Песнь молчаливых камней [Иар Эльтеррус] (fb2) читать постранично, страница - 2

переходящее в гортанные хрипы, раздалось возле моей двери. Звуки, напоминающие гудок паровоза, заставили вздрогнуть — это моя соседка по квартире сморкается в край засаленного халата.

— Фу… Опять эта детдомовская наркоманка дымит. Весь дом провоняла, гнида, — прошипела за дверью баба Нюша.

Детдомовка… Как жутко звучит это слово в шесть лет. Детдомовка… Как больно хлещет оно в двенадцать. Детдомовка… Как рвет сердце в восемнадцать. Да, я детдомовка! И говорю это гордо в двадцать два. Я прошла через все круги ада и выстояла. Самостоятельно! Одна! Без чьей-либо помощи. Эта обшарпанная комнатушка в коммуналке — все, что смогло дать мне государство, об остальном я позаботилась сама. Не сломалась и выстояла. Теперь вот живу в маленькой двухкомнатной квартире хрущевской пятиэтажки на пару со старой и вечно всем недовольной бабой Нюшей. Её собственные дети редко тут появляются, потому что не имеют ни малейшего желания общаться с матерью. А если и забегают на пять минут, то с одной целью — узнать, померла старушка, или ещё коптит небо. За комнатой охотятся. Только долго им ждать придется — бабка помирать не собирается, она за жизнь двумя руками держится.

А дефицит общения баба Нюша пополняет мной. Каждый день устраивает склоки, всё время ворчит и угрожает милицией. Старухе за семьдесят, но фантазия у неё неуёмная и богатая. Даже не знаю, чего ждать от неё в любой момент. Одного не пойму — откуда берутся люди, которых хлебом не корми, только дай причинить боль другому? Удовольствие получают? Или это по принципу — сделал гадость, на сердце радость?

Зачем, ну зачем ты, баба Нюша, постоянно режешь по живому, без устали напоминая мне, кто я такая? Да, меня воспитало государство, а не родители, но разве это так важно? Ведь я единственная из группы номер пять, кто смог поступить в институт, пусть и на вечернее отделение, но поступить! Одна из немногих, кто не опустился, не превратился в шваль, не потерял человеческое достоинство. Да, детдомовская, но цену себе знаю!

— Отвали, — я чуть слышно вздохнула.

Шарканье старушечьих ног стихло — значит, притаилась, как партизан, возле моей двери.

— Нинка, гарпия, всю квартиру прокурила, прошмандовка!

Я представила, как бабка трясет кулаком в мою сторону. Пусть грозит, жалко что ли… Лишь бы опять на двери пакость рисовать не стала, гробы там всякие, кресты. Тяжело потом все это дело отмывать, да и неприятно до жути. Откуда у бабки такая краска? Воняет мерзко и въедается так, что не отдерешь. С довоенных лет хранит, что ли? А дверь моя и мне её жалко. Но даже выходки соседки, мелочи по сравнению с тем, что творилось у нас в приюте.

После того, как меня вместе с остальными одногруппниками торжественно и с почестями выставили из детского дома, — ибо совершеннолетние, нечего лопать казенные харчи, — я пребывала в состоянии эйфории. Свобода! Теперь я принадлежала самой себе, а не стае малолеток. Детские банды — самые беспощадные, самые жестокие. Принцип выживания у стаи один — нападать всем скопом, как это делаю шакалы, и рвать на части без сострадания. И никто из взрослых не заступится, ни у кого не появляется желание влезть. Кому нужны брошенные щенки? Вот и приходилось молча переносить все унижения. В детских бандах жестоки все: и ребята, и девчонки.

У меня была подруга… Была… Чем Олеся не приглянулась Люське, мне до сих пор непонятно. Впрочем, теперь это уже неважно. Леси нет, и я никогда больше не услышу её звонкий смех. Люська, будучи старше нас на два года, считалась в детском доме «центровой», то есть главной. Любимым её занятием было издеваться над теми, кто не мог постоять за себя, дать сдачи. Мою подругу она откровенно ненавидела и старалась при любой возможности причинить ей боль.

До выпускного Олеся не дожила — повесилась в туалете, не выдержав издевательств. Я ревела месяц, не меньше. В душе бушевал ураган ненависти и желания разорвать Люську руками, зубами. Унизить ее точно так же, причинить боль в сто раз сильнее. И осознание собственного бессилия вызывало еще большую злобу. Безнадежность стальным ошейником перехватывала горло, мешая дышать. Безнадежность…

Многие из моих знакомых находили выход из этого состояния в алкоголе и наркотиках. Как и остальные в стае, тоже пробовала и то, и другое. Врать не буду, эффект поначалу нравился, но что-то внутри меня потребовало прекратить подобные эксперименты. В принципе, примеры, чем все это заканчивается, были перед глазами. Когда от передозировки умерли Валерка и Генка, мне стало жутко. Их скрюченные тела покидали в труповозку, словно мешки с картошкой, и увезли в неизвестном направлении. Думаете, проводилось следствие? Черта с два! Кому нужны брошенные щенки?

За дверью послышалось шарканье рваных тапочек. Это означало одно — баба Нюша ушла к себе в комнату, не дождавшись от меня ответной реакции.

«Когда всё это закончиться?» — я закусила губу.

Прозвенел будильник, радостно сообщая, что пора вставать на работу.

— Не угадал,