Конец [Орсон Скотт Кард] (fb2) читать онлайн

Орсон Скотт Кард   Конец

   Перевод Л. Шведовой

   Темнота наступила внезапно, когда поздно вечером он сидел за рабочим столом. Тьма была краткой, мгновенной, как взмах ресниц, но перед этим бумаги на столе казались ему чрезвычайно важными, а когда темнота исчезла, он сидел, тупо глядя перед собой, не в силах разобраться, над чем же именно работает, и понимая, что на самом деле ему это абсолютно безразлично, и что ему пора домой.

   Давно пора домой.

   И С. Марк Тэпуорт, глава компании «СМТ Энтерпрайзис Инк.», поднялся из-за стола, оставив на нем незаконченную работу. Это случилось впервые за двенадцать лет, которые он потратил, превращая компанию из почти пустого места в предприятие, ежегодно приносящее многомиллионный доход. Он смутно чувствовал: происходит что-то странное, но ему было все равно. Совершенно безразлично, станет ли кто-нибудь покупать... покупать...

   Несколько секунд С. Марк Тэпуорт пытался вспомнить, что же именно производит его компания.

   Он испугался. Он вспомнил, что его отец и дяди умерли от удара. Вспомнил, какой дряхлой стала его мать в относительно молодом возрасте шестидесяти восьми лет. Он вспомнил то, о чем всегда знал, но во что никогда не верил, - что он смертен, что все его тяжкие труды мало-помалу утратят смысл, и тогда придет смерть. И единственным плодом его стараний останется лишь сам факт прожитой жизни - забытый камешек, брошенный в гладь озера, круги от которого дойдут, в конце концов, до берега, когда это уже ничего не изменит.

   «Я устал, - подумал он, - Мэри-Джо права. Мне надо отдохнуть».

   Но он был не из тех, кто любит отдыхать, никогда он этого не любил. Вплоть до того момента, когда на него опять нахлынула тьма, отозвавшись теперь тяжелым толчком в голове, а он стоял у письменного стола и ничего не помнил, ничего не слышал, а лишь неотвратимо падал в пустоту.

   Потом мир благополучно вернулся на место, а он стоял, охваченный дрожью, и с сожалением думал, как много вечеров провел за работой, сколько долгих часов отнял у Мэри-Джо, ожидавшей его в одиночестве в большом, но бездетном доме. Он представил, как она терпеливо ждет его - одинокая женщина, сделавшаяся совсем маленькой в огромной гостиной, терпеливо ожидающая своего мужа, ведь тот обязательно придет, должен прийти, потому что он всегда приходит домой.

   «У меня плохо с сердцем? Или это удар?» - размышлял он

   Но что бы с ним ни случилось, он сумел разглядеть конец света в посетившей его клубящейся тьме. И, как для пророка, спускающегося с горы, казавшееся прежде крайне важным вдруг утратило значение, а давно отступившее в самые дальние уголки сознания нахлынуло на него беззвучной волной. Его снедало ужасное беспокойство, словно ему необходимо было завершить какое-то срочное дело до того, как...

   Как - что? Он не позволил себе завершить эту мысль. Он лишь прошагал через большую комнату, полную целеустремленных молодых людей, стремившихся продемонстрировать, что остаются на работе дольше, чем сам начальник. Он заметил, с каким облегчением все вздохнули, потому что теперь им не придется проводить еще один бесконечный вечер на работе, - заметил, но не придал этому значения. Вышел в ночь, сел в машину и поехал домой сквозь тонкую пелену дождя, которая создавала приятную иллюзию, будто весь мир существует в некотором отдалении от окон машины.

   «Дети, должно быть, наверху», - подумал он. Никто не выбежал к дверям его встречать. Дети, прелестные создания, - мальчик и девочка - были вдвое ниже его ростом, но имели вдвое больше энергии. Они всегда спускались по лестнице так, словно неслись с горы на лыжах, и любили покой не больше, чем птичка колибри. До его слуха доносились их шаги наверху - легкие быстрые шаги. Они не вышли его встречать, потому что, в конце-то концов, в жизни существует много гораздо более важных вещей, чем всякие там отцы. Улыбнувшись, он поставил кейс и прошел на кухню.

