Сердце розы [Сердар Озкан] (fb2) читать онлайн

Сердар Озкан Сердце розы

Переводчик Станислав Орлович

Дизайнер обложки Татьяна Коровина

Художник Дарья Ракова

Дорогие читатели!

Мы рады представить вам нового турецкого автора. Сердара Озкана, чей дебютный роман получил горячее признание у читателей всех континентов. На сегодняшний лень он переведен уже на 25 языков и неделями держится на вершинах рейтингов продаж. Критики сравнивают эту книгу с «Маленьким принцем» Сент-Экзюпери и с «Алхимиком» Паоло Коэльо, называют ее «мостом между Запалом и Востоком». А сам автор, получивший образование в США, на вопрос о том, считает ли он себя человеком Запада или человеком Востока, отвечает просто: «Я — человек».

Турция, в прошлом — Оттоманская империя, всегда была плавильным котлом для множества культур и наций. Здесь Европа встречается с Азией, мусульманство — с христианством; еще слышатся отголоски древнего язычества, ведь недаром одно из семи чудес света, храм Артемиды, находится именно в Турции, в древнем Эфесе. В книге Сердара Озкана Эфес становится символом человеческой души: «О Эфес! Апофеоз скромности и тщеславия. Город единства противоположностей. Город, который так похож на каждого из нас».

Но Эфес — конечная точка пути героини, а начинается он в Сан-Франциско. Это тоже своего рода город-символ: популярнейший образ голливудской индустрии, бывшая «столица хиппи», знаменитая своей терпимостью к национальным и социальным меньшинствам, своеобразный Вавилон нашего времени.

Диана Стюарт — юная наследница бизнес- империи. богатая и знаменитая — учится в престижной юридической школе, а вечера проводит в ночных клубах. Каждое ее появление на публике — это событие, она уже привыкла к вспышкам фотокамер папарацци, к всеобщему обожанию и многочисленным поклонникам. Диана не глупа и сознает, что никого из них не интересует ее личность, а лишь то, во что она одета и как высоко стоит сегодня в рейтинге знаменитостей, но ей нравится чувствовать себя любимой.

Однако в один далеко не прекрасный день Диана понимает, что ничего не знает о любви. В день, когда умерла ее мама, Диана осознала, что совершенно одинока в этом мире. Совершенно одинока, если не считать… сестры-близнеца но имени Мэри, о существовании которой Диана ничего не знала и о которой мать рассказала ей незадолго до смерти. Умирая, женщина умоляла Диану разыскать сестру и позаботиться о ней.

Исполняя волю матери. Диана отправляется в чудесное путешествие. Ей предстоит встретить молодою художника, который бросил учебу в Гарварде, чтобы целиком отдаться живописи. Именно он расскажет ей о том, что любовь — это не привязанность, не жажда обладания. Старый нищий в городском парке объяснит ей, как она сможет найти то, что ищет. Ей придется отправиться в Стамбул, где знакомые кем туристам достопримечательности повернутся к ней другой, волшебной стороной, и Диана вступит в таинственный розовый сад, который на самом деле — часть мифа, легенды…

Диана вернется домой совсем другим человеком. и, возможно, что-то изменится и в сердце читателя, когда он закроет эту книгу. Ее автор приглашает всех нас в удивительное путешествие. Итак, в путь!

Пролог

О Эфес! Этот город — как двуликий Янус. Здесь есть и храм Артемиды, и церковь Богоматери. Город, где уживаются грех и добродетель. Воплощение рабства и свободы.

О Эфес! Апофеоз скромности и тщеславия. Город единства противоположностей. Город, который так похож на каждого из нас.

Как-то октябрьским вечером они сидели на берегу Мелеса неподалеку от этого города — древнего Эфеса. Солнце, клонившееся к закату, почти спряталось за гору Балбул, окрасив ее в красноватые тона: небеса как будто обещали долгожданный дождь.

— Святой Павел опять проповедует о Богоматери, — сказала девушка. — Слышишь, как ревет и беснуется толпа, проклиная его? Тысячи людей восстали против новой религии, запрещающей им поклоняться их исконной богине. Слышишь, как они топают ногами и кричат: «Нам не нужна Дева Мария! Мы молимся Артемиде!»

— Артемиде? — переспросил юноша. — Той, кого римляне называют Дианой?

— Не имеет значения, — ответила девушка. — Она всего лишь иллюзия, которую создали и ко- торой поклоняются люди.

— Похоже, ты много знаешь о ней.

— Я знаю ее как саму себя.

— Тогда, может, расскажешь и мне что-нибудь?

— Что ж… Артемида — богиня охоты, — начала девушка. — Настоящая охотница, чьи стрелы несли внезапную и легкую смерть ее врагам. Она была горда, но зависима, свободна духом, но порабощена. Под оливковым деревом Латона родила ее и… — девушка глубоко вздохнула, — ее сестру.

Часть первая

1

Одна или две?

Только одна. Ну конечно! Конечно же, осталась только одна бутылка.

Или нет, погоди… Я вижу две. А может, у меня двоится в глазах?

И все-таки там только одна…

Нет, я не настолько пьяна, и у меня не двоится в глазах. Их действительно две.

Ладно, пусть две. почему две?

О господи, они выглядят совершенно одинаково. Размер, форма, цвет и даже даты изготовления совпадают… Точно… совпадают… Да эти бутылки — близнецы! Но… но как? Каким образом одна бутылка вдруг превратилась в две?

Как это могло случиться? И главное — почему?.. Зачем?..

Это нечестно…

* * *

Эта сцена повторялась почти каждый вечер в одном из самых больших и богатых домов города, расположенном на холме над заливом. Во всяком случае, в течение последнего месяца. Диана лежала, зарывшись в подушки, на черном кожаном диване, стоящем в самом дальнем углу огромной гостиной, наедине с двумя бутылками вина. Она все пыталась понять, почему ее жизнь так неожиданно перевернулась.

Вот и сегодня, впрочем, как и каждый вечер, все то, о чем она пыталась забыть на протяжении дня, навалилось на нее, словно тяжелый камень. Тело будто бы онемело, каштановые волосы растрепались, а зеленые глаза покраснели то ли от слез, то ли от пьянства. И взгляд этих воспаленных глаз медленно переходил от двух бутылок вина на кофейном столике до фотографии матери на каминной полке и обратно.

Единственное, что отличало этот теплый майский вечер от предыдущих, было пламя, которое она специально развела в камине, чтобы сжечь два письма. И отблески огня, плясавшие на лице Дианы, еще сильнее разжигали пламя внутри нее.

Сделав последний глоток из бокала, она уронила его на пол. Собираясь с силами, чтобы дотянулся до второй бутылки. Диана мутным взглядом уставилась на опустевшую первую, которую только что прикончила.

— А знаешь, — сказала она бутылке, — ты похожа на меня: даже когда тебя опустошили, ты все равно стоишь, бесстыдно и бесшабашно, назло всем. — Диана криво усмехнулась. — Мы с тобой богини, разве нет? Никто и ничто не может опрокинуть нас.

Она перевела взгляд на вторую бутылку.

— Ну а ты, красотка? Мама говорила, что мы близнецы, но мне кажется, что ты просто ничтожество, так… иллюзия.

Диана приподнялась на подушках и, опершись о кофейный столик, потянулась к бутылке, но вместо нее взяла письмо матери, лежавшее рядом. Письмо, которое за считанные минуты превратило одну бутылку в две.

Мать вручила его Лиане месяц назад, за день до своей смерти, и велела вскрыть только после того, как она умрет.

— Здесь моя последняя воля, дорогая, и я хочу, чтобы ты пообещала исполнить се.

Лиана поинтересовалась, что именно она должна сделать. но мама не ответила. Просто смотрела на дочь своими синими глазами и ждала, пока та даст обещание. И так смотрела, что Диана не выдержала этого умоляющего взгляда и поклялась исполнить волю матери.

Услышав это. мама на мгновение преобразилась — ее бледное лицо порозовело, а глаза заблестели, как в молодости. Она взяла Диану за руку.

— Я всегда знала, дорогая, что могу положиться на тебя. Позаботься о ней. береги ее. Она ведь особенная.

— Она? Кто это — она? — Диана склонилась к матери. — О ком ты говоришь, мам?

Но се вопросы так и остались без ответа, а на следующий день мама умерла.

Когда Диана распечатала и прочитала письмо, ей показалось, что земля уходит у нее из- под ног. Медленно опустившись на колени, она снова и снова перечитывала письмо, чувствуя, как последние силы покидают ее…

С тех пор мало что изменилось.

И прежде чем сжечь письмо в камине, Диана напоследок еще раз прочитала его.

1 апреля

Моя дорогая Диана!

Надеюсь, с тобой все в порядке, моя девочка. Ты должна держаться. И никогда не верь, что потеряла меня. Знаю, это будет непросто, но прошу тебя… Хотя бы время от времени рассказывай, как у тебя дела. Пиши мне что-нибудь в своем дневнике или поговори с моей фотографией…

Как только узнаешь дату своего выпуска, дай мне знать. И не прекращай, пожалуйста, гулять по вечерам. На занятия ходишь, надеюсь? Ответы на твои запросы о работе еще не пришли? Обязательно сообщи мне, когда начнешь писать свои замечательные рассказы. Кто знает, может, ты вскоре порадуешь меня и станешь писателем.

Что, собственно, мешает тебе осуществить эту мечту? Но, разумеется, решать тебе. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

Я говорю о твоем счастье, Лиана, но это письмо. возможно, станет для тебя потрясением. Прости меня, я не хотела, чтобы все так вышло, но, боюсь, у меня нет выбора. Прости…

Я, конечно, предпочла бы сказать тебе об этом лично, но даже по моему почерку, наверное, видно, что у меня просто нет сил произнести это, глядя тебе в глаза, а тем более — разъяснить все подробности. Я только надеюсь, что успею окончить это письмо.

Не знаю, с чего и начать. А даже если бы знала, то не смогла бы. Для того чтобы начать, мне придется вернуться на двадцать четыре года назад — в тот день, когда тебе исполнился годик и ты в последний раз видела своего отца.

Диана… Дело в том, что твой отец не умер, дорогая. Он ушел от нас и забрал с собой твою сестру-близнеца Мэри.

Все эти годы ты верила, что он умер, и не испытывала той боли, которую в свое время испытываю я, росшая с сознанием того, что отец меня бросил. Я даже заказала надгробие с его именем и установила его на кладбище, куда мы с тобой ходили каждый месяц, когда жили в Нью-Йорке. Впрочем, для нас не имело никакого значения, живой он или мертвый. Его просто не было.

А когда мы переехали в Сан-Франциско, все осталось в прошлом. Здесь никому не известно о том, что твой отец жив, и тем более о том, что у тебя есть сестра-близнец Мэри. Я знаю, что твой отец, который забрал ее у нас, никогда не позволит нам увидеть ее вновь. Наверное, он рассказал ей подобную историю и обо мне.

Ты, конечно, спросишь меня (и ты вправе это сделать), почему я говорю о ней только сейчас. Что ж, позволь объяснить…

Месяца полтора назад твой отец, узнав о моей болезни от одного общего друга и, видимо, желая избавиться от чувства вины, дал мой адрес Мэри. Но он ничего не сказал ей ни о тебе, ни о моей болезни.

С тех пор Мэри писала мне каждую неделю. Я получаю четыре письма, но ни на одном из них не было обратного адреса. Она писаю о том, что скоро приедет и с нетерпением ждет встречи. Но неделю назад я получаю от нее последнее письмо.

«Мама, я больше не могу без тебя. Если мы не можем быть вместе, то зачем тогда жить? Мама… я не хочу жить… Мэри. 23 марта».

Судя по прежним письмам, твоя сестра очень жизнерадостный человек, и не трудом верю, что она могла написать такое. Тем более, зная мой адрес, она всегда могла приехать сюда. Не понимаю…

Но мало того, вчера позвонил твой отец. Первый раз за двадцать четыре года. Как только я услышат его голос, то сразу поняла, что он звонит из-за Мэри. И действительно, первыми его словами, сказанными мне почти за четверть века, били: «Ты не знаешь, где Мэри?»

Потом он рассказал, что двумя неделями раньше Мэри исчезла, оставив прощальное письмо, — ты найдешь его в том конверте, твой отец вчера переправил его факсом. Он сказал мне, что ее искали везде, где только можно, опросили всех ее друзей и знакомых, но безрезультатно. Никто не знает, где она находится.

Моя дорогая Диана, у меня остаюсь мало времени, я ничего не могу сделать, и мне страшно… Ты — моя единственная надежда. Поэтому у меня нет другого выбора, кроме как просить тебя найти свою сестру и позаботиться о ней.

Поверь, мне очень жаль, что я взваливаю на тебя такую ответственность помимо твоего горя и скорби. Но мне еще больнее от того, что я покидаю другую дочь, которая жила надеждой увидеть свою мать.

Зная, как ты любишь меня, дорогая, я нисколько не сомневаюсь, что ты сделаешь все, чтобы исполнить мою последнюю волю, но понимаю, что найти Мэри будет нелегко. Никто не знает, где она. Наша единственная надежда — это ее письма, чуть приоткрывшие дверь в тот удивительный и необычный мир, который она сама создала для себя. Мир, похожий на сказку, и в то же время такой реальный…

Уверена, что она ни с кем не делилась этой тайной, даже с отцам и ближайшими друзьями, потому у нас больше шансов найти ее, чем у других.

Я хочу, чтобы ты вошла в ее мир, отправилась по ее следам и отыскала ее. Да и кто сделает это лучше, чем сестра-близнец?

У нас есть лишь три имени, которые Мэри упоминаю в своих письмах. Зейнеп, Сократ и название какого-то дворца. Этого, конечно, очень мало, но, к сожалению, у нас больше ничего нет.

Письма Мэри лежат в антикварной шкатулке. Ключ найдешь в коробке с моими драгоценностями.

Диана, я так надеюсь, что вы с Мэри скоро снова будете вместе, как когда-то внутри меня. И когда это случится, обязательно напиши мне…

Диана, девочка моя, не будем прощаться. Всегда помни, что я с тобой, ведь я так люблю тебя.

Твоя мама.

2

Лиана развернула прощальное письмо Мэри к отцу, чтобы еще раз просмотреть его, прежде чем оно превратится в дым.

