Технопровидец немного повернул голову. В камере было слишком темно, чтобы разглядеть человека, но системы усиления света в уцелевшем аугметическом глазу все же дали Брасслоку возможность увидеть его в расплывчатом зеленоватом свете.

Человек, назвавший его братом, сидел, обняв руками колени. Свет аугметического глаза отражался от его зрачков и зубов, придавая ему призрачный вид, и когда он двигался, Брасслоку казалось, что за ним остается зеленовато-белый след. Униформа человека была грязной и рваной, волосы растрепаны, лицо чем-то вымазано. В аугметическом глазу Брасслока все это имело цвет различных оттенков зеленого, но, что удивительно, человек, казалось, даже не был ранен.

— Ты… ты не скован, — прохрипел техножрец слабым голосом, издаваемым живыми голосовыми связками. Его аугмиттеры и вокс-динамики тоже были удалены.

Человек оглядел себя, словно удивившись.

— Действительно, не скован. Но железо и не сможет сковать человека, сильного верой в Императора, разве не так?

Брасслок отвернулся.

— Твоя вера весьма воодушевляет, — сказал он, хотя сам уже сомневался, что его вера столь же сильна.

— Как и должно быть, технопровидец Брасслок. Когда-то у меня не было веры, но в условиях, подобных этим, она становится поистине необходимостью.

— Воистину так, — ответил Брасслок.

Снаружи раздался свирепый окрик на низком готике с рычащим акцентом, приказывая им заткнуться. Что-то металлическое с силой ударило в дверь. Другие пленники зашипели, требуя, чтобы техножрец замолчал.

Человек, сидевший рядом, проигнорировал их.

— Брасслок, не позволяй им сломать тебя, неважно чем. Не выдавай им своих тайн!

Брасслок не ответил — он смертельно устал. Технопровидец уже почти заснул, когда вдруг вспомнил, что не говорил этому человеку своего имени.

Когда Брасслок поднял голову, чтобы спросить, не встречались ли они когда-либо ранее, то увидел, что человека рядом уже не было.

ВСТАВКА

Объем месторождений лорелея, обнаруженных на равнинах Озимандии, рассчитанный по оценкам предыдущей Геологической Комиссии, как выяснилось, представляется серьезно заниженным. Комбинация приливных сейсмических воздействий, звездной радиации и повреждения коры планеты вследствие удара создала месторождения лорелея невиданного ранее количества и чистоты. Наши последние расчеты показывают, что в трещинах котловины присутствует количество необработанных кристаллов, равное половине ресурсов лорелея всего Калидара. Хотя по сравнению с другими месторождениями эти залежи расположены очень глубоко — песчаные харвестеры при их добыче представляются абсолютно неэффективными — их концентрация позволяет вести экономически целесообразную подземную разработку на больших глубинах, и по нашим расчетам это обойдется не более чем в 5 млрд. в год в имперской валюте, при расчетной смертности рабочих низших каст и мутантов-рабов немногим более 20 500 в год.

Комиссия рекомендует как можно скорее основать новый улей в центре котловины для наиболее эффективной добычи этого ценнейшего ресурса.

Доклад Геологической Комиссии по Котловине Озимандии, М40.

ГЛАВА 18

Калидар IV, Котловина Озимандии

3338397. М41

— Ровнее! Ровнее! Аутленнер, держи курс ровно по центру! — крикнул Кортейн по внутреннему воксу.

— Вижу, сэр, вижу! — раздался в ответ из динамиков голос водителя. — Я взял немного влево, потому что справа в скале трещина, она может не выдержать.

Двигатели «Марса Победоносного» грохотали, танк съезжал по склону в котловину, его огромный вес очень затруднял управление на растрескавшихся камнях и песке, покрывавших склоны котловины.

Кортейн кивнул Эппералианту, ожидавшему на своем посту связиста. Повернувшись к своей аппаратуре, Эппералиант включил передачу данных лазерными импульсами, предупреждая двигавшиеся позади машины, чтобы они повторяли маневр Аутленнера.

За «Марсом Победоносным» следовали остальные машины оперативной группы: колонна «Леман Руссов» — пять из девяти, сопровождавших сверхтяжелый танк. За ними две «Химеры», потом первый из четырех тягачей «Троянец», буксировавший большую гусеничную платформу, нагруженную бочками с горючим, к кормовому ее концу был прицеплен еще один «Троянец», чтобы стабилизировать движение. Дальше следовала командирская «Химера» Экзертраксиса, ощетинившаяся антеннами, ставшими бесполезными из-за бури, еще одна «Химера» и командирский танк капитана Верселлио. За ними двигалась еще пара «Троянцев», буксировавших еще одну большую платформу, на этот раз нагруженную боеприпасами. Ближе к хвосту колонны следовала «Химера» второго из взводных лейтенантов Экзертраксиса, и с ним еще два отделения атраксианцев. Потом ремонтно-эвакуационная машина «Атлант», в которой размещались технопровидец и астропат оперативной группы. И арьергард колонны замыкали два «Леман Русса» с обычным вооружением, развернувшие башни назад.

— Это нелегко, — раздался голос Аутленнера. Буря продолжалась. Ветер был слышен даже внутри танка. Во внутреннем воксе раздавался треск, словно от выстрелов, внешний был полностью заглушен статическими помехами. Вдруг «Марс Победоносный» резко качнулся вправо, послышался скрежет металла, зазвенело оборудование. Все члены экипажа были на своих постах. Даже Форкосиген, весь в синяках, мрачно сидел на своем посту. За ним присматривал Мегген, выглядывая с центрального трапа. Все танкисты, кроме заряжающего, внимательно смотрели на экраны приборов, наблюдая, сколько им еще осталось преодолевать опасный спуск по склону.

— Ровнее, Аутленнер, ровнее. Четыре градуса влево, три метра вперед и пять градусов на прежний курс, — приказал Кортейн, сверяя курс по компасу.

— Сэр, — танк снова содрогнулся, меняя курс, медленно преодолевая сантиметр за сантиметром.

Когда они достигли горной гряды, окружавшей котловину, целый день ушел на то, чтобы найти проход в горах вокруг огромного кратера. Первый лейтенант Экзертраксиса, Поликон, нашел этот путь и спустился по нему в котловину, а потом вернулся к конвою с полученной информацией. Он и его экипаж еще раз преодолели этот спуск на своей «Химере» и теперь ждали внизу.

Банник был очень рад, что им придется спускаться только один раз.

Что бы ни причинило эту рану на поверхности Калидара, это было нечто громадное; горы вокруг котловины были высокими даже после миллиона лет сильнейшей эрозии. Поликон нашел трещину в этом горном кольце — каньон, пробитый бесчисленными песчаными бурями. Стены каньона были словно рифлеными от эрозии, и буря свистела и завывала в каменных складках. В конце каньона и находился спуск в котловину — пятидесятиградусный склон, покрытый растрескавшимися камнями и песком. Людям действовал на нервы голос бури в каньоне, его жуткая песня, к которой добавлялось пугающее предчувствие того, что ждало их в самой котловине.

Лорелейные видения, призраки Калидара.

Банник пытался разобрать, что он видит на пикт-экране. Воздух был заполнен постоянно меняющейся мозаикой песчаных потоков, ландшафт вокруг являл собой россыпи камней, отполированных ветром до гладкости яиц. Командирская голокарта Кортейна отображала обстановку насколько возможно, но без обновляемых данных со спутников и орбитальных локаторов ей нельзя было доверять, и теперь им невозможно было с точностью определить свое положение. Сейчас оно могло отличаться примерно на километр, как сказал Кортейн, но они все видели крутые склоны котловины и бесконечное море песка. Пока Эппералиант следовал схематичной карте, начерченной Поликоном.

— Сэр, — Эппералиант выглядел встревоженным. — Согласно карте Поликона, путь впереди сужается до менее чем двадцати метров. И справа там еще откос пятнадцать градусов. Опасное место.

— Да, да, я знаю. Держитесь, там будет тяжело, — голос Аутленнера был напряжен.

— Следовать прежним курсом, — приказал Кортейн.

Банник затаил дыхание, когда они подошли к сужению каньона — ничем не примечательной полосе каменного склона. «Марс Победоносный», резко дернувшись, въехал на ее край, гусеницы скрежетали по камню. Аутленнер осторожно вел танк вперед. Преодолев точку равновесия, «Гибельный Клинок» медленно нырнул носом вперед и заскользил в сторону.

Экипаж швырнуло к борту. Танк неуправляемо скользил, его путь был еще более скользким из-за потоков песка, струившегося по каньону из пустыни в котловину. Скрежеща гусеницами и содрогаясь, «Марс Победоносный» съезжал ближе и ближе к краю склона. Аутленнер отчаянно ругался, сражаясь с управлением. Наконец огромная машина медленно развернулась и остановилась.

Банник взглянул на экран камеры правого спонсонного болтера и ощутил приступ головокружения. Правый борт «Марса Победоносного» висел над пустотой.

— Трон Святой… — прошептал Мегген, тоже взглянув на экран.

Двигатель работал на малых оборотах. Металл стонал и скрипел от столь необычного распределения веса сверхтяжелого танка. Ветер, казалось, завыл громче.

Кортейн нажал кнопку вокса.

— Остановить колонну! Экзертраксис, стойте! Повторяю, немедленно остановитесь!

Эппералиант лихорадочно передал приказ лазерным импульсом. Слишком поздно. Раздался удар, и «Марс Победоносный» накренился еще больше, опасно нависнув над обрывом.

— В нас врезались, — спокойно доложил Эппералиант.

— Что они творят? — прорычал Кортейн, снова нажимая кнопку вокса. — Пятый, назад, немедленно назад!

Всплеск помех. Еле различимые слова:

— Невозм… мы… стряли…

— Проклятье! Слушай приказ, — произнес Кортейн. — Аутленнер, удерживать танк на месте. Форкосиген?

— Сэр?

Банник чувствовал, что техноадепт специально избегает смотреть на него. Когда стало известно, что Форкосиген напал на Банника, Кортейн немедленно доложил об этом случае командованию. Форкосигену повезет, если его не расстреляют после того, как они вернутся.

Если они вернутся.

— Нам нужно больше мощности, — сказал Кортейн. — Обеспечь нам ее.

— Я могу немного добавить мощности реактора, настроить трансмиссию, чтобы увеличить число оборотов двигателя, сэр. Это даст нам увеличение мощности… — Форкосиген произвел некоторые расчеты, сверяясь с приборами, — примерно на пять процентов или около того, сэр.

— Лучше, чем ничего. Выполняй.

В воксе раздался страшный шум помех. Эппералиант, поморщившись, попытался выделить разборчивый сигнал.

— Это Экзертраксис, сэр. Он предлагает послать вперед «Атлант», чтобы отбуксировать нас от обрыва и попытаться найти другой путь.

— Это приказ?

— Нет, сэр, это предложение.

Кортейн обдумал этот вариант.

— Нет. Скажи ему, что здесь слишком мало места, чтобы танки попытались объехать друг друга. Аутленнер?

— Мы все равно не сможем снова вытащить наверх «Троянцы» и трейлеры с грузами, да и нет никакой гарантии, что какой-нибудь другой путь окажется лучше, чем этот. Мы уже почти спустились. Я справлюсь, не сомневайтесь.

Эппералиант сверился с картой.

— Почетный лейтенант, он прав. Нам осталось преодолеть около сотни метров. Когда мы выберемся из каньона, дальше будет легче. Я бы сказал, что рискнуть стоит.

— Значит, так и передай Экзертраксису — ответ отрицательный. Банник, следи за правым бортом.

— Сэр, — Банник и так не мог оторвать взгляд от пугающей картины на пикт-экране.

— Готов?

— Готов, — ответил Аутленнер.

— По моему приказу, — сказал Кортейн. — Три, два, один… пошел!

Аутленнер завел двигатель и включил передачу. Раздался скрежет металла по камню. Танк, имея справа лучшее сцепление с грунтом, еще больше повернулся к обрыву. Банник схватился за сиденье, ожидая, что сейчас «Марс Победоносный» рухнет в пропасть.

— Давай же! — прорычал Аутленнер. Танк частично выровнялся параллельно спуску, обе гусеницы теперь стояли на твердом камне. Внезапно «Марс Победоносный» рванулся вперед, Ганлик выругался, ударившись головой о затвор пушки «Разрушитель». Аутленнер искусно переключал передачи, маневрируя то левой, то правой гусеницей, пока «Гибельный Клинок» снова не встал ровно по центру пути.

«Леман Русс» № 5 оказался не настолько удачлив.

Когда «Гибельный Клинок» медленно, миллиметр за миллиметром, снова пополз вперед, его экипаж наблюдал за «Леман Руссом» на экране кормовой пикт-камеры. Густой черный дым, вырывавшийся из выхлопных труб «Леман Русса», уносило бурей.

— Ты сожжешь двигатель! Выключай, пятый, выключай мотор! — приказал Кортейн. Эппералиант передал приказ сигнальным лазером.

— Не… в… ссию… — послышался в ответ охваченный паникой голос.

«Леман Русс» № 5 заскользил вбок и назад, его гусеницы бессильно вращались. В воксе раздались панические крики, заглушаемые ревом бури Калидара. Медленно танк соскальзывал с обрыва, сначала одна гусеница, потом другая. Его водитель отчаянно пытался повторить маневр Аутленнера, но не сумел. «Леман Русс» уже был на самом краю, передняя часть правой гусеницы уже съехала с обрыва. Крики и приказы, раздававшиеся в воксе, стали еще более отчаянными. Рев двигателя был слышен даже сквозь завывания бури. Раздался удар, когда вся правая гусеница соскользнула в пропасть, и корпус «Леман Русса» ударился о скалу.

— Проклятье! — закричал Кортейн в трубку вокса. — Глуши мотор! Быстро!

Механик-водитель танка № 5 не слышал, или был слишком напуган, чтобы расслышать. Обе гусеницы бешено вращались, правая уже крутилась в воздухе. Танк все больше и больше съезжал с дороги. По воксу было слышно, как командир «Леман Русса» приказывает водителю остановиться. Слишком поздно, гусеницы уже потеряли сцепление с грунтом. На секунду «Леман Русс» словно завис над пропастью, потом, резко накренившись, полетел вниз. Крики экипажа превратились в дикие вопли.

Громкие металлические удары брони о скалы, слышные сквозь бурю, становились все более отдаленными и трудно различимыми, и, наконец, затихли.

Наступила тишина.

Ветер взревел с новой силой.

На командной палубе «Гибельного Клинка» воцарилось гробовое молчание. Потерять людей так оказалось еще хуже, чем если бы они погибли в бою.

— Бедняги, — сказал Радден.

Мегген сотворил знамение аквилы. Банник прошептал заупокойную молитву Императору за их души. Эппералиант продолжал вызывать их по воксу:

— Пятый, ответьте. Пятый, прием?

— Есть что-нибудь? — спросил Кортейн.

Отвернувшись от своей аппаратуры, Эппералиант медленно покачал головой.

— Такие потери мы не можем себе позволить, — произнес Кортейн. — Аутленнер, продолжать спуск. Эппералиант, свяжись с Поликоном, если сможешь. Пусть попытается подъехать к танку и проверит, не осталось ли выживших. А остальным передай, пусть спускаются очень медленно и осторожно! Я не хочу, чтобы сегодня еще кто-то погиб.

ВСТАВКА

Литания Адептус Механикус

ГЛАВА 19

Калидар IV, улей Мерадон

3339397. М41

Внутричерепные импланты Брасслока позволяли ему следить за временем, хронометр в левой нижней части поля зрения его уцелевшего аугметического глаза продолжал работать. Без него Брасслок бы уже потерял счет времени и не помнил бы, сколько дней прошло. Еду приносили нерегулярно — если приносили вообще — а когда приносили, то она была протухшей, ее раздавал злорадно хихикающий гретчин, который плевал в нее и швырял на пол камеры, или до смерти напуганные люди-рабы. Свет в помещении всегда был тот же самый, и воздух тоже.

За ним пришли в начале калидарской ночи, два здоровенных орка, крупнее, чем Брасслок видел до сих пор, одетые в толстую панцирную броню, раскрашенную аляповатым камуфляжем с эмблемами в виде скрещенных топоров и стилизованных рычащих пастей. Он изо всех сил пытался отползти, но они подхватили его с пола, словно он был ребенком, и выволокли из камеры. Брасслок решил умереть с достоинством — дальнейшие манипуляции орков с его аугметикой несомненно убьют его, и он был твердо настроен не доставлять им удовольствия видеть, как он сломается. И все же его сердце затрепетало, когда они подошли к комнате, где проводились эти «исследования».

Но орки прошли мимо нее, не задерживаясь.

Брасслок был слишком удивлен и обрадован этим, чтобы испугаться, и горячо возблагодарил равно Императора и Омниссию.

Его тащили по служебным коридорам и лестницам большого комплекса — здесь ему раньше бывать не приходилось.

Поднявшись по ступеням и пройдя еще одни двери, они оказались в когда-то роскошном коридоре. Перевернутая дорогая мебель и предметы искусства, собранные со всей галактики, лежали вокруг, разбитые на куски, запачканный ковер был усыпан костями и грязью, стены размалеваны грубыми орочьими надписями, с канделябров свисали жуткие трофеи.

Брасслок понял, что они во дворце. В Империуме было не так много людей, способных позволить себе такую роскошь.

Его тащили по разгромленным служебным коридорам, мимо бальных залов, превращенных в казармы для орков-солдат, оттуда доносились запахи жарящегося мяса и чьи-то вопли. Мимо разбитых окон, выходивших на дворцовые сады, опустошенные войной. По парадному коридору, уставленному кольями, на которые были насажены гниющие тела солдат ополчения улья. Повсюду царил полумрак, редкие лампы здесь и там мигали, в большей части дворцового комплекса не было электричества.

Потом они оказались в огромном гроте, стены которого из армированного стекла были разбиты на куски, лежавшие среди выгоревших остовов машин и обугленных трупов. Аугметический глаз Брасслока зажмурился, когда они неожиданно вышли на солнечный свет, хотя из-за бури день был тусклым.

Вверх по ступеням, по узорчатым коврам, ставшим коричневыми от запекшейся крови, сквозь массивные двери, искореженные взрывом, в тронный зал, когда-то принадлежавший губернатору улья, а теперь ставший логовом орков, завоевавших Мерадон.

В зале оказалось множество громадных орков, каждый из них был раза в два больше обычного орочьего бойца. Все они были одеты в грязные подобия мундиров, украшенные шитьем и шнурами, на головах высокие фуражки — пародия на имперскую военную форму, словно обезьяны на параде.

Вокруг туда-сюда бегали мелкие гретчины и люди-рабы, разнося еду и напитки орочьим нобилям, рассевшимся на разломанной человеческой мебели, слишком маленькой для их огромных тел. С ужасом Брасслок увидел здесь и свободных людей — не рабов, а вооруженных, настороженно ходивших среди орков. Пираты и наемные подонки. Было здесь также и некоторое количество других ксеносов, иные из них в цепях — живые трофеи, избитые и истерзанные — а другие, свободные, явно были наемниками зеленокожих.

Люди, орки и другие ксеносы разговаривали друг с другом на резком гортанном языке зеленокожих. Время от времени разговаривавшие орки начинали озлобленно жестикулировать, толкать друг друга и тянуться к клинкам, но на этом все и заканчивалось. Все орки, независимо от того, как бы они не были крупны и как богато не были разукрашены их мундиры, явно боялись существа, восседавшего в другом конце зала.

Там, на троне из черепов и шлемов, перед огромным арочным окном, из которого открывался вид на весь завоеванный улей Мерадон, сидел Архискарлорд Гратцдакка Вар Мекдакка, король Орктауна.

Архискарлорд был громадным, как альфа-самец амбуля, его мускулы, словно стальные наковальни, бугрились под хорошо сшитой формой: длинная шинель, высокая фуражка, сапоги, отполированные до зеркального блеска. На его груди сияли ряды медалей, которым позавидовал бы и святой воин, каждый палец украшали золотые кольца. Лицо орочьего вождя было удлиненным, с массивной нижней челюстью, полной огромных желтых клыков. Череп, как и у всех орков, был низким и скошенным, с тяжелыми надбровными дугами и массивными скулами. Хотя его лоб был низким, в красных глазах в глубоко посаженных глазницах светился жестокий разум. Околыш его высокой фуражки украшало нелепо смотревшееся с ней перо, клыки были украшены драгоценными металлами, на шее висело ожерелье из трофейных клыков, отделанных подобным же образом, в центре его сверкал тяжелый медальон в виде скрещенных топоров — эмблемы его клана.

На стене над его троном были скрещены два огромных силовых топора, между ними подвешено множество разнообразных шлемов, в том числе шлемы Адептус Астартес. Стены по обеим сторонам от трона были увешаны знаменами всех видов — имперскими десятка разных военных организаций и с нескольких десятков миров, орочьими всех видов и кланов, знаменами ксеносов неизвестного Брасслоку происхождения. Слуги-гретчины, обмундированные подобно их господину, суетились вокруг него, поднося закуски, обмахивая веерами, начищая его сапоги. Орочий король, лениво отпихнув одного, набил пасть едой, не сводя своих проницательных глаз с Брасслока, которого подтащили к его трону. По обеим сторонам трона неподвижно стояли два могучих орка-телохранителя, их высокие фуражки с сияющими козырьками были надвинуты на глаза, силовые топоры величиной почти с них самих покрыты запекшейся кровью.

Перед таким чудовищем и предстал Брасслок, поврежденные ноги техножреца подогнулись под ним, и он упал на колени.

Гретчин, стоявший на черепе какого-то неизвестного существа, склонился к своему повелителю, что-то прошептав ему. Орочий вождь коротко кивнул.

Гретчин, потянув за длинную цепь, выволок из-за трона почти голого безволосого жирного человека с ошейником вокруг шеи. Мелкие зеленокожие подтолкнули его вперед. Орочий вождь кивнул, махнув огромной лапой. Человек, шаркая, подошел ближе, его жирная плоть тряслась.

— Вааскруздрекнакаа Гратцдакка Вар Мекдакка грабграбнардеффскрагнафгулгул, — прорычал орочий вождь, его рокочущий голос был таким могучим, что кости Брасслока завибрировали.

Жирный безволосый человек поднял взгляд и набрал в грудь воздуха.

— Мой господин и повелитель Великий Архискарлорд генерал Гратцдакка Вар Мекдакка, властитель улья Мерадон, завоеватель Калидара, грозный, могущественный, губитель врагов, будет говорить с тобой, — произнес толстяк тонким скрипучим голосом евнуха. Крупный гретчин зашипел на него, дернув цепь, и жестом велел продолжать. — Я Пес. Я буду говорить за генерала и переводить.

Гигантский орк снова изрыгнул поток рычащих варварских звуков.

— Мой господин повелел, чтобы тебе были поднесены эти дары.

Слуги-гретчины подтащили свернутый в узел рваный гобелен и высыпали его содержимое на пол. Блестящие безделушки, некоторые были действительно драгоценностями, некоторые просто хламом — орки не очень представляли себе человеческое понимание ценности вещей. Орк в кожаном комбинезоне выволок на цепи из глубины зала трех перепуганных женщин в изорванных, но бывшимикогда-то роскошных, платьях. По крайней мере, какие-то человеческие наклонности орки успели понять.

Орк снова заговорил, а Пес стал переводить, уставившись унылым взглядом в потолок:

— И мой господин прикажет, чтобы твоя прежняя функциональность была не только восстановлена, но и многократно улучшена, — при этом несколько орков-механиков в толпе захохотали, один из них издевательски отсалютовал Брасслоку. — Ты станешь предметом зависти твоих новых товарищей мекбоев.

Архискарлорд добавил еще несколько рычащих слов на орочьем языке.

— Ты должен только объяснить, как действуют механизмы этого огромного танка, и все это будет твоим, — перевел Пес.

— Но не свобода? — прохрипел Брасслок.

— Нет, свободы ты уже никогда не увидишь, — ответил Пес, и на его лице мелькнула печаль.

Орочий вождь снова стал говорить, а Пес — переводить.

— Как ты видишь, мы не похожи на других орков. Мы соображаем. Мы умеем составлять планы, мы сражаемся хорошо, лучше, чем другие орки, потому что мы думаем. Мы сотрудничаем с другими ради новых побед, новых зубов и новых боев. Наши машины — лучшие. Наши бойцы — лучшие. Мы захватываем ваши танки и делаем их сильнее. Мы уважаем вас как достойных врагов. Я, Гратцдакка, предлагаю тебе возможность присоединиться к моим мекбоям. Война и золото всегда будут твоей наградой, — переводил Пес громыхающую речь Архискарлорда.

Гратцдакка поднял руку и жестом отдал приказ двум оркам-телохранителям. Они подняли Брасслока с пола — его ноги заклинивало, они щелкали и не слушались — и подтащили к окну, откуда открывался вид на улей Мерадон. Гратцдакка снова заговорил.

— Но сначала ты должен помочь починить это, и починить хорошо, — перевел Пес.

Огромный орк-механик подошел к Брасслоку, исходящее от него зловоние просто глушило аугметические обонятельные сенсоры техножреца. С гордым видом он указал на площадь под окном.

— Мекграмекамек, — гордо сказал он, взмахнув огромной лапой и указывая на площадь, его горячее зловонное дыхание окатило технопровидца.

Там, окруженный старательно работавшими зеленокожими всех размеров, весь в ремонтных мостках, осыпаемый искрами от привариваемых и приклепываемых дополнительных бронеплит и прочих орочьих «улучшений», стоял захваченный орками «Теневой Меч» — «Люкс Император».

Брасслок снова обернулся к Псу и Гратцдакке. В уцелевшем глазу замелькали полосы — аугметика постепенно отказывала.

— Я… я не могу. Я не буду помогать вам. Я отказываюсь.

Пес вздохнул.

— Лучше бы тебе было согласиться.

Он начал что-то говорить Гратцдакке, но громадный орк, встав с трона, шагнул к технопровидцу, оттолкнув Пса в сторону. Раб-переводчик юркнул назад, спрятавшись в толпе гретчинов.

Два орка-телохранителя настороженно шагнули назад, отпустив Брасслока, который, не в силах стоять на своих поврежденных ногах, снова сполз на пол. Гратцдакка подошел, встав над Брасслоком. Несколько секунд орочий вождь смотрел на человека, упираясь огромными кулаками в согнутые, как у обезьяны, бедра. С ногами, слишком короткими для такого тела, одетый в пародию на имперскую форму, орк мог бы показаться смешным, если бы не был чудовищем из самых жутких кошмаров.

Гратцдакка кашлянул, оглядев зал, схватил технопровидца, и его огромная рука сомкнулась вокруг груди Брасслока. Гигантский ксенос поднял человека к глазам.

— Вот как, — произнес орочий военачальник своим рокочущим голосом на ломаном готике. Речевой аппарат ксеноса искажал звуки, слова шипели между огромными клыками, но все же были вполне понятны. — Очень, очень жаль. Я пытался быть любезным с тобой, человечек. Чинишь это, — Гратцдакка указал на танк. — Получаешь это, — гигантская лапа ткнула в предложенные сокровища. — Так вы делаете дела в вашем Империуме, — он произнес это слово как «Ымперрум».

— Ага? — Гратцдакка встряхнул технопровидца, его лапа сжимала ребра Брасслока, как тисками. — Угу. Вот и я так делаю. Жаль, жаль. А теперь мне придется позвать старого Зеленоглаза, чтобы он заглянул в твою башку, и тебе это совсем не понравится. Но я все равно получу свою новую убойную фуру, нравится тебе это или нет. Хех, — орочий вождь швырнул Брасслока на пол.

— Унесите его и приведите Зеленоглаза, — прорычал Гратцдакка. — Скажите ему — пришло время почудить!

ВСТАВКА

— Они здесь, Император помилуй! Они все время смотрят на меня, все время смотрят! Мои глаза! Мои глаза! Пусть они перестанут!

Запись последней вокс-передачи команды строителей улья Кимерадон, М37

ГЛАВА 20

Калидар IV, Котловина Озимандии

3339397. М41

К ночи колонна спустилась с горной гряды без новых потерь. Под защитой огромной скалы, там, где буря была немного слабее, гвардейцы устроили лагерь. Солдаты в защитном снаряжении работали снаружи, рискнув выйти в бурю, чтобы установить герметичные палатки.

Когда Поликон добрался до «Леман Русса» № 5, он обнаружил, что один человек из экипажа, как ни странно, выжил. Это была небольшая удача, но она подняла дух людей, в то время осматривавших машины на предмет повреждений, нанесенных бурей. Сто пятьдесят человек с нетерпением ожидали возможности нормально поспать в первый раз за долгое время. Но лишь немногим этот сон принес отдых.

Кошмары, мучившие их в ту ночь, были лишь предвестием того, что ожидало их в будущем. Утром колонна снова отправилась в путь. Солдаты говорили мало, многие нервно оглядывались через плечо, поспешно сворачивая палатки.

Когда колонна углубилась в котловину Озимандии, Банника неотступно стало преследовать чувство, что кто-то следит за ним. Отрывая взгляд от приборов, или вставая из-за аппаратуры после вахты, Банник отчетливо слышал, как кто-то словно шепчет в его ухо, или откуда-то издалека зовет его по имени. Однажды он мог бы поклясться, что видит, как кто-то стоит позади в тенях, когда Банник забирал пайки из шкафчика. Лейтенант сначала был уверен, что это Форкосиген, и уже собирался прогнать его, но когда обернулся, там никого не было.

Люди, всю последнюю неделю избегавшие друг друга, неожиданно снова начали разговаривать. Теперь они неохотно отправлялись спать, когда приходила их очередь отдыха, и проводили время, предназначенное для сна, играя в карты, беседуя, делая что угодно, лишь бы отогнать призраков, угрожающе маячивших где-то на краю сознания. Все, кроме Ралта, который однажды после сна вернулся совершенно бледный и теперь отказывался покидать башню.

Банник пытался отвлечься от кошмарных видений, играя в карты с Меггеном в снарядном погребе, когда внезапно зазвучал сигнал тревоги.

— Всему экипажу по боевым постам, — раздался в вокс-динамике голос Эппералианта.

— Что во имя Терры там случилось? — проворчал Мегген, сжимая в зубах сигару, хотя и не скрывал облегчения при мысли о том, что теперь будет на чем сосредоточиться.

— Скоро узнаем, — ответил Банник. Положив карты на снарядный ящик, который они использовали вместо стола, он пошел наверх. Мегген подошел к снарядному подъемнику и начал готовить боеприпасы к подаче в башню.

Когда Банник поднялся на командную палубу, Кортейн по воксу срочно отдавал приказы по колонне.

— Что случилось? — спросил Банник, садясь на свое место третьего наводчика.

— Экзертраксис отклонился от курса, и некоторые танки из роты «Леман Руссов» последовали за ним. Он бормочет какую-то чушь о шпилях Элидии, — ответил Эппералиант, не отрывая взгляда от приборов. Руки связиста мелькали над тактическими дисплеями, передавая приказы Кортейна другим машинам колонны. Некий таинственный прибор из оборудования Схоластика Псайкана, добавленный к аппаратуре, выводил на экран графики, испещренные опасно завышенными показателями психопомех.

— Лорелей?

Эппералиант кивнул.

— Очевидно.

— Ради Трона! Слушайте меня! — кричал Кортейн, обращаясь к остальным машинам колонны. — Не слушайте капитана, он под воздействием кристаллов. Не следуйте за ним!

Кортейн отвернулся от аппаратуры.

— Большую их часть я остановил, но три «Леман Русса» еще следуют за ним. А тут кругом зыбучие пески.

«Гибельный Клинок» шел в авангарде колонны, марсианские сенсоры позволяли проверять состояние грунта впереди.

— Судя по показаниям сейсмических сенсоров, он направляется прямо в полосу зыбучих песков, почетный лейтенант. Она глубиной более пятидесяти метров, дальше сенсоры не берут. Если он туда въедет, мы уже не вытащим его.

— Экзертраксис, прием, прием! — продолжал вызывать Кортейн.

Послышался всплеск помех, возможно, ответ, заглушенный атмосферным электричеством, и снова тишина.

— Эппералиант, можешь усилить сигнал?

— В том-то и дело, — ответил Эппералиант. — Это проклятая буря. Она заглушает все. Могут пробиться только самые плотные инфолучи, и мне приходится посылать их лазерными импульсами каждой машине индивидуально… — связист на секунду замолчал. — Вот и все, почетный лейтенант, он въехал в зыбучие пески.

— Зубы Императора… Аутленнер, подведи нас как можно ближе, насколько это будет безопасно. Эппералиант, вызывай «Атлант». Банник, вам с Ганликом придется выйти наружу, — Кортейн указал на экраны, куда выводилось видео с пикт-камер на корпусе танка — на лобовой броне, орудийных башнях, бортах и корме. На всех экранах виднелась лишь пелена красновато-серого песка, поднятого бурей. — Не видно ни черта. Вы будете моими глазами. Надеть полное защитное снаряжение, и будьте осторожны.

— Да, сэр.

— Хорошо, выполняйте.

Поднявшись в башню, Ганлик и Банник надели защитное снаряжение. Тяжелые брюки под шинель, перчатки до локтей, плотно прижимавшие рукава мундира, гетры на ботинки, закрывающие ногу между носком и обувью, капюшон с отверстиями для рта, носа и глаз, и длинные воротники под шинель. Сверху они надели респираторы. Застегнув карабины на поясах, и проверив воксы, они жестом показали Раддену, что готовы идти, и направились к люку, ведущему наружу.

Радден задраил люк на центральный трап, и они с Ралтом тоже надели респираторы и защитные очки. После этого Банник и Ганлик открыли верхний люк башни.

Сразу же башенный отсек наполнился клубящимся песком, ветер, ворвавшийся в узкое отверстие, взметнул внутри башни настоящий смерч. Бумаги и обертки от пайков разлетелись по башне. Ветер немного ослабел, когда Ганлик протащил свой массивный корпус в люк, Банник последовал за ним.

Когда лейтенант высунул голову из люка, казалось, ветер сейчас оторвет ее. Все вокруг было укрыто пеленой омерзительного серого цвета, единственным ориентиром оставалось чуть более светлое пятно на небе — там, где было солнце. Ганлик помог Баннику выбраться из башни, и захлопнул люк. Схватив Банника за плечо, второй наводчик повел его с башни на корпус танка. Там, под прикрытием башни, ветер был чуть-чуть слабее. Размотав трос со своего плеча, Ганлик пристегнул его к поясу Банника, а потом к своему.

— К танку? — прокричал Банник, указывая на поручень на корпусе «Гибельного Клинка».

Ганлик покачал головой.

— Не хватит троса! — крикнул он в ответ, его голос был почти полностью заглушен ревом бури. Они стояли лишь в метре друг от друга, но Банник едва слышал его.

— Держись ближе! — прокричал Банник, оглянувшись. — Туда, к «Атланту»! — он ткнул пальцем три раза, чтобы убедиться, что Ганлик понял.

Буря бушевала уже несколько недель, окутав всю планету пеленой песка. Когда тучи пыли закрыли солнце, температура опустилась гораздо ниже обычной для Калидара нормы — удушающей жары. И все же Банник и Ганлик обливались потом, с трудом преодолевая песчаные заносы, пригнувшись от ветра, вцеплявшегося в них словно острыми когтями. Ветер дул не постоянно, но бил порывами, будто мощными кулаками, то с одной стороны, то с другой. В одно мгновение Банник пригнулся, устояв под напором ветра, в другое едва не был сбит с ног, когда ветер внезапно поменял направление. Идти нормально было невозможно; если выпрямиться под такой бурей, она просто опрокинула бы их обоих, поэтому им пришлось согнуться в неестественном положении и почти бежать, широко расставляя ноги — очень утомительный способ передвижения.

Песок, взметаемый бурей, скребся в их защитную одежду, словно пытаясь оцарапать миллионами крошечных когтей. У Банника от этого ощущения шли мурашки по коже. Время от времени на них обрушивался ливень более тяжелого песка, поднятого бурей где-то далеко отсюда на равнинах. Людям иной раз казалось, что бурю направляет чья-то злая воля, что сам этот жестокий мир пытается повергнуть их. Пластиковые защитные очки Банника были все исцарапаны песком уже через несколько секунд после того, как лейтенант покинул «Гибельный Клинок». Неожиданно Банник вспомнил свой первый бой на Калидаре, когда он не решился поднять перископ. Время и война изнашивали его защиту, обдирая слой за слоем, и сейчас он снова был в пасти бури, только вместо армапласта и керамита его защищала лишь тяжелая одежда. Мелькнула жуткая мысль, что и этой защиты он может лишиться, оставшись голым под сдирающим кожу песком.

Силуэты танков появлялись и исчезали в пелене песка, когда они проходили мимо, песок скреб по броне, приборы наблюдения машин тускло мерцали красным, импульсы сигнальных лазеров мигали от танка к танку. Это была сложная технология, которой нечасто оснащались скромные «Леман Руссы». Танки же, входившие в состав оперативной группы, были специально оборудованы для предстоящей операции.

Во мгле бури замаячил силуэт танка с плоским корпусом, очертания подъемного крана на нем были едва заметны на фоне облаков пыли, закрывавших небо. Ветер завывал в металлических деталях крана жуткими воплями.

Когда Банник остановился, натянув трос, Ганлик пошатнулся; второй наводчик, наклонив голову против ветра, не заметил «Атланта». Банник помог ему, не позволив упасть, и указал на «Атлант». Они оба замерли.

— Сэр, сэр! — прокричал Банник в вокс, с трудом слыша даже свой голос в шуме бури. — Мы добрались до «Атланта», какие будут приказы?

Он не сумел скрыть оттенок мольбы в своем голосе. Ответом был только всплеск помех.

Склонившись к товарищу, Банник крикнул прямо в респиратор Ганлика:

— Кортейн не отвечает!

Ганлик ответил:

— Пойдем к «Атланту», посмотрим, нельзя ли будет связаться с Кортейном сигнальным лазером.

Банник кивнул.

Вместе они, обойдя корму ремонтно-эвакуационной машины, подошли к одному из люков в борту. Банник, достав пистолет, четыре раза постучал рукоятью в люк.

Прошло полминуты. Люк открылся, появилось лицо в респираторе. Банника и Ганлика жестом пригласили внутрь. Они потратили несколько минут на то, чтобы в своем тяжелом снаряжении протиснуться в узкий люк. Наконец они оказались внутри, люк захлопнулся, и мотор «Атланта» взревел, всасывая пыльный воздух в очистительные фильтры. Командир танка жестом показал, что все в порядке, и Банник с Ганликом сняли респираторы.

— Как обстановка? — спросил командир «Атланта». За ним сидел мрачный механик-водитель. На куче снаряжения устроился Валле, астропат, сопровождавший оперативную группу. Валле был для них единственным надежным средством связи с командованием, хотя сейчас даже его мощный разум был бесполезен, пока они не покинут котловину Озимандии. Он сидел, сохраняя полное спокойствие, его уравновешенное лицо со слепыми глазами резко контрастировало с лицом вокс-связиста «Атланта», который лежал связанный на полу машины справа от астропата. Связиста тошнило прямо на пол, его закатившиеся глаза были полны страха.

Командир «Атланта» проследил за его взглядом.

— Хм, да. Токкан начал дергаться после того, как мы въехали в котловину.

— Я чувствую твою тревогу, — невозмутимо произнес астропат. — С ним будет все в порядке, как только мы покинем котловину. Такая концентрация кристаллического лорелея тяжело действует на слабовольных людей, но видения не причиняют прямого вреда. Его состояние пройдет.

— Это на всех нас действует, — сказал Банник. — Экзертраксис тоже не в себе, въехал в зыбучие пески. Мы должны вытащить его. Вам уже просигналили лазерными импульсами?

— Еще нет, но по воксу кое-что все-таки проскакивает сквозь помехи. — Командир указал на водителя, который, повернувшись к аппаратуре связи, распечатывал сообщение. Через несколько секунд из консоли выползла тонкая полоска бумаги.

— Сообщение от Кортейна, все так и есть, сэр, — доложил мехвод. — Он принимает командование. Говорят, Экзертраксису осталось несколько минут, прежде чем его окончательно затянет.

Командир «Атланта» прикусил нижнюю губу, почесав щетину на подбородке.

— Мы не сможем подойти к нему, нас затянет мгновенно.

— А как вы обычно вытаскиваете танки из зыбучих песков? — спросил Банник.

— Кто-то должен подать им трос — человек тонет в зыбучих песках не так быстро, как машины. Обычно трос подает он, — командир кивнул на связиста. — Но сейчас он никуда не сможет пойти. Я мог бы, но… — он пожал плечами.

— Мы пойдем, мы уже одеты, — сказал Ганлик.

— Вы уверены? — спросил командир «Атланта», но не стал дожидаться ответа. — Нам надо установить их точное положение… — он повернулся к водителю.

— Их положение уже на тактическом дисплее, сэр.

— Отлично. Тогда отцепляем крюк и начинаем разматывать трос. Когда мы опустим ковш — это сигнал вам идти. Двигайтесь медленно, не спешите, или вас тоже затянет.

— Воксы здесь бесполезны, — сказал Банник. — Просигнальте Эппералианту, пусть сообщит остальным, чтобы соблюдали полное вокс-молчание. Тогда мы сможем передавать хотя бы такие сигналы, — он включил свой вокс в респираторе. Послышалось три всплеска статических помех. — Два таких сигнала будут означать, что у нас проблемы. Тогда вытаскивайте нас.

— Хорошо, — сказал командир «Атланта». — Идите прямо от кормы танка. Ориентируйтесь по тросу. Мы повернемся кормой прямо к ним, насколько получится точно. Тут где-то была пара комплектов пескоступов, — он указал на полку в кормовой части, на которой висели странные изделия, похожие на широкие корзины. — Удачи. Да поможет вам Император.

— Пошли, Банник, — сказал Ганлик, направляясь к внутреннему люку. — Басдаков трус мог бы и сам пойти, в конце концов, это его работа, — проворчал второй наводчик, надевая респиратор и не беспокоясь о том, слышит его командир «Атланта» или нет. — Если что со мной случится, и помочь будет никак нельзя, режь трос и спасайся сам. Понял, «сэр»? Я сделаю то же самое.

Банник кивнул.

Снаружи они отошли в сторону, и «Атлант» неуклюже развернулся кормой к зыбучим пескам. Раздался приглушенный лязг, и буксирный крюк отцепился, раскачиваясь на ветру. Мотор «Атланта» выключился. Лебедка провернулась, опустив несколько мотков троса на землю. Банник и Ганлик подхватили крюк и потащили за собой, разматывая металлический трос.

— Тяжелая штука, — проворчал Ганлик сквозь треск помех.

Раздалось гудение гидравлики, и ковш в кормовой части «Атланта» опустился, уткнувшись в песок, отчего корма танка слегка приподнялась.

— Вот и сигнал, — сказал Банник и указал вперед, на случай если Ганлик не заметил.

Они пошли, направляясь прямо от кормы «Атланта», Ганлик нес крюк, Банник шел в десяти метрах позади. Таким образом, если бы они сбились с курса, трос перекрутился бы, подав тем самым сигнал. Пока они шли, трос продолжал разматываться.

Впереди Ганлик стал двигаться медленнее, дойдя до полосы зыбучих песков. Показались темные силуэты бронетехники. Два «Леман Русса» медленно двигались задним ходом, отползая от зоны зыбучих песков. Еще один танк чуть дальше все-таки увяз, но несколько человек, одетых в такое же снаряжение, как у них с Ганликом, работали по колено в песке вокруг танка, прицепляя буксирные тросы, протянутые от четвертого «Леман Русса», почти невидимого в песчаной буре.

Ганлик остановился и надел на ноги пескоступы. Банник воспользовался остановкой, чтобы сделать то же самое, положив трос на землю. У себя на родине он носил похожую широкую обувь для ходьбы по снегу. Замысел был в том, что широкие подошвы не позволяли ногам проваливаться слишком легко. Но крепления пескоступов были ему незнакомы, и он сумел надеть их только с третьей попытки. Когда он встал, Ганлик сделал знак следовать дальше. Один из людей у кормы увязшего «Леман Русса» помахал им рукой, предлагая помощь. Банник отмахнулся, покачав головой.

Через несколько секунд он тоже вошел в зыбучие пески.

Мало что могло предупредить об этом. Легкое изменение стабильности песка или, возможно, более заметное ощущение его сыпучести, но вообще было трудно определить, действительно ли это так, или это чувство порождено страхом. Зыбучий песок по цвету не отличался от обычного, хотя, возможно, на вид был немного более гладким; но даже это слабое визуальное отличие сейчас невозможно было обнаружить из-за бури — и по причине плохой видимости, и из-за струй взметаемого ветром песка, извивавшихся у самой земли, как змеи.

Вскоре, однако, Банник безошибочно это почувствовал. Песок начал затягивать его ноги, проваливавшиеся заметно быстрее, чем раньше, даже в пескоступах. Он вытаскивал ноги из песка, вспомнив изнуряющий ритм ходьбы в снегоступах, который узнал еще в детстве на Парагоне — это было нелегко, но сейчас Банник мог опереться на трос, и это помогало противостоять штормовому ветру. Увязшей «Химеры» нигде не было видно, и лейтенант лишь следовал за силуэтом Ганлика, едва заметным в пелене пыли.

Зыбучие пески — точнее, пыль — были настоящей погибелью для всего живого на Калидаре и за несколько минут могли затянуть танк. Постоянные бури на планете создавали мощные заряды статического электричества. Большая часть этой энергии рассеивалась в яростных сухих грозах, но иногда статические заряды оставались, собирая в себя тонкую пыль и превращая ее в ловушку, мало отличающуюся от обычных зыбучих песков. В одной такой ловушке состояние пыли могло варьироваться от почти твердого до напоминающего густую жидкость — и быстро меняться. Хотя здесь и там на Калидаре были целые моря подобной зыбучей пыли, сама природа планеты означала, что любые пустоты ландшафта могли становиться такими пылевыми ловушками. Адептус Механикус разработали сложные средства, используя целые леса медных шестов и конденсаторов, чтобы отвести электричество и заставить зыбучую пыль осесть, но это была долгая и трудная работа, и применялись эти средства, только если поля зыбучих песков мешали продвижению большой группы техники или блокировали маршрут на направлении главного наступления.

Банник так сосредоточился на ходьбе, не сомневаясь, что малейшая ошибка приведет к немедленной смерти, что врезался в спину Ганлика.

Ганлик указал вперед. Там, под углом в сорок пять градусов, торчала из песка корма «Химеры». Изнутри слышался отчаянный стук. Кормовой люк десантного отделения был частично открыт. Из люка высунулась рука, без перчатки, и мокрая от крови. Банник схватился за нее.

— Все внутрь! Задрайте люк, или вы все задохнетесь! Сейчас мы вытащим вас! — прокричал Банник в вокс. В ответ послышался только треск, но рука скрылась, и люк закрылся на несколько сантиметров — задраить его полностью мешал песок.

Банник с Ганликом увязли уже по колени, колебания песка, вызываемые медленно утопающей БМП, затягивали и их вместе с ней.

Банник с трудом протолкнулся сквозь песок к Ганлику и схватил его за плечо.

— У нас мало времени, Ганлик, они не могут закрыть люк, — лейтенант взглянул на потоки пыли, сыпавшиеся в десантное отделение «Химеры».

— Куда нам прицепить трос? — крикнул в ответ Ганлик. — Их буксирные крюки ушли слишком глубоко в песок, я не докопаюсь до них.

Банник окинул быстрым взглядом погружавшуюся все глубже «Химеру». Антенны на башне уже скрывались из виду под гладкой поверхностью песка. Скоро в песок уйдет вся машина.

Он повернулся к Ганлику.

— Цепляй за поручни! — приказал он.

— Они не удержат крюк.

— Должны. Дай сюда.

Ганлик неохотно передал ему крюк.

— Помоги забраться на крышу, один я с крюком не заберусь.

Они увязли уже почти по пояс. Ганлик с трудом подтолкнул Банника, помогая ему влезть на «Химеру». Банник сбросил пескоступы и, кажется, это помогло.

Спустя минуту изнуряющих усилий Банник, наконец, оказался на крыше десантного отделения БМП. Свернув трос в петлю, лейтенант продел его в один из четырех поручней, еще не погрузившихся в песок, на бортах «Химеры», и изо всех сил продернул, чему мешала и толщина самого троса, и трение, создаваемое песком. Продернув трос, Банник зацепил крюк за поручень, потом передумал и обернул вокруг крюка свободную петлю троса. Вытянув провисший трос как можно больше, лейтенант протянул петлю над верхним люком и продел ее в другой поручень, а потом обратно. Чтобы добраться до третьего поручня, уже погрузившегося, пришлось раскапывать красно-серый песок.

К тому времени, когда Банник добрался до последнего поручня и привязал трос к нему, над поверхностью песка виднелся только верхний люк и край кормы «Химеры». Банник оглянулся. Ганлик уже увяз по шею, было свободно только одно плечо, рука вцепилась в край кормового люка.

Как можно быстрее Банник схватил крюк с остатком свободного троса и продел его вокруг уже привязанного троса, сходившегося крест-накрест над верхним люком. Он прицепил крюк в середину перекрещенного троса и зафиксировал его. После этого лейтенант оглянулся на Ганлика. Второй наводчик кивнул.

Банник отошел как можно дальше, в его ботинки насыпался песок и пыль. Сигнал — три всплеска статических помех по воксу. Секунда тишины. Потом трос, лежавший на песке, с гудением натянулся, вибрируя в воздухе и заставив ветер взвизгнуть. Банник расслышал в отдалении рев включившегося мощного двигателя.

«Химера» перестала погружаться в песок. «Атлант» взревел еще громче, и БМП начала подниматься на поверхность.

Банник ощутил невероятное облегчение, видя, как антенны командирской БМП появляются из песка.

Он обернулся к Ганлику, и его сердце застыло.

Движение «Химеры» затянуло второго наводчика еще глубже в песок. Банник спрыгнул с башни «Химеры» на крышу десантного отделения.

— Ганлик! Лик! Держись за руку! — Банник протянул руку. Мускулистый кулак второго наводчика попытался схватиться за нее — раз, другой. Не вышло. Голова Ганлика исчезала в песке.

Банник, выругавшись, протянул руку еще глубже в песок, напоминавший жидкость, и нащупал руку Ганлика в перчатке. Потянув изо всех сил, он подтянул руку Ганлика к тросу и помог ухватиться за него. Но они оба ослабели от усталости, и Банник не знал, сколько Ганлик еще сможет продержаться, и с какой силой начнет затягивать его песок, когда будут вытаскивать «Химеру».

В воксе раздалось какое-то неразборчивое бормотание, что-то зашипело.

— Режь трос, — вдруг сказал Ганлик, отрешенно, словно был уже мертв, и его душа уносилась в варп.

— Нет, — ответил Банник.

Он осторожно подполз вперед, держась одной рукой за трос, а другой вцепившись в руку Ганлика, и надеясь, что сможет продержаться достаточно долго, а респиратор позволит второму наводчику дышать и сохранять сознание, пока их не вытащат. Но по мере того, как «Химеру» вытаскивали из песка, Ганлика все больше затягивало под нее.

Мучительно медленно «Химера» выбиралась на твердую землю, а Ганлик все еще держался.

— Коларон.

Его имя, произнесенное ясным голосом, заглушившим даже яростный рев калидарской бури, заставило Банника вздрогнуть так, что он едва не выпустил руку Ганлика.

Он резко повернул голову. Там, прямо в воздухе, будто не замечая бури, стоял Тупариллио, не изменившийся с того самого дня, когда Банник видел его в последний раз — когда Банник убил его.

Призрак исчез, когда скрежет раздираемого металла разорвал воздух. Один из поручней внезапно не выдержал и оторвался. «Химера» резко дернулась, трос натянулся. Оторвавшийся кусок металла пролетел мимо, едва не попав в лицо Баннику, которого сбросило с «Химеры». Лейтенант упал в пыль, и его немедленно начало затягивать. Ощущение было такое, будто ноги увязли в застывающем камнебетоне.

Рука Ганлика соскользнула с троса.

Банник решил разрезать трос, связывавший их.

Он потянулся за ножом на поясе, но сейчас зыбучие пески стали затягивать особенно сильно, стремясь заполнить пустоту, оставшуюся после вытащенной БМП, и Банник провалился уже по грудь. Добраться до ножа он уже не мог. Тщетно он пытался дотянуться до «Химеры», но его пальцы соскользнули с борта БМП.

Он провалился еще глубже.

Руки уже затянуло, песок доходил до самого подбородка.

Песчинки мелькали перед его очками, словно спеша наперегонки убить его. В конце концов, Банник, не в силах выбраться из зыбучих песков, поддался панике. В вокс-наушнике не было слышно ничего кроме злобного рева магнитосферы Калидара.

Зыбучие пески затянули его во тьму.

Эппералиант спрыгнул с центрального трапа на командную палубу, с его защитного снаряжения сыпался песок. Связист развернул шарф, защищавший лицо, снял защитные очки и респиратор, и вдохнул спертую душную атмосферу внутри танка, словно это был свежий горный воздух.

— Экзертраксис в безопасности, сэр, — доложил он. — Валле помог ему, теперь капитан распевает молитвы, как священник.

— А «Леман Русс»?

— Его вытащили, сэр. Едва успели, но, к счастью, обошлось без новых потерь.

— Если не считать Ганлика и Банника, — сказал Кортейн.

— Боюсь, что они пропали без вести, сэр, — ответил Эппералиант.

Кортейн выпрямился на своем сиденье. Экипаж «Марса Победоносного» потерял уже трех человек, а Форкосиген на грани безумия. Скверно. Совсем скверно.

Он нажал кнопку на трубке вокс-передатчика.

— Внимание! — закричал он, надеясь пробиться сквозь рев бури. — Говорит Кортейн. Я принимаю командование. Приказываю каждой машине регулярно выходить на связь каждые десять минут, пока мы не выйдем из котловины. Всем следить за своими товарищами по экипажу или отделению. Если кто-то начнет вести себя странно, немедленно связать его, невзирая на звание. Водителям сменяться каждые три часа. Эти меры выполнять неукоснительно, пока я их не отменю. Приготовиться двигаться дальше.

Кортейн отпустил кнопку.

— Эппералиант, повтори передачу этих приказов лазерными импульсами и сигнальными фонарями. Я хочу, чтобы они дошли до всех машин колонны.

— Да, сэр.

Пока Эппералиант передавал приказы, Кортейн смотрел на приборы, глубоко задумавшись. Ганлика и Банника больше нет. Глубоко вздохнув, он выпрямился на сиденье. Скорбь по погибшим подождет. Надо выполнять задачу.

— Аутленнер, — приказал он, — выводи нас отсюда.

ВСТАВКА

Император не прощает грехи легко. Милосердие — не Его сфера. Те, кто лишился милости Его, должны долго и тяжко трудиться, чтобы вернуть ее…

Есть один грех, который оскорбляет Императора больше прочих, и это — нарушение долга. Отказываться исполнять долг, который Император назначает нам всем, есть самое вопиющее из всех греховных деяний. Поступать так означает не только вечное проклятие для самого грешника, но из-за каждого человека, уклонившегося от назначенного ему долга, этот долг падает более тяжким бременем на тех верных, что внимают зову Императора. А из-за этого возрастает опасность для всех. Для одного отдельно взятого человека она, возможно, будет возрастать не сразу и понемногу, капля за каплей, но помните — однажды эти капли наполнят океан!

Да будет вам известно, что Император бесконечно любит тех, кто служит Ему, что всецело следовать путем Императора и довериться Его божественной воле в том, какой долг вам надлежит исполнять — есть величайший акт веры, который только может совершить человек. Нет греха столь тяжкого, нет преступления столь непростительного, чтобы нельзя было стереть это пятно, трудясь во имя вящей славы Повелителя Человечества. Для вас, вырванных из тьмы усилиями лорда Соляра, вас, столь долго лишенных света нашего Господина и Спасителя, есть лишь один выбор:

Служить, служить, служить!

Экклезиарх Помп Териод

Перед Сожжением Гудхольма, М41

ВСТАВКА

Температура плавления лорелея 1137 градусов. Будучи расплавлен, он очищается сначала вручную удалением шлака с поверхности, после — на центрифуге. Процесс повторяется, пока уровень чистоты лорелея не превысит 99 %. Жидкий лорелей быстро охлаждается, и из него формируются гранулы. Быстрое охлаждение предотвращает формирование кристаллической структуры, которая сообщает лорелею его психоактивные свойства, таким образом, в виде гранул его можно безопасно транспортировать в другие центры производства. После доставки гранулы переплавляются, проходят психоочистку, после чего лорелей может быть отлит в желаемой форме. В этом случае ему позволяют остывать очень медленно — более года может занять формирование наилучшей кристаллической психоматрицы, пригодной к использованию в святых Орденах Имперской Инквизиции, Схоластике Псайкана и библиариумах Адептус Астартес. Лишь тогда изделие несколько раз проверяется и перепроверяется, благословляется и освящается, прежде чем быть допущенным к использованию в тех целях, для которых оно предназначалось.

Вступление к книге «Технологии психоактивных кристаллических форм», стр. 93, «Калидарский лорелей», за авторством магоса Эко.

ГЛАВА 21

Калидар IV, улей Мерадон

3343397. М41

Горящие зеленые глаза, голова, покрытая шрамами, с пучками лохматых волос, с которых сыпались искры, могучие руки. Что-то мощное и злое, проникавшее в его разум, разрывающее, терзающее, ломающее.

Память Брасслока была раздроблена, расколота психошоком. Он не знал, где он был. Потеряв сознание, он очнулся снова в камере. Казалось, он лежал тут уже несколько недель, дрейфуя в море боли, иногда начиная бредить. Его разум заполняли видения марширующих рядов орков, наряженных в пародии на имперское обмундирование, оскверняющих имя Императора, уродующих души машин своими варварскими «улучшениями». Лица его коллег и друзей, врагов и соперников, вождь орков и бессчетное множество других врагов мелькали в его охваченном бредом разуме.

Однажды он очнулся за рабочим столом в скрипториуме, примыкающем к техническим бункерам-хранилищам схолума на Марселлусе. В помещении успокаивающе пахло металлом, ржавчиной, старыми бумагами, хрупкими от древности пергаментами, заплесневевшими инфопленками и разрушающимися от времени инфокристаллами. Он был молодым послушником, и ему только предстояло получить свою первую внешнюю аугметику, шрамы над его новым инграмом еще чесались. Несколько минут он осматривал помещение и уже начал думать, что его карьере — двум векам войны и поисков знаний — только предстоит состояться…

Взрыв боли расколол видение. Грубые пальцы, пылающие зеленым огнем, впились в сознание Брасслока.

Каким-то чудом он еще сумел сохранить свою личность, свою душу, потому что рядом все время был тот странный человек из камеры. На свету Брасслок увидел, что это был офицер какого-то из парагонских полков, пятна на его форме были смесью крови и машинного масла. Брасслок уже перестал спрашивать себя, почему орки не видят этого человека. Технопровидец понимал, что его разум дает сбои, что связи между плотью и машиной в его черепе нарушены. Пройдет еще немного времени, прежде чем синапсы его мозга начнут разрушаться. И присутствие здесь странного человека в военной форме, несомненно, являлось первым признаком этого процесса.

И все же он черпал силу от присутствия этого человека, молчаливо побуждавшего его сопротивляться.

В помещении для допросов орки пытали его, чередуя пытки с сеансами псайкерского исследования его разума. Они жгли и резали то немногое, что еще оставалось от его плоти, пропускали электрический ток высокого напряжения через его аугметику. Раньше боль, которую они причиняли ему, была следствием их почти детского любопытства. Теперь целью их усилий было именно причинение боли.

Его ноги были оторваны, болевые схемы его даров Омниссии обнажены и присоединены к страшным орочьим машинам. Но те страдания, которые причиняли ему механик и доктор-мучитель, были ничем по сравнению с болью и чувством осквернения, которые вызывали действия орка, прозванного собратьями Зеленоглазом.

Когда это чудовище пришло в первый раз, Брасслок подумал, что, наверное, умрет от страха. Зеленоглаз был высоким и тощим. Его голова казалась слишком большой для такого костлявого туловища, с выпирающего подбородка свисала лохматая всклокоченная борода ярко-красного цвета, такого же оттенка волосы явно искусственного вида пучками топорщились на его голове. В руках он держал толстый медный посох, прикованный цепями к одной руке и одной ноге, навершие посоха было увенчано двойным топором, эмблемой этих орков. Одежда Зеленоглаза являла собой безумную смесь элементов униформы всех цветов, на жуткие красные лохмы была напялена шляпа, снятая, вероятно, с кардинала. Когда он шел, был слышен звон подвешенных на нем колокольчиков, тоже медных, периодически с него сыпались искры и разряды психоэнергии, попадая на всех, кому не повезло оказаться рядом.

Когда он вошел в комнату для допросов, гретчины, помогавшие двум оркам-специалистам, в ужасе попятились, прижав длинные уши к головам под форменными фуражками. Сами орки — механик и медик — явно тоже были напуганы и присмирели, словно боясь разозлить орочьего колдуна.

Зеленоглаз все время безумно хихикал, крутя в руках свой медный посох. Двое орков-надсмотрщиков с каменными лицами неотступно следовали в двух шагах за ним, держа в руках тяжелые дубинки, будучи готовы пустить их в ход, если психосилы колдуна выйдут из-под контроля.

Орочий псайкер подошел к пыточной скамье, на которой было распято то, что осталось от тела Брасслока.

«Привет, человечек», раздался голос в голове технопровидца. «Скоро мы очень хорошо узнаем друг друга, ты и я».

Мысленно, не используя язык и голосовые связки, орк говорил вполне ясно и четко, но это не помешало Брасслоку ощутить в этих словах кипящую энергию громадной силы и злобы.

«На самом деле я здесь командую. Тссс!» Орк приложил палец к губам и насмешливо улыбнулся. «Не говори. Это я захотел, чтобы мы пришли сюда, на Калидар, за кристаллами. Кристаллы дают мне силу. Силу собрать такой ВАААГХ! который еще не видел ни один орк и ни один человек. С помощью Зеленого Преображения я сделаю громким-громким Зов Морка, возвещу Клич Горка! Так делает ваш Император своим светом, своим огнем. Так сделаю и я! Зеленый огонь такой силы, что ни один орк не сможет остаться в стороне, зеленый поток на пол-Галактики!» Орочий колдун распростер руки и лязгнул зубами. «Ты видел моего гарганта? Видел его мощь? Это только начало».

Вспышка. Брасслок обнаружил себя глубоко в недрах улья Мерадон, на самом дне шахты. Высоко-высоко сиял слабый кружок света. Рабочие бригады порабощенных людей — знатные пленники прикованы рядом с мутантами из рабских каст — орки и гретчины напряженно трудились над чудовищной машиной. Несмотря на ее грубую конструкцию, Брасслок узнал в этой машине психорезонатор, подобный тем, которые использовались на астропатических станциях, чтобы усилить психосигналы астропатов. Плавильное оборудование, взятое с одного из заводов улья, сияло красным светом раскаленного металла примерно в двухстах метрах дальше. Лязгающие конвейерные ленты доставляли неочищенные кристаллы лорелея в семь глубоких плавильных тиглей. Покрытые волдырями от ожогов мужчины и женщины, многие даже без масок, работали длинными шестами, собирая шлак с поверхности расплавленного лорелея. Их подгоняли плетьми орки-надсмотрщики в защитных очках — и люди-надсмотрщики тоже.

Всегда находились те, кто был готов предать своих.

Процессом работы руководили орки-механики, выкрикивая приказы, направляя, скручивая каркас машины огромными гаечными ключами, сваривая и склепывая. Другие орки, еще крупнее и богаче одетые, украшенные эмблемами в виде скрещенных топоров и гаечных ключей, надзирали за плавильным оборудованием, чтобы какой-нибудь заскучавший орк не швырнул туда пленника ради развлечения и не испортил лорелей. Рядом с тиглями располагалась большая ребристая емкость, которая могла быть только литейной формой для окончательной отливки лорелея.

«Но чтобы сделать все это, мне нужен Гратцдакка», мысленно сказал Зеленоглаз, и видение исчезло. «А ему нужен ваш танк, ваш «Люкс Император». Он, — орочий колдун указал на молчаливо присутствовавшего молодого офицера, — не сможет тебе помочь. Но он может понаблюдать».

— А теперь, — сказал орк вслух на хриплом ломаном готике, — держись, потому что будет больно.

Он положил корявую покрытую струпьями руку на лицо Брасслока и глубоко вздохнул.

Брасслок завопил, чувствуя, как его разум разрывается.

Понятие времени перестало иметь значение. Хронометр в аугметическом глазу отключился, хотя сам глаз еще функционировал. Орк-механик старался по возможности сохранить болевые сенсоры аугметики Брасслока в целости, так же, как и медик — живые органы чувств. Нет смысла пытать его, если он не сможет чувствовать боль или умрет прежде, чем выдаст требуемую информацию. Орк-колдун больше не говорил с ним, но искал и искал, проникая в его разум, пока Брасслоку не стало казаться, что его череп сейчас взорвется.

Наконец это прекратилось.

Он очнулся снова в камере. Каждый живой нерв и каждая схема аугметики пылали от боли. Он лежал на спине, руки были сложены на груди. Легкие хрипели и щелкали с каждым вздохом. Предполагалось, что они смогут выдержать еще миллион вздохов, но Брасслок сомневался, что они протянут так долго.

Его странный друг в офицерской форме стоял рядом.

— Ты хорошо держался, — сказал он. — Но, боюсь, они все-таки заполучили информацию, необходимую им для ремонта систем питания пушки «Вулкан».

— Я сожалею, — Брасслок проверил свои инграмы. Они были потрясены и ошеломлены, их забивали призрачные слои испорченных данных. Схемы его запоминающего устройства интеллектуального ядра мерцали и жужжали, мысли двоились, мозг и аугметика работалирассинхронизированно — последствия варварского вырывания данных из памяти.

— Ты их задержал. Механик не смог найти инграмы, а псайкер не смог их прочитать, когда нашел. Им пришлось затратить несколько дней, чтобы заполучить данные, эти несколько дней помогут нашим.

— Теперь мне позволят умереть? — спросил Брасслок.

Человек печально посмотрел на него.

— Будь сильным, технопровидец Брасслок, будь сильным.

Вскоре после этого за Брасслоком пришел орк. Схватив его за уцелевшую руку, орк без усилий потащил его по полу за собой. Теперь Брасслок весил немного — фактически от него остался почерневший от ожогов и покрытый шрамами торс с головой и одной рукой, от нижней части тела остался лишь металлический позвоночник.

Орк тащил его по бесконечным коридорам и лестницам, пока не выволок в полумрак бури, бушевавшей над центральной шахтой улья. Брасслок обнаружил, что оказался в сортировочном парке, а прямо перед ним — «Люкс Император». Корпус «Теневого Меча» был размалеван синими и черными зигзагами, пушка украшена стилизованной железной пастью, на бортах торчали кое-как приделанные дополнительные башенки.

Брасслок ощутил страдания машинного духа, заключенного в оскверненном танке.

К орку, тащившему его, присоединились другие зеленокожие. Они подняли Брасслока высоко в воздух, и технопровидец увидел шипы — две длинных тонких стальных иглы на лобовой броне, сбоку от ствола пушки «Вулкан».

Оскверненный «Люкс Император» зарычал, и орки победно взревели.

Скоро «убойная фура» будет готова отправиться на войну.

ВСТАВКА

Усиление слабо развитых псайкерских способностей является побочным эффектом присутствия лорелея. Естественным образом сформировавшиеся кристаллические матрицы лорелея могут усиливать врожденные псайкерские способности до значительного уровня. Все кабальные рабочие трижды в неделю должны проверяться на предмет зарождающейся псайкерской активности. Обнаруженные псайкеры, соответствующие стандартному человеческому фенотипу, должны быть помещены в специальные камеры и содержаться там до следующего прибытия Черных Кораблей Инквизиции. Те же, у кого найдены отклонения от нормы более чем на 14 пунктов по Критериям Чистокровности Годолкинда <ЗАМЕТКА: предел отклонений от нормы увеличен по сравнению с предыдущим, составлявшим 11 пунктов >, должны быть немедленно ликвидированы. Человеческое население верхних уровней ульев должно проверяться дважды в неделю, этот приказ применяется к лицам любого звания и положения < см. ссылка: дело Адептус Арбитрес 9000 873 а Сигма >

… Однако следует проявлять осторожность. В районах природного образования психоактивных кристаллических матриц люди, не обладающие псайкерскими способностями, могут быть подвержены галлюцинациям, явлениям, напоминающим активность полтергейста, или истерическим припадкам.

<см. ссылка: «Призраки Калидара»>

Выдержка из дополнения к общим инструкциям касательно обнаружения скрытых псайкеров на Калидаре, по приказу имперского губернатора планеты лорда Канна. М41

ГЛАВА 22

Калидар IV, развалины недостроенного улья Кимерадон

3344397. М41

Банник проваливался глубже и глубже, его затягивало в удушающую пыль. Когда снаружи больше невозможно было получать воздух, включились автономные системы очистки, которыми был оснащен его респиратор. В наушнике послышался звуковой сигнал; миниатюрная система переработки углекислого газа сможет снабжать его кислородом двадцать минут, не больше. После этого он начнет задыхаться.

Еще более тяжелой проблемой — Банник почти засмеялся при мысли о том, как иронично это звучало — была тяжесть песка. Чем глубже он проваливался, тем сильнее давил на него зыбучий песок. Было уже трудно дышать. Усилием воли Банник заставил себя дышать реже — частое дыхание израсходовало бы запас воздуха куда быстрее.

Он опускался все глубже. Прозвучал еще один сигнал — воздуха оставалось на десять минут. Песок сильнее сдавливал его руки и ноги, сжимал голову. Перед глазами поплыли черные точки, и Банник ощутил, что теряет сознание.

Вдруг что-то под ним провалилось. Давление на его грудь внезапно ослабело, и Банник вдохнул большой глоток переработанного воздуха с металлическим привкусом. Он почувствовал, как все быстрее проваливается вниз с потоком хлынувшего песка.

Он вывалился в открытое пространство, подхваченный потоком песка. Вспышки туманного света то появлялись, то исчезали, и Банник почувствовал, что падает. Едва он успел расслабиться перед падением, как рухнул на кучу песка и покатился вниз по склону, больно ушибаясь о свое снаряжение.

Трос, связывавший его с Ганликом, натянулся, сработав как якорь и не позволив Баннику падать дальше в яму, до дна которой было еще примерно сто метров.

Банник осторожно встал. За исключением синяков, он был невредим. Держась за трос, он начал подтягиваться вверх по склону, до того места, где трос исчезал в песке. Банник попытался вытянуть его, но трос был словно вмурован в камнебетон. Банник бросился на песок и начал бешено копать руками, как собака. В выкопанную им яму сыпался песок, нескончаемые потоки песка. Банник стал копать еще быстрее, и, наконец, наткнулся на кусок одежды, чье-то плечо — Ганлик.

Загородив собой товарища от потоков песка, Банник упорно продолжал откапывать его. В конце концов, он освободил из песка верхнюю часть тела Ганлика.

Банник поднял голову Ганлика. Второй наводчик был мертв. Видимо, в какой-то момент с него сорвало респиратор, и нос и рот забились песком. Коротко стриженые волосы и недавно отросшая борода были полны песка, глаза тоже залеплены им. Банник насколько возможно очистил лицо Ганлика и закрыл ему глаза. Склонив голову, лейтенант прошептал молитву за его душу и осторожно уложил тело товарища на песок.

Не отрывая взгляд от лица мертвого, Банник встал, достал нож и перерезал трос, связывавший их с Ганликом, после чего вознес благодарственную молитву Императору. Ганлик, даже после своей смерти, спас жизнь Баннику, послужив якорем и не позволив лейтенанту падать дальше, вглубь зыбучих песков, на самое дно шахты.

Лишь после этого Банник отошел в сторону и огляделся. Он оказался в глубокой шахте, подобной тем, которые были в городах-ульях планеты. Было сумрачно, но сверху, со штормового неба, проникало немного света. Банник понял, что, должно быть, каким-то образом оказался в том самом недостроенном городе, о котором говорил Ганлик несколько дней назад.

Строители успели выкопать шахту и боковые туннели, прежде чем работы были прекращены. Банник не знал, насколько глубоко могут уходить туннели — они выглядели просто как черные дыры в скале. Ветер выл в туннелях, то громче, то тише, сверху в шахту постоянно сыпалась тонкая пыль, время от времени струились потоки более тяжелого песка, но в глубине, там, где ветра не было, воздух был спокойный.

Из стен шахты выступали платформы и балки, монтажные рамы для строительного и добывающего оборудования, или крепления для зданий, которые так и не были построены. На вершине склона, где стоял Банник, были видны каменные стены шахты и двойная спираль дорог, ведущих вверх и вниз. Дороги тоже были туннелями, пробуренными в мягком камне. Никакого покрытия или облицовки сделать не успели, и туннели были заполнены песком и забиты каменными обломками, их нижние участки скрывались в песке на дне шахты. Небо над шахтой темнело, становясь из тускло-желтого серым. Скоро наступит ночь. Баннику совсем не хотелось блуждать по шахте в полной темноте.

Он стал пробираться вдоль стены шахты к краю дороги, каждые несколько шагов проверяя ногой землю перед собой. Наконец добравшись до цели, он перелез через грубо обтесанное каменное ограждение и спрыгнул на дорогу. После этого Банник перевел дыхание, проверил снаряжение и подумал, что же делать дальше.

Так и не решив, что делать, он съел немного сухпайка из подсумка на поясе и, предельно уставший, заснул.

Проснулся Банник от холода, пронизывающего до костей. Стуча зубами, он свернулся клубком как можно плотнее и попытался согреться. С того момента, как их колонна вошла в котловину Озимандии, Банника не покидало чувство, что за ним следят, и он, как ни старался, не мог избавиться от этого ощущения. Снова и снова он поднимал голову и вглядывался в окружавшую его тьму. Но было так темно, что он ничего не мог разглядеть. В подсумках на поясе у него было несколько осветительных патронов. Он убеждал себя, что должен беречь все свои припасы, но, в конце концов, ощущение того, что на него кто-то смотрит, стало невыносимым, и он, привстав на колени, дрожащими руками потянулся к подсумку и, достав один осветительный патрон, чиркнул им о камень.

Патрон ярко загорелся, Банник, дрожа, пытался согреться его теплом. Подняв осветительный патрон высоко над головой, Банник встал, вглядываясь во тьму за пределами круга света. Осветительный патрон шипел, сгорая, расплавленные химикаты капали на пол туннеля.

Банник резко обернулся. Что-то двигалось в темноте.

Осветительный патрон затрещал и погас. В глазах Банника засверкало от остаточного следа.

Он зажег еще один патрон. Свет вспыхнул снова.

Прямо перед ним, лицом к лицу, стоял Тупариллио, глядя мертвыми глазами, его кожа была мертвенно-белой от потери крови. Он смотрел в лицо Баннику, взгляд безжизненных глаз, казалось, проникал в самую душу.

— Гордым был ты и бездушным, — прошептал он. — Убийца.

Нервы Банника не выдержали. Он закричал и бросился бежать вверх по дороге, размахивая осветительным патроном, отбрасывавшим пляшущие тени на стены дороги-туннеля. Он бежал, лавируя между каменными обвалами и кучами песка, мчась еще быстрее из-за низкой гравитации. Осветительный патрон догорел, и Банник отбросил его, побежав вслепую, спотыкаясь. Его позор преследовал его даже здесь.

Нога Банника, запнувшись обо что-то, подвернулась, и он упал.

Внутри у него все заледенело. Позади, слегка покачиваясь, двигался свет, приближаясь к нему.

— Тупариллио! Тупариллио! — закричал он. — Прости меня, пожалуйста, прости меня!

Его крик эхом прозвучал в туннеле. Свет неумолимо продолжал приближаться, словно призрачный блуждающий огонек, неупокоенный дух родича, которого он убил.

Он достал лазерный пистолет, маленький индикатор заряда зловеще светился красным в темноте. Подняв пистолет, Банник с ужасом посмотрел на него. Как поможет пистолет против призрака, даже если бы Баннику хватило твердости попытаться убить своего брата еще раз. Выронив пистолет, Банник зажмурил глаза.

— О, Император, помилуй меня, я хотел только служить! Прости меня, я был гордым и высокомерным, Тупариллио…

Из-под маски респиратора сквозь слой пыли по его лицу потекли слезы.

Чья-то рука опустилась на его плечо.

— Тсс! Тише, тише, не надо. Очнись, открой глаза, открой глаза!

Банник открыл глаза. Над ним стоял человек — в некотором роде человек. Его глаза, хотя и добрые, были слишком широко расставлены, перекошенный рот полон кривых зубов. Одна рука была огромной и массивной, ее изуродованные пальцы сжимали шест с фонарем. На другой руке, державшей Банника за плечо, было только четыре пальца. Мутант. Но всякое отвращение, которое мог бы испытывать Банник, было заглушено невероятным чувством облегчения.

— Тише, тише, — сказал мутант. Его голос звучал хрипло из-за воздушного фильтра в ноздрях. За плечом висела длинноствольная винтовка, оружие охотника — или снайпера.

— Это призраки, да? Ты их видел, призраков Калидара?

Банник молча кивнул.

— Не бойся, я здесь, — мутант отряхнул свою засыпанную песком одежду. На его груди зазвенели осколки лорелейных кристаллов, нашитые на ткань и складывавшиеся в затейливый узор. — Призраки уйдут.

ВСТАВКА

«Бойся мутанта, ненавидь мутанта, истребляй мутанта».

Эдикт Экклезиарха Танатоса, прелата-генерала Красного Искупления

ГЛАВА 23

Калидар IV, развалины недостроенного улья Кимерадон

3344397. М41

Банник не мог произнести полное имя мутанта и стал звать его просто Олли. Странное существо, казалось, не возражало.

— Ты храбрый солдат Небесного Императора, если хочешь называть меня Олли, так и называй, нет проблем. Язык мутантов слишком труден для тебя? Олли отведет тебя к Бруте. Он знает! Но сначала возьми вот это.

В покрытой струпьями руке мутант протянул ему талисман.

— Ты… ты взял это у Ганлика… — произнес Банник, отвращение, которое он испытывал к мутантам, нахлынуло на него снова.

— Да, — лицо твари сохраняло невинное выражение. — Я обидел тебя? Это хороший талисман, — Олли снова протянул его Баннику. — А мертвому он уже не нужен. Он отводит призраков, — мутант поправил винтовку на своем изуродованном плече и убедительно посмотрел на Банника.

Банник оглядел Олли. Под грязными одеяниями мутанта он заметил ботинки Ганлика, его пояс, фляжку и нож…

Лейтенанта охватила ярость, ярость прежнего Банника. Как посмела эта нечистая тварь осквернять грабежом тело погибшего? Тело храброго бойца и чистокровного человека, сражавшегося, чтобы освободить эту планету от орков? Мускулы Банника напряглись.

Олли испуганно посмотрел на него и отступил назад.

Банник остановился. О чем он думает? Это жалкое существо лишь пытается выжить, и хотя это мутант, нечистый, в то же время это лучший шанс выжить для самого Банника. Что он сможет сделать здесь один? Выбраться из шахты наверх и снова оказаться в полях зыбучих песков? Ганлик не осудил бы его, если бы он взял талисман.

Он протянул руку и заставил себя сказать «Спасибо».

— Хороший талисман, — Олли постучал по кристаллам своим слишком длинным пальцем. — Призраки больше не будут беспокоить тебя.

— Он отгоняет их?

Олли засмеялся.

— О нет. С ним ты просто не видишь их, вот и все. Но они по-прежнему здесь!

Банник, содрогнувшись, огляделся, всматриваясь во тьму за пределами круга тусклого света от фонаря Олли.

— Пойдем, пора идти. Путь долгий!

Жестом позвав за собой, мутант направился вверх по спиральной дороге. Фонарь раскачивался на шесте, свет выхватывал из темноты края каменных глыб.

Олли, шагая, болтал на ломаном готике, указывая рукой то туда, то сюда, показывая какие-то предметы, скрытые темнотой или засыпанные песком. Большую часть сказанного Банник не понимал, но Олли, казалось, это не беспокоило.

Через полчаса пути Олли жестом пригласил Банника пройти в боковой туннель, отходящий от шахты — незаконченное ответвление, которое когда-то предполагалось использовать для строительства при дальнейшем расширении улья.

— Пойдем, пойдем! — сказал мутант.

Банник заколебался. Мутант удивленно посмотрел на него. Не было похоже, что он намерен причинить Баннику какой-то вред. За неимением иного выбора Банник последовал за ним.

Какое-то время они шли по туннелю. Банник стал замечать попадавшиеся время от времени признаки того, что здесь кто-то живет. Следы на песке, плоские камни с черными пятнами на них, лохмотья, искореженные металлические обломки и — когда они вышли на перекресток — груды костей.

— Орки приходили сюда, убили много наших, но мы их убили больше! — Олли хрипло засмеялся. — Но печально, что многие семьи лишились кормильцев. Кто будет кормить их детей? — он покачал головой.

— Вы оставляете ваших мертвых не похороненными?

— Да, да! — ответил Олли. — Конечно. Мы оставляем мертвых, на них приходят песчаные клещи, мы ловим клещей на еду, на масло. — Он покачал фонарем. — Мы многое используем от песчаных клещей. Когда они очистят кости от плоти, мы хороним кости в доме мертвых. Не раньше, — мутант обыскал скелеты, осторожно переворачивая кости. — Сегодня клещей нет, жаль. У меня они кончились, — он похлопал по карманам. — Мы поедим позже. Здесь слишком опасно.

— Долго нам еще идти к этому Бруте? — спросил Банник.

— Еще целый день, может быть, и больше, — Олли закусил губу и покачал головой. — Ночью отдохнем, потом пойдем дальше. Теперь мы живем далеко, там, где орки не могут нас найти. Сейчас нам трудно выходить наверх, — мутант указал на каменный потолок. — Трудно охотиться на песчаных щук. Мы голодаем, но какую-то еду удается добывать, а орки не заходят так глубоко.

— А почему ты оказался так близко к центральной шахте?

— К небесной дыре? Потому что оттуда падает добыча! Особенно в бурю. Летучие ящерицы, песчаные щуки, хорошая еда. Иногда падает и что-то поинтереснее, например, ты, друг мой. — Олли засмеялся. — Пойдем, тут небезопасно. Отсюда ты должен идти точно след в след, понял?

— Чтобы оставить один след?

— Да, да! — Олли одобрительно кивнул.

Они шли, удаляясь все дальше и дальше от центральной шахты. Наконец, туннель, проделанный строителями незавершенного улья, закончился, и Олли с Банником оказались в тупике.

— Подожди здесь, — мутант достал небольшую масляную лампу — маленькую чашку с жиром и фитилем, и зажег ее от фонаря. После этого он отошел назад по пути, которым они пришли, ступая точно по старым следам. Через несколько секунд он вернулся, таща за собой по песку тяжелое одеяло, затиравшее их следы. На взгляд Банника это было куда более заметно, чем отпечатки ног.

— Олли оставил мясо, — объяснил мутант. — Дальше в туннеле, в одном, двух, трех местах, — он поднял три корявых пальца. — Маленькие кусочки, но на них придет много песчаных клещей, оттуда и оттуда, и, может быть, оттуда. — Он указал на разбросанные кучки мусора и маленькие дыры в камне. — Они оставят много следов, замаскируют нас, и их моча сильно воняет. Орки нас не унюхают.

Он еще раз проверил свою работу. Удовлетворившись результатом, Олли повел Банника за кучу камней, маскировавшую маленькую щель в скале, более узкую, чем любой танковый люк.

— Теперь туда, — сказал Олли. — Я пойду первым.

Мутант сначала просунул в щель фонарь с шестом, потом протиснулся туда сам.

Через секунду из щели появилась его рука и поманила Банника.

— Пошли, пошли!

Банник недоверчиво посмотрел на щель и с трудом проскользнул сквозь нее в другой туннель. На стенах из мягкого камня были видны следы примитивных инструментов — грубая работа, но туннель был достаточно ровным.

— Теперь мы на земле песчаного народа! — гордо сказал Олли. — Никто снаружи не знает, что здесь!

— Даже жители ульев? — спросил Банник.

Олли сплюнул.

— Нет! Они охотятся и убивают нас столь же часто, как и торгуют с нами, но сюда они не приходят — боятся призраков.

— Почему же ты мне помогаешь? — удивился Банник.

Обернувшись, Олли улыбнулся.

— У тебя мягкое лицо, не испорченное песком. Ты высокий, не низкий. Ты не с Калидара. Ты носишь форму воинов Небесного Императора! Ты убиваешь орков?

— Приходилось, — ответил Банник.

— Значит, ты помогаешь песчаному народу, а Олли поможет тебе.

Этот туннель привел к нескольким другим туннелям — круглым, выглядевшим так, словно их проплавили в камне. Банник предположил, что это работа некоей калидарской формы жизни. Эти туннели образовывали беспорядочный лабиринт, многократно пересекаясь друг с другом, но Олли уверенно следовал по ним вниз. Чем глубже они заходили, тем светлее становилось вокруг — биолюминесцентная плесень росла на стенах туннеля светящимися синими пятнами, местами весь туннель представлял собой светящуюся трубу. Стали заметны следы других животных и растений. На поверхности Калидар был выжженной пустыней, но там, где могла существовать жизнь, она непременно существовала. Туннели выходили в огромную пещеру, камень здесь был заметно тверже, чем спрессованный песок, составлявший большую часть поверхности Калидара. Здесь было теплее, и Банник не удивился, увидев целый лес древесных растений-животных, которые втягивались в себя, когда Банник и Олли проходили мимо них. От их движений колебались лужи воды, вокруг которых росли эти странные формы жизни. От них разбегались какие-то мелкие зверьки. Олли замолчал и с осторожностью пробирался между стеблями растений-животных, но если он чего-то и боялся, это «что-то» так и не появилось.

Добравшись до другой стороны пещеры, Олли подвел Банника к каменному выступу со свисающим краем. К подножию выступа мутант подтащил камень, достаточно большой, чтобы можно было, встав на него, забраться на выступ. Достав из своего рюкзака моток веревки, Олли развернул ее и, аккуратно накинув на камень, затянул петлю. После этого он жестом велел Баннику подниматься на выступ и сам последовал за ним.

Оказавшись на выступе, Олли с силой дернул за веревку, от чего камень перевернулся и откатился в сторону.

— Теперь мы в безопасности, — сказал мутант. — Никто не поднимется за нами.

Он отряхнул руки.

— Поедим.

Из рюкзака он достал маленькую печку, сделанную явно из металлолома, налил в нее горючего и зажег.

Банник понял, откуда взялись горелые пятна на плоских камнях в пещерах наверху. Здесь на каменной площадке их было особенно много. Олли налил воды из фляжки Ганлика, добавив в нее сушеного мяса песчаных клещей и каких-то растений. Потом из ниши в скале, прикрытой плоским камнем, он достал еще еды, одеяла и новые масляные лампы.

— Это у вас безопасное место? — спросил Банник.

— О, да, да, — сказал Олли. — Пещерные кветлинги не смогут добраться до нас здесь.

Банник кивнул, достал свою фляжку и утолил давно мучившую его жажду. Закрыв фляжку, он заметил, как Олли с тоской смотрит на нее. Банник понял, что мутант использовал весь свой запас воды, чтобы приготовить еду для них двоих.

Он с сомнением посмотрел на Олли. Мутант был нечист телом и, следовательно, духом, покрыт язвами и струпьями. Трудно было даже предположить, какие заразные болезни он мог переносить.

И все-таки он помог Баннику.

Помедлив, Банник протянул свою фляжку Олли.

В глазах мутанта засветилась благодарность. Облизав сухие, покрытые струпьями губы, он взял фляжку и напился.

Ночью Банник просыпался дважды. Первый раз от жуткого воя, за которым последовал ужасный визг. Смертельно уставший, он снова заснул, но проснулся второй раз, услышав, как кто-то плачет.

Он приподнялся на одном локте.

— Олли, ты в порядке? — спросил он.

Мутант вздрогнул, уронив свою длинноствольную винтовку на колени.

— А, это ты, небесный солдат, — Олли вытер лицо. — Все в порядке. Просто я вспоминал свою жену. Она умерла, давно. Но я все еще скучаю по ней… — мутант прочистил горло. — Давай спать. Завтра нам предстоит еще долгий путь.

Брута оказался худощавым человеком невысокого роста, как и многие калидарцы низших каст — результат плохого питания и пониженной гравитации. За исключением этого он, казалось, не был затронут мутациями, и имел вид человека, облеченного властью. Другие обитатели импровизированного пещерного городка, в котором оказался Банник, относились к Бруте с почтением.

«Кабинет» Бруты был сложен из грубо обтесанных камней, но стены его были уставлены полками с книгами и другими носителями информации. На столе стояла полуметровая статуэтка Императора.

— Лейтенант, — сказал Брута. — Лучшее, что я могу предложить вам сейчас — помещение для жилья. Я не могу выделить людей, чтобы проводить вас обратно к вашему подразделению, а главное — не могу рисковать привести орков к этому убежищу.

Он говорил с акцентом калидарских низших каст, но говорил вполне четко и разумно. Самоучка?

— А если я уйду сам?

— Тогда вас задержат.

Лицо Бруты перекашивал уродливый треугольный шрам. Банник предположил, что шрам остался после удаления имплантированного респиратора. Когда Брута улыбнулся, словно извиняясь, шрам искривился. Одним глазом — здоровым — предводитель мутантов смотрел на Банника, другой глаз был молочно-белым и слепым.

— Сейчас решающий этап войны, — сказал Банник. — Мы выполняли секретное задание, когда из-за бури я отстал от своих…

— Это ваша колонна движется по котловине? Чтобы атаковать Орктаун? Собираетесь отбить улей? Пустая затея. Вы удивитесь, — сказал Брута, — но у нас есть свои шпионы. Слуги, слуги слуг, рабочие бригады… Наши агенты повсюду, ибо у всех нас есть основания ненавидеть местный правящий класс. Выход вашей колонны был замечен, и о нем сообщили нам. Наше влияние распространилось глубже, чем вы можете подумать. Всадники на песчаных щуках следили за вами в течение всего пути.

— Понятно, — сказал Банник.

— Не беспокойтесь, ваша секретность сохранена, — заверил его Брута. — Мы хотим видеть здесь орков не больше, чем вы. Но я не могу позволить вам уйти. Расположение этого убежища должно остаться в тайне. А ваш уход поставит под угрозу нашу безопасность.

— Если вы не хотите помочь нам, помогите Императору.

— Чего ради? Вы видели, в каких условиях мы, люди низших каст, вынуждены трудиться здесь?

— Да, видел, — признался Банник.

— И?

— Я, конечно, понимаю, что вам здесь нелегко…

Брута оглядел его.

— Судя по вашему виду, вы происходите из какой-то богатой и знатной касты, — предводитель мутантов сердито махнул рукой. — Это заметно по вашим манерам, они не так уж отличаются от поведения наших лордов. Я сразу узнаю лорда, или как вы там себя называете, это от меня не скроешь. Мы не отличаемся от других людей, составляющих население этого мира, по крайней мере, в глазах Императора. Но посмотрите, видите мое лицо? Это шрам от респиратора, его имплантировали мне сразу, как только я перестал расти. Я должен был стать отцом двух детей и работать в рудниках до самой смерти. Но мутантам приходится еще хуже. По всей справедливости они должны ненавидеть нас, чистокровных. Однако они не испытывают к нам ненависти. Когда я сбежал из своей рабочей бригады, меня подобрала банда мутантов. Они привели меня сюда, и это единственное место, где я видел доброе к себе отношение. Скажите, лейтенант, зачем мне рисковать жизнями моих людей ради помощи тем, кто всегда лишь угнетал таких как я?

— Потому что на то воля Императора, — сказал Банник.

— Ну, если так, пусть Он лично придет сюда и скажет мне об этом, — проворчал Брута. Встряхнув головой, он преклонил колени перед статуэткой Императора и прошептал покаянную молитву. — Из-за вас я забылся и богохульствую. Пожалуйста, оставайтесь здесь, будьте нашим гостем, а не пленником. Да, наша жизнь нелегка, но она лучше, чем жизнь многих и многих на этой планете — и свободнее. Человек вроде вас мог бы быть полезен нам.

Банник покачал головой.

— Нет. Я должен уйти и выполнить приказ, это мой долг. Подумайте, мэр Брута, что будет с вами, если наша экспедиция потерпит неудачу? Если орки продолжат предвидеть каждое наше движение? Существует разум…

— Орочий колдун? — спросил Брута. — Я слышал о нем. Судя по всему, он настоящее чудовище. Лишь концентрация лорелея в котловине не позволяет ему узнать о нашем убежище.

— Вот именно, — Банник протянул руку. — Но вы не думаете, что в конце концов он вас найдет? Если Империум потеряет эту планету, и она навсегда достанется во владение оркам, что тогда будет с вашими людьми?

— Этому не позволят случиться. Мне известно из надежных источников, что Калидар представляет важность для имперского крестового похода.

«Еще одна неожиданность …»

— Да, но лишь незначительную. Нам не будут присылать новых подкреплений, вы знали об этом?

Банник рисковал жизнью, сообщая эту информацию.

Брута нахмурился.

— Нет, я не знал.

— Силы Империума в сегментуме Пацификус слишком растянуты, Брута. В галактике много более важных мест, и хотя отсюда это пока что может быть незаметно, вам еще придется ощутить это на себе. Если эту планету не удастся защитить уже имеющимися силами, новых подкреплений не пришлют, вы понимаете? Калидар будет зачищен вирусными бомбами, и даже вы, здесь, под землей, не сможете пережить этого. Потом сюда привезут новых рабочих, и все продолжится по-прежнему, только вы и ваши люди уже будете вычеркнуты из истории.

Брута сжал пальцами край стола и произнес:

— Простите, лейтенант, но я не буду помогать тем, кто губит нас, используя, а потом выбрасывая, как мусор. Если вы не согласны остаться по доброй воле, вы будете задержаны до того момента, пока не перестанете представлять угрозу для нашего поселения.

— Послушайте! У нас есть танки, мы…

— Я уже принял решение. Простите.

Брута позвонил, вызвав охранников, и они увели Банника.

Банник сидел на сухом песчаном полу своей камеры. Здесь было так же светло, как снаружи — и внутренние стены тюрьмы, и сама пещера были покрыты светящейся плесенью и водорослями. Снаружи доносились звуки поселения: шум тягловых животных, небольших машин, обрывки разговоров, смех. Запахи навоза, плесени и характерный мясной аромат костров, топливом для которых служили растения-животные, проникали сквозь закрытое окно. Брута действительно создал здесь островок мирной жизни посреди войны.

С Банником обращались хорошо, куда лучше, чем правящие классы Калидара — или сослуживцы Банника — обходились с его нынешними хозяевами. Некоторые туземцы из «песчаного народа» использовались как разведчики или легкая кавалерия, но чистокровные люди — солдаты армейской группы — презирали их. А почему бы и нет? Разве сам Банник когда-либо относился к мутантам лучше?

Он снова вернулся мыслями к своей юности.

Возможно, заключение здесь — именно та судьба, которой он заслуживал. Тьма и забвение, неизбежная старость или болезнь — и бессмысленная смерть. Разве не был он одержим гордыней? Разве не жаждал он славы для себя, чтобы смыть свое бесчестье? Он должен был сосредоточиться на том, чтобы служить Императору, а не себе. В конце концов, у него были все возможности для этого. Гордость не была грехом, если способствовала службе, но если она отвлекала человека от святого дела Императора, то являлась тяжким прегрешением. А Банник надеялся пожать плоды службы для себя. Глупая мальчишеская жажда славы, он так и не избавился от нее.

Он застонал и стукнулся головой о стену.

«Прости меня, Повелитель», мысленно взмолился он. «Я грешен. Прости».

Время шло. Он шагал туда-сюда по камере. Погрузившись в размышления, он ходил так какое-то время.

Вдруг дверь открылась. За нею стоял Брута со своими подчиненными, они выглядели испуганными.

— Если вы обещаете не сбегать, мы могли бы воспользоваться вашей помощью, — сказал мэр.

— А что случилось? — спросил Банник. — Вы решили внять моим доводам?

— Орки, — ответил Брута. — Вы единственный профессиональный солдат здесь. Не желаете применить свои навыки и помочь нам?

Банник пожал плечами.

— Это лучше, чем сидеть здесь, пока не кончится война.

— Хорошо, — Брута кивнул своим людям. Они положили на песок перед Банником его оружие и снаряжение. — Выходим через две минуты.

Голоса орков эхом гремели в туннеле. Всего зеленокожих было четырнадцать, они собрались вокруг тела шестиногого животного, которое, как узнал Банник, называлось песчаной щукой — хищной псевдорептилией, на которую местные жители охотились ради мяса и для использования в качестве ездовых животных. Орки расположились лагерем между двумя песчаными горками, рядом со старым полотном железнодорожного пути. Здесь и там все еще были видны обломки монорельсовой железной дороги, наполовину засыпанные песком. Прошло уже шестьсот лет с тех пор, как по ней в последний раз ходили поезда.

Двое орков спорили, как лучше разделать тушу животного, другие смотрели на них, потом стали расходиться по своим делам. Двое из них взялись рубить стебли растений-животных для костра. Еще один орк, крупнее остальных, развлекался со своим огромным ножом, бросая его в неудачливый экземпляр калидарской фауны, распростертый на полу пещеры. Большой орк прорычал что-то низким грохочущим голосом. Один из споривших орков, вскинувшись, шагнул вперед, но его товарищ толкнул его в грудь и покачал головой. Большой орк-вожак рыкнул на них и засмеялся, после чего вернулся к своему жестокому развлечению.

— Проклятье, — прошептал Брута. Он, Банник, Олли и еще двое жителей городка мутантов прятались в камнях, подойдя к орочьему лагерю с тыла. Еще около двадцати мутантов ждали впереди в туннеле с другой стороны лагеря ксеносов. Олли, настоявший на том, чтобы сопровождать Банника, держал свою охотничью винтовку наизготовку.

— Если они здесь, — продолжал Брута, — значит, они уже подошли слишком близко к нашему городку. Возможно, уже и обнаружили его.

В полукилометре назад по пути, которым они пришли, туннель в далеком прошлом был разрушен землетрясением. Сквозь множество оставшихся там расселин и нор червей можно было легко добраться до городка мутантов.

— Куда вела эта железная дорога? — спросил Банник.

— Эту ветку не использовали с тех пор, как забросили строительство, — ответил Брута. — Мы давно взорвали ее, сейчас туннель, должно быть, засыпан обломками.

— Но орки все же проникли сюда, поэтому я еще раз спрашиваю: куда она ведет?

— До самого конца? — неохотно сказал Брута. — Прямо в сердце Орктауна. В центр улья Мерадон, в ста пятидесяти километрах отсюда.

— Эти орки, — заметил Банник, — некая разновидность коммандос, разведчиков. Такие же напали на наш лагерь пару недель назад и сумели повредить командный «Левиафан». Если они узнают, что вы здесь, то вернутся с подкреплениями. Мы должны убить их всех сейчас.

— Но если они не нашли вход в город…

— Скоро найдут, или найдут другие подобные им. Смотрите, — Банник указал на пару странных ярко окрашенных фыркающих существ, привязанных к камню. — Это их ищейки. Думаю, они уже знают, что вы здесь.

Брута хмыкнул, задумчиво сжав губы.

— Вы правы, — сказал он наконец. — Прикончим их быстро и тихо, как умеет песчаный народ, — он повернулся к своим людям. — Олли, Бранка, Суумста, вы остаетесь здесь с лейтенантом. Слушайте, что он скажет, это может спасти вас. Банник, когда мы начнем стрелять, обойдите их. Мы застанем их врасплох и уничтожим перекрестным огнем. Не позволяйте сбежать хотя бы одному из них, иначе нам всем конец.

Он похлопал Банника по плечу и ушел.

Одна из ищеек стала тревожиться и рваться с привязи туда, где прятался Банник, вторая подхватила этот сигнал тревоги. Банник затаил дыхание, когда большой орк посмотрел, казалось, прямо на него. На мгновение Банник подумал, что его заметили, но орк снова повернулся к песчаной щуке, лежавшей на земле, и потыкал ее железным сапогом. Сдохла. Орк встал и пнул визжащую ищейку, которая припала к земле и заскулила.

Банник увидел, как орк-часовой осел на землю, двое людей Бруты всадили в шею зеленокожего длинные ножи и резали, пока не отделили голову от туловища. Проскользнув мимо еще дергавшегося трупа, мутанты занимали позиции, готовясь открыть огонь и давая возможность группе Банника зайти оркам в тыл.

Появился Брута, поднял руку и посмотрел на своих людей. Он махнул рукой, и они открыли огонь.

Примитивные автоганы изрыгали в орков град пуль. Это было слабое оружие по сравнению с лазганами Гвардии, но мутанты стреляли метко, и двое орков рухнули на пол с изрешеченными черепами, прежде чем успели среагировать. Большой орк взревел, выкрикивая приказы, и зеленокожие сформировали оборонительный круг, укрывшись за стенами песчаной впадины, в которой находился их лагерь, и открыли огонь из своего крупнокалиберного оружия. Двое орков устанавливали на треноге большое орудие, похожее на тяжелый стаббер. Когда оно было установлено, орк-заряжающий стукнул по шлему своего товарища, и тот открыл огонь. Песок перед бойцами Бруты вскипел от разрывов, орки водили стволом тяжелого оружия туда-сюда, поливая огнем вход в туннель. Несколько мутантов упали, туннель наполнился эхом выстрелов и воплей.

— Это усложняет дело, — сказал Банник. — Олли, с какого расстояния ты попадаешь наверняка из этой винтовки?

Олли, прижав к себе винтовку, с гордостью указал на себя:

— Издалека, очень издалека. Олли лучший стрелок в городе.

— Тогда заберись на тот камень, — Банник указал на большой каменный обломок у стены туннеля. — Чтобы им труднее было тебя обнаружить. И снимай их по одному, выбирай тех, кто дерется с людьми Бруты. Но сначала убей вожака, а после него — того с большой пушкой. Целься только в голову, больше их никак не свалить. Открывать огонь по моему сигналу.

Олли усердно закивал и поспешил на свою позицию, бросая нетерпеливые взгляды в сторону орков.

— Вы двое, за мной, — приказал Банник двум другим мутантам, и они, пригнувшись, побежали в обход по краю пещеры, направляясь к груде камней, откуда их оружие могло бы уверенно поражать орков. Добежав, Банник и мутанты бросились на землю, укрывшись за камнями. Лейтенант рискнул выглянуть и осмотреться. Еще двое людей Бруты были убиты, еще один орк, дергаясь, лежал на земле. Оставалось одиннадцать зеленокожих против двадцати человек. Ситуация была тупиковой, те и другие прижимали огнем противника и сами были скованы его огнем. Пока люди еще численно превосходили ксеносов, но орки постепенно уравнивали соотношение сил.

Банник оглянулся на позицию Олли. Мускулистый мутант прижался к камню, высунув винтовку, и приготовился стрелять, почти незаметный во мраке пещеры.

— Вы двое. Как только Олли уложит наводчика, орки заметят, что мы тут. Когда скажу, стреляйте из всего, что есть. Мы должны уменьшить их число и не позволить им дойти до рукопашной. Понятно?

Двое мутантов кивнули.

— Хорошо.

Банник оглянулся на Олли и махнул рукой.

Выстрел винтовки Олли был не слышен в грохоте тяжелого стаббера орков. Банник увидел, как большой орк замер, не докричав приказ, и рухнул на песчаную насыпь, за которой прятался. Быстро, прежде чем остальные орки заметили, Олли выстрелил еще раз, и мозги другого орка разлетелись по песку.

Грохот стаббера внезапно прервался, орки поняли, что их обошли. Один зеленокожий имел глупость высунуть голову. Огонь четырех автоганов сразу изрешетил ее.

Осталось восемь орков.

Бойцы Бруты попытались продвинуться вперед, но огонь орков отогнал их.

Двое ксеносов показывали на Олли. Его заметили. Перекатившись через вал, орки бросились к нему по туннелю.

— Огонь! — приказал Банник. Из его лазерного пистолета вырвались ярко-красные лучи, их треск слился с грохотом выстрелов однозарядных ружей мутантов. Лазерные выстрелы на таком расстоянии, казалось, только разозлили орков, и, повернувшись к новой угрозе, зеленокожие с ревом бросились в атаку, подняв боевые топоры. Но сосредоточенный огонь трех человек свалил их, и последний орк, умирая, рухнул на камни, служившие людям укрытием, уронив свой пистолет размером с голову человека прямо к ногам Банника.

Между тем Олли не терял времени даром. Еще двое орков стали жертвами его длинноствольной винтовки. Зеленокожие поняли, где он прячется, и теперь стреляли в него, но он был за пределами дальности действительного огня их оружия. Банник заметил, как двое орков, не обращая внимания на кипевший вокруг бой, собирают что-то вроде ракетной установки, части которой они доставали из своих рюкзаков.

— Если они выстрелят из этой штуки, то обрушат потолок! — прошептал Суумста.

— Тогда атакуем немедленно. Готовы? Раз, два, три… Пошли!

Банник и мутанты перескочили кучу камней, выкрикивая боевые кличи цивилизаций, разделенных световыми годами, но значащих одно и то же для Императора. Банник стрелял из своего лазерного пистолета, насколько возможно хладнокровно: прицелиться — нажать, прицелиться — нажать. Он целился в колени или локти орков, надеясь вывести ксеносов из строя хотя бы на несколько секунд. Его оружие было недостаточно мощным, чтобы пробить толстые черепа орков на таком расстоянии. Суумста упал, его туловище было разорвано орочьими пулями. Бранка, разъяренный смертью друга, с бешеным ревом рванулся вперед. Кривые ноги мутанта, казалось, совсем не мешали ему двигаться, когда он, отбросив ружье, выхватил длинный пустынный нож и, прыгнув прямо на спину орку, стал наносить удар за ударом в мускулистые плечи ксеноса. Орк зарычал от боли и попытался сдернуть человека со спины, но Бранка не позволил себя стряхнуть, вонзая клинок в плоть орка снова и снова, пока ксенос не рухнул.

Вскоре и Банник оказался в гуще боя. Он стрелял из лазерного пистолета оркам в лицо, пытаясь попасть в глаза и открытые пасти. С сожалением лейтенант подумал о мече, оставленном на борту «Марса Победоносного». Нож, который Банник держал в левой руке, казался крошечным.

«Если мне суждено здесь умереть», подумал Банник, «да будет так».

Он уворачивался от пытавшихся схватить его орочьих лап, но все же его схватили и рванули назад. Лейтенант упал на землю, над ним возник огромный орк, и, прижимая Банника к земле одной рукой, второй потянулся за своим клинком. Банник всадил нож в грудь орка, лезвие скользнуло по широким ребрам, прежде чем вонзиться в межреберные мышцы. Орка это ничуть не замедлило. Банник поднял пистолет, но орк, отпустив его форму, другой рукой выбил пистолет из руки человека. Ксенос достал нож, и Банник приготовился умереть.

Орк насмешливо ухмыльнулся, и спустя долю секунды выстрел Олли попал в левый глаз зеленокожего, выбив содержимое черепа. Банника окатило брызгами крови и мозга. Орк пошатнулся и всей своей страшной тяжестью рухнул на лейтенанта, придавив его горой зловонного чужацкого мяса.

Когда труп орка убрали с него, бой уже закончился. Двое мутантов, подхватив Банника под руки, помогли ему встать. Пытаясь втянуть воздух в легкие, Банник закашлялся. Боль вспыхнула в боку. Он надавил на грудь. Ребра не были сломаны, просто сильный ушиб.

Повсюду лежали тела орков и пустынных мутантов. Олли спокойно сидел на песчаном валу, вырезая зарубки на прикладе винтовки, а его сородичи ходили от одного орочьего трупа к другому, вонзая длинные зазубренные ножи в глазницы или простреливая в упор черепа, чтобы убедиться, что живучие ксеносы действительно мертвы.

Посреди всего этого стоял Брута.

— Двенадцать человек убито, — он покачал головой. — А ведь мы имели численное превосходство, окружили их и застали врасплох. Если они найдут наш городок, нам точно конец.

Он посмотрел на Банника, который стоял рядом, измученный и растрепанный, держась рукой за ушибленный бок. Предводитель мутантов поднял взгляд кпотолку туннеля, потом снова посмотрел на трупы, его лицо окаменело.

— Похоже, вы были правы, лейтенант. У нас нет выбора. Мы поможем вам вернуться к вашему танку.

ГЛАВА 24

Аронис-cити, Парагон VI

2003395.М41

Тишина воцарилась в Садах Багряной Луны, словно все растения и животные в них затаили дыхание. Секунданты Тупариллио стояли и смотрели, будто впав в ступор. Труп юноши лежал на синей траве, красная кровь пачкала траву темными пятнами. Банник стоял над убитым, подняв руку с клинком, словно готовясь нанести еще один удар. Другой рукой он держался за щеку, сквозь пальцы текла кровь, смешиваясь со слезами. Рана горела, от боли он едва не терял сознание.

Тупариллио лежал на спине, вытянув одну руку, его клинок валялся на траве. Другой рукой он вцепился в рану в груди. Рот мертвеца был широко открыт, словно он собирался задать вопрос, глаза заволокло пеленой. Все тело его было залито кровью. Она пропитала его одежду до колен, окрасила половину лица в багровый цвет. Другая половина казалась снежно-белой, как карнавальная маска. Волосы тоже были залиты кровью.

— Ты убил его, — нарушил тишину Торстен. Банник не знал — да и не хотел знать — из какого клана этот парень, просто какой-то из приятелей Тупариллио. — Ты убил его уже после того, как он победил.

Другой юноша, Санкелло, опустившись на колени, молча смотрел на труп. Банник переводил взгляд с Торстена на второго секунданта, Торстен смотрел то на оружие Банника, то на его лицо, Санкелло дрожал.

Банник по-прежнему смотрел и молчал, когда к нему подошел медик, сделал укол обезболивающего в руку и вытер кровь с его лица. Медик наложил клейкую повязку на рану на щеке, и боль уменьшилась.

— Я… я… — Банник снова посмотрел на обоих друзей Тупариллио, потом опять на убитого. Он все еще держал в руке рапиру, подарок отца. Не в силах больше держать оружие, Банник выронил его. Его руки и ноги начали трястись.

— Тебя сгноят за это, Коларон, — сказал Торстен.

Раздался стук в теплоизолирующую внешнюю дверь. Это вывело Санкелло из состояния шока.

— Стража, — сказал он.

Дверная панель зашипела — стражники прожигали себе путь внутрь. Едкий дым заклубился в воздухе сада. Внутренние двери приоткрылись, в щель между ними просунули лом и раздвинули им двери еще шире. В сад ворвался ледяной воздух с улицы.

Банник, запаниковав, схватил свои меховые одеяния, но от укола у него кружилась голова, и он, не рассчитав, уронил половину своей теплой одежды на траву. Вцепившись в то, что осталось, он бросился бежать.

Дверь, наконец, открылась. Из-за нее хлынула бушующая ярость зимы. В парк вошли пять стражников, вооруженных и облаченных в снаряжение для зимних патрулей.

— Стоять! Именем Стражи! — приказал один.

Банник бежал.

Позади послышался голос Торстена:

— Он побежал туда! Туда! Держите его! Он убил Тупариллио!

Банник мчался по саду, растения хлестали его по лицу. Перчатки выскользнули из охапки теплой одежды в его руках. Когда Банник попытался подобрать их, мимо его лица просвистела парализующая пуля, заставив его передумать.

— Стой! Стой! — кричал стражник.

Банник добежал до конца внутреннего двора. Там была еще одна дверь — служебный вход. Подскочив к двери, Банник ткнул в замок. Дверь со скрежетом открылась, с нее посыпалась ржавчина, и он пролез внутрь. Еще несколько парализующих пуль ударились в стену рядом с ним. Банник содрогнулся, лихорадочно нажимая кнопки на панели внутри. Стражники были уже совсем близко. Один из них схватился за дверь, которая уже начала закрываться, и попытался остановить ее. Но механизм был сильнее, и стражник едва успел отдернуть руки, пока дверь не раздавила ему пальцы.

Банник закрыл дверь перекрывающим кодом своего клана. Это должно задержать стражников на несколько минут.

Он бросился по коридору, огибая ржавые геотермальные трубы, подводящие тепло из недр луны для обогрева парка.

Добежав до выхода из котельной, Банник остановился и натянул теплые брюки. Жилет он потерял. В коридоре, по которому он бежал, уже слышались звуки погони. Скоро стражники будут здесь. Но это уже не слишком пугало Банника — его разум впал в некое оцепенение от анестезирующего укола, отупев вместе с болью. Какая-то часть его даже побуждала его остановиться, но он не мог.

Быстро надев зимние ботинки, он бросился к двери — дверь здесь была одна, без шлюза. Дверная ручка не обогревалась, и когда Банник схватился за нее, его руку пронзил холод Долгой Зимы. Он рванул ручку, и дверь распахнулась в полумрак зимнего дня.

Его легкие горели от мороза. Банник бросился в убежище — маленькое, похожее на пчелиный улей строение с узким входом. Там он потревожил парочку любовников, едва успевших расстегнуть свою верхнюю одежду. Они поспешно убежали, испугавшись окровавленного человека.

Банник устало опустился на изогнутую скамью. За скамьей находилась батарея отопления, обогреваемая геотермальными трубами. Банник сидел здесь, на границе между смертельным холодом Долгой Зимы и теплом недр Парагона. Он весь дрожал, и ему пришлось встряхнуться, чтобы поправить свою меховую одежду. После этого он осторожно выглянул из убежища. Стражников на улице не было.

Дрожа, он снова сел на скамью. Теперь, когда опасность прошла, он в полной мере ощутил зимний холод. Что же он наделал?

Он был на опустевшей центральной площади, со всех сторон окруженной высокими зданиями. Летний сад был засыпан снегом, фонтаны замерзли. Во время Долгой Зимы лишь немногие приходили сюда отдыхать, большинство отдыхающих перемещалось на замерзшие городские каналы.

На площади зазвенел колокол, отмечая прошедший час имперского времени.

Банник давно уже не вспоминал о церкви. Терра и Император были непостижимо далеки отсюда. И хотя Банник всегда знал, что его выживание зависит от Повелителя Человечества, мысль о том, что Император знает конкретно о нем, казалась абсурдной. Нужды и потребности парагонской аристократии были куда более насущными.

А теперь он опозорил себя.

Банник поискал взглядом собор среди зданий на противоположной стороне площади. Собор был там, его фасад засыпан снегом. Построенный сразу после Крестового Похода, этот храм был самым древним строением на Парагоне, теперь он оказался в тени высоких шпилей клановых корпораций. И все же он был внушительным, три его величественные башни поднимались в небо, словно тянулись к Терре и Золотому Трону Императора.

Открылась дверь в передней части собора — одна из двух небольших дверей, расположенных по сторонам огромных ворот в центре фасада. Оранжевый свет пролился из открытой двери на грязный снег, освещая силуэт человека в одеяниях священника, выходившего из собора.

Банник встал. Свет будто звал его. Даже когда дверь закрылась, ему казалось, что он все еще видит этот свет. Он вышел из убежища и направился через площадь, шагая все быстрее, приближаясь к дверям храма.

ГЛАВА 25

Калидар IV, административные границы территории улья Мерадон

3349397. М41

Кортейн напряженно всматривался в полученную информацию, мешанину метеорологических данных, поступавших со спутников-авгуров на орбите, сведений, передаваемых флотом. В динамиках командной палубы шипели звуки вокс-переговоров, рев статических помех заглушал их до едва слышного шепота.

— Они уверены, что буря прошла? Это точно?

Эппералиант кивнул. Экраны пикт-камер на посту связиста показывали чистое небо, стена пыли отступала, двигаясь все дальше к горизонту.

— Да, сэр, буря прошла. Электромагнитная активность вернулась к стандартной калидарской норме. Солнечная вспышка закончилась, метеорологи флота это подтверждают. Вокс-связь теперь возможна. Мы сможем связаться с командованием перед тем, как начинать атаку. Если корабли флота окажутся на орбите поблизости, мы, вероятно, сможем связаться и с ними.

Кортейн облегченно вздохнул и, вернувшись на свое сиденье, сообщил хорошие новости остальным машинам колонны. Экипажи других танков встретили сообщение одобрительными возгласами, поддержанными танкистами «Марса Победоносного».

— Сколько нам осталось до цели «Альфа»?

— Сорок километров, сэр.

— Есть признаки, что противник нас заметил?

Эппералиант посмотрел на экраны, пытаясь разобраться в путаных данных, поступавших с орбиты.

— Поблизости не обнаружено никаких признаков активности орков.

Кортейн взглянул на часы. Через двадцать часов он должен будет начинать атаку.

— Передай приказ — лично по каждой машине — остановиться на привал и оборудовать лагерь. Особенно не стараться, через восемь часов мы поедем дальше. Всем машинам сохранять вокс-молчание. На связь выходить только при крайней необходимости.

— Да, сэр, — Эппералиант проверил свои часы. — Всему экипажу сверить часы, — он взглянул на хронометр танка, отсчитывавший время до атаки. — 11:36.

Члены экипажа на командной палубе подвели свои часы. Эппералиант передал короткий инфоимпульс сигнальным лазером.

— Я сообщил им, что я иду.

— Хорошо, одевайся. Стандартный оборонительный периметр, двенадцать часовых в караул.

— Да, сэр.

— Эппералиант, когда все закончишь, первым пойдешь отдыхать.

Эппералиант, бледный от усталости, как и все остальные, благодарно кивнул.

Песчаная щука скользила по пустыне, наполовину погрузившись в песок, ее шесть лап работали как весла. Спина животного, тонкая, как стрела, при движении волнообразно изгибалась из стороны в сторону, ромбовидная голова то поднималась из песка, то ныряла обратно, вынюхивая путь впереди. На поверхности был виден только спинной гребень и седло перед ним, в котором сидели Банник и Олли. Ноги Банника были подогнуты назад, но песок шелестел буквально в миллиметрах от его ботинок. Олли держал длинную палку, иногда тыкая ею в видимую часть головы псевдо-ящерицы, и таким образом управляя ее движением.

— Без палки они бегут куда сами хотят, а то и просто нырнут в песок и залягут там, а о нас и не вспомнят, — объяснил мутант.

Гребень на спине песчаной щуки каким-то образом ощущал неспокойное магнитное поле планеты — по крайней мере, так сказал Брута — и помогал животному ориентироваться. Глаза песчаных щук представляли собой лишь восемь пятен светочувствительных клеток, защищенных от песка толстой перепонкой. Банник знал, насколько эти существа быстры, когда они скользили по бесконечным лабиринтам подземных владений «песчаного народа», но это было ничто по сравнению с той скоростью, какую развивали песчаные щуки в зыбучих песках на поверхности Калидара. Здесь они были непревзойденно быстры, и если могли, двигались только по зыбучим пескам, избегая более твердой поверхности. Теперь Банник знал, почему пустынных мутантов так редко замечают — песчаные щуки и их наездники путешествовали по территориям, которых избегали солдаты Имперской Гвардии.

Ветер хлестал шарфом Банника по респиратору, словно пытаясь сдуть тюрбан и маскхалат песочного цвета, который выдали Баннику люди Бруты. Они выбрались из трещины в туннеле, под зеленоватый дневной свет, когда буря прошла, и солнце снова ярко сияло над котловиной Озимандии. Банник уже почти забыл, как выглядит чистое небо Калидара.

Здесь было тридцать или даже больше песчаных щук, и на каждой сидели верхом двое пустынных воинов, Брута тоже поехал с ними. Вскоре после того, как они выбрались из разрушенного туннеля, к ним присоединились разведчики, сообщившие о расположении имперского конвоя. Банник не знал, как они связываются между собой — ни у кого из пустынных жителей не было вокс-передатчиков.

Пыль начала сменяться более твердой песчаной поверхностью. Все чаще попадались островки растрескавшихся от солнца камней. Вскоре пылевые участки стали сходить на нет, и псевдо-ящерицам пришлось не скользить, а бежать.

В тени холма Брута приказал остановиться. Мутанты беззвучно спешились, завернулись в свои маскировочные накидки, и, казалось, полностью растворились в песке. Песчаные щуки направились к ближайшему озерцу пыли и, закопавшись в нее, исчезли бесследно.

— Они так и не заметили нас, — сказал Брута. — Ни разу.

Жестом он подозвал Олли и Банника поближе, и вместе они поднялись на вершину холма.

— Вон ваш танк, Банник.

Банник взглянул с холма на танки внизу. Машины были расположены широким кругом на вершине чашеобразного возвышения, песчаные дюны маскировали их присутствие с востока и запада, холм, на котором сейчас стоял Банник, закрывал с юга. В самом уязвимом пункте временного лагеря стоял «Марс Победоносный», башенки с лазерными пушками и болтерами поворачивались туда-сюда. Позиция была выбрана хорошо, с широкими секторами обстрела. Банник пересчитал машины и был обрадован, увидев, что не потеряно больше ни одной.

— Будет трудно подойти к ним так, чтобы нас не разнесли на клочки. И наверняка там должны быть часовые. Например, я бы поставил одного там, — Банник указал на большой камень на полпути к имперскому лагерю.

— Ага, — сказал Брута и повел Банника вниз и вокруг холма.

На камень запрыгнул мутант в имперском снаряжении. Позади него, заложив руки за голову, сидел полуодетый атраксианский солдат, охраняемый еще двумя мутантами.

Банник сбросил маскировочную накидку, открыв под ней потрепанную форму лейтенанта.

— Мне нужен пароль, рядовой, — сказал он.

— Откуда я знаю, что ты не шпион? — вызывающе произнес солдат с мелодичным атраксианским акцентом.

Банник рискнул снять с лица респиратор.

— Ты… с «Гибельного Клинка»? — изумленно воскликнул атраксианец, его глаза расширились. — Еще один призрак? Мы думали, что уже избавились от них.

Банник протянул руку. Солдат оглянулся на мутанта, который кивнул головой. Атраксианец взялся за руку Банника.

— Ты живой!

— Очевидно да, рядовой, — ответил Банник.

Совещание становилось напряженным, Брута был раздражен тем, что капитан Экзертраксис не доверял его сведениям.

— Нет, нет, — Брута покачал головой. — Вся эта территория теперь зыбучие пески. Если въедете туда, то будете мертвы уже через несколько метров. Вот путь, по которому вы должны идти, — он прочертил пальцем линию на столе-карте.

Ветер слегка трепал края палатки. Ее не стали закрывать герметично, тем не менее, все внутри палатки были без респираторов. Брута настаивал, что сейчас это безопасно.

— Так вы говорите, это неудачный маршрут? Но путь, который предлагаете вы, ведет прямо через впадины Ютрази, — капитан Экзертраксис, еще бледный после происшествия в котловине Озимандии, в остальном уже восстановился. Он стоял над картой, облаченный в полный комплект панцирной брони своего полка, коротко стриженые седые волосы едва покрывали череп, усеянный шрамами, полученными за двадцать лет службы. — Там, где-то под поверхностью пустыни, есть термосток, из него время от времени вырываются струи газа под давлением, достаточно горячие, чтобы сварить заживо экипаж в танке. Нет. Спланированный маршрут перед нашим отбытием был объявлен чистым от зыбучих песков.

— Капитан, — возразил Брута. — Мы хорошо знаем этот район и часто пользовались тем маршрутом, потому что там легко проехать нашим верховым животным. Он заполняется пылью сезонно и после бури снова будет полон зыбучих песков. Наш путь лучше.

— Он непроходим.

— Если вы не пустынный житель. Мы знаем дорогу.

Экзертраксис, уставший и раздраженный, почесал лицо там, где остался красный след от респиратора, и устало вздохнул.

— Кортейн, что вы думаете?

— Сэр, — почетный лейтенант указал на карте на широкую полосу красных значков и вспыхивающих точек на периферии улья Мерадон. — Орки заминировали этот район. Пикт-съемки со спутников, сделанные перед бурей, обнаружили строительство укреплений. Хотя они еще слабы, но более сильные укрепления уже есть здесь, здесь и здесь. То же самое с районом, который, как сказал мэр Брута, сейчас покрыт зыбучими песками. Но вот здесь, — Кортейн постучал пальцем по проектору, отчего изображение вздрогнуло, — здесь, за пределами впадин Ютрази, нет ничего. Орки ленивы. Они не ожидают, что там вообще кто-то сможет пройти. Я бы поверил осведомленности мэра Бруты в этой области. Знание местных особенностей не раз спасало мне жизнь.

— Мы проведем вас, — сказал Брута. — Я клянусь.

Экзертраксис переводил взгляд то на Кортейна, то на Бруту, обдумывая сказанное.

— Хорошо, — произнес он наконец. — Пойдем через впадины.

— У меня есть еще кое-что, — Брута подал знак своему помощнику, стоявшему у входа в палатку. Тот подошел и развернул на столе сверток ткани.

— Амулеты из лорелейных кристаллов. Они позволяют нам не видеть призраков и очень эффективно действуют. Могут как-то защитить и от орочьего колдуна.

Брута посмотрел на Экзертраксиса. Атраксианец подумал секунду и кивнул.

— Хорошо, раздайте их желающим. Оставляю на их личное усмотрение, использовать или нет такую… практику.

— Выполняй, — велел Брута помощнику.

Тот кивнул, забрал сверток и вышел из палатки.

— Может быть, сейчас…? — предложил Кортейн.

— Да-да, приказы в деталях, — раздраженно вздохнул Экзертраксис и достал запечатанный конверт, покрытый защитными знаками, начертанными санкционированным псайкером Логаном. — Несомненно, вы уже имеете какие-то представления о них: что мы должны отвлечь на себя силы орков, создать смятение в их тылу и попытаться изолировать и уничтожить титан орочьего колдуна, пока главные силы армейской группы атакуют внешние кварталы улья Мерадон с фронта. Но догадки и предположения — развлечение праздных людей, — проворчал Экзертраксис, срывая печати. На секунду он замолчал, читая документ, и Банник услышал, как снаружи палатки Ралт громко отказывается от амулета:

— … Ганлику не очень-то помогли, а? Нет уж, спасибо.

Экзертраксис снова заговорил, и внимание Банника вернулось к происходящему в палатке.

— Хм… — произнес атраксианец. — Ладно… Как вы уже знаете, мы должны атаковать районы улья Мерадон, расположенные на поверхности.

— Так каковы приказы полностью? — спросил Кортейн.

— Смотрите сами.

Банник взял документ и прочитал вслух:

— «Найти и уничтожить сверхтяжелый шагоход орков [титан//класс 3], обозначенный как гаргант». — Тут ничего нового, — сказал он. — «Уничтожать внеплановые цели по возможности. Захватить и удерживать цех Альфа-143. Ожидать подкрепления». И все? Мы не должны будем связаться с остальными силами армейской группы? И сколько мы должны держаться там? — спросил Банник, передавая документ другим офицерам в палатке.

— Пока нас не сменят, — твердо сказал Экзертраксис.

— Это значит, пока нас всех не перебьют, так? — уточнил Банник.

Они с Кортейном стояли на холме над лагерем, воспользовавшись возможностью размять ноги, и смотрели на суету в лагере внизу. Экипажи готовили танки к бою, пополняя запасы горючего и боекомплект с буксируемых платформ. Тягачи с платформами должны были на время боя остаться здесь под охраной пустынных воинов и ожидать дальнейших приказов. На лицах их водителей явно читалось облегчение, как бы ни старались они его скрыть.

— Возможно, — ответил Кортейн. — Не буду тебе врать. Мы должны будем отвлечь на себя орков и их колдуна, пока главные силы нанесут удар с фронта. Если нам не повезет, мы все погибнем. Что ж, это война, — он пожал плечами и слегка улыбнулся. — Боишься что ли? Я бывал и в более опасных переделках. Да ты сам на этой неделе сумел снова обмануть смерть. Похоже, это становится привычкой.

— Может быть, предсказание таро Форкосигена говорит правду, — сказал Банник, наблюдая за техноадептом, проверявшим вооружение «Гибельного Клинка». Лейтенанта вдруг охватило тяжкое предчувствие при воспоминании о читающих устройствах таро с одинаковыми раскладами на экранах. — Может быть, я действительно принесу гибель «Марсу Победоносному».

— «Марс Победоносный» очень стар, настолько, что нам и представить трудно, — сказал Кортейн, глядя куда-то в пустыню. Сейчас они чувствовали себя ходячими мертвецами и с трудом могли смотреть друг другу в глаза. — Но ничто не вечно, однажды подойдет к концу даже его долгая жизнь. А для нас сейчас важнее всего сосредоточиться вот на чем: всадить пару лорелейных зарядов в потроха орочьего титана и поджарить этого чертова колдуна. После этого командование сможет разобраться с остальной армией орков и этим их псайкерским устройством. Беспокоиться о собственном выживании будем потом. И что бы ни случилось, не подставляйся и не теряй голову, и все будет в порядке.

Банник уже начал думать, что привык к Кортейну, его безупречным моральным качествам, исключительному чувству долга, командирской уверенности, сочетавшейся с заботой о подчиненных, его точности и сметливости, но сегодня с Кортейном было что-то не так.

— Сэр, вы думаете, что вам не пережить этот бой?

Кортейн обернулся и мрачно посмотрел на него. Банник уже испугался, что произнес нечто не подобающее, но Кортейн, помолчав, повернулся обратно к пустыне, где уже наступала ночь.

— Брасслок сказал мне, что машины знают… Знают, когда приходит их срок. Незадолго до того, как его похитили, он сказал мне, что «Марс Победоносный» готовится умереть. На барже он очень злился, когда пришел приказ высаживаться немедленно. Брасслок хотел дать время машинному духу «Марса» подготовиться, хотел помолиться вместе с ним…

— И вы считаете, это правда? «Марс Победоносный» знает? — спросил Банник.

Кортейн пожал плечами.

— «Марс Победоносный» защищал меня последние тридцать лет. Все, что он делает, невозможно объяснить простым нажатием кнопок.

Банник, вспомнив о шестеренке с аквилой на своем амулете, кивнул.

— Когда-то я был далеко не таким верующим человеком, — признался он. — Я не верил, что Император действительно наблюдает за всеми нами.

— А теперь веришь?

— Не до конца, хотя, несомненно, больше, чем раньше. Но мне трудно поверить, что машина может быть способна на духовный подвиг, какой бы древней она ни была, и как бы ни был силен ее дух. Такие суеверия — для кабальных рабочих и техножрецов. Наш бог — Император, а не Омниссия, но если я смог изменить свой взгляд на одно… — он содрогнулся, вспомнив громадный рычащий «Гибельный Клинок», словно бы изучающе смотревший на него, — … то смогу поверить и в это.

Вокс-передатчик в респираторе Кортейна издал треск, статические помехи все еще мешали связи.

— Кортейн! Кортейн, прием! — это был Базильяк, командир «Атланта». Сквозь помехи в его голосе слышалась паника.

— Что случилось?

— Валле, сэр! Это Валле… Зеленый огонь! Его голова взорвалась, сэр! Это… Святой Трон, он мертв, сэр… — голос заглушили чьи-то крики и шипение огнетушителей.

Кортейн отключил вокс.

— Ты слышал, Банник?

— Да.

— Проклятый орочий колдун…

Кортейн снова включил передатчик.

— Базильяк, никому об этом ни слова. Если сболтнешь еще хоть кому-нибудь, я тебя сам расстреляю.

Он поправил настройки вокс-передатчика.

— Эппералиант? Эппералиант, прием.

— Сэр? — отозвался голос связиста.

— Ты просил астропата Валле отправить сообщение? — спросил Кортейн.

— Нет, сэр, а что?

— Тебе не известно, не пытался ли он сам связаться со штабом?

— Нет, сэр, насколько мне известно, нет. Ведь был приказ не выходить на связь до самой атаки, — ответил Эппералиант. — И Валле знал об этом.

Суета в лагере внизу вдруг показалась ничтожно мелкой, как возня в муравейнике, по сравнению с необъятностью пустыни.

— Они знают, что мы идем, — произнес Кортейн. — Возможно, ты был прав насчет таро Форкосигена, Банник. И может быть, уже послезавтра мы сможем спросить об этом Императора лично.

ГЛАВА 26

Калидар IV, районы улья Мерадон на поверхности

3355397. М41

— Попадание, попадание! Ради Императора, связать боем тот отряд истребителей танков, пока мы не потеряли еще одну «Химеру»! — прокричал в вокс Эппералиант.

«Гибельный Клинок» продвигался по наземным районам улья Мерадон. После захвата города орками его здания лежали в руинах, улицы были засыпаны песком. Орки атаковали имперскую колонну со всех сторон, но «Марс Победоносный», словно острие копья, пробивался в глубину оккупированного ксеносами города, а за ним следовали бойцы атраксианской тяжелой пехоты.

Ураган огня обрушился на «Гибельный Клинок», град пуль, снарядов и ракет непрерывно колотил по его корпусу. Но гигантский танк неостановимо двигался вперед, Банник выкашивал бессчетные толпы орков огнем тяжелых болтеров, его руки мелькали над рукоятками управления. На прежнем месте Ганлика — у пушки «Разрушитель» — сидел Ралт, обрушивая здания, занятые орками, словно карточные домики. Радден, сидя в башне, сопровождал ликующими криками каждое попадание из орудия главного калибра. Раздался громкий взрыв, и на экране одного из орудийных авгуров Банник увидел, как высокая башня обрушивается на землю.

— Экзертраксис! Квадрант 4Б, наш левый фланг, противник очень близко — отделение истребителей танков, — сообщил Эппералиант.

Банник развернул левую пару болтеров, поливая огнем здание, мимо которого они двигались, направляя очереди болтерных снарядов в окна, вынуждая орков с гранатометами прятаться в укрытиях. Наконец здание осталось позади. Банник надеялся, этого было достаточно, чтобы позволить тяжелой пехоте прикончить их. На экранах и так было полно целей, и он едва успевал наводить болтеры в обоих спонсонах.

— Стреляй реже и точнее, Банник! Ты слишком быстро расходуешь боеприпасы, — приказал Кортейн.

Сверхтяжелый танк пробивался дальше. Они без особых трудностей сокрушили легкие укрепления орков на окраине города. Брута был прав, этот район, граничивший с морем зыбучих песков, был слабо укреплен. Улей Мерадон располагался на уступе, пологий склон которого спускался в равнины зыбучих песков и впадины Ютрази, противоположная же сторона переходила в скалы стометровой высоты, в самом центре которых и находилась главная шахта улья. По этим скалам и проходила основная линия обороны орков. Хотя скалы служили естественной стеной, они были обращены к пустыне с твердой поверхностью — единственному направлению, откуда к Мерадону могла безопасно подойти тяжелая бронетехника. «Марс Победоносный» и возглавляемая им маленькая ударная группа, преодолев равнины зыбучих песков с пологой стороны уступа, обошли таким образом главную линию редутов и траншей орков.

И сейчас они с боем прокладывали себе путь сквозь город. Как и в улье Модулус, поверхность над подземными этажами Мерадона была покрыта застройкой, состоявшей в основном из невысоких зданий с толстыми стенами и почти без окон — приспособленных для защиты от яростных бурь Калидара. Имперская ударная группа пробивалась выше на уступ — в сектор, где находились индустриальные районы с мастерскими для ремонта и обслуживания огромных машин, которые калидарцы использовали для просеивания песка в поисках лорелея. Завод, который орки приспособили для постройки своих толстобрюхих титанов и тяжелых шагоходов, находился в самом центре сектора.

«Гибельный Клинок» ровнял с землей небольшие здания на своем пути, более крупные проходил, пробивая их насквозь. Листы упрочненного пластика, балки и обломки камнебетона разлетались в стороны от его корпуса. За танком следовали бойцы атраксианской тяжелой пехоты, оглядывая обе стороны пути в поисках орочьих засад, их поддерживали огнем БМП «Химера». К «Марсу Победоносному» сбегалось все больше и больше орков, по сравнению с их толпами сорок уцелевших атраксианских пехотинцев казались ничтожно малой горсткой. Далеко позади рота «Леман Руссов» заняла позиции за озерцом зыбучего песка и действовала в качестве артиллерийской поддержки, беспощадно обстреливая город, разнося на куски орков и здания. Вокруг, словно призраки, мелькали пустынные мутанты, заманивая легкие машины, мотоциклы и пехоту орков в пылевые ловушки и засады, отвлекая противника подальше от города.

Кортейн сам управлял передней башенкой с тяжелыми болтерами, выпуская короткие очереди, как только появлялись подходящие цели.

— Эппералиант, подготовить сообщение для командования. Мы приближаемся к цели, — Кортейн нажал кнопку вокса. — Штаб, это Кортейн. Штаб, это Кортейн. Мы в городе на поверхности, повторяю, в городе на поверхности. Приближаемся к дополнительной цели.

Эппералиант отправил сообщение в виде зашифрованных инфопакетов, подтверждая, что они вышли на позицию, и атака началась в назначенное время.

Теперь они были сами по себе.

На нижней палубе Мегген работал в одиночку, насколько можно быстро подавая боеприпасы к обоим тяжелым орудиям. Хотя теперь у них не хватало двух человек, Банник все равно изумлялся той эффективности, с которой экипаж выполнял свои задачи: Радден с беспощадной точностью поражал приоритетные цели, разнося на куски лязгающие шагоходы орков и их легкую бронетехнику, Ралт снарядами пушки «Разрушитель» обрушивал занятые орками здания, Аутленнер управлял громадным танком, обходя все препятствия с таким искусством, которого Банник прежде никогда не видел, Эппералиант успевал делать полдюжины дел одновременно, собирая информацию, передавая приказы, принимая поступающие сообщения и оценивая их приоритет, фактически выполняя задачи по управлению действиями всей ударной группы. Форкосиген отслеживал технические проблемы, устраняя их, как только они возникали. Они были элитными танкистами, лучшими из лучших, люди и машина, действовавшие как единое целое, и Банник гордился тем, что он один из них.

Они преодолели впадины Ютрази без помех: псевдо-ящерицы пустынных жителей находили безопасный путь для каждой машины, их необычные органы чувств были приспособлены ощущать угрозу непредсказуемых выбросов газа в этом районе. Банник видел, как гейзеры взметают в воздух искрящиеся фонтаны пыли и пара, из-за низкой гравитации планеты эти фонтаны поднимались высоко в небо и, казалось, что они сейчас достигнут орбиты. Как уже не раз замечал Банник, несмотря на смертельно опасную природу, Калидару была не чужда и своеобразная красота.

Но едва ли он будет скучать по этой красоте, если ему повезет пережить кампанию и улететь с планеты.

Под огнем его тяжелых болтеров отряд орков с противотанковым вооружением, приближавшийся с левого фланга, разлетелся в клочья мяса и кровавого тумана. Но сколько бы ни было уже убито зеленокожих, новые орки сбегались к колонне еще и еще, бешено стреляя и с диким ревом бросаясь в бой. Они не могли пробить керамитовую и пластальную броню танка, но все равно не прекращали атаковать. Вспышки от разрывов на броне сверкали сквозь щели смотровых приборов, ослепительно яркие в тусклом освещении командной палубы.

— Осторожнее! Три градуса влево, Аутленнер, мы теряем курс на завод, — предупредил Кортейн.

«Гибельный Клинок» выехал на широкую площадь, загаженную следами жизнедеятельности орков: зловонными ямами с нечистотами, ветхими сараями, рабскими загонами. Давя все на своем пути, «Марс Победоносный» неостановимо двигался к заводу. За высокой стеной, окружавшей завод, были видны тяжелые шагоходы орков, отсюда они были похожи на толстых пьяниц за барной стойкой.

— Мы не сможем справиться с ними всеми, — прошептал Эппералиант.

— Мы должны уничтожить только одного! — прокричал по воксу Радден и рассмеялся.

— Сохраняй спокойствие, Эппералиант, — приказал Кортейн. — Доложить обстановку!

— Два тяжелых шагохода противника боеспособны, еще три в процессе постройки или ремонта. Приборы засекли энергетические всплески от еще двух шагоходов немного дальше отсюда.

— Наша главная цель тоже там? Титан с ними?

Эппералиант изучил показания приборов, проверил и данные псайкерского оборудования, установленного на его посту.

— Нет, сэр. Ауспики не засекли титана.

— Проклятье! Где же он? Мы уже должны были обнаружить его.

Тяжелый шагоход, шатаясь и комично качая головой, развернулся и двинулся к «Гибельному Клинку». Еще один включил двигатели, изрыгнув из выхлопных труб клубы черного дыма, толпы орков и гретчинов карабкались на его борт.

Движущийся шагоход начал наводить свои орудия на танк.

— Приготовиться к попаданию! — скомандовал Кортейн.

Будто частые удары молота сотрясли «Гибельный Клинок», когда роторная пушка тяжелого шагохода открыла огонь. Взревели сирены, с приборов посыпались искры. Лазерная пушка правого борта вышла из строя.

С левого плеча тяжелого шагохода запустилась ракета, оставляя за собой столб грязного дыма, но «Марс Победоносный» был слишком близко, и ракета пролетела мимо, врезавшись в городскую застройку где-то позади. Взрыв был таким мощным, что близлежащие здания сровняло с землей. На танк посыпались обломки.

Тяжелый шагоход, с грохотом переваливаясь, проломил на своем пути стену, окружавшую двор завода. Второй следовал за ним, оба вели сильный, хотя и неточный, огонь по имперскому сверхтяжелому танку.

— Мы так долго не выдержим! — закричал Форкосиген, бросил злобный взгляд на Банника. — Таро говорило правду!

Радден, ликующе взревев, точным попаданием обезглавил второй шагоход. Огромная орочья машина стала неуправляемо ходить кругами, давя все на своем пути.

— Радден, не спеши праздновать победу, — проворчал Кортейн. — Осталось еще как минимум два, и мы так и не нашли этот басдаков титан.

— Нам не выбраться отсюда, — прошептал Ралт.

Вдруг сверкнула ослепительная вспышка. Разряд ярко-синей энергии пронзил небо с оглушительным ревом, ионизируя воздух, и попал точно в плечи первого шагохода, разрубив уродливую машину пополам по диагонали. Из ее брюха вырвалось пламя, и орочий шагоход взорвался с такой силой, что у Банника заболели зубы.

Эппералиант поднял взгляд, в его глазах светилась радость.

— Флот! Сэр, флот на связи!

— Как они смогли прогнать орков с орбиты? — спросил Банник.

— Слава Императору, что они вообще здесь, — сказал Кортейн. — Выводи на мой вокс, Эппералиант.

— Это коммандер Спадусский с борта тяжелого крейсера «Сияющая Слава Терры». Рад снова говорить с вами, почетный лейтенант, — раздался голос в динамиках сквозь треск помех. — Главные силы нашей боевой группы выгнали большую часть орочьих флотилий из пояса астероидов. Выбив их оттуда, мы расчистили себе путь. Да возрадуется Император! Наши лэнс-батареи в вашем распоряжении. Хоть мы еще не нашли основную цель, но это не повод сидеть сложа руки.

— Пожалуйста, коммандер, продолжайте в том же духе, — ответил Кортейн. — Цельтесь в эти тяжелые шагоходы, мы передадим вам точные координаты целей для бомбардировки.

— Координаты переданы, — доложил Эппералиант.

— С поддержкой флота, — сказал Кортейн, — у нас есть шанс.

— Тогда продолжим. Да поможет вам всем Император. Конец связи.

Переданные Эппералиантом координаты помогли крейсеру более точно навести свои орудия. Сияющие лучи лэнс-батарей обрушились на завод, уничтожая стоявшие там тяжелые шагоходы. Толпы орков бросились бежать от пылающих руин завода и своих боевых машин. Банник и Кортейн косили бегущих зеленокожих огнем тяжелых болтеров.

— Сэр, пришел закодированный инфоимпульс. Главные силы армейской группы атаковали противника к югу от города.

Вслед за этим в бою наступила передышка — орки перегруппировывались, чтобы встретить эту более серьезную угрозу.

— Экзертраксис, вы еще здесь?

— Кортейн?

— Наша дополнительная задача выполнена, спасибо флоту. Но мы еще не нашли орочьего колдуна и его титан. Пока титан боеспособен, и колдун жив, даже у наших главных сил мало шансов на успех.

В воксе раздался треск. На секунду голос Экзертраксиса был заглушен помехами.

— … атакуют большими силами… попытаемся поддержать вас, если…

— Отставить, капитан. Закрепитесь где-нибудь и держитесь, — приказал Кортейн. — Мы сами справимся. Пехота орков сейчас дезорганизована, они начинают паниковать.

— «Бронетехника не должна атаковать без поддержки пехоты», — процитировал Экзертраксис положение Тактики Империалис.

— «Марс Победоносный» — не просто бронетехника, Экзертраксис. Это воплощенный гнев Императора. Вам нет необходимости жертвовать жизнями.

В воксе громко зашипело, когда следующий залп лэнс-батарей с орбиты обрушился на город, добавив помех и без того слабому вокс-сигналу.

— Мы пойдем с вами. Ханник предупреждал насчет тебя, Кортейн. Мы с радостью послужим Императору и кровью, если надо. Через несколько секунд мы присоединимся к вам.

Кортейн хмыкнул.

— Ладно. Эппералиант, найди мне этот титан.

— Вижу его, сэр. Проклятая махина пряталась в одном из хранилищ руды. Сейчас титан уходит от нас. Мы должны будем перехватить его до того, как он подойдет к месту боя с нашими главными силами.

— Удар с орбиты? — спросил Банник.

— Я не могу точно определить его координаты на таком расстоянии, а без данных целеуказания с земли лэнс-батареи бьют слишком неточно, — ответил Эппералиант. — Мы должны подойти поближе.

— Аутленнер, следуй указаниям Эппералианта, — приказал Кортейн.

— Да, сэр.

— Сэр? — воскликнул Эппералиант. — Я засек имперский опознавательный сигнал. Это… это «Люкс Император»!

— Где? Где?! Мы должны скорее убраться с этой площади! — закричал Форкосиген. — Эти орки… они захватывают машины и переделывают их, оскверняют священные творения Омниссии! Они обращают наши машины против нас!

— Они захватили Брасслока… — произнес Кортейн.

— И если они смогли вытянуть из его железной головы, как стрелять из пушки «Вулкан», — добавил Радден, — мы станем для них легкой добычей.

Кортейн поспешно схватил микрофон внутренней вокс-связи.

— Аутленнер, последний приказ отменен. Немедленно выводи нас с площади и ищи ближайшее укрытие.

— Да, сэр.

Танк медленно развернулся, направляясь к шоссе, проходившему рядом с горящим заводом.

— «Люкс Император» приближается с запада, сэр.

— Экзертраксис, держитесь подальше от площади. Орки подогнали трофейный сверхтяжелый танк.

Отозвался резкий голос атраксианца:

— Я сам знаю, что делать, Кортейн, не суетись. Если это так, мы прикончим его вместе.

— Аутленнер, следовать прежним курсом.

— Вы уверены, почетный лейтенант? — спросил механик-водитель.

— Если мы останемся на площади, когда тут окажется «Люкс Император», нас просто распылят. Наша единственная надежда — спрятаться среди зданий, где он не сможет навести на нас пушку «Вулкан», а мы, наоборот, сможем там подобраться к нему поближе.

— Смертельная игра в прятки, — прошептал Банник.

— Именно так, лейтенант, схватываешь все на лету. Форкосиген, всю энергию на двигатели.

— «Люкс Император» в трех кварталах отсюда, сэр, — доложил Эппералиант.

— Аутленнер, самый полный ход!

Непрерывный рокот двигателей перерос сначала в рычание, потом в оглушительный рев. Системы дистанционного управления оружием в спонсонах отключились, их энергия была перенаправлена на двигатели. Внезапно раздался громкий треск, посыпались искры, Банник почувствовал, что пахнет горелым. Взревела еще одна сирена, добавив шума к уже работающим сигналам тревоги. Несколько экранов на постах командира и связиста мигнули и отключились. На консоли на посту техноадепта вспыхнул тревожный красный цвет.

— Форкосиген, доложить!

— Левый блок авгуров опять сгорел, сэр, — доложил техноадепт.

— Снова пожар на борту?

— На этот раз нет.

— Тогда оставь его. Все внимание на двигатели.

— Экзертраксис выходит на площадь, сэр, — сообщил Эппералиант.

На экранах авгуров тяжелых болтеров левого борта Банник увидел атраксианских пехотинцев, выходивших на площадь в пешем порядке, стрелявших из лазганов по оркам, прятавшихся в зданиях. Рядом с пехотинцами двигались «Химеры», их башенные мультилазеры прикрывали огнем продвижение солдат. Атраксианцы направлялись к «Гибельному Клинку».

— Он вызывает нас по воксу, сэр.

— Включай, — приказал Кортейн.

— Стой! Кортейн, стой! — закричал атраксианский капитан. — Ты нарушаешь прямой приказ! Проклятье! Ханник предупреждал меня… Я отдам весь твой экипаж под суд!

— Вот неблагодарная свинья, а? — проворчал Радден из башни. — Ведь мы спасли его задницу.

— Сэр, повторяю: срочно покиньте площадь. К нашей позиции направляется «Люкс Император». Рассредоточьте своих людей и направьте их в укрытия, — потребовал Кортейн.

— Не смей приказывать мне, Кортейн, — прорычал капитан.

— Смотрите! — воскликнул Радден.

На мигающем экране авгур-камеры на поврежденной лазерной пушке Банник увидел, как внезапно обрушилось высокое здание, рассыпавшись грудой камнебетонных блоков. Из-за поврежденных авгуров обзор был ограничен. Появился длинный ствол, за ним показался огромный корпус «Теневого Меча» — и пропал из поля зрения Банника.

— «Люкс Император» здесь, — сообщил Эппералиант.

— Святой Трон, — произнес Форкосиген, сотворив знамение священной шестеренки. — Что они с ним сделали?

Каменные обломки разлетелись в разные стороны, и «Теневой Меч» выкатился из руин на площадь. К стволу его главного орудия была приварена железная пасть, по бортам, словно грибы, торчали многочисленные дополнительные башенки. Поверх слишком яркого камуфляжа были намалеваны узоры в виде шахматных клеток и языков пламени. В нескольких местах были приклепаны эмблемы в виде скрещенных топоров, вдоль бортов широкими полосами тянулись надписи на орочьем языке.

Кортейн резко вздохнул.

— Эппералиант, увеличить изображение его лобовой брони.

Экран монитора на посту Кортейна издал шипящий звук, когда основной башенный перископ сфокусировался на передней части гигантского танка, увеличивая изображение и очищая его от помех. Там, на лобовой броне «Теневого Меча» был человек, изуродованный так, что от него остался только растерзанный торс, насаженный на шипы на корпусе танка под неподвижной башней.

— Это Брасслок? — спросил Эппералиант.

— Спаси нас всех Император… — прошептал Радден.

Некоторые из орочьих надстроек на корпусе были сорваны, когда «Люкс Император» проламывался сквозь здание, останки их обитателей размазало по броне, добавив новые цвета к камуфляжу. Но большинство башенок все жеуцелело, и теперь их многочисленные орудия открыли шквальный огонь по людям Экзертраксиса.

— Идиот! — прошептал Кортейн, глядя в перископ. Зрелище погибавших атраксианцев заполнило экраны на командной палубе, а на трехмерной карте иконки, обозначавшие пехотные отделения и «Химеры», стали гаснуть одна за другой. — Лучше бы вместо него с нами послали Стренкелиоса.

«Но послали этого, потому что его не так жаль потерять», подумал Банник.

— Двенадцать убитых первым залпом, одна «Химера» подбита, — доложил Эппералиант.

— Сколько осталось? — спросил Кортейн.

— Тридцать один человек, пять «Химер».

— Орки заметили нас?

— Нет, сэр. Нас скрывают развалины. А все внимание орков сейчас привлекает Экзертраксис, — Эппералиант оглянулся. — Фиксирую всплеск энергии. «Люкс Император» заряжает свои конденсаторы.

Башня «Гибельного Клинка» развернулась, главный перископ и пикт-камеры авгуров были направлены на оскверненный «Теневой Меч».

«Марс Победоносный» двигался прежним курсом, Аутленнер маневрировал так, чтобы между ним и «Теневым Мечом» оказывались остовы тяжелых шагоходов, орочьи сараи или груды развалин. Сверхтяжелый танк орков сейчас находился справа-сзади, Экзертраксис — прямо напротив, на площади. «Гибельный Клинок» приближался к относительно безопасному укрытию в виде горящего завода.

— Сэр, атраксианцев рвут в клочья, — предупредил Эппералиант.

— Аутленнер, следовать прежним курсом, к тому большому зданию, рядом с квадрантом-3, и, как только уйдем с линии прямой видимости «Теневого Меча», разворачивайся.

— Да, сэр.

— Эппералиант, свяжись с флотом! Сообщи им координаты «Люкс Император» и узнай, не смогут ли они нам помочь. Радден, приготовиться отвлечь «Люкс Император» огнем, когда мы окажемся в трех корпусах от завода.

— Да, сэр, — ответил Радден. Башня с гудением сервомоторов стала доворачиваться, не выпуская из прицела орочий танк.

Кортейн по воксу приказал уцелевшим атраксианцам немедленно найти укрытия рядом с площадью, Эппералиант тем временем лихорадочно устанавливал связь с флотом. Грохот взрывов и вой разрядов лэнс-излучателей, стрелявших с орбиты, был слышен сквозь шум внутри танка, но вскоре звуки орбитальной бомбардировки начали слабеть — внимание флотских переключилось к месту боя главных сил армейской группы.

— Конденсаторы «Теневого Меча» заряжены! — предупредил Эппералиант.

Оружие Банника сейчас было бесполезно, и он только следил за боем по тактическим дисплеям на командной палубе. Дополнительные пушки орков, установленные на «Теневой Меч», продолжали стрелять. Вдоль борта «Люкс Император» засверкали маленькие взрывы, его окутали клубы дыма — мультилазеры «Химер» отчаянно поливали его огнем, но были бессильны пробить броню сверхтяжелого танка.

Пушка «Вулкан» выстрелила. Четырехтераваттные конденсаторы, заряженные от реактора гигантского танка, одновременно выпустили свой заряд. В воздухе Калидара вспыхнуло вытянутое в линию солнце. Раздался грохот, похожий на удар грома, когда волна перегретого воздуха отхлынула от луча выстрела. Пыль и обломки взметнулись, словно в небольшом урагане. Сенсоры «Гибельного Клинка» оказались перегружены, экраны замигали, смотровые приборы залило ослепительно белым светом, и Банник зажал руками глаза. Последовал чудовищной силы взрыв, мгновенно испарявший камни и металл.

Главное орудие «Теневого Меча» создавалось для пробивания мощных пустотных щитов. Энергии его выстрела было достаточно, чтобы оторвать ногу титана, одной из величайших боевых машин Адептус Механикус. У людей Экзертраксиса не было никаких шансов. Уцелевшие здания вокруг площади были сметены взрывной волной, за которой последовала гигантская вспышка пламени, выжигавшая воздух и все, что было на площади. Когда огненная буря пронеслась над «Гибельным Клинком», огромный танк содрогнулся, снова взревели сигналы тревоги, сообщая о новых повреждениях.

Ярость взрыва угасла. Повсюду на площади горели пожары. «Гибельный Клинок» пробивался сквозь руины, его корпус был усыпан горящими обломками.

— Доложить о повреждениях! — приказал Кортейн.

— Повреждения минимальны, — сообщил Форкосиген. — Мы потеряли половину авгуров. Генератор № 3 сгорел, но я смогу поддерживать уровень энергии в норме.

— Орудие главного калибра исправно. Похоже, мы потеряли стаббер, — доложил Радден.

— Мы потеряли обе антенны, сэр. Дальняя связь не работает. У нас остался только вокс малой дальности и сигнальный лазер, — сказал Эппералиант.

— Пушка «Разрушитель» в порядке, — отозвался Ралт.

— Управление и ходовая часть исправны, — доложил Аутленнер.

Настала очередь Банника:

— Лазерная пушка на правом спонсоне вышла из строя, остальное оружие функционирует нормально. Боекомплект 64 %.

По внутреннему воксу отозвался голос Меггена:

— Погреба с боеприпасами повреждений не получили, сэр.

— Хорошо. Мы успели связаться с флотом, прежде чем потеряли антенны? — спросил Кортейн.

— Я успел сообщить им о сверхтяжелом танке противника, сэр, но они уже готовились поддержать огнем другой фронт, а сейчас, даже если бы у нас были точные данные телеметрии, я бы не смог передать их флоту.

— Значит, мы сами по себе. Сколько осталось времени до следующего выстрела пушки «Вулкан»?

— Как минимум две минуты, сэр, если их конденсаторы полностью исправны, — ответил Форкосиген. — Может быть и больше, мы же не знаем, что орки сделали с системами «Люкс Император».

— Ладно. Наводчик Радден, пора дать им знать, что мы здесь.

— Да, сэр.

Зажужжали сервомоторы. Радден, доворачивая башню, поправлял прицел, точнее наводя орудие на вражеский танк. «Люкс Император» все еще был повернут кормой к «Гибельному Клинку», не замечая его, пушка «Вулкан» смотрела туда, где были люди Экзертраксиса. Очереди магниевых снарядов автопушки прочертили в воздухе светящиеся линии, давая пристрелку Раддену.

— Вы… вы использовали Экзертраксиса как приманку? — спросил Банник.

Кортейн кивнул.

— Он вышел на площадь вопреки всякому здравому смыслу. Вопрос был, кого убьют первым: либо его, либо нас. Или же мы могли использовать его, чтобы выиграть немного времени, — Кортейн жестко посмотрел на Банника. — Я не могу спасти всех и каждого. Никто не может.

Главное орудие выстрелило. Характерный грохот и рев снаряда с реактивным двигателем сотряс танк. Снаряд попал в землю рядом с правой гусеницей «Теневого Меча», взрывом взметнуло в небо фонтан земли и обломков.

— Проклятье! — выругался Радден. — Не могу попасть, он там в развалинах как в укрытии.

Банник посмотрел на цель по своему дальномеру. Силуэт «Теневого Меча» был ниже, чем у «Гибельного Клинка», его орудийная башня и командная палуба представляли собой единое целое и были встроены в основной корпус. Плоский верх башни «Люкс Император» был едва заметен над развалинами, окружавшими площадь.

— По крайней мере, они знают, что мы здесь, — сказал Кортейн. Банник понял, что почетный лейтенант пытается заманить орков в лабиринт улиц и развалин вокруг площади, где пушку «Вулкан» будет куда труднее использовать, чем орудия «Гибельного Клинка».

— Веди нас сквозь развалины завода, Аутленнер.

— Да, сэр.

«Марс Победоносный» проломился сквозь стену, предназначенную для защиты от бурь — из пробоин в стене вырывалось пламя — и оказался в огненном аду.

Камнебетонные обломки и металлические балки загромыхали по броне танка. Внутри здания завода все было охвачено огнем — еще стоявшие стены, потолки и оборудование. Дальняя стена — напротив той, через которую они въехали — обвалилась. На нее рухнула верхняя часть упавшего тяжелого шагохода, сталь орочьей машины раскалилась докрасна. Внутри «Гибельного Клинка» становилось все жарче, и Банник испугался, что они поджарятся здесь заживо, но Аутленнер, затормозив правой гусеницей, резко развернул танк вправо на 90 градусов. «Марс Победоносный» проломил еще одну стену, и, преодолев груду развалин, вырвался на улицу.

На экране башенного авгура Банник увидел «Теневой Меч», разворачивавшийся на своих широких гусеницах. Радден, воспользовавшись моментом, снова выстрелил по орочьему танку. Снаряд снова прошел мимо, обрушив стену на дальней стороне площади.

— Правильно, Радден, привлеки их внимание, — кивнул Кортейн. — Титана нигде не видно?

— Нет, сэр, — ответил Эппералиант. — Вообще активность противника вокруг невысока, большая часть орков отвлечена боем с нашими главными силами.

— Ну, хотя бы часть задачи мы выполнили, — проворчал Кортейн. — Аутленнер, веди нас вокруг завода. Я хочу заманить их танк в развалины, а потом мы зайдем ему в тыл.

— Да, сэр.

Пушка «Разрушитель» выстрелила, сделав пробоину в стене напротив, и «Марс Победоносный», проломив стену, въехал в здание на другой стороне улицы, напротив горящего завода. Внутри было темно и тихо, признаками войны, бушевавшей снаружи, были только обломки оборудования, рассыпанные между рядами ремонтных машин.

— Техноадепт, перенаправить энергию на системы дополнительного оружия, — приказал Кортейн.

Дистанционное управление оружием в спонсонах на посту Банника снова включилось.

— Аутленнер, следовать тем же курсом, — Кортейн взглянул на экран главного перископа. — Вражеского танка не видно. Эппералиант, ты не видишь его?

— Нет, сэр… подождите! Вон там!

Обрушилась еще одна стена, когда «Теневой Меч» проломился сквозь здание в 60 метрах позади «Гибельного Клинка». Огонь орочьих бортовых пушек обрушился на кормовую броню «Марса Победоносного», взорвалась одна из запасных бочек с горючим, за танком растеклась лужа горящего прометия.

— Проклятье! — выругался Кортейн.

Изображение на экранах сменилось — башня «Гибельного Клинка» развернулась к корме, ствол главного орудия оставался наведенным точно на цель, когда танк переехал ремонтную машину, превращая ее в металлолом. Радден выстрелил. Тяжелый снаряд попал точно в корпус модифицированного «Теневого Меча», разворачивавшегося, чтобы навести свою пушку «Вулкан» на имперский танк. Обломки брони и орочьих надстроек разлетелись в разные стороны, ломая оборудование внутри здания. Здесь тоже начал разгораться пожар.

— Выводи нас отсюда! — приказал Кортейн.

— Боеприпасы кончаются! — сообщил Радден.

В центральной шахте раздался гул поднимавшегося снарядного подъемника.

Банник развернул оставшуюся лазерную пушку к корме и успел выстрелить один раз, прежде чем Аутленнер развернул танк направо, закрыв линию огня. Банник переключился на тяжелые болтеры в правом спонсоне и начал поливать очередями борт «Теневого Меча», целясь в слабобронированные башенки, надстроенные орками над бортами.

«Гибельный Клинок» проломил еще одну стену, на этот раз менее удачно — танк и экипаж сотрясло от сильного удара. Когда Банник пришел в себя, то увидел, что они оказались на широком шоссе — на верхнем из двух его уровней, а второй соединялся с дорогой, выходившей из шахты улья.

— Куда дальше, сэр? — спросил Аутленнер. Дорога в улей перед ними разделялась на четыре полосы, огибавшие площадь, более же высоко расположенная дорога, на которой они находились сейчас, когда-то обслуживала заводской комплекс, но сейчас была забита обломками машин. — Вниз, в улей, или обратно на площадь?

Площадь была ближе, но на открытом пространстве они были уязвимее, съезд с шоссе хуже — пару сотен метров им придется преодолеть совершенно без укрытий.

— Давай обратно на площадь, Аутленнер. Тут мы как на ладони. Держись ближе к развалинам, — Кортейн вывел на трехмерную карту голографическое изображение дальней стороны площади и подсветил группу тесно расположенных зданий. — Радден, мы должны обездвижить их танк! Он будет беспомощен, если не сможет развернуться.

— Да, сэр!

Аутленнер развернул танк, раздавив ограждение шоссе и сталкивая вниз обломки и разбитые машины, после чего повел «Гибельный Клинок» обратно на площадь. По пути танк давил машину за машиной, сминая их корпуса и мертвецов, сидевших в них. Когда на пути оказался особенно большой грузовик, Ралт разбил его выстрелом из пушки «Разрушитель», и «Марс Победоносный» столкнул горящие обломки с дороги в каньон.

— Приготовиться к попаданию! — вдруг закричал Эппералиант.

Небо наполнилось дымными следами снарядов — имперская дальнобойная артиллерия начала бомбардировку. Здание на другой стороне нижнего уровня шоссе взорвалось. За ним стали рушиться и другие. «Гибельный Клинок» двигался дальше сквозь град смертоносных снарядов.

Позади раздался оглушительный грохот, и стена, через которую они выехали на шоссе, обвалилась полностью. Из-за ее руин выполз «Теневой Меч». Радден выстрелил по нему, пока орочий танк тщетно пытался развернуться носом к «Гибельному Клинку».

— Похоже, он застрял, сэр, — сказал Эппералиант. — Смотрите! Орки!

Зеленокожие во множестве стали выскакивать из поврежденных обстрелом зданий на другой стороне шоссе. Банник развернул тяжелые болтеры насколько возможно, повернув их под углом 90 градусов к борту танка. Орки, укрываясь за стеной, ограждавшей съезд с шоссе, начали обстреливать имперский сверхтяжелый танк ракетами.

— Не могу их достать, сэр! — сообщил Банник. — Они вплотную к укрытиям.

— Огонь на подавление! Не позволяй им высовываться и стрелять.

«Теневой Меч», двигаясь задним ходом, отошел обратно в руины здания, пытаясь найти другой выход из него. Грохот взрывов орочьих ракет на броне прекратился, когда «Гибельный Клинок» стал приближаться к площади. Орки, выскочив из-за укрывавшей их стены, бросились преследовать танк.

«Марс Победоносный» давил обломки в пыль, его мощные двигатели влекли громадный танк снова на усеянную руинами площадь. Вокруг повсюду падали снаряды, воздух был наполнен дымом и осколками. Танк въехал на площадь примерно в трети километра от того пункта, где выезжал с нее, по диагонали напротив места, где нашли свою смерть люди Экзертраксиса. Там, где были атраксианцы, сейчас дымился большой кратер, но, судя по данным сенсоров, некоторые солдаты все же выжили, успев укрыться в зданиях поблизости от площади.