   Вид у Мэри-Джо был расстроенный и недовольный. Он мгновенно понял, что она сегодня плакала.

   - Что случилось?

   - Ничего, - ответила она, потому что всегда отвечала «ничего».

   Он знал - через минуту она сама все расскажет. Она всегда обо всем рассказывала, и иногда в ожидании этого он чувствовал нетерпение. Теперь же, глядя, как она молча ходит от стола к столу, от буфета к плите, готовя очередной превосходный обед, он понял, что жена не собирается ничего объяснять. Почувствовав себя неуютно, он начал строить догадки.

   - Ты слишком много трудишься, - сказал он. - Я же говорю, давай наймем горничную или кухарку. Мы вполне можем себе это позволить.

   Мэри-Джо лишь слабо улыбнулась:

   - Я не хочу, чтобы на кухне болтался посторонний, - ответила она. - Кажется, мы закрыли эту тему уже много лет назад. Как у тебя дела на работе? Трудный был день?

   Марк чуть было не рассказал ей о странных провалах в памяти, но вовремя спохватился. К этому следует подойти осторожно. Мэри-Джо, в своем теперешнем подавленном состоянии, вряд ли сможет правильно все воспринять.

   - Нет, не очень. Закончил сегодня пораньше.

   - Знаю. Я рада.

   Но в ее голосе не слышалось особой радости. Это вызвало у него легкое раздражение, задело чувства. Но вместо того, чтобы растравлять свои раны, он лишь отметил эти чувства, словно изучая себя со стороны. Важная фигура, человек, который всего добился сам, дома превращается в маленького мальчика, которого легко обидеть не только словом, но и всего лишь недолгой заминкой в разговоре. Чувствительный, какой же ты чувствительный, усмехнулся он. На мгновение ему показалось даже, будто он рассматривает себя с расстояния в несколько дюймов и видит изумленное выражение собственного лица.

   - Извини, - сказала Мэри-Джо, открывая дверцу буфета.

   Он отступил, чтобы не мешать, и она достала кастрюлю-скороварку.

   - У нас закончились картофельные хлопья, поэтому придется готовить по старинке. - Она положила очищенную картошку в кастрюлю.

   - Дети сегодня что-то очень тихие, - заметил он. - Не знаешь, чем они занимаются?

   Мэри-Джо недоуменно взглянула на него.

   - Они не вышли меня встречать. Я, конечно, не возражаю, у них, само собой, куча важных дел.

   - Марк, - произнесла Мэри-Джо.

   - Ну да, ну да, ты видишь меня насквозь. Я все-таки немного обижен. Пойду, посмотрю почту.

   И с этими словами он вышел из кухни.

   Он услышал, как за его спиной Мэри-Джо снова принялась плакать. Он бы не стал расстраиваться по таким пустякам, но Мэри-Джо легко и часто ударялась в слезы.

   Пройдя в гостиную, он очень удивился при виде мебели. Он ожидал увидеть зеленый диван и кресло, купленные в «Дезерт Индастрис», однако его смутили как сами размеры комнаты, так и подобранная со вкусом антикварная мебель, выглядевшая явно не к месту. Потом его мысли дали крутой поворот, и он вспомнил, что старый зеленый диван и кресло стоят в комнате уже пятнадцать лет, с тех пор, как они с Мэри-Джо поженились. И почему я решил, что они должны находиться в гостиной?

   Эти размышления вновь обеспокоили его, к тому же он думал найти почту в гостиной, а ведь Мэри-Джо уже много лет приносила всю корреспонденцию на его письменный стол.

   Он прошел в свой кабинет и стал просматривать почту, как вдруг краем глаза заметил, что одно из окон до половины загорожено чем-то большим, черным, массивным. Он посмотрел туда: на столе с колесиками, какие бывают в моргах, стоял довольно простой с виду гроб.

   - Мэри-Джо, - позвал он. - Мэри-Джо!

   Та с испуганным видом вошла в кабинет.

   - Да?

   - Почему в моем кабинете гроб? - спросил он.

   - Гроб? - переспросила она.

   - Там, у окна, Мэри-Джо. Как он сюда попал?

   Она заволновалась.

   - Пожалуйста, не трогай его.

   - Почему?

   - Мне даже подумать страшно, что ты к нему прикоснешься. Я разрешила оставить его здесь на несколько часов, но, похоже, он простоит здесь всю ночь.

