Звезда задаром [Алексей Анатольевич Федотов] (fb2) читать постранично

Звезда задаром

Я не люблю дни рождения. Если вернуться в те времена, когда мне исполнилось пять лет и я, сидящий на поскрипывающем стуле и весело болтающий ногами, не достающими до пола, радостно смеющийся при виде огромного торта, возлежащего на маминых ладонях. Тот «я» очень любил день рожденья. Тот «я», что заканчивал школу и впервые поцеловавший красную от волнения одноклассницу под одобрительные смешки друзей собравшихся за столом, тоже любил этот праздник. И даже тот «я», что сидя на мешках с дурно пахнущим картофелем на овощебазе, пил из горла только что подаренную собратьями-студентами бутылку шампанского был вполне доволен. А потом, потом что-то сломалось. Нет, это произошло не сразу…Не вдруг. Каждый прожитый день, месяц и год, словно танцующий медленный и унылый вальс снег, крупинка за крупинкой покрывал блеклым саваном пылающий глянец праздника. Год за годом, слой за слоем… Пока однажды вместо радостного предвкушения не появилось давящее грудь ощущение пустоты. Пустоты и холода где-то в районе неторопливо отбивающего такт сердца. Такого же холода, что по зимнему равнодушно буйствовал сейчас где-то за оледенелым окном.

Накрытый и застывший в ожидании стол за моей спиной. Салаты, купленные в супермаркете за углом и вальяжно возлежащие в хрустальных вазочках. Скромная группа разноцветных бутылок в центре. Пузатый и нелепый графин с соком. Чистые до скрипа тарелки, оттеняющие своей белизной розовые треугольники салфеток. И ледяная пустота в груди.

Я аккуратно поправил и без того безупречный краешек скатерти. Скорее автоматически, чем из желания проверить качество бритья — провел рукой по щеке. Посмотрел на часы.

Странные, хотя и вполне прогнозируемые сюрпризы, иногда преподносит жизнь. Вот, вроде и не желаешь ты никакого праздника, но вечером, обязательно сразу после того, как ты лег спать, и уже находишься на грани между реальностью и иными мирами, именно тогда раздается телефонный звонок. И ты, не нащупав трубку на полу рядом с собой, встаешь и, шлепая голыми ногами, идешь в другую комнату. Поднимаешь трубку и, прикрыв слипающиеся глаза, минут пять слушаешь радостные вопли и банальные до хруста в сжатых зубах фразы.

Уныло соглашаешься, принимая извинения за поздний звонок. Что, да, конечно же, будем отмечать. Когда? Ну, скажем, после завтра, часиков в шесть вечера. Подарок? На усмотрение. Кто будет? Странный вопрос! Спиртное? Не нужно. Все уже припасено заранее.

Затем кладешь трубку, шлепаешь закоченевшими уже ногами на кухню, выкуриваешь сигарету и возвращаешься в кровать.

И пусть поначалу это лишь раздражает. Потом злит. И лишь сейчас вызывает философское равнодушие — некое ощущение фатума.

Я внимательно посмотрел на исписанный листок. Хмыкнул, и сложив, убрал в старую, покрытую трещинками, кожаную папку. Странный, наверное, со стороны обычай — писать мрачные строки. Излагать бумаге то, чего в душе боишься больше всего на свете. Но первый, исписанный в юношеской депрессии листок, потянул за собой остальные, образовав странное, но чем-то забавное правило — незадолго до прихода гостей изложить опасения, доверить свои страхи и комплексы бумаге. В своем роде талисман.

Я провожу пальцем по замерзшему окну и достаю очередную сигарету из лежащей на подоконники пачки. Тянусь к зажигалке.

Бархатная трель звонка за моей спиной — тоже фатум, заставляющий идти к двери, оставив нетронутую сигарету ожидать своей, персональной неизбежности.

Первым, степенно, как и положено преуспевающему бизнесмену средней руки, вошел Игорь. Пожал руку, вручил пакет с чем-то тяжелым — завернутым в яркую обертку и, едва скинув ботинки, двинулся в сторону ванной, громко проклиная погоду, мокрые дороги и городских «обдающих людей грязью» водителей.

Следом впорхнула Инночка. Высокая, ослепляющая водопадом рыжих, припорошенных снегом волос, как всегда изысканно одетая и, несмотря на холод, вкусно пахнущая свежестью. Скинула шубку, обняла, поцеловала, утопив в аромате жасмина и удалилась к зеркалу.

Последним, поблескивая запотевшими стеклами очков, вошел Саша. С силой, до хруста, сжал протянутую ладонь.

— Ну, старик, поздравляю. Пожрать есть?

Мне осталось лишь обессилено махнуть рукой в сторону комнаты. Что тут скажешь. У некоторых с годами манеры остаются неизменными. Хоть какая-то стабильность.

— Ага. Ну, я в общем-то так и думал. — Он направился в сторону комнаты, но по дороге резко остановившись, сунул руку куда-то в глубь пиджака.

— Чуть не забыл. На, пользуйся.

Я взял слегка помятый, но не потерявший аристократического лоска конверт. Голубая, с тиснением бумага. Бледный, аккуратный штрих по обрезу. Голограмма на месте почтовой марки.

— Ну, это, собственно, подарок. — Изрек Саша в ответ на мой вопросительный взгляд. — Собственно тебе.

— Да я понимаю, что мне. Надеюсь, не бомба?

— Остри, остри.

— Да он