Славяне и евреи о "своих" и "чужих" календарных праздниках [Ольга Владиславовна Белова] (fb2) читать онлайн

Ольга Белова Славяне и евреи о «своих» и «чужих» календарных праздниках

«У нас ат жыдоў узяли звычай: як пьюць — гаварыць „шолам…“»

Статья написана в рамках работы над проектом «Ethnocultural and Ethnoconfessional Stereotypes in the Folk Culture of the Slavs» при поддержке Research Support Scheme of the Open Society Foundation, grant No.: 196/1999

В народной культуре отношение к этнически, социально или конфессионально «чужому» традиционно определяется целым набором этнокультурных стереотипов. При этом «чужому» приписываются сверхъестественные свойства, связь с потусторонними силами, способности к магии и ведовству (как вредоносному, так и продуцирующему). Эти устойчивые представления охватывают как саму фольклорно-мифологическую фигуру «чужого», так и связанные с ним обряды и ритуалы. В сфере суеверных представлений оказывается и народный календарь — поверья о «чужих» праздниках, о связанных с ними приметах и магических действиях. Особенно ярко проявляются такие представления в регионах тесных этнокультурных контактов — именно такими областями в XVIII — первой половине XX в. были Подолия, украинское и белорусское Полесье, польское Подлясье, Прикарпатье и Закарпатье. Материалы из этих мест и легли в основу нашего исследования.

На фоне целого комплекса мифологических поверий о «чужих» представление носителей местной традиции о существовании у этнических соседей другого календарного цикла делает «чужие» даты значимыми в их приложении к «своему» календарю, когда речь идет о магической практике, погодных или аграрных приметах. Подобные верования нашли отражение в самых разных фольклорных жанрах — легендах, быличках и анекдотических историях.

В легенде из Покутья (Прикарпатская Украина) говорится, что в начале света «русские», «польские» и «еврейские» праздники совпадали, а причина их расхождения во времени… в обуви. Но однажды встал еврей рано утром, обулся в свои «пантофли» и побежал на молитву в школу; проснулся мазур, надел свои «буты» и тоже пришел молиться Богу, но позже еврея; а русин долго обувался в свои «постолы» (лапти. — О.Б.) и пришел последним. С тех пор всегда сначала наступает еврейская Пасха, потом католическая («польская»), а потом уж приходит православная («русская») [Kolberg DW 29: 77]. Вопреки объективной реальности, в массовом фольклорном сознании существует устойчивое представление о том, что подвижные праздники разных конфессий никогда не совпадают. «Чужие» праздники часто воспринимаются как «праздники наоборот» (точно так же, как «чужая» вера считается греховной и неправедной, а «чужой» Бог представляется демонологическим персонажем). Так, на Витебщине полагали, что погода в «жидовскую пасху» всегда противоположна погоде в христианскую [Никифоровский 1897: 244], а «„польские святки“ (период от Рождества до Крещения. — О.Б.) в отличие от „наших“ (православных. — О.Б.) — неправильные» (с. Ровбицк Пружанского р-на Брестской обл.).

