Ветер и смерть [Алан Кайсанбекович Кубатиев] (fb2) читать онлайн

Алан Кубатиев Ветер и смерть

Японцы, родившиеся в такой стране, как наша, неотделимы от японской земли; японская земля и есть Япония, есть сами японцы. Что бы ни случилось, японцы не могут ни на одну пядь отступить со своей японской земли. И в то же время ни на одно мгновение не могут отделиться от императорского дома. Это потому, что существует верность, свойственная одним японцам.

Генерал Араки

1

Он уже принадлежал богам, а не земле, когда взлетел с секретной базы курсом наперерез авианосцу ВМС США «Коннектикут».

Почему же боги допустили, чтобы его самолет вдруг потерял управление, загорелся и врезался в океан близ острова Хаэда?

Он еще смутно помнил, как лопнули ремни и его, ослепленного, пылающего, как факел, вышвырнуло из кабины в ледяной ветер над скалами.

Но того, как стал грохочущим столбом огня и пенистой воды его самолет, как страшным ударом его самого расплеснуло по базальтовому утесу, и того, каким образом он оказался в этой комнате, лейтенант Акира не помнил по очень простой причине.

Он был мертв тогда. Разбит о камни, как черепаха, брошенная орлом, обуглен, как головешка в хибати.^[1]

А сейчас он чувствовал, что спит. Но пора встать, проснуться, размять затекшие мышцы. Он медленно выплывал из темных вод сна и, еще не проснувшись, уже чувствовал что-то неясное и тревожное, как дым невидимого пожара.

Очень осторожно лейтенант приоткрыл слипшиеся веки.

Потолок над его лицом светился теплым, солнечным светом. Так же, но чуть слабее сияли стены небольшого помещения, похожего на пароходную каюту второго класса без окон.

Акира взглянул вниз. Он лежал в каком-то подобии гигантской раковины огромной, полукруглой, смыкающейся краями над его распластанным телом. Затылком он чувствовал мягкий овальный бортик.

Все, что он мог себе сказать, — что эта комната не похожа на общежитие летного состава особого отряда «Ямадзакура».^[2] Палатой военного госпиталя она быть не могла. В плен и лазареты камикадзе^[3] не попадают.

Плечи затекли, спину ломило. Но повернуться он боялся. В мозгу царил чудовищный сумбур, недостойный офицера могучей армии Его Величества, сына небоблистающей Аматэрасу.^[4]

…Неужели плен? Ну нет. Стали бы проклятые «ами» так с ним нянчиться…

Лейтенант Акира еще раз тайком огляделся. В комнате не было даже двери. Пустые сияющие стены; никакой другой мебели, кроме ложа. Он глубоко вздохнул и вдруг, неожиданно для себя самого, отогнул край «раковины» и сел. Ничего не случилось. Тогда лейтенант Акира встал.

Совершенно голый, он стоял посреди комнаты, обхватив руками плечи. Воздух был теплый, но его била дрожь. Сердце колотилось.

Позади что-то тихо щелкнуло. Акира резко обернулся, едва не упав. У изголовья дивана, прямо из стены, торчала полукруглая полочка-выступ. На ней стоял широкий белый сосуд.

Лейтенант протянул руку и дотронулся до него. И на этот раз ничего не произошло. Осмелев, он взял сосуд, до половины налитый прозрачной жидкостью, понюхал. И выпил все до дна.

Ему сразу стало лучше. Исчезла сонливость, голова стала ясной, ноги налились легкой силой. Благословенный напиток. Но он все еще не понимал, где он и что с ним.

Сев на край ложа, он попытался собраться с мыслями. И только сейчас разглядел свое тело.

Бедра, живот, плечи — все было покрыто молодой смуглой кожей. Он, как слепой, ощупал свое лицо: гладкое, чистое, юношески свежее; короткие жесткие волосы…

Лейтенант Акира задыхался. С его тела исчезли все рубцы от фурункулов, все оспенные шрамы. На левой кисти, где еще в детстве мизинец был обрублен на полфаланги, теперь послушно сгибался и разгибался крепкий палец с розовым ногтем.

Летчик, горевший в самолете, до самой кабины битком набитом взрывчаткой, жив и невредим. «Ожившие мертвецы, лисы-оборотни, духи и призраки!..»

Ему удалось ненадолго успокоиться. Но сидеть он не мог. Кружил в каюте, как тигр в клетке из крепчайшего бамбука, — однажды в Нагасаки он видел, как хищника выгружали с парохода. Наверное, для какого-нибудь зверинца.

За спиной раздался новый щелчок. На выступе, появившемся рядом с первым, лежал темно-синий шарик величиной со сливу. Акира повертел его в руках. Шарик съежился и лопнул со слабым треском. Внутри оказался темный комок. Лейтенант помял его пальцами: он развернулся неожиданно костюмом из какой-то очень легкой ткани темного цвета с черными застежками вроде молний. Сперва он оказался ему просторен, но вдруг Акира с суеверным ужасом почувствовал, что ткань зашевелилась, словно живая, и медленно обтянула его худощавое тело.

Третий щелчок, и на глазах уставшего удивляться Акиры ложе свернулось: сдвинуло створки, как живой моллюск, и втянулось в пол. В каюте не осталось ничего, кроме белого сосуда и смятого шарика на полу. Было очень тихо.

Внезапно — Акира даже присел — каюту наполнил густой звон, словно ударили в большой китайский гонг.

Когда он стих, негромкий приветливый голос сказал:

— Здравствуйте.

По-японски!

Акира не сказал — прошептал:

— Здравствуйте…

И медленно поклонился неизвестно кому.

2

Это были враги, и все же они прониклись к нему уважением и с этого дня помышляли только

о том, чтобы отплатить ему, чтобы как-нибудь выразить ему свою благодарность…

«Тайхэйки», глава XXV

Музыка играла так тихо, что лейтенант почти не слышал ее, только легкие ритмичные перезвоны доносились временами. Сначала Акира машинально пытался разобрать мелодию, напоминавшую «Сумиэ».^[5] Но в конце концов оставил это: сейчас было не до песен.

Он сидел на поджатых под себя ногах в углу каюты. Руки на коленях, лицо — деревянная маска.

Он обманул доверие Его Величества. Он предал память погибших товарищей. Саяма, Хасэгава, Тоси-Тян… Что ему теперь жизнь? Вот он, позор воина…

Музыка смолкла. Акира поднял голову.

