Море и звёзды [Гавриил Михайлович Бирюлин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Гавриил Михайлович Бирюлия Море и звезды Фантастический роман

Памяти моего учителя

профессора Николая Николаевича Зубова.

Глава первая Сказка о цветах в снегу


Каждый вечер они встречались в плавательном бассейне. Вернее, он видел Герду, а она едва ли замечала Павла. Весело болтая с подругами, стройная, в серебристом купальном костюме, она пробегала к вышкам.

Герда увлекалась прыжками в воду, стремясь добиться в этом, как, впрочем, и во всем, за что она бралась, подливного совершенства. А Павел? Ему было далеко до нее… Он просто плавал и в этом видел не искусство, а удовольствие.

Оба были молоды, отличались силой, здоровьем, но характеры у них были разные. Именно тем, что противоположности дополняют друг друга, впоследствии сама Герда объясняла их дружбу. Может быть, она и была права. Даже среди своих подруг, юных балерин, Герда отличалась изяществом. В ней текла кровь двух народов — южного и северного, и если она от первого унаследовала тонкие черты лица и черные глаза, то северные предки подарили ей стойкость характера и силу мышц. Энергия Герды казалась неистощимой. Она была ведущей балериной театра Юности, выступала как драматическая актриса в театре «Классика», упорно обучалась скульптурной лепке и еще находила время для активной работы в городском Совете молодых. Вдобавок ко всему этому ее хватало и на спорт и на самообразование.

Павел же был медлителен. Природа будто наскоро вырубила его из монолитного камня, не пожалев материала и успокоив себя мыслью: ну и крепкий же получился! При массивном теле и широких плечах у него были короткие ноги, большая круглая голова, на которой, как он сам говорил, росли не волосы, а перья. А на лице красовался нос картошкой. Задумчивые и глубокие серые глаза скрывались за стеклами очков. Павел обладал медвежьей силой, но считал, что в век автоматов и электроники в ней нет нужды, и напрасно товарищи уговаривали его заняться тяжелой атлетикой. Убеждали, что он может стать чемпионом. Но его интересовали только лаборатория и опытные поля Ботанического сада.

Каждый вечер Павел являлся в районный бассейн, расположенный между Ботаническим садом и театром Юности. Обычно здесь было немного народа. В просторных водоемах между золотистыми пластмассовыми берегами бежала проточная вода, обогащенная полезными солями. Над водоемами простирался сверкающий купол из органического стекла. На искусственном песчаном пляже загорали дети. В ненастные дни они загорали под ультрафиолетовыми лучами потолочных ламп.

Павел бросался в воду и, не обращая ни на кого внимания, плыл к середине бассейна. Но так было лишь до встречи с Гордой, которую он впервые увидел на вышке. С той поры он стал приходить пораньше, плескался где-нибудь поблизости от прыгунов и, как только появлялась Горда, торопливо подплывал к кромке бассейна, брал со скамьи свои очки и погружался в созерцание легкой, будто выточенной фигуры девушки.

Она, раскинув руки, птицей рассекала воздух и стремительно врезалась в воду.

Скоро поведение Павла было замечено. Подруги, смеясь, поздравляли Герду с необыкновенным успехом в мире «моржей и ластоногих». Герду задевало, что она стала предметом шуток, и однажды, выбрав время, когда Павел безуспешно протирал очки влажным полотенцем, подошла к нему, смерила его не очень уважительным взглядом и оказала:

— Послушайте, молодой человек! Не слишком ли много вы уделяете мне внимания? Чем я заслуживаю это? Уж если вам так хочется смотреть на меня, то приходите в театр Юности, где я выступаю, и там смотрите сколько угодно…

Павел смутился, но, надев кое-как очки, почувствовал себя увереннее. Он сказал:

— Простите, пожалуйста… Я, видите ли, ботаник…

— Ну и что же? — нетерпеливо опросила Герда.

— У нас в саду много самых удивительных гибридов, но такого, как вы, мне встречать не приходилось. Я воспользуюсь вашим любезным приглашением, чтобы посетить театр Юности… Думаю, там никто не станет возражать, даже если я буду смотреть на вас в бинокль.

Герда засмеялась. Этот неуклюжий парень оказался занятным. Она убежала, сверкнув чешуйчатым костюмом и крикнув на ходу: «А цветы я очень люблю, очень…»

Через два дня в театре Юности шел балет «Лебединое озеро». Герда выполняла роль Одетты-Одиллии. Танцевала она хорошо. Во время танца ей почему-то подумалось: «Может быть и тот „тюлень“ в зале».

Не успела она захлопнуть дверь своей уборной, каш зажглась надпись: «Просят позволения войти». Герда нажала кнопку, отвечая «да». Работники театра внесли большую корзину снежно-белых, невероятно крупных роз. Таких роз Герда еще не видела никогда в жизни. В букете была записка: «От ботаника».

Герда была обрадована. Неуклюжий юноша уже не казался ей таким смешным. В ближайшее свое посещение бассейна она сама уже отыскала глазами «тюленя» и, завидев его на скамейке солярия, подошла к нему.

— Так это вы — ботаник? Согласна, у вас есть вкус. Откуда эти необыкновенные цветы?

— Сам вывел, — ответил с запинкой Павел.

Они стали встречаться в сквере, возле памятника первым космонавтам.

Эти встречи длились полгода, а потом Герде и Павлу стало казаться, что они уже не могут жить друг без друга.

Каждый из них открывал в другом все новые и новые качества. Герда привыкла распоряжаться. Теперь уже наш ботаник ходил в спортивную школу, там его подтянули, натренировали, и, благодаря своей силе, он стал не только отличным спортсменом-тяжеловесом, но и установил три городских рекорда. Если время Павла распределялось прежде примерно поровну между лабораториями, полями и теплицами, с одной стороны, и книгами — с другой, то теперь у него появилось много новых обязанностей. От должен был вместе с Гердой посещать многочисленные художественные выставки, театры, музеи. Она убедила его, как ботаника и человека с художественным вкусом, принять участие в Совете украшения городов. А работы в этом Совете хватало. И жизнь Павла закипела, как в котле. Ради нее мудрые книги и научные новинки нередко оставались непрочитанными. Но по-прежнему с неизменным постоянством и упорством он продолжал экспериментировать в своей лаборатории и на опытном поле. Если Герда успевала за день сделать десятки различных дел, то Павел делал только одно: он готов был целые дни проводить на опытных делянках и в лабораториях Ботанического сада, часами следить за тем, как растет, питается и дышит какой-нибудь крохотный листок фасоли. Конечно, все эти наблюдения выполнялись с помощью точнейших приборов, но мыслящего человека, разумно меняющего условия и обстановку, они заменить не могли. Вот Павел и просиживал там, сколько мог. Герда гордилась его научными успехами — шутка оказать, его статьи печатались в изданиях Академии… Но все же Герде больше нравилось, когда Павел занимался выведением новых цветов, чем экспериментами над повышением урожайности злаков и овощей. Как-то на этой почве они даже поспорили.

— Послушай, Павел, — сказала Герда, — не лучше ли заниматься цветами? Это поэтично…

— А заниматься выведением новых сортов овощей и поэтично и полезно, — ответил он.

— Дорогой, мне вспоминается древняя пословица: «Любовь не картошка, не выбросишь за окошко». Еще можно понять, что ты забываешь меня ради цветов, но ради картошки?

Павел стал длинно объяснять, насколько важна проблема, которой он занимается.

— Еще не так давно все население нашей планеты составляло четыре миллиарда человек, — говорил он. — Ежегодный прирост достигает двух с половиной процентов. Сто лет назад он был ниже двух процентов. Не забывай, что это не простой, а сложный процент. Вопрос о продуктах питания…

Герда не очень-то вникала в суть цифр и весело отвечала:

— Я могу дать тебе чудесный совет. Лет десять тому назад, когда я была еще девчонкой, мне пришлось танцевать в очень красивом сказочном балете, там в саду у волшебника цветы и плодовые деревья вырастали прямо из снега. Добейся того же, и ты решишь все сразу.

— Это коварный совет, — засмеялся Павел. — Ты хочешь сказать, чтобы я сделал выбор — ты или…

— Вот-вот, тут уж тебе придется выбирать что-нибудь одно, — сказала Герда.

Однажды в самый разгар сибирской зимы, в то время, когда Павел осматривал бесконечные грядки с огурцами в депо зимних овощей, его вызвали к радиотелефону. Таких депо в этой местности было несколько, одно из них принадлежало Ботаническому саду и представляло собой значительный массив земли, перекрытый длинно-молекулярными пленками. Павел подошел к радиотелефону лаборатории. Герда просила его срочно приехать к ней.

Внутридеповский троллейбус за десять минут доставил его в диспетчерскую искусственного климата.

Его встретила Герда, радостная и нарядная. Она поцеловала его и объявила, что через час они вылетают в Париж на смотр театров Юности, пробудут там две надели и что переезд их в отдельный коттедж поэтому придется отложить.

Он всплеснул руками.

— Опять жизнь не удается. Во имя Вселенной, когда же? Знаешь, я порой завидую людям прошлого.

— Да, вот еще, — добавила она, — могу тебя обрадовать, ты тоже скучать не будешь. Я узнала, что в среду состоится собрание Совета молодых. Пока еще об этом не объявлялось ни по видеофону, ни по Экрану Мира, ни по радио… Я даже знаю, что там будут обсуждаться вопросы агротехники, урожайности всяких там культур…

— Ага, что я тебе говорил! — воскликнул Павел. — Это волнует ученых. Но меня удивляет, что в наш век атомной энергии, космолетов, радиофонов и прочих вещей ты меня информируешь все же самой первой.

— Ну, до свидания, милый, до скорой встречи.

Они простились. Огорченный Павел пошел к своему троллейбусу.


В среду Павел отправился в Совет молодых. Этот Совет, так же как и Совет старейшин, имел свое собственное здание — громадный двенадцатигранник, собранный из алюминия и цветного хрусталя. Вечерами он сверкал среди заиндевевшего парка, как фантастический алмаз. Тот, кто хоть раз видел его, приезжая в этот сибирский город, уже никогда не мог забыть праздника красок и торжественного цветного сияния в холодной ночи.

Поднявшись на лифте, Павел вошел в зал заседаний, который был почти заполнен. Главным докладчиком был профессор Поллинг из Англии, и доклад его назывался «Вопросы производительности мирового сельского хозяйства». Рассказывали, что Поллинг объехал уже много городов в различных странах и всюду выступал в Советах молодых, подчеркивая в докладе, что проблема резкого увеличения пищевых ресурсов общества — неотложная проблема, и ее необходимо решать кардинально. Профессор был высокий и стройный, как юноша. Он, говорят, помнил еще капиталистическую Англию, — подумать только, какого возраста может достичь человек и сохранить бодрость и молодой задор!

Около каждого места в зрительном зале был вмонтирован небольшой телевизор. Слушатели могли видеть докладчика рядом с собой. На экране появлялись то иллюстрационный материал, то оппоненты из других городов, то сам докладчик. Лицо Поллинга производило страшное впечатление. Оно было без морщин, приятного розового цвета, но глубокие выцветшие глаза как будто глядели из глубины веков и хранили в себе бог знает какие тайны. Поллинг знал русский язык, но говорил на английском. Счетно-логичеокое устройство переводило его доклад, обогащало интонациями, и в наушниках слышалась отличная русская речь, без малейшего акцента и притом в тех же звуковых частотах, что и голос Поллинга.

Профессор говорил:

— …Друзья мои, мы с вами пока в продуктах питания не нуждаемся. Более того, у нас создано изобилие продуктов, и в вашем распоряжении все, что вы хотите.

Но вы, конечно, знаете, что такое положение установилось еще не на всей планете, некоторые народы потребляют все еще меньше, а точнее, не все то, что нужно для всестороннего развития человеческого организма. Но главное — вопрос будущего. Всем известно, какой огромный скачок совершило население нашей планеты. Это результат улучшенных условий жизни, мощных средств современной медицины. Впереди еще более грандиозный рост народонаселения, невиданный в истории… Решена проблема освоения новых плодородных земель Америки и Африки, неплох также и рост урожайности: за последние полсотни лет она возросла в три раза. В итоге все же лозунг Земледельческой Ассоциации: «каждому утром на стол яблоко, апельсин и кисть винограда» — не выполняется. Пока мы этим минимумом обеспечили только детей. Однако слишком большие площади вынуждены мы отводить под зерновые культуры. Как бы ни росло наше народонаселение, приросту не должно ставиться искусственных препятствий. И при этом человек на Земле не должен испытывать недостатка ни в чем, где бы он ни находился, к какой бы расе ни принадлежал.

А между тем, как показывают расчеты, если не принять решительных мер сейчас, то уже через пятьдесят лет мы столкнемся с трудностями.

Нашей генеральной задачей является достижение изобилия для десяти миллиардов человек. А полное изобилие в продуктах — это не только зерновые, но овощи и фрукты всех стран света, это мясо и молочные продукты. Я говорю здесь об этом с особенным вдохновением и удовольствием, потому что вы, сибиряки, дальше других пошли по этому пути, по пути создания изобилия. Вчера я был в вашем овощном депо. Меня поразил размах дела. Искусственный климат, автоматически регулируемый режим питания, повышенная скорость вызревания — может быть, в этом найдем мы решение вопроса. Если ваши тепличные территории дойдут до Полярного океана, это даст человеку многое.


Затем Поллинг перешел к более узким вопросам увеличения урожайности. Он говорил о том, что пока еще лишь половина всей высеваемой пшеницы — кустистая, а остальная — одностебельная, и что нужно скорее повсюду переходить на самые рациональные способы обработки земли.

Доклад окончился. Обсуждение его не заняло много времени — любители говорить речи только для того, чтобы что-то сказать, давно перевелись. Было принято решение о том, что каждый участник совещания должен продумать вопросы, изложенные Поллингом, и затем, если у него появятся дельные, по его мнению, мысли, изложить их на Совете молодых.

После совещания Павел отправился домой. Он мог проехать к себе в метро или в теплой машине, но пожелал пойти пешком. Иногда на ходу легче и плодотворнее думается. Сибирская ночь приняла его в свои объятия, они были не слышны, но жестки. Кругом стояла почти полная тишина, и огромный город-парк казался уснувшим. Воздух был неподвижен, и темные ели не отряхивали с себя снежных нарядов. Но все леденело вокруг. Выдыхаемый воздух, еще не отделившись от губ, превращался в облачко мелких кристаллов.

Павел не замечал мороза. Он равнодушно проходил мимо изящных станций метро, дышавших теплом. В его сознании вновь проходили картины, нарисованные Поллингом.

«Как это совпадает с моими мыслями, — думал он, — с тем, что говорил я Герде. Поллинг, конечно, прав, надо начать немедленные поиски новых путей.»

Но не все, что говорилось в Совете молодых, Павла удовлетворяло. Если рассчитывать на тепличное северное земледелие, то это палка о двух концах. В этом случае придется снести с лица земли огромные лесные массивы, а они очень нужны народам — это бумага, шелк, спирт и многое другое, а главное — основной обогатитель и регенератор воздуха.

«Видимо, — думал Павел, — единственно правильный путь — резкое увеличение урожайности. Если за последние полсотни лет урожайность поднялась в три раза, почему же не поднять ее еще в два-три и больше раз?»

С этими мыслями он и явился в свой отель. В его уютной комнате с кондиционированным, или, как теперь говорили, улучшенным воздухом, с рядами книг в длинном шкафу, с мягким синтетическим ковром под ногами он почему-то почувствовал себя одиноким. Вспомнил о Герде, и она представилась ему далекой звездой. Спать не хотелось. Он достал книгу и начал читать. Это была книга об Арктике. Об истории ее освоения.

Один за другим перед глазами Павла проходили полярные исследователи далекого прошлого: Нансен, Амундсен, Седов, затем деятели эпохи дрейфующих станций — Папанин, Зубов, Сомов, Трешников. Интересное было время! Люди месяцами находились на неверном льду и вместе с ним проплывали громадные расстояния.

А почему, собственно говоря, назвал я этот лед неверным, — подумал Павел. — В Арктике лед покрывает целый океан и достаточно надежен. Сковывая свободную поверхность океана, он не дает разрушать себя. В сущности для него опасна только высокая температура. Эх, если бы он мог существовать и в теплых морях, тогда сказка о цветах в снегу стала бы былью.

Тут Павел, пораженный своей мыслью, отложил книгу в сторону и задумался. «Ведь известно, — размышлял он, — что производство искусственной клетчатки освоено теперь полностью, полимерные материалы производятся в таких колоссальных масштабах, что превзошли выпуск металлов. Их просто не знают куда девать.»

«Нашли применение, — усмехнулся он, — делать из них покрытие дорог. А что если полимеры использовать на другое, очень важное дело: изготовлять большие понтоны с искусственной почвой. Эти понтоны можно будет размещать в соответствующих климатических поясах океана и тогда…»

«Тогда, — ответил он себе, — появятся обширные искусственные острова, а на них урожайные поля… Масштабы!»

Да и в самом деле, в тех местах нашей планеты, где живительная солнечная энергия наиболее интенсивна, раскинулись, в большинстве случаев, обширные водные пространства. Пространства. Полезная производительность их зачастую очень мала, а иногда и ничтожна, как например той части Атлантического океана, которая известна под названием Саргассова моря. А между тем, размышлял Павел, если построить понтоны со стороной в 1 километр и потом сплотить их, окажем, в первичную систему из 100 штук, то образуется десять тысяч гектаров полезной площади. При средней урожайности в сто центнеров с гектара мы будем иметь миллион центнеров зерна. Понятно, что в просторах океана таких систем можно разместить великое множество.

А ведь достаточно иметь их хотя бы десять тысяч, и человечество получит дополнительно миллиард тонн зерна. Понтоны можно будет перемещать по широте и, следовательно, они смогут давать не только зерно, но и все остальное — кофе, фрукты, кокосовые орехи и все виды овощей. Таким образом, полное изобилие продуктов питания для населения более десяти миллиардов человек может быть достигнуто. Нужно только привлечь к этому океанографию и химию синтетических материалов.

Павел засел за работу.

Глава вторая Голубая целина

Совет молодых был взволнован. После того, как на очередном заседании проект Павла был рассмотрен во всех подробностях, его полностью одобрили и отправили в Совет старейшин. Только этот последний мог утвердить его и передать в Координационный центр науки и техники, который бы занялся его осуществлением. Но неожиданно консультант Совета старейшин Штамм вернул проект с коротким заключением: «Малообоснован».

В здании Совета молодых Павла окружили знакомые и незнакомые.

— Ах, Павел, — почти кричал грузин Рамишвили, — ты придумал замечательную вещь, у тебя все правильно, но разве этот старый гриб может что-нибудь понять? Он живет идеями девятнадцатого века!

Очень уравновешенный, спокойный и, видимо, очень сильный молодой человек Виктор Филиппов, не принимавший до сих пор участия в беседе, вдруг оказал:

— Мы, конечно, этого дела оставить не можем. По нашему общему мнению, предложение Павла — одно из лучших решений проблемы. И нужно, чтобы Совет старейшин познакомился с ним. Мы имеем на это право, потому что продуктовый баланс мира — дело всего человечества. Пусть Павел идет в отдел новых проектов Совета старейшин и выяснит, в чем дело.

Виктора поддержали и тут же уполномочили Павла отправиться в Совет старейшин. Когда, наконец, стихли крики и жаркие споры, послышался задорный голос Натании Эрастовой:

— Ну, довольно, пойдемте потанцуем!

Вое зашумели, поднялись и отправились в зал отдыха. Он был совершению круглый, обрамленный амфитеатром сидений. Один известный химик создал для этого зала уникальный полимер. Пол блестел, как зеркало, и непрерывно менял свой цвет в зависимости от угла падающего на него света. Это радовало глаз. У проходов амфитеатра стояли автоматы, где можно было выпить на выбор прохладительные напитки, соки или легкое вино. Из невидимых репродукторов полились плавные звуки вальса, и все закружились в танце. Только Павел, никогда не танцевавший, сел в уголок и стал смотреть на веселые нарядные пары и радугу, вспыхивающую на полу. Вдруг он почувствовал на своем плече чью-то жаркую руку. Он обернулся. Это была Наташа Эрастова.

Ее большие глаза блестели.

— Послушай, Павел, ты знаешь, я ведь химик, а в твоем проекте плоты изготовляются из полимеров, верно? Так слушай, у нас получены близкие к ним, но гораздо более дешевые материалы. Знаешь, Павел, если ты хочешь, — она немного смутилась, — если ты хочешь, я буду тебе помогать. Во всем, во всем я… Ну, в общем, хочу тебе быть полезной…

Она замолчала и покраснела. Растроганный Павел горячо поблагодарил Наташу. Такая помощь ему действительно была нужна. Но в глазах Наташи он ничего, кроме интереса к новому делу, не увидел. И это потому, что все его мысли были в этот момент заняты Гердой.


На следующий день Павел отправился в Совет старейшин. Если Совет молодых занимал современное, к тому же специально построенное здание, то Совет старейшин размещался в двадцатипятиэтажном здании постройки прошлого века. Оно было просто по архитектуре, но отличалось сложным внутренним устройством. Бесконечные коридоры и эскалаторы образовали настоящий лабиринт. «Ну и строили же когда-то!» Павел потратил целых двадцать пять минут, чтобы отыскать нужную ему комнату. Это был большой просторный кабинет со стенами, обшитыми светлым дубом. Одна стена представляла собой сплошной книжный стеллаж. В кабинете стоял письменный стол. За столом в мягком кресле сидел хорошо выбритый человек лет пятидесяти. Это был Штамм. Он поднял от бумаг немного усталые серые глаза и спокойно сказал:

— А, это вы, Светлов! По поводу вашего проекта? Понимаю, — улыбнулся он. — Садитесь, пожалуйста.

Подумав немного, он мягко оказал:

— Ваш проект действительно не очень-то обоснован. Ну, вот, например, находите ли вы разницу между океаническим климатом и климатом материковым или хотя бы островным?

— К чему такой вопрос, — изумился Павел, — об этом знают и пятиклассники…

— Но мы с вами должны знать много больше… Повышенная влажность и постоянные ветры, как это нам известно по ряду островов и прибрежий, не дают возможности растениям развиваться нормально, и очень возможно, что на ваших искусственных плавучих островах мы, кроме соломы, ничего не получим. В новых условиях растения меняют свои свойства, и с этим мы должны считаться.

— Но, послушайте! — воскликнул Павел. — Посмотрите на Гавайские острова — это затерявшиеся точки на громадной карте Тихого океана, а между прочим на них производится немалое количество самых разнообразных продуктов. А коралловые атоллы!

— Ну, уж не такие это точки, их площадь равна 10400 квадратным километрам, и они обладают собственным микроклиматом, который во многом отличается от климата открытого океана…

— Но мы же сплотим отдельные понтоны в большие массивы, и там возникнет также свой микроклимат.

— Это было бы хорошо, но такие массивы для нормального развития тропических и субтропических культур нужно держать строго на одной широте, иначе говоря, они должны стоять на якорях. Что ж, в настоящее время технически даже очень большой понтон можно поставить в море на якорь. Капрона, нейлона и прочих материалов тоже хватает. Один, пять, десять понтонов, стоящих вместе, это ничего, но когда их будут тысячи, и они будут, подобно полярным льдам, закрывать значительные водные пространства, то дело осложнится; внутри такого массива в результате неравномерного давления ветра на его площадь и действия течений возникнут такие же явления, как и в полярных льдах. То есть сжатие и разрежение. Льды, как вы знаете, в этих условиях торосятся, а ваши сплоченные понтоны просто разрушатся, и, конечно, в этих условиях весь массив будет сорван с якорей, его остатки разбросает по океану и уничтожит штормом.

— Растения мы переделаем, — сказал Павел, — и в новых условиях они станут расти и плодоносить не хуже, чем в старых. Современная генетика и селекция, как вы знаете, делает чудеса. А что касается штормов, то океанология обеспечит нам безопасность.

— Возможно, — согласился Штамм, тонко улыбнувшись, — но зачем это?! В общем-то продуктов сельского хозяйства пока на нашей планете хватает.

— Вы… Вы, видимо, не ясно себе представляете, что такое настоящее изобилие. Это полное удовлетворение всех потребностей всего человечества, а для этого нужно добиться гигантской производительности. Я могу вам привести пример из нашей же истории. В свое время, еще при социализме, в нашей стране были люди, которым казалось, что продуктов у нас достаточно. Но партия рассудила иначе — силы страны были сконцентрированы и брошены на освоение целины, на развитие всех отраслей сельского хозяйства. И в результате люди стали жить много лучше! Теперь мы сделаем то же: океан — это наша голубая целина.

Во время этой горячей тирады Павла Штамм через плечо холодно смотрел в окно, а затем раздельно и спокойно оказал:

— Вы смешиваете две социальные структуры — социализм и коммунизм, хотя одна вытекает из другой, но их производительные силы несравнимы. Зачем нам, сибирякам, такое неспокойное дело, как океан?! Пусть этим занимаются народы, живущие на берегах океана, а вам достаточно изложить свои идеи в статье и продолжать заниматься ботаникой в наших прекрасных теплицах. По всем вышеизложенным причинам наш отдел решил дать отрицательную рекомендацию Совету старейшин. Ваш проект малообоснован и… — он немного помедлил, — не представляет практического интереса.

Сказав это, Штамм углубился в бумаги, и лицо его приняло холодное, задумчивое выражение. Павел растерянно молчал до тех пор, пока его собеседник не оторвал глаз от бумаг и не сказал вежливо:

— Нам говорить больше не о чем.

В коридоре в голове Павла внезапно вспыхнули возражения. Он захотел вернуться, но, увидев на двери светящуюся надпись «Сектор общих проблем. Тов. Штамм», махнул рукой и отправился к лифту.


После этой беседы Павел забрался к себе в лабораторию и целыми днями занимался экспериментами, далекими от вопросов урожайности. Так, например, ему пришла в голову идея создать черные розы. При этом оказалось, что если само растение поставить в хорошие условия, а бутонам давать очень много света, но холодного, то цветы потемнеют. Это было понятно. Они должны стремиться уменьшить свою отражательную способность, чтобы накапливать больше тепла.

Вечерами Павел продолжал читать об океане, отрываясь только для того, чтобы включить телевизор, когда можно было на сцене увидеть Герду. В танце она призывно улыбалась, и Павел верил, что она улыбается только ему, совершенно забывал о своей неудаче и чувствовал себя счастливым.

Прошло немало времени, Павел продолжал жить лишь своей напряженной работой и ожиданием Горды.

Но однажды у него зазвонил телефон, и веселый, бойкий голос протараторил:

— Товарищ Светлов, академик Ржеплинскнй просит вас зайти к нему завтра в семнадцать часов. Улица Героев Космоса, 5.

Павел поблагодарил за приглашение и записал в календаре точный срок — к академикам опаздывать не полагается.

Иван Юрьевич Ржеплинский — крупный специалист в области физической химии и член Совета старейшин — жил и работал в большом отдельном коттедже, выстроенном по его собственному проекту в духе старинного палаццо. Ученый имел слабость к памятникам архитектуры прошлого. Павел прошел в кабинет. Хотя стены кабинета и были оклеены теплотворными обоями, тем не менее там был и камин с чугунной решеткой, в котором горели обыкновенные дрова. Сам хозяин сидел перед камином в кресле, поставив перед собой на столик рюмку. Его массивное тело, облаченное в красный халат, еле умещалось в большом кресле. На громадной голове с редкими седыми завитушками кое-как сидела странная шапочка с кистью.

— Садитесь, дорогой, — сказал хозяин, указывая толстым пальцем на стоявшее рядом кресло. — Что, здорово холодно? Ну, и правильно. Люблю. Это Сибирь, а не какая-то там Италия. — И тут же он наполнил рюмки, предложив выпить.

Павлу показалось, что он проглотил огонь, и он поспешил закусить огурцом.

— Из вашего огорода, только посолил сам, — засмеялся Иван Юрьевич. — По бабкиным рецептам.

— Что это я такое выпил? — спросил оторопело Павел, чувствуя, как по всему его телу разливается теплота.

— Водочку, дорогой мой, водочку, о которой вы теперь только в старых романах читаете. Вот что, дорогой друг, — неожиданно посуровел академик. — Как у вас там дела с проектом, м-м-м… Ну, эти плавучие острова…

Павел опустил голову:

— Отвергли…

— Кто? — быстро спросил Иван Юрьевич.

— Я был у Штамма, и он…

— А, Штамм! — обрадовался академик. — Тогда мне все понятно. Понятно… Это уж такой человек. Он всегда и везде видит недостатки, отрицательные качества, так сказать, любой вещи. Вот вам пример. Вы знаете, Павел… Как вас по батюшке… Ага, Сергеевич… Так вот, Сергеевич, в течение многих десятилетий тысячи людей, десятки институтов во всем мире бились над проблемой фотосинтеза, то есть над проблемой непосредственного использования солнечной энергии и накопления ее в виде органических соединений. Недавно мы добились крупного успеха. Построены установки, с помощью которых мы теперь в состоянии получить фотосинтетическим способом простые углеродистые соединения. Конечно, это еще не белки и не сахар, но, во всяком случае, это такое массовое и дешевое, сверхдешевое сырье, из которого легко и просто получить материал… хотя бы для ваших плавучих островов.

— Но Штамм сказал, что это опасно, потому что можно обезуглеродить атмосферу, а тогда она будет терять много тепла через излучение. Ну, и как бы не наступило оледенение нашей планеты…

— Понятно! — И довольный Иван Юрьевич расхохотался.

— Вот в прошлом, — продолжал он, — таких людей, как наш Штамм, называли перестраховщиками. К счастью, ваш проект прочел не только Штамм, но прочитали и многие другие, в том числе и я. Мне все в нем показалось замечательным. Да и другие, насколько мне известно, дали положительный отзыв. А вот Штамм увидел лишь недостатки вашего проекта. Но эти недостатки не столь велики, чтобы из-за них отклонять проект. Над ним лишь надо еще поработать и сделать достойным осуществления. Нужно начинать действовать без промедления, а как действовать, это вы должны мне сейчас подсказать.

Павел был обрадован и приятно поражен. Вот как, оказывается, обстоит дело! Вспомнив о возражениях Штамма, он несмело сказал:

— Вероятно, нужно начинать с эксперимента…

— Вот именно, — прогудел Иван Юрьевич, — вот именно, эксперимент — это ноги науки и практики. Так вот, относительно материалов, из которых мы будем создавать острова, мы побеспокоимся сами. А пока свяжитесь с Институтом океанологии во Владивостоке и побеседуйте с сотрудниками о возможных и наиболее перспективных формах исследований.


Домой Павел возвращался окрыленный, полный новых замыслов.

Дома Павла ждал сюрприз. На диване сидела Герда и читала книжку. Посредине комнаты лежало пять или шесть чемоданов. Увидев Павла, Герда вскочила и прыгнула к нему, как прыгают в воду. Павел подхватил ее.

— Итак, жизнь идет вперед, — закричала Герда, — я приехала к тебе навсегда.

Потом она быстро открыла чемодан, достала бутылку шампанского, и они подняли бокалы за искусство, науку и любовь. Тут же Герда с таинственным видом сказала, что им нет смысла перебираться в коттедж. Пока можно пожить и в отеле. Павел был согласен. Ему нравилось все, что нравилось ей.

Первый месяц их совместной жизни прошёл, как им показалось, быстро. Часто они с утра забирались в плавательный бассейн или шли на искусственный каток (известно, что в Сибири в большие морозы на открытых катках кататься не разрешается), совершали прогулки на вертолете.

Однажды после утренней ванны Герда сказала Павлу:

— Ты, вероятно, знаешь, что в Париже я получила Большой Приз Гран-При.

— Конечно. Об этом все знают, — улыбнулся Павел.

— Ну так вот, после этого события Большой Театр Оперы и Балета в Москве пригласил меня к себе в качестве прима-балерины.

— Что? — изумился Павел. — А чем, собственно говоря, отличается этот театр от нашего?

— Традициями и школой, — серьезно сказала Герда. — Любой человек, посвятивший себя искусству, мечтает быть в таком театре. От такого счастья я отказываться не могу, — сказала Герда. — Если ты любишь меня, то поедешь со мной, ты и там сможешь заниматься ботаникой.

В первый раз за все время их дружбы Павлу стало как-то не по себе. А как же с проектом? Его вдруг поразило: почему она прибегает к своим маленьким хитростям, которые совсем ни к чему между ними. Не сказала сразу, ждала момента и даже не узнала, сходится ли ее решение с его желаниями.

Проект давным-давно был отослан во Владивосток, и Павел с нетерпением ждал, что окажут океанологи. Герда заметила перемену в его настроении и опросили его об этом.

— А помнишь, ты послала меня в Совет молодых. Вот что из этого вышло, — и он рассказал ей о своем проекте, Штамме и Иване Юрьевиче.

Герда выслушала и засмеялась.

— Ах ты, спаситель человечества, что ж, прекрасно. Ты разработал проект, теперь пусть другие его осуществляют!

Павел ответил без улыбки:

— Боюсь, что мне придется в этом участвовать. А точнее, не боюсь, а жажду этого, мечтаю, во сне вижу.

Она задумалась.

— Тебе трудно со мной? — спросила она.

Он, как всегда, ответил прямо:

— И легко, и трудно… Ты воодушевляешь меня и разочаровываешь. Наверное, непонятно говорю.

— Нет, почему же, понятно. Я это знаю, — ответила Герда.


На следующий день Павла вызвали на дальнозорный пункт. Он поехал туда вместе с Гордой.

Они вошли в небольшую, слабо освещенную узкую комнату и уселись на диване. Мягкий голос произнес: «Пожалуйста, вас ждут». Тотчас противоположная стена засветилась, ушла куда-то вдаль. Перед ними возникла панорама приморского города, слегка припорошенного снегом: улицы, серебристыми лентами охватившие морские заливы и заливчики, фасады двадцатиэтажных зданий, море. К воде спускались густые парки. Части города, расположенные на разных берегах залива, соединялись громадными и красивыми мостами из светлого металла. Это был Тихоокеанский центр — город и порт Владивосток. Вся картина длилась не более полуминуты и была как бы визитной карточкой.

Затем экран потемнел, придвинулся и повторил ту же комнату, в которой сидели Павел и Герда, только в противоположной стороне комнаты на таком же диване сидела молодая женщина с правильными чертами лица, высоким и выпуклым лбом ученого. Одета она была в зеленый, струящийся легкими складками комбинезон. Ее серые глаза смотрели на собеседников с интересом и, как показалось Павлу, с некоторой иронией. Однако женщина с большим дружелюбием поздоровалась и сказала:

— Будем знакомы: доктор геофизических наук, океанолог Татьяна Рожкова. Здесь меня зовут просто Таня. Вы можете называть меня так же. Это проще.

Павел назвал себя.

— Ну, что ж, — приступила к делу Рожкова, — мы рассмотрели ваш проект и все возражения против него. В том числе критические замечания Штамма. Мысль нам понравилась. Нечто подобное появлялось и у нас — это доказывает, что пришло время человечеству не быть только временным гостем океана, настала пора стать его полным хозяином и превратить в жилой дом и житницу для людей. Вообще говоря, особых технических трудностей для постройки ваших плавучих островов нет, но, как вы уже знаете, есть другие трудности — это вопросы экономики, создания микроклимата, решение вопроса о том, что выгоднее: дрейф или постановка на якоря. Словом, нужен эксперимент большого масштаба. Вот посмотрите, — Таня встала, перед ней оказался стол с моделью плота на нем. Он походил на большую лепешку, края его были приподняты и закруглены, кое-где на плоту виднелись какие-то постройки.

— Этот плот имеет полезную поверхность в 100 квадратных километров, его высота в средней части 1100 метров, а по краям — 20 метров, материал-пористый полимер с удельным весом 0,4–0,5. Плот имеет борта ограждения. На плоту смонтирована небольшая атомная станция, при ней опреснитель морской воды с насосной станцией. Этот агрегат рассчитан у нас для водоснабжения 100 плотов по 200 квадратных километров. Кроме того, имеется небольшой поселок для обслуживающего персонала. Плот, как видите, представляет собой эллипс, его большая ось в два раза больше малой. Этот плот сконструирован, как крайний. Дело в том, что мы рассчитываем поставить на якорь сразу 76 двухсоткилометровых круглых плотов и 34–35 вот таких, эллипсовидных. Они должны образовывать периферию основного массива плотов. При ветре они будут разворачиваться своей длинной стороной против волн и защищать весь массив, расположенный также замкнутым кольцом. По вашим расчетам, Павел, один массив из ста плотов может дать продуктов, скажем пшеницы — 10000000 тонн. Значит, достаточно иметь 200 таких искусственных архипелагов, чтобы полностью снабдить население в 3 миллиарда человек. Естественно, конечно, что наши плоты будут и курортами, горячее солнце будет служить не только растениям, но и людям. Нет, проект ваш нам нравится. Приезжайте, мы вас ждем.

Таня после этих слов пристально посмотрела на Герду, как бы спрашивая, в какой мере приезд Павла зависит от нее.

— Спасибо, — ответил Павел, не зная что нужно оказать еще, но Герда неожиданно горячо и очень раздельно оказала:

— Спасибо, я также вас благодарю за мужа, он, конечно, прилетит к вам на 2–3 недели, но вообще-то он будет работать в Москве, это решено. Надеюсь, на долгое время он и не нужен там, на Востоке. Все эти вопросы теперь носят уже технически-организационный характер.

Таня улыбнулась своей таинственной улыбкой, покачала головой и мягко оказала:

— Нет, вы ошибаетесь. Главный вопрос — это вопрос приспособляемости различных наземных растений к океаническому климату, это урожайность растений в новых для них условиях, это вопросы переделки растительного царства. Работа большая и не на 2–3 недели, а, может быть, на всю жизнь. Но мы будем рады всякой его помощи. И еще… Извините меня за экскурс в историю, в XX веке люди, изучавшие океан, жили в Москве. Тогда это было понятно. Они не могли расстаться с московскими удобствами, но теперь-то бытовые условия везде одинаковы. Что теперь может держать вас в Москве?

Павел поник головой — что его может держать в Москве! Если бы Таня знала! Но как всегда в трудные минуты жизни, он проявил твердость и решительность.

— Ладно, что бы там ни было, плавающие архипелаги будут! Временно или постоянно, но я начну работать во Владивостоке.

— Спасибо, — сказала Таня, — до свидания! — Она кивнула головой. Экран погас.

— Ничего себе, — сказала Герда, — вежливость! Наговорить дерзостей и исчезнуть, — профессор, геофизик… Дрянь она, а не геофизик, вот что я тебе окажу!

Павел, пораженный, остановился.

— Послушай, Герда, что ты говоришь?! Профессор Рожкова ничего дурного не сказала.

— Это по-твоему. — Герда совсем вышла из себя. — А как она на тебя смотрела, это просто неприлично.

Павел не стал спорить с Гердой и принялся утешать ее.

Он еще не понимал, что женщины часто свой гнев обращают совсем не в ту сторону, где находится действительная причина его. Но увы, иногда они оказываются правы в своем гневе. Интуиция редко их обманывает.



Дома Герду и Павла ждало два конверта. В одном из них лежало официальное приглашение Герды на работу в Московский Большой Театр. В другом конверте лежало решение Совета старейшин Западной Сибири о переводе ботаника Светлова для дальнейшей работы над своим проектом в Тихоокеанский институт океанологии. Там же сообщалось о работах, уже проведенных институтом, и указывался адрес предоставляемой Павлу квартиры.

Они прочитали документы, посмотрели друг другу в глаза и, не раздеваясь, сели на диван. После короткого молчания Герда сказала:

— Ну вот, каждый из нас добился того, чего хотел. Я буду работать там, куда всю жизнь стремилась, а ты — ты будешь решать проблемы чуть ли не космического масштаба — устраивать райские сады в бушующем океане. — Герда горько улыбнулась.

Павел угрюмо молчал, обдумывая создавшееся положение. Наконец он сказал:

— Послушай, Герда, мы с тобой приуныли, но если серьезно подумать, то совершенно напрасно — подумай сама. От Москвы до Владивостока стратоплан-экспресс летит всего 3 часа, а ракетоплан покрывает это расстояние в 50 минут. Мы сможем с тобой видеться очень часто. Что поделаешь, если дело требует разлуки.

— Ну что ж, — как-то неестественно громко сказала Герда, — жизнь есть жизнь. Я понимаю…


Настало время Герде перебираться в Москву. С утра они с Павлом укладывали вещи. На следующий день два экспресса поднялись в воздух почти одновременно; один взял курс на запад, другой — на восток. На секунду перед глазами пассажиров мелькнул силуэт огромного города-парка, появилось кольцо городов-спутников и затем под машинами оказалась только блестящая пелена облаков.

Перед посадкой в стратоплан Павел подарил Герде букет белых роз. Среди них одна была совсем черная.

Глава третья Самая красивая во Вселенной

Владивосток встретил Павла солнечной и ветреной погодой. Институт океанологии представлял собой величественное двенадцатиэтажное здание на берегу Амурского залива. От института к морю шла широкая лестница, внизу она заканчивалась большой площадкой с бассейном в центре ее. В бассейне жили ручные дельфины. Кроме главного здания, имелось множество подсобных помещений исооружений, построенных для разных целей. Тут были бассейны с различными водорослями, помещения для экспериментальных биологических работ, гидродинамические сооружения…

Весь первый этаж здания вместе с подвалом представлял собой громадный аквариум, в котором были собраны все представителя тихоокеанской фауны. В здании насчитывалось более семисот лабораторий и кабинетов, где работали не только сотрудники института, но и ученые многих стран мира.

Павел получил в свое распоряжение целую секцию из трех лабораторий и кабинета. Принимая его, президент института сказал:

— Как только мы получили ваш проект, сразу разгорелась дискуссия, появилось несколько энтузиастов и главный из них — профессор Рожкова. Она ведет инженерную сторону дела. Вы будете разрешать вопросы растительной физиологии. Я думаю, что дело у вас пойдет.

В тот же день Павел встретился с Татьяной Рожковой. Она была меньше ростом, чем казалось на экране телевизора и, пожалуй, миловиднее. Одета была в тот же комбинезон.

Увидев Павла, она быстрыми шагами подошла к нему, энергично пожала руку и спросила:

— А где же Герда?

Павел сумел только ответить, что пока Герда будет работать в Москве.

Таня дружелюбно улыбнулась и пригласила Павла в лабораторию полимерных сооружений. Они вошли в большой светлый зал, где их встретил высокий стройный человек с живыми черными глазами, с чуть пробивающейся сединой на висках.

— Познакомьтесь, — представила их друг другу Таня, — Павел Светлов, инженер-судоводитель Питер Блок.

— Очень приятно, — оказал Блок басом, — что вы наконец прилетели к нам. Давайте посмотрим некоторые варианты плавающих островов. Вот это, — он подвел Павла к длинному столу, — несколько измененная копия плавающего аэродрома, какие были в прошлом столетии. Как видите, верхняя часть плота просто массивная платформа, внизу от нее отходят трубы большого диаметра, погруженные в море. В трубе находятся поршни, связанные с платформой гидравлическими амортизаторами. Шток поршня значительно удлинен и будет находиться на глубине, где волнения уже нет. Штоки вделаны в кессоны. У нас эта глубина равна примерно 100 метрам. Теперь посмотрим, что у нас получается. В Тихом океане при ураганном ветре порядка 30 метров в секунду наибольшая высота волны вдали от берегов может достигнуть 19 с лишним метров и длины 380 метров. Значит, верхняя платформа должна быть поднята над уровнем моря на высоту 20 метров, а нижние плавучести опущены на глубину 190 метров.

В этом случае любые волны пройдут под платформой, а плавучести будут находиться в слое, куда поверхностное волнение не достает. Но в глубинах океана возникают еще и так называемые внутренние волны, иначе говоря, вертикальные колебания слоев разной плотности. Это может вызвать несинхронное поднятие соединительных штоков. На этот случай и предусмотрены поршни с гидравлическими амортизаторами. Верхняя платформа будет практически неподвижна и недоступна для соленой воды, да и микроклимат над такой платформой более благоприятен, чем над поверхностью воды. Как видите, верхняя часть платформы приспособлена для удержания на себе сооружений, искусственных почв и построек. Отрицательная сторона подобных сооружений в их высокой стоимости.

Теперь идемте дальше. Вот плот под девизом «Масляная капля». Как видите, это огромная, совершенно круглая конструкция вроде диска, его диаметр 25 миль. Периферия плота состоит из пористых полимеров с удельным весом 0,1–0,2. Рабочая часть этого плота — центральная. Все остальное — защита от шалостей океана. Океаническое волнение, подходя к плоту, свободно поднимает легкую как пена периферийную область плота, его так оказать мантию, и катится дальше. Но благодаря трению волна становится положе, уменьшается в размерах, переходит в ровную зыбь и, все время теряя энергию, в центральной части уже ничего существенного сделать не может. Колебание рабочей части плота по нашим расчетам не может превышать нескольких сантиметров, что, конечно, не отразится на деятельности людей на поверхности плота или посевах. Есть, однако, и недостатки в этой конструкции: непроизводительный расход полимерных материалов и труднодоступные для транспорта центральные части плота.

Теперь прошу сюда. Этот плот мы показали вам на видеопереговорах. В нем есть особенность, о которой Таня не упомянула. Его бортовые части состоят из двух особых слоев. Наружный собран из пластмассы — легкой, но отличающейся всеми качествами стали, такой же твердостью и упругостью. Внутренний слой — полимер, сходный с резиной. Испытания показывают, что если бортам плота придать вогнутость, то удары даже больших волн вреда плоту принести не могут. Удар волны вследствие твердости наружного слоя разбить его не в состоянии, он лишь передает кинетическую энергию волны второму слою, который сожмется, а вогнутый борт отбросит волну вверх и назад, потушив взброс воды, какой обычно наблюдается у береговых молов.

Средняя часть плота состоит из обыкновенного пористого полимера.

Все три вида плотов оборудованы мощными якорными устройствами. Оно позволяет заякорить плоты на любых глубинах, но мы полагаем, что стандартными глубинами у нас будут 4–6 тысяч метров. Якорные канаты — полимер с очень большой прочностью на разрыв, но эластичный. Якоря железобетонные, самоуглубляющиеся в грунт. Как вы уже знаете, в основном плоты должны держаться на одном центральном якоре, но при нужде их можно поставить и на три. Такие сравнительно сложные плоты мы называем краевыми, они могут существовать поодиночке, а при создании архипелагов эти плоты будут располагаться на периферии. Группы краевых плотов будут играть роль заслона от океанического волнения для основной центральной массы плотов. Конечно, существуют и другие сложные проблемы, например, защита растений и построек от сильных ветров, но тут без вашего участия мы не хотели ничего делать. Давайте думать вместе.

У нас, конечно, есть и более простые и дешевые конструкции плотов, эти проекты предусматривают использование самого простого и дешевого материала — углеродистых полимеров. Новым материалом мы обязаны Западно-Сибирской Академии наук…

Слушая инженера, Павел, к своей радости, убеждался в том, что пока он был в Сибири, люди здесь не теряли времени, а работали, превращая его довольно-таки общие и действительно малообоснованные проекты в реальное дело.

Павел понял, что сам он пока почти ничего не сделал для осуществления своей идеи и мысленно поклялся работать, не щадя себя, вместе с этими замечательными людьми.


…Павел поселился в небольшом трехкомнатном домике, окруженном тенистым парком. Здание походило на яркую игрушку, по раскраске удачно гармонирующую с его стилизованной архитектурой. Внутри дома были столовая, кабинет, спальня, кухня и ванная комната. Отапливалась квартира как обычно — через тепловые обои. Воздух был кондиционирован и ионизирован.

Во дворе был гараж, в котором находилась автомашина из прозрачных пластмасс — электромобиль. Павел, как это было принято, еще со школьных лет владел этой машиной, получившей массовое распространение в стране. Почти все детали электромобиля были аккумулятором, способным круглые сутки давать ток на движущий мотор. Все такие машины были снабжены автошоферами, и потому автомобильные катастрофы были исключены совершенно, а управление не представляло почти никакого труда.

Перед вечером Павел включил видеофон, надеясь увидеть Герду, но она не появлялась. Шла одна из классических пьес XX века — пьеса М. Горького «На дне». Герда в ней не была занята.

Зазвонил телефон. Голос Тани сказал:

— Послушайте, Павел, вам, вероятно, скучно. Приглашаю покататься на буере. Это освежает.

Павел согласился, выключил видеофон и поехал на берег залива, который был еще скован льдом. Особыми машинами лед был выровнен, отшлифован до блеска и сверкал под лучами заходящего солнца. Сотни буеров с разноцветными парусами мчались по обширной глади залива во всех направлениях. Тут уж не было никакой автоматизации — все зависело от ловкости и сообразительности спортсменов.

Таня со своими друзьями ждала Павла в павильоне на берегу. Большой буер с оранжевыми парусами стоял рядом.

Через минуту они мчались быстрее ветра. Таня управляла буером виртуозно. Она, парус и ветер делали чудеса; наперерез им мчался буер — казалось, еще миг, и они столкнутся, но прозвучала команда Тани, поворот руля — и их буер изменил направление. Управлять буером на большой скорости было нелегко, но Таня делала это как бы шутя и еще успевала рассказывать Павлу множество интересного, главным образом о море.

Вдоволь накатавшись, вся компания договорилась встретиться в Интернациональном клубе.


…Павел целиком ушел в работу. Все дни он проводил в лаборатории. Перед ним возникали проблемы одна сложнее другой.

