Свет жизни [Сергей Владимирович Чекмаев] (fb2) читать постранично

Чекмаев Сергей Свет жизни

Это был старый дом. Построили его еще в начале прошлого века, он успел побывать и ночлежкой, и обычной больницей, и даже военным госпиталем, а несколько лет назад он стал тем, кем давно хотел быть - родильным домом. Посеченные временем старые стены недавно заново отштукатурили и покрасили какой-то удивительно светлой розовой краской, и теперь дом стоял опрятный и нарядный.

В нескольких десятках метрах от проходной к забору, окружавшему дом, пристроилась торговая палатка. Сначала дом невзлюбил ее. За то, что в шесть утра прямо под окнами начинали рычать моторами ранние машины с товаром, за то, что по ночам около палатки громко ссорились пьяные покупатели.

Но в один из дней к палатке подъехала потертая "Газель". Дом снова нахмурился - еще водки привезли, что ли? Но нет. Из машины выпрыгнули трое веселых парней, один тут же взялся за стремянку, второй сунулся в окошко к продавцу...

- Мы из "Света Жизни". Вас предупредили, что мы приедем сегодня? Отлично. Тогда распишитесь вот здесь.

Рядом с палаткой раскинуло свои высохшие ветви давным-давно погибшее дерево. Дом помнил те годы, когда оно было еще зеленым, но лет с тех пор прошло немало. Теперь дерево стало людям ненужным и его давно хотели срубить, да все никак не доходили руки. Разве что окрестные собаки находили в нем известную прелесть.

И вот теперь нашлось для старого дерева настоящее дело. Троица сноровисто и бесстрашно ползала по высохшим веткам, опутывала их гибким прозрачным кабелем. Дом косился неодобрительно, их суетливая работа казалась ему кощунственной.

Когда парни закончили, бригадир снова сунулся в окошко:

- Принимай работу, затворник. Розетка есть? Нету?! Что ж ты молчал? Ладно, сейчас сделаем...

Несколько минут неразборчивого бурчания и стуков у задней стенки палатки показались дому вечностью. Наконец...

- Включай...

И дом сразу простил все и парням из "Света жизни", и продавцу из палатки, и даже ее хозяину, неопрятному крикливому армянину. Потому что дерево, оплетенное странным кабелем, неожиданно вспыхнуло, по мертвым сухим веткам побежали будто живые маленькие светящиеся огоньки.

- Ну, как, - радостно хлопнул по плечу выскочившего посмотреть продавца бригадир. - Сойдет?

- Красиво.

- Еще бы! На том и стоим. Ну, бывай...

"Газель", напоследок дружелюбно фыркнув мотором, уползла за поворот. Продавец вернулся в свое баночно-бутылочное заточение, щелкнул невидимым дому тумблером. Дерево погасло. Но вечером, как только пала темнота, оно засветилось снова. И с тех пор дом с нетерпением гнал солнце, как праздник ждал каждый новый вечер. Пациентки, гуляя вечером по дорожкам небольшого парка перед домом, часто засматривались на светлое дерево.

А потом зародилась традиция.

- Ребята, ребята, ну, замрите же! Нет, я так не могу. Витька, что ты все время дергаешься?!

Под деревом фотографировались на память, обычно все трое - молодой папашка и счастливая мать с вопящим свертком. А то и с двумя - бывало и такое, редко, но бывало. Дому льстило, когда он попадал в кадр, он старался приосаниться, принять официальный вид. Он часто представлял себе, как кусочек его южной стены, размноженный в тысячах снимков, стоит на полках шкафов, трюмо, каминов или покоится в талмудах семейных фотоальбомов.

Дом многое мог бы порассказать. В его стены, бывало, заходило и горе, случалось равнодушие, когда молодухи, нимало не смущаясь, парой росчерков подписывали какие-то бумаги, легко и быстро отказываясь от самого дорогого. Тогда дом хмурился, горбился под тяжестью лет, а главврач снова писал в мэрию о необходимости выделения средств на ремонт. Но счастья, великого женского счастья, изо дня в день переполнявшего дом от края до края, за все это время накопилось столько, что дом быстро приходил в себя, расправлял кирпичные плечи, пытался руками-балками прикрыть своих пациенток от всех невзгод. С каждым криком ворвавшейся в мир новой жизни, дом молодел еще больше, и главврач забывал о письмах, мчался в "детскую", и наслаждался многоголосой перекличкой, будто новоиспеченный отец.

Отцы были у дома любимыми гостями. Он, как заправский коллекционер, собирал маленькие безумства благодарных своим подругам мужчин. Вот буквально три недели назад, в самый студеный январский вечер, когда у Гали Лавейкиной вот-вот должны были начаться роды, дом очень огорчался про себя, что Саша, Галин муж, куда-то запропастился именно сегодня. Не ходит по приемному покою из угла в угол, как обычно, не пытается задарить извечными шоколадками и коробками конфет сестер и нянечек. Галя очень нравилась дому, спокойная, ласковая девушка, она никогда не гоняла понапрасну медперсонал и с тихой затаенной радостью говорила о предстоящем появлении Лавейкина-младшего.

- Мы с Сашей хотели мальчика, - весело объясняла она своим соседкам по палате. Дом слушал.

- Даже имя уже придумали - Никита. И представляете, вчера на УЗИ мне говорят... точно мальчик!

Как