Темная любовь (антология) [Нэнси Коллинз] (fb2)

Темная любовь

Стивен Кинг Завтрак в «Кафе Готэм»

Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой работаю, и нашел на обеденном столе письмо — а вернее, записку — от моей жены с сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить. Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».

Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо, будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи — не взяла ли она чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно, словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.

Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец гостиной — в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» — такой была максимальная степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое имя.

«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой психотерапевт».

— Свяжись вот с этим, пупсик, — сказал я пустой комнате и прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.

Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики, стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки — у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах. Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила? Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до надоедливости часто. (На какой частоте-возникает надоедливость? Я не знал). Как я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института или заднескамеечника в Палате лордов.

И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирал в памяти последние шесть-восемь месяцев нашего двухлетнего брака" у меня сложилось убеждение, что причина заключалась и в том, и в том.

В тот вечер я позвонил ее родителям в Паунд-Ридж и спросил, не у них ли Диана.

— Да, она здесь и она не хочет разговаривать с вами, — сказала ее мать. — Больше не звоните.

Тишина в трубке у моего уха.

Два дня спустя мне в контору позвонил знаменитый Уильям Хамболд. Удостоверившись, что он действительно говорит со Стивеном Дэвисом, он тут же начал называть меня Стивом. Может, вам чуточку трудно в это поверить, однако было именно так. Голос Хамболда был мягким, тихим, интимным, и мне представился кот, мурлыкающий на шелковой подушке.

Когда я спросил про Диану, Хамболд ответил, что "все идет настолько хорошо, насколько можно было ожидать", а когда я спросил, нельзя ли мне поговорить с ней, он выразил мнение, что "это на данном этапе было бы контрпродуктивно". Затем, совсем уж немыслимо (во всяком случае, на мой взгляд), он осведомился карикатурно заботливым тоном, как поживаю я.

— Лучше некуда, — ответил я. Я сидел за столом, опустив голову, обхватив лоб левой рукой. Глаза у меня были зажмурены, чтобы не смотреть в ярко-серую глазницу экрана моего компьютера. Я много плакал, и было такое ощущение, что под веки попал песок. — Мистер Хамболд… ведь "мистер", а не доктор?

— Я предпочитаю "мистера", хотя имею степени…

— Мистер Хамболд, если Диана не хочет вернуться домой, если она не хочет разговаривать со мной, так чего же она хочет? Зачем вы звоните?

— Диана хотела бы получить доступ к сейфу, — сказал он вкрадчивым, мурлыкающим голоском. — Вашему ОБЩЕМУ сейфу.

Тут я понял, почему у спальни был такой мятый, взъерошенный вид, и ощутил первые яркие проблески злости. Ну, конечно же! Она искала ключ к сейфу. Она не интересовалась моей небольшой коллекцией серебряных долларов, чеканившихся до Второй мировой войны, или кольцом с розовым ониксом, которое купила мне к первой годовщине нашей свадьбы (годовщин этих у нас было всего две)… но в сейфе хранилось бриллиантовое колье, которое я ей подарил, и примерно на тридцать тысяч долларов ценных бумаг. Ключ был в нашем летнем домике в Адирондакских горах, вспомнил я. Не нарочно, а по забывчивости я оставил его на книжном шкафу у самой стены среди пыли и мышиного помета.

Резкая боль в левой руке. Я посмотрел и увидел, что она стиснута в тугой кулак. Я раскрыл пальцы. В подушечке ладони ногти отпечатали глубокие полумесяцы.

— Стив? — промурлыкал Хамболд. — Стив, вы слушаете?

— Да, — ответил я. — Мне надо сказать вам две вещи. Вы готовы?

— Разумеется, — сказал он все тем же мурлыкающим голоском, и на миг мне представилось, как Уильям Хамболд мчится по пустыне на "Харлей-Дэвидсоне" в окружении своры Ангелов Ада. А на спине его кожаной куртки: "РОЖДЕН ДЛЯ КОМФОРТА".

Снова боль в левой руке. Она вновь непроизвольно стиснулась в кулак, как смыкаются створки устрицы. На этот раз, когда я его разжал, два маленьких полумесяца из четырех кровоточили.

— Во-первых, — сказал я, — сейф останется запертым до тех пор, пока какой-нибудь судья по бракоразводным делам не распорядится открыть его в присутствии адвоката Дианы и моего. А тем временем никто его не обчистит, и это точно. Ни я, ни она. — Я помолчал. — И ни вы.