   Ее явно мучила одна только мысль о том, что в доме находится гроб.

   - Но кто его сюда принес? И почему именно к нам? Мы ведь не на рынке. Или гробы продают теперь на вечеринках, как какие-нибудь побрякушки?

   - Звонил епископ и попросил, чтобы я... чтобы я разрешила оставить его здесь до завтрашних похорон. Он сказал, что некому пойти и отпереть церковь, поэтому не могли бы мы подержать его у себя несколько часов...

   Ему пришло в голову, что гроб, предназначенный для похорон, вряд ли так просто разрешили бы вынести из морга, разве что вместе с содержимым.

   - Мэри-Джо, а в нем есть тело?

   Она кивнула, с ее ресниц скатилась слеза. Он был поражен и не скрывал этого.

   - Они принесли сюда труп в гробу, зная, что ты и дети весь день будете дома?

   Закрыв лицо руками, она выбежала из комнаты и бросилась наверх.

   Марк за ней не пошел. Он остался в кабинете, с отвращением разглядывая гроб. У них, по крайней мере, хватило ума его закрыть. Но ведь это гроб!

   Он подошел к телефону, стоявшему на письменном столе, и набрал номер епископа.

   - Его нет. - Жену епископа, казалось, рассердил его звонок.

   - Он должен сегодня же вечером забрать труп из моего дома. Это ни в какие ворота не лезет!

   - Я не знаю, по какому телефону искать мужа. Он ведь доктор, брат Тэпуорт, и сейчас в больнице, делает операцию. И я никак не могу все это с ним обсудить.

   - И что мне теперь прикажете делать?

   Она вспылила:

   - Да что хотите! Хоть выставьте гроб на улицу, если вам от этого станет легче! Подумаешь, у бедняги будет еще одним несчастьем больше!

   - Отсюда следует другой вопрос: кто он такой и почему его собственная семья...

   - У него нет семьи, брат Тэпуорт. И денег тоже нет. Я уверена, он сожалеет о том, что ему пришлось умереть, находясь под нашей опекой, но мы просто подумали, что, хотя в этом мире у него не было друзей, возможно, кто-то не откажется проявить к нему крупицу доброты, когда он соберется этот мир покинуть.

   Ее было не переговорить, и Марку пришлось смириться с тем, что все попытки избавиться от гроба нынче вечером обречены на провал.

   - Но чтобы завтра его здесь не было! - сказал он.

   Разговор закончился без взаимных любезностей.

   Марк сидел в кресле, злобно уставившись на гроб. По пути домой он беспокоился о своем здоровье, а дома обнаружил гроб. Что ж, по крайней мере, теперь понятно, почему Мэри-Джо так расстроена. Он слышал, как наверху ссорятся дети. Нет уж, пусть ими займется Мэри-Джо! Проблемы с детьми, по крайней мере, отвлекут ее от мыслей об этом ящике.

   А он два часа сидел и смотрел на гроб. Он не обедал и даже не заметил, как Мэри-Джо спустилась вниз, достала из скороварки сгоревшую картошку, выбросила ее в мусорный мешок, легла на диван в гостиной и заплакала. Он рассматривал рисунок дерева - тонкие нежные прожилки, будто оплетающие гроб неяркими язычками пламени. Ему вспоминалось, как в пять лет он иногда дремал в самодельной спальне, устроенной за фанерной перегородкой в маленьком домике родителей. И как проводил много бессонных часов, разглядывая прожилки дерева. Тогда ему удавалось увидеть в них разные фигуры - облака, лица, битвы, чудовищ. Но рисунок прожилок древесины гроба казался куда более запутанным и в то же время куда более простым. Карта автодорог на крышке. Точный чертеж, представляющий распад тела. График в ногах кровати пациента, бессмысленный для него самого, но для опытного взгляда врача - несомненное предсказание близкой смерти. Марк вскользь подумал о епископе: сейчас тот оперирует другого человека, который вполне может окончить свои дни в точно таком же ящике.

   Наконец у него стало резать в глазах, он посмотрел на часы и устыдился, что в один из редких вечеров, когда ему удалось пораньше вернуться домой, он столько времени провел, запершись в кабинете.