Проблемой номер один была почва для будущих островов. Известно, что почва нужна растениям только для двух целей: питания и как среда, в которой растение укрепляется. Но если корневой системе растения дать все необходимое для питания, то почва будет не нужна. В этом случае нужна среда, где бы растение могло закрепиться. Еще в двадцатом веке многие тепличные хозяйства вместо земли использовали простую гальку, поливая ее жидкими питательными веществами. Но в море тяжелые и сыпучие элементы не подходят. Нужно подобрать что-то другое. Следовало учитывать, что у растений самые разнообразные корневые системы, одни развивают длинные и узкие корневища, другие, как например корнеплоды, почти шаровые. Значит, нужно подобрать материал, годный для тех и других. Кроме того, материал должен быть шероховатым, иначе в нем не удержится питательная пленка. А какую «почву» подобрать для древовидных, вроде бананов? У них-то корни крупные. Кроме того, оставлять корни растений после сбора урожая в искусственной почве нельзя. Разлагаясь, они оставляли бы в такой «земле» и вредные вещества, способные понизить урожай. Следовательно, искомая среда должна давать возможность быстрого и легкого очищения от органических остатков.

Помимо этих технических проблем, перед Павлом возникли и другие, более важные. О них говорил еще Штамм. Действительно, опыт показывает, что влажный океанический воздух приводит к укрупнению клеток обычных культур и разрыхлению их структуры. Растения становятся больше, но они слабее противостоят внешним механическим воздействиям, например ветру. Отсюда возникал вопрос селекции. Все культуры, предназначаемые для островов, должны быть переделаны и приспособлены для новых условий. Раньше Павел, работая систематически, обычно решал один-два вопроса; теперь каждый день приходилось решать десятки задач. Он занимался по 16 часов в сутки, работал с увлечением, забывая о времени и обо всем на свете.

Однажды утром они с Таней поехали в Институт синтетических материалов. Там обсуждался вопрос о технологии массового производства полимеров для изготовления плотов. К этому времени сотрудники института разработали целый комплекс технологических схем. Наилучшей была признана схема Западно-Сибирской Академии наук. Докладывала о них стройная, худенькая девушка-инженер Наташа Эрастова. Павлу было приятно встретиться в этом высоком зале со своей знакомой по Сибири, застенчивой Наташей. Она расхаживала на узком возвышении перед экраном, на котором одна за другой появлялись сложные схемы, то и дело вспыхивал яркий узкий лучик фонарика-указки. Наташа с увлечением говорила:

— Затраты энергии на производство одной тонны полимера ничтожны, основная энергия, как во всяком фотосинтезе, будет возникать из сложных лучей, а само вещество из атмосферы плюс небольшое количество из природных газов или угля…

Наташа любила яркие платья, комбинезоны и плащи, но сейчас была одета в строгий костюм темного цвета, гладко причесана. Пожилые химики внимательно выслушали ее доклад и одобрительно закивали головами. Правда, некоторые из них знали о работах ученых Сибири и до доклада.


После совещания Таня, Наташа и Павел гуляли по залитой солнцем широкой улице, зашли в зимний сад «Золотой Рог».

— Ну что же, Павел, — сказала Таня. — Дело у нас налаживается. Подобраны материалы, созданы планы селекции растений, решены технические проблемы. Можно приступать к завоеванию океана.

— Для эффективной работы аппаратуры нам, очевидно, придется устраиваться где-то в экваториальном поясе или близко к нему… Люблю тепло, — засмеялась Наташа.

— Это серьезно? — спросил Павел.

— Конечно, чем больше солнца, тем больше продукции, и тут уж ничего не поделаешь.

Павел задумался. Из Владивостока он несколько раз говорил с Гердой по телефону, и ему ни разу за время работы не пришлось побывать в Москве. Что же будет дальше?!

Таня будто подслушала его мысли и мягко заговорила:

— Давным-давно, когда женщина была только женой и матерью, она жила в доме своего мужа. Когда муж уходил на войну или в море, она терпеливо дожидалась его. У нее ведь не было никакой специальности и не было никаких интересов, кроме интересов семьи. Но с ростом техники и изменением социальных условий женщина стала работать, и к концу XX века роль женщины в технике, науке и промышленности сравнялась с ролью мужчины. Самые счастливые браки были между людьми одной специальности. С одной стороны, к этому приводило и приводят совместные годы учебы, а с другой — совместная работа. И это мне очень нравится, у людей создаются общие интересы. И я, — заключила Таня, — уж если и выйду замуж, то только за океанолога.

— Вы извините меня, Таня, но вы городите чепуху, — возмутилась Наташа. — Люди должны жить вместе только тогда, когда они любят друг друга, и совсем ни при чем здесь работа и учеба. Если мне нравится океанолог, а я химик, то как быть? Да и откуда вы взяли такую статистику?

— Какие страсти таятся в холодной Сибири, — засмеялась Таня. — А как вы думаете? — обратилась она к Павлу.

— Я думаю, что мне, пожалуй, следует слетать в Москву.

— Вот это правильно! — воскликнула Наташа и уже совсем тихо повторила: — Да, это правильно.


…В тот же вечер Павел оказался в Москве. Герда была дома и, как показалось сначала Павлу, встретила его и радостно, а вместе с тем отчужденно. Она стала еще прекраснее. Ее выступления в театре сопровождались большим успехом. Но, как всегда, ее энергии хватало и на другие дела. Теперь она неожиданно увлеклась астронавтикой.

Природа щедро одарила Герду, но склонности к решению трудных штурманских задач межпланетных полетов у нее не было. Однако в ее рабочей комнате вся стена была заполнена фотографиями внеземных картин. Тут были и снимки Земли с высоты 5000 километров, и Луны с расстояния в 100 километров, и многое другое. Единственными «земными» были фотографии волевого мужского лица, снятого то в шлеме астронавта, то просто с гладкими, зачесанными назад волосами над высоким лбом и задумчивым взглядом серых глаз.

— Ну, как ты там живешь, — спрашивала Герда, — ты знаешь, я по-прежнему занята 18 часов в сутки. Когда работаешь — сердце молчит, думаешь о том, что делаешь. Ведь жить так интересно! Создаешь столько прекрасного! Но, когда я одна, приходит тоска. Я… я даже плачу. Вот что ты наделал!

Он засмеялся, но вместе с тем ему стало жаль Герду. Во Владивостоке и прекрасный театр, и океан.

Но кто может убедить женщину, что она неправа?..

— Ну что ж, — сказал, наконец, Павел, — чем горше разлука, тем радостнее встреча. Наша любовь с нами…


Утром следующего дня Герда и Павел поехали в Кропоткинский плавательный бассейн. Это старинное сооружение было модернизировано; под прозрачным куполом, перекрывающим весь бассейн, росли кокосовые пальмы, экзотические цветы и действовала установка, имитирующая океанский накат.

— Вот, — смеясь говорила Герда, — зачем придумывать плавающие острова в океане, когда можно сделать кусочек океана в Москве.

— Эх, — в тон ей ответил Павел, — вот этого-то я и не знал. Надо было бы тебя послушать в свое время. Ну, ладно, поверь мне, на одном из островов мы непременно построим театр оперы и балета.

Герда затащила Павла в планетарий. Там они посмотрели объемный фильм об очередном рейсе ракеты, доставившей с Луны груз плутония.

Павлу это было не очень интересно. Он признавал, что все это действительно грандиозно, но он любил растения, а места им в космическом пространстве не находил. Герду это не на шутку рассердило.

— Как ты можешь так рассуждать! Ведь уже давно ведутся опыты по разведению культурных растений на наших больших спутниках. Астроботаника действительно большая наука, она вышла на широкую дорогу. Вот, Павел, где твое будущее! Бросай ты свои острова. Это, знаешь ли, сделают твоя друзья из Владивостока. Твоя идея хороша, но она слишком приземлена.

— Пусть там делают свое дело, а мы — мы будем украшать нашу планету. Пусть она будет самой красивой во Вселенной и на ней будут жить самые счастливые люди.

— Посмотри кругом, все стремятся увидеть новые планеты, а ты — ты рассуждаешь как в древности хозяин собственного дома. Земля должна быть самой прекрасной — это несомненно, но нужно распространять жизнь и вокруг Земли.

Так они спорили, стараясь разобраться в своем отношении к миру. Но что-то разделяло их, и было ли это «что-то» сильнее их чувства, никто из них не знал.


В один из вечеров, когда Герда была в театре, Павел дома читал новые журналы и натолкнулся на статью, посвященную проблеме полета вокруг Солнца. Статья была обстоятельной. Чувствовалось, что автор глубоко предан своей идее. В начале статьи был помещен портрет автора с надписью: «Астронавт Виктор Орлов». Взглянув на стенку, увешанную фотографиями, Павел убедился, что лицо в журнале и на многочисленных фотографиях в комнате Герды одно и то же.

В этот день Герда пришла домой поздно, усталая. Жаловалась на то, что работы слишком много.

— Видишь ли, — говорила она, — у нас ставится большой балет «Андромеда», консультант которого известный астронавт Орлов. Идут последние репетиции, а его нет. Он готовится к очередному полету. А без него все проходит как-то вяло. Приходится по нескольку раз делать одно и то же. Сам понимаешь, это сильно выматывает.

— Зачем вам нужен консультант? Он-то ведь не художник, не танцор и не музыкант? — спросил Павел.

— Ах, как ты не понимаешь! Он создает весь дух представления. Он так хорошо знает, как ведет и как должен вести себя человек в космосе, а ведь мы должны это выразить в танце.

Павлу стоило больших усилий подавить возникшее в душе горькое предчувствие. Разлука приближалась, а он с болью чувствовал, что Герда становится все холоднее к нему.

На четырнадцатый день пребывания в Москве Павел получил сообщение: «Постройка плотов будет производиться в Индонезии. При первой возможности вылетайте в Джакарту через Владивосток».

Глава четвертая Рождение острова

Во Владивостоке была весна. Хотя деревья еще не распустились, но солнце грело жарко. В Институте океанологии Павла встретили радостно. Таня с увлечением рассказала ему о планах строительства плотов в Индонезии. Там много солнца, природного газа. Море вблизи берегов спокойно. Плоты сразу выводятся в противоэкваториальное течение и буксируются до избранного места постановки на якорь.

— Сейчас, — добавила Таня, — в Индонезии ведется монтаж аппаратуры и оборудования. Основное сделано в Ангарском промышленном районе, многое делается в самой Индонезии. Там сейчас наводится наша химико-инженерная группа. Возглавляет ее Наташа. Нам нужно немедленно вылетать. Первый плот решено изготовить и вывести в море до начала тайфунов.

Закончив неотложные дела, Павел и Таня вылетели в Джакарту.

Как известно, острова Индонезии покрыты тропическими лесами. Горные склоны страны насчитывают до одиннадцати поясов разнообразной и пышной растительности. Правда, многие участки тропического леса теперь исчезли, уступив место плантациям. Бесконечные рощи кокосовых пальм сменялись рядами кофейных деревьев, банановые искусственные заросли чередовались с насаждениями инжира, корицы и других редких тропических растений. Индонезия, догнав технически другие страны мира, возродила свою национальную самобытность.

Когда Таня и Павел проезжали по улицам Джакарты, им казалось, что они едут через море цветов, среди которого то и дело возникали дивные острова из стекла, алюминия, синтетической черепицы, необыкновенно яркой и блестящей. Здания не имели таких прямолинейных форм, как в Европе и Америке. Их самобытная национальная архитектура как нельзя лучше гармонировала с окружающей природой. Во всех зданиях города воздух был охлажден и кондиционирован, и поэтому жара переносилась легко даже людьми, не привыкшими к такому климату.

Как ни прекрасна была Джакарта, нашим друзьям не терпелось приступить к делу. На следующее утро они оказались на острове Хальмахера. Там началось строительство гигантских плотов. Этот остров отвечал всем необходимым условиям. Самый крупный из Молукских островов, он лежал под экватором. Солнечной энергии на нем было более чем достаточно. Великолепная закрытая бухта выходила непосредственно в Тихий океан. Она была достаточно велика, чтобы в ней собирать самые большие плоты. На острове имелись практически неисчерпаемые запасы природного газа.

Павлу и Тане отвели небольшой четырехкомнатный домик среди пальмовой рощи. Такие же домики имели все специалисты, приехавшие сюда из Владивостока.

На строительстве почти не было видно людей.

На большой площадке сверкали громадные полупрозрачные спирали зеленоватого цвета, за ними правильными рядами располагались молочно-белые металлические сферы, а еще дальше множество высоких колонн, связанных сетью трубопроводов. В спирали поступал воздух и природный газ, и там с помощью катализаторов непрерывно шел процесс фотосинтеза. Вырабатывалось полимерное вещество. После ряда превращений полученное вещество собиралось в подземных резервуарах и оттуда шло по трубам к укладочной машине. Она представляла собой массивное сооружение, плававшее поперек залива. Внешне эта конструкция выглядела как пароход с сильно скошенным бортом. В недрах «парохода» жидкость превращалась в твердую ленту 3-метровой толщины, непрерывно сползавшую в воду. Наслаивая такие ленты друг на друга, получали необходимую общую осадку. В продольном направлении ленты соединялись машиной, которая двигалась по краю уже готовой части плиты. Весь процесс был автоматизирован, и поэтому люди сидели только у пультов управления. Каждый день в обширном заливе появлялось по одному квадратному километру плота.

Павел с первого дня углубился в вопросы селекция и гибридизации. Теперь его проект начал принимать вполне осязаемые формы, и это требовало максимального напряжения сил.


Настало время, когда огромный плот занял почти все свободное зеркало воды громадного залива. На плоту создали временные транспортные магистрали, по которым стремительно бегали электрокары. Монтаж оборудования острова производился настолько ритмично и интенсивно, что можно было уже назначить день выхода в океан.

Однажды в жаркое влажное утро главный производитель работ Санчес Монтегю возил Павла на электрокаре по острову и показывал:

— Все инженерные работы по плоту закончены. Здесь, как вы видите, установлены якорные устройства. На каждом конце плота смонтированы мощные закрытые лебедки. Каждый двухсоттонный якорь может быть спущен на любую глубину.

Они проехали в центр острова, где заканчивалось строительство портативной атомной станции.

— Рядом, — объяснял инженер, — уже установлен опреснитель; он, правда, несколько большей мощности, чем это необходимо, но это стандартная модель. Завтра будет поставлен поселок. Теперь осталось только уложить искусственную почву.

Это было то, о чем Павел думал дни и ночи. Искусственная почва для таких культур, как бананы, кофейные и лимонные деревья, представляла собой губчатую, но довольно упругую массу, сбрикетированную в пласты.

На равных расстояниях в пластах были отверстия для центрального корня. Эти рыхлые пласты перекрывались жесткими тонкими листами пластмассы, также имеющими отверстия для деревьев. В этих почвах тяжесть земли заменялась упругостью материала искусственной почвы. Через губчатую массу (здесь следует заметить, что от центрального отверстия боковые корни могли свободно распространяться в радиальном направлении) проходили трубки, по которым прокачивалась питательная смесь, постоянно обволакивающая всю губчатую массу. В этом, собственно, ничего нового не было. Овощи во многих хозяйствах именно так и выращивались. Весь вопрос был в том, пригоден ли этот способ для больших деревьев с обширной корневой системой.

Десятки тысяч саженцев кофейных деревьев были высажены на плоту в искусственную почву. Среднюю часть плота «засеяли» дурро — африканским просом. Отдельные участки отвели под ананасы и быстро растущие бананы. Мировая служба климата указала в восточной части Тихого океана в субтропической полосе место для плота, где было безветренно. Настал день, и из Владивостока пришли три мощных атомохода.

Ночью, когда асе население острова спало, между плотом и темными берегами образовалась узкая полоса воды. В ней отражались звезды. Постепенно полоса становилась все шире и шире, и утром удивленные жители увидели чистую воду залива. Плота не было.


Почти неделю Павлу пришлось работать по 18–20 часов в сутки над гибридами ананасов, бананов и дурро. Впервые в эту замечательную ночь он крепко спал. Проснувшись в 12 часов дня, он поразился необычайной тишине. Не было слышно обычного шума большого порта. Он вышел на веранду коттеджа, с интересом огляделся… и не поверил тому, что увидел. Исчезли высокие берега залива. Совсем рядом полукругом стояли коттеджи, перед ними лежал небольшой пруд с голубоватой водой океана. Только вчера вокруг пруда посадили лимонные и апельсиновые деревья. Матовая поверхность плота вдоль его длинной стороны простиралась почти до горизонта. Океан синел. Вдоль плота шла дорога, а по обе стороны от нее лежали посевы дурро. Просо уже всходило, тоненькие зеленые стрелки тянулись к солнцу, раздвигая искусственную почву. Ближе к краям плота рядами, как школьники на уроке гимнастики, стояли кофейные деревца. Атомная электростанция, рядом — завод искусственных удобрений. На заводе из морской воды вырабатывались пресная вода и все необходимые для растений питательные вещества и азот, который отбирался из атмосферы. Приготовленная питательная смесь собиралась в цистерну, а оттуда насосной станцией по мере надобности накачивалась в искусственную почву. На другом конце плота одиноким маяком возвышался элеватор.

Плот был так велик, что Павел не ощущал его движения или хотя бы малейшего дрожания. Скорее эта громадина напоминала искусственный айсберг. Вместе с этим сооружение обладало некоторой гибкостью, чем выгодно отличалось от самых больших морских металлических судов. Впрочем, крупнейший корабль в сравнении с этим полимерным гигантом напоминал бы котенка рядом со слоном.

Как ни странно, но вокруг никого не было видно.

Павел направился к «берегу» океана, по пути внимательно рассматривая растения, которые весело зеленели, словно у себя на родине — в Африке.

«Что-то у нас получилось уж очень геометрично, — подумал Павел, — никакого разнообразия». Действительно, увлекшись колоссальным экспериментом, конструкторы не подумали о красоте. Постепенно до Павла все яснее стал доноситься глухой шум океана и, наконец, перед ним открылось блестящее необъятное зеркало воды. Тут же Павел увидел и население острова. В этом месте было сооружено нечто вроде пляжа, а также док для стоянии судов. В плот мог заходить атомоход.

В этом месте борта были заменены шлюзовым устройством, рядом продолговатый бассейн, в дальнем конце которого и был пляж с раздевалкой, беседкой, тенистым парком и прочими сооружениями, обычными для благоустроенного пляжа.

Павел не обратил внимания на работы в этой части плота и теперь был приятно удивлен. На желтом искусственном песке, который представлял собой мягкий шелковистый полимерный ковер, разместилось все население. Четыре инженера-атомника: сухой и длинный, подвижной поляк Сигизмунд Страшевский, толстяк Иван Пантелеев, старый и сгорбленный, но экспансивный Сергей Великанов и Ван Довг, недавний студент Московского университета Дружбы народов, — сидели под грибком и о чем-то беседовали. Таня с увлечением играла в теннис с двумя астрономами-индонезийцами. Загорелые тела игроков стремительно двигались по площадке. Напарницей Тани была американка Дженни О'Нейл — высокая сильная девушка с густой копной светло-золотистых волос и синими глазами. Она двигалась так же стремительно, как и агрономы. Движения Тани не были так быстры, но зато ее удары были более точны. И агрономам часто приходилось нагибаться за мячом. Каждый раз при этом Таня заразительно смеялась.

Увидев Павла, она развеселилась еще больше и громко сказала:

— Ага, вот идет толстый лори[1]. Удивительно, почему он не проспал до вечера.

Ее слова вызвали всеобщее оживление; к Павлу все относились очень хорошо, хотя часто подтрунивали над его солидностью, не свойственной молодости.

В бассейне Павел почувствовал себя великолепно и плескался там целый час, пока не пришло время обедать. Обедали все вместе под лимонными и апельсиновыми деревьями. За столом было весело. Жизнь на острове налаживалась.


Прошло несколько дней. Как-то под вечер Павел и Дженни О'Нейл прогуливались по «берегу» острова.

Был тот час, когда солнце еще не коснулось горизонта, и прозрачный воздух ничего не скрывал от взора. Впереди, далеко-далеко, казалось в самом небе, были разбросаны маленькие серебристые пики и купола Восточного архипелага. Дженни слегка кокетничала с Павлом и занимала его всякими пустяками. С ней Павлу было хорошо, и он охотно отшучивался. Дженни, показав пальчиком на далекий архипелаг, сказала:

— Хотела бы я побывать хоть раз на этом архипелаге. Ведь это живой музей древней дикости. Странные люди!..

— Почему же странные? — засмеялся Павел. — Ведь там очень много ваших бывших соотечественников.

— А вы знаете, как они живут?

— Знаю, но их жизнь для меня не представляет интереса. Жалкие люди…

— Когда волна социальных преобразований докатилась и до нашей страны, — сказала Дженни, — большинство сказало своим боссам: «Хватит! Мы тоже хотим жить по-новому, нам надоела безработица и все остальные прелести капитализма; давайте-ка все переделаем на свой лад». Ну, боссы всполошились и начали уговаривать граждан: да мы, да вы, у нас народный капитализм, чем вам плохо? И уговаривали довольно долго, пока их все-таки не вытряхнули, но за это время боссы сумели вывезти на архипелаг громадное количество золота, урана, самых совершенных автоматических заводов. Пентагон — это, знаете, когда-то был такой военный штаб — преобразовали в мирный институт и тоже прихватили с собой. Они и о рабочей силе побеспокоились, ведь не боссам же работать… Па говорит, что в свое время многих прельстило золото. Ведь в то время «золото» значило «счастье». Это сейчас оно у нас — обыкновенный металл в специальной технике. Па этих людей называет штрейкбрехерами нового мира. Уж я точно и не помню, что это значит.

Павлу приятно было слушать Дженни и, задумчиво глядя на далекие, как будто призрачные очертания земли в синем блистании океана и неба, он сказал:

— Было время, когда капиталисты стремились разговаривать с социалистическими странами с позиции силы, бряцали оружием. Теперь, когда от старого мира остались лишь обломки, они уже не прочь голосовать за мирное сосуществование… Они знают, что коммунизм никогда ни на кого не поднимал свой меч, кроме как в обороне. И вот поэтому-то такое ископаемое «государство» продолжает существовать до сих пор.


Назавтра во второй половине дня на лужайку перед коттеджами опустился вертолет, и из него, к изумлению Павла, вышел Штамм.

— Фу, — оказал он, — океан, а такая жарища. То ли дело у нас, в Сибири. Здравствуйте!

— Здравствуйте! — ответил Павел. — Поистине неожиданность. Кому обязаны вашим визитам?

— Совету старейшин. Интересуются, что у вас тут делается.

— Вам нужно было прибыть сюда после сбора первого урожая.

— Нет, дорогой, мне надо было приехать раньше. Тогда, может быть, ваша затея, так сказать, осуществилась бы в более рациональной форме. Ну, неважно, показывайте ваше хозяйство.

Подошла Таня.

— Ах, как хорошо, что вы прилетели сюда. Павел Сергеевич рассказывал о вас.

— Да? — удивился Штамм. — Странно. Мы с ним знакомы очень мало, — и он решительно зашагал в сторону атомной станции.

Небрежно показав на запертую дверь, он оказал:

— Это излишество. Для ваших нужд достаточно было полупроводникового одиночного коллектора.

— Но он занял бы у нас слишком большую площадь, — возразил Павел.

— Мы должны бережно расходовать уран. Важно, — сказал Штамм, — чтобы ваша идея стала серьезным делом, а не игрушкой. Для этого необходима экономия. — Затем вырвал зеленую травинку и опросил. — Это что?

— Африканское просо.

Штамм поморщился:

— В вашем проекте пшеница, а не просо. Его никто не ест.

Штамм что-то записывал в свою книжку. Был Штамм и против кофейных деревьев. По его мнению, Бразилия и так производила слишком много кофе.

— Ну вот что, — зло оказал Павел, — это пока еще только начало эксперимента и решаются общие вопросы.

— Ничего не имею против, — ответил Штамм, — но все должно быть так, как предусмотрено планом.

— План в нашем обществе не догма, а только генеральное направление, и в ходе развития всегда могут возникнуть разные подходы к делу.

— Хорошо, — сказал Штамм, — но в таком случае вам нужно объяснить Совету старейшин причины замены культур, отступление от плана. Чем это вызвано? Конечно, мои комментарии, — продолжал Штамм, — часто не нравятся.

— А вам не приходило в голову, что ваши комментарии мешают работать?

Куда-то исчезнувшая Таня вдруг появилась снова, с большим интересом выслушала Штамма и стала звать обоих к пятичасовому чаю.

Под апельсиновыми деревьями за маленькими столиками опять расположилось все население плавающего острова. Дневная жара спала, но от безветрия было довольно душно. С океана сюда не проникало никаких звуков, и всем казалось, что они находятся не в беспредельных просторах океана, а где-то на юге Испании или Италии.

Таня, Штамм, Павел и Дженни расположились за одним столиком и продолжали прерванный разговор.

— Когда-то был такой шумный монах Мальтус, придумавший теорию перенаселения земли, — говорил Павел. — Он пугал людей тем, что плодородие земли увеличивается в арифметической прогрессии, а население — в геометрической. Уже сейчас мы достигли изобилия, собирая урожай на твердой земле, а завтра мы можем собирать его в 100 раз больше на просторах океанов, покрытых вот такой пленкой, на которой мы с вами сидим.

— Сильно оказано, — заметила Таня, — но существуют и более смелые проекты. Недавно я прочитала статью известного космонавта Орлова. Он доказывает, что между Землей и Луной на новых спутниках можно производить растительного белка значительно больше, чем на земле, так как будто бы отсутствие большой силы тяжести стимулирует рост растений.

— Ну, пока это невыгодно и непрактично, — ответил Штамм. — Лучше посмотрим, что получится у нас здесь, на Земле. По моему мнению, нам пока не нужны ни океан, ни космос. Можно обойтись и твердью, как говорили в старину.

— Пожалуй, — насмешливо сказал Павел. — Видимо, чтобы осуществились новые проекты, нужны такие люди, как вы, в качестве отрицательного потенциала.

Между тем приближался вечер. Запад запылал причудливыми красками. Снопы красного огня охватили горизонт, в котором, будто в пожаре, горели громады ярко-фиолетовых, оранжевых и пурпурных облаков.

По всему куполу неба протянулись тонкие жемчужно-серебристые нити.

Штамм обиженно молчал, другие любовались игрой красок.

— Обманчивая красота, — сказала, наконец, Таня, — вестник жестокого шторма.

Таня встала и пошла к миниатюрному зданию автоматической радиостанции. Нажав кнопку информационного контейнера, она вынула из него пачку автоматически принятых телеграмм. Затем не торопясь обошла все столики, раздала частные телеграммы и вернулась на свое место. На вопросительный взгляд Павла она только улыбнулась. Потом принялась за телеграмму, отпечатанную станцией на красном бланке, и сразу сделалась серьезной.

Островитян предупреждали:

«Возник тайфун с давлением в центре 960 миллибар, скорость ветра близ центра 70 метров в секунду. Тайфун движется на запад-северо-запад. Поскольку в зону тайфуна попадет искусственный остров, уничтожить депрессию термоядерной реакцией нельзя. Предлагаем всем судам покинуть опасный район.

Служба безопасности.»
Вторая телеграмма оказалась более конкретной:

«Начальнику экспедиций капитану атомохода Назарову. Руководителю экипажа экспериментального плавучего острова т. Светлову.

Предлагаем немедленно всем покинуть остров и укрыться на атомоходе

Служба безопасности».

Глава пятая «Я останусь здесь…»

— Ну, товарищи, эксперимент начался удачно. Вот вам единство добра и зла, — оказала Таня. — Тайфун — лучший экзаменатор для нашего острова.

— Конечно, конечно, — подтвердил Штамм, — и чем скорее, тем лучше. Вопрос только в том, как мы выберемся отсюда. К сожалению, вертолет, увы, улетел.

— Беспокоиться не о чем, — ответила Таня. — Вон уже подходит к шлюзу атомоход.

Сквозь ветви деревьев виднелось судно, которое швартовалось прямо к острову. Скоро в вечернем воздухе прозвучала печальная сирена. Все торопливо разошлись по коттеджам, чтобы собрать необходимые вещи. Только Павел продолжал невозмутимо сидеть на своем месте и пить кофе. На это не обратили внимания. Спустя полчаса возбужденная и громко разговаривающая группа людей направилась к атомоходу. Павел неподвижно сидел и думал о своем. Таня, увидев Павла, подбежала к нему и опросила:

— В чем дело, почему вы сидите? Почему не идете со всеми?

— А зачем? — спокойно ответил Павел. — Настоящий ученый все должен видеть своими глазами.

— Сумасшедший! Вы не представляете, что значит такой тайфун — 70 метров в секунду! Это — 250 километров в час! Останется ли цел остров?

— Почему же, останется, — сказал Павел.

— Даже теперь возникновение тайфуна происходит неожиданно, метеорологи, еще не разобрались в причинах этого. Но дело не в том. Оставаться здесь — ребячество, собирайтесь и идемте!

— Я верю людям только первый раз, — сказал Павел, — когда-то, рассказывая мне о своем проекте искусственного острова, вы утверждали, что он неуязвим для морской стихии. Я поверил и продолжаю верить. То, что вы говорите, это минутная аффектация, не больше.

— Нет, Павел, вы ужасный человек. Всякие рассуждения сейчас излишни. Немедленно идемте.

— Нет, Таня, — просто ответил Павел. — Я останусь здесь, детей, — он бросил взгляд на деревца, — нельзя оставлять одних.

Таня посмотрела на Павла долгим взглядом и пошла вслед за остальными, а Павел продолжал любоваться пламенеющим зажатом. Скоро в воздухе один а другим проплыли три прощальных гудка сирены, и атомоход отошел от острова. Стало совсем тихо.

Краски заката стали блекнуть. На какое-то короткое время, как это часто бывает в тропиках, все оказалось в каком-то перламутровом полусвете, очертания предметов сделались призрачными…

Вдруг среди деревьев показалась белая фигура.

Павел вздрогнул. Кто здесь остался еще? Но вот белая фигура приблизилась, и он узнал Танин голос:

— Я не смогла оставить вас одного.

Ночь наступила мгновенно, но Таня включила свет, и во многих местах острова зажглись яркие лампы. Помимо света, Татя включила также и репродуктор. Чей-то бесстрастный голос говорил:

«…Вновь возникшему тайфуну японская служба погоды, как обычно, дала женское европейское имя Барбара. Тайфун пока продолжает двигаться на запад, в сторону Молукских островов. Скорость депрессии значительно замедлилась, но сила ветра увеличилась.

Служба безопасности района Индонезии тщательно следит за развитием процесса. При выходе в открытое пространство океана тропический циклон будет уничтожен термоядерной реакцией. Соответствующая ракета уже выведена на старт. Как всегда в этих случаях, сплавы бора ликвидируют последствия взрыва. Следите за нашей информацией в начале каждого часа».

— Ах, — вздохнула Таня, — нам от этого не легче.

— По-моему, — сказал Павел, — шторм в океане легче перенести, чем шторм в душе.

— Легче, — откликнулась Таня. — Давайте лучше подумаем о наземном укрытии; в коттеджах оставаться небезопасно.

— Пойдемте тогда в элеватор, — предложил Павел.

— По-моему, он тоже ненадежен, а вот есть будка управления у шлюзовых ворот. Она построена из сверхпрочной пластмассы, имеет полуобтекаемую форму и от ветра с океана ее будут защищать шлюзовые ворота.

— Тогда за дело, захватим продовольствие и туда.

Действительно, уж неизвестно почему, но будка управления воротами была выполнена из пластмассы, имеющей крепость стали и по очертаниям весьма напоминала собой термитник, но с очень гладкой блестящей поверхностью. Внутри сооружения имелось только два стула и приборная доска. Забираться туда не хотелось.

— Не очень-то тут уютно, — сказала Таня, — но что поделаешь? Если тайфун пройдет стороной, поскольку его радиус в этих широтах очень невелик, то этот Ноев ковчег нам и не понадобится.

Между тем на востоке появился странный столб, осветил молчаливые воды океана красноватым тусклым светом, медленно потянулся ввысь и вдруг, оторвавшись от горизонта, превратился в громадный красный шар. Только теперь Павел сообразил, что это Луна.

— Недавно, — печально произнес Павел, — Герда мне написала, что половина ее сердца отдана этому светилу.

— Она выразилась не совсем точно, — отозвалась Таня. — Ее сердце отдано не светилу, а тому, кто сейчас работает на монтаже первой лунной обсерватории.

— Вы хотите сказать о космонавте Орлове?

— Смотрите, — сказала вдруг Таня и показала в сторону океана.

Хорошо освещенный луной океан серебрился. На западе, над самым горизонтом, виднелась темная полоса.

— Вот, — сказала Таня, — Барбара шлет визитную карточку, мужайтесь!

Темная полоса ширилась, застилая небо, расползаясь по океану, пока, наконец, не превратилась в мощную зыбь. Павел знал, что возникшее в зоне шторма волнение может распространиться на громадные расстояния и намного опережает ветер.

Зыбь подошла к пятиметровым бортам искусственного острова, и немедленно возник прибой — самый обыкновенный, тривиальный прибой, часто наблюдаемый у отвесных берегов или у искусственных дамб.

Теперь уже не было тишины, нарастал равномерный гул. Пока никакой качки не ощущалось — остров был слишком велик и массивен. Спустя некоторое время луна, еще не закрытая облаками, медленно поплыла вдоль горизонта. Остров поворачивался своей длинной стороной против зыби. Прибой возник не очень сильный, но уже отдельные капли воды падали на лица Тани и Павла.

— Как странно, — сказала Таня, — в наш век мы еще не все знаем о природе процессов, происходящих на земле.

— Мы плохо знаем еще самих себя, — почему-то грустно оказал Павел.

Между тем прибой усиливался. Борта острова стали влажными, ни луны, ни звезд уже не было видно. Неожиданно пошел дождь; когда они добежали до будки управления, начался ливень. Мокрые, они забрались внутрь, закрыли дверь и стали смотреть в большое круглое окно, вделанное в двери.

В ярком свете электрических ламп было хорошо видно, как упругие струи воды вертикально врезались в остров; затем неожиданно они начали наклоняться все больше и больше, иногда на мгновение выпрямляясь, и снова становились чуть ли не горизонтальными.

Теперь все было полно звуков. Будка резонировала так, будто по ней, как по гитаре, били сотни пальцев. Где-то под крышей оказалось небольшое отверстие, неожиданно превратившееся в свисток, издававший то заунывные, то пронзительные звуки. Тем не менее, временами все эти звуки покрывал мощный грохот, который шел от шлюзовых ворот.

Таня, нагнувшись к Павлу, оказала:

— Ну, теперь вы представляете, что это такое. А это ведь только прелюдия. Хорошо, если выдержат ворота.

— Будем надеяться, — ответил Павел.

Иногда в окно было видно, как струи дождя исчезали и вместо них появлялась масса воды, затем следовал удар, потрясавший будку, и в электрическом свете на несколько минут возникала мутная река. Это воду перебрасывало через парапеты, и она обрушивалась на остров. Даже на близком расстоянии голос Тани был еле слышен. Постепенно разрозненные удары слились в один оплошной вибрирующий рев, в котором только иногда различались отдельные тупые удары. После одного из таких ударов свет погас. Теперь только неясно виднелся в полном мраке один слабый огонек там, где стояла атомная станция. Потом они почувствовали, как кто-то поднял их и, качая, понес.

— Павел, нас уносит в океан! — крикнула Таня.

Дверь, оказавшаяся теперь наверху, не открывалась. Павел поджал ноги, потом с огромной силой нажал плечом на дверь, и она не устояла. Сплошной поток воды залил будку. Таня выскользнула наружу в полную тьму, за ней выбрался Павел. На ногах они устояли не более 3–4 секунд. Ветер прижал их к «земле», где они оказались наполовину в воде, и затем их медленно потащило по поверхности. Несмотря на все усилия, удержаться они не могли. Скоро Павел перестал слышать Таню и, внутренне похолодев, сообразил, что ее, более легкую, ветер и вода несли быстрее, чем его. Гигантским усилием воли он заставил себя подняться и сделал несколько шагов.



Внезапно перед ним что-то забелело. Это была Таня. Она выбилась из сил и теперь захлебывалась водой. Павел приподнял Таню и защитил ее собой от ветра, с ужасом чувствуя, что они медленно скользят поперек острова. Таня, придя в себя, крикнула:

— Посмотри, Павел, не видно ли где-нибудь света?

Павел с трудом огляделся, так как держать лицо против ветра было невозможно. Но кругом была непроглядная мгла, иногда прорезаемая слепящими вспышками молнии. Правда, при них возникали беззвучные контурные картины, сразу отпечатывающиеся в мозгу и жившие там несколько мгновений самостоятельно, когда глаз их уже не видел. Так, при одной вспышке молнии Павел увидел элеватор, стоящий наклонно, как в замедленном кино, а затем при второй вспышке его уже совсем не было. Неожиданно они наткнулись на что-то твердое — это оказалось апельсиновое деревце, лежащее вдоль ветра. Хорошо заделанное в искусственный грунт, оно легло, но, приподняв полимер, крепко держалось в нем корнями. Павел вцепился в него, не отпуская от себя Таню. Вокруг них журчала упругая теплая вода, ветер старался сдвинуть их с места, но они лежали. Счет времени был потерян. Иногда водой их накрывало с головой, но стойкое апельсиновое деревце не поддавалось.

Вдруг неожиданно Павел получил сильный удар по голове. При вспышке молнии Таня увидела бледное лицо Павла с закрытыми глазами и кровь, стекающую со лба. Павла понесло потоком к подветренному борту. Таня закричала от ужаса, но своего крика не услышала. Она схватила Павла за руку. Моментально разорвав на себе остатки платья, Таня забинтовала рану.

В это время ветер немного стих, и она смогла подняться на колени. Ей показалось, что она что-то начинает видеть кругом. Через несколько минут Павел пришел в себя и прошептал:

— Что случилось?

Когда в кино после просмотра картины включают свет — это делают через реостат. Становится светло не моментально, но довольно быстро. Так произошло и сейчас; неожиданно предметы стали различимы и затем ясно видны. Дождь почти прекратился, а ветер дул порывами и в разных направлениях. На острове почти ничего не осталось. Исчезли коттеджи, легкие постройки, не было на своем месте и элеватора.

Порывы ветра становились все слабее, пока не затихли совсем. Всюду, куда ни глянешь, была вода, она покрывала весь остров толстым слоем, на котором образовывались свои маленькие волны. За пределами острова бушевали не волны, а водяные горы, седые от покрывавшей их пены. Стало заметно, что остров все-таки покачивался, но в разных местах по-разному.

Над Павлом и Таней синело небо. Темно-лиловые тучи, будто сливаясь с горизонтом, уходили на восток.

— Мы, очевидно, находимся недалеко от центра урагана, — оказала Таня, — как бы снова не возник ветер; идемте в атомную станцию.

Действительно, не прошло и двух минут, как порывисто подул ветер, пошел дождь. По колено в воде, держась друг за друга, Таня и Павел добрались до атомной станции. Внутри ее было чисто и сухо, через массивные стены и двери звуки сюда почти не проникали. В небольшом круглом зале стояли два кресла и диван. Павел уселся в кресло, а Таня устроилась на диване. Взглянув друг на друга, они рассмеялись — в таком беспорядке были их костюмы.

— Да, — сказал Павел, — свирепа океаническая пустыня, не так-то легко будет к ней приспособиться.

— Океан совсем не пустыня, — ответила Таня, — скорее это колыбель жизни и, если можно так выразиться, ее главная арена. Только на первый взгляд океан однообразен, а на самом деле он полон жизни. В его глубинах происходят сложные процессы, пожалуй, даже более сложные и разнообразные, чем на земле.

— Расскажите мне об этом, Таня, я ведь мало знаю о море.

— Ну, что ж, слушайте. В океане великая цепь жизни. Ее начало лежит на дне и у берегов материков в виде накопленных природой органических остатков и их производных — биогенных солей, то есть соединения фосфора, азота и некоторых других элементов. Это те кирпичики, из которых природа строит сложные белковые молекулы всего живого. Но их много на дне океана, а чтобы возникла жизнь, нужен свет. В глубинах вод его, конечно, нет. Но природа мудра. Океан всегда и везде в движении. В нем на любых глубинах вечно возникают приливные волны. Они порождают течения, и вода переносится то сюда, то туда. И, натыкаясь на неровности дна, она поднимается. Но в поверхностных слоях существуют мощные океанические течения — теплые и холодные, а это — сложный комплекс, в котором вода движется как бы по бесконечному винту, то уходя в глубину, то вновь появляясь на поверхности. Такими-то путями биогенные соли и попадают наверх, в слои воды, пронизанные светом. Здесь их ждут споры совсем маленьких водорослей. Это их питательная среда. Споры жадно усваивают соли и скоро превращаются в крохотные растеньица. Все знают, как красивы снежинки, но наши маленькие водоросли сложнее и красивее снежинок во много раз. Так появляется первое звено жизни — фитопланктон. Эти бесчисленные миллиарды зеленых малюток свободно парят в поверхностном слое морей и океанов. Особенно много их собирается на так называемом жидком дне.

— А что это такое? — опросил Павел.

— Видите ли, солнечные лучи сильно нагревают поверхность океана, а ветер, перемешивая воду на глубине до 50–70 метров, создает два слоя: верхний — теплый и легкий и нижний — холодный и тяжелый. Обычно между ними образуется слой резко отличительной плотности. Он-то и есть слой скачка, или жидкое дно. Фитопланктон, приспособившись парить в одной воде, с трудом попадает в другую.

— И это происходит всегда на одной и той же глубине?

— О нет, это жидкое дно все время колеблется, потому что на нем возникают внутренние приливные волны, и амплитуда таких колебаний достигает многих десятков метров. Потому-то и фитопланктон движется то вверх, то вниз.

Мастерская природы не проста. Следующим звеном этой цепи является зоопланктон — мельчайшие и просто мелкие морские животные, главным образом крохотные рачки. Точно так, как на земле без зеленых растений невозможна жизнь животных, так и они не могут жить без фитопланктона.

— Микроскопические коровы, — засмеялся Павел.

— Пожалуй, — согласилась Таня. — Сами-то они являются желанной и единственной пищей очень многих рыб, при этом самых многочисленных, например, сельдей и… самых больших на нашей планете животных — китов.

— Это уже четвертое звено цепи? — опросил Павел.

— Да, дальше начинаются хищники, имя которым легион.

— Судя по китам, добыча планктона — очень похожа на пастьбу.

— О, это как оказать. Зоопланктон в светлое время суток громадными роями опускается в глубины морей, некоторые его виды — до 800-1200 метров, и только ночью поднимается близко к поверхности — туда, где много фитопланктона.

— О-о, довольно подвижный корм, — засмеялся Павел.

— Но зато какой ценный! Каждый малюсенький рачок — эта маленькая живая бутылочка с высококалорийным и богато витаминизированным жиром. Правда, такие бутылочки украшены большими ветвистыми усами, имеют ножки, плавники и глазки-бусинки, но для рыб это только реклама — их интересует жир.

— Что ж, ничего не скажешь, рыбкам и китам живется не так плохо — всюду для них и стол, и дом.

— Вот этого я бы не сказала, — улыбнулась Таня. — Есть районы в океанах, где воды малоподвижны. Там действительно все напоминает пустыню. Зато в других местах, особенно там, где разные течения и где поверхностные воды стремительно уходят в глубину, а взамен к поверхности устремляются глубинные воды, жизнь кипит, за планктоном сюда приходят колоссальные косяки рыб и усатых китов. За мелкой рыбой приходит крупная и киты-хищники. А сверху над такими зонами в воздухе висят сотни тысяч птиц, которые также живут рыбой и планктоном.

— Не совсем ясно, почему поверхностные воды опускаются, — спросил Павел. — Ведь они легче глубинных вод.

— Это сложное явление, но суть его вот в чем. Если встречаются две разные водные массы, ну, например, одна холодная и несколько опресненная, а другая — теплая и очень соленая, то, перемешиваясь, они образуют новую воду, более плотную, чем те, из которых они возникли. В результате эта новая вода уходит вниз, а глубинные воды поднимаются. Этому процессу помогает динамика течений. Вот такие штормы, как сейчас, усиливают этот процесс.

— Значит, такие бури — это благо, — сделал заключение Павел.

— Конечно, — убежденно ответила Таня, — жизнь — это форма движения; застой означает гибель не только в океане, но и всюду. В океане, в частности, это приводит к появлению сероводорода и гибели там всего живого.

— Да, — шутя сказал Павел, — теперь я по-новому понимаю слова Лермонтова: «…Как будто в бурях есть покой». Ведь большие мировые течения океанов — Гольфстрим и Лабрадорское в Атлантическом океане, экваториальные и Куросио здесь, в Тихом океане, всегда располагаются в одних и тех же местах глобуса.

— Это так и не так, — ответила Таня. — На картах действительно они занимают всегда одно и то же среднее положение, но это среднее. В действительности, в зависимости от деятельности атмосферы, все системы течений сдвигаются то в одну, то в другую сторону, и меняется их интенсивность. Вот поэтому и промысловые районы меняют свои места.

— Вы говорите, это зависит от атмосферы, — оживленно спросил Павел. — Но ведь деятельность атмосферы…

— Да, да, — улыбнулась Таня, — как и деятельность океана зависит от нашей звезды — от Солнца, именно оно создало океан, жизнь в нем и в конце концов любовь на земле. Поэтому, изучая океан, изучая звезды, мы понимаем самих себя.

Таня встала и прошлась по залу.

— И, может быть, наши чувства? — добавил Павел.

— Ну, что же, будем надеяться, что океан и звезды расскажут нам и об этом.

— Только жаль, — сказал Павел, — что капиталисты были так жадны, что беспощадно уничтожали все. Я, например, читал, что в свое время, несмотря на запрет, они едва не полностью уничтожили морских исполинов — китов.

— Так было, но теперь совсем иначе, — ответила Таня. — Вы ведь знаете, что теперь в определенное время года в арктические моря вылетают самолеты и рассеивают там биогенные удобрения. Вскоре там появляется колоссальное количество планктона; в таких количествах сам океан произвести его не может. Затем в эти районы приходят десятки судов. Мощные насосы прокачивают через эти коробки воду, и при этом планктон выделяется из воды и поступает в центрифуги с большим числом оборотов. В них жир отгоняется и стекает в отстойники. Полученный продукт — ценнее жира китов и используется как пищевой жир. Ну, а китам отдали антарктические воды. Теперь численность китов снова увеличилась…

Павел выглянул в иллюминатор.

— А ведь уже давно рассвело, выйдем?

Над островом стояла мирная, спокойная тишина.

С ясного неба светило нежаркое утреннее солнце. Небольшие покорные волны виновато облизывали пологий берег пляжа.

«Устоял! Устоял остров!» — обменявшись взглядами, без слов поняли они друг друга.

— Океан покоряется людям! — вслух торжественно и серьезно оказала Таня.

Глава шестая Лунная соната

Герда проснулась рано. С особой ясностью перед ней, как продолжение сновидения, проносились события последнего времени. Себя и свои действия Герда видела как бы издалека. Ей казалось, что кто-то добрый и справедливый говорил ей, где она права и где ошиблась.

«Что же сейчас представляет собой моя жизнь? — думала Герда. — Я — жена ученого, преданного своей идее и своему делу. Павел сидит там, в Индонезии, над своими зелеными листочками и мучается; через день шлет телеграммы, я отвечаю на каждую пятую или десятую… Он, конечно, добрый, сильный и хороший…»

Но тут Герду словно кто уличил во лжи, она покраснела. Глядя в побелевшее от рассвета окно, она ясно отдала себе отчет в том, зачем приехала сюда, в Подмосковный дом отдыха. Недавно ее московский друг Орлов сказал ей:

— Пока до свидания, Герда, скоро предстоит очередной полет на Луну. Несколько дней должен отдохнуть в санатории. Будет у вас время — приезжайте.

И вот вчера вечером она приехала. У нее выдалось несколько свободных дней, и когда ехала сюда, все думала: она едет, чтобы привести в порядок нервы.

Но внутренний голос говорил ей: зачем лгать?


В девять часов утра все отдыхающие собрались за общим столом. Кроме Орлова и Герды, здесь отдыхал конструктор кибернетических машин Иван Иванович Егоров — старик с живым лукавым лицом. Густые белые волосы на его круглой голове торчали аккуратной щеточкой, карие глаза весело поблескивали. С ним была его жена Алла Александровна — врач-невропатолог, милая пожилая женщина. Дальний край стола занимали пять сильных, здоровых ребят — студентов Московского университета. Все они обладали атлетическими фигурами, громкими голосами и сверхотличным аппетитом. Они успевали одновременно есть и громко разговаривать о каких-то приливных волнах в глубине земли. На них часто укоризненно посматривал Петр Петрович Игнатов — директор счетного центра Москвы — бледный черноголовый человек в очках. Тут же за столом сидели три девушки, учащиеся Московской консерватории.

После завтрака все общество, переодевшись, отправилось на лыжную прогулку. Погода была чудесная, пышный снег искрился миллионами звездочек. Лыжня вилась среди золотистых молодых сосен, с веток которых иногда, тихо шелестя, падали хлопья снега. Разноцветная цепочка лыжников потянулась в глубь леса.

В этот солнечный день в лесу было так хорошо, что не хотелось ехать в санаторий, и лыжники прокатались до 5 часов вечера. Когда день закончился, уже после ужина все собрались в обширной гостиной санатория.

— Тут чудесно, не хватает лишь музыки, — сказал Петр Петрович.