— По-моему, враждебная позиция, которую вы заняли, контрпродуктивна, — сказал он. — И, Стив, если вы подумаете о том, что сейчас наговорили, возможно, вам будет легче понять, почему ваша жена настолько эмоционально сокрушена, настолько…

— Во-вторых, — перебил я его (это мы, враждебно настроенные, умеем!), — то, что вы называете меня уменьшительным именем, я нахожу оскорбительно фамильярным и бестактным. Попробуйте еще раз по телефону, и я сразу повешу трубку. Попробуйте назвать меня так в лицо, и вы на опыте убедитесь, насколько враждебна моя позиция.

— Стив… мистер Дэвис… мне кажется…

Я повесил трубку. Сделав это, я ощутил что-то вроде удовольствия — в первый раз после того, как я нашел на обеденном столе записку, придавленную ее тремя ключами от квартиры.

В тот же день я поговорил с приятелем в юридическом отделе, и он порекомендовал мне своего друга, который брал бракоразводные дела. Я не хотел развода — я был в бешенстве из-за нее, но по-прежнему любил ее и хотел, чтобы она вернулась, — однако мне не нравился Хамболд. Мне не нравилась сама идея его существования. Он действовал мне на нервы — он и его мурлыкающий голосишко. Мне кажется, я предпочел бы крутого крючкотвора, который позвонил бы и сказал: "Отдайте нам ключ от сейфа до конца рабочего дня, Дэвис, и, может быть, моя клиентка сжалится и решит, оставить вам что-нибудь сверх двух пар исподнего и карточки донора, усекли?"

Это я мог бы понять. А вот от Хамболда разило подлой пронырливостью.

Специалиста по разводам звали Джон Ринг, и он терпеливо выслушал повесть о моих горестях. Подозреваю, почти все это он уже много раз слышал раньше.

— Будь я совершенно уверен, что она хочет развода, по-моему, мне было бы легче, — закончил я.

— Так будьте совершенно уверены, — сразу же сказал Ринг. — Хамболд просто ширма, мистер Дэвис… и потенциально сокрушительный свидетель, если дело дойдет до суда. Не сомневаюсь, что сначала ваша жена обратилась к адвокату, и когда адвокат узнал про пропавший ключ от сейфа, он рекомендовал Хамболда. Адвокат не мог бы вам позвонить, это было бы нарушением этики. Предъявите ключ, друг мой, и Хамболд исчезнет со сцены. Можете не сомневаться.

Почти все это я пропустил мимо ушей. Мои мысли сосредоточились на его первых словах.

— Так вы считаете, она хочет развода, — сказал я.

— Безусловно, — сказал он. — Она хочет развода. Очень хочет. И, покончив с браком, не намерена остаться с пустыми руками.

Я договорился с Рингом обсудить все подробнее на следующий день. Домой из конторы я вернулся как мог позднее, некоторое время бродил по квартире, решил пойти в кино, не нашел ни одного фильма, который хотел бы посмотреть, включил телевизор, не нашел ни одной заинтересовавшей меня программы и опять принялся бродить из комнаты в комнату. В какой-то момент я обнаружил, что стою в спальне у открытого окна в четырнадцати этажах над улицей и швыряю вниз все мои сигареты, даже затхлую пачку "Вайсройз", завалявшуюся у дальней стенки ящика письменного стола, — пачку, которая, возможно, пролежала там десять лет или дольше, иными словами, с того времени, когда я понятия не имел, что на свете существует такая тварь, как Диана Кислоу.

Хотя в течение двадцати лет я выкуривал от двадцати до сорока сигарет в день, не помню, чтобы у меня внезапно возникло желание покончить с курением, не помню и никакой внутренней борьбы — ни даже логичной мысли, что, может быть, третий день после ухода вашей жены — не самый оптимальный момент, чтобы бросить курить. Я просто выкинул через окно в темноту нераспечатанный блок, подблока и две-три начатые пачки, которые нашел в комнатах. Затем закрыл окно (мне в голову не пришло, что было бы эффективнее выбросить не курево, а курильщика — ни разу не пришло), растянулся на кровати и закрыл глаза.

Следующие десять дней, пока я терпел худшие следствия физического отказа от никотина, были трудными, часто тягостными, но, пожалуй, не настолько скверными, как я ожидал. Меня тянуло закурить десятки… нет, сотни раз, я этого не сделал. Были минуты, когда мне казалось, что я сойду с ума, если сейчас же не закурю, а встречая на улице курящего прохожего, испытывал почти непреодолимое желание завизжать: "Отдай, мудак! Она моя!", но удерживался.