— Акира-сан, я вас не потревожил?

Голос звучал так, будто говоривший невидимо стоял здесь, перед ним.

— О, нисколько, — безо всякого выражения, но очень вежливо ответил Акира. — Я только немного размышлял… сэнсэй,^[6] - добавил он с некоторым усилием.

— Мне хотелось бы побеседовать с вами, Акира-сан.

— Располагайте вашим покорным слугой, как сочтете нужным, — так же тускло ответил Акира.

— Хорошо, — произнес голос. — Я сейчас приду, Акира-сан!

Акира поднялся и вышел на середину комнаты, опустив руки по швам. А что оно изменило бы, его «нет»? Конечно, Урод не стал бы настаивать. Но ведь рано или поздно это все равно должно было случиться. Пусть его хозяин гостеприимен и ненавязчив — от этого Акире еще яснее, что он пленный… Только в плену все вокруг такое чужое. Осточертевшее питье вместо риса, рыбы, сакэ! Каюта, из которой не выйти! Чем не плен? А, хуже… в плену хоть можно царапать ногтем стенку, складывая потом эти засечки в недели, месяцы, годы… Сколько он здесь просидел?

О том, что происходит на фронте, Акира и не спрашивал. Наверное, из осторожности — пленным всегда лгут.

Стена, на которую он уставился, зарябила, словно пруд под дождем, и исчезла. Хозяин вошел быстро и бесшумно.

— Здравствуйте, Акира-сан.

— Здравствуйте, сэнсэй.

Урод сморщился. Акира уже знал, что это улыбка.

— Мне не очень подходит это звание…

Акира совершил вежливый поклон, со свистом втягивая воздух сквозь зубы:

— Великая мудрость сэнсэя спасла меня от смерти, несказанная доброта дает мне, ничтожному, кров и пищу… Челов… Существу, наделенному столь высокими и прекрасными добродетелями, никакое титулование не будет слишком высоким. Но замечание сэнсэя говорит еще об одном достоинстве — безграничной скромности… — И Акира еще раз поклонился, стараясь все же не глядеть на Урода.

Тот выслушал его несколько озадаченно. Потом холодно сказал:

— Я сделал то, чего не мог не сделать. За это нельзя благодарить, Акира-сан. Однако мы еще успеем обсудить это. Сегодня мне хотелось бы поговорить с вами о другом.

Лейтенант уже почти перестал бояться его и даже чувствовал какое-то брезгливое любопытство, обострявшееся тем, что Урод был так похож на человека. Если бы не серое лицо, матовая кожа, угольно-черные, без белков и зрачков, глаза… Вдобавок ходил и жестикулировал Урод совсем иначе, чем люди, — очень быстро. А говорил… Вообще-то он не говорил. Или делал это как-то по-другому. Рот его всегда был неподвижен, но голос можно было слышать даже тогда, когда, по мнению Акиры, Урод был далеко от каюты. Как это делалось, лейтенант не знал. Радио здесь явно было ни при чем.

Первым нарушил молчание Урод.

— Акира-сан, — сказал он, — меня встревожило узнанное от вас. На вашей планете идет война, причины которой мне непонятны.

«Наконец-то…» Ладони Акиры слегка взмокли. «Урод, верно, и сам не заметил своей оговорки. Я же ему ничего не говорил, кроме имени!»

Однако лицо Акиры сохраняло выражение глубочайшего внимания.

Урод продолжал:

— Волею случая вы стали моим гостем. Не надо считать, что вы заставили меня совершить нечто особенное. Я только вылечил вас, хотя мне пришлось пойти на некоторое нарушение законов, определяющих мою деятельность…

Акира смиренно наклонил голову:

— Поверьте, сэнсэй, я скорблю всем сердцем…

Урод легко отмахнулся:

— Здесь нет вашей вины, Акира-сан. А мою смягчает необходимость исполнения долга разумных! — Он опять улыбнулся. — К тому же вы, сами того не зная, помогли мне почти решить мою главную задачу!

Лейтенант давно решил, что согласится на любые условия, лишь бы получить какую-нибудь свободу передвижения. Возможность для побега можно было найти, только разобравшись в обстановке… Сначала выяснить, что за место, какая охрана и как часто она меняется. Позже — кто такой Урод и сколько вообще здесь народу. В штабе это может пригодиться…

Однако додумать он не успел. Стена, возле которой стоял Урод, знакомо зарябила и исчезла. Урод вполоборота повернулся к лейтенанту и произнес:

— Прошу вас, Акира-сан. Я постараюсь вам кое-что показать и объяснить.

В коридоре со светящимися стенами их никто не ждал. Конвоя не было.

Урод остановил Акиру и прицепил к его одежде круглую бляху, которую он вынул из стены. Бляха слегка пульсировала, словно живая, и тихонько гудела.

По пути им никто не встретился. Коридор был пуст и светел. Не было слышно шума, лязга оружия, команд. Даже шаги заглушал слегка пружинящий пол. Лейтенант вдруг понял, что слышит только свое дыхание. Урод будто не дышал или дышал очень тихо.

Через пятьдесят восемь шагов — Акира все время считал — коридор изогнулся, и они свернули направо. Теперь стены горели холодным сиреневым светом. В нем темно-серое лицо Урода стало почти фиолетовым.

Урод остановил Акиру перед стеной, там, где свечение было ярче всего.

— Входите, Акира-сан, — пригласил Урод, увидев, что Акира стоит в нерешительности.

— Да простит сэнсэй мою глупость… — заговорил было Акира.

— Ах да, — мягко перебил Урод, — я забыл вас предупредить. Прибор на вашей одежде — импульсный пропускник. Он излучает мою частоту, на нее настроены и переборки. Не бойтесь, прошу вас, шагайте!

Помертвев, Акира шагнул вперед, готовый ко всему — к падению в яму, к удару, к выстрелу в лицо… Тело обдало тугим ветром. И только.

Он оказался в большом полукруглом зале с низким потолком. Стены и здесь светились сиреневым.

В дальнем углу возвышалось что-то непонятное. Толстая невысокая колонна, покрытая частыми гребневидными выступами, пульсировала и гудела так же, как пропускник Акиры.

Урод коснулся плеча лейтенанта. Акира едва не отшатнулся, но овладел собой.