— Это верно, — согласилась Герда, — ничего так не создает настроения, как музыка. Пожалуйста, Нина, сыграйте нам Лунную сонату Бетховена.

— Да я бы с удовольствием, — немножко покраснела Нина, — но ведь я играю более или менее квалифицированно только на электроксилофоне, а здесь рояль.

Виктор Орлов, молча стоявший у камина, неторопливо подошел к инструменту, открыл его и заиграл. Могучие звуки заполнили комнату; в них были надежда, глубокая внутренняя страсть, мужество и мудрость. Когда замерли последние звуки, в комнате стало тихо-тихо, только было слышно, как шелестел снег, падавший на стекла огромных окон гостиной.

Виктор вернулся на свое место.

— Я никогда не думала, Виктор, — сказала Герда, — что вы так чудесно играете. Я не слышала от вас ни одного слова об этом.

— О, это старая история, — спокойно оказал Виктор, — я рос и учился в музыкальном пансионате Юности — учебном заведении, всегда полном молодыми голосами и звуками музыки, стоявшем вот в таком же лесу. Это был целый маленький музыкальный мир.

К 15 годам уже был неплохим музыкантом. И вот случилось, что всю нашу школу пригласили на новогодний бал в Москву. Уехали решительно все. Малыши, разумеется, еще раньше разъехались, а я остался потому, что мне нездоровилось. Мне было грустно. Юности нужно общество, счастье, праздник. И в этот день его действительно все имели, кроме меня. Около двенадцати часов ночи я оказался в большом двухсветном концертном зале нашей школы. В большие окна ярко светила луна, и в зале был тот особенный жемчужный полусвет, который может создавать одна только луна. На стенках темнели портреты великих композиторов прошлого, и те из них, на которые падали лучи луны, казались живыми.

Я открыл большой концертный рояль и стал играть так же, как сегодня, бессмертную Лунную сонату.

Вот тогда, играя, я понял, что человеческая жизнь вся в стремлении, в борьбе, и только тот может быть счастлив, кто с самого начала жизни пошел по верной дороге, честно служил своей идее. В те времена было всеобщее увлечение космосом, все мечтали о полетах, и в эту ночь я также решил стать космонавтом. И вот уже через неделю я не сходил с лыж, коньков; помногу плавал в бассейне и беспрерывно учил математику, физику, астрономию. Кончилось это тем, что меня вызвали в Совет преподавателей и спросили — в чем дело?

Я ответил:

— Хочу быть достоин Бетховена по духу.

Меня сначала не поняли. Я очень путано объяснил, что человечество завоевывает космос и что я должен стать космонавтом. В конце концов меня поняли и перевели в политехническую школу. Ну, дальше все обыкновенно. Учился.

— Расскажите же нам о ваших полетах, — взволнованно попросила Горда.

— Да, да, расскажите, — поддержали ее.

— Ну что ж, — согласился Виктор, — расскажу… Не стоит говорить о том, что было в школе, достаточно заметить, что мне пришлось провести только в сурдокамерах в общем более месяца. И вот однажды мне на грудь прикрепили золотой луч в бриллиантовом Млечном пути. Я стал космонавтом. Учение, пробные полеты на земных ракетах — все было позади. Я был зачислен в экипаж ракеты «Луна 13».

Вместе с друзьями, такими же как я космонавтами, я целые дни проводил на ракете, проверяя каждую деталь машины. И вот вылет. Темная южная ночь. На ракетодроме вспыхивают тысячи огней, теперь видно, что на старте в километре друг от друга стоят десятки ракет, они тоже должны лететь вместе с нами, вернее, они будут вылетать через каждые два с половиной часа. Все ракеты, кроме первой и последней, необитаемы — это грузовые ракеты. Но я сбиваюсь на детали. Я ведь хочу рассказать совсем о другом.

Человек всегда счастлив, когда встанет на собственную дорогу. Так было всегда: человек радовался и волновался, садясь на коня, становясь у штурвала судна, к рычагам паровоза или берясь за руль машины.

Но многим не удавалось оказаться в кресле космического корабля и почувствовать, что он не только человек Земли, но и космоса. Поэтому у меня не было страха в душе, были только радость и гордое сознание, что я добился цели. Экипаж ракеты состоял из пяти человек. На взлете каждый из нас полулежал в своем кресле, мы могли разговаривать друг с другом, выполнял свои обязанности. Фактически, конечно, все делали телеметрические станции Земли — мы могли вмешиваться в управление полетом только в аварийных случаях, да еще в момент прилунения командир корабля брал на себя посадку ракеты. Он решал, куда посадить ракету. А мы пока были обязаны только сообщать о своем самочувствии. Все остальное делала аппаратура. По совету с Земли на втором часу полета мы позавтракали.

Не обошлось при этом без курьезов. Из питательного наконечника вылилось несколько капель молока, и сейчас же в воздухе повисли беленькие шарики. Поймать их снова оказалось очень трудно. Но постепенно мы полностью освоились со своим положением, и я моту утверждать, что лучший отдых для человека — это состояние невесомости. Нужно только быть внимательным.

К концу десятого часа движения размеры Луны стали очень быстро расти. Появилось ощущение скорости, подобно тому, как это появляется у всех при приземлении самолета или ракетоплана. Весь экран заняла поверхность Луны, и детали с каждой секундой становятся ясней, увеличиваясь в размерах. Момент поворота ракеты основанием вниз мною был пропущен. Экран показывал нижнюю часть ракеты и струи огня, летящие вниз, в другом экране виднелись зазубренные вершины какого-то кратера. Командир, однако, момента поворота не пропустил — это очень важно в нашем деле.

Он принял управление в свои руки и придал спуску ракеты спиралеобразную форму. Выведя ракету к запланированному месту, командир уменьшил расход топлива и плавно прилунил ракету на ровной площадке.

Вот здесь и началась настоящая работа.

Ракета превратилась в командный телеметрический пункт, и мы начали принимать и сажать около себя грузовые ракеты. С Земли это сделать очень трудно. Командный пункт имел особое помещение, оборудованное всем необходимым. Теперь на том месте, где мы прилунились, возник целый лунный город.

С самого начала я обязался рассказывать о своих чувствах, но сейчас я убеждаюсь в том, что это всего труднее сделать.

На Луне появилась небольшая сила тяжести, но нам не нравилась уже и эта связанность Как видите, человек может привыкнуть ко всему. Наша ракета стояла на твердом грунте, который был похож на лаву. А некоторые из грузовых ракет ушли на треть и даже на половину корпуса в пылевидную массу. Теперь-то вы знаете, что эта пыль — своеобразная атмосфера Луны, пропитанная газами, и среди пылинок есть даже пары воды. Вездесущая жизнь приспособилась и к этим условиям. Первым, кто в этом убедился, был телеметрист Петр Иванович Сорокин.

Одевшись в скафандры и опустившись в лифте на поверхность Луны, мы почувствовали себя довольно неуютно. Наши костюмы в сущности представляли собой целые фабрики: в них вмонтированы и терморегуляторы, и газоаппаратура, и радиохозяйство. На земле в таком сооружении просто невозможно существовать, даже на Луне двигаться было не очень легко, хотя все романисты прошлого утверждали обратное. Термометры, вмонтированные в шлем-фонари, утверждали, что температура на Луне — минус сто градусов по Цельсию. Внутри костюма поддерживалась температура плюс 17 градусов. Великолепная штука — полупроводники!

Света было достаточно, нам светила красавица Земля, да, кроме того, мы включили лампы холодного света на всех ракетах.

Двигаясь осторожно, мы потихоньку шли к ближайшей ракете. Постепенно мы все более и более погружались в пыль, пока не оказались в ней по бедра. При этом наблюдалось странное явление: с каждым шагом, разрывавшим пыль, наружная температура повышалась на 30–40 градусов и затем снова падала. Нас это испугало. Сразу возникла мысль о неисправности костюмов. Первым это заметил Петр.

— Послушай, — оказал он, — у тебя наружная атмосфера меняется?

— Да, что за черт!?

Мы остановились и непонимающе смотрели друг на друга. Когда мы остановились, температура также «остановилась» на 120 градусах.

— Отлично, — оказал Петр, — я пойду вперед, а ты стой и смотри, что будет.

Я согласился.

— Колеблется… — закричал Петр, нелепо взмахнул руками и… опрокинулся навзничь, провалившись в пыль. Поднялось целое облако, и тут же пыль ушла вниз. Петра не было видно. Только в наушниках орал его голос:

— Витя, помогай! Провалился. Я — тут.

Я бросился вперед, зашел в пыль по пояс, наткнулся на шлем Петра и потянул его. С трудом мы выбрались на поверхность.

Виктор замолчал, задумался.

— Рассказывайте, рассказывайте, — воскликнула Герда, — это очень интересно!

— Так вот, Луна оказалась сложенной из рыхлого материала. За те миллионы лет, что она существовала, атмосфера ею была потеряна, а поверхностный слой пород метеоритами превращен в пыль. Но Луна — не мертвое тело, она все время выделяет тепло, газы и даже воду. Толстый слой пыли почти не теплопроводен, и он способен надолго удерживать в себе выделяющиеся газы. В глубине песчаных масс существовали микроорганизмы, а среди них водоросли. С течением времени они эволюционировали и превратились в древовидные корневые системы. В определенное время, когда не слишком холодно или жарко на поверхности, они выдвигают из пыли отростки, те быстро зеленеют и жадно поглощают солнечный свет. С изменением температуры в неблагоприятную сторону отростки уходят вниз, кстати, они имеют телескопическое строение. Естественно, в этих условиях появились и животные организмы, основой их пищи, как и на земле, служат растения. Среди животных появились и хищники. Интересно отметить, что этот пыльный мир имеет свою структуру. В холодное время вода, поднимаясь наверх, замерзает в определенном слое, образуя как бы ледяные облака, а когда становится теплее, часть воды, более холодная, опускается вниз, а часть испаряется, но уйти ей с Луны не удается; там, где она прорывается наверх, ее ждут кристаллы с удивительными свойствами — иногда они совершенно прозрачны и ярко блестят на солнце, отражая свет, а иногда становятся темными, и флюоресцируют, принимая самую разную окраску, но с преобладанием синих и фиолетовых тонов. Что это такое растение или животное — наука не установила и до сих пор. На земле ничего подобного нет, впрочем, сейчас утверждают, что это кристаллический вирус.

— А какого они размера? — опросил кто-то.

— До метра в поперечнике; обычно они располагаются именно вдоль разломов лунной коры. Все эти вещи открыты совсем недавно, так как раньше пребывание ракет на Луне измерялось часами, и люди в основном были заняты подготовкой к отлету, фотографированием и сбором материала.

Наша экспедиция была первой, в которой люди жили на Луне более одного месяца. Постепенно между ракетами проложили легкие рельсовые пути, ракеты разгрузили, построили соответствующие убежища, склады. Начали строительство шахт — надежных постоянных жилищ. Каждый из нас должен был уметь выполнять работы за десяток специалистов. Вот почему космонавт — это человек множества профессий.

Во все это время я не думал ни о чем земном. Работали по 16–18 часов в сутки. Земля приходила ко мне только во сне, вот тогда я погружался в ее сверкающую воду и плавал, плавал между зелеными островами, на которых… на которых… — рассказчик замялся.

— Ну, что ж там было, на этих островах? — нетерпеливо спросила Герда.

— Там было все, что жило, как мечта, где-то в самой глубине моего подсознания, — ответил Виктор.

— А что же конкретно вы хотели? — не унималась Герда.

— Вот этого я не могу сформулировать и сейчас, — мягко ответил Виктор. — Через месяц мы получили приказ о возвращении.

Все было почти так, как в первый раз, но только в командную кабину пришлось сесть мне — наш командир заболел какой-то неизвестной болезнью, видимо, в этом виноваты микробы Луны. Полет прошел благополучно; приземляться гораздо легче, чем прилуняться, так как посадкой командуют земные телеметрические станции.


Герда задумчиво смотрела на рассказчика… «Что… кого он видел на приснившихся ему островах?..»

Глава седьмая После шторма

Павел и Таня так измучились, что проспали до вечера. Босиком, еле прикрытые остатками одежды, они направились к коттеджам, вернее к тому месту, где они были до шторма. Таня, шлепая босыми ногами по оставшимся лужицам воды, говорила:

— В общем-то наш плот прошел замечательную проверку. Он оказался неуязвимым даже для такого урагана.

— Не очень-то неуязвимым, — ответил Павел. — Вы видите?

Вокруг было пустынно. Вскоре выяснилось, что не только коттеджи, элеватор, подсобные помещения, но и шлюзовые ворота исчезли: они были вырваны вместе с полимером, в который были вделаны. Плот был как будто промыт и очищен громадной стальной щеткой. Но к радости Тани и Павла, многие деревца уцелели, их не вырвало из искусственного грунта, а только прижало к нему. Им необходимо было лишь время, чтобы подняться и укрепиться. Они могли расти.

Не оправдала себя и облицовка бортов плота. Все борта оказались как бы изгрызенными. Но в целом можно было признать, что плот выдержал шторм.

В одном месте плота Таня и Павел обнаружили огромного тунца. Бедняга был заброшен почти на середину острова. Встречалось множество летучих рыб. Во время осмотра острова они наткнулись на какой-то круглый полумягкий предмет.

— Это кокосовый орех, — сказал Павел. — Ну, что ж, пусть сама природа заселяет наш остров. Это ж отлично, — и Павел помог ореху утвердиться на новом месте…


Вскоре к острову подошли оба атомохода-буксировщика. Начальник экспедиции немедленно направил Павла и Таню к врачу.

К концу дня собрали совещание, на котором было решено продолжать буксировку к месту постановки на якорь и там провести все вспомогательные работы.

Но теперь остров буксировался без людей.

После возобновления плавания в одном из обширных салонов атомохода «Полярная звезда» собралось расширенное совещание. На него прибыл профессор Поллинг, инженер-химик института новых полимеров из Сибири Наташа Эрастова, инженер по морским сооружениям Ван Донг из Джакарты, директор института акклиматизации растений Джу Шу-пин из Циндао, инженер-судостроитель Питер Блок из Владивостока и многие другие. Среди них находился и Штамм.

Председательствовал Санчес Монтегью — главный производитель работ.

Началось с того, что Таня коротко рассказала о случившемся, затем выступил Штамм.

— Вот, — сказал он, приятно улыбнувшись, — в свое время я возражал против проекта потому, что считал невозможным получение в океане достаточно устойчивых урожаев, а сейчас мы убедились в том, что и сами эти острова — сооружение ненадежное. В самом деле — где цитрусовая роща, где поселок, где элеватор? Ничего этого нет. Поэтому я вношу предложение эксперимент признать неудавшимся.

— Ну, что ж, — спокойно начал корректный и стройный Поллинг, — если бы люди прошлого следовали логике уважаемого Штамма, то очень большие пространства земли сейчас бы пустовали. Не было еще ни одной осени, чтобы через Японию в прошлом не проходил хотя бы один тайфун. Обычно такой гость оставлял после себя опустошенную землю, где не оставалось ни жилищ, ни посевов. Однако проходило время, и там снова расцветала жизнь. Страшный тайфун принес нашему первому искусственному острову много бед, но он не смог его разрушить. Мы должны найти новые методы защиты острова, а не помышлять о прекращении эксперимента.

Затем выступила Таня, которая откровенно призналась, что многое они недодумали. Строители предусмотрели все: плот состоит из полимерных пустотных форм, внутри его связывают гибкие металлические тросы, подбор материалов удачный. И все же прямых ударов воля высокие борта «острова» не выдержали.

— Как же нам быть? — спросила она. — Поучимся у природы. В самом деле, посмотрите, там, где имеются водоросли, сильное волнение не достает берегов. Доходит только зыбь, да и то слабая. Заставим и мы стихию смириться. Построим на бортах плота подводные фермы, а от них отведем легкие ленты, которые будут действовать как водоросли.

— Правильно, — одобрил Монтегью, — а через некоторые ленты мы будем подавать в воду воздух, это также будет разрушать структуру волны.

— Но, позвольте, — заметил климатолог Виктор Филиппов, старый приятель Павла, — мы устанавливаем плот на таком месте океана, где редко бывают сильные штормы и никогда не отмечалось тайфунов. Следовательно, эти дополнительные меры излишни.

— Извините, — негромко оказал один из участников совещания, все время молчавший, — я провел в этих водах почти сорок лет, и мне приходилось наблюдать, десятибалльные штормы и около Гавайских островов. Помните, что иногда в климатических таблицах исчезают экстремные величины. Поэтому будем осторожны и вооружим остров такой оригинальной защитой.

Это был известный знаток океана Витинг. Его мнение оказалось решающим.


В то самое время, когда атомоходы с искусственным островом на буксирах медленно приближались к цели, в том же районе океана на сближение с караваном шла красавица яхта «Флорида». Яхта имела прямое парусное вооружение, давно забытое на морских дорогах.

Она принадлежала группе дельцов с Восточного архипелага и сейчас находилась в «увеселительном» плавании. Как бы там ни было, все, кто встречал ее в море, подолгу смотрели на ее свободный бег среди волн, как на видение, пришедшее к нам из мглы веков.

В богато обставленной кают-компании «Флориды» за большим овальным столом из черного дерева сидело пятнадцать человек. Все они были одеты в безупречно белые костюмы, курили сладко пахнущие ситары, пили минеральную воду и внимательно слушали старого, но хорошо сохранившегося человека с тяжелой челюстью и скошенным затылком.

Все знали Джошуа Эбба (так звали оратора) как ученого-атомника, и только трое из присутствующих помнили его как адмирала — одного из членов мозгового треста большой страны и признанного идеолога империализма.

Джошуа Эбб говорил уверенно и суховато:

— Я буду краток. На этой яхте собрались люди, не так давно командовавшие миром. В этой кают-компании нет ни одного, кто не распоряжался бы в прошлом колоссальными ресурсами человечества. Это мы построили величественную цивилизацию, это мы создали общество, угодное богу. Все, что есть на земле, — это плод нашего ума и нашего руководства. Проклятые красные разрушили все. Мы, некогда владевшие миром, сегодня довольствуемся жалким клочком земли, затерянным в океане.

Но и это для нас, оказывается, слишком много. Республика Восточного архипелага находится накануне краха — у нас не хотят брать золото, оно, видите ли, им не нужно, а жить без обмена мы долго не сможем. Поэтому у нас остается одно: или вернуться к роли руководителей мира, или погибнуть. Взять руководство можно только силой. Вот об этом и должны поговорить сегодня. Кто имеет что-либо оказать?

Слово взял Тони Кокрофт — невысокий худой человек, с бледным, немного усталым лицом. От скуки он занимался радиобиологией, а вообще-то был последним отпрыском радиотелефонных магнатов.

— В последние годы мы являемся свидетелями возмутительных явлений: происходит процесс смешанных браков — это наблюдается во всех странах. Китаец становится мужем американки, американец женится на индуске и т. д. Счетно-решающие устройства показывают, что если дело пойдет таким образом, то белая раса в течение ближайших двухсот лет растворится.

И вы, джентльмены, наследниками будете иметь мулатов, квартеронов и вообще черт знает кого. Но есть вещи и пострашнее. Видите ли, процессы, которые протекают в животных и в людях, имеют одну и ту же природу. До сих пор мы не могли установить причины таких явлений, как например массовые самоубийства леммингов. Известно, что когда эти мышевидные грызуны, живущие в тундрах, в благоприятные для них годы очень сильно размножаются, то они собираются громадными массами и, преодолевая все препятствия, лавиной двигаются к морю. Достигнув моря, они бросаются в него и гибнут. Заметьте, именно к морю, и никогда не идут от мест размножения в сторону суши. В чем дело? Оказывается, все животные одного вида связаны между собой биорадиоволнами, вырабатываемыми их нервами. Это — результат эволюции. Такая система взаимосвязи управляет животными в стаях и обеспечивает саморегуляцию вида. Дело в том, что если животных становится очень много и им наверняка не хватит пищи, — это может привести к гибели всего вида. И вот, когда общее число особей достигает какой-то определенной величины — суммарный радиосигнал становится критическим. Повинуясь ему, большая часть животных и уничтожает себя, чтобы не погиб весь вид. Мышление человека есть всего лишь надстройка над более древними процессами нервной деятельности человека, и в сущности подчинено тем же законам. Вот почему люди долго не могли избежать войн.

Страх, появившийся вместе с атомом, изменил величину критического сигнала, но при большом росте населения он, безусловно, даст о себе знать и сделает свое дело — начнется война всех против всех, а это будет конец не только для остатков белых рас, но и для всего вида Homo Sapiens.

Кокрофт замолчал и прикрыл глаза беловатыми ресницами. Стало тихо, сверху доносился свист ветра в снастях, и солнечный зайчик от иллюминатора неторопливо ползал по дубовой панели переборки: вверх-вниз, вверх-вниз.

— Джентльмены, еще кто-либо хочет сказать? — спросил Эбб.

Все молчали.

— Тогда разрешите мне сказать прямо. Если мы хотим спасти от растворения белые расы, а человечество от гибели, мы должны вернуть на землю ненависть, борьбу, кровь, ужас, конкуренцию. Мы также должны опять разделить людей на богатых и бедных, элиту и чернь, на тех, кто думает, и на тех, кто только работает. Это — единственно правильный путь, все остальное — паллиативы. Единственный островок опасения в коммунистическом мире — это наш. Но нельзя, чтобы так продолжалось долго. Начнем наш поход!

Прежде всего нам необходимо иметь довольно значительное количество урана. То, чем мы располагаем для бытовых нужд, настолько мизерно, что не может приниматься в расчет. Получить уран на суше мы, разумеется, не сможем — это вызовет контроль и ненужный интерес. Но, к счастью, нашим институтом западнее Гавайских островов, на дне океана, на сравнительно небольшой глубине обнаружены урановые руды. Создан синдикат по их добыче и переработке. Дело осложняется тем, что красные как раз в этом районе устанавливают свой гигантский плот — целый остров. С одной стороны, это скверно, но, с другой стороны, — хорошо. Мы на первых порах будем с ними сотрудничать, и они послужат нам ширмой. Мы даже думаем использовать их плот как первоначальную базу. Этот остров — очень удачная конструкция для наших целей, на нем или подобном ему мы сможем делать все, что угодно: построить любой завод, любые мастерские. И еще учтите для этих островов не страшны частые штормы.

— А если красные нам будут портить дело? — спросил чей-то голос…

— Тогда очень просто. Как-нибудь в шторм под остров подплывут несколько батискафов, снабженных патентованной жидкостью ВУ-101, моментально растворяющей любые полимеры, и гидромониторы разрежут остров на куски. Понимаете?! На куски, как торт. Только и всего.

Но главная наша задача в том, чтобы на земле взять власть в свои руки. Мы долго искали пути к этому. Прежде всего нужно быстро уничтожить хотя бы треть человечества, главным образом цветных, а затем силой оружия привести к повиновению остальных. Вот тогда мы сможем создать общество, угодное богу.

Хорошо бы нанести удар из космоса, но он сейчас, как известно, освоен красными, ничто там не может появиться, чтобы не привлечь внимания специальных служб. Биологией тоже нельзя воспользоваться. Любое заболевание в любом пункте земли сейчас же привлекает внимание врачей, и инфекция уничтожается моментально. Но мы нашли грозное оружие, и сейчас о нем доложит мистер Эрнест Хоросайн.

Со своего места поднялся стройный сухощавый молодой человек лет 28–30. Его черные, немного волнистые волосы странно контрастировали с темно-синими глазами и белой кожей.

— Дело вот в чем, — сказал он. — В природе существует явление, которое называется «цунами»; сущность его в следующем: в некоторых районах океана, особенно вблизи океанических впадин и в областях сейсмической активности, иногда наблюдаются сдвиги и сбросы в океаническом ложе. В результате на поверхности океана возникают громадные волны. Они подходят к берегам и при выходе на мелководье растут в высоту и, вторгаясь на сушу, сметают, или, вернее, смывают, все на своем пути. Изисторические хроник Японии, мы знаем, что волны цунами при подходе к берегу достигали 40–45 метров, а Крашенинников, например, называет цифру 60 метров. В результате таких катастроф погибали десятки тысяч людей. Но теперь искусственно мы можем вызывать волны высотой до двух и более тысяч метров, то есть буквально создать на океане водяные горы, движущиеся на сушу. Так как эти волны обладают большой длиной и громадным запасом энергии, то они способны пройти равнинные страны из конца в конец. Понятно, что ничего живого после прохождения такой волны уже не останется.

Техника образования искусственного цунами довольно проста: в ложе океана или, скажем, на дне глубоководной части Восточно-Китайского моря прокладываются параллельные друг другу и берегу тоннели, в них устанавливаются элементарные термоядерные устройства и подрываются — только и всего. Если одновременно произвести взрывы вблизи Китая, Индии, Индонезии, Африки и со стороны Арктики у берегов России, то мы сможем вычеркнуть из списка живых до пяти миллиардов человек.

— И тогда, тогда, — не выдержав, заговорил Эбб, — небольшие, но хорошо вооруженные группы займут ключевые позиции среди не затронутых волнами стран и объявят там нашу диктатуру.

После этих слов Джошуа Эбба все сидящие за столом неистово зааплодировали. Каждому из них показалось в этот миг, что скоро они снова возьмут в свои руки мир и судьбы людей. Только так они представляли свое место в жизни.

Плотный, с коротко подстриженными седыми усами джентльмен властно оказал:

— Довольно чувств, мы люди дела. Сейчас же необходимо создать штаб «Мирового цунами» и приступить к практическим делам. Что вы на это скажете, Эрнест?

— Конечно, — сказал тот, — и нужно начинать с эксперимента — прежде чем осуществить затопление красных и цветных, мы должны проверить теорию на небольшом взрыве. Для микроцунами у нас урана хватит.

— Понятно, — заметил Эбб. — Сейчас разделим обязанности. Есть еще желающие высказаться?

После этих слов порывисто вскочил со своего места высокий, c пышной шевелюрой молодой человек. Все его звали Бобом. Вообще-то он отличался некоторой медлительностью, но тут как-то бурно реагировал на все услышанное.

— У меня такое впечатление, — выпалил он, — что я нахожусь в сумасшедшем доме. О чем это вы тут разглагольствовали? Я в эту чепуху не верю. Красные держат в руках всю планету, и держат крепко. Есть у меня на архипелаге пара миллионов долларов, что осталась от папаши, есть вилла, электромобиль. Зачем я полезу в эту кашу? Нет, вы просто отравились вашими сигарами, иначе вы такой дичи не несли бы. Во всяком случае, я в таком идиотском деле участвовать не буду. Пойду подышу свежим воздухом!

Боб порывисто вышел из кают-компании.

— Вспыльчивый молодой человек, — сказал Эбб. — Однако я продолжаю дискуссию, давайте определим программу действий.


…Совещание закончилось поздно ночью. Джошуа Эбб, возвращаясь к себе в каюту, в коридоре встретил капитана Янсена и рассказал ему, как обстоят дела.

— Так, — сказал капитан, — ты понимаешь, что теперь этот Боб растрезвонит о наших планах на весь мир, и дело в самом начале кончится крахом. Хорошо, Джо, если ты отделаешься желтым домом. Красные не любят шуток. Как бы они не установили контроль за нашими делами.

— Этого нельзя допустить, — оказал Эбб.

— Нужно жертвовать чем-то одним — Бобом или делом, — сказал капитан. — Понимаешь? Ладно, Джо, Иди спать. Утро вечера мудренее.

И старые приятели разошлись по своим каютам.


Боб, решив, что все на «Флориде» от долгого плавания одурели и дофилософствовались до абсурда, успокоился. Однако ему не спалось, и он вышел на палубу. Яхта, слегка покачиваясь под ровным пассатом, легко бежала по волнам. Был тот час, когда лунная дорожка казалась стремительным серебряным потоком.

На востоке небо побледнело и звезды начали затуманиваться, хотя в зените они еще искрились.

Поскрипывали от ветра мачты, размеренно шлепал о набегавшие волны правый борт. В этот тихий ночной час океан вселял спокойствие.

Боб задумался.

Неожиданно судно вошло в полосу свечения моря. Чем-то были взволнованы мириады мельчайших обитателей океана, и каждый из них превратился в микроскопический фонарик, а все вместе — в зыбкие озера холодного призрачного огня. Он одевал в сверкающий шлейф борта яхты, в лазурь окрашивал верхушки волн, и когда нос судна с легким шумом опускался вниз, y форштевня в воде образовывалось большое светящееся облако, через мгновение уже несущееся к корме двумя расходящимися голубыми дорогами.

«Флорида» неслась по жидкому пламени. Боб поставил ногу на низкий планширь яхты и, слегка нагнувшись, любовался игрой светящихся струй, в которых проносились яркие звездочки. Кроме него, на палубе находились два человека — вахтенный штурман, размеренно ходивший по шканцам, и рулевой — приземистый коренастый человек.

Слабеющим светом луны и вспышками от искрящейся воды освещалась яхта.

Неожиданно на шканцах появился капитан Янсон.

Он постоял немного с закрытыми глазами, чтобы они привыкли к темноте, и негромко спросил:

— Ну, как идет вахта, серд-мейт?

— Нормально, — ответил штурман.

— Какова скорость?

— Восемь узлов, сэр.

— Добро. Встречались ли суда или самолеты?

— Океан пуст, сэр, на вахте секонд-мейта тоже никто не был встречен.

— Хм, вот что…

— Слушаю, сэр.

— Так вот, — оказал капитан, — за час до склянок поднимите людей и сделайте поворот, пойдете обратным курсом с маневрированием 20 минут, затем ляжете на основной путевой курс, то есть на тот, которым идем сейчас. Вы будете искать упавшего за борт мистера Боба. После безрезультатных потоков пусть чифмейт доложит о катастрофе. Сделайте соответствующую запись в шканцевом журнале. Понятно?

— Есть, сэр, будет сделано?

— После рейса вас обоих ожидает награда. Все. А сейчас я пошел спать. Меня не будить!

Капитан опустился вниз.

Штурман, не торопясь, подошел к рундуку, открыл его и достал большой пистолет с массивным стволом, закрыл рундук и с легким стуком положил на него пистолет.

Возвратившись к штурвалу, серд-мейт сказал:

— Дай-ка, Джим, я постою минут пять!

Матрос молча отошел от штурвала, снял ботинки, взял пистолет и неслышно подошел к фок-мачте так, чтобы фигура Боба проектировалась на светлеющий горизонт. Затем Джим поднял пистолет и, прицелившись, нажал спуск. На конце ствола мелькнул слабый огонек, но звука не последовало.



Боб, как подкошенный, рухнул на планширь. Его правая рука опустилась за борт, иногда она по локоть заливалась водой и тогда казалась совсем голубой.

Джим неторопливо подошел к нему, по пути прихватив деревянное ведро и швабру. Несколько минут он смотрел на неподвижное тело, а потом сильным толчком ноги сбросил его в море. На миг море так ярко засветилось, что стали видны отдельные волосинки на голове Боба. Джиму показалось, что Боб на него взглянул и усмехнулся. Острый холодок пробежал у него по спине.

Через минуту синеющее пятно потемнело и исчезло за кормой. Матрос зачерпнул воды, зажег фонарик и смыл красное пятно на планшире. Вернувшись на шканцы, он хотел стать за штурвал, но серд-мейт оказал:

— Покури полчаса, вон стоит стакан рома — выпей.

Вскоре из-за горизонта брызнули солнечные лучи, небо и море сразу стали синими. Усилился ветер. По океану побежали веселые беленькие барашки.

Яхта пошла двенадцатиузловым ходом. Штурман нажал кнопку, внутри яхты зазвенели звонки, и сейчас же в микрофон была отдана энергичная команда:

— Все наверх! К повороту фордевинд…


Атомоходы неутомимо тянули искусственный остров на восток. Погода стояла хорошая, и Тихий океан в этих широтах был действительно тихим. Теперь уже весь мир следил за новым начинанием. Оно широко обсуждалось в печати. Павлу приходили бесчисленные телеграммы с пожеланием успеха, советами и критическими замечаниями. Два из них привлекли внимание всей экспедиции, и по вечерам на обоих кораблях говорили только о них.

В одной, присланной из Индонезии, говорилось:

«Дорогой друг, Ваша благородная идея привлекла к себе любовь и сочувствие всех народов, населяющих Индонезию. Никакие другие нации так тесно не связаны с морем, как мы. Уже много-много столетий оно защищало нас и кормило, но теперь, после того, как мы полностью использовали всю площадь островов, нашему дальнейшему развитию море начинает мешать, нам действительно не хватает земли для культурных посевов, и мы вынуждены их делать там, где могли бы существовать сплошные сады из самых красивых и ценных растений мира.

Индонезия — это горные кряжи, поднявшиеся из глубин океана, и в нашем распоряжении находятся только вершины. Так зачем вы уводите вновь построенный остров от наших берегов в центр океана, нужно оставлять эти гигантские плоты на море и строить их до тех пор, пока они не свяжут воедино все острова нашей прекрасной земли, тогда наши моря будут засеяны рисом и другими культурами массового потребления и наша родина действительно превратится в страну обетованного счастья.

Преданный Вам Суар Сугарно — Президент сельскохозяйственной Академии республики Индонезии».

А вот содержание другой телеграммы:

«Уважаемый сэр! Ваша новая идея по вине моего коллеги профессора Поллинга завоевывает в Англии все большее число поклонников, что, откровенно говоря, меня печалит. Дело в том, что природа создавала существующие на земле формы жизни многие и многие миллионы лет, в ней нет нецелесообразностей, и она жестоко мстит тому, кто неразумно перестраивает созданную ею систему.

В вашем случае нужно иметь в виду следующее: если человечество начнет интенсивно перекрывать океан непроницаемой пленкой искусственных плавающих почв, то испарение с поверхности океана в низких широтах резко уменьшится, это приведет к общему уменьшению влаги в атмосфере, а следовательно, к общему распространению континентальности климата, усилению излучения с земли в мировое пространство — произойдут нежелательные изменения в атмосферной циркуляции, и в результате злая пустыня начнет наступать на ныне цветущие земли всех континентов и нашей цивилизации будет грозить большая опасность, чем когда-то в прошлом грозила „холодная война“ (Всеобщая энциклопедия, том CXI, стр. 263). Поскольку в наш век технические идеи осуществляются очень быстро, я считаю необходимым уже сейчас организовать „Лигу открытых вод океана“. Учредительное собрание уже проведено, и мы приступаем к самой широкой деятельности, на которую только способны. Если Вы здраво обдумаете все, что я сказал, Вы, несомненно, присоединитесь к нам, это в значительной мере облегчит нашу задачу.

С уважением Гарри Черчилл — доктор геофизики. Англия, Кэмбридж».

Когда Павел читал эту телеграмму, ему на голову опустилась небольшая мягкая рука и стала легко перебирать его волосы. Павел не повернулся, продолжая читать. Потом Татя (а это была она) засмеялась и сказала:

— Ну, теперь мы победим определенно. Скоро все народы мира придут к нам на помощь. Ведь по философии Штамма для успеха дела всегда необходимо иметь противников. Теперь мы их имеем и, кажется, не слабых.

— Да, видимо, так, — сказал он, улыбаясь. — Бедный Черчилл не подразумевает, что наши пленки могут не только ухудшить, но и улучшить климат земли. Все дело в том, сколько построить островов и как их расположить на поверхности океана. Но… для наших целей достаточно занять 8 процентов площади океана, чтобы получить миллиарды тонн разнообразных продуктов.

— Вы слишком много думаете об этих островах и совсем не находите времени для другого, — оказала Таня. — И вот результат: у вас в висках седина, у такого молодого — вам ведь нет еще и тридцати лет. Меньше нужно отдавать душу только одному делу.

— Моя душа, если говорить об этом несуществующем предмете, давно уже разделена пополам, и когда ее меньшая половина борется, побеждает и радуется, то вторая… да что говорить о ней!

Глаза Тани потемнели. Она молчала.

— Вот видите, Таня, оказывается, в наш век между мужчиной и женщиной встала не известная раньше преграда. В былые времена между ними часто вставала бедность одного из них, а теперь — разные склонности. Герда любит меня или, быть может, любила, но со светом рампы больших театров она тоже не может расстаться — как вы с морем. Но вам, Таня, я скажу: мы, мужчины, чаще, чем женщины, способны жить мечтой.

И вот я мечтаю, что скоро на одном из наших островов поднимется театр. Он будет белоснежным, легким сооружением, простым и величественным: он будет похож на древние греческие театры, но только легче, воздушнее. Тогда тысячи мужчин, женщин и детей в ярких одеждах будут смотреть, как моя Герда рассказывает о счастье своими неповторимыми танцами. Мы построим театр, и тогда Герда будет со мной. Помогите мне в этом.

— Хорошо, — медленно сказала Таня.

В первый раз Павел увидел на лице Тани такое выражение. Она долгим взглядом посмотрела на Павла и вышла из салона.


Однажды, когда до цели оставалось каких-нибудь триста миль, на борту атомохода «Н. Зубов» появились шумные люди.

Гости отрекомендовались как исследователи океана, представители одного из научных институтов Североамериканской республики.

Главой группы был Джошуа Эбб. Он представил экспедиции своих спутников.

Джек Мартен — высокий блондин, специалист по геологии моря, был известен как первый исследователь, практически показавший, что во многих местах океана очень близко к поверхности его дна подходят глубинные слои океанического покрова, насыщенные редкими на земле, но чрезвычайно нужными для человека элементами. Мартен, пользуясь своей теорией и геофизическими методами, разработанными главным образом Харьковской школой физиков, указал на громадные скопления индия, германия, фтористых элементов, титана, кобальта в некоторых пунктах Тихого океана всего в 100–200 метрах от поверхности дна. Все эти богатые скопления состоят из массы конкреций и, следовательно, указывают тем самым на свое морское происхождение. Видимо, когда-то в далеком прошлом на дне океанов образовывались конкреции не только железистого типа, но и из других металлов.

Кроме этих двух ведущих специалистов, в делегацию американцев входили — Дик О'Данейли, Том Александар и другие морские инженеры различных профилей.

Дженни была очень рада увидеть новых людей, она весело болтала то с одним из них, то с другим.

Встреча происходила в салоне, который приспособили в связи с приездом гостей под курительный. До сих пор на острове не было курящих.

— Все ваши газеты только и говорят о вас, — заявил Джошуа Эбб, — мы и решили посмотреть собственными глазами, что вы собираетесь делать. Мы в этой части океана тоже ведем работы. Нас очень интересуют ваши исследования.

Павлу волей-неволей пришлось подробно рассказать и о своей идее, и о том, как недавно их полимерный остров выдержал тайфун.

К основной цели постройки плота гости остались равнодушны. Зато все они проявили живой интерес к технике постройки и материалу искусственного острова.

— Послушайте, — спросил Дик, указывая на развернутую на столе карту, — а почему вы для постановки плота на якоря выбрали именно эту точку океана, а не другую?

Таня оказала, что только из климатических соображений. Ответила и пересела в дальний угол салона она чувствовала себя неловко: один из гостей, кажется, его зовут Хоросайн, с первого момента знакомства не спускал с нее глаз.

— Хитрите, — опять заявил словоохотливый Мартен. — Судя по нашим данным, тут должна быть и другая причина.

Члены экспедиции недоуменно переглянулись.

— Дело — простое, друзья, — оказал Джек Мартен. — Наши исследования показывают, что область примыкания к Гавайям имеет очень интересную структуру дна. Ну и мы подумали, что вы занимаетесь не только надводным сельским хозяйством, но и геологией моря и вообще океаном, Плавающий остров — чудесное место для этого.

— Это же главная наша цель, — сказала Таня, — но, разумеется, океанографическая работа будет вестись на острове. Странно, если бы этого не было. Разве можно жить в океане, не изучая его?!

— Ну так вот, мы хотели бы, чтобы вы прихватили нас с нашими батискафами, это было бы очень для нас удобно, — заметил Мартен. — И было бы, вероятно, интересно и для вас, — лукаво добавил он.

— Все зависит от того, сколько вы займете поверхности плота. Если немного, то, я думаю, мы сумеем договориться, — сказал Павел.

Гости рассмеялись. Они сказали, что им потребуется места чуть-чуть и, поблагодарив хозяев, отправились к себе. Скоро Павел узнал, что это такое их «чуть-чуть».

Глава восьмая Жизнь в океане

Наконец настал день, когда первый искусственный остров стал на якоря в 800 милях к западу от Гавайских островов. Сейчас же на нем закипели строительные работы — все необходимое уже было доставлено из Владивостока атомоходами. Теперь помимо легких коттеджей в теле острова были встроены штормоубежища.

Внутренняя часть острова была усовершенствована.

На месте снесенного ураганом элеватора построили новый. К внешним бортам плота, по всей периферии, подвели длинные подводные консоли, от которых поднимались легкие полимерные ленты, усмирявшие волны. Подходя к борту, волна уже не имела гребня.

Как это ни странно, но в очень многих местах тайфун ничего не смог сделать с посадками сорго, и теперь на острове можно было наблюдать волны, бегущие по зеленым плотным посадкам этого злака. Уцелело и несколько цитрусовых, они окрепли и чувствовали себя, видимо, неплохо. Но самое главное заключалось в том, что посадочные работы проводились именно сейчас; в помощь Павлу из Китая и Индонезии прилетело несколько специалистов-агрономов, которые привезли с собой ценный посадочный материал. Поскольку работы на острове рассматривались как экспериментальные, то на остров завезли до 500 различных субтропических растений. Среди них были виноградные черенки, ананасные побеги, различные овощи и ягодники, рис и пшеница, сахарный тростник, мангровые деревья, молодые финиковые деревца, много видов цветов.

Всю площадь острова тщательно разделили на участки, и в каждом участке произвели посадку. Ближе к бортам острова разместились стойкие против ветра деревья и кустарники, центральные участки отвели для более капризных растений.

Таким образом, среди океана возник своеобразный ботанический сад культурных растений. Каждый специалист следил за «своими» растениями. Павел все свое время отдавал пшенице, сорго и цветам. Китайцы занимались рисом и овощами. Индонезийцы целые дни проводили около тропических деревьев.

Теперь на острове имелась обширная лаборатория физиологии растений, и потому каждая стадия их развития тщательно контролировалась, и все, даже малейшие изменения в структуре растений, замечались и брались на учет.

Все «жители» острова (а их теперь было 50 человек) работали с увлечением. Они приехали сюда не по приказу, а по велению сердца — в соответствии с этим они и действовали; со временем никто не считался. Однако по вечерам, когда спадала дневная жара, молодежь с увлечением занималась спортом, особенно теннисом и волейболом. Многие занимались гимнастикой, легкой атлетикой и водным поло. А когда солнце уходило за горизонт и на острове вспыхивали сотни огней, в воздухе звучала музыка, устраивались танцы, состязания поэтов и драматические представления, — словом, молодой народ жил на искусственном острове так же, как и везде.

Павел, однако, был почти лишен этих удовольствий. Совет старейшин Западной Сибири вынес постановление, по которому Павел назначался «Ведущим проблемы искусственных островов». А это значило, что если днем он занимался научно-практической работой, то вечером — разработкой теоретической стороны проблем, вел переговоры с научными учреждениями и промышленными объединениями ряда стран. И так как дело развивалось, вставала одна проблема за другой, то он часто засыпал далеко за полночь.


У Павла возникали все новые идеи — одна увлекательнее другой. Да и помощники его подсказывали немало интересного. Как-то утром к нему зашел его ближайший помощник и друг, невысокий изящный Ли. Его живые черные глаза весело блестели. Ли был физиологом, обладал энциклопедическими знаниями и очень хорошо был известен в научных кругах Китая. Трудно сказать, сколько ему было лет. По-юношески стройный, скорый на ногу и энергичный, он производил впечатление молодого человека, но, судя по седине, успевшей пробиться на его висках, можно было догадаться, что Ли немало лет.

— Пожалуйста, — сказал Ли, — очень прошу вас зайти ко мне на минутку.

Павел вошел в коттедж Ли. Хозяин усадил Павла на стульчик, исчез и снова появился с прозрачным судком. Так же быстро появилась посуда, и Ли положил в тарелку Павла блестящие коричневые куски и зелень.

— Попробуйте, пожалуйста, — попросил Ли.

Павел попробовал. Это оказалось очень вкусное желеобразное мясо. Ничего вкуснее Павел не едал.

— Спасибо, — сказал он после того, как опорожнил всю тарелку. — Вы, китайцы, великие мастера диковинных блюд.

— Не в этом дело, — сказал Ли. — Пожалуйста, погуляем несколько минут.

Ли повел Павла прямо к каналу, который пересекал остров. Канал был довольно глубоким. Через отверстия в бортах он сообщался с океаном. Таких каналов было несколько. В них из тела плота откачивалась уже использованная растениями удобрительная жидкость. Время от времени это необходимо было делать, чтобы освободить искусственную почву от токсинов, появляющихся в ней в результате жизнедеятельности растений и бактерий. Вода в канале была почти прозрачной, потому что сообщалась с океанской.

— Присмотритесь, — сказал Ли.

Павел всмотрелся и увидел, что по дну канала медленно ползали многочисленные темные предметы, напоминающие огурцы. Ли взял сачок и легко выловил один из них. У него на ладони оказалось странное морское темно-коричневое животное без головы и глаз, 12–15 сантиметров в длину, с мягкими шипами.

— Вот, — оказал Ли, — это трепанг, лучшая пища в Китае. Я думаю, что и самая полезная в мире. Опыт нашего народа установил, что мясо трепанга, помимо его питательных качеств, обладает еще и тонизирующими и вообще целебными свойствами. Так вот, это животное живет в узкой прибрежной полосе моря и питается тем, что находит в иле и песке. Мы в Китае разводим и добываем трепангов много, но их все же недостаточно. Подходящих мест для их разведения не хватает. Я сделал опыт искусственного разведения трепангов вблизи острова-плота. И вот результат.

Ли, бросив трепанга в воду, замолчал и выразительно посмотрел на Павла.

— Все ясно, — ответил Павел. — Пошли к Тане. Посоветуемся с ней.

Таня была в своей обсерватории. Почти четверть комнаты занимало особое устройство, при помощи которого принимались сигналы множества всяких приборов, размещенных в различных частях плота. Сигналы перерабатывались и, преображенные, появлялись на многочисленных циферблатах и лентах-самописцах. В этой комнате можно было узнать о силе ветра, скорости течения, о том, какие движения совершает плот на своих якорях и о многом другом, что могло интересовать только мореведов.

Закончив свои вычисления, Таня повернулась на вертящемся стуле к вошедшим, вопрошающе глядя на Павла, который начал рассказывать ей об опытах Ли.

— Что можно придумать, чтобы улучшить дело развития трепангов на острове? — спросил он.

Таня, не задумываясь, ответила:

— Технически весь остров можно превратить в садок для этих червей. (Ли болезненно поморщился). Но тогда не будет растений.

— Спасибо за исчерпывающий ответ, — сказал Павел. Тон и поведение Тани обескуражили его.

Маленький Ли, видимо, понял все.

— Как похожи женщины друг на друга, — вздохнул он. — Когда они предлагают кому-нибудь дружбу, то им кажется, что они осчастливливают его. Но если случается обратное, то они искренне считают себя оскорбленными. И так всегда случалось даже с лучшими из женщин в последние три тысячи лет.

Павел невольно рассмеялся, хотя ему стало больно; он вдруг почувствовал себя одиноким.

Осмотрев все каналы, они с Ли решили несколько расширить их, создать искусственный песок и ил, насытить их питательным раствором и впоследствии перемешать с остатками растений. Эти каналы решено было заселить также устрицами и гребешком. Таким образом, остров мог давать высокоценное мясо беспозвоночных.

После обеда на остров прилетели Эрнест Хоросайн и Джек Мартен. Они долго гуляли с Таней по острову, а потом попросили Павла побеседовать с ними. Хотя ему и жаль было времени, но он не мог отказать гостям. За ужином завязалась беседа, во время которой Павел рассказал о своих планах.

— Все это замечательно, — оказал Мартен, — но нам бы хотелось кое-что уточнить.

— Пожалуйста, — улыбнулся Павел.

— Видите ли, — заметил Хоросайн, — смысл вашей идеи заключается не только в том, чтобы дать людям много ананасов, риса, пшеницы, плодов и овощей, но дать их с наименьшими затратами труда на единицу продукции, то есть, как говорили в старину, подешевле, а для этого нужно, чтобы «земля» больше давала вам, а меньше получала. Самые большие расходы вы понесете на горючем для атомных котлов. Сейчас на это не обращают внимания, поскольку идет эксперимент, но при появлении множества таких островов это вырастет в проблему. Без энергии ваши острова не обойдутся, а как вы знаете, коэффициент полезного действия гелиоустановок еще мал.

Так вот, Павел Сергеевич, вам дьявольски повезло, вы стали как раз там, где находится, может быть, — величайшая в мире урановая аномалия. Наши геофизические батискафы обнаружили ее как раз здесь. Все данные говорят о том, что подводная кладовая богатых урановых руд находится близко к поверхности дна океана и прикрыта лишь небольшим слоем осадочных пород, которые в некоторых случаях сами ценное сырье. Из этого следует, что нужно организовать бурение и добычу на первое время хотя бы образцов руды. Для этого неподвижная платформа очень удобна. Теперь, я думаю, вам ясно?!.

— Ясно-то ясно, — сказал Павел, — но думаю, что наш первый остров мы оставим в покое. Он ведь весь засажен. На нем не осталось и дециметра свободного. Пока это только зеленая лаборатория, правда, гигантская, и лаборатории не стоит давать промышленную нагрузку.