Худшие минуты наступали поздно ночью. Мне кажется (но я не уверен: мои мыслительные процессы того времени вспоминаются мне крайне смутно), будто я решил, что, бросив курить, буду лучше спать, но ничего подобного! Иногда я лежал без сна до трех часов утра, сцепив руки под подушкой, глядя в потолок, слыша сирены и погромыхивание тяжелых грузовиков. И я думал о круглосуточном корейском супермаркете почти прямо напротив моего дома. Я думал о белом сиянии флюоресцентных плафонов внутри, таком ярком, что оно приводило на память соприкосновение Кублер-Росс со смертью.[1] Видел, как оно выплескивается на тротуар между витринами, которые еще через час два молодых корейца в белых бумажных колпаках начнут заполнять фруктами. Я думал о мужчине постарше за прилавком, тоже корейце, тоже в бумажном колпаке, о блоках и блоках сигарет на полках у него за спиной, величиной не уступающих скрижалям, с которыми в "Десяти заповедях" Чарльз Хестон спускается с Синая. Я думал о том, как встану, оденусь, пойду туда, куплю пачку сигарет (а может быть, девять или десять пачек) и, сидя у окна, буду курить "Мальборо" одну за другой, а небо на востоке зарозовеет, и взойдет солнце… Я этого не сделал, но ночь за ночью в предрассветные часы я засыпал, считая не слонов, а марки сигарет: "Уинстон"… "Уинстон 100с"… "Вирджиния слимс"… "Дорал"… "Мерит"… "Мерит 100с"… "Кэмел"… "Кэмел филтерс"… "Кэмел лайте".

Попозже — примерно тогда, когда последние три-четыре месяца нашего брака, правду сказать, начали представляться мне более ясно — у меня сложилось убеждение, что мое решение бросить курить именно тогда, быть может, не было таким скоропалительным, как казалось сперва, и вовсе не безрассудным. Я не отличаюсь блестящим умом, да и особым мужеством тоже, но это решение можно счесть и блестящим, и мужественным. Во всяком случае, это не исключено: иногда мы становимся выше самих себя. В любом случае отказ от курения помог мне в первые дни после ухода Дианы сосредоточить мысли на чем-то конкретном; обеспечил моей тоске словесную форму, которой иначе она была бы лишена — не знаю, поймете ли вы. Скорее всего нет. Но не знаю, как выразить это иначе.

Прикидываю ли я, что отказ от курения в тот момент мог сыграть свою роль в том, что произошло тогда в "Кафе Готэм"? Естественно… Но это меня не трогает. В конце-то концов никто из нас не способен предсказать финальный результат наших поступков, да и мало кто пытается. Большинство поступает так, как поступает, чтобы продлить удовольствие или на время заглушить боль. И даже когда наши поступки диктуются самыми благородными побуждениями, последнее звено в цепи слишком часто обагрено чьей-то кровью.

Хамболд позвонил мне через две недели после того вечера, когда я бомбардировал сигаретами Восемьдесят Третью улицу, и на этот раз он строго придерживался "мистера Дэвиса", как формы обращения. Он спросил меня, как я поживаю, и я ответил ему, что хорошо. Отдав таким образом дань вежливости, он сообщил мне, что звонит по поручению Дианы. Диана, сказал он, хотела бы встретиться со мной и обсудить "некоторые аспекты" нашего брака. Я подозревал, что "некоторые аспекты" подразумевают ключ к сейфу, не говоря уж о разных других финансовых вопросах, которые Диана сочтет нужным прояснить до того, как вытолкнуть на сцену своего адвоката, однако моя голова сознавала одно, а тело вело себя совсем иначе. Я чувствовал, как краснеет моя кожа, как все быстрее колотится сердце. Я ощущал дерганье пульса в руке, держащей трубку. Не забывайте, в последний раз я видел ее утром того дня, когда она ушла. Но видел ли? Она спала, зарывшись лицом в подушку.

Однако у меня хватило здравого смысла спросить, о каких, собственно, аспектах мы говорим.

Хамболд сально хихикнул мне в ухо и ответил, что предпочел бы отложить это до нашей встречи.

— Вы уверены, что это такая уж хорошая идея? — спросил я, чтобы оттянуть время. Я ведь знал, что это очень плохая идея. И еще я знал, что соглашусь: Я хотел увидеть ее еще раз. Чувствовал, что должен увидеть ее еще раз.