— Акира-сан, — начал Урод, — то, что я хочу вам предложить, важно не только для вас одного…

«Ну, не тяни, скорее!»

— Мой Корабль прибыл сюда… — тут Акира почувствовал, что глохнет, и отчаянно замотал головой, но это не помогло. Урод засмеялся, и лейтенант с облегчением услышал: — Акира-сан, не волнуйтесь, ваш слух в порядке. Просто в вашей памяти нет аналогов тому, что я пытался сказать. Другими словами, я — разведчик…

Акира давно ждал этой минуты. Теперь он был предельно собран и зорок.

— …мы летим от звезды к звезде в поисках Разума, стремясь сплотить все разумные миры Вселенной в великую и добрую силу. Это нелегко. На одних планетах жизнь еще не зародилась. На других она только начала свой путь, не успев стать мыслящей. Есть и такие… — Урод помолчал, потом взглянул на Акиру, — где она погибла… по вине самих обитателей планеты…

Акира изобразил на лице волнение и глубокую озабоченность. «Зачем он порет ерунду? Что ему нужно? Наверное, пытается сбить меня с толку. Думает, я легче сдамся, если он заморочит мне голову…»

— …и не может быть большего счастья для Разумного, чем отыскать планету, где Разум уже созрел, обретя силу. Если его носители старше и мудрее нас, они поделятся с нами своим знанием. Если они младше и слабее, мы поможем им. Это и есть долг Разумных, долг братства, наш с вами долг, Акира-сан.

Урод замолк. Акира немного подождал, а потом, почтительно кланяясь, осторожно спросил:

— Не позволит ли сэнсэй своему нижайшему слуге задать несколько вопросов, ответа на которые мой слабый мозг не может найти?..

— Не слуге, Акира-сан, не слуге, — сказал Урод. — Спрашивайте обо всем, что хотите узнать.

Акира собрался с духом.

— Сэнсэй, я рад помочь вам. Но чем? Я простой солдат, и все, что я умею — это воевать. Сэнсэй изволил говорить о своей планете. Я — сын Японии и служу ей и только ей! — выкрикнул он, но тут же осекся и взглянул на Урода.

Тот молчал. Обругав себя за несдержанность, которая едва не погубила все, Акира продолжал, на этот раз монотонно и бесстрастно, будто произнося сказанное в тысячный раз:

— Да, я воин, сэнсэй, и я сын своей страны. Я должен быть уверен, что мудрые и благородные деяния, в которых сэнсэй предлагает участвовать и мне, слабому и ничтожному, пойдут моей родине на пользу или хотя бы не принесут ей вреда.

Урод вытянул к нему длинную руку:

— Но разве то, что будет благом для всей планеты, может обернуться чем-то иным для вашей родины, Акира-сан?

— Сейчас только одно может стать для нее благом, — глухо ответил лейтенант. — Моя земля мала, как лепесток цветка горной вишни, унесенный в океан свирепым ветром. Каждый цунами, каждое землетрясение делают ее еще меньше. Они рушат наши города, уродуют поля и дороги. Так было много веков подряд, и сейчас все так же… Разве что к этому добавилось новое бедствие — война! Мы сопротивляемся изо всех сил, давно и упорно. Но ведь против нас огромные страны. Сильные, хорошо вооруженные войска, новейшие тяжелые бомбардировщики, боевые корабли — все это брошено на нас. А сколько стран, готовых растерзать нас, как только мы окончательно ослабеем! Гибнут лучшие сыны моего немногочисленного народа. Гибнут с радостью, потому что нет счастья выше, чем пасть за императора, за священную страну Ямато! Задохнувшись, Акира замолчал. Потом заговорил снова, отчеканивая каждое слово: — Нас осталось немного. Но мы воюем. И когда японцев будет так мало, что враг сможет ступить на нашу землю, потому что бойцов в цепи останется меньше, чем колосьев в осеннем поле, мы последуем древнему обычаю самураев. Каждый из нас предпочтет смерть плену…

Урод слушал его не шевелясь. Потом спросил:

— Неужели нет никого, кто был бы на вашей стороне?

Акира отвел глаза.

— Нам помогала одна могучая держава, — уклончиво ответил он, — но из-за той же войны она сейчас в таком тяжком положении, что нам остается уповать только на милость богов…

В течение всего разговора они стояли друг против друга. Теперь Урод отвернулся и сделал несколько шагов к той гудящей тумбе, которую Акира заметил еще в начале допроса. Поднеся к глазам руку с овальным прибором, он что-то переключил в нем.

Над косо срезанной вершиной тумбы засветился маленький голубоватый шарик. Повинуясь манипуляциям Урода, он разросся, расплющился, превратился в огромный цилиндр и поплыл к Уроду. Застыв в пяти шагах от него, цилиндр мгновенно, будто скатанная циновка, развернулся и обрел молочно-опаловую непрозрачность. На нем замелькали клубящиеся пятна, струи, завихрения, и вдруг, внезапно и радостно, словно из распахнутого окна, хлынул густой, ярко-синий свет.

Это был океан — почти такой же, каким Акира видел его много раз во время тренировочных полетов. Но высота была много выше предельной: отражение солнца было величиной с десятииеновую монетку. Редкие облака тянулись внизу, как перья ковыля. Вся панорама медленно плыла поперек удивительного экрана, как под крылом бомбардировщика.

Акира забыл все, о чем хотел сказать, и все, что собирался утаить. Замерев, он смотрел на экран. Кулаки сжались перед грудью, словно в них был штурвал боевой машины.

Урод повернулся к нему и сказал тем же громким невыразительным голосом:

— Насколько я понял, Акира-сан, вы совершали полет на аппарате, использующем свойства газовой оболочки вашей планеты. Аппарат, в котором вы сейчас находитесь, способен двигаться в любой среде — плотной, жидкой, газообразной, в абсолютном вакууме… Радиус действия практически неограничен. Есть ли на вашей планете такие устройства, Акира-сан?

Лейтенант, дернувшись, поспешно вытер лицо и хрипло ответил:

— Нет, сэнсэй…

— Эта война отшвырнет вашу науку далеко назад, заставив ее совершенствовать только технику смерти, — продолжал Урод. От него шло физически ощутимое напряжение. — В нашей истории немало войн. И всегда они дорого стоили моему народу. Каждая сторона проигрывает. Победители — оттого что победа слишком многого потребовала, побежденные… Так почему же вы считаете, что, если мы сможем убедить народ всей планеты прекратить убийство, это ничего не даст вашей стране?