— Стоит, — решительно оказала Таня. — Как показала Япония, полимеры, подобные нашим, можно получить прямо из морской воды. В ней растворены все элементы. Вопрос только в энергии. Если в нашем распоряжении окажется атомное сырье, то это будет значить, что раз появившийся центр заселения океана в одной точке будет постепенно расширяться без всякой помощи континентов. А это грандиозно!

Глаза Тани блестели, ее лицо раскраснелось. Открывшиеся перспективы, видимо, захватили ее.

— Ну, как? — опросил Мартен. — Теперь вы выделите нам половину острова?

Павел задумался. Потом ответил:

— Пока нет. Нужно эксперимент довести до конца.

— Ну, что ж, — оказал Мартен, — попробуем поговорить с вами несколько позже. Завтра приглашаем вас на прогулку в батискафе.

На следующее утро в корабельный док острова вошел батискаф. С тех пор, как этот остроумный аппарат придумал профессор Пикар, он превратился в весьма сложно оборудованное глубоководное судно, правда, с ограниченным районом плавания. Его основу составляли стальные полые шары, рассчитанные на давление в 15 тысяч атмосфер.

Люди размещались в носовой гондоле, ее лобовая часть, сделанная из особого материала — «просветленной стали» — была совершенно прозрачной. Подводный мир наблюдался на экранах особых электронных устройств — телерадаров, дающих цветное изображение.

Павел не мог воспользоваться приглашением. В этот день он продолжал сложный эксперимент по устранению влияния влажности на рост клеток растений. Этот опыт имел для некоторых культур решающее значение. Работал Павел вместе с Ли, отличавшимся необыкновенным трудолюбием и широтой мысли. Важно было еще и то, что китайцы за свою долгую историю накопили множество наблюдений и приемов в земледелии, которые теперь помогали нашим исследователям в поисках научного решения вопросов.



В десять часов утра Таня и Эрнест Хоросайн уселись в удобные кресла в носовой сфере. Батискаф вздрогнул и выскользнул из дока. Волной его сразу же положило почти на борт, так как в океане штормило. Качка продолжалась недолго. Скоро над головой Тани оказалось не голубое небо, а яркий блестящий полог со светлыми тенями. Такой казалась снизу вода. Под ногами виднелась голубая синь. Это рассеянный солнечный свет поднимался наверх. Вокруг гондолы быстро носились стайки летучих рыб. Они, как колибри в лучах света, блистали разными красками. Иногда Таня видела, как появлялось несколько больших торпедовидных темных тел, стремительно несущихся в воде. То были тунцы, гоняющиеся за летучими рыбами. В большинстве случаев они оставались ни с чем — рыбки расправляли свои крылья-плавники и исчезали за пределами блестящего потолка подводного мира. А один раз перед глазами подводников возникла моментальная, но, видимо, обычная здесь драма. Несколько крупных тунцов гнались за стаей золотой макрели, быстро схватывая некоторых из них. Вдруг откуда-то снизу метнулась серебристая тень, и тотчас в воде появилось красное мутное облако, из которого медленно опускался тунец, рассеченный пополам, а серебристая тень оказалась громадной меч-рыбой.

В то время как Таня была всецело поглощена наблюдением, Эрнест Хоросайн тщательно следил за многочисленными приборами, опробывая действие ручек управления. Затем он сказал:

— Итак, все в порядке, мы можем опуститься вниз.

Таня почувствовала легкий толчок, и синева вокруг них сделалась плотнее, приобрела фиолетовый оттенок.

В кабине становилось темно, стрелки приборов засветились.

— Здесь не очень-то глубоко, — оказал Эрнест, — но район интересный.

Они продолжали опускаться. Таня испытывала странное чувство. Ей казалось, что она не под водой, а где-то в межзвездном пространстве. В окружающей их темноте мерцали тысячи огоньков, похожих на звезды. Они то гасли, то ярко загорались, то светились ровным немигающим светом. В иных местах виднелись легкие световые туманности самых разнообразных расцветок. Некоторые из них быстро двигались, другие оставались неподвижными.

В ярких лучах прожектора, который только что включил Хоросайн, Таня увидела глубоководного кальмара, громадину с десятиметровыми щупальцами. Животное на большой скорости приближалось к батискафу. Все тело чудовищного моллюска светилось, в громадных глазах пробегали зеленые огоньки, щупальца, вытянутые к гондоле, колебались. По ним как бы ходили волны. Хоросайн включил подводный электрофор.

В воде возникло голубое сияние. Тело кальмара сжалось, сделалось пурпурным, в тот же момент мощная чернильная струя вырвалась из воронки-рта, и кальмар исчез. Гондолу окутала непроницаемая тьма. На засветившемся экране телевизора было видно, как молниеносно несся громадный кальмар, ежеминутно меняя свою окраску.

— Да, — смеясь сказал Эрнест Хоросайн, — для этого парня наш электрофор, что школьная лейденская банка, а будь тут кашалот, он расправился бы с ним в два счета.

Батискаф продолжал опускаться и наконец достиг дна. Держась над ним в пяти метрах, судно, не торопясь, пошло на восток. Эрнест Хоросайн включил приборы геофизической разведки. Вскоре на одном из них стрелка радиоактивности дрогнула и начала поворачиваться по часовой стрелке. Иногда она останавливалась, передвигалась назад, но затем упрямо стала показывать все большие значения радиоактивности.

— Видите, что делается, — сказал Хоросайн, — под нами громадные запасы энергетического сырья. Практически неисчерпаемые…

Таня пригляделась к грунту. Он не был илистым.

Его твердая красноватая поверхность была волнообразна.

— Как вы думаете, — опросила Таня, — почему образовались эти волны на дне? На больших глубинах ведь не бывает волнения.

— Да, на больших глубинах волнения нет, — согласился Эрнест, — но уже на глубине 50 метров волнение чувствуется. И если по поверхности мелкого моря проходят многометровые волны, то на глубине 50–80 метров они превращаются в 20-30-сантиметровые. Так вот, эти твердые волны на дне образовались много миллионов лет назад, в мелком море.


Когда они всплыли, был уже вечер. Кромка громадного красного солнца скрылась за горизонтом. Поздно ночью батискаф стал на свое место.

Ночью острее чувствовались запахи. Пахло апельсинами (а это время как раз цвели апельсиновые деревья) и еще каким-то тонким соленым запахом, доносившимся с океана. По пути до самых коттеджей Таня и Хоросайн молчали. Дома Таня угощала Эрнеста душистым кофе и русским пирогом с яблоками.

Через час из походной лаборатории Хоросайна позвонили и оказали, что в доставленных со дна океана пробах оказалось от 30 до 60 процентов чистого урана. Такого богатого содержания металла в руде в пределах материков еще не встречалось.

— Теперь вы понимаете, милая Таня, — сказал Эрнест Хоросайн, — какое богатство скрыто в глубинах океана. Что перед этим жалкие искусственные поля, которые, по мысли нашего друга, должны покрыть океан! Пусть все расчеты сибирского идеалиста верны и новый голубой континент сможет прокормить еще десяток миллиардов людей в дополнение к тем, которые уже живут на земле. Но зачем это?

Таня в полном недоумении смотрела на Хоросайна.

— Не считайте меня, Таня, ретроградом. Я много думал над этими вопросами и пришел к выводу, что устраивать из земли человеческий муравейник нет никакого смысла. Жизнь среди миллиардов себе подобных потеряет прелесть.

«Какие странные рассуждения… Не может быть, чтобы он действительно так думал!»

— Я читала о таких взглядах, — вслух сказала Таня, — только в старых книгах и совсем не думала, что теперь, в наше время, можно так рассуждать о людях. Относительно перенаселения земли вы говорите, простите меня, ерунду. Наша задача заключается совсем не в том, чтобы сократить рост народонаселения Земли, а в том, чтобы увеличить изобилие на земле для полного удовлетворения всех нужд людей.

— Вы, Таня, говорите так горячо и убежденно, что можете поколебать даже мои взгляды. Мне не хочется расставаться с вами. Я счастлив был бы видеть вас каждый день, и, я постараюсь получить такую возможность. Но посоветуйте, что нам делать? Как обосновать базу на вашем острове? Ведь в этом случае так просто решается наша задача по организации подводной добычи урана.

У Тани мелькнула забавная мысль, и она сказала:

— Сейчас здесь на острове есть представитель Совета старейшин Штамм, поговорите с ним.

Хоросайн поблагодарил за совет.

Если бы Таня знала, к чему это приведет, она, вероятно, дважды бы подумала, прежде чем дать такой совет американцу.


Время шло. Постепенно искусственный остров превратился в зеленый оазис среди океана. Очень многие растения развивались на новом месте не хуже, чем на своей родине. Это, конечно, объяснялось не только их приспособляемостью, но и тем громадным трудом, который вложил в это дело Павел. Ему удалось подобрать такие компоненты жидких удобрений, которые почти в два раза увеличивали массу растений и намного ускоряли их развитие. Особенно хорошие результаты дало примешивание к раствору ничтожных количеств гибберллиновых кислот. Но были, конечно, и трудности, заставлявшие Павла просиживать долгие ночи в раздумьях над загадками природы. А яркие солнечные дни Павел просиживал в своей лаборатории главным образом за электронным микроскопом или неустанно бродил по острову, пытливо разглядывая каждую ветку, каждый листок своего зеленого мира. В один из таких дней, когда он обнаружил поразительную вещь — клетки бананового стебля, росшего рядом с кустом саксаула (единственного на острове), оказались плотней и меньше клеток всех остальных бананов — Павлу сказали, что к острову швартуется американский атомоход, и сейчас он начнет выгрузку оборудования для подводных работ. Павел с сожалением оторвался от микроскопа и пошел к гавани.

Действительно, у наружной стенки острова стоял «Красавец моря» — судно в 40 тысяч тонн водоизмещением. В гавань из-за своей величины он войти не мог. Павел ускорил шаг. Когда он подошел к «берегу», с атомохода уже был опущен и работал трап-эскалатор. Три больших ящика лежали на острове, подмяв молодую зелень недавно сделанных посадок. У трапа стояла оживленная группа людей, и между ними виднелась сухощавая фигура Штамма, ярко блестели его противосолнечные очки и два ряда зубов — Штамм улыбался. Увидев Павла, он любезно раскланялся и сказал:

— Ну вот, Павел Сергеевич, ваш остров и пригодился для настоящего дела. Наш Совет старейшин решил передать четверть острова нашим американским друзьям для устройства базы подводной геологии. Прекрасная мысль, не правда ли?

— Где решение Совета? — мрачно опросил Павел.

— О! Это формальности. Оно будет передано вам по радио, а пока, чтобы использовать погоду, мы решили провести операцию. Я распорядился выбрать место выгрузки здесь, так как тут и порт рядом, и посадки недавно сделаны. Я, знаете ли, не хочу мешать вашим опытам.

Таня, которая только что подошла, не верила своим ушам. Как мог Штамм, не посоветовавшись, с Павлом, действовать так бесцеремонно?! В глубине души она почувствовала себя глубоко виноватой.

Павел стоял неподвижно. У него не возникло ни одной ясно выраженной мысли, но он почувствовал, что в нем растет гнев. Не торопясь, он подошел к одному из ящиков и приподнял его. Все изумленно переглянулись. В ящике лежали буровые воронки, и он весил 100 килограммов. Тяжело шагая, Павел перенес ящик на атомоход и поставил его на палубу. То же он проделал с двумя другими ящиками, затем вернулся и наклонился над помятыми молодыми саженцами дынь, присланными ему недавно из Ташкента.

— Они погибли, — оказал Павел. Также спокойно он вернулся к ящикам и ногой один за другим столкнул их в воду под кормовой подзор судна.

Штамм, побелев, быстро подошел к Павлу.

— Вы понимаете, что вы сделали? — хрипло спросил он.

Павел тихо ответил:

— Сейчас вы поймете, что сделали вы!

С этими словами он крепко взял Штамма за пояс, неожиданным рывком поднял его над головой и бросил в океан. Сейчас же с судна по сброшенному линю в воду скользнул кто-то из команды. Штамм довольно быстро был поднят на палубу «Красавца моря», но в каком виде! От его самодовольного вида ничего не осталось. Жалкий, мокрый Штамм уже без очков и улыбки стоял, похожий на мокрого тощего куренка.

Павел безучастно смотрел на всю кутерьму спасения, а когда все начали приходить в себя, он подошел к трапу и, обращаясь к команде, ясно и отчетливо сказал:

— Если я увижу кого-нибудь что-либо сгружающего с этого судна на остров, то я его убью. Имейте это в виду! Это не угроза, а просто предупреждение, — и, круто повернувшись, Павел направился внутрь острова.

Все, кто был на острове — товарищи Павла — пораженные, молчали. Таких событий никто из них никогда не видел. Это было беспрецедентно. Только кокетливая радистка, стоявшая на крыле мостика, вдруг восторженно заявила:

— Вот это мужчина!

Кто-то засмеялся. Здоровенный рыжеволосый капитан резко сказал:

— Я не хочу иметь дела с сумасшедшими. Пусть сначала этого джентльмена уберут с острова, а потом я приду сюда, — и отдал команду об отходе. Через полчаса «Красавец моря» исчез в голубой дали.

Таня была потрясена происшедшим. Теперь перед ней раскрывалось то сокровенное в человеке, что часто а обыденной жизни мы не видим. Вот откуда берутся скульптуры великих мастеров, думала девушка. Перед ее глазами еще стояла мощная фигура Павла и перепуганный Штамм над его головой. Каким мягким и покладистым в обыденной жизни был Павел. Он никогда никому не говорил грубого слова, постоянно обо всех заботился, сам работал почти не отдыхая. Все это произошло благодаря ее непростительно легкомысленному совету, который она недавно подала Эрнесту Хоросайну.

Что же теперь будет? И она побежала разыскивать Павла.

К своему удивлению, она его нашла совершенно спокойно беседующим с Ли. Они сидели в небольшой беседке, по ажурным стенам которой уже начинал виться виноград.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил ее Ли, — мы как раз нуждаемся в вашем обществе. Тут мы обсуждаем биологические проблемы, но нам нужен знаток моря. Дело вот в чем. Успех нашего предприятия несомненен, но возникают и новые проблемы. Человеку, кроме растительного белка, нужны и протеины, или попросту мясо. Как мы обнаружили, на наших островах прекрасно чувствует себя хлорелла — водоросль, обладающая поразительной способностью производства растительного белка. В этом она не знает себе равных в растительном мире. Так вот мы сейчас обсуждаем следующее. Если иметь остров хотя бы в несколько квадратных километров, то при условии создания на нем бассейнов с хлореллой, а также полей быстро растущих трав, такой плавающий массив может прокормить не менее 70 тысяч овец.

— Но вот в чем загвоздка, Таня, — заметил Павел, — мы с Ли все больше склоняемся к той мысли, что искусственные острова могут быть сделаны на берегу, но все для сельскохозяйственного производства на них должно быть взято в океане — практически все составные части жидкого удобрения. На первый взгляд эта задача кажется простой. Азота в воздухе достаточно, а фосфаты, нитраты и другие компоненты можно взять в воде. Но наш первый опыт показывает, что для большого урожая недостаточно иметь большую площадь — необходимо прокачивать через сепараторы массу воды, только тогда мы в состоянии получить необходимый концентрат удобрений, а это дорогая штука. Хлорелла обладает чудовищной производительностью, но для нее нужно сырье, а по нашим расчетам его не будет хватать; кажется и в океане, как и на земле, есть места, где биогенных солей густо, а где и пусто. В нашей точке океана биосолей немного.

Таня подумала: «Это удивительно. Как можно после всего, что случилось, обсуждать какие-нибудь проблемы», — но вслухсказала:

— Дайте собраться с мыслями. У меня почему-то во рту пересохло.

Ли забеспокоился. Он падал Тане хрустальный фужер с прохладительным напитком. Таня выпила искрящуюся, очень душистую жидкость и сразу почувствовала себя лучше.

— Действительно, — сказала Таня, — я много раз вам рассказывала, что биогенные элементы распространены в океане неравномерно. Их больше там, где встречаются разные течения — теплые и холодные, или там, где соприкасаются различные водные массы, или, наконец, там, где дно океана неровно и в том же месте существуют сильные приливно-отливные течения. При этих условиях биогенные элементы поднимаются из придонных горизонтов и насыщают поверхностные воды. Мне кажется, — продолжала Таня, — мы можем пойти по двум путям: или подавать придонные воды с частью грунта на поверхность искусственным способом по трубам, или…

— Или, — нетерпеливо повторил Павел, — сделать часть наших островов дрейфующими.

— В самом деле, — подтвердила Таня, — каждый день острова будут проходить по новой, не обедненной нами воде. Их нужно разместить хотя бы за северной границей северного экваториального течения. Тогда они будут дрейфовать с востока на запад по разделу двух различных водных масс, и наши диффузионные установки будут давать достаточно биогенных солей для приготовления удобрений.

— Но в конечном счете плоты подойдут к берегам Азии. Тогда что? — спросил Павел.

— За их дрейфом должны следить атомоходы. Как правило, у восточных берегов Азии они должны дрейфовать на север в водах течения Куросио; пройдя мимо Японии, плоты повернут на восток и с Тихоокеанским северным дрейфом достигнут берегов Америки, после чего пойдут на юг.

— Постой, постой, Таня, — быстро заговорил Ли, — таким образом наши дрейфующие острова будут описывать эллипс — его южная половина будет находиться в субтропиках, а северная — в умеренном климате.

— Совершенно верно. Но на юге они будут двигаться быстрее, а на севере медленнее.

— Так это прекрасно! — воскликнул Ли. — Посмотрите, что получается? Когда наши острова будут дрейфовать в субтропиках, мы заставим работать хлореллу и будем выращивать южные культуры: при подходе к берегам Азии и при переходе в северные широты — рис, в северных широтах — кукурузу, клевер, овощи и злаки.

— Нам важно знать, Таня, — сказал Павел, — сколько потребуется времени для пересечения островами океана.

— На это не так уж легко ответить, — задумчиво ответила Таня, — скорость дрейфа определяется многими факторами. Причем эти факторы не остаются постоянными. Приблизительно можно оказать, что на южном участке дрейф может продолжаться 6–7 месяцев, а на северном значительно больше — до года и более.

— Следовательно, контролируя движение островов атомоходами, мы можем осуществить цикл дрейфа в два года, — заметил Ли, — это великолепно!

— Еще бы! — продолжал Павел. — За это время каждый остров может дать до 100 тонн великолепного мяса, а если в нашем пастбищном кольце иметь 110 тысяч островов, то это уже миллион тонн мяса, а поскольку в океане будут оставаться органические остатки от переработки животных, то вокруг островов появится рыба, промысел которой увеличится.


Так неожиданно на первом из искусственных островов возник проект получения в океане не только злаков и зерна, но и мяса. Впоследствии этот проект получил название «Плавающая Австралия».

Обсуждение деталей проекта так захватило всех троих, что они не заметили, как прошел жаркий день и наступили сумерки. Прошелестел ветерок, быстро посинело небо. Появились первые звезды.

— Ну, хватит. По домам! — сказал Ли. — Сегодня хорошая передача с большой телевизионной орбиты.

Павел рассмеялся. Обычно, когда заговаривали о всемирной телепередаче, сам же Ли махал руками и уходил куда-нибудь подальше от телевизора, убеждая всех, что все спутники передают дрянь. Дело заключалось в том, что каждый город мира имел свою собственную телестудию, и она показывала то, что ей хотелось.

Но четыре раза в неделю и в особых случаях студии по решению Всемирного совета телевидения передавали свою программу на Большую орбиту. Это означало, что передача принималась спутниками, вращающимися вокруг Земли по круговым орбитам. На каждой орбите было несколько спутников. Спутники ретранслировали передачу по всему миру. Обычно передавались новости науки и техники своей области, репортаж о важнейших конференциях. Но сегодня мировая система телевидения передавала большой праздничный концерт из Москвы, чем Ли был очень доволен. Он очень любил искусство. Смотреть что-либо другое, не относящееся к биологии и искусству, он не любил.

Ли поспешил к себе, Таня и Павел остались одни.

Они, не торопясь, шли по банановой аллее к своим коттеджам.

— Послушай, Павел, — оказала Таня, — я глубоко виновата перед тобой. Я легкомысленно дала совет Эрнесту Хоросайну обратиться к Штамму за помощью в устройстве базы на нашем острове. Я сама не понимаю, зачем я это сделала. Но как ты мог бросить человека в море?

Павел остановился, поправил очки и твердо сказал:

— Знаешь, Таня, человек во все времена при всех обстоятельствах должен быть принципиален. Зачем Совет старейшин Западной Сибири направил его сюда, зачем? Для контроля и помощи нам. В решении указано, что поскольку эксперимент проходит удовлетворительно, необходимо добиться наибольшей экономической эффективности острова. И это решение очень оригинально толкует Штамм. Он, видите ли, решил превратить наш цветущий сад в океане в платформу для подводных работ, в обыкновенную плавающую платформу, в то время когда дело идет о создании изобилия для всей земли. И за осуществление этой идеи я буду драться и в переносном и в буквальном смысле.

— Но теперь ведь есть другие пути, причем тут физическое насилие. Ведь это ужасно!

— Другие пути!.. А гибель ростков — это не ужасно? А поломанные молодые яблони — это хорошо? Ну уж нет, я выгнал их, и правильно!

От недавнего спокойствия Павла ничего не осталось. Он говорил со злостью. Его лицо в лучах заката казалось бронзовым, грубым.

Таня растерялась. Тихо сказав «до свидания», она пошла к себе.


В комнате было темно. Только на большом экране телевизора светилась бледная голубая надпись: «Большой концерт». Павел нажал кнопку, и перед ним возникла яркая цветная картина. Шла сцена из балета «Туманность Андромеды». Среди серебристого голубого сияния, между перекрещивающихся золотых нитей, на полусфере танцевали девушки. Вокруг каждой из них было маленькое, прозрачное, как будто сотканное из воздуха, облачко.

Но вот музыка стала тише, возник нарастающий свист, прогрохотали барабаны, и на полусферу опустилась ракета. Открылся люк, и оттуда выскользнула женщина. На ней был золотистый прозрачный скафандр. В такт музыке она подняла тонкие руки, закружилась, и вот уже скафандр исчез, черные волосы с бриллиантовыми нитями в них рассыпались по плечам. Женщина танцевала упоенно. Танец состоял из фрагментов танцев народов Земли. Танцовщицы располагались так, что образовывали то созвездие Большой Медведицы, то Орла, то Южного Креста. Несмотря на переживания, Павел был захвачен представлением. Но вот операторы приближают танцовщицу к зрителю, и Павел видит, что это Герда. Ее глаза сияют радостью, а лицо то улыбается, то делается грустным, то лукавым. Она стала великой актрисой. Дорогая, единственная Герда!

Вдруг все исчезло, экран погас, а потом на нем появилась надпись:

«Вас срочно вызывают к телефону».

Павел поднял трубку, чей-то холодный и вежливый голос сказал:

— Здравствуйте, Павел Сергеевич. Совет старейшин Западной Сибири просит вас прибыть с кратким отчетом о проделанной работе послезавтра. Подробных цифровых данных не нужно. Завтра утром к вашему острову подойдет атомоход с ракетопланом. Ждем вас. До свидания.

«Штамм уже успел доложить», — подумал Павел.

Вернувшись к телевизору, который включился, как только он положил трубку, Павел увидел, что балет закончен; выступал какой-то знаменитый скрипач.

Не выключая телевизора, Павел вышел на крылечко коттеджа. Теперь к щемящим звукам скрипки примешивался глухой шум океана, шелестели листья деревьев, пахло цитрусами. В южном небе мерцали бесчисленные звезды. Это небо напомнило Павлу Герду, всю в бриллиантовых вспышках.

«Да, — подумал он, — звезды отнимают у меня Герду».

Глава девятая Цунами

Время сближало Павла и Таню, их дружба крепла.

Она помогала их работе, она украшала их жизнь. Они любили вести долгие откровенные беседы. Вскоре непременным участником бесед стал и Ли.

Как-то раз, когда они все трое сидели в лаборатории Павла, Таня спросила:

— Скажите, Павел, вам нравится Хоросайн?

— Вообще-то он, кажется, умный человек, но ничего особенного я в нем не вижу.

— Нет, — не согласилась Таня, — по-моему, все в нем не совсем обыкновенно: синие глаза при черных волосах, и изящество, и негромкий задушевный голос, и такое глубокое понимание океана.

Павел удивленно посмотрел на Таню, а потом сказал:

— Ну да, я и забыл, синие глаза — аргумент.

— При чем тут это, — рассердилась Таня, — красивое есть всегда красивое.

— Не ссорьтесь, дети, — миролюбиво сказал Ли. — Вы вот, Танюша, мне скажите, что бы вы заявили, если бы увидели живого тираннозавра.

— Ну уж, конечно, я сказала бы, что этого не может быть, — тираннозавры бывают только ископаемыми.

— Так вот, — сказал Ли, — этот изящный молодой человек тоже ископаемое, только ископаемое не он сам, а его психология. Ведь взгляды на жизнь, о которых вы с удивлением читаете в учебниках истории, он-то как раз и проповедует.

Таня на минуту задумалась, затем сказала:

— Мне тоже показалось, что рассуждает он как-то странно… Но если это так, то его нужно перевоспитать.

Ли, задумчиво смотревший в окно на свежую зелень разрастающегося сада, медленно сказал:

— Вот это задача, по-моему, более трудная, чем даже строительство искусственного острова.

— Так вы что, Ли, думаете, мы не справимся с этим?

— Новая психология у людей появилась в результате жестокой борьбы идей, научных открытий, роста производительности труда человека. Я думаю, что перевоспитание Хоросайна дело трудное.

— Э, — махнула рукой Таня, — вы, Ли, все преувеличиваете. Достаточно мне будет поговорить с Хоросайном несколько раз, и он будет такой, как все мы.

Ли с сожалением покачал головой, а Павел взял со стола телеграмму и оказал:

— Ну, что ж, Таня, вам представляется прекрасный случай: сегодня утром я получил телеграмму от американцев, в ней они приносят извинения за случай с «Красавцем моря» и теперь просят разрешения зайти к нам на яхте «Флорида», чтобы лично извиниться и получить консультацию по строительству полимерных плотов. Вот вы и займитесь перевоспитанием вашего синеглазого тираннозавра, — и Павел рассмеялся.

— Нет ничего такого, что человек не мог бы сделать. Подождите, и вы увидите, что Хоросайн будет человеком. — С этими словами Таня покинула лабораторию.


Как-то под вечер в синеве моря Таня увидела белоснежное пятнышко. Постепенно оно ширилось, росло, и вот уже отчетливо стала видна на лимонно-золотящейся полоске неба красавица «Флорида». С судна попросили разрешения зайти в порт.

Скоро, как по мановению волшебной палочки, паруса были убраны, и изящная яхта зашла во внутренний док и ошвартовалась. К Павлу с официальным визитом явился Джошуа Эбб.

— Простите, — сказал он, поздоровавшись с Павлом, — за наш некорректный поступок. Мы, конечно, понимаем ваши чувства, и я лично глубоко сожалею о случившемся. Это результат наших некоторых неурядиц.

— Я уже почти забыл обо всем, — улыбаясь, оказал Павел.

— Да?! Большое спасибо! Но дело вот в чем. Мы, как вы знаете, решили организовать в этом районе добычу урана, поэтому нам нужен плот, подобный вашему. Мы бы хотели получить необходимые консультации. Вот если бы вы смогли послать к нам специалиста, хотя бы на короткое время. Нам хочется видеть у себя профессора Рожкову.

Павел подумал и сказал, что это, собственно, зависит от самой Рожковой.

Таня согласилась совершить на «Флориде» переход до Гавайских островов, где ей все равно нужно было побывать.

Во время этих переговоров Ли ходил вдоль оросительных каналов и наблюдал поведение трепангов. Забравшись в густую зелень, ученый стоял неподвижно, не издавая ни звука, ни шороха. Начинало темнеть, и Ли решил было уже идти домой, но, подняв голову, неожиданно увидел в просвете между листьями коренастого матроса с «Флориды». Тот стоял над каналом и внимательно осматривался, затем он вынул папиросы и зажигалку. В этот момент из его кармана выпал какой-то небольшой предмет и, слабо блеснув, упал в канал. Матрос взглянул на это место и, резко повернувшись, поспешно ушел.

Все это произошло настолько быстро, что Ли ничего не успел предпринять. Он подошел к тому месту, где стоял моряк, и стал вглядываться в воду. Он заметил тусклый блеск. Ли не поленился раздеться и достать потерянный матросом предмет, оказавшийся ампулой с какой-то темной жидкостью.

Когда Ли вернулся, оказалось, что «Флорида» уже ушла. На ней уехала и Таня. Находку отдать было некому, и Ли, придя в свой коттедж, бросил ампулу в аквариум. «Пусть полежит до утра», — подумал он.

На следующее утро все рыбы в аквариуме были мертвы. На дне лежали пожелтевшие водоросли. Они тоже были мертвы. Ампула бесследно исчезла.

Ли аккуратно взял в пипетку несколько капель воды из аквариума, пошел к электронному микроскопу. Оказалось, что мертвы и все инфузории и бактерии. После довольно большой возни, Ли разыскал споры одной из водорослей. Исследование спор показало — жизнь ушла из нее, хотя было известно, что никакие яды на эту спору подействовать не могут. «Кроме одного, — подумал Ли. — Кроме одного…»

Отобрав из своего аквариума литр воды для последующего исследования, Ли с величайшей осторожностью, с помощью двух сотрудников, поставил аквариум под жесткое излучение, а потом попросил энергетиков всю воду в аквариуме разложить, твердые остатки сжечь.

Закончив эту работу, Ли пошел к Павлу и все ему рассказал.

Павел внимательно выслушал, глаза его сузились.

— Если это диверсия, говоря языкам наших дедов, то очень умная. Какой яд, по-твоему, был в растворившейся ампуле?

— Видишь ли, Павел, предварительный анализ показывает, что это яд белкового происхождения, а если так, то он может быть только вот откуда. В некоторых довольно пустынных местах океана, на глубине 4000–5000 метров живет небольшой моллюск. Он все время выпускает в воду токсин такой силы, что все в воде, находящейся, над ним, до самой поверхности, погибает и падает вниз; моллюск, медленно двигаясь по грунту, питается этой падалью. В свое время американцы подсчитали, что достаточно иметь сотню граммов этого токсина, чтобы отравить все, что находится в Миссисипи — от Миссури до устья. Более того, этого было бы достаточно, чтобы отравить и все грунтовые воды вокруг этой реки. Этот яд был принят на биологическое вооружение Пентагоном. Если бы не счастливый случай, давший мне в руки смертоносную ампулу, наш остров сейчас был бы уже мертв. Я думаю, что на нем не осталось бы даже и людей. Мы ведь умываемся, чистим зубы.

— Да, действительно, мы должны немедленно принять меры к охране острова и сообщить о случившемся Совету старейшин. Эти люди обманули нас с самого начала — не Североамериканская республика послала их в океан, они с Восточного архипелага. Как видишь, очень просто объясняются все их «странности»…


…Таня очень любила парусный спорт и постоянно занималась им у себя во Владивостоке, но ей никогда не приходилось плавать на большом парусном судне, и это понятно: таких судов на всем земном шаре остались единицы. Вот почему она с удовольствием согласилась дать необходимые разъяснения по строительству искусственных островов во время плавания «Флориды» от острова до Гонолулу, куда теперь направлялась яхта.

Девушка испытывала большое удовольствие, стоя на палубе рядом с капитаном и наблюдая ловкую работу матросов на реях. Слышались команды, отзвучавшие на морях уже более века назад: «Ставь паруса!», «Марсельных наверх», «К повороту оверштаг». Свист ветра в рангоуте, плеск волн и скрипы деревянного корпуса создавали морскую симфонию, когда-то сопровождавшую морепроходцев, открывавших новые материки.

К Тане на судне относились с особой предупредительностью, она даже чувствовала некоторую неловкость. Такое внимание Тане казалось неестественным, тем более, что когда она проходила около беседовавших людей, они почему-то умолкали.

Сама консультация свелась к сравнительно небольшой беседе, собеседники проявили интерес только к стоимости завода, построившего остров…

В конце совещания Таня спросила Джошуа Эбба:

— Скажите, а где сейчас ваш океанолог Эрнест Хоросайн?

Эбб весьма вежливо ответил, что Хоросайн плавает у берегов Южной Америки, но скоро вернется.

Таня была разочарована. Ей ничего не оставалось делать, как любоваться морем, спорить с Кокрофтом, читать и в конце концов спать в маленькой каюте с какими-то совершенно немыслимыми картинами на переборках.

Однажды ночью от духоты Таня проснулась. Ей захотелось пить. Она потянулась к полочке, где стоял стакан, но в темноте не нашла ее. Чтобы включить свет, Таня принялась шарить по стене — где-то здесь был вмонтирован белый щиток с множеством кнопок «обслуживания». Таня нажала поочередно несколько кнопок, но свет не зажигался. Чтобы ускорить дело, она нажала сразу всеми пятью пальцами наугад пять кнопок и вдруг замерла.

Она услышала рядом с собой чье-то дыхание, кто-то коротко, зло выругался, затем до нее ясно донесся голос Эбба.

— По-видимому, Джим сделал все правильно. Это нехитрое дело, и он преданный человек, но эффекта нет. Это ясно по работе их радио. В чем дело? Может быть, токсичность этих моллюсков — ваш бред?

— Токсин — не бред, — ответил голос Кокрофта, — он нами проверен. Но могло произойти вот что: каналы, в которых у них живут трепанги, соединяются с морем.

— Ну и что?

— А то, что там могла оказаться рыба, она проглотила капсулу и уплыла в океан. Больше я ничего не могу предположить.

— У вас есть еще токсин?

— Нет, это все. На его добычу мы потратили целый год.

— Проклятие, действительно нам придется самим строить этот полимерный плот.

— Как дела в Африке? — спросил Кокрофт.

— Вот там, кажется, блестяще. У них почти все готово. Термоядерное устройство заложено, остались кое-какие мелкие доделки. Команда будет подана с воздуха.

— Какую высоту волны ожидают у берега?

— До 30–35 метров. На большее мы пока не способны. Нам не хватает тяжелой воды, но дело даже не в этом. Потонут ли двадцать тысяч черных или сто — это безразлично; нам нужно получить расчетные данные для создания волн космического порядка, иначе нам не добиться цели.

— А где Хоросайн?

— Он в Ист-Лондоне — это юго-восточная Африка. Изучает топографию местности.

— Однако здесь дьявольски душно. Пойдемте на палубу и…

Голоса стихли. Таня долго лежала не шевелясь и смотря в темноту широко открытыми глазами.

«Так вот что! Эти люди хотят погубить ее мир, — с ужасом думала Таня. — Это чудовищно! Может быть, это галлюцинация? Нет, этого нельзя допустить. Надо немедленно что-то делать. Хорошо, что там, в Африке, находится Хоросайн. Он ей поможет. Он, конечно же, не имеет ничего общего с этими людьми и когда все узнает, поможет ей».


Утром «Флорида» встала на якорь. Таня не теряла времени. Она поговорила по видеотелефону с Павлом, сказав ему, что на несколько дней вылетает в юго-восточную Африку, чтобы разобраться в одном деле

Через час Таня была уже в воздухе и на следующий день в Ист-Лондоне.

Этот город, расположенный на восточном берегу южной Африки, когда-то переполненный расистами, за последние 50 лет совершенно изменился. Вместо прежних неуклюжих домов в тени вечнозеленых растений стояли теперь светлые коттеджи. Встречались между ними и большие здания, но они были также легкими и светлыми. Всюду цвели диковинные цветы, били серебристые струи фонтанов. Где-то на западе смутно угадывались холмы, а прямо перед городом раскинулся синий и теплый Индийский океан.

В тот же день Таня разыскала Совет старейшин и теперь сидела перед его председателем — громадным сильным негром с большой поседевшей головой.

Председатель приветливо встретил Таню и сразу же оказал ей на русском языке:

— О ваших делах на Тихом океане мы знаем и очень рады вашим успехам. Сами-то мы заняты пока дома, в нашей Африке. Вот оканчиваем создание центрального Африканского моря. Это там, где было озеро Чад. Ведем последнее наступление на Сахару. Но что привело вас к нам, расскажите.

Таня набралась духу и рассказала все, что она знала. К ее рассказу председатель отнесся весьма серьезно.

— Народы мира, — сказал он, — не забыли прошлое. В прошлом столетии мы немало натерпелись от империалистов и не потеряли чувства настороженности до сих пор. Я вас понимаю. Возможно, на юге нашей страны, в Кейптауне, среди потомков расистов, есть такие, которые еще думают так, как думали их отцы. Вот почему они охотно поддерживают связь с Восточным архипелагом. Вы спрашивали, не был ли здесь Хоросайн? Сейчас узнаем.

Председатель позвонил и выяснил, что Хоросайн находится в воздухе.

— Вот что, — сказала Таня, — я сейчас же должна лететь туда.

— Хорошо, — согласился председатель, — а мы примем свои меры.

В распоряжение Тани выделили турболет, представлявший собой массивную площадку продолговатой формы, перетянутую сверху обтекаемым прозрачным кузовом. Аппарат вмещал три человека, был очень удобен для наблюдений и развивал скорость до тысячи километров в час. Турболет мог также неподвижно висеть в воздухе.

Пока готовился турболет, Таня успела заснуть и набраться свежих сил.


Машину вела девушка-пилот. Они полетели вдвоем. Береговые радарные станции указали им координаты турболета Хоросайна. Его машина летала по кругу над одним и тем же районом океана, в тысяче миль от берега.

В этот день Индийский океан охватил штиль. Откуда-то с востока распространялась небольшая зыбь, но в воздухе она была почти незаметна, если не считать синих полос по голубой поверхности океана.

Через два часа они увидели машину Хоросайна. Она неподвижно висела на высоте пятисот метров. Из небольшого репродуктора вдруг послышался голос Хоросайна.

— Таня! Как вы здесь оказались?!

Таня, застигнутая врасплох, ответила:

— Я… Я хочу вас видеть, Эрнест.

— В чем же дело, прошу ко мне в машину.

Действительно, вскоре машина Хоросайна оказалась рядом, прикоснувшись бортами. Полотнища дверей обоих турболетов раздвинулись, и Таня оказалась в машине Хоросайна, оказав перед этим девушке-пилоту, чтобы та летела домой.

Машина Хоросайна была переполнена приборами.

Хоросайн был возбужден. Он торопливо заговорил.

— Таня, нам нужны алмазы. Их много на юге Африки, но они переполняют и ложе океана вокруг этого континента. Наши батискафы доберутся до подводных кимберлитовых трубок. Это будет замечательно.

— Оставьте ваши алмазы, выслушайте меня. Готовится ужасное преступление, могут погибнуть тысячи людей…

— Тысячи? Это мы сейчас проверим…

Хоросайн нажал красную кнопку на панели перед ним. Загудел мотор телеметрической установки. Неожиданно в глубине океана появилась нестерпимо яркая полоса и раздался дикий гул.

И в этот короткий миг Таня поняла все.

Хоросайн бросил машину вертикально вверх, и через минуту они оказались уже на высоте 5000 метров. Яркая полоса превратилась в громадное молочно светящееся пятно, оно на глазах становилось все светлее и теперь казалось чудовищным пузырем, поднимавшимся со дна океана; затем пятно стало темным, как будто гигантский пузырь лопнул, и из него вырвалось темное облако, у основания окрашенное в багровый цвет. Теперь эта часть океана была похожа на тарелку космических размеров, края которой уходили к горизонту, белели как фарфоровые. Хоросайн повел машину на минимальной скорости к берегам Африки вдогонку за этой белой полосой. В то же время его глаза лихорадочно следили за приборами и казались не синими, как всегда, а белыми.

— Черт! — шептал он. — Какая радиоактивность, это ужасно.

Он так был занят, что даже не заметил, как Таня, включив передатчик, лихорадочно отбивала раз за разом одну и ту же фразу: «Внимание, внимание! Широта… долгота… Возникла гигантская волна цунами… Ист-Лондон!.. Внимание, внимание!.. Волна надвигается на вас…»

Эрнест вдруг опомнился и обратил внимание на Таню. Он криво усмехнулся.

— Это напрасно. Волну уже не остановить.

Таня с ужасом посмотрела на того, о ком так много думала в последнее время. У нее бешено билось сердце, сжимало горло, но она пересилила себя и сказала как можно спокойнее.

— Вы классический мерзавец, Хоросайн.

— Ну, об этом потом. Теперь давайте следить за волной. Я уже определил, что она движется с теоретической скоростью 750 километров в час. Так что все в порядке.

Таня молчала. Вскоре белая полоска исчезла — это исчезли гребни отдельных воли, образовавшиеся при взрыве. Теперь имелась только одна главная волна.

Она была колоссальна, но обладала такой большой длиной, что ее гребень определить было почти невозможно, поскольку соотношение между высотой и длиной было маленьким. В открытом океане, на больших глубинах волна цунами малозаметна. Постепенно турболет обогнал волну и пошел к Ист-Лондону.

Эрнест подошел к городу на высоте 8000 метров, завис и включил экран телебинокля. На экране, один за другим, проходили макрорайоны города, его парки, площади, отдельные маленькие участки автострад, но людей не было.

— Сбежали, черт побери, — сквозь зубы сказал Хоросайн и грязно выругался.

Убедившись, что людей не видно, Хоросайн снизился до 100 метров и вновь установил машину неподвижно. Было очень тихо. Машина висела как раз над береговой чертой.

Неожиданно Таня вздрогнула. Она увидела то, что было неотвратимо, но она вопреки всему еще надеялась, что этого может не быть и не будет. Море слегка заволновалось, усилился прибой. Белая полоса стала ярче и начала отступать в сторону моря, обнажая дно, даже отсюда виднелись отдельные рыбы на темном иле.

Вскоре обнаружились полосы порталов, обсохли прибрежные мели, спортивные суда, стоявшие перед городом на якоре, безвольно легли бортами на грунт. Отступание вод от берегов ускорялось, а со стороны океана доносился глухой шум. Хоросайн повел турболет от берега, на лице его появилось выражение торжества и ненависти. Тане стало страшно.

От одного горизонта до другого росла на глазах оплошная стена воды. Со скоростью курьерского поезда она помчалась к берегу и со страшной силой обрушилась на город. Легкие постройки, подхваченные водоворотом, разваливались, и обломки неслись дальше, на запад.

Хоросайн внимательно следил за приборами, а потом несколько разочарованно оказал:

— Высота волны оказалась ниже, чем я ожидал, Всего 25 метров, а я рассчитывал на 35.

Таня не выдержала. Она порывисто вскочила со своего кресла, вцепилась в Хоросайна, стараясь оторвать его от ручек управления. Хоросайн успел поставить автопилот на медленный подъем и затем не оказал никакого сопротивления. Он даже позволил ей вытащить себя из кресла. Таня прилагала нечеловеческие усилия в этой борьбе, но она не видела, что Хоросайн насмешливо поглядывал на нее, и вдруг (она почувствовала) мышцы Хоросайна стали стальными, сама она оказалась в его объятиях и в тот же момент почувствовала, что обе ее руки были в наручниках.

— Негодяй! — прошептала Таня.

— Не надо давать волю нервам, — оказал Хоросайн. — Мужчина есть мужчина, а женщина — женщина.

Когда Таня снова взглянула вниз, волна уже мчалась к океану, унося с собой все, что могла унести. Вскоре за первой волной пришла вторая, за ней третья, и к вечеру города не было. Только на площади имени 1960 года все так же гордо возвышался памятник Патрису Лумумбе.

С заходом солнца Эрнест повел турболет на большой скорости внутрь континента и спустя часа два посадил его где-то в центре Африки, на берегу черного, заросшего папирусом озера. Посадку пришлось делать при свете фар турболета; наступила ночь.

После посадки Хоросайн освободил Таню от наручников, вывел ее из машины.

— Таня, нам нужно серьезно поговорить. Сегодня мы должны быть откровенны.

— Нам не о чем говорить, — устало ответила Таня. — Если я попаду к людям, в чем я сомневаюсь, я расскажу им всю правду о вас.

Хоросайн вспыхнул.

— Черт бы вас побрал, я заставлю вас утихомириться! — Он шагнул к Тане, но остановился и сказал совсем другим тоном:

— Не будем спорить; вам надо отдохнуть, успокоиться.

Хоросайн усадил Таню, принес ей напиться. Бокал, из которого Таня пила воду, он швырнул в озеро и тут почувствовал, что они здесь не одни, что на него кто-то смотрит. Он оглянулся. Вокруг него, Тани и турболета стояли красные карлики с черными лицами.

Все они были вооружены небольшими автоматами.

Эти странные люди стояли совсем неподвижно, ни одного звука не долетало от них, и потому Хоросайну казалось, что все это порождение его усталого мозга.

Но вот один из них бесшумно подошел к Хоросайну.

Он оказался одетым в какой-то красный комбинезон.

Остановившись перед Эрнестом Хоросайном, карлик сказал, мешая русские и английские слава:

— Мы — охрана заповедника для слонов. А кто вы и зачем вы это сделали? — он показал рукой на Таню. Таня спала глубоким сном.

— Что сделал? — холодея, спросил Хоросайн.

Карлик поднял над головой бокал, брошенный Эрнестом в озеро.

— Мы все видели, — спокойно оказал он, — поэтому вы пойдете вместе с нами. Нам должно быть ясно, что делается в нашем заповеднике. Здесь нельзя пугать зверей машинами и нельзя никого убивать. А это похоже на убийство, — он кивнул на Таню.

С быстротой молнии Хоросайн охватил карлика за пояс и бросил его так, что тот покатился, затем он подхватил Таню и кинулся с ней к турболету, стоявшему совсем близко. Подбежав к аппарату, он споткнулся и упал почти у самой двери. В тот же момент его схватили десятки рук, и Хоросайн, выпустив Таню, в бешенстве вскочил на ноги и вступил в отчаянную борьбу с облепившими его карликами.



На какой-то момент он освободился от них. Этого оказалось достаточно, чтобы вскочить а машину, захлопнуть за собой дверь. Действуя автоматически, Хоросайн запустил двигатель, и через минуту его аппарат был в воздухе. Вокруг машины заплясали яркие иголочки. Его обстреливали. Тогда он запустил машину на полную мощность и вскоре на высоте двух тысяч метров на максимальной скорости мчался на восток.

Глава десятая Точка над «и»

Совет старейшин на этот раз собрался в торжественной обстановке. В этот день отмечалось пятидесятилетие существования Советов старейшин.

В каждом экономическом районе был свой Совет старейшин, а у последнего в подчинении, имелось несколько таких оперативных органов, как инженерный комитет, статистическое бюро, комитет планирования, архитектурная мастерская. Кроме районных, существовал и Высший совет старейшин, координировавший работу местных Советов.

Юбилей свелся к тому, что были сделаны короткие доклады о наиболее крупных достижениях последних 50 лет и в связи с этим освещена биография наиболее выдающихся организаторов и ученых. После перерыва началась деловая часть заседания. Председатель Совета — невысокий, очень корректный человек лет шестидесяти, с большим лбом и умными глазами, всемирно известный архитектор академик Щукин оказал:

— За последние два года наш экономический район при помощи дальневосточников осуществил значительный эксперимент; в субтропической части Тихого океана построен и функционирует зеленый искусственный остров; цель — проверка возможности производства сельскохозяйственных продуктов в океане. Результаты нам кажутся обнадеживающими. Сейчас нам об этом сделает доклад руководитель работ товарищ Светлов.

Павел знал, что на Совете старейшин докладываются и обсуждаются только важнейшие открытия или выполненные работы. И это является признанием и честью.

Он испытывал гордость и удовлетворение. Жизнь не проходила даром.

Поднявшись на трибуну, Павел увидел впереди себя спокойные, серьезные лица. В первом ряду заметил Ивана Юрьевича Ржеплинского. Тот полузакрыл глаза и, видимо, о чем-то думал. Павел во время доклада смотрел только на него. От этого к нему почему-то приходило хладнокровие. Он сказал, что, собственно, дело только начато, но уже сейчас видно, что расчеты оправдываются, искусственные почвы работают лучше настоящих, а удобрения удается приготовлять полностью за счет океана и атмосферы.

— Если же мы организуем в Тихом океане два великих кольца дрейфа искусственных островов (северное и южное), в каждом из которых будет по нескольку тысяч штук, то мы сможем поставлять приморским странам каждый год миллионы тонн свежего мяса.

Практически при этой системе воспроизводство животных и растительных продуктов почти не ограничено.

Все дело в количестве искусственных островов. В океане имеется все для создания любого белка, и человек должен добрую треть его перевести в нужную для себя форму, то есть сделать то, что он сделал на земле.

В самом деле, разве могла бы земля во время Римской империи прокормить современное население? Конечно, нет. Хотя общее количество органических соединений, считая леса, степи и их фауну, было не меньше, чем теперь. Но вместе с ростом численности людей умножались стада домашних животных, расширялись поля культурных растений, а вот теперь земля способна хорошо накормить 4–5 миллиардов человек. Так пусть же соли океана и та громадная солнечная энергия, которая падает на его поверхность, создадут изобилие для любого количества людей на земле.

Члены Совета поинтересовались результатами действия тайфуна.

Не вставая с места, внес предложение академик Ржеплинский.

— Я считаю, все это дело очень перспективное, поэтому необходимо разработать более производительные машины по изготовлению плотов. Давайте создадим архипелаг островов, поставленных на якоря, и в виде опыта создадим один дрейфующий остров.

Это предложение приняли.

Затем председатель от лица собравшихся поблагодарил Павла.