   Он хотел встать, найти Мэри-Джо и отвести ее в постель. Но вместо этого приблизился к гробу и провел руками по деревянной крышке, напоминавшей на ощупь стеклянную, таким гладким был покрывавший ее лак. Живое дерево как будто старались защитить от человеческого прикосновения. Но ведь дерево не живое, верно? Его опускают в землю, и там оно гниет, как и человеческое тело. Хотя лак, возможно, поможет ему продержаться немного дольше.

   Марк принялся размышлять, сохранится ли труп, если его тоже покрыть лаком? «Тогда мы и египтян за пояс заткнем», - подумал он.

   - Не надо, - раздался хрипловатый голос.

   В дверях стояла Мэри-Джо - ее глаза покраснели, лицо опухло.

   - Не надо - что? - переспросил Марк

   Она молча посмотрела на его руки. К своему удивлению, Марк заметил, что большими пальцами держит снизу крышку гроба, словно собираясь ее поднять.

   - Я вовсе не собирался его открывать, - сказал он.

   - Пойдем наверх, - сказала Мэри-Джо.

   - Дети уже спят?

   То был абсолютно невинный вопрос, но лицо Мэри-Джо внезапно исказилось от боли, гнева и горя.

   - Дети? - спросила она. - О чем ты говоришь? И почему именно сегодня?

   Удивленный, он выпрямился, опираясь на крышку гроба. Столик на колесиках чуть отъехал в сторону.

   - У нас нет детей, - сказала она.

   И Марк с ужасом осознал, что она права. После второго выкидыша ей перевязали трубы, потому что последующая беременность стала бы для нее смертельно опасной. Детей у них не было никогда, и это мучило ее многие годы. Только благодаря терпению Марка и его поддержке ей все это время удавалось избегать больницы. Но когда он вернулся сегодня домой... Он попытался вспомнить, что за звуки он услышал, едва переступив порог. Без сомнения, он услышал, как по лестнице бегают дети. Без сомнения.

   - Я неважно себя чувствую, - сказал он.

   - Если это шутка, то не смешная.

   - Нет, не шутка... Это...

   И опять он не смог, не смог рассказать о странных провалах в памяти, которые случились с ним на работе, хотя не сомневался: с ним что-то не так. У них в доме никогда не было детей. Марк строго-настрого запретил братьям и сестрам приводить детей к бедняжке Мэри-Джо, она так тяжко воспринимала свое... как там называется это в Ветхом Завете? Свое бесплодие.

   А он весь вечер говорил про детей.

   - Милая, мне так жаль, - сказал он, стараясь говорить как можно сердечней.

   - Мне тоже, - ответила она и пошла наверх.

   «Конечно, она на меня не сердится, - подумал Марк. - Конечно, она понимает - со мной что-то не так. Конечно, она меня простит».

   Но, поднимаясь по лестнице следом за женой и снимая на ходу рубашку, он опять услышал детский голосок:

   - Мамочка, я пить хочу.

   Голосок звучал жалобно, как и должен звучать у счастливого ребенка, отлично знающего, что его любят. Марк развернулся на лестничной площадке и заметил, что Мэри-Джо направилась в детскую спальню со стаканом воды в руке. Он не придал этому особого значения: дети всегда требуют к себе много внимания, когда укладываются спать.

   Дети. Конечно, у них есть дети. Вот что не давало ему покоя на работе, вот из-за чего он стремился поскорее вернуться домой. Они всегда хотели иметь детей, и дети у них были. С. Марк Тэпуорт всегда добивался того, чего хотел.

   - Уснули, наконец, - устало произнесла Мэри-Джо, входя в спальню.

   Несмотря на усталый тон, по ее поцелую Марк понял: она хочет заняться любовью. Он не придавал слишком большого значения сексу. Пусть читатели «Ридерз Дайджест» заботятся о том, как бы сделать свою сексуальную жизнь более богатой и разнообразной, - так он всегда повторял. Для него секс был приятным, но далеко не самым приятным занятием в жизни. Всего лишь одна из множества нитей, связывавших его с Мэри-Джо. Сегодня, однако, он чувствовал беспокойство и тревогу. Не потому, что сомневался в своих возможностях, ведь он никогда не страдал импотенцией, разве что лежа с высокой температурой, когда ему было все равно не до секса. Его встревожило просто отсутствие интереса к таким делам.