Акира слушал с каменным лицом. Он глядел на экран. Облака стали гуще, тяжелее. На выгнутой, словно бок чаши, поверхности океана появились мелкие серо-желтые крупинки — острова.

Когда лейтенант наконец ответил, в его голосе звучала только всегдашняя почтительность:

— Умоляю сэнсэя простить мою неучтивость, но я, видимо, очень скверно объяснил, какую войну ведет моя страна…

— О нет, главное я понял, — перебил его Урод. — Пусть вы одни против всех, но борьба за свободу — вот единственная мера. На стороне насилия может быть только сила, но хвала будет на стороне справедливости.

Собрав всю свою волю, лейтенант выдержал его взгляд. Наконец Урод отвернулся, взмахнул рукой, и панорама океана потухла.

Только сейчас лейтенант почувствовал, что вымотан не меньше, чем после воздушного боя. Колени тряслись, в горле першило, ладони были мокрые и холодные. С чего это он вдруг заговорил с Уродом, как с человеком? «Какое ему дело до Японии, что ему император? Он просто вызывал меня на откровенность. Ну и пусть: ничего такого я ему не выболтал…» И тут у Акиры мелькнула мысль, испугавшая его.

А Урод застегнул ворот своей одежды и сказал, совсем по-человечески потерев лоб:

— Суточный цикл подходит к концу. Пойдемте, Акира-сан, я провожу вас в каюту.

3

Масасигэ, сидя на возвышении, обратился к своему младшему брату Масасуэ и спросил его: «Последнее желание человека определяет его судьбу в грядущем. Что же из всего, что есть в десяти мирах, хочешь ты теперь?» Масасуэ хрипло рассмеялся: «Все семь раз родиться на свет человеком и каждый раз истреблять государевых врагов!»

«Тайхэйки», глава XVI

Кое-чему он все-таки научил Урода. Тот и сам охотно шел навстречу спрашивал не стесняясь, слушал не перебивая и следовал примеру лейтенанта не чинясь.

Вот он сидит напротив на неловко подвернутых под себя ногах. Трудно ему, но ведь терпит, Урод поганый. И поклон освоил, паук.

Акира любезно улыбнулся в ответ.

— Был ли благополучен ваш сон, сэнсэй? — спросил он, почтительно втянув воздух.

Ответ его поразил:

— Я почти не сплю, Акира-сан. Один раз в тридцать-сорок суточных циклов, и не больше трех часов. — Урод весело сморщился. — Корабль из уважения ко мне взял всю утомительную работу на себя!

Акира нерешительно улыбнулся. Потом осторожно спросил:

— Сэнсэй, вероятно, изволит иметь в виду… э-э-э… А разве на корабле нет никого, кто мог бы разделить с сэнсэем тяготы пути?

Урод провел ладонью перед лицом, снизу вверх.

— Нет, Акира-сан. Но вы меня неверно поняли. Мы и наши Корабли одинаково живые существа.

Даже тренированная воля лейтенанта на этот раз сдала. Урод, вероятно, тоже научился разбираться в чужой мимике: он замолчал и уставился на собеседника.

— Что-нибудь не так, Акира-сан?

— Н-ничего, умоляю сэнсэя простить мою тупость, — пробормотал лейтенант, опомнившись, — но ведь все это, — он обвел рукой вокруг себя, твердое, и… светится, и коридор, каюты…

— Это странно, — подтвердил Урод, — но не более того, чем пользуется ваша цивилизация. Судя по тому, что я узнал от вас…

«Опять! Может, я болтаю во сне?..»

— …на этой планете развитие шло совсем иным путем. Вы создавали себе слуг, рабов, инструменты из мертвой природы, перекраивая или уничтожая то, что вам не подходило. Наш народ, сперва инстинктивно, а потом сознательно, выбирал себе другую дорогу. Разумному приличествует воспитывать себе помощников. Поэтому мы решили включить в созидание все живые существа планеты. Все, от крошечного (у Акиры опять пропал слух, но он невольно представил себе геккона) до гигантского (Акира увидел что-то огромное, клыкастое, выше скал), пройдя долгий путь селекции, генетической реконструкции, обучения, все они стали нашими друзьями и соратниками.

Это Акира слушал даже с некоторым интересом. Его всегда бесил христианский миф о том, что, дескать, придет пора, «когда тигр возляжет рядом с ягненком». Тигр! Зверь царственный! Сами боги отметили его гневную морду иероглифами «гроза» и «власть». О, если сделать его мечом своим, ужасом врагов! И снова Акира испугался своей мысли. Она была похожа на ту, прежнюю.

— …А когда мы научились на основе живых организмов выращивать и квазиживые, с любыми заданными свойствами, наша жизнь изменилась совершенно…

— Прошу простить мое недомыслие, — спросил Акира, — но как же сэнсэй управляет Кораблем, если он живой? При помощи палки, как быком? — Лейтенант опасливо покосился на Урода: вдруг обидится?

Но Урод легко поднялся и знакомым жестом указал на стену.

— Это легче показать, чем объяснить, — сказал он, учтиво отступая в сторону. — Прошу вас, Акира-сан.

Акира шел за ним по мерцающему коридору, мучительно думая: верить или нет? Неужели то, о чем болтал этот оборотень, и есть его настоящая цель? Трюк, слишком мудреный для любой разведки… Лейтенант сжал зубы и с ненавистью глянул в прямую спину Урода.

Тот резко остановился. Обернувшись, он уставился в лицо спутника круглыми, в безресничных веках глазами.

— Вам плохо, Акира-сан?

Похолодев, лейтенант отрицательно замотал головой:

— Нет, нет, сэнсэй, все в порядке, умоляю сэнсэя не обращать внимание… — Он кланялся, коченея от страха и злости.

Урод недоверчиво промолчал и дальше пошел уже рядом с ним.

Поворот, яркое сиреневое свечение, тугой ветер — и они в том самом зале, где Урод допрашивал его в первый раз.

И снова Акира увидел океан.

— Я развернул экран для вас, Акира-сан, — сказал Урод за его спиной. Сам я вижу это глазами Корабля.