17 марта

Дорогой папа!

Сегодня я насовсем ухожу из дома, и ты, наверное, спросишь, почему и зачем…

Вчера я снова, впервые за много лет, перечитала «Маленького принца» Сент-Экзюпери, и знаешь, мне показалось, что книга сильно изменилась. Однако по-прежнему мой самый любимый персонаж — это роза. Ну и, конечно. Лис: ведь это он научил Маленького принца, как приручить ее.

И мне кажется, я теперь пони. чаю, что значит «приручить розу».

Поэтому я ухожу.

Помнишь, в конце книги Экзюпери побуждает нас спросить себя: «Съел ли барашек розу? До или нет?» И он утверждает, что ответ на этот вопрос может все изменить.

Я тогда я спросила себя: «Украл и у меня мою розу? Да шли нет?»

Экзюпери был прав — ответ на этот вопрос может изменить все. Но я знаю, что ни один взрослый человек никогда не поймет, почему это так.

Я уезжаю, потому что мои ответ на этот вопрос — «да».

И я уезжаю, чтобы найти свою розу…

Мэри.

Диана снова повернулась к бутылкам.

— Свет-бутылочки мои, мне всю правду расскажите… — пробормотала она. — Может, хоть вы, черт возьми, понимаете, что все это значит? Это же безумие! Уехать из-за прочитанной книги! Из-за розы! Что означает эта чертовщина? Найти пропавшую розу… приручить розу… Нет-нет, мне вовсе не интересно, что символизирует роза в «Маленьком принце» и что она значит для этой девушки, — мне это абсолютно до лампочки. Я просто хочу знать, почему я, именно я должна расплачиваться за то, что какая-то девчонка, которую я никогда не видела, ушла из дома и хочет свести счеты с жизнью?

Диана умолкла, внезапно разозлившись на себя за то, что обратилась к бутылкам, которых еще совсем недавно так презирала. С другой стороны, в доме больше никого не было и больше некому было слушать се, кроме этих злосчастных бутылок.

— Мама была права, — прошептала Диана. — Она говорила, что Мэри особенная… Еще бы! Это уж точно. Да ведь она украла у меня маму — действительно, это бесподобно!

Диана смяла письмо Мэри и швырнула его в пламя камина.

— Прости меня, мама, — прошептала она, безучастно глядя на то, как бумага превращается в пепел.

3

Ее разбудил звонок в дверь. Вообще-то от с был мелодичным и негромким, но Диане показалось, что он вошел в болевшую с похмелья голову как нож.

— Мисс Лопес! Мисс Лопес! Пожалуйста, откройте дверь! — морщась от боли, крикнула Диана, но тут же вспомнила, что у мисс Лопес сегодня выходной. С трудом поднявшись с дивана, Диана пошатываясь побрела ко входной двери.

На мониторе камеры наблюдения она увидела, что незваным гостем был Габриэль, почтальон. который регулярно доставлял ей посылки. цветы и другие подарки.

Диана открыла дверь. Габриэль принес ей очередную посылку, причем коробка была такой большой, что упиралась ему в подбородок. Его коричневое лицо, коричневый комбинезон и коричневая бейсболка прекрасно гармонировали с цветом бумаги, в которую была завернута посылка.

— Добрый день, мисс, — поздоровался Габриэль. — У меня снова посылка для самой красивой девушки Сан-Франциско. Вы случайно не знаете, не здесь ли она живет?

— Не рановато для доставки, Габриэль? — сухо спросила Диана, морщась от головной боли.

— Ага, адрес все-таки верный. Может, со временем что-то не так?

— А сколько сейчас?

— Уже за полдень.

— Что, правда? Кошмар какой…

Диана расписалась за посылку нечитаемой закорючкой, которая была похожа на что угодно, но только не на ее обычную подпись. Не дожидаясь привычной фразы Габриэля «увидимся, когда ваши поклонники пришлют очередной подарок», она поспешно захлопнула дверь.

Получать красиво упакованные подарки ей всегда нравилось. Это повышало настроение на целый день, но сейчас ей было все равно, что именно в коробке и кто ее прислал. Поставив коробку на пол, она побрела обратно к дивану. По пути Диана мельком взглянула на себя в зеркало и заметила пятна от вина на своей рубашке. Сразу вспомнилась мама… За последние дни Диана уже привыкла к тому, что ее мысли постоянно возвращаются к матери. Все напоминало о ней — запахи, цвета, слова, а сейчас вот эта рубашка с пятнами от вина. И сразу всплыл в памяти тот день, когда она купила ее, и последующий разговор с матерью… Это было словно вчера.

В тот день она решила пройтись по магазинам. В одном из бутиков она долго убеждала себя, что на сегодня хватит покупок, но. конечно же, все равно приобрела еще одну желтую рубашку.

Вечером, когда Диана показывала матери свои покупки, та заметила на рубашке цент гик, который Диана не потрудилась оторвать.

— Четыреста долларов, дорогая? — переспросила мама. — А ты не читала во вчерашней га- гете об аукционе в Париже?

— Нет, мам, а что?

— Жилет, принадлежавший Декарту, продали за двадцать пять тысяч долларов.

— Неужели? Хорошо, что нас там не было. Ты бы не смогла его купить, а я бы расстроилась из-за этого. Но. по-моему, моя рубашка куда симпатичнее, чем жилет Декарта, правда же?

— Хорошо, что ты не отдала за нее двадцать пять тысяч.

— Ладно, ладно. Я поняла. Ты хочешь сказать, что четыреста долларов — это вовсе и не дорого за такую рубашечку, да?

Разумеется, она прекрасно сознавала, что мать имела в виду совершенно другое, но Диане не хотелось с ней спорить, и она с чистой совестью повесила новую рубашку в гардероб к остальным.

— Что ж. в одном ты права, дорогая. Твоя рубашка, безусловно, выглядит лучше, чем жилет Декарта. Его жилет не из шелка и не из кашемира, он даже не от «Донны Каран» и не от «Армани». На барахолке за него и пяти долларов не дадут.

— И тем не менее, мам, аукционная цена оправдана, ведь его носил сам Декарт.

— Верно. Если вещь носил выдающийся человек, такой, как Декарт, это резко повышает ее цену. А ты можешь представить все это наоборот?

— В каком смысле?

— В том смысле, что предмет одежды повышает ценность человека?

Диана опустила голову. Она отлично поняла, что ей пыталась сказать мама в своей обычной неподражаемой манере: «Все, что тебе нужно, чтобы чувствовать себя особенной, — это ты сама».

— Я понимаю, мам. что ты пытаешься сказать мне, но люди хотят видеть меня одетой в самые лучшие вещи. Как только меня замечают, то сначала оглядывают с головы до ног, от прически до туфель, и только потом говорят: «Привет». Если я два дня подряд надену одно и то же, то на меня станут косо посматривать… Нравится ли мне то, что обо мне судят по внешности? Нравится ли видеть фальшивое уважение в глазах окружающих? Или знать, что они обсуждают за моей спиной мою одежду от лучших кутюрье, мои часы от Картье, мой «мазератти» и многое другое… Нет, мам, на самом деле мне это не нравится. Но ты ведь знаешь: это происходит потому, что мы знамениты и люди ожидают, что я всегда и всюду буду на высоте.

— И ты полагаешь, дорогая, что должна вести подобный образ жизни только для того, чтобы оправдать их ожидания?

— А как еще? Мы ведь не в джунглях. — Она игриво улыбнулась. — И признай, мама, что имя «Диана Стюарт» уже стало брендом, торговой маркой. Как я могу разочаровать моих обожателей, осыпающих меня бесконечными подарками и цветами?..

…Однако пять месяцев спустя, с тех пор как врач вынес свой вердикт, многое изменилось в жизни Дианы.

— Мы ничем не сможем помочь твоей маме, — сказал тогда доктор.

4

Аптечка лежала в буфете в кухне, а кухня была далеко. С каждым днем дом словно рос: расстояния от гостиной до кухни, от кухни до спальни, от спальни до ванной становились все больше и больше. Уже месяц она не спускалась в цокольный этаж к бассейну и не поднималась наверх, на террасу и в арт-студию, поэтому понятия не имела, стали они больше или нет. Да и желания узнать это не возникало.

Добравшись до кухни, Диана налила себе стакан воды и выпила его залпом. Потом второй. И только в третьем растворила две таблетки аспирина, прежде чем выпить его.

И снова долгий путь к дивану в гостиной. Она еле плелась обратно, когда зазвонил сотовый. Раз, другой, третий… После седьмого звонка Диана все-таки решила ответить.

— С днем рождения! С днем рождения! С днем… — раздался восторженный мужской голос.

Диана тут же отключила связь и швырнула сотовый на стол.

Это что, правда?!

Неужели сегодня действительно се день рождения? Ведь кто-то другой должен был сказать ей об этом, кто-то другой должен был поздравить ее первым!

Раньше она всегда считала дни до этого праздника, заранее готовилась к нему и даже составляла список тех, кто будет поздравлять ее и в каком порядке они это сделают. И первой в списке всегда была мама.

Это будет первый день рождения без нее. Первый из всех…

На глаза сразу навернулись слезы. Диана медленно зашла в свой кабинет и достала свой дневник из ящика письменного стола. Усевшись прямо на под, она открыла его и начала писать:

Моя дорогая мамочка!

Ты сказала, что всегда будешь со мной. Ест это правда. то почему мне тебя так не хватает?

Я сейчас вспомнила, что сегодня мой день рождения… Мамочка! Где же ты?

Прости меня, дорогая, что долго не писаю тебе, но сегодня я впервые открыт дневник с тех пор, как ты ушла от меня…

Нет-нет, я не рассердилась на тебя за прощальное письмо… Разве что совсем чуть-чуть, когда начат читать его. но ненадолго. Понимаю, у тебя были причины держать это в тайне от меня. но… Извини, мам, я не искала Мэри. Никогда не прошу ей, что ты провела последние дни в волнениях и страхе за нее. Веришь, я даже не читаю ее письма тебе! Может, она уже давно умерла… Извини, мама…

И знаешь, что больнее всего? Мне кажется, из- за того, что я не выполнит обещание, ты уходишь все дальше от меня, и я не могу удержать тебя в своем сердце. И хотя все вокруг напоминает о тебе, от этого становится только хуже. Я не могу вспомнить тебя спокойной и умиротворенной. Если бы она не появилась со своими письмами, все было бы не так.

Да, кстати, тот человек — ее отец — мне тоже абсолютно безразличен. Думаю, у тебя были все основания считать, что дуля нас обеих не имеет значения — жив он или нет.

И все же позволь мне ответить на твои вопросы, мама.

Сегодня последний день учебы в шкале, и я по- прежнему в первой тройке выпускников. Церемония состоится девятнадцатого мая в пять часов. Ты даже не представляешь, как мне хочется, чтобы ты была там…

Если честно, то я уже не хожу гулять по вечерам, но не беспокойся, я снова начну, как только пройдет эта усталость… Что касается работы, то у меня уже есть предложения от двух очень солидных юридических фирм. Ответ им нужно дать до конца месяца, но я еще не решила, какую из них выбрать. Ты, конечно же, посоветовала бы мне отказать обеим и стать писателем. Поверь. мне тоже хотелось бы поступить именно так, но, мама, мы обе знаем, что мои рассказы нравятся только тебе. Остальные от них не в восторге.

Дело в том, что я всегда хотела стать писателем только благодаря тем чудесный историям и скалкам, которые ты рассказывала мне в детстве. Именно они придавали смысл моей жизни. Но ты ушла. И они ушли вместе с тобой. Ты больше ничего не расскажешь мне, а если я напишу книгу, ты никогда не прочтешь ее. Никогда не скажешь: «Боже, это прекрасно, Диана…»

Вот и все новости, мам. Надеюсь, так или иначе, но ты знаешь, что у меня все в порядке.

Еще несколько секунд Диана невидящими глазами смотрела в дневник. На мгновение она почувствовала, что мама ждет весточки от нее. Но это же бред! Мертвые не могут читать адресованные им письма и не могут знать, все ли хорошо с их дочерями.

Она закрыла дневник и подошла к серебряной рамке, которую мама специально заказала, чтобы подарить ей на день рождения. За месяц до смерти она вручила дочери эту рамку, украшенную четырьмя искусно вырезанными черными розами, с надписью «С днем рождения, доченька». Диана тогда все сразу поняла и не стала напоминать, что до дня рождения еще два месяца.

Она коснулась пальцами черных роз и вслух прочитала стихи матери, написанные на серебре:

Слеза скатилась по щеке Дианы. — Нет, мам, это не так, — беззвучно прошептала она. — Я потеряла тебя. И ты больше не говоришь со мной.

5

Диана наклонилась над посылкой, чтобы открыть ее, где-то в глубине души надеясь, что ее прислала мама. Как ни странно, но даже яркая подарочная упаковка не вызвала у нее праздничного настроения.

Внутри лежали хрустальная бутылка шампанского в форме сердца, открытка с поздравлением и любовное письмо без подписи. Прежде чем она выбросила все это в мусорную корзину, во входную дверь снова позвонили. Похоже, сегодня ее не оставят в покое.

На мониторе камеры она увидела, что незваными гостями на этот раз оказались се подруги Изабель и Андреа. Впрочем, они были из тех «подруг», которых интересовали только се прически, во что она одета и насколько сейчас популярна. А что она собой представляет на самом деле, их мало волновало.

Но Диана понимала, что именно благодаря таким подружкам и друзьям как Изабель и Андреа, она и чувствует всеобщее восхищение и обожание. Именно благодаря им она ощущала себя особенной, именно благодаря им она стала «той самой Дианой». И теперь, когда они явились к ней, она не могла просить их зайти позже или крикнуть им, что никого не хочет видеть. Поэтому она открыла дверь.

С днем рожденья тебя!

С днем рожденья тебя!

С днем рожденья, богиня!

С днем рожденья тебя!

Правда, энтузиазм подруг несколько увял, когда они заметили, как выглядит Диана.

— Господи, что с тобой, Ди? — спросила шокированная Изабель.

— Сколько раз говорила тебе: не смешивай разные напитки, — тут же сердито добавила Андреа. И. не пожелав больше стоять на пороге, она схватила подруг за руки и потащила по ступенькам наверх, на террасу, по пути забрасывая Диану вопросами: — Разве мы сегодня не празднуем, Ди? А почему тебя не было на занятиях? Что будем делать, ты уже придумала?