В Сибири царствовала зима, и, как когда-то, Павел шел пешком в тот же отель, откуда они с Гердой разъехались — она в Москву, он — на океан. Снова ночной мороз взял его в свои объятия и снова перед ним блистал огнями дворец Совета молодых. И вечные звезды виднелись в туманной высоте.

Павел шагал, расправив плечи, с наслаждением дыша студеным воздухом, словно человек, только что разминувшийся со смертельной опасностью. Действительно, наказание могло быть ужасным. Но его пощадили. Теперь все казалось Павлу достижимым… «Герда приедет ко мне, ко мне приедет Герда…»

Павел не заметил, как очутился перед дверью своего номера. Очнулся от своих мыслей, вздохнул, открыл дверь и… увидел сидящую на диване Герду. Она, вскочив, воскликнула:

— Боже, я заждалась тебя!

Павел бросился к ней, поднял на руки, поцеловал.

— Герда, ты так мне нужна, так нужна. Какая ты умница, что приехала сюда… Как долго мы не виделись с тобой. Как долго! Работа чуть не отняла тебя у меня, — сказал он.

Герда отвела руки Павла.

— Отняла, — тихо сказала она.

— Как ты говоришь? — Павел почувствовал, что все в нем замерло.

— Сядем, Павел, — устало сказала Герда и вдруг заплакала, но постаралась взять себя в руки. — Павел, я люблю тебя, но как хорошего, близкого товарища и человека. Я полюбила другого и жду от него ребенка. Я понимаю, что по отношению к тебе я поступила скверно, но я не могла побороть себя. Я ничего не могла с собой сделать, а ты был далеко. Боже мой, Павел, как это всё нехорошо, нечестно. Но я люблю. А он… Он любит, кажется, только звезды.

Павел окаменел. Невидящим взглядом он смотрел в окно. У него было такое ощущение, как будто он упал с громадной высоты.

После этого страшного признания Герда замолчала, и на долгое время в комнате воцарилась мертвая тишина. Затем ее голос прошелестел будто издалека:

— Прости меня, Павел.

Павел молчал.

Как преодолеть нестерпимую муку, которая сильнее тебя, и с которой ты остался один на один в целом свете?!..

Глава одиннадцатая Конец «Флориды»

Этот атолл, расположенный в южной части Тихого океана, так далеко лежал от корабельных и воздушных линий и был так мал, что оставался неизвестным до самого последнего времени. Совсем недавно в своих блужданиях по океану на него наткнулась «Флорида». Архипелаговцы очень обрадовались этому открытию.

Здесь они, не привлекая к себе внимания, могли делать все, что хотели.

Атолл имел круглую форму. Песчаный остров из кораллового песка зарос кокосовыми пальмами, они скрывали глубокую лагуну, соединяющуюся с океаном узким проливом. В лагуне, тесно прижавшись друг к другу, стояли три батискафа и яхта «Флорида».

В кают-компании яхты собрались известные нам архипелаговцы во главе с Джошуа Эббом. Здесь же был и Хоросайн — желтый, измученный, с лихорадочно блестевшими глазами. Вновь шло совещание заговорщиков. Опять, на этот раз заметно волнуясь, говорил Эбб:

— Джентльмены, мы приступили к действиям, и дела у нас идут неплохо: у восточных берегов Африки вызвано искусственное цунами, смыт город Ист-Лондон, уничтожены многие поселки по побережью, достигнуты значительные разрушения на Мадагаскаре. Судя по сообщениям африканского радио, черных поубавилось, не так ли? Главное, однако, заключается в том, чтобы получить надежные расчетные данные. К сожалению, этот опыт показал, что для наших целей урана нужно во много раз больше, чем мы думали раньше. Наиболее простой выход — это форсирование его добычи западнее Гавайских островов, но там нам мешают строители островов. По всему видно, что в этом районе океан вскоре покроется архипелагом искусственных островов, и тогда появится опасность, что тайное станет явным. История показывает, как сначала мы были вытеснены из Евразии, потом из Африки, затем с американских материков. Теперь они принялись за океан. Нужно приостановить заселение океана. Как помните, мы хотели вытеснить их средствами биологического вооружения. Это не удалось. Теперь мы предпримем кардинальные меры. Завтра два батискафа, вооруженные гидропультами и кислотой, растворяющей полимеры, выйдут в район Гавайских островов. Они будут идти на глубине трех тысяч метров. Мы на «Флориде» выйдем в море через час. В ближайший шторм остров красных будет уничтожен. Командиром операции назначается Хоросайн.

— Мистер Эбб, — опросил Кокрофт, — почему вы посылаете два батискафа? Что будет делать третий?

— Третий не имеет специального оборудования и команды. Это — запасной аппарат.


Вскоре во всех помещениях яхты раздались резкие звонки и Ларсен скомандовал:

— Все наверх!


Жизнь на острове шла по-прежнему. Все больше вставало проблем перед коллективом. Дело заключалось в том, что растения вовсе не были космополитами. Каждое из них имело родину и долгую историю развития. Для некоторых из них нужно много тепла и короткий световой день, для других — тепла требовалось меньше, но как можно больше света.

Павел понимал, что главное для растений — это энергия солнечного луча. Но растения с севера не умели полностью ее усваивать. Их нужно было учить этому. А как это сделать? Обычный путь прививок и подвоев, как это делали в свое время Мичурин и Бербанк, имел свои преимущества, но при этом терялись ценные качества ассимилируемых растений из других широт. Можно было пойти другим путем — изменить свойства растений, вызвав в них коренные изменения наследственности. Для этого семена растений нужно было подвергать облучению и этим вызвать появление у них новых свойств, которые они затем передадут следующим поколениям. Как правило, облучения вызывали не полезные изменения, а уродства. Бывало в таких случаях и так, что у растений появлялись и новые, очень ценные качества. Так была получена кукуруза «круглая океанская», весь ее стебель покрывался початками, но не продолговатыми, а круглыми, вернее, грушевидными. Урожайность этого сорта была в пять раз больше обычных сортов. Понятно, что для получения таких ценных результатов приходилось испытывать разные способы: известные и совсем новые. Любая удача, хотя бы и небольшая, радовала коллектив, каждый понимал, что даже в небольшом шаге вперед есть и его доля участия.

Несмотря на огромный размах исследовательской работы на острове, молодежь, которая в основном-то и вела эту работу, находила достаточно времени и повеселиться. Люди постарше, вроде Павла и Ли, трудились так, что отдыхали лишь по настоянию врачей.

Павел работал еще самозабвеннее. В это время он особенно сблизился с Ли. Совместная работа с другом приносила радость.

В последнее время у Ли всегда находились проблемы, которые требовали личного участия Павла; то это были опыты с искусственным грунтом для трепангов, то организация опытного рыборазводного завода для создания новых стад лососевых в Тихом океане. Как бы там ни было, но время Павла было занято до предела.

Как-то раз, после долгого дня работы, Павел сидел на веранде у Ли. Ли рассказывал:

— Тысячи три или четыре лет назад в Китае жил юноша, сын мандарина Ю-фу. С детства он любил девушку, прекрасную Мей. Когда молодые люди стали взрослые, Ю-фу бросился к ногам отца и сказал, что Мей ему дороже самой жизни и он просит ее руки. Старый мандарин был мудр и понимал, что лучше, когда река жизни течет ровно, без порогов, и он дал свое согласие.

Был назначен день свадьбы, пригласили гостей не только из этого города, но и из соседних. Наконец состоялся свадебный пир. Гостей было так много, что пировали в обширном саду мандарина. На деревьях висело десять тысяч фонариков, а в вечернем небе играли фейерверки. Под конец праздника, перед тем как молодыесупруги должны были удалиться к себе, гости стали просить прекрасную Мей последний раз станцевать танец розы. Никто не танцевал этот танец лучше ее. И вот в самый разгар танца, когда юноши горящими глазами следили за каждым движением Мей, а старики в такт музыки покачивали головами, у ворот забили барабаны и в сад на коне въехал император Китая и его приближенные. Все гости и мандарин пали ниц. Однако император не обращал ни на кого внимания, а смотрел на прекрасную Мей, которая от неожиданности так и застыла в танце. Но это продолжалось недолго. Император сделал знак, и тотчас к прекрасной Мей подбежали слуги и усадили девушку в расшитый золотом паланкин. Император повернул коня, снова загремели барабаны, и кавалькада покинула сад. Старый мандарин дополз на коленях до ворот и оставался так стоять до тех пор, пока барабаны не затихли вдали.

Гости в это время не отрывали лбов от земли. Все знали, что если бы император сделал другой знак, то в саду оказалось бы столько отрубленных голов, сколько было гостей.

На следующее утро Ю-фу пришел к отцу и, бросившись перед ним ниц, оказал:

— Достопочтенный батюшка, благослови своего бедного сына. Я решил вернуть себе прекрасную Мей или погибнуть.

Старый мандарин, зная, что занозу из сердца не вытащишь, благословил сына и с грустью расстался с ним.

Придя в Пекин, Ю-фу узнал, что его Мей теперь любимая жена императора и попасть за стены Гугуна невозможно. Отчаявшись, он решил покончить с собой, бросившись в святое озеро, как это делали все в его положении. Однако, когда он взошел на мостик, пересекавший озеро, ему встретился монах и сказал:

— Прекрасный юноша, ты забыл одно дело. Прежде пойди к старику У-вею и посоветуйся с ним, а уж потом принимай решение.

Ю-фу послушался монаха. Много дней шагал Ю-фу по пыльным дорогам страны, пока, наконец, не пришел к подножию большой горы, покрытой красными цветами шиповника. В пещере Ю-фу увидел старца, кормившего птичек. Рассказал Ю-фу ему свою историю и спросил — есть ли способ вернуть себе Мей.

— Конечно! — воскликнул У-вей. — Нет ничего проще. Для этого нужно только терпение. — У-вей протянул руку, и в ней оказался цветок шиповника, а в другой красный камень.

— Вот, — сказал У-вей, — возьми этот камень и этот цветок, вернись в Пекин, наймись в мастерскую и сделай из камня такой же цветок. Принеси его сюда, и я скажу, что тебе делать дальше.

Поблагодарил старца Ю-фу и сделал все так, как оказал тот.

Долго рассказывать о том, как трудно вначале пришлось Ю-фу: работал он за горсть риса, делал все по дому, трудно было освоить мастерство, часто ломались резцы. Но прошло четыре года, и сделался Ю-фу хорошим мастером и, наконец, из красного камня вырезал цветок шиповника, в точности похожий на тот, что дал ему У-вей. Тогда вернулся Ю-фу к старцу, отдал ему цветок, и У-вей сказал:

— Теперь ты на правильном пути. Возьми вот это, — и старец показал на большую глыбу нефрита у своих ног, — это камень вечности, ибо время не разрушает его красоты. Поселись на берегу Вам-иту и сделай из этого камня три разных шара так, чтобы один был в другом.

А в самой середине внутреннего шара вырежь из камня прекрасную Мей. Когда кончишь работу, ты увидишь, что рядом с тобой твоя любимая.

Поблагодарил Ю-фу мудрого старца, нанял носильщиков и отправился на берега Вам-иту. Построил там хижину. С великим рвением он принялся за работу. Хотелось ему поскорее увидеть свою любимую. Действительно, работа подвигалась быстро. Но еще быстрее шло время. Чтобы жить, он делал еще кое-какие поделки и прославился как великий мастер на весь Китай.

У него появились ученики. Все больше людей селилось рядом с ним, и совсем незаметно вокруг него вырос целый город, в котором жили искусные мастера. Наконец работа была закончена. Никто не мог понять, каким образом один кружевной шар мог оказаться в другом, а когда Ю-фу придал им всем трем вращение, то все увидели, что там танцует девушка сказочной красоты. А Ю-фу вдруг понял, что прекрасная Мей всю жизнь была с ним. Тогда он взял бамбуковую палочку, на которой каждый год в день своей свадьбы делал зарубку и сосчитал их. Оказалось, что на работу он затратил 66 лет. Прослезился Ю-фу от счастья. Великий У-вей не обманул его.

— Между прочим, — добавил Ли, — это творение и теперь можно увидеть в одном из музеев Шанхая, что на берегу Вам-иту, где поселился когда-то Ю-фу.


В эту ночь мрачные мысли не одолевали Павла, и он отлично выспался. В лабораторию он явился бодрым и жизнерадостным. С некоторого времени у него появился незаменимый помощник — Дженни О'Нейл. Это получилось как-то само собой. Павел не успевал управляться со своими многочисленными записями: простыми, магнитофонными, световыми и другими. Его картотека была не в порядке, и это в конце концов начало тормозить работу. Дженни, заинтересовавшись работой, очень скоро все привела в порядок. Приходя в лабораторию раньше Павла, она подготавливала фронт работ, приводила в порядок лабораторию и ставила чашку кофе для Павла, так как знала, что по утрам он часто не завтракал. Если Павел пытался ей иногда возражать, то Дженни обычно ссылалась на своего па, который, по ее мнению, никогда и ни в чем не ошибался. Вот и сегодня стоило Павлу показаться, как сейчас же послышался голос Дженни.

— Гуд монинг, почему вы так поздно: уже готов кофе. Па говорит, что до работы обязательно нужно выпивать чашку кофе, это поднимает тонус. Между прочим, ожидается шторм, только что получен прогноз с метеорологического спутника MCTO-111. По их данным, завтра утром будет ветер до 30 метров в секунду.

— Да, это серьезное предупреждение, — задумчиво ответил Павел. — Еще не было случая, чтобы прогноз MCTO-111 не оправдывался.

— Ничего удивительного, — заметила Дженни. — Кому-кому, а уж им-то видно, как возникают циклоны и куда они двигаются. При той информации, которую они получают с земли и с других спутников, располагая машиной погоды, что смонтирована у них на борту, — это дело нетрудное. Они просили прислать им новый вид хлореллы, полученный у нас, а мы этого до сих пор не сделали. Ведь они ведут опыт по астроботанике. Нужно им помогать.

— Прекрасно, Дженни. Как-нибудь мы пошлем вас туда. Посмотрите, что там и как.

Дженни, как маленькая, подбежала к Павлу и чмокнула его в щеку.

— Вы невозможный человек, Дженни… Давайте готовить остров к шторму.

Вскоре все население острова было занято работой. Устанавливались ветровые щиты, капроновыми шнурами укреплялись деревья. Дали большую слабину якорным канатам.

День и ночь прошли спокойно, если не считать необыкновенного красного заката, когда вся западная половина неба превратилась, в многоцветный сияющий занавес.

Рассвет был хмурым. С запада на восток мчались темные рваные облака. Подул порывистый ветер, и океанские волны с белоснежными гребнями покрыли все видимое пространство океана. Сильный ветер начался около полудня. Деревца пригибались к самой полимерной «земле», но не ломались. Они были надежно укреплены. К вечеру шторм начал стихать, циклон удалялся на восток.

Один из сотрудников заметил странное явление.

Почти посредине главной аллеи, недалеко от атомной станции, полимер вдруг почернел и начал покрываться пузырями, затем искусственная почва закипела. Сотрудник поднял тревогу. Пока сюда прибежали люди во главе с Павлом, злополучное место превратилось в маленький гейзер. На поверхность пробилась тонкая струйка светлой жидкости, которую разбрызгивал ветер. Как только брызги попадали на растения и полимеры, они начинали чернеть и закипать. К Павлу подбежал взволнованный океанолог, работавший вместе с Таней, и оказал, что приборы показывают присутствие металлических тел под искусственным островом.

Что можно было предпринять против этого? Все с ужасом смотрели на происходящее и молчали. Люди казались парализованными. Это неожиданное явление всех застало врасплох. Павел мучительно думал: что же делать Единственное, что оставалось делать, — это просить помощи. Но что будет с островом, пока она прибудет?

Первой нашлась Дженни.

— Скорее, — закричала она инженерам-атомщикам, — скорее дайте мне ваш рабочий комбинезон.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Павел.

— Ах, неужели вам не ясно. Мерзавцы с Архипелага под нами и пытаются размыть остров.

Павел сразу все понял и бросился помотать Дженни. Он, Дженни и еще два молодых инженера быстро обрядились в непроницаемые комбинезоны с закрепленными на них аквалангами. По совету одного из старых инженеров, в руках у них оказались портативные, но большой мощности кислородные горелки для подводных работ. Вскоре четверо смельчаков исчезли в узкой океанологической сквозной шахте, служившей для наблюдений.

Первой в нее спустилась Дженни. Оказавшись под островом, аквалангисты первое время ничего не видели. Здесь царили глубокие сумерки. Почти сразу аквалангистов начало разносить в разные стороны проникавшим под остров волнением. Трудно было еще и потому, что полностью непогашенные волны, проходя под островом, мягко, но сильно прижимали пловцов ко дну острова.

Постепенно глаза Павла привыкали к полумраку, но ничего, кроме зеленовато-синей полутьмы, он не увидел. Тем временем в шахту опустили и зажгли пятикиловаттную лампу. Павел сразу увидел Дженни. Ее выносило из-под плота. Павел ринулся к ней и помог оправиться с течением. Затем, ориентируясь на свет, они поплыли к центру острова и вскоре увидели продолговатое тело, похожее на огромную рыбу, присосавшуюся к плоту.

Это был батискаф. Почти весь его ствол вошел в тело плота. Вокруг батискафа расплывалась черная муть. Это были остатки сожженного полимера.

Ярость охватила Павла. Теперь он не мог рассуждать, он мог только действовать. На острие наконечника его горелки вспыхнуло яркое синее пламя. Он начал резать обшивку поплавка батискафа и вскоре вырезал в нем овальное отверстие. Вода заполнила его, и батискаф начал стремительно опускаться.

Люди в батискафе не могли видеть Павла, но приборы им показывали, что батискаф опускается. Тогда они сбросили часть балластной дроби. Батискаф снова поднялся, но в этот момент другой отсек вскрыла Дженни. И здесь произошло непредвиденное: соседний отсек, очевидно, был без жидкости, но с парами бензина, горелка Дженни прожгла его, и в результате произошел взрыв, раскрывший многие отсеки… Дженни и Павел были отброшены в разные стороны. Батискаф резко пошел на дно, подводные пираты были заживо замурованы в стальной могиле.

Взмученные взрывом продукты распада плота образовали черное облако. Павел оказался в абсолютной тьме. Понимая, что черные хлопья будут опускаться медленно, Павел стремительно нырнул и вдруг, — этот момент он запомнил на всю жизнь, — он наткнулся на Дженни. Она медленно погружалась. В этой кромешной мгле лицо Дженни невозможно было рассмотреть, но Павел инстинктивно почувствовал, что дело плохо, и, схватив Дженни, поплыл в сторону. Через полчаса адской работы он заметил свет из шахты. Вскоре они с Дженни оказались на поверхности плота.



Дженни была жива. Кто знает, не прояви она такую сообразительность и смелость, — погибло бы все дело. Инженеры-аквалангисты, вернувшиеся раньше Павла, доложили, что они наткнулись на другой батискаф, но стоило им сделать только один надрез, как батискаф развернулся и ушел из-под острова.

О событиях на острове немедленно сообщили в Международный центр безопасности. Оттуда ответили, что немедленно принимаются меры расследования необычайного происшествия.

Народы требовали положить конец существованию враждебного человечеству государства на Восточном архипелаге.


Над Гавайскими островами вновь синело небо.

Шторм прошел, но океан еще качала мертвая зыбь. «Флорида», укрывшаяся на время шторма в Гонолулу, взяла там воду и вновь вышла в открытое море.

Кают-компания была превращена в некое подобие командного пункта. Всюду стояли приборы. Три квалифицированных радиста, помимо судового, слушали мир. Акустик поддерживал связь с батискафом. Оттуда сообщили о катастрофе и замолчали. Приборы показывали, что второй батискаф, вместо того чтобы идти к атоллу, направляется в сторону Северной Америки. В кают-компании, помимо радистов, сидели Эбб, Кокрофт и Хоросайн. Все трое угрюмо молчали.

— Спросите еще раз, — приказал Эбб, обращаясь к акустику, — почему они идут таким странным курсом.

Через несколько секунд акустик подал Эббу бланк, на котором было написано:

«Экипаж батискафа № 13 понял, что его заставили участвовать в безумной авантюре и послали на смерть. Идем в Гонолулу рассказать о ваших преступлениях. Проклятье вам.

Экипаж батискафа № 13».

— Где батискаф? — отрывисто опросил Эбб.

Акустик повернул рукоятку. На небольшом экране появились две световые, медленно сближавшиеся точки.

На том же бланке Эбб карандашом набросал схему, передал ее акустику и сказал:

— Свяжитесь с мостиком и переведите «Флориду» вот в эту позицию.

После этого Эбб, похожий на мрачную черную птицу, отправился на шканцы. Там, расставив ноги, стоял капитан Ларсен и его старший помощник. Они наблюдали за работой матросов. Мертвая зыбь усилилась.

На остаточное от шторма волнение теперь накладывались ветровые волны от норда.

Между Эббом и Ларсеном состоялось короткое совещание. В конце его Ларсен, кивнув, сказал:

— Это самое лучшее, — и вызвал на палубу третьего помощника. Тот молча выслушал его и вернулся с серебристым, размером с большой апельсин, шаром в руках. Капитан с наушниками на голове скомандовал поворот. С хлопаньем перестроились паруса. Яхта легла на борт. Концы нижних рей задели за воду, но яхта выпрямилась и легла на новый курс. Внизу у акустика две светлые точки слились в одну. По знаку Ларсена третий помощник бросил блестящий шар в воду, заработал мотор, увеличивая скорость яхты. Через минуту за кормой поднялся столб воды, дыма и пламени. Яхту сильно подбросило, а звук взрыва оглушил на время всех стоявших на палубе. В наушниках Эбба прошелестел голос акустика:

— Батискаф № 13 уничтожен.

Это было видно и на лентах эхолотов.

Скоро яхта снова изменила курс. С попутным ветром она шла на запад почти сутки. Затем ее передвижению стали мешать пассатные ветры. Пришлось идти галсами. В конце почти пятидневного пути, когда до уединенного атолла осталось каких-нибудь сто миль, наступил полный штиль. Паруса убрали, пустили в ход моторы.

Эбб и другие сидели в шезлонгах на палубе.

Разговор не клеился. Их обуял страх. Радио принесло страшное известие: государство Восточного архипелага рухнуло. Их имена стали известны. Яхту «Флорида» искали ракетопланы.

Все присутствующие со страхом посматривали на небо. На нем не было ни облачка, и казалось оно почему-то не синим, а молочно-голубым. Горизонт почти не проглядывался, и потому весь мир виделся одной большой чашей, заполненной теплой водой и жарким воздухом. И в этой чаше, кроме их корабля, никого не было, будто все вымерло.

— Скоро мы будем у цели, — доложил Ларсен, проходя между шезлонгами.

— Вот и отлично, — ответил Эбб, — нам пора отдохнуть. Мы спрячемся на этом атолле, который отныне назовем Возмездие. Через год, с помощью наших единомышленников, еще оставшихся в мире, мы вновь начнем действовать и в конце концов восторжествуем. Так хочет бог!

— Ну уж, конечно, — насмешливо сказал Хоросайн, — без бога мы теперь никуда. Он — последняя наша надежда.

— Молчите вы, богохульник, — воскликнул Кокрофт в бешенстве.

Хоросайн вдруг обозлился. Наверняка возникла бы ссора, но в этот момент все заметили весьма странное явление. Воздух вокруг яхты стал струиться. Создавалось такое впечатление, что он наполнен миллионами стеклянных витых палочек и что все они крутятся в разные стороны. Видимость, уменьшалась, над головой небесная синева высветлилась и стала совершенно белой. Вскоре все почувствовали, что лица, руки, одежда стали волглыми, почти мокрыми, и это при страшной жаре. Капитан Ларсен проявил признаки крайнего беспокойства. Он приказал увеличить моторную скорость до предельной и поднять штормовые паруса.

Все молчала и непрерывно потягивали сода-виски со льдом. Так было легче.

Между, тем небо потемнело, заклубились облака и спустя некоторое время подул какой-то необычный, странный ветер. Он дул то с одной, то с другой стороны. Прекращался так же быстро, как и начинался. Облачность быстро увеличивалась, и уже через два часа в небе громоздились горы облаков. Почти все ушли с палубы. Начался дождь. Порывы ветра крепчали, появлялись маленькие, но крутые и злые волны, несущиеся к судну с разные сторон.

Хоросайн остался на палубе и видел, как невдалеке от яхты облака снизились, завихрились вокруг своей оси и как с поверхности океана поднялся чудовищных размеров водяной столб, будто черная извивающаяся змея, потянулся к облакам, слился с ними и превратился в торнадо, начавший дикую пляску среди волн.

Оглянувшись, Харосайм увидел, что таких торнадо уже несколько. Они утолщались, двигаясь один за другим.

Побелевшими от страха и злобы глазами Ларсен смотрел вперед и хриплым голосом командовал:

— Лево руля, так держать! Правее полрумба.

«Флорида» плясала на воде, как взбесившаяся, не послушная седоку лошадь.

Стало трудно дышать. Штормовые паруса лопнули, и обрывки, их унесло в море. Почему-то еще остался бом-кливер. Он да еще мотор удерживали судно на курсе. Одно время над судном показался клочок голубого неба. Ветер стих. Ларсен, вцепившись в поручни, прохрипел, нагнувшись к Хоросайну:

— Мы в центре тайфуна. Здесь спокойно. До атолла осталось совсем пустяки. Спаси нас бог!

«Флорида» была первоклассным судном: хотя вся ее передняя палуба то и дело накрывалась водой, смывшей оттуда почти все, но она держалась. Иногда даже бушприт уходил под воду.

«Флорида» все еще продвигалась вперед, раскачиваясь своими высокими мачтами.

Но вот небо вновь потемнело. Центр тропического циклона ушел в сторону, и озверевшее море вновь набросилось на судно. Ларсен и рулевой привязались к ноктоузу. Хоросайн забился между стальным рундуком, в котором хранилось оружие, и переборкой ютовой надстройки.

На мгновение яхта оказывалась над океаном. Весь поседевший, он бесновался. Судно вместе с ревущим гребнем воды скатывалось вниз, в темное водяное ущелье. Только мачты еще возвышались над соседними седыми валами. Плавание на яхте больше походило сейчас на стремительный полет воздушных акробатов.

Хоросайн не считал времени. Ему казалось, что прошла вечность, но в то же время он видел, что капитан и рулевой неустанно работают. Постепенно он привык к своему положению. Однако дышать становилось все труднее.



С каждым разом «Флорида» все медленнее взбиралась на очередной вал, и теперь уже ни на секунду не могла сбросить с себя воду, и, наконец, Хоросайн увидел гребень гигантской волны над своей головой Он инстинктивно влип в свою щель, и в тот же миг все судно от кормы и до носа заскрежетало, будто дико закричало, раздался подобный выстрелу из пушки удар. Хоросайна вдавило глубже в его убежище, дышать стало нечем, и Хоросайн потерял сознание.

Когда он пришел в себя и высунул голову, то увидел, что на палубе нет мачт. На остатках такелажа они волочились за судном, калеча его. Присмотревшись получше, Хоросайн увидел, что нет не только мачт, но не было капитана и рулевого. Не было и штурвала. На палубе ничего не было, кроме воды. Вернее, над водой больше не было судна. Океан больше не бил яхту. Он просто играл с ней, качая в своих могучих объятиях. Но это было не последнее испытание. Через час полузабытья Хоросайн почувствовал страшный удар в спину. Мелькнула мысль: «Это мель». И сейчас же ворвавшаяся в убежище Хоросайна вода схватила его, как котенка, и бросила в пучину…


…Сначала ему показалось, что кто-то над ним поет колыбельную песню — так ласково и так мерно; он почему-то вспомнил свою няньку-негритянку и подумал: уж не она ли поет ему эту песенку. Он лежал, не понимая где он и что с ним. Ему было больно и неудобно, и совсем сухо во рту. Он открыл глаза. От яркого света стало больно. Перевернулся на бок и, почувствовав боль в левом плече, он совсем очнулся и с некоторым усилием сел. Кругом было ярко, светло и тепло. Перед ним во всю ширь раскинулся океан. Он лениво накатывал большие аквамариново-синие валы на блестяще-белый коралловый песок пляжа. Шатаясь, Хоросайн поднялся.

Он был один на один с океаном. Только сзади белело кольцо атолла.

— Такой же атолл, как и наш, — вслух сказал Хоросайн, — только пальм нет. Ни одной пальмы нет.

Страшно хотелось пить, но кругом только шумел океан и белел песок. Хоросайн заметил на песке что-то темное. Он пошел туда медленно, не торопясь, а когда подошел поближе, увидел, что это человек. Нагнувшись, он узнал Джошуа Эбба. Он почему-то был совсем голый. Кроме особого пояса (в таких все они хранили золото), и небольшого крестика на золотой цепочке, надетой на шею, на командоре ничего не было. Неожиданно Хоросайн убедился, что и он тоже раздет. «А-а, вот в чем дело, нас раздел океан», — сообразил Хоросайн.

Он стал на колени перед Эббом, взял его за руку, но тот был мертв. Хоросайн засмеялся.

Оборвав смех, он побрел вдоль берега. Иногда ему попадались обломки с «Флориды». Было ясно, что она погибла именно здесь. Мысли Хоросайна были самые разные, сумбурные и не имели ничего общего с его трагическим положением.

Он до безумия хотел пить и поэтому инстинктивно все время оглядывался. В лагуне он увидел батискаф.

На его рубке стоял номер 14.

Ураган погубил «Флориду», вырвал и сбросил пальмы в океан, но с батискафом ничего сделать не мог.

Он почти весь находился под водой, и в лагуне большого волнения не было. А между прочим, на этом судне было все: пища, вода, оружие, одежда. Хоросайн вошел в теплую воду лагуны и поплыл к батискафу. Скоро он поднимался по трапу. Люк не был задраен, и хотя левое плечо и руки болели, Эрнест благополучно добрался до центральной гондолы. В ней стоял стол, удобное кресло. Одно время гондола служила Хоросайну жилищем.

Прежде всего Хоросайн напился воды, затем снял с себя пояс, надел чистое белье и костюм, побрился и уже после этого поел. Затем он поудобнее уселся в кресле и стал бесцельно смотреть в иллюминатор.

«Как здесь хорошо, тихо. Не слышно ничьих идиотских речей, — подумал он. — Нет, нужно уйти подальше от людей. Они каждую минуту могут появиться здесь».

Хоросайн привел судно к погружению, нажал рычаг. Батискаф начал плавно опускаться. Фиолетовая мгла окружила батискаф, и скоро он почти бесшумно лег на дно лагуны.

Хоросайн не торопясь включил мягкий свет, добавил в гондолу кислорода, затем достал бутылку португальского вина, но, подумав, взял другую с этикеткой «Флоридское вино», открыл ее. Потом взял пояс, резко тряхнул его. На стол посыпались золотые доллары и среди них маленький футляр. Хоросайн взял в руку одну из монет, посмотрел на нее и усмехнулся.

Не торопясь, он открыл футляр, вынул из него тонкую острую иглу и, подняв рукав рубашки, воткнул иглу в смуглую руку. Почти в тот же момент его тело опустилось на стол и стало недвижимым.



Через несколько дней на искусственный остров прибыла аварийная команда из Владивостока. Обследование показало, что нападение батискафов нанесло острову значительный ущерб. В его теле образовались громадные пустоты. Сотни квадратных метров полимера оказались уничтоженными.

Закипела работа. Полимер создавался на одном из атомоходов в небольшой установке и в жидком виде подавался на остров, где заполнял разрушенные объемы. Разумеется, работать приходилось всем. Когда ремонт был закончен, все облегченно вздохнули. Радиокомментаторы всех стран оживленно обсуждали это событие.

А Павла все эти дни не оставляло чувство, будто он забыл что-то очень важное, и никак не может вспомнить. И это важное напомнила ему опять Дженни:

— Послушайте, Павел Сергеевич, а почему на острове не видно Тани? Где она? Она ведь ушла на этой ужасной «Флориде».

— Да, но она сообщила потом, что отправилась в восточную Африку для каких-то наблюдений.

— Но вы знаете, что недавно там случилось громадное бедствие. Нельзя друзей надолго упускать ив виду.

«Дженни — настоящий друг» — подумал Павел. Вечером того же дня он вылетел в Африку.


…Ракетоплан приземлился в Кейптауне. Там только и разговоров было, что о цунами. Хорошо еще, что какая-то русская предупредила мэра Ист-Лондона, и он успел эвакуировать большую часть населения. Но откуда она могла знать о цунами? Все терялись в догадках. Павел, не теряя времени, полетел на турболете в Ист-Лондон. Город наполовину был восстановлен, но многие еще жили в палатках. Павел разыскал мэра.

— Профессор Рожкова, — рассказал ему мэр, — предупредив нас о грозящей опасности, вылетела на нашем турболете в район взрыва и там пересела на турболет Хоросайна. Наши радары показали, что после катастрофы турболет преступника приземлился где-то в центральной Африке, вот здесь, — показал мэр на карту. — Но затем этот турболет улетел на восток, покинув континент. Мы связались с этим районом и узнали, что профессор Рожкова у них. Но… она не совсем здорова…

На следующее утро Павел, филолог мистер Аба — пожилой негр и географ Дайлу из Центральной Африканской Академии наук уже сидели в турболете.

Приземлились они на окраине своеобразного городка. Он был расположен на огромном железобетонном помосте и состоял из легких красочных построек с конусообразными крышами. Как только они вышли из машины, их окружили мальчишки в красных одеждах. Присмотревшись, Павел увидел, что это вовсе не дети, а взрослые мужчины, ростом не больше метра-метра тридцати сантиметров. Тогда Павел сообразил, что эти люди — пигмеи-негроиды, исконные жители Центральной Африки. Впоследствии Дайлу рассказал Павлу о них много интересного. Еще сравнительно недавно они бродили небольшими группами по тропическим лесам, вооруженные луками и отравленными стрелами. Одежды они не знали, ночевали в грубых шалашах из веток, каждый раз на новом месте. Существовать они могли только потому, что хорошо знали тропические леса и их обитателей. Как ни странно, но их основной охотой была охота на слонов. В последние годы неоколониализма эти небольшие племена вымирали. Но коммунизм, пришедший в Африку, как и всюду, вернул их к жизни. Пигмеи не ушли из тропического леса. Это была их родина. Но теперь они жили в хороших домах, были одеты, грамотны. Многие из них получили высшее образование. Среди них было особенно много талантливых биологов и ботаников.

Хозяева пригласили гостей в свой город. Вскоре Павел сидел в круглой комнате на низеньком диване и беседовал с местным мэром — сухоньким, маленьким человечком.

Мэр сказал, что он догадывается о цели визита к ним.

— Вы ищете белую девушку, прилетевшую к нам на турболете? — спросил он.

— Да, — оживленно откликнулся Павел, — где она?

— Она у нас была… Но все не так просто. Она спит.

— То есть как спит?

Мэр рассказал Павлу о том, как к ним попала Таня.

— Мы ничего не смогли сделать, но девушка жива, и ясно, что она спит. Чуть заметно дышит. Мы договорились с Ленинградским институтом психотерапии, что он возьмет девушку на излечение, и отправили ее в Россию. Мы надеемся, там ее вылечат.

Грустный, отправился Павел в обратный путь.

Провожая Павла, ученые-биологи Африканской Академии вручили ему несколько сортов семян и растений для опытов на искусственном острове.

Павел понял — это был знак уважения к его работе и выражение сочувствия друзей.

Глава двенадцатая Западная Одиссея

Прошли месяцы напряженной работы. Трудности заключались в том, что Павлу приходилось не только вести исследовательскую работу и руководить маленьким коллективом исследователей. Многие университеты мира стали присылать на остров студентов на практику, нимало не беспокоясь о том, есть для них места или нет. По существующей традиции ни одно государство и ни одно предприятие не могли отказывать студентам в практике. Возникла реальная угроза того, что скоро на острове будет больше студентов, чем ананасов и бананов.

Но конец этому со свойственной ей решительностью положила «наивная» Дженни. Скоро на экранах информационных телевизоров, стоявших на столах в кабинетах ректоров всех университетов, появилась лаконичная надпись: «Остров океанического земледелия в Тихом океане может принимать на практику в каждое полугодие не больше пятидесяти человек». Вслед за этим Мировой координационный центр высшего образования распределил места между странами, но с большими спорами, при этом все стороны считали себя обиженными. Забегая вперед, нужно сказать, что в действительности на остров являлось студентов всегда больше «нормы», и с этим ничего нельзя было поделать. После появления студентов на острове стало веселее. Целыми днями всюду слышался смех, оживленные разговоры и дискуссии. По вечерам устраивались спортивные состязания, импровизированные концерты, танцы, массовые купания в океане. И исследовательские работы пошли быстрее. Островитяне работали с энтузиазмом.

Но молодыми людьми нужно было руководить. Павел понимал это и систематически читал лекции, и сам работал со студентами. Так шло время. Приближался новый год. Студенты разъехались по своим странам, а коллектив острова готовился к этому радостному празднику, собираясь устроить бал вокруг криптомерии — единственного хвойного дерева на острове.

Обычно всю корреспонденцию Павла просматривала Дженни, из нее к Павлу попадала только необходимая. На второстепенные запросы отвечала сама Дженни. Но однажды, получив очередную пачку писем, Дженни явно расстроилась. Она положила на стол нераспечатанные конверты и ушла. Павел, проводив ее удивленным взглядом, принялся разбирать почту.

В одном из писем оказалось приглашение Всемирного Совета по использованию ресурсов моря прибыть в конце декабря в Ленинград для обсуждения возможности создания в центральной зоне Атлантического океана виноградников на полимерных плотах. В этом же письме Совет просил помочь в налаживания работ на первом плоту, создаваемом в Португалии.

Второе письмо было от Тани.

Она писала:

«С добрым утром, Павел! Приветствую так потому, что для меня действительно сейчас все время утро. Несколько дней назад я проснулась от тяжелого сна, или, вернее, наши замечательные врачи вырвали меня из объятий смерти. Ты помнишь Эрнеста Хоросайна? Он мне очень нравился. Я доверяла ему. Мне казалось, что если человек умен, красив, то и все-все в нем должно быть прекрасно. Но я ошиблась. Хоросайн оказался страшным человеком, чудовищем с ископаемой психологией.

Я очень слаба и нахожусь под наблюдением врачей. Самое скверное то, что меня сейчас совершенно не привлекает море. Когда я вспоминаю страшную картину цунами, океан мне кажется злым.

Врачи говорят, что со временем это пройдет. Здесь, в Ленинграде, вскоре будет проходить очень интересная конференция по вопросам освоения океана.

К сожалению, я в ней участвовать не смогу. Было бы замечательно, если бы вы с Ли оказались в Ленинграде.

С приветом ваша Таня».

Павел вызвал Ли и показал ему письмо.

— Что скажешь, старина?

— Поедем, Павел Сергеевич, — подумав, сказал Ли. — Мы обязаны поделиться своим опытом и, кроме того, нельзя бесконечно вариться в собственном соку.

Сказано — сделано. На турболете друзья добрались до Гонолулу, там пересели в рейсовый ракетоплан и уже через полтора часа были в Москве. Не задерживаясь, они сели в шаропоезд и помчались в Ленинград.

Павел и Ли приехали в Ленинград под вечер. Оба были в теплых пальто. В вагоне наших друзей спросили, куда они едут, и когда услышали, что в Ленинград, то искренне удивились: «А зачем вам тогда пальто?» Павел и Ли, разумеется, ничего не поняли, но когда они вышли на станционную площадь, то почувствовали, что им жарко. Они с удивлением переглянулись, и тут Павел заметил, что у станционного здания растут пальмы.

— Смотри, Ли, — оказал Павел, — какие красивые пальмы, как настоящие.

Ли подошел поближе, присмотрелся и заметил:

— А между прочим, они и есть настоящие.

Оба с изумлением посмотрели друг на друга и, ничего не сказав, отправились в гостиницу. Там они узнали, в чем дело. Ленинградцы всегда считали, что их город самый лучший из всех существующих на земле, но климат им не нравился, а поскольку Ленинград сохранил за собой первенство в технике, то и тут они сумели удивить мир. Они создали искусственный микроклимат.

Суть дела заключалась в том, что над каждым районом города были подняты так называемые «свободные купола», — двойные прозрачные пленки, обладающие чудовищной крепостью на разрыв, между пленками был накачан гелий. Кроме того, под Ленинградом создали тепловое кольцо атомных нагревателей. И результаты были замечательные. В Ленинграде круглый год все ходили в костюмах. В парках и садах зеленели субтропические растения.

Само собой разумеется, что Павел и Ли первый визит нанесли Тане.

Здание института нейротерапии находилось в самом конце проспекта Пушкина и было построено сравнительно недавно из прозрачных и непрозрачных полимеров, обладающих почти абсолютной звуконепроницаемостью.

К Павлу и Ли вышла директор института Наталья Гавриловна Умнова — спокойная женщина лет сорока.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила она. — Вы друзья профессора Рожковой? Очень хорошо, что навестили ее. Сейчас вы пройдете к Рожковой, но я попрошу вас ни в коем случае ничем не тревожить больную. Вас проведет туда лечащий врач Илья Ильич.

В кабинет Натальи Гавриловны вошел человек среднего роста, тщательно одетый, с несколько мелкими чертами лица и большим лбом. Светлые глаза его скрывались за толстыми стеклами очков.

— Вот познакомьтесь, — сказала Наталья Гавриловна, — гости к нашей больной, Татьяне Рожковой. Проводите их, Илья Ильич, пожалуйста, к ней.

— Мне кажется, — оказал тихо, но настойчиво Илья Ильич, — посещение больной несколько преждевременно. Она еще нуждается в покое.

— Она нуждается в обычных впечатлениях, в обычной жизни, — очень твердо сказала Наталья Гавриловна.

Илья Ильич блеснул очками, открыл дверь и произнес:

— Прошу вас.

Клиника ничем не напоминала больницу: коридор, застланный пушистым красочным ковром, можно было назвать по количеству цветов в нем оранжереей, через открытые двери виднелись очень красиво меблированные комнаты с картинами на стенах. Вскоре Илья Ильич привел наших друзей в небольшую гостиную, оклеенную светло-фиолетовыми обоями с золотом. На низком удобном диване сидела женщина в нарядном платье. Ее молочно-белая кожа как будто светилась. Каштановые волосы, заплетенные в косу, красиво уложены вокруг головы. Женщина подняла на вошедших большие черные глаза и радостно сказала:

— Здравствуйте, друзья мои, я думала, что вы уже и не зайдете ко мне. Садитесь, пожалуйста.

Только в этот момент Ли и Павел узнали Таню. Они сели, стараясь скрыть замешательство.

— Мы очень рады видеть тебя здоровой, — оказал Павел. — Наверное, тебе надоело здесь и пора возвращаться на остров?

Таня подняла голову и посмотрела на Илью Ильича долгим взглядом так, как она раньше никогда ни на кого не смотрела.

— Нет. Павел, я еще слаба, мне еще нужен уход, и я, пожалуй, останусь пока здесь. Не правда ли, доктор?

— Конечно, конечно, — с готовностью подтвердил Илья Ильич. — Да мы вас просто не отпустим отсюда, пока вы не будете совершенно здоровы.

— Ну, что же, Таня, — как можно бодрее сказал Павел, — поправляйся скорее, мы регулярно будем заходить к тебе.

— Я буду вам благодарна, — сказала Таня, — но не забудьте появиться на конференции.


Они подошли к октаэдрическому зданию из цветных пластмасс — новому Дворцу советов. Здесь проводилась конференция по вопросам использования ресурсов океана. Они вступили на движущуюся лестницу главного входа.

Конференция открылась в зале заседаний. На первый взгляд этот зал не отличался от других подобных ему. Сидения располагались крутым амфитеатром перед сравнительно небольшой платформой для президиума и ораторов. Стены и потолок почти не имели украшений и были выкрашены в теплые серовато-песочные тона. Каждый ряд отделялся от следующего прозрачной пленкой, почти незаметной для глаз и совершенно не мешающей видеть сквозь нее. Однако при включении электронного устройства на пленке появлялись изображения ораторов и президиума, а за ними и всего зала, но так, как его видел оратор; сам он казался стоящим от каждого слушателя в 5 или 10 метрах. Таким образом, каждый видел не только оратора почти рядом с собой, но и всех слушателей лицом к себе. Это было очень удобно, гораздо удобнее обычного телевизора.

Конференция оказалась чрезвычайно представительной и многочисленной. Почти все страны, особенно приморские, прислали своих виднейших ученых-мореведов.

В связи с работами по завоеванию пространств океана наземными растениям сюда прибыло много ботаников, агроклиматологов и физиологов растений.

На первом же заседании с докладом «Зеленый лист в океане» выступил известный биолог, профессор Ушаков.

— Товарищи, — говорил он, — сегодня мы можем подвести итоги больших работ Западно-Сибирского совета хозяйства по земледелию на океане. Не все там у нас хорошо, но получены и богатые, обнадеживающие результаты. Теперь мы вправе наметить генеральный путь развития этого дела. В связи с этим я должен напомнить вам некоторые элементарные вещи. Вы знаете, что большинство культурных растений такого типа, как пшеница, овес, рожь, ячмень, просо, кукуруза, картофель, не говоря уже о чае, цитрусовых и кофе, происходят из тропиков и субтропиков. Люди переселялись с юга на север, брали с собой семена и садили их; часть растений приживалась, другая часть погибла. И вот на протяжении длительного времени образовались растения-космополиты, способные жить и плодоносить почти всюду на земле, а часть растений может жить — и сейчас только в строго определенных условиях. Почему?

Всякому растению нужны почва, свет, тепло и влага. Некоторые растения за тысячи лет своего развития приспособились к разным сочетаниям этих условий, а некоторые нет. При этом оказывается, что существуют растения короткого и длинного дня, влаголюбивые и засухоустойчивые. Вот почему на океан мы должны переселять только растения-космополиты, так как опыты показали, что именно они смогут приспособиться и к океаническому климату, резко отличному от наземных условий. То, что создала природа за тысячи лет, нам не переделать. Эволюция не может происходить мгновенно. Для этого нужны сотни поколений. А мы вот собираемся создавать на искусственном острове «Атлантида-1» плантации португальского винограда. Это нереально.

Всем известно, что сорта винограда вырастают только в определенных местах. Вот пример. Ливадия и Ялта. Они находятся друг от друга в 10–15 километрах.

В Ливадии культивируются ценные сорта винограда, а в Ялте, сколько ни бились, такого винограда вырастить не удалось. Почему? Да потому, что сумма летнего тепла в Ливадии 4100°, а в Ялте — только 3900°. В этих случаях многое зависит и от почвы. Недаром название вин — это название селений: Карданахи, Цинандали, Шванчхари и т. д. Или местностей — Шампанское, Бургундское, Цимлянское. А вы хотите посадить виноград в полимер и получить сорт, который растет-то только в одной Португалии.

Предлагаю на «Атлантиде-1» возделывать чилийский картофель. Ручаюсь — эффект будет поразительный! Не нужно забывать, что «растение — это продукт среды».

Сидящий в президиуме профессор Поллинг оказал:

— Вопрос, товарищи, интересный и имеет большой практический смысл, поэтому, с вашего разрешения, я позволю себе попросить выступить товарища Светлова — автора идеи плавающих островов.

Когда Павел шел к трибуне, зал сдержанно гудел.

Ли с любовью следил за Павлом. Он, конечно, не был так элегантен, как Поллинг, но от его мощной фигуры веяло силой, уверенностью и достоинством.

Павел взошел на трибуну, поправил очки и негромко заговорил:

— Со многими положениями товарища Ушакова следует согласиться. Именно так, как он говорил, происходило расселение и формирование культурных растений, и действительно, самые ценные для нас растения, как например виноград, приурочены к вполне определенным условиям. Но не нужно забывать, что сами-то эти условия были созданы человеком, и культурность растений — это плод труда человека… Поэтому в старую формулу мы должны внести поправку и сказать так: «Культурные растения есть продукт среды и труда человека». Так вот, почему картофель? Картофеля для всех стран и для всех народов хватает, дальний север дает колоссальное количество его, а вот винограда маловато. Но я не стану задерживать вас, только дам справку: на нашем тихоокеанском острове несколько кустов дают до тысячи килограммов винограда. По вкусу он напоминает калифорнийский. По всему видно, что скоро у нас будет свой сорт — «тихоокеанский», и этот сорт будет не хуже других. «Атлантиду-1» можно и нужно сделать виноградником.

Последние слова он говорил под гром аплодисментов. Павел поспешно сошел с трибуны. Он не привык говорить на таком большом форуме, как этот.


Еще днем, после окончания заседания, Павлу и Ли предложили поехать на завод, изготавливающий приборы управления для плавающих островов. Они с удовольствием поехали, так как всегда стремились вникать во все, что относилось к их делу. Электромобиль плавно и быстро понес их по сиреневым полимерным покрытиям улиц, заменившим теперь асфальт. Павел и Ли любовались неповторимо прекрасной панорамой города, где старинные ансамбли зданий, окруженные небольшими парками, чередовались с новыми зданиями — дворцами, построенными из пластмасс, прозрачных и непрозрачных, весело блестевших на солнце своими свежими и яркими красками. Город, который в прошлом неделями тонул в тумане, теперь купался в солнечных лучах — мы уже говорили о том, чтоатомная энергия обеспечила существование здесь микроклимата.

Однако, когда электромобиль покинул город и помчался по ту сторону атомного кольца, он сразу оказался на скользкой дороге среди белых хлопьев снега, медленно падающих с неба. Здесь-то была обычная зима северо-запада России.