— О, да, я в этом убежден, — сказано это было мгновенно, без колебаний. И последние сомнения в том, что Хамболд и Диана тщательнейшим образом отработали это между собой (и, да, вполне вероятно, советуясь с адвокатом), тут же улетучились… — Всегда следует дать пройти какому-то времени, прежде чем главные участники конфликта встретятся — дать им поостыть, однако, на мой взгляд, встреча лицом к лицу теперь облегчит…

— Позвольте мне сообразить, — сказал я. — Вы имеете в виду…

— Завтрак, — сказал он. — Послезавтра? У вас найдется для него время?

"Ну конечно, найдется, — подразумевал его тон. — Просто, чтобы снова ее увидеть… почувствовать легчайшее прикосновение ее руки. А, Стив?"

— В любом случае первую половину дня в четверг я свободен, так что тут затруднений не возникнет. Мне привести с собой моего… моего психотерапевта?

Снова сальный смешок задрожал у меня в ухе, будто нечто секунду назад извлеченное из формочки для желе.

— А у вас он есть, мистер Дэвис?

— Собственно говоря, нет. Вы уже наметили место?

Я было спросил себя, кто будет платить за этот обед, и тут же улыбнулся собственной наивности. Сунул руку в карман за сигаретой, и мне под ноготь вонзился кончик зубочистки. Я вздрогнул, выдернул зубочистку, осмотрел ее кончик на предмет крови, ничего не обнаружил и сунул зубочистку в рот.

Хамболд успел что-то сказать, но я прослушал. При виде зубочистки я вновь вспомнил, что ношусь по волнам мира без сигарет.

— Простите?

— Я спросил, знаете ли вы "Кафе Готэм" на Пятьдесят Третьей улице? — сказал он уже с легким нетерпением… — Между Мэдисон и Парком?

— Нет, но не сомневаюсь, что сумею его отыскать.

— В полдень?

Я хотел было сказать ему, чтобы он сказал Диане, чтобы она надела свое зеленое платье в черную крапинку с длинным разрезом на боку, но решил, что это может оказаться контрпродуктивным.

— Прекрасно, значит, в полдень.

Мы сказали то, что обычно говорят, кончая разговор с тем, кто вам уже не нравится, но с кем у вас есть дела. Затем я расположился перед компьютером и задумался, достанет ли у меня сил встретиться с Дианой, если я не выкурю предварительно хотя бы одной сигареты.

По мнению Джона Ринга, ничего прекрасного здесь не было. Нив чем.

— Он вас подставляет, — сказал он. — И она с ним вместе. При такой расстановке сил адвокат Дианы будет там присутствовать незримо, а я — ни в каком качестве. Воняет за милю.

"Может быть, но тебе-то она никогда не всовывала язык в рот, чувствуя, что ты вот-вот кончишь", — подумал я. Но, поскольку таких вещей не говорят адвокату, чьими услугами вы только-только заручились, я сказал лишь, что хочу увидеть ее еще раз, посмотреть, нет ли шанса все уладить.

Он вздохнул.

— Не морочьте себе голову. Вы видите в этом ресторане его, вы видите ЕЕ, вы преломляете с ними хлеб, выпиваете немного вина, она закладывает ногу за ногу, вы смотрите, вы мило беседуете. Она снова закладывает ногу за ногу, вы смотрите и смотрите, и, возможно, они убедят вас сделать дубликат ключа к сейфу…

— Не убедят!

— …и в следующий раз вы увидите их в суде, и все вредное для вас, что вы наговорили, пока смотрели на ее ноги и вспоминали, как они обвивались вокруг вас, будет занесено в протокол. А вы обязательно наговорите много вредного, потому что в ресторан они явятся, заранее приготовив все нужные вопросы. Я знаю, что вы хотите ее увидеть, я способен это понять, но НЕ ТАК! Речь ведь идет не о справедливой ничьей, приятель. Хамболд это знает. Как и Диана.

— Никому повестки не вручали, и если она просто хочет поговорить…

— Не прячьтесь от правды, — сказал Ринг. — На этой стадии веселой вечеринки никто не хочет просто разговаривать, а либо хотят потрахаться, либо отправиться домой. Развод уже совершился, Стивен. И эта встреча — простое и чистое зондирование. Выиграть вы не можете ничего, а вот проиграть — так все. Глупо!