Едва они (лупили на террасу, Изабель провела пальцем по пыльной мебели.

— Все ясно, мисс Стюарт. Эта пыль доказывает, что хоть весь город и у ваших ног, вы перестали любоваться им. Что скажешь, Андреа?

— Скажу, что ты абсолютно права.

— Ну так что, Ди? — Изабель снова повернулась к Диане. — Ты не ответила на вопрос Андреа. Какие у нас планы на сегодня?

— Нет никаких планов. Ничего не хочется.

— Что?!

— Не хотелось бы вас разочаровывать, но я очень поздно вчера легла, и голова просто раскалывается.

— Но ведь сегодня твой день рождения!

— Мне правда не до этою, подружки.

— Да что с тобой происходит. Диана? — Изабель внимательно посмотрела на нес. — Ведь раньше ты всех поднимала и увлекала в движение, а теперь тебя вообще не видно. Мы знаем, через что ты прошла, и все понимаем это. Но неужели ты думаешь, что тебе станет лете, если ты закроешься от мира в своем доме? Думаешь, этого бы хотела твоя мама? Возьми себя в руки, Ли. Ты ведь сильная девочка.

— Нет.

Почему «нет»?

— Я слабая.

— Нет! Ты не можешь быть слабой. У тебя еще все впереди все твои мечты сбудутся. Но если ты будешь вести себя…

— Какие мечты? — бесцветным голосом переспросила Диана.

— А разве ты не мечтала стать преуспевающим юристом?

Лиана только тяжело вздохнула и впервые подняла взгляд на Изабель, а потом на Андреа. Похоже, они действительно не понимали.

— Я никогда не мечтала стать юристом, Изабель.

— Не мечтала?

— Я всегда мечтала стать писателем.

— Ах, ты об этом…

— Да ладно тебе, Ди, — вмешалась Андреа. — Мы ведь больше не дети. Когда я была маленькой, то хотела стать певицей, но когда подросла. поняла, что голос у меня как у вороны.

Но ни беспокойство на липе Андреа, ни се неискренние попытки посмеяться над собой не скрыли от Дианы того, что та на самом деле имела в виду.

— Не переживай. Андреа, — равнодушно бросила Диана. — Я уже знаю, что пишу как ворона.

— Я не это имела в виду, Ди, просто…

— Ладно, девочки, хватит спорить, — снова вмешалась Изабель. — Гак что мы творим сегодня вечером?

Диана и Андреа промолчали.

— Ди, сейчас нам все равно нужно идти на примерку платьев для выпускного, но мы зайдем и гобой часам к восьми. И будь, пожалуйста, готова, чтобы мы не теряли время зря. Отвезем тебя в «Олимпию» или в «Да Марио» А как насчет «Пуланы»? Ты же знаешь — несколько звонков, и вся наша старая компания соберется гам, где ты скажешь. Как тебе мой план?

— Я «за»! — тут же поддержала ее Андреа.

— Нет. девчонки, спасибо зато, что пришли, но… сегодня я хочу побыть одна.

6

Когда Изабель и Андреа ушли. Диана еще немного постояла на террасе, думая о том. как мало се знают подруги. А ведь сколько лет дружат. вместе развлекаются, делятся проблемами и секретами… И при этом они даже не догадываются. о чем она всегда мечтала… А впрочем, какая разница, понимает ли кто-то мечту, от которой она сама отказалась!

Диана вспомнила, как мама спрашивала в прощальном письме: «Что, собственно, мешает тебе осуществить свою мечту?» Диана знала: проживи она хоть тысячу жизней, в каждой из них она хотела бы быть писателем. Она выбрала юриспруденцию лишь потому, что ясно представляла себе то, что ожидает обычного, посредственного писателя. Начать хотя бы с того, что нее друзья и знакомые просто не поймут, зачем она потратила столько лет на учебу, но, разумеется, будут вежливо говорить, что она выбрала интереснейшую профессию. Однако втайне все будут разочарованы, и скоро, очень скоро, она станет предметом сплетен и слухов. Люди будут шептаться о том, что наследница международной сети отелей, в том числе одного из самых престижных отелей Сан-Франциско, пресловутая Диана Стюарт, кумир молодежи этого города, девушка, которой восхищались все и каждый, закончила тем, что стала писательницей, чьи книги никто не читает. Те. кто всегда мечтали оказаться на се месте, будут сожалеть о том, что она испортила себе жизнь.

Диана никому никогда не говорила, что выбрала карьеру юриста (разумеется, со всеобщего одобрения окружающих) только для того, чтобы не пойти по такому пути. Поэтому, возможно. она сама виновата в том. что друзья так мало знают о ней. Но ведь сколько раз она пыталась поделиться с ними своими мечтами! А они всегда осуждали се за это, словно знали, что именно для нее будет лучше, и давали массу советов по поводу того, о чем мечтать и даже что чувствовать. Они никогда и не пытались понять ее.

Как же она останется одна в этом мире, где никто не понимает ее?

Чтобы немного успокоиться, Диана решила пойти прогуляться в городском парке, как они часто это делали с мамой.

7

Людей в парке было немного, но Диана все равно старалась держаться в стороне от них и шла вдоль берега.

Господи, сколько же раз они гуляли здесь с мамой! И что бы она только не отдала за еще одну прогулку вместе! Господи… только одну…

В таких раздумьях она медленно бродила но парку еще с четверть часа, а когда впереди показались паруса яхт в открытом море, повернула обратно к дому. Обычно Диана, гуляя в одиночестве, возвращалась коротким путем, срезая дорогу через парк. Ей нравилось разглядывать необычных людей, встречавшихся ей на пути. Людей, чьи волосы были выкрашены во все цвета радуги, с пирсингом в самых немыслимых местах, людей, у которых уже не оставалось места на геле для еще одной татуировки.

И, как обычно, на аллее толпилось множество музыкантов, художников, татуировщиков, попрошаек и прочих персонажей, характерных для подобных мест.

— Эй, маленькая леди! — услышала она густой бас, когда проходила мимо попрошаек.

Лиана украдкой огляделась, не знай, обращаются ли к ней или к кому-то другому, но вокруг не было больше человека, которого могли так назвать. И тут же заметила старого бродягу, уставившегося на нее.

— Привет, маленькая леди, — снова сказал он.

Она и раньше видела этого старика с курчавыми седыми волосами, обычно сидевшего здесь со скрещенными ногами на соломенной циновке. От остальных попрошаек его отличало то, что он никогда не беспокоил прохожих, хотя и постоянно словно бы искал кого-то в толпе своими маленькими черными глазами. Кроме того, рядом с его циновкой стояла табличка: «Предсказание судьбы — 4 доллара».

Диана была удивлена. Она не единожды проходила мимо этого человека, и он ни разу не окликнул ее.

— Вы ко мне обращаетесь? — неуверенно спросила она.

— Ты ищешь ее?

— Кого вы имеете в виду? — даже растерялась Диана.

— Ее.

— Кого?!

— Если не знаешь, то откуда узнал я?

— Что узнали?

— О ней.

Диана покачала головой и вздохнула. Не было смысла продолжать странный разговор. Может. он просто ждал, над кем бы ему подшутить, а возможно, испытывал на ней новый способ привлечь внимание очередного клиента. Как бы то ни было, Диана решила, что надо побыстрее уносить от него ноги, но едва она повернулась, чтобы уйти, он снова заговорил.

— Иди сюда, маленькая леди. Я предскажу тебе судьбу бесплатно. Может, твоя удача подскажет тебе, где она.

— Не знаю, о ком вы говорите, да и не хочу знать.

Но в этот момент он бросил нечто похожее на горстку пепла в стакан волы, стоявший перед ним, и вгляделся в посеревшую воду.

— Вот это да! Что я вижу! Она похожа на тебя. Просто вылитая ты!

Диана замерла.

— Кто… похож на меня? — с трудом произнесла она.

— Вот так-то лучше, маленькая леди. Иди сюда, присядь.

Диана подчинилась, словно робот.

Старик окунул палец в воду, провел им по лицу Дианы и, не дожидаясь се возмущённого возгласа, заговорил:

— Ищешь ты ее или нет, но она твоя копия. Тот же возраст, та же внешность, тот же рост.

У Дианы мурашки побежали по спиче. Она не знала, что делать и что сказать. Но ведь должно же быть объяснение всему этому! Ведь предсказать будущее невозможно. И мысли читать еще никто не умеет. Не может этот человек говорить о Мэри.

И чтобы доказать себе, что он шарлатан, Диана спросила:

— И где же она?

— Недалеко.

— А точнее?..

Старик взял ее руку и вылил на ладонь немного воды из стакана. С минуту он разглядывал эту воду.

— Она приехала издалека и теперь находится близко. Скоро она снова уедет далеко, но опять вернется.

Он умолк и уставился куда-то на другую сторону аллеи. Диана обернулась и увидела там уличного художника, смотревшего па них. Заметнее взгляд, он тут же уткнулся в свой мольберт, а Диана снова повернулась к попрошайке.

— Та. что так похожа на тебя, однажды встретится с этим художником.

Диана вскочила. Не надо было подсаживаться к этому бродяге. Несомненно, он просто смеется над ней. Как она раньше не сообразила, когда только увидела эту хитрую физиономию!

Диана быстро пошла прочь, а попрошайка крикнул ей вслед:

— Прочитай! Открой то, что написано, и прочитай!

«Открой и прочитай!» Эти слова, словно предательская стрела, вонзились в спину убегающей Диане.

Это что? Тоже совпадение? Неужели он говорит о письмах Мэри, которые она так и не прочитала? В голове все смешалось, но Диана на этот раз даже не оглянулась.

Как ей ни хотелось побыстрее попасть домой и оставить весь этот бред за дверью, она невольно замедлила шаг, проходя мимо того самого уличного художника. Когда он встал, чтобы окинуть взглядом свое творение, она успела рассмотреть его. Наверное, на пару лет старше нее, высокий, загорелый, хорошо сложен, с нечесаными каштановыми кудрями. Одет в футболку, джинсы с дырками на коленях и сандалии, такие старые, что угадать их цвет уже невозможно.

На железной изгороди, окружавшей ближайшую пальму, были развешаны его работы, которые он хотел продать. Все они были похожи — небо, море, чайки. И цена была одинаковая — семьдесят пять долларов. И пусть краски казались блеклыми, сами работы привлекали внимание.

Заметив, что Диана смотрит то на него, то на картины, художник поднял на нее большие зеленые глаза.

— Интересуетесь?

— Просто смотрю.

— А вы можете увидеть?

— Что вы сказали?

— Вам нравятся эти картины?

— Мне нравится палитра.

Он промолчал.

Диана, которая ожидала услышать хотя бы «спасибо» в ответ на свой комплимент, несколько смутилась.

— Что ж… До свидания.

Художник махнул ей рукой и снова вернулся к своей работе, больше не обращая на нее внимания.

Диане, в общем-то, были безразличны манеры уличных художников. Во всяком случае, сегодня. Но все же она не могла не заметить его грубость, и он показался ей неприятным типом.

8

Только легкий дымок да слабый запах гари остались от бабочки, летавшей по комнате вокруг лампы. Глядя на тающий дымок, Диана думала о том, что заставляет бабочек лететь на свет.

Возможно, инстинкты подсказывали им избегать темноты? Нежелание оставаться во тьме, окружающей их? Словно протест против неизвестности. Бабочки предпочитали сгореть, чем всю жизнь летать в темноте.

Вероятно, ей стоило прочесть письма Мэри и сгореть, словно бабочка? А вдруг это и есть выход из той тьмы, в которую она сама себя ввергла, не исполнив последнюю волю матери? А если так, то стоит ли бросаться в неизвестность, рискуя сгореть, как бабочка?

Диана уже сама не знала, что думать. Она не знала, почему оказалась в темноте и кто в этом виноват… Она сама, потому что не выполнила просьбу матери? Или мама, взвалившая на ее плечи эту тяжелую ношу? Ее отец, разделивший семью надвое? А может, вина лежит на Мэри, посылавшей такие письма маме… Или виноват сам Господь, который забрал у нее маму. Может, виноваты все… а может, и никто.

Она еще не знала ответов на эти вопросы, но снова почувствовала себя живой, будто события, происходившие независимо от нее, определили ход ее мыслей, чувств и поступков, как если бы се дальнейшая жизнь была уже предрешена в каком-то неизвестном месте…

Может, это судьба?

А значит, странные слова попрошайки, никогда раньше не заговаривавшего с ней. тоже знак судьбы? Если она сейчас прочитает письма Мэри — будет ли это актом ее собственной воли или же все предопределено, и она просто подчинится судьбе, влекущей ее в неизвестность? Или это одно и то же? Ответов у нее не было, но одно Лиана знала точно — она уважала этого мотылька.

Девушка вскочила и решительно направилась в комнату матери. Взяв ключ от антикварной шкатулки, она открыла ее и. «хватив письма Мэри, вернулась в гостиную.

Сев на пол и прислонившись спиной к креслу, она размотала ткань, в которую были завернуты письма, и обнаружила три больших конверта и один маленький, все разного цвета. В маленьком конверте лежало последнее послание Мэри к матери. Большие конверты были пронумерованы рукой матери в том порядке, в каком она их получила.

Конверты были соответственно красного, зеленого, белого и серебристого цветов. Диана заметила, что на трех больших конвертах стоит штемпель Нью-Йорка, а на последнем — Сан-Франциско.

Значит, Мэри приезжала в Сан-Франциско? Диана тут же вспомнила слова попрошайки: *Она приехала издалека… она недалеко…».

Но если Мэри была в Сан-Франциско, то почему не зашла повидаться с мамой? А может, она еще здесь? И где она жила с отцом все это время? В Нью-Йорке?

Задавая себе эти непростые вопросы, она заметила, что маленький серебристый конверт пуст. Куда же делось письмо? Это еще больше запугало се.

В надежде найти разгадку она быстро просмотрела все письма, но потом отложила их в сторону, взяла первое и принялась читать снова, но уже внимательно.

Письмо первое: «Изгой».

14 февраля

Любимая мамочка!