Акира собрался было мгновенно поклониться в благодарность, но океан стремительно рванулся на него так, что у него слегка закружилась голова. Урод слишком резко придвинул экран к нему: на секунду лейтенанту показалось, что он падает сквозь облака прямо в синюю глазурь…

Урод тем временем подошел к гудящей тумбе и встал, приложив к ней ладони вытянутых рук.

Тумба певуче загудела. Верхушка ее заколебалась и развернулась толстой воронкой, похожей на мясистый цветок. Она выбросила вперед широкий отросток, плотно охвативший голову и плечи Урода. Теперь были видны только ноги и часть спины. Но основание тумбы мгновенно вспучилось таким же толстым отростком: он быстро поднялся по ногам Урода к животу и плотно сомкнулся с тем, что закрывал голову и плечи. Хлоп! Удав заглотал мышь.

Это было так непонятно и отвратительно, что лейтенанта, при всем его хотя и пошатнувшемся — хладнокровии, затошнило. Но тут неведомо откуда снова заговорил Урод:

— Смотрите внимательно, Акира-сан. Мне… — Акира снова начал глохнуть, но успел разобрать слова вроде «квазисимбиоз». — Теперь я включен во все цепи Корабля. Мы едины…

Лейтенант почувствовал, что пол под ногами слегка завибрировал. Потом еще сильнее, еще сильнее. Зал покачнулся, стены накренились.

Акира присел, пытаясь устоять, но его неудержимо повлекло куда-то вбок. Он выставил руки, чтобы смягчить удар, но пол перед ним вздулся прозрачным бугром и обтек его до самой шеи толстым стекловидным коконом. Вскрикнув от гадливости, Акира дернулся, но его словно зажал в мягком кулаке неведомый исполин.

— Не волнуйтесь, Акира-сан, — раздался голос Урода. В нем звучала ясная интонация доброты и ободрения. — Амортизаторы предохранят вас от перегрузок и повреждений. Внимание!..

Чаша океана дрогнула, накренилась и поползла вниз.

Под страхом смерти лейтенант не смог бы выдумать такого. За какой-то час он и парил над Землей, облетая ее по экватору со скоростью, недоступной воображению богов, и вышел затем за пределы атмосферы, и увидел ослепительные яростные звезды, каких еще не видел никто. Луну он видел так близко, что, казалось, мог дотронуться до нее.

А потом было самое страшное, самое блаженное. Корабль замер среди звезд. Урод выплыл из своего гроба и почти силой поместил туда Акиру…

И неистовая жажда полета пересилила безумный страх: Акира скомандовал Кораблю, и тот рванулся вперед, на многие тысячи километров, и вверх, и вниз, и кружился, как ликующая птица.

Впервые за долгое время Акира чувствовал себя свободным.

Обратно Корабль снова вел Урод. Вход в атмосферу, спуск и торможение, камуфляж в облачных слоях требовали опыта, знаний и искусного пилотажа.

Помогая онемевшему от пережитого Акире высвободиться из амортизатора, Урод говорил:

— Оказывается, наша и ваша ветви Разумных куда ближе по типу, чем я предполагал! Мне почти не стоило труда перестроить управление на вас. — Он обхватил готового упасть Акиру, покачал головой и подал невесть откуда возникший белый сосуд: — Выпейте. Сегодня вы потратили слишком много сил. Вам надо отдохнуть.

Шагая на ватных ногах по коридору рядом с Уродом, лейтенант почти не слышал, что тот говорит. Сквозь гул в ушах просачивались обрывки фраз:

— Теперь Корабль знает, что нас двое… легко и очень точно… явно понравились, мне кажется… страсть к полету.

В обретенной наконец каюте он грохнулся на едва успевшее развернуться ложе и уснул, как мертвый. Во сне он кричал.

Утром они встретились в зале, куда Акира пришел уже сам.

Урод улыбнулся по-своему и поклонился дружеским, хорошим поклоном. И Акира ответил ему, как равный равному. Что ни говори, а оба они летчики.

Раскланявшись, они сели лицом к лицу. И как всегда, разговор начал Урод:

— Как я узнал от вас, Акира-сан…

И тут Акира не выдержал.

— Умоляю сэнсэя простить мою неучтивость, — перебил он резче, чем следовало бы, — но в речах сэнсэя слух мой несколько раз ловил эти слова: «как я узнал от вас…» Высокоученые беседы сэнсэя для меня большая ценность, но вряд ли я, ничтожный, успел сообщить сэнсэю так много…

Урод несколько мгновений неподвижно смотрел на лейтенанта. Затем сморщился, как изюмина, и обхватил свои плечи длинными руками. Он качался из стороны в сторону, закрыв глаза. Акира в душе совершенно растерялся. Он догадывался, что Урод смеется, но уж очень странно это выглядело.

Наконец Урод открыл глаза и сказал:

— Простите меня, Акира-сан. Я чувствую, вам это было еще непонятней, чем мне то, что вы рассказали о войне. Дело вот в чем…

Акира то и дело глох. Но кое-что он понял. Корабль имел орган, с помощью которого можно было считывать и передавать в другой мозг информацию из устойчивых очагов возбуждения в коре. Похоже на прямое переливание крови. Чтобы понять, что повреждено у чужого существа, Урод включил его на себя и сумел, рискуя жизнью, разобраться в ощущениях умиравшего Акиры и спасти его. Но прямым следствием этого шага стало усвоение обильной информации из памяти Акиры. Что-то оказалось ему полезным — так он выучил язык, а в чем-то он совсем не разобрался.

Еще одним неожиданным эффектом оказалось яростное сопротивление подсознания лейтенанта. Его мозг активно отторгал любую информацию, которую пытался приживить ему Урод. Если бы не это, первое знакомство Акира с Уродом и дальнейшая психическая акклиматизация лейтенанта прошли бы значительно легче.

Урод увлекся, рассказывал довольно долго. Акира успел соскучиться, когда вдруг вспомнил своего знакомого, капитана Сэйсабуро из контрразведки. Тот как-то жаловался в офицерской столовой, что с пленными корейцами порой оказываются бесполезными даже самые эффективные методы воздействия. Шомпола, раскаленные или холодные, крыса в железной корзине, привязанной к животу, острые дубовые планки, на которые ставят коленями, — все это дает в лучшем случае увечье или смертельный исход. А говорить они все равно не говорят.