— «Люкс Император» приближается! — доложил Эппералиант. — Движется параллельно нашему курсу.

— Аутленнер, уводи нас с площади, — приказал Кортейн. — Мы должны снова найти укрытие.

— Они остановились… Фиксирую всплеск энергии. Они заряжают конденсаторы!

— Где он? — спросил Кортейн.

— В 250 метрах от нас, 120 градусов справа-сзади.

Орки-пехотинцы выскочили из руин зданий слева от «Гибельного Клинка». Банник огнем тяжелых болтеров отогнал их. Уцелевшие орки отступили, но из руин выбрались три лязгающих дредноута. Банник подбил одного выстрелом лазерной пушки. Ответный огонь их странного оружия разбил болтеры в левом спонсоне.

— Почетный лейтенант! — сообщил Банник. — У нас проблемы. Орочьи шагоходы атакуют. Мы потеряли тяжелые болтеры левого борта.

— Конденсаторы «Теневого Меча» заряжены на 87 %, — предупредил Эппералиант.

— Они не смогут попасть, если не увидят нас, — прорычал Кортейн.

— По крайней мере, бомбардировка прекратилась, — сказал Радден. Танк содрогнулся, когда наводчик снова выстрелил из орудия главного калибра. Снаряд разорвался на левом фланге атакующих орков, убив с полдюжины зеленокожих и загнав остальных в укрытия. Взрывной волной опрокинуло один из двух оставшихся дредноутов. Лежа на земле, орочий шагоход беспомощно дергал ногами, не в силах подняться самостоятельно.

— Нет, не прекратилась, — ответил Эппералиант.

— Император милостивый… — вдруг произнес Кортейн.

Над площадью показалась гигантская оскалившаяся орочья голова из металла, на чудовищном толстобрюхом теле, из спины которого торчали искрящиеся шары на длинных шестах-изоляторах. Защитный купол энергии ярко вспыхивал каждый раз, когда в него попадал снаряд. Псайкерская мощь орочьего колдуна явно выросла — теперь энергетический щит охватывал большую часть площади. Орочья пехота, воодушевившись при появлении титана, бросилась вперед, на помощь своим шагоходам.

— Зеленоглазый, — прошептал Кортейн.

— Конденсаторы «Люкс Император» полностью заряжены, сэр! Он снова движется к нам. Какие будут приказы?

Кортейн не успел ответить. Воздух на командной палубе вдруг приобрел странный привкус алюминия. Сверкнула вспышка зеленого света, и Банник схватился за голову. Голос в ушах шептал его имя, голова раскалывалась от боли, в разуме разверзался хаос…

ГЛАВА 27

Аронис-cити, Парагон VI

2003395.М41

— Коларон! Коларон, будь ты проклят! По крайней мере, у тебя хватило смелости прийти.

Банник растерянно моргнул. Он стоял на синей лужайке Садов Багряной Луны, цветы вокруг тихо покачивались под легким ветерком, который создавался специальными машинами, теплый воздух был наполнен цветочным ароматом. Один из друзей Тупариллио стоял у двери, наблюдая, с ним был медик.

Но ведь это все уже было? Банник был растерян, и его глаза — два живых глаза — задержали взгляд на цветах. Посреди оранжево-красных здоровых цветов бросался в глаза мертвый цветок — темно-красный, как венозная кровь, увядшие лепестки смяты…

— Коларон! — позвал его Тупариллио.

Банник встряхнул головой, чувство дежа вю исчезло.

— Ты настолько самонадеян, — сказал Тупариллио, — что даже не привел секунданта?

Банник глотнул, язык был сухим от последствий Ночи Зеро. Теперь он вспомнил: дуэль!

— Тупариллио, зачем нам драться? Давай прекратим это. Не заставляй меня сражаться с тобой. Все равно у тебя нет никаких шансов.

Тупариллио сбросил теплый жилет, открыв под ним гибкий мускулистый торс. Еще один из его друзей — Банник слышал, его звали Торстен — передал ему черную куртку из прочной кожи, которую Тупариллио и надел.

— Мне хватит гордости не засчитывать себе победу заранее. Я так мало значу для тебя, кузен? Так же мало, как Кейталер?

Тупариллио взял клинок, который протягивал ему Торстен, и начал разминать мышцы.

— Хватит тратить время. Бери свое оружие и перчатку.

Банник неохотно надел на правую руку толстую перчатку и взял свою рапиру.

— О чем ты говоришь, Тупариллио? Я помолвлен с ней.

— И при этом смеешься над ней. Ты не заслуживаешь такой женщины. Ты и этот несчастный басдаков сирота Каллиген, вы все время смеетесь над ней и оскорбляете ее своими грязными шутками. У тебя нет ни капли уважения к женщине, которая станет твоей женой.

— Брось, Тупариллио. Ты же знаешь Лазло, он никому не желает зла, просто у него острый язык, и он считает Кейталер слишком серьезной.

— Острый как у змеи, и настолько же ядовитый. Много раз я был жертвой его яда. Вы двое высмеивали меня всю жизнь, а теперь выставляете на посмешище благородную девушку, потому что ты слишком инфантилен, чтобы серьезно относиться к ней и понять, насколько она важна для тебя и нашего клана.

Лицо его кузена было очень злым, настолько искаженным яростью, что его мышцы неконтролируемо дергались. Тут было явно что-то большее, чем якобы задетая честь. Что-то другое… И тут Банника поразила догадка. Тупариллио начал вести себя странно со времени помолвки Банника с Кейталер. Перестал читать стихи, сочинением которых раньше славился. С опозданием поняв, что было предметом вдохновения его кузена, Банник выругался.

— Уж не влюблен ли ты в нее, Тупариллио? — спросил Банник, стараясь говорить не слишком насмешливо и направив острие рапиры в пол.

Юноша покраснел, и Банник вспомнил, сколько раз в последнее время он видел злость в глазах Тупариллио, как часто его кузен стал искать уединения, предаваясь мрачным мыслям. Они с Каллигеном действительно здорово повеселились на его счет. В конце концов, он был младше их. Мальчишки всегда так поступают. Но теперь они были уже взрослыми.

— Ох, да ладно, Тупариллио… — Банник, не выдержав, рассмеялся, но его кузен так посмотрел на него, что смех оборвался сам собой.

— Это не имеет значения! — прошипел Тупариллио, и Банник понял, что его догадка была верной. — Я вызвал тебя на дуэль потому, что устал от твоей испорченности. Ты позоришь наш клан и наш образ жизни.

Он начал регулировать кнопки настройки на рукояти своей рапиры. По всей длине клинка пошли волны, когда молекулы металла стали перестраиваться, придавая лезвию бритвенную остроту.

— Тупариллио, ты что делаешь? У тебя нет лицензии на острый клинок! — Не удивительно, что он вызвал Банника для дуэли сюда. Магистр дуэльных полей не разрешил бы поединок. — Проклятье, послушай меня! Ты же мой кузен, ради Императора! Прекрати! Если мы должны драться, давай сразимся тупыми клинками и в масках. Удовлетворишь свою честь, не рискуя жизнью.

Тупариллио бросился в атаку.

— Эй, секунданты, вы разве не остановите его?

Торстен, скрестив руки на груди, покачал головой. Другой приятель Тупариллио — его звали Санкелло — отвернулся. Медик стоял рядом со скучающим видом.

— Теперь ты боишься? — усмехнулся Тупариллио и атаковал Банника с неожиданной яростью.

Банник едва успел отреагировать, повернув свое оружие перпендикулярно, острием к земле. Оно блокировало клинок Тупариллио, слегка скорректировав направление его удара так, что его рапира прошла мимо бока Банника. Теперь Банник перешел в положение пригнувшись, и ответил быстрым ударом, выбросив вперед руку и одновременно делая круговое движение клинком в четвертую позицию, молниеносным движением пытаясь зацепить рапиру Тупариллио и вырвать ее из его руки. Но его кузен двигался почти так же быстро, блокировав обманное движение и выпад Банника, и ответив двумя своими.

Еще две быстрых атаки, и два родича снова стояли лицом к лицу со скрещенными клинками.

— Ты тренировался, — заметил Банник.

— Да, чтобы преподать тебе необходимый урок, — прошипел Тупариллио. — Почему ты не заострил клинок?

— Потому что я не хочу убивать тебя, проклятый дурак! — ответил Банник.

Снова разойдясь, они начали кружить, ожидая, когда противник откроется для удара. Банник хотел лишь обезоружить своего кузена. Тупариллио же, как осознал Банник, был намерен убить соперника.

— Я не понимаю! — воскликнул Банник, отразив еще три сильных выпада. Клинки громко звенели в тихом воздухе сада.

— Да, ты никогда не понимал. Для тебя это была всего лишь игра, все эти шуточки, насмешки, издевательства!

Тупариллио выполнил почти безупречный выпад, едва не пронзив почку Банника, которого спасло только резкое движение в сторону и парирование из седьмой позиции. Три быстрых комбинированных атаки почти пробили защиту Банника, и, защищаясь, он был вынужден создать паутину стали вокруг себя. Они оба вспотели в сыром воздухе садов, но не устали, а только разогрелись, скорость и точность их фехтования улучшилась.

— Заостри клинок!

— Нет, — ответил Банник. — Тебе придется убить беззащитного человека.

— Едва ли тебя можно назвать беззащитным! — сказал Тупариллио и атаковал с новой силой.

Клинки, скрещиваясь, звенели. Снова и снова Банник пытался обезоружить кузена. Снова и снова Тупариллио отбивал его атаки и отвечал своими.

Разговоры прекратились, когда Тупариллио явно начал добиваться преимущества. Банник уже испробовал все известные ему приемы, чтобы обезоружить его, но все еще не хотел заострять клинок настолько, чтобы нанести рану, все еще надеялся, что сюда придет стража и прервет поединок, прежде чем кто-то будет ранен.

Они то наступали, то отступали, синяя трава была примята их ногами. От сока раздавленной травы лужайка сделалась опасно скользкой.

— Если ты не хочешь сражаться как положено, кузен, я убью тебя, — сказал Тупариллио.

Банник открыл рот, но не нашел, что сказать. Ему придется ранить Тупариллио, чтобы прекратить это безумие.

— Заостри клинок!

Банник взглянул на кнопки на рукояти.

— Нет, — сказал он.

— Тогда ты умрешь, — ответил Тупариллио. Расстегнув куртку, он достал дагу, по обеим сторонам клинка которой были два длинных зубца, предназначенных для захвата вражеского клинка. Атаковав снова, Тупариллио сделал ложный выпад сначала одним оружием, потом другим, стараясь подойти ближе к Баннику, чтобы эффективнее использовать дагу. Банник видел, что он намерен сделать, и сохранял дистанцию, отступая назад по лужайке.

— Тупариллио, хватит! — он парировал сильный удар сверху, уклонившись в сторону, и кинжал рассек воздух рядом с ним.

— Ты можешь выиграть, только убив меня! Так сделай же это! Убей меня! Мне незачем больше жить, ты отобрал и подверг глумлению единственное, что было мне дорого!

Клинки, встретившись, снова зазвенели.

— Я не буду помогать твоему самоубийству, кузен.

Тупариллио снова и снова пытался пробить защиту Банника, но не мог. Банник был лучшим фехтовальщиком, но он сражался так, чтобы не убить. И если срочно что-то не придумать, то была вероятность, что убьют его самого.

Гнев Тупариллио давал ему такую силу, какой Банник раньше никогда не замечал в своем младшем кузене. Атаки его становились все более яростными и непредсказуемыми. Но если бы Банник сражался чтобы выиграть, он мог бы убить Тупариллио уже десяток раз.

Вдруг Тупариллио прыгнул, отведя оба клинка назад. Кинжал мелькнул рядом с лицом Банника, рапира быстрым круговым движением последовала за ним. Банник смог парировать один клинок, но второй уже не успел. Рапира пронзила его левую щеку, принеся волну жара и жгучей боли.

— Тупариллио, стой! — услышал он, как кричит Торстен. — Ты ранил его, ты выиграл. Честь удовлетворена.

Тупариллио не слушал. С яростным воплем он подпрыгнул высоко в воздух, снова отведя назад оба клинка, и один за другим нанес два удара Баннику.

Банник парировал один удар, потом второй. И не раздумывая, сразу же сделал выпад. Годы тренировок и опыт десятков поединков взяли свое.

Острие его рапиры, хотя и затупленное, было все же достаточно острым, чтобы убить. Пробив поспешную контрзащиту Тупариллио, острие пронзило его кожаную куртку. Из глубокой раны в груди хлынула густая кровь, заливая красным лужайку. Тупариллио соскользнул с клинка на синюю траву.

Когда он упал на землю, то был уже при смерти. Он слабо попытался поднять голову, кровь текла из его рта, окрашивая зубы.

— Ты убил родственника на незаконной дуэли. Ты опозорил себя, — с трудом произнес Тупариллио. — Теперь Кейталер никогда не выйдет за тебя.

Он победно улыбнулся и умер.

Банник неподвижно стоял с клинком в руке, глядя на мертвое тело своего кузена.

ГЛАВА 28

Калидар IV, районы улья Мерадон на поверхности

3356397. М41

— Банник! Банник!

Чьи-то руки трясли его. Эппералиант.

— Банник, ты в порядке?

— Да, — сказал Банник. — Думаю, да.

Ощупав себя на предмет повреждений, он отдернул руку от лорелейного амулета на шее.

— Они горячие, — кивнул Эппералиант. — Брута был прав, слава Императору. Проклятый колдун закоротил нам реактор и вырубил нас на пару секунд, но, по крайней мере, мы живы.

В танке было темно, вся аппаратура отключилась. Во тьме тускло светились лишь несколько аварийных сигнальных ламп, да сквозь смотровые щели проникали тонкие лучи света, оставляя яркие пятна на переборках.

Кортейн стоял у своего кресла, глядя в перископ.

— Орки хотят захватить «Марс Победоносный», в дополнение к «Люкс Император», — сказал почетный лейтенант. — Я в этом уверен. Этот колдун пытался вырубить нас, но оставить танк невредимым. Сейчас подходит их пехота, — он снова сел на сиденье. — Устроим им сюрприз. Форкосиген, приготовиться включить двигатель по моему приказу.

— Как остальные? — спросил Банник, усаживаясь на свой пост — его управление тоже было отключено.

— Мы с Меггеном в порядке, — прохрипел Аутленнер.

— Черт, только голова раскалывается, — кашляя, отозвался Радден из башни.

— Ралт?

Эппералиант покачал головой.

— Он отказался надеть амулет.

— Придется действовать быстро, — сказал Кортейн. — Банник, следи за теми орками.

Банник, кивнув, привстал на сиденье, чтобы глянуть в смотровую щель.

— Мегген! — крикнул Кортейн в сторону трапа на нижнюю палубу. — Лорелейные снаряды к орудию!

— Подъемник не работает, сэр! — прокричал в ответ Мегген. Внутренний вокс тоже не работал, и им приходилось полагаться на свои голоса. Ответ Меггена был еле слышен из-под броневой палубы.

— Ладно. Тащи один — его должно хватить. Радден?

— Сэр?

— Спустись туда и помоги ему, вам придется тащить снаряд на руках. Мы не можем включить электропитание, пока не будем полностью готовы. Заряжайте.

Радден, топая, спустился из башни и направился по трапу на нижнюю палубу.

— Тише! — приказал Кортейн.

Снаружи издалека доносились приглушенные звуки боя. Поблизости же казалось слишком тихо.

— Банник, что там делают орки?

— Продвигаются к танку с трех направлений, сэр. Идут осторожно, три группы, прикрывают одна другую. Ближайшая группа примерно в ста метрах, и они не спешат бросаться в атаку. Последний шагоход стоит неподвижно. Неисправен?

Машины орков были известны своей ненадежностью.

Кортейн покачал головой.

— Они держат его в резерве, на случай если с нами возникнут проблемы.

Банник обошел командную палубу, взбираясь на аппаратуру, если нужно было подняться, и, глядя в смотровые приборы по бортам, быстро осмотрел здания, окружавшие площадь.

— «Люкс Император» не обнаружен, — доложил он, возвращаясь в носовую часть командной палубы.

— Похоже, они действительно хотят захватить «Марс Победоносный» невредимым, — сказал Эппералиант, касаясь амулета, висевшего на шее. — Только бы этот колдун не почуял, что мы здесь еще живы.

— Сомневаюсь, что он может нас почуять, — сказал Кортейн. На командную палубу поднялись Радден и Мегген, как всегда, жевавший сигару, втащив по трапу лорелейный снаряд в специальном ящике. Кортейн подошел помочь им, взявшись за одну из четырех ручек ящика. — Если бы они знали, что мы живы, то ударили бы снова. Вполне можно предположить, что колдун нас не видит.

Втроем они подняли снаряд по трапу в башню, а Банник продолжал наблюдать в смотровые приборы.

Кортейн спустился из башни и постоял у своего поста, глядя на китель, висевший на спинке сиденья, и фуражку на столе-карте. Не спеша он их взял и аккуратно надел, тщательно поправив фуражку и застегнув китель на все пуговицы.

— Банник, когда мы включим двигатель, займись теми орками. Аутленнер, веди нас прямо к титану. Радден, готовь к бою главный калибр — сбить щиты и поджарить мозги этому колдуну. Мегген, займешь место Ралта у пушки «Разрушитель». Банник, когда разберешься с орочьей пехотой, бей из лазпушки по левой руке титана, понял? Мегген, ты из «Разрушителя» по правой. Ваша задача — сбить его дополнительное вооружение. У нас только один шанс уничтожить этого монстра. Только один. И чтобы им воспользоваться, нам придется постараться. Все готовы?

— Да, сэр! — ответили выжившие члены экипажа.

— За Императора! За Парагон! За «Марс Победоносный»! — воскликнул Кортейн. — Все по местам. Форкосиген?

Маленький техноадепт нервно моргнул выпученными глазами, его костлявые руки были скользкими от пота.

— Сэр?

— Можешь включить реактор?

— Да, сэр. Он неактивен, но не заглушен. Я могу пробудить его.

— Хорошо, — Кортейн убедился, что все разошлись по своим постам. — По моей команде, техноадепт…

Шепотом бормоча молитвы техножрецов, Форкосиген начал переключать тумблеры и рычаги, активируя реактор.

— Всем доложить о готовности! — приказал Кортейн.

— Башня готова! — прокричал сверху Радден.

— Пушка «Разрушитель» готова! — доложил Мегген.

— Дополнительное вооружение готово! — отозвался Банник.

— Техноадепт готов, — сообщил Форкосиген.

— Связист готов, — Эппералиант.

— Мехвод готов, — Аутленнер.

Банник оглядел командную палубу, бросив взгляд на пустое сиденье Марселло, на аппаратуру с горелыми пятнами после короткого замыкания. Он заметил, что Кортейн сделал то же самое. Их взгляды встретились, и Кортейн едва заметно кивнул.

— Командир танка готов, — завершил перекличку Кортейн. — По моей команде… три, два, один… Включить главный реактор!

Форкосиген согнулся на своем посту, нажав двойные руны активации и склонившись перед Омниссией.

Раздался щелчок. Гул двигателей. Грохот.

«Марс Победоносный» ожил, вызывающе рыча на толстобрюхое орочье чудовище, возвышавшееся перед ним.

— Огонь! — приказал Кортейн. — Из всех орудий!

На огражденной платформе на верху головы гарганта за боем наблюдал Зеленоглаз. Орочьему колдуну нравилось многое из того, что было у Империума. Ему нравилась эта планета — и он захватил ее. И, как и Гратцдакке, ему нравились имперские машины, и нравилось захватывать их.

Прямо перед ним неподвижно стояла огромная имперская боевая фура, людишки внутри были зажарены насмерть мощью, дарованной ему Морком. Он больше не чувствовал их жалких душонок, но все равно велел своим бойцам продвигаться с осторожностью — на всякий случай. Зеленоглаз не был глупцом — в отличие от Гратцдакки. Он видел, что люди пытаются обойти позиции орков и атаковать сразу с двух сторон — и лишь посмеялся над их жалкими попытками скрыть это от него. Они слабы — и будут уничтожены.

Снаружи, за пределами его психощита, снаряды тяжелой артиллерии крушили город, убивая и орков, и людей. Ослепительные розовые лучи вырывались из-за туч и испаряли целые здания, превращая песок в расплавленное стекло. Но он был в безопасности, его мощь, усиленная недавно завершенным Воплем Морка, сконцентрированным меки-знают-как внутри его гарганта, защищала его так же надежно, как щит из шкуры сквиггота отражает каменный наконечник копья. Если бы Гратцдакка знал, каким сильным станет «его» колдун, то убил бы его. Но теперь для этого слишком поздно, время ушло — и время Гратцдакки тоже ушло.

Зеленоглаз наблюдал, как орки приближаются к танку, «убойная банка», рухнувшая на землю позади них, дергалась как сквиг с переломанным хребтом. Это было очень смешно, и колдун разразился хохотом. Зеленые искры посыпались с его волос, глаза выпучились, и он радостно взвыл. Война! Война! ВОЙНА! Вокруг царил хаос и разрушение. Людишкам не на что надеяться, этот мир будет принадлежать ему, а потом еще один, и еще, и еще, его армии будут разрастаться, пополняемые орками, привлеченными Воплем Морка! Он хохотал и хохотал, гретчины и орки из экипажа гарганта шарахнулись от него в страхе.

— ВАААААААГГГГГХХХХХ! — взревел он и снова рассмеялся.

Вдруг гаргант встряхнуло. Сквозь открытый люк в платформе Зеленоглаз услышал, как капитан, сидевший внизу, в голове гарганта, выкрикивает приказы, и звук крепкого удара орочьей руки по орочьему же черепу. За этим последовал грохот выстрелов. Колдун, оторвавшись от своих мечтаний, открыл глаза.

Как такое было возможно? Боевая фура людишек снова двигалась, протаскивая свой избитый корпус по развалинам. Зеленоглаз увидел, как большие стрелялы в носу и борту танка открыли огонь, выкашивая множество орочьих пехотинцев. Бласт-пушка в башенке наверху спонсона, выстрелила, прожигая дыру в броне последней «убойной банки», которая сразу же замерла неподвижно.

— Что там еще?! — закричал колдун в переговорную трубу на платформе. — Остановить их! Мне нужна эта фура!

Гаргант дал залп из своих пушек и ракетных установок, выбивая воронки в земле вокруг танка. Попадания застучали по броне имперской машины, высекая искры, отбивая куски пластали. Маленькая башенка с тяжелыми стрелялами на лобовой броне разлетелась на куски, броня на одном борту смялась, но танк продолжал двигаться вперед.

Зеленоглаз перестал размышлять, когда неудержимая ярость затопила его — безумная страсть к насилию, жившая в каждом орке, необходимость разрушать и жечь, покорять и побеждать, убивать и убивать, пока не останется никого кроме орков, и отправляться на поиски новых битв.

Его могучий разум вздыбился от этой ярости, впитывая энергию прямо из нематериального царства Великого Зеленого, где Горк и Морк смеялись и аплодировали его гневу. Вокруг него бушевали молнии, испускаемые из его головы, перескакивая на огромные медные сферы на спине гарганта и усиливая его мощь. Он чувствовал разум каждого орка на планете, и каждый этот разум ярко пылал жаждой войны и насилия. И он черпал силу из них, и из орков за пределами Калидара, и за пределами системы — огромное зеленое море сверхъестественной энергии, окружавшей и защищавшей расу орков, созданной их жестоким восторгом и страстью к завоеваниям. Время замедлилось, и Зеленоглаз перестал видеть материальный мир, глядя мысленным взором и видя лишь отражение мира в сверхъестественном зеленом пламени.

Сквозь сияющую завесу искр Зеленоглаз посмотрел вниз; сила росла в нем, грозя вырваться, и скоро он не сможет сдерживать ее. Не в силах говорить, он опустил ладонь. Ладонь опускалась медленно — хотя Зеленоглаз знал, что на самом деле она движется быстро — пока не ударила по большой кнопке, включив воющую сирену — сигнал для капитана гарганта, что пора готовить к бою варп-пушку.

Зеленоглаз смеялся, чувствуя, как палуба дрожит под ногами. Внизу из пасти гарганта начал выдвигаться чудовищный язык — варп-пушка, готовая изрыгнуть ярость Горка и Морка на глупых людишек — ярость, которая текла через него.

Большая пушка в башне танка поднялась, целясь в гаргант. Зеленоглаз лишь рассмеялся. Жалкие усилия!

Пушка изрыгнула огонь, и Зеленоглаз перестал смеяться.

Что-то было не так. В картине мира перед ним, нарисованной оттенками ярко-зеленого, словно образовалась дыра, черная полоса пустоты — снаряд из имперской пушки, снаряд, которого не мог видеть его сверхъестественный взор.

Долетев до порожденного варп-энергией защитного поля гарганта, снаряд не остановился. Зеленоглаз ощутил, как странный снаряд пронзил его психощит, разрываемое поле зеленой энергии пошло волнами.

Зеленоглаз не знал этого, но его гнев был порожден страхом — страхом древней расы, вымершей миллионы лет назад, страхом, заставившим их цепляться за любые способы выживания, неважно в насколько деградировавшей форме. И этот страх охватил орочьего колдуна, когда снаряд, пробив защитное поле, врезался в броню гарганта, пробил и ее, и разорвался внутри.

Боль вспыхнула в разуме Зеленоглаза, и он потерял контроль над сверхъестественной энергией, переполнявшей его. Он попытался направить эту энергию через свой посох, заземлить ее и спасти свою голову. Энергия, хлынув из него, растеклась по гарганту. Одна из медных сфер взорвалась, и Зеленоглаз завопил, упав на колени.

На командной палубе бушевали пожары. Форкосиген отчаянно пытался включить системы пожаротушения. У Банника остались исправны одна болтерная установка и одна лазерная пушка — на разных бортах, системы дистанционного управления ими работали все хуже. Экраны на его посту сыпали искрами и шипели, большая часть авгуров не работала — и все же он продолжал стрелять.

— Выстрел лорелейным снарядом! — предупредил Радден, и «Марс Победоносный» вздрогнул от выстрела орудия главного калибра.

На экране авгура лазерной пушки Банник видел, как снаряд попал в бронированное брюхо титана, пробил броню и разорвался внутри. Из пробоины вырвалось пламя, титан содрогнулся и замер на месте. Но орудия в его голове и руках продолжали поливать танк шквальным огнем.

— Попадание в реактор! — доложил Форкосиген. — Мы теряем энергию!

— Смотрите! — закричал Эппералиант.

Попадание одного снаряда было мелочью для такой громадной машины, как титан, но лорелей в снаряде, разнесенный взрывом по внутренним отсекам титана, сделал свое дело. Молнии, сверкавшие вокруг головы гарганта, вспыхнули с неистовой силой, ударив по прицеливавшейся руке с орудиями. По всему корпусу гигантской орочьей машины заполыхал зеленый огонь. Взорвалась одна пушка, рухнула на землю орудийная башня, за ней последовал труп орка без головы. Земля задрожала, когда снаряды имперской артиллерии снова обрушились на город.

— Мегген, Банник, огонь! — воскликнул Кортейн.

Банник прицелился в большую пусковую установку с ракетами на левом плече титана, выстрел лазерной пушки попал точно в цель, и всю установку разнесло взрывом. Секунду спустя снаряд из пушки «Разрушитель» оторвал правую руку гарганта.

— Продолжать огонь! Продолжать огонь! — кричал Кортейн.

— Судя по показаниям приборов, основной психощит над шахтой улья еще держится, сэр!

— Продолжать бить по титану, пока колдун не сдохнет! — приказал Кортейн.

По ним снова ударила психоэнергия, на этот раз более слабая и не сконцентрированная с помощью машины.

— Сэр, «Люкс Император» заходит нам в тыл!

— Он сейчас может прицелиться в нас?

— Нет, сэр, слишком много развалин между нами мешают, — доложил Эппералиант.

— Аутленнер, продолжай маневрировать! — приказал Кортейн.

Орудие главного калибра и пушка «Разрушитель» быстро всадили в титан еще два снаряда. Огонь полыхнул из пробоин в его бронеплитах, и титан стал медленно крениться вперед.

— Мы почти прикончили его! — воскликнул Радден.

— «Люкс Император» приближается! — сообщил Эппералиант.

— Вижу его! — крикнул в ответ Аутленнер, и «Гибельный Клинок» развернулся влево.

— КПД трансмиссии снизился до 54 % и продолжает падать! — предупредил Форкосиген.

«Гибельный Клинок» содрогнулся, рукоятки управления на посту Банника перестали работать.

— Дистанционное управление оружием в спонсонах вышло из строя!

Волна зеленой энергии хлынула от обездвиженного титана. Ее сияющее эхо окатило танк, выбивая искры из приборов и закорачивая электронику. Голографический стол-карта взорвался, осколки стекла разлетелись по командной палубе. Отчаянно взвывали сирена за сиреной. Форкосиген плакал, пытаясь хоть как-то помочь вверенной ему святой машине. Победные крики Раддена из башни превратились в мучительный вопль агонии.

— Радден! — позвал Кортейн.

Что-то тяжелое со страшной силой ударило в лобовую броню, танк резко встряхнуло. Левую гусеницу заклинило, «Марс Победоносный» начал неуправляемо разворачиваться против часовой стрелки.

— Аутленнер убит, сэр! — вдруг закричал Ралт. — Пушка «Разрушитель»вышла из строя!

— Мегген, Ралт, поднимайтесь сюда!

Кортейн посмотрел на каждого из подчиненных.

— Слушайте меня. Вы все должны покинуть танк, — он встал со своего сиденья. — Я остаюсь здесь, чтобы закончить дело. Этот колдун должен умереть. Щит над входом в улей Мерадон нужно сбить.

Эппералиант встал.

— Сэр, я должен заявить…

— Я приказал вам покинуть танк немедленно. Младший лейтенант Эппералиант, вы отказываетесь выполнять приказ?

— Нет, сэр, но… Я не могу бросить вас… не могу!

Кортейн положил руку на плечо подчиненного.

— Иди, Эппералиант. Идите с Банником. За ним нужно присмотреть, когда все это закончится. Служи ему так же хорошо, как служил мне.

Эппералиант секунду колебался, потом щелкнул каблуками и отсалютовал.

— Да, сэр!

— Всем надеть респираторы и защитное снаряжение. Банник, вытаскивай Раддена, и отходите подальше от танка как можно быстрее. Когда я добью колдуна, тут будет жарко, по улью ударят с орбиты. Спрячьтесь и не высовывайтесь.

На командную палубу поднялись Ралт и Мегген. Лицо Ралта почернело, один глаз распух так, что закрылся.

— Почетный лейтенант? — прохрипел он.

— Надевайте защитное снаряжение и выбирайтесь из танка.

Поколебавшись, Ралт кивнул. Мегген выплюнул сигару и не сказал ничего. Проходя мимо Кортейна, он пожал ему руку. Взяв у Эппералианта респираторы, шинели и пояса с оружием, они открыли люк над постом техноадепта и полезли наверх.

Банник вытащил Раддена из башни на командную палубу. Наводчик был без сознания, глаза закрыты, лицо сильно обожжено. Он был явно в тяжелом состоянии, но еще жив. Как можно осторожнее Банник и Эппералиант надели на его лицо респиратор.

Кортейн подошел к трапу, схватившись за поручни, когда танк снова встряхнуло взрывом. Взяв с полки для снаряжения пояс с осколочными гранатами, Кортейн перекинул его через плечо.

— Форкосиген?

— Я не покину танк. Я не могу…

— Техноадепт…

— Сэр, я могу помочь вам! Я нужен вам здесь! И нужен «Марсу Победоносному»…

Кортейн кивнул.

— Как хочешь. Поддерживай работу двигателя, насколько возможно.

Форкосиген немедленно вернулся к своей консоли, пытаясь поддержать реактор в рабочем состоянии.

— Почетный лейтенант Кортейн! — позвал Банник.

Кортейн посмотрел на него.

— Для меня было честью служить с вами.

Кортейн кивнул.

— Выбирайтесь из танка, лейтенант.

Банник кивнул в ответ. Эппералиант, наклонившись, подхватил Раддена под руки. Вместе с Банником они вытащили наводчика из люка наружу и оказались посреди боя.

Другие танкисты бежали впереди Банника и Эппералианта, которым приходилось тащить Раддена. Банник рискнул оглянуться на танк. «Гибельный Клинок» перестал крутиться на месте, вероятно, Кортейн сел на место механика-водителя. На корпусе танка сверкали зеленые вспышки. В толстую броню ударила ракета и срикошетила. Двигатель танка выключился, и это было последнее, что увидел Банник, потому что ему пришлось повернуться и смотреть вперед.

Они бежали дальше, бой позади затихал, разрывы снарядов еще грохотали где-то справа и слева. Над головой с ревом промчались три атмосферных истребителя — редкое зрелище в вечно штормовом небе Калидара — они сбрасывали бомбы, поражая какие-то невидимые отсюда цели. Теперь стали более отчетливо слышны звуки большого боя впереди, где главные силы имперской боевой группы пробивались к позиции ударной группы Кортейна. Но на самой площади вели бой только три машины. Повсюду валялись изуродованные трупы орков и людей. Банник и Эппералиант, тяжело дыша в зловонных респираторах, обогнули горящую «Химеру». Они оказались на краю огромной воронки от попадания пушки «Вулкан», где погибли атраксианцы.

Вскоре они приблизились к ряду зданий на краю площади. Банник заметил нескольких атраксианцев, выглядывавших из пробоин и отчаянно махавших им руками. Вдруг откуда-то слева раздалась очередь, и Ралт упал мертвым. Атраксианцы из здания открыли огонь из лазганов, прикрывая танкистов, и, наконец, Банник с Эппералиантом, оказавшись в развалинах, спрятались за разрушенным контрфорсом, а атраксианцы подхватили Раддена и унесли в укрытие.

— Сколько вас осталось? — прохрипел Банник.

— Двенадцать, — ответил атраксианский пехотинец. — Ну а чего вы ожидали? Это было задание для самоубийц. Но мы почти справились.

— Не спешите сбрасывать со счетов почетного лейтенанта, — сказал Банник, и повернулся, чтобы выглянуть на площадь.

— Нас-то уже можно сбросить со счетов, — ответил атраксианец. — С той стороны к нам подбираются три десятка орков. Пока они немного боятся нашего тяжелого болтера, — он кивнул на воронку, в которой укрылся расчет тяжелого болтера из двух человек. — Но это ненадолго. Когда они нас сомнут, все закончится.

Банник оглядел площадь. Положение казалось безнадежным. Орочий титан ярко горел, но орудийный огонь и психоатаки с его борта продолжались. «Марс Победоносный» стоял неподвижно. «Люкс Император» маневрировал, слегка поворачиваясь то влево, то вправо, чтобы лучше навести пушку «Вулкан». С края площади сквозь горящие руины Банник видел, как снаряды наземной артиллерии и лучи корабельных лэнс-батарей с орбиты бьют по психощиту, закрывавшему вход в шахту улья Мерадон, не в силах пробить его.

— У вас не найдется лишнего лазгана? — спросил Банник.

Брасслок застонал, сходя с ума от боли. Но физическая боль была сейчас наименьшим из испытываемых им страданий — ибо одна из дорогих ему машин готовилась уничтожить другую. И проклятье, тяготевшее над Брасслоком, было достаточно сильным, чтобы он оставался в сознании и видел это.

— Тише, брат, — произнес тот же странный человек. Он висел в воздухе перед танком, призрачный, словно дым.

— Ты… — прошептал Брасслок. Его механические легкие уже почти отказали. Жить ему оставалось недолго. — Ты вернулся…

Это было хоть каким-то утешением.

— Ты можешь помочь нашим, — сказал призрак. — Твой друг Кортейн на борту «Марса Победоносного» все еще сражается. Он намерен пожертвовать собой, чтобы убить колдуна.

— Но «Люкс Император» сейчас наверняка уничтожит его, — вздохнул техножрец. Он страшно устал, мир на периферии зрения уже становился серым. Брасслок умирал. Корпус танка вибрировал под ним, из-под брони был слышен лязг механизмов и восторженные крики орочьего экипажа, готовившегося произвести выстрел из пушки «Вулкан».

— Ты можешь не допустить этого.

— Как?

— Свяжись с машинным духом танка, поговори с ним, — сказал призрак. — Успокой его и убеди не повиноваться его новым повелителям.

— Я не могу, — ответил Брасслок. — У меня не осталось даже аугмиттеров, я не могу молиться.

— Имей веру, техножрец. Одной веры будет достаточно.

И Брасслок потянулся к машинному духу танка. Разум техножреца был словно в тумане, но его пределы казались менее жесткими, чем раньше, словно теперь сознание не сдерживалось ограничениями мозга или интеллектуального ядра. И рядом со своим сознанием Брасслок ощутил огромный и сильный дух, скованный и охваченный яростью — машинный дух танка «Люкс Император». Разгневанный машинный дух беспомощно ревел, когда грубые лапы орков дергали за рычаги его металлической оболочки, Брасслок чувствовал его боль и скорбь от причиненных ему нечестивых изменений. Мягко Брасслок начал петь литании успокоения, утешая зверя внутри машины, окружая его своими молитвами; и дух успокоился.

Брасслок чувствовал конденсаторы как резервуары, наполненные светом. Он коснулся их, ощущая, как присутствие чего-то большего ведет его — и заставил их излить накопленную энергию в корпус танка. Словно вода из прорванной плотины, четыре тераватта электроэнергии хлынули сквозь броню «Люкс Император».

Орки взвыли, изжариваясь заживо. Брасслок почувствовал, как дух «Теневого Меча» облегченно вздохнул. Вся активность внутри танка прекратилась. Сам Брасслок удивительным образом не пострадал.

— Вот и все, — сказал призрак. — Теперь я должен уйти. Но тебе, технопровидец Брасслок, увы, придется задержаться. У Императора еще есть работа для тебя, — призрачный молодой офицер начал исчезать. — И скажи моему другу Баннику — он был прав, что молился. Он всегда был прав.

Брасслок вздохнул и потерял сознание. «Люкс Император» стоял неподвижно.

— Форкосиген!

Никто не ответил. Кортейн пнул панель приборов.

— Двигайся же, проклятье! Двигайся! — взревел он. — Я не намерен умирать бесполезно!

Двигатели танка молчали.

Корпус встряхнуло взрывом, и Кортейн оглядел командную палубу машины, в которой жил и сражался тридцать лет. Сейчас все это должно было закончиться. Тысячелетняя жизнь древнего танка, полная сражений, приближалась к концу. «Марс Победоносный» был весь избит, бронеплиты искорежены, внутри повсюду свисали разорванные кабели и трубопроводы, обжигающий воздух Калидара врывался в корпус оттуда, где когда-то была башенка с тяжелыми болтерами.

Кортейн глубоко вздохнул, закрыл глаза, снова открыл их и произнес:

— «Марс Победоносный», я не техножрец, но прошу тебя прислушаться ко мне. Вместе мы сражались три десятилетия. Я хорошо служил тебе, и ты столь же хорошо служил мне. Давай же уйдем вместе в огне и ярости, и принесем погибель врагам Императора.

Прошептав молитву Императору и Омниссии, Кортейн потянулся к рычагу и повернул его.

«Марс Победоносный» вздрогнул, двигатели включились. Гусеницы заскрежетали по искореженным фальшбортам, и танк двинулся навстречу разбитому титану.

Кортейн улыбнулся.

— Спасибо.

Зафиксировав рычаги в положении «полный вперед», он направился в корму, пригнувшись, чтобы проползти под деформированной броней. Пробираться пришлось на ощупь — освещение в танке отключилось, воздух был наполнен дымом. Приглушенно звучало еще лишь несколько сирен — танк, подобно своему командиру, смирился со своей судьбой.

Спустившись в снарядный погреб, Кортейн обернул пояс с осколочными гранатами вокруг фугасного снаряда. Он молча сидел в темноте, покачиваясь, пока танк преодолевал усыпанную руинами площадь.

Кортейн думал о своей жизни. О родине. О людях, которые служили с ним и погибли на службе Императору.

Сейчас все закончится. Он сделал все, что мог и лишь молился Императору, чтобы этого было достаточно.

Раздался удар, когда лобовая броня танка врезалась в корпус титана. Кортейн отжал кнопку предохранителя на одной из гранат.

— Император спаси нас всех, — произнес он.

Орки бросились на них. Банник стрелял из одолженного лазгана, загрохотал и тяжелый болтер атраксианцев.

Внезапно «Марс Победоносный» начал двигаться.

— Почетный лейтенант! — воскликнул Эппералиант, продолжая стрелять. — Он все еще там!

Они видели, как изувеченный танк врезался в орочий титан. На секунду наступила тишина, затем внутри танка раздался взрыв. Последовало еще несколько взрывов, и вдруг «Марс Победоносный» разлетелся на куски, его боекомплект детонировал со страшной силой. Танк словно подскочил в воздух и исчез в ослепительной огненной вспышке, поглотившей и титан. Обе гигантских машины взорвались с оглушительным грохотом.

Орки и люди бросились на землю, град обломков разлетелся по всей площади.

Когда Банник снова поднял взгляд, то увидел, что психощит исчез. Снаряды имперской артиллерии летели прямо в шахту улья Мерадон.

Почти мгновенно в воздухе над ульем раздался резкий треск — атмосфера раскалилась от пяти одновременных залпов лэнс-батарей с орбиты, нацеленных в самое дно шахты улья. Глубоко в шахте громыхнули несколько мощных взрывов. Вспышка пламени вырвалась в небо из шахты, земля под зданием, где прятались Банник и его товарищи, задрожала, от полуразрушенного строения стали осыпаться большие куски камнебетона, давя людей. Обстрел лэнс-излучателями прекратился так же внезапно, как и начался, и воздух хлынул в шахту с грохотом, похожим на раскат грома. Орки, атаковавшие здание, остановились и оглянулись на шахту, атраксианцы тоже были слишком поражены, чтобы стрелять, пока Банник не прокричал команду, и лучи лазганов снова засверкали, собирая свой урожай смерти.

Лэнс-батареи продолжали стрелять — теперь били одновременно только два или три лэнс-излучателя, испаряя укрепленные пункты орков. Уцелевшие орочьи тяжелые шагоходы, меньшие подобия титанов, неуклюже поворачивались, пытаясь обнаружить невидимую угрозу, и сияющие лучи с небес раскалывали их пополам.

Между лучами в воздухе появились странные силуэты, похожие на металлические слезы — они с воем падали с неба, включая тормозные двигатели, замедлявшие их падение, лишь в сотне метров над землей. Десантные капсулы приземлялись с резким ударом, их створки распахивались, словно взрываясь. Из них выходили люди, ростом не уступавшие любому орку, казавшиеся нечеловечески массивными из-за своей черной брони, с изощренной смертоносностью перекрывая сектора обстрела огнем своих болтеров. Орки, атаковавшие позицию Банника, бросились сражаться с этой новой угрозой или бежали.

— Адептус Астартес! Черные Храмовники! — произнес один из атраксианцев в здании. Его голос поднялся до крика. — Слава Императору! Слава Императору! Ангелы Смерти здесь!

Другие пехотинцы подхватили этот крик. Грохот орудий с той стороны центральной шахты улья становился громче и громче, главные силы Имперской Гвардии продвигались все глубже в Орктаун. Орки, разделившие свои силы из-за атаки Кортейна, лишившиеся своего секретного оружия, атакованные с орбиты, были разгромлены.

Война за Калидар закончилась.

ГЛАВА 29

Калидар IV, районы улья Мерадон на поверхности

3359397. М41

Банник и Ханник стояли у расколотой стены на пятом этаже одного из самых высоких уцелевших зданий на поверхности улья Мерадон, где разместились временный штаб и госпиталь.

Банник молча обдумывал информацию, которую сообщил ему Ханник.

— Я сожалею, но вы не должны были этого знать, — сказал почетный капитан. — Валле сам вызвался добровольцем, он был приманкой. Разум столь сильного псайкера неизбежно должен был привлечь внимание колдуна, а мы должны были обставить это так, будто мы пытаемся скрыть его. Нам нужно было отвлечь орков, и «Марс Победоносный» был достаточно убедительной угрозой. Мы должны были заставить их сосредоточиться на вас, чтобы Черные Храмовники смогли перебросить сюда свои силы, а флот занял позиции на орбите, чтобы уничтожить псайкерское устройство орков. И когда колдун направил все свои усилия на то, чтобы обнаружить вас, он фактически перестал видеть наши истинные намерения.

Банник кивнул.

— От нас всех требуются жертвы, но иногда их бывает трудно перенести, — сочувственно сказал Ханник.

— Ничего, — сказал Банник. — Я служу.

Ханник продолжал, вероятно, движимый своими чувствами: может быть, скорбью или чувством вины.

— Мы ведем войну на выживание. Империум осажден врагами со всех сторон. Здесь было лишь небольшое сражение этой войны, и его следовало завершить быстро, иначе бы оно переросло в нечто большее с далеко идущими последствиями. Вы хорошо справились. Вы внесли важный вклад в победу и безупречно исполнили свой долг, как и ваши товарищи. Почти их память своей службой.

Банник оглядел руины разрушенного города. Из центральной шахты улья Мерадон поднимался широкий столб серого дыма. Остовы тяжелых шагоходов горели среди развалин зданий. Ремонтно-эвакуационные команды трудились над подбитой имперской бронетехникой. Пара богато украшенных похоронных транспортов Экклезиархии прокладывали свой скорбный путь среди руин, раскапывая обломки, подбирая трупы людей, сжигая мертвых орков и верша последнее правосудие Императора над теми ксеносами, которых находили еще живыми.

— Значит, война за Калидар закончена? — спросил Банник.

— Почти. Теперь, когда вождь орков убит, зеленокожие начнут сражаться за власть между собой. Если мы не позволим им объединиться под властью нового вождя, то сможем уничтожить их по частям, одну банду за другой. Черные Храмовники сейчас пробиваются к центру улья, чтобы зачистить его. Здесь слишком ценный источник лорелея, чтобы уничтожать его, и именно тут сосредоточены помощники вождя, многие из самых крупных орков, которых следует истребить в первую очередь. Это опасно, но Черные Храмовники еще опаснее. Орки сейчас лишены руководства, и так как Мерадон — их главный опорный пункт на планете, вполне возможно, мы не позволим им снова объединиться.

Ханник посмотрел на улицу внизу, где отдыхали гвардейцы после победы. Они курили и шутили в той хвастливой манере, свойственной солдатам, сражавшимся в тяжелом бою и выжившим.

— Тем не менее, тут останется работы для команд зачистки на столетие или больше — сжигать орочьи споры, чтобы зеленокожие снова не размножились. Но, по крайней мере, в этом отношении Калидар будет на нашей стороне.

Ханник вздохнул, потянувшись и заложив руки за спину, и снова посмотрел на Банника.

— Муниторум полагает, что через месяц рудники здесь снова будут работать. Невероятно, да?

Банник не сказал ничего. «Колесо войны и угнетения крутится дальше», мрачно подумал он.

— Ну, а наша работа здесь закончена, — сказал Ханник. — Боевую группу разделят надвое, и нас перебросят на другой театр военных действий. Мятеж на Гератомро, или как-то так.

— Где это? — спросил Банник.

Ханник улыбнулся.

— Империум огромен, лейтенант Банник. Для нас, которым доверена честь служить на таких машинах, как «Марс Победоносный», война никогда не закончится. Мы идем туда, куда нас направят, неважно, слышали мы об этих местах или нет, и сражаемся, пока не погибнем.

— Но «Марс Победоносный» уничтожен. Меня теперь, конечно, вернут в 42-й Парагонский, — сказал Банник. — Мое откомандирование теперь потеряло смысл — мне не на чем служить.

— Чепуха, — ответил Ханник. — Ты офицер 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков, отныне и навсегда. По крайней мере, до твоей героической смерти. Служба нелегкая, но какая почетная! По пути на новый фронт мы встретимся с производственным флотом Адептус Механикус и получим новую технику. Может быть сейчас, пока мы говорим, они собирают новый «Гибельный Клинок». Мою роту пополнят до штатной численности. — Молодой капитан явно был очень доволен этим. — Брасслок остался жив, живы Мегген и Эппералиант. А это уже почти половина экипажа, считая тебя. Преемственность — важный принцип.

«Он не упомянул остальных», подумал Банник. «Бедняга Марселло, храбрый Ганлик, Форкосиген… Радден, умерший в мучениях среди развалин за час до прибытия медиков… Столько хороших людей погибло».

И он подумал о миллиардах людей, которые погибали день за днем по всему огромному Империуму, сражаясь за существование человеческой расы. Что еще он мог сделать, кроме как служить?

Эти мысли он высказывать не стал, сказав только:

— Для меня честь сражаться за Императора. И вдвойне честь сражаться на таких машинах.

— Я рад, что ты согласился остаться.

Некоторое время они наблюдали картину разрушения внизу. Густой шлейф пыли поднимался в воздух там, где три полных роты атраксианской тяжелой пехоты на «Химерах» двигались к входу в улей для поддержки космодесантников, за «Химерами» следовали небронированные грузовики с подразделениями савларцев. Ветер иногда доносил звуки взрывов и треск стрельбы, рев танковых моторов отсюда слышался как слабое жужжание. После адской ярости орбитального удара картина выглядела почти мирной, и Калидар как будто задремал, устав от насилия, терзавшего его поверхность.

— Когда-то у меня был кузен, — вдруг сказал Банник. — Я любил его как родного брата. Когда он был маленьким, я читал ему, играл с ним, защищал его…

— Вот как? — произнес Ханник, не вполне понимая, к чему это. — И что с ним стало?

Банник посмотрел в глаза своему командиру.

— Я убил его. На дуэли. Он влюбился в женщину, на которой я должен был жениться, и ему не нравилось, что я и мой сводный брат якобы не проявляем к ней уважения. Он вызвал меня на дуэль, может быть надеясь победить и жениться на ней самому. А может быть, зная, что проиграет в любом случае, и желая лишь умереть достойно. Каковы бы ни были его мотивы, но это моя рука оборвала его жизнь. Я убил его. Я стал убийцей родича, позором для клана. Долго я думал, что не смогу простить себе это бесчестье, но сейчас я понял, что зациклился на этом, потому что боялся сказать себе правду. Я убил мальчика, которого мог бы спасти, и опозорил женщину, которую мог бы полюбить.

— Так ты завербовался в Гвардию ради искупления?

— Да, сэр. Именно так.

— В армиях Императора служат миллиарды людей, лейтенант Банник. И у всех и каждого из них есть свои истории, почему они там оказались. И истории некоторых гораздо хуже твоей.

— Вы думаете, сэр, что Император простит меня, если я буду служить хорошо?

Банника внезапно охватила скорбь, но на этот раз не о себе, не о своей участи. Кортейн говорил ему, что потом еще наступит время для скорби. Он думал о Раддене, и о Марселло, о Лазло и Тупариллио, обо всех, кто умер или еще умрет. Сейчас он понял, что чувство вины в его душе сменилось скорбью совсем иного рода. По его лицу потекли слезы, оставляя дорожки в пыли.

— Я не ищу чести. Честь привела к смерти моего кузена, хорошего, доброго человека. Сколько из нас еще умрут ради «чести», ради гордыни? Думаете, оно того стоит? Неужели ради этого стоит умирать, если мы сражаемся за выживание человечества?

Ханник, казалось, будучи в замешательстве, поковырял пол носком сапога, заложив руки за спину.

— Это вопросы к священнику, а не к офицеру. Но я лично рад, что ты служишь со мной.

Они замолчали.

— Я должен идти, — сказал Ханник наконец. — Еще нужно встретиться с нашими уцелевшими техножрецами и обсудить эвакуацию и ремонт «Люкс Император».

— Его можно отремонтировать?

— Они полагают, что да, — ответил Ханник. — То, что осталось от «Марса Победоносного» тоже потом будет эвакуировано, но я думаю, над ним совершат заупокойную службу Бога-Машины и разберут. Спасти его уже нельзя. Я сожалею, — он вздохнул. — Мне сказали, «Возрождение Остракана» нуждается в проверке аппаратуры телеметрии, чтобы убедиться, как проведен его ремонт. Я надеюсь, они хорошо справились. Мой танк нам еще понадобится. Он меня ни разу не подводил. Надо будет писать отчеты, предоставлять документы… Если бы война состояла только из боев, а?

— Да, сэр, — согласился Банник. — Сэр?

— Да? — спросил Ханник.

— Могу я узнать, в чьем экипаже буду служить? Меня возьмут в экипаж «Возрождения Остракана»?

Ханник покачал головой.

— Ты еще не понял, почетный лейтенант Банник?

— Сэр?

— Поздравляю, Банник.

И почетный капитан отправился присмотреть за своими людьми и машинами — винтик механизма внутри механизма внутри бесчисленного множества других механизмов, безостановочно крутившихся, приводя в движение военную машину Императора.

Банник остался. Его первая война закончилась. Он смотрел, как горит Мерадон, и чувствовал глубокую скорбь в своем усталом сердце.

Зеленоглаз сидел и смотрел, как песок, словно извивающимися пальцами, заметает искореженные останки боевой фуры людишек и его титана. Разбитый корпус «Марса Победоносного» перекрутило взрывом с обломками титана, вокруг лежали руины улья Мерадон.

Зеленоглаз улыбался при виде всего этого разрушения. Орки проиграли, но это был хороший бой — и будет еще много новых боев.

Он думал о том, что каждая песчинка в пустыне подобна орку, каждая горсть песка — военной банде. Каждая буря словно ВАААГХ! и пустыня необъятна.

В галактике были миллиарды и миллиарды орков. Зеленоглаз чувствовал их отсюда, словно вал ярости и насилия, нахлынувший на его разум. Их масса сметала с пути других богов, заглушала психический вопль Пожирателя, затмевала свет маяка Императора людей. Психическое присутствие других рас казалось лишь тусклыми свечами по сравнению с огромным костром орочьего могущества.

Орки были предназначены править галактикой, терзать и терзать ее снова и снова, целую вечность войны, создающей все более и более сильных орков, которые однажды поставят на колени всю вселенную!

Да, еще будут новые и лучшие бои.

Зеленоглаз не был похож на прочих орков. Когда он смотрел на песок, заметающий почерневший металл, он видел именно это. Он не думал о следующем приеме пищи, или о следующей схватке, или о жестоких развлечениях за счет слабых.

Зеленоглаз видел видения.

Он слышал шум людей и их машин поблизости. Они вернули свой город, истребили и рассеяли племя Зеленоглаза, и возвращали в Мерадон свой монотонный унылый человеческий порядок. Скоро они придут сюда, будут разрезать разбитые машины и увозить их части. Но пока они еще не пришли…

Зеленоглаз встал. Своим могучим разумом он уже слышал, как споры прорастают в песках, как растет новое поколение орков, готовых сражаться за него и только за него — теперь он был свободен от Гратцдакки, которого изрубили воины в черной броне.

Скрытый от человеческого зрения мерцающими варп-полями, которые создавал его кипящий разум, Зеленоглаз направился в пустыню, его медный посох ярко блестел на солнце. Если бы люди узнали, что он жив, то стали бы охотиться на него и не остановились бы ни перед чем, чтобы убить его. Но он был Зеленоглаз, самый могущественный чуднобоец из всех! Сначала людишкам еще придется найти его, а если они все-таки его найдут, он сам их убьет.

Он был свободен, и однажды галактика содрогнется при звуках его имени.

ЭПИЛОГ

Корабль-кузница Адептус Механикус «Образцовый Мастер»

Флот передислокации 9876-й боевой группы сегментума Пацификус

3480397.М41

Корабль-фабрика содрогался и вибрировал от грохота тысяч и тысяч молотов, возвещающих рождение сына войны, несущего разрушение, сильнейшего боевого танка в Галактике — «Гибельный Клинок» — длиной пятнадцать метров, высотой в три человеческих роста, движущаяся крепость, молот Бога-Императора, обладающий огневой мощью целого эскадрона танков меньшего размера.

Хор техноадептов и сервиторов воспевал хвалу машине, пока механизмы «Гибельного Клинка» получали последние благословения и умащения. Почетный лейтенант Коларон Артем Ло Банник наблюдал, как технопровидец Брасслок — чье тело теперь было больше машиной, чем человеческой плотью — работает со своими коллегами в красных одеяниях, завершая церемонию наименования громадного танка.

За ним ряд за рядом висели корпуса частично собранных боевых машин, ожидающих завершения процесса сборки на огромной цеховой палубе корабля-кузницы, космического собора-фабрики, посвященного трудам Омниссии.

Банник со смешанными чувствами наблюдал, как Магос-Активатор проводил окончательную проверку конструкции танка. Для этой машины не будет проводиться полевых испытаний. Испытания ее систем и механизмов будут проведены в бою, и она либо защитит его, либо погубит — как будет на то воля Императора и Омниссии.

Банник едва слышно и сам шептал молитвы.

Церемония шла уже несколько часов, хор распевал громкие песнопения, магосы произносили свои таинственные молитвы на древнем готике и двоичном языке, непонятные парагонцам.

Наконец церемония достигла кульминации, и Банника пригласил подойти техножрец, передвигавшийся на шипящей пятиногой конструкции.

— Ты готов? — прогудел человек-машина сквозь решетку вокс-динамика.

— Да, — сказал Банник.

— Мы оказываем тебе большую честь.

— Я благодарю вас за нее, — ответил Банник, и сервочереп провел его внутрь машины.

По внешнему виду новый танк отличался от «Марса Победоносного», его внутренняя компоновка тоже была другой — несколько более тесной, оборудование не столь высокотехнологичным.

— Это менее совершенный образец, — шепнул Брасслок, — но все же и он достаточно могуч.

Переборки и потолки внутри корпуса были усеяны пергаментами с молитвами и благословениями и исписаны религиозными текстами. Банник спустился по трапу в коридор нижней палубы. Сервочереп провел его в корму танка, где стоял молодой техноадепт с инструментами в руках, рядом с пока еще пустой стеной памяти. Склонив свою бритую голову, техноадепт приступил к работе.

Банник смотрел, как медную пластину с его именем прикрепляют наверху стены памяти — самый первый командир «Гибельного Клинка» 3411/214/А/Эпсилон/Фраксис.

Над пластиной с его именем было начертано название нового танка, обрамленное горгульями и ангелами, грозящее гибелью всем, кто посмеет отрицать право Человека править звездами ныне и присно и во веки веков.

«Гибельный Клинок» «Честь Кортейна».

Гай Хейли Повелитель бури

Лейтенант Джонас Фор Артем Ло Банник из 477-го Парагонского пехотного полка смотрел на своих солдат.

Все они были с Парагона, их обмундирование вымазано грязью Галлена. Они ждали за высоким земляным бруствером, защищавшим осадные позиции, их лагерь, расположенный в относительной безопасности, остался в четырех километрах позади.

Солдаты смотрели на зернистую поверхность земляной стены. Время, проведенное на фронте, выбило из них страх. Столько из них уже погибло, что они перестали верить в то, что выживут, и их лица выражали лишь мрачную покорность судьбе.

Джонас стоял спиной к земляной насыпи. Лучше было смотреть на солдат, чем на вал, означавший конец мира.

Вдоль рядов солдат шли священники, бормоча благословения. Кроме них никто не произносил ни слова. Люди Парагона встречали смерть молча, и так же молча смерть ждала их за этим валом, в болоте грязи, в траншеях противника, в километрах огневых точек и бункеров с тщательно спланированными секторами обстрела, где ломаные начертания траншей тянулись словно лучи смертоносной звезды, готовые встретить любую атаку градом огня и пуль.

Мятежники сосредоточили свои силы вокруг Дворцовой Цитадели. В цитадели располагался лазер противокосмической обороны, его башня находилась в стороне от главных укреплений, так, чтобы можно было вести огонь за пределами пустотных щитов дворца. Пока лазер действовал, флот не мог обстреливать город. Если флот не мог обстреливать город, пустотные щиты невозможно было сбить. А пока пустотные щиты не сбиты, мятежники были в безопасности.

И поэтому укрепления, защищавшие лазер ПКО, должны были быть взяты пехотой. Отряд Второй Группы Войск пытался выполнить эту задачу уже две недели, без успеха и с большими потерями.

Солдаты пытались не думать обо всем этом — если могли. Они не смотрели на жерло убийцы кораблей, маячившее над валами осадных позиций, глядя вместо этого на своих офицеров, словно эти люди знатного происхождения могли защитить их от лазерных лучей мятежников. Офицеры так же испытывали страх, как и их низкородные соотечественники, их стоицизм был лишь попыткой сохранить лицо. И офицеры и нижние чины знали, что это так. И этот общий разделяемый ими страх выковал такое чувство товарищества между знатными и простолюдинами, которого никто из них не мог ожидать в те дни, когда они вместе прощались с Парагоном, шагая в разверстые пасти десантных кораблей.

Сейчас все так же вместе они шли в пасть смерти. Благородные офицеры, которые на Парагоне и не взглянули бы на своих подчиненных, сейчас все время оглядывались, снова и снова глядя на солдат под своим командованием, и беспокоились они не только о своей участи.

У Джонаса было много преимуществ в жизни: своим высоким атлетическим телосложением он заметно превосходил своих подчиненных. Буквально на голову выше рядовых солдат, он обладал таким здоровьем, какого не могли иметь люди низкого происхождения в его мире. Он осознавал, что его долг перед подчиненными — быть лидером, в котором они нуждались, а это означало необходимость скрывать ужас, который он испытывал.

На фронте было тихо. Знамя, которое нес знаменосец Джонаса Бозарейн, развевалось на холодном ветру. Каналы вокс-связи молчали, где-то далеко в бесконечных болотах вокруг каркали местные летающие твари, словно ничего не происходило. Война здесь шла с омерзительной благопристойностью. Тот факт, что после взятия дворца мятежникам не будет пощады, никак не влиял на текущие события. Каждый день бомбардировка проводилась в одно и то же время. Каждый день солдаты Второй Группы Войск маршировали из лагеря к валам. Каждый день они выходили за бруствер и схватывались с врагом за метры болотистой земли. Потом обе стороны расходились, словно истощенные любовники, устало возвращаясь к своим позициям, и готовились повторить все то же самое на следующее утро.

Лазер ПКО громыхнул выстрелом. Его постоянный огонь отмечал время для обеих сторон. Каждые пятнадцать минут громадное оружие стреляло, и воздух разрывало рукотворным громом, его луч, пытавшийся попасть в корабли на орбите, оставлял на своем пути столб кипящего перегретого воздуха.

Джонас, открыв кобуру, взялся за рукоять лазерного пистолета. С оружия посыпалась засохшая грязь. Галлен был болотистым миром; здесь просто невозможно было надолго сохранить что-то в чистоте.

Выстрел лазера был сигналом к началу дневных боевых действий, и артиллерия Имперской Гвардии ответила огнем. Грохот десятков орудий, выстреливших одновременно, заставил лейтенанта вздрогнуть сильнее, чем от выстрела лазера.

— Будьте тверды, лейтенант. Если вы не можете воодушевить своих солдат, взгляните на них, чтобы воодушевиться самому.

Рука в перчатке, невероятно белой — и это на фронте, где грязь была повсюду — взяла Джонаса за плечо.

— Война и страх делают всех людей равными в глазах Императора. Братство есть дар Императора воинам, которые служат Ему.

Комиссар Сулибан говорил с Джонасом с неким оттенком сочувствия, хотя Джонас знал — при малейшем признаке трусости комиссар расстреляет его. Рвение Сулибана раздражало его, но вера комиссара просто не могла оставить равнодушным.

— Скорей бы уже, — проворчал Джонас, взглянув на комиссара. Форма Сулибана от блестящего козырька фуражка до сияющих сапог была безупречно чистой. Джонас не представлял, как комиссару удается поддерживать такую чистоту.

Рука комиссара Сулибана отпустила его плечо.

— Не терпится в бой? Это хорошо, я восхищаюсь вашей храбростью, лейтенант. Ваше желание скорее схватиться с врагом делает вам честь. Fervor vincit omnia, fervor vincit omnia^[10], — комиссар одобрительно кивнул.

Джонас не стал уточнять, что вовсе не храбрость, а напротив, усталость от страха заставляла его желать скорее покончить с этим.

К Джонасу подошел ротный священник и его помощники, запах горького ладана от их кадильницы заглушил вонь немытых тел и болотной грязи. Священник начал читать литанию, благословляя Джонаса ароматным маслом. Джонас прошептал ответную молитву, вполглаза глядя на свой взвод, и священник, завершив благословение, пошел дальше.

В рядах возникло движение, солдаты зашевелились, поворачивая головы.

— Похоже, мы готовимся, — сказал Бозарейн, выпрямляясь.

— Смотрите в оба, — сказал Джонас солдатам своего командного отделения. Рядом с Бозарейном стояли рядовые Табор и Мич, ветераны из предыдущего набора. Табор нес вокс-аппарат дальнего действия, а Мич был вооружен огнеметом. Последним в строю стоял медик Лин Коасс Ло Турнерик, из благородных, как и сам Джонас, и кроме того, настоящий врач. Лишь Император знал, как он оказался среди низкородных пехотинцев, в такой части, как 477-й полк.

Раздался резкий треск.

— Вокс-связь включена, сэр, — доложил Мич, обменявшись взглядом с Табором. Много лет воюя вместе, они понимали друг друга без слов. Джонас завидовал этому их умению.

— Очень хорошо. Скоро нам сообщат приказы. Проверить оружие.

Приказы наверняка будут такие же, как всегда, и Джонас подумал, не стоит ли приказать отделению тяжелого оружия подняться на вал, чтобы сэкономить немного времени, но приказы, неважно насколько очевидные, надо не угадывать, а следовать им.

Полсекунды спустя в воксе раздался голос полковника Вертора Ло Страбанника: готовность пять минут, массированная атака.

Все как обычно: снова бежать на вражеские пушки и смотреть, что из этого получится. Теперь Джонас приказал отделению тяжелого оружия занять место на валу.

Сдвинув вокс-микрофон, он поднес к губам свисток. Наполнив легкие сырым воздухом Галлена, Джонас задержал дыхание, как ему показалось, очень надолго.

Артиллерийский огонь прекратился.

Джонас резко дунул в свисток.

Пронзительные свистки раздались повсюду на позициях. Парагонцы немедленно с боевым кличем бросились к валу. Взвод Биндариана — слева от Джонаса — первым перешел вал. Раздался треск очередей, за ним последовали крики.

Мгновение спустя Джонас и его командное отделение были уже на валу. Они быстро сбежали вниз по склону, ведущему в изрытое воронками болото, тянувшееся перед рокритовыми укреплениями мятежников. В бойницах бункера в двухстах метрах далее засверкали вспышки выстрелов. Джонас сдержал дрожь, когда снаряды тяжелого болтера взрыли землю у его ног.

— 5-е отделение, уничтожить этот бункер! — крикнул он в вокс.

Поле зрения закрыли густые клубы дыма, когда ракеты, выпущенные отделением огневой поддержки, устремились к бункеру. Раздался взрыв, но Джонас его не видел. Когда дым от ракет рассеялся, бункер уже горел. Джонас вздохнул немного свободнее.

— 6-й взвод! — закричал он. — Вперед, во славу Императора, за Парагон!

Его солдаты бросились вслед за ним по склону. Повсюду гремели выстрелы. Где-то поблизости кто-то умирал с громкими воплями. Батареи «Гидр» за позициями мятежников грохотали, отгоняя воздушную поддержку имперцев.

«По крайней мере, сегодня нет дождя», подумал Джонас.

Он и его люди, наконец, достигли болота.

Это была бойня, как и вчера, как и позавчера.

Биндариан постучал в брезент палатки Джонаса. Если звук и был, его невозможно было расслышать за непрерывным шумом дождя.

— Банник! Ты там?

Было верхом невежливости, чтобы один парагонский дворянин называл другого только по клановому имени, но Джонас заметил, что традиции и обычаи здесь вообще плохо соблюдались, да и в любом случае Биндариан был не с Парагона. Он был из остатков какого-то разбитого полка; откуда он, Биндариан не рассказывал. Джонас тоже был в некотором роде чужим в полку, и это их положение способствовало началу их прочной дружбы.

Джонас сел на койке.

— Да, да. Император покинул нас. Заходи уже, ты впускаешь холод и сырость.

Биндариан вошел, с его плаща стекала вода. Он посмотрел на пол, покрытый грязью глубиной несколько сантиметров.

— Похоже, здесь и так хватает сырости, а? — он широко ухмыльнулся. У него был странный акцент, вибрирующий диалект, похожий на песню, пересыпанный странными словами. — Ты спал или просто всегда такой недовольный?

Джонас потер голову.

— Я пытался заснуть.

Биндариан выдвинул стул Джонаса из-под походного стола и устроил на него свое невероятно тощее и долговязое тело. Как и Джонас, он был перемазан в грязи, частью старой, частью свежей.

— Нет времени поспать, а?

— Когда тут было время поспать?

— Сейчас будет инструктаж, друг мой, и нам скоро идти. Лучше тебе встряхнуться, — Биндариан выжидательно оглядел палатку. — У тебя осталась та сладкая выпивка, которую вы, парагонцы, так любите?

— Глис?

— Да, он самый. Ужасно хочу пить.

— Нет, — мрачно ответил Джонас. — Ты выпил последнее.

— Похоже на то, — Биндариан широко улыбнулся. — Надевай сапоги скорее. По лагерю ходят важные новости. Похоже, мы нашли способ взять дворец. Наконец-то.

— Да неужели?

Биндариан состроил укоризненное лицо. Джонасу иногда казалось, что этот инородец просто не способен что-то воспринимать серьезно.

— Я слышу в твоем голосе сарказм? Иногда я думаю, что тебе совсем не нравится служба в Гвардии, друг мой. Что сказал бы на это комиссар Сулибан?

Джонас потер в глаза и печально посмотрел на приятеля.

— Причина, по которой я оказался здесь, весьма проста. Примерно пять лет назад некий мой кузен или еще какой-то родственничек, которого я в жизни не видел, навлек позор на всю финансовую ветвь клана Банник. Мои родственники до сих пор выплачивают компенсацию, и будут платить еще три поколения.

Биндариан свистнул сквозь зубы.

— Похоже, ты думаешь, что тебе здорово не повезло? Но подумай-ка еще раз. Подумай о своих солдатах, как приходилось жить им?

— На твоем родном мире все такие вольнодумцы, Биндариан?

Биндариан лишь улыбнулся. Из него невозможно было вытянуть хоть какую-то малейшую подробность о его родине.

Джонас натянул сапоги. Они были сырыми. Все здесь было сырым.

— Если бы мой трижды проклятый кузен, возможно, не был бы уже мертв, я бы сам его убил. Я не знаю, что такого натворил Коларон Артем Ло Банник, но я планировал вести совсем другую, приятную жизнь, с танцовщицами, глисом и непыльным перекладыванием бумажек в администрации одного из наших заводов, ну или что-то типа того. Но после этого… Да, служба в Имперской Гвардии выглядит куда как привлекательно по сравнению с тем, что могло бы быть…

— Друг мой, что же он такого сделал?

— Не имею представления. Никто даже не говорит об этом. Таков парагонский обычай. Но скажу так: я дворянин с планеты, знаменитой своими танковыми частями. И как думаешь, насколько мой кузен разозлил Объединенный Совет Кланов, чтобы меня назначили в пехотный полк?

— Хорош, должно быть, этот ваш Совет Кланов.

— Надутые ничтожества. Много церемоний, мало мозгов.

— А разве не всегда так? — сказал Биндариан. — И что потом стало с этим твоим кузеном?

Джонас мрачно улыбнулся. Встав и взяв сырую шинель с такой же сырой койки, он надел ее. Сверху нее он накинул плащ. Плащ тоже был сырой. Джонас содрогнулся.

— Что за вопрос, лейтенант Биндариан? Разумеется, после того, как Коларон опозорил свою семью, он сбежал и завербовался в Гвардию.

Вместе они поспешили сквозь дождь. Грохот выстрелов лазера ПКО, стрелявшего каждую четверть часа, раздавался в небе, но даже его чудовищный гром приглушался шумом дождя.

Полевой лагерь был расположен по квадратам, на каждом перекрестке располагались посты освещения. С резким запахом дождя и грязи смешивалась химическая вонь органического топлива, на котором работали генераторы. И все это добавлялось к смеси запаховпяти тысяч человек, живших в тесном пространстве: зловонию отходов и гниющих ран.

Они шлепали по жидкой грязи. Ноги Джонаса уже промокли насквозь.

Он опустил голову, чтобы вода не затекала в глаза. Краем глаза он замечал других офицеров по пути к палатке, в которой проводился инструктаж, но никто не разговаривал, каждый был погружен в собственное страдание. Галлен вокруг, словно как-то отступивший на задний план, звуки дождя и его собственное теплое дыхание, задерживаемое поднятым воротником; его тело было источником слабого тепла в промокшей одежде. Джонас настолько отдалился от окружающего мира, что врезался в спину лейтенанта Ло Керригена из 15-го взвода.

— Смотри куда идешь, Банник, — проворчал Керриген. Он был коренастым неприятным типом, чьим-то бесполезным пятым отпрыском, которого пристроили в армию, когда у него не получилось стать священником. Вокруг стояла небольшая толпа других офицеров, загораживая дорогу. На мгновение они отвернулись от того, на что смотрели, но появления Джонаса оказалось недостаточно, чтобы привлечь их внимание. Джонас не видел, что именно они рассматривают — на пути стояло слишком много людей, а дождь ограничивал видимость почти до нуля.

— А ты не стой посреди улицы, Керриген. Прямо перед тобой сортировочный парк. Иди дальше.

Если Керригену не хватает хороших манер, чтобы использовать правильную форму имени, Джонас тем более не собирался этого делать.

— Да, и пройти прямо сквозь это? Святой я что ли, чтобы творить чудеса, Банник? — В толпе послышался смех. — Покажем ему, а?

В голосе Керригена было что-то ликующее, но Банник понял, что это не по его адресу; Керриген хотел не посмеяться над ним, а действительно чем-то поделиться.

Керриген и остальные отошли в сторону, и Керриген указал рукой на то, что загораживало им путь.

Джонас увидел громадный силуэт, длиной не уступавший офицерской столовой.

Он смотрел на гусеницу сверхтяжелого боевого танка. Танк заполнял собой большую часть сортировочного парка, загораживая штабную палатку с другой стороны.

Джонас отошел на шаг назад, чтобы рассмотреть лучше. Танк был громадным, его гусеницы в высоту превосходили два человеческих роста, такой огромный, что Джонас только сейчас разглядел широкую командную палубу, возвышавшуюся в передней части надстройки, и зачехленные спаренные установки мегаболтеров «Вулкан», выступавшие из нее. В бортовом спонсоне над головой Джонаса были установлены тяжелые огнеметы, над ними торчал длинный ствол лазерной пушки. Отсюда Джонас не видел большого открытого десантного отсека, занимавшего большую часть кормы танка.

— Когда он подошел?

— Около часа назад, — ответил Керриген. — Их выгрузили на посадочной площадке под прикрытием дождя. Проехали сюда, как будто нет никакой грязи.

— «Повелитель Бури»? Это и есть способ взять дворцовую цитадель? Мы въедем туда? — спросил Джонас.

Атаки бронетехникой уже предпринимались ранее — безуспешно. Обгоревшие корпуса «Химер» усеяли болото перед позициями.

— Три «Повелителя Бури». Не один, три, — сказал Керриген. — Целая рота сверхтяжелых танков. У этих мятежных подонков нет ничего, что могло бы подбить такой танк. Ничего.

Джонас не был так уж в этом уверен, но отчасти разделял общее восхищение. Он стоял вместе с остальными офицерами под дождем, рассматривая танк, пока не подошли полковые «миротворцы» — военная полиция, и не повели их в штабную палатку. Они опаздывали на инструктаж.

Воздух в штабной палатке был неприятно густым от сырости и тепла промокших тел.

Над столом в центре палатки мигала голозапись. Было тесно, и офицеры 477-го толкались вокруг стола, чтобы лучше рассмотреть запись. Их нервозность передалась и Джонасу.

Полковник и его штаб стояли у края стола, с яростью глядя на голозапись.

На ней человек с внешне разумным лицом произносил будто бы разумные слова, являвшиеся гнуснейшим предательством.

— Мы желаем лишь мира, — говорил он, его глаза умоляли, руки были просительно протянуты вперед. — Мы все братья, все дети человечества. Сложите оружие и присоединяйтесь к нам, братья. Нам не нужно сражаться. Империум угнетает нас всех своими вымогательствами, его иго так тяжко, что даже камни кровоточат…

Изображение исчезло, палатку наполнило шипение помех. Техноадепт покрутил настройки аппаратуры и картинка вернулась.

— … забрали из ваших домов, чтобы сражаться в чужом мире, в нашем мире, в мире, истерзанном войной. Мы не предавали Императора, ибо Он — Свет всего человечества. Император — Благодетель всего человечества. Император — наш Господин и Повелитель, как и всего человечества. Но Верховные Лорды — не свет и не благодетели. Верховные Лорды Терры безразличны к жизням людей, которые они губят, они подняли налоги слишком высоко… У нас был выбор между восстанием и голодной смертью… Не по доброй воле мы избрали этот путь…

Полковник Вертор Ло Страбанник хлопнул по столу, отчего изображение вновь исчезло.

— Мы увидели достаточно. Я хочу, чтобы эту предательскую болтовню заглушили. Найти частоту передачи и заглушить ее, понятно?

Офицер полкового разведотдела поклонился.

— Да, полковник, — и вышел из палатки.

Начальник ушедшего офицера, капитан Аскро Ло Верланник, выпрямился и оглядел собравшихся.

— Так продолжается уже какое-то время. Обратите внимание на постоянные предложения сложить оружие. Вы должны следить за солдатами, чтобы сразу заметить признаки неподчинения. Эта тактика мятежников кажется примитивной, но она может сработать.

— Губернатор Ювис мертв, — сказал полковник. Он был угрюмым человеком, его борода побелела, кожа покрылась морщинами за десятилетия войны. — Возможно, условия, которые мы ему предлагали, были приемлемы. Похоже, что он поплатился за свою мудрость. Если это не какая-то уловка, видимо, сейчас у власти простолюдины, люди, решившие, что порядок Империума не для них, свергшие и убившие своего законного правителя. Если они осуждают порядок и отвергают наши предложения, то получат смуту и смерть. Мы нанесем удар, прежде чем измена проникнет в наши ряды. Осада слишком затянулась. Господа, вы видели сверхтяжелые танки, которые нам прислали: это 8-я Парагонская ударная рота сверхтяжелых танков. Ее командир — почетный капитан Ардомен Косиген Ло Парригар.

Из толпы офицеров, собравшихся в палатке, вышел человек. Он был одет в длинную шинель со знаками различия командира танка на обшлагах и петлицах. Такие эмблемы им всем были знакомы, но это была необычная разновидность: роты сверхтяжелых танков были редки. Почетный капитан — звание тоже было необычным — приковал к себе взгляды всех присутствующих.

— Господа, — произнес он, и не сказал больше ничего.

— Почетный капитан Ло Парригар недавно участвовал в сражении за Кессельтаун. Гарнизон мятежников там капитулировал четыре дня назад. Этот дворец — последний крупный очаг их сопротивления на Галлене. Тот факт, что лазер ПКО здесь еще действует — личное оскорбление для меня и пятно на чести 477-го полка. Завтра мы или все погибнем — или цитадель будет в наших руках. Поняли?

— Да, сэр! — ответили офицеры 477-го.

Полковник одобрительно кивнул.

— Очень хорошо. Давайте подготовим план и покончим с этим мятежом раз и навсегда.

Джонас с остатками своего взвода вызвался добровольцем в авангард атаки, и следующим утром он уже стоял на командной палубе «Праведного Отмщения», танка Парригара, прислушиваясь к приглушенными разрывам снарядов на той стороне линии фронта. Почетный капитан Парригар устроил ему небольшую экскурсию по танку.

Командная палуба была заполнена непонятными устройствами Адептус Механикус. Несколько парагонцев напряженно смотрели на экраны. Командирский трон Парригара располагался в центре площадки, прямо за огромными орудиями главного калибра. Потолок был низким, и на всех поверхностях, не занятых тактическими дисплеями или консолями, висели сетки, набитые личными вещами. Здесь пахло так, как и должно пахнуть в замкнутом пространстве, в котором восемь человек сидят уже долгое время.

— Управление огнем главного калибра, — рассказывал Парригар. Он был немногословным человеком, и говорил резко и быстро, будто стрелял. Указав на небольшое сиденье у казенной части мегаболтера «Вулкан», он сказал:

— Боеукладка, место первого заряжающего. Место третьего — у спонсонов, — снизошел он до объяснения. — Пост управления огнем. — Два пульта управления, один за другим, у правого борта, — третий наводчик и третий заряжающий.

— А где второй наводчик, сэр? — спросил Джонас. Ему было любопытно. Не каждый день удается попасть на командную палубу сверхтяжелого танка. Парагону повезло обладать необычно большим количеством сверхтяжелых танков, но даже если их все собрать в одном месте, их число не превысило бы сотню.

Парригар покачал головой.

— Нет второго наводчика. Эта должность для «Гибельных Клинков», «Молотов Бури» и тому подобных, у которых много дополнительного оружия. Но система званий у нас та же. Это позволяет переводить членов экипажа так, чтобы никто из них слишком не зазнавался. А свободное пространство на моем танке занимают пассажиры вроде вас, лейтенант.

Говоря это, Парригар усмехнулся почти безумной ухмылкой. Джонас подумал, что действительно надо быть безумцем, чтобы направляться прямо в центр вражеской обороны, даже на двухсоттонном чудовище. И тут же напомнил себе, что и он с ними.

Парригар продолжил экскурсию:

— Пост связиста, здесь сидит мой заместитель, лейтенант Галинар, — он указал на длинный пульт, тянувшийся вдоль левой стороны командной палубы, каждый сантиметр которого был заполнен разнообразными загадочными устройствами. Офицер, сидевший за ним, протянул руку, не вставая с места.

Капитан указал на пост в кормовой части, наполовину утопленный в палубе.

— Место техника. У нас в экипаже есть и техноадепт. Но у нас не слишком сложная машина. Простая — большой транспортер. Погрузить-выгрузить пехотинцев, расстрелять вражескую пехоту, помочь своей. Не слишком быстроходный, но это ему и не нужно, — он похлопал по низкому потолку. — Это привилегия. Таких немного в Империуме, совсем немного.

Снова мелькнула безумная ухмылка. Капитан подал знак Галинару. Лейтенант, не отрываясь от своих многочисленных дел, щелкнул переключателем. Резко взревел звуковой сигнал.

— Услышите это один раз — высаживаетесь из десантного отделения. Услышите дважды — бегом возвращаетесь, или, видит Император, мы уедем без вас. Еще вопросы?

— Нет, сэр.

— Отлично. Тогда проваливай.

Джонас вышел с темной командной палубы и оказался в десантном отделении в кормовой части, занимавшем две трети танка. Его пластальной борт был высотой Джонасу по плечи. Лейтенант моргнул от неожиданно яркого света оранжевого солнца Галлена. Было облачно, как всегда, и шел дождь, но сегодня дождь был едва заметен. Гремел гром, но не естественного происхождения: грохот тяжелой артиллерии казался громче из-за брони «Праведного Отмщения». Бозарейн со свернутым знаменем на плече кивнул лейтенанту.

Перед «Праведным Отмщением» возвышался вал. Инженерные танки «Атлас» с бульдозерными отвалами и ковшами работали на валу, расчищая его часть с пути сверхтяжелых машин. «Повелители Бури» двигались, построившись узким клином, «Праведное Отмщение» впереди, а немного за ним «Закаленный Войной» и «Святой Иосиф». Рота сверхтяжелых танков нанесет сокрушительный удар по вражеской обороне, полностью прорвав ее в одном пункте, и позволив 477-у полку войти в прорыв. Пехота и «Химеры», сосредоточенные позади танков для этого последнего удара, ожидали сигнала к наступлению. Еще раньше в лагере, за его грязными улицами, на промокшей посадочной площадке, Джонас слышал вой двигателей «Валькирий», проходивших предполетный осмотр.

Их главная задача была проста. Когда Джонас и его солдаты захватят батареи «Гидр», защищавшие крепость, три отделения Парагонских коммандос высадятся с «Валькирий» на крыше Дворцовой Цитадели, пробьются внутрь и взорвут геотермальную электростанцию лазера ПКО. После этого останется лишь наблюдать, как флот разнесет на куски дворец вместе с главарями мятежников и всем остальным.

Просто. Сначала только нужно прорвать линию обороны мятежников, при атаках которой за две недели погибло уже тысяча четыреста человек.

Выжившие бойцы взвода Джонаса набились в десантный отсек. Из полных трех отделений пехоты, отделения управления и отделения огневой поддержки — всего сорок один человек, с которыми он прибыл на Галлен — уцелел лишь двадцать один солдат. Из двадцати в списке потерь — двенадцать убитых. Выжившие прислонились к броневому борту отсека, иные из них были возмущены тем, что их назначили добровольцами в первую волну, а другие рады, что теперь они атакуют с борта огромной боевой машины. Они промокли, замерзли, были грязны и оборваны. Некоторых мучил резкий кашель. Джонас старался игнорировать обвиняющие взгляды тех, которые были возмущены.

— Хороший день для победы, — комиссар Сулибан стоял рядом с одним из двух тяжелых стабберов в десантном отделении, его черная с белым форма была безупречна.

— Нам нужно закончить с этим сегодня, — сказал Джонас. Комиссар понял это как согласие и кивнул.

— Этот фронт задерживает нас. Мы нужны в другом месте. Сейчас время локальных войн, предатели повсюду. Наш долг — обеспечить незыблемость правления Императора, пока войска Крестового похода приводят все новые планеты к свету Императора.

«Эти крестоносцы и есть виновники наших проблем», подумал Джонас. «Больше половины военных ресурсов сектора направлено на крестовый поход, и тысячу систем выдаивают досуха для его снабжения».

Этого он не стал говорить вслух.

— Воистину так, — сказал он.

Джонас заметил, что Кариус Киллек уже захватил один тяжелый стаббер в личное пользование, возможно, из-за большого щита, которым стаббер был оборудован, и злобно смотрел на всех, кто подходил слишком близко. Прирожденный мастер выживания.

Неожиданно Сулибан повернулся к лейтенанту.

— Я чувствую, что между нами есть некие разногласия. Уж не сочувствуете ли вы мятежникам?

— Вы пытаетесь поймать меня на чем-то, сэр?

— Если бы я думал, что это действительно так, вас бы здесь уже не было. Если бы вы собирались примкнуть к мятежникам, то давно бы это сделали.

— Тогда зачем спрашивать?

— Я хочу услышать ваше мнение.

— Мое мнение ничего не значит, комиссар. Галактика такова, какая она есть. А считаю ли я, что Верховные Лорды правы или неправы, не имеет никакого значения. Как я могу со своего места судить об их положении? Они правят триллионами жизней, а под моим командованием лишь двадцать. То, что они делают, настолько непостижимо для меня, что с таким же успехом я могу просить солнце не всходить. Я лишь исполняю приказы, как и должны мы все, во славу Императора.

— Это правильный ответ, — сказал Сулибан.

— Значит, вы все-таки пытались поймать меня, сэр.

Сулибан фыркнул и отвернулся, глядя через борт. Поняв это как знак, что разговор с комиссаром окончен, Джонас поднялся на стрелковую ступень, откуда можно было смотреть вперед через крышу командной палубы. Один из членов экипажа сидел на краю люка, глядя на вал. Он молча кивнул Джонасу.

Инженерные танки «Атлас» закончили свою работу и отошли. В валу был проделан проход шириной в сотню метров. Это была отнюдь не скрытная работа, занявшая почти пятнадцать часов. Противник должен был заметить эту деятельность уже давно, но Джонас подумал, что это не имеет значения. Лобовая броня «Повелителя Бури» была несокрушима. Джонас достал магнокуляры, выкрутил увеличение на максимум и посмотрел сквозь проход в валу. Картинка была смазана. Должно быть, в магнокуляры снова затекла вода.

— Басдаки, — сказал он.

Бункер, взорванный его солдатами, был отремонтирован за ночь. Вся линия обороны была восстановлена. И как мятежники успели?

— Подготовьте своих людей, лейтенант, мы выдвигаемся, — сообщил Парригар по воксу малой дальности. Танкист на краю люка махнул рукой, указав на два других танка, и спустился в люк, с лязгом захлопнув крышку.

— Принято, — ответил Джонас. Поправив фуражку на голове, он проверил оружие. — Взвод, приготовиться!

Бозарейн развернул знамя.

Раздался оглушительный рев. Двигатель «Праведного Отмщения» под их ногами включился. Из выхлопных труб повалил черный дым. Двигатель вибрировал секунду-две, потом перешел на рычащий ритм, дым из труб стал синевато-белым. Танк встряхнуло. Бозарейн испуганно оглянулся.

— Сэр, двигатель прямо у нас под ногами! — воскликнул он. — Что будет, если он взорвется?

— Я бы на твоем месте об этом не думал, — сказал Джонас.

«Повелитель Бури» вздрогнул и двинулся вперед. Джонас спустился со стрелковой ступени и вместе со своими солдатами укрылся за надстройкой командной палубы.

— К брустверу! Начинаем! — приказал он.

Его люди уже спешили, выставляя лазганы на пластальные борта десантного отделения.

Атака началась.

Артиллерия поддерживала наступление 477-го Парагонского пехотного и 8-й Парагонской роты сверхтяжелых танков, пытаясь сковывать противника огнем как можно дольше. Земля сотрясалась от движения танков и артиллерийского обстрела. «Повелители Бури» двигались медленно, лишь немного быстрее бегущей пехоты. Солдаты 477-го следовали за ними, укрываясь за гигантскими машинами. Сначала 8-я рота не привлекала сильного вражеского огня, но когда танки вышли за низкую насыпь, оставшуюся от расчищенной центральной секции вала, ситуация изменилась.

Внезапно на них обрушился очень сильный огонь, воздух наполнился ураганом лазерных лучей и осколков металла. От промокшей земли взрывы поднимали фонтаны грязи. Осколки рикошетили от бортов, потоки воды и грязи обрушились на взвод Джонаса. Киллек, не обращая на это внимания, выпустил короткую очередь из левого стаббера, но увидел, что противник еще вне досягаемости.

Раздался хлопок перегретого воздуха. Ослепительный рубиновый луч лазерной пушки прочертил сияющую линию расплавленного металла на левом фальшборте «Праведного Отмщения». Один из солдат Джонаса закричал, схватившись за лицо — кусок расплавленной пластали прожег ему щеку.

В воксе Джонас услышал голос Парригара:

— Подавить тяжелое оружие противника! Главный калибр — огонь по моей команде. Три, два…

Танк дернулся, поворачивая на десять градусов вправо, солдаты схватились за ремни на борта десантного отделения. К рычанию двигателей присоединился низкий гул, палуба десантного отделения завибрировала сильнее — спаренные установки мегаболтеров «Вулкан» начали вращаться. Гул перешел в вой, стволы раскручивались все быстрее.

.. один!

Мегаболтеры жутко загрохотали, так громко, что у Джонаса болезненно зазвенело в ушах. Из многочисленных стволов хлынул град тяжелых болтерных снарядов, лобовая броня танка осветилась словно победным фейерверком — заряды болтерных патронов вспыхивали, с воем посылая их во врага. Джонас рискнул выглянуть через борт и увидел, как участок укрепленной позиции превратился в тучу рокритовой пыли, на всем его протяжении гремели взрывы — снаряды мегаболтеров пробивали укрепления и разрывались. Участь расчетов лазерных пушек, прятавшихся за теми укреплениями, была решена, хотя отсюда этого и не было видно. По «Праведному Отмщению» с того направления больше не стреляли.

Танки набирали скорость, спускаясь по небольшому склону от осадного вала к болоту перед позициями внешнего обвода Дворцовой Цитадели.

Если мятежники надеялись, что танки увязнут в болоте, то они были жестоко разочарованы.

«Повелители Бури», не промедлив ни секунды, рванулись сквозь трясину, глубоко нырнув носами, и на одну ужасную секунду подставив десантные палубы вражескому огню. Они врезались в грязь, словно гроксы, идущие на водопой. Широкие гусеницы танков вспенивали болотную жижу. Огромные машины просели до спонсонов, так глубоко, что Джонас подумал, что сейчас они окончательно погрузятся в топь, но этого не произошло. Гусеницы наткнулись на твердую почву под грязью так резко, что все кости Джонаса встряхнуло. Танки двинулись вперед, словно неуклюжие корабли в море грязи. Перед ними взметнулись в небо фонтаны грязной воды. Они входили в зону огневого вала.

Снова раздался страшный грохот мегаболтеров. Огонь противника ослабел, но потом снова усилился, снаряды вражеских автопушек с громким «тунк-тунк-тунк» барабанили по лобовой броне «Повелителя Бури». Волна грязи обрушилась на десантную палубу — взорвался очередной тяжелый снаряд. В наушнике Джонаса звучала мешанина слов, искаженных помехами.

— Артиллерия! Прекратить огонь! Прекратить огонь!

Взрывы звучали реже и ближе, это был огонь противника, а не имперской артиллерии.

Болото стало более мелким, и танки вскоре оказались между внешними пунктами двух участков линии обороны. Анфиладный огонь велся с обеих сторон. Лазерные пушки на спонсонных башнях «Повелителя Бури» развернулись, отвечая огнем, их лучи оставляли ослепительный след на сетчатке глаз Джонаса, отчего он на мгновение зажмурился.

— 6-й взвод! Ответный огонь! — взревел он.

Лазганы его пехотинцев были игрушками по сравнению с вооружением танка, но все же они заставляли врага пригнуть головы за укреплениями, помогали в этом и тяжелые стабберы в десантном отделении «Повелителя Бури».

Джонас вытащил пистолет и оглянулся. Первый эшелон «Химер» уже форсировал болото вслед за сверхтяжелыми танками. Одна получила прямое попадание и разлетелась на куски, ее броня оказалась недостаточно прочной, чтобы выдержать мощь такого взрыва. Башня отлетела, горящий корпус опрокинулся, погружаясь в болото. Никто не выбрался.

Джонас прошептал быструю молитву за погибших, подумав, что на их месте легко мог оказаться он.

«Повелители Бури» выбрались из болота, вода стекала с их бортов.

— Приближаемся к позициям противника, — прокричал Парригар в вокс. — Всем держаться!

— Приготовиться! — заорал Джонас. — Держаться!

Его солдаты поспешно брали лазганы на плечо и изо всех сил вцеплялись в ремни. «Праведное Отмщение» врезался в участок стены. Танк встал на дыбы, его гусеницы вцепились в рокрит. Огромный вес и инерция танка заставили секцию стены отвалиться от фундамента и податься назад. Танк резко качнулся влево. Солдат Джонаса стряхнуло с ремней и швырнуло через все десантное отделение. Потом танк снова выровнялся, высоко задрав нос. Джонас на секунду увидел тыл вражеских позиций, мятежников, в панике бегущих от металлических чудовищ, штурмовавших их укрепления. Подъем «Праведного Отмщения» достиг высшей точки, и танк резко опустился. Зубы Джонаса болезненно лязгнули, он почувствовал вкус крови во рту от прикушенного языка.

— К бортам, к бортам! — закричал он. Борта танка сейчас никто не защищал.

Его солдаты бросились по местам, теперь их оружие могло пригодиться. Раздались пронзительные вопли — тяжелые огнеметы танка превращали широкие участки вражеских позиций в прометиевый ад. Один из солдат Джонаса упал, схватившись за горло, другой стонал на полу, держась за раздробленную руку. Это был пандемониум — град огня со всех сторон, враги, бросавшиеся на «Праведное Отмщение», и все время ужасный рев мегаболтеров. Машины противника мчались по равнине от дворца, чтобы усилить оборону цитадели, но потрясающая огневая мощь мегаболтеров разрывала их в металлические клочья.

Джонас стоял вместе со своими солдатами, выпуская выстрел за выстрелом из лазерного пистолета, уже неприятно раскалившегося в руке. Он попал в мятежника, и его жертва сразу же упала. Мгновение назад жив — а в следующую секунду уже мертв. Человек, как и сам Джонас, одетый в форму, не столь уж непохожую. Это не были гнусные ксеносы, не было заметно у них и нечестивых икон и идолов. Это были просто отчаявшиеся люди, в страданиях взывавшие к тем, кто ими правил, умоляя, чтобы их грабили не столь жестоко.

Джонас выбросил эти колебания из головы. Он не должен испытывать сомнений.

— Противник! — крикнул Бозарейн. — Истребители танков на девять часов!

Отделение хорошо вооруженных и защищенных мятежников, появившись в пятидесяти метрах слева от «Праведного Отмщения», направлялось к «Святому Иосифу». Они приближались к танку, не попадая в зону прямой видимости пехотинцев в десантном отделении и избегая секторов обстрела огнеметов в спонсонах.

— Проследите, чтобы они и нас не взяли на прицел, — приказал Джонас Киллеку, Лорригару, Дженилеку и Кордену. Кивнув, они выглянули за борт над двигателем, чтобы получить лучший обзор. Лорригар мгновенно был убит. Остальные заколебались, но рядом внезапно оказался комиссар Сулибан, стоя в полный рост, с болт-пистолетом в руке, и они собрались с духом.

— Почетный капитан? Почетный капитан? — крикнул Джонас в вокс, но Парригар или не слышал его, или не слушал. Придется разбираться самим.

— 3-е отделение, уничтожить противника. Не позволить им приблизиться к тому танку, — приказал Джонас.

Рубиновые лучи прочертили задымленный воздух. Злобно загрохотал стаббер Киллека. Трое мятежников из противотанкового отделения упали. Слишком мало. Они уже взялись за гранаты…

— Они атакуют десантное отделение! Стреляйте! Стреляйте! — голос Джонаса сорвался на визг. В другом танке были люди Биндариана.

Еще двое мятежников убиты, но слишком поздно. Четыре гранаты перелетели через борт десантного отделения «Святого Иосифа». Джонасу показалось, что он слышит встревоженные крики сквозь шум боя, но наверняка он сказать не мог.

Когда гранаты взорвались, высоко в воздух взлетели куски тел. Из дренажных желобов в бортах танка хлынула кровь. Огонь из десантного отделения прекратился. Раздались вопли.

«Святой Иосиф» продолжал двигаться вперед.

— Сэр!

Бозарейн указал вперед. Они приближались к зенитной батарее — два эскадрона «Гидр», по три машины в каждом, укрытые за земляными валами у подножия Дворцовой Цитадели. Их дополнительно защищала небольшая сеть усиленных рокритом траншей, примыкавших непосредственно к укреплениям цитадели. В каждом тупике были размещены орудийные окопы с тяжелыми болтерами, по всей линии траншей возвышались брустверы из мешков с песком. Платформы «Гидр» были едва заметны за валами.

Словно почувствовав приближение врага, лазер ПКО выстрелил в небо. Грохот быстро расширявшегося перегретого воздуха был оглушительным.

Мятежники из расчетов «Гидр» указывали на танки, встревоженно махая руками. Счетверенные стволы каждой установки начали разворачиваться к приближавшимся танкам.

Но прежде чем они успели открыть огонь, заговорили мегаболтеры «Праведного Отмщения». «Гидры» были хорошо окопаны, но мегаболтеры «Вулкан» обрушили на них такой шквал огня, что укрепления их не спасли. Одна «Гидра» застыла неподвижно, останки ее расчета свисали с механизмов, словно рваные тряпки, другая ЗСУ была просто разбита вдребезги.

— Всем лечь! — заорал Джонас.

Остальные четыре «Гидры» открыли огонь. Их снаряды ударили по броне «Повелителей Бури». Джонаса окатила волна раскаленного воздуха. Взрывы заглушили все остальные звуки. Град осколков наполнил воздух. «Праведное Отмщение» продолжал идти вперед, стреляя из всех орудий, и разнес на куски еще две «Гидры». Теперь они были уже на самом краю сети траншей.

Взревела сирена.

— Пошли! Пошли! Пошли! — закричал Джонас, подталкивая солдат к лестницам. «Повелитель Бури» развернулся, пытаясь прикрыть своим корпусом высаживавшихся пехотинцев, и одновременно не упускать из прицела батарею «Гидр».

Джонас высадился вместе с первыми из своих солдат. Жестами он приказал им развернуться в цепь, оставив с собой только командное отделение. Теперь под его командованием оставалось лишь семнадцать боеспособных солдат. Уцелевших бойцов из отделения тяжелого оружия Джонас направил укрыться за кучей опрокинутых мешков с песком, а остатки потрепанных пехотных отделений повел к воронке от снаряда. Его люди бросились в укрытие. Дженилек, бежавший с остатками пехотного отделения, получил попадание в грудь и упал. Последний уцелевший сержант его взвода, Кесло, пробежал мимо не останавливаясь. Должно быть, Дженилек был мертв.

Джонас не думал, что это возможно, но после высадки с танка стало еще хуже. Земля была трясиной, в которой куски тел и кровь были повсюду перемешаны с грязью. Над землей была растянута металлическая сетка, чтобы было легче ходить по грязи, но теперь сетка была изорвана и могла служить только ловушкой.

Укрывшись за грудой дымящихся развалин, Джонас огляделся. Рядом с ним было его командное отделение и Сулибан. Лейтенант пересчитал людей. Бозарейна не было. Джонас оглянулся на танк, уже отползавший от них.

В воксе раздался голос, искаженный болью. Бозарейн.

— Сэр… ранен…

— Ждать здесь! — крикнул Джонас и вскочил.

Он побежал по изрытой воронками земле, согнувшись почти вдвое, воздух вокруг потрескивал от лазерных лучей, выпущенных с бастиона наверху. Вдалеке справа «Закаленный Войной» получил попадание и потерял гусеницу. Танк не мог развернуться и навести свои мегаболтеры на толпу вражеских пехотинцев, атаковавших его с тыла. 14-й взвод отчаянно отбивался из десантного отделения, пытаясь отразить атаку мятежников, хотя их обстреливали и с бастиона.

Джонас нашел Бозарейна, лежавшего в воронке неподалеку от того места, где они высадились. «Праведное Отмщение», высадив пехотинцев, продолжал атаку, ведя огонь на подавление по вражеским тыловым позициям.

— Знаменосец!

К облегчению Джонаса Бозарейн отозвался.

— Сэр? Простите, сэр, я тут немного застрял.

Знаменосец указал на свою ногу. Страшный кусок металлической сетки вонзился в его лодыжку. Кровь пропитала ткань брюк.

— Я вытащу тебя оттуда, прикрой меня, — Джонас передал лазерный пистолет знаменосцу и присел у его застрявшей ноги.

Лейтенант вздрогнул, когда случайный лазерный выстрел обжег воздух рядом с ним. Освободить Бозарейна из сетки будет нелегко.

— Будет больно. Извини.

Бозарейн закусил губу и кивнул.

Джонас схватился за сетку и с силой дернул. Она была пружинистой, и понадобилось два мучительных рывка, чтобы освободить ногу. Бозарейн сдержал крик.

— Сомневаюсь, что сможешь идти. Опирайся на меня.

Обернув руку знаменосца вокруг своей шеи, Джонас поднял его на ноги.

— Подождите! Знамя, знамя взвода! — указал Бозарейн. Знамя лежало на земле, свернутое вдвое и измазанное грязью. Джонас наклонился, чтобы Бозарейн смог дотянуться и вытащить знамя из грязи.

— Пошли!

Хромая, они вернулись к остальному взводу. Солдаты прятались в воронках и развалинах, как приказал им Джонас, иногда постреливая в мятежников, попадавшихся в прицел.

Сулибан стоял в полный рост, заложив одну руку за спину, не обращая внимания на пули и лазерные лучи, мелькавшие вокруг. В другой руке комиссар держал болт-пистолет, и ствол был направлен прямо на Джонаса.

— Я не могу бросить моего знаменосца и знамя, — тяжело дыша, выпалил Джонас. — Такого позора я не допущу.

Медик Коасс Ло Турнерик принял Бозарейна у лейтенанта и усадил его за обломком рокрита.

— Как я и думал. Вы вернулись, — произнес Сулибан.

— А зачем ствол? — спросил Джонас, указывая на болт-пистолет в руке комиссара.

— На случай если я ошибался, — комиссар спрятал оружие в кобуру.

— А вы когда-нибудь ошибались?

— Нет. Поэтому я и не расстрелял вас.

Взвод Джонаса двигался в обход, пока не зашел в тыл позиций «Гидр». Валы, защищавшие зенитные установки, сейчас служили защитой атаковавшим гвардейцам. Теперь, высадившись с танка, им не приходилось беспокоиться об огне счетверенных установок. Но зато приходилось беспокоиться о двух огневых точках с тяжелыми болтерами, защищавших укрепление, и о бойницах бастиона наверху. К счастью, защитники крепости, казалось, были сейчас заняты обездвиженным «Закаленным Войной».

Джонас вел своих бойцов от укрытия к укрытию, заходя во фланг позиции. «Праведное Отмщение» отошел немного подальше, скашивая огнем всех приближавшихся мятежников и не позволяя противнику доставить в этот сектор подкрепления, а солдаты на борту «Закаленного Войной» также отвлекали внимание врага от обескровленного взвода Джонаса.

Они укрылись в разбитом бункере, разрушенном огнем мегаболтеров. Стараясь не обращать внимания на кровавое месиво — все, что осталось от прежних обитателей бункера — они внимательно рассматривали позиции батарей «Гидр». Шум боя громче всего грохотал в двух пунктах — вокруг «Закаленного Войной» и у передовых позиций мятежников, сквозь которые они прорвались.

— Похоже, их зажали на плацдарме, — сказал Мич. — Нас бросили на произвол судьбы.

Джонас глянул в смотровую щель бункера, потом в дверь, выходившую на Дворцовую Цитадель.

— Нет, у нас есть шанс. Как только мы уничтожим «Гидры», коммандос высадятся, взорвут лазер, и вся эта война кончится. Мы можем отсиживаться здесь и ждать, как повернется бой, или можем повлиять на его исход прямо сейчас.

Его солдаты, перемазанные грязью и кровью, смотрели на него. Ему не нужно было их согласие, но он все равно ждал его. Они кивнули.

Джонас оставил Бозарейна в бункере с медиком, а последних уцелевших трех солдат из отделения тяжелого оружия расположил на крыше бункера. Остальных пехотинцев разделил на две группы, в каждой по шесть солдат, вторую группу возглавил комиссар. Подождав, пока вторая группа доберется до другого конца траншеи, Джонас приказал гранатометчикам на крыше открыть огонь.

Они выпустили осколочную ракету по орудийному окопу с тяжелым болтером в ближнем конце траншеи. Не имело значения, убили они расчет болтера или нет, главное было заставить его укрыться. Сулибан, кивнув Джонасу, повел свою группу к другому краю системы траншей. Джонас подождал, пока они скроются.

— Пошли! — крикнул он. Сам Джонас, остатки его командного отделения и половина уцелевших солдат взвода бросились по открытому пространству к окопу с болтером. Его гранатометчики продолжали вести огонь. Сверкнули выстрелы лазганов, рядовой Стэн упал, но к счастью, болтерного огня не было. Его группа тяжелого оружия успешно прижимала огнем расчет болтера. Перескочив низкий бруствер, Джонас прыгнул в траншею и, выстрелив мятежнику в грудь, выхватил меч. Они добрались до врага.

Они пробивались вдоль линии траншей, защищавших батареи «Гидр», до некоторой степени укрывшись от боя снаружи. Джонас жестом приказал огневой группе из трех человек идти к следующей секции траншей. Он, Мич и Табор, несущий знамя Бозарейна и вокс-аппарат дальнего действия, бежали следом за ними. Киллек и сержант Кесло зачищали траншею за ними, докалывая штыками убитых мятежников и бросая гранаты в блиндажи — в этой работе у Кесло был большой опыт, а у Киллека просто прирожденный талант.

Они достигли первого болтерного окопа. Один из двух солдат болтерного расчета был мертв — убит осколочной ракетой. Второй мятежник трясущейся рукой поднял пистолет. Джонас мгновенно застрелил его.

— Чисто!

В траншеях было мало вражеских солдат. Им встречались группы максимум из трех мятежников. С другого края сети траншей слышались выстрелы и крики — вторая группа гвардейцев под командованием Сулибана пробивалась к ним.

Бойцы Джонаса застрелили бежавшего мятежника, бросившего лазган. Они достигли пункта, где траншея поднималась на пять ступеней, туда, где располагались батареи «Гидр».

От одной из двух машин, разбитых огнем «Праведного Отмщения», шел густой дым. Зловоние горящего мяса оскверняло воздух.

Пригнувшись, они подбежали к первой подбитой «Гидре».

— Слишком тихо, — произнес Джонас.

— Четыре «Гидры» еще исправны, сэр. Но я не вижу расчетов, — заметил Мич.

Джонас осмотрел местность.

— Они разбежались. Разделиться на огневые группы и уничтожать «Гидры» по одной, но будьте осторожны.

Сержанта Кесло он направил прикрывать выход из траншеи. Остальные парагонцы разделились на две группы, в одной Мич, Табор и сам Джонас, в другой Киллек и Корден. Табор нес знамя взвода.

Вскоре, как только группа Джонаса попыталась перебежать от одной подбитой «Гидры» к следующей, они попали под сильный огонь. Джонас заметил только что возведенную баррикаду недалеко от подножия цитадели, построенную прямо между двумя ЗСУ.

— Басдаки ждали нас, — сказал Табор.

— Ну, мы и пришли сюда не слишком тихо, — ответил Джонас. — Наверху, в цитадели, тоже тревога.

Жестом он просигналил Киллеку и Кордену, прятавшимся за «Гидрой», покинутой экипажем. Они заложили подрывные заряды на платформу ЗСУ и убежали к дальнему краю батареи. Джонасу нужно было обойти баррикаду. Он медленно полз вперед, но попал под огонь с второй позиции.

— Проклятье! Там, в редуте. Они заметили нас.

Табор включил вокс.

— Это 6-й взвод, это 6-й взвод. Нас прижали огнем, срочно нужна помощь…

С тыла донеслись звуки боя.

— Они идут по траншеям, сэр! — воскликнул Мич.

Джонас секунду размышлял.

— Будем надеяться, что сержант Кесло задержит их. У него хорошая позиция. Свяжись с бункером. Пусть гранатометчики ведут огонь на подавление по выходу из траншеи, не позволяя никому войти.

— Должно быть, «Повелитель Бури» уничтожен, сэр, — сказал Мич. — Они хорошо сдерживали врага, и никто бы не прорвался сюда, если бы он был еще здесь.

— Сейчас это уже не наше дело, — ответил Джонас. — Пошли. Мы можем зайти в тыл баррикаде и надеюсь, что комиссар Сулибан пройдет мимо второго болтера и поддержит нас.

Они втроем побежали, их преследовал лазерный огонь сверху. Мич, не сбавляя шага, метнул гранату. Она полетела к баррикаде, пролетев над разбитой «Гидрой», за которой они только что прятались.

— Святой Трон! Это бесполезно! — крикнул Табор.

Огонь усилился. Им пришлось укрыться под защитой стены из мешков с песком. С другой стороны, куда попадали лазерные лучи, доносился горячий запах расплавленного песка. Джонас подумал, сколько еще продержатся мешки с песком, прежде чем рассыпаться под огнем. Парагонцы рискнули высунуться и сделать пару ответных выстрелов, целясь в бойницу в стене бастиона, освещенную вспышками лазерных лучей. Табор, попытавшись выстрелить еще раз, получил попадание в лицо. Он умер еще прежде чем упал на землю.

Мич вцепился в погибшего друга.

— Убит! Мы в ловушке!

Ответом ему был рев двигателей. «Повелитель Бури» переехал траншею, словно ее и не было, давя мешки с песком и рокрит. Его огромный корпус прикрыл их от бойниц бастиона. Джонас схватил Мича за плечо.

— Пошли! — приказал он, подхватив упавшее знамя.

Они стремительно бросились к борту «Праведного Отмщения» и взобрались в десантное отделение. Танк стрелял по уцелевшим «Гидрам», разнося их на куски огнем мегаболтеров, медленно разворачиваясь, чтобы прицелиться в каждую. Взрывы сотрясли землю. Джонас и Мич слетели с лестницы и покатились по измазанной кровью и грязью палубе десантного отделения. Слишком поздно, мятежники в бастионе уже поняли, что парагонцы взобрались на танк. Противники с обеих сторон бросились к бойнице. Еще секунда, и танк развернется, отъедет от бастиона, и они окажутся под прицелом. Секунда — все, что им было нужно.

— Поджарь этих басдаков, рядовой!

— С удовольствием, сэр, — мрачно ответил Мич.

Он сунул ствол огнемета в бойницу и нажал спуск. Раздались вопли, наружу вырвалась вспышка огня. Мич и Джонас вовремя спаслись от падения, отпрыгнув назад, когда танк отъезжал от высоких стен редута. На этой высоте было еще три бойницы. Парагонцы настороженно следили за ними, но оттуда никто больше не стрелял.

Джонас рискнул выглянуть за надстройку. Комиссар Сулибан и его группа разделались с баррикадой. Похоже, он потерял одного солдата, но на таком расстоянии Джонас не мог разглядеть, кого именно. Большинство мятежников были убиты. Остальные бежали. Джонас не видел Кордена, но Киллек бегал туда-сюда, перемазанный кровью, и, рыча как маньяк, колотил убегающих мятежников прикладом лазгана. Сулибан с болт-пистолетом стоял над мятежником, умолявшим о пощаде. Джонас отвернулся, не став смотреть, как Сулибан казнит мятежника.

«Гидры» горели, в них взрывались боеприпасы. Шум боя становился все громче; сквозь дым Джонас видел, как мятежники бегут с позиций, преследуемые «Химерами» и парагонской пехотой. За позициями «Гидр» «Святой Иосиф» подошел к «Закаленному Войной» и открыл огонь, выкашивая вражеских солдат, пытавшихся захватить поврежденный сверхтяжелый танк. Из десантного отделения «Закаленного Войной» Джонас услышал хриплые крики ликования.

Сжав в трясущихся руках окровавленное знамя взвода, Джонас поднял его и развернул на сыром ветру. Включив вокс-передатчик малой дальности, он надеялся, что кто-то поблизости сможет передать его сообщение в общую сеть.

— Это лейтенант Джонас Фор Артем Ло Банник. Вражеские «Гидры» уничтожены, повторяю, путь открыт.

Пять ударов сердца спустя он услышал ответ, искаженный передачей:

— Принято, лейтенант. «Блистательный Гнев» вылетает.

Почти сразу же в воздухе над лагерем, в шести километрах позади, появились три точки. Они быстро увеличивались в размерах, пролетая над осадными позициями. С воем двигателей они промчались над бегущими мятежниками, уклоняясь от беспорядочного огня с Дворцовой Цитадели и быстро взмыли вверх сквозь моросящий дождь и дым. Взрыв — и одна «Валькирия» резко отвернула, дымя подбитым двигателем. Остальные две исчезли из виду, перелетев через укрепления цитадели. Вскоре сверху раздались взрывы и шум перестрелки.

Лазер ПКО выстрелил еще раз — последний раз — и грохот выстрела разнесся по болотистым равнинам вокруг дворца, прежде чем замолчать навсегда. Прошло еще несколько секунд. Сирена «Праведного Отмщения» прозвучала дважды. Ожил вокс-передатчик:

— Отступать, отступать! Коммандос докладывают, подрывные заряды установлены. Очистить район!

Комиссар Сулибан и уцелевшие солдаты взобрались по лестнице в десантное отделение танка, и «Праведное Отмщение», развернувшись, направился прочь от бастиона. Взвыли турбины — две «Валькирии» поднялись в воздух. Люди и машины быстро удалялись от цитадели.

Раздался глухой взрыв где-то в глубине крепости. Из бойниц укреплений полыхнул огонь, огромная вспышка вырвалась из крыши трехэтажного здания. Повсюду на землю посыпались куски металла и рокрита. Сложный шпиль лазера ПКО рухнул, с грохотом свалившись с вершины цитадели, и упал на болотистую землю.

Задание было выполнено. Лазер ПКО уничтожен.

«Праведное Отмщение» остановился у разрушенных оборонительных позиций. Мимо, заложив руки за головы, шагали ряды пленных мятежников под бдительным наблюдением парагонцев. Джонас сидел в углу десантного отделения на ящике из-под патронов, держа в руке фляжку с глисом, которую откуда-то достал Мич. Вокруг собрались последние бойцы его взвода, которые еще могли ходить и держать лазган. Медик Ло Турнерик суетился вокруг, перевязывая легкие раны и раздавая медикаменты. В живых осталось шестнадцать, из них лишь девять еще могли сражаться. Джонас ожидал, что список погибших будет больше, когда Курильо, Корден и Стэн умрут от ран. Десантное отделение, в котором раньше было тесно, теперь, когда их осталось так мало, казалось просторным, и Джонас, вероятно, чувствовал бы себя уязвимым, если бы не так чертовски устал.

Над бортом танка появилась высокая фуражка комиссара Сулибана. Сулибан перебрался через борт, сияющие сапоги щелкнули каблуками по металлической палубе.

— Пьете на службе, лейтенант?

Джонас покачал головой.

— Официально у нас внеслужебное время, сэр. Мы возвращаемся на базу. Кроме того, вы должны простить меня. За последние недели двадцать пять моих людей убиты или покалечены, и скоро к ним присоединятся еще. Я чувствую себя не лучшим образом. И это помогает, — он поднял фляжку в шутовском тосте и нарочито сделал глоток. Вкус напитка был резким, не таким гладким, каким должен быть хороший глис, но сейчас этот вкус казался превосходным.

— Не оправдывайтесь, лейтенант. Если время внеслужебное, то вы, как офицер, имеете право выпить. Император позволяет своим верным воинам маленькие радости.

— Вот как, Сулибан? И никаких поучений, никаких игр словами чтобы позволить мне почувствовать себя героем?

Комиссар некоторое время молча смотрел на него, не реагируя на дерзость Джонаса.

— Эта война окончена. Вы выполнили приказ и заслужили отдых, даже от меня.

— И вы даже не скажете мне, что я стал мужчиной, комиссар?

Сулибан почти улыбнулся. Почти.

— Я видел многих офицеров, лейтенант, и видел, как иные из них становились мужчинами в сходных обстоятельствах, но вы стали мужчиной еще до того.

— Ваше здоровье, сэр, — Джонас еще раз выпил.

Сулибан, заложив руки за спину, смотрел на болотистый ландшафт.

— Радуйтесь, пока можете, лейтенант. Ваши способности мало что значат в великих замыслах Императора. Оружие. Оружие и тела, держащие его — вот главное в нашей битве за выживание. В этом бою важно то, что вы выжили, чтобы сражаться в другой раз, и вы будете сражаться.

Комиссар Сулибан четко отсалютовал — Джонас устало ответил на приветствие — и ушел.

Джонас допивал глис — последний на Галлене, насколько он знал, и, вполне возможно, последний в его жизни. Смакуя напиток, он наблюдал, как огонь лэнс-орудий обрушился на крепость с орбиты. Уже темнело, и первый пустотный щит зрелищно вспыхнул, отражая лазерные лучи. Щит разгорался ярче и ярче, пока внезапно не погас. Лучи били снова и снова. Рухнул следующий щит, потом следующий…

Джонас подумал о доме. «Какое там сейчас время года?» Парагон был так далеко, что ему теперь трудно было даже представить родной мир снова. Здесь было холодно, шел дождь, но у него был глис, и броня «Повелителя Бури» была теплой, а бомбардировщики флота устремлялись вниз с кораблей на орбите, чтобы окончательно подавить мятеж на Галлене.

Воистину, маленькие радости.

Стив Паркер Безбашенные

ЭКСПЕДИТИО РЕКЛАМАТУС

ИМПЕРСКАЯ ГВАРДИЯ

Генерал Мохамар Антоний де Виерс — командующий Восемнадцатой группы армий «Экзолон».

Генерал-майор Джерард Берген — командир Десятой бронетанковой дивизии.

Генерал-майор Клот Киллиан — командир Двенадцатой дивизии линейной пехоты.

Генерал-майор Аарон Реннкамп — командир Восьмой механизированной дивизии.

Полковник Тайдор Стромм — командир Девяносто восьмого полка механизированной пехоты (Восьмая механизированная дивизия).

Полковник Эдвин Мэрренбург — командир Восемьдесят восьмого полка мобильной пехоты (Десятая бронетанковая дивизия).

Полковник Деррик Грейвс — командир Семьдесят первого полка цедусской пехоты (Десятая бронетанковая дивизия).

Полковник Кочаткис Виннеманн — командир Восемьдесят первого бронетанкового полка (Десятая бронетанковая дивизия).

Капитан Виллий Имрих — командир Первой роты Восемьдесят первого бронетанкового полка.

Лейтенант Госсфрид ван Дрой — командир Десятой роты Восемьдесят первого бронетанкового полка.

Сержант Оскар Андреас Вульфе — командир танка «Леман Русс» «Последние молитвы-II».

Капрал Ведер Ленк — командир танка «Леман Русс» класса «Экстерминатор» «Новый чемпион Церберы».

АДЕПТУС МЕХАНИКУС

Техномаг Бенендентий Сеннесдиар — старший техножрец, приписанный к соединению «Экзолон» во время наземных операций на Голгофе.

Техноадепт Дионестра Армадрон — подчиненная техномага Сеннесдиара.

Техноадепт Мартосал Ксефо — подчиненный техномага Сеннесдиара.

МУНИТОРИУМ/ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ЭККЛЕЗИАРХИИ

Исповедник Фридрих Министорум — священник, приписанный к Восемьдесят первому полку.

Комиссар Винсент «Дробитель» Слейт — политический офицер, приписанный к Восемьдесят первому полку.

Пролог

Кэлафран Крейдс уже не верил, что когда-нибудь проснется. Кошмар оказался реальностью. Чудовища, окружавшие его, были крепкими, живыми и проворными тварями — он осознал это на себе, когда один из монстров отвесил ему затрещину за недостаточно быстро сделанную работу. Сила удара была ужасающей. Кэл отлетел назад и упал на ящик, который ему полагалось заполнить патронами. Он тогда подумал, что сломал ребро. С тех пор ему стало больно дышать, а сны, если они вообще приходили, наполнились картинами борьбы за выживание.

Хотя никакое сломанное ребро не могло сравниться с тем, что орки сделали с Давраном. Или с бедным искалеченным Клэтасом. Или со старым пилотом Джовасом, когда тот свалился наземь от истощения. Лучше было не думать об этом. Неужели ему не хватало сцен, которые он видел каждый раз, закрывая глаза? Казалось, что образы тошнотворных пыток были вырезаны лазером на внутренней поверхности его век. После того как Кэла и его товарищей загнали пинками в пустой грузовой трюм и заперли в душной темноте, он многие ночи просыпался с криком ужаса. Руки друзей быстро тянулись к нему, чтобы успокоить его и на всякий случай прикрыть ему рот. Никто не хотел, чтобы твари вернулись и проверили причину шума.

Находясь в таком непрерывном состоянии полуобморочного страха, боли и мук, Кэл терял счет времени. Сколько дней прошло с тех пор, как чудовища взяли на абордаж «Серебряный плавник»? Десять или, возможно, двадцать? Экипаж их тральщика получил контракт на вывоз искореженных обломков кораблей из старых боевых зон, располагавшихся на периферии «Водоворота». Но работать пришлось недолго. На первом же этапе операции их атаковало из засады странное судно. Его нос напоминал голову ухмыляющегося кошмарного зверя. Пиратский крейсер уничтожил их боевые башни и пошел на таран. Капитан Бенин, взглянув на профиль нападавшего корабля, сказал, что это были ксеносы, ненавистные людям.

Кэл никогда не думал, что увидит капитана таким перепуганным. Бенин все время называл их зеленокожими, хотя массивные и крепкие тела чудовищ различались лишь оттенками коричневого цвета. Когда они ворвались на корабль, капитан прокричал свой последний приказ:

— Всем на палубе! Пригнитесь! Не смотрите им в глаза! Если начнем отстреливаться, они перебьют всех нас.

Кэл впервые слышал дрожь в голосе этого отважного мужчины. Бедняга Неймет, никогда не отличавшийся особой строптивостью, зачем-то приподнял голову и поплатился за свое любопытство ужасной смертью. Потребовался только один взгляд — мимолетное мгновение, не ускользнувшее от пришельца, — и взревевшее чудовище метнулось к нему. Его яростный рык, прозвучавший в тесном корабельном отсеке, показался просто оглушительным. Огромной рукой тварь оторвала голову Неймета от туловища. Кэл лежал на полу у ног чужака. Горячая кровь друга хлынула ему на спину, насквозь промочив одежду. В это время остальные члены экипажа под грубый смех пришельцев молили о пощаде. Пленникам связали руки; на их шеи надели металлические ошейники, прикрепленные к длинной цепи. Через несколько минут захваченных людей заперли в одном из нижних трюмов. Затем началось путешествие к этому отвергнутому Троном месту. Их привезли на проклятую планету, где им предстояло жить и умирать рабами. Теперь Кэл жалел, что в момент атаки их экипаж не оказал сопротивления. В любом случае многие из них уже дошли до полного истощения или умерли от побоев. Зачем было влачить столь жалкое существование?

И никакой надежды на бегство! Куда он мог бы скрыться? Поселение рабов располагалось на высоком базальтовом плато. За отвесными склонами тянулись красные пески, уходившие в каждом направлении к зыбкой линии горизонта. На плато имелось несколько пологих спусков, ведущих к пустыне. Но даже если бы Кэл добрался до барханов, он не смог бы там спрятаться. Рано или поздно его заметили бы и жестоко убили. Тем более что сил на побег не осталось. Измученное тело казалось неподъемным. Каждое движение — даже обычный вдох — требовало в этом мире дополнительных усилий. Почему? А разве кто-то знал, на какой планете они находились? Он расспрашивал людей, но никто из них не имел об этом ни малейшего понятия.

Здесь были собраны сотни рабов. Некоторых привезли сюда уже после того, как Кэл попал в плен. Другие — немногие — жили тут дольше, чем он. Но никому не удавалось продержаться больше пары месяцев. Те, кто прибыл на плато раньше Кэла, отличались пустыми взглядами, будто их души, не желая оставаться в измученных телах, уже отлетели в чистилище. Хотя порою, когда чудища-надсмотрщики отвлекались на поединки друг с другом или когда тяжелая послеобеденная жара вгоняла их в сон, к некоторым старожилам лагеря возвращались проблески разума, и они шепотом общались со вновь прибывшими рабами. Они рассказывали, как после пиратских атак и таранов их брали в плен с той же жестокостью, что и экипаж «Серебряного плавника». Они рассказывали о людях, сопротивлявшихся оркам, и о жутких расправах над этими смельчаками. Старожилы говорили, что в лагере содержалось несколько дюжин детей, умиравших от голода в крохотных клетках. Монстры, используя грубую мимику, регулярно угрожали рабам сожрать этих маленьких пленников, если их родители не будут работать усерднее.

Дети? Кэлу не хотелось верить в подобные истории. Он надеялся, что никогда не увидит те крохотные клетки. Он знал, что не вынесет подобного зрелища.

Яростный рев прервал его размышления, и он понял, что перестал двигаться. От сильного истощения он больше не чувствовал гниющих ран и порезов, покрывавших его тело. И он уже несколько раз едва не засыпал на ногах. Раздался резкий треск, похожий на выстрел. Обжигающая боль скользнула лезвием ланцета по его спине. Один из самых безжалостных надсмотрщиков — садист, которого рабы называли Пиложубом, — стоял в десяти метрах от Кэла и, хрипло рыча, размахивал длинным хлыстом, оплетенным колючей проволокой.

Хлыст щелкнул снова. Захлебываясь в волнах невыносимого страдания, Кэл почувствовал, что его покидают последние силы. Ослабевшие ноги подогнулись, и он, выронив из рук ящик с толстыми блестящими патронами, упал навзничь на твердую поверхность скалы. Высыпавшиеся из сломанного ящика патроны подкатились к его боку. Несколько мелких и худощавых чудовищ, сидевших поблизости на пирамиде из бочек с горючим, — отвратительные твари с хитрыми мордами и длинными крючковатыми носами — указывали на него костлявыми пальцами. Они хихикали и в ожидании расправы, вытаращив глаза, о чем-то щебетали друг другу.

Скала задрожала под телом Кэла, когда Пиложуб, рыча от злости, направился к нему. Массивные ноги в стальных ботинках остановились по обе стороны головы упавшего пленника. Кэл знал, что за этим последует самая сильная боль в его короткой жизни. Он вспомнил ужасные крики Даврана и других людей. Охваченный паникой, он часто задышал. Сердце понеслось галопом. Отдаленным уголком сознания Кэл ощутил теплую влагу, разлившуюся в порванных штанах, — похоже, его мочевой пузырь не выдержал такого напряженного момента. Однако страх пересилил чувство стыда.

Пиложуб склонился над Кэлом. Безжалостные красные глаза надсмотрщика оценивали его физическое состояние. Мог ли этот жалкий человек работать? Или он годился лишь для пыток и ритуального разрывания на куски в назидание остальным рабам? Густые полоски слюны срывались с челюсти орка и падали на лицо поверженного пленника. Горячее дыхание чудовища пахло блевотиной.

К горлу Кэла подкатила желчь. «Вот и все, — подумал он. — Вот как закончится моя жизнь». Он никогда не был истовым поклонником имперского вероучения. В юности, как и все парни и девушки в Империуме Человечества, он вместе с родителями посещал еженедельные службы и под ударами жалящей трости жреца обучался обязательным молитвам и гимнам. Но на самом деле он не верил в эти россказни. Бог-Император был для него старой легендой, почти ничем не отличавшейся от других подобных историй. Более того, он считал Императора куда менее значительным — легендой о мифе легенды. Однако, когда Пиложуб выпрямился и начал ревом подзывать ближайших тварей, приглашая позабавиться, Кэл обратил свои молитвы именно к нему — к великому и бесценному Богу-Императору: «Владыка всего человечества, Маяк во тьме, Хозяин Святой Терры и Галактики! Умоляю Тебя, даруй мне быструю смерть. Не дай мне страдать, как Давран и другие. Я грешен! Я не придерживался веры и знаю это. Но сей смиренной молитвой я взываю к Тебе и прошу о милости».

Он не ожидал ответа. Лишь ужас заставил его молиться. И то, что случилось дальше, было потрясающим примером тех чудесных совпадений, которые верующие люди часто причисляют к свидетельствам божественного начала. Кэлафран Крейдс не знал, что на дальней орбите прямо над ним уже расположились корабли Имперского Флота. Он не ведал, что высадка на планету была запланирована на этот день.

Перебирая в мыслях возможные варианты пыток, Пиложуб схватил пленника за руки. Одним рывком он поднял его в воздух. Ослабевшие ноги Кэла повисли над рассыпавшимися патронами и поверхностью скалы. Его хрупкие от голода кости трещали и ломались в железной хватке орка. Но он не кричал. Он даже не стонал от боли. Его взгляд был прикован к небу. И там Кэл видел чудный пламенеющий свет, проникающий сквозь слой густых облаков. Зарево выглядело таким ярким, что на него было больно смотреть. Однако Кэл не сводил глаз с небес. Слезы радости катились по его щекам. Неужели это правда? Да! Император действительно существует! Он услышал молитву и ответил на нее!

— Слава Императору! — прошептал истерзанный пленник.

Благодарность и облегчение, любовь и раскаяние — все эти чувства нахлынули на него. Он сделал глубокий вдох, наполнив легкие зловонным воздухом. Собрав оставшиеся силы, Кэл громко крикнул небесам:

— Императору — слава!

Изумленные зеленокожие тоже посмотрели вверх. Но они уже ничего не могли поделать. Алое пламя ударило в плато, очищая и омывая его, сметая орков и людей, словно их никогда и не было. Вскоре сотни имперских посадочных ботов приступили к спуску на поверхность.

Начиналась операция «Гроза».

Глава 1

Имперские космические корабли — массивные и богато украшенные, сравнимые размерами и причудливой красотой лишь с самыми огромными кафедральными соборами Святой Терры — парили в бесконечной темноте. Сорок дней назад они выскользнули из варпа и, разрезая хвостами сияющей плазмы орбиты других космических тел, приблизились к конечному пункту назначения. Их цель находилась внизу — на вращавшейся под ними планете, в мире, который ярко сиял в ослепительном свете свирепого солнца этой системы.

Голгофа была планетой, окутанной густыми удушливыми облаками красноватых, желтых и коричневых оттенков, которые, вращаясь и сливаясь вместе, походили на смесь из множества пролитых красок. В мемуарах тридцативосьмилетней давности, посвященных последней Голгофской войне, прославленный терранский гвардеец-поэт Клавир Майклос не зря называл красоту планеты зловещей. С высокой орбиты она действительно представляла собой великолепное зрелище, но ее прелесть маскировала под собой безжалостную природу, и поэтому Голгофа не являлась миром, дружелюбным к людям. Майклос навсегда остался на ней, попав в плен и погибнув под пытками орков. И не только он был отмечен подобной судьбой. Война потребовала многих затрат и обернулась ужасными бедствиями. Орки сметали все на своем пути. Даже комиссару Яррику, легендарному герою Армагеддона, не удалось переломить ход битвы. Он и горстка уцелевших гвардейцев покинули Голгофу с чувством горького поражения.

Это случилось почти сорок лет назад. Яррик, ныне седовласый старик, все еще сражался во славу Империума. Война с заклятым врагом, орочьим военачальником Газкуллом Маг Урук Тракой увлекла его назад к Армагеддону — миру, создавшему ему репутацию, в то время как Голгофа осталась в руках противника и темным несмываемым пятном омрачила послужной список прославленного комиссара.

Но почему же люди вернулись? Небольшой флот, паривший над оранжевой планетой, не обладал даже крохами той силы, что требовалась для захвата враждебного мира. Впрочем, на этот раз их миссия заключалась в ином. Там, внизу, помимо орков имелось нечто важное и потерянное в прошлой войне. Империум желал вернуть себе священную реликвию: могущественный символ, способный обратить вспять ход новой войны Яррика. Речь шла о «Крепости величия».

Флот, направленный на Голгофу, представлял собой смешанное соединение. В центре боевого строя доминировал самый крупный корабль: «Потомок Тарсиса». Это ремонтное судно принадлежало Адептус Механикус — древнему и непостижимому техножречеству Марса, без которого не был бы создан ни один из присутствовавших тут кораблей. Фланги «Потомка» защищали тяжелые имперские крейсеры класса «Тиран»: «Звезда Геликона» и «Ганимед». Вокруг них роились мириады мелких кораблей сопровождения и бронированных транспортных средств. На одном из таких транспортеров — скромном судне с названием «Рука сияния» — бойцы Восемьдесят первого кадианского бронетанкового полка (неформально известного как «Раскат грома») готовились к сражениям.

* * *

— Строиться, засаленная рота! — проревел рябой сержант с обритой наголо головой. — Вы знаете чертов порядок. По ротным номерам, будь прокляты ваши глаза!

Палуба правого ангара зазвенела от стука каблуков: гвардейцы встали по стойке «смирно». Отряды замерли в строю: рота за ротой, с первой по десятую. Сержанты вышагивали взад и вперед, как голодные волки. Их прищуренные глаза пристально выискивали малейшие признаки разгильдяйства. За сомкнутыми рядами людей опускались неуклюжие посадочные боты. Трапы плавно выдвигались на палубу. Внутренности темно-серых фюзеляжей озарялись желтым светом ламп.

С правой стороны огромного ангара послышалось шипение гидравлики. Выпуская струи маслянистого пара, створки толстой двери в средней части переборки скользнули в пазы металлической стены. По стальному полу зацокали четкие и приятные слуху шаги полудюжины мужчин, бодро вошедших в огромный ангар.

— Офицеры на палубе! — прокричал другой сержант, стараясь зычным голосом донести команду до почти двух тысяч гвардейцев.

От усилий на его виске пульсировали толстые вены. Когда офицеры остановились перед собравшимися колоннами рот, старший сержант — коренастый мужчина с комковатым шрамом вместо левого уха — вышел вперед и громко отрапортовал:

— Весь личный состав на месте и собран для построения. Машины погружены в боты, закреплены и заперты в трюмах. Летные и технические группы готовы к отправке. Роты с первой по десятую ожидают вашего разрешения на погрузку!

В центре офицерской группы стоял полковник Виннеманн. Он, как всегда, сутулился и тяжело опирался на трость, но тем не менее великолепно выглядел в своей щеголеватой темно-зеленой форме, украшенной блестящими золотыми эполетами. Сегодня был последний день, когда дозволялось носить полковые цвета. Во время кампании гвардейцам разрешалась только камуфляжная форма рыжевато-красных оттенков.

Виннеманн кивнул застывшему перед ним сержанту и приготовился отдать команду на погрузку, но капитан Имрих, широкоплечий смуглый верзила, склонился к нему и прошептал на ухо несколько слов. Полковник слегка нахмурился, однако в конце концов еще раз кивнул, выразив согласие. Он сделал шаг вперед, взял мегафон из рук адъютанта и, приблизив микрофон к губам, откашлялся. Звук эхом отразился от высоких переборок.

— Те из вас, кто уже воевал со мной, знают, что я не любитель длинных речей, — произнес Виннеманн. — Давайте оставим их для ваших комиссаров и исповедников — людей, одаренных особым талантом.

Услышав этот комплимент, комиссар Слейт — ненавистный всем политический офицер полка, одетый в черно-золотистую форму своего ведомства, — слегка склонил голову в знак признательности. Стоявший по другую сторону исповедник Фридрих, сорокалетний румяный жрец, немного покачнулся на ногах — как будто под порывом ветра, который мог чувствовать только он.

— Однако, как верно напомнил мне капитан Имрих, — продолжил полковник, — нашему полку предстоит задание, аналогов которому не было в истории войн. И если важность ситуации может оправдать мой отказ от обычной сдержанности в словах, то сейчас именно такой случай, потому что мы собираемся попрать ногами мир, целиком и полностью принадлежащий ненавистному орку.

Это была особая привычка Виннеманна: ссылаясь на древнего врага, он всегда говорил о нем в единственном числе. Некоторые гвардейцы неплохо имитировали его речь — без всякой злобы, просто для прикола. Любой боец, служивший под началом полковника, питал к нему любовь и уважение. И этот почет был заслуженным. А подонки, чьи насмешки над старым Виннеманном содержали оскорбления или, более того, пародировали его физическую ущербность, тут же оказывались в полной изоляции. Сослуживцы объявляли им бойкот. Среди имперских гвардейцев такое презрение было равносильно смертному приговору.

Характерная сутулость полковника объяснялась его протезированным позвоночником. Двадцать четыре года назад — в ту пору, когда он был капитаном, — вражеский снаряд уничтожил его танк «Победитель», и Виннеманну пришлось перенести процедуру спинального протезирования. Его тело не желало принимать имплантат. Регулярные инъекции анальгетиков и иммунодепрессантов немного облегчали боль, хотя и недостаточно. Опасное ранение и последующая операция могли бы убить его, но упрямый дух героя не покорился смерти — к тому же сказалась забота одной из сестер Медикае, на которой он позже женился. Во время его медленного и болезненного восстановления военное командование предложило Виннеманну почетное увольнение. Начальники считали это логичным и единственным выбором. Виннеманн без колебаний ответил отказом. «Тогда мы отправим вас в тыловой эшелон», — настаивали руководители. Но бесстрашный танкист отверг и это предложение. «Я должен вести своих людей в атаку, — заявил он командирам. — Не важно, на каком фронте. Я буду воевать на передовой, пока у меня хватит сил». Через двенадцать лет, дослужившись до звания полковника, он принял под свою команду Восемьдесят первый бронетанковый полк.

И вот сейчас, во время короткой паузы, он рассматривал их — своих бравых танкистов. Стройный лейтенант, стоявший позади него, тихо покашлял из-под руки. В наступившей тишине звук показался неожиданно громким. Вздохнув, Виннеманн продолжил свою речь:

— Некоторые из вас и прежде воевали с орком. Причем с неоспоримым успехом. Наши победы на Фаэгосе-два, Галамосе и Индаре создали нам прекрасную репутацию, хотя многие из новичков, я полагаю, родились в более позднее время. Все же смысл моей мысли таков: мы знаем орка! Мы знаем, что человек и машина, танк и танкист, сильнее врага. Мы знаем, что можем побеждать. И мы неоднократно доказывали это!

Взглянув на молодых бойцов последнего призыва, стоявших рядом с закаленными в сражениях сослуживцами, он изумленно покачал головой. «Клянусь разорванным Оком! — подумал полковник. — Они еще почти дети! Неужели и у меня когда-то было такое гладкое лицо?»

У него мелькнула мысль о сыновьях. Они оба служили в Девяносто второй пехотной дивизии на Армагеддоне. Парни показали себя прекрасными солдатами. Но мог ли он надеяться, что его мальчики уцелеют в бою? Разве не глупо было молиться за них? Миллионам людей предстояло погибнуть в борьбе с врагом на Армагеддоне. Возможно, счет пойдет и на десятки миллионов. Но этого требовала священная война Яррика! Само сердце Империума находилось под угрозой. Так почему бы и его сыновьям не разделить судьбу своих товарищей? Он знал, что мог желать им только славы, победы и доброй смерти. Лишь это просят для себя отважные кадианские воины. А разве гвардейцы, стоявшие перед ним, не были его сыновьями? Он часто относился к ним именно так. И их храбрость вызывала у него чувство гордости.

— Мог ли генерал де Виерс рассчитывать на большую удачу, получая под свое командование наш гордый полк? — продолжил Виннеманн. — Мне кажется, вряд ли. Да, я слышал ворчание в ваших рядах. Я чувствовал ваше недовольство. Вы по-прежнему не понимаете, почему нас отправили на Голгофу, а не на Армагеддон, где враг теснит наши силы. Что важного, спрашиваете вы, мы можем сделать на планете, не затронутой светом Императора? И сейчас я отвечу на ваш вопрос. Слушайте меня внимательно, потому что я хочу донести до вас суть нашей миссии. Я верю в эту операцию! Вы слышите меня? Я верю в нее! Вы даже не можете представить, как наш успех подбодрит войска Империума, осажденные на Армагеддоне. Ничто не воодушевит их больше, чем наше триумфальное возвращение. Те из вас, кто сомневается в моих словах, поймут это сами, когда увидят наш приз. Тем не менее я знаю, что вы и раньше делали все необходимое. Я знаю, что вы готовы отдать все до последней капли крови ради чести и традиций нашего гордого полка! Ради славы Кадии и вечной власти Бога-Императора всего человечества!

Виннеманн обвел взглядом лица ближайших солдат, выискивая симптомы инакомыслия. Но он не нашел никаких признаков сомнения. Наоборот, его слова тут же вызвали оглушительный отклик.

— За Кадию и Императора! — прокричали гвардейцы, и их ответ, словно его собственный, стократно усиленный голос, эхом отразился от металлических стен ангара.

Полковник усмехнулся, стараясь не выказывать свои тайные опасения.

— Сержант Кепплер, — скомандовал он, — ведите этих храбрых солдат на погрузку!

— Слушаюсь, сэр! — ответил боец с искалеченным ухом.

Он вскинул руку вверх, и его салют Виннеманну был таким четким и резким, что мог бы пробить толстое стекло. Он повернулся и, глубоко вдохнув, прокричал ожидавшим колоннам:

— Вы слышали полковника, чудилы! Кругом! Командирам экипажей проследить за погрузкой личного состава!

Виннеманн с тихой гордостью наблюдал за гвардейцами, пока те строевым шагом поднимались по трапам и исчезали в недрах посадочных ботов. Для каждой роты предназначался отдельный корабль. «Будьте сильными, сыны Кадии, — молча благословлял их полковник. — Сильнее, чем прежде». Он повернулся и жестом отпустил офицеров, чтобы они могли присоединиться к своим подчиненным. Затем в сопровождении личного штата полковник направился к собственному боту.

Воздух завибрировал от мощного воя. Пилоты приступили к прогреву корабельных двигателей. С громким металлическим стоном массивные ворота трюма медленно открылись, и из внешнего пространства внутрь ангара хлынул оранжевый свет огромной планеты. После семи долгих и трудных месяцев на борту «Руки сияния» их бронетанковый полк вновь возвращался на войну.

Глава 2

«Твердый грунт под ногами», — размышлял сержант Оскар Андреас Вульфе. Будь там хоть все зеленокожие галактики, ему хотелось снова оказаться на добром твердом грунте. Было бы здорово почувствовать пыль и камни под каблуками ботинок — впервые за долгое время. Его уже тошнило от жизни на этом чертовом корабле, от лабиринта мрачных коридоров и воздуха, который бесконечно очищался регенерационными системами. Мечтая о дюнах, горах и широких равнинах, он вместе с ротой поднимался по трапу посадочного бота, который должен был доставить их на поверхность планеты.

Перелет с Палмероса в подсектор Голгофы был самым длинным варп-путешествием в карьере Оскара, и от долгого напряжения он успел здорово разозлиться — впрочем, как и другие гвардейцы. Это путешествие показалось ему особенно трудным. Варп-перелеты никогда не походили на веселые пикники. Но тут добавилась новая проблема. Его разум по-прежнему боролся с воспоминаниями о последних днях на Палмеросе — с воспоминаниями, от которых он часто просыпался в холодном поту, сжимая пальцами скомканную простыню и повторяя имя мертвого товарища.

Он подозревал, что членов его экипажа это беспокоило больше, чем могло показаться. Они спали вместе с ним в одном кубрике и часто вскакивали от его громких стонов и криков. Иногда, глядя в глаза товарищей, он чувствовал утрату уважения с их стороны, хотя раньше вера подчиненных в него была непоколебимой. И Вульфе гадал, насколько хуже пойдут дела, если он расскажет им правду о том, что видел в каньоне в день эвакуации? Наверное, они вообще разочаруются в нем. Ведь это беда, когда твой командир видит призраков. Те, кто признавался в подобных видениях, обычно пропадали без вести или изгонялись из частей, находившихся под юрисдикцией имперского корпуса. Оскар сообщил о призраке только одному человеку — исповеднику Фридриху. И он пока решил ограничиться той частной беседой. Их исповедник, даже упившись в хлам, как это часто бывало, умел хранить тайны солдат. Такому человеку можно было довериться.

Вульфе заставил себя подумать о чем-нибудь хорошем. Как приятно будет видеть небо над головой, а не металлические щербатые переборки, увитые влажными трубами и переплетенными кабелями. Трудно представить, каким будет это небо. Впрочем, после долгого ожидания хотелось одного: чтобы оно было широким и бескрайним — любого цвета, кроме матовой серости корабельных стен.

Следуя за бойцами другого экипажа, Оскар провел своих парней через один из грузовых трюмов посадочного бота. Они, повернув головы, поглядывали на стоявшие там танки и полугусеничные бронетранспортеры. За танками, едва различимые в густой тени, располагались ротные грузовики с горючим и припасами. Все машины были накрыты тяжелым коричневым брезентом, поверх которого змеились толстые стальные тросы, прикрепленные болтами к выступам на палубе. Несмотря на брезент, скрывавший машины, Вульфе без труда отыскал свой танк. Он назывался «Последние молитвы-II» и базировался на типовой марсианской альфа-модели. По этой причине танк был несколько длиннее остальных «Леманов Руссов». Старую «девочку» покрывали вмятины и рубцы — по мнению Вульфе, она претендовала на звание самого древнего и потрепанного танка из всех, что он видел. Ее бронированные плиты были склепаны вместе, а не состыкованы в соответствии со стандартным шаблоном. Башня со строго вертикальными поверхностями как будто умоляла пробить ее кумулятивными снарядами или противотанковыми гранатами. Вульфе ни секунды не сомневался в том, что он со всем экипажем погибнет в первом же бою. Чертова машина абсолютно не походила на свою предшественницу, и Оскар проклинал ее за это. Он помнил, как, увидев в первый раз такую старую развалину, подумал, что ван Дрой решил наказать его за какую-то провинность. Раньше ему казалось, что их отношения с лейтенантом были исключительно хорошими. Но теперь у него появились сомнения. Особенно после того, как другие сержанты, пользуясь случаем, начали глумиться над ним, еще сильнее ухудшая ситуацию.

— Теперь ты не сможешь обгонять нас, как прежде, верно, Оскар? — говорили они. — Дай знать, если тебе понадобится помощь. Мы подтолкнем тебя на дюну.

— На чем она движется, Вульфе? На педальной тяге?

— Сколько же зубров потребуется, чтобы тащить ее по дороге?

Список неприятностей можно было продолжать до бесконечности. Оскар бросил хмурый взгляд на танк, радуясь тому, что машина была скрыта под брезентом и что ему не приходилось смотреть на ее неприглядную броню. Он быстро отвернулся.

Гвардейцы, шагавшие перед ним, — экипаж сержанта Рихтера — взбежали по узкому металлическому трапу и исчезли из виду. Опираясь о перила, Оскар направился следом за ними. Стальные ступени зазвенели под подошвами начищенных походных ботинок. Его парни шли за ним, едва не наступая на пятки. Все молчали, кроме стрелка Хольца, который чертыхался себе под нос. Вульфе не удивлялся этому. Хольц и в лучшие времена не отличался благовоспитанностью. Конечно, они выбрались из варпа живыми, и радость парней была такой же искренней, как у Оскара. Но каждый человек в полку знал, что ожидало их на Голгофе. Только безумцы и лжецы — в основном приписанные к штабу офицеры — заявляли, что у группы армий здесь имелся шанс на успех. По мнению Вульфе, операция «Гроза» больше походила на безнадежную авантюру. Полковник Виннеманн изо всех сил старался внушить им стремление к цели и чувство чести, но храбрость была лишь малой опорой в их миссии.

Планета кишела орками. «Клянусь разорванным Оком! — подумал Оскар. — Кто знает, сколько там этих мерзавцев!» Он неосознанно провел кончиком пальца по длинному горизонтальному шраму на горле. Орки! Сейчас его ненависть к ним была такой же сильной, как всегда. Фактически она стала еще сильнее.

Дверь на верхней площадке металлического трапа вела в пассажирский отсек. Это было длинное и мрачное помещение, похожее на туннель. Ширина — не больше трех метров. На полу располагались ряды крохотных оранжевых светильников. На стенах виднелись номера, нарисованные тусклой белой краской. Оскар и его экипаж нашли свои места и, втиснувшись в кресла, опустили на головы и плечи металлические крепежные рамы. Замки громко защелкнулись. Этот звук был наполнен многими смыслами и отмечал особый момент завершенности. Как только вы пристегивались, отказаться от прогулки уже было невозможно.

Лишь несколько минут оставалось до спуска на планету. Вульфе почувствовал в животе знакомое ощущение напряженности. Он осмотрелся по сторонам и приветливо кивнул сержанту Вессу.

Тот лишь недавно получил повышение. До этого он несколько лет был стрелком у Вульфе. Они остались друзьями, хотя после того, как Вессу дали шевроны, между ними безусловно возникло отчуждение. Теперь он командовал собственным экипажем, а его место у основного орудия занимал Хольц — бывший стрелок спонсона. Оскар был рад успехам друга. Многие парни в полку хотели стать командирами танков. Однако в глубине души Вульфе огорчал уход Весса. Вместе они нарубили целую кучу вражеской бронетехники.

Как только последняя группа вошла в помещение, дверь с шипением закрылась. В отсеке находилось около двухсот человек. Они были Безбашенными Госсфрида — Десятой ротой Восемьдесят первого бронетанкового полка. Лейтенант и его адъютант отсутствовали. Они должны были лететь в кабине пилотов вместе с экипажем посадочного бота. Остальные гвардейцы сидели лицом друг к другу на всем протяжении узкого и длинного отсека. Они обменивались шутками и нервозно посмеивались над новичками. Рядом с Вульфе задумчиво покачивался капрал Мецгер — водитель танка. Хольц и Сиглер (последний был заряжающим пушки) устроились на противоположных сиденьях.

Это десантирование отличалось от прошлого не только боевым заданием, но и самой малой численностью экипажа, с которой Вульфе доводилось идти в бой. Его предыдущий танк был оснащен просторными спонсонами — двумя выступавшими по бокам отсеками с тяжелыми болтерами с ленточной подачей. Они уничтожали любого врага, который был достаточно глуп, чтобы приблизиться к их «Последним молитвам». Тот прежний танк представлял собой устрашающую и абсолютно неудержимую боевую машину. Воспоминания о том, как он оставил свою «девочку» на темной автостраде за великое множество световых лет отсюда, наполняли Оскара жгучей тоской и угрызениями совести. С тех пор он ежедневно горевал о потере танка. Но какой у него тогда был выбор? Максимальной скорости оказалось недостаточно. Бросив машину на дороге, он с экипажем пересел на борт быстрой «Химеры», и скорость легкого БТР спасла их жизни. Они попали на последний орбитальный подъемник и убрались с Палмероса за несколько минут до того, как планета подверглась тотальному уничтожению.

Несмотря на боль от потери любимого танка, Вульфе знал, что должен благодарить судьбу за свое спасение. Миллиардам имперских граждан повезло гораздо меньше.

В любом случае, новая машина (эх, подумал он, ну что в ней было нового?) не имела мощной обороны. Ее фланги оставались практически голыми. Боковая броня из прочной пластали достигала в ширину ста пятидесяти миллиметров, однако враги человечества обладали широким спектром реактивного вооружения, способного разрезать ее, как подтаявшее масло. Противнику лишь требовалось сократить дистанцию. Без боковых спонсонов Вульфе не мог защитить уязвимые места своего танка из купола башни. Там находился тяжелый стаббер с контейнерным магазином патронов. Насаженный на стержень, он давал широкий сектор обстрела. Это было хорошее оружие, но Оскар по-прежнему горевал об отсутствии спонсонов.

Из вмонтированных в потолок динамиков прозвучал трескучий голос:

— Двери трюма открываются. Крепежные замки освобождены. Произведен запуск двигателей. Активация бортовых гравитационных систем через три, две, одну секунду…

Вульфе почувствовал, как его живот потянуло вниз, — то было краткое мгновение, во время которого вес его тела удвоился. Гравитационное поле «Руки сияния» и местное поле посадочного бота наложились друг на друга. Затем с такой же быстротой неприятное ощущение исчезло, и бортовая гравитация бота стала единственной силой, вжимавшей Оскара в сиденье.

— Двери трюмного дока открыты, — доложил механический голос. — Производится активация механических стапелей. Начинается спуск на планету. Вход в термосферу через десять, девять…

Вульфе отвлекся от обратного отсчета времени.

— Эй, сардж! — нервозно спросил танкист, сидевший через дюжину кресел справа. — Что такое термосфера?

— Закрой выхлопную трубу, чертов девственник! — рявкнул сержант. — Откуда мне знать? Я что, похож на заучку?

Вульфе усмехнулся. «Свежее мясо», — подумал он. Для доброго количества солдат это было первое десантирование. Катастрофические потери Восемнадцатой группы армий, понесенные на Палмеросе, сократили ее личный состав почти наполовину. Старшие кадеты из кадианских Белых щитов — неустрашимых молодежно-тренировочных полков — восполнили ряды, но в основном их направили в полки Восьмой и Двенадцатой дивизий. Повысив в звании достойных гвардейцев из техкоманд и вспомогательных отрядов, кадианский Восемьдесят первый полк пополнил оставшиеся вакансии тыловиками из Шестьсот шестнадцатого резервного полка — солдатами, которые в большинстве случаев никогда не бывали в танках. В личных беседах лейтенант ван Дрой выражал озабоченность таким комплектованием. Он полагал, что многие новички не выдержат тягот службы — особенно в долгосрочной перспективе. Резервистов редко направляли на линию фронта. Обычно их использовали в гарнизонной службе или для строительных работ. Вульфе знал, что вкус первых сражений отсортирует мужчин от мальчиков.

Размышляя о том, кто из новичков сдаст экзамен на мужество, он непроизвольно бросил взгляд на бойца, который сидел на последнем левом сиденье противоположного ряда. «Я буду присматривать за тобой, зеленое дерьмо», — пообещал он самому себе.

Динамики с треском пробудились к жизни:

— Проникновение в мезосферу через десять, девять…

— Звучит пошловато, не так ли? — сострил какой-то краснолицый новобранец.

— Джаррел, что за дурацкие аналогии? — безрадостно хохотнув, спросил сидевший рядом с ним танкист.

Он попытался по-дружески хлопнуть товарища по руке, но полосы крепежной рамы не позволили сделать это. Беспокойный солдат, говоривший с ним ранее, открыл было рот для новой шутки, однако грубый голос его командира пресек пустую болтовню.

— Давай, Винтнерс! — рявкнул сержант. — Спроси меня, что такое мезосфера. Я лично займусь твоим образованием.

Несмотря на брутальные манеры, в его голосе чувствовались вполне уловимые нотки юмора.

— Ты будешь драить сортир всю эту чертову операцию.

Нервный смех прошелестел по рядам. Винтнерс побледнел и плотно поджал губы. Вульфе почти не замечал их перебранки. Он внимательно наблюдал за мужчиной, сидевшим на крайнем левом сиденье. Он рассматривал черты его ястребиного лица и следил за тем, как тот двигал губами, тихо переговариваясь с членами своего экипажа.

Это был капрал Ведер Ленк. Двадцать восемь лет от роду, командир «Лемана Русса» класса «Экстерминатор». Имя танка — «Новый чемпион Церберы». Высокий, стройный и смуглый мужчина. Симпатичный. Хоть сейчас на плакат. Такие парни всегда неплохо выглядят: легкие улыбки, теплые рукопожатия. Но Вульфе не обманешь! Он презирал банду пугливых льстецов, прилипшую к Ленку после того, как его перевели в их полк. Оскар все еще не понимал, почему новобранцы стайкой вились вокруг капрала. Рассуди нас Трон! Ведь парень прибыл из резерва. Ну чем тут было восхищаться? Значит, следовало признать, что Ленк обладал неординарными качествами. Прежде всего, у него имелся опыт в танковом деле. Возможно, в этом и заключалась причина его популярности? Он считался в полку таким же новичком, как и остальное «свежее мясо», но тем не менее слыл опытным танкистом. Пока это было лучшим объяснением из тех, что приходили Вульфе в голову.

В архивных записях указывалось, что раньше Ленк служил сержантом. Затем что-то пошло не так. Ему предъявилиобвинение. По приговору военно-полевого суда парня продержали под арестом тридцать дней и в конце концов разжаловали в капралы. Лишь штабные офицеры знали суть его проступка, но они не говорили об этом. Вульфе планировал выяснить правду.

В день их первой встречи на борту «Руки сияния» Оскар посмотрел на Ведера и увидел в его глазах с пурпурной радужной оболочкой суровый холод непокорности. Парень ничего не делал, чтобы вызвать неприязнь, но Вульфе знал, что рано или поздно между ними возникнет конфликт. Все это усугублялось сходством Ленка с одним криминальным подонком — кадианским каторжником по имени Виктор Данст. Данст и его банда татуированных наркоманов однажды попытались ограбить Вульфе на нижних улицах Каср Гера. В то время Оскар был белощитником — молодым кадетом и выпускником базовых курсов. Он значительно уступал им в силе, но, подобно многим Белым щитам, твердо верил в свою непобедимость. Он даже не подумал о бегстве. Когда Вульфе посоветовал бандитам сдаться, Данст поклялся убить его. Лишь случайное вмешательство патрульного отряда из Общества гражданского принуждения спасло Оскару жизнь в тот день. Нож Данста вошел в его грудь всего на пару сантиметров. Ему тогда здорово повезло.

Пока Вульфе рассматривал Ленка, тот, видимо, понял, что за ним наблюдают. Он не стал поворачивать голову и обмениваться взглядами, но все же показал свое пренебрежение к сопернику. Оскар увидел усмешку, промелькнувшую на лице новобранца. Он почувствовал огромное желание встать и ударить его. Вульфе представил себе удовольствие, которое он испытал бы в то мгновение, когда кости Ленка затрещали бы под его кулаками. В отличие от многих знакомых гвардейцев, Вульфе не был скандалистом, но и тихим мальчиком его никто не называл. Оскар не сомневался, что, если бы дело дошло до драки, он без труда побил бы Ленка, хотя, судя по виду, этот парень вряд ли дрался бы честно. Жаль, что их поединок был невозможен, поскольку из-за разницы в звании Ленк, ударив Вульфе, совершил бы уголовное преступление. И все же, думал Оскар, если отбросить их звания в сторону…

Динамики на потолке затрещали снова:

— Силовые щиты сохраняют мощность в пределах восьмидесяти процентов. Вход в стратосферу через десять, девять, восемь…

Все шутки и комментарии, которые могли бы последовать за этим объявлением, застряли в глотках бойцов. Посадочный бот начал трястись и вибрировать. Лица многих гвардейцев исказились от испуга. Некоторые из новичков побледнели и поджали губы, как будто их могло стошнить.

— Джентльмены, — обращаясь к экипажу, произнес Вульфе, — пора вставить амортизаторы.

Он сунул руку в правый карман штанов и вытащил небольшую прозрачную дугу из твердой резины. Это была капа, которую гвардейцы использовали во время учебных поединков. Кивнув, Мецгер, Сиглер и Хольц вытащили из карманов идентичные предметы и вставили их между зубами. Все ветераны в пассажирском отсеке сделали то же самое. «Свежее мясо» смотрели на них с выражением смиренного ужаса.

— Клянусь кровавым Оком! — заголосил круглолицый боец, сидевший через десять сидений справа от Оскара. — Почему никто не предупредил нас о том, что нужно взять капы?

Он был новобранцем в экипаже сержанта Раймеса, и именно Раймес — закаленный в боях командир «Лемана Русса» с названием «Старая костедробилка» — ответил ему, на секунду вынув капу изо рта:

— Это ротная традиция, клоповья еда.

Он усмехнулся, смяв кожу вокруг широкого шрама, пробегавшего от левого глаза до уха. Термин «клоповья еда» был его личным выражением симпатии к вновь прибывшим новичкам, и, произнося эти слова, он умудрялся делать их похожими на такие банальные определения, как «тупой идиот» или «ослиная задница». Некоторые ветераны уже начинали использовать его идиому в своей речи — причем не только в Десятой роте.

— Ты останешься целкой до тех пор, пока не сломаешь зубы при высадке на планету.

Ошеломленный боец открыл было рот в наивном недоверии, но затем начал рыться в карманах, надеясь найти какую-нибудь замену капе. Он вытащил мятый кусок ветоши, которым, наверное, чистил ботинки или пуговицы перед строевыми проверками. Затолкав тряпку в рот, он с жалобным выражением прикусил ее зубами. Вульфе предполагал, что она отдает политурой. Уголком глаза он увидел, как Раймес кивнул новичку.

— Хорошая мысль, сынок. Башка у тебя варит. Мы еще сделаем из тебя настоящего гвардейца.

— …Три, две, одну секунду, — жужжал с потолка механический голос. — Вход в тропосферу достигнут. Высота девять тысяч метров. Всему личному составу приготовиться к атмосферной болтанке. Примерное время посадки через девятнадцать минут. Производится деактивация бортовых гравитационных систем. Переход на местную гравитацию произойдет через три, две, одну секунду…

Второй раз с тех пор, как Оскар зашел на палубу бота, момент гравитационного наложения заставил его почувствовать удвоенную тяжесть тела. Некоторые бойцы застонали, когда их кости заскрипели от внезапного напряжения мышц. Но после того как гравипластины под их ногами перестали действовать, они почти не заметили разницы в силе тяжести.

Согласно толстой пачке обзорных документов, выданных каждому гвардейцу (хотя лишь несколько парней в полку ознакомились с ними), гравитация на поверхности Голгофы была вполне терпимой — 1,12 g. Вульфе, который обычно весил около восьмидесяти пяти килограммов, при увеличении массы на двенадцать процентов тянул теперь на девяносто пять кило. Это мало беспокоило его. Технари на борту «Руки сияния» позаботились об акклиматизации. После бегства с Палмероса они ежедневно и постепенно увеличивали гравитацию на борту корабля, ненавязчиво подготавливая солдат к условиям их последующего наземного дислоцирования. Люди, подобные Сиглеру и сержанту Раймесу, не слишком крепкие желудком, закалились уже через несколько месяцев. Вульфе почувствовал небольшое улучшение аппетита и заметил, что его одежда стала плотнее облегать руки, ноги и грудь. Тело быстро привыкло к новой силе тяжести. Теперь, когда гравитация планеты действовала напрямую, он ощущал себя таким же, как обычно. Хотя для танков эти перемены были ощутимыми. Они влияли на потребление горючего и дальность стрельбы, на траекторию и скорость снарядов, на прочность и износ материалов. Такие вопросы требовали адекватных решений, поэтому полковым инженерам технических команд нечасто удавалось выспаться.

Подумав об эксцентричных техножрецах, Вульфе решил, что они, возможно, вообще не нуждались в сне. Кто их знает? Может, они просто вставляли себе свежие батарейки. Образ, возникший перед его мысленным взором, был забавным и немного тревожным.

Посадочный бот трясло не на шутку. Атмосфера Голгофы была плотнее, чем у многих населенных миров. Скачки давления между горячими и холодными зонами планеты создавали воистину свирепые бури. Пока судно швыряло в стороны то так, то эдак, некоторые новобранцы уже пачкали себя рвотой. Оскар сражался с инстинктом, требующим напрячь мышцы тела. Но гораздо умнее было расслабиться, иначе позже пришлось бы страдать от порванных сухожилий и всевозможных растяжений — слишком частых и типичных травм при посадке на большие планеты.

— Высота семь тысяч пять…

Искаженный статикой голос внезапно утонул в ужасном пронзительном скрипе. Вульфе прижал ладони к ушам. Он помнил этот звук и знал, что такой скрежет не предвещает ничего хорошего. Звук рвущегося металла. Посадочный бот накренился вправо. Голова Оскара качнулась назад и ударилась о мягкую поверхность сиденья. Казалось, что его живот попал в центрифугу стиральной машины. Зрение помутилось. Перед глазами заплясали яркие звездочки. Нескольких бойцов в противоположном ряду встряхнуло так сильно, что их капы вылетели и упали на пол. В отсеке послышались громкие проклятия.