Скоро перед глазами Павла и Ли выросли многоэтажные здания из серебристой пластмассы. Окна, или, вернее, прозрачные стены, занимали до трети их общей поверхности. За этими зданиями виднелись другие, приземистые, и уже не имевшие ни одного окна. В холле главного здания их встретил высокий пожилой человек в аккуратном белом комбинезоне. Он представился:

— Иванов, оператор. — Затем спросил: — Вы, товарищи, биологи с тихоокеанских берегов?

— Да.

— Ну, тогда мы познакомим вас немного подробнее с нашими делами. Сейчас начинается совет завода, на котором будет обсуждаться как раз план изготовления пространственно-ориентирующего устройства искусственного острова «Атлантида-1». Пойдемте.

Через минуту эскалатор доставил экскурсантов в высокий светлый зал на пятом этаже. Одна стена зала была сплошь прозрачной, а противоположная ей представляла собой громадный пульт управления центральной счетно-решающей машины завода, она была связана с другими машинами, установленными непосредственно в цехах. Центр зала занижали маленькие столики, около каждого из них стояли кресла. Вся эта мебель располагалась амфитеатром перед пультом. Пока в зале никого не было, кроме четырех миловидных девушек, сидевших в дальнем конце зала за овальным столом: они перфорировали ленты.

— До совета осталось восемь минут, и я пока кое-что вам расскажу, — сказал Иванов. — Сейчас вы увидите почти весь наш коллектив — он состоит из 92 рабочих-операторов, в их числе и я. Правда, слово «рабочий» теперь далеко не точно. Наша отличительная особенность заключается в том, что каждый из нас способен работать не только головой, но и руками. Я, например, при помощи набора простейших инструментов могу построить любую модель машины, выпускаемой нашим заводом; также и остальные. Но подумайте — сколько приборов мы могли бы сделать, предположим, в месяц? 92. А наш завод выпускает миллионы машин за тот же срок. Каждый из нас — высококвалифицированный инженер, и у нас за плечами долгие годы учебы и одновременно работы вот на таких же заводах. Правда, наша квалификация не однообразна, есть среди нас инженеры-технологи, инженеры-электрики, инженеры-скульпторы и так далее.

— Так зачем же вам быть и слесарями? — не утерпел Павел.

— Творческая фантазия иногда требует немедленного воплощения в металле, пластмассе, и тогда мы быстро сообща строим модель, штамп или деталь машины, испытываем ее и после получения хороших результатов программируем устройство и передаем кибернетическим операторам, и они уже доводят дело до конца — автоматические машины завода создают тысячи копий новой детали.

— Выходит, что «золотые руки» нужны и сейчас, — заметил Ли.

— Да, конечно, посмотрите, как было дело в прошлом: инженеры-конструкторы строили машину на ватмане. Общие чертежи перерабатывались в рабочие, они передавались токарям и слесарям, те делали опытный образец и за этим следовал процесс доводки. Нужно прямо сказать, что в этом процессе основную роль играли рабочие — механики-золотые руки, люди с громадным практическим опытом. Теперь мысль создателя машины не отрывается от его рук, инженер способен работать не только рейсфедером, но и молотом тогда, когда это необходимо. Дело в том, что некоторые устройства иногда требуют ремонта или постройки при помощи человека.

— Ага, понимаю, — сказал Павел, — вы являетесь и наладчиками ваших автоматических линий.

— Ну нет, — засмеялся Иванов, — это делают кибернетические автоматы-наладчики: они быстро находят повреждение, меняют деталь и снова пускают машину в ход. Это очень просто. Образно говоря — мы являемся скульпторами и воплощаем свою мысль в металле, пользуясь всеми возможностями, имеющимися у человека, но… время вышло…

Действительно, почти одновременно несколько эскалаторов доставили в зал группы мужчин и женщин в белых серебристых комбинезонах. Оживленно переговариваясь, люди расселись, видимо, каждый за свой столик. После этого из-за одного столика встала женщина, подошла к небольшой кафедре.

Говор стих.

Женщина, держа в руках маленький листок бумаги, просто сказала:

— Товарищи, Ленинградский координационный центр народного хозяйства поручил нам разработать и изготовить удерживающе-координатное устройство для искусственного плота «Атлантида-1». Такое устройство нами создано в чертежах, теперь его нужно изготовить в натуре. Вопрос вот в чем: пока требуется только один комплект оборудования, а все наши машины заняты. Прошу высказаться.

— Позвольте мне, — поднялся с места сравнительно молодой человек, — я подумал об этом еще вчера и программировал задание главной машине на время и место выполнения.

— Очень хорошо, что же вы получили?

Одна из девушек, сидевших за овальным столом, подошла к пульту управления, вставила небольшую перфорированную ленту и нажала кнопку. На панели замигали разноцветными огоньками сигнальные лампочки, затем послышался мелодичный звонок, и девушка вынула из выдающего пенала зеленую картонку с текстом решения этой производственной задачи.

Она прочитала следующее: «В цехах № 7 и № 23 в 16.00 смена изделий, промывка линий; уменьшая время промывки на 7 минут, можно изготовить все детали внепланового изделия».

— Ну как, товарищи, идем на это? — спросила женщина.

— Да, можно, — отозвался кто-то, — эти линии мало загрязнены.

Вопрос был решен.

— А скажите, кто эта женщина? — спросил Ли.

— Это координатор, примерно соответствует главному инженеру в прошлом.

Вскоре совещание кончилось, все разошлись. Гостей повели осматривать цех № 7. Цех представлял собой колоссальное крытое помещение, машины размещались на трех горизонтах, так что весь объем помещения оказывался занят ими. Поскольку в цехе был полумрак, то вся эта масса машин казалась каким-то единым громадным спрутом, все время беззвучно вздрагивающим.

В разных местах этого металлического гиганта то и дело вспыхивали огоньки, лучики и иногда появлялось яркое зарево. Гости и хозяева стояли на небольшой площадке, куда выходил пульт счетно-решающего устройства цеха.

— Как же вы подходите к машинам? — спросил Ли. — Я не вижу в этом цехе места для человека.

Иванов улыбнулся.

— Там мы никогда не бываем, там нам делать нечего. Присмотритесь внимательно, вот эти верхние машины, ползущие вдоль цеха по рельсам, — суть изделия; иногда они соединяются с машинами среднего слоя — там расположены обрабатывающие механизмы.

— Станки? — попытался уточнить Павел.

— Да, они несут функцию станков и прессов, но минутку, нижний слой машин — это кибернетические братья наполнительных машин среднего слоя, их задачи — ремонт и переналадка своих верхних половин. Если какая-либо деталь в машине среднего слоя достигла определенной степени износа, возникает световой сигнал. Кибернетический наладчик моментально меняет деталь, а эта машина, — Иванов показал на пульт, выходящий на площадку, — меняет темп работы линии так, чтобы ремонт машины не мог вызвать хаоса.

Теперь, я думаю, вы понимаете, что делать человеку в этом цехе действительно нечего. Впрочем, к нижним машинам у нас подходы есть, но мы редко бываем там, наладчики мало работают и почти не изнашиваются.

— Непонятно одно, — сказал Павел, — почему так тихо в цехе, только какое-то шуршание и жужжание.

— Все очень просто, на нашем заводе сверление, штамповка, ковка, сваривание деталей, шлифовка уже давно производятся только светом.

— Как? Светом? — переспросил. Ли.

— Да, светом. Дело в том, что почти в каждой машине среднего слоя вмонтировав мощный квантовый генератор, формирующий световой луч или группу лучей, в которых развивается несколько миллионов атмосфер давления. Понятно, что этими лучами можно делать все с любыми материалами. Все эти процессы, конечно, происходят в кожухах — если бы их не было, то мы сейчас уже ослепли бы.


Ли и Павел покинули завод несколько ошеломленные.

— Замечательно! — воскликнул Ли. — Несколько десятков лет назад вместо одного такого завода надо было иметь пятьдесят!

Павел кивнул.

— Знаешь, Ли, я сегодня понял: то, что мы сделали — только начало, главное впереди, потому что можем мы во сто крат больше, мы можем все!


Вечером Павел говорил по видеофону с Дженни.

Она улыбалась ему и говорила:

— Знаете, Павел Сергеевич, я просто тоскую о вас. Па говорит, что если подобное случается с человеком, то дело обстоит неважно. Прошу вас — приезжайте скорее.

Павел ответил, что он также скучает и целует ее.

Тут Дженни прервала его довольно наивным восклицанием: «Правда?!» Павел сказал, что, конечно, правда и пусть она, Дженни, не скучает, ждет его и Ли и все будет хорошо.

Продолжая улыбаться, хотя разговор был уже окончен, Павел взялся за почту. С некоторым удивлением он обнаружил среди других письмо от Тани.

Включив магнитофон, он услышал;

«Дорогой Павел! Ты не находишь, что между нами установились довольно странные отношения?

Ты на меня смотришь, как на хорошего товарища, безотказного помощника в твоем деле, и за это я благодарна тебе. Но я, теперь это можно сказать, любила тебя… Впрочем, я не о том хотела… Я выхожу замуж. Будь счастлив. Таня».


…За ужином Павел передал Ли письмо Тани.

— Что ты на это скажешь?

— Ну, что я скажу — молодец она и только. И не будь я китаец, если этот вылощенный Илья Ильич не узнает теперь, что такое настоящая, хорошая жена. Жаль только, что ее не будет уже на нашем острове.

Павел молчал. Только теперь он понял, какую большую роль в его жизни и работе играла Таня.

Уже около одиннадцати часов они открыли маленькую бутылочку вина и уселись перед телевизором, решив посмотреть праздничный концерт, который двигался с востока на запад. Вначале шла программа Москвы, затем началась ленинградская передача. Выступали лучшие артисты страны, и Павел невольно отвлекся от своих мыслей.

К его крайнему удивлению ведущий вдруг объявил, что сейчас выступит заслуженная артистка балета Герда Орлова. Оказывается, она была в Ленинграде.

Герда выступала в «Танце цветов». Глаза ее сияли. «Наверное, и ее муж в Ленинграде», — подумал Павел. После выступления Герды Павел выключил телевизор и задумался:

«Была ли ошибкой его недолгая жизнь с Гердой или это было счастьем?!»

Неожиданно он понял, что не может ответить на этот вопрос, но чувствовал, что он по-доброму относится к Герде и находит в этой женщине что-то такое, чего нет ни в Тане, ни в Дженни. В то же время он сознавал, что теперь Герда так далека от него, как какая-нибудь звезда в Галактике. Потом он решил: «Раз уж мы оказались в одном городе, нужно ей послать письмо и цветы».

Но тут Павел встал перед затруднением. Дело в том, что к тому времени в обществе возник обычай посылать друг другу поздравительные письма, написанные от руки и в конвертах, вместо обычных говорящих, но зато написанные стихами. Иначе письмо считалось не праздничным, а его автор малообразованным человеком.

Не обязательно, конечно, чтобы стихи были совершенными. Общество полагало, что если ты не талантлив, то должен быть трудолюбив, и этим выражать свое уважение к адресату. Не к чести нашего героя нужно сказать, что он почти никогда не писал стихов. На этот раз Павел сел за стол и, к его удивлению, стихи, как ему показалось, получились.

На берегах Невы дворцы
Из камня и стекла.
В одном из них танцуешь ты
Нарядна и светла.
Ты знаешь: есть цветок такой,
Растет он среди звезд.
И светлой нежностью своей
Он мне дороже роз.
На эдельвейс похожа ты,
В заоблачной дали…
Когда-то, Герда, вместе мы
Клялись одной любви.
Теперь расстались мы навек,
Ушел я в океан,
Чтоб стал счастливым человек
В любой из дальних стран.
И буду долго по ночам
Смотреть на звезды я.
И вспоминать по их огням
Твои глаза — тебя.
Когда на следующий день Герда рассматривала присланные ей цветы, она сразу заметила несколько эдельвейсов и среди них письмо. Стихи ее и тронули и удивили — кто бы мог подумать, что Павел способен писать стихи!


На следующий день наши тихоокеанцы вступили на желтоватую полимерную «землю» «Атлантиды-1». Их восторженно встретила группа ученых и инженеров. Среди них было несколько знакомых ленинградцев, два француза, добрый десяток португальцев — специалистов по выращиванию винограда, и человек пять студентов из Африки. К строительству плота приложили руку ленинградцы, а известно, что сыны этого города во все вносят свою живую мысль, и поэтому их творения всегда имеют в себе качества оригинальной целесообразности.

После легкого завтрака ленинградский инженер Федор Захаров повел Павла и Ли осматривать остров.

— Проблему удержания острова на месте мы решаем по-иному, чем вы, — сказал инженер Павлу. — Как вы помните, еще у Жюль Верна его плавучий остров был способен оставаться на месте без всяких якорей. Вы же применяете этот дедовский способ.

— Почему? — удивился Павел. — Якоря держат очень надежно. Правда, остров совершает небольшие передвижения по морской поверхности, но для нас практически это ведь не имеет большого значения.

— Пока они держат вас надежно, — подтвердил Захаров, — но время разделается с вашими якорями и тросами.

— Ну и что? Поставим новые — только и всего.

— Зачем? — продолжал свою мысль инженер. — Вот смотрите: в натуре главные приборы вы видели на заводе, — он развернул кальку. На ней оказался чертеж острова, где были показаны туннели, пересекающие остров по большой и малым осям. В туннелях помещались турбины. — Если прокачивать воду через любой сквозной канал, то развивающиеся реактивные силы будут двигать остров против тока воды. При действии обоих каналов остров будет передвигаться по равнодействующей. Таким образом, если турбины будут работать по команде дискретного устройства, всегда «знающего» скорость и направление движения острова под влиянием ветра и течений, то легко добиться, чтобы фактически остров постоянно находился в определенной географической точке. Наши расчеты показывают, что эта система будет дешевле якорных устройств и, что самое главное, остров будет совершенно неподвижен. Опыты показали то же самое.

Есть и еще некоторые особенности в конструкции нашего острова; он имеет шельф, и достаточно большой, другими словами, часть острова справа и слева погружена под воду, образуя искусственную мель, не меньше 50 метров глубины. На этой мели, практически недостижимой для сильного волнения, также создается искусственный грунт, на котором постепенно образуется сообщество бентоса — донных морских животных, среди которых мы надеемся акклиматизировать с вашей помощью трепанга, развести устриц, жемчужниц и других полезных моллюсков. Это искусственное дно построено так, что там смогут жить в большом количестве омары и, в конечном счете, как мы надеемся, наш остров будет давать, помимо винограда, ценнейшие морепродукты. Этой конструкцией мы как бы поднимаем дно океана ближе к солнечным лучам.

— Это замечательная мысль, — сказал Ли, — и я с удовольствием поработаю вместе с вами. Подумать только, человек увеличивает плодородие океана!

— Конечно, — добавил Павел, — нужно иметь в виду, что остров будет давать немало органических остатков, которые опять-таки будут оседать на шельфе и тем способствовать его производительности.

— Черт возьми! — заметил один из португальцев, присутствовавший при разговоре, — появятся у нас моллюски, трепанги, а их начнут жрать рыбы.

— Вот и хорошо, — ответил Ли, — океанические рыбы не станут питаться на дне, а прибрежные, вроде камбалы, если мы сами поселим их там, пусть едят. Они сами будут для нас как бы домашним стадом.

Все засмеялись, но пожилой француз сказал:

— Напрасно смеетесь, товарищи, мне приходилось работать под водой. Вы представляете — идет водолаз по грунту, а за ним плывут десятки камбал, потому что он взмучивает грунт, а в нем живут всякие мелкие животные, которыми питаются эти рыбы. Так что, действительно, создается впечатление, что это куры бегут за птичницей.

— Да что тут говорить, — сказал один из студентов, — разве мы не видели, как в аквариумах кормят рыб.

Тема оказалась настолько интересной, что обсуждение ее длилось почти целый час и закончилось замечанием Ли:

— Если мы подойдем серьезно к этому новому делу, то в недалеком будущем Европа дополнительно будет получать немало морепродуктов и рыбы с шельфов наших островов.

Павел и Ли были захвачены работой по превращению «Атлантиды-1» в гигантский виноградник и прибрежный промысловый участок. Работы было много, и время побежало так быстро, как и на Тихом океане. Но однажды нашим друзьям пришлось перенести довольно большое испытание.


При подходе к месту стоянки Ли предложил Павлу отправиться с ним в океан в небольшую научную экскурсию для выбора подходящего места для острова. Павел согласился. В небольшом внутреннем порту они сели в электробот, оборудованный подводными крыльями. Бот работал по тому же принципу, что и электрокары: он мог развить скорость до 70 узлов. На боте была вмонтирована электролебедка, электротермометр, показывающий температуру воды от поверхности до дна, электросолемер, электромагнитный измеритель течений, эхолоты. Имелась механическая планктонная сеть сама уходящая на заданную глубину: планктон ловился в строго определенном слое воды, и затем сеть автоматически всплывала на поверхность. Бот был водоизмещением в 75 тонн.

Несколько минут приготовлений, и исследователи оказались в океане — спокойном и тихом в этот день.

Ли обогнал атомоходы, буксирующие плот. Скоро они скрылись за горизонтом. Около часа бот шел к югу. Суденышко с мягким шорохом мчалось над блестящей в лучах солнца водой. Медленно ползли ленты самописцев, свидетельствуя обо всем, что творилось в водной глубине. Ли комментировал показания приборов. Указывая на ленту эхолота, он говорил:

— Смотри, Павел, на эту штриховую линию. Она становится чернее, и утолщается. Это — скопление фитопланктона, а нижняя россыпь черных точек — это мелкие рачки. Ого, как их много! Сейчас день, и они бегут вниз.

Затем на ленте появились большие темные штрихи, иногда сливающиеся в сплошные пятна. Это были рыбы.

Ли выбросил за борт небольшой, но тяжелый сигарообразный прибор на тросе. Через некоторое время на небольшом экране перед Ли и Павлом показалось цветное изображение. Подводный телевизор показывал им мир глубин. В темно-синем пространстве отчетливо виднелись крохотные крылоногие моллюски и маленькие рачки. Они быстро опускались вниз. Но вот в зоне видимости возникли длинные серебристые рыбки. Они быстро носились взад и вперед, схватывая на ходу незадачливых рачков. В действиях рыбок наблюдалась известная последовательность: они двигались стайками.

Но вот рыбки метнулись, как по команде, в стороны.

Их хвостики так быстро работали, что казались как бы сплошными кружочками. И тут же в поле видимости появилась и «причина» — громадный, гладкий, как торпеда, с острыми стреловидными плавниками тунец. Он мчался за рыбками с большой скоростью. Павел оторвался от экрана телевизора. Из воды на поверхность выскакивали рыбки, несколько мгновений они не отрывались от воды, их хвостики работали с непостижимой быстротой, в то же время они развертывали свои плавники-крылья и оказывались в воздухе, пролетая по 50–70 метров. На экране появлялись все новые и новые обитатели поверхностных слоев океана, развертывались все новые драмы. Ли и Павел лишь изредка смотрели на телевизор. Они углубились в записи на магнитофонной ленте, составили графики, набрасывали схемы биологической активности в зоне стоянки острова.

А перед вечером, когда их суденышко было уже от «Атлантиды-1» далеко, мотор неожиданно заглох.

— В чем дело? — спросил Павел.

Ли взглядом показал на амперметр. Стрелка стояла на нуле.

— Ах мы, растяпы! — воскликнул Павел. — Что же мы наделали? Мы вышли с недозаряженными аккумуляторами.

— Самое неприятное то, что у нас нет рации и найти нас будет не так-то просто, — сказал Ли, — единственное, что нам остается, — это ждать.

Солнце быстро скрывалось за горизонтом, и сейчас же черный бархат ночи с золотыми искрами звездочек прикрыл океан. Стало еще тише, и поэтому каждый звук был отчетлив и многозначителен. Оставшись один на один с океаном, Павел почувствовал, что человек в сущности сын моря. Все на свете объяснимо, и многие тайны природы понятны человеку. Но сейчас, ночью, в темноте, пространство вокруг бота казалось таинственным. «Это происходит так потому, — подумал Павел, — что человек от океана когда-то ушел в глубь материков и перестал понимать язык Посейдона. Но те народы, которые навсегда связали свою жизнь с водой, жили в океане, как у себя дома. Пример — полинезийцы. На своих легких катамаранах они пересекали громадные водные пространства и всегда находили дорогу к островам. Они почти никогда не гибли в океане. Это объясняется тем, что они знали океан, хотя и не так, как сейчас, но так, как древние охотники знали зверей. А это были большие знания, основанные на громадном опыте. И второе — океан научил людей находить дорогу по заездам, а это было началом пути к самим звездам».

В ночной тиши раздался голос Ли. Как ни странно, но он вслух продолжал мысли Павла.

— Что ни говори, а старик-океан много сделал для человека. А теперь с нашей помощью он собирается кормить всех сынов Земли, своих внуков. — И, как подтверждение к словам Ли, в боте что-то забилось. Павел вздрогнул, а Ли засветил фонарик, и они увидели на дне большую летающую рыбу.


Утро встретило исследователей золотистыми солнечными лучами. Океан оставался спокойным и нарядно синел. Становилось жарко. На боте не было воды. Хотелось пить и есть.

— Ну, что будем делать? — опросил Павел.

— Придется делать то, что делал в свое время Бомбар, — философски ответил Ли.

— А что именно?

— А вот один французский врач еще в начале XX века заметил, что люди чаще всего гибнут в океане оттого, что не знают его, не умеют пользоваться его дарами, а в результате сходят с ума или гибнут от жажды. И вот этот француз решил показать людям, что океан не так страшен, как о нем думают. Для этого он взял лодку, поднял на ней парус и, не взяв с собой ни пищи, ни воды, пересек Атлантический океан.

— Чем же он питался?

— Планктоном, о котором мы вчера вели разговор, иногда рыбами.

— Хм! — неопределенно произнес Павел, — может быть, и нам попробовать?

— Конечно, еще неизвестно, когда нас найдут.

После того как механическая сеть с десяток раз погружалась в море, на ее дне оказалось около двух стаканов планктона. Павел и Ли принялись за завтрак. Тут пригодилась и летучая рыба, которая попала к ним еще с вечера.

По вкусу планктон напоминал салат из огурцов, спаржи и крабов. Он утолял жажду и голод. К восьми часам утра планктона стало мало.

— Ушел на глубину, — заметил Ли. — Придется нам этим делом заниматься главным образом ночью, а сейчас давайте будем вести более тщательные наблюдения; для приборов электроэнергии хватит.

Потянулись дни кропотливой работы среди молчаливого океана. В бессонные ночи Павел и Ли добывали себе пропитание.


…Их нашли на шестые сутки. Все были удивлены, когда они вышли на остров здоровыми, загоревшими и в хорошем настроении.

— Ну, — говорили ленинградцы, — вы просто морские боги.

— Нет, — смеясь, сказал Ли, — Павел Сергеевич исполнял роль кита, а я сардинки, только и всего.

Глава тринадцатая Ананасы плодоносят

Через год после событий, рассказанных в предыдущей главе, к западу от Гаваев возникло двадцать плавучих островов, на которых раскинулись ананасные и банановые сады. Ананасы и бананы чудесно приспособились к новым условиям и начали плодоносить уже на втором году. Атомная энергия на этих островах не применялась. Вполне хватало энергии полупроводниковых генераторов. Правда, на одном из островов работала довольно мощная атомная станция, но она снабжала энергией завод удобрений, который давал сухой концентрат из неорганических элементов морской воды, а также азотистые удобрения из воздуха. По желанию сибиряков два острова отводились специально под морские курорты. Теперь на одном острове возводился театр. Он был копией древнегреческих театров, но строился из легких светлых пластмасс; мастерами Франции были выполнены точные копии (также из белоснежной пластмассы) знаменитых скульптур древности.

Весь остров отдыха представлял собой цветущий и плодоносящий сад. В отличие от подобных же садов на других островах, здесь было гораздо больше разнообразия в растительности. Очень много цветов, цветущих кустарников и растений. Между ними прихотливо извивались узкие тропинки, упирающиеся в уединенные полянки, где стояли кокетливые коттеджи, каждый из которых был стилизован или под голландский, или под японский, или швейцарский. Похожих среди них почти не было. Такие домики предназначались для семейных. Для молодежи строились двухэтажные гостиницы с одноместными комнатами. Эти здания ставились на невысоких искусственных холмах. Помимо театра и объемного кино, на каждом острове был целый комплекс спортивных сооружений. Почетное место отводилось, конечно, водному спорту: от острова выдвигались далеко в море два изогнутых мола, образуя обширный бассейн. В глубине бассейна сооружался двухкилометровый пляж, куда свободно доходил океанский накат, а по сторонам имелись доки, где стояло множество самых разнообразных спортивных судов. На каждом острове, кроме того, строились оздоровительные комбинаты для детей. Чистый морской воздух, разнообразные фрукты, морские купания (для детей имелся специальный закрытый бассейн), лечебные гимнастические занятия должны были создать все условия для нормального развития юных людей Земли.

Уже теперь морские курорты частично работали.

Пляж, на котором росли невысокие пальмы с густыми кронами, был полон.


Павел продолжал работать все на том же первом острове, с течением времени превратившемся в гигантскую зеленую лабораторию, в которой вели исследования многие ученые мира. Маленькие мангровые деревья, когда-то посаженные по берегам острова, хорошо приспособились к новому месту. Они прочно укрепились в полимерной «почве», воздушные корни спустили прямо в море, обвив ими подводные фермы. Сами деревья образовали плотный зеленый пояс вокруг всего острова, так что не во всех местах можно было подойти к берегу. За мангровым поясом росли тысячи бананов и ананасов, перевезенные черенками с Гавайских островов. Далее шли заливные рисовые поля, совмещенные с бассейнами для хлореллы и развития трепангов. Этот участок граничил с полями различных злаковых культур. На одной трети острова теперь рос удивительный сад, в котором были собраны почти все фруктовые деревья и ягодники, имевшиеся на земле. Как ни странно, наибольшие трудности исследователям доставляли яблони: им не нравился субтропический климат.

Маленькая лаборатория превратилась в большой институт, при котором имелась обширная библиотека.

По решению Координационного центра науки и техники этот институт был превращен в Мировой центр сельскохозяйственного освоения океана. В его существовании и развитии были заинтересованы многие страны мира.

Большинство северных стран было заинтересовано в развитии субтропического садоводства и мест отдыха. Восточные страны, такие как Япония, стремились использовать океан для получения мяса и риса. Институт вел свои работы, учитывая интересы всех.

Директором института был назначен Павел Светлов, который не покидал острова. Теперь он ясно видел, что его идея успешно осуществляется.

Уже в этом году несколько атомоходов ушло на северо-восток, груженные ананасами и бананами.

Он знал, что скоро тысячи судов будут увозить с островов все фрукты, какие только выдумала природа и люди.

Мудрость и успокоение приходят к человеку со временем. Теперь Павел, болезненно пережив прошлое, был снова спокойным, уравновешенным человеком. Как всегда, он много работал.


Открытые Хоросайном залежи урановых руд в районе первого плавающего острова отнюдь не остались лежать втуне. Сразу после бегства «Флориды» и после того, как было выяснено, что никто уже не будет вести подводных работ, в Индонезии был построен специальный флот. На нем соорудили мощную центрифугирующую установку, соединенную с вакуум-насосом. На дно океана опустили гибкий шланг из особо прочного полимера. Даже на глубине пяти тысяч метров, где давление воды достигает 500 атмосфер, вода не могла сжать этот шланг. Он соединялся с мощной проходческой машиной, смонтированной вместе с шаровой мельницей. На дне океана добытая руда превращалась мельницей в пульпу и подавалась наверх, где попадала в центрифугу и сразу концентрировалась, высушивалась и высыпалась в кассеты. Океан начал отдавать свои богатства человеку. Таким точно образом в Индийском океане уже давно добывали марганец, найденный еще в 1961 году русским исследовательским судном «Витязь». Разница была только в том, что там вместо плота стояло на якорях большое стальное судно.


В редкие часы отдыха Павел и Ли по вечерам любили лежать в шезлонге и наблюдать за звездами. На острове было мало огней, и потому звезды казались близкими. Они и на самом деле были близки. Мысль человека была уже рядом с ними.

— Вы слышали, — сказал Ли, — заканчивается подготовка к полету людей на Марс. Это будет первая высадка. По данным ракетофотографии, Марс был когда-то обитаемым, хотя это и оспаривают некоторые ученые.

— Что ж, — ответил Павел, — если в пыльных морях Луны нашли довольно высоко организованные растения и животных, то тут ничего мудреного нет.

— А если там найдем таких же людей, как мы?

— Это маловероятно. Марс старше Земли. Если бы люди появились там, то к настоящему времени они были бы уже между нами.

Ли, комично сощурившись, посмотрел на Павла, потом всплеснул руками.

— О, ужас! Я почему-то подумал уже, не марсианин ли вы? — И оба весело засмеялись.


Утром на острове приземлился оринтоптер, и в кабинет Павла вошло трое корректных, одетых в отличные серые костюмы японцев. Один из них на русском языке представил себя и своих товарищей.

— Профессор Оно — биолог, профессор Идзубаро Икин — океанолог, Кавамуро Кавасимото — доктор технических наук.

По приглашению Павла японские ученые-чинно уселись вокруг стола. Зная привычки своих гостей, Павел угостил их чаем, не забыв сказать, что чайный лист они получают на этом же острове. (Эта слабость, хвалить все выращенное на островах, у Павла прогрессировала).

После взаимных приветствий и улыбок профессор Оно сказал:

— Дорогой товарищ Светлов, вот уже четыре года мы следим за вашим опытом освоения океана и всеми другими работами. Как вы знаете, у вас по рису работают два наших бакалавра Акира и Дзейдзабуро. Результаты опыта прекрасны. Поэтому Японская республика решила присоединиться к вам в широком аспекте. Нам с вами нужно установить более тесный контакт. Нам еще до сих пор не ясно, что лучше — неподвижные острова или дрейфующие. Мы рассчитываем получить с этой «новой Японии» 45 миллионов тонн риса и 5 миллионов тонн мяса ежегодно. Вы сами понимаете, что это уже почти космическое по масштабам мероприятие.

— Да, действительно, строительство островов уж не такое сверхбыстрое дело.

— Мы не сидели зря все это время, — улыбнулся Дзейдзабуро и достал из портфеля папку.

Скоро Павел понял, в чем дело: японцы нашли свой путь решения проблемы. Имея сильно развитую технологию использования морских вод, они получили полимер полностью за счет океана. В дело шел «морской снег», то есть детрит падающей на дно соли морской воды. Установка представляла собой громадную плавающую конструкцию с осадкой до двухсот метров и площадью более тысячи гектаров. Там имелась мощная атомная станция, громадные турбонасосы и другое уникальное оборудование. Это оригинальное судно-завод выводилось в море и непрерывно давало ленту полимера шириной в 200 метров и толщиной до 100 метров. Полимер имел удельный вес 0,6.

— Так вот, — сказал Дзейдзабуро, — строительство одной такой установки находится уже в стадии завершения. Девять остальных — на очереди.

— Дух захватывает! — сказал Павел. — Вот набросится на нас теперь «Лига открытого моря».

— Я думаю, — спокойно заметил Оно, — что они неправы. Даже если бы мы добывали 4,5 миллиарда тонн риса, то и то мы далеко не нарушили бы обычных функций океана. Я даже думаю, что кое-что мы бы в нем улучшили. В связи с этим к вам есть просьба, — помочь нам уже сейчас провести один опыт.

— В чем он заключается? — спросил Павел.

— Население Японии в значительной части питается рыбой, но запасы ее ограничены. Это объясняется рядом причин. В частности, нас интересуют лососи. Они очень быстро растут. За 3–4 года из маленькой рыбки вырастает прекрасная вкусная рыба от 3 до 12 килограммов. На нерест они идут главным образом в реки Камчатки. Когда-то лососи были акклиматизированы в Австрии и на Мурмане. Если это удалось сделать тогда, то почему не удастся сделать теперь на наших островах. Энергии для получения пресной воды у нас хватит, мы хотим на одном из ваших островов сделать пресное озеро и реку, из него вытекающую. Река должна существовать очень короткое время. Мы построим совсем маленький рыборазводный завод, вырастим мальков, выдержим их в озере и через реку дадим им возможность спуститься в океан. Известно, что лососи на нерест всегда возвращаются в те реки или ручьи, где они вывелись. Именно этим пользовались исследователи прошлого. Если удастся наш опыт, то представьте себе: на островах десятки тысяч гектаров заливных полей риса, то есть идеальные условия для откорма мальков. Там мы сможем выводить и содержать миллиарды рыбок. Затем они будут уходить в море и возвращаться к нам через 2 года в виде взрослых рыб. Проведенные подсчеты показывают, что таким образом мы сможем получить до 50 миллионов тонн высококачественной рыбы.

Павел задумался, затем сказал:

— Я сомневаюсь в одном. Лососи — довольно холоднолюбивая рыба, а мы находимся в субтропиках. На мой взгляд, это может испортить все дело.

— Вы правы, — любезно согласился Оно, — но мы будем привозить икру с Камчатки в охлажденном виде, а наши завод и озеро будут находиться в условиях искусственного климата. Весь вопрос в том, возвратятся ли рыбы в эти воды. Они, конечно, будут в северной части Тихого океана.

— Ну что ж, — согласился Павел, — игра стоит свеч. Пусть океан по-настоящему кормит человека. Но могу вам подсказать и еще одну мысль — это о московском опыте изменения инстинктов у животных. По сути дела, вопрос идет об изменении наследственности. Если это можно провести на рыбах, то мы заставим, например, тунцов в определенное время года собираться в определенных точках океана.

— Вопросы изменения наследственности, — добавил Павел, — сейчас занимают нас больше всего. Я со своим другом Ли предполагаю слетать в Москву за консультацией…

Глава четырнадцатая Снова «Снежная роза»

Сегодня Герда была счастлива. Впереди целый месяц отдыха в подмосковном санатории «Снежная роза». Она возвращалась из Дворца малюток домой со своим сыном Павликом. Ему было три года, и он только начинал познавать мир. Все радовало ребенка: и цветы, и трава, и новые, еще клейкие листики берез, и синее небо. И Герде, как всем матерям, казалось, что ее ребенок от природы наделен чем-то необыкновенным. Но вот на зеленой полянке в кустах сирени и жасмина показался их коттедж — светлый и уютный. Эти домики принадлежали союзу работников искусств и каждый был рассчитан на одну семью. Семья не только жила в доме, но и немного работала в саду и парке. И это тоже был отдых, только врачи его называли активным.

После ванны и завтрака Герда взяла из инструментального ящика садовые ножницы и вышла с Павликом в сад. Малыш начал играть с мячом, а Герда срезала сухие ветки. В саду было чудесно. Воздух был напоен ароматами весны.

Одна за другой перед ее мысленным взглядом пробегали пленительные картины движения, света и музыки. За прошедшие годы труда и испытаний Герда познала свои способности и научилась многому. Теперь она была не только знаменитой балериной, но режиссером-постановщиком. Она работала и думала над рисунком будущего танца «Сердце России», который готовила к постановке.


Виктор пришел домой, когда Павлик после обеда уже спал. Орлов почти не изменился за прошедшие годы. Пожалуй, только вокруг глаз появилось несколько мелких морщинок да взгляд стал пристальнее и теплее.

— Здравствуй, родная, — сказал он, целуя руки Герды. — Я ведь тебя не видел две недели.

— Я так соскучилась… Почему ты опоздал? — спросила Герда.

— Если учесть причину, то опоздания нет. По этой причине я мог бы приехать вечером. Но как ни важна причина — я упросил меня отпустить.

— А что это за причина? — спросила Герда.

— Видишь ли, сегодня очередная конференция по космическим проблемам, и выступает главный конструктор ракетостроительного института профессор Иванов. Я познакомился с тезисами его доклада. Очень интересно. Сейчас я тебе объясню, ты поймешь. Самым тяжелым для нетренированного человека в космическом полете все еще остается увеличение силы тяжести при взлете, так называемая перегрузка, да и при торможении тоже. Из-за этого только особо тренированные и выносливые люди посылались в космос. Но ведь там часто нужно бывать, к примеру, ученым, инженерам… Долгое время с этим ничего сделать не могли. Но вот теперь космонавты будут одеваться в специальное полимерное белье из полупроводниковых материалов, плотно прилегающее к телу: при подключении к нему тока оно приобретает все свойства сильного магнита. В то же время в гондолах новых ракет создается местное электромагнитное поле, образующее вместе с человеком систему соленоида. Электромагнитные силы рассчитаны так, что магнитный вектор действует против вектора механического ускорения, при этом при изменении скорости ракеты пропорционально меняется и сила магнитных полей. В результате силы ускорения уравновешиваются, и человек должен себя чувствовать значительно лучше. Однако степень этого улучшения можно выяснить только экспериментально, поскольку механическое ускорение действует на любую точку человеческого тела, а электромагнитное приложено только к поверхности его. Помимо этого, профессор привел данные о том, что эти магнитные поля будут ограждать человека от заряженных частиц космических излучений. Все это сильно облегчит полет неподготовленных людей в космос.

— Да, это новость, ради которой стоит опоздать. Я не обижаюсь на тебя.

— Ты прелесть… Я на твое великодушие и рассчитывал.


Вечером к ним пришли гости: Марианна Семеновна, одна из ведущих актрис московского театра драмы, и ее муж — режиссер-постановщик телевидения Александр Гук.

— Здравствуйте, вот вы куда забрались, — сказала Марианна Семеновна, целуя Герду. — Тут у вас чудесно.

— Я очень довольна, — сказала Герда, — мир с его новостями дальше от нас, чем от Луны, и поэтому тут можно действительно отдохнуть, помечтать и, так сказать, оглядеться.

— О! А я, пожалуй, бы не выдержал в такой тиши; я привык барахтаться в куче новостей, — заметил Гук.

— Ну, и что вы считаете самым интересным за последнее время? — спросил Виктор.

— Сейчас мир волнуют две вещи — ваш предполагаемый полет на Марс и открытие тихоокеанских курортов на плавающих островах.

— Курорты? — переспросила Герда. — Насколько я знаю, эти острова строят для производства продуктов питания.

— А! — отмахнулся Гук. — Люди обычно не интересуются, откуда берется у них хлеб на столе.

— Не скажите. Вот я, например, всегда интересовалась этим, — сказала Герда.

— Тогда скажите, откуда у вас эти фрукты?

— Ну, очевидно, из Крыма, Италии или Африки.

Гук лукаво улыбнулся, снял с вазы громадный ананас, повернул его черенком вверх и показал Герде маленькую этикетку в форме ромба. На ней был изображен остров среди волн, пальма на острове и лучистая звезда. Надписи на этикетке не было.

— Так что это значит? — удивилась Герда.

— А то, что этот ананас вырос на плавающих островах в Тихом океане.

— Вот и отлично, — сказала Марианна, — давайте его съедим. Я очень люблю ананасы.

Ананас обладал великолепным запахом. К горлу Герды вдруг подкатил комок, она поспешно вышла в детскую и там, вытирая глаза, грустно подумала: «Наверное, у меня две души, и одна из них любит Павла до сих пор».

Когда она вернулась, мужчины играли в шахматы, а Марианна тихо перебирала клавиши пианино.

— Между прочим, — сказала Марианна, — наш театр получил приглашение участвовать в празднествах по поводу, так сказать, крещения нового архипелага. Об этом просят и ваш Большой театр.

— Это очень интересная новость, — улыбнулась Герда. — Я слышу об этом первый раз.

— Говорят, там построен замечательный театр. Весь белый, расположенный амфитеатром, очень оригинальная сцена, вертящаяся платформа, автоматические световые кулисы, ну, вообще все, что необходимо, и к тому же нигде нет такой авансцены — как в театрах древней Греции.

— Это действительно интересно. Пожалуй, я не прочь побывать там.

— Конечно, тем более, ты знаешь, на этот раз там будет множество интересных людей из многих стран.

— А не утонут эти острова под таким нашествием людей? — пошутила Герда.

— Такие громадные?! Мне рассказывали, что на них можно было бы строить небоскребы, если бы это было нужно.

— Принято решение, — вмешался в разговор Гук, — серию таких островов,кажется из тысячи штук, построить в Атлантическом океане.


Гости отправились домой, когда в открытые окна смотрели звезды и где-то за лесом вставала луна. Кусочек неба стал бордовым.

— Я всегда испытываю странное чувство, — сказала Герда, — как-то не верится, что ты там был и работал, мечтал о счастье на земле. Это теперь кажется таким обыкновенным, а, между прочим, еще совсем недавно о Луне думали только поэты…

— Без них вряд ли что-нибудь получилось бы, — сказал Виктор и улыбнулся.

— А что сейчас там происходит? — спросила Герда.

— Подходит к концу строительство открытой резервации.

— Это что такое?

— Видишь ли, до сих пор все наши стремления на Луне сводились к тому, чтобы зарыться как можно глубже в почву Луны. На поверхности работали только исследователи. Обсерватории, имеющиеся там, были по сути дела видоизмененными кабинами космических кораблей. И вот недавно в море Ясности, после того как сумели хорошенько обжиться в изолированных от космического пространства шахтах, построили на поверхности колоссальный эллинг. Ну, вроде тех, которые строили раньше для больших дирижаблей. Разница в том, что теперь весь эллинг перекрыт синтетическими пленками, способными полностью выполнять защитную и оптическую функции земной атмосферы. Это значит, что все космические лучи, мелкие и пылевидные метеоры задерживаются пленками. Одна из пленок такова, что если ее даже пробьет какой-нибудь метеорит побольше, то она сама, расплавившись, заделает пробоину. Вид сквозь эти пленки на небо почти такой же, как с земли. Небо видится голубым, так как две специальные пленки рассеивают голубые лучи. Этот эллинг сумели построить потому, что в недрах Луны нашли достаточное количество ювенильной воды, которая помогает создать в этом пространстве и атмосферу. Цоколь эллинга весь пронизан полупроводниковыми стержнями, объединенными в одну систему отопления. Мы надеемся, что в этом большом пространстве люди будут чувствовать себя почти как на Земле, а может быть, и лучше, поскольку сила тяжести там значительно меньше, чем на земле.

— Представляю себе, — сказала Герда, — какой исключительный воздушный балет можно поставить в этом эллинге. Там балерина сможет пролететь в воздухе до пятидесяти метров.

Виктор так расхохотался, что Герда обиделась.

— Что тут смешного? Танец — это душа человека. Когда-нибудь я привезу балерин на Луну, поставлю там объемно-цветной фильм, и это будет сенсацией века…

— А, пожалуй, и в самом деле ты создашь что-нибудь удивительное, — сказал Виктор. — Я расскажу о твоей идее у нас в институте. Может быть, и запланируют на будущее. Но у меня, Герда, есть задание посерьезнее. Мне поручено обратиться в институт астроботаники и участвовать вместе с ними в подборе растений для Луны. Интересная вещь получается. Этот институт накопил уже достаточный опыт, но без консультации Павла Сергеевича Светлова они не хотят и шагу ступить. Они говорят, что он обладает чудодейственной способностью переделывать растения по своему усмотрению и приспосабливать их к любому климату. Сейчас к нему собралась лететь целая группа сотрудников, приглашают и меня.

— До сих пор я как-то не находила сил для этого, но теперь, я думаю, что будет правильно, если мы станем с Павлом друзьями.

— Конечно, — подтвердил Виктор, — он замечательный человек.

Глава пятнадцатая Праздник на Архипелаге

Время мчалось со скоростью тайфуна. Павел вставал на восходе солнца и, не успев сделать и половины дел, уже видел, как за садами садилось солнце. Но однажды привычный ритм жизни нарушился — Совет старейшин предложил Павлу ознаменовать ввод в промышленную эксплуатацию фруктовых островов и открытие плавающих океанских курортов большими празднествами. Предполагался приезд двадцати тысяч гостей.

Приближение праздника радовало островитян. Уже привезли тысячи палаток и легких складных коек. С Гавайских островов доставили множество спортивных судов, и вместе с островными их общее количество достигло внушительной цифры. Из Японии приехали специалисты по устройству фейерверков; начинали съезжаться артисты из разных стран мира. Многие Советы старейшин прислали своих специалистов. В конце одного такого суматошного дня девятнадцатилетняя Леночка — новый секретарь Павла с несколько испуганным видом доложила:

— Павел Сергеевич, вас просит пожаловать к себе только что прибывший председатель Всемирного Координационного Совета Александр Сезанов. Он — в центральном коттедже.

От этого известия у Павла перехватило дыхание.

Дело в том, что наиболее важные дела, затрагивающие целые страны, решались именно в этой организации. Обычно председатель и члены Совета Мира ежегодно переизбирались. В определенный час 31 декабря каждого года все жители земного шара по телефону называли желаемые имена. В каждой АТС счетно-реагирующего устройства подсчитывали голоса и результат автоматически передавали в вычислительный центр каждой страны, а оттуда в специальную машину мировых подсчетов. Вся эта процедура длилась шесть часов. Понятно, что ответственность выбранных лиц была колоссальна.

Павел поспешил на вызов. Он волновался и мысленно призывал себя к спокойствию.

Александр Сезанов оказался стройным сухощавым человеком в сером костюме. Живые черные глаза молодили его. Сезанов был крупнейшим геофизиком с мировым именем. Два других ученых были советниками — один по экономическим вопросам, другой — по демографии. У экономиста Якушина было открытое русское лицо. Демограф Якобсен был очень уравновешенным человеком.

— Вы, конечно, нас не ждали, — сказал Сезанов.

— Да, пожалуй, — несколько смутился Павел.

— Ну а мы, оказывается, тут как тут. Мне хотелось вам сказать, что вы должны были бы нас ждать.

— Я считаю это большой честью, но я не думал, что у вас найдется для этого время!

— Ну, это просто необходимость. Кроме того, мы имеем достаточно документов о вашей деятельности от таких, например, организаций, как «Лига открытого океана», поступает много запросов от отдельных стран, например, Японии и Индии. Согласитесь, что нам давно пора поглубже познакомиться с вашими делами.

— Большое спасибо за внимание.

— Дело не в этом. Недавно мы в Координационном Совете обсудили проблему плавающих островов и пришли к некоторым выводам. Но, прежде чем сделать их законом, мы решили проконсультироваться с вами.

— Я слушаю вас.

— Так вот, претензии «Лиги открытого моря» не так уж безобидны, как кажется на первый взгляд. Расчеты показывают, что если перекрыть нетеплопроводной пленкой половину поверхности океана, то в результате резкого сокращения испарения будут нарушены установившиеся факторы циркуляции атмосферы, ослабнут пассаты в низких широтах, нарушится система муссонов. Все это повлечет за собой усиление континентальности климата всего земного шара, произойдет появление характеристик пустыни там, где раньше их не было. Не исключена возможность понижения снеговой линии в гористых областях. Правда, некоторые геофизики таких катастрофических последствий не видят, так как считают, что оставшаяся другая половина водной поверхности компенсирует влагообмен. Но как бы там ни было, Координационный Совет Мира пришел к заключению, что во всех случаях общая площадь всех плавающих островов не должна превышать десяти-пятнадцати процентов поверхности мирового океана.

— Так это будет колоссальная площадь, — сказал Павел. — Я, например, никогда на это не рассчитывал.

— Да, это действительно много, но знаете ли вы, что Япония предлагает искусственно создать в океане почти такую же площадь, какую занимают ее острова. У нас есть данные о том, что Индия запроектировала для себя строительство 10 тысяч островов по 100 тысяч квадратных километров каждый. Почти то же можно сказать и о многих других странах. Аппетит, знаете, приходит во время еды. Поэтому мы считаем, что все это дело должно находиться в руках Координационного Совета Мира. Как вы относитесь к этому?

— Это, безусловно, самое верное решение, — согласился Павел. — Каждая страна должна иметь квоту на занятие определенной площади океана.

— Вот именно, — подтвердил Сезанов. — При современной технической вооруженности нужно из одного центра видеть сразу весь земной шар и контролировать все происходящее на нем.

— Кажется, однако, что это происходит не так просто.

— Что именно?

— Передача под контроль Координационного центра тех или иных дел.

— Почему? Институты общественного мнения опрашивают население всех стран и после проверки правильности подсчета Советы старейшин государств передают дело в ведение Координационного Совета Мира, только и всего. Обычно это не занимает слишком много времени.

— Но это, конечно, не все. Есть еще и другой вопрос, — сказал спокойный Якобсен.

— Какой же именно? — спросил Сезанов.

— А вот, — невозмутимо ответил Якобсен. — Опыт показал, что хотя теперь численность населения почти стабилизировалась, тем не менее мы иногда наблюдаем резкое увеличение его в отдельных странах. Это происходит, главным образом, в случае освоения новых территорий. Всем, например, памятно резкое увеличение численности населения стран Южной Америки к моменту полного хозяйственного освоения ее земель. Вот более недавний пример: стоило только обводнить пустыню Сахару и создать в ней искусственное море, как на его берегах разместилось 40 миллионов человек. При этом количество людей в соседних странах не уменьшилось. Поскольку основной целью строительства островов является создание изобилия всех продуктов для населения земли, то нельзя допустить слишком большого потребления продуктов на самих островах. Вот почему мы разработали проект, по которому на каждом острове должны в среднем жить не более 10 человек.

Это, конечно, не должно касаться островов-курортов, но они не будут иметь «своего» населения.

— Ну что ж, я не буду возражать и против этого. Мне кажется, это довольно мудрая мера.