Естественно, «свои» праздники всегда лучше, их больше и они важнее. Об этом говорится в рассказе о споре иудея с христианином на предмет того, чья вера лучше, у кого больше праздников и святых. С середины XVIII в. эта история встречается в русских рукописных сборниках новелл, фацеций и жартов [Malek 2000: 326-327], широко бытует в русской и украинской устной традиции. Приведем один из народных вариантов этого популярного сюжета (запись была сделана в Нежинском уезде), попутно обратив внимание на некоторые его этнолингвистические особенности. Основу рассказа составляет «состязание» еврея и мужика, перечисляющих праздники «своего» календаря. Назвав праздник, можно вырвать волос из бороды соперника. Первым слово берет еврей как представитель «божьего народа»: «Мы з народ бозы, то й празныки головниси, — мени поцынать!». Мужик соглашается: «Ну, нехай вже твуй чорт старшы — почынай!». Еврей начинает перечислять, каждый раз вырывая по волосу из бороды мужика: «Ад нового году — Рош ходеш шват! Хамиша Ассар б'шват!» Тут мужик возмутился, решив, что его дурачат, перечисляя вместо календарных дат многочисленных родственников (именно так он «расшифровал» услышанные названия): «Та що ты, свыняче ухо! Казав, у вас головнийши празныкы, а теперь що ты выдумуеш: то сват и се сват, та й будеш усю ридню тягать!» Но еврей все-таки закончил перечисление: «Рош Ходеш Адар, другый день Рош Ходеш Адар, Гаманове Ухе» (при последнем названии он дернул мужика за ухо). Далее стал перечислять мужик, также начав с Нового года: «Первый день свят! Собор Пресвятейи Богородыци й священномученыка Юхыма! Святого апостола й первомученыка Степана! Святых мученык дву тму в Ныкодымийи сожженных!» (при последнем названии он вырвал у еврея всю бороду). Еврей согласился, что «у вас бильсе празныкув», но неуемный мужик потребовал выслушать хотя бы малую их часть: «Пъятый день — Святых младенец чотырнадцяти тысяч, Хрыста ради избиенных од Ирода в Вифлееми Иудейским!» (при этом он схватил своего оппонента за пейсы) [Гринченко 1901: 198-199]. Согласно другому варианту, еврей запросил пощады после праздника Сорока святых мучеников [Гринченко 1901: 199-200].

Наряду с характерной для украинских и белорусских рассказов имитацией речи еврея, его своеобразного акцента, отметим своеобразную «слуховую транскрипцию» еврейских названий праздников. Любопытный именно своим «макароническим» характером перечень годовых праздников (причем «правильные» названия реконструируются без особого труда) содержится в рассказе из Галиции: «Судный день, Трубки, Кучки, Гамана, Пейсах, Зелени Сьвєта» [Гнатюк 1896: 212]. Обратим внимание на последнее название: традиционный славянский термин «зеленые святки» (в значении «Троицкая неделя») прилагается здесь, по всей видимости, в празднику Шавуот, подчеркивая, таким образом, «растительную» символику этих праздников в обеих культурах.

«Магия праздников» — так можно назвать феномен, определяющий взаимное отношение этнических соседей к важным датам «чужого» календаря. Именно к «чужому» празднику можно приурочить исполнение магических обрядов для достижения благополучия в хозяйстве.

Согласно гуцульскому поверью, на христианскую Пасху евреи обязательно хотят одолжить у соседей-христиан огня, потому что это хорошо для скота и приносит удачу: «жид ласує на Велигдень увiйти у хату и узєти ватри — то єму до короў, и веде сї єму вiтак у шахралствi» [Онищук 1912: 40]. Значимость для хозяйственной магии «чужого» пасхального огня усиливается еще и тем, что пасхальный огонь — это «новый», впервые зажженный (иногда так называемый «живой» — т. е. полученный трением) огонь, следовательно, магическая сила его особенно велика. В свою очередь в Белоруссии был распространен обычай накануне Пасхи разжигать и поддерживать огонь на погосте с помощью предметов, украденных у евреев [Зеленин 1914: 456].

По наблюдениям гуцулов, евреи стремились «как бы случайно» принять участие в обрядовом обливании водой в «Волочильный понедельник» (понедельник после Пасхи), чтобы уберечься на весь год от коросты: «як на Волочiлний понегiлок єго (еврея. — О.Б.) скупают, то его короста нїколи не возьме сї» [Онищук 1912: 41]. Стремясь быть облитыми водой в пасхальный понедельник, евреи вели себя вполне в русле местной славянской традиции, где ритуал обливания как раз и способствовал получению здоровья и благополучия на весь год. Обливание сопровождалось приговорами-благопожеланиями: «Будь веселой, как весна, сытой, как осень, и богатой, как святая земля» [Богатырев 1971: 239]. В то же время, как отмечал известный этнограф и фольклорист П. Г. Богатырев, местные жители считали, что обряд обливания появился как раз благодаря евреям: «В Верховине Быстрой и Вышнем Быстром мне объяснили, что обливание в понедельник и вторник пасхальной недели совершают в память о том, что после Воскресения Христова евреи обливали верующих, чтобы те не разгласили этой вести. По словам дьяка из Смерекова, когда Христос воскрес, евреи обливали толпу верующих, чтобы разогнать ее» [Богатырев 1971: 239-240]. Свидетельство П. Г. Богатырева подтверждается материалами из с. Горынчево Хустского р-на Закарпатской обл.: «Католики обливаются <…> на другой день после Великого дня, в понедельник. Поливаются они в знак того, что, когда воскрес Христос, враги его кидали в народ яйца и водой обливали, чтобы люди не говорили, что Христос воскрес. У православных в память этого на Пасху варят и красят яйца» (зап. 1946 г., Архив Института этнологии и антропологии РАН. Ф. 16. Д. 1378ж, тетрадь М. Данковой, с. 76). Одновременно в той же локальной традиции бытовало и «чисто христианское» объяснение появления этого обычая: апостолы, перед тем, как снять Христа «з древа», вымыли руки, чтобы чистыми руками дотрагиваться до Божьего тела. С тех пор пошел обычай мыться в этот день [Онищук 1912: 41].