Будь у капитана Сэйсабуро такой аппарат, все было бы куда проще. Снял, пересадил, прочел — и все. Надо пленного уничтожить — уничтожай на здоровье. Не надо пока — в шахты его, на поля, на строительство укреплений, пусть работает на благо и могущество императорского дома!

Он покосился на Урода — догадывается ли, как тогда, в коридоре? Но Урод уже спрашивал, как у них на планете передаются на расстояние сигналы, и Акира принялся объяснять ему принципы работы радиоприемника, изобразил как мог схему колебательного контура и простейшего детектора, долго пытался растолковать, что такое длина волны…

Их разговор длился около трех часов. Но Урод и Акира забыли о времени. Корабль плыл высоко в небе, плотно окутанный гигантским облаком, а они, как небожители, беседовали о том, что их занимало.

…Вернувшись в свою каюту, Акира против воли предался мечтам. Урод рассказал ему, что энергии Корабля с избытком хватит на то, чтобы растопить полярную шапку Антарктиды, или, наоборот, нарастить береговую полосу Японии до тридцати километров.

Какая мощь! Только о новых посевах и плантациях сейчас нечего и думать. Конечно, армию, проникнутую самурайским духом, не одолеть никому и никогда, но чем скорее мы покорим Китай, Маньчжурию и Россию, тем лучше! Дальше настанет черед чванливой Америки…

Засыпая, Акира видел мгновенно вскипающие моря, плавящуюся землю, ревущих от страха солдат, и над всем этим — себя и Корабль, парящий над мерно шествующими победоносными полками сынов Ямато.

4

До сего дня их скорбные души пребывают в этом месте… Когда луна зайдет за облака, когда польет дождь, ночами слышатся их вопли и стоны. И холод охватывает слышавших до самых пор кожи…

«Тайхэйки», глава XXV

Сегодня Урод встретил его так, что Акира почувствовал: что-то случилось. Но ощущение радости, которое прямо-таки излучал Урод, было настолько внятным, что тревога Акиры улеглась. Урод поздоровался с ним и потащил Акиру прямо в зал, к тумбе.

Теперь стены горели почему-то красновато-розовым светом. Это было не очень похоже на огонь, и все же у Акиры снова забилось сердце.

Взявшись за один из гребневидных выступов, Урод сделал резкое круговое движение. В тумбе открылась неглубокая воронка. Он вытянул еще какие-то стержни, поколдовал над ними и снова все убрал. Затем повернулся к лейтенанту и положил руку ему на плечо:

— Вы были очень скромным гостем, Акира-сан, а я был никуда не годным хозяином. Мне следовало раньше понять, что для вас сейчас важнее не еда, не сон, не кров, а вести с вашей родины…

Акира слушал, еще не понимая, к чему клонит Урод, но привычная настороженность и недоверие уже проснулись в его душе.

— Моя задача заключалась в том, чтобы определить наличие цивилизации и ее уровень. Контактом займется комплексная экспедиция; я не имею на это права. Поэтому ваше одиночество продлится еще некоторое время. Чтобы хоть как-то его скрасить…

Он отступил от тумбы и щелкнул клавишей маленького прибора, который постоянно носил с собой. Раздался хрип и треск, настолько знакомый, что сердце Акиры неистово заколотилось. Вой помех, свист, и вдруг сквозь все это — японская речь:

«…время Америка усилила воздушные налеты на наши города. Одновременно она ведет подготовку к высадке десанта на нашей территории. Отборные силы…» — тут опять обрушились треск и скрежет, сквозь которые доносилось: «…сокрушительного отпора… исполненные… наглого врага… стойко перенося поистине… восхищение…»

Урод что-то сделал с тумбой, и звук стал чистым. Торжественный голос диктора вещал:

«…однако враг, применив недавно изобретенную бомбу нового типа, принес ни в чем не повинным женщинам, старикам и детям новые, чудовищные по своему зверству, невиданные в истории человечества страдания.

Шестьдесят процентов города Хиросимы разрушено до основания. Число погибших превышает сто пятьдесят тысяч человек. Восемьдесят тысяч домов уничтожено.

Бомбардировка города Нагасаки принесла еще семьдесят тысяч жертв.

В создавшейся ситуации выход для нашего народа может быть только один: продолжать решительную священную войну в защиту нашей священной земли и чести нации. Все воины, от генерала до солдата, как один человек, неся в себе дух Кусунока и воскресив боевую доблесть Токимунэ, должны идти только вперед — к уничтожению наглого врага!» — громогласно закончил диктор.

В зале загремел гимн «Выйдешь на море — трупы плывут…». Но Акира не шевельнулся.

Урод подошел к нему и наклонился, всматриваясь.

— Акира-сан! — позвал он. — Акира-сан!

И тронул его за плечо. Лейтенант мягко, словно кукла, повалился на бок.

Он опустил босые ноги на пол и сел. Рука сама поднялась заслонить глаза от этого света, который никогда не угасал. Сияние слабело, когда Акира засыпал, и разгоралось вновь, стоило чуть разомкнуть веки. Проклятый Корабль следил за ним сам, без помощи часовых.

Урод стоял у стены и смотрел на лейтенанта своими черными пуговицами, время от времени опуская массивные верхние веки, закрывавшие весь глаз. Раньше Акира такого не видел.

Ему удалось вспомнить все, что произошло накануне. Но сам он словно разделился. Один лейтенант Акира глядел откуда-то со стороны через огромное увеличительное стекло на другого лейтенанта Акиру. И его потрясало, как может тот, другой, думать обо всем, что узнал, так тупо и вяло, так бесстрастно и долго.

И был еще третий. Он встал с ложа, его качнуло, но он устоял. Отбросив церемонии, лейтенант натянул свой костюм, не обращая внимания на Урода. Глотнул из стакана, поданного стеной, привычной жижи и повернулся к Уроду.

— Сегодня я сам хочу говорить с вами, — произнес Акира, подняв взгляд на чужое лицо.

Урод смотрел на него молча и неподвижно. Но в обычной замороженности лейтенанту почудилось что-то новое, непонятное и потому угрожающее. Он ждал обычного вежливого ответа, что-нибудь вроде «Я вас слушаю, Акира-сан», но Урод молчал. Неизвестно, ждал ли он продолжения, медлил с ответом или просто думал о своем, не слушая собеседника. Он молчал, глядя то ли на Акиру, то ли мимо…

Сглотнув тягучую слюну, лейтенант повторил резко и громко:

— Сегодня я сам хочу говорить с вами!