Сейчас снаружи гремит гром и сверкают молнии, напоминая мне о том, как я, еще маленькая, в страхе укрываюсь одеялом с головой, потому что рядом не было мамы и некому было утешить меня.

И когда я наконец почти смирилась с тем. что тебя нет. отец вдруг признался, что ты жива! Он дал мне твой адрес и сказал, что я могу написать тебе.

И тут же гроза стала моей лучшей подругой, а молнии превратились во вспышки фотокамер, снимающих мое счастье. «Наконец-то! — сказала я себе. — Наконец-то я смогу быть вместе с мамой!»

Невероятно, но это так. Я так долго хотела увидеть тебя, и это скоро случится. Я приеду к тебе ровно через месяц. После стольких лет я увижу тебя! Эта мысль переполняет меня немыслимым счастьем. Но немного огорчает тот факт, чтоты совсем не знаешь меня.

Недавно я начала писать роман, чтобы ты могла лучше узнать и понять меня. Роман основан как раз на тех чувствах, что я испытывала, думая о тебе все эти годы. Если бы ты знала, мамочка, что я пережала, пока не нашла тебя! Я возражала Иным, пересекала океан и даже говорам с розой.

Очень хотелось бы прислать тебе копию рома- па, но он еще не закончен. Я все равно поделюсь им с тобой-решила писать тебе раз в неделю и рассказывать о моем пути к тебе. Я разделила его на три части и назвала их «Изгой», «Путь в сад» и «Голос розы». А последняя часть — «Возрождение» — начнется тогда, когда мы с тобой снова будем вместе.

Начну с первой части.

Я била еще совсем маленькой, когда впервые задала себе вопрос: «А почему у меня нет мамы?»

И сколько ни пыталась, никогда не могла ответить на него.

Однако если есть вопрос, то должен быть и ответ. И поскольку вопрос касался меня, то и ответ должен был быть во мне. Разумеется, в том возрасте я еще не могла так рассуждать, но временами, казалось, слышала голос своего сердца.

«Не спрашивай, почему у тебя нет мамы, — говорило мне сердце. — Задавай правильный вопрос: „Где моя мама?“ Спроси Того-Кто-Знает.»

Тот-Кто-Знает… Тот-Кто-Знает… Тот- Кто-Знает… Может, мой папа?

— Па, где моя мама?

После долгой паузы он наконец ответил:

— Твоя мама у Господа, дитя мое.

Я сразу поверит. Ведь Господь живет в самом лучшем месте на свете, значит, и моя мама должна жить там.

— А где живет Господь? — тут же спроста я.

Отец посмотрел на меня, словно я задаю самый странный вопрос на свете.

— Я не знаю, — тихо ответил он.

В надежде, что Иные знают, где ты, я спроса! а их.

— Вы знаете, где моя мама?

— Она больше не существует. — ответили они.

— А что это значит?

— Она умерла, и ее больше нет.

Но разве так может быть? Что ты «умерла» и что тебя «больше нет»? Как они могут говорить, что тебя нет, ест я чувствую тебя? И снова сердце подсказало мне: «Если ты чувствуешь маму, значит, она есть, она существует».

И я пошла к Иным, чтобы сказать им:

— Моя мама жива!

И тогда они ответили мне по-другому:

— Твоя мама очень далеко.

Но и этот ответ не убедил меня, потому что я чувствовала, что ты близко.

На этот раз они сказали так:

— Ты увидишь маму в другом мире.

Нет, подумала я. Должен быть настоящий ответ.

— Тогда пойду искать Господа, — сказала я себе и спросила Иных, знают ли они, где Он. Если я узнаю, где Он, то узнаю, где ты. Но скоро я поняла, что люди имеют смутное понятие о Боге. Одни говорили: «Бога нет.+, другие: *Мы не знаем, где Бог», третьи: «Бог рядом с тобой, но увидишь ты его только в другом мире».

И я опять чувствовала, что должен быть настоящий ответ. Но все эти ответы показы- ваш, что я на верном пути, ведь на вопросы «Где Бог?» и «Где моя мама?» Иные отвечали одинаково, а значит, ты действительно с Богом. И в самом деле, недавно я поняла, что этапы моих поисков тебя не слишком отличаются от моих поисков Бога.

Что ж, мама, время шло, и, заметив, что я вся поглощена поисками тебя. Иные Пытались отвлечь меня от них. Они давали мне разные игрушки, например, погремушки. На какое-то время это отвлекло меня. но быстро надоело. Тогда Иные стали приносить новые игрушки, более яркие и привлекательные. гораздо более дорогие…

Тогда я подумала, что, может быть, если мои игрушки будут постоянно меняться, если мне всегда будут дарить все самое лучшее, то это будет отвлекать меня всю жизнь. Но ведь это совсем не то, чего я хотела на самом деле. Я хотела увидеть свою маму!

Какая игрушка могла осчастливить меня, если тебя не было? А если бы ты была рядом, то какое имело значение, есть ли у меня игрушка или нет?

В общем, мне удалось вырваться из плена игрушек, но вскоре мои поиски тебя опять приостановились. Сейчас объясню, мама…

Я подрастаю, и Иные обращали на меня все больше внимания. К сожалению, они восхищались мной. Я говорю *к сожалению*, потому что ах восхищение мне нравилось и я всячески пытаюсь вызвать его снова и снова, но это отвлекло меня от главной мечты жизни — найти тебя.

Я чувствовала, что, если буду продолжать спрашивать Иных о тебе, они отвернутся от меня. Потому я прекратила поиски и вместо этого наслаждалась теплом их улыбок.

А Иные нее продолжат осыпать меня стрелами одобрения и обожания — ядовитыми стрелами, как я потом поняла.

«Ты особенная: такой, как ты, больше в мире нет». Когда они говорит мне это, сладкий яд их стрел отравлял мою кровь.

Временами я сомневалась в правдивости их слов, часто спрашивая себя: «А я действительно такая особенная?» По поскольку имение Иные заставили меня поверить в свою уникальность, я не могла ответить на тот вопрос без них Словно зеркало моей души разбилось и я могла сидеть себя только в отражении лее слов.

Мне все время хотелось быть в их обществе, чтобы, когда бы я ни спросила: «А я действительно такая особенная?», они всегда отвечали: «Да, ты действительно особенная. Такой, как ты, нет больше во всем мире!»

Мне никогда не надоедало задавать один и тот же вопрос и получать на него один и тот же ответ. Как соленая вода вызывает жажду у того, кто пьет ее, так и обожание Иных вы бываю У меня потребность слушать их.

Хуже того — чтобы не утратить их одобрения, я стала жить так, как они от меня ожидали. и вскоре поняла, что живу житью, которую выбрали для меня Иные, а не той, о которой меч- тала сама.

И снова сердце подсказало мне: «Ты несчастлива».

И то бит правда. Я так разочаровалась в себе. что больше не получат удовольствия от восхищения Иных. Именно это даю мне силы возобновить поиски тебя.

— Где моя мама? — спросила я Иных.

И они давали все те же старые ответы: «Твоей мамы больше нет», «Она далеко», «Ты увидишь ее в другом мире».

— Нет! — сказала я. — Вы так не думаете.

— Но это то, что мы слышат от других.

— А ест другие ошибаются?

— Мэри, оглянись вокруг! Ты не увидишь ни Бога, ни свою маму. Ест бы тебе было суждено встретить их в этом мире, ты бы увидела их.

— Если бы я смотрела только глазами, то давно потерялась бы в вашем сумрачном мире.

— Похоже, ты стаю совсем взрослой. Это здорово.

— Вовсе я не взрослая, — отвечала я. — Я маленькая! И всегда ею останусь!

Однако все мои возражения не могли привести меня к тебе, мама, нужно было найти дорогу. Второй этап моих поисков начался, когда во сне ты указала мне путь. Ты поведала мне, где я могу найти Того-Кто-Знает. Гораздо позже. уже в реальной жизни, этот человек возьмет меня за руку и проведет по пути, который ты указам, и мы с тобой будем вместе в этом мире.

Надеюсь описать тебе мой сон в следующем послании.

Люблю тебя.

Мэри.

9

Одетая в зеленый костюм, который всегда очень нравился маме. Диана шла по траве к ее могиле.

Когда она подошла поближе, то вдруг увидела у надгробия матери женщину с длинными каштановыми волосами. Надгробие было единственным здесь, под огромным платаном, поэтому Диана не могла ошибиться и прийти на чужую могилу. Да и день был обычный, кто же пришел сюда так рано?

Может, это она?

Диана в замешательстве остановилась, рассматривая незнакомку.

«Кого ты боишься?» — пристыдила она себя и медленно двинулась к могиле, чувствуя, как колотится сердце. Уже через несколько шагов она едва дышала, но не останавливалась. Женщина не обернулась, даже когда Диана подошла к ней совсем близко.

К своему облегчению, она узнала мисс Джонсон, подругу матери и ее спутницу во всех поездках и путешествиях. Диана последний раз видела ее на похоронах. Несмотря на то что мисс Джонсон была одной из ближайших подруг мамы, они не часто виделись, поскольку та жила в Нью-Йорке.

Диана тихонько тронула се за плечо.

— Рада видеть вас, мисс Джонсон.

— Диана, дорогая, как ты? — Мисс Джонсон обняла ее. — С тобой все в порядке? Я столько раз звонила и не могла застать тебя… Оставила сообщения менеджеру отеля, и она сказана, что у тебя все хорошо, но…

— Извините, что не перезвонила, мисс Джонсон. Сейчас мне уже лучше. — Диана опустила взгляд на желтые розы, которые мисс Джонсон принесла на могилу. — Какие красивые…

Мисс Джонсон рассеянно кивнула.

— Диана, у меня назначена деловая встреча, а днем я улетаю обратно в Нью-Йорк. Было бы замечательно, если бы ты поехала со мной.

— Благодарю, мисс Джонсон, но у меня здесь столько дел…

— Как скажешь, дорогая, но не забывай, что я всегда рада тебя видеть. И вот что… Диана, с тобой правда все в порядке? — Она осеклась, увидев лицо Дианы. — Девочка моя, знаю, что мне не следует говорить тебе это, но все равно скажу… Твоя мама всегда гордилась тобой.

— Я просто не была готова к этому, мисс Джонсон. Все случилось так быстро… Еще пять месяцев назад все было хорошо. Даже когда она болела. Мама никогда не вела себя так. словно ей осталось всего несколько месяцев. Она никогда не позволяла себе выставлять напоказ свои страдания и никогда не спрашивала: «Господи, почему именно я?!» — Глаза Дианы наполнились слезами. — Но я не могу быть такой сильной, как она. Каждое утро я просыпаюсь и задаю себе один и тот же вопрос: «Почему она? Почему именно моя мама?» Она была не только моей доброй мамой, она для всех окружающих была словно солнышко.

— Да, — едва слышно прошептала мисс Джонсон. — Она была именно солнышком для нас всех.

— А мне тогда не хотелось купаться в лучах се популярное! и, быть лишь ее отражением… И вот, когда все могло измениться, она умерла…

— Измениться?

Теперь Диана кивнула.

— Я чувствую, что мне нужно взглянуть на жизнь се глазами, постичь ее душу, ведь именно там спрятано сокровище, до которого я никак не могла дотянуться. — Она вдруг слабо улыбнулась. — Бываю, я поддразнивала ее и говорила: «Если у меня есть такое же сокровище, как у тебя, мама, то дай мне ключ от него». А она показывала мне пустые руки и говорила: «У меня его нет, он у тебя». — Диана тяжело вздохнула. — Мне нужен этот ключ. мисс Джонсон. Я хочу быть такой, как моя мама. Или хотя бы стать достойной ее. Знаете, что я иногда чувствую? Ей не стоило позволять мне идти своим собственным путем и учиться на собственных ошибках. Лучше бы она не принимала меня такой, какая я есть. Лучше бы она лепила меня но своему образу и подобию, как это делают другие матери. Я просто хотела быть маминой дочкой, правда, очень хотела.

Она всхлипнула, и мисс Джонсон обняла се.

— Диана, дорогая, ты и есть мамина дочь. Ты похожа на нее так, как ни одна дочь не похожа на свою мать! И никогда в этом не сомневайся. Может, мне следует проводить с тобой больше времени. Ты только не подумай, что я просто утешаю тебя, поверь, твоя мама много рассказывала о тебе. А уж она знала тебя лучше, чем ты сама себя знаешь.

Диана понемногу успокоилась.

— А что рассказывала обо мне мама? — тихо спросила она.

— Когда мы в прошлом году ездили с ней в Александрию, она много говорила о тебе.

О том, что ты больше не довольна собой, тебе хочется чего-то большего, и что с каждым днем ты все становишься все печальнее.

— Да. — прошептала Диана. — Я действительно так чувствовала себя год назад, но мне казалось, что никто этого не замечает, особенно мама. Я не хотела, чтобы она расстраивалась… Да разве от нее что-то можно было скрыть? Она читала мои мысли… Почему она мне ничего не говорила? Ведь она. наверное, была огорчена…

— Огорчена? Да нет же! Когда она сказала мне об этом, глаза у нее блестели.

— Блестели?

— Да, она была очень рада этому и даже добавила: «Похоже, моя дочь становится совсем взрослой». Она собиралась пригласить тебя на «Октябрьские дожди».

— «Октябрьские дожди»? Эти таинственные путешествия, в которые вы с мамой отправлялись каждый октябрь?

Мисс Джонсон кивнула.

— Я всегда хотела поехать с вами, — вздохнула Диана. — Но мама не разрешала. А когда по возвращении я спрашивала у нее, как прошла поездка, она всегда отвечала одно и то же: «Мы слушали, и мы обновились». — Она умоляюще посмотрела на мисс Джонсон. — Раньше я интересовалась из чистого любопытства, но несколько лет назад мне начало казаться, что это не просто поездки для развлечения, а нечто большее. Мама словно бы заряжалась светом в них. И мне казалось, что я буду лучше понимать маму, если узнаю о них побольше. Вы единственная. кто может помочь мне в этом, мисс Джонсон. Скажите, что вы делали в Александрии? Или в Афинах, Иерусалиме, Сарабайе…

Мисс Джонсон опустила глаза. Она уже жалела, что сама затронула эту тему.

— Мне всегда нравилось, как твоя мама умела все выразить кратко, в двух словах: мы слушали, и мы обновились.