   Нельзя сказать, чтобы у него начисто пропал интерес к сексу, он просто выполнял привычные движения, которые проделывал уже тысячу раз, но теперь все происходящее казалось бессмысленным и сильно смахивало на тисканье на заднем сиденье автомобиля. Его смутило, что обычное поглаживание способно вызвать у него столь сильное волнение. Поэтому, услышав детский плач, он почти вздохнул с облегчением. В другое время он велел бы жене не обращать внимания, захотел бы продолжать заниматься любовью. Но теперь он накинул халат и пошел в детскую, чтобы успокоить ребенка.

   Но детской не было.

   В их доме не было. Он думал, что направляется в комнату, созданную их надеждами, где есть детская кроватка, пеленальный столик, комод с бельем, игрушки на колесиках, обои с веселым рисунком. Такая комната существовала много лет назад в маленьком домике в Сэнди, а не здесь, не в Федерал Хайтс. Не в этом доме с восхитительным видом на Солт-Лейк-Сити, с роскошным убранством и удобной планировкой, говорящем о хорошем вкусе, кричащем в полный голос о достатке и богатстве и еле слышно шепчущем об одиночестве и тоске. Марк прислонился к стене. Детей у них нет. Нет детей. А в его ушах все отдавался эхом детский плач.

   В дверях спальни стояла Мэри-Джо, голая, прикрываясь ночной рубашкой.

   - Марк, - проговорила она, - мне страшно.

   - Мне тоже, - сказал он.

   Но она не стала задавать вопросов, он надел пижаму, и они легли. И, лежа в темноте без сна, прислушиваясь к чуть прерывистому дыханию жены, он осознал, что не придает происходящему слишком большого значения. Он сходит с ума, но это его почти не тревожит. Он подумал, что стоит, наверное, помолиться, но ведь он не молился уже много лет. Разумеется, не следует рассказывать каждому встречному-поперечному, что ты утратил веру, - по крайней мере, в этом городе, где считается хорошим тоном быть мормоном-активистом. Но Бог ему здесь не поможет, он хорошо понимал. Не поможет ему и Мэри-Джо, потому что сейчас, вместо того, чтобы проявить свои обычные силу и стойкость, она, по собственному признанию, испугалась.

   «Что ж, я тоже боюсь», - подумал Марк.

   В темноте он погладил жену по щеке, замечая, что морщинок у глаз прибавилось. Он понял, что она испугалась вовсе не его непонятной болезни, а того, что за этой болезнью стоит: старения, дряхлости, неминуемой разлуки. Он вспомнил о гробе внизу, в кабинете, как будто сама смерть стояла там на страже и ждала, когда же он даст согласие. На короткий миг он вознегодовал на тех, кто привел смерть в его дом, кто так навязчиво вторгся в их жизнь, но уже через секунду эти чувства исчезли. Ему стали безразличны и гроб, и странные провалы в памяти, и вообще все на свете.

   «Я спокоен, - подумал он, засыпая. - Я спокоен, но быть спокойным не так уж приятно».

   - Марк, - говорила Мэри-Джо, стараясь разбудить его, - Марк, ты проспал.

   Он открыл глаза, пробормотал невнятно, чтобы она перестала его трясти, повернулся на другой бок и снова заснул.

   - Марк, - не унималась Мэри-Джо.

   - Я устал, - попытался сказать он в свое оправдание.

   - Я знаю, - ответила она. - Потому до сих пор и не будила тебя. Но только что позвонили с работы. Там что-то случилось, ты срочно нужен.

   - Они и воду в туалете спустить не могут без посторонней помощи.

   - Марк, не надо грубить, - сказала Мэри-Джо. - Я даже не разрешила детям поцеловать тебя на прощанье перед уходом в школу, чтобы не разбудить. Они очень расстроились.

   - У нас славные ребятишки.

   - Марк, тебя ждут на работе.

   Марк закрыл глаза и медленно по слогам произнес:

   - Скажи им, как следует объясни, что я приду только тогда, когда посчитаю нужным. А если они не смогут справиться сами, я уволю их всех к чертовой матери за некомпетентность.

   Секунду Мэри-Джо молчала.

