Поцелуй, чтобы вспомнить [Тереза Медейрос] (fb2) читать онлайн

Посвящение

Памяти моей милой Тыковки — ты была чудесным котенком, который грел мои коленки и сердце целых тринадцать лет. Я до сих пор каждую ночь вытаскиваю твое одеяльце на случай, если ты решишь заглянуть ко мне без предупреждения.

Самому Господу — Я каждое утро прихожу к тебе с полным сердцем и пустыми руками, и ты оставляешь меня с большим количеством благословений, чем я могу унести.

И моему Майклу, каждый поцелуй которого запоминается навсегда.

Выражения признательности:

Я хотела бы поблагодарить весь штат Бантам Делл Паблишинг Групп — включая Энн Бохнер, Эми Фарли, Терезу Зоро, Бетси Халсебош, Сьюзен Коркоран, Барб Бург, Йока Луи и Ирвина Эпплбаума. Я также хотела бы поблагодарить Маргарет Эванс Портер, чьи изысканные рекламные проспекты на тему ухаживания и брака периода Регентства вдохновили мое воображение к новым высотам. (Поэтому, если я поняла что-то неправильно, не вините ее. Вините меня!) Я хотел бы поблагодарить моих друзей по переписке, которые поддерживают во мне здравый рассудок — Жана Уиллета, Элизабет Бивари и Ребекку Хаган Ли. И особенно хочу поблагодарить Венди Маккурди, Андра Чирило и Нину Тайблиб. У Золушки была всего одна добрая фея, а у меня их целых три.

Пролог

Стерлинг Харлоу залез на оттоманку и встал на цыпочки, чтобы выглянуть из окна гостиной. Ему было бы куда легче, если бы толстая желтая кошка не свисала с его руки вялой тряпочкой. Его жаркое дыхание оставило на холодном стекле ровное затуманенное пятно. Он стер его рукавом как раз вовремя, чтобы увидеть изящный экипаж, который остановился на изогнутой подъездной дорожке выкрашенного в белый цвет дома. Когда лакей в парике и ливрее спрыгнул с козел экипажа и открыл дверцу, Стерлинг подался вперед и прижался носом к стеклу.

— Я никогда раньше не встречал настоящего герцога, Нелли, — прошептал он, от волнения сжимая в руках многострадальную полосатую кошку, которая была его постоянной спутницей.

С тех пор, как мама и папа сообщили ему, что двоюродный дед Стерлинга удостоит их визитом, он проводил все свое время, роясь в книгах и выискивая портреты герцогов. В конце концов, он успокоился на промежуточном варианте между Одиссеем и Королем Артуром, добром, храбром и благородном, в красной бархатной мантии, свисающей с широких плеч и, возможно, даже с сияющим мечом на поясе.

Стерлинг задержал дыхание, поскольку дверь экипажа распахнулась, и солнце осветило герб, изображенный на ее блестящей поверхности.

— Стерлинг! — Голос его матери ударил по его и без того натянутым нервам так, что он чуть не упал с оттоманки. Нелли спрыгнула у него с рук и спряталась за занавесками.

— Слезай оттуда сейчас же! Еще не хватало, чтобы твой дедушка застал тебя подсматривающим, словно любопытную прислугу.

Решив, что будет опрометчиво напоминать матери, что они могут позволить себе всего одного слугу, Стерлинг спрыгнул с оттоманки.

— Герцог уже здесь, мама! Он действительно здесь! И он приехал в экипаже, запряженном четырьмя белыми лошадьми, точно как Зевс или Аполлон!

— Или дьявол, — пробормотала она, слюнявя пальцы, чтобы пригладить его вихор, который вечно портил прическу его золотоволосой головки.

Она отряхнула его костюм от кошачьей шерсти и заново повязала миниатюрный шейный платок, чуть не задушив его тугим узлом, но Стерлинг старался не дергаться. Он хотел произвести на герцога самое лучшее впечатление. Хотел, чтобы мама и папа им гордились. Возможно, если бы ему это удалось, папа не проводил бы столько ночей в Лондоне, а мама не плакала бы по ночам, в конце концов засыпая от усталости. Ее приглушенные рыдания не раз будили его посреди ночи всю прошлую неделю.

— Вот так, — она отстранилась и наклонила голову, изучая его. — Ты очень симпатичный маленький джентльмен.

Внезапно ее красивое лицо сморщилось от сдерживаемых слез. Она отвернулась, прижимая к губам носовой платок. Ошарашенный и встревоженный, Стерлинг шагнул к ней.

— Мама? Ты плачешь?

Она отстранила его.

— Не глупи. Мне что-то попало в глаз. Зола от кухонной плиты, или, может быть, шерсть Нелли.

Впервые за свою короткую жизнь Стерлинг заподозрил свою мать во лжи. Но прежде чем он смог на нее надавить, дверь гостиной распахнулась.

Стерлинг повернулся и забыл про мать, его сердце громко застучало, отдаваясь в ушах.

В дверях стоял отец, его испещренные синеватыми прожилками щеки и нос покраснели. Для того, чтобы в его глазах появился этот лихорадочный блеск, обычно требовалась победная ночь за игорным столом или, по крайней мере, три бутылки портвейна.

— Элли. Стерлинг. Имею честь представить вам моего дядю — Гренвила Харлоу, шестого герцога Девонбрука.

Нетерпеливо оттолкнув отца Стерлинга в сторону, герцог в сопровождении рослого лакея быстро вошел в комнату. К большому разочарованию Стерлинга, на герцоге была не франтовская красная мантия, а всего лишь строгое черное пальто из шерсти и бриджи до колен, безо всяких украшательств. Его плечи были не широкими, а узкими и сутулыми и словно ждали, что что-то вот-вот рухнет на них. Тяжелый лоб нависал над светлыми глазами, а его блестящую макушку венчала рваная тонзура из торчащих пучками седых волос.

Стерлинг во все глаза уставился на его длинный сплюснутый нос, который начал подергиваться. Герцог оглушительно чихнул, заставив всех вздрогнуть.

— Здесь где-то кошка, верно? — Его сверлящий взгляд обежал гостиную. — Уберите ее немедленно. Не выношу этих противных созданий.

— Мне очень жаль, ваша светлость. Если бы я знала, то закрыла бы ее в амбаре вместе с остальными животными.

Продолжая бормотать неуклюжие извинения, мать Стерлинга отперла окно и бесцеремонно выпихнула Нелли в сад. Стерлинг запротестовал, но герцог перевел ледяной взгляд с кошки на него, и у Стерлинга язык примерз к небу.

— Как удачно вы приехали, как раз к чаю, ваша светлость. На губах его матери появилась кривая дрожащая улыбка. — Я приказала моей кухарке приготовить поднос с множеством закусок для вашей…

— У меня нет времени на удовольствия или бесполезное времяпровождение, — резко сказал герцог, и улыбка матери Стерлинга увяла. — Я должен как можно скорее вернуться в Лондон. Знаете, у человека моего положения есть дела поважнее.

Когда герцог двинулся к нему, у Стерлинга тоже задергался нос. Старик пах еще неприятнее, чем выглядел — словно поеденное молью нижнее белье, которое провалялось на чердаке несколько веков.

— Это тот самый парень? — рявкнул герцог.

Отец Стерлинга отошел и, встав рядом с его матерью, ободряюще обнял ее за талию.

— Да. Это наш юный Стерлинг.

Герцог наклонился, чтобы посмотреть ему в лицо, и Стерлинг отшатнулся. Недовольный изгиб тонких губ герцога ясно показал, что ему совершенно не понравилось то, что он увидел. — Что-то он маловат для своего возраста.

Смех отца Стерлинга был сама сердечность.

— Ему всего семь, мой лорд. Я сам был позднего расцвета.

Герцог схватил Стерлинга за ухо и сильно оттянул, заставив Стерлинга порадоваться, что он не забыл помыть за ушами. Но прежде, чем он смог отойти от такого неуважительного отношения, костлявые пальцы старика вцепились ему в нижнюю губу и оттянули ее вперед, чтобы получить возможность осмотреть его зубы.

Стерлинг отдернулся, недоверчиво глядя на герцога. Он мог бы его укусить, но боялся, что тот будет на вкус еще хуже, чем на запах.

Повинуясь сильному тычку отца, мать Стерлинга вышла вперед.

— Он очень послушный мальчик, мой лорд. И у него очень доброе и щедрое сердце. Я всегда называю его — мой маленький ангел.

Фырканье герцога предупредило их, что он не слишком-то ценит перечисленные достоинства. Она затеребила юбку.

— Кроме того, он очень умен. Я еще не видела мальчика, который бы в его возрасте так здорово управлялся с буквами и числами.

Герцог обошел вокруг Стерлинга, заставляя его почувствовать себя сочным куском падали, на который нацелился голодный стервятник. После нескольких минут напряженной тишины старик, наконец, остановился и покачался с пятки на носок.

— Я уже достаточно потратил своего драгоценного времени. Он подойдет.

Мать Стерлинга прижала руку ко рту. На лице его отца отразилось облегчение. Отчаяние в конце концов развязало язык Стерлинга.

— Для чего я подойду? Я не понимаю. О чем он говорит? Папа? Мама?

Отец посмотрел на него, сияя от радости.

— Сын, у нас для тебя изумительный сюрприз. Твой дедушка Гренвил великодушно согласился сделать тебя своим наследником. Теперь ты станешь его маленьким мальчиком.

Стерлинг дикими глазами посмотрел на отца, потом на мать.

— Но я не хочу быть его маленьким мальчиком. Я хочу быть вашим маленьким мальчиком.

Желтозубая улыбка двоюродного деда излучала гораздо больше угрозы, чем негодования.

— Теперь он не будет ничьим маленьким мальчиком. Я считаю, что с детьми нельзя цацкаться. Я быстро сделаю из него мужчину.

Отец Стерлинга печально покачал головой.

— Понимаешь, Стерлинг, жена лорда Девонбрука теперь на небесах.

— Она сбежала туда от него? — Стерлинг вызывающе глянул на деда.

Глаза его отца предупреждающе сузились.

— Она сейчас на небесах, потому что долго болела. К несчастью, она умерла до того, как смогла подарить ему сына. Бог не одарил его своим собственным маленьким мальчиком, как одарил им нас.

— Слабовольная дура оставила мне девчонку, — выплюнул герцог. — Дочь. Малополезный для меня ребенок, но тебе она будет компанией.

— Ты слышал, Стерлинг? — его мама так сильно сжимала руку его отца, что костяшки ее пальцев побелели от напряжения. — У тебя будет сестра. Разве это не замечательно? Ты будешь жить в огромном особняке в Лондоне, у тебя будет полно игрушек, а еще пони, на котором ты сможешь ездить. У тебя будет лучшее образование, которое только можно купить за деньги, а когда ты станешь достаточно взрослым, дедушка устроит тебе поездку по всей Европе. Ты ни в чем не будешь иметь недостатка. — По ее щекам покатились слезы. — И когда-нибудь — через много-много лет, конечно, — добавила она, бросив напуганный взгляд на действующего герцога, — ты станешь герцогом Девонбруком.

— Я не хочу быть герцогом, — яростно заявил Стерлинг, его плечи затряслись. — И не буду. Вы не сможете меня заставить!

Думая только о побеге, Стерлинг стрелой промчался мимо двоюродного деда и бросился к дверям. Но он забыл про лакея. Тот сгреб Стерлинга в охапку и толстой рукой ухватил поперек живота, как будто Стерлинг весил не больше рождественского окорока.

Стерлинг в слепой панике яростно пинался и царапался, не слыша ничего вокруг, кроме собственных воплей ярости.

До тех пор, пока не услышал звон монет.

Резко умолкнув, Стерлинг проморгался от слез и увидел, что отец сжимает в руках туго набитый кошелек, который ему только что кинул герцог.

Злобный триумф блеснул в глазах старика.

— Как мы и договаривались, племянничек, я все оформил на Арден Менор. Независимо от того, как повернется к тебе фортуна за игорным столом, с этого дня тебе больше не придется переживать, что кредиторы выкинут тебя на улицу.

Стерлинг внутренне застыл, начиная понимать, что происходит. Они продали его. Родители продали его мерзкому старику с холодными глазами и желтыми зубами.

— Поставьте меня на пол.

Его слова эхом отозвались в гостиной, заставив всех замереть. Они были сказаны с такой властностью, что даже неповоротливый лакей не посмел их проигнорировать. Стерлинг напряженным движением встал на ноги, в его глазах больше не было слез, они мгновенно высохли и теперь метали искры.

Рот Гренвила Харлоу дернулся от невольного восхищения.

— Я не против демонстрации силы духа юноши. Если ты уже закончил представление, то можешь проститься со своими родителями.

Мать и отец Стерлинга шагнули вперед, они выглядели такими пришибленными, что казались незнакомыми людьми. Мать опустилась у двери на колени — рука его отца по прежнему оставалась у нее на плече — и протянула к Стерлингу руки.

Стерлинг знал, что это его последний шанс обнять ее за талию и спрятать лицо у нее на груди. Его последний шанс закрыть глаза и глубоко вдохнуть апельсиновый аромат, которым пахли мерцающие пряди ее золотисто-каштановых волос. Ее придушенные рыдания продирали его до самого сердца, но он без слов прошел мимо нее к двери, и его спина была такой прямой, словно он уже стал герцогом Девонбруком.

— Когда-нибудь ты поймешь, сын, — сказал ему вслед отец. — Когда-нибудь ты осознаешь, что мы просто сделали то, что сочли для тебя самым лучшим.

Душераздирающие рыдания матери Стерлинга стихли, когда он стал устраиваться в уголке экипажа. Его двоюродный дед поднялся в экипаж, и карета, покачнувшись, тронулась в путь. Последним, кого видел Стерлинг, была Нелли, которая сидела на карнизе гостиной и одиноко смотрела ему вслед.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Мой дорогой сын, у меня начинают дрожать руки, когда я берусь за это письмо…

В Девонбрук Холл приехал дьявол.

Он приехал не в колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, и не возник с помощью огня и серы, а явился в лице золотоволосого и ангельски спокойного Стерлинга Харлоу, седьмого герцога Девонбрука. Стерлинг шагал через мраморные коридоры роскошного особняка, который называл домом последние двадцать один год, а за ним следовали два пятнистых мастиффа, которые ступали с львиной грацией, так похожей на его собственную.

Он остановил собак небрежным щелканьем пальцев, потом толкнул дверь, ведущую в студию, и прислонился к косяку, думая о том, как долго его кузина* сможет притворяться, что не замечает его.

* По родственным связям Диана Стерлингу не кузина, а тетя, т. к. она дочь Гренвила Харлоу, который приходится Стерлингу двоюродным дедом (дядей его отца). В оригинале присутствует игра слов — двоюродный дед звучит как great uncle и часто сокращаем до uncle ("дядя"), тогда как сама Диана всегда обозначается как cousin (" кузина") — прим. переводчика

Ее рука еще несколько минут продолжала что-то писать в бухгалтерской книге, пока особенно сильный росчерк перекладины в букве — т - не оставил на странице уродливое чернильное пятно. С вздохом признавая свое поражение, она глянула на него поверх очков в металлической оправе.

— Я вижу, что Наполеон так и не смог преподать тебе урок хороших манер.

— Наоборот, — парировал Стерлинг с ленивой улыбкой. — Это я преподал ему урок или даже два. Говорят, что он отрекся от престола после Ватерлоо, только чтобы сбежать от меня.

— Сейчас, когда ты вернулся в Лондон, думаю, мне стоит рассмотреть возможность присоединиться к нему в изгнании.

Стерлинг пересек комнату, и его кузина застыла, словно манекен портнихи. Это было достаточно странно, поскольку Диана, вероятно, была единственной женщиной в Лондоне, которая не казалась чужой за этим столом из красного дерева, обитым кожей. Как всегда, она избегала бледно-пастельных и девственных белых цветов, обожаемых последними модницами, и предпочитала величественные оттенки лесной зелени и вина. Ее темные волосы были стянуты в простой пучок, который подчеркивал элегантность ее вдовьего мыска (вдовьим мыском называется линия волос, которая посередине лба делает v-образный выступ — прим. переводчика).

— Пожалуйста, не дуйся на меня, дорогая кузина, — пробормотал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. — Я могу перенести осуждение всего мира, но твое надрывает мне сердце.

— Это было бы возможно, если бы у тебя таковое было, — она подставила ему щеку для поцелуя, напряженная линия ее рта смягчилась. — Я услышала, что ты возвращаешься, еще больше недели тому назад. Я решила, что ты снова остался с этим повесой Тейном.

Проигнорировав кожаное кресло с подголовником, которое стояло перед столом, Стерлинг обошел вокруг и присел рядом с ней на угол стола.

— Знаешь, он никогда не простит тебе, что ты разорвала вашу помолвку. Он говорит, что ты разбила его сердце и жестоко оклеветала его характер.

Несмотря на то, что Диана позаботилась, чтобы ее тон был как можно более нейтральным, ее щеки немного порозовели.

— Моя проблема была не в характере твоего друга. Она была в нехватке такового.

— И все же, за все эти годы, ты так и не вышла замуж, а он так и не женился. Я всегда находил это достаточно… любопытным.

Диана сняла очки и посмотрела на него ледяным взглядом.

— Я скорее буду жить без мужа совсем, чем выйду замуж за мальчишку. — И словно осознав, что сказала слишком много, она снова надела очки и стала вытирать перо, которым писала. — Однако я уверена, что даже авантюры Тейна бледнеют по сравнению с твоими собственными. Я слышала, что со времени своего возвращения в Лондон ты уже успел ввязаться в четыре дуэли, вдобавок выиграл семейные состояния трех неудачливых юнцов и разбил энное количество невинных сердец.

Стерлинг укоризненно посмотрел на нее.

— Когда ты научишься не слушать всякие дурацкие сплетни? Я всего лишь ранил в плечо пару приятелей, выиграл семейное поместье еще у одного и ушиб одно единственное сердце, которое оказалось гораздо менее невинным, чем меня заверяли.

Диана покачала головой.

— Любая женщина, которая оказывается достаточно глупа, чтобы доверить свое сердце в твои руки, получает то, что заслуживает.

— Ты можешь и дальше дразнить меня, если хочешь, но теперь, когда война закончена, у меня есть твердое намерение всерьез заняться поиском невесты.

— Эта новость согреет сердца всех амбициозных красавиц и их мамаш в городе. Так что рассказывай, что заставило тебя внезапно затосковать по домашнему очагу?

— Совсем скоро мне потребуется наследник, и в отличие от дорогого старого дяди Гренвила, упокой Боже его черную душу, у меня нет намерения его покупать.

Наводящий ужас рык пронесся по комнате, словно упоминание Стерлингом его дяди призвало в комнату кого-то из загробного мира. Он глянул через стол и увидел мастиффов, которые смотрели на него снизу вверх, и чьи хвосты сейчас подрагивали от напряжения.

Диана неторопливо откинулась в кресле и показала, что у нее на коленях лежит, свернувшись, изящная белая кошка. Стерлинг нахмурился.

— Разве она не должна находиться в подсобных помещениях? Ты же знаешь, что я не выношу эти существа.

Улыбнувшись Стерлингу улыбкой, очень похожей на кошачью, Диана погладила кошку по пушистой шейке под мордочкой.

— Да, я знаю.

Стерлинг вздохнул.

— Лежать, Калибан. Лежать, Цербер. — Когда недовольные собаки опустились на коврик у камина, он сказал, — Не знаю, зачем я пошел на войну сражаться с французами, когда я с тем же успехом мог остаться здесь и сражаться с тобой.

По правде говоря, они оба знали, почему он пошел.

У Стерлинга не заняло много времени понять, почему его дядя не против демонстрации силы духа юношей. Оказалось, что старому негодяю очень нравилось выбивать из него силу духа своей тростью. Стерлинг стоически выносил попытки его дяди вылепить из него следующего герцога, пока не достиг семнадцати лет и так же, как и его отец, прибавил в высоту восемь дюймов за несколько месяцев.

Стерлинг никогда не смог бы забыть ту холодную зимнюю ночь, когда он развернулся и вырвал из рук дяди его трость. Старик спасовал перед ним, боясь ударов, которые могли на него посыпаться.

Стерлинг до сих пор не мог точно сказать, презрение к дяде или к самому себе заставило сломать трость надвое, швырнуть ее дяде под ноги и уйти. Старик больше никогда не поднимал на него руку. Спустя несколько месяцев Стерлинг уехал из Девонбрук Холла, отказавшись от большого турне, которое его дядя запланировал в честь десятилетия сражений с Наполеоном. Его блестящая военная карьера сопровождалась частыми визитами в Лондон, во время которых он играл так же активно, как и сражался.

— Ты давно мог вернуться и жить дома, — сказала Диана. — Мой отец умер больше шести лет назад.

Стерлинг покачал головой, в его улыбке отразилось сожаление.

— Некоторые призраки, возможно, никогда не успокоятся.

— Я знаю, — ответила она и отвела глаза.

Его дядя никогда не бил ее тростью. Будучи женщиной, она не удостаивалась таких знаков его внимания.

Стерлинг потянулся к ее руке, но Диана вытащила из-под промокашки свернутый лист писчей кремовой бумаги.

— Оно пришло по почте больше пяти месяцев тому назад. Я бы отправила его в твой полк, но… — Ее грациозное пожимание плечами говорило красноречивее любых слов.

Подтверждая правильность ее суждений, Стерлинг открыл ящик стола и уже собирался бросить это послание на толстую пачку других таких же писем — все они были адресованы Стерлингу Харлоу, лорду Девонбруку, но ни одно не было распечатано. Но что-то удержало его руку. Несмотря на апельсиновый аромат, который все еще исходил от письма, почерк человека, который его писал, не был тем легким и петляющим, какой он ожидал увидеть. Странный озноб, слабый, словно вздох женщины, заставил волосы у него на затылке встать дыбом.

— Открой, — скомандовал он, вжимая письмо обратно в руку Дианы.

Диана переглотнула.

— Ты уверен?

Он коротко кивнул.

Ее рука задрожала, когда она подсунула под восковую печать лезвие ножа для писем, сделанного из слоновой кости, и развернула послание. "Уважаемый лорд Девонбрук", — тихо прочитала она. — "К моему глубокому сожалению, должна вам сообщить, что ваша мать перешла из этого мира в намного более приветливый". Диана заколебалась, но затем продолжила, хотя и с очевидным нежеланием. — "Несмотря на то, что в течение последних лет вы игнорировали ее многократные просьбы о примирении, она умерла с вашим именем на устах. Я думаю, что эта новость не причинит вам больших страданий. В любое время к вашим услугам, мисс Лаура Фарли".

Диана медленно положила письмо на стол и сняла очки.

— О, Стерлинг, мне так жаль.

На его щеке дернулся мускул, только и всего. Без единого слова он взял письмо из рук Дианы и уронил его в ящик стола, который сразу же задвинул обратно. Но даже после этого в воздухе остался витать апельсиновый аромат.

Его губы изогнулись в улыбке, отчего на его правой щеке еще глубже обозначилась ямочка, которая всегда внушала его противниками страх, будь то игорный стол или поле битвы.

— Эта мисс Фарли не кажется мне сильно скромной. Кто эта развязная девчонка, которая смеет упрекать всесильного герцога Девонбрука?

Он подождал, пока Диана сверялась со своей бухгалтерской книгой в кожаном переплете. Его кузина вела дотошный учет всей собственности, которая раньше принадлежала ее отцу, а теперь ему.

— Она — дочь приходского священника. Сирота, я думаю. Семь лет назад твоя мать взяла ее к себе, вместе с младшими братом и сестрой, после того как их родители погибли во время пожара, уничтожившего их дом.

— Какая похвальная благотворительность с ее стороны. — Стерлинг скривился и покачал головой. — Дочь священника. Я должен был догадаться. Это не что иное, как праведное негодование бедной дурочки, которой заморочили голову и которой кажется, что Бог на ее стороне.

Он сдернул лист писчей бумаги с тикового подноса и положил перед Дианой.

— Немедленно напиши ответ. Информируй эту мисс Фарли, что герцог Девонбрук приедет в Хартфордшир через месяц, чтобы вступить в полное владение своей собственностью.

У Дианы отвисла челюсть, она выронила книгу, и та, упав, закрылась.

— Не может быть, чтобы ты говорил всерьез.

— И почему нет? Оба моих родителя умерли. И теперь Арден Менор принадлежит мне, разве не так?

— А что ты собираешься делать с сиротами? Выбросить их на улицу?

Он провел рукой по подбородку.

— Я скажу своему поверенному подыскать для них какое-нибудь место. Они будут мне благодарны за щедрость. В конце концов, когда трое детей слишком долго живут предоставленными самим себе, это может принести только вред.

— Мисс Фарли уже не ребенок, — напомнила ему Диана. — Она взрослая женщина.

Стерлинг пожал плечами.

— Тогда я найду ей мужа — какого-нибудь отставного солдата или судебного клерка, который будет не против взять в жены развязную девчонку ради того, чтобы подлизаться ко мне.

Диана прижала руку к груди и вытаращилась на него.

— Ты такой романтик. Это греет мне душу.

— А ты неисправимая ворчунья, — парировал Стерлинг, ущипнув ее за аристократический нос.

Он поднялся и небрежным движением подозвал мастиффов. Диана подождала, пока он вместе с собаками, не отстающими от него ни на шаг, не подошел к двери, и мягко сказала:

— Я все равно не понимаю, Стерлинг. Арден же просто скромное деревенское поместье, немногим больше коттеджа. Зачем тебе оно, если у тебя есть дюжина куда более обширных, которые ты даже не побеспокоился хоть раз посетить?

Он заколебался, в его глазах появился жестокий юмор.

— Мои родители продали мою душу, чтобы получить его. Я просто хочу решить, стоило ли оно того.

Отвесив безупречный поклон, он закрыл за собой дверь, оставив Диану гладить свою кошку и с задумчивым хмурым взглядом морщить лоб.

— Бездушный дьявол! Гнусная жаба! Боров, вынюхивающий трюфели! Презренный наглец!

Джордж и Лотти, разинув рот от изумления, смотрели, как Лаура мечется по гостиной. Никогда раньше они не видели свою уравновешенную сестру в таком впечатляющем гневе. Даже ее густые темные волосы, собранные в аккуратный пучок на затылке, подрагивали от негодования.

Лаура повернулась вокруг своей оси и помахала письмом, которое держала в руке. Дорогая бумага, на которой оно было написано, удручающе смялась оттого, что ее много раз стискивали в кулаке с того самого момента, как письмо прибыло с утренней почтой.

— Он не проявил даже минимальных правил приличия и не потрудился сам написать его. Он заставил его написать свою кузину! Я так и вижу этого бессердечного людоеда. Он наверняка в жадном ликовании потирает свои толстые ручонки, собираясь перехватить крышу над нашими головами. Неудивительно, что его называют Девонбрукский Дьявол!

— Но леди Элеонора умерла больше пяти месяцев тому назад, — сказал Джордж. — Почему он так долго ждал, прежде чем связаться с нами?

— Согласно этому письму, последние несколько месяцев он был за границей, — ответила Лаура. — Наверное, уехал путешествовать куда-нибудь по континенту, без сомнения, чтобы вдоволь насладиться бесстыдными удовольствиями, как все избалованные распутники.

— Держу пари, что он гном, — рискнула высказаться Лотти.

— Или горбатый тролль с плохими зубами и хорошим аппетитом на десятилетних надоед, — Джордж скрючил пальцы, изображая когти, и раскачиваясь, пошел к Лотти, которая завизжала так пронзительно, что котята, дремавшие у нее под юбками, прыснули в разные стороны по истертому коврику. Лотти никуда не ходила без выводка котят, который таскался за ней хвостиком. Бывали времена, когда Лаура могла бы поклясться, что ее младшая сестренка сама их нарожала.

Лауре пришлось неуклюже подпрыгнуть, чтобы не споткнуться об кого-нибудь из них. Вместо того, чтобы искать безопасное место, желтый в полосочку кот шлепнулся на зад и начал вылизывать себе лапу с таким презрением, словно в их едва не свершившемся столкновении была виновата исключительно Лаура.

— И не надо сидеть с таким самодовольным видом, — сообщила она коту. — Если нас выселят, тебе придется ловить мышей в амбарах, а не поедать хорошего жирного лосося, которого ты предпочитаешь.

Вдруг осознавший реальность Джордж опустился на диван около Лотти.

— Он действительно может нас выселить? И что с нами тогда станет?

Смех у Лауры получился не слишком веселым.

— О, нам не о чем волноваться. Вы только послушайте "Лорд Девонбрук умоляет вас простить его", — с презрением прочитала она. — "Он приносит свои искренние извинения за то, что так долго не приступал к своим обязанностям. Как новый хозяин Арден Менор, он с удовольствием возьмет на себя поиски для вас другого места". Она снова смяла письмо. — Другое место! Вероятно, он планирует сдать нас в работный дом.

— Я никогда не думала о работе. Думаю, я предпочла бы оказаться выброшенной на улицу, — задумчиво сказала Лотти. — Мне кажется, из меня бы вышла отличная нищенка, как вы думаете? Представьте меня стоящей под снегом на каком-нибудь углу и сжимающей в обмороженных пальцах оловянную плошку? — Она испустила вздох. — Я становилась бы все бледнее и худее с каждым днем, пока в конце концов не испустила бы дух от истощения на руках какого-нибудь привлекательного, но равнодушного незнакомца.

Она проиллюстрировала свои слова и рухнула в картинном обмороке на диван, прижимая ко лбу тыльную сторону своей пухленькой ручки.

— Единственное, от чего бы ты могла испустить дух, — пробормотал Джордж. — Это если бы съела слишком много печенья Куки (Игра слов. Куки — семейное прозвище экономки переводится как — печенье — прим. переводчика).

Ожив после "обморока", Лотти села на диван и показала ему язык.

Джордж вскочил на ноги и откинул со лба песочные волосы, открыв карие глаза.

— Я знаю, что делать! Я вызову этого подлеца на дуэль! Он не посмеет отказаться. С какой стати?! Мне в декабре исполнится тринадцать — я уже почти мужчина.

— Отсутствие крыши над головой и убитый на дуэли брат ничуть меня не утешат, — мрачно сказала Лаура, пихая его обратно на диван.

— Мы могли бы его убить, — бодро предложила Лотти. Не по годам развитая читательница готических романов, она умирала от желания кого-нибудь убить, с тех пор как закончила "Удольфские тайны" Анны Рэдклиф.

Лаура фыркнула.

— Учитывая то, как бесчувственно он все эти годы игнорировал письма собственной матери, для этого, вероятно, понадобится серебряная пуля или осиновый кол.

— Я не понимаю, — сказал Джордж. — Как он может выбросить нас с голым задом, — поймав предупреждающий взгляд Лауры, он прочистил горло — с голыми ушами (игра слов. arse (зад) и ears (уши) в английском языке звучат очень похоже — прим. переводчика), когда леди Элеонора пообещала нам, что Арден Менор всегда будет нашим домом?

Лаура подошла к окну и отодвинула занавеску, избегая проницательного взгляда брата.

— Я не рассказывала вам этого раньше, потому что не хотела, чтобы вы переживали, но обещание леди Элеонор содержало определенные … условия.

Джордж и Лотти опасливо переглянулись и хором спросили:

— Какие условия?

Лаура повернулись к ним лицом и выпалила правду.

— Чтобы унаследовать Арден Менор, я должна выйти замуж до того, как мне исполнится двадцать один год.

Лотти судорожно вздохнула, а Джордж застонал и закрыл лицо руками.

— И нечего выглядеть такими потрясенными, — возмущенно фыркнув, сказала Лаура. — Это просто оскорбительно.

— Но ты уже отказалась от дюжины предложений, от каждого неженатого мужчины в деревне, — заметил Джордж. — Ты знала, что леди Элеонора не одобряла степень твоей разборчивости. И, вероятно, поэтому попыталась форсировать события.

— Тули Грантэм ненасытный обжора, — сказала Лотти, пухлыми пальчиками снимая воображаемую галочку в списке потенциальных мужей для Лауры. — Уэсли Трамбл слишком волосатый. Хауи Клиф чавкает, когда ест. А у Тома Дилмора вечно грязные уши и шея.

Лауру передернуло.

— Предполагаю, ты хочешь, чтобы я провела остаток своей жизни с неповоротливым медведем в облике человека, не имеющим представления о манерах за столом и ненавидящим мыться.

— Это может оказаться лучше, чем всю твою оставшуюся жизнь ждать человека, которого не существует, — мрачно сказал Джордж.

— Но ты же знаешь, что я всегда мечтала выйти замуж за человека, который смог бы продолжить работу папы в приходе. Большинство мужчин в деревне даже читать не умеет. И не хотят учиться.

Лотти накрутила на пальчик свой длинный золотой локон.

— Жаль, что я не старшая сестра. Это было бы, конечно, жертвой с моей стороны, но я бы с удовольствием вышла замуж ради денег, а не по любви. Тогда я смогла бы позаботиться о тебе и Джордже. И у меня не было бы никаких проблем подцепить богатого мужа. Я же собираюсь вырасти Несравненной Красавицей, как вы знаете. Все так говорят.

— Ты уже Несравненная Зануда, — пробормотал Джордж. Он повернулся и обвиняюще посмотрел на Лауру. — Знаешь, ты могла бы хоть упомянуть, что тебе нужен муж поскорее. Когда у тебя еще было время найти того, кто отвечает твоим требовательным стандартам.

Лаура шлепнулась на скрипучую оттоманку и подперла рукой подбородок.

— Как я могла даже предположить, что кто-то, кроме нас, захочет жить в таком захудалом месте? Думаю, я считала, что мы просто будем жить здесь столько, сколько захотим, если кто-нибудь не придумает чего-то более умного.

Невыплаканные слезы жгли ей веки. Солнечный свет, лившийся через восточные окна, был призван только подчеркнуть благородную запущенность гостиной. Мелкие розочки, вышитые на диванных подушках, давно выцвели до светло-розового цвета. Неприглядные пятна плесени портили оштукатуренный бордюр над дверью, а под сломанную ножку фортепиано красного дерева была подложена заплесневелая стопка книг в кожаных переплетах. Арден Менор, возможно, и был скромным деревенским поместьем, от которого осталась только тень его былого блеска, но для Лауры, Джорджа и Лотти это был их дом.

Единственный дом, который они знали с тех пор, как потеряли родителей больше семи лет тому назад.

Медленно осознавая, что удрученные лица брата и сестры отражают ее собственное, Лаура встала и заставила себя улыбнуться.

— Нет необходимости сидеть с такими вытянутыми лицами. У нас есть целый месяц до приезда Лорда Дьявола.

— Но у нас есть всего чуть больше трех недель до твоего дня рождения, — напомнил ей Джордж.

Лаура кивнула.

— Я понимаю, что ситуация кажется безнадежной, но мы всегда должны помнить то, чему учил нас папа — через молитву и упорство Бог подаст.

— И что же мы должны просить Его послать нам? — нетерпеливо спросила Лотти, подпрыгивая на месте.

Лаура обдумывала ответ довольно долго, ее набожное поведение шло в разрез с решительным блеском ее глаз.

— Мужчину.

Глава 2

Кажется, прошла целая вечность с того момент, как я видела твое милое лицо в последний раз …

Стерлинг Харлоу ехал домой.

Когда этим утром он позвал грума Тейна и приказал оседлать коня, он просто собирался на прогулку в Гайд-парк. Он справедливо считал, что на сегодня у него не было более неотложных дел, чем лениво улыбаться, приподнимая шляпу, во время мимолетного флирта с какой-нибудь леди, случайно попавшейся ему на глаза. За этим неизменно следовал хороший обед, послеобеденный сон и ночная игра в карты с Тейном в "Уайте" или "Уайтере" ("White's" и "Watier's" знаменитые элитные мужские клубы — прим. переводчика).

Поэтому было совершенно непонятно, почему он гонит свою лошадь таким лихорадочным галопом и, оставляя далеко позади запруженные аллеи Лондона, мчится вперед по свободным деревенским дорогам.

Мимо него пролетали живые изгороди и каменные заборы, позади которых раскинулись ярко-зеленые луга. Летнее небо сияло ослепляющей синевой, а облака паслись на нем, словно пушистые ягнята на лазурном поле. Свежий воздух наполнял его легкие, вытесняя городскую копоть, и заставлял чувствовать себя опьяневшим и даже немного опасным.

Он скакал на бешеной скорости уже почти час, когда осознал, что за эмоции в нем так бурлят.

Он был зол. Чертовски зол.

Потрясенный этим открытием, он заставил кобылу перейти на бег. Он потратил двадцать один год, чтобы довести до совершенства холодную беспристрастность, как раз подходящую для человека его положения. А этой деревенской ханже понадобилась только пара минут, чтобы пустить все прахом.

Он убрал ее письмо в ящик стола Дианы три дня назад и с тех пор не прикасался к нему. Но ее голос все равно звучал в его голове — язвительно-чопорный и к тому же пытающийся расшевелить его совесть, намеренно усыпленную годами безразличного отношения.

"Несмотря на то, что в течение последних лет вы игнорировали ее многократные просьбы о примирении, она умерла с вашим именем на устах. Я думаю, что эта новость не причинит вам больших страданий".

Стерлинг фыркнул. Разве сложно было для мисс Лауры Фарли стать защитницей его матери? В конце концов, ведь его мать дала ей дом.

Тот, из которого она выбросила его самого.

Очень легко представить себе убежденную в своей правоте маленькую педантку, удобно устроившуюся в гостиной Арден Менор. Она, вероятно, садилась за секретер красного дерева, чтобы написать то официальное послание, и, в поисках наиболее уничтожающего оборота по отношению к нему, мусолила во рту кончик пера. Он так и видел, как ее самодовольные брат и сестра топчутся у нее за спиной, умоляя прочитать письмо вслух, чтобы они тоже имели возможность повеселиться.

А после того, как она аккуратно запечатала письмо воском, они, вероятно, все вместе собрались под неярким светом лампы вокруг любимого фортепиано его матери, чтобы спеть гимны и поблагодарить Бога за то, что он создал их такими высоконравственными, в отличие от непростительных негодяев, таких, как он.

Увидев эту картину, он сделал еще одно удивительное открытие.

Он ревновал. Смехотворно, трогательно, неистово ревновал.

Ревность была ему совершенно чужда. Желая получить красивую женщину или отличный образец лошадиной породы, принадлежавшие другому, он никогда не страдал в тех редких случаях, когда ему отказывали в том, чем он восхищался.

Но он ревновал к детям, которые жили в доме, который когда-то был его собственным. Много лет он не позволял себе даже думать об Арден Менор, а сейчас внезапно словно ощутил, как колются шипы роз, стелящихся по выкрашенным белой краской кирпичам. Он почти чувствовал сильный и резкий запах пряных трав из сада, где его мать специально выращивала их, чтобы использовать как приправы, и почти видел, как на заднем крыльце под полуденным солнцем дремлет толстая желтая кошка.

Он ощутил в груди острую боль, где-то неприятно близко к сердцу.

Стерлинг яростно пришпорил лошадь, заставляя ее перейти в галоп. Он проехал еще несколько лиг (лига — старинная английская мера расстояний, соответствует 4,8 км — прим. переводчика) в том же изнурительном темпе, прежде чем он перевел лошадь на спокойный галоп. Не стоило убивать преданного тебе коня из-за женщины. Он сжал губы.

Особенно из-за такой женщины, как Лаура Фарли.

Стерлинг сделал остановку в полуразвалившейся гостинице, чтобы отдохнуть и напоить лошадь, и снова продолжил путь. Солнце поднялось в зенит и начало лениво спускаться к горизонту, до того как окружающий ландшафт начал казаться ему хоть сколько-то знакомым. Он остановил лошадь на одиноком перекрестке. Если память ему не изменяла, деревня Арден лежала прямо за ближайшим холмом, а поместье находилось меньше, чем в одной лиге.

Он бы не вынес любопытных взглядов деревенских жителей, если бы поехал через их стоящую на отшибе деревеньку, после полудня в четверг уже сонную. Кроме того, он не хотел, чтобы кто-то из них помчался предупредить мисс Фарли о его приезде. Она не ждала его в ближайший месяц и, если годы сражений с Наполеоном и его фаворитами чему-то и научили его, так это тому, что нужно полностью использовать элемент неожиданности.

Стерлинг свернул кобылу с дороги и поскакал по тропе, усеянной круглыми пятнами солнечного света. Чтобы приехать в поместье незамеченным, ему было нужно только пересечь дубовый лес, который окаймлял его земли с запада.

Приблизившись к старой-престарой роще, он невольно улыбнулся. Ребенком ему казалось, что в лесу водится всякая нечисть, что он прибежище бесчисленных леших и эльфов, стремящихся ему напакостить. Мать почти не разубеждала его, очевидно, надеясь, что страх перед лесом не даст ему упасть в быстрый лесной ручей или какое-нибудь каменное ущелье. Улыбка исчезла с губ Стерлинга. Кончилось тем, что она отдала его монстру, который был хуже, чем все, что только могло нарисовать его воображение.

Лес оказался еще темнее, чем ему помнилось.

Толстый навес переплетенных ветвей почти не пропускал солнечный свет и приветствовал тени. Стерлинг изо всех сил попытался приспособиться к этому первобытному полумраку. Но как он ни старался сосредоточиться на продвижении вперед, все равно продолжал ловить боковым зрением странные и внезапные признаки какого-то движения. Он оборачивался, и все странно затихало, словно воздух перед грозой.

Неожиданно с кривого куста боярышника взлетела какая-то птица. Лошадь Стерлинга испуганно метнулась в сторону и едва не сбросила его.

— Спокойно, девочка, — пробормотал он и наклонился вперед, чтобы погладить шею животного.

Он провел последние десять лет, открыто глядя на черные рты орудий этого безумца. Просто нелепо, что пустынный лес так сильно выводит его из равновесия. Не надо было возвращаться в это проклятое место, горько подумал он. Нужно было дать указания Диане, чтобы она с его благословения отдала поместье этой ханже мисс Фарли.

Он заставил дрожащую от страха кобылу остановиться, изо всех сил пытаясь обуздать собственные предательские мысли. Может, он и возвращается в дом своего детства, но он больше не ребенок. Он — Стерлинг Харлоу, седьмой герцог Девонбрук, и скоро станет хозяином Арден Менора.

Стерлинг согнул ноги и сильно дернул поводья. Кобыла поняла намек и перешла на бодрый темп, когда Стерлинг направил ее через древесный лабиринт.

Он наклонился к ее шее, чтобы не задеть свисающие ветки, решительно настроенный раз и навсегда оставить позади лес и все свои страхи. Вскоре он заметил, что навес из ветвей над ним становится тоньше. Солнечный свет лился через кружевной шатер из листьев, золотя воздух обещанием свободы.

Надежду разрушил неровный овраг, который внезапно возник как из-под земли, угрожая поглотить его целиком.

Стерлинг не стал паниковать. Его кобыла дважды перепрыгивала препятствия, в два раза большие в длину и в три раза большие в глубину, во время охоты на лис в деревенском поместье Тейна. Он верил в нее.

До тех пор, пока она не уперлась передними копытами в землю и не издала пронзительное ржание, сообщая, что этот прыжок он будет делать сам, без нее. Выпустив из рук поводья, он вылетел из седла через ее голову. Около четверти секунды он благодарил судьбу за то, что земляпокрыта ковром упавших листьев, но потом заметил впереди высокий дуб. Последним звуком, который он слышал, был глухой удар его собственной головы, врезавшейся в ствол дерева.

Лаура всегда любила старый дубовый лес.

Она любила его первобытность, полумрак и дерзкие обещания языческих удовольствий. И хотя она знала каждый его камешек и каждую расщелину еще со времени, когда была маленькой девочкой, она притворялась, что может потеряться в его темном лабиринте, потому что это придавало ее размеренной жизни восхитительное ощущение опасности, что ей было крайне необходимо.

Будучи ребенком, она верила, что однажды сможет забраться на какой-нибудь холмик и увидеть морщинистого эльфа, сидящего на поганке, или встретить фею, порхающую среди блестящих листьев папоротника-орляка. Став постарше, она представляла себе, что слышит призрачный гром цокающих копыт, и поворачивалась, чтобы увидеть смелого рыцаря на белом коне, который скачет между деревьев.

Лес был волшебным местом, где было позволено помечтать даже осиротевшей дочери приходского священника.

Лаура опустилась на колени в мягкий суглинок под раскидистыми ветвями своего любимого дерева. Сегодня она пришла в лес не для того, чтобы мечтать. Она пришла, чтобы попросить о помощи своего старого друга.

Она закрыла глаза, склонила голову и стиснула руки перед собой, как учили ее мама и папа.

— Господи? Мне очень жаль, что я побеспокоила Вас, сэр, особенно после всех этих нечестивых мыслей о Лорде Дьяволе (Игра слов. Lord может означать не только "лорд", но и "Бог" — прим. переводчика) — она вздрогнула. — Я имела в виду лорда Девонбрука. Но, кажется, и я и дети попали в беду.

Даже когда Джордж и Лотти станут беззубыми и будут ковылять на больных ногах, Лаура все равно будет думать о них как о детях. Ей все равно хотелось оградить их от понимания того, насколько серьезно их положение. Особенно для нее самой.

— Я совсем не хочу показаться докукой, тем более, что я знаю, что не была такой сознательной, какой должна была бы быть, — продолжила она. — Только на прошлой неделе я пренебрегала псалмами два утра подряд, засыпала раньше, чем заканчивала молитвы, схватила последнюю булочку, хотя и знала, что ее хотела взять Лотти, и огрызалась на Куки за то, что она сожгла овсянку. А потом, когда обожгла себе щеку щипцами для волос, я произнесла, — она глянула из-под ресниц, чтобы удостовериться, что вокруг нет никого, кто мог бы стать свидетелям ее шокирующей исповеди, — очень плохое слово.

Ветер трепал листья и разочарованно вздыхал. "Возможно, перечисление грехов не лучший способ начать" — подумала Лаура, прикусывая нижнюю губу.

— Я вообще не стала бы Вас беспокоить, но я должна помешать этому Лорду Дьяволу, — она опять вздрогнула, — лорду Девонбруку… чтобы у детей осталась крыша над головой, кажется, я должна выйти замуж до дня своего рождения. И мне не хватает только одного — джентльмена, за которого я могла бы выйти.

Лаура еще сильнее наклонила голову, и ее слова полились потоком.

— Вот о чем я прошу вас, сэр. Пошлите мне доброго и достойного мужчину. Такого, который будет любить меня все те годы, которые мы проживем с ним как муж и жена. Я бы хотела, чтобы у него было доброе сердце, преданная душа и пристрастие к регулярному мытью. Он не обязан быть очень красивым, но было бы неплохо, если бы он не был отвратительно волосат, имел более или менее прямой нос и полный набор зубов. — Она скорчила гримасу. — Или, по крайней мере, большую часть. Я бы предпочла, чтобы он не бил меня, даже если я этого буду заслуживать, и хотела бы, чтобы он полюбил Джорджа и Лотти, так же как их люблю я. О, и терпимое отношение к котятам значительно облегчило бы дело.

Решив, что не повредило бы и несколько обещаний от нее самой, Лаура добавила:

— А если Вы пошлете мне мужчину, который будет уметь читать, я прослежу, чтобы он продолжил дело моего папы. — Если Господь будет достаточно щедр, чтобы послать ей мужа, она тоже должна проявить щедрость и поделиться им. Боясь, что и так уже попросила слишком много, она быстро закончила молитву. — Спасибо за все, чем ты одарил нас. Передайте папе, маме и дорогой леди Элеоноре, что мы очень любим их. Аминь.

Она медленно открыла глаза, захваченная звенящим ожиданием. Она точно не знала, чего именно в этот момент ждала от Всемогущего. Грома и молний? Грянувших фанфар? Недоверчивого смеха?

Она взглянула на полосу великолепной синевы, проглядывавшую сквозь ветки возвышающегося над ней дуба, но небеса казались такими же далекими, что и изящные лондонские залы для балов.

Поднявшись на ноги, она отряхнула юбку от приставших к ней сухих листьев. Она уже начинала жалеть о своей торопливой молитве. Вероятно, она должна была выразиться более определенно. В конце концов, разве Господь еще не посылал ей кандидатов в мужья? Добрые, приличные деревенские парни, которые сочли бы за честь сделать ее своей женой, а Арден Менор своим домом. Мужчины с преданными сердцами и крепкими спинами, готовые работать от рассвета до заката, чтобы у них всех была крыша над головой.

Даже добросердечная Леди Элеонор, которая боялась, что она так и останется ни с чем — унылой незамужней женщиной, которая должна содержать брата и сестру — упрекала ее за то, что она отвергла их неуклюжие, но искренние предложения.

Что, если Господь теперь хочет наказать ее за гордость? Может быть, лучший способ научить ее смирению, это дать ей провести всю оставшуюся жизнь за бритьем спины Уэсли Трамбла или мытьем шеи и ушей Тома Диллмора? Лауру передернуло, удушающая волна паники стала подниматься у нее внутри. Если Господь не пошлет ей джентльмена до дня ее рождения, то у нее не останется другого выбора, кроме как проглотить свою гордость и выйти замуж за одного из деревенских.

Наполовину боясь, что Его ответ на ее молитвы может прятаться на лугу в виде неуклюжей фигуры Тули Грантема, она отвернулась от поместья и направилась в глубину леса. Уход за умирающей леди Элеонорой и управление поместьем после ее смерти в последние месяцы оставляло ей совсем мало времени даже на то, чтобы просто побродить по лесу. Или помечтать.

Просвеченные солнцем тени, казалось, манили ее к себе. И хотя Лаура уже была достаточно взрослой, чтобы знать, что вряд ли столкнется с чем-то более опасным, чем недовольный еж или поляна ядовитых поганок, лес все равно казался ей неотразимо таинственным. Чем дальше она углублялась в лес, тем запутанней становились ветки над ее головой, отказываясь пропускать к ней солнечный свет и прошивая воздух восхитительным холодом.

Рассеянно гуляя по лесу, она вернулась мыслями обратно к своей дилемме. Как она сможет вынести свадьбу с Хьюи, Томом или Тули, если она всегда мечтала выйти замуж за Габриэля, Этьена или Николаса? Если бы она вышла замуж за Николаса, она бы смогла называть его Ником, когда у них будут размолвки, и Никки в моменты большой страсти. Конечно, у нее еще пока ни разу не было момента большой страсти, но она оставалась оптимисткой. А он мог бы звать ее каким-нибудь прозвищем, таким как… ну ладно, например "моя любимица". Она настолько углубилась в мысли о чарах воображаемого джентльмена, за которого она собиралась замуж, что чуть не провалилась в засыпанный камнями овраг, который делил надвое ее путь.

Она повернулась в поисках толстой ветки, которую можно было бы перебросить через овраг как мост, и увидела его.

Она замерла на месте и быстро заморгала. Для нее было не внове с помощью моргания заставлять исчезать свои лесные фантазии. Ребенком она часто останавливалась и яростно моргала, превращая отвратительную физиономию обратно в скрюченное сухое дерево, или седого карлика в небольшой камень, которым он и был все это время.

Но на сей раз ее отчаянное моргание было напрасным. Она закрыла глаза, посчитала до десяти и снова открыла.

Он все еще находился там, спящий в постели из мха на краю ущелья под раскидистыми ветвями самого старого в лесу дуба.

Лаура двинулась к нему, словно загипнотизированная. Она, вероятно, и не заметила бы его вовсе, если бы случайный солнечный луч не проник в полумрак и не омыл его золотистым светом.

Она опустилась около него на колени, и ее тревога возросла, когда она заметила, что он неподвижен и очень бледен. Дрожащими пальцами она расстегнула две верхние пуговицы его жилета и просунула руку внутрь. Накрахмаленный батист его рубашки прилегал к ее руке каждый раз, когда его грудь поднималась и опускалась от ровного дыхания.

Лаура даже не осознавала, что задерживает дыхание, пока от облегчения и слабости не присела на землю около него. Его сердце билось под ее рукой сильно и уверенно. Он был жив.

Но как он сюда добрался? Лаура с тревогой оглядела подлесок. Не было видно ни признаков лошади, ни следов перестрелки. Он стал жертвой чьего-то подлого обмана? Возможно, попытки похищения или нападения разбойника? Такие преступления были почти неслыханными в сонной маленькой деревушке Арден и ее окрестностях, но, с другой стороны, и такие красивые незнакомцы в элегантной одежде тоже были здесь большой редкостью. Лаура порылась в карманах его дорожного пальто. Его кошелек был не тронут, как и тайна его появления.

Как будто он с неба свалился.

Она осела на пятки, ее глаза расширились.

Невозможно было отрицать, что у него лицо ангела. Не пухлого розового херувима, которых Лотти так любила рисовать в своем учебнике, а высокого серафима, который с пылающим мечом охраняет врата рая. Его лицо было чисто по мужски красивым: выразительные брови и суровая челюсть. Его выдающиеся скулы придавали лицу слабый славянский оттенок, но намек на ямочку на правой щеке рассеивал любые подозрения, что он может быть чересчур серьезен.

Лаура наклонила голову и критически оглядела его. Несмотря на еле заметный золотистый пушок на тыльных сторонах ладоней, основная часть его светлых и волнистых волос вроде бы росла у него на голове, а не в ушах или носу. Она наклонилась к нему и осторожно принюхалась. Аромат мыла для мужчин — свежий и дорогой — исходил от его кожи. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Даже грубый запах его пота был странно притягателен.

Она открыла глаза и обнаружила, что ее лицо находится на одном уровне с его носом. Едва заметная горбинка портила его орлиный профиль, придавая его лицу обаятельное очарование.

Лаура осела на пятки и покачала головой собственным причудам. Она такая же глупая, как и Лотти. На какое-то мгновение она позволила себе развлечься смехотворным предположением, что он может быть ответом на ее молитвы. Но нельзя найти мужчину в лесу и просто оставить его себе. Так не делается. Она задумчиво вздохнула, разглядывая безупречный покрой его брюк из оленьей кожи и соблазнительные локоны волос, лежащие на накрахмаленном воротнике. Особенно такого мужчину, как он. По такому мужчине точно будут горевать те, кто имел несчастье его потерять.

Ее взгляд метнулся к его рукам. На руке не было обручального кольца, которое могло бы указывать на то, что его ждет дома обеспокоенная жена. Не было дорогого кольца с печаткой, которое могло бы подсказать его личность. Сама того не осознавая, она потянулась к его длинным и узким пальцам, но потом отдернула руку.

Ему гораздо больше нужна мягкая постель и горячая припарка для головы, чем ее причитания над его телом. Ей не хотелось объяснять местным властям, что он умирал, пока она тратила драгоценные секунды, восхищаясь формой его красивых, ровных и твердых губ.

Лаура начала подниматься на ноги, но потом заколебалась. Она и так уже слишком долго тянула. Ему не может повредить, если она только одним глазком взглянет на его зубы. Именно это говорила она себе, снова наклоняясь к нему.

По его благородным чертам лица струились лучи солнца, и он был похож на принца, который ждал тысячу лет, пока кто-нибудь не придет и не пробудит его от заколдованного сна. Просвеченные солнцем золотистые пылинки кружились вокруг них обоих, словно сверкающий волшебный ореол.

Позже она могла бы поклясться, что, должно быть, попала под колдовские чары леса, поскольку это было единственное объяснение тому, к чему привел ее шокирующий импульс — ее, Лауру Фарли, дочь набожного приходского священника, которая никогда не позволяла никому из кандидатов в мужья даже держать ее за руку — она склонилась и коснулась губами его губ.

Они были на вкус еще лучше, чем на вид, и она ощутила их заманчивую силу и мягкость. Ее дыхание, смешиваясь с его, перешло в головокружительный вдох. Поскольку она никогда раньше не целовалась с мужчиной, ей потребовались несколько ошеломленных секунд, чтобы понять, что он тоже целует ее. Даже от небольшого усилия, его губы раскрылись под ее губами. Когда кончик его языка прошелся по ее нижней губе, резкая дрожь прошла через Лауру, предупреждая, что она, наконец, нашла опасность, которую искала всю свою жизнь.

Его хриплый стон потряс ее до глубины души. Она медленно подняла голову и испытала еще большее потрясение, когда поняла, что он стонет не от боли, а от удовольствия.

— Кто?… — прошептал он, глядя на нее затуманенными янтарными глазами.

Лаура не была так обижена даже тогда, когда приходила в себя от фантазии, в которой она прогуливалась по улицам Ардена в одних чулках и воскресной шляпке.

Она рывком отодвинулась от него, и слова полились из нее возбужденным потоком.

— Меня зовут Лаура Фарли, сэр, и я могу вас заверить, что, независимо от произошедшего, я не имею привычки целовать незнакомцев. — Она убрала волосы с пылающих щек. — Вы, должно быть, думаете, что я совершенная бесстыдница. Сама не понимаю, что на меня нашло, и почему я повела себя в такой возмутительной манере, но могу вас заверить, этого никогда больше не повторится.

Но прежде, чем она смогла вскочить на ноги, он схватил ее за руку.

— Кто? — повторил он свой вопрос, его голос перешел в отчаянный отрывистый хрип. Его глаза сузились, пытаясь сфокусироваться на ее лице. — Кто? Кто… я?

Без сомнения, его глаза выражали мольбу. А пальцы вцепились ей в руку, требуя ответа, который она не могла дать.

Даже зная, что собирается совершить самый ужасный грех в своей жизни, Лаура не смогла удержаться от нежной улыбки, которая разлилась по ее лицу.

— Ты — мой.

Глава 3

Иногда мне кажется, что ты совсем незнакомый для меня человек…

За все эти годы Лаура развлекала себя не одной фантазией о том, как ее суженный приезжает в Арден Менор, чтобы просить ее руки. Иногда он приезжал на сверкающем черном коне с белой звездой во лбу; а иногда появлялся из красивой кареты с древним гербом известной и благородной семьи. Но ни разу она не представляла себе его появление лицом вниз на спине осла, которого вел раздраженный кокни (кокни — слэнг, на котором говорили низшие слои общества в Лондоне, а также те, кто говорит на этом слэнге — прим. переводчика), которого она оторвала от стада и который теперь сыпал ругательствами так, что уши у нее просто горели. К счастью, даже после почти сорока лет жизни в этой стране, последние двадцать из которых он служил доверенным мастером-на-все-руки у леди Элеоноры, акцент у Довера все еще оставался настолько сильным, что Лаура почти ничего не разбирала из его ругани.

Когда осел дотащился до двора, на встречу своему мужу из кухни выбежала Куки, но тут же остановилась, теребя в руках передник.

— Святые небеса! Что же случилось с этим бедным парнем?

— Как же, бедный он! — фыркнул Довер. — Наверняка, он преступник, сбежавший от Лондонской виселицы. Он зарежет нас в наших постелях в первую же ночь.

— Он не беглый преступник, — в десятый раз попыталась объяснить Лаура. — Он джентльмен.

Довер глубокомысленно кивнул.

— Знал я однажды такого джентльмена, его звали Гарри. Все были очарованы его прекрасными манерами да сладкими речами — до тех пор, пока не просыпались с рваными ноздрями (в Англии 18 века одним из наказаний и клеймений преступников было рвать ноздри — прим. переводчика) и без кошельков.

Вся в сомнениях, Куки схватила незнакомца за просвеченные солнцем волосы и покрутила его голову из стороны в сторону.

— Мне кажется, у него вполне честный вид. Как у джентльмена.

Незнакомец застонал, без сомнения протестуя против проявленного к нему неуважения. Лаура осторожно вытащила его волосы из руки Куки и пригладила их к воротнику.

— Если мы сейчас не внесем его в дом и не приложим что-нибудь к этой шишке у него на голове, я сомневаюсь, что он проживет достаточно долго, чтобы рвать кому-либо ноздри.

Она и сама уже была готова застонать, когда из амбара выбежали Лотти и Джордж, а за ними по пятам последовала стайка котят. Она надеялась подготовить их к новоприбывшему, до того, как они смогут обрушить на нее град вопросов.

— Кто это?

— Как его зовут?

— Он упал с лошади?

— Он свалился с дерева?

— На него напали грабители?

— Он потерял сознание?

— Он умер? — спросила Лотти, осторожно тыкая его в бедро, обтянутое оленьей кожей.

— С той стороны это не выяснить, — заметил Джордж, трогая красивый кашемир дорожного пальто незнакомца.

— Он джентльмен, — объявила Куки с немалой толикой гордости.

Довер покачал головой.

— А может, он беглый преступник. Пришел, чтобы убить нас в наших постелях, едва мы успеем закрыть глаза.

Голубые глаза Лотти засияли.

— Ты говоришь, убийца? Как это здорово!

Лаура сжала зубы, задаваясь вопросом, чему надеялся научить ее Господь, дав в наказание эту семейку сумасшедших.

— Он не беглый преступник и не убийца. Он просто путешественник, которому не повезло и который нуждается в капле христианского милосердия. — Она вытащила из руки Джорджа край камзола незнакомца и повысила голос. — И я скажу тебе, что мы будем делать. Мы проявим к нему милосердие. И ей-Богу, мы сделаем это прямо сейчас, пока он не успел испустить дух.

Все четверо уставились на нее с открытыми ртами. Даже Довер, который богохульствовал чаще, чем король говорил по-английски, выглядел озадаченным.

Возвращая себе апломб, Лаура чопорно пригладила волосы.

— И я бы очень оценила, если бы ты, Довер, без дальнейших промедлений отнес нашего гостя в дом.

Продолжая ворчать себе под нос о преступниках, сбежавших от виселицы и разорванных в ночи ноздрях, Довер повиновался и взвалил незнакомца на плечо. Несмотря на то, что старик был кривоног, а его лицо было сморщенным и темным, словно ломтик сушеной говядины, его плечи, грудь и руки состояли сплошь из мускулов, заработанных за много лет работы с хартфордширскими овцами, которые были еще более вздорными, чем он сам.

И чем ближе Довер подходил к двери дома, тем более смелым на язык становился.

— Потом не говорите, что я вас не предупреждал, мисси. Помяните мои слова, этот дьявол нас всех уничтожит. Точно говорю.

Вся, что могла сделать Лаура, это плестись следом и молиться, что старик был неправ.

Лунный свет омывал лицо незнакомца.

Лаура сидела в кресле около его постели и думала о том, очнется ли он вообще когда-нибудь. Хотя он, казалось, не страдал, только слабо дернулся, когда Довер свалил его на ситцевые покрывала. С тех пор прошло уже больше семи часов. Она проверила, не сползла ли горячая припарка, которую Куки поставила на огромную шишку на его макушке, а затем коснулась лба, пытаясь определить, нет ли лихорадки. Она уже начинала бояться, что, какой бы ни была его травма, она повредила ему не только память.

Она шокировала домочадцев, настаивая, чтобы его положили в комнате леди Элеоноры. Несмотря на то, что Куки держала ее комнату в чистоте и регулярно меняла постельное белье, ни Лаура, ни дети не смели нарушать ее неприкосновенность с тех пор, как умерла леди Элеонора. Просто слишком много было воспоминаний о последних днях, которые они были вместе с ней, в до сих пор ощущаемом в воздухе апельсиновом аромате — горьком и сладком.

Но ее изящная кровать с балдахином была самой удобной в доме, и Лаура твердо решила, что гостя нужно положить именно на нее.

Она должна была дать ему хотя бы это.

Сперва Куки отказывалась оставить ее с ним наедине, утверждая, что неприлично для незамужней девушки ухаживать за джентльменом в его спальне. И только, когда Лаура разрешила Доверу спать в кресле по другую сторону двери со старинным мушкетом на коленях, Куки смягчилась, хотя и продолжала неодобрительно прищелкивать языком всю дорогу до кухни. Храп старика был слышен даже через закрытую дверь.

Незнакомец лежал, вытянувшись на покрывале, стеганное пуховое одеяло с собственной кровати Лауры накрывало его до талии. И хотя Довер снял с него камзол по просьбе Лауры, именно на ее долю выпало развязывать его шейный платок и расстегивать воротник. С просвеченными солнцем волосами, в беспорядке разметавшимися по подушке, и длинными ресницами, темнее румянца на его щеках, он выглядел больше мальчиком, чем мужчиной. Но золотистая поросль уже начинала предъявлять права на его щеки, предупреждая ее, что невинное выражение его лица всего лишь иллюзия.

Лаура отчаянно искала в нем хоть какой-нибудь признак души. Если бы его плоть не была теплой на ощупь, она могла бы поклясться, что он вылеплен из мрамора — что он скульптура на могиле героя, который умер совсем молодым. Она все еще размышляла над тем, нужно ли говорить о своем плане детям и слугам. Если он так и не очнется, им незачем знать, какой идиотской мечтой она посмела себя развлечь. Сейчас, когда она уже больше не могла винить в своем безумии лесные чары, ей в голову стали приходить чисто практические соображения. Как она сможет убедить его, что он ее суженый? И как она сможет доказать самой себе, что он еще не связан узами брака или помолвки с другой женщиной?

Она наклонилась к нему. Его дыхание было таким глубоким, что при каждом вздохе у него немного приоткрывались губы.

Однажды поцелуй уже вернул его к жизни. Посмеет ли она? …

Он выглядел уязвимым, таким, каким только может выглядеть сильный мужчина, когда находится в полной власти женщины. Он легко мог погибнуть в дубовом лесу, если бы она не нашла его, и все равно она чувствовала себя виноватой, словно именно она нанесла ему тот ужасный удар.

Натянув одеяло ему до самой груди, она наклонилась и нежно поцеловала его в лоб.

Должно быть, ему снится сон.

А как еще можно объяснить апельсиновый аромат и нежное прикосновение женских губ к его лбу? Что-то в глубине его души шевельнулось, некий туманный призрак, сотканный из туманных воспоминаний и снов. Но прежде чем он смог схватить призрака, тот выплыл из пределов его досягаемости, называя его по имени, которое он считал своим, и чей голос был слишком тихим и далеким, чтобы его можно было узнать.

Ему очень хотелось догнать призрак, но его грудь казалась придавленной огромным весом. Он открыл глаза и увидел толстую желтую кошку, сидящую у него на груди и глядящую на него мудрыми золотистыми глазами.

— Нелли, — прошептал он, думая о том, как странно получилось, что он помнит имя кошки, но не помнит свое.

Он потянулся к ней, думая, что она растворится в тумане, как и та неуловимая тень. Но его дрожащая рука нащупала мягкий и чистый мех. Проведя по нему рукой, он ощутил, как кошка удовлетворенно замурлыкала. Его глаза медленно закрылись.

Когда он видел сны, он не хотел просыпаться.

Следующим утром весело насвистывающая Куки влетела в комнату леди Элеоноры, в руках она держала таз, наполненным тряпками. Ее взгляд упал на постель, и свист резко оборвался на фальшивой ноте.

— Ладно, тогда я зайду потом… — прошептала она, качая головой.