Диана поняла, что настаивать бесполезно.

— Понимаю… Но позвольте задать вам один вопрос.

— Надеюсь, не такой трудный, как первый? — улыбнулась мисс Джонсон.

— Где моя мама, мисс Джонсон? Где она? Я хочу знать, что с ней случилось. Думаю, вам известно об этом больше, чем мне…

— Видишь ли, Диана, — заговорила мисс Джонсон после небольшой паузы. — Когда я впервые встретила твою маму, ты все время задавала один и тот же вопрос. Ты спрашивала, где твой отец. А твоя мама всегда отвечала: «Твой отец с Господом, дитя мое».

Едва услышав эти слова, Диана вдруг поняла, что вопрос, который она задавала, похож на тот, которым столько лет терзалась Мэри. Интересно, почему мисс Джонсон так ответила? Но поскольку Диана не знала, известна ли мисс Джонсон правда об отце, то не стала упоминать и о Мэри.

— Так утешают ребенка, потерявшего свою мать. Но я не ребенок, мисс Джонсон, и вы можете сказать мне все как есть. Скажите, моей мамы больше нет?

— Детям не всегда лгут, чтобы утешить. Где бы ни была твоя мама до того, как умерла, она и сейчас там. с Богом.

Диана опустила глаза. Тогда мисс Джонсон взяла се за руку.

— Я оставлю тебя наедине с мамой. И помни, что в нашем доме всегда есть место для тебя.

Диана обняла ее.

— Спасибо, мисс Джонсон. Я приеду, как только смогу. Удач и вам.

10

Когда мисс Джонсон ушла, Диана присела у могилы и, сложив руки на груди, горячо помолилась. Хотя она не верила, что мать слышит се, она все равно говорила с ней.

— Мама, ты знаешь, что сказала мисс Джонсон? Она сказала, что я так похожа на тебя, как ни одна дочь не похожа на свою мать. Она такая добрая. Правда, я полагаю, что ей просто не все известно…Вчера я просмотрела письма Мэри, но снова отложила их. Может, уже и поздно, но я помню о своем обещании. А вот выполнить его не могу. Не спрашивай почему, мам, не могу и все. И еще мне интересно, что ты думала, когда читала письма Мэри? Что мы одно целое, да? Или что Мэри душевнобольная? А может, ты назвала ее особенной только для того, чтобы я не выдержала и все-таки нашла се, пожелав увидеть, что в ней такого особенного? Что ж, мне действительно интересно узнать, что ты имела в виду под словом «особенная». Насколько я понимаю, оно означает «единственная и неповторимая», то есть, что в мире такой больше нет. Но ты ведь не это имела в виду, мама, правда? Ты ведь не хотела сказать, что Мэри больше достойна быть твоей дочерью, чем я? Впрочем, такого не может быть. Мэри безумна. Ты помнишь ее третье письмо? Как она слушала дыхание розы, как у псе в комнате дул ветер и все вокруг светилось. А разговор с розой? Что это, если не симптомы психического расстройства? Это же настоящие галлюцинации. Поверь, мама, я изучала психологию. В любом случае, даже написанного в первом письме уже достаточно, чтобы понять, что она не в себе. Может ли ребенок в таком возрасте иметь подобное восприятие жизни? А сон, о котором она рассказывает во втором письме? Где ты велишь ей пойти в какой-то сад. с кем-то встретиться и поговорить с розой, помнишь? И вот через столько лет она вдруг бросает все и делает то, что ты ей сказала. Находит кого-то, кто учит се, как говорить с розами. Это, по-твоему, правда? Как бы то ни было, за Мэри не волнуйся, мама. Я думаю, что у безумцев жизнь куда легче, чем у нас. Да и обо мне тоже не беспокойся. Возможно, я потому и страдаю, что все еще нахожусь в здравом рассудке и постоянно думаю о том, что потеряла тебя… Ноя все равно не сойду с ума. Я не стану убегать от реальности и выдумывать для себя сказочный мир. где все хорошо. Я ведь уже взрослая, мам, и такой останусь. — Диана поднялась. — Когда- нибудь я совладаю с этой болью и докажу, что я твоя дочь.

11

Вернувшись с кладбища, Диана легла в кровать и проспала большую часть дня. И хотя у нее было много дел — банковские выплаты, подготовка к выпуску из юридической школы, деловые встречи по поводу будущей работы и так далее — она все отложила на другой день.

Ей ничего не хотелось делать, но просто си- деть дома было тоже невыносимо, поэтому она Решила прогуляться по берегу и подышать чистым морским воздухом.

В парке было куда больше людей, чем накануне, но Диана нашла укромный уголок, чтобы посидеть в одиночестве, глядя, как дети бросают чайкам кусочки хлеба. Прогулявшись еще немного, она снова присела, на этот раз посмотреть, как солнце медленно садится в океан.

Домой она пошла коротким путем, в надежде увидеть старою попрошайку. Возможно, он даст ей ключ к загадочным словам, сказанным им вчера.

Он сидел на прежнем месте и точно так же, как накануне, разглядывал прохожих. Остановившись рядом, Диана в упор посмотрела на него, но, к ее удивлению, он не обратил на нее ни малейшего внимания, продолжая глазеть на прохожих, словно и не было вчера никакою разговора.

— Привет, что сегодня мне предскажешь?

Попрошайка, казалось, не понял ее.

— Я тебя знаю?

— А вы не помните? Это я…

— Я знаю, что это ты. Но кто ты?

Окончательно убедившись, что он просто подшутил над ней, Диана повернулась и пошла прочь.

Вскоре она увидела художника, увлеченного своей работой. На нем были все те же рваные на коленях джинсы и старая футболка. Его очередная картина ничем не отличалась от прежней, разве что гребни волн стали более пенными.

— Вы сегодня выглядите лучше, — заметил художник.

Очень тактичный способ начать беседу, подумалось Диане. Интересно, как же ужасно она выглядела вчера, если сегодня выглядит лучше?

— Не хотите взглянуть на картины?

— По-моему, они не очень-то отличаются от предыдущих.

— А то. что волны стали больше, не меняет картину?

— Меняет, конечно, — с сарказмом ответила Диана. — Вчера ваши картины были совсем другими. Я просто поражена. Всего несколько взмахов кисти, и вам удалось изобразить и норм, зарождающийся среди волн. Потрясающе!

— Прямо как у вас, да?

— Простите?

— Тот шторм, что зарождается среди волн вашей души.

Диана сникла.

— Извините… я не хотела быть грубой…

— Да ничего страшною. Ну а что вы действительно видите здесь?

— Ну… нет чаек, которые были на всех остальных картинах.

— Вы весьма наблюдательны.

— Мне часто говорят об этом.

Несмотря на старую одежду и довольно грубые манеры, художник, похоже, был образованным человеком.

— Вы студент? — спросила Диана.

— Нет.

— Значит, уже закончили учебу?

— Когда-то я изучал экономику, но потом бросил.

Диана посмотрела на него, словно спрашивая: «Почему?»

— Я вовремя понял, что никогда не научусь рисовать, если буду слушать лекции по экономике.

— А разве нельзя было и рисовать, и учиться экономике?

— Я сделал это не из-за того, что не хватало времени. Просто мне начало казаться, что каждая моя новая картина теперь хуже прежней.

— В каком смысле?

— Понимаете, как всякий художник, я выплескиваю на полотно все, что чувствую. И с каждым днем краски на картинах становились все бледнее. Я бросил учебу, чтобы не потерять цвет, если можно гак выразиться.

Лиана одобрительно кивнула и протянула ему руку.

— Я — Лиана.

Художник равнодушно пожат ей руку. Опять он вел себя так, словно она его абсолютно не интересовала. Сам он не представился и даже не сказал, что ему приятно познакомиться с ней. Не было смысла продолжать разговор, и без того затянувшийся, с тем, кто даже не захотел назвать своего имени. Пробормотав что- то о встрече, на которую якобы опаздывает, Диана попрощалась и ушла.

Но по пути домой она никак не могла забыть его слова о тускнеющих цветах. Художник потерял цвет, как Диана потеряла цвет своей матери.

12

Когда Диана исчезла из виду, попрошайка махнул рукой художнику. Накануне тот расспрашивал его об этой красивой девушке.

Старый бродяга тогда ухмыльнулся.

— Остынь, сынок. Все. что происходит между мной и клиентами, не остается здесь. Оно улетучивается. Спроси у нее сам. Она опять придет сюда… возможно, завтра… Но ты тоже хорош! Нашел, кого просить о помощи, старого глупого бродягу вроде меня. Ты красив, пожалуй, талантлив, зачем тебе моя помощь?

Художник смутился.

— Я заметил, что вы оба смотрели на меня, и, разумеется, мне стало интересно, почему вы это делали.

— Не смеши меня, сынок. Помнится, не у меня отвалилась челюсть, и не я широко раскрыл глаза, когда она только появилась здесь. Тут и предсказывать не надо. Ты хотел познакомиться с ней с той самой секунды, как увидел ее. Или, может, я ошибаюсь? Если да, то пусть чайки с твоих картин нагадят на мою глупую голову.

Художник еще больше смутился, извинился и ушел. Ему стало ясно, что старого хитреца так просто не разговоришь.

Но когда старик махнул ему рукой, у художника появилась надежда, что он все-таки сможет что-то узнать о Диане. Что ж, сегодня он сделает еще одну попытку и снова подойдет к старику.

13

Художник поставил на циновку бутылку фруктового сока, которую взял из холодильника в своем джипе. Вчера старик предупредил его, чтобы он не приходил с пустыми руками. И еще сказал, чтобы приходил попозже, когда людей в парке станет поменьше, чтобы не спугнуть возможных клиентов.

— Принимаете гостей?

— Всегда рад тем, кто хочет знать не слишком много.

— Ладно, понял, сегодня я не буду задавать столько вопросов. Но как вы догадались, что она снова придет сегодня? Дар предсказания?

Да. кстати, у меня нет четырех долларов, заранее предупреждаю.

— Ни в какие предсказания я не верю. — отметил старик. — Но люди хотят слышать то, что я говорю им. Что же делать? Сказать: «Поживете и сами узнаете»?

— Значит, вы на самом деле не предсказываете судьбу?

— Нет уж. извините, молодой человек, я уважаю свою работу. Судьба — это в данном случае название игры. Пепел, кувшин, вода — это лишь внешние атрибуты. Ты должен показать людям нечто впечатляющее, подобное тому, что они видят в кино. Даже если скажешь им правду, они не поверят, если ты не подашь се соответствующим образом. Предсказание — это всего лишь слова, а судьбу я читаю на их лицах. Там все написано, и, будь уверен, это у меня хорошо получается.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, например, я смотрел на лицо этой девочки, когда она говорила с тобой. И знаешь, что я увидел? Ей нравятся твои картины. А теперь вот тебе мое предсказание. Она придет опять.

— Но вы же не имеете в виду, что ее прогулки — это только предлог, чтобы увидеть меня?

Старик пожал плечами.

— Разве я могу знать ее мысли? Я ведь не психолог. я не знаю причин, только результат. Но оставим пока эту тему. Лучше расскажи мне что-нибудь о себе. Девочка, конечно, потрясающая, но расскажи мне, кто ты есть. Или о том, что ты никто и тебя нет. Откуда ты пришел и куда идешь? У тебя на лице я читаю склонность к бродяжничеству.

— Да, что-то в этом роде. Я из Сан-Диего и зарабатываю здесь на билет обратно, рисуя на пляже. А эта картина — первая часть моего летнею цикла. Вообще-то я должен был закончить ее вчера и быть уже за тридцать миль отсюда, но… Впрочем, ты знаешь.

— Никак не можешь закончить картину с тех пор. как увидел девчонку? Да уж, эта игра самая сладкая. Когда ты кого-то поймал или тебя самого поймали, все идет наперекосяк, да? Но это же здорово, сынок, просто здоров! А картина пусть немного подождет.

Старик высыпал мелочь из кружки для пожертвований прямо на циновку и, налив из бутылки фруктового сока, поставил кружку перед художником. Сам он сделал добрый глоток из горлышка.

— А как там в твоем Сан-Диего, можно что- нибудь накрутить человеку моей профессии?

— Честно говоря, не знаю. Да и не мой он, Сан-Диего. Я вообще-то из Нью-Йорка. Учился в колледже в Бостоне, пока не бросил. Потом переехал к другу в Сан-Диего.

И что твои предки сказали, когда ты бросил колледж? Слыхал, что выпускники колледжей зашибают хорошие деньги.

— А в семье и не рассчитывали на мою финансовую помощь. У них и так все в порядке с деньгами. Но они ожидали от меня большего. надеялись, что я стану успешным банкиром или еще кем-нибудь в этом роде. Но дело в том, что я бросил Гарвард, и это вызвало огромный скандал. Впрочем, иного пути для меня не было — я должен рисовать, это я знаю точно.

— Гарвард. да? Ну ты даешь! И девочке небось сказал об этом, а?

— Нет.

Старик странно посмотрел на него.

— Тогда, сынок, возможны только три варианта. Вариант А — ты болван. Вариант Б — ты не хочешь понравиться очаровательной девочке. И вариант В — ты опять-таки болван. Можешь выбирать.

Художник улыбался.

— Чего ты, собственно, хочешь, сынок? Чтобы она приняла тебя за неудачника? Пастуха, пасущего стада картин, которые никто не покупает? Скажи ей, кто ты, иначе как сна сама узнает об этом?

— Не знаю… Хочу ли я, чтобы она по-другому взглянула на меня только из-за того, что я учился в Гарварде? И потом жаловаться, что меня любят не за то, что я есть на самом деле.

— Что? Кого любят? Кому жаловаться?

— Если я буду нравиться ей только потому, что учился в Гарварде, лучше уж я вообще ей не понравлюсь. Я и мое образование — это два разных понятия. Как и моя работа, как мой мозг… Я не есть сумма этих составляющих.

— Значит, ты знаешь, кто ты, сынок?

— Я… да… Я просто тот, кто я есть.

— Слушай меня, сынок. Неужели ты не видишь, как она красива и что слово «Гарвард» станет музыкой для ее ушей? Просто скажи ей «Гарвард», и, может, тебе повезет.

Художник покачал головой.