   - Марк, я не могу такое сказать.

   - Ты скажешь это слово в слово. А я устал. Мне надо отдохнуть. У меня что-то неладно с головой.

   И тут он ясно вспомнил все вчерашние иллюзии, включая и ту, что касалась детей.

   - У нас нет детей, - сказал он.

   Она уставилась на него широко раскрытыми глазами.

   - Что ты хочешь этим сказать?

   Он чуть было не сорвался на крик. Чуть не заорал на нее в полный голос, требуя объяснить, что происходит, требуя, наконец, сказать ему правду. Но вновь навалились апатия и безразличие, и он не проронил ни слова. Он просто повернулся на другой бок и стал смотреть на занавески - они колыхались под струей воздуха из кондиционера. Мэри-Джо вскоре ушла, и снизу донеслись звуки стиральной машины, сушилки, посудомоечной машины, мусоропровода. Похоже, все это работало одновременно. Раньше он никогда не слышал такого, ведь Мэри-Джо не включала технику по вечерам и по выходным, когда он бывал дома.

   В полдень он, наконец, поднялся, но принимать душ и бриться не захотел, хотя в любой другой день почувствовал бы себя отвратительно грязным без этих необходимых процедур. Он просто надел халат и спустился вниз.

   Он собирался позавтракать, но вместо этого пошел в свой кабинет и открыл крышку гроба.

   Разумеется, не сразу. Сперва он походил туда-сюда перед гробом, потом долго гладил его деревянную поверхность, но, наконец, поддел большими пальцами крышку и откинул.

   На вид труп уже совсем окоченел. Труп мужчины, еще не очень старого, но и не слишком молодого. Волосы самого обычного цвета. Если бы не сероватый оттенок кожи, человек выглядел бы совершенно естественно и настолько типично, что Марк мог поклясться - он видел его миллион раз, просто забыл об этом. Никаких сомнений, что незнакомец и вправду мертв, - об этом свидетельствовала не дешевая атласная обивка гроба, а наклон его плеч, выступающий подбородок. Так лежать неудобно.

   Марк уловил запах бальзамирующего средства.

   Одной рукой он держал приоткрытую крышку, другой опирался на гроб. Его забила дрожь. Хотя то было не волнение, не страх - дрожь не имела никакого отношения к его мыслям, его сознанию. Он дрожал от холода.

   Его слух что-то уловил - звук или, наоборот, отсутствие звука. Он резко обернулся, крышка гроба за его спиной захлопнулась. В дверях стояла Мэри-Джо, широко распахнув испуганные глаза. На ней было домашнее платье в оборочках.

   В одно мгновение все прожитые годы исчезли, и Марк вновь увидел ее двадцатилетней, робкой, чуть неловкой девушкой, которая не переставала удивляться, в очередной раз узнавая, как в действительности устроен мир. Он ожидал, что сейчас она скажет:

   - Но, Марк, ведь ты его обманул.

   Она произнесла эти слова лишь однажды, но он слышал их всякий раз, заключая сделку. В этом для него и заключалась совесть, если речь шла о деловых отношениях. И этого вполне хватило, чтобы завоевать репутацию честного человека.

   - Марк, - сказала она тихо, как будто пытаясь взять себя в руки, - Марк, я не смогла бы без тебя жить.

   Она говорила так, словно боялась, что с ним может что-то случиться. У нее дрожали руки. Он шагнул к ней, и она двинулась навстречу, крепко прижалась к нему и всхлипнула, уткнувшись в плечо.

   - Не смогла бы. Просто не смогла.

   - Но тебе и не придется, - произнес он слегка удивленно.

   - Просто я, - проговорила она между всхлипываниями, - не такой человек, чтобы жить в одиночестве.

   - Но даже если... Если со мной что-нибудь случится, Мэри-Джо, у тебя ведь есть...

   Он хотел сказать «дети». Но с этим что-то не так, верно? Они любили своих детей больше всего на свете, ни одни родители не были так счастливы, как они, когда родились эти двое. И все же он не смог сказать этого вслух.

   - Что у меня есть? - спросила Мэри-Джо. - Ах, Марк, у меня ничего нет.