За время своего ночного дежурства Лаура настолько ослабила бдительность, что сползла с кресла, и ее голова оказалась у незнакомца на груди. Она спала сном совершенно измотанного человека, согнувшись в три погибели, ее рука бессильно свисала с кровати. Парень по-прежнему спал, но его рука накрывала голову Лауры, а пальцы собственническим жестом запутались в том, что раньше было аккуратным пучком прически.

Куки нахмурилась. Если этот шельмец посмеет хоть как-то скомпрометировать ее молодую хозяйку, она без колебаний обрушит свой тазик ему на голову и оставит его спать вечным сном.

Но когда она осторожно подошла поближе, все ее страхи тут же развеялись. С закрытыми глазами и приоткрытыми ртами, они оба выглядели невинно, как беззубые малыши.

Куки осторожно потрясла Лауру за плечо. Девушка выпрямилась в кресле, непослушный локон упал ей на глаза.

— О Боже, я не должна была засыпать. Он умер, да?

— Не глупи. Конечно, он не умер! Посмотри, от твоей заботы у него даже появился цвет на лице.

Лаура украдкой глянула на своего пациента. Куки говорила правду. Его дыхание было ровным, а щеки потеряли призрачную бледность.

Куки со знанием дела кивнула.

— Все, что ему сейчас нужно, это, чтобы его как следует отскребли.

— Я сделаю это, — на автомате сказала Лаура и потянулась к тазику.

Куки отдернула таз и потрясенно глянула на нее.

— Лучше не надо, девочка. Я и так поступила нехорошо, позволив тебе ухаживать за ним всю ночь. Если я позволю тебе его помыть, леди Элеонора точно перевернется в гробу. — Она ткнула пальцем в постель. — Я уже почти 40 лет жена одного старого козла и могу сказать, что у этого щеголя нет ничего, что не видела бы раньше такая старуха, как я.

И словно желая подтвердить собственные слова, Куки приподняла одеяло, загораживая его собой, и заглянула под него. Поскольку на незнакомце по-прежнему были все те же самые обтягивающие брюки из оленьей кожи, Лаура не представляла, отчего морщинистые щеки служанки залились румянцем.

С трудом переглотнув, Куки опустила одеяло.

— Старая Куки иногда болтает в спешке всякую ерунду, но ты не бери в голову, девочка. — Поймав Лауру за руку, она потащила ее к двери, при каждом шаге выплескивая воду из таза. — Я приготовила тебе на кухне горячую ванну. Приведи себя в порядок, а я пока поухаживаю за твоим джентльменом.

И прежде чем еще не до конца проснувшаяся Лаура смогла оформить свой протест в слова, Куки, мягко, но решительно, закрыла дверь перед ее носом.

Должно быть, он умер.

Иначе как объяснить быстрое, но обезличенное ощущение женских рук на своем теле? Может быть, он и не помнил своего имени, но зато он отлично помнил женские руки, которые словно были созданы для того, чтобы доставлять удовольствие: они проводили по его коже с дразнящей грациозностью; обхватывали его налитую возбуждением плоть тисками наслаждения; вонзали свои безупречные ноготки в его спину, когда ритм его бедер подводил к безумному экстазу женщину под его телом.

Он испытывал на себе бесчисленные варианты изощренной ласки, которыми пользовалось несметное количество женщин, что были в его жизни, но никто никогда не обращался с ним с таким небрежным равнодушием. Эти руки мыли и раздевали его, но не были ни грубыми, ни нежными. Они просто решительно делали свою работу.

Из всего этого он мог сделать только один вывод. Должно быть, его готовили к похоронам.

Он попытался закричать, но язык, как и остальные члены, словно превратился в камень и ему не повиновался. А окончательным оскорблением было то, что, когда эти равнодушные руки стянули с него брюки, их хозяйка восхищенно присвистнула, и ее свист сильно смахивал на пастуший.

— Мама всегда говорила мне, что богатые щедро одарены, но я думала, что она говорила о золоте. — Хихикая, она наклонилась к нему, и похлопала по голове, словно он был слюнявой болонкой. — Может, ты и избежал виселицы, парень, но ты и так уже хорошо увешан.

Через несколько минут, казавшихся бесконечными, омовение было закончено, и на него натянули нечто мягкое и теплое. Он внутренне содрогнулся, решив, что его обрядили в саван. Его мучительница насвистывала что-то немелодичное и похоронное, суетливо перестилая постель. Дверь со щелчком закрылась. Свист замолк.

Некоторое время, показавшееся ему вечностью, он был в полном одиночестве.

Потом дверь снова открылась, причем так медленно и с таким скрипом, что по его позвоночнику прошла волна ледяного озноба.

За ним пришел сам Дьявол.

Несмотря на то, что их встреча была давно ожидаема, он всегда думал, что встретится с дьяволом лицом к лицу на каком-нибудь задымленном поле битвы, а совсем не мертвым в чужой постели. Тот ведь даже не стал соблюдать приличия, обязывающие его приходить одному. Вместо этого старый прохвост взял с собой легион демонов, которые привязали его к кровати и уже нависали над его беспомощным телом.

Один из них схватил его за большой палец ноги и стал терзать сустав зубами, пока другой носился по его ногам вниз и вверх в ликующем безумии. Он, может быть, и вынес бы эту пытку, если бы третий демон не прыгнул ему между ног и не воткнул острые, как иглы, когти ему в самое уязвимое место.

Его глаза резко раскрылись. Он попытался поднять пульсирующую от боли голову и стал всматриваться в туман, застилающий глаза. Оказалось, что кровать заполняли все-таки не демоны, а крысы. Но этот удар по его истерзанным нервам не шел ни в какое сравнение с шоком, который он испытал, обнаружив, что дьявол оказался не краснолицым джентльменом с рожками и заостренным хвостом, а голубоглазой озорницей с золотыми волосами, которая свесилась с балдахина вниз головой и смотрела ему прямо в лицо.

Даже не задумываясь о цене, которую потом придется заплатить за это его больной голове, он подскочил на кровати и завопил во всю мощь своих легких.

Лаура нежилась в бадье горячей воды, что стояла в уголке кухни и была отгорожена занавеской, когда разразился настоящий ад.

Минуту назад она лежала в полудреме, закрыв глаза и откинув голову на край бадьи; и вот она уже стоит в бадье совершенно голая, с нее потоками стекает вода, а все мускулы напряжены до предела.

Мужской вопль, наполнивший все вокруг, был непривычен для ее ушей, но режущий уши визг она узнала бы где угодно.

— Лотти! — выдохнула она, ее глаза расширились от испуга.

Возможно, Довер был прав, и незнакомец убьет их всех. Безусловно, разорванные ноздри были единственным и просто страшным объяснением этому ужасающему визгу Лотти. К шуму и гаму присоединился еще один голос. Лаура высунула голову из-за занавески как раз вовремя, чтобы увидеть, как Довер проносится мимо нее с вилами в руке и непрерывным потоком ругательств.

Лаура запаниковала еще сильнее. Если она как можно скорее не поднимется наверх, их гость может оказаться не единственным убийцей.

У нее не было времени вытираться и надевать чистое белье, сложенное аккуратной горкой на скамье около бадьи. Она выпрыгнула из воды, ударившись лбом об медный чайник, свисающий с потолка и дернувшись от боли, после чего схватила чистое платье и через голову накинула его на себя. Розовый муслин сразу прилип к влажной коже. Потратив время только на то, чтобы убедиться, что платье закрывает все самое важное, она выпуталась из занавески и босиком пролетела через холл к лестнице на второй этаж, оставляя за собой на полу водяные брызги.

Лаура была уже на полпути на второй этаж, когда адская какофония прекратилась так же резко, как и началась. Она замерла на месте, схватившись за перила.

— Боже мой! — мелькнуло у нее в голове. — Должно быть, он убил Лотти! Как еще можно объяснить эту ужасную тишину, которая накрывает весь дом?

От ужаса она замедлила шаги и уже еле волокла ноги, когда приблизилась к распахнутой двери, ведущей в комнату леди Элеоноры. Она заглянула внутрь комнаты, наполовину ожидая увидеть, что потертый ковер усыпан золотыми локонами и окровавленными кусками плоти.

Однако ей открылось совсем другое зрелище.

Лотти стояла посреди кровати, сжимая в руках вырывающихся котят. Ее нижняя губа дрожала, а большие голубые глаза были полны слез. Не сами слезы Лотти встревожили Лауру. Этот ребенок был известен тем, что впадал в истерику только потому, что Джордж съел за чаем последнюю пышку.

Ее встревожил звериный оскал Довера, который тыкал вилами во вздымающуюся грудь мужчины, который был прижат к стене между окнами.

Ее сердце застряло где-то в горле. Кажется, спящий красавец проснулся.

Даже будучи загнанным в угол и безоружным, он все равно выглядел опаснее Довера. Его золотистые волосы стояли дыбом, глаза были совершенно дикими. Если не считать одеяло, обернутое вокруг талии, и так сильно стиснутые кулаки, что суставы пальцев побелели от напряжения, он был наг и беззащитен, как сама Лаура пару минут назад. Сама того не замечая, она таращилась на него, завороженная широкой грудью, усыпанной позолоченными волосками, которые клином сужались к мускулистому животу.

Ему пришлось втянуть живот, поскольку Довер снова опасно ткнул в него вилами. Когда смертоносные зубцы прошли всего в дюйме от его плоти, он показал зубы и издал горловое рычание. Несмотря на это первобытное предупреждение, от его беспомощности у Лауры заныло сердце.

— Довер, поставь вилы и отойди от него, — скомандовала она.

— И дать шанс этому кровавому дьяволу разорвать нам горло? Я так не думаю, мисси.

Поскольку, кажется, Довера было не урезонить, Лаура перенесла свои надежды на незнакомца. Она стала бочком подходить к нему, молясь, чтобы он не счел угрозой ее протянутую руку.

— Вам нечего бояться, — тихо сказала она и улыбнулась, как она надеялась, ободряющей улыбкой. — Никто здесь не причинит вам зла.

Ее слова прозвучали бы гораздо более убедительными, если бы Куки не выбрала именно этот момент, чтобы ввалиться в спальню, сжимая в руке окровавленный топор. Сразу за ней в комнату влетел Джордж.

Мальчик уперся руками в коленки, изо всех сил пытаясь отдышаться.

— Мы слышали ваш тарарам всю дорогу со двора! Звук был такой, словно резали поросенка.

— Во имя Марии, Джозефа и Иисуса, что здесь происходит? — вопросила Куки, стремительно осматривая комнату.

— Возможно, тебе стоит спросить мою сестру, — предположила Лаура, кидая на Лотти ледяной взгляд.

— Я не хотела ничего плохого, — заревела Лотти. — Я только хотела глянуть на него одним глазком. А он заревел как лев и напугал меня до полусмерти, тогда я упала на кровать и закричала, и…

— Эта хулиганка подложила мне в кровать крыс.

Они развернулись и ошарашено посмотрели на незнакомца, пораженные его низким и хорошо поставленным голосом. Довер медленно опустил вилы, а незнакомец поднял глаза на сестру Лауры.

К Лотти первой вернулось самообладание. Она уткнулась носом в одно из упомянутых созданий, копошившихся у нее под остреньким подбородком.

— Это не крысы, сэр. Это кошки.

Он фыркнул.

— Не большая разница, если дело касается меня.

Лотти задохнулась от возмущения.

Куки стала суетливо оттаскивать Довера от незнакомца.

— Идем, идем, дорогой. Уверена, наша маленькая Лотти не хотела, чтобы ты так испугался за нее. — Ее кудахтанье было бы более успокаивающим, если бы она по-прежнему не сжимала в руке окровавленный топор. Бросив на незнакомца осторожный взгляд, она спрятала топор за спину. — А сейчас не спорь со старой Куки. Я только что зарезала хорошую жирную курицу нам на обед.

— Вероятно, он бы предпочел тушеного котенка, — колко предположила Лотти, надменно вздернув носик.

— Скорее, бульон из одного отродья, — парировал незнакомец.

Лаура не знала, смеяться ей или плакать.

— Пожалуйста, сэр, не надо так напрягать свои силы. Вы перенесли ужасный шок. Вы сейчас не в себе.

Казалось, что все, кроме них, исчезли из комнаты, когда он повернулся и яростно посмотрел на нее.

— Тогда почему вы не скажете мне, кто я такой, черт подери?

Глава 4

А иногда — что ты до сих пор мой драгоценный маленький мальчик.

Во взгляде золотистых глаз незнакомца читались ярость и мольба, а где-то позади них почти осязаемая паника. Если она не начнет действовать, и действовать быстро, кто-нибудь в этой комнате наверняка сболтнет то, что сделает ее план невыполнимым.

— О, бедный мой, дорогой, — одарив его сочувственной улыбкой, она подошла и взяла его за руку. — После всего, через что тебе пришлось пройти, я не могу винить тебя за то, что ты проснулся в таком дурном настроении.

Он посмотрел на нее сверху вниз, его глаза сузились.

— Почему вы называете меня "дорогой"?

— Да, почему ты его так назвала? — подозрительно спросила и Куки, вытаскивая из-за спины окровавленный топор.

Проигнорировав их обоих, Лаура повернулась и встала между своим гостем и остальными домочадцами.

— Сейчас ему намного больше нужен мир и покой, чем наше мельтешение и сюсюканье.

Незнакомец фыркнул.

— Едва ли можно признать "мельтешением и сюсюканьем" навязчивое внимание кучи бешеных кошек и вооруженной топором гарпии.

Вывернувшись из рук Куки, Довер рванулся вперед.

— Я с тобой посюсюкаю с помощью этих вил, если ты еще хоть слово скажешь о миссус в таком тоне, это я тебе обещаю.

Поднырнув под зубцы импровизированного оружия, Лаура успокаивающе положила руку ему на грудь.

— Он не хотел показаться нелюбезным. Просто он измотан и смущен. Вот почему я должна попросить вас всех оставить нас с ним сейчас наедине.

Довер опять зашипел от ярости.

— Ты совсем сошла с ума, если думаешь, что я оставлю тебя наедине с этим дикарем.

— И к тому же полуголым дикарем. — Куки нервно глянула на одеяло, обмотанное вокруг талии незнакомца.

— Не глупите. Вы ведь не хуже меня знаете, что он никогда не причинит мне вреда. — Лаура украдкой глянула на высокого и широкоплечего незнакомца, который с негодованием смотрел на нее, и понадеялась, что права в своих ожиданиях. Когда он был без сознания, то выглядел не таким большим и казался гораздо менее угрожающим.

— Если он тронет тебя хоть пальцем, этот джентльмен, ты только закричи, и я сразу прибегу, — пообещал Довер, махнув вилами в направлении незнакомца.

— Если она закричит так же, как кричала ее сестра, то я сам сбегу отсюда, — холодно заверил его тот.

Продолжая ворчать, Довер и Куки неохотно вышли из комнаты, оставив Лауру спасать с кровати Лотти и ораву котят. Лотти еле тащилась и жалобно хныкала, пока Лаура не наклонилась к ней и не прошипела:

— Шагом марш, юная леди, или устрою тебе кое-что, от чего ты действительно закричишь.

Пока она выставляла Лотти в холл, Джордж оставался стоять, прислонившись к дверному косяку, и задумчиво глядел перед собой. Брат знал Лауру лучше всех остальных и, очевидно, подозревал, что она придумала какую-то хитрость. Когда она повернулась к нему, он тут же выскочил за дверь, но его мелькнувшая ухмылка пообещала ей, что договориться с ним бесплатно не получится.

— Сладких снов, — крикнул он гостю, прежде чем Лаура захлопнула у него перед носом дверь.

Она потратила еще несколько секунд на то, чтобы повернуть в замке медный ключ, и потом медленно повернулась лицом к своему партнеру. Она уже начала сомневаться, не сделала ли она ужасную ошибку. Даже одетый в одно стеганое одеяло и угрюмое выражение лица, он выглядел столь же беспомощно, что и голодный лев.

— Почему вы назвали меня дорогой? — требовательно повторил он вопрос, словно ответ на него был важнее чем то, как он оказался голым в постели леди Элеоноры.

— Просто по привычке, я думаю, — ответила Лаура с нарочито-невинным выражением лица. — А ты бы предпочел, чтобы я называла тебя еще как-то?

— Вы могли бы попытаться назвать меня по имени. — Его стальной тон говорил о том, что она испытывает его терпение.

— По имени? — она задохнулась от каркающего смеха. — Ну, ладно. Мы раньше никогда не придерживались таких условностей, но если ты настаиваешь… — Лаура всегда гордилась своей честностью. Поэтому только представив себя вычищающей грязь из-под ногтей Тома Дилмора во время брачной ночи, она смогла тихо добавить: — … Николас.

Его недоверчивый и сердитый взгляд стал еще более недоверчивым и сердитым.

— Николас? Меня зовут Николас?

— Да, конечно! Мистер Николас Рэдклиф, — твердо добавила она, позаимствовав подходящую фамилию у любимой писательницы Лотти.

— Николас Рэдклиф. Николас Рэдклиф, — пробормотал он. — Черт побери все это! Ни то, ни другое слово для меня не имеет никакого смысла. — Резко привалившись к стене, он прижал руку ко лбу. — Если бы я только мог прекратить этот адский звон в голове …

Лаура рванулась к нему, полная искреннего сочувствия.

— Не подходите! — Он предупреждающе выбросил руку и впился в нее взглядом из-под взъерошенных волос, упавших ему на лицо. Могло даже показаться, что она представляет для него большую угрозу, чем вооруженный вилами безумный кокни.

Мельком ухватив свое отражение в зеркале, что стояло на туалетном столике леди Элеоноры, Лаура осознала, как выглядит сейчас. С голыми ногами, щеки раскраснелись, волосы бесформенной кучей возвышаются на макушке и темными стрелками болтаются вокруг щек. Влажный лиф ее муслинового платья с высокой талией прилип к небольшой выпуклости груди. Разрываясь между желаниями пригладить волосы и одернуть юбки, чтобы закрыть бледную кожу лодыжек, она решила ограничиться тем, что неловко скрестила руки на груди.

— Кажется, мы выяснили, кто я. Но пока еще непонятно, кем можете быть вы. — Он вскинул голову и стал пристально изучать ее, заставляя еще сильнее чувствовать себя неодетой. — И почему при обращении ко мне вы постоянно употребляете уменьшительно-ласкательные эпитеты.

Было очевидно, что он не помнит их первую встречу в лесу. И первый поцелуй.

Поскольку поза со скрещенными на груди руками теперь уже не защищала от ее пристального взгляда, Лаура попыталась его отвлечь и, выхватив из большого шкафа одну из шалей леди Элеоноры, она завернулась в нее.

— Что-то стало прохладно, тебе так не кажется?

— Напротив. Я считаю, что здесь достаточно тепло. На самом деле, я даже не уверен, что мне по-прежнему нужно это одеяло.

Его пальцы уже начали отпускать одеяло, и глаза Лауры распахнулись от удивления и шока.

— Конечно, оно тебе нужно! По крайней мере, до тех пор, пока Куки не постирает твои брюки.

На его щеке на мгновение показалась ямочка, сообщая ей, что он просто развлекается.

— Куки? Случайно, это не та старая ведьма, вооруженная окровавленным топором?

— О, тебе не стоит бояться Куки. Она и мухи не обидит. — Лаура нахмурилась. — Цыпленка, может быть, или еще какое-нибудь животное, которое можно запечь в пирог … но не муху.

— Осмелюсь сказать, что вы не сможете произнести то же самое про человека, который пытался вилами насадить меня навертел.

Лаура отмахнулась от его слов.

— На него тоже не надо обращать внимания. Это же просто Довер.

— По большей части да, конечно. (Игра слов. Dower (фамилия) и douer (суровый) звучат очень похоже — прим. переводчика)

Лаура засмеялась.

— Он не суровый. До-вер. Джеремайя Довер, если быть точной. Он — муж Куки и мастер на все руки в нашем поместье. Куки часто говорит, что у него такой угрюмый характер, потому что мать вырастила его на лимонном соке вместо молока. Уверена, что он не собирался причинить тебе вред. Он, наверное, думал, что ты одержим бесами. С тех пор, как нам тебя вернули, ты то приходил в сознание, то снова отключался.

— Вернули меня откуда?

— Ты что, действительно не помнишь? — скорбно вздохнув, Лаура затеребила шелковые розетки, украшавшие ее лиф, избегая встречаться с ним глазами. — Доктор предупреждал нас, что такое может быть.

— Какой еще доктор?

— Ну доктор … д-р Драйтон из Лондона. Понимаешь, в Арден Менор нет своего врача, хотя у нас есть Тули Грантем, кузнец, который известен тем, что знает, как вскрывать нарыв или вырвать зуб, если понадобится. И этот д-р Драйтон сказал нам, что нет ничего необычного в том, что человек будет страдать от небольшой потери памяти после такой травмы в ле… — она едва сказала "в лесу", — на войне.

— Война? — тихо повторил он. — Я помню войну.

— Правда? — Лаура не сумела скрыть свое удивление.

Он снова привалился к стене, его глаза затуманились, словно их заволокло дымом далекого поля боя.

— Я помню запах пороха, крики … грохот орудий.

— Ты … был в пехоте. И стал настоящим героем, как нам сказали. Когда штурмовал холм на Ватерлоо и пытался захватить одну из французских пушек, чей запал был уже подожжен.

Он выпрямился.

— Вы уверены, что было героически так поступать с моей стороны? Это скорее пристало пустоголовому идиоту.

— О, это было очень храбро с твоей стороны! Если бы выстрел пришелся на фут левее, тебя бы разнесло на кусочки, а не отбросило в сторону. Конечно, ты мог бы совсем избежать ранения, если бы ты не… не ударился при падении головой о землю, — быстро закончила она, с болью осознав, что ее собственный талант лжи может переплюнуть даже Лотти.

Он потер лоб длинными изящными пальцами.

— Думаю, это объясняет, почему у меня так дьявольски болит голова.

Лаура жизнерадостно кивнула.

— Конечно, от этого. Мы даже стали сомневаться, придешь ли ты вообще когда-нибудь в сознание.

— Но теперь я в сознании. — Он опустил руку.

— Да, — согласилась она, нервничая от контраста его елейного голоса с хищным выражением глаз.

— И с вами.

— Со мной, — эхом отозвалась Лаура и оперлась о трехногий стол, случайно оказавшийся за ее спиной. Каким образом ему удается выглядеть настолько угрожающим, не делая при этом ни единого шага по направлению к ней?

— Кем бы вы, черт подери, ни были! — внезапно загремел он, заставляя ее вздрогнуть.

Стол за ее спиной опасно покачнулся. Она повернулась, чтобы выровнять его и выиграть немного времени. Она довольно легко солгала ему о его собственном имени. Так почему же ей так трудно, почти невозможно, сказать правду о своем? Она поиграла с предметами, стоящими на столе, провела пальцами по атласной подушечке для булавок и оловянному наперстку. Когда ее рука рассеянно легла на потертую кожаную обложку библии, принадлежавшей леди Элеоноре, она едва подавила желание от стыда убрать ее с глаз долой. Но поднявшаяся внутри нее волна сопротивления во время остановила ее. Она просила Господа послать ей мужчину, и Он послал. Разве может быть грехом желание удержать его при себе?

Отбрасывая последние сомнения, Лаура повернулась и встретила его горящий взгляд с холодной самоуверенностью, которая удивила даже ее саму.

— Разве ты не помнишь меня, любимый? Я Лаура Фарли, твоя невеста.

Его лицо было словно высечено из гранита. Он даже не моргнул глазом.

— Мы помолвлены?

Лаура кивнула.

— Чтобы потом пожениться?

Она кивнула еще раз, на сей раз с глупой влюбленной улыбкой.

Он закрыл глаза и стал медленно съезжать по стене на пол.

Лаура от испуга издала тихий звук. Она не ожидала, что ее ложь окажется для него таким ударом. Он сильно побледнел, открыв ей, чего стоили ему усилия оставаться на ногах столько времени. На этот раз он уже не протестовал, когда она бросилась ему на помощь, хотя и смог собрать все свои силы, чтобы открыть глаза и пристально посмотреть на нее из-под ресниц.

Лаура успела его подхватить раньше, чем он ударился об пол, и сразу поняла, что перед ней теперь стоит трудная задача, потому что он весил больше нее самой, по крайней мере, на пять стоунов (1 стоун = 6,3 кг — прим. переводчика). Он могла удерживать его на ногах, только обхватив его за талию одной рукой и придерживая другой за плечо. В этих неудобных объятиях они добрели до кровати, шатаясь так, словно танцевали неуклюжий вальс. Она попыталась опустить его на кровать, но из-за гладкого ситца покрывала она почти упала туда вместе с ним.

Тяжело дыша, она осталась лежать на постели, ее рука была прижата его весом. Лаура не могла точно сказать, было ли ее дыхание учащенным от усталости или оттого, что чувствовала жар обнаженной мужской кожи, прижимающейся к ее боку.

— Нам повезло, что мы помолвлены, — сухо сказал он, его теплое дыхание защекотало ей ухо. — Если бы ваш слуга поймал нас в таком положении, подозреваю, что мне бы пришлось жениться на вас под угрозой наставленных вил.

Вытащив из-под него руку, Лаура приняла сидячее положение. Она заправила в прическу выбившуюся прядку, ее щеки горели.

— Не глупи. Довер так же, как и я, знает, что ты не из того типа мужчин, что могут скомпрометировать свою невесту.

— Нет? — нахмурившись, он посмотрел на нее. — Вы действительно в этом уверены?

— Конечно, уверена, — заверила она его. — Ты всегда соблюдал все приличия.

Он прижал руку ко лбу и застонал.

— Неудивительно, что я бросился перед той пушкой. У меня не было причин жить.

В отсутствие его пронзительного взгляда, Лаура, наконец, смогла изучить соблазнительный абрис его губ. И вспомнить их дразнящий поцелуй в лесу.

— У тебя была очень важная причина, — тихо сказала она. — Ты должен был вернуться ко мне.

Он опустил руку. Нечто гораздо большее, чем подозрение, мелькнуло в глубине его глаз.

— И как долго мы были в разлуке?

— Почти год, я думаю. — Лаура склонила голову под гнетом застенчивости и стыда. — Хотя казалось, что прошла целая жизнь.

— Но вы все равно ждали меня.

Она встретилась с ним глазами.

— Я ждала бы тебя сколько угодно, хоть вечность.

Его лицо на мгновение исказилось замешательством. Словно это крошечное ядрышко правды было еще менее привлекательно, чем вся ее ложь. Он протянул руку к ее лицу, и она осознала, что сделала ошибку, оказавшись в пределах его досягаемости. Она сомневалась, что сможет отодвинуться сейчас, когда постельное белье жгло ее, словно огнем.

Его пальцы были всего в дюйме от ее щеки, когда он неожиданно издал вопль.

Желтый с полосками котенок, сплошные уши и неуклюжие лапки, взбирался по его правому бедру, и его коготки глубоко вонзались в одеяло с каждым ударом лапы. С громадным облегчением Лаура сгребла крошечного зверька в руки и покачала на ладони его толстенький и пушистый животик. — Он такой кроха, должно быть, моя сестра его не заметила.

— Уберите его отсюда, пожалуйста, — сквозь зубы процедил Стерлинг. — Я не выношу этих бестий.

Потершись щекой об пушистый мех, Лаура подняла на него сияющие глаза.

— Боюсь, память тебя снова подводит. Ты обожаешь котят.

Его глаза широко раскрылись.

— Правда?

Она кивнула. Его лицо отразило ужас, когда она посадила извивающегося котенка ему на грудь. Мужчина и кошка какое-то время смотрели друг на друга с одинаковым недоверием, потом, в конце концов, котенок зевнул, потянулся и уютно свернулся мурлыкающей кучкой у него на груди.

Незнакомец покачал головой.

— Предполагаю, что дальше вы мне скажете, что я обожаю эту невыносимую девчонку, которая ценит кошек гораздо выше меня.

Лаура тщательно выбирала слова.

— Несмотря на отдельные столкновения желаний, вы с Лотти всегда обожали друг друга.

Закрыв глаза, он отвернулся от нее, словно ни один человек не смог бы вынести последнее открытие. Лаура осторожно покрыла его одеялом до самой груди, как раз до того места, где дремал котенок.

— Для одного дня, у тебя было больше, чем достаточно, впечатлений. Тебе нужно беречь силы.

Она уже повернулась, чтобы уйти, как он вдруг поймал ее за запястье. Его большой палец прошелся по чувствительной коже ее руки движением, опасно близким к нежности.

— Лаура?

Она втянула в себя воздух.

— Сэр?

— А я обожаю и вас также?

Ее единственной защитой против волны желания, спровоцированного его словами, было расставить все точки над i для них обоих. Сморщив нос в озорной улыбке, она сказала:

— Конечно, ты меня обожаешь. Разве ты смог бы устоять?

Лаура выскользнула из-под его руки и сбежала из комнаты, надеясь, что не слишком рано поздравляет себя с отличной находчивостью.

— Она лжет сквозь свои прелестные белые зубки.

Поскольку около его постели уже никто не дежурил, незнакомцу пришлось адресовать свое циничное наблюдение золотистому пушистому шарику, лежащему у него на груди. Котенок проснулся и сонно посмотрел на него.

Незнакомец потянулся к бархатистому треугольнику между ушей этого создания. Несмотря на собственное внутреннее сопротивление, это движение показалось ему странно знакомым, как будто в прошлом он делал его сотни раз.

— Я знаю, что она лжет, но как мне это доказать, если я не помню, что происходило на самом деле?

Глаза котенка стали медленно закрываться, он широко зевнул розовой пастью.

— Ты не мог яснее показать, что тебе неинтересны мои слова, не так ли? Ты просто потакаешь мне, притворяясь, что слушаешь. — Проигнорировав оскорбленное мяуканье, он поднял котенка над головой и глянул в низ живота. — Кошка, — объявил он, возмущенно качая головой. — Я должен был сразу догадаться.

Шлепком по заду он послал котенка к изножью кровати, а затем сел и свесил ноги с постели. Волна головокружения захлестнула его, комната закружилась у него перед глазами. Он схватился за пульсирующий лоб. Боль была бы куда меньше, если бы пушечное ядро начисто снесло ему голову.

Когда боль стала утихать, он осторожно оглядел спальню. По общему впечатлению, здесь веяло увядшим аристократизмом — потрепанным, но вполне приветливым. Стены были обиты не шелком, а обоями бледно-розового цвета, который, как он подозревал, когда-то был просто розовым. Большую часть деревянного пола покрывал истертый ковер. Вся мебель состояла из кресла, высокого комода красного дерева с ящиками, туалетного столика, умывальника, на котором стояли фарфоровая чаша и кувшин, и какой-то стол, вероятно, оставшийся после замены мебели в гостиной. Даже свежий слой воска, любовно нанесенного на него, не мог скрыть тот факт, что основная часть цвета уже стерлась от времени и многочисленных полировок.

Глубоко вдохнув апельсиновый аромат, витавший в воздухе, он почувствовал новую волну головокружения. Он закрыл глаза и подождал, пока она пройдет. Он не мог винить Лауру во лжи только в одном — он знал это место. Он знал рифленые бело-золотые столбики, подпиравшие балдахин и разбитое каменное основание камина. Он знал тени, собравшиеся под угловыми фронтонами, и лучи утреннего солнца, проникавшие через стекла высоких окон. В этом было нечто очень правильное, и он не мог этого отрицать. Все в этой комнате выглядело знакомым.

Все, кроме него самого.

Он медленно встал и убедился, что одеялу на талии не грозит соскользнуть на пол. Туалетный столик с парчовым табуретом и овальным зеркалом казался очень далеким, чуть ли не в ста лигах, и ему не хотелось, чтобы его застали врасплох неожиданные гости. Каждый шаг отдавался в его голове мгновенной вспышкой головной боли. К тому времени, когда он добрался до стола и с облегчением опустился на табурет, его руки дрожали, а кожа была липкой от пота.

Он ухватился за край стола, дожидаясь, пока пройдет дрожь. Он еще не был готов посмотреть на себя в зеркало и поэтому стал изучать поверхность туалетного столика. От него оставалось впечатление очаровательного беспорядка, казалось, что леди только что закончила свой туалет и в любой момент может войти в комнату. Упаковка булавок лежит открытой, их жемчужные головки присыпаны тонким слоем рисового порошка. На серебряной щетке для волос застряло несколько нитей рыжих волос с вкраплением седины. Он приподнял пробку флакончика с духами. Опьяняющий апельсиновый аромат наполнил его невыразимым чувством потери.

Из лакированной шкатулки свисал золотой медальон, инкрустированный перламутром. Он взял его в руки и повозился с тонкой застежкой. Внутри изящного овала лежал локон тоненьких белокурых волос ребенка. Он подумал, что кто-то бережно хранил и лелеял этот образец невинности. Защелкнув медальон, он уронил его обратно в шкатулку.

Он не мог вечно избегать человека в зеркале. Сделав глубокий вдох, он подался вперед, в отчаянной надежде на проблеск узнавания.

Из зеркала на него смотрел незнакомый мужчина.

Ему захотелось отпрянуть, но он не смог. Он был слишком зачарован сатиром с осторожными глазами и всклокоченными волосами, который жил по ту сторону зеркала. Он обладал лицом, которое общество могло бы назвать неотразимо привлекательным, если бы не осуждало намек на высокомерие его бровей или сардонические складки у рта. Это было лицо человека, привыкшего получать все, что он хочет, человека, который мог бы править миром не с помощью добродетели или характера, а одними чертами лица. Ему пришлось признать, что это лицо было запоминающимся и неотразимым.

Вот только он не был уверен, что хочет его иметь.

Что бы там ни утверждала Лаура, оно явно не было лицом мужчины, который неукоснительно соблюдает приличия в отношении своей невесты.

— Привет, — сказал он человеку в зеркале. — Меня зовут Николас. Николас … Рэдклиф. — Он нахмурился. Имя казалось странным и трудно сходило с языка, словно было иностранным. — Я мистер Николас Рэдклиф, — с силой повторил он, — а моя невеста мисс Лаура Фарли.

Вот. Это казалось более естественным. Ее имя сходило с языка как хорошо знакомая песня.

Он провел рукой по золотистой щетине, покрывающей его щеки. О чем же, спрашивается, думали эти тугодумы-слуги, когда отдали ее, невинную девочку, на милость такого мужчины, как он?

Если она действительно невинна.

Со своим немного курносым носом, который морщился, когда она улыбалась, и усыпанными веснушками яркими щеками, она определенно была хорошей партией. Густые темные волосы, уложенные в прическу, имели только намек на волнистость, а соболиные брови изгибались так богато и сладко, словно были сделаны из расплавленного шоколада.

Она не была красавицей, но она была самой симпатичной женщиной, которую он когда-либо видел.

— Черт подери, — пробормотал он, впиваясь взглядом в свое отражение. — Насколько ты можешь помнить, она — единственная женщина, которую ты вообще видел. Если не считать ту гарпию с топором и еле видными усиками над верхней губой — чего он, конечно, не собирался делать.

В глазах незнакомца из зеркала сверкнула искорка циничности. Он бы не посоветовал женщине лгать такому человеку как он, разве что на свой страх и риск.

Так почему Лаура Фарли решила рискнуть? Он даже не мог точно сказать, почему настолько уверен, что она ему лжет. Какой-то глубинный инстинкт, казалось, предупреждал его. Может быть, она не так сильно лгала, как не раскрывала всей правды. Не была ли их помолвка устроена в отсутствии настоящих чувств? Или у них была ужасная ссора до того, как он уехал на войну? А от своей следующей мысли он странно похолодел.

Возможно, она не была ему верна, пока он отсутствовал. Возможно, она устала ждать его возвращения и нашла утешение в руках другого мужчины.

Чувством вины можно было бы объяснить ее заикание и нежелание встречаться с ним глазами, а также то, как ее пульс начинал частить под его пальцами, когда он ласкал шелковистую кожу ее запястья.

Но так же присутствовала и застенчивость. Если они были в разлуке столько времени, сколько она утверждала, то совершенно естественно, что физическая близость с ним пугает ее. Возможно, она, как и любая невинная девушка, просто ждет, чтобы он ухаживал за ней с помощью милых слов и целомудренных поцелуев.

Вспомнив, как розовый муслин платья прилипал к ее розовой коже, он был вынужден признаться самому себе, что с радостью посвятил бы себя этой задаче. Его невеста была стройной и длинноногой, как жеребенок, но ее тело обладало изящными женственными изгибами. Он узнал это в тот самый момент, когда они вместе рухнули на кровать, и ее высокая и упругая грудь прижалась к его боку. Он поправил одеяло и обнаружил, что это не такое уж сильное облегчение, когда у тебя пульсирует не голова.

— Ладно же, Николас, приятель, — сказал он своему унылому отражению. — До тех пор, пока память к тебе не вернется, думаю, у тебя нет другого выбора, кроме как подождать и постараться узнать получше себя самого и свою будущую жену.

Невеста может надеяться заманить его в ловушку, сплетенную из сетей лжи, но одна бесспорная драгоценность истины висела в ее блестящих нитях — обожать Лауру Фарли будет несложной задачей.

Глава 5

Без тебя я чуть не сошла с ума от горя…

— Детка, ты спятила? — взвыла Куки, шлепаясь в копну сена. — Ты не можешь просто взять и выйти замуж за совершенно незнакомого тебе мужчину.

Джордж стукнул кулаком по растрескавшейся скамье, на которой сидел верхом.

— Естественно, она не может! И поскольку я сейчас глава семьи, будь я проклят, если позволю ей сделать это!

— Джордж, не ругайся, — на автомате откликнулась Лаура.

Довер дотянулся до Джорджа и нежно дернул его за ухо.

— Ты слышал свою сестру, парень. Не ругайся. Это не по-христиански. И кроме того, если кто и должен будет оградить ее от брака с этим скользким ублюдком, так это я.

Лаура вздохнула. Учитывая тенденцию Джорджа все время вставать на защиту, отсутствие у Лотти способности говорить тихо, и колоритный словарный запас Довера, она приняла решение созвать семейный совет в амбаре, вне пределов слышимости того, кого они обсуждали. Она в общих чертах обрисовала свой план вкупе с тем, что считала отличной смесью блестящей изобретательности и неопровержимой логики, и как и предупреждала ее интуиция, члены ее семьи взорвались недоверием и гневом различной силы. Даже старая буренка, чья голова торчала из стойла, к которому прислонился Довер, моргала влажными коричневыми глазами и издавала укоризненное мычание.

Из уютного гнездышка, которое Лотти устроила на сеновале для себя и котят, раздалось сопение, которое обычно предшествовало громким рыданиям.

— Что с нами будет, если он узнает, что мы ему лгали? Как думаете, он сдаст нас властям и отправит нас повисеть?

— На виселицу, — мягко поправила ее Лаура.

Довер фыркнул.

— Как это он может спустить на нас власти, если он сам беглец от закона? Умный джентльмен не будет рисковать своей головой.

— Он никогда нам не поверит, — хмуро предрек Джордж.

— Конечно, поверит, — заспорила Лаура. — Тебе надо только войти во вкус. Это почти не будет отличаться от спектаклей, которые мы с помощью леди Элеоноры ставили для деревенских детей каждое Рождество. Всегда ведь говорили, что Лотти в роли маленького Иисуса выдавит слезу даже у самого стойкого язычника.

— Это выдавливало слезу у меня, — сказал Довер. — Особенно, когда мне приходилось таскать к яслям "малыша", который весил больше пяти стоунов (5 стоунов=31,5 кг — прим. переводчика). — Он потер спину. — Меня до сих пор мучает прострел.

— По крайней мере, тебе не приходилось убеждать эту деревенщину, что ты девственник, — сообщила Куки. — Когда я произносила эту заковыристую речь о "Деве, что во чреве примет" (цитата из библии, Исаия 7:14 — прим. переводчика), Абель Грантем заржал так, что свалился задницей в ясли и чуть не раздавил малютку Иисуса.

Лаура слишком хорошо помнила тот случай. Именно она бросилась вытаскивать воющую Лотти из-под барахтающегося Абеля. Ни благовония, ни мирра не смогли перекрыть исходящую от Мудреца вонь алкоголя.

Не желая напоминать о других бедах, которые происходили во время других самодеятельных постановок, например, когда тлеющая трубка Довера подожгла тюрбан Джорджа, или ночь, когда овцы сбежали от пастухов и с блеяньем ввалились в деревенскую церковь, Лаура натянула на лицо веселую улыбку.

— Именно так и надо смотреть на нашу последнюю попытку. Ерундовое, но безвредное представление.

Куки печально покачала головой.

— Твоя помолвка — это не представление, детка. Это ложь. Из лжи мужчине не выйдет ничего хорошего. — Она тревожно глянула на дверь амбара. — Особенно такому мужчине, как этот.

Улыбка Лауры померкла.

— Наверное, ты права, Куки. Но я совершенно убеждена, что еще меньше хорошего выйдет, если сказать ему правду.

Все уставились на нее, озадаченные стальными нотками в ее голосе.

Лаура зашагала между стойлами, в тишине слышались только трепыхания ласточек, сидящих на краю крыши, как на карнизе.

— Думаю, у нас уже просто нет выбора. Поскольку у меня нет никакого желания выходить за кого-либо из деревни и влачить жалкое существование всю оставшуюся жизнь, нам остается только вверить наше будущее Стерлингу Харлоу. А я сомневаюсь, что его называют Девонбрукским дьяволом просто так. Я совершенно не хочу вас пугать, но кто-нибудь из вас хотя бы раз задумывался о том, как может распорядиться нами такой человек, как он?

Опершись на треснутую подпорку, Лаура вгляделась вглубь чердака. В его полумраке блестели глаза младшей сестры.

— Лотти, я не думаю, что для девочек твоего возраста будет так уж необычно попасть в работный дом. А там надо будет трудиться от рассвета до заката, пока дух не будет сломлен вместе со спиной.

— Я не возражаю, — яростно заявила Лотти. — Сколько угодно, если тебе не придется выходить за этого сварливого троглодита.

— Но что бы тогда произошло с твоими красивыми и нежными ручками? И твоими волосами?

Лотти дрожащей рукой прикоснулась к волосам. Все знали, что единственным ее воспоминанием об отце было то, что он часто звал ее маленькой Златовлаской.

— Я могла бы заплетать их в косы.

Лаура покачала головой, ненавидя себя в тот момент почти так же сильно, как она ненавидела Стерлинга Харлоу.

— Я боюсь, что было бы невозможно. Как только у тебя появились бы вши, их пришлось бы сразу отрезать.

Джордж вскочил на ноги.

— Он не посмеет отправить меня в такое место! Я достаточно взрослый, чтобы сбежать и пойти во флот!

Лаура повернулась к нему, ее лицо было так же печально, как и голос.

— Как бы тебе ни хотелось представлять себя взрослым мужчиной, Джордж, ты еще пока не дорос до него.

Брат, не глядя на нее, плюхнулся обратно на скамейку.

Лаура опустилась перед Куки на колени и вгляделась в расстроенное лицо пожилой женщины.

— А вы с Довером? Как ты думаешь, сколько времени герцог будет оставлять за тобой работу при твоем возрасте? Если бы леди Элеонора не считала вас членами своей семьи, она еще несколько лет назад уволила бы вас обоих.

— Ну, у меня еще есть порох в пороховницах, — объявил Довер.

Лаура обхватила руками его узловатую ладонь.

— Летом, может быть. А холодными зимними ночами, когда твои руки распухают, трескаются и кровоточат, так что ты едва можешь ими шевелить? Куки, ты ведь знаешь, о чем я говорю, верно? Ты слышала, как он целыми ночами бродит по дому, потому что не может заснуть от боли.

Куки отвела глаза, избегая ее настойчивого взгляда, а Довер заставил Лауру встать.

— Если мы и окажемся в конце концов в работном доме с надорванными спинами и кровоточащими суставами, это не имеет значения. Мы все равно слишком заботимся о тебе, чтобы позволить тебе продать себя незнакомцу ради нас.

Лаура в полном отчаянии вырвала из его рук свою.

— Именно об этом я и прошу вас — подумать обо мне! Кто-нибудь из вас хотя бы раз задумывался, что станет со мной, если герцог захочет забрать себе Ардер Менор?

Довер почесал седую голову.

— Ты ведь образованная леди, верно? Ты могла бы стать одной из этих… как их там… гувернанток, которые обучают джентльменское отродье.

Лаура вздохнула.

— Я знаю, что это будет шоком для всех вас, особенно для Лотти, которая всегда считала себя Несравненной Красавицей в семье, но тому, что все мужчины в деревне хотят жениться на мне, есть причина.

Все тупо уставились на нее.

— Я симпатичная, — сказала Лаура так, словно это было ее самым серьезным недостатком. — Слишком симпатичная, чтобы стать гувернанткой. Даже если бы леди и пригласила меня в дом, в чем я сомневаюсь, было бы только вопросом времени, когда кто-нибудь из мужчин — ее брат, сын или, может, даже собственный муж, загонит меня в угол на задней лестнице. И тогда я не только потеряла бы место гувернантки, но и свою репутацию. А в этом мире женщина, потерявшая репутацию, становится легкой добычей для негодяев и мошенников всех мастей.

Она оглядела всех мрачным взглядом.

— И это еще далеко не самое худшее. Есть и другая вероятность, которую надо учитывать. Представьте, что будет, если герцог увлечется мной сам и решит сделать меня своей любовницей?

Довер прикусил вертевшееся на языке богохульство, а Куки перекрестилась так, словно Лауре предложили стать любовницей самому дьяволу.

— Кто помешает мужчине, имеющему богатство, власть и связи, навязывать свои знаки внимания бедной деревенской девушке? С какой стати, ведь даже в деревне есть те, кто считает, что я должна быть им благодарна просто за свою защиту от посягательств других. — Несмотря на пылающие щеки, Лаура вызывающе вздернула подбородок. — По этой схеме мне все равно пришлось бы продаться незнакомцу, но сейчас, по крайней мере, это будет незнакомец, которого я выбрала сама.

Ее гордые слова повисли в воздухе, заставляя всех присутствующих испытать стыд.

Довер провел рукой по шее.

— Если ты имеешь в виду этого жеребца, то думаю, у меня нет другого выбора, кроме как помочь тебе его стреножить.

Лаура обняла старика и поцеловала в колючую щеку.

— Благослови тебя Господь, Довер! Я не смогла бы сделать этого без тебя. Завтра с утра ты должен отправиться в Лондон и поболтать со своими старыми друзьями. Мне нужно, чтобы ты попытался узнать, не ищет ли кто-нибудь пропавшего за последние несколько дней джентльмена.

— Или беглого преступника, — тихо пробормотал Довер.

— У меня есть слабая надежда, что он окажется каким-нибудь осиротевшим младшим сыном младшего сына, без наследства и почти без перспектив. — Лаура снова заходила по амбару, ее шаги теперь были значительно более легкими. — Если мы собираемся пожениться до моего дня рождения, то оглашение в церкви должно состояться в следующие три воскресенья, начиная с послезавтрашнего. Это означает, что у меня есть меньше чем три недели, чтобы удостовериться, что он не прячет где-нибудь жену. — Учитывая краткость и природу их знакомства, Лаура сама удивилась, как сильно эта мысль ее задела.

— Я рад, что совесть тебе не позволяет опуститься до двоемужья, — протянул Джордж. — Но только что ты будешь делать, если Довер найдет его семью… или его жену?

Лаура вздохнула.

— В этом случае, я предполагаю, нам ничего другого не остается, кроме как вернуть его законным владельцам.

— Как сбежавшую овцу, — резюмировал Довер.

— Или потерявшуюся свинью, — язвительно добавила Лотти.

— А что, если ты выйдешь за этого парня, — спросил Джордж. — А потом кто-нибудь приедет в Арден из Лондона и узнает его. Что тогда будет?

— И когда в последний раз наша скромная деревушка принимала кого-то из Лондона? — Вопрос Лауры заставил замолкнуть даже Джорджа. По правде говоря, никто из них не мог такого припомнить.

Но брат, казалось, был полон решимости доказать, что может быть таким же безжалостным, как и она сама.

— А как насчет того, что он напишет фальшивое имя в регистрационной книге браков? Разве вы при этом будете считаться женатыми в глазах Короны?

Лаура на мгновение остановилась, об этом она никогда не думала. Отбросив все духовные наставления своей жизни, она остановилась перед братом с высоко поднятой головой.

— Мы будем женаты в глазах Господа, и для меня лично только это имеет значение.

Куки молча встала с копны сена и пошла к двери.

Лаура знала, что сможет сохранить самообладание и с ворчащим Довером и со скептиком Джорджем, но она боялась, что если ее осудит добрая Куки, то она просто разрыдается.

— Куда ты?

Куки обернулась, на ее широком лице появилась нежная улыбка.

— Если я должна буду сшить тебе свадебное платье до твоего дня рождения, я не могу весь день бездельничать в амбаре с коровами и цыплятами. Думаю, на чердаке сохранилось немного белого крепа леди Элеоноры, он как раз подходит для такого случая. — Служанка вытерла повлажневшие глаза краем передника. — Как жаль, что дорогой леди не будет с нами, что она не увидит, как ты стоишь у алтаря с этим красивым молодым щеголем. Ты знаешь же, это была ее самая большая мечта.

Лаура тоже сморгнула слезы. У леди Элеоноры была и другая мечта, еще более важная — мечта, что ее сын пройдет по аллее к ее дому, и она сможет его обнять.

Лаура взяла Куки за руку.

— Как ты думаешь, она не стала бы возражать, если мы украдем с занавесок в гостиной немного брюссельских кружев, чтобы отделать рукава?

Когда они с Куки выплыли из амбара, болтая о букетах и свадебном пироге, Довер потащился за ними, недоверчиво качая головой.

— Им самое место в этом амбаре. Никакая свадьба не заставит такого видного джентльмена идти за ними, как будто он теленок на веревочке.

После их ухода наступила длинная пауза. Потом Джордж рывком пришел в движение и, вскочив на ноги, со всей силы пнул жестяную кормушку для скота. Зерна выплеснулись из нее золотой дугой, а сама кормушка приземлилась с таким громким металлическим лязгом, что в напряженной тишине амбара он прозвучал как удар молнии.

— Она сказала, что делает это ради себя, но это неправда! — закричал он. — Она делает это ради нас. Она делает это, потому что я чертовски мал, чтобы позаботиться о своей собственной семье. — Он прислонился к подпирающему крышу столбу, сжимая бесполезные сейчас кулаки. — Господи, если бы я был хотя бы наполовину мужчиной…

Наверху в сене сидела, скрестив ноги, Лотти, и по ней не было заметно никаких признаков истерики. Ее маленькое круглое личико было бледным и печальным, но, тем не менее, голос был странно спокойным.

— Мы не можем позволить ей сделать это. Мы не можем позволить ей пожертвовать своим целомудрием ради нас. Она заслуживает большего, чем умереть в руках какого-то негодяя.

— Ты что, не заметила, как она на него смотрит, — мрачно сказал Джордж. — Казалось, она была бы только рада умереть на его руках.

— Тебе легко говорить. Ты не женщина.

— Ты тоже, — напомнил ей он.

Лотти подперла рукой подбородок.

— Если Лаура выйдет замуж до своего двадцать первого дня рождения, она унаследует поместье.

— Кажется, это как раз и есть отправной пункт всей этой чертовщины, — согласился Джордж, подозрительно глядя на расчетливое выражение лица младшей сестры.

— Но в завещании леди Элеоноры ничего не сказано о том, что она должна оставаться замужней.

— Нам с тобой хорошо известно, что Лаура не переживет позор развода.

— А кто говорит о разводе? — Лотти погладила комочек серого меха у себя на коленях. — В романах мисс Рэдклиф, злодей, который хочет скомпрометировать героиню, всегда встречает безвременную кончину, прежде чем у него что-то получится.

Уперев руки в бедра, Джордж поднял голову и уставился на нее.

— Карлотта Энн Фарли, уж не думаешь ли ты убить этого беднягу? Что бы ты ни читала в своих глупых книжках, ты не можешь убивать людей просто за то, что они не в восторге от кошек. Или от тебя.

— А почему нет? — парировала Лотти. — Просто посмотри, сколько будет преимуществ. В качестве вдовы Лаура пожинала бы все хорошее, что есть в замужестве, и не страдала бы ни от каких ограничений. А если с ее мужем произойдет фатальный несчастный случай сразу после свадьбы, но до брачной ночи, то ей даже не придется выносить его тухлые и вонючие руки на своем теле.

Последнее не могло не заставить Джорджа заколебаться. Он двинулся к двери, надеясь, что свежий воздух проветрит его голову и прогонит гнев. Сгоревший остов дома приходского священника, где они когда-то жили с родителями, находился на самом краю поместья, но в такие теплые и ветреные дни, как этот, он мог бы поклясться, что снова чувствует резкий запах дыма, а во рту ощущает горький вкус пепла.

— Если бы папа и мама были здесь, они бы знали, что будет лучше для Лауры, — сказал он, подставляя лицо утреннему свету. — Они бы знали, что будет лучше для нас всех.

— Но их здесь нет. А мы есть.

Он вздохнул.

— Мы все трое долго жили слишком хорошо. Думаю, это не могло продолжаться вечно.

— Могло, — тихо сказала Лотти. — И продлится, если ты согласишься мне помочь.

Джордж закрыл глаза, но не смог изгнать из воображения картину, на которой его сестру держит в объятиях незнакомец. На какой-то момент даже ветер, казалось, замер в ожидании его ответа.

Когда он, в конце концов, обернулся в темноту амбара, на его губах играла мрачная улыбка.

— Черное всегда было Лауре к лицу.

Белозубая улыбка Лотти сверкнула на него с чердака.

— Точно.

Глава 6

Ты всегда был настоящим ангелом …

У Николаса Рэдклифа был характер.

Он выяснил это вечером следующего дня, когда дверь его спальни скрипнула и открылась, впуская, казалось, уже в сотый раз за бесконечный день кого угодно, но только не его невесту.

Казалось, неуловимая мисс Фарли решила, что лучше оставить его на попечение проходящих мимо его комнаты домочадцев, кто бы и когда бы это не оказался. Даже воняющий овцами и мрачный, как посмертная маска, Довер нанес ему краткий визит. Он сообщил Николасу, что едет в Лондон на ярмарку домашнего скота. Он помял в руках свою широкополую шляпу и выплюнул короткое извинение за то, что чуть не наколол Николаса на вилы, не переставая при этом оценивающе разглядывать его своими черными, как бусинки, глазами, отчего у Николаса появилось ощущение, что с него снимают мерку для гроба.

Следующим появился брат Лауры, с угрюмым видом притащивший поднос с лососятиной и яйцами. Когда Николас поинтересовался, где сейчас его сестра, Джордж пробормотал нечто уклончивое и убежал.

Когда спустя короткое время дверь распахнулась снова, Николас уже нетерпеливо сидел на кровати, игнорируя головокружение. У него в голове крутились сотни вопросов, и на большинство из них ответить могла только Лаура. Но к его глубокому разочарованию, белый чепец, криво сидящий на седых волосах, принадлежал Куки. Он вырвал тазик, мыло, тряпки и бритву из загрубевших рук служанки и твердо заявил, что вымоется и побреется сам, у него не было никакого желания повторять вчерашнее представление.

Когда она, наконец, пошла к двери, он не смог сопротивляться искушению и сказал, невинно махая ресницами:

— Вам не обязательно так торопиться, Куки. Сомневаюсь, что у меня есть что-то, чего такая женщина как вы, не видела бы раньше сотню раз. — Насмешливо выгнув бровь, он заглянул под одеяло. — Или, по крайней мере, один раз точно.

Куки залилась краской и по-девичьи захихикала, прикрываясь передником.

— Да будет вам! Какой же вы озорник!

— Любовница говорила обо мне иначе, — пробормотал он после ее ухода, и его усмешка превратилась в задумчивый хмурый взгляд. Желтая кошечка, свернувшаяся калачиком у него на коленке, озадачено посмотрела на Николаса. Несмотря на все его усилия шугануть надоедливое существо, кошечка каждый раз уходила не больше, чем на несколько минут.

По мере того, как тянулись часы, терпение Николаса все больше укорачивалось, и он уже начинал все меньше чувствовать себя пациентом и все больше заключенным. Если бы у него были брюки, он, по крайней мере, смог бы встать и походить по комнате. Пульсирующая головная боль стихла до тупой и стала уже терпимой.

Незадолго до ужина, как раз, когда он уже примеривался подремать, дверь в комнату начала медленно приоткрываться. Когда за ней не появилась Лаура, его первым побуждением было бросить в дверь что-нибудь бьющееся. Николас лежал, откинувшись на подушки, и единственное, что ему было видно — это шапку золотистых локонов, стянутых уже сползшей на бок розовой лентой. Кажется, его последняя посетительница вползала в комнату на четвереньках.

Маленькая ручка с пухлыми пальчиками и короткими ноготками поползала по боковой части кровати и стала ощупывать постельное белье в опасной близости к его бедрам. Не найдя того, что искали, золотистые локоны стали плавно подниматься, словно золотой фонтан. Когда Лотти Фарли, наконец, выглянула из-под кровати, Николас лежал, прикрыв глаза, и наблюдал за ней из-под ресниц.

— Вот ты где, непослушное животное, — прошипела Лотти и потянулась к кошечке, которая дремала у него под боком.

— Не слишком приятное обращение к человеку, за которого твоя сестра собирается выйти замуж, — растягивая слова, произнес Николас и приподнялся на локте.

Лотти шлепнулась обратно на потертый ковер, ее рот от удивления образовал аккуратную букву "О".

— Хочу предупредить, что если ты сейчас снова закричишь, я сделаю то же самое, и мы вернемся туда, откуда начали.

Лотти захлопнула рот.

— Вот так уже лучше, — сказал он. — Когда ты не вопишь как банши, тебя уже почти можно выносить.

— Жаль, что я не могу сказать о вас то же самое, — парировала Лотти, заставляя его против собственной воли улыбнуться. Она поднялась, отряхивая пыль со своего белого передника из канифаса и всем своим видом изображая оскорбленное достоинство. — Простите, что помешала вашему отдыху, сэр, но я пришла, чтобы забрать своего котенка.

— А я сделал, видимо, неверное заключение, что ты пришла, чтобы задушить меня подушкой.

Голова Лотти взлетела вверх, локоны заколыхались. Ее голубые глаза были такими потрясенно-виноватыми, что он почти пожалел, что поддразнил ее. Но она быстро оправилась от шока и сладко улыбнулась.

— Этот, слишком грубый, хотя и эффективный, метод избавления от нежеланных гостей вполне возможен, но лично я предпочитаю яд. Есть из чего выбрать. В одном только старом дубовом лесу я занесла в список семнадцать разных видов ядовитых поганок, от которых можно умереть.

Николас сел на кровати и глянул на остатки своего обеда, которые еще оставались на подносе.

— А сейчас, надеюсь, вы извините нас. — Лотти потянулась к кошечке.

Маленькое животное внезапно бросилось на нее и до крови оцарапало маленькими острыми коготками.

— Ой! Что вы с ней сделали? — Лотти сунула в рот пораненные костяшки пальцев, а кошечка потерлась головой об голую грудь Николаса и блаженно замурлыкала.

Проведя рукой по шелковистому меху, Николас пожал плечами.

— Что бы ты обо мне ни думала, я не лишен кое-какого очарования.

— Как и Наполеон. Насколько я читала о нем. — Она надменно махнула рукой, как будто это она хотела избавиться от кошечки, а не он от нее. — Можете оставить себе эту маленькую предательницу, если хотите. Там, откуда она появилась, таких еще много. — Держа нос по ветру, Лотти продефилировала к двери, явно надеясь уйти с большим достоинством, чем пришла.

— Карлотта? — Она, не колеблясь, повернулась, и Николас понял, что правильно угадал ее полное имя. Он пристально всмотрелся в ее настороженное личико, надеясь хотя бы на слабый признак узнавания. Но она оставалась для него такой же чужой, как и его собственное отражение. — Твоя сестра заверила меня, что, несмотря на то, что мы с ней оба очень упрямые, мы очень любили друг друга.

Девочка, не моргнув, встретилась с ним взглядом.

— Тогда казалось, что мы тоже.

Присев в чопорном реверансе, она вышла из комнаты, и донельзя уставший Николас откинулся обратно на подушки.

К тому времени, когда красноватый свет восходящей луны просочился в комнату, Николас уже начал скучать по вечно недовольной Лотти. Он понял, что больше ни минуты не сможет оставаться прикованным к постели, как какой-то немощный инвалид. Даже кошечка бросила его в одиночестве, сбежав через открытое окно поохотиться на сверчков на залитой лунным светом крыше.

Он перевернулся на живот и подмял под себя подушку. Может быть, лежание в постели было бы для него не столь утомительным, если бы кто-нибудь разделил его с ним. Ему не пришлось напрягать воображение, чтобы представить, как густые волосы Лауры Фарли струятся по его подушке и как он сам целует каждую веснушку на ее щечках, прижимая ее своим весом к мягкому матрацу.

Он испытал удовольствие от этих грешных мыслей, даже несмотря на то, что они плохо сочетались с благопристойностью, которой, как заверила его невеста, он обладал.

В конце концов старый дом погрузился в тихие ночные скрипы, лишь увеличивая нетерпение Николаса. Он сел на постели, сбросил одеяла и спустил ноги с кровати. К его удивлению, комната не закружилась у него перед глазами, не затряслась и не наклонилась, как он опасался.

И тут он увидел свой билет к свободе, аккуратно свернутый на парчовом сидении стула.

Свои брюки.

Должно быть, кто-то принес их, пока он спал.

Стряхнув с себя последние следы головокружения, он уверенными шагами пересек комнату и натянул брюки, с удовольствием отмечая, как знакомо они облегают его ноги. К своей радости, он обнаружил и свою рубашку, аккуратно висящую на спине стула. Он пробежался пальцами по хрустящему накрахмаленному батисту, думая о том, что это довольно экстравагантная ткань была куплена на стипендию простого пехотинца. Надевая рубашку, он заметил, что имевшиеся на ней дыры зашиты так тщательно, что стали практически незаметны. Возможно, эта рубашка была с плеча какого-нибудь великодушного офицера.

Теперь, уже полностью одетый, он стоял, упираясь руками в бедра, и гораздо больше чувствовал себя самим собой.

Кем бы он, черт возьми, нибыл.

Николас провел рукой по своей нечесаной гриве и вздрогнул, когда пальцы коснулись болезненной шишки размером с гусиное яйцо, что была у него на макушке. За этот бесконечный день он кое-что о себе узнал. Он не был в восторге оттого, что находится в заложниках у женских прихотей. Лаура не имела права сказать, что они помолвлены, а потом бросить его одного совершать шокирующие открытия.

Восстанавливая не только силы, но и решительность, он проскользнул в темную прихожую, сам не зная, идет ли он искать невесту или себя самого.

Лаура нервно бродила по гостиной, словно призрак в осаде. Она не стала зажигать лампу или свечу, предпочитая им полумрак с пятнами лунного света. Она опасалась, что находится всего в шаге от того, чтобы начать заламывать руки, как измученная героиня из какого-нибудь готического романа, которые так любила Лотти.

Одно дело представлять себе жизнь с незнакомцем при ярком дневном свете, и совсем другое думать о том, чтобы разделить с ним постель в ночном сумраке. Она мечтала выйти замуж с самого детства, но все ее мечты всегда заканчивались нежным объяснением в любви и целомудренным поцелуем, а не шестью футами и двумя дюймами неприрученного мужчины в ее постели.

Запаниковав, она издала тихий хныкающий звук. Ее жених мог потерять память, но она-то уж точно потеряла разум, придумав такую легкомысленную интригу.

Она провела весь день, избегая его и репетируя историю, которую она придумала для них обоих. Она не посмела написать ни слова об этом в своем дневнике, боясь, что он может когда-нибудь его найти и прочитать.

"Будьте уверены, ваши грехи найдут вас" ^[1]

Так называлась одна из любимых проповедей ее отца, и Лаура почти слышала его мягкий упрекающий голос. Конечно, отец никогда бы не поверил, что его невинная маленькая девочка способна на больший грех, чем невыученные библейские послания или стянутый из сахарницы кусок сахара за спиной матери. Наверняка, никому из ее родителей не пришло бы в голову, что она может стащить не только сахар, но и мужчину.

Плечи Лауры разом поникли. Было уже слишком поздно признаваться в том, что она натворила, и молить его о прощении. И слишком поздно для того, чтобы стукнуть его по голове подсвечником и отнести обратно в лес, туда, где она нашла его. Хорошо это или плохо, но теперь он принадлежал ей.

— Нас представил мой кузен, — бормотала она, сворачивая направо, чтобы не запнуться за оттоманку. — Семиюродный кузен. Или пятиюродный? — Она потерла ноющие виски, думая, что лучше бы она оставалась в постели и слушала посапывание Лотти.

В лунном свете вырисовывался силуэт старого секретера красного дерева. Скомканный лист бумаги лежал на нем посреди беспорядка письменных принадлежностей, брошенный, но не забытый. Это было письмо, написанное любимицей Стерлинга Харлоу. Сейчас Лаура презирала высокомерного герцога сильнее, чем когда бы то ни было. Ведь это он поставил ее на путь, ведущий к беде.

Покопавшись в темном закутке, она вытащила трутницу, где хранились спички. Она зажгла одну, коснулась ее пламенем края письма и с триумфом стала наблюдать, как бумага скручивается и чернеет.

— Вот тебе, жалкий дьявол, — пробормотала она, поднимая письмо повыше. — Жарься в аду, где тебе самое место.

— "Небеса не бывают так яростны, как бывает любовь, перешедшая в ненависть", — процитировал кто-то за ее спиной. — "Но и в аду нет гнева, сравнимого с гневом отвергнутой женщины". (Уильмя Конгрив, "Невеста в трауре" — прим. переводчика)

Глава 7

И хотя я позволила им забрать тебя у меня, ты всегда оставался в моем сердце…

Услышав этот глубокий и вкрадчивый голос, Лаура резко обернулась, захваченная иррациональным страхом, что богохульством вызвала самого дьявола. Но вместо Принца Тьмы, она увидела своего жениха, который стоял, прислонившись к косяку, и в его золотистых глазах отражались языки пламени, предупреждая, что, возможно, она играет чем-то еще более опасным чем огонь.

Пока на нем было только одеяло, он выглядел как восхитительный дикарь из каких-нибудь джунглей Мадагаскара. В брюках и рубашке он не стал выглядеть более цивилизованным. При отсутствии сюртука и шейного платка, которые могли бы сдерживать его мужскую силу, казалось, что она исходит от него бесконечными волнами. Его золотистые волосы были явно длиннее, чем полагалось по современной моде, и спускались ему до плеч, рубашка была распахнута у ворота. Лаура мельком взглянула ниже, и пожалела, что сделала это. Оленья кожа брюк идеально облегала его мускулистые ноги. Это точно были не "паучьи лапки" тех, кому приходилось набивать брюки опилками, чтобы они выглядели посолиднее.

И не только брюки.

Боль пронзила ей кончики пальцев. Взвизгнув, она уронила тлеющие останки письма и стала затаптывать их.