— Нет, — вздохнул он. — Слишком рискованно… Всегда может появиться кто-то лучше меня. Но зато никогда не будет именно такого, как я. Это как отпечатки пальцев — нет двух одинаковых. Мне кажется, что и сущность человека устроена именно так — нет двух одинаковых людей. А мы пытаемся скрыть свою сущность, надевая перчатки…

— О боже, бедняга уже заговорил о перчатках.

— Извините, — чуть улыбнулся художник, словно очнувшись.

— Так чего же ты хочешь от этой маленькой леди?

— Не знаю. А вы, значит, думаете, что она завтра снова придет?

— Извини, сынок, но предсказание будущего стоит четыре доллара. Я не могу предсказывать бесплатно тому, кто сам не знает, чего хочет.

— Что ж. может, вы и правы. — тихо сказал художник. — Ну. я, наверное, пойлу.

— Как хочешь, сынок. И в следующий раз принеси лучше пива, да побольше…

Сложив картины в джип, художник растянулся на лежаке под звездным небом. Полная луна отражалась в океане, и ее сверкающая дорожка расширялась к горизонту. Он задумчиво смотрел на луну, размышляя о том, какой мог увлечься девушкой, в которой не было того самого света, который он всегда искал.

14

День был, как обычно, долгим и бессмысленным, а вечером Диана опять сидела дома и смотрела на фотографию матери.

— Хорошо, мама, допустим, я передумаю и отправлюсь искать Мэри. Но что это изменит? Ты думаешь, можно найти Мэри, зная лишь имя женщины, которая много лет назад якобы научила ее разговаривать с розами? — Диана тяжело вздохнула. — Давай на секундочку предположим, что я проехала тысячи миль, нашла страну, где находится этот дворец, и даже флигель этой женщины рядом с дворцом. Мама, мы ведь не знаем, жива ли она. А если и жива, то помнит ли маленькую девочку, приезжавшую к ней много лет назад. Впрочем, если она действительно научила Мэри говорить с розами, то наверняка помнит. Но мы ведь знаем, что этого не может быть, мам, верно? И даже если она помнит ее, откуда ей знать, где Мэри теперь? Вот представь, я являюсь туда и вежливо спрашиваю ее: «Прошу прошения, мадам, помните ли вы маленькую девочку, приезжавшую сюда много лет назад. Ее звали Мэри, вы научили ее говорить с розами. Помните? Тогда скажите, пожалуйста, где она сейчас?» И что, по-твоему, она мне ответит?

Возможно, она только любезно улыбнется, но если я буду задавать этот вопрос гостям и прислуге, то она просто предложит мне уехать. А когда я заявлю ей. что не сдвинусь с места, пока не узнаю, где Мэри, она сообщит в посольство, если не выведет меня оттуда силой. Но допустим, я и тогда не сдамся, и ребята из посольства будут часами слушать мои вопросы: «Где Мэри? Где Мэри? Где Мэри?» И что потом? Скорее всего, они решат, что я спятила. и первым же рейсом отправят меня домой с сопроводительными бумагами, свидетельствующими о том. что я сумасшедшая. А в аэропорту меня встретят люди в белых халатах, которые под белы ручки отведут меня в ближайшую психушку. Это и будет блистательным концом моего квеста, потому что именно там я могу найти Мэри.

15

Казалось, что в этот вечер все шатенки Сан-Франциско пришли гулять в парк. И все словно сговорились быть похожими на Диану. Но как только они подходили ближе, художник разочарованно вздыхал. Последние два вечера он ждал Диану на прежнем месте, но она так и не появилась.

Он укорял себя за то, что забросил работу из-за девушки, которая явно не подходит ему, но все равно не мог заставить себя уехать.

Уже давно у нею не было серьезных отношений с женщинами. С тех самых пор, как он понял, что каждая новая встреча неминуемо закончится расставанием. Поэтому он находил утешение в дикой и свободной холостяцкой жизни. Раньше каждое расставание он воспринимал как прелюдию к новой встрече и не жалел об утраченном. Но позже он начал понимать, что прежние отношения все равно оставляют в нем след, несмотря на новые встречи. Он также понял, что после расставания большинство людей считают себя пострадавшей стороной. Они полагают, что партнер просто не отвечал должным образом на их беззаветную любовь. То же самое случилось, когда он разошелся со своей последней подружкой три года назад. Тогда он неделями пытался понять, почему они оба считают себя правыми. И однажды, увидев двух парящих в небе чаек, он понял…

В тот день он рисовал среди скал недалеко от места, где жил. Он с головой ушел в работу, пока его внимание не привлекла чайка, спикировавшая со скалы к воде. Тотчас же с другой скалы сорвалась к волнам еще одна. Едва не столкнувшись у самой воды, они вместе взмыли, словно обнимая друг друга машущими крыльями, и там, наверху, что-то сердито кричали. И тогда он подумал, что, встречаясь с кем-то, нельзя привязываться к человеку, нельзя прикипать сердцем. Люди все равно переносят некоторые прежние чувства на новые отношения.

Кто-то по старой привычке не доверяет партнеру. кому-то все кажется, что его не понимают. кто-то, как обычно, отгораживается стеной. Вот и выходит, что старые связи мешают развиваться новым свободно и легко. Возможно, ты действительно был пострадавшей стороной, но ты забываешь, что перед тобой новый человек, а вовсе не тот, который когда-то причинил боль. Не так-то просто оставить прошлое позади.

Эти две чайки смогли, едва не столкнувшись, снова подняться в небо. Они словно помогли друг другу и опять стали одинокими.

С тех пор художник и начал рисовать чаек. Но его чайка устала от одиночества и все кружила в небе, не зная, стоит ли садиться на этот берег. Когда совсем стемнело, художник понял, что Диана сегодня не придет.

16

Эти мысли не давали Диане заснуть даже на полчаса после обеда. Она никак не могла избавиться от странных видений дворца и розария возле него. Не в силах выбросить эту чушь из головы, она попыталась найти в обрывках видений хоть какой-то смысл, но это ей тоже не удалось.

Диана надела спортивный костюм и кроссовки. Может, прогулка по парку или разговор с художником помогут ей прийти в себя.

Предсказатель, восседавший на циновке с королевским достоинством, увидев Диану, туг же сделал вид, что пересчитывает монеты в кружке, давая понять, что и сегодня не намерен узнавать ее. Но Диане было все равно, она уже не рассчитывала добиться от него объяснений.

Художник тоже был на прежнем месте и все так же увлеченно рисовал.

— Привет, как сегодня с цветом? — спросила Диана.

— Хорошо. А у вас?

— Нормально, мистер Не-Знаю-Как-Вас- Зовут.

— Джонатан или Матиас, как вам больше нравится.

— У вас два имени?

— Да, что-то вроде раздвоения личности.

— В каком смысле?

— Матиасу хочется остаться здесь, а Джонатан стремится улететь дальше.

— Улететь? И куда?

— Не знаю… Может, вообще в другой мир.

— Понимаю… Между прочим, Матиас — редкое имя в наших краях.

— Да, мне часто говорят это, — произнес он, повторив слова Дианы, сказанные три дня назад.

Она улыбнулась и повернулась, чтобы посмотреть на его картину. Поскольку на ней еще не появились чайки, можно было догадаться, что картина не закончена. Диана молча смотрела на нее, не зная, что сказать.

Ее молчание могло означать, что она сейчас уйдет, и Матиас занервничал. Чтобы узнать ее получше, он не только выбился из графика, но и жил в дешевом мотеле, где не было горячей воды, не работал слив в бачке, а кровать была горбатой и узкой.

— Что ж, как видите, сегодня у меня нет вдохновения. Я собирался выпить чашечку кофе для разнообразия. Не хотите присоединиться?

Секунду поколебавшись, Диана с деланным равнодушием согласилась.

— Почему бы и нет? Мне все равно нужно перевести дух после пробежки.

Матиас аккуратно сложит кисти.

— Тогда идем.

Когда они подошли к кафе, он увидел, что это место очень экзотичное, даже более экзотичное. чем он предполагал.

17

Особая подсветка в кафе освещала покрытые кожей столы и стилизованные медные огнетушители по углам. «Как раз то место, где платишь десять долларов за чашку кофе и сидишь на неудобном железном стуле, слушая гомон голосов», — мрачно подумал Матиас. Сам он в жизни не пришел бы в такое заведение, даже если бы жил в Сан-Франциско. Но, к сожалению, других кафе поблизости не было видно.

Едва они уселись за столик у окна, как подошел официант.

— Что будете заказывать, сэр?

Они тут же заказали ванильный кофе по-французски и эспрессо, а Матиас огляделся и вздохнул.

— Да уж, местечко для вдохновения…

— Я тоже как-то пыталась рисовать, — сказала Диана. — Но вдохновение никогда не приходило ко мне. Наверное, в этом и есть разница между художником и человеком, который просто рисует. — не думаю, что вдохновение так уж необходимо.

— Разве?

— Ко мне оно приходит, кода я заканчиваю картину, а не тогда, когда я пишу се. Одни картины пишешь два-три дня, другие не можешь закончить годами. Впрочем, мои карги ни не отличаются разнообразием.

— Это точно. Я, собственно, и собиралась спросить, почему вы всегда рисуете море? А что-нибудь другое пробовали?

— Нет… В последнее время — нет. Несколько лет назад у меня были трудные времена, и с тех пор я пишу только море.

— Можно спросить, что значит «трудные времена»?

— Можно. Все началось, когда я разошелся со своей девушкой. Я тогда совсем обезумел и то был готов с бейсбольной битой бросаться на всех и каждого, то просто не мог обойтись без общения с людьми. Поэтому я решил передать свое состояние на холсте, рисуя море. Как на меня волнами накатывает. Надеялся, что это поможет мне понять самого себя.

— А чайки?

— Это длинная история. Вряд ли вам захочется слушать ее.

— А вы попробуйте.

— А стоит ли?

Но, встретив ее настаивающий взгляд, он рассказал ей о том дне, когда увидел двух чаек. Он не вдавался в подробности, но Диана и так поняла, что значит одинокая чайка на его картинах.

Официант принес кофе и осведомился, закажут ли они еще что-нибудь. Они оба отрицательно покачали головами, и официант ушел.

— Судя по тому, что вы все еще рисуете море, ваш шторм еще не успокоился?

— Вообще-то успокоился, но я кое-что понял. Понял, что мне всегда нравилось рисовать самые разные вещи.

Диана опешила и не знала, что сказать. Несколько минут назад он заявил, что пишет только морские пейзажи, а теперь…

— Видите ли, после того как я начал рисовать один и тот же берег, я вдруг понял, что морс, оказывается, меняется, и очень сильно.

— Как вы? — спросила Диана, вспомнив, что Матиас сравнивал себя с морем.

— Как я…. как все мы… Мы все думаем, что видим одного и того же человека, когда смотрим в зеркало но утрам. И наши друзья думают. что видят тех же самых людей, когда встречаются с нами через несколько месяцев.

— Это точно. Даже если они и замечают какие-то перемены, то это обычно прическа или вес.

— Совершенно верно. Им и в голову не приходит. что перед ними другой человек… Я полагаю, что личность человека может измениться даже за несколько дней.

Диана опустила глаза, думая о том. как жизнь заставила ее измениться за последний месяц.

Матиас слегка коснулся ее руки.

— Извините, я сказал что-то не то?

— Нет, нет, что вы. Просто ваши слова кое о чем напомнили мне, вот и все.

Матиас оперся на локоть, придвинувшись поближе к ней.

— Хотите об этом поговорить?

— Н-не знаю… Может, как-нибудь в другой раз.

Снова появился официант, и Диана повернулась к Матиасу.

— Что будете заказывать? Я хочу взять шоколадные пирожные.

— Разумеется, пожалуйста. Я тоже.

— Прошу прощения. — вмешался официант. — Но только что я отнес шоколадные пирожные другому клиенту. Осталось только два, а это всего одна порция. Может, я принесу вам по одному и добавлю еще по одному ванильному?

18

Пирожные все еще не принести, но Диана и Матиас были стишком увлечены беседой. Впрочем. позже Матиас уже собрался напомнить официанту о заказе, чтобы пирожные случайно опять не достались кому-то другому, но тут наконец принесли две тарелки.

— И в чем цель вашей жизни? — спросила Диана, откусив кусочек ванильного.

— У меня она одна — рисовать.

— Я думала, что цель жизни всегда находится в будущем.

— Мне очень нравится один афоризм: «Пока время течет вперед, будущее, которым мы так очарованы и на которое возлагаем столько надежд, есть не что иное, как нетронутое прошлое». — Ему было интересно, что она скажет на это.

— Кажется, я понимаю, — после минутой паузы сказала Диана. — Любой день в будущем становится «прошлым», по сравнению со следующим за ним днем. А следующий день неизбежно придет, поскольку время течет вперед. Выходит, что любой день в будущем есть не что иное, как отложенное прошлое. Прошлое, которого еще не коснулось время… Так?

— Еще никто на моей памяти не смог выразить это лучше.

— Да, но все это философия и вряд ли имеет какое-то практическое значение в реальной жизни.

— Вообще-то я пытался ответить на ваш вопрос, — мягко напомнил он.

— Ах да, простите…

— Я хотел сказать, что предпочитаю достигнуть своей цели только водном времени, которое реально существует — в настоящем. Поэтому я рисую, и это моя единственная цель.

— Неужели у вас нет долгосрочных планов?

— Есть… один. Я планирую добраться до одного городка неподалеку от Сан-Диего, где я живу, зарабатывая продажей этюдов побережья. А в конце лета хочу устроить выставку в одном из мест, где рисовал…

Ага. значит. Матиас не из Сан-Франциско… Впрочем, она уже догадалась об этом. И то, как он безразлично отозвался о маленьком городке у Сан-Диего, сразу пробудило в Диане знакомое чувство. Чувство одиночества…

— И даже придумал название для нее. — продолжал Матиас. — «Моря Калифорнии».

— Неплохо.

— Вот только не знаю, успею ли закончить вовремя. Да и много чего еще не знаю… К примеру, если даже успею все закончить, хватит ли у меня наличных на такую выставку? А если хватит, то найду ли подходящее место? А если найду, то смогу ли получить разрешение властей? А если получу, то заинтересуется ли кто- нибудь моими картинами? И если да, то буду ли я удовлетворен? Если все пойдет, как я задумал, стану ли я от этого счастлив? Если да, то как долго это продлится? И даже если долго, то смогу ли я избавиться от страха, что это все когда-нибудь закончится? И эти вопросы бесконечны.