— Я слушаю вас, Акира-сан, — наконец ответил Урод. Он сел и жестом пригласил Акиру сделать то же самое. Лейтенант остался стоять.

Он не был готов к этой беседе. Но время не позволяло ждать. Судьба оставила ему единственную возможность выполнить воинский долг, и никакого выбора отныне.

— Вы сами слышали все, — с трудом сказал лейтенант, — и доказывать вам, на чьей стороне и почему вы должны вступить в сражение, я не стану. Ваша помощь решит все.

Акира говорил спокойно, только все время дергал подбородком, как бы ослабляя тугой воротник мундира.

— Вы знаете, в какой беде моя страна. Я знаю, какой мощью обладает ваш Корабль. С вами мы одержим победу над всем миром! — Лейтенант облизнул губы. — Когда враги нападают на дом, гость сражается рядом с хозяином. Когда гость спасается в чьем-то доме, на его защиту встает хозяин. Я не жду, что вы последуете обычаям чужой для вас страны. Мне остается только одно — просить вас встать на защиту моей земли, императорского дома, несчастного народа. И я смиренно умоляю вас — встаньте в наши ряды! Помогите нам!..

Лейтенант перевел дух и взглянул на Урода.

Серое лицо было таким же каменным, глиняным, деревянным, каким оно было всегда, кроме тех редких мгновений, когда Урод улыбался. И лейтенант ощутил глухую ярость. Он, как дурак из сказки, просил скалу отойти… Когда Урод заговорил, он уже знал, что услышит.

И Урод сказал:

— Вы просите меня о невозможном. Я не смогу помочь вам, даже если захочу…

— Значит, вы и не хотите? — спросил Акира, побледнев.

Урод нетерпеливо провел ладонью перед лицом:

— Это совсем не просто, Акира-сан. Во-первых, я не воин. Мой Корабль приспособлен для исследовательских целей. Во-вторых… Я представляю мой народ, но не заменяю его… Поймите, Акира-сан, мое вмешательство ничего не решит — наоборот, оно все запутает! Наш Устав не позволяет нам даже активной обороны. При нападении снаружи Корабль стартует на дегравитаторе, чтобы ущерб был минимальным… — Урод помолчал. — У меня был друг. Мы вместе росли и учились, и он тоже стал Искателем. В одной из экспедиций он обнаружил планету, населенную полудикими племенами, стоящими на низкой ступени развития. Когда он вышел из Корабля, на него напали. Убивать он не хотел, да и не имел права. А других средств защиты оказалось недостаточно. Он еще успел дистанционно поднять Корабль и вывести его на стационарную орбиту, где мы и нашли его полгода спустя… Вот так, Акира-сан…

Акира молчал. Потом, отвернувшись от Урода, произнес:

— Вы отказываетесь помочь. Тогда немедленно отпустите меня! Я обязан исполнить свой долг!

Урод встал и тихо положил ладонь на его локоть. Акира стряхнул его руку со злобой, которую уже не пытался скрыть:

— Слышите, вы, отпустите меня!

Урод отступил и взглянул на лейтенанта так, словно видел его впервые. Тот стоял, чуть наклонившись вперед. Стиснутые кулаки дрожали у бедер. Но под спокойным взглядом Урода он невольно расслабил сведенные мышцы. Он охватил голову руками, изо всей силы закрывая лицо, чтобы этот проклятый не видел его позора, его постыдных слез…

Тогда Урод сказал, впервые негромко и печально:

— Ведь я понимаю вас, Акира-сан. Через две десятых суточного цикла Корабль стартует. Вы будете доставлены на родину…

5

Сейчас я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для вас, когда кончится ваше воинское счастье!

«Тайхэйки», глава VII

Со стороны изголовья ложе было обтянуто чем-то вроде белой ткани с коротким ворсом. Лейтенант невольно отдернул руку — в пальцы ударил слабый электрический заряд. Он тихо выругался и стал отдирать ткань. Она поддалась неожиданно легко, хотя синие искорки то и дело кололи руку, а ложе норовило свернуться.

Оторвав с полметра, лейтенант сложил полосу вдвое. Надо было еще нарисовать круг. Закрыв глаза, лейтенант поднес ко рту ладонь и впился зубами в мякоть у большого пальца.

Круг получился неровный и быстро побурел. Акира подождал, пока он подсохнет, и туго повязал голову этим жалким подобием государственного флага.

«Самураи, наверное, делали это, чтобы пот не заливал глаза во время схватки, — думал лейтенант, затягивая узел. — Камикадзе делают это затем же… Боги всемогущие! Не оставьте меня в моем деле!» Он сложил ладони перед лицом и опустился на колени.

Через минуту лейтенант вышел в коридор.

Урод уже был в зале. Он что-то делал, запустив руку в стену по самое плечо. Рядом лежали детали и инструменты, каких лейтенант никогда не видел, — они шевелились, гудели и меняли форму.

Урод пояснил, не оборачиваясь:

— Простите, Акира-сан, я должен проверить кое-какие узлы. Корабль слегка прихворнул…

Акира молча глядел на длинную согнутую спину Урода. Тонкие семипалые руки Урода уверенно, словно на каждом пальце у него было по глазу, брали живые вещи и прилаживали их где-то в глубине.

Теперь лейтенант не чувствовал ни гнева, ни сомнений. Он должен был действовать — как танк должен давить гусеницами и стрелять, меч — перерубать шею, а штык — вонзаться в живот врага. Он был штыком императора. Штык не умеет сомневаться. А его чуть не заставили забыть, что он — штык.

Урод ставил на место последнюю деталь. Он влез в люк по пояс и работал уже двумя руками. Было видно, как над его головой двигались массивные извивающиеся жгуты, целые созвездия белых и сиреневых огоньков. Ноздри лейтенанта ощутили незнакомый запах, острый, но не противный. Он шел из этой дыры.

— Еще немного, Акира-сан, — не переставая работать, говорил Урод, — и я кончу. Останется только перевести управление с вас на меня…

Когда Акира понял, о чем он говорит, то поверил, что боги на его стороне.

Изогнувшись, Урод вылез из отверстия. Руки его лоснились, от них шел тот же запах. Секунду отверстие было открыто. Потом его края словно оплыли и быстро сомкнулись, как вода над брошенным камнем.