— Это был последний счет от мясника, — объяснила она, поднимая подол ночной рубашки, чтобы уберечься от рассыпающихся искр. — С ним трудно иметь дело, когда он не получает свои деньги к первому числу месяца.

Жених с живейшим интересом наблюдал за ее неуклюжим танцем.

— Скажи, ты отправляешь к черту всех своих кредиторов или только тех, кто настаивает на выплате?

Не желая отвечать, Лаура сунула в рот обожженные пальцы.

— Дай, я посмотрю твою руку. — Он стал пересекать комнату, и его лицо скрыли тени, делая его еще более массивным и угрожающим, чем он казался в комнате леди Элеоноры.

Сердце Лауры пропустило удар. Что, если Довер прав? Что, если она привела к ним убийцу или вора? Можно предположить, что он стал жертвой банды разбойников, но что, если он сам был таковым? Естественно, любой разбойник может себе позволить приобрести внешние атрибуты джентльмена. Возможно, он даже понял ее уловку и спустился вниз, чтобы задушить ее.

Сама того не замечая, она стала пятиться от него.

Он резко остановился.

— Если ты моя невеста, то почему ты ведешь себя так, словно боишься меня? — Он приблизился к ней, его лицо стало обиженным, словно она нанесла ему глубокую рану. — Я когда-нибудь причинял тебе боль или давал повод думать, что причиню?

— Пока нет. — Плечи Лауры ударились о каминную доску, фарфоровая ваза на ней закачалась. Он потянулся к вазе, чтобы удержать ее от падения, заодно отрезая Лауре путь к побегу. — Я имею в виду, что нет.

Она забыла об обожженных пальцах, когда он прикоснулся к ее щеке и стал водить загрубевшим пальцем по мягкой коже. И Лаура обнаружила, что вместо того, чтобы уклониться от его прикосновения, ей хочется раствориться в нем.

Его хрипловатый голос просто гипнотизировал.

— Если я был грубияном, поднимающим руку на женщину, то думаю, лучше бы ты оставила меня французам. Я вполне заслужил такую судьбу.

Лаура поднырнула ему под руку, ища убежище на залитом лунным светом диванчике около окна. Опустившись на подушки, она сложила руки на коленях.

— Я не боюсь тебя, — солгала она. — Я просто думаю, что это лучший способ избежать всяких неуместных вещей.

— Немного поздно беспокоиться об этом, учитывая, что у нас еще не было разговора, когда мы оба были бы полностью одетыми. — Его глаза заискрились смехом. — По крайней мере, не на моей памяти.

Лаура глянула на себя. Скромная ночная рубашка с кружевным лифом и высоким воротником скрывала гораздо больше, чем раньше ее мокрое платье. Странно, но распущенные волосы, рассыпанные по плечам, заставляли ее чувствовать себя обнаженной и выставленной на обозрение. Безусловно, только муж мог видеть их в таком беспорядке.

— Несмотря на твое состояние, — сказала она, — есть все еще условности, которые необходимо соблюдать.

Улыбка исчезла с его губ.

— Это та самая причина, по которой ты избегала меня весь день? Соблюдение условностей?

— Ты перенес ужасное испытание. Я подумала, что тебе нужен отдых.

— И сколько отдыха может вынести человеческое тело? По твоим словам, я то был в беспамятстве, то приходил в себя уже… — Он вытянул руку вдоль каминной доски и побарабанил пальцами по ее полированной поверхности. — Сколько точно это продолжалось?

Несмотря на взъерошенные волосы и босые ноги, он выглядел потрясающе, но все равно напряженно вглядывался в ее лицо. "В поисках правды?" — подумала она. "Или намека на обман?"

Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Два офицера доставили тебя к моему дому почти неделю назад. Учитывая происхождение твоей травмы, они не были уверены, что ты вообще когда-нибудь придешь в себя.

— И так как я пришел в себя, предполагаю, что меня ждут обратно в строю.

— О нет, — торопливо сказала она. — Они заверили меня, что ты им больше не понадобишься — поскольку Наполеон отрекся от престола, и на французский трон вернулся Людовик XVIII.

— Ну, по крайней мере меня не повесят как дезертира. — Он нахмурился. — А моя семья? Им сообщили о моем возвращении?

Лаура сосредоточила все свое внимание на разглаживании складок своей ночной рубашки.

— Боюсь, ты никогда не рассказывал мне о своей семье. Я пришла к выводу, что ты не поддерживал с ними отношений задолго до того, как мы с тобой познакомились. Мне показалось, что тебя вполне устраивает прокладывать свой собственный путь в этой жизни.

На краткий миг по его лицу прошла тень, которая не имела никакого отношения к лунному свету.

— Как странно, — пробормотал он.

— В чем дело? — спросила Лаура, испугавшись, что неосторожно сказала нечто, подстегнувшее его память.

Печальная улыбка изогнула уголок его рта.

— В первый раз за все время твои слова обо мне кажутся мне очень правильными.

— Видишь ли, отсутствие родителей нас с тобой объединило. Мои родители погибли во время пожара, когда мне было тринадцать. Вот почему мой дорогой кузен Эбинизер подумал, что мы друг другу хорошо подойдем. Это он представил нас друг другу, когда ты вместе с ним приехал в отпуск на Рождество два года назад. Милый, милый Эбинизер … мой семиюродный брат, — добавила она и вздрогнула, осознав, как неуклюже это звучит.

— Напомни мне поблагодарить его в следующий раз, когда мы увидимся.

— Боюсь, что это невозможно. Ведь он… он…

— Погиб на войне? — рискнул спросить ее жених.

Лаура испытывала сильное желание презентовать выдуманному Эбинизеру почетную смерть на благо своей страны и короля, но в ней победили остатки совести.

— Он уехал в Америку. Это всегда было его мечтой, и сейчас, когда война закончилась, он, наконец, смог ее осуществить.

— Может быть, мы как-нибудь съездим его навестить. Поскольку именно он представил нас друг другу, я уверен, что он был бы счастлив увидеть сияющие лица наших детей.

— Детей? — отозвалась эхом Лаура, не в силах скрыть внезапно севший голос. — И сколько у нас будет детей?

Он пожал плечами.

— Точно не знаю. Предполагаю, что полдюжины должно быть достаточно. — Он наклонил голову и посмотрел на нее застенчивым взглядом, который резко контрастировал с озорными искорками в его глазах. — Для начала.

У Лауры голова пошла кругом. Всего за два дня она перешла от целомудренного поцелуя незнакомца к вынашиванию полдюжины детей от него.

Для начала.

К ее шоку, он громко рассмеялся.

— Не нужно так бледнеть, моя дорогая. Я просто тебя поддразниваю. Или ты забыла сказать, что у меня не было чувства юмора?

— Я знаю, что ты дразнишь меня, — с нервным смешком заверила она его. — Ты всегда говорил мне, что хочешь двоих детей — мальчика и девочку.

— Как предусмотрительно. — Он сел на диванчик рядом с ней. Лаура быстро отодвинулась, насколько позволяли сложенные уютным полукругом подушки. Он взял ее ледяные руки своими теплыми и не позволил свалиться на пол. — Меня несколько озадачивает твое отношение, дорогая. Ты сказала мне, что мы жили в разлуке очень долгое время, но кажется, ты совсем не хочешь, чтобы мы… вновь воссоединились.

— Простите мне мою застенчивость, сэр. Мы помолвлены с вами уже почти два года, но из-за вашей военной карьеры вы не часто приезжали сюда. Большая часть вашего ухаживания проходила через переписку.

Он притянул ее к себе, и насмешливые искорки в его глазах сменились глубоким волнением.

— У тебя есть мои письма? Они могли бы подстегнуть мою память или, по крайней мере, дать мне хоть немного понять, каким я был.

Такой просьбы Лаура не ожидала.

— Боюсь, у меня их нет. Их выбросили.

Он отпустил ее руки, озадаченный ее словами.

— Что ж, во всяком случае, никто не сможет обвинить тебя в замшелой сентиментальности.

— О, нет, ты неправильно меня понял! — Она бессознательно накрыла его руку своей. — Я лелеяла каждое написанное тобой слово. Твои письма лежали у меня под подушкой, когда я спала… так было, пока Куки случайно не прокипятила их в щелоке при стирке. Мне было так жаль их.

— Мне тоже. — Опустившись обратно на подушки, он провел рукой по волосам, голос стал расстроенным. — Почему же получается, что я помню все запыленные углы в этом доме, но не помню времени, которое я здесь проводил?

— Я не знаю, — ответила Лаура, озадаченная еще сильнее него.

— Меня сводит с ума то, что я ничего не могу вспомнить о тебе. Или о нас. — Он снова подался вперед, всматриваясь в ее лицо. — Мы когда-нибудь целовались?

Она могла бы решить, что он снова дразнит ее, если бы не видела вызова в его взгляде. И отвернулась, думая о том, какая ирония, что она может лгать ему даже не дрогнув, но краснеет, говоря правду.

— Однажды.

Он взял ее за подбородок и мягко повернул ее лицо к себе.

— Это очень странно. Я мог бы поклясться, что я не принадлежу к мужчинам, которые удовлетворятся всего одним поцелуем губ, таких сладких, как твои. — Опасный озноб предвкушения пронзил ее, когда его большой палец стал нежно поглаживать ее губы. — Не нужно бояться, Лаура. Разве не ты уверяла меня, что я никогда не скомпрометирую свою невесту? Я точно знаю, что даже самые уважаемые из женихов могут до свадьбы украсть поцелуй или два у своей невесты.

Бегущее по небу облако накрыло собой луну, словно вуалью. Все волшебство между ними растаяло, снова сделав их двумя незнакомыми людьми, сидящими в темноте. Лаура отчетливо ощутила чистый запах мыльной пены от его свежевыбритых щек и жаркое прикосновение его дыхания ко рту, за мгновение до того, как он коснулся ее губ своими.

Лаура раньше целовала сама, но никто и никогда еще не целовал ее. Различие было еле заметным, но сильным. Сначала казалось, что он просто проводит ртом, вызывая нежное покалывание, и словно смакует атласную округлость ее губ. Но прежде чем она успела это осознать, покалывание превратилось в дразнящий нажим, заставляя ее губы приоткрыться ровно настолько, чтобы пригласить его к себе. Ему не пришлось уговаривать ее слишком долго.

У Лауры перехватило дыхание, когда горячая и грубая сладость его языка вторглась в ее рот. Обхватив рукой ее затылок, он прижался к ее рту своим, делая поцелуй еще более глубоким.

Она была неправа. Он дразнил ее. Но не остроумными ответами или добродушным поддразниванием, а невысказанным обещанием запретных удовольствий. Потрясенная интимностью происходящего, она не смогла удержаться и ответила ему, посасывая его язык и удивляясь собственной дерзости. Он покусывал, ласкал и пробовал на вкус ее язык, растягивая каждое ощущение так, словно собирался всю оставшуюся ночь доставлять ей удовольствие таким способом.

Ее поцелуй в лесу пробудил его от сна. Здесь, в полутемной гостиной, он пробуждал ее от жизни в дреме, заставляя ее кровь бежать бушующим потоком от сердца к самым сокровенным местечкам ее тела и наносить там сильные и непрекращающиеся удары.

И в тот момент, когда она уже думала, что потеряет сознание от этого головокружительного чуда, он оторвался от ее губ. Однако она тотчас обнаружила, что не меньше ощущений вызывает ее шея и нежная кожа под ухом.

— Назови меня "дорогой", — прошептал он, прихватывая зубами мочку ее уха.

— Ммм? — у нее перехватило дыхание, когда его проворный язык проник внутрь ее.

— Назови меня "дорогой". Ты за весь день ни разу меня так не назвала. Я скучаю по этому слову.

Она откинула голову, когда его рот стал прокладывать путь обратно к ее жадным губам. Она схватилась за его волосы, пытаясь найти опору в мире, который опасно покачивался у нее под ногами.

— О … дорогой, — выдохнула она.

Своей капитуляцией заработала еще один поцелуй, еще более сладкий и глубокий.

Но он так легко не удовлетворился.

— Назови меня по имени, — потребовал он.

На мгновение Лауру словно парализовало. Она так расклеилась, что не была уверена, что помнит свое собственное имя, уж не говоря о том, которым назвала его.

— Гм… ммм… Николас.

— Еще раз, — пробормотал он, прижимаясь к ее губам.

— Николас… Николас… Николас… — Это слово почти неслышно вырывалось у нее между поцелуями. И если этот момент не был моментом настоящей страсти, Лаура даже не представляла, как его назвать. — О, Никки…

Это хрипловатое мурлыканье капитуляции чуть не уничтожило Николаса. Если Лаура и не была пока лгуньей, он сейчас собирался сделать ее таковой. Собираясь доказать, что он из тех мужчин, которые компрометируют достоинство своей невесты. Из мужчин, которые сажают девушку к себе на колени, отмахиваются от девичьих протестов глубокими одурманивающими поцелуями и бормочут обещания, которые даже не собираются сдерживать.

С этого момента он оказался бы связан обещаниями на всю оставшуюся жизнь.

Осознание этого заставило Николаса сделать невозможное. Он прекратил ее целовать.

Она осталась в его руках, одна из которых неловко прижималась ей к ребрам, а большой палец оказался всего в нескольких дюймах от дразнящей выпуклости ее груди. Ее сердце гулко стучало, отдаваясь в его собственной груди грохочущим эхом. Когда она поняла, что он перестал ее целовать, ее глаза медленно раскрылись.

Ее глаза были затуманены, а по-детски розовые губы стали пухлыми и блестящими от поцелуев. На вкус она казалась смесью страсти и невинности, опьяняющим зельем, которое, он мог бы поклясться, раньше никогда не пробовал.

— Было похоже на то, как мы целовались в первый раз?

Обвиняющие нотки в его голосе изумили ее. Она застыла в его объятиях. — Нет, сэр. Вы были сама сдержанность.

— В таком случае, похоже, я потерял не только память, но и всякую совесть. — Нежным движением он убрал с ее щеки прядь волос, с удивлением заметив, что у него дрожат руки. — Почему бы тебе не встать с дивана, пока ты не потеряла нечто еще более ценное?

Может, его слова и были просьбой, но она мудро решила счесть их предупреждением. Она вылезла из его объятий, стараясь не растерять остатков достоинства.

— Очень хорошо, сэр. Желаю вам доброй ночи.

Она сохраняла достоинство ровно до тех пор, пока не вышла из его поля зрения. После чего она ринулась вверх по лестнице так, словно сам дьявол наступал ей на пятки.

Николас провел рукой по щеке. Вероятно, он действительно потерял остатки совести.

Он хотел добиться своей невесты с помощью целомудренных поцелуев и милых словечек, а не соблазнять ее чуть ли не на глазах родственников. Мысль об этом вызвала в его воображении откинувшуюся на диванные подушки Лауру, и ее ночная рубашка собирается на талии, пока он заглушает поцелуями ее стоны страсти.

— Черт подери, — выругался он, поднимаясь на ноги.

Невозможно было отрицать, что его ответ на невинное прикосновение ее губ был жестоким, первобытным и притягательным. По ее словам, они жили в разлуке почти год. И столько же, или даже дольше, он не целовал женщину? Странная мысль вдруг пришла ему в голову. Он так переживает из-за ее верности, а ведь он не имеет ни малейшего понятия, был ли сам верен ей в то время, когда они не были вместе. Возможно он, как и многие военные до него, искал примитивного утешения в руках какой-нибудь выносливой маркитантки, мечтая о женщине, на которой собирался жениться.

Он покачал головой, все еще потрясенный страстью, которая вспыхнула между ними. Их поцелуй доказал, что Лаура права еще в одном — она принадлежала ему. В этом больше не могло быть никакого сомнения.

Он уже собирался пойти в свою холодную и одинокую постель, как вспомнил обуглившиеся остатки бумаги, за сжиганием которых он застал Лауру. Он опустился на колени, просеивая пепел.

Его пальцы наткнулись на расплавленный воск — до сих пор теплый, мягкий и податливый его прикосновению, как еще совсем недавно Лаура. Он медленно выпрямился, разглаживая воск пальцами. Он не мог ничего вспомнить о своей жизни до вчерашнего утра, но знал, что деревенские мясники очень редко запечатывают свои счета таким дорогим воском, если вообще когда-либо это делают.

Глава 8

Каждую ночь я неустанно молюсь за тебя…

Когда следующим утром Николас проснулся, в голове у него звенело с удвоенной силой. Застонав, он накрыл голову подушкой, приглушив звон до уже терпимого гула.

И осознал, что звук раздается не в его в голове, а доносится с улицы через окно. Схватив брюки с изножья кровати, он натянул их и, спотыкаясь, бросился к окну.

Распахнув его, Николас высунулся на двускатную крышу и глубоко вдохнул, наполняя легкие чистым и прохладным воздухом утра. Ночь оставила на траве вуаль росы, которая беззаботно мерцала и переливалась под утренним солнцем. Колокола все еще продолжали звонить, раскатывая эхом по простирающимся холмам и лугам мелодичный перезвон, приятный и неторопливый. Похожий на песню, от которой неизвестно почему возникает комок в горле, песню, которая зовет домой.

Если у него был дом.

Николас мягко, но твердо закрыл окно, но не стал ни запирать его, ни закрывать портьеры, которые могли бы полностью заглушить тянущие душу напевы.

Когда дверь позади него скрипнула и открылась, он развернулся к ней, радуясь, что успел надеть брюки.

— Кто-нибудь в этом доме вообще умеет стучаться?

Несмотря на то, что ее руки были заняты предметами одежды, Лауре все еще удалось сделать в ответ насмешливый реверанс и выдать радостную улыбку.

— И вам доброго утра, сэр.

Его невеста выглядела совершенно очаровательно в платье из белого в голубой цветочек муслина. Голубой пояс охватывал ее талию до самой груди, высокой и округлой. Юбка с фестонами открывала аккуратные лодыжки, обтянутые белыми чулками и обутые в шелковые туфли-лодочки. На голове у нее была соломенная шляпа с розеткой из лент, надежно закрепленная под подбородком. Единственное, чего ей не доставало, это ягненка на веревочке, и она могла бы позировать для портрета пастушки руки какого-нибудь мастера.

Николас нахмурился. После прошлой ночи он твердо решил, что не позволит ей сделать ягненка из него самого. Особенно жертвенного.

Она опустила стопку одежды на стул около туалетного столика.

— Я принесла тебе одежду для церкви. Куки нашла ее на чердаке. Возможно, она немного вышла из моды, но вряд ли кто-нибудь в Ардене это заметит.

Он скрестил руки на груди, глядя на нее с подозрением и негодованием одновременно.

— Зачем мне одежда для церкви? Мы ведь не женимся сегодня утром, верно?

Она засмеялась.

— Должна признаться, нет.

— Тогда зачем нам идти в церковь?

— Потому что сегодня воскресенье.

Он продолжал буравить ее непонимающим взглядом.

— Мы всегда ходим в церковь в воскресенье утром.

— Мы?

— Хорошо, я хожу. Кроме того, из твоих писем я поняла, что ты стараешься не пропускать службу. — Ее глаза лучились восхищением. — Ты очень набожен.

Николас почесал шею, где пробивались волоски бакенбард.

— Будь я проклят, ладно. Кто бы мог предположить, что мы с Всемогущим поддерживаем отношения? — Он посмотрел на нее упрямым взглядом. — Но хочу сообщить, что не собираюсь просить у Него прощения за мой вчерашний поцелуй. Я совершенно не жалею об этом.

Несмотря на заалевшие щеки, она смело встретила его взгляд.

— Думаю, мы должны молиться не о прощении, а о сдержанности.

— По-моему, ты проявляешь слишком много осторожности. Поцелуй может быть достаточно невинным выражением привязанности, разве нет?

Может, Лаура и была неискушенна в искусстве любви, но не настолько, чтобы поверить, что в их поцелуе оставалось хоть что-нибудь невинное.

— Я предполагаю, это возможно, — неохотно согласилась она.

— Разве не ты заверяла меня, что я был сама сдержанность в первый раз, когда мы целовались?

Она боялась, что он припомнит ей эти слова. Она уже жалела о своем решении не лгать ему больше, чем необходимо.

— Когда я говорила о том поцелуе, я опустила кое-что.

Он выжидающе промолчал.

Она глубоко вздохнула.

— Ты тогда был без сознания.

Его брови взлетели вверх.

— Это произошло, когда тебя только что вернули нам, и думаю, я пыталась убедить себя, что ты не ранен, а просто спишь. Ты выглядел таким трагическим и уязвимым — как принц из сказки, на которого наложили ужасное проклятие. Я знаю, что это выглядит по-детски, но я действительно поверила, что, если я тебя поцелую, то смогу пробудить ото сна.

— Мисс Фарли, я потрясен! Не могу поверить, что такая поборница этикета, как вы, могла воспользоваться беспомощным состоянием человека, чтобы привлечь к себе внимание.

Не раздумывая, она пересекла комнату и, подойдя к нему, накрыла его руку своей.

— О, пожалуйста, не надо так плохо обо мне думать! Я никогда не делала ничего подобного раньше. Не представляю, что на меня нашло. Зачем я…

Ее протесты прервались, поскольку она поняла, что он смеется, и из-за ямочки на щеке гораздо больше похож на мальчишку возраста Джорджа, чем на взрослого мужчину.

Смутившись, она сделала шаг назад.

— Вы не должны были меня подначивать, сэр. Это просто был небольшой пробел в правильной оценке и моральности с моей стороны. Могу вас заверить, что больше такого не повторится.

Его смех перешел в добродушное хихиканье.

— Какая жалость.

Она чопорно фыркнула.

— Учитывая явный недостаток серьезности в том, как вы видите нашу помолвку, похоже, мне придется взять на себя ответственность, чтобы наши губы не соприкасались до тех пор, пока мы не произнесем наши обеты перед алтарем часовни Святого Майкла. До этого момента я просто устрою так, чтобы мы никогда не оставались наедине.

— Сейчас мы наедине, — напомнил он, на его губах продолжала играть улыбка.

Лаура оглядела скрытую в полумраке спальню, остро чувствуя присутствие кровати под уютным балдахином, смятое бельем, которой еще хранило отпечаток его большого жаркого тела.

— Да, мы наедине. Но ты не посмеешь поцеловать меня сейчас, когда в холле внизу находится Лотти, а на первом этаже Куки.

Он выгнул золотистую бровь.

— Да неужели?

Он мягко взял ее за руки пониже локтей и притянул в свои объятия, и она поняла, что, да помогут ей небеса, она почти хотела, чтобы он это сделал.

Но когда он сверху вниз посмотрел ей в лицо, искорки в его глазах пропали, и в них появилось странно мрачное выражение.

— Я действительно хорошо относился к тебе, Лаура? Я действительно считался с твоими чувствами? Я хотел сделать тебя счастливой?

Она резко вздохнула, находя его настойчивость еще более обезоруживающей, чем его шарм.

— Ты был очень внимателен ко мне. Ты писал мне каждую неделю без перерыва и прислал целых два письма в ту, на которой был мой день рождения. И поскольку ты не мог дарить мне цветы, ты рисовал маленькие букетики на полях своих писем. А когда ты приезжал на побывку, то всегда привозил небольшие подарки для Лотти и Джорджа.

Ложь так легко слетала с ее губ, что Лаура поняла, что описывает мужчину своей мечты. Той мечты, которая сейчас во плоти стояла у нее перед глазами.

— В своих письмах ты всегда писал, как мы будем счастливы, когда поженимся. Как мы будем пить в постели по утрам шоколад и гулять до сумерек. А вечером будем собираться в гостиной с остальными родными, чтобы поиграть в карты и спеть под фортепиано. Ты бы читал нам перед камином, пока мы не захотим спать. — Она опустила глаза, внезапно застеснявшись. — А потом мы бы отправились в нашу спальню.

Глаза Николаса затуманились, словно эта идиллическая картина причиняла ему боль.

— И я никогда не давал тебе причин жалеть о своих обязательствах по отношению ко мне?

Лаура покачала головой.

— Нет. Никогда.

Притягивая ее к себе, он склонился и прикоснулся к ее губам. Тающая сладость его поцелуя захватила ее врасплох. Но прежде, чем она смогла полностью ей отдаться, он отодвинулся с неопределенным выражением лица.

— В таком случае, я могу только молиться, что и дальше не дам тебе таких причин.

Опустившись в церкви на семейную скамью рядом с Лаурой, ее братом и сестрой, Николас подумал, что жители Ардена, наверное, слепы от рождения, раз не замечают, насколько старомодным выглядит его костюм. Несмотря на полное отсутствие воспоминаний о своей прежней жизни, он не сомневался, что никогда еще не чувствовал себя так глупо. Бриджи до колена сами по себе были достаточно оскорбительны, но Лаура еще усугубила его страдания, заставив надеть шелковые полосатые чулки, ботинки с пряжками, расшитый жилет и ярко-красное пальто со сверкающими медными пуговицами. Он отлично смотрелся бы в этом в любой гостиной — поколение назад. А если бы дополнил этот ансамбль напудренным париком, то мог бы претендовать на должность лакея у самого короля.

Он зажал свербящий нос, утешая себя тем, что старая каменная церковь пахнет еще хуже, чем сейчас он сам.

Джордж сутулился в самом конце ряда, отодвинувшись от своих родственников настолько, насколько позволяла длинная и узкая скамья. Лотти взгромоздилась по другую сторону от Лауры, и ее ангелоподобную невинность портил тот факт, что сумочка у нее на коленях извивалась и пыталась спрыгнуть на пол.

Николас украдкой взглянул на безмятежный профиль Лауры. Казалось, она не замечает не только его дискомфорта, но и того, что его нога прижимается к ее ноге. Обтянутые белыми перчатками руки скромно держали молитвенник, а лицо сосредоточенно смотрело в сторону высокой кафедры красного дерева, с которой священник удостаивал их своим благословением. Когда первые такты гимна "Дух Святой, Дух благодати" заполнили церковь, она толкнула его, чтобы он встал. Ее голос оказался не воздушным сопрано, как он думал, а хрипловатым альтом, от которого у него по телу прошла резкая волна желания. Он поднял глаза, почти ожидая, что Бог поразит его ударом молнии за столь нечестивые мысли в Его доме.

Пока они стояли, он ощутил странное покалывание в задней части шеи. Он хлопнул по воротнику, боясь, что там застряла незадачливая моль, но покалывание не прекратилось. Оглянувшись, он увидел сзади себя мужчину с густыми черными бровями, который злобно смотрел на него. Вернувшись в исходное положение, он заметил еще один негодующий взгляд, обладателем которого был парень, прыщавому лицу которого требовалась хорошая чистка. Тот холодно смотрел на него с минуту, прежде чем опустить взгляд.

Сбитый с толку Николас снова перенес все внимание к кафедре. Учитывая смехотворное одеяние, возможно, он стал просто слишком чувствителен и превратно истолковал как враждебность обычное любопытство.

Паства опустилась на свои места, и священник стал читать проповедь, от монотонности которой Николас вскоре уже начал побаиваться, что снова впадет в ступор.

Он уже начал задремывать, когда звонкий голос священника заставил его встрепенуться.

— … моей привилегией огласить имена вступающих в брак — мистера Николаса Рэдклифа и мисс Лауры Джейн Фарли. Если среди собравшихся есть человек, коему известна причина, по которой этот мужчина и эта женщина не могут быть соединены священными узами брака, пусть встанет сейчас. Этот вопрос задается впервые.

Слова священника захватили врасплох не только Николаса. И вместо ожидаемой тишины, которая обычно сопровождает оглашение имен будущих новобрачных, по церкви пронесся отчетливый ропот. Николас украдкой глянул налево, потом направо. Несколько мужчин впились в него взглядами, даже не пытаясь скрыть свое негодование. Николас не мог не подумать о том, был ли среди них хоть кто-то, образованный достаточно, чтобы запечатать воском письмо, за сжиганием которого он застал свою невесту, и достаточно красноречивый, чтобы так сильно разжечь ее страсть.

Лаура продолжала смотреть прямо перед собой, ее щеки горели румянцем. Все ее тело было напряженно-застывшим, совсем не похожим на то мягкое и тающее, что он вчера вечером держал в своих объятиях.

Когда священник заговорил о церковных пожертвованиях, Николас взял ее руку, обтянутую перчаткой, в свою и прошептал:

— Ты могла бы предупредить меня об этом.

Она сморщила нос, пытаясь выдавить нервную улыбку, и прошептала в ответ:

— Это только первое оглашение. У тебя есть еще два воскресенья, чтобы заявить свои протесты нашему союзу.

Он собственнически нежно провел большим пальцем по костяшкам ее пальцев.

— А зачем мне это делать, если очевидно, что я — объект зависти каждого мужчины в деревне? Судя по взглядам, которые на меня бросают, я не единственный, кто делал тебе предложение.

— Но единственный, чье предложение я приняла, — напомнила она.

— Так наша помолвка действительно была тайной, или все претенденты на твою руку тоже потеряли память?

— Шшш, — зашипела она, забирая у него руку. — Пришло время просить Бога простить нас за наши грехи.

Когда они встали вместе с остальными прихожанами, он наклонился к ней и спросил хрипловатым шепотом.

— И в каком грехе может признаваться такая невинность, как ты?

И это случилось снова. Вспышка страха в глазах, которые не должны были знать даже намека на беду.

— Вероятно, вы, сэр, забыли и Священное писание. Среди нас нет безгрешных. Ни одного человека. — Лаура опустилась на колени, и шляпка скрыла от него ее лицо.

Некоторое время он смотрел на ее затылок, потом неуклюже опустился рядом на колени. Он мог бы поклясться, что никогда не был человеком, привычным к стоянию на коленях перед кем угодно — даже перед Богом. И хотя он покорно закрыл глаза, он мог только притворяться, что молится. Слова, которые, казалось, так легко выходили из мягких и розовых губ Лауры, вызывали у него внутреннее сопротивление, а также твердую уверенность, что их могут услышать все, кому есть до этого дело.

— Они симпатичная пара, правда? — проворчал Джордж, отгоняя от лица пеструю бабочку.

— Не думаю, что они друг другу подходят. — Лотти подняла голову от затасканного экземпляра "Монаха- убийцы", который контрабандой протащила в своем молитвеннике. — Он для нее слишком высокий и неприветливый.

Брат и сестра, как на насесте, сидели на каменных ступенях церкви Святого Майкла и хмуро наблюдали за толпой поздравляющих Лауру и Николаса на залитом солнцем церковном дворе. Несмотря на то, что мужчины, которые когда-то сами ухаживали за Лаурой, топтались где-то позади, остальные жители деревни сразу ринулись к ним, чтобы насладиться восхитительным волнением от предстоящей свадьбы и принять в свои ряды незнакомца с хорошими манерами. Шарм, которым Николас хвастался Лотти, получил хорошее подтверждение, когда он принимал дружеские похлопывания по спине от женатых мужчин и нежные — от их жен. Даже старая и угрюмая вдова Уитерспун опустилась до того, что стала жеманничать как школьница, когда он поднес к губам ее костлявую руку.

— Ты попросила Бога простить тебя за убийство, которое ты собираешься совершить? — спросил Джордж.

Лотти захлопнула книжку.

— Я предпочитаю думать об этом не как об убийстве, а как об несчастье, которое случится очень вовремя.

— Несчастье — это когда ты не можешь найти свои очки или забываешь застегнуть ботинки, но никак не падение замертво спустя час после собственной свадьбы. Ты уже думала о том, каким образом ты собираешься совершить свое подлое дело? — Джордж смотрел, как Лаура улыбается Николасу, ее лицо просто сияло. — Я бы с удовольствием посмотрел, как его самодовольная физиономия погружается в свадебный пирог, и он в нем задыхается.

Лотти покачала головой, поглаживая пушистую и усатую мордочку, высунувшуюся из ее сумки.

— Боюсь, это будет слишком очевидно. В "Замке Отранто" Г. Уолпола, Конрада нашли мертвым после того, как на него упал огромным рыцарский шлем с плюмажем. Но я сама более склонна к отравлению.

— Что очень удачно, потому что я сомневаюсь, что у нас тут в округе у многих есть огромные рыцарские шлемы.

— Конечно, я еще не полностью исключила случайный выстрел или утопление. В ближайшие две недели я собираюсь поэкспериментировать, чтобы найти подходящий метод для избавления от нежелательного мужа.

— А что ты будешь делать, если ни один из твоих экспериментов не приведет к результатам, на которые ты надеешься?

Джордж проследил за взглядом Лотти, которая подняла лицо к небу. Каменная фигура ангела с раскрытыми крыльями стояла на парапете колокольни прямо над ними. Местная легенда гласила, что миссия ангела состоит в том, чтобы отгонять от их деревни злых духов. Пухлые щечки ангела и его остренький подбородок имели потрясающее сходство с Лотти.

Лотти мечтательно вздохнула.

— Тогда нам просто придется обратиться к небесам в поисках божественного вдохновения.

Лаура думала о том, не кощунственно ли стоять на церковном дворе и мечтать о поцелуях мужчины. И хотя ей удавалось улыбаться, кивать и жать руки деревенских соседей, которые сгрудились вокруг нее, чтобы поздравить, все, о чем она могла думать, это залитая лунным светом гостиная и опьяняющие поцелуи незнакомца.

Этот незнакомец сейчас стоял около нее, и еле заметные касания его локтя заставляли ее вздрагивать от осознания этого. Она притворялась, что внимает проповеди священника, но на самом деле от одной мысли, что Николас так близко, она никак не могла сосредоточиться на его словах. А когда священник проповедовал о достоинствах самообладания, она заново переживала те восхитительные моменты, когда чуть не потеряла свое.

Бетси Богворт, дочь скорняка, чей неправильный прикус и тенденция дергать носом делали ее похожей на кролика-переростка, вцепилась в рукав Лауры.

— Как тебе не стыдно держать такое в секрете! Плохая девчонка, почему ты не сказала нам, что помолвлена?

— В общем-то, это была идея м-ра Рэдклифа — держать в тайне нашу помолвку, пока он не будет полностью свободен от военных обязательств, — ответила Лаура.

— Правда? — невинное выражение лица Николаса контрастировало с озорным блеском в его глазах.

Улыбка Лауры стала напряженной.

— Конечно, правда, дорогой.

Элис, сестра Бетси, тоненькая бледненькая девочка, прижала к груди руки.

— Тайная помолвка! Как же это романтично! Ты, наверное, очень ждала его возвращения!

— О да, я ждала. — Лаура украдкой глянула на Николаса, ее взгляд задержался на его губах. — Я целовала его больше, чем ты можешь себе представить.

Элис вскинула белесые брови. Толпа вокруг них внезапно замолчала, а Николас откашлялся и завозил по песку носком ботинка.

Лаура почувствовала, что краснеет до ушей.

— Я имела в виду, что скучала по нему больше, чем ты можешь себе представить.

Бетси повернулась к Николасу, ее нос задергался.

— Все свободные мужчины в Ардене пытались покорить сердце нашей Лауры, и не по одному разу, но все потерпели поражение. Как же получилось, что вы преуспели, хотя мы ни разу не видели, чтобы вы приезжали в поместье, чтобы поухаживать за нею?

Николас мило улыбнулся.

— Думаю, я позволю своей невесте ответить на этот вопрос.

Не смея даже посмотреть в его сторону, Лаура чувствовала на себе его выжидающий взгляд.

— В первый год нашей помолвки его приезды были слишком короткими и редкими, чтобы показываться в деревне. А весь прошлый год большая часть ухаживания проходила с помощью писем. Именно они на самом деле завоевали меня. Его рот может быть очень убедительным, — сказала Лаура сквозь зубы. — Я имею в виду, его слова.

Помощь ей пришла с совершенно неожиданной стороны. Халфорд Томбоб, опираясь на трость, стал проталкиваться через толпу. Старый плут отказывался носить очки, но не расставался с огромным моноклем, свисавшим с петлицы его жилета.

Люди зашикали друг на друга, а когда он поднес к глазу монокль и посмотрел через него в лицо Николасу, став при этом похожим на одноглазого кузнечика, воцарилась полная тишина. После нескольких минут напряженного ожидания он опустил монокль и с полной уверенностью заявил:

— Я знаю это лицо.

Глава 9

Иногда я задаюсь вопросом, помнишь ли ты вообще меня…

Сердце Лауры замерло, потом неровно забилось. Должно быть, старик ошибается. Насколько она знала, Халфорд Томбоб не уезжал из Ардена с тех пор, как на трон взошел Георг II.

— Не примите за неуважение, м-р Томбоб, — сказала она, беря Николаса под руку, — но это решительно невозможно. Мой жених впервые показывается в деревне.

Сморщенные брови Томбоба нахмурились.

— Вы совершенно уверены? Как странно. Я бы мог поклясться, что… — Он покачал седой как лунь головой. — Видимо, я ошибся. Мои глаза и ум теперь не те, что раньше.

Продолжая качать головой, он повернулся, чтобы уйти.

— Постойте, сэр. — Несмотря на уважительный тон, слова Николаса дышали властностью, которой было невозможно ослушаться. Старик обернулся и увидел, что Николас жадно всматривается в его лицо.

— Не могли бы вы пояснить, почему решили, что знаете меня?

Томбоб опустил трость на землю и оперся об нее.

— Вы напомнили мне мальчика, которого я когда-то знал. Не помню его имени. Но он был великодушным и добрым — ни единой унции дерзости.

Николас медленно расплылся в улыбке.

— Тогда леди, должно быть, права. Я не могу быть тем мальчиком.

Томбоб и остальные селяне захохотали его шутке. Лаура потащила его за руку; без сомнения, ее нервы вынесли достаточно испытаний за один день.

— Пойдемте, м-р Рэдклиф. Мы не можем больше тратить время на пустяки. Куки ждет нас к обеду.

Когда через короткое время их потрепанный экипаж вернулся в поместье, оказалось, что их ждет не Куки, а Довер, желающий поделиться тем, что узнал в Лондоне. У старика было всего два выражения лица — мрачное и очень мрачное, так что было почти невозможно понять, хорошие новости он принес, или плохие.

Не дав Николасу возможности подать ей руку, чтобы помочь выйти из коляски, Лаура вывалилась из нее, второпях чуть не порвав в клочьяподол платья.

— Добро пожаловать домой, Довер. Вы что-нибудь узнали о том баране, которого мы думали купить для нашего стада?

— Возможно, — таинственно ответил тот.

— Мы прекрасно обходимся и без нового барана. — Джордж бросил угрюмый взгляд на Николаса. — Я не понимаю, зачем он нам нужен.

— Пока мы не насадим его на хороший горячий вертел, — сладко согласилась Лотти.

— Пойдем, Довер, — сказала Лаура, улыбаясь сквозь зубы. — Раз уж мы будем обсуждать домашний скот, то лучше делать это в амбаре.

И прежде чем дети смогли и дальше возбуждать подозрения Николаса, она распахнула дверь амбара и втащила туда Довера с максимальной скоростью, какую только позволяли его артритные ноги. Она быстро заперла за собой дверь и вихрем повернулась к нему.

— Что ты узнал в Лондоне, Довер? Что-нибудь о пропавшем джентльмене?

— Не торопи меня так, девочка. Дай перевести дух.

Несмотря на свое нетерпение, Лаура знала, что никто не мог заставить Довера поторопиться, если он этого не желал. Куки когда-то пилила его, чтобы он отнес соседям мясной пирог, чтобы угостить их — так те получили пирог через неделю заплесневелым и без трех кусков.

Она замолчала, сдерживая эмоции, а он оперся ногой в опрокинутое ведро, вытащил из кармана трубку, зажег ее и сделал неторопливую затяжку. Как раз когда она уже думала, что сейчас начнет рвать на себе или на нем волосы, он сложил губы трубочкой, выпустил изо рта облако дыма и сказал:

— Был пропавший джентльмен, все в порядке.

Ноги у Лауры подкосились, и она рухнула в копну сена.

— Ну, я что-то такое и предполагала. Мы все сядем в тюрьму.

Довер снова глубоко затянулся.

— Он пропал меньше чем неделю назад. Ушел в один из этих модных игорных клубов и не вернулся. Его жена с тех пор кричит о нечестной игре.

— Ох. — Лаура прижала к животу руку, чувствуя себя так, словно ее только что лягнула корова. Похоже, что Николас не нуждается в жене. У него уже есть одна.

Хитрая ухмылка появилась на тонких губах Довера.

— Конечно, кое-кто говорит, что он мог уплыть с любовницей во Францию.

Лаура вскинула голову.

— У него кроме жены и любовница есть?

Довер восторженно покачал головой и выпустил через нос струйку дыма.

— Ты сложила два и два. Бог знает, что у меня достаточно проблем даже от одной женщины, не говоря уже о двух.

Вспоминая нежности, которые Николас хрипловато шептал ей на ухо, и потрясающий жар его рта на своей коже, Лаура не могла полностью скрыть горечь, прозвучавшую в ее словах.

— Уверена, он знает, что надо сделать, чтобы женщина была счастлива. Это умение у некоторых мужчин выходит очень естественным.

Она поднялась с копны сена и зашагала между стойлами. Едва ли было честно с ее стороны осуждать характер Николаса, если ее собственному столько всего недоставало. Ее должна была переполнять вина, а не страдания разбитого сердца.

— Бедняжка его жена. Как она, должно быть, страдает, не зная, что с ним случилось!

Довер согласно кивнул.

— Думаю, их вопящие сорванцы больше испытание, чем утешение.

Лаура замерла на месте и потом медленно повернулась к нему лицом.

— Сорванцы?

— Да. Пятеро, и каждый из них неприятней и визгливей предыдущего.

Лаура нащупала за своей спиной копну сена и, чувствуя, что ноги ее уже не держат, снова села.

Довер вытащил из кармана свернутый бумажный плакатик и протянул ей.

— Они бегают по всему городу, в надежде узнать, что с ним произошло.

Лаура взяла у Довера листок и постаралась взять себя в руки, прежде чем изучить рисунок, который не мог быть нарисован мастером своего дела. Хотя, конечно, не обязательно быть Рейнольдсом или Гейнсборо, чтобы схватить шаловливый оттенок улыбки ее жениха или победного блеска, которым искрились его глаза на ярком солнечном свете.

Она разгладила на колене плакат и увидела маленькие свинячьи глазки, искоса глядящие на нее из глубоких глазных впадин. Она склонилась над рисунком. Густые бакенбарды почти не скрывали мощные челюсти мужчины. На глаза нависала шапка густых черных волос, почти по-женски пышных.

Лаура отшатнулась от рисунка. Никакой художник, даже слепой, не смог бы нарисовать настолько непохоже.

Вскочив на ноги, она затрясла плакатом перед Довером.

— Это не он! Это не мой Николас!

Довер почесал голову, его лицо казалось искренне расстроенным.

— Так я и не говорил, что это он, разве нет? Ты только спросила меня, узнал ли я насчет пропавшего джентльмена.

Лаура не знала, чего она хочет больше, пнуть его или поцеловать. Она пошла на компромисс и обняла его за шею.

— Ты такой невыносимо замечательный! Что бы я без тебя делала?

— Полегче, девочка. Если я захочу, чтобы меня задушили, я пойду провоцировать свою жену.

Выкрутившись из ее объятий, Довер постучал трубкой по плакату.

— Это еще не доказывает, что твой молодой джентльмен не собирается зарезать нас в постелях под покровом ночи.

По телу Лауры прошла странная волна. Может, она и не знала настоящего имени Николаса, но не сомневалась, что если бы он пришел ночью к ней в постель, то на уме у него было бы не убийство.

Но слова Довера успешно испортили ей радость облегчения. Она была настолько вне себя от счастья, что ее жених не является неверным мужем и отцом пяти орущих сорванцов, что тут же забыла, что у них до сих пор нет ни единой подсказки к его настоящей личности.

— Ты абсолютно прав, Довер. Тебе придется в ближайшие дни вернуться в Лондон и еще понаводить справки. Если мне выходить замуж в среду перед моим днем рождения, то у нас не так много времени. — Она распахнула двери амбара, разгоняя тени солнечным светом, и задумчиво посмотрела на окно покоев леди Элеоноры, которые находились на втором этаже. — Не представляю, почему никто его не ищет. Если бы он был моим, и я бы его потеряла, я искала бы его день и ночь, до тех пор, пока он бы не оказался дома в безопасности.

— Ваш кузен пропал.

Диана Харлоу ждала одиннадцать лет, чтобы услышать этот голос.

Мечтала о моменте, когда его обладатель войдет комнату, где она находится. Она представляла себе тысячу разных вариантов собственной реакции на это — от хорошего приема до отчужденного отказа и испепеляющего презрения. Но ей не приходило в голову, что она не сможет сделать ничего другого, кроме как продолжать таращиться в бухгалтерскую книгу, лежащую перед ней на столе, несмотря на то, что ровные колонки и ряды цифр расплывались у нее перед глазами.

— Ваш кузен пропал, — повторил неприглашенный гость, пересекая комнату и останавливаясь перед ее столом. — Вы имеете хоть какое-нибудь представление, где он?

Диана медленно подняла голову и посмотрела в холодные зеленые глаза Тейна ДеМилля, маркиза Джиллинджема и преданного друга Стерлинга. Несмотря на то, что время и разгульные излишества, обычные для любого богатого и молодого аристократа, оставили на его мальчишеском лице свой отпечаток, его волосы по-прежнему оставались рыжевато-коричневыми, какими она их и помнила. Его руки и ноги потеряли свою угловатую неуклюжесть, на них отлично сидел серый фрак-пальто, серый с коричневым жилет и брюки из оленьей кожи. Его изящные руки держали цилиндр и трость.

Она снова перевела взгляд на книгу, остро осознавая, что из ее прически выбилась мягкая прядка, а пальцы испачканы чернилами.

— Мой кузен никогда не считал, что его местопребывание должно меня волновать. Вы наводили справки в его обычных прибежищах — Олмак? Уайт? Ньюмаркет? — Она обмакнула ручку в чернила и стала аккуратно выводить очередной ряд чисел. — Если его нет ни в одном из них, я думаю, его можно поискать в гостиной сестер Уилсон.

Сестры Уилсон были печально известными киприотками, чья страсть к богатым аристократам меркла только перед их навыками доставлять последним удовольствие.

Если Тейн и был шокирован, что она знает название этого заведения, упомянуть которое в смешанной компании было достаточной дерзостью, он скрыл это за насмешливой улыбкой.

— Так случилось, что я разговаривал с мисс Гарриет Уилсон только прошлым вечером. Она не видела Стерлинга с тех пор, как он вернулся из Франции.

Ручка в руке Дианы дрогнула, превращая ноль в девятку. Она медленно закрыла бухгалтерскую книгу и посмотрела на Тейна поверх очков.

— Я очень сомневаюсь, что у нас есть какая-то причина для тревоги. Как и вы, мой кузен — мужчина с разнообразными интересами и не переносит скуку. Вероятно, сейчас он просто наслаждается одним или другим.

Тейн сжал губы.

— Я был бы склонен с вами согласиться, если бы не это.

Шагнув к двери, он сунул в рот два пальца и не по-джентельменски свистнул.

В комнату медленно вошли псы Стерлинга, их огромные морды были печально повисшими, а глаза несчастными. Они имели мало общего с великолепными созданиями, которые всего несколько дней тому назад вбегали в кабинет за своим хозяином. Они бесцельно передвигались по комнате, словно не зная, куда себя девать без указующего голоса Стерлинга. Даже маленькая белая кошка, дремлющая у камина, не смогла вызвать у них интереса.

— Калибан, лежать! Лежать, Цербер, — скомандовал Тейн.

Псы угрюмо посмотрели на него и направились к окну. Они подсунули носы под парчовые занавеси, опустились на зады и, прижав нос к оконному стеклу, стали смотреть вниз на покрытую туманом улицу.

— Я не понимаю, — нахмурившись, сказала Диана.

Тейн плюхнулся в стоявшее напротив стола кожаное кресло. Она уже забыла об этом. Он никогда не сидел нормально. Он всегда разваливался в кресле.

— Они ведут себя вот так с тех пор, как Стерлинг исчез. Они не могут есть. Они не могут спать. Они воют и скулят по полночи. — Нахмурившись, он смахнул пестрые шерстинки с лацкана сюртука. — И еще они ужасно линяют.

Диана не смогла удержаться от улыбки.

— Возможно, вам нужен хороший камердинер, а не герцог.

Тейн подался вперед, не сводя с нее пронизывающего взгляда.

— Вы знаете хоть один случай, когда Стерлинг бы уехал куда-то надолго без этих двух бестий? Даже французы назвали их chiens de diable — собаками дьявола — и клялись, что они посланы, чтобы сопровождать его душу к дьяволу, когда он падет на поле битвы.

Услышав эти слова, Диана впервые почувствовала укол тревоги. Она стала перебирать бумаги на столе, чтобы чем-то занять свои ставшие вдруг неуверенными руки.

— И как долго он отсутствует?

— Почти неделю. В четверг утром около десяти часов он сообщил одному из моих грумов, что едет покататься верхом в Гайд-парк. После этого его уже никто не видел.

— Но вы ведь не можете думать, что с ним случилось какое-нибудь несчастье или он стал жертвой преступления?

— Как ни неприятно мне это говорить, но боюсь, мы должны рассмотреть такую возможность.

Диана сражалась с нарастающей паникой. Несмотря на их постоянные словесные пикировки, она обожала своего проказу-кузена так же сильно, как он любил ее. Он мог изображать дьявола для всего остального мира, но он всегда оставался для нее ангелом-хранителем, который отвлекал на себя главный удар неудовольствия ее отца.

— Но ведь нет нужды бояться худшего? — спросила она. — Он мог, например, стать жертвой похищения.

— Я рассматривал такую вероятность. Но не было никаких угроз, никаких требований выкупа. А кроме того, если бы нашелся некто настолько безрассудный, чтобы похитить вашего кузена, то, скорее всего, дело бы кончилось тем, что похитители согласились бы сами приплатить нам за возможность избавиться от него. Один его едкий язык способен сломить дух даже самых подлых злодеев.

Диана была слишком обеспокоенной, чтобы посмеяться над его мрачным юмором.

— Но кому могло понадобиться причинять вред Стерлингу? У него есть враги?

Тейн выгнул бровь, давая понять, насколько ее вопрос абсурден.

— Хорошо, дайте мне подумать, — сказал он, барабаня пальцами по подлокотнику. — Есть два несчастных парня, которых он недавно ранил в плечо на дуэли, до того как они смогли выстрелить в воздух. Потом еще есть лорд Данфорт, бывший владелец очаровательного деревенского поместья в Дербишире, которое теперь принадлежит вашему кузену благодаря его победе в висте. О, и я чуть не забыл его страстное увлечение прекрасной леди Элизабет Хьюит. К чести Стерлинга, надо сказать, что он не знал, что упомянутая леди находится замужем, до самого окончания их связи. Но боюсь, что ее муж не увидел различия. Он вызвал бы Стерлинга на дуэль, если бы не услышал о последних поединках и не побоялся пострадать от такого же оскорбления.

Уныло вздохнув, Диана сняла очки и потерла переносицу.

— Есть в Лондоне хоть один человек, который не желает ему зла?

— Вы и я.

Тихие слова Тейна причинили ей боль. Последние одиннадцать лет их обоих сводили вместе только самые упорные сплетницы, которые так и не забыли ночь их помолвки, которая — как и сердце Дианы — была безвозвратно разрушена. Глядя на него без очков, она чувствовала, что ее глаза беззащитны так же, как и ее воспоминания.

Одним резким движением она водрузила очки обратно на нос и начала набрасывать заметки на чистом листке бумаги.

— Тогда нам с вами и придется его искать. Я найму детектива, а вы опросите всех знакомых Стерлинга. И пусть расспросы будут осторожными, пока мы не найдем ниточки, ведущие к нему. Мы же не хотим вызвать панику. — Она посмотрела на него снизу вверх. — Такой план согласуется с вашим?

— Я польщен, что вы побеспокоились хотя бы консультироваться со мной. Такого раньше не было в ваших привычках.

Несмотря на то, что ее лицо вспыхнуло от его язвительных слов, Диана не дала втянуть себя в словесную дуэль, которую у нее не было надежды выиграть.

— Если мы хотим соединить наши усилия ради Стерлинга, будет лучше, если мы забудем прошлое и сконцентрируемся на будущем — будущем Стерлинга, если быть точной.

— Как пожелаете, моя леди. — Тейн встал, нахлобучивая шляпу. — Я зайду завтра после полудня, чтобы обсудить, как нам действовать. — Он направился к двери, и один из псов жалобно заскулил.

Диана скорчила гримасу, когда пес пустил слюни на бесценный турецкий ковер ее отца.

— Мой лорд, вы ничего не забыли?

— Гм? О, конечно. — Тейн вернулся к креслу за своей прогулочной тростью; его лицо сохраняло совершенно невинное выражение,

— Я имела в виду собак, — сухо сказала она.

Его насмешливая ухмылка, как и раньше, приводила ее в бешенство, она хорошо это помнила.

— Ах да, но это теперь ваши собаки, моя леди. И если вам потребуются услуги хорошей горничной, я буду счастлив порекомендовать вам одну. — Отвесив ей краткий поклон, Тейн ушел, оставляя ее в том же положении, в котором нашел.

В полном одиночестве.

Глава 10

И хотя я этого не заслуживаю, Бог одарил меня новой семьей.

Лаура Фарли была человеком слова.

Николас не предполагал, что начнет раскаиваться в своем решении придерживаться добродетели, но проходили дни, а она оставалась верна своей клятве, что не останется с ним наедине. Он уже начинал желать, чтобы у нее случился еще один пробел в моральности. И хотя его головные боли исчезали почти с такой же скоростью, что и шишка у него на голове, он соглашался на эту искусственную задержку в надежде, что она может попытаться еще раз вернуть его к жизни поцелуем.

Но пока она явно завербовала остальных, чтобы они помогали в осуществлении ее миссии. Если ему очень везло и, войдя в гостиную, он находил ее в одиночестве, то им едва хватало времени, чтобы обменяться отвлеченными замечаниями, прежде чем суетливо влетала Куки, таща за собой длинный белый креп на одобрение юной мисси или пробной партии миндальных леденцов для свадебного пирога, которые она умоляла попробовать. Если им случалось встретиться где-нибудь за пределами спален, то тут же, словно шаловливый эльф из подземного царства, появлялась Лотти, размахивающая только что сочиненным рассказом или стихами.

И всегда, когда он заставал Лауру, в одиночестве потягивающую чай за кухонным столом, именно в этот момент в дверь вваливался Джордж с охапкой дров в руках, и Николас испытывал желание задушить парня за его веселое насвистывание.

Если так будет продолжаться и дальше, то скоро его взаимодействие с собственной невестой будет сокращено до возможности встречаться с ней на лестнице, чтобы ощутить запах ее волос.

Она не пыталась ничем развеять его подозрения о том дне, когда она умчалась в амбар разговаривать с Довером. Поскольку он небезосновательно считал, что она не может наставлять ему рога с седовласым стариком, Николас почти убедил себя, что просто обладает недоверчивой и ревнивой натурой, которую должен обуздывать.

Ему удавалось придерживаться этого кредо до четверга, когда он заметил, что она спускается вниз по переулку с таинственным грузом, засунутым за пазуху.

Николас наблюдал за ней, глядя через занавески гостиной, и разрывался между интуицией и честью.

Довер ушел со своими овцами на рассвете, а Куки бесцельно болталась по кухне и что-то бормотала себе под нос. В кабинете ругались Лотти и Джордж, шумно играя в бирюльки.

Пока Джордж обвинял Лотти в том, что она смела его бирюльки в общую кучу, когда он отвернулся, Николас выскочил за дверь и пошел за Лаурой, шагая достаточно быстро, чтобы видеть ее тоненькую фигурку в шляпке, но не настигать ее. День был пасмурным, дул северный ветер, и в воздухе чувствовалась скорее осень, чем лето.

Лаура шла быстрым шагом, что не удивляло Николаса. За последние несколько дней он уже понял, что его невеста не была деликатным цветком женственности, который балуется рукоделием и акварелью.

Ее легче было представить стоящей на шаткой лесенке и сметающей пыль с внутренних карнизов, чем разучивающей новую мелодию на фортепиано. Пока Куки правила бал на кухне, потрясая испачканной мукой скалкой как скипетром, Лаура ухаживала за травами и цветами с таким энтузиазмом, что часто ее щеки загорались румянцем от старания, а на кончике носа появлялось очаровательное пятнышко грязи.

Она добралась почти до самой окраины деревни и резко свернула к церкви. Николас отпрянул назад, наблюдая из-за величественного старого дуба за каждым ее движением. Даже ощущая себя последним негодяем, он не мог заставить себя вернуться. Не сейчас, когда он может раскрыть секрет, от которого в ее искрящихся карих глазах появляется отголосок страха.

Он мог только надеяться, что не сбудутся самые худшие его подозрения и страхи. Другой мужчина занял его место в ее сердце? И если да, то как она могла дерзнуть устроить с ним рандеву прямо в деревенской церкви?

Но она даже не посмотрела на каменные ступени, ведущие внутрь церкви, и пройдя через ворота под остроконечной крышей, вошла на территорию погоста. Николас последовал за ней, но у ворот заколебался. Несмотря на уверенность Лауры в его набожном характере, он по-прежнему чувствовал себя на освященной земле не слишком комфортно.

Когда Лаура исчезла за травянистым холмом, он тихо проскользнул на территорию кладбища. Порывы холодного ветра с шуршанием гоняли опавшие листья по могильным плитам. Некоторые из плит были очень старыми, покосились в разные стороны, а надписи на них наполовину стерлись, а то и совсем исчезли из-за ветра, дождя и времени.

Он обнаружил Лауру стоящей на коленях перед двумя ухоженными могилами в дальней части кладбища. Он замер, молча наблюдая, как она вытаскивает из-под плаща свой таинственный груз.

Это была большая охапка цветов — хризантем, ноготков, бархатцев, лилий — только что срезанных в саду, где она собственноручно ухаживала за ними.

Когда она расставила пышные букеты у подножья обеих могил и стала любовно поправлять стебельки цветов, Николас обессилено облокотился о покосившуюся могильную плиту, чувствуя себя презренным злодеем. Лаура пришла сюда, чтобы отдать дань памяти родителям, а он преследовал ее так, словно она была закоренелой преступницей. И если у него остается в душе хоть клочок порядочности, он должен вернуться обратно в поместье и оставить ее горевать в одиночестве.

Но его желание быть рядом с ней оказалось сильнее стыда. Поэтому он помедлил, наблюдая, как она отходит от могил родителей и относит оставшиеся цветы к другим двум могилам неподалеку. Первую она не удостоила даже взгляда, но почтительно опустилась на колени около второй. Могильный камень был новым, на его свежевыбитой поверхности не было даже намека на лишайник. И несмотря на то, что у летней травы не было времени покрыть голую землю своим одеялом, маленький алебастровый ангел нес над могилой свою бессменную вахту, молитвенно сложив вместе свои крошечные толстенькие ручки.

Странно, но не свежая могила, а ангел вызвал в душе Николаса непонятный озноб. Сам того не понимая, он двинулся вперед, притягиваемый одинокой фигуркой.

Лаура сняла перчатки и стала выпалывать сорняки, проросшие вокруг могилы. Она так сильно сосредоточилась на своем деле, что даже не услышала, как он подошел.

Он остановился только тогда, когда смог, наконец, прочесть памятную надпись, вырезанную на камне — слова, которые была сильны и изящны в своей простоте.

"Элеоноре Харлоу, любимой матери"

— Кем она была?

Лаура уронила горсть сорняков и, повернув голову, с удивлением поняла, что рядом стоит Николас, и его прекрасное лицо непроницаемо-застывшее.

Она прижала руку к бешено бьющемуся сердцу, презирая себя за чувство вины, из-за которого стала такой нервной.

— Как ты меня напугал! Я подумала, что это призрак.

— А ты его ждала? — спросил он, кивнув в сторону могилы.

Лауре потребовалось несколько секунд, чтобы понять двусмысленность вопроса, и она покачала головой.

— Я не могу представить себе более неподходящую для посещения призрака могилу, чем могилу леди Элеоноры.

Николас нагнулся и помог Лауре подняться на ноги. От долгого стояния на коленях у нее затекли ноги, она запнулась и на какой-то миг чуть не упала на него, развеяв при этом свои сомнения, что он человек из плоти и крови, а не призрак. Горячая кровь бурлила под теплой мужской кожей.

— Кем она была? — повторил он, пристально глядя ей в глаза.

Лаура отвела взгляд и, отдернув руку от его тела, нагнулась, чтобы собрать оставшиеся цветы.

— Большинство людей назвало бы ее нашим опекуном. Но я предпочитаю думать о ней, как о нашем ангеле-хранителе (игра слов. guardian (англ) — опекун, guardian angel — ангел-хранитель — прим. переводчика). Это она предложила моему отцу место приходского священника в Ардене. — Лаура положила на могилу белую лилию и задумчиво улыбнулась. — После смерти родителей она взяла нас к себе и дала нам дом.

Николас присел на корточки и проследил пальцем даты, вырезанные в граните.

— "14 октября 1768 — 2 февраля 1815", — прочитал он и, нахмурившись, посмотрел на Лауру. — Вещи в моей комнате ведь принадлежали ей, не так ли? Шкатулка со швейными принадлежностями? Библия? Расческа для волос? — Казалось, он хотел что-то добавить, но остановился, крепко сжав губы.

Лаура коснулась его плеча.

— Я надеюсь, ты не суеверен. Я положила тебя в ее спальню, потому что ты был ранен, и я хотела, чтобы у тебя были все самые лучшие удобства. Тебе не стоит беспокоиться о ночных стенаниях и грохочущих цепях. Леди Элеонора не вынесла бы даже мысли о том, чтобы потревожить твой сон, уж не говоря о твоем душевном равновесии.

— Я не верю в призраков, — сказал он, глядя на другой могильный камень, который был бы похож на могилу леди Элеоноры, как брат-близнец, если бы не выглядел совсем заброшенным и не был забит сорняками. Не было и признаков того, что кто-то приносит к нему цветы — сейчас или в прошлом.

— Муж леди Элеоноры, — сухо сказала Лаура, отвечая на его невысказанный вопрос. — Она всегда говорила, что его надо было похоронить за пределами освященной земли.

— Он покончил жизнь самоубийством?

— В каком-то смысле. Допился до смерти. Но не раньше, чем разбил сердце своей жены, — тихо добавила Лаура.

Николас нахмурился еще сильнее.

— Я знал ее?

Лаура занялась цветами, подмешивая тонкие веточки турецкой гвоздики к выносливым ноготкам и хризантемам. Как иногда напоминала ей Куки, одним из самых больших желаний леди Элеоноры было увидеть, что Лаура выходит замуж за доброго и красивого джентльмена. Она украдкой глянула на строгий и безупречный профиль Николаса. Несмотря на свое решение не лгать больше, чем это необходимо, кажется, не было вреда в том, чтобы выдать за правду то, что могло бы случиться.

— Конечно, ты знал ее, — твердо сказала Лаура. — Она до безумия любила тебя и наслаждалась каждым твоим приездом. Она часто говорила, что ты ей как сын.

К ее неудовольствию, Николас не удовлетворился ее объяснением.

— Здесь написано "любимой матери", — показал он на могильный камень. — А ее собственные дети? Почему они не приносят цветы на ее могилу?

Улыбка Лауры увяла. Боясь открыть больше, чем хотелось, она опустилась на колени рядом с ним и стала быстрыми движениями разбрасывать цветы у подножья могилы.

— У нее был только один сын, и он, я боюсь, противная жаба в человеческом обличье, которая не заботится ни о ком, кроме себя самого.

Его острый взгляд уперся в ее лицо.

— Мисс Фарли, а вы ведь сильно его не любите, не правда ли?

Ее пальцы закостенели, сорвав со стебля цветок.

— Напротив. Я не испытываю к нему неприязни. Я его ненавижу.

Николас спас пучок тонких лилий от ее смертоносной хватки раньше, чем она смогла обезглавить и их тоже.

— Так расскажи мне — что такого сделал этот неудачник, чтобы вызвать к себе подобную враждебность со стороны твоей нежной души? Пнул котенка? Имел привычку пропускать воскресную службу? Угрожал отшлепать Лотти так, как она того заслуживает?

— О, мы с ним никогда не встречались. И это хорошо. Поскольку, если бы встретились, я наговорила бы ему такого, что он бы в век не забыл.

— Небеса на его стороне, — пробормотал Николас, не отрывая взгляда от ее губ.

Лаура была слишком разозлена, чтобы обратить на это внимание.

— Дело не только в его распущенных привычках, которые я терпеть не могу, но в его колоссальном безразличии к женщине, которая дала ему жизнь. Леди Элеонора преданно писала ему каждую неделю много лет подряд, но он ни разу не побеспокоился прислать ей ответ, пусть даже формальный. Она, как и мы, читала о его похождениях в скандальных газетенках. — Лаура выдернула из земли большой пук сорняков и отшвырнула его в сторону. — Насколько мне известно, он — бессердечный, мерзкий, мелочный и мстительный негодяй.

— Значит, ты не станешь приглашать его на нашу свадьбу?

— Мой ответ "нет"! Я скорее пригласила бы Вельзевула!

При виде ямочки на его щеке, ее напряженные плечи расслабились.

— Вы не должны были дразнить меня, сэр, — полуулыбкой упрекнула его она. — Это нехорошо.

Он насмешливо передернул плечами.

— Не хотел бы я навлечь на себя ваш гнев. Я начинаю думать, что этот парень больше заслуживает моей жалости, чем презрения. Быть лишенным вашей благосклонности — достаточное наказание за любого мужчины.

Когда он потянулся, чтобы убрать ей за ухо выбившуюся прядку, Лаура уже не могла сказать, дразнит он ее или нет. Она даже не могла вспомнить, как они оказались на коленях на голой земле, так близко, что если бы он захотел ее поцеловать, то мог бы просто опустить голову ей под шляпку и коснуться своими искусными губами ее губ.

Положив последние цветы на могилу, Лаура стала подниматься на ноги.

— Извините меня, м-р Рэдклиф, но я должна поговорить с преподобным Тилсбури по очень важному вопросу. Пожалуйста, скажите Куки, что я вернусь как раз к чаю. — Она взяла в руку перчатки и пошла к воротам.

— Если ты не веришь в призраков, — крикнул он ей вслед, тоже понимаясь на ноги. — То чего ты так боишься?

Тебя.

Наполовину боясь, что скажет это вслух, Лаура заспешила подальше от кладбища, оставляя Николаса стоять среди потрепанных временем могил в компании алебастрового ангела, который нес свою бессменную вахту на могиле Элеоноры Харлоу.

Когда в воскресенье утром колокола снова начали свой мелодичный перезвон, Николас не стал тратить время понапрасну, накрывая голову подушкой. Он просто скатился с кровати, не обращая внимания на раздраженное мяуканье маленькой желтой кошечки, которая устроила себе гнездышко на его подушке, и плеснул в лицо бодрящую пригоршню холодной воды.

