Зимой змеи спят [Владимир Леонидович Ильин] (fb2) читать постранично

Владимир Ильин ЗИМОЙ ЗМЕИ СПЯТ

Как в одном, так и в другом мире я в одинаковой степени чувствую себя пришельцем, и если сегодня я тут, то завтра там, и не потому, что мне так хочется, а по необходимости. Иной раз мною овладевает чувство, что своего собственного мира у меня нет, что я передвигаюсь не в мирах, а в узких промежутках между ними, обреченный вечно патрулировать на этой узкой полоске, именуемой «ничейной землей», что мое призвание не жить, а уцелеть, не творить, а предотвращать.

Богомил Райнов. Большая скука.

Это было время злобного добра и жизнеутверждающих убийств… Самое глупое, что мы можем сделать, — это поскорее забыть о нем; самое малое — помнить об этом времени, пока семена его не истлели.

Б.Н.Стругацкий. Предисловие ко II дополнительному тому Собрания сочинений братьев Стругацких.

Будущее уже здесь — просто оно достается не всем.

Пол Саффо, руководитель Института Будущего.

Глава 1

За девять лет непрерывного семейного стажа Ставров научился угадывать настроение жены уже по одному тому, как она открывала ему дверь. Впрочем, для этого и не надо было быть каким-то экстрасенсом. Когда по ту сторону двери с торопливым грохотом летит вниз непослушная цепочка, и вместе с запахом чего-то умопомрачительно-вкусного на тебя, усталого, голодного и замерзшего, а самое главное — соскучившегося, потоком обрушивается домашнее тепло, и родное улыбающееся лицо оказывается совсем рядом, а в живот твой, мешая супружеским объятиям, тычется пушистая головка дочурки, и Ольга бормочет что-то несвязное-ласковое насчет того, что тебя уже заждались к ужину, — сразу становится ясно, что тебя ждали в хорошем настроении и что жизнь вообще прекрасна и замечательна… Бывает, правда, и по-другому (когда ты по каким-либо причинам возвращаешься раньше, чем обычно): и тогда, едва успев открыть тебе дверь и чмокнув в губы, Ольга убегает на кухню и начинает греметь там посудой, притворно охая и проклиная свою нерасторопность — но все равно видно, что настроение у нее не испорчено. Еще не испорчено — до тех пор, пока не ляпнешь или не так сделаешь что-нибудь, и тогда идиллия летит к чертовой матери, и по тебе немедленно бьет кумулятивный снаряд женского гнева, и никакой брони не бывает достаточно, чтобы защитить твое сердце от обиды… Но самое скверное бывает тогда, когда ты подходишь к двери, заранее провинившись перед своими «женщинами» и зная, что виноват, хоть и не так уж тяжко, как это им видится. И тогда приходится долго топтаться на лестничной площадке, ожидая, пока жена удосужится подойти к двери, и небрежно сброшенная цепочка лязгает злобно, как взводимый курок старинного дуэльного пистолета, и, не успеешь ты перешагнуть порог, как Ольга мрачно роняет нечто вроде: «Ноги вытирать надо за порогом, а не тащить грязь в дом!» — и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, величественно, как какая-нибудь боярыня Морозова, уплывает — не в кухню, нет, — а в комнату, чтобы продолжить там обреченное на скорое забвение вязание под аккомпанемент бесконечной «Санты Барбары». Самое скверное заключалось в том, что в таких случаях Капка неизменно вставала на сторону матери, словно заражаясь от нее ледяной надменностью, и тогда бесполезно было пытаться подкупить ее батончиком «Баунти» или даже упаковкой ее любимых «Раффаэлло» — дочь отворачивалась, поджимала губки и, подражая Ольге, упрекала: «Ты еще позже не мог заявиться?»…

Сегодня видимой вины за Ставровым не числилось (пришел домой вовремя, «ни в одном глазу», днем звонил домой без задержки и даже батон на сей раз не забыл купить в киоске у метро), но настроение у Ольги все равно оказалось отвратительным. Хотя она и поцеловала Ставрова, но сегодня этот ритуал был отнюдь не проявлением любви, а, скорее, тестом на наличие запаха спиртного изо рта мужа…

— Ты что, Оль? — спросил, на всякий случай тщательно вытирая ноги о коврик, Ставров.

— Ничего, — сказала она через плечо с холодным удивлением, направляясь на кухню.

— Жрать надо готовить, вот что!.. Ты хлеб купил?

Он протянул ей молча батон. По опыту знал — в таких ситуациях лучше помалкивать, дабы не будить зверя, бдительно дремлющего в женской душе.

— Господи! — воскликнула Ольга так, словно подтвердились ее самые худшие подозрения. — Опять ты черствый взял!.. Да еще целый батон!.. Ну, сколько раз тебе твердить, чтобы ты столько не покупал, если хлеб несвежий?! Нам и половинки-то на два дня хватило бы!..

— Откуда я знал, что он несвежий? — попытался огрызнуться Георгий, и это было его ошибкой.

В следующие пять минут он был награжден самыми разными званиями — отнюдь не воинскими, не научными и уж тем более не почетными. Когда жена впадала в гнев, то выражений она не выбирала, и тогда самым приличным из всех эпитетов было «придурок». Что же