Урод, обернувшись, тут же уставился на его повязку.

— Вы поранились, Акира-сан?

— О нет, — солгал Акира. — Это обычай. Воин, возвращаясь домой, должен иметь на голове такую повязку!

Урод ничего не сказал и направился к тумбе.

За эти секунды лицо лейтенанта стало отражением лица Урода. Серо-желтая кожа, матовые черные глаза, рот, сжатый до невидимости. Увидев, что Урод уже протянул ладонь к тумбе, Акира шагнул вперед:

— Одну секунду!

— Да, Акира-сан?

Лейтенант замер прямо перед ним.

— В последний раз хочу спросить вас, — почти шепотом сказал он. — Самый последний раз… сэнсэй. Станете ли вы помощником армии Его Величества и союзником Японии в ее борьбе?

Его удивило, что в глубине души он, оказывается, все еще надеялся насогласие Урода. И вместе с проснувшейся злобой он чувствовал, что ему хочется делать не то, что надо. Встать вместе с Уродом к тумбе, поднять Корабль и вести его вверх и вперед, сквозь белые звезды и черное небо…

Аматэрасу Омиками,^[7] до чего же он опустился! Так пренебрегать долгом и воинской честью офицера, пусть даже в мыслях!..

Урод прикоснулся рукой к тумбе, она загудела, заволновалась, но он все не поднимал ладонь, будто задумавшись. Потом раздался его голос:

— Ну что ж… мои слова могут показаться вам оскорбительными. Но пусть между нами не останется недомолвок…

Встав лицом к Акире, Урод забросил длинные руки на плечи и после недолгого молчания заговорил:

— Главные причины своего отказа я изложил ранее. Но сейчас есть и другие. Видите ли, пока вы лежали — я усыпил вас, чтобы ваша психика полностью оправилась от потрясения, — мне удалось поймать и расшифровать передачи других станций. Не могу сказать, что я разобрался во всем. Но оказалось, что ваша страна не только выступает на стороне захватчиков, убийц, но и сама следует их примеру…

Как бы проверяя действие своих слов, Урод взглянул на лейтенанта. Тот молчал, глядя в пол. Его лицо блестело от пота.

— Не знаю, прав ли я… — Урод говорил медленно, словно затрудняясь в выборе слов. — Но эти обстоятельства утвердили меня в намерении не вмешиваться пока в сложный и трудный этап вашей истории. Мы еще вернемся сюда, но уже…

Он не успел даже заслониться. Лейтенант молча, изо всех сил ударил его в висок и ребром левой ладони — в горло.

Лейтенант бил туда, куда бил бы человека, врага, ставшего на пути, которого можно только уничтожить, и завизжал от радости, когда Урод, раздавленный, ошеломленный, изувеченный градом бешеных ударов, согнулся и рухнул на сияющий пол. Он попытался встать, но жестокий пинок в лицо свалил его обратно. Стукнувшись головой о пол, он застыл.

Лейтенант стоял над ним, всхлипывая от изнеможения. Удары сердца встряхивали его тело. Оглянувшись, он увидел, что все вокруг заляпано темными брызгами. Но это была не кровь Урода. Рана на левой ладони вскрылась: из нее сочились липкие капли.

Отдышавшись, он пошел к тумбе; включившись в систему, скомандовал старт. Но Корабль не подчинился. Он лишь дрогнул и снова замер. Лейтенант напрягся так, будто поднимал жернов. Корабль медленно, словно нехотя, двинулся вперед, ускоряя разгон.

Исполинский шар крутился все быстрее и быстрее.

Через сорок минут лейтенант нашел то, что искал. Не так он хотел прилететь сюда. Но солдат не выбирает. Он сделает то, что не сумел тогда, над океаном!

Акира заставил Корабль совершить что-то вроде «горки» и, зажмурившись, словно в лицо бил ураганный ветер, понесся в крутом пике вниз, готовясь обрушиться на территорию Соединенных Штатов Америки, спавших золотым утренним сном.

…Перегрузка втискивала Урода в пол. Он раскрыл свои птичьи круглые глаза, постепенно обретая сознание. Не зная, для чего именно лейтенанту Корабль, он уже понимал: если не вмешаться, произойдет непоправимое. Акира не включил держатели-амортизаторы, считая, что незачем заботиться о мертвеце, и это была удача. Урод неимоверным усилием дотянулся до пульта дистанционной связи с мозгом Корабля и надавил клавишу.

Тумба развернулась. Акиру вышвырнуло из нее на пол, к Уроду. Не успев еще ничего подумать, он чувствовал: Корабль мчится вниз, падает, рушится, как гигантская бомба.

Урод надавил вторую клавишу.

В ту же секунду их вдавило в стену так, что лейтенант услышал, как ломаются его ребра. Он не знал, что аварийная система уводила Корабль за пределы атмосферы и что через двадцать секунд форсажа со снятыми ограничителями двигатели взорвутся, но уже в безвоздушном пространстве, ничего этого он не знал. Огромная безумная сила расплющивала лейтенанта, закатывая его в угол между стеной и полом, как ветер соломинку.

Урод, который знал все, но сделать мог только то, что уже сделал, молчал. Он смотрел на Акиру без тени страха или злости. Да ведь Акира и не знал, как он выглядит в гневе или ужасе.

Ничего не знал Акира, но, чувствуя, что на этот раз увидит свою смерть, давясь кровью и воздухом, рвущим легкие, он из последних сил заревел то, что было вколочено с детства и билось в голове сейчас, бессмысленно и оглушительно, заменяя последние человеческие слова:

— Тенно хэйко банза-а-ай!!! Да здравствует император!!!

Примечания

1

Керамическая жаровня для обогрева жилых помещений (японск.).

(обратно)

2

«Горная вишня» (японск.).

(обратно)

3

Букв.: «ветер богов» — летчик-смертник, взрывающийся вместе с целью; использовались для борьбы против судов ВМС США.

(обратно)

4

Верховное божество синтоизма — одной из главных религий Японии.

(обратно)

5

«Рисунок тушью» — японская народная мелодия.

(обратно)

6

Букв.: «прежде рожденный», «учитель» — почтительное обращение к старшему.

(обратно)

7

Обращение к верховному божеству синтоизма.

(обратно)

Оглавление

Алан Кубатиев Ветер и смерть

  1

  2

  3

  4

  5

*** Примечания ***