— Тем не менее…

— Вы неплохо зарабатывали, особенно последние пять лет…

— Знаю, но…

— И ТРИ года из этих пяти, — Ринг оборвал меня тем голосом, каким пользовался в суде, словно вдел руки в рукава пальто, — Диана Дэвис не была ни вашей женой, ни вашей сожительницей, ни вашей помощницей в любом смысле слова. Она была просто Дианой Кислоу из Паунд-Риджа и не шествовала перед вами, рассыпая цветочные лепестки или дудя в рожок.

— Да, но я хочу ее видеть.

А то, что я думал, ввергло бы его в полное бешенство: я хотел увидеть, наденет ли она зеленое платье в черную крапинку — ведь она, черт дери, прекрасно знала, что оно — мое любимое.

Он снова вздохнул.

— Я должен кончить этот спор, не то мне придется пить мой обед, а не есть его.

— Идите поешьте. Диетическое меню. Деревенский сыр.

— Ладно. Но сначала я еще раз попытаюсь убедить вас. Такая встреча — это своего рода рыцарский турнир. Они явятся в полном вооружении. А вы явитесь, одетый только в улыбку. Даже без набедренной повязки. И первый удар они нанесут именно туда.

— Я хочу ее увидеть, — сказал я. — Я хочу увидеть, как она. Извините.

Он испустил саркастический смешок.

— Отговорить вас мне не удастся?

— Нет.

— Ну, хорошо. В таком случае я хочу, чтобы вы следовали моим указаниям. Если я узнаю, что вы про них забыли и все испортили, я, возможно, приду к выводу, что мне будет проще вообще отказаться от этого дела. Вы меня слышите?

— Слышу.

— Отлично. Не кричите на нее, Стивен. Они могут подстроить так, что вам по-настоящему захочется наорать на нее. Воздержитесь!

— Ладно.

Я не собирался орать на нее. Если я сумел бросить курить через два дня после того, как она ушла от меня — и не закурил снова! — уж как-нибудь я сумею продержаться сто минут и три перемены блюд, не назвав ее стервой.

— И на него не орите. Это во-вторых.

— Ладно.

— Одного "ладно" мало. Я знаю, он вам не нравится, да и вы ему не слишком нравитесь.

— Он же меня даже не видел. И он… психотерапевт. Как он мог составить обо мне мнение, хорошее или плохое?

— Не прячьтесь от правды, — сказал он. — Ему платят, чтобы он составлял мнение. Если она заявит ему, что вы перевернули ее вверх тормашками и изнасиловали с помощью кукурузного початка, он не скажет: "Предъявите доказательства", он скажет: "Ах вы бедняжка! И сколько раз?". Вот и скажите "ладно" с убеждением.

— Ладно, с убеждением.

— Уже лучше, — но он сказал это без всякого убеждения. Он сказал это, как человек, который хочет перекусить и забыть обо всем.

— Не касайтесь существенных вопросов, — продолжал он. — Не обсуждайте имущественных вопросов даже под соусом: "Как вы отнеслись бы к такому предложению?". Придерживайтесь одних сантиментов. Если они озлятся и спросят, зачем вы вообще пришли, если не намерены обсуждать конкретные вещи, отвечайте, как сейчас ответили мне: потому что хотели еще раз увидеть свою жену.

— Ладно.

— А если они тогда встанут и уйдут, вы переживете?

— Да.

Я не знал, переживу или нет, но полагал, что переживу, и еще я чувствовал, что Рингу не терпится окончить этот разговор.

— Как адвокат — ваш адвокат — повторяю вам, что эта встреча — идиотство, и если она всплывет во время судебного разбирательства, я попрошу сделать перерыв только для того, чтобы вытащить вас в коридор и сказать: "Я же говорил!". Поняли наконец?

— Да. Передайте от меня привет диетическому блюду.

— Клал я на диетическое блюдо, — угрюмо отозвался Ринг. — Если за обедом я не могу выпить двойное кукурузное виски, так могу по крайней мере взять двойной чизбургер в "Пиве с Бургерами".

— Слова, достойные истинного американца.

— Надеюсь, она даст вам по рукам, Стивен.

— Знаю, что надеетесь.