— Бесконечны… — повторила Диана.

— Вот видите? Поэтому моя единственная цель — рисовать.

— А если с выставкой все получится, то где она будет проходить?

— Еще не знаю. Для себя я решил, что это будет там, где я напишу свою лучшую картину.

Они уже съели по одному пирожному, причем у Дианы осталось шоколадное, а у Матиаса ванильное. То, с каких пирожных они начали. почему-то привлекло внимание Дианы. Она оставила более вкусное напоследок, а он съел его первым.

«Что ж, теперь моя очередь». — решила Диана.

— Взгляните, — сказала она, показывая на оставшиеся пирожные. — Это тоже доказывает, что лучшее я откладываю на будущее.

Я с детства оставляла вкусненькое напоследок. Но вскоре убедилась, что обычно бывает так: когда очередь доходит до самого вкусного. ты уже сыт. Боюсь, сегодня произошло то же самое.

— Вы уже не можете съесть его? Жаль, выходит, ваше шоколадное пирожное останется в прошлом, «нетронутым».

Они улыбнулись, глядя друг на друга, а потом оба отведи глаза.

Диана мельком взглянула на часы.

— Ого, уже поздно.

Матиас попросил счет.

' — Диана, решать вам, но если захотите о чем- то поговорить, я всегда готов вас выслушать.

Ее глаза затуманились, когда она вспомнила, что пережила за последние месяцы, и слова сами сорвались с губ.

Матиас слушал внимательно, а когда она закончила, даже не знал, что сказать.

— Мне очень жаль, что так вышло. — Это все, что он мог выговорить.

— И что больше всего меня расстраивает и выбивает из седла, так это то, что мамы больше нет, что ее больше не су шествует. Это куда хуже, чем просто остаться без матери. Только бы знать, что она где-то есть, пусть даже я никогда не увижу и не услышу ее…

— Диана, — тихо сказал Матиас, заметив слезы у нее на глазах. — Мне никогда не понять ваших страданий. И никому не понять. Поэтому мои слова не будут иметь значения, что бы я ни сказал. Когда умерла моя бабушка, я тожеочень расстроится, но это было несколько по- другому. Я просто не знал, как принять эту смерть. Помню, тогда мне попался один рассказ. который очень тронул меня.

Вспомнив мамины рассказы и сказки. Диана едва не расплакалась.

— Расскажите.

— Что ж… — начат Матиас. — Жила-была в океане волна. Плескалась себе и наслаждалась солнцем и ветром, и улыбалась всем, кого встречала на пути к берегу. И вдруг увидела, как волны, мчащиеся перед ней, одна за другой разбиваются о скаты на берегу. «О боже! — воскликнула волна. — Значит, и я тоже закончу. как они? Значит, и я разобьюсь об эти страшные скаты и навсегда исчезну?» Но тут рядом прокатилась еще одна волна и спросила се: «Что случилось? Почему ты такая грустная? Смотри, какая прекрасная погода, какое чудесное солнце и какое красивое море…» «Разве ты не видишь? — горько ответила первая волна. — не видишь, как разбиваются о страшные скалы у берега наши подруги- волны?! Мне становится жутко, когда они исчезают. И мы скоро разобьемся и исчезнем, как они…» «Глупенькая, — сказала вторая волна. — Ты просто не понимаешь, что ты не волна, а часть океана…»

Сама сказка и сочувствие, которое она увидела в глазах Матиаса, немного согрели Диану. На секунду ей захотелось коснуться его руки, однако она сдержалась и лишь одобрительно кивнула.

Официант принес счет, вложенный в пустую раковину устрицы, но едва Диана потянулась, чтобы взять его. как Матиас остановил се.

— Прошу прощения. Это я пригласил нас…

По дороге обратно, Диана вдруг вспомнила слова старика: «Та девушка очень похожа на тебя. Однажды она встретит того художника». Может, стоит сказать об этом Матиасу, чтобы он, если встретит Мэри, не принял ее за Диану?

Но потом она решила, что о предсказателе лучше не упоминать.

Когда они подошли к мольберту Матиаса, Диана протянула ему руку.

— Спасибо за прекрасный вечер, Матиас или Джонатан.

— Это вам спасибо.

Диане хотелось спросить, когда он уезжает из Сан-Франциско, сказать ему, что он может выехать из своего дешевого мотеля и поселиться в одном из номеров отеля, принадлежащего ей… Но вместо этого она еще раз кивнула ему на прощание и ушла.

19

Было уже за полночь, когда Диана вернулась из арт-студии и сразу упала на диван, лаже не подумав снял, запачканную синей краской одежду. Постельное белье, разумеется, тоже стало синим, но это была небольшая плата за море, которое она рисовала. Впрочем, внешний вид Дианы объяснялся не столько темой ее картины, сколько методом живописи, который она выбрала.

Начала она с того, что послала к черту все правила, которым ее обучали на лекциях по искусству. Она выдавила на ладони целый тюбик синей краски и под мистическую музыку Лорин Маккенит принялась наносить ее на холст круговыми движениями.

Она даже чувствовала себя в долгу перед Матиасом за то, что он напомнил ей о живописи, которую она уже давно забросила. Да и его сказка пришлась ей по душе. И впервые за долгое время она почувствовала себя лучше. Чтобы это чувство не исчезло, ей захотелось сделать нечто такое, что. наоборот, усилило бы его, нечто такое. что обрадовало бы маму.

Она потянулась к зеленому конверту и снова перечитала второе письмо Мэри.

Письмо второе: «Путь в сад».

22 февраля

Дорогая мамочка!

Еще в детстве, невзирая на Иных, я заявила о своем намерении найти тебя. Но время шло, и я чувствовала, как моя решимость осуществить это тает с каждым днем, уступая намерениям Иных сделать меня одной из них.

Но однажды мне приснился сон: я сижу в маленькой деревянной лодочке, и течение несет меня через океан. На мне ночная рубашка и оранжевая шляпка. Горизонт чистый и далекий, а на лодке нет ни паруса, ни весел, чтобы добраться туда. Остается только ждать. пока течение само донесет меня.

И тут из серых облаков над моей головой я услышала твой голос:

— Мэри, вернись ко мне.

— А где ты. мама?

— Ты не потеряю меня. Я всегда с тобой.

— Почему же я не вижу тебя?

— Потому что ты не со мной.

— А как мне попасть к тебе?

— Ты увидишь меня в себе.

— Не могу…

— Тогда попробуй увидеть меня в моих подарках.

И тут удар грома расколол небеса. Рука, сверкающая как молния, простерлась из туч, сняла с меня оранжевую шляпку и положила мне на голову венок из белых роз. Это была твоя рука, мама. А этот венок был самым красивым подарком в моей жизни.

Я смотрела на свое отражение в воде и любовалась твоим подарком, как вдруг разразился сильный шторм. Лодку швыряли огромные волны, я плакала и звала: «Мама, мама. помоги мне».

Шторм вскоре утих, пошел дождь. и океан успокоился.

Я взглянула на свое отражение в воде и увидела, что венка из роз на моей голове уже нет.

И тогда я почувствовала себя так, словно у меня отобрали все самое лучшее, что было в жизни. Я чувствовала себя высохшей рекой, бескрылым орлом, розой без лепестков. Однако я все еще была рекой, орлом, розой… И я решаю, что должна во что бы то ни стаю найти венок.

Я искала его и в лодке, и в море, и в небе… но так и не нашла.

Тогда я крикнула тебе:

— Мамочка, я хочу вернуть свой венок!

— Тогда наклони голову, Мэри.

И как только я сделала то. то увидела в воде свое отражение. Оказывается, венок просто съехал мне на затылок. А потом ты снова заговорила со мной, но твой голос звучал уже не с небес, нет. он исходил из роз в венке.

— Мэри, дитя мое, никогда не ищи то, что у тебя и так есть.

И тотчас посреди океана появился дворец. Рядом был сад с изгородью, увитой розами, а из-за нее раздавалось пение соловьев.

Ты снова заговорит со мной:

— Если хочешь слышать мой голос, то иди по дороге в сад. Возьми за руку садовника и слушай розы.

— Мам, но это так далеко, а я не умею лишать.

— Не бойся, просто иди вперед. Если оставишь свой багаж, то вода выдержит тебя.

— Но у меня нет никакого багажа!

— Вода не выдержит, твой багаж слишком тяжел. Оставь его и иди.

— Но… И куда приведет меня дорога?

— Ко мне.

— Значит, мы можем быть вместе и в этом мире?

— Да, дитя мое, в этом мире.

Этот сон не шел у меня из головы, и я жила в ожидании того, что он сбудется. Три года спустя, когда я путешествовала вместе с подругой и ее семьей, я увидела розовый сад, спрятанный от посторонних глаз за пансионатом, в котором мы остановились. А затем я нашла дворец Топкапы, который очень напоминал тот, что я видела во сне. Отыскав дворец и розарий, я сразу подумаю: возможно, это именно то самое место, куда ты звала меня. И не ошиблась.

Оказалось, что госпожа Зейнеп, хозяйка нашего пансионата — исключительный, необыкновенный человек. Она бит Не-Иная. Она как раз и была Той-Кто-Знает, которую я ждала так долго, чтобы она помогла мне услышать твой голос. Госпожа Зейнеп позволила мне надолго остаться в пансионате, устраивала для меня волшебные прогулки по саду и вскоре научала меня всему необходимому, чтобы я в будущем могла слышать, как говорят розы. И те семена, что она посеяла в моем сердце, дали мне возможность через много лет услышать, как говорит со мной роза в моем доме.

Надеюсь в третьем письме рассказать тебе о третьем этапе моего пути к тебе.

Люблю тебя, мамочка.

Мэри.

Диана уже не впервые читала это письмо, но на этот раз немного с другим чувством. Она думала о том. как ее сестра-близнец посвятила свою жизнь поискам матери. Эта не тускнеющая яркость переживаний, постоянная тоска по матери и непоколебимая решимость найти се…

Что ж. возможно, Мэри потому и увлекается фантазиями в своих письмах, что ей легче жить в придуманном мире, чем в реальном. Может, она сумасшедшая, может, просто фантазерка, — этого Диана не знала, зато знала наверняка. что Мэри безумно любит маму… И более того, она умудрилась все эти годы верить, что мама жива. Как раз то, чего не могла сделать сама Диана.

И теперь, когда Мэри была уверена, что наконец встретит ее, мама умерла. А вдруг Мэри еще не знает об этом? Или же, узнав о смерти мамы, она тоже наложила на себя руки, чтобы как можно скорее увидеться с ней.

Тогда, во сне, мама сказала ей, что они встретятся. И вот мир, созданный фантазией Мэри, разрушился, потому что это оказалось ложью. Мэри никогда не встретится с мамой в этом мире.

— Как и я, — беззвучно прошептала Диана.

20

Матиас закончил работу к полуночи, но оставался в парке до рассвета, безуспешно пытаясь ответить на вопрос, не дававший ему покоя всю ночь. Стоит ли поменять на звание будущей выставки на «Моря Сан-Франциско» или нет?

Море постоянно меняется, и он мог бы снять на лето бунгало где-то здесь неподалеку и работать в парке. Звучало заманчиво, но он долю обдумывал этот вариант. Ему не хотелось терять целое лето плодотворной работы ради отношений. которые все равно долю не продлятся.

Матиас подошел к своему джипу и достал из холодильника две бутылки кока-колы. Это заметил старый попрошайка, который только что проснулся и сладко потягивался.

— Эй, ты, не будь дураком! — крикнул он Матиасу. — Иди сюда.

Художник подошел и молча поставил перед ним бутылку коды.

Это все, что у тебя есть в столь ранний час? — недовольно спросил старик, но все же взял колу. — Я же тебе говорил — большую бутылку темного пива.

— Вы утверждали, что умеете читать по липам.

— Если я сказал, то. значит, так оно и сеть. Но давай сразу договоримся, сынок, — за «спасибо» я не работаю.

— Я вот набросал список из пяти качеств, которые хочу видеть в своей девушке. Он так и называется: «Девушка моей мечты». И представляете, Диана подходит по всем пунктам, кроме первого… Черт, а мне казалось, что я терпеть не могу что-то вычислять и рассчитывать.

— Ну а я при чем, сынок? От меня-то чего надо, давай, говори!

— Я подумал, может, вы мне что-нибудь расскажете о первом пункте, ведь он для меня важнее. чем все остальные вместе взятые.

— И что же ты написал в первом пункте?

— В ней должен быть свет.

— Вот так, да? И какой же свет тебе нужен?

— Тот, которого я еще никогда ни у кого не видел, но сразу узнаю, если встречу такого человека. К сожалению, у нее тоже нет этого света.

— И зачем тебе этот свет, сынок?

— Я пойму, что нашел родственную душу.

— Родственную душу? А что это такое, сынок? Объясни старику'.

— Что ж, попробую. — Матиас кивнул на море. — Каждый день тысячи людей смотрят на это море, и всем оно кажется одинаковым. И только немногие видят его иным. Интересно, кто-нибудь видел в нем горячую пустыню? Или горы?

— Только не это, сынок, — простонал старик.

— Если я однажды скажу, что видел пустыню, глядя на море, или видел морс, глядя на пустыню, поверит ли мне кто-нибудь?

— Ты таки доконал старика. Можешь выражаться нормальным языком?

— Я веду к тому, что для меня родственная душа — это тот человек, который верит мне, даже когда все остальные убеждены, что я вру. Более того, она еще покажет мне песчаные дюны в этой пустыне, которые я не заметил.

— Все, тайм-аут. — взмолился старик. — Значит так. сынок, отныне ты будешь платить глупому старику, если захочешь что-то ему рассказать. Каждое слово, произнесенное без моего позволения, обойдется тебе в доллар.

Матиас улыбнулся.

— Вот что, сынок, мое умение читать но лицам не имеет ничего общего со светом, который ты хочешь увидеть в этой девочке. Думаешь, легко найти свет в человеке? Я видел только раз. У моего брата Джо. Он весь сиял. Год 1962. «Кадиллак». Новенький. Металлик. «Черная жемчужина». И фары у него мощнейшие. Брат стоял в их свете и весь сиял.