Вскоре Николас уже сопровождал Джорджа и Лауру на их семейное место в церкви Святого Майкла. Когда он сел рядом с ними, а Лотти позади, он испытал чувство некоего умиротворения. У него были большие надежды подремать во время проповеди и повторного оглашения брака, поскольку не предполагалось никаких неожиданностей, которые могли бы ему помешать. Он поудобнее устроился на скамейке, когда священник прошествовал к кафедре.

— Сегодня, — начал седой священник, поправляя на носу очки. — Мы рассмотрим мудрые слова царя Соломона из притчи Девятнадцати — "Лучше бедный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый со лживыми устами, и притом глупый".

Нога Джорджа дернулась и сильно пнула Лауру в голень.

Она взвизгнула, но быстро прикрыла рот перчаткой, хотя несколько прихожан все равно обернулись к ней с неодобрительными взглядами. Николас нахмурился и покачал головой Джорджу, думая, что за озорное настроение им овладело.

Но прежде, чем он смог спросить у Лауры, все ли с ней в порядке, сумочка Лотти переползла ему на колени и стала грызть край его молитвенника.

— Извини, — с ангельской улыбкой пробормотала та, забирая шелковую сумочку обратно.

Николас вытянул ноги и подпер щеку ладонью, чувствуя, что его веки все тяжелеют и тяжелеют с каждым словом монотонной речи священника. Солнце уже во всю било в окна и нагревало старомодный неф, а маленький человечек все продолжал и продолжал нести какую-то ерунду о лгунах, попадающих в тиски дьявола.

Николас то погружался, то выныривал из дремотного сна, где он целовал каждую веснушку на кремовой коже Лауры, как вдруг услышал, что говорит священник:

— Как только ваш новый приходской священник будет назначен, я оставлю вас.

"Это хорошо" — без малейшего сожаления подумал Николас, даже не потрудившись открыть глаза. "Жалко, что он не может исчезнуть прямо сейчас".

— Как вы все знаете, я разделял свое время между тремя приходами с тех пор, как семь лет тому назад преподобного Фарли призвали домой, на небеса. И хотя я очень полюбил Арден и всех вас за это время, должен признаться, что для меня будет облегчением в следующие несколько месяцев передать свои обязанности и ответственность другому. Я прошу вас присоединиться и поприветствовать человека, который скоро будет вашим новым приходским священником — м-ра Николаса Рэдклифа!

Николас дернулся, пытаясь понять, спит он или бодрствует. Но единственным, что оставалось неизменным, что в его восхитительной фантазии, что в этом кошмаре, это присутствие женщины, сидящей рядом.

Она смотрела прямо перед собой, и ее профиль казался таким хрупким, словно был вырезан из тончайшего фарфора. И если бы он не видел, как поднимается и опускается в такт дыханию ее грудь, он мог бы поклясться, что она вообще не дышит.

Он смотрел на нее, пока она не повернулась и не встретилась глазами с его горящим взглядом.

Потом она всунула в его руку свою, обтянутую перчаткой, и дрожащая улыбка изогнула ее губы.

— Добро пожаловать в наш приход, м-р Рэдклиф.

Глава 11

Я обожаю всех этих малышей, но старшая девочка просто украла мое сердце …

— Всего лишь их первая ссора. И ее оказалось достаточно, чтобы разбить сердце такой старухи, как я! — прошептала Куки, прикладывая к глазам подол передника.

— Если она из-за него заплачет, то, может, расторгнет помолвку, — с надеждой сказала Лотти.

— Если она из-за него заплачет, я сломаю ему шею, — рявкнул Джордж.

Довер нахмурился.

— Если они ссорятся, почему я не слышу криков или ругани? Ссора без летающих тарелок — неправильная ссора.

Различный рост и то, что Лотти не боялась протереть на коленях праздничные чулки, сослужило им хорошую службу и позволило всем четверым одновременно прижать ухо к двери гостиной.

— Попробуй замочную скважину, — предложил Довер.

Протиснувшись между ног Джорджа, Лотти сумела заглянуть в обитую медью дырку.

— Я вижу только ключ. Я думаю, он запер ее там.

Довер стал закатывать рукава.

— Вот оно как. Ломай дверь, Джордж, а я пока схожу за вилами.

— Не будь дурнем, — упрек Куки сопровождался шлепком по его руке. — Молодым нужно дать возможность самим разобраться со своими ссорами. Может, ты и не помнишь, как мы с тобой ругались на Флит Стрит, этой улице красных фонарей, и ты передо мной хорохорился, но, бьюсь об заклад, ты не забыл, как мы потом обнимались.

— Конечно, я не забыл. Как ты думаешь, зачем мне иначе вилы?

— Ш-ш-ш-ш, — зашипела Лотти, елозя ухом по двери. — Кажется, я что-то слышу.

Но Лотти ошибалась, внутри гостиной Лаура в абсолютной тишине сидела на оттоманке и думала, что никогда еще не видела человека, слишком разъяренного, чтобы разговаривать. Ее отец был очень мягким и тихим человеком, который считал, что показывать характер вульгарно и непристойно. Однажды она видела, как он уронил себе на ногу огромную Библию, сломав при этом два пальца на ней, но только закатил глаза и попросил прощения Господа за то, что был таким неуклюжим. Она никогда не слышала, чтобы он повышал голос, а тем более руку, на мать или кого-либо из детей.

Лаура с опасливым восхищением смотрела, как Николас бродит по комнате взад и вперед, словно голодный лев в клетке Королевского Зоопарка. За исключением того, что в зоопарке она была бы благополучно защищена от льва железной решеткой. Желтая кошечка сидела у камина и так сосредоточено изучала его передвижения, словно пыталась определить, кого из них Николас проглотит первым.

Ради языческого удобства он уже сменил свою церковную одежду на батистовую рубашку и брюки из оленьей кожи. Каждые несколько шагов он оборачивался, впивался в Лауру взглядом, открывал рот, чтобы что-то сказать, но потом захлопывал его и продолжал движение. Повторив этот ритуал несколько раз, он сократил его до покачивания головой и взъерошивания рукой волос, и в конце концов стал выглядеть именно таким диким и опасным, каким его считал Довер.

Наконец он остановился и, стоя спиной к Лауре, оперся кулаком на каминную полку и очень мягко произнес:

— Предполагается, что я не должен богохульствовать, верно?

Лаура покачала головой.

— Только по большой необходимости.

Он развернулся лицом к ней.

— А что бы ты могла счесть большой необходимостью? Проснуться голым в непонятно какой постели, не представляя, кто ты такой? И внезапно обнаружить, что собираешься стать мужем женщины, которая клянется, что у тебя не хватало здравого смысла, чтобы ее поцеловать? Или вместе с остальными деревенскими Ардена узнать, что ты будешь новым приходским священником на деревне? — Он повысил голос. — Ты не думала, что эту маленькую деталь сначала нужно было обсудить со мной, а потом уже делиться ею со всеми?

— Я говорила тебе, что мне нужно поговорить по очень важному вопросу с преподобным Тилсбури. А что может быть важнее, чем наше с тобой будущее? — Лаура чопорно сложила руки на коленях. — Я думала, ты будешь только рад узнать, что я договорилась о приходе для тебя. Арден очень маленький приход, но когда ты объединишь доходы, которые будешь получать от прихожан, с деньгами, которые поместье зарабатывает на овцах, мы сможем неплохо жить. Мы не будем богаты, но и нуждаться не будем.

Николас вздохнул.

— Я ценю твою практичность, но что, если я не желаю становиться священником? Такая мысль не приходила тебе в голову?

— А почему бы тебе этого не желать? На самом деле нет в этом ничего такого — просто бракосочетания, отпевания и иногда крещения. Мой отец несколько месяцев учился этому дома, но когда принял сан, то был очень разочарован легкостью процедуры. Епископ просто спросил его, тот самый ли он Эдмунд Фарли, сын старого Аурелиуса Фарли Фламстеда, потом похлопал по плечу и пошел с ним смотреть всякие непристойности.

— По крайней мере, мне будет чего ждать, — пробормотал Николас, проводя рукой по волосам.

— Знаешь, я могу помочь тебе учиться, — серьезно сказала Лаура. — Я свободно знаю идиш и греческий.

— Какой энтузиазм. Наверное, тебе самой лучше стать новым приходским священником Ардена.

Он сжал зубы и, рывком открыв дверцы секретера, стал распихивать в стороны потрепанные бухгалтерские книги в кожаных обложках вместе с обрывками пожелтевшей писчей бумаги. Из глубины появился хрустальный графинчик, который Лаура никогда прежде не видела.

Пока он вытаскивал из тайника графин, Лаура выпрямилась, удивляясь, откуда он мог узнать, что там его можно найти. Судя по толстому слою пыли, покрывавшему стеклянную поверхность, бренди стояло там уже очень давно.

Когда он перенес графинчик на поднос для чаепития и нашел чистый бокал, Лаура откашлялась, что, как она надеялась, показывало ее хорошие манеры.

Николас выдернул стопор из горлышка графина.

— Мне неловко об этом говорить… — бросила она пробный шар.

Он плеснул в бокал порцию алкоголя.

— Особенно в такой неподходящий момент …

Он поднес бокал к губам, и его яростный взгляд придал ей смелости.

— … но ты никогда не балуешь себя алкоголем.

— Ад и преисподняя! — Николас грохнул бокал на поднос, добрая половина бренди выплеснулась через край расширяющегося кверху сосуда.

Его ругательство повисло в воздухе, словно предупреждающий раскат грома. Лаура не знала, то ли ей пригнуться, то ли бежать к двери. Но по его лицу стала медленно расползаться улыбка. Улыбка такая чувственная, что у Лауры сами собой поджались пальцы ног и ей вдруг стали тесны туфли.

— Это было изумительно, — объявил он. — Чертовски изумительно!

Она округлила глаза, когда он поднял бокал и влил в себя оставшееся бренди. Обвел языком губы, чтобы не упустить ни капли, словно это был сладчайший нектар, и прикрыл глаза с выражением на лице чистого, ничем незамутненного счастья. Когда он снова открыл глаза, они сверкнули решимостью. Он снова наполнил бокал, поднял его в тосте, выражающем неповиновение, и покончил с его содержимым.

Наполнив бокал в третий раз, он пересек комнату и вложил его ей в руки.

— Возьми. Ты в этом нуждаешься.

— Но я еще никогда…

Он предупреждающе выгнул бровь. Она сдалась и послушно сделала глоток. Алкоголь обжег горло, оставив после себя приятное пощипывание.

Николас вытащил еще один бокал и налил себе побольше бренди. Он вытянул руку по каминной полке, длинными изящными пальцами держа на весу бокал.

— Я обратил внимание, мисс Фарли, что на прошедшей неделе каждый раз, когда я делал хоть какое-то движение, вы начинали рассказывать, что я должен делать, а чего я терпеть не могу. — "Возьмите еще один оладушек, м-р Рэдклиф", — передразнил ее он. — "Вам всегда нравились оладушки Куки". "Послушай стихотворение, которое написала Лотти. Ты всегда находил ее сонеты забавными". "Почему бы вам с Джорджем не сыграть еще раз в "мушку" (карточная игра — прим. переводчика), дорогой? Ему так нравится быть рядом с тобой".

Его голос повышался с каждым словом.

— Это может шокировать твои нежные чувства, моя дорогая, но твой брат с трудом может находиться со мной в одной комнате, а Лотти — испорченная девчонка-сорванец, которая не смогла бы написать приличный куплет, даже если бы сам Шекспир встал из могилы, чтобы помочь ей, а оладьи Куки настолько сухие, что ими даже верблюд подавится!

Испуганный вздох Лауры потонул в тройном вздохе, послышавшемся из-за двери гостиной.

Оставив бокал на каминной полке, Николас прошел через комнату и распахнул дверь. Холл был пуст, но эхо удаляющегося топота все еще отдавалось в нем. Бросив на Лауру осуждающий взгляд, он аккуратно и тщательно закрыл дверь и повернул в замке ключ.

Лаура сделала еще один глоток бренди, причем намного больший, чем предыдущий.

Николас прислонился к двери и скрестил руки на груди, с таким видом, словно их никто и не прерывал.

— Мне очень не хочется портить свой имидж святого, который ты, очевидно, лелеяла в своем сердце последние два года, но проводить дни, рисуя акварелью с Лотти — для меня скука смертная, а кроме того, я не выношу эти глупые карточные игры, которые Джордж, кажется, обожает.

Лаура открыла рот, надеясь остановить его до того, как он признается, что не выносит и ее саму тоже.

Он поднял руку, не давая ей сказать.

— Сейчас же, будучи разумным человеком, я могу согласиться, что душа человека может извлечь в воскресное утро выгоду из духовного наставления. — Выражение его лица смягчилось, он посмотрел на камин, около которого с грациозным изяществом вылизывалась кошечка. — Я даже могу признать, что определенные члены сообщества кошачьих, несмотря на все доставляемые ими неприятности, могут обладать очарованием, которому трудно сопротивляться.

Он опустился перед Лаурой на корточки, его глаза оказались на одном уровне с ее лицом.

— Но я никогда не соглашусь, что я не из того типа мужчин, которые могут скомпрометировать свою невесту. Поскольку могу тебя заверить, я думал об этом с того самого момента, как положил на тебя глаз.

Ошеломленная Лаура одним махом проглотила остаток бренди. Николас мягко взял бокал из ее руки и поставил на ковер.

— Но ты всегда… — начала она.

Он приложил пальцы к ее губам, заставляя замолкнуть.

— Ты всю прошлую неделю рассказывала мне, чего я, предполагается, хочу. Теперь моя очередь показать тебе, чего я хочу на самом деле.

Он взял ее лицо своими большими и сильными руками, и она подумала, что он поцелует ее в губы. Она не ожидала, что он станет целовать ее глаза, лоб и покрытую веснушками переносицу. Ее лица коснулось его дыхание, такое же теплое и опьяняющее, как и запретная сладость его рта. Но когда он спустился губами к ее рту, у нее по венам заструился лихорадочный жар, который не имел никакого отношения к бренди, но имел полное отношение к влажному жару его языка, нежно омывающего ее губы.

Сама того не сознавая, Лаура схватилась за его манишку, встречая каждый толчок его языка голодным движением своего. Она едва узнавала яростное маленькое существо, которое так самозабвенно вцепилось в него. Словно строгая и правильная дочь приходскогосвященника исчезла, а на ее месте осталась бесстыдная распутница.

Вероятно, дело было в искушающей природе греха, о которой ее всегда предупреждал отец. От непрочитанной утренней молитвы ко лжи, от лжи к похищению странного джентльмена, от похищения к поцелуям, от поцелуев к вожделению, от вожделения к… ну, она еще точно не знала, куда ее вело вожделение, но если Николас не прекратит дразняще проводить носом по ее уху, она безусловно узнает.

Обольстительная хрипловатость его голоса вывела ее из мечтаний.

— Поедем со мной, Лаура.

— О чем ты говоришь? — она отодвинулась назад, заглядывая ему в лицо, ее руки по-прежнему не отпускали его рубашку.

Он схватил ее за предплечья, его глаза обжигали не слабее рук.

— Поедем со мной! Прямо сейчас. Зачем нам ждать следующей недели, чтобы пожениться, если мы можем после обеда поехать в Гретна Грин и лечь в одну постель прежде, чем кончится эта неделя?

От его слов по ее спине прошлась волна восхитительной дрожи, состоящей наполовину из ужаса, а наполовину из предвкушения. Она издала дрожащий смешок.

— Ты пропустил часть, в которой ты сделаешь меня своей женой.

— Уверяю тебя, это была просто оплошность. — Он пристально посмотрел ей в глаза с любопытной смесью нежности и отчаяния. — Не заставляй меня ждать столько времени, прежде чем ты станешь моей. Мы и так уже потратили его впустую слишком много.

— Ты и половины не знаешь, — пробормотала Лаура, пряча лицо у него на плече.

Это было искушением, которого она не ожидала. Если в лихорадке эмоций она позволит ему умчать ее в Шотландию и согласится на внезапную свадьбу, не попадающую под власть английских законов, ей больше не придется беспокоиться о фальшивом имени в приходской метрической книге и проводить бессонные ночи, думая, что к нему может вернуться память до того, как они произнесут свои клятвы.

Но также у нее уже не будет времени на то, чтобы послать Довера в Лондон. И на то, чтобы увериться, что сердце ее жениха еще не обещано другой женщине, прежде чем требовать его для себя.

Но она все еще была во власти искушения. Искушения вцепиться в него и сбежать в Гретна Грин, как делали до нее бесчисленное количество невест.

Они могли бы оказаться в одной постели до того, как закончится эта неделя.

Дыхание Лауры участилось, когда она представила себе уютную комнатку в простенькой гостинице. В Гретна Грин такие комнаты должны быть предназначены для одной и только одной цели — соблазнения. Там были бы вино и сыр на столе, огонь, потрескивающий за каминной решеткой и согревающий холодный и влажный шотландский воздух, а также мягкое одеяло, приглашающе откинутое на грубо сколоченной кровати. И Николас, сгорающий от желания разделить с ней первые наслаждения их любовью.

Но он не любит ее. Она просто обманула его, заставив поверить, что он любит. Понимание этого, больше чем все остальное, дало ей силу вывернуться из его рук. Она встала и повернулась к нему спиной, обнимая себя за плечи и дрожа от стыда.

Николас поднялся за ней и осторожно обнял сзади за плечи.

— Я хотел, чтобы ты сбежала со мной, — тихо сказал он. — Не от меня.

— У меня нет намерений делать ни то, ни другое, — ответила она, радуясь, что он не видит ее лица. — В ту минуту, когда мы высадились бы вместе в Шотландии, моя репутация была бы разрушена.

— Я не был бы против, — пробормотал он, дразняще проводя губами по ее затылку. — Пока что страдаю здесь именно я.

— Но мы должны думать не только о себе.

Его руки медленно соскользнули с ее плеч.

— Именно этого я и начинаю бояться.

Испуганная тем, как резко он сдал назад, Лаура повернулась к нему лицом.

— Разве ты не понимаешь? Если мы сбежим, то разобьем сердце слишком многим. Куки день и ночь работает над моим платьем и взбивает добрую порцию миндальной глазури для свадебного пирога. Довер не переступал порога церкви со времени своей собственной свадьбы, но обещает повести меня к алтарю. Лотти без ума от мысли, что понесет мой букет. А Джордж, — она заставила себя улыбнуться. — В общем, если ты сбежишь с его сестрой, он будет чувствовать себя обязанным вызвать тебя на дуэль, а я не могу допустить, чтобы ты стрелял в моего единственного брата.

Успокаивающая улыбка Николаса не совсем согласовывалась с выражением его глаз.

— Я предполагаю, что ты права. Ты терпеливо ждала меня два года. Безусловно, я могу оказать тебе ту же любезность на две недели. Было бы нечестно с моей стороны пытаться украсть у тебя свадьбу, о которой мечтает каждая женщина. — Он притянул ее к себе и, пряча от нее лицо, стал нежно гладить по волосам. — Если ты дашь мне шанс искупить свою вину, я обещаю, что прослежу за тем, чтобы ты получила то, что заслуживаешь.

Лаура застыла в объятиях его теплых рук, не в силах сказать ему, что это как раз то, чего она боится.

Следующее утро Николас провел, гуляя по холмистой местности, окружающей Арден Менор. Солнце ярко светило с ярко-синего неба, согревая ему голову и плечи. Бодрящий бриз развевал его волосы. Он даже мог не волноваться о том, что хмурые облака мрачного настроения Довера испортят ему день. Лаура еще до рассвета отправила Довера в Лондон, чтобы он обошел рынки домашнего скота в поисках еще одного хорошего барана.

Это утро было одним их тех, когда человеку нет нужды волноваться ни о прошлом, ни о будущем, а только лишь о настоящем. Но, тем не менее, Николас осознал, что вновь и вновь переживает тот момент, когда Лаура вырвалась из его рук и, дрожа, встала вне пределов досягаемости.

Он провел большую часть ночи, пытаясь убедить себя, что в этом виновато только его собственное поведение. Он едва ли мог упрекать ее за то, что она не хотела оставаться с ним наедине, после того как он становился каким-то распутным пиратом каждый раз, как только они оставались наедине. И он не мог винить ее за то, что она не согласилась на такой глупый и романтический поступок, как побег в Шотландию, чтобы он смог взять ее в свою постель на несколько дней ранее запланированного.

Может, она и отказывалась сбежать с ним, но совсем не обязательно это означало, что есть нечто, что она не хочет оставлять в прошлом.

Николас попытался избавиться от этой неприятной мысли. Лаура была вполне способна притворяться, что влюблена в него, но он не мог обвинить ее в притворстве тех милых вздохов, которые она издавала каждый раз, когда он обнимал ее, или в том, как тают ее мягкие губы, когда он целует ее. Он почувствовал, что возбуждается при одном воспоминании об этом.

Отчаянно стараясь отвлечься от похотливых мыслей, Николас вытащил из кармана пальто Новый Завет на греческом (в переплете из телячьей кожи и включающий в себя Евангелие от Марка) и прямо на ходу начал читать. Он незаметно умыкнул книгу из библиотеки поместья, не поставив Лауру в известность, и сейчас с удивлением обнаружил, что понимает греческий не хуже английского. Он по-прежнему не соглашался на ее безумные планы сделать из него приходского священника, но и не отвергал их полностью. В конце концов, ему все равно потребуется найти способ заработать на жизнь для своей невесты и ее семьи. Может, он и потерял память, но он не терял гордости.

Он настолько углубился в чтение тонкого томика, что даже не заметил, как что-то просвистело мимо его носа, пока этот предмет с протяжным звуком не воткнулся в ствол близлежащей ольхи.

Он замер на месте и, медленно повернув голову, увидел стрелу, до сих пор вибрирующую в гладкой коре. Выдернув ее из дерева, он оглядел луга. За исключением жаворонка, распевающего свою арию с ветвей соседнего боярышника, вокруг, кажется, никого не было.

Или он так думал, пока не поймал уголком глаза какое-то движение.

Из-за небольшого холмика что-то виднелось.

Что-то очень похожее на скособоченный пучок золотистых локонов.

Сунув книгу обратно в карман, он зашагал через луг. Опершись одной ногой в холмик, он перегнулся через него, чтобы посмотреть внутрь ложбины.

— Это, случайно, не твое? — спросил он того, кто ее занимал, и протянул ему стрелу.

Лотти медленно вылезла из своего укрытия, в ее волосах застряли цветки клевера, а в руке она держала лук.

— Может быть. Я упражнялась в стрельбе из лука, знаете ли. — Она холодно посмотрела на него. — Я нахожу ее более легкой, чем поэзия.

Ее стрела попала в цель, и губы Николаса дернулись.

— Но так же намного опасней для окружающих.

— Я просто играла, — запротестовала Лотти. — Я еще не слишком хорошо стреляю.

— А где твоя цель?

— Там. — Она неопределенно махнула рукой в сторону нескольких деревьев в противоположной стороне от той, где он гулял.

Николас поднял бровь.

— Значит, ты просто плохой стрелок? — Он забрал у нее лук и сам удивился, как естественно оказалось держать его в руках. — У тебя есть мелок?

И хотя ее маленькое круглое личико не потеряло ни грамма своего упрямства, она стала рыться в карманах передника. Он терпеливо подождал, пока она перебирала дюжину лент для волос, разнообразный ассортимент камешков и прутиков, две черствые булочки, оставшиеся от чая, и маленькую коричневую жабу, пока не нашла, наконец, сильно истертый кусок мелка.

Стараясь не показывать своего интереса, она стала смотреть, как он вернулся обратно к ольхе и нарисовал на ее стволе четыре концентрических круга. Потом он вернулся к Лотти, опустился позади нее на колени, и аккуратно вложил лук ей в руки.

— Ровно и уверенно, — пробормотал он, направляя ее движения, когда она растягивала лук и прицеливалась.

Стрела взлетела в воздух, проплыла над лугом и звучно ударилась в ольху внутри самого маленького круга.

Выпрямившись, Николас взлохматил ее локоны и лениво улыбнулся.

— Найди то, к чему ты хочешь стремиться, Златовласка, и ты будешь поражать свою цель каждый раз.

Вновь вытащив книгу из кармана, он продолжил свой путь, не заметив, что лишил Лотти дара речи в первый раз за ее маленькую жизнь.

На следующий день, когда, стряхивая с волос капли дождя, Джордж вошел на кухню, в поле его зрения не оказалось Куки. Вместо нее он обнаружил там Лотти, которая стояла на скамеечке около стола и яростно взбивала миндальную глазурь. Ее кругленькие щечки были испачканы мукой, а рядом с глиняной миской сидела, изображая презрение ко всему происходящему, пушистая серая кошка.

Глядя на ее сильные удары, смешивающие злополучные ингредиенты в плотную пену, Джордж поднял бровь.

— Не знаю, зачем тебе сегодня понадобились лук и стрелы, если ты можешь просто отхлестать кого-нибудь этой ложкой.

Он подождал, пока она отвернулась, чтобы взять щепотку корицы из фарфорового блюдца и быстро провел пальцем по краю миски.

Палец был уже на полпути ко рту, когда Лотти обернулась и вскрикнула:

— Джордж, нет!

Джордж замер. Он посмотрел на нее и потом на миску, чувствуя, как цвет сходит с его лица. Он взял тряпку, которую она дала ему, и стер с кожи все следы глазури.

Бросив нервный взгляд в сторону двери, он прошептал:

— Дьявол, ты думаешь, что делаешь? Я считал, что ты не собираешься убивать его до свадьбы.

— У меня нет намерений убивать его, — прошептала она в ответ. — Я только хочу, чтобы ему стало немножко нехорошо. Только так я смогу проверить дозировку.

— Но если он после этого заболеет, разве он не заподозрит, что ты его отравила?

— Конечно, нет. Он понятия не имеет, что мы хотим ему навредить. Он просто подумает, что я ужасная повариха. — Ее лицо выражало решимость, когда она добавила в глазурь еще щепотку того, что Джордж считал корицей. — Сахар и миндаль должны замаскировать горечь поганок.

Джордж сглотнул, чувствуя, что его самого начинает тошнить.

— Ты уверена, что действительно хочешь это сделать?

Лотти бросила ложку на стол и согнала с него кошку.

— Он не оставил мне выбора! Разве ты не видишь, как он притворяется хорошим и добрым, скрывая свою скупость и злобность? От какой девушки можно ждать сопротивления его добрым словам и обаятельным улыбкам?

Джордж нахмурился, пойманный врасплох страстностью ее слов.

— Мы ведь все еще говорим о Лауре, не так ли?

Вонзив ложку в содержимое миски, Лотти возобновила свое яростное сражение с глазурью.

— Конечно, мы говорим о Лауре. Ты хочешь, чтобы все стало таким, каким оно было до его появления, или предпочитаешь, чтобы он украл ее у нас так же, как украл моего котенка? Поскольку, если он это сделает, мы уже не сможем ее вернуть, это уж точно.

Возможно, Джордж спорил бы и дальше, если бы не заметил, как по щеке Лотти ползет слезинка и срывается прямо в миску. Миндаль мог скрыть вкус поганок, но в сахаре не было достаточного количества сладости, чтобы скрыть горькие слезы сестры.

Стоя в дверях гостиной и разглядывая свою жертву, Лотти заколебалась. Николас растянулся в кожаном кресле, его ноги, обтянутые чулками, но без обуви, упирались в оттоманку. За каминной решеткой уютно потрескивал огонь, в противовес каплям дождя, барабанящим по оконному стеклу. Зажженная лампа придавала розоватый оттенок классической красоте его профиля.

Он опять читал. Один из атласов ее отца — "Святая Земля" в кожаном переплете — лежал открытым у него на коленях. Его обучению мешала только желтая кошечка, которая прыгала с пола к нему на колени каждый раз, когда он переворачивал страницу, явно настроенная выгнать того, кто узурпировал ее трон. На глазах Лотти он уже в третий раз сгребал животное и мягко сажал обратно на ковер.

Боясь потерять решимость, Лотти вошла в комнату, церемонно неся перед собой на серебряном подносе маленькую копию свадебного пирога.

Николас глянул на нее из-за книги и с притворным ужасом передернулся.

— О, нет. Пожалуйста, скажи мне, что это не очередные оладушки. Каждый раз, когда я открываю рот, Куки быстро всовывает в него еще одну. А пока я пытаюсь ее проглотить, Куки щиплет меня за щечку и говорит " Я только что спекла свежую порцию специально для вас, м-р Ник. Я знаю, как вы их обожаете, и боялась, что последней дюжины вам будет недостаточно".

Лотти через силу улыбнулась.

— Нет, боюсь, это не оладушки. Куки ушла на рынок, и я решила испробовать свои силы в выпекании свадебного пирога.

Николас принял поднос, который она ему протянула, и с сомнением оглядел кривобокий пирог.

— Знаешь, возможно, для нас все же было бы безопаснее, если бы ты вернулась к сочинению стихов.

— На этот раз, м-р Рэдклиф, вы можете оказаться правы, — ответила Лотти, и улыбка исчезла с ее лица.

Она оставила его наедине со своим подношением, но на миг обернувшись, увидела, что кошечка снова примеривается вспрыгнуть к нему на колени.

Лотти сидела на кухне с Джорджем столько, сколько смогла выдерживать неопределенность, а затем медленно пошла обратно в гостиную. Перед тем, как заглянуть внутрь, она на мгновение закрыла глаза, пытаясь подготовиться к тому, что могла сейчас увидеть.

Николас все так же сидел в кресле, подпирая рукой щеку и переворачивая страницы атласа. Лотти поискала на его лице хоть какие-нибудь признаки нездоровья. Его глаза были ясными и осмысленными, а кожа нисколько не потеряла своего золотистого оттенка.

Наверное, он еще не пробовал пирога, подумала Лотти, озадаченная крепостью его организма. Но потом она заметила на полу около его кресла пустой поднос.

И маленькое пушистое тельце, растянувшееся перед очагом.

Лотти прижала руку по рту, но слишком поздно, чтобы заглушить собственный крик.

Николас вскинул голову. Когда в ее глазах появились слезы, он отбросил книгу и поднялся на ноги.

— Лотти, в чем дело? Что не так, черт возьми?

Дрожащей рукой она показала ему за спину.

— Кошка. Вы не давали пирог кошке, нет?

— Нет, — послышался тихий голос с диванчика у окна. — Он дал его мне.

Проснувшаяся кошечка подняла голову, когда Лаура встала со своего места на диване, дрожа, как ива на ветру. С ее лица исчезли все краски, на нем сильно выделялись веснушки. Николас в три прыжка пересек комнату, успев подхватить ее до того, как она потеряла сознание.

Глава 12

У нее очень добрый характер, но она во многом мечтательница…

Когда вскоре вернулась с рынка Куки, она застала поместье в полном хаосе. Лотти душераздирающе рыдала, скорчившись на лестнице, а на втором этаже слышались мужские голоса на повышенных тонах.

— Что за дьявол? — пробормотала Куки, опуская на пол корзину с покупками. Движением плеч она сбросила мокрую пелерину и распустила завязки своей шляпки. — В чем дело, малышка? Почему все так кричат?

Лотти отняла от сгиба руки лицо, все залитое слезами.

— Я не хотела этого, клянусь, я не хотела! Это он виноват! Я только пыталась защитить ее от него! — снова зарыдав, она промчалась мимо Куки, толкнула входную дверь и вылетела из дома на залитый дождем двор.

Донельзя встревоженная Куки ухватилась за перила и стала подниматься на второй этаж, двигаясь в темпе, который не использовала уже более двадцати лет.

Там она нашла Николаса и Джорджа, стоящих около распахнутой двери, ведущей в комнату леди Элеоноры. Николас держал мальчика за плечи.

— Ты должен сказать мне правду, — кричал он. — Что Лотти положила в этот пирог? Я знаю, что ты пытаешься защитить свою младшую сестренку, но если ты не скажешь, Лаура может умереть!

Джордж покачал головой. Несмотря на то, что его губы дрожали, он кричал на Николаса с не меньшей силой.

— Лотти никогда не сделала бы ничего, что может нанести Лауре вред! Я не знаю то, о чем вы говорите!

А потом Куки увидела свою молодую хозяйку, которая лежала на кровати за их спинами, бледная и неподвижная, словно смерть.

— Что с ней случилось? — потребовала ответа Куки и, поспешив к постели, приложила ладонь к влажному и холодному лбу Лауры. — Что случилось с моим ягненком?

Николас и Джордж с мрачными лицами вошли вслед за ней.

— Я не совсем уверен, — сказал Николас, бросая на Джорджа злой и подозрительный взгляд. — Я думаю, что она стала жертвой злонамеренной шутки, первоначально предназначавшейся мне.

Вспомнив слова Лотти, выдавленные сквозь слезы, Куки налетела на Джорджа и рявкнула ему:

— Дуй на кухню, парень, и принеси мне чайник кипятка и засушенный черный корень из моей корзины с травами. И поторапливайся.

Явно испытав облегчение, мальчик исчез на лестнице.

Пока Куки носилась по комнатам в поисках тазика и чистых тряпок, Николас опустился на край постели Лауры. Он взял ее безвольную руку и поднес к губам, не отрывая взгляда от бледного лица.

— Я не могу заставить ее очнуться. Нельзя ли послать в Лондон за доктором?

— Не надо так переживать, м-р Ник, — сказала Куки. — Нет никакой необходимости притаскивать какого-то костоправа, который не придумает ничего умнее, чем приложить к прекрасным рукам мисс Лауры каких-нибудь пиявок. Я лечу ее с тех пор, как она была совсем малышкой. И я ухаживала за ней, когда она тяжело болела скарлатиной, сразу после смерти ее родителей. — Протирая лоб Лауры влажной тканью, Куки покачала головой. — Даже будучи совсем маленькой, девочка никогда не заботилась о себе. Она всегда слишком волновалась о своих сестре и брате. — Она начала развязывать ленты на лифе Лауры, но потом бросила взгляд на Николаса и заколебалась. — Мужчины обычно не нужны в комнате больной. Если хотите, можете подождать внизу.

— Нет, — сказал он, встречая ее твердый взгляд своим беспомощным. — Я не могу.

У Куки были все причины благодарить Стерлинга за то, что он остался. Когда желудок Лауры начал бунтовать против очистительного чая, ложкой залитого ей в горло, именно он настоял на том, что будет придерживать голову Лауры над краем тазика. А когда она рухнула на простыни, дрожащая и обессилевшая, именно он убирал с ее лица мокрые от пота волосы и укрывал ситцевым покрывалом. И когда уже затемно она очнулась от оцепенения, вызванного потерей сил, именно его она увидела растянувшимся в кресле около ее постели.

Затуманенному сознанию Лауры потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что она лежит не на своей постели. Она выглянула из-под изящного балдахина, глубоко вдыхая чистый мужской аромат, который, казалось, окружал ее, и медленно повернув голову, обнаружила дремлющего в кресле Николаса.

Даже несмотря на свисающие на лицо волосы и синяки под глазами от усталости, он все равно выглядел как принц. И если уж говорить честно, он очаровывал ее сейчас еще больше, чем в тот день, когда она нашла его в лесу. Тогда он был просто симпатичным незнакомцем. А сейчас это была уже не только прекрасная внешность, которой она восхищалась, но и его ум, тонкий юмор и дразнящие вспышки гнева и нежности.

Словно почувствовав на себе ее задумчивый взгляд, он открыл глаза.

— Что со мной случилось? — спросила она, удивляясь своему хриплому голосу.

Он выпрямился и склонился над постелью, сжимая ее руку.

— Скажем так, кулинарные способности твоей сестры оставляют желать лучшего.

— Я, кажется, предупреждала тебя об этом, — хрипло проговорила Лаура. — Разве я не рассказывала о том, как она запекла однажды дюжину червей в пирог из грязи и принесла его к чаю преподобному Тилсбури?

— Нет, — ответил Николас, криво улыбнувшись. — Если бы рассказала, я отказался бы от свадебного пирога, который она испекла для меня.

Лаура застонала, вспоминая, что произошло.

— О, жаль, что я не отказалась.

— Мне тоже жаль. В следующий раз, когда я поймаю тебя покушающейся на мои сладости, я просто найду в себе силы тебе отказать. — Он убрал с ее лица растрепанные волосы, его глаза стали проясняться. — Хотя должен признать, в данный момент я не уверен, что смогу отказать тебе в чем-либо.

Лаура коснулась его щеки, удивляясь, как за такое короткое время его лицо стало для нее таким родным. Он предлагал ей весь мир, а она отказывала ему в самом неотъемлемом праве — его личности. И в этот момент она поняла, что должна сделать. Она должна рассказать ему все, даже если это означает разоблачить свой собственный обман. Но тогда он больше никогда не посмотрит на нее с такой соблазнительной смесью смущения и нежности. Никогда больше не притянет ее к себе и не станет расточать ее губам поцелуи.

Лаура уткнулась в подушку, скрывая наворачивающиеся на глаза слезы.

Принимая горе за усталость, Николас нежно поцеловал ее в лоб и задул свечу.

— Спи, дорогая. Я пойду, скажу остальным, что с тобой все будет в порядке.

— Я только хочу, чтобы со мной все было в порядке и раньше, — после его ухода прошептала Лаура в темноту.

Когда Николас проник в амбар, то сначала решил, что в нем пусто. Но потом он услышал, как над головой на чердаке что-то шевельнулось, словно маленькое испуганное животное поглубже забилось в свою нору.

Он поднялся по лестнице на чердак и стал всматриваться в пыльный полумрак, пока, наконец, не обнаружил под свесом крыши слабый отблеск чего-то золотистого. Лотти сидела, зарывшись в сено, ее руки обнимали колени, а слипшиеся от влаги пряди волос падали на лицо. Она смотрела мимо него, прямо перед собой, на ее щеках виднелись следы высохших слез.

— Лаура умерла, да? — спросила она, прежде чем он успел раскрыть рот. — Вот зачем вы пришли. Чтобы сказать, что она умерла.

Николас прислонился к столбу, подпиравшему крышу.

— Я пришел, чтобы сказать, что твоя сестра пришла в себя.

Недоверчивый взгляд Лотти взлетел к его лицу.

Он кивнул.

— С ней все будет в порядке. Завтра утром она уже сможет подняться с постели.

На глаза Лотти снова навернулись слезы, но прежде чем они смогли смыть с ее лица страдание, она быстрым движением вытерла глаза.

— Как я теперь смогу смотреть ей в глаза? Она никогда не простит мне то, что я сделала. Как она сможет?

— Она не знает, что должна прощать тебя за что-то, кроме плохо испеченного пирога. Я не сказал ей.

Слезы Лотти высохли так же резко, как появились.

— Почему? Почему вы это сделали?

Он пожал плечами.

— Я точно не помню, но думаю, что когда-то и мне было десять лет. Но не стоит повторять свои ошибки, — сузив глаза, добавил он. — Ты пыталась сыграть со мной злую шутку, и я не советую тебе пытаться ее повторить.

Лотти с угрюмым сопением поднялась на ноги.

— Пирог не причинил бы большого вреда такому буйволу, как вы.

Она хотела пройти мимо него к лестнице, но он крепко схватил ее за руку и заставил встать перед ним.

— Я знаю, что не нравлюсь тебе, Лотти, и могу предположить, почему.

Он почувствовал, как по ее тельцу пробежала волна дрожи.

— Можете?

Он кивнул, смягчая голос и хватку.

— Веришь или нет, но я не собираюсь занять твое место в сердце твоей сестры. И в нашем доме всегда будет место для тебя и Джорджа, пока вы этого хотите.

С минуту ее словно раздирало желание броситься ему на шею и обнять. Но вместо этого, она вывернулась из его руки и без слов стала спускаться по лестнице.

Николасу пришлось заметно удалиться от дома, чтобы найти Джорджа. К тому времени, когда он добрался до сгоревших руин на краю Ардена, дождь совсем прекратился и оставил после себя легкий туман, стелившийся по земле как дым. Пригнувшись, Николас подлез под сломанную балку и нашел Джорджа точно там, где и указала Куки — в разрушенном дымоходе того, что, должно быть, когда-то было гостиной приходского священника. Мальчик сидел, запрокинув голову, и смотрел в небо через зияющее отверстие в том, что когда-то было крышей.

Николас не стал ждать, пока тот заподозрит самое худшее.

— Твоя сестра пришла в себя. С ней все будет в порядке.

— Я знаю. — Джордж холодно и высокомерно посмотрел на него. — Я не оставил бы ее с вами, если бы думал иначе.

Николас приблизился, стараясь не вставать на гнилые доски.

— Это место опасно. Я удивлен, что его не снесли еще давным-давно.

— Леди Элеонора и Лаура хотели снести дом, но я и слышать об этом не хотел. Каждый раз, когда они поднимали эту тему, я закатывал такую истерику, по сравнению с которой Лотти выглядела просто ангелочком. — Джордж продолжал смотреть в небо, как будто надеясь, что за облаками сверкнет хоть одна звезда. — Знаете, ведь это я оставил горящую лампу той ночью. И за все годы Лаура ни разу этим меня не попрекнула.

Николас нахмурился.

— Ты был всего лишь ребенком. Это был несчастный случай. Ужасная трагедия.

Джордж поднял обугленную щебенку и подбросил ее в воздух.

— Знаете, я помню их. Своих родителей.

— Тогда тебе очень повезло, — тихо сказал Николас, чувствуя, как болезненно отдается пустота в собственной груди.

Джордж покачал головой.

— Иногда я в этом не так уверен. — Отряхнув с рук пыль, он встал, его узенькие плечи ссутулились. — Если вы пришли, чтобы забрать меня на порку, я не буду сопротивляться.

Николас поднял руку, останавливая его.

— Я не знаю, имел ли ты отношение к выходке Лотти, и меня это не интересует. Я здесь не поэтому.

— Тогда почему же? — потребовал ответа Джордж, больше не делая попыток скрыть свой воинственный настрой.

— Поскольку, кажется, твоя сестра собирается прожить долго достаточно, чтобы стать моей женой утром в следующую среду, мне становится необходим шафер. Я надеялся, что ты сочтешь за честь стать им для меня.

У Джорджа от удивления отвисла челюсть.

— Я не могу быть шафером, — с горечью сказал он. — Разве вы не знаете? Я всего лишь мальчик.

Николас покачал головой.

— Истинная мера настоящего мужчины не имеет никакого отношения к возрасту — и имеет к тому, насколько хорошо он заботится о тех, кто зависит от него. Я видел, сколько ты делаешь всего здесь: как колешь дрова, помогаешь Доверу с овцами и заботишься о сестрах. И Лаура заверила меня, что для шафера обязательны только два качества — он должен быть холостяком и моим другом. — Николас протянул ему руку. — Мне хочется думать, что ты подходишь по обоим.

Джордж уставился на протянутую руку Николаса так, словно никогда раньше ее не видел. И хотя его глаза не потеряли своей настороженности, в конце концов он, с прямой спиной и высоко поднятой головой, пожал ее.

— Если вам нужно, чтобы кто-то стоял рядом с вами на свадьбе, я буду вашим шафером.

Пробираясь вместе с ним по обугленному щебню, Николас легонько обнял мальчика за плечи.

— Ты ведь даже не ужинал, не так ли? Я умираю с голоду. Может, мы сможем уговорить Лотти взбить для нас что-нибудь сладкое.

С видимым усилием, но Джорджу все же удалось сохранить свою невозмутимость.

— В этом нет необходимости, сэр. Я думаю, Куки как раз спекла новую порцию оладушек специально для вас.

День проходил за днем, а от Довера по-прежнему не было никаких известий. Лаура нервничала все сильнее и сильнее. Старик не умел писать, она послала его в Лондон с полным кошельком монет и инструкциями, как нанять человека, который сможет написать за него записку, если он выяснит о пропавшем джентльмене нечто, требующее расследования. Где-то в крошечном бесстыдном уголке своего сердца она надеялась, что он не вернется до того, как произойдет свадьба. Если он к ней не вернется, Николас будет связан с ней узами брака навсегда — или, по крайней мере, пока они оба живы.

Свадебные хлопоты продолжались все в том же безумном темпе и были столь же неутомимы, что и тиканье высоких напольных часов в холле. Каждый раз, когда Лаура оборачивалась, ее уже поджидала Куки, чтобы прикинуть на ее плечи длину лент или воткнуть ей в бедро еще одну булавку. Несмотря на то, что старая женщина продолжала изливать на всех свою радостную болтовню, особенно когда рядом был Николас, Лаура знала, что Куки, как и она, волнуется о Довере. Даже Лотти, казалось, потеряла свою жизнерадостность, она вяло бродила по дому или вообще куда-то исчезала на несколько часов.

В воскресенье утром оглашение брака состоялось в третий и последний раз. Когда преподобный Тилсбури спросил, знает ли кто-нибудь о препятствии, которое может помешать этим двум душам объединиться, Лаура напряженно сидела рядом с Николасом, ужасаясь того, как ей хочется вскочить и закричать, что невеста на самом деле мошенница и лгунья. И останавливало ее только то, что она представляла, как по лицу Николаса разольется ненависть — его взгляд, который она видела в мучительных кошмарах каждую ночь.

Тем вечером они собрались за обеденным столом на ужин, когда напряженную тишину вдруг разорвало отдаленное звяканье, напоминающее звяканье лошадиной сбруи. Бросив ложку в тарелку с супом, Лаура сорвалась с места и подбежала к окну. Она выглядывала в темноте какой-нибудь намек на движение на подъездной дорожке, когда Джордж многозначительно кашлянул.

Она медленно повернулась и обнаружила на полу черного с белым котенка, который тащил за собой колокольчик, привязанный к алой ленте. Лаура, расстроено вздохнув, опустилась на свое место за столом, а Лотти схватила звонок и котенка, заставив веселое звяканье умолкнуть.

Из кухни в очередной раз появилась Куки, а Николас по очереди поглядел на их мрачные лица.

— Я знаю, что вы пытаетесь скрыть это, но я вижу, что вы с ума сходите из-за Довера. Хотите, я съезжу в Лондон и поищу его?

— Нет! — одновременно вскрикнули все четверо.

Он откинулся на стуле, явно недовольный их реакцией.

Лаура приложила к губам салфетку, надеясь, что он не заметит, как у нее дрожат руки.

— Я ценю твое предложение, дорогой, но не думаю, что мои нервы смогут выдержать еще и это. У нас есть только три дня до нашей свадьбы. Я смогу выйти замуж без Довера, но у меня ничего не получится без жениха.

— Не переживайте из-за нас, м-р Ник. — Куки ласково похлопала его по плечу, но глаза ее были прикованы к Лауре. — Мой старик, наверное, завис в какой-нибудь таверне. Притащится в ночь перед свадьбой, воняя перегаром, и будет вымаливать мое прощение. И пусть только попробует не вымолить!

Джеремайя Довер сидел за грязным столом в темном углу "Кабаньей головы" и потягивал уже третий стакан джина за ночь. Таверна была одна из самых захудалых береговых, и не одно тело всплывало в водах Темзы после ночи, проведенной здесь за сомнительными удовольствиями. Здесь шептались, что если хозяин и не убьет тебя, то убьет дешевый джин. Или что можно пройтись на второй этаж с неряшливой шлюхой из болтающихся по докам, а потом медленно и мучительно умирать от сифилиса. Несколько болтливых щенков уже потеряли свою невинность, кошельки, а в конечном итоге и жизни между их мягкими и податливыми бедрами.

Мать Довера была одной из таких шлюх. Он провел детство в точно такой же таверне, оттирая следы от табака и выливая помои. После того, как его ма задушил один из ее собственных клиентов, он очень стремился сменить удушающие облака табачного дыма и пьяные крики на сладкий и чистый воздух Хартфордширского утра и улыбку Куки.

Именно ее улыбку он просто умирал от желания увидеть, падая на стул в таверне и разглядывая разномастную толпу. Он провел всю прошедшую неделю, прочесывая улицы и доки в поисках хоть каких-нибудь слухов о пропавшем джентльмене. Он даже ходил в Ньюгейт и Бедлам ("Ньюгейт" — тюрьма в Лондоне, "Бедлам" — психиатрическая больница там же — прим. переводчика), надеясь услышать новости о недавнем побеге. Но до настоящего момента его поиски так ни к чему и не привели, а время поджимало.

Если до конца вторника он не вернется в Арден с доказательством, что таинственный джентльмен мисс Лауры уже обещан другой, она выйдет за него замуж. Юная мисси всегда была очень милой, но раз уж она отдавала чему-то свое сердце, перед ней не оставалось преград. А она определенно отдала свое сердце этому красивому парню.

Довер нахмурился. Может, этот человек и не был беглецом от закона или сбежавшим сумасшедшим, но это не делало его менее опасным для невинной девочки.

Он уже собирался рассчитаться и уйти, когда парень с огненно-рыжими волосами и полным ртом кривых желтых зубов выбрался к нему из толпы. Он перегнулся через стол Довера и ткнул большим пальцем по направлению к черному ходу.

— Там в переулке один тип говорит, что хочет с тобой поговорить. Сказал, что у него, может быть, есть нечто, что ты захочешь услышать.

Довер кивнул и отпустил мальчишку, сунув ему монету, их тех, что выдала мисс Лаура. Не желая выглядеть слишком заинтересованным, он неторопливо покончил с джином и вытер рот тыльной стороной ладони. Поднимаясь на ноги, он завернул рукава рубашки, наслаждаясь широко раскрывшимися глазами шлюхи, которая изображала наездницу на коленях бородатого мужика за соседним столиком. Он знал по опыту, что любая карманница, думающая о том, как бы ограбить такого хилого с виду старика, как он, подумает дважды, если увидит, как играют мускулы на его руках.

На улицу, вместе с наступившим вечером, наползал густой туман. Когда за Довером захлопнулась дверь таверны, приглушая доносящийся изнутри пьяный гвалт, из темноты появился человек. Довер думал, что это будет бормочущий себе под нос бродяга, который хочет по легкому срубить деньжат, но почти сразу стало очевидно, что этот тип не нуждается в шиллингах Довера.

У него на голове красовалась высокая фетровая шляпа, а в обтянутых перчатками руках он держал прогулочную трость с мраморным набалдашником. У него было круглое и невзрачное лицо, которое легко можно спутать с сотней других.

— Я льщу себя надеждой, что вы простите меня за то, что я прервал ваши вечерние возлияния, мистер…?

Довер скрестил руки на груди.

— Довер. И я не мистер.

— Очень хорошо, тогда просто Довер. Я бы не стал вас беспокоить, но до меня дошли слухи, что вы наводите в порту справки кое о чем.

— Я ничего подобного не делал, — возразил Довер. — Я только задавал кое-какие вопросы.

Мужчина по-крокодильи улыбнулся.

— Согласно моим людям, вы расспрашивали о высоком мужчине с золотистыми волосами, правильной речью и хорошей фигурой, который мог пропасть чуть больше четырех недель назад.

Затылок Довера кольнуло нехорошим предчувствием. В его намерения входило спасти мисс Лауру из лап незнакомца, но не ее арест за похищение.

— Похоже, ваши люди знают меньше, чем думают.

— О, могу вас заверить, они были очень основательны. Что и привело меня к заключению, что мы можем искать одного и того же человека.

Любопытство Довера уже приближалось к критической точке, но что-то в плоских карих глазах незнакомца останавливало его от того, чтобы поделиться информацией.

— Извини, приятель, — сказал он. — Ты пришел не по адресу. Все, что я сегодня ищу — это бутылку джина и какую-нибудь юбку, которая согреет мне постель.

— На вознаграждение, которые предлагают мои наниматели, вы сможете скупить весь джин и всех шлюх, которых только пожелаете.

Несмотря на холодную сырость, витавшую в воздухе, Довер почувствовал, как у него на лбу выступает пот.

— А что такого ценного в парне, которого ты так ищешь?

Человек перебросил трость из одной руки в другую.

— Пойдешь со мной и узнаешь.

Довер никогда не жаловал угрозы. А особенно, если они были замаскированы внешним лоском культурной речи и отточенных манер. Он растянул рот в желтозубой улыбке.

— Боюсь, я должен отказаться. У меня есть много лучшее приглашение от маленькой рыжей фифочки за соседним столиком.

Он повернулся, направляясь к дверям таверны.

— Очень жаль, м-р Довер, но боюсь, я настаиваю.

И прежде, чем Довер успел обернуться, мраморная трость опустилась на его затылок, заставив рухнуть на землю. У него едва хватило времени, чтобы восхититься глянцевой кожей дорогих ботинок, прежде чем один из них врезался ему в лицо, погружая его сознание в темноту.

Глава 13

Временами у нее появляется тенденция сначала сделать, а потом думать, не говоря уже о том, чтобы прикинуть, чего ей это будет стоить…

Эта ночь должна была стать самой счастливой в жизни Лауры.

Завтра в десять часов утра она будет стоять перед алтарем церкви Святого Майкла и вручать свое сердце и жизнь мужчине, которого она хотела даже до того, как узнала о его существовании. Он нежно возьмет ее руку, посмотрит в глаза, и поклянется быть только с ней, пока смерть их не разлучит.

Ей бы сейчас лежать, свернувшись под одеялом и, обнимая подушку, мечтать о грядущем дне. Но вместо этого она бродила по спальне, почти обезумев от нехороших предчувствий. На минутку она остановилась у постели Лотти, чтобы убрать со щеки сестренки выбившийся локон, и позавидовала крепкому сну невинного дитя.

Для самой Лауры это была роскошь, которой она не испытывала с того самого дня, как нашла в лесу Николаса. И если она не примет во внимание уколы собственной совести, то это может оказаться роскошью, которой она больше никогда не сможет насладиться. Она почти ждала, что Бог форсирует события. Ждала, что он пришлет Довера, который примчится по извилистым дорогам с новостью о том, что у Николаса уже есть невеста, которая ждет его в Лондоне.

Но Лаура понимала, что еще не поздно рассказать правду, даже если Довер не сможет вернуться к свадьбе. Все, что ей требовалось сделать, это прошагать по темному коридору к спальне леди Элеоноры и сдаться на милость человека, который может оказаться для нее совершенно чужим.

Но тогда не будет солнечного свадебного утра, белого платье из крепа, украшенного брюссельским кружевом, и высоченного свадебного пирога, покрытого миндальной глазурью. Не будет ни сияющей Куки, которая прикрепит к ее волосам букетик роз, ни Лотти, стоящей у алтаря с ароматным букетом, ни Джорджа с его поздравлениями — сдержанными поздравлениями, поскольку он будет вынужден признать, что ее план в конце концов сработал.

И не будет Николаса, который нежно накроет ее губы своими, запечатывая поцелуем их брачные клятвы.

Лаура чувствовала, как ее сердце обвивает лоза искушения, хитрая и изворотливая, как змий в Эдемском саду. Думая, как бы вырваться из этих объятий, она отперла окно и, распахнув его, устроилась на широком деревянном подоконнике. Ночь была теплой и ветреной, она принесла сильный запах жасмина и жимолости. Светила полная луна, ярко просвечивая несущиеся по небу облака.

Ночи, подобные этой, несли в себе некое языческое очарование, они всегда заставляли кровь Лауры бежать быстрее и убеждали ее сбросить оковы безопасной и упорядоченной жизни. Но теперь она знала цену капитуляции этим опрометчивым предложениям.

Если бы только она могла вернуться к тому моменту, когда нашла Николаса в лесу спящим! Возможно, он все равно бы влюбился в нее. Но она никогда этого не узнает, потому что не дала ему шанса.

Грустно вздохнув, она прижалась щекой к оконной раме. Лгать себе самой было не меньшим грехом, чем лгать ему. Такой мужчина, как Николас, скорее всего даже не посмотрел бы на такую простую девушку из деревни, как она. Девушку, чьи щеки усыпаны веснушками, потому что она слишком редко берет на себя труд надевать шляпку. Девушку, которая не делает маникюр и чьи ногти постоянно обломаны из-за работы в саду. Завоевать его любовь было бы столь же маловероятно, как и увидеть Аполлона, спускающегося с небес, чтобы одарить смертную своим благоволением. Он мог бы счесть ее приятным разнообразием на лето, но не на всю оставшуюся жизнь.

Лаура перевела взгляд с раскинувшейся лужайки к лесу за ней — лесу, с его тенями и тайнами. Ей так сильно хотелось верить, что Николас упал с небес в ответ на ее молитву, что она даже не потрудилась найти более рациональное объяснение его появления, и этим можно было ее упрекнуть с самого первого дня. Рядом со старым дубом не было следов копыт, но очень возможно, что его выбросило с другой стороны оврага. Его испуганная лошадь, оказавшись в незнакомом лесу без всадника, могла той же дорогой вернуться обратно.

Лаура напряженно застыла, поняв, что она должна сделать. Она не могла вернуться в тот день, но она могла вернуться на то место. Может быть, там осталась какая-нибудь подсказка о его личности, которую она пропустила — именная табакерка, карманные часы или бумаги, выпавшие у него из кармана. У нее не было другого выбора, кроме как пойти и поискать. Она задолжала ему гораздо больше и должна была сделать это, даже если сие означает потерять его навсегда.

Лаура не стала тратить время на одевание. Она надела туфли и набросила плащ прямо на ночную рубашку, боясь, что потеряет свою решимость, если провозится слишком долго. Высокие напольные часы в холле начали отзванивать полночь, когда она выскользнула от комнаты.

Эта ночь должна была бы стать второй самой счастливой ночью в жизни Николаса.

Первая самая счастливая должна будет наступить завтра, когда, с благословения Церкви иКороны, он ляжет в одну постель со своей молодой женой. Тогда он, уже полностью в своем праве, будет выдергивать шпильки из волос Лауры, пока они не скроют ее лицо темным пушистым облаком. И получит все права развязать ленты верхней части ее ночной рубашки и легким движением снять гладкий атлас от ее нежных плеч. Все права уложить ее на мягкий матрац и накрыть ее мягкое и податливое тело своим твердым, горячим и изголодавшимся.

Он должен был бы сейчас спать, сберегая силы для брачной ночи, а не бродить по спальне, как животное по клетке. Не способствовала сну и вернувшаяся головная боль, вяло бултыхающаяся в его голове, словно песня, которую он когда-то слышал, но не смог толком вспомнить. Он потер лоб тыльной стороной ладони, испытывая сильное желание спуститься в гостиную и поискать графин с бренди.

Но приглушить свои чувства алкоголем означало бы приглушить и инстинкты. Это не было бы так ужасно, фыркнув, подумал он, если бы не означало, что он снова позволит себя дурачить и должен будет поверить, что его невеста вовсе не хранит какую-то опасную тайну, из-за которой краснеет, заикается и чуть ли не до потолка подпрыгивает каждый раз, когда он заходит в комнату.

Обхватив руками туалетный столик, он наклонился, чтобы как следует изучить в зеркале свое отражение. Он не мог винить Лауру, что она испугалась того, что он там увидел. Волосы растрепаны, челюсти стиснуты. Губы сжаты в прямую линию, разгладив ямочку на щеке. Он не выглядел, как мужчина, который всего через несколько часов собирается обменяться брачными обетами с женщиной, которую любит. Он выглядел, как мужчина, обдумывающий убийство.

Где-то в глубине дома раздался перезвон часов, отбивающих полночь, и каждый скорбный удар все сильнее приближал его к часу икс, когда он прошагает по коридору к спальне Лауры, пинком откроет дверь и потребует у ее красивых, но лживых губ рассказать ему всю правду.

Вне себя от расстройства, Николас ударил рукой по туалетному столику. Флакончик духов скатился с края столика, и упал на ковер, наполняя каждый его вздох апельсиновым ароматом. Его голову прострелила острая боль. Выругавшись, он дотащился до окна и распахнул его.

В спальню ворвался теплый ночной ветерок, и его дыхание оказалось тонким и соблазняющим, как аромат женской кожи. Прислонившись к оконной раме, Николас закрыл глаза и позволил нежному дуновению растрепать себе волосы, утишить головную боль и успокоить разгулявшиеся подозрения.

Когда же он вновь открыл глаза, то сразу заметил, как тоненькая, закутанная в плащ фигурка с развевающимися на ветру волосами быстро пересекает раскинувшуюся перед ним лужайку.

Николас оцепенел, кровь застыла у него в жилах. Он мог придумать только одну причину, по которой женщина может оставить уютную постель и в ночь перед свадьбой храбро устремиться в темноту. Сузив глаза, он стал наблюдать, как ее силуэт исчезает в сумраке леса, благодарный своему оцепенению за ослабление и головной боли, и сердечной.

Старые-престарые деревья вырисовывались в темноте, словно врата в прошлое. Их искривленные ветви качались на ветру, маня Николаса с грацией любовницы. Он остановился на краю леса, наблюдая, как его невеста исчезает в темноту, и понимал, что она не оставила ему другого выбора, кроме как следовать за ней.

Лунный свет серебрил ветви деревьев над его головой, но почти не проникал сквозь мшистые тени, покрывающие узкую лесную тропу. Чем глубже Николас заходил в лес, тем глубже становились тени, становясь все темнее и шире и словно готовясь поглотить его самого. Шуршание листьев на ветру прерывалось только жутковатыми воплями какого-то крошечного и беспомощного существа, только что встретившего свою гибель. И хотя эти звуки порождали в душе Николаса суеверный страх, его поступь оставалась быстрой и уверенной. Где-то в глубине души он знал, что ему нечего бояться.

Потому что этой ночью в лесу он сам был опасным хищником, рыщущим в поисках добычи.

Лаура никогда прежде не отваживалась идти в лес ночью.

Пробираясь через древесный лабиринт, она, к своему неудовольствию, обнаружила, что ее солнечное королевство преобразилось в обитель мрака. Она могла бы поклясться, что знает здесь каждый камешек и каждый мшистый овраг, но хаотичная паутина теней и лунного света делала даже самые знакомые места неизвестными и неприветливыми.

Лес больше не казался ей домом парящих фей и хихикающих эльфов, сейчас ему скорее подходили неповоротливые гоблины, вышедшие на охоту за непорочной невестой для своего короля.

Она прибавила шагу, решительно настроенная не позволить своим детским фантазиям одержать над ней верх. Лишенные солнечного ярко-синего неба вкупе с неприятным ощущением надвигающейся опасности, они во многом потеряли свое очарование.

Лаура трижды обошла вокруг кажущейся призраком березы, прежде чем поняла, что ходит по все сильнее сужающемуся кругу. Она прислонилась к стволу дерева, пытаясь отдышаться и восстановить душевное равновесие. Ее вылазка начинала походить на поручение "пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что". Но даже если она не найдет ни единой подсказки к личности Николаса, то, по крайней мере, она будет знать, что пыталась, когда завтра встанет рядом с Николасом перед алтарем.

Стряхивая с волос веточки, она быстрым шагом двинулась вперед, решительно настроенная добраться до древнейшего дуба, около которого тогда нашла Николаса. Она как раз перепрыгивала через ручей, когда у нее за спиной раздался чей-то визг, быстро затихший при помощи челюстей более сильного животного. Лаура оступилась, ее нога оказалась в ледяной воде. Она глянула через плечо, не в силах отвязаться от ощущения, что не менее голодное существо преследует и ее.

Слабый, но безошибочный хруст донесся до ее ушей из подлеска. Она рванулась с места, пригибаясь под нависающими ветками и уворачиваясь от переплетений корней, которые старались схватить ее за подол плаща своими костистыми пальцами. Она могла бы так бежать целую вечность, если бы не вылетела из темноты леса как раз туда, куда стремилась.

Старый дуб стоял, как часовой, на краю оврага, его толстые ветви обещали утомленному путнику хороший отдых. Лунный свет просвечивал сквозь листву точно так же, как просвечивал солнечный свет в день, когда она нашла Николаса, и окутывал все вокруг чарами, древнее, чем само время.

Лаура моргнула, подумав, что может быть только одно объяснение зрелищу, которое она увидела. Должно быть, она задремала у окна своей спальни, и ей просто приснился этот безумный побег в лес.

Под защищающим пологом дубовых ветвей стоял Николас, одной ногой опираясь на скрюченный корень. Лунный свет золотил ему волосы, тени скрывали нижнюю часть лица.

Лаура медленно подошла к нему, и он показался ей таким же неотразимым, что и в тот самый туманный летний день.

— Нет необходимости скрывать свое разочарование, моя дорогая, — сказал он насмешливым и нежным тоном. — Я понимаю, что ты, должно быть, ждала кого-то другого.

Его слова вернули ее к реальности. Она внезапно поняла, как неприятно выглядит ее промокшая обувь, протестующая при каждом шаге, царапины на ее руках, и пропитанный росой подол плаща, волочащийся по земле.

— Не представляю, что ты имеешь в виду, — сказала она, испугавшись, что сейчас выболтает правду. — Сейчас середина ночи. Я не могу никого ждать.

Его лицо окаменело, и Николас вдруг показался Лауре совсем чужим.

— Ты можешь сэкономить очередную ложь, Лаура. Я все знаю.

Глава 14

Боюсь, что импульсивная натура может увести ее в небезопасном направлении…

Это был не сон. Это был настоящий кошмар.

— Все? Ты все знаешь? — Лаура поморщилась, когда на последнем слове ее голос визгливо сорвался.

— Все, — повторил Николас, делая тщательно рассчитанный шаг по направлению к ней. — Ты же не думала, что сможешь дурачить меня вечно, не так ли?

Лаура сделала шаг назад.

— Ну, на самом деле я надеялась…

— Должен признаться, ты была очень убедительна. Ты хорошая актриса. Никогда не думала пойти на подмостки?

— О, нет, — она затрясла головой. — В нашей семье только у Лотти есть драматические способности. И хотя леди Элеонора слова дурного не сказала о моих собственных способностях или их недостатке, во время наших рождественских театральных представлений она всегда поручала мне быть задней частью осла или давала какую-то другую роль без слов. — Лаура вздохнула. — Сейчас, когда я думаю об этом, я действительно чувствую себя ослиным задом.

— И ты, наверное, размышляешь, как я обо всем догадался? Думаю, я удивлю тебя, если скажу, что у меня с самого начала были подозрения.

Лаура была потрясена.

— И ты даже слова не сказал?

Он подошел так близко, что мог прикоснуться к ней, но не сделал этого.

— Я надеялся, что ошибаюсь. — Он издал горький смешок. — Нет необходимости так мучить себя, дорогая. В конечном итоге, я могу винить только себя.

— Как … как ты можешь такое говорить?

— Во-первых, я был круглым дураком, когда вообще оставил тебя в одиночестве. Было нечестно заставлять ждать так долго женщину с таким огнем и страстью, как у тебя. Я должен был жениться на тебе сразу, как положил на тебя глаз. — Его слова приводили в замешательство так же, как и нежные пальцы, прикасающиеся к ее щеке или хрипловатые нотки сожаления в голосе. — Ты можешь ответить мне на один вопрос? Ты ведь мне задолжала много больше этого.

— Все, что угодно, — прошептала Лаура, загипнотизированная душевной болью, от которой потемнели и приобрели янтарный оттенок его глаза.