Он повесил трубку и отправился за своим заменителем алкоголя. Когда я увиделся с ним в следующий раз, уже потом, через несколько дней, между нами возникло что-то такое, чего нельзя было касаться, хотя, мне кажется, мы поговорили бы об этом, знай мы друг друга хотя бы чуточку побольше. Я понял это по его глазам, как и он, конечно, по моим — мысль о том, что будь Хамболд адвокатом, а не психотерапевтом, то он, Джон Ринг, был бы там с нами. А в этом случае он мог бы оказаться в морге рядом с Уильямом Хамболдом.

Из конторы я пошел в "Кафе Готэм" пешком — вышел в 11 часов 15 минут. Я пришел загодя ради собственного душевного спокойствия — иными словами, чтобы удостовериться, что кафе находится именно там, где сказал Хамболд. Я — такой и был таким всегда. Диана, когда мы только поженились, называла это моей "одержимостью", но, думаю, под конец она разобралась. Я скрепя сердце полагаюсь на компетентность других людей, только и всего. Я отдаю себе отчет, что такая черта характера способна действовать на нервы, и знаю, что Диану она доводила до исступления. Но только она словно бы так и не поняла, что мне самому эта черта не так уж приятна. Однако в чем-то меняешься быстро, в чем-то — медленно. А кое в чем не меняешься вовсе, как ни стараться.

Ресторан находился точно там, где сказал Хамболд, о чем свидетельствовала зеленая маркиза со словами "Кафе Готэм" на ней. На зеркальных стеклах — белый силуэт города. Он выглядел очень нью-йоркским и вполне заурядным — просто один из примерно восьмисот дорогих ресторанов, втиснувшихся в центр города.

Найдя место встречи и временно успокоившись (то есть в этом отношении; мысль, что я увижу Диану, держала меня в жутком напряжении, и мне отчаянно хотелось закурить), я свернул на Мэдисон и пятнадцать минут бродил по галантерейному магазину. Просто рассматривать витрины снаружи было нельзя: если Диана и Хамболд подъедут с этой стороны, они могут меня увидеть. И Диана, конечно, узнает меня даже со спины по развороту плеч и покрою пальто, а этого мне не хотелось. Мне не хотелось, чтобы они знали, что я приехал загодя. Ведь, казалось мне, в этом можно усмотреть просительность, даже жалкое заискивание. А потому я вошел внутрь магазина.

Я купил совершенно не нужный мне зонтик и вышел на улицу ровно в полдень по моим часам, зная, что переступлю порог "Кафе Готэм" в 12 часов 5 минут. Заповедь моего отца: если тебе нужно быть там, приходи на пять минут раньше. Если им нужно, чтобы ты был там, приходи на пять минут позже. Я достиг того состояния, что уже не знал, что кому нужно, и почему, и как долго, но отцовский завет, кажется, предлагал наиболее безопасный вариант. Если бы речь шла только о Диане, думаю, я вошел бы туда точно в назначенное время.

Нет, вероятно, я лгу. Наверное, если бы речь шла об одной Диане, я бы вошел в 11 часов 45 минут, сразу, как приехал, и подождал бы ее в зале.

Несколько секунд я постоял под маркизой, заглядывая внутрь. Зал был ярко освещен, что я одобрил. Не терплю темные рестораны, где не видишь, что ты ешь и что пьешь. Белые стены с бодрящими импрессионистическими рисунками. Понять, что на них изображено, было невозможно, но это не имело значения: их спектральные цвета и широкие штрихи действовали, как визуальный кофеин. Я поискал взглядом Диану и увидел у стены примерно в середине длинного зала женщину, которая могла быть ею. Определить точнее было трудно, так как она сидела ко мне спиной, а у меня нет ее дара узнавать людей в подобных позах. Однако плотный лысеющий мужчина рядом с ней определенно выглядел, как Хамболд. Я глубоко вздохнул, открыл дверь ресторана и вошел.

Отторжение от табака распадается на два этапа, и я убежден, что рецидивы чаще происходят на втором. Физическое отторжение длится от десяти дней до двух недель, после чего большинство симптомов — потение, головные боли, тик, резь в глазах, бессонница, раздражительность — исчезают. Затем начинается куда более длительный этап психологического отторжения. Его симптомы могут включать депрессию — от легкой до умеренной, — тоскливое настроение, определенную степень ангедонии (иными словами, вялое безразличие ко всему), забывчивость, даже своего рода преходящую дислексию. Все это я знаю, потому что заглянул в соответствующую литературу. После того, что произошло в "Кафе Готэм", мне казалось, что это очень важно. Полагаю, можно сказать, что мой интерес находился где-то на границе между Страной Увлечений и Царством Маний. ...

Скачать полную версию книги