В дни особо «магически значимых» праздников и славяне, и евреи исполняли одни и те же охранительные ритуалы, чтобы избавиться от происков нечистой силы. Так, в Закарпатье «на Юрья» (день св. Георгия, 23.IV/06.V), когда, согласно народным верованиям, ведьмы отнимают у коров молоко, и гуцулы, и местные евреи разжигали костры из вонючих материалов, чтобы не допустить ведьм к скотине; у костра все время должен был находиться стражник, чтобы никто не мог взять уголек от костра и таким образом навести порчу на коров [Онищук 1912: 43].

В гомельском Полесье был записан рассказ о том, как еврей при помощи «универсальной» магии (используя общеизвестные в Полесье способы отгона нечистой силы) смог уберечь своих коров от ведьмы, которая в ночь на Ивана Купалу пыталась пробраться к нему в хлев: «Быў у нас еврей. У ягo было 2 карови. Он замкнуў [сарай на Купалу и, спрятавшись, стал сторожить]. Анa [ведьма] голая, як мать родила, идe к нему [к сараю и, присев на корточки,] набрала жменю навоза, [тогда и он набрал. Ведьма набрала еще жменю, тогда и еврей взял жменю] — она исчезла» (с. Барбаров Мозырского р-на Гомельской обл., 1983, зап. Н. Борзаковская).

С точки зрения славянской традиции, как она представлена в имеющихся в нашем распоряжении фольклорных текстах, некоторые христианские праздники почитаются и славянами, и евреями. Причину того, что день св. Марка (25.IV/08.V) празднуют не только христиане, но и евреи, объясняет карпатская быличка [Онищук 1912: 45]. В этот день один еврей возил навоз на поле. Доброжелатели сказали ему, что сегодня праздник — работать грех. Еврей засмеялся: «Шо то Марок? Марок — шмарок!» — и тут же провалился вместе со своими конями «в скалу» (горную трещину). С тех пор евреи всегда спрашивают у гуцулов: «А коли того Марка?» — чтобы не нарушить запрет работать в праздник и не навлечь на себя беду.

Казалось бы, чем может грозить иноверцу нарушение праздничных запретов, соблюдаемых христианами, — ведь «чужой» находится как бы вне культурного пространства местной традиции и ее установки на него не распространяются? Однако именно в сфере календарных представлений этот принцип не срабатывает, и определяющим оказывается поверье о прямой соотнесенности времени (праздника) и пространства, в пределах которого он имеет место быть. Описывая народный календарь крестьян Виленской губ., священник Иоанн Берман отметил, что «по понятиям народа, христианские присвятки (праздники, не имеющие статуса „годовых“. — О.Б.) привязаны к христианским грунтам (почве), и потому в неважный полупраздник не годится работать собственно на своей ниве, чтобы не накликать на нее бедствий» [Берман 1873: 33]. В Ошмянском уезде Виленской губ. рассказывали о глухонемом крестьянине, который отправился пахать в праздник («присвяток») Бориса и Глеба. Соседи поспешили догнать его и знаками — крестным знамением в сторону церкви — объяснили, что сегодня праздник и в поле работать не годится. Глухонемой кивнул и «затормосил» кулаком свою бороду, дав понять таким образом, что он отправляется пахать не на свое поле, но на поле еврея. В то же время предосудительным для хозяина считалось, если на его «христианском грунте», арендованном евреями, в праздники велась работа, хотя бы и руками евреев [Берман 1873: 33].