— В нас нехило попали! — прокричал какой-то запаниковавший новобранец.

Вульфе казалось, что его сердце бьется где-то у самого горла.

— Никто в нас не попал, чертов Веббер! — рявкнул один из гвардейцев. — Если не знаешь, лучше помолчи.

— А что это тогда, если не попадание? — спросил кто-то еще. — Клянусь кровавым Оком!

— Молчать! — рявкнул сквозь капу сержант Раймес. — Довольно болтать! Это турбулентность, трусливые глисты! Вы поняли меня, сопливые тряпки? Обычная тряска. А теперь прикройте шланги!

Ложь Раймеса была очевидной. Он пытался успокоить новичков, но никто не принимал его слова за чистую монету. Бот сильно накренился влево, затем медленно восстановил угол дифферента. Тряска оставалась сильной и болезненной. Люди хватались за крепежные рамы. Косточки их пальцев белели от напряжения.

Оскар еще раз взглянул на Ленка и сердито нахмурился, увидев его спокойное лицо. Губы парня немного выпячивались над выпиравшей капой — похоже, она нисколько не досаждала ему. Но и этот самоуверенный выскочка нервозно подпрыгнул на сиденье, когда в наушниках шлема раздался оглушительный высокотональный вой. Он оборвался так же внезапно, как и возник. Его заменил тусклый голос техножреца, произносившего очередное сообщение. На этот раз звук был усилен до тошнотворной громкости. Вульфе даже показалось, что в рваных фразах техника он услышал намек на панику.

— …Пробой защитных щитов… мощнейший ураган… сбились с курса и… вниз. Всему личному составу… для немедленной…

Прошло мгновение, и Оскара вдруг затопила огромная волна мучительной боли. Казалось, что вся Галактика слетела с оси. Верх стал низом, левое — правым. Затем с пугающей скоростью все вновь переместилось. Он крепко зажмурился и поморщился от ослепительного фейерверка, вспыхнувшего на внутренней стороне его век. Мышцы ныли от напряжения, превосходящего возможности тела. Сердце колотилось о грудную клетку, словно птица, желавшая вырваться…

Темнота. Отсутствие мыслей. Тишина. Вульфе падал в неосязаемую пустоту, в которой не могли существовать даже кошмары.

* * *

Что-то оцарапало его левую щеку. Несмотря на вялое сопротивление Оскара, острая боль медленно вытащила его из комфорта темного забвения. Он полуосознанно ощупал языком внутреннюю сторону щеки. Небольшой порез и привкус крови. Язык скользнул по коренным зубам… «Проклятье!» Два из них были острее, чем прежде. Два сломанных зуба. Вульфе вяло подумал об осколках и решил, что проглотил их в беспамятстве.

Затем пришла взрывная боль в глазах. Он хотел зажмуриться сильнее, но веки и без того были плотно сжаты. Когда боль немного рассеялась, он заметил промелькнувшую тень. Сержант медленно и осторожно приоткрыл глаза…

— Хольц? Что случи…

Он попытался приподняться. Мышцы тут же обожгло волной огня. Он застонал и снова опустился на спину.

— Полегче, — склонившись над ним, сказал Хольц. — Сиглер пошел искать медика. Хотя они сейчас нарасхват. Тут не только много раненых, но есть и убитые. Бребнер и половина его экипажа. Несколько парней Фачса. Краусс и Сименс потеряли своих водителей. Два десятка бойцов из вспомогательных команд уже никогда не ответят на твое приветствие.

Хольц помолчал секунду. Когда его печаль немного рассеялась, он добродушно добавил:

— Клянусь кровавым Оком, сардж, мы рады, что ты тоже выбрался из этой передряги. Просто полежи немного, ладно?

Напрасная трата слов. Вульфе снова попытался приподняться. Застонав от боли и перекатившись на левый бок, он оперся на правый локоть. Его пальцы погрузились в темно-красный песок. По спине пробежал озноб.

— Голгофа, — прошептал он.

— Так точно, сэр, — ответил Хольц. — Голгофа, мать ее…

Вульфе промолчал, оценивая в уме впечатление, полученное от красных песчинок. Он поднял горсть мелкого песка к глазам, и тот заструился между его пальцами, словно вода. Оскар потер песчинки указательным и большим пальцами. На коже остались пятна — густые мазки темно-красной пыли.

— Как кровь, — проворчал он себе под нос.

Хольц, уловив последнее слово, не понял, о чем говорил командир.

— Не волнуйся, сержант. Никаких кровотечений нет. Только струйка изо рта. Или ты думаешь, что у тебя сломаны ребра? Может, лучше дождаться медика?

Вульфе упрямо покачал головой. Даже если он получил серьезное ранение, отлеживаться на спине было бессмысленно. Он взглянул на линию горизонта и осторожно сделал несколько глубоких вдохов… о чем тут же пожалел. Густой воздух Голгофы слегка обжигал ноздри и пованивал тухлыми яйцами. Избыток серы? Или что-нибудь похуже? Вокруг него тянулись низкие барханы. Лишенные отличительных черт, они убегали в мерцающую даль, где суша и небо сплавлялись в ленту миража, парившую над пустыней.

Он приподнял подбородок и посмотрел прямо вверх. Чужое небо поражало буйством красных и коричневых тонов. Достаточно красиво, подумалось ему, но и ужасно уныло. Облачный покров нависал очень низко. Где-то глубоко внутри его ежесекундно вспыхивали молнии, не достигавшие поверхности пустыни. Оскар заметил над собой рассеянное зарево местной звезды, однако ее свет даже в полдень с трудом проникал сквозь слой облаков. Из-за этого, как понял Вульфе, везде было темно. Середина дня на Голгофе напоминала ему поздние кадианские сумерки.

Хольц проследил за его взглядом.

— Начальство говорит, что мы должны благодарить этот облачный покров. Если бы не он, свет звезды убил бы нас в одно мгновение.

— Миллионы способов, — прошептал Оскар.

— Ты не мог бы повторить, сержант?

— Это слова терранского поэта… Не помню его имени. Он сказал, что у чертовой Голгофы найдутся миллионы способов уничтожить людей.

Поморщившись от боли, Вульфе с трудом переместился в сидячую позу. Хольц промолчал. Он уже не пытался удерживать сержанта в неподвижном положении. Стрелок лишь молча покачал головой, показывая свое неодобрение.

— Сиглер в порядке? — спросил его Оскар. — И как там Мецгер? Что с Вессом и его экипажем?

— Сиглер и Мецгер живы и здоровы, — ответил Хольц. — Ни одной царапины. То же самое и с Вессом, хотя его водилу сильно потрепало.

Он с задумчивым видом приподнял руку и потер пальцами отвратительный белый шрам, исковеркавший всю левую сторону его лица. Семь лет назад на планете Модесса Прим шальной раскольник-партизан выпустил в танк Вульфе кумулятивный снаряд. Хольц находился в одном из спонсонов. Брызги расплавленного металла превратили его из симпатичного балагура в самого ворчливого человека, какого когда-либо знал Вульфе. Однако изредка он видел образ старого Хольца, проглядывавший сквозь новый неприглядный облик, — прямо как солнце Голгофы.

— Клянусь разорванным Оком! — внезапно вскричал Оскар. — Ван Дрой был наверху с пилотами. Он не погиб при круше…

— Нет, все в порядке, — перебил его Хольц. — Только отколол край зуба. Из-за этого он злой, как черт. Лейтенант недавно приходил сюда, с любимым огрызком сигары, торчавшим изо рта. Похоже, он хотел узнать, насколько сильно ты ранен. Сказал, чтобы ты доложился ему, как только сможешь встать на ноги. Он собирает у себя всех командиров танков.

Это породило новый вопрос.

— А как насчет Ленка? — спросил Вульфе, пытаясь не вкладывать в голос излишне большую надежду.

Хольц фыркнул. Он тоже питал неприязнь к самонадеянному новобранцу. Оскар догадывался, что причиной здесь была зависть, а не что-то другое. До той поры, как лицо Хольца оплавилось и превратилось в руины, он пользовался большим успехом у женщин. А Ленк слыл любимчиком многих медицинских сестер и женщин из офицерского состава «Руки сияния». Судя по слухам, доходившим до Вульфе, парень без стеснения делился с друзьями пикантными подробностями своих любовных похождений.

— Этот тип первым начал выгружать убитых и раненых, — нахмурившись, ответил Хольц. — Он сейчас вернулся в посадочный бот. Проверяет свой танк.

— Проклятье! — проворчал Оскар.

Он снова взглянул на небо и, адресуясь к Императору, угрюмо спросил:

— Неужели моя просьба была такой уж чрезмерной?

Хольц сухо засмеялся.

— Подумай и о светлой стороне. Если твой терранский поэт говорил правду, то у нашего приятеля будет много возможностей сыграть в ящик перед тем, как мы слиняем отсюда.

Вульфе переместил вес тела и осторожно поднялся на ноги. У него кружилась голова, но он мог стоять без поддержки друга. Поймав равновесие, он повернулся и бросил взгляд на обломки разбитого бота. Его взору предстало печальное зрелище. Пустыня была устлана на сотни метров обломками различных форм и размеров. Из хвостовой части судна валил черный дым, завиваемый горячим бризом в широкую спираль. Увидев этот столб, поднимавшийся вверх к облакам, Оскар сердито покачал головой.

«Вот же дерьмо, — подумал он. — Дым выдаст оркам нашу позицию. С таким вымпелом мы не сможем оставаться здесь долго».

Он осмотрел смятый корпус посадочного бота. Десятки вспотевших бойцов суетились вокруг судна, вынося из брешей в корпусе большие ящики с амуницией. Другой отряд пытался открыть вручную массивный аварийный шлюз на корме корабля, через который можно было бы извлечь бронетехнику Десятой роты. Они старались изо всех сил, но шансы на удачу казались небольшими. Грузовой шлюз с выдвижным трапом оказался непригодным для использования. При падении бота его прижало к земле. Еще одна небольшая группа людей выполняла печальное задание. Подходя к безжизненным телам и опускаясь перед ними на колени, бойцы снимали с погибших солдат армейские жетоны.

Взгляд Вульфе задержался на одном из погибших танкистов. Этот юноша — совсем еще подросток — лежал в двадцати метрах от него. На фоне темно-красного песка его бледное лицо выглядело ярким пятном. «Клоповья еда», — подумал Оскар. Он прикоснулся пальцами к серебристому значку на левом нагрудном кармане и прошептал заупокойную молитву о душе молодого танкиста. Проведя почти всю жизнь на полях сражений, он уже привык к таким трагическим картинам. Жизнь в Гвардии диктовала свои правила: либо ты смирялся с близостью смерти, либо комиссары делали тебя своим подопечным.

«Миллионы способов для уничтожения людей, — размышлял сержант. — И мы уже имеем первых павших. Добро пожаловать на Голгофу!»

— Похоже, я в порядке, — взглянув на Хольца, сказал Оскар. — Увижусь с медиками позже. Я лучше навещу ван Дроя. Найди Сиглера и Мецгера. Придумайте, как вытащить из корабля нашу кучу утиля. Когда управитесь с этим, разыщи меня.

— Все понятно, сержант, — ответил стрелок. — Только сделай мне одно одолжение, ладно? Не относись с презрением к нашему танку. Если ты и дальше так будешь продолжать, это навлечет на нас неудачу. И потом, ты не можешь судить о танке по маневрам на борту корабля.

— Как скажешь, — нехотя согласился Вульфе. — Может, ты и прав, но мы-то с тобой знаем, что этой «девочке» потребуется вся ее удача для того, чтобы уцелеть во время сражений.

Он повернулся и, игнорируя огонь в суставах и мышцах, пошел искать лейтенанта ван Дроя.

Глава 3

Ситуация к северу от позиции Вульфе была иной, поскольку большая часть подразделений Восемнадцатой группы армий успешно приземлилась на поверхность планеты. Их четвертый вечер на Голгофе ознаменовался прибытием генерала Мохамара де Виерса, который спустился с орбиты на личном посадочном боте, украшенном имперским орлом. Ему не терпелось ознакомиться с результатами высадки на плацдарме Хадронского плато, где еще недавно находился лагерь орочьих рабов.

Предварительная стадия операции «Гроза» уже близилась к завершению. Благодаря усилиям Адептус Механикус сооружение армейского штаба было почти закончено. Передовые технологии марсианских жрецов, их впечатляющие блочные структуры и бесперебойный труд легионов биомеханических рабов со стертым разумом позволили опередить первоначальные сроки. В рекордное время бугристую поверхность плато выровняли лазерами и укрепили стальными платформами. На следующее утро Десятая бронетанковая дивизия готовилась выступить в поход. Ее первая миссия заключалась в захвате нескольких аванпостов, имеющих стратегическое значение для создания линии поставок в восточном направлении. Поскольку его личные покои уже были возведены и готовы к заселению, генерал де Виерс решил, что личному составу на Голгофе не хватало присутствия их главнокомандующего. «Пора, — подумал он, — напомнить им, кому принадлежит это шоу».

Ранним вечером посадочный бот с нарисованным на борту орлом без происшествий приземлился на посадочной полосе военной базы. Последний свет дня угасал на западе красно-коричневым заревом. На территории плацдарма постепенно, один за другим, загорались мощные прожекторы. Едва трап корабля коснулся скалистой поверхности плато, генерал де Виерс спустился к ожидавшим офицерам и начал отдавать приказы. Этот худощавый, гладко выбритый мужчина со впалыми щеками и напомаженными серебристыми волосами был заметно выше средних кадийцев. Он прожил девяносто один год и семьдесят шесть из них провел на военной службе. Тем не менее де Виерс выглядел на удивление молодо — на первый взгляд, не старше шестидесяти. Постоянная забота о здоровье и перенесенные им дорогие пластические операции оказались весьма эффективными.

Он много ставил на внешность. Эта чрезмерная забота о своем облике угадывалась в безупречной форме, изготовленной на заказ у лучших портных Кадии, и в блеске начищенных медалей, которые сияли над его левым нагрудным карманом. Голос генерала, когда он отдавал приказы, был резким и чистым. Иногда де Виерс подчеркивал сказанное короткими движениями подбородка. Первым делом, сообщил он подчиненным, они проведут осмотр территории. И нет, он не отложит проверку до утра.

Инспекция, инициированная генералом, вполне ожидаемо началась с огромного моторного парка, заполненного танками. Затем офицеры генштаба обошли всю базу против часовой стрелки, проверяя инфраструктуру подразделений и оборонительные сооружения. Обход по этому маршруту занял два часа. Задавая вопросы и комментируя ответы, де Виерс тщетно пытался свыкнуться с плотным неприятным воздухом. В конце проверки он признался майору Груберу — своему заскучавшему адъютанту, что его впечатлили проведенные работы. Похоже, начальный этап операции проходил неплохо — даже без его непосредственного руководства.

С высокими укрепленными стенами, с «Мантикорами» и «Гидрами» противовоздушной обороны, установленными на башнях, с артиллерийскими платформами «Сотрясателей», которые шеренгами стояли на широких выступавших парапетах, новый лагерь Восемнадцатой группы армий «Экзолон» представлял собой мощный и неприступный бастион во враждебном мире. Де Виерс убедился, что здесь он сможет противостоять даже несметной орде орков. И он одолеет их! По всей вероятности, такая атака последует спустя несколько дней. Голгофские орки увидели огни спускавшихся посадочных ботов. Рано или поздно они придут проверить это место. Не важно, сколько их соберется в пустыне. База выдержит любую осаду. Она станет источником поставок для операции де Виерса.

Плато, на котором возводили базу Хадрон, располагалось почти на линии экватора. Плоская вершина представляла собой неровный круг с диаметром в четыре километра. Это место выбрали по двум важным причинам. Во-первых, отвесные склоны и небольшое количество пологих спусков — даже без учета фортификационных укреплений — позволяли сделать базу максимально защищенной. Во-вторых, и что важнее всего, плато находилось в шестистах километрах от конечной цели генерала. То есть данная геологическая формация была достаточно близкой к последнему определенному местоположению «Крепости величия».

Когда обход территории закончился, де Виерс устроил совещание с тремя командирами дивизий: генерал-майорами Реннкампом, Киллианом и Бергеном. Де Виерс планировал ограничиться короткой беседой, так как позже этим вечером он собирался устроить роскошный банкет, знаменующий начало их наземной операции. Естественно, началом он считал не спуск посадочных ботов с бойцами и танками, а свое прибытие на планету. Генерал не позволил бы, чтобы такой исторический момент не был отпразднован должным образом. Прежде всего, операция «Гроза», как он постоянно напоминал своим офицерам, была героической миссией, аналоги которой лишь изредка встречались в анналах Имперской Гвардии. Так почему же не отпраздновать финал начальной стадии?

Во всяком случае, таков был план. Однако вскоре приподнятое настроение де Виерса стало ухудшаться.

— Сколько? — прошипел он. — Повторите еще раз!

Его лицо покраснело от ярости. Пальцы, лежавшие на гладкой столешнице, сжались в кулаки.

— Шесть ботов, сэр, — ответил генерал-майор Берген. — У нас нет никакой информации о них. Седьмой обнаружен в пятидесяти километрах к северо-востоку от плато. Его обломки разбросаны на два с половиной километра по барханам пустыни. Весь личный состав погиб. Вы хотите ознакомиться со списком пропавших подразделений?

— Конечно хочу! — рявкнул де Виерс. — Семь посадочных ботов в первый же день экспедиции! Клянусь Оком Ужаса!

Когда Берген начал зачитывать список, его голос по-прежнему оставался твердым. Но интонация и хмурое лицо генерал-майора выдавали, насколько он расстроен случившимся.

— Посадочный бот Е-Сорок четыре-а: Сто шестнадцатый полк кадианских стрелков, роты Первая и Вторая погибли в пустыне. Посадочный бот Джи-Двадцать два-а: Сто двадцать второй полк тирокских стрелков, роты с Первой по Четвертую пропали без вести. Посадочный бот Джи-Сорок один-б: Восемьдесят восьмой полк мобильной пехоты, роты Третья и Четвертая пропали без вести. Посадочный бот Эйч-Семнадцать-с: Триста третий полк карабинеров Скелласа, роты с Восьмой по Десятую пропали без вести. Посадочный бот Эйч-Девятнадцать-а: Девяносто восьмой полк механизированной пехоты, роты с Первой по Шестую пропали без вести. Посадочный бот Кей-Двадцать два-с: Семьдесят первый полк пехотинцев Цедуса, роты с Восьмой по Десятую пропали без вести.

Перед тем как закончить список, Берген сделал небольшую паузу. На исчезнувшем судне летели его танкисты.

— Посадочный бот Эм-Тринадцать-джей: Восемьдесят первый бронетанковый полк, Десятая рота пропала без вести. У нас нет никаких контактов с перечисленными подразделениями.

Генерал де Виерс молча выслушал доклад и слегка покачнулся, осознав, какие потери понесли его силы при высадке на чертову планету. Тысячи людей пропали. Это было возмутительно. Тем более что в их числе оказалась танковая рота. Кровавый Трон! Целая танковая рота затерялась в пустыне, возможно полностью разбившись при крушении. Наверное, мерзкие орки уже грабили все, что от них осталось. Конечно, людские потери тоже были достойными траура, однако человеческая жизнь в Империуме ценилась дешево. На многочисленных планетах всегда нашлись бы новые солдаты. Для этого и создавались резервы. Но танки? Танки — совсем другое дело. Здесь, на Голгофе, де Виерс не мог надеяться на замену боевых машин. Каждый выбывший из строя танк оставлял невосполнимую брешь. Учитывая мобильную природу их миссии, силы бронетанкового полка являлись наиважнейшим фактором всей операции. Когда генерал оценил последствия плохих новостей, его ярость еще больше усилилась. Он вскочил на ноги, отбросил стул к стене и ударил кулаками по столешнице.

— Это чертов провал! Как мы могли потерять семь ботов в первый же день? Это артиллерия орков? Влияние бурь? Какие оправдания приводят наши флотские офицеры? Что говорят жрецы Механикус? Я хочу услышать их ответы, черт возьми!

Вены вздулись на его шее. Казалось, еще немного, и глаза генерала выскочат из орбит. Пока он изливал свой гнев, три офицера, сидевшие перед ним, оставались неподвижными, как статуи. Они уже видели все это прежде — причем с нараставшей регулярностью в последние месяцы. Они знали, что лучше не перебивать его. Пусть он выплеснет свое возмущение. Любой, кто попытался бы успокоить его, нарвался бы на проблему. Когда де Виерс наконец перестал изрыгать проклятия и снова сел во главе стола, Киллиан — самый коренастый и, по мнению генерала, наименее приятный из трех дивизионных командиров — отважился ответить на его вопросы:

— Техножрецы выслали в пустыню небольшой отряд сервиторов. Они планируют изучить обломки бота, найденные на северо-востоке от плато. Возможно, им удастся выяснить причину крушения. Пока никакой информации от них не поступало. Они находятся за пределами дальности наших средств коммуникации.

Киллиан поморщился. Он понял, что своими словами лишь подлил горючего в огонь. Естественно, де Виерс ухватился за такую возможность.

— За пределами дальности?! — вскричал он, готовясь выдать еще одну обличительную речь. — Наших чертовых средств коммуникации?!

Имперские средства связи, которые, исходя из многолетнего опыта генерала, подводили даже в самых благоприятных условиях, на Голгофе оказались почти бесполезными. Техножрецы говорили, что постоянные бури в густых облаках создавали мощные электромагнитные помехи. Приписанный к «Экзолону» технический контингент Механикус обещал решить эту проблему по ходу операции, но на данное время радиосвязь на дистанции свыше дюжины километров вырождалась в белый шум. Разборчивый сигнал на расстоянии шести километров требовал огромных затрат электричества — больше, чем для суточного освещения базы. Поэтому контакты с флотом, ожидавшим на орбите планеты, поддерживались на абсолютном минимуме и проводились только в случаях крайней необходимости.

Де Виерс выругался и замычал, как невменяемый. Наконец он затих. Это не заняло много времени. Несмотря на бравый вид, он был стариком, и интенсивность эмоциональных вспышек быстро истощала его. Генерал понимал, что ему следовало сдерживать свой нрав. И он знал, что в следующие месяцы ситуация будет лишь ухудшаться. «В былые времена, — подумал он, — ничто на свете не могло бы расстроить меня. Так что же изменилось? Почему я теперь столь яростно реагирую на слова подчиненных? Нельзя позволять напряжению момента влиять на мое психическое состояние».

Он знал, что крикливая брань по отношению к дивизионным командирам служила слабой терапией и приносила мало пользы. Он понимал, что в грядущие дни ему придется всецело полагаться на этих людей. Они будут отвоевывать предмет его желаний — его наследие, его место среди великих воинов Империума. Нет, кричать на таких людей было абсолютно неэффективно. Де Виерс умерил тон голоса до нормального уровня. Через десять минут после краткого обсуждения их дальнейших действий по развертыванию экспедиционных сил он отпустил офицеров, предложив им переодеться и подготовиться к банкету. Когда дивизионные командиры отдавали ему честь, де Виерс хотел было извиниться перед ними за свою вспышку гнева. «Нет, — сказал он себе. — Пусть моя ярость покажет им, что я ожидаю еще больших усилий. Я не хочу, чтобы они сочли меня слабаком». Мохамар Антоний де Виерс не терпел никаких проявлений слабости — особенно со своей стороны.

* * *

После совещания генерал урвал час для краткого сна. Когда адъютант разбудил его мягким толчком, ему показалось, что прошло лишь несколько секунд. Но нужно было еще умыться и переодеться для торжественного ужина. Через два часа он стоял в освещенном зале с высоким потолком, во главе длинного стола из драгоценного крелла. Звякнув серебряной вилкой о хрустальный бокал, де Виерс попросил всех присутствовавших уделить ему внимание.

— Офицеры Восемнадцатой группы армий и мои почетные гости, — лучась улыбкой, с театральным великодушием он начал свою речь. — Я благодарен вам за то, что вы нашли время присоединиться к этому банкету. На самом деле мы не могли обойтись без такого праздника. Сегодня вечером мы отмечаем начало нашего священного похода со всеми силами, которые нам позволили собрать обстоятельства. Взгляните на себя! Я думаю, что Император сейчас с гордостью смотрит на вас — таких нарядно одетых, таких способных и жаждущих выполнить его божественные указания. И он будет еще сильнее гордиться нами, когда мы найдем нашу реликвию! Этот момент станет достойным любых исторических книг! Я уверен, что вы, как и я, мечтаете о подобном: о публичной известности и вечной славе. Группа армий «Экзолон» вернет легендарную «Крепость величия»! Мы уведем ее прямо из-под носа старого врага! Люди с благоговением будут читать о наших подвигах. И пусть никто из вас не сомневается в успехе нашей миссии. Ничто не вызывает такого вдохновения, как героический поступок, совершенный твоими же собратьями по оружию.

Он осмотрел лица собравшихся гостей, призывая каждого из них отнестись к его словам с абсолютным вниманием.

И ему понравилось, что их глаза — включая даже некоторые механические и немигающие линзы — были направлены в его сторону.

— Нам оказана огромная честь, — продолжил де Виерс. — В начале экспедиции я, как и вы, слышал ропот наших солдат. Они желали присоединиться к комиссару Яррику и кадианским братьям на Армагеддоне. Я ожидал таких разговоров. В «Экзолоне» множество прославленных воинов, и они хотят ускорить нашу победу. Я ценю их рвение, и мне тоже хочется как можно скорее оказаться рядом с Ярриком, чтобы силы нашей группы армий смогли повернуть ход сражения. Но всему свое время. Мы можем сделать большее, если сейчас одержим победу здесь, на Голгофе. Успешно вернув и восстановив «Крепость величия», мы дадим нашим братьям — не только кадийцам, но всем людям Империума — обновленную решимость и силу цели. Такой огромной помощи никто пока не может предложить. «Крепость», как вы знаете, это не просто танк класса «Гибельный клинок». Она является символом всего того, что связано с Гвардией. Это могущество и честь, долг и мужество, несгибаемое сопротивление мерзким изменникам и ордам чужаков, которые стремятся стереть нашу расу с лица галактики. Я могу сказать, что возвращение легендарного танка запоздало, но мы вернем его Яррику. Поэтому прошу вас наполнить бокалы и присоединиться к моему тосту.

Де Виерс с улыбкой ждал, пока его гости наливали прохладный золотистый напиток в бокалы из черного хрусталя. По большей части это были старшие офицеры. Его дивизионные командиры сменили полевые туники на изящную форму. Они производили прекрасное впечатление. Золотые украшения на лацканах и нагрудных карманах ярко сверкали в свете ламп над их головами. Остальные офицеры являлись полковыми командирами из Восьмой механизированной дивизии и Двенадцатой дивизии тяжелой пехоты — полковники и майоры. Они тоже принарядились соответствующим образом, но хрящеватые шрамы на лицах многих из них нарушали атмосферу элитарного общества. Тем не менее даже они, с их обезображенной в битвах внешностью, были приятнее техножрецов, сидевших рядом с ними. Эти трое марсиан в красных мантиях с капюшонами были старшими представителями Адептус Механикус на Хадронской базе: техномаг Сеннесдиар и техноадепты Ксефо и Армадрон.

Генерал позвал их на банкет из вежливости. Де Виерс был уверен, что они откажутся от приглашения, иначе он и не просил бы жрецов прийти на праздничный ужин. Теперь, когда они сидели за столом, генерал сожалел о своем необдуманном поступке. Он так и не понял, почему они решили согласиться. Марсианские техножрецы нарочито сообщили ему, что не могут питаться пищей, приготовленной его поваром. Один из них — вечно сопящий и дерганый Армадрон — казалось, вообще не имел аналога рта. Судя по деталям, которые генерал увидел под капюшоном адепта, голова Армадрона состояла из двух гладких стальных полусфер, абсолютно лишенных черт, но с одним мерцающим зеленым глазом. В терминах эстетики два других марсианина тоже определялись не иначе как отвратительные.

Сеннесдиар, самый старший по званию — хотя его облачение не несло никаких знаков различия, — отличался высоким ростом. Его бесформенная фигура была вдвое выше любого из присутствующих в зале. Из многочисленных дыр в красной мантии (особенно на спине) выступали змеевидные придатки, которые, спускаясь к полу, обвивались вокруг ножек его кресла. Их металлические сегменты блестели в свете ламп. Лицо Сеннесдиара — то малое, что виднелось из-под капюшона, — выглядело как нелепый гротеск. Бледная бескровная плоть и небольшие куски кожи, скрепленные стальными скобами. Тонкий рот без губ напоминал де Виерсу рубленую рану. В целом лицо магоса казалось маской, пародировавшей человеческие черты.

Третий техножрец, Ксефо, не отличался в лучшую сторону. В некотором смысле, он был даже хуже, поскольку сложное расположение его жвал и визуальных рецепторов придавало ему вид кошмарного биомеханического краба. Издаваемые им прерывистые щелчки не добавляли к этому впечатлению ничего хорошего.

«Клянусь Золотым Троном Терры! — подумал де Виерс. — Этой троицы достаточно, чтобы испортить аппетит обычному человеку».

Тем временем остальные гости наполнили бокалы и отодвинули стулья, чтобы подняться на ноги и присоединиться к тосту генерала. Де Виерс отвернулся от техножрецов, радуясь, что его адъютант, рассудительный Грубер, разместил марсиан на дальнем конце стола. Рядом с генералом усадили куда более симпатичных людей: епископа Августа и верховного комиссара Мортена.

Епископ, стоявший по правую руку от де Виерса, был высоким мужчиной восьмидесяти лет. Он напоминал скелет и выделялся невероятно длинным носом. Его загорелая кожа блестела от очень дорогих благовонных масел. На каждом пальце сияли кольца, украшенные драгоценными камнями. Епископ Август носил широкую мантию, однако, в отличие от техножрецов, его изящная одежда была ослепительно-белой, символизируя духовную чистоту, непостижимую для понимания других, менее важных и не столь обученных людей.

«Смех, да и только», — подумал де Виерс. Если сплетни о епископе имели хотя бы толику достоверности, то он обладал чем угодно, но только не духовной чистотой. На Кадии его публично казнили бы за неортодоксальные пристрастия, хотя, как убеждал себя генерал, слухи могли оказаться пустой болтовней. Епископ считался прекрасным собеседником. Он уже заслужил улыбки и смех многих старших офицеров, пока рассказывал им анекдоты перед тем, как гостей позвали к столу. Во всяком случае, это здесь ценилось больше, чем все, что демонстрировали его марсианские коллеги.

Верховный комиссар Мортен, стоявший по левую руку генерала, блистал неоспоримыми чертами своего прославленного кадианского рода. Он был одет в черную шелковую рубашку, элегантные брюки и тунику с золотыми шнурами. Своей прекрасной внешностью он мог сравниться лишь с одним человеком — генерал-майором Бергеном, который, по мнению де Виерса, выглядел как образец солдата, сошедший прямо с плаката для набора новобранцев.

Следуя правилам приличия, верховный комиссар оставил свою жесткую фуражку на столе. Но, глядя на Мортена, все видели ее призрак, венчавший его голову, — такой была сила созданного им образа. Де Виерс считал его квинтэссенцией политического офицера. Непреклонный и бескомпромиссный в выполнении своих обязанностей, он служил в Восемнадцатой группе армий уже одиннадцать лет. И хотя они с де Виерсом не дошли до дружеских отношений, генерал с удовольствием принимал уважение этого профессионального военного и отвечал ему тем же. Отсутствие дружбы не являлось большой потерей. К тому же де Виерс давно усвоил правило, что с комиссарами лучше было вести себя настороже.

Все гости встали и повернулись к нему с наполненными бокалами. Генерал тоже поднял хрустальный кубок и, глубоко вздохнув, произнес:

— За успех, джентльмены! За успех и победу!

— За успех и победу! — с энтузиазмом подхватили офицеры.

Все гости, не считая Механикус, поднесли бокалы к губам и выпили крепкий напиток. После этого де Виерс с широкой улыбкой жестом попросил их занять свои места. «Посмотри, Мохамар, они едят с твоей руки, — подумал он о подчиненных. — За успех и победу! Но еще и за бессмертие, поскольку я должен получить ту славу, которую ищу. И пусть Трон накажет любого ублюдка, который встанет на моем пути!»

* * *

Генерал-майор Джерард Берген с тоской и отвращением посмотрел на тарелку. Что за мерзость они туда набросали? Первое блюдо оказалось ужасным на вкус и непристойно дорогим по составу: охлажденный пузырчатый краб с ормином и каприумом. Живот Бергена буквально раздулся, хотя другие гости расхваливали генеральского повара и, судя по их лицам, наслаждались необычной пищей. Теперь официанты притащили главное блюдо: дрожащие горы темно-красного мяса, которое выглядело опасно недоваренным.

Адъютант Грубер приблизился к креслу старика и гордо объявил:

— Легко прожаренное сердце зубра, фаршированное желированной печенью грокса и лепестками догвурта!

Шум восхищенных голосов пронесся по рядам вокруг стола. Однако Джерард рассматривал тарелку, как будто в ней находилась зловещая форма инопланетной жизни. Пища влажно поблескивала в свете ламп, и ее острый запах щекотал ноздри Бергена. Он надеялся, что его восхищенные восклицания, добавленные к возгласам других офицеров, обманут бдительность капризного де Виерса. Он непроизвольно приподнял голову и тут же пожалел об этом. Генерал поймал его взгляд. Берген, приложив усилия, изобразил на лице притворную улыбку. Старик купился на нее и усмехнулся в ответ. Джерард вновь посмотрел на темно-красное мясо. Возможно, на вкус оно было лучше, чем выглядело, но он сильно в этом сомневался.

Несмотря на звание и полученное воспитание, Берген считал себя практичным человеком. Фактически эта черта характера нравилась ему больше всего остального. Тем не менее он должен был соблюдать субординацию, столь важную для высших эшелонов Имперской Гвардии. На поле боя и во время походов он жил, как его солдаты, питаясь типовыми пищевыми комплектами и засыпая на стандартной скатке. Джерард мылся и брился с той же регулярностью, которую могли позволить себе его бойцы. Так он лучше понимал условия, сформировавшиеся в его подразделении. Он знал, как далеко мог подтолкнуть гвардейцев, прежде чем они начнут роптать. Такая информация обладала огромной важностью для хорошего командира. Офицеры старой школы — некоторые из тех полковников и майоров, что сейчас сидели за столом, — также придерживались этого правила, но их здесь было меньшинство. Полковым командирам Бергена — Виннеманну, Мэрренбургу и Грейвсу — разрешили не участвовать в генеральском банкете. Им предстояло подготовиться к завтрашнему походу. Джерард завидовал своим подчиненным. Де Виерс не дал ему такой поблажки. Старикбыл непреклонен в своем решении. Он настоял на том, чтобы все командиры дивизий присутствовали на торжественном ужине.

Взяв в руки столовое серебро, Берген начал отрезать небольшие кусочки от недожаренного сердца зубра. Он наколол один из них вилкой и поднес его ко рту. «Ничего не поделаешь, — подумал генерал-майор, — придется пробовать». Текстура мяса показалась ему неприятной, но он заставил себя проглотить пережеванный кусок. На вкус тот был лучше, чем выглядел.

Пока гости генерала уплетали главное блюдо, разговоры смолкли. Люди жевали, орудовали ножами и вилками, жадно тянулись с набитыми ртами к бокалам с амасеком. Но затишье продлилось недолго. Вскоре на многих тарелках остались лишь пятна соуса, и тогда к столу из боковых коридоров хлынула толпа официантов. Берген молча наблюдал за действиями главных персон. Его желудок проявлял попытки бунта.

Епископ Август приподнял белую шелковую салфетку, промокнул ею уголки рта и сказал:

— Какое изысканное благолепие, генерал! Мне очень жаль, что во время варп-перехода вы не акклиматизировали нас с таким чудесным блюдом. Надеюсь, вы понимаете мое огорчение? Я подозреваю, что Голгофа не предложит нам ничего столь вкусного и аппетитного.

Генерал де Виерс улыбнулся епископу и повернулся к техномагу Сеннесдиару:

— Уважаемый магос, скажите, если мы проглотим что-нибудь из местной фауны и флоры, это приведет к смертельному исходу? Я прав?

— Если вы спрашиваете меня, генерал, — монотонно и резко прогудел техножрец, — то позвольте ответить так.

Его трубный голос походил на рев мегафона, включенного на максимальную громкость. Берген, как и многие другие гости, поморщился.

— Вероятность смерти зависит от количества и типа проглоченной материи, конституции и веса тела предполагаемого человека, а также доступности и качества медицинской помощи…

Несколько человек, сидевших слева от Бергена, отодвинулись от стола. Похожий на краба техноадепт Ксефо издал высокотональный писк, напоминавший скрип мела по классной доске. Его начальник ответил сходным скрежетом. Джерард знал, что это было. Техножрецы общались друг с другом с помощью бинарного кода — древнего машинного языка, распространенного на Марсе. Когда через мгновение Сеннесдиар вновь перешел на стандартный готик, его голос стал тихим и мягким.

— Мои извинения, джентльмены. Адепт Ксефо информировал меня, что мои вокальные настройки вызвали у многих людей дискомфорт. Скажите, такой уровень громкости приемлем для вас?

— Да, магос, — ответил генерал. — Так значительно лучше.

— Тогда я продолжу перечисление тех переменных, которые относятся к вопросам токсичности…

Де Виерс поднял руку и прервал техножреца на полуслове:

— Спасибо, магос. В этом нет необходимости. Скажите нам «да» или «нет». Нас устроит короткий ответ.

— Это не простой вопрос, — возразил Сеннесдиар. — Я велю своему прислужнику составить для вас полный отчет. Мы обладаем целой базой данных по фауне и флоре планеты.

— Как угодно, — сказал де Виерс, подмигнув епископу Августу. — Мне только хотелось попросить вас об одной услуге. Чтобы вы дали предупредительный гудок, если я попытаюсь съесть нечто опасное, чего глотать не стоит.

«Просто не откусывай того, что не сможешь прожевать», — подумал Берген.

— А сейчас, — отвернувшись от техномага, продолжил генерал, — я хотел бы услышать суждения верховного комиссара о выпитом амасеке. Коммодор Гэлбрайз великодушно подарил мне для нашего банкета восемнадцать бутылок этого напитка. И мне очень жаль, что он не смог отведать его вместе с нами.

— Не смог? — грубым тоном спросил генерал-майор Реннкамп. — Или не захотел? Я слышал, старый астронавт не ступал на твердый грунт уже лет двадцать, если не больше. Вам пришлось бы испрашивать приказ верховных лордов, чтобы стащить его вниз со «Звезды Геликона».

Офицеры поддержали его шутку вежливым смехом.

— Между прочим, отличный корабль, — прошептал полковник, сидевший рядом с Бергеном.

Это был фон Холден, командир Двести пятьдесят девятого механизированного полка — один из заместителей Реннкампа. Берген не удивился его комментарию. Он тоже втайне восхищался двумя тяжелыми крейсерами линейного флота. Гвардейцы не часто хвалили вслух флотские корабли. Между Гвардией и Флотом существовали давние разногласия, порожденные чередой незабытых обид, которые тянулись в прошлое до Эры отступничества.

Верховный комиссар поднялся на ноги и с легким поклоном ответил генералу:

— Прекрасное вино. Коммодор был очень добр. Это дорогой напиток. Могу поспорить, в нем использован какой-то цитрусовый ингредиент. И смысл его подарка…

— Смысл? — спросил епископ Август. — О чем вы говорите?

— О происхождении этого амасека, ваша милость, — ответил Мортен. — Он производится лишь префектурными винокурнями Джалдайна на Терракс Секундус и считается довольно редким за пределами сегмента Ультима.

— Какой тонкий намек! — с сияющей улыбкой воскликнул де Виерс. — Вполне под стать вкусу напитка.

— Прошу прощения, — нахмурился епископ Август, — но я по-прежнему не вижу связи.

— В прошлую Голгофскую войну терранский и кадианский полки сражались бок о бок на этом самом плато, — пояснил верховный комиссар. — Объединив свои силы, они успели доставить комиссара Яррика и его штабных офицеров на борт орбитального подъемника. Когда подъемник взлетал с поверхности планеты, все плато уже кишело орками. Мне кажется, что этот эпизод был детально описан в нескольких книгах, посвященных битве.

После слов Мортена в зале наступила тишина. Собравшиеся офицеры молча произносили молитвы о павших героях. Неловкую паузу нарушил генерал-майор Киллиан.

— Неужели никто из вас не читал Майклоса? — спросил он. — Даже мои бойцы временами суют носы в его потрепанные книги.

— Клот, ты хочешь сказать, что научил своих парней читать? — с усмешкой спросил Берген.

Киллиан захохотал, разгоняя прочь остатки мрачного настроения, повисшего в зале.

— Кто бы говорил, стальная башка! Твои-то парни все еще думают, что в столовую нужно брать мотки туалетной бумаги. Как подойдешь к танкистам, так дух перехватывает от их выхлопных газов.

Полковники, сидевшие рядом, громко рассмеялись. Они добродушно начали тыкать локтями в ребра товарищей. Затем де Виерс покашлял в кулак, и смех отсекло, как лазножом. Поджатые губы генерала послали всем ясное сообщение: здесь не место для подобных шуток.

«Ну, конечно, — с сарказмом подумал Берген. — Это же твое шоу».

Верховный комиссар склонился вперед и, прищурив холодные синие глаза, обратился к Киллиану:

— Лично я не одобряю ваши действия, генерал-майор. — Увидев, как покраснело лицо дивизионного командира, он добавил: — Я имею в виду вашу симпатию к солдатам, читающим Майклоса. Его произведения пронизаны фатализмом. Это неподходящие книги для фронтовиков и ужасный материал для рекрутов. Вспомните хотя бы, как он называл службу в Гвардии «кровавой мясорубкой». Будь моя воля, я наложил бы на его произведения запрет по статье номер шесть.

Берген с трудом подавил желание закатить глаза. Проступки, подпадавшие под шестую статью, наказывались плетью. Не слишком ли сурово за чтение поэзии?

— Кончайте, комиссар, — сказал Реннкамп. — Разве книги этого поэта не пользуются популярностью у гражданских лиц?

— У гражданских лиц? — переспросил Мортен. — Я так не думаю. Мне говорили, что жители ульев по-прежнему предпочитают комиксы с неудержимыми героями и беспрерывным сексом.

— Вам не нравятся неудержимые герои? — ухмыльнулся Киллиан. — Я так думаю, что сейчас вы ужинаете как минимум с одним из них.

Генерал поднял бокал и со смехом сказал:

— А вот за это я выпью!

Его адъютант Грубер вновь появился из боковой двери и, подойдя к генеральскому креслу, зычным голосом объявил десерт: кусочки засахаренных цитрусовых фруктов с горячим кофеином. Берген подавил тихий стон. Он вряд ли справится с новым блюдом. Но у него не оставалось выбора. Правила приличия налагали строгие требования. Он сомневался, что сможет покинуть банкет, не отведав подслащенных фруктов.

Хотя генерал уже выпил несколько бокалов амасека, его взгляд не пропускал ни одной детали. Берген с самого начала заподозрил, что этот праздничный ужин был неплохо срежиссирован и служил двойной цели. Он знал, что де Виерс действительно хотел отпраздновать начало операции, поскольку генерал проявлял маниакальную ненасытность ко всему, что касалось славы, внимания и уважения. Однако Джерард не удивился бы и другому желанию старика — например, если бы тот использовал банкет для оценки настроений офицерского корпуса с целью устранения потенциальных смутьянов. В этом не было ничего оригинального. Со временем один из дивизионных командиров мог заменить престарелого генерала. Берген знал, что Реннкамп давно мечтал занять должность де Виерса — причем в любой момент и при любых обстоятельствах. Возможно, и Киллиан вынашивал схожие планы. Когда амасек лился в бокалы и зал звенел от разговоров, беспечные люди теряли сдержанность, надеясь, что все вокруг них охвачены таким же добродушием. Однако Берген был осторожен. Он медленно потягивал напиток, зная, что перед рассветом ему придется выступать в поход. И он не расслаблялся, чувствуя, что генерал, как ястреб, наблюдал за офицерами.

«Варп побери этого старого болвана, — подумал Джерард. — Миллионы наших кадианских братьев погибают в Третьей войне Армагеддона. А генерал устраивает пирушки в мире, наводненном орками. Почему он так изменился? В былые времена, когда он был тверд, как скала, я восхищался им. Но теперь де Виерс стал другим человеком. Как будто им овладела какая-то паника. Я ненавижу того ублюдка, в которого он превратился».

Берген ткнул вилкой в засахаренный фрукт и начал медленно жевать его, почти не чувствуя вкуса. По крайней мере, завтра он снова выйдет из генеральской тени.

* * *

«Вот человек, который понимает смысл миссии, — подумал де Виерс. — Хороший офицер! Джерард Берген! Посмотри, как он мало пьет, как ограничивает себя в пище. Он думает о завтрашнем дне и о поставленных перед ним задачах. Он не набивает щеки деликатесами, как некоторые из присутствующих. Черт возьми, он нравится мне! Действительно нравится! Напоминает меня самого в далекие дни молодости».

Прекрасный амасек коммодора Гэлбрайза расслабляюще подействовал на генерала. В его голове словно лопались легкие пузырьки воздуха. В мышцах возникло приятное онемение. Кровь согрелась. Он был немного пьян и очень доволен тем, как проходил его праздничный банкет. Грубер приблизился к нему и, склонившись, напомнил о времени. Славный и верный Грубер. Он делал все, что ему велели. Он не задавал вопросов и решал любые, даже неприятные дела.

Де Виерс встал и, слегка покачиваясь, вновь обратился к гостям — в последний раз за этот вечер:

— Джентльмены, мой адъютант сказал мне, что час уже поздний. Всем вам известно, что завтра Десятая бронетанковая дивизия выступает в поход к намеченному нами опорному пункту. Поэтому я отпускаю генерал-майора Бергена в койку. Вы можете идти. Наверное, остальные тоже были бы не против погрузиться в красивые сны, но, прежде чем вы отправитесь спать, я хотел бы сказать несколько слов.

Гости повернули к нему головы.

— Операция «Гроза» выходит на стремительный старт. Я благодарен вам, что этим вечером вы порадовали меня своей компанией и помогли мне соответствующим образом отметить данное событие. — Он вновь обвел взглядом присутствовавших офицеров и, удовлетворенно кивнув, продолжил: — Впереди нас ожидает опасная экспедиция. Мерзкие орки не дадут нам никаких поблажек. Они одержимы сражениями. Узнав, что люди вновь вернулись в эти места, они бросят в бой миллионы своих сородичей. Тем не менее в ближайшие дни, впервые после сорокалетней паузы, генерал-майор Берген попотчует их имперским свинцом, за которым, клянусь Троном, последуют наши новые удары! Мы заставим этих ублюдков страдать! Пора напомнить им, чья это чертова Галактика!

— Отлично сказано! — прокричал один из полковников Киллиана, заслужив улыбку генерала.

Несколько офицеров уже подняли свои бокалы.

— Да, — сказал де Виерс, — наполните кубки для последнего тоста.

Горлышки высоких графинов весело зазвенели о края бокалов. Гости встали — некоторые с меньшей устойчивостью, чем остальные. Де Виерс повернулся к епископу Августу.

— Пусть молитвами совета святейшего Министорума Императора наша вера становится сильнее!

Епископ утвердительно кивнул, как будто он лично работал над этим.

— Слава Императору! — ответили люди, стоявшие вокруг стола.

Де Виерс повернулся к верховному комиссару Мортену.

— Возблагодарим бескомпромиссную бдительность наших неутомимых комиссаров, и пусть наши сердца не дрогнут в бою!

Мортен склонил голову в знак признательности.

— Слава Императору!

Генерал поочередно указал рукой с бокалом на каждого из техножрецов.

— Пусть мудрость и научные знания Адептус Механикус наделяют наши орудия жгучей свирепостью! Пусть наши моторы никогда не глохнут!

— Слава Императору! — прокричали офицеры.

Техножрецы ответили иначе:

— Слава Омниссии!

Де Виерс услышал, как епископ Август прошептал себе под нос тихое проклятие.

— Но превыше всего Трон, — продолжил генерал, — и Флот является его частью!

Некоторые полковники и майоры неодобрительно заворчали.

— Да ладно, парни, — с улыбкой упрекнул их де Виерс. — Коммодор Гэлбрайз прислал нам лучший амасек. И он обещал мне группу воздушной поддержки «Вулкан», когда мы закончим строительство ангаров. Я не буду исключать его из тоста.

— А почему бы нам не поднять бокалы за генерал-майора Бергена? — спросил верховный комиссар Мортен. Повернувшись к Бергену, стоявшему по другую сторону стола, он громко добавил: — Удачи вам, сэр, в грядущей атаке на Каравассу. Пусть орки разбегаются перед мощью ваших славных танков!

— Отлично сказано! — шумно согласились офицеры.

— Спасибо вам, верховный комиссар, — ответил Берген. — Я уверен, что моя дивизия оправдает все ожидания генерала де Виерса.

Епископ Август приподнял бокал в его направлении.

— Пусть Свет всего человечества наблюдает за вами и вашими людьми, генерал-майор. Пусть Император дарует вам победу. Вы пойдете в бой с благословением святейшего Министорума.

— Да защитит нас Император! — резко выкрикнул де Виерс, раздраженный тем, что верховный комиссар украл его тост.

— Да защитит нас Император! — хором подхватили гости и вместе, за исключением техножрецов, осушили бокалы.

По знаку Грубера из боковых проходов вышла стайка официантов. Они начали отодвигать стулья, сигнализируя об окончании званого ужина. Гости, направляясь к широким двойным дверям зала, салютовали генералу на прощание. Внезапно де Виерс услышал монотонный голос техномага Сеннесдиара. Тот вел беседу с генерал-майором Бергеном.

— Я ошибся, рассчитывая вероятность вашего появления на этом банкете, — сказал магос. — Вы уже подготовились к походу? Полагаю, ваши инженеры завершили работы по оптимизации техники?

— Да, они постарались, — ответил Берген. — Что касается моего присутствия на званом ужине, то на этом настоял генерал. Наверное, он хотел, чтобы я немного отвлекся от дел. Иногда перед началом операции полезно расслабиться.

— Эпинефрин, — прогудел техноадепт Армадрон.

— Что вы сказали? — спросил Берген.

— И норэпинефрин, — добавил техноадепт Ксефо. — Армадрон прав. Ваши люди, ожидая столкновения с врагом, демонстрируют повышенный уровень обоих гормонов. Выделение таких веществ опасно для здоровья. Но к этому можно привыкнуть, если правильно упражнять особые участки мозга. К примеру, наши легионы скитариев не испытывают подобных проблем.

Проходивший мимо епископ вставил едкое замечание:

— Наверное, после такого тренинга они млеют от восторга.

Техномаг Сеннесдиар повернул закрытую капюшоном голову и посмотрел на представителя Министорум:

— Восторг скитариев никому не интересен, священник. Важна их эффективность.

Генерал увидел, как лицо Августа запылало румянцем. Он поспешил разрядить обстановку. Прежде чем епископ успел ответить на замечание магоса и еще больше обострить ситуацию, де Виерс подхватил его под руку:

— Ваша милость, я был весьма польщен вашим присутствием на банкете. Надеюсь, вы насладились угощениями в такой же мере, как и я. Прошу вас не забывать: если вам что-то понадобится от меня, свяжитесь с моим адъютантом Грубером. Он сообщит мне о вашей просьбе, и я возьму ее под личный контроль.

Епископ Август открыл рот, затем кивнул и ответил, все еще хмурясь:

— Вы очень добры, генерал. Я не забуду ваших слов. Примите мои поздравления по поводу чудесного праздничного ужина. Я буду ждать вашего следующего банкета при условии, что список гостей будет более… эксклюзивным.

Метнув высокомерный взгляд на техножрецов, священник приподнял полы мантии и покинул зал. Офицеры, салютуя генералу и выражая благодарность, неторопливо выходили из широких дверей. Техножрецы без дальнейших разговоров тоже воспользовались этой возможностью. Пока оставшиеся гости направлялись к выходу, де Виерс нагнал удалявшегося Бергена и потянул его в сторону.

Генерал отметил, что их глаза располагались на одном уровне. Берген, как и де Виерс, был выше многих кадийцев. Его мускулистое тело казалось более тяжелым, но главное отличие заключалось в возрасте — он был на сорок лет моложе генерала. Никакие геронтологические лекарства не могли отменить этот факт. Глядя на Бергена, де Виерс видел, насколько гладкой и плотной выглядела его кожа. Иногда, просыпаясь по ночам для вынужденной пробежки в туалет, генерал ловил свое отражение в зеркале и замирал на месте, пораженный видом своего лица. При тусклом освещении его голова напоминала череп скелета. Он знал, что никакие омолаживающие процедуры во всей Галактике не удержат его от старения. Сколько времени ему еще осталось?

— Пара слов перед тем, как вы уйдете, Джерард, — сказал генерал. — Я хотел бы пожелать вам удачи и всего наилучшего.

Берген молча смотрел на него. На миг де Виерсу показалось, что они состязались в упражнении по удержанию взгляда. Это был странный момент, но, когда Берген заговорил, неловкое чувство, вызванное паузой, исчезло.

— Я ценю вашу заботу, сэр, Хотя, на мой взгляд, роль удачи часто переоценивается. Я никогда не полагался на нее.

Де Виерс кивнул.

— Не тревожьтесь, Джерард. Мы с вами выйдем из этой экспедиции героями.

Он помолчал, пытаясь обрести контроль над мыслями, скакавшими в его голове. Амасек коммодора оказался крепче, чем он ожидал. Ему никак не удавалось подобрать слова. Испытывая редкий приступ честности, вызванный изрядным количеством спиртного, он решился сказать правду:

— Знаете, Джерард, моя линия крови… моя семейная родословная закончится на мне. Возможно, я уже говорил вам об этом.

Рот Бергена сжался в тонкую линию.

— Так точно, сэр. Вы говорили.

— Мне не удалось обзавестись детьми. Я делал все, что мог! Клянусь Троном! Но мое семя оказалось жидким, как вода. Во всяком случае, так объяснили мне эксперты.

— Я уверен, что это не мое дело, сэр, — сказал Берген.

Его холодный безразличный тон удивил де Виерса больше, чем произнесенные слова. Генерал мгновенно протрезвел. Сжав руку Бергена, он тихо произнес:

— Наверное, вы правы, Джерард. Я лишь хочу, чтобы вы поняли меня. Мне нужно оставить след в Империуме. История должна запомнить меня. Я посвятил всю жизнь служению нашему Императору.

Берген молча смотрел на него несколько секунд.

— Мы все так поступаем, сэр.

— Да, конечно, — подтвердил де Виерс. — Примером тому является наше подразделение. Восемнадцатая группа армий. Я уже говорил это. Мы ведем в бой хороших солдат.

— Отличных солдат, — добавил Берген. — Хотя порой я не уверен, что мы заслуживаем быть их командирами.

Эти слова показались генералу хуже пощечины. Он не мог объяснить свои чувства. Задохнувшись на миг, де Виерс не знал, что ответить. Но Берген и не дал ему такой возможности.

— С вашего позволения, сэр, я хотел бы уйти, — сообщил он. — Мне нужно отдохнуть перед походом. Я должен быть сильным при встрече с врагом.

— Вы свободны, — ответил де Виерс.

Берген щелкнул каблуками и отдал четкий салют, на который генерал ответил взмахом руки. Командир дивизии повернулся и строевым шагом вышел из зала. Де Виерс, не мигая, смотрел ему вслед. Несколько минут он стоял в тишине, размышляя над тем, как сильно в его фразе о хороших солдатах местоимение «мы» походило на «вы».

Глава 4

После завершения генеральского банкета Берген вышел из штабного ангара в горячую ночь. Адъютант Катц, ожидавший в штабной машине, завел двигатель, чтобы отвезти его в офицерскую гостиницу. Несмотря на поздний час и тот факт, что на рассвете его дивизия выступала в поход, Берген не хотел отправляться в постель. Махнув рукой Катцу, он сказал, что вернется в гостиницу пешком. Хотя он свел потребление алкоголя до вежливого минимума, крепкий амасек Гэлбрайза вызвал легкое онемение пальцев, поэтому Берген решил прогуляться. Его живот был непривычно полным, а разум — беспокойным и затопленным противоречивыми мыслями. Он знал, что сон придет не скоро. Возможно, время, проведенное на открытом воздухе — пусть даже со зловонным запахом серы, — поможет ему немного расслабиться.

Берген бесцельно шагал вперед, выбирая участки земли с умеренным освещением и относительно ровной поверхностью. Через несколько минут он оказался в южном секторе базы. Джерард не впервые воевал в подобных регионах. Он ожидал, что к ночи температура понизится, как это часто бывало в пустынях на других планетах. Но слой облаков, постоянно накрывавший Голгофу, удерживал тепло в нижней части атмосферы. Для ослабления жары потребовалось бы немало времени. Берген расстегнул китель и пуговицы на вороте рубашки.

Завернув за угол недостроенного барака, он едва не столкнулся со взводом пехотинцев, направлявшимся к палаткам столовой. Солдаты остановились, отдавая ему честь. Цвет их беретов указывал на принадлежность взвода к дивизии Реннкампа. Не замедляя шага, Берген ответил им, быстро вскинув руку в приветствии. Он рассеянно заметил, что не узнал ни одного из бойцов. Хотя в этом не было ничего странного. На базе Хадрон размещалось около тридцати тысяч гвардейцев: две полные пехотные дивизии и его бронетанковая. Каждая дивизия насчитывала примерно по десять тысяч человек, не считая потерь при десантировании. А еще имелся гражданский персонал, принимавший участие в операции.

«Итого, по скромным подсчетам, тридцать тысяч бойцов», — подумал Берген. Собранные на плато в кольце высоких защитных стен, они казались огромной и неудержимой силой. Однако Джерард знал, что подобное впечатление обманчиво. Преодолевая трудности, возникшие при сканировании планеты с плотной облачностью, их инженеры выяснили, что Голгофа по-прежнему кишит врагами. Несколько зондов-сервиторов, которым удалось вернуться на базу, сообщили о том, что в более прохладных регионах к северу и югу — там, где позволяла пустыня, — располагаются огромные поселения. Возможно, теперь, заметив в небе огни посадочных ботов, легионы орков мчались через темные барханы к скалистому плато в надежде на свирепую и кровопролитную битву. «Паразиты, — подумал Берген. — Зеленокожие мрази стали чумой галактики».

Он подошел к основанию южной защитной стены и начал подниматься по зигзагообразной лестнице, которая вела к верхней площадке с зубчатым парапетом. В ближайшей башне располагался грузовой лифт. Однако Берген, страдая от избытка калорий после генеральского банкета, решил воспользоваться лестницей. Поднимаясь по ступеням и наслаждаясь равномерным ритмом поступи, он вновь подумал о голгофских орках.

За эти тридцать восемь лет беспечного покоя они распространились по всей планете, занимая имперские базы и собирая каждую часть брошенной бронетехники. Даже с учетом неисчислимой орды, которая покинула этот и ближайшие миры, примкнув к наступлению Траки на имперский космос, здесь обитали миллионы орков. Возможно, даже миллиарды. Кто мог сказать наверняка, сколько тварей расплодилось на Голгофе?

При такой численности орков Восемнадцатая группа армий «Экзолон» представляла собой ничтожного противника, и любой, кто говорил иначе, являлся либо психом, либо рупором пропаганды — либо тем и другим, как это часто бывало. Несмотря на высокопарную речь генерала о важности их миссии, Берген разделял плохие предчувствия своих солдат и считал, что лучше бы они примкнули к битве на Армагеддоне. То сражение было бы действительно достойным испытанием для его бронетанковой дивизии, потому что при потере Армагеддона над Святой Террой, священной колыбелью человечества, нависла бы прямая угроза нашествия — впервые с тех пор, как божественный Император прошел по сияющим звездам. Соответственно, Голгофа даже в темные времена не представляла большой опасности для сохранения Империума.

Когда Берген, тяжело дыша, добрался до верхнего уровня стены, его лоб покрылся потом, а мышцы ног налились свинцовой тяжестью от напряжения. Он повернулся и посмотрел вниз на базу Хадрон. Ее вид производил большое впечатление. Вся территория мерцала огнями, словно остров света в море абсолютной темноты. Джерард взглянул на небольшой аэродром, располагавшийся в северо-восточном секторе. Строительство ангаров близилось к завершению. Ожидалось прибытие истребителей «Вулкан», обещанных коммодором генералу. Чуть южнее плотными и ровными рядами, как солдаты на смотровом плацу, стояли десятки водозаборных башен и складских бараков. На восточной стороне, рядом с массивными армированными воротами, размещались ремонтные мастерские и большой моторный парк. Обе зоны освещались прожекторными мачтами. Сотни техников и инженеров в красных робах сновали среди танков и бронетранспортеров, проводя профилактические работы. Тут же суетились каптенармусы, одетые в форму ржавого цвета, — пожилые бойцы из эшелона поддержки, раздававшие боеприпасы и сухие пайки. Техническая служба работала, невзирая на время суток. До рассвета оставалось несколько часов. Большие гвардейские грузовики — надежные и верные «тридцатьшестерки» — направлялись к складам на загрузку амуниции, вооружения и бочек с горючим. Десятки механизированных «Часовых» поджали металлические ноги и присели группой, словно домашние птицы. Бригады обслуживания заливали в них масло и проводили проверку оружия.

Подобное зрелище грело душу Бергена. Каждый раз, когда он видел подготовку боевых колонн, его сердце замирало от восторга. Проходили минуты, а он стоял как вкопанный, наблюдая за сбором экспедиционных сил. Джерард ощущал радость от того, кем он был. С шести лет — с момента, когда мать сказала ему, что он был выбран для военной службы, — Имперская Гвардия стала для него единственно реальным смыслом жизни. Она сформировала его характер и определила ход судьбы.

Повернувшись к базе спиной, он подошел к парапету, за которым простиралась ночная тьма. Слева от него дремали пушки «Сотрясатель». Их духи машин отдыхали, ожидая зова к кровопролитным сражениям, в которых им не было равных. Большинство солдат из орудийных расчетов отсутствовали — артиллеристы, вероятно, спали в бараках или ужинали в столовой. В случае вражеской атаки они по звуку аварийной тревоги прибежали бы обратно к пушкам. Лишь несколько команд несли дежурство в карауле. Бойцы сидели у орудий, курили и играли в карты. Некоторые затачивали ножи или практиковались с товарищами в приемах ближнего боя. Дозорные прохаживались парами вдоль парапета. Они ежеминутно приподнимали к глазам магнокуляры ночного видения и осматривали подступы к плато. Впрочем, там, в пустыне, не на что было смотреть.

За спиной Бергена послышались шаги. Он обернулся и увидел маленького пухлого солдата, который нес в руках поднос с зеленым кувшином и чашками.

— Не желаете ли горячего кофеина, сэр? — нервозно предложил солдат.

Он с тревогой рассматривал золотые глифы и витые ленты на кителе генерал-майора.

— Ты уверен, что он горячий, сынок? — с улыбкой поинтересовался Берген.

Из открытого горлышка кувшина не поднимался пар. Солдат утвердительно кивнул:

— Наш сержант говорит, что это из-за атмосферного давления, сэр. На Голгофе не бывает пара. По крайней мере, при нормальных температурах. Сардж сказал, что, если я увижу пар, меня уложат в медицинский блок с ожогами. Я не совсем понимаю причину, но верю ему на слово. Мой сержант — бывалый солдат.

Берген снова улыбнулся и вежливо отказался от предложенной чашки. Джерард знал, что, выпив глоток кофеина, он вообще не уснет этой ночью.

— Твое имя и звание, сынок? — спросил он.

— Риттер, сэр. Два-один-пять-три-пять. Из Восемьдесят восьмого полка артиллерии Фероса.

— Это ваши пушки? — Берген указал через плечо большим пальцем.

Маленький боец гордо кивнул:

— Так точно! Наши, сэр. Красавицы, правда? Я надеюсь скоро войти в орудийный расчет. Сейчас я у них на побегушках.

— Неплохие пушки, между нами говоря, — заметил Берген, оглянувшись через плечо. — Отличные орудия. Ты должен гордиться, солдат, что твой полк участвует в нашей операции. О ней будут писать в книгах по истории.

— Я тоже так думаю, сэр. Мне нравится служить в артиллерии. Пока мои товарищи рядом, я не ломаю голову, в какой ад мы идем. Хотя воздух тут немного пованивает. И женщин тут нет, кроме сестер Медикае. А с ними только у офицеров имеются какие-то шансы. Даже с самыми несимпатичными. Ну, вы понимаете. Разве не так?

Берген рассмеялся.

— Я рад, что ты поделился со мной тяготами службы. Главное, ты знаешь, к чему стремиться, верно?

— Так точно, сэр.

— Тебе лучше вернуться к орудию. Готов поспорить, что твоим товарищам понадобится добрый глоток кофеина, чтобы не заснуть в карауле. Держи нос по ветру, боец.

— Буду стараться, сэр. Спасибо, сэр.

Риттер неуклюже помялся с подносом, пытаясь высвободить руку для салюта. Кувшин и кружки угрожающе зазвенели. Солдат торопливо повернулся и направился к своему орудийному расчету, к которому так яро хотел присоединиться.

Посмотрев ему вслед, Берген зашагал вдоль парапета в сторону офицерской гостиницы. По пути он быстро останавливал жестами отдыхавших бойцов, которые поднимались для приветствий и рапортов. Разговор с юным Риттером улучшил его настроение. Он высоко ценил беседы с рядовыми солдатами. Их честные ответы освежали его. В них отсутствовали скрытые мотивы, всегда управлявшие словами офицеров-карьеристов. Некоторые молодые гвардейцы буквально излучали оптимизм и блаженную наивность. Когда-то он и сам был таким одержимым романтиком. Наверное, здесь проявлялись социально-классовые отношения. До его вступления в кадетскую школу родители и близкие Джерарда — пусть святые пребудут с ними — без устали готовили мальчика к солдатской жизни. Сотни шрамов на его спине доказывали верность старой поговорки: «Нет ничего тверже характера кадианской бабушки».

Пока он шагал вдоль зубчатого парапета, его мысли вернулись к генералу де Виерсу. Настроение Бергена снова испортилось. Мохамар Антоний де Виерс. Тревожные предчувствия, как колокольчики, уже несколько месяцев звенели в голове Джерарда. Других толкований не было: после уничтожения Палмероса их генерал утратил чувство реальности.

Кампания на Палмеросе должна была увенчать их старика неувядаемой славой. Де Виерсу давно полагалось уйти в отставку, и, если бы ему удалось отбить орков и спасти часть мирной популяции планеты, он получил бы долгожданную медаль Почета и, возможно, имперское звание лорда. Это полностью удовлетворило бы его жажду славы. Но Газкулл Трака направил на Палмерос семнадцать гигантских астероидов. Он убил миллиарды имперских граждан и стер цивилизованный мир со звездных карт галактики. Де Виерс не получил той вечной славы, которую он ожидал. Наверное, старик думал, что жители планеты возведут в его честь огромные монументы. «Наверняка он мечтал об этом», — усмехнулся про себя Берген. Но без победы статуй не бывает.

Опозоренный генерал искал иные возможности и, на свою беду, был отправлен в эту безнадежную экспедицию. Другие генералы всеми силами и ловкими маневрами уклонялись от безумной миссии по возвращению танка Яррика. И тут появился «козел отпущения». Командование сектора пообещало де Виерсу, что он получит наконец заслуженное место в анналах истории. Они просто пожертвовали старым маразматиком, мрачно подумал Берген. Де Виерс был последней ветвью на своем фамильном древе. Но он хотел, чтобы память о нем сохранилась. Он с такой одержимостью пытался оставить после себя какое-то наследие, что подверг группу армий смертельному риску.

Спускаясь с защитной стены, Берген пошел медленнее. Его клонило в сон. Прогулка сделала свою работу. Усталость накрыла Джерарда, подобно тяжелому одеялу. Пока его ботинки звенели по металлическим ступеням одной из южных лестниц, он вспомнил совещание у генерала. Перед тем как отпустить командиров дивизий, де Виерс сказал ему:

— Каравассу вам придется брать штурмом. Можете не сомневаться, что каждый чертов аванпост, возведенный Ярриком в прошлую войну, будет наводнен паразитами. Клянусь Троном, у них было много времени, чтобы окопаться там. Остается надеяться, что сорок лет покоя сделали их мягкими и благодушными. Тем не менее я требую, чтобы вы выполнили мой приказ. Прежде чем двинуться дальше и заявить свое право на священную реликвию, мы должны обезопасить маршрут доставки дополнительных припасов.

— Вы по-прежнему считаете разумным ваше личное участие в экспедиции? — спросил Берген, зная, что спорить с генералом бесполезно.

Ему хотелось оставить де Виерса на базе. Переглянувшись с Реннкампом и Киллианом, он рассудительно добавил:

— Мне кажется, мы трое должны отговорить вас от этого. Зачем так рисковать?

— Я не изменю своего решения! — вскричал де Виерс.

Берген подумал, что сейчас начнется новое извержение старческого гнева. Но его не последовало. Генерал покачал головой и, понизив голос, сказал:

— Ценные вещи требуют рискованных действий. Если бы чертовы жуки в Муниторум сочли меня слишком ценным, чтобы рискнуть мною, они не послали бы меня сюда. Разве не так? Но сейчас это не важно, Джерард. Я молился о том, чтобы такая возможность оказалась на моем пути. Я заслужил эту миссию. Мне на роду написано вернуть «Гибельный клинок». И если кто-то из вас думает, что я собираюсь командовать из тыла, вы сильно ошибаетесь!

«Один из нас выжил из ума, — вспоминая беседу, подумал Берген. — И это точно не я».

Джерард спустился на скалистое плато и, прибавив шагу, увидел офицерскую гостиницу — низкое двухэтажное здание, которое он делил с полковниками Виннеманном, Мэрренбургом и Грейвсом. Там его ожидали прохладный душ и накрахмаленные простыни. Подумав об этих скромных, но приятных удобствах, он зашагал еще быстрее. Однако, несмотря на усталость, его мысли по-прежнему крутились, словно масло в маслобойке.

Он знал, что в ближайшие дни погибнет множество людей. Неожиданные потери при спуске на планету уже сократили их силы как минимум на пару тысяч человек. И худшее было впереди. Голгофа показала свои зубы. Десятки солдат угодили в медблок, а дивизии еще не спустились в пустыню. Некоторых бойцов свалила «взвесь» — частицы красной пыли, настолько мелкие, что они проникали в человеческое тело сквозь клеточные мембраны. Медики ничего не могли поделать. Они использовали антитоксические средства, вызывавшие рвоту и судороги. Но реальное решение предполагало незамедлительное бегство с этой чертовой планеты. Вторым источником болезней были клещи — покрытые хитином маленькие кровососущие существа с мощными трехсторонними челюстями. Казалось, они находились везде, даже внутри машин. Если человек пытался оторвать клеща от кожи в тот момент, когда тот кормился, жирное красное тельце насекомого расчленялось. Оторванная голова углублялась в плоть и, попав в кровоток, начинала выделять токсичный антикоагулянт. Неосторожный человек мог умереть от внутренних и внешних кровотечений. Лучше было не мешать питательному циклу клещей. Чтобы удалить такую тварь без осложнений, люди накрывали присосавшееся насекомое ватой, обильно смоченной в спирте или в крепком алкоголе. Данный способ страдал двумя недостатками. Во-первых, солдатам не нравилось расходовать ценную жидкость на удаление клещей. Во-вторых, использование спирта всегда грозило опасными инцидентами. Несколько злостных курильщиков уже поняли это на собственном опыте.

Кроме клещей и «взвеси» люди страдали от и других неприятностей. Возникали многочисленные трудности, связанные с атмосферным давлением; с аллергией на необычный, но пригодный для дыхания воздух; с гравитацией в 1,12 g. Бергену казалось, что Голгофа, встав на сторону врага, уже вела свою войну против Кадии. А ведь орки пока даже не заметили их вторжения.

Берген не был склонен впадать в уныние. Скорее, наоборот. Внешность Джерарда была настолько романтической и привлекательной, что, когда он учился на кадетских курсах, его порою приглашали на съемки коротких пропагандистских фильмов для вербовки добровольцев. Но когда Берген вошел в гостиничный номер и увидел Катца, спавшего в кресле за столом, он еще больше убедился в трех своих пессимистических предположениях.

Первое: что его командир все больше терял рассудок. Де Виерс утратил чувство объективной реальности. Его окружала аура отчаяния, и каждый, кто ощущал ее наличие, интуитивно знал, что Восемнадцатой группе армий грозила неминуемая беда.

Второе: что «Экзолону» не удастся найти легендарную «Крепость величия». Будь это священная реликвия или обычный танк, но орки правили на Голгофе тридцать восемь лет. За такое долгое время они ободрали ее до болтов и винтиков. И если хоть что-то осталось от нее, она уже будет неузнаваемой. Нет, «Крепость величия» служила чем-то вроде морковки, которую Адептус Механикус подвесили перед носом Муниторум. Берген мог поспорить, что марсиане вернулись сюда не ради поисков любимого танка Яррика. У них имелись иные причины.

Третье и последнее, что заботило Бергена больше всего и в чем он ни капли не сомневался: если сам Император не спустится с небес, чтобы предложить им свою божественную помощь, ни один человек в его дивизии не покинет живым эту планету. Таких слабых шансов у них никогда еще не было. Годы назад здесь, в Голгофской войне, погибли миллионы людей. И теперь такая же судьба ожидала солдат Бергена. Их кровь тоже впитается в этот красный песок.

Конечно, он будет сражаться до последнего дыхания. Он дал клятву Кадии. Берген был рожден для битв. И только так он мог смотреть на смерть своих людей в подобной авантюре. «Если потребуется, я переступлю через старика, — подумал Джерард. — Киллиан и Реннкамп поддержат меня. Вместе мы надавим на комиссара Мортена и…»

Мысль осталась незаконченной. Усталость навалилась на Бергена, словно приливная волна. Он рухнул на кровать и заснул за миг до того, как его голова коснулась подушки.

* * *

Где-то на базе, в километре к западу от гостиничного номера Бергена, три старших представителя Адептус Механикус вернулись в свои жилища. Их тут же окружила стайка детишек-рабов. Настоящие дети мгновенно погибли бы в таком необычном месте — едкие пары, туманившие воздух, растворили бы ткани их легких. Но это были ненастоящие дети. Когда-то, давным-давно, они родились живыми, затем хирургия превратила их в неподвластную времени смесь из плоти и металла. «Дети» стали похожими на техножрецов, которым они служили. Неразумные послушные подобия. Лишившись некоторых частей мозга, они не могли независимо мыслить. У них не было голосовых связок, а значит, и голоса. Их единственная функция заключалась в безграничном подчинении, и поэтому они пребывали вне греха, за пределами зла и страданий. По этой причине жрец, придумавший «детей», изготовил им бронзовые маски — лица с застывшими красивыми улыбками. Они выглядели как полуживые изваяния херувимов.

Собравшись вокруг своих владык, детишки сняли с них мантии, удалили периферийные устройства и вытащили разъемы от гнезд, вживленных в плоть. Затем они помогли техножрецам погрузиться в глубокие округлые контейнеры, наполненные густой мерцающей субстанцией молочного цвета, ее переменчивое сияние отражалось на металлическом потолке. Завершив работу, «херувимы» удалились в тенистые альковы, встроенные в стены. Там они деактивировались и стали похожими на кукол в поднятых на торцы гробах.

Не считая зала, освещенного мерцающими контейнерами, все остальные покои Механикус оставались погруженными во тьму. Воздух был насыщен неприятными запахами. Впрочем, для техножрецов это не имело значения. Их механические глаза могли видеть в любом диапазоне светового спектра. Запахи регистрировались как списки компонентов в их различных концентрациях. Здесь не было деления на «приятное» и «неприятное». Просто отмечалось наличие химических веществ.

Пройдя вброд к дальней стороне контейнера, техномаг Сеннесдиар погрузил свое бесформенное тело в густую жидкость. На поверхности осталась только голова. Адепты Ксефо и Армадрон последовали его примеру. Мерцающая субстанция забурлила пузырями, как горячий суп.

Первым нарушил молчание Армадрон. Его слова передавались в той форме механической речи, которую он использовал за столом генерала.

<Если де Виерс еще раз устроит такой прием, я попрошу вас официально освободить меня от него. Опыт был неприятным. Экстаз, демонстрируемый людьми при употреблении органических компонентов, вывел меня из равновесия>.

Техномаг ответил сжатым высокотональным скрежетом:

<Века назад вы питались так же, как они. Вас научили преодолевать эту слабость. Мы можем славить нашу технологию, но вы не должны забывать хронологию прошлого. Особенно свою. Люди нуждаются в нашем руководстве, а не в презрении. К сожалению, в отличие от нас, они не могут понять славы Омниссии>.

Армадрон промолчал. То был знак, что он задумался над словами начальника.

<Магос, в будущем я тоже хотел бы воздержаться от подобных банкетов>, — сказал Ксефо.

В конце фразы его жвалы громко щелкнули. Сеннесдиар покачал головой. Он считал этоплохой привычкой.

<Я подсчитал вероятность в три кома семьдесят девять процентов>, — продолжил техноадепт, — <что органика, потребленная за генеральским столом, заставит одного и более гостей страдать паразитарными заболеваниями нижних отделов кишечника. Я не понял, почему вы не позволили мне предупредить гостей де Виерса. Ваши доводы показались мне трудными для осмысления. Вы хотите, чтобы у них в кишках завелись паразиты?>

<Конечно не хочу>, — ответил Сеннесдиар. — <Но риск инфекции приемлемо мал. Поверьте, адепт, генерал не поблагодарил бы вас за такую информацию. Как, впрочем, и его гости. На свете имеется множество фактов, которые люди стараются не замечать>.

Ксефо шевельнулся, послав медленную рябь на поверхности молочной субстанции.

<Предпочтение невежества? Какая обидная концепция>.

<Согласен>, — произнес Армадрон.

Сеннесдиар перевел жужжащие линзы с одного адепта на другого.

<Принятие личной обиды указывает на чрезмерно высокий уровень субъективности. Не забывайте, что ваше следующее техническое улучшение будет зависеть от моей характеристики, данной вам как исполнителям. Генерал-фабрикатор настаивает, что мы должны сохранять объективность во всех наших делах. Вы либо будете придерживаться этих принципов надлежащим образом, либо пройдете процедуру насильственной регулировки. Давайте лучше ограничимся оценкой высокопоставленных гостей генерала>.

<Конечно, магос>, — ответил Армадрон. — <Представитель Министорум, епископ Август, старался приглушить остаточный запах сексуальной активности>.

<Безуспешная попытка>, — добавил Ксефо. — <По моим подсчетам, епископ входил в интимную близость с другим человеком примерно за четыре часа до банкета. Его партнером наверняка был…>

<Специфика поступков этого священника понятна мне не хуже вас, Ксефо>, — прервал адепта Сеннесдиар. — <Но в данный момент она не относится к делу>.

<Он экклезиарх>, — возразил Ксефо. — <Человек Имперского символа веры. По законам церкви ему запрещается участвовать в таких сношениях. Может быть, нам нужно сообщить де Виерсу о его порочном поведении?>

<Нет, не в этот раз. Люди часто совершают запрещенные законом поступки. Епископ Август, как и вся его абсурдная организация, настроен против нас, и было бы полезно дать ему урок уважения. Однако в настоящее время его похотливые забавы не интересуют меня. Хотя мы, конечно, запротоколируем полученную информацию. Давайте продолжим. Что вы можете сказать о других?>

<Многие военные оказались предсказуемо несложными людьми>, — отметил Ксефо. — <Я считаю их типичными представителями кадианского офицерского корпуса. Их жизни посвящены Императору. Они жаждут славной смерти в бою и всеми силами добиваются уважения сослуживцев. Я не нахожу в этом ничего интересного. В данный момент никто из них не угрожает нашим планам>.

<Вы согласны, Армадрон?> — спросил техномаг. Адепт склонил гладкую голову, туго натянув сегментные кабели, которые соединяли упакованный в сталь мозг с различными информационными портами, размещенными на его обнаженных металлических позвонках.

<Мне думается, что заявление моего достопочтенного коллеги имеет несколько важных исключений. Например, непроизвольные гримасы генерал-майора Киллиана, замеченные мной во время банкета, позволяют предполагать, что он питает неприязнь к генералу де Виерсу. Тем не менее он вел себя достаточно осторожно и умело скрывал свое недовольство>.

<Я не зарегистрировал никаких гримас>, — возразил Ксефо.

<Я согласен с вашим выводом, Армадрон>, — произнес техномаг. — <Мне хотелось бы выяснить причину этой неприязни. Информация может пригодиться нам, если генерал де Виерс станет неуправляемым. Организуйте наблюдение за Клотом Киллианом>.

<Магос, я заметил, что вы начали использовать сослагательные наклонения>, — сказал Армадрон. — <Неужели ваши планы изменились? Генерал почти не противодействует нам, хотя раньше вы постулировали такую возможность>.

<Я постоянно пересматриваю планы. Генерал де Виерс представляет собой сложную систему противоречий. Сила его личных амбиций позволяет нам надеяться, что мы проникнем в Дар Лак и найдем Ифарода. Однако эти же амбиции создают огромную опасность для нашей миссии. Я не исключаю вероятности того, что он прогонит нас прочь, когда узнает истинное положение вещей. Если дело дойдет до прямой конфронтации, нам понадобятся сильные союзники, чтобы отстранить его от власти. Я присматриваюсь к генерал-майору Бергену. Это наиболее перспективный офицер для компромиссного сотрудничества с нами. Он всю жизнь связан с бронетехникой — то есть долго и тесно работал с нашими инженерами. Возможно, он будет симпатизировать нам больше, чем остальные командиры дивизий>.

<Я наблюдал за ним некоторое время>, — сообщил Армадрон. — <Джерард Берген создает впечатление человека, убежденного в своей скорой и неминуемой гибели. Может быть, нам лучше выбрать кого-то другого?>

<Я внесу ваше наблюдение в мои расчеты>, — ответил Сеннесдиар. — <Хотя это ничего не меняет>.

<Значит, вы намерены придерживаться плана?> — спросил Ксефо. — <С тех пор как наши предшественники покинули Голгофу, прошли десятилетия. Мы не рассчитывали, что уровень электромагнитных помех окажется таким высоким. Духи машин беспокоятся. Они начинают уклоняться от сотрудничества. Привезенные нами логические матрицы вообще не функционируют. Голосовые коммуникаторы остаются…>

<Я уже настроил свой разум на решение этих технических проблем>, — перебил его Сеннесдиар. — <Армадрон, завтра утром вы отправитесь в поход вместе с генерал-майором Бергеном. Объявите техножрецу Аурину о своих полномочиях. Он старший инженер Десятой бронетанковой дивизии. Я дам вам сервиторов-телохранителей и надежный транспорт. Уверен, что генерал-майор будет рад иметь под рукой адепта, наделенного вашими опытом и знаниями>.

Армадрон склонил голову и издал краткий скрип, выражая таким образом понимание поставленной перед ним задачи и абсолютное подчинение. Сеннесдиар поднялся на ноги и активировал код для «херувимов», ожидавших в альковах. Как только он выбрался из контейнера, они метнулись к нему, готовые к любым услугам. Густая жидкость стекала по его бескровному телу вдоль клапанов и кабелей, выступавших из остатков бледной плоти, которая досталась ему при рождении четыре века назад. Серебристые капли падали с металлических пальцев на решетчатый пол, пока он ждал, когда рабы оденут его. Накинув мантию на плечи, он направился в личные покои.

На пороге магос остановился и, повернувшись, сказал:

<Не забывайте о ваших обязанностях, адепты. Мне тоже предстоит много дел. Да снизойдет благословение Бога-Машины на вас обоих>.

<Слава Омниссии!> — почтительно воскликнули они.

<Пусть ваша логика будет безупречной, магос>, — добавил Армадрон.

<И ваша, адепт>, — сказал Сеннесдиар. — <Не разочаруйте меня>.

Он вышел из зала, оставив адептов в пузырящихся контейнерах. Вскоре они тоже отправились выполнять свои многочисленные обязанности.

Глава 5

— Отгоняйте их назад! — прокричал полковник Стромм. — Не позволяйте им прорвать внешнюю линию обороны! Он выстрелил из хеллгана в атаковавшую массу орков и, щурясь от пота и дыма, попытался оценить ущерб, нанесенный врагу. Полковник схватил адъютанта за воротник, притянул его к себе и прокричал ему на ухо:

— Ганс, где, черт возьми, мои касркины?! Почему их нет на участках прорыва?

Воздух сиял от трассирующих пуль и снарядов. Когда орки вышли на дистанцию ближнего боя, их огромные пистолеты и стабберы запылали лазерными лучами. Кадийцы отстреливались смертоносными шквалами огня. Из окопов, укрепленных мешками с песком, вырывались яркие полосы плазмы. Они разрезали фонтаны пыли, которые были подняты противопехотными минами, взрывавшимися под ногами зеленокожих в первых рядах несметной орды. Тяжелые коричневые тела взлетали в воздух, вращались там, будто тряпичные куклы, и падали кровавыми сгустками плоти. Другие орки переступали через них, нисколько не страшась подобной смерти. Они весело улюлюкали, ревели по-звериному и орали боевые кличи.

Стараясь перекричать оглушительный шум битвы, треск лазганов и грохот болтеров, лейтенант Кассель приложил рот к уху полковника:

— Взвод Воннела на правом фланге понес тяжелые потери, сэр. Касркины двинулись туда. Там почти никого не осталось.

«Проклятье! — ругнулся про себя Стромм. — Пять дней! Пять дней мы проторчали в пустыне и не получили ни одного чертова сигнала от своих. Ни одного сообщения по воксу. Вообще ничего! А зеленокожих все больше и больше. Десятки солдат уже погибли. Много раненых. Наш периметр сжимается с каждой орочьей атакой. Похоже, что для Девяносто восьмого полка это будет последнее сражение».

Он вспомнил о семье, находившейся на борту «Раскаленного» — тяжелого транспортного корабля, парившего на высокой орбите вместе с остальным флотом. Его сын, совсем еще младенец, родился во время кампании на Палмеросе. Стромм надеялся увидеть, как он вырастет и окрепнет, как станет однажды офицером и заменит своего отца. Нет, мальчик будет лучше. Дети всегда стремятся к ярким достижениям и часто превосходят своих родителей. Несмотря на все беды и трудности, Стромм хотел бы прожить еще лет двадцать и полюбоваться на взрослого сына. К сожалению, он предполагал, что немощный и старый де Виерс привез их на Голгофу, чтобы разбить вдребезги его ожидания. И сегодня прямо перед его глазами эти предположения обретали реальность.

«Будь проклят пыльный мир Голгофы! — подумал полковник. — Пусть он исчезнет в кровавом варпе! Почему мы не разбомбили планету из космоса? Хотя бы вирусными бомбами? Так было бы справедливо. Мы отомстили бы за всех людей, погибших под градом астероидов подлого Траки. Если бы не чертов танк Яррика…»

Орки приближались. Шестьсот метров. Пятьсот девяносто. Пятьсот восемьдесят. Кадианские мины почти не замедляли их наступления. Массивные тела разрывались на куски в фонтанах дыма и песка. Но численность врага была огромной. Ксеносы могли позволить себе такие потери. Орки, пригибаясь от ударных волн, продолжали идти, не останавливаясь даже на мгновение.

В первый день, когда посадочный бот уткнулся носом в красный песок, Стромм и его офицеры решили остаться у обломков корабля. Они верили, что генерал-майор Реннкамп направит разведгруппы во все стороны и найдет потерявшийся полк. Но радиосвязь на Голгофе была почти бесполезной. В пустыне быстро темнело. Полковник не стал тратить время впустую. Он приказал отрядам окопаться и возвести укрепления. Работы велись при свете факелов и масляных ламп, что замедляло их ход.

Обилие песка решило вопрос с материалами. Стромм неохотно тратил бесценную воду на что-нибудь иное, кроме питья, но мешки с песком, смоченные жидкостью и высохшие, становились крепче застывшего бетона — такой эффект вода оказывала на голгофскую пыль. Куски металла, вытащенные из разбившегося корабля, тоже шли на строительство дотов. Используя доступные ресурсы, солдаты Девяносто восьмого полка создали два оборонительных рубежа — внешний и внутренний. Гнезда тяжелых орудий были усилены бронированными плитами, вырезанными из смятых переборок посадочного бота. Конечно, эти укрепления не давали надежной защиты, но они были лучше, чем открытые барханы. Во всяком случае, сейчас, стреляя в орду орков из хеллгана, Стромм не жалел об усилиях, потраченных на возведение оборонительных сооружений.

Потоки огня, изливавшиеся из орудийных гнезд, сжигали десятки гротескных тел чужаков. Несколько «Химер» и полугусеничных бронетранспортеров полка, уцелевших при крушении бота, были окружены окопами и стенами из песка и стали. Их огневая мощь оказывала огромную поддержку в отчаянной битве кадианских пехотинцев. Тяжелые болтеры на башнях «Химер» выстукивали гулкую дробь. Разрывные снаряды превращали врагов в кровавые куски мяса. Турельные мультилазеры шипели и трещали, наполняя воздух яркими лучами. Некоторые из «Химер» были оснащены автопушками с длинными стволами. Они использовали мощные тридцатимиллиметровые патроны. Автопушки при стрельбе издавали резкие пыхтящие звуки. Пули изливались смертоносными очередями. Там, где они находили свои цели, мускулистые коричневые тела растворялись в мареве красных лохмотьев.

Не только «Химеры» и орудийные гнезда создавали огневой заслон. На смятом корпусе посадочного бота уцелело несколько лазпушек. Их мощные лучи пронзали орков сверху. При аварийной посадке кабина пилота сложилась в гармошку. Из флотской команды осталось только несколько матросов — в основном технарей. Им поручили управлять уцелевшими орудийными башнями. Стромм видел на их лицах страх и панику. Когда он направил этих парней к лазпушкам, они едва не плакали от радости. Их пугала встреча с орками в рукопашном бою. Полковнику не нравилась такая трусость, но он не мог осуждать безвольных слабаков. Они не выросли на Кадии. Они уже в силу своего рождения были немощными и робкими людьми. Лично для него это объясняло все. Несмотря на легкое презрение к флотскому «мазуту», он теперь радовался тому, как сноровисто они обращаются с орудийными башнями. Они направляли пузырившийся огонь вниз на головы орков, убивая дюжины за раз, выжигая их тела до сморщенной шелухи.

Из-за плотности совокупного огня кадийцев каждый метр пустыни в зоне боевого столкновения был покрыт десятками павших орков. Тем не менее враги сокращали дистанцию. Стромм уже понял, что сил полка недостаточно для длительной обороны. Как и в любом сражении с орками, все в конечном счете сводилось к численности, а в этом он значительно уступал противнику.

Каждый день, оставаясь у разбитого корабля, Стромм и его люди в отчаянии тщетно пытались связаться с остальной группой армий. Хоть с кем-нибудь вообще! Вокс-передатчики не работали. Вокруг них собиралось все больше и больше орков. Отряды чужаков тянулись к месту крушения, привлеченные хвостом черного дыма, который бот оставил при падении. Он виднелся за сотни километров в каждом направлении.

Стромм сожалел, что окопался здесь. «Я мог бы двинуть полк в пустыню, — думал он. — Подальше от места падения. Я мог бы увести людей отсюда». Однако он понимал, что подобный вариант был невозможным. Такие размышления об упущенных возможностях всегда показывали, что можно было предпринять нечто лучшее. Однако Стромм считал, что при той скудной информации, которая у них имелась, он сделал правильный выбор. Направив полк в пустыню, он оставил бы пехотинцев без защиты. После крушения бота у них уцелела лишь часть машин. Они не могли взять на борт каждого солдата. Кроме того, у них были раненые. И главное, полковник не знал, куда им идти и каковы координаты «Экзолона». Где, черт возьми, находилась их группа армий?

Его хеллган щелкнул, послав очередной заряд в гущу орочьей орды. Стромм не задумываясь нажал на кнопку извлечения, и пустой силовой пакет упал на землю. Он вырвал из кармана на поясе новую батарею, вставил ее в паз и возобновил стрельбу. Первый же выстрел оставил дымящуюся черную дыру в голове омерзительного орка. То, что полковник теперь мог видеть наносимый им ущерб, не сулило ничего хорошего.

— Сэр! — настойчиво прокричал Кассель. — Нам нужно отступить за внутренний периметр защиты. Мы начинаем терять ключевые позиции на внешних рубежах.

Стромм кивнул и, не прекращая стрельбы, начал медленно отступать назад в направлении разрушенного бота.

— Передай мой приказ, — велел он адъютанту. — Я хочу, чтобы наши парни одновременно отступили на более безопасные позиции.

Он аккуратно выбирал свои цели, стреляя в темных и крупных орков. По многолетнему опыту Стромм знал, что они были самыми яростными и безжалостными воинами. Их закаленная на солнце кожа казалась твердой, как кость. На обнаженных торсах виднелись боевые шрамы и следы грубых хирургических операций. И именно эти кровожадные ветераны-убийцы вели в бой своих сородичей. «О Трон! — подумал полковник. — Они просто чудовища! Как только вселенная терпит таких ужасных существ?»

Неудивительно, что человечество пыталось уничтожить орков. Зеленокожие являлись порождением кошмаров. Они сражались до тех пор, пока противников вообще не оставалось. Иногда создавалось впечатление, что они вели войны для забавы, наслаждаясь немотивированными убийствами. Или, возможно, сама резня была для них достаточным мотивом? Стромм видел, как орки шли в атаку, желая искромсать его людей. Он видел, как они безумно смеялись, словно страдания и смерть представляли для них азартную игру. Нет, обоюдная терпимость не могла решить межпланетный конфликт. С того момента, как две расы встретились, Галактика поставила их друг против друга.

В клубах кружившейся пыли уже проступали первые ряды приближавшихся орков. Стромм различал малейшие черты их свирепых лиц: проблеск дикого бешенства в каждом взгляде красных глаз, звериный оскал, безумную жажду крови. Их маленькие плоские носы были проколоты кольцами и полосками металла, утыканы костями каких-то мелких животных. Большие, широко раскрытые пасти, которые могли бы сомкнуться на голове кадианского гвардейца, сочились густыми нитями слюны. Короткие зубы напоминали острые ножи. Из нижней челюсти торчали вверх два длинных изогнутых клыка.

Стромм многое повидал в своей жизни. Но только орки порождали у него такое чувство отвращения. Казалось, их расу изготовили на заказ для того, чтобы пробуждать в людях древний примитивный страх, заставляя их сердца трепетать от ужаса. Словно нечто звериное, присущее человеческому виду, усилили в тысячи раз и наделили мощным телом. Вот с кем Империум вел кровавую и непрерывную войну. Интересно, откуда взялись эти отвратительные твари?

Пехотинцы приступили к выполнению приказа Стромма. Он видел, как солдаты покидали песчаные доты и организованно отступали назад. Несколько бойцов не успели выбраться. Полковник выругался от досады, когда орки рассекли их плотными очередями стабберов. Это было кровавое зрелище. Крупнокалиберные пистолеты противника издавали такие же громкие звуки, как болтеры. Они посылали град пуль и превращали людей в полужидкое месиво. Орки почти не целились. Они стреляли наугад, не жалея патронов. Но плотность их огня брала смертельную пошлину. Пока гвардейцы отступали к укреплениям второго рубежа, десятки солдат получили ранения, не совместимые с жизнью. В их спинах зияли огромные дыры. Выходные рваные отверстия на торсах были еще больших размеров. Те, кому пули попали в затылок, умерли мгновенно. Даже прочные кадианские шлемы «Марк-VIII» не могли защитить их от орочьих пуль. Черепа взрывались, словно перезрелые дыни, и обезглавленные тела падали на залитый кровью песок.

«Мы будем стоять до последнего человека, — скрипя зубами, подумал Стромм. Он отстреливался до тех пор, пока не кончился еще один силовой заряд. — Мы умрем здесь, но будем биться до последнего бойца. Черт бы побрал де Виерса! Надеюсь, он получит свою проклятую славу».

— Артиллерия! — прокричал через вокс-связь один из взводных командиров. — Орочья артиллерия подходит с севера. Они стреляют! Ложись!

Стромм услышал рвущий нервы свист. Звук усилился до невыносимого воя. «Все ближе и ближе. Черт! Неужели они целятся в орудийные башни?»

Он бросился на землю. Кассель последовал его примеру. Огромное облако песка и пыли поднялось в воздух между кадийцами и орками. За оглушительным грохотом последовала ударная волна. Через мгновение до Стромма дошло, что он еще дышит. Никаких серьезных ранений. Это был пристрелочный выстрел, но следующий мог радикально сократить ряды гвардейцев.

— Они подогнали крупные орудия, сэр! — поднимаясь на ноги, прокричал адъютант.

— Пошевеливайся, Ганс! — рявкнул Стромм. — Передай тем карликам в орудийных башнях, что я хочу от них подвига! Пусть сосредоточат огонь на вражеской артиллерии. Только у них есть чистая линия обзора. Быстрее, парень. Поспеши!

Кассель выдернул микрофон из зажима переносного вокс-передатчика, закрепленного на его спине. Он четко и внушительно изложил приказ полковника и получил подтверждение. Стромм мог бы и не беспокоиться. Флотские парни на орудийных башнях уже нацелили пушки на массивные САУ, появившиеся из облака пыли в полутора километрах от посадочного бота. Орочьи боевые машины имели короткие и толстые стволы. Они стреляли снарядами с повышенным содержанием взрывчатки, хотя при этом терялась точность наведения. Конструкция самоходок выглядела настолько ветхой, что машины, казалось, были готовы развалиться при первом же выстреле. Судя по виду, они вообще не могли функционировать. Но, как в случае с любой орочьей техникой, артиллерия работала исправно. С огромным выбросом пламени и сотрясающим землю грохотом они выпустили еще один смертельный залп, целясь в лазбашни, открывшие по ним огонь.

Большая часть снарядов прошла мимо цели, просвистев над ботом и взорвав песок на значительном удалении. Однако случились и попадания. Два снаряда угодили в корпус, начиненный таким количеством взрывчатки, что разорвалась обшивка корабля. Ударная волна от двух мощных взрывов смела почти все орудийные башни. Флотские стрелки наверняка погибли.

При виде столь ужасных разрушений Стромм застыл на месте. Через секунду он пригнулся, защищая голову руками от града горящих обломков. Хвала Императору, их с Касселем не задело. Но молодой боец, стоявший справа, беззвучно рухнул на песок. Тяжелый осколок горящего армапласта пробил его голову.

Полковник повернулся к Касселю. Зная, что такая просьба тщетна, он крикнул адъютанту:

— Попробуй вызвать парней в уцелевших башнях!

Кассель сделал несколько запросов, но не получил ответа.

— Еще раз, Ганс! Мы не можем остаться без их огневой поддержки. Если самоходки продолжат обстрел, мы не продержимся ни минуты!

— Не отвечают, — доложил адъютант.

Его третья попытка закончилась тем же.

— Они погибли, сэр.

— О великий Трон! Следующий залп разорвет нас на части. Какие тяжелые орудия мы можем направить на орочью артиллерию? Где сейчас наши минометы? Они могли бы обойтись без линии огня.

Кассель вызвал по воксу огневой расчет мортир, но вместо ответа получил лишь свистевшую статику и уверенность в гибели еще одного полкового подразделения.

— Сэр, вы должны покинуть поле боя. Оркам не понадобится много времени на перезарядку орудий. Вы можете взять одну из «Химер». Касркины откроют вам коридор и помогут вырваться из кольца окружения.

— Если ты предложишь мне это еще раз, я пристрелю тебя, Ганс. Ты понял меня? Мог бы и сам догадаться. Я никогда в жизни не бежал от врага.

— Прошу прощения, сэр. Я…

— Побереги свои извинения, парень. Просто продолжай стрелять. Орки дорого заплатят за наши жизни. Передай мой приказ. Девяносто восьмой стрелковый полк будет стоять до последнего солдата. Мы сражаемся за честь Кадии!

— Девяносто восьмой полк, вовеки славься! — выпятив грудь, отозвался Кассель.

Страх в его глазах сменился решимостью. Если им суждено умереть, они сделают это правильно — по-кадиански, сражаясь до последнего солдата. Император будет приветствовать их души в Зале славы. Он предложит им лучшие места за своим столом.

На внешних оборонительных укреплениях уже роились ксеносы. Стремясь добраться до гвардейцев, они неистово рвались вперед. Орки рычали, толкались и брыкались, занимая лучшие позиции. Им отчаянно хотелось превзойти в жестокости своих ближайших сородичей. Их жажда битвы была столь велика, что между ними разгорались кровавые ссоры. Стромм увидел, как один из орков в тяжелой броне и в заостренном шлеме — с кожей, имевшей текстуру подгоревшего мяса, — повернулся к более мелкому соратнику и попытался отобрать у него большой топор. Маленький орк сопротивлялся. Тогда крупный ксенос вонзил в сородича длинный ржавый нож и разрезал живот соратника от грудины до пупка. На землю хлынула густая кровь. Розовые кишки блестящей спиралью скользнули на песок. Овладев топором, крупный орк издал боевой клич и бросился в атаку, стремясь навязать противнику жестокий рукопашный бой. Шесть гвардейцев с трудом уложили его из лазганов.

«Клянусь Террой! — подумал Стромм. — Эти существа безумны! Им не страшны ни раны, ни смерть. Даже если мы отыщем несколько Ярриков — даже будь их тысячи или целый миллион, — человечество все равно не сможет отразить это нашествие дикарской орды».

Стромм прислушался к сообщениям, поступавшим по вокс-связи от уцелевших подразделений. Их рапорты постепенно перерастали в какофонию панических криков. Орки подходили все ближе. Как только сражение перейдет в рукопашный бой, с кадийцами будет покончено. Тогда ничто не сможет спасти их жизни.

— Мы теряем позиции второго рубежа обороны. Болтерные доты захвачены!

— Что делать, сэр? Отступать к посадочному боту? Но они тогда уничтожат его артиллерийским огнем!

— Мне нужны тяжелые орудия для поддержки правого фланга. Варп на ваши головы! Где минометы? Направьте туда отделение с тяжелыми болтерами. Хотя бы что-нибудь!

Полковнику казалось, что он слышит свои слова с большого расстояния. Им овладело неожиданное спокойствие. Воздух вокруг него вскипал от жары и грохота. Рядом свистели пули и трещали лазерные заряды. Но в его сознании царила кристальная ясность. Он почти выполнил свой долг перед Кадией. Вернувшись мыслями к семье на «Раскаленном», Стромм безмолвно взмолился, обращаясь к Императору: «Пусть моя жена вспоминает меня с гордостью. Пусть мой сын достигнет большего, чем я. Император, я вручаю тебе души гвардейцев нашего полка. И пусть святой Джосман приведет нас к твоему престолу».

— Ганс! — крикнул он. — Дай мне флаг!

— Он здесь, сэр.

— Тогда разверни его, солдат.

— Я мигом, сэр, — снимая чехол, ответил Кассель.

Стромм закинул за спину дымящийся хеллган и принял тяжелый флаг от адъютанта. Схватив древко обеими руками, он зашагал навстречу врагу. Размахивая знаменем в горячем пыльном воздухе, полковник призывал людей к атаке.

— За мной, кадийцы! — прокричал он сквозь грохот битвы. — За мной, солдаты! Мы больше не будем отступать. Мы примем здесь последний бой!

Флаг был украшен золотисто-красным трафаретным оттиском. В центре располагался символ с колоннами кадианских врат. По бокам размещались два ухмылявшихся черепа с пшеничными стеблями в зубах. Пшеничный стебель намекал на славную победу, одержанную полком полстолетия назад на полях Разарха во время печально известной битвы за Воген. Стромм решил, что, если их полк уцелеет после голгофской экспедиции де Виерса, он дополнит изображение на флаге новым символом — стилизованным облаком и молнией.

Солдаты, услышав его голос, повернулись к полковнику. Он стоял, размахивая знаменем. Флаг трепетал и хлопал на ветру. Стромм выглядел как картинка с военного плаката. Гвардейцы воспрянули духом. Их глаза засияли от гордости. Стромм видел, как они смотрели на него. Он видел, как в них пробуждалась решимость — желание воинов принять смерть в сражении.

— Честь и слава! — прокричал сержант, поднявшийся из ближнего окопа.

— Честь и слава! — проревел его отряд.

Что-то изменилось в атмосфере битвы. Казалось, гвардейцы получили заряд храбрости и силы. Даже истекавшие кровью раненые поднимались на ноги. Увидев полковника и реявший флаг, они вновь прижимали лазганы к бронированным плечам и встречали орков свирепым прицельным огнем. Каждый хотел отправить в преисподнюю как можно больше зеленокожих бестий.

«Сражайтесь, превозмогая боль, — безмолвно побуждал их Стромм. — Еще немного терпения. Еще больше упорства! Мы знаем, что Император сейчас смотрит на нас».

Их отделяло от орков несколько сотен метров. Вскоре ксеносы окажутся в гуще гвардейцев, и тогда сражение перейдет в рукопашную схватку. Мощная физиология зеленокожих позволяла им рвать кадийцев, как мокрую бумагу. Только бесстрашные касркины, от роты которых осталось три неполных взвода, имели какой-то шанс на выживание — да и то один на тысячу.

— Примкнуть штыки! — приказал Стромм.

Кассель повторил приказ по воксу. С таким же успехом он мог бы сказать: «Приготовиться к смерти». В рукопашном бою с орками это означало практически то же самое.

Офицеры и сержанты распространили команду по всей линии обороны. Дистанция, разделявшая две противоборствовавшие стороны, сократилась до сорока метров, затем до тридцати. Лазерный огонь сиял сплошной стеной. Перед тем как сойтись клинок к клинку, люди отчаянно пытались проредить орду врагов. Орки падали сотнями. Смертельные разряды с короткой дистанции наносили огромный урон. Но если это и давало гвардейцам какую-то отсрочку, то она измерялась секундами.

Орочья артиллерия неуклонно приближалась к полю битвы. К тому времени их пехота почти уже смешалась с кадийцами. Боясь попасть в своих бойцов, орудийные расчеты прекратили обстрел. Зеленокожие пушкари отчаянно спешили к центру событий. Им тоже не терпелось окропить свои руки в крови умиравших людей. Их машины продолжали двигаться вперед.

В двадцати метрах от Стромма большой орк со сломанным клыком срубил гвардейца топором и отшвырнул другого солдата в сторону. Он прорывался к передовому отряду гвардейцев. Привлеченный ярким флагом, орк направился прямо к полковнику. Он выстрелил из массивного стаббера, и пуля попала в правое плечо Стромма. Крепкая армапластовая броня частично отразила удар, но мощный толчок сбил полковника с ног. Вскрикнув от боли, он упал на красный песок. Лучевая кость была сломана. Полковое знамя выпало из его рук.

Лейтенант Кассель торопливо бросился к командиру, подхватил флаг на лету и поднял его над головой, не опозорив полк и не дав священной реликвии коснуться земли. Он вонзил древко в песок и, придерживая его одной рукой, склонился к полковнику:

— Вы живы, сэр? Скажите что-нибудь! Прошу вас, не молчите!

Стромм застонал и, прижав к себе сломанную руку, встал на колени. Кассель помог ему поднялся на ноги. Полковник взглянул на солдат, образовавших вокруг него оборонительную линию. Отбивая удары орочьих топоров и зазубренных клинков, они отчаянно сражались лазганами, штыками, заостренными лопатами — всем, что попалось им под руку.

— За Кадию! — рявкнул Стромм.

Оставив Касселя с флагом, он снова вытащил хеллган — на этот раз левой рукой.

— За Кадию! — отозвались гвардейцы.

Они сражались из последних сил, когда воздух вдруг снова наполнился оглушительными разрывами больших орудий. Стромм вздрогнул, подумав, что орочья артиллерия возобновила обстрел. Неужели ксеносам не жаль было убивать своих воинов? Он пригнул голову, ожидая ударной волны, которая могла оборвать его жизнь в любую секунду.

В любую секунду… Но этого не случилось. И он не слышал завывающего свиста снарядов над своей головой.

— Танки! — прокричал по вокс-связи один из ротных. — Клянусь Святой Террой!

— Орки подогнали танки? — спросил кто-то из взводных командиров.

— Нет, — ответил ротный. — Это не орочьи танки! Это наши! Имперские! С запада приближаются танки «Леман Русс»!

Стромм услышал второй залп выстрелов, и, к его изумлению, целая толпа орков, наседавших на левый фланг, исчезла в огромном фонтане пыли и огня.

— Их артиллерия! — радировал командир Второй роты. — Орочьи самоходки горят. Их разорвало на куски!

Третий залп, прозвучавший с запада, принес смерть еще большему количеству зеленокожих. Орда раскололась на несколько частей. Ее сегменты исчезали в разрывах снарядов. На землю падали кровавые и обгоревшие куски. Тех, кого не убивало напрямую, калечило шрапнелью. Раненые орки рычали и вопили от боли. Имперские танкисты продолжали косить их ряды.

Зеленокожие, сражавшиеся врукопашную, почувствовали неладное. Выстрелы пушек остудили их пыл и отвлекли внимание. Они повернулись к источнику звуков, и гвардейцы Стромма моментально воспользовались возникшим преимуществом. Уложив десятки врагов, они создали достаточную брешь между собой и противником. Это позволило им пустить в ход лазганы и тяжелое оружие. Два взвода касркинов вклинились справа в образовавшуюся брешь и переместились ближе к полковнику, обеспечив ему более надежную защиту.

В открывшемся пространстве Стромм увидел тех, кто обеспечил его роте неожиданную передышку. Там, на западном фланге, в пустыне клубилось огромное облако пыли, впереди которого атакующим клином мчались десять кадианских танков. За ними, едва заметные в пыльном кильватере, шли полугусеничные бронетранспортеры «Геракл», под завязку нагруженные людьми и ящиками с припасами. Все это походило на бронетанковую роту. В какое-то мгновение полковник подумал, что он бредит.

— Сэр, мы получили срочное сообщение, — возбужденным тоном доложил адъютант. — Извините… Повторите еще раз ваше имя… Да, слушаю вас… Сэр, сообщение от лейтенанта ван Дроя.

— От ван Дроя?

Стромм не знал такого лейтенанта. Большая часть бронетехники «Экзолона» принадлежала Десятой дивизии. А он и его люди были из Восьмой.

— Не тяни, Ганс. Что говорится в сообщении?

Кассель лучился улыбкой.

— Чтобы мы оставались на месте, сэр. Ван Дрой сказал, что Безбашенные разберутся с врагом.

Глава 6

Безбашенные Госсфрида мчались вперед. Их орудия грохотали как гром и даже громче, потому что в снарядах использовался прометий. Сердца танкистов клокотали от ненависти и отвращения. Бойцы в больших грохочущих машинах стремились отомстить зеленокожим за все страдания людей. Они мчались вперед, уничтожая врагов, с настойчивым желанием спасти своих собратьев-пехотинцев, пока не будет слишком поздно.

Спасение кадианской пехоты было первостепенной задачей для Госсфрида ван Дроя. После нескольких дней похода через пустыню — без малейшего намека на то, что другие подразделения «Экзолона» уцелели при десантировании, — он наконец нашел приятное подтверждение своей заветной надежды. На планету высадились не только Безбашенные. Кто-то еще уцелел при посадке. Теперь это меняло всю ситуацию. Но пехотинцы отчаянно нуждались в помощи. Если танкисты не успеют вовремя, их товарищи не выдержат натиска орков. А ведь к этому и шло. С башни танка он видел, что кадианская пехота сражалась из последних сил. Несмотря на пыль и черный дым, скрывавшие хаос боя, он тут же понял, в каком затруднительном положении они находятся.

— Всем командирам танков, рассредоточиться, — приказал ван Дрой по вокс-связи. — Вести стрельбу по ходу движения. Как только вы выйдете на огневую дистанцию, начинайте обстрел из второстепенных орудий. Не медлите, бойцы. Там гибнут наши братья-кадийцы!

В ответ он услышал залпы танковых пушек. Впереди — чуть более километра, но с каждой секундой все ближе — в воздух взлетали колонны песка и кровавых ошметков. Стрельба в движении приводила к потере точности. Однако, учитывая численность орков, танкисты могли позволить себе несколько промахов. Единственное, что им не дозволялось, это промедление.

Впрочем, волноваться об этом не приходилось. Моторы ревели, изрыгая густые черные шлейфы. Боевые машины по шестьдесят тонн весом мчались с удивительной скоростью. Из-за шума двигателя и выстрелов мощной пушки ван Дрой не слышал гула сражения вокруг разбившегося бота. Но он и так уже видел, в какую трудную ситуацию попали окруженные солдаты. Когда его танки вышли на километровую дистанцию, он поднялся к тяжелому болтеру на куполе башни и приготовился открыть огонь.

Большая часть обезумевшей орды перенесла агрессию на танки. Орки понимали, что бронетехника людей представляет собой реальную угрозу. Их огневая мощь была на несколько порядков выше, чем у пехотинцев. Лейтенант перевел взгляд на огромных орков с длинными клыками. Эти темнокожие твари в стальных доспехах сжимали в руках нелепые зазубренные клинки. Он видел, как они запрокидывают головы назад и выкрикивают боевые кличи, призывая в атаку своих сородичей.

«Идите к нам, безбожные мерзавцы, — подумал ван Дрой. — У вас нет ни малейшего шанса против моей роты. Гореть вам в аду!»

— Безбашенные! — проревел он по командному каналу. — Рвите их в клочья! «Меч» и «Молот», построение в линию. Раймес, переведи свой эскадрон на левый фланг. Прореди их тылы. Вульфе и Рихтер, направляйте ваши эскадроны прямо вперед. Давите тварей гусеницами! Никто из этих ублюдков не должен уцелеть. Чтобы ни один не сбежал!

— Эскадрон «Копье» докладывает ротному, — отозвался сержант Раймес. — Вас понял, сэр. Скоро орки пожалеют, что выползли из грязи и песка.

— Эскадрон «Меч» докладывает ротному, — вторил сержант Вульфе. — Движемся вперед линией.

Сержант Рихтер отрапортовал последним:

— Эскадрон «Молот» выполняет ваши указания, сэр. Передавим всех зеленокожих!

Осмотревшись по сторонам, ван Дрой увидел, что танки образовали широкую фронтальную линию на одном уровне с его машиной. «Старая костедробилка», «Яростный Империй» и «Несокрушимый» свернули на северо-восток, чтобы атаковать зеленокожих с фланга и зажать их в зоне поражения. Пока ван Дрой оценивал обстановку, из пушечных стволов продолжали вылетать сгустки пламени. Воздух содрогался от звуков взрывающегося пропелланта.

Справа от него мчались танки двух эскадронов — «Копья» и «Молота». Не все они были оснащены стандартным вооружением. Рота ван Дроя представляла собой смесь из разных боевых машин, которые удалось получить из резервов. Но, как он часто говорил новобранцам, там, где Безбашенные теряли в единообразии, они добавляли в многоцелевой и гибкой эффективности. И кому какое дело, что командиры других рот посмеивались над ним? Цюрлох и Брисманд издевались над ван Дроем больше всех. Высокомерные ничтожества! Их роты были укомплектованы новыми однотипными машинами. Однако ван Дрой знал, что слишком узкая специализация всегда приводила к беде, когда какие-то штабные ублюдки внезапно меняли правила. Его Безбашенным такое не грозило.

Танк лейтенанта — «Врагодав» — был редким и ценным «Леманом Руссом» класса «Покоритель». Сто лет назад его сделали в кузницах Ризы, и лишь святые знали, сколько орков он уничтожил после своего рождения. Его гладкоствольная пушка калибра 120 мм, с особыми кумулятивными снарядами, разрывала орочьи машины на куски. Ни один другой «Леман Русс» не мог стрелять с такой точностью на дальней дистанции, и ван Дрой ежедневно молился духу машины танка, воспевая ему литании, одобренные полковыми инженерами.

Такая любовь воздавалась сторицей. Очередной выстрел добавил еще одну подбитую мортиру к победному счету этого дня. Стрелок ван Дроя — Болтливый Дитц — превратил отвратительное орочье орудие в обгоревшие обломки. Над ними теперь поднимался черный шлейф густого дыма. Но Дитц не прекращал стрельбы. Заряжающий ван Дроя — сварливый маленький коротышка по имени Уоллер — вбивал снаряды в жерло пушки с удивительной скоростью. Стрелок не тратил их попусту. Каждый раз, когда пушка изрыгала огонь, десятки орков возносились в небо и падали ливнем красного дождя, который орошал песок пустыни.

Оставались считаные секунды. Большие пальцы лейтенанта мягко прижались к гашеткам тяжелого болтера. Еще несколько секунд. Горячий пустынный ветер задувал за воротник. Адреналин струился по венам знакомым приятным потоком. Боевой опыт ван Дроя насчитывал дюжину спорных миров и две с половиной декады лет выслуги. Но начало схватки по-прежнему возбуждало его, как ничто иное. Он не уставал воевать. Никогда не уставал сражаться.

Когда дальность поражающего огня была достигнута, он нажал на гашетки тяжелого болтера и выпустил очередь разрывных снарядов. Несмотря на плотные наушники для защиты барабанных перепонок, шум казался тошнотворно оглушительным. Сильную отдачу болтера смягчали поглощающие насадки и пружинные амортизаторы. Орудие скакало в его руках, выбрасывая из эжектора медный дождь гильз.

Пока ван Дрой расстреливал врагов, орочьи пули и лазерные лучи искрились на передних щитовых пластинах танка. Но он не останавливался. Снаряды его болтера вонзались в мясистые тела и через миг детонировали с ужасным эффектом. Командиры других танков поступали так же. Они стреляли из болтеров и тяжелых стабберов, установленных на губе каждой башни. Несколько танков были оборудованы спонсонами, которые трещали громче остальных орудий. Автоматические плазменные турели выкашивали орков, заставляя уцелевших ксеносов бежать, спасая свои жизни.

Во время стрельбы ван Дрой хранил молчание. Он не кричал, не рычал и не заливался безумным смехом, как это делали некоторые неуравновешенные бойцы. По его мнению, так вели себя только новички и психи. Во время боя он старался ни о чем не думать. Утрачивая чувство самого себя, он становился частью некой общей единицы, объединявшей танк и экипаж. И каждый раз, когда это происходило, сражение шло плавно, как по маслу. Все инстинктивно знали, что им делать. Никаких излишних вопросов. «Признак хорошей команды, — подумал он. — Нет! Только этого экипажа».

Внезапный треск статики в шлемофоне вывел ван Дроя из транса. В наушниках прозвучал ворчливый голос заряжающего:

— Вокс-панель мигает, сэр. Похоже, вас вызывает на связь какой-то пешеход.

Ван Дрой снес еще десяток орков вблизи «Врагодава» и спустился в башню. Пригнувшись к пульту, он крикнул Дитцу:

— Враги наседают на наши машины! Поддай огоньку! — и переключился с интеркома на вокс-канал: — Говорит лейтенант Госсфрид ван Дрой. Восемьдесят первый бронетанковый полк, Десятая рота. Прием?

Человек, ответивший ему, принадлежал к офицерской элите. Его голос звучал устало и озабоченно:

— Это полковник Стромм из Девяносто восьмого полка механизированной пехоты. Вы слышите меня, ван Дрой?

— Слышу вас, сэр.

— Пусть Император благословит ваши бронированные задницы, парень! Вы прибыли сюда в самый подходящий момент. Отгоните орков от наших защитных рубежей. Нам нужно немного пространства, чтобы отбиваться. Я потерял кучу бойцов в рукопашной схватке…

Он прервался на полуслове, чтобы отдать приказ своим людям. Ван Дрой услышал звуки интенсивного сражения, которое велось на другом конце линии. Бой шел в непосредственной близости от позиции полковника.

— Ван Дрой, вы еще здесь? — спросил, задыхаясь, Стромм.

— Да, сэр. Вы продержитесь несколько минут? Один из моихэскадронов обходит орков с тыла. Два других работают слева от вас. Вам придется немного потерпеть. Мы не можем вести пушечный огонь в непосредственной близости от ваших окопов. Похоже, один из наших залпов едва не побрил вас осколками.

— Мне по-любому не мешало бы побриться, — пошутил полковник. — Но ситуация у нас рискованная. Потеря артиллерии огорчила орков. Когда вы начали обстрел, они отвлеклись на вас, и мы отогнали их на сотню метров. Теперь, разделившись, они отстреливаются на два фронта. Однако здесь их по-прежнему много. Мы находимся на грани рукопашного боя. И мне не нужно говорить вам, что на такой дистанции мы долго не продержимся. Они тут, на Голгофе, вырастили крепких ублюдков, а наши спины уже прижаты к стене… в буквальном смысле слова. Конечно, мы можем укрыться в обломках посадочного бота. Нам больше некуда идти. Но я не хочу оказаться в ловушке. Это чистое самоубийство. У нас появился бы шанс на спасение, если бы вы создали коридор. Несколько моих взводов касркинов держали бы его открытым, пока мы не отойдем.

Ван Дрой задумчиво кивал.

— У вас будет коридор, полковник. Я направлю один из эскадронов к посадочному боту. Они проложат вам путь. Оставайтесь в окопах до самой последней минуты. В воздухе будет много свинца.

— Чем больше, тем лучше, — пожелал Стромм.

Рев и крики заглушили его слова. На фоне сражения отчетливо слышались орочьи боевые кличи. Несмотря на относительную безопасность, ван Дрой почувствовал, что кровь застыла в его венах. Он решил направить к боту эскадрон под командованием Вульфе. В группе «Меч» находился единственный «Леман Русс» класса «Экстерминатор». «Новый чемпион Церберы» лучше всех подходил для такого задания.

— Торопитесь, ван Дрой, — добавил Стромм. — И пусть нас защитит Император. До связи.

Лейтенант переключился на командный канал роты:

— Ротный вызывает «Меч». Вульфе, отвечай.

— «Меч» слышит вас, сэр, — передал по воксу сержант. — Говорите.

Его слова прерывала барабанная дробь тяжелого стаббера.

— Сержант, нашим друзьям-пехотинцам очень нужен коридор для отхода, — сказал ван Дрой. — Я направляю туда «Нового чемпиона». Короче, бери свой эскадрон и сделай просеку до корпуса бота. Пусть обломки корабля прикрывают спины пешеходов. Проведи их до безопасного места. Связь держи с полковником Строммом. Канал «Эф», шестая полоса частот.

Через миг пришел ответ от Вульфе:

— «Меч» ротному. Эскадрон уже в движении.

Ван Дрой услышал в его голосе сердитые нотки. Возможно, Вульфе сейчас матерился. «Новый чемпион Церберы» был машиной капрала Ленка.

* * *

— Идем на помощь пехотинцам, — сообщил Вульфе, обращаясь к экипажу по интеркому. — Мецгер, если сможешь, найди нам местечко в трехстах метрах от бота. Ожидается много огня.

Танк «Последние молитвы-II» помчался вперед. Тяжелые гусеницы терзали пустыню, выбрасывая позади машины волны песка. Вульфе спустился в башню и, сев перед вокс-панелью, вышел на связь с эскадроном:

— Командир «Меча» вызывает первый и второй номера. Передаю приказ ван Дроя. Мы вступаем в бой. «Новый чемпион» идет справа от меня и открывает коридор для пехоты. Прорежь им путь на одной линии с рухнувшим ботом. Пусть корабль прикрывает их спины. И, Ленк! Осторожнее с «дружеским огнем». Мы с «Передовым крестоносцем» держим центр и левый фланг. «Крестоносец», двигайся параллельно со мной. Дистанция — пятьдесят метров. Эскадрон «Молот» поддержит нас с тыла. Прошу подтверждения.

Капрал Сименс отозвался первым:

— «Передовой крестоносец» подтверждает получение приказа. Прикрываю тебя слева. Да защитит нас Император!

— Слава Императору! — автоматически ответил Вульфе.

— «Новый чемпион» подтверждает получение приказа, — через секунду доложил Ленк. — Смотри и учись, сержант.

— Отставить шуточки, капрал! — оборвал его Вульфе. — Выполняйте задание.

Во время тренировочных занятий в огромных трюмах «Руки сияния» он иногда следил за Ленком и знал, что парень был хорош в стратегии — фактически намного лучше, чем стоило ожидать от новичка, учитывая уровень его боевого опыта. Но Вульфе не признавал его достижений. Он считал капрала заносчивым выскочкой.

Танк «Последние молитвы-II» вел эскадрон навстречу нападавшим оркам. Вульфе поднялся в купол и ухватился за рукоятки тяжелого стаббера. Взглянув на орущих коричневых монстров, которые мчались к нему сплошной стеной, он понял, что ему не нужно целиться. Куда бы он ни стрелял, пули все равно попадали в орков. С трудом сделав паузу, чтобы выровнять линию прицела, он вновь нажал большими пальцами на «бабочки» гашеток. Стаббер оглушительно затрещал, уничтожая дюжины ксеносов. Это было странное и немного комичное зрелище, уже виденное Вульфе прежде. Казалось, громоздкие дикари танцевали джигу, пока град свинца кромсал их мощные тела.

Капрал Мецгер остановил «Последние молитвы-II» за небольшой дюной — ничтожная защита, но все-таки лучше, чем никакая. Уязвимая нижняя часть танка оказалась прикрытой. Броня корпуса отражала шквалы вражеского огня. Через некоторое время Мецгер начал обстрел из тяжелого болтера, установленного на корпусе танка. Он добавил огневую мощь к стабберу Вульфе, рассекая врагов, которые пытались приблизиться к машине, чтобы закрыть телами обзорные щели.

На такой дистанции Вульфе видел каждую деталь их свирепых и гротескных лиц. Они напоминали ему других зеленокожих, с которыми он сражался годами. Некоторые бойцы утверждали, что все орки выглядят одинаково. Но Вульфе думал иначе. Одно лицо отпечаталось в его памяти, словно выжженное клеймо: кривобокое, покрытое бородавками рыло огромного орка, оставившего ему на горле длинный шрам. Когда Вульфе волновался, этот старый шрам чесался до безумия. Хотя орки Голгофы сильно походили на своих дальних сородичей и пробуждали в нем неприятные воспоминания, они были другими. Их кожа имела коричневый цвет, впитав в себя, как он предполагал, красную пыль, в которой они жили почти сорок лет. Гибкие и поджарые твари обладали огромным проворством. Мышцы проступали на их телах, как стальные кабели. Голгофа оказала на этот вид орков огромное влияние. Она сделала их опаснее и крепче.

Вульфе быстро осмотрелся по сторонам и убедился, что «Передовой крестоносец» и «Новый чемпион Церберы» остановились в боевом порядке, направив свою огневую мощь на истребление противника. Потери орков были ужасными. Более умные ксеносы пытались покинуть поле боя. Они уклонялись от приливного давления наступавших соплеменников, протискивались между рядами и убегали от смертельных дуг огня, которые валили наземь их глупых сородичей. Впрочем, это никого не спасало. Вульфе покачивал ствол стаббера слева направо, без жалости срезая врагов. «Не жди любви от чужаков и не дари им сострадание».

Капрал Хольц, оставшийся в башне, не нуждался в руководстве Вульфе. Он и сам знал, что делать. Его боевого опыта хватило бы на целый эскадрон. Как и многие другие танки «Леман Русс», «Последние молитвы-II» имел на вооружении спаренные автопушки, которые с легкостью «жевали» пехоту и легкую бронетехнику, позволяя стрелку беречь ограниченные снаряды основного орудия. Хольц работал теперь на «спарке», медленно вращая башню на девяносто градусов и устилая дюны безжизненными останками орков. Заряжающий Сиглер, сидевший в другой стороне башенной «корзины», вытащил из складского ящика свежую ленту патронов для стаббера. Орудие Вульфе отличалось огромной скоростью огня и поэтому нуждалось в частой перезарядке.

— Не трать время, Ленк! — прокричал по воксу Вульфе. — Сделай чертов коридор. Пехота долго не продержится!

— Уже в деле, сержант! — рявкнул в ответ Ленк.

Вульфе увидел, как тяжелые болтеры «Экстерминатора», пробудившись к жизни, стали пробивать кровавую дорогу прямо в гуще врагов. Проводя тотальную зачистку, они создавали адское месиво. Сержант почувствовал, что кто-то дважды постучал его по голени. С трудом оторвав взгляд от жуткой бойни, он опустил руку в башню и принял от Сиглера ленту с патронами. Орочьи пули грохотали по броне вокруг него, вышибая искры. Он низко пригнулся, не желая спускаться с купола.

— Присмири этих тварей, Хольц! — крикнул он по интеркому. — Здесь наверху такой огонь, что я скоро зажарюсь.

— Вот если бы ты разрешил мне пальнуть из пушки, сардж, — ответил стрелок.

— Нельзя, приятель. Никаких снарядов. Мы слишком близко к пешеходам.

Хольц снова развернул башню и, используя автопушки, выпустил смертельную очередь, позволившую Вульфе перезарядить оружие. Сержант быстро вставил ленту в тяжелый стаббер, дернул зажимной рычаг и приготовился возобновить стрельбу. Внезапно что-то большое и темное взметнулось в воздух на луче из синего огня. Пролетев по широкой дуге, оно с тяжелым грохотом опустилось на башню. На один метр ближе, и Вульфе оказался бы раздавленным тяжелыми сапогами чудовищного орка с безумным взглядом. На спине огромного ксеноса дымилась красная ракета. Это был какой-то вид зеленокожего истребителя танков.

На долю секунды их взоры встретились. Голубые глаза посмотрели в красные. Вульфе понял, что его жизнь подошла к концу. Ржавый топор уже был занесен над головой и нацелен для удара. Еще мгновение, и его рассекут на части. Ствол тяжелого стаббера оказался зажатым между мощными ногами орка. «Вот черт!» — подумал Вульфе.

Приливная волна адреналина замедлила ход времени. Она блокировала все в поле зрения, оставив только фигуру массивного чудовища, готового оборвать его жизнь. Вульфе не услышал звонкой очереди, раздавшейся справа. Он не заметил, как его имя прозвучало по вокс-каналу эскадрона. Но сержант увидел, как рука орка, сжимавшая топор, растворилась в кровавом тумане. За ней исчезла массивная голова с торчавшими клыками. Она взорвалась, будто перезревший фрукт, и Вульфе почувствовал зловоние крови орка, которая горячим дождем обдала его лицо и форму. Тяжелый топор со звоном упал на башню. За ним последовало обезглавленное тело. Рухнув назад, оно соскользнуло на красный песок у гусеницы танка. Пару секунд Вульфе не двигался, потрясенный тем, что остался жив. Он не замечал, как орочьи пули свистели рядом с его головой.

Однако соленая влага на губах и отвратительный вкус во рту привели его в чувство. Он сплюнул орочью кровь и, утершись рукавом, повернулся направо. Там на куполе «Нового чемпиона» стоял капрал Ленк. Его тяжелый стаббер все еще был нацелен в направлении Вульфе. На краткий миг сержант почувствовал уверенность, что Ленк застрелит его. В глазах наглеца сияли искорки триумфа. Он мог бы прикончить Вульфе одним движением пальца. Но смертельной очереди не последовало. Прошла еще одна напряженная секунда, и Ленк со смехом навел стаббер обратно на орков. Он выглядел до тошноты самодовольным. «Клянусь взорванным Оком! — подумал Вульфе. — Значит, теперь я в долгу у него? Проклятье! Гори все огнем! Ну почему меня спас именно Ленк?»

Проследив траекторию трассирующих снарядов, выпущенных Ленком, он увидел, что «Новый чемпион» создал глубокий и широкий проход в рядах орков — вполне достаточный, чтобы вывести пехотинцев Стромма из-под обстрела. Орки, стремясь скрыться от огня автопушек и потоков разрывных пуль, поспешно отходили от разбитого посадочного бота. Они оставили за собой сотни мертвых — огромные кучи дымящегося мяса. Взглянув на эти кровавые холмы, Вульфе увидел пехотинцев, храбро сражавшихся почти у самого корпуса корабля. «Как же можно было окапываться там, — подумал он. — Без вариантов отхода?» Лишь слепая удача или, возможно, шутка божественного Императора привела Безбашенных к Стромму. Если бы лейтенант ван Дрой принял слабый сигнал сообщения чуть позже, танкисты нашли бы здесь только мертвых людей и орков, грабивших трупы.

Вульфе говорил это раньше и снова повторил теперь: он никогда не будет пехотинцем! Ни за какое золото Агрипинии. Какой вид слабоумия заставлял людей идти в бой без сотни миллиметров крепкой брони между ними и врагами? Неудивительно, что жизнь пехотинцев была столь короткой. Так или иначе, но многие из них умирали в первые полгода воинской службы. Средний возраст танкистов превышал этот срок почти вдвое. Он знал, что некоторые солдаты считали такую ситуацию несправедливой. Но ведь и пользы от танкистов на полях сражений было больше, чем от пехоты.

Через шлейф дыма и пыли Вульфе заметил человека, который мог быть полковником Строммом. В его осанке и движениях чувствовался дух лидера. Он и его люди отчаянно отстреливались от орков, которые все еще наседали на них с тыла. Эти чертовы твари были защищены от огня танков теми людьми, которых они стремились убить. По оценке Вульфе, от полка осталось не более роты. На ногах стояло двести, максимум триста бойцов. Некоторые из них погибали прямо на его глазах. Орки шли в атаку, взбираясь на груды мертвых тел. Они стреляли из больших пистолетов и стабберов, а затем бежали к пехотинцам Стромма, высоко подняв клинки и топоры. Песок, устеленный ковром из павших орков и людей, превратился в кровавое болото.

Вульфе спустился в башенную «корзину» и пригнулся над вокс-панелью. Он настроился на канал «Ф» и подключился к шестой полосе частот.

— Полковник Стромм, — доложил он хриплым голосом, — мы пробили для вас коридор, но он не продержится долго.

Стромм не стал тратить время на благодарности.

— Понято, броня, — ответил он. — Мы идем на прорыв. Прикройте нас огнем, как сможете. Конец связи.

Связавшись с Ленком и Сименсом, Вульфе передал им сообщение полковника. В какой-то момент он хотел выразить Ленку признательность. Но презрительный взгляд капрала все еще царапал его память. Он решил поговорить с ним позже… если они доживут до конца сражения. Вульфе снова поднялся в купол, собираясь оказать поддержку пехотинцам Стромма. Он увидел, что два взвода касркинов, защищавшие полковника, быстро заняли позиции для удержания открытого коридора. Они двигались как единое целое. Их скоординированные выстрелы из штурмовых винтовок наносили оркам огромный урон. Вульфе был впечатлен их действиями. Касркины считались особым подразделением. Сержант не мог понять, как им удавалось оставаться такими рассудительными и бесстрашными в окружении смерти и ужаса — тем более что орки превосходили их в численности в три или четыре раза. Он поражался их спокойствию и смертоносной эффективности.

Касркины, как и танкисты, вызывали неприязнь у обычной пехоты. Они проходили специальное обучение и получали лучшее оружие. Командование не использовало их в кровопролитных сражениях на истощение противника. Для этого были доступны другие резервы. Но сейчас их закалка и вооружение спасали жизни многих пехотинцев. Вульфе не понимал, почему обычные солдаты не могли смириться с привилегированным статусом касркинов.

После того как временное удержание прохода было гарантировано, остатки уцелевшей пехоты начали покидать окопы и отбегать под прикрытие трех танков эскадрона «Меч». При отступлении они попеременно останавливались, поворачивались к врагу и, опускаясь на одно колено, отстреливались от атаковавших орков. Когда люди, бежавшие сзади, догоняли их, они снова поднимались и продолжали отступление, пока другие пехотинцы прикрывали их отход. Вульфе удивлялся синхронности их действий и прекрасной выучке. Он впервые видел такой четкий, организованный и хорошо отработанный маневр.

Тем временем орудия танкового эскадрона вели мощный обстрел противника, помогая касркинам выбивать орков из коридора, открытого для отступления пехоты. Вульфе отметил, что полковник Стромм бежал к его танку вместе с офицером связи. Связист держал в руках полковое знамя с ало-золотой символикой, нанесенной трафаретным способом. Флаг развевался над его головой. Освященная боями ткань зияла пулевыми отверстиями. Правая рука Стромма была подвязана к телу. Очевидно, сломана. Но полковник действовал по той же схеме, что и остальные солдаты. Он часто останавливался, поворачивался к врагу и стрелял из раскаленного хеллгана в рычавших преследователей.

Вскоре уцелевшие пехотинцы оказались в относительной безопасности за танками. Как только последний солдат покинул поле боя, касркины начали отступление. Орки обрушили на них всю свою ярость и огневую мощь. Несколько штурмовиков погибло, сражаясь до последней капли крови. Они отстреливались, презрев страх смерти и раны, которые свалили бы наповал любого менее закаленного бойца.

«Меч» давал им максимальную огневую поддержку. Многие из касркинов воспользовались этим. Когда они нашли укрытие за танками, Вульфе велел эскадрону продолжать обстрел противника и готовиться к отступлению. Затем он связался по воксу с полковником Строммом:

— Сэр, у вас много раненых. Поднимайте самых тяжелых на танки. Используйте защитные кожухи над гусеницами и задние палубы. Только не закрывайте жалюзи двигателя и решетки радиатора. Мы вывезем ваших людей, пока будем прикрывать отход. Остальным придется пробежаться. Что скажете, сэр?

Стромм тут же отдал приказ, и гвардейцы начали укладывать окровавленных товарищей на защитные кожухи гусениц трех танков. Вульфе мог бы помочь им подняться, но он вел непрерывный огонь, отражая атаку орков.

— Приказ для эскадрона «Меч», — передал он Сименсу и Ленку. — Отступаем на позицию «Молота». По ходу движения продолжаем вести огонь по врагу. Пушки использовать только после приказа ван Дроя. Иначе орки разбегутся во все стороны.

Последовали два коротких ответа с подтверждениями. Эскадрон начал медленно откатываться назад. Внезапно двигатель «Крестоносца» закашлял и заглох. Вульфе услышал по воксу яростную брань капрала Сименса. В его голосе слышалась паника:

— О Трон! Мы встали. Сержант, дальше без нас. «Передовой крестоносец» в большой беде!

Вульфе увидел, как Сименс ударил кулаками по ограждению купола. Раненые солдаты, сидевшие на задней платформе и на трековых кожухах «Крестоносца», встревоженно осматривались по сторонам. Орки приближались к заглохшему танку. Некоторые из раненых спрыгивали вниз и ковыляли по песку, не веря в починку двигателя. Другие оставались на броне, храбро срезая лазерным огнем надвигавшихся врагов. Это не могло продлиться долго. Вульфе видел, как солдаты погибали под градом орочьих пуль. Они падали у гусениц, как безжизненные тряпичные куклы.

Вульфе передал приказ Ленку. «Новый чемпион» и «Последние молитвы-II» повернули орудия влево, отчаянно пытаясь дать «Крестоносцу» время для ремонта двигателя. Но Вульфе знал, что Сименсу требовалось нечто больше, чем время. Ему нужно было чудо. А его не предвиделось.

Пока стабберы и болтеры разрывали атаковавших зеленокожих, три орка с ракетами на спинах взлетели в воздух на хвостах из синего огня. Они опустились в нескольких метрах от бронированных боков «Крестоносца». Вульфе мельком заметил в их руках громоздкие цилиндрические орудия, которые они тут же пустили в ход. Как только орки приземлились, они подняли на плечи свои смертоносные трубы, прицелились в бока неисправного танка и выстрелили кумулятивными снарядами. Три взрыва быстро прозвучали один за другим. Облако пыли и огня скрыло «Передовой крестоносец» из виду.

— Сименс! — крикнул Вульфе по вокс-связи.

Ему никто не ответил. Он тут же навел стаббер на орков-ракетчиков, превратив двоих из них в куски мертвого мяса. Прицелившись в третьего, он попал в красную ракету, закрепленную на спине зеленокожего. Она взорвалась, разметав сожженные части орка во все стороны.

Когда завеса песка вокруг «Крестоносца» осела адским красным дождем, Вульфе увидел труп Сименса. Капрал по-прежнему находился в куполе. Его плоть почернела. Одежда, волосы и кожа все еще горели. Одна обугленная рука лежала на стволе тяжелого стаббера. В броне танка зияли дыры. Осмотрев два отверстия, Вульфе заметил, что пластины брони были проплавлены насквозь. Из них и из люков, открытых экипажем в последние мгновения жизни, вырывалось яркое пламя.

Четверо товарищей — людей, которых Вульфе знал и уважал, — погибли в огне. Ярость вспыхнула в нем, как сухой трут. Он вновь навел свой стаббер на орду приближавшихся орков.

— Пусть великий Трон проклянет всю вашу вонючую расу! — крикнул он врагам.

— Вульфе, доложите обстановку, — потребовал по вокс-связи озабоченный, сердитый голос.

Это был лейтенант ван Дрой, говоривший по каналу роты.

— Мы потеряли «Передовой крестоносец», сэр, — немного успокоившись, сообщил Вульфе. — Его поджарили тремя снарядами.

— Я и сам это видел! — проревел ван Дрой. — Проклятье! Продолжайте отступать. Эскадрон «Копье» вышел на позицию. Пора накрыть их пушечными залпами.

Сержант заскрипел зубами. Сименс был хорошим парнем — не близким другом, но танкистом и кадианским братом. Он входил в число тех нескольких бойцов, которые служили в роте еще до миссии на Палмерос. Его смерть в горящей «корзине» казалась нечестной! Вульфе не хотелось думать о том, как члены экипажа пытались выбраться наружу, пока огонь пылал на их руках и спинах. Так уж сложилось, что каждый раз, когда он встречался с орками, ему приходилось оплакивать погибших товарищей.

Он приказал Мецгеру продолжать отступление. Хольц по-прежнему вел обстрел противника из автопушек. Через некоторое время они поравнялись с «Врагодавом» ван Дроя и эскадроном «Молот», которым командовал сержант Рихтер. «Новый чемпион» обогнал танк Вульфе. Ленк не стал тратить время, изливая гнев на орков. Похоже, смерть Сименса не взволновала сукина сына.

Когда танки вытянулись в линию, полковник Стромм приказал уцелевшим бойцам спустить раненых с защитных кожухов и задних платформ. Их перенесли под прикрытие машин и бронетранспортеров. От пехотинцев теперь было мало пользы. Мощные звуки пушечных выстрелов могли бы разорвать их барабанные перепонки.

Раймес, командовавший эскадроном «Копье», обстреливал орков слева и теснил их под перекрестный огонь «Молота». «Последние молитвы-II» и «Новый чемпион» подрезали врагов справа, не позволяя зеленокожим прорваться и сбежать с поля боя. Тем временем орки, воодушевленные подбитым танком, ринулись в лобовую атаку. Их завывающая масса из плоти и металла направлялась именно туда, где ее поджидал ван Дрой. И тогда лейтенант отдал приказ:

— Огонь из основных орудий!

То, что случилось дальше, не было битвой. Началась кровавая и мерзкая бойня. Туповатые зеленокожие не имели ни шанса против лютой ярости Безбашенных.

Глава 7

Госсфрид ван Дрой осматривал обломки посадочного бота и, как обычно, жевал кончик отсыревшей сигары. Вокруг него суетились люди. Пехотинцы Стромма опознавали погибших товарищей и снимали с мертвых тел все, что могло понадобиться в будущем. «Да, мрачная работа», — подумал лейтенант. Но он понимал ее важность. Здесь, в пустыне, любые вещи, которые они привезли с собой, были единственно доступными припасами. Недавно Стромм подтвердил наихудшие страхи ван Дроя: он не получил ни одного сообщения от других полков и рот «Экзолона». Судьба группы армий оставалась под завесой тайны.

«Какие тревожные дни, — продолжал размышлять ван Дрой. — И еще не известно, что ждет нас впереди. Капрал Сименс, пусть святые ведут тебя в рай. Ты был хорошим солдатом. Я надеюсь, Император дарует тебе мир и покой».

Посадочный бот, который нес на Голгофу шесть рот Девяносто восьмого стрелкового полка, находился в жалком состоянии — в более худшем, чем бот Безбашенных ван Дроя. Он выглядел как труп огромного животного — серое, разорванное и разложившееся тело гигантского зверя. Опоры посадочных шасси изогнулись и скрутились в спирали. В местах, где оболочка каркаса была взорвана или содрана, торчали шпангоуты суперкаркаса из несокрушимого титаниума. Это выглядело чудом, что кто-то из людей полковника уцелел при падении. И то, что они так долго отражали атаки орков, тоже было чудом. Ван Дрой попытался представить, сколько людей и машин он потерял бы, если бы велел «Безбашенным» окопаться на месте крушения их бота. Кто первым нашел бы их роту? Разведчики «Экзолона» или орки?

Он выругал себя. Такие размышления не имели смысла. Он направился на поиски главной базы. Это оказалось правильным решением. Трон тому свидетель! Если бы он так не поступил, то пехотинцы, деловито суетившиеся сейчас вокруг него, были бы трупами — возможно, безголовыми, учитывая склонность орков собирать трофеи.

Смерть Сименса легла на его плечи тяжким бременем. Из десяти танков роты осталось девять. Потерян целый экипаж. Все это ослабляло дух бойцов, хотя его танкисты были рады воссоединиться с другими людьми, которые уцелели при спуске на планету.

Осматривая смятый корабль, лейтенант услышал шаги за спиной — скрип песка под армейскими ботинками. Он повернулся и увидел перед собой человека с обветренным, покрытым шрамами лицом. Судя по внешности, незнакомец был старше ван Дроя лет на двадцать. На самом деле их разница в возрасте составляла лишь одну декаду. Несмотря на мятую одежду, покрытую кровью и пылью, полковник Стромм сохранял вальяжный и величественный вид.

— Сэр! — отчеканил ван Дрой.

Полковник уступал ему ростом, но находился в хорошей физической форме — мускулистый, гибкий, словно специально подготовленный для сражений. У ван Дроя возникло подозрение, что Стромм был касркином. Его предположение казалось вполне очевидным, однако лейтенант не стал вдаваться в уточнения. Это его не касалось. Он четко отсалютовал и получил такой же ответ. Покончив с формальностями, полковник широко улыбнулся.

— Знаете, ван Дрой, я с радостью пожал бы вам руку, но моя правая рука раздроблена орочьей пулей. — Он указал на забинтованную конечность.

Его белая повязка уже была перепачкана пылью.

— Чертовы твари едва не прикончили нас. Поэтому было приятно увидеть ваши танки, возникшие из глубин пустыни. Вы прямо как святой Игнатий, приехавший в Персип. Мне показалось, что я грежу.

Ван Дрой улыбнулся в ответ:

— Вы не найдете ни одного святого среди моих парней. Но я готов поспорить, сэр, что мы рады вам не меньше, чем вы рады нам. Пять дней мы не получали никаких сообщений, и вдруг, по чистой удаче, вы оказались на нашем пути.

— По чистой удаче или по воле Императора, — согласился Стромм. Указав на разбитое судно, он продолжил: — Падение оказалось очень неприятным. Техножрецы предупредили нас, что ожидается жесткая посадка. Я думал, они имели в виду магнитную бурю. Но эти парни ничего не сказали о том, что мы просто свалимся с небес в пустыню. И почему, черт возьми, никто не сообщил нам об ограниченной дистанции вокс-связи? Я хотел бы получить ответы на свои вопросы.

— А я хотел бы дать их вам, сэр. На Голгофу спускались сотни посадочных ботов. Возможно, некоторые из них повторили нашу судьбу. Но должны быть и те, кто долетел до Хадрона. Если мы будем чаще смотреть на светило и звезды, то в конце концов доберемся до плато.

Стромм мрачно кивнул и поманил ван Дроя за собой. Они направились к большой палатке, которая служила временным командным пунктом. Там их ожидал адъютант полковника. Когда они вошли, лейтенант Кассель вскочил со стула и отдал салют. Стромм кратко представил их друг другу.

— Рад познакомиться с вами, — сказал ван Дрой.

Лейтенанты обменялись рукопожатием. Полковник сел на ящик из-под боеприпасов.

— Эти танкисты настоящие герои. Правда, Кассель?

— Так точно, сэр, — улыбнулся адъютант.

Он налил два стакана воды и поставил их на длинный ящик, служивший столом.

— Вот наша следующая головная боль, — глядя на стаканы, произнес полковник. Он хмуро посмотрел на ван Дроя: — Как у вас с запасами воды, лейтенант?

Танкист в свою очередь нахмурился:

— Хвастаться нечем, полковник. Вода на исходе. Скоро возникнут проблемы с горючим. Еды тоже не хватает. После крушения я выдаю своим бойцам лишь половину рациона. Но смерть от голода нам не грозит. Мы умрем гораздо раньше, если не добудем воду и горючее.

— Вы проделали адскую работу, — заявил Стромм. — Вам удалось сохранить жизнь ваших солдат и провести их через пустыню. Клянусь Троном! Если бы не вы, мои парни были бы мертвы… И я вместе с ними. Поэтому мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня человеком, использующим свое звание…

— Вы хотите присоединить мою роту к вашему полку, — закончил его мысль ван Дрой.

Он ожидал такого поворота событий. В этом была своя логика.

— Только временно! И ради четкой командной структуры. Так будет лучше и для вас, и для нас.

— Не возражаю, сэр. Совместно танки и пехота работают эффективнее, чем по отдельности.

— Мне тоже так кажется. Я не тиран, ван Дрой. Обещаю советоваться с вами по каждому вопросу. Вы будете в курсе всех моих замыслов.

— У вас есть план?

— Трудно назвать это планом. Однако я уверен, что оставаться здесь опасно. Если командование «Экзолона» до сих пор не нашло наши подразделения, значит, нас вообще вряд ли будут искать. Следовательно, нам нужно отправляться к плато. В тот день, когда мы рухнули с неба, я направил в разные стороны несколько групп разведчиков. Только одна из них вернулась назад. Разведчики сообщили, что видели скалистую возвышенность на северо-востоке. Мы не успели осмотреть эту местность. Орки начали непрерывные атаки, и нам потребовался каждый боец. Но я думаю, что мы можем наладить связь с «Экзолоном», если будем находиться на возвышенности. Что скажете, лейтенант?

— Это может быть подножие Ишварских гор. В таком случае наши боты приземлились намного дальше, чем я ожидал. Если ваши разведчики видели Ишварскую гряду, то ее предгорья на северо-востоке выведут нас к Бэлкару. Путь займет всего несколько дней. Предположим, что операция «Гроза» будет проводиться по утвержденному графику. Тогда остальная группа армий окажется как раз у Бэлкара. Ведь «Крепость величия» была утрачена в северо-восточном регионе Хадара. Поэтому я согласен, сэр. Ваш план лучший из всех возможных.

— Приятно знать, что мы мыслим одинаково, — заметил Стромм. — Давайте поговорим о численности наших сил. Какой техникой вы обладаете?

— Девять танков «Леман Русс» различных модификаций. Все укомплектованы экипажами. Также имеются четыре полугусеничных бронетранспортера «Геракл» и восемь грузовиков. Пять из них везут амуницию и припасы. Большая часть нашего технического персонала перемещается на бронетранспортерах.

— Какова численность личного состава? — спросил полковник.

— Сто двадцать девять бойцов. Сорок из них — экипажи танков. Остальные — резервисты, техники и интенданты. Шесть раненых. Двое находятся в критическом состоянии.

Стромм повернулся к Касселю:

— Это снимает вопрос о транспорте.

Адъютант молча кивнул.

— Сэр? — не понял ван Дрой.

Стромм склонился к импровизированному столу и взял один из стаканов с водой.

— У нас уцелело несколько «Химер» — в основном машины касркинов из отряда «Бронированный кулак». Кроме них у нас есть два полугусеничных транспортера и несколько грузовиков. При крушении бота около семидесяти процентов наших машин пришло в негодность. — Стромм посмотрел на воду. — Именно этот фактор и повлиял на мое решение остаться здесь. Плюс большое количество раненых.

— Даже если мы соберем транспорт для перевозки людей, — напомнил Кассель, — нам понадобятся машины для припасов, необходимых в длительном походе.

— В моих ремонтных командах найдется множество талантливых специалистов, — ответил ван Дрой. — Скажите, машины, которые вы считаете неисправными, по-прежнему находятся в боте?

— Вы надеетесь, что ваши спецы починят их? — усмехнулся полковник.

— Конечно, это не техножрецы, но попытаться стоит.

— Тогда подключите их к работе прямо сейчас. Кассель, проследи, чтобы люди ван Дроя получили все, что им потребуется.

— Так точно, сэр.

Стромм встал и направился к выходу из палатки.

— Джентльмены, нам предстоит многое сделать. Приступим.

Оба лейтенанта последовали за полковником к разбитому боту. По оценкам ван Дроя, у них оставалось лишь несколько часов светлого времени. Его техническим командам придется работать при свете ламп. Для них эта ночь будет долгой. Но они смогут отдохнуть во время похода через пустыню.

— Если вы позволите, лейтенант, я покажу вам отсеки, в которых находятся неисправные машины, — сказал Кассель.

— Ведите.

Они зашагали к дальней стороне разбитого корабля, где чернел большой шлюз транспортного трюма.

Проводив двух лейтенантов усталым взглядом, полковник Стромм покачнулся на ослабших ногах. Его плечи поникли. С губ сорвался тихий стон. Несмотря на инъекции анестетика, рука пульсировала адской болью. Убедившись, что никого рядом нет, он вытащил из нагрудного кармана самодельную иконку Императора и поднес ее к лицу.

— Светоч всего человечества! — взмолился он. — Нет ничего во вселенной, что я не сделал бы для тебя. Ты знаешь это. Так почему бы тебе не слезть со своего чертового Трона и не помочь нам немного?

* * *

Вульфе провел оценку внешнего ущерба танка. Передние фары «Последних молитв-II» были разбиты на куски. Некоторые блоки визоров нуждались в замене, складские ящики на левой стороне башни зияли дырами от пуль. Все это можно было починить. Он решил, что заслужил небольшой отдых. Команда технической поддержки уже приступила к работе. Лейтенант ван Дрой приказал экипажам танков отдыхать и восстанавливать силы. Он знал, как люди устали после сражения. Такая доза адреналина, выпущенная в кровь, могла бы сбить с ног любого из парней, однако Вульфе не чувствовал желания спать. Его шрам по-прежнему чесался, хотя он точно не знал от чего — от близости орков или от чертовой пыли. Попив немного воды — все, что он мог себе позволить, — сержант надел дыхательную маску и вышел прогуляться. В горле першило от пыли. Респиратор должен был уменьшить раздражение слизистой оболочки.

Прогулка оказалась не очень приятной — даже с маской. На пологих дюнах чернели воронки от снарядов. Их края устилали обгоревшие трупы. Хорошо, что только трупы врагов. Пехотинцы Стромма уже убрали павших товарищей с поля боя. Вульфе радовался этому, проходя мимо сваленных в кучи орочьих тел. На многих из них виднелись толстые бронированные пластины, покрытые ржавчиной и черными пятнами от лазерного огня. В прорехах защитной брони Вульфе замечал кровавые раны, покрытые прилипшим песком. Он еще раз похвалил себя за то, что воспользовался дыхательной маской. Без ее мощного фильтра он задохнулся бы от трупной вони.

Его танк уничтожил множество тварей — он не смог бы сосчитать их количество. Однако Вульфе не рисовал отметки на башне. В их бронетанковой роте убийство орочьих пехотинцев не считалось престижным, будь это даже целая орда. Бронетехника — другое дело! То было сражение машин против машин, экипажей против экипажей. Вот чем гордились командиры танков. Пока «Последние молитвы-II» не сжег ни одной вражеской гаубицы, ни одной бронемашины. Поэтому у Вульфе не было повода испытывать гордость.

Впрочем, его экипаж смотрел на это по-другому. После битвы его парни выразили танку благодарность, предлагая его духу машины скромные дары и санкционированные молитвы. Они видели, что случилось с «Передовым крестоносцем». Они видели тело Сименса, зажаренное в красном огне. Почему в сознании людей так ярко отпечатывались самые ужасные картины боя? Вульфе этого не понимал. Почему он никогда не мог вспомнить в таких же ярких подробностях улыбку какой-нибудь милой девушки или прекрасный закат у тихого озера?

У «Крестоносца» заглох двигатель. И теперь он стоял, покрытый красной пылью. За те пять дней, пока Безбашенные пересекали пустыню, у одиннадцати машин случилась та же поломка — у пяти танков, четырех транспортеров и двух больших грузовиков. Пыль набивалась в топливные патрубки и оседала на контактах. Стоило вам избавиться от пыли, и вы могли ехать дальше. Вам только требовалось несколько минут на дополнительную работу. Но как только двигатель Сименса заглох, его экипаж был обречен на смерть. У них не было ни шанса на выживание. Такое могло произойти с каждым из роты. Танк Вульфе тоже мог застрять навеки. Он знал это. Печально, что жребий пал на Сименса, но Вульфе не мог отрицать, что испытывает облегчение, хотя и стыдился этого. Его экипаж уцелел. И он не сгорел в своем куполе.

Ноги сами привели его к обломкам «Передового крестоносца». Он остановился в нескольких метрах от танка. Закопченный каркас — вот что осталось от некогда гордого «Лемана Русса». Дух погиб. Танк превратился в труп, как и многочисленные тела, окружавшие его. Похоронная команда убрала останки Сименса из башни. Вульфе надеялся, что они позаботились и о сгоревшем внутри экипаже. Пусть Трон благословит людей из вспомогательного взвода. Они выполняли тяжелую, но нужную работу. В свое время Вульфе повидал ужасные вещи: красные от крови башенные «корзины»; снаряжение, усыпанное крошевом костей; почерневшие тела, спекшиеся друг с другом в пламени, когда нельзя было сказать, где заканчивался один человек и начинался другой. Неудивительно, что пехотинцы назвали танки стальными гробами. Последние годы эту мрачную обязанность брал на себя исповедник Фридрих. Он быстро и тихо, без просьб и жалоб вырезал солдат из месива. Никто не просил его нести такую ношу, но он говорил, что танкисты не должны видеть подобные сцены. Вульфе попросил Императора, чтобы исповедник сейчас находился в безопасном месте под защитой их полка. Он был хорошим человеком. И, учитывая ужасы, с которыми Фридрих сталкивался в сгоревших танках, неудивительно, что он так часто уходил в запой.

Приблизившись к почерневшему корпусу, Вульфе вновь увидел два больших отверстия на боку «Крестоносца». Бронированные пластины оплавились в местах попаданий и образовали под каждой дырой наплывы металла. Он ощупал их рукой и удивился тому, что металл был холодным. Обойдя танк с другой стороны, сержант нашел еще одно отверстие. Орки уничтожили машину, обстреляв ее с двух сторон тремя кумулятивными снарядами. Их «трубы» были гранатометами. Этот вывод имел зловещий смысл. За двадцать лет сражений Вульфе испытал на себе целую гамму противотанкового оружия — от магнитных мин до портативных лазпушек. Он видел, как танки его роты взрывались от кумулятивных снарядов повстанцев и еретиков, но орки никогда не обладали подобным оружием. Изредка они использовали простые ракеты — смехотворную чушь для «Лемана Русса». А теперь их гранаты, с реактивным двигателем из плавленой меди, пробивали броню толщиной до двухсот миллиметров. Отныне командирам танков следовало быть осторожными. Раньше на близкой дистанции орки представляли собой опасность только для пехоты. Сейчас они стали угрозой и для танкистов.

Покинув обломки «Крестоносца», Оскар направился к одной из разбитых гаубиц орочьей артиллерии, которую «Врагодав» ван Дроя уничтожил с дальней дистанции. В десяти метрах от нее лежали искромсанные гусеницами тела — орудийный расчет зеленокожих. От них остались только кучки дымившихся хрящей и костей. Еще до того, как превратиться в обгоревший хлам, выглядела гаубица отвратительно. Не верилось, что эти машины могли функционировать. Массивный ствол расплющился и загнулся назад, как фруктовая кожура. Очевидно, когда орудие подбили, в казенной части находился снаряд, который взорвался от детонации. Судя по тому, что осталось от гусениц, они были большими и широкими — почти в человеческий рост. Вульфе не понимал, зачем оркам требовались такие огромные размеры — тем более, в условиях пустыни. Плоская и открытая территория была идеальной для гусеничных машин. Вульфе знал, что оркам нравились дополнительные шипы и клинья. Их нательная броня была украшена так же. Зеленокожие любили все крупное, громкое и тяжелое. Глядя на их искореженные гаубицы и неподвижные тела, Вульфе испытывал злорадное удовольствие.

— На этот раз мы задали им трепку, — раздался голос за его спиной. — Не так ли, танкист?

Вульфе повернулся и увидел неподалеку касркина. Штурмовик сидел на корточках, склонившись над мертвым орком. Сжав клещами торчавший клык зеленокожего, он с силой тянул его на себя. Шлем солдата лежал на песке. Похоже, вонь от орочьих трупов не беспокоила его. Он был моложе Вульфе, но несколько крестообразных шрамов на его скуластом лице добавляли ему еще десяток лет. На фоне смуглой кожи белокурые волосы касркина казались почти белыми. Этот парень был из южных ульев, догадался сержант. Наверное, родился в Каср Дерта или в Каср Виклас. Там, на Кадии, люди с юга и севера обычно не ладили друг с другом. Но за пределами их мира все разногласия исчезали. В конечном счете кадийцы становились братьями, забывая вражду ульев, в которых они когда-то жили.

— Да, всыпали как следует, — согласился Вульфе.

Касркин не смотрел на него. Он еще раз дернул клык и вырвал орочий зуб из массивной челюсти. Фонтанчик густой крови брызнул ему в лицо. Он выругался, смахнул с ресниц красные капли и вытер клещи о песок.

— Какой был твоим? — спросил он.

— В смысле?

— На каком танке ты сражался?

— «Последние молитвы-II». Типовой «Леман Русс».

— Я не о том, — произнес касркин. — Номер какой?

Парень подцепил клещами другой клык и возобновил работу, расшатывая зуб взад и вперед. Он пытался высвободить корни из нижней челюсти.

— Девять-два-один, — ответил Вульфе, слегка удивляясь интересу солдата.

Касркины не славились болтливостью. Беседы с ними считались редкостью.

— Девять-два-один, — между рычанием и пыхтением повторил штурмовик. Второй клык выходил с большим трудом. — Я видел тебя. Ты подвозил наших раненых, верно?

Раздался хруст. Вульфе поморщился. Клык высвободился с алой струйкой крови. Усмехнувшись, касркин приподнял свой трофей и показал его сержанту.

Белый конический зуб был величиной со средний человеческий палец, с отвратительным острым концом. Штурмовик бросил вырванный клык в холщовый мешочек, лежавший у его правого колена.

— Жаль того парня, который сгорел. Твой товарищ, верно? Он не смог бы выбраться. Времени было мало. Сварился, как в консервной банке.

«Спасибо, что напомнил об этом», — разозлился Вульфе, вслух же произнес:

— Танкисты в той машине были славными людьми. Теперь они вместе с Императором.

Касркин промолчал. Он поднял мешочек с клыками и, вскочив на ноги, направился к очередному трупу. Сержанту не нужно было спрашивать, почему солдат вырывал орочьи зубы. Он видел это прежде. Некоторые говорили, что орки, находя своих сородичей с вырванными клыками, испытывалисуеверный ужас. Вульфе сомневался в таких предположениях. Орки не ведали страха. Но он знал гвардейцев, торговавших клыками. Зубы обменивали на сигареты или алкоголь. В каждом полку имелся хотя бы один человек, мастеривший из них брелки и амулеты. На некоторых планетах торговцы предлагали за них высокую цену. Конечно, торговля велась нелегально и нарушала закон об инопланетных артефактах. Несколько лет назад комиссар Слайт наказал за это двух солдат — рецидивистов в этом виде преступлений. Он мог бы расстрелять их, но перерезал им глотки перед всем полком. Это не добавило ему популярности.

Касркин начал выдирать еще один клык. Вульфе решил вернуться к своему экипажу. Возможно, ван Дрой уже передал им новые приказы. Чем скорее они уедут отсюда, тем лучше. Не попрощавшись с пехотинцем, сержант зашагал мимо кучи обгоревших трупов. Через несколько шагов он услышал окрик:

— Эй! Девять-два-один!

Вульфе повернулся.

— Сувенир! — крикнул касркин и бросил в воздух что-то блестящее.

Предмет полетел по дуге к сержанту. Тот поймал его и, разжав пальцы, увидел длинный изогнутый клык с четырьмя корнями. Зуб был скользким от крови. Вульфе посмотрел на касркина, ожидая объяснений, однако солдат уже согнулся над следующим зеленокожим. Орудуя клещами, он насвистывал веселую мелодию.

Сержант вытер клык о рукав и, сунув его в карман, направился к «Последним молитвам». Мутное зарево местного светила зависло над западным горизонтом. До наступления ночи оставалось чуть больше часа. Вульфе надеялся, что ван Дрой выработал план спасения. Хотя, возможно, лейтенант уже не командовал ими.

* * *

Когда сержант подошел к их танку, капрал Ведер Ленк лежал на защитном кожухе и наслаждался эйфорией, вызванной легким наркотиком. Остальной экипаж сидел на песке и, играя в карты, передавал по кругу палочку лхо, содержавшую в себе несколько нестандартных ингредиентов. Услышав шаги, Ленк приоткрыл один глаз. «А вот и ты, — подумал он. — Угрюмый криворукий прыщ, которого я спас от смерти».