   И тут Марк вновь вспомнил (что же такое со мной творится!), что они бездетны и что для Мэри-Джо, которая была весьма старомодна и считала материнство главным смыслом существования, их бездетность стала Божьим проклятием. После операции Марк сделался ее последней опорой, единственной поддержкой, и она постоянно беспокоилась из-за его бессмысленных, а иногда просто надуманных проблем на работе или бесконечно пересказывала ему события своих одиноких дней. Он стал для нее якорем, удерживающим ее в реальности, не позволяющим пуститься в плавание по волнам собственных страхов. Неудивительно, что бедная девочка (а в такие моменты Марк не мог думать о ней как о взрослой) так расстроилась, подумав, что Марк может умереть, а тут еще чертов гроб в доме!

   «Но я не могу ей помочь, - подумал Марк. - Я просто разваливаюсь на части. Не только начинаю забывать, что было, но и вспоминаю то, чего не было. А вдруг я умру? Вдруг со мной случится удар, как это было с отцом, который умер по дороге в больницу? Что станется тогда с Мэри-Джо?»

   В деньгах она не будет нуждаться. У нее останется его фирма, его страховка, она сможет окончательно расплатиться за дом, и у нее еще хватит денег, чтобы по-королевски жить на одни проценты. Но сможет ли страховая компания найти того, кто будет нежно обнимать ее, когда она начнет плакать от страха? Того, кого она сможет разбудить среди ночи, если ее станут мучить непонятные кошмары?

   Ее всхлипывания перешли в икоту, она еще крепче вцепилась в мягкую ткань его халата.

   «Вон как она за меня цепляется, - подумал он. - Она никогда меня не отпустит...» А потом опять нахлынула темнота, и он начал падать в пустоту, и опять ему стало все безразлично. Он даже не задумывался, есть ли в жизни что-то, о чем бы следовало переживать.

   Только пальцы, цепляющиеся за него, да тяжесть, висящая на руках.

   «Мне не страшно потерять весь мир, - подумал он. - Мне не страшно забыть свое прошлое. Но эти пальцы... Эта женщина. Я не могу просто сбросить с себя этот груз, потому что поднять его будет некому. Если я оставлю ее, она пропадет».

   А тьма манила его, и груз, удерживавший его здесь, вызывал раздражение. Должен же быть какой-то выход. Какой-то компромисс между двумя страстными желаниями, чтобы можно было воплотить оба.

   Но руки все еще крепко держали его. Мир погрузился в тишину, и эта тишина несла покой, мешали только острые, требовательные пальцы, и он закричал от отчаяния, и эхо его крика все еще звенело, когда он, наконец, открыл глаза и увидел, что Мэри-Джо стоит у стены и в ужасе смотрит на него.

   - Что случилось? - прошептала она.

   - Я проиграю игру, - ответил он.

   Но не смог вспомнить, какую именно игру хотел выиграть.

   В ту же секунду хлопнула дверь, и в дом, громко топая маленькими ножками, вбежала Эмми, пронеслась через кухню и влетела в кабинет. Она бросилась к маме и принялась громко рассказывать, как прошел день в школе, говорить о том, что за ней уже во второй раз погналась собака, а еще она, Эмми, читает лучше всех во втором классе - так сказала учительница, а Дэррел пролил молоко прямо на нее, и можно ли, пожалуйста, прямо сейчас съесть бутерброд, потому что свой она уронила в школе во время завтрака и случайно наступила на него.

   Весело взглянув на Марка, Мэри-Джо подмигнула и рассмеялась.

   - У Эмми, похоже, был напряженный день, правда, Марк?

   Марк не смог улыбнуться. Он просто кивнул, а Мэри-Джо тем временем поправила Эмми платье и повела ее на кухню.

   - Мэри-Джо, - позвал Марк. - Я хочу с тобой поговорить.

   - А можно попозже? - спросила Мэри-Джо, даже не обернувшись.

   Марк услышал, как щелкнула дверца буфета, как открыли крышку банки с ореховым маслом, услышал, как Эмми говорит:

   - Мамочка, не мажь так густо.

   Марк не мог понять, что его смущает и страшит. Эмми требовала бутерброд, вернувшись из школы, с самого первого школьного дня, а в раннем детстве ела по семь раз на дню, не набирая при этом ни грамма жира. То, что происходило сейчас на кухне, никак не могло вызвать у него сомнений, просто никак не могло. И все же он не мог успокоиться и снова позвал жену.

