Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. [Иван Михайлович Шевцов] (fb2) читать постранично

Иван Михайлович Шевцов Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

…Над миром наше знамя реет

И несет клич борьбы, мести гром,

Семя грядущего сеет.

Оно горит и ярко рдеет -

То наша кровь горит огнем,

То кровь работников на нем.

(Из революционной песни "Красное знамя")

ГЛАВА ПЕРВАЯ. СЕГОДНЯ ЖДИТЕ

1

Дождя не было уже больше недели, и по нему начали тосковать буйно зеленеющие поля и луга, готовые сменить золотистый лютиковый наряд на сине-фиолетовый - цвета колокольчиков и гвоздики. Деревья и кусты ждали теплой дождевой воды, им надо было утолить жажду и умыться, сбросить пыль с молодой еще листвы. Дождя ждали и люди, непродолжительного, теплого и обильного.

Парило уже с самого утра, воздух был густым, душным и пах влагой туч. У горизонта собиралась дымчато-сиреневая хмарь, которая к полудню над лесом стала заметно оформляться в тучу, небольшую, круглую, похожую на темный островок, неожиданно появившийся в лазоревом океане. Не прошло и часа, как туча разбухла, поднялась ввысь, закрыла солнце и, остановившись над пятой пограничной заставой, без молнии и грома разразилась проливным нехолодным дождем. Дождь гулко грохотал по железной крыше домика, в котором жил начальник заставы лейтенант Глебов, шумел за окном в палисаднике, сплошным потоком хлестал по стеклам, сквозь которые было трудно разглядеть, что творится на дворе.

В доме сразу сделалось по-вечернему сумрачно, серо и неуютно - хоть свет зажигай. Глебов перестал писать, отодвинул от себя учебник немецкого языка и взял трубку телефона.

- Где политрук? - спросил он дежурного по заставе.

- В ленинской комнате, товарищ лейтенант. Позвать?

- Позовите… - И уже через минуту политруку Махмуду Мухтасипову: - Видал, что в природе творится?

- Давно пора, хоть пыль прибьет, - весело сказал Мухтасипов. - Благодать!

- И для нарушителей тоже благодать, - погасил Глебов веселое настроение политрука. - Часовому с вышки ни черта не видно.

- Не надолго: через четверть часа все кончится, тучка местного значения, - попробовал успокоить политрук.

- За четверть часа можно переплыть реку и углубиться на целый километр, - отразил Глебов и уже тоном приказа произнес: - Вышли на правый фланг конный наряд с собакой. - И положил трубку.

Дождь действительно перестал скоро и внезапно. Яркий солнечный свет щедро ударил по окнам. Емельян Глебов настежь распахнул рамы и увидел во дворе большую мутную лужу, над которой в лучах ослепительного солнца призывно и ласково струился теплый парок. И сразу на лейтенанта пахнуло деревенским детством, забередило душу, и так захотелось снять сапоги, выскочить во двор и босиком, как когда-то, побегать по лужам, разметая брызги. И он непременно бы это сделал, забыв о своем возрасте и положении, если б не увидал, что от заставы к его дому шел пограничник Василий Ефремов с охапкой белой и фиолетовой сирени. И этот неожиданный букет заслонил собой страстное желание лейтенанта побегать босиком по дождевой воде, отвлек его мысли.

Из всех цветов на свете Емельян больше всего любит сирень. Она будит в его душе все светлое, доброе, что было в его двадцатилетней жизни: ему вспоминается родная деревня Микитовичи, утонувшая соломенными крышами в сиреневых сумерках, и сиреневый куст, у которого им были произнесены слова первого робкого признания однокласснице.

Василий Ефремов, долговязый нескладный парень с веснушчатым лицом, с зеленоватыми в накрапах глазами, будто тоже веснушчатыми, легко загорающимися то добродушной, то виноватой улыбкой, сразу занял полкомнаты, но почему-то комната от этого не стала меньше, а, наоборот, как это ни странно, показалась даже еще просторней, точно в нее втиснули какой-то огромный цветущий и благоухающий мир в сиянии радуги и солнца, окропленный росами и дождем. И мир этот держал в своих длинных узловатых руках Василий Ефремов и, улыбаясь во все свое некрасивое смешное лицо, сказал, не в силах побороть смущение:

- Нина Платоновна себе наломала один веник, а это вот вам. Во что бы его поставить? - Ефремов озабоченно оглядел комнату начальника заставы: никаких ваз и банок не было.

- Давай прямо в ведро, - совершенно серьезно сказал лейтенант и сам же быстро погрузил сирень в стоящее на лавке ведро с водой, предназначенной для питья. Поблагодарив пограничника за букет, он все же попытался уточнить, кому он обязан таким вниманием: жене политрука Нине Платоновне или ему, ефрейтору Ефремову? Такой вопрос еще больше смутил пограничника: он что-то невнятно промямлил и поспешил скрыться с глаз начальника.

Маленькое внимание растрогало Глебова. Сирень как-то сразу придала уют его холостяцкой, плохо обжитой квартире из двух комнатушек, в которых, кроме железной солдатской койки, покрытой