— Ты приходила сюда сегодня вечером, чтобы проститься со своим любовником, или ты собиралась продолжать ваши тайные свидания и после нашей свадьбы?

Лаура уставилась на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Но ведь я… я …

Николас легонько прижал палец к ее дрожащим губам, заставляя замолчать.

— Жаль, что правда не так легко сходит с твоих прелестных губ, как ложь. Вероятно, мне надо было спросить, думала ли ты о нем каждый раз, когда я держал тебя в своих объятиях. — Он положил руку на ее талию, привлекая Лауру к себе. — Его лицо ты видела, когда закрывала глаза? — Ее глаза закрылись, когда Николас провел губами по нежным векам. Его губы проследовали вниз по щеке к уголку ее рта. — Ты дрожишь и задыхаешься от желания, когда его губы прикасаются к твоим?

Лаура издала не вздох, а стон, когда губы Николаса полностью подчинили ее себе. Она не дрожала, она вздрагивала. И если бы он не обнимал ее за талию второй рукой, прижимая к своему, источающему власть, телу, она могла бы даже потерять сознание. Это был не поцелуй просителя, ухаживающего за своей невестой. Это был поцелуй пирата — поцелуй, не дающий пощады и не берущий пленных. Поцелуй, желающий стащить то, что плохо лежит. Его язык дразнил ее рот, проникая вглубь с шелковистым жаром, от которого Лаура просто таяла. Не думая ни о чем и не замечая вокруг ничего, кроме изысканной жажды, которую пробуждал его поцелуй, она обхватила рукой его затылок, побуждая проникать все глубже и глубже.

— Черт тебя подери, женщина! — пробормотал Николас, прижимаясь губами к ее волосам. И несмотря на резкие слова, его руки еще крепче прижали ее к бьющемуся сердцу. — Как ты можешь так целовать меня, если твое сердце принадлежит другому?

Его слова, наконец, проникли в одурманенный разум Лауры. Ее затопила теплая волна облегчения, она отпихнула его от себя и на заплетающихся ногах отступила назад, безуспешно зажимая рукой рвущийся наружу хохот.

Николас мрачно посмотрел на нее.

— Сначала ты выказываешь презрение моим чувствам, а теперь смеешь дразнить. Мои поздравления, мисс Фарли. Вы еще бессердечнее, чем я предполагал.

Несмотря на все прилагаемые усилия, Лауре так и не удалось стереть с лица ни грустную улыбку, ни отражающееся в глазах смущенное обожание.

— Какая глупость! И ты действительно в это веришь? Что я пришла сюда на свидание с любовником?

— А разве это неправда? — требовательно спросил он, умудряясь выглядеть при лунном свете одновременно и опасным и уязвимым.

Лаура беспомощно покачала головой, она сделала шаг к нему, потом еще один.

— Конечно, нет. Ты же должен понимать, что это невозможно.

— Почему?

Он застыл, когда она прикоснулась к его щеке и кончиками пальцев провела по тому месту, где должна была бы быть ямочка.

— Потому, что ты единственный мужчина, которого я когда-либо хотела.

Приподнявшись на цыпочки, она прижалась губами к его рту. Она целовала его так, как она не посмела целовать в тот первый день в лесу, с наивной смелостью посасывая его губы и обрушивая его последние защитные бастионы. Он с яростной силой обнял ее, обхватил обеими руками.

Запустив руку ей в волосы, он откинул ее голову назад, чтобы всмотреться в искрящиеся глаза.

— Если ты пришла сюда не для встречи с любовником, — хрипло произнес он. — Тогда зачем ты пришла?

— Вот для этого, — прошептала она, не желая осквернять этот момент легкомысленной ложью. — Я пришла вот для этого. — И прежде, чем он успел задать следующий вопрос, она ухватила его за рубашку на груди и притянула его губы к своим, давая ему единственный ответ, в котором он нуждался.

В этот момент Лаура понимала, что дурачит не только его, но и себя. Не лес и не лунный свет околдовали ее сердце; это был мужчина. Она попала под его чары в тот миг, когда их губы впервые соприкоснулись. А пока его рот окутывал ее своей магией, его руки показывали свою волшебную ловкость, раскрывая застежку ее плаща и стягивая его с ее плеч.

Он отодвинулся и, посмотрев на нее сверху вниз, судорожно вздохнул. Какую бы одежду он ни ожидал найти у нее под плащом, он явно не думал, что это будет ночная рубашка.

— Маленькая дурочка, — с ласковым упреком пробормотал он. — Ты что, хочешь замерзнуть до смерти?

— Такая опасность слишком мала, — уверила его Лаура, дрожа под его притягательно горячим взглядом. — Напротив, кажется, я чувствую сильный жар.

Его обжигающие губы коснулись бьющегося под тонкой кожей пульса у нее на горле.

— Тогда тебе, вероятно, надо прилечь.

Если бы они находились в гостиной поместья, она, возможно, и попротестовала бы немного, но здесь, в язычески диком месте, казалось совершенно естественным, что плащ падет с ее плеч на постель из листьев. И еще более естественным, что Николас мягко опустится на нее сверху, в зовущие изгибы ее тела. Когда его большое сильное тело закрыло от нее собой лунный свет, Лаура поняла, что больше не заигрывает с опасностью, а приветствует ее с открытым забралом. Принц он или король гоблинов, но она пойдет за ним, куда бы он ее ни взял.

Николас взял ее с собой. Опустил в сладкий и темный лабиринт желания, где только он был единственным светом в темном царстве. Восхитительное нарастание веса его тела не подавляло ее, а вызывало нежность, поскольку их поцелуи становились все изощренней и смелей. Его рука скользила по ее боку вниз к пышному бедру и обратно, нежно подчиняя ее своим прикосновениям, пока ей не стало казаться только естественным, что он обхватывает рукой ее грудь через тончайшее полотно ночной рубашки и большим пальцем проводит по затвердевшему соску.

Не отрываясь от его рта, Лаура судорожно вздохнула, ее затопляла тысяча новых ощущений, которые она даже не знала, что может испытывать. Он стал дразнить пульсирующий бутон ее груди большим и указательным пальцами, и по ее венам полилось удовольствие, которое где-то внизу живота объединялось в мощный поток потрясающих ощущений. Когда она сжимала бедра, колено Николаса оказывалось между ними и подталкивало волны удовольствия, заставляя их проникать все глубже и глубже внутрь нее.

Погрузив пальцы в шелковистые волосы Николаса, Лаура выгнулась, прижимаясь к нему и инстинктивно ища облегчение от изысканного давления внутри своего тела. Он принял это за приглашение, просунув свои ноги между ее бедер. Он был таким горячим, напряженным и тяжелым, что тонкая ткань его брюк из оленьей кожи едва не лопалась спереди. Он раскачивался в этой чувственной колыбели в ритме, который был древнее дуба, под которым они укрывались, и щедро расточал ее нетерпеливому рту поцелуй за поцелуем, наслаждаясь ее вздохами и стонами, как будто они были самым сладким нектаром.

Между двумя такими поцелуями мир Лауры разлетелся на тысячи осколков. Ее крик отозвался лесным эхом — отрывистый вопль, который, казалось, звучит и звучит, словно экстаз, что пронизывал ее волнами восхитительной дрожи.

Николас откинул голову, наслаждаясь его музыкой. И хотя память не слишком хорошо служила ему, он бы мог поставить на кон всю свою жизнь, что никогда еще не видел более прекрасного зрелища, чем то, что представляла собой Лаура. Мокрые ресницы на раскрасневшихся щеках, влажные полуоткрытые губы, нижняя часть ее ночной рубашки сбилась между подрагивающими бедрами. Движением, таким же естественным, как вздох, он просунул руку ей под рубашку и застонал от удовольствия и сладострастной муки, когда его пальцы скользнули по влажным шелковистым завиткам в истекающую соком сладость под ними. Под его прикосновением она раскрылась как цветок, поощряя его средний палец проникнуть в нее поглубже.

Лаура резко открыла глаза. И хотя они еще были замутнены потрясением, ни с чем нельзя было спутать ее судорожный вздох или дрожь, что прошла по ее нетронутой плоти. Она была такой, какой и говорила. Она была невинна. Она принадлежала ему.

И должна была остаться невинной еще несколько недолгих часов, пока служитель Господа не благословит их союз и не предоставит им права на тела друг друга. Но Николас не хотел ждать благословения. Он хотел ее прямо сейчас.

И она хотела его. Ее глаза светились страхом, но и доверием тоже. Доверием таким хрупким, что он знал, что она не станет его останавливать, если он решит нарушить его.

Николаса застиг врасплох рвущий из его груди восторг. Он чисто и громко захохотал и, обняв Лауру, перекатился на спину с тем, чтобы теперь она оказалась сверху, а он внизу.

Упершись руками ему в грудь, она сердито уставилась на него.

— Приятно видеть, как ты находишь забавной мою неопытность.

— Я смеюсь не над тобой, ангел. Я смеюсь над самим собой. — Он убрал с ее лица волосы, его рука все еще подрагивала от недавнего экстаза. — Кажется, ты все это время была права насчет меня. Я не из тех мужчин, которые могут скомпрометировать свою невесту. Не в ночь перед свадьбой, во всяком случае.

Лаура с минуту обдумывала это открытие, и ее покрытое веснушками лицо не потеряло ни капли серьезности.

— А как насчет ночи после нашей свадьбы?

Николас усмехнулся.

— В эту ночь я буду только счастлив позволить тебе скомпрометировать меня.

Карета тряско ехала по туманным лондонским улицам, ее извозчик был замотан в шерстяное кашне, а на голове у него красовалась высокая черная шляпа. И несмотря на любопытные взгляды пьяных бродяг и близоруких женщин, которые наводняли узкие переулки, окна кареты закрывали занавески цвета бургундского вина, а на ее внушительных дверцах не было герба, который помог бы опознать ее владельцев.

Если бы кто-то застал Диану мчащейся посреди ночи в закрытой карете, да еще наедине с печально известным маркизом Джиллингемом, это нанесло бы непоправимый удар ее репутации. Она испытывала несколько извращенное удовольствие при мысли о том, как жалостливые взгляды сплетниц превратились бы в шокированные. Пусть бы для разнообразия пошептались о ней за спинами своих поклонников!

Пригладив волосы, она обиженно глянула на мужчину, растянувшегося напротив нее на шикарных бархатных подушках. Несмотря на ленивую позу, он выглядел, как всегда, безупречно, ничем не выдавая, что его, как и ее саму, вытащили из уютной постели посреди ночи. В воздухе витал богатый аромат его одеколона "лавровый ром", от которого она слегка пьянела.

— Ты так барабанил в дверь, что до смерти перепугал моих слуг, — сказала она. — Очень надеюсь, что твоя информация стоит того, чтобы поднимать меня с постели в такой час.

Тейн положил ногу на ногу. И хотя между ними было достаточно большое расстояние и можно было не беспокоиться, что он заденет ее, Диана поджала ноги, скрыв их под юбками.

— Приношу свои глубочайшие извинения за то, что нарушил ваш отдых, леди, — протянул он. — Когда детектив, которого я нанял, сообщил новости, я и сам был уже в постели, хотя еще не спал.

— И почему это меня не удивляет? — пробормотала она, стараясь не менять вежливого выражения лица.

Зеленые глаза Тейна сузились.

— Я также был в одиночестве.

Диана почувствовала, что краснеет. Отведя взгляд от его лица, она стащила перчатки и расстегнула застежку своей мантильи.

— Думаете, что на сей раз этот Уоткинс действительно взял настоящий след?

— Очень надеюсь, что так. В противном случае, нам останется только один вывод, к которому мы пришли еще две недели назад — что ваш кузен просто бесследно исчез вместе со своей лошадью.

Карета сделала крутой поворот, заставив их обоих замолкнуть. Диана отодвинула на окне занавеску. Они проезжали мимо заброшенных складов, каждый из которых был еще более обветшалый, чем предыдущий. В конце концов карета остановилась перед непривлекательным зданием с разбитыми окнами, которые смотрели в ночь, словно глаза мертвеца.

Кучер спустился со своих козел и открыл дверцу кареты. Диана мгновенно вычислила, что они где-то недалеко от причалов. Резкое зловоние гниющей рыбы было почти непереносимым.

— Жди здесь нас, — скомандовал Тейн кучеру, выбираясь вместе с Дианой из кареты.

— Сэр, вы уверены, что это мудрое решение? — спросил тот, нервно оглядывая пустынную улицу.

— Нет, не уверен, — ответил Тейн. — Но мне были даны именно такие указания.

Когда тени большого неуклюжего здания поглотили их, Диана, сама того не замечая, прижалась к Тейну и даже не подумала протестовать, когда его рука в перчатке поддержала ее за локоть. Он прошел мимо главного входа, и они с Дианой спустились к узкому переулку, что лежал между двумя разрушающимися зданиями из кирпича.

В темноте проявилась скромная деревянная дверь. Тейн коротко и резко постучал в нее. Но никто не отозвался.

— Может быть, мы пришли не по тому адресу? — спросила Диана, выглядывая из-за его плеча.

Но прежде, чем он смог ответить, дверь с ужасным ржавым скрипом начала открываться. Огромный, похожий на медведя, мужчина с ломаными зубами и сальными бакенбардами появился из темноты, в кулаке, напоминающем окорок, он держал огромную, еще не до конца обглоданную, кость. Диана не могла не задуматься о том, не бедренная ли это кость последнего человека, который посмел помешать его обеду.

К чести Тейна, он даже не моргнул глазом.

— Я пришел, чтобы увидеть Уоткинса. Он посылал за мной.

— Туда. — С кости сорвались капельки жира, когда мужик ткнул ею куда-то назад.

Они прошли через узенький коридорчик в огромный, напоминающий пещеру, зал, где каждое их движение отдавалось тревожным эхом. Оставив все претензии на гордость, Диана схватилась за фалду пальто Тейна. Почувствовав ее испуганный рывок, тот обернулся и теплыми пальцами взял ее за руку.

По обеим сторонам помещения стояло два ящика, и на каждом было по фонарю, которые тускло освещали пространство вокруг себя. На одном из таких же ящиков сидел человек со связанными за спиной руками. Диана чуть было не решила, что он мертв, но он поднял голову, и она не смогла сдержать крика ужаса.

Он смотрел на нее одним, блестящим в узкой щелочке распухших век, глазом, а второй полностью заплыл огромным синяком и не открывался. Несмотря на свежую струйку крови в уголке его рта и яркий синяк на скуле, в его позе не было и следа поражения.

— Лорд Джиллингем, — послышался из-за их спин приятный голос. — Спасибо, что так быстро отозвались на мою просьбу приехать сюда. — М-р Теофелиус Уоткинс появился из темноты, его щеголеватый вид был испорчен пятнами засохшей крови на девственно белой манишке.

Тейн повернулся к нему.

— Что это значит, Уоткинс? Леди наняла вас, чтобы найти своего кузена, а не набрасываться с побоями на какого-то тощего старика.

Тощий старик, несмотря на кляп, что-то пробормотал, и Диана удивленно посмотрела на него.

Улыбка Уоткинса превратилась в насмешку.

— Простите, если я оскорбил ваши тонкие чувства, мой лорд, но он знает, где кузен леди. Но не говорит.

— Не представляю, как он может сделать это с таким мерзким кляпом во рту, — парировал Тейн.

Уоткинс бросил на пленника хищный взгляд.

— У него неприятная манера говорить, когда я не задаю вопросов. Я думал, что, возможно, вам удастся его урезонить, вы ведь джентльмен и все такое. Я сказал ему о вознаграждении, но его это, похоже, не впечатлило.

После недолгих раздумий, Тейн рявкнул:

— Развяжите его.

— Но, мой лорд, я не думаю, что это очень…

— Развяжите его, — повторил Тейн. — И немедленно.

Уоткинс неохотно кивнул своему неповоротливому прихвостню. Мужик вытащил очень зловещего вида нож и присел на корточки за спиной пленника.

Когда кляп и веревки упали на пол, Тейн произнес:

— М-р Уоткинс не лгал Вам, сэр. За информацию, которую мы ищем, действительно назначено существенное вознаграждение.

Потирая стертые запястья, старик насмешливо посмотрел на Тейна.

— И что же это может быть, мой лорд? Тридцать серебряников?

Прежде чем Диана или Тейн сумели отреагировать, Уоткинс с силой пнул его ботинком по ребрам.

— Тебе не повредит проявлять побольше уважения этому джентльмену и его леди, — прорычал он. — Но повредит, если ты этого не сделаешь.

Потрясенная небрежной жестокостью детектива, Диана протиснулась мимо него и опустилась на колени около старика. Она поддерживала его за плечи, пока он пытался отдышаться, а потом взяла его грязную руку своей, совершенно не думая о том, что это испортит дорогие белые перчатки. Она с удивлением ощутила, что у нее на глаза наворачиваются слезы, а потом удивилась еще сильнее, почувствовав на своем плече твердую руку Тейна.

— Прошу вас, сэр, — сказала она. — Мой кузен исчез почти месяц назад, и я вне себя от беспокойства. Если вы хоть что-то знаете о его местонахождении, скажите нам, я прошу вас. — Старик настороженно следил, как она роется в сумочке и вытаскивает миниатюру Стерлинга, заказанную художнику на его восемнадцатилетие. — Она дрожащей рукой протянула ее старику. — Сейчас он на десять лет старше, но все равно очень похож.

Его твердый взгляд медленно перенесся от миниатюры к ее лицу.

— Так кто такой этот ваш кузен, мисс?

— Вы не знаете? — озадаченная Диана обернулась к угрюмому Уоткинсу. — Разве вы не сказали ему?

Детектив неловко откашлялся.

— В таких делах мы стараемся не раскрывать личность нашего клиента, если в этом нет безусловной необходимости.

— Когда мой раздувшийся труп всплывет в Темзе, — сказал старик с дружелюбным сарказмом, — будет еще меньше вероятности, что я расскажу тем, кто меня туда сбросил хоть что-нибудь.

На этот раз настала очередь Уоткинса зарычать. Проигнорировав сыщика, Диана мягко сказала:

— Человека, которого мы ищем и которого последний раз видели в Лондоне в четверг, двенадцатого июля — зовут Стерлинг Харлоу, он седьмой герцог Девонбрук.

С изможденного лица старика разом исчезли все краски, отчего синяки на нем рельефно выделились. И хотя его губы полуобморочно приоткрылись, рука сильно, до боли, сжала руку Дианы.

— Тейн! — закричала Диана, встревоженная его реакцией.

Тейн опустился около нее на колени и рукой обхватил старика за плечи.

— О Господи, — прошептал тот, цепляясь за руку Дианы так, словно она была его единственной надеждой. — Вы должны помочь мне! Мы должны остановить ее прежде, чем она продаст душу самому дьяволу!

Глава 15

Как бы я хотела, чтобы она вышла замуж за мужчину — такого как ты — который бы присматривал за ней…

Николас проснулся от птичьего пения и звона колоколов. Он спрыгнул с постели и распахнул окно. Лоскутное одеяло раскинувшихся зеленых лугов, усеянных толстыми, обросшими шерстью овцами, переливалось под потрясающей голубизной неба. Радостный перезвон церковных колоколов, казалось, вызванивал его имя, приглашая принять участие в поразительном праздновании. Опершись руками об подоконник, он высунулся под нагретый солнцем ветерок и вдохнул бессловесную молитву благодарения.

Это был прекрасный летний день.

Это был день его свадьбы.

Он с улыбкой потянулся, разминая затекшие мускулы. Несмотря на то, что уже почти рассвело, когда они с Лаурой проскользнули в дом, стараясь заглушить свои шаги и хихиканье, он не чувствовал никакой усталости. Она в конце концов призналась, почему она бродила по лесу в такое жутковатое время. Ей понадобились лепестки дикой розы, чтобы украсить силлабаб, которым Куки планировала удивить его во время свадебного завтрака. Он покачал головой, поражаясь тому, какой замысловатой и сбивающей с толку может быть женская логика.

Оставив окно приоткрытым, он опустился на стул и натянул брюки, ни разу не взглянув в зеркало на туалетном столике. Он идиот, если думает, что сможет найти себя в этой холодной и полированной поверхности. Его бы вполне устроило, даже если бы он оказался лишь наполовину тем, чье отражение он видел в любящих глазах Лауры. Больше не имело значения, кем он был до того, как потерял память. Все, что имело значение сейчас, это кем он станет сегодня — мужем Лауре и отцом ее детям.

Он потянулся за рубашкой, и маленькая пушистая головка ткнулась ему в лодыжку. Маленькая желтая кошечка обвилась вокруг его ноги, а басовитое мурлыканье делало ее похожей на тигрицу в миниатюре.

Николас сгреб кошечку рукой и прижал к голой груди роскошное тепленькое тельце.

— Ты же знаешь, что я не смогу устоять, ненасытная ты хитрюшка, но должен тебя предупредить, что это последнее утро, когда я полностью твой.

Раздался громкий стук в дверь.

— Входите, Куки, — крикнул он. — Я еще не одет.

Куки просунула голову в дверь, краснея от смущения под своим чепцом.

— Постыдились бы так дразнить пожилую женщину, м-р Ник. Если бы из одежды на вас оказалась только эта ваша улыбочка, боюсь, мое бедное старое сердце могло бы этого не перенести.

— Держу пари, ваше бедное старое сердце гораздо сильнее, чем вы готовы признать. А это что? — спросил он, оглядывая аккуратную стопку предметов одежды в ее руках. — Я ожидал, что это будет поднос с оладушками.

— Я не все свое время проводила с платьем мисс Лауры, знаете ли. — Она протянула ему свое подношение, застенчиво склонив голову.

Он взял одежду и обнаружил, что она состоит из короткого элегантного фрака темно-синего испанского сукна и пары брюк буйволиного цвета.

— Куки, неужели это сделали вы? — пробормотал он, проводя рукой по ее старательным стежкам. — Кажется, я не видел свадебного костюма красивее, чем этот.

Она отмела его похвалу.

— Просто немного старого полотна, которое я нашла на чердаке. Я хочу, чтобы сегодня моя девочка гордилась вами, когда вы встанете рядом с нею под любопытными взглядами этих деревенских. — Она обеспокоено глянула на его бедра. — Я надеюсь, брюки вам впору. Я ведь только предполагала ваш размер.

Николас медленно поднял голову и, невинно моргая, встретился с ней взглядом.

Вспыхнув, Куки попятилась к двери и погрозила ему пальцем.

— Снова за старое, бесстыдник! Поумерьте свои нечестивые мысли, или я побегу прямо к мисс Лауре и скажу, что вы не можете жениться на ней, поскольку сходите с ума по мне.

Николас откинул голову и громко захохотал.

— А потом Лаура подерется с Довером за его вилы, и мы вернемся как раз туда, откуда начали. — По лицу Куки прошла тень, и он спустился на землю.

— От Довера нет никаких известий?

Она попыталась храбро улыбнуться.

— Не напоминайте о моем старом безбожнике. Он на все способен ради того, чтобы не переступать порога церкви. Вот увидите — он примчится, как только учует запах ветчины со свадебного завтрака.

Лаура наклонила голову и задержала дыхание, пока Лотти украшала ее голову венком из бутонов роз. Потом она выпрямилась, поймав свое отражение в напольном зеркале, которое Джордж притащил с чердака. Несмотря на то, что ее волосы были собраны в свободный пук на затылке, ее лицо обрамляли блестящие локоны, уложенные при помощи обжигающе горячих щипцов для завивки и слезинок нетерпения.

Все уколы булавками, которые она стерпела за последние две недели, явно того стоили. Платье с высокой талией идеально подходило ей по фигуре, рукава с буфами, отороченные брюссельскими кружевами, открывали ее тонкие руки. На ногах у нее были изящные крошечные туфельки с завязками из атласных лент кремового цвета.

Лаура чувствовала себя не невестой. Она чувствовала себя принцессой.

— Лотти, пощипли мне немного щеки, а то они слишком бледные. И проверь, наготове ли нюхательная соль, на случай, если я упаду в обморок во время церемонии. — Лаура обняла себя за плечи, пытаясь успокоить сосание под ложечкой. — Я раньше не представляла, что можно быть такой счастливой и напуганной одновременно.

— У тебя есть все права быть счастливой, — твердо сказала Лотти, сильно ущипнув ее за правую щеку. — Через два дня тебе исполнится двадцать один, и Арден Менор станет твоим навсегда.

Лаура глянула на младшую сестру так, словно у нее выросла вторая голова. Она забыла не только о своем дне рождения, она уже почти запамятовала, по какой причине она притащила Николаса в поместье. С того дня ставки поднялись намного выше. Сейчас она уже понимала, что эта разрушающаяся груда кирпичей, неважно насколько ею любимая, уже не будет для нее домом без Николаса.

Она подыскивала слова, чтобы объяснить это Лотти, когда в дверях появился Джордж с красным от страданий лицом.

— Лаура! Куки перекрахмалила мой воротник, и он колет мне уши!

— Не верти головой, Джордж, — предупредила его Лаура. — А то выколешь себе глаз. — Она повернулась к сестре и коротко, но сильно обняла Лотти. — Думаю, нет необходимости объяснять тебе насчет моего счастья. Когда-нибудь ты сама все поймешь.

— И ты когда-нибудь тоже, — прошептала Лотти, уныло провожая взглядом смеющуюся Лауру, вместе с Джорджем уходящую из комнаты.

На свадьбу Лауры пришел посмотреть весь Арден.

Пока Бетси и Алиса Богворт изящно прикладывали к глазам платочки, отвергнутые Лаурой потенциальные женихи звучно сморкались в свои. Прошел слух, что Том Дилмор даже помылся по такому случаю, хотя пожилая вдова, сидящая рядом с ним, все равно зажимала нос. Прихожане ахнули, когда появился Уэсли Трамбл, он был чисто выбрит, за исключением пучков волос, которые торчали у него из ушей. И хотя была только половина десятого утра, пьяный Абель Грантем уже рассказал всем, кто хотел слушать, как он спрыгнул со своего осла, чтобы спасти маленькую Лауру, когда она упала в ясли во время самодеятельного рождественского спектакля. Его сын Тули успел заснуть еще до начала церемонии и сейчас похрапывал, сложив руки на своем необъятном животе, без сомнения приберегая силы для свадебного завтрака, который должен был быть устроен после бракосочетания.

Куки сидела на своем месте на церковной скамье в полном одиночестве. Ее красивая шляпка была утыкана перьями, выдернутыми у одного из цыплят, которых она зарезала сегодня утром. Джордж стоял рядом с Николасом, вытянувшись в струнку, с пышным шейным платком и стоячим накрахмаленным воротником он выглядел на все четырнадцать. Лотти стояла около Лауры и до побеления пальцев сжимала в руках букет дельфиниумов и лилий.

Но Лаура смотрела только на Николаса. И хотя они оба стояли лицом к алтарю, она искоса поглядывала на него из-под полуопущенных ресниц, обращая внимание на то, чего раньше никогда не замечала — небольшие морщинки по обеим сторонам рта, которые были заметны, даже когда он не улыбался; то, какими упрямыми волнами ложатся сзади его волосы, крошечный порез на шее, там, где он порезался при бритье. Прошлой ночью она касалась его шеи своим ртом и пробовала на вкус податливую кожу, пока его красивые ловкие пальцы трогали ее в тех местах, где она даже сама не смела к себе прикасаться. И все равно, сегодня он выглядел для нее незнакомцем больше, чем когда-либо.

Преподобный Тилсбури бубнил под нос молитвы из требника, его голос едва доходил до нее сквозь церковный гул.

Пока этот голос внезапно не стал глубоким, привлекая внимание к каждому слову.

— Я прошу и требую от вас обоих (как в страшный день суда, когда все тайны сердца будут открыты): если кому-либо из вас известны препятствия, из-за которых вы не можете сочетаться законным браком, чтобы вы признались нам.

Лотти громко втянула в себя воздух. Джордж двумя пальцами оттянул воротник.

Вокруг Лауры, казалось, вспухло облако тишины, высасывая весь воздух у нее из легких. Она бросила испуганный взгляд на Николаса. Тот подмигнул ей, его губы сложились в ободряющую улыбку. Лаура вдруг ощутила, что снова может дышать.

Он больше не был для нее незнакомцем. Он был мужчиной, которого она любила. И если ей когда-нибудь, после окончания их земного пути, придется предстать перед Господом за содеянное, она это сделает. Потому что он был единственным секретом, сохранение которого она сочла бы того стоящим.

Лаура придержала язык, потому что пришло время ей брать его в мужья. Она сделала это без колебаний, ее голос чисто зазвучал в залитом солнцем нефе, когда она давала обет любить, лелеять и повиноваться ему в болезни и здравии, богатстве и бедности, и пока смерть не разлучит их.

Священник положил на вытянутую руку молитвенник и выжидающе откашлялся. Лаура вдруг с ужасом поняла, что у Николаса нет кольца, чтобы надеть ей. Или она думала, что нет, пока он не вытащил из кармана своего жилета узкий золотой кружок и мягко опустил его на книгу.

Священник вернул ему кольцо, и Николас надел его Лауре на палец.

— Я нашел его в шкатулке с драгоценностями леди Элеоноры, — прошептал он. — Если она была такой щедрой, как ты говорила, думаю, она не стала бы возражать.

Лаура опустила глаза на блестящий гранат, когда-то принадлежавший бабушке леди Элеоноры, и улыбнулась Николасу сквозь завесу слез.

— Думаю, она была бы только довольна.

Лучащийся улыбкой преподобный Тилсбури соединил их правые руки. Подняв их в воздух, он произнес голосом, который донесся до самых дальних уголков церкви.

— Кого Господь соединил вместе, человек не может разъединить.

— От всего сердца аминь! — крикнула Куки, а остальные прихожане взорвались громом аплодисментов.

Джордж вынырнул из церкви, за ним поплелась Лотти. Пока Лаура и Николас получали свое первое Святое причастие в качестве мужа и жены, брат и сестра присоединились к остальным, ждущим на церковном дворе своей очереди поздравить новобрачных.

Медленно шествуя к густой тени дуба, Джордж привычным движением отряхнул гофрированные манжеты, как много раз делал его новый шурин.

— Знаешь, Лотти, я думаю, что, возможно, мы все это время ошибались насчет Николаса. В конце концов, он может оказаться неплохим парнем.

На его слова встретили только мрачное молчание.

Джордж вздохнул.

— Я знаю, что ты сегодня встала не с той ноги, но если ты хоть на пять минут перестанешь дуться, то может быть, наконец, заметишь …. — Он повернулся и понял, что обращается к пустоте. Его сестра исчезла.

— Лотти? — Он оглядел толпу, слоняющуюся по церковному двору, но ее подпрыгивающих золотых локонов нигде не было видно.

Николас и Лаура вышли из дверей церкви, они сияли так, что озаряли все вокруг подобно восходу солнца. Им удалось сделать всего шаг, как их окружила говорливая толпа из желающих поздравить. Джордж стал протискиваться сквозь нее, и когда он, наконец, появился рядом с Лаурой, его волосы уже были в полном беспорядке, а шейный платок скособочился.

Он дернул ее за рукав.

— Лаура! Вы не видела Лотти?

Не отпуская руку Николаса, Лаура посмотрела на него, ошеломленная и сияющая от счастья.

— Что? Лотти? Да, конечно, я видела ее. Ей так шло новое розовое платье, не правда ли?

И прежде чем он успел ей еще хоть что-то объяснить, она отвернулась, чтобы поздороваться с кем-то из гостей. Поняв, что ждать от нее помощи не приходится, Джордж расстроено отошел назад. Вместе с женщинами из деревни, которых она наняла себе в помощь, Куки забралась в маленькую тележку, запряженную лошадьми, собираясь вернуться в поместье и приготовить свадебный завтрак.

Когда она тронулась в путь, Джордж побежал рядом с тележкой.

— Лотти пропала, Куки. Ты не видела ее?

Куки добродушно рассмеялась.

— Думаешь, ты сможешь найти свою сестру, пока есть работа, которая должна быть сделана? Насколько я знаю свою Лотти, она не появится, пока стол не будет уставлен ее любимыми сладостями.

Она сильно дернула за поводья, а Джордж рывком развернулся и обезумевшим взглядом метнулся по церковному двору. Лотти нигде не было видно, но он слышал ее голос так ясно, словно она шептала ему на ухо.

"В романах мисс Рэдклиф злодей, который стремится скомпрометировать героиню, всегда встречает свою безвременную кончину, прежде чем ему удается совершить задуманное".

После недавней беды с ядом он предположил, что она отказалась от своих диких планов. Но что, если он ошибся?

Он всматривался в затененное пространство под дубом, как вдруг заметил золотую вспышку на самой вершине колокольни. Каменный ангел стоял на выступающем парапете башенки, его распростертые крылья стремились в небо. А прямо под ним, на ступеньках церкви, стояли Лаура и Николас, и толпа вокруг них, наконец, начала редеть.

"А что ты будешь делать, если ни один из твоих экспериментов не приведет к результатам, на которые ты надеешься?" — спросил он у Лотти, когда они сидели как раз на самом том месте, где сейчас стояли Лаура и Николас.

Она тогда посмотрела вверх на ангела и улыбнулась одной из своих таинственных улыбок.

"Тогда нам просто придется обратиться к небесам в поисках божественного вдохновения".

— Нет, — прошептал Джордж, медленно скользя перепуганным взглядом по ангельскому лику статуи. — О Боже, пожалуйста! Только не это.

Никто даже не узнает. Если ему удастся добраться до Лотти, прежде чем она сделает какую-нибудь глупость, никто ни о чем не узнает.

Эта мысль рефреном звучала в мозгу Джорджа, когда он отпихнул всторону старика Хелфорда Томбоба и ринулся к двери, ведущей на колокольню.

Старик погрозил ему своей тростью.

— В мое время у щенков вроде тебя было гораздо больше манер!

У него не было времени извиняться и даже не было времени дать глазам возможность приспособиться к темноте в башне. Спотыкаясь о колокольные языки, Джордж поднялся к винтовой лестнице и взлетел по ступенькам с такой скоростью, что сердце едва не выскакивало у него из груди.

Но когда он ворвался в башню, его сердце едва не остановилось.

На каменном выступе за спиной ангела сидела Лотти и скалывала железным долотом цемент вокруг его подставки.

Джордж замер на месте, боясь сделать хоть один шаг.

Маленькое личико Лотти было необычно спокойным. Она даже не оторвалась от работы, чтобы посмотреть на него.

— Не пытайся остановить меня. Я слишком много трудилась ради этого. Я приходила сюда расковыривать этот проклятый камень день за днем, пока ты тренировался завязывать перед зеркалом свой шейный платок, чтобы не опозорить перед алтарем его светлость. Если хочешь, наконец, помочь, вернись вниз и попробуй увести Лауру со ступеней.

— Положи долото, Лотти. Ты ведь не хочешь, чтобы это произошло.

— А почему нет? Ты должен признать, что это блестящий план, сравнимый с любым, даже самым сенсационным, готическим заговором. Все подумают, что произошел просто трагический несчастный случай. Лаура сможет получить Арден Менор и останется с нами. И все будет так, как было до его появления.

Джордж покачал головой.

— Нет, не будет. Жизнь никогда уже не станет прежней, потому что ты разобьешь Лауре сердце.

— Она простит меня со временем, — заспорила Лотти, откалывая большой кусок цемента. — Она никогда не могла злиться на меня больше часа. Помнишь, как я позволила мисс Пушистой родить котят на ее любимой шали, и она обозвала меня ужасным и эгоистичным созданием? Я так плакала, что мне стало трудно дышать, и она потом извинилась, что я посинела от плача из-за нее.

— На этот раз слез будет недостаточно. — Джордж сделал шаг по направлению к сестре и мягко сказал: — Лотти, она любит его.

Лотти затихла, долото выскользнуло у нее из руки и со звоном упало на каменный пол. В конце концов она подняла на Джорджа огромные голубые глаза, в которых блестели слезы.

— Я знаю. Я тоже.

Джордж едва успел подскочить, чтобы не дать ей упасть, когда у нее подогнулись коленки. Она вцепилась в него и зарыдала, как обычная маленькая девочка, а не утонченная юная леди. Прижавшись к его плечу, она прерывисто всхлипывала и бормотала.

— Он назвал меня Златовлаской! Он взлохматил мне волосы и назвал меня Златовлаской, как делал наш папа!

Джордж неловко погладил ее по волосам. Но его утешающие слова потонули в оглушающем колокольном звоне.

Все его тело начало сотрясаться.

— Колокола! — понял он, сжимая зубы от звуковой волны. Дьячок должен был позвонить в колокола, чтобы сообщить всей деревне радостную новость о свадьбе Лауры и Николаса. Этот небесный звон создавал на колокольне адскую какофонию.

Лотти с беззвучным воплем вывернулась у него из рук и зажала уши. И прежде чем он успел схватить ее, она пошатнулась, отступая назад, и споткнулась об каменного ангела.

Статуя закачалась. Последний кусок цемента, удерживавший ее на парапете, развалился, и статуя стала клониться в сторону улицы. Джордж бросился к ней, но опоздал. Им с Лотти оставалось только в ужасе смотреть, как ангел летит вниз, стремительно приближаясь к церковным ступеням.

Глава 16

Сейчас ты уже достаточно взрослый, чтобы знать, что иногда люди совершают неправильные поступки…

— Ты слышишь колокола? — закричал Николас, когда с башни раздалась их оглушительная песня.

— Не колокола, дорогой, — крикнула в ответ Лаура. — Это ангелы, которые поют каждый раз, когда я смотрю в твои глаза.

Он выгнул бровь, и с выражением лица скорее дьявольским, чем ангельским, прижал губы ей к уху и пробормотал:

— Сегодня ночью я обещаю тебе показать краешек рая.

— А зачем ждать до вечера? — пробормотала Лаура. Она обвела языком пересохшие губы и приглашающе повернулась к нему лицом.

Он уже собирался принять приглашение, как вдруг небо резко заслонила падающая откуда-то сверху тень. Лаура продолжала стоять с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами, когда Николас толкнул ее так, что она слетела с церковного крыльца, задом пересчитывая ступеньки.

Раздался ужасный грохот, сопровождаемым ослепляющим облаком пыли и испуганными криками вперемешку с кашлем. Первые минуты Лаура была способна только лежать на траве в состоянии полного шока. Поцелуи Николаса оказывали на нее потрясающее воздействие, но она никогда еще не падала от них со ступенек.

Протирая слезящиеся от пыли глаза, она с трудом поднялась на ноги. Прекрасное платье, над которым с такой заботой трудилась Куки, теперь было в пятнах травяного сока и все в прорехах. Венок из бутонов роз свесился ей на глаз. Она осознавала, что по церковному двору за ее спиной снуют люди, их испуганные крики перекрывали неумолимый звон колоколов, но она могла думать только о том, чтобы вернуться к Николасу.

Качаясь как пьяный эльф, она пошла обратно к ступенькам. На них валялись куски цемента и камня. Она стала пробираться по ним, когда услышала, как знакомый голос кричит:

— Лаура!

Лаура рывком обернулась и увидела Лотти, которая вместе с Джорджем вылетела из-за угла церкви. Личико Лотти засияло как римская свечка, когда она увидела Лауру, но потом так же быстро потухло. Дети застыли на месте, глядя на нечто за ее спиной.

Селяне вдруг прекратили разговоры. Колокола смолкли. Ангелы перестали петь. Само время, кажется, замедлило свой бег, когда Лаура обернулась. Пыль рассеялась как раз настолько, чтобы можно было разглядеть мужчину, который лежал на церковном крыльце, как сломанная кукла-марионетка.

— Николас? — прошептала Лаура.

Она упала около него на колени. Если не обращать внимания на струйку крови, стекающую из неглубокого пореза у него на лбу, казалось, что он просто спит. Лаура моргнула, убеждаясь, что таинственный предмет, валяющийся рядом с ним, на самом деле чье-то оторванное крыло. Она посмотрела в небо, впервые осознав, что произошло.

Когда статуя ангела начала падать с парапета, Николас оттолкнул ее в сторону и принял на себя главный удар.

Селяне стали медленно подниматься к ней на ступеньки, а Лаура просунула дрожащую руку внутрь жилета Николаса. Его сердце под ее ладонью билось так же сильно и живо, как и в тот день, когда она нашла его в лесу.

Ее затопило облегчение и радость, когда его веки дрогнули и открылись. Но потрясенное выражение глаз заставило ее ужаснуться. Если удар по голове отнял у него память, не может ли другой удар ее восстановить?

Схватив Николаса за отвороты пиджака, она осторожно встряхнула его.

— Ты помнишь меня, Никки? Ты знаешь, кто я?

Она прикусила губу, пока он старался сфокусировать взгляд на ее лице. Она чувствовала, как селяне рядом с ней задержали дыхание.

— Конечно, я знаю, кто ты, — Он убрал бутон, запутавшийся у нее в волосах, на его щеке стала отчетливо видна ямочка. — Ты — моя жена.

Смеясь сквозь слезы, Лаура бросилась ему в объятия под одобрительные возгласы селян. С ее помощью и под крики "ура" Николас поднялся на ноги.

Лаура обхватила его за талию и обняла так сильно, словно хотела никогда больше не отпускать.

— Ты меня перепугал, как никогда в жизни! Я решила, что ты погиб.

— Не глупи, малышка. Человек, который может увернуться от пушечного ядра, не позволит какой-то статуе попасть ему по голове. — Он потер висок и вздрогнул, задев пальцами порез. — Я нырнул в дверной проем, но крыло, должно быть, задело меня по касательной. — Он бросил обеспокоенный взгляд на пустой парапет. — Как ты думаешь, от чего он мог упасть? Могло это произойти из-за колоколов?

Лаура не успела ответить, поскольку волна желающих помочь снесла их вниз по ступенькам и дальше во двор церкви. Тули Грантхем с такой силой хлопнул Николаса по спине, что он чуть не упал, а Том Дилмор подмигнул Лауре и сказал:

— Хорошо, что ты во время очухался, приятель. А то я уже приготовился выражать твоей вдовушке соболезнования.

Остальные отвергнутые женихи Лауры тоже последовали за ними и стали наперебой хвалить Николаса за храбрость и быструю реакцию. Они были так поглощены этим, что даже не заметили роскошного черного экипажа, который остановился около ворот церкви.

Вдова Уитерспун пихнула в бок Лауру своим острым локтем.

— С дороги, девушки! У вас уже был шанс поцеловать новобрачного, теперь моя очередь.

Лауре ничего не оставалось, как отступить в сторону и позволить кудахчущей вдове прижать морщинистые губы к щеке Николаса. Она смеялась над тем, как он добродушно передернулся, когда заметила экипаж. Облегчение от того, что ее муж жив, по-прежнему волновало ее больше, чем небольшое любопытство, когда лакей в золотой ливрее спрыгнул со своих козел и открыл дверцу с нарисованным на ней замысловатым гербом.

Ее глаза широко распахнулись, когда из темного внутри экипажа выпрыгнули два чудовищных с виду создания. Для собак они были слишком большими. Должно быть, они были волками.

— Мама, смотри! — закричал какой-то ребенок. — Смотри, там медведи!

Элис Богворт издала пронзительный вопль, и селяне стали разбегаться в разные стороны, поскольку животные большими скачками понеслись по траве прямо к церковному крыльцу. Лаура застыла от ужаса, не в состоянии ни убежать, ни закричать. Но животные пронеслись мимо нее, и в едином прыжке на грудь Николасу опрокинули его на спину, поставив ему на грудь свои огромные лапы.

Лаура испугалась, что они сейчас разорвут ему горло, но те вместо этого стали лизать его в лицо длинными розовыми языками. Николас несколько мгновений ошеломленно лежал в траве, потом скорчил гримасу и отпихнул от себя их огромные головы.

— Господи Боже, да прекратите меня слюнявить с головы до ног! Я сегодня уже принимал ванну, так что благодарю покорно.

Держась за голову, он с трудом поднялся на ноги, но собаки продолжали прыгать и нарезать круги вокруг него, не позволяя сдвинуться с места.

Так продолжалось до тех пор, пока один из псов не наступил ему на ногу. Николас откинул голову и заорал:

— Калибан! Цербер! Сидеть!

Все, кто был во дворе церкви, включая Лауру, вздрогнули. Собаки сели, внезапно превратившись в создания не опасней, чем статуэтки из подставки для книг.

Николас встретился глазами с Лаурой, и в них было столько паники и смятения, что стало ясно: он потрясен собственной вспышкой так же сильно, как и она. Но у них не было времени сравнивать впечатления, потому что из экипажа выбралась женщина и тоже помчалась к ним.

Разрыдавшись, она обняла Николаса за шею и стала покрывать его лицо поцелуями.

— Ах ты, милый негодник, ты все-таки жив! Ты действительно жив! А я уже почти потеряла надежду!

В первый момент Николас застыл в ее объятиях. Потом медленно поднял руки.

— Диана? — Его рука задрожала, когда он убирал с ее лица темные волосы. — Это ты? Это действительно ты?

Лаура отвернулась, больше не в силах смотреть на нежность их встречи. Начиная с атласных полусапожек и заканчивая страусиными перьями на шляпе, эта женщина была такой, какой Лаура никогда не была и не будет — красивой, изящной, искушенной. И мужчина, державший ее в объятиях, совершенно очевидно обожал ее.

Николас обещал ей краешек рая и, кажется, это все, что у нее останется.

Когда мимо них прошествовал джентльмен с тростью подмышкой, Лотти взяла Лауру за руку, хотя он не удостоил их даже взглядом,

Николас несколько секунд безучастно смотрел на него, но потом в его глазах вспыхнуло узнавание.

— Тейн? Тейн? Какого черта ты здесь делаешь?

Мужчина хлопнул его по плечу и осклабился.

— Я пришел тебе на помощь, как ты много раз приходил на помощь мне на поле битвы. Ты же не думаешь, что я мог остаться безразличным к тому, что ты собираешься приковать себя за ногу к какой-то глупой деревенской девчонке.

Николас моргнул и покачал головой, словно просыпаясь от длинного и фантастического сна.

— Я уже вообще ничего не понимаю, в этом нет никакого смысла. — Он прижал ладонь ко лбу. — Если бы у меня только перестала так сильно болеть голова…

Женщина собственническим жестом взяла его за руку.

— Не волнуйся, Стерлинг. Все обретет смысл, когда ты вернешься в Девонбрук Холл, где ты и должен находиться.

Лаура могла бы поклясться, что уже пережила худший момент в своей жизни. Но она была неправа.

Худший момент наступил, когда мужчина, за которого она только что вышла замуж, сузив глаза, медленно перевел на нее взгляд. Она почти видела, как тепло уходит из их золотых глубин, оставляя вместо себя холодность и расчетливость и делая их похожими на осколки замерзшего янтаря. Осознав, что только что продала душу и тело Стерлингу Харлоу, Девонбрукскому Дьяволу, Лаура сделала единственное, что ей оставалось.

Она упала в обморок.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Князь тьмы недаром князь.

Уильям Шекспир^[2]

Глава 17

… по совершенно правильным причинам.

Лаура сидела на краю кровати, по-прежнему в разодранном свадебном платье и скособоченном венке из роз. Она так сосредоточенно смотрела в никуда, что даже не мигнула, когда мимо ее носа пролетел розовый носок, а за ним пара детских туфелек.

От Лотти виднелась только ее кругленькая задняя часть. Она стояла на коленках и шарила на нижней полке платяного шкафа Лауры. Каждые несколько секунд она выбрасывала оттуда различные предметы одежды, которые хаотично приземлялись на плечо Джорджу, который ловил их и складывал в обитый парчой саквояж, стоящий с другой стороны кровати.

— Я не знаю, зачем вы тратите на это время, — сказала Лаура голосом, вполне соответствующим безжизненному выражению ее лица. — Мне все равно не позволят взять эти вещи в тюрьму.

— Ты не попадешь в тюрьму, — отчаянно заявила Лотти, кидая Джорджу скомканную ночную рубашку. — Ты сбежишь.

Лаура вздохнула.

— Не знаю, заметила ли ты, но у двери стоит внушительного вида лакей. Если бы мне и удалось проскользнуть мимо него, в чем я сильно сомневаюсь, его светлость, я уверена, был бы только рад спустить на меня своих слюнявых дьяволов.

Джордж распахнул окно и высунулся наружу, осматривая крутой уклон черепичной крыши.

— Мы могли бы сделать из простынь веревку и спустить тебя вниз на ней.

— Блестящий план, — сухо сказала Лаура. — Если я сломаю себе шею, это избавит его светлость от неприятной необходимости делать это самому.

Лотти села на пятки, вымотано глянув на брата.

— Он не сможет вечно держать тебя взаперти, — настойчиво сказал Джордж.

— А почему бы и нет? Он очень богат и могуществен. Он может делать со мной все, что ему будет угодно. — Лаура невольно содрогнулась. — И даже если бы мне удалось сбежать от него, куда мне идти? Нет места, где он не смог бы найти меня.

Лотти опустилась на кровать рядом с Лаурой и погладила ее ледяную руку.

— Может быть, еще не поздно просить его о милости. Если ты жалостливо поплачешь, возможно, он сможет найти в своем сердце прощение для тебя.

Лаура медленно повернулась лицом к сестре.

— Леди Элеонора просила его о прощении целых шесть лет. Я даже сосчитать не могу, сколько раз я заставала ее плачущей по нему. И все равно он не нашел в себе достаточно жалости, чтобы передумать. — Она снова перевела взгляд на поблекшие фиалки на обоях. — Я не буду просить о милости человека, у которого в душе ничего нет.

— Посмотри на положительную сторону дела, — сказала Лотти, кладя голову Лауре на плечо. — Возможно, он забыл обо всем, что с ним случилось после потери памяти.

Лаура посмотрела на изящное кольцо с гранатом, которое он надел ей на палец всего час назад.

— Этого я больше всего и боюсь, — прошептала она, прислоняясь своей темноволосой головой к золотистой головке Лотти.

Стерлинг Харлоу, седьмой герцог Девонбрук, в первый раз за более чем двадцатилетний срок стоял в гостиной Арден Менор. Он больше не был уверен, подводит ли его время или собственная память. Он просто помнил, что эта комната была больше и солнечней, розы, вышитые на диванных подушках, были красными, а не розовыми, а у фортепиано его матери все ножки были целыми. Николас Редклиф никогда бы не обратил внимания на такие пустяки, но Стерлингу они бросались в глаза так же ярко, что и уродливые водяные разводы на оштукатуренном бордюре потолка.

Он рывком открыл дверцы секретера и вымел заплесневелые бухгалтерские книги. Графин бренди стоял точно там, где всегда прятал его отец. Мать притворялась, что не знает об этом тайнике, даже когда отец поднимался по лестнице, шатаясь из стороны в сторону после долгой ночи, проведенной за "подведением баланса". Бухгалтерские книги содержали чистые страницы, потому что отец проиграл и свое скромное наследство и ее собственное приданое в одном из игорных заведений Ковент Гарден, славящихся своей дурной репутацией.

— Хочешь выпить? — спросил Стерлинг у Тейна. — Я знаю, что еще рано, но думаю, мужчина имеет право на тост в день собственной свадьбы.

— Не стану возражать, — ответил тот, принимая из рук Стерлинга бокал. Молодой маркиз удобно растянулся на приоконном диванчике, положив ногу на ногу.

— Этому бренди уже много лет. Оно принадлежало еще моему отцу, — сообщил Стерлинг. — Превосходный вкус в алкоголе был его единственным положительным качеством. Хотя на самом деле он предпочитал портвейн. Он был человеком "три бутылки за ночь".

Тейн сделал глоток.

— Неудивительно, что после возлияний у тебя всегда была такая ясная голова.

Ты никогда не балуешь себя алкоголем.

Эхо этих нежных слов, словно острый нож вонзилось Стерлингу в сердце. Его пальцы сильно стиснули бокал, и он едва сдержался, чтобы не запустить им в камин. Вместо этого Стерлинг поднес бокал к губам и единым духом проглотил его огненное содержимое.

Диана деликатно кашлянула. Поймав намек, Стерлинг налил бренди в другой бокал и принес к оттоманке, где сидела она.

Явно потрясенный, Тейн поднял бровь.

— Не знал, что леди балуется чем-то крепче хереса. Может, нам стоило предложить тебе и понюшку табака?

Диана мило улыбнулась, глядя на него поверх бокала.

— Нет, спасибо. Я предпочитаю трубку.

Пока Стерлинг наливал себе новую порцию, Тейн решил поднять тост.

— За свободу.

— За свободу, — мрачно отозвался Стерлинг.

— За свободу, — пробормотала Диана и, осторожно поглядывая на кузена, изящно глотнула бренди.

Стерлинг опустился в кожаное кресло, небрежно скинув с него на пол потрепанный Новый Завет. У него больше не было причин читать о прощении или искуплении.

Тейн наклонил голову, читая название на корешке, и фыркнул.

— До сих пор не могу поверить, что эта девчонка собиралась сделать из тебя деревенского пастора. Вот подожди, узнают в "Уайте", что знаменитый Девонбрукский Дьявол чуть не продал свои рожки ради нимба.

— А ты абсолютно уверен, что у нее не было возможности узнать, кто ты такой? — спросила Диана.

— Насколько я знаю — нет, — неохотно ответил Стерлинг.

Диана поболтала в бокале бренди и нахмурилась.

— Это как раз то, что меня больше всего удивляет в этой истории. Если она не пыталась получить в свои жадные лапки твое состояние или титул, зачем была нужна такая сложная шарада?

Тейн прислонился к приоконной стене.

— По словам этого Довера, мать Стерлинга сказала девочке, что если она выйдет замуж до своего двадцать первого дня рождения — который наступит послезавтра — поместье будет принадлежать ей.

— Это невозможно, — резко сказал Стерлинг. — Моя мать не могла никому передать поместье, поскольку оно ей не принадлежало. С точки зрения закона, две трети собственности моего отца принадлежат мне с момента его смерти. У нее не было прав предлагать такое какому-то честолюбивому подкидышу.

Тейн пожал плечами.

— Ты же знаешь, каковы женщины. Оставьте их пожить собственной жизнью подольше, и они придумают нечто очень глупое и романтичное.

Диана снова кашлянула, на этот раз более многозначительно.

— То есть, только некоторые из женщин, — исправился Тейн, изо всех сил стараясь задавить улыбку. — Здесь не Лондон, знаете ли. Твоей матери было бы не так уж трудно найти салагу-клерка, который согласился бы составить внешне вполне официальный документ с любой ерундой, которую она потребовала бы написать. Возможно, она сочла, что тебя этот вопрос не интересует. Твой отец умер больше десяти лет тому назад, и до сих пор ты практически не проявлял интереса к его наследству.

Озадаченно глядя на Стерлинга, Диана покачала головой.

— И все равно это не объясняет, почему эта девочка выбрала тебя. Учитывая, как сильно она рисковала.

— А почему бы не спросить об этом у нее самой? — предложил Тейн, вскакивая на ноги. — Осмелюсь напомнить, что у нее было достаточно времени, чтобы оправиться от своего блестяще рассчитанного обморока. Я сейчас схожу за ней.

— Нет! — вскрикнул Стерлинг, напугав обоих.

Тейн медленно опустился обратно на приоконный диванчик.

— Я не хочу ее видеть, — мягко добавил Стерлинг. — Пока не хочу.

Тейн и Диана обеспокоено посмотрели друг на друга. Желая избежать их пристального внимания, Стерлинг перешел к окну на северной стороне комнаты и отодвинул портьеру. Калибан и Цербер носились по цветнику Лауры, их шумная игра сопровождалась лаем и взлетающими в воздух цветками.

— Не думаю, что для тебя будет сложно выйти из этой щекотливой ситуации, — осторожно сказала Диана. — Этот брак юридически ни к чему тебя не обязывает, конечно, при условии, что ты не написал в метрической книге свое настоящее имя.

— Кроме того, даже в такой маленькой деревушке, как эта, должен быть констебль, — заметил Тейн. — Если же его нет, мы отвезем эту "наивную" маленькую ведьму в Лондон. Суд не слишком-то любит рассматривать похищения пэров королевства. Ей повезет, если ее не повесят.

Стерлинг продолжал неподвижно и молча смотреть в окно.

— Я могу сделать все необходимые приготовления, если хочешь. — Настала очередь Тейна кашлянуть. — Если, конечно, здесь нет каких-нибудь… особых обстоятельств.

— Он хочет знать, не компрометировал ли ты ее, — бодро пояснила Диана, и Тейн, набравший полный рот бренди, чуть не подавился.

Ты не из того типа мужчин, что могут скомпрометировать свою невесту.

При воспоминании об этом заявлении, сказанном с такой подкупающей серьезностью, Стерлингу захотелось треснуть кулаком по оконному стеклу. Он чертовски желал ее скомпрометировать. Желал в залитом лунным светом будуаре задрать ее ночную рубашку выше талии и соблазнить, как старый язычник-сатир. Если бы он знал, что другого шанса у него не будет, то сделал бы это и многое другое. Очень многое.

— Не думаю, что эта тема подходит для смешанной компании, — запротестовал, запинаясь, Тейн.

— О, ради Бога, Тейн, — сказала Диана. — Не будь таким высокомерным. Я не одна из застенчивых болтушек, с которыми ты так любишь проводить время. В отличие от большинства твоих подружек, я уже достаточно взрослая, чтобы самой застегивать сапожки.

— Я польщен, что ты так хорошо изучила мои привычки, — протянул тот. — У тебя что, шпионы во всех лондонских гостиных, где я бываю? Или прямо в спальнях?

— Ха! — издевательски хмыкнула Диана. — Зачем мне шпионы, если твои романтичные похождения расписываются во всех скандальных газетенках и о них шепчутся все сплетницы города?

— Простите, миледи, — тихо сказал Тейн. — Я забыл, что вы всегда гораздо больше верили злобным сплетням, чем мне самому.

После момента напряженного молчания Диана снова обратила свое внимание на Стерлинга.

— Даже если ты ее компрометировал, это ничего не меняет.

— По крайней мере, хоть в этом мы совершенно согласны, — натянуто сказал Тейн. — Глупая девчонка сама во всем виновата, вот пусть и расхлебывает последствия своего обмана. Может быть, даже обнаружится, что ты не первый дворянин, которого она пыталась обманом затащить под венец.

Судя по виду Стерлингу, он даже не услышал их слов.

— О, Стерлинг, — воскликнула Диана. — Обычно ты так осторожен. Ты ведь не зашел настолько далеко и не сделал ее беременной, правда?

Ты всегда говорил мне, что хочешь двоих детей — мальчика и девочку.

Стерлинг закрыл глаза. Он мог уничтожить насмехающуюся над ним красоту летнего дня, но он ничего не мог поделать с нежным голосом Лауры, который звучал в его собственной голове. Как ничего не мог поделать со своим воображением, которое нарисовало ему мальчика с карими глазами и веснушчатым личиком и золотоволосую маленькую девочку, которых у них никогда не будет.

Стерлинг медленно повернулся, тщательно контролируя свои движения.

— Я очень ценю то, как вы беспокоитесь обо мне, но думаю, будет лучше обсудить этот вопрос завтра.

Тейн было запротестовал, но Диана послушно встала и разгладила юбку.

— Конечно, твое желание для нас закон.

Тейн последовал за ней, бросив мрачный взгляд в сторону окна.

— Интересно, какие шансы найти в этом нецивилизованном месте хоть какую-нибудь приличную еду.

Несмотря на то, что в глазах Стерлинга по-прежнему не было заметно ни капли веселья, он улыбнулся, впервые с того момента, как память вернулась к нему.

— Можешь попытаться выпросить у кухарки немного оладушек. Но на твоем месте я бы не стал пробовать свадебный пирог. Он имеет тенденцию оставлять во рту горький привкус.

Николас Рэдклифф как-то сказал Лауре, что не верит в призраков. Вот почему для Стерлинга Харлоу стало шоком, когда они начали собираться вокруг него, сотканные из вечерних теней, что накрывали гостиную.

Сначала появился отец, который протопал мимо него с бутылкой в одной руке и цилиндром в другой.

— Я уезжаю в Лондон, мой мальчик. Если хочешь запускать своего дурацкого змея, поищи свою мать. У меня нет времени на такую ерунду.

Но его мать стояла на коленях у двери, и по ее прекрасному лицу текли слезы. А когда призрак мальчика, которым он когда-то был, с прямой спиной прошел мимо ее рук, протянутых к нему, она начала растворяться в воздухе.

— Мама, — прошептал Стерлинг, но было уже слишком поздно. Ее уже не стало.

Он обернулся и увидел старого Гренвила Харлоу, стоящего у камина с презрительной усмешкой на губах.

— Я считаю, что с детьми нельзя цацкаться, — сказал герцог, постукивая по ладони тростью. — Я быстро сделаю мужчину из этого парня.

Стерлинг швырнул в камин полупустой бокал бренди, заставив старика вернуться туда, где он и должен был оставаться — в ад.

Но он не мог ничего поделать с сотканными из теней призраками, которые стали следующими. Силуэтами Лауры и мужчины, которого она называла Николас Рэдклиф. Рэдклиф стоял, прислонившись к каминной полке, и улыбался Лауре как идиот, за которого она его держала. Они оба опустились на приоконный диванчик, где сплелись в нежных и страстных объятиях. Он встал перед ней на колени, и взяв в руки ее прекрасное лицо, коснулся губами губ. Она потеряла сознание, и он успел подхватить ее, а потом обнял и прижал к груди, прямо к своему сердцу.

Закрыв лицо руками, Стерлинг рухнул в кожаное кресло. Казалось, что призраки пришли не в Арден Менор, а к нему лично.

Тишину нарушило недовольное мурчание. И нечто пушистое и теплое потерлось об его ногу.

— Нелли. — Его голос сорвался, и он, не глядя, потянулся вниз, чтобы запустить руку в ее потрясающе мягкий мех. — О Боже, Нелли, где ты была все это время?

Но открыв глаза, он увидел, что его невозмутимо разглядывает не Нелли, а поразительно похожая на нее маленькая желтая кошечка. Он глянул на дверь и увидел, что она открыта совсем немного, как раз на узкую щелку, достаточную только для зверька.

Стерлинг медленно убрал руку. Как все остальное в Арден Менор, кошечка была только иллюзией. Болезненное напоминание о жизни, которую он предпочел бы никогда не иметь.

— Иди своей дорогой, — хрипло приказал он, подталкивая кошечку носком ботинка. — У меня нет времени на твою ерунду.

Кошечка не сдвинулась с места. Она только присела на задние лапы и жалобно мяукнула, прося разрешения снова забраться к нему на колени и получить его благосклонность.

Терпение Стерлинга лопнуло, и он вскочил на ноги.

— Я же говорил, что не выношу кошек! — заорал он. — Так что оставь меня в покое, черт подери!

Кошечка развернулась и пулей ринулась к двери. Интуитивно Стерлинг понял, что она уже не вернется.

Его руки сжались в кулаки, и он качнулся к камину, почти ожидая услышать насмешливое хихиканье двоюродного деда. Но казалось, что и все остальные призраки тоже сбежали, оставив его в настолько полном одиночестве, в каком он еще никогда в жизни не был.

При мерцающем свете зажженных свечей Лаура лежала на своей половине постели и смотрела на пустую кровать своей сестры. Всесильный герцог, должно быть, издал приказ, по которому Лотти не разрешалось делить с ней ее заключение. Вскоре после полудня лакей с невозмутимым выражением лица выпроводил ее брата и сестру из комнаты, оставив Лауру в полном одиночестве ждать, пока ей позволят аудиенцию, которой она так и не дождалась.

Она думала, что ее ужин будет состоять из хлеба и воды, но Куки прислала для нее поднос, уставленный всячески приготовленным сочным мясом и манящими деликатесами. Лаура переставила еду так, чтобы Куки не забеспокоилась, когда поднос вернется к ней, но сама была не в состоянии проглотить ни единого кусочка того, что должно было стать ее свадебным завтраком.

Она могла только догадываться, что думают жители деревни о сегодняшнем разгроме. Наверняка, они нашли его еще более интересным, чем самодеятельные спектакли леди Элеонор, включая тот, во время которого загорелся тюрбан Джорджа, а овцы всей отарой пронеслись через деревенскую церковь.

Когда на улице стемнело, Лаура надела ночную рубашку и забралась в постель, словно наступала совершенно обычная ночь, каких было тысячи. Словно она не провела предыдущую в объятиях мужчины, которого любила — смеясь, целуясь и делясь планами на будущее. И пробуя на вкус дразнящее удовольствие, которое было только бледной тенью того, что они должны были испытать сегодня вдвоем.

Лаура зажмурилась от нахлынувшей волны ослепляющей боли. Единственные руки, которые ее обнимали сегодня ночью, были ее собственными, но они не могли унять ее страдания. Она и хотела бы заплакать, но слезы, казалось, собрались в ледяной ком где-то в груди. Эта ледяная глыба причиняла ей с каждым вздохом такую боль, что Лауре почти хотелось совсем перестать дышать.

Весь день над особняком нависала жутковатая тишина, как будто кто-то умер и люди не решаются говорить во весь голос. Поэтому внезапный звон упряжи и стук лошадиных копыт по мощеному подъезду под окном напугал Лауру до полусмерти.

Она сбросила одеяло, подбежала к окну и отодвинула занавеску. Изящный экипаж, который принес беду на ее свадьбу, на хорошей скорости покатился по дороге, ведущей к деревне.

И к Лондону.

Желание Лауры осуществилось. В одно мгновение она потеряла способность дышать.

Вероятно, Стерлинг Харлоу вообще не собирается давать ей аудиенцию, потому что пришел к выводу, что она не стоит ни его внимания, ни его презрения. Вероятно, он просто решил вернуться к своей блистательной и волнующей жизни, которую он вел в Лондоне, и притвориться, что прошедших трех недель никогда не было. Если бы на секунду раньше кто-то спросил ее, какое наказание было бы для нее ужаснее — увидеть его сегодня или вообще больше никогда не увидеть — она бы не смогла ответить. Но сейчас, глядя, как раскачивающиеся огоньки зажженных ламп экипажа растворяются в темноте, Лаура поняла, что знает ответ.

Она едва успела вернуться обратно в постель и натянуть на себя пуховое одеяло, как дверь спальни распахнулась. Лаура перепугано села, однако ее покой нарушил не один из слуг. Это был герцог Девонбрук собственной персоной.

Он закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной и, скрестив руки на груди, посмотрел на Лауру, сидящую в куче смятого постельного белья.

— Дорогая, не стоит так удивляться моему приходу. Или ты забыла, что сегодня наша первая брачная ночь?

Глава 18

Клянусь, я никогда не хотела причинять тебе боль.

Отец Лауры пытался ее предупреждать. "Если ты продаешь душу дьяволу, то вопрос лишь времени, когда он придет за тобой". Но отец никогда не говорил, что дьявол будет так прекрасен, что у нее появится желанье отдать душу без сопротивления.

С насмешливой улыбкой и светлыми взъерошенными волосами, Стерлинг Харлоу выглядел точно как падший ангел. Засученные рукава открывали мускулистые предплечья, поросшие золотистыми волосками. Его обтянутые чулками ноги и полуразвязанный шейный платок вкупе с наполовину расстегнутой рубашкой только усиливали противоречивость, исходящую от него.

— Можешь кричать, если хочешь, — любезно предложил он. — Моя кузина Диана, конечно, обожает меня, но это не значит, что она поддержит мое приставание к беспомощной молодой особе в ее собственной спальне. А если ты крикнешь достаточно громко, то тебе на помощь прибежит из амбара Довер с вилами наизготовку.

У Лауры не было намерений кричать. Это был танец только для них двоих.

— Упасть в обморок перед сестрами Богворт и так было достаточно оскорбительно. Я не собираюсь будить весь дом и пугать детей, завизжав, как трусливая девица в одном из романов Лотти.

Стерлинг пожал плечами.

— Как хочешь. Только не забудь, что я дал тебе шанс.

Его глаза лениво скользнули вниз. Она села в постели столь стремительно, что одеяло и ночная рубашка сползли, обнажая белое плечо. Пытаясь сделать вид, что ничего необычного не происходит, Лаура потянулась за халатом, который был накинут на столбик кровати. Стерлинг оказался там же одновременно с ней.

— Не знаю, зачем тебе понадобилось это дурацкое старье, — сказал он, мягко вытаскивая халат у нее из рук и бросая его на кровать Лотти. — Самые лучшие разговоры у нас были, как раз когда мы оба были в ночных рубашках.

Несмотря на холодный и резкий тон, в его глазах поблескивал незнакомый огонь.

— Ты пил, — высказала Лаура свое наблюдение, откидываясь на подушки и разглаживая у себя на коленях одеяло.

— Непрерывно с самого утра, — признал тот. — Но мне пришлось остановиться, поскольку я исчерпал отцовский запас бренди. Ты знала, что он держал еще одну бутылку внутри фортепиано? — Стерлинг покачал головой. — Может, у него и не было музыкального слуха, но оцени его изобретательность.

— Судя по тому, что я о нем слышала, слишком мало в нем было того, что можно было бы оценить.

— Это тебе сказала леди Элеонора? — Голос Стерлинга казался обманчиво беззаботным. — Ах да, эта святая леди Элеонора! Я был ей как сын, так ведь?

Лаура опустила глаза, стыдящиеся своей чудовищной жестокости, хотя и невольной. Она бы с радостью откусила себе язык, лишь бы забрать назад те легкомысленные слова.

Стерлинг, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Моя дорогая, ты меня разочаровываешь. Я думал, ты бросишься ко мне и будешь грациозно молить о прощении.

— От этого был бы какой-то прок? — Она искоса посмотрела на него из-под ресниц, наполовину надеясь, что он скажет "да".

— Нет, — признал он. — Но это могло бы оказаться очень любопытным. — Он прислонился плечом к столбику кровати. — В обнимку с бренди, я еще кое-что почитал сегодня. Ты знаешь, что акт лорда Хардвика за номером 1753 считает фальсификацию записей в метрической книге серьезным злонамеренным правонарушением?

— Если ты собираешься отправить меня на плаху, я бы предпочла, чтобы ты сделал это и послал за палачом, — выдала Лаура, от расстройства потеряв бдительность. — У него точно будет лучшее настроение, чем у тебя.

— Повесить тебя — это не совсем то, о чем я думаю. Но, вероятно, я не должен быть так строг с тобой? В конце концов, у тебя был почти такой же шок, что и у меня. Наверное, очень неприятно узнать, что ты только что вышла за противную жабу в человеческом обличье, которая не заботится ни о ком, кроме себя — за бессердечного, мелочного и мстительного негодяя.

— Ты пропустил "мерзкого", — мрачно напомнила она.

— Иронично, не правда ли, что ты даже не собиралась приглашать меня на свою свадьбу, что ты скорее пригласила бы самого Вельзевула.

Лаура на мгновение закрыла глаза, ее собственные слова вернулись к ней и причинили боль.

— Я не могу винить тебя за то, что ты сейчас меня ненавидишь.

— Хорошо, — резко сказал он.

— Ты, вероятно, мне не поверишь, но я сделала это, чтобы защитить детей. Когда ты написал, что собираешься потребовать себе Арден Менор, ты почти не оставил мне выбора.

— Ты действительно решила, что я выброшу невинных детей на улицу?

— Нет. Я думала, что ты отправишь их в работный дом.

— Даже я не настолько дьявол. Я собирался найти для Лотти и Джорджа места в каком-нибудь уважаемом поместье.

Она открыто встретила его взгляд.

— А как насчет меня? Что должно было статься со мной?

— Насколько я помню, я собирался выдать тебя замуж за какого-нибудь дурака. — Стерлинг покачал головой и рассмеялся — тихо и с горечью. — Думаю, именно это я и проделал на самом деле. — Он обошел вокруг кровати, его шаги были такими же мерными, как и слова. — Я не могу винить тебя за то, что ты считала меня дьяволом во плоти. Тебе было хорошо известно мое потрясающее безразличие к женщине, которая дала мне жизнь, мои развратные привычки… — Он замолчал, оставив эти опасные слова, словно повисшими в воздухе между ними.

Она ощутила опьяняюще сладкий запах бредни его дыхания, прежде чем он прикоснулся к ней. Опустился на постель и, перенеся весь вес на одно колено, подсунул руку ей под волосы. Она смотрела прямо на него, не реагируя на зовущее тепло его пальцев на своей шее, но и не сопротивляясь.

Касаясь губами ее уха, он пробормотал:

— Помнишь, ты обещала мне кое-что дать, когда мы окажемся лицом к лицу друг с другом?

— Оладушек Куки? — рискнула она.

Его губы коснулись уголка ее рта.

— Острый язычок, который я никогда не забуду.

Если бы он вел себя грубо, если бы взял ее рот приступом, желая наказать, Лаура, возможно, и смогла бы сопротивляться. Но для этого он был слишком дьявольски коварным. И потому стал дразнить ее губы кончиком языка, заставляя раскрыться, и потом нежно потребовал их для себя. Может, он и был дьяволом, но целовался он как ангел. Не в силах противостоять разрушительной сладости шелковистых толчков его языка, ее губы сдались под натиском, предоставляя обещанный острый язычок.

Стерлинг застонал, и в усиливающейся свирепости его поцелуя она ощутила вкус боли и голода, которые бушевали в нем, грозя вырваться из-под стального самоконтроля. Даже не осознавая, что делает, она оперлась коленями о постель и прижалась к его стройному и твердому телу.

Он с трудом оторвался от ее губ. Тяжело дыша, он запустил руку ей в волосы и потом оттянул голову назад, заставляя смотреть прямо ему в глаза.

— Черт возьми, Лаура, я хочу знать правду! Ты моя должница. Так почему? Почему ты выбрала меня? Если ты не знала, кто я такой, то причина не может быть в деньгах или титуле. Совершенно очевидно, что у тебя не было недостатка в потенциальных мужьях. Если ты верила тому, что сказала моя мать, то могла выйти за любого мужчину из Ардена и унаследовать это проклятое место. — Поцелуй сорвал с его лица маску легкой насмешливости, обнажив яростную страсть и боль. — Почему именно я?

Она вызывающе посмотрела на него, ее глаза были полны слез.

— Потому, что я хотела тебя! Я увидела тебя в лесу и захотела, чтобы ты стал моим!

Он замер, почти не дыша. Потом покачал головой, в его глазах отразилась беспомощность.

— Никто не смеет обвинять меня в том, что я не даю леди того, что она хочет.

На этот раз, накрыв губами ее рот, Стерлинг всем весом навалился на Лауру. Они упали в постель, их рты сплелись в клубок яростного удовольствия. Стерлинг отшвырнул ногой одеяло, которое разделяло их напряженные тела, и Лаура вцепилась в него, выпуская наружу собственный голод желания. Может быть, он и не был ее Николасом, но он и незнакомцем тоже не был. Он был ее мужем. И он имел полное право приходить к ней в постель, так же, как она имела полное право принимать его там, даже если это означало блуждания в темном и опасном лесу, где удовольствие могло стать даже большей опасностью для ее души, чем боль.

Лаура не сомневалась, что настолько исчерпала его терпение, что не заслужила ничего, кроме грубого и быстрого совокупления, но даже лихорадочное нетерпение не могло заставить Стерлинга проявить к ней невнимательность. Стаскивая с нее через голову ночную рубашку, он покрывал ее ставшую очень чувствительной шею горячими и влажными поцелуями. И не успела она перевести дух, как оказалась обнаженной в его объятиях. Она даже не знала, что случилось с ее рубашкой, да и его рубашкой тоже. Она только понимала, что, наконец, может свободно прижаться губами к его груди, провести языком по упругим волоскам, усеивавшим податливые мускулы. Его золотистая кожа была на вкус столь же восхитительной, что и на вид, если не больше.

Пламя свечки затрепетало и погасло, окуная их в кокон тьмы, где единственным ощущением оставался грубый бархат его рук. Он снова сжал ее губы своими, и дикое, сладострастное безумие заставило ее выгнуться навстречу ему, чтобы ноющие от желания груди оказались в его ладонях.

Продолжая доставлять ей удовольствие глубокими и одурманивающими поцелуями, Стерлинг стал водить пальцами по ее соскам, пока их не начало покалывать и они не стали увеличиваться. В тот момент, когда Лаура поняла, что не сможет вынести больше ни секунды этой сладкой муки, он перенес свои поцелуи с губ на ее правую грудь и стал ласкать затвердевший бутон кончиком языка, а затем взял ее полностью влажным и горячим ртом и стал посасывать. Лаура сжала дрожащие бедра, потрясенная волнами дрожи, которые проходили между ними. Это было, почти как если бы он прикасался к ней там.

А потом он сделал и это.

У нее перехватило дыхание, когда его длинные узкие пальцы скользнули под еевлажные завитки. Ему даже не потребовалось просунуть колено между ее бедер, чтобы раскрыть их. Достаточно было искусного прикосновения кончика пальца к пульсирующей жемчужине, скрытой в соцветии этих завитков. Ее бедра разошлись в стороны, и Стерлинг перекатился на бок, прижав одно из них собой, чтобы она уже не смогла закрыться, даже если бы захотела.

Хотя закрываться она не желала совершенно определенно.

Пока ее нога была зажата его весом, его рука стала проделывать с ней разные дьявольские вещи, лаская, массируя и поглаживая, пока ее не затопило ослепляющее желание.

Большую часть жизни Стерлинг провел, получая удовольствие и не давая ничего взамен. Хоть он, конечно, и заработал репутацию искусного любовника, он всегда точно отмерял каждый поцелуй и был соразмерно нежен в зависимости от того, что мог получить за свои старания. Но с Лаурой ему было достаточно лежать рядом с ней в темноте и смотреть, как по тонким чертам ее лица проходят вспышки экстаза, распалять поцелуями кремовую кожу ее груди и глотать каждый вздох, который сходил с ее сочных губ.

— Пожалуйста, — выдохнула она прерывающимся шепотом, даже не зная точно, о чем именно просит. — О, пожалуйста …

Но Стерлинг знал. И единственное, чего хотел, это выполнить ее просьбу.

Он потянулся вниз, желая освободиться от брюк, ставших убивающе тесными. Никогда раньше у него не было причин жалеть о размере собственного тела, но когда он скользнул между стройных бедер Лауры, то испытал момент настоящего беспокойства.

Приподнявшись на локтях, он обхватил ладонями ее лицо.

— Будет больно, — хрипловато произнес он, — но клянусь, я делаю это не для того, чтобы тебя наказать. И если ты этому не веришь, я остановлюсь прямо сейчас.

Она с минуту обдумывала его слова.

— Это будет больнее для тебя, чем для меня?

Он издал беспомощный смешок.

— Боюсь, что нет. Но обещаю, я сделаю все, что смогу, чтобы тебе было как можно легче.

Она медленно кивнула и облизнула пересохшие губы.

Лаура поверила его словам, но все равно для нее стало шоком, когда он погрузился в богатый нектар, вызванный в ее теле его искусными прикосновениями. Он был горячим, гладким и очень твердым, идеально дополняя ее податливую мягкость. Он скользил вверх и вниз между сбрызнутыми росой лепестками, и очень скоро она начала стонать и извиваться под его телом, балансируя на грани безумия.

Чтобы столкнуть ее с этой грани, потребовалась совсем малость. Лаура схватилась за Стерлинга, беспомощно кувыркаясь на дрожащей волне экстаза. Волны меньшего размера все еще прокатывались в глубине ее матки, когда он снова качнул бедрами, на этот раз глубоко войдя внутрь нее.

Лаура вцепилась ногтями в его гладкую спину, сдерживая крик.

— Мы только на полпути домой, дорогая. Прими меня, — попросил он, целуя дорожки слез на ее щеке. — Прими меня всего целиком.

Несмотря на боль, Лаура не могла сопротивляться такой ласковой просьбе. Обхватив ногами его талию, она спрятала лицо у него на шее и, выгнувшись, прижалась к нему. Стерлинг усиливал давление, пока каждый пульсирующий дюйм не оказался в глубине ее тела.

Память снова подвела Стерлинга. Сколько бы он ни старался, но так и не смог вспомнить лица ни одной женщины, с которой он когда-либо занимался любовью. Была только Лаура — под ним и с ним, омывающая его волнами своего нежного юного тела.

Он начал двигаться взад и вперед, медленными, глубокими, волнообразными толчками, словно собирался посвятить этому священному акту всю ночь. Он брал ее раз за разом, пока не перестал осознавать, что когда-то они не были единым целым, пока волны сладострастной дрожи не начали пронизывать ее с головы до пят, пока она не вжалась пятками ему в спину и не простонала "О, Никки" ему прямо в ухо.

Стерлинг остановился, наполовину войдя в нее. Глаза Лауры распахнулись.

Он посмотрел на нее сверху вниз, его сильное тело подрагивало от сдерживаемого напряжения.

— Я бы очень попросил никогда так меня не называть.

Она посмотрела на него, ее дыхание было частым и прерывистым.

— А как, ты считаешь, я должна тебя называть? Ваша светлость?

На какое-то мгновение Стерлинг испугался, что может улыбнуться.

— При данных обстоятельствах, думаю, "мой лорд" будет вполне достаточно.

Он с силой прижался к ее губам, пресекая все возможные возражения с ее стороны. Его бедра снова пришли в движение, устанавливая такой яростный ритм, что, казалось, он предназначен для того, чтобы они оба забыли свои имена.

Было уже слишком поздно, когда Лаура поняла, что была неправа. Она действительно могла закричать. И если бы Стерлинг не перехватил ее крик, прижавшись губами к ее рту, она мог бы разбудить не только весь дом, но и всю деревню. У нее вырвался гортанный стон, все тело напряглось и стало таким же твердым, что и та часть Стерлинга, что находилась внутри ее тела.

Все еще вздрагивая от стихающих волн дрожи, Лаура вцепилась в него, ее прерывистое дыхание превратилось во всхлипы.

— О, мой… — И с ее губ полились слова, которые она не успела остановить и которые эхом отдавались в ее сердце. — Мне так жаль! Я не должна была хитрить с тобой. Я должна была рассказать тебе правду с самого начала. Но я не просто хотела получить тебя. Я любила…

Он прижал пальцы к ее губам и покачал головой.

— Ни слова лжи, Лаура. Не здесь. Не сейчас.

Она хотела запротестовать, но что-то в его лице остановило ее. И вместо слов она погрузила руки в его волосы и притянула его губы обратно к своим, напоминая себе, что у нее будет достаточно времени, чтобы убедить его.

У них будет целая жизнь.

Резкий стук в дверь спальни Лауры следующим утром пробудил ее от глубокого сна. Она высунула голову из-под одеяла, изо всех сил пытаясь вспомнить, как получилось, что ее голова оказалась в изножье кровати, а ноги на подушке.

Когда же она, в конце концов, вспомнила, ей пришлось снова спрятаться под одеялом, чтобы приглушить озорное хихиканье. Если бы не слегка ноющее местечко между ногами и мускусный запах, пропитавший простыни, она могла бы подумать, что эта ночь была буйным эротическим сном, порожденным измученным воображением дочери приходского священника, пребывающей в одиночестве.

Стук повторился, и в нем уже явно чувствовалось нетерпение. Сердце Лауры сильно забилось от смешанного чувства ожидания и застенчивости. Должно быть, это Стерлинг с подносом, уставленным всевозможными вкусностями Куки, которые та приготовила на завтрак. В животе у нее громко заурчало, напоминая, что накануне она пропустила не только ужин, но и обед.

Лаура уселась на постели повыше, покрасивей прикрыла грудь и крикнула:

— Войдите!

Но в комнату ворвался не Стерлинг, а его кузина. Леди Диана Харлоу остановилась у изножья кровати, встала, задрав свой аристократический нос, и посмотрела на Лауру так, словно та была каким-то противным клопом, который заслуживал звучного прихлопывания.

— Простите, что потревожила вас, но его светлость просит вас пройти к нему в кабинет.

— О, правда? — осторожно спросила Лаура, рывком натягивая на себя простыни до самого подбородка. Она слишком хорошо чувствовала контраст между своей домашней одеждой и безупречной элегантностью этой женщины. Даже темные волосы Дианы, скрученные в тугой узел на затылке, и ее "вдовий мысок" выглядели так, словно их накрахмалили.

Диана прошла к окну и отдернула портьеры. Комнату залил яркий солнечный свет, и Лаура загородилась от него рукой.

— Вероятно, здесь в деревне вы привыкли валяться в постели до полудня, но мы в Лондоне предпочитаем…

Диана запнулась, ее глаза сузились. Лаура знала, как выглядит со стороны — губы до сих пор красны от поцелуев Стерлинга, взъерошенные волосы струятся по голой спине, на нежной шее заметны отпечатки мужской щетины. Она не сомневалась, что выглядит такой, какой она и была — как женщина, которая провела ночь любви с мужчиной, являющимся в этом искусстве дока.

Не выпуская из рук простыню, Лаура выпрямилась и, не дрогнув, встретилась взглядом с Дианой. У Лауры было много грехов, но прошлая ночь не была одним из них.

— Вы не должны быть так шокированы, миледи. Вчера была наша первая брачная ночь.

Смех Дианы был не теплее падающих льдинок.

— Мне не доставляет радости быть человеком, который сообщит вам это, но у вас нет права на брачную ночь. Вы обманом убедили моего кузена расписаться в метрической книге под вымышленным именем. У него нет перед вами никаких обязательств и никакого намерения соблюдать этот мошеннический брак.

— Вы лжете, — сказала Лаура, хотя в душе у нее похолодело.

— В отличие от вас, мисс Фарли, у меня нет такой привычки. Я знаю, что мой кузен может быть очень очаровательным и убедительным, но вам придется винить только себя за то, что были такой дурочкой, что пустили его в свою постель после того…

Но прежде, чем Лаура смогла опровергнуть ее несправедливое предположение, что они со Стерлингом были любовниками все это время, Диана вдруг замолчала и уставилась на постель. Одеяло наполовину сползло на пол и обнажило ржавые потеки на простынях.

Недоверчивый взгляд Дианы медленно вернулся к лицу Лауры. Ее ледяное презрение не смогло заставить Лауру смутиться, но жалость заставила ее щеки горячо вспыхнуть.

— Боже, помоги вам обоим, — тихо сказала Диана и покачала головой. — Не знаю, кто из вас двоих больший идиот.

И если бы Диана тут же не развернулась и не вылетела из комнаты, Лаура могла бы ее просветить.

Лаура спускалась по ступенькам лестницы так, словно шла на виселицу.

Она надела серое платье с короткими рукавами безо всяких лент и бантов и соскребла с кожи все следы запаха Стерлинга. Ее волосы были собраны в аккуратный узел, который мог бы поспорить с прической леди Дианы. Ни одному мятежному волоску не было позволено вырваться наружу. Она даже сняла с пальца кольцо с гранатом. Никто не должен был узнать, что она надела его на серебряную цепочку и носит в глубине лифа.

К ее удивлению, в холле никого не было. Она почти ждала, что Стерлинг соберет всю ее семью, чтобы они стали свидетелями ее бесчестия. И была очень рада, что он этого не сделал. Она не хотела, чтобы Джордж и Лотти поняли, как облапошили их любимую сестру.

И не одним способом.

Стерлинг, без сомнения, считал это полноценным отмщением. Она подарила ему фальшивую свадьбу, а он подарил ей фальшивую брачную ночь. Теперь он сможет спокойно передать ее властям, отлично понимая, что воспоминания об этой ночи останутся с ней на всю оставшуюся жизнь. Хотя, если он позволит им повесить ее, это не продлится слишком долго. Ее шаги замедлились под воздействием нахлынувшей ненависти к себе. Неудивительно, что он не захотел слушать ее эмоциональное объяснение в любви.

Сжав руку в кулак, она уверенно постучала в дверь кабинета.

— Войдите. — Даже сейчас, когда она полностью осознавала его вероломство, этот глубокий и низкий голос все равно вызывал в ней волну чувств. Слишком просто приходили на ум словечки, которые он шептал ей на ухо всего несколько часов назад, горловые стоны и придушенные восклицания.

Собравшись с духом, Лаура толкнула дверь и вошла. В комнате не было видно ни одного котенка, без сомнения, потому, что собаки дьявола лежали, вытянувшись, перед камином, и положив свои огромные головы на не менее огромные лапы. На появление Лауры один из псов поднял голову и, показав зубы, издал горловой рык. Казалось, что его легко можно успокоить брошенным кусочком бекона. Или ее собственной рукой.

Преданная кузина герцога и его друг-джентльмен сидели в креслах около окна и выглядели такими же неприветливыми, что и собаки. Лауру не слишком бы удивило, если бы Диана так же показала зубы и зарычала, но, как ни странно, женщина, казалось, избегала встречаться с ней взглядом.

Сам же герцог Девонбрук сидел за столом орехового дерева и что-то писал на листке бумаги. Кузина, должно быть, привезла ему из Лондона его собственную одежду, поскольку на нем был сюртук цвета бордо из тончайшего кашемира. Из-под серого сатинового жилета, расшитого серебром, виднелись оборки белой накрахмаленной рубашки. На безымянном пальце правой руки у него было броское кольцо с печаткой и с кроваво-красным рубином. Его золотистые волосы, как и предписывала мода, лежали в небрежном беспорядке, и, казалось, собирали на себя весь солнечный свет в комнате. Сердце Лауры еще сильнее ушло в пятки, хотя раньше ей казалось, что дальше уже некуда. Этот незнакомец-аристократ не имел ничего общего со страстным мужчиной с безумными глазами, который вчера вечером приходил к ней в комнату и постель.

Она понимала, почему он выбрал эту редко используемую комнату вместо уютной гостиной, чтобы отчитывать ее. Стол, за которым он сидел, становился барьером между ними. Она прошла по вытертому турецкому ковру и встала перед ним, ожидая своего приговора.

— Доброе утро, мисс Фарли. — Стерлинг посмотрел на яркое солнце, льющееся сквозь французские окна. — Или, скорее, добрый день.

Мисс Фарли. Его приветствие подтвердило самые худшие подозрения Лауры. Она не была ему женой. Она была шлюхой. В первый раз со времени пожара, Лаура едва ли не радовалась, что ее родителей нет в живых. Ее позорное грехопадение, так или иначе, убило бы их.

— Добрый день, ваша светлость, — холодно ответила она. — Или вы предпочитаете "мой лорд"?

Должно быть, ей показалось, что его щека едва заметно дернулась, поскольку он продолжал писать и прервался ровно настолько, чтобы кивнуть ей на выдвинутый стул с прямой спинкой, что стоял около стола.

— Сядьте, хорошо? Я сейчас закончу.

Она повиновалась, думая о том, что его быстрые и отрывистые слова совсем не похожи на ласковые уговоры прошлой ночью "Перевернись на живот, ладно, милая? Еще, ангел! Не смущайся. Еще раз только для меня; подними ногу чуть повыше… о, Боже, как это прекрасно…"

— Мы оказались в неловком положении.

Лаура вздрогнула и густо покраснела, услышав слова Стерлинга. Он, что, читает ее мысли? Но потом она поняла, что сглупила. Может, он и всесильный, но не всевидящий.

Однако Стерлинг откинулся в кресле и с интересом посмотрел на нее.

— Моя кузина и мой близкий друг и советчик, маркиз Джиллингем, считают, что я должен предоставить руке правосудия решать вашу судьбу.

— В таком случае, вероятно, вы так и должны поступить. Исходя из того, что я о вас знаю, эта рука может оказаться более справедливой и милосердной, чем ваша.

Тейн и Диана посмотрели друг на друга, потрясенные силой ее духа, но Стерлинг даже не моргнул.

— Как ни ценю я их советы, все же думаю, я пришел к более … гм, скажем так… удовлетворительному решению дилеммы, с которой мы столкнулись. Как вы сейчас знаете, даже слишком хорошо, я — седьмой герцог Девонбрук. И вместе с титулом я имею много обременений и ответственности, не самая маленькая из которых заключается в том, что мне нужен наследник, который бы продолжил наш род.

— О, нет! — подумала Лаура, чувствуя, как все ее внутренности завязываются в тугой узел. Он собирается предложить ей место няни своих будущих детей. Он хуже самого дьявола. Он сам по себе Вельзевул.

Стерлинг подался вперед и серьезно посмотрел ей в лицо.

— К несчастью, невозможно получить наследника, не получив сначала жену, вот почему я надеюсь, что вы окажете мне честь став таковой для меня.

Глава 19

Я хотела для тебя только самого лучшего.

Стерлинг не хотел ее повесить. Он хотел на ней жениться.

Тейн и Диана ринулись к ним, а Лаура осталась сидеть в блаженном изумлении, изо всех сил стараясь осознать только что услышанное. Они со Стерлингом поженятся. И будут жить так, как она мечтала жить с Николасом. С долгими прогулками на закате и горячим шоколадом по утрам в постели.

Тейн ударил ладонями по столу.

— Стерлинг, ты сошел с ума? С какой стати ты собираешься вознаградить ее за предательство, сделав своей женой и герцогиней?

Стерлинг откинулся на спинку кресла, на его губах заиграла улыбка.

— Ты переоцениваешь мою очаровательность. Кое-кто мог бы поспорить с тем, что я являюсь призовой наградой. Вполне возможно, что быть моей женой как раз и будет тем наказанием, которого она заслуживает.

Диана замотала головой так яростно, что из ее прически выбилась непослушная прядка.

— Я тебя не понимаю и никогда не смогу понять. Ты не собирался жениться по любви, но теперь женишься из мести?

— Кто здесь говорит о мести? Не вижу причин, почему я не могу быть таким же практичным, что и наша мисс Фарли. — Стерлинг бросил на Лауру ледяной взгляд. — Мне необходим наследник. Она может обеспечить меня им. И прежде, чем уехать из Девонбрук Холла, я говорил тебе, что собираюсь подыскивать себе жену. А сейчас мне даже не придется беспокоиться об ухаживании и всем остальном.

Диана понизила голос до шепота, но Лаура все равно хорошо расслышала.

— Если ты хочешь искупить свою маленькую неосторожность прошлой ночи, то есть другой, более благоразумный, способ это сделать.

— Какая еще неосторожность? — эхом отозвался Тейн. — Вот черт, о какой неосторожности я не в курсе?

— Ты мог бы просто как следует заплатить этой девочке, — прошипела Диана, толкая Тейна локтем под ребра. — Или, если твоей совести этого мало, можно даже назначить ей ежемесячное пособие.

Стерлинг подался вперед и с упреком посмотрел на нее.

— Теперь, Ди, ты понимаешь, что у меня нет никакой совести?

— Может, ты и хочешь, чтобы мир в это поверил, но я знаю тебя гораздо лучше. Прошлой ночью ты совершил дурацкую ошибку, но это не значит, что ты должен всю свою оставшуюся жизнь исполнять за это епитимию. Если бы ты женился на каждой женщине, которую соблазнял, Девонбрук Холл был бы уже доверху заполнен твоими будущими женами.

— Ненавижу это признавать, но твоя кузина права, — сказал Тейн. — Если ты собираешься подыскивать себе жену, то ты можешь выбрать любую лондонскую красавицу. Зачем тебе останавливать свой выбор на какой-то маленькой лживой…

— Тейн. — Стерлинг сузил глаза, что было другу достаточным предупреждением. — На мой взгляд, я обязан дать этой девушке свою фамилию, но и только.

— Нет, спасибо. — Голос Лауры прозвучал, словно колокол во внезапно упавшем молчании. Диана и Тейн отпрянули, когда она поднялась с кресла и с прямой спиной и высоко поднятой головой встала напротив стола. — Боюсь, мне придется отклонить это щедрое предложение, ваша светлость. Я не хочу носить вашу фамилию. Я не хочу рожать вам наследника. Я не хочу получать вашего богатства. И, уж конечно, я совершенно определенно не хочу вас. На самом деле, учитывая ваше колоссальное высокомерие, я думаю, что скорее согласилась бы пойти на виселицу, чем выйти за вас замуж.

Диана и Тейн издали единый судорожный вздох. Очевидно, никому из них даже в голову не приходило, что простая деревенская девушка посмеет отвергнуть столь высочайшее предложение. Но Стерлинг лишь поднял бровь.

Не сводя с Лауры взгляда, он мягко сказал:

— Вероятно, будет лучше, если вы оба оставите нас наедине.

— Я действительно не считаю, что… — начала было Диана.

— … это очень мудро, — закончил за нее Тейн.

Длинные аристократичные пальцы Стерлинга стали играть с ножом для писем.

— Можете подождать за дверью, если хотите послушать ее крики. Или мои.

Бросая через плечо опасливые взгляды, Тейн и Диана гуськом вышли за дверь, оставив Лауру стоять и смотреть на Стерлинга через запыленный стол.

Стерлинг показал ей на кресло ножом для писем.

— Прошу вас, садитесь, мисс Фарли.

С чувством, что она в чем-то напоминает его собак, Лаура плюхнулась обратно в кресло. От Стерлинга не укрылось, что она при этом болезненно вздрогнула.

— С вами действительно все в порядке? — Он посмотрел ей в лицо с выражением, которое легко было принять за искреннее беспокойство. — Боюсь, я мог оказаться вчера слишком… энергичен, когда оказывал вам вчера вечером знаки внимания. Это была невнимательность с моей стороны. Обычно я справляюсь с бренди более уверенно.

Плохо было уже одно то, что их брачная ночь стала просто "глупой ошибкой" и "небольшой неосторожностью". Дальше он ей скажет, что даже не помнит, как заходил к ней в спальню. И что все нежные и восхитительные моменты, которые у них были, растворились в пьяном угаре.

— Невнимательность — это когда кто-то забывает о дне рождения, — натянуто сказала она, — а не когда кто-то приходит в твою постель и притворяется твоим мужем, отлично зная, что это не так.

— Если бы вы знали, что наш брак недействителен, то отослали бы меня?

Лаура опустила глаза. Это был нечестный вопрос, и они оба знали это.

— Я не виню вас. Мужчина моего положения должен лучше сдерживать свои эмоции. Могу вас заверить, что такое больше не повторится. — Вместо облегчения Лаура ощутила потерю. Стерлинг отбросил в сторону нож для писем. — По моей просьбе один из лакеев совершил вчера вечером небольшую вылазку в деревенскую церковь.

Лаура нахмурилась, сбитая с толку резкой сменой темы. Она вспомнила экипаж, который видела отъезжающим от поместья, как раз перед тем, как Стерлинг ворвался к ней в спальню.

— Для чего?

— От радости при виде своей кузины, я чуть не забыл об ангеле, который свалился на нас с небес всего через несколько минут после того, как мы повторили свои обеты.

Лаура покачала головой. Она никогда не забудет тот ужасный момент, когда она повернулась и увидела его лежащим без движения на церковном крыльце.

— Это был ужасный несчастный случай.

— Я тоже был склонен так думать. Пока мой лакей не нашел на колокольне вот это. — Он открыл ящик стола и вытащил и из него какой-то железный предмет. В первый момент Лаура подумала, что это еще один нож для писем, но потом поняла, что это было долото, и его толстое лезвие все еще было в крошках цемента. — Похоже, это все-таки был не несчастный случай, а очень неумелая попытка убийства. Так скажите мне, мисс Фарли, — сверкающий золотом взгляд Стерлинга коснулся ее лица, когда он откинулся на спинку кресла: — Вы хотели получить меня живого? Или мертвого?

Хотя казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как она стояла на церковных ступенях в объятиях обожающего ее мужа, у Лауры заняло всего минуту, чтобы мысленно вернуться в то время. Она вспомнила, как поднималась на ноги после падения статуи, как, шатаясь, поднималась по лестнице, и как Лотти и Джордж на всех парах вылетели из-за угла церкви, выкрикивая ее имя. Она до сих пор помнила выражение лица Лотти — вина и ужас, смешанные с облегчением. А потом память вернула ее в еще более раннее время, к тому моменту, когда они с детьми впервые узнали, что Стерлинг Харлоу планирует завладеть их домом.

— Мы могли бы его убить. — Бодрые слова Лотти отозвались эхом в голове Лауры, а за ними последовал ее собственный небрежный ответ. — Для этого, вероятно, понадобится серебряная пуля или осиновый кол.

Однако именно ее сердце пронзили, хотя и не осиновым колом, а долотом в руках Стерлинга.

Она могла убедить его, что невиновна. Она знала, что до сих пор имеет над ним заметную власть. В конце концов, если бы он не отпихнул ее в сторону, статуя убила бы ее саму. Но выступить в свою защиту означало бы поставить под удар Лотти и Джорджа. И она сомневалась, что даже самый доброжелательный суд отнесся бы с пониманием к попытке убить пэра королевства, несмотря на то, что преступники едва вылезли из колыбели. Предполагается, что она будет наслаждаться жизнью в качестве герцогини и жены Стерлинга, пока ее брата и сестру вздергивают на виселице или гноят в Ньюгейтской тюрьме?

Понимая, что только что навсегда простилась со всеми надеждами на счастливое будущее, Лаура помертвевшим взглядом посмотрела на Стерлинга и холодно сказала:

— Я хотела получить Арден Менор. И я готова была пойти на что угодно, чтобы получить его, даже на то, чтобы избавиться от мешающего мне мужа.

Он не произнес ни слова. Только посмотрел на нее с безразличным выражением лица.

И понимая, что это не будет так эффектно без шапки золотых локонов, Лаура вскинула голову так же, как тысячу раз на ее глазах делала Лотти. Ее единственная надежда состояла в том, чтобы начать думать, как сестра.

— Завещание леди Элеоноры предусматривало, что я должна найти себе мужа. Она ничего не говорила о том, сколько я должна была жить с ним. Убрав вас с дороги, я могла бы управлять Арден Менор так, как я считаю правильным, и никто не стал бы вмешиваться в мои дела. Мне не хотелось разводиться с вами. Скандал бы плохо отразился на добром имени нашей семьи. Поэтому я решила, что будет менее обременительно просто убить вас.

Стерлинг погладил себя по щеке, стараясь прикрыть рот.

— Уронив мне на голову ангела.

Лаура выдавила надменную улыбку.

— Это был единственный способ получить все, что я хочу — поместье и свободу. Кроме того, всем известно, что вдовы имеют больше прав, чем жены.

Не произнеся ни слова, Стерлинг встал и подошел к двери. Рывком распахнув ее, он проревел:

— Карлотта! — после чего вернулся к столу и снова сел в кресло.

Лаура начала, запинаясь, что-то объяснять, пока в дверном проеме не появилась Лотти.

— Я заставила Лотти помогать мне. Я пригрозила… — Она постаралась придумать достаточно отвратительную угрозу. — Я пригрозила утопить всех ее котят, если она мне не поможет. Она умоляла меня не причинять вам вреда, но я не оставила ей выбора. Вот почему я… — Лаура замолчала, уставившись на сестру.

Белый передник Лотти был чистым и накрахмаленным, а карманы не бугрились от котят или контрабанды. И даже розовый бант, стягивающий золотые локоны, был совершенно ровным.

Она прошла к столу, присела в изящном реверансе и без намека на вызов произнесла:

— Да, сэр?

Лаура прижала руку ко рту.

— О Боже, что такое ужасное вы с ней сделали?

Стерлинг проигнорировал вопрос и очень тепло улыбнулся ее сестре.

— Лотти, дорогая, не могла бы ты повторить Лауре то, что рассказала мне сегодня утром?

Потупив взгляд больших голубых глаз, Лотти повернулась к Лауре.

— Это я виновата в том, что ангел чуть не убил вас обоих. Я расшатала его, а когда зазвонили колокола, меня на него снесло. Я планировала уронить его на голову Николаса. — Она с трудом переглотнула, бросив перепуганный взгляд на Стерлинга.

— Все в порядке, — мягко сказал тот. — Продолжай.

— Я имею в виду, на голову его светлости. Но потом поняла, что просто не смогу довести свой план до конца. Особенно после того, как Джордж сказал, как сильно вы любите…

— Спасибо, Лотти, — твердо остановил ее Стерлинг. — Я очень ценю твою честность. Ты можешь идти.

Лаура подождала, пока сестра выйдет за дверь, и подняла на Стерлинга горящий взгляд.

— Вы обманули меня!

— Не слишком приятное чувство, не правда ли? — Он встал, подошел к окну и остановился около него спиной к ней. Солнце вспыхнуло на его золотистых волосах, создав вокруг головы подобие нимба. — Хотя правда состоит в том, что дело не лично в вас, верно, Лаура? Вы просто ничем не отличаетесь от других женщин. Не отличаетесь от…

— Вашей матери? — тихо предположила Лаура. — Насколько я понимаю, ваш отец дал ей не больше выбора, чем вы сейчас даете мне.

Стерлинг повернулся к ней лицом и сжал губы.

— Вы абсолютно правы. У вас должен быть выбор. Итак, вы хотите стать моей женой или любовницей? В качестве любовницы вы получите право на дом, щедрое пособие — более чем достаточное, чтобы заботиться о Джордже и Лотти — отличный гардероб, драгоценности и кое-какой социальный статус, хотя и сомнительный. Взамен я жду, что вы будете принимать меня в постели столько, сколько я захочу. Конечно, когда я найду себе настоящую жену, то потребую от вас благоразумной осторожности. Но мы ведь уже точно знаем, что вы умеете хранить тайны, не так ли? Выбор за вами, Лаура, но я очень бы оценил, если бы вы сделали его побыстрее. — Он обвел комнату неприязненным взглядом. — Я уже и так потратил достаточно времени в этом провинциальном аду.

Потеряв от бешенства дар речи, Лаура встала и пошла к двери. Она уже взялась за дверную ручку, когда Стерлинг произнес:

— Прежде чем отвергнуть мое брачное предложение, вспомните, что, возможно, уже носите моего ребенка.

У Лауры перехватило дыхание. Она прикоснулась к своему животу, испытывая удивительную смесь гнева и острого желания.

Она медленно повернулась к нему лицом и с удивлением покачала головой.

— Если вы чего-то хотите, то не остановитесь ни перед чем, верно?

Стерлинг лениво пожал плечом.

— А чего еще можно ожидать от такого дьявола, как я?

Глава 20

Каждый день я молюсь, чтобы ты нашел женщину, с которой cмог бы разделить свою жизнь …

Вторая свадьба Лауры нисколько не походила на первую.

Вскоре после того, как они добрались до Лондона, начал накрапывать дождь, и безлунная ночь стала казаться еще темнее. Вместо сияющего преподобного Тилсбури церемонией руководил сварливый архиепископ, которого по просьбе герцога вытащили из постели, чтобы выдать специальную лицензию на брак. Их со Стерлингом свадьба проходила в огромной гостиной архиепископского дворца в присутствии только лишь кузины Стерлинга и ухмыляющегося маркиза. И хотя Диане понадобился носовой платок, чтобы вытирать слезы, Лаура знала, что это были слезы не радости, а горести.

Рядом не было Лотти с букетом для Лауры, не было Джорджа, гордо вытянувшегося рядом с женихом, и не было Куки, которая могла бы крикнуть от всего сердца "Аминь!", когда архиепископ объявит их мужем и женой. Когда Лаура в последний раз смирила свою гордость и попросила Стерлинга позволить детям поехать с ней в Лондон, он отказался:

— Я не хочу все время оглядываться через плечо, опасаясь, что кто-нибудь столкнет меня с лестницы в собственном доме.

Поэтому Лауре пришлось прощаться со своей семьей на изогнутом подъезде к особняку в присутствии Стерлинга, с полным безразличием наблюдающего за ними.

Довер стоял, сжимая в руках шляпу, и его изрезанное морщинами лицо выражало страдание.

— Это все из-за меня, мисси. Я думал, что если остановлю свадьбу, то мне не придется смотреть, как вас навечно приковывают к этому дьяволу.

Лаура прикоснулась к синяку на его скуле, все еще ужасаясь тому, как он пострадал ради нее.

— Ты не виноват, Довер. Здесь я могу винить только себя саму.

Куки дождалась своей очереди и обняла Лауру, ее испачканный мукой передник пах мускатным орехом и корицей.

— Не падай духом, моя овечка, — прошептала она. — Мужчина, сжевавший дюжину пересушенных оладушек, только чтобы не ранить чувства старой женщины, не может быть настолько ужасен, как о нем говорят.

Лаура повернулась к Лотти и Джорджу, стоящим около открытой дверцы экипажа. Губы у Лотти дрожали, но ей все-таки удалось улыбнуться.

— Всем известно, что именно я — Несравненная Красавица нашей семьи. Кто бы мог подумать, что именно ты подцепишь богатенького мужа?

— Ему лучше как следует заботиться о тебе, — сказал Джордж, бросая на Стерлинга взгляд, в котором была скорее боль, чем угроза. — А если он этого не сделает, то будет отвечать передо мной.

Загоняя внутрь слезы, Лаура опустилась на колени и протянула им руки. Здесь не нужно было слов. Благодаря великодушию леди Элеоноры, они до сих пор ни разу не расставались, даже на одну ночь. Лаура не представляла себе, что может наступить день, когда она не сможет оказаться рядом, чтобы убрать выбившийся локон Лотти или стереть грязное пятно с веснушчатого носа Джорджа.

Они не выпускали друг друга из объятий, пока Лаура не отстранилась и не заставила себя храбро улыбнуться сквозь слезы.

Выражение лица Стерлинга не изменилось, ни когда он усаживал ее на шикарные бархатные подушки экипажа, ни когда они проезжали мимо кладбища, где была похоронена его мать.

"… если кому-либо из вас известны препятствия, из-за которых вы не можете сочетаться законным браком, чтобы вы признались нам". Гнусавый голос архиепископа вернул Лауру в холодную гостиную.

Теплое дыхание Стерлинга коснулось ее волос, когда он наклонился и прошептал:

— Нет ли у тебя еще чего-то, чем бы ты хотела с нами поделиться?

Лаура покачала головой, крепко сжав губы.

Когда архиепископ протянул им молитвенник, Стерлинг снял со своего пальца кольцо с печаткой и отдал ему. Священник вернул кольцо Стерлингу, и тот надел его Лауре на палец, но в его глазах больше не светилось обожание, как это было в залитом солнцем нефе церкви Святого Майкла, сейчас они смотрели на нее настороженно. Ей пришлось сжать руку в кулак, чтобы не дать кольцу соскользнуть. Один только рубин в нем должен был стоить сумасшедших денег, но его тяжесть казалась Лауре тяжестью кандалов. Стерлинг не знал, что она носит гранатовое кольцо его матери на шее, на дешевой серебряной цепочке.

У Лауры не было даже времени осознать тот факт, что она только что вышла замуж второй раз за два дня, потому что ее снова засунули в экипаж и увезли в Девонбрук Холл. Пригибаясь под дождем по пути от экипажа до дома, Лаура смогла получить лишь очень неясное впечатление от высоких арочных окон и большого каменного здания, возвышающегося над другими домами в одном из самых престижных кварталов Уэст-Энда.

Кто-то уже предупредил слуг, что должен прибыть герцог со своей молодой женой. В похожем на пещеру холле их ждал лысоватый и слегка горбатый мажордом, его рука в белой перчатке держала зажженный канделябр. Но казалось, что свечи только сильнее подчеркивают темноту. Лаура чувствовала могильный холод мраморного пола даже через подошвы своих туфелек.

Когда из темноты появился лакей, чтобы помочь ей снять влажную от дождя мантилью и шляпку, мажордом нараспев произнес:

— Добрый вечер, ваша светлость.

Поскольку Лаура не произнесла ни слова, Диана пихнула ее в бок.

— Он говорит это вам, — прошептала она.

Лаура оглянулась и только сейчас заметила, что Стерлинг вместе со своими псами и маркизом уже растворился в безбрежных просторах дома.

— О! — воскликнула она. — И вам добрый вечер, сэр. — Она успела присесть в неуклюжем реверансе, прежде чем вспомнила, что герцогиня, вероятно, не должна делать реверансы перед слугами.

К счастью, мажордом был слишком вежлив или слишком вышколен, чтобы как-то отреагировать.

— Пожалуйста, следуйте за мной, ваша светлость, я покажу вам покои герцогини. Слуги готовили их для вас с самого полудня.

— Очень мило с их стороны, — ответила Лаура. — Но им не было необходимости так беспокоиться на мой счет.

Диана вздохнула и выхватила канделябр от руки мажордома.

— Можете идти, Адисон. Я сама покажу герцогине ее покои.

— Очень хорошо, миледи. — Он поклонился Диане, но Лаура могла бы поклясться, что озорной огонек в его карих глазах предназначался именно ей самой.

Диана стала быстрым шагом подниматься по широкой лестнице, вынуждая Лауру почти бежать за ней, чтобы не отставать.

— Вам не нужно благодарить слуг за то, что они вам прислуживают. Им за это как раз и платят. А если они не будут как следует исполнять свои обязанности, они отлично знают, что их…

— Высекут кнутом? — рискнула предположить Лаура. — Выпотрошат и четвертуют? (hanging, drawing and quartering — повешение, потрошение и четвертование — являлось смертной казнью за преступления против короны в Англии 19 века — прим. переводчика)

— Уволят, — возмутилась Диана, бросая на нее через плечо испепеляющий взгляд, пока они шли по бесконечному коридору с темными и тяжеловесными панелями красного дерева. — Я совсем не такая людоедка, как вы обо мне думаете.

— Так же, как и я не коварная охотница за приданым. Вы слышали своего кузена сегодня утром. Он практически вынудил меня выйти за него замуж.

Диана обернулась так резко, что Лаура даже отшатнулась назад, боясь, что от свечей могут вспыхнуть ее волосы.

— А спать с ним он тоже вынуждал вас? — Диана с видимым удовлетворением заметила, как краска залила лицо Лауры. — Я так и думала. У Стерлинга много недостатков, но я никогда не слышала, чтобы он брал женщину против ее желания.

Диана ринулась вперед, оставляя Лауру или следовать за ней, или рисковать навсегда потеряться в головокружительном лабиринте лестниц, галерей и коридоров.

Покои герцогини состояли из спальни, гостиной и будуара, так же обшитых панелями красного дерева и источающих ту же самую подавляющую роскошь, что и остальная часть особняка. В спальне приковывала к себе взгляд кровать под темно-красным бархатным балдахином. Она была, по меньшей мере, в три раза больше изящной кровати леди Элеоноры.

Лаура оглянулась в поисках двери в смежную спальню.

— А где мне найти покои герцога?

— В западном крыле.

Она на мгновение заколебалась.

— А это какое крыло?

— Восточное.

— О. — Лаура предполагала, что у них со Стерлингом будет одна спальня. У ее родителей всегда была одна. Она до сих пор хорошо помнила, как, засыпая, слышала вдалеке тихий голос матери и хрипловатый смех отца.

Когда Диана поставила канделябр на пьедестал и отделила от него свечу для себя, Лаура спросила для пробы:

— А вы где спите?

— В северном крыле.

Лаура удивилась, что с таким количеством крыльев дом еще никуда не улетел. На ее лице, должно быть, отразился испуг, поскольку Диана обреченно вздохнула.

— Завтра утром я поговорю со Стерлингом, чтобы он нанял вам личную горничную, которая будет спать в вашем будуаре. А до тех пор, я могу вам одолжить свою. — Она протянула руку и убрала с глаз Лауры выбившуюся прядку. — У нее есть парикмахерские способности.

— В этом нет необходимости, — сказала Лаура, собрав остатки гордости. — Я вполне могу сама о себе позаботиться.

И снова в глазах Дианы мелькнули жалость и смущение.

— Поскольку, вы собираетесь быть женой моего кузена, то, возможно, это и неплохо.

Диана затворила за собой дверь, и Лаура прислонилась к ней спиной, слушая, как стихают ее быстрые шаги.

Стерлинг предполагал, что призраки последуют за ним в Девонбрук Холл, но не рассчитывал, что одним из них будет Тейн. Твердые шаги маркиза преследовали его всю дорогу, пока он шел в библиотеку по широкому мраморному коридору. Когда Стерлинг был ребенком, библиотека с ее высокими полками и сердитыми гипсовыми бюстами была его единственным убежищем. Перебирая замшелые страницы книг о короле Артуре или романа Даниэля Дефо, ему удавалось забыть хоть на несколько драгоценных часов о дядином переменчивом характере и его уничтожающих оскорблениях. Но от собственного друга, пусть и действующего из лучших побуждений, сбежать явно не удавалось.

— Как ни ценю я то, что ты стал шафером на моей столь срочной свадьбе, — сказал ему Стерлинг, — но твои услуги для брачной ночи мне не требуются.

В камине весело потрескивал огонь, что, без сомнения, было делом рук предусмотрительного Адисона. Тейн плюхнулся в мягкое кресло, а собаки пушистыми ковриками вытянулись перед ним на полу.

— Ты действительно так в этом уверен? Мне показалось, что со своей последней брачной ночью ты справился с меньшим изяществом, чем обычно.

Стерлинг невесело рассмеялся.

— Ты судишь по реакции невесты на мое предложение, не так ли?

Тейн качнул головой с невольным восхищением.

— Никогда не думал, что встречу женщину, которая осмелится тебе отказать. Да еще так драматично! "Я думаю, что скорее согласилась бы пойти на виселицу, чем выйти за вас замуж" Я так и видел, как она топает ножкой и добавляет: "Руки прочь, сударь!" Если с браком у нее ничего не получится, ей светит блестящее будущее на сцене. Я всегда восхищался актрисами, знаешь ли.

Стерлинг вытянул из шкатулки атласного дерева тонкую сигару и зажег ее. Прислонившись к каминной полке, он с наслаждением затянулся.

— Могу тебя заверить, что она не притворялась. Ее презрение ко мне было абсолютно подлинным.

Тейн поднял бровь.

— Возможно, даже более подлинным, чем твое к ней?

Избегая ответа, Стерлинг выпустил ровное кольцо сигарного дыма. Теперь, когда память к нему вернулась, он уже не мог позволить себе забыть, как хорошо друг знает его.

— Ты влип по-крупному, да Дев? — тихо сказал Тейн, и старое прозвище только подчеркнуло убийственность его слов.

Стерлинг пожал плечами.

— Ты же знаешь, о чем всегда пишут скандальные листки. Пересекитесь с Девонбрукским дьяволом и дорого за это заплатите.

— Но чего это будет стоить тебе самому?

Стерлинг выкинул окурок сигары в камин, его гнев вырвался наружу.

— Не думаю, что у тебя есть право читать мне лекции о том, сколько стоит гордость.

На мгновение он испугался, что зашел слишком далеко, но Тейн только печально улыбнулся и покачал головой.

— Мы с тобой отличная пара, не так ли? Один слишком упрям, чтобы удержать женщину, а другой слишком упрям, чтобы ее отпустить. — Он поднялся и пошел к двери. — Если завтра надумаешь жениться еще раз, ты знаешь, где меня найти.

И Тейн ушел, оставив Стерлинга наедине со своими призраками и своей гордостью.

Некто проследил за тем, чтобы у молодой жены герцога не было недостатка в комфорте. В камине спальни горел огонь, и над его потрескивающим пламенем нависала массивная каминная полка из белого мрамора. В соседней гостиной на столе стоял серебряный поднос с едой. Лаура приподняла крышку и увидела мясо, утопающее в густом сливочном соусе. Она быстро закрыла крышку, отчаянно скучая по еще теплому, только что вытащенному из духовки, имбирному прянику Куки.

Лаура поплелась обратно в спальню. Ее потребовалась целая минута, чтобы набраться храбрости и отодвинуть тяжелый балдахин кровати. Она почти боялась найти внутри белые косточки последней герцогини, которая занимала эти покои. Но она увидела только аккуратно отогнутые вместе с атласным покрывалом простыни, пуховые подушки, образовывающие уютное гнездышко и тонкую ночную рубашку из мерцающего белого шелка с точно таким же халатом. Лаура поднесла ночную рубашку к свету, идущему от камина, и замерла, потрясенная тем, насколько она прозрачна. Поскольку ее вещи должны были прибыть из Ардена не раньше завтрашнего дня, у нее не оставалось другого выбора, кроме как надеть эту рубашку или спать в сорочке.

Не зная, чем еще себя занять, Лаура разделась и налила из кувшина в фарфоровую раковину немного воды, пахнущей лавандой. Помывшись, почистив зубы и вытащив из волос шпильки, она надела ночную рубашку. Легкая ткань приятно ласкала кожу, но почти не грела. Несмотря на огонь вкамине, в комнате было холодно, а сырость только усиливалась от струй дождя, бьющего в высокие арочные окна. С такими высокими потолками, здесь было почти так же холодно, что и зимой в склепе. Лаура, дрожа от холода, отдернула балдахин и одним прыжком забралась в постель.

Она опустилась на пуховой матрац, чувствуя себя совершенно затерявшейся в океане постельного белья. Как ей хотелось, чтобы Лотти вскарабкалась сюда, прижалась к ней и захихикала над удивительной расточительностью всего этого.

Но сегодня к ней должна была придти не Лотти. Сегодня к ней должен был придти ее муж.

Лаура резко села и обняла себя за колени. Сегодня ее первая брачная ночь, а она снова понятия не имеет, где ее муж. Забаррикадировался где-то внизу, наливаясь бренди, чтобы не стошнило от ее вида?

Она вытащила из-под рубашки кольцо с гранатом и стала разглядывать его при свете камина, вспоминая нежность в глазах Стерлинга, когда он надевал это кольцо ей на палец, нежность, которую она, скорее всего, никогда больше не увидит. Лаура сняла через голову цепочку и сунула кольцо под подушку, чтобы не потерять. Под влиянием момента она сняла с пальца герцогское кольцо с печаткой, отодвинула балдахин и кинула его на ближайший столик. Кольцо приземлилось на нем со звучным ударом.

Лаура откинулась на подушки и закрыла глаза, у нее вырвался печальный вздох. Должно быть, она задремала, сама того не заметив, потому что снова открыв глаза, она почувствовала себя вялой и слабой, а потом услышала, как в доме начали бить часы. Лаура стала считать удары, звучавшие, словно похоронный набат, и досчитала до двенадцати.

Часы закончили бой, и наступила такая странная тишина, что казалось, Лаура — единственная живая душа в этом доме. Или даже в мире.

Ее муж так и не появился. И этот шепот истины отозвался в тишине громче любого крика.

Лаура рывком повернулась на бок, подумав, какое она должна была бы испытывать облегчение. Она бы не вынесла еще раз предательской нежности ласковых прикосновений Стерлинга. И не хотела сомневаться, не играет ли он с ней при помощи нежностей и поцелуев, заставляющих ее таять.

Но лежа в постели, напряженная, как туго натянутая струна, она чувствовала, что злится все сильнее и сильнее. Она вспомнила, как он игнорировал письма своей матери все эти годы и как леди Элеонора храбрилась, когда приносили почту, а от него не было ни единого слова. Как ни любила своего опекуна Лаура и как она ни восхищалась ею, сама она никогда не была настолько терпеливой. Она быстро поняла, что способна вынести презрение Стерлинга, но не его безразличие. Она бы предпочла, чтобы он накричал на нее или потряс за плечи, но не делал вид, что ее не существует.

Лаура села и отбросила одеяла. Это может стать шоком для его светлости, но она не собирается провести остаток своей жизни, обмениваясь оскорблениями с его раздражительной кузиной, и томиться в постели, задаваясь вопросом, собирается ли он придти к ней. Если он не придет к ней в их первую брачную ночь, то, ей-Богу, она сама придет к нему.

С трудом выпутавшись из тяжелого балдахина, Лаура надела на рубашку халат и завязала поясок. Вставив свечу в серебряный подсвечник, она в бешенстве ринулась из комнаты, пожалев при этом, что дверь слишком тяжела, чтобы звучно захлопнуть ее за собой.

Всего за пять минут Лаура настолько потеряла ориентацию, что уже начала думать, что не сможет найти дорогу даже обратно к покоям герцогини, не то, что к покоям герцога. Она думала, что если будет все время сворачивать в одном и том же направлении, то в конце концов доберется до западного крыла. Но дом состоял из лабиринта бесконечных коридоров, каждый из которых был длиннее и запутанней предыдущего. Лаура ходила по ним уже очень долго, но не заметила ни единого признака жизни. Мышь и то была бы утешением.

Она не спросила, на каком этаже покои герцога, и сейчас надеялась, что все спальни находятся на одном этаже. Но эта надежда угасла, когда коридор, по которому она шла, вдруг резко закончился лестничным маршем.

Она попыталась вернуться тем путем, которым пришла, но оказалась на незнакомом ей балконе над огромным и затемненным залом для танцев, в котором уместился бы весь Арден Менор вместе с его садами. Она вздохнула, думая, что бы сделала Лотти, если бы оказалась в подобном затруднительном положении. Наверное, села бы на пол и ревела во всю мощь своих легких, пока кто-нибудь к ней бы не прибежал. Лауре очень хотелось сделать именно это, но она боялась, что ее никто не услышит или не побеспокоится к ней прибежать.

На балконе во всю его длину лежал турецкий ковер кроваво-красного цвета, он приглушал шаги Лауры. С высокого потолка спускались густые тени, подавляя слабый огонек ее свечи. Шаловливый ветерок сквозняка заиграл пламенем, и Лаура, замедлив шаги, прикрыла свечку рукой.

Завернув за очередной угол, она увидела перед собой портретную галерею во всем ее мрачном великолепии. Эта комната, наверное, казалась жутковатой и днем, а сейчас, ночью, просто наводила ужас.

— Не глупи, Лаура, — выдавила она сквозь стучащие зубы. — Незачем бояться кучки каких-то мертвецов.

Тут же пожалев о неудачно подобранных словах, она заставила себя двинуться вперед. Лаура шла, упершись взглядом в двойные резные двери в самом конце галереи, но все равно чувствовала, как подозрительные глаза предков Стерлинга следят за каждым ее шагом.

Лаура была так рада добраться до конца, что не заметила висящий над дверью портрет в натуральную величину. Свеча осветила его, и она с придушенным воплем отшатнулась.

С портрета на Лауру насмешливо взирал мужчина с длинным и узким носом, его глаза словно излучали презрение. Прочитав медную табличку с его именем, Лаура поняла, что смотрит на ввалившиеся черты лица самого Гренвила Харлоу. Одетый в черное, он сжимал в бледной руке серебряную трость.

Было трудно поверить, что такой человек мог стать отцом маленькой девочки. Лаура не знала, кого она жалела больше — Диану или ее мать. Леди Элеонора редко говорила о герцоге, который усыновил ее сына. Теперь Лаура поняла, почему.

И впервые задалась вопросом о том, каково было Стерлингу в его первую ночь в этом продуваемом сквозняками мавзолее. Преданный собственным отцом, оторванный от любимой матери, он лежал, съежившись, под одеялом на совершенно чужой кровати? Или бродил по этим коридорам и залам, одинокий и потерянный, понимая, что никто не услышит его, если он закричит?

Пятнистый мастифф, скорее всего, предок псов Стерлинга, сидел рядом со старым герцогом. Если собака была попыткой художника сделать герцога более располагающим, то из этого ничего не вышло. Паучьи пальцы герцога обвивались вокруг шеи животного, словно он не мог дождаться натравить его на очередного молодого выскочку, который имел дерзость бросить ему вызов.

Из темноты позади Лауры раздалось низкое горловое рычание, и у нее волосы встали дыбом. Она совершенно забыла о дьявольских собаках Стерлинга и должна была догадаться, что он позволяет им по ночам свободно разгуливать по дому. А как еще они смогут разорвать горло злоумышленнику? Или несчастной молодой жене, которая оказалась настолько глупа, что покинула уютное убежище своей постели?

Рык повторился, и в нем уже слышалась угроза. Лаура завизжала и уронила свечу, погрузив при этом всю галерею в темноту. Она медленно повернулась и вжалась спиной в дверь. Единственным, что она смогла увидеть, были две пары глаз, светящихся в темноте злорадным красноватым светом.

— Хорошие собачки, — прошептала она, стараясь проглотить поднимающийся в горле ужас. — Хорошие собачки. Вы ведь совсем не голодные, правда? Я очень надеюсь, что нет, потому что во мне не так уж много мяса. Куки много лет пыталась откормить меня, но без большого успеха.

Собаки подошли к ней совсем близко, так близко, что она ощущала их горячее, пахнущее мускусом дыхание. Издав звук, похожий на хныканье, Лаура отвернула лицо к стене.

Позже она говорила себе, что не стала бы кричать и покорилась судьбе, сохранив, по крайней мере, хоть минимальное достоинство, если бы одно из животных не выбрало именно этот момент, чтобы ткнуться прямо ей в промежность своим большим и мокрым носом.

Лаура издала оглушительный вопль. Дверь за ее спиной мгновенно распахнулась, и она свалилась внутрь комнаты, а ее вопль замер на высокой ноте. Она медленно открыла глаза и увидела своего мужа, который, подбоченясь, стоял над ней.

— Ну и ну, — сказал он, поднимая бровь. — Вы только посмотрите, какую добычу притащил мне пес.

Глава 21

… и женщину, которая будет любить тебя так же сильно, как я люблю тебя и всегда любила.

Лаура медленно подняла голову. Дикие создания, что были всего в дюйме от того, чтобы вырвать ей кишки, теперь мирно сидели, высунув языки, словно два щенка-переростка, чья единственная цель в жизни — угодить своему хозяину. Хозяин же, тем не менее, не казался довольным.

Стерлинг неохотно протянул ей руку. Лаура приняла ее, позволив ему поднять себя на ноги, и притворилась, что не заметила, как он тут же забрал руку обратно.

Она смахнула невидимое пятнышко пыли со своего халата, пытаясь восстановить пострадавшее достоинство.

— Вам повезло, что не пришлось переступать через мое выпотрошенное тело по пути к завтраку. Конечно, судя по словам вашего друга маркиза, у вас не будет никакой проблемы найти себе другую жену, мне на замену.

— Да, но где бы я нашел еще одну такую интриганку?

Казалось, Стерлинг полон решимости держать между ними барьер, даже если это были всего лишь его мускулистые руки, скрещенные на голой груди. Вспомнив солено-сладкий вкус его кожи, Лаура ощутила, как у нее пересыхает во рту. Она опустила глаза, но тут же пожалела об этом. Две верхние пуговицы на его брюках были расстегнуты и открывали треугольник кожи, чуть более бледной по цвету, чем его грудь.

Проследив за направлением ее взгляда, Стерлинг резко отвернулся, чтобы подцепить два толстых куска свинины со своего нетронутого ужина. Он дал псам по куску, нежно почесав при этом каждого за ушами. Собаки вместе со своими дарами умчались обратно в темноту портретной галереи, и Стерлинг закрыл за ними дверь.

— А что бы вы дали им, если бы они принесли одно из моих ребер? — спросила Лаура. — Седло барашка?

Он прислонился спиной к двери.

— Несмотря на свою внешность, они совершенно беззлобны. Разве что зализать могут до смерти. — И хотя от его провоцирующих слов по телу Лауры прошла дрожь осознания, сумрачное лицо Стерлинга ничуть не изменилось.

Чтобы избежать его взгляда, Лаура повернулась и оглядела комнату. Покои герцога были еще роскошнее, чем ее собственные. Массивная кровать была точно такой же, как у нее, но балдахин был из темно-синего бархата и собирался по углам золотыми шнурами. И хотя волосы Стерлинга были взъерошены, а веки отяжелели, постель оставалась нетронутой.

— Значит, это ваши покои, — пробормотала она, разглядывая потрескивающий огонь под каминной решеткой из черного мрамора, куполообразное окно из витражного стекла, опорные колонны, вырезанные из яшмы, и высокое позолоченное зеркало, стоящее около изножья кровати.

— Это покои моего дяди, — ровно сказал Стерлинг. И в ответ на ее удивленный взгляд добавил: — Диана жила в Девонбрук Холле в полном одиночестве с тех пор, как он умер шесть лет назад. Я был в армии больше десяти лет. А в тех случаях, когда все-таки приезжал в Лондон, предпочитал останавливаться у Тейна.

Лаура отважилась на робкую улыбку.

— Полагаю, вы служили не в пехоте, не так ли?

— Я был офицером, — мягко ответил тот.

Лаура с трудом подавила желание вытянуться в струнку и отдать ему честь.

— Вот почему вы так привыкли, что все окружающие дерутся за право исполнять ваши приказы.

— Все, кроме вас, конечно. — Он шагнул к столу и плеснул себе в бокал янтарную жидкость.

Она была неправа насчет бренди. Это был его главный напиток сегодня вечером. Вероятно, ему требуется чем-то взбодриться, раз она сидит прямо у него перед глазами.

Он сел задом наперед на изящный чиппендейловский стул и махнул бокалом в ее направлении.

— Не хотите объяснить, что заставило вас бродить глубокой ночью по этому старому и замшелому склепу?

Лаура опустилась на изогнутую кушетку напротив него. Подушки на единственном краю диванчика были еще теплыми, как будто кто-то только что спал на них.

— Я потерялась.

— Тогда примите мои искренние соболезнования. — Он глотнул алкоголь. — Я часто терялся в этом доме, когда был ребенком. Однажды даже оказался в комнате для солнечных ванн посреди ночи, сражаясь не на жизнь, а на смерть с виноградной лозой. Следующим утром Диана нашла меня крепко спящим на полу, с лозой обвитой вокруг шеи.

И хотя в его тоне не было и следа жалости к себе, у Лауры заныло сердце от представившейся картины.

— Если бы ваш дядя был еще жив, я бы ни за что не осмелилась выйти из своей комнаты. — Она передернулась. — Собаки даже близко так не пугают, как его портрет.

— На нем еще очень лестное сходство. Я всегда говорил, что, должно быть, он приплатил художнику, чтобы тот убрал рожки и хвост и нарисовал его с тростью в руке вместо обычных вил.

— Из этого я заключаю, что вы с ним не были близки.

— О, мы были, примерно, как сошедшиеся в смертном бою.

— Но он умер. А вы остались живы. Значит, именно вы победитель.

Стерлинг поболтал бренди в бокале, его глаза затуманились.