   - Мэри-Джо, Мэри-Джо, иди сюда!

   - Папа что, с ума сошел? - донесся до него приглушенный голосок Эмми.

   - Нет, - ответила Мэри-Джо и вбежала в комнату

   - Что случилось, дорогой? - спросила она нетерпеливо.

   - Я просто хотел... Просто хотел, чтобы ты зашла ко мне на пару минут.

   - Знаешь, Марк, ты просто сам не свой. Эмми после школы всегда требует к себе внимания, так уж повелось. Не стоит тебе сидеть дома без дела, Марк, ты становишься просто невозможным.

   Она улыбнулась, давая понять, что не так уж сильно на него сердится, и поспешила к Эмми.

   На секунду Марк почувствовал острый укол ревности оттого, что Мэри-Джо гораздо внимательнее относится к Эмми, чем к нему самому.

   Но ревность быстро прошла, как и воспоминание о боли, которую причинили ему пальцы Мэри-Джо, когда та цеплялась за него. На Марка нахлынуло чувство огромного облегчения, и он больше не тревожился ни о чем, а просто подошел к гробу, который так и притягивал его, открыл крышку и заглянул внутрь.

   «У бедняги словно вовсе нет лица, - подумал Марк. - Будто смерть лишает человека лица, и все становятся безымянными, незнакомыми даже самим себе».

   Он провел руками по атласной обивке, прохладной и приятной на ощупь. Комната, да и весь мир вокруг вдруг словно сделались нереальными. Остались лишь Марк, гроб и мертвое тело, и Марк вдруг почувствовал, как ужасно устал и как ему жарко, словно сама жизнь была мучительным трением, вызывающим чудовищный жар. Он снял халат и пижаму, неловко вскарабкался на стул и забрался внутрь гроба, опустился на колени, потом лег. Никого внутри больше не было, не с кем было делить узкое пространство, ничто не отделяло его от прохладного атласа обивки, и он лежал, наслаждаясь прохладой, потому что трение наконец-то прекратилось, жар быстро спадал, и тогда Марк приподнялся и задвинул крышку, и наступили темнота и покой, где не было больше ни запахов, ни вкусов, ни чувств, а была лишь прохлада гладкой ткани.

   - Почему закрыли крышку? - спросила малышка Эмми, крепко держа маму за руку.

   - Потому что мы должны помнить не то, каким папа был с виду, - тихо говорила Мэри-Джо, тщательно подбирая слова, - а то, каким он был в жизни. Каким он был веселым, как смеялся, как любил нас.

   - Но я помню, как он меня шлепал.

   У Эмми был растерянный вид.

   Мэри-Джо кивнула и улыбнулась, впервые за долгое время.

   - Это тоже надо помнить, - сказала она и увела дочку от гроба, обратно в гостиную, где Эмми, еще не понимая всей глубины обрушившейся на нее утраты, весело вскарабкалась на колени к дедушке.

   К маме подошел Дэвид, вложил свою руку в ее ладонь и крепко сжал. Он был серьезен, на лице виднелись следы слез. Он уже все понимал.

   - Все будет хорошо, - сказал он.

   - Да, - ответила Мэри-Джо. - Я тоже так думаю.

   - Не знаю, дорогая, где ты берешь силы, чтобы держаться так стойко, - прошептала ей на ухо мать.

   Слезы навернулись на глаза Мэри-Джо.

   - Вовсе я не стойкая, - прошептала она в ответ. - Все ради детей. Они ведь полностью зависят от меня. Я не могу позволить себе быть слабой, когда знаю, что они смотрят на меня.

   - Как было бы ужасно, - задумчиво проговорила ее мать, - если бы у вас не было детей.

   Марк Тэпуорт, исполнив свою последнюю волю, лежал в гробу и слышал все, что происходит вокруг, но все это больше не удерживалось в его сознании, ибо там теперь царила лишь одна мысль - о согласии. Он достиг полного согласия со своей жизнью, со своей смертью, со всем миром и с вечным отсутствием мира. Потому что теперь есть дети.

---

Orson Scott Card "Quietus", 1979

Перевод Л. Шведовой

Оглавление

Орсон Скотт Кард   Конец