Среди еврейских фольклорных текстов также имеются повествования о том, почему важно отмечать «чужие» праздники. В рассказе выходца из Галиции о праведнике раби Менделе из Реминова говорится, как раби однажды поздравил хасидов с Новым годом гоев. Удивленной аудитории раби объяснил, что «Новый год гоев сулит хорошую подпись еврейскому народу — видит Господь прегрешения гоев в их Новый год и вспоминает свой народ. Сидит он на троне и судит гоев в соответствии с их делами, но милосердием становится для евреев Его судейство» (Израильский архив фольклорного рассказа при Хайфском университете, 1773 [Фиалкова 1995-а]).

Что касается обратной ситуации — почитании в какой-либо форме еврейских праздников славянами-христианами, — фольклорно-этнографические своды кон. XIX — XX вв. не содержат таких сведений. Исключением является трогательный рассказ потомка раби Пинхаса из Белоруссии «Ханукальная свеча Алексея» о том, как каждый год евреи со всей округи собирались в доме полесского крестьянина Алексея, чтобы отпраздновать Хануку. Алексей же устраивал для евреев праздник и сам принимал в нем участие по обету, в память о чудесно спасшей его ханукальной свече, свет которой указал ему дорогу из лесной чащи (Израильский архив фольклорного рассказа при Хайфском университете, 3486 [Фиалкова 1995-б]).

Славянские рассказы о ритуалах, совершаемых во время еврейских праздников, удивительным образом совмещают в себе «этнографический» и «мифологический» пласт. С одной стороны, они содержат наблюдения, свидетельствующие о пристальном внимании, с которым местные жители Прикарпатья или Полесья наблюдали за обрядами своих соседей и своеобразно интерпретировали их (часто с точки зрения собственной традиции). С другой стороны, в этих рассказах отражается один из наиболее устойчивых стереотипов — о связи иноверцев с нечистой силой.

В Прикарпатье рассказывали, что во время пасхальных праздников евреи едят мацу. Берут деревянную ложку и кавалок хлеба и сжигают. После праздника идут на то самое место, «перепрошуют» хлеб и говорят: «Гам, гам! Ходи хлїбе 'д нам!» [Франко 1898: 199-200]. Из этого описания хорошо видно, как праздничный ритуал (избавление от хамеца и поиски афикомана?) в глазах славян превращается в некий магический обряд «приглашения» хлеба (ср. славянское обрядовое приглашение на рождественский ужин мороза, предков-«дедов», животных и т.п. ради урожая и благополучия в наступающем году).

Во время летней экспедиции 2000 г. в Волынское Полесье нам удалось записать воспоминания Василины Григорьевны Супрунюк (1931 г. р.) — до войны она жила в доме по соседству с еврейской семьей («наши хаты стyляны булы с жидaмы»). О еврейской Пасхе она рассказывала: «Вони карапaтку йилы, бо йих Моисей, як вывoдиў, то вони тылько живилиса карапaткамы. Воны сорок дэнь булы ў пустыни! — от, як йих вывoдиў Моисей. То воны сорок дэнь жили карапaткамы и плисни тэи — таки во — лэпёшки лэпили. Вот воны, як Велыкдень, то тo вжэ Пaска ў йих такa булa. Бо воны тылко мацу ту пэклы — звaлы мацa. Еко ў пустыни — от вони пэклы на сoнэчку, пэклы воны тyю мацу, тонюсэньки… То воны вжэ, як Велыкдэнь, то вжэ вони хлиба не едeть, не йилы, нaвыки приймaлы хлиб из столы (совсем убирали хлеб из дома. — О.Б.). А вжэ мы подбэгaемо дытьми и крычимо: „Маца пуд стил, а хлиб на стил!“ — бо вжэ знaлы, шо воны хлиб гэть приймaлы, бо то вжэ Велыкдэнь. Я знаю, бо бaбу нам роскaзывала — дид [у евреев] старый буў. А мы кaжэмо, чого ж то у вас — хлиб ховaете? Кажэ: „Бо мы тылько тым живилиса — карапaткамы, при Мойсeйове, и тэю мацoю, на сoнэчку пэкли…“ Сорок дэнь булы ў пустыни, ек превoдыў йих Моисей чэрэз мoрэ» (с. Мельники Ратновского р-на Волынской обл., зап. О. Белова).

На Волыни считали, что благополучие евреев зависит от нечистой силы: в праздник Песах «жиди ставлють вино на столi, хрiн i петрушку i ото приходить той шо з рiжками, п'є там вино и закушує, i оставляє грошi. Не до кажного жида вiн i заходе, а тiлькi до дуже щасливих» [ТРОИВ 5: 11]. В этом рассказе, вероятно, трансформации подверглось представление о том, что на Песах пророк Илия может посетить каждый еврейский дом. Поскольку «чужой Бог» и «чужие святые» выступают в народной славянской традиции как представители потусторонних сил, то образ сакрального посетителя приобретает характерные для демонологического персонажа признаки. О том, что под эвфемистическим названием той шо з рiжками (ср. выражения бог с рогами, ангел с рожками в значении «черт») вполне может подразумеваться черт, свидетельствует другая история — «Жидiвський бог», — записанная в Подолии. Сторож при корчме рассказывал, как на еврейскую Пасху («на свята жидiвскi, тотi, що вони на них пичут коржi великi, а тонкi, а стiни i лавки вишкробуют вiд житного хлiба») он тайком подглядел, что же делают евреи, собравшись на праздник. «От вони позаставляли на мисках їдзеня, посвiтили свiчки, ростворили дверi, i давай кричати, просити, щоби прийшов їх божок». И вот что-то слезло с чердака — «кудлате, грубе, таке нiби собака, нiби чоловiк», — но в хату войти не захотело. Евреи обыскали дом, нашли притаившегося сторожа и выгнали его. Уходя, он успел заметить, как «тота бiда вiйшла в хату, вискочила на стiл i щось трохе хлиптала <…> як воно вийшло з хати, то жиди засiли до своєх коржiв їсти» [Левченко 1928: 64-65].

Мы не касаемся здесь «основного сюжета» Судного дня — поверий о похищении чертом евреев, который может составить предмет особого исследования [Белова 1999: 313-315].

Согласно верованиям поляков, вредоносные ходячие покойники (упыри) активизируются в дни еврейских праздников (а также в новолуние или полнолуние, в пятницу или в тот день недели, когда он умер, а также в годовщину своей смерти или когда в окрестностях кто-нибудь кончает жизнь самоубийством [Baranowski 1981: 59]).

Поскольку «чужие» праздничные ритуалы в представлениях носителей традиционной культуры соотносятся с участием в них нечистой силы, то дни «чужих» праздников воспринимаются как опасные, неблагоприятные для хозяйственной деятельности. Так, по белорусскому поверью, в праздник Кущей нельзя было рубить и складывать в бочки капусту — сгниет [Federowski 1897: 415]. В Витебской Белоруссии полагали, что нельзя сеять рожь во время «жидовских стыянов»: от такого посева во ржи будет стоять только пустая солома [Никифоровский 1897: 107; прим. 141: сты(о)яны — день еврейского моления над водою, предшествующий новолетию; чаще всего это известно под термином трес (трясти) блох у воду]. В белорусском Полесье (Слуцкий повет) считалось, что «не муожна сiеяць жыта, як жыды стаяць у школе перад страшнаю нуоччу, бо будуць пустыя каласы-стаяны» [Сержпутоўскiй 1930: 62].

Непосредственно с сельскохозяйственной практикой связаны приметы о начале работ (сев, посадка различных культур), приуроченных к датам еврейского календаря. Так, на Украине (Лубенский у.) подсолнечник сажали в субботу или в дни, на которые приходились еврейские праздники («як жыды на кучкы сидалы»). По народному поверью, это обеспечивало сохранность посевов от воробьев. Зависимость времени посадки от еврейских праздников объяснялась так: «Затим горобци не будуть пыть соняшника, шо жыд у суботу ничего не робыть. Горобець ось як до жыда доходыть. Як Спасытеля сховала Маты Божа у ясля, то горобець казав: жыв! жыв! А жыды понялы и найшлы. Спасытель сказав: „Хай горобець буде, як жыд“. Так горобець проклятый, и тым вин у суботу ничого не займае» [Милорадович 1991: 246]. Той же магией подобия обусловлено правило сажать подсолнечник до восхода солнца, а лучше после его захода — «горобци вже не жырують тоди, не щебечуть, бо на шабаш пишлы, як жыды» [Милорадович 1991: 247]. Своеобразное «родство» евреев и воробьев проявляется также и в следующем поверье: «Воробьи, подобно жидам и чертям, не любят сала, и потому советуют всякому, желающему отогнать воробьев от посева, при сеянии мазать руки освященным салом» [Чубинський 1995: 66].

Другие еврейские праздники также могли служить ориентиром для начала работ. В Польше говорили: «Dzisiaj Sadny Dzien zydowski — trza pszenice siac» (Нынче еврейский Судный день, пора пшеницу сеять) [Cala 1992: 144]. В Виленской губ. появление на дворе молельной школы шеста, установленного раввином (сигнал для начала постройки кущей), расценивалось внимательными этническими соседями как знак того, что давно пора сеять озимые (особенно если шест появлялся после 08.IX/21.IX — дня Рождества Пресвятой Богородицы) [Берман 1873: 27].

С датами еврейского календаря, прежде всего праздником Кущей, связаны метеорологические приметы. По свидетельствам из Польши (Бельско-Подлясское, Кросненское воеводства), на праздник Кущей всегда шел дождь: «еврейские кучки — дождь будет» и наоборот: «дождь идет — приближаются Trabki [так называли день „вытрясания грехов“] или Kuczki» [Cala 1992: 108].

Белорусская поговорка «людзи гавораць, што Пурымы не сьвято, а трасца не хвароба» (Пурим не праздник, а лихорадка не болезнь) [Сержпутоўскi 1930: 203] на первый взгляд принижает статус этого праздника (отголосок того, что не все евреи отмечают этот праздник?). Однако понимать это выражение следует, видимо, в прямо противоположном смысле (исходя из того, что лихорадка в народных представлениях — один из самых свирепых недугов). Да и фольклорно-этнографический материал показывает, что Пурим не остался незамеченным в славянской традиции. Это практически единственный праздник, который оказался напрямую спроецирован на славянский календарь — как в языковом, так и в обрядовом аспекте.

И. Берман отметил такую деталь относительно праздника «Средопостья», или «крестцов» (среда на 4-й неделе Великого поста), в народных представлениях Виленщины: «Замечательно, что часто случающийся об эту пору еврейский праздник Пурим тоже почему-то называется евреями и крестьянами „жидовские крестцы“. Многие евреи по невежеству думают, что этот праздник у них потому называется „крестцами“, что в оное время Аман задумал евреев приневолить к принятию христианства» [Берман 1873: 9].

В польской традиции праздник Пурим иногда называется «Zydowskie Zapusty», т. е. как «еврейская масленица». Как рассказывают информанты-славяне (Бельско-Подлясское воеводство), в этот день евреи нанимали за плату парня, которого потом могли толкать и бить кольями, как Иисуса Христа [Cala 1992: 89]. С одной стороны, здесь налицо обычное для народного христианства соотнесение всех еврейских обычаев и обрядов с евангельскими событиями, как более значимыми — с них в фольклорном сознании начинается мироздание и история (ср. народные легенды о том, как Христос творил мир, что еврейский Талмуд есть не что иное, как тайная книга о распятии Христа, что в Пасхальную ночь евреи собираются для того, чтобы вспомнить, как они распинали Иисуса, и т. д.). С другой стороны, описанный ритуал с битьем и преследованием совершенно органично входит в систему масленичных бесчинств, которыми сопровождались проводы зимы и обряды изгнания смерти в славянской традиции, что и могло послужить основанием сближения хотя бы на лексическом уровне еврейского Пурима и славянской Масленицы. Славяне же на Страстной неделе, накануне Пасхи (эти дни являются значимыми не только с точки зрения церковных ритуалов, но отмечены многочисленными обрядовыми действиями, имеющими очистительный и охранительный смысл), также привлекали евреев к обязательным в этот период ритуальным бесчинствам. Так, повсеместно у западных славян в различных вариантах известно предпасхальное действо, называемое «наказание», «преследование», «сжигание» или «повешение Иуды», смысл которого сводился к изготовлению обрядового чучела с последующим его уничтожением (все эти обряды могут быть рассмотрены как христианизированный вариант уничтожения куклы — олицетворения зимы и смерти). В вариантах «повешения Иуды», записанных на территории ю.-вост. Польши (Пшемышль) обращают на себя внимание следующие моменты: «Иуду» одевали в вещи, украденные у евреев, вешали на ворота или на дерево напротив дома еврея, и еврей должен был откупиться, заплатить за куклу [Cala 1992: 130-131]. Затем эту куклу тащили к реке, поджигали и бросали в воду или же сбрасывали с башни костела. Здесь также имеет место ежегодная реализация евангельского мифа в сочетании с элементами ритуальных обходов ряженых (чучело, выкуп, преследование, уничтожение), происходивших в поворотные моменты года.