— Я должен сказать, — заметил Якушин, — что этот вопрос далеко не решен. Многие считают, что жизнь на искусственных островах гораздо приятнее, чем во многих странах. В самом деле, здесь очень незначительное количество вредных микробов. Воздух океана свеж и целителен. Тут мы можем не опасаться землетрясений и многих других неприятностей. Япония, например, считает, что на островах должны жить те, кто этого пожелает, а это значит, что океан окажется заселенным. Мы уверены в общем отрицательном результате такого заселения. Но, видимо, борьба против этого будет нелегкой.

— Да, конечно, — подтвердил Якобсен.

— Сторонники заселения островов теперь аргументируют свои утверждения следующим образом: в некоторых странах люди живут до сих пор в тяжелых климатических условиях. При этом указывают даже на такие страны, как Англия и Перу, не говоря уже о северо-востоке России. Они предлагают оставить в этих странах строго определенное количество людей для обслуживания промышленности и энергетики, а остальных поселить на плавающих островах; каждый «человеческий» остров должен быть окружен «производительными», то есть сельскохозяйственными островами. При этом расписываются все райские прелести жизни на этих «Архипелагах золотого века».

— Черт возьми! — изумился Павел. — Мы тут работаем без лишних умствований, а в это время, оказывается, идет дискуссия, о которой мы и понятия не имеем. В чем тут дело?

— Вы много уделяете времени телевидению, радио, газетам и журналам? — спросил Павла Сезанов.

— Конечно, нет. Разве у меня есть для этого время.

— Ну вот, видите, а удивляетесь. А между прочим, почти каждый, кто бывает у вас на островах, собирает пресс-конференцию и рассказывает чудеса. А о вас самом говорят, что вы маг и волшебник и самый настоящий Нептун.

— Ну, это слишком, — улыбнулся Павел.

Сезанов сделался серьезным и сказал:

— Вот вы слишком ушли в науку и практическую деятельность. Отсюда происходит некоторый ваш отрыв от общества, хотя сама ваша жизнь — пример служения ему. Не хочу вас поучать, но так или иначе вам теперь придется поинтересоваться мнением людей мира. Дело в том, что вас решили ввести в состав советников Координационного Совета Мира.

— Мне кажется, что я не подготовлен к столь ответственной деятельности, — серьезно сказал Павел.

— Оставьте это, пожалуйста, — недовольно сказал Сезанов, — никого из советников Координационного Совета специально не готовят. Все наши советники специалисты и творцы. Только с такими людьми можно добиться настоящих дел.

— Тогда, если дело этого требует, я готов, — ответил Павел.

— Ну вот и отлично, а теперь пойдемте и посмотрим остров.

Вскоре все четверо оказались в царстве Светлова. Сезанов остановился возле узких зеленых башен. Издали они казались изумрудными. Вблизи же Сезанов увидел, что это сочная трава. Вначале он не мог понять, каким образом она выросла до высоты десятиэтажного дома. Около башен стояла странная машина, похожая на старинный станок с одной стороны и хлопкоуборочный комбайн — с другой.

— Что это у вас такое? — с удивлением спросил Якушин.

— Посмотрите, — ответил Павел и подошел к небольшому пульту управления, стоявшему в тени невысокой пальмы.

На пульте было несколько циферблатов и всего один рычаг управления. Павел нажал на него. Тотчас же машина оказалась у крайней колонны, что-то щелкнуло, и в переднюю часть машины из колонны вошел зеленый диск. Теперь было видно, что это невысокий металлический поддон и в нем растет высокая до полуметра сочная трава. В средней части поддона было большое круглое отверстие и от него шла прорезь до края поддона. Диск, повернувшись, ушел в бункер машины, но сейчас же появился поддон уже без травы, в особом держателе машины. Павел снова нажал на рычаг, и машина замерла.

— Смотрите, — пригласил Павел. И все увидели, что дно поддона было покрыто влажной бумагой, через которую концентрическими кругами шли черные пунктиры. — Это семена.

— Действительно, — сказал Сезанов, — значит, мы присутствовали на покосе и севе кормовых трав одновременно.

— Вот именно, — ответил Павел.

Снова был повернут рычаг, но теперь машина заработала быстрее. Не прошло и двадцати минут, как вместо зеленой колонны четырехметрового диаметра высилась блестящая мачта с пазами и защелками.

После очередного поворота рычага поддоны начали надеваться на основание мачты и по ней подниматься наверх, устанавливаясь друг под другом в интервале 50 сантиметров. Вскоре мачта «оделась» в поддоны и снова стала колонной, но не зеленой, а ажурно-блестящей. Машина продолжала работать. Через десять минут открылась задняя стенка бункера, и две механические руки выложили из него четыре правильных куба душистого прессованного сена.

— Ну вам, конечно, понятно, — сказал Павел, — что сено получено при помощи токов высокой частоты. Мне остается сказать немногое. Благодаря применению ростовых веществ и необходимого количества солей, урожай травы снимается раз в шесть дней, а каждая колонна дает одну тонну сена или соответствующее количество зеленой массы. Внизу под колоннами вы видите канавки с зеленой водой. Это воспроизводится хлорелла, из которой мы получаем мочевину. Эта установка создана нами для дрейфующих животноводческих островов. В самом деле дрейфующий остров много дешевле стационарного, а главное — он позволяет нам использовать северные зоны океана. Теперь мы твердо уверены в том, что океан может дать человеку любое количество мяса, молока, масла и шерсти.

— Да вы действительно маг и волшебник, — сказал Сезанов.

— Я не волшебник, а человек. Еще в шестидесятых годах прошлого столетия вы могли увидеть то же самое, что я вам показал, на фермах, правда, без этой техники. Вот если бы тогда не существовало идиотской холодной войны, то наверное все, что мы делаем сейчас, было бы давным-давно сделано нашими отцами.


Дальше в глубь острова Павел повел своих гостей по широкой аллее, обсаженной пальмами и цветами самых разнообразных форм и расцветок. Чем дальше они шли, тем слышнее становилась странная ритмичная музыка. Наконец они вышли на край довольно обширного поля, засаженного бобовыми культурами. На поле симметрично были расставлены столбики с репродукторами, откуда звучала несколько странная музыка.

— Здесь дается концерт для фасоли? — поинтересовался Якушин.

— Вот именно, — сказал Павел, — но это старая история. Еще очень давно индийскими учеными было замечено, что музыка ускоряет рост растений и вообще усиливает их. Они становятся более мощными.

— Интересно, в чем же здесь дело? — спросил Якушин.

Объяснение оказалось довольно простым.

Жизнь растения почти целиком зависит от света. Именно этот источник энергии обеспечивает всю физиологию растительной клетки. Но растения в течение миллионов лет получали эту энергию в виде квант или отдельных порций. К этому и приспособилась клетка.

Тонкий механизм создания белковых веществ работает в ритме. Но у земной поверхности луч света не однообразно «ритмичен», пройдя атмосферу, он то энергетически усиливается, то ослабляется. Неоднообразным он уходит и от атмосферы солнца, ибо она также ритмична. К этому приспособился весь организм растения.

И вот если звук усиливает резонанс клеток растения, то этот резонанс действует как катализатор, усиливающий жизненные процессы растений. Важно уметь подобрать музыку. Та, что создали для нас индийские ученые, увеличивает урожайность на 40 процентов.

Все так увлеклись осмотром острова, что не заметили наступления коротких субтропических сумерек. Стало быстро темнеть, и гости вернулись в центральный коттедж.

Небольшой домик Павла, весь увитый диковинными вьющимися растениями, обычно был тих, безлюден, и только по вечерам долго светилось окно кабинета.

Теперь, подходя к нему, Павел изумился. Веранда оказалась ярко освещенной, и оттуда слышались голоса и громкий смех. Правда, Павел знал, что недавно в порт вошел атомоход из Владивостока, но кто мог прийти сюда?

Павел застал здесь целое общество. В плетеном кресле с ребенком на руках сидела Герда. Она была оживлена, по-прежнему красива, но чем-то отличалась от прежней Герды, которую знал Павел. Может быть, это оттого, что она подкрасилась немного более обычного. За креслом стоял высокий стройный человек в светлом костюме. Павел сразу догадался, что это и есть Виктор Орлов.

Здесь же оказалась и Таня. Она очень мало изменилась за это время. Но что-то и в ней появилось новое. На Тане был легкий комбинезон — её любимая одежда.

Павел с большой сердечностью встретил ее, он рад был видеть ее вновь здоровой и жизнерадостной.

За накрытым столом хозяйничала Дженни.

— Хелло! Вот и владелец замка, — первой приветствовала она Павла. — Не удивляйтесь, пожалуйста, что я занимаю ваших гостей. Вы на это не способны.

— Здравствуй, Павел, — сказала Герда. — Знакомься — Виктор Орлов, а это — маленький Павлик.

Мужчины пожали друг другу руки.

На музыку и необычное освещение дома пришли Ли и кое-кто из сотрудников лаборатории.

Герда, уложив сына спать, тоже вышла на площадку и, увидев Павла, одиноко сидевшего на садовой скамеечке в тени, подсела к нему.

— Что же, Павлик, — спросила она, — как живешь здесь?

— Живу, работаю.

— Послушай, Павел, а почему ты не женился до сих пор?.. Жить так одному, вдали от большого мира… Почему бы тебе не жениться на Тане? Кажется, это очень славный человек, и самое главное — вы делаете одно дело. У вас общие интересы, и поэтому, — Герда опустила голову, — она уже не поступит так скверно по отношению к тебе, как это сделала я.

— Спасибо, Герда, за добрый совет, — усмехнулся Павел, — мне теперь незачем торопиться… Я рад видеть тебя и твою семью. А что касается Тани — так она уже замужем,

— Мне хорошо с тобой, Павел, но в то же время я так люблю Виктора. Какое счастье для всех нас, что ты такой спокойный и выдержанный.

— И, однако, однажды я чуть не убил человека за то, что он начал губить мое дело. Любовь и ненависть проявляются по-разному. Настоящая любовь никогда не может перейти в ненависть.

— Спасибо тебе, Павел, — прошептала Герда.

— Иногда, — начал говорить Павел, — я гуляю ночью по острову. Здесь ночью тихо-тихо, слышен шум океана. В эти часы я часто смотрю на звезды, блестящие далекие миры вселенной, и представляю тебя в космическом балете.

В этот момент к ним подошел Виктор и пригласил Герду на последний танец.

— Что поделаешь, — засмеялась она, — нельзя отказываться от лишней тренировки.

После танцев все снова собрались на веранде, где Павел устроил коллективную дегустацию фруктов, выращенных на острове. Все восхищались изумительными ананасами, даже специалисты признавали, что они являются лучшими в мире.

После того как гости разошлись на покой, Павел еще долго ходил по центральной аллее и думал о своей жизни.

Где-то глубоко в душе была горечь.


Наконец настал долгожданный день торжественного ввода в эксплуатацию архипелага искусственных островов. Строительство театра было полностью закончено, теперь он возвышался среди зелени парков блестящим белым ожерельем. На его внешней стене были устроены ажурные башенки, пилоны, всюду стояли статуи иногда белые, иногда золотистые. Очень эффектно выглядели на фоне синего неба большие пальмы.

Амфитеатр оказался переполненным людьми. Белые костюмы мужчин и разноцветные платья женщин создавали красочный почти круглый ковер, спускающийся сверху вниз. На авансцене был установлен длинный стол, покрытый алой скатертью. За ним сидело только три человека — Сезанов, Поллинг и Павел. Ровно в 17 часов Поллинг поднял руку и сказал:

— Дорогие друзья, с тех пор, как человек посадил первое зерно в землю, он начал направленный прогресс, переделывая природу так, что она стала производить продукты, годные для людей.

Чем больше человек преобразовывал природу, тем легче ему жилось на земле. Но, к сожалению, в прошлом, когда производительные силы человечества были невелики, а общество было устроено на нерациональных и негуманных принципах, многие страны мира часто посещал голод. Те, кто жил за счет других, считали, что так и должно быть. Так, некий священник Мальтус говорил, что урожайность увеличивается в арифметической прогрессии, а число людей на земле — в геометрической. Один из его последователей Тюнен придумал закон «прогрессивного убывания плодородия почвы». Им оправдывали кровопролитные войны, опустошительные эпидемии. Коммунизм навсегда покончил с этим, но и сейчас мы должны думать о путях абсолютного изобилия для всего человечества.

Так вот, в течение года все растения Земли связывают 150 миллиардов тонн углерода с 25 миллиардами тонн водорода и выделяют 400 миллиардов тонн кислорода. Этот колоссальный химический завод и обеспечивает жизнь человечества. Но знаете ли вы о том, что 90 процентов продукции этого завода дает океан и только 10 процентов — зеленые растения суши.

Это значит, что океан является поистине бездонной кладовой, в которой есть все для жизни. Вот здесь рядом со мной сидит скромный сибирский исследователь, который первый ясно увидел путь к изобилию. Уже теперь душистые ананасы, появившиеся из морских пучин, радуют людей, живущих на севере.

Скоро старый океан буквально зафонтанирует фруктами, овощами, зерном, мясом и рыбой. Отныне открыта дверь чудесной неисчерпаемой кладовой. Но этого мало. Сегодня мы с вами находимся на острове радости, острове-курорте. Их скоро будет очень много. Миллионы людей будут отдыхать и набираться сил для творческой работы в свежих просторах океана. Приветствуем пионеров создания плавающих островов!

Живой цветной ковер заволновался, все встали и громко зааплодировали. Павел, счастливый и смущенный, растерянно раскланялся.

Торжественная часть программы закончилась. Стол внезапно исчез, и перед зрителями возникла зеленая, пронизанная солнцем долина. Где-то вдалеке виднелись громады гор на фоне лучей восходящего солнца. Через долину, не торопясь, проходило стадо мамонтов. Животные шли гуськом один за другим. Ближе к зрителям расположились люди в шкурах зверей. Они сидели вокруг костра и занимались своими делами: кто шил одежду, кто изготовлял наконечники для копий из камня. Но вот по жесту старика атлетического сложения мужчины поднялись и, вооружившись копьями, пошли в сторону гор. Женщины направились к зрителям. Было видно, что они что-то ищут и собирают. Вскоре они оказались на авансцене. Зазвучала музыка, и начался танец. Танец, наполненный радостью. Было понятно, что одна из девушек когда-то просыпала здесь зерна, а теперь из них выросли растения.

Затем возник странный, немного глухой звук, будто он донесся откуда-то издалека. Перед сценой заклубились густые облака. Скоро они начали рассеиваться, и весь амфитеатр замер от восхищения. Перед ними была величественная река, за которой выросли громады пирамид и храмов. На ближнем плане открылись необозримые поля пшеницы. Из глубины сцены показалась красочная процессия. Во время ее движения в небе загорелись звезды и начался удивительный ритуальный танец «Богини плодородия».

Его исполняла Герда.


Глава шестнадцатая Последняя встреча

Павел вернулся на свой остров под утро. Утомленный, он проспал до 11 часов дня. На веранде, к своему удивлению, он застал Герду и Виктора. По лицу Герды он понял, что она чем-то озабочена.

— Куда это вы вчера исчезли? — спросил Павел. — Кто-то из ваших работников сказал мне, что уже в конце представления вы покинули остров. Что-нибудь случилось?

— Павел, милый, ты понимаешь, что получается. В управлении космических исследований решили провести один экспериментальный запуск ракеты-корабля раньше срока, и этот полет обязательно должен осуществить Виктор. Нам нужно немедленно вылететь в Кустанайск, но Павлик-маленький оказался нездоров. Врачи не пускают его в ракетоплан. Я, признаться, растерялась и не знаю, как быть, и вот мы зашли посоветоваться с тобой.

— Вернее, попросить вас быть нашим арбитром. Я просто предлагаю Герде остаться с Павликом здесь, пока я слетаю — проведу испытание новой ракеты и вернусь сюда. А потом у нас будет достаточно времени, чтобы пожить на ваших чудесных островах. По-моему, это самый хороший выход из положения. Я совершенно не понимаю, что тебе делать в Кустанайске.

— Нет, нет, — настойчиво повторила Герда. — Твое дело — мое дело.

— В конце концов, если Павлику нездоровится, то его можно оставить в изоляторе детского оздоровительного лагеря, — сказал Павел. — Вы спокойно летите, делайте свое дело и возвращайтесь. За мальчиком здесь будет достаточно хороший уход.

В этот момент на веранде появилась Дженни в ярком спортивном костюме. Она пришла пригласить Павла сыграть с ней партию в теннис. Узнав, в чем дело, Дженни сказала:

— Какая же это проблема? В лагере мальчику будет прекрасно, и я, если позволите, будут заботиться о нем.

— Вы прелесть, Дженни! — воскликнула Герда. — Вам я охотно доверяю ребенка. У вас доброе сердце.

Через час Герда и Виктор с огромными букетами роз в руках садились на катер, чтобы добраться до ракетодрома, устроенного на одном из плавающих островов.


Праздник отшумел, пора было приниматься за дело. Павел и Ли выехали в Москву, в Институт наследственных изменений.

Шаропоезд остановился. Павел и Ли вышли из светлого вагона и пошли по песчаной дорожке в глубину лесопарка.

— Отвык я от Большой земли, — сказал Павел. — Мне все кажется, что вот-вот за ближайшими кустами покажется океан.

— А сознайтесь, — обратился Ли к Павлу, — здесь, в подмосковных лесах, все-таки очень хорошо, лучше даже, чем на наших островах. Я ведь в свое время учился в Москве и полюбил этот край, как свой.

— Да, здесь замечательно, — сказал Павел и продекламировал:

Синеет даль лесов, курлычат журавли,
Неслышно счет годам ведут зеленые секвойи.
О, Родина! Тебя мы любим так же,
Как наши папы на заре далекой.
— Ну, ну, осторожней, — шутливо возразил Ли. — Причем тут секвойи. Какие тут секвойи?

— А вот это и есть секвойи, — показал Павел на сплошную стену золотистых сосен, среди которых стояла группа деревьев в два раза выше остальных. — Московские лесоводы посадили их здесь лет полтораста назад, и они еще будут расти тысячу лет. Так что пятиклассник, написавший стихотворение, выразился точно.

— Ну, Павел Сергеевич, если такой мужчина, как вы, начинает читать ребячьи журналы, то это значит ему пора жениться.

— Я не виноват, что в этом шаропоезде на столах вместо справочника агронома лежит пионерская литература, — отшутился Павел. — Между прочим, — доверительно добавил он, — сейчас мы как раз находимся в тех местах, где расстались с Гердой.

— Поражаюсь я вам, — сказал Ли, — известно, что время излечивает все раны, даже любовные, а вот с вами оно и до сих пор ничего поделать не может.

— Да, это так, — просто сказал Павел.

— Вы славный человечище! — воскликнул Ли. — Но вот, кажется, мы и пришли.

Действительно, деревья расступились. Открылся широкий газон, покрытый цветами, а за ним светлое трехэтажное здание, построенное почти из одного стекла. Стекло было цветным, а кое-где зеркальным. Перед дверью золотилась маленькая надпись: «Академия наук. Институт наследственных изменений».

Павла и Ли в своем кабинете принял действительный член Академии наук, доктор биофизики Ольга Александровна Гурьянова. Здороваясь с ней, Павел почему-то вспомнил няню Пушкина Арину Родионовну. Перед ним стояла пожилая женщина с простым русским лицом, пересеченным мелкими морщинками. Седеющие волосы были собраны в косички, обвитые вокруг головы. В ее ясных серых глазах светилась доброта, но в то же время казалось, что они видят самую суть вещей, так серьезен и зорок был их взгляд.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она, — очень рада вас видеть. Я с большим удовольствием читаю ваши статьи и с еще большим удовольствием недавно посмотрела телехронику с ваших островов. Рассказывайте.

— Мы к вам за добрым советом, Ольга Александровна, — начал говорить Светлов. — Мы настойчиво боремся за акклиматизацию множества растений в условиях океана. Стараемся воспитывать их стойкими против ветра и влажности. Иногда это нам удается, особенно при проведении радиоселекции, но довольно часто мы терпим и поражения. Например, обыкновенная яблоня упрямится, плохо приживается в нашем климате. Нам известны успехи вашего института в направленном изменении наследственности и в привитии животным новых качеств. Даже тигров вы сделали абсолютно ручными. Вот мы и приехали поучиться у вас.

— Конечно, друзья, мы сделаем для вас все, что можем. Вы решаете важнейшую задачу, но, к сожалению, дело обстоит сложнее, чем кажется. Посмотрите сюда, — Ольга Александровна указала на один из очень странных макетов, выполненный из разноцветных пластмасс.

Высотой в человеческий рост, макет представлял собой колонну, составленную из тысяч цветных шариков, соединенных между собой тонкими проволочками. Внимательно присмотревшись, можно было увидеть, что шарики образовывали между собой группы из двух сложных цепочек, а последние располагались спиралями. При этом одна спираль обвивала другую. В целом колонна составляла семижильный канат, а каждая жила в свою очередь также была семижильной.

— Это, правда, очень грубая, но точная структурная модель дезоксирибонуклеиновой кислоты или просто ДНК из хромосом гремучей змеи, — пояснила Ольга Александровна. — ДНК обладает замечательными свойствами.

В каждой цепочке основания молекул имеют неодинаковую последовательность — это и служит кодом для передачи наследственных признаков. Измените последовательность оснований отдельных молекул или, другими словами, заставьте их перегруппироваться, и вы получите новые наследственные признаки. До сих пор это удавалось делать при помощи направленных мутаций, то есть путем действия на зародышевые клетки яда или другим способом с помощью излучений. В таком случае появлялись новые признаки у последующих поколений — иногда полезные, а большей частью вредные.

Но теперь мы, сумев построить пространственные модели, можем, правда с большим трудом, найти участки ДНК, командующие той или иной наследственностью. Найдя их, мы при помощи довольно сложной тепловой операции просто перестраивали ДНК так, как она устроена в интересующих нас животных. В результате мы переделываем животное в желаемом для нас направлении. Все это очень сложно и не всегда удается.


Павел и Ли, которые работали в этом направлении, были поражены успехами института. Собственные методы переделки растений показались им устаревшими. Они с благодарностью согласились поработать в институте, чтобы яснее представить себе новое направление в биологии. В тот же день они ознакомились с ультрамикроаккумулятором. Машина являлась соединением особого электронного микроскопа и счетно-логической машины. Она давала возможность проводить сравнения между генами и переделывать их в желаемых направлениях. Раньше это делала сама природа, затрачивая сотни тысяч лет — теперь то же делалось за сутки.

Павел и Ли жили в том здании санатория, где когда-то отдыхала Герда. У себя на островах исследователи работали, не считаясь со временем. Здесь же больше пяти часов работать запрещалось, за исключением тех дней, когда этого требовал эксперимент.

Ольга Александровна Гурьянова говорила:

— Творческая отдача человеческого мозга может продолжаться не больше шестой части суток, все остальное-насилие над нервной клеткой. Но зато время, выделенное для работы, не должно заниматься ничем другим.

Таким образом, у Павла и Ли оказалось непривычно много времени. Ли много читал, главным образом биологическую литературу. Павел писал книгу «Хлеб океана». Обычно после занятий в институте ученые располагались на террасе отеля: Ли — в кресле, Павел — за столом. Они просиживали долгие часы, изредка перебрасываясь короткими фразами.

Однажды Ли сказал:

— Странное дело, Павел Сергеевич, мы с вами уже десять дней на Большой земле, в центре современного мира, а живем точно так же, как на острове. Поедем в Москву, сходим там куда-нибудь, побродим по улицам столицы.

— Ну что ж, — ответил Павел, — я не против, давайте хоть сегодня отправимся.

Через два часа они уже гуляли по улицам Москвы.

Было время, когда эти прекрасные магистрали заполняли тысячи моторных машин, отравлявших воздух продуктами сгорания бензина. Этих машин в конце концов стало так много, что во многих местах они двигались тише пешеходов и воздух был синим от дыма.

Теперь широкие проспекты города были совершенно свободны. Для электромобилей оставалось достаточно места. Их встречалось не так уж много. Дело в том, что в свое время Всемирная Академия медицинских наук приняла решение о том, что любой человек расстояние до шести километров должен проходить пешком, за исключением срочных случаев; в связи с резким уменьшением рабочего дня, благодаря автоматике, господствовавшей во всех процессах труда, было признано необходимым рекомендовать больше гулять. Ходьба дополняла физическую культуру. На дальние расстояния люди добирались в метро, охватывающем своей сетью весь огромный город.

Был тот час, когда огни погасли и светились только стены домов и стекла витрин, мягкий полусвет окутывал город. Москва-река, как темное серебро, смутно блестела внизу, отражая далекие цветные огни.

Павел взглянул на звездное небо.

— Где-то там сейчас Герда…

— Я забыл сказать вам новость, — перебил Ли, — я слышал по радио, что вчера в космическое пространство ушел снаряд с релятивистской скоростью. Значение этого события расценивается так же, как в свое время люди оценили запуск первого спутника Земли.

— Слушай, — оживился Павел, — это действительно очень интересно. Надо узнать подробности.

— А подробности можно узнать в «Хронике». Мы наверняка там увидим все.

— Прекрасно, давайте зайдем, пока еще не поздно.

Театр был неподалеку, и через несколько минут они сидели в мягких креслах. Но время бы начинаться сеансу, а его все не было. Такого еще никогда не случалось. Спокойный голос произнес:

— Сеанс задерживается на 10 минут. Готовится экстренный выпуск.

Зал наполнили скорбные звуки траурного марша Шопена. На экране появилась девушка в черном. Она сказала:

— Человек все дальше проникает в космос, открывает его тайны. Только вчера в пространство ушло земное тело, наделенное скоростью, приближающейся к скорости света. Это — результат многолетних работ мирового содружества ученых. Значение этого события трудно переоценить. Все человечество будет радоваться и гордиться великим подвигом человеческой мысли и труда. Полет ракеты-корабля проходил в точном соответствии с намеченной программой. Но, товарищи, борьба за покорение космоса на благо человечества не обходится без жертв. Я обязана сообщить вам скорбную весть. Вчера в 3 часа 15 минут по московскому времени на расстоянии 258 тысяч километров от земли ракета-корабль HPI–XI–I во время испытательного полета была пробита крупным метеоритом. В ракете находились ученый-космонавт Виктор Орлов и известная актриса Герда Орлова. Пораженная ракета в результате взрыва горючего получила третью космическую скорость и теперь уходит из солнечной системы. Прошу вас, товарищи, почтить память погибших вставанием.

Музыка… Вокруг девушки сгустилась тьма, и сама она застыла темным силуэтом. Все встали. Через минуту тьма исчезла, и перед зрителями стоял пожилой человек с указкой в руке.

Дальше Павел не мог смотреть. Он не слышал, что говорил ему в это время Ли, и механически пошел за ним к выходу, чувствуя себя так, будто видит кошмарный сон, хочет проснуться и не может. Они молча добрались домой. Деликатный Ли, понимая, что делается в душе Павла, не утешал его. Слова сейчас звучали бы фальшиво. Так он проводил Павла до его комнаты и молча крепко пожал руку. И это пожатие было как слова утешения.

На следующее утро Павел поехал в Москву и попросил руководителя Управления космических проблем академика Ивана Петровича Александрова принять его. Тот принял его в небольшой комнате, в которой имелись только стол, два кресла и несколько телевизионных и проекционных экранов. На столе стоял небольшой магнитофон. Он записывал все разговоры и распоряжения, по окончании разговора аппарат мог выдать до 25 копий лент с записью разговора. Эти ленты служили своеобразными записными книжками. Академик указал Павлу на кресло и попросил изложить суть дела. Павел ответил:

— Погибшие космонавты Орловы были моими друзьями. Более того, Герда Орлова — моя бывшая жена. Мне бы хотелось знать подробности.

— Понимаю, — сказал академик. — Конструкция новой ракеты HPI–XI–I почти полностью повторяла конструкцию предыдущей серии. В нее был только введен электромагнитный внутренний пояс. Поэтому у нас не возникало никаких сомнений в безопасности полета, особенно с таким космонавтом, как Виктор Орлов.

В полете должен был участвовать человек, не имевший специальной подготовки. В этом заключался смысл предстоящего полета. Предложений мы, конечно, имели множество. Кандидатура обсуждалась в клубе космонавтов. Во время обсуждения слово попросила Герда Орлова. Она сказала… Впрочем, вы можете сами услышать ее.

Иван Петрович достал из ящика стола рулончик пленки. Павел вздрогнул, услышав ясный знакомый голос.

— Товарищи, друзья, участие в таком полете — большая честь, и среди желающих есть, конечно, столь достойные люди, что трудно отклонить их кандидатуры. И все же я набралась смелости просить вас послать в этот полет меня. Почему? Как я могу выступать так нескромно? Я постараюсь ответить… Всю свою жизнь я посвятила тому, чтобы рассказывать людям о них самих, о их делах, радостях и огорчениях. Я стараюсь показать людям все хорошее и плохое, что в них есть, через танец. Язык танца — самый древний язык. Он понятен всем. Но хорошо это можно сделать только тогда, когда сама живешь интересами и думами окружающих тебя людей. А как рассказать о современном человеке, не имея представления о такой сфере его деятельности, как космические полеты?.. Я должна почувствовать беспредельность мира. Мне кажется, товарищи, что если я побываю за пределами земли, то наши танцы будут более богатыми. И значит — я доставлю людям больше радости. Вот от имени наших зрителей я и прошу вас послать в космос меня… И потом… Виктор Орлов — мой муж, это ведь такое счастье — быть с ним рядом в полете.

Голос умолк. Иван Петрович заговорил не сразу.

— Мы все знали Герду Орлову, любили ее. Может быть, потому ее доводы показались нам убедительными.

И она была утверждена пассажиром космического корабля. Перед полетом она не волновалась. Время для полета было выбрано погожее. Солнце было спокойно, признаков метеоритной опасности не было. Я появился на командном пункте уже тогда, когда стартовые фермы отошли от ракеты, а космонавты полулежали в своих креслах. Приняв рапорты начальников групп обеспечения, я дал команду: «К взлету!» Зеленая стрелка стартовых часов побежала к красному ограничителю. Для нас главный интерес заключался в поведении людей при взлете. Поэтому сразу же была включена телесвязь. Все остальное вам доскажет кинопленка.

Иван Петрович нажал кнопку. Стекла потемнели.

Новый мягкий щелчок, и один из экранов засветился. Прямо перед собой Павел увидел Герду и Виктора.

Лицо Виктора было обычным, а Герда заметно побледнела. Спокойный голос сказал: «Осталось тридцать секунд. Расслабьте мышцы». Почти сейчас же комнату наполнил грохот, голова Герды ушла в подушку.

Она прошептала: «Как тяжело». Потом: «Уже легко».

— Лежите спокойно, — сказал тот же голос. — Не шевелитесь.

Гул нарастал, приобретая все более высокий тон. Потом он стал отдаляться и, наконец, прекратился. Пассажиры молчали. Глаза Виктора были все время в движении. Видимо, он следил за приборами. На несколько секунд изображение исчезло и наэкране мелькнула надпись: «Прошло 8 часов». Пилот, как и раньше, следил за приборами, а Герда забавлялась. Она подбросила кверху маленький шарик, и он, не падая, повис в пространстве. Другой рукой она схватила его.

— Послушай, Герда, — сказал Виктор, — ты ведешь себя, как маленькая. Хочешь посмотреть в перископ?

— Разумеется.

Виктор выдвинул из стенки трубу с неподвижной полумаской на конце и пододвинул к Герде так, чтобы ей было удобно смотреть. Герда припала к окулярам и затем закричала:

— Послушай, Виктор! Это же неправдоподобно.

— Что неправдоподобно?

— Да то, что я вижу. Какое количество звезд, и все они тут, рядом!

— Что поделаешь. Вне земной атмосферы нет глубины пространства.

— Ну, теперь я знаю, что нужно… Это будет прекрасно…

— Хм, вот видишь, уже польза от полета налицо, хотя я не догадывался, что астронавтика и балет так тесно связаны.

Снова по экрану прошла надпись: «Конец первых суток полета».

Теперь Виктор производил какие-то вычисления, а Герда дремала в своем кресле. Вдруг взгляд Виктора стал серьезным. Резким движением он протянул руку к панелям управления.

Иван Петрович комментировал: «Радары ракеты дали знать пилоту о сближении с космическим телом».

Герда открыла глаза и посмотрела вперед. Этот взгляд как будто пронизал Павла насквозь, в тот же миг на экране возникла вспышка, а за ней — полная темнота. Иван Петрович нажал кнопку, и стекла окон снова начали пропускать в комнату дневной свет.

— Мы установили, — сказал он, — что в этот последний момент ракета была поражена болидом, пришедшим откуда-то сбоку. Одновременно взорвалось все горючее. Масса газа успела вырваться через дюзы, и это привело к тому, что у ракеты появилась третья космическая скорость и гиперболическая по отношению к солнцу орбита. Взрывом ракета была раскрыта, и люди погибли мгновенно. Вот все, что я могу вам сказать.

Иван Петрович проводил Павла до двери и, прощаясь, передал ему небольшой пакет.

— Это вам, — сказал он.

«Итак, — думал Павел, сидя в вагоне шаропоезда, — Герды больше нет, но пока я жив, я буду помнить ее как живую».


А в Институте наследственных изменений Павла ждала работа. Было очень трудно сосредоточиться. Только сильная воля и любовь к делу помогали Павлу справиться с болью.

Под руководством Гурьяновой он, Ли и сотрудники, которые были прикомандированы к ним, стали изучать наследственные особенности яблони. Через 10 дней у них оказалась горстка трансформированных семян.

С этой драгоценной горстью они и вылетели на свой архипелаг.

Как известно, полет на ракетоплане особенного интереса не представляет. Пассажира усаживают в кресло, кресло превращается в подобие кровати, потом десять минут человек чувствует, что кровать выскальзывает из-под него. Затем она превращается снова в кресло, и человек от 20 до 40 минут таращит глаза на темно-фиолетовое небо и на звезды, откуда-то взявшиеся среди белого дня. Затем кресло проделывает все процессы в обратном порядке, и сахарный голос (по мнению Павла довольно противный) сообщает, что во столько-то часов, минут и секунд прибыли туда-то, и просит пройти к лифту. Через пять минут кучка пассажиров толпится у колоссального сооружения из ферм, висячих мостов и стальных балок, на которое взгромоздился ракетоплан. Люди обычно не сразу соображают, в какую сторону нужно идти, пока за них это не сделают автоматы-указатели. Правда, ракетопланом пользуются только тогда, когда срочно нужно оказаться от пункта вылета на расстоянии не меньше 8 тысяч километров.


Небольшой катер, изящно поднявшись на своих подводных крыльях, понес друзей к острову. Ли не переносил качки. Катер стремительно бежал от одного острова к другому. Лицо Ли из желтого становилось серым, но он героически крепился, видимо, ему помогало то, что остров, как пышный букет, весело зеленея на синем просторе океана, становился все ближе.

Но вот ворота шлюза — и суденышко медленно подошло к пирсу. Их встретили Таня и Дженни с маленьким Павликом на руках.

— Как чувствует себя Павлик? — спросил Павел, когда они поздоровались.

— Великолепно, — ответила Дженни.

— А где же папа и мама? — спросил Павлик.

— Видишь ли, милый, — серьезно ответил Павел, — папа и мама полетели к звездам, это очень далеко, и поэтому вернутся они не скоро. А пока будем их ждать вместе, хорошо?

Ребенок задумался, а потом сказал:

— Тогда я буду пока с тетей Дженни.

После обеда Павел и Дженни остались одни. Они сидели в том уголке веранды, который оплетал виноград.

— Послушайте, Дженни, — сказал Павел, — что вы скажете относительно просьбы маленького Павлика?

Дженни покраснела

— Ему действительно ведь нужна мама, — сказала она.

— У вас доброе сердце, моя дорогая, — сказал Павел и неожиданно обнял ее.

— Нужно же кому-то смотреть за вами и Павликом, — тихо сказала Дженни. — Надо все сделать, чтобы Павлик был счастлив.


…Прошло несколько дней; жизнь на острове вошла в свои берега. Правда, теперь дом Павла из тихого пристанища ученого превратился в шумный улей.

Таня целыми днями гуляла по острову, думая о чем-то своем. Она не работала и только иногда занималась со студентами, опять появившимися на острове. Как-то Павел спросил ее:

— Послушай, Таня… Ты счастлива с Ильей Ильичем?

Таня как-то мило и неопределенно улыбнулась и ответила:

— Илья Ильич замечательный человек, он лучше тебя. Лучше потому, что внимательнее, добрее, мягче и заботливее. — И затем, помолчав, Таня неожиданно добавила: — Но, увы, у него нет твоих крыльев. Но ведь для семейной жизни этого и не надо. А как у тебя, Павел?

— Наверное, так же, как и у тебя… — усмехнулся Павел. — Уже давно Дженни для меня как воздух, который обычно не замечаешь и без которого обойтись не можешь.

— Да, — медленно и задумчиво произнесла Таня. Я понимаю…

Таня и Павел медленно шли по центральной аллее острова-сада, пока не оказались у невысокой кокосовой пальмы. Таня подошла к ней, прислонилась к шершавой коре дерева щекой и неожиданно поцеловала ее.

— Прощаюсь со старой знакомой, — сказала она.

— Как это?

— Помнишь тайфун Барбару? После него мы нашли кокосовый орех.

— Ах, да, действительно, теперь я вспомнил — ведь эта пальма выросла из того самого ореха.

— Да, из того самого. Как же с ней не проститься. Пора мне во Владивосток к моему Илье и к моим милым студентам. Нужно же будет кому-то изучать океан и после нас с тобой.

— Когда ты думаешь ехать, Таня? — спросил Павел

— Сегодня вечером.


…Таню провожали всем коллективом.

Таня расцеловалась с Дженни и сказала ей на прощание:

— Ты все правильно делаешь. Любовь — это не только мечты. Любовь — это строительство иногда более сложное, чем строительство атомных реакторов.

Таня улетела на турболете. Он быстро растаял в синеве начинающейся ночи, а Павел пошел в институт. Нужно было в конце концов заставить яблоню расти и плодоносить.

Глава семнадцатая Через тридцать лет

Незримо движется время. Но оно не одинаково для всех людей. Для некоторых это спокойная река. Каждый день человек видит знакомую картину, тот же ландшафт, одни и те же предметы. Привычные мысли бродят в голове. Где-то рядом шумят водопады, дуют ветры, но человек не слышит их. Он только удивляется: «Почему я изменился? Отчего постарел?» В конце жизни он уже ничего не замечает и думает только о себе, а когда оглядывается назад, то видит в тумане прошлого то же, что его окружает и в настоящем. Такую жизнь многие называют счастливой.

Но есть люди, для которых время — бурный поток среди обрывистых берегов, на которых то и дело возникают то воздушные замки, то дворцы из камня труда, сцементированного мыслью, то новые машины, то горы исписанной бумаги. Дни мелькают быстро. В шумном потоке нужно бороться с течением и умело править к желанным берегам, а когда они достигнуты, человека манят новые дали, и это бесконечно. Такие люди не замечают старости. Она сама деликатно напоминает о себе. Человек однажды обнаруживает, что уже не может ходить так быстро, как раньше, что спит он только 4–5 часов в сутки. И тогда он ужасается: «Как много еще нужно сделать, а времени осталось так мало». Он думает не о себе.

К таким людям относился и Павел: так он жил всю жизнь, так пролетели и те тридцать лет, что отделяли его от дня расставания с Таней у кокосовой пальмы.


Павел работал в своей лаборатории за квантовым микроскопом и сердито разглядывал клетки созданной им новой водоросли, «работающей» более производительно, чем хлорелла.

— Все одинаковое, — бормотал Павел, — и у всех одинаковый вид. Вот чертова структура, придется опять мутировать рентгеном. Ну, что вы на это скажете? — обратился он к элегантному старику-китайцу с серебряным ежиком волос.

— Вы хотите, — сказал Ли (а это был он), — чтобы клетка занималась только производством белка, но поверьте, что у ней имеются и другие функции. Она должна воспроизводиться, а это посложнее накапливания белка.

В этот момент в лабораторию вошла высокая белокурая девушка с большими синими глазами. Она остановилась в солнечном потоке, лившемся в раскрытые двери.

— Папа, почему ты не идешь домой? Уже время.

— Подожди, Герда. Ты видишь, я занят.

— Но мама сказала, чтобы ты немедленно шел домой.

— Ладно.

— Иди, иди. Ты знаешь, что мама не любит опозданий, и если она явится сейчас сюда…

Павел сердито тряхнул седой головой, с сожалением посмотрел на микроскоп и сказал:

— Идемте, Ли. Поговорим за обедом, другого времени не будет.

У порога дома их встретила Дженни. Долгие годы почти не изменили ее стройности, она только чуть осунулась и поэтому стала как будто ниже да голова у нее стала серебристой.

— Обедать всегда нужно вовремя, пора бы вам это усвоить, — сказала Дженни. — Идите мойте руки и садитесь за стол.

Мужчины повиновались беспрекословно. Спорить в этом доме было не принято. Хотя совсем неподалеку имелась прекрасная автомат-столовая, Дженни готовила сама, говоря, что ее обед гораздо полезнее для здоровья, чем все эти «технические» блюда. Переубедить ее было невозможно.

После обеда Дженни спросила:

— Позвольте спросить, уважаемые, вы слушали вчера сообщение мирового радио?

— Как всегда — нет, — сознался Ли

— Ну и напрасно. Дело в том, что с Марса вернулась межпланетная ракета «Россия», ее привел космонавт Павел Орлов, — и, не выдержав своего менторского тона, Дженни прошептала: — Наш Павлик, — и в ее глазах блеснула слезинка.

— Ну, ну, — сказал Павел, — Дженни, милая, ты, кажется, собираешься реветь? Этого еще не хватало…

Однако и сам он разволновался. Дело в том, что полеты на Марс даже в описываемое нами время были сложны и опасны. Одно время думали, что освоение Марса окажется таким же сравнительно простым делом, как и освоение Луны, но возникли такие трудности, что на их преодоление ушло 30 лет.

— Но это не все, — сказала Дженни. — Мы получили телеграмму от Павла и от… кого бы ты думал?

— От кого же?

— От Тани. Тебе ведь известно, что последние 15 лет она была директором Владивостокского океанологического института и одновременно преподавала в университете. Сейчас пишет, что решила отдохнуть у нас. Я ведь ее давно приглашала.

— Так когда же она будет здесь? — нетерпеливо спросил Ли.

— Сегодня вечером. Они прибывают сюда вместе.

— Нужно их встретить как следует, — забеспокоился Павел.

— Разумеется. Я уже об этом подумала, — сказала Дженни.


Несколько раньше изложенного разговора человечество было по-настоящему взволновано. В одно майской утро, как говорили в старину, мир облетела сенсация. Все узнали, что на Марсе живут люди, почти такие же, как люди Земли. Марс уже давно и неоднократно облетали космические корабли, посланные с Земли. При этом обнаружилось очень много интересного и даже таинственного. В частности, оказалось, что вокруг Марса существует сильное магнитное поле, чем-то отличающееся от земного, так как оно не позволяло космическим кораблям приближаться к поверхности планеты. Каналы оказались действительно геометрически правильными, сходящимися в темные центры. Уже не было сомнений в том, что это полосы растительности; также почти не оставалось никаких сомнений в том, что два спутника Марса — Фобос и Деймос — имеющие почти круговые орбиты и очень большие ускорения, — творения разумных существ. Но окончательной разгадки Марса космические корабли до сих пор еще не принесли. И вот последний посланный к Марсу космический корабль «Россия», неожиданно легко прошел сквозь магнитное поле Марса и приземлился на его поверхности. Экипаж установил контакт с марсианами и спустя 12 марсианских суток благополучно стартовал и теперь приближается к земле.

Это событие заслонило все, чем обычно занимались люди. Главный врач оздоровительной зоны Владивостока «Город-сад» Илья Ильич Прошлой, весьма солидный человек в просторном белом костюме, застал группу выздоравливающих за обсуждением этой новости. Он немедленно принял меры, чтобы они зря не волновались, и попросил их разойтись по своим комнатам. Однако его никто не послушал. Узнав, в чем дело, он и сам поспешил домой, так как не было ничего такого, что бы он мог оценить без участия Тани. Никогда он и решений не принимал без нее.

Войдя в большой светлый кабинет, он обратился к седой женщине с лицом, носящим следы былой красоты.

— Танюша, — мягко сказал доктор, — ты слышала новость о Марсе?

— Да, конечно, я смотрела передачу. Через пять минут будет новая — давай посмотрим.

Засветился экран телевизора, и румяная, русоволосая девушка-диктор объявила:

— Дорогие товарищи! Мы считаем необходимым кратко рассказать вам об устройстве корабля «Россия», чтобы впоследствии вы могли следить за нашей информацией. Слово — доценту Пекинского и Владивостокского университетов Ли Джупину.

На экране появился маленький изящный человек.

Таня улыбнулась и покачала головой.

— В чем дело? — спросил Илья Ильич.

— Подумать только… Этот доцент — сын моего старого друга Ли, с которым я когда-то вместе работала на Тихом океане.

Ли заговорил с той особенно четкой дикцией, которая отличает китайцев, хорошо знающих русский язык.

— До сих пор, — сказал он, — в ракетоплавании используются идеи великого Циолковского. До сих пор ракеты строятся в виде поезда, при этом нижние ракеты носят название ускорителей, отбрасываемых в процессе полета. Именно это дало возможность еще в прошлом веке достичь космических скоростей. С тех пор мощность горючего и жаропрочность металлов возросли в десятки раз, значительно повысились температуры сгорания топлива и скорость истечения газов. Все это привело к громадному росту мощностей ракет. Это дало возможность космонавтам уносить с земли значительные запасы топлива, а следовательно, и возможность обратного старта, приземления, перехода с одной орбиты на другую и многое другое. Но при этом длина ракет настолько возросла, что они стали неудобны, и возник порог грузоподъемности, зависящей от формы корабля. Это приводило к тому, что ракеты начали сдваивать, страивать, появились центральные и боковые ускорители. Постепенно эволюция пришла к тому, что космический корабль превратился в диск. Он имеет такой вид…

Ли показал на модель, которая действительно походила на гладкий диск с несколько выдающимися выпуклостями в центре его. Виднелись иллюминаторы, антенны и другое наружное оборудование. Ли нажал кнопку, и от центра приподнялись металлические лепестки, которые образовали большую параболическую антенну, а с другой стороны возникли большие черные плоскости, гораздо большие, чем сам диск. Это были приемники для солнечной энергии.

Ли снова нажал кнопку, и все плоскости исчезли.

Диск опять стал гладким.

— Так вот, — сказал молодой Ли, — основой современного корабля является круглая обойма, довольно сложного устройства. В ней располагается 18 ракет, каждая из которых способна придать диску вторую космическую скорость в расчете на земное притяжение. Обойма может подавать очередную ракету к четырем камерам истечения и в то же время располагать ракеты в диске так, что центр тяжести сохраняется. Центр диска представляет собой шаровую гондолу, в которой размещены все оборудование и жилые помещения.

В районе обоймы с обеих сторон выходит несколько дополнительных дюз, имеющих свои турбины и запасы горючего. Пользуясь ими, корабль в условиях атмосферы в состоянии медленно двигаться как самолет и стартовать уже из верхних слоев атмосферы. Именно таков новый корабль «Россия». В ракете имеются оранжереи для скоростного выращивания хлореллы, быстро растущих моллюсков и некоторых других растений.

Последний рейс показал его весьма большую надежность для работ в космосе, на большом удалении от земли. Экипаж состоит из 12 человек и возглавляется летчиком-космонавтом Павлом Орловым.

Экран погас, затем снова засветился, и девушка с восторгом сообщила, что по решению Всемирного Координационного Совета аэронавтики посадка космического корабля «Россия» будет осуществлена на космодроме в районе островов залива Петра Великого, близ Владивостока.


Через месяц Таня и ее муж были свидетелями прибытия космического корабля с Марса на Землю. В свое время на обширных пространствах залива Петра Великого был создан «горизонтальный космодром». Это была громадная ажурная площадка из нержавеющей стали, поднимающаяся над морской поверхностью. Ее обслуживали гигантские плавучие краны и многочисленные заводы, расположенные в бухтах залива. Поэтому монтаж и снабжение больших космических кораблей здесь были очень удобными. Для встречи корабля из многих стран мира прибыли многочисленные представители трудящихся, члены советов народных хозяйств, ученые. Они разместились на нескольких комфортабельных атомоходах, ставших на весьма почтительном расстоянии от космодрома.

Таня и Илья Ильич, как почетные жители Владивостока, получили приглашение на близкую встречу. Это значило, что они могли взойти на выпуклую плоскость гигантской чечевицы и лично приветствовать героев. Нужно сказать, что этой чести удостаивались немногие.

Ясным утром тысячи людей, разместившихся на палубах атомоходов, почти одновременно увидели в южной части неба, примерно под углом 45 градусов к горизонту, серебристое пятнышко и почти одновременно они услышали характерный рокочущий звук. Пятнышко росло, звук усиливался. И вот на голубоватом фоне неба отчетливо стал виден гигантский диск корабля, как бы горящий снизу. Это средние вспомогательные дюзы накладывали на его плоскости веер газов, создающих дополнительную подъемную силу. С очень большой точностью корабль подошел к площадке и, взметая под собой пламя, остался неподвижным на стальных сплетениях массивных рельсов площадки космодрома.

На всех кораблях, стоявших в заливе, заиграла музыка, в воздух поднялись тысячи цветных ракет. На воздушных шарах заполыхали флаги расцвечивания.

К кораблю направились отряды охлаждения и дезинфекции. Все корабли начал обходить специальный атомоход, забирающий на свой борт счастливчиков, получивших приглашение посетить корабль. В 13 часов атомоход подошел к космодрому. Гости по широким трапам переходили на его площадку и вступали на плоскость «России», от атомохода к центру корабля были проложены ковровые полимерные дорожки.

Таня и следовавший за ней Илья Ильич скоро оказались недалеко от центра корабля. Встречающие выстроились двумя шеренгами по одному человеку от центра до края диска корабля. Каждый в руках держал громадный букет знаменитых приморских гладиолусов, георгин и ярких астр. Отполированный диск корабля ярко блестел. Присмотревшись, можно было заметить на его поверхности маленькие черные точки — следы встречи корабля с микрометеоритами.

В 14 часов в центральном полушарии открылся люк, из которого показался Павел Орлов в легком космическом скафандре. За ним один за другим выходили товарищи и становились друг за другом. Большой седой человек из Координационного Совета доктор Сизов сказал небольшую, но яркую речь, закончив ее так:

— Приветствую вас, дорогие земляки, на вашей родной планете — Земле.

На приветствие ответил Орлов:

— Докладываю вам, дорогие мои! Мы не одиноки в солнечной системе. На планете Ароа, что значит Мир, или, как мы называем, Марс — живут люди, почти подобные нам. Мы не одиноки и во вселенной. Разумная жизнь распространена во всей Галактике. Это мы узнали от жителей Ароа. Произошло великое свершение века!


В распоряжении человека имеются любые средства передвижения по земной поверхности, и оказаться а любой точке земного шара можно за любое время. Как это ни странно, но люди слишком быстрыми средствами передвижения пользуются не очень часто. Видимо, это происходит потому, что человек по своей природе любит путешествовать. А путешествие — это сложный комплекс: помимо быстроты и удобства человеку нужны впечатления и ощущение необычности новых мест. Транспортом на дальние расстояния стали воздушные лайнеры на 1000–1500 человек. Они летят обычно со скоростью 800-1200 километров в час и в этом отношении напоминают собой реактивные самолеты прошлого.

Но теперь эти воздушные корабли могут подниматься и опускаться вертикально.

Ясным осенним днем с одного из московских аэродромов поднялся подобный лайнер и взял курс на восток.

Средняя часть воздушного гиганта представляла собой продолговатый, совершенно прозрачный зал, в котором рядами стояли небольшие столики. Над ними проходили конвейерные линии, подающие к столикам блюда, заказанные набором шифра. В центре зала овальная площадка для танцев. Бортовые части зала, отделенные от ресторана красивыми колоннадами, по сути дела представляли собой закрытые галереи, приспособленные для отдыха и бесед. В носовых и кормовых отсеках были каюты. После того как солнце исчезло за горизонтом, в ресторан стали собираться пассажиры. Светильников в ресторане было сравнительно мало. Золотистый свет излучали сами столики, колоннады и площадки для танцев. Этот рассеянный свет не слепил глаза и не мешал любоваться вечерним небом, звездами, луной. Вскоре почти все столики оказались заняты. Мужчины были одеты в светлые легкие костюмы, дамы — в вечерние платья. Всюду велись оживленные разговоры, слышался сдержанный смех, завязывались дорожные знакомства.

Внимание посетителей ресторана скоро привлек к себе молодой человек лет 30–35. Стройный, с большими черными глазами, высоким лбом мыслителя, он медленно шел между столиками. На его груди сверкал бриллиантовый знак космонавта. Многие из присутствующих в зале знали этого человека: его подвиг вызывал восхищение во всем мире. Это был космонавт Орлов, только что вернувшийся с Марса.

Молодой человек подошел к столику, за которым сидела седая дама в скромном сером костюме, и попросил у нее разрешения сесть.

Космонавт незаметно присматривался к соседке. Было видно, что он что-то вспоминает. Наконец он сказал:

— Вы извините меня, пожалуйста, но ваше лицо мне знакомо.

— Мы с вами встречались ровно тридцать лет назад, — сказала дама и улыбнулась.

— Но мне тогда было всего три года. Этого не может быть. Мы, очевидно, встречались позже.

— И тем не менее это так. Встречались мы тридцать лет назад и как раз там, куда летим сейчас.

— Простите, так вы Татьяна…

— Петровна, — подсказала Таня.

— У папы в рабочем кабинете висит ваш портрет. Вот, оказывается, откуда я вас знаю!

— Я очень рада вас видеть, — оживленно сказала Татьяна Петровна, — ведь с вашими родителями я работала и считаю эти годы самыми интересными в моей жизни.

— Как хорошо, что мы встретились. Для моих стариков будет такая радость повидаться с вами, — сказал Павел.

— Да и для меня также. Я очень давно не была на архипелаге Светлова. Говорят, что там райский сад. Посмотрим. Расскажите, Павлик, о себе, ведь вы совсем недавно вернулись из полета на Марс.

— Вы знаете, все это настолько необычно, что я и сейчас, вспоминая об этом, волнуюсь…

Хорошо, я расскажу вам самое существенное по порядку. Телеметрические станции Земли оставили нас тогда, когда мы уже видели планету так же, как видна Луна с Земли невооруженным глазом. Оба спутника Марса казались летящими с нами рядом. Они имели тусклую, совершенно ровную поверхность, но от полюса к полюсу на них просматривались узкие, довольно высокие черные стены, и потому они напоминали арбузы, только ребристые и более правильной геометрической формы. Мы находились на «границе доступности», ближе ни один земной корабль к Марсу пробиться не мог, и нашей задачей на этот раз являлось выяснение этого странного обстоятельства. Мы быстро рассчитали спираль приземления и включили автопилот (понятно, конечно, что все случаи вождения космических кораблей решаются быстродействующими счетно-регулирующими устройствами). Режим полета изменился. Мы оказались на экваториальной орбите и начали облетать Марс в сторону его вращения. С каждым витком наши перигей и апогей должны были уменьшаться. Это и происходило точно по расчету. Значит, мы начали приближаться к поверхности Марса. Приборы показывали, что магнитное поле планеты почти не отличается от земного, оно лишь немного слабее. Экипаж с трудом сдерживал волнение. Из двенадцати человек шесть буквально прилипли к иллюминаторам, и это понятно, То, что мы видели, было не сравнимо ни с чем. При облете дневной стороны планеты ее теперь уже громадный диск казался желтовато-оранжевым. На нем отчетливо были видны высокие красные горы. Все ровные места пересекали довольно широкие голубые линии.

Иногда они пересекались, и там виднелись темные массивы пока еще не ясных очертаний. В некоторых местах желтый цвет планеты менялся на интенсивно-голубой.

На черном фоне мирового пространства планету окружал очень яркий фиолетовый ореол. Вплотную к поверхности планеты просматривалась очень узкая синеющая каемка. Витки все сужались. Начался процесс торможения. Поверхность Марса стремительно приближалась. Неожиданно мы заметили ослепительный круг и такую же стрелу, указывающую его центр. Я принял решение приземлиться здесь — будь что будет! Марс еще раз повернулся под нами, и корабль, несколько тяжелее, чем на земле, скользнул и лег на поверхность планеты. Приборы показали, что корабль приземлился на наклонной металлической площадке, то есть почти на таком же космодроме, какие бывают и на земле.

С волнением мы смотрели в иллюминаторы верхних отсеков. Вблизи мы видели блестящую поверхность нашего корабля, дальше оранжевую пустыню с фиолетовым небом над нею, в котором блистало солнце несколько меньших размеров, чем то, которое мы видим с земли. Виднелись и звезды, но затуманенные и не очень яркие. Нигде никого не было видно, хотя мы уже поняли, что на планете есть разумные существа. По моей команде экипаж принялся проверять состояние корабля. Прежде чем выйти из него, нужно было убедиться, что в нем нет каких-либо повреждений. На это ушло более часа. Уже в самом конце проверки наш врач Володя Огнев закричал: «Смотрите, смотрите!» Мы бросились к иллюминаторам. На плоскости корабля небольшими группами стояли люди. Ближе всех стоял человек с большой зеленой ветвью в руках. Что-то было странное в этих людях. На их головах были блестящие шары с двумя невысокими усиками над ними.

— Вот это да! — воскликнул астроном-математик Ваня Косичкин. — Мыслящие муравьи на двух ногах.



Мы быстро надели скафандры. Шесть человек экипажа на всякий случай остались в корабле, а с остальными через люк-кессон я вышел на плоскость. С собой мы захватили вазу с фруктами. Выйдя, мы по привычке выстроились по два в ряд и отправились навстречу марсианам. Вы представляете себе наше состояние?! Сблизившись с ними, мы сделали приятное и волнующее открытие. Перед нами были не муравьи, а самые настоящие люди в скафандрах. Знакомство началось с обмена подарками. Затем каждый марсианин приложил руку к сердцу и поклонился. Мы сделали то же самое. Широким жестом ближайший марсианин пригласил нас следовать за собой. Мы пошли. Идти было сравнительно легко. Сила тяжести на Марсе значительно меньше, чем на Земле. По дороге мы с любопытством смотрели по сторонам.

Спустившись с плоскости, мы оказались на дороге, покрытой блестящим, чуть мягким пружинистым полимером, по сторонам лежало ровное песчаное пространство, на горизонте виднелись красные горы. От них падали черно-фиолетовые тени. Вдоль дороги стояло множество марсиан в скафандрах, они приветливо взмахивали руками. Мы отошли от космического корабля не более чем на двести метров, когда ровная дорога превратилась вдруг в эскалатор, спустивший нас в глубокую воронку, в центре которой возвышалось небольшое здание.

Марсиане жестами пригласили нас зайти туда. Мы, все шесть человек и пятеро марсиан, оказались в сравнительно небольшом помещении с совершенно гладкими стенами и потолком. Двери закрылись, на какой-то момент мы почувствовали вращательное движение, и затем одна из стен раздвинулась. Мы оказались в круглом зале без украшений, но с множеством скафандров, висящих в прозрачных шкафах. К каждому из нас подошло по два марсианина уже без шлемов. С их помощью мы сняли свои скафандры и оказались почти в земных условиях.

Мы чувствовали себя так же, как на Земле примерно на высоте трех тысяч метров над уровнем моря, а это, как известно, соответствует давлению внутри космических кораблей. Другими словами, мы оказались в привычных для нас условиях. Окружавшие нас марсиане оживленно переговаривались на каком-то певучем, разумеется, не известном нам языке. Нам казалось, что они не говорили, а пели. Мы были усажены на удобные диваны и, сидя на них, куда-то помчались вниз и вперед. Через пять минут мы оказались… ну, тут, Татьяна Петровна, мне трудно рассказать. Одним словом, мы почувствовали себя так, как будто мгновенно перенеслись куда-нибудь в земной субтропический парк, с высоким солнечным небом над ним, с веселыми яркими птицами, летающими среди необыкновенных цветов и плодов, среди яркой зелени. Серебристые струйки фонтанов журчали, воздух был чист и прозрачен, чуть-чуть пахло озоном. На небольшой лужайке нас усадили за стол. Трудно сказать, из чего были приготовлены блюда. Пищи как будто было мало, но все было удивительного вкуса и питательности.

После завтрака нас повели дальше, и вскоре мы оказались перед дворцом — легким и блестящим. Над ним расстилалось самое настоящее небо, только фиолетовое, а не голубое. По нему медленно плыли совсем белые облака. Таких у нас не бывает. Заиграла бодрая чарующая музыка, и мы вошли внутрь здания. Там оказался зал, по размерам совершенно не совпадающий с наружным протяжением дворца. Это был огромный зал. Тут было много марсиан, и когда мы вошли, все встали и хором громко пропели какую-то длинную фразу. Надо полагать, что это было приветствие.

По центральному широкому проходу, усыпанному невиданными цветами, нас провели на центральное возвышение, и там мы стали по окружности. Одновременно на тот же помост взошли один марсианин с серебристой головой и девушка.

— Послушайте, Павел Викторович, — остановила космонавта Татьяна Петровна, — но вы до сих пор не рассказали, как же выглядят марсиане?

— Простите, пожалуйста, я совершенно забыл об этом. Я их как сейчас вижу. Они ниже нас на одну-две головы, сложены значительно пропорциональнее, стройны, ничего лишнего. Обладают большой физической силой. Цвет кожи у них фиолетового оттенка.

Так вот, когда необозримое море марсиан успокоилось, стоявший возле нас марсианин поднял руку и начал что-то говорить. Сейчас же девушка начала вращать ручки какого-то аппарата, и на экране возникло изображение того, о чем говорил марсианин. Это было удивительно. Картина читалась нами свободно. Мы поняли все, о чем говорил марсианин.

— Отныне наступает эра дружбы между двумя человеческими обществами двух населенных планет солнечной системы. Мы надеемся, что скоро вы, земные, вместе с нами выйдете за пределы солнечной системы, и мы понесем семена разума в беспредельное пространство вселенной.

Перед этим нам показали в картинах историю развития народов Марса. Капитализм они показали нам как свою древнюю историю. Об этом как раз и говорил в начале своей речи марсианин.

Удивительнее всего было то, что девушка сказала несколько приветственных фраз на чистом русском языке. Затем нас буквально засыпали цветами и предложили отдохнуть. Совершенно неожиданно все люди исчезли, а зал принял довольно скромные размеры. Перед нами оказалось лишь несколько кресел, в которых сидело не больше двадцати марсиан, кроме тех двух, что стояли вместе с нами на возвышенности. Нужно сказать, что марсиане очень деловые люди, и зря время не теряют. Они ведут очень деятельный образ жизни, и каждая их минута целенаправленна. Сразу после встречи мы стали знакомиться с техникой и образом жизни населения. Скоро мы сами стали «петь» по-марсиански. Делалось это просто. Их, руководитель показывал нам какой-нибудь предмет, называл его, и мы повторяли. Нечего и говорить о том, что сразу после собрания я вернулся на корабль и очень подробно ознакомил марсиан с его конструкцией. Именно этим и запомнился первый день нашего пребывания на Марсе. Спать нас уложили в душистые постели в одном из садов Марса, в котором сразу же, как только мы улеглись, наступила ночь.

На следующее утро нас сразу повели купаться к небольшому озеру, в котором пузырилась холодная вода, очень напоминавшая нарзан.

После завтрака мы разбились на группы и разошлись. Я оказался в обществе той самой девушки, что встречала нас накануне. Нужно сказать, что она была очень миниатюрной и хрупкой. Ее звали Сферитой. Она привела меня в небольшую беседку, увитую цветами. Одна стена беседки представляла собой экран, который она включила, и тут же стала говорить; а я все видел и понимал. Вот что она рассказала:

— Уже много столетий у нас существует институт Земли, и теперь мы многое знаем о вашей планете. — Действительно она показала почти всю историю нашей планеты. — Еще тогда, когда ваша цивилизация начиналась в дельтах больших рек, вокруг Земли уже летали спутники, запущенные нами. С тех пор, как на вашей планете появилось радиовещание, мы слушали голоса Земли каждый день. Более того, мы свободно принимаем ваши телевизионные программы с вещательных спутников. Это-то и дало нам возможность понимать ваш язык, язык Земли.

Я сказал ей по-русски:

— Мне кажется, что, учитывая степень развития вашей техники, вы просто могли бы оказаться среди нас.

Сферита поняла меня и загадочно улыбнулась. Она с трудом произнесла:

— Мешает одно, но лучше я покажу вам.

Из картины я понял, что самым старым из трех планет — Земли, Венеры, и Марса — был Марс. Именно на нем первом и появилась жизнь. С тех пор прошел не один миллиард лет. В отдаленные времена Марс имел густую атмосферу, примерно такую, какую сейчас имеет Венера и когда-то имела наша планета. Раз возникшая жизнь умеет приспособиться к любым условиям и, кроме того, она сама создает их. Постепенно облик Марса менялся. Вместо громадных хвощей, росших в топких болотах, появлялись цветковые растения, вместо уродливых пресмыкающихся — теплокровные животные, а атмосфера стала очень похожа на земную. Но нужно сказать, что Марс никогда не имел таких океанов и морей, какие имеет Земля. Его бассейны были мелководны. В этом Марс был обижен природой, и потому жизнь на нем была в общем труднее, чем на Земле. Но все же она неизменно развивалась, пока, наконец, не появились мыслящие существа.

Экран засветился, невысокие полусогнутые и очень мускулистые люди со скошенными назад черепами пробирались среди красных скал. В руках у них были дубинки и камни. Неожиданно в поле зрения появились животные, напоминающие носорогов и небольших слонов. Возникла битва. Затем я увидел, как все племя сидело в какой-то пещере около громадного костра, на котором жарились отдельные части туши животного. Указывая тонкой изящной рукой на экран, Сферита сказала:

— Горение лучше в глубине Марса, чем на поверхности.

Потом я увидел, как древние марсиане много времени проводили в глубине карстовых пещер, тем более, что там было вдоволь воды. Хотя, конечно, основная-то деятельность людей развивалась на поверхности планеты.

Но вот прошел миллион лет. Теперь на экране возникла уже иная картина. Если в первом случае небо было почти голубым, то теперь оно приобрело фиолетовый оттенок. Сферита подчеркнула это жестом. Масса Марса мала для того, чтобы также надежно, как Земля, удерживать вокруг себя плотную атмосферу. Газы медленно, но упорно уносятся от планеты в мировое пространство, и поэтому цвет неба становился ближе к фиолетовому, чем к голубому. Но в те времена жители планеты еще могли жить на ее поверхности.

Перед моими глазами расстилалась голубоватая равнина, в ее центре возвышался дворец с широким пологим спуском перед ним из белоснежного камня. Дворец отличался очень сложной архитектурой. Его стены и колонны казались падающими. Создавалось впечатление, что все здание стремится сжаться, уйти вниз. По краям пологий спуск представлял собой лестницы с широкими ступенями. На каждой ступени стоял марсианин в красном плаще с мечом и коротким копьем. С плеч каждого свисала праща. Вскоре откуда-то со стороны на площадь перед дворцом начали надвигаться плотные квадраты солдат. Они были также в красных плащах, но мечей не имели и вооружены были только копьями. Шли они очень странно, выдвинув вперед одну ногу, скажем, правую, а левую быстро приставляли к правой, как это иногда делают наши боксеры.

Казалось, что они не идут, а плывут. Солдат становилось все больше. Наконец они заполнили почти все пространство перед дворцом. Образовалось громадное каре. Перед каждым квадратом стоял человек в фиолетовом плаще и с мечом. Это, видимо, были офицеры. Затем на площадь вступила длинная цепочка людей в черных плащах, связанных попарно. Их конвоировали солдаты в красном. Они образовали довольно большую группу перед самым дворцом. Из дворца вышли несколько человек в белых блестящих плащах. Войска приветствовали людей в белом криками и поднятием вверх копий. Затем по знаку одного из офицеров к людям в черном подошли своим странным шагом солдаты, и через минуту все они были убиты.

Это было на Марсе около миллиона лет назад — и соответствует, вероятно, нашим античным временам. Тогда на планете шли бесконечные войны. Они были, пожалуй, более безжалостными, чем на Земле. Пленных не щадили. Бои между народами Марса шли за места под «землей». Уже тогда воздуха на поверхности планеты не хватало.

На экране появилась фигура юноши. Он очень часто задышал, и у него под подбородком образовался большой шар. Это было приспособление для дыхания в разреженной атмосфере. Потом я увидел на экране дыхательную систему марсиан. Она сложнее и совершеннее нашей. Прежде чем попасть в легкие, воздух нагнетается в особые камеры. Таким образом создается нужное давление внутри организма.

С каждой минутой на экране перед нами все полнее раскрывалась история развития общества на Maрсе. Сравнительно рано марсиане проникли в глубь своей планеты и научились удерживать там плотную атмосферу и воду.

На экране я увидел каторжный труд марсиан, длившийся тысячелетиями. В то же время процессы потери планетой воздуха и влаги все ускорялись. Жить марсианам становилось все труднее. Капитализм там держался дольше, чем на Земле. Но вот на экране я увидел волнующуюся массу людей. Каждый марсианин мне показался двухголовым — так велики были конденсационные воздушные мешки на их шеях. Теперь в руках марсиан уже были ружья, очень похожие на наши земные. Марсиане с яростью атаковали людей в желтых комбинезонах — солдат последнего на Марсе буржуазного правительства. Это произошло тысячу земных лет назад. С этого времени на Марсе установилось справедливое коммунистическое общество с очень высокой технической и духовной культурой.

Я, Татьяна Петровна, элементарно и бледно передаю все то, что мы видели на Марсе. Но это на первый случай. Скоро все население Земли увидит и услышит об этом по мировой телевизионной сети с квалифицированными комментариями специалистов.

К концу дня мы увидели нечто такое, что, видимо, сильно заинтересует Павла Сергеевича.

— А что именно? — спросила Татьяна Петровна.

— В одном большом помещении мы увидели длинный прозрачный туннель, разделенный на множество секций. В нижней части каждой секции имелся очень сложный агрегат, от которого вверх тянулось множество тонких трубочек. Они присоединялись к какому-то красно-белому лоскуту, в первых секциях эти странные лоскуты были совсем маленькие, а потом в каждой следующей секции становились все больше, пока, наконец, не превратились в части какого-то животного. Я вспомнил, что в наших земных условиях уже давно добились роста тканей, изъятых из живых организмов. Марсиане, использовав тот же прием, получают большое количество мяса, создавая только отдельные части животного.

Маленький сухонький марсианин, показывавший нам фабрику мяса, пояснил, что основой производства являются растения, приспособившиеся к жизни на поверхности планеты.

На следующее утри с помощью Сфериты мы познакомились с новейшей историей марсиан.

Развитие техники пошло гигантскими шагами. Уже спустя сто лет после великой революции марсиане начали завоевывать околосолнечное пространство. Произошло это примерно такими же путями, как и у нас на Земле. Конечно, их в первую очередь интересовала Земля. На экране я увидел фильмы о прошлом Земли, сохранившиеся в электронной памяти машин. Пожалуй; ничего более интересного на Марсе я и не видел. Передо мной проходили картины земной жизни на заре человечества. Татьяна Петровна, не нужно думать, что люди раннего неолита были похожи на обезьян или чудовищ. Наоборот, это были гиганты с выпуклыми грудными клетками, могучими торсами, сильными мускулистыми руками и ногами. Я не ошибусь, если скажу, что у этих людей сложение было не хуже, чем у замечательных скульптур, которые оставили нам в наследство древние греки. Только умарсиан я и увидел в натуре, что представляли собой наши люди эпохи неолита.

Марсиане, прибывшие уже в то время на нашу Землю, очень скоро убедились в одном страшном для них обстоятельстве. Они не могли снимать скафандров. Моментально они погибали от вирусов и бактерий, с которыми их организм совершенно не мог справляться.

А беспрерывное нахождение в скафандрах для них было очень трудным, поскольку гравитационные силы на Земле были больше, чем на их родной планете. Тут я понял замечание Сфериты об одном обстоятельстве, по которому они не могут находиться среди нас — людей Земли.

Как известно, обычные ракетные космические корабли, перелетев на другую планету, должны выждать благоприятный момент для вылета в обратный путь, и уже в силу этого марсиане должны были находиться на Земле до 454 дней. За это время они весьма основательно знакомились с Землей, строили себе убежища и целые заводы, приготовляли необходимое ракетное горючее и учили людей Земли многим полезным вещам. Память об этом надолго сохранилась у человечества в виде различных легенд. Как нам удалось выяснить, на Земле остались и материальные следы далеких гостей, как например Баальбекская веранда.

— Павел Викторович, — спросила Татьяна Петровна, — а почему же все-таки марсиане так и не остались на Земле? В конца концов они смогли бы приспособиться к ней?

— Одно время марсиане твердо решили обосноваться на нашей планете. Были составлены обширные проекты, которые частично начали даже осуществляться. Вокруг Земли и вокруг Марса вращались спутники, служившие промежуточными станциями при полетах между планетами. Начата была борьба с земным притяжением, но все это было довольно скоро оставлено и забыто и, как ни странно, именно по причине колоссального прогресса техники марсиан. Их исследования показали, что околосолнечное пространство до предела насыщено энергией и имеет неограниченное количество материи. Последняя сосредоточена не только в планетах и спутниках, но и в метеоритных роях, пылевых облаках и других космических образованиях. Марсиане научились делать автоматические спутники-заводы, собирающие в эллиптическом полете вокруг солнца космическую пыль и затем превращающие ее во время непосредственного пролета около солнца уже внутри орбиты Меркурия в активные изотопы радиоактивных элементов. Возвращенные к Марсу, эти спутники приносили ему неисчерпаемые запасы энергии, с которой можно делать всё, что угодно. После того как была построена первая фотонная ракета, марсиане решили устремиться к другим мирам. Они решили найти там такую же планету, как Марс, но еще не потерявшую атмосферы, а затем их влекла вдаль вселенной и их философия.

— В чем же ее суть? — спросила Татьяна Петровна.

— Насколько я понял, марсиане считают, что основной задачей всякого мыслящего существа является познание природы и распространение жизни так широко, это только можно, потому что жизнь — это самое прекрасное в галактиках, а процессы жизни гораздо сложнее и разнообразнее, чем даже те, что происходят в глубинах звезд.

На первый взгляд кажется, что путешествие к другим мирам может осуществляться только на космических кораблях, обладающих субсветовой скоростью, поскольку расстояния между звездами громадны. Обычно мы представляем себе, что такие корабли похожи на наши межпланетные. Но марсиане рано поняли, что такие маленькие корабли с небольшим количеством людей не смогут решить задачу, пространство Галактики так или иначе проглотит песчинку, и жизнь на ней угаснет. И даже если такой корабль найдет у какой-либо звезды подходящую для жизни планету, небольшой коллектив людей скоро исчезает или теряет самое ценное, что он имеет, — интеллект. Вот поэтому марсиане пошли по другому пути. Пользуясь энергией солнца и материей околосолнечной системы, они построили около Марса большой спутник — только вдвое меньше Луны, по сути дела новое небесное тело.

Центр спутника хранил в себе, как и всякая планета, громадные запасы ядерной энергии. Разница была только в том, что эта энергия управлялась и была подвластна марсианам. Средний слой построенного спутника представлял собой гранитно-металлическую оболочку с большим содержанием воды. У нас на земле такую воду мы называем ювенальной. Затем шла сравнительно тонкая оболочка из полимезированных материалов. Она ограничивалась «жилой поверхностью». На этой оболочке располагались оранжереи — фабрики пищи, поля, здания, пункты управления и над нею на легких опорах держалась внешняя оболочка, смонтированная из металла. Между двумя внешними оболочками была создана атмосфера, соответствующая внутренней атмосфере Марса. На поверхность спутника выходили дюзы реактивных устройств, а также смонтированные фотонные прожекторы. То и другое располагалось по параллелям сферы спутника. Кроме того, на спутнике разместились купола многочисленных обсерваторий.

Когда все было закончено, на спутнике разместился ровно миллион марсиан. Половина из них было мужчин, половина — женщин. Реактивные устройства перевели спутник Марса на самостоятельную орбиту вокруг Солнца. Затем спутник начал все больше увеличивать свой апогей. Увеличивая свое ускорение, спутник в конце концов вышел на одну из ветвей расчетной орбиты и ушел в мировое пространство в направлении ближайшей к нам звезды Центавра. Мы посмотрели несколько картин из жизни их спутника. Поскольку это новое небесное тело в полете вращается вокруг своего центра тяжести, то там существуют инерционные силы, да, кроме того, — силы тяжести, которые создаются тяжелым ядром планеты. Это и обеспечивает для «пассажиров» планеты почти марсианские условия существования. Нечего и говорить о том, что главнейшей задачей населения является воспитание появляющихся на искусственной планете новых людей.

Во время реактивного перехода спутника с орбиты на орбиту внутри солнечной системы он весьма напоминал собой комету, за ним мчался длинный хвост раскаленных газов, вырывавшихся из реактивных устройств. Поскольку спутник внутри себя имел атмосферу, то там стояли нестерпимые рев и гул. Все дрожало и колебалось. Это время марсиане называют «огненным вылетом». После того, как спутник выбрался из пределов солнечной системы в «свободное пространство», реактивные устройства умолкли, вместо них вступили в действие фотонные ускорители, теперь планета отбрасывала за собой мощные квантовые потоки, порция за порцией, в строгом соответствии с ее вращением вокруг собственной оси. Ускорение возникало ничтожное, но оно было непрерывным и действовало в течение многих лет. В конце концов скорость планеты стала огромной.

Марсиане построили на Нептуне мощные автоматические квантовые радиостанции, и это дало им возможность держать со своим столь оригинальным кораблем вселенной двухстороннюю связь. Но уже поздно. Сведения об этом полете, рассчитанном на тысячелетия, вы скоро узнаете из передач всемирного телевидения.

— Павел Викторович, вы почти ничего не сказали о том, что есть на поверхности Марса, — заметила Татьяна Петровна.

— Любезные хозяева планеты на своих летательных аппаратах, очень похожих на наши турболеты, показали нам Марс сверху. Как ни странно, но мы увидели то, что предсказывали, и наши ученые. Желтые пустыни пересекли каналы, по которым в весенне-летнее время от полюсов медленно двигались воды. Вокруг каналов голубели очень густые мхи и растения, свойственные только Марсу. Растения развиваются там очень быстро.

Особые машины непрерывно подстригают их и «урожай» отправляется внутрь планеты, где его используют для приготовления питательных растворов. В местах пересечения каналов расположены насосные станции, солнечные энергетические устройства, обсерватории. Короче говоря, эти пятна, которые мы видели с земли — скопление технических зданий.

— Почему все наши прежние попытки приблизиться к Марсу терпели неудачу?

— Это объясняется совсем не магнитной концентрацией вокруг Марса. Вернее, она была ими создана искусственно. Дело тут заключается в следующем: с незапамятных времен марсиане решили не вступать в контакты с людьми Земли до тех пор, пока на Земле не образуется коммунистическое общество. Они считают, что только оно свидетельствует о том, что человек стал вполне разумным существом, поборов в себе зверя. Другими словами, все общественные формации, предшествовавшие коммунизму — это только стадии роста человека, и они не хотели вмешиваться в этот процесс. О нашей жизни они знали очень много. Когда у нас произошел переход к коммунистическому общежитию, они сняли свое магнитное заграждение… Ну, что же, благодаря технической помощи наших новых друзей, мы сумели вернуться на землю гораздо раньше, чем предполагали.


…Павлик, рассказывая Татьяне Петровне о виденном на Марсе, так увлекся, что не заметил, как вокруг столика, за которым они сидели, собралось много людей, и что рассказывает он уже не Татьяне Петровне, а всем, кто находился в зале.


На следующий день Таня и Павлик (будем их называть так, как 30 лет назад, когда Таня была цветущей девушкой, а Павлик ребенком) снова встретились на прогулочной палубе корабля. Теперь все было пронизано лучами солнца, а под ногами расстилалась необъятная синяя ширь. Воздушный лайнер шел на высоте 7000 метров. Где-то позади остался Владивосток — родной город Тани, пролетели над одетой в изумрудную зелень Японией. Вот уже начался океан. Внизу все чаще появлялись атомоходы. Очевидно, они развивали большие скорости, так как за ними почти до горизонта тянулись белые полосы пены. Затем на поверхности океана появились большие зеленые пятна. Они казались неподвижными и были расположены почти правильными рядами.

Лайнер снизился, убавил скорость и завис над одним из них, поддерживая высоту всего в 100 метров. Зеленое пятно превратилось в большой остров, с которого поднялась летающая платформа и направилась к лайнеру: здесь сходила группа пассажиров.

— Неужели эти острова дрейфуют точно по заданным направлениям? — удивленно спросил Павлик.

— Конечно нет, но каждые сто островов обслуживает один буксировщик-атомоход. Он быстро ставит отбившиеся острова на место.

— То есть он играет роль пастуха?

— Что-то вроде этого.

— Вообще все это выглядит замечательно.

— Я могу утверждать, что освоение «голубой целины» сыграло громадную роль в истории общества. Оно дало миру невиданное изобилие продуктов: мяса, хлеба, фруктов. В этом заслуга вашего названного отца, — сказала не без гордости Таня.

— Да, у него жизнь не пропала даром, но, насколько я знаю, и вы немало поработали над этими проблемами. Ведь решение задачи в океанологическом плане принадлежит вам, — сказал Павлик.

— Ну, как вам сказать, я, главным образом, воспользовалась материалами и трудами океанологов прошлого, а основную идею дал Павел Светлов. Между прочим, эта его идея, как он рассказывал сам, возникла благодаря вашей маме: она однажды рассказала ему сказку о цветах, что растут в снегу…

— Вероятно, она была очень умная женщина, — задумчиво сказал Павлик.

— Да, она была удивительно талантливой и очень красивой.

Павлик надолго замолчал. Обычно, когда он бывал взволнован, он замолкал: это был лучший способ разобраться в своих чувствах.

— Удивительно, — тихо сказал он, — звезды и океан. Им была посвящена жизнь моих родителей. Звездам посвящена и моя жизнь.

— Так было всегда, Павлик, — сказала Татьяна Петровна. — Когда освобождались народы, тогда, как яркие звезды, вставали и гении, и творческие порывы целых народов. Теперь с уверенностью можно сказать, что если бы не было Октября 1917 года, то не было бы и вашего полета на Марс, не было бы и того, что сейчас мы видим в океане.

На горизонте показалась узкая изумрудная полоса.

Это был субтропический фруктовый и рисовый пояс, состоящий из 20 тысяч искусственных островов, неподвижно лежавших на поверхности океана. Скоро лайнер был уже над ним. Зеленые пятна островов были разбросаны от горизонта до горизонта. Неожиданно Павлик заметил, как к одному из островов из океана протянулась серебристая лента; с высоты казалось, что она взбирается на остров.

— Что это такое? — заинтересовался Павлик.

— На этом острове имеется громадный рыборазводный завод, — ответила Таня, — каждый год на нем выводят миллиарды мальков лососей. Около года эти мальки выдерживаются на острове и затем в определенное время выпускаются в океан. Через два года, уже десятикилограммовыми рыбами, они приходят на тот же остров для нереста. От них забирают икру, а сами они, превратившись в филе, развозятся в трюмах атомоходов по различным странам.

— И много таких островов?

— В этой части океана до полутора тысяч.

— Таким образом, здесь ловится колоссальное количество рыбы.

— Да, но лососи не ловятся. Они просто забираются из океана — только и всего. Другое дело тунцы. Благодаря большому развитию растительности на островах, в воду попадает значительное количество органических отходов. В результате вблизи островов увеличилось количество планктона, а это привлекло сюда много различных рыб, в том числе и тунцов. Отсюда возник промысел этих рыб в невиданных масштабах.

— Ого! Сколько судов, — воскликнул Павлик, увидев, как между островами проплывало множество небольших судов, похожих сверху на катеры.

— Это спортсмены-рыболовы ловят тунцов. Под нами сейчас зона островов-курортов. Вот народ и развлекается! Промышленный лов рыбы сейчас производится с подводных судов. Этот способ гораздо выгоднее. Такое судно, двигаясь со скоростью 70 миль в час, своими приборами быстро обнаруживает скопления рыб и втягивает рыбу вместе с водой в особые бункера.

Там еще живая рыба сортируется по величине: мелкие рыбы выбрасываются вместе с током воды обратно, а крупные поступают в холодильник. Производительность таких подводных судов очень велика.


В этот момент лайнер оказался над большим архипелагом с пышной растительностью. Лайнер завис в воздухе, а затем медленно спустился на один из островов.

Через сорок минут маленький катер доставил наших путешественников во внутреннюю гавань острова.

На пирсе стояли работники института. Остров облетела весть о том, что к ним прилетают космонавт Орлов и один из основателей острова — профессор Татьяна Петровна Рожкова.

У края пирса стоял Павел Светлов. Ветер развевал его седые волосы. Он остался таким же могучим человеком, каким знал его Павлик всегда. Таня, увидев Павла Светлова, заплакала. Заплакала потому, что поняла все бессилие ученых остановить старость. Павел Светлов постарел, отяжелел, ссутулился.

«Как мы изменились», — подумала Таня. Но ее слезы все поняли как слезы радости. Все были взволнованны. Густые брови и стекла очков Павла не могли скрыть счастливого, открытого взгляда уже выцветающих глаз. Радостью светилось его доброе лицо. Сухонькая Дженни от волнения ни с того ни с сего перешла на английский язык, а Герда застеснялась и стала прятаться за отца. Все любовно рассматривали друг друга. Затем на гостей надели гирлянды цветов. Старый обычай жителей Гавайских островов, Индии и Индонезии распространился по всему океану.

Домой шли по удивительной аллее роз. И не понятно было, от чего кружится голова — от необыкновенной радости, от дальнего путешествия или от благоухания этих роз, которые окружали их. К аромату роз примешивался аромат апельсинов и лимонов. Они росли повсюду на острове. В центре острова цвел большой яблоневый сад — гордость Павла Светлова. Много труда затратил он, чтобы заставить северную красавицу плодоносить в субтропиках. На этом острове было столько необыкновенных гибридов растений, что их названия знал только он один.

Когда-то еще в прошлом веке большое удивление вызывал грейпфрут — гибрид апельсина и лимона. Теперь же на острове можно было найти вишню с привитыми ей качествами винограда. На дереве росли вишневые кисти, имеющие вкус винограда. Природа в руках Светлова и сотрудников его института стала подобно воску, из которого они лепили все, что хотели. Один из островов уже полностью был засажен этим древовидным виноградом. В основе этих достижений лежали работы Гурьяновой. Сейчас на острове ей был поставлен памятник.

Теперь дом Светловых утопал в самых разнообразных цветах. Всюду виднелись виноградные гроздья. Перед домом, на открытой площадке, был накрыт стол. Можно смело сказать, что самый изощренный вкус был бы удовлетворен тем, что на нем стояло. Помимо фруктов многих десятков названий, различных блюд из мяса и рыбы, на стол подавались диковинные блюда из морских черепах и трепанга, мидии и модиолюса, культивируемых на островах. В избытке были тонкие виноградные вина. Обед открылся речью старого Ли. Он приветствовал дорогих гостей от имени островитян.

— Человек давно оставил позади войны, страдания и голод, — говорил он. — Ни у кого из живущих на земле давно нет беспокойства о завтрашнем дне. Кое-что для этого сделали и мы. Каждый день в различные страны мира атомоходы и воздушные грузовые суда привозят отсюда сотни тысяч тонн фруктов, мяса, рыбы, зерна. Уже много лет каждый житель Земли пользуется изобилием всех благ… Но человек остался человеком, он не потерял качеств борца и труженика. Сегодня мы как раз приветствуем такого борца — младшего Орлова, вернувшегося к нам на остров с Марса, и нашу дорогую Татьяну Петровну, посвятившую целую жизнь разгадкам тайн океана. Я думаю, их жизнь будет примером для молодежи, также как для нас служат примером люди великих революций.


После обеда молодежь устроила танцы. Тут уж ничего нельзя поделать — молодость есть молодость, и ее не переделают никакие достижения техники, она танцевала тысячу лет тому назад, танцует она и теперь.

Вскоре после обеда Павел-младший сказал Павлу-старшему:

— Послушай, пойдем-ка к тебе в кабинет.

После того как они уселись в кресла, Павлик сказал:

— Как-то очень давно ты мне рассказывал, что мой отец обещал тебе привезти с Марса растения. Он не смог выполнить свое обещание, и это пришлось сделать мне. Вот, получай! — Он открыл чемоданчик и достал невысокий прозрачный цилиндр. В нем находилось странное деревце — все голубое, с неярким фиолетовым отливом. На первый взгляд оно казалось хвойным, но хвоя состояла из очень жестких иголок.

— Большое спасибо, Павлик. Кто знает, что оно может дать людям? Может быть, им можно будет заселить бесплодные тундры и высокие горы, может быть, оно хранит новые полезные вещества, работы над ним хватит на многие годы. Уверяю тебя, Павлик, что оно расскажет нам многое. Ну, спасибо. Я рад, что ты не забыл о нас. А это вот возьми и храни всю жизнь. — Павел встал, достал из ящика письменного стола тяжелый пакет.

В пакете оказался тяжелый прозрачный слиток, и где-то в глубине его была вмонтирована фотография. Слиток обладал тем свойством, что человек смотрел в него, как в открытое окно, и видел все в натуральном виде и освещении.

И Павлик увидел основание межпланетной ракеты — теперь уже устаревшей. Перед ним в костюмах космонавтов стояли мужчина и женщина. Лица их были открыты. Всмотревшись, Павлик вздрогнул. Женщина была очень красива. Ее черные глаза смотрели загадочно и счастливо. Она улыбалась. Взгляд мужчины был светел и серьезен. Ладонь женщины лежала на сгибе руки мужчины, как будто они собирались гулять. Павлик понял, что он видит своих отца и мать перед их вечным полетом в космос.

Не так уж много было Павлику лет — но беспредельные пространства вселенной сделали его мудрым, и теперь, взглянув на своего тезку, на Павла-старшего, он понял, какую жертву принес этот сидевший перед ним старый седой человек для счастья людей всей земли. Огромная гордость и нежность к этому человеку переполнили его.

— Послушай, — сказал он, — а чем, в основном, ты занимаешься сейчас? Я слышал, что ты много работаешь над общими проблемами биологии.

— Да, конечно, я ведь всю жизнь провозился с зеленым листом, но мне всегда приходилось решать вопросы технологии, а теперь, прежде чем закрыть глаза навсегда, хочется понять до конца тайну жизни. Дело в том, что старая коацерватная теория Опарина слишком уж много имеет возражений и, главное, эксперименты подтверждают только ее отдельные стороны, но не всю проблему целиком.

— Вот видишь, мой дорогой, — оказал Павлик, — я никогда не забывал ни о тебе, ни о твоих интересах. Моим гидом на Марсе была чудесная девушка-марсианка Сферита, и я однажды спросил ее, как марсиане представляют себе зарождение жизни.

— Если это вас интересует, — ответила она, — с вами побеседует наш ученый биолог Рэад, он славится своей способностью излагать наиболее сложные вещи самым простым образом. Вы встретитесь с ним завтра. Кстати, он входит в число немногих знающих ваш язык.

Действительно, на следующее утро, придя после купания со Сферитой в беседку, я увидел изящного, уже немолодого марсианина, очень похожего, как это ни странно, на твоего друга Ли.

Мы познакомились так, словно это происходило где-то на Земле, а затем стали беседовать.

— Мне сказали, — произнес Рэад, — что вы интересуетесь проблемой возникновения жизни на планетах, в частности на Ароа и на Земле.

— Да, у нас все еще идут споры по этому вопросу, вообще-то мы считаем, что жизнь возникла в первичном океане.

— А как глубоко вы проникли в глубь планеты, на которой живете? — поинтересовался Рэад.

— Мы пробурили перисферу, то есть наружную оболочку Земли в ее самых тонких местах, под океанами.

— Вот видите, а мы в свое время побывали почти в центре Земли, не говоря уже об Ароа.

— Как! — воскликнул я, — ведь там царствуют сверхвысокие давления и температуры.

— Да, уже на глубине шестьдесят-сто километров давление сорок пять тысяч атмосфер, а на глубине две тысячи девятьсот, где кончается средний слой Земли, давление достигает миллиона четырехсот тысяч атмосфер при температуре две тысячи пятьсот градусов.

— Мне совершенно непонятно, — признался я марсианину, — как вы смогли этого достигнуть.

— И причем тут жизнь? — не выдержал Павел-старший.

— Подожди. Рэад сказал следующее: некоторые наши космические корабли способны создавать вокруг себя сверхмощное электромагнитное поле и в нем плазменное облако. Такая «одежда» полностью защищает корабль от действия всех сил, кроме гравитационных, то есть от любых излучений, температуры, давлений. Такой корабль, подходя к планете, проникает в нее, как раскаленный стальной шарик в масло. Теперь вам понятно, что мы можем знать все происходящее в глубине любой из планет?

Я ответил, что да, но мы-то говорим о жизни. Тогда Рэад улыбнулся и спросил:

— Заметили ли вы, что вся живая материя «соткана» из полимеров?

— Да, конечно.

— Так вот, почти все планеты устроены одинаково, потому что материя нашей Галактики всюду одна и та же. В глубинах всех планет в результате больших давлений, температур и радиоактивных излучений происходят миллионы сложных химических реакций, часто глубоко отличных от тех, что существуют на поверхности планет. Там вещество может усложняться как угодно и, конечно, происходят процессы полимеризации некоторых соединений. Ведь и теперь некоторые полимеры получаются лишь в условиях больших давлений. Среди многих тысяч различных видов полимеризации возникли и такие, при которых вещества могли существовать как полимеры, только все время обмениваясь с окружающей средой частью своих молекул. С течением времени в силу своей легкости они вытеснялись наверх, в зону более низких температур и давлений. Но формы своего существования они не теряли, и более того полимерам свойственно увеличение длины своей цепочки молекул, но среда, в том числе давление, позволяло им иметь вполне определенные размеры. Так же, как например атмосфера и сила тяжести определяют размер дождевых капель. Но цепочки молекул все увеличивались… и рвались, и снова восстанавливали свои размер — в течение многих тысячелетии процесс стал традиционным.

— Тогда это жизнь! — воскликнул я, сраженный.

— Нет еще, — сказал марсианин, — где вы видели жизнь без смерти? Молодые планеты всегда богаты катаклизмами, и часто глубинные массы материи небесных тел устремлялись на их поверхность. И вот, во многих случаях, наши витаполимеры оказывались на дне неглубоких водоемов, в которых их обволакивали те же элементы, что и раньше в глубине планеты, но уже при небольших давлениях и температурах. Однако витаполимеры продолжали существовать, все увеличиваясь в своем количестве. И здесь на поверхности планет солнечный свет, проникавший в водоемы, подарил полимерам новое ценное качество — он подарил им смерть. Действительно, еще ни природа, ни человек не создали ни одного полимера, который бы не старился и не разрушался под длительным воздействием света. Но в этом процессе полимеры усложнялись, кванты света вызывали новые связи между молекулами и материя начала отвечать на воздействие света определенным образом — она приобрела собственное движение и вот тогда появились первые формы жизни на планетах.

— Насколько я понял, тем самым доказано: жизнь и смерть — единый процесс? — спросил я.

— Да, конечно, — ответил марсианин, — теперь мы заняты тем, чтобы этот процесс сделать длительным. Впоследствии, конечно, мы поделимся результатами с вами, сынами Земли…

— Тогда, — не выдержал Павел Сергеевич, — стоит около какой-либо звезды появиться планетам, как они уже чреваты жизнью. И если на них есть океан, а следовательно, и атмосфера, то жизнь там возникнет обязательно!

— По словам марсианина, жизнь может возникнуть и без воды и атмосферы — существуют же анаэробные бактерии в нефти, углеводах, созданных самой землей. Кроме того, жизнь найдена на Луне, правда, очень примитивная.

— Луна, Луна, — задумчиво проговорил Павел. — Когда-то твоя мать, Павлик, мечтала поставить балет на Луне, теперь, я думаю, это было бы нетрудно сделать, — неожиданно заключил он.

— Да, конечно, — улыбнулся Павлик, — что-то в этом роде там уже делается, в наше время от мечты к действительности — один шаг.

Павел Сергеевич тряхнул своей седой головой, как будто освобождаясь от нахлынувших воспоминаний, и снова возвратился к разговору о возникновении жизни.

— Теперь, кажется, мне, действительно, понятно: почти каждая звезда, имеющая планеты, а таких в нашей Галактике добрая половина, вместе с планетой создает и жизнь.

В этот момент в кабинет вбежала оживленная Герда.

— Мы решили устроить прогулку с факелами в океан, — сказала она. — Там чудесно, а без тебя, Павлик, будет совсем не то. С папой ты можешь поговорить и завтра, — и Герда со всем эгоизмом юности потащила брата из комнаты.

— Иди, Павлик, — сказал Павел-старший. — Иди, прогулка с факелами не менее важна, чем полет на Марс.


Оставшись один, Павел Сергеевич долго прохаживался по кабинету. Потом вышел на воздух. Площадка уже опустела. Издалека, со стороны порта, доносились юные голоса.

Павел пошел по своей любимой аллее. Шумел океан, шелестел сад. Сквозь темный бархат зелени проглядывали бесчисленные звезды. Павел остановился около громадной пальмы. Где-то вверху, в звездном мире, летели два человека Земли. Они были вместе. Это была вечная любовь.

Павел вздрогнул. Кто-то мягко, взял его за руку и сказал;

— Ты смотришь на звезды, Павел. Я тебя понимаю.

— Да, Танюша, такова жизнь. Ты ведь помнишь эту пальму?

— Еще бы. Я и пришла к ней. Это — наша молодость. Ее нет теперь. Не будет и нас, но вечно будут звезды, море и Человек!

Примечания

1

Лори — вид южноамериканских обезьян.

(обратно)

Оглавление

  • Глава первая Сказка о цветах в снегу
  • Глава вторая Голубая целина
  • Глава третья Самая красивая во Вселенной
  • Глава четвертая Рождение острова
  • Глава пятая «Я останусь здесь…»
  • Глава шестая Лунная соната
  • Глава седьмая После шторма
  • Глава восьмая Жизнь в океане
  • Глава девятая Цунами
  • Глава десятая Точка над «и»
  • Глава одиннадцатая Конец «Флориды»
  • Глава двенадцатая Западная Одиссея
  • Глава тринадцатая Ананасы плодоносят
  • Глава четырнадцатая Снова «Снежная роза»
  • Глава пятнадцатая Праздник на Архипелаге
  • Глава шестнадцатая Последняя встреча
  • Глава семнадцатая Через тридцать лет
  • *** Примечания ***