— Иногда я уже не так в этом уверен. — Его взгляд стал резче, он сосредоточился на ней. — Вы так и не ответили на мой вопрос. Что заставило вас идти сюда? В мою спальню.

И что ей на это отвечать? Что она тоскует по дому? Чувствует себя одинокой? Злится, что он бросил ее в первую брачную ночь?

Он склонил голову к плечу.

— Ну же, дорогая. Я так и вижу, как в твоей маленькой головке плетутся кружева очаровательной выдумки. Так почему бы тебе не сказать правду? Уверен, что с практикой это перестанет быть таким болезненным.

Лаура выпрямилась и пристально посмотрела на него.

— Отлично. Я устала ждать, когда же вы соизволите придти ко мне в постель, и решила поискать вашу.

Стерлинг в этот момент как раз пил бренди, и Лаура почувствовала себя отомщенной, когда он им подавился. Он поставил бокал на ковер около кресла и вытер навернувшиеся на глаза слезы.

— Пожалуйста, продолжайте. Я нахожу вашу искренность очень освежающей.

— Ну, традиционно муж приходит к жене в первую брачную ночь. Я, конечно, понимаю, что это не совсем честно. Учитывая нетрадиционные обстоятельства нашего … гм, ухаживания, думаю, я не имею права ждать, что у нас будет традиционный брак.

— О, думаю, на самом деле вы найдете его как раз очень традиционным. Особенно по сравнению с теми, что привычны в социальных кругах, где мы будем вращаться.

Она нахмурилась.

— Как это?

Он пожал плечами.

— Природа брака сама по себе подразумевает, что самый успешный брак — тот, который основан на удовлетворении нужд.

Лицо Лауры прояснилось. Вот сейчас они хоть к чему-то пришли. В этот момент ей нужнее всего было оказаться в его объятиях.

Стерлинг оперся скрещенными руками о спинку стула.

— Титулованный джентльмен, отец которого давно растратил семейное состояние, женится на дочери богатого торговца, чтобы пополнить свою мошну. Молодая особа, пристрастившаяся к карточной игре, ищет в мужья джентльмена, чтобы и впредь потакать своим привычкам. Второй или третий сын сватается к молодой женщине благородного происхождения, которой как раз случилось обзавестись щедрым приданым.

Улыбка Лауры увяла.

— Но что насчет привязанности? Преданности? Желания? — Она прикусила еще одно слово, которое очень хотелось произнести.

Стерлинг покачал головой, его лицо стало почти жалостливым.

— Большинство леди и джентльменов, с которыми я знаком, предпочитают искать эти удовольствия за пределами границ брака.

Какой-то краткий момент Лаура сидела молча, потом встала и подошла к камину. Глядя в гипнотизирующие языки пламени, она сказала, тщательно выбирая слова:

— Итак, вы женились на мне просто потому, что вам необходим наследник, а у меня есть возможность предоставить его вам. И сейчас, когда вы исполнили свои обязанности, остается только выяснить, исполнила ли я свои.

— Думаю, это достаточно честно.

Лаура развязала пояс халата, одновременно поворачиваясь лицом к Стерлингу. Секундой позже халат соскользнул с ее плеч и растекся маленькой лужицей на согретом мраморе пола.

Стерлинг замер и закостенел, в его глазах плясали языки пламени. Лаура почти что видела в них свое отражение. Почти видела, как свет пламени превращает шелк ее ночной рубашки в поблескивающую вуаль, которая только подчеркивает длинные, стройные ноги, розовые выпуклости сосков и почти неуловимую тень внизу живота.

Она мягко подошла к нему. У нее было очень мало опыта игры в соблазнительницу, но сейчас она не играла. Она была убийственно серьезна.

— Поскольку нам еще только предстоит выяснить, привели ли к успеху ваши усилия, мой лорд, думаю, даже в вашем социальном кругу нашлись бы люди, которые бы сочли, что вы были не слишком усердны.

Она подошла еще ближе, и Стерлинг поднялся на ноги. Его осторожность осталась единственным барьером между ними.

— Лаура, вы думаете, что делаете?

— Просто выполняю свои обязанности, — прошептала она, обвивая рукой его шею и притягивая его губы к своим.

Их дыхание смешалось с мучительными ударами сердца, и Стерлинг издал горловой стон. И между ними не стало никаких барьеров. Остался только его язык, хозяйничающий в сладости ее рта, его руки с силой обнимающие ее, и его тело, каждым изгибом и впадиной прилегающее к ее телу так, словно большую часть жизни он провел, запоминая их расположение. Когда Лаура ощутила, как он прижимается к мягкости ее живота, она поняла, почему он так старался держать ее на расстоянии вытянутой руки. Почему он настаивал, чтобы ее разместили в покоях на другой стороне земного шара. Его сердце так и не простило ее за обман, но тело слишком стремилось предложить ей прощение.

И все остальное, что она захотела бы принять.

И хотя именно она должна была исполнять епитимию, именно Стерлинг упал на колени к ее ногам. Лаура откинула голову, поскольку обжигающий жар его рта накрыл ее сосок через шелк ночной рубашки. Он стал сосать этот чувствительный бутон, а затем нежно подул на прилипающий шелк. Когда он перенес свое изысканное внимание на другую грудь, в теле Лауры запульсировало удовольствие, похожее на прикосновение к нервам бархатистой жидкости, и у нее подогнулись колени. Но Стерлинг был рядом, он поймал ее, не дал упасть. Обхватил ее мягкие ягодицы своими сильными руками. Опустил голову, на этот раз прижимаясь губами к темному треугольнику под шелковой тканью, что казалось шокирующим и привлекательным настолько, что невозможно было сопротивляться. Его язык сквозь влажную ткань пробовал на вкус ее тело, и она закричала, называя его по имени и сама едва узнавая собственный голос.

Когда Стерлинг поднял ее на руки и понес к кровати, Лаура схватилась за его плечи. Она думала, что он положит ее на постель, но он сунул руки ей под рубашку и подтащил за бедра к самому краю кровати. Он медленно задрал шелковую ткань, оставляя Лауру совершенно обнаженной и беззащитной. Но вместо смущения или испуга, Лаура только приободрилась. Он был ее мужем, и не было ничего запретного или греховного в том, что он хотел сделать с ней. Или в том, что хотела сделать она с ним.

Он был похож не на дьявола, а на языческого бога, стоящего между ее ног при свете камина, его поблескивающие глаза подернулись поволокой желания. А она сама слишком жаждала предложить себя в жертвы на алтарь его удовольствия. Но когда он снова упал на колени и прижался губами к тонким завиткам внизу ее живота, она поняла, теперь уже видя все в истинном свете и содрогнувшись от внезапной волны удовольствия, что сама является алтарем, и это ее удовольствия он хотел. И знал, где его найти.

Лаура выгнулась дугой на постели, когда обжигающее пламя его языка стало лизать ее все выше и выше. Может, он и был дьяволом, но его искусные губы давали ей ощутить вкус самих небес. Она извивалась, постанывала и тянула его за волосы, пока особенно дьявольский толчок его языка не заставил ее оказаться в настоящем раю. Стерлинг не попытался приглушить ее крик, напротив, он вызывал его снова и снова, просунув свои длинные, аристократические пальцы глубоко в ее тело.

Когда он поднялся на ноги, Лаура могла только смотреть на него снизу вверх. Потрясенная, ослабевшая и пресыщенная, и с до сих пор частым от желания дыханием. Она удивила и себя и его, первой начав расстегивать пуговицы на его брюках. Его напряженное мужское достоинство рывком вышло на свободу из кущи завитков цвета меда, снова изумив ее.

— Я знаю, что в моей комнате вчера было темно, но ведь ты не можешь предполагать?.. — Она покачала головой и недоверчиво моргнула. — У меня, конечно же, не могло быть… я не могла этого делать…

— Вы совершенно точно делали. И весьма умело, могу добавить. — Он судорожно втянул сквозь зубы воздух, когда ее пальцы прошлись по всей длине. — Но если вы не верите мне, думаю, есть только один способ вам это доказать.

И подкрепив свои слова действием, он обхватил руками ее ягодицы и приподнял так, чтобы они вдвоем могли видеть, как каждый дюйм его мужского естества погружается в нее. У Лауры перехватило дыхание, когда он заполнил ее до краев, сладкое томление прошлой ночи сделало ее очень чувствительной к каждому его движению. Она даже чувствовала, как ее сердце стало биться в такт с первобытной пульсацией в том месте, где соединялись их тела. Благопристойность требовала, чтобы она закрыла глаза, но она не могла отвести взгляда от его прекрасного лица, сейчас напряженного от желания и посеребренного блестящими капельками пота.

Его сильное тело подрагивало от напряжения, но он продолжал сдерживаться, пристально глядя ей в глаза.

— Кто я?

— Мой муж, — беспомощно прошептала она, поднимая руку, чтобы нежно коснуться его груди.

Он полностью вышел из нее, но сразу вернулся, войдя так глубоко, что она поняла — он всегда будет частью ее самой.

— Кто я, Лаура? Кому ты отдаешь всю себя? Кто берет тебя? — Яростная настойчивость отражалась на его лице, как будто все его настоящее и будущее зависело от ее ответа.

— Стерлинг, — проговорила она сквозь рыдания, впервые с начала их знакомства называя его по имени. Она отвернулась, из ее глаз потекли слезы. — О, Стерлинг…

Ее ногти впились в атласное покрывало, когда он стал двигаться в ней сильными и глубокими, безумными и нежными толчками, подводя ее к состоянию, где только он мог взять ее. Когда она достигла его, они оба уже наполовину обезумели от удовольствия. Когда Лауру накрыл пульсирующий поток экстаза, сметающий все на своем пути, Стерлинг замер, с хриплым криком откинул голову и влил свой нектар в священный сосуд ее матки.

Стерлинг лежал на боку, подперев рукой голову, смотрел на спящую жену и думал о том, как женщина может выглядеть одновременно такой невинной и такой игриво-соблазняющей. Она лежала на животе, поверх скомканных простыней, ее щека прижималась к подушке, а руки с полусогнутыми пальцами были закинуты за голову. Он накрыл ее покрывалом, защищая от холода, но гладкий атлас соскользнул, обнажая изящный изгиб спины и мягкую выпуклость кремово-белых ягодиц.

Он не мог винить ее за то, что она сдалась под натиском усталости. За последние две ночи она спала очень мало. Он был тому свидетелем.

Стерлинг покачал головой, не переставая удивляться, что она оказалась настолько смелой, что пошла на его поиски. Она могла быть изобретательной лгуньей во всем остальном, но в постели была совершенно бесхитростна. И в отличие от многих, более искушенных женщин, с которыми он водил знакомства, она не делала тайны из того, что ее страсть существует только для него.

Каким бы невыносимым он ни был.

Стерлинг скатился с кровати и натянул брюки. Он плеснул себе щедрую порцию бренди, но даже его обжигающий вкус не смог изгнать из его рта вкус Лауры.

С самого первого дня, когда он ступил на порог этого дома больше двадцати лет назад, Стерлинг Харлоу точно знал, кто он такой и чего от него ждут. Пока Лаура Фарли не пришла со своей кучей лжи и полуправды и не разрушила иллюзии, которые у него когда-либо были о самом себе. И сейчас он казался себе чужим даже больше, чем когда жил в Арден Менор и ничего о себе не помнил.

Впервые узнав о вероломстве Лауры, он думал, что может просто снова стать тем, кем он был до того, как она растопила ледяную стену вокруг его сердца. Но тот мужчина никогда бы не оказался таким дураком, чтобы позволить ей вернуться в его объятия. Или постель.

И он не стал бы вынуждать ее оставаться рядом с ним, просто потому, что не сможет вынести ее ухода. Вероятно, Диана была права. Вероятно, его предложение было вызвано не выгодой, а неким извращенным желанием отомстить. Но и оно не объясняло томительную нежность его прикосновений, когда он склонялся над постелью, чтобы убрать со щеки Лауры выбившуюся прядку.

Стерлинг ничего так не хотел, как просунуть руку под покрывало и снова ласкать ее до восхитительных стонов. Но вместо этого он поднял ее на руки вместе с покрывалом и понес к двери.

— М-м-м, — пробормотала Лаура, доверчиво обхватывая его за шею и даже не открывая глаз. — Куда ты меня несешь?

— В постель, — прошептал Стерлинг, прижимаясь губами к ее мягким волосам, пахнущим лавандой.

И поскольку Лаура, очевидно, не смогла найти аргументов против этого, она просто устроилась поуютнее у него на руках и прижалась щекой к его груди.

Лаура проснулась точно так же, как и предыдущим утром — одна, в своей собственной кровати и без единой нитки на теле.

Она села, прижав к груди простыню и задаваясь вопросом, не сходит ли она с ума. Встав на коленки, она высунула голову из-под полога. Несмотря на то, что кое-каким солнечным лучам удалось прорваться сквозь неприступную величественность огромных окон спальни, она выглядела лишь немногим уютнее, чем во время вчерашней непогоды.

Лаура осела на пятки, сомневаясь в самой себе. Ее ночной разговор с мужем был всего лишь длинным и восхитительным сном? Она закрыла глаза, и перед ней тут же предстала картина с ней и Стерлингом, стоящим на коленях перед большим позолоченным зеркалом в обрамлении темно-синего атласа. Он обнимал ее сзади и убеждал посмотреть в зеркало, увидеть, как она прекрасна. Потом он мягко взял ее грудь в ладонь, второй рукой продолжая водить вдоль ее живота. Лаура смотрела, как его длинные и изящные пальцы входят в ее тело, завороженная его настойчивой силой и своей податливой мягкостью.

Не она была прекрасна. Они были прекрасны друг с другом.

А потом, когда он нежно поцеловал ее в шею, и, не разворачиваясь, вошел в нее…

Лаура задохнулась и распахнула глаза. Ее воображение всегда было очень живым, но не настолько же.

Она глянула под простыню. Кроме уже упомянутого отсутствия ночной рубашки, были и другие, гораздо менее заметные признаки овладения Стерлинга — восхитительная слабость в мышцах, порозовевшие и ставшие чувствительными соски и еле заметные следы мужской щетины на внутренней поверхности бедра.

Лаура вздохнула, потому что у нее перед глазами вставали различные картины, и каждая из них была еще более дерзкой, чем предыдущая. После прошлой ночи никто не смог бы обвинить герцога Девонбрука, что он не слишком прилежен в исполнении своих обязанностей. Если она еще не носит его наследника, то это уж точно не по причине отсутствия усилий с его стороны. Или моей, подумала Лаура, чувствуя, как горячо вспыхивают щеки при воспоминании о собственной смелости.

Вероятно, она должна быть благодарна, что проснулась не в объятиях Стерлинга. Ей не пришлось краснеть, запинаться и выбалтывать неподобающие признания. Сейчас же у нее есть шанс встретиться с ним с достоинством, приличествующем герцогине.

Завернувшись в простыню, Лаура встала с постели. Но ее благородные манеры пошли прахом, поскольку одной ногой она запуталась в пологе балдахина. Когда в дверь постучали, она прыгала на одной ножке, пытаясь отцепиться от него.

И прежде, чем она успела нырнуть обратно в постель, дверь распахнулась, и в спальню вбежала служанка.

— Доброе утро, ваша светлость. Леди Диана послала меня сообщить, что ваши вещи прибыли из Арден Менор. — Она застыла на месте, увидев Лауру. Лаура отдала должное этой женщине. Она даже и глазом не моргнула, застав свою новую хозяйку, стоящей на одной ноге и одетой в одну скомканную простыню. — И как раз во время, как я погляжу.

Получив от горничных, которые всеми силами старались ей помочь, противоречащие друг другу указания направления, сделав три неправильных поворота и двадцать минут проблуждав в лабиринте соединяющихся между собой комнат, Лаура, наконец, нашла столовую. Ее муж сидел во главе огромного стола, не меньше 18 футов длиной (примерно 5,5 метра — прим. переводчика) и отгораживался от всех экземпляром "Морнинг Пост". Диана сидела примерно посередине стола и потягивала чай из тонкой чашки веджвудского фарфора. Единственное место, перед которым стояли столовые приборы, было расположено в самом конце стола. Лаура на полном серьезе собиралась это проигнорировать и сесть поближе к Стерлингу, когда откуда-то вынырнул лакей и выдвинул для нее стул у предназначенного ей места.

Лаура села и с невеселой улыбкой поблагодарила его. Когда лакей отправился к буфету, чтобы наполнить для нее тарелку, она опустила голову, вглядываясь в натертую до блеска столешницу красного дерева и чувствуя себя невидимкой.

— Доброе утро, — громко сказала она, с трудом удерживаясь от того, чтобы сложить руки рупором и закричать "ПРИВЕТ!" как, без сомнений, сделал бы Джордж.

Диана пробормотала какое-то приветствие.

Стерлинг перевернул страницу, не поднимая головы от газеты.

— Доброе утро, Лаура. Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Вот, значит, как? Лаура мило улыбнулась.

— О да, очень хорошо. На самом деле, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз была так удовлетворена.

Тарелка Лауры выскользнула из руки лакея и со звоном грохнулась на стол. Диана поперхнулась чаем и прижала к губам салфетку.

Когда слуга поспешно ретировался, Стерлинг медленно опустил газету и посмотрел на Лауру взглядом, от которого очаровательные розеточки масла у нее на тарелке могли бы превратиться в расплавленные лужицы.

Аккуратно свернув газету и сунув ее под мышку, Стерлинг поднялся на ноги.

— Я рад, что вам понравились ваши покои. А теперь, леди, прошу вас меня извинить…

— Ты едешь с Тейном на верховую прогулку в Гайд-парк? — спросила Диана, сосредоточенно намазывая джем на тост.

Стерлинг покачал головой.

— Я собираюсь провести день у себя в кабинете с отчетами арендаторов и счетами. Я уже и так слишком долго уклонялся от своих обязанностей. — Он похлопал Диану по плечу. — Теперь, когда я вернулся, тебе уже нет необходимости заниматься этими унылыми бухгалтерскими книгами и скучными колонками цифр. Почему бы тебе не поехать вместе с Лаурой по магазинам, чтобы приобрести ей надлежащий гардероб?

Внезапно оказавшись не у дел, Диана выглядела не счастливей Лауры, хотя она и подставила Стерлингу щеку для дежурного поцелуя.

Лаура подождала, пока он дойдет до двери, и спросила:

— Разве вы не собираетесь поцеловать свою жену?

Стерлинг замер на месте, его губы напряглись. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, она подняла лицо, и его губы коснулись уголка ее рта.

Она услышала, как он втянул в себя воздух, и увидела, как он моргнул, скрывая под вуалью ресниц блеск глаз. Однако, выпрямившись, он стал таким же официально-светским, что и всегда.

— Желаю хорошо провести день, моя леди.

Когда за Стерлингом закрылась дверь, Диана поставила чашку на стол.

— Ему не нравится, когда с ним играют. А вы играете в опасную игру.

Лаура впилась зубами в кусок еще теплого сливового пирога, внезапно обнаружив, что зверски проголодалась.

— Я отлично об этом осведомлена. Просто надеюсь, что награда сильно перевесит риск.

Глава 22

Я надеюсь, что ты будешь ее баловать так, как мне бы хотелось баловать тебя, если бы у меня была такая возможность…

Девонбрукский Дьявол нашел себе жену. К началу дня, когда Диана и Лаура стали обходить магазины на Оксфорд и Бонд Стрит, весь Лондон уже гудел от этих новостей. Сложно было сказать, чьи сердца были разбиты больше — влюбленных девушек или их амбициозных мамаш, которые надеялись подцепить для своих любимиц одного из самых богатых и могущественных холостяков высшего света.

Когда Лаура в сопровождении Дианы вошла в магазин изысканных тканей, где все было завешено потрясающим разнообразием шелков и муслина и толпились покупательницы, ожидающие своей очереди сделать заказ, оживленные разговоры разом стихли, и наступила полная тишина. Лаура поймала на себе несколько пронзительных взглядов, часть из которых была откровенно враждебна.

Одна из продавщиц ринулась к ней, восклицаниями и жестами выражая неодобрение светло-желтому платью из муслина, которое показалось Лауре вполне приличествующим, когда она надевала его этим утром. И прежде, чем Лаура смогла объяснить, что не говорит по-итальянски, маленькая темноволосая женщина быстро увлекла ее за занавеску в альков, где ее ощупали и измерили с безжалостностью, которая Куки даже и не снилась.

После несколько минут ее унижения, за которые продавщицы на звучащем скороговоркой итальянском обсуждали сомнительные достоинства ее груди, Лауру предоставили самой себе, а итальянки ушли за новыми булавками, без которых не могли продолжать ее мучения. Она дрожала в одной нижней рубашке, стоя на низком табурете за занавеской, когда услышала разговор двух женщин. И, к сожалению, они говорили по-английски.

Первый голос был мягким, но прямо-таки сочился ядом.

— Представляете, он женился на какой-то деревенщине, без гроша в кармане и какого-нибудь завалящегося титула! Ходят даже слухи, что она… — Лаура склонилась к занавеске, напрягая слух, чтобы услышать свистящий шепот.

— Нет! Вы не можете говорить всерьез! Дочь приходского священника?! — Хихиканье второй женщины вряд ли могло звучать более недоверчивым, даже если бы Стерлинг женился на поденщице. — Может быть, есть шанс, что это брак по любви?

Первая женщина фыркнула.

— Ни единого. Я слышала, их застали в компрометирующей ситуации, и ему пришлось жениться против своего желания.

Лаура зажмурилась, слова женщины ударили ее по больному месту.

— Из того, что я слышала, он не из того типа мужчин, которых можно заставить сделать что-либо, если они этого не хотят.

— В большинстве случаев может и так, но когда под угрозой честь мужчины, он сделает что угодно, чтобы ее защитить, даже если для этого придется жениться на той, что ниже его по положению.

— Вероятно, девочке потребуется небольшая полировка.

— Он может полировать все, что хочет, но все равно останется с куском угля, а не алмазом первой воды. — Голос женщины перешел в хрипловатый мурлыкающий шепот. — У нее нет надежды удовлетворить его. Вы забыли, что я из первых рук знаю, каким требовательным он может быть в постели? Эта простушка скоро ему наскучит… если уже не наскучила. А когда это произойдет, я буду рядом. Может быть, она и получила его имя, но она никогда не получит его сердце.

От такого оскорбления у Лауры перехватило дыхание, и она уже собиралась отдернуть занавеску и показать этой стерве, насколько простушкой она может быть, как в соседнем алькове внезапно зашелестели юбки.

— О, леди Диана, — внезапно совершенно по иному запела женщина, которая только что хотела уложить в свою постель мужа Лауры. — Я не знала, что вы бываете в этом магазине. Такое удовольствие наконец-то встретиться с вами. Мы с вашим кузеном очень близкие друзья.

— Неужели? — Лауре даже не пришлось прилагать усилий, чтобы представить себе ледяной взгляд, которым Диана облила эту парочку. В ее собственном алькове температура понизилась с такой силой, что казалось, в любой момент у нее изо рта может пойти пар. — Он никогда не упоминал о вас. Хотя, кажется, я действительно припоминаю, что он очень тепло отзывался о вашем муже. Как поживает лорд Хьюит? Надеюсь, он полон энергии.

Заискивающие нотки исчезли из голоса безымянной женщины, он стал холодным, как и голос Дианы.

— Мой Бертрам проводит много времени в нашем загородном поместье.

— Не могу его за это винить. — Вторая женщина охнула, а Диана тем же тоном добавила:

— Этим летом такая жара, знаете ли. А сейчас, прошу меня извинить, я должна продолжить поиски молодой жены своего кузена. Он послал меня помочь ей выбрать надлежащий гардероб. Мой дорогой кузен очень переживает, что настоял на столь спешно устроенной свадьбе, но он не мог вынести больше ни одного дня в разлуке с ней. Вы знаете, он ее обожает и решительно балует, желая, чтобы у нее не было ни в чем недостатка.

Глаза Лауры неожиданно защипало от слез благодарности и тоски. Когда-нибудь, в другой жизни, слова Дианы могли бы стать правдой.

Спустя несколько минут Лаура вышла из алькова и увидела, что ее нежданная защитница сидит в застывшей позе на стуле с прямой спиной и скучающе перелистывает последние новинки моды в "La Belle Assemblee".

— Я слышала, что вы сказали тем женщинам, — тихо сказала она. — Я вам очень благодарна.

Диана захлопнула журнал и встала, мятежно выставив острый подбородок.

— Я сделала это не ради вас. Я сделала это для себя. Пустоголовые красотки подобные Элизабет Хьюит годами насмехались надо мной только потому, что я не имела "счастья" выйти за какого-нибудь старого подагрика-алкоголика, которого жена интересует меньше его призовых спаниелей.

— Если вы о лорде Хьюите, то спаниели наверняка гораздо более преданны ему, чем жена.

Диана не улыбнулась, но в ее глазах мелькнула слабая искорка смеха.

— Думаю, вы правы. Едва ли можно винить мужчину в том, что он предпочитает четырехлапых сук их двуногой разновидности.

Остальная часть дня прошла для Лауры в головокружительном водовороте. Пока они с Дианой носились по широкой мостовой Оксфорд Стрит из шляпного салона в парфюмерный, а из парфюмерного в обувной, Лаура не могла отделаться от мысли, что Лотти бы очень понравилась такая беготня. Сама Диана не проявляла интереса к покупкам, купив себе за все время только какую-то безделушку, но она настаивала, чтобы Лаура получила все самое лучшее — множество шляпок, украшенных фруктами, перьями и цветами; веера ручной росписи; духи в граненых бутылочках; кашемировые шали; лайковые перчатки и шелковые чулки; кружевные пляжные зонтики; ароматные мыла; туфли пастельного оттенка и даже две пары изящных нанковых полусапожек; серебряные гребни ювелирной работы и диадемы, усыпанные жемчугом; ленты для волос; и даже шокирующие длинные панталоны, которые, как заверяла продавщица шелка, сейчас последний писк в Лондонских салонах. Все покупки обещали доставить в Девонбрук Холл в самые короткие для магазинов сроки.

К тому времени, когда они выходили из очаровательного магазинчика, который торговал исключительно кружевами, у Лауры уже голова шла кругом от попыток запомнить все их покупки. Если ее вычисления были верны, они потратили за один день больше, чем Арден Менор зарабатывал за год.

Пока они прохаживались по улице в ожидании экипажа, и прижимали к себе сумки с горячими фисташками, купленными в развес, из надвигающейся вечерней темноты появился фонарщик и стал зажигать уличные фонари. Их мягкий свет падал на магазинные витрины, делая выставленные товары еще более заманчивыми.

Проходя мимо яркой витрины магазина игрушек, Лаура вдруг замерла, тихо вскрикнув от восхищения.

На витрине сидела фарфоровая кукла, вся в рюшах и кружевах, ее пухлые щечки были раскрашены ярко-розовым. От золотых завитков и вздернутого носика до миниатюрных туфелек, кукла была просто копией Лотти.

Диана глянула на витрину.

— Что там?

— Я просто подумала, что моя младшая сестренка пришла бы от этой куклы в полный восторг, — ответила Лаура и прижала пальцы к стеклу, сама того не замечая.

Диана пожала плечами.

— Так купите ее для нее.

Лаура сунула руки в свою новую муфту из лебяжьего пуха.

— Я не могу еще сильнее испытывать на прочность великодушие герцога. Он и так очень щедр ко мне.

Диана посмотрела на нее странным взглядом.

— Чего-чего, а скаредности в Стерлинге нет нисколько. Он может и поскупится на свое прощение для вас, но не на свой кошелек. И если вы не можете получить первое, то, возможно, сумеете обойтись вторым.

Диана тоже коснулась рукой витрины, ее лицо выражало необычную задумчивость.

— Это был один из немногих уроков, которые преподал мне мой отец.

Когда часом позже Лаура вышла из магазина игрушек, ее руки были доверху нагружены детскими подарками, среди которых была скакалка для Лотти и три новенькие колоды карт для Джорджа. Она отказалась от доставки своих сокровищ в Девонбрук Холл, не желая отдавать их в чужие руки. Диана терпеливо подождала, пока она нырнула в галантерею, чтобы купить мягкие кожаные перчатки, чтобы греть больные руки Довера холодными зимними ночами. И в довершение всего, она решила послать Куки одну из шляпок со страусиными перьями, набор которых уже купила для себя.

Подходя к экипажу, Диана вдруг резко остановилась, отчего Лаура налетела на нее сзади. Один из лакеев спрыгнул с козел, чтобы подхватить их покупки, а Лаура глянула Диане через плечо и увидела маркиза Джиллингема, лениво прислонившегося к фонарному столбу с цилиндром в руке и сверкающей тростью под мышкой.

Он выпрямился и отвесил им изящный поклон.

— Ваша светлость, леди Диана. Я увидел ваш экипаж, когда выходил от портного, и решил пожелать вам приятного вечера.

— И вам приятного вечера, мой лорд. — Диана пронеслась мимо него и приняла руку лакея, который помог ей подняться в экипаж. — Сейчас, когда мой кузен благополучно вернулся из своего маленького приключения, я думаю, мы уже не будем с вами так часто встречаться.

— Напротив, — протянул Тейн, искусно оттесняя лакея, чтобы собственноручно помочь Лауре подняться в экипаж. — Раз герцог теперь будет жить в Девонбрук Холле, я собираюсь регулярно надоедать вам своимприсутствием.

— Не думаю, что это будет для вас очень большим вызовом. — Диана смотрела прямо перед собой, пока лакей запирал дверцу. — Уверена, мой кузен будет очень рад принимать вас у себя.

Тейн посмотрел на ее профиль, большим и указательным пальцами поглаживая край цилиндра.

— А вы, Диана? — тихо спросил он. — Вы будете рады принять меня?

Но прежде чем она смогла дать ему ответ, экипаж качнулся и тронулся с места.

— Он совершенно несносен, — пробормотала Диана, сдергивая перчатки и бросая их себе на колени.

Заинтригованная лихорадочным румянцем, появившемся на щеках Дианы, а также редко ее показываемой страстью, Лаура выглянула из окошка и увидела, что Тейн смотрит им вслед, держа в руках цилиндр.

По возвращении в Девонбрук Холл оказалось, что Лауру и Диану ждет в холле Адисон.

— Его светлость ожидает вас в своем кабинете, — сообщил он Лауре, передавая лакею ее мантилью и муфту.

Сердце Лауры совершило головокружительный скачок. Наверное, в конце концов Стерлинг решил перестать притворяться, что вчерашней ночи никогда не было, и согласен признать, что мужчина не может брать женщину целиком и полностью, ничего не давая от себя взамен. Она пригладила волосы и пошла по ближайшему коридору, желая, чтобы никто не заметил ее жалкие надежды.

Адисон вежливо кашлянул.

— Вон туда, ваша светлость, — сказал он, показывая в противоположном направлении. — Седьмая дверь слева, прямо за мраморным фонтаном.

Лаура развернулась и пошла, куда он указывал, подарив мажордому благодарную улыбку.

Проскользнув в кабинет, Лаура застала Стерлинга сидящим за своим громоздким столом в окружении высоченных стопок бумаг и бухгалтерских книг. С облегчением она поняла, что собак поблизости нет. Несмотря все его заверения, что они просто добрые гиганты, она по-прежнему считала, что одно из их тайных желаний — отгрызть ей ногу и закопать ее в комнате для солнечных ванн.

Пиджак Стерлинга небрежно висел на ближайшем стуле, а его хозяин оставался в помятом жилете и рубашке с закатанными рукавами. Лаура стала рассматривать его лицо, освещенное тусклым светом лампы и лишенное привычной настороженности, думая, как мало она знает о нем на самом деле. Он был не порождением ее фантазий, а сложным человеком, выросшим под влиянием и добра и зла. И единственное, чего она бы хотела — чтобы кто-нибудь уменьшал ее желание получить его, а не увеличивал.

Она могла бы поклясться, что не издала ни единого звука, но Стерлинг внезапно поднял голову и поймал ее за разглядыванием своего лица. Маска любезности, которую она уже начинала ненавидеть, быстро скользнула на свое обычное место.

— Итак, вы вернулись из своего похода по магазинам. Полагаю, вы нашли все, что хотели?

— Не все, — загадочно сообщила Лаура, опускаясь в кожаное кресло, стоявшее около стола.

— Что ж, вероятно, это поможет смягчить ваше разочарование. — Стерлинг перегнулся через стол и вручил ей свернутый лист пергамента. — С днем рождения.

Лаура моргнула, начисто застигнутая врасплох.

— Вы же не могли подумать, что я забуду о нем, не так ли?

— Честно говоря, я сама о нем забыла. И, конечно же, не ожидала, что вы о нем помните. — Она застенчиво опустила взгляд. — Или сделаете мне подарок.

— Разверните его, — сказал Стерлинг, кивая на пергамент. — Давайте.

Она медленно развернула выглядящий официальным документ и проглядела текст, выписанный изящным почерком, толком не понимая, что она видит перед собой.

— Это права собственности на Арден Менор, — объяснил Стерлинг. — Я нашел этот документ вчера утром, когда я просматривал бумаги в кабинете своего отца. Пока вас не было, я вызвал поверенного, и мы переписали дом вместе с землями на ваше имя. Вам больше не придется волноваться о том, что Джордж и Лотти могут потерять крышу над головой. Больше никто не сможет забрать у вас это поместье, даже мои наследники.

Его наследники. Лаура на лист бумаги смотрела невидящим взглядом, не поднимая глаз из боязни, что он увидит ее слезы.

— Я думал, вы обрадуетесь, — тихо сказал Стерлинг. — Вы предпочли бы пару изумрудных сережек или бриллиантовое ожерелье?

Пальцы Лауры стиснули листок.

— Нет, спасибо, мой лорд. Вы и так были ко мне слишком щедры.

Он пожал плечами.

— Ерунда. Кое-кто мог бы даже сказать, что вы это заработали.

Лаура вскинула голову и недоверчиво глянула на него, видя перед собой картины двух последних ночей, которые она провела в его объятиях. И его постели.

— Своей находчивостью, конечно, — добавил он, но блеск его глаз сказал Лауре, что он отлично понял, о чем она подумала. — Вы рискнули очень многим ради такого захудалого поместья.

— Вы очень стремились получить для себя это захудалое поместье. Или вы забыли, что именно привело вас в Арден Менор в первый раз? Уж точно не желание отдать дань уважения своей матери.

Стерлинг откинулся в кресле, маска вежливости на его лице напряженно застыла.

— Моя мать — не ваша забота.

Лаура встала, сминая в кулаке документ на право собственности.

— Ну уж вашей заботой она точно никогда не была. Если бы вы волновались о ней, то не позволили бы ей умереть, так и не получив вашего прощения. Но поскольку, кажется, меня постигнет та же судьба, я полагаю, что будет только правильно, если я унаследую и ее дом. Даже если мне придется зарабатывать на него всю оставшуюся жизнь. — Она пошла к двери, потом остановилась. — О да, а еще я сегодня столкнулась с одним из ваших дорогих друзей — с леди Хьюит. Она отчетливо дала понять, что будет только рада принять вас в свою постель, когда я вам надоем.

И хотя на это потребовались все силы ее худенького тела, Лауре все же удалось хлопнуть дверью кабинета так, что по обе стороны от нее чуть не погасли канделябры.

— А на это не так много шансов, верно? — пробормотал Стерлинг, печально покачав головой и слушая, как удаляются ее сердитые шаги.

Лаура лежала на своей кровати и разглядывала натянутый над ее головой балдахин. Вчера ночью она злилась. Этой ночью она была просто вне себя от бешенства. Ее муж мог сколько угодно разыгрывать из себя великодушного дворянина, но она уже поняла, чем был его подарок — еще одним упреком ей. Насмешливым напоминанием, что груда заплесневелых кирпичей не сможет заменить то, что они оба потеряли из-за ее лжи.

Где-то в доме часы пробили двенадцать раз, ознаменовывая конец дня ее рождения.

Лаура рывком перевернулась на бок. Часы могли бить хоть тринадцать раз, но она все равно не пойдет к нему. И не потому, что она все равно не сможет найти западное крыло. Ему только легче станет, если она свалится с лестницы и сломает себе шею. Она так и видела, как он стоит на ее могилке, а его лицо изображает притворную скорбь, пока леди Хьюит выражает ему свое сочувствие.

Может быть, он даже не станет ждать ее безвременной кончины. Что, если она придет в западное крыло и обнаружит, что его кровать пуста и холодна? Возможно, он уже даже ушел к своей бывшей любовнице. Возможно, они уже провели вечер, потягивая шампанское и смеясь над тем, как его обманом втянули в брак с дочерью бедного приходского священника, которая не может даже надеяться удовлетворить его в постели. Возможно, в эту самую минуту он лежит на шелковых простынях другой женщины и проделывает с ней все то сладкое и грешное, что он проделывал с Лаурой только вчера ночью.

Лаура застонала и закрылась с головой одеялом, чтобы изгнать из головы эту картину.

В таком положении Стерлинг и застал ее, когда раздвинул полог балдахина и сел рядом с ней на постель.

Глава 23

… а также, что она окажется достойной твоей преданности.

Лаура села на кровати, убирая с глаз растрепанные волосы.

— Что вы здесь делаете?

Стерлинг поставил оловянный канделябр на полочку, что выступала над спинкой кровати, и постель уютно осветилась.

— Я не хочу, чтобы меня обвиняли в том, что я пренебрегаю обязанностями мужа. Очень сомневаюсь, что моя репутация распутника сможет выдержать такой удар.

Около минуты она, казалось, обдумывала его слова, а потом плюхнулась на спину.

— Если ваша единственная цель состоит в том, чтобы получить от меня наследника, то можете обойтись без всяких тонкостей и просто заняться ею.

— Тонкостей? — повторил Стерлинг, зачарованный ее изменившимся настроением.

— Ну, вы понимаете — поцелуи … прикосновения. — Она пренебрежительно махнула рукой. — Все эти дурацкие хлопоты.

— Вы не хотите, чтобы я вас поцеловал?

— Я не вижу в этом смысла, а вы?

Стерлинг продолжал смотреть на нее нарочито невинным взглядом.

— Совсем нигде?

Он был слишком близко от нее, чтобы не заметить, как она судорожно сглотнула, и услышать ее прерывистый вздох. Она откинула простыни и уставилась в балдахин.

— Только накройте меня, когда закончите. Здесь холодно.

В комнате действительно было холодно. Но это не имело отношения к вездесущим сквознякам, продувающим насквозь огромный старый дом, и имело полное отношение к мрачному выражению лица его молодой жены и ее напряженной позе. Она смотрела так, словно ждала, когда же ей вырвут больной зуб. Стерлингу пришлось прикусить себя за щеку, чтобы сдержать улыбку.

— Мне придется поднять вашу ночную рубашку, — предупредил он. — Это не доставит слишком много хлопот, не так ли?

Она издала многострадальный вздох и отвернулась.

— Я предполагаю, что этого не избежать.

Ее глаза закрылись, когда он провел теплыми руками по ее длинным и шелковистым ногам, задирая рубашку выше бедер. От действа у него самого перехватило дыхание. При свете свечей она выглядела как настоящий ангел — темные шелковистые завитки и бледная веснушчатая кожа.

— Думаю, нам обоим будет легче, если я прикоснусь к вам… здесь.

Ее губы разошлись в беззвучном судорожном вздохе. Стерлинг с трудом удержался от своего. Он не сделал ничего, чтобы заслужить такое, а она была готова для него так же, как он для нее. Движением плеч он сбросил с себя атласный халат, радуясь, что не стал надевать брюки перед длинным и одиноким путешествием в ее комнату.

— Если это не доставит вам слишком много неудобств, не могли бы вы взять меня за руки — вот так, как я сейчас возьму ваши руки. — Он мягко продел пальцы в ее руку, и закинув ей руки за голову, сдвинул их так, чтобы они оказались ладонь к ладони.

Она схватилась за его руки, когда он одним плавным движением вошел в нее. Стерлинг зажмурился от резкого рывка ощущений. Он никогда не думал, что женщина может быть такой шелковистой и сладкой, такой горячей, такой тугой. Когда он начал двигаться в ее теле, оно охватило его как перчатка, словно было создано для него. И только для него.

Открыв глаза, он увидел, что она смотрит на него из-под ресниц, ее губы полуоткрыты, а глаза излучают желание.

— Вы точно не хотите, чтобы я вас поцеловал? — прошептал он хриплым от страсти голосом.

Ее язык облизнул пересохшие губы.

— Ну, может быть, только один раз…

Стерлинг поцеловал ее одним единственным поцелуем, который все продолжался и продолжался, и чей глубокий и первобытный ритм повторял гипнотический ритм толчков его бедер и оглушающие удары сердца. Ему хотелось, чтобы это не кончалось никогда — ни любовь, ни поцелуй. Но его тело не могло сдерживаться вечно. Решив показать Лауре, что он может сделать даже без всяких "тонкостей", он повернулся так, чтобы каждый нисходящий толчок касался бесценной жемчужины, которая находилась в сосредоточии ее завитков.

Он ощутил, как ее тело слабеет под ним, и понял, что должен последовать ее примеру. Когда он, едва дыша, упал на нее сверху, то никак не ожидал услышать слова, сказанные ему в ухо тихим и решительным тоном.

— Вы сделали то, зачем приходили. Можете уходить.

Он медленно поднял голову.

Лаура смотрела мимо него, уставившись в какую-то точку над его правым плечом и пытаясь притвориться, что ее соблазнительное тело не дрожит до сих пор от головокружительного удовольствия, которое они оба только что получили.

— Я уволен?

— Нет, вас извиняют. Работа проделана отлично, как и вся остальная ерунда.

Часть Стерлинга хотела обнимать ее и не отпускать, пока в комнату не начнут проникать первые лучи рассвета.

Но он отказался от этого права, когда расписал условия брака, в которых совершенно не учитывалась страсть. Мысленно проклиная себя за недостаток дальновидности, осторожно опустил вниз ночную рубашку Лауры и подоткнул ей одеяло, после чего надел халат и взял свечу.

Он выскользнул из постели, сосчитал до десяти, и снова сунул голову внутрь балдахина. Лаура лежала на спине с закрытыми глазами и раскинутыми в стороны руками. Мрачность на ее лице превратилась в безмятежно-недоверчивое выражение восторга.

Стерлинг кашлянул, от чего Лаура подскочила и стукнулась о спинку кровати. Она потерла ушибленную голову и посмотрела на него сквозь упавшие на лицо волосы.

— Я думала, вы ушли.

Он прислонился к подпирающему балдахин столбику.

— Я просто подумал, что, вероятно, нам лучше не обходиться без тонкостей. При ближайшем рассмотрении они, в общем-то, оказались очень милыми.

Лаура поиграла лентой-завязкой своей ночной рубашки.

— Ну, если вы думаете, что это сделает вашу задачу менее обременительной…

— О, я думаю, что это сделает не только мою, но и вашу задачу менее обременительной. Почему бы мне не показать это вам на практике?

Ее глаза расширились, когда он снова сбросил халат и вернулся к ней в постель.

Может быть, у Стерлинга Харлоу и было лицо ангела, однако ночью он становился дьяволом, похищая душу Лауры, но не переставая презирать ее сердце. И хотя он выражал пристрастие ко всяким тонкостям, то, что он проделывал с изнывающим от желания телом Лауры, проскальзывая к ней в постель каждую ночь, было вовсе не милым, а восхитительно испорченным. А кое-что и совсем порочным.

Лаура каждое утро валялась в постели до десяти или одиннадцати часов, пытаясь отложить момент, когда ей придется встретиться лицом к лицу с незнакомцем, который не имеет ничего общего со страстным мужчиной, который всего на несколько часов раньше вызывал в ее теле восхитительные волны удовольствия. И чем горячее были их соития, тем более холодным и отстраненным он становился, настолько, что даже его кузину начало расстраивать его отношение и уклончивые отговорки.

Когда однажды вечером он не стал ужинать и заперся в своем кабинете, Диана кинула на стол салфетку и, сверля Лауру яростным взглядом, требовательно спросила:

— Каким он был?

Лаура замерла, не донеся до рта вилку с лососем, приправленным карри.

— Кто?

— Этот ваш Николас. Каким он был? Мужчиной какого типа?

Лаура положила вилку, ее губы смягчила задумчивая улыбка.

— Он был добрым и нежным, со сдержанным юмором. Немного подозрительным по натуре. Впрочем, вряд ли я могу его в этом винить, — признала она, промокая салфеткой губы. — У него было и что-то вроде характера. Вы бы видели, каким он стал, когда выяснил, что я, не посоветовавшись с ним, устроила ему место нового приходского священника. Он даже потерял дар речи на какое-то время. Он качал головой, глядя на меня, и ерошил себе волосы, а его лицо краснело и краснело, так что я даже думала, что он вот-вот взорвется.

Диана встала со своего места и присела рядом с Лаурой.

— О, продолжай, пожалуйста. Он действительно вышел из себя? Мне всегда хотелось, чтобы он не был таким каменным, когда мой отец бил его тростью, но он был слишком гордым. Он мог только принимать удары трости, а я — плакать.

Около минуты Лаура не знала, куда деваться. Потом осторожно взяла Диану за руку.

— Если вы хотели увидеть, как он выходит из себя, вам бы понравился момент, как он впервые познакомился с моей младшей сестрой. Лотти выпустила котят ему на постель, а он думал, что это крысы.

— Меня это нисколько не удивляет. С тех пор, как он вернулся, мне приходится закрывать Снежку в северном крыле. Стерлинг не выносит кошек. В этом он такой же, как мой отец.

— Ха! Тогда вам лучше спросить его о кошечке, которая имела обыкновение ходить за ним по пятам по всей ферме. А однажды утром я даже видела, как он целует ее в розовый носик и засовывает в карман пальто, решив, что его никто не видит. Вы бы видели, как эти двое спали в обнимку в… — Внезапно обратив внимание, что лакей, стоящий навытяжку около буфета, вытягивает шею, чтобы услышать, о чем они говорят, Лаура наклонилась и прошептала на ухо Диане нечто, вызвавшее у той взрыв хрипловатого смеха.

Бесконечные колонки чисел, скопированные аккуратным почерком Дианы, уже начинали расплываться перед глазами у измотанного Стерлинга, когда он услышал то, что никогда раньше не слышал в толстых каменных стенах Девонбрук Холла — музыкальные переливы женского смеха. Он медленно встал, выпустив из рук бухгалтерскую книгу, которая тут же закрылась.

Этот смех был неотразим, как песня сирены. В поисках его источника Стерлинг добрался до двери в столовую. Его жена и кузина сидели рядышком, они смеялись и перешептывались, как давние подружки.

Коснувшись взглядом милого лица Лауры, он ощутил где-то в груди непонятную боль. Он не слышал ее смеха с тех пор, как они вместе стояли на залитых утренним солнцем ступеньках церкви Святого Майкла, целую вечность тому назад.

Он мог бы еще долго смотреть на нее, если бы стоящий у буфета лакей многозначительно не кашлянул. Лаура и Диана резко обернулись, их улыбки исчезли, а взгляды стали настороженными.

— Простите, что помешал, — натянуто сказал Стерлинг. — Я забыл "Таймс".

Он сунул газету под мышку и зашагал обратно в свой кабинет, еще больше, чем раньше, чувствуя себя чужим в собственном доме.

Спустя несколько дней, когда одним дождливым и холодным вечером Стерлинг направлялся в свой кабинет, чтобы провести очередные бесконечные часы, просматривая отчеты по бесконечному количеству своей собственности, он услышал за своей спиной нечто очень любопытное.

Полную тишину.

Он резко остановился и прислушался. Никто не пыхтел и не толкался, и когти не стучали по мраморному полу.

Он медленно повернулся.

Собак не было.

Калибан и Цербер постоянно были рядом с ним с тех пор, как он вернулся из Ардена. Они даже каждую ночь спали у двери спальни Лауры, пока их хозяин не выходил оттуда в предрассветные часы раскрасневшимся и пресыщенным. Они были единственными, кто знал, что он не возвращался после этого в свою пустую и холодную постель, а проводил остаток ночи в комнате для солнечных ванн, с сигарой в зубах ожидая восхода солнца.

Стерлинг сунул в рот два пальца и свистнул; когда он хотел подозвать псов, этот сигнал еще никогда его не подводил. Но единственным ответом ему было только гулкое эхо.

Он нахмурился. Вероятно, Адисон просто забыл ему передать, что приказал кому-то из лакеев погулять с ними в парке.

Проходя мимо библиотеки, он заметил, что дверь в нее наполовину открыта. Он заглянул внутрь и, онемев от раскинувшегося перед ним зрелища, прислонился к косяку.

Лаура сидела на ковре около камина, а рядом с ней вытянулся Цербер. Голова Калибана лежала у нее на коленях, а его огромные золотистые глаза были полны раболепской преданности. Лаура рассеянно гладила его по ушам, ни мало не беспокоясь, что он обслюнявил ей всю юбку, сшитую из светло-голубого шелка. Стерлинг с трудом представлял, что бы сказали его заклятые враги-французы, если бы увидели, как собаки дьявола повинуются одному лишь женскому прикосновению. Но он слишком хорошо знал, какую власть эти руки имеют над его собственной плотью.

Он печально покачал головой. Сначала его кузина, теперь его собаки. Она собирается оставить его ни с чем?

Он уже собирался уйти, как вдруг печальный вздох приковал его ноги к полу. Несмотря на то, что у нее на коленях лежала раскрытая книга, она задумчиво смотрела на огонь. Стерлинг наблюдал за ней, отмечая изменения, которые ускользали от него в бархатном полумраке постели. С ее щек исчез яркий румянец, а глубокие карие глаза больше не искрились смехом, они были накрыты вуалью одиночества.

Она рискнула всем, в том числе своим сердцем, чтобы спасти от разрушения свой дом и семью. А он все равно оторвал ее и от того, и от другого, даже не позволив посмотреть на них в последний раз.

Старый герцог заказал для комнаты солнечных ванн всевозможные экзотические цветы, но они редко цвели, поскольку нуждались в тепле и солнечном свете, а как раз этими двумя вещами не мог их обеспечить холодный и продуваемый сквозняками зал. Цветы, в конце концов, погибали, и единственным, кто оплакивал их, оказывался Стерлинг.

Должно быть, он произвел какой-то еле заметный шум, поскольку Цербер поднял голову и удивленно посмотрел на него. Прижав палец к губам, Стерлинг медленно отступил из комнаты.

Он добрался до кабинета, впервые за эти дни воодушевившись исполненной смыслом целью. Написав довольно длинную записку, он вызвал звонком Адисона.

Как и всегда, слуга появился мгновенно, вынырнув словно из-под земли.

— Вы звонили, ваша светлость?

Стерлинг вручил ему послание.

— Мне нужно, чтобы маркиз Джиллингем получил это как можно скорее.

— Очень хорошо, ваша светлость. Что-нибудь еще?

Стерлинг откинулся на спинку кресла и невольно улыбнулся.

— Можете выдать слугам щедрую премию. Боюсь, им придется ее как следует отработать.

К концу второй недели проживания Лауры в Девонбрук Холле, она уже так отчаянно нуждалась в компании, что начала бродить по портретной галерее в западном крыле, ища сходство в лицах предков Стерлинга, изображенных на портретах. Она развлекала саму себя, наделяя именами наиболее колоритных из них и придумывая истории их жизней. Она решила, что ухмыляющийся тип в камзоле и брыжах был Задирой Персивалем, любимым наперсником самой первой герцогини Девонбрук. А рыжебородый и румяный воин в кольчуге — никто иной, как Кровавый Борис, защитник несправедливо осужденных. А жизнерадостная стерва с непокорным взглядом? Наверняка, это Безумная Мэри Харлоу, которая убила своего бесчувственного мужа, поймав его в постели с замужней любовницей, острой на язык потаскушкой по имени Элизабет.

Лаура вздохнула и сделала еще один круг по галерее. Даже портрет старого Гренвила Харлоу потерял свою власть устрашения. Она уже едва ли не предпочитала столкнуться с призраком старого герцога, вместо ныне живущего.

Она склонилась, разглядывая маленький портрет на стене, который едва не пропустила. На нем было изображено застывшее и неулыбчивое подобие светловолосого мальчика, не старше одиннадцати или двенадцати лет. Он стоял, вытянувшись в струнку, а его глаза смотрели с настороженным цинизмом, странным для ребенка

Лаура коснулась пальцем его щеки, но не смогла найти даже намека на ямочку, которую так любила. Здесь ей уже не было необходимости что-то придумывать. Она знала его историю. Его бросили те, кого он сильнее всего любил. Он оказался в полной власти старого деспота, желавшего сотворить его по своему образу и подобию. Его предала женщина, которой он доверял больше всего на свете. Лаура медленно опустила руку. Может ли она винить его в том, что он больше не верит в возможность быть в итоге счастливым?

Она опустила голову и отвернулась от портрета, но в этот момент тишину разорвал дикий собачий лай. Ему аккомпанировали голоса на повышенных тонах и обжигающий поток ругани, милостиво тонущий в сильном акценте кокни, после чего раздался пронзительный вопль.

Лаура вскинула голову. Решив, что, наверное, совсем сошла с ума, она подобрала юбки и рванулась с места.

Она уже почти добралась до лестничной площадки, когда из северного крыла появилась Диана, ее обычно безупречно причесанные волосы сейчас были уложены только с одной стороны.

— Что за ужасная какофония? Такое впечатление, что кто-то издевается над кошкой!

Вместо ответа Лаура пролетела вниз мимо нее. Она не стала ждать, пока потрясенный лакей откроет дверь, поэтому сама схватилась за ручку и толкнула ее.

— Лаура!

Пока Адисон, побагровев от усилий, с трудом удерживал рвущихся вперед псов, золотоволосая малышка рванулась в объятия Лауры. Затянутая тканью корзинка у нее на локте, могла бы показаться совершенно безобидной, если бы не свисающие из нее разноцветные помахивающие хвостики, которые и стали причиной собачьей ярости.

— Лотти! О, Лотти, это действительно ты? — Адисон передал собак двум дородным лакеям, а Лаура спрятала лицо в волосах сестры, глубоко вдыхая их детский аромат.

— Конечно, это она, — сказал кто-то за спиной Лотти. — Ты знаешь еще кого-то, кто мог бы устроить такой гвалт только по причине того, что один из этих милых песиков по ошибке принял ее корзину с котятами за еду для пикника?

Лаура подняла голову и увидела младшего брата, который лениво прислонился к двери красивого экипажа, что стоял около входа в особняк, и чей шейный платок был завязан просто безупречно.

— Джордж Фарли! — воскликнула Лаура. — Кажется, ты вырос на целый дюйм с тех пор, как я видела тебя в последний раз!

— На полдюйма, — признал тот. Вырываясь и закатывая глаза, он позволил ей обнять себя и расцеловать. — Осторожнее, не уколись об мои баки, — предупредил он. — Их только два, но они очень колючие.

— Если спросить меня, которого никто не спрашивает, — прорычал еще кто-то, — то я до сих пор считаю, что мы должны вернуть наши задницы обратно в Арден. Твоя сестра теперь леди и слишком утонченная для таких как мы.

Лаура обернулась и увидела Довера, который смотрел на нее, притворно насупив брови.

— Иди сюда, старый ворчливый грубиян, — сказала она, — и поцелуй эту утонченную леди.

Он чмокнул ее в щечку, а она сжала его узловатые пальцы, с радостью заметив, что синяки на его лице уже почти прошли.

Куки же выходила из экипажа в сопровождении самого маркиза Джиллингема. Страусиные перья, украшающие ее новую шляпку, величественно покачивались на ветру. Лаура спрятала лицо на ее необъятном плече, и у нее перехватило горло, не дав ей произнести ни единого приветственного слова.

— Иди сюда, моя овечка, — стала утешать ее Куки, поглаживая по волосам. — Куки теперь с тобой. И все будет хорошо.

Даже понимая, что это лишь утешение, Лаура почувствовала, что слова Куки придают ей мужества, и проглотила ком в горле. Она оглядела их сияющие лица.

— Я не понимаю. Почему вы все не в Ардене? Что вы делаете здесь, в Лондоне?

Куки кокетливо посмотрела на маркиза.

— Так ведь твой муж послал за нами этого красивого молодого джентльмена.

Тейн поднес к губам ее руку.

— Это было для меня удовольствием. Не каждый день мне доводится путешествовать с женщиной, которая может свернуть шею цыпленку голыми руками.

Куки захихикала и ущипнула его за щечку.

— Будь я на несколько лет помоложе, вы бы узнали, что я могу проделывать с ними не только это.

Довер закатил глаза.

— Не обращайте на нее внимания. Она просто бессовестно кокетничает.

— Как и он, — пробормотала Диана, сразу заработав многозначительный взгляд от Тейна.

Лаура все еще не могла придти в себя от шока.

— Стерлинг послал за вами? Но почему он мне ничего не сказал?

— Он хотел, чтобы это стало сюрпризом. — Услышав мягкий и глубокий голос мужа, Лаура повернулась и увидела, что он стоит рядом, прислонившись к одной из колонн портика. — И судя по выражению твоего лица, ему это удалось.

Лаура едва удержалась, чтобы не броситься ему в объятия. Но его руки были по-прежнему скрещены на груди, не позволяя ничего, кроме самых сдержанных выражений благодарности.

— Благодарю вас, ваша светлость, — тихо произнесла она. — У меня нет слов, чтобы выразить, как я ценю вашу доброту.

Слов, может, и не было. Но были легкие, как перышко, ласки и сильные, тревожащие душу, поцелуи. Именно их она пообещала ему своим страстным взглядом.

Лотти нетерпеливо потянула ее за руку.

— Ты должна показать мне свою кровать — ту, что похожа на шатер султана. Ты так здорово описывала ее в своих письмах, что я почти могла ее увидеть. Можно, я буду спать с тобой, пока мы здесь, Лаура? Можно? О, пожалуйста, скажи, что ты разрешаешь!

Все, за исключением осторожного Адисона, посмотрели на герцога.

Стерлинг неловко кашлянул и густо покраснел.

— В этом нет необходимости. Я распорядился предоставить вам и вашему брату отдельные покои, и в них кровати тоже похожи на шатры султана.

Прежде чем Лотти успела начать хныкать как следует, Куки вытащила из своей сумки обернутый полотном пакет и протянула его Стерлингу.

— Я спекла свежую порцию оладушек лично для вас, милорд.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответил Стерлинг, и в его глазах сверкнули искорки, как это случалось раньше.

— У меня тоже есть кое-что для вас! — Лотти стала рыться в своей корзинке.

— Пожалуйста, только не говори, что это свадебный пирог, — пробормотал тот.

Лотти укоризненно глянула на него, а затем торжествующе подняла в воздух то, что искала.

Это была желтая кошечка. Та самая, что ходила за Стерлингом по пятам в Арден Менор.

Она протянула извивающееся существо Стерлингу, и его лицо застыло, словно превратившись в маску.

— Спасибо, Карлотта, — натянуто сказал он, не делая ни единого движения, чтобы взять кошку. — Я уверен, что Адисон будет очень рад найти вашим питомцам соответствующее место.

Он резко развернулся и широкими шагами вернулся в дом. Минуту спустя послышался звук захлопнутой вдалеке двери.

Упавшая духом Лотти сунула котенка обратно в корзину.

— Ничего не понимаю. Я думала, он обрадуется.

Лаура слегка сжала плечи сестры, и они с Дианой тревожно посмотрели друг на друга.

— Дело не в тебе, тыковка. Просто сейчас его порадовать немного труднее, чем раньше.

Она не сказала Лотти, что уже начинает бояться, что это вообще невозможно.

Когда вся шумная компания в сопровождении Адисона вошла в дом, Диана и Тейн остались одни, лицом к лицу.

— Ты оказал моему кузену огромную услугу, — проговорила она. — Ты всегда был ему скорее братом, чем другом.

— Так же, как ты всегда была ему больше сестрой, чем кузиной.

Диана неловко рассмеялась.

— Тогда мы с тобой в каком-то смысле брат и сестра.

Тейн, совершенно неожиданно для Дианы, прикоснулся к ее волосам. Она уже забыла, как забавно, должно быть, выглядит, выбежав полупричесанной из своих покоев. Но вместо того, чтобы убрать болтающиеся пряди волос ей за ухо, он вытащил шпильки с другой стороны, и уже зачесанные волосы свободно рассыпались ей по плечам.

Его голос был почти таким же томным, что и его зеленые глаза.

— За прошедшие одиннадцать лет, я думал о вас, моя леди, во многих смыслах, но никогда как о сестре.

И прямо перед лакеями, кучером собственного экипажа и самим Господом Богом, он коснулся ее губ поцелуем, который уж точно никто не смог бы перепутать с братским.

Он поднялся обратно в экипаж, а совершенно ошеломленная Диана осталась стоять на том же на месте. Когда экипаж тронулся с места, Тейн высунулся из окна и слегка коснулся своей шляпы, в его глазах сверкнули шаловливые искорки.

— Не обращайте внимания. Я просто бессовестно кокетничаю.

Глава 24

Я до сих пор вижу во сне твое лицо.

Мама звала его.

Дрожа всем телом, Стерлинг резко сел на постели. Он сбросил одеяла и поднялся на ноги. Пол, на который он ступил босыми ногами, показался ему совершенно ледяным, когда он пересек комнату и с натугой открыл массивную дверь.

Непроглядная тьма навалилась на него, но он не отступил, только сжал зубы, борясь с ужасом. Разбудивший его звук снова повторился — такой жалобный и тихий, что в его сердце снова поднялась надежда. Мама не просто звала его. Она звала его вернуться домой.

Следуя сладким звукам ее голоса, он побежал по длинному коридору, но чуть углубившись в него, услышал еще один звук, который шел из темноты у него за спиной. Стерлинг примерз к месту, вжался в стену.

Сначала он слышал только собственное частое дыхание, но потом звук раздался снова — тот самый, что он слышал уже много-много раз раньше, и от которого холод пауком спускался по его позвоночнику.

Это было размеренное постукивание дядиной трости.

Стерлинг оттолкнулся от стены и рванулся с места. Но как бы быстро он ни бежал, неутомимое постукивание не отставало от него, оно только становилось все громче и громче, пока не заглушило собой отдающийся эхом голос матери. Если бы только его ноги не были такими короткими, он смог бы добраться до нее раньше, чем дяде удастся его поймать. Если бы только коридор не становился запутанней с каждым его шагом. Если бы только …

Из темноты за его спиной вылетела костлявая рука и схватила его за горло.

Дрожа всем телом, Стерлинг резко сел на кушетке.

Все десять лет службы в армии он был милостиво избавлен от кошмаров, которые отравляли его сон с самого детства. Но они не исчезли навсегда, а просто затаились в темных уголках Девонбрук Холла, ожидая его возвращения.

Стерлинг спустил ноги на пол и уронил голову на руки. Он так и не смог заставить себя спать в дядиной кровати. Она была слишком похожа на могилу. Он почти боялся, что раз опустившись на ее мягкий матрац, больше не сможет оттуда выбраться.

Он глянул на часы, стоявшие на каминной полке. Он собирался только немного подремать, прежде чем идти к Лауре, но часы показывали уже почти час ночи. Стерлинг встал и рывком затянул пояс халата. Он дал себе клятву, что если Лаура уже спит, он просто проскользнет к ней в постель, прижмется к упругому теплу ее тела и будет лежать, зарывшись лицом в ее душистые волосы, пока не уйдет горькое послевкусие кошмара. Он даже не будет целовать чувствительное местечко у нее за ушком, чтобы она прижалась к нему спиной, и не будет заполнять ладони мягкостью ее груди. Он беспомощно покачал головой. Черт, он точно не будет.

Стерлинг приоткрыл дверь спальни Лауры и увидел Калибана и Цербера, которые лежали на коврике у изножья ее кровати и выглядели, как посапывающие ангелы-хранители.

— Предатели, — пробормотал он и, наклонившись, погладил их по головам.

Собаки весь день носились по дому за котятами Лотти, пока один пушистый серый котенок не развернулся и не смазал лапой Калибана по носу. Он и его собрат весь оставшийся вечер жались друг к другу под кухонной лестницей и в один голос скулили.

В комнате Лауры пульс Стерлинга бешено забился от нетерпения, когда он стал раздвигать балдахин, и сразу превратился в унылые размеренные удары, когда он увидел на подушке рядом с ее темной головой золотистую головку Лотти.

Было очевидно, что жена ждала его. Ее глаза были ясными и живыми.

— Лотти приснился кошмар, — шепотом сказала она, виновато глядя на него. — Я просто не могла ее выгнать, понимаешь?

Стерлинг посмотрел на ребенка, уютно устроившегося в ее руках, на пяток котят, мирно спящих по всему одеялу, и ощутил острый укол зависти.

— Конечно, не могла, — пробормотал он и протянул руку, чтобы погладить Лотти по волосам. Ему пришлось сунуть руки в карманы и стиснуть их в кулаки, чтобы не сделать то же самое Лауре. — Она в хороших руках. Уверен, что ты сможешь защитить ее от монстров на всю оставшуюся ночь.

Шагая к комнате для солнечных ванн и на ходу вытаскивая из кармана сигару, он хотел только одного — чтобы она сделала то же самое для него самого.

Девонбрук Холл наполнился весельем.

Если собаки не носились по дому, играя с кем-то из котят в догонялки, то по перилам с визгом съезжала Лотти, а Джордж катался в одних носках по зеркально-гладкому полу. Сияющий Адисон заявил, что никогда еще полы из мрамора и красного дерева не были так отлично наполированы, и даже дал дополнительный выходной нескольким служанкам.

Куки носилась по кухне как ураган и грозила скалкой надменному повару-французу, когда он пытался спровадить ее из своей вотчины. Когда же она скормила один из его сливочных соусов кошкам, этот крошечный человечек вышел из себя и вылетел в столовую, извергая такие изощренные галльские проклятия, что это произвело впечатление даже на Довера. Куки же отделалась передником, которым швырнул в нее француз, приступая к новой партии имбирных пряников.

Единственным, кого, казалось, никак не затронул этот веселый хаос, снизошедший на дом, был его хозяин. Стерлинг редко выходил из своего темного кабинета и даже, в основном, ел там, поскольку семья Лауры присвоила себе обеденный стол в столовой для игры в карты и шумных приемов пищи.

Однажды вечером, когда кузина зашла к нему в кабинет, она застала его работающим за столом при свете всего одной лампы.

— Какая рассеянность с моей стороны, — сухо сказал он. — Должно быть, я не услышал, как ты стучишь.

Как обычно, Диана заговорила без обиняков.

— Вы поженились уже почти месяц назад, а ты до сих пор не сделал ни одной попытки представить свою жену обществу.

Стерлинг неопределенно махнул пером, которое держал в руке, и продолжил набрасывать письменные указания одному из своих управляющих в Ланкашире.

— Большая часть общества сейчас на побережье или за городом. Возможно, в сентябре, когда все вернутся…

— Она думает, что ты стыдишься ее.

Стерлинг вскинул голову.

— Стыжусь ее? Откуда она взяла такую абсурдную мысль?