Представления этнических соседей о календаре и праздниках друг друга — яркий пример взаимопроникновения традиций и широкого взаимного усвоения элементов культуры. На этом фоне уже не покажется странным свидетельство из белорусского Полесья, вынесенное в заглавие этой статьи… 

Литература

Белова 1999 — Белова О. В. Фольклорная интерпретация ритуальных действий и предметов иудейского культа в Полесье // Мифология и повседневность. СПб., 1999. Вып. 2. С. 307-317.

Берман 1873 — Берман И. Календарь по народным преданиям в Воложинском приходе Виленской губернии, Ошмянского уезда // Записки Имп. Русского географического общества по отд. этнографии. СПб., 1873. Т. 5. С. 3-44.

Богатырев 1971 — Богатырев П. Г. Магические действия, обряды и верования Закарпатья // Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 167-296.

Гнатюк 1896 — Гнатюк В. Галицько-руськi анекдоти. Ч. II // Етнографiчний збiрник. Львiв, 1896. Т. 6. С. 163-269.

Гринченко 1901 — Гринченко Б. Д. Из уст народа. Малорусские рассказы, сказки и пр. Чернигов, 1901.

Зеленин 1914 — Зеленин Д. К. Описание рукописей Ученого архива Имп. Русского географического общества. Пг., 1914. Вып. 1.

Левченко 1928 — Казки та оповiдання з Подiлля. В записах 1850-1860-х рр. Вип. I-II. Упоряд. Микола Левченко. Київ, 1928.

Милорадович 1991 — Милорадович В. П. Житье-бытье лубенского крестьянина // Українцi: народнi вiрування, повiр'я, демонологiя. Київ, 1991. С. 170-341.

Никифоровский 1897 — Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах / Собрал в Витебской Белоруссии Н. Я. Никифоровский. Витебск, 1897.

Онищук 1912 — Онищук А. Народний календар у Зеленицы Надвiрнянського пов. (на Гуцульщинї) // Матерiяли до українсько-руської етнольогiї. Львiв, 1912. Т. 15. С. 1-61.

Сержпутоўскi 1930 — Сержпутоўскi А. Прымхi i забабоны беларусаў-паляшукоў. Менск, 1930.

ТРОИВ 5 — Труды Общества исследователей Волыни. Житомир, 1911. Т. 5.

Фиалкова 1995-а — Фиалкова Л. Из фольклорного архива // Вести — Север. 28.12.1995.

Фиалкова 1995-б — Фиалкова Л. Из фольклорного архива // Вести — Север. 21.12.1995.

Чубинский 1995 — Чубинський П. Мудрiсть вiкiв. Т. 2. Київ, 1995.

Baranowski 1981 — Baranowski B. W kregu upiorow i wilkolakow. Lodz, 1981.

Cala 1992 — Cala A. Wizerunek Zyda w polskiej kulturze ludowej. Warszawa. 1992.

Federowski 1897 — Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Krakow, 1897. T. 1.

Kolberg DW 29 — Kolberg O. Dziela wszystkie. Wroclaw — Poznan, 1962. T. 29 (Pokucie. Cz. 1).

Malek 2000 — Malek E. Указатель сюжетов русской нарративной литературы XVII-XVIII вв. Lodz, 2000. T. 1.

 Солнечное Сплетение №14-15

Оглавление

Ольга Белова Славяне и евреи о «своих» и «чужих» календарных праздниках

Литература