Нос сержанта наморщился, и он как вкопанный остановился у гусеницы «Чемпиона». Его сердитый взгляд был направлен на обкуренных солдат. А те, поглощенные игрой, с притуплёнными чувствами и одурманенными мозгами, даже не замечали его.

— Ха-ха! — ликующе вскричал рядовой Рисманн. — Трахни себя, Варнус! Я уже второй раз поимел тебя в этой партии. Научись играть в «еретика», жирная задница грокса.

Рядовой Варнус, мужчина с толстой шеей и низкими бровями, взъерошил руками копну оранжевых волос и взревел как бык:

— Рисманн! Если я узнаю, что ты мухлюешь, считай себя покойником! Я откушу тебе нос и выплюну его в твое мерзкое рыло!

Несмотря на угрозу, он сунул руку во внутренний карман и вытащил оттуда два флакона с прозрачной жидкостью. С мрачным видом он передал их Рисманну. Тот, хитро усмехаясь, сунул флаконы в карман брюк и начал тасовать колоду.

— Джентльмены, — громко заговорил Вульфе. — Вы должны знать, что игра в «еретика» запрещена имперским указом.

Трое мужчин, сидевших на песке, выронили карты из рук и вскочили на ноги. Палочка лхо упала на землю, продолжая дымиться и наполнять воздух одуряющим запахом.

— С-сержант В-вульфе, — заикаясь, произнес низкорослый рядовой Хоббс. — М-мы не играли в «еретика». Сэр, это просто безобидная игра…

Вульфе игнорировал его. Он сделал пару шагов, склонился и поднял палочку лхо. Понюхав ее, сержант мрачно поинтересовался:

— Неужели я так хреново выгляжу, что ты, Хоббс, считаешь меня полным идиотом? — Он поднес палочку к лицу коротышки. — Это дерьмо грокса плавит мозги. Вот, наверное, почему ты думаешь, что твое вранье сойдет тебе с рук!

Ленк открыл глаза, повернул голову в направлении сержанта и с усталым вздохом спрыгнул вниз с борта «Нового чемпиона». Пора было понять, насколько он ошибся, спасая жизнь этого долбаного солдафона.

— Моя вина, сержант. Я признаю, моя вина. Прошу прощения.

Вульфе прищурился.

— Вы принимаете полную ответственность за проступки ваших подчиненных, капрал? Мне трудно поверить в это.

Расстегнутая рубашка Ленка была завязана узлом вокруг его узкой талии. Он потянул ее вверх, продел руки в рукава и медленно застегнул все пуговицы. Во время этих действий его солдатские жетоны тихо позвякивали.

— Пока нас муштровали в учебном лагере на Импирее, я научил их новой игре. Называется «корабль дураков». Да-да, «корабль дураков». Верно, парни? Хорошая игра. Я не спорю, сержант. На первый взгляд она действительно напоминает «еретика». Вот почему вы спутали ее с запрещенной игрой.

Вульфе метнул на него свирепый взгляд:

— О чем вы говорите, Ленк? Я своими ушами слышал, как Рисманн говорил о «еретике». Но черт с вами! Допустим, я поверил вам. А как насчет наркотиков?

Он второй раз приподнял палочку лхо.

— Этот вопрос не ко мне, сержант, — дружелюбно ответил Ленк. — Ароматическую палочку нам подарил один из пехотинцев Стромма. Честно говоря, мы тоже заподозрили что-то странное. Я правильно говорю, парни? Пехотинцы не часто делятся палочками лхо с танкистами. Понимаете, сержант? Уж очень сомнительная щедрость. Я попросил их не курить ее. А нужно было приказать.

— Вы знаете имя этого пехотинца? Он представился вам? Сколько «дымков» вы получили от него? Отвечайте!

Ленк, не мигая, покачал головой. Он не сводил взгляда с командира эскадрона.

— Только одна палочка лхо, сэр. Честное слово. Если хотите, можете забрать ее себе. Курите на здоровье. Я никому не скажу.

Ведер видел, как лицо сержанта меняло цвет, и знал, что он приблизился к опасной черте. Но ему хотелось понять, как далеко он мог зайти в общении с этим занудой. Вульфе ненавидел его, однако он был обязан ему своей жизнью. Сержант бросил палочку на песок и придавил ее ботинком. Рисманн жалобно поморщился.

Шагнув к Ленку, Вульфе тихо прошептал:

— Ты думал о мести, капрал? Сегодня днем? На поле боя?

— О чем вы говорите? — невинно переспросил Ленк.

— Не валяй дурака. Я видел это в твоих глазах. После того как ты убил того орка. Ты хотел тогда нажать на гашетку и выпустить в меня пару снарядов. Разве не так? Тяжелые стабберы — опасное оружие. Они скачут в руках, как взбесившиеся зубры. Никто не удивился бы, если бы несколько пуль прошли мимо цели. Да и кто бы узнал? Все поверили бы твоим словам.

Ленк моргнул, изобразив праведное возмущение. Понизив голос до такого же шепота, он холодно произнес:

— Ты несешь полнейшую чушь. И я не удивлен, Оскар. Ты относишься ко мне предвзято с того самого дня, как я примкнул к полку. Не понимаю, в чем дело. Наверное, у тебя какие-то комплексы. Сегодня я стрелял только в орков. Мы перебили целую орду. Если тебе хочется поделиться своими проблемами, я весь во внимании. А если нет…

Вульфе отступил назад и сжал кулаки. Ленк пригнулся, готовый отразить удар. Но сержант, зарычав, покачал головой. Он произнес лишь одно слово:

— Данст.

— Что-что?

— Фамилия Данст ничего не говорит вам, капрал? Виктор Данст!

Сержант ожидал какой-то реакции, но эта фамилия была незнакома Ленку. Он с усмешкой пожал плечами:

— А она должна что-то говорить?

Вульфе смущенно взглянул на него. Колючие искры гнева потускнели в его глазах, и он ответил:

— Нет. Я думаю, что нет. О Трон! Тот Данст теперь в два раза старше вас.

Ленк презрительно усмехнулся. «Ублюдок начал заговариваться, — подумал он. — Долгое пребывание в громыхающем танке опасно для мозга. Он такой же псих, как его заряжающий».

— В благодарность за вашу помощь на поле боя я забуду о том, что видел сейчас, — заявил Вульфе. — Теперь мы квиты, понятно? Вам, Ленк, и вашим людям пора научиться дисциплине. Возможно, жизнь в чертовом резерве была для вас курортом. Но позвольте мне рассказать вам о Безбашенных Госсфрида. Мы гордимся этим прозвищем. Мы выполняем долг перед Кадией. Вы либо вольетесь в наши ряды, либо я, клянусь Троном, заставлю вас сожалеть о своем разгильдяйстве!

Сержант жег Ленка пронизывающим взглядом, бросая ему вызов. Но он напрасно надеялся увидеть страх в глазах капрала. Ленк смотрел на него с неприкрытой усмешкой.

— Вы пример для нас, сержант, — отчеканил Ведер. — Джентльмены, поблагодарите сержанта за то, что он удерживает вас от несанкционированных карточных игр и спасает от потенциально опасных даров и палочек лхо.

Его экипаж, без малейшего намека на искренность, дружно прокричал:

— Благодарим вас, сержант!

Вульфе не сводил взгляда с Ленка.

— Значит, вы, капрал, вообще тут ни при чем? — спросил он.

— Конечно, сержант, — нарочито невинно ответил Ведер. — Я в это время спал. Я не играл с ними в карты и за всю жизнь не выкурил ни одной наркотической палочки лхо. Это истинная правда. Клянусь Императором!

Вульфе усмехнулся. Однако ему нечего было сказать. Он повернулся и зашагал к своему танку. Его кулаки по-прежнему сжимались и разжимались от бурлившей ярости. Ленк смотрел ему вслед, не понимая, какого черта сержант приплел этого Виктора Данста. Он хотел бы узнать, кем был Данст и что их связывало с Вульфе.

Капрал вытащил из нагрудного кармана свежую палочку лхо и, подбросив ее в воздух, подхватил «дымок» губами. Он достал из другого кармана блестящую зажигалку, прикурил косячок и глубоко затянулся дурманящим дымом.

— Прекрасного дня тебе, ослиная задница, — сказал он вдогонку сержанту и сел на песок, собираясь присоединиться к партии «еретика».

Глава 8

Сражение за стенами Каравассы велось так интенсивно, что низкие облака над головой переливчато мерцали, будто испорченные лампы.

— Следите за теми оврагами на юго-востоке, — крикнул Берген в крохотную бусину шлемофонной гарнитуры. — Не дайте им зайти с фланга и атаковать наши роты!

Самоходные артиллерийские установки «Василиск», расположенные вокруг его «Химеры», вели обстрел противника. Из длинных стволов вырывались шлейфы черного дыма. Воздух вибрировал от оглушительного грохота канонады. В полевые магнокуляры генерал-майор видел огромные вихри огня и песка, которые возникали в местах падения больших снарядов. На данное время они наносили разрушительный ущерб зеленокожим пехотинцам.

Его Десятая бронетанковая дивизия добралась до скалистых холмов у бывшего имперского аванпоста примерно спустя час после рассвета. Шел одиннадцатый день операции. Силы Бергена отставали от графика генерала де Виерса на целых два дня. Условия на Голгофе могли бы свести с ума любого командира. Каждый час его дивизия прерывала движение на восток и проводила ремонтные работы. Чертова пыль как будто насмехалась над имперскими машинами. Да и людям она не приносила ничего хорошего. Десятки солдат уже выбыли из строя по болезни. У Бергена появился скрипучий кашель. Мокрота из легких окрасилась в розовый цвет.

Когда шесть дней назад его дивизия покидала базу Хадрон, генерал-майору в последнюю минуту навязали техноадепта Армадрона. Берген был вне себя от возмущения. Он знал, что никто в Восемнадцатой группе армий не просил Адептус Механикус о такой «великой чести». Берген счел это еще одним доказательством того, что существовал какой-то тайный план, которому следовали марсиане. Пока ничто из слов Армадрона не убедило его в обратном. Техножрец говорил, что присоединился к дивизии Бергена по приказу начальства, движимый лишь стремлением обеспечить успех операции. Вот же дерьмо грокса! Служители машинного культа манипулировали имперскими силами. Генерал-майор намеревался разобраться в их интригах. Рано или поздно он выведет жрецов на чистую воду. Тем не менее услуги Армадрона оказались полезными. Несмотря на подозрения Бергена, техноадепт старался, как мог. Он являлся членом жреческой ветви техникус и, работая в одной связке со старшим инженером Аурином, делал многое, чтобы танковые колонны продолжали движение. Без его опыта и неустанных усилий дивизия вряд ли добралась бы сюда за такое короткое время. А любое промедление вызывало ярость у де Виерса.

Какими бы ни были трудности пути, поход представлял собой легкую часть их миссии. Теперь, когда они вступили в бой с врагами, выбегавшими из железных ворот аванпоста, чертова пыль доставляла столько же неприятностей, что и во время перехода через пустыню. Через полчаса после начала осады несколько танков из полка Виннеманна намертво встали с заглохшими двигателями. Им приходилось сражаться на стационарных позициях. Тонкая пыль проникала куда угодно. Если бы храбрецы на ремонтных тягачах «Атлас» не рисковали собой под вражеским огнем и не вытягивали эти танки с поля боя, многие экипажи погибли бы ужасной смертью.

Глядя в магнокуляры, Берген удивлялся тому, с каким остервенением зеленокожие толкались у ворот, стремясь присоединиться к сражению.

— Перенесите огонь на главные ворота, — приказал он артиллеристам. — Бейте по оркам, пока они собрались в кучу. Но старайтесь не повредить конструкцию стен. Помните! Аванпост должен остаться нетронутым!

Его дивизии не удалось застать ксеносов врасплох. На самом деле Берген и не надеялся на это. Мощные наблюдательные башни Каравассы, сделанные из красного песчаника и возведенные на базальтовом утесе, позволяли обозревать огромную территорию. Впрочем, тревогу подняли не с них. Кадийцев заметили в тридцати километрах от аванпоста. Их обнаружил орочий мотопатруль, объезжавший окрестности Каравассы. Мощные фары танков отбрасывали в темноту широкие конусы света. Внезапно в одном из них промелькнул мотоциклист, чей байк вылетел из-за высокой дюны. Он едва не столкнулся с имперской машиной. Последовала кратковременная перестрелка. Обе стороны ввязались в бой. Шумные орочьи мотоциклы, оборудованные чрезмерно массивными колесами и громогласными выхлопными трубами, отличались большими размерами. Однако это не влияло на их скорость. Орки показали удивительную ловкость. Они развернулись и помчались к крепости, чтобы предупредить остальную орду. Танкам Виннеманна удалось подбить несколько байков, но половина мотопатруля успела скрыться за дюнами.

Когда дивизия приблизилась к бывшему имперскому аванпосту, густые облака окрасились рассветом. Окрестности пылали адским красноватым румянцем. Берген выглянул из башни и увидел огромное войско — многотысячную орду зеленокожих. Ее поддерживали танки, артиллерия, легкая бронетехника и большое количество нелепых деревянных приспособлений, столь любимых орочьими инженерами. Эти дредноуты выглядели как огромные красные ведра на поршневых конечностях. Свисавшие вниз отвратительные «руки» беспрерывно раскачивались вперед и назад. Их лезвия жужжали, когти сталкивались друг с другом в надежде зацепить противника. Тяжелый корпус был покрыт многочисленными орудиями: огнеметами, ракетными установками, тяжелыми стабберами и всем, что могло нести смерть. Они представляли для пехоты большую опасность, но не шли ни в какое сравнение с имперскими танками. Экипажи Виннеманна уже подбили с дальней дистанции около тридцати махин, превратив их в горящие обломки, падавшие на головы орков.

— Всем подразделениям продолжать наступление! — скомандовал Берген. — Полковник Виннеманн, поддержите пехотинцев на левом фланге. Отправьте туда три ваши роты. Остальные пусть действуют в центре. Нам нужно уничтожить бронетехнику противника и дать пехоте развернуться. Вбейте клин в середину орочьей обороны!

Командная «Химера» Бергена — «Гордость Цедуса» — заняла позицию на выступе скалы в паре километров к юго-западу от стен аванпоста. Нижняя часть бронетранспортера была прикрыта валунами, но место все равно оставалось опасным. Его экипаж скорее оборонялся, чем нападал. По приказу генерал-майора здесь же находились несколько самоходных артиллерийских установок. Этот был хороший наблюдательный пункт. Наверное, орки уже догадывались, где разместился кадианский командир. Но хватит ли им ума для дерзкой контратаки? Берген предполагал такую возможность. Тем не менее ради хорошего обзора он пошел на значительный риск.

Услышав серию взрывов, генерал-майор перевел взгляд на северо-восток. Одна из рот механизированной пехоты — десять «Химер» с отрядами закаленных гвардейцев — прорывалась к залегшим в укрытиях пехотинцам. Им противостояла фаланга орочьих танков — имперских машин, завоеванных или похищенных на прошлой войне. Их почти невозможно было узнать из-за странных украшений, пик, колючек и дополнительного вооружения. Эти танки улизнули от роты «Леманов Руссов» Виннеманна и помчались к «Химерам» Мэрренбурга, обстреливая их на средней дистанции.

Берген увидел, что два бронетранспортера были подбиты. Один лежал вверх гусеницами, чадя сизым дымом. Задний люк горевшей машины открылся, и оглушенные люди начали выбираться наружу. Они знали, что снаряды и запасы горючего скоро взорвутся. Многие получили серьезные ранения. Они падали на песок. Ослабевшие ноги уже не держали контуженых солдат. Они отчаянно карабкались вверх по дюне, надеясь перевалить через хребет. Увы, слишком поздно. Раздался сильный взрыв, вслед за которым вырос гриб огня и алого дыма. «Химеру» подбросило в воздух. Только двум бойцам удалось уцелеть. Берген выругался и отвернулся от горевших трупов.

Другой «Химере» повезло чуть больше. Ее кабина пылала. Водитель наверняка погиб. Но солдатам внутри удалось открыть задний люк, и они быстро выбрались наружу. Их лазганы не могли противостоять орочьим машинам. Берген потянулся к переключателю вокс-связи. Он хотел запросить у Виннеманна помощь для пехотинцев. Внезапно сбоку от горевшей «Химеры» появились три танка «Леман Русс». Они синхронно развернули пушки направо и дали залп по вражеской бронетехнике. Один из орочьих танков разорвало на куски. Очевидно, при попадании снаряда сдетонировал весь боезапас. Берген увидел, как после мощного взрыва башня взметнулась в воздух и завертелась на ослепительном столбе оранжевого пламени.

Две другие орочьи машины по-прежнему двигались к оставшейся без прикрытия пехоте. Солдаты стреляли по ним хорошо организованными залпами, но все это было напрасно. Лазерные заряды отскакивали от толстой брони. К счастью, через несколько секунд три «Лемана Русса» еще раз выстрелили в танки противника. Машины загорелись и заскользили вниз по пологому склону дюны. Орки начали выбираться из люков. Некоторые зеленокожие завывали от боли, пока пламя лизало их коричневую плоть. Кадианские пехотинцы набросились на них, изливая лазерные заряды на каждого танкиста и выжигая врагов до углей, до черных кусков дымящейся плоти.

В наушниках Бергена раздался хриплый голос:

— Командир полка вызывает командира дивизии. Прошу вас ответить.

Генерал-майор узнал полковника Виннеманна.

— Я слушаю вас, броня, — ответил он. — Говорите.

— Вражеские легкие машины совершили прорыв на левом фланге. Они атакуют наши передние линии. Мы не может стрелять по ним. Они вклинились между нами и пехотой. Справа и спереди на нас наседают вражеские танки, и с территории аванпоста по нам ведет интенсивный огонь их артиллерия.

Берген выругался.

— Все ясно, броня. Я позабочусь об этом. Конец связи.

Он подстроил магнокуляры и увидел орочьи машины, о которых шла речь, — десять боевых «жуков», блестевших тяжелыми стабберами, ракетными установками и прочим оружием. Они неслись прямо на передние ряды кадианской пехоты. Людям негде было укрыться. Они отбивали атаки орочьей орды. Огонь «жуков» мог уничтожить целое подразделение, если только…

— Командир дивизии вызывает вторую разведгруппу, — передал Берген по воксу. — Как слышите? Прием!

— Вторая разведгруппа слышит вас прекрасно, сэр. Прием.

— Легкая бронетехника противника быстро приближается к нашей пехоте. Направление на два градуса. Парни нуждаются в огневой поддержке «Часовых». Вы можете обеспечить ее?

Его приказ принимал капитан Манзер. Берген представил себе усмешку на его лице, обезображенном шрамами.

— «Часовые» уже двинулись на перехват, — доложил капитан. — Мы сожжем ублюдков, сэр. Можете полюбоваться спектаклем.

Через несколько секунд генерал-майор увидел, как двуногие машины Манзера выпрыгнули из-за скалистого холма чуть левее «жуков». Они открыли шквальный огонь. Каждый «Часовой» нес вооружение, позволяющее уничтожать быстро перемещающиеся цели. Тела орков буквально таяли под смертоносным градом пуль. Баки с горючим взрывались. Машины подпрыгивали в воздух, переворачивались, перекатывались и разбрасывали ксеносов по красным дюнам.

Берген не мог слышать пехотинцев, однако он видел, как солдаты одобрительно махали руками, встречая пилотов «Часовых». Их радость мгновенно исчезла, когда пять «Часовых» сгорели в огромном малиновом огненном шаре. Из ворот Каравассы выехало несколько черных машин — еще один вид орочьей артиллерии, присоединившейся к кровавому сражению. Уцелевшие «Часовые» развернулись, чтобы отразить атаку противников, но большое расстояние не позволяло им нанести ответный удар. Берген услышал по воксу, как капитан Манзер приказал своим бойцам рассредоточиться и в следующий раз не подставляться под вражеские снаряды.

— Командир дивизии вызывает броню! — настойчиво прокричал генерал-майор. — Нас атакует орочья артиллерия. Она только что появилась у главных ворот. Доложите ваш статус!

* * *

«Каков мой статус? — подумал Виннеманн. — Хреновый. Чертова спина меня доконает».

Полковник выругал себя за собственную глупость. Когда дивизия приблизилась к аванпосту, он, занимаясь подготовкой к скорой битве, забыл взять жизненно необходимые лекарства, которые подавляли его иммунную систему. Прошли годы после вживления импланта, однако его тело по-прежнему отказывалось принимать искусственный позвоночник. Для нормального функционирования ему требовались большие дозы иммунодепрессантов и болеутоляющих средств. К сожалению, теперь он не мог вернуться в походный лагерь, где остались лекарства.

— Мы по-прежнему ведем сражение с танками орков. Четвертая и Пятая роты несут большие потери. Девятая рота сократилась до половины. Мы атакуем, обходя «жуков» справа, и если бы не их чертова артиллерия… Извините, сэр, но я вынужден еще раз просить вас перенести огонь «Василисков» за стены крепости. Это изменило бы ход битвы.

— Ответ отрицательный, полковник, — с явным сожалением проворчал генерал-майор. — Аванпост нужно взять целым и невредимым. В данный момент нас обстреливает артиллерия, расположенная перед главными воротами. Пусть одна из ваших рот уничтожит ее. Я знаю, вы хотели бы обойтись без больших потерь, а там сейчас чертово месиво. Но сделайте все, что сможете.

«Клянусь взорванным Оком!» — подумал Виннеманн.

— Все понятно, сэр. Приступаем к уничтожению артиллерии. Конец связи.

Полковник похлопал по кнопке на шлемофоне и, отключившись от вокса, перешел на интерком.

— Поступил новый приказ, — сообщил он экипажу. — Наши парни гибнут под огнем орочьих гаубиц. Не только танкисты, но и пехота. Отряды Мэрренбурга и Грейвса. Поэтому «Ангел» должен разобраться с артиллерией.

Слова командира были встречены радостными криками. В каком-то смысле танк Виннеманна — «Ангел Апокалипсиса» — оказался жертвой превосходного проекта. Это был сверхтяжелый танк класса «Меч тени» — древний и невероятно смертоносный. Его пушка «Вулкан» с девятиметровым стволом проектировалась для уничтожения титанов предательских войск. Из-за ее узкой специализации она редко использовалась в обычном бою. Однако сегодня их орудие могло показать себя в деле. Одной этой мысли было достаточно, чтобы Виннеманн превозмог боль в спине.

— Беккер, — обратился он к водителю, — уведи нас за скалистую гряду, которая находится справа. Прикрой корпус, но найди пространство для огня из пушки. Остальным приготовиться к стрельбе. От нас ждут чуда. Давайте устроим его.

С басовитым пыхтением мощного двигателя их грозный «Ангел Апокалипсиса» пришел в движение.

* * *

Берген увидел, как «Меч тени» помчался к небольшой возвышенности и занял позицию для стрельбы. К тому времени орочья артиллерия открыла огонь по приближавшимся кадианским пехотинцам. Гвардейцев разрывало на части, и куски их тел сыпались на землю кровавым дождем. При каждом выстреле погибали десятки солдат. Орочья пехота, воспользовавшись заградительными залпами артиллерии, кровожадно бросилась в атаку, надеясь навязать противнику неминуемый рукопашный бой. Танки Виннеманна по-прежнему сражались с технически слабыми, но многочисленными машинами зеленокожих. Дымящиеся обломки устилали землю, давая прикрытие для небольших групп людей, обезумевших от грохота взрывов. Подстроив магнокуляры, Берген увидел одну из таких групп. Солдаты сбились вместе, как напуганное стадо. Глаза закрыты, ладони прижаты к ушам. Обзору мешали огонь и дым. Но генерал-майор понял, что это были необстрелянные новички. «Свежее мясо». Куда, черт возьми, подевался их сержант?

Если бы полковой комиссар заметил прятавшихся бойцов, застывших на месте от страха и паники, они никогда не смогли бы стать «старым мясом». Наказания за трусость были безжалостными и скорыми. Никаких оправданий не принималось. Бергену не нравились подобные расправы, но главное правило Гвардии гласило: «Умри с честью, выполняя долг, или умри без чести, убегая с поля боя». Он почувствовал жалость к этим солдатам. Нелегко было сохранять контроль над собой, когда мир вокруг тебя превращался в ад. Он вызвал по воксу полковника Грейвса:

— Это командир дивизии. Похоже, твои новички потеряли офицера и сержанта. Взгляни на горящие танки справа от тебя. Направление на десять часов. Грейвс, нужно вытащить парней оттуда. Верни их в бой. Если орки подойдут к ним первыми, мальчишек вырежут в одно мгновение.

Ответ полковника был кратким и утвердительным. Через несколько секунд генерал-майор увидел отряд гвардейцев, направлявшийся к новобранцам. Затем внимание Бергена привлек вибрирующий вой, раздавшийся справа. Он узнал этот звук, поскольку слышал его прежде — к сожалению, в очень редких случаях. Высокотональный вой вызвал в его теле дрожь, которая пробежала по позвоночнику. Он навел магнокуляры на «Меч тени» Виннеманна и увидел белое сияние, вырвавшееся из жерла огромной пушки. Зная, что случится дальше, он перевел взгляд на вражескую артиллерию у ворот аванпоста. Мускулистые зеленокожие подносили к самоходным установкам большие бочкообразные снаряды. Они вставляли их в казенные части огромных пушек, намереваясь уничтожить передовую линию кадианской пехоты.

Раздался громкий треск, похожий на близкий разряд грома. Генерал-майор ощутил отзвук выстрела в своих костях и в животе. Пространство у главных ворот крепости было залито ослепительно-белым светом. Берген мельком увидел, что траектория выстрела пересекла по диагонали ряд орочьих машин. Затем ему пришлось закрыть глаза. Он больше не мог смотреть на белое сияние.

Сияющий отпечаток смертоносного луча остался на внутренней стороне его век. Открыв глаза, он понял, что значительная часть вражеской артиллерии перестала существовать. Вместо грозных орудий на земле пузырились лужи жидкого металла. Уцелевшие пушки тоже не представляли собой угрозы. Их боевые расчеты сгорели в серебристо-белом пекле. Луч «Вулкана» не пощадил их жизни.

Когда кадианская пехота увидела, что произошло, над полем битвы зазвучали крики радости. Гвардейцы, воодушевленные невероятной демонстрацией силы, пошли в атаку. В воздухе витало предчувствие победы. Этого момента ожидает каждый командир. Берген знал, что они сломили сопротивление противника. Он связался по воксу с полковником Виннеманном:

— Командир дивизии вызывает броню. Прекрасный выстрел, Кочаткис. Великолепный выстрел. Он напугал зеленокожих до смерти. Теперь мы покажем этим грязным дикарям.

Ответом было затрудненное дыхание. Затем послышался хриплый голос полковника:

— Спасибо, сэр. Всегда рад пальнуть из «Вулкана» — особенно после такой долгой паузы. Каждый выстрел требует огромной энергии. Оба наших генератора опустошены до предела. Теперь нам требуется заправщик «Троянец».

— Вы в порядке, мой друг? Похоже, вы задыхаетесь…

— Не тревожьтесь обо мне, генерал-майор, — ответил Виннеманн. — Чувствую себя, как обычно. Когда бой закончится, я буду в норме.

Берген осмотрел поле боя. Его дивизия мчались вперед, нанося врагу огромный урон.

— Вам не придется ждать долго, полковник. Наши парни давят зеленокожих. Клянусь Террой! Вы воодушевили их своим выстрелом. Они проходят сквозь оборону орков, как штык сквозь масло.

И он говорил правду. Зеленокожим не хватило грубой силы, ярости и кровожадности. Они не могли сопротивляться хорошо организованной атаке имперских гвардейцев. Через час Каравасса была очищена от орков.

Глава 9

На узких улицах аванпоста продолжали греметь выстрелы, но их звуки казались слабым эхом того кровавого безумия, которое царило здесь двадцать минут назад. Каравасса снова стала крепостью Имперской Гвардии. Берген добился поставленной цели. Генерал де Виерс получил первую позицию, от которой зависели маршруты поставок между базой Хадрон и конечным пунктом назначения, располагавшимся далеко на востоке.

Проводя зачистку бывшего центра связи на главной площади аванпоста, один из взводов механизированной пехоты полковника Мэрренбурга отыскал и убил предводителя местных орков — мерзкое существо необычайных размеров и невероятной мускулатуры. После того как территорию обезопасили от возможных угроз, генерал-майора пригласили на осмотр поверженной твари. И вот теперь Берген стоял в просторном зале с низким потолком, глядя на огромный труп, лежавший на каменном полу почти у самых его ног. Воздух был пропитан отвратительной вонью, похожей на запах конского пота и разложившихся внутренностей.

Павший орочий военачальник поражал своими размерами — два с половиной метра в высоту и около двух метров шириной в плечах. Его грубая броня состояла из нагрудника и железного наплечника, усиленного сбитыми вместе стальными пластинами. Чтобы бродить по зданию, зеленокожему, видимо, приходилось горбиться. Но орки горбились всегда — из-за массивной брони и чересчур развитых мышц, покрывавших их тела. На угловатом нагруднике виднелся символ клана, которым командовал этот мерзавец. Череп и кинжал. Берген прежде не встречал подобного глифа.

— Не самая приятная тварь из тех, что мне доводилось повстречать, — сказал полковник Мэрренбург.

Он сделал шаг вперед и остановился рядом с генерал-майором.

— Приятного мало, — согласился Берген. — Эдвин, вы уверены, что это их предводитель?

— Он самый крупный из всех, — ответил Мэрренбург. — При нем было несколько телохранителей. Мы потеряли одиннадцать человек, прежде чем перебили их.

Полковник с отвращением пнул мясистое предплечье мертвого орка. Огромная безжизненная рука зеленокожего соскользнула на пол. Наверное, такие большие и толстые пальцы могли растереть человеческую кость в порошок.

— Он заплатил нам за это собственной жизнью, — добавил Мэрренбург. — Вы не будете против, если я закурю?

— Курите. Возможно, табачный дым отобьет его вонь.

— К вечеру здание очистят и продезинфицируют, сэр, — сказал полковник, вытаскивая из нагрудного кармана мятую пачку «дымков». — Хотите один?

— Нет, спасибо.

— Извините, — усмехнулся Мэрренбург. — Я всегда забываю, что вы не курите. В любом случае, если эта тварь больше не интересует вас, мои технари начнут устанавливать здесь приемо-передающую аппаратуру. Как вы думаете, сэр, когда проблема с вокс-связью будет решена? Когда мы наконец сможем передавать сообщения на дальние расстояния?

Берген отвернулся от мертвого орка.

— Я полагаю, решение уже найдено. Техножрецы проложат кабель до самого плато. Они утверждают, что такая наземная линия защитит нас от электромагнитных помех. Техноадепт Армадрон обещал мне связь с Хадроном в ближайшие часы. Это позволит нам не посылать связных к генералу.

— Вы уже отправили сообщение о победе?

Берген кивнул.

— Даже два. На всякий случай. Курьеры на «Шершнях» с закодированными пергаментами. Я отправил их, как только мы вошли в ворота крепости. Возможно, Армадрон подготовит наземную линию еще до того, как мои посыльные доберутся до базы. Но мне хотелось гарантировать доставку сообщения.

Мотоциклы «Шершень» являлись современной модификацией старых байков «Черная тень». Эти шумные машины, не оснащенные броней и оружием, были самыми быстрыми в Десятой дивизии. Если с ними ничего не случится в пути, то, по оценкам Бергена, курьеры прибудут в штаб «Экзолона» на следующий день.

— Очень мудро, сэр, — согласился полковник.

Берген не считал себя мудрым. Сегодняшняя победа подняла его дух. Он видел, как неудержимая мощь их бронетанковой дивизии сровняла с землей огромное количество врагов. Но он тоже понес потери — немало отважных людей, которые заслужили почести за храбрость. Генерал-майор по-прежнему не мог свыкнуться с глупостью всей операции. Взятие Каравассы было бессмысленной затеей. Их победа ни черта не будет стоить, когда де Виерс, добравшись до финальной точки, не найдет там легендарного танка. Берген хотел бы оказаться в то мгновение рядом с генералом, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Что у нас с госпиталем? — спросил он, вернувшись к насущным делам. — Медикае уже подобрали себе здание?

Мэрренбург молча пожал плечами, и тогда Катц, адъютант Бергена, шагнул вперед.

— Штат Официо Медикае присмотрел несколько двухэтажных зданий у западных ворот, — доложил он. — Там раньше располагались казармы. Все помещения проверены на отсутствие угроз и очищены от орочьих трупов. Техническому персоналу походного госпиталя присвоен высший приоритет.

— Хорошо. Убедитесь, чтобы они получили все необходимое. Меня беспокоит здоровье полковника Виннеманна. Пусть его осмотрит специалист по протезированию. Причем как можно быстрее. Сами понимаете, гравитация, пыль и все остальное. Здесь даже лучшие машины приходят в негодность. А у него имплантированный металлический позвоночник.

Мэрренбург хотел вставить какое-то замечание, но в этот момент в зал вошел полковник Грейвс. Его каблуки громко застучали по каменному полу. Бросив взгляд на мертвого орка, он остановился напротив Бергена, отдал салют и доложил:

— Я получил сообщение от одной из команд зачистки. Они обнаружили неприятную находку. Думаю, вам нужно взглянуть на это.

* * *

Находка действительно оказалась неприятной. Она еще больше омрачила невеселое настроение Бергена.

— Рабы, — проворчал он. — Человеческие рабы.

Он стоял на площади в паре сотен метров от северной стены. Перед ним возвышалась груда мертвых тел — обнаженных мужчин и женщин. Их ошейники были сомкнуты одной цепью; запястья и лодыжки плотно скованы. На костлявых торсах и ягодицах виднелись выжженные клейма с тем же глифом, что красовался на нагруднике местного предводителя орков. На каждом трупе виднелись раны от топоров или мечей. Людей убили, как гроксов. Но почему? Генерал-майор предполагал, что во время сражения те зеленокожие, которые оставались в крепости, вышли из себя и, пылая кровожадной яростью, набросились на рабов. Они вспарывали скованным людям животы и вырывали их внутренности. Если бы сердце Бергена не было наполнено до краев кипящей ненавистью к орочьей расе, он, возможно, содрогнулся бы при виде такой расправы. По холодным трупам ползали клещи. Однако паразиты напрасно кусали мертвые тела. В почерневших венах больше не пульсировала кровь.

— Этого следовало ожидать, — прошептал адъютант, стоявший за правым плечом генерал-майора.

— Почему, Джэррил?

— Я вот что думаю, сэр. Орки годами совершали набеги на ближайшие звездные системы. А сколько сборщиков трофеев они захватили в рабство! Флот не защищает тех, кто нарушает космические правила и ограничения. Но риск сулит высокую награду. Поэтому число контрабандистов никогда не сокращается.

— Я рад, что мой адъютант так хорошо информирован, — с усмешкой сказал Берген.

— Извините, сэр, — склонив голову, произнес лейтенант. — Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали…

— Нет, Джэррил, я говорю совершенно искренне. Ты же знаешь, мне нравится слушать твои комментарии. Я просто не ожидал увидеть ничего подобного.

— Скорее всего, их привезли сюда с плато Хадрон. Там находился единственный орочий космопорт на этой стороне планеты. Наш флот сжег его при посадке, но он был довольно большим. Нам известно, что орочьи кланы иногда торгуют друг с другом. Этих несчастных пленников могли обменять на патроны и горючее.

— Пусть святые ведут их к Императору, — прошептал генерал-майор.

Он прижал ладонь к нагрудному знаку орла, и Катц последовал его примеру. Вместе, склонив головы, они помолились за мертвых. Чуть позже Берген тихо спросил:

— Мы найдем еще немало наших сородичей, верно?

Катц мрачно кивнул:

— Похоже, что так, но не живыми. Я думаю, другие дивизии, захватив Бэлкар и Тайреллис, обнаружат такие же кучи трупов. К сожалению, орки убьют рабов прежде, чем гвардейцы успеют их спасти. — Он с печалью указал на кучу тел. — Мы не сможем им помочь.

Берген согласился с адъютантом, но это не улучшило его настроения. Мерзкие орки безжалостно крали жизни людей. С другой стороны, души убитых жертв по-прежнему принадлежали Императору.

— Позаботься, чтобы исповедники совершили необходимые ритуалы. Джэррил, я хочу, чтобы души этих мужчин и женщин были переданы Императору как можно быстрее. Знаю, что священники сейчас заняты нашими погибшими гвардейцами. Но эти тела нужно сжечь! Я не хочу, чтобы здесь вспыхнула эпидемия — особенно теперь, когда мы вернули аванпост себе. Ты понял?

— Так точно, сэр. Разрешите идти?

— Свободен.

Берген прислушался к шагам адъютанта, затихавшим за его спиной. Тусклое небо над Каравассой возвещало начало вечера. Низкие коричневые облака бурлили, словно суп в котле. В их глубине сверкали молнии. Гулкие раскаты грома сотрясали воздух.

Потрескивание в правом наушнике объявило о поступившем вокс-вызове. Через секунду он услышал голос полковника Грейвса:

— Грейвс вызывает командира дивизии. Вы на связи, сэр?

Берген пощелкал пальцем по кнопке вокс-гарнитуры.

— Берген на связи. Говорите, Деррик.

— Один из моих поисковых отрядов обнаружил два склада орочьей амуниции, сэр. Плюс мы нашли значительные запасы горючего. Похоже, они собирали его для обмена. Это в юго-восточной части крепости. Я выставил на стенах дозорные патрули, как вы приказали. Там нет площадок для «Тарантулов». Боюсь, нам придется расширять парапеты. И еще одно сообщение, сэр. Капитан Имрих просит разрешения на заправку танков из резервов зеленокожих.

— Имрих? — спросил Берген.

— Да, сэр. Он сейчас вместо Виннеманна. Вы же сами приказали, чтобы полковника осмотрел протезист.

— Хорошо. Пусть Имрих заправляется из орочьих резервов. Но сначала топливо нужно проверить на примеси. Пусть он попросит техножрецов провести химический анализ горючего. Только один Император знает, что орки добавляют в свой прометий.

— Пришла приятная новость, сэр, — сказал Грейвс. — Техноадепт Армадрон сообщил, что все его приготовления закончены. Вокс-антенна установлена и подключена к наземной линии. Техники только что открыли канал связи со штабом группы армий. Качество звука приемлемое. В течение ближайших тридцати минут генерал де Виерс ожидает вашего доклада.

— Понял вас, полковник. Вернусь на коммутационную станцию через десять минут. Встретимся там. Конец связи.

Генерал-майор повернулся и зашагал к центральной площади аванпоста. Он шел по улицам, заваленным ржавым мусором. В воздухе стоял запах экскрементов и орочьей крови. Ему хотелось как можно дальше уйти от кучи убитых рабов, но их образ уже отпечатался в его сознании. Он знал, что отныне это воспоминание останется с ним навсегда. Оно будет питать его ненависть к зеленокожим все последующие дни операции.

* * *

Через три дня после взятия Каравассы Восьмая механизированная дивизия генерал-майора Реннкампа захватила старую имперскую базу Тайреллис. Этот бывший склад припасов в пустыне Джаррандо располагался к юго-западу от позиции Бергена. Сопротивление орков не было таким интенсивным, как в Каравассе. Гвардейцы могли бы радоваться, если бы не участившиеся болезни и инфекции, от которых страдало все больше солдат. Зарывавшиеся в кожу клещи доставляли изнурительное и постоянное неудобство. Бойцам приказали сбрить все волосы — на голове и на теле. Это помогало быстрее находить присосавшихся паразитов. Некоторые гвардейцы отказывались тратить выдаваемый рацион алкоголя на удаление клещей. Из-за пристрастия к крепкому напитку они часто становились разносчиками отвратительных инфекций. Другие бойцы поступали в госпиталь с такой пропитанной «взвесью» кожей, что казалось, будто их выкупали в ананасовом соке. Шутки и насмешки закончились. Пораженные «взвесью» люди страдали от жутких болезней и в конце концов умирали. Это была болезненная смерть. Внутренние органы, засоренные пылью, отказывали один за другим, пока не погибало тело. Здоровые люди пребывали под гнетом зловещих ожиданий. Они знали, что их грядущие болезни были лишь вопросом времени. Они чувствовали, что их собственные клетки уже задыхаются от зловещей «взвеси». И они ворчали, что чем быстрее генерал найдет проклятый танк, тем будет лучше для всех.

По крайней мере, военная операция проходила с относительным успехом. Де Виерс был уверен, что количество зеленокожих, обитавших между базой Хадрон и примерным местоположением «Крепости величия», было значительно преувеличено. Вероятно, последний набег Газкулла Траки на человеческий космос увел с Голгофы больше орков, чем предполагали умники из Официо Стратегос. Но это не слишком помогало «Экзолону». Несмотря на то что орки оказались меньшей угрозой, планета все равно брала свое.

Берген и его дивизия оставались в Каравассе, патрулируя окрестности и с нетерпением ожидая генеральского приказа о выдвижении в восточном направлении. Приказ де Виерса должен был прийти по наземной линии связи, но прежде «Экзолону» следовало захватить укрепленное поселение Бэлкар — последний аванпост, необходимый для защиты маршрута между базой Хадрон и предполагаемым местом цели. Осаду Бэлкара поручили Двенадцатой пехотной дивизии генерал-майораКиллиана.

Пока Берген маялся от безделья и ожидал приказа де Виерса, он начал замечать едва уловимые мелочи, которые встревожили его, — например, менявшийся оттенок кожи. Каждый раз во время бритья он, глядя в зеркало, содрогался от нараставшего количества розовых пятнышек, покрывавших белки его глаз. И не он один страдал от этого. Врачи из штата Медикае проверяли всех солдат и раздавали им пакеты с детоксикаторами. К сожалению, они не знали, как бороться со «взвесью». Берген вызвал к себе сержанта Бера — своего личного медика — и расспросил о худшем сценарии в развитии болезни. Ответ сержанта не утешил его.

Люди сильно отличались уровнем иммунитета. Самые крепкие из них могли держаться месяцами — возможно, даже стандартный имперский год. Но симптоматика постоянно ухудшалась. С головными болями и тошнотой справлялись довольно легко — с помощью таблеток. Изменения в оттенках кожи и пигментация глазных белков оставались неизлечимыми. Замена поврежденных органов была невозможной при том оборудовании, которое Медикае имели здесь под рукой. Несмотря на пессимизм сержанта, Берген решил не сдаваться. Он разослал по дивизии новый приказ: гвардейцы все время должны были носить защитные очки и дыхательные маски.

Если от болезней страдали даже самые крепкие бойцы Десятой дивизии, то мучения полковника Виннеманна были вообще неописуемыми. Берген удивлялся упорству полковника. Виннеманн никогда не жаловался — по крайней мере, не в компании офицеров. Но из-за пыли и увеличенной гравитации имплантированный позвоночник беспокоил его, как никогда раньше. Военный протезист, нарушая клятву о конфиденциальности, продолжал информировать генерал-майора о состоянии полковника. Он предписал Кочаткису более сильные дозы иммунодепрессантов и анальгетиков. Однако эти лекарства, принимаемые в больших количествах, губили печень и почки. Берген, питавший сильную привязанность и уважение к упрямому полковнику, начал ежедневно молиться Императору и его святым о скорейшем завершении нелепой операции «Гроза». Преждевременная смерть Виннеманна нанесла бы удар по экспедиции — и тем более по людям, знавшим его.

Наконец, на пятнадцатый день после спуска на планету, Император услышал молитвы Джерарда Бергена.

По наземной линии связи начали поступать штабные сообщения. После взятия Каравассы и Тайреллиса, которые отныне надежно защищали имперскую линию доставки, Двенадцатая пехотная дивизия Киллиана захватила полуразрушенную крепость в Бэлкаре и превратила ее в передовой опорный пункт. Сражение было тяжелым. Цифры потерь вызывали глубокую скорбь и свидетельствовали о многочисленной популяции орков вблизи конечной точки намеченного маршрута. Но Киллиан с честью выполнил поставленную задачу и основал передовую базу, столь важную для успешного завершения экспедиции. Хадрон, Каравасса, Тайреллис и Бэлкар снова стали имперскими крепостями. Их почти сорокалетняя оккупация завершилась. И хотя некоторые офицеры-пессимисты предрекали ответный удар зеленокожих, «Экзолон» начал готовиться к финальной стадии операции.

Получив эти новости, Берген почувствовал огромное облегчение. Еще большую радость принес приказ, поступивший на рассвете с базы Хадрон. На шестнадцатый день экспедиции Десятая бронетанковая дивизия вновь выступала в поход. Генерал де Виерс приказал Бергену оставить в Каравассе соответствующие гарнизонные силы, а затем на максимальной скорости выдвинуться к аванпосту Бэлкар. Там им предстояло объединиться с двумя другими дивизиями и дождаться прибытия генерала. Далее де Виерс намеревался возглавить группу армий и лично направить ее в регион Хадар, к предгорьям Ишварской гряды, где должна была завершиться их миссия.

Разговаривая с Бергеном по наземной линии связи, старик едва не задыхался от экстаза. Он походил на возбужденного ребенка перед Днем Императора. Наверное, он чувствовал, что долгожданная бессмертная слава была уже в паре шагов от него. Генерал надеялся найти «Крепость величия» или то, что от нее осталось. Затем началась бы финальная стадия. Жрецы Механикус запустили бы вокс-маяк, который, попав в верхние слои атмосферы, передал бы флоту координаты их позиции. «Потомок Тарсиса» должен был спустить подъемник. Священный танк подняли бы с песков пустыни в космос и разместили на борту «Рекламатора». За время полета к системе Армагеддона машину отреставрировали бы до прежнего состояния. Чуть позже комиссар Яррик, получив дорогой подарок, проехал бы на танке по полям сражений Армагеддона Прим. Он поднял бы дух уставших солдат, вдохновив их силой легендарной машины. И тогда воодушевленные солдаты отбили бы натиск врага.

Это звучало чудесно, и в своем сердце Берген надеялся на осуществление тактических планов де Виерса. Но его внутренний голос продолжал утверждать, что такие милые наивные мечты присущи только старикам и детям. В реальности все происходит иначе.

«Прошло тридцать восемь лет, — подумал он. — Неужели генерал действительно верит, что танк по-прежнему находится там…»

Когда де Виерс закончил разговор и закрыл вокс-канал, Берген вызвал к себе полковых командиров. Узнав о новых указаниях, все трое радостно заверили его, что через несколько часов они смогут подготовить своих людей к боевому походу. В голосе Виннеманна чувствовалось явное облегчение. Генерал-майор, беспокоясь о здоровье полковника, хотел оставить его в Каравассе. Но он понимал, что храбрый воин обидится на него и сочтет такую заботу оскорблением. Виннеманн был танкистом до мозга костей, а Берген знал, какое счастье испытывает истинный танкист, находясь в своей «корзине», попирая врагов и отплевываясь от пота и пыли, пока рев двигателя сотрясает его тело мощной вибрацией. Поэтому, несмотря на очевидные страдания Виннеманна, командир дивизии решил не отправлять его в госпиталь. У полковника был неплохой заместитель, и капитан Имрих мог помочь ему в любую минуту, если это потребуется.

После совещания полковые командиры передали приказ генерала своим заместителям и командирам рот. Новость быстро разошлась по гарнизону. Вскоре Каравасса жужжала, как растревоженный улей. Десятая бронетанковая дивизия готовилась к продолжению экспедиции.

* * *

При всей этой спешке, погрузке снарядов и заправке топливом, когда перед началом похода проводилась последняя проверка техники, почти никто не думал о судьбе тех рот, которые исчезли в первый день операции. Но кое-кто вспоминал о них — например, полковник Виннеманн. Игнорируя боль и личные проблемы; он регулярно молился о душах лейтенанта ван Дроя и его людей. Прошло больше двух недель, а от них не поступило ни одного сообщения. Полковник был уверен, что они погибли.

Выезжая из ворот Каравассы во главе колонны Восемьдесят первого бронетанкового полка, он даже не мог подумать, что Безбашенные Госсфрида по-прежнему ведут борьбу за существование. Через десять дней пути после сражения с орочьей ордой они находились к юго-востоку от его нынешней позиции.

Глава 10

Полковник Стромм оказался человеком слова. Он относился к танкистам как к важной части своего подразделения, и это нравилось ван Дрою. Хотя лейтенант держал сомнения при себе, дальнейшее сотрудничество с полковником вызывало у него серьезные опасения. Фактически он отдал людей и танки в распоряжение незнакомого человека. Конечно, начальство могло бы сказать, что он знал о полковнике все необходимое. Он видел Стромма в бою, а именно там раскрываются лучшие качества воина. Действия полковника во время сражения показывали, каким командиром он будет дальше. Но их окружал мир Голгофы. Они не могли сражаться с таким безликим и жестоким врагом. Бесконечная пустыня снижала моральный дух кадийцев. Казалось, сколько бы километров песка они ни оставляли за своими спинами, столько же возникало и впереди их колонны.

Ван Дрой знал, что его танки замедляли движение более быстрых «Химер» и «тридцатьшестерок». Однако без танков они стали бы легкой целью для зеленокожих мародеров. Стромм вел колонну плотным и широким строем. Лишь несколько «Химер» поочередно удалялись от нее и проводили разведку. Неужели полковник не злился на медленные «Леманы Руссы», которые двигались со скоростью тридцать километров в час? Если он и испытывал раздражение, то никак не показывал этого.

После битвы с орками прошло уже несколько дней. Усталая, грязная и потрепанная колонна продолжала путь на северо-восток. Постепенно ландшафт начал меняться. Покатые дюны сменились скалистой равниной. Было ли это хорошим знаком? Ван Дрой терялся в догадках. Если отсутствие песка означало близость предгорий, то почему они не видят Ишварскую гряду? Горизонт на северо-востоке закрывала розовая дымка. Никаких горных пиков. Никаких намеков на какую-то возвышенность.

Настроение людей было таким же мрачным, как облачное небо. Его ухудшали сообщения, передаваемые от танка к танку. Дюжина бойцов ван Дроя серьезно заболела. Стромм говорил о тридцати шести больных пехотинцах. После ужасного крушения бота и атак зеленокожей орды в Девяносто восьмом стрелковом полку остались только два медика. Они осмотрели больных танкистов, посовещались друг с другом и сказали ван Дрою, что по крайней мере трое из двенадцати умрут в течение дня. Ничто не могло спасти несчастных парней. Они стали жертвами «взвеси». Печень, почки, легкие — все внутренние органы отказывались функционировать. Другие девять больных почти наверняка должны были погибнуть в ближайшее время. Им требовался срочный специализированный медицинский уход. А поскольку надежда на воссоединение с «Экзолоном» стремительно приближалась к нулю, смерть ребят казалась практически неизбежной. Ван Дрой кусал губы от гнева и разочарования. Позже он уединился в куполе танка и излил свою ярость в потоках нецензурной брани. Его крики и проклятия тонули в реве двигателя.

Полковник Стромм принял трудное решение и ограничил рацион воды и провизии для тяжелобольных гвардейцев. Он не хотел тратить скудные ресурсы на обреченных людей, которым оставалось жить не больше двух-трех дней. Конечно, это не понравилось друзьям умиравших солдат. Их протесты доходили почти до полного неповиновения, но командиры взводов в конечном счете наводили порядок.

Ван Дрой не осуждал полковника за крайность мер. Стромм, естественно, выслушал бы его возражения, однако Госсфрид, будучи практичным человеком, счел решение полковника правильным, хотя и излишне суровым. Позже медики ввели тяжелобольным гвардейцам большие дозы анестетиков, и несчастные люди мирно скончались в медикаментозном сне.

Колонна сделала краткую остановку, чтобы мрачные и истощенные солдаты похоронили своих погибших товарищей. В Девяносто восьмом полку не было представителей Министорум, которые могли бы помолиться о погибших воинах, но один из лейтенантов Стромма — парень по имени Бойд — перед вступлением в Гвардию обучался в школе исповедников, «шагая к истине по праведной дороге». Он прочитал литанию о душах мертвых, и колонна двинулась дальше, потеряв в своей численности и еще больше отяжелев от бремени безысходной тревоги.

Когда Стромм раздал лейтенантам ночные горшки и дополнительные таблетки для очистки воды, настроение гвардейцев ухудшилось до критической черты. Полковник сказал, что тем, кто захочет прожить еще несколько дней, придется пить жидкость, которой они раньше не пользовались. Им придется пить свою мочу.

* * *

И словно Голгофе было мало гибели их товарищей, рассвет шестнадцатого дня принес совсем дурные новости. Когда солнце приподнялось над горизонтом и запуталось в облаках, окрасив равнину в тускло-красный свет, вокс-каналы взорвались от тревожных сообщений. Интерком «Врагодава» тоже не умолкал.

— Их там, наверное, миллионы! — кричал Болтливый Дитц. — Такое чертово количество, что просто всех не перебить. И это не пешие орки! Они перемещаются на нехилой скорости.

Дитц не ошибался. К колонне приближалась орочья орда. Судя по темной линии, которая с приходом дня появилась на юго-востоке, зеленокожих было слишком много, чтобы ввязываться с ними в сражение. Ван Дрой приподнял голову и посмотрел в визоры танка. Он все еще надеялся, что это мираж — что его разум сыграл с ним злую шутку и преувеличил размеры вражеской армии. Но это было не так. Весь горизонт кишел зеленокожими. Какое расстояние их разделяло? Ван Дрой не мог судить об этом из-за пыли и дрожавшего марева. Но их орда была видна. Значит, они находились чертовски близко.

Похоже, орки перемещались даже ночью. Вот почему уставшие и обезвоженные дозорные Стромма не заметили их. Изнуренные болезнями часовые сражались со сном. Им было не врагов человечества. А те преследовали колонну кадийцев. Вероятно, армия зеленокожих наткнулась на последствия кровавой бойни у разбитого посадочного бота. Орки выследили людей по глубоким следам, которые танки оставили на песке. Теперь их колонна была на виду.

— Гвоздь, веди машину на предельной скорости, — приказал ван Дрой. — Если ты почувствуешь что-то неладное — пусть даже слабые шумы или стук мотора, скрип и удары зубчатой передачи, — тут же сообщи об этом мне. Ты понял? Надеюсь, тебе не нужно напоминать о том, что случилось с Сименсом? У нас не будет времени на ремонт.

— Не волнуйся, босс, — ответил Гвоздь. — У нас с этой малышкой обоюдная симпатия. Симпатико, как я говорю. Она не даст нас в обиду.

Пожалуй, ничто на свете не могло напугать или расстроить Карла «Гвоздя» Налзига. Он получил свое прозвище еще до того, как вошел в экипаж ван Дроя. В те далекие дни отчаянных сражений он заслужил несколько медалей за храбрость. Ван Дрой хотел бы поверить словам самоуверенного водителя, но «Врагодав» после спуска на планету уже дважды сталкивался с серьезными проблемами с двигателем. И конечно, не без участия Голгофы.

Старая «девочка» ван Дроя могла заглохнуть так же, как и любая другая машина. Каждый час какой-нибудь из танков останавливался и не желал заводиться до тех пор, пока с контактов двигателя не удаляли красную пыль. Впрочем, в его роте имелось одно исключение. Колымага Вульфе еще ни разу не ломалась. Танк «Последние молитвы-II» выглядел на все свои годы, но под крышкой его двигателя обитал упрямый дух машины. Ван Дрой не сомневался в этом.

Лейтенант знал, что сержант Вульфе обиделся, когда из всех танков, полученных ротой после бегства с Палмероса, ему вручили древний «Леман Русс» марки «Марс-альфа». Вульфе сильно переживал потерю прежней машины. Какой танкист не влюблялся в свою «девочку»? Такие же нежные чувства ван Дрой питал к «Врагодаву».

Его не удивило, что Вульфе принял новый танк в штыки. Суровый сержант не скрывал враждебного отношения к «Последним молитвам-II». Очевидно, он думал, что ван Дрой специально, по какому-то злому умыслу, дал ему древнюю рухлядь. Лейтенант надеялся, что со временем Вульфе привыкнет к своей машине, но с учетом орков, гнавшихся за ними, этого времени могло и не оказаться. Какую скорость могла развивать орочья техника? Наверное, там сотни «жуков». И оснащенные оружием мотоциклы. А что, если у них есть поддержка с воздуха? Бомбардировщики? Зеленокожие были настолько безумными, что вполне могли летать при такой облачности.

На панели вокса замигал красный огонек. Ван Дрой развернулся на командирском сиденье, включил микрофон и, когда светодиод стал бледно-зеленым, четко произнес:

— Командир Десятой роты слушает. Прием.

— Десятая, это полк, — отозвался полковник Стромм. — Похоже, мы оказались между предгорьем и большой неприятностью. Вы уже смотрели на юго-восток?

— Смотрел, сэр. Увиденное мне не понравилось. На таком расстоянии трудно оценить боевую мощь их сил, но, честно говоря, мне кажется, что мы уступаем им в численности. Вероятно, основная часть зеленокожих перемещается на колесах. Они могут догнать нас к середине дня.

— Да, галактике нравится подкидывать нам неприятности, — пошутил полковник.

— Я понимаю, что в легких победах нет славы. Но все-таки человек должен знать свои пределы.

— Или пределы машин, как в нашем случае, — согласился Стромм. — Я думаю… Минуту, лейтенант.

Стромм прервал вокс-соединение. Через несколько секунд на пульте ван Дроя вновь замигал огонек. Лейтенант нажал на кнопку ответа.

— Сэр?

— Прошу прощения за паузу, ван Дрой, — сказал полковник. — Только что пришло сообщение от разведгруппы. Сами судите, насколько оно хорошее или плохое. Мои люди рапортуют о массивном облаке пыли, которое надвигается на нас спереди. Наведите магнокуляры на восток. А теперь на десять градусов правее. Что это, по-вашему?

— Пылевая буря, сэр?

— По-видимому, да. Облако быстро приближается. Если мы повернем на юго-восток, то, возможно, избежим фронтального столкновения, но…

— Это поставит нас под огневой удар орков. Клянусь кровавым Оком!

— Совершенно верно, лейтенант. Я не готов бросаться в бой, который мы не сможем выиграть. Предлагаю двигаться навстречу буре. Риск большой, но, если мы уцелеем, пыль скроет наши следы. И тогда ублюдки потеряют нас из виду. Что скажете, лейтенант?

«Действительно рискованный шаг, — подумал ван Дрой. — Многое может пойти не так. Хотя, с другой стороны…»

— Духам машин это не понравится, сэр, — ответил он. — Ставлю на то, что будут механические поломки. И как долго продлится пылевая буря? Попав в нее, мы не сможем видеть ничего вокруг. Нам придется двигаться на ощупь. Очень медленно.

— Я не знаю, как долго продлится эта буря, — произнес полковник. — Погодные сводки, составленные техножрецами во время варп-перехода, давали неопределенную картину. Некоторые бури утихали через несколько часов. Другие тянулись днями и даже неделями.

— Похоже на игру в кости, сэр.

— Вы азартный человек, лейтенант?

— Думаю, что сегодня я им стану.

— Отлично. Тогда бросайте кубики и будем надеяться на лучшее. Да пребудет с нами удача Императора. Конец связи.

Глава 11

Когда бахрома пылевой бури ударила по колонне, полковник приказал остановиться. Видимость упала до пятидесяти метров. Воздух потемнел от шквалов песка. Ветер с воем раскачивал машины на рессорах. Багровое небо исчезло из виду. По приказу полковника гвардейцы могли выходили из танков и машин только в защитных очках и дыхательных масках. Их тела должна была защищать плотная одежда, непроницаемая для жалящих красных гранул песка. Голоса терялись в шуме бури. Слова, приглушенные дыхательными масками, звучали невнятно и тихо. Ван Дрою приходилось кричать во весь голос.

— Торопитесь. Я хочу, чтобы все танки были связаны друг с другом толстыми цепями. Нужно управиться с этим до того, как усилится ветер. Начинайте сейчас же! У нас осталось несколько минут. Все за работу! Живее! Живее!

Безбашенные вытаскивали из задних складских ящиков тяжелые стальные цепи. Они крепили их к буксирным крюкам спереди и сзади машин.

— Дистанция между танками — двадцать метров! — прокричал ван Дрой.

Сейчас он мечтал о простом мегафоне. Вокс-гарнитура шлемофона связывала его только с командирами танков. Члены экипажей не были оснащены такой продвинутой техникой. Они получали приказы по интеркомам танков. Ван Дрой мог бы вернуться в машину и воспользоваться вокс-усилителем. Но время не позволяло такой роскоши. Ветер усилился до штормового уровня. Люди, несмотря на жажду и усталость, работали быстро и слаженно. Некоторые боролись с приступами кашля, сгибаясь пополам от колющей боли. И все же они продолжали работу. Приказы лейтенанта выполнялись четко и правильно. Через несколько минут танки были сцеплены цепями. Порывы ветра превратились в свирепую бурю. Видимость упала до сорока метров. Затем еще и еще. Ван Дрой различал лишь красные силуэты танков позади и впереди «Врагодава». Когда он начал карабкаться на башню, его едва не сбило с ног шквалом мелкого песка. Лейтенант с трудом забрался в «корзину», захлопнул люк и повернул запирающий вентиль. Включив интерком, он спросил у экипажа:

— Все юбочки застегнуты?

— Крепче, чем на дочери губернатора, сэр! — ответил за всех Уоллер.

Он был заряжающим ван Дроя уже больше десяти лет. Коренастый краснолицый мужчина показывал себя в бою хорошим специалистом, но стоило ему наступить на бутылочную пробку, он превращался в драчливого дьявола.

— Вот и ладно, — произнес лейтенант. — Мы подождем, когда люди Стромма закончат связку, а затем двинемся вперед. Аккуратно и медленно.

Зная, что члены экипажа не видят его, ван Дрой с сомнением покачал головой. «Это чистое безумие, — подумал он. — Если бы не орки за нашими спинами…»

— Броня вызывает командира полка, — передал он по воксу. — Вы слышите меня, сэр?

— Не очень хорошо, ван Дрой, но терпимо, — ответил Стромм.

Качество связи было ужасным. Пылевая буря вызывала жуткие электромагнитные помехи даже вблизи. «Если ситуация ухудшится, — подумал ван Дрой, — мы вообще останемся немыми и глухими. Тогда нам придется остановиться и дожидаться окончания бури».

— Мои драндулеты связаны и готовы к движению. Ожидаю вашего приказа, сэр.

— Подождите еще одну минуту, лейтенант. Мои парни заканчивают сцепку последних машин. Даже не верилось, что будет так плохо. Великий Трон! Помоги нашим людям в открытых кузовах. Надеюсь, два слоя брезента защитят их от ветра и пыли.

Ван Дрой поморщился. Он тоже тревожился о пехотинцах. К сожалению, нельзя было пересадить всех гвардейцев из открытых грузовиков и полугусеничных машин в кабины и салоны «Химер». Впрочем, парни подготовились к суровым испытаниям. В незащищенных машинах находилось не так уж много солдат. Им выдали спальники и дополнительный брезент. Однако ван Дрой не знал, какой будет буря. Смогут ли люди выдержать ее смертельный натиск?

— Я думаю, что все будет в порядке, сэр. — В голосе лейтенанта прозвучала уверенность, которой он не чувствовал. — Минуту, лейтенант.

Последовали пауза и перемигивание ламп на вокс-панели. Затем полковник вернулся.

— Все мои машины сцеплены, ван Дрой. Пусть ваши танки ведут колонну. Выдерживайте постоянную скорость. Десять километров в час. Не больше и не меньше.

— Десять, сэр. Отдавайте приказ.

— Хорошо, броня. До связи.

— Вы готовы? — обратился лейтенант к экипажу.

Сердитое ворчание, раздавшееся по внутренней связи, показало ему отношение танкистов к езде вслепую. Они не скрывали своей тревоги. Ван Дрой переключился на вокс-канал роты:

— Ротный всем танкам. Подтвердите готовность к движению.

— Командир эскадрона «Копье» подтверждает, — пробился сквозь статику лаконичный ответ сержанта Раймеса.

За ним последовали подтверждения от «Копья-I» и «Копья-II». Затем поочередно отозвались другие командиры танков.

— Двигайтесь на постоянной скорости. Десять кломов в час. Строго сохраняйте это направление. Я не хочу никаких инцидентов. Колонну возглавляет «Хладнокровный вердикт». Капрал Мюллер, выводите нас отсюда.

Танки Десятой роты двинулись вперед — один за другим, вслепую, скованные между собой толстыми цепями, которые при натяжении издавали металлические стоны.

Рев двигателя «Врагодава» стал на два тона ниже. Машина мягко накренилась, когда сцепление поймало зубчатую передачу. Цепное колесо мотора передало силу на ось. Тяжелые колеса завращались, железные зубья потянули звено за звеном, перемещая танк на медленной скорости. «Яростный Империй», идущий впереди «Врагодава», был практически невидим. Ван Дрой посмотрел в задний визор и с трудом разглядел контуры «Несокрушимого», который двигался позади его машины. Скрип молотившего металла заглушал завывавший ветер и рев мотора. Буксирные крюки натягивали толстые цепи.

— Гвоздь, ты ведешь машину ровно? — спросил ван Дрой.

— Определенно, сэр, — ответил седой водитель.

Его голос прозвучал отчетливо и чисто. Буря не влияла на интерком так сильно, как на вокс-каналы.

— Так же ровно, как руки Уоллера держат бутылку с крепким пойлом.

Ван Дрой нахмурился. Сравнение показалось ему неубедительным.

* * *

Люди Ленка были встревожены и, не стесняясь, демонстрировали это. Пока «Новый чемпион» вслепую двигался вперед, они ворчали и шипели, ругались друг с другом и давали выход нараставшему напряжению нервов. Ленк игнорировал их.

Буря усиливалась. Порывы ветра и песка колотили по танку, раскачивая его, словно консервную банку, — как будто он не весил шестьдесят три тонны. Ведер сидел на командирском сиденье и лениво поигрывал зазубренным ножом, который он обычно хранил в ботинке. Это было запрещенное оружие. За такой клинок могли лишить звания. Но нож несколько раз спас ему жизнь в учебном лагере резервистов, когда большие и крепкие парни, горя гневом, приходили к Ленку, чтобы наказать его за мошенничество в карточной игре или за амурные похождения с их женщинами. Многие потом сожалели об этом — особенно те, кого он порезал. С помощью ловкости и ножа Ленк создал себе репутацию.

С тех пор как его перевели в Восемьдесят первый бронетанковый полк, он ни разу не пускал в ход своего маленького помощника. Но Ленк верил, что его время придет. Рано или поздно кто-то припрется к нему и постарается навредить. Он чувствовал, что это будет сержант Вульфе. Многие танкисты Десятой роты уступали Ленку в возрасте — молодое пополнение, по той или иной причине искавшее его компании. У Ведера всегда находились для каждого нужные вещи — то, что он использовал для собственной выгоды. Например, он славился своими победами над женщинами. Солдаты завидовали ему. Им хотелось узнать секрет его успеха. Они не понимали, что никакого секрета нет. Он просто превосходил их во всем. Кому-то требовалось его умение добывать забавные штучки, без которых гвардейская жизнь казалась некоторым чертовски невыносимой. Речь шла о «дымках», алкоголе или наркотиках. Прежде чем посадочный бот рухнул в красные пески, Ленк заключил небольшое соглашение с одним из офицеров Медикае, чьи греховные делишки он угрожал раскрыть парням из Министорум. Офицера ожидало бы строгое наказание. Трон знает, где теперь был этот глупый клоун. Наверное, спустился на другом корабле. Или умер в пустыне. Какая разница? Когда Ленк выберется из этой заварухи — а он знал, что выберется, поскольку непреклонно верил в свою врожденную удачу, — он найдет другой источник для поставок дури. Никто не мог противостоять его воле.

Эта мысль привела его к любопытному вопросу. Кем был Виктор Данст, который так сильно досадил сержанту Вульфе? Он почувствовал внезапный приступ раздражения. Из-за этого Данста сержант срывал теперь свой гнев на нем. Ведер хотел бы выяснить детали, которые позволили бы ему шантажировать Вульфе. Но он не знал, как получить необходимую информацию. Экипаж «Молитв» питал к нему такую же неприязнь, как и их тупой командир, — особенно ублюдок Хольц, с лицом, похожим на раздавленный гроксбургер.

— Ты слышал, Ленк?! — прокричал по интеркому Варнус.

— Нет, не слышал. Но ты можешь продолжать свою глупую болтовню.

Заряжающий хмуро повернулся к нему. Татуировки на его плечах и шее пришли в движение, когда он грозно заиграл мускулатурой. Однако, увидев нож в руках Ленка, он передумал задирать командира и, отвернувшись, тихо проворчал:

— Я сказал, что ситуация становится все хуже. Посмотри на визоры. Похоже на непроглядную ночь. Только теперь там все красное. Мы же не знаем, куда едем. Нам нужно остановиться.

— По крайней мере, мы не впереди, — вмешался в разговор рядовой Рисманн. — Не хотел бы я оказаться на месте «Хладнокровного вердикта». Вторым идти в связке лучше, чем первым. Предложи мне сейчас перебраться в экипаж Мюллера, я не пошел бы туда ни за какие деньги. Даже если бы у них в башне сидели голые девчонки.

— Это о многом говорит, — съязвил Ленк. — Ты же повернут на деньгах и сексе. Ладно, расслабьтесь, парни. Считайте, что я приказал вам не трястись от страха. Берите пример с Хоббса. Вы слышали, чтобы он жаловался?

— Он вообще молчит с тех пор, как ты пригрозил ему трепкой, — с кислым видом ответил Рисманн. — Боится, что ты расскажешь всей группе армий, что он якобы гей.

— Правильно делает, что боится, — хмыкнул Ленк. — То же самое ожидает и вас. Короче, успокойтесь. Думайте об этом так: пока снаружи бушует буря, ван Дрой и героически махавший флагом полковник по уши заняты своими делами. Мы в связке не первые. Машину ведет Хоббс. Значит, нам остается только наслаждаться поездкой.

Его собеседники ничего не ответили. Они прислушивались к завыванию ветра и скрипу буксирных цепей. Стрелок и заряжающий нервозно переглянулись друг с другом.

— Что там говорят по воксу? — спросил Рисманн.

— Ничего, — ответил Ленк.

— Ты уверен? Огоньки горят. Кто-то болтает.

— Это просто помехи, — проворчал Ленк.

Он потянулся к складскому ящику и вытащил зеленую металлическую флягу. Она была чуть меньше тех контейнеров, в которых они хранили свою мочу. Ведер медленно отвинтил крышку, приложил флягу к губам и сделал небольшой глоток.

— Эй, капрал! — вскричал Варнус. — Если ты придерживал от нас воду…

— Это не вода, — самодовольно возразил Ленк. — Это волшебный напиток, который я держал про запас. — Он кивнул. — Чертовски крепкая штука. Хорошо прочищает мозги.

Варнус и Рисманн повернулись к нему боком — то есть максимально, с учетом тесноты их башенной «корзины». Стрелок потянул носом воздух и благоговейно произнес:

— Спиртное! Тебе лучше поделиться, Ленк. Мы помогаем тебе, ты заботишься о нас. Сам так сказал, помнишь?

— Верно, — поддержал Варнус. — Это твои слова, капрал.

— Вот же дурни! Я помню, о чем говорил. Достали уже своим нытьем! Как будто я сам не поделился бы с вами.

Он передал флягу Рисманну, и тот жадно прильнул к ней губами. Но прежде чем он успел сделать глоток, «Новый чемпион Церберы» с внезапным рывком помчался вперед, а затем так же резко остановился. Передняя подвеска танка натянулась и со стоном сжалась до предела. Задняя часть машины приподнялась в воздух. Затем раздался резкий лязг. Танк встряхнуло, и передняя подвеска подпрыгнула вверх.

Людей сбросило с сидений. Ленку чудом удалось не разбить голову об угол ящика. Варнусу не повезло. Кровь хлынула из глубокого пореза на его макушке. Рисманна швырнуло на траверсный вентиль, и он охнул от боли, когда металлическая рукоятка вонзилась в его бок. Спиртное Ведера выплеснулось ему на форму.

— Какого черта?! — взревел Ленк. — Хоббс, что там случилось, варп тебя подери?

Когда водитель ответил по интеркому, его голос от страха и изумления перешел на фальцет:

— Клянусь гребаным Оком, Ленк! Я думаю… Я думаю, мы только что потеряли «Хладнокровный вердикт».

* * *

Вульфе пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова лейтенанта. Тот повторно прокричал свое сообщение:

— Всем танкам, стоп! Это приказ! Остановитесь там, где вы есть! Никакого движения дальше!

Сержант не тратил время зря.

— Мецгер, стоп! — рявкнул он.

Танк «Последние молитвы-II» незамедлительно остановился.

— Что происходит, сардж? — спросил Хольц, прильнув к видеоскопу пушки.

— Тише, парень, тише! — отмахнулся Вульфе.

Сержант прищурился от усилий, внимательно прислушиваясь к голосу на вокс-канале. Через миг он ответил:

— «Хладнокровный вердикт» исчез. Судя по звукам, машина куда-то упала.

— Куда? — обернулся к нему Сиглер.

— Вряд ли мы это узнаем, пока буря не пройдет, — ответил Хольц. — Я верно говорю?

Вульфе вновь прислушался к сообщению ротного. Через мгновение он мрачно сказал:

— О происшествии сообщил «Новый чемпион». Ленк говорит, что их передний буксирный крюк вырвало к черту. Им повезло, что они не сорвались в расщелину.

— А я считаю это невезением, — проворчал стрелок Хольц. — Все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Вульфе понял его намек. Однако если кто-то из экипажа Мюллера остался жив, то им тоже повезло, что танк Ленка не упал на их головы.

— Что говорит ван Дрой? — спросил Сиглер.

Вульфе прислушался к переговорам на ротном вокс-канале. Он безрадостно покачал головой:

— Пока мы не можем им помочь. При такой свирепой буре нам даже из люков не удастся выбраться. Или рукой пошевелить. Мюллеру и его ребятам придется ждать, как и всем остальным.

— Но им требуется медицинская помощь! — вскричал Сиглер.

— Я знаю, Сиг! — рявкнул Вульфе. — Только ты выгляни наружу! Что ты сможешь сделать в такой круговерти?

Расстроенный Сиглер посмотрел на свои ладони. Вульфе почувствовал себя виноватым. Он склонился и похлопал заряжающего по широкому плечу.

— Извини, Сиг. Я знаю, ты волнуешься о них. Мне тоже сейчас хреново.

«Пусть все летит в варп! — подумал он. — Сколько ударов судьбы нам еще нужно выдержать? Где остальная группа армий?» Переведя дыхание, он сказал экипажу:

— Давайте успокоимся. Безбашенные никогда не сдаются, верно? Мы будем бороться до конца. Без вариантов!

Сиглер немного смягчился. Взглянув на сержанта, он тихо произнес:

— Может, дух Боршта снова поможет нам.

Кровь Вульфе превратилась в ледяную воду.

— Что ты сказал?

— Проклятье, Сиглер! — прошипел Хольц. — Я же просил тебя не болтать!

Заряжающий, похоже, понял, какую ошибку он совершил. Сиглер в панике перевел взгляд от Вульфе к Хольцу.

— Извините, парни! Просто вырвалось.

Вульфе повернулся к Хольцу:

— Объяснитесь, капрал. Это не просьба, а приказ.

Стрелок покачал головой и печально вздохнул.

— А чего ты ожидал, сержант? Думал, мы слишком глупые, чтобы все сопоставить? Ты не зря обогнул тот каньон на Палмеросе. У тебя была веская причина. Парни Страйбера помчались напрямик и подорвались на мине. Позже нам показали медицинский рапорт. Старина Боршт умер именно в тот момент, когда ты услышал голос по интеркому. Голос, который никто, кроме тебя, не слышал.

Вульфе тяжело опустился на сиденье.

— Вы все время знали об этом? Такая байка неплохо разошлась бы по дивизии. Чокнутый сержант считает, что он видел дух убитого товарища. О Трон! Мецгер, ты тоже знал о моем видении?

— Да, сардж, — признался водитель. — В основном из твоих варп-снов. Пока мы висели между двумя системами, ты часто болтал во сне.

Вульфе был ошарашен.

— Мы не думали, что ты спятил, — успокоил его Сиглер.

— Верно, — подхватил Хольц. — Мы просто огорчились, что ты не рассказал нам об этом. Понимаешь, дух ведь спас не только тебя. Он спас всех нас. Мы будем молиться о Борште. Весс тогда очень обиделся. Сказал, что ты мог бы доверять своему экипажу.

Вульфе понял, каким он был глупцом, считая, что парни не смогут сложить два плюс два.

— Я не мог сказать вам правду. Я сам сомневался в увиденном. Даже теперь сомневаюсь. Честно! Но знаете… я не хочу, чтобы ван Дрой считал меня чокнутым идиотом. Не хочу, чтобы меня списали в утиль.

— Ты реально сошел с ума, если думаешь, что лейтенант не знает правды, — заявил Хольц. — Вспомни, разве он потребовал тогда от тебя детальный рапорт? Он просто принял твой поверхностный отчет и ни о чем не спросил.

Вульфе задумался над словами стрелка. Похоже, Хольц был прав. Лейтенант действительно на удивление легко принял его отчет.

— Кто еще знает о моем видении? — осведомился он.

Хольц пожал плечами.

— Никто, кроме нас и Весса. Возможно, еще ван Дрой.

— Пусть все так и останется, — проворчал сержант. — Вы сами знаете, что будет, если мной займутся комиссары.

— Может, тогда расскажешь нам, что там действительно случилось? — решил поторговаться Хольц.

Вульфе даже не успел ответить. На вокс-панели замигал огонек, отмечавший канал их роты.

— Командир эскадрона «Меч» на связи, сэр, — отчеканил Вульфе.

Он выслушал сообщение лейтенанта. Статические помехи по-прежнему заглушали слова. Однако он отметил, что за последние минуты вокс-сигнал значительно улучшился. Чуть позже Вульфе снова переключился на систему внутренней связи.

— Ну, что там? — спросил Хольц.

— Буря идет на убыль, — ответил сержант. — Ван Дрой хочет, чтобы экипажи проверили свои машины и оценили полученный ущерб. Я пойду вперед. Попробую узнать, что случилось с Мюллером и его парнями.

Глава 12

Ветер все еще завывал, тянул за полы одежды и с жалящей силой швырял песок в его лицо. Но Госсфрид ван Дрой не мог ждать дольше. Если в танке капрала Мюллера оставались живые люди, они нуждались в медицинской помощи и срочной эвакуации. Главное — найти их машину.

— Сюда, сэр! — крикнул танкист, едва заметный в шквалах пыли.

Ветер унес его слова, однако лейтенант успел понять их смысл. Он поспешил на голос.

— Тут обрыв, — предупредил солдат, когда ван Дрой подошел ближе.

Другие танкисты тоже направились к нему.

— Осторожно! — сказал солдат. — Вы можете сорваться вниз.

Лейтенант остановился рядом с ним и, покосившись на полоску, пришитую к левому нагрудному карману, прочитал его имя. Рядовой Бруннер из экипажа Рихтера.

— Показывайте, Бруннер, — велел ван Дрой.

Рядовой сделал несколько шагов и поманил за собой лейтенанта. Он указал рукой на участок земли перед своими ногами. Ван Дрой подошел к нему и посмотрел на край отвесной расщелины. Бруннер вновь привлек его внимание, указав налево, где два следа от гусениц вели прямо к обрыву. «Проклятье! — подумал ван Дрой. — Десять кломов в час оказались слишком большой скоростью. Они не успели остановиться и упали вниз. Цепи не выдержали полного веса танка».

Он заглянул в расщелину, но она была слишком глубокой. Темнота внизу не позволяла разглядеть машину, лежавшую на дне. Буря все еще ярилась и затрудняла обзор, хотя уже и затихала понемногу. Что откроется их взглядам, когда она закончится? Увидят ли они орков за своими спинами? Как близко находилась их орда? Здесь некуда было бежать. Путь к спасению перекрывала расщелина. Как далеко она простиралась влево и вправо?

Ответы придут позже. Сейчас оставалось только ждать. Ван Дрой решил поговорить с полковником. Он приказал танкистам вернуться в свои машины и направился к «Врагодаву». Забравшись в башню и задраив люк, лейтенант склонился над вокс-панелью.

— Командир брони вызывает полковника Стромма. Прошу выйти на связь.

— Слушаю вас, лейтенант. Как дела?

— Плохо, сэр. Как я и боялся, одна из моих машин упала в расщелину. Обрыв начинается в десяти-двенадцати метрах от ведущего танка. Я не знаю, насколько глубока пропасть. Из-за пыли ничего не видно. Но, похоже, до дна далеко. Путь вперед отрезан.

— Какова протяженность расщелины? Если орки преследуют нас…

— Мы не сможем сейчас это выяснить, сэр. Впрочем, буря быстро затихает. По моим оценкам, через полчаса видимость улучшится до нормального уровня. Я предлагаю немного подождать.

— Конечно, лейтенант. Я не хочу других инцидентов. Как вы думаете, мог ли кто-то из людей в упавшем танке уцелеть?

Ван Дрой ответил не сразу. При всей прочности «Лемана Русса», дизайн которого не менялся многие тысячи лет, башенная «корзина» представляла собой опасное место. Центральную часть тесного и шумного пространства занимал огромный механизм пушки. По одну его сторону размещался стрелок, по другую — заряжающий. Прямо за стрелком, в непосредственной близости от всего необходимого — карт, аппаратуры связи, второстепенных орудий — сидел командир. Главную опасность создавали складские ящики, закрепленные на каждой поверхности. Их металлические края и углы наносили куда больше ран, чем вражеский огонь. Запирающие рычаги люков тоже добавляли свою долю ранений. Они торчали на люках, словно металлические усики. Ветераны, привыкшие к ним, ежегодно получали лишь несколько ранений, но «свежему мясу» приходилось несладко.

— Шансы есть, сэр, — наконец ответил ван Дрой. — Я полагаю, что члены экипажа получили тяжелые ранения. И там будет по крайней мере один погибший.

— То есть вы считаете, что в танке остались уцелевшие люди?

— Пока я не могу говорить об этом наверняка. Все зависит от высоты обрыва, сэр.

Какое-то время Стромм молчал. Ван Дрой слышал только белый шум, шипевший в его правом ухе.

— Знаете, лейтенант, если орки будут близко, я не смогу дать вам время для спасательной операции.

Ван Дрой раздраженно покачал головой.

— Я понимаю, сэр. Но если остается какой-то шанс на спасение моих ребят, я должен вытащить их оттуда.

На самом деле он думал, что Девяносто восьмой стрелковый полк был в долгу перед ними. Конечно, лейтенант не стал говорить об этом. И правильно сделал, потому что через секунду полковник добавил:

— Пехотинцы сделают все, чтобы помочь вам, ван Дрой. Но время играет здесь важную роль. Минутку.

Стромм отключил канал и вернулся к разговору чуть позже.

— Выгляньте наружу, лейтенант, — сказал он. — Похоже, буря почти прошла.

Ван Дрой приподнялся и посмотрел в передний визор, установленный над командирским сиденьем. Он увидел танк, стоявший впереди. Гусеницы на подветренной стороне были полностью засыпаны красным песком. За машиной он заметил горизонт и… Неужели правда? Ему показалось, что вдали виднеется бледный силуэт гряды. Вероятно, он ошибся. Солнце на западе пряталось за густыми коричневыми облаками. После жаркого дня на горизонте мерцала линия марева. Но если там действительно возвышались горы…

Внезапно ван Дрой вспомнил о зеленокожих. Он повернулся к заднему визору, однако обзор был перекрыт «Несокрушимым».

— Что-нибудь известно об орках, сэр? — спросил он по воксу. — Я слышал, вы направляли разведчиков для проверки наших тылов.

Стромм вновь переключил канал, чтобы связаться с разведгруппой.

— Никаких признаков этих грязных бестий, — через минуту ответил полковник. — Я не могу поверить, что мы оторвались от них с такой легкостью. Однако разведка рапортует, что нас никто не преследует.

«Слава Императору! — подумал ван Дрой. — Неужели получилось? Неужели буря скрыла наши следы и орки помчались в другом направлении?»

— Вы все еще здесь, лейтенант?

— Да, сэр. Извините. Я просто пытаюсь понять, куда подевались «жуки» зеленокожих. Не могли бы вы выслать разведчиков для рекогносцировки местности, сэр? Чтобы двигаться на северо-восток, нам нужно спуститься с этой возвышенности. И еще, с вашего разрешения, я хотел бы отправить моих людей к «Хладнокровному вердикту».

— Хорошо, лейтенант. Только действуйте без промедления. Я намерен двинуться в путь как можно быстрее. Если вам что-то понадобится, дайте мне знать. Конецсвязи.

* * *

Перевернутый танк лежал на дне двухсотметровой пропасти. Как только ван Дрой увидел его, он понял, что никто из экипажа Мюллера не выжил. Вместе с пятью другими гвардейцами он спустился по веревке на скалистую поверхность и, приблизившись к разбитой машине, осмотрел последствия падения. Ствол пушки был скомкан и согнут. Второстепенные орудия тоже сильно пострадали. Их части валялись вокруг корпуса. Башня почти полностью зарылась в землю. Никто не смог бы выбраться из люков.

Он велел сержанту проверить, остался ли кто в живых. Вульфе взобрался на перевернутое дно машины и вытащил лазган. Он лег на броню и начал выстукивать сообщение на шифре номер один. Это был старый код, состоявший из комбинаций ударов и пауз. Хотя в эпоху вокс-коммутаторов шифр почти не использовался, кадианские военные изучали его на первом курсе кадетских школ. Ван Дрой удивился, что сержант помнил код. Прошло не меньше двух десятков лет с тех пор, как Вульфе был кадетом. Вспомнив собственные дни обучения, лейтенант с трудом расшифровал сообщение. Оно повторялось снова и снова: «Выжившие, ответьте. Выжившие, ответьте».

Вульфе прижал ухо к металлу. Внезапно его движения стали быстрыми и суетливыми. Заметив это, лейтенант затаил дыхание. Он не хотел отвлекать сержанта вопросами. Кодированное сообщение изменилось: «Число потерь?» Ван Дрой увидел, как Вульфе снова прижал ухо к броне и затем, после короткой паузы, отстучал одно слово: «Жди». Спрыгнув с днища танка, сержант побежал к лейтенанту.

— Трое мертвых, один живой, сэр. Мне ответил водитель. Рядовой Краус.

— Он серьезно ранен? — спросил ван Дрой.

— Очень плох. У него сломаны кости. Имеются рваные раны.

— Проклятье! — проворчал лейтенант. — Я думаю, мы оба знаем, Вульфе, чем все это закончится.

Сержант опустил голову.

— Мы не можем бросить его там.

— Решение принимаю не я. Здесь командует Стромм. Только не злись на него. Он должен думать об остальных гвардейцах.

— Может, мы попробуем, сэр?

— Я бы с радостью, Оскар, — мрачно ответил ван Дрой. — Но с нашими инструментами мы провозимся остаток дня и половину следующего. И то, если будем вырезать отверстие там, где броня тоньше всего.

Ван Дрой не видел лица сержанта. Его скрывали очки и маска, защищавшие легкие от аэрозольной пыли. Тем не менее лейтенант знал, что выражение на лице Вульфе было таким же, как у него: обиженным и виноватым.

— Поднимай отряд обратно к танкам. Стромм скоро даст приказ отправляться в поход. Его люди нашли спуск, пригодный для машин. И, Оскар… Сделай кое-что для меня, ладно? Скажи другим… Скажи, что выживших не было.

— Вы хотите, чтобы я солгал, сэр?

В голосе Оскара Вульфе звучала злость — неприкрытая и острая, как нож.

— Подумай головой, сержант, — сурово произнес ван Дрой. — Моральный дух солдат ублюдочно низкий. Он и без того почти сломлен! Поэтому поднимайся наверх и скажи ребятам, что никто не выжил. А потом мы двинемся дальше на поиски «Экзолона». Надеюсь, тебе все понятно?

Сержант щелкнул каблуками. Его голос обрел бесстрастность и твердость:

— Так точно, сэр. Примите мои извинения. Мне не следовало задавать вам этот вопрос, сэр.

— Нет, Оскар, — вздохнул лейтенант. — Не извиняйся. Просто выполни мою просьбу, ладно?

— Конечно, сэр. Вы можете рассчитывать на меня.

Вульфе повернулся, поманил за собой четверых танкистов и повел их назад к веревкам. Ван Дрой забрался на днище перевернутого танка. Почувствовав головокружение, он озабоченно нахмурился. Вот уже несколько дней его донимали симптомы обезвоживания. Он пил мало жидкости. Таблетки по очистке воды почти не убирали запах и соленый привкус переработанной мочи. Рацион был урезан втрое. За прошлые десять дней он потерял двенадцать килограммов.

Лейтенант вытащил из набедренной кобуры изящный автопистолет и лег на брюхо танка в том месте, которое минутами раньше занимал сержант Вульфе. Он начал выстукивать рукояткой пистолета краткое сообщение для танкиста, запертого в башне: «Здесь командир роты». Ван Дрой прильнул ухом к броне. Через несколько секунд послышалась серия стуков. Он перевел код в слова: «Понял. Приветствую».

Ван Дрой простучал новую фразу: «Мы не можем вызволить тебя». На этот раз ответ пришел после долгой паузы. Всего одно слово: «Ясно».

«У тебя есть оружие?»

«Да», — ответил Краус. После очередной долгой паузы он добавил: «Я воспользуюсь им».

Ван Дрой хотел отстучать слово «извини», но что-то остановило его. Вместо этого он передал шифром: «Да будет Император добр к тебе, сынок».

Лейтенант прижал ухо к толстому металлу и прислушался. Водитель танка не отвечал. Затем внутри машины раздался звонкий хлопок. Звук выстрела. Ван Дрою не требовался шифр, чтобы понять смысл этого сообщения. Оно означало прощание.

Он спрыгнул с танка, подошел к веревке и начал карабкаться вверх. Его сердце гулко стучало. Казалось, тело весило, как шестидесятитонный танк. «К черту все! — подумал он. — Сколько можно гнать людей на верную гибель?» Ему навстречу протянулись руки. Кто-то помог ему перебраться через край расщелины. Он встал, стряхнул пыль с формы и посмотрел на группу танкистов. Они вытянулись в струнку по стойке «смирно».

— Почему вы не в танках? — сердито спросил ван Дрой. — Разве люди Стромма не нашли спуск вниз?

Сержант Раймес сделал шаг вперед и кратко доложил:

— Они нашли нечто большее, сэр. Переключите ваш вокс на девятый канал.

Ван Дрой раздраженно поднес ладонь к вокс-гарнитуре. Он переключился на девятый канал и замер от изумления. Лейтенант не верил своим ушам. По вокс-связи велись оживленные переговоры. Он узнал один из голосов — хриплый, резкий, но уверенный и вальяжный. Голос полковника Стромма. Однако другой был незнакомым, и это само по себе представляло огромную важность.

— Командир патруля «Часовых», идентификационный номер девять-тета-девять-шесть-пять, подтверждает, что ваше сообщение передано в штаб. Ждите ответа.

Ван Дрой открыл рот и, задыхаясь от волнения, повернулся к Раймесу.

— Это то, о чем я думаю? — спросил он.

Лицо Раймеса скрывала маска, но лейтенант знал, что тот сейчас улыбается.

— Можете ставить на это свои яйца. Патруль «Часовых», сэр. Дозорные «Экзолона». Они охраняют базу, которая находится поблизости.

Ван Дрой почувствовал желание подпрыгнуть на месте.

— Клянусь Золотым Троном! Они уже успели захватить аванпост. Но я едва слышал их сообщение. Приказываю всем вернуться к машинам. На двойной скорости, ясно? Отправимся в путь, как только получим инструкции Стромма.

Танкисты отсалютовали и разбежались по «коробочкам». Впервые за все последние дни ван Дрой почувствовал себя счастливым. Наконец-то спасение. А ведь минуту назад он верил, что они умрут в этих предгорьях от жажды и голода. Но теперь появилась надежда! Забравшись в башню «Врагодава» и воспользовавшись более мощным вокс-коммуникатором, он услышал очередное сообщение от командира патруля.

— Полковник Стромм, — ясно и четко произнес тот же голос. — Передаю приказ от генерал-майора Бергена. Вам следует двигаться на восток. Спускайтесь по пологому откосу. Мы встретим вас у основания утеса и проведем до базы Бэлкар. Подтвердите получение приказа.

«Бэлкар, — подумал ван Дрой. — Неужели мы настолько отклонились?» Он вспомнил совещание у генерала де Виерса. Крепость Бэлкар располагалась неподалеку от конечной точки миссии. Небольшой отрезок пути на восток, и где-то там находилось последнее известное местоположение «Крепости величия». Когда они найдут ее, техножрецы Механикус отправят на орбиту вокс-маяк. За танком пришлют подъемник. «Экзолон» вернется на базу Хадрон. Затем их погрузят на флотские корабли… О Трон! Ситуация начинала улучшаться!

Внезапно мысль о скором окончании операции напомнила ему о рядовом Краусе — водителе, оставшемся в башне упавшего танка. Ван Дрой сказал, что они не смогут оказать ему помощь. Он своей рукой отстучал ему сообщение: «Мы не можем вызволить тебя». Но в то время они действительно не могли спасти его. Топливо и ресурсы были на исходе. Любая заминка могла привести к новому столкновению с орками. Им нужно было спасать жизнь других гвардейцев. Попытка вызволить Крауса поставила бы под удар всех уцелевших солдат. Ван Дрой считал, что он поступил правильно. Ведь только теперь оказалось, что времени хватало. К сожалению, спасать уже было некого.

Ему пришлось принять нелегкое решение. Усталость и осознание собственной ошибки ударили по его психике тяжелой кувалдой. Он сел в задней части башни и закрыл лицо руками. «Клянусь взорванным Оком Ужаса!» Рассеянно, той частью сознания, которую не поглотила печаль, он слышал голос Стромма, прозвучавший по вокс-связи. Полковник подтвердил получение приказа. Он согласовал с пилотом «Часового» примерное время встречи у основания утеса. Затем Стромм провел инструктаж своих офицеров и вызвал ван Дроя:

— Чертовски хорошие новости, лейтенант. Не так ли? Особенно после всех бед, через которые мы прошли.

— Вы правы, сэр, — ответил ван Дрой. — Мои танки ждут вашей команды.

Стромм служил в гвардии долгое время. Он знал, когда на душе у его подчиненных возникала невыносимая тяжесть.

— Вы в порядке, ван Дрой? С учетом наших обстоятельств я ожидал от вас более радостного ответа… Ах! Танк! Прошу прощения, лейтенант. В этой суматохе…

— Все нормально, сэр. Конечно, я счастлив, что мы наконец нашли остальные соединения.

— Выжившие есть?

— Нет, сэр, — устало ответил лейтенант. — Ни одного.

— Еще раз прошу прощения. Когда мы доберемся до базы Бэлкар, всем погибшим будут оказаны надлежащие почести. По завершении кампании их наградят медалями за мужество. Трон знает, что они заслужили всеобщее уважение. Ван Дрой, мы пережили здесь тяжелое время. Каждый из нас потерял хороших солдат. Но мы прошли через это, парень. Мы прорвались к своим! А для тех, кому не повезло, исповедники организуют поминальную службу.

Ван Дрой не сомневался в наградах и почестях. Но это не успокаивало его. Когда Стромм закончил разговор, лейтенант подключился к каналу роты и вызвал семь оставшихся командиров танков. В их роте уцелело только восемь машин, включая его собственную.

— Мы двинемся колонной по двое. Два по четыре. «Врагодав» будет левым в первом ряду. «Старая костедробилка» — правым. Будем следовать на восток за «Химерами» полковника. Держите глаза открытыми. Орки где-то рядом. Я знаю, что вы устали, но мы почти дома. До встречи на базе.

Когда каждый командир танка подтвердил получение приказа, ван Дрой сформировал колонну, и они двинулись в путь.

Глава 13

Бэлкар, подобно всем старым имперским руинам в пустыне, представлял собой укрепленный аванпост, построенный на скалистом выступе. Это позволяло ему выдерживать натиск кочующих песков. Когда имперские силы покинули планету, орки захватили крепость, но за все эти годы они почти не изменили облик базы и лишь наполнили ее улицы ржавым хламом. Несколько зданий — в основном бараков и бетонных гаражей — обрушились под весом песка, устилавшего широкие крыши. Другие строения были в прошлом украшены гордыми имперскими образами. Ветер и песок уничтожили барельефы, отполировав все поверхности. Позже орки нарисовали поверх них свои глифы и каракули невразумительной письменности ксеносов.

Металл, используемый в конструкциях базы, шелушился от ржавчины. Все стальные балки и листы, которые годились для модификации орочьих машин, было вырезаны или содраны, оставив бункеры без дверей, а бараки — без ставен. Сверху база напоминала несимметричный шестиугольник. Неодинаковая длина стен объяснялась желанием как можно эффективнее использовать пространство широкой и плоской скалы, на которой был возведен аванпост. На территории крепости имелось несколько глубоких колодцев. К сожалению, Восемнадцатая группа армий не получила от них никакой пользы. Судя по всему, они высохли десятилетия назад. Прежние обитатели базы — зеленокожие, уничтоженные дивизией Киллиана, — превратили пустые колодцы в отхожие места. Генерал-майор приказал залить их бетоном.

Проблема экономии скудных запасов воды стояла очень остро. Полковник Виннеманн как раз обсуждал ее с личным составом, когда из офиса генерал-майора Бергена прибыл посыльный. Он принес хорошие новости. Выслушав их, полковник засиял от радости. На его лице, покрытом боевыми шрамами, промелькнула тень недоверия. Но она исчезла, когда он посмотрел на штабных офицеров.

— Повтори еще раз свои слова, сынок, — попросил он посыльного.

Виннеманн не верил своим ушам. Молодой боец вновь озвучил чудесное известие:

— Лейтенант ван Дрой передал сообщение по вокс-связи. Он и его Десятая рота вместе с остатками Девяносто восьмого полка механизированной пехоты полковника Стромма приближаются к нашим позициям. Генерал-майор Берген решил, что вы должны узнать об этом первым, сэр.

Полковник захлопал в ладоши.

— Ты слышал, Алекс? — спросил он у адъютанта.

Его помощник с улыбкой кивнул. Виннеманн засмеялся.

— Какой же молодчина этот ван Дрой. Отличный офицер! Могу себе представить, каких бед им пришлось хлебнуть. Их нужно встретить, как героев. Пойдемте, поприветствуем наших ребят! — Он повернулся к посыльному: — Откуда их ждать?

— С юго-востока, сэр, — ответил молодой боец.

Он тоже улыбался, заразившись радостным настроением полковника.

— Они в двух часах пути. Проедут через южные ворота. Их сопровождают пилоты «Часовых», которые приняли первые сообщения от полковника Стромма.

— Отлично!

Виннеманн схватил трость, вскочил на ноги и поморщился от боли, которая выстрелила ему в спину. Пора было делать инъекции, но в такое прекрасное мгновение он даже не хотел вспоминать о лекарствах. Его Десятая рота уцелела.

Безбашенные Госсфрида возвращались на базу. Он всегда поражался их удивительной жизнеспособности. Впрочем, то же самое могли бы сказать и многие другие офицеры.

Когда генерал де Виерс поведет «Экзолон» на восток, чтобы вернуть легендарную «Крепость величия», все роты Виннеманна будут на счету. Теперь «Раскат грома» мог развернуться в полную силу. Оставалось восхищаться боевым духом их славного полка.

* * *

Сидя в куполе танка, Вульфе наблюдал, как сквозь розовую пыльную дымку, мерцавшую на расстоянии, начинали проступать стены старой имперской крепости. Они с легким наклоном поднимались вверх от скалистого основания и заканчивались дозорными и орудийными башнями. Он видел длинные стволы, выступавшие над парапетами старомодных зубчатых стен. «Наконец-то мы дома», — подумал он. Для него домом был полк. Конечно, между ротами Восемьдесят первого полка велась жесткая и не всегда безобидная конкуренция, но он не видел в этом ничего плохого. Когда дело доходило до сражений против врагов человечества, все былые распри забывались. Танкисты становились просто кадийцами — и, следовательно, братьями. Вульфе предвкушал скорую встречу с полковником Виннеманном. Наверняка старик по-прежнему сражался на передовой и вел людей в бой, как только он один умел это делать. Сержант удивился, что мысль о полковнике согрела ему сердце. Лейтенант ван Дрой тоже был храбрым, честным и прямолинейным человеком, хотя иногда и поступал как ублюдок. Но Виннеманн считался в их полку легендой. В отличие от других ветеранов, он отказался уйти на покой. Полковник не захотел умирать от старых ран и тоски. Он словно воплощал в себе неукротимый дух, которым славился «Раскат грома».

— Не могу поверить, что мы вернулись в стаю, — произнес Хольц по внутренней связи. — Вот уж не думал, что мы доживем до такого события.

— А я не могу дождаться, когда упаду на настоящую кровать, — сказал Сиглер. — Буду отсыпаться целые сутки.

Мецгер, как обычно, молчал, сосредоточившись на управлении машиной. Впрочем, и он то и дело поглядывал в смотровую щель на стены Бэлкара. Их танк «Последние молитвы-II» шел вторым в колонне.

— Как думаешь, сардж, у них найдется для нас вода и пища? — спросил Сиглер.

— Надеюсь, что найдется, — ответил ему Хольц. — Самого лучшего качества. Последние три дня я уже не могу смотреть на мочу. Если меня снова заставят пить эту дрянь, я просто застрелюсь. Смотри, как руки дрожат от слабости. Кому-то придется вытаскивать меня из люка.

— Я уверен, что парни из Официо Логистик пополнят наши припасы, — сказал Вульфе. — Бэлкар является опорным пунктом в большой игре генерала. Он ничего не оставит на волю случая. Первым делом, когда спешимся, отправлюсь в столовую. Если полковые командиры поволокут меня в штаб для каких-то рапортов и отчетов, я упаду там в обморок.

Остальные весело засмеялись. Даже Мецгер. Они знали, что никто не будет требовать у него отчета, хотя командирам танков иногда приходилось писать целые кипы рапортов. И еще парни знали, что сержант падал в обморок только раз в жизни — много лет назад, когда орк перерезал ему горло. От потери крови он потерял сознание, но вовремя подоспевший медик забрался на танк и спас ему жизнь. Позже Вульфе сказали, что этот медик погиб через несколько дней. Зеленокожие пленили его и замучили до смерти в своем лагере. При прочесывании района гвардейцы нашли труп парня на виселице. Его сначала четвертовали, а затем повесили. Он попал в плен, спасая раненого бойца во время сражения.

Вульфе все еще мстил за него. Только смерть могла остановить его. В этом смысле он чувствовал большую симпатию к полковнику Виннеманну, хотя лишь дважды беседовал с ним лично. Вендетта Виннеманна тоже никогда не кончалась. Все знали, что он мстил за свою погибшую жену. «А ведь какую боль он терпит!» — подумал сержант. Среди танкистов ходили истории о невероятных страданиях, которые так мужественно переносил полковник.

Пока танки и полугусеничные транспортеры приближались к Бэлкару, веселое настроение Вульфе внезапно испортилось. Он услышал странный шум, доносившийся из кормовой части танка. Вскоре стало ясно, что поломка носит серьезный характер. Мецгер доложил по интеркому об увеличении температуры двигателя. Вульфе повернулся к заднему визору и увидел черный дым, поднимавшийся из-под металлической крышки двигателя.

— Радиатор закипел, — сообщил он экипажу. — Мецгер, сожри тебя варп, мы можем дотянуть до ворот? Скажи, что можем! Я тебя умоляю.

Прежде чем водитель успел что-то ответить, танк содрогнулся и остановился. Мотор заглох. Вульфе ругался так громко и долго, что почти охрип. Он видел, как другие машины приближались к ним, проезжали мимо и затем удалялись. Когда справа их обходил «Новый чемпион Церберы», на вокс-панели замигал огонек. Вульфе подумал, что это пришел вызов от ван Дроя. Он открыл канал.

— Ах, милый-миленький сержант, — раздался самодовольный голос. — Похоже, ты замучил свою старую корову. Придется бросить ее пастбище. Ты так не считаешь?

— Чего тебе надо, Ленк?! — рявкнул Вульфе. — Решил позлорадствовать? Необоснованное использование вокс-связи во время боевой операции… За такой поступок наказывают. «Старой дробилке» тоже понравится, когда с тебя сорвут погоны.

— Кончай, сержант. Я просто хотел спросить, не подвезти ли тебя и твоих парней до базы. Мы можем прокатить вас на задней платформе. Или ты будешь торчать здесь, как идиот, позоря лейтенанта и остальную роту.

Вульфе заскрежетал зубами. «Я лучше голым станцую на следующем банкете генерала, — подумал он, — чем позволю этому сукину сыну насмехаться надо мной весь остаток жизни». Танк «Последние молитвы-II» ни разу не ломался с тех пор, как они покинули посадочный бот. Все остальные машины — буквально все — по той или иной причине останавливались на ремонт. Но только не его танк. Почему же, варп подери, он сломался именно сейчас?

Вульфе грохнул кулаком по стенке башни и сердито прокричал:

— Проклятье, девочка! Неужели ты не могла продержаться еще пару километров? — Нажав на кнопку передачи, он сказал Ленку: — Проезжай, капрал. Иначе мой стрелок пальнет тебе в задницу.

— Как грубо, сержант! Лучше сохрани свою злость для зеленокожих. «Новый чемпион» отправляется на базу. Возможно, увидимся в столовой. Мы попробуем оставить тебе немного еды, хотя не обещаем. Конец связи.

Вульфе отключил канал и зарычал от злобного негодования.

— Тупая старая жестянка! Как будто она не могла сломаться в другое время! Теперь вся база будет смеяться над нами.

— Она могла сломаться в другое время! — внезапно крикнул Мецгер.

— Что?

Мецгер редко говорил, а тут еще в его тоне прозвучал вызов. Все это удивило Вульфе.

— Она могла сломаться во время боя и обречь нас на верную гибель. Ты прекрасно знаешь это, сержант. Старая «девочка» вытерпела больше, чем мы могли бы просить у нее. Она сломалась последней во всей чертовой роте. И она дождалась самого безопасного момента с тех пор, как мы свалились на эту планету. Лично мне наплевать, будет ли кто-то смеяться над нами. Я отнесусь к таким шутникам, как к шлюхам, которые за пять медяков торгуют собой у мусорных баков. Но я горжусь нашим танком! Тем, что я водитель этой прекрасной машины. И мне кажется, что ты должен извиниться перед ней.

Вульфе изумленно захлопал ресницами.

— Я тоже так думаю! — кивнув, добавил Сиглер.

Вульфе посмотрел на Хольца.

— А ты?

Стрелок почесал подбородок.

— Считай, что мы трое против тебя одного. Я не променяю наш танк ни на какой другой драндулет в роте — даже если это будет «Покоритель» лейтенанта. Тут ничего не попишешь, сержант. Таких машин больше не делают. Она, конечно, не красавица, но сработана как раз под меня.

Вульфе прислонился спиной к стенке и посмотрел на боевых товарищей, которые делили с ним крохотное пространство башни. Каждый в этом экипаже служил на «Последних молитвах-I», хотя Мецгер перешел к ним как раз перед тем, как они бросили тот танк. Первая машина была чем-то особенным — по крайней мере, в глазах Вульфе. Она так часто спасала его жизнь, что он буквально привязался к ней. Но в последний день, когда время играло против людей, скорость танка оказалась слишком медленной. Им пришлось оставить машину на горной дороге. Вульфе понял, что любовь к прошлому танку ослепила его и не дала заметить лучшие стороны замены. Древняя машина — «Последние молитвы-II» — выглядела обшарпанной, как старые ботинки, но она обладала своими неоспоримыми достоинствами. И она довезла их до базы.

— Похоже, у нашей старушки появилось несколько фанатов, — усмехнулся Вульфе. — Признаю, что вел себя немного нечестно.

— Совсем немного, сержант, — согласился Сиглер. — Я тоже с трудом пережил потерю той машины.

Он служил с Вульфе дольше всех, и они всецело доверяли друг другу, причем не из-за детской наивности Сиглера.

— Она навсегда останется в нашей памяти, — сказал Вульфе. — Но вы правы, парни. Я думаю, что мне давно нужно было проявлять к нашей «коробочке» больше уважения. Кто-нибудь из вас, идиотов, мог бы сказать, что у меня крыша поехала.

Взгляды сослуживцев подсказали ему, что они не смели обсуждать эту тему. Неужели его настроение в последнее время было настолько плохим, подумал Вульфе. Он считал себя открытым человеком. Неужели он так ослеп, что не видел истины?

На панели вокса замигал огонек. Ему не хотелось открывать канал. Наверняка один из Безбашенных вызывал его, чтобы пошутить и покуражиться. Скорее всего, Раймес. Самый старый в роте сержант никогда не упускал возможности подколоть кого-нибудь. Что он там придумал?

Потянувшись к панели, Вульфе пообещал экипажу:

— Клянусь, что, когда немного отосплюсь, я вознесу литанию благодарности духу машины нашего танка.

Члены экипажа улыбнулись, и он, отвернувшись от них, нажал на кнопку под мигавшим огоньком.

— Кто там, черт возьми? Что нужно?

Голос на другом конце линии не был расположен к веселью.

— Почему бы для начала, сержант, вам не выказать чертово приличие? — сердито произнес ван Дрой. — Вы говорите со мной так, как будто я волоку вас к комиссару Слейту.

Вульфе побледнел.

— Извините, сэр, — ответил он. — Просто ждал вызова от другого человека. Чем могу быть полезен?

— Пока ничем. Просто ждите, пока мы не подгоним к вам «Атлас». Он отбуксирует вас на базу. Я уже передал по воксу сообщение. Какое неудачное время для поломки, Оскар. Там на стенах собрался весь командный состав — полковник Виннеманн и, наверное, генерал-майор Берген. Они пришли поприветствовать нас.

Посмотрев на заряжающего, Вульфе хитро подмигнул ему.

— При всем уважении к вам, сэр, — обратился он к ван Дрою, — лично я считаю эту поломку очень своевременной. Только мой танк из всей роты не имел в пути никаких проблем с двигателем. Пусть уж лучше он ломается здесь, чем в пустыне, с ордой орков за нашими спинами.

Лейтенант помолчал несколько секунд. Когда он вновь заговорил, в его голосе прозвучали нотки одобрения:

— Очень верное замечание, сержант. Рад слышать, что вы наконец оценили свой танк. Хотя, на мой взгляд, вам потребовалось для этого много времени. Так, значит, вы по этой причине отказались от помощи Ленка?

Вульфе понимал, что ван Дрой намеренно задал ему последний вопрос. Конечно, он мог бы пожаловаться на капрала. Но у лейтенанта и без того хватало забот.

— Не хотел задерживать его, сэр, — ответил сержант. — Мы так долго сидели на моче и четверти рациона. Вот я и подумал, что новички упадут в обморок, если не получат хорошую еду.

— Вы не умеете лгать, — заявил ван Дрой. — И запомните! В моей роте больше нет новичков. Они проливали пот и кровь, как и все остальные. Они прикончили немало зеленокожих. Поэтому не нужно делить экипажи на стариков и молодых. Надеюсь, вам это ясно? Я направляюсь к воротам. Когда прибудете на базу и поужинаете, найдите меня в офицерской столовой.

— Будет сделано, сэр.

Ван Дрой отключился, и на вокс-панели замигал другой огонек. Вульфе щелкнул тумблером.

— Это «Последние молитвы-II». Прием.

— «Последние молитвы-II», вас вызывает тягач «Орион-VI» марки «Атлас». Мы готовы сопроводить вас на базу. Дайте нам минуту, чтобы зацепить буксирный трос. До связи.

Голос командира «Атласа» звучал совсем по-мальчишечьи. Он заставил Вульфе подумать о словах ван Дроя: отныне никаких стариков и молодых. Сколько времени он не мог принять свой новый танк? Сколько времени он скрывал от экипажа правду о призраке в каньоне на Палмеросе? А что, если он так же упрям в отношении «свежего мяса»? Был ли Ленк таким плохим, как казался? Или, возможно, Вульфе с самого начала спровоцировал конфликт между ними из-за сходства капрала с Виктором Данстом? Он начинал подозревать, что истинная причина состояла именно в этом.

— Вас понял, «Орион-VI», — произнес он по воксу. — Дайте знать, когда будете готовы взять нас на буксир.

Глава 14

Вечер быстро опустился на базу Бэлкар. Когда танк «Последние молитвы-II» добрался до моторного парка, где ему был обещан долгожданный ремонт, небо стало абсолютно черным. Вульфе поблагодарил молодого водителя тягача, расспросил его о местоположении казарм, а затем повел экипаж в столовую. Несмотря на наступившую темноту, найти ее оказалось несложно. Улицы крепости уже освещались электрическими лампами. Провода и толстые кабели тянулись вдоль улиц и свисали с крыш зданий. Мощность ламп была небольшой. По ночам освещение специально оставляли тусклым, не желая привлекать внимание бродячих орочьих банд. Ранее в этот день отряды Двести пятьдесят девятого полка механизированной пехоты под руководством полковника ван Холдена и Восьмого механизированного полка Реннкампа занялись уничтожением зеленокожих мародеров. Взвод моторазведки, патрулируя на «Шершнях» невысокие холмы на севере, заметил скопление орков в сорока километрах от базы. Позже эти разведчики повели отряды «Бронированного кулака» в атаку. Столкновение было коротким и кровавым, но главное, что никто из врагов не уцелел. Даже один убежавший орк мог привести к имперскому лагерю огромную орду. А «Экзолон» пока пытался избегать полномасштабных действий на передовых позициях. Командование отчаянно уклонялось от всего, что могло отсрочить успешное завершение операции, а осада крепости надолго затянула бы экспедицию.

Механизированным отрядам, сражавшимся с мародерами, удалось сделать нечто необычное: они привезли с собой двух живых орков. Естественно, оба были ранены и искалечены, но кадийцы, оценив их отвагу и нечеловеческое упорство, сохранили им жизнь. Пленение зеленокожих оказалось трудным делом. Раненые орки часто становились более опасными.

Вульфе услышал об этом в столовой, пока доедал куски мясного брикета и запивал их теплой, но изумительно чистой водой. Он покачал головой. Брать орков в плен? Похоже, офицер, командовавший отрядами «Бронированного кулака», был юнцом, пускавшим пыль в глаза. Вульфе не повез бы зеленокожих на базу. Он расстрелял бы их на месте. Комендант Бэлкара решил извлечь из ситуации выгоду — судя по всему, для повышения боевого духа личного состава. Он велел установить на площади у восточной стены две стальные клетки. Солдаты, рассказавшие сержанту эту историю, считали, что захваченные ксеносы могли впоследствии стать хорошей приманкой.

Когда Вульфе поужинал, ему сообщили, что танкисты Десятой роты хотели пойти к клеткам, чтобы посмотреть на чужаков. Наверное, ван Дрой собирался внушить новичкам, что орки не такие ужасные, какими они казались в бою. Люди говорили, будто зрелище униженных врагов снижает страх перед ними. «Какая чушь, — подумал Вульфе. — Чем ближе ты подходишь к оркам, тем отчетливее понимаешь, насколько они опасные и жестокие».

Несмотря на прежние обещания воздать благодарность духу машины его танка, он понял, что на ритуалы у него сегодня не хватит времени. Заглянув в казармы, он договорился с экипажем встретиться у клеток, а затем отправился на поиски ван Дроя. Перед тем как пойти в офицерскую столовую, Вульфе привел свою одежду в относительный порядок — что было непросто, учитывая предыдущий поход через пустыню. Чуть позже он зашагал к одноэтажному зданию из светлого песчаника. У дверей, отмеченных соответствующим глифом, стоял угрюмый скучающий караульный.

— Мне нужно повидаться с лейтенантом ван Дроем, — обратился к нему Вульфе.

Боец кивнул, попросил подождать и зашел в столовую, чтобы получить согласие лейтенанта. Через минуту он снова вышел на крыльцо и пропустил сержанта внутрь. Войдя в помещение, Вульфе первым делом обратил внимание на низкий потолок с потрескавшейся штукатуркой и на красный пол с большими проплешинами кафельных плиток, где проглядывал голый бетон. Над длинными столами висели жужжавшие и мигавшие флуоресцентные лампы. После тусклого дня Голгофы их яркий свет слепил глаза. Осмотревшись по сторонам, сержант решил, что это место почти ничем не отличалось от солдатской столовой. Интересно, подумал он, а кормят здесь вкуснее?

Прежние обитатели крепости разрисовали стены здания обычными образами, будоражившими их жалкие умы: клинками, черепами и физиономиями странных богов. Орочьи надписи — невразумительные каракули — были так плохо воспроизведены, что он мог лишь догадываться об их смысле. Интендантская служба постаралась избавиться от них, но глифы и рисунки зеленокожих виднелись повсюду. Проходя по широкому проходу, Вульфе видел свежую штукатурку на стенах и плакаты Департаменто Муниторум. По приказу комиссаров на колоннах разместили стенды с перечнем малых наказаний. Один из плакатов у стойки с холодными закусками гласил: «Убедись, что враг мертв!» На нем изображался здоровенный кадианский воин, разбивавший прикладом голову поверженного орка. Надпись внизу убеждала: «Вышибить мозг орку — наилучший способ добиться наилучшего результата».

Орк на постере выглядел чертовски маленьким. Вульфе не встречал таких зеленокожих. Но художник, без сомнения, был талантлив. Его рука угадывалась и на других плакатах, большинство из которых демонстрировали правила почтительности к Императору и его представителям во властных структурах — политических и теологических. Остальные образчики наглядной агитации предлагали краткие напоминания Адептус Механикус о надлежащем уходе за стандартной полевой экипировкой.

Вряд ли офицеры нуждались в подобной информации. Кадианские сержанты строго следили за экипировкой бойцов. Тем не менее плакатов не хватало. Стены многих зданий базы оставались покрытыми орочьей иконографией, а это, по закону Императора, считалось распространением ереси среди солдат, каким бы ни был срок их пребывания на данной территории.

Просторный зал гудел от сотен голосов. Люди принимали пищу, беседовали друг с другом и не обращали внимания на озиравшегося сержанта. Вскоре Вульфе заметил ван Дроя, сидевшего слева за дальним столом. Лейтенант находился в компании других офицеров Восемьдесят первого бронетанкового полка. Подойдя к столу, Вульфе удивился тому, какими усталым выглядит его ротный. У остальных офицеров был такой же изнуренный вид. Голгофа никому не давала поблажек.

— Сержант Вульфе прибыл по вашему приказанию, сэр, — отсалютовав, доложил сержант.

Люди, сидевшие за столом, приподняли головы.

— Вольно, Вульфе, — с набитым ртом ответил ван Дрой.

Сержант покосился на тарелку лейтенанта и увидел там темный кусок мясного брикета. Все тот же холодный и жесткий продукт. «Значит, пища у офицеров ничем не отличается от нашей, — подумал он. — Такой же рацион, как у солдат». Это наблюдение не доставило ему удовольствия. Он не стал бы завидовать лейтенанту, будь у того на тарелке что-то лучше мясного брикета.

— Присаживайся, Оскар. — Ван Дрой указал подбородком на пустой стул рядом с собой.

Вульфе с сомнением посмотрел на других офицеров. Многие были заняты пищей и разговорами с соседями. Некоторые приветствовали его улыбками и дружелюбно кивали. Сержант увидел среди них капитана Имриха — правую руку Виннеманна, готового возглавить полк, если старый тигр когда-нибудь откажется от поисков возмездия.

— Я не хотел бы навязывать свое общество капитану и его товарищам, сэр.

— Вы не помешаете нам, сержант, — усмехнулся Имрих. — Садитесь. Только не воспринимайте мои слова как приказ. За этим столом вы не найдете самодовольных элитарных засранцев. Я прав, джентльмены?

Его коллеги-офицеры согласились, хотя некоторые менее охотно, чем другие. Вульфе благодарно кивнул капитану и сел за стол, прямой, как доска. Имрих с усмешкой покачал головой.

— Мы уже встречались, сержант, — сказал он. — На борту «Руки сияния». Помните?

— Да, сэр.

— Перед тем чертовым бегством с Палмероса вас послали на задание. — Взглянув на недоуменные лица офицеров, он пояснил: — Дело Кардхейма. — Затем он снова повернулся к сержанту: — Ужасное задание. Времени оставалось мало, и вы не должны были вернуться назад.

«Чертовски верно, — сердито подумал Вульфе, вспоминая людей, которые отдали в тот день свои жизни. — Мы и не вернулись бы». Впрочем, в этом не было вины Имриха.

Очевидно, капитан почувствовал его настроение.

— На нас тогда оказали огромное давление сверху. Чиновники из Официо Стратегос оставались непреклонными. Полковник Виннеманн поначалу отказался от выполнения задания, но никто не принял в расчет его возражений. Интересно, дошли ли до семей погибших их посмертные награды? Медали малинового цвета, второго класса, верно?

Вопрос адресовался не Вульфе, а ван Дрою. Лейтенанту пришлось проглотить кусок мяса, прежде чем ответить капитану. Его лицо помрачнело.

— Вы имеете в виду сержантов Кола и Страйбера? Никаких медалей, сэр. Хотя я подавал рапорт шесть раз. Стратеги проводили ту операцию под грифом «Взгляд в небо». Официально утверждалось, что ее вообще не было. Все обычные каналы отрицали ее существование.

Улыбка Имриха исчезла.

— Пора привлечь Стратегос к ответу! — со злостью прошипел капитан. — Сколько имперских героев погибло невоспетыми в песнях из-за чертовых указов этих карандашных ублюдков! А разве сержант Вульфе не заслужил медаль за выполнение их задания? Знали бы они, через что он прошел!

— Капитан слишком добр, — рассеянно заметил Оскар.

Он думал не о медали, а о призраке, которого увидел в тот день. «Через что я прошел? Да вы и половины не знаете».

Какой-то офицер решил повернуть беседу в другом направлении:

— Награды будут сыпаться градом, когда наш генерал впишет свое имя в учебники истории.

Это был лейтенант Хал Кейсслер — крепкий парень с густыми бровями и глубоко посаженными глазами. Он командовал Второй ротой и считался в полку третьим человеком после полковника Виннеманна и капитана Имриха. Вульфе недолюбливал его. Хотя Кейсслер являлся опытным боевым командиром, его любовь к дисциплине часто граничила с откровенным садизмом. Впрочем, ленты и бляхи на его груди были честно заслужены в сражениях.

Настроение Имриха тут же изменилось. Он саркастически рассмеялся:

— Мы знаем, Хал, как тебе и твоим ребятам нравятся награды. Но я не понимаю, почему ты медлишь? Если твоя рота отправится сейчас за «Крепостью величия», ты сможешь вернуть ее на базу к завтраку. Они даже пришлют за тобой космический корабль.

Офицеры захохотали. Вульфе вежливо хмыкнул, не желая привлекать к себе внимание. «К черту ваше олово, — подумал он. — Если Страйбер и Кол не получили свои награды, значит, медали достались кому-то другому. Клянусь взорванным Оком! Парни служили Золотому Трону с храбростью и честью. Они отдали за него свои жизни».

Пока офицеры добродушно шутили и подсмеивались друг над другом, Вульфе наклонился к ван Дрою.

— Извините, что отвлекаю, сэр, — тихо обратился он к лейтенанту. — Зачем вы хотели видеть меня?

Ван Дрой в тот момент прислушивался к шутке одного из собеседников. Когда он посмотрел на Вульфе, улыбка сошла с его лица.

— Маркус заболел.

— Раймес? — переспросил застигнутый врасплох сержант.

В их последнюю встречу Маркус выглядел вполне здоровым. Хотя он, как и все остальные, был тогда в маске и очках.

— Раймес сейчас в госпитале. Он держался из последних сил. Хотел довести свой экипаж до безопасного места. Но как только мы прибыли на базу, болезнь свалила его.

— Что с ним?

— Последствия «взвеси», — ответил ван Дрой. Он отпил глоток воды и опустил стакан на стол. — Кроме того, болезнь вызвала у него сильную аллергию. Он не может командовать танком в таком ужасном состоянии.

— На сколько он выбыл из строя? На дни? На недели?

Ван Дрой с укором посмотрел на Вульфе:

— Я не собираюсь приукрашивать ситуацию, Оскар. Последствия воздействия «взвеси» неизлечимы. Речь идет о неминуемой смерти. Ты видел, что происходило с парнями, которые заболевали во время перехода через пустыню. Ты слышал, что говорили медики Стромма. В Бэлкаре оборудовали хороший госпиталь, но Маркус умрет, если его не увезут с этой чертовой планеты. И он не один такой. Почти все койки заняты больными солдатами. А сколько еще на подходе! — Лейтенант указал пальцем на тыльную сторону ладони Вульфе: — Не притворяйся, что тебя не беспокоят изменения цвета кожи.

Вульфе взглянул на свои пальцы. Их красный оттенок стал еще более заметным.

— Я одного не понимаю, сэр, — сказал он. — Голгофа столетиями была миром Механикус. У них тут жили миллионы рабочих. Как они справлялись с болезнями?

— Если будет возможность, я спрошу об этом у техножрецов. И если они ответят мне, я дам тебе знать, старина. Возможно, с тех пор изменился здешний климат. Или они каким-то образом изолировали свои фабрики и поселения. Я думаю, их города в основном находились в полярных зонах. Сейчас об этом трудно говорить.

Сержант уловил оттенок злости в голосе ван Дроя. Они с Раймесом были закадычными друзьями еще до того, как Вульфе познакомился с ними.

— Мне жаль, что Раймес заболел, — сказал Вульфе. — Я помолюсь Императору, чтобы Маркус уцелел. При помощи святых и нашей удачи мы можем найти танк Яррика за несколько дней. Тогда больных поднимут на корабль. Я навещу его в госпитале.

— Нет, Оскар, — возразил ван Дрой. — Он не хочет этого. Будем уважать его волю.

Вульфе не знал, что сказать.

— Завтра ожидается прибытие де Виерса, — продолжил лейтенант. — Он прилетает в Бэлкар. Берген сказал, что генерал не будет тратить время впустую. Он сейчас находится в постоянном контакте с комендантами аванпостов. Техножрецы наконец наладили кабельную систему связи. Я не совсем понимаю, как она работает, но ее надежность выше, чем у вокс-коммуникаторов. В любом случае, генерал хочет, чтобы к его прибытию все части «Экзолона» были готовы к походу. То есть у нас в запасе остается лишь четырнадцать часов. Насколько серьезна поломка твоей машины?

— Танку нужны новый радиатор, замена топливных шлангов и фильтров. Плюс море любви от техников и жрецов, сэр. После этого машина будет в порядке. Я думаю, что за восемь-девять часов управимся.

— Хорошо. Однако меня сейчас заботит не только состояние танков. — Ван Дрой снова посмотрел на сержанта. — Послушай, мне очень жаль, но я вынужден забрать у тебя капрала Хольца.

Вульфе показалось, что ему дали пощечину.

— Хольца? Вы, наверное, шутите, сэр! Он единственный, кто может управляться с пушкой. Вы уже забрали у меня Весса. Неужели нет других экипажей? Может, там найдете кандидатов?

— Во всем виновата война, сержант, — с внезапным пылом заговорил ван Дрой. — Теперь, когда Маркус выбыл из игры, ты мой старший помощник. И ты должен понимать, что это означает. Команду «Старой костедробилки» собирали из резерва перед самым варп-переходом. Они — «свежее мясо». У Хольца есть боевой опыт. Он годами не вылезал из спонсона. К тому же у него жесткий характер. Молодым ребятам нужен командир, который проведет их через все испытания.

«Проклятье! — подумал Вульфе. — Не думаю, что Хольц захочет быть командиром…»

— Давайте, я буду командовать танком Раймеса, — предложил он лейтенанту. — У меня больше опыта, и я справлюсь с экипажем новичков. Хольца поставите вместо меня. Ему будет легче с людьми, которых он знает.

Ван Дрой покачал головой:

— Я думал об этом. Честно говоря, твой экипаж нетипичный. Мне просто не хочется употреблять обидные слова. Пока ты у них в куполе, они действуют, но если у них будет другой командир…

— Нетипичный?

— Для начала ты получил водителя, которого многие бойцы считают проклятым. Они по-прежнему называют его Счастливчиком Мецгером. Парню будет чертовски трудно изменить свою репутацию после того,как он раз за разом оставался живым, теряя один экипаж за другим.

— Все это в прошлом, — возразил Вульфе. — Его «проклятие» не убило меня. Разве не так?

— Надеюсь, у тебя к нему иммунитет. Но есть еще Сиглер.

— А с ним что не так?

— Кончай, Оскар. Он жутко искалечен. Ты знаешь, на что похоже его лицо. Мало того что новому командиру будет с ним тяжело, так и для Сиглера твой уход окажется огромной потерей. Единственная причина, по которой твой экипаж функционирует как гордость полка, это сила, которую ты даешь парням одним своим присутствием. Лично я уверен, что под командованием другого человека их боевой настрой будет полностью утрачен.

Сержант молча обдумал слова лейтенанта. Сиглер после взрыва, повредившего его мозг, цеплялся за Вульфе, как утопающий за соломинку, как моряк за обломок мачты в бушующем океане. В его личной вселенной произошло так много перемен, что сержант стал одной из нескольких констант, оставшихся от прежней жизни. Что он почувствует без друга, который раньше присматривал за ним? Ван Дрой прав.

— Обещаю тебе, что ты получишь лучшего стрелка, какого мы только сможем найти в резервных командах, — продолжал лейтенант. — Я уже присмотрел одного паренька из взвода Мюнтца. Хорошие баллы на стрельбах. И думаю, он прошел неплохую выучку. Его не отправили на передовую только потому, что поймали на аморалке. Ничего серьезного, уверяю тебя. Комиссар Слейт отхлестал парня плетью, и всё. Но ведь и ты не был ангелом в его возрасте. Он тебе понравится.

Вульфе все еще сердился за Хольца, но он не мог оспаривать решение командира.

— У этого бойца есть имя, сэр?

Ван Дрой откинулся на спинку сиденья.

— Многие танкисты называют его Горошком. Слышал о нем?

— Горошек? — с подозрением спросил Вульфе. — Какого черта они его так называют?

— Я не буду раскрывать тебе все тайны, — усмехнулся ван Дрой. — Иначе вам не о чем будет поговорить. Он ожидает тебя в третьей казарме. Найдешь его там. И не забудь сообщить новости Хольцу.

— Это будет неприятный разговор, — мрачно проворчал сержант.

— Для тебя или для него? — поинтересовался лейтенант. — Поверь мне, Оскар! Хольц расцветет, как площадь Скеллас на День Императора. Сам прикинь. Если он справится с новыми обязанностями, то получит звание сержанта в конце экспедиции.

Вульфе никогда не задумывался об амбициях Хольца, но многие бойцы мечтали о сержантских лычках. В основном это было связано с привилегиями. Хольц определенно обрадуется увеличенному рациону табака и алкоголя… если, конечно, пройдет проверку.

Когда ван Дрой хотел отпустить сержанта по своим делам, за столом в дальней части зала вспыхнула ссора. Коренастый, седовласый и краснолицый мужчина в форме полковника вскочил на ноги и стукнул кулаками по столешнице. Стул упал за его спиной.

— Я не желаю следить за своим языком. Прашт, ты не мой командир! Пора кому-то откровенно высказать, что чувствует весь «Экзолон».

За их столом сидело пять человек. Четверо из них смущенно оглядывались по сторонам, как будто хотели пересесть на другие места. Пятым был половник Прашт — командир Кадианского сто восемнадцатого полка кадианских стрелков, человек крупной комплекции, с черными глазами и аккуратно постриженной бородой. Он спокойно встал и сделал шаг к сердитому коллеге.

— Успокойся, фон Холден, — заговорил он, примирительно взмахнув руками. — Ты же не хочешь неприятностей. Подумай о своих людях. Что они скажут, увидев тебя в таком виде? Давай спишем твои слова на легкое опьянение и забудем о них. Я не могу позволить, чтобы ты говорил, как…

— Как кто?! — негодующе воскликнул фон Холден. — Как человек, который знает правду и смеет говорить о ней? — Он повернулся и окинул затуманенным взором встревоженных людей за другими столами. — У кого из вас хватит наглости отрицать чистую правду? — рявкнул он. — Где ваше чертово единство? Ведь каждый из вас чувствует то же самое! Я знаю, о чем говорю! Мы должны сражаться на Армагеддоне! Вот где мы могли бы принести реальную пользу. Не здесь! Не в этой тошнотворной заводи! Наши солдаты умирают от пыли и клещей. И Трон знает от чего еще. А все ради куска металла, за который раньше никто не дал бы и кучи дерьма. Прошло сорок лет. Де Виерс мог бы…

— Мог бы что? — донесся резкий и громкий голос.

Вульфе повернул голову и увидел в дверном проеме высокую фигуру генерал-майора Бергена, по обе стороны которого стояли два комиссара. Его сердце пропустило удар, когда он узнал в одном из них Слейта. Кое-кто в полку клялся, что ничего не боится. Но эти хвастуны бледнели от страха, когда встречались лицом к лицу с человеком, которого за глаза называли Дробителем. Он был полковым комиссаром у Виннеманна и вызывал общую ненависть у личного состава всей дивизии. Впрочем, слово «ненависть» казалось Вульфе сильным преуменьшением.

«Клянусь Оком! — подумал он. — Карьере полковника пришел конец. Открытый бунт на глазах у комиссаров? Не хотел бы я оказаться на его месте».

— Прошу вас, полковник, продолжайте, — сказал Берген, войдя в зал и сняв фуражку.

Свет ламп искрился на его медалях и золотых эполетах. Комиссары молча следовали за ним, словно пара бойцовых псов, готовых броситься в атаку.

— Я с радостью передам генералу ваши рекомендации для незамедлительного рассмотрения.

Покрасневший фон Холден открыл рот от изумления и в отчаянии посмотрел на Прашта в надежде на его поддержку. Но его друг не стал лезть в петлю. Он сел на стул и сделал глоток воды из стакана.

Увидев генерал-майора в зале, Вульфе почувствовал себя крайне неловко. Несмотря на радушие капитана Имриха, он находился там, где ему не полагалось быть. Он нарушил бы субординацию, если бы стал свидетелем выволочки уважаемого и награжденного орденами полковника. Однако никакого наказания не последовало. К всеобщему удивлению, генерал-майор подошел к фон Холдену, поднял с пола его стул и вежливо предложил ему присесть за стол. Безмолвный фон Холден, вероятно, расценил это как затишье перед бурей. Он уселся, не отрывая взгляда от генерал-майора.

Вульфе осторожно посмотрел на Слейта. Выражение лица комиссара оставалось бесстрастным. Его взгляд был направлен вперед. Если он и заметил сержанта за офицерским столом, то никак не показал свое недовольство. Возможно, он ожидал намека от генерал-майора или какого-то знака, чтобы вцепиться в фон Холдена и разорвать его на куски. В отсутствие такого знака Дробитель лишь сжимал и разжимал стальные пальцы. Вульфе знал, что это действие вошло у комиссара в привычку. Наверное, он совершал его даже во сне.

Ван Дрой повернулся к нему и прошептал:

— Тебе лучше убраться отсюда, Оскар. Займись делами, о которых мы говорили.

— Слушаюсь, сэр. Я с радостью покину это место.

Сержант встал и тихо попрощался с офицерами, сидевшими за столом:

— Хорошего вам вечера, господа.

Некоторые — в том числе капитан Имрих — улыбнулись ему на прощание. Вульфе отсалютовал и, повернувшись, зашагал к двери. Он с облегчением покинул офицерскую столовую и напряженную атмосферу, царившую там. Сержант знал, что среди офицеров попадались хорошие люди. Но как же они усложняли простые дела! К счастью, рядовые и сержанты могли говорить со своей ровней откровенно. Они даже могли подраться, и им не нужно было тревожиться о линиях крови, семейной чести и карьерных штучках. Вот почему братство солдат низших рангов делало жизнь в Гвардии более сносной. Во всяком случае, Вульфе так думал, пока не появился Ленк.

Парень не давал ему покоя. Ублюдок спас его жизнь, но он был противоположностью всему тому, что Вульфе ценил и уважал в армейской службе. Ленк вел себя как хвастун и обманщик. Оскар чувствовал в нем запах бессердечия. Рано или поздно им предстояло разобраться друг с другом. Это было неизбежно.

Сержант подумал о новом стрелке — о Горошке. Так ли он хорош, как говорил ван Дрой? Сойдется ли он с Мецгером и Сиглером? Лейтенант не зря упоминал, что они представляют собой нетипичный экипаж. Тихо выругавшись, Вульфе направился к казарме С.

— Горошек. Почему его так называют? Надеюсь, это не то, о чем я думаю.

* * *

Солдат ожидал его у входа в казарму, с вещами, собранными в холщовую сумку. Он сидел на бетонной ступени, покуривал палочку лхо и рассматривал красную пыль под своими ногтями. Подходя к нему, Вульфе пытался оценить характер парня. Судя по гладким щекам, ему было около двадцати стандартных лет. Форма висела на костлявой фигуре. Закатанные рукава красной полевой туники открывали татуированные руки. Возможно, тату означали какие-то гангстерские символы кадианского города, в котором прошла жизнь мальчишки, но Вульфе впервые видел такие. И он не удивлялся этому. В огромных переполненных ульях, откуда набирались люди «Экзолона», существовали тысячи банд.

— Горошек? — остановившись перед танкистом, спросил сержант.

— А вы — Вульфе?

Парень говорил высоким голосом и мягко растягивал гласные. Судя по произношению, он вырос в Каср Фером.

— Я сержант Вульфе! Ты можешь называть меня просто сержантом или сарджем. А если назовешь как-нибудь иначе, я выбью тебе зубы.

Горошек вскочил на ноги, бросил палочку лхо на ступеньку крыльца и раздавил ее каблуком ботинка. Он был на голову ниже Вульфе. Чтобы встретить взгляд командира, ему приходилось смотреть снизу вверх.

— Так точно, сержант. Клянусь Троном, я не хотел проявить непочтительность. Не хотел пойти с неправильной ноги. Я просто нервничаю.

Вульфе кивнул. По крайней мере, парень был честным.

— Почему тебя прозвали Горошком?

— Это из-за моего имени, сэр. Я Миркос Бин. А бин — это боб или горох. Понимаете?

Вульфе облегченно улыбнулся.

— Неужели вы подумали, что я порчу воздух в башне? — спросил юноша. — Нет, ничего подобного, сержант. Хотя не обещаю, что буду пахнуть только свежим мылом. Я ведь все-таки человек.

— Могу гарантировать, что наш экипаж не убьет тебя за первый выброс газов, — сказал Вульфе. — Хотя во время последних маневров в танке пахло так плохо, что никто не заметил бы лишней вони. Ты быстро научишься дышать через рот. — Взглянув на испуганное лицо Горошка, Вульфе рассмеялся: — Не бойся, Горошек. Мои парни заботятся друг о друге. Это первое правило. Сейчас тебе предстоит нелегкое знакомство с ними. Постарайся понравиться им. Лейтенант сказал, что ты хороший стрелок. Он думает, что ты вольешься в наш экипаж.

Как Вульфе и предполагал, лицо мальчишки посветлело:

— Лейтенант так сказал?

— Он не дал бы мне плохого солдата. Оба моих последних стрелка стали командирами танков. Если будешь стараться, то же самое случится и с тобой. Теперь бери сумку и иди за мной. По пути мы оставим ее в казарме А.

Миркос перекинул сумку через плечо и зашагал рядом с Вульфе.

— По пути куда, сардж? — спросил он.

— Сходим посмотреть на орков.

* * *

К тому времени, когда Вульфе и Горошек приблизились к клеткам, там собралась большая толпа. Солдаты толкались, надеясь занять места с хорошим обзором. Два лейтенанта из Триста третьей роты кадианских стрелков пытались навести порядок. Какое-то время Вульфе высматривал Мецгера, Сиглера и Хольца, но народу было слишком много. К счастью, появились два других сержанта, которые начали зазывать своих людей в казармы:

— Веселье закончилось, девочки!

— По койкам на второй скорости! Кому не ясно?

Около двадцати ворчавших солдат протиснулись сквозь толпу и вместе с сержантами зашагали по темной улице, устеленной песком. Воспользовавшись брешью, открывшейся в рядах людей, Вульфе и Миркос с помощью локтей и плеч пробились в середину сборища.

«Как много суеты, — подумал Вульфе. — Как будто я не видел тысячи таких чудовищ». Но он продолжал проталкиваться вперед, пока не оказался рядом с Сиглером и Хольцем. До клеток оставалось несколько рядов.

— А вот и вы, — сказал он. — Где Мецгер?

— Пошел прогуляться, — ответил Сиглер. — Сказал, что это чертовски глупое зрелище.

Вульфе повернулся к Миркосу и с улыбкой произнес:

— Теперь ты должен догадаться, что Мецгер — самый умный парень в нашем экипаже.

— Я могу обидеться, — нахмурившись, пригрозил Сиглер.

— Я тоже, — возмутился Хольц.

— Ладно, хватит шуток, — приструнил их Вульфе.

— Что за паренек в твоем кильватере? — подозрительно прищурился Хольц.

— Это Горошек, — объявил сержант. — Он часто портит воздух в башне.

— Эй! — запротестовал юноша, но, взглянув на Вульфе, засмеялся.

— Хольц, мне нужно поболтать с тобой, — сказал сержант. — Давай пройдемся. Горошек, оставайся с Сиглером.

— Так точно, сардж, — отозвался парень.

Вульфе и Хольц выбрались из толпы, отошли к ветхому складскому зданию и прислонились спинами к щербатым кирпичам. Хольц потянулся к карману на бедре. Он вытащил «дымок» и зажал его между губами. Вульфе решил говорить с ним без обиняков:

— Тебя переводят в другой экипаж. Ты будешь командиром танка, Питер. Ван Дрой попросил меня сообщить тебе об этом.

Палочка лхо выпала изо рта Хольца.

— Ты решил посмеяться надо мной?

— Нет.

— Клянусь Оком! — прошептал Хольц. — Моя собственная «коробка»? Ты хочешь сказать, что тот паренек займет место у пушки?

— Выходит, что так. Его выбрал лейтенант. Мальчишка выбил много очков на тестовых стрельбах. Наверное, хороший стрелок. Но речь сейчас идет не о нем, а о тебе.

Хольц нервно хохотнул.

— Каждый может хорошо отстреляться на учебных курсах. Другое дело — стрельба в бою. Что, если он получит «веселуху»?

Вольфе тоже тревожился об этом. Он знал дюжину экипажей, которые, приняв новичков, чуть позже наблюдали, как те страдали «веселухой» — нервным срывом, сопровождавшимся сильными судорогами и спазмами. Медики говорили, что приступ вызывался грохотом пушки и ударами тяжелых вражеских снарядов по броне машины. Если танкист приобретал «веселуху», он становился бесполезным на полях сражений. На восстановление уходило несколько лет жизни. Большинство солдат уже не возвращались на службу.

— Ты не слушаешь меня, Хольц. Забудь о Горошке. Я его обучу. Он будет хорошим стрелком. Давай поговорим о тебе. Как насчет того, чтобы командовать танком?

— А о чем тут говорить? Покажи мне человека в нашем полку, который не хотел бы командовать своей «коробочкой»!

Что-то в голосе Хольца насторожило сержанта.

— Кончай, Питер. Некоторым людям больше нравится исполнять приказы, а не отдавать их подчиненным. Иногда мне и самому хотелось бы…

— О каком танке идет речь? — спросил Хольц. — И почему теперь?

— Танк Раймеса «Старая костедробилка». Хорошая и прочная машина. Отличные служебные записи. Раймес заболел от последствий «взвеси». Серьезно заболел. Ван Дрой сказал, что замена будет постоянной. Он обещал, что, если ты справишься с обязанностями, тебе дадут сержантское звание.

Хольц пригнулся, поднял с земли палочку лхо и сдул с нее красную пыль. Затем сунул ее в рот.

— Раймес, — проворчал он. — Проклятье! Я лучше заменил бы кого-нибудь другого. Его экипажу это не понравится. Вряд ли они окажут мне теплый прием.

— У них там одни новички. «Свежее мясо». Они недолго служили с Раймесом. Ты справишься. Им нужен командир с большим боевым опытом. Человек, который проведет их через будущие сражения. Если не ты, то кто с этим справится?

Хольц промолчал. Он был поглощен своими мыслями.

— Короче, твой новый экипаж располагается в казарме А, — продолжил Вульфе. — Тебе не придется далеко нести свои вещи. Завтра на базу прибывает генерал де Виерс. У тебя осталось мало времени, чтобы познакомиться с парнями. Вероятно, завтра мы уже отправимся в поход, поэтому тебе лучше поговорить с ними прямо сейчас.

Хольц кивнул, не в силах справиться с нервами. Одна сторона его лица, похожая на раздавленного грокса, оставалась неподвижной, но Вульфе, наловчившийся в чтении другой половины, знал, что чувствует Хольц.

— Просто никогда не забывай, что опыта у тебя больше, чем у них, — сказал он стрелку. — Ты командир. Из-за решений командира молодые танкисты либо продолжают жить, либо умирают в первом же бою.

— Я в курсе. Никакого давления. Только шутки и советы. Я ценю твое доверие, сардж. Если ты уже закончил, я пойду в моторный парк. Попрощаюсь с «Последними молитвами» и представлюсь новой «девочке».

— Хороший план, — похлопал друга по плечу Вульфе.

Он вернул Питеру салют и пожелал ему всей удачи в галактике. Хольц быстро зашагал в направлении моторного парка. Командовать людьми всегда было нелегко, но с новичками дело осложнялось вдвое. Приходилось заботиться и о жизни членов экипажа, и о сохранности боевой машины. Такая ноша тяжелым грузом давила на плечи. Иногда Вульфе завидовал своим подчиненным. Он помнил свободу, которую солдаты получали на нижней ступени карьерной лестницы, где кто-то принимал за тебя все решения. Отличное место при хороших командирах. Примерно так же Вульфе доверял теперь ван Дрою, а тот, в свою очередь, полковнику Виннеманну. Однако цепочка команд шла гораздо выше. Генерал-майор Берген имел хорошую репутацию, но насколько она была оправдана? Трудно судить о подобных вещах. Офицеры генштаба оставались слишком далекими от простых солдат.

Тем не менее Вульфе знал, что Питер Хольц столкнется с большими трудностями. По крайней мере, в первые несколько дней. Он либо выплывет, либо утонет. Тут все было просто.

Сержант направился обратно к хохотавшим у клеток солдатам. Толпа теперь заметно поредела. Многие бойцы уже разошлись по казармам. Ему почти не потребовалось усилий, чтобы пробраться в первые ряды, где он нашел Миркоса и Сиглера. Те дружески обсуждали существ, сидевших перед ними в клетках. Свирепость пойманных орков впечатляла, учитывая их жалкое состояние. Ксеносов не только посадили в стальные клетки, но и укоротили их ноги до взлохмаченных обрубков. Они рычали и плевались в мелких и слабых людей, стоявших перед прутьями. Горошек в пылу насмешек сделал шаг вперед. Вульфе тут же схватил его за воротник и притянул к себе.

— Не так близко, парень. Это очень опасно.

Новый стрелок выглядел разочарованным и даже немного рассерженным. Но он молча отступил назад, встав в линию с остальными. Сержант с отвращением осмотрел зеленокожих. Первый орк был немного крупнее второго. Оба существа выглядели так же отвратительно, как те их сородичи, которых Оскару когда-то впервые довелось увидеть. Их кошмарные черты с тех пор запечатлелись в его памяти. Тонкие носы, глубоко посаженные глаза и широкие челюсти с острыми как бритва клыками. Твердые темно-коричневые шкуры были покрыты красной пылью и многочисленными трещинами. На массивных плечах виднелись пятна шелушившейся кожи. Тела казались такими же высохшими, как пустыня. «Значит, Голгофа не щадит и этих тварей тоже», — подумал Вульфе. Странно, но он не увидел на них чертовых клещей. Интересно, почему паразиты не трогают орков?

Его первый выход на поле сражения состоялся при операции на Фаэгосе-II, куда вторглись орды ксеносов с Мутных Звезд. После той битвы прошло двадцать лет. Менялись звездные сегменты, названия миров, а он по-прежнему сражался с тем же врагом, теряя друзей при каждой схватке. Иногда казалось, что все усилия человечества, вся пролитая кровь и выигранные битвы ничего не стоят. Разве они получили какое-то преимущество? Разве их достижения изменили расклад галактических сил?

Опасные мысли, предупредил себя Вульфе. Если каждый гвардеец усомнится в необходимости своих действий, Империум развалится и погибнет. Конечно, он влиял на расклад. Он склонял весы галактической истории. В течение своей жизни Вульфе убил тысячи врагов человечества. Если каждый гвардеец уничтожит столько же орков, зеленая волна однажды обернется вспять. Ему хотелось верить в это. Он действительно верил! И это была его борьба. Интересно, сколько людских потерь приходилось на одну победу, отмеченную в книгах по истории?

Рассматривая одного из двух орков, он встретил взгляд существа и не отвел глаза в сторону. Чудовище сочло это вызовом. Орк с ревом начал биться о прутья клетки. Он хрипел, шипел и выл на какой-то тарабарщине, которая, по мнению сержанта, была его языком. Ходили слухи, что комиссар Яррик мог понимать их звериную белиберду. Однако Вульфе ни разу не встречал людей, способных общаться с орками. Вряд ли кто-то научился бы воспроизводить такие противные и ужасные звуки. Нечто подобное могли бы издавать лесные хищники, терзая свежий труп. Но в орочьей речи угадывался грубый синтаксис. Вульфе не сомневался, что слышит разумный язык.

Из-за яростных движений раны темнокожего орка снова открылись и начали кровоточить — впрочем, очень медленно. Сочившаяся кровь казалась вязкой и густой. То есть она быстро сворачивалась. Вульфе понял, что это было вызвано малым количеством доступной воды. Такой механизм выживания сохранял баланс жидкостей в организме. Однако пустынная жизнь наделила зеленокожих и другими эволюционными дарами. Орки, сидевшие в клетках, сильно отличались от тех чудовищ, которых он видел раньше. Они выглядели тонкими и жилистыми по стандартам ксеносов, хотя по-прежнему превосходили людей в размерах и силе. Вульфе счел их более опасными и быстрыми.

Когда он хотел уйти, забрав с собой Миркоса и Сиглера, кто-то крикнул из задних рядов:

— Дайте дорогу! Немедленно освободите путь, чертовы придурки!

Вульфе тут же узнал этот холодный скрипучий голос. Он понял, что к ним приближается Дробитель — еще до того, как увидел остроконечный пик черной шапки, перемещавшийся среди солдатских кепок и шлемофонов. Дробитель яростно проталкивался к клеткам.

— Комиссар Слейт, — отдав салют, произнес Вульфе. — Пришли посмотреть на экспонаты?

— Отставить, сержант, — прошипел комиссар, покосившись на лычки Вульфе. — Я пришел сюда, чтобы прекратить эту чушь!

Откинув полу длинного плаща, Слейт вытащил из кобуры на бедре большой болт-пистолет. Его движения были плавными и хорошо отработанными. Вульфе догадался, что произойдет. Он быстро отступил в сторону. Один из лейтенантов Триста третьей стрелковой роты начал протестовать:

— Кончайте, комиссар. Зачем портить всеобщую забаву? Пусть наши солдаты посмотрят на беспомощных врагов, посаженных в клетки. Это поднимет их боевой дух. Неужели вы не понимаете выгоду от такого зрелища?

Дробитель даже не взглянул на говорившего. Прицелившись в более светлого орка, он нажал на курок аугментическим пальцем. Раздался громкий выстрел. Вульфе хотел посоветовать своим парням отступить назад, но было слишком поздно. Болт пробил в черепе чудовища черную дыру размером с монету, затем сдетонировал и оросил ближайших людей грязными брызгами крови и мелким крошевом мозгового вещества. Солдаты, прикрытые телами своих невезучих товарищей, громко захохотали. Безголовое тело орка упало на пол клетки.

Увидев гибель сородича, темный орк начал безумно размахивать руками. Гвардейцы, стоявшие в передних рядах, попытались нырнуть в толпу. Слейт спокойно повернулся к нему и повторил процедуру казни. Последовал еще один выстрел, и воздух снова наполнился кровавым туманом. Вернув болт-пистолет в кобуру, Дробитель обратился к солдатам с речью:

— Будь прокляты ваши глаза! Вы забыли о принципах нетерпимости, которые установлены в имперском вероучении? Возможно, несколько ударов хлыста помогут вам вспомнить о них?

Толпа широко раздвинулась перед ним, когда он двинулся прочь от клеток, продолжая взывать к солдатам:

— Не жди любви от чужаков и не дари им сострадание!

— Проклятье! — выругался один из лейтенантов Триста третьей роты, вытирая носовым платком испачканную кровью тунику. — В каком полку служит этот болван? Я сочувствую парням, страдающим от рук такого комиссара.

— Это мой полк, лейтенант, — мрачно ответил Вульфе. — Восемьдесят первый бронетанковый.

— Полковника Виннеманна? — спросил другой офицер. — Пусть Трон поможет вам, сержант! Вы получили плохого надзирателя. И многих он уже отправил на тот свет?

Вульфе покачал головой:

— Старому Дробителю нравится наказывать солдат, но полковник обычно отговаривает его от убийств. Хотя, должен признаться, альтернатива не лучше. Своими побоями он увечит людей.

— А почему вы прозвали его Дробителем? — полюбопытствовал первый лейтенант.

— Разве вы не заметили, сэр? — удивился Вульфе. — Его руки. Искусственные конечности. Несколько лет назад он потерял руки в пасти карнотавра. Но Слейт не изменился. В первые месяцы кампании на Палмеросе он поймал дезертира и устроил демонстрационную казнь. Парню было девятнадцать. «Свежее мясо». Солдат увидел, как погиб его кузен, и сбежал с поля боя от страха. Комиссар Слейт раздавил ему череп одной рукой. Раздавил, как яйцо.

Офицеры нахмурились и покачали головами.

— Парни из Двести пятьдесят девятой механизированной роты будут недовольны, — заметил один из лейтенантов. — Это они поймали орков. Только они имели право убить их.

— Можете расходиться! — прокричал второй офицер, обращаясь к ворчавшей толпе. — Смотреть больше не на что.

Солдаты пошли прочь, унося с собой атмосферу обиды и разочарования. Плененные враги отвлекали их от укусов клещей, чихания и кашля, вызванного пылью. Вульфе, задержавшись немного, взглянул на обезглавленные тела чужаков. Сиглер и Горошек безмолвно ожидали его неподалеку.

«Этого недостаточно, — подумал Вульфе. — Не важно, скольких мы убьем. Этого недостаточно. Они будут вторгаться в наш космос. Мы направляем отряды и изгоняем их из одного мира, а они уже грабят людей за нашими спинами. Найдем ли мы выход из тупика? Сможем ли когда-нибудь сделать нечто большее, чем сражаться за собственное выживание?»

Он провел кончиками пальцев по шраму на горле. Куда ушла его вера? На борту «Руки сияния» Вульфе обращался к исповеднику Фридриху, и тот укреплял его дух. С этим человеком он мог говорить откровенно. Фридрих был моложе сержанта, но он обладал спокойствием и мудростью, которым завидовал Вульфе. Хотя он не смог бы пить так много, как священник.

По пути к казармам ему вдруг захотелось повидаться с исповедником. Однако было уже поздно. Их, скорее всего, разбудят на рассвете. Генерал де Виерс не даст им отдыхать. Это вполне соответствовало планам Оскара. Самыми тяжелыми этапами солдатской жизни были периоды отдыха: слишком много времени для размышлений, когда боец начинает замечать мелкие и незначительные вещи. Даже закаленные стоики теряли контроль над собой. Примером мог служить полковник фон Холден. И он был не единственным. Инакомыслие в среде офицеров не считалось чем-то особенным. Повсюду возникали ссоры. Возрастало количество инцидентов, связанных с пьянством. Некоторые гвардейцы тянулись к менее законным развлечениям. И прежде чем ты что-то замечал, комиссары уже наказывали людей слева и справа.

Он не мог дождаться момента, когда Восемнадцатая группа армий придет в движение. Ничто не очищало ум так, как подготовка к битве.

Глава 15

Несмотря на раннее время, солнце уже палило вовсю. Ленк впервые видел на Голгофе такое светлое небо. Его любовная связь с одной из старших Медикае прервалась: всему персоналу в Бэлкаре велели оставаться в кабинетах до получения дальнейших указаний. Впрочем, после того как лейтенант ван Дрой приказал экипажам провести регламентные работы по уходу за танками, ему и думать не хотелось о каких-то медичках. Ленк старался, как мог. Прислонившись спиной к башне «Нового чемпиона», он дремал в теньке, пока его экипаж брюзжал и ныл, проводя необходимые проверки.

Едва забрезжило утро, Бэлкар зажужжал, как встревоженный улей. Конкретно никто ничего не знал, но догадаться было нетрудно. «Экзолон» готовился выступить в поход. Начиналась финальная фаза операции «Гроза».

«Лично для меня это неплохо, — подумал Ленк. — Чем быстрее они выполнят свою тупую миссию, тем скорее мы уберемся с этой чертовой планеты. Ошметок грязи и пыли. Если нас затем отправят в мир без населения и женщин, я убью кого-нибудь».

Варнус высунул голову из-за башни и хмуро доложил:

— Мы закончили с фарами.

Через миг рядом с ним появились Рисманн и Хоббс. Их убийственные взгляды говорили о том, как сильно они ненавидят регламентные работы.

— Мои поздравления, — сказал Ленк. — Можете начинать смазку гусеничных звеньев. Это пустяковая работа для троих мужиков.

— Час от часу не легче, — проворчал Хоббс. — Почему бы тебе не поднять свою задницу и не сделать что-то полезное?

Ленк приподнял брови и посмотрел на водителя:

— Потому что я добываю вам «дымки» и бухло. Ты должен отрабатывать мои подарки.

Хоббс сплюнул на землю и, шепча проклятия, исчез за гусеницей танка. Ленк поднялся на ноги и стряхнул с себя пыль.

— Пойду прогуляюсь, — сообщил он.

— Куда? — спросил Варнус.

— В одно веселое место под названием «не ваше дело». Вот куда. К тому времени, когда вы управитесь с гусеницами, я уже вернусь. Трон его знает, когда ван Дрой появится здесь для проверки.

* * *

В двухстах ярдах от «Нового чемпиона», на юго-восточном углу четвертой стоянки такие же процедуры обслуживания проводил экипаж «Последних молитв-II». Ван Дрой требовал, чтобы все танкисты умели проводить ремонтные работы в полевых условиях. Если возникали поломки, с которыми экипаж не в силах был справиться, в дело вступали технические команды. Если и они не могли устранить неисправность, на помощь приходили инженеры и их полуразумные сервиторы.

— Сиг, убедись, чтобы они не болтались, — указал Вульфе на запасные звенья гусениц.

Сиглер крепил их к бокам башни. Позади танка работал Горошек. Его форма промокла от пота. Он проверял и опечатывал складские отсеки, которые тянулись от башни к задней платформе. Мецгер, сидя на водительском сиденье под открытым люком, проверял удаленное управление лазпушками. Он уже выполнил все остальные регламентные работы, за которые нес ответственность. Вульфе нравилось его молчаливое усердие.

Это был первый день Миркоса в экипаже. Новый стрелок неплохо влился в коллектив. Конечно, Вульфе еще требовалось проверить, как он управляется с пушкой, однако парень, несмотря на жару и тяжелый труд, работал без жалоб. Наверное, его немного смущало прохладное отношение Мецгера. Их водитель не сразу принимал новых людей — да и позже оставался неразговорчивым. А вот Сиглер быстро подружился с новым стрелком. Он громко смеялся даже над самыми плохими шутками Горошка. Вульфе лишь усмехался над тем, какими старыми они были. Например, анекдот о двухголовой шлюхе, искавшей клиентов на День Императора, ходил по армии еще в те дни, когда он учился на кадетских курсах белощитников. Тем более что история не отличалась особым юмором.

Услышав чьи-то шаги, Вульфе повернулся, и улыбка исчезла с его лица. Он увидел тучного человека в коричневой форме, с золотыми листьями на рукавах и лацканах. На кожаном ремне покачивалась бронзовая цепь, к которой крепился томик с имперским вероучением.

— Исповедник!

Жрец кивнул в ответ и, остановившись, протянул руку Вульфе:

— Чертовски рад видеть тебя, сержант. Я молился, чтобы ты вернулся в стаю. Похоже, Император услышал меня.

Вульфе показалось, что Фридрих хотел добавить «хотя бы один раз», но святой отец удержался от подобного кощунства.

— Спасибо, исповедник, — сказал Вульфе. — Наше спасение действительно выглядело как чудо — особенно когда мы услышали голос «Часового». Я иногда думал, что даже ван Дрой не верит в счастливый исход. К тому времени многие из нас потеряли надежду выбраться живыми из пустыни.

Священник кивнул:

— Я слышал о Сименсе и Мюллере. Трон упокоит их души. Я внес их экипажи в списки следующих поминальных служб.

Вульфе содрогнулся, вспомнив безвольное обгоревшее тело Сименса в куполе башни.

— Они умерли, выполняя свой долг, — сказал он. — Я слышал, что Голгофа не стала туристической поездкой и для остальной группы армий.

— Ты слышал правду, сержант. Мне довелось повидать ужасные вещи… Порою кажется, что Путеводный свет всего человечества проверяет меня на прочность и веру.

— Вероятно, Император проверяет каждого из нас.

Исповедник печально поморщился.

— Да, только мертвые свободны от дальнейших испытаний. Вчера я вытащил десять тел, сгоревших в «Химере». Нельзя было отличить одного солдата от другого. Десять сморщившихся манекенов. Два трупа рассыпались в прах, когда я попытался поднять их на руки. Но по крайней мере для них проверка на веру закончена.

Вульфе кивнул и огорченно нахмурился. Опустив ладонь на локоть сержанта, исповедник Фридрих поманил его за собой:

— Давай поговорим в таком месте, где нас никто не услышит. Я отвлеку тебя лишь на минуту. Оскар, мне хотелось бы узнать о состоянии твоего духа.

Они остановились в тени пустой «тридцатьшестерки». Исповедник быстро осмотрелся по сторонам и удостоверился, что рядом никого нет.

— Скажи, тебя еще мучают воспоминания о каньоне Луго? Я надеялся, что перелет на другую планету даст тебе новую перспективу и позволит пересмотреть увиденное на Палмеросе. Твои кошмары исчезли?

Вульфе выдержал взгляд священника.

— Я не могу судить об этом, потому что в последнее время почти не спал. Мы перемещались по пустыне без остановки. Прошлой ночью я неплохо выспался, но по-прежнему чувствую себя истощенным. Наверное, худшие кошмары остались позади. Надеюсь, вы правы. Эта экспедиция выдавила из меня дурные воспоминания.

— Я хотел бы освободить твой разум от прежних тревог, однако забывать тот опыт было бы ошибкой. Мы уже говорили о его положительной стороне. Ты стал свидетелем феноменального явления, которое жаждут увидеть многие люди. Ты получил доказательство жизни, существующей за пределами смерти. Разве этот факт не греет твою душу?

— Я уже рассказывал вам о Борште, исповедник. Его глаза были пустыми. Он не походил на радостного и просветленного человека. По пути к Бэлкару парни из экипажа признались мне, что они догадывались о сути моих переживаний. Я больше не должен скрывать от них правду. Вот это и стало моим освобождением от груза прошлых тревог. Но представьте, что скажут остальные…

— Если узнают, что ты видел призрака?

— Когда вы произнесли это вслух, я понял, что обо мне подумают другие. Наверное, мне лучше поверить в свое безумие.

— Я иного мнения. Впрочем, верь, если тебе так будет лучше. Некоторые скептики говорят, что даже Яррик безумен и одержим своей ненавистью к оркам. Многие герои Империума считались ненормальными по стандартам обычных людей. Но не так уж и плохо быть безумным. — Фридрих усмехнулся и добавил: — До некоторой степени, естественно.

— Мне кажется, исповедник, существует разница между безумием и лицезрением призраков. — Вульфе встряхнул головой, когда другие мертвые лица встали в его возбужденном сознании. — Видели бы вы Сименса…

Закрыв глаза, исповедник склонил голову:

— Конечно, это нелегко принять.

— Прошу прощения, — произнес Вульфе. — Вы, как никто другой, испили чашу ужасов. Я не хотел обидеть вас… Мне бы вашу силу духа. Почему вы делаете это? Очисткой танков от сожженных тел должна заниматься команда поддержки. Зачем вы мучите себя?

Фридрих посмотрел куда-то вдаль.

— Как я могу позволить тем парням смотреть на подобные сцены? Я же знаю, что однажды они сами сядут в танки. Им не нужно видеть такое. Они не должны осознавать, насколько отвратительной может быть смерть. И ты не должен был этого видеть.

— Орки не стали заботиться о моей психике.

Они погрузились в неловкое молчание. Внезапно, изменив тему, священник спросил:

— Ты слышал о прибытии генерала де Виерса?

Вульфе покачал головой:

— Разве он уже здесь? Я думал, офицеры, встречая его, выставят нас в линию, как на параде. Генералу нравятся красивые мероприятия.

— Это точно! Но генерал-майоры, посовещавшись между собой, решили, что подготовка к походу важнее. Если де Виерс хочет вывести войска из крепости еще до заката, ему придется обойтись без обычной помпезности.

— Он приехал или прилетел?

— Спустился с небес у западной внешней стены, — сообщил исповедник. — Генерал прибыл три часа назад на штурмовом транспорте «Валькирия» под эскортом четырех истребителей «Вулкан». Очевидно, коммодор Гэлбрайз, по доброте душевной, выполнил свое обещание о боевой поддержке с воздуха.

— Всего пять «птиц»? — удивился Вульфе. — Не очень большое содействие.

— Лучше, чем четыре, — подмигнул ему священник. — В любом случае ты скоро отправишься в поход. Вот почему я пришел повидаться с тобой. Если хочешь, могу благословить тебя и твой экипаж.

— Вы не поедете с нами, исповедник?

— Не в этот раз. В полевом госпитале собралось много больных солдат. Ты, конечно, уже слышал о Маркусе Раймесе. Я останусь здесь. Буду предлагать последние молитвы тем, кто нуждается в них. Надеюсь, что ваша экспедиция завершится достаточно быстро. Вы найдете «Крепость величия» и вернетесь к нам. Я знаю, ты вернешься, Оскар.

Вульфе был бы не прочь разделить уверенность священника.

— Я думаю, мой экипаж с радостью примет ваше благословение, исповедник. Нам нужна любая помощь, которую мы можем получить.

— Прекрасно.

Они направились к «Последним молитвам-II».

Ленк, сидевший в тени ближайшей «Химеры», смотрел им вслед и ухмылялся во весь рот.

— Попался! — прошептал он себе под нос.

Глава 16

Через два часа после того, как исповедник Фридрих попрощался с ними, члены экипажа Вульфе приступили к последним проверкам. Сиглер и Миркос перещупали все звенья гусениц и смазали солидолом скреплявшие их железные зубцы. Мецгер осмотрел крепления буксировочных кабелей, окопных и пожарных инструментов, болторезов и многих других предметов первой необходимости, которые размещались на корпусе танка.

Сержант, не довольствуясь общим надзором за регламентными работами, убедился, что установленные и запасные блоки визоров целы и невредимы. Затем, переключив внимание на вокс-коммуникатор, он прошелся по всем каналам, отведенным для группы армий «Экзолон». Когда Вульфе удостоверился, что настройка на любой из них осуществляется одним щелчком переключателя, он снял с головы вокс-гарнитуру и занял командирское сиденье.

«Проклятье, как жарко! — подумал он. — Скорее бы отправиться в путь. Тогда сквозняк через открытые люки немного освежит застоявшийся воздух».

Освободившись от наушников, Оскар услышал громкие голоса, раздававшиеся снаружи. Он узнал один из них. Быстро поднявшись в купол башни, он увидел слева Мецгера и Сиглера, стоявших перед экипажем Ленка. Горошек, отойдя в сторонку, смущенно переминался с ноги на ногу.

— Что тут происходит?! — крикнул Вульфе. — Какого черта ты забыл здесь, Ленк?

Он выбрался из купола и спрыгнул с подножки на землю.

— Мои извинения, сержант, — ответил капрал. — Мы с парнями возвращались со склада. Внезапно твой лишенный мозгов заряжающий налетел на нас и пролил половину нашего охладителя.

Он указал рукой на две канистры, валявшиеся на песке.

— Сиглер? — спросил Вульфе.

— Чушь грокса, сардж! — возмутился заряжающий. — Они проходили мимо и специально столкнулись со мной.

— Все верно, — подтвердил немногословный Мецгер. — Ублюдки сами виноваты.

Он не спускал глаз с Хоббса, стоявшего перед ним. Судя по опущенным плечам, Мецгер был готов броситься в драку. Вульфе никогда не видел его таким. Он выглядел очень опасным: высокий, мускулистый, с оскаленными зубами и длинными руками, готовыми нанести молниеносные удары. В это мгновение он походил на настоящего бойца. Куда подевался скромный молчун, которого Вульфе знал последние несколько месяцев? Но ему не следовало доказывать свое боксерское мастерство. Если Дробителю донесут о драке, всех ждет порка.

— Ленк, убери отсюда своих дворняжек, — нахмурился сержант, — пока не случилось того, о чем ты горько пожалеешь.

Крупный парень, Варнус, шагнул к нему и, покрутив плечами, вытянул вперед шею. Вульфе мельком увидел тату под воротом его туники. Интересно, подумал он, этот бездарь рисуется или реально так глуп, чтобы ссориться со старшим по званию? В данный момент обе возможности казались равновероятными. Тем не менее намерения Варнуса остались нераскрытыми. Ленк вытянул руку и остановил своего подчиненного.

— Пойдемте, парни, — с напускным гневом произнес капрал. — Похоже, нам лучше вернуться на склад за охладителем. Вот он, беспредел младшего командного состава.

Ворча и ругаясь, экипаж «Нового чемпиона» поплелся за Ленком. Внезапно капрал остановился и, повернувшись, указал рукой на Сиглера, хотя его взгляд был направлен на Вульфе.

— При всем уважении, сержант, не мог бы ты в будущем держать своего ручного идиота на коротком поводке?

Вульфе почувствовал, как что-то щелкнуло в его груди. Он метнулся к капралу и схватил его за воротник, заставив Ленка встать на цыпочки. Чьи-то руки, вцепившись в запястья Оскара, попытались помочь капралу. Однако его хватка оставалась прочной, как сталь.

— И что дальше? — насмешливо спросил Ленк, глядя на его нос без малейших признаков тревоги. — Ты знаешь устав.

Вульфе зарычал от ярости.

— Я вырву твой грязный язык, кусок дерьма!

— И заплатишь за это, — напомнил капрал.

— Вот тут ты ошибаешься. Правила не действуют в оба конца. Я могу избить тебя до полусмерти, а комиссар даже слова не скажет.

Ленк прищурился. Его голос превратился в шипение:

— Я не говорю о комиссарах.

Внезапно с башни «Последних молитв-II» донесся крик. Это был голос Горошка:

— Доброе утро, комиссар. Как поживаете?

Вульфе повернулся и увидел фигуру, появившуюся из-за группы танков в сотне метров от них. Его пальцы, вцепившиеся в воротник Ленка, автоматически разжались. Молодой человек быстро отступил на пару шагов. Когда сержант снова посмотрел на капрала, тот сардонически улыбнулся.

— Я уверен, мы еще вернемся к этому разговору, — сказал Ленк. — Мы с парнями будем присматривать за твоим экипажем. До скорой встречи, начальничек.

Вульфе, сжав кулаки, посмотрел ему вслед. «Как далеко я зашел бы? — спросил он себя. — Убил бы его или остановился?» Он не мог забыть страх, испытанный им в тот день, когда давным-давно на Кадии его окружила банда Виктора Данста. Сержант поморщился, вспомнив боль от ножа, вонзившегося в тело. Он помнил смех бандитов, сменившийся проклятиями, когда они услышали вой сирены гражданского патруля.

Парни капрала,уходя, оборачивались и бросали на него презрительные взгляды. «Но Ленк не Данст! — доказывал самому себе Вульфе. — Великий Трон! Он не Данст».

Отойдя на двадцать пять метров, Ленк повернулся и окликнул Вульфе. Он произнес четыре слова. Четыре коротеньких слова. Но они потрясли сержанта, как шквал болтерных снарядов, взорвавшихся в его сознании. Вульфе застыл на месте. Ленк расхохотался и, отвернувшись, повел своих бойцов между двумя рядами «Химер».

Резкий голос, прозвучавший за его спиной, вывел Вульфе из ступора:

— Что происходит, сержант?

Оскар повернулся к комиссару и встретил его леденящий душу взгляд. Глаза Слейта блестели под козырьком черной шапки.

— Извините, — направившись к танку, ответил Вульфе. — Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Комиссар шагнул к сержанту, и тот почувствовал, как тяжелая механическая рука схватила его за предплечье. Дробитель посмотрел в том направлении, куда ушел Ленк, но экипаж «Нового чемпиона» уже исчез из виду. Выдержав небольшую паузу, Слейт склонился к Вульфе:

— Похоже, сержант, вы не слышали приказ, переданный по вокс-связи. Полковник Виннеманн велел полку собраться у восточных ворот. Мы покидаем Бэлкар через пятнадцать минут. Убедитесь, что ваши люди готовы к походу. Я отмечу каждого, кто не прибудет туда вовремя.

Вульфе посмотрел на металлическую руку.

— Мы будем готовы, комиссар.

— Постарайтесь, — произнес Дробитель.

Послышалось легкое жужжание механизмов, и он отпустил предплечье сержанта. Слейт направился к другому танку. Очевидно, ему нравилось запугивать простых гвардейцев. Когда он проходил мимо экипажа Вульфе, танкисты молча встали по стойке «смирно».

— Все по местам! — прокричал сержант. — Выдвигаемся через пятнадцать минут.

Сиглер, Миркос и Мецгер без слов полезли в люки. Взглянув на мрачное лицо командира, они не стали задавать ему лишних вопросов. Вульфе, как всегда, забрался в танк последним. Спустив ноги в отверстие люка и заняв командирское сиденье, он подумал о словах Ленка. Они холодили его кровь и звенели в ушах. Неужели капрал узнал о его секрете? Каждое из четырех слов било по броне его мозга, как пушечный снаряд.

«Следи за призраками, сержант!»

Глава 17

Через два дня пути к востоку от Бэлкара экспедиционные силы достигли Варгаса — скалистого региона пустыни Хадар. «Экзолоном» командовал генерал де Виерс, перемещавшийся в специально экипированной «Химере». Длинная колонна кадианских машин медленно двигались по глубокому каньону, отмеченному на картах Официо Картография как Красное ущелье.

Каньон, представлявший собой почти триста километров извилистого пути, вел Восемнадцатую группу армий к месту самой важной и кровавой битвы последней Голгофской войны. Именно там генерал надеялся найти легендарную «Крепость величия». И именно там он ожидал встретить серьезное сопротивление орков. По отчетам историков, предгорья и долины Ишварских гор были усеяны обломками бронетехники. Наверняка зеленокожие дикари построили в этом регионе несколько больших поселений.

Несмотря на вероятность жесткого противостояния, настроение людей было приподнятым. Многие солдаты радовались финальной стадии операции, считая ее концом мучительного времени во враждебном человеку мире. Впрочем, некоторые гвардейцы не разделяли их оптимизма. Часть офицеров — в том числе и генерал-майор Берген — предчувствовали, что по достижении координат, предоставленных Механикус, их ожидает большое разочарование. Но даже эти реалисты стремились завершить поход с тем же пылом, что и оптимисты.

С другой стороны, почти никто не испытывал счастья от того, что все экспедиционные силы оказались в Красном ущелье. К сожалению, других вариантов не было. Каменные утесы и ближайшие высокогорья изобиловали пропастями и расщелинами. Многие из них оставались скрытыми до тех пор, пока не становилось слишком поздно. При других обстоятельствах истребители «Вулкан», переданные «Экзолону» коммодором Гэлбрайзом, могли бы сопровождать колонну с воздуха. Но полетные условия в пустыне Хадар оказались далеко не идеальными. Частые пылевые бури сбивали показания приборов и затрудняли видимость. Поэтому пилоты «Вулканов» летали лишь на низких высотах — фактически в нескольких метрах над головами кадианских солдат. Они патрулировали каньон и высматривали возможные засады орков.

Вульфе, сидя в куполе, наблюдал за пролетом истребителей. Черные птицы с ревом пересекли полоску красного неба над его головой. За ними тянулись шлейфы серого дыма, дрожавшие в воздухе, словно ленты на ветру. Сержант мучительно переносил эту фазу путешествия. Остроконечные скалы и глубокие затемненные овраги, вдоль которых двигалась колонна, напоминали ему о каньоне Луго. Когда каменные стены с двух сторон поднялись до фантастических высот, его туника стала мокрой от холодного пота.

«Следи за призраками, сержант!»

Даже теперь, после двух дней похода, эта фраза, брошенная Ленком, проедала ему кишки. Что капрал имел в виду? Самым прямым ответом было признание, что он узнал о каньоне Луго. Но как? Исповедник Фридрих не выдал бы его. И Вульфе сомневался в том, что кто-то из экипажа выболтал его секрет капралу. Горошек вообще не знал о событиях на Палмеросе, поэтому его можно было исключить из списка подозреваемых.

Возможно, Ленк намекал на Виктора Данста? На призрак прошлого, а не на мертвого Боршта? Нет, это уже какие-то игры разума. Он сам назвал Ленку имя Данста. Разве не так? Вульфе мучительно вспоминал, кому он рассказывал историю о Дансте. Он редко говорил о ней. Она не входила в число его любимых баек. Но среди кадианских солдат существовал старинный обычай: гвардейцы хвалились своими шрамами и рассказывали о том, как получили их. В ранние годы Оскар делился историей о Дансте со многими людьми. Неужели кто-то из них передал ее Ленку? Проклятье! Значит, чертов капрал уже знает, почему его внешность так сильно беспокоит Вульфа?

Когда день пошел на убыль, сержант попытался загнать эти вопросы в дальнюю часть сознания. Он по-прежнему сидел в куполе и смотрел по сторонам, пока его танк громыхал в облаке пыли, поднятом другими машинами. В каньоне имелась растительность — первая, какую он видел с момента крушения на Голгофе. Не много, конечно. В основном сухая трава и чахлые кусты, покрытые острыми колючками. Однако их наличие указывало на присутствие влаги. Он заметил и местную фауну — не только клещей, терзавших кадийцев. На скалах грелись большие ленивые ящерицы. Их кожу покрывали мелкие костяные пластины. Расцветка была такой же ярко-красной, как и у скал на этой территории. Когда имперские машины проезжали мимо ящериц, они шипели и быстро исчезали в черных расщелинах.

Наблюдение за этими тварями дало сержанту лишь временную передышку от тяжелых размышлений. Он снова и снова возвращался к беспокоившим его вопросам. Когда полоска неба над Красным ущельем потемнела, он спустился в «корзину», оставив верхний люк открытым, чтобы прохладный ветер мог задувать в их башню.

Сиглер дремал на своем месте. Его толстые руки покоились на крышке ящика со снарядами. Голова склонилась на согнутый локоть. Миркос, используя свет внутренних ламп, читал потрепанный журнал с монохромными картинками каменноликих кадианских женщин, одетых в военную форму. Судя по состоянию страниц, журнал за последние годы имел огромное количество читателей. Вульфе улыбнулся и похлопал парня по плечу.

Чтобы не будить Сиглера, он подключил шлемофон к интеркому и шутливо сказал:

— Эта тема погубит твою душу.

— Вред уже нанесен, — усмехнулся Горошек. — Я так часто думаю о женщинах, что уже потерял былую чувствительность. Хотите полистать?

Вульфе засмеялся, но затем перешел на серьезный тон:

— Послушай, парень. Нам нужно поговорить.

— О чем именно, сардж?

— Я думаю, ты и сам знаешь.

Возможно, Вульфе это показалось, но, похоже, их новый стрелок покраснел.

— О том, что во время той ссоры я стоял в стороне и просто смотрел?

Сержант нахмурился и кивнул:

— Танкист всегда вступается за свой экипаж. Ты знаешь правила. Тебе повезло, что Сиглер и Мецгер не оглянулись. Но если я еще раз увижу, что ты держишься в стороне, тебе придется вернуться в резервную команду. Ты даже не успеешь прошептать молитву Императору, как я вышибу тебя из экипажа. О чем ты думал, черт возьми?

Горошек виновато пожал плечами:

— Если бы на нас катил бочку другой экипаж, я первый начал бы махать кулаками… Но там был Ленк.

— И что это меняет?

— Многое.

Последовала пауза — момент неуютной тишины для обоих гвардейцев. Затем Вульфе попросил стрелка:

— Расскажи, что ты знаешь о Ленке?

Миркос приподнял подбородок.

— Я знаю, что лучше не связываться с ним. Офицеры считаются в Гвардии официальной силой, но такие парни, как Ленк, контролируют солдатскую жизнь из темных теней. В каждом полку есть такие. Да вы и сами знаете. Эти ловкачи добывают бухло, «дымки» и медикаменты. — Он помахал потертым порнографическим журналом. — Или такое чтиво. Они ведут свой бизнес, и офицеры позволяют им это, потому что солдаты так меньше ворчат. Сокращается количество ссор и драк. Я вообще не представляю жизнь в Гвардии без таких людей. Ленк — наш полковой маклер. Если ему предложить правильную цену, он достанет все, что угодно. Он больше похож на главаря какой-то банды в крупном улье, чем на простого солдата. И он считает, что вы не сможете тягаться с ним.

Конечно, Вульфе знал о таких ловкачах. Горошек лишь недавно оказался в их полку, но у него был верный взгляд на вещи. Все, что он говорил, являлось чистой правдой. Полки нуждались в жуликах и перекупщиках. Без них жизнь в Гвардии становилась невыносимой. Это и объясняло таинственную популярность Ленка среди молодых танкистов. Но все же идея, что капрал будет получать послабления из-за нелегальной торговли в полку, не понравилась сержанту. Он почувствовал внезапную злость.

— Это Имперская Гвардия, а не чертовы задворки ульев. Ведер Ленк — самодовольная маленькая задница. Рано или поздно он пожалеет, что встретил меня.

— Но разве он не спас вашу жизнь? — смущенно спросил Миркос.

Вульфе прорычал проклятие.

— Он пристрелил орка, который хотел убить меня. Так велел ему служебный долг. Любой боец сделал бы то же самое.

Гнев все больше проявлялся в голосе сержанта, потому что, по правде говоря, он был благодарен Ленку за свое спасение, и это сильно беспокоило его. Молодой танкист миролюбиво поднял руку:

— Я просто сказал, что слышал.

Вульфе заворчал себе под нос. Посмотрев через открытый люк, он увидел, что небо стало угольно-черным. Неужели чокнутый де Виерс решил не останавливать колонну на ночь?

— Мецгер, — обратился он к водителю, — хочешь, я подменю тебя на рычагах?

— У меня силенок хватит еще пару часов, — ответил Мецгер. — А вот потом ты можешь занять мое место.

За свою долгую карьеру Вульфе освоил каждую профессию на борту «Лемана Русса». Он не был таким талантливым водителем, как Счастливчик Мецгер, но мог держать «коробочку» в колее, пока его товарищ получал необходимый отдых.

— Договорились. Два часа. Дай знать, если устанешь раньше.

— Будет сделано, сардж.

Вульфе сел на командирское сиденье. Сон не шел. Его мысли бегали по кругу. Он по-прежнему слышал в своей голове слова проклятого капрала. Старый шрам на горле не давал покоя. Вульфе легонько почесал его. На вокс-каналах царила тишина. Только регулярные сообщения поступали от «Часовых» и моторазведчиков. Через минуту его отвлек голос Горошка.

— Может, все-таки хотите почитать? — спросил стрелок, предложив ему коллекцию порнографических снимков.

— Там нечего читать, — усмехнулся Оскар, но все-таки взял потрепанный журнал.

Глава 18

На шестой день после отъезда из Бэлкара у генерала появился сухой колющий кашель. У некоторых его офицеров кашель был гораздо хуже, но де Виерс запаниковал, потому что, с учетом преклонных лет, он считал свое здоровье более уязвимым к атакам Голгофы. Он видел, что красная пыль делала с некоторыми гвардейцами. Чертов штат Медикае был, на его взгляд, таким же бесполезным, как бумажный лазган.

Прошлым вечером высокие скалы Красного ущелья закончились широким выходом на открытые пески пустыни. Экспедиционные силы прошли весь путь без инцидентов и разбили лагерь у входа в каньон. Час назад наступивший рассвет показал, насколько мудрым и удачным оказалось решение остановить колонну. Его решение, конечно. Если бы «Экзолон» продолжил движение на восток, они уткнулись бы в самое крупное укрепление орков, какое де Виерс видел в своей жизни.

Сейчас он рассматривал его. Генерал стоял у клапана торопливо возведенной палатки и, прижав магнокуляры к глазам, сканировал массивное сооружение. Казалось, эта стена тянулась от одного конца горизонта к другому. За ней едва заметным силуэтом, дрожавшим в утреннем неверном свете, виднелась цепь Ишварских гор. Высокие вершины терялись в пухлых облаках кровавого цвета.

— Почему, гори все огнем, мне не сказали об этой стене?! — сердито крикнул он. — Такое колоссальное сооружение! Как наши зонды-сервиторы могли пропустить нечто подобное? Позовите сюда техножрецов. Позовите магоса Сеннесдиара. Я хочу услышать его чертовы ответы!

Высота орочьей стены достигала сотни метров, и лишь Святой Трон знал о ее протяженности. От таких масштабов захватывало дух. На внешней поверхности виднелись огромные бронированные плиты, окрашенные сверху донизу в красный цвет. На них красовались грубые орочьи глифы, намалеванные белой краской. Наверху, вдоль всей стены, тянулись острые неровные зубцы. Из-за них выглядывали цилиндрические стволы гигантских пушек. Но на парапетах не было воинов. За то время, что де Виерс рассматривал фантастическое сооружение, он не заметил никаких признаков жизни. Мог ли он доверять своим глазам? Дымка мерцавшего воздуха не позволяла разглядеть детали с такого расстояния. На самом деле орудийные башни и ярусы стены могли кишеть свирепыми врагами.

Однако если они были там, то, видимо, не замечали Восемнадцатую группу армий. Пока не замечали. «У них зрение не такое хорошее, как у людей, — подумал де Виерс. — Но чем дольше мы будем смотреть на стену, тем больше времени у них окажется на то, чтобы обнаружить нас. Нельзя терять фактор внезапности. Незамедлительная атака даст нам лучший шанс на преодоление препятствия. Мы должны начать штурм. Мохамар, тебя ждет слава!» Дело осталось за малым.

В стене виднелись несколько железных ворот, таких же высоких и укрепленных бронированными пластинами. Они располагались на равных интервалах по всей длине оборонительного сооружения. К сожалению, они были закрыты. Ворота выглядели очень прочными и массивными.

Один из генерал-майоров прочистил горло. Де Виерс не понял, кто именно.

— Значит, нам ничего не известно о протяженности стены? — спросил генерал. — Неужели нет никаких сведений?

Берген, Киллиан и Реннкамп стояли за его спиной, осматривая через магнокуляры орочье укрепление.

— У нас не было времени для проведения разведки, сэр, — доложил Берген. — Пилоты «Вулканов» ожидают вашего приказа. Если хотите, они могут пролететь вдоль стены. Возможно, им удастся найти обходной путь. По нашим оценкам, это сооружение тянется на сотни километров в обе стороны.

— Клянусь Золотым Троном! — прошипел де Виерс. — На сотни километров!

Он с пессимизмом относился к поиску окольных путей. Зуд интуиции в его кишках — инстинкт, развитый десятилетиями боевого опыта, — подсказывал ему, что эта ситуация являлась частью какой-то проверки. Вселенная выставила перед ним препятствие, желая посмотреть, достоин ли он вечной славы. Поэтому никаких обходных путей! Он пройдет любую проверку!

Размеры укрепления предполагали, что ее возводили, чтобы сдержать продвижение титанов. Конечно, глупая затея. Ничто не могло противостоять атаке механических колоссов. Но, видимо, зеленокожие построили стену, исходя из неких рудиментарных чувств. Наверное, это было реакцией на голгофскую кампанию Яррика. В прошлой войне комиссар использовал богоподобных титанов. Судя по всему, зеленокожие ожидали возвращения имперских сил.

— Соберите офицеров, — приказал де Виерс. — Я хочу, чтобы к концу дня мы прошли через эти ворота.

— Сэр! — запротестовал Киллиан. — Мы ничего не знаем о силе вражеского гарнизона. Необходима правильная рекогносцировка. Разрешите хотя бы выяснить численность противника…

— Я не спрашивал вашего мнения, Клот, — оборвал его генерал. — Надеюсь, вы видите эти ворота так же хорошо, как и я? Если вам нужна разведка, проведите ее. Но я вам сразу скажу: мы не будем искать обходных путей. Мы пробьем себе дорогу через те ворота. Меня не остановит эта чертова стена!

Берген, Киллиан и Реннкамп опустили магнокуляры и быстро переглянулись между собой. Де Виерс решил не обращать на это внимания.

— Может быть, направим туда «Вулканы», сэр? — предложил Берген. — Прикажите им провести первичный осмотр территории. Тогда мы поймем, с чем имеем дело. По крайней мере, они подскажут нам, что находится за стеной.

— Мы не будем растрачивать воздушную поддержку, Джерард, — возразил генерал. — Вы и сами знаете, что артиллерия орков порвет их на куски. Не думаю, что вам потом захочется сообщать об этом коммодору Гэлбрайзу.

— Ну хотя бы один истребитель, — взмолился Реннкамп.

— Всё лучше, чем атаковать вслепую, — поддержал его Берген.

— А вдруг наши молитвы подействовали и орки ушли отсюда? — произнес Киллиан. — Я не вижу никакого движения. Никаких признаков жизни. Кто знает, как давно построили эту стену.

— Нет, Клот. — Де Виерс покачал головой. — Они наверняка там. Орки вложили много сил и средств в возведение такого мощного укрепления. Наша цель находится по ту сторону стены. Я уверен, что враги, построившие это сооружение, оставили здесь большой гарнизон.

— Тогда давайте пошлем один «Вулкан», — сказал Реннкамп. — Он совершит быстрый облет, и мы получим необходимые сведения.

— И предупредим всю орду зеленокожих о своем прибытии? Нет, Аарон. Никакой воздушной разведки. При таких погодных условиях «Вулканы» не смогут набрать высоту. Их тут же обнаружат. Я жду других предложений.

— Тогда «Шершни», сэр, — произнес Берген. — Направим к воротам один разведывательный байк. Если нам повезет, орки примут его за своего курьера. Он не привлечет большого внимания, и наш разведчик осмотрит стену с близкого расстояния.

— Звучит вполне выполнимо, — кивнул де Виерс. — Так и сделаем. Пошлите лучшего разведчика. Кого-нибудь с большим опытом. Через час я жду донесения с перечнем обнаруженных уязвимых мест.

Берген отсалютовал и удалился, чтобы выполнить приказ генерала.

* * *

Рекогносцировка не заняла много времени. Через сорок минут специально отобранный моторазведчик вернулся с рапортом к полковнику Мэрренбургу. Тот остановил его на полуслове, велев поберечь силы для отчета в штабной палатке генерала, где их уже ожидали старшие офицеры «Экзолона» — более дюжины человек в званиях от полковника и выше. Они быстро двинулись к ней по красному песку. Мэрренбург провел своего бойца через полог палатки. День был жарким, как адское пекло. В прохладной тени штабной палатки полковник представил разведчика собравшимся офицерам.

— Джентльмены, — с гордостью произнес Мэрренбург, — это сержант Бассманн. Он лучший разведчик в моем подразделении. Вы можете полностью доверять его сообщению.

Так как сержант служил в дивизии Бергена, де Виерс назначил генерал-майора ответственным за проведение собрания. Остальным офицерам было предложено сосредоточиться на деталях рапорта. Новости оказались не очень хорошими. Судя по отчету разведчика, стена по мере приближения производила все более устрашающее впечатление. Очевидно, то, что находилось за ней, представляло огромную ценность для зеленокожих. Они потратили колоссальные ресурсы на возведение этого укрепления — ресурсы, которые могли бы пойти на создание сотен, если не тысяч боевых машин.

Слова сержанта обеспокоили Бергена по двум причинам. Во-первых, они свидетельствовали о том, что орки располагают достаточным количеством ресурсов для строительства такой гигантской линии обороны. Он заподозрил, что где-то рядом находились фабрики по очистке руды. Как близко к поверхности залегали месторождения? Столетия назад Адептус Механикус заселили Голгофу из-за обилия металлов, залегавших в коре планеты. Но вряд ли орки использовали технологии для глубинной добычи руды. Значит, где-то были открытые месторождения. Во-вторых, такая щедрая трата ценных металлов могла означать лишь одно: по ту сторону находилось что-то важное для орков. Да, люди считали их звероподобными и дикими, но они обладали интеллектом и смекалкой. Они не были безмозглыми тварями. Если орки построили стену, значит, для этого имелась веская причина.

Слушая отчет Бассманна, Берген подумал о «Крепости величия». Не могла ли она быть той вещью, которую защищали зеленокожие? Неужели они предполагали, что имперские силы вернутся на Голгофу и попытаются забрать этот танк? Неужели они построили стену, зная, что сражение с людьми неизбежно?

Разведчик сообщил о большом количестве артиллерии на парапетах. Некоторые стволы, торчащие из-за зубцов стены, имели широкие жерла и предназначались для снарядов большого размера. Такие орудия можно было бы устанавливать даже на носу межзвездных кораблей.

«Вот как, — подумал Берген. — Тогда орки точно там. Они не оставили бы огромные пушки без присмотра. Клянусь взорванным Оком! Нам предстоит тяжелая битва».

Бассманну не удалось оценить толщину стены. Он не знал, как долго она выдержит огонь орудий Восемнадцатой группы армий. Но, судя по виду, она была готова к длительной осаде. Имелась и хорошая новость. Крепления некоторых бронированных пластин проржавели. К тому же орки никогда не славились аккуратностью. В конструкции наблюдались неровности, которые можно было использовать для подъема на ярусы. Однако сначала требовалось приблизиться к основанию укрепления. А вот шансов на это оставалось мало. Бассманн заметил на стене многочисленные пластины на петлях. Некоторые из них оторвались из-за ржавых болтов, открыв природу своего предназначения. Они прикрывали стрелковые бойницы, за которыми виднелись крупнокалиберные пушки.

В конце своего рапорта Бассманн смущенно посмотрел на полковника Мэрренбурга и затем, глубоко вздохнув, сказал:

— По моему мнению, господа офицеры, прямая фронтальная атака на орочью стену закончится тяжелыми потерями. Если бы это зависело от меня…

— Сержант, — оборвал его Мэрренбург, — вашего мнения никто не спрашивал. Попридержите язык и отвечайте только на поставленные вопросы.

Бассманн покраснел. В его глазах сверкнули сердитые искорки, но он поспешно произнес:

— Извините, сэр, если я сказал что-то лишнее.

Генерал де Виерс прочистил горло и перевел взгляд на сержанта:

— На этот раз мы прощаем вас, сержант. Однако сами подумайте. Без твердости духа не бывает славы. Покажите мне достойное завоевание, которое не имело бы большой цены.

Бергену захотелось закатить глаза. Судя по мрачному взгляду сержанта, Бассманн чувствовал то же самое. Но прежде, чем разведчик смог выкопать себе глубокую яму, генерал-майор поднялся на ноги и заговорил:

— Спасибо за подробный отчет, сержант. Ваше усердие будет учтено в служебных записях. Если у генерала больше нет вопросов…

Де Виерс покачал головой.

— Вы можете идти, — закончил Берген.

Сержант отсалютовал и, повернувшись, вышел в свет дня.

— Давайте поговорим о воротах, — произнес Киллиан. — Разведчик сообщил, что они подвешены на петлях. Створки открываются наружу. Но они слишком велики, чтобы таранить их. Как, черт возьми, мы выломаем такие громадины?

На его вопрос ответил Виннеманн. Полковник горбился на стуле, словно горгулья на стене кафедрального собора.

— Мы все знаем орков. Есть шанс, что, увидев наше приближение, они сами откроют ворота и хлынут навстречу волной, будто крысы из горящего здания. Нам останется лишь пробиться через их орду, не дав им закрыть створки.

Джерард поймал взгляд де Виерса. Тот смотрел на искалеченную фигуру Виннеманна с почти нескрываемым отвращением. Впервые после плато Хадрон Берген почувствовал мощную волну презрения к старому генералу.

— А если они не захотят бросаться в атаку? — спросил темнокожий полковник по фамилии Мейерс.

Этот высокий сухощавый мужчина походил на стервятника. Один его глаз выглядел как белый шар без намека на зрачок и радужную оболочку. Полковник служил под началом Киллиана.

Полковник Виннеманн криво усмехнулся:

— Тогда вперед выйдет «Ангел Апокалипсиса» и выбьет пинком их чертову дверь.

Взглянув на собравшихся офицеров, Берген заметил, что замечание полковника вызвало на их лицах улыбки. Однако атмосфера была накаленной. Никто не ожидал задержки в пути. Они не готовились к долгой осаде. От передовой базы их отделяло больше сотни километров. Если бы между ними и орками возникла патовая ситуация, они попали бы в прямую зависимость от резервных поставок. При наличии у орков воздушной поддержки, способной бомбить каньон Красного ущелья, экспедиционные силы «Экзолона» оказались бы отрезанными от контактов с Бэлкаром. Данные разведки с самого начала вызывали сомнения — отрывочные сведения от вокс-зондов Механикус, военные карты сорокалетней давности и смутные догадки Официо Стратегос. Берген никогда так остро не осознавал сомнительную природу их миссии.

— Значит, прямая фронтальная атака, — без энтузиазма произнес Киллиан. — Никакого прикрытия. Все машины будут действовать на открытой местности. Если Император не поможет нам, это будет кровавая бойня на средней дистанции. Вы же слышали, что Бассманн говорил о пушках на стене.

— Я думаю, мы можем не принимать в расчет его слова, — нахмурившись, сказал де Виерс. — В половине случаев орочьи пушки дают осечки при выстрелах.

— А другая половина случаев? — пылая взором, поинтересовался Реннкамп. — Их орудия порвут наших парней на куски!

Де Виерс покраснел от гнева. Не будь в штабной палатке такого количества офицеров, он впал бы в ярость. Однако, взглянув на сосредоточенные лица подчиненных, генерал подавил вспышку гнева.

«Он едва не выставил себя старым дураком, — подумал Берген. — Реннкамп и Киллиан заводят с его с половины оборота. Лично я не против подобных демонстраций. Но нужно ли это видеть полковникам?»

Берген не осуждал коллег. Они просто озвучили мысли, которые витали в его голове. После многих дней пути «Экзолон» оказался в сложной ситуации. Гоняясь за реликвией, которой, скорее всего, больше не было, они оставили позади километры скал и песка. Теперь перед ними возвышалось самое большое препятствие, с каким они когда-либо сталкивались. За этой стеной из железа и стали — в какой-то долине у подножия Ишварской гряды — находился конец их кошмара. Они либо найдут там танк Яррика, либо не найдут. В любом случае прорыв через стену приближал их к концу миссии. Они могли завершить игру генерала. Они могли направиться на Армагеддон, где действительно шли важные сражения с орками.

— Я скажу, что мы сделаем, — произнес Берген.

Все офицеры, собравшиеся в палатке, повернулись к нему.

— Нам предстоит прямая фронтальная атака. Будем бить врагов из всего, что у нас есть. Если мы сфокусируем огневую мощь на достаточно малом участке, то сможем пробиться на ту сторону. Я думаю, мы прорвем их оборону.

— Прекрасно, что вы видите ситуацию так же, как я, — сказал восхищенный де Виерс.

Он склонился к Бергену и похлопал его по плечу. Генерал-майору понадобились большие усилия, чтобы не уклониться от руки старика.

«У меня нет выбора, — со злостью подумал он. — Прости меня Трон, но я хочу ускорить конец экспедиции. Это ты привел нас сюда, ублюдок, жаждущий славы. Клянусь Императором, я в последний раз служу под твоим началом. А если нам немного повезет, ты больше никого не поведешь за собой».

— Полковник Виннеманн, вы возглавите авангард, — сказал де Виерс. — Я хочу, чтобы ваш «Меч тени» был готов к выстрелу по воротам. Если орки, как ожидается, пойдут в атаку, вы отойдете на безопасное расстояние и поступите в распоряжение генерал-майора Бергена. Однако, если зеленокожие решат остаться за стеной, я хочу, чтобы вы показали им ярость Императора. Вам понятен приказ?

— Укажите ворота, сэр, — ответил Виннеманн, — и моя «девочка» разнесет их на куски. Вам стоит посмотреть на это.

Берген понял, что должен вмешаться. Он с укором посмотрел на Виннеманна, но обратился к де Виерсу:

— Доблестный полковник не сообщил вам важную деталь, генерал. Выстрел из пушки оставит его танк неподвижным на несколько минут. Он превратится в легкую мишень. И все это время «Ангел Апокалипсиса» будет принимать на себя огонь вражеской артиллерии.

Виннеманн обиженно поморщился. Похоже, он подумал, что Берген критикует его танк.

— Моя машина оснащена лучшей броней во всей группе армий, — произнес он в ответ. — «Ангел» выдержит их атаку. А если положение будет слишком тяжелым, мы используем дымовую завесу.

Берген нахмурился.

— Тогда так и порешим, — сказал генерал, страстно желая начать операцию.

Он постучал двумя пальцами по мятому листу пергамента, который лежал перед ним на маленьком столе. Это была карта, нарисованная разведчиком Мэрренбурга.

— Теперь слушайте меня внимательно. Мы будем атаковать эти ворота. Они наиболее удалены от остальных, что позволит нам дольше не обращать внимания на орочьи вылазки с флангов. Я думаю, когда мы нападем, они вышлют отряды из ближайших ворот. В любом случае, это наша цель. Я определяю ее как точку «альфа». За исключением полковника Виннеманна, все офицеры рангом от майора и выше остаются за этой чертой.

Он нарисовал пальцем воображаемую линию, где, как ему казалось, орочья артиллерия не могла нанести огневой удар.

— Я не верю, что орудия орков могут преодолеть такую дальность. Руководство операцией беру на себя. Я буду командовать из моей «Химеры». Реннкамп, Киллиан и Берген, вы будете передавать мои приказы вашим дивизиям. Вам все понятно?

— Так точно, сэр, — ответил Киллиан.

Берген промолчал. Он заметил новый блеск в бесцветных глазах генерала.

— Тогда за дело, джентльмены, — обратился к полковникам де Виерс. — Подготовьтесь к атаке. В течение часа ваши дивизионные командиры разработают детальный план наступления. Разойтись!

Командиры полков отсалютовали и вышли из палатки. Берген хотел отозвать Виннеманна для личного разговора, но де Виерс никак не мог успокоиться:

— Командиры дивизий, останьтесь. Я хочу уточнить нашу диспозицию во время штурма.

Неужели Виннеманн не понимает, на что он идет, размышлял Берген. Когда орки увидят неподвижный «Ангел Апокалипсиса», они ударят по нему из всех своих орудий. Танк был достаточно легкой целью — он в три раза превышал размеры машин, которые эскортировали его. И, как у Каравассы, он будет абсолютно неподвижным, пока его конденсаторы вновь не зарядятся для питания генераторов. После выстрела «Вулкана» взгляды всех орков будут прикованы к «Мечу тени». Экипажу потребуется несколько минут, чтобы вновь переключить генератор на питание ходовой установки. Когда вокруг начнут падать снаряды, им понадобится каждая секунда. Если ветер не усилится, дымовая завеса скроет «Ангел» от вражеских артиллеристов. Но любой порыв ветра отгонит дым в сторону.

Конечно, Виннеманн все понимал. Он просто хотел выполнить свой долг. И он не желал, чтобы кто-то помешал ему в этом. А может быть, полковник устал от постоянной боли и решил найти почетную смерть? «О великий Трон! — подумал Берген. — Надеюсь, я не прав».

Глава 19

Когда орки заметили их, на кадийцев обрушился адский хаос. Как и предполагал генерал де Виерс, все ярусы стены были укомплектованы личным составом. Фактически им противостоял многотысячный гарнизон. Едва зеленокожие увидели облако пыли, поднятое имперской бронетехникой, они тут же заняли места у своих мощных орудий.

Танки Восемьдесят первого бронетанкового полка двигались свободным строем — широкой линией, с Безбашенными ван Дроя на дальнем правом фланге. Первая рота капитана Имриха сопровождала «Меч тени» полковника Виннеманна. Полуденный зной сиял зыбким маревом. Над полем сражения бурлило зловещее небо Голгофы.

— В атаку! — прокричал по воксу ван Дрой.

Безбашенные помчались к стене. Их гусеницы вспарывали песок, лежавший между ними и врагом. Весь полк Виннеманна шел на противника одной массивной волной: десять бронетанковых рот, хотя ни одна из них не могла похвастать полной комплектацией. Каждое подразделение понесло потери во время похода. Но они по-прежнему представляли собой силу, с которой следовало считаться. Когда они мчались по песчаной равнине, от них нельзя было отвести глаз. Взрывы и шлейфы черного дыма говорили о плотном артиллерийском огне с парапетов укрепления. Горячий воздух пустыни наполнился басовитым грохотом канонады. В песке, в местах падения первых снарядов, возникали большие кратеры с черными краями. Орки безнаказанно били по кадийцам с дальней дистанции. Вскоре их заградительный огонь начал собирать людские жертвы. Три танка Второй роты лейтенанта Кейсслера были разорваны на куски мощными взрывами. Первые потери этого сражения. Кейсслер уплотнил звено уцелевших машин и выровнял линию.

По крайней мере, эти экипажи погибли быстро. Огромные орочьи снаряды несли большое количество взрывчатки. Подбитые танки разрывало взрывами в клочья. Люди не варились внутри, не горели заживо в стальных гробах, а просто погибали внезапной смертью. Три черных остова, в которых едва угадывались очертания «Леманов Руссов», стояли, изливая дым, пока другие танки проносились мимо них. Поскольку орки пристрелялись, полковник Виннеманн приказал всем ротам рассредоточиться. Идти сплоченной группой под таким массированным артиллерийским огнем было бы чистым самоубийством.

Танки маневрировали, уклоняясь от снарядов. Им следовало выйти на дистанцию прицельной стрельбы. Учитывая притяжение Голгофы, пушки стандартных «Леманов Руссов» могли бить по целям с расстояния свыше двух километров. Однако дальность обстрела вражеской артиллерии была вдвое больше. Перед танкистами стояла задача первостепенной важности: сократить дистанцию и уничтожить огневые точки зеленокожих.

Как и остальные машины, танк «Последние молитвы-II» мчался с закрытыми люками по пологим дюнам. Вульфе сидел в задней части башенной «корзины» и наблюдал за атакой через блоки визоров, которые шли кольцом по кромке купола. Время от времени он выкрикивал указания водителю:

— Сейчас прямо, Мецгер! Держи «малышку» на скорости.

Взглянув влево, он увидел рядом «Врагодава» ван Дроя. За ним в одной линии неслись десятки других танков. Это было славное зрелище. Внезапно яркий свет резанул его по глазам, и сержант взревел от боли. Когда он снова поднял веки, с его губ слетел вздох облегчения. Танк ван Дроя по-прежнему двигался сбоку. Вульфе повернулся и, взглянув назад, увидел черные горящие обломки. Кого-то подбили. Густой дым поднимался к облачному небу. «Это могли быть и мы», — подумал сержант.

Мецгер выжимал из старой «девочки» максимальную скорость. Танк мчался вперед, как безумный карнотавр. Мотор ревел. Подвеска тряслась и подскакивала, швыряя людей в «корзине», словно кукол. По сторонам мелькали вспышки. Взрывы снарядов сотрясали кости. Вульфе заметил еще два горевших остова, оставшихся позади кадианской линии. Впереди и по бокам взлетали вверх фонтаны грязи и песка. Зеленокожие продолжали обстреливать атаковавшие имперские силы. «Покоритель» ван Дроя вырвался вперед. Вульфе увидел, как танк лейтенанта резко отклонился в сторону, огибая огромный столб огня и пыли, который гейзером поднялся в воздух. Водитель ван Дроя, Налзиг, показал свой изумительный талант. «Врагодав» был на волосок от уничтожения. Мецгер тоже увидел это. Спустя секунду он уклонился от кратера, возникшего на месте взрыва. Горошек ударился головой о металлический кожух прицела.

— Проклятье!

— Будь внимателен! — прокричал Вульфе сквозь какофонию боя. — Держи лицо прижатым к мягкой окантовке прицела.

Общаться друг с другом было трудно даже по интеркому. Артиллерийский огонь, взрывы и шум двигателя заглушали все остальные звуки.

— Я хочу, чтобы наша «коробочка» открыла огонь, как только мы достигнем нужной дистанции, — продолжил Вульфе. — Осколочными снарядами. Нам нужно уничтожить настенные орудия, иначе пехоту порубит в крошево, когда она последует за танками.

Впереди и левее несколько танков из других рот уже открыли ответный огонь по противнику. Машины передвигались слишком быстро для точной стрельбы, но Вульфе видел яркие разрывы в тех местах, где снаряды попадали в стену. Эта контрмера не вызвала заметного эффекта. Заградительный огонь зеленокожих уничтожил еще несколько танков из Пятой и Восьмой рот.

— Клянусь Оком Ужаса! — прорычал сержант. — Как мы подавим их огневые точки при таком спринте? Кто придумал этот гиблый план?

Мецгер прокричал по внутренней связи:

— Мы на дистанции! Можно стрелять!

— Горошек, наведи пушку на одно из настенных орудий, — велел Вульфе. — Чем оно будет больше, тем лучше.

— Понял, — ответил стрелок. — Средний ярус стены. На два часа от нас. Надеюсь, подойдет? Бойница сверху и слева над воротами, сардж.

Вульфе взглянул на стену и нашел указанную цель. Это была самая большая пушка в зоне видимости. Хорошая мишень. При такой ширине жерла внутри ствола мог бы спокойно поместиться человек.

— Отлично! — крикнул Вульфе. — Сиглер, осколочный. Горошек, прицел. Сделай показательный выстрел. Нам придется стрелять по ходу движения.

— Я справлюсь, сардж, — пообещал стрелок.

Сиглер вставил снаряд в приемник пушки, затем налег на запирающий рычаг и прокричал:

— Заряжено!

— Мецгер, ради Трона, сбавь до третьей! — взмолился Вульфе. — Продолжай движение и будь готов ко всему.

— Есть, сэр, — ответил водитель.

«Последние молитвы-II» резко замедлил движение. Танки по бокам начали удаляться от их машины. Вульфе почти не замечал, что творилось вокруг. Его взгляд был прикован к цели. Почувствовав, что Мецгер перешел на третью скорость, он крикнул:

— Огонь!

— Готовьсь! — отозвался стрелок и нажал правой ногой на педаль стрельбы.

Танк отдернуло назад. Три шлейфа огня вырвались из ствола: из жерла и по одному из каждой щели дульного компенсатора. Башенная «корзина» наполнилась медной вонью отработанного файселинового пропелланта. Вульфе даже бровью не повел. Он наблюдал за пушкой орков. Через долю секунды после того, как «Последние молитвы-II» выплюнул снаряд, желтый шар огня взорвался чуть ниже порта с торчавшим стволом. Куски горящего металла брызнули дождем на песок у основания стены. Черный дым отнесло ветром. Когда все прояснилось, Вульфе увидел… «Черт!»

— Мимо! — сообщил он экипажу. — Мецгер, педаль в пол! Дай нам полную скорость. Продолжаем двигаться вперед!

Он отвел взгляд от блока визоров и увидел, как стрелок ударил кулаком по бедру.

— Проклятье! — прокричал новичок. — Клянусь взорванным Оком!

Вульфе склонился вперед и сжал рукой его плечо:

— Побьешь себя позже, сынок. Сейчас дай нам точный и выверенный выстрел. Сиглер! Осколочный. Живее!

Заряжающий не стал тратить время на подтверждение. Он загнал снаряд в приемник, дернул запирающий рычаг и рявкнул:

— Заряжено, сардж!

«Давай, Горошек! — взмолился Вульфе. — Соберись, парень».

— Мецгер, сбрось до третьей!

— Будет сделано, сержант, — ответил водитель.

— Миркос, уточни прицел, — посоветовал Вульфе. — Возьми чуть выше. Мы приблизились на сотню метров. Ты готов?

— Цель взята, — доложил Горошек.

— Не подведи нас, парень! — прокричал сержант.

Послышался басовитый лязг, и башню наполнило едким дымом. Сила отдачи подбросила танк в воздух. Гусеницы жестко ударились о песок. Казенная часть пушки скользнула назад и скинула гильзу в стоявший на полу медный сборник. Вульфе прищурился, рассматривая стену в блок визора. Массивный орудийный порт, в который целился его стрелок, вспыхнул ярко-красным пламенем и заполнился черным дымом. Осколки орудия вырвались наружу. Башня загудела от радостных воплей.

— Это уже кое-что получше! — констатировал Вульфе. — Мецгер, обратно на пятую!

Мотор взревел. До основания металлической стены оставалось не больше километра. Другие роты притормозили, стреляя по бойницам, которые находились перед ними. Огонь и дым изливались из орудийных башен и портов на стене. «Покорители» и «Разрушители» Восьмой и Девятой рот подавляли огонь на парапетах и разбивали вражескую артиллерию в куски. Они не позволяли орудиям противника взрывать машины с имперской пехотой, которые должны были последовать за танками. Черные клубы дыма поднимались в небо со всех участков поля боя. Повсюду пылала горящая бронетехника.

Вульфе мельком увидел огонек, мигавший на вокс-панели. Он нажал на клавишу. Вызов шел от ван Дроя.

— Командир роты всем танкам. Нам приказано повернуть направо. Похоже, орки не хотят выходить наружу по собственной воле. Полковник Виннеманн собирается выломать их ворота.

— Мецгер, бери правее! — крикнул Вульфе. — Двигайся параллельно стене. В игру вступает «Ангел Апокалипсиса».

* * *

Массивный «Меч тени», направлявшийся к гигантской стене, скрывался за облаком пыли, поднятым другими машинами. Он постепенно приближался к позиции, из которой можно было атаковать точку «альфа». «Один выстрел, — думал Виннеманн. — Мы должны уложиться в один выстрел и проделать брешь в воротах».

Он услышал в наушниках возбужденный голос генерал-майора Бергена:

— Вы уже на месте, полковник?

— Через несколько секунд займу позицию, сэр, — сообщил Виннеманн.

Чуть позже водитель доложил о нужной дистанции. Когда стрелок подтвердил линию прицела, полковник вновь связался с Бергеном:

— Все в порядке, сэр. Готовимся к выстрелу.

— Мы рассчитываем на вас, Кочаткис.

Берген переключился на командный канал дивизии. Виннеманн услышал, как он информировал другие подразделения:

— Дивизия всей броне.Сообщаю. «Ангел Апокалипсиса» готовится к выстрелу. Я повторяю, «Ангел» готовится к выстрелу.

Виннеманн перешел на внутреннюю связь.

— Шварц, — обратился он к инженеру, — переведи всю мощность на пушку. Скажи, когда она зарядится.

— Слушаюсь, сэр.

— Вамбург, — адресуясь к стрелку, произнес полковник, — выстрел на всю продолжительность заряда. Пусть ворота испарятся.

— Не волнуйтесь, сэр. Засвечу им по самую задницу.

— Накопители полны! — отчитался Шварц.

— Отлично! — похвалил его Виннеманн. — Вамбург, ты слышал его. Сделай все, как нужно!

— Приготовиться к выстрелу! — прокричал стрелок.

Воздух внутри танка наполнился гулом, словно тысячи голосов соединились в нарастающий гул, который постепенно заглушил все остальные звуки. Виннеманн почувствовал, что пространство вокруг него завибрировало, а затем разряд прошел через его изогнутое тело. Боль, которую он обычно чувствовал, на секунду расплавилась. Тон генератора поднялся до едва уловимого визга. Танк вздрогнул, как будто его пнул ногой разъяренный гигант. Из пушки вырвался ослепительно-белый луч. Он пронесся над полем сражения и вонзился в центр массивных орочьих ворот.

Воздух всколыхнулся от мощного громоподобного треска. На мгновение железные ворота вспыхнули слепящим светом и… исчезли, словно их никогда не было. Бронированная стена вокруг отверстия замерцала оттенками белого, которые постепенно переходили в желтые, оранжевые и красные цвета. Комки расплавленного металла начали падать на землю огненным дождем. Через несколько секунд бронированные панели стен охладились и вновь затвердели. Их вид напоминал подтеки расплавленного воска.

Стена была пробита. Восемнадцатая группа армий получила проход, но бой только начинался. За почерневшим отверстием виднелись горевшие дома. Многим из них был нанесен значительный ущерб просочившейся энергией смертоносного луча, выпущенного древним «Мечом тени».

Оценив результаты усилий своего экипажа, Виннеманн открыл вокс-канал с генерал-майором Бергеном:

— Задача выполнена, сэр. Точка «альфа» открыта. Мы пробили брешь в стене. Теперь нужно захватить ее любой ценой и создать безопасный проход для остальных машин.

Через блоки визоров полковник увидел, как десятки танков развернулись и помчались к проделанной им бреши.

— Шварц! — воспользовался он интеркомом. — Переведи всю мощь на основной двигатель. Мы долго здесь не простоим.

Орочья артиллерия уже начинала прорезать смертельную дорожку грязи и огня к его танку. Все больше и больше вражеских орудий обстреливали «Ангел Апокалипсиса».

— Вамбург, молодец! — произнес Виннеманн. — Прекрасная работа. Запускай дымовую завесу. Беккер, полный назад, как только сможешь. Мы что-то стали популярными у орков.

— Полная мощь генераторов переведена на основной двигатель, сэр, — отрапортовал Шварц. — Мы можем двигаться, если прикажете.

— Молодец! — отозвался Виннеманн. — Ты слышал его, Беккер. Уводи нас отсюда.

Три снаряда вонзились в землю прямо перед «Ангелом», подняв в воздух фонтаны огня и песка. Ударная волна качнула танк. Виннеманн услышал, как камни и осколки снарядов забарабанили по броне.

— Чертовски близко! Следующие точно будут наши, если мы не уберемся отсюда. Беккер! Полный назад!

Могучий «Меч тени» вздрогнул и загрохотал гусеницами. Его огромное цепное колесо завращалось в обратную сторону. Но «коробочка» весила триста восемь тонн. Ускорение после остановки было медленным. Когда танк начал двигаться назад, Берген снова вызвал Виннеманна по воксу:

— Дивизия, командиру брони. Вы слышите меня, Кочаткис?

— Говорите, сэр, — ответил Виннеманн.

— Быстрее отходите назад. С юга приближаются орочьи бомбардировщики. Они идут на приличной скорости.

— С юга, сэр?

— Подтверждаю. С юга. Трон знает, откуда они стартовали, но, судя по линии подлета, их птички взлетели не из-за стены.

— Вы хотите сказать, что орки обладают дальней связью? — удивился Виннеманн. — Неужели гарнизон на стене вызвал воздушную поддержку с удаленного аэродрома?

— Если орки обзавелись такой связью здесь, на Голгофе, то они оснащены лучше нас. Я спрошу техножрецов, в чем тут дело. Послушайте, Кочаткис. Ваш танк является самой крупной целью на поле сражения. Орки проявляют к вам большое внимание. Я направил в вашу сторону несколько «Гидр». Мы уже потеряли один из «Вулканов». Они не предназначены для воздушных боев. На такой скорости полета они совершенно беспомощны.

— Понял вас, сэр. Мы попытаемся отступить как можно быстрее. Но меня весьма обрадовала бы поддержка бомбардировщиков.

— «Гидры» будут рядом с вами через несколько минут, — пообещал Берген. — Информируйте меня, когда они доберутся до вас.

— Так точно, сэр. До связи.

«Бомбардировщики с юга, — подумал Виннеманн. — Стромм и ван Дрой сообщали о большой орде орков, которая тоже двигалась с юга. Неужели это совпадение?»

* * *

— Вперед! — кричал Вульфе. — Прямо через брешь!

Мецгер провел «Последние молитвы-II» сквозь пробитые ворота орочьей стены. За оплавленными краями отверстия открывался вид на хаос взломанной обороны противника. Повсюду горели кривобокие здания, казавшиеся уродливой мешаниной из ржавых стальных столбов и листов металла, которые под странными углами крепились друг к другу болтами. Красные стены домов были обвязаны колючей проволокой и украшены белыми глифами. Зеленокожие пехотинцы вели шквальный огонь буквально из-за каждого угла. Некоторые из них толпились на приподнятых платформах. Другие нападали бесконечными приливными волнами, стреляя по наступавшим танкам из всего, что было в их руках.

Основное вооружение орков состояло из тяжелых стабберов и огнеметов, но Вульфе знал, что в арсенале врагов имелись более опасные вещи. Он быстро осмотрелся по сторонам, выискивая толстые, похожие на трубы гранатометы, которые уничтожили танк Сименса. Заметить что-то конкретное в такой огромной толпе было невозможно. Вокруг все мелькало от постоянного движения. Орки, разрывы снарядов, клубы дыма, горевшие обломки.

У него не было времени на подсчет уцелевших танков Восемьдесят первого полка. Интуитивно Вульфе подозревал, что сквозь брешь прошло около пятидесяти машин — то есть половина бронетехники «Раската грома» была потеряна при наступлении. Внезапно из здания, похожего на башню, вылетел ярко-красный шар огня. Прочертив дугу, он вонзился в танк слева от «Последних молитв-II». Машина взорвалась в ослепительной вспышке оранжевого пламени.

— Фугасные снаряды! — прокричал он в вокс другим командирам танков. — Они используют противотанковое оружие!

Голоса в наушниках подсказали ему, чей танк подбили.

— Орки взорвали «Темное величие», — сообщил один из сержантов. — Противотанковый огонь на десять часов.

«Темным величием» командовал лейтенант Альбрехт из Третьей роты.

— Горошек! — рявкнул Вульфе по интеркому. — Траверс налево. Орочья башня. Триста метров. Осколочным.

Сиглер вогнал снаряд в казенную часть пушки.

— Заряжено!

Вульфе дважды хлопнул стрелка по плечу. Знак того, что можно стрелять без команды.

— Готовьсь! — крикнул Горошек.

«Последние молитвы-II» встряхнуло. Танк выкашлял огонь из дула, и орочья башня частично разрушилась. Тела орков посыпались на землю в костер из горящего хлама.

— Жрите, твари! — завопил стрелок.

— Да ты настоящий убийца зеленокожих, — похвалил его сержант. — Отличный выстрел, сынок. Только не задирай нос. Траверс направо. Цель — орочья башня, пятьсот метров. Осколочным. Огонь без команды.

Сиглер швырнул снаряд в приемник. Когда траверсные моторы загудели, разворачивая пушку к выбранной цели, Вульфе воспользовался мгновением и оглянулся назад. Повсюду пылали обломки танков. Землю устилали черные тела — слишком маленькие, чтобы быть орками. Одежда на них все еще горела. Он сердито выругался. Восемьдесят первый полк отчаянно сражался, отгоняя гулкими залпами бурлившую орду зеленокожих. Огонь имперской бронетехники ежесекундно уничтожал сотни врагов.

Слава Трону, подумалось Вульфе, что чертовы ублюдки вооружены лишь клинками и стабберами. За исключением гранатометчиков, орочья пехота не могла противостоять имперским танкам. Установленная на стене артиллерия была здесь абсолютно бесполезной. Кадианская бронетехника постепенно удалялась от бреши, формируя широкий полукруг, в который вливался транспорт с пехотой. Полугусеничные вездеходы, «Химеры» и грузовики останавливались на отвоеванном пространстве и начинали выгрузку солдат.

Гвардейские пехотинцы тут же добавили шквального огня, в несколько раз увеличив потери орков. Бронетранспортеры и «Химеры» изливали потоки свинца. Их стабберы и болтеры скашивали ряды зеленокожих. Кадийцы продолжали занимать территорию: «Держитесь, парни! — подумал Вульфе. — Мы уничтожим это орочье поселение. Клянусь Золотым Троном, мы перебьем их всех до одного».

Затем по командному каналу роты ван Дрой передал сообщение. С севера, вдоль внутренней части стены, к ним приближалась бронетехника зеленокожих. Вульфе взглянул в том направлении и мельком увидел несколько черных неуклюжих машин.

— Заряжено! — прокричал Сиглер.

— Готовьсь! — отозвался стрелок.

Танк качнуло, и башенная «корзина» снова наполнилась едкой вонью пропелланта. Вульфе посмотрел в блок визора и убедился в прямом попадании снаряда. Орочья башня рухнула набок, рассыпав на землю горящие тела.

— Хорошая работа, парни, — сказал он экипажу. — Но у нас нет времени на отдых. К нам приближается вражеская бронетехника. Сиглер, кумулятивный снаряд. Горошек, траверс влево!

Из пелены пыли, дыма и огня, громыхая массивными гусеницами, появились три огромных металлических чудовища. Вульфе открыл рот от изумления. Орочьи машины походили на жутких плотоядных хищников. Безумные создатели этих механических монстров снабдили их стальными челюстями с длинными клыками, которые постоянно клацали в воздухе. Неуклюжие башни ощетинились пушками и вспомогательным вооружением. Вульфе представил себе, какой страх такие машины могли бы нагнать на пехотинцев, Но для «Последних молитв-II» орочья бронетехника была большой жирной целью, умолявшей превратить ее в горящие обломки. И Вульфе намеревался выполнить эту просьбу.

Очевидно, у командиров ближайших танков возникли схожие идеи. Когда одна из чудовищных машин приблизилась, все три «Лемана Русса» развернули пушки в направлении широкого прохода, который шел параллельно внутренней части стены. Они произвели скоординированный залп. Два снаряда попали в цель. Машина орков остановилась. Экипаж начал выбираться из дымящихся люков, прыгая вниз на головы и плечи орочьей пехоты, которая сопровождала бронетехнику. И тем и другим не повезло. Через пять секунд снаряды внутри машины взорвались, и находившиеся поблизости орки сгорели в волне красного пламени.

Вульфе услышал, как капитан Имрих вышел на связь и прокричал по полковому каналу:

— Хорошо работаете, парни! Но остались еще два зубастика. Порвите им пасти!

Чудовищные орочьи махины навели пушки на имперские «Леманы Руссы» и с грохотом, от которого содрогнулась земля, дали залп крупнокалиберными снарядами. Два танка — «Победитель» и «Разрушитель» — почти одновременно вспыхнули огнем. Бортовое плазмозащитное поле «Разрушителя» утратило целостность. Через миг их разорвало мощным выбросом энергии, который превратил дюжину кадианских пехотинцев в черные кучки пепла.

Вульфе в отчаянии выкрикнул проклятие. На вокс-канале вновь прозвучал голос капитана Имриха:

— Они сожгли два наших танка! Я хочу, чтобы орочья мерзость была уничтожена. Сейчас же! Это приказ!

Кто погиб в подбитых танках? Вульфе не мог разобрать номера на почерневшей броне. Можно будет узнать об этом после битвы, если он уцелеет. Сегодня многих гвардейцев ожидала боль от потери фронтовых друзей. Он осмотрелся по сторонам, выискивая танки Весса и Хольца. Остались ли они в строю?

Его друзья были рядом. «Старая костедробилка» сражалась на крайнем правом фланге. Она только что уничтожила похожую на обрубок орудийную вышку. Танк «Стальное сердце-II» стоял параллельно с машиной ван Дроя. Его башня медленно поворачивалась навстречу орочьей бронетехнике. Внезапно Вульфе понял, что его «коробочка» находится на линии прицела правой орочьей махины.

— Горошек, цель справа! — крикнул он. — Видишь бронированную пластину чуть правее мантелета пушки? Ту, что с глифом?

— На которой череп? — переспросил стрелок. — Да, вижу.

— Я готов поспорить, что она защищает место стрелка. Если мы пробьем ее…

Горошек не ответил. Он нажал на педаль траверса, наводя пушку на цель. Электрические моторы жужжали, пока он подстраивал вертикальный угол прицеливания. Парень старался сделать все правильно. Промах мог означать еще большее количество погибших кадийцев.

— Заряжено! — крикнул Сиглер.

Миркос был готов ответить стандартным «Готовьсь», когда их танк внезапно отбросило на три метра назад. Вульфе затряс головой, пытаясь отделаться от звона в ушах. Вражеский снаряд угодил прямо в гласисную плиту передней брони.

— Варп их подери! — ругнулся Вульфе и сплюнул красную слюну. — Мецгер, ты цел?

Он убедился в том, что не пострадал.

— К нам приближается отряд орочьих танков, — ответил водитель. — Похоже, это переделанные «Леманы Руссы».

— Попробуй разбить их траки из лазпушки! — крикнул Вульфе. — Дай нам немного времени. Нужно разобраться с большими машинами.

Вокс-канал гудел сообщениями о приближении группы вражеских танков. Горошек вновь навел пушку на первоначальную цель. Перекрестие остановилось на глифе черепа, украшавшего броню многоствольного монстра.

— Сардж, они у меня на мушке!

— Огонь!

— Готовьсь! — крикнул Миркос, вдавив гашетку в пол.

Снаряд попал точно туда, куда его посылали. В центре черепа на броне зияла аккуратная черная дыра размером с грейпфрут. Стрелок заулюлюкал от радости, но взрыва не последовало. Тем не менее башня орочьей машины прекратила движение. И она перестала стрелять.

— Ты утихомирил их, — сказал Вульфе, шлепнув Горошка по спине.

Он перевел взгляд на танки, о которых доложил Мецгер. Яркий луч лазерной пушки, установленной на корпусе «Последних молитв-II», бил по гусеницам вражеской бронетехники. Несколько кадианских танков начали обстреливать подъезжавшие машины зеленокожих, в то время как другие загнали последнего механического монстра на северную аллею и превратили его в лужу расплавленного металла.

Вульфе был впечатлен своим новым стрелком. Парень действовал отлично. Взять хотя бы его последний выстрел. Точно в цель! И Горошек влился в коллектив. Он действовал как функциональная единица. Сержант почувствовал себя счастливым. Ничто не обременяло его разум, кроме жажды боя и стремления победить. Никаких призраков. Никаких бандитов. Он давно уже не ощущал такой свободы.

Один из захваченных орками «Леманов Руссов», попавший под обстрел лазпушки, чуть накренился и выплюнул пламя из главного орудия. В нескольких метрах справа от танка Вульфе поднялся в воздух фонтан из грязи и дыма.

— Стрелок, траверс направо! — рявкнул по интеркому сержант. — Орочья броня. Дистанция восемьсот метров и приближается. Бронебойным. Огонь по готовности!

Глава 20

— Повторите снова, «Орел-три»! — крикнул Берген в микрофон вокс-гарнитуры. — Повторите еще раз.

— «Орел-три», командиру дивизии, — ответил высокий голос женщины-пилота. — «Орел-один», «-два» и «-четыре» сбиты. Где, черт возьми, поддержка «Гидр»? Я не могу уйти от их чертовых истребителей. И я больше не могу прикрывать «Ангела» своими силами.

— «Гидры» уже почти там, — заверил ее Берген. — Послушайте, «Орел-три». Я знаю, вы уступаете им в силе. Но держитесь, сколько можете! Через несколько секунд к вам подойдут три зенитки. Неужели вы не видите их?

— Двое сели мне на хвост. Не могу оторваться от них. Подождите… Святой Трон!

— В чем дело, «Орел-три»?

— Командир, я вижу гигантскую орочью орду, которая приближается с юга. Огромное количество машин. Вся пустыня кажется черной.

— Понял, «Орел-три». Крупные вражеские силы идут на нас с юга.

Вокс зашипел.

— «Орел-три», подтвердите сообщение! — прокричал Берген, уже чувствуя, что ответа не последует. — «Орел-три»! Прием! Проклятье!

Его накрыла волна гнева. Бергену и раньше приходилось сражаться бок о бок с женщинами. Некоторые полки набирались только из представительниц прекрасного пола, хотя они служили не на внешних мирах, а во Внутренней гвардии Кадии. Женщины проявляли себя такими же отважными и безжалостными воинами, как и мужчины. Однако отношение к ним было в некотором смысле старомодным. Факт того, что пилоты, прикрепленные к его дивизии, погибли от рук орков, подействовал на него как хлесткая пощечина. «Орлы» являлись флотским подразделением. Между Флотом и Гвардией никогда не существовало большой любви. Но эти женщины храбро сражались до самого конца, как и любой из его танкистов.

«Если я переживу экспедицию де Виерса, то узнаю их имена, — поклялся он. — И сделаю все, чтобы пилотов удостоили почетных наград. Нужно будет рассказать о них коммодору Гэлбрайзу. Пусть Трон поможет старику смириться с потерей отважных летчиц».

Конечно, более насущной заботой было последнее сообщение «Орла-III»: огромная орда зеленокожих приближалась с юга к их позиции. Не об этом ли войске докладывали Стромм и ван Дрой? Как быстро перемещались орки? Когда они появятся на поле сражения? Он этого не знал. К тому же все его силы уже сражались с орками за стеной. Он должен был информировать генерала. Но сначала…

— Дивизия вызывает командира брони, — передал он по воксу. — Вы там не оглохли, Кочаткис?

— Прием, сэр, — отозвался Виннеманн. — Слушаю вас.

— Вы только что остались без поддержки «Вулканов». Думаю, вам уже известно это.

— Да, сэр. Мы видели, как подбитый самолет упал в нескольких сотнях метров от нас. Вражеские бомбардировщики пошли на новый круг. Похоже, решили покончить с нами.

— Разве «Гидры» еще не подошли? Они уже должны были присоединиться к вам.

— Да, они здесь. Орки подбили по пути две зенитки, однако четыре все еще в игре. Ветер уносит дымовую завесу. Скоро мы станем легкой целью для вражеской артиллерии. Но «Гидры» будут сюрпризом для бомбардировщиков, когда те пойдут на следующий заход.

— Надеюсь, так оно и будет. Полковник, у меня для вас плохая новость. Большая орда зеленокожих обходит нас с юга.

— Нас обходят, сэр? Каким числом?

— Сведения неподтвержденные. Однако, судя по всему, с таким количеством мы не справимся.

— Все наши танки ушли на прорыв, — сказал Виннеманн. — Мы не сможем сражаться на два фронта и прорываться к «Крепости величия». Что говорит генерал?

— Я еще не сообщал ему об орочьей армии на юге, — ответил Берген. — Хотел сначала информировать вас.

— Я ценю это, сэр. Броня, до связи.

* * *

Когда Берген доложил де Виерсу о приближавшейся орде зеленокожих, генерал всплеснул руками.

— И что они замышляют? — спросил он.

— Они обходят нас с фланга, сэр, — ответил Берген. — В своем последнем сообщении «Орел-три» сказала, что земля выглядит черной от их машин. Это серьезные силы. Нас зажмут между скалами и стеной.

— Клянусь взорванным Оком! — закричал де Виерс. — Почему теперь? Мы только что пробили брешь в их укреплении!

— Могу ли я высказать предложение, сэр? — вмешался генерал-майор Киллиан.

— Кончайте выпендриваться, Клот, — огрызнулся де Виерс.

— Слушаюсь, сэр. Мне кажется, единственным местом, где мы можем сразиться с большой ордой и одержать победу, является Красное ущелье. Орки ограничили нас во времени, но, отступив в каньон до прихода второй армии, мы сможем сражаться с врагом на узкой полосе фронта.

Реннкамп кивнул:

— Прямо из учебника тактики. Замани превосходящие силы противника в «бутылочное горло» и расправься с ними. Так мы действительно получим преимущество.

Де Виерс выкатил глаза от гнева. Берген подумал, что еще немного, и они выскочат из его головы.

— Спрятаться в каньоне? И превратить молниеносную операцию в затянувшуюся битву? Если дать вам волю, вы позволите оркам залатать брешь в стене. А мне потом снова придется тратить время и ресурсы на преодоление преграды. Чертовы олухи!

Киллиан и Реннкамп отступили на шаг назад.

— Вы же не хотите сражаться с огромной ордой на открытой территории, сэр? — возмутился Киллиан. — Это будет безумным поражением. Кровавой резней!

— Боюсь, я согласен с коллегой по данному пункту, — поддержал его Берген. — Если мы попытаемся закрепиться на захваченной территории, наша экспедиция закончится здесь поражением. И тогда, генерал, вы можете забыть о вашем имени в книгах по истории.

Последнее замечание удивило де Виерса. Он выглядел так, как будто ему отвесили пощечину. Он повернулся к Бергену и сердито зашипел:

— И что я, по-вашему, должен делать? Санкционировать общее отступление? Вы предлагаете нам вернуться в Бэлкар с поджатыми хвостами? Без легендарного танка? Без почета и славы? Я прежде умру, чем позволю этому случиться. Никто не станет на моем пути к успеху. Вы поняли? Вы все это поняли?

Берген давно уже раскусил де Виерса. Что бы ни случилось далее, их судьбу решала жажда славы престарелого генерала. На какое-то время в штабной палатке повисла тишина. Чары безмолвия нарушил скрипучий металлический голос. Никто не заметил, как через клапан прошел техномаг Сеннесдиар. Его большое угловатое тело казалось темным силуэтом. Прямо за ним в свете дня смиренно стояли техноадепты Армадрон и Ксефо.

— Отступления не будет, — громогласно произнес на готике Сеннесдиар. — И нам не следует возвращаться в Бэлкар.

— При всем уважении, магос, — повернувшись к нему, сказал Берген, — вы превышаете свои полномочия. Данное решение зависит от генерала де Виерса.

Сеннесдиар молча вошел в палатку. Он приблизился к столу и остановился в паре метров от людей, доминируя над ними благодаря своим размерам. Офицерам приходилось смотреть на него снизу вверх.

— Я и не думал оспаривать главенство генерала, джентльмены. Но несколько минут назад адепт Армадрон получил сообщение по наземной линии из Бэлкара. Наша база атакована. Оркам удалось пробить несколько брешей в стенах крепости. Командир гарнизона доложил, что его силы смогут продержаться только час.

— Что вы сказали?! — задохнувшись, прокричал де Виерс. — Бэлкар в осаде?

— Так же как наши базы на плато Хадрон, в Каравассе и Тайреллисе. Об этом говорится в сообщении из Бэлкара. Каждый аванпост осажден огромными ордами, пришедшими с юга и севера. Очевидно, орки могут общаться друг с другом на дальних расстояниях. Судя по всему, они скоординировали свои атаки.

Генерал готов был упасть в обморок. Несмотря на многочисленные омолаживающие процедуры, он внезапно стал выглядеть девяностооднолетним стариком.

— Скоординированные атаки? — прошептал он. — У орков?

— Мне кажется, наша нынешняя ситуация подтверждает эту гипотезу, — произнес Киллиан. — Не забывайте о том, что зеленокожие на стене вызвали на помощь орочьи бомбардировщики.

— Да, атаки явно скоординированы, — подытожил Сеннесдиар. — В связи с этим у меня остается один вопрос. Что наш славный генерал намерен делать дальше?

— Мы должны отправиться на помощь в Бэлкар, — сказал Реннкамп. — Как мы можем рассчитывать на дальнейшее продвижение к цели, если наши линии поставок будут отрезаны?

Берген покачал головой:

— Когда мы вернемся в Бэлкар, там некому будет помогать.

— Если стены крепости уже пробиты, живых людей там не останется, — согласился Киллиан. — Проклятые зеленокожие! Весь наш медицинский персонал, больные и раненые…

Берген нахмурился. Он знал многих людей, которые гибли сейчас в Бэлкаре, — слишком больных, чтобы ходить, слишком слабых, чтобы сражаться с орками. Ему было страшно думать о страданиях медицинских сестер, которые попадут в лапы безжалостных свирепых орков. И теперь у них не было даже надежды на спасение.

— Отступление невозможно, — ледяным тоном заявил генерал. — Надеюсь, вы поняли это?

— Мы, Адептус Механикус, рекомендуем прорыв на восток, — произнес Сеннесдиар. — Всем составом экспедиционных сил. «Крепость величия» никогда еще не была так близко от нас. Великая миссия генерала по-прежнему выполнима.

— Вы шутите? — возмутился Реннкамп. — Генерал, прошу вас. Я считаю, что Клот прав. Если мы не собираемся возвращаться в Бэлкар, то нам, по крайней мере, нужно окопаться в Красном ущелье. В каньоне мы сможем сражаться с орками на наших собственных условиях.

Киллиан кивнул, выражая согласие. Прищурившись, он посмотрел на магоса.

— Отступив в ущелье, мы можем отправить один из орбитальных маяков с запросом на эвакуацию.

— Нет! — яростно крикнул де Виерс. — Я категорически против! Магос, вы должны использовать маяки только в случае обнаружения «Крепости величия». Это мой приказ!

Взглянув на сморщенное лицо генерала, Берген разочарованно подумал, что он когда-то относился к своему командиру с почтением и уважением. Теперь эгоистичный старик стал буквально одержим навязчивой идеей. И все же он чувствовал, что де Виерс прав. Затяжное сражение в Красном ущелье не привело бы ни к чему хорошему.

— Ни я, ни мои адепты не намерены использовать маяки без вашего указания, генерал, — сказал Сеннесдиар. — Вы можете быть уверенными в нас. Вы не хотите улетать без легендарного танка. То же самое касается и техножрецов. Никто не взлетит с Голгофы, пока наша миссия не будет выполнена.

Берген мог читать между строк. Он услышал то, что осталось недосказанным. Фактически магос заявил, что его намерения совпадают с целью генерала. Какими бы ни были замыслы техножрецов, они пока полностью поддерживали де Виерса. Слова магоса подбодрили генерала. Старик снова вскинул голову и помолодел лицом, как будто сбросил дюжину лет.

— Слушайте мои указания, — произнес де Виерс. — Сейчас вы вернетесь в свои машины и свяжетесь с вашими передовыми отрядами. Я хочу, чтобы они удерживали брешь в стене любой ценой. Прежде чем орочья армия появится с юга, вся техника и каждый человек в резервных командах должны быть готовы к прорыву на восток. Я имею в виду грузовики с горючим, водой, питанием, припасами и амуницией. Все до единого, черт побери! Мы должны переправить их за стену и продолжить поход на восток до того, как орочье пополнение набросится на нас. Вам все понятно?

Реннкамп прошептал что-то неразборчивое.

— Я спросил, вам все понятно? — прошипел де Виерс.

— Так точно, сэр, — ответили командиры дивизий.

Техномаг Сеннесдиар не стал ждать команды разойтись. Он молча повернулся и покинул палатку.

— Вы сошли с ума, генерал, — сказал Реннкамп. — Ваш приказ обрекает нас на гибель.

Де Виерс с усмешкой посмотрел на него:

— Вы считаете меня сумасшедшим, Аарон? А что, если я вдохновенный гений?

«Трудно спутать безумца с гением», — подумал Берген. Его сердце сжималось от тоски. Он давно уже знал, что генерал погубит их ради собственных грез. Они потеряли Бэлкар и линии поставок. Четыре отвоеванные базы попали в осаду зеленокожих. Все оказалось хуже, чем он предполагал. Однако «Крепость величия» притягивала генерала, будто магнит, — и вместе с ним всю Восемнадцатую группу армий.

— Вы еще убедитесь в моей правоте, джентльмены, — заверил их де Виерс. — Сейчас мои поступки кажутся вам странными. Но так всегда бывает с людьми, которые становятся легендой. Поверьте, мы найдем танк Яррика! Он ожидает нас где-то неподалеку. И однажды весь Империум узнает нашу историю!

«Нет, не узнает, — подумал Берген. — Потому что никто из нас не уцелеет, чтобы рассказать о ней».

Когда де Виерс закончил совещание, Берген вяло отдал салют, в котором не было ни грамма искренности. Генерал-майор направился к своей «Химере». Его дивизия по-прежнему сражалась с орками, удерживая пробитую брешь. Пехотные полки вливались в ворота широкой рекой, беря под контроль все больше территорий за орочьей стеной. Если бы дивизионным командирам удалось перегнать туда транспортную колонну с припасами, не дав оркам с юга подойти на расстояние эффективной стрельбы, то «Экзолону» действительно удалось бы убежать на восток. При удачном стечении обстоятельств они смогли бы опередить вражескую армию на какое-то время и даже добраться до предполагаемых координат потерянного танка Яррика.

Берген надеялся, что «Крепость величия» уцелела. Несмотря на все сомнения, он надеялся, что танк находится в указанной точке. Но он жалел, что его люди погибали из-за эгоизма старика, а не за важные и великие цели.

Пройдя в заднюю часть «Гордости Цедуса», где располагалась вокс-панель, он открыл канал связи с полковником Виннеманном:

— Командир брони, это дивизия.

Ответа не последовало. Берген почувствовал, как по его коже побежали мурашки.

— Броня! — прокричал он по воксу. — Это командир дивизии. Прошу вас ответить.

В наушниках слышался только шум статических помех.

— Проклятье! Виннеманн, отвечай! Это приказ, ты слышишь?

В его уме, как мантра, крутились одни и те же слова: «Пусть этого не случится, пусть этого не случится». Возможно, вокс «Ангела» просто сломался. «О Император! — взмолился мысленно Берген. — Пусть все обойдется поломкой вокса». Он переключил канал и вызвал полковника Мэрренбурга, командовавшего ротами артиллерии неподалеку от штабной палатки генерала.

— Мэрренбург, ты видишь «Ангела Апокалипсиса»? Я не могу связаться с Виннеманном.

Услышав печальный голос полковника, он понял, что его страхи были не напрасными.

— На него налетели орочьи бомбардировщики, сэр, — ответил Мэрренбург. — «Гидры» уничтожили их звено, но танк Виннеманна получил несколько прямых попаданий. Этим тварям удалось доставить свой груз по назначению. От «Ангела Апокалипсиса» ничего не осталось, сэр. Трон упокоит души тех, кто был в его экипаже.

У генерал-майора пересохло во рту. Он лишился дара речи. Перед его внутренним взором возник Виннеманн: искалеченный человек, который терпел ужасную боль и, несмотря на страдания, продолжал сражаться. Лишь несколько людей, знакомых Бергену, настолько полно воплощали в себе кадианский дух чести и мужества. Генерал-майор почувствовал жжение в глазах. Его горло сжалось от подступавших слез. Он потерял Кочаткиса Виннеманна. Несгибаемый полковник выполнил солдатский долг. Наверное, теперь он вновь соединился с супругой, за которую так долго мстил зеленокожим. Он заслужил покой.

Отныне командование Восемьдесят первым бронетанковым полком переходило к заместителю Виннеманна. «Нужно повысить капитана Имриха в звании, — подумал Берген. — Если только он жив…»

Глава 21

Капитан Имрих был жив и всеми силами старался уцелеть в сражении. Он прекрасно справлялся с этой работой, командуя танками Восемьдесят первого полка. Его подчиненные продолжали захват вражеской территории, отбиваясь от вражеских орд, атаковавших почти со всех сторон.

Имперские «Леманы Руссы» продолжали развивать наступление. Пространство, созданное ими за стеной, заполнялось огромным количеством «Химер», полугусеничных транспортеров, «Часовых» и «тридцатьшестерок» с пехотой. Они добавляли огневую мощь к кровавому сражению, уничтожая сотни зеленокожих мощными залпами автопушек.

Земля превратилась в ковер из дымившегося металла, больших коричневых тел и сырой красной плоти. Орочьи трупы покрывали каждый дюйм песка и скал. Кадианские танки, продвигаясь вперед, превращали их в месиво. Здесь не было способа объехать мертвые тела. Они лежали повсюду. Черные железные гусеницы стали скользкими, блестящими и красными. Только респираторы на лицах кадийцев защищали их от вони. Без масок они не могли бы дышать.

Даже с плотно закрытыми люками Вульфе морщился от отвращения. Зловоние смерти проникало в «корзину» башни, перебивая сильные запахи смазки, человеческого пота и файселина. «Последние молитвы-II» подбил еще три орочьи машины. Горошек нацеливал пушку на четвертый вражеский танк, приближавшийся к ним спереди и слева. В этот момент Вульфе услышал голос Имриха по вокс-каналу. Он звучал иначе, истощенно, как будто что-то высосало из капитана все жизненные силы. Его голос был каким-то потерянным.

— Капитан Имрих вызывает командиров танков. Слушайте новый приказ генерала. Нам предстоит создать коридор в восточном направлении. И мы будем удерживать этот проход, пока остальная группа армий не пройдет через него. Затем я дам отбой. Все наши танки будут отходить в арьергарде, прикрывая колонну.

«Значит, мы двинемся на восток, — подумал Вульфе. — Почему, черт возьми, нам не приказали закрепиться на позиции? Если мы продолжим поход, орки ударят по нашим флангам. Неужели генерал позволит им отсечь нас от Бэлкара?»

— И еще, — продолжил Имрих. — Меня назначили исполняющим обязанности командира полка. Полковник Виннеманн… Наш полковник отправился на встречу с Императором.

Вульфе подскочил на сиденье. Он не верил своим ушам. Этого просто не могло случиться. Виннеманн был душой полка. Каждому, кто знал его, он казался таким же неизменным и вечным, как звезды. Полк никогда уже не будет прежним без своего светлого символа чести и долга. Новость ударила сержанта будто обухом по голове.

Грохот пушки вернул его к реальности. Башню встряхнуло. В нос впился запах сгоревшего пропелланта. Посмотрев в блок визора, Вульфе увидел впереди груду горящего металла. Дуло пушки по-прежнему указывало на нее. Горошек удовлетворенно посмеивался.

— Эй, сержант! Мне выпишут сто грамм за грузовик, наполненный ублюдками?

— Мецгер! — крикнул Вульфе, игнорируя веселье стрелка. — Поворачивай на север. Мы должны создать коридор и держать его до прохода колонны.

— Слушаюсь, сэр, — ответил водитель, начиная поворот.

— Сиглер, Миркос, сохраняйте эту скорость огня, — продолжил сержант. — Огонь бронебойными. Сосредоточьтесь на орочьих машинах. Наша пехота справится с их «пешеходами».

Он надеялся, что так оно и будет. Пока линейная пехота, помогавшая танкам, наносила оркам огромный ущерб. Каждая вновь подъезжавшая машина стреляла по врагам, как фейерверк на фестивале отцов-основателей. Зеленокожие по-прежнему атаковали и нападали со всех сторон, пытаясь рассечь кадианскую колонну на две части. Самое отчаянное сражение велось в районе взорванных ворот. Когда имперские танки уничтожили почти все вражеские машины, в ход пошло легкое вооружение: лазганы, болтеры и стабберы. Вульфе автоматически открыл люк купола. Ошеломленный новостью о смерти Виннеманна, он находился в эмоциональном ступоре. А как это известие принял ван Дрой? Лейтенант считал полковника своим наставником.

Едва Вульфе приподнял голову и плечи над ободом люка, его оцепенение и шок испарились. Здесь для них не было места. Воздух гудел от шума стрельбы, стенаний умиравших солдат и грозных орочьих криков. Со всех сторон вокруг него мелькали вспышки выстрелов. Десятки коричневых тел ежесекундно падали на землю. Вдали на правом фланге он заметил «Экстерминатор» Ленка.

Вульфе ухватился за рукоятки тяжелого стаббера, опустил предохранитель и нажал большими пальцами на «бабочки» тангент. Ему почти не нужно было целиться. Из дула вырвался поток свинца. Отдача покачивала сержанта. Низкая вибрация проходила через все тело. Вульфе нравилось это ощущение. Оно отвлекало его от вида нападавших орков — от орды зеленокожих воинов, которые погибали под градом его пуль.

— Миркос, — сказал он по интеркому, — если рядом нет орочьей бронетехники, перейди на спарку. Прореди врагов огнем нашей автопушки. Мы должны удерживать их до той поры, пока не пройдут последние отряды колонны.

— Приступаю, — отозвался стрелок.

Через несколько секунд спаренная автопушка открыла огонь по зеленокожим. Она валила их рядами.

* * *

— Все на прорыв! — прокричал по воксу генерал. — Мы должны провести колонну через эту чертову брешь. Двигайтесь без оглядки.

Армия орков быстро приближалась с юга. Де Виерс переместил уязвимые машины вперед: грузовики с горючим и водой, транспортные средства с важными припасами. Тылы прикрывали «Химеры». Их пушки были развернуты в стороны для защиты флангов. Если бы легкие машины противника приблизились к колонне до того, как последние эшелоны прошли через брешь, «Химеры» отогнали бы их прочь. Это был рискованный вариант, но тяжелая броня действовала за стеной и удерживала коридор в восточном направлении. На перегруппировку сил не оставалось времени. Орочий гарнизон и армия с юга могли бы смять кадианские силы. Колонна оказалась бы между молотом и наковальней.

Генеральская «Химера» — «Стрела Алибриса» — двигалась в первых рядах и, поднимая шлейф пыли, мчалась к бреши, пробитой «Ангелом Апокалипсиса». Ее окружали «Химеры» дивизионных и полковых командиров. «Мы должны справиться, — говорил себе де Виерс. — Если техножрецы не ошибаются, до „Крепости величия“ осталось не больше восьмидесяти километров. Но как я подниму ее на орбиту при таком натиске орков? Сколько времени понадобится Механикус для запуска их чертова маяка? И как долго придется ждать подъемник?»

Вспомнив о техножрецах, он связался с ними по воксу. Не отстали ли они? Каково их состояние? На его вызов ответил техномаг Сеннесдиар. Его оловянный голос вызывал раздражение своим спокойствием:

— Не волнуйтесь, генерал. Мы по-прежнему с вами. Но вы должны позаботиться о защите наших машин. Если с нами что-нибудь случится, ваша миссия преждевременно оборвется. Учитывая непростые атмосферные условия, сигнал об эвакуации можем послать только мы.

Это звучало почти как угроза. Однако, несмотря на гнев, генерал признал правоту его слов.

— Наш отход прикрывает солидный арьергард, — ответил де Виерс. — Орки быстро приближаются к нам с юга. Но они не остановят нас. Мы прорвемся к цели, даже если ради этого моим людям придется отдать свои жизни. А танки впереди удержат проход на восток, как я и обещал. Если, кроме шантажа с орбитальным маяком, вам больше нечего сказать мне, техномаг, попридержите язык!

На самом деле он сомневался, что у старого марсианского жреца есть язык. Генерал сомневался и насчет души техномага. Жаль, что нельзя было обойтись без этих чертовых Механикус. Наверняка после возвращения легендарного танка они попытаются присвоить часть славы — если даже не всю. Он не позволит такому случиться! Он будет… «Нет, Мохамар, — сказал себе де Виерс. — Сейчас не время думать об этом».

— Всем командирам дивизий, — передал он по воксу. — Доложите обстановку. Немедленно!

— Броня на позиции и держит коридор, — ответил Берген. — В данный момент северные и южные периметры не представляют особой опасности, но лучше не рисковать и не затягивать с прохождением колонны. В ходе битвы мы понесли большие потери.

— Реннкамп на связи, сэр. Я разделил мою пехоту на две части. Они поддерживают танки Бергена с обеих сторон коридора. Готовимся к выдвижению на восток вслед за отрядами Киллиана. Передовые отряды уже выходят из битвы.

— Генерал-майор Киллиан?! — визгливо рявкнул де Виерс.

— На связи, сэр. Мои разведчики рапортуют о свободном пространстве в восточном направлении. Никаких серьезных орочьих укреплений, стоящих упоминания. Однако дальше начинается сложная пересеченная местность. Видны пики Ишварской гряды. Если мы двинемся на восток, то через несколько километров окажемся в предгорье.

— Именно туда мы и направляемся, генерал-майор, — ответил де Виерс. — Именно там нас и ждет священный танк Яррика!

* * *

Непрерывный поток вокс-сообщений в наушниках Бергена поглощал почти все его внимание. Коридор держался, но арьергард уже сражался с орками, чья огромная армия надвигалась с юга. Легкая бронетехника зеленокожих пока не представляла серьезной угрозы. Тем не менее он знал, насколько опасна подобная стратегия. Используя быстрые мотоциклы и багги, орки замедляли передвижение противника. Затем подходили тяжелые машины и наносили сокрушительный удар. Впрочем, сегодня все должно было произойти иначе. Восемнадцатая группа армий не могла позволить себе безоглядного бегства.

Де Виерс планировал отчаянный бросок в восточные предгорья. Но что он будет делать дальше? Ведь орки пойдут следом. Рано или поздно кадийцев загонят в какую-нибудь долину. В сражении с превосходящими силами у них не будет шанса уцелеть.

Хорошо, что Имрих держался молодцом. Берген тревожился, что новость о гибели Виннеманна надломит психику капитана. Но, очевидно, бой не давал ему времени на скорбь и сожаления. Печаль придет позже. Сейчас все его мысли были нацелены на сохранение полка.

Водитель предупредил Бергена о проходе через брешь. Генерал-майор и сам догадался бы. Звуки битвы стали тише. Он поднялся в башню «Химеры» и осмотрелся по сторонам. Вокруг чернели остовы имперских машин — искореженная взрывами броня, разорванные траки, перевернутые корпуса. Рядом возвышались валы из тел мертвых ксеносов. Сражение продолжалось. Ежесекундно на горы трупов взбирались сотни новых орков. Град пуль из стабберов и больших пистолетов бил по корпусу «Химеры». Лучи лазганов рикошетом танцевали на пластинах боковой брони. Берген с удивлением понял, что зеленокожие пользуются лазерным и плазменным оружием. Неужели после многочисленных битв с отрядами Гвардии они тоже освоили эти технологии?

— Держи скорость на пределе, — предупредил он водителя. — Нет времени присоединяться к сражению. Чем быстрее мы очистим коридор и поднимемся на холмы, тем скорее наши танки последуют за нами.

«И тогда де Виерс наконец поймет, что его экспедиция с самого начала была нелепой охотой на грокса».

Берген знал, что Реннкамп и Киллиан думают о том же. Они пока молчали, но каждый из них чувствовал, что де Виерс теряет контроль над собой. Его амбиции превратились в одержимость, ведущую к безумию. Вот где они оказались из-за его нетерпения и поспешных действий. Орки слева и справа! Орки в тылу! Это просто чудо, что «Экзолон» еще не уничтожили.

Он видел, как танки Виннеманна — точнее, танки Имриха — стреляли по врагам из всех орудий. Из пушек вылетали языки огня. Лазерные заряды выкашивали сотни зеленокожих. «Нет, —подумал он, — наше выживание не связано с чудом. Это их заслуга. Это их решительность и отказ умирать. Виннеманн любовался бы ими. Они показали себя настоящими кадийцами. Полковник гордился бы ими».

* * *

— Имрих всем танкам, — произнес по воксу капитан. — Машины командного состава прошли по коридору. Последние эшелоны колонны миновали брешь. Я хочу, чтобы все наши танки встали в ротный строй. Мы направляемся на восток. Башни прикрывают тыл. Как только мы отъедем, в брешь хлынут орочьи машины. Они помчатся за нами, поэтому держите крейсерскую скорость. Постарайтесь как можно чаще огорчать ублюдков и замедлять их темп.

Вульфе выслушал указания Имриха и передал их Мецгеру. Сформировав походный строй, танки двинулись на восток. «Последние молитвы-II» по-прежнему стрелял на ходу. Пешие орки быстро занимали пространство, оставленное имперскими машинами. Но они не могли угнаться за отъезжавшей бронетехникой. Их коричневые тела становились все меньше и меньше в блоках визоров. Вульфе видел брешь, но свет, проникавший в ворота с другой стороны, уже заслоняли массивные тени. Первые ряды орочьих машин, пришедших с южного направления, рвались в погоню за кадианскими силами.

Они могли проходить только по трое в линию. «Это немного задержит их, — подумал Вульфе. — Но если бы начальство не спешило, мы могли бы использовать „бутылочное горлышко“ для возведения баррикады из подбитой техники. О чем только думали офицерские фуражки? Если мы будем возвращаться этой же дорогой, нам снова придется сражаться с гарнизоном орков».

Мецгер вел «Последние молитвы-II» на полной скорости. Комья земли летели из-под гусениц. В их отступлении не было ни аккуратности, ни красоты. Безумное отчаянное бегство. Даже в движении колонны неоспоримо чувствовалась паника. Вульфе надеялся, что у кого-то в штабе был план дальнейших действий. Потому что на данный момент он не видел ничего хорошего в их торопливом отходе в предгорья.

Когда орочья стена исчезла в клубах пыли и дыма, сержант повернулся и посмотрел на Ишварскую гряду, которая росла перед ними. Ее пики возвышались над территорией, как темные сердитые боги. Предгорья были уже близко. Местность начинала подниматься вверх, переходя в скалистые склоны.

«Неужели мы поедем туда?» — гадал Вульфе. Обернувшись, он увидел за тучами тускло-красное солнечное зарево. Оно едва проглядывало сквозь прорехи в густом облачном покрове. «Скоро наступит ночь, — размышлял сержант. — Это поможет нам оторваться от орков. Зеленокожие не будут преследовать нас в темноте».

Он вспомнил касркина из Девяносто восьмого полка Стромма — коллекционера орочьих клыков. Такие парни утверждали, что орки очень суеверны. Вульфе не сомневался, что суеверие связано с темнотой. Во всяком случае, люди всегда боялись ночи. Наверное, какой-то примитивный инстинкт. Даже теперь, когда Трон знает сколько миллионов лет они владели огнем, этот страх по-прежнему коренился в сознании. Люди пугались темноты. Неужели орки чувствовали то же самое?

Вульфе спустился в башенную «корзину» и закрыл люк купола. Битва превратилась в бегство. Сев на командирское сиденье, он позволил усталости укорениться в теле. Мышцы болели. С трудом преодолев оцепенение в руках, он взял с подставки канистру с теплой водой и сделал большой глоток. Сиглер и Горошек выжидающе смотрели на него. Стрелок ревностно ждал оценки своего мастерства. Вульфе кивнул им и хмуро покачал головой. Полковник Виннеманн погиб. Все становилось другим.

Подключившись к внутренней связи, он сказал экипажу:

— Хорошая работа, парни.

— Спасибо, сардж, — ответил Миркос.

Вульфе почувствовал, что стрелок ждал от него других слов. Фактически юноша только что закончил свое первое сражение на передовой. Он отлично показал себя. Но сержант не мог хвалить его сейчас. Казалось, что из легких Вульфе выбили воздух.

— Горошек, вам с Сиглером нужно немного отдохнуть. Мецгер, я сменю тебя, как только мы сможем остановиться. Похоже, это случится не скоро. Ты выдержишь?

— Я принял фляжку кофеина, — ответил водитель. — Она поможет мне не закрывать глаза. Отдохни немного, сардж. Тебе это тоже не помешает.

Оскар решил рассказать им о Виннеманне чуть позже. Пусть они сейчас немного успокоятся. Он закрыл глаза и прислонился к внутренней стенке башни. От грохота двигателя стучали зубы. Однако после многих лет сна в продолжительных походах он уже привык к такой вибрации. На самом деле она часто убаюкивала его, как колыбельная песня.

— Разбудите меня, если что-нибудь случится.

Приоткрыв глаза, он проверил, последовали ли его примеру Сиглер и Горошек. Заряжающий готовился вздремнуть, а стрелок все еще смотрел на сержанта.

— Послушай моего совета, сынок. Отоспись, пока можно. Скоро будут новые сражения. И если ты думаешь, что сегодня нам досталось…

Он так и не закончил эту фразу. Теплая темнота обняла его, и мысли о сражении унеслись прочь. Ему приснились облака на синем небе и зеленые берега сверкавшего на солнце озера. На расстоянии виднелись пурпурные горы — каждая вершина с идеальной шапкой снега. На одном из травянистых холмов у подножия гор он увидел огромное сооружение из белого мрамора. Сияющую крепость. Вульфе подумал, что она не так уж и далеко — всего несколько часов ходьбы. Но, с другой стороны, он знал, что такое сооружение может существовать только во снах. Он понимал, что крепость находилась дальше, чем ему казалось поначалу.

Глава 22

— Где же он, черт бы вас побрал?! — закричал разгневанный генерал.

Кроваво-красный рассвет окрасил Ишварские горы в малиновые тона. Экспедиционные силы «Экзолона» остановились в сухой каменистой долине между предгорьями. Перед людьми открывалось пугающее зрелище. Именно эта долина отмечалась в рапортах Муниторум и Адептус Механикус как последнее известное местоположение «Крепости величия». Все надежды де Виерса были связаны с ней. Но танк Яррика отсутствовал. Фактически они не нашли никаких намеков на то, что он когда-то находился здесь.

Долина простиралась вдаль на два километра. Она плавно загибалась на северо-восток и, постепенно поднимаясь вверх, сливалась с горным склоном. Между скалистыми холмами гнездились оранжевые валуны и вездесущий песок. Однако большая часть поверхности была скрыта под ржавыми обломками, которые указывали на место величайшей битвы прошлого. Силы Яррика поднялись на холмы, надеясь уйти от орд, надвигавшихся с севера. В этой долине имперские отряды потерпели поражение. Они стали начинкой в сэндвиче между войском Газкулла Траки и хорошо оснащенной армией зеленокожих, которая пришла с юго-востока. Трака взял войско Яррика в клешни. Он обрушил на людей хаос огня, выкатив на поле боя огромные чудовищные машины — настоящие аватары войны, способные противостоять силе могучих титанов Адептус Механикус.

В целях идентификации Официо Стратегос назвал этих неистовых существ «гаргантами». Более легкие модификации со схожим дизайном получили кодовое имя «топтуны». Они выглядели почти так же, но имели меньшие размеры. Ходили слухи, что гарганты почти не уступали в высоте огромным машинам Легио Титаникус. Орки наделили их ликами своих дикарских богов. Набедренные повязки гигантов были сделаны из самой толстой брони, какую только могли найти зеленокожие. С каждым громоподобным и содрогавшим землю шагом от них исходили облака ядовитого газа. Машины несли на себе больше орудий, чем требовалось для любого сражения.

Чаще всего их вооружение включало пушку огромного калибра. Собираясь в группу, гарганты могли посылать скоординированные залпы по одной из выбранных целей. Наверху каждого гиганта располагалась контрольная палуба, выполненная в форме чудовищной металлической головы. Орки создавали эти головы по своему подобию: красные глаза, подсвеченные изнутри приемными сенсорами, и выступавшие вперед металлические челюсти, которые служили парапетом для артиллеристов, управлявших орудийными позициями. На каждом плече имелась платформа с различными видами мортир и стабберов. Эти гигантские мерзкие гарганты были воплощением боевого духа орков — лучшим оружием их разнообразного арсенала.

Обломки одной из таких машин свидетельствовали о том, что генерал осматривал верное место. От гарганта остался только скелет. Многие годы после того, как Яррик повалил его, отряды орков приходили сюда и забирали все, что могли снять с могучего тела: вооружение и бронированные пластины. Сейчас перед де Виерсом и его солдатами лежал лишь ржавый корпус, в котором едва угадывались величие гиганта и вселяемый им ужас.

Вокруг него валялись части более мелких машин — разграбленные и наполовину зарытые в песке. В основном это были дредноуты. Уступая в размерах топтунам, они тем не менее представляли собой значительную опасность. Очевидно, здесь сражались и имперские титаны. На склонах холмов виднелись обломки их мощных орудий. Сорок лет назад в этой долине произошла великая битва — настолько жестокая, что только несколько живых существ и дюжина машин уцелели в том яростном столкновении.

Яррик потерял здесь свободу и свой «Гибельный клинок». Газкулл Трака, военачальник зеленокожих, пленил комиссара, но позже выпустил на волю, потому что видел в нем кровного врага и хотел иметь достойного противника во второй войне на Армагеддоне.

— Кто-нибудь ответит мне?! — истерично закричал де Виерс.

Он все еще стоял на левом холме и в отчаянии разглядывал долину. От него буквально исходил запах паники. Берген, находившийся рядом, покачивал головой.

«Я догадывался, что так будет», — подумал он. Генерал-майор не злорадствовал. Он, скорее, чувствовал смирение. Его сомнения подтвердились. Так к чему было винить себя за проявленный скептицизм? Он оказался прав, хотя хотел бы ошибиться. Берген гадал, что будет делать Сеннесдиар. Похоже, древний магос с самого начала знал, что экспедицию ожидает позорный провал. Он должен был понимать, что ему придется ответить за отсутствие «Гибельного клинка».

Генерал тоже вспомнил о техножрецах.

— Приведите сюда чертовых адептов! Я хочу услышать их объяснения. И пусть солдаты не прекращают поиски. Если они что-нибудь найдут, хотя бы малейший след «Крепости величия», не медлите с докладом. Срочно сообщите мне!

Берген перевел взгляд на противоположный склон. День только начинался, но воздух уже мерцал от жары. Ветер утих. Ряды танков и транспортеров терпеливо ожидали приказов. Экипажи вышли из машин, потягиваясь и разминая кости после долгого бегства от орков. «Часовые» заняли позиции с широким обзором и вели наблюдение за нижними лощинами. Зеленокожие были где-то близко. Ночная темнота немного задержала их, но Берген знал, что передышка скоро закончится. Орки жаждали сражения.

«Что предпримет де Виерс, — спросил он себя. — Неужели старик решит принять бой? Или погонит нас дальше? Вот только куда нам бежать?»

— Вызывали, генерал? — спросил механический голос, раздавшийся справа от Бергена.

Он повернул голову и увидел трех старших техножрецов, приближавшихся к ним. Их красные мантии колыхались вокруг угловатых нечеловеческих тел.

— Могу ли я предположить, что ваши люди отыскали «Крепость величия»? Покажите мне этот танк, и я тут же отправлю на орбиту маяк для вызова подъемника.

— Нет, черт возьми! — прокричал де Виерс. — Мои люди не нашли его!

На висках и шее генерала вздулись пурпурные вены. Его глаза расширились, и Берген впервые увидел, что белки де Виерса окрасились в розовый цвет — так же как и у всех остальных. Значит, старик уже ощутил на себе последствия «взвеси».

— Скажите честно, магос, — потребовал де Виерс. — Мы находимся в правильном месте? Это та долина, которая была указана в ваших отчетах? Это те координаты, которые я получил?

— Вы в нужном месте, генерал. Наша разведка без колебаний указала, что «Крепость величия» прежде была здесь.

— Ах, вот как! — произнес де Виерс. — Теперь в ваших объяснениях появились слова «прежде была»?

— Это же ясно, генерал, — невозмутимо ответил техномаг. — Если танка здесь нет, значит, его переместили. Но не волнуйтесь. Мы, Адептус Механикус, подготовились к такой возможности. Мы обладаем знаниями и снаряжением, необходимыми для поисков украденной техники. «Крепость величия» наделена уникальным и мощным духом машины. Благодаря нашему древнему искусству мы можем связаться с этим духом и выяснить его нынешнее местоположение.

Благодушные заверения магоса не успокоили де Виерса, но его отчаяние немного поутихло. С другой стороны, Берген не знал, что думать. Проведя всю жизнь в танках, он верил в духов машин. Он лично убедился в том, что бронетехника работала лучше, когда ей возносились правильные молитвы. Он своими глазами видел волшебство техножрецов. Многие из их ритуалов оставались для него загадочными и непонятными. Неужели Сеннесдиар говорил правду? Неужели он действительно мог общаться с духом легендарного танка?

Техномаг издал пронзительный механический скрип. Его адепты повернулись и зашагали к своей «Химере», стоявшей наверху южного склона.

— Мы с моими подчиненными должны исполнить священный ритуал, — пояснил Сеннесдиар. — Нам нужно связаться с духом машины, после чего я сообщу вам его ответ. Имейте веру, генерал. Я не какой-нибудь простой инженер. Я не присоединился бы к вашей миссии, если бы сомневался в успехе операции. Вы получите свой танк.

Де Виерс стиснул зубы. Он ничего не сказал. Берген подумал, что старик был слишком сердит для расспросов и комментариев. Но Сеннесдиар не ждал его ответа. Взмахнув мантией, он направился к своей «Химере». Генерал и командиры дивизий с раздражением смотрели ему вслед.

— Чертовы техножрецы! — прошипел Киллиан. Он повернулся к Бергену и, поймав его взгляд, произнес: — Простите, Джерард. Я понимаю, что танкисты близки к «шестеренкам»…

Берген покачал головой:

— На самом деле нет, мой друг. Они дают нам только крохи знания. Об откровенности и дружбе говорить не приходится. Я не обманываю себя на их счет.

— Вы думаете, им действительно под силу такое волшебство? — спросил Реннкамп. — Если это обман, то наш поход окажется напрасным. Неужели мы зря загубили столько жизней?

Берген пожал плечами:

— Скоро все станет ясно…

Он замолчал на середине фразы. По вокс-связи начался быстрый обмен сообщениями. Другие тоже услышали тревожную весть. Он увидел, как на лицах офицеров появилось то же самое выражение, которое, наверное, было и у него.

— Пусть Трон обрушит проклятия на их головы! — прокричал де Виерс. — Все по машинам! Передайте техножрецам, что им лучше совершить ритуал как можно быстрее!

Дивизионные командиры побежали к своим машинам. Пилоты «Часовых» в арьергарде рапортовали об отряде орочьей разведки. Зеленокожие находились всего в двух часах пути.

Глава 23

<Нам нужно поспешить>, — сказал техномаг Сеннесдиар, взглянув на адептов, которые сидели в салоне его «Химеры». — <Но не так быстро, чтобы вызвать новые подозрения офицеров. Эта ситуация изначально предполагала высокий процент риска. За ней последуют другие — еще более опасные. Все будет зависеть от результата, которого мы сейчас добьемся. Нам нужно быть убедительными. Генерал должен поверить, что мы не предвидели подобной ситуации>.

<Наконец-то мы приблизились к Дар Лаку>, — проскрипел Ксефо. — <Мне не терпится увидеть этот город>.

<Я завидую магосу Ифароду>, — добавил Армадрон. — <Он совершил великое открытие>.

<Не верьте в ожидания и не мечтайте о лучшем>, — посоветовал им Сеннесдиар. — <Нам известно, что Ифарод мог погибнуть. Я не знаю, в каком состоянии мы найдем его… и найдем ли вообще. Позаботьтесь о насущных делах. Сейчас нам нужно уклониться от битвы с орками. Мы должны направить «Экзолон» в горы. Но вы видели, как неохотно кадийцы следуют нашим советам>.

<И что же нам делать, магос?> — спросил Армадрон.

<Мы должны убедить людей, что наши ритуалы не являются обманом. По крайней мере, генерал должен поверить, что танк Яррика по-прежнему находится в пределах досягаемости. Он должен поверить, что мы связались с духом машины «Крепость величия» и определили ее нынешнее местоположение>.

<Он очень разгневан>, — заметил Ксефо. — <Де Виерс надеялся найти «Гибельный клинок» в долине. Он больше не будет доверять нашим словам>.

<Генерал в отчаянии>, — пояснил Сеннесдиар. — <Мы даем ему последнюю надежду на удачное окончание поисков. Как бы де Виерс ни сердился на нас, он ухватится за любую соломинку, которую мы предложим ему. Он примет ее, какой бы тонкой она ни казалась. Сейчас меня заботит не генерал, а его дивизионные командиры. Армадрон, вы провели много времени с генерал-майором Бергеном. Насколько он опасен для нас?>

Армадрон издал монотонный скрипучий звук, означавший неуверенность в своих выводах.

<Джерард Берген потерял доверие к де Виерсу. Я думаю, он неосознанно хочет избавиться от генерала, но уважение к уставу Имперской Гвардии заглушает его инстинкты. Я предполагаю, что независимо от ситуации он будет следовать традиционному протоколу>.

<Ксефо?> — продолжил опрос Сеннесдиар. — <Вы наблюдали за генерал-майорами Реннкампом и Киллианом. Какие выводы вы сделали?>

<На мой взгляд, ни один из них не стремится незаконно захватить власть. Они строго соблюдают кадианский кодекс воинской чести. И они безропотно выполняют план миссии>.

<Им так и положено поступать>, — сказал Сеннесдиар. — <Пока это играет нам на руку. Отчаявшийся генерал последует нашим указаниям. Другие пойдут за ним по долгу службы. В конечном счете, они приведут нас в Дар Лак. Но как только мы войдем в туннели, у них появятся вопросы. Вопросы, на которые мы не должны отвечать>.

<Завеса будет поднята, магос>, — напомнил Армадрон. — <Они почувствуют наш обман. И даже если не почувствуют, истина все равно откроется. Мы не можем определить местонахождение «Крепости величия». В сообщении Ифарода говорилось…>

<Я прочитал копию этого сообщения, адепт>, — оборвал его Сеннесдиар. — <И хорошо запомнил его содержанием>.

Армадрон склонил голову:

<Примите мои извинения, магос>.

<Мне не нужны ваши извинения. Сейчас вы оба соберете наших инженеров. Я лично проведу церемонию. Так будет более убедительно. Гвардейцы не поймут, что мы исполним перед ними обычный ритуал благословения. Они увидят в нем нечто волшебное. Когда шарады закончатся и ритуал общения с Омниссией завершится, мы поведем их к нашей цели. Теперь ступайте. Живо!>

* * *

Вульфе зевнул и надвинул на глаза фуражку. Он лежал на настиле защитного кожуха гусениц. Сон все не шел, потому что он никак не мог расслабиться. Возможно, виной тому была пыль. Или он заболел, хотя еще не понял этого. Боль в мышцах не унималась. Она притупилась, однако осталась на краю сознания, не позволяя забыть о себе. Миркос и Сиглер готовили обед из мясных брикетов. Других продуктов не было. И хорошо, что их пока не заставляли пить очищенную мочу.

Интересно, доживут ли они до такого момента, когда моча снова станет атрибутом рациона, подумал Вульфе. Он считал, что Восемнадцатая группа армий была практически сломлена. Приподняв фуражку и осмотревшись по сторонам, он увидел, что другие танкисты тоже отдыхают на настилах и защитных решетках. Полк понес огромные потери. Десятая рота ван Дроя сократилась до пяти танков. «Врагодав» лейтенанта оставался в игре, но после смерти полковника их командир казался бессловесной тенью. Весс и его «Стальное сердце-II» вышли из битвы настоящими героями. Парень показал себя отличным командиром. Во время варп-перехода на Голгофу ван Дрой сделал хороший ход, повысив его до сержанта. Весс оправдал его выбор. У орочьей стены он взял свою долю вражеской брони. Хольц, похоже, неплохо освоился на «Старой костедробилке». Это было маленькое чудо, что он уцелел, когда так много других экипажей погибло.

Как говорится, новичкам везет. В любом случае, ван Дрой правильно сделал, что не повысил Хольца в звании. Парень, став командиром танка, мог погибнуть в первом же сражении. И конечно, Ленк тоже уцелел.

Во время битвы — точнее, после Красного ущелья — Вульфе не вспоминал об этом ублюдке. Тем и хороши сражения. В середине бойни опытный гвардеец мог достичь почти блаженного и миролюбивого состояния. Вульфе взглянул на танк Ленка, но не увидел членов экипажа. Наверное, они лежали в тени под днищем или спали, как его водитель Мецгер.

Он сел и, повернувшись, посмотрел на техножрецов. Те проводили в долине какой-то тайный непонятный ритуал. Вульфе видел схожие обряды, которые жрецы совершали над танками полка, и это священное действие почти не отличалось от них. Все жрецы и инженеры, прикрепленные к «Экзолону», были одеты в красные мантии марсианского культа. Склонив головы в молитве, они двигались по кругу, пели и издавали странные механические звуки, которые не смогло бы повторить ни одно человеческое горло. Некоторые из них несли в руках сенсоры, вращавшиеся взад и вперед. Они выпускали в воздух синеватый дым, висевший пеленой над их группой. Дым медленно по спирали поднимался вверх, хотя ветра не было. Воздух казался густым от жары. Вульфе посмотрел на высокие пики красных Ишварских гор. У ближнего края на востоке они вздымались так высоко, что прокалывали своими клыками животы багровых туч.

Почему все здесь напоминало ему орков? Наверное, потому что скоро он снова увидится с ними. Двадцать минут назад ван Дрой сообщил об этом по воксу. Армия орков приближалась к ним с запада. «Часовые», оснащенные сильной оптикой, уже заметили их со склонов холмов. Через полтора часа они подойдут к долине, и сражение вспыхнет с новой силой. Если только де Виерс не возобновит позорное бегство. Или он все же вспомнит о чести и поведет их в бой?

Вульфе предпочел бы сражаться. Он уже смирился с тем, что никто из гвардейцев не улетит с Голгофы живым. Офицеры все еще болтали о поисках пропавшего танка Яррика. Они возлагали надежды на техножрецов — на их сигнал об эвакуации. Жрецы отвечали, что подъемник прилетит за ними только в нужный момент. По крайней мере, так он понял их слова. Вульфе не думал, что все закончится легко и быстро, но мысли о смерти не злили его. Он всегда знал, что погибнет на службе Императору. А если умирать, то в бою. Разве можно придумать лучший способ?

Нет, сказал он себе, смерть на Армагеддоне была бы предпочтительнее. Там, по крайней мере, он мог бы погибнуть, защищая Святую Терру, а не выискивая брошенный ржавый танк. Конечно, любое сражение против орков — это благое дело. Если он умрет сегодня, так тому и быть. Он встретит свою судьбу, не пряча взгляда.

Сержант вновь посмотрел на техножрецов. Их церемония интриговала его. Он твердо верил в духов машин и никогда не сомневался в их существовании. Все танкисты чувствовали связь с ними, независимо от своего первоначального отношения к данному вопросу. За время службы Оскар сталкивался с необъяснимыми чудесами, совершенными жрецами Адептус Механикус. Это нельзя было объяснить игрой воображения. Возможно, магос и его адепты действительно могли найти какой-то ответ и вывести их из горной долины.

«Крепость величия» пропала. Но как далеко ее утащили зеленокожие? Если танк по-прежнему находится в пределах досягаемости, Вульфе хотел бы взглянуть на него перед смертью. Это была редкая машина — почти самая уникальная в галактике. Перед тем как сорок лет назад танк оставили на Голгофе, его освятили не только священники Министорум, но и марсианские техножрецы. А интересы этих двух августейших организаций почти никогда не совпадали друг с другом.

— Эй, сардж, — окликнул его Сиглер. — Иди, перекуси. Может, нам и Мецгера разбудить?

Вульфе спрыгнул с защитного кожуха и подошел к своим бойцам.

— Пусть еще немного отдохнет, — ответил он. — Оставим его долю. Поест, когда проснется.

Трое мужчин сели на песок и приступили к скромной трапезе. Из долины до них доносились механические скрипы и песнопения.

— Я все равно не понимаю, — заговорил Горошек. — Как они узнают, куда увезли танк Яррика?

Вульфе сунул в рот кусок жесткого мясного брикета и неразборчиво ответил:

— Тебе лучше поверить в их волшебство. Скоро орки снова навалятся на нас. Я думаю, де Виерс дал жрецам не так уж много времени. Когда они закончат свой обряд, генерал поведет нас в какое-нибудь новое место. Он не откажется от поисков танка.

— И люди называют меня сумасшедшим, — покачав головой, проворчал Сиглер.

Вульфе усмехнулся и похлопал друга по плечу:

— Да, они ведут себя, как лицемеры.

Миркос засмеялся. Внезапно сообщение по вокс-связи стерло улыбку с лица сержанта. Он выплюнул кусок брикета на песок.

— Что-то случилось, сардж? — спросил Сиглер.

Вульфе вскочил на ноги.

— Задницы в танк и немедленно будите Мецгера, — велел он им.

Воздух вокруг них уже дрожал от грохота двигателей. «Химера», стоявшая в десяти метрах справа, выпустила из выхлопных труб сизо-черные струи дыма. Сиглер и Горошек побежали к люкам.

— Это приказ ван Дроя, — пояснил сержант, укладывая остатки пищи в жестяную коробку. — Техножрецы получили ответ. Мы отправляемся в путь.

— Но куда? — спросил Горошек.

Вульфе начался подниматься на башню. Он на миг задержался и крикнул через плечо:

— В горы, боец! Мы будем подниматься в горы.

Глава 24

Маршрут, по которому Восемнадцатая группа армий покидала долину в Ишварских горах, вскоре стал опасным — особенно для танков, весивших около шестидесяти тонн. Но времени для осторожности не было. От армии орков их отделял лишь час пути. Поднимаясь на холмы, зеленокожие заметили хвост кадианской колонны. Их легкие машины прибавили в скорости. Берген не знал, когда они догонят их, но он понимал, что арьергард «Экзолона» вскоре вступит в бой с орочьими байками и багги. Разведывательные патрули зеленокожих обладали опытом передвижения по горным склонам. Крутые подъемы и узкие тропы, по которым приходилось следовать кадийцам, требовали недюжинного мастерства от водителей тяжелых танков.

Отныне у них не было выбора. Им приходилось удирать на максимальной скорости. Генерал отнесся к словам Сеннесдиара с крайней серьезностью. Магос заявил, что во время церемоний им удалось пробудить всемогущего Омниссию — техноаспект божественного Императора. Его ответ техножрецам был расшифрован мощными и невероятно сложными аугерами. Адепты получили неопровержимую информацию. «Крепость величия» оставалась в долине десятки лет, но недавно ее переместили в другое место. И теперь, настаивал Сеннесдиар, танк находился неподалеку. Если генерал поведет свои силы туда, куда его направит магос, он вернет человечеству священную реликвию.

Слова магоса показались Бергену подозрительными. Слишком складно все получалось у Сеннесдиара. Генерал-майор предполагал, что техножрецы изначально знали об отсутствии танка в долине. Но операцией по-прежнему командовал де Виерс. Старик находился в таком отчаянном положении, что поверил бы любому слову жрецов. Несмотря на очевидное безумие генерала, дивизионные командиры не оспаривали его решения. Сейчас это не имело смысла. Реннкамп и Киллиан разделяли мнение Бергена. Они оказались отрезанными от остальных имперских сил. Без какой-либо надежды на возвращение, они могли лишь следовать по горной тропе, не зная, куда она их приведет.

Генерал-майор стоял в куполе своей «Химеры». Эта привычка появилась у него с тех пор, как он был командиром танка. Берген с гордостью вспоминал те времена. Затем, по мере карьерного роста, его призвали для выполнения более важных и великих миссий…

Великих? Смех, да и только! Операция «Гроза» пошла вразнос. Муниторум не захочет терять лицо. Когда чиновники поймут, что «Экзолон» потерпел поражение, их вычеркнут из имперских записей. Но ведь битва еще не проиграна, пищал тонкий голос в его голове. Другие внутренние голоса смеялись и громко возражали ему. Чтобы отделаться от них, Берген посмотрел на небо. Судя по яркому пятну в густых малиновых облаках, спрятавшееся там солнце Голгофы застыло в зените. Облачный покров казался таким низким, что грозил накрыть их собой. Он автоматически проверил наличие очков и дыхательной маски.

Экспедиционные силы поднялись уже на тысячу метров. Куда, взорванный варп, вели их жрецы? Он старался рассмотреть тропу между отвесными склонами, но этому мешал шлейф пыли, поднятый вереницей чихавших и брызгавших маслом машин. Колонна стала значительно короче, чем при выходе из Бэлкара. Он все еще не знал, сколько людей и техники они потеряли у орочьей стены.

Почувствовав, как кто-то дернул его за штанину, Берген спустился вниз в пассажирский отсек. Адъютант указал ему на мигавший огонек вокс-панели:

— Сэр, с вами хочет поговорить генерал-майор Киллиан.

Берген кивнул и, когда адъютант переключил вокс-связь на Киллиана, тихо дунул в крохотный микрофон, встроенный в дыхательную маску.

— Берген на связи. Говорите.

— Джерард, это Клот. Капитан разведроты только что передал мне срочное сообщение. Я подумал, что вы должны услышать его.

— Внимательно слушаю.

— Это насчет тропы, по которой мы едем. Мы не первые используем ее.

— Вы полагаете, что орки перегоняли по ней «Крепость величия»? — искренне удивился Берген.

Неужели, вопреки его ожиданиям, техножрецы говорили правду?

— Трудно что-то утверждать наверняка. Следы очень старые и едва заметные. Но разведчики сообщают, что по тропе прошли несколько пеших солдат и по крайней мере одна машина.

— Это орки. Согласно записям Муниторум, мы первые спустились на Голгофу после прошлой войны.

— Возможно. Но не все остается в архивах, верно? Тем более в записях Муниторум. Следы в пыли не сохранились бы тридцать восемь лет. Они достаточно свежие и, судя по всему, принадлежат имперским гвардейцам.

Какое-то время Берген молчал. Наверняка это орки. Однако если следы оставлены имперским отрядом, значит, здесь проводилась секретная операция. Именно секретная, иначе от «Экзолона» не скрыли бы такую информацию. По всем отчетам, их миссия была первой после Голгофской войны. Официальная цель: вернуть танк Яррика. Интересно, какую задачу выполнял имперский отряд, следы которого обнаружили разведчики?

— Если ваши парни узнают новые подробности, я прошу вас сообщить об этом мне.

— Конечно сообщу, — пообещал Киллиан. — Все эти тайны мне не по душе. Наверное, как и вам.

— Вы уже говорили с Реннкампом и генералом?

— Еще нет. Собираюсь.

Берген задумчиво хмыкнул.

— Клот? Почему вы обратились сначала ко мне?

Киллиан выдержал небольшую паузу. Возможно, он проверял, что их канал связи кодируется шифром.

— Потому что де Виерс уже несколько месяцев находится в неадекватном состоянии. Мы оба знаем это. Он все ближе к точке надлома. Я никогда не видел его таким. Если он сойдет с ума, руководство миссией перейдет к вам. Как и борьба за наше выживание. Джерард, я хочу подняться с этих скал живым. Я не собираюсь губить здесь себя и своих людей.

— Спасибо за откровенность, Клот, — ответил Берген. — Продолжайте информировать меня о странных следах на тропе. Договорились?

— Конечно. До связи.

Огонек на вокс-панели погас.

* * *

В специально оборудованной «Химере» Сеннесдиара тоже погас огонек вокс-панели. Техноадепт Ксефо нажал на клавишу, отключил канал прослушивания шифрованного сообщения и, повернувшись к начальнику, доложил:

<Они нашли следы отряда, который вел Ифарод>.

<Это было неизбежной>, — произнес техномаг. — <Такая находка ничего не меняет. Меня волнует другая возможность. Что, если орки последовали за Ифародом в Дар Лак? Тогда мы не сможем отыскать его>.

Последовала пауза, во время которой каждый из жрецов просчитывал варианты представленной перспективы. Безмолвие нарушил Армадрон:

<В таком случае фрагмент будет утрачен. Что вы собираетесь предпринять, наставник?>

<Перед нами логическая развилка>, — ответил Сеннесдиар. — <Если Ифарод добыл фрагмент, мы заберем его. Если нет, нам придется воспользоваться Восемнадцатой группой армий. Кадийцы помогут нам вернуть его, хотят они этого или нет>.

<Но вы же не скажете им правду?> — спросил Ксефо.

<Мои уговоры будут зависеть от обстоятельству> — уклонился от ответа техномаг. — <Мы должны получить фрагмент. И мы добудем его, даже если нам придется пожертвовать жизнью последнего человека в «Экзолоне». Ничто не должно стоять на нашем пути>.

<Мы с вами, магос>, — поддержал его Ксефо.

<Приказывайте>, — добавил Армадрон. — <Мы сделаем все, что в наших силах>.

* * *

Вульфе зарычал, когда новая волна пыли накрыла их танк. Если бы сержант пошел на поводу у своей мнительности, он мог бы сказать, что «Новый чемпион» взбил пыль намеренно, чтобы ухудшить его обзор. Но не он один страдал от поднятой пыли. Тропа была узкой. Имперские машины двигались колонной по одному, карабкаясь все выше и выше в горы, поэтому опасности пути нарастали, как снежный ком.

Мецгер управлял «Последними молитвами» с почтительной аккуратностью. Он объезжал большие камни и сохранял разумную скорость движения. Каждый боец знал, что орки продолжают погоню, хотя их скрывали рельеф местности и облако пыли. Взглянув вправо, Вульфе в который раз почувствовал тошнотворную пустоту в животе. Между двумя вершинами гор зияла огромная пропасть. Он быстро перевел взгляд вперед, и мышцы живота расслабились.

«Какого черта мы здесь делаем, — подумал он. — Высокие горы — не место для тяжелой бронетехники».

Безбашенные сопровождали эшелон колонны. Их роте полагалось защищать «тридцатьшестерки» и полугусеничные транспортеры «Геракл», которые перевозили большую часть оставшихся припасов. И поскольку орки наступали на пятки, они рисковали больше других.

Позади «Последних молитв-II» шли «Старая костедробилка» и несколько «Леманов Руссов» класса «Победитель» из Двенадцатой механизированной дивизии генерал-майора Реннкампа. Вульфе не знал парней из их экипажей, но это было не важно. К какой бы дивизии ни относились гвардейцы, они теперь считали друг друга братьями. Их осталось немного — всего несколько тысяч, плотно упакованных в три-четыре сотни машин. В то же время разведчики, замыкавшие арьергард, докладывали, что орочья бронетехника, гнавшаяся за ними по горной тропе, насчитывала тысячи или десятки тысяч машин. Только глупец повернулся бы к ним лицом. Кадийцы могли двигаться только вперед. И хорошо, что на этом же решении настаивали техножрецы.

Тропа и без орков оставалась крайне опасной. Сержант высматривал сквозь пыль возможные препятствия и, как мог, подсказывал водителю необходимые маневры. Внезапно он подумал о лейтенанте ван Дрое. После смерти Виннеманна тот вел себя подозрительно тихо. Это не нравилось Вульфе.

— Командир «Меча» вызывает ротного, — сказал он по вокс-связи. — Это Вульфе, сэр. Прошу ответить. Прием.

— Ротный слушает, — отозвался ван Дрой. Его голос звучал тускло и печально. — Чем могу помочь?

Вульфе не хотел обидеть лейтенанта каким-нибудь опрометчивым словом.

— Просто докладываю, сэр. У нас пока тихо. Никаких признаков орков. Может быть, им надоест глотать пыль и они прервут погоню?

— Как долго ты служишь, Вульфе? Тебе уже пора разбираться в поведении орков.

— Я знаю, сэр, что они не отстанут. Это просто мои мечты. Послушайте… насчет полковника, сэр…

— Говорите. Я слушаю, сержант.

Тон лейтенанта подсказывал, что Вульфе ступил на опасную почву.

— Я скучаю по нему, сэр. Вот, пожалуй, и все.

Ван Дрой молчал добрых десять секунд. Вульфе подумал, что он сейчас закроет канал, но лейтенант заговорил:

— Знаешь, Оскар, когда молодые люди выходят живыми из первого сражения, они ведут себя как дети. Не важно, офицеры или рядовые. Они чувствуют себя неадекватными, смущенными и напуганными. Они как будто больше не принадлежат себе. И страх, который обуревает их, иногда приводит к странным поступкам… Ты никогда так себя не чувствовал?

— Бывало, сэр, — признался Вульфе. — Конечно, чувствовал, хотя и давно.

— Я никогда не забуду это состояние, — задумчиво произнес ван Дрой. — Я ненавидел свою неопытность, как заклятого врага. Мне казалось, что я превращаюсь в невыносимое бремя для других людей. Я хотел набраться у них знаний, а им не хватало времени, чтобы учить меня. И тогда Виннеманн помог мне преодолеть неуверенность в себе. В ту пору он был капитаном. До своего ранения он славился как лучший командир.

— Он всегда был хорошим человеком, сэр, — согласился Вульфе.

— Великим человеком, — подтвердил ван Дрой.

В разговоре снова наступила пауза.

— Ситуация у нас сейчас адская, сержант. Но какой бы шанс у нас ни оставался, заставь полковника гордиться нами. Я думаю, мы многое могли бы сделать в его честь. Понимаешь?

Вульфе показалось, что он понял лейтенанта. На хороший результат операции рассчитывать не приходилось. Ситуация ухудшалась с каждым днем. Поэтому ван Дрой искал какую-то духовную опору. И несмотря на бардак, царивший в «Экзолоне», он нашел ее в чести полка — в своем долге перед полковником Виннеманном. Вульфе надеялся, что он сможет последовать его примеру. Если у ван Дроя получилось, то, возможно, выйдет и у него. Прежде всего он был гвардейцем и кадийцем!

— Будем сражаться за честь полка, — сказал он ван Дрою. — Если нам предстоит погибнуть, мы уйдем с адским звоном.

Голос ван Дрой заметно повеселел.

— Вот это правильно, Оскар, — согласился он. — Нас, Безбашенных, осталось мало, но мы докажем, что не зря получили свое прозвище. Клянусь Троном!

— Еще как докажем, сэр! — поддержал его Вульфе. — Можете рассчитывать на мой экипаж.

— Я знаю, сержант, что ты не подведешь. Ладно. До связи.

* * *

— С вами снова хочет поговорить генерал-майор Киллиан, — доложил адъютант.

Берген, находившийся в куполе, переключил канал на вокс-гарнитуре.

— Какие новости, Клот?

— Сейчас расскажу. Вот что доложил мне командир разведчиков. Тропа ведет нас прямо в облака. Через сотню метров она сворачивает в сторону и заканчивается у какого-то сооружения. Видимость слабая. Продвигаться дальше опасно. Но это не все. Разведчики нашли что-то очень странное. Я думаю, вы должны посмотреть на это сами.

— Странное? О чем вы говорите?

— Разведчики не смогли описать мне то, с чем столкнулись. Послушайте, Джерард. Я думаю, что тропа завела нас в такое место, которое не понравится нашим людям. По словам разведчиков, нам лучше увидеть это самим.

Глава 25

— Там изображены люди? — спросил де Виерс.

— Я не стал бы утверждать наверняка, генерал, — ответил Реннкамп. — Хотя, возможно, вы правы. Из-за эрозии камней все детали стерлись. Но если вы спросите меня, я скажу, что зрелище очень странное. Святые огни! Кто мог создать такое чудо?

Старшие офицеры «Экзолона» — де Виерс, командиры дивизий и другие представители командования — стояли на краю тропы. Рядом расположились пехотинцы Восемьдесят восьмого мобильного полка Мэрренбурга, которые разведывали путь для колонны. По обе стороны от них изгибались заостренные шпоры темных скал. Над ними возвышались мрачные пики гор, вершины которых терялись в бурлящих облаках. Но кадийцы почти не замечали их. Взгляды людей были прикованы к сооружению, находящемуся прямо перед ними. Оно казалось очень древним. И ни один человек не ожидал увидеть здесь нечто подобное.

На склоне горы располагалось огромное, похожее на альков, прямоугольное пространство — настолько широкое и глубокое, что внутри его мог бы поместиться космический подъемник. Очевидно, в далеком прошлом края удивительного сооружения были прямоугольными. Их выровняли какими-то инструментами или машинами по обработке скал. Однако прошедшие тысячелетия и жесткие погодные условия сгладили детали и закруглили края массивных стен. То же самое произошло и с богоподобными фигурами, вытесанными в тех же скалах, — гигантами, которые, преклонив колени, держали на широких каменных плечах немыслимый вес верхней части алькова.

Огромные фигуры производили странное впечатление. Да, они выглядели могучими, но зачем было создавать их такими деформированными? Или, возможно, над ними работали неопытные мастера? Кубические головы были слишком крупными по сравнению с торсами. Руки и ноги тоже казались преувеличенно толстыми. Неужели эти существа действительно обладали такой чудовищной мускулатурой? Кисти и стопы величиной с их голову придавали каменным гигантам вид гротескных карикатур. Берген впервые видел человеческие статуи, столь непохожие на людей.

Интересно, подумалось ему, как они выглядели в лучшую пору? Насколько сложной была резьба по камню? Как подробно изображались детали их ужасных лиц? Имелись ли на них глифы и украшения из драгоценных металлов? Сколько веков они простояли коленопреклоненными, сражаясь с гравитацией и не позволяя склону горы обрушиться на них? Похоже, многие тысячелетия. Поверхность статуй выглядела щербатой. Черты их лиц давно исчезли и затерялись во времени. Безликие и неведомые существа! Пройдет еще тысяча лет, и они развалятся на куски. Верхняя часть ниши рухнет и погребет под собой все свидетельства их существования.

«Слава Трону, что они еще не упали, — подумал Берген. — Иначе мы оказались бы в тупике. Орки заперли бы нас в ловушку. Пока же у „Экзолона“ остается возможность двигаться вперед».

Между двумя огромными фигурами чернело отверстие туннеля. Проход выглядел достаточно широким. В него могли пройти одновременно четыре или пять «Леманов Руссов». Это древнее сооружение являлось вратами в брюхо горы. Могучие статуи были стражами.

— Не нравятся мне эти нелюди, — проворчал Киллиан. — Наверное, какие-то мутировавшие колонисты. Кто знает, сколько им лет. Я отнес бы их ко времени, предшествовавшему Эпохе Раздора.

— Грубер! — рявкнул де Виерс. — Позови сюда техножрецов. У нас нет времени на пустую болтовню, но я не поведу колонну вниз, пока не узнаю, на что, черт возьми, мы тут смотрим.

Адъютант генерала связался с марсианскими жрецами и попросил их незамедлительно подъехать к началу колонны.

«Да, — подумал Берген, — посмотрим, что скажут жрецы. Не сомневаюсь, что они с самого начала вели нас сюда. Какой бы ни была их цель, они наверняка загонят нас в туннельили, возможно, выведут по другую сторону горы. Так или иначе, мы войдем туда, спаси нас Император».

Он знал, что людям это не понравится. Ему тоже не хотелось забираться в туннель, созданный древней расой. Чужеродные вещи предавались в Империуме анафеме. Как только ребенок начинал понимать низкий готик, ему вбивали в голову ненависть к ксеносам и ко всему, что с ними связано. Когда юноши вступали в Гвардию, эта ненависть вскармливалась и вколачивалась в их сердца, пока не превращалась во всепоглощающую страсть. «Ни грамма жалости, пока во вселенной остается хотя бы один чужак».

«Неудивительно, что гвардейцам так часто повторяют цитаты из Имперского Кредо», — подумал Берген. Подобные зрелища вносят в сознание людей неподобающее смятение и делают их слабыми перед лицом врага. Сколько солдат, проявив любопытство к инопланетным артефактам, сгорело на кострах комиссаров, членов Священной Инквизиции и разъяренных гражданских толп. Ересь забирала многие жизни.

За спиной Бергена послышались монотонные голоса, похожие на скрежет металла. Он повернулся и увидел магоса Сеннесдиара: лицо, полускрытое капюшоном, и длинная красная мантия, шелестевшая у лодыжек. По своему облику он был еще чужероднее, чем гротескные каменные изваяния. Металлические патрубки, выступавшие из его спины и чудовищного механического торса, заставляли коленопреклоненных гигантов выглядеть милыми и добрыми человечками. Рядом с магосом шагали столь же отвратительные с виду техноадепты Ксефо и Армадрон.

— Фортуна благоволит вам, генерал, — произнес Сеннесдиар.

Берген заметил, что, в отличие от кадийцев, техножрецы не носили очки и респираторы. Очевидно, они не нуждались в них. «Какими хрупкими мы, наверное, кажемся этим марсианским ублюдкам, — подумал генерал-майор. — Интересно, они жалеют нас или относятся к нам с надменным презрением?»

Офицеры повернулись и приветствовали техномага. Он остановился перед ними и, приподняв немигающие глазные линзы, указал металлическим пальцем на древнее сооружение:

— Вы видите перед собой проход в Дар Лак. Почему бы нам не войти в него? Если мы промедлим, на нас нападет орда орков.

— Дар Лак? — переспросил Киллиан. — Вы даже знаете, как называется это место?

— Магос, — сделал попытку что-либо разузнать де Виерс, — могу ли я предположить, что вам известно, куда мы попадем, войдя в туннель?

— В подземный город, который знаком мне только своим названием, генерал, — ответил Сеннесдиар. — Древние легенды говорят, что где-то в этом регионе находился город Дар Лак. Пока Голгофа принадлежала Адептус Механикус, мы не смогли отыскать его и занести в каталог археологических раритетов. На такой высоте — почти под самым облачным покровом — предсказательные сканеры не работают. Фотосъемка территории с орбиты тоже была невозможна. В наших архивах имелись рассказы о древних обитателях планеты. Однако мои уважаемые братья-исследователи решили, что время навечно замело их следы. Лично я считаю чудом, что эти ворота все еще сохранились. И мне приятно, что именно ваша экспедиция, генерал, привела нас к такому открытию, пусть даже и случайно.

— И все же, чей это город? — спросил Берген.

Сеннесдиар повернул голову и посмотрел на него. Берген попытался прочитать его мысли или, возможно, уловить какой-то намек на обман — подергивание мышц, поджатые губы. Но он не мог понять телесный язык магоса. Его просто не было. С таким же успехом он мог читать эмоции автопушки на корпусе «Часового».

— Мы не знаем, как называлась разумная раса, населявшая Голгофу в древние времена, — сообщил техномаг. — Наши ученые не нашли ни их останков, ни письменных свидетельств. Они исчезли еще до той поры, как Великий крестовый поход прошел через эту звездную систему. Нам неведомо, куда они ушли. Жрецам Механикус не нравится строить догадки, не располагая достоверными данными.

— То есть вы не знаете, куда они подевались? — вмешался Реннкамп. — Покачав головой, он повернулся к де Виерсу: — Наверное, шагнули в какой-то странный туннель.

— Эта раса давно исчезла, генерал-майор, — продолжил Сеннесдиар. — Вы можете забыть о ней. Уверен — нам не стоит опасаться каких-то неожиданностей в подземном городе. Если вас интересуют зеленокожие, то скажу вам сразу: орки, будучи крайне суеверными существами, не погонятся за нами. Взгляните сами. Нет никаких признаков того, что они входили в туннель. Иначе они испортили бы статуи своими глифами и нелепыми рисунками. Лично я не вижу следов их пребывания около туннеля. Возможно, ваши разведчики заметили что-то? Я признаю, что среди ваших солдат может возникнуть недовольство. Многие из них не захотят входить в город чужаков. Но уверяю вас, мы найдем там только камни и руины.

— А как насчет выхода? — поинтересовался Берген. — Мы сможем выйти по другую сторону горы? Если выхода нет, какой смысл забираться под гору?

— Я не поведу свои силы в тупик, — зашипел де Виерс. — Клянусь Террой, мы должны закончить нашу миссию. Скажите, магос, какое отношение это место имеет к «Крепости величия»? Постарайтесь, чтобы ваш ответ удовлетворил меня.

Сеннесдиар повернул голову к генералу. Затем он приподнял капюшон и вновь посмотрел на Бергена. Угроза, прозвучавшая в словах де Виерса, оказалась незамеченной магосом. Или он посчитал ее недостойной своего внимания.

— Мы уверены в существовании выхода, — заявил техномаг. — Не забывайте: нас ведет дух машины! Даже если бы это было не так, выход все равно был бы. Иначе нарушались бы правила логики. Всем известно, что животные низших форм строят норы с несколькими выходами. А мы сейчас говорим не о низших формах животных. Мы говорим о разумной технологической расе, тысячелетиями доминировавшей на Голгофе. Имеющихся сведений достаточно, чтобы утверждать это. — Магос величаво повернулся к де Виерсу и добавил: — По моим расчетам, генерал, наши шансы на успех велики. Пройдя через подземный город, ваши экспедиционные силы окажутся по другую сторону Ишварской гряды. Именно туда ведет ваш поиск. Мы можем поклясться в этом своими жизнями. Мои адепты постоянно общаются с духом машины «Крепости величия». Танк ожидает вас у выхода из туннеля.

* * *

Колонна снова двинулась в путь.

«И чертовски вовремя», — подумал Вульфе. Арьергардная разведка сообщила, что силы орков находятся почти на расстоянии удара. Последние несколько минут его шрам на горле безумно чесался, и это не предвещало ничего хорошего.

К счастью, они возобновили движение. Безбашенные замыкали колонну, поэтому сержант не совсем понимал реакцию гвардейцев в передовых эшелонах. Он по-прежнему сидел в куполе, предупреждая Мецгера о поворотах, подъемах и спусках. В то же время он прислушивался к сообщениям на вокс-каналах и пытался разобраться в ситуации. Из прерывистых разговоров Вульфе выяснил, что разведчики нашли путь вперед. Но многим бойцам он почему-то не понравился.

«Странно, — подумал он. Реакция гвардейцев казалась ему неадекватной. — Дебилы с половинками мозгов! Если они хотели оторваться от орков, колонне нужно было двигаться вперед». Почему же тогда их голоса кажутся такими напуганными? Вскоре он сам понял это.

— Клянусь Золотым Троном! — воскликнул Вульфе, когда Мецгер провел танк между двумя впечатляющими колоннами из красного камня.

За обветренными симметричными столбами его взору открылась древняя ниша с коленопреклоненными богами.

— Мы должны въехать в этот туннель?

Послышался треск в наушнике:

— Ротный вызывает командиров танков. Сохраняйте прежнюю скорость. Это я тебе говорю, Хольц. Держи свою «коробочку» в колонне. Почему остановился? Продолжай движение!

Вульфе услышал, как Хольц смущенно ответил:

— Прошу прощения, лейтенант. Просто зрелище застало нас врасплох. Я имею в виду эту чужеродную махину. Мне не хотелось бы навязывать свое мнение, но нам не следует въезжать туда, сэр. Трон знает, что нас там поджидает. Мы можем угодить в ловушку ксеносов.

Вокс-канал изрыгнул в ухо Вульфе громкий разряд статики, после чего он разобрал слова ван Дроя:

— Это не мое решение, капрал, и нас никто не спрашивал. Если ты хочешь остаться здесь, чтобы поприветствовать орков, я передам твою просьбу капитану Имриху. Между прочим, комиссары уже объявили, что они накажут за трусость всех, кто откажется въезжать в туннель.

— Не считайте меня трусом, сэр. — В голосе Хольца прозвучали нотки гнева и обиды. — Я выполню приказ. Мне просто не нравятся мерзости ксеносов, вот и все.

— Я так и понял, капрал, — шутливо ответил ван Дрой. — Я так и понял.

Пока сержант слушал их разговор, все новые и новые машины исчезали в зияющей пасти древнего туннеля. Каждая из них, въезжая в темное пространство, включала фары, однако, как казалось Вульфе, свет тут же терялся в непроницаемой мгле.

Танк «Последние молитвы-II» все ближе подъезжал к входному отверстию туннеля. Сержант с благоговением смотрел на огромных каменных стражей. Кем они были, варп их подери? Он мог бы назвать их огринами, если бы не их бесформенные тела. Они не походили на орков. Фактически они не имели сходства ни с одной расой ксеносов, представителей которых Вульфе когда-либо видел воочию или на картинках.

Внезапно туннель проглотил их машину. Черные стены отсекли Вульфе от света, и он погрузился во тьму. Воздух в подземном проходе стал прохладным. Сержант почувствовал прохладный ветерок, обдувавший его волосы, предплечья и затылок. Он заметил, что серый пол туннеля покато уходит вниз. Танки по обе стороны «Последних молитв-II» включили фары. Отбрасываемые ими конусы света озарили плотное облако выхлопных газов, которые выбрасывали идущие впереди машины. В принципе смотреть было не на что: серые стены туннеля, сизая пелена выхлопных газов и кормовые части танков, идущих впереди.

— Мецгер, — переключившись на интерком, сказал Вульфе, — включи фары.

— Есть, сэр, — ответил водитель.

«Последние молитвы-II» добавил себе иллюминации. Это не повлияло на общий результат. Ван Дрой снова вызвал командиров танков:

— Все наши машины внутри?

Вульфе повернулся и посмотрел через плечо на уменьшавшийся квадрат дневного света. На его красном фоне виднелись темные силуэты танков, замыкавших колонну.

— Похоже, что так, сэр, — рапортовал он лейтенанту. — Я вижу, как в туннель въезжают последние «Победители».

— Хорошо. Сформируйте колонну по двое. Я хочу, чтобы вы двигались вдоль стен туннеля. Аккуратно и медленно. Нам сейчас не нужны аварии. Через пару минут мимо вас в обратном направлении проедет «Химера». Она направится к выходу.

— Зачем же посылать людей назад? — спросил сержант Весс. — Какого дьявола они возвращаются?

Вульфе заметил, что голос ван Дроя дрогнул. В нем чувствовалась непомерная усталость.

— Это команда подрывников, сержант. Генерал де Виерс приказал перекрыть проход за нашими спинами.

Глава 26

Почти три часа кадианская колонна медленно двигалась по темному туннелю. Путь разведывали «Часовые», оборудованные мощными прожекторами. Они обнаружили сотни боковых проходов — более мелких ответвлений от широкого туннеля. Каждый проход подвергался осмотру. Но большая их часть убегала вдаль в бесчисленных направлениях. Они были слишком маленькими для танков. Поэтому экспедиционные силы продолжали перемещаться по главному туннелю, который все глубже спускался в непроглядную тьму.

Де Виерс отмечал ход времени по древнему карманному хронометру. Эту реликвию свыше восьмидесяти лет назад ему подарил дед, в честь которого он получил свое имя. Хронометр сделали мастера с Агрипины. Он был инкрустирован изумрудами и белыми бриллиантами, обрамлен в платину и украшен филигранью из чистого золота. Генерал никогда не расставался с этой вещью. Глядя на древний циферблат, он всегда испытывал комфорт и тихую умиротворенность. После прибытия на проклятую Голгофу он все чаще смотрел на хронометр.

Неужели эти чертовы Механикус думали, что он не знает об их обмане? Неужели они считали, что его можно так легко использовать? Варп их разорви! Он был Мохамаром Антонием де Виерсом, спасителем Тессалии IX и защитником Шедон Секундус. За грандиозную победу на Райстоке его наградили железной звездой. За командование войсками на Дионисе он получил платиновый череп I степени. Затем он отличился на Модессе Прим, Фаэгосе II и одержал другие победы. Возраст не помутил его разум. Он понимал, что у техножрецов есть собственный план. Генерал знал, что они ведут его по маршруту, соответствующему их целям. Но что он мог сделать? Чтобы найти танк Яррика, ему требовалась их помощь. Бог-Машина марсианских жрецов не говорил с обычными людьми — даже с такими достойными офицерами, как Мохамар де Виерс.

Он замечал презрительные и настороженные взгляды, которыми обменивались дивизионные командиры. Они больше не доверяли ему. Это стало очевидным фактом. Даже Берген начал оспаривать его решения, чем сильно огорчал де Виерса. До печальных неудач на Палмеросе он считал Джерарда своим протеже.

Ладно, они в конце концов поймут свою ошибку. Миссия де Виерса еще не закончилась! «Крепость величия» по-прежнему находилась где-то рядом. Орки забрали танк Яррика, и он должен был вернуть его. Ведь от исхода этой операции зависела судьба Империума. Его экспедицию инициировали Механикус и Муниторум. Они знали, кого назначить во главе Восемнадцатой группы армий. Ни один человек — ни одна унция солдатского мяса — не покинет этот чертов мир, пока он не отыщет легендарный танк. Он доведет свою игру до конца. Его место в анналах истории было по-прежнему в пределах досягаемости. Он впишет свое имя в один ряд с комиссаром Ярриком, Макаротом и Харазаном. Его будут вспоминать как величайшего полководца своей эпохи.

Он снова посмотрел на стрелки хронометра. Его время еще не вышло. Он найдет чертов танк.

— Кофеина, сэр? — предложил Грубер, сидевший напротив в салоне генеральской «Химеры». — Горячий. Только что с плиты.

— Нет, спасибо. Я и без того уже заведен до крайности.

Грубер взглянул на хронометр в руке генерала и тихо рассмеялся.

— Прекрасная шутка, сэр. Заведен. Я понял ваш юмор.

Де Виерс улыбнулся в ответ. Он не предполагал шутить с подчиненным, но пусть будет так. Пусть адъютант считает, что его генерал способен на шутки. Смех под ударами судьбы — это черта героев с несокрушимым духом. Пусть окружающие думают, что его не тревожит то бедственное положение, в котором оказались экспедиционные силы.

«А сколько лжи ждет меня впереди? — подумал он. — Какое препятствие мне предстоит преодолеть в следующий раз? Хотел бы я это знать».

— Вокс-сообщение, сэр, — доложил Грубер, указав рукой на зеленый огонек, который мигал на панели, занимавшей всю стену над левым плечом генерала. — Позвольте мне ответить вместо вас.

Хотя де Виерс находился ближе к устройству, он кивнул, разрешив адъютанту выполнять его служебные функции. «Если я начну отвечать на каждый звонок, офицеры потеряют совесть. Они будут тревожить меня по любому поводу. А мне и без них забот хватает». За долгие годы службы Грубер научился оценивать важность входящих сообщений.

Де Виерс рассеянно прислушивался к голосу адъютанта. Наконец тот повернулся и сказал:

— Это полковник Мэрренбург, сэр. Он сообщил, что его разведчики дошли до конца туннеля.

Пульс генерала пустился вскачь.

— Я сам поговорю с ним, — сказал он.

Грубер передал ему вокс-консоль и вернулся на свое место, где его ожидала кружка с горячим кофеином.

— Генерал де Виерс слушает. Какие новости, полковник?

— Новости хорошие, сэр, — ответил Мэрренбург. — Я только что получил подтверждение. Через три сотни метров уровень подземного прохода выравнивается. После этого туннель идет прямо, а затем через двести метров заканчивается.

— Я понял, полковник. И где он заканчивается?

— Сэр, я не знаю, как сказать…

— Не томите меня вашими загадками. Мое терпение на исходе.

Голос Мэрренбурга изменил тональность. В нем появились грубые нотки:

— Мои извинения, генерал. Насколько я понял, туннель выходит в город. Подземный город, сэр.

«Ну конечно, — с сарказмом подумал де Виерс. — Посмотрим, как техномаг объяснит мне это».

* * *

Когда «Гордость Цедуса» — «Химера» Бергена — выехала из туннеля в огромное открытое пространство под горой, половина машин «Экзолона» уже находилась здесь. Гвардейцы, открыв рты и вытаращив глаза, осматривали то, что открылось их взорам. Другая половина экспедиционных сил все еще двигалась по главному туннелю. Арьергард должен был подъехать только через час.

Стоя в куполе, Берген оглядывался по сторонам. Его окружало густое облако выхлопных газов, хотя и не такое плотное, как в туннеле. В огромном открытом пространстве дым быстро рассеивался. Давление изменилось. Он чувствовал это кожей. Холодный воздух заставил его поежиться. По мере того как машины разъезжались по периметру, вокруг становилось светлее. Он пока не видел потолок и дальние стены, поэтому не мог оценить объем работ по созданию пещеры. Но зрелище, представшее перед ним, потрясало воображение.

Высокие сооружения из гладкого темного металла тянулись от туннеля и дальше, теряясь в темноте. Это был мертвый город, без движения и звуков, без света и населения — но тем не менее город.

— Значит, это Дар Лак, — прошептал генерал-майор.

Здания, освещенные фарами кадианских машин, отбрасывали яркие блики. Каждая поверхность, каждый угол и стена были сделаны из мерцающего металла. Берген никогда не видел ничего подобного. Пока его взгляд переходил от одного сооружения к другому, цвета менялись, словно отблески солнца на поверхности масляной лужи. Это красивое радужное сияние напомнило ему раковину, которую он однажды нашел на юго-западных берегах Кадукадского моря. Берген был тогда ребенком. Воспоминание, скрывавшееся до сих пор в неведомых тайниках его сознания, вдруг стало ярким, как снимок высокого разрешения.

Гвардейцы высыпали из грузовиков и транспортеров. Лучи их фонарей рассекали мрак, будто сабли. Командиры формировали отряды и вели их по аллеям города, где каждый шаг поднимал клубы пыли.

— Снять оружие с предохранителей! — прокричал сержант, проходивший мимо «Гордости Цедуса». — Если ксеносы устроили нам засаду, мы покажем им мощь нашей ярости!

Берген сомневался, что сержант найдет здесь хотя бы одного живого ксеноса. Город был мертвым, как пустыня и скалы, через которые они добирались сюда. Он чувствовал это. Впрочем, в пустыне была жизнь, если знать, где ее искать. А подземный город походил на мавзолей.

Между тем атмосфера менялась. После многих тысячелетий тишины и покоя Дар Лак наполнился суетой и шумом. Вторжение людей казалось почти кощунственным. Берген наблюдал, как отряды гвардейцев расходились по сторонам, исчезая за рядами чужеродных зданий. Каждое из строений, на которые он смотрел, вызывало в уме несколько вопросов. Где двери? Где окна? Он не мог найти ни одного входного отверстия.

У де Виерса тоже возникли вопросы. Берген слышал, как он раздавал по вокс-связи приказы. Через несколько минут включились мощные прожекторы, их яркие лучи достигли потолка и дальних стен. Генерал-майор увидел массивные башни, возвышавшиеся над другими постройками. Он с изумлением осмотрел ближайшую колонну, которая находилась примерно в трехстах метрах от него. Она напоминала ему знаменитые кадианские пилоны, защищавшие его родной мир от злобной бури варпа, известной как Око Ужаса. Будучи кадетом, он однажды посетил техническую базу на одном из кадианских пилонов — редкая привилегия, недоступная сержантскому составу. Берген помнил ауру могущества, исходившую от загадочного монолита. Он тогда думал, что там обитали живые энергетические существа. Кадианские пилоны и башни Дар Лака были остатками древней таинственной технологии. Но последние излучали не ауру силы и жизни, а эманации смерти и потерянного в веках величия.

Башни были построены из того же перламутрового металла, что и другие здания. На этом сходство заканчивалось. Они производили впечатление монолитных и выглядели более округлыми. Очевидно, их создавали не только с функциональными целями, но и по эстетическим соображениям. Некоторые из них оказались сломанными. Внешние раковины подверглись коррозии и частично разрушились. Их внутренняя часть была заполнена неким устройством, похожим на часовой механизм. Огромные неподвижные шестеренки поблескивали в лучах прожекторов. Зубья грозно целились в людей, вторгшихся в подземный город. Любопытство вбрасывало в разум Бергена сотни разных вопросов. Он с трудом отгонял их прочь. Какие высоты науки и чудеса волшебства постигли создатели Дар Лака? Почему, обладая подобным могуществом, они покинули планету? Но он не мог поощрять эти размышления. И еще опаснее было искать ответы на такие вопросы. Рядом с ними таилась ересь. Хотя любопытство казалось естественной реакцией. Несмотря на запреты имперского культа, человеческий разум всегда упивался новыми открытиями.

Если кто и был виновен в ереси, то только техножрецы. Берген подозревал, что они уже готовили отряды рабов и сервиторов для изучения чужеродных технологий. Похоже, Механикус запланировали это с самого начала. Интересно, они намеревались помогать де Виерсу в поисках «Крепости величия» или их реальный интерес был вызван лишь Дар Лаком?

Генерал-майор наблюдал за белыми пятнами лучей, поднимающихся по дальней стене. И почувствовал, как у него отвисает нижняя челюсть. Теперь он мог оценить размеры пещеры. Два-три километра в диаметре и примерно километр в высоту в том месте, где изгибы потолка смыкались в одной точке. Каждый дюйм стен казался идеально обработанным. В них имелись ниши, замысловатые углубления, террасы с колоннами и изящные галереи, отделанные металлом. Во всем сквозила та же угловатая эстетика, которую он видел в архитектуре наземных зданий. Сколько жителей обитало здесь? Как они создали этот город? Почему они решили жить под горой — без света и открытого неба?

Когда лучи прожекторов достигли потолка, Берген снова открыл рот. Над ним висело нечто невероятное: десятки перевернутых черных конструкций, похожих на зиккураты. Сцепленные вместе металлическими мостиками и платформами, они парили в воздухе.

«Но это невозможно», — сказал он себе.

Берген спустился в «Химеру» и достал из ящика магнокуляры. Вернувшись в купол, он приложил их к глазам. Ему пришлось подстроить линзы, но он в конце концов убедился, что черные «зиккураты» действительно парили, нарушая все законы реальности.

— Император, защити нас, — прошептал генерал-майор. — Что, черт возьми, здесь происходит?

Внезапно из его вокс-гарнитуры донесся всплеск статических помех. Он опустил магнокуляры и ответил на вызов.

— Берген, прием, — произнес знакомый голос. — Я устраиваю совещание старших офицеров. Через три минуты встречаемся у моей «Химеры». Я пригласил техножрецов. Пусть они объяснят нам все это. Пора услышать их чертовы ответы.

— Я тоже так думаю, — согласился Берген, имея в виду свои собственные вопросы.

* * *

Город чужаков не нравился ни Вульфе, ни его экипажу. Танки не создавались для подземелий. Это было неестественно, неправильно. А если в пещере был только один выход? Тот, который взорвали? Он не страдал клаустрофобией. Ни один танкист не продержался бы долго в Гвардии с такой паршивой болезнью. Но что-то в мертвом городе заставляло его шрам чесаться. Возможно, здания, построенные нечеловеческими руками. «Чертовы ксеносы! — подумал он. — Нигде от них покоя нет».

Впрочем, им еще повезло. Император, защити тех пехотинцев, которые уходили по темным аллеям в глубь города, выискивая признаки местного населения! Он не поменялся бы сейчас местами с пилотами «Часовых» и водителями «Шершней». Беднягам поручили составить карту местности и найти другие выходы из пещеры. Нет, лучше он будет сидеть и ждать, когда штабные фуражки примут решение.

Подобно многим другим танкистам, парни Вульфе вышли размять ноги после длительного путешествия по горным склонам и туннелю. Сержант по-прежнему чувствовал в мышцах неприятное оцепенение. Мецгер пил воду из канистры. Горошек и Сиглер обсуждали странный город. Услышав шаги за спиной, Вульфе быстро повернулся на каблуках.

— Как твои ребята, Оскар? — подойдя к сержанту, спросил ван Дрой. — Все в порядке?

Возможно, это объяснялось рассеянным светом, но лейтенант выглядел ужасно изможденным. Вульфе никогда не видел его в таком жалком состоянии. Наверное, тревога и удивление отразились на его лице. Ван Дрой опустил голову и, надвинув фуражку на брови, мрачно заметил:

— У тебя, знаешь ли, тоже хреновый вид.

Вульфе поморщился:

— Это точно, лейтенант. Прошу прощения.

Ван Дрой отмахнулся от извинений. Сержант указал рукой на странные металлические сооружения. Ему не нравились их углы, пропорции и линии. Они сильно отличались от имперских зданий, которые он повидал на своем веку, и это делало их неправильными.

— Куда мы приехали, сэр? — спросил он. — Нам ничего не говорили о подземных городах и чужеземных расах, непохожих на нас и орков.

Ван Дрой кивнул:

— Мне тоже о них не говорили. Если честно, Оскар, я думаю, что в штабе «Экзолона» не ожидали такого поворота событий. Генерал де Виерс пришел в ярость, когда мы не нашли танк Яррика в долине. Он-то полагал, что «Крепость величия» будет там, где ему говорили.

— Неужели генерал думает, что ее притащили сюда? Или он просто импровизирует?

— Техножрецы провели какой-то ритуал, — нахмурившись, сказал лейтенант. — По их словам, они связались с духом машины «Крепость величия». Техномаг заявил, что этот маршрут приведет нас прямо к цели, и генерал, как всегда, поверил ему. Несмотря на все обстоятельства, он погнал нас вперед, как стадо гроксов.

— А вы когда-нибудь встречали генералов, которые поступали иначе?

Ван Дрой усмехнулся.

— Насколько помню, нет.

Вульфе смущенно кашлянул и заговорил серьезно:

— Послушайте, сэр. Я должен спросить вас кое о чем. Надеюсь, вы не обидитесь.

Звучит зловеще.

— Я хочу поговорить о Палмеросе.

Ван Дрой поморщился, но кивнул:

— Валяй.

— Если помните, мы говорили об этом в офицерской столовой в Бэлкаре. Я имею в виду тот день, когда мы потеряли Страйбера и Кола…

— Да, я помню, — не глядя на Вульфе, сказал ван Дрой. — Каньон Луго?

— Точно. Сэр, вы должны знать, что там случилась странная вещь… Событие, которое я долго не мог осмыслить. Оно осталось не указанным в рапорте. Я не был уверен…

— Может, не нужно ворошить прошлое? — перебил его лейтенант. — Я ведь и тогда не выведывал у тебя всю подноготную. Если бы ты написал в рапорте неподобающие откровения, я вычеркнул бы их вместо тебя. В свое время мне тоже приходилось видеть некоторые вещи, подрывающие веру. Верховное командование не похвалило бы тебя за глупую честность.

Вульфе знал, что ван Дрой своими смутными намеками предлагал ему возможность аккуратно сменить тему. Но он уже скомпрометировал себя.

— В каньоне Луго я увидел призрак Дольфа Боршта. Он стоял на нашем пути — такой же реальный, как вы сейчас, сэр. Он посоветовал мне остановить танк. И если бы я не послушал его, мы с экипажем были бы мертвы.

Наконец-то он открыл лейтенанту правду. Слова повисли между ними в воздухе, словно призраки прошлого.

— Проклятье! — прошипел ван Дрой. — Никогда не рассказывай об этом. Ты хочешь, чтобы твои откровение услышали другие люди?

— Вы не знали, сэр? — спросил Вульфе.

— Конечно знал. Я же не полный идиот. Нетрудно было сложить все детали вместе. Но, ради Трона, держи это при себе. Если комиссар узнает…

— Кто-то сначала должен рассказать ему обо мне. Например, капрал Ленк.

— Ленк? Ты думаешь, он знает?

— Возможно. Мы недавно сцепились друг с другом, и он намекнул мне на призрак.

Ван Дрой огорченно поморщился.

— В любом случае, он узнал это не от меня, если ты так подумал.

Вульфе покачал головой.

— Я так не думал, сэр. Но мне хотелось удостовериться, что вы тут ни при чем.

— Послушай, Оскар. Ленк не ссорился бы с тобой, если бы ты сам не начал свою вендетту против него — причем с первого дня, как он присоединился к полку. У тебя есть к нему претензии? Тогда выскажи их мне. Не держи это в себе. А если претензий нет, то признай, что он теперь такой же Безбашенный, как и ты. Мы связаны одной цепью. Только так мы можем уцелеть на Голгофе. Ради Трона, парень! Он же спас тебе жизнь.

— Это был его долг! — заявил Вульфе. — Если бы мы поменялись ролями, я поступил бы так же.

На самом деле он сомневался в правоте своих слов.

— Факты остаются фактами, Оскар. Ленк доказал, что он достоин быть нашим боевым товарищем. Пусть он немного мошенник, но ему удается держать свою «коробочку» в хорошем состоянии. Он справляется с трудным экипажем. Я прошу вас отбросить личные обиды в сторону и вести себя как настоящие гвардейцы. Хотя бы ради выполнения нашей миссии.

Вульфе молча выругался, но смиренно ответил:

— Я попытаюсь, сэр. Раз уж вы попросили.

Ван Дрой удовлетворенно кивнул. Поправив куртку, он посмотрел на свой танк.

— Если вопросов больше нет…

— Никаких, сэр.

— Тогда я пойду. Генерал собирает военный совет, и я жду, что Имрих отдаст нам новые приказы. Отдыхай, пока можешь, Оскар. И скажи своим бойцам, чтобы они пополнили запасы воды и продуктов. Я не знаю, когда мы покинем чертов город, но, если Трон поможет, это случится очень скоро.

— Слушаюсь, сэр!

Они обменялись салютами, и ван Дрой направился к колонне припаркованных «Химер».

«Лучше бы ты сам отдохнул, — с искренней заботой подумал Вульфе. — Судя по твоему виду, ты нуждаешься в этом больше меня».

* * *

Генерал приказал выставить кордон вокруг его «Химеры». Он не хотел, чтобы рядовые приближались к собранному им совету. Касркины полковника Стромма с лазганами в руках образовали широкий круг. Они не подпускали никого рангом ниже лейтенанта. На то они и были касркины. Де Виерс знал, что может им доверять.

Берген, Киллиан и Реннкамп стояли в переднем ряду. За их спинами толпились командиры полков и рот, адъютанты и штабные офицеры. Чуть поодаль возвышалась группа из трех старших представителей Адептус Механикус.

Де Виерс выбрал позицию на задней платформе «Химеры», откуда его могли видеть все офицеры. Берген подумал, что он напоминает стервятника, сидящего на ветке. Генерал свирепо смотрел вниз на техножрецов, а те, в свою очередь, бесстрастно сканировали его своими черными линзами. Если генерал забрался на платформу, чтобы показать Сеннесдиару свое доминирующее положение и тем самым указать магосу на то, что тот был второстепенным лицом по отношению к руководителю экспедиции, его усилия оказались напрасными. Неуклюжая фигура в красной мантии по-прежнему привлекала взгляды собравшихся.

— Я хочу услышать ваш ответ, — закончил свою речь де Виерс.

Он обвинял Механикус в тайном сговоре, из-за которого экспедиционные силы уклонились от первоначальной миссии, застряв в подземном городе. Все офицеры, как один, придвинулись ближе, желая услышать объяснение магоса.

— Это обвинение ошибочное, хотя и вполне понятное, — громко произнес Сеннесдиар. — Ваше мнение обусловлено раздражением и, возможно, печалью, вызванной гибелью многих людей. Механикус не замышляли тайных планов. Мы привели вас туда, где, по отчетам, находилась «Крепость величия». Ее там не оказалось. Вы обратились к нам за помощью и попросили отыскать танк Яррика. Выполняя вашу просьбу, мы выяснили местоположение легендарной машины. То, что по пути вы обнаружили древний город, — это просто случайное совпадение.

— И вы думаете, что я поверю вашим словам? — усмехнулся де Виерс.

— Мы присоединились к Восемнадцатой группе армий, чтобы предоставлять вам помощь. Однако у нас есть и свой интерес. «Крепость величия» является освященным танком, созданным Адептус Механикус. Мы почитаем дух этой машины и хотим вернуть его не меньше, чем вы. Но между нами существует разница. В отличие от вас — людей Имперской Гвардии — мы не ищем славы в возвращении танка.

Последняя фраза настолько оскорбила генерала, что он потерял дар речи. Воспользовавшись этим, Реннкамп шагнул вперед и обратился к магосу:

— Значит, вы не будете возражать, если мы немедленно покинем Дар Лак? Ведь дальнейшие исследования города не относятся к нашей миссии?

Магос повернул свои линзы к Реннкампу, и тот вдруг стал выглядеть менее вальяжным и уверенным в себе.

— Было бы прискорбно оставить Дар Лак, не изучив его тайны, генерал-майор. На верхних уровнях пещеры действуют странные гравитационные поля, хотя мы не обнаружили никаких грав-генераторов. Металл, из которого сделаны здания, неизвестен Империуму. Мы пока не можем оценить его потенциальную ценность. Это лишь самые очевидные примеры того, что может предложить Дар Лак. Наш орден тысячелетиями фиксировал слухи о его существовании. И вот мы здесь! Неужели нам не позволят провести несколько анализов, пока ваши подразделения будут принимать пищу и готовить машины к походу?

— Это не исследовательская миссия, магос, — сердито возразил де Виерс. — Наши запасы пищи продолжают уменьшаться. Резервы горючего ограничены. О количестве машин и личного состава я даже не хочу говорить. Поэтому нам сейчас не до секретов вашего чертова города.

Он перевел взгляд на группу офицеров и быстро нашел нужное ему лицо:

— Мэрренбург. Ваши разведчики отыскали путь наружу?

Полковник, стоявший рядом с Бергеном, встрепенулся и отчеканил ответ:

— Так точно, сэр! Они нашли туннель такого же размера, как и тот, по которому мы спускались. Только наклон идет вверх. Нисходящий поток воздуха позволяет предполагать, что проход ведет на поверхность. Очевидно, мы можем выйти на дальней стороне Ишварской гряды. Я уже отправил туда отряд «Часовых».

— Прекрасно, полковник. Держите меня в курсе новостей.

Внезапно один из адептов издал металлический скрип. Сеннесдиар ответил ему сходным звуком и затем повернулся к де Виерсу:

— Генерал, мой адепт Ксефо хочет обратиться к вам с просьбой. Вы выслушаете его?

Де Виерс нетерпеливо поморщился, но кивнул:

— Ладно. Пусть говорит.

Щелкавшая и дребезжавшая фигура адепта шагнула вперед и абсолютно монотонным голосом произнесла:

— При всем уважении к вам, генерал, мы не должны ускорять наш отъезд из подземного города, хотя вы безусловно правы в своем недоверии к наследию чужаков. Ваши люди уже подстраховались и обрушили входной туннель, защитив наши спины от орков. Враг не сможет преследовать нас. Так позвольте нам воспользоваться шансом и провести техническое обслуживание машин. Тем временем ваши гвардейцы позаботятся о раненых и восстановят силы для сражений, которые ожидают «Экзолон» на другой стороне Ишварской гряды.

Судя по всему, генералу понравилась просьба адепта. Берген тоже согласился с Ксефо. Взглянув на других офицеров, он увидел, что те дружно закивали.

— Прекрасные слова, адепт, — сказал де Виерс. — Но я ведь не вчера родился. Вы якобы печетесь о всеобщей пользе, а сами хотите выкроить время для того, чтобы ваши марсианские братья смогли провести свои исследования. Разве я не прав?

Ксефо хотел что-то ответить, однако техномаг прервал его кратким скрипом. Адепт поклонился и отступил назад. Вместо него заговорил Сеннесдиар:

— Мой адепт действительно радеет о всеобщей пользе, генерал. И о вашей, и о нашей. Мои инженеры позаботятся о техническом обслуживании машин. Мы с адептами проведем небольшие исследования. Медики выполнят свой долг. Ваши бойцы отдохнут и подготовятся к грядущим сражениям. Давайте не будем мчаться галопом. Это в наших общих интересах.

— Магос, вы знаете, что ждет нас впереди? — кислым тоном спросил де Виерс. — Ваш ритуал намекнул вам на дальнейшие события?

— Он лишь подсказал направление, в котором нужно искать танк Яррика. Но я без всякой предсказательной силы могу заверить вас в том, что орки не оставят нас в покое.

Берген, наблюдавший за де Виерсом, увидел, как тот решительно нахмурился. Магос хорошо подбирал слова, используя слабые стороны генерала. Он вновь сказал де Виерсу, что «Крепость величия» находится в пределах досягаемости. «Хотя, возможно, так оно и есть, — подумал Берген. — Тем не менее я могу поспорить, что жрецы привели нас сюда намеренно. Что-то здесь нечисто».

После собрания, когда другие офицеры направились в свои подразделения, у Бергена состоялся небольшой разговор с адъютантом.

— Мой друг, — сказал он, отведя Катца в сторону. — Я давно уже не пользовался твоими особыми талантами. Мне кажется, тебе пора освежить свои навыки.

— Вы хотите, чтобы я последил за техножрецами? — усмехнулся адъютант. — Не так ли, сэр?

Берген похлопал его по руке.

— Не дай им заметить тебя, — сказал он и, повернувшись, зашагал к «Гордости Цедуса».

Катц проводил его взглядом и искоса посмотрел на марсианских жрецов в красных мантиях. Те быстро удалялись в глубокую тень за конусом света ближайшего прожектора. Они направлялись к северной стене пещеры — в запутанное скопление чужеродных зданий. Катц поспешил за ними, используя таланты, дарованные ему Императором. Он не применял их уже долгое время.

— Не дай им заметить себя? — тихо прошептал адъютант. — Ты шутишь, босс. Никто не заметит Джэррила Катца, пока он сам того не захочет.

Глава 27

Темнота не пугала лейтенанта Катца — даже в таком чуждом и странном месте. Тени не таили от него секретов. Крохотные хитроумные линзы, имплантированные в основание глазных яблок, позволяли ему видеть все, кроме абсолютного мрака. У техножрецов, за которыми он следовал, тоже не было проблем с передвижением во тьме. Катц догадывался, что они могли видеть в самых разных спектрах световых волн. Он понимал, что ему понадобится весь его опыт разведчика, но сложность задания не вызывала у него беспокойства. Наоборот, он чувствовал легкое возбуждение. Ему уже давно не приходилось выслеживать такую достойную добычу.

Катц служил адъютантом свыше десяти лет. Берген сам выбрал его, и лишь несколько человек, глядя на лейтенанта, могли бы увидеть в нем нечто большее, чем лакея в выглаженной рубашке и начищенных ботинках. Это как нельзя кстати устраивало Катца, и он, с одобрения генерал-майора, поддерживал такую иллюзию. Никто не поверил бы и половине его достижений. История лейтенанта была далека от жизни обычного солдата.

Через месяц после того, как он примкнул к «белощитникам», его направили в снайперскую школу. Ему тогда исполнилось пятнадцать лет, но острое зрение, твердая рука и хладнокровная натура юноши убедили наставников, что он обладает большим потенциалом. Из снайперской школы его перевели в секретное подразделение разведчиков-коммандос. Оно не значилось в списках Муниторум и являлось секретным проектом высшего командования. Финансирование шло напрямую от планетарного правительства. Многих бойцов отбирали из числа касркинов, и они были кем угодно, но только не скороспелыми юнцами. Катцу пришлось притираться к ним. Усвоив трудные уроки, он в конечном счете стал равным среди старших товарищей. Более того, он заслужил их уважение, а в некоторых случаях даже зависть. В ходе обучающей программы ему модифицировали глаза и улучшили зрение. Великий Трон! Неужели все это было двадцать лет назад?

Он едва не присвистнул, удивившись тому, как быстро промчались годы. В его голове мелькали названия миссий за линией фронта, фигуры людей и чужаков, на которые он наводил прицел. Одно нажатие на курок, и враг замертво падал на землю. «Теперь жизнь изменилась, — подумал он. — Но я не вернулся бы к прежнему ремеслу. Даже если бы представился шанс. Как я брошу генерал-майора? Он без меня как без рук».

Катц был предан Бергену. Он гордился тем, что охранял его жизнь. И он считал генерал-майора одним из лучших людей во всей Гвардии. А ведь как трудно оставаться хорошим человеком, когда тобой командует такая бездушная свинья, как де Виерс. Поэтому Катц прилежно выполнял все поручения Бергена — и в данное время следил за тремя техножрецами.

Высокие фигуры в мантиях и капюшонах шагали в темноте, переговариваясь друг с другом на скрипучем машинном языке. Катц выругал себя за неуместные воспоминания. Они мешали выполнению задания. Неужели со временем он начал утрачивать былые навыки?

Когда свет от фар кадианских машин затерялся за путаницей зданий, один из жрецов, с лицом металлического краба, вытащил из складок мантии небольшое электронное устройство. Катц решил, что оно направляло их куда-то. Он видел, как Механикус сверялись с прибором и соответственно меняли курс, проходя по пыльным аллеям между высокими строениями из темного металла.

Он так сильно сосредоточился на слежке, что почти не обращал внимания на подземный город. Генерал-майор сказал, что его возвела древняя раса, давно покинувшая планету. Для Катца этих слов было достаточно. Он не любил копаться в прошлом. Ни в своем, ни в чужом. Важен только настоящий момент.

Следуя украдкой за техножрецами, он все дальше углублялся в мертвый город. Звуки кадианского лагеря затихли позади. Механикус направлялись на север. Катц начал гадать, когда же они остановятся. Пещера тоже имела свои пределы. Они прошли уже не меньше километра.

* * *

<Мы почти пришли>, — сказал Ксефо. — <Цель находится у основания той башни. Данные предсказателя безошибочны>.

<Он все еще идет за нами>, — сказал Сеннесдиар, поворачивая к башне, на которую указал Ксефо. — <Очень жаль. Какое удивительное умение красться! Если бы Армадрон не заметил тепловую сигнатуру этого человека, мы могли бы не зафиксировать его присутствия>.

<Я все равно уловил бы его дыхание>, — возразил Ксефо. — <Скрип ботинок на пыльных аллеях или биение сердца>.

<В данный момент это неважно>, — прервал его Сеннесдиар. — <Будем действовать по плану. Когда придет время, мы разберемся с нашим нежелательным спутником. А теперь поторопитесь. Давайте найдем Ифарода и покончим с этим делом. Колонна готовится к походу. Мы не можем задерживаться здесь>.

Они остановились у основания высокой полуобвалившейся башни. Сеннесдиар посмотрел вверх и в инфракрасном спектре заметил богато украшенные черные винты и резные балки, которые стали видны там, где выпали большие куски внешней оболочки башни.

<Ксефо?>

<Это здесь>.

Адепт указал на большой обломок стены, лежавший на земле. Трое техножрецов склонились над ним. Чтобы поднять такую тяжелую пластину, понадобились бы усилия по крайней мере дюжины мужчин. Но для представителей машинного культа это не составляло труда. Их пневматические серворуки, выходившие из спин, обладали невероятной силой. С легкостью, граничащей с презрением, они оттащили металлический обломок в сторону. Пластина со звоном упала на камни, нарушив вековое безмолвие. Шум кадианских машин не проникал в эту дальнюю часть пещеры. Сеннесдиар присел. Полы мантии широко раскинулись вокруг него.

<А вот и наш магос Ифарод>, — сказал он.

Адепты присели рядом с ним.

<Твое ожидание закончилось, брат>, — произнес Сеннесдиар. — <Так же, как и наше>.

* * *

Скрыв шум своих шагов за грохотом тяжелой пластины, Катц еще ближе придвинулся к техножрецам. Похоже, они нашли ту вещь, которую искали. Он увидел кучку тряпок, лежавшую на земле перед ними. Лейтенант тихо подкрался к углу здания. Он старался не издавать никаких звуков, которые могли бы выдать его присутствие. «Черт бы побрал их скрипучий язык, — подумал он. — Я не понимаю, о чем они говорят».

Он увидел, как высокий жрец поворошил тряпье и высвободил череп, прикрепленный к металлическому позвоночнику. Еще один чертов техножрец! К черепу были прикручены какие-то соединения. Высокий магос приподнял скелет за ключицу, и Катц увидел некое подобие грудной клетки, сделанной из стальных лонжеронов и клапанов. Одна рука отсутствовала; другая заканчивалась массивными пальцами, похожими на когти. Из диафрагмы выходили перекрученные кабели и гибкие трубки, напоминавшие кишки человека.

Лейтенант решил подобраться ближе еще на пару шагов. Он сильно рисковал, но ему хотелось выяснить как можно больше. Он должен был оправдать доверие Бергена. Прижимаясь к стене здания, Катц медленно двинулся вперед. «Еще чуть-чуть, — думал он. — Вот так. Хорошо. Они увлечены своими делами и не знают, что за ними следят».

* * *

<Каков смельчак!> — сказал Армадрон. — <Кадиец находится в десяти метрах от нас>.

<Сосредоточьтесь на поставленной задаче>, — проворчал Сеннесдиар. — <Я уже сказал, что разберусь с наблюдателем. Приведите скелет в сидячее положение. Прислоните его к стене. И торопитесь! У нас мало времени>.

Ксефо и Армадрон приступили к делу. Аккуратными и осторожными движениями они переместили останки Ифарода в нужную позицию. Скелет находился в плачевном состоянии. Все органические ткани сгнили. Остались только кости, череп и механические импланты. Отсутствие ног и левой руки свидетельствовало о тяжелых ранениях, полученных техножрецом — скорее всего, перед тем, как он нашел последнее убежище в Дар Лаке. Что случилось с ним? Если процедура активации пройдет успешно, они вскоре узнают об этом.

<Армадрон>, — сказал Сеннесдиар, — <помогите мне вскрыть череп. Я должен вытащить ядро интеллекта. Ксефо, приготовьтесь принять его. Магос будет говорить с нами, используя ваше тело>.

<Как прикажете>, — отозвался Ксефо и откинул капюшон.

Он поднес руку к металлической голове и набрал код на височной панели. Послышалось тихое жужжание. Встроенные микромоторы приподняли квадратную секцию и развернули ее в сторону, открыв несколько небольших углублений, погруженных в ткань живого мозга.

Сеннесдиар не обнаружил страха в голосе адепта. Однако он почувствовал усиление секреции его биологических систем. Очевидно, Ксефо не очень обрадовался предстоявшей задаче. Передача телесных систем под контроль разума другого техножреца являлась опасной и незаконной операцией. Ифарод был старше по званию, чем Сеннесдиар. Пользуясь своей властью, он мог потребовать постоянного контроля над телом адепта. Официально Сеннесдиару следовало подчиниться магосу более высокого ранга. Но он ценил Ксефо, поэтому отверг подобную идею. Ему не хотелось терять послушного ученика.

«Нет, — решил он. — Модуль Один-Си Ифарода выдаст нужную мне информацию, а затем я деактивирую его и отвезу на Марс. Если Ифарод решит продолжить свое существование, пусть дожидается, когда ему сделают новое тело».

<Я достал ядро>, — доложил Армадрон.

Он вытащил из отверстия в черепе Ифарода небольшой металлический цилиндр, покрытый золотыми узорами. Предмет блестел в темноте, по-прежнему насыщенный энергией, которая требовалась для сохранения записанных данных.

<Вставьте его в Ксефо>, — приказал Сеннесдиар. — <Произведите настройку таким образом, чтобы ядро могло контролировать только чувства и голосовые системы. Не подключайте его к моторам. Вы поняли меня?>

<Конечно, магос>.

<Я готов>, сообщил Ксефо и подставил голову своему коллеге-адепту.

<Не тревожьтесь>, — произнес Сеннесдиар. — <Мы восстановим вас сразу после того, как получим необходимую информацию>.

<Я за гранью страха>, — заявил Ксефо. — <Это требование Омниссии. Это ваш приказ. Я с честью выполню свой долг перед вами обоими>.

Армадрон аккуратно вставил ядро интеллекта в мозг Ксефо и закрыл металлическую пластину.

<Отключите центральные операционные системы и блоки памяти. Перезагрузитесь как Ифарод>.

Ксефо пошатнулся. Зеленые светодиоды на его лице дважды мигнули, и голова адепта безвольно склонилась к плечу. Сеннесдиар и Армадрон подождали несколько секунд, но ничего не произошло.

<Вы уверены, что подключили его правильно?> — спросил Сеннесдиар. — <Нигде не ошиблись?>

<Мне было бы трудно сделать ошибку>, — ответил Армадрон.

Из вокализатора Ксефо вырвался слабый оловянный голос:

— Гордость — это эмоция. Она недостойна техножреца. Все сделано без ошибок. Я, магос Ифарод, слышу вас, последователи Бога-Машины. Мое сознание вернулось.

Глава 28

Воспоминания Ифарода сохранились без малейшего изъяна. Если бы его спасители принесли с собой гололитический проектор, они могли бы наблюдать трехмерную запись прошлых событий, зафиксированных линзами магоса. К сожалению, не все марсианские жрецы обладали равным интеллектом. Сеннесдиар разочаровал Ифарода. Как он мог прийти таким неподготовленным? Без должной экипировки? Вероятно, ему еще не исполнилось и четырех веков. Некомпетентный юнец, как и все его поколение.

Из-за отсутствия проектора и аналогичных приборов Ифароду пришлось использовать разговорный язык. Однако первые сказанные им слова, обращенные к другим жрецами, не имели отношения к его прошлому.

<За нами наблюдают>, — предупредил их Ифарод. — <За твоей спиной, магос Сеннесдиар, скрывается человек в военной форме>.

<Нам известно о его присутствии>, — сообщил Сеннесдиар. — <Мы разберемся с ним по ходу дела. Сосредоточьтесь на информации, в которой мы нуждаемся, магос. В вашем последнем сообщении говорилось, что вы обладаете фрагментом>.

<Это правда, Сеннесдиар, но не вся. Следуя приказам, я нашел фрагмент. Однако в процессе его извлечения из обломков «Крепости величия» мои скитарии были атакованы большим отрядом орков. Всех телохранителей убили. Их тела были взяты в качестве трофеев. Меня разрубили на части и сочли мертвым. Орки забрали мою руку и обе ноги. Затем они увезли с собой разрушенный «Гибельный клинок» комиссара Яррика>.

<Значит, вы не завладели фрагментом?>

<Я следовал логике, маг. Если бы генерал-фабрикатор узнал правду, он не стал бы тратить усилия на мое возвращение. Меня отправили за фрагментом, но я не получил надлежащую военную поддержку для выполнения задания. Кто-то допустил ошибку в расчетах>.

<То есть фрагмент по-прежнему находится на борту «Крепости величия»?> — уточнил Армадрон.

<Кто ты такой, чтобы расспрашивать меня, адепт? Лишь твой начальник может задавать мне вопросы. Тебе это ясно?>

<Прошу ответить, магос>, — настаивал на своем Сеннесдиар. — <Считайте, что вопрос был задан мной>.

<Хорошо. Я пополз за отрядом орков. Следы гусениц танков на песке указывали путь. Мне приходилось тащить за собой орбитальный маяк, с помощью которого я мог бы передать свои координаты для спасательной экспедиции. Орки двигались быстро — сначала на север, затем на восток. Они преодолели укрепленный перевал в горах. Я не мог следовать за ними на виду у целого гарнизона. Нужно было найти альтернативный маршрут. Мои поиски случайно привели меня к Дар Лаку. Я решил ждать там спасения, когда снова найду фрагмент и запущу орбитальный маяк. Через пятьсот шестьдесят дней и семь часов мне удалось отыскать на востоке большое орочье поселение. Танк Яррика стоял на центральной площади. Подкравшись ближе, я увидел орочьего военачальника. Очевидно, обнаружив фрагмент и посчитав предмет достойным обладания, он решил носить его на шее. Я не знаю, где сейчас фрагмент, но мои расчеты позволяют предполагать, что он по-прежнему находится у главного орка. После этого я закодировал сообщение, запустил маяк на орбиту и вернулся в подземный город, надеясь, что спасательный отряд вернет меня к жизни>.

<Можем ли мы надеяться, что фрагмент подлинный?> — спросил Сеннесдиар.

<Да>, — ответил Ифарод. — <Это реликвия из той древней эпохи, которая предшествовала Эре Раздора. Первым фрагмент обнаружил техноадепт Рейон — инженер комиссара Яррика. Найдя реликвию на Голгофе, он планировал отправить ее на Марс. Но ему не удалось предсказать исход войны. Силы Яррика пали. Рейон был убит, а комиссар попал в плен. Если мы вернем фрагмент, он позволит нам улучшить технологию телепортации. Его нужно добыть любой ценой>.

<Вы обладаете какой-нибудь другой информацией, которая была бы полезна в нашей миссии?> — спросил Сеннесдиар.

<Теперь, когда я вновь обрел тело — пусть даже с такими ограниченными способностями, — ты должен передать мне руководство миссией. Надеюсь, тебе понятно, что этого требует логика событий. Я должен довести до конца порученное мне задание>.

<Вы уже провалили свое задание, магос>, — возразил Сеннесдиар. — <Вам не удалось провести первоначальную операцию и вернуть фрагмент. Более того, чтобы гарантировать себе спасение, вы передали ложную информацию. Поскольку я здесь единственный магос, кроме вас, мне надлежит дать оценку вашим действиям. И вот мое решение: ваш модуль интеллекта будет возвращен на Марс, где вы предстанете перед трибуналом>.

<Опомнись! Тебе понадобятся сотни лет, чтобы приблизиться к Омниссии на ту дистанцию, на которой нахожусь сейчас я. Неужели ты думаешь, что можешь судить меня?>

Наступил момент тишины. Ифарод тщетно пытался взять под контроль тело Ксефо, но оно не подчинялось его командам.

<Вы зря тратите время, магос>, — заметил Сеннесдиар. — <Системы моторного контроля в теле моего адепта заблокированы. Сейчас я удалю ваш модуль из его мозга>.

<Ты не должен так поступать>, — торопливо произнес Ифарод. — <Я могу быть вам очень полезным>.

Сеннесдиар вытянул руку и нажал на височную панель Ксефо. Металлическая пластина со скрипом приподнялась, открыв углубление в сером мозге адепта.

<Не делай этого!> — закричал Ифарод. — <Я еще могу сззззтк…>

Маг вытащил из гнезда блестящий цилиндр и закрыл панель на голове ученика. Через пару секунд светодиоды на лице Ксефо вновь засияли зеленым цветом.

<Мы закончили опрос>, — сказал ему Сеннесдиар.

Он показал адепту цилиндрический модуль. Ксефо быстро натянул на голову капюшон.

<Разве он не потребовал контроля над моими системами?>

<Магос оказался недостойным этого. Я уверен, что Армадрон согласен с моим мнением>.

Второй адепт поспешно подтвердил это:

<Магос Ифарод преследовал эгоистические цели. Он обманул генерал-фабрикатора. За это преступление он будет возвращен на Марс, где его предадут суду>.

<Не совсем верно>, — поправил его Сеннесдиар. — <Обладая необходимыми полномочиями, я уже осудил его на смертную казнь>.

Без лишних слов он сжал цилиндрический модуль двумя металлическими пальцами. Когда ядро интеллекта было разрушено, его тусклое свечение исчезло. Сеннесдиар точным движением швырнул бесполезное устройство через плечо, и оно, перед тем как упасть на землю, ударилось обо что-то мягкое. Смятый цилиндр попал в Джэррила Катца.

— Ты можешь подойти к нам, кадиец, — используя готик, произнес Сеннесдиар. — Мы уже давно заметили тебя.

Катц покачал головой. Он все-таки попался. Ему не следовало подходить так близко. Конечно же, техножрецы усовершенствовали свои органы чувств. Интересно, как они обнаружили его? По запаху? Услышали шаги? Или уловили тепло его тела? Смирившись с поражением, он направился к ним. Несмотря на холодный и сухой воздух, по его вискам стекали капельки пота.

— Как твоя фамилия, солдат? — спросил высокий жрец.

— Швайцер, — нагло ответил Катц.

— Ты лжешь, — произнес маг. — Небольшое изменение в сердцебиении выдало твой обман. Лучше скажи мне правду.

Катц присвистнул от изумления.

— Вы можете определять такие мелочи?

— На небольшом расстоянии, — ответил Сеннесдиар. — Мы многое можем, солдат. Кем бы ты ни был, тебе не удалось бы остаться незамеченным. И все же ты показал значительное мастерство. Мне понравилось, как тихо и быстро ты двигался в кромешной темноте. У тебя улучшенное зрение?

Магос внезапно шагнул вперед, и Катц увидел перед собой мертвое лицо. Оно было бесстрастным и нераспознаваемым. Лейтенант не знал, как выйти сухим из воды. Та человеческая сущность, которая когда-то существовала под бледной маской из древней кожи, давно покинула тело Сеннесдиара. Несмотря на остатки органической материи, перед Катцем стояла бездушная машина. Она смотрела на него сквозь черные линзы — холодная, расчетливая и безжалостная композиция стали и электроники.

— «Экзолон» скоро двинется в поход, — произнес лейтенант. — Если вы уже закончили свои дела, мы могли бы вернуться в лагерь. Вы же не хотите, чтобы колонна ушла без вас?

Он старался говорить спокойно. Наверное, жрецы снова обратили внимание на то, как бьется его сердце. Оно будто мчалось галопом.

Магос ничего не ответил. Катц хотел отдать салют и уйти, но что-то металлическое блеснуло между ним и жрецом. Он почувствовал невыносимую боль. Ему показалось, что его легкие наполнились жидким огнем. Он опустил подбородок и увидел один из механодендритов магоса, который вонзился в верхнюю часть его живота. Горячая кровь хлынула на китель и брюки. Катц застонал. Он попытался прошептать проклятие, но ему не хватило дыхания. Он не мог втянуть в себя даже глотка воздуха. Легкие не функционировали. Лейтенант потянулся к ножу, висевшему на поясе. Однако сил уже не было.

— Ты больше не будешь страдать, кадиец, — сказал Сеннесдиар. — Я сожалею о твоей смерти. Увы, мы не можем сохранить тебе жизнь. Твой рассказ о нашей находке вызовет новые подозрения. Уровень недоверия между Механикус и штабными офицерами и без того достаточно высок. Пойми, солдат! Нельзя допускать дальнейшего ухудшения наших отношений — особенно в такое критическое время.

Катц почувствовал болезненное натяжение в груди. Конец механического отростка вышел из его тела, вырвав что-то пульсирующее и красное. Кровь брызнула на землю, словно дождь. На краткое мгновение лейтенант увидел свое сердце, сжатое острыми манипуляторами на конце стального щупальца. Затем тьма сомкнулась над ним — темнота, в которую не могло проникнуть даже его улучшенное зрение. Когда тело Катца упало на камни, он ничего не почувствовал.

* * *

Трое техножрецов вернулись в зону света и шума кадианских машин. Приготовления к походу почти завершились. Раненых бойцов зашили, перевязали и разместили по грузовикам. Тем гвардейцам, которые оказались за гранью медицинской помощи, сделали инъекции, даровавшие безболезненную смерть. Твердоликие исповедники из Восемьдесят восьмого полка провели торопливую церемонию и отправили души умерших солдат к всемилостивому Императору. Сэкономленный рацион, оставшийся после смерти погибших, пошел на восстановление сил тех людей, которым посчастливилось задержаться на этом свете. Баки танков были заправлены, батареи лазганов — перезаряжены. Накормленные и напоенные гвардейцы ожидали приказа де Виерса. Им не терпелось покинуть руины Дар Лака. Солдаты соскучились по свежему воздуху и свету дня.

Всем хотелось убраться подальше от этого места, и только Джерард Берген молил об отсрочке. Его верный адъютант не вернулся с задания. Когда генерал-майор увидел троих техножрецов, возвращавшихся к своей «Химере», он быстро направился к ним.

— Где вы были? — строго спросил он.

Сеннесдиар повернулся к нему и вытащил из складок мантии блестящий кусочек радужного металла, который он подобрал у подножия разрушенной башни.

— Мы собирали образцы, — ответил магос. — Я уверен, что их исследование принесет Империуму огромную пользу.

Берген заглянул под капюшон Сеннесдиара.

— Вы не видели моего адъютанта? Я послал его за вами. Генерал в любую минуту мог отдать приказ о выступлении, и меня встревожило ваше отсутствие.

Магос склонил голову.

— Благодарю вас за заботу. Вы прекрасный человек, генерал-майор. Увы, но мы не видели вашего адъютанта. Собирая образцы металлов, мы не встретили ни одной живой души. Дар Лак — это мертвый город. Здесь очень много объектов, которые нам хотелось бы исследовать. Я верю, что однажды, когда империя возьмет Голгофу под свой контроль, Механикус вновь вернутся сюда. К сожалению, нам нужно подготовиться к дальнейшему пути. Прошу прощения.

Три долговязые фигуры в красных мантиях двинулись прочь. Берген в отчаянии смотрел им вслед. Неужели Катц попал в беду? Или его убили техножрецы? Не может быть. Он снова попытался вызвать его по вокс-связи, но ответа не последовало. Будь проклята эта планета! Он знал, что де Виерс не отложит поход из-за одного пропавшего человека. Насколько Берген знал старого ублюдка, тот не стал бы ждать даже майора Грубера.

Возвращаясь к «Гордости Цедуса», он решил лично попросить генерала о небольшой отсрочке. Водитель уже прогревал мотор «Химеры». Вокруг ревели двигатели других машин. Естественно, генерал сказал ему, что он не может прерывать ход операции из-за одного солдата. Вот если бы пропал командир дивизии, он еще подумал бы. А так… какой-то лейтенант…

Де Виерс отдал приказ выдвигаться. Водители начали наращивать обороты двигателей, наполняя воздух сизыми клубами дыма. Затем одна за другой машины двинулись по безжизненным улицам города. Их фары разгоняли длинные тени. Колонна направилась к дальней стороне пещеры, где находился второй туннель. Берген стоял в куполе танка и все время всматривался в темноту на северной стороне Дар Лака. Его сердце громко билось в груди и болело от горя. Нет, это было не горе, а кое-что похуже. Он чувствовал предательство.

— Прости меня, Джэррил, — прошептал он под дыхательной маской. — Мне очень жаль, мой друг, что так случилось.

Глава 29

Спустя два часа после рассвета остатки экспедиционных сил генерала де Виерса выбрались из прохладной тьмы туннеля в жаркий зной голгофского утра. Оказавшись на середине восточного склона гряды, они обнаружили, что практически лишены обзора. Острые обветренные скалы по обе стороны прохода заставляли кадийцев следовать по единственно возможному маршруту, достаточно пологому и широкому, чтобы по нему могли пройти шестидесятитонные «Леманы Руссы».

Низкие облака над головой казались взбитой смесью оранжевых, красных и коричневых красок. Ветер поднимал завесу пыли. К середине дня его порывы уменьшились. Высокие стены каньона по-прежнему закрывали вид на равнину. Некоторые гвардейцы уже жалели, что покинули Дар Лак. Подземный город наводил на них страх, но температура там была терпимой. Во всяком случае, воздух в пещере не обжигал гортань и легкие.

Горная тропа расширилась и стала более пологой. Это позволило усилить авангард дополнительными танками. Колонна тянулась извилистой лентой через небольшие горные долины. Повсюду возвышались холмы из песчаника. Чуть позже разведка доложила о тревожном обстоятельстве. Небо за следующим подъемом выглядело более темным. В воздух поднимался столб черного дыма.

Генерал приказал проверить путь к равнине. Небольшие группы «Часовых» помчались вперед, пригибаясь и делая все, чтобы их силуэты не мелькали выше линии холмов. Через несколько минут командир разведывательного отряда рекомендовал де Виерсу остановить колонну и лично взглянуть на обнаруженный источник дыма.

* * *

Берген лежал на вершине холма и прижимал к глазам магнокуляры, не обращая внимания на то, что его форма стала грязной от красной пыли. Внимание генерал-майора было приковано к невероятному зрелищу. По обе стороны от него в сходных позах расположилась дюжина штабных офицеров. С их губ срывались тихие проклятия и возгласы удивления.

Перед ними находилась огромная впадина, ее склоны, мягко изгибаясь, поднимались вверх. Кадийцы смотрели на вулканический кратер десяти километров в диаметре. Вулкан давно угас, однако над ним поднимался столб черного дыма.

— Очередная орда, — произнес Киллиан, лежавший справа от Бергена. — Их там, наверное, миллионы.

— Не больше сотни тысяч, — возразил Реннкамп.

— В любом случае, мы сильно уступаем им в численности, — подытожил Киллиан.

Берген все еще не мог понять, что же открылось его взору. Либо это был какой-то эквивалент орочьего города, либо самый большой склад металлолома, когда-либо виденный им. В конечном счете он решил, что здесь возможны оба варианта. Наиболее общими и примечательными чертами города являлись штабеля ржавых металлических пластин и изогнутых балок, которые поднимались на сотню метров. В кучах хлама виднелись задранные носы искореженных «Химер» и «Леманов Руссов». Остовы других машин не поддавались идентификации.

«Обломки бронетехники, оставшиеся с прошлой Голгофской войны», — определил Берген. На протяжении тридцати восьми лет орки собирали их на полях сражений и доставляли сюда для последующей переплавки. Возможно, именно здесь военачальник Трака конструировал новые боевые машины, которые позже отправлялись на Армагеддон. Неужели они привезли сюда и «Крепость величия»?

Нет, он давно уже отказался от такой надежды. Берген был убежден, что де Виерс никогда не найдет танк Яррика. Тем не менее, осматривая город в магнокуляры, он выискивал нечто похожее на профиль легендарного «Гибельного клинка». Увы, ни одна из разбитых машин не напоминала «Крепость величия».

«Кстати, орки могли увезти танк с планеты, — подумал Берген. — Мы отчаянно ищем „Клинок“ на Голгофе, надеясь отправить его на Армагеддон. А чертовы орки могли послать его туда вместе с другой переделанной бронетехникой!»

Он увеличил фокус магнокуляров и посмотрел на два больших цилиндрических здания, стоявших на южной окраине города. Судя по всему, там размещались литейные цеха зеленокожих. Змеевидные трубы с широкими клапанами выбрасывали в воздух черный и желтовато-коричневый дым. Из тонких качавшихся сопел вырывались струи огня. В проеме массивных дверей виднелись сотни фигур, возивших на тачках измельченные куски металла. Рядом находились мастерские. Внутри помещений пульсировало белое сияние сварочных аппаратов. Вслед за фонтанами оранжевых искр раздавались громкие удары по металлу, проносившиеся звонкими раскатами по кратеру угасшего вулкана.

В центре города в кольце высоких куч металлолома стояли сотни хижин и ангаров. Стены зданий из гофрированного железа не отличались чем-то особенным. Неудивительно, что их окрашенные в красный цвет поверхности были разрисованы грубыми глифами — в основном черепами и лицами орочьих богов.

По периметру кратера стояли грозные на вид металлические башни. Они возвышались над штабелями железа и стали. Наверху каждой башни располагался наблюдательный пост, оснащенный тяжелым оружием. Около пушек и стабберов сновали мелкие, худощавые представители рабской касты зеленокожих. Имперские гвардейцы называли их гретчинами. В ближнем бою эти злобные верещащие твари вели себя как трусливые слабаки, но они считались лучшими стрелками в орочьей артиллерии.

— Посмотрите на северную часть города, — сказал полковник Грейвс. — Это клетка? Клянусь Святой Террой! Для чего она им?

Берген перевел взгляд влево и увидел сооружение, о котором говорил полковник. Оно действительно походило на клетку и достигало в высоту пятидесяти метров. Какого зверя там держали орки, разрази их варп? Прутья были сделаны из толстых стальных балок. Внутри никого не оказалось, но вид огромных куч красно-коричневого навоза вызвал у Бергена неприятные предчувствия. Он догадывался, какое существо обитало там. В лучшем случае пустая клетка означала гибель ужасного чудовища. В худшем — оно сейчас патрулировало где-то на другой стороне кратера.

Рядом с клеткой располагались дюжины небольших загонов, в которых находились злобные яйцевидные твари, служившие пищей для орков. Их называли сквигами. Десять лет назад на Фаэгосе II он видел, как орочьи катапульты стреляли ими по мордианскому пехотному полку. На его взгляд, это была одна из самых безумных идей зеленокожих. Странная тактика, но весьма эффективная. Падая в середину сплоченных отрядов, прожорливые и агрессивные существа сходили с ума от страха. Сквиги атаковали всех, в кого они могли всадить свои острые как бритвы зубы. Танки Бергена, направленные для поддержки мордианцев, уничтожили катапульты, но в тот день погибло много хороших парней.

— Они собрали там кучу бронетехники, — сказал капитан Имрих. — Я вижу сотни легких машин. Вашей пехоте, полковник, будет чем заняться. Орки не дадут вам расслабиться.

Грейвс проворчал в ответ что-то неразборчивое. Берген не уловил его слов. Капитан Имрих лежал на песке неподалеку от генерал-майора. Он неплохо освоился в новой роли командира Восемьдесят первого бронетанкового полка. Однако Берген не мог не обратить внимания на его физическое состояние. Имрих выглядел больным и слабым. Впрочем, у всех них сейчас был болезненный вид. В последнее время генерал-майор старался не смотреть на себя в зеркало. Красный оттенок кожи тревожил его. Он понимал, что пребывание на Голгофе дорого обойдется им.

Как правильно заметил Имрих, орочьи машины буквально наводнили город. Мотоциклы и багги носились по улицам, словно их водители участвовали в какой-то игре. Орки кричали и свистели. Пассажиры на задних сиденьях, проезжая мимо своих соперников, размахивали клинками и молотами. Берген увидел, как при одном таком проезде был обезглавлен зазевавшийся орк. Когда его безжизненное тело свалилось на землю, остальные сородичи взвыли от смеха. Почти тут же по трупу проехало три квадроцикла.

«Безумные дикари», — подумал Берген. Он перевел взгляд на моторный парк зеленокожих, где неровными рядами стояла бронетехника орков. Его отвращение сменилось тревогой. Он увидел сотни танков и полугусеничных бронетранспортеров. Рядом располагались артиллерийские установки, пушки и шагающие дредноуты. Несмотря на ветхий вид, орочьи машины могли быть очень эффективными. Какой бы военачальник ни командовал здесь, он мог гордиться своим технопарком.

— С меня достаточно, — раздался ворчливый старческий голос.

Услышав шорох, Берген опустил магнокуляры. Де Виерс сползал вниз по склону холма. Вскочив на ноги, он раздраженно стряхнул пыль с одежды.

— Разведчики доложили, что другого пути нет, — обратился генерал к офицерам. — Мы должны уничтожить город зеленокожих и проверить все их залежи хлама. «Крепость величия» должна находиться где-то здесь.

Другие офицеры тоже начали спускаться с вершины холма. Услышав слова генерала, многие из них остановились. Кто-то открыл рот от изумления. Гримаса на лице ван Холдена говорила о том, что полковник был готов разразиться руганью. Прашт, всегда отличавшийся прагматичным и уравновешенным характером, перебил коллегу:

— Надеюсь, вы шутите, сэр. Подумайте о численности орков. Клянусь Террой! Это будет резня, и уверяю вас, мы окажемся на стороне проигравших.

Де Виерс осмотрелся по сторонам. Поймав его сердитый взгляд, Берген понял, что генерал ищет комиссара. К счастью, пока штабные офицеры наблюдали за вражеским городом, все комиссары оставались с бойцами и выполняли обязанности заместителей.

— Мы действительно устроим резню, — огрызнулся де Виерс. — Перебьем всех орков. Танк Яррика находится в городе зеленокожих. Любой трус, который попытается свернуть с нашего славного пути, будет расстрелян без всякого промедления! И без полевого суда! «Крепость величия» в пределах досягаемости. У самых кончиков наших пальцев. Сегодня мы вернем ее себе!

Приободренный взглядами других офицеров, полковник Мейерс из Трехсот третьего стрелкового полка Скелласа поддержал Прашта:

— Но нет никаких доказательств, что танк Яррика…

Треск болт-пистолета оборвал его фразу. Пуля в черепе Мейерса взорвалась, оросив полковников Брисманда и ван Холдена алыми брызгами крови.

— Во имя Терры! — воскликнул побледневший Мэрренбург.

— Это человек был старшим офицером! — вскричал генерал-майор Киллиан.

— Сэр, вы хотите, чтобы нас всех убили? — зашипел генерал-майор Реннкамп. — Если орки услышали ваш выстрел…

Де Виерс по очереди взглянул на стоявших перед ним людей.

— Кто еще хочет прослыть предателем и трусом? — Голос де Виерса звучал абсолютно спокойно. — Кто хочет попасть на суд Императора? Желающие могут сделать шаг вперед.

Никто не двинулся с места.

— Перед нами поставлена одна-единственная цель, — продолжил генерал. — Все остальное неважно. Джентльмены! Может быть, мы уцелеем, а может, погибнем в бою. Но мы должны отбить «Крепость величия» у орков и передать ее Адептус Механикус. Когда комиссару Яррику вернут его танк, о нашей экспедиции сложат легенды. Ее навечно занесут в анналы Имперской Гвардии. Поэтому, как вы сами только что видели, я убью любого, кто встанет на пути к нашей славе, ибо он тогда окажется врагом Императора и неверным сыном Кадии!

Последние слова де Виерса хлестнули офицеров, словно плеть. Берген видел, как ван Холден кусает губы, удерживая себя от брани. Однако генерал иначе воспринял эффект своего выступления. Закончив речь, он гордо выпятил грудь и стал как будто выше. «Еще немного, — подумал Берген, — и пуговицы его туники разлетятся в стороны. Старый ублюдок сошел с ума».

Остальные офицеры замерли на своих местах. Никто не смел заговорить. Никто, кроме высокой фигуры, поднимавшейся по склону холма. Трепетавшая на ветру мантия была такой же красной, как песок и камни, по которым ступал техножрец. «Такой же красной, как кровь», — с холодной яростью подумал Берген.

Монотонный голос магоса казался эхом, пришедшим с ближних холмов:

— Вдохновляющая речь, генерал. Я уверен, что вскоре вы исполните свое предназначение. Мои адепты только что сверились с духами наших аугмиттеров. Мы определили, что танк, который вы ищете, действительно находится в городе орков. Вам пора завоевать свое место в истории, и мы, Адептус Механикус, готовы предложить посильную помощь.

На лице генерала расцвела широкая усмешка. Глубокие морщины смяли дряхлую кожу у носа и глаз. Он думал, что его надежды подтвердились. Однако Берген оценивал ситуацию иначе. Старым дураком манипулировали. Де Виерс отчаянно хотел оставить после себя какое-то упоминание в Империуме. Это делало его желанной пешкой в руках великих сил. Хотя не стоило так сильно упрекать его. Он считался неплохим полководцем, пока поражение на Палмеросе не выбило его из колеи. Многие офицеры, и, в частности, представители аристократии, уходили после таких неудач в отставку и посвящали свою жизнь сохранению родословных. Для де Виерса этот путь в вечность был закрыт. Ему пришлось найти другую дорогу.

Поэт Майклос что-то говорил о дураках, пишущих историю кровью благородных людей. К сожалению, Берген не помнил точных слов.

Техномаг Сеннесдиар резко повернул голову и посмотрел на юг. Что-то привлекло его внимание.

— Мы должны немедленно уйти отсюда, — сказал он. — Быстрее! Назад к машинам. Торопитесь!

Хотя вокализатору магоса не удалось передать настойчивость, с которой он обратился к офицерам, его слова прекрасно справились с задачей. Все офицеры повернулись в том же направлении.

— Что вы услышали? — спросил Реннкамп.

Сеннесдиару не пришлось отвечать. Горный проход наполнился нараставшим ревом реактивного двигателя. В какой-то момент он стал оглушительным.

— Прямо над нами! — прокричал полковник ван Холден.

Взглянув вверх, Берген увидел бочкообразный тупоносый истребитель, пронесшийся в трех десятках метров над вершиной холма. На красном корпусе вокруг воздушного патрубка виднелся рисунок акульих зубов. На пилонах под крыльями висели ракеты и бомбы. На краткое мгновение Бергену показалось, что он заметил мельком взглянувшего на него пилота — мерзкого орка в очках и со слюнявой клыкастой нижней челюстью.

— Бегите! — закричал де Виерс.

Офицеры заскользили по песчаному откосу. За ними катился поток мелких камней и пыли. Очевидно, пилот сообщил о наличии людей по какому-то устройству связи, потому что из орочьего города в центре кратера донесся громкий бой барабанов. Кадийцы упустили свои шансы на внезапную атаку. Их преимущество было утрачено. Орки формировали отряды, чтобы встретить их во всеоружии. Настало время убивать или быть убитыми.

Глава 30

Они столкнулись на полпути к городу со свирепостью, разбивающей железо и кости. Первоначальный контроль ситуации почти мгновенно сменился безумием. Никаких защитных рубежей не было. Открытая местность на всем пути до кратера. Кадийцы уничтожали сотни врагов на ближней дистанции, но на стороне орков был огромный численный перевес. Они напоминали ревущее и бурлящее море из клинков, оружия, клыков и крепких мышц. Наверное, они соскучились по настоящим сражениям. И вот наконец война вернулась на Голгофу. Когда бой на дальней дистанции постепенно перешел в штыковую атаку, зеленокожие завопили от восторга. Кровопролитие началось всерьез. В небе над ними вспыхивали яркие молнии. Казалось, что возбуждение орков каким-то образом заряжало атмосферу электричеством.

Танки «Леман Русс», «Химеры» и полугусеничные транспортеры «Геракл» поддерживали огнем кадианскую пехоту, уступавшую врагу и мощью, и количеством. Смертоносные залпы открывали временные коридоры и бреши, позволявшие пехотинцам на короткое время использовать лазганы. Но буквально через мгновения орки снова накрывали их волнами, вытаптывая тела раненых и мертвых воинов. «Часовые», выдвинувшиеся на левом и правом флангах, отражали атаки быстрых байков и багги, которые стремились окружить кадийцев и нанести удар с тыла. Автопушки вели беспрерывный огонь, устилая песок медными гильзами. Вскоре по краям широкого поля боя появились холмы из дымившихся машин.

Воздух на центральном участке сражения горел и пульсировал от лазерных и плазменных лучей. Повсюду поднимались фонтаны разрывов. Потоки жидкого пламени превращали людей и орков в черные подобия опаленных марионеток, которые падали, словно им обрезали нити. Стены и дно кратера содрогались от массированного обстрела, который велся с обеих сторон. Казалось, еще немного, и всех затопит море оранжевой лавы. Мир за стенами башни «Последних молитв-II» наполнился оглушительной канонадой, удушливой пылью и криками изувеченных солдат.

Слабые люди сошли бы с ума от такой жестокости. Ничто не могло сравниться по уровню свирепости с ликующей лютостью зеленокожих. Но кадийцы не были трусами. Их вырастили и воспитали для войны. Умирая на поле боя, они считали, что выполняют свой священный долг. Вульфе тоже не боялся смерти. Годы обучения и боевого опыта уже вступили в действие, подчинив себе основную часть его сознания. Чувства обострились. Движения стали быстрыми и точными. Шрам чесался, напоминая о ненависти, которую он носил в своем сердце. Что бы ни случилось с ним сегодня, он хотел возложить тяжелую дань на расу ксеносов, которая убила так много его товарищей.

По воксу прозвучал голос ван Дроя:

— Бейте их, Безбашенные! Покажите ублюдкам, как велик гнев Императора! Гнев, который они выпустили на волю!

Выстрел пушки отсек все остальные звуки. Кадианские танки продолжали обстреливать разрывными снарядами толпу коричневых тел. Горошек вновь вдавил гашетку в пол, увеличив число поверженных врагов.

Чуть позже генерал-майор Берген приказал всем «Покорителям», «Палачам» и «Разрушителям» прорваться через линию орков и, ведя непрерывный обстрел, уничтожить вражескую артиллерию на западной окраине города. Оттуда они могли совершить обходной маневр и ударить в тыл зеленокожим. Это оказалось нелегким заданием. Они привлекли к себе массированный огонь противника. Прорыв через орду подвергал их огромному риску. Но пехота не могла идти вперед, пока продолжали действовать мощные орудия орков. В ход пошли танки. Другого варианта не было.

* * *

Берген находился в башне «Гордости Цедуса». Он стрелял из автопушки, срезая ряды зеленокожих и превращая их в безжизненные кучи на красном песке. Вокруг танка собралось несколько отрядов из Семьдесят первого пехотного полка. Парни сражались, как неистовые псы. Их становилось все меньше и меньше, но они не теряли своего воодушевления. Берген гордился этими солдатами и старался оказать им любую возможную поддержку. Чуть дальше находилась «Химера» их командира — полковника Грейвса. Он тоже делал все, что мог. Однако Берген понимал, что сражение будет проиграно, если танкам Имриха не удастся прорваться в тыл противника. Священный поиск генерала бесславно закончится у города орков.

Де Виерс свирепствовал и ругал по воксу каждого, кто его слушал. Он требовал, чтобы все машины шли в атаку. Он приказывал незамедлительно сломить натиск вражеских сил. Берген мог бы игнорировать его, но не в этот раз. Старик сражался вместе с остальными — прямо в центре шторма. Он изливал шквалы мультилазерного огня из башни своей «Химеры». «Никто не сможет отсидеться в тылу! — кричал генерал. — Слишком многое поставлено на кон». Это вполне устраивало Бергена. Пусть взбесившийся ублюдок тоже запачкает руки кровью.

* * *

Поле битвы выглядело бурлившим морем коричневых тел, покрытых черными железными пластинами. Среди них вразвалку ходили ярко раскрашенные дредноуты, казавшиеся комичными из-за своих неуклюжих движений. Впрочем, в потоках смерти, которые они изливали из стабберов и огнеметов, смонтированных на плечах и бедрах ходячих саркофагов, ничего комичного не было. Отряды кадийцев падали замертво. Их тела корчились и взрывались под ураганом продольного огня.

Восьмая механизированная дивизия и Двенадцатая дивизия линейной пехоты выдавливали орков с северо-западных и юго-восточных направлений. Они вклинивались в ряды зеленокожих и заставляли их сражаться на три фронта. Десятая бронетанковая дивизия действовала посредине. Вряд ли это соответствовало законам стратегии, но времени на разработку планов не было.

Ван Дрой услышал, как капитан Имрих вышел на связь по командному каналу Десятой роты с приоритетным сообщением:

— Имрих вызывает головной отряд. Парни, прорывайтесь прямо через их пехоту. Давите орков гусеницами. После прорыва первым делом уничтожьте орочью артиллерию. Пусть «Разрушители» сосредоточатся на их танках. Остальные выбирают цели по своему усмотрению. Мы должны переломить ход сражения в нашу пользу. Сделаем это ради полковника Виннеманна!

«Да, клянусь Троном! — подумал ван Дрой. — Мы сделаем это ради Виннеманна!»

«Врагодав» подпрыгнул и помчался через толпу вопивших зеленокожих, сминая гусеницами их мясистые тела. Орки отскакивали в стороны и, уступая танку дорогу, толкали в панике друг друга. Впрочем, они двигались слишком медленно. На каждый пройденный метр приходилось по дюжине раздавленных тел. Песок в кильватере, промокший от крови, превращался в топкое болото.

Что-то ударило в башню, и танк зазвенел, как колокол.

— В нас попали! — крикнул заряжающий Уоллер.

— Доложить о повреждениях! — рявкнул ван Дрой.

— Пробоин нет, — ответил Болтливый Дитц. — Кто-нибудь ранен? Осколков тоже нет.

Им повезло. Взглянув в блоки визоров, ван Дрой увидел спиральный хвост дыма, повисший в воздухе между его «коробочкой» и ржавым дредноутом, который лязгал навстречу, вытаптывая свою же пехоту. Ракета попала в бронированный щит ствола, поэтому экипаж отделался лишь тошнотворной головной болью. Дитц без лишних слов развернул башню к дредноуту и прицелился.

— Готовьсь! — крикнул он.

Танк встряхнуло. Башенная «корзина» наполнилась едким дымом. Дредноут застыл на долю секунды. В его боковой броне образовалось черное отверстие размером с дыню. Затем снаряд взорвался внутри корпуса. Из пары люков вырвалась вспышка белого пламени. Осколки осыпали дождем пехоту, метавшуюся у ног загоревшейся машины.

— Вперед на полной скорости, Гвоздь! — приказал ван Дрой водителю. — Если мы промедлим, нас точно угробят.

Орки отчаянно стучали по корпусу, пока танк накатывался на них. В бессильной злобе они тыкали в его бронированные бока большие зазубренные клинки. Еще одна ракета, пролетев по дуге, ударилась о корпус «Врагодава». Ван Дрой увидел второй дредноут — в два раза больше прежнего.

— Проклятье, Дитц! — крикнул он стрелку. — Убери этого гада!

— Я могу стрелять только по очереди, сэр, — проворчал Дитц. — Готовьсь!

Он вдавил гашетку в пол. Казенная часть пушки скользнула назад, выбросив в ящик медную гильзу. Правая нога дредноута отлетела в сторону. Машина накренилась вниз и упала головой в песок. Ее руки-лезвия неистово вращались, рассекая на части орочьих пехотинцев.

— Отличный выстрел, — похвалил ван Дрой.

Он осмотрел поле битвы, надеясь увидеть танки своей роты. Повсюду виднелись только остовы горевших машин. Темный дым застилал обзор, и со всех сторон напирали орды орков. Клинки продолжали стучать по корпусу.

— «Врагодав» вызывает всех Безбашенных, — объявил он по вокс-связи. — Прошу отозваться.

Три командира танков ответили. Один промолчал.

— Ван Дрой вызывает Хольца. Ответь!

По-прежнему никакого ответа.

— Вызываю «Старую костедробилку».

Лейтенант понимал, что Вульфе сейчасвнимательно прислушивается к тишине в наушниках. Танкисты знали, что означало такое молчание. Погиб еще один ветеран. Если бы ван Дрой разрешил ему остаться в экипаже Оскара… Но зачем теперь было думать об этом? От подобных «если» он мог сойти с ума.

«Ступай к Императору, капрал, — подумал ван Дрой. — Судя по всему, мы скоро догоним тебя. Вряд ли кто-то поплачет над нашими могилами, но мы возьмем с собой столько ублюдков, сколько сможем. Это я тебе обещаю».

— Гвоздь! — крикнул он, переключившись на внутреннюю связь. — Нам нужна максимальная скорость. Прокати нас с ветерком. Смажь наши гусеницы орочьей кровью!

* * *

Отражая атаки с южного направления, пехотинцы Трехсот третьего стрелкового полка отважно сражались с орками. Разнесся слух, что их командира, полковника Мейерса, расстреляли за трусость. Остатки полка — примерно четыреста шестьдесят человек — старались доказать, что сделаны из более прочного материала. И они не ударили лицом в грязь, хотя в пыльной буре сражения никто не заметил их храбрости.

Под началом вновь назначенного командира, майора Джерера, который держал в одной руке полковое знамя, а другой кромсал орков окровавленным цепным мечом, Трехсот третий полк бесстрашно прокладывал путь сквозь пехоту противника. В какой-то момент гвардейцы заставили врага отступить. К сожалению, их натиск был быстро отражен. На таком близком расстоянии и без поддержки танков кадианские отряды не могли сравняться силой с орками. В конечном счете зеленокожие окружили отважных солдат и вырезали их ржавыми клинками.

Майор Джерер погиб последним, поскольку до самого конца его защищал быстро убывавший круг самых опытных и сильных воинов. Даже когда орки сбили его с ног и рассекли большими топорами, он продолжал держать флаг в руках, не позволяя освященному стягу коснуться окровавленной земли.

Через несколько секунд зеленокожие втоптали полотнище в грязь.

* * *

— Укрепите южный фланг, — приказывал по воксу генерал. — Где, черт возьми, Трехсот третий полк? Грубер, проверь, не заснула ли наша артиллерия! Пусть они увеличат скорострельность. Это худший заградительный огонь, который я когда-либо видел. И мне не нужно их оправданий. Там убивают наших людей!

Он сидел в высокой башне «Химеры», с надежно запертым люком над головой. Де Виерс стрелял мультилазерными очередями по всему, что появлялось в зоне досягаемости. Впервые за несколько десятилетий он снова оказался на передовой. Вид злобных орков, рассеченных его оружием на черные дымящиеся куски, доставлял ему несказанное удовольствие, которое он уже успел забыть. Генерал упивался кровопролитием.

Он знал, что руководство из тыла не принесло бы ему здесь никакой пользы. Он понял это в тот миг, когда впервые увидел орочий город. Каждый человек и каждая машина, весь пот и вся кровь были нужны ему для финальной победы. В сражении не участвовали только марсиане.

— Мы не боевое подразделение, — заявил ему Сеннесдиар, как будто это не было ясно. — И мы не подчиняемся приказам Департаменто Муниторум. Наша группа останется с артиллерией, где она может оказать посильную техническую помощь. Мои сервиторы-телохранители будут защищать «Василиски» на тот случай, если орки прорвут на фланге ваши силы, генерал.

«Прорвут на фланге мои силы, — повторил про себя де Виерс. — Ох уж этот жрец из рваного Ока!»

Орки не могли прорваться. К черту все опасения! Только суровое испытание могло выковать настоящую легенду. Пусть Император благословит его и даст ему шанс на обретение истинной славы. Он был уверен, что все старшие офицеры уже почувствовали его правоту. Берген, Киллиан и Реннкамп — они вели свои дивизии вперед! Пушки башен сверкали огнем, когда их «Химеры» дюйм за дюймом приближались к победе.

Облака пыли и дыма затрудняли обзор. Но у кратера, чуть левее, он заметил танки Восемьдесят первого бронетанкового полка, которые, вминая тела ксеносов в песок и размазывая их в кашу, прорывались сквозь плотные ряды противника! Они мчались к орочьей артиллерии, перемалывая врагов железными гусеницами. Из башен «Леманов Руссов» вырывался огонь стабберов и автопушек. Клинки зеленокожих тщетно молотили по бронированным плитам. Де Виерс поморщился, когда в два танка попали противотанковые ракеты или, возможно, ручные гранаты. Он не мог сказать наверняка. Подбитые танки встали намертво и вскоре превратились в горящие котлы, в которых заживо сварились люди. Генерал воздал хвалу Трону, что не услышал их криков.

Другие кадианские танки почти прорвали ряды орков. Их орудия вели непрерывную стрельбу. Де Виерс увидел первые горевшие артиллерийские установки.

— Грубер! — крикнул он. — Что там с нашей артиллерией?

— Я связался с ними, сэр, — ответил адъютант из кормового отсека бронетранспортера. — Они говорят, что стреляют на самой высокой скорости. Кроме того, их беспокоит, что они могут попасть в наши танки.

— Проклятье! — взревел генерал. — Вызови их комиссара. Передай ему, чтобы он провел какую-нибудь показательную казнь. Тогда мы посмотрим, какой будет скорость их стрельбы.

Он увидел, как массивный черный орк оттолкнул двух сородичей и со страшным боевым криком помчался к бойцам, стоявшим перед его «Химерой». Проклятый зеленокожий сжимал в руках жужжащий цепной меч.

— Не успеешь, — прошептал де Виерс.

Он с усмешкой нажал «бабочку» гашетки и первым же выстрелом уложил чудовище на красный песок.

* * *

«Бедняга Хольц, — подумал Вульфе. — Мне очень жаль. Клянусь взорванным Оком!» Сержант продолжал повторять имя друга, как мантру, словно это могло что-то изменить. Ему не хотелось верить в смерть товарища. Грудь болела, как от вонзившегося ножа. Перед внутренним взором стояло лицо Хольца — не обезображенное, со шрамом последних лет, а прежнее, еще до взрыва на Модессе Прим. С тех пор парень сильно изменился. О прежнем Хольце напоминали только синие, как лед, глаза.

Капрал был хорошим другом. Вульфе обещал себе, что после сражения он выпустит реальную боль из загашника и погорюет о Хольце со слезами и вздохами. Но сейчас ему пришлось отбросить эти мысли прочь. Безумство боя не давало времени на печаль о погибших.

— Мы на подходе, — доложил Мецгер по внутренней связи.

Что-то ударило в гласисную плиту переднего ската — причем с такой силой, что корма танка приподнялась в воздух и через секунду снова опустилась. Гусеницы ударились о песок. «Последние молитвы-II» помчался вперед, затягивая под себя десятки орков. Вульфе взглянул в блоки визоров и увидел черную тень, пролетевшую в красно-коричневом небе.

Будь они прокляты! Неужели нам нечем сбить их воздушную поддержку? Каким образом мы будем уничтожать их артиллерию, если нас начнут бомбить самолеты?

Как только он закончил фразу, к реактивному истребителю устремилась маленькая яркая точка. Она попала в хвостовую часть, вызвав вспышку красного пламени. У самолета появился элегантно загнутый черный след. Истребитель медленно перевернулся в воздухе и рухнул в орду. Раздался мощный взрыв, вслед за которым поднялся гриб грязи и пламени. Вероятно, там было убито и покалечено несколько сотен орков.

— Клянусь Террой, они сбили его! — закричал сержант.

Ему не удалось разглядеть артиллеристов, выпустивших реактивный снаряд, но из благодарности он отдал им шутливый салют. Вульфе хватало забот и без самолетов, пытавшихся разбомбить его «коробочку». Пытаясь преодолеть мощное сопротивление противника, кадианские танки замедлили свое движение. Это сделало их легкой мишенью для орочьих танков, которые с ревом носились позади орды. Они выглядели неуклюжими кучами хлама с большими бронированными плитами, привинченными под разными углами. Бронетехника зеленокожих скрипела ржавыми гусеницами и медленно вращала башнями, пытаясь прицелиться в более быстрые имперские танки. Каждые несколько секунд из пушек вылетали снаряды. Некоторые из них взрывались, не долетая до цели. Другие убивали десятки орочьих пехотинцев. Но Вульфе знал, что рано или поздно они произведут удачный выстрел. И ему не хотелось, чтобы их целью оказался «Последние молитвы-II».

Очевидно, капитан Имрих уже позаботился об этом. В дополнение к «Разрушителям» Шестой роты он бросил на орочьи танки дюжину других машин. Остальные эскадроны полка занимались артиллерией и башнями стационарной обороны. Как только Первая и Вторая роты прорвались мимо вражеской брони, они развернули башни на сто восемьдесят градусов и начали крушить танки орков с тыла. «Разрушители» вели атаку спереди. Огромная сила их смертоносных лучей рассекала корпуса и башни любой толщины и крепости. Они низвергли ад на бронетехнику орков. Вскоре немало танков зеленокожих превратилось в груды горевшего металла.

Наконец Вульфе и остальные Безбашенные — за исключением Ленка, которому приказали поддерживать механизированную пехоту Мэрренбурга, — прорвали задние ряды противника. Артиллерийские установки находились в сотне метров от них: ряды массивных громогласных гаубиц, которые обслуживались расчетами костлявых гретчинов. Эти визгливые твари вставляли в казенные части орудий снаряды, похожие на бочки для горючего.

Слева блеснула вспышка. Вульфе понял, что экипаж ван Дроя выстрелил из главного орудия «Врагодава». Через полсекунды прокашляла пушка «Стального сердца-II». Две орочьи гаубицы разлетелись на куски, испарившись в больших шарах оранжевого пламени.

— Горошек! — крикнул он. — Круши ублюдков! Бей по гаубицам, пока ни одной не останется.

— Будет сделано, сардж, — отозвался стрелок.

Моторы траверса зажужжали, затем остановились. Орудие гулко ухнуло. Экстракторы взвыли, высасывая дым из башенной «корзины». На борту «Последних молитв-II» можно было ставить новую метку. Еще одна подбитая цель.

* * *

Ван Холден, командовавший Двести пятьдесят девятым пехотным полком, сохранил почти все свои силы — «Химеры», полугусеничные бронетранспортеры и роты пехотинцев. Стрелки на машинах поддерживали пехоту, уничтожая легкую орочью бронетехнику. Они успешно отражали атаки, направляя огонь лазеров и автопушек на быстрые вражеские багги. Повсюду валялись горящие обломки, искореженный металлический хлам и мертвые тела зеленокожих.

К сожалению, их орудия не могли противостоять тяжелым бронированным грузовикам, которые орки использовали в качестве легких танков и фронтовых транспортеров. Некоторые из грузовиков были оснащены большими орудиями, предназначенными прежде для стационарных стрелковых платформ. Каждый раз, когда орудия стреляли, машины подскакивали и лишь чудом не переворачивались набок. Зеленокожие не обращали на это внимания. Они получали удовольствие, нанося урон кадианской пехоте. Смертоносные очереди мощных стабберов убивали и калечили дюжины людей. Гранатометы разбивали гусеницы бронетранспортеров и поджигали гвардейские машины.

Ван Холден понял, что не сможет удержать позицию. Когда «Химера», стоявшая в десяти метрах от него, превратилась в яркий факел огня, он приказал водителю отступить.

— Прямо за нами находится отряд пехоты, — возразил водитель. — Мы раздавим людей!

— Выполнять приказ! — рявкнул ван Холден. — Или я пристрелю тебя за нарушение субординации.

Прошептав молитву о прощении, водитель неохотно переключился на задний ход. «Химера» полковника набрала скорость и начала удаляться от орочьих грузовиков. Град пуль косил отряды пехотинцев. Солдаты, которые не умирали мгновенно, взывали к милости Императора и прощались с родными в далеких домашних мирах.

— Быстрее! — закричал ван Холден, игнорируя запросы по воксу.

Он знал, что генерал-майора Реннкамп потребует от него объяснений за этот экспромт с отступлением. И он предчувствовал, что речь пойдет о предательстве. Внезапно один из орочьих грузовиков выплюнул сгусток пламени. «Химеру» ван Холдена отбросило в сторону. Машина остановилась. Фугасный снаряд разорвал ее правую гусеницу. Полковник осмотрел свои руки и ноги. Ранений не было.

— Я цел, — прошептал он. — Клянусь Троном, я в полном порядке.

Он не видел, как в небе над его машиной пронеслась темная тень. Из-под крыла истребителя выпал небольшой овальный предмет. Через несколько секунд горящие осколки «Химеры» посыпались дождем на землю. Янц ван Холден погиб в мгновение ока.

* * *

Без помощи Катца Берген не успевал следить за всеми вокс-сообщениями, поступавшими от полковых командиров. Ему пришлось принять временную помощь от Симса — самого юного техника из команды поддержки, приписанной к полку капитана Имриха. Симсу не хватало опыта, но он неплохо справлялся с работой.

Сквозь звон стабберных пуль и осколков, барабанивших по броне «Химеры», Берген услышал в правом наушнике возбужденный голос Имриха. Симс переключил связь на канал Десятого полка. Парень быстро учился обязанностям адъютанта.

— Мы уничтожили почти все танки орков, сэр, — доложил капитан. — На вид они выглядели грозными, а оказались грудой хлама. Многие из них взорвались сами по себе. Осталось только несколько машин. Роты с Первой по Четвертую громят стационарную оборону. Я велел им не тратить снаряды. Будем брать башни на таран. Они настолько ветхие, что готовы упасть при следующем порыве ветра. На окраине городе находятся орудийные платформы, которые мы расстреливаем фугасами. Роты с Пятой по Десятую добивают последние артиллерийские установки. При прорыве к кратеру Шестая и Седьмая роты понесли тяжелые потери. Орки использовали гранатометы и магнитные мины. Подскажите отрядам «Бронированного кулака» не приближаться к ним, как это делали мы. В данный момент мои «Экстерминаторы» и «Палачи» уже прорвались к нам и соединились с силами полка. Если мы зажмем врага между броней и пехотой, то сможем устроить великое побоище.

Берген хотел задать уточняющий вопрос, но его слова утонули в ужасном вопле, объединившем в себе крик и рев. Этот громкий звук вознесся над шумом сражения. Очевидно, капитан Имрих тоже услышал его. А затем он, наверное, увидел источник звука.

— Святая блажь! — передал он по воксу. — Какая крупная тварь!

«О Трон! — безмолвно взмолился Берген. — Пусть это не будет тем монстром, о котором я сейчас подумал».

— Что вы видите, капитан? — спросил он. — Что там у вас происходит?

Глава 31

Имрих замер на командирском сиденье. Из-за огромного штабеля ржавых металлических обломков вышло неуклюжее бронированное чудовище. Оно достигало двадцати метров в холке и несло на спине паланкин высотою примерно десять метров. Этот гигантское чудище не было механическим детищем зеленокожих. Живая тварь являлась представителем орочьей расы. Своими размерами и своеобразной формой этот ксенос настолько отличался от своих более мелких сородичей, что казался абсолютно другим существом. Хотя цвет кожи и темперамент оставались теми же.

— Сквиггот! — задохнувшись от изумления, воскликнул Имрих.

— Проклятье! — выругался по воксу Берген. — Ты сказал, сквиггот?

— Так точно, сэр. Я никогда не видел таких гигантов! Мне кажется, он не обрадовался нам. — Несмотря на громкое сердцебиение, Имрих говорил спокойным голосом. — Прошу прощения, сэр. Я думаю, мы какое-то время будем заняты. Весьма заняты.

* * *

У сержанта непроизвольно открылся рот, когда самая большая тварь, какую он когда-либо видел в жизни, заполнила обзор передних визоров. Этот кошмар из мышц и зубов покрывала бронированная чешуя. Кожа выглядела крепкой, как скала. Каждый из нижних клыков был толще и длиннее, чем ствол пушки «Покорителя». Глаза — гигантские блестящие плошки — пылали яростью и безумной жаждой крови. Сквиггот покачал массивной головой и взревел, бросая вызов кадианским танкам. Вульфе почувствовал, как башня «Последних молитв-II» завибрировала.

— Клянусь кровавым Троном! — воскликнул Горошек.

— Ты можешь повторять это снова и снова, — посоветовал Мецгер.

— Сиглер! — крикнул Вульфе, не в силах оторвать взгляд от чудовища. — Фугасный! Заряжай! Миркос, наводи прицел. Быстрее, сынок! Прошу тебя, не промахнись.

Башни других танков тоже пришли в движение. «Если выпустить скоординированный залп, то можно завалить этого зверя, — подумал Вульфе. — Но нужна объединенная мощь».

Первым выстрелил танк лейтенанта Кайслера — недавно назначенного заместителя Имриха. Пламя вырвалось из дула «Дамаскина». Снаряд попал в бронированное плечо твари и взорвался с фонтаном дыма и огня. Сквиггот, сердито фыркнув, повернулся к танку Кайслера. Он даже не поморщился.

— Черт! — проворчал Вульфе. — Зверь только рассердился еще больше. — Сержант снова воспользовался внутренней связью: — Мецгер, приготовься убегать. Ты понял меня?

— Уже газую, — ответил водитель, разворачивая танк от сквиггота.

— Горошек, попробуй кольнуть его во что-нибудь мягкое, — предложил Вульфе.

— Пальну в живот. Может, попаду под броню паланкина.

Другие танки начали обстрел. Часть снарядов задела широкую платформу на спине гиганта. Орки, стоявшие на навесных площадках, ответили огнем гранатометов и тяжелых стабберов. Сильная качка мешала точной стрельбе. Пули впивались в песок. Гранаты взлетали и взрывались в воздухе. Затем выстрелила гигантская пушка, установленная на паланкине. Ее грохот заставил сквиггота присесть и отступить на шаг. Резкое движение сбросило большую часть его пассажиров. Они посыпались на землю, как гнилые фрукты. Песок под ногами чудовища был усеян разбившимися телами. Внезапно «Разрушитель» слева от танка Вульфе исчез в огромном шаре огня. Металлические осколки забарабанили по броне «Последних молитв-II».

— Варп его подери! — воскликнул Мецгер. — Нужно сменить позицию.

Танки продолжили обстрел, но сквиггот не получил ни царапины. Он начал рыть лапой землю, готовясь к атаке.

— Не медли, Горошек! — закричал сержант. — Огонь!

— Готовьсь! — предупредил стрелок.

Танк вздрогнул, послав раскаленный снаряд в живот сквиггота. Последовала вспышка огня. Чудовище громко взвизгнуло. Когда дым рассеялся, Вульфе увидел черное пятно на чешуе зверя. Но броня гиганта по-прежнему была цела. «Его кожа толще, чем наш корпус», — подумал сержант.

Сквиггот пришел в ярость от боли. С басовитым ревом он направился к танкам, вытаптывая орочьи хижины, загоны сквигов и всех, кто оказался на его пути. В основном досталось сквигам, оркам и гретчинам. Но один танк из Третьей роты лейтенанта Цурлоха оказался недостаточно быстрым. Он остановился, как вкопанный. Наверное, заглох мотор. Когда «Последние молитвы-II» прибавил газу, Вульфе оглянулся и увидел, что несчастливый танк был смят массивной лапой с длинными когтями.

— Эта чертова тварь весит тысячи тонн! — изумленно прошептал сержант.

Танки разъехались в разные стороны. Офицеры выкрикивали по воксу приказы, стараясь удержать роты вместе и сохранить какое-то подобие дисциплины. Башни разворачивались и обстреливали разгневанного сквиггота, но снаряды не причиняли вреда его броне. Они лишь злили зверя еще больше.

Паническую болтовню прервал настойчивый голос Имриха:

— Танкисты, слушайте мой приказ! Фугасы не действуют на чертову тварь. Переходите на кумулятивные снаряды. Мы должны подтянуть чудовище к задней линии орков. Он совсем обезумел. Давайте используем это к нашей выгоде.

Вульфе быстро осмотрел поле боя. Часть пространства была затянута пылью и дымом. Но, глядя на открытые участки, сержант понял, что на каждом квадратном метре бушевало адское сражение безумной свирепости.

Как только Имрих замолчал, ван Дрой открыл канал Десятой роты:

— Безбашенные! Вы слышали нашего капитана. Формируем боевой строй и следуем за Первой ротой. И, ради Трона, продолжайте вести огонь.

— Лейтенант, этот идиот-капитан посылает нас на верную смерть, — произнес наглый голос, заставивший Вульфе оскалиться. — Нам нужно рассредоточиться. Сами подумайте, сэр. Когда мы вонзимся в задние ряды орков, наша скорость уменьшится наполовину. Гигантская тварь растопчет нас своими лапами.

— Делай, как приказано, Ленк, — оборвал его ван Дрой. — Слова капитана не подлежат обсуждению!

Вульфе выругался. Он представил себе хитрое лицо капрала. «Кусок дерьма! Ленк всегда беспокоился только о собственном выживании. Может быть, теперь ван Дрой поймет это».

Оглянувшись, сержант увидел, что гигантский сквиггот погнался за ними. Под его толстыми лапами стонала земля. Каждый шаг напоминал землетрясение. «Последние молитвы-II» встряхнуло, когда танк наехал на задние ряды орков. Мецгер старался удерживать максимальную скорость.

— Бронебойный в казеннике, сардж! — крикнул Сиглер. — Заряжено!

— Давай, Горошек, — произнес Вульфе. — Тебе придется стрелять в движении. Сделай, что сможешь.

Стрелок промолчал. Все его внимание было приковано к цели.

— Готовьсь! — рявкнул он.

Танк содрогнулся. «Корзина» башни наполнилась дымом.

* * *

— Что они там возятся? — сердито спросил генерал. — Я хочу, чтобы эту чертову тварь уничтожили! Сейчас же!

Окрепший ветер отгонял с поля боя темную завесу пыли и дыма. С каждой секундой видимость становилась все лучше и лучше. Вокруг «Химеры» де Виерса продолжалось сражение с орками. Но именно сквиггот привлек внимание генерала. Зверь представлял собой наибольшую угрозу для имперских танков — а значит, являлся препятствием к его успеху. Генерал решил, что шансы на победу стремительно уменьшаются. Тварь раскидала в стороны восемь машин. Капитан Имрих вел сквиггота к кадианским линиям. О чем он думал, черт возьми?!

— Грубер, свяжись с Бергеном! — крикнул он адъютанту.

Рядом с «Химерой» взорвался снаряд. Бронетранспортер подпрыгнул. Де Виерс услышал, как очередь стаббера простучала по передней броне, словно ливень.

— Не беспокойтесь, генерал, — доложил водитель. — Корпус цел. Ни одного предупреждающего сигнала на пульте.

— Берген на связи, — протрещал в наушнике голос дивизионного командира. — Говорите.

— Джерард! Что там затеяли твои танкисты? Если они приведут это чудище к нам, оно растопчет всю пехоту. Мы будем уничтожены!

— Капитан Имрих знает, что делает, сэр, — холодно возразил Берген. — Гигантское существо сошло с ума. Они ведут его на орочью орду. Если сквиггот атакует зеленокожих, он уничтожит сотни врагов.

— Пока я вижу, что эта тварь раздавила восемь наших машин. А вы говорите мне, что ваш чертов Имрих руководствуется каким-то гениальным планом. Я хочу, чтобы сквиггота немедленно убили. Мы уже уничтожили их бронетехнику. Еще одно усилие пехоты, и мы выиграем бой. Вы уже разобрались с орочьими истребителями?

— Да, мы покончили с ними, сэр. Киллиан выдвинул к кратеру отряды ракетчиков и стрелков Тайрока. Они сбили все вражеские самолеты. Что-нибудь еще, генерал?

Де Виерсу не понравился тон Бергена. «Какое неуважительное отношение к старшему по званию! Неужели он думает, что это сойдет ему с рук? Если сопливый выскочка переживет сегодняшний день, он узнает, каким может быть гнев Мохамара де Виерса! Я объявлю ему выговор перед строем», — решил генерал. Он слишком по-доброму относился к Бергену — считал, что они находятся на одной странице истории. Теперь он понял, что Джерард ему не ровня.

— Прикажите Имриху уничтожить это чудовище.

Закрыв канал, де Виерс повернулся к Груберу:

— Соедини меня с Сеннесдиаром. Немедленно! Я хочу обсудить с ним важный вопрос.

Через несколько секунд он услышал голос магоса:

— Слушаю вас, генерал.

— Правильно делаете, что слушаете, — съязвил де Виерс. — Я хочу, чтобы вы запустили ваш орбитальный маяк. Закодируйте наши текущие координаты. Передайте Гэлбрайзу, что он должен прислать к нам подъемник. Пусть коммодор загрузит его всеми людьми, способными держать оружие. Нам нужны бомбардировщики, любая техника — все, что он сможет прислать. Абсолютно все! Если мы получим поддержку, то выиграем бой.

— Ответ отрицательный, — произнес Сеннесдиар.

Де Виерс едва не завизжал от ярости.

— Отрицательный? Какого черта вы пререкаетесь со мной? Делайте, что вам говорят!

— Генерал, я уже пояснял вам, что не отношусь организационно к Департаменто Муниторум. Решение о запуске маяка принимается только мной, и я не стану вызвать корабль Механикус, пока существует реальная угроза его безопасности. Битва с орками еще не выиграна.

— Вы что, ослепли, идиот?! — вскричал де Виерс. — Все мои люди могут погибнуть! Немедленно отправьте маяк на орбиту, или я пристрелю вас за вредительство и помехи имперской операции!

— Сначала уничтожьте сквиггота и стационарную оборону орков. — Сеннесдиар сохранял бесстрастность. — Проведите тотальную зачистку города. Найдите военачальника. Когда вы выполните эти условия, маяк будет запущен на орбиту. Но ни секундой раньше.

Де Виерс услышал щелчок. Техномаг отключил вокс-канал.

— Грубер, — шипя от злости, произнес генерал, — соедини меня снова с Бергеном.

* * *

От Десятой роты осталось четыре танка: «Врагодав» Госсфрида ван Дроя, «Последние молитвы-II» сержанта Вульфе, «Стальное сердце-II» сержанта Весса и «Новый чемпион Церберы» капрала Ленка. Из них лишь танк Ленка не стрелял по гигантскому сквигготу. Его сдвоенные тяжелые болтеры были прекрасным противопехотным оружием. Они отлично прорезали кровавый путь сквозь плотные ряды орков, но не обладали необходимой мощью для обезумевшего чудовища, гнавшегося за ним. Поэтому Ленк приказал Рисманну сосредоточиться на создании широкого коридора в орочьих рядах. Он не хотел, чтобы его раздавили насмерть, как других идиотов.

Тупица Имрих приказал им ворваться в середину вражеского войска. Это не только замедлило скорость машин, подставив их под клыки и лапы сквиггота, но и стало причиной гибели шести танков из Второй, Четвертой и Седьмой рот. Они подорвались на магнитных минах, и их мелкие обломки разлетелись в разные стороны. Остальные танки были облеплены зеленокожими. Дюжины орков стояли на башнях, дергали люки и тарабанили клинками по блокам визоров. Их вес тоже замедлял скорость танков. Ленк видел, как сквиггот, сделав резкий рывок, смял две машины, а затем опрокинул еще две кверху гусеницами. Переломанные орочьи тела разлетались, словно листья на ветру. Как только бешеная тварь пробежала дальше, зеленокожие набросились на перевернутые танки. Они пытались рассечь тонкую нижнюю броню цепными топорами и сварочными резаками. Им не терпелось добраться до беспомощных танкистов.

Ленк поморщился. Его не заботили братья-гвардейцы, попавшие в беду. Он просто подумал, что «Новый чемпион» вскоре тоже может оказаться в таком же положении. А ему не хотелось умирать. Многие болваны вокруг него погибали за Бога-Императора, которого они никогда не видели. Они считали честью сдохнуть за планету, пожертвовавшую ими ради амбиций какого-то престарелого генерала. К черту Императора и спятившего старика! Их пафосные устремления не воодушевляли Ленка. Но у него было дело, которое требовалось уладить. И он радовался, что еще в детстве отбросил прочь глупые идеи о чести и долге.

В книге его судьбы не значилась смерть на Голгофе. Он не сомневался, что уцелеет в этом сражении. Забавно, но он надеялся, что Вульфе тоже удастся пережить бой у кратера.

* * *

Сержант смотрел в блоки визоров на двух мерзких, покрытых шрамами орков, которые, вскарабкавшись на башню, лупили по люку ржавыми топорами. Напрасные усилия. Зеленокожим стоило бы прихватить с собой взрывчатку или сварочные резаки. Сейчас у него было только два желания: чтобы Мецгер держал их старую «девочку» на ходу и чтобы они не нарвались на других чудовищных существ.

Миркос продолжал палить в сквиггота, но при такой тряске о прицельной стрельбе не могло быть и речи. Тем не менее он дважды ранил зверя бронебойными снарядами, попав в узел мышц передней правой лапы. Третье попадание пробило кожу и нанесло глубокую рану, заставив тварь завыть от боли. Гигантское существо село на задние лапы. Оно возвышалось над полем сражения, как имперский титан прошедшей войны. Даже орки повернулись к нему с открытыми ртами. Внезапно из ствола «Врагодава» вырвалось желтое пламя. Стрелок ван Дроя воспользовался тем, что живот чудовища открыт, и особый бронебойный снаряд с усиленной боеголовкой вонзился прямо в сердце сквиггота.

С криком, который, несмотря на беруши, едва не порвал барабанные перепонки Оскара, огромный зверь рухнул набок и тяжело ударился о землю. Его тело раздавило сотни орков и подбросило в воздух кольцеобразное облако пыли. От удара содрогнулась земля. Кадианские и орочьи пехотинцы попадали с ног. В башне Вульфе царило веселье. По каналам связи слышались схожие крики радости.

— Классный выстрел, сэр! — передал по воксу Вульфе. — Шлепните Дитца по плечу. Как знак одобрения от нашего экипажа.

Однако гигантская тварь еще не сдохла. Немногие штуки меньше титана могли бы убить сквиггота, и это не «Покоритель». Когда пыль улеглась, сержант увидел муки злобного чудовища. Зверь медленно поднялся на ноги и снова упал на живот. Он учащенно дышал, теряя силы с каждой мгновением. Вес массивного балдахина придавил его к земле. Сквиггот больше не мог подняться на ноги. Его смерть была долгой и мучительной.

* * *

Такое зрелище ошеломило орков. Сначала огромное чудище промчалось сквозь их ряды, оставив от сотен бойцов лишь бордовые пятна на красном песке. Затем кадианские танки нанесли их гиганту смертельное ранение. Боевой настрой зеленокожих мгновенно пропал. Первыми побежали тыловые части орды. Орки мчались к городу, бросая на окровавленную землю тяжелые ружья и ржавые клинки.

Для кадианских офицеров это бегство послужило сигналом к победе. Их отряды усилили натиск и пошли в атаку на врага. Те орки, которые остались на поле боя, внезапно оказались перед лицом торжествовавшего противника. Без подавляющего количества сородичей за их спинами они утратили и волю, и силы. Их обуглившиеся тела падали на песок. Имперские гвардейцы перепрыгивали через них и догоняли убегавших зеленокожих.

Генерал де Виерс почувствовал, что в этот миг за ним наблюдает сам Император. Судьба не подвела его. Вечная слава и великое бессмертие были уже почти у него в руках.

— Вперед, кадийцы! — кричал он по воксу. — Во имя Императора! Этот день станет нашим триумфом!

Глава 32

Кадианская артиллерия придвинулась к краям кратера и вместе с остальными экспедиционными силами приступила к расстрелу орочьего города. Воздух шипел от ржавых осколков. Ксеносам нечем было ответить. Тысячи орков умирали под разрушенными хижинами и бараками, построенными из листов рифленого железа. Другие тысячи взлетели к небесам, когда грозные «Василиски» повернули свои длинные стволы к литейным цехам. От заводских зданий не осталось и следа. Затем генерал принял экстренное вокс-сообщение от магоса Сеннесдиара, и после этого огонь батарей внезапно прекратился.

— Какого дьявола, сэр, вы отдали приказ о приостановке обстрела? — возмутился по воксу генерал-майор Реннкамп. — Мы должны вбить в землю каждого зеленокожего. Отмените ваше распоряжение.

— Нет, черт бы вас побрал! — ответил де Виерс. — Пусть ваши танки и «Химеры» направляются в город. Создавайте отряды зачистки из машин и пехоты. Я хочу, чтобы они осмотрели каждую улицу и каждое здание. Сбор на дальней стороне кратера. Выполняйте приказ!

— При всем уважении, сэр, — вмешался в разговор генерал-майор Киллиан, — но ваш приказ напоминает бред сумасшедшего. Орки окопаются и займут позиции на узких улицах. Вы посылаете наших парней в смертельную ловушку. Лично я согласен с Аароном. Мы должны сровнять их город с землей. Сначала пусть бьют «Василиски». Затем отправим пехоту для зачистки территории. А дальше…

— Довольно! — крикнул де Виерс. — Сегодня я уже пристрелил одного офицера за трусость. Вам нужна повторная демонстрация? Я не могу рисковать танком Яррика. Что, если наша артиллерия повредит «Крепость величия»? Мы двинем в город бронетехнику и пехоту. Клянусь Троном, враг уже разбит! Орки не посмеют сражаться. Отправляйте танки на задание. Вам все понятно, Берген?

— Так точно, сэр.

В голосе дивизионного командира безошибочно угадывалась злость. Его парни только что выиграли великую битву. «Василиски» могли довести ее до победного конца. Но если чертовы техножрецы не лгали, где-то в городе находился легендарный «Гибельный клинок» — самый знаменитый танк в Империуме. Его могли прятать под грудами ржавого хлама. Генерал был уверен, что «Крепость величия» стоит в одном из ангаров. Он заявил, что, пока ее не найдут, ни один человек не покинет Голгофу.

* * *

До начала операции «Гроза» Восемьдесят первый полк насчитывал свыше сотни танков. Теперь их осталось только двадцать шесть. Они медленно двигались по изогнутым и захламленным улицам орочьего города, часто останавливаясь, чтобы взорвать ветхие башни и бараки, из которых вылетали ракеты, гранаты и очереди стабберов. На вокс-каналах слышались немногословные сообщения, выдававшие беспокойство кадийцев. Никому не хотелось застрять на узких улочках под вражеским огнем. Ветхие металлические строения в любую секунду могли рухнуть на головы людей. Иногда их конструкция вызывала смех. Балки и перекладины торчали под разными углами. Большинство стен из гофрированного железа могли рассыпаться при малейшем порыве ветра. Непонятно, как они вообще еще стояли.

Раз за разом кадийцы попадали в засады. Из затемненных проходов выбегали огромные орки в бронированных нагрудниках. Рост зеленокожих часто достигал трех метров. С леденящими душу криками на своем гнусавом языке они неслись на имперских гвардейцев, размахивая окровавленными клинками и молотами. Самые крупные из них, почти темнокожие, сражались с невероятной свирепостью. Для их уничтожения требовалось в два раза больше огня, чем для обычных орков, которых они вели за собой.

Если бы пехотинцы не поддерживали огнем танки, любое перемещение по городу было бы невозможным. Каждый квартал пересекали сотни узких проходов. Поначалу кадианские машины быстро продвигались по улицам, но это длилось недолго. Вскоре ван Дрой начал получать вокс-сообщения о потерянных танках. Четвертым из них стал «Стальное сердце-II».

Капитан Имрих поручил «коробочке» Весса поддержку стрелковой роты Сто шестнадцатого полка. Они зачищали городской квартал в полукилометре от позиции ван Дроя. Ракеты орков разбили гусеницу танка, и, когда он встал на месте, отряд зеленокожих напал на пехотинцев. На крышах окрестных домов были установлены тяжелые орудия. Окруженных кадийцев расстреливали в упор. Орки вытащили экипаж Весса из люков и разорвали танкистов на куски. Небольшая группа стрелков вырвалась из окружения и доложила о происшествии полковнику Прашту. Раненых и окровавленных солдат передали комиссарам, чтобы позже наказать за проявление трусости.

Отряд Безбашенных сократился до трех танков. Мысль об этом не давала ван Дрою покоя. Она грызла сердце, угрожая в любую секунду накрыть волной горя и сломить его дух. Он с трудом держал себя в узде. От его решений и действий зависели другие люди. Сейчас это был взвод касркинов полковника Стромма. Они следовали за его «коробочкой». Парни с хеллганами на бронированных плечах. Он не мог предаваться тоске и страданиям.

Ван Дрой стоял в куполе, сжимая рукоятки турельного болтера. В его танк уже дважды попали — сначала рикошетом в боковые пластины, затем в щит ствола. Ракеты вылетали из темных проходов между домами, из дверных проемов, из отверстий в крышах. Броня выдержала два удара. Но насколько ее хватит? Защитные плиты были покрыты серебристыми шрамами от пуль и лазерных зарядов. Черные пятна указывали места на корпусе, где взрывались гранаты. Решив, что оставшиеся Безбашенные должны узнать о последней потере, он нажал на кнопку вокс-гарнитуры.

— Это командир Десятой роты. Безбашенные, я только что получил сообщение от полковника Прашта. Мы потеряли «Стальное сердце-II». Весс и его экипаж погибли. Поэтому держите ваши чертовы глаза открытыми! Если мы найдем танк Яррика, все тут же закончится. Оставайтесь живыми.

Два кратких ответа пришло к нему — от Вульфе и Ленка. Ван Дрой знал, что они питают отвращение друг к другу. Они отличались характерами, как день и ночь, но имели много общего. Прежде всего, они оба уцелели, когда многие другие парни пали на полях сражений. Что помогло им пройти весь путь от разбитого посадочного бота до города в кратере? Эгоистичная безжалостность Ленка? Жесткий кодекс чести, которого придерживался Вульфе? Или его почти отцовская забота о своем экипаже? Если они переживут этот ад, ван Дрой, возможно, найдет способ примирить их. Так уже часто случалось. Былые недруги становились приятелями. Их связывали пережитые испытания. Хотя с этой парой все будет непросто.

Лейтенант заметил, что улица начала расширяться. Появились высокие здания. На некоторых крышах виднелись конструкции, сделанные из изогнутой арматуры. Они напоминали подъемные краны. Свисавшие с них стальные кабели со скрипом раскачивались на ветру. Ван Дрой почувствовал, как по его спине пробежал холодок.

— Помедленнее, Гвоздь, — предупредил он водителя. — Судя по всему, мы приближаемся к восточному району города. Думаю, орки устроят нам здесь теплый прием.

Налзиг переместил рычаг вниз, догадываясь, что лейтенант касркинов тут же выйдет на связь. И действительно, тот вызвал ван Дроя по воксу:

— Что там впереди? Проблемы?

— Не уверен, — ответил ротный. — Если хочешь, подымись на башню и посмотри.

Градц, офицер касркинов — довольно грубый на язык мужчина, — взобрался на заднюю платформу «Врагодава» и подошел к ван Дрою. Несмотря на то что теперь они находились рядом друг с другом, им было удобнее по-прежнему пользоваться воксом. Мотор работал слишком шумно, чтобы можно было вести обычный разговор.

— Что думаешь? — поинтересовался ван Дрой.

Касркин осмотрел строения на площади.

— Похоже, мы нашли их главаря. Видишь тот ангар впереди? Это самое большое здание, которое я видел в городе. Оно два раза выше, чем дома по бокам. Готов поспорить на бутылку «Джои», что их ублюдочный военачальник прячется там. Как только наши парни выйдут на площадь, орки начнут последнюю битву. Их поведет глава клана.

Ван Дрой кивнул, соглашаясь.

— Ну, будешь спорить на пузырь? — спросил касркин.

Двери ангара распахнулись, и в темной пасти проема промелькнуло что-то огромное и непонятное. Затем ван Дрой и Градц увидели ствол большой пушки. Они не успели даже слова сказать. Из жерла полыхнул огонь и дым. Раздался выстрел, похожий на удар грома. Никто из них не увидел подлетавший снаряд. Все случилось слишком быстро.

Взрыв был таким мощным, что танк перевернуло вверх брюхом. При падении машина раздавила восемь солдат. Через секунду произошла детонация снарядов, и бронированный корпус «Врагодава» разлетелся на миллионы осколков. Из взвода касркинов почти никто не уцелел.

Глава 33

Орки высыпали из зданий на площадь.

— Нам нужно отступить на два-три квартала, — доложил по воксу лейтенант Кайслер. — Тогда мы сможем загнать их на узкие улицы и перебить небольшими группами.

— Нет, — отрезал капитан Имрих. — Я не могу нарушить приказ генерала. Мы будем удерживать занятые позиции. Никакого отступления! Это их последняя вылазка. И это наш финальный бой.

— Ты тупой идиот, Имрих, — прошипел Кайслер. — Я всегда так думал. Ты другие фразы знаешь, кроме «Смерть или победа»?

— А разве есть другие? — спросил Имрих, наводя оружие на орков.

* * *

Де Виерс едва слышал свой голос, настолько плотным был обмен сообщениями. Киллиан просил разрешения на отвод людей из орочьего города. Реннкамп призывал генерала прислать подкрепление для поддержки кадианской бронетехники. Берген хрипло кричал о каком-то чудовищном орочьем танке, который в пять раз превышал размеры «Лемана Русса» и рвал на части машины бронетанковой дивизии. Но де Виерс мог думать только об одном. Танк Яррика находится где-то рядом. Путь к славе свободен.

— Командующий группы армий обращается ко всем командирам подразделений. Это генерал Мохамар де Виерс. Во имя Императора я приказываю вам наступать. Ведите свои отряды к восточной стороне города. Если нужно, не жалейте ваших жизней. Я лишь прошу вас забрать с собой как можно больше орков. Мы должны одержать окончательную победу. «Крепость величия» почти у нас в руках. За Кадию и триумф человечества! Сегодня мы вернем танк Яррика. Сражайтесь изо всех сил, храбрые воины. Да защитит нас Император!

* * *

Император не очень старался, защищая солдат Восемьдесят восьмого полка мобильной пехоты. Танк Вульфе присоединили к одному из взводов с целью быстрого обходного маневра в восточном направлении. Пехотинцы умирали, как мухи. На них со всех сторон наседали свирепые зеленокожие, чьи тела поражали размерами и мощью. Казалось, что лучи лазганов вообще не наносили им вред. Лишь огонь стаббера был эффективным. Вульфе отгонял орков от гвардейцев, собравшихся вокруг его танка. Он безжалостно расстреливал врагов продольным огнем, но вместо одного павшего зеленокожего возникала дюжина других. И они были не самой худшей опасностью, угрожавшей кадийцам.

Победить разрозненные отряды орков не составляло труда. Для этого требовались скоординированные усилия бронетанковых и пехотных рот, определенное время на зачистку территории и всем известная храбрость имперских гвардейцев. Но в игру вступила новая сила — смертоносная машина, против которой кадийцы оказались беспомощными. Она один за другим уничтожала танки Восемнадцатой группы армий.

Горошек уже трижды выстрелил в тарахтевшее и плевавшее дымом огромное чудовище. Убедившись в неэффективности фугасов, он решил использовать бронебойные снаряды. Но и они не причиняли орочьему танку большого вреда. Другие стрелки пришли к такому же выводу. Их снаряды не вызывали особого эффекта, застревая в бронированных пластинах метровой толщины. Некоторые из уцелевших «Палачей» и «Разрушителей» достигали лучших результатов, отбивая тут и там куски брони. А в это время огромная гора металла с тошнотворной медлительностью выезжала из ангара на открытое пространство.

Когда Вульфе услышал о печальной участи «Врагодава», мышцы его живота свело судорогой. Сердце заныло от горя. Послеполученного вокс-сообщения его смешанный отряд вместе с другими подразделениями прибыл к восточной площади, на которой располагался огромный ангар. И тогда на них набросились орки.

Что же это такое, размышлял сержант, глядя на орочью машину. Он видел только половину корпуса. Судя по всему, ее медлительность объяснялась не маломощным мотором, а весом конструкции. Танк, несомненно, построили зеленокожие. Метровая толщина брони делала его неуязвимым для кадианского оружия. Избыток вооружения тоже соответствовал менталитету орков.

Пока он наблюдал за огромной машиной, ее крупнокалиберная пушка произвела еще один выстрел. Громоподобный грохот сотряс стены ветхих зданий, стоявших рядом с ангаром. Воздух вздрогнул. «Леман Русс», принадлежавший Второй роте, окутало коконом пламени. Танк перевернулся набок и вспыхнул, как факел. Сержант мрачно подумал о том, что «Врагодав» был уничтожен подобным же образом.

Сообщение о гибели ван Дроя повергло Вульфе в шок. Оно ударило по нему, как осколочный снаряд. По правде говоря, даже сильнее, чем гибель Хольца и Весса. Он знал ван Дроя многие годы. Когда Вульфе присоединился к полку, лейтенант казался ему бессмертным героем. В этом отношении он был похож на полковника Виннеманна. Госсфрид ван Дрой воплощал в себе лучшие черты Имперской Гвардии, которые делали ее крепкой, великой и славной. Он являлся символом полка. Их роту назвали Безбашенными в его честь. Символам не полагалось умирать. Погибали только обычные люди. Люди и орки.

Жажда мести переросла в злобный крик. Вульфе нажал большими пальцами на гашетки тяжелого стаббера и послал смертоносную очередь в группу трехметровых орков, которые отрывали руки и ноги какому-то несчастному пехотинцу. Сержант не мог спасти его — он не мог повернуть время вспять. Но Вульфе наказал убийц солдата. Части их мускулистых тел смешались с останками парня, которого они только что четвертовали.

В его наушнике послышался крик стрелка: «Готовьсь!» Из ствола пушки вырвался язык пламени. От резкого грохота зазвенело в ушах. Снаряд понесся по дуге к огромной орочьей машине и попал в переднюю пластину, выкрашенную красным цветом. Посыпались белые искры. Боеголовка, срикошетив, пробила дыру в гофрированной стене ангара. Бронированная пластина закачалась и, упав, исчезла под массивными гусеницами орочьего танка.

— Проклятье! — выругался Миркос.

Вульфе не слушал его причитаний. Внимание сержанта было приковано к дивизионному вокс-каналу. Сообщения шли непрерывным потоком. Выстрел Горошка вскрыл край защитного кожуха гусеницы, на котором виднелся рисунок, сиявший золотой краской. Каждый имперский гвардеец узнал бы его с первого взгляда. Этот символ висел на их цепочках, отштампованный на идентификационных брелках. Многие платили деньги, чтобы сделать татуировки с рисунком священной аквилы. Это был двуглавый орел — образ Империума Человечества.

Глава 34

Когда «Химера» генерала подъезжала к площади, сердце де Виерса едва не выпрыгивало из груди. Он велел водителю прорываться прямо сквозь толпу орков, перегородивших улицу. За ней уже виднелось место главного сражения. Где-то там находился огромный ангар, из которого, как он слышал по воксу, выезжала «Крепость величия».

Никто больше не сомневался, что это была она. Какой-то танкист из Десятой дивизии отбил кусок камуфляжа, и теперь все узнали правду. Они нашли танк Яррика! Они наконец-то выследили легендарную машину! Но во что ее превратили зеленокожие?! В своих мечтах о финальном моменте их миссии он даже представить себе не мог такой вариант. Проклятые орки совершили мерзкий акт святотатства. Они использовали священный танк для уничтожения имперских сил. Его бронетехники! Тем не менее он был вынужден отдать приказ прекратить огонь. Стиснув зубы, де Виерс поправил микрофон вокс-гарнитуры.

— Командующий группы армий обращается ко всем командирам подразделений. Немедленно прекратить огонь по вражескому супертанку. Я повторяю, какими бы ни были обстоятельства, вы не должны стрелять в орочьий танк. Сосредоточьте огонь на вражеской пехоте.

В наушнике раздался голос Бергена. Приличия его больше не беспокоили.

— Не сходите с ума, генерал! Даже если это чудовище является «Гибельным клинком», оно уничтожает мою бронетехнику. Мы должны завалить его во что бы то ни стало. Отмените приказ!

— Следите за своим чертовым тоном, генерал-майор! — заорал в ответ де Виерс. — Я знаю, о чем говорю. Спросите у техномага Сеннесдиара. Если какой-нибудь шальной снаряд вызовет детонацию в башне, танк Яррика уже не смогут починить.

— А если мы не уничтожим его, у нас больше не останется сил для сражения с орками! Неужели вам это не ясно, старый идиот? Вы ведете себя, как марионетка Механикус.

Де Виерс почувствовал, как краска возмущения заливает его лицо.

— Я надеюсь, что вы переживете эту битву, Джерард. Мне очень хотелось бы увидеть вас после нашей победы. Выполняйте приказ. И если вы еще раз заговорите со мной в подобном тоне, вы будете повешены. Передайте мои слова своим подчиненным. Я казню каждого, кто выстрелит в «Крепость величия».

— Будь по-вашему, — со злостью ответил Берген. — Надеюсь, вы ответите перед Императором за души тех людей, которых обрекли на смерть. До связи.

* * *

— Вы, наверное, шутите! — возмутился Миркос.

— Поверь, мне не до шуток, — ответил Вульфе.

Он развернул стаббер влево и выстрелил в огромного орка, вооруженного тяжелым огнеметом. Тот только что зажарил троих имперских гвардейцев. Свинцовая очередь развернула зеленокожего боком, он вскинул руки вверх, и одна из пуль пробила бак с горючим на его спине. Чертов ксенос вспыхнул фонтаном яркого пламени.

Проклятый «Клинок» почти полностью выехал из ангара. Вульфе увидел массивного орка, стоявшего на плоской башне. Это был военачальник зеленокожих. Он выделялся не только своими размерами, хотя в сравнении с ним самые крупные темнокожие ветераны казались карликами. Он выделялся еще и силовыми доспехами устрашающей величины. Энергия трещала синими разрядами вдоль его наплечников и манжет. Он носил на руках огромные «лапы» с длинными, похожими на клинки когтями. Время от времени орочий главарь издавал свирепый боевой клич, который усиливался устройством, закрепленным на его плече. Этот звериный рев разносился по всему кратеру, и орки, услышав его, начинали сражаться с еще большим рвением.

— Сержант, я всего лишь стрелок, — сказал Горошек. — Но даже мне понятно, что приказ генерала послужил началом кровавой бойни. Если мы не выстрелим в него, то окажемся покойниками.

Словно подтверждая его слова, пушка «Гибельного клинка» нанесла удар по новой цели. Последний уцелевший «Палач» превратился в шар оранжевого огня и мерцающей синей плазмы.

— Варп его побери! — вскричал Вульфе. — Слушай, Миркос, ты сможешь сбить их главаря, не попадая в танк?

Полковая «Химера», стоявшая в двадцати метрах от «Последних молитв», взорвалась следующей. Сержант, почувствовав жар на затылке, обернулся и увидел черного орка. Слюнявый трехметровый гигант играючи запрыгнул на танк. В одной руке он сжимал огромный топор, в другой — металлический крюк со ржавым наконечником. На его поясе болталось несколько отсеченных человеческих голов. Вульфе нырнул вниз в «корзину». И вовремя! Едва его макушка скрылась внутри, топор орка ударился о кромку люка.

— О Трон! — прошептал Сиглер.

Он потянулся к фиксаторам над его сиденьем, где крепились лазганы. Тем временем зеленокожий сунул в «корзину» металлический крюк и начал крутить им по сторонам, пытаясь зацепить кого-нибудь из танкистов. Вульфе обхватил руками его мощное запястье, но чертова тварь принялась молотить сержанта о внутреннюю стенку башни. Вульфе в отчаянии отпустил запястье орка, выхватил нож из ножен и вонзил лезвие в ладонь зеленокожего. Тот взревел от боли и, вытащив руку из башни, избавился от ножа. Однако люди даже словом не успели обмолвиться, как тварь просунула в люк огромную голову и оскалилась на сержанта. Зловоние дыхания орка наполнило «корзину».

— Пригнись! — предупредил Сиглер.

Вульфе упал плашмя на пол. Клыки зеленокожего щелкнули в дюйме над его головой. Орк сердито закричал и повернул лицо к заряжающему. Сиглер вонзил ствол лазгана в его рот и нажал на спусковой крючок. Выстрел снес затылок твари, обрызгав стенку башни и двух танкистов кровью и ошметками мозга.

— Клянусь Оком Ужаса! — вскричал Горошек.

Его затылок и плечи была покрыты липкой орочьей кровью.

— Хорошая работа, Сиг, — отметил сержант.

Он сел на корточки, пытаясь вытолкнуть громоздкий труп из купола. Это потребовало от него невероятных усилий. Когда люк освободился, он осторожно высунул голову наружу, надеясь, что другие орки не отрубят ее. Поскольку таковых не оказалось, сержант снова сжал рукоятки тяжелого стаббера.

За то время, что они разбирались с наглым визитером, еще один кадианский танк превратился в черный искореженный остов. Но это была не единственная перемена. На улицах, окружавших площадь, появилось множество гвардейцев. С тыла подоспело подкрепление. «Химеры» изливали лазерный огонь. Автопушки стреляли во все стороны, старательно избегая «Крепости величия». Пехотинцы расправлялись с остатками резервной армии орков. Они сражались с воодушевлением. Их вдохновляла близость легендарного танка. К сожалению, они не могли помешать его разрушительной деятельности. «Гибельный клинок» по-прежнему уничтожал их бронетехнику…

Как только сержант подумал об этом, замаскированная «Крепость величия» произвела очередной выстрел. На этот раз жертвой стал Хал Кайслер и его «Дамасская сталь». Командир Второй роты погиб мгновенно. Его разорвало на куски вместе с экипажем. Вульфе огорченно выругался. Количество уцелевших танков можно было сосчитать на пальцах двух рук. Справа он увидел «Новый чемпион Церберы». Просто удивительно, что парни остались живы в таком бестолковом сражении. Похоже, он недооценивал командирские навыки Ленка. Но хвалить его было рано. Если «Крепость величия» будет уничтожать их бронетехнику с такой же педантичностью, никакие навыки Ленку уже не помогут.

— Горошек, ты не ответил на мой вопрос.

Находясь в прямой видимости от единственной бронированной цели, его стрелок палил из сдвоенной автопушки по орочьей пехоте.

— Какой вопрос, сержант?

— Ты сможешь сбить их чертова главаря?

— Могу попробовать. Но если я попаду куда-нибудь в броню, генерал расстреляет меня!

— Сделай это, сынок. Я отвечу за твой промах головой. Их долбаный танк сейчас выстрелит снова, и следующей целью будем мы. Сиглер, заряжай. Осколочный. Давай, Горошек. Отправь зеленокожего ублюдка к вратам следующей жизни.

— Оскар, осколочных нет, — доложил заряжающий. — Остались только бронебойные. Да и то немного.

— Проклятье! — выругался Вульфе. — Тогда давай бронебойный. Не подведи, Горошек.

— Заряжено! — крикнул Сиглер.

— Пусть Император поможет тебе с выстрелом! — прошептал сержант.

Стрелок вжал гашетку в пол. Струи сгоревшего пропелланта вырвались из ствола. Танк содрогнулся от мощной отдачи. Вульфе затаил дыхание, надеясь, что от проклятого орка останутся только брызги крови и осколки костей. Снаряд попал в башню «Гибельного клинка». Еще одна бронированная пластина отлетела прочь, открыв часть черно-золотистого корпуса. Реакция по воксу была незамедлительной. Вульфе услышал истерический крик генерала:

— Кто стрелял? Немедленно назовите себя. Вы не подчинились прямого приказу главнокомандующего!

Вульфе хотел ответить, но его опередил другой голос. Это был Берген:

— Отставить! Слушайте приказ командира Десятой бронетанковой дивизии. Всем танкам открыть огонь по вражеской машине. Бейте всем, что у вас осталось. Мы больше не будем терять наших братьев! Вы слышали меня? Стреляйте по своему усмотрению.

Вульфе знал, что приказы главнокомандующего обладают высшим приоритетом. Но он решил подчиниться Бергену.

— Сиглер, заряжай. Горошек, соберись!

Выстрелы эхом отражались от стен из ржавого металла. Уцелевшие танки Десятой бронетанковой дивизии начали обстреливать ублюдочный «Клинок» всем тем, что у них было. Снаряды летели с разных сторон. Куски брони сыпались на землю, словно град.

— Прекратить стрельбу! — вопил по воксу генерал. — Я приказываю!

Его никто не слушал. Адептус Механикус тоже протестовали, посылая по вокс-каналам свои предупреждения. Их возражения не помогли. Танки снова и снова обстреливали ненавистную цель. Из-под груды метровой брони уже вырисовывались части первоначальной «Крепости величия». Затем один из снарядов попал в орочьего военачальника, который стоял наверху башни. Когда поле, сгенерированное силовой броней, не смогло поглотить мощность взрыва, раздался громкий треск, и фигура главаря скрылась в синем сиянии. Его силовая броня могла противостоять даже мощным лазпушкам, но мощь танкового кумулятивного снаряда была неотразимой. Поле исчезло, как и правая рука орка, превратившаяся в красный туман.

Главарь пошатнулся и посмотрел на кровоточащий рваный обрубок. На его лице промелькнуло выражение недоверия. Нижняя челюсть отвисла. И тогда второй снаряд, выпущенный «Взрывником» капитана Имриха, попал ему в торс. Стальные пластины брони вспороли живот существа, выпустив наружу кишки и прочие внутренние органы. Он скатился с башни и упал на выжженную землю.

Гвардейцы завопили от восторга и с новыми силами ринулись на врага. Вульфе удивлялся их выдержке. Сержант знал, как они устали, но эти солдаты были кадийцами. Они скорее умерли бы от истощения, чем проиграли битву. Таково было их наследие, выкованное из дисциплины и силы.

— Прекратить огонь! — вновь закричал де Виерс. — Немедленно прекратить огонь!

Выстрелы стихли. «Гибельный клинок» все еще двигался вперед, но экипаж машины, потеряв командира, признал свое поражение. Другие орки, удивленные весельем людей, повернули головы и увидели, что их главарь убит. Не сдерживаемое его авторитарной властью, их единство испарилось, будто дым. Старое соперничество вспыхнуло адским огнем, и порядок в их группах сменился хаосом. Зеленокожие резали друг друга с такой же свирепостью, с какой они прежде сражались с кадийцами. Гвардейцы тут же воспользовались ситуацией. Звон тяжелых клинков и грохот тяжелых стабберов быстро перешел в скоординированный треск лазганов и шипение хеллганов.

Через час звуки битвы затихли.

Глава 35

— Уберите отсюда этих танкистов! — яростно прокричал де Виерс. — И вы, Берген, тоже отойдите! Будь прокляты ваши глаза! Если бы не моя радость от славной победы, я пристрелил бы каждого из вас. Грубер, дай мне усилитель. Эй, вы двое. Да, вы! Помогите мне подняться на танк.

Молодые бойцы, носившие знак Сто десятого механизированного полка, подхватили генерала под руки и подняли его на защитный кожух гусениц. Минутами раньше касркины вскрыли люки «Крепости величия» и расстреляли экипаж зеленокожих. Мотор танка перестал реветь. Машина неподвижно стояла у ангара.

Генерал, вскарабкавшись наверх, шагнул на плоскую башню. Когда-то здесь располагалась кафедра — священное место, откуда комиссар Яррик произносил вдохновляющие речи перед тем, как вести имперские отряды на битву с врагом. Де Виерс почувствовал, как та былая слава опустилась на его плечи, словно тяжелый комиссарский плащ. Он взглянул на главаря зеленокожих, лежавшего на земле. Отвратительная тварь. У генерала зачесался нос от вони орочьих внутренностей. Но ничто не могло испортить его приподнятое настроение. Он посмотрел на ровные ряды гвардейцев. Как мало их осталось. А ведь он начинал операцию с двадцатью тысячами бойцов. Потери казались невероятными, но Яррик требовал побед любой ценой. Де Виерс последовал его примеру и победил врага.

Он увидел, как магос Сеннесдиар и его техноадепты двинулись к танку. Кайма их мантий потемнела от крови, пропитавшей землю. Де Виерс поднес к губам микрофон и начал торжественную речь:

— Бойцы «Экзолона» и Адептус Механикус, давайте запомним этот день до конца своих дней. Чтобы воплотить мечту в реальность, нам потребовались огромные ресурсы и жертвы многих наших кадианских братьев. Но мы победили врага и вернули Империуму легендарный танк Яррика. Отныне он в наших руках. Я стою на его башне и чувствую его священный дух, ибо «Крепость величия» является священной реликвией, которую довелось увидеть лишь избранным людям. Позже вы можете подойти к ней и возложить на нее руки. Вас омоет и вдохновит священный дух машины. Даже в этом неприглядном состоянии, оскверненный врагами и лишенный своей истинной славы, танк Яррика продолжает излучать великую силу, которая воплощает в себе частицу Бога-Императора.

Он продолжал говорить о подвигах, которые никогда не будут забыты. Он верил каждому слову, слетавшему с его уст, и сила этого убеждения передавалась многим внимавшим ему людям. Очарованный моментом, когда все бойцы смотрели на него, генерал не обратил внимания на металлический скрежет. Он не заметил грозившей ему опасности и только в последнюю секунду почувствовал горячее зловонное дыхание на своем затылке.

Кровь застыла в его жилах. Он хотел повернуться, но так и не закончил это движение. Орочий военачальник был едва жив. Он поднялся на ноги лишь благодаря особым свойствам нервной системы, которая могла функционировать при запредельных уровнях физической боли. И конечно, ему помогала всепоглощающая ненависть к слабым и ничтожным людям.

Он сомкнул силовую «лапу» вокруг поясницы генерала и, сжав пальцы, разорвал де Виерса пополам. Полковник Стромм стоял в переднем ряду — в нескольких метрах от корпуса «Гибельного клинка». Он бросился к танку еще до того, как верхняя часть главнокомандующего скатилась наземь с башни.

— Касркины! — крикнул он своим бойцам, вытаскивая хеллган.

Штурмовики открыли огонь по огромному орку. Тот покачивался и вздрагивал, пока его шпиговали обжигающими пулями. Затем он снова упал на спину. Стрельба прекратилась.

Магос Сеннесдиар не терял времени. Он запрыгнул на танк с удивительной ловкостью, которая казалась странной для его громоздкого тела. Техноадепты последовали за ним. Когда они поднялись на плоскую башню, Армадрон проскрипел на бинарном языке:

<Магос, солдаты могли повредить фрагмент>.

<Или полностью разрушить его>, — добавил Ксефо. — <Идиоты>.

Сеннесдиар склонился над телом орка. Тот был мертв. На его толстой, как дерево, шее виднелся незатейливый шнурок, украшенный мерцающим зеленовато-золотым кулоном. Магос прикоснулся к фрагменту, о котором он говорил адептам.

<Он невредим. Мы обрели его>.

<Возблагодарим Омниссию!> — хором произнесли адепты.

— Эта тварь мертва? — спросил грубый голос.

Сеннесдиар молниеносным движением сорвал фрагмент с шеи орка и вместе со шнуром спрятал его в глубоких складках мантии. Затем он выпрямился и повернулся к офицеру.

— Да, полковник Стромм. Вожак орочьего клана мертв. — Взглянув на своих учеников, он добавил на низком готике: — Адепты, пора запускать наш орбитальный маяк.

Марсианские жрецы спустились с «Крепости величия» и зашагали к своей «Химере». Когда они проходили мимо дивизионных командиров, те были настолько уставшими, что даже не задали им никаких вопросов. Сделав еще несколько шагов, Сеннесдиар остановился.

— Наш подъемник прибудет примерно через час, — сообщил он генерал-майорам. — Мои сервиторы позаботятся о «Гибельном клинке». Я полагаю, вы должны спешно подготовиться к эвакуации с планеты. На Голгофе огромная популяция орков. Любое промедление может оказаться фатальной ошибкой.

Магос повернулся, чтобы уйти, но Берген окликнул его:

— Сеннесдиар, ответьте мне на один вопрос.

Техномаг оглянулся и посмотрел на генерал-майора.

— Спрашивайте.

Взгляд Бергена лучился ненавистью.

— Вы получили то, что искали?

Магос молчал несколько секунд. Берген подумал, что если бы Сеннесдиар по-прежнему обладал лицом, то он, наверное, нагло ухмылялся бы.

— А разве мы что-то искали?

С этими словами марсианский жрец удалился прочь.

Глава 36

Небо поменяло цвет с красного на темно-коричневый. Скоро должна была наступить ночь. Вульфе знал, что он и другие кадийцы не увидят ее. Их эвакуировали с планеты. Уцелевшие машины Восемнадцатой группы армий поднимались или буксировались по мосткам в зиявшие трюмы огромного подъемника Механикус. В орочьем городе догорали развалины хижин и домов. Люди сновали среди мертвых, собирая жетоны павших бойцов, лазганы, пистолеты, гранаты и прочее оружие. Правила Муниторум запрещали оставлять на полях сражений ценные вещи.

Экипаж Вульфе находился на борту подъемника. Парни крепили танк тросами и готовили его к полету. Вульфе попросил Сиглера предупредить его о последнем звонке, возвещавшем скорый взлет подъемника. Затем он направился к месту, где погиб Госсфрид ван Дрой.

Он стоял перед искореженным сгоревшим «Врагодавом» — танком, который был гордостью их командира. Тела танкистов остались внутри. Здесь не нашлось исповедника, который позаботился бы о них. Исповедник Фридрих почти наверняка погиб при орочьей атаке Бэлкара. Еще одна печальная потеря.

Вульфе казалось, что его сердце покрылось слоем свинца. Он знал ван Дроя почти всю свою солдатскую жизнь. Он доверял ему, как отцу, как брату. И вот теперь, после стольких лет знакомства, после стольких битв, их лейтенант ушел в небытие. Его смерть отличалась от гибели Хольца и Весса. Она была неправильной… нереальной. Вульфе потерял людей, которых уважал. Людей, которые ему нравились. Не просто товарищей и танкистов, а верных и близких друзей.

Ему вспомнилось другое имя, и, несмотря на жару, дрожь пробежала по его позвоночнику. Он вспомнил шепчущий голос, проникший в интерком. Он вспомнил лицо с пустыми глазами, которое выглядело как угодно, но только не умиротворенно. Капрал Боршт.

Вульфе молился, чтобы ван Дрой и другие погибшие танкисты не являлись ему в необъяснимом призрачном виде, как его бывший водитель. Конечно, Император уже приветствовал их у своего стола. Они ведь заслужили это.

Сержант услышал шаги за спиной.

— Что, Сиг? — спросил он, не оборачиваясь. — Пора возвращаться на корабль?

— Спешишь уйти?

Вульфе оглянулся, и его брови сошлись у переносицы.

— Зачем ты пришел сюда?

Капрал Ленк улыбался, но в его темных глазах сверкали искорки льда.

— Мне захотелось отдать дань уважения, — ответил он. — А что? Думаешь, только у тебя есть право на это?

Вульфе подозрительно прищурился. Ему не понравилась поза Ленка. Жилистый капрал выглядел спокойным и расслабленным, но за всем этим таилась какая-то угроза. Молчание, повисшее между ними, стало таким же удушливым, как знойный неподвижный воздух.

— Ладно, капрал. Давай начистоту. Что ты задумал?

Ленк шагнул вперед. Его правая рука скрылась за спиной и через секунду взметнулась к плечу. Вульфе уловил блеск металла.

— Я собираюсь исправить ошибку твоей матери, тухлый грокс, — с усмешкой ответил капрал. — Ей стоило бы задавить тебя коленками.

Ленк принял боевую стойку: хорошо сбалансированная поза, полусогнутые ноги, клинок в правой руке. Вульфе тоже потянулся за ножом, но через секунду вспомнил, что вонзил его в ладонь орка. Он сердито сплюнул.

— Ленк, ты чокнутый. Убери клинок. Не дури.

Капрал засмеялся.

— Я слышал, Вульфе, ты любитель духов. Это хорошо, потому что сейчас ты станешь одним из них. Ты катил на меня бочку с того дня, как мы встретились. Самодовольный прыщ. Но ты не знал, с кем связался. Пора поучить тебя уму-разуму.

Ленк сделал выпад, стараясь вонзить лезвие в живот противника. Вульфе едва успел увернуться. Он услышал треск ткани и, взглянув вниз, увидел прореху на своей тунике. Ленк снова встал в стойку и неожиданно крутанулся вокруг своей оси. Нож в нисходящем движении задел правое предплечье сержанта. Клинок вспорол кожу, вызвав волну огненной боли.

— Проклятье, Ленк! Ты спятил? Как ты потом будешь оправдываться?

— Ты пришел сюда, чтобы проститься с экипажем ван Дроя, — с усмешкой ответил капрал. — Внезапно из тени выбежал раненый орк. Он застал тебя врасплох и искромсал на куски. Позже Сиглер найдет твое тело.

Ленк сделал шаг вперед, намереваясь нанести еще один рубящий удар. Вульфе разгадал маневр и попытался отбить нож ногой. Он промахнулся. Клинок вошел в его левое плечо. Сержант заскрипел зубами, поймал запястье Ленка, но капрал ударил его левым кулаком в лицо, заставив отшатнуться назад.

— Ты реликт, Вульфе. Такой же, как танк Яррика. Это твой последний день.

Сержант знал, что ему не угнаться за быстрым Ленком. Тот уже показал свою ловкость. Однако Вульфе был более крупным и сильным. Его единственным шансом было перейти в клинч, хотя это предполагало некоторый риск. На близком расстоянии нож мог нанести смертельные раны, если вовремя не выбить его из руки противника.

Ленк торжествующе рассмеялся.

— Я вижу страх в твоих…

Вульфе не дал ему закончить фразу. Он метнулся к капралу, как разъяренный бык, и ударил раненым плечом в живот Ленка. Боль прокатилась по всему телу сержанта, но это стоило того. Капрал упал на землю. Удар выбил воздух из его легких. Вульфе повалился на него.

— Ах ты гад! — прошипел Ленк.

Он хотел вонзить нож в лицо сержанта. Вульфе блокировал его движение предплечьем и получил еще один болезненный порез. Он взревел от ярости, затем стиснул зубы и быстро осмотрелся по сторонам. На земле рядом с Ленком лежало что-то длинное, белое и знакомое. Это был орочьий клык, выпавший из его кармана при падении. Оседлав врага, Вульфе в отчаянии сжал его пальцами. Ленк снова попытался полоснуть клинком по его лицу. На этот раз сержант перехватил одной рукой его запястье, а второй вогнал орочий клык в бицепс капрала. Ленк взвыл от боли. Вульфе начал поворачивать клык влево и вправо, разрывая мышцы противника. Пальцы капрала разжались. Нож выпал на землю.

— Ладно, достаточно, — проскулил он, хватаясь за раненую руку. — Ты победил, сержант. Твоя взяла. Не убивай меня. Клянусь, я не стал бы наносить глубокие раны. Мне просто хотелось проучить тебя.

Вульфе оскалился и навис над ним. Он без труда мог забить до смерти этого никчемного негодяя. Сколько проблем разрешилось бы в одно мгновение. Так почему же он медлил? Он не знал, что удерживало его. В какой-то миг Вульфе подумал, что из всех Безбашенных осталось только два экипажа. Ленк прошел через тот же ад, что и он. Но на самом деле его останавливали не эти рассуждения, а воинская дисциплина. Капрал Ленк был имперским гвардейцем, нравился он Вульфе или нет. Его жизнь принадлежала Императору. Сержант не имел права забирать ее по собственной воле.

— Слушай внимательно, кусок дерьма, — сказал он капралу. — Ты ведешь себя, как бандит из ульев, и думаешь, что люди относятся к тебе с уважением и страхом. Но в армии твои бандитские понты ничего не значат. Ты понял меня? Я просек тебя с самого начала, маленький гаденыш. Ты больше никогда не получишь поблажек, которыми пользовался до сих пор. Слышишь, капрал? Я займусь твоим воспитанием. Ты у меня станешь настоящим гвардейцем. Мертвый или живой, я буду следить за тобой всю твою оставшуюся жизнь.

Закончив поучения, Вульфе всей массой тела нанес капралу дробящий удар локтем, который смял нос Ленка и разбил его губы. Парень ударился затылком о землю и потерял сознание. Сержант посмотрел на изувеченное лицо капрала и, сплюнув, прошептал:

— Хольц! Это для тебя.

* * *

Вульфе отнес бесчувственного Ленка к подъемнику. Капрал висел на его плече, как мешок с зерном. Когда сержант поднялся по трапу, ведущему на борт, к нему навстречу выбежал Сиглер.

— Я как раз за тобой, — сказал заряжающий. — Шел позвать тебя. До отлета осталось шесть минут.

Вульфе кивнул и прошел мимо него. Сиглер оказался на шаг позади.

— Что с Ленком? — беззаботно спросил он.

— Детская травма, — ответил Вульфе. — Отсутствие мозгов.

Посреди трюма стояла «Крепость величия». Ее корпус крепился к палубе дюжинами стальных тросов. По танку ползали сервиторы и инженеры. Они поспешно удаляли изменения, внесенные орками в его конструкцию и внешний вид. В дальнем левом углу между парой полугусеничных вездеходов Вульфе заметил «Новый чемпион Церберы» и его экипаж. Парни выглядели встревоженными. Они нервно вскочили на ноги, когда сержант направился к ним со своей окровавленной ношей. Никто из них не произнес ни слова. Вульфе бросил капрала на металлическую палубу и смерил взглядом каждого из трех танкистов.

— Ваш капрал нарвался на неприятности и поплатился за это. Если кто-то из вас, глупых ублюдков, имеет что-то против, сделайте шаг вперед. Это ваш последний шанс на выяснение отношений.

Никто из парней, даже крепыш Варнус, не пошевелился.

— Он… он мертв? — спросил Хоббс.

Вульфе, не глядя, пнул ногой по ребрам Ленка. В ответ раздался слабый стон. Этого было достаточно. Кивнув Сиглеру, он пошел между танками и транспортерами к «Последним молитвам-II».

Вытесняя прочь сжимавшийся кусочек голгофского неба, грузовой трап медленно поднялся вверх. Сигналы тревоги объявили о скором взлете. Завращались оранжевые предупредительные огни. Из десятков громкоговорителей полилось ритмичное монотонное пение технокоманды Механикус. Сервиторы исполнили литанию для безопасной и стабильной работы древних механизмов подъемника. Включилось бортовое гравитационное поле. Корпус встряхнуло, и огромные реактивные двигатели с надрывным воем подняли корабль в воздух. Несколько минут подъемник преодолевал клубившиеся облака Голгофы, а затем направился на высокую орбиту, где его ожидал «Потомок Тарсиса».

Операция «Гроза» завершилась.

Эпилог

Ярко-синее полуденное небо было прочерчено белыми полосами, оставшимися от эскадронов истребителей «Молния» и бомбардировщиков «Мародер», прилетевших с северной авиабазы Тефис Альфа. Покачиваясь на кафедре, установленной на башне «Крепости величия», Яррик осматривал открытую равнину. На дальней стороне возвышались горы Палида. Они напоминали зрителей, ожидавших начала грандиозного спектакля. Твердый грунт как нельзя лучше подходил для пехоты и танков. Через несколько часов он станет вонючим кровавым болотом, усыпанным мертвыми телами. Если Император смилостивится, большинство тел будет принадлежать чужакам.

Подножия дальних холмов уже темнели от несметных полчищ спускавшейся орды. Он еще не видел такого невероятного количества орков. Прекрасно! Это будет достойная битва, которая украсит конец его вендетты длиною в целую жизнь. Он не испытывал страха. Десятилетия непрерывной войны сделали его безразличным к эмоциям. Горнило битв превратило его душу в камень, такой же твердый, как керамит. Разум Яррика закалился не хуже армированной стали. Для него была важна только победа, и сегодня он намеревался добиться ее любой ценой. Пусть сгорят в огне его завистники. Они не видели всей картины происходящих событий. Они пререкались словно дети, урезая бюджет военной кампании, в то время как он решал на поле боя главный вопрос — вопрос жизни и смерти. Вот что на самом деле было важно.

Здесь решалось будущее. Здесь намечалась его последняя встреча с Газкуллом Маг Урук Тракой. Сегодня лидер орков умрет или они оба погибнут в сражении. Любой из этих вариантов устраивал Яррика как долгожданный результат его миссии — миссии, сделавшей его легендой Империума Человечества.

Он посмотрел по сторонам, оценивая силы, которые руководство сегмента собрало и отдало в его распоряжение. Миллионы мужчин и женщин были готовы выполнить свой воинский долг. Их ряды тянулись на север и юг, насколько хватало взгляда. В тылу ожидало еще больше гвардейцев. Он чувствовал их решимость и волю. Они хотели победить. Он осязал это желание в воздухе. Они пришли со всего Империума — с разных миров, непохожих, как день и ночь. Но сейчас эти воины объединились ради великой цели. Они отвратят угрозу зеленокожих. Они защитят Святую Терру. Они обезопасят судьбу человечества и провозгласят людей высшей расой в галактике.

Это было вдохновляющее зрелище. Он впервые командовал таким огромным соединением армий. Дивизии танков и артиллерии выплевывали дым в прозрачный воздух и нетерпеливо ожидали действий. «Часовые»-разведчики чутко осматривали горизонт и бродили вдоль передних рядов, как встревоженные хищники. В проходах между дивизионными колоннами стояли тысячи грузовиков и полугусеничных вездеходов, наполненных отважными пехотинцами. Почти в таком же количестве «Химер» сидели закаленные в боях штурмовики.

Но самыми мощными из всех машин были богоподобные титаны класса «Император». Они возвышались над рядами солдат — руки подняты параллельно земле, огромные пушки готовы нести смерть в планетарных масштабах. Они выглядели как ангелы войны, отлитые из керамита и металла. Ни одна другая машина не могла бы так полно олицетворять собой силу человеческого разума… Ну разве что его легендарный «Гибельный клинок».

Он склонился над оградой кафедры и взглянул на лобовую плиту «Крепости величия». Танк по-прежнему изумлял его. Все та же верная машина, которую он потерял на Голгофе лет сорок назад. Яррик с любовью рассматривал черные бронированные пластины, массивную пушку и украшенное золотом святилище Механикус на задней платформе. «Крепость величия» выглядела точно так же, как в тот день, когда он впервые положил на нее глаз. Для него она служила материальным воплощением великого духа Имперской Гвардии.

Он думал, что потерял ее навсегда. Но два года назад Механикус прислали ему точные координаты утраченного танка. Он добился разрешения на миссию по возвращению «Гибельного клинка». Да, много людей погибло, отвоевывая танк у орков. Судя по отчетам, цена оказалась ужасающе высокой. Однако эффект его присутствия на Армагеддоне превзошел все ожидания. Дух этой машины воодушевлял солдат. Гвардейцы приходили, чтобы прикоснуться к ее холодным бортам и прошептать молитвы о силе и славе. Даже теперь он чувствовал их взгляды, направленные на «Крепость величия». Она стала для них такой же легендой, как и он сам.

В наушнике зазвучал высокий голос офицера связи, говорившего по интеркому:

— Сэр! Лорды-генералы информируют вас, что их армии готовы к маршу. Они ожидают вашего приказа.

— Хорошо, — ответил Яррик.

Комиссар снова посмотрел на дальние холмы. Там кишели сонмы орков — куда больше, чем он когда-либо видел. Их мерзкие машины наполняли воздух черным дымом. Бесчисленные орудия готовились послать ракеты и снаряды. Яррик активировал вокс-громкоговорители, установленные на башне «Гибельного клинка». Он поднял над головой руку, оснащенную большой силовой перчаткой.

— Всем отделениям! — проревел комиссар.

Его слова прокатились над полем битвы подобно грому. Рубящим движением взмахнув перчаткой, он крикнул:

— ВПЕРЕД! НА ВРАГА!

Моторы взревели. Гусеницы закрутились. Подошвы ботинок в идеальном ритме взбили пыль огромной равнины. «Крепость величия» с грохотом покатилась по содрогнувшейся земле. Чем бы ни кончился этот день, люди запомнят его навсегда.

Бен Каунтер Defixio

— Орки! — вскрикнул кто-то по радио, и звук первых грубых выстрелов был хорошо слышен сквозь стенки корпуса в зловонном и узком чреве Дефиксио. Самиэль поднял на плечо массивный вес тяжелого болтера на спонсоне и бегло взглянул в смотровую щель. Из-за колонны он ничего не мог разглядеть, лишь клочья дыма, долетающие до них от передней части конвоя, но уже мог услышать неразбериху возрастающего шума — ломаные голоса в коммуникаторах, глухие удары где-то впереди, и взвод Уничтожителей рядом с ними, разъезжающийся на боевые позиции.

Поговаривали, что ему не везло. Самиэль начал думать, что они правы.

— Экипаж, заряжай! — донесся голос Командующего Карра-Врасса сквозь грохот гусениц и эхо взрывов. Самиэль мельком увидел, как Граек, с покрытой татуировками спиной, вгонял снаряды автопушки в зарядную камору. Тощая фигура Дамрида втиснулась в кресло на башне над ним.

— Дефиксио запрашивает местоположение цели, — пролаял Карра-Врасс в коммуникатор, но все, что он услышал в ответ, был шум статических помех, смешанный с криками. Он развернулся и прокричал сквозь шум двигателей Дефиксио:

— Экипаж, найдите мне цели немедленно! В первую очередь пехоту и легкую технику!

Ужасающий огромной мощи взрыв и, метнувшийся в его сторону, оранжево-белый сполох огня закрыли обзор Самиэлю.

Язык пламени лизнул смотровую щель, и он рванул назад от спонсона, его противогаз моментально забился гарью и дымом. Двигатель, как только Дниеп его завел, издал омерзительный, причиняющий боль, звук, и Дефиксио рванул сквозь обломки подбитого перед ними танка.

— Что, черт возьми, это было? — проревел Карра-Врасс.

— Адская Гончая! — бросил назад Самиэль. — Они подбили Адскую Гончую Лукулло!

Горящие тела беспорядочно валялись снаружи на темной земле, и Самиэль был благодарен за то, что он не мог слышать их криков.

— Цели! — раздался из башни голос Дамрида, уже наводящего автопушки Дефиксио.

Каллин, на противоположном спонсоне, открыл огонь и внутренности Дефиксио наполнились грохотом тяжелого болтера, выплевывающего горячие снаряды.

— Получите, гроксовы сукины дети!

Карра-Врасс ухитрился открыть передний люк и высунул наружу голову, чтобы посмотреть, что происходит.

Когда он вернулся на свое место, часть его лица была темной от копоти.

— Цельтесь в вездеход!

Самиэль не слышал сквозь грохот, но знал, что Дамрид, должно быть, пробормотал молитву Императору, как он обычно делал, прямо перед двойным выстрелом из автопушки, который заглушил все вокруг на долю секунды.

Вся огнестрельная мощь Дефиксио была направлена на орков, находящихся в противоположной стороне от спонсона Самиэля. Он не мог видеть орков, а теперь еще и густой дым стелился по долине, источаемый догорающей впереди половиной конвоя. Внутри танка было очень душно, но похоже никто особо этого не замечал. Каждый глоток воздуха Хемо-Пса проходил через респиратор или военный противогаз, сквозь дыхательные фильтры, ибо неочищенный он мог бы убить любого человека.

Граек стряхнул раскаленные гильзы со казенной части орудия и захлопнул еще два затвора, Каллин продолжил наполнять воздух звуками очереди из тяжелого болтера.

— Самиэль, найди мне цели! — выкрикнул Карра-Врасс. В отличие от всего остального экипажа его голос не был искажен уродливыми имплантами или противогазом — у Савларских аристократов не было подобных вещей, потому что дома они дышали чистым, привезенным воздухом.

— Ничего, сэр! — ответил Самиэль и, как только он это произнес, монструозное грубое механическое устройство выплыло из дыма, и он уставился на самое уродливое приземистое воздушное судно из всех, которые он только видел. Оно летело так низко, что издавало звук, похожий на свист ядерного ветра, а за ним следовало множество хрупких багги, полугусеничных машин и байков, управляемых безумными зеленокожими, скалящими зубы и палящими из пушек. Они неслись по долине на немыслимой скорости, и один из них двинулся в сторону Дефиксио. Танк резко дернулся в его сторону и Самиэля отбросило назад. Оружейный залп прогрохотал по броне Дефиксио, и Дамрид развернул башню в сторону орды.

Затем вновь раздался рев истребителя, почуявшего добычу и разворачивающемуся на очередной заход. После чего пушечные снаряды, выпущенные сверху, вспороли землю вокруг танка, проникая внутрь Дефиксио со стороны Самиэля, как нож сквозь масло. Самиэль ничего не слышал, потому как весь грохот разбивался о стену белого шума, нарастающего в его голове. Сквозь зияющую дыру в корпусе танка он увидел роящуюся массу зеленокожих психов, обрушившихся на долину.

Самиэль осознавал, что ощущает поток воздуха внутри кабины танка, и что орудие Каллина все еще стреляет, хотя его уже захлестнула волна белого шума и сознание померкло.

Когда он очнулся, то единственное, что он увидел, было зловещее серое небо Джагерсвельда. Лишь одна планета, на которой был Самиэль, казалась более уродливой, чем эта, и это был Савлар. В обязанности Гвардии входил поиск новобранцев на Савларе и Мертвых Лунах с их химическими шахтами и городами-тюрьмами. Все, что Гвардия сделала для него — это выдернула на эту забытую Богом планету, убила его друзей, прокляла его. Так как он был единственным выжившим, он уже израсходовал выделенную ему толику удачи, и кто бы не служил с ним в следующий раз, ему будет везти меньше как раз на эту самую израсходованную часть.

Но он все еще не умер.

Он сел прямо и почувствовал тупую боль в конечностях и острые спазмы боли в тех местах, куда попали осколки. Он вдохнул влажный нездоровый воздух Джагерфельда и услышал металлический выдох, вырвавшийся сквозь импланты его грудной клетки. Импланты Самиэля были более изощренными, чем у большинства, так как жизнь работников Администратума, а тем более ее продолжительность, ценились больше, чем жизнь среднестатистического Хемо-Пса. Но Гвардейцам было наплевать на его преимущества.

Они находились прямо на вершине холма в долине. Дефиксио стоял рядом. Корпус боевого танка класса Уничтожитель был обвешан различными украденными и собранными с поля боя деталями: привинченными Дниепом кусками брони, трофеями. Каллин украсил связкой орочьих лап свой спонсон, самые свежие еще влажно блестели, старые уже увяли и начали гнить. Полковые знаки Савлара были отпечатаны с одной стороны башни, с другой небрежной рукой Дниепа было выведено жирными белыми буквами ДЕФИКСИО.

Танк был окрашен в тусклые серо-коричневые маскирующие цвета, обычные для всего на Джагерсвельде, но различные оттенки того, что было к нему прикреплено и прилеплено, придавали ему совершенно другой вид, отличный от того, каким он был выпущен в далеком мире-кузнице. До Самиэля начало доходить, что теперь это их танк, их дом, их крепость, также, как и их оружие, выданное им. И так как он принадлежал им, экипаж старался сделать все возможное, чтобы во время его починки и обслуживания, на нем оставались все следы, оставшиеся от битв и столкновений, через которые он прошел; поменяли практически все в этой громадной машине, пока она не стала состоять из того, что на нее установили иисправили. Танк принадлежал экипажу намного дольше, чем он принадлежал Имперской Гвардии, и это было так, как хотел экипаж. Сам Дниеп стоял на коленях с другой стороны Дефиксио и приваривал огромный кусок трофейного металла поверх дыры в боковой броне, которая станет еще одним боевым ранением, и танк гордо понесет его подобно медали за отвагу.

— Похоже, что вся твоя удача кончилась! — Самиэль обнаружил, что рассматривает Каллина, возвышающегося над ним. Каллин был большим парнем, высоким и с широкой грудью, с чудовищно изъеденной постоянными химическим дождями кожей, Самиэль видел более здорово выглядящие трупы. Простой респираторный имплант под его челюстью подтверждал, что он вырос в химических шахтах Мертвых Лун, что было само по себе подвигом.

— Чудо, что мы так далеко забрались, не смотря на проклятье.

— Сохрани свой оптимизм для зеленокожих, Каллин!

Каллин наклонился и поднес свое обезображенное лицо ближе. Орочьи кости, висящие на его шее, издали нестройные звуки подобно звуку ветра.

— Ты проклят, парень. Кто-то там наверху послал нам наказание, будто зеленокожих нам недостаточно. Не кажется ли тебе, что мы не против найти тебе замену или горевали бы, будь ты мертв. Граек мертв, и мы скоро присоединимся к нему, и это все потому, что мы прокляты.

— Граек умер?

Каллин указал на труп заряжающего, лежащий в тени скалы, часть его торса была темно-красной и вспухшей под татуировками.

— Абсолютно мертв. Все ребра расплющены, а кишки превратились в гроксов корм. Как я и сказал, чудо, если мы будем такими же. Проклятый и мальчик из Гильдии, зубы Императора!

Он увидел, как Самиэль смутился и нахмурился, и улыбнулся во весь рот, полный, изъеденных кислотным воздухом, зубов.

— Ты что-нибудь знаешь о Карра-Врассе? Что за чертову палку он таскает?

Самиэль отрицательно покачал головой. Карра-Врасс всегда носил с собой серебряную щегольскую трость, но Самиэль полагал, что это всего лишь способ привлечения внимания, подобно тому, как другие офицеры носили все свои медали или парадные сабли.

— Это символ занимаемого поста. Сделан из титаниума. Он не просто аристократ, он из Гильдии. Когда он не играет в солдата с танком, полным нас, плебеев, этот ублюдок сидит на орбите и продает ту мерзость, что мы штампуем на Мертвых Лунах. Люди, подобные ему, могут заставить любого работать на износ. Большинство из нас даже не преступники, мы вторая каста или даже лучше, но им наплевать. До тех пор, пока идет торговля, мы всего лишь механизмы, делающие им деньги. Он попользовал Граека, как до этого попользовал половину людей на Мертвых Лунах.

Когда Карра-Врасс с Дамридом подошли к ним, Самиэль не мог не заметить, что сверкающая щегольская трость офицера все еще находится в его руке. В другой был зажат подобранный визор, один из «нестандартных» элементов экипировки, находящихся в каждой машине Хемо-Псов.

— Мы не идем на соединение с конвоем, — произнёс Карра-Врасс.

— Почему? — спросил Дниеп, отрываясь от поспешной сварки.

— Потому что его больше здесь нет. Мы потеряли примерно три четверти войск в этой засаде, и, должно быть, задняя часть конвоя отступила. Мы не можем связаться с ними, потому что наши коммуникаторы вышли из строя, и орки отрезали нас.

— И что мы будем делать? — спросил Каллин, закипая от гнева. — Ждать патруль зеленокожих, чтобы с нас живьем сняли кожу?

— Ближайший штаб войск — 24й Кадианский полк, полторы тысячи километров на запад.

— Три дня по землям, занятым орками?

— Точно, Каллин. Но мне не нравится, что ты задаешь вопросы таким тоном.

Каллин пробормотал что-то себе под нос, и Самиэль был рад, что не услышал этого.

— А теперь, экипаж, — продолжил Карра-Врасс, — когда Самиэль с нами, я полагаю, что настало время молитвы. Дамрид?

— Сэр. — Дамрид сделал шаг вперед, выуживая молитвенник из своего плохо подогнанного солдатского обмундирования. Он начал говорить о надежде и обязанностях, о том, что они все грешники, желающие только выжить, чтобы посвятить себя службе Императору. Слова были знакомы Самиэлю, он слышал их раньше в часовнях административной колонии, там, где он жил. Но он знал, что они не лишены смысла, даже если ему было трудно в них поверить — преданность — единственное, что помогало Гвардейцу быть в здравом уме. Даже он порой взывал к Императору за помощью, особенно, когда он вылезал наружу из горящего остова танка и чувствовал спиной языки пламени и ударную волну от взрыва.

Он был единственным выжившим. Возможно, один раз Император его услышал и поэтому не был готов послать ему чудо второй раз. Может быть поэтому ему так не везло.

Самиэль и Дамрид быстро похоронили тело Граека — орки были чуть лучше, чем животные, и неограбленное тело могло привлечь их внимание. Самиэль не возражал, когда Дамрид обобрал труп мертвого соратника и присвоил несколько найденных безделушек и рожков патронов. Он бы и сам так поступил и с врагом, и с другом.

— Что-то не так…? — нерешительно спросил Дамрид. — Разве хорошо потерять друга и тут же его забыть?

— Я не знаю — ответил Самиэль. — Я не так давно с ним знаком.

Последняя горсть земли была брошена на тело мертвеца.

— Ты не хотел. Он был плохим. Худшим —

— Что он сделал? — . Это не был вопрос, обычно задаваемый Хемо-Псу, его преступления — это его дело. Но Граек был мертв, и он уже не мог пожаловаться.

— Рабовладелец. Он общался… с нечистыми. Какие-то Арбитры выследили его, но он добрался до них первым, и когда он покончил с ними, пошли слухи, что невозможно было опознать по трупам, что когда-то они были людьми.

— Что еще хуже, он не хотел измениться. Он никогда не видел света. Он никогда не переставал мучить людей. Когда мы эвакуировали гражданских на юге, он исчез на несколько дней, а когда вернулся, появились истории о семьях, замурованных в бункерах, и детях, замученных ради спортивного интереса. Во всем обвинили орков, но Граеку было… что скрывать. Я думаю, он был худшим из людей.

Самиэль был благодарен за нездоровую дрожь, исходящую от двигателей Дефиксио, которые вернулись к жизни.

— Даже не знаю, что бы было, если бы их встраивали рядом, — произнес Дниеп. — Топливо не проблема, ты можешь заправить Леман Русс мочой и, подгоняемый матом, он все равно поедет… Но он получил серьезное попадание вон там сзади, и гусеницы немного расшатаны.

— Он выдержит? — Голос Карра-Врасса был беспристрастен. Он наверно знал, что его жизнь зависит от целостности танка, но никак этого не выдавал.

Дниеп поднялся, вытирая масляные руки об свою солдатскую форму. — Три дня? Вы удивитесь, сэр. Я сам иногда удивляюсь, как много невзгод он способен вынести.

— Отлично. — Офицер повысил свой голос. — Погребения окончены?

Дамрид задрал руку вверх. Он закатал рукава своей формы, и впервые Самиэль кое-что заметил, — татуировка, череп, оплетенный колючей проволокой, со штрих-кодом под ним, почти на плече парня. Это был один из многих символов, которым метили новоприбывших узников, присланных на Мертвые Луны, и он означал, что Дамрид не был второй кастой, как полагал Самиэль. Он был преступником. Что же он сделал? Ходили слухи о детях, пробирающихся в химические шахты, чтобы украсть буханку хлеба или недостаточно ликующих, когда планетарный губернатор обращается к толпе. Бедный парень. Жизнь может быть достаточно тяжела, даже если тебя не приговорили к медленной смерти, когда ты достаточно стар, чтобы понять, что было хорошо, а что плохо.

— А орудия?

— Заряжены и готовы, — раздался голос Каллина из утробы корпуса.

— Очень хорошо. У орков патрули, ищущие выживших, и мы не должны дать ни малейшего шанса нас обнаружить. Мы отправляемся немедленно.

Они забрались внутрь Дефиксио, Дамрид в башню, чтобы занять наблюдательный пост, Карра-Врас с Дниепом расположились в передней части. Каллин и Самиэль, тем временем, устроились в спонсонах, чтобы урвать хоть капельку забитого шумами и беспокойством сна.

Ты не можешь видеть сны, если ты не спишь, но можно чувствовать себя как в кошмаре. Не так давно это случилось с ним, но он знал, что это будет похоронено глубоко внутри него до тех пор, пока смерть не заберет его. Это была единственная причина, почему он находился внутри Дефиксио, но они все думали, как говорил Каллин, что Самиэль обладал проклятьем, уменьшающим удачу. Его предыдущий танк, Палач, был окружен огромным числом легких машин и байков, которыми зеленокожие управляли как психи.

Он видел огромную волну черно-красного огня и чувствовал жар на своем лице. Он чувствовал спиной холод земли, нагревающейся по мере того, как топливо разливалось по земле и текло в его направлении, объятое пламенем.

Он мог видеть, как если бы это происходило сейчас перед ним, силуэты старых товарищей, их горящие спины и орков, палящих из оружия в своих противников. Когда от случайного выстрела боевого байка взорвался боезапас, заднюю часть корпуса танка снесло взрывом, и Самиэль вывалился наружу, в то время как горящий остов двигался вперед, пока не остановился, а его братья по оружию не организовали там оборону.

Жизнь на планете, подобной Савлару, заставляет ценить любой клочок гордости, который удается заслужить, поэтому экипаж подбитого танка не собирался сдаваться в плен никому и нигде. Самиэль видел, как один из них был сражен взрывной волной, другой был раздавлен колесами боевого байка, проехавшего безумно близко.

А потом температура плазмы реактора добралась до критической отметки. Разрастающийся шар раскаленной белой плазмы, подобно вспышке сверхновой, поджег оставшихся членов экипажа и проделал брешь в орочьей толпе.

Когда дым рассеялся и стали видны тела, Самиэль был единственным, кто выжил. Его раны были несущественны, а орки даже не заметили его в неразберихе. Он слышал, как все говорили, что он самый счастливый Гвардеец на планете.

Но они даже не улыбались, когда произносили это.

— Не пойдет, сэр. Едем дальше, пока я еще вижу. — Самиэль вырвался из своего полусна и в очередной раз вернулся внутрь затхлого корпуса Дефиксио. Он понял, что что-то не так, потому что танк теперь ехал очень медленно, а Карра-Врасс заменил Дамрида на башне.

Дамрид лежал на полу.

— Что происходит? — спросил Каллин, также выдернутый из своего полусна.

— Минное поле — последовал ответ, и Самиэль понял, что это, вероятно, наихудший ответ, который только можно было бы услышать. Орки даже не пытались маскировать свои минные поля, но они закладывали чертовски много мин и им было наплевать, что они могут потерять парочку своих собратьев, главное, чтобы поля всегда были большими и непроходимыми. Они также имели привычку начинять мины таким количеством взрывчатки, что после взрыва оставались кратеры размером с командный бункер — бытовало мнение среди Гвардейцев, что орки так минируют лишь потому, что грохот они любят больше, чем стратегическое преимущество.

Карра-Врасс спустился вниз, вынул свернутую в трубочку карту из-под полы своего пальто и расстелил ее на полу. На карте была изображена северная часть континента, через которую Дефиксио пытался проехать. Самиэль увидел лишь, насколько далеко им придется ехать, и как много километров, которые надо преодолеть, было покрыто зелеными значками, обозначающими орочьи лагеря и посты.

Карра-Врасс ткнул в карту концом своей щегольской трости. — Дниеп, здесь наша позиция?

— Почти.

Между Дефиксио и Кадианским штабом лежала равнина, обведенная контуром. В реальности эти контуры были неровными, разодранными линиями рыхлой земли и оползней. Совершенно непроходимый ландшафт для танка.

— В минном поле нет безопасных проходов, а возвышенности — не выход. В любом случае, поле не очень широкое. Можно попробовать разминировать.

Все посмотрели на Дниепа. Он обладал даром управляться с техникой. До Самиэля доходили слухи о тех чудесах, которые он проявлял при работе с упрямыми двигателями Леман Русса, и, без сомнения, он мог научить Гвардейских Техников-Инженеров паре приемов по разминированию полей.

— Я смогу сделать это, — сказал он с такой бравадой, что Самиэль понял насколько безвыходна ситуация, в которую они попали.

— Что с патрулями? — спросил Каллин. — Пока мы здесь ждем, эти кровавые зеленокожие перестреляют нас одного за другим просто ради развлечения.

— Дниеп мог бы остаться, — на этот раз говорил Дамрид — весь экипаж сгрудился вокруг карты. — Если кто-то пометит мины, он их обезвредит в два раза быстрее. Нам нужен водитель, если придется сваливать. Кто-нибудь выйдет наружу и расчистит нам путь, но достаточно быстро. Мы все еще остаемся мишенью, но так у нас хоть есть шанс.

— И мы оставим его, если нам придется драпать, — безжалостно добавил Каллин.

Карра-Врасс начал сворачивать карту:

— Мы никого не оставим. Нам может не хватить людей в бою. У нас уже погиб заряжающий.

— Так кто нам нужен меньше всего? — спросил Дниеп.

И в этот миг все посмотрели на Самиэля.

Снаружи было темно. Джагерсвельд имел две луны, одна из них была огромная и яркая, но ее свет еле пробивался сквозь облака, и болезненно серое сияние смутно освещало ландшафт. Минное поле было достаточно обширно, некоторые напичканные взрывчаткой устройства валялись прямо на земле, это больше походило на вызов, чем на ловушку. Но хоть орки и были почти животными, однако они были очень хитрой разновидностью зверя. Должно быть, некоторые мины они закопали так, что ничего не было видно, и именно их Самиэль должен был пометить, чтобы вмешательство Дниепа было минимальным.

Самиэль уговаривал себя, что он сможет это сделать — до другого края было не так далеко. И, разумеется, это надо было сделать, иначе у Дефиксио не было ни малейшего шанса пересечь рыхлые грязные холмы. Даже с Дниепом за рулем.

Выскочив из переднего люка, Самиэль быстро огляделся и понял насколько незащищенным он стал. Вне танка он чувствовал себя невероятно уязвимым.

Внутри танка он был как дома, крошечный пузырь Империума вокруг него. Сейчас он находился в тылу орков. Один. Он проверил свое снаряжение: осветительный пистолет, штык (из запасов Дниепа) и сумка с использованными гильзами, чтобы помечать мины.

Работа была относительно быстрой, но мин было достаточно много. Они были плотно разбросаны с целью породить огромную цепь взрывов, так любимых орками. Он постоянно озирался вокруг, проверяя нет ли огней приближающихся машин орков на темном горизонте, и вслушивался не раздастся ли вибрирующий гул орочьего мотора. Один или два раза до него долетал стрекот оружейного огня где-то вдали, но это могло означать что угодно на орочьей территории — они могли начать значительное наступление или просто стрелять в воздух ради развлечения.

То, что их сложно было предугадать, являлось наихудшей вещью, к ним нельзя было внедриться, нельзя разрушить их экономическую основу или сделать то, что обычно прокатывало со старомодным человечеством. Единственное, что помогало — это ненависть. Не было ни сочувствия, ни уважения. Ты должен был искоренить их… всех… потому что они могли, по-видимому, появляться снова и снова даже при незначительном шансе. Самиэль знал, что война против орков никогда не закончится, даже если они будут сметены с поверхности Джагерсвельда. Гвардию просто перекинут на другую планету, которая была инфицирована, и все начнется сначала. Для Самиэля стало смыслом жизни выбираться живым и надеяться, что какой-нибудь командующий пожалует ему участок земли на завоеванной планете в награду за его жизнь, полную сражений, и после этого он сможет передать свою ненависть кому-нибудь еще. Но если он действительно уже израсходовал всю свою удачу, как подозревали другие, тогда не стоило тешить себя такими надеждами.

Звук, который насторожил его, был похож на скрежет металла об металл, как будто башня Дефиксио повернулось, чтобы нацелиться на что-то, чего он не мог увидеть. Самиэль обернулся, он был примерно на середине минного поля, и длинная полоска из гильз отмечала скрытые мины. Дефиксио был достаточно далеко, поэтому если бы он побежал к нему, вряд ли успел бы залезть внутрь прежде, чем танк тронется, и Самиэль останется на виду тех, кто их атакует. Он подчинился первому правилу Имперской Гвардии и вжался в землю.

Сразу после выстрела автопушки в отдалении расцвел огромный огненный гриб. На мгновение озарилась группа машин — байки, огромные клацающие штуковины, похожие на изношенный паровой молот на колесах, движущиеся на скорости, граничащей с безумием водителей.

Орки. Их обнаружили, и теперь зеленокожие приближались, чтобы расправиться с ними. Они были сумасшедшими, эти байкеры, однако они были достаточно опасны для танка — они перевозили самую мощную взрывчатку, которая с легкостью вскроет даже корпус Леман Русса. Самиэль видел ее в действии. И сейчас то же самое могло произойти с Дефиксио.

Красные от жара выхлопы и блестящие рожи стали видны, как только байкеры на немыслимой скорости въехали в долину, а Дефиксио продолжал двигаться.

Он ехал лишь в единственном возможном направлении — к ближайшей гряде абсолютное непроходимой земли. Карра-Врасс решил воспользоваться крошечным шансом, доступным Дефиксио, потому как двигаться в направлении минного поля или приближающихся орков было худшей идеей.

У них не получится. Никак. Спонсон Каллина выплюнул длинную очередь в сторону байков, и после волнующе долго промежутка времени (должно быть, Дамрид сам заряжал, подумал Самиэль, вспомнив раздробленные ребра Граека), автопушка выстрелила снова. Два байка были тут же объяты пламенем и остановились, другие пронеслись сквозь обломки и встали на прежний курс.

Дефиксио уже был у подножья гряды и начал взбираться на нее, рыхлая земля начала скользить под его гусеницами. Танк не смог бы оторваться от преследователей и в лучшие времена, а теперь он был еще медленнее и с трудом волочился по сыпучему склону, под рык окружающих его байков, несущихся во весь опор. Спонсон Самиэля выстрелил, и переднее колесо ближайшего байка оторвало напрочь, подбросив машину в воздух, а управляющего ей орка швырнуло под Дефиксио. Самиэль понял, что сам Карра-Врасс должно быть встал к орудию.

Мишень офицера была неплоха, но сколько еще снарядов он должен был выпустить… Пронесшийся рядом, ведущий байк кинул под гусеницу гранату с зажженным фитилем. Сильный взрыв был слышен даже там, где лежал Самиэль, и он увидел разлетающиеся шарниры гусениц. За ним последовали еще три взрыва, по мере того как еще несколько байкеров подъезжали к танку. Орудие Карра-Врасса все еще стреляло, но в слепую сквозь дым и осколки.

Самиэль знал, что им некогда о нем думать — в общем, наверно, они бы предпочли отсутствие одного стрелка, чем единственного выжившего, приносящего неудачу. Но они все еще оставались его товарищами и солдатами Империума, сражающимися против чужих. Он просто не мог позволить им погибнуть.

Он поднялся, достал одну из осветительных шашек из рюкзака и поджег ее. Когда его глаза после внезапной вспышки пришли в норму, он увидел, что ведущий байкер заметил в темноте мерцание и направился в направлении Самиэля, а другие последовали за ним.

Самиэль хотел кинуть шашку и броситься бежать — однако орочьи мины были слишком нестабильны, и вес обычного человека мог спровоцировать взрыв даже противотанкового снаряда. Его сердце, метающееся в панике в груди, забилось еще более учащенно, когда он осознал, что самое безопасное — это оставаться на месте и смотреть на атаку байкеров.

— Ну давайте, зеленые ублюдки! Сейчас вы получите! — орал он, стараясь перекричать рев двигателей.

Возможно это был самый храбрый поступок в его жизни. Но, возможно, и последний. Останется ли кто-нибудь в живых, чтобы рассказать о том, как он погиб? Сможет ли экипаж Дефиксио вообще увидеть, что происходит? Самиэль не мог об этом даже размышлять, потому как его разум был занят вопящей толпой приближающихся байков. Он уже мог разглядеть в свете шашки оскаленные зубы ведущего байкера, видеть раздражение в его крошечных свинячьих глазах и неясные очертания переднего колеса…

Они уже проехали часть минного поля, когда чье-то колесо наткнулось на противотанковую мину, настолько плохо заложенную, что она торчала из земли на половину роста человека. Грохот взрыва был настолько мощным, что в воздух взметнулся огромный пласт земли, а Самиэль полностью оглох. Мгновением позже огромная череда взрывов изверглась с такой силой, что сбила Самиэля с ног подобно хорошему удару кувалды. Он валялся на земле, восстанавливая дыхание, сбитый с толку, весь окружающий мир представлял из себя лишь совокупность обволакивающего безумного белого шума и взрывов.

Когда грохот развеялся, и он открыл глаза, то увидел, что воздух наполнен густым дымом, вьющимся из воронки на земле, намного более обширной, чем если бы здесь произошло крушения самолета. Бледный лунный свет рисовал в дыму неясные очертания, а запах горящего топлива вызывал головокружение. Колесо байка, объятое пламенем, медленно катилось по земле.

— Хвала Императору, — подумал Самиэль, — Я жив!

— Я не могу в это поверить. Я жив.

Сквозь отступающую глухоту он услышал неровный рев заводящегося двигателя и сквозь рассеивающийся дым увидел последнего байкера, черного от копоти и в пятнах крови, еле цепляющегося за свой байк, но упорно двигающегося в сторону Самиэля через воронку. Самиэль действовал на уровне рефлексов, он взвел свое оружие и выстрелил. Лишь после этого понял, что был вооружен сигнальной ракетницей.

Сияющая белая сигнальная ракета унеслась к байкеру и взорвалась в районе руля подобно феерверку, превратив байк в пылающую комету, несущуюся к нему. Самиэль смог разглядеть маниакальный оскал орка, его злобный взгляд из-под очков, и понял, что сейчас он умрет.

Его обдала волна жара, когда в последний момент байк превратился в горящий шар, перепрыгнувший через него и покатившийся, кувыркаясь, дальше. Байкера выкинуло, объятого пламенем, на минное поле — Самиэль пригнул голову как раз вовремя, чтобы закрыться от неизбежного дождя осколков еще одной сдетонировавшей мины.

Самиэль смотрел на угасающее пламя. Второй раз за последнюю минуту он был очень удивлен, что остался жив. Он лег обратно на землю, внезапно осознав, что смертельно устал, и впервые за несколько месяцев спокойно уснул.

— Ты очень счастливый сукин сын, Хемо-Пес, — голос, кажется, принадлежал Дниепу. Было утро, и солнце озаряло влажные долины Джагерсвельда тусклым серым светом. Самиэль увидел, что находится на вершине холма. У него все болело, но не слишком сильно.

— Эти зеленокожие ублюдки расчистили нам дорогу, — продолжил Дниеп. — И этот последний, ты наверно попал в его бензобак. Он летел как зажигательный патрон, мы видели это отсюда. Даже Каллин был впечатлен.

Самиэль посмотрел на минное поле — там действительно был шрам, пересекающий его, достаточно широкий для Дефиксио.

Дниеп почесал зудящую кожу вокруг горловых имплантов — он избежал разрушительного влияния химических шахт, потому как был слишком полезен при починке механизмов, но все еще был чертовски уродлив.

— Итак ты справился с одной проблемой, Самиэль, но теперь у нас появилась другая. — Он указал на громаду Дефиксио, дым все еще вился из-под него. Гусеницы на одной стороне отвалились и безвольно лежали на земле.

— Мы нашли достаточно шарниров, но пару штифтов оторвало напрочь. Один скоро починим, но мы не можем найти второй. Не ради наших жизней. Хотя и ради них тоже, — ведь мы застряли здесь на открытом пространстве с танком, который не двигается и толпой зеленокожих, удивляющихся почему же не вернулись их приятели.

— Вам надо бы поднять меня, я мог бы помочь.

— Карра-Врасс приказал дать тебе поспать. И никто из нас не спорил с ним, никто. Но все же нам не удается найти штифт. Нам нужно что-нибудь достаточно тонкое, чтобы подходило, но в то же время крепкое, чтобы выдержать нагрузку. Чудо, если мы найдем подобное.

Самиэль поднялся и огляделся. Нельзя сказать, что он на что-то надеялся, просто он не мог лежать там и ждать. Он знал, что могут нагрянуть орки, потому что они умели быть одновременно в любом месте на планете, и многие Гвардейцы клялись, что зеленокожие могут выследить человека по одному лишь запаху. Он шел, пригибаясь и постоянно проверяя, не появились ли на горизонте орки, один или два раза он видел что-то темное, двигающееся и прыгающее по земле, но вскоре оно исчезло. Но, как он и ожидал, не было ничего, что могло бы служить в качестве штифта для гусеницы, валяющегося на тяжелой земле Джагерсвельда, пусть хоть кусок металла, лишь бы подошел. Надежды не было, но он не позволял себе думать о том, что скоро умрет. Много раз он слышал от Гвардейцев, более достойных, чем он, про ничтожные шансы выжить в этом аду, в котором можно погибнуть в любой момент.

Тем не менее, его шаги были уверенными, голова опущена, когда он начал карабкаться обратно на холм. И тут он услышал звук двигателей.

Он поспешил подняться на рыхлый холм и увидел, что Дефиксио прогревал моторы и был готов ехать, наполняя воздух выхлопами, позвякивая из-за нездоровой вибрации цилиндров своими побрякушками и трофеями.

Передний люк откинулся, и оттуда показался Каллин. На его шее и оружейном поясе болталось еще больше найденных побрякушек — Хемо-Пес, не добывающий пищу, всегда вернется с новыми игрушками.

— Самиэль, гроксов трахальщик! Залезай!

Самиэль пробежал последние несколько метров и вскарабкался внутрь — остальные члены экипажа его уже ждали. По кивку Карра-Врасса Дниеп осторожно спустил Дефиксио с холма. Затем развернулся и направился к широкому проходу через минное поле, на другую сторону равнины, туда, где находился Кадианский штаб.

Самиэль не спрашивал, чем заменили штифт. Возможно, оторванной от орочьей машины осью, или даже аналогичной деталью из обломков Лемана Русса, наверняка валяющегося неподалеку.

Но лишь через некоторое время он понял, что Карра-Врасс больше не крутит в руках свою титановую щегольскую трость.

Подошла очередь Самиэля сидеть на наблюдательном посту. Предыдущий день был нервирующим, но подающим надежды — они спрятались под скалой, когда впереди показались дымящие орочьи летательные машины. Часто приходилось затаиваться между утесов и скал, когда рядом проезжали орочьи патрули. Карра-Врасс сказал, что орки охотятся на них, потому что танк представляет для них угрозу и одновременно вызов. Охотники были где-то рядом. Но их еще не нашли, а время было на их стороне, потому что они приближались к своей конечной точке.

— Может ты не такой несчастливый, как выглядишь, Самиэль, — сказал Каллин, и это, пожалуй, была самая щедрая похвала, произнесенная им за всю жизнь.

Им предстояло пересечь последнюю горную гряду, прежде чем они увидят Кадианский штаб. Им придется многое объяснять — откуда они взялись? Почему они одни? Где оставшаяся часть колонны? Кадианцы взяли себе за обязательное правило прятать все мелкие, но ценные вещи при появлении Хемо-Псов. Но, по крайней мере, они смогут просто поесть, возможно, поспать и урвать пару свободных деньков, прежде чем появится кто-нибудь, кто вернет их обратно в Савларский полк.

Самиэль даже не мечтал, что Дефиксио сделает это, с разваливающимися гусеницами, с дырой в корпусе, особенно, когда недостает запасных частей от Леман Русса. Кадианцы, наверно, разберут старый Уничтожитель и используют его части для ремонта их собственных машин. Но даже Дниеп полагал, что это лучше, чем остаться в дымящем остове, на который всем наплевать, посреди планеты.

Теперь они были на гребне холма, равнина раскинулась вдаль перед глазами Самиэля, Кадианский штаб наконец-то предстал им на обозрение…

Ухмыляющийся накрененный рогатый череп тотема, вырезанный из обрезков металла, сваренных вместе, стоял на крыше командного бункера. Выгоревшие Леман Руссы и Химеры довершали целостность картины. Зенитная пушка Гидры стояла без дела в углу, поникшая и повернутая внутрь, со стволами, почерневшими от огня, извергавшегося в прорывающегося через проломы врага.

Тела людей и орков лежали кучками в месте самых ожесточенных боев — пролома, ворот, столовой, комплекса казарм, где размещались солдаты. Там, где находился склад топлива, чернел окруженный трупами кратер. Здания и бункеры были вывернуты наизнанку взрыв-зарядами, их содержимое — мебель, оборудование, обитатели — устилали землю вокруг. Эти строения, зияющие провалами окон и дверей, были превращены в огневые точки. Тела в одежде Кадианских солдат свисали с колючей проволоки, увенчивающей баррикады и ограждения. Везде были следы от пуль, брошенное оружие и трупы. Трупов было особенно много.

Но самое плохое находилось снаружи. Все вокруг штаба напоминало переполненный город из палаток и хибар, набитый зеленокожими. Они дрались, спорили, делили добычу и пировали тем, что нашли на складах штаба.

Сумасшедшие байкеры, настолько уже привычные для пейзажа Джагерсвельда, жужжали как мухи вокруг лагеря, радостно сжигая захваченное топливо в гонках на немыслимой скорости, ради которой они и жили. Лагерь был охвачен облаком дыма, а порыв ветра доносил неприятный запах горения и зловоний.

— Вы это видите? — прокричал Дамрид снизу.

— Тормози, — ответил Самиэль.

Дефиксио остановился. Дамрид первым протиснулся через сиденье башни и высунул свою голову наружу через люк.

— Император милостивый… — прошептал он, положив одну руку на карман, где он держал молитвенник. — Злобные ксеносы… как насчет прощения? Вам недостаточно?

Дамрид скользнул обратно в чрево Дефиксио. Дниеп занял его место, силясь увидеть то, что вызвало такой шок у его товарища.

— Чертовы ублюдки, — произнес он, когда увидел. — Чужеродные ублюдки. Нам следовало бы знать.

Самиэль не знал что сказать. Ну что можно сказать когда маленькая надежда Гвардейца, позволяющая ему быть самим собой, ускользает?

— Так вот что сломило парня, — продолжил Дниеп, обращаясь больше к себе, чем к Самиэлю. — Он думал, что на самом деле был прощен. Вот почему он никогда не звал тебя ходячей неудачей, как мы. Император приглядывает за ним, как он думал, потому что он был прощен.

— За что?

Дниеп скептически посмотрел на него.

— Тебе что никто не говорил? Дамрид плохой парень. Я имею ввиду, что сам не отношусь к доброму типу людей, и даже нескольких покалечил, но я никогда… — Дниеп потряс своей головой. — Парень был с пограничного мира, он жил в аду с момента рождения. Когда их послали на миссию подавить ту зону, Дамрид со своими парнями был против. Ты знаешь про его молитвенник? Он когда-то принадлежал Сестре. Говорят, что пока Дамрид рубил бедную сучку на куски, все что она смогла сказать, было «он простит тебя. Он простит тебя…» — снова и снова. Когда с ней было покончено, ее тело швырнули на растерзание жвачным медведям. Он начал читать эту чертову книгу на тюремном корабле и ко времени прибытия на Мертвые Луны вбил себе в голову, что он прощен.

— Дамрид? Это полный бред… хотя, порой было сомнения в том, как он верит, как будто вера — его единственный шанс, и он должен следовать ей несмотря ни на что… Он не похож на того, кто прошел через Мертвые Луны.

— Его охраняли. Капеллан, который верит, — самая редкая вещь в галактике. Лучше, чтобы он оставался живым. И когда Гвардия сказала, что формируют еще один полк Хемо-Псов, он вызвался первым, готовый драться за Императора и карать врагов Человечества. — Дниеп потряс своей головой и присвистнул, увидев орков, носящихся без удержу, мастерящих пояса из кожи и ожерелья из рук. — А теперь это. Должно быть у него получилось. На самом деле получилось. Такой парень как он, прошедший через все это и не сломавшийся — это то же самое, что в одиночку выиграть войну.

Когда все насмотрелись на руины Кадианского штаба и его растерзанный гарнизон, они вернулись в Дефиксио и замолчали.

Внезапно Каллин стукнул кулаком по стене корпуса:

— Ради этого мы сражаемся? Мы тащили эту кучу металлолома через всю эту гребаную планету и это все, что мы получили?

Все посмотрели на него, и Самиэль пожалел, что он не промолчал, но как у всех у Каллина была надежда, растущая каждую минуту на протяжении последнего броска, и он не мог смириться, что она ускользнула от него. Его голос срывался на крик:

— Почему сейчас? Почему они не могли его захватить месяцем раньше или позже, или в любое другое время, но не сейчас? Они не могли… почему? Эти чертовы Кадианцы не могли даже позаботиться о своем штабе?

Каллин замолчал, внезапно выдохшись. Дниеп говорил тихо, его глосс дрожал:

— Полк Джурна должен быть к югу, через залив. Если мы доберемся до него и пересечем…

— Нет, — голос Карра-Врасса был тверд. Поэтому он и был офицером, подумал Самиэль с неприязнью. Он также был сломлен, как и все, но он смог скрыть это. — Можно попробовать пройти через места высадки орков. Когда мы там окажемся, нас прикончат быстро, так как мы на передовой, а пленники потребляют слишком много еды. Если мы двинемся на юг, то нас пленят, поработят, возможно будут играться с нами, но в конце концов мы умрем. Залив не пересечь, было достаточно пленников, пытавшихся сделать это.

— А что тогда? — Голос Каллина был похож на голос ребенка. Самиэль был почти уверен, что он плачет. — Мы умрем?

Карра-Врасс посмотрел на него:

— Мы умрем.

— Все умирают, — Самиэль понял, что говорит вслух.

— Это точно, — отвтеил Карра-Врасс. — Ничто не вечно.

— Значит так тому и быть, — сказал Дамрид. Его лицо было бледным как у мертвеца и имело отстраненное выражение. Говорили, что человек может заслужить место у трона Императора своим поведением, когда все кажется безнадежным, особенно в моменты самого ужасного отчаяния Он наблюдает, Он судит.

Это был последний шанс Дамрида. Если он умрет достойно, это может означать, что он прощен после всего, что совершил.

— Но многие ли знают, когда придет их время? — продолжил Карра-Врасс. — Многие ли могут увидеть приближающийся конец и приготовиться? Немногие. Из всех наших братьев по оружию только мы может приготовиться. Именно в смерти человек может быть познан более чем в чем-либо. Не так ли, Дамрид?

— Значит так тому и быть, — вновь произнес парень.

— Их патрули поймают нас в течение часа. Их часовые засекут нас еще раньше. У нас не так много времени, но его достаточно. Нам преподнесен величайший дар, который только может получить человек, теперь у нас есть цель. Мы проведем отмеренное нам время, круша чужеродных врагов, не потому что нам приказали или потому что мы должны, а потому что мы выбрали это, чтобы наши смерти что-то да значили. Повернись оно по-другому мы могли бы умереть в полете, или скрываясь, или под кнутом рабовладельца. Но не теперь.

Самиэль поднял взгляд. Эти слова ничего не значили, они уже были покойниками. Орки могли покромсать его друзей, развеять все его надежды, они подарили ему войну, которая вынудила провести всю жизнь в истощении и страхе, сидя в танке на планете, которую он ненавидел. Они могли превратить его в проклятого. Но во имя Императора, эти зеленокожие ублюдки не могли заставить его умереть за просто так.

Он встал на ноги дрожа от возбуждения и гордости. Карра-Врасс тоже поднялся и оправил складки своей шинели.

— Экипаж, заряжай, — произнес он.

Каждая Савларская машина оснащалась герметическими затворами люков и дверей. Они все их запечатали, и теперь оркам придется драться с ними просто, чтобы глотнуть того же воздуха, каким дышат Хемо-Псы. Карра-Врасс снял свою офицерскую шинель, закатал черные рукава своей униформы, и шумно загнал два снаряда автопушки в казенную часть. Дамрид спокойно цитировал наиболее значимые для него молебны — некоторые были о том, что никогда не надо отчаиваться, потому что любой хороший человек у Него на счету, даже если человек в своем смирении думает, что это не так.

Карра-Врасс проверил оружие на поясе, дуэльный пистолет, который он каким-то образом умудрился сохранить, хотя его ручка из слоновой кости и ювелирная работа приковывали внимание самых благородных Хемо-Псов. Остальные поступили также со своими трофеями и оберегами — уродливое короткоствольное ружье Каллина, снятое с мертвого орка, обрез Дниепа, скрытый под сиденьем водителя, ржавая сержантская шпага, которую хранил Дамрид. Тщательный осмотр хлама внутри Дефиксио выявил старый, но работающий лазпистолет, его взял Самиэль.

— Последний подарок, полученный мной, — подумал он. — Но так похожий на первый.

Им не следовало долго выжидать. Снова накатывалась темнота, зеленокожий пеший патруль подходил со стороны лагеря. Их было около пятидесяти, они низко пригибались в собирающемся тумане. Вел их орк, на голову или две выше остальных, одна рука оторвана и заменена на отвратительную трехпалую клешню, искрящуюся силовым полем. У них были топоры, ружья, дубины.

Каллин быстро прошептал что-то Карра-Врассу — сквозь свою смотровую щель он увидел один из патрулей байкеров, охотящихся за ними и теперь приближающийся к ним с противоположной стороны. Они были в ловушке.

— Отлично! — подумал Самиэль. — Если хочешь что-то сделать, то вот он прекрасный шанс.

Карра-Врасс оглянулся на Дамрида. Парень кивнул в ответ.

— Огонь, — произнес Карра-Врасс.

Двойной разрыв выстрела попал в центр отряда орков и превратил двух или трех в пылающие факела. Некоторые постарались разбежаться, но лидер сгреб парочку из них за загривок и послал вперед, указав своей чудовищной клешней на цель и подгоняя командой к атаке.

Они кинулись вперед, размахивая оружием. Самиэль услышал, как Карра-Врасс откинул дымящиеся гильзы с казенной части и вставил два новых снаряда, также решительно и спокойно, как это делал Граек.

— Дистанция? — спросил офицер, голос был заглушен захлопывающейся крышкой казны.

— Совсем рядом, — прокричал в ответ Дамрид.

— Огонь!

Два взрыва слились в один, и тут же будто преисподняя разверзлась посредине приближающегося патруля. Некоторых кинуло вперед на их товарищей, двоих по кускам подбросило в воздух. Самиэль воспользовался возможностью, — хоть лидер и стукнул двоих головами, чтобы остановить бегство своих воинов, — но замедленный и паникующий патруль был прекрасной мишенью. Он открыл огонь из своего тяжелого болтера, наблюдая как разрывные снаряды, вырвавшись из дула и весело сверкая, прошивают орков. Двое или трое упали, и атака захлебнулась. Теперь Дниеп с треском завел двигатели, и Дефиксио развернулся к байкерам.

Самиэль продолжал стрелять, заставляя орков вжиматься в землю, но он мог отчетливо слышать влажный треск зеленокожей плоти под гусеницами Дефиксио.

Каллин уже стрелял со своей стороны, а это значило, что байкеры уже рядом. Пеший патруль вел беспрерывный огонь, пытаясь воспользоваться любым моментом для стрельбы, и снаряды яростно барабанили по корпусу Дефиксио. Шум был ужасающим, и, наверняка, нравился оркам, любящих громкое оружие, но Самиэлю на это было наплевать. Они могут производить такой шум сколько им вздумается, но победят подонков с Мертвых Лун лишь ценой собственной жизни. Его тяжелый болтер ревел с яростью, которая, как он чувствовал, кипела в нем, и очередной орк был пронизан острым горячим металлом.

Звук похожий на удар грома раздался, как только грубая орочья граната коснулась металлического корпуса со стороны Самиэля. Осколки срикошетили от краев смотровой щели Самиэля, но он даже не вздрогнул. Его магазин почти истощился, когда Карра-Врасс засунул полный в казну тяжелого болтера. Самиэль взглянул на него с благодарностью, увидел, что офицер его понял, и вернулся к стрельбе. Теперь он с трудом различал цели, его взор застилала движущаяся масса зеленой плоти, орки пытались затормозить Дефиксио своими телами.

Взорвалась еще одна граната, и Каллин грязно выругался, его тяжелый болтер взрывом вырвало из держателя. Не делая паузы, он вынул свое орочье оружие и открыл огонь по лапам, цепляющихся за щели корпуса. Теперь Самиэль мог слышать байкеров даже сквозь весь этот гвалт, так как байкеры слезли с мотоциклов и добавили свой вес к этому штурму.

Раздался пронзительный визг, и внезапно внутри Дефиксио проглянуло небо — лидер орков возвышался над ними, силовая клешня сжимала башню, которую он только что с корнем выдернул из танка. Дамрид свалился вниз в чрево корпуса, схватил саблю и принялся рубить зеленые руки и головы, которые стали лезть через края рваного металла. Со стороны Каллина была лишь небольшая задержка, после которой он вернулся в бой, круша лезущих зеленокожих голыми руками — патроны уже иссякли.

Один из зеленокожих достал Дниепа — топор нырнул вниз погрузился в его спину. Карра-Врасс открыл огонь из своего дуэльного пистолета, каждый выстрел достигал цели, и Самиэль последовал его примеру, заряды его лазпистолета начали выжигать кожу зеленокожих. Он услышал, как Каллин непристойно ругался, когда его сквозь дыру в корпусе выдернули десятки когтистых лап, и Самиэль был уверен, что Каллин всегда хотел умереть, матерясь.

Массивный орк спрыгнул вниз и сгреб Дамрида своими когтями, чтобы вытолкнуть из танка, царапая худое тело парня, просовывая его наружу, воя от ярости и демонстрируя свои огромные клыки. Карра-Врасс схватил снаряд для автопушки и затолкал его в рот монстра с силой человека, который понимает, что опаздывает. Орк ударил его силовым кулаком, откидывая в сторону, и выстрелы роящихся орков пронзили тело офицера насквозь.

Самиэль схватил обороненный Дниепом обрез. Он кожей чувствовал зеленокожих вокруг себя, зубы, кусающие его ноги, когти царапающие его плечи. Но не было боли, рано, он пока еще не достиг своей цели.

Он выстрелил единственным патроном из своего обреза, целясь в лицо огромного орочьего лидера. С грохотом, похожим на конец света, снаряд автопушки, застрявший в его челюсти, сдетонировал, взорвав звериную голову и оторвал огромный кусок от его монструозного тела. Он качнулся, словно не осознавая, что мертв, а затем упал.

Зная, что он умер, добившись, чего хотел, с сердцем, разгонявшим настоящее ликование по его венам, Самиэль упал под давящей массой зеленокожих и больше ничего не чувствовал.

— Ты счастливая скотина, — раздался чей-то голос. Он не был с Савлара, акцент отличался. — Способен говорить?

— Частично, — Самиэль удивился, услышав свой собственный голос. Он открыл глаза — никогда еще солнечный свет Джагерсвельда не был так ярок, и ему пришлось прищуриться после такого долгого…

Сна? Бессознательного состояния? Смерти?

Тень перед ним приобрела очертания человека. Морщинистое лицои серые волосы, одет в Кадианскую униформу. Полковник — Самиэль разглядел шевроны на его плечах.

— Ты не против рассказать мне, что здесь случилось, сынок?

— Столкнулись с небольшим количеством орков, сэр, — Самиэль с трудом мог поверить, что он говорит. Он думал, что уже погибал до этого, дважды… но на этот раз он был уверен, что смерть забрала его. Он был там и ждал ее, и когда она пришла, он посмотрел ей в лицо и отказался уйти без драки.

Он сидел на земле. Позади полковника дымил каркас Дефиксио. Он не смог бы распознать в этой груде металлолома танк, не проведи он последние величайшие моменты внутри него. Корпус окружали обугленные скелеты.

Массивные челюсти и раздавленные черепа орков были повсюду, с парой человеческих черепов, когда-то принадлежащих его товарищам.

— Вы много их забрали с собой. Должно быть ты думаешь, что ты мертв, а?

— Я примерно так и думаю, сэр.

— Как я и сказал, одна счастливая скотина выжила. Топливные баки взорвались и тебя выбросило наружу. Неделя или две с Сестричками в полевом госпитале, и ты вернешься в бой. — Полковник оглядел лохмотья униформы Самиэля, и его противогаз, болтающийся на шее.

— Ты с Савлара?

— Да, сэр.

— Украдешь что-нибудь, и мы вздернем тебя.

— Да, сэр.

Самиэль мог только сидеть, он не мог идти — одна нога была настолько повреждена, что даже не чувствовал ее. Пока его грузили на носилки, он мог наблюдать за остальными Кадианцами, расчищающими развалины орочьего лагеря и своего отвоеванного штаба. Орочий тотем был сброшен с крыши командного бункера вниз, а тела были собраны в братские могилы.

Ничего из того, что говорил Карра-Врасс не было правдой. Его друзья (а они без сомнения были его друзьями в последние часы) умерли ничуть не лучшей смертью, чем сотни Кадианцев несколькими днями ранее, или те бедняги, погибшие, когда был разгромлен конвой. Они ничего не достигли — война на Джагерсвельде продолжилась бы и без них. Империум остался практически тем же, даже если бы ни один из них не родился.

Но не это самое главное. Они чувствовали, что достигли чего-то в смерти. Даже Карра-Врасс верил в свои собственные слова, в этом Самиэль был уверен. Они верили, что умирают ради чего-то, им позволили встретиться лицом к лицу со смертью, а не так как она нашла бы их, прячущихся, без предупреждения. Сколько Гвардейцев на Джагерсвельде могли сказать подобное?

Эта галактика была ужасным местом, она пожирала жизни миллионов людей. Но порой была надежда. Порой было что-то из чего можно было извлечь урок, какое-то достоинство, гордость, даже если это было перед самым концом. Это было намного больше, чем то, что приобретает человек в Гвардии, или на Мертвых Лунах, или где-нибудь еще. Самиэль не мог сам это четко понять. Но экипаж Дефиксио выиграл прекрасный и благородный бой с самими собой.

Теперь, разумеется, Самиэль был единственным выжившим уже второй раз, и это будет чудо, если кто-нибудь при взгляде на него не пробормочет, что этот человек потратил удачи, достаточной для ста таких же. Но были и более плохие вещи. Фактически у него было кое-что, чем он мог гордиться — он умер в совокупности уже три раза, и двое из его похорон прошли с чертовски неплохими почестями. Не такой уж и плохой рейтинг.

Кадианцы несли его обратно к своему штабу, через руины орочьего лагеря. Один из носильщиков скользнул по нему взглядом, и должно быть удивился тому, что, хотя у него была покалечена нога и никого из его друзей не осталось в живых, этот сумасшедший Савларский парень просто улыбался.

Алекс Хэммонд Копья предков

За восходом солнца на бесплодные пустоши потянулось горячее марево. Солнечные лучи изгнали тьму, сдергивая саван ночи с сотен мёртвых тел. От Даката остались лишь груды развалин и трупов. Накаляющийся песок был усыпан битым бетоном и рваным железом. Среди мертвого опустошения суетились лишь насекомые-падальщики, объедая плоть с трупов и шмыгая по глазам мертвецов.

Аль’Каган, не мигая, осматривал раскинувшееся побоище. Тяжёлая артиллерия перемалывала этот город не один час. Подземные бункеры взорваны. По ходам убежищ под городом наверняка текут реки крови. Кровь будет скапливаться в самых глубоких местах, и запах её останется там навеки.

Кобыла под ним заволновалась. Хотя сердце у неё было сделано из железа, зрелище массового избиения невинных нравилось ей не больше, чем ему. Аль’Каган повернулся к своим воинам. Все до единого опытные ветераны, его соплеменники были лучшими сынами своего родного мира, которых тот мог дать. Каждый знает своего скакуна так же хорошо, как своё оружие. Такова философия его народа. Конь — это родич, конь — это товарищ. Без него не выжить.

Батальон обратил мрачные взоры на Аль’Кагана. Суровые сердца воинов явно были тронуты увиденным. Каждый носил поверх плаща знаки своего клана, вырезанные из кости и нашитые на шкуру великого бизона. Почетные бусины свисали с бород, удерживая сложно переплетенные косички. Голос Аль’Кагана нарушил безмолвие покинутого побоища:

— Сегодня наш первый и последний день. Последний, ибо наша клятва на мече Империуму закончится. Первый, ибо мы погибнем или одержим победу. Погибнуть — значит уйти в степи наших предков, присоединиться к их великой охоте. Победить — значит получить мир, которым мы сделаем своим.

Аль’Каган поднялся в стременах, чтобы окинуть взглядом весь отряд. Подняв повязку с глаза, он произнёс:

— Мы платили за каждую битву. Это стоило нам и братьев-людей, и братьев-коней. Мы — Сыны Атиллы. Наша судьба ждет нас впереди.

Аль’Каган опустился в седло и дернул поводья. Кобыла поднялась на дыбы и лягнула передними копытами воздух. Через секунду безмолвие побоища было нарушено еще раз, последний за сегодня: две сотни копыт в унисон ударили в землю, заставив трупных жуков броситься прочь, а стреляные гильзы на земле — подпрыгнуть. Атилльская дикая кавалерия Аль’Кагана снова двинулась в путь.

Они скакали по разбитым землям, обходя стороной места боев. На пути они не встречали никого, кроме мертвецов, но след врага был и так заметен. Тяжелые танки и многочисленная пехота — такой враг, такая армия из огня и железа, следов не прятала.

— Досточтенный Аль’Каган, — рядом ехал огромный соплеменник, Тулк. Багрово-синие шрамы на его лице отмечали немалое число одержанных побед.

— Говори, брат.

— Те, кто ведет Пракашский XII-ый, вышли на связь. Их окружают. Они отрезаны на соляной равнине и собираются принять там бой, — Тулк презрительно хрюкнул.

— Дадут себя окружить — им конец.

— Если дух ястреба будет с нами, мы успеем им помочь, — рослый соплеменник глянул в небо.

— Это так. Если предки будут на нашей стороне, мы сможем прорвать вражеские порядки. Создадим слабину, через которую они смогут прорваться. Включи коммуникатор: дай им знать, что сыны Атиллы еще раз спасут их безволосые шкуры.

Въехав на береговой вал, всадники увидели Великое озеро. Его жизненные соки давно пересохли, и озеро искрилось в мареве полуденного солнца. По соляной равнине, извиваясь словно гадюка, ползла темная колонна, неумолимо настигая небольшое, разрозненное скопление войск. Аль’Каган остановил коня и принялся рассматривать в бинокль вражеское войско, пока подтягивались остальные. Затем он повернулся и обратился к воинам:

— Сила врага в его артиллерии. Словно кулак, падающий с небес, крушила она те поселения, что мы видели. Мы должны подобраться к ней с фланга и уничтожить. Предки сегодня с нами — это поведал мне попутный ветер, что сопровождал нас по этой бесплодной пустыне. Так пусть он поможет вам, когда вы нанесете удар в самое сердце врагу, — Аль’Каган поднял копье и вставил древко в перевязь у седла. — Копья беречь для артиллерии. С основными силами в бой не вступать. Мчитесь как ветер, братья мои!

Аль’Каган издал глубокий вопль, его голос был полон силы. Отряд присоединился к кличу, их голоса взлетели над душным маревом. Аль’Каган ощутил, как по телу прокатилась будоражащая дрожь, словно трепет от убийства врага. Копье лежало в руке как влитое. Аль’Каган первым оборвал боевой клич и бросил скакуна в атаку. Грохот копыт покатился по бескрайним просторам. Тулк, перекрикивая шум, передавал местоположение отряда через коммуникатор на спине. С позиций Пракашского XII-го в небо взметнулась ракета. Ответный сигнал: они были готовы.

Сердце Аль’Кагана колотилось так, словно боялось отстать от летящих вперед лошадей. Чем ближе становился враг, тем сильнее Аль’Каган сжимал поводья. Меховой плащ вился и хлопал за спиной. Глаза слезились от уколов соляной взвеси и встречного ветра.

Неподалеку упал снаряд. Взрыв подбросил кувырком в воздух коня и всадника. Кобыла с жалобным криком рухнула на землю, удар ее прикончил. Ездок погиб под ударами сотен копыт. Опытные в военном деле, всадники тут же разошлись широкой цепью. Новый снаряд упал где-то в середине, осколки резанули по телам и шкурам. Но огонь артиллерии не мог соперничать со скоростью конницы.

Главная опасность ждала впереди. Нечестивые космодесантники Хаоса в деформированных и прогнивших доспехах, словно гигантские тараканы, разбегались, прячась за свои машины. Там они засели, переговариваясь и крича на языке, который вгрызался Аль’Кагану в мозг, будто пытаясь сожрать его. Вокруг десантников орды культистов выли безумные гимны своим уродливым повелителям.

Глядя на них всех, Аль’Каган почувствовал, что даже его сердце бывалого воина дрогнуло. Он вцепился в поводья так, что железные клепки впились в ладони. Боль помогла отвлечься от нечисти, ждавшей впереди. Со стороны вражеской колоны ринулись, вспарывая небеса, летающие гравициклы. Конницу окатило градом лазерных выстрелов и болтерных снарядов. Воинов выбрасывало из седел, но осиротевшие животные продолжали бежать вместе с остальными даже без всадников. Аль’Каган перескочил через труп лошади с разбитым черепом, её всадника зажало под мертвой тушей.

Первые всадники добрались до врага. Они сработали отлично, их скакуны вспахивали линию культистов, словно плуг. Нескольких всадников сбили — фонтанчики крови выхлестывало в воздух, словно струи пара под давлением.

Тулк вел вторую волну. Его люди, отставив копья, вооружились лазганами. Каждый выстрел находил цель, но пробить её броню удавалось не всякому. В ответ линию всадников прошиб град раскаленных пуль. Кони летели на землю, сталкиваясь друг с другом в падении. Нескольким всадникам удалось спрыгнуть, но большинство погибло под пулями и под телами собственных скакунов. Конницу повалило так, словно какой-то ребенок смёл рукой надоевшие кубики. Атака захлебнулась. Людям пришлось искать укрытия за мертвыми и умирающими. Орды Хаоса, жаждущие лишь кровопролития, поливали огнём мертвых наравне с живыми.

Аль’Каган развернул коня и бросил свой отряд к спешенным товарищам. Остановиться в бою — значило подарить победу врагу. Перескакивая через груды мертвых тел, Аль’Каган несся вдоль вражеской линии. Он размахивал копьем словно простой палкой, оберегая взрывчатый наконечник от ударов. Прижатые огнем воины, увидев его пример, бросились на врага. Атилльцы накинулись на бронированных космодесантников Хаоса, меховые плащи воинов были пропитаны кровью. Многих подбрасывало высоко в воздух: мощь вражеских силовых доспехов была исключительной, но нескольким ударам все же удалось найти свою цель.

— Мы замедляемся! — крикнул Аль’Каган, кружа вокруг схватки и собирая тех, кто еще оставался в седле. Земля вдруг задрожала, и на какое-то мгновение все — и культисты, и конники, — замерли. Танки, покрытые шипами, ощетинившиеся орудиями и увешанные жуткими лезвиями и бульдозерными отвалами, двигались на Имперскую Гвардию.

— Уходим! Шевелись, чёрт! — крикнул Аль’Каган, свешиваясь с седла, чтобы ухватить за протянутую руку потерявшего лошадь товарища.

— Спасибо, брат, — Тулк, заместитель Аль’Кагана, ухмыльнулся. Заостренные зубы Тулка были перемазаны его собственной кровью из глубокого пореза на татуированном лице — свежего сувенира сегодняшней битвы, которым Тулк определенно будет гордиться и беречь.

— А они не такие крутые, когда вскроешь им панцирь, — снова ухмыльнулся он.

Вражеские танки были уже близко. Воины Аль’Кагана всё ещё пытались выбраться из схватки на бесхозных лошадях и за спинами товарищей.

Аль’Каган чертыхнулся.

— Мы должны выиграть время!

— Почту за честь, командир, — ответил Тулк.

Аль’Каган поддал лошади пятками в бока и, перескочив груду мертвых тел, ринулся к головному танку. Кобыла Аль’Кагана, с боками, мокрыми от пота и крови, бежала с трудом, неровный стук копыт подсказывал, что силы ее на исходе.

— Всего один рывок, дочь Атиллы, — попросил Аль’Каган.

Тулк забрался с ногами на спину лошади, держась за плечи Аль’Кагана, снял туго набитую сумку с седла и пригнулся. Аль’Каган обошел приближающийся танк сбоку, жуткие лезвия вращались на расстоянии протянутой руки. Тулк, задержавшись на мгновение, прыгнул на рычащий танк. Аль’Каган пришпорил лошадь, и та рванула вперед, выбрасывая из-под копыт клубы соляной пыли, галопом обходя машину сзади. Тулк взобрался на самый верх танка — и отскочил назад от внезапно распахнувшегося люка. Аль’Каган сдернул с пояса метательный диск и бросил не глядя, не заботясь, убьет он космодесантника или подарит безболезненную смерть Тулку. Диск срикошетил от корпуса танка прямо в лицо культисту. Тот провалился, стреляя, обратно в люк. С пронзительным скрежетом танк повело в сторону, накренив вправо. Тулк выхватил из сумки гранату, щелкнул чекой и, запустив гранату глубоко внутрь машины, оглянулся с бешеными глазами.

Аль’Каган пришпорил скакуна. Тулк кинулся с танка, немного упредив товарища. Взрыв разнес машину, впечатав Тулка в бок лошади. Все трое рухнули на землю. Оставшиеся два танка продолжали ползти вперед. Оглушенный, Аль’Каган повернулся, ища своих. Тупая боль в основании спины заставила его обратить внимание на ноги, зажатые под лошадью.

— Тулк?

Воин не шевелился. Танки с рычанием ползли к командиру атилльцев. Аль’Каган отчаянно попытался добраться до сумки на боку Тулка, но дотянуться не смог. Тогда он отодвинулся обратно и схватил копье. Затем осторожно проткнул им сумку, молясь, чтобы взрывчатый наконечник не сдетонировал, подорвав все гранаты. Соляная корка на земле сходила большими пластинами, когда он осторожно тянул сумку к себе. Рычание танков ощущалось всем телом. Аль’Каган уже подтянул сумку так, что мог ее открыть.

Его накрыла тень. Косы и лезвия танка врубились в тело Тулка, пожиная урожай плоти. Аль’Каган сунул руку в сумку и щелкнул чекой гранаты. Одновременно крепко упер копье в резную эмблему на латном нагруднике. Затем закинул сумку под головной танк и подставил копье под бульдозерный отвал. Наконечник сдетонировал от удара. Аль’Кагана на мгновение окутало огнем и серой, а затем выбросило прочь от рвущихся танков.

Аль’Каган барахтался, катясь кувырком по соляной корке и тщетно пытаясь затормозить. Он ждал резкой, сокрушительной боли от ударов копыт, но вместо этого его окутало что-то мягкое. Запах дома… жареной бизонятины и кукурузного хлеба. Что это, загробный мир?

Аль’Каган открыл глаза. Обернут он был в толстый меховой плащ. Два молодых всадника подхватили его, как сетью, и сейчас везли меж своих лошадей.

— Вы с нами, досточтимый командир! — крикнул молодой всадник с заплетенными косами.

— Коня! Мне нужен быстрый конь. Мы должны уничтожить их пушки, — прохрипел Аль’Каган.

— Великий командир…

— Я знаю, что ранен. У меня пробита грудь, и мои жизненные соки питают землю. Если мы прекратим бой, то проиграем, и мое имя будет обесчещено. Лучше умереть, чем жить без чести.

Еще десяток конных присоединился к ним, некоторые везли с собой товарищей.

— Собрать копья! И дайте мне коня! — крикнул Аль’Каган.

Один атиллец спешился, пока остальные пустились кругами, свешиваясь с седел и подхватывая оставшиеся копья погибших всадников. Копья валялись, как хворост, по всему полю боя, словно приглашая глупцов рискнуть и пройтись по взрывчатым наконечникам.

Аль’Каган с трудом взобрался в седло. Открытая рана в груди походила на дыхательное отверстие, выплескивая кровь и боль.

— Сын Атиллы, — обратился Аль’Каган к всаднику, уступившему ему коня, — сядь позади меня. Возьми свои клановые кисти и крепко зажми мою рану.

Всадник крепко обхватил Аль’Кагана руками. Кровотечение остановилось.

— Моя жизнь в твоих руках. В буквальном смысле. — Аль’Каган кашлянул, чувствуя, как слабеет поток крови.

На этот раз боевых кличей не было. Сейчас действия говорили громче, чем любая труба. Аль’Каган пришпорил нового скакуна, посылая его вперед, молодой воин за спиной зажимал его рану и держал несколько копий. Оставшиеся всадники последовали его примеру, их скакуны догоняли коня старого командира. Конница разошлась с безмолвной синхронностью, выстраиваясь линией. Цепь всадников, числом в тридцать, взметнув комья земли, ринулась на врага.

— Копья готовь! — скомандовал Аль’Каган. Пушки были все ближе. Они оказались крупнее, чем он ожидал. Гигантские стволы, задранные к небу, казалось, сейчас черкнут по пухлым животам облаков. Гаубицы с казенниками, чернеющими словно пасть варпа, скалились словно демоны. Эти машины были готовы выплюнуть свой смертоносный груз на достойных служителей Императора.

На скаку атилльцы перекладывали копья из руки в руку с паучьей ловкостью. У каждого копий было вдвое обычного. Космодесантники Хаоса со своими культистами заметили диких всадников. Они бросились, пригибаясь к земле, за редкие укрытия, которые торчали из земли, словно вывороченные края воронок.

— Держать ровно! — крикнул Аль’Каган. Воздух выходил у него одновременно изо рта и из раны. Голова кружилась от нехватки кислорода в крови.

Залп лазерного огня и свинца хлестнул по цепи всадников. Взрывы мин и гранат рванули землю.

— Давай! — крикнул Аль’Каган. По его сигналу, каждый всадник легко скользнул в сторону, распластавшись по правому боку лошади. Некоторых коней ранило, несколько упали, но остальные продолжали бег.

— За Атиллу! — закричал один из воинов, когда кавалерия взметнулась в воздух и перескочила через линию врагов. Не обращая внимания на противника, всадники пришпорили лошадей. От грохота копыт гудела земля. Пот и кровь текли с лошадей и людей, оставляя тонкие красные следы на искрящейся жаре. Всадники опустили копья. Расчеты, все еще пытающиеся зарядить орудия, схватились за оружие. Атилльцы испустили единый боевой клич — двадцать голосов прозвучали словно сотня.

Копья со взрывными наконечниками нашли свою цель. Толстые броневые плиты срывало от машин, из корпусов, словно из вспоротых животов, вываливалась проводка. Череда взрывов, словно треск связки петард, покатилась по полю боя. Сверху сыпались градом подброшенные в воздух снаряды. Аль’Каган метал гранату за гранатой в штабели уложенных боеприпасов. Тыл армии Хаоса поглотило очищающее пламя. Горящие траки и куски металла еще падали на землю, когда атилльцы принялись рубить убегающих.

* * *

Аль’Каган провел руками по груди. Рана зажила хорошо. Остался впечатляющий шрам, самый большой на истерзанной сражениями груди. Тихие звуки линейного крейсера наполняли помещение. Прозрачные пластальные окна, словно пустые глаза мертвеца, уставились на звезды. Аль’Каган остановил взгляд на яркой голубой туманности, переливающейся молниями и языками пламени. Убаюкивающий гул двигателей звездолета и блистающее зрелище перед глазами почти вызвали у Аль’Кагана желание остаться в глубоком космосе. Почти.

Он опустил глаза на большого Имперского орла, висящего на груди на золотой цепочке. Он ощущал его тяжесть даже сквозь слои меха и грубой ткани. Остальные свои награды и медали Аль’Каган носил на плаще. Сейчас они казались блестящими металлическими блохами, присосавшимися к шкуре. Аль’Каган принялся изучать в окне свое отражение: широкая, отороченная мехом, степняцкая шапка, единственный глаз дикого воина, длинные заплетенные волосы. Он с трудом мог отличить собственные черные пряди от гривы снежного барса, которую носил поверх мехового плаща. И то, и другое вытерлось от старости и потемнело от тысяч кровяных пятен.

— Командир! — раздался голос за спиной.

Аль’Каган неторопливо повернулся. Комиссар: черная кожаная шинель, черная островерхая фуражка, украшенная серебряными черепами, глаза холодные как камень.

— Командир, полагаю, вы поправились?

— Так и есть, комиссар Штрек.

— Имперский орел вам к лицу, — комиссар повернулся к окну.

— Удобно сидит на шее.

— Как и положено. Вы хорошо послужили Императору, — комиссар повернул ручку, закрывая окно экраном и оставляя в помещении лишь яркий неоновый свет.

— Сто сражений.

— Пора занять место правителя собственной провинции на Дагнаре-2.

— С нетерпением жду этой чести.

— В самом деле?

— Я уверен, как никогда.

— Интересно. Я полагал, что ваш народ скучает по родному миру, как ни один другой. Ледовые воины Вальгаллы стремятся к солнцу, альдерийские ударные части ненавидят свой мир смерти, Огненные Часовые с Горчака хотят воды. Но атилльцам никогда не надоедает охотиться на бизонов, участвовать в межклановых войнах… или так, по крайней мере, считает Адептус Министорум.

— Уверен, у них есть на это причины.

— Несомненно, — Комиссар Штрек развернулся и собрался покинуть помещение, но остановился:

— Однако… у вас есть необычный выбор. Через три дня мы пристыкуемся у вашего родного мира. Это уникальная возможность. Нам нужно взять новых лошадей и другие припасы для вашего обоснования на новом месте, затем мы отправимся на Дагнар-2, а оттуда на Олстар Прим. Если вы решите остаться на родине, ваша честь не будет задета. Вы можете вернуться на свои охотничьи земли.

— Так в чем дело?

— Скажем так, я давно придерживаюсь мнения, что со временем воин Императора забывает все, кроме умения воевать. Я хочу получить доказательства, которые изложу в докладе Министоруму. Контрольный опыт, если хотите.

— Понятно, — Аль’Каган опустил взгляд на медаль на груди.

— Корабль простоит всего неделю, — сказал Штрек. — Император вас благословляет.

* * *

— Неделя, командир, — донесся крик комиссара Штрека через пространство одного из многих погрузочных отсеков огромного космического судна. Аль’Каган даже не оглянулся. Вместо этого он двинул вперед, сквозь воздух, полный паров топлива, к высоким воротам отсека. Ему не терпелось ощутить под ногами вместо безжизненного железа мягкую землю родного мира.

Меха Аль’Кагана, связанные в узел за спиной, давили на плечи. Усыпанные наградами Императора, они смотрелись чуждо для Атиллы. Извилистый путь через туннели и мостки был забит людьми, мешая Аль’Кагану идти. Корабль Императора со своими отвратительными испарениями и скрежетом даже теперь пытался не пустить его на родную землю. Землю, с которой навечно была связана его душа.

Аль’Каган добрался до огромных внешних дверей отсека. Двое солдат из Пракашского XII-го — всего лишь мальчишки — стояли на страже у небольшого, для людей, выхода. Один из них преградил ему путь. Аль’Каган вынул из-под плаща свои бумаги и припечатал их ко лбу молодого гвардейца. Тот отшатнулся. Аль’Каган коротким пинком выбил из-под того ноги и крутанулся на месте, дав тяжелому узлу врезать второму по шее. Тот рухнул на пол всего через пару секунд после первого. Тяжелые от печатей бумаги с шелестом легли на пол между ними. Аль’Каган прошел в дверь, и в него тут же ударил ветер родного дома. Он задержал дыхание и спустился по наклонному мостику, затем спрыгнул в доходящую до колен траву вольных степей Атиллы.

Грузный космический корабль горой возвышался над пастбищами. Днем его тень будет двигаться по земле, словно стрелка гигантских солнечных часов. Высокую траву колыхал теплый вечерний ветерок. Стебли плескались вокруг идущего Аль’Кагана, хлопая его по бедрам. Корабль приземлился возле небольшого имперского форпоста, сжавшегося на широком пятаке выжженной земли. Больше походящие на скопище разрозненных административных зданий, чем на организованную базу, строения были похожи на приплюснутые кучки навоза.

Но что еще хуже: вокруг них, словно жужжащие мухи, собрались кучками аттильцы. Подходя к ним, Аль’Каган увидел, что людей там оказалось больше, чем он думал поначалу. Многие валялись, сгрудившись рядом, пьяные, в лужах рвоты и нечистот. Некоторые дрожали у небольших костров. Подойдя еще ближе, Аль’Каган увидел, что те жарят мясо, но не пустынных куропаток или бизоний бок, а нечто другое — нечто, больше похожее на крыс.

Бродячие собаки и нищие уступали Аль’Кагану дорогу. Чем глубже он заходил в болото обугленной земли и наспех возведенных бункеров, тем больше Аль’Каган боялся, что никогда оттуда не выберется. Он словно входил в сердце темных степей — страшного места, куда отправляются обесчещенные мертвецы. Здесь стояли космолеты поменьше, без прославленного орла Империума. Кто это? Вольные торговцы? Наемники? Пираты? Аль’Каган не мог сказать наверняка. Но что он мог бы сказать точно: эти люди зарабатывали себе на жизнь на его народе. С одного бока одного из кораблей занимался своим делом торговец в долг. Нищие и раненые выстроились в безликую очередь возле небольшого корабля. Темный коренастый мужчина выдавал еду в побитых жестяных мисках.

— Сестра, что вы здесь делаете? — наклонился Аль’Каган к женщине, стоящей в очереди.

— Я голодна, брат.

— Где твой клан, твой муж?

— Он ушел сражаться за Небесного Императора. Я пришла сюда, чтобы обрести покой.

— Я не вижу здесь покоя.

— Могу я вам чем-то помочь?

Торговец в длинной кольчужной куртке подошел и остановился напротив Аль’Кагана.

— Ты превращаешь мой народ в попрошаек, — прохрипел Аль’Каган.

— Мы предлагаем еду в обмен на небольшую работу на нашем корабле на орбите, — произнес торговец, отодвигая полу куртки. — Вставай в очередь или проваливай. — Он показал рукоять лазпистолета под одеждой.

— Я знаю, что это такое, — обратился Аль’Каган к собравшимся людям. — Это обман. Эти люди — работорговцы, они заберут вас к себе на корабль, самых сильных сунут в клетки, а остальных — убьют!

— Что? Да это просто вранье! — торговец повернулся к толпе, разводя руки.

Аль’Каган схватил торговца за шею и бросил на землю. Откинув полу его куртки, он указал на комплект наручников у того на поясе.

— Смотрите! — крикнул он толпе. — Какому купцу это нужно?

Аль’Каган сильнее вдавил торговца лицом в землю. Остальные торговцы двинулись ближе. Аль’Каган выхватил лазпистолет из-под куртки торговца.

— Назад! — прорычал Аль’Каган, прижимая лазпистолет к затылку торговца. — Возвращайтесь к своим племенам! — крикнул он попрошайкам. — Атилльцам так жить не подобает!

Затем сплюнул и ушел в ночь. Пустые лица провожали его в молчании. Ни один не шевельнулся, ни один не ушел.

* * *

В небе над головой начали появляться глаза предков. Он по-прежнему помнил каждый рисунок, каждое созвездие, с тех времен много лет назад, когда с мальчишеской мечтой о военной славе отправился к этим звездам, чтобы сражаться за Императора-Бога. Предки поведут его, поведут его глаза к охотничьим угодьям его народа. Аль’Каган попытался представить себе, чем они сейчас заняты. Может быть, пируют после великой охоты, собравшись у костров. Он бы уходил от света каждого очага, чтобы встретиться со старыми друзьями и новыми воинами. Молодым всегда не терпится получить первые шрамы в бою. Так хорошо будет вернуться домой.

Ночи тянулись долго. Аль’Каган спал рядом с усталой старой кобылой, которую купил у торговца еще там, у имперского форпоста. Животное было покрыто шрамами и морщинами почище самого Аль’Кагана. Во сне дыхание у нее было поверхностным, постоянно напоминая ему, что он тоже не вечен. Аль’Каган обнаружил, что как-то подрастерял умение добывать огонь, и ему пришлось пользоваться зажигательными шашками из гвардейского снаряжения, чтобы обогреться.

На равнинах он почти не встречал следов своего клана — следы, оставленные стадами, были старыми, и свежих отпечатков лошадиных копыт не было тоже. На третью ночь он все-таки набрел на брошенное стойбище: на сожженные до тла шатры и втоптанные в землю клановые знамена. Тел не было. Среди обугленных останков Аль’Каган нашел лазган с выгоревшей батареей. Меток на нем не было. Неужели его народ завел привычку пользоваться оружием Империума?

На четвертую ночь Аль’Каган обогнул массивный край Капакского каньона. Словно палец какого-то бога ковырнул землю, обнажив внутреннее строение широкого провала. Дно его было усыпано каналами, похожими на артерии, валунами и выходами пород, похожими на раковые опухоли, древними пещерами, похожими на пустые глазницы. Если его клан подвергся нападению, то именно здесь они стали бы искать убежища. Так было сотни лет. Лишь клан Тени Ястреба знал об этих туннелях и горных кряжах и мог надолго здесь спрятаться. В тайной долине, сквозь замаскированный проход в каменном пласте, он наконец увидел знакомые шатры. Они стали меньше, чем он помнил, и сильнее обветшали. Несколько дворняг дрались за кость в свете луны. Охраны видно не было.

Аль’Каган скрипнул зубами и спешился. Дальше он пошел пешком, крепко сжимая меховой узел, который прихватил с собой с корабля. При его приближении собаки бросились прочь, уныло гавкая в темноту. Молодой атиллец с еще свежими шрамами на лице вышел из тени с обнаженной саблей.

— Прочь, — буркнул Аль’Каган.

— Ты на земле клана Тени Ястреба, — мальчишка подступил ближе, поднимая саблю. — Сам уходи прочь.

— Я Аль’Каган. Я один из Тени Ястреба.

— В нашем клане нет никого с таким именем.

— Ты слишком молод, чтобы знать всех, — Аль’Каган двинулся дальше мимо мальчишки.

— Брось то, что у тебя в руках, или мой клинок отведает твоей крови, — сердито рыкнул мальчишка.

— Нет. Я Аль’Каган!

Парень бросился на него. Старый воин сделал шаг в сторону, перехватил руку парня и резко дернул вверх. Тот издал тонкий вопль, выронил саблю и схватился за плечо.

— Потом встанет на место, — презрительно бросил Аль’Каган.

Подобрав упавшую саблю, Аль’Каган зашагал к ближайшему жилищу. Люди племени выскакивали на крик. Он разрубил входную завесу шатра.

— Алишфа! — позвал Аль’Каган жену.

Избитый соплеменник поднялся, откидывая в сторону шкуры. Его истощенное лицо и тело были покрыты шрамами.

Аль’Каган вспорол завесу следующего шатра. Здесь ее тоже не было. Какая-то женщина сидела в окружении многочисленных детей, с усталым лицом и красными от слез глазами. Тощие дети принялись плакать и кричать.

Аль’Каган пошел по другим шатрам. С каждым взмахом сабли ему открывались несчастья племени. Чужаки спали с его родичами. Воняющие туши, некоторым по многу дней, использовались в пищу. Лошади хромали.

— Алишфа! — крикнул Аль’Каган, разрубив занавес очередной кривой халупы. Из-под горы мехов резко сел мужчина с выражением ужаса на лице. Рядом виднелся знакомый женский силуэт.

— Алишфа! Твой муж вернулся! — заорал Аль’Каган, когда мужчина вскочил и схватился за охотничье копье, висевшее под самой крышей.

Аль’Каган рубанул саблей протянутую руку. Обрубок упал на пол. Мужчина взвыл. Аль’Каган схватил его за переплетенные волосы и вышвырнул голого на улицу.

— Аль’Каган! — крикнула на него темноглазая женщина с седеющими волосами. На ее коже отпечаталась история всей ее жизни, история, которую Аль’Каган с трудом мог прочитать. Он узнал жену только наполовину, когда та перехватила его руку.

Аль’Каган резко развернулся к ворвавшимся внутрь людям и отпихнул Алишфу обратно на постель. Один из нападающих ударил, целясь Аль’Кагану в голову. Тот присел и дернул изношенную шкуру на полу, опрокинув мужчину. Тот свалился, проломив большой горшок. Пол залило водой. Еще один бросился на Аль’Кагана. Тот шагнул навстречу и врезал ему рукоятью сабли по лицу.

— Давайте, сосунки! — рявкнул Аль’Каган наружу из хибары. — Посмотрим, сколько вам понадобится времени, чтобы проявить ко мне уважение!

Внезапно он ощутил резкую боль в затылке. Заваливаясь, Аль’Каган развернулся и увидел Алишфу с тяжелым железным котелком в руке. На дне котелка остался след его крови.

Аль’Каган открыл глаза. Над головой он увидел одеяла, свисающие с поперечин шатра. Голова раскалывалась. Он лежал на полу среди сырых шкур. Алишфа сидела рядом, держа саблю у его шеи — саблю, которую он отдал ей в тот день, когда ушел.

Она постарела сильнее, чем он. Ее глаза были такими, словно она повидала ужасы варпа, в ее спутанных волосах виднелись седые пряди. Она сохранила благородную осанку, но казалось, держала ее с трудом, лишь чтобы сохранить перед ним лицо.

— Ты ударила меня, — Аль’Каган потрогал макушку.

— Ты ломал мой шатер.

— Ты — моя жена, — буркнул Аль’Каган, почувствовав вкус крови из разбитой губы.

— Была! Я была твоей женой, — Алишфа положила саблю рядом с собой. — Когда муж улетает на небесной лодке, жена становится вдовой. И после окончания траура может выбрать себе нового мужа.

— Ты больше не вдова. Я вернулся.

— Я оплакала твой уход. Глупец, ты подался к звездам. Ты сражался за Небесного Императора. Ты ушел. Что тут еще говорить?

— Я вернулся к своему народу. Я увидел, что нужен им, — Аль’Каган медленно сел. Ему пришло в голову, что он спорит с ней так, как будто улетел только вчера. Ее нрав остался прежним, как, впрочем, и его. Хоть какие-то вещи на Атилле не поменялись.

— Мы прекрасно обходились без тебя, Аль’Каган. Тебе больше нет среди нас места.

— Все обычаи племени забыты. На меня накинулся мальчишка, слишком глупый, чтобы знать законы гостеприимства. Кто сейчас вождь?

— По’Тар мертв. Как я уже сказала, с тех пор как ты ушел, прошла целая жизнь. Наше племя больше не великое. Мы голодаем, из мужчин остались только мальчишки. Меньше всего нас сейчас заботят обычаи.

— Это печально, — Аль’Каган осторожно встал. — Жаль. Наши обычаи делают нас атилльцами.

— Теперь новые обычаи. Времена изменились, — Алишфа протянула Аль’Кагану влажную тряпку. Тот приложил тряпку к голове.

— Они изменились слишком сильно. Где все мужчины?

— Уехали воевать с диктатором, Талтаром. Наше стадо украли, и они решили вернуть его назад.

Аль’Каган принялся мерить шагами пространство внутри шатра, пытаясь избавиться от тумана в голове. Он выглянул на улицу через отворот завесы. Собравшаяся снаружи толпа отхлынула прочь, завидев Аль’Кагана. Годных воинов там было очень мало, десяток от силы.

— Наших воинов разбили? — спросил он, повернувшись обратно к Алишфе.

— Выжившие рассказали про крепость, про оружие, купленное у небесных купцов. Они уехали и попытались напасть на крепость, но не смогли ни одолеть ее стен, ни победить их оружие.

— Где твой… муж?

— У знахарки. Она занимается его раной.

— Я могу заплатить за новую руку.

— Он гордый. Он не возьмет твоих денег и не позволит машине заметить свою плоть.

Аль’Каган взглянул на женщину, которую знал лишь девушкой. Она носила печали своего племени, словно покрывало, но под ним еще угадывалась гордость.

Аль’Каган покинул шатер. Толпа снаружи подалась назад, некоторые мужчины потянулись к саблям. Аль’Каган поднял руки. Толпа следила за каждым движением человека, который явился к ним, словно бешеный безумец.

— Ложитесь спать, — обратился к ним Аль’Каган. — На рассвете мы обсудим, как возродить наше племя.

* * *

— Приветствую вас, некогда гордые племена Капакской долины! — Аль’Каган встал в стременах, обводя взглядом скопище раненных мужчин, мальчишек и женщин, которые решились пойти против традиций. — Я Аль’Каган. Я служил Небесному Императору и теперь вернулся, чтобы воссоединиться со своим народом. Но здесь я не встретил ничего, кроме горя и слез. Этот диктатор отвергает обычаи нашего народа, он грабит и ворует бизонов, он положил камни на землю, чтобы построить крепость. Эти равнины принадлежат всем. Наши предки разделили их поровну, чтобы все мы могли свободно скакать по земле и питаться ее плодами. Этот Талтар — враг всем нам, враг нашим обычаям, враг нашим предкам.

Несколько воинов заерзали в седлах. Многие сплюнули на землю. заостренные зубы блеснули на ярком солнце.

— Я вернулся домой, ища обычаев, которые хранил пуще глаза в своем сердце. На других мирах атилльцы сражаются, объединенные любовью к своей родине, к своим братьям-коням и свободе, к которой мы всегда стремимся. Я говорю вам: этот диктатор, Талтар, — всего лишь разбойник. Я говорю вам: мы двинем наших коней против него. Я говорю вам: мы повесим его на воротах его собственной проклятой крепости, чтобы падальщики жрали его внутренности. Через битву мы познаем истину. В битве мы обретем победу. С помощью битвы мы спасем дух Атиллы и восстановим славу племен!

Головы опустились, лица отвернулись прочь. Бездушные копыта заскребли по земле.

— Не поворачивайте прочь! Вы должны верить в обычаи предков. Мы одолеем этого человека. Он не демон. Его крепость — это всего лишь земля. Копыта наших коней рвут на скаку землю, и его крепость — ничто!

— Бесполезно, Аль’Каган, — муж Алишфы, Ке’Тан, повернулся в седле к нему. Его темные косы и гладкое, без шрамов, лицо выдавали его молодость. Его глаза были острыми и упрямыми, похожими на черный жемчуг. Ке’Тан ткнул обрубком в сторону уходящей толпы: — Их дух сломлен.

— Их сердца больше не сердца истинных атилльцев.

— Времена изменились.

— Изменились к худшему, Ке’Тан.

— Наверное, но ничто не вечно.

Аль’Каган спрыгнул на землю. Присел и взял горсть жирной черной земли.

— Я побывал на многих мирах, и лишь одно не менялось. Всегда была война. — Аль’Каган встал, отбросив землю. — Если Атилле нужны перемены, то он их получит. Иди и поговори с ними. Скажи, что я знаю, как разрушить крепость.

На этот раз пришло еще меньше. Аль’Каган всмотрелся в скопление лиц, угрюмых и ничего не выражающих. Посмотрел на низкий кряж над собой. Там сидел на коне Ке’Тан, ожидая его приказов.

Аль’Каган повернулся к толпе:

— Даже камень можно преодолеть.

Он махнул саблей, и Ке’Тан пришпорил коня. Тот рванул по кряжу, грохоча копытами и выбрасывая в стороны комья земли. Ке’Тан покрепче ухватил поводья и опустил охотничье копье на сгиб покалеченной руки, направив его на широкий валун впереди. Воин сжался, когда мощный взрыв расколол камень. Осколки, словно листья с дерева, посыпались на собравшихся всадников.

Толпа ахнула.

Аль’Каган воздел кверху свое охотничье копье:

— У меня двадцать таких взрывных наконечников. Древки ваших копий не так крепки, как стальные, так что их придется усилить. Но с их помощью мы сможем пробить стены крепости. Мы можем победить этого диктатора.

Холодный ветер рассвета пошевелил волосы Аль’Кагана. Он расшевелил высокие травы, что росли на верхушках холмов. Ниже начал подниматься утренний туман. Вокруг Аль’Кагана собралось пятьдесят всадников из разбитых кланов Капакской долины. Всадники, самого разного возраста, сидели на самых разных кобылах и жеребцах. Лица людей были полны угрюмой решимости. Людей было мало. Мальчишки среди них никогда не видели битвы, никогда не убивали человека.

Аль’Каган обернулся к отряду. Жеребец под ним гарцевал. Взгляд Аль’Кагана прошелся по линии всадников.

— Врать не буду. Сегодня врагов больше, чем нас. Сегодня мы сражаемся против превосходящих сил, прячущихся за каменными стенами. Сегодня мы можем потерять свои жизни. — Аль’Каган развернулся к меховому узлу, который принес со звездолета.

— Но это то, что вам известно, — он принялся разворачивать большой узел. — Я обещаю вам: раз сегодня нельзя сражаться старым способом, вы не опозорите своих предков. Они будут смотреть на вас с великой радостью, ибо вы сражаетесь, чтобы освободить дух их сыновей, детей наших пращуров — наших братьев, что лежат под этой крепостью.

— Еще я пообещаю вам вот что, — Аль’Каган вытащил из узла плазменное ружье и несколько гранат. Эмблемы Имперской Гвардии на них были отлично видны всем. — С этим оружием мы победим! Мы поскачем с силой тысячи и расколем стены крепости, словно удар молнии с неба. Мы раскроим врагам черепа и обрушим на них всю ярость кланов!

Всадники восторженно зашумели. Аль’Каган развернул лошадь и нырнул в туман, направляясь к равнине, на которой стояла крепость. Вокруг него почти сразу сомкнулись белые щупальца, и он почти ничего не видел, спускаясь по крутому склону, ведущему к крепости Талтара. Всадники последовали за ним в белесые испарения, лишь по стуку копыт и сердец догадываясь, что вокруг едут другие.

Спустя, как показалось, несколько долгих часов, земля выровнялась, и туман поредел. Крепость, размером с небольшой звездный крейсер, вырисовалась впереди. Стены ее зловеще щерились зубцами. Из земли перед стенами угрожающе торчали навстречу железные шесты с приваренными кусками рваного металла. Это может замедлить атаку. С виду, на стены крепости вполне можно было взобраться по грубо отесанным камням, но многочисленные бойницы и сторожевые башни превращали это дело практически в невозможное. Люди Аль’Кагана начали останавливаться. Многие, ошарашенные дурным предчувствием, заколебались. Нужно было предпринять решительные меры.

Аль’Каган, с плазменным ружьем в руках, выпустил залп раскаленной мощи, которая прошлась сквозь железные шесты и окатила долину белым светом. В плотном воздухе затрещали электрические разряды. Люди Аль’Кагана победили страх и ринулись вскачь, словно безумные, надеясь, что бывалый воин с ружьем уничтожит рогатки, препятствующие их атаке. Аль’Каган изо всех сил старался разрушить каждое препятствие прежде, чем его люди наскочат на него, но некоторые всадники все же напоролись на шипы. Но он продолжал стрелять: если атака замедлится, они окажутся зажаты в узком месте, и их просто перестреляют.

Всадники продолжали скакать: от смертоносных препятствий остался лишь пепел. На стенах крепости появились люди. Дробовики и винтовки прибавили свое глухое стаккато к пронзительному визгу плазменного ружья Аль’Кагана.

— Отвернуться! — крикнул Аль’Каган, когда они подскакали к стенам крепости. Стандартные гвардейские световые гранаты взлетели высоко в воздух, хлопая по очереди, словно фейерверк. Люди за баррикадамизавопили, ослепленные вспышками. Всадники продолжили атаку.

— Копья! — заорал Аль’Каган, перекрикивая вой собственного оружия.

Всадники повиновались, опустив оружие, оканчивающееся взрывчатыми наконечниками, против каменных стен.

— Подравняться! — Всадники подрулили друг к другу, создав убедительную цепь. Копыта звучали словно гром в унисон молниям из оружия Аль’Кагана. Гроза возмездия надвигалась.

Слишком поздно ворота крепости открылись, выпуская собственную конницу диктатора. Люди Аль’Кагана сжались, когда копья ударили в стену. Наконечники сдетонировали, пробивая огромные дыры в камне. Острые осколки полосовали лица и рвали меха. Один всадник пал под градом обломков, его кобыла продолжала бежать. Всадники диктатора повернули вслед за людьми Аль’Кагана.

— Тени Ястреба и Пустынные Колючки берут внутренний двор! Остальные кланы за мной! — скомандовал Аль’Каган, стараясь перекричать поднявшийся хаос. Всадники разделились. Отряд Аль’Кагана развернулся и приготовился к атаке.

Вражеские всадники разгонялись все быстрее.

— Не останавливаться! — крикнул Аль’Каган, срывая чеки с четырех гранат. И метнул гранаты под ноги приближающимся всадникам. Лица врагов исказил страх, раздались испуганные вопли. Гранаты взорвались, разрывая землю и плоть. Вражеская атака захлебнулась. Теперь преимущество в скорости было у всадников Аль’Кагана. Кони ударили в коней, всадники набросились на всадников — и закипела отчаянная схватка.

Аль’Каган перехватил плазменное ружье, как дубину, и выбил из седла вражеского конника — тот мгновенно погиб под ударами копыт. Засверкали сабли: люди Аль’Кагана схватились с людьми диктатора. Медленное давление лошадиных тел походило на гигантского питона, постепенно сжимающегося кольцом вокруг места битвы. Люди изо всех сил цеплялись за своих скакунов — упасть значило погибнуть в давке. Один из воинов диктатора неожиданно бросился к Аль’Кагану, перескакивая по спинам прижатых друг к другу коней. Аль’Каган повернулся и выпустил несколько выстрелов из плазменного ружья. Сгустки плазмы прошли мимо, едва замедлив нападающего.

Тот прыгнул на Аль’Кагана, и оба свалились на землю. Нападающий раз за разом наносил удары коротким ножом. Аль’Каган почувствовал, как лезвие вошло в бок. Не раздумывая, он нанес удар головой врагу в лицо. Затем откатился в сторону, — и его противник с воплем погиб под копытами разъяренного коня.

Забравшись обратно в седло, Аль’Каган увидел, что его люди одержали верх и уже расправляются с остатками конницы диктатора. Аль’Каган вытащил засевший в боку нож.

Люди Тени Ястреба и Пустынной Колючки проскочили сквозь проломы в разбитой стене и ворвались во внутренний двор крепости. Ке’Тан возглавлял атаку. Двор крепости был завален награбленным добром, странные машины, купленные у торговцев-пиратов, были разбросаны по всей крепости. Черные как смоль трубы, похожие на выпущенные кишки, мешались под ногами. Женщины и дети разбегались по мазанкам и каменным домам, пристроенным к стенам крепости. Сверху, со стен, хлынула масса воинов, вооруженных пистолетами и саблями. Все они выглядели контуженными и уже отчаявшимися.

Ке’Тан выхватил саблю из ножен у седла, крутанул над головой и начисто снес голову подбежавшему воину прежде, чем тот успел среагировать. Другой воин вскинул дробовик. Оружие грохнуло, зацепив плечо Ке’Тана. Едва обратив внимание на рану, Ке’Тан резко опустил саблю. Воин вскинул дробовик над головой, пытаясь отбить удар. Удар, нанесенный с высоты лошади, был страшен. Запястье воина треснуло, дробовик вылетел у него из рук. И воин, и его оружие полетели на землю, дробовик при падении выстрелил. В лицо Ке’Тану брызнуло ошметками, и он отвернулся. Вокруг, воины его клана добивали оставшихся врагов. Вдалеке, на дальнем краю схватки, появился темный силуэт.

— Кто это? — спросил Аль’Каган, догнав Ке’Тана.

— Талтар, диктатор, — презрительно бросил кто-то.

Облаченный в темные меха, крест-накрест препоясанный черными ремнями и кожаной портупеей, Талтар ринулся вперед верхом на огромном черном скакуне, держа в руке стрекочущий цепной меч. Аль’Каган застонал, увидев, как чужестранное оружие легко прошло и сквозь сабли, и сквозь руки. На лице диктатора застыло выражение безумия, по шрамам и беззубой ухмылке текла кровь людей Аль’Кагана. С неистовой четкостью Талтар расправился с пятерыми всего за каких-то несколько секунд.

— Сюда! — заорал Аль’Каган, привлекая внимание диктатора. Талтар направил коня к нему. Аль’Каган пришпорил своего, торопясь навстречу. Оба с бешеными глазами, на полном скаку пересекли разделявшее их короткое расстояние.

Аль’Каган пригнулся к своему скакуну и шепнул:

— Брат-конь, благодарю тебя за твой дух и кровь.

Диктатор был уже близко. С цепного меча летели кровавые брызги. Аль’Каган изо всех сил налег на поводья. Неопытное животное взбрыкнуло и рухнуло наземь. Инерция потащила его вперед, прямо под ноги коню Талтара. Черный жеребец споткнулся. В то же мгновение Аль’Каган прижал плазменное ружье к плечу и выстрелил. Бело-голубой свет, яркий словно электрическая дуга, пронзил насквозь и коня, и всадника. Талтар завопил, когда его ногу поглотила обжигающая боль. Чудовищный скакун рухнул прямо на Аль’Кагана.

Старый воин ощутил, как ногу рвануло болью. Что-то лопнуло, и его ступня согнулась под неестественным углом. Рядом выл Талтар. Покрытый кровью своего коня, он был еще жив. Его цепной меч прогрызал себе дорогу сквозь дымящуюся плоть. Беспощадное оружие резануло плащ, — Аль’Каган откатился в сторону и пополз, подтягиваясь на руках. Уставшие мышцы едва справлялись с весом его крупного тела.

— Я… заберу… твою голову! — вопил Талтар, подтягиваясь на руках вслед за Аль’Каганом.

— Ты оскорбил наших предков! Ты умрешь! — крикнул в ответ Аль’Каган, ища свое оружие.

— Ты не лучше меня, — выкрикнул диктатор, бешено размахивая мечом. — Ты сам оскорбляешь наших предков чужим оружием!

— Никогда! — крикнул Аль’Каган, подхватывая свое ружье.

Диктатор махнул мечом, — бешено вращающиеся зубья ринулись к Аль’Кагану. Тот все возился с ружьем: оно еще не зарядилось полностью. Аль’Каган вскинул ружье навстречу мечу, ожидая рвущей боли от вгрызающихся в руку зубьев. Меч врубился в питающую батарею оружия. Вспышка бело-голубого пламени прыгнула вдоль клинка и окутала тело диктатора. Тот коротко вскрикнул и ударился о землю уже обугленным трупом.

Тряся головой, чтобы избавиться от звона в ушах, Аль’Каган разглядел сквозь залившую глаза кровь группу собравшихся вокруг него всадников.

Ке’Тан улыбался, глядя на него сверху.

— Мы победили, могучий Аль’Каган. Ты вернул нам величие!

* * *

Пламя большого костра той ночью вздымалось до самого неба. Густой аромат жареной бизонятины разносился на мили вокруг. Разбитые некогда племена объединились, чтобы спеть о завоеванной славе и пролитой крови. Ни один не уснул без помощи эля. Там не было лишь одной души: самого великого из Тени Ястреба, Аль’Кагана. Когда знахарка закончила свою работу, старый командир покинул лагерь тихо, еще в самом начале празднества, с лубком на ноге. Аль’Каган покинул свою старую хижину и пропал в темноте атилльской ночи.

На закате следующего дня Аль’Каган добрался до звездолета. От ядовитых испарений корабля перехватывало дыхание. У входных ворот ждала одинокая фигура. Аль’Каган спешился и подошел ближе.

— Так я и думал, — подал голос комиссар Штрек. — По вам было видно еще в день ухода.

— У меня остался долг. Без оружия Императора мы бы не победили.

— Ах, да. Вы одолели тирана. Браво! — Штрек шевельнулся, черный плащ скрипнул. — Почему же не остаться и не стать их вождем?

— Я больше не узнаю этих мест.

— Значит, теперь вы один из нас?

— Нет, — Аль’Каган двинулся мимо Штрека к возвышающемуся неподалеку звездолету, — я атиллец.

Николас Александр Трофей

— Приготовиться к удару! — предупреждение пилота прозвучало в вокс-канале, словно смертный приговор.

Генерал Роман Словацки окинул взглядом мрачные лица сопровождающих. Обычная передислокация в командный пункт на передовой превратилась в отчаянное бегство на малой высоте, над верхушками деревьев в дельте реки Балле. «Аквила», в которой сейчас находился генерал, из последних сил пыталась оторваться от звена орочьих истребителей, но Словацки прекрасно понимал, чем завершится погоня.

Транспортник содрогнулся от новых попаданий в борт, затем со стороны кабины донесся звук взрыва и вокс-связь отключилась. Клюнув носом, неуклюжий летательный аппарат начал резко терять высоту, и желудки пассажиров рванулись к глоткам. Затем «Аквила», врезавшаяся в вершины стволов, с жутким грохотом и визгом терзаемого металла лишилась крыльев, оторванных силой удара. Могучие древние деревья ломались, как спички, а изуродованный фюзеляж самолета продолжал крушить их одно за другим, словно мраморную колоннаду. Наконец, обреченный транспортник вспорол лесную подстилку и по инерции пронесся вперед, вздымая земляные валы, оставляя за собой след из обломков металла, расщепленных пней и выступившей из-под грунта каменистой основы.

Стиснутого страховочными ремнями Словацки дернуло в сторону, и он сдавленно простонал — справа в него всей массой врезался собственный телохранитель. Слева раздался глухой тошнотворный звук удара, и тело магистра артиллерии безвольно сникло под объединенным весом генерала и его защитника. Жуткий визг становился всё громче, и внезапно пассажиров, сидевших напротив, подбросило вперед, когда сиденья словно вздыбились под ними. Взмывшие в воздух обломки металла и пластали носились по отсеку, отскакивая от твердых поверхностей и разбивая осветительные приборы. Словацки крепко зажмурился, чувствуя, как осколки стекла полосуют лицо, и тут же чей-то крик сплелся с ужасным скрежетом раздираемого фюзеляжа. Горячие солёные капли брызнули на генерала, и вопль вдруг оборвался. Удары, тряска и скрежет, впрочем, никуда не делись. Усиленный пассажирский отсек продолжал опустошительный путь, оставляя широкую просеку в подлеске, до тех пор, пока не оказался на поляне, до которой так отчаянно пытался добраться погибший пилот. Проехав ещё несколько сотен метров, расчлененный корпус «Аквилы», наконец, потерял импульс и остановился.

Внутри сбитого транспортника наступило потрясенное молчание, нарушаемое только стонами раненых. Остатки фюзеляжа после остановки завалились набок, и свет попадал внутрь отсека через рваную пробоину в крыше. Сам Словацки обнаружил, что лежит на спине, по-прежнему пристегнутый к креслу. Попытавшись осмотреться, генерал тут же отказался от этой идеи, ощутив прострел жуткой боли в шее — ему не давали повернуть голову туго натянутый страховочный ремень и вес навалившегося сбоку телохранителя.

Скосив глаза, Словацки оглядел себя и увидел, что засыпан осколками стекла и покрыт пятнами крови. Надеясь, что последняя принадлежит кому-то другому, генерал посмотрел вверх, на второй ряд кресел, теперь расположенный на «потолке» смятого отсека. Изломанные тела пассажиров безвольно висели в страховочных ремнях, а стонал, как оказалось, офицер Флота. Его мундир, обычно безупречно чистый, насквозь пропитался кровью, капавшей теперь на Словацки. Взглянув налево, генерал увидел помятое тело магистра артиллерии и следы мозгового вещества на переборке, о которую офицер раскроил себе череп. Крушение превратило «Аквилу» в мясницкую лавку.

Ощутив какое-то шевеление справа, Словацки тут же обнаружил, что выживший телохранитель пришел в себя и сдвинулся в сторону, позволяя зажатому в кресле генералу вздохнуть свободнее. Вполне возможно, что чуть не раздавившие Романа тела соседей спасли его от худших последствий столкновения с землей и от осколков, носившихся по отсеку.

Телохранитель осторожно поднялся на ноги, стараясь не задеть свисающих над ним мертвецов. Как и генерал, второй выживший оказался залит кровью, до сих пор сочившейся из глубокого рассечения на лбу. Он выглядел контуженным, но серьезных ранений Словацки не заметил.

— Генерал, — позвал солдат, имя которого Роман никак не мог вспомнить. Ему вообще с трудом удавалось сосредоточиться. Кажется, телохранитель был в звании сержанта.

— Давайте вытащим вас из страховки, генерал, — сержант дотянулся до защелки ремней. — Надо выбираться отсюда, пока что-нибудь не рвануло. Не нравится мне запашок в отсеке.

Представив, как воспламенившиеся пары прометия заживо поджаривают их в этой гигантской «печи», Словацки мгновенно собрался и тут же вспомнил имя телохранителя.

— Благодарю, сержант Ришар. Чрезвычайно разумная идея.

Кивнув, Ришар расстегнул страховочные ремни и, протянув руку, помог командиру выбраться из мягкого кресла. Несмотря на болезненные спазмы в шее, Словацки сумел выпрямиться. Сержант тем временем, наклонившись, отыскал между сиденьями и вручил генералу то, в чем последний признал собственную пилотку, филигранно вышитую золотом. Приняв находку, Словацки похлопал головным убором по ноге, чтобы выбить насыпавшиеся внутрь осколки стекла и металла.

— Спасибо.

— Отлично, генерал, давайте посмотрим, работает ли открывающий механизм.

С этими словами Ришар повернул и потянул на себя рычаг в задней части отсека. Как ни удивительно, но гидравлика уцелела, и выходной люк с шипением начал открываться, позволяя свежему воздуху и дневному свету проникнуть через возникшую щель в потрепанный кокон пассажирского отсека. Двое выживших заморгали, их глаза уже успели приспособиться к полумраку. Затем телохранитель вынул из фиксирующих зацепов лазкарабин и шагнул наружу, в траншею, прорытую корпусом «Аквилы» во время крушения.

В тот же миг треск автоматического огня разорвал тишину, и голова Ришара взорвалась облаком кровавого тумана, а тело сержанта рухнуло навзничь, под ноги Словацки. Нырнув обратно в отсек, генерал укрылся за переборкой и осторожно осмотрелся, отыскивая местоположение стрелка. Вдали он увидел низкие холмы дельты Балле, покрытые лесом, спускавшимся к самой реке. На дальней стороне поляны, там, куда вела импровизированная траншея, обнаружилась дымящаяся прогалина, оставленная пронесшимся корпусом транспортника. Оттуда, словно мерзкая зеленая жижа, изливалась крупная банда орков, и ксеносы расталкивали друг друга в стремлении первыми оказаться у сбитого самолета. Озираясь по сторонам, Словацки попытался отыскать путь к спасению, и на первый взгляд густая зеленая растительность вокруг показалась ему свободной от врагов. Несколько мгновений генерал размышлял, удастся ли ему добежать до деревьев и скрыться от противника в лесу, но затем он заметил в высокой траве головы других орков. Неприятель надвигался на его позицию со всех сторон.

Повернувшись, Словацки вновь проверил пассажирский отсек. Офицер Флота перестал стонать и неподвижно висел на ремнях. На глаза не попадалось ни оружия, ни взрывчатки. Вокс-связь оборвалась, как и жизни всех, кто летел в «Аквиле». В общем, не обязательно быть генералом, чтобы понять безвыходность сложившегося положения. И все же, не имея шансов выжить с точки зрения тактики, Словацки не собирался умирать как загнанная в угол крыса. Вытащив лазпистолет из кобуры, генерал проверил батарею питания. Затем, вынув силовой меч из ножен, он щелкнул переключателем и почувствовал, как энергия струится по оружию. Выпрямившись, Словацки поднял эфес клинка к пилотке, салютуя врагу, и выступил из отсека навстречу своей судьбе.

В течение нескольких месяцев, предшествовавших атаке на «Аквилу» генерала, Вааагх! Угскраги расползался по Балле-прим, сокрушая армии защитников планеты, плохо подготовленные к столь масштабному и жестокому вторжению ксеносов. Казалось, что и разрушение столицы, Балле-главной, окажется лишь вопросом времени для печально знаменитого орочьего военачальника, уже разорившего в своем походе пару десятков имперских миров.

Для предотвращения захвата очередной планеты, а также остановки набравшего ход Вааагха! были собраны и отправлены деблокирующие силы. Прибытие этой группировки, произошедшее несколько недель тому назад, привело к весьма необходимому росту боевого духа среди припертых к стенке защитников Балле-прим. Подкреплениям, немедленно переброшенным на передовую, вначале удалось при поддержке звеньев бомбардировщиков «Мародер» сдержать орочью орду. Однако же, непреклонный в своей беспощадности Угскрага как будто обладал бесконечными резервами живой силы, способными свести на нет любые успехи контрнаступления. Потери имперцев возрастали с каждым днем, а орочий военачальник тем временем нанес ряд опустошительных ударов по слабо укрепленным позициям обороняющихся, заставляя командующих на местах принимать экстренные меры, призванные предотвратить окружение и последующее уничтожение войск на значительных участках фронта.

В командном пункте Имперской Гвардии по восточному сектору дельты Балле командующий Юлий Лестер изучал актуальные пикт-изображения, выведенные на целую стену экранов. Окружавшие его адъютанты с головой ушли в обработку огромных объемов тактических данных, непрерывно поступающих с линии фронта, где обстановка менялась с каждой минутой. Казалось, что орки наступают в секторе по всем направлениям, при этом ксеносы обладали настолько гигантским численным превосходством, что перед имперскими силами встала ясная перспектива поражения. На некоторых участках зеленокожие уже прорвали оборону, и Лестер вынужденно перебросил туда имевшиеся резервы, оставляя беззащитными другие зоны.

Сейчас командующий старался оставаться спокойным и беспристрастным среди лихорадочной активности, охватившей командный пункт. Стальная решимость Юлия подверглась серьезному испытанию на прочность в ходе прошедшей двадцать минут назад вокс-конференции. Связавшись с Лестером по закрытому каналу, планетарный губернатор Август Пилат проинформировал его об очередной катастрофе, обрушившейся на имперские силы.

— Полковник Лестер, я только что получил сообщение от адмирала Шиллера.

Лысая голова губернатора блестела, отражая лучи какого-то невидимого источника света. Пилат, весьма крупный мужчина, сидел, повернувшись лицом к пикт-экрану на своем рабочем столе, в то время как Лестер внимательно рассматривал огромный портрет Императора, висящий на мраморной стене за спиной собеседника.

— Что же, губернатор, — ответил командующий, — адмирал Флота наконец-то согласился перебазировать звенья «Мародеров» на планетарные аэродромы? Если так, то он просто не мог подобрать лучшего момента. Для наших наземных сил воздушная поддержка быстрого реагирования станет гигантским преимуществом.

Раздалось шипение помех, и побежавшие по экрану темные полосы словно отделили голову Пилата от тела, облаченного в великолепный, белый с золотом мундир.

— Нет, полковник, мы обсуждали не это, — губернатора явно задело, что Лестер посчитал его кем-то вроде вестового. — Произошло нечто куда более серьезное.

— Более серьезное? — командующий попытался скрыть сомнение в голосе. Со своей колокольни он вряд ли мог представить что-то «более серьезное», чем установление господства в воздухе, особенно когда враг наносил такие удары по наземным силам.

— Боюсь, что так, — подтвердил Пилат, либо не замечая, либо намеренно пропуская мимо ушей намек, прозвучавший в вопросе Лестера. Впрочем, вокс-сигнал был неустойчивым, и Юлий предположил, что экран губернатора истерзан помехами так же, как его собственный. — Адмирал сообщил мне, что транспортник генерала Словацки во время перелета в восточный сектор перехватила эскадрилья орочьих истребителей. Несмотря на героические усилия летчиков эскорта Имперского Флота, никто из которых не выжил в воздушном бою, самолет генерала получил серьезные повреждения. Контакт с транспортником потерян. Из последнего сообщения, полученного от пилота «Аквилы», следует, что он готовился совершить вынужденную посадку к югу от реки.

Командующий молчал. У него возникло скверное предчувствие относительно того, что последует за этими словами губернатора. На экране всё так же дергались и шипели помехи.

— Лестер, вы ещё там?

— Так точно, губернатор. Скверный сигнал.

Пилат нахмурился, но лицо командующего оставалось совершенно невозмутимым.

— Вряд ли следует напоминать вам, что генерал Словацки — центральная фигура моей администрации. Несомненно, гибель столь важной персоны нанесет сокрушительный удар по боевому духу граждан Балле-прим.

«И по твоей репутации», подумал Лестер, но вслух ничего не сказал. Тем временем губернатор продолжал, и командующий нашел странное удовлетворение в том, как назойливые помехи надвое рассекли голову Пилата.

— Нашим главнейшим приоритетом сейчас является организация поиска и спасения Романа Словацки, но миссия должна остаться засекреченной. Никаких утечек информации о пропавшем без вести генерале.

Когда заговорил Лестер, экран, словно усмиренный спокойным голосом командующего, избавился от помех. Ясное изображение и четкий звук слились в идеальном равновесии.

— Поисково-спасательная миссия по возвращению генерала Словацки? — Юлий сделал паузу, тем самым заставляя губернатора подтвердить распоряжение.

— Верно, поисково-спасательная миссия, — ответил Пилат.

В последовавшем молчании, не нарушаемом треском помех, напряжение между собеседниками казалось почти ощутимым.

— На основании чего мы можем полагать, что генерал все ещё жив? — нейтральным тоном уточнил Лестер.

— Его отслеживающее устройство работает, — пояснил губернатор.

Помехи вновь заполнили экран, и командующий мог видеть только портрет Императора, благородные и чистые черты Его лица, обращенного к Юлию.

— Какое «отслеживающее устройство»?

— У каждого из моих ключевых помощников имеется подобное. Благодаря этим устройствам я могу связаться с ними в любой момент, если возникнет нужда.

«Или следить за их передвижениями, просто на всякий случай», добавил про себя Лестер.

— И одно из них имеется у генерала Словацки?

— Да, именно так, — подтвердил Август Пилат. — Устройство включено и посылает сигналы, командующий.

Изображение обрело четкость, и Лестер смог разглядеть в выражении лица губернатора намек на отчаяние.

— А почему вы не думаете, что передатчик лежит сейчас в груде обломков, погребенный под ними вместе с останками генерала и его свиты? — спросил Юлий.

— Устройство действует, командующий, — Пилат не смог скрыть раздражения в голосе. — Это всё что вам нужно знать.

— И вы хотите, чтобы я направил отряд за линию фронта, не имея уверенности в том, что передатчик по-прежнему находится у генерала?

— Нет, Лестер, — ответил губернатор, и теперь его голос звучал почти угрожающе. Пилат явно пытался напомнить полковнику о своей власти над ним. — Я приказываю вам определить местонахождение Романа Словацки, спасти его и вернуть живым. Такая отчаянная миссия, в случае успеха, возродит надежды нашего народа в этот темнейший час.

«И обеспечит тебе переизбрание», подумал Лестер. Снова вернулись помехи, и на этот раз с экрана исчез образ Императора в верхней части изображения. Эта перемена словно обнажила сущность оставшегося в одиночестве губернатора — перепуганного, напыщенного бюрократа, тихий и безопасный мирок которого вошел в неуправляемый штопор.

— Это критически важное задание, командующий, слышите меня? Я хочу, чтобы вы поручили его своему лучшему отряду. Провал совершенно недопустим.

К счастью для Лестера, Пилат не дал ему времени ответить. Губернатор прервал вокс-конференцию, отключив связь со своей стороны и дав тем самым понять, что разговор окончен. Если бы Август подождал ещё немного, то сейчас полковник смотрел бы не на тактические экраны, а на солдат расстрельной команды.

Подошедший к Лестеру адъютант держал в руках инфопланшет. Юлий отметил, что его помощник, Бейл, держится непривычно официально, даже для старшего офицера Гвардии.

— Командующий Лестер, вызванный по вашему приказанию штурмовик прибыл, сэр, — затем адъютант с излишней выразительностью произнес звание воина. — Трибун Леандр.

— Благодарю вас, Бейл. Я приму трибуна в своей комнате для совещаний.

— Есть, сэр, — отсалютовав, адъютант чётко развернулся и отправился за прибывшим штурмовиком. Лестер улыбнулся, понимая, отчего помощник столь необычно ведет себя — бойцы отряда, выбранного полковником для спасательной миссии, всегда вызывали такую реакцию у обычных гвардейцев.

Когда Бейл вернулся в сопровождении штурмовика, Юлий заметил, как тут же изменилась обстановка в командном пункте. Несколько ординарцев даже оторвались от тактических экранов, чтобы рассмотреть чужака, вторгшегося в их владения. Трибун, бритый наголо мужчина со спокойным, ничего не выражающим лицом, носил панцирную броню, которая заставляла его и так массивное тело выглядеть ещё крупнее. Из-за этого вновь прибывший, не произнеся ни слова, привлек к себе внимание остальных офицеров в тесном бункере. При этом, судя по сержантским нашивкам на рукаве, штурмовик оказался в командном пункте самым младшим по званию. Так или иначе, трибун просто обвел комнату взглядом, встречаясь серыми, умными глазами со старшими офицерами и совершенно не заботясь о том, какое впечатление произвел своим появлением. Ординарцы Лестера, напротив, почувствовали себя так, словно их только что подвергли доскональному анализу, выявили уязвимые точки и сохранили эту информацию на будущее.

Происходящее не удивляло полковника — штурмовики просто принадлежали к другой породе. Они, сироты высокопоставленных чиновников и прочих слуг Империума, с ранних лет заботливо воспитывались в Схоле Прогениум, превращаясь в безжалостных прагматичных убийц. Как представлялось Лестеру, штурмовики в бою подчинялись только собственным правилам и доктринам, что и объясняло такое осторожное — если не боязливое — отношение к ним со стороны обычных солдат. Недоверчивость усугублялась тем, что элитных бойцов часто отправляли на спецоперации, признанные невыполнимыми или самоубийственными для остальных подразделений Имперской Гвардии, даже опытных отделений ветеранов. Впрочем, штурмовиков словно не заботили косые взгляды — они просто выполняли приказы. Любой ценой. Подобная непоколебимая верность Империуму служила ещё одним доводом в пользу применения штурмовиков в любых возможных и невозможных миссиях.

Проследив за Бейлом, Лестер увидел, как тот остановился перед стальной дверью с круглым смотровым окном, врезанным в неё на большой высоте. Затем адъютант ввел код на панели, вмонтированной в стену, и, дождавшись щелчка, открыл комнату для совещаний — пустое помещение с затхлым холодным воздухом. Тем не менее, полковник всегда находил там приятное облегчение от душной, пропахшей потом парилки командного бункера. Длинные узкие лампы на потолке сияли равнодушным белым светом, дополнявшим картину чисто служебной, неуютной обстановки. В центре комнаты располагался стальной стол, достаточно высокий, чтобы всем присутствующим приходилось стоять за ним. Благодаря этой идее Лестера ни одно совещание не затягивалось надолго. На крышке стола находился проектор гололита, в настоящее время отключенный, а на дальней стене висел экран для вокс-конференций. Перед ним по-прежнему стояло кресло, в котором сидел полковник во время последней беседы с губернатором.

Войдя в комнату, Бейл придержал дверь для штурмовика. Оказавшись в комнате совещаний, трибун тут же направился к дальней стене, но не сел в кресло, а задвинул его под стол и сам встал возле экрана. Затем, приняв чуть расслабленную позу, Леандр повернулся к нахмурившемуся адъютанту. Бейл как будто ждал, что штурмовик сядет, а не просто отставит кресло в сторону, словно помеху. Наблюдавший за ними Лестер улыбнулся, поняв тактическую подоплеку действий трибуна, получившего теперь полную свободу перемещений в дальнем углу комнаты и чистый сектор обстрела в направлении двери. Холодный взгляд Леандра оставался прикованным к застывшему адъютанту, который, похоже, только сейчас понял, что произошло. Он оказался в зоне поражения.

— Ждите здесь, трибун. Командующий скоро примет вас.

— Есть, сэр, — отсалютовал Леандр.

Кивнув, Бейл вышел из помещения, закрыв за собой дверь. Повернувшись, адъютант чуть вздрогнул, заметив, что Лестер наблюдал за ним, и тут же четко отсалютовал полковнику.

— Трибун Леандр ожидает вас в комнате для совещаний, сэр.

— Благодарю вас, Бейл, — ответил командующий. — Позаботьтесь, чтобы нас не беспокоили.

— Есть, сэр, — ответил адъютант.

Опустив руку, он снова ввел код на панели. Лестер понимал, что Бейл не слишком обрадуется совещанию своего командира со штурмовиком один на один, но ничего не мог поделать. Как ясно приказал губернатор Пилат, миссия должна оставаться засекреченной, и, если это повредит чьему-то эго, то пусть так. По крайней мере, Лестер оставался в полной уверенности, что трибуна совершенно не волнует мнение окружающих. Войдя внутрь, полковник закрыл за собой дверь и, щёлкнув переключателем, «зашторил» смотровое окно, отделяя их двоих от Бейла и остальных раздражённых офицеров.

— Трибун Леандр, сэр! — штурмовик резко отсалютовал командующему.

— Трибун, — ответил ему тем же приветствием Лестер.

Как бы не относились к штурмовикам остальные гвардейцы, в ситуациях, подобных нынешней, любой командир был бы счастлив иметь под своим началом таких бойцов, как Леандр. Учитывая, что предстояло выполнить трибуну, он заслуживал уважительного отношения к себе.

Пикируя и кренясь то на один, то на другой борт, «Валькирия», из которой флотский пилот выжимал всё, что мог, неслась в предрассветной тьме над самыми верхушками деревьев дельты Балле. Трибун Леандр и бойцы его отряда сидели в два ряда напротив друг друга, с лицами, покрытыми камуфляжной раскраской, такой же, как и на шлемах, броне, оружии и разгрузках. Все молчали, в словах не было нужды. Каждый из бойцов знал, что им предстоит — Леандр провел инструктаж, как только вернулся от полковника Лестера. Миссия оказалась простой.

— Вас сбросят неподалеку от места крушения имперского летательного аппарата. Определите его координаты и найдите выживших. В экипировку генерала Словацки входит отслеживающее устройство, с помощью которого вы должны установить местонахождение офицера и доставить его в основную точку эвакуации. Время прибытия транспорта — 14:00. В том случае, если указанная зона окажется под угрозой, выдвигайтесь к запасной точке эвакуации, ВПТ — 18:00. Если и там обнаружится активность противника, направляйтесь к реке и сообщите свои координаты по воксу. Доставка и эвакуация — «Валькириями».

— Что, если генерал мертв, сэр?

— Прервать выполнение миссии и направиться в точку эвакуации.

— Есть ли данные об орочьих подразделениях в зоне операции, командующий?

— Несколько значительных скоплений живой силы. Дельта реки покрыта густыми лесами, поэтому сложно получить точную информацию. Ситуация меняется с каждым часом.

Оба понимали, что это означает — штурмовики отправлялись на вражескую территорию, причем вслепую.

— Десантируетесь, находите генерала и сваливаете оттуда, Леандр, — сказал напоследок Лестер.

Всё просто. Трибун любил простые миссии, гордился тем, как умело выполняет свою работу. Все, в чем нуждался Леандр — ясная и четкая задача, как раз такая, которую поставил перед ним полковник. То, что его отряду предстояло высадиться в глубоком тылу противника и, оказавшись в окружении значительных вражеских сил, пытаться отыскать подвижную цель в густой «зеленке», совсем не волновало трибуна. Вышколенный, как и все штурмовики, в добродетелях послушания, безупречной службы и постоянной боеготовности, Леандр знал, что его отряд готовили именно для таких заданий. Такова была их доля на службе Империуму Человечества, смысл жизни, который трибун и его бойцы принимали без всяких сомнений.

Леандр взглянул на рядового Бернада, которого знал с первого года обучения в Схоле Прогениум. Вместе штурмовики преодолели жестокие тренировки, отсеявшие столь многих кадетов. У бойцов, прослуживших рядом более двух десятков лет, выработалось некое глубинное взаимопонимание, близкое к телепатии. Посмотрев на хронометр, трибун увидел, что до высадки осталось три минуты, и затем вновь поднял глаза на Бернада. Тот поднял три пальца, и Леандр кивнул. Натуральная телепатия.

В вокс-канале раздался голос второго пилота.

— Три минуты до зоны высадки.

Бернад улыбнулся. Окинув взглядом два ряда бойцов, Леандр начал подготовку к сбросу, следуя установленному порядку.

— Конечный участок, шлемы надеть, — скомандовал он.

Штурмовики зашевелились, выполняя приказ и подгоняя ремешки у подбородков. Трибун переключился на частоту отделения, и его голос зазвучал из динамиков, встроенных в шлемы.

— Проверить оружие.

В экипировку штурмовиков, в отличие от обычных гвардейцев, входили пробивные лазганы, использовавшие внешнюю, более мощную батарею питания, встроенную в наспинный ранец. В отсеке зазвучало низкое гудение — активировав системы зарядки, бойцы привели оружие в боевую готовность. Обученные мастерски управляться с пробивными лазганами и четырьмя другими видами ручного оружия, некоторые штурмовики со временем выказывали явную приверженность тому или иному из них.

Нерва и Драко, специалисты по тяжелому вооружению, проверили свои, соответственно, гранатомёт и огнемёт. Хотя все штурмовики были крупными мужчинами, эти двое выглядели настоящими здоровяками, в том числе из-за дополнительной экипировки и боекомплекта. Рядом с ними теснились Цефас и Сепп, опытные бойцы, неоднократно доказывавшие свою смекалку на поле боя. Оба превосходно обращались со взрывчаткой и мастерски устанавливали мины-ловушки — о специализации штурмовиков можно было догадаться по целому набору смертоносных зарядов и детонаторов к ним, разложенных по карманам разгрузки.

За подрывниками сидел Тайхо, с почти маниакальной дотошностью проверявший прицел на длинном лазгане. Снайпер отряда, он использовал модифицированный вариант оружия, специально предназначенный для использования подобными ему меткими стрелками. Напротив Тайхо расположился Тацит, зачернявший лезвие стилета камуфляжным карандашом. Закончив, штурмовик вернул клинок в ножны, висящие у него на бедре. Заметив, что командир смотрит на него, Тацит поднял глаза на Леандра, и трибун кивнул, ощутив напряжение во взгляде бойца. Штурмовик ответил, так же склонив голову — он редко вступал в разговор и убивал с бесшумной эффективностью. Леандра всегда радовало присутствие Тацита в отряде — разведчика такого калибра хотел бы заполучить любой командир.

Рядом со скаутом расположился рядовой Эмброз, вокс-оператор отделения, следивший за экраном ауспика, настроенного на прием сигналов от устройства генерала Словацки. Ещё один ауспик держал в руке рядовой Виталис, сидевший около Бернада. Оба штурмовика относительно недавно вошли в состав отряда, но на Леандра произвело хорошее впечатление то, как быстро и охотно они перенимали опыт у остальных бойцов. При этом трибун и Бернад старались держать новичков поближе к себе, чтобы поддерживать должную крутизну их кривой обучения.

— Ауспик? — спросил Леандр.

Эмброз показал ему экран устройства, на котором ровным зеленым светом пульсировала точка отслеживаемого сигнала — строго к югу от «Валькирии».

— Одна минута до зоны высадки, — вновь прозвучал голос второго пилота.

— Приготовиться к сбросу, — скомандовал трибун.

Все, как один, поднявшись со своих мест, бойцы отряда повернулись лицом вперед, крепко держась за поручни. Леандр и Бернад подошли к дверям десантного отсека, готовясь сдвинуть их в сторону. Красный свет ламп, горевших над выходами, сменился зеленым, и все прочее освещение внутри «Валькирии» тут же погасло.

— Переходим на ночное видение, — приказал трибун, поднимая руку и переключая собственный визор. Остальные бойцы последовали его примеру, и мир окрасился для штурмовиков в оттенки зеленого.

— Двери открываются.

В унисон с Бернадом они ударили по рычагам сдвижного механизма, и в десантный отсек ворвался завывающий ветер. В это время «Валькирия» перешла в режим висения, позволяя Леандру и его товарищу сбросить спусковые веревки, мотки которых свисали со скоб над дверными проемами. Рядовые Цефас, Сепп, Эмброз и Виталис, шагнув вперед, застегнули на канатах страховочные карабины обвязок и приготовились к десантированию.

— Пошли, — скомандовал Леандр.

Четверка бойцов спрыгнула вниз, и тут же Нерва, Драко, Тайхо и Тацит заняли их места у дверей. Штурмовики точно также пристегнулись к веревкам, натянутым под тяжестью их товарищей.

— Пошли!

Вторая четверка бойцов исчезла во тьме. Пристегнувшись к веревкам, Леандр и Бернад повернулись лицом друг к другу, встретившись взглядами через опустевший десантный отсек.

«Пошли», подумал трибун, и оба штурмовика одновременно спрыгнули в бездну.

В ушах Леандра свистел ветер, обвязка с неприятным зудящим звуком терлась о толстый спусковой канат. Опустив глаза, он увидел маленькую поляну, на которую спускался отряд. Контролируя скорость снижения, трибун в последний момент согнул ноги в коленях, готовясь к приземлению. Тут же ботинки Леандра прошуршали по листьям разросшегося кустарника и штурмовик ощутил резкий толчок — касание поверхности. Мгновенно завалившись на бок, чтобы смягчить удар, трибун тут же поднялся на ноги и замер в полуприседе с поднятым лазганом в руках, держа на прицеле свой участок поляны. Колючие кусты цеплялись за форму Леандра, нисходящий поток воздуха от двигателей «Валькирии», овевавший штурмовика, приносил с собой резкую вонь гниющих растений, ощутимую даже через дыхательную маску шлема. Враг не встретил отряд огнем, и вообще трибун — пока ещё — не замечал активности противника в зоне высадки.

— Чисто, — произнес он по воксу.

Создаваемый двигателями изменяемого вектора тяги шум усилился, и «Валькирия», рванувшись ввысь, покинула зону высадки. Вскоре транспортник растаял в небе, направляясь в безопасное воздушное пространство над имперской территорией. Какое-то время бойцы сохраняли неподвижность, частично скрытые разросшимися, словно сорная трава, зарослями кустарника. Растения, прижатые воздушным потоком «Валькирии», теперь выпрямлялись, чуть покачиваясь под вернувшимся природным ветерком. В тусклом предутреннем свете ближайшая к штурмовикам граница леса выглядела мрачно и зловеще, тугие плети серых лоз обвивали деревья, на раскидистых ветвях которых росли неприятно острые листья. Трибун и остальные ждали, прислушиваясь, но никто и ничто не шевелилось в полумраке, не звучали тревожные крики птиц, зверей или созданий похуже. Все чувства штурмовиков подсказывали, что они вновь очутились в обстановке, знакомой по десяткам предыдущих миссий. Бойцы остались одни.

Туманная заря поднялась над лесами дельты Балле. Надежно скрытый за деревьями Леандр осматривал место крушения «Аквилы» в магнокль. За прошедшие пару часов отряд добрался из зоны высадки до первого пункта назначения, передвигаясь с осторожностью — передовым дозорным выступал Тацит, — штурмовики знали о присутствии в лесу орков, но не имели представления о численности и местонахождении противника. До сих пор им почти не встречались следы чужаков, но все изменилось, как только группа оказалась возле места крушения.

Корпус имперского самолета оказался почти погребен под целой ордой зеленокожих, рывшихся в обломках. Некоторые разбирали на металлолом то, что осталось от «Аквилы», другие глумились над изуродованными останками экипажа и пассажиров. Ксеносы насадили тела погибших на вбитые в землю колья, и, заметив, что все трупы обезглавлены, Леандр понял, что черепа офицеров забрали в качестве трофеев самые крупные орки. Если обычного имперского гвардейца замутило бы при виде столь омерзительной картины, штурмовик просто отметил увиденное как свершившийся факт и занялся опознанием мертвецов по обмундированию. Задачу трибуна осложняли засохшие пятна крови и топчущиеся вокруг кольев зеленокожие, которые перекрывали обзор.

— Шевелитесь, скоты чужацкие, — пробормотал раздосадованный Леандр.

Тем временем в смятой кабине пилота вспыхнула драка между несколькими орками. Твари только что сумели отодрать кусок фюзеляжа и вытащить из обломков тело лётчика, а теперь орали друг на друга и вырывали мертвеца из лап сородичей, словно дети, рассорившиеся из-за игрушки. Заинтересованная толпа сдвинулась поближе к потасовке, издавая радостный рёв в предвкушении нового кровопролития, и Леандр немедленно воспользовался шансом.

— Тайхо, трупы. Можешь рассмотреть их мундиры?

Снайпер лежал рядом с командиром и рядовым Эмброзом на границе поляны. Остальной отряд рассредоточился среди деревьев, заняв круговую оборону.

— Да, сэр, — ответил Тайхо, изучавший место крушения через прицел. — Вижу пять тел…

— Знаки различия? Рода войск?

— Двое гвардейцев, — чуть погодя ответил снайпер.

«Телохранители», решил трибун. Тайхо продолжал рассматривать тела.

— Один… нет, два офицера Гвардии.

— Звания?

— Магистр артиллерии и… Второго не могу определить.

— Это может быть генерал? — спросил Леандр.

— Нет, если только его не обшивал совсем никчемный портной.

— Что это значит, Тайхо? — недовольно уточнил трибун.

— Невзрачный мундир, — тут же объяснил снайпер, почувствовав предостережение в голосе командира. — Не генеральский.

— А следующее тело?

— Офицер Флота.

— Флотский? Ты уверен? — переспросил Леандр, снова приникший к магноклю.

— Голубая униформа. Золотые эполеты. Имперский Флот, — подтвердил Тайхо.

Леандр повернулся к Эмброзу.

— Ауспик?

— Три километра к западу, сэр, — ответил рядовой.

Какое-то время трибун обдумывал ситуацию. Тело Словацки отсутствовало на месте крушения, а отслеживающее устройство посылало сигналы из точки, находящейся в нескольких часах перехода от нынешних координат отряда. Очевидно, генералу либо удалось сбежать и скрыться в лесу, либо егосхватили орки. Жив или мертв Словацки, определить не смог бы никто, и узнают это штурмовики, только последовав за сигналом датчика.

— Отряд, генерала здесь нет. Выдвигаемся, — скомандовал Леандр, приняв решение. — Эмброз, постоянно отслеживай координаты устройства. Тацит — передовой дозор.

Никем не замеченные, штурмовики скрылись в лесу, оставив зеленокожих развлекаться с добычей на поляне.

Уводя отряд с опушки, Тацит направился в самую чащу деревьев, переплетенных лоз и разросшихся кустов. Несмотря на панцирную броню, бойцы то и дело чувствовали, как в кожу впиваются шипы и колючки, а через прорехи в полевой форме проглядывали глубокие алые царапины на руках и ногах. Штурмовики часто действовали в неблагоприятных условиях и стойко переносили любые неудобства, но необходимость раз за разом выпутываться из цепких ветвей серьезно замедляла продвижение по лесу. Кроме того, Леандра серьезно напрягал шум, производимый отрядом, пусть они до сих пор и видели орков только на месте крушения.

Затем Тацит обнаружил в чащобе просеку, оставленную каким-то лесным зверем, и остановился, чтобы изучить её. Проторенная через подлесок тропа шла примерно в направлении следования ведомых ауспиком штурмовиков, а отсутствие следов варварски срубленных или вытоптанных растений по краям дорожки указывало на то, что ксеносы её пока не обнаружили.

— Идем по просеке, — скомандовал Леандр по вокс-каналу.

С этого момента продвижение отряда заметно ускорилось. Все шло настолько удачно, что штурмовики — точнее, Тацит — почти с удивлением наткнулись на первое серьезное препятствие. Им оказался лесной овраг, по дну которого протекал питаемый дождевой водой ручей — стекая по склонам холмов, он устремлялся в дельту реки. Тропа, сворачивая налево, уходила вдоль берега лощины. Посмотрев вниз по склону, бойцы обнаружили, что зеленокожие вырубили участок леса, сложив из бревен примитивный мост.

Леандр, осмотрев конструкцию в магнокль, обнаружил, что она ничем не отличается от большинства орочьих творений. Ни на одной из перекинутых через овраг криво обтесанных балок не оказалось и следа аккуратных креплений, но мост всё равно выглядел крепким и прочным. Вывод трибуна подтвердился, когда штурмовики со своей наблюдательной позиции заметили неповоротливо прущийся по бревнам орочий патруль — ксеносы направлялись в сторону места крушения «Аквилы». Пара десятков крупных зеленокожих топали по мосту, не обращая внимания на пропасть под ногами, что говорило об устойчивости постройки.

— Вот и наша переправа, — произнес трибун. — Выдвигаемся.

Петляя среди деревьев, штурмовики спускались по склону оврага до тех пор, пока не оказались на одном уровне с мостом. Слева от них по-прежнему оставалась на виду толпа орков, но ксеносы уже удалились от примитивной переправы, направляясь в лесные дебри. С правой стороны отряда подходы к мосту и он сам казались свободными. Признаков охраны никто не заметил, но Леандр не хотел, чтобы штурмовиков обнаружили на открытой местности — он уже убедился, что поблизости бродят патрули ксеносов.

— Тацит, проверь обстановку.

Выскользнув из укрытия, разведчик быстро пересек мост, прикрываемый остальными бойцами отряда. Он почти добрался до противоположного склона, когда из-за деревьев показались двое орков, тащивших привязанную к шесту тушу крупного животного с чёрной шерстью — несомненно, «создателя» той самой дорожки в лесу. По виду зверь напоминал медведя, но был явно крупнее. Зеленокожие грубо примотали его огромные когтистые лапы к жерди длинными лозами, и голова животного волочилась по земле, оставляя кровавый след из разрубленной пасти, напоминающей волчью. На шее орка, топавшего впереди, висело ожерелье из белоснежных клыков, все ещё окровавленных после того, как ксенос изуверски вырвал их из пасти зверя. Трибун уловил эти детали за одно мгновение — именно столько ушло у него и бойцов отряда на то, чтобы поднять оружие.

Но, прежде чем кто-то из штурмовиков успел выстрелить, передовой орк заметил Тацита и, хрюкнув от удивления, выпустил свой конец жерди. Увидев, что зеленокожий тянется к безыскусному пистолету, висящему у него на бедре, разведчик рванулся к врагу. Прежде чем орк успел среагировать, Тацит метнул боевой нож, с глухим влажным звуком вонзившийся в глотку твари. Схватившись за шею, из которой хлестал фонтан тёмной крови, зеленокожий рухнул на колени. Его сородич, прорычав вызов штурмовику, бросился в атаку, поднимая над головой увесистый секач, покрытый пятнами крови и клочками меха. За спиной Леандра прозвучал звук, напоминающий кашель — Тайхо, скрытый за деревьями, выстрелил из длинного лазгана. Голова несущегося со всех ног орка дернулась назад, лазерный заряд, пробив глаз, вырвался из задней стенки черепа, и тварь бесформенной грудой свалилась к ногам разведчика. Аккуратно обойдя труп, Тацит подошел к дергающемуся сородичу зеленокожего, и, обхватив рукоять ножа, с силой вырвал его, оставив глубокий разрез в мускулистой шее. Он почти обезглавил орка, и тот с глухим стуком рухнул ничком, поливая тёмной кровью белоснежные клыки ожерелья.

— Чисто, — сообщил Тацит по вокс-каналу.

— Пошли, — скомандовал Леандр.

Бойцы отряда покинули укрытия среди деревьев и быстро пересекли овраг.

— Бернад, тела. Сепп, мне нужны заряды на мосту. Не взрывать — возможно, придется возвращаться этой дорогой.

Затем Бернад, Виталис, Нерва и Драко, под прикрытием остальных штурмовиков, сбросили в овраг сначала орочьи трупы, а затем тушу лесного хищника. Цефас и Сепп, спустившись по опорам моста, словно по столбам на полосе препятствий, установили заряды и подсоединили электронные детонаторы. После этого бойцы замазали грязью взрывчатку и клейкую ленту, удерживающую её на месте. Трибун понимал, что, если они обнаружат генерала и будут в спешном порядке отступать к точке эвакуации, ложбина сможет послужить неплохой преградой между ними и вероятными преследователями. Подняв глаза, Леандр заметил Тацита, вытирающего клинок о ствол дерева на склоне холма. Кивнув командиру, разведчик указал на что-то в чаще леса.

— Тацит?

— Тропа, — кратко ответил тот.

— Следуем по ней, — решил Леандр.

Чем ближе штурмовики подбирались к цели, тем явственнее становилось присутствие противника. Точно так же усиливался и шум. Рёв моторов и увеличение числа крупных орочьих отрядов, отражавшихся на ауспике, убедили трибуна, что его группа приближается к какому-то лагерю или сборному пункту зеленокожих. Вскоре Тацит просигналил «Контакт» и штурмовики немедленно залегли. Сам Леандр осторожно продвинулся вперед, к позиции передового дозорного, сидевшего на корточках у корней обвитого лозами дерева. Поравнявшись с разведчиком, трибун изучил открывшуюся картину.

Перед ним лежал пологий склон, спускавшийся к огромной вырубке, очищенной от деревьев. Из бревен зеленокожие соорудили нечто вроде сортировочной станции, где собирались тысячи орков и их разнообразные боевые машины-развалюхи. Шум, производимый такой гигантской толпой ксеносов, оказался почти невыносимым — пока штурмовики пробирались по лесу, густая растительность частично приглушала рёв, грохот и звон, но здесь, на границе поляны, они разом обрушились на бойцов. Вслед за слухом атаке подверглось обоняние, даже дыхательная маска не защитила Леандра от резкой вони орков. Трибуна передернуло — ощущая запах зеленокожих в многочисленных зонах военных действий, он так и не смог привыкнуть к мерзкому душку.

На дальнем конце расчищенного участка Леандр обнаружил кустарную взлетно-посадочную полосу, над которой кружила целая армада уродливых, неуклюжих самолётов. Выстроившись в очередь, они нескончаемым потоком приземлялись на «аэродром» — или, в некоторых случаях, врезались в него, после чего в небо вздымались клубы дыма в сопровождении комьев грязи и разнообразных фрагментов орочьих тел. Уцелевшие летательные аппараты немедленно облепляли орды мелких зеленокожих, принимавшихся, судя по всему, в лихорадочном беспорядке заправлять самолёты или пополнять боекомплект. Несмотря на творившееся безумие, трибун понял, что перед ним находится перевалочный пункт противника, где ксеносы готовятся нанести главный удар в направлении дельты Балле. Имперское командование должно было узнать об этом месте, но сбор разведданных не входил в задачу Леандра. Его миссия заключалась в обнаружении и спасении генерала.

Справа от них с Тацитом, на расстоянии сорока шести метров, располагалась неуклюжая наблюдательная вышка, возведенная из того же материала, что и сортировочная станция — четыре грубо обтесанных бревна поддерживали большую обзорную платформу. На обнесенную перилами площадку орки поднимались по лестнице с одного из боков строения. Платформа скрывалась под крышей, обтянутой навесом из какого-то темно-коричневого материала — как хотелось верить трибуну, сшитых вместе звериных шкур. Над перилами торчала пара сдвоенных тяжелых пулемётов, за каждым из которых стоял зеленокожий.

Отряд мог использовать вышку в качестве прекрасной точки обзора и определить с неё местонахождение генерала Словацки.

— Цефас, Сепп, — прошептал Леандр по воксу.

Штурмовики осторожно двинулись вперед, присоединяясь к командиру.

— Зачистите наблюдательную вышку, не поднимая тревоги в лагере. Используем её как передовой наблюдательный пост. Выполнять.

Два бойца направились к постройке, до последнего оставаясь под прикрытием деревьев. Леандр ждал. Наконец, он увидел, как штурмовики подползают к основанию вышки, и, не пользуясь лестницей, расположенной на обращенной к лагерю стороне сооружения, взбираются по высоким опорам. На неаккуратно обработанных бревнах осталось достаточно сучков, за которые штурмовики могли уцепиться руками или поставить ноги. Добравшись до платформы, Цефас и Сепп остановились. Наведя на них магнокль, трибун увидел, как его бойцы в унисон, одним плавным движением, ложатся грудью на перила и открывают огонь из лазпистолетов. Хотя Леандр почти не слышал кашляющих звуков выстрелов, утонувших в грохоте орочьего лагеря, орки-наблюдатели, судорожно вздрогнув, пропали из виду. Тут же штурмовики перемахнули через ограждение, и трибуну показалось, что он услышал ещё несколько «покашливаний».

— Вышка зачищена, — услышал Леандр в вокс-канале.

— Эмброз, Тайхо, — прошептал трибун. — За мной, к вышке.

Выбравшись из-под прикрытия «зеленки», Леандр, пригибаясь, перебежал к постройке по открытой местности. Последовав примеру подчиненных, он взобрался на платформу по опорам и, перевалившись через перила, обнаружил Цефаса и Сеппа. Сидя на корточках, штурмовики наблюдали за лагерем через амбразуру, а убитые ими орки валялись возле края площадки с темными выжженными ранами во лбу и глазницах. Зная об удивительной выносливости зеленокожих, штурмовики, как правило, трижды стреляли им в голову для верности.

Поднявшиеся на платформу вслед за трибуном Эмброз и Тайхо расположились у ограждения и тоже углубились в изучение орочьего опорного пункта. Рядовой штурмовик держал ауспик так, чтобы Леандр мог видеть зеленое пятнышко сигнала, указывающего, что генерал где-то в центре чаши раскинувшегося под ними лагеря. Снайпер, открыв защитные колпачки прицела, навел длинный лазган в указанном прибором направлении, и трибун, подняв магнокль, последовал примеру Тайхо.

В центре вражеского стана Леандр заметил крупный участок, обнесенный частоколом, окруженный странными орочьими тотемами и глифами. Часть символов была грубо намалевана на самой ограде, остальные — вырезаны на статуях или установлены на верхушках шестов. За частоколом собралось, на глазок, несколько сотен орков, и трибун предположил, что участок представляет собой координационный центр лагеря, вот только в каких целях он используется, оставалось неясным.

— Тайхо, есть идеи, что это?

— Нет, — просто ответил снайпер. — Секунду… Это… Это нечто вроде арены.

Вновь приникнув к магноклю, Леандр понял, что Тайхо прав. В центре огражденного участка оказался клочок свободного места, тёмное пятно в зелёном море чужацких тел. Трибун почти не сомневался, что именно окрасило землю. Вновь осмотрев тотемы, окружавшие амфитеатр, он обнаружил, что с каждого из них свисает целый набор гниющих голов и конечностей плененных гвардейцев.

— Трибун? — напряженно позвал снайпер.

Леандр вновь перевел взгляд за частокол, и на его глазах толпа пришла в неистовство при виде громадного орка, грузно вышедшего в центр арены. Зеленокожие стреляли в воздух, стучали оружием по доспехам и рычали от избытка чувств. Никогда прежде не видевший ничего подобного трибун даже на таком расстоянии ощутил трепет при виде столь могучего колосса — рядом с ним все прочие орки казались карликами, а топор в руке твари оказался размером с человека. Огромную голову зеленокожего покрывал рогатый шлем, а из наплечников росли пики с насаженными на них черепами. Ещё больше жутких трофеев свисали с цепей на поясе чудовища, гротескно покачиваясь, пока гигант неуклюже топал по кругу в центре амфитеатра, купаясь в подхалимской лести последователей.

Лишь один орк на Балле-прим мог выглядеть так. Военачальник Угскрага.

Глядя с высоты на печально знаменитого разрушителя имперских миров, Леандр прикинул, что от чудовища их отделяет около километра. Вновь взглянув на мерцающий зелёный сигнал на экране ауспика Эмброза, штурмовик вернулся к наблюдению за ареной.

— Тайхо, трофеи.

— Трибун?

— Черепа. Можешь опознать голову генерала на плечевых пиках?

Снайпер притих, наводя прицел на зеленокожего гиганта. Подождав несколько секунд, Леандр снова поднял магнокль.

— Так точно, сэр. Голова генерала Словацки над правым наплечником.

Увеличив разрешение до максимума и стабилизировав наводку по частоколу, трибун навел магнокль на правое плечо военачальника. Несколько мгновений огромный шлем твари перекрывал обзор, но затем Угскрага с рёвом воздел к небу свой секач. Громогласный рык твари перекрыл шум, поднятый меньшими орками, но не смутил Леандра, наконец отыскавшего генерала Словацки. Вернее, то, что от него осталось — голову, с силой насаженную на растущую из тяжелой наплечной брони толстую пику. Древко шипа оказалось покрытым потёками свежей крови, струившейся с наконечника и растекавшейся по чёрной с золотом пилотке. Струйки крови бежали и из темных глазниц Романа Словацки, словно алые слёзы по бледно-восковой коже.

Миссия завершилась — они обнаружили генерала, вот только спасение запоздало. Настало время уходить.

— Трибун? — произнес Тайхо. — Готов к выстрелу.

— Что? — переспросил Леандр в секундном замешательстве.

— По орку, — объяснил снайпер. — Я готов к выстрелу.

Командир отряда вновь обратил взгляд на военачальника в центре орды. Полностью сконцентрировавшись на задании, Леандр даже не рассматривал такую возможность — вся подготовка, все годы тренировок, сделавшие из него штурмовика, приучили трибуна следовать приказам и четко выполнять поручения. Даже повышение в звании он получил за то, что подавал прекрасный пример верной службы всем бойцам отряда, а не за проявленные способности к стратегическому мышлению. В Схоле Прогениум сирот, обладавших такими качествами, в ходе обучения превращали в комиссаров. Что касается Леандра, то он привык выполнять миссии, а не разрабатывать их. Именно это делало трибуна и всех остальных штурмовиков такими эффективными солдатами. Они исполняли приказы, не важно, насколько малы были шансы на успех.

И вот Леандр получил возможность сразить вражеского лидера одним выстрелом, что не входило в цели миссии. Но именно это задание привело сюда штурмовиков и дало им столь редкий шанс.

— Трибун, мне производить выстрел? — уточнил Тайхо.

Леандр оказался в неизвестной обстановке, на ничейной земле. Впервые за всё время службы он не знал, как поступить. Вновь обратив внимание на орочью орду и то, как зеленокожие поклонялись своему военачальнику, трибун представил Угскрагу, ведущего полчища ксеносов на окруженных защитников планеты и затем, несомненно, на её столицу, Балле-главную. Ещё один мир падет под ударом чужаков, вырванный из сердца Империума Человечества. Того самого Империума, который Леандр поклялся защищать.

Трибуну показалось, что он услышал собственные слова до того, как произнес их.

— Стреляй.

Время будто замедлилось, пока Тайхо делал долгий, тихий выдох через дыхательную маску. Несмотря на какофонию, производимую орками, их боевыми машинами и оружием, само пространство вокруг неподвижного снайпера словно притихло, боясь потревожить штурмовика, сосредоточившегося на изображении в прицеле. Палец Тайхо осторожно касался спускового крючка, пока боец ждал подходящего момента. Угскрага в его прицеле запрокинул голову и, распахнув гигантскую пасть, испустил яростный рык, обращенный к небесам. Заметив просвет между огромными белоснежными клыками, снайпер понял, что у него появился шанс на прямое попадание в черепную коробку и надавил на спуск. Длинный лазган содрогнулся, изрыгая перегретый лазерный заряд, в мгновение ока с шипением преодолевший восемьсот метров влажного воздуха, отделявших Тайхо от цели. Идеально смертоносный выстрел.

Но Леандр, наблюдавший за Угскрагой в магнокль, увидел, как слегка вздрогнула и тут же успокоилась голубовато-синяя плёнка вокруг звериной морды военачальника. Лаз-заряд Тайхо, не нанеся урона, рассеялся в воздухе. Силовое поле.

Громадный вожак отшатнулся, ошарашенный внезапным ударом. Рёв орды неуверенно притих, пока медленно соображающие орки пытались осознать случившееся. Подняв голову, Угскрага осмотрел границы лагеря в поисках места, откуда был сделан выстрел, и задержал взгляд на сторожевой вышке. Сверкающие красные глаза твари заполнили поле зрения Леандра, словно военачальник смотрел прямо в линзы магнокля. Затем Угскрага взревел от ярости, и толпа орков присоединилась к нему, сотрясая лес бешеными воплями.

— Тайхо, Эмброз, уходим! — скомандовал трибун. Повернувшись к Цефасу и Сеппу, он указал на тяжелые пулемёты зеленокожих. — Вести прикрывающий огонь, пока мы не доберемся до деревьев.

Вслед за этим Леандр соскользнул вниз по лестнице, а передовые отряды орков уже неслись по склону в направлении вышки, с грохотом стреляя на ходу. Попадания выбивали щепки из ступенек над трибуном, но он уже коснулся земли и перекатился, гася удар. Эмброз и Тайхо уже неслись со всех ног к лесу, петляя на бегу, чтобы сбить противникам прицел.

Над головой Леандра застрочили тяжелые пулемёты, и вышка затряслась от отдачи — Цефас и Сепп открыли огонь по первой волне орков, срезая врагов короткими опустошительными очередями. Остальные штурмовики поддержали их, не покидая укрытий за деревьями. Вскочив на ноги, трибун устремился вслед за Эмброзом и Тайхо, слыша, как гранатомёт Нервы с глухим стуком выбрасывает заряды, проносящиеся по дуге над склоном холма. Мгновение спустя вопли зеленокожих утонули в грохоте разрывов. Добравшись до опушки, Леандр тут же нырнул за дерево, присев в тот же миг, как в ствол над ним врезалась орочья пуля. Подняв лазган, трибун присоединился к отряду, поливавшему врага смертоносными залпами. С вышки по-прежнему строчили пулемёты, и передовые орки падали один за другим, сраженные перекрестным огнём, но на штурмовиков наступала целая армия.

— Цефас, Сепп — вывести турели из строя и отступать! — прокричал Леандр в вокс-канал.

Прозвучала ещё одна очередь, и пулемёты смолкли. Победно завывая, орки устремились вверх по холму, а двое штурмовиков, ловко перемахнув через ограждение, спустились с вышки тем же путем, что и взобрались на неё. Толстые бревна опор защищали бойцов от вражеской пальбы.

— Прикрывающий огонь! — скомандовал трибун, и остальной отряд обрушил на зеленокожих опустошительный лазерный ураган. Нерва выпустил ещё несколько гранат, с губительной эффективностью разорвавшихся в самой гуще наступающей орды. В этот момент, пока Цефас и Сепп неслись к лесу, наблюдательная вышка исчезла в облаке взрыва, заставившего детонировать оставшийся на платформе боекомплект. Воспользовавшись краткой неразберихой в рядах противника, бойцы достигли опушки и, сняв с плеч лазганы, немедленно открыли огонь по дезориентированным оркам. Леандр, разумеется, не собирался ждать, пока чужаки придут в себя.

— Отряд, построение стрелковой цепью. Отступаем к мосту.

Если зеленокожие не укрепились на переправе, отряд сможет взорвать её и сдержать преследователей.

Штурмовики быстро образовали стрелковые пары — в авангарде шли Тацит и Тайхо, справа от них — Цефас и Сепп, по центру — Нерва и Драко, слева — Бернад и Виталис. Замыкали строй Леандр и Эмброз. Не говоря ни слова, зная, что нужно делать, бойцы бежали по лесу с оружием наготове, постоянно отыскивая среди деревьев признаки вражеского присутствия. На ходу трибун решил, что Лестер должен узнать о судьбе генерала.

— Эмброз. Отправить сообщение: «Генерал мёртв».

— Есть, сэр, — ответил рядовой и повторил услышанное через вокс-передатчик.

— «Отслеживающее устройство привело нас к Угскраге. Он взял голову генерала как трофей».

Эмброз передал и это.

— «Направляемся к основной точке эвакуации».

— Есть, сэр, — повторил рядовой.

Тацит задал беспощадный темп, используя свои врожденные инстинкты разведчика для поиска верной дороги в лабиринте деревьев и узких тропинок. Впрочем, легенды о невероятной выносливости и ловкости штурмовиков рождались не на пустом месте, даже специалисты по тяжелым вооружениям, такие, как Нерва и Драко, могли поддерживать нужную скорость на протяжении нескольких часов.

В этой части леса холмы спускались в дельту реки, и повсюду, из-под слоев опавшей листвы и отломанных ветвей, выступала обнаженная скалистая порода. Там, где через густой покров пробивался солнечный свет, разрастались, стремясь вверх, желто-зелёные колючие кусты, заросли которых легко могли скрыть врага, даже такого крупного, как орк. Растрескавшиеся пни и упавшие деревья, поросшие крупными грибами-трутовиками телесного цвета, превратились в естественные баррикады, которые бойцам приходилось перепрыгивать или огибать. Тем не менее, штурмовики не снижали темп — если им не удастся достичь оврага раньше зеленокожих, то отряд окажется в ловушке.

Бойцы быстро сокращали расстояние до переправы, но ни с чем не сравнимый шум орочьей орды по-прежнему доносился из-за их спин. В детстве Леандр учил, что зеленокожие уступают в силе и разумности среднему гвардейцу, но с тех пор убедился на собственном опыте, насколько крепкими и хитрыми тварями являются эти ксеносы на самом деле. Пустившись в погоню, они не прекратят преследования до тех пор, пока не перебьют весь отряд трибуна и не насадят головы штурмовиков на пики.

И все же, время шло, а орки, судя по воплям, не приближались к бойцам, за что следовало благодарить Тацита. Стоило Леандру подумать, что они смогут добраться до ложбины раньше врага, как впереди прозвучала очередь автоматического огня, сопровождаемая хоровым рычанием тварей.

— Контакт! — закричал Тацит.

Отряд залег, и над головами штурмовиков пронесся вихрь пуль, щелкающих по деревьям и расщепляющих стволы. Вниз посыпались срезанные листья и ветви. В направлении отряда топала пара десятков зеленокожих, тот самый патруль, замеченный во время подхода к оврагу. Несомненно, орков обеспокоила пропажа двоих фуражиров.

— Открыть огонь! — скомандовал трибун, поднимая лазган. «Горячие» заряды врезались в наступающих орков, и несколько здоровяков в переднем ряду рухнули, сраженные попаданиями в голову. Вслед за этим прозвучало несколько глухих хлопков, и выпущенные Нервой гранаты взорвались посреди вражеского отряда, разбрасывая по сторонам куски убитых ксеносов и расколотых древесных стволов. Уцелевшие зеленокожие почти добрались до штурмовиков, когда выступивший вперед Драко окатил их струей пламени из огнемёта. Тем не менее, орки прорвались на расстояние ближнего боя, и бойцы Леандра поднялись навстречу врагу.

Прямо перед собой трибун увидел, как Бернад в упор стреляет в лицо крупному орку и тут же пригибается, пропуская над собой неуклюжий взмах секача другой твари. Подскочивший Виталис вонзил в глазницу врага боевой нож, но командир не увидел завершения схватки — в его поле зрения оказался зеленокожий с огромной пушкой в лапе. Орк, правда, не стрелял из неё, а размахивал, словно дубиной. Увернувшись от громоздкого оружия, врезавшегося в дерево над его головой, Леандр ударил прикладом по лапе зеленокожего и услышал треск, сопровождаемый болезненным воплем твари. Уперев дульный срез лазгана в разверстую пасть, трибун вышиб выстрелом заднюю стенку орочьего черепа.

Пригнувшись и дернувшись в сторону, Леандр избежал удара топором, и оружие ещё одного зеленокожего крепко засело в стволе дерева. Выхватив висевший на поясе боевой нож, трибун вонзил клинок в подмышку орка, снизу вверх, так, чтобы острие достало до грудной полости. Зарычав от боли, тварь взмахнула лапой, пытаясь ударить Леандра, но штурмовик, обхватив толстое запястье, использовал движение зеленокожего против него самого, и орк с тошнотворным треском врезался в дерево. Не дожидаясь, пока враг придет в себя, трибун вырвал нож из его тела и тут же всадил лезвие в подбородок, вертикально вверх. Острие клинка пронзило мозг, и орк рухнул на колени. Тут же Леандр выдернул оружие и тварь ничком упала на лесную подстилку.

Обернувшись, трибун понял, что у его ног лежат последние орки из патруля. Звуки боя стихли, но преследующая орда могла настигнуть штурмовиков в любую минуту.

— Отряду перестроиться, — скомандовал Леандр. — Двигаемся к мосту.

Поискав взглядом Эмброза, командир обнаружил, что рядовой распростерся на земле рядом с ним, и на месте лицевой части шлема вокс-оператора зияет окровавленная дыра. Не моргнув глазом, трибун наклонился над телом и, подняв передатчик отряда, повесил себе за плечи. Затем Леандр подбежал к уцелевшим бойцам.

— Потери?

— Виталис, — доложил Бернад, подобравший ауспик павшего штурмовика.

— И Эмброз, — сказал трибун, передавая ему вокс-передатчик. — Цефас, бери ауспик Виталиса. Тацит и Тайхо — в авангард. Бернад — со мной.

Тем временем Нерва, поднявший тело Эмброза, поместил под ним взрывпакет и опустил мертвого бойца на боёк ударника. Затем гранатометчик кивнул командиру.

— Готово.

— Понял. Пошли!

Штурмовики вновь устремились к оврагу, оставив позади тела погибших. Дольше задерживаться они не могли, отряд преследовала по пятам целая орда орков, и Леандр уже слышал, как передовые ксеносы прорываются через бурелом неподалеку от имперцев, привлеченные звуками боя. Но до моста оставалось меньше километра, и бегущий трибун надеялся, что ни один зеленокожий из уничтоженного патруля не остался охранять переправу.

Бернад поравнялся с командиром.

— Там, на вышке… Почему ты приказал стрелять? — спросил ветеран-штурмовик.

Леандру показалось, что с ним заговорил какой-то незнакомец. Их «телепатия» в этот раз почему-то не сработала.

— Миссия завершилась, мы узнали, что генерал мертв, — ответил трибун на бегу, но почувствовал, что этого недостаточно.

— Это был неплохой шанс, — добавил он.

Впрочем, Бернад ничего не сказал в ответ. Боец не стал ни спорить, ни соглашаться с Леандром, просто продолжил бежать рядом с ним. На этот раз трибун не мог представить, о чем думает штурмовик, но прозвучавший позади взрыв заставил забыть об этом. Вслед за грохотом Леандр услышал тихую усмешку Нервы — штурмовик по праву гордился своим мастерством в обращении со взрывчатыми веществами, а мины-ловушки вообще были его специальностью. Хотя трибун не думал, что произошедшее сильно задержит погоню, поминки по Виталису и Эмброзу в сложившейся обстановке вышли вполне приличными. Командир не был уверен, что остальных бойцов отряда ждет такой же достойный финал.

Заметив, что через редеющий лесной полог пробивается всё больше лучей света, Леандр тут же, неожиданно для себя, обнаружил, что штурмовики достигли вырубки возле оврага. Посмотрев на мост, трибун с облегчением увидел, что переправа вроде бы никем не охраняется.

— Направляемся к границе леса на дальней стороне! — прокричал он в вокс-канал. — Оттуда взорвем заряды на опорах.

Бойцы, не нуждавшиеся в понуканиях, припустили по мосту, стуча ботинками по крепким бревнам полотна. Стоило отряду перебраться на другую сторону ложбины, как за спинами штурмовиков раздался громоподобный рёв — передовые орки, появившиеся на опушке, завыли от радости при виде врага. К ним присоединялись, вырываясь из чащи, всё новые и новые зеленокожие, с головы до ног покрытые листьями и обломками веток. Судя по всему, твари в буквальном смысле прорубались через лес, увлеченные погоней.

И тут на их рёв донесся ответ, теперь уже сверху и спереди от штурмовиков. Ещё одна орочья орда неслась к отряду Леандра со стороны места крушения «Аквилы» — пока что до ксеносов оставалось полтора километра, но они уже заметили бойцов и бежали по лесным тропам, стремясь поскорее вступить в бой. Штурмовики оказались в ловушке посреди двух сближающихся вражеских сил. Над головами имперцев уже свистели пули, когда они наконец пересекли мост и залегли под деревьями на дальней стороне оврага, лицом к ближней орде зеленокожих. Этих тварей следовало убрать из уравнения первыми.

— Цефас, Сепп, ваши заряды на мосту готовы?

— Так точно, сэр, — подтвердили подрывники.

Леандр увидел, что передовые орки уже достигли переправы и бегут по бревнам в направлении отряда.

— Взрывайте.

Бойцы активировали детонаторы, и над мостом в мгновение ока выросли колонны камней, щепок и чужацких тел, подброшенных намного выше верхушек деревьев. Дымное облако тут же затянуло переправу, закрывая штурмовиков от оставшихся на том берегу преследователей, и те завыли от досады. Несколько зеленокожих, успевших пересечь овраг, оказались сбиты с ног ударной волной и сейчас силились подняться.

— Прикончить их, — скомандовал трибун.

Залп перегретых лаз-зарядов добил уцелевших тварей, но Леандр не позволил отряду насладиться краткой передышкой — спасение оказалось временным. Вторая орочья орда на их стороне ложбины уже приближалась к позиции штурмовиков.

— Выдвигаемся к основной точке эвакуации. У нас меньше часа. Пошли!

Построившись, бойцы трибуна вновь рванулись вперед, подгоняемые яростными воплями зеленокожих с другого края оврага.

По мере приближения к точке эвакуации Леандр всё более четко осознавал, что преследующие отряд орки сокращают разрыв. Он слышал, как чужаки с треском прорываются через кустарники и ветви деревьев позади бойцов, порой даже замечал боковым зрением нечто вроде мелькающих теней. Несмотря на невероятную физподготовку штурмовиков, обремененные тяжелым оружием Драко и Нерва уже не без труда поддерживали заданный темп.

— Бернад… — произнес Леандр.

— Гранаты? — тут же отозвался ветеран.

— Сейчас самое время, — кивнул трибун, радуясь возвращению их «телепатии». На бегу вытащив из разгрузок по осколочной гранате и выдернув чеку, штурмовики метнули ребристые цилиндры в сторону преследователей. На мгновение, не нарушаемое даже звуками дыхания, мир застыл, и Леандр с Бернадом успели поравняться с бойцами тяжелой поддержки. Затем гранаты взорвались, и взрывная волна чуть не сбила трибуна с ног, но он продолжил бежать, подбадриваемый воплями и криками орков.

— Девяносто метров до основной точки, — прозвучал голос Тацита в вокс-канале.

Зона эвакуации представляла собой вулканический холм, поднявшийся над лесным пологом. Ни одно дерево не росло на кислотной почве его склонов, пересеченных выступами скалистой породы и расщелинами, напоминавшими траншеи. Верхушка холма — неровный клочок земли, чуть сглаженный тысячелетиями эрозии — мог использоваться в качестве импровизированной посадочной площадки. Трибун надеялся, что, если отряду удастся сдержать орков у границы леса, то штурмовики сумеют добраться до «Валькирий» прежде, чем ксеносы поймут, что происходит.

Слева прозвучала очередь автоматического огня.

— Контакт! — заорал по воксу Сепп, и вслед за этим Леандр услышал ответные лаз-выстрелы.

— Продолжать движение! — скомандовал он. — Защищать посадочную площадку!

Заметив, что под ногами уже не ровная земля, а пологий склон, трибун поднял взгляд и увидел холм, вырастающий над верхушками леса.

— Тацит, Тайхо, — приказал Леандр по вокс-каналу, — позиции для круговой обороны, прикрывающий огонь.

Тут же за спиной трибуна раздались выстрелы и над его головой засвистели пули, несколько из которых вонзились в древесные стволы. Штурмовики устремились вверх по склону, а Леандр, посмотрев налево, заметил наступающую группу орков, ведущих бешеный огонь по Сеппу и Цефасу. Подрывники, пригибаясь, петляли между деревьями. Похоже, имперцев ждал бой в неблагоприятных условиях, с неизвестным исходом.

Внезапно Сепп, словно споткнувшись, рухнул наземь с дымящейся черной дырой в плече. Заметив, что товарищ упал, Цефас остановился, залегая одним скользящим движением. Радостно заорав, зеленокожие бросились к штурмовикам, и трибун уже собирался, развернувшись, бежать к ним на выручку, но тут «горячие» лаз-выстрелы свалили трех вырвавшихся вперед тварей. Орки рухнули наземь возле пытавшегося подняться Сеппа.

«Тайхо», понял Леандр.

Новые залпы лаз-зарядов пронзили воздух, сражая всё больше орков, а Сепп по-прежнему не мог встать на ноги. Наклонившись, Цефас метнул гранату вниз по склону и, повернувшись, помог раненому бойцу выпрямиться, после чего оба штурмовика неуклюже зашагали среди редеющих деревьев к вершине.

Вслед за этим трибун увидел стрелявших с колена Тацита и Тайхо, укрывшихся за скалистым выступом у основания холма. Остальные бойцы отряда уже выбежали из леса и рассредоточились по склону, занимая позиции за валунами по обеим сторонам от метких стрелков. Сепп, несмотря на ранение, твердо державший лазган, оперся о камень и тут же, вместе с остальными штурмовиками, не тратившими время на то, чтобы отдышаться, открыл огонь по орочьему авангарду — первые преследователи уже появились из-за деревьев.

Увлекшиеся охотой зеленокожие не заботились о собственной безопасности, и поэтому смертоносный обстрел, ураганом обрушившийся на орду, тут же серьезно проредил их ряды. Заряды из гранатомета Нервы с прежней точностью обрушивались в самый центр толпы, с оглушительными хлопками разрывов неся погибель врагам. Взглянув на хронометр, Леандр отметил, что до расчетного времени осталось пять минут. Тем временем перегруппировавшиеся за деревьями орки открыли стрельбу из автоматического оружия — не то, чтобы точную, но плотность огня оказалась такой, что штурмовикам пришлось нырнуть за укрытия. Из леса вылетели две ракеты, первая из которых врезалась в холм перед позицией отряда, осыпав прижатых бойцов комьями земли, вторая же, пройдя выше, разорвалась на склоне над ними, и по броне на спинах имперцев застучали острые осколки вулканической породы. Нерва издал крик боли — один из крупных фрагментов, впившись в плечо бойца, сбил его с ног. Ободренные тем, что в стрелковой цепи возникло слабое место, зеленокожие вновь бросились в атаку.

Штурмовики продолжали яростно поливать наступающих тварей лазерным огнем, но не могли остановить их. Оставив попытки поднять гранатомет, Нерва здоровой рукой вытащил из кобуры лазпистолет и присоединился к товарищам. Тем временем Леандр понял, что орки вот-вот сметут их числом.

— Драко, огнемёт! — заорал трибун.

Выпрямившись над укрытием, боец нажал на спусковой крючок и река пылающего прометия, изливаясь вниз по склону, затопила обезумевших от боевой ярости тварей. Последствия залпа оказались для орков катастрофическими — те, кто бежал впереди и бездумно ворвался в стену огня, сгорели почти дотла, их упавшие тела образовали жуткую баррикаду обугленной плоти. Немногие объятые огнем выжившие, развернувшись, заковыляли обратно, словно ходячие факелы. Сталкиваясь с деревьями и катаясь по земле в отчаянных и безнадежных попытках сбить жадное пламя, орки поджигали лес. Вражеская атака захлебнулась, и штурмовики накрыли залпами из лазганов тех уцелевших тварей, что оказались в ловушке между пылающими телами своих сородичей и загоревшимся лесом. И все же, несмотря на устрашающую бойню, зеленокожие не собирались отступать.

— Команда эвакуации сообщает о визуальном контакте, — Бернад передал услышанное по воксу сообщение.

«Ясное дело», подумал Леандр, глядя на густые клубы чёрного дыма, вздымающиеся над лесом.

— Бернад, Тайхо, занять точку эвакуации. Нерва идет с вами, остальным держать позицию.

Приподняв раненого гранатометчика за здоровое плечо, Бернад помог его подняться по склону, пока снайпер прикрывал обоих огнем из длинного лазгана. Тацит, Сепп, Цефас и Леандр продолжали обстреливать горящий лес, а Драко тем временем проверил резервуар огнемёта.

— Сколько осталось? — спросил трибун.

— На один залп хватит.

Леандр уже слышал звук двигателей «Валькирий». Посмотрев на север, командир увидел приближающиеся транспортники, которые показались ему парой ястребов, готовых броситься на жертву.

— Бернад, «Валькирии» должны прикрыть нас огнем во время отступления к вершине. Пусть не дают оркам высунуться из леса.

— Есть, сэр.

Шум, с которым приближались имперские самолёты, явно взбудоражил ксеносов, и из чащи донесся могучий рёв.

— Гранаты! — скомандовал трибун.

Тацит, Цефас и Сепп метнули осколочные гранаты в дым, и яркие оранжевые вспышки подсветили изнутри чёрные облака. Как только стихли раскаты от грохота взрывов, ярость боевых кличей орков достигла высшей точки.

— Приготовиться, — произнес Леандр.

Передовой отряд зеленокожих возник из-за дымовой завесы и твари понеслись вверх по склону, размахивая топорами, стреляя из примитивных пушек и сверкая кровожадными глазами.

— Огонь!

Штурмовики вновь обрушили на врага лазерный ураган, Тайхо, Бернад и Драко присоединились к товарищам, используя все преимущества господствующей высоты. Чужаки гибли десятками, но продолжали наступать, зная, что это их последний шанс схватить добычу.

— Драко, давай! — крикнул трибун.

Боец надавил на спусковой крючок, и огнемёт вновь начал извергать смертоносные струи пламени. Мгновение спустя орочья пуля попала в прометиевый резервуар, и бак взорвался, окатывая Драко фонтаном пылающей жидкости. Вопящий от боли штурмовик, содрогаясь в конвульсиях, рухнул на камни, сжигаемый заживо собственным оружием.

Прежде чем Леандр осознал случившееся, орки уже почти добрались до него. Первого врага трибун застрелил в голову и повернулся ко второму зеленокожему, размахивавшему примитивным секачом. Выхватив силовой меч, штурмовик активировал батарею питания и одним ударом обезглавил противника, оборвав его рёв. Шагнув в сторону, трибун увернулся от упавшего ничком тела, поливающего холм тёмной кровью. Следующий орк, несшийся на командира отряда, рухнул с дырой от «горячего» лаз-заряда во лбу, и Леандр вновь помянул добрым словом Тайхо, осматриваясь в поисках остальных бойцов.

Справа от него оказался Тацит, как раз вонзавший стилет в глазницу раненого чужака, лежавшего на земле. Сосредоточившись на добивании противника, разведчик не успел вовремя заметить орка, подобравшегося к нему с тыла, и зеленокожий выпустил в спину бойца весь магазин. Отомстив за Тацита, трибун сразил тварь выстрелом в голову.

Повернувшись влево, Леандр увидел, как погибает Сепп — орк разрубил грудную клетку штурмовика грубым клинком. За ним стоял Цефас, потерявший лазган и в упор стрелявший из лазпистолета в крупного чужака, возвышавшегося над бойцом. Ещё один яркий луч с вершины холма свалил орка — Тайхо продолжал прикрывать товарищей.

Услышав яростный вопль, трибун развернулся, как раз вовремя, чтобы парировать выпад, направленный ему в грудь. Сила удара чудовища оказалась столь велика, что Леандр почти отлетел на несколько шагов назад и едва успел отбить новый взмах. Внезапно над головой штурмовика раздался рёв двигателей, но и этот звук утонул в серии оглушительных взрывов, как только «Валькирия» накрыла реактивными снарядами наступающую орочью орду. Противник трибуна на мгновение замер, отвлеченный видом зависшего транспортника, и Леандр не упустил свой шанс. Быстрым прямым выпадом он пробил грудь зеленокожего, так, что острие силового меча рассекло хребет.

Открыв огонь из тяжелого болтера, бортстрелок «Валькирии» проредил ряды орков, наступавших вверх по склону. Взглянув на Цефаса, трибун убедился, что боец поднялся на ноги и продолжает обстреливать противников из лазпистолета, несмотря на кровоточащую рваную рану левой руки.

— Цефас, отступаем с боем.

— Есть, сэр, — выдохнул раненый боец.

Вдвоем они устремились к вершине холма, поочередно перебегая от укрытия к укрытию и прикрывая друг друга. Орки, пытавшиеся настичь бойцов, падали, сраженные точными выстрелами Бернада и Тайхо или меткими попаданиями самих Леандра и Цефаса. Тем временем, бортстрелок «Валькирии» продолжал собирать богатый урожай мертвых чужаков, скашивая зеленокожих, скопившихся у основания холма.

Наконец, между штурмовиками и преследователями образовался разрыв. Схватив Цефаса за плечо, трибун почти потащил его вверх по склону, успев заметить, что на них посматривает пилот зависшего транспортника. Лётчик спокойно и ровно удерживал «Валькирию» над холмом, предоставляя бортстрелку неподвижную опору для прикрытия огнем отступающих бойцов.

Как оказалось, слишком неподвижную.

Второй пилот внезапным движением указал на что-то, скрытое за деревьями. Резко мотнув головой, лётчик тут же накренил транспортник, и бортстрелок, не удержав равновесия, отшатнулся назад. Ствол тяжелого болтера дернулся вверх, и последняя очередь разрывных зарядов ушла в пустоту. В тот же миг Леандр услышал свист рассекаемого воздуха и увидел ярко размалеванную ракету, взмывшую над лесом. Оставляя за собой витиеватый след из густого чёрного дыма, она врезалась в незащищенный низ фюзеляжа имперского самолёта, отчаянно пытавшегося выполнить маневр уклонения.

На мгновение трибуну показалось, что удача всё же окажется на стороне экипажа «Валькирии» —мгновенной детонации не последовало. Леандр даже успел подумать, что ракета отказала, но тут же штурмовиков оглушил грохот взрыва, и на месте десантного отсека расцвел огненный шар. Пылающий бортстрелок вылетел наружу, отброшенный ударной волной, и, прочертив небо, словно метеор, рухнул среди деревьев. Вторичные взрывы прокатились по сдвоенной кабине пилотов, испепеляя лётчика, который допустил гибельную ошибку, подарив оркам неподвижную мишень. Двигатели «Валькирии» развалились, и тяжелый транспортник, проиграв схватку с гравитацией, свалился в пике.

— Бежим! — закричал трибун, и Цефас, не дожидаясь личного приглашения, припустил вслед за командиром вверх по холму. Им удалось преодолеть восемнадцать метров вулканической почвы, прежде чем «Валькирия» врезалась в землю. Леандр ощутил дрожь от удара через подошвы ботинок, и в тот же миг его подбросило вперед и вверх, словно кто-то с чудовищной силой ударил штурмовика по спине. Приземлившись, трибун почувствовал резкую боль в боку и перекатился, чтобы смягчить удар. Остановился Леандр только у границы леса и поморщился, когда в него влетел Цефас.

Подняв голову, трибун посмотрел на участок холма, по которому они бежали несколько секунд назад, и ему предстала картина тотального разрушения. Подбитый транспортник рухнул в самую гущу орочьей толпы с губительной эффективностью ракетного удара — топливо и боекомплект детонировали, и низ холма оказался объят пламенем. Уцелевшие чужаки, оказавшись рассеянными по склону, в растерянности метались в разные стороны.

Посмотрев на вершину холма, Леандр увидел, что вторая «Валькирия» воспользовалась моментом и совершила посадку. Прямо сейчас Бернад помогал Нерве забраться в десантный отсек, а Тайхо внимательно осматривал склоны в поисках выживших. Трибун уже собирался передать по вокс-каналу их с Цефасом местонахождение, но в этот момент над лесным пологом взмыли три летательных аппарата, напоминающие огромных насекомых, и с жужжанием направились к имперскому транспортнику.

Каждая из орочьих машин напоминала нечто вроде причудливого воздушного мотоцикла, только с посадочными лыжами вместо колес и четырехлопастными, быстро вращающимися винтами, которые и создавали тягу, удерживающую механизмы в воздухе. Зеленокожие пилоты, скорчившись, восседали на носу неустойчиво летящих аппаратов, изрыгавших грязно-чёрный дым. Странные машины могли показаться нелепыми, даже смешными, но их короткие толстые носы несли целый арсенал ракет и ощетинивались пулемётами, направленными на неподвижную «Валькирию».

Прежде чем Леандр успел прокричать предупреждение, два винтолёта выпустили по транспортнику реактивные снаряды, а третий осыпал его градом пуль. Трибун заметил, что Тайхо успел развернуться и выстрелить по одной из орочьих машин, прежде чем ракеты врезались в «Валькирию» и та исчезла в чудовищном взрыве. Полыхнули топливные баки, верхушку холма объяло пламя, и Леандру, который с ужасом смотрел на взмывшие в небо горящие обломки, на миг представилось, что вулкан пробудился от тысячелетней спячки.

Когда стихли отголоски взрыва, трибун услышал радостные вопли зеленокожих. Пилоты винтокрылов, проносясь сквозь клубы дыма, победно потрясали кулаками, а Леандр и Цефас просто лежали на земле и смотрели вверх, на вершину холма, где по-прежнему полыхал погребальный костер отряда.

Трибун решил, что им пора убираться отсюда, но, начав подниматься, тут же ощутил боль в боку. Осмотрев себя, Леандр обнаружил глубокую дымящуюся рану, спускающуюся к бедру — похоже, в него угодил один из пылающих обломков первой «Валькирии». Похлопав по тлеющей ткани перчаткой, штурмовик осмотрел порез и обнаружил, что ему всё же немного повезло. Из раны сочилась кровь, но довольно слабо, поскольку горящий осколок заодно прижег её.

— Скверно, сэр? — спросил по-прежнему лежащий Цефас, глядя на рану.

— Нет, — совершенно искренне ответил Леандр. Боль была частью жизни штурмовика.

— Прибытие транспорта в запасную точку эвакуации через четыре часа, — сообщил затем трибун, сверившись с хронометром.

Посмотрев на командира, Цефас кивнул. Через минуту бойцы, с осторожностью наблюдая за веселящимися орками, скользнули под лесной полог и исчезли среди деревьев.

Прошло почти три часа с тех пор, как штурмовики покинули поле разрушительной битвы у потухшего вулкана. Скрывшись в лесу, они обработали раны, используя жидкий связывающий состав, чтобы закрыть порезы, и перевязочные материалы, чтобы минимизировать дальнейшую кровопотерю. Оказав друг другу медпомощь, бойцы разделили оставшиеся батареи питания к лазпистолетам, помимо которых у каждого из них остались боевой нож и одна осколочная граната. Леандр, кроме того, сохранил силовой меч, на лезвии которого после схватки у холма осталось несколько зазубрин, ауспик, который раньше нёс Эмброз, и пара «дымовух».

После этого штурмовики начали продвижение к запасной точке эвакуации. Цефас шел впереди, а трибун отслеживал по экрану ауспика, не отклонились ли они от верного маршрута в плотных зарослях. Бойцы двигались с осторожностью, не желая случайно наткнуться на одну из множества орочьих банд, ломившихся через лес примерно в том же направлении. Хотя Леандр и не думал, что на них идет охота, ему не хотелось привлекать излишнее внимание взбудораженных чужаков, пробиваясь к цели с боем.

Запасная точка эвакуации представляла собой кусочек свободного пространства на заливном лугу, одном из тех, что тянулись по берегам широкой, впадавшей в море реки, истоки которой лежали глубоко в сердце континента, а устье — строго к югу от планетарной столицы, Балле-главной. Отсутствие деревьев обеспечивало легкую посадку для «Валькирии», но увеличивало риск, связанный с пребыванием на открытом месте. Леандр надеялся, что долина реки не будет кишеть орками, когда штурмовики доберутся до намеченной цели. Потеряв вокс-передатчик отряда, трибун не мог связаться с командованием и сообщить о собственном выживании или катастрофе на вулканическом холме. Таким образом, всё, что оставалось Леандру и Цефасу — добраться до зоны эвакуации и ждать на опушке леса наступления 18:00. В это время «Валькирии» появятся в небе над поймой реки, и бойцы смогут подать им сигнал, используя дымовые гранаты.

Штурмовики уже подходили к заливному лугу, когда Цефас вдруг поднял сжатый кулак и безмолвно бросился наземь. Поморщившись от боли в боку, Леандр последовал его примеру и залег, напрягая все чувства в попытке определить, что обеспокоило бойца. Тут же трибун услышал — а, повернувшись направо, и увидел — орка, скрытно пробиравшегося по лесу. В одной лапе чужак держал зазубренный клинок, в другой — тяжеловесный пистолет. Весьма необычный облик врагу придавали непривычная для орков камуфляжная раскраска на коже и грязная бандана, обернутая вокруг головы. Очень медленно передвигавшийся зеленокожий словно нюхал воздух перед каждым шагом. Услышав, что слева тоже доносится какой-то звук, Леандр повернулся и заметил ещё одного чужака в аналогичном камуфляже, двигающегося параллельно сородичу — тварь всё время смотрела под ноги, словно искала что-то на земле.

Трибун узнал охотившихся за ними чужаков по информации из отчетов разведки. Это были орочьи каммандос, бойцы отрядов спецназначения, предпочитавшие скрытное проникновение в тыл врага. Они обожали перерезать глотки жертв, не подозревавших о присутствии охотников. Хотя Леандр понятия не имел, как долго каммандос идут по следам выживших, он понимал, что рано или поздно зеленокожие обнаружат добычу. Несмотря на примитивный разум, ксеносы обладали острым нюхом, и трибуна удивило, что охотники до сих пор не учуяли их с Цефасом. Опустив взгляд, Леандр увидел, что его обмундирование заляпано орочьей кровью и прочей мерзостью, точно так же, как и у раненого подрывника. Вероятно, вонь от спекшейся грязи перебила запах штурмовиков, подарив им несколько лишних секунд перед обнаружением.

Они с Цефасом обменялись взглядами. Сохраняя спокойствие, рядовой достал лазпистолет и положил ладонь на рукоять боевого ножа. Вслед за ним и трибун, сняв оружие с предохранителя, потянулся было за гранатой, но тут в отдалении раздался характерный шум реактивных двигателей. Орочьи каммандос замерли, тоже услышав его. Сверившись с хронометром, Леандр увидел, что расчетное время ещё не наступило, но, возможно, «Валькирии» выполняли предписанный облёт зоны эвакуации. Продолжая прислушиваться к свистящему шуму турбин над верхушками деревьев, трибун воспользовался обстановкой, чтобы тихо прошептать приказ по воксу.

— Гранаты, по моей команде, и бегом к точке эвакуации.

— Есть, сэр, — подтвердил Цефас.

Штурмовики вытащили чеки из оставшихся осколочных гранат, не выпуская предохранители. Посмотрев на рядового, Леандр кивнул.

— Пошли! — скомандовал он громким шепотом.

Швырнув гранаты за спину, бойцы одним движением вскочили на ноги, Цефас тут же выстрелил в висок ближайшему орку, трибун уложил своего противника лаз-зарядом в лицо и устремился вперед. Позади раздались тревожные вопли, и целое отделение каммандос рванулось прочь от гранат, приземлившихся посреди них. Миг спустя Леандра, уже пробежавшего полпути до опушки, во второй раз за день сбило с ног ударной волной. Приземлившись в грязь, трибун перекатился, смягчая удар, и тут же сдавленно простонал от боли — под временной перевязкой вновь открылась рана. Не обращая на неё внимания, командир огляделся в поисках Цефаса и обнаружил, что другому штурмовику повезло намного меньше. Подрывник, отброшенный ударной волной прямо в ствол дерева, неподвижно лежал у корней. Повернувшись, Леандр понял, что часть ксеносов погибла от взрыва, но уцелевшие враги уже поднимались на ноги и озирались в поисках имперцев. Подбежав к Цефасу, трибун перевернул его на спину и увидел длинную острую лучину, торчащую в груди штурмовика. Тёмная артериальная кровь толчками вытекала из раны.

Увидев, во что превратилась его грудная клетка, подрывник сорвал с лица дыхательную маску и посмотрел на командира.

— Беги! — крикнул Цефас, и на губах штурмовика остались капли крови. В дерево рядом с ними впилась орочья пуля.

— Беги! — повторил подрывник.

Обернувшись, Леандр увидел, что к их позиции подбирается всё больше и больше зеленокожих. На мгновение командир вновь оглянулся к Цефасу.

— За Императора, — произнес трибун, и, развернувшись, бросился к опушке. Петляя, Леандр уклонялся от выстрелов, а за его спиной непреклонно потрескивал лазпистолет подрывника, даря командиру драгоценные секунды. Вырвавшись из леса, трибун на мгновение ослеп от яркого света, и, отчаянно моргая, устремился к летательному аппарату, зависшему поблизости от центра поляны. На бегу Леандр сорвал с пояса дымовую гранату и, вырвав чеку, бросил цилиндр на землю, обозначая свою позицию.

Как только из ёмкости заструился красный дым, зону высадки объяло странное спокойствие. Уже минуту как умолк лазпистолет Цефаса и орочьи стрелялы. Обернувшись к опушке, трибун увидел зеленокожих, выходящих из-за деревьев или поднимающихся с лесной подстилки. Один из каммандос держал за ремешок шлема отрезанную голову штурмовика, сжимая в другой лапе окровавленный нож. Разъяренный Леандр взглянул на «Валькирию», не понимая, почему она не открывает огонь по оркам.

Но оказалось, что в центре зоны эвакуации садится вовсе не имперский самолёт, а уродливый, перегруженный транспортник зеленокожих, поддерживаемый в воздухе двумя надрывающимися от натуги винтами. В хвостовой части орочьего творения располагался громадный двигатель, испускавший тот самый громогласный рёв, который трибун принял за шум отклоняемых турбин «Валькирии». Силовая установка питала оба винта, соединенных бешено вертящимся приводным ремнем, гудящим над головами пассажиров. Из носовой части летательного аппарата торчали орудия, подвешенные также и под короткими, толстыми крыльями. Фюзеляж представлял собой грубую мешанину черных и красных бронепластин, размалеванных чужацкой символикой и заляпанных масляными разводами. Из днища транспортника торчали четыре посадочные лыжи, длинные металлические полосы, болтавшиеся на концах пневматических амортизаторов. Их недовольное шипение и визжание ознаменовало неровную посадку причудливого транспортника.

Воздушный поток от сдвоенных винтов продолжал разбрасывать комья земли даже после того, как пилот отключил двигатель. Впрочем, Леандр все равно сумел разглядеть за грязевой завесой огромного орка, стоявшего на центральной десантной платформе. Гигант спрыгнул вниз, с глухим стуком приземлившись на мягкую почву, и какое-то время стоял неподвижно, ожидая, пока осядет облако пыли. В этот момент трибун понял, почему орки прекратили огонь — военачальник Угскрага, лично явившийся по его душу, злобно улыбался последнему выжившему штурмовику. Издав победный рык, перекрывший скуление винтов, чудовище затопало к своей жертве.

Леандр смотрел на приближающегося военачальника с профессиональной отстраненностью. Гигантский зеленокожий выглядел почти вдвое выше трибуна, руки, свисавшие по обеим сторонам громадной грудной клетки, напоминали своей толщиной стволы деревьев, а лапы не уступали в размере силовым кулакам. В одной из них тварь держала пистолет, который Леандр не смог бы даже приподнять, а в другой — топор, способный разрубить боевой танк. На голове, под рогатым шлемом, сверкали красные глаза, и в прикованном к трибуну взгляде Угскраги не было ничего, кроме абсолютной злобы.

Ответив военачальнику тем же, Леандр поднял лазпистолет и открыл огонь. Попадая в защитное поле, энергетические заряды рассеивались точно так же, как злосчастный выстрел Тайхо с наблюдательной вышки. Тем не менее, трибун продолжал вести огонь, пытаясь отыскать слабое место в силовом щите врага, а орк продолжал топать к штурмовику, отмахиваясь от смертоносных лучей, как от надоедливых мошек.

Внезапно лазпистолет умолк, «горячая» батарея опустела. По-прежнему глядя в глаза чужаку, Леандр заметил, что ненависть в них сливается с жестокой звериной хитростью, и понял, что военачальник знал, где искать штурмовиков. Угскрага играл с ними, сначала отправляя в погоню целую орду, затем группу каммандос, и зеленокожие, словно волки, кружащие возле стада, терзали отряд трибуна, пока не остался только один — сам командир, поднесенный вожаку на блюдечке.

Отбросив разряженный пистолет, Леандр выхватил силовой меч. Увидев в этом вызов на бой, военачальник вновь оскалился — он собирался поиграть с добычей, прежде чем прикончить её. Собиравшиеся вокруг поляны орки разразились одобрительными воплями.

Не теряя ни секунды, трибун сорвал с пояса последнюю дымовую гранату и швырнул её в морду Угскраги. Взрыв ненадолго ослепил чудовище, и Леандр, бросившись вперед, яростно взмахнул клинком. Описав дугу, меч содрогнулся, словно вонзившись в нечто твердое, и в ноздри штурмовика ударил запах жженой плоти. В следующий миг, ощутив жуткую боль в боку, трибун взмыл над поляной и, вылетев из облака дыма, приземлился на груду мягкой земли. Левая часть тела онемела от страшного удара, но, попытавшись встать, Леандр почувствовал, как трутся друг о друга сломанные ребра. Опираясь на силовой меч, штурмовик кое-как поднялся на ноги, и, обернувшись, увидел выходящего из дыма военачальника с глубоким порезом на бедре. Из раны сочилась тёмная кровь, и в злобных глазах Угскраги уже не было прежнего веселья.

Все ещё пошатываясь от полученного удара, трибун сумел сблокировать смертоносный взмах топора, но при этом вновь отлетел в сторону и, растянувшись, приземлился лицом в грязь. Заставив себя встать, Леандр выплюнул разбитым ртом окровавленные зубы и осколки сломанной челюсти. Земля содрогнулась, знаменуя приближение орочьего военачальника, и громадная тень заслонила солнце над штурмовиком. Подняв силовой меч, трибун понял, что держит обломок клинка, расколотого последним ударом чудовища. Протянув огромную лапу, Угскрага вцепился когтями в грудь бойца и, схватив Леандра за панцирную броню, поднял перед собой, словно детскую игрушку. Болтаясь в воздухе, трибун сумел на мгновение уловить очертания цели миссии — гниющей головы генерала Романа Словацки, по-прежнему насаженной на шип над правым плечом военачальника. Острие пики, пробившее расшитую золотом пилотку, торчало над ней, словно жуткая шпилька.

А затем поле зрения штурмовика заполнила громадная, облаченная в шлем башка Угскраги. Волна гнилостной вони из пасти, напоминавшей зев пещеры, обрушилась на обоняние Леандра, несмотря на сломанный и кровоточащий нос бойца. Трибуна охватила дурнота, ошеломляющая боль от смертельных внутренних повреждений не давала сосредоточиться. Тем не менее, Леандр пытался не отводить взгляда от впившихся в него красных глаз орка. В следующую секунду буркала зеленокожего расширились от удивления, и, посмотрев вниз, военачальник увидел в собственной подмышке боевой нож штурмовика — трибун использовал свое последнее оружие.

Угскрага взвыл, но не от боли, а от смеха. Плечи чудовища содрогались, и тело Леандра тряслось в громадном кулаке, словно марионетка. Последние силы покидали штурмовика, он совершенно не чувствовал левую сторону тела и едва мог дышать покалеченной грудью. Бросая последний вызов врагу, трибун откинулся назад и тут же харкнул кровью в морду зеленокожего. Проморгавшись, Угскрага поднял вторую когтистую лапу и с победным рыком оторвал голову Леандра, обливаясь кровью бойца.

Командующий Лестер с мрачным выражением лица направлялся в апотекариум, и за ним поспевал адъютант Бейл, пытавшийся одновременно читать текст с инфопланшета и не отставать от старшего офицера.

— Сэр, губернатор Пилат требует немедленного доклада о статусе генерала Словацки. Он заявляет, что, если не услышит отчета в течение часа, то спустится сюда и переговорит с вами лично.

— Передайте губернатору, что, в связи с докладами о беспорядках среди местного населения, любое неавторизованное лицо, приблизившееся к командному бункеру, будет застрелено на месте. Ему рекомендуется оставаться в безопасном укрытии за стенами дворца.

— Мне не известно ни про какие доклады о беспорядках… — начал Бейл.

— Так напиши их, идиот, и отправь в губернаторский дворец, — отрезал Юлий, не пытаясь скрыть гнев. — Если Пилат сунет нос в мой командный бункер, я его лично пристрелю.

По лицу Лестера адъютант понял, что полковник не преувеличивает.

— Так, теперь этот раненый, — голос командующего снова звучал по-деловому, он шагал вперед, не обращая внимания на испуганных медикае. — Что нам известно?

— Его подобрали на основной точке, сэр. То немногое, что осталось, точнее — зону высадки охватил огонь во время провала эвакуации.

Толкнув двери в операционную, Лестер направился прямо к столу, на котором лежал раненый. Медперсонал апотекариума расступился, заметив приближающегося командующего, и Юлий увидел на стерильной поверхности нечто, напоминающее обугленную мумию. Из тела пациента тут и там торчали трубки, по которым в организм поступали коктейли лекарств и болеутоляющих. Врачи не надеялись спасти раненого, они поддерживали жизнь в том, кого собирались сразу избавить от мук, лишь по требованию Лестера, желавшего получить информацию из первых уст.

Встав подле стола, полковник посмотрел на обгорелые останки того, что когда-то было высоким, атлетичным человеческим телом. Он с трудом мог поверить, что боец всё ещё жив, большая часть мышц просто сгорела, наружу выступали обугленные кости и обожженные внутренние органы. Запах паленой плоти оказался настолько кошмарным, что Бейл, который уловил только первые «нотки», немедленно отвернулся, сдерживая рвоту. Лишенные век глаза штурмовика смотрели вверх, на лампы апотекариона, из-под сгоревших вместе со всей остальной кожей губ выступали почерневшие зубы, оскаленные в улыбке черепа.

— Рядовой, это командующий Лестер. Ты меня слышишь?

Наступила пауза, и затем из-за чёрных зубов прозвучало нечто вроде щелчка. Полковник понял, что боец остается в сознании.

— Как тебя зовут, рядовой? — спросил командующий.

Новая пауза.

— Тай… хо.

Значит, один из людей Леандра. Лестер, с забившимся от волнения сердцем, наклонился к раненому, зная, как мало у него времени.

— Рядовой Тайхо, мне нужно знать о результате миссии. Вы обнаружили генерала?

Вдохи и выдохи бойца прорывались между зубов со странным свистящим звуком.

— Генерал мертв… — прошептал штурмовик.

— Мы получили неразборчивое сообщение об отслеживающем устройстве и Угскраге. Вы видели военачальника орков?

— Угс… крага… Череп… — снова слабый свист дыхания. — Устройство…

На одном из аппаратов жизнеобеспечения зазвенел тревожный сигнал и тело бойца конвульсивно содрогнулось. Медперсонал апотекариума рванулся к столу, но Лестер нуждался в информации. Склонившись над телом, он взглянул в расширившиеся глаза, лишенные век.

— Рядовой Тайхо! Отслеживающее устройство на военачальнике Угскраге?

Штурмовик смотрел на него в ответ, а вокруг звучало всё больше и больше тревожных сигналов от приборов, отслеживающих физиологические показатели. Не обращая внимания на суматоху вокруг, полковник не отводил глаз и, наклонив голову к изуродованному лицу умирающего, услышал два коротких слова.

— Да, сэр…

Выпрямившись, Лестер отступил от тела рядового. Мертвец лежал неподвижно, глядя пустыми, безжизненными глазами в потолок апотекариума.

Отвернувшись, полковник зашагал к выходу.

— Бейл, дайте мне прямой канал связи с адмиралом Шиллером, — приказал он, проходя мимо потрясенного адъютанта. — Я хочу, чтобы Флот нанес ракетный удар по координатам отслеживающего устройства генерала Словацки. Посмотрим, может, нам удастся извлечь какую-то выгоду из этой провальной операции.

Пронзив верхние слои атмосферы, ракета устремилась к поверхности Балле-прим. Сенсоры захватили цель, и она подкорректировала курс, направляясь к дельте реки. Отделившаяся боеголовка пронзила небо, словно разряд молнии, приближаясь к земле во много раз быстрее скорости звука. Никто из оставшихся на поляне орков не догадывался о нависшей над ними погибели, пока ракета не вонзилась прямо в расшитую золотом суконную пилотку, лежавшей рядом с выброшенным, гниющим черепом. Сокрушив миниатюрное отслеживающее устройство, вшитое в подкладку, боеголовка продолжила движение по вертикальной траектории, пробивая тысячелетние слои чернозема и скальное основание под ними.

Мгновение спустя она детонировала.

По речной долине Балле пронеслась чудовищная ударная волна. На тысячи метров во всех направлениях от эпицентра взрыва мгновенно испарились любые живые существа — насекомые, растения, животные и орки. Деревья, уцелевшие за пределами образовавшегося кратера, повалила ударная волна, их стволы разлетались в щепки или взмывали в воздух, словно соломинки, подхваченные ураганом. Затем наступающая волна огня, выжигая всё вокруг, устремилась глубже в окружающий лес, и к небу потянулись плотные клубы чёрного дыма. Там, где пламенный вихрь соприкоснулся с рекой, немыслимый жар вскипятил приповерхностный слой воды, сварив заживо рыб, змей и земноводных на полтора километра в обе стороны. Много дней после этого их безжизненные останки плыли вниз по течению, закрывая дно от солнечных лучей. Впрочем, Лестер и все, кто вместе с ним наблюдал за ракетной атакой по экрану гололита в комнате совещаний командного бункера, не видели учиненных разрушений — их скрывало от офицеров гигантское грибообразное облако, растущее над дельтой реки. На виртуальной карте сектора оно напоминало чёрный, выполненный в форме черепа могильный камень.

Военачальник Угскрага повернулся в кузове громадной баивой фуры, чтобы лучше рассмотреть колонну дыма, растущую в арьергарде его наступающей армии. Орк сдвинул брови, сообразив, что она поднимается над местом недавнего поединка. Посмотрев на широкое бедро, где красовался шрам от нанесенной ему человеком раны, вожак оскалился от приятных воспоминаний. Это был достойный противник, заслуживший право стать новым трофеем Угскраги. Продолжая улыбаться, военачальник повернулся обратно, в ту сторону, куда следовал его Вааагх! — таптуны, транспортники, самолёты и танки, выступавшие из леса, готовые нанести внезапный удар по восточному флангу противника.

Беззубая, изуродованная и все ещё кровоточащая голова, насаженная на пику, торчавшую из наплечника Угскраги, смотрела остекленевшими глазами на гигантский гриб, растущий над рекой.

Митчел Сканлон По колено

Канализация Брушерока была поистине уроком стойкости. Конечно, тяготы и испытания здесь были не те, что в самом городе. На поверхности Брушерок снова оказался в беспощадных тисках очередной жестокой зимы. Снежные бури безжалостно хлестали город. Пронзительные ветра выли на разрушенных безлюдных улицах. Защитники города сбивались вместе в поисках тепла или терпели ужасные страдания в ледяных окопах. Только мертвые не страдали от холода.

В канализации было не так. Воздух в туннелях был обжигающе ледяным, но температура все же выше нуля. В канализации ожидали другие трудности, другие испытания.

В темных зловонных пространствах этого подземного мира сырость была вездесущей. Влага собиралась на стенах и стекала вниз, в зловонную реку сточных вод, лившихся по канализации.

Туннели казались бесконечными. Они были прорыты на большой глубине и тянулись на десятки километров во всех направлениях. Ходить по ним означало познать самые древние и первобытные страхи.

Даже при свете переносного люминатора тьма казалась удушающей. Тени двигались странно и необычно. Малейший звук вызывал пугающее эхо, носившееся туда-сюда по туннелям.

В туннелях чувствовалось почти осязаемое ощущение угрозы. Казалось, что стоишь у врат преисподней, на пороге между жизнью и смертью.

— И это ад? — произнес Давир, оглядывая картину туннеля в свете люминатора, прикрепленного к стволу лазгана. — Кто бы мог подумать, что здесь окажется так сыро?

Увидев, что путь впереди чист, он поднял руку, подавая сигнал, и устало зашагал дальше по колено в сточных водах. Двое других солдат третьей огневой группы, его товарищи Булавен и Учитель, шли рядом. Булавен нес тяжелый огнемет, а Учитель — ручной ауспекс. Они втроем возглавляли движение. Остальные солдаты — взвод варданцев — колонной шли за ними. Они двигались осторожно, держа лазганы наизготовку и на ходу поводя стволами из стороны в сторону.

— Не нравится мне это, — прошептал Булавен.

— Что именно тебе не нравится? — сварливо спросил Давир.

Он был в плохом настроении, как всегда, и массивная фигура Булавена оказалась легкой мишенью. Варданцы патрулировали канализацию несколько часов, но эти часы уже казались днями. Нервы были на пределе.

По общему мнению, патрульная служба в канализации была худшей из обязанностей в Брушероке. Бои с орками шли под землей с не меньшей жестокостью, чем на поверхности. Чтобы не позволить противнику закрепиться под землей, в канализационные туннели регулярно направлялись патрули с целью поиска и уничтожения проникавших туда орков.

В случае с варданцами это новое назначение казалось вдвойне жестоким. Они только что вернулись с передовой, прослужив там втрое дольше положенного, ежедневно отражая многочисленные атаки орков. По неписаному закону Брушерока теперь наступила их очередь быть назначенными в более спокойный сектор.

Но вместо этого их внезапно направили на поиск в канализацию — положение складывалось критическое. Два патруля уже пропали в одной и той же секции туннелей. Бойцы 902-го Варданского к великой своей досаде были выбраны командованием, чтобы пойти по следу пропавших патрулей и выяснить, что с ними случилось. Помочь в поисках должна была выданная им древняя, безнадежно устаревшая карта канализационной сети. Однако, по общему мнению, карта была практически бесполезной.

— Тебе не нравится охотиться на орков в канализации? — Давир, увлекшись своей любимой темой, глумливо ухмыльнулся. — Может быть, тебе не нравится холод? Сырость? Что ноги промокли? А? Говори уж. В конце концов, нам уже досталось самое поганое назначение во всем этом проклятом городе. Необходимость выслушивать твое нытье будет лишь вишенкой на торте. Так что говори, толстяк, что именно тебе не нравится?

— Неправильно это все, — сказал Булавен. — Мы не должны быть здесь. Нам нужно вернуться наверх, искать Ларна.

— Ларна?

— Того салагу, Давир. Он пропал лишь два дня назад. Ты не мог так быстро забыть его.

— У меня принцип — забывать всех, кого я больше никогда не увижу, — Давир нахмурился, на этот раз он не испытывал удовольствия, лишая толстяка иллюзий. — Салага мертв. Ты сам сказал. Это было два дня назад. Если бы он вернулся, мы бы уже увидели его.

— Ты не можешь быть уверен…

— Могу. Он мертв, Булавен. И лучше тебе привыкнуть к этому факту. Даже не думай искать его на ничейной земле. Это кончится лишь тем, что и тебя убьют.

— Знаешь, Давир прав. По статистике, вероятность выживания в течение двух дней на ничейной земле практически нулевая.

Привлеченный дискуссией, к ним подошел Учитель.

— Приходится считаться с реальностью, — сказал он не без сочувствия. — Ларн пропал без вести в одном из секторов, где идут наиболее тяжелые бои. За последние сорок восемь часов этот участок становился местом боев, обстреливался стрелковым оружием и подвергался артиллерийской бомбардировке не менее полудюжины раз. Такова природа войны здесь. Часто, когда обе стороны оказываются в ходе войны в патовой ситуации, они сражаются с все более возрастающей ожесточенностью, чтобы добиться решительного результата. Парадоксальным образом это порождает войну, в которой, напротив, не происходит никаких решительно важных событий, и все же люди постоянно сражаются и гибнут, отдавая жизни за несколько сантиметров территории. Военный теоретик Сюй Чэнь рассматривал этот парадокс в одном из своих трудов по тактике, «Книге…»

— Все. Прекрати, — Давир предупреждающе поднял руку. — Я уже наслушался, Учитель. Если и возникнет однажды необходимость, чтобы ты лез в спор за меня, то это случится потому, что из-за вас я превратился в слюнявого идиота. Мне плевать, о чем речь — я не хочу выслушивать очередную твою бесконечную и бессмысленную лекцию. Клянусь, когда приходится слушать вас с Булавеном, просто чудо, что я еще сам не убежал на ничейную землю, в надежде, что орки избавят меня от страданий. Когда какой-то философ сказал, что ад — это другие люди, очевидно, он имел в виду вас двоих.

— Честно говоря, думаю, он имел в виду вас всех троих, — послышался голос позади них.

Это был сержант Челкар, командир варданцев. Он опередил остальных солдат взвода, и Давир с товарищами его не услышали.

— Не сомневаюсь, это очень увлекательная дискуссия, — Челкар холодно посмотрел на них. — Но вы, вероятно, понимаете, что лучше отложить ее на другое время. Тут есть такая мелочь, как противник. Я знаю, в соответствующих наставлениях утверждается, что у орков плохой слух, но я бы не стал слишком на это полагаться. Вы трое спорите так громко, что и глухой услышит. С этого момента я требую тишины. Никто не возражает, я надеюсь?

Смущенные Булавен и Учитель неловко переминались с ноги на ногу. Только Давир не сдался так просто под взглядом сержанта. Не в его характере было легко смиряться с дисциплиной. Он уважал Челкара как никого другого из известных ему командиров, но такова была его натура, что в каждой ситуации он пытался оставить последнее слово за собой.

— Возражать? И в мыслях не было, сержант, — Давир умильно улыбнулся, показав полный рот кривых и ломаных зубов. — Я всего лишь сказал товарищам, что мы в клоаке и по колено увязли в орочьем дерьме. Если бы я был больше склонен к поэзии, то, возможно, подумал бы, что эту мысль в виде развернутой метафоры можно отнести ко всей нашей жизни здесь в Брушероке.

Краем глаза Давир увидел, что Учитель и Булавен, выпучив глаза, уставились на него в немом изумлении. Если бы Давир сказал нечто подобное офицеру, комиссару или хотя бы другому сержанту, то непременно был бы наказан за дерзость и неподчинение — скорее всего, забит плетьми до смерти или расстрелян, в зависимости от каприза «потерпевшей стороны».

Но Челкар не был похож на других командиров. Сержанта было нелегко понять, но иногда он, казалось, находил в их положении некий мрачный юмор. Он не был «уставным» плац-парадным солдафоном. В отличие от большинства тех, кто обладал какой-либо властью в Брушероке, сержант умел смеяться. Иногда Давир думал, что в том числе и это помогало Челкару выживать.

— Какое трогательное красноречие, рядовой Давир.

На лице Челкара мелькнула мрачная улыбка, подтвердив догадки Давира.

— Возможно, стоило бы поразмыслить над этим как-нибудь потом, — продолжал сержант. — А пока одним из преимуществ соблюдения тишины станет то, что, право же, было бы жаль, если орки убьют такого оригинального мыслителя. Лучше будет, если они не услышат, как вы подходите. Тогда вы сможете удивить их такими выразительными комментариями, каких они меньше всего ожидают. Как известно, ничто так не пугает орка, как хорошо аргументированная критика.

Сержант уже повернулся, чтобы уйти, но снова обернулся и постучал по вокс-бусине в ухе.

— Да, и еще совет. Вы, наверное, уже заметили, что связь молчит. Это из-за туннелей — они мешают передаче. Наши воксы почти бесполезны, так что если наткнетесь на орков, вам придется сообщить об этом взводу более старомодными способами. Оставляю на ваше усмотрение, что будет лучше: кричать или махать руками. Так или иначе, это должно привлечь наше внимание.

Первое столкновение с противником произошло чуть более часа спустя. По мнению Давира, прошло уже четыре часа с тех пор, как они вошли в канализацию. Бойцы 3-й огневой группы дошли до перекрестка, где соединялись несколько туннелей. Вместе с остальными солдатами взвода они оставили свои шинели на поверхности, полагая, что в них будет слишком неудобно ходить по колено в сточных водах. Теперь солдаты очень ощутили отсутствие шинелей — сильный сквозняк продувал перекресток, пронизывая довольно тонкий материал обмундирования и заставляя стучать зубами от холода.

— Противник!

Внезапно ауспекс в руках Учителя несколько раз пронзительно пискнул. Мгновенно все неудобства пребывания в туннелях — холод, сырость, тесные стены, вызывающие клаустрофобию — были забыты. Давир, Учитель и Булавен приготовили к бою оружие, сняв со стволов водонепроницаемые чехлы, защищавшие от коррозии в сыром климате.

— Вижу множественные сигналы впереди, — лицо Учителя приобрело мертвенный оттенок в зеленом свете экрана ауспекса.

Он посмотрел на Давира, самого старшего в огневой группе и, фактически, ее командира.

— Их там полно. И судя по сигналам, это что-то слишком большое, чтобы быть чем-то еще кроме орков.

— В каком туннеле? — спросил Давир, отчаянно замахав рукой, чтобы привлечь внимание других варданцев, следовавших за ними.

Впереди канализация разветвлялась на три отдельных туннеля.

— В среднем, — длинные пальцы Учителя работали над настройкой ауспекса, уточняя показания. — Они прямо впереди. Дальность — не больше двухсот метров.

Внезапно рядом с ними снова оказался сержант Челкар. Подошли остальные бойцы взвода. Мгновенно оценив обстановку, Челкар жестом подал сигнал солдатам, стоявшим вокруг него.

Перспективу предстоящего боя варданцы восприняли с мрачной серьезностью. Они воевали с орками уже десять лет, с тех пор, как впервые оказались в Брушероке. Они двигались с рассчитанной точностью, сохраняя перед боем порядок и дисциплину не хуже любой плац-парадной части.

Стандартные для доктрины Имперской Гвардии отделения по десять человек оказались слишком громоздкими для узких пространств улиц Брушерока, не говоря уже о канализационных туннелях, и варданцы разделили их на огневые группы по пять человек в каждой. Следуя приказам Челкара, переданным жестами, три огневые группы отделились от главных сил взвода — одна чтобы прикрыть тыл варданцев, а другие две для защиты входов в два других туннеля с обеих сторон.

Остальные вошли в средний туннель, двигаясь группами по четыре в ряд, переключив лазганы в режим огня очередями. Давир, Булавен, Учитель и сержант Челкар шли впереди.

— Мы приближаемся, — сказал Учитель.

Туннель расширялся, казалось, с каждым шагом становясь больше, пока Учитель рассчитывал дистанцию до противника.

— Противник на расстоянии сто метров… девяносто метров… семьдесят пять… пятьдесят… тридцать пять…

— Где они? — спросил Челкар. — Мы уже должны заметить их.

Туннель впереди осветился лучами более дюжины люминаторов, прикрепленных к лазганам. Он был пуст.

— Не понимаю, — Учитель покрутил настройки ауспекса. — Согласно показаниям, они в точности перед нами. Мы должны стоять прямо лицом к лицу с ними.

— Может быть, ты неправильно понял показания? — предположил Булавен. — Наверное, они не в этом туннеле, а в следующем.

— А эти сигналы… они неподвижны или движутся? — спросил Челкар.

— Неподвижны, сержант.

Учитель прошел немного дальше по туннелю, медленно поводя ауспексом из стороны в сторону. Звуковые сигналы прибора стали громче.

— Ерунда какая-то, — Учитель недоуменно огляделся вокруг. — Если только… подождите… Изображение на экране ауспекса двухмерное, как точки на карте. Но мы в трехмерном пространстве. Возможно, Булавен прав. Орки, вероятно, в другом туннеле, может быть, прямо под нами. Или…

Он замолчал, на его лице отразился ужас.

— Они над нами…

Варданцы все как один подняли взгляд вслед за Учителем. Кто-то направил люминатор в потолок туннеля, обнаружив вход в вертикальную шахту, скрытую в тени и поднимавшуюся по диагонали. В свете люминатора из тьмы сверкнули красные глаза. Десятки орков, как летучие мыши, свисали со стен шахты, готовясь выпрыгнуть из засады.

— Назад! — закричал сержант Челкар, и варданцы вокруг открыли огонь. — Назад к перекрестку! Не дать им дойти до рукопашной!

Но было слишком поздно. Спрыгивая со стен, орки приземлялись среди варданцев, хрипло рыча свой боевой клич.

Стреляя из лазгана, Давир пытался убраться из-под лавины падающих орков. Он видел чудовищные мускулистые силуэты, проблески зеленой кожи, видневшиеся из-под слоев варварской боевой раскраски.

Противник был повсюду. Во мгле и смятении боя Давир едва успевал что-то сообразить, выстрелив несколько раз в ближайшего орка. Шум боя был оглушительным. Он слышал крики, вопли, высокий вой лазганов, стреляющих очередями, шипение огнемета Булавена и грохот дробовика Челкара — в тесном замкнутом пространстве туннелей все это звучало особенно громко. Внезапно один звук пробился сквозь все остальные. Давир услышал рев боевого клича прямо за спиной.

Инстинктивно он нырнул вперед, в сточные воды. Это движение спасло его от орочьего клинка, просвистевшего над головой. Выплюнув попавшую в рот зловонную жижу, Давир изогнулся в воде, пытаясь поднять лазган. Орк стоял над ним, занося огромный тесак. Если бы это был человек, Давир мог бы ударом приклада сломать ему колено. Но десять лет в Брушероке научили его, что бессмысленно пытаться использовать этот прием против орка. Подавив приступ паники, он хладнокровно прицелился в лицо зеленокожего. Давир выстрелил один раз, потратив батарею с «горячим выстрелом», и лазерный луч прожег левый глаз монстра, вонзившись в мозг, затылок орка взорвался в облаке пара и кровавых брызг.

Не успел орк упасть, как Давир снова был на ногах. Присев и оказавшись по грудь в сточных водах, он осматривал туннели в поисках следующего врага. Он выбирал цели аккуратно, экономя «горячие выстрелы» и используя их с максимальной эффективностью. Он не был снайпером, но при необходимости мог быть хладнокровным и метким стрелком. Опыт научил его — кто запаникует в бою, тот пропал. Это была одна из мудростей войны, которым он научился в Брушероке; в некотором роде разгадка его долгого выживания здесь.

Он выстрелил из лазгана полдюжины раз, и каждый выстрел попадал точно в голову врагу, каждый убивал одного орка. Жестокая рукопашная схватка между орками и людьми начала затихать. Ход боя явно повернулся в пользу варданцев, и вскоре последние враги были беспощадно добиты.

Бой быстро начался, и столь же быстро кончился. Как всегда после боя, наступил момент странной жуткой тишины — мгновение ошеломленного молчания, пока люди осмысливали факт своего выживания.

— Давир? — Булавен, шлепая по воде, подошел к нему. В начале боя их огневая группа разделилась, и взгляд Булавена выражал тревогу. — Это ты там сидишь в дерьме? Ты в порядке?

— Отнюдь не благодаря тебе, свиная морда.

Давир отряхивал форму, изо всех сил стараясь избавиться хотя бы от части гнусной грязи, налипшей на него при погружении в сточные воды. Это никоим образом не улучшило его настроение.

— Ты где был, толстозадый? Ты понимаешь, что орк с тесаком едва не отрубил мне голову? Весь смысл огневой группы в том, что предполагается, будто мы должны помогать друг другу.

— Мы ничего не могли сделать, — Булавен беспомощно развел руками. — Прежде чем мы поняли, что происходит, орки уже были повсюду. Дальше в туннеле их пряталось еще больше. Они атаковали нас одновременно с теми, из шахты, — Булавен похлопал по резервуару огнемета. — Если бы не огнемет, мы бы не смогли удержать их.

— Оправдания, — фыркнул Давир. — У тебя всегда одно и то же: «Ах, зеленокожие атаковали. Ох, я ничем не мог помочь». Послушать тебя, как будто тебе одному пришлось сражаться с орками.

Он прищурился и посмотрел мимо Булавена, увидев, что к ним подходит Учитель.

— А ты тоже слишком уж доволен собой, долговязый. Если бы ты разобрался в сигналах ауспекса, мне не пришлось бы устраивать заплыв в реке дерьма.

— Не понимаю, чего ты ноешь, Давир, — с кротким видом сказал Учитель. — Плавать очень полезно. Несомненно, это должно было улучшить твое настроение.

— Очень смешно, Учитель. Знаешь, лучше уж читай лекции. Конечно, слушать их так же уныло, как дожидаться, пока высохнет краска. Но, по крайней мере, это менее уныло, чем твой юмор.

— Мы потеряли шесть человек, — сказал Челкар немного позже, — по твоим словам.

Три четверти часа прошло с тех пор, как они отразили нападение орков, и сержант принял доклады обобстановке от командиров огневых групп и медика варданцев Свенка. Они стояли чуть поодаль от остальных солдат взвода, чтобы говорить более свободно. Несмотря на тесные пространства туннелей и мертвые тела, лежавшие вокруг, их совещание приняло характер импровизированного инструктажа.

— Четыре человека убиты, — повторил Свенк, — и двенадцать ранены.

— Но лишь двое из них ранены настолько тяжело, что не могут идти дальше, — уточнил Челкар. — Остальные — ходячие раненые. Ты так сказал.

— Их все равно надо эвакуировать, — возразил Свенк. — В этой антисанитарии их раны почти наверняка будут инфицированы. А антибиотиков у нас мало. Без них тяжелая инфекция может оказаться смертным приговором.

— Хорошо, — кивнул Челкар. — Выбери четырех человек из числа ходячих, чтобы они отнесли тяжелораненых на поверхность. Пусть придумают какие-нибудь носилки, чтобы нести их.

Заметив, что Свенк опять собирается возражать, Челкар поднял руку:

— Это лучшее, что я могу сделать для них, Свенк. Если я отошлю обратно всех раненых, это слишком ослабит взвод и поставит под угрозу жизни остальных солдат. Лучше распорядись прямо сейчас. Через десять минут мы идем дальше.

Поняв, что спорить бесполезно, Свенк кивнул и пошел организовывать команду для переноски раненых.

Когда медик ушел, Челкар обратил взгляд на трех мертвых орков, прислоненных к стене рядом для осмотра. Следуя стандартной процедуре, принятой в Брушероке, варданцы уже обезглавили трупы, чтобы не допустить их внезапного «воскрешения из мертвых». Было не так уж необычно, чтобы находившийся без сознания орк с казалось бы смертельной раной спустя несколько часов после боя внезапно возвращался к жизни. Таким образом, защитники города принимали меры предосторожности, обезглавливая убитых орков после каждого боя.

— Думаю, теперь мы можем считать, что выяснили судьбу двух пропавших патрулей, — сказал Челкар, внимательно разглядывая трупы ксеносов. — Очевидно, их убили орки. Но остается еще несколько вопросов, требующих ответа…

Он оглянулся на лица Давира и других командиров огневых групп, стоявших вокруг, прежде чем снова посмотреть на орков.

Безголовые орки являли собой отвратительное зрелище. Они напомнили Челкару одну из традиций его родного мира. На Вардане у властей был обычай выставлять в общественных местах подвешенные тела казненных преступников во время имперских праздников, это должно было служить предупреждением для всякого, замышляющего нарушить закон.

— Они плохо вооружены, даже по стандартам орков, — размышлял вслух Челкар, толкнув ботинком один из трупов. — Мы не нашли ни одного с чем-нибудь, хотя бы напоминающим огнестрельное оружие. И гранат у них нет. Они были вооружены самым примитивным оружием — копьями, топорами, дубинками и тому подобным.

В этом было что-то странное, даже пугающее. В головокружительном всплеске адреналина в бою он едва обратил внимание, что в противнике было что-то необычное. Теперь, когда он успокоился после боя, было ясно, что эти орки отличались от тех, с которыми варданцы сражались раньше.

Орки в канализации казались еще более примитивными, чем их «нормальные» собратья. У них не было никаких, даже самых простейших технологий. У них не было даже одежды и обуви. Они отправились на войну голыми, лишь разукрасив свои тела яркой боевой раскраской и орочьими символами, нацепив ожерелья из человеческих скальпов, отрубленных пальцев и крысиных черепов. Даже по стандартам зеленокожих они были слишком дикими, словно какой-то забытый реликт древнейших времен орочьей истории странным образом оказался в канализации Брушерока.

— Может быть, они из племени изгнанников? — послышался негромкий голос.

Повернувшись, Челкар увидел, что к ним подошел Учитель. Строго говоря, будучи рядовым, он не имел доступа на совещания командиров — даже на уровне взвода. Он находился немного в стороне от собравшихся полукругом командиров огневых групп, стоявших лицом к Челкару.

Очень худой, Учитель был выше всех остальных варданцев. Во всей роте только здоровяк Булавен мог сравниться с ним по росту. Из всех вокруг лишь Учитель не смотрел на безголовых орков с равнодушием или отвращением. Скорее наоборот, казалось, он счел мертвых ксеносов очень любопытным зрелищем.

Челкар так до конца и не понимал Учителя. Это был странный человек, очень любивший излагать разнообразные факты и теории почти по любому вопросу. Но со временем Челкар научился прислушиваться к мнению Учителя и обнаружил, что часто его суждения оказывались полезными.

— Что, Учитель? — спросил он, жестом приглашая подойти ближе. — Есть какие-то предположения?

— Известно, что группировки орков иногда бывают раздираемы религиозными расколами, — сказал Учитель, не упомянув, где он узнал такие сведения. — Орки, устроившие на нас засаду, могли быть из племени, отколовшегося от основной армии. Возможно, они — что-то вроде орочьих еретиков, вынужденных прятаться в канализации от врагов. Возможно, они вернулись к первобытному образу жизни, пытаясь возродить традиции своих орочьих предков.

— Возможно, — Челкар пожал плечами. — Но кто знает наверняка? Может быть куча причин, почему они так плохо вооружены. Главный вопрос для нас — есть ли где-нибудь тут еще орки?

— При всем уважении, сержант, возможно, это вопрос для других? — спросил Давир. — Я имею в виду, что мы исполнили свой долг. Нас направили сюда узнать, что случилось с пропавшими патрулями. Наша задача выполнена. Мы нашли виновных и уничтожили их. Честно говоря, я думаю, что пора уже нам возвращаться на поверхность и получить горячий рекаф и медали, не говоря уже о сухой одежде и теплых одеялах. Мы пехотинцы. По большому счету, наша задача — только исполнять приказы. А более важные вопросы лучше оставить тем гениям, которые нами командуют.

— Да ты заговорил как настоящий гвардеец, Давир, — на лице Челкара мелькнула улыбка. — Однако я всегда терпеть не мог оставлять работу недоделанной. Особенно когда доделать эту работу жизненно важно. Если здесь еще остались дикие орки, их необходимо найти и уничтожить. Иначе они будут представлять угрозу. Если они здесь основательно закрепятся, то смогут подорвать наши усилия по обороне города. Брушерок и так окружен орками со всех сторон. Представьте, насколько хуже все станет, если они захватят канализацию. Они смогут использовать туннели, чтобы проникать за нашу оборону где угодно. Город будет осажден еще и снизу. Мы не можем этого допустить.

— Я так полагаю, вы собираетесь приказать нам совершить нечто благородное, сержант? — спросил Давир с угрюмым выражением на лице.

— Благородное? Да нет, не очень. Мы продолжим поиск в канализации и постараемся выяснить, откуда пришли эти орки. Конечно, учитывая проблемы со связью, мы не сможем связаться с командованием и сообщить, куда направляемся. Так же не сможем и запросить подкреплений, если станет слишком жарко. Лучшее, что я могу сделать — послать сообщение с ранеными и предупредить командование о наших планах.

— А если все-таки станет слишком жарко? — спросил Давир. — Не хочу казаться пессимистом, сержант, но что делать, если мы найдем больше орков, чем сможем одолеть?

— Тогда мы должны пробиться сквозь них, — сказал Челкар. — Если так случится, и если мы выживем, возможно, ты получишь медаль, о которой говорил, Давир. Хотя лишней кружки горячего рекафа обещать не могу. Только не в Брушероке.

— Я никогда не думал, что однажды соглашусь с теми задницами, которые ведут эту войну, — ворчал Давир, пока они устало брели по туннелям еще несколько часов спустя. — Но генералы, видимо, правы, когда велят нам заткнуться и исполнять приказы. В конце концов, смотрите, что бывает, когда сержанты начинают думать самостоятельно и проявлять инициативу. А страдают опять все те же несчастные гвардейцы, вот что.

Он снова шел во главе патруля вместе с Учителем и Булавеном. Согласно хронометру на ауспексе Учителя, они были в канализации уже почти восемь часов. И по мнению Давира, эти часы можно было отнести к самым скверным в его жизни.

Он замерз и промок. Он провонял нечистотами. Его ботинки и штаны пропитались водой и другими, куда менее приятными жидкостями. В довершение всего, когда варданцы углубились в туннели, сточные воды стали глубже, и Давир с его невысоким ростом оказался по пояс в воде.

— И не думай, что я забыл о твоей роли в этом, Учитель, — ядовито сказал он.

— О моей роли? — Учитель удивленно моргнул. — Я и не знал, что у меня в этом какая-то роль.

— Неужели? «Может быть, они из племени изгнанников?», — произнес Давир, передразнивая голос Учителя, и обернулся к Булавену. — Ты, должно быть, слышал его, толстяк. Если он и дальше так будет вылизывать задницу Челкара, ему придется ампутировать язык. Ты не мог просто помолчать, Учитель? Тебе обязательно нужно было раскрыть хлебало и отправить нас всех еще глубже в канализацию по следам воображаемого племени орков?

— Я просто высказал свое мнение.

— Больше не высказывай, — проворчал Давир. — На будущее, если у тебя будет какое-то мнение, лучше оставь его при себе. Так мы все проживем дольше. И так уже Челкар, наверное, будет водить нас по этим чертовым туннелям, пока мы окончательно заблудимся и погибнем.

— Знаешь, тебе стоит попытаться взглянуть и на светлую сторону, Давир, — сказал Булавен. — В конце концов, все могло быть хуже.

— На светлую сторону? А ты видишь ее поблизости? — Давир раздраженно развел руками, указывая на стены туннеля. — Вот что я тебе скажу, дубина. Если ты смог увидеть светлую сторону в нашем положении, почему бы тебе не поделиться с нами? Мы в канализации, насквозь промокли в жидком дерьме. Через несколько дней мы гарантированно заболеем всеми смертельными заразами, известными человечеству. Если, конечно, орки не убьют нас раньше. И где же та «светлая сторона», о которой ты говоришь? Прямо-таки не могу дождаться услышать о ней.

— Ну-у… — на секунду Булавен, казалось, растерялся. Или ругань Давира нарушила ход его мыслей, или, как подозревал сам Давир, толстяк наконец-то начал осмысливать реальное положение вещей.

— Давай же, имбецил. Я слушаю. Нет, я просто сгораю от нетерпения. Где эта твоя светлая сторона?

— Ну, — сказал Булавен наконец, — могло быть и холоднее.

— Вот как? — Давир был поражен. — После всего этого — канализации, орков, дерьма, сырости — это лучшее, что ты смог придумать? «Могло быть и холоднее»? Воистину, твой идиотизм не знает пределов.

— Действительно, Булавен прав, — Учитель внезапно оживился, в его глазах засиял знакомый блеск открытия. — Сейчас не так холодно, как было час назад. Я готов поклясться, что в канализации стало теплее.

Остановившись и внимательно осмотрев окружающую обстановку, Учитель вдруг передал ауспекс Давиру и подбежал к секции покрытой коркой грязи стены туннеля. Достав штык, он начал скрести стену, счищая накопившуюся грязь, и обнаружил участок ржавой металлической трубы примерно на высоте своего роста.

— Мы не могли разглядеть ее раньше под слоями засохшей грязи, — сказал Учитель, счищая с трубы грязь руками. — Похоже, она идет вдоль всей длины туннеля и вмонтирована в стену. Диаметр ее примерно пятнадцать сантиметров. И она определенно теплая на ощупь. Я бы предположил, что это часть какой-то системы отопления.

— Системы отопления? — Давир моргнул, глядя, как Учитель очищает больший участок стены, открыв еще несколько параллельных труб. — Должно быть, эта вонь действует тебе на мозги, Учитель. Кто стал бы строить систему отопления, чтобы обогревать канализацию?

— Назначение этих труб очевидно, — уверенно заявил Учитель. Он постучал по поверхности одной из них штыком, стук получился глухим. — Звук был бы другим, если бы в трубах была жидкость. Система, очевидно, создана для проводки горячего воздуха или газа, обогревающего туннели. У них просто не может быть какого-то другого назначения.

— Хорошо-хорошо, Учитель, — сказал Давир. — Значит, эти трубы обогревают канализацию, если ты так настаиваешь. Я тебе верю…

Оглянувшись, он увидел, что к ним подходит Челкар, вероятно, желая узнать о причинах остановки.

— Но сержанту ты это скажешь сам.

— Ты был прав, Учитель, — сказал сержант Челкар.

Он помахал рукой в перчатке перед своим лицом.

— Видите? Дыхание больше не замерзает в воздухе. Здесь определенно теплее.

Прошло двадцать минут с того момента, как Учитель показал ему трубы отопления и объяснил их назначение. Сначала Челкар не поверил, как и Давир. Решив проверить это, он приказал остальным солдатам взвода оставаться на месте, а сам пошел на разведку дальше по туннелю вместе с 3-й огневой группой. И вскоре выяснилось, что теория Учителя не лишена оснований. Челкар еще не был уверен, точно ли эти трубы — система отопления, но несомненно, что дальше в туннеле температура была теплее.

— Но что это значит? — спросил Булавен, пока Челкар разворачивал карту канализации, пытаясь определить их местонахождение. — Зачем строить систему отопления для канализации?

— Я не знаю, — ответил Учитель. — Но, судя по этим туннелям и трубам, этой системе, вероятно, уже несколько веков. Возможно, даже больше. Ее могли построить во время самого основания города. Кто знает, какие тайны скрыты под поверхностью Брушерока?

— Хм. Если послушать тебя, — с отвращением фыркнул Давир, — то можно подумать, что мы нашли секрет вечной молодости или сокровищницу, полную драгоценностей. В конце концов, все, что мы обнаружили — что какие-то идиоты когда-то построили систему отопления с конкретной целью подогревать собственное дерьмо. Честно говоря, не вижу в этом особенной причины радоваться. Если вам интересно мое мнение, это лишь демонстрирует невероятную глупость всей человеческой расы. Я бы предпочел найти сухую одежду и кружку горячего рекафа. Вот такой находке стоило бы порадоваться.

— Ты упускаешь из виду ситуацию в целом, — сказал Челкар, сворачивая карту и пряча ее в карман мундира. — Мы обнаружили уже две странности с того момента, как спустились в канализацию. Во-первых, группа диких орков, вооруженных лишь самым примитивным оружием. Во-вторых, система отопления в канализации. Я не специалист, но предположил бы, что одно с другим связано. Так или иначе, нам нужно это проверить.

Он повернулся к Учителю.

— Становиться теплее начало только когда мы вошли довольно глубоко в туннели. Значит ли это, что система отопления не распространяется на верхние уровни?

— Возможно, — кивнул Учитель. — Теплый воздух поднимается, таким образом передача тепла по системе возможна даже без труб. Но судя по тому, что я видел, канализация построена так, чтобы направлять сточные воды вниз. Не могу сказать точно, но подозреваю, что где-то глубже может находиться очистная станция. Вероятно, она сконструирована как пункт утилизации всех сточных вод города.

— Понятно, — кивнув, Челкар отвернулся и посмотрел во тьму туннеля перед ними. — Тогда нам лучше собрать остальных солдат взвода и идти вперед. Судя по тому, что я разобрал на карте, если мы последуем по этому туннелю, он приведет нас на нижние уровни. Если орки и эта система отопления как-то связаны, мы найдем ответ в глубине.

Прошел час. Предположение Учителя, что эти трубы — часть системы отопления, подтвердилось как бесспорно верное. Когда взвод спустился в более глубокие секции туннелей, в канализации стало ощутимо теплее. Вскоре стало казаться удивительным, что это были те же самые туннели, в которых холод заставлял людей дрожать. Температура здесь была почти приятной. Наоборот, одевшись для защиты от ледяного холода Брушерока, сейчас варданцы почувствовали, что одеты слишком тепло — даже без шинелей.

Но прочие неприятности канализации никуда не делись. Сырость; сточные воды, доходившие уже до бедра; зловоние гниющих нечистот. Но после десяти лет ледяного холода в Брушероке тепло на нижних уровнях было таким, что все остальное казалось почти терпимым.

Когда варданцы пошли дальше, бойцы 3-й огневой группы заняли свое обычное место в авангарде взвода. Они устали, но с потеплением температуры даже Давир стал ворчать относительно меньше.

— Вы заметили? — спросил Учитель. — Это любопытно…

Он обратил внимание остальных солдат огневой группы на заросли грибов размером с кулак, росших на стенах туннеля вдоль одной из труб отопления. Учитель тыкал в грибы своими длинными пальцами со всем энтузиазмом ребенка, увидевшего новую игрушку.

— Это явно какие-то грибы, — сказал он. — Но пока не могу сказать какие именно.

— Лучше будь с ними осторожнее, — поднял брови Булавен. — Ведь грибы могут быть ядовиты.

— Хмм… — Учитель, казалось, не слышал его. — Видите, трубы отопления здесь полностью открыты. В других туннелях они покрыты слоями засохшей грязи. Думаю, что здесь трубы открыты из-за грибов.

Он указал на зеленые корни, прикреплявшие каждый из шаровидных грибов к теплой поверхности трубы.

— Эти корни, наверное, усвоили все питательные вещества и всю органику из грязи, а неорганический мусор осыпался сам — поэтому труба и открыта.

Делая вид, что ему очень интересно, Булавен пытался следить за ходом объяснений Учителя. Как всегда, получалось не очень. В отличие от Учителя, образование которого позволяло рассуждать на сотни тем, Булавен получил образование, достаточное лишь для того, чтобы работать в литейных цехах своего родного мира Вардана — и не более.

— Это просто потрясающе, — Учитель почти с любовью погладил гриб. — Может быть, это начало новой экосистемы. Тепло от труб отопления создало условия, в которых могут расти эти грибы, тем самым позволив им освоить местную окружающую среду. В то же время появление грибов в свою очередь повлияло на эту окружающую среду — очистив трубы от грязи и позволив им обогревать туннели более эффективно. Я лишь думаю, откуда здесь могли появиться грибы? Может быть, это полностью новый вид, существующий только в канализациях Брушерока? Если бы можно было установить их происхождение…

— Думаю, с этим я могу тебе помочь, — сказал Давир. — Хотя подозреваю, что ответ тебя совсем не порадует.

Пока остальные рассматривали грибы, Давир прошел немного дальше. Разведав туннель впереди, он вернулся и подошел к товарищам с отнюдь не радостным выражением лица.

— Пока вы, двое полоумных, вылупив глаза, разглядывали «местные формы жизни», я решил разведать, что впереди, — мрачно сказал Давир. — И вам тоже стоит пойти и взглянуть. И заодно привести сержанта Челкара — ему тоже будет любопытно. У меня плохие новости, Учитель. Эти твои грибы — совсем не новый вид.

— Знаешь что, Давир, — прошептал Булавен. — Я думал, что ты пошутил, когда сказал, что это место ад. Теперь я уже не уверен.

Они спрятались за краем сливного отверстия. Учитель и сержант Челкар осторожно заглянули через край и увидели сцену, явившуюся, вероятно, из худших кошмаров каждого мужчины, женщины и ребенка, еще оставшихся в живых в Брушероке.

Туннель, по которому они шли, выходил на широкую площадку, похожий на атриум, и кроме него сюда выходили еще десятки других туннелей.

Давир не знал, кто строил систему канализации города, но был вынужден признать, что строили ее с необычайным размахом. Принимая во внимание тот факт, что они находились глубоко под землей, размер атриума, куда выходило множество туннелей, был огромным. Он напомнил Давиру Великую Базилику Имперского Света на планете Солнар. Но Базилика была посвящена прославлению Императора, а этот атриум в канализации был подобен огромному собору, посвященному избавлению от отходов человеческой жизнедеятельности. Несмотря на это, зрелище было захватывающим; но вскоре изумление уступило место более неотложным вопросам.

— Поняли, почему я подумал, что вы должны увидеть это сами? — спросил он, на этот раз проигнорировав возможность съязвить насчет Булавена. — Очевидно, именно отсюда взялись дикие орки.

Вся площадь атриума была покрыта грибной порослью, что создавало странный причудливый ландшафт, почти зачаровывающий своей необычностью. Преобладающим цветом был зеленый, но кое-где Давир видел необычно яркие выросты и пятна синего, красного и фиолетового. Варданцы словно оказались на пороге какого-то другого мира, совершенно нечеловеческого, чудовищным образом преобразованного в соответствии с нуждами ксеносов.

— Это тепло от труб отопления, — прошептал Учитель. — Оно создало идеальные условия для расселения орков.

Как и его товарищи, он испытывал одновременно и страх и восхищение. Гвардейцы говорили тихо, стараясь не высовываться и не попасться на глаза ксеносам. По грибным зарослям внизу бродили десятки орков. И, судя по звукам, дальше их было еще больше.

— Это могло начаться всего лишь с одной споры, — сказал Учитель. — С одной споры, попавшей сюда сверху из города. В любой другой части канализации она так и осталась бы в состоянии покоя. Но здесь оказалось тепло, и это позволило ей прорасти. Спора дала жизнь орку, с тела которого рассеялись еще тысячи спор. Они тоже проросли здесь, постепенно изменяя окружающую среду, приспосабливая ее к своим нуждам. Теперь весь этот район — что-то вроде огромного инкубатора.

По всему атриуму росли тысячи круглых грибов — цепляясь к стенам, свешиваясь с труб или просто лежа густыми гроздьями на полу. Грибы были похожи на те, что варданцы видели в туннеле, но эти были крупнее. Некоторые доходили до нескольких метров в ширину. В отличие от грибов в туннеле, назначение этих было вполне очевидно. На некоторых самых крупных грибах внешняя кожура так натянулась, что были видны силуэты орков внутри.

Глядя на это зрелище, Давир понял, что ему придется пересмотреть свое мнение. Когда-то давно Учитель говорил ему, что орки размножаются спорами, как плесень или грибы. Тогда Давир не поверил, инстинктивно отвергнув эту идею как глупую фантазию.

И вот перед ним было доказательство. Он не мог отрицать увиденное собственными глазами. Пока он наблюдал, из одного из больших шаровидных грибов появилась мускулистая рука с когтями. Через несколько секунд из грибного кокона вылез новый орк. Его кожа еще блестела от амниотической жидкости, он нетерпеливо выскочил на свет и, запрокинув голову, издал победный рев, прежде чем отправиться из атриума на поиски битвы — еще один орк, родившийся, чтобы терзать страдающую, умирающую галактику.

Давир даже не знал, что хуже: зрелище такого множества орков, готовых появиться на свет или звук их дыхания. Он слышал их даже за краем сливного отверстия. Воздух атриума был наполнен постоянным шумом. Поверхность больших грибов поднималась и опускалась в такт дыханию тварей, скрывавшихся в них. Мысль об этом вызывала у Давира страх. Он стоял не больше чем в броске камня от армии спящих монстров, готовых пробудиться в любой момент.

— Мы должны отступить, — сказал Челкар. — Вернемся на поверхность. Их здесь слишком много для нас. Надо предупредить город. Потом мы сможем привести сюда большие силы и уничтожить орков. Иначе, если эта колония выживет, она может нарушить равновесие в войне. Нам придется сражаться на два фронта — на поверхности и под землей. Тогда Брушерок падет.

Согласившись с этим, все четверо вернулись в туннель, где ждали остальные солдаты взвода. Интуитивно они понимали, что Челкар прав. После боя с засадой орков во взводе осталось двадцать пять человек, и некоторые из них были ранены. Ситуация в туннелях была слишком угрожающей, чтобы справиться с ней столь небольшими силами. Чтобы добиться хоть какой-то надежды на успех, они должны вернуться на поверхность и предупредить город.

Но прежде чем они смогли отправиться в обратный путь, дальше в туннеле, в том направлении, куда они шли, раздались выстрелы. Оглянувшись на атриум, Давир увидел, что это не прошло для орков незамеченным. Орки засуетились среди зарослей грибов, встревоженные появлением нарушителей.

Все перспективы безопасного отступления теперь исключались.

Впоследствии так и не удалось выяснить, кто произвел эти выстрелы, выдавшие варданцев. Насколько можно было предположить, наиболее вероятными виновниками были солдаты 6-й огневой группы.

Их задачей было наблюдение за вспомогательным туннелем, отходившим от основного, по которому шли варданцы. В какой-то момент, пока Давир и остальные наблюдали за атриумом, бойцы 6-й были атакованы большой группой орков. Было неясно, наткнулись на них орки случайно, или гвардейцы как-то обнаружили себя. Как бы то ни было, это уже не имело значения. К тому времени когда все затихло, все пять бойцов 6-й огневой группы были уже мертвы — как и в семь раз большее число орков. Но самое главное — факт появления людей в туннелях был теперь известен каждому орку в пределах слышимости.

Для Давира гибель 6-й огневой группы была потерей вдвойне. Он знал ее командира Илайю Евгена уже много лет. Они часто играли в карты — в этом занятии Давир особенно преуспел, а Евген был, вероятно, худшим карточным игроком, которого он встречал. Деньги мало значили в Брушероке, впрочем, у гвардейцев их все равно не было, но Давир гордился тем, что выиграл у Евгена столько раз, что тот был вынужден предложить службу трех следующих поколений своей семьи в качестве кабальных рабочих, чтобы выплатить долг. Впрочем, у Евгена не было детей, и их договор имел в основном теоретическое значение, но важен был сам выигрыш.

Увы, удар орочьего топора сделал этот договор абсолютно недействительным. Давиру так и не суждено будет узнать, как здорово владеть тремя поколениями рабов. Кроме того, теперь не получится потыкать Евгена носом в этот факт за карточной игрой.

Сейчас же, когда Давир услышал выстрелы и увидел, что орки в атриуме узнали об их присутствии, он совсем упал духом. С ужасной неизбежностью он знал, что случится дальше.

— Кто-то должен задержать орков и прикрыть наше отступление, — услышал он голос Челкара.

— Понятно, — вздохнул Давир, с усталой отрешенностью принимая неизбежное. Челкар, как командир, должен был вывести отсюда взвод — а это значило, что роль жертвенных ягнят выпадала Булавену, Учителю и ему, Давиру.

— Мы задержим их насколько сможем, сержант.

— Десять минут, — Челкар снял с пояса гранаты и передал их Давиру. — Этого должно хватить. У вас достаточно боеприпасов? И, Булавен? У тебя есть пистолет, на случай когда закончится огнесмесь?

Увидев, что все трое кивнули, он продолжал:

— Дайте мне десять минут. Этого должно хватить, чтобы вывести взвод.

— Десять минут, сержант, — кивнул Давир. — Хотя предупреждаю, что если вы через десять минут услышите топот, то это могут быть не орки, а мы с Булавеном и Учителем догоняем вас.

— Десять минут, — покачал головой Давир, когда Челкар ушел. — Десять минут, говоришь? Почему бы уж тогда не приказать нам держаться целый час? Если уж на то пошло, почему бы не потребовать от нас заодно перебить всех орков, снять осаду и спасти Брушерок?

— Так ты сам вызвался, — сказал Булавен. — Фактически, ты нас назначил добровольцами…

Они заняли позицию в туннеле, приготовившись к бою. Булавен снял баки с огнесмесью со спины и поставил их на землю. Еще не было видно преследующих орков, но грохочущий топот их ног уже был слышен в туннелях.

— Ну что я могу сделать, если иногда бываю слишком сентиментальным? — пожал плечами Давир. — Ясно же было, что сержант страдает от того, что должен приказать кому-то остаться почти на верную смерть. И я его пожалел. Да, я вызвался добровольцем — вместе с вами. И не говори мне, что ты бы поступил как-то иначе, свиные твои мозги.

— Нет, я поступил бы так же, — ответил Булавен. — И Учитель тоже. Иногда я думаю, что мы все здесь сумасшедшие.

— Говори за себя, — Давир проверил уровень заряженности аккумулятора лазгана. — Я полностью в здравом уме и намереваюсь воспользоваться этим здравым умом, чтобы пережить все это дерьмо.

— Может быть, ты собираешься перекраситься в зеленый цвет и замаскироваться под гретчина? — спросил Учитель. — Рост у тебя вполне подходящий.

— Ха-ха. Если бы твои шутки были более смешными, Учитель, я бы, наверное, умер от смеха, прежде чем до меня бы добрались орки. Нет, придерживайтесь плана, о котором я говорил, и все будет в порядке.

— Этот план заключается в том, чтобы убить как можно орков и бежать? — спросил Булавен.

— Именно так, — Давир снял лазган с предохранителя. — А теперь заткнитесь, оба. Ублюдки уже идут.

Все произошло так быстро. Давир уже давно не считал, сколько раз был в бою, но каждый раз это было одинаково. Все мелькало невероятно быстро: минуты казались секундами, а секунды — мгновениями.

Орки сразу же бросились в атаку. Давир услышал собственный голос, выкрикивающий приказ открыть огонь. Он ощутил волну жара справа, когда Булавен выстрелил из огнемета. В тесном пространстве туннеля действие огнемета было опустошительным. Он видел, как орки горели, дико вопя. Давир и Учитель вели огонь по краям конуса огня, целясь в орков, избежавших пылающего ада. Давир уже десять лет сражался с орками в Брушероке, но эти твари были просто ужасными. Было что-то жуткое в их боевой раскраске и ожерельях из костей. Эти орки казались воплощением дикой свирепости. Если бы Давир не был столь закаленным бойцом, он бы обмочился от одного взгляда на них.

Слишком быстро огнемет погас. Там где только что был страшный поток огня, внезапно остались лишь угасающие искры.

— Бак пуст! — бросив огнемет, Булавен сорвал что-то с бака и схватился за лазерный пистолет на поясе.

— Отступать! — крикнул Давир. — Бежим!

В теории все было просто. Используя огнемет, они задерживали орков, насколько возможно. Когда огнесмесь кончилась, необходимо было отвлечь противника. Давир предложил все гранаты, какие у них были — в том числе и те, что дал им Челкар — привязать к резервуару огнемета. Хоть он был уже пуст, но даже без огнесмеси он мог принести пользу, увеличив количество осколков.

Гранаты взорвались со страшным грохотом. Туннель сработал в их пользу, направив взрыв и усилив его разрушительное действие. Даже слишком… Давир понял это, когда ощутил, как пол туннеля внезапно ушел из-под ног. На долю секунды Давир почувствовал себя невесомым. А потом провалился во тьму.

— Давир! Давир!

Он очнулся, слыша голос, зовущий его, и чувствуя, как грубые руки трясут его тело.

— Давир! Давир!

На секунду Давир подумал, что уже мертв. Потом, открыв глаза, он увидел над собой лицо Булавена, и понял, что еще не попал в загробную жизнь. По крайней мере, в ту загробную жизнь, в которой хотел бы оказаться.

— Давир…

— Ладно, ладно! Если я отзовусь, ты перестанешь трясти меня как тряпичную куклу? Тебе никто не говорил, что трясти потерявшего сознание человека — плохая идея, Булавен? Знаешь, у меня могла бы быть контузия…

Придя в себя, Давир осмотрелся вокруг и увидел, что находится в другом туннеле. Орков поблизости не было.

— Где мы?

— Пол провалился, — сказал Булавен. — Думаю, там под нами оказался какой-то люк. От взрыва люк открылся, и мы провалились в большую сливную трубу под ним.

— Значит, мы оказались еще глубже в этой клоаке? А что насчет орков? Они не преследовали нас?

— Нет, насколько могу сказать. Когда мы провалились в трубу, вместе с нами слилось много воды. Может быть, они решили, что нас смыло. В любом случае, с тех пор, как мы оказались здесь, я не видел орков.

— Есть предположения, насколько глубоко мы провалились? — Поднявшись, Давир посмотрел на потолок туннеля. — Интересно, где сейчас Челкар и остальные?

— Не знаю. Но я привел тебя в сознание потому, что беспокоюсь об Учителе.

Булавен указал на Учителя, лежавшего без сознания у стены туннеля. Подойдя к нему, Давир увидел рану на голове Учителя и проверил его пульс.

— Ну, он жив, — сказал Давир. — Если интересует более подробная информация, то надо искать медика. Рана не выглядит слишком опасной. Лучше не дергать его, пусть сам придет в себя.

Обернувшись, Давир посмотрел в туннель.

— Не хочу показаться слишком придирчивым, Булавен, но ты видел, что в конце того туннеля свет?

— Видел. А что? Это важно?

— Если предположить, что это, возможно, толпа орков с факелами ищет нас, чтобы прикончить? Да, я бы сказал, это довольно важно. Ладно, оставайся здесь с Учителем, а я пойду посмотрю. Ах да, и держи ствол наготове. Учитывая, как здорово нам везет сегодня, что бы там ни светило, нам не светит ничего хорошего.

Следуя на свет, Давир вышел в обширную подземную полость и был рад обнаружить, что здесь нет толпы орков — с факелами или без — ожидающих его, чтобы убить. Вместо этого он нашел запутанную сеть металлических труб, сходившихся к приземистому уродливому зданию, тоже металлическому. Подойдя к зданию, Давир услышал звук работающих машин, ощутив, как пол пещеры ритмично вздрагивает под подошвами его ботинок.

— Наконец-то прислали рабочих, — вдруг услышал он голос за спиной. — Я уже начал думать, что о нашей работе здесь забыли.

Резко повернувшись, Давир увидел старика в выцветших от древности одеяниях техножреца Адептус Механикус. Древний старец, казалось, был машиной настолько же, насколько человеком, его тело окружали шевелящиеся мехадендриты, а иссохшее лицо едва виднелось из-под капюшона. За ним следовали полдюжины сервиторов, послушные как собаки.

— Я Серберус, старший адепт, заведующий этой насосной станцией, — произнес старик. — Как твое обозначение?

— Обозначение?… А… меня зовут Давир.

— Значит так, мирянин Давир, можешь начать с того, что отрегулируешь вручную давление метана в газопроводе. Уровень давления еще низкий, даже после изменения температуры в канализации. Ты принес продовольствие?

— Продовольствие? Э… нет. Простите, вы что-то говорили об изменении температуры?

— Именно так, — Серберус важно кивнул. — Жаль, что ты не принес продовольствия. Я разработал метод получения питательных веществ из местных лишайников, но в них не хватает многих витаминов. — Одним из своих мехадендритов техножрец рассеянно почесал уродливую язву на лице.

— Помните, мы говорили об изменении температуры? — напомнил ему Давир.

— Хмм? Ах, да. Уровень выработки метана падает, и я перенаправил часть его оставшегося резерва на обогрев туннелей, чтобы ускорить рост бактерий.

— Бактерий? — на этот раз пришла очередь Давира чесать голову. — А для чего это делать?

Старик изумленно смотрел на него несколько долгих секунд, прежде чем указать на сеть труб и туннелей вокруг.

— Как для чего? Чтобы выполнять поставленную задачу, разумеется! Вижу, твое знание правил обслуживания абсолютно недостаточно, мирянин Давир. Канализационная система этого города — чудо инженерной мысли, она построена тысячи лет назад. Ее спроектировали как автономную систему, в которой не оставалось бы неиспользованным все, что имеет какую-либо потенциальную ценность. Отходы человеческой жизнедеятельности перерабатываются в метан посредством специально выведенных для этой цели бактерий. В свою очередь этот метан перекачивается на поверхность и используется как топливо на некоторых мануфакторумах города.

— Понятно.

Давир некоторое время обдумывал услышанное.

— Значит, если я правильно понял, вы заметили, что уровень метана падает. И начали обогревать канализацию, чтобы бактерии могли производить больше метана, так?

— В точности так.

— А вам известно, что наверху идет война?

— Конечно, — Серберус беспечно посмотрел на него. — Поэтому у нас не хватает персонала. Мои коллеги адепты были переведены на другие места службы… уже давно. Я остался обслуживать систему один, только с этими сервиторами. Признаюсь, мирянин Давир, я уже начал думать, не забыли ли обо мне. Но тут пришел ты.

— Я не из ваших. Я гвардеец. А что касается уменьшения выработки метана, я думаю, это из-за войны. По последним подсчетам более 4/5 гражданского населения города погибли. Вот почему у вас меньше метана. Меньше народу — меньше дерьма. А значит, и меньше сырья для ваших бактерий.

Серберус молчал и непонимающе смотрел на Давира.

— Вы не понимаете? — спросил Давир. — Повышать температуру в канализации было ошибкой. Фактически, это создало угрозу всему городу. Это позволило орками заселить канализацию.

Старик по-прежнему молча смотрел на него.

— Ты глухой что ли? — раздраженно спросил Давир. — Я говорю, что ты тут зря тратишь время. Твоя работа здесь бессмысленна. А учитывая то, как идут дела в Брушероке, вполне возможно, что о тебе просто забыли. Никто даже не знает, что ты здесь.

Внезапно Серберус ожил. Бессвязно вопя в ярости, он набросился на Давира, пытаясь его задушить. В его глазах горело безумие. Давир пытался удержать его, схватив за руки. Теперь он видел, что кожа старика усыпана гнойными язвами, десны распухли и кровоточили. Годы голода брали свое. Несмотря на это, Серберус был сильнее, чем казался. Его силу питало безумие.

Они боролись, мехадендриты техножреца свирепо хлестали Давира. Варданец чувствовал, как они рвут его форму, цепляются в него. Один мехадендрит вонзился в его щеку, прорвав кожу. Давир поморщился. Красный от крови мехадендрит отдернулся и снова ткнул его в лицо. Со страхом Давир понял, что механическое щупальце пытается найти его глаза и выдавить их из глазниц.

Он ощутил всплеск ярости. По возможности он пытался не причинять вред старику, но теперь пора было это заканчивать.

Опустив голову, как бык, Давир ударил Серберуса лбом в нос. Боль заставила старика отпрянуть, мехадендриты ослабили захват. Воспользовавшись секундным преимуществом, Давир изогнулся и повалил Серберуса броском через плечо. Это была блестящая демонстрация эффективности техники рукопашного боя, принятой в Гвардии. Давир не пытался бы применять эти приемы против орка, но техножрец — другое дело.

Взвыв, старик шлепнулся на землю и на какое-то время затих.

— Слушай, — сказал Давир, успокаивающе протянув руку. — Просто оставайся здесь. Я не хочу причинять тебе вред.

— Убейте его, — прошептал старик, голосом прерывистым от старости и сухим, как прах. — Убейте его! Убейте его!

На мгновение Давир удивился, с кем это говорит Серберус — пока не услышал тяжелые шаги, и увидел, что к нему подходят сервиторы.

Это были неуклюжие монстры, странные гибриды машин и человеческих трупов. Всего их было шесть, все такие же старые и в столь же плохом состоянии, как и их хозяин: шаркающие твари с пустыми глазами, двигавшиеся со скрежетом механизмов и гудением моторов.

Давир видел сервиторов и раньше. На некоторых имперских мирах они были обычным зрелищем, но он так и не смог избавиться от ужаса, возникавшего при взгляде на них. Он знал о них достаточно, чтобы понимать, что они в действительности не живые. И все же их человеческие части двигались с неким подобием жизни, в то время как обладатели этих тел давно уже были мертвы, а их трупы подобраны и использованы в качестве органических компонентов для машин.

Было в них что-то пугающее, что-то тошнотворное. И единственная причина, по которой Давир не поддался побуждению бежать в ужасе — он был уверен, что сможет с ними справиться. Он был вооружен, а они двигались так медленно. Подняв лазган, Давир прицелился в ближайшего сервитора и выпустил лазерный луч ему в лоб.

Тварь продолжала двигаться.

Давир выстрелил еще раз. Еще один лазерный луч попал в сервитора, уничтожив часть его мозга. Никакого эффекта. Монстр продолжал шагать к нему. И остальные тоже. Их медленные, шаркающие шаги звучали как барабанный бой, как похоронный звон для Давира.

Осознав опасность положения, Давир огляделся, думая, куда бежать. Но было поздно. Пока он стрелял в первого сервитора, остальные отрезали все пути к бегству.

Он снова открыл огонь из лазгана, выпустив очередь лазерных выстрелов в надежде расчистить себе путь сквозь строй сервиторов. Тщетно. Сколько бы вреда ни наносил его огонь человеческим компонентам сервиторов, они, казалось, не обращали на это внимания. А когда он стрелял по механическим частям, лазерные лучи едва царапали их, просто поглощаясь или отражаясь.

Пытаясь выиграть время, Давир начал отступать. Его руки скользнули к поясу в поисках гранат, но он вспомнил, что израсходовал все гранаты на орков. Переключив лазган на огонь очередями, он расстрелял последние остатки энергии в аккумуляторе за несколько секунд. Никакого результата. Сервиторы продолжали наступать.

Они загнали его в угол и все, как один, занесли руки для удара. Позади них было слышно, как вопит Серберус, приказывая убить его. Давир с ужасом понял, что сейчас умрет.

— Адепт! Прекратить немедленно! — вдруг раздался странно знакомый голос. — Код команды: эпсилон бета 9–5 альфа 7-7-7 омега! Адепт! Я приказываю вам!

Это был Учитель. Зажимая рану на виске, опираясь на руку Булавена, он шел прямо к Серберусу.

Эффект от его слов был потрясающим.

Повинуясь жесту Серберуса, сервиторы внезапно остановились.

Неожиданно успокоившись, старик поклонился Учителю.

— Магос, признаю ваши полномочия. Ожидаю ваших приказаний.

— Очень хорошо, адепт, — ответил Учитель. — Возвращайтесь к своим обязанностям. Я поговорю с вами позже.

— Никогда не думал, что буду так рад тебя видеть, Учитель, — признался Давир, когда техножрец с сервиторами ушел. — Как-нибудь ты расскажешь мне, как это у тебя получилось. А пока, думаю, я догадался, как с твоей помощью нам решить эту проблему…

— 3-я огневая группа — сержанту Челкару. Сержант, слышите нас? Прием.

Челкар уже приготовился умирать, когда пришло это сообщение. Он не собирался дешево продавать свою жизнь, но все равно выбора уже не было, кроме как принять неизбежное.

Он потерял уже почти половину своих людей. Оставшиеся лишь едва сдерживали орков. Противник был повсюду. Варданцы пытались предпринять отход с боем, но это было безнадежно. Невозможно было сдерживать атаки орков и одновременно преодолевать долгий путь к поверхности.

Это сообщение изменило все. Челкар услышал из вокс-наушника знакомый голос:

— 3-я огневая группа — сержанту Челкару. Как слышно? Прием.

— Давир? — спросил Челкар. — Это ты?

— Так точно, сержант. Слушайте, у нас мало времени. Мы используем кое-какое оборудование здесь, чтобы улучшить сигнал и убрать помехи, но Учитель сказал, что скоро оно все перегорит. Я передам вам некоторые указания. Я знаю, вы старше меня по званию, но сейчас вы должны делать то, что я скажу. Просто поверьте мне. Я знаю, как вытащить вас оттуда.

— Этот туннель называется секция А-92, -сказал Давир и сообщил точные указания, как туда добраться. Когда Челкар повел своих людей туда, он мог лишь надеяться, что это не какая-то дурная шутка. Давир обещал ему чудо. И сержант надеялся, что чудо свершится.

— Сержант! Сюда!

Уводя своих солдат по туннелям от гнавшихся за ними орков, Челкар вдруг увидел впереди Булавена. Здоровяк отчаянно махал руками, призывая варданцев скорее двигаться вперед.

— Быстрее! Быстрее! — кричал Булавен, направляя их к месту, где туннель ненадолго сужался прежде чем вновь расшириться. — Учитель включил механизм, но у нас мало времени!

Челкар обернулся спросить, о чем он говорит, но когда последний из варданцев прошел в секцию сузившегося туннеля, Булавен дал сигнал.

— Все! Закрывай! Они все прошли!

Металлический люк захлопнулся со скрежетом ржавых механизмов, отрезая варданцев от наступающей орды орков.

Когда люк закрылся, к ним подошли Давир и Учитель.

— Неплохо, а, сержант? — Давир улыбался, как кот, наевшийся сливок. — Это старый шлюз. Мы увидели его на карте канализации и поняли, что это именно то, что нам надо.

— Он не удержит их надолго, — сказал Челкар. Было слышно, как орки колотят по люку снаружи.

— Надолго и не нужно, — Давир улыбнулся еще шире. — Только чтобы нам хватило времени выбраться на поверхность.

Он так долго жил в канализации. Наверное, целую жизнь. И теперь эта жизнь подошла к концу.

Глубоко под землей, на насосной станции, десятилетиями бывшей его домом, в посту управления стоял адепт Серберус, испытывая тяжкое чувство скорби.

Это чувство было незнакомо ему, как во многом, и все прочие эмоции. Чтобы он мог лучше выполнять свои обязанности, его мозг еще давно был оснащен кибернетическими имплантами, регулирующими и заглушающими эмоциональные реакции.

Он подозревал, что теперь эти импланты начали давать сбои. Столь же странными казались неисправности некоторых его органических систем. Каналы, обеспечивающие увлажнение глаз, были переполнены. По его лицу текли слезы.

Многие годы он не знал ничего кроме своих обязанностей. Он поддерживал работу канализации, каждый час бодрствования посвящая тому, чтобы система функционировала эффективно. Это была непрерывная и безнадежная борьба, особенно с тех пор, как он остался совсем один, и ему помогали лишь сервиторы.

И все же он делал то, что от него требовалось. Он выполнял поставленную задачу, отвергнув почти забытые радости дружбы и человеческого общения. Перед лицом надвигающейся старости и прогрессирующего выхода из строя своей аугметики, он продолжал свой труд.

Он не ожидал благодарностей. Будучи слугой Бога-Машины, он и не мог ожидать каких-то наград за свою работу. Во многом он и сам был компонентом системы, как какой-нибудь дренажный клапан или предохранитель. И, как и в случае с любым механизмом, в конце концов, он подвергнется износу и его придется заменить. Странно лишь, что он еще продолжал службу так долго.

Новость о том, что его работа больше не нужна, была неожиданной. Ему сказали, что он устарел и бесполезен, как и канализация. Последнее просто поразило его. Одним ударом вся его жизнь, все принесенные им жертвы, были объявлены бессмысленными.

Он был потрясен, но не стал оспаривать полученные приказы. Эти приказы отдал высокий техножрец — один из его телохранителей называл его «Учитель». Он выглядел и действовал странно для магоса, но едва ли это имело значение. Его служебное положение было обозначено вполне четко. Он говорил с Серберусом машинным кодом, используя правильные команды и приоритеты.

Какая-то частица Серберуса хотела взбунтоваться. Ему хотелось отказаться выполнять приказ, но это побуждение быстро прошло. Он понимал, что он всего лишь крошечная шестеренка в Великой Машине. Он просто не имел права не подчиняться приказам начальников. Уже один тот факт, что он помыслил об этом, был доказательством его прогрессирующей неисправности. Его жизнь перестала приносить пользу. Пришла пора расстаться с ней.

Протянув руки к переключателям, регулирующим работу системы, Серберус переключил клапаны огромных резервуаров с метаном под насосной станцией, подняв давление газа до критического уровня.

Он чувствовал, как земля дрожит под ногами, как резервуары едва не разрываются. Он перегрузил систему до предела. Его рука потянулась к красной кнопке зажигания, размещенной под защитным плексипластовым колпаком в центре панели управления. Он убрал колпак, открыв кнопку.

Вознеся последнюю молитву Богу-Машине, Серберус выполнил приказ, отданный Учителем. Он нажал на кнопку, вызвав искру в системе, и канул в небытие.

Результат был впечатляющим. От искры вспыхнул газ в системе, и резервуары с метаном взорвались. Взрыв испарил Серберуса вместе с насосной станцией.

Огромное облако горящего метана взорвалось, расширяясь во всех направлениях. Направляемый туннелями, горящий газ двигался со скоростью, превышавшей скорость звука. Когда грохот взрыва достигал той или иной части канализации, там уже не оставалось никого живого, способного его услышать — а облако огня уже мчалось дальше, выжигая все на своем пути.

В заселенный орками атриум смерть ворвалась внезапно. Причудливый грибной ландшафт был уничтожен во мгновение. Орки-эмбрионы, не успевшие родиться, лопались в пламени. Все до последнего орки в канализации, оказавшись в огненном шторме, были испепелены. Выживших не было. Огонь очистил туннели от всего живого. Даже орочьи споры не смогли пережить этот ад.

Огненное облако мчалось дальше. Когда оно достигло поверхности, значительная часть жара уже рассеялась, но крышки канализационных люков по всему Брушероку взлетели в воздух из-за сильного перепада давлений. Земля под городом задрожала. Это было похоже на землетрясение. По всему городу благочестивые люди сотворяли знамения аквилы и молились Императору, чтобы Он не позволил земле поглотить их. Иные думали, вдруг это некий злой бог пробудился у них под ногами, и к страданиям города добавятся новые ужасы.

На секунду земля вздрогнула еще раз.

Потом все затихло.

— Мы выжили, — произнес Челкар.

Он стоял в тени обгоревшего здания, глядя, как в небе появляются первые проблески зари. Полчаса назад варданцы выбрались из канализации, едва успев вовремя. Еще несколько секунд, и взрыв накрыл бы и их. Но все же они остались живы. В нормальных условиях это был бы повод для праздника, но здесь у них еще хватало дел, которым требовалось уделить внимание.

— Да, мы выжили, — сказал Давир, стоявший рядом с ним, и улыбнулся, показав свои кривые зубы. — Впрочем, я в этом и не сомневался — в том, что лично я выживу, ну вы поняли. В этом городе еще нет такого орка, который смог бы меня убить.

— Слава Императору и за это, — ответил Челкар. — Было бы жаль тебя потерять.

Остальные выжившие солдаты патруля по мере сил старались восстановиться после столь тяжкого испытания. Они перевязывали раны или помогали раненым товарищам. Один из гвардейцев сумел даже найти топливо и жаровню. Солдаты собрались вокруг нее, чтобы погреться. Были розданы пайковые брикеты.

Они выжили, но ценой жизней половины взвода. Челкар не лгал Давиру, когда сказал, что было бы жаль его потерять. Он не хотел потерять никого из них.

— Понимаешь, придется готовить доклад, — сказал Челкар Давиру. — И, возможно, не один. Штаб командующего и штаб сектора захотят узнать об орках в канализации и о том, откуда они там взялись. И самое главное, они захотят узнать, как мы уничтожили орков и как взорвали канализацию. Собственно говоря, я и сам хотел бы услышать ответы.

— Это долгая история, сержант, — Давир пожал плечами. — Хотя, достаточно будет сказать, что я в этой операции действовал с необычайной доблестью. Но, наверное, будет лучше, если вы услышите эту историю завтра, когда мы хоть немного отдохнем.

— Ты имеешь в виду, когда ты сможешь придумать, как соврать поубедительнее?

— Именно так, сержант.

— Ладно, — кивнул Челкар. — Тогда завтра.

— Думаешь, у нас будут неприятности? — спросил Булавен позже, когда наступил рассвет. — Я имею в виду, за то, что мы взорвали канализацию.

Он стоял у жаровни вместе с Давиром и Учителем, пытаясь согреться. Приятное тепло канализации осталось лишь в воспоминаниях.

— Я так не считаю, — ответил Давир. — Все равно, она была в основном заброшенной. А если у какого-то генерала сломался его личный санузел, ну что ж, не повезло. В конце концов, он может сходить в ров, как мы все. Да и Челкар как-нибудь прикроет нас. Все-таки хороший мужик наш сержант. Но вот что мне интересно…

Он повернулся к Учителю и пристально посмотрел на него.

— Я знаю, что ты всегда был просто кладезем знаний, Учитель. Но мне не терпится услышать от тебя объяснение того, что произошло в канализации. Серберус, возможно, и был сумасшедшим, но это не объясняет, откуда ты знаешь командные коды шестеренок. Ну? Я жду.

— У нас был трудный день, — сказал Учитель. — Ты не против, если я расскажу тебе завтра?

Давир поморщился, глядя на разрушенный город, где он просыпался каждый день, зная, что этот день может стать для него последним.

И пожал плечами.

— Ладно, тогда завтра, — сказал он.

Бренден Кэмпбелл Кровавый властелин

Сектанты приближались сплошной стеной. Их было примерно двести. Большинство из них было вооружено лазерными пистолетами и разными тяжёлыми инструментами, которые они позаимствовали на заброшенном городском мануфакторуме. Но благодаря магнокулярам я видел, что им удалось раздобыть и вполне боевое оружие — гранатомёты и огнемёты — а ещё я видел огринов. Я всегда находил их отвратительными, даже когда они сражались на нашей стороне. Эти же затронутые порчей твари оказались ещё хуже. Они возглавляли атаку, кричали и ревели, словно одержимые животные, и размахивали топорами, молотами и кирками. На головах были капюшоны из мешковины с нечестивыми символами.

Мы встретили их лазерным огнём, но, похоже, это не оказало на них никакого эффекта. Даже снаряды тяжёлых автопушек почти не замедлили их. В тысячный раз после высадки на планету я пожалел, чтобы с нами не было даже одного исправного танка.

Справа от меня Велес, наш псайкер-примарис, крепко зажмурился и сжал пальцами голову. Крошечные электрические дуги танцевали на лбу Велеса, пока он изучал варианты ближайшего будущего, и, кажется, ни один из них ему не понравился. Слева стоял священник Ланц, вытянув руки с открытыми ладонями перед собой. Он громко кричал, взывая к божественному избавлению в виде молнии и бури. Они оба были кадианцами, как и я, что уже означало, что они честные, несгибаемые и умелые люди.

— Варианты? — резко спросил я.

Первым ответил Велес. Он открыл глаза и уставился на надвигавшуюся массу мерзкой плоти, которая некогда была добропорядочными гражданами города Риклор.

— Рекомендую отступить, — произнёс он хриплым голосом.

Я был полностью согласен. За нами был мост, и если мы перегруппируемся на противоположной стороне, то врагу придётся перестроиться в тесную колонну, что позволит нам сконцентрировать огневую мощь с большим эффектом или же в случае неудачи взорвать опоры и отправить еретиков в едкие ядовитые воды реки Солрей.

Но не успел я открыть рот и отдать приказ, как рядом появился майор Леклер. Как и остальные обитатели Жени, он был бледным и светловолосым. Его усы — странная причуда, свойственная мужчинам планеты — были такими густыми, что закрывали всю верхнюю губу. Майор обнажил саблю.

— Уверен, что ослышался, капитан Кервис, — сказал он. — Мы должны перехватить инициативу и контратаковать.

Оглянувшись через плечо, я увидел, что Леклер собрал всех оставшихся в живых солдат сил обороны Жени. Они примкнули штыки к стволам лазерных ружей, и их красно-синие мундиры резко контрастировали с мрачной пустотой пригорода.

— Нет, — ответил я. — Мы должны отступить на лучшую позицию.

У меня не было времени снова продолжать наш спор. В теории Леклер был старшим по званию и командовал местным ополчением, тогда как я отвечал за действующий полк Астра Милитарум. Одно это делало меня главным. Это являлось предметом нашего спора с того дня, как мы высадились на планету. Леклер ожидал, что мы восполним потери в его потрёпанных войсках, а не полностью заберём над ними контроль.

Майор, который обучался в уютной местной академии вместо прохождения вспомогательной программы белых щитов, процитировал отрывок из Тактика Империум:

– “Только наступление дарует победу, оборона влечёт только поражение и позор”.

Женийцы закивали, и я услышал по крайней мере одно “ура”.

Но я также был знаком с энциклопедией мудрых советов Астра Милитарум.

– “Если враг наступает огромной ордой, постарайтесь направить их в узкий проход или замкнутое пространство, чтобы численность работала против них”…

— Да, да, я знаю это, — ответил он.

— Значит, вы согласны, что главным для нас является защита?

Край правого глаза Леклера разочарованно дёрнулся.

— Так точно, сэр.

Вопрос был закрыт, и, не говоря ни слова, я повернулся и побежал по мосту. Ланс почти догнал меня, а Велес двигался с такой скоростью, с какой позволяла левая нога. Он сломал её во время нашей первой кампании, и коленный сустав так и не сросся правильно. На противоположной стороне за баррикадами из мешков с песком мои братья и сёстры кадианцы стояли с оружием наготове.

— Огневой рубеж, — крикнул я. — Сформировать огневой рубеж, бегом марш!

Арьергард построился в две шеренги. Дружно щёлкнули предохранители лазганов. Только когда псайкер, жрец и я оказались в безопасности позади баррикад, я понял, что Леклер и женийцы не последовали за нами.

На дальней стороне моста Леклер поднял саблю, указывая на культистов.

— За славу и честь! — закричал он.

— За Женю! — подхватили солдаты, их боевой дух невероятно вырос от заразительной бравады майора.

С Леклером во главе они бросились вперёд, держа клинки и ружья, словно копья, и врезались во врага. На мгновение показалось, что одного их энтузиазма хватит, чтобы одержать победу. Они кололи огринов, снова и снова, и били прикладами. Брызги крови красным туманом повисли в воздухе. Затем неуклюжие существа взревели и нанесли ответный удар. И всё стало очень плохо.

Таких огринов я никогда не встречал. Мало того, что они, похоже, игнорировали многочисленные зияющие раны, но казалось, что возросла и их и так уже огромная сила. Огрины ударили — и тела людей Леклера сломались и рухнули в одно мгновение. Руки и ноги закружились в воздухе, а патриотичные крики сменились чудовищными воплями.

Велес обеими руками сжал длинный посох псайкера. Вокруг огринов появились толпы сектантов. Они атаковали Леклера и женийцев с флангов, напевая и мучительно вопя. Их глаза налились кровью, она текла из ртов, пачкала одежду и капала на землю.

— Проклятый дурак! — не выдержал я. Своей неосмотрительностью майор обрёк не только себя, но и своих людей.

Я опустился на колено и открыл ближайший металлический ящик. Внутри лежали осколочные гранаты, подрывные заряды и пульт детонатора. Я взял последний, вытащил короткую антенну, и положил большой палец на красную кнопку сбоку. Малейшего движения будет достаточно, чтобы сработала взрывчатка, установленная несколько месяцев назад в опоры моста именно на случай подобного развития событий.

Восемь месяцев назад всё в этой звёздной системе внезапно стало с ног на голову. Кровожадные культы захлестнули города, а в сельских районах начались ежедневные массовые убийства. Вспыхнуло крупномасштабное восстание — и местные воинские формирования, как у майора Леклера, быстро разбили. Потом пришли мы, сыновья и дочери Кадии, чтобы помочь восстановить порядок. И всё же с каждой битвой хаос только рос. Инфраструктуру системы разрушили почти до основания, и межпланетное сообщение практически прекратилось. По факту мы не получали распоряжений от системного командования с прошлого лета, но уже полученные приказы оставались предельно ясными. Нам велели установить оборонительный периметр вокруг промышленного района Риклор, защищать все мосты и дороги, ведущие в вышеупомянутый район, а также уничтожать всех, кто попытается вырваться из города, и ждать подкрепления.

Теперь стояла ранняя зима — земля стала твёрдой и неровной, а ветер промозглым и холодным. Плотные тучи странного ржавого тумана клубились в небесах и затеняли город. Подкрепление так и не появилось, а припасов становилось всё меньше и меньше. Мы продолжали удерживать позицию, как нам и велели, надеясь, что колонна “Леманов Руссов” покажется на дороге и приведёт нас к победе. Если к моменту их прибытия моста не будет, то тяжёлая бронетехника может застрять на противоположной стороне реки. Более того, возможность освобождения города Риклор может оказаться под угрозой из-за потери крупной транспортной артерии.

Я посмотрел на Велеса.

— Возможно, до этого не дойдёт, — спокойно сказал я.

Снова посмотрев на мост, я увидел, что люди Леклера были всё ещё живы и отважно сражались. Внушительное количество тел лежало у их ног, но было ясно, что их дело проиграно. Их превосходили в численности в три раза и, что важнее, сектантов, похоже, обуяла ярость за пределами смертного понимания.

Я всматривался в вихрь рукопашной схватки и наконец увидел серебряную саблю, которая вонзилась в грудь одного из огринов. Громоздкий труп упал прямо перед майором. Подол его шинели был пропитан кровью предателей, и жениеец получил опасную рану в левое плечо, на которую, похоже, не обращал внимания.

Я был впечатлён. Да, он не был кадианцем, но ему не откажешь в храбрости. “Возможно, — подумал я. — Что в будущем его действиям при осаде Риклора найдут место в обучающих наставлениях Департаменто Муниторум”.

За его спиной появился другой огрин, чьё лицо закрывала какая-то металлическая пластина или маска сварщика, а руки сжимали нечто напоминавшее нижнюю половину дорожного знака или фонарного столба с куском скалобетона. Он вскинул импровизированную дубину над плечом и обрушил со всей силы сбоку на голову майора Леклера. Красивое лицо исчезло, а из тела брызнул фонтан крови, прежде чем оно рухнуло на землю.

Женийцев разбили. Теперь пришла наша очередь.

— Когда они ступят на мост, — крикнул я, — открывайте огонь и не останавливайтесь, пока я не прикажу. Первая шеренга ряд, целиться! Вторая шеренга, приготовиться!

Священник отцепил увесистый фолиант от пояса, открыл пожелтевшие страницы и начал читать во весь голос. Я узнал цитату из книги Святого Оллания, священного заступника Астра Милитарум.

— Позволь мне проповедовать во имя Его! — воскликнул он. — Слава Императору, обучившему мои руки войне, мои пальцы — битве.

В конце моста последний из людей Леклера вскрикнул и упал на груду тел. Сектанты разразились радостными криками и устремились на нас. Впереди бежали выжившие огрины, снова выступая в роли живых щитов. Я наблюдал за их безудержной атакой и в этот момент услышал пронзительный вой вдали.

— Повелитель! Приклони небеса Твои и сойди к нам, коснись гор и пробуди их, блесни молнией и рассей врагов наших.

Я поднял руку и крепко сжал пульт детонатора второй. — Первая шеренга, огонь!

С громким треском двадцать пять жгучих лучей ударили в тварей. Два монстра споткнулись и упали лицом на металлический настил моста. Сектанты перелезли через трупы.

— Протяни с высоты руку Твою…

— Вторая шеренга, огонь!

Ещё двадцать пять выстрелов ударили в приближавшихся врагов. Ещё один огрин упал, пар поднимался из отверстий в его груди. Однако орда не остановилась, а воющий звук стал громче.

— Проси от нашего имени…

— Огонь по готовности!

Солдаты выпустили последний отчаянный залп, сваливший ещё одного огрина. По моим подсчётам осталось ещё девять, а за ними следовали сектанты, которых было больше нас примерно в три раза. Нас сомнут.

Я коснулся большим пальцем кнопки пульта.

— И от смертельной опасности огради нас, — завершил Ланц.

— Смотрите! — закричал Велес. Он указывал на что-то в небе за моей спиной. Я повернулся.

Транспортный корабль, напоминавший летающий кирпич, прорвался сквозь облака болезненного цвета и спускался к нам. Его крылья были почти в тридцать метров, а корпус покрашен в матовый чёрный цвет. У него было по паре крупных двигателей с каждой стороны, а сзади виднелся короткий хвост со сдвоенными стабилизаторами. Когда он приблизился, кричащий звук перерос в воющий рёв, и я легко различил белые вставки на корпусе. Другой кирпич поменьше крепился под фюзеляжем, удерживаемый шестью сегментированными манипуляторами.

Понимание, что происходит, оглушило меня, лишив дара речи: все слышали истории о таких вещах, но никогда на самом деле не ожидали, что это произойдёт с ними. И всё же это произошло: “Громовой ястреб”. Космические десантники явились спасти нас.

Транспорт внезапно поднял нос, и порыв горячего воздуха хлынул на землю. Куски замёрзшей грязи и мусора покатились во все стороны. Я прижал руку к глазам, изо всех сил пытаясь ничего не пропустить, когда гигантская машина скользнула над головой, накрыв нас тенью. Кирпич, расположенный под ней, оказался широкой гусеничной машиной с орудийными спонсонами по бокам. Я моргнул, когда понял, что это может быть только “Лэндрейдер”.

Велес онемел, как и я, а Ланц опустил книгу со священными стихами и стоял, широко разведя руки. Он ухмылялся, как идиот, произнося речь, которую заглушал рёв турбин “Громового ястреба”.

Я сумел отвести взгляд и мельком посмотрел на мост. При виде столь невероятного вмешательства сектанты, наконец, остановили убийственную атаку. Они стояли неподвижно примерно на середине моста — и в этот момент шесть механических манипуляторов транспорта резко щёлкнули, открываясь. “Лэндрейдер” рухнул на мост. Он весил так много, что камнебетон под гусеницами треснул и раскололся. Затем заработал двигатель, и он загрохотал вперёд. Сделав дело, “Громовой ястреб” вернулся в ржавые облака, оставляя витиеватые инверсионные следы.

Толпа бывших фабричных рабочих начала отступать от неумолимого приближавшегося “Лэндрейдера”, но огрины продемонстрировали ошеломляющее отсутствие страха. Монстр, убивший майора Леклера, вскинул массивную дубину.

— Кровь Кровавому богу! — закричал он и ударил по корпусу танка.

Раздался оглушительный лязг, и я увидел, как скалобетон у основания вырванного столба превратился в порошок. Невредимый “Лэндрейдер” отплатил последователю ереси, перемолов его гусеницами в кашу. Оставшиеся пять огринов отбросило к ограждению, откуда они полетели в зелёную слякоть реки.

Космические десантники заменили лазерные пушки танка комплексами стрелявших в унисон болтеров. Звук был непередаваемым, и он вывел из оцепенения не только меня, но также Ланца, Велеса и остальных. Я убрал большой палец с кнопки и положил устройство назад в ящик. Вид “Лэндрейдера”, легко оттеснявшего сектантов, вызвал безрассудный энтузиазм.

— Бегом за танком! — закричал я. — Восстановить линию на том конце моста. Поддержка космических десантников по моему приказу.

— Вперёд! — крикнул Ланц. Он перепрыгнул стену из мешков с песком с лёгкостью человека вдвое моложе себя и исступлённо бросился за “Лэндрейдером”. — Поможем Ангелам Смерти Императора!

К тому времени, как мы догнали её, массивная машина почти пересекла мост. Сектанты, чьи ряды значительно поредели от огня космических десантников, снова оказались на открытой местности. Они были готовы дрогнуть и бежать назад в Риклор, когда “Лэндрейдер” неожиданно остановился.

На долю секунды мир затих. Затем передняя часть машины открылась, опустив штурмовую рампу среди тел убитых. Секции по обеим сторонам от входа взорвались, окатив сектантов зазубренными осколками, и космические десантники шагнули в тусклый утренний свет.

Их было шестнадцать. Как и их танк, броня оказалась преимущественно чёрной с вкраплениями белого, но, похоже, она была разного стиля. Их лидер был облачён в гротескный доспех в с высоким воротом и длинный ниспадавший складками плащ, он держал щит размером с обеденный стол и молот, потрескивавший нимбом разрушительной энергии. За ним шли восемь воинов в каноничной силовой броне Адептус Астартес — невероятно тяжёлой и с крупными округлыми наплечниками. Они держали болтеры с печатями чистоты и полосками пергамента. А за ними, пригнувшись, следовали семь крупных мужчин в более лёгкой военной форме, которая не слишком отличалась от моего панцирного доспеха. Они также были вооружены болтерами.

Это указывало на разные звания или достижения? Они являлись единым подразделением или каким-то смешанным формированием? Я не мог ответить точно: доктрины космических десантников неведомы и непостижимы для таких людей, как я. По правде говоря, это было неважно.

Поддавшиеся порче горожане сплотили ряды и атаковали. Не знаю почему — возможно их неожиданно вдохновило численное превосходство или возможно их подгонял их так называемый кровавый бог. Скорее последнее, потому что уже через несколько секунд кровь была повсюду.

Космические десантники встретили атаку огнём из болтеров. Разрывные снаряды отрывали руки и ноги, сносили головы, а некоторых сектантов просто разрывали пополам. Их лидер ударом щита превратил трёх крепких мужчин в кучи мяса и сломанных костей, а затем взмахнул молотом по широкой дуге, обезглавив ещё двоих. Земля стала багровой, она слишком замёрзла и не могла впитать даже несколько капель крови. Кровь плескалась под ногами космических десантников и забрызгала белые места их брони.

Несмотря на это, толпа продолжала сопротивляться, отказываясь бежать, даже когда поражение стало очевидным. Похоже, их бог послал их на верную смерть.

Свалившиеся с моста пять огринов выбрались из реки. Их громоздкое оружие осталось неповреждённым, хотя капюшоны из ткани и рваная одежда полностью растворились в токсичной воде. Кожа стала болезненно зелёного цвета в тех местах, где она вообще осталась. То, что они ещё были живы, не говоря уже о желании сражаться, было чудом.

Космические десантники повернулись к новой угрозе. Болтеры были бесполезны на таком расстоянии, поэтому они рубили и кололи нападавших ножами, размером с короткие мечи. Я видел, как один огрин скрылся под водой. Остальные, однако, не собирались умирать и яростно контратаковали.

Их удары поглощали и отражали доспехи, кроме удара огромной кирки, которая обрушилась и разбила шлем одного из космических десантников. На моих глазах воин пошатнулся от силы удара и упал на спину в лужу крови.

Космические десантники стояли спиной к толпе сектантов и теперь сражались на два фронта, что было совершенно недопустимо. Я приказал моим солдатам присоединиться к схватке, что они с радостью исполнили. Разочарованные, замёрзшие и голодные, они выплеснули все накопившиеся эмоции на сектантов, ломая прикладами лазганов носы и выбивая зубы. Когда кто-то из врагов падал или сгибался пополам, они добивали ничтожеств ботинками со стальными носами. Это была жестокая и ужасная картина, больше напоминавшая уличную драку, а не военную контратаку.

Я сразу же оказался в родной стихии: рубил, колол и парировал. Некоторых убитых сектантов я даже не запомнил, их лица превратились в размытые пятна в реальности, когда или ты убьёшь, или тебя убьют. Я запомнил мужчину средних лет со всклокоченной бородой, правда, только потому, что из его шеи ударил водопад крови, когда я вытащил клинок. Сектант упал, и я мельком увидел предводителя космических десантников.

Он защищал щитом упавшего товарища без шлема и атаковал огромным молотом огрина, каждое попадание сопровождалось раскатом грома и вспышкой света. Огрин принял на грудь три удара — последний навсегда отправил его назад в реку. Остальные огрины заморгали, словно ослеплённые и замотали головами, и космические десантники без труда прикончили их.

Аналогично и наш бой с сектантами подходил к быстрому концу. Откуда-то слева молодая женщина врезала мне дубинкой по рёбрам. Доспех поглотил большую часть удара, но от боли я начал задыхаться. Обернувшись, я сбил её с ног и пронзил мечом сердце, не дав ей подняться. Я отпрыгнул и стал искать новую цель, но не нашёл.

Из пятидесяти солдат, с которыми я начал бой, в живых осталось тридцать два. Нас окружало море изрубленных тел и замерзавшей крови. Велес стоял невдалеке, устало прислонившись к одной из опор моста, перед ним лежали несколько мёртвых сектантов.

— Это знак, — произнёс он, словно читая мои мысли.

Мои ботинки хлюпали, когда я направился к нему.

— Велес, не будь параноиком. Тут всё, конечно, непросто, но это всего лишь кровь.

— Неужели, Олен? Неужели? — проигнорировав моё звание и фамилию, он постучал посохом по одному из трупов у своих ног. На груди сектанта виднелась пара почти переплетавшихся кругов, которые, похоже, были выжжены прямо на коже.

— Какое-то клеймо?

Казалось, Велес задумался, как ответить. Он вспотел, несмотря на холод, его взгляд блуждал и остановился на космических десантниках.

— Пока не могу сказать точно. Но уверяю вас, что они пришли не только, чтобы помочь нам.

Предводитель космических десантников стоял на коленях возле воина, получившего сильный удар по голове. Он отложил молот и щит и снял шлем, открыв обветренное немолодое лицо. Нос был самой заметной чертой: широкий и плоский, словно его ломали и вправляли множество раз, а лоб покрывали морщины тревоги.

Сцена словно сошла с написанной маслом картины, достойной быть увековеченной в витраже или на сводчатом потолке собора. Ланц, видимо, думал так же.

— Если бы я мог запечатлеть этот момент, — громко сказал он.

Все шестнадцать космических десантников одновременно посмотрели на него. Велес закрыл глаза и вздохнул, когда я бросился вперёд.

— Думаю, он хотел сказать, что мы очень, очень благодарны за вашу помощь. Так, Ланц? — ответил я.

— Находиться рядом с Ангелами Смерти Императора и удостоиться благословения сражаться вместе с ними — честь, которую ни один из нас не заслужил, — продолжил Ланц ещё громче.

Лидер встал.

— Ангелы Смерти, — повторил он. Его лицо не показывало ни малейших эмоций, но в голосе промелькнул намёк на веселье. Протянув руку, он помог упавшему товарищу встать. Два других подали ему щит, молот и шлем. Сначала он взял шлем и отдал вставшему воину, затем спокойно взял оружие. — Я ищу капитана Олена Кервиса, Кадианская гвардия, двадцать восьмой полк.

Я инстинктивно вытянулся.

— Я здесь… Сэр, лорд? Извините, но я понятия не имею, как к вам обращаться.

— Я — Исаия, кастелян Чёрных Храмовников. — Его звание ничего не значило для меня, но звучало очень впечатляюще. — Капитан, в настоящее время вы осуществляете командование над ополчением Жени.

— Местный полк, да.

— Я требую передать их под моё командование.

Одна из моих младших офицеров, сержант Кроуэлл, вышла вперёд. Её фиалковые глаза нервно метнулись в сторону Храмовников, прежде чем она посмотрела на меня. В протянутых руках сержант держала саблю Леклера.

— Кастелян, с сожалением сообщаю вам, что последние местные солдаты пали в бою.

Исаия на секунду молча нахмурился. Тошнотворные облака снова закрыли солнце, и ветер завыл в пролётах моста.

— Тогда вы и ваши люди идёте с нами. Немедленно.

— Кастелян, — осторожно начал я, — мы получили приказы защищать этот мост и не давать врагу вырваться из Риклора, пока не прибудет подкрепление. Вы — это подкрепление?

— Нет.

— Тогда мне жаль, но я не могу оставить пост.

Он моргнул несколько раз. Полагаю, так выглядит реакция космического десантника, когда он озадачен или не может поверить в происходящее.

— Да? — наконец спросил я.

— Никто не может сказать “нет” Ангелам Смерти, Кервис, — прошептал Ланц.

— Я не пойду под трибунал за нарушение приказа, — ответил я. — Никто здесь не пойдёт.

Исаия поднял голову.

— Ваша верность долгу достойна уважения, капитан, но вы ошибочно приняли приказ за просьбу.

Велес оказался прав. У них была здесь цель, и нам предстояло сыграть в ней свою роль.

— Зачем? В чём космическим десантникам может понадобиться наша помощь?

Снова момент напряжённой тишины, прерываемый только зимним ветром.

— Мы направляемся в Риклор, — наконец сказал Исаия.

Его заявление вызвало оживление. Никто не входил в город уже несколько месяцев. Он стал оплотом изменников, сектантов и, как шептали, ужасных монстров, которые могли обглодать человека до костей за считанные секунды.

— Обычно, — продолжил Исаия, — в таких ситуациях мы используем телепортацию на приводные маяки или орбитальные десантные капсулы. Но Риклор окутан миазмой.

Я не понял последнее слово. От него веяло таинственным и потусторонним.

— Чем?

Исаия повернулся к городу. Отсюда он выглядел беспорядочным скоплением тёмных силуэтов в густом тумане, нависавшим, словно погребальный саван.

— Ах да, это. Он здесь с тех пор, как мы прибыли на планету, — сказал я. — Местным войскам не удалось удержать город, и им пришлось отступить. Они сказали, что вскоре после этого этот… туман… поднялся и поглотил город. Сейчас он распространяется на пригороды, но мы так и не сумели понять, что это. Возможно нервнопаралитический газ или химическое оружие?

— Ничего столь приземлённого. Но она сделала городской пейзаж непроницаемым для ауспиков. Без точного целеуказания нам придётся войти в город на “Интегуме”, — сказал он, посмотрев на “Лэндрейдер”.

Думая, что знаю, что потребуется космическим десантникам, я щёлкнул пальцами и протянул руку. Кроуэлл интуитивно поняла жест, отдала саблю Леклера Ланцу и достала из сумки полевую карту. Она развернула помятую бумагу и передала мне, открыв приблизительную карту Риклора, составленную из описаний местных солдат.

— Могу предложить вам это, — произнёс я, держа карту перед Исаией. — Мы составили её на будущее, когда прибудет дальнобойная артиллерия. Но всё же не могу за неё поручиться. Она основана во многом на предположениях и, вероятно, устарела за последние месяцы.

— Нам не нужны ваши карты, — сказал Исаия. — Вы безопасно проведёте нас к месту назначения.

— И это? — спросил я.

— Базилика Веревьи.

Я снял фуражку и провёл рукой по голове. Судя по карте, базилика Веревьи располагалась в центре города на искусственном острове, образованном несколькими пересекавшимися каналами. То, что Храмовники просили нас — велели нам — сделать было разумно с тактической точки зрения. Даже такая неуязвимая машина, как “Лэндрейдер” могла получить повреждение от удачно размещённого взрывного устройства, тем более, когда таинственный туман сделал ауспики почти бесполезными. Нам предстоит расчистить для него путь, находя и устраняя такие потенциальные ловушки, а также любых врагов, которые могли устроить засаду. Путешествие предстоит короткое, но очень опасное.

Я снова надел фуражку и позвал сержанта. Когда она отдавала честь, её взгляд нервно метнулся к Исаие. — Сэр?

— Сержант, мне нужно, чтобы ты отобрала двенадцать человек и сформировала из них отделение. Восстановите баррикады и вычистите и перезарядите автопушки. Теперь ты отвечаешь за оборону моста.

Кроуэлл кивнула. — А трупы, сэр?

— Соберите наши и похороните. Остальные сожгите.

Кроуэлл снова отдала честь и ушла исполнять приказы. Я повернулся к Исаие.

— Я оставлю здесь небольшой отряд, — сказал я. — Это означает, что я могу предоставить вам два полных ударных отделения, плюс я, жрец и наш псайкер. Этого достаточно?

— Достаточно.

Я позвал Велеса. Среди мёртвых культистов можно было найти оружие и силовые обоймы лазганов, которые мы могли бы использовать, и я решил поручить ему наблюдение за этой неприятной обязанностью. Но едва он, хромая, приблизился, как я увидел, что лицо Исаии напряглось, и он впился в Велеса горящим и полным ненависти взглядом. Он даже зарычал на него.

Велес уставился на землю и прикусил нижнюю губу. Его таинственные способности всегда приводили к проблемам в полку. Все старались держаться подальше от него, и никто кроме меня не доверял ему полностью. К нему относились примерно как к неразорвавшейся бомбе: сейчас безопасная, но может сработать в любой момент и когда это произойдёт лучше находиться как можно дальше.

Сейчас же происходило нечто большее. Глаза Исаии горели враждой, а не подозрением. Велес поник под взглядом Храмовника, пока я отдавал ему приказы найти любое оружие и боеприпасы.

— Особенно огнемёты, — добавил я. — Я видел у некоторых.

— Так точно, сэр, — пробормотал он.

— Я могу дать тебе максимум пятнадцать минут. Возьми всё, что нужно и встречаемся здесь.

— Нет, — произнёс Исаия. — Это не пойдёт с нами.

От меня не ускользнул смысл безличного местоимения. — Я не осмелюсь войти в город без него, — ответил я. — Он — прорицатель. Он поможет обнаруживать ловушки и засады, чем всегда и занимался.

— Псайкер — ворота для тварей и сил, которые вы не способны постичь. Маргх легко уведёт его на путь разрушения.

Я понятия не имел о ком или о чём говорил Исаия, но был полон решимости взять Велеса в Риклор. — На нём имперские символы и он владеет посохом зарегистрированного псайкера. Это недостаточная гарантия для вас?

Исаия мгновение смотрел на меня, и я приложил все усилия, чтобы выдержать его ледяной взгляд. — Если бы время не работало против нас, то я оставил бы вас здесь и нашёл других проводников, — сказал он, направляясь в зияющую пасть “Лэндрейдера”. Остальные Храмовники последовали за ним, не произнеся ни слова.

Ланц хмуро посмотрел на меня. — Вы забываетесь, капитан. Все мы — слуги Императора, но Ангелы Смерти ближе к Его божественности, чем смертные. Им нужно повиноваться, а не спорить с ними.

— Сэр, — тихо сказал Велес. — Я согласен. Вы должны были согласиться.

— Возможно. Но раз мы идём в город, то я хочу иметь всю защиту, на которую могу рассчитывать.

Тёмные шпили Риклора на горизонте напоминали зазубренные зубы колоссального монстра, затаившегося в засаде и собиравшегося проглотить нас целиком.

Путешествие по шоссе шло без происшествий. Небеса по-прежнему оставались угрожающими и тошнотворными, а ветер всё время дул через пустую равнину. Ланц, Велес и я шли вместе, а “Интегума” грохотал немного позади. Впереди солдаты двигались цепью поперёк дороги. Двое из них несли огнемёты, которые забрали у мёртвых сектантов. Рядовому Медрано, самому молодому во взводе, доверили один из двух оставшихся вокс-передатчиков. Я подумывал взять три найденных гранатомёта, но, в конце концов, оставил их сержанту Кроуэлл. Если задание в Риклоре закончится неудачей и только расшевелит обезумевших и мутировавших жителей, заставив их вырваться из развалин подобно рою рассерженных шершней, то они ей понадобятся, чтобы сохранить мост в имперских руках.

Когда мы приблизились к городу, тёмно-оранжевый туман — миазма, как называл его Исаия — стал гуще. Он собирался в низменностях, таких как воронки от бомб, или в подбитых транспортах вдоль обочин, и цеплялся за лодыжки тонкими щупальцами. Туман пах медью, глаза из-за него начали слезиться и наливаться кровью. Горло разбухло изнутри и стало тяжело глотать. У трёх солдат пошла кровь из носа, а остальные иногда кашляли. Хуже всего, что сильно упала видимость.

Мы подошли к внешней защитной стене. Огромные куски камнебетона упали с её вершины или отвалились от облицовки. Шоссе опускалось в широкий туннель, заполненный вихрями газа. Мы начали спускаться под стену. Четверо солдат зажгли флаеры, омыв туннель колеблющимся оранжевым светом и призрачными тенями. КПП стояли пустыми, брошенные огневые позиции заржавели — отличное место для засады и, разумеется, спустя несколько секунд мы столкнулись с первой ловушкой.

Она оказалось тем, что мы кадианцы называли УЯ — ударным ядром — и представляла собой немногим больше, чем лист пластали на земле. Под ним находилась канистра, плотно забитая взрывчаткой. Если бы “Интегума” наехал бы на ловушку, то сработал бы взрыватель и лист пластали врезался бы снизу в танк на скорости в несколько раз превышавшей скорость звука. Сержант Инграм, человек с сами крепкими нервами, которого я знал, обезвредил устройство и на всякий случай убрал канистру в рюкзак.

Дорога пошла вверх, и мы появились с другой стороны стены. Ветер исчез и пошёл небольшой снег, испачканный мерзкими зелёными миазмами. Перед нами лежало открытое пространство с брошенными транспортами и рощицей увядших деревьев. Мы аккуратно шли между машинами, высматривая нажимные мины или растяжки. “Интегума” появился из туннеля и покатился вперёд, заодно громко раздавив гусеницами десяток машин.

Я протёр сухие глаза. — Знаете, сначала я был вне себя от радости при мысли, что у нас есть танк — верный Терре танк — но это смешно.

— Каждая несчастная душа в городе услышит наше приближение за несколько миль, — ответил Инграм.

Я был полностью согласен. “Лэндрейдер” был очень мощным оружием, но он также приманивал огонь. Придётся увеличить дистанцию, но и не оставить танк совсем один.

Хотя я не испытывал желания разделять наши и так малочисленные силы, я приказал Инграму взять половину рядовых и сформировать разведгруппу. В неё отобрали самых быстрых солдат, и я удостоверился, что они пойдёт налегке, оставив лишний груз нам.

Я развернул нарисованную от руки карту и разгладил на капоте машины. Инграм и я изучали её несколько минут, пальцами проводя пути по лабиринту улиц. Мы рассмотрели несколько вариантов, пока не выбрали основной маршрут. Инграм взял бумагу и ушёл с разведчиками.

Мы медленно продвигались к собору в центре Риклора, а оранжевый туман становился всё хуже. Обрушившиеся здания и кучи обломков появлялись прямо перед нами и исчезали в небытие, как только мы проходили мимо. Мы видели не дальше чем на полдома в любом направлении. Едва ли ни единственными звуками были наши шаги, когда мы пробивались сквозь растущие сугробы, и далёкий гул двигателя “Интегумы”. Иногда тишину нарушали резкий визг или скрежет металла о металл, но мы ни разу не обнаружили источник звука.

Мы проходили мимо разбитой витрины, когда услышали хруст стекла и ботинок о камни. Все гвардейцы вскинули лазганы, а я достал пистолет. Из-за угла показался один из разведчиков. Увидев направленное на него оружие, он резко остановился. С широко раскрытыми глазами и тяжело дыша, он махнул рукой, указывая на что-то насоседней улице.

Я понял сразу. Зажёг флаер и бросил на перекрёстке, показывая космическим десантникам, куда мы свернули, затем махнул разведчику. — Веди, — сказал я.

Он повёл нас за угол по узкой боковой улочке. Когда она вывела нас на круглую площадь, он остановился, опираясь руками в колени и тяжело дыша. Рядом стояли остальные разведчики. Их лица были бледны.

— Мы решили, вам стоит увидеть это, сэр, — сказал один из них.

В центре площади возвышалась трёхметровая колонна с каннелюрами, на которой когда-то стояла статуя давно умершего имперского аристократа. Она теперь валялась на улице лицом вниз, полузасыпанная снегом. На её месте кто-то или что-то сложил пирамиду из трупов. В куче я мог различить мужчин и женщин, молодых и старых, темнокожих и светлых. Некогда граждане Риклора, верные слуги Империума они стали гротескным памятником злу. Их руки, ноги и тела соединялись замороженной кровью из тысяч ран. Багровые сосульки свисали до самой земли, сливаясь с лужами. Но это было ещё не самым худшим.

— Они… у них нет… Где головы? — наконец сумел сказать я.

— Их здесь нет, сэр, — ответил сержант Инграм сквозь зубы. — Мы искали.

Ланц начал тихо молиться, чтобы Император забрал души несчастных под Свою опеку. Несколько солдат последовали его примеру.

— Велес, — произнёс я, всё ещё продолжая смотреть на мерзкое зрелище, — что это, по-твоему, значит?

Псайкер, хромая, подошёл к основанию колонны, поскользнулся на луже замороженной крови, восстановил равновесие и схватился за холодный камень. Он закрыл глаза, и мышцы на его щеках задёргались.

Он одёрнул руку от колонны. — Капитан, мы в очень большой опасности.

Прежде чем он успел уточнить, нас омыло ярким светом. “Лэндрейдер” повернул за угол и медленно полз к нам. Установленные над гусеницами прожекторы осветили площадь всеми оттенками белого. Машина остановилась, и с громким лязгом открылась передняя рампа.

Кастелян Исаия направился к нам. Я хотел спросить его, заметили ли космические десантники что-нибудь необычное или незаметное, но передумал. Предводитель Храмовников по-прежнему был без шлема, и он прищурился, рассматривая отвратительный памятник.

— Император свидетель — я стократно отплачу за это Самнангу Маргху, — произнёс он, выдохнув густое облачко в холодный воздух. Затем он повысил голос, обращаясь к нам. — Нет времени отдыхать. Мы скоро лишимся и той малости дневного света, что у нас есть. Сколько осталось до базилики?

Инграм ответил. — Теперь недалеко. На западе есть канал. Мы пройдём над ним, затем сквозь парк Бивин. Церковь через улицу оттуда.

Велес дотронулся до моего рукава. — Капитан, я по-прежнему не советую идти дальше.

— Держи свою интуицию при себе, псайкер! — рявкнул Исаия. — Она нам здесь не нужна. Не выполнить это задание — значит признать поражение, а признать поражение — богохульство против Императора.

Ланц явно был согласен с командиром космических десантников и хотел, чтобы он знал это. — Верно, капитан. Если мораль и падает, то из-за твоих подрывных речей, Велес. С нами вера и сами ангелы Императора охраняют нас. Кроме этого нам ничего не нужно.

Его слова немного воодушевили солдат. Некоторые даже мрачно кивнули. Медрано хрустнул суставами, как боец перед дракой. Я же не сомневался, что впереди нас ждут большие опасности, как и предупреждал Велес.

Я направился к двум солдатам с огнемётами и приказал поджечь обезглавленные тела. Мелькнули потоки горящего прометия, и площадь заполнилась вонью горелой плоти.

— Уходим, — сказал я.

Удовлетворённый Исаия вернулся в транспорт. Привыкший к роли изгоя Велес первым направился по улице, молча снося угрюмые взгляды и шёпот.

— Мы только закончим дело и сразу свалим отсюда, — сказал я ему, стараясь говорить примирительно.

Три раза наш путь блокировали разрушенные здания и непроходимые завалы, и четыре раза мы находили взрывные устройства, способные разорвать брюхо любого пехотного транспорта. Приходилось возвращаться и искать обходные маршруты. Проходили часы, тени становились всё длиннее, а моё настроение всё хуже. Наконец мы вошли в большой сгоревший мануфакторум. Крыша отсутствовала, остались только почерневшие потолочные балки и провисшие боковые мостки. Снег покрывал выключенное гигантское оборудование, назначение которого я не мог понять, а звук двигателя “Интегумы” отражался от голых кирпичных стен.

Передовое отделение остановилось. Сержант Инграм жестом позвал меня. Рядом с ленточным конвейером, где ветер не смог потревожить их, в сугробе виднелись следы. У них были два больших пальца впереди и один сзади. Судя по глубине оставившее их существо было очень тяжёлым.

— Может собаки, — с надеждой сказал Инграм.

— Вы слышали каких-нибудь диких собак, пока были здесь? — нахмурился я.

Инграм в ответ несогласно что-то пробормотал, но я не разобрал что именно. Каждый из нас осматривался. Ничто не двигалось в тенях или липком тумане и всё же чувство, что за нами наблюдают и не думало исчезать.

За зданием находился район тесных жилых блоков, разделённых переулками. Улица стала такой узкой, что “Лэндрейдер” крошил тротуар и царапал фасады зданий спонсонами. Нам пришлось двигаться длинной колонной.

Три блока остались позади, пока мы не добрались до канала, солнце клонилось к закату, зато холод усиливался. Рядовой Медрано шёл всего в пяти шагах впереди меня, он сутулился и опустил голову. У многих людей включая Медрано не было зимнего снаряжения и им приходилось обходиться несколькими слоями одежды под бронежилетом. Как офицер я был в несколько лучшем положении и подумывал о том, чтобы предложить ему свои перчатки, когда что-то громадное и красное не выпрыгнуло из крошечного переулка справа от меня. Пронёсся горячий порыв зловонного воздуха. Медрано резко выдохнул и пропал. Что-то схватило его и исчезло в переулке слева, оставляя кровавый след. Следы на снегу совпадали с теми, что я видел на мануфакторуме.

Инграм покинул строй и бросился к входу в переулок. Там стояла полнейшая тьма, но сержант был полон решимости войти в неё несмотря ни на что. Я схватил его за руку, и остановил.

— Нет, стой! — рявкнул я.

— Медрано! — крикнул Инграм. Ещё руки схватили его за плечи и потащили назад на улицу.

— Он погиб, солдат, — резко произнёс я. — И если ты последуешь за ним, то и с тобой будет также. О чём ты думал?

Где-то рядом раздался вопль, сопровождаемый зловещим прерывистым воем.

Затем наступила тишина.

Люди, державшие Инграма, нерешительно отпустили его. Он тяжело выдохнул и сказал. — Сэр, у него был вокс-передатчик.

Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать услышанное. Теперь не осталось никакой связи с сержантом Кроуэлл на мосту и никакой возможности позвать на помощь или попросить подкрепление. Нас полностью отрезали от внешнего мира. Руки непроизвольно сжались в кулаки, и я проклял имя Медрано, не понимая, что делаю. Как он мог быть таким глупым и позволить так легко себя схватить? Как он мог так расслабиться?

— Капитан! — крикнул Ланц.

Но как быстро гнев охватил меня также быстро он и прошёл.

Все смотрели на меня. Я снял фуражку и зажмурился. Что происходит? Мы же кадианцы, чёрт побери. У нас не бывает приступов гнева, нервных срывов и внутренних распрей, которые так часто подрывают боеспособность других менее дисциплинированных полков. Если мы хотим выжить, куда бы ни втянули нас Чёрные Храмовники, то нам нужно сохранять единство и силы. И ещё нам нужно выбраться из города, пока мы не набросимся друг на друга.

— Кто-нибудь видел, что это было? — спросил я.

— Я видел, — ответил один из солдат. — У него было четыре ноги, капитан, и красная кожа.

— Он был… ужасным, — добавил другой.

Ланц открыл священное писание и начал читать приглушённым голосом. — Где Губительные силы явят себя, там кошмары людей обретут форму. Когда окажешься в таком месте, паломник, держись света Императора, дабы смог ты пройти среди демонов.

Он закрыл книгу с театральным стуком и все молчали несколько секунд. Что ещё мы могли сказать? “Интегума” неуклонно приближался. Я надел фуражку, и мы продолжили путь. С каждым шагом, с каждой дрогнувшей тенью мы ожидали, что существо вернётся. Но этого не произошло.

Несколько секунд спустя мы вышли на широкий проспект с низкими оградительными барьерами из камнебетона. Параллельно ему шёл канал. Поблизости виднелся изогнутый каменный мост и небольшая роща пепельных окаменевших деревьев. Что бы не находилось дальше его скрывала пелена снега и тумана.

Я остановился, как вкопанный. На противоположной стороне проспекта стояла пара “Химер”, раскрашенных в цвета ополчения Жени. Судя по дополнительной броне и бульдозерным отвалам, их явно готовили для городских боёв. Одна врезалась в подпорную стену и остановилась, резко накренившись, чтобы никогда не двигаться снова. Другую просто бросили посреди улицы. На корпусах виднелись десятки вмятин и ожогов, а задние люки открыли на милость стихий. Рядом лежало около десятка обезглавленных трупов. Их оружия нигде не было видно.

Я махнул солдатам пригнуться. Налицо были все признаки ловушки, но также и очень реальная возможность, что в брошенных БМП остались важные припасы. Мой живот заурчал при мысли о пайках, сладких энергетических батончиках или вяленом мясе грокса. Там могли быть медпакеты, болеутоляющие и лечебные эликсиры и ещё существовал призрачный шанс, что открытая “Химера” осталась в рабочем состоянии.

Сержант Инграм присел слева от меня, чуть сзади за ним держался Велес.

— Идеи? — спросил я.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — ответил Инграм, — но там внутри может быть что-нибудь полезное для нас.

— Мыслишь, как офицер, Инграм. Велес?

— Не знаю.

Эти два слова я никогда от него не слышал. — Что значит “не знаю”? Ты видишь будущее.

Его зрачки превратились в крошечные чёрные точки. — Я вижу только нечестивого человека в некогда священном месте. Есть только он, и его гнев глушит все вероятности.

— О… о чём ты говоришь? — Я вспомнил произнесённое шёпотом имя, которому Исаия поклялся отплатить стократно. — Самнанг Маргх. Это что-то значит для тебя?

Велес не ответил. Он казался потерянным, словно попал в ловушку в месте, которое видел только он. На миг я подумал, что прямо сейчас придётся выполнить работу комиссара, для его же блага выстрелив Велесу в висок.

“Лэндрейдер” был в доме позади нас. Я понял, что ждёт нас впереди: что-то настолько ужасное, что потребовалось присутствие космических десантников. Инстинкты самосохранения едва не взяли верх, и я никогда так сильно не хотел оказаться за стенами из пластали. Я достал лазерный пистолет.

— Инграм, ты видишь ближайшую к нам “Химеру” посередине улицы?

— Так точно, сэр.

— Она мне нужна. Собери небольшую группу, и проверим её. Остальные остаются здесь и прикрывают.

Сержант взял трёх разведчиков, и мы перебежали широкую улицу. Инграм и я обошли обезглавленные замороженные тела и вошли в первый транспорт. Люк башенки висел открытым, внутри виднелась кровь. Маленькие шкафчики вдоль стен оказались пустыми. Пол задней секции был завален пустыми консервными банками, отработанными силовыми ячейками лазганов и мятыми листами бумаги. Я поднял одну из страниц, она была из “Памятки для поднятия боевого духа имперского пехотинца”, копию которой я не видел с тех пор, как покинул Кадию. “ Молитва заблудившихся и попавших в беду” смотрела на меня. Я снова смял её и убрал в карман шинели.

Во время испытаний уверенность некоторых людей растёт. Другие видят, как остальных сокрушает вес страданий. Ланц был одним из первых. Я — нет.

Сержант Инграм вошёл в кабину водителя. Через секунду он вернулся, качая головой. — Управление похоже в отличном состоянии, но топливо на нуле. Полагаю вот почему она остановилась здесь.

— И никаких медикаментов, — проворчал я, пнув одну из пустых банок на улицу. — Ни еды, ни помощи.

Когда мы вышли из “Химеры”, я посмотрел на ближайший труп. Он сидел вертикально и в правой руке сжимал что-то металлическое. Я опустился на колени и понял, что это серебряная зажигалка. Я взял её и с удовлетворением отметил, что она украшена красивой гравировкой в виде герба женийского ополчения и подумал, остался ли у мёртвого солдата табак или возможно личная трубка. Трон, сколько времён года сменилось с тех пор, как я мог нормально покурить. Потревоженное тело начало медленно заваливаться. Послышался отчётливый свистящий звук. Инграм закричал и схватил меня за плечи, толкая в сторону, и в этот момент что-то взорвалось.

Я волновался, что поддавшиеся порче оккупанты Риклора спрячут ловушки в технике. Мне следовало бы знать, что они вместо этого превратят в ловушку трупы. Мы кадианцы между собой называли их “дорожными минами”.

Я почувствовал волну жара, которая подняла меня в воздух. Я заскользил по замёрзшей мостовой и во что-то врезался. В глаза попали грязные снежинки. Я хотел смахнуть их, но руки не слушались. В ушах звенело, а крик о помощи прозвучал, словно жалкое карканье.

Я почувствовал, как дрожащие руки подхватили меня и куда-то потащили, а затем столь же быстро положили. Лицо передо мной казалось размытым. Прошла почти вечность, прежде чем я узнал одного из разведчиков Инграма. Он что-то говорил и выглядел очень обеспокоенным. Разведчик разорвал квадратный бумажный пакет и прижал полевой компресс к моему лбу. В нос ударил острый запах медицинских препаратов.

— Где ты нашёл это? — наконец сумел произнести я, но мой невольный врач ушёл. Я начал озираться и понял, что нахожусь внутри одной из “Химер”. До меня донеслись звуки выстрелов из лазганов. После пары попыток мне удалось встать и сохранить вертикальное положение. Спотыкаясь, я добрался до заднего люка и выглянул наружу.

Моих людей атаковали восемь существ. Они напоминали гигантских безволосых собак с красной покрытой волдырями кожей и бледными наростами на спинах. На мощных шеях висели толстые медные ошейники, а глаза пылали сверхъестественной ненавистью.

Они приближались к “Химерам” тесной стаей, но их перехватили Велес, Ланц и остальными. Поток прометия поджёг одного из монстров, но его это ничуть не напугало. Я видел, что псайкер и жрец сражались плечом к плечу, их различия мгновенно отступили перед лицом общей опасности.

Мелькнул шквал зубов и когтей и шесть гвардейцев лежали мёртвыми, испачкав кровью свежий снег. Велес приказал остальным отступить и перегруппироваться ближе к “Химерам”. Демонические гончие снова атаковали, но на этот раз Велес был готов. Два огнемётчика создали стену пламени, и у существ не осталось выбора, кроме как пройти сквозь неё. Они прыгнули сквозь огонь, кожа почернела, и их встретил залп лазганов в упор. Три гончих взорвались в фонтане обломков костей и дрожащих кусков плоти. Остальные пять вгрызлись в свои цели клыками длиной в руку.

Прежде чем я понял, что происходит, я уже бежал в рукопашную, вытащив оружие. Место Ланца скорее было на скотобойне, чем на кафедре проповедника, он разрубал огромным цепным мечом любое существо, которое оказывалось в пределах досягаемости.

Я помог жрецу прикончить последних двух монстров. Как и остальные они взрывались на куски хрящей, как только гасла питавшая их нечестивая жизненная сила. Кусочки костей впились в наши бронежилеты.

Мы победили, но стычка забрала жизни шести воинов Кадии. — Инграм! — позвал я. Голова гудела от напряжения.

Ланц выглядел мрачным. — Погиб во славу Императора, — сказал он.

— Тела женийцев, — произнёс я. — Они были ловушкой.

— Мы видели, — добавил Велес. — Он оттолкнул вас и принял главный удар. Возможно, он выжил, если бы не та канистра взрывчатки в рюкзаке.

— Мы перенесли вас в безопасное место, но шум привлёк этих демонов, — сказал Ланц.

— А где, чёрт возьми, космические десантники?! — воскликнул я.

Словно в ответ из-за угла медленно выехал “Интегума”.

Один из разведчиков Инграма вышел вперёд. — Если и случилось что-то хорошее, сэр, так это в то, что мы нашли медпакет под сидением водителя во второй “Химере”.

— Дух Императора с нами, — произнёс Ланц. Все солдаты рядом с ним кивнули. — Он заботится о тех, кто остаётся ревностным в служении Ему.

Я протёр рот тыльной стороной перчатки, на ней осталась кровь. Наклонившись, я сплюнул на землю. Хотя я и считал постоянные поучения раздражительными, но должен был признать, что Ланц отлично поднимает боевой дух.

— Я попробую запустить ту “Химеру”. Кто-то должен доложить кастеляну Исаие. Ланц, не могу представить лучшего посыльного, чем ты.

Жрец улыбнулся. — Согласен, капитан. С радостью.

Он был посередине проспекта, когда из тумана появились три всадника.

Их кожа была такой же красной и покрытой волдырями, как у демонических гончих, но они явно напоминали гуманоидов. Изогнутые чёрные рога поднимались над головами, и каждый сжимал зазубренный меч, который сиял жаром, словно только что покинул какую-то ужасную кузню. Существа, что несли их, были приземистыми и мощными, полностью покрытыми тяжёлыми пластинами брони, а поверхность улицы плавилась под прикосновениями их копыт.

Я выкрикнул предупреждение, Ланц повернулся и оказался лицом к лицу с ними. Он бесстрашно начал поднимать цепной меч, но оружие было слишком громоздким и едва оказалось на уровне груди, когда демоны атаковали. Взметнулись расплавленные мечи всадников, оставляя за собой дым, и монстры промчались мимо. Я видел, что броню жреца пробили в полудюжине мест. Он слегка повернулся, на его лице застыло выражение тревоги, когда вывалились внутренности. Наконец, он упал лицом вниз на свои кишки, дёргая руками.

Половина дома отделяла демонических всадников от нас, они повернулись и устремились к новым жертвам.

Нас осталось не больше дюжины и чем бы эти твари ни были, что-то мне подсказывало, что мы не выйдем победителями из схватки с ними на открытой местности.

— Все на борт! — крикнул я.

Мы бежали так быстро, как могли, залезая в брошенные “Химеры”, но я услышал предсмертные крики ещё, по крайней мере, двух гвардейцев, прежде чем захлопнул за собой люк.

Велес, я и ещё восемь солдат оказались в транспорте, который собирался стать нашей могилой в Риклоре.

— Один из вас должен запустить её. Мне нужна энергия! — крикнул я.

Пол поднимался вверх под крутым углом, и мне с большим трудом удалось добраться до люка башенки. Начав его открывать, я услышал, как всадники атаковали другой транспорт. Я оказался на позиции стрелка как раз вовремя, чтобы увидеть, как демоны переворачивают вторую “Химеру” на бок. Один из всадников и его скакун прыгнули на неё сверху. Другие двое безостановочно вонзали мечи в уязвимые места. Керамитовые пластины начали светиться и таять от адского жара. Если кто-то в ней ещё был жив, то им осталось недолго.

Чуть дальше опустилась штурмовая рампа “Интегумы”. Ведомые Исаией Храмовники бросились в бой.

“Получается, — с горечью подумал я, — они решили помочь нам, только когда всё стало совсем плохо”?

Двигатель “Химеры” взревел, и сигнальные лампочки передо мной стали зелёными. Полный решимости не позволить Храмовникам забрать всю славу, я взял управление и повернул башенку. Мультилазер попал в одного из всадников, но, похоже, три опалённые раны не произвели на него никакого впечатления. Ниже меня несколько солдат выстрелили из лазганов, встроенных в борта БМП. Лучи без всякого вреда попали в железную шкуру одного из скакунов.

Внутри перевёрнутой “Химеры” что-то взорвалось, и из всех щелей повалил чёрный дым. Сделав своё дело, всадники переключили внимание на космических десантников. Мне удалось ещё раз выстрелить из мультилазера, но демоны проигнорировали прожжённые раны.

Я был слишком занят, сражаясь за свою жизнь на мосту, чтобы в полной мере оценить боевое мастерство и храбрость Храмовников. Теперь представился прекрасный случай наверстать упущенное.

Три всадника врезались в Храмовников с силой урагана, широкой размахивая мечами. Их скакуны встали на дыбы и брыкались передними ногами. Но те же самые атаки, которых вполне хватило для уничтожения военного транспорта, смогли всего лишь содрать краску с доспехов космических десантников. Болтеры ревели, кулаки крушили, демонические плоть и металл разрывались на части и повсюду разлетались испускавшие пар тёмные брызги. Неповоротливые твари взревели и пали, и едва они рухнули в снег, как Храмовники прикончили всадников.

Остался последний демон и его зверь и Исаия нанёс им смертельный удар. Молот врезался в шею существа. Появилась ослепительная вспышка, и раздался звук, похожий на взрыв снаряда. Всадник взлетел в воздух и приземлился в половине дома дальше по проспекту. Его ездовой зверь лежал мёртвым в ногах кастеляна с полностью разорванной грудью.

Исаия указал молотом на демонического всадника и медленно направился к нему. К моему глубочайшему изумлению демон был ещё жив. Он встал и вскинул над головой меч. Издав пронзительный крик неповиновения, он разлетелся на части, забрызгав снег запёкшейся кровью и кусками зазубренных жёлтых костей.

Пошатываясь, я спустился с башенки. Восемь солдат пытались изо всех сил сохранить присутствие духа. — Сэр, — тихо произнёс один из них. — Без жреца…

Я прервал его, подняв руку, открыл задний люк “Химеры” и выбрался наружу. Не было никакой необходимости искать выживших в опрокинутом транспорте. И так было ясно, что все пассажиры погибли от огня, бушевавшего внутри искромсанного корпуса. Теперь нас осталось десять, включая Велеса и меня. Всего за день погибла половина моих солдат, а мы ещё не добрались до места назначения. Такими темпами Чёрные Храмовники станут единственными, кто войдёт в базилику Веревьи.

Подошёл Исаия. Он посмотрел на горевшую “Химеру” и тела павших. Его лицо выражало не больше эмоций, чем высеченная из камня статуя, когда он произнёс что-то напоминавшее поздравления. — Ваши люди хорошо сражались против гончих плоти, и было мудро воспользоваться укрытием от кроводавов. Они являются грозной кавалерией, если столкнуться с ними под открытым небом.

— Кто такой Самнанг Маргх? — резко спросил я.

Ах, как описать порочную радость, которую я почувствовал, когда наконец увидел трещину в бесстрастном поведении кастеляна. Его глаза расширились, а рот на миг открылся. Он понял, что я обладаю секретной информацией и понял, что сам проговорился.

Я скрестил руки на груди и ждал ответа. Позади меня тихо стояли выбравшиеся из “Химеры” Велес и остальные.

Исаия восстановил ледяное спокойствие. — Вы не должны это знать, — сказал он.

— Думаю, должны.

— Возможно, мне стоило сказать, что для вашей же пользы лучше этого не знать, — произнёс он и отвернулся.

— Нечестивый человек стоит в некогда священном месте.

Исаия развернулся. Его губы скривились от негодования, и он поднял молот в сторону Велеса. — Псайкер! Ты использовал своё проклятое колдовство, чтобы читать мои мысли!

— Нет, — взмолился Велес. — Нет, клянусь.

— Он говорил с тобой? Ты слышал его мерзкий шёпот? Скажи правду или я убью тебя на месте!

— Нет, ничего такого. Я просто… вижу его. Я чувствую его силу, — Велес потупил взгляд, а его голос упал до шёпота. — Он пугает меня.

Исаия опустил молот. — Он и должен пугать.

Снегопад начал стихать. Дневной свет почти померк. Я задрожал и убрал руки в карманы шинели.

— Самнанг Маргх — один из кровавых властелинов, — произнёс Исаия. — Давным-давно он был одним из чемпионов человечества, космическим десантником, но пал во тьму.

Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Я слышал немало историй о космических десантниках и их героических сверхчеловеческих деяниях и также слышал о космических десантниках-предателях. Тысячи лет назад они разорвали свои клятвы Императору ради Губительных сил — жестоких, хитрых и абсолютно чуждых людям монстров. За последние десять тысяч лет они много раз атаковали Кадию, хотя никогда при моей жизни, но столкнуться с ними было равносильно верной смерти. Когда мы направлялись в систему Крандор пошли слухи, что снова началось одно из их крупных вторжений — так называемый Чёрный крестовый поход.

— Космический десантник Хаоса, — выдохнул я.

Исаия кивнул. — Со всеми силами варпа в своём распоряжении.

— И он здесь? На Жене?

— Недавно. Мы считаем, что он активно работал в системе в течение нескольких десятилетий, начиная со столичного мира. Как только столица пала, его приспешники распространились по всем крандорианским планетам, включая эту.

— Так это он причина всего этого? — я обвёл рукой разрушенный город. Внезапно мне стало тяжело дышать. — Один человек. Один человек в состоянии разрушить целую цивилизацию?

— Едва ли его можно назвать “человеком”.

— Как же мы собираемся убить… это существо?

— Вам это не по силам. Вот зачем здесь мы, — ответил Исаия, опустив молот и слегка облокотившись на рукоять. — Вы — амбициозны, люди Кадии, и все знают, что вам не занимать храбрости. Однако для встречи со столь грозным врагом, как Самнанг Маргх требуется третья вещь, которой, к сожалению, у вас больше нет.

— И что это? — спросил я, когда последние лучи солнца скрылись за разрушенной площадью.

— Оружие, техника, броня. Всё это важно, да, но, в конечном счёте, они всего лишь инструменты. Вера в Императора — вот что дарует мощь и непреклонность. Ваш жрец погиб и больше некому укрепить и усилить ваше рвение, поэтому я сомневаюсь, что у вас хватит воли противостоять немыслимому. Капитан Кервис, вы и ваши солдаты свободны. Дальше мы пойдём одни.

Он поднял молот и ушёл. Мы стояли, я и мои люди, чувствуя себя брошенными детьми. Мы вынесли восемь месяцев осады, недели холода и голода, а сегодня ещё и день тяжелейших потерь. И только для того, чтобы услышать, что нам нельзя закончить начатое и тем самым сделать страдания и жертвы не напрасными. Это было невероятно.

Я сжал скомканную страницу из “Памятки пехотинца”, вспоминая предпоследние слова Ланца. — Он заботится о тех, кто остаётся ревностным в служении Ему, — пробормотал я.

Развернув изорванную страницу, я начал читать вслух. — Всемогущий и славнейший Император, повелевающий ветрами и водоворотами галактики, мы — ничтожные люди, попавшие в беду. Мы взываем к Тебе о помощи, спаси нас или мы погибнем.

Исаия остановился и медленно повернулся к нам. Он слегка поднял голову.

— Мы видим, насколько Ты велик и ужасен. Мы страшимся Тебя и предлагаем Тебе своё благоговение. Мы ничего не боимся, кроме Твоего гнева и просим… — остальная часть молитвы была оторвана, но я уже сделал достаточно.

— Молитва заблудившихся и попавших в беду, — сказал Исаия сам себе.

— Я заменю жреца. Я стану их духовным лидером.

Базилика Веревьи некогда была прекрасным, огромным комплексом белого камнебетона и витражей, но теперь стала памятником злу. Кровь капала с карниза и струилась по стенам, окрашивая всё в красный цвет. Красочные сцены из жизни Веревьи были разбиты вдребезги. На их месте горели факелы и костры. Также мы поняли, куда отнесли головы жителей Риклора. Со всех сняли кожу и плоть, оставив только блестевшие белые черепа. Лестница к огромным створчатым дверям была просто завалена ими. Они лежали кучами вдоль подоконников и свисали на медных проводах с углов колокольни. Никто из нас никогда не видел подобной скверны.

Наша часть задания в целом была выполнена. Несмотря на потери, мы провели Храмовников к месту назначения с их драгоценным и невредимым “Лэндрейдером”. Теперь настала их очередь.

Перед церковью располагался просторный внутренний двор, выложенный каменными плитами и окружённый статуями святых Жени и религиозных лидеров. Сейчас все головы отрубили и заменили кучами горящих углей. Сектанты были повсюду, казалось, что здесь находилось всё население Риклора. Они собрались вокруг ярких костров и груд награбленного снаряжения, невнятно бормоча и стоная. Они кололи себя или друг друга кусками ржавого металла и выжигали на груди двойные железные круги.

“Интегума” рванулся вперёд, оставив нас позади, и обрушил на сектантов ураган снарядов из болтеров. Враги падали целыми толпами, а многие из тех, кто сумел спастись непрерывных очередей, был перемолот гусеницами “Лэндрейдера”, когда тот поднимался по лестнице собора и протаранил вход.

Мы бежали за ним, перепрыгивая через ступеньки. Разбитые двери вели в пристройку, где мы увидели ещё больше черепов. Впереди “Лэндрейдер” двигался по нефу, безнаказанно истребляя сектантов. Он накренился вперёд, спускаясь по лестнице в главное святилище. Бесценные церковные скамьи ручной работы из полированной сосны Жени разлетались в щепки, пока он, наконец, не остановился.

Мы замерли на лестничной площадке, когда орда сектантов внезапно хлынула из каждой двери. Как и у тех, кто атаковал нас на мосту, их глаза налились кровью, а на телах виднелись признаки порчи. Они бессвязно вопили, пытаясь напасть на “Интегуму”. Машина ответила, пустив в ход штурмовые пушки, и истребляя орду. Куски плоти взлетели в воздух, а пол базилики залила кровь. Пар поднимался, когда она остывала в зимнем воздухе.

Мы внесли свой вклад, добавив лазерные лучи, но этот момент и в самом деле принадлежал космическим десантникам. Минуты проходили, а людской поток всё не ослабевал. Вокруг “Лэндрейдера” лежали кучи гильз, и я улыбнулся, подумав, что у “Интегумы” больше боеприпасов, чем я видел за последний год.

Неожиданно штурмовая рампа опустилась и ведомые кастеляном Чёрные Храмовники бросились в бой. Они не стали использовать болтеры, как в прошлый раз, а сразу вступили в рукопашную, нанося удары короткими и точными движениями, легко ломая кости и круша черепа.

Наконец поток врагов сменился ручейком и остановился. Оружие “Интегумы” прекратило грохотать и стихло. Дым, словно ладан, поднимался к сводчатому потолку.

Исаия кивнул мне, показывая, что мы в безопасности. Пора начать поиск Самнанга Маргха, нас ждало долгое и утомительное дело.

По крайней мере, мы так думали.

Внезапно базилика заполнилась раскатами смеха и Ланц Велес побледнел. Откуда-то из теней раздался голос.

— Исаия, Исаия. Долго же ты возился.

Храмовники осматривались. Оружие “Интегумы” двигалось из стороны в сторону, не в силах найти цель.

— Покажись, Маргх! — проревел Исаия. — Подойди и я дарую тебе быструю смерть.

Фигура вышла вперёд из теней хоров высоко в стене над главным алтарём. Это был человек с широкой грудью и мощными плечами, облачённый в силовую броню, почти как у Исаии, только красно-коричневую. Из плеч, локтей и коленей доспеха торчали шипы. На его уродливом лице выделялась чёрная татуировка в форме креста, закрывавшая левый глаз и щёку.

— Умно было взять псайкера, Исаия, — произнёс он. — Не думал, что ты так легко справишься со своими предрассудками. Нет, мой старый противник, это ты сдавайся. Ты же видишь, что Женя скоро падёт, как и семь других планет системы. И как только они будут принадлежать Кровавому богу, ложный император потеряет здесь власть. Реальное пространство уступит имматериуму, и вся ярость моего демонического повелителя обрушится на твой драгоценный Империум, — рассмеялся космический десантник-предатель. — В будущем скажут, что великая кровавая волна началась здесь и что восемь миров системы Крандор погубили всё, что для вас свято.

— Огонь! — крикнул Исаия, но духу-машине “Интегумы” не требовались его приказы. Спонсоны с ураганными болтерами повернулись направо, одновременно поднялись и уничтожили место, где стоял Самнанг Маргх. Хор взорвался в кусках дерева и камня, и упал на пол в облаке пыли.

Мне было трудно видеть между Исаией и Храмовниками, когда они окружили поверженного космического десантника Хаоса, но я слышал, как он кашлял и что-то неразборчиво бормотал. Исаия махнул своим людям, давая им какое-то разрешение, и они набросились на Маргха. Каждый стремился нанести хотя бы один удар по знаменитому врагу, изгоняя предательский дух, превращая тело в мякоть.

Наконец, Исаия поднял высоко над головой молот и Храмовники расступились. Я мельком увидел Самнанга Маргха, который пытался встать. Помоги мне Император, он не только был ещё жив, но и вызывающе улыбался, несмотря на то, что его лицо превратилось в кровавую кашу.

— Во имя Бога-Императора человечества, — провозгласил Исаия, — перед которым преклонится каждое колено и откроется каждый грех, я приговариваю тебя, Самнанг Маргх, к вечным мучениям и тьме.

— Без пощады, без сожалений! — закричали Храмовники.

Молот начал заключительный сокрушительный смертельный удар, но так и не достиг цели. Я не понял, что Маргх сделал в те последние секунды, но вспыхнул свет, и ударная волна отбросила Храмовников. Я прикрыл рукой лицо, защищаясь от града мелких камней и осколков. Когда я посмотрел снова, Маргха окружало клубящееся облако кроваво-ржавой миазмы. Вокруг него возник шум: ужасные звуки, которые напоминали сломанные кости и разорванную кожу.

Космические десантники без всякого эффекта стреляли из болтеров по облаку. Исаия приблизился только для того чтобы отлететь назад, едва он коснулся миазмы. Он разбил несколько церковных скамей и вскочил на ноги, и в тот же момент облако рассеялось.

Самнанг Маргх исчез, но он превратился — или возможно его заменил — в гигантского демона.

Описать его было почти невозможно. Он напоминал человека, но был колоссального роста. Голова как у рычащей собаки, и медные пластины на груди, плечах и бёдрах. В одной руке он держал топор с острыми зубьями. В другой кнут из живого огня. Базилика задрожала от первородного крика, а когда он расправил широкие кожистые крылья, как у летучей мыши, куски каменной кладки посыпались сверху и разбились возле когтистых ног.

Он излучал такое зло, такую ненависть, что у меня заслезились глаза. Он забрал каждую унцию силы, мешавшую моим коленям подогнуться. Уверен, что слышал, как сзади заплакал, по крайней мере, один человек. Я ни на секунду не винил его.

Первым делом монстр занялся “Интегумой”, обрушив на него всю свою мощь, смяв и раздробив штурмовые пушки.

Храмовники поднялись и бесстрашно атаковали демона, который в ответ размахнулся топором по широкой дуге. Два космических десантника были мгновенно обезглавлены, а третий разрублен ровно пополам.

Я был ошеломлён. После того, как я видел, что их броня выдерживает больше повреждений за день, чем некоторые танки за месяц, я уже начал считать Храмовников почти неуязвимыми.

Выжившие космические десантники обрушили на демона яростные удары, но их усилия пропали даром. Тварь, которая стала Самнангом Маргхом, осталась совершенно невредимой.

Затем Исаия взмыл в воздух и обрушил молот на бронированную грудь демона. В замкнутом пространстве базилики звук удара был таким, что треснули сами стены. Кастелян тяжело приземлился, низко присев, и развернулся для новой атаки. В этот раз молот попал в ногу и вырвал кусок нечестивой плоти. Демон взвыл, споткнулся и упал у дальней стены, сокрушив в пыль две колонны.

Люди Исаии перегруппировались и подняли болтеры. Град разрывных болтов обрушился на тварь, но безрезультатно. Демон взревел и ударил навершием топора по шлему ближайшего Храмовника, разрубив воина пополам. Стремительным броском кнута он обернул четырёх Храмовников в лёгкой броне. Керамитовые пластины не выдержали и уступили, разорвав космических десантников пополам. Отвратительное зловоние пылающих останков заполнило помещение.

Исаия размахнулся молотом по горизонтальной дуге, целясь демону в лицо. Это должен был стать смертельный удар, но вместо того, чтобы пасть, монстр снова встал в полный рост.

Холодный неестественный ужас поселился у меня под рёбрами, останавливая дыхание и замораживая сердце. Это существо было просто за гранью всего, с чем я когда-либо сталкивался или обучался столкнуться.

Я повернул голову, когда на моё плечо опустилась рука. Велес и остальные солдаты смотрели на меня. Я видел на их лицах тот же самый страх и мрачную решимость, когда они примкнули штыки для атаки. Мы ничего не сказали. Не было необходимости. Наш долг ясен. Внимание демона обращено на Храмовников и похоже он выйдет победителем из этого боя. Но если его удастся отвлечь, то возможно космические десантники смогут повергнуть тварь.

Я сжал розарий, который взял с трупа Ланца, и показал остальным. Золотой кулон, который носили только священники Императора, тепло лежал в моей руке. Люди уверенно кивнули. Позади нас часть потолка начала двигаться и упала огромная пласкритовая балка.

Велес поднял ладонь в сторону демона и сжал пальцы. Понятия не имею, что он сделал, но псайкер привлёк внимание зверя. Монстр повернул голову и взревел.

Я неожиданно вспомнил одну из любимых вдохновляющих цитат Ланца. — Не бойтесь, люди! Мы идём к Императору сражаться в конце времён! — Мы бросились вниз по ступенькам, перепрыгивая разбитые церковные скамейки и упавшие куски каменной кладки. Топор демона едва разминулся со мной, и слева донеслись оборвавшиеся крики. Горячая жидкость потекла по ногам, и даже не оглядываясь, я знал, что половина людей за спиной мертва.

Кнут опустился, словно адская кара. Я упал и скатился по последним ступенькам, но Велес оказался не таким быстрым. Он ужасно закричал, когда его кожа вспыхнула, а правая рука отлетела. Затем демон отшвырнул его ногой через зал. Велес врезался в один из верхних балконов и упал на беспорядочную кучу камнебетона, словно выброшенная кукла.

Четверо оставшихся солдат и я присоединились к Исаие и выжившим Храмовникам, которые снова попытались сразить врага в рукопашной. Мы резали и били, рубили и кололи, но напрасно. Топор снова взлетел и в одном движении поймал меня и тех, кто был рядом зазубренным лезвием. Жалкие бронежилеты ничем не могли помочь несчастным, которых разорвало на части в красных брызгах. Но у меня было то, чего не было у них — розарий. Встроенное в кулон преобразующее поле, индивидуальный энергетический барьер, достаточно сильный, чтобы спасти меня от мгновенной смерти. Но всё же я не сумел устоять на ногах.

Я упал на ступеньки. Рёбра болели, а изо рта снова пошла кровь. Сквозь туман боли я видел, как молот Исаии, наконец, пробил медную броню демона. Выражение изумления на морде монстра сменилось осознанием произошедшего, а затем яростью. Глубокие трещины протянулись по телу, расширяясь и изливая болезненный красный свет и реки дымившей крови. Он взвыл в бесконечном гневе, рухнул на колени и обмяк. Что-то взорвалось в его груди, и на нас обрушился дождь. Кости и плоть полетели во все стороны, и океан крови залил некогда священные стены базилики.

Спустя некоторое время я сумел сесть. Демон исчез, изгнанный, наконец, в любой ад, из которого он явился. Неожиданно на меня навалилась сильнейшая за всю жизнь усталость. Я смотрел, как Храмовники собирали погибших и относили в “Интегуму”. Несмотря на повреждения “Лэндрейдер” выглядел вполне способным продолжать движение. Наконец, ко мне подошёл Исаия и остановился, пока я изо всех сил пытался встать.

— Капитан Кервис, наше задание выполнено. Теперь мы покинем вас.

Я всё ещё сжимал меч. — Как вы безопасно покинете город? У вас не осталось проводников.

— После смерти Самнанга Маргха в них нет необходимости. — Исаия показал рукой вверх. Во время боя половина крыши базилики обвалилась. В холодных небесах облака миазмы истончались и распадались. — “Громовой ястреб” уже направляется забрать нас к ближайшей открытой площадке.

Я наклонился и сплюнул собравшуюся во рту кровь. Я хотел спросить, не мог ли он отвести меня назад на мост или возможно даже с планеты, но не мог придумать, как сказать это и не показаться потерявшимся ребёнком. К тому же у космических десантников явно были и более важные дела, чем интересоваться проблемами одного кадианского штурмовика.

— Куда вы направитесь?

— Маргх — не последний кровавый властелин, — ответил Исаия без дальнейших деталей.

— Конечно. Соболезную о ваших людях.

Исаия выглядел озадаченным. Космические десантники даже не знают, что такое сочувствие? Понятия не имею.

— Они заслужили мир и покой, которые наступают только после смерти на службе Императору, — наконец произнёс он. — Нет большей награды. Разве вы не изучали это в детстве в семинарии?

— Неважно, — вздохнул я.

Исаия прижал кулак к тому месту, где, по-видимому, находилось его сердце. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он отдаёт мне честь. Я вернул жест уважения в традиционном кадианском приветствии, прижав пальцы к виску и повернув ладонь вперёд.

В этот момент пропасть между космическим десантником и штурмовиком казалась не такой огромной. Исаия опустил руку и повернулся, чтобы подняться на борт “Лэндрейдера”. Передняя рампа медленно закрылась за ним, двигатель зарычал, и машина выехала из базилики сквозь зияющее отверстие в западной стене.

Некоторое время я стоял один, не слыша ничего, кроме собственного дыхания.

Нет, было что-то ещё. Тихий стон. Я последовал на звук, осторожно пробираясь среди камней, пока не наткнулся на Велеса. Потому как он лежал было ясно, что сломан позвоночник. Он посмотрел на меня остекленевшим взглядом.

— Я слышал… — произнёс он. — О мире Императора. Вы… вы думаете, такая мерзость, как я заслужила его?

Хороший вопрос. Я не был уверен.

— Конечно, заслужил, — тихо сказал я.

Велес закрыл глаза и слабо улыбнулся. — Тогда даруйте его мне.

— Что?

Он снова открыл глаза. — Даруйте мне мир Императора. Вы же теперь можете, так?

Я посмотрел на меч. Тускло блеснул розарий.

— Или вы не всерьёз говорили о том, что принимаете мантию Ланца?

Я ответил не сразу. — Всерьёз.

Облегчение нахлынуло на лицо Велеса, и он снова закрыл глаза. Я пронзил его сердце одним движением и не вытаскивал клинок, пока не убедился, что он умер.

— Император, — прошептал я, — этот человек был прекрасным солдатом и хорошим другом. Надеюсь, это что-то значит в Твоих глазах.

Я вложил меч в ножны, поправил фуражку и убрал руки в карманы шинели. Смятая молитва из “Памятки для поднятия боевого духа имперского пехотинца” была моим единственным компаньоном, когда я уходил из города.

Я искренне молился, чтобы у меня получилось.

Примечания

1

Лихтер — суборбитальный транспортник.

(обратно)

2

Армагеддонский стальной легион — общеенаименование мотострелковых войск Имперской Гвардии с планеты Армагеддон.

(обратно)

3

Прометий — общее название разных видов топлива и огнемётных смесей.

(обратно)

4

Подулей — нижняя часть улья, обычно "дно" общества.

(обратно)

5

Гроксятина — мясо грокса — крупной агрессивной рептилии, разводимой как мясной скот.

(обратно)

6

Мульча — верхнее покрытие почвы, как искусственное, так и натуральное (перегной).

(обратно)

7

Миазм — устаревший медицинский термин, которым обозначались обитающие в окружающей среде «заразительные начала», о природе которых ничего не было известно.

(обратно)

8

Дефолианты — химические вещества, используемые для уничтожения растительности; массово применялись армией США во Вьетнаме.

(обратно)

9

"Воспевание богов войны" (лат.)

(обратно)

10

Пылкость побеждает все (лат.)

(обратно)

Оглавление

История изменений

Комиссар Яррик

  Стив Паркер Выживающий

  Дэвид Эннендейл Цепи Голгофы

    ПРОЛОГ Восшествие

    ГЛАВА I Великое Заблуждение

    ГЛАВА II Растоптанные

    ГЛАВА III Горделивость

    ГЛАВА IV Колодец

    ГЛАВА V Образ Искупления

    ГЛАВА VI Отчаянная Слава

    ГЛАВА VII Несгибаемый

    ГЛАВА VIII Бегство

    ГЛАВА IX Горнило

    ЭПИЛОГ Напутствие

  Дэвид Эннендейл Дурной глаз

  Дэвид Эннендейл Святой Висельник

  Дэвид Эннендейл Обломки

  Дэвид Эннендейл Жертвенность

  Дэвид Эннендейл Чума Святых

Стив Лайонс Корпус Смерти Крига

  Среди мертвецов

  Ходячие мертвецы

    ГЛАВА 1

    ГЛАВА 2

    ГЛАВА 3

    ГЛАВА 4

    ГЛАВА 5

    ГЛАВА 6

    ГЛАВА 7

    ГЛАВА 8

    ГЛАВА 9

    ГЛАВА 10

    ГЛАВА 11

    ГЛАВА 12

    ГЛАВА 13

    ГЛАВА 14

    ГЛАВА 15

    ГЛАВА 16

    ГЛАВА 17

    ГЛАВА 18

    ГЛАВА 19

    ГЛАВА 20

    ГЛАВА 21

    ГЛАВА 22

    ГЛАВА 23

    ГЛАВА 24

    ГЛАВА 25

    ГЛАВА 26

Катачанские джунглевые бойцы

  Тоби Фрост Высшая точка

  Тоби Фрост Стракен: смерть героя

  Стив Лайонс Одолеть дьявола

  Стив Лайонс Мир Смерти

    Первая глава

    Вторая глава

    Третья глава

    Четвертая глава

    Пятая глава

    Шестая глава

    Седьмая глава

    Восьмая глава

    Девятая глава

    Десятая глава

    Одиннадцатая глава

    Двенадцатая глава

    Тринадцатая глава

    Четырнадцатая глава

    Пятнадцатая глава

    Шестнадцатая глава

    Семнадцатая глава

    Восемнадцатая глава

  Стив Лайонс Поджидающая смерть

  Брэнден Кэмпбелл Охотники

Крис Доус Элизийские десантные полки

  Уста Хаоса

  Монолит

Кадианские ударные части

  Джастин Д. Хилл Последний шаг назад

  Энди Хоар Охотник/добыча

  Аарон Дембски-Боуден Кадианская кровь

    ПРОЛОГ Так умирает мир

      I

      II

      III

    ЧАСТЬ I Проклятие неверия

      Глава I НЕПОБЕЖДЕННЫЕ

      Глава II СВЯТЫНЯ

      Глава III СЧИТАЙТЕ СЕМЬ

      Глава IV ОТКРОВЕНИЯ

      Глава V ОРДО СЕПУЛЬТУРУМ

      Глава VI ПЕРВАЯ КРОВЬ

      Глава VII ВОЕННЫЙ СОВЕТ

    ЧАСТЬ II Вестник

      Глава VIII ЭХО ЕРЕСИ

      Глава IX ТЕРМИНУС ЭСТ

      Глава X ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ

      Глава XI УКРЕПЛЕНИЕ

      Глава XII ОДНИ

    ЧАСТЬ III ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

      Глава XIII ЗА РОДИНУ И ТРОН

      Глава XIV КАДИАНСКАЯ КРОВЬ

    ЭПИЛОГ Домой

      I

      II

  Грэм Макнилл Финальные часы

Стив Лайонс Валхальские ледяные воины

  Закрыть глаза

  Ледяная гвардия

    ГЛАВА 1 Время до уничтожения Крессиды: 48 часов

    ГЛАВА 2 Время до уничтожения Крессиды: 47 часов 4 минуты 33 секунды

    ГЛАВА 3 Время до уничтожения Крессиды: 45 часов 57 минут 14 секунд

    ГЛАВА 4 Время до уничтожения Крессиды: 44 часа 49 минут 9 секунд

    ГЛАВА 5 Время до уничтожения Крессиды: 43 часа 15 минут 8 секунд

    ГЛАВА 6 Время до уничтожения Крессиды: 40 часов 42 минуты 39 секунд

    ГЛАВА 7 Время до уничтожения Крессиды: 38 часов 24 минуты 44 секунды

    ГЛАВА 8 Время до уничтожения Крессиды: 35 часов 14 минут 56 секунд

    ГЛАВА 9 Время до уничтожения Крессиды: 33 часа 16 минут 04 секунды

    ГЛАВА 10 Время до уничтожения Крессиды: 23 часа 53 минуты 42 секунды

    ГЛАВА 11 Время до уничтожения Крессиды: 20 часов 32 минуты 13 секунд

    ГЛАВА 12 Время до уничтожения Крессиды: 17 часов 12 минут 41 секунда

    ГЛАВА 13 Время до уничтожения Крессиды: 16 часов 24 минуты 39 секунд

    ГЛАВА 14 Время до уничтожения Крессиды: 14 часов 33 минуты 4 секунды

    ГЛАВА 15 Время до уничтожения Крессиды: 12 часов 12 минут 8 секунд

    ГЛАВА 16 Время до уничтожения Крессиды: 9 часов 53 минуты 21 секунда

    ГЛАВА 17 Время до уничтожения Крессиды: 4 часа 22 минуты 14 секунд

    ГЛАВА 18 Время до уничтожения Крессиды: 3 часа 34 минуты 45 секунд

    ГЛАВА 19 Время до уничтожения Крессиды: 1 час 29 минут 22 секунды

    ГЛАВА 20 Время до уничтожения Крессиды: 0 часов 18 минут 49 секунд

Стив Паркер Востроянские первенцы

  Цитадель

  Мятежная зима

    Суд начинается

    Глава I

    Глава II

    Глава III

    Глава IV

    Глава V

    Глава VI

    Глава VII

    Глава VIII

    Глава IX

    Глава X

    Глава XI

    Глава XII

    Глава XIII

    Глава XIV

    Глава XV

    Суд заканчивается

    Расшифровка

Гэв Торп XIII-й Штрафной Легион

  Избавление

  Тринадцатый Легион

    Предисловие

    Глава первая Покидая Избавление

    Глава вторая Ложная Надежда

    Глава третья Плохая посадка

    Глава четвертая Предательство

    Глава пятая Хладная сталь

    Глава шестая Тифон Прайм

    Глава седьмая Новое Солнце

    Эпилог

  Свобода

  Команда ликвидации

    Глава первая Пролог

    Глава вторая Винкуларум

    Глава третья Лавры славы

    Глава четвертая Возвращение

    Глава пятая Ме'лек

    Глава шестая Эс'тау

    Глава седьмая Убийцы

    Эпилог

  Отряд зачистки

Уильям Кинг Крестовый Поход Махария

  Ангел Огня

  Длань Деметрия

  Падение Махария

Дэвид Гаймер Приговор вынесен

Митчел Сканлон Красная награда

Джулиет Маккенна Страх во плоти

Питер Фехервари Каста Огня

  Действующие лица

  Пролог

  Акт первый Падение

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвёртая

    Глава пятая

  Акт второй Клубок

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

  Акт третий Вознесение

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Глава пятнадцатая

    Глава шестнадцатая

Стив Паркер Операция "Милосердие"

Уильям Кинг Чёртовы мародёры

Митчел Сканлон Пятнадцать часов

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Интерлюдия Один день из жизни Эразмоса Энджи

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Интерлюдия

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

Алекс Хаммонд Милость Императора

Грэм Макнилл По воле Императора

Нил Рутледж Мелкие шестерёнки

Дэн Абнетт Охотник на орков

Дэн Абнетт Полуночная смена

Дэн Абнетт Гибель Малволиона

Джеймс Гилмер Единство

Святой Пий

Баррингтон Дж. Бейли Дети Императора

Гай Хейли Железная жатва

Гай Хейли Гибельный клинок

  ПРОЛОГ

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 3

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 4

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 5

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 6

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 11

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 12

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 13

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 14

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 15

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 16

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 17

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 18

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 19

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 20

  ВСТАВКА

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 21

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 22

  ВСТАВКА

  ГЛАВА 23

  ГЛАВА 24

  ГЛАВА 25

  ГЛАВА 26

  ГЛАВА 27

  ГЛАВА 28

  ГЛАВА 29

  ЭПИЛОГ

Гай Хейли Повелитель бури

Стив Паркер Безбашенные

  ЭКСПЕДИТИО РЕКЛАМАТУС

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Эпилог

Бен Каунтер Defixio

Алекс Хэммонд Копья предков

Николас Александр Трофей

Митчел Сканлон По колено

Бренден Кэмпбелл Кровавый властелин

*** Примечания ***