— Ходят определенные слухи о необычных обстоятельствах вашего брака, и ты не сделал ничего, чтобы их развеять.

— Элизабет… — выдохнул он и провел рукой по волосам. — Будь проклята эта женщина и ее злобный язык.

— К сожалению, вскоре после своего приезда в Лондон, Лаура стала свидетельницей одного умышленно затеянного разговора, в котором обсуждались ее различные изъяны.

— Изъяны? — Стерлинг вскочил на ноги. — У нее нет никаких изъянов, черт подери! Она прекрасная, добрая, преданная, веселая и даже чересчур умная женщина. Да любой мужчина был бы счастлив взять ее в жены!

Диана выгнула идеально ровную бровь.

Стерлинг опустился обратно в кресло, избегая встречаться с ней глазами. Он предполагал, что не только Элизабет была виновата в том, что у Лауры сложилось неверное представление. В конце концов, он и только он был виноват, что тайно приходил к ней в постель каждую ночь и обращался с ней скорее как с любовницей, нежели с законной женой.

Он постучал пером по толстой тетради в кожаной обложке.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы устроить бал?

— С помощью Адисона — полторы недели, — сразу сказала Диана, как будто ожидала, что он задаст такой вопрос.

— Тогда тебе лучше начать им заниматься. — Она пошла к двери, и Стерлинг добавил:

— О, и проследи, пожалуйста, чтобы леди Хьюит получила на него приглашение.

Улыбка Диана напоминала кошачью.

— С превеликим удовольствием.

Когда рано утром, в день назначенного бала, Стерлинг просматривал тщательно составленный Дианой список приглашенных, в дверях его кабинета показалась голова Адисона, который зажимал пальцами нос, словно от неприятного запаха.

— Сэр, вас хочет видеть один человек. М-р Теофелиус Уоткинс.

За многие годы службы слуга постоянно доказывал, что его суждение о людях безупречно и очень точно. Это было одной из причин, почему Стерлинг доверял ему заботиться о Диане все те годы, что не жил дома.

— Хорошо, — настороженно ответил Стерлинг. — Пусть войдет.

Адисон провел в кабинет хорошо одетого мужчину, но вместо того, чтобы, как обычно, оставить хозяина и гостя наедине, он встал навытяжку за правым плечом Стерлинга.

Незнакомец отвесил Стерлингу энергичный поклон.

— Теофелиус Уоткинс, ваш покорный слуга, ваша светлость.

Несмотря на произнесенные слова, ни в его поведении, ни в хищной улыбке не было ничего покорного. Стерлинг перевел взгляд на прогулочную трость с мраморным набалдашником, которую держали обтянутые перчатками руки незнакомца. Он держал ее скорее как оружие, нежели модный аксессуар.

— Чем я могу служить, м-р Уоткинс?

Тот, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло.

— Возможно, вы не в курсе, ваша светлость, но я уже услужил вам. Именно мое отлично проведенное расследование спасло вас от жадных головорезов, которые вас похитили. Если бы не я, возможно, вы до сих пор оставались бы в их цепких лапах.

Стерлинг какое-то время, не отрываясь, смотрел на него. Если бы не этот человек, сейчас он уже мог бы быть счастливо женатым на обожаемой им женщине. Жил бы в Арден Менор в блаженном неведении о том, кто он такой, и не корпел бы над скучными бухгалтерскими книгами и отчетами управляющих. И был бы счастлив.

Внезапно Стерлинга охватил гнев, какого он не испытывал с того момента, как узнал, что Лаура обманула его. Ему хотелось толкнуть этого типа к стене, прижать предплечьем его горло и смотреть, как багровеет самодовольная физиономия этого негодяя.

Он откашлялся и переложил часть бумаг из одной стопки в другую.

— Со слов кузины, у меня осталось впечатление, что вы уже получили компенсацию за свои усилия.

— О, да, получил. И весьма немалую, заверяю Вас. Но я подумал, что вы, возможно, захотите кое-что добавить за мои хлопоты. — Он погладил набалдашник своей трости. — Поскольку я спас именно вашу шкуру.

Стерлинг задумчиво побарабанил пальцами по губам.

— Думаю, я мог бы добавить кое-что.

Он поманил пальцем Адисона. Тот наклонился, и Стерлинг прошептал ему на ухо нечто, от чего слуга широко раскрыл глаза. Когда он вышел из комнаты с поручением, Уоткинс с крокодильей улыбочкой откинулся на спинку кресла, прислонив трость к подлокотнику. Было совершенно очевидно, что он ждет от Стерлинга большой толстый кошелек.

Мужчины вели светскую беседу о погоде, пока Стерлинг не услышал, что к кабинету кто-то идет.

Он подался вперед и мило улыбнулся.

— Я слишком хорошо осведомлен о вашем замечательном расследовании, м-р Уоткинс. Вы собственноручно избили до полусмерти преданного слугу моей жены? Или наняли какого-нибудь кровожадного головореза, который сделал за вас грязную работу?

Улыбка исчезла с лица Уоткинса. Адисон распахнул дверь, и в кабинет прогулочной походкой вплыл Довер.

— Довер, м-р Уоткинс уже уходит, — живо проговорил Стерлинг. — Я просто подумал, что вы могли бы проводить его к выходу.

Довер засучил рукава, обнажая переплетение выпуклых, как веревки, мускулов.

— С удовольствием, милорд.

— Проведите его через заднюю дверь, — проинструктировал Довера Стерлинг. — Нет необходимости беспокоить леди.

Довер щеголевато отдалчесть и вытащил из кресла заикающегося от возмущения Уоткинса, не дав ему даже забрать трость.

— Черт вас подери, Девонбрук! Вы не имеете права так со мной обращаться! Я знаю таких, как вы. Вы считаете себя богатым и могущественным, но я кое-что слышал о вашей жене, — прорычал он, рубленая речь выдавала в нем уроженца Ист-Энда. — Думаю, вы не первый, кого она заманила к себе в постель, но единственный, кто оказался настолько глуп, что женился на этой маленькой шлюшке.

Сам того не ожидая, Стерлинг перегнулся через стол и воткнул кулак на лицо Уоткинсу. Тот рухнул на руки Довера в полной отключке.

— Ну вот, — заныл Довер. — Зачем вы это сделали и испортили мне все веселье?

— Извини. — Стерлинг потер ушибленные костяшки пальцев, не чувствуя ни малейшего раскаяния. Он поднял трость Уоткинса, сломал ее надвое о колено и сунул обломки ему за пазуху. — Просто оставь его на аллее вместе с остальным мусором, хорошо?

— Да, хозяин. — Довер потащил Уоткинса к двери, не пытаясь уберечь его болтающуюся голову от ударов, даже когда она врезалась в дверной косяк. — Хотя это слишком хорошая участь для таких, как он.

— Не могу не согласиться, — пробормотал Стерлинг.

Но вспоминая эти жестокие слова, он подумал о том, не слишком ли добра судьба к нему самому.

Глава 25

И хотела бы, чтобы эти сны никогда не кончались…

— Леди Хьюит была права, — взвыла Лаура. — Ты можешь полировать меня сколько угодно, но я все равно останусь куском угля!

Она отвернулась от зеркала и, картинно прижав руку ко лбу, плюхнулась на кровать Дианы. Диана же обменялась со своей горничной рассерженным взглядом.

— Не глупи, Лаура, — резко сказала она. — Это все просто нервы. Что неудивительно, ведь ты будешь на балу самой красивой.

Лаура села на кровати.

— Почему это? Ты забыла пригласить на него еще кого-то, кроме меня?

Даже Диане пришлось бы признать, что в данный момент никто не принял бы юную герцогиню за алмаз чистой воды. На ней был старый потертый халат с пятнами от пролитого чая. Вся голова была утыкана торчащими во все стороны бигудями, а лицо покрыто толстым слоем лосьона Говланда, чудодейственного крема, который должен был отбелить даже самые большие веснушки.

Диана мягко стерла сгусток крема с кончика носа Лауры.

— Может, на тебя сейчас и страшновато смотреть, но к тому времени, когда Селеста закончит, весь Лондон уже будет готов поднять за тебя тост.

Лицо Лауры просветлело.

— Тост (игра слов. toast означает не только тост, который поднимают за кого-то, но и подсушенный ломтик хлеба — прим. переводчика)? Я такая голодная, что готова съесть хоть целый каравай. Нельзя ли попросить Куки принести нам немного еды?

— Можно, но попозже, — согласилась Диана. — А сейчас мы должны сосредоточиться на твоем одевании.

— Зачем? Чтобы твой кузен смог показать меня всему Лондону? Чтобы все эти лорды и леди смогли, задрав носы, вдоволь посмеяться над бедной деревенской крошкой, которая обманом затащила его под венец? Я и раньше знала, что он хочет мне отомстить, но это слишком изощренно, слишком по-дьявольски даже для него. Лучше бы я вышла за Уэсли Трамбла или Тома Дилмора. Может, они волосатые и воняют, но низости в них нет. — Она шлепнулась обратно на постель. — Твой кузен просто дьявол во плоти. Ненавижу его!

— Я в этом не сомневаюсь, — промурлыкала Диана, отчаянно показывая Селесте жестами, чтобы та принесла шелковые чулки герцогини, пока та отвлеклась.

Но прежде, чем служанка смогла начать натягивать их на Лауру, та снова села, и ее хмурый взгляд сменился уничижительным.

— Наверное, я не должна винить во всем его. Бог не стал бы меня наказывать, если бы я не была такой гадкой. Именно я перепутала свои желания с Его желаниями, именно я хотела того, на что не имела права, именно я лгала, именно я…

Мрачное перечисление грехов Лауры могло бы продолжаться несколько дней, если бы в спальню не влетела Лотти, прижимая к себе тарелку всяких сладостей.

У ее младшей сестренки не заняло много времени выяснить, что северное крыло было самым таинственным в Девонбрук Холле. Диана устроила в нем для себя уютное убежище, отгородившись от холодного мрамора и гнетущего красного дерева остальной части дома. Стены здесь были затянуты ситцем с узором из цветов и такими же коврами, служившими прекрасным фоном для пушистой белой кошки, что лежала на мягкой оттоманке перед камином, как любимая жена султана.

По своему обыкновению Лотти начала болтать еще до того, как переступила порог.

— О, Лаура, ты бы видела все те вкусности, которые Куки приготовила для сегодняшнего вечера! Конфеты, имбирные пряники, мороженое, силлабаб, украшенный засахаренными фиалками, и потрясающими французскими ромовыми пирожными в виде сердечек. Она дала мне попробовать всего понемножку, а Стерлинг сказал, что даже несмотря на то, что я слишком маленькая для танцев, я могу оставаться здесь весь вечер, если уж я так сильно этого хочу.

Лаура, не отрываясь, смотрела на тарелку Лотти, а потом облизнулась.

— Я хочу есть. Поделись со мной, а?

Лотти выбрала неудачный момент, чтобы проявить грубость.

— Нет, это мое! — Она прижала к себе тарелку. — Сходи, и возьми себе сама.

Лаура встала с кровати, ее глаза опасно сузились.

— Отдай тарелку немедленно, маленькая жадная надоеда, или я тебя отшлепаю.

Лотти разинула рот от удивления.

— Конечно, ты этого не сделаешь! Ты никогда меня не шлепала. Даже, когда я этого заслуживала.

— Ну, все бывает, когда-то в первый раз, не так ли? — Лаура выдернула у нее тарелку.

Нижняя губка Лотти задрожала.

— Ты противная старуха-герцогиня, вот ты кто! Я все расскажу Куки! — И она выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь.

— Селеста, почему бы тебе не пойти к прачке и не выяснить, закончила ли она гладить платье ее светлости? — мягко предложила Диана, с зачарованным ужасом глядя, как Лаура набивает рот печеньем.

Служанка вышла, а Диана обошла Лауру по кругу, не в силах отвести от нее взгляд.

— Лотти была права! — воскликнула та, закатывая глаза от восторга. — Эти французские пирожные просто изумительны. — Она смела оставшиеся и облизала губы, скорчив гримасу, когда вместе с крошками на язык попало немного крема.

— О Господи. — Диана опустилась на оттоманку, чуть не сев на перепуганную Снежку. — Ты беременна, не так ли?

Возмущенная кошка юркнула под кровать, а Лаура медленно опустилась на постель, ее нижняя губа задрожала.

— Как давно ты знаешь? — мягко спросила Диана.

По щеке Лауры потекла одинокая слеза, оставляя на креме тонкую изогнутую дорожку.

— В первый раз я заподозрила около недели назад, но не была уверена, пока сегодня утром меня не стошнило после завтрака. А потом я безо всяких на то причин набросилась на Адисона. Я думала, бедняга просто разрыдается.

— Ну, это не должно быть уж таким большим шоком для тебя, не правда ли? Особенно, учитывая еженощные визиты моего кузена к тебе в спальню.

Лаура широко раскрыла глаза.

— Как ты узнала?

— Этот дом, может, и большой, но я не слепая. И не глухая.

Даже отбеливающий крем не смог скрыть того, как вспыхнула Лаура, а ее уши стали цвета яркой гвоздики.

— Не стоит пользоваться всякими романтичными эпитетами. Он просто исполняет свой супружеский долг.

— И с неослабевающим энтузиазмом, могу добавить, — сухо сказала Диана. — Ты уже сказала ему?

Лаура покачала головой.

— Зачем? Как только я рожу ему долгожданного наследника, он спихнет меня в какое-нибудь свое поместье, предпочтительно в Уэльсе или Шотландии, и забудет о моем существовании.

— Это может быть для него труднее, чем ты думаешь.

Лаура настороженно посмотрела на Диану, которая опустилась на кровать рядом с ней.

— Когда мой кузен впервые приехал в Девонбрук Холл, мой отец выполнил все свои обещания. Может быть, Стерлинг и был лишен ласки, но в роскоши у него недостатка не было. — Вспоминая об этом, Диана вновь ощутила укол давней зависти. — У него были все игрушки, которые только можно было себе представить, роскошный шетлендский пони, самые лучшие учителя. Но все равно каждую ночь я видела, как он сидит у окна детской и смотрит в темноту. Он никогда бы не признался в этом, но он ждал свою мать. Где-то в укромном уголке своей души он верил, что она может приехать за ним.

Лаура резко втянула в себя воздух.

— Когда же он перестал в это верить?

— В этом и есть загвоздка. Я не уверена, что он вообще перестал. — Диана взяла Лауру за руку. — Тебе придется стать сильнее, чем была она. Ты не можешь отказаться от него без борьбы.

— Но что, если я проиграю? — прошептала Лаура.

Диана сильно сжала ее руку.

— Тогда ты просто сметешь осколки своего разбитого сердца и будешь продолжать жить, как это сделала я.

Когда герцогиня Девонбрук появилась на верхней площадке мраморной лестницы, что спускалась вниз из галереи, по залу для балов прокатился быстрый ропот.

Сливки аристократического Лондона толпой стояли под переливающимся блеском люстр, чтобы засвидетельствовать ее вхождение в высшее общество. Получив приглашение на бал, многие из них примчались из своих загородных поместий, чтобы заполнить узкие переулки вокруг дома своими колясками и экипажами. В Девонбрук Холле не проводилось больших торжеств со времени смерти последней герцогини, и всем хотелось увидеть легендарный дом почти так же, как и пресловутую молодую жену Девонбрукского Дьявола.

И как выяснилось, ни в том, ни в другом, они не разочаровались.

Зал для балов был достаточно большим, чтобы не допустить духоты и давки — частых гостей на таких сборищах. Пол под ногами блестел, а изысканный запах вощеного кедра смешивался с ароматами женских духов. По стенам были развешены лампы из розового воска, которые дополняли мягкий свет люстр.

Но и те и другие просто бледнели перед светом, который излучала женщина, стоящая наверху лестницы.

Темный бархат ее волос струился вверх чудесным водоворотом и был закреплен усыпанной жемчугом диадемой. Нескольким локонам позволили выбиться из прически, и теперь они подчеркивали ее сияющие глаза и соболиные брови. Веснушки усеивали ее щеки мерцающими пятнышками золота. Еще до следующего вечера и матроны, и институтки будут из кожи вон лезть, чтобы повторить этот эффект, присыпая кожу позолотой.

Ее стройную фигуру украшало платье с высокой талией из белой шелковой тафты и нижней юбкой из газа цвета морской волны. Рукава с буфами и низ платья были оторочены атласными и кружевными лентами. На ее белой шее поблескивала тонкая серебряная цепочка, которая терялась в низком вырезе ее платья, что приводило к яростным обсуждениям того, насколько фантастически экстравагантен скрываемый там драгоценный камень.

Стерлинг стоял около французского окна и, потягивая шампанское, разговаривал с Тейном, когда раздался ропот.

Он повернулся и увидел на лестнице свою жену.

Впервые положив глаз на Лауру Фарли, Стерлинг решил, что она совсем не красавица. Он был неправ. Ее привлекательность выходила далеко за пределы обычной красоты. А вызов ее бесстрашного взгляда и гордо поднятая голова делали ее еще более соблазнительной.

Тейн пихнул его локтем в бок.

— Дев, ты в порядке? Ты выглядишь так, словно кто-то только что врезал тебе кулаком в грудь.

— Я волнуюсь не о своей груди. — Сунув Тейну свое шампанское, Стерлинг стал пробираться сквозь толпу.

И хотя в этом не было настоящей необходимости, поскольку Лаура уже привлекла к себе внимание каждого, находящегося в зале, Адисон церемонно вышел вперед и объявил:

— Ее светлость, герцогиня Девонбрук.

Спускаясь по лестнице под пристальным взглядом сливок общества, Лаура думала только об одном — как она рада, что шлейфы уже вышли из моды, и ей не надо волноваться, что она может наступить на свой и закувыркаться через все оставшиеся ступеньки.

Она шла вполне уверенно, пока не увидела своего мужа, ожидающего ее внизу. Его золотистые волосы составляли великолепный контраст с черным фраком и накрахмаленным жабо рубашки. И несмотря на мрачность взгляда, на его щеке играла еле заметная ямочка.

— Бал традиционно открывает почетный гость, — пробормотал он себе под нос, протягивая ей руку.

Просунув в его руку свою, обтянутую перчаткой, Лаура позволила провести себя в центр зала. Поймав намек, музыканты начали играть переливчатый менуэт.

Лаура никогда не считала менуэт страстным танцем, но каждый раз, когда они со Стерлингом оказывались лицом к лицу и слегка сжимали руки, взгляд его глаз заставлял ее сердце биться быстрее. Они танцевали так, как должны были танцевать на собственном свадебном завтраке, их отточенные движения были не менее нежными или эротичными, чем танец, который они танцевали в ее постели только накануне вечером. К тому времени, когда смолкла последняя нота, Лаура уже задыхалась так, словно они танцевали рил (быстрый шотландский танец — прим. переводчика).

Не успел стихнуть гром аплодисментов, как к ним подлетела темно-рыжая красотка, чья пышная грудь угрожала вырваться из низкого выреза лифа.

— Ваша светлость, — промурлыкала она, делая такой глубокий реверанс, что опасность для ее груди только возросла.

— Леди Хьюит, не так ли? Полагаю, и ваш муж тоже здесь. — Стерлинг оглядел толпу, которая с величайшим интересом наблюдала за их разговором. Гостям, что находились ближе всего к ним, угрожала опасность свернуть себе шею в почти нескрываемых попытках услышать, о чем они говорят. — Сегодня он пришел вместе с вами?

— Боюсь, мой Берти слег с ужасным приступом подагры. — Она скорчила гримаску. — Думаю, это одна из опасностей брака с мужчиной намного старше себя. Меня часто бросают один на один с моими потребностями.

— Какая жалость. А я так надеялся познакомиться с ним. Вы уже познакомились с моей женой?

Леди Хьюит холодно кивнула Лауре.

— Как поживаете, ваша светлость? Я много слышала о вас. Весь Лондон гудит от разговоров о вашем стремительном браке. — Она вложила в свои слова столько злобы, сколько посмела.

— Это меня не удивляет. — Стерлинг по-дьявольски подмигнул ей. — Самый смак для скандала, не так ли?

Она озадаченно посмотрела на него, поняв, что он с этим соглашается. Ее бледная рука нервно прошлась по горлу.

— Уверена, что вы понимаете, как начинаются такие разговоры. В конце концов, вы ведь жили почти как затворник со времени своего возвращения.

— Это потому, что я никак не мог себя заставить оторваться от любимой жены. — Стерлинг собственническим жестом обнял Лауру за талию и нежно улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, в его глазах сверкали озорные искорки. — Как только я положил глаз на Лауру, то сразу понял, что хочу ее получить. Нам казалось, что мы уже давно помолвлены, не правда ли, моя дорогая?

— Гм… ммм… — Лаура уже забыла, насколько сильными могут быть чары Стерлинга. Она могла бы еще долго заикаться, если бы он как следует ее не ущипнул. — О да, это было совершенно удивительно. Только познакомившись, мы сразу начали обсуждать совместное будущее.

— А как вы познакомились? Учитывая ваши столь несоизмеримые… обстоятельства, — аристократические ноздри леди Хьюит стали раздуваться. — Должно быть, это была чистая случайность.

Стерлинг довольно хихикнул.

— Кто-то может назвать это случайностью, но я называю судьбой. Я обязан этим своей своенравной кобыле. Она меня сбросила, а Лаура наткнулась на меня. Должен признаться, что я оказался целиком и полностью во власти ее милосердных ручек.

Продолжая смотреть на него сияющим взглядом, Лаура с силой наступила ему на ногу.

— Не помню, чтобы ты тогда жаловался.

— Напротив. Когда она согласилась выйти за меня замуж, это был счастливейший день в моей жизни.

Лаура кокетливо похлопала глазами, глядя на него.

— А как я могла устоять перед таким красноречивым и романтичным предложением?

Его глаза слегка сузились.

— Неудивительно, что мы дали работу языкам сплетниц, да, дорогая? Кто бы подумал, что подлый Девонбрукский Дьявол в конце концов отдаст свое сердце такому ангелу? — Он взял руку Лауры и нежно прикоснулся к ней губами.

Женщины, подслушивавшие разговор, не скрывали завистливых вздохов. Когда муж одной из них посмел закатить глаза, жена хлопнула его по руке веером.

Губы леди Хьюит скривились, словно она съела что-то очень горькое.

— Извините, но, кажется, я обещала следующий танец маркизу Джиллингему.

— Да помогут ему небеса, — пробормотал Стерлинг, наблюдая, как она стремительно удаляется от них.

Лаура была больше не в силах сдерживать смех.

— Помогли же они тебе декламировать всякие глупости. От такого покраснел бы сам лорд Байрон!

— Напротив, во время нашей беседы он стоял как раз за твоей спиной и отчаянно набрасывал текст.

— О нет! Лотти умрет от зависти! — Лаура стремительно обернулась, в надежде хоть мельком увидеть модного поэта.

Стерлинг положил горячие руки на ее обнаженные плечи и наклонился к ее уху.

— Могу тебя заверить, что еще до того, как закончится этот вечер, никто в Лондоне, включая лорда Байрона, не посмеет сомневаться, что герцог Девонбрук обожает свою жену.

Эти загадочные слова вызвали в душе Лауры томительную дрожь, но прежде, чем она смогла задать ему хоть один вопрос, музыканты заиграли разухабистый шотландский рил, сделав невозможным продолжение разговора.

Тейн пробирался через танцующих, отчаянно пытаясь ускользнуть от одной женщины и найти другую. Весь последний час его с пугающей неутомимостью преследовала леди Элизабет Хьюит. Стерлинг бросил ее, и она, очевидно, решила искать утешения в постели его лучшего друга. Еще несколько недель назад лечь в постель с одной из брошенных Стерлингом любовниц, может, и не было бы такой уж невероятной ситуацией, но сейчас Тейна уже передергивало от хрипловатого хихиканья и постоянных прихорашиваний этой женщины.

Он предпочитал высоких и гибких женщин, которые были настолько уверены в своей элегантности, что не считали нужным следовать за переменчивыми волнами моды. Тейн вздохнул. Он уже обошел весь зал, заглянул в каждый его уголок, но не нашел ничего похожего.

Единственной, кого он смог найти, была леди Хьюит, которая снова направлялась к нему, выставив грудь, как нос могучего корабля. Прикусив уже готовый вырваться стон, он нырнул за поднос пустых фужеров из-под шампанского, который держал лакей. Он уже всерьез рассматривал возможность побега через одно из высоких французских окон, когда заметил какое-то движение в галерее наверху.

Леди Диана Харлоу стояла там, опираясь локтями на перила и положив подбородок на руки. Тейн покачал головой. Может, она и презирает пустые развлечения на подобных празднествах, но он мог бы догадаться, что она захочет понаблюдать за кузеном и его молодой женой.

Но она наблюдала не за Стерлингом и Лаурой. Она наблюдала за ним.

Их глаза встретились поверх океана танцующих. Диана выпрямилась, задумчивое выражение ее лица сменилось тревожным. Она повернулась, чтобы упорхнуть, но Тейн уже летел вверх по лестнице, с легкостью перепрыгивая через две ступеньки.

Она успела дойти лишь до коридора, ведущего в северное крыло, когда он уже оказался на верхней площадке.

— Сбегаете с бала, да? А я думал, это роль Золушки.

Глава 26

Но даже самые лучшие из них все равно должны иметь своей конец…

Диана замерла на месте, но потом медленно повернулась, разглаживая юбки цвета бургундского вина.

— Я всегда считала большой несправедливостью, что добрая фея не могла наслаждаться теми же привилегиями, что и ее протеже.

Тейн подошел к ней.

— Вы еще не устали убегать, Диана? Я вот устал. Я убегал целых одиннадцать лет и так и не прибежал куда-нибудь, где я хотел бы оказаться.

Насмешливая улыбка коснулась ее губ.

— А где бы вы хотели оказаться, мой лорд?

— В вашем сердце. В ваших объятиях. — Из зала для танцев до них донеслись переливчатые звуки вальса, и Тейн сделал еще шаг к Диане. — В вашей постели.

Диана отвернулась, но он успел заметить, что маска строгости слетела с ее лица.

— Как вы смеете меня так оскорблять? Стоит мне сказать одно слово кузену, и ему придется вызвать вас на дуэль.

— Так пусть вызовет, — мрачно сказал Тейн. — Лучше я умру завтра во время поединка, чем проведу остаток моих дней живым только наполовину. А я чувствую себя именно таким все то время, пока не нахожусь рядом с вами.

Часто-часто моргая, Диана снова обернулась к нему.

— Как неудачно, да? Поскольку не я, а вы тратили понапрасну и свою и мою жизнь последние одиннадцать лет.

— Это неправда, и вы чертовски хорошо это знаете. Именно вы разорвали нашу помолвку. Именно вы поверили грязной сплетне, а не мужчине, которого, как вы утверждали, любите. — Он покачал головой. — До сих пор не верится, что вы решили, что я брошу вас ради такой безмозглой девчонки, как Синтия Маркхем.

— Я видела вас! — вскрикнула Диана. — Я видела вас вместе в ночь приема у леди Оукли! Я видела, как вы обнимали ее! Я видела, как вы целовали ее так же, как всегда целовали меня!

Тейн почувствовал, что кровь отхлынула от его лица.

— О, Боже, — прошептал он. — Я и не подозревал об этом.

— Как, вы не собираетесь все отрицать? Не скажете мне, что это она вас поцеловала? Кто знает, может, после всех этих лет, я окажусь настолько одинокой и в таком отчаянии, что даже поверю вам!

Тейн закрыл глаза, протараненный постыдной тайной, которая удерживала его все эти годы от того, чтобы защититься перед ней. Перед его глазами вспыхнула целая жизнь, которой он лишился — моменты нежности, любимые ими дети. Но открыв глаза снова, он уже точно знал, что есть только одна вещь, что сейчас имеет значение.

— Я не собираюсь вам лгать. Я действительно целовал ее.

— Почему? — шепотом спросила Диана, и из ее прекрасных глаз полились слезы, разбивая ему сердце в очередной раз. — Почему вы это сделали?

Тейн вытащил из нагрудного кармана платок и протянул ей.

— Потому что я был молодым и глупым и находился в залитом лунным светом саду наедине с симпатичной молоденькой девочкой, которая смотрела на меня так, словно это я повесил на небо луну. Потому что я собирался жениться меньше чем через две недели. Потому что я наполовину обезумел от любви к тебе, но был в ужасе от глубины своих чувств. — Он беспомощно покачал головой. — В тот момент, когда мои губы коснулись ее губ, я понял, что совершил ошибку.

Диана смяла в руке носовой платок.

— Джорджиана и Бланш на следующий день приехали ко мне и сообщили, что ты собираешься жениться на Синтии. Естественно, я поверила им. Как я могла не поверить? Я видела доказательство собственными глазами. Ты не оставил мне другого выбора, кроме как разорвать помолвку, прежде чем это сделаешь ты. Как еще я могла спасти свою гордость?

Тейн взял Диану за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Может быть, ты и видела, как я той ночью в саду целовал Синтию Маркхем, но если бы ты задержалась чуть подольше, то увидела бы, как я ее отталкиваю. И услышала бы, как я говорю ей, что моя жизнь и мое сердце уже обещаны другой. — Он нежно провел большим пальцем по ее дрожащим губам. — Тебе.

Она вцепилась в его запястье, открывая, как сильно ей хочется ему поверить.

— Но почему ты не приехал ко мне? Если бы ты только объяснил…

— Бог знает, я должен был это сделать. Я должен был кидать камешки тебе в окна и выломать твою дверь. Я должен был кричать о своей любви к тебе с каждой лондонской крыши, пока у тебя не осталось бы другого выбора, кроме как выслушать меня. Но я был тогда почти мальчишкой, и то, как легко ты потеряла веру в меня, нанесло моей гордости глубокую рану. — Он опустил глаза. — Кроме того, думаю, я стыдился того, что в этой ужасной сплетне был и крошечный кусочек правды.

Диана пристально посмотрела ему в лицо, слезы продолжали струиться у нее по щекам.

— Кажется, гордость и время одурачили нас обоих.

Тейн обнял ее и прижал к себе, он хотел сделать это так давно.

— Я стал старше и мудрее. И теперь могу сказать: к черту гордость! А что касается времени… ну, в общем, я не собираюсь больше тратить впустую ни одну драгоценную секунду.

И исполняя только что данное обещание, он нежно накрыл ее губы своими, таким образом заверяя, что у нее больше никогда не будет причины сомневаться в нем.

Было уже далеко за полночь, когда Девонбрук Холл покинул последний гость. И бал, и последовавший за ним светский ужин по всеобщему мнению прошли с ошеломительным успехом. Самым смаком оказался момент, когда графиня Рокинхем заглянула под крышку одного из блюд и обнаружила внутри пушистого черного котенка, преспокойно обгладывающего приготовленного цыпленка. Решив, что это огромная крыса, дородная вдовствующая герцогиня вскрикнула и упала в обморок.

По своему обыкновению, бравый хозяин дома заставил заговорить о себе все языки Лондона. Но на сей раз не любовные похождения герцога и не его выигрыш в карты или дуэль захватили воображение сплетниц. Их потрясла его трогательная преданность своей красавице-жене.

Несмотря на то, что танцевать всю ночь со своим супругом было не модно, никому не удалось увести его от нее. Между танцами он представлял ее по очереди каждому из гостей, вознаграждая свою благодарную аудиторию драматической историей их первой встречи и последующего ухаживания. За ужином он предложил тост в ее честь, который был полон такой нежности и красноречия, что даже переевший лорд Байрон был замечен за утиранием слезы. Бедняжку леди Хьюит настолько переполняли эмоции, что она едва могла говорить и вскоре покинула прием.

Пока музыканты убирали свои инструменты, а лакеи тушили одну за другой в люстрах свечи, Лаура рассеянно прошлась по залу. Ей хотелось, чтобы бал продолжался всю ночь. Или даже вечность. И даже это слово означало слишком короткое время, чтобы вдоволь насладиться теплыми глазами Стерлинга и его обжигающими прикосновениями. Задумавшись об этом, она вздохнула. В эти драгоценные часы ей казалось, что к ней снова вернулся ее Николас.

За ее спиной кто-то кашлянул. Лаура повернулась и увидела стоящего в полутьме Стерлинга, он держал на руках Лотти.

— Я нашел ее крепко спящей под столиком для десертов, — тихо сказал он.

Лаура подошла к нему. Поправив неловко торчащую руку сестренки, она прошептала:

— Бедняжка очень расстроится. Она собиралась не спать всю ночь.

— Она, наверное, просто стала жертвой съедобных излишеств. Джордж сказал, что она уже жаловалась на то, что у нее болит живот. Но я уверен, что утром с ней все будет в порядке.

Когда он повернулся и понес Лотти в кровать, осторожно прижимая к плечу ее головку, Лауру вдруг захлестнула волна невыразимой нежности. Он вот так носил бы и их собственных детей? Он укладывал бы их спать и целовал в розовые щечки, передавая каждую ночь во власть снов?

Лаура не могла узнать, так это было бы или нет. Но она должна была дать ему шанс. Ее рука прошлась по животу. Не только для его блага, или ее собственного, но и ради их будущего ребенка.

— Стерлинг, — сказала она, высоко поднимая голову.

— Да? — ответил он, оборачиваясь к ней из дверного проема.

— После того, как ты уложишь Лотти, я могу поговорить с тобой в кабинете?

Впервые за вечер его глаза настороженно потемнели, и Лаура испытала острый приступ сожаления. Но она не могла позволить себе дрогнуть. В ее спальне разговора не получится.

— Хорошо. Я скоро вернусь.

Лаура тихо проскользнула в кабинет. Она не вторгалась в убежище Стерлинга с того самого вечера, как они поссорились из-за подарка на ее день рождения. Камин был темным и холодным, поэтому Лаура зажгла лампу, стоящую на уголке стола. Она опустилась в кресло и стала нетерпеливо притопывать ножкой, обутой в туфельку.

Время, казалось, еле ползло. В конце концов, она встала и сделала по комнате нервный круг. Лампа почти не разгоняла гнетущую темноту.

— Наверняка, у него где-то здесь должны быть свечи, — пробормотала она себе под нос.

Лаура пошарила на книжных полках, но не нашла ничего, кроме двух огарков свечи и пустой коробки для спичек. Ей пришлось набраться храбрости, чтобы подступиться к напоминающему монстра столу. Она собиралась только присесть на самый краешек кресла Стерлинга, но неожиданно для самой себя погрузилась в соблазнительно-уютные объятия его отполированной кожи.

Вот, значит, каково быть герцогом, подумала она, осматривая комнату под совершенно новым углом.

Наверное, когда войдет Стерлинг, она должна посадить его с другой стороны стола. Потом она должна откинуться на спинку кресла, сунуть в рот сигару и объяснить, что с нее достаточно его тягомотных размышлений, и он просто должен простить ее за то, что она была такой идиоткой.

Тихо хихикая над собственными глупыми размышлениями, Лаура стала рыться в ящиках стола. Вскоре нижний левый ящик остался ее единственной надеждой. Она потянула за ручку красного дерева, но ящик заело, словно его давно не открывали. Стиснув зубы, Лаура с силой дернула за него.

Ящик выскользнул из направляющих, наполняя воздух безошибочным апельсиновым ароматом.

Глава 27

Пожалуйста, если когда-нибудь ты сможешь найти в своем сердце для меня прощение …

Войдя в кабинет, Стерлинг увидел стоящую около его кресла Лауру, которая прижимала к груди какие-то листки бумаги.

Встревоженный струящимися по ее щекам слезами, он сразу направился к ней.

— Что случилось, Лаура? На вечере тебе сказали какую-нибудь жестокость? Если сказали, клянусь, я…

Но не успел он приблизиться к ней, как она шлепнула его по груди пачкой листков.

— Ты не распечатывал их, — произнесла она тихо и яростно. — Ты не прочел ни единого слова.

Глядя в ее страдающие глаза, Стерлинг ощутил, как в сердце заползает мертвенный холод. Ему не было необходимости смотреть, что это за бумаги. Он чувствовал их запах.

Спокойно, но твердо, он вытащил из ее руки письма своей матери, уронил их в ящик стола и задвинул его ногой.

— У нее не было слов, которые могли бы меня заинтересовать.

— Откуда тебе знать, если ты отказываешься слушать? — И прежде, чем Стерлинг смог ее остановить, Лаура снова дернула к себе ящик и стала пригоршнями вытаскивать письма его матери. Она бросала их на стол, пока горка не стала такой высокой, что они начали падать на пол. — Последние шесть лет своей жизни раз в неделю эта женщина изливала тебе свое сердце. И по крайней мере, ты мог бы ее выслушать.

Стерлинг ощутил, что начинает терять самообладание.

— Я не желаю обсуждать это с тобой. Ни сейчас, ни когда-либо впоследствии.

— Что ж, тем хуже для тебя. Потому что я не какое-то нежеланное письмо, коими ты можешь заполнять ящики своего стола. Ты не можешь заставить меня исчезнуть, просто не замечая моего присутствия. А если бы ты мог, я растворилась бы в воздухе в ту же минуту, как переступила порог этого проклятого дома. — Лаура разорвала конверт одного из писем, ее руки тряслись от ярости. — "Мой дорогой сын", — прочитала она.

— Лаура, прекрати. Не делай этого.

Она непокорно глянула на него. "Наступает зима, дни становятся короче, но каждый из них я начинаю и завершаю мыслями о тебе. Я думаю о том, как ты проводишь эти капризные осенние дни и счастлив ли ты".

Стерлинг присел на край стола и скрестил руки на груди.

— Если бы мое счастье было для нее так важно, думаю, она не стремилась бы продать меня подороже.

Лаура сломала печать на другом письме. "Мой дорогой Стерлинг, прошлой ночью ты снова приснился мне, но не мальчиком, каким я тебя помню, а мужчиной с красивыми чертами лица и добрым характером, при виде которого мое сердце трепещет от гордости".

Стерлинг фыркнул.

— Ну, так это же был сон, верно? Столкнувшись с реальностью, она была бы сильно разочарована.

Не обращая внимания на его слова, Лаура развернула еще одно письмо. "Мой дорогой сын", — прочитала она. "Пожалуйста, прости меня за ужасный почерк. Лауданум, который я принимаю, чтобы притупить боль, кажется, не только затуманивает мой разум, но и делает неверной руку".

Стерлинг выпрямился.

— Не делай этого, Лаура, — тихо сказал он. — Я предупреждаю…

Слезы вновь покатились по ее щекам, но голос не дрогнул. "Не стоит переводить на меня свою жалость. Сама по себе моя скорая смерть не такая уж ужасная вещь, по сравнению с тем, что я умру, так и не увидев хоть разок твои драгоценные черты".

— Черт тебя подери, женщина! Ты не имеешь права! — Стерлинг вырвал у нее из рук письмо, смял его и швырнул в камин. — Она не была твоей матерью. Она была моей!

Лаура ткнула дрожащим пальцем в сторону камина.

— Это были ее последние слова, обращенные к тебе. Ты уверен, что хочешь просто выбросить их как какой-то мусор?

— А почему нет? Ведь это как раз то, что она сделала со мной, не так ли?

— А как насчет твоего отца? Я никогда не могла понять, почему ты обвиняешь ее, а его нет.

— Потому, что именно она, как предполагалось, любила меня! — заорал Стерлинг.

Лаура и Стерлинг какое-то время смотрели друг другу в лицо, по их телам проходила дрожь, они оба тяжело дышали. Потом Стерлинг шагнул к окну и стал смотреть в темноту, устрашаясь тому, как только что потерял самообладание.

Когда он заговорил снова, его голос был жестким и холодным.

— Отец едва терпел мое присутствие. Он продал бы меня первому попавшемуся табору за тридцать серебряников, если бы на них можно было купить бутылку свежего портвейна или еще один час за игорным столом. — Он медленно повернулся к Лауре. — Может, продал меня и он, но она позволила ему это сделать. Я не могу этого понять. И не могу простить ей то, чего не могу понять.

Лаура сгребла ладонями часть писем и, с умоляющим выражением, протянула ему.

— Разве ты не понимаешь? Они помогли бы тебе в этом. Прочитай их, и, может быть, поймешь, как твой безвольный отец дал ей ощущение, смог убедить, что дядя даст тебе такое будущее, какое она никогда не сможет. А после того, как сделку заключили, и она осознала, что это была ужасная ошибка, твой отец запретил ей любым способом связываться с тобой. Он рвал ее письма к тебе, не позволяя их отправить. Он убедил ее, что тебе будет лучше без нее, что в твоей жизни для нее больше нет места. Ей потребовались годы, чтобы найти в себе храбрость снова написать тебе.

— Мой отец умер больше десяти лет назад. И за все это время, она ни разу не попыталась увидеться со мной.

— И ты бы ее принял? — спросила Лаура, вскидывая голову.

— Не знаю, — признал он.

— И она тоже не знала. И я сомневаюсь, что смогла бы перенести твой отказ. — Лаура приблизилась к нему. — Даже если бы она попыталась помешать твоему отцу устроить твое усыновление Гренвилом Харлоу, что бы она могла сделать? У нее не было ни юридической, ни моральной власти. Она была всего лишь женщиной, оказавшейся в ловушке мира, где правят мужчины — мира, созданного мужчинами, такими как ты и твой отец.

— Я не такой, как отец, — рубанул Стерлинг.

Лаура глубоко вздохнула.

— Может, ты и прав. Судя по словам Дианы, ты с каждым днем все больше походишь на своего дядю.

Стерлинг опустился на подоконник и горько хмыкнул.

— И ты, Брут?

— Твоя мать сделала ужасную ошибку, Стерлинг. И она расплачивалась за нее всю свою оставшуюся жизнь.

— Она? Или я? — он провел рукой по волосам. — Я еще ни одной живой душе этого не говорил, но тебе скажу. Знаешь, чего я ей никогда не прощу?

Лаура покачала головой.

— В тот самый день, когда я узнал, что они с отцом сделали, и уже приготовился уезжать с дядей, она опустилась на колени и протянула ко мне руки. Тогда я видел ее в последний раз и все равно без единого слова прошел мимо. — Лаура стояла от него на расстоянии вытянутой руки, но Стерлинг смотрел на покрытый ковром пол, не глядя на нее. — Я тысячу раз видел этот момент во сне, но он всегда заканчивался одинаково. Я прохожу мимо ее протянутых рук и просыпаюсь от звука ее плача. — Он поднял голову и посмотрел Лауре прямо в глаза. — Этого я никогда не прощу. Никогда.

— Но кого ты не можешь простить, Стерлинг? Ее? — Лаура протянула руку и коснулась его щеки. — Или самого себя?

Он поймал ее запястье и мягко отвел руку от своего лица.

— Не думаю, что на самом деле это имеет значение.

Оставив ее стоять на месте, он вернулся к столу и начал сгребать письма обратно в ящик.

Лаура смотрела на него, ее лицо было бледным и застывшим.

— Ты когда-нибудь спрашивал себя, почему хранишь письма матери, хотя читать их не собирался?

Стерлинг ничего не ответил. Он только сгреб упавшие на пол письма и небрежно бросил их поверх остальных.

— Девонбрукский Дьявол, может быть, действительно, никогда бы не смог ее простить, — сказала Лаура, — но держу пари, что Николас Рэдклиф смог бы.

— Нет и не было никакого Николаса Рэдклифа. Он был всего лишь плодом твоего воображения.

— Ты в этом так уверен? Возможно, он был тем, кем ты мог бы стать, если бы вырос в Арден Менор и не сомневался в любви своей матери. Возможно, он был тем, кем ты до сих пор мог бы стать, если бы нашел в своем сердце хоть крупицу милосердия — для нее и для себя самого. — Лаура переглотнула, у нее на глаза снова навернулись слезы. — И для меня.

Стерлинг в глубине души знал, что сейчас она в последний раз смиряет свою гордость и молит его о прощении, в последний раз плачет из-за него, но все равно просто уронил в ящик последнюю пару писем и решительно задвинул его.

Лаура закрыла глаза. Когда она снова открыла их, они были уже сухи.

— Ты разбил сердце своей матери, — тихо произнесла она. — Я не позволю тебе разбить и мое.

Она ушла, а Стерлинг развернул кресло, не в силах видеть дверь, через которую она вышла. Его взгляд упал на письмо, которое он пропустил — оно было скомканным и сиротливо лежало на каминной решетке.

Надо разжечь огонь, в ярости подумал он. Надо бросить их все в огонь и смотреть, как они горят. Еле сдерживаясь, чтобы не выругаться, он дотянулся до камина и выдернул письмо из уже остывшего пепла.

Он открыл ящик стола, решительно настроенный запереть это письмо вместе с остальными. Но что-то задержало его руку. То ли едва уловимый апельсиновый аромат, то ли потрясение от того, каким стал всегда такой ровный почерк матери в последние дни ее жизни.

Дрожащими руками он положил письмо перед собой на лист промокательной бумаги и медленно разгладил его. Оно было датировано 28 января 1815 года, всего за пять дней до смерти его матери.

Мой дорогой сын,

Пожалуйста, прости меня за ужасный почерк. Лауданум, который я принимаю, чтобы притупить боль, кажется, не только затуманивает мой разум, но и делает неверной руку. Не стоит переводить на меня свою жалость. Сама по себе моя скорая смерть не такая уж ужасная вещь, по сравнению с тем, что я умру, так и не увидев хоть разок твои драгоценные черты.

Мы с Создателем уже давно примирились, и теперь я уже не боюсь за свое будущее. Думаю, я благословеннейшая из женщин, ведь меня одарили честью стать тебе матерью, даже если это продлилось всего несколько коротких лет.

Слова матери звучали так ясно, словно она читала их, заглядывая ему через плечо. Стерлинг сжал переносицу, благодаря судьбу, что дядя давно выбил из него все слезы своей тростью.

Мы с тобой никогда как следует не прощались, и я не собираюсь делать этого теперь. И хотя я была лишена твоего милого общества большую часть своей жизни, у меня есть надежда, что я смогу приглядывать за тобой с небес. Что я смогу присылать солнечный свет, чтобы согревать тебя в холодные зимние дни, и гладить твой лоб своей невидимой рукой, когда ты будешь тосковать долгими вечерами.

Куда бы жизнь тебя ни забросила, знай, что я всегда буду следовать за тобой. А если не смогу, то пришлю вместо себя одного из божьих ангелов.

Стерлинг невольно рассмеялся.

— Все верно, мама, ты послала мне ангела. Ангела мщения.

И насколько это будет в моей власти, я прослежу за тем, чтобы ты не остался в одиночестве. Ни в этой жизни, ни в следующей. Может, мои руки сейчас и дрожат, но мое сердце непоколебимо, и от этого самого сердца я обещаю это тебе — и сделаю все, чтобы пронести свое обещание сквозь вечность.

Твоя всегда любящая мать,

Элеонора Харлоу

Стерлинг провел пальцем по дрожащей строчке ее подписи. Она была настолько размытой, что казалось, будто на нее упала слеза, которую потом быстро промокнули.

— Ты пыталась сдержать свое обещание, не так ли? — прошептал он.

Лаура была неправа. Он не разбил сердце своей матери, несмотря ни на что. До самого конца ее сердце оставалось сильным и верным, несмотря на все пережитые ею жестокие разочарования — и даже его собственное равнодушие.

Он осторожно свернул письмо и отложил его в сторону. Прерывисто вздохнув, он нагнулся и медленно открыл нижний ящик стола. На мгновение заколебавшись, он выбрал лежащее сверху письмо, сломал восковую печать, откинулся в кресле и начал читать.

Следующим утром герцог Девонбрук внезапно вылетел из своего кабинета и сбил с ног молоденькую веснушчатую служанку. Та шлепнулась на пол, издав испуганный вопль, и уронила швабру, которую держала в руках.

— О, Ваша светлость, мне так жаль! Я не знала, что вы в кабинете.

Она стала подниматься на ноги, но герцог подхватил ее за руку и помог выпрямиться.

— Нет нужды в извинениях, дорогуша. Это я был неуклюжим чурбаном, а не ты. — Он сунул ей в руку швабру и продолжил свой путь. Оглянувшись через плечо, он увидел, что она смотрит ему вслед круглыми от удивления глазами.

Стерлинг решил, что не может ее за это винить. Несмотря на то, что на нем все еще был официальный костюм, надетый им на вчерашний бал, он выглядел достаточно потрепанным. Он был без фрака, а шейный платок свободно болтался вокруг шеи. Он провел рукой по волосам, еще сильнее взлохматив их, и так совершенно растрепанные. Но он не сомневался, что самой непривычной для служанки была его ухмылка. Ухмылка, которую ему не удавалось сдержать, как бы он ни старался. После того, как он много недель хандрил, а его лицо выражало только мрачную угрюмость, ничего удивительного, что бедная девочка подумала, что он свихнулся.

Утро было уже в разгаре, но в фойе было пусто, а в холленеестественно тихо, почти как во времена, когда был жив его дядя. Стерлинг даже не понимал, как сильно привык к веселому шуму и гаму ссорящихся Лотти и Джорджа, выражающемуся Доверу и напевающей на кухне за готовкой Куки. Должно быть, они все еще спят, решил Стерлинг. Отсыпаются после вчерашнего бала.

Он был уже на полпути на второй этаж, когда услышал быстрые шаги Адисона по мраморному полу.

— Ваша светлость! — крикнул слуга, и его голос прозвучал непривычно настойчиво. — Я должен с вами поговорить.

— Извини, Адисон. У меня нет ни минуты. Я уже и так истратил впустую много драгоценного времени.

— Но, мой лорд, я…

— Поз-же, — пропел Стерлинг, проходя по балкону в направлении восточного крыла.

Строки одного из писем его матери эхом отозвались у него в голове: Моя маленькая Лаура становится прекрасней день ото дня, но я все равно беспокоюсь о ее будущем. Я боюсь, что она не сможет удовлетвориться простой привязанностью, она жаждет той всепоглощающей страсти, о которой мечтает большинство женщин, но которую они так и не находят.

Стерлинг с удивлением заметил, что около покоев Лауры беспокойно шастают его собаки. Когда он приблизился, Калибан начал подвывать, а Цербер заскреб по двери лапой.

— В чем дело, парни? — спросил он, изумленный их поведением. — Я не стал бы ее винить, если бы она заперлась от меня, но вы-то едва ли заслуживаете такой судьбы.

Стерлинг нажал на ручку двери и обнаружил, что она не заперта. Когда он толчком открыл ее, собаки пронеслись мимо него внутрь комнаты, и стали бегать кругами, обнюхивая все, до чего только могли дотянуться.

В безмолвном неверии оглядывая опустошенную спальню, Стерлинг испытал желание сделать то же самое. Казалось, от Лауры только и остался ее аромат. Комната лишилась всего, что принадлежало ей, не осталось ни единого признака, что она вообще была обитаемой.

За исключением свернутого листка писчей бумаги, лежащего на атласном покрывале.

Неохотно разворачивая письмо, Стерлинг вспомнил, как впервые увидел решительный почерк жены в письме, сообщавшем ему о смерти матери. И хотя он никому бы в этом не признался, еще тогда против ее слов было невозможно устоять.

"Дорогой Стерлинг,

У меня нет возможности узнать, прочитаешь ли ты когда-нибудь это письмо, или просто спрячешь его в ящике стола, где ты хранишь свое сердце.

Невозможно отрицать, я поступила с тобой нечестно. И хотя я не против платить за свои грехи всю оставшуюся жизнь, думаю, что будет несправедливо, если мой будущий ребенок разделит со мной эту епитимью".

Комната закружилась у него перед глазами, и Стерлинг понял, что ему необходимо сесть. Но промахнувшись мимо края постели, он тяжело рухнул на пол. Он оперся головой о край кровати и, глубоко вздохнув, продолжил читать.

"Кажется, нас обоих можно похвалить за исполнение своих обязанностей. Поскольку больше нет необходимости в твоих знаках внимания, я решила уехать в Арден Менор для продолжения своего заточения. Поскольку единственной причиной брака с твоей стороны была необходимость получить наследника, я заключила, что дочь будет тебе мало интересна".

Дочь, подумал он и провел рукой по губам. Темноволосая веснушчатая малышка, прыгающая у него на руках и обнимающая маленькими пухлыми ручонками за шею. Ясноглазая мечтательница, невинная настолько, что верит — спящего принца можно разбудить только поцелуем.

"Должна тебя предупредить, что окажись наш ребенок мальчиком, я не позволю ему расти в этом мавзолее с холодным и бесчувственным людоедом вместо отца. Он будет расти здесь, в Арден Менор, в окружении котят и лучей солнечного света. Его будет обожать неутомимая тетя Лотти, а преданный дядя Джордж научит его жульничать в висте. Когда он станет старше, Куки будет досыта кормить его крестовыми булочками, а Довер научит его ругаться, как подобает мужчине.

Я назову его Николасом, и воспитаю мужчиной, которым ты мог бы стать, если бы дядя не отравил твою душу.

И никто, включая тебя, не сможет забрать его у меня".

— Это моя девочка, — пробормотал Стерлинг, с удивлением чувствуя на щеках влагу.

"Пожалуйста, не вини Диану или слуг за то, что они не предупредили тебя о нашем отъезде. Я уверена, ты знаешь, каким находчивым может быть Довер, когда надо. Несмотря на все наши разногласия, я продолжу оставаться…

Твоей преданной женой,

Лаурой"

Стерлинг прижал письмо к губам.

— Если я что-то и могу об этом сказать, так это то, что ты ею, конечно же, и останешься.

Он вскарабкался на ноги и вылетел за дверь, на ходу выкрикивая имя своей кузины.

Глава 28

Но даже если этот день так и не наступит, ты должен знать, что я никогда не перестану тебя любить…

Стерлинг широкими нетерпеливыми шагами уже приближался к северному крылу, когда некий звук заставил его снизить темп. Он прижал ухо к двери, ведущей в покои Дианы, и подумал, не могла ли исказить его слух бессонная ночь. Но нет, ему не показалось.

Диана хихикала. Его обычно спокойная уравновешенная кузина, чья улыбка была так же редка и драгоценна, что и расцветающая зимой роза, на самом деле хихикала. А потом раздался еще более шокирующий звук — низкий и чуть хрипловатый мужской голос.

Стерлинг был слишком ошеломлен, чтобы думать. Он просто пинком распахнул дверь.

Из постели вынырнула Диана, она натянула до груди простыню, темные волосы рассыпались по ее плечам.

— Какая невнимательность с моей стороны, — вежливо, но едко сказала она. — Вероятно, я не услышала, как ты стучишь.

Лежащий рядом с ней с безумным видом Тейн, казалось, разрывался между желанием спрятаться под одеялом и выпрыгнуть в окно.

— Ты вооружен?

— В настоящий момент, нет, — огрызнулся Стерлинг. — Хотя, если ты считаешь, что это необходимо, я могу попросить Адисона принести мне пистолет.

Тейн примиряюще поднял руку.

— Давай не будем торопиться. Нет нужды вызывать меня на дуэль. Уверяю тебя, мои намерения по отношению к твоей кузине совершенно благородны.

Стерлинг посмотрел на валяющуюся по всему полу одежду, смятое постельное белье и предательски вспыхнувшие щеки Дианы.

— Да, я уж вижу.

— Я пыталась уговорить его сбежать со мной в Гретна Грин, — призналась Диана, откидываясь на подушки с истинно кошачьей улыбкой.

— Такого я не потерплю! — Тейн оскорбился так, что, казалось, вообще забыл о Стерлинге. — За все эти годы, что ты заставляла меня ждать, ты задолжала мне надлежащую свадьбу. Я хочу, чтобы все сплетники Лондона видели, какой ты будешь красивой невестой.

— А я не думаю, что смогу выдержать даже один день до нашей свадьбы.

Когда эти двое заворковали, лаская лица друг друга, Стерлинг закатил глаза.

— Лаура уехала. Она меня бросила.

Тейн и Диана обменялись понимающими взглядами.

— Едва ли я могу винить ее за это, — сказала Диана.

Тейн пожал плечами.

— Это был всего лишь вопрос времени, не так ли?

Рассерженный тем, что известие их совсем не взволновало, Стерлинг добавил:

— Она носит моего ребенка.

Диана склонила голову к плечу.

— И именно поэтому ты хочешь ее вернуть?

— Нет, — рявкнул Стерлинг, его слишком переполняли эмоции, чтобы сдерживаться.

Диана замахала на него руками.

— Тогда зачем ты тратишь время на разговоры с нами? Поезжай за ней! Давай же!

Стерлинг подмигнул кузине, а потом с угрозой и негодованием повернулся к своему лучшему другу.

— Тейн, предлагаю вам обоим сейчас сбежать. Боюсь, я буду вынужден вызвать тебя на дуэль, если ко времени моего возвращения, вы еще не будете женаты.

Последним, что он видел, притворяя за собой дверь, была торжествующая улыбка Дианы.

Стерлинг Харлоу ехал домой.

Мимо него пролетали заборы и живые изгороди, заходящее солнце золотило блестящие листья и потертые камни. Синева неба медленно таяла в розовом и золотистом оттенках, обрамленных насыщенным багрянцем.

День шел на убыль, и, казалось, что лето делает то же самое. Но Стерлинг так быстро скакал на своем коне через ниши холодного воздуха, что почти их не ощущал. У него не было причин бояться наступающей осени. Он собирался провести ее, грея ноги у затопленного камина в уютной гостиной Арден Менор и глядя, как растет живот его прекрасной молодой жены.

Если только она примет его.

Но прежде, чем он это выяснит, ему было необходимо сделать одну остановку.

К тому времени, когда Стерлинг добрался до церкви Святого Майкла, уже наступили сумерки. Он привязал лошадь к воротам церковного кладбища и прошел мимо покосившихся надгробных камней к могиле своей матери.

И хотя Лаура должна была приехать домой всего несколько часов назад, на могиле его матери уже заботливо лежал свежий букет цветов апельсинового дерева. Стерлинг упал на одно колено и поднес букет к лицу, глубоко вдыхая знакомый аромат.

Охраняющий могилу, алебастровый ангел смотрел на него понимающими глазами. Отложив цветы в сторону, Стерлинг нежно провел пальцем по выбитым на камне буквам.

Элеоноре Харлоу, любимой матери.

Он склонил голову, чувствуя, что теперь может горевать не только по годам, которые они с матерью потеряли из-за жадности и двуличности отца, но и по годам, которых им стоила его собственная гордость. Он вспомнил, как стоял коленопреклоненным в церкви рядом с Лаурой и притворялся, что молится, думая, что никто его не слышит. Теперь он знал, что кое-кто его все-таки услышал, и у него не было слов, чтобы сказать то, что ему так отчаянно хотелось выразить. Поэтому он просто стоял на коленях около могилы, с мечущимся в смятении духом и покинутым сердцем.

Пока невидимая рука ласково не провела по его лбу, ероша волосы, при полном отсутствии какого бы то ни было ветерка.

У Стерлинга перехватило дыхание, и всепоглощающее чувство умиротворения нахлынуло на него, заполняя пустоту в сердце. Он поднял голову, и еще одним чудом ему показалась Лаура, которая стояла всего в нескольких футах от него в тени старого дуба.

Он медленно поднялся с колен.

— Как ты узнала, что я приехал?

— Я не знала, — тихо ответила она.

— Знаешь, я прочитал ее письма. — Он кивнул на могильный камень.

— Все?

— Да, все триста шестнадцать.

— Она была очень ответственным корреспондентом.

— Да, она была именно такой. — Стерлинг сунул руки в карманы. — Она считала, что я уже достаточно взрослый, чтобы усвоить важный урок. Но я не был настолько взрослым. До сего дня.

— И что это был за урок? — спросила Лаура, осторожно посмотрев на него.

— Что иногда люди делают неправильные вещи по правильным причинам.

Лаура не смогла скрыть в своем голосе горечь.

— Ты поэтому приехал сюда? Чтобы сообщить, что оказываешь мне любезность и прощаешь меня?

— Нет. Я приехал, чтобы умолять тебя о прощении.

Она крайне недоверчиво потрясла головой.

— За что?

Стерлинг приблизился к ней, больше не в силах противостоять искушению.

— За то, что имел слишком много гордости и слишком мало здравого смысла. За то, что лгал о том, почему женился на тебе. За то, что притворялся, что все, что мне от тебя нужно, это наследник, хотя правда состояла в том, что я просто не мог перенести, что ты уйдешь из моей жизни. За то, что женившись на тебе, обращался с тобой как с любовницей. — В ее глазах показались слезы, и он взял в руки ее лицо. — За то, что не желал признавать, что твоя маленькая нелепая шарада была лучшим, что когда-либо со мной случалось, и, по всей вероятности, спасла не только мою жизнь, но и мою душу. — Он провел губами по ее нежной щеке, желая осушить поцелуями каждую слезинку, которую она пролила из-за него, и каждую слезинку, которую еще прольет в своей жизни. — Но, в основном, за то, что не имел достаточно храбрости, чтобы сказать, как сильно я тебя люблю.

Когда она отодвинулась от него, единственное, на что был способен Стерлинг, это не застонать вслух. Он посмотрел на ее несгибаемую спину и сжал пальцы в кулаки, чтобы снова не потянуться к ней.

— Если ты не сможешь найти прощение для меня в своем сердце, я не буду тебя винить. Я знаю, что не заслуживаю его.

Она повернулась к нему лицом.

— Однажды ты сказал мне, что есть только одна вещь, которую ты никогда не простишь. — И прежде, чем он понял, что она собирается сделать, Лаура раскрыла ему свои объятия, как когда-то сделала его мать.

Не колеблясь ни секунды, Стерлинг обнял ее и крепко прижал к себе, зарывшись лицом в ее мягкие волосы.

— О Боже, Лаура, не думаю, что я смог бы дождаться другого момента, чтобы увидеть тебя, прикоснуться к тебе. Когда я увидел, что ты стоишь здесь, это было похоже на чудо. — Он потряс головой. — Если бы ты не пришла сюда, чтобы положить цветы…

— Цветы? — повторила откровенно озадаченная Лаура. Она отстранилась, не выпуская его из объятий. — Я пришла не для того, чтобы принести цветы. Я пришла ждать тебя. Я думала, это ты принес букет.

Какое-то время они ошеломленно таращились друг на друга, потом одновременно повернулись и посмотрели на букет, лежавший на могиле его матери. По кладбищу вдруг пробежал теплый ветерок и взметнул в воздух тонкие лепестки.

Стерлинг, смеясь, сгреб Лауру в объятия и закружил.

— Она сдержала свое обещание, не так ли? Она пообещала, что я больше никогда не останусь в одиночестве.

Лаура улыбнулась ему сквозь слезы радости.

— И ты действительно не останешься, мой дорогой. Поскольку я всегда буду рядом и никогда не перестану тебя любить.

В воздухе витал божественный аромат цветов апельсинового дерева, когда их губы встретились в поцелуе, который они никогда не забудут.

Эпилог

В свои четыре года Николас Харлоу, будущий герцог Девонбрук, иногда мог быть просто маленьким дьяволенком. Особенно, когда его намерениям мешала пятилетняя сестра. Дети стояли во дворе поместья друг против друга, и веснушчатый нос мальчика почти касался вздернутого носа девочки.

— Ты должна делать то, что я говорю, — объявил мальчик, убирая с глаз темные густые волосы. — Я папин наследник и однажды стану герцогом.

Элли уперла руки в бока и отбросила назад золотистую гриву волос.

— Папа уже герцог, и мама не делает всего, что он говорит. Кроме того, может, ты и папин наследник, но я у нас в семье Несравненная Красавица. Так сказала тетя Лотти!

Она показала ему маленький розовый язычок, а он топнул ногой и разразился яростным потоком ругательств. К счастью, никто не смог бы его понять, поскольку вместе с неприличными словами он подхватил и акцент Довера.

— Элеонора! Никки!

Обернувшись на голос матери, дети, наконец, заметили, что родители сидят на заднем крыльце и слышали всю перепалку.

Отец подмигнул обоим с таким же невинным видом, какой имела пушистая желтая кошка, дремлющая у его ног на каменных плитах.

— Куки только что спекла свежую порцию оладушек.

Дети обменялись тревожными взглядами и рванули в противоположном от дома направлении.

— Это было жестоко! — сказала Лаура, шлепая Стерлинга по руке. — Теперь тебе самому придется их есть.

Шаловливая ухмылка исчезла с его лица.

— О. Об этом я не подумал.

Лаура вздохнула от удовольствия, наблюдая, как дети с визгом и воплями носятся на залитом солнцем лугу, а два кругленьких щенка мастиффа хватают их за пятки.

— Именно то, что ты и хотел, верно? Мальчик и девочка.

— Мальчика и девочку хотел Николас Рэдклиф. А я сам — полдюжину малышей. — Он искоса глянул на нее. — Для начала.

Лаура шутливо дернула его за волосы.

— Ну, раз так, мой лорд, значит, вам следует проявлять больше прилежания в своих обязанностях.

Он перетащил ее к себе на колени и нежно провел носом по шее.

— Если бы я проявлял больше прилежания, то у нас уже была бы полудюжина малышей.

Лаура обняла его руками за шею.

— Для этого надо было бы проявить чудеса ловкости, ведь мы женаты всего шесть лет. — Она покачала головой. — Трудно поверить, что осенью у Джорджа уже начнется первый год в Кембридже. А Лотти уже исполнилось шестнадцать, и она считает дни до начала обещанного тобой Лондонского светского сезона.

Стерлинга передернуло.

— Меня ужасает одна мысль о том, чтобы спустить ее на этих бедных беспомощных лондонских щенков. Что не приводило бы меня в такой ужас, если бы эта вредная девчонка действительно не превратилась в настоящую Несравненную Красавицу.

— Тебе надо просто найти ей мужа, который бы удерживал ее от попадания в неприятности.

— Не волнуйся, — торжественно заверил ее Стерлинг. — Ты первой узнаешь, если я неожиданно найду в лесу под старым дубом кого-нибудь перспективного, лежащего без сознания.

Лаура засмеялась и сделала вялую попытку вывернуться из его рук.

— Ты просто дьявол!

— Так обо мне говорят. — Стерлинг ласково погладил ее по щеке, его дразнящий взгляд смягчился, уступая место беспомощно-удивленному. — Но это не объясняет, почему Бог захотел послать мне персонального ангела и маленький райский уголок прямо здесь, в Хартфордшире.

Когда он прикоснулся к ее губам яростным, но нежным поцелуем, желтая кошка ткнулась головой в их переплетенные ноги и громко замурлыкала.

Лаура положила голову Стерлингу на плечо.

— Твоя мать однажды сказала мне, что все котята Лотти родились у одной и той же кошки. Ты об этом знал?

— Да, — тихо произнес Стерлинг, и у него перехватило горло, когда он запустил пальцы в шелковистый кошачий мех. — Думаю, я знал.

Примечания

1

(цитата из Библии. В русском варианте она звучит как "Испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас"- (Чис. 32:23) — прим. переводчика)

(обратно)

2

("Король Лир", Акт 3, Сцена 4 — прим. переводчика)

(обратно)

Оглавление

Пролог

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

Эпилог

*** Примечания ***