Матиас засмеялся.

— Ладно, сынок, тогда к делу. Ты остаешься или уезжаешь?

А чем. по-вашему, я занимаюсь здесь в такое время? Готов рассмотреть любые варианты, но одно знаю точно — если уеду, то больше не вернусь. Для нас обоих будет лучше, если это не зайдет далеко. Я и так зашел дальше, чем следовало, но не мог удержаться. Я поболтал с ней, пригласил в кафе, рассказал кое-что о себе и попытался понять ее. Но хуже всего, я пытался произвести на нее впечатление. Этого не должно было случиться. И сейчас мн; лучше всего уехать, даже не прощаясь с ней. Может, вы что другое посоветуете?

— Уезжай, сынок, если решил. Ты и сам все понимаешь. Я бы сказал: «Оставайся», но ты решил уехать. Я бы сказал: «Да плюнь на все, наслаждайся жизнью, встречайся с этой девочкой и будь счастлив». Но ты собираешься уехать, а ко мне пришел потому, что не можешь сам себя убедить остаться. Я вижу это на твоем лице. Впрочем, две бутылки колы стоят как раз четыре доллара. Поэтому считай, что заплатил мне, а я угостил тебя. Я человек чести и уважаю свою работу.

Секунду поколебавшись, Матиас протянул ему руку.

— Я буду скучать по нашим беседам, друг мой.

21

«Человек может измениться даже за несколько дней». — сказал ей тогда Матиас.

А за один? Может ли человек, который был таким чутким и понимающим, взять и уехать, даже не попрощавшись?

«Боюсь, что может», — подумала Диана, когда на следующей неделе не нашла художника в парке.

Вернувшись домой после вечерней побежки, Диана рассеянно просматривала номера телефонов в блокноте, вяло удивляясь, откуда у нее столько знакомых. Скорее всего, она позвонит кому-то из подруг, пригласит ее в кафе и, поболтав о всякой всячине, расскажет ей о Матиасе. Потом подруга изложит Диане пару версий, объясняющих его поступок. И затем ей станет ясно, что он уехал вовсе не потому, что она ему не понравилась, а как раз наоборот. Ее самолюбие успокоится, и все будет по-прежнему.

«А вот Мэри наверняка не стала бы этого делать», — подумала Диана и бросила блокнот па стол. Дело было даже не в Мэри — просто не хотелось никому звонить. Вместо этого она набрала номер туристического бюро своего отеля.

— Привет, Сара, это Диана. Сделай мне одолжение, пожалуйста. Если не ошибаюсь, дворец Топкапы находится в Стамбуле? Узнай точно, и если да, то закажи мне билет на пятницу, хорошо? И открытый билет обратно.

— Да, мисс Стюарт. Я правильно вас поняла — на пятницу?

— Да.

— Но ведь у вас выпускной в воскресенье. Или его перенести?

— Нет, но мне нужно лететь в Стамбул.

— Конечно, мисс Стюарт. У вас, надеюсь, все в порядке?

— Не беспокойся, Сара, все просто замечательно.

Часть вторая

22

Когда объявили, что самолет идет на посадку, письмо, которое Диана прочитала уже несколько раз, все еще лежало у нее на коленях.

Письмо третье: «Голос розы».

1 марта

Дорогая мамочка!

Примерно год назад случилось так, что я потеряю интерес ко всему; что нравлюсь мне раньше. Я едва могла есть и пить и почти не выходила из своей комнаты, где проводила долгие часы со своими розами, источавшими такой аромат, какого я прежде не знала. В моей комнате теперь везде были розы, которые я начала выращивать, вернувшись из того розового сада, и теперь мое жилище напоминает дом цветочника, у которого не покупают цветы.

Но однажды случаюсь нечто необычное. Я услышала, как розы дышат. Целыми днями я слушаю это дыхание, временами освежавшее меня свежим ароматным ветерком, словно сдувающим прошлое с моей души. Как-то вечером этот ветерок стал довольно сильным и успокоился только к рассвету. И вдруг комната озарилась ослепительным светом. Все стало таким нестерпимо ярким, что я ничего не видела вокруг. Пронзительную тишину нарушала розовая роза, стоявшая у изголовья моей кровати, вдруг заговорив со мной. Но голос исходил не от розы, он был внутри меня!

Голос становился все громче и громче, пока не стал таким оглушительным, что я уже ничего не слышала, не видела, не ощущала, кроме этого голоса и запаха роз. Все, что я могла воспринимать, — это был голос моей розы.

Я испугалась, ведь такого не может быть! Но как я могу бояться себя самой? Меня даже не было там. Только эта роза. Только ее голос.

И мы обе говорили одним голосом.

— Мир тебе. Мэри.

— Я не верю… не верю, что слышу свою розу.

— Нет, Мэри. как раз потому, что ты веришь, ты и слышишь меня.

— Но это так необычно!

— Для всех, кто сам необычен, все необычное становится обычным.

— Вряд ли я заслуживаю такой похвалы.

— Именно поэтому ты ее засиживаешь.

— Но ест я слышу тебя. значит, я могу слышать и маму?

— Твоя мама говорит с тобой отовсюду. Но помни, только после того как ты познакомишься с Сократом, ты поймешь это и услышишь ее голос.

— А где мне найти Сократа?

— Он сам найдет тебя.

— Когда?

— Скоро… скоро…

Это был первый и последний раз, когда розовая роза разговаривала со мной.

И с тех пор я все ждала встречи с Сократом, как Лис ждал, когда придет Маленький принц. И даже теперь, когда у меня есть твой адрес, мама, я знаю, что не услышу твоего голоса, пока не встречу Сократа.

Но я уверена, что он найдет меня. Потому что так сказала моя роза. Кто знает, может, я встречусь с ним в Сан-Франциско.

Я надеюсь, что напишу тебе последнее письмо оттуда.

Люблю тебя.

Мэри.

23

В аэропорту Диана провела почти час в ожидании багажа и трижды пропустила свою очередь на стоянке такси. А когда она наконец уселась в машину, то всю дорогу была вынуждена нюхать целые облака табачного дыма, поскольку таксист непрерывно курит. Но особенно раздражало ее дорожное движение, поскольку машины двигались медленнее, чем пешеходы. На площади Султанахмет она безуспешно пыталась убедить уличных торговцев, что ей совсем не нужен ковер. И что хуже всего, после того как они безрезультатно объездили все пансионы в округе в поисках того самого, с розарием, она не смогла сдержать слез горького разочарования, когда с ней заговорил мужчина, поинтересовавшийся, не нужен ли очаровательной леди молодой красивый гид.

Впрочем, все это не имело бы ни малейшего значения, если бы она отыскала пансионат госпожи Зейнеп.

Диана нашла укромный уголок в соборе Святой Софии и тихо плакала, глядя на трещины на стенах, похожие на шрамы и напоминавшие о многовековой битве собора со временем. В этой безнадежной борьбе было что-то героическое и благородное, словно собор пытался сохранить для миллионов людей дух своего времени. Но вот стоило ли ей бороться и губить себя, пытаясь найти Мэри?

Когда привратник третий раз объявил, что музей закрывается, Диана покинула собор и почти бессознательно двинулась в сторону дворца Топкапы. Там она присела у знаменитого фонтана перед центральным входом. Отсюда ее уж точно не попросят уйти. Это место не закрывалось на ночь.

Она сидела прямо на земле, прикидывая, успеет ли на ближайший рейс домой, когда неожиданно откуда-то сверху раздался голос.

— Что? Трудный был денек?

Диана подняла глаза и увидела иностранку средних лет, хорошо одетую и глядевшую на нее со снисходительным интересом, словно она прежде не видела, как сидят на земле.

— И не спрашивайте, — вздохнула Диана. — Я. кажется, не пропустила ни одного отеля. Теперь осматриваю улицы.

— Да, разумеется, сейчас ведь разгар сезона. Мы тоже не сразу нашли здесь приличное жилье. Сначала мы хотели остановиться в одном из двух пансионатов вон там, за дворцом. — Женщина кивком головы показала на узкий переулок, который Диана не заметила раньше. — Но там все занято, и мы остановились в пансионате «Четыре времени года».

— Что вы говорите? — вежливо удивилась Диана и вскочила. — Тогда я все-таки взгляну на эти пансионаты, а вам желаю хорошо отдохнуть в «Четырех временах года».

24

Оба пансионата оказались большими деревянными домами. Один был чуть побольше, и дорога к нему вела через сад. В другой, зеленого циста и поменьше, попасть можно было прямо с улицы, поэтому Диана не смогла определить, есть ли позади него розарий.

Диана готова была броситься в любой из них, но поскольку не могла представить, как выглядит госпожа Зейнеп, то какое-то время колебалась. Впрочем, все равно надо с чего-то начинать.

Она выбрала первый и направилась к нему, разглядывая сад. Цветов там было великое множество — и желтых, и розовых, и синих, и оранжевых, но ни одной розы. Поэтому Диана свернула и пошла во второй дом.

Администратор отеля был занят телефонным разговором. Диана, прождав четверть часа, потеряла терпение и остановила одного из официантов, пробегавших мимо.

— Не подскажете, госпожа Зейнеп здесь? — тщательно выговаривая каждое слово, спросила она.

— Она вышла с полчаса назад, мадмуазель, но сказала, что вернется не позже чем через час.

— Ах, вот как… Ладно… — Диана даже немного растерялась. — Тогда передайте ей, когда она вернется, что кое-кто хотел бы поговорить с ней.

— Разумеется, мадмуазель. Если хотите, можете подождать в нашем чайном зале.

Диана, признаться, не ожидала, что все выйдет так просто. Похоже, судьба, которая все время была против нес, теперь вдруг решила помочь ей.

25

Чайный зал был разделен на четыре уютных уголка. хорошо освещенных и обставленных в типичном турецком стиле. В зале никого не было, не считая официанта в золотистом жилете, стоявшего у входа.

На темном паркете лежали ковры трех цветов — темно-красного, горчичного и синего. Стены украшали картины с изображением видов старого Стамбула: оттоманские корабли в бухте Золотой Рог. мечети с минаретами, взметнувшимися к небу, деревянные дома, протянувшиеся по берегам Босфора…

Звук шагов заставил Диану отвлечься от картин. В зал вошла женщина с тонкими чертами лица и большими голубыми глазами. Ее волосы были чуть тронуты сединой, которая казалась преждевременной из-за прекрасного цвета липа. В своих длинных белых одеждах женщина выглядела очень представительно.

Едва их глаза встретились, пожилая женщина всплеснула руками и двинулась к ней:

— Господи, не может быть! Мэри, неужели это ты?! Какой же красавицей ты стала!

Госпожа Зейнеп обняла ее гак нежно, что сразу напомнила Диане маму.

— Дай мне взглянуть на тебя, дорогая. — Зейнеп взяла се лицо в ладони.

Простите, но я не Мэри. — Диана мягко высвободилась из ее объятий. — Меня зовут Диана.

Но госпожа Зейнеп только улыбнулась в ответ.

— Мэри, разве я могла забыть тебя?

Нет, я действительно не она. Я ее сестра-близнец.

Госпожа Зейнеп с сомнением нахмурилась.

— Мэри, дорогая, но ведь у тебя нет сестры.

— Прошу вас, поверьте мне. Я, собственно, и приехала сюда, чтобы узнать у вас о Мэри.

— В каком смысле? Это ведь ты позвонила мне на днях и сказала, что приедешь на этой неделе.

— Что? Мэри звонила вам? И сказала, что приедет сюда? А где она сейчас?

Госпожа Зейнеп повела Диану за собой и усадила в кресло, словно пытаясь успокоить. Сама она присела напротив.

— Так, значит, вы действительно не Мэри?

— Поверьте. По скажите мне, где Мэри и когда она приедет?

— Вы не подумайте, что я вам не верю, но…

— Ну пожалуйста, скажите, когда она приедет?

— Точно она не сказала, но надо понимать, в ближайшие три-четыре дня. А где она сейчас, я понятия не имею. Мы ведь виделись мною лет назад. Ну а вы сами? Разве вы давно ее видели?

— Это долгая история, но если хотите ее выслушать, я расскажу. Я для этого сюда и приехала.

— Конечно же. я хочу услышать все. что вы расскажете. Но. может, вы сначала выпьете что- нибудь? Вы голодны? Заказывайте все, что пожелаете. А я выпью зеленого чая с мятой. Очень рекомендую и вам попробовать.

— Благодарю, но я предпочитаю эспрессо.

— Что ж, у нас есть и эспрессо, но тогда, может, желаете попробовать чашечку турецкого кофе?

— С удовольствием.

Приняв заказ, официант тут же вышел из зала.

26

К тому времени, как официант вернулся с серебряным чайным подносом, Диана уже успела рассказать госпоже Зейнеп обо всем, что случилось.

— Мне очень жаль, что все так вышло, Диана. — сочувственно сказала госпожа Зейнеп, коснувшись ее руки. — Но за Мэри не беспокойтесь. Она не из тех, кто может навредить вам. Меня больше волнуете вы, дорогая. Представляю, что вам пришлось пережить.

— Я пытаюсь держаться, но для этого мне нужно найти Мэри, и мне необходима ваша помощь. Если она вдруг опять позвонит, не говорите, что я здесь, пока она не приедет, хорошо? И, если сможете, узнайте ее номер телефона или где она остановилась.

— Разумеется, конечно, если она позвонит. Я так рада, что вы наконец встретитесь. Она очень необычная девушка. Жаль, что вы не вплелись с ней все эти годы.

Госпожа Зейнеп взяла серебряный чайник и наполнила хрустальный стакан, стоявший перед ней. Убедившись, что Диане понравился турецкий кофе, она продолжила:

— А что Мэри писала обо мне в своих письмах?

Диана на секунду растерялась. Весть о том, что Мэри скоро приедет сюда, настолько захватила ее, что она совершенно позабыла, что, собственно, ничего не знает о госпоже Зейнеп. За исключением того, что она научила Мэри разговаривать с розами.

Диана испытующе посмотрела на Зейнеп. Ее спокойные манеры и безупречный английский не указывали на какие-либо психические отклонения, а наоборот, выдавали настоящую леди. Возможно, она просто улыбнется, узнав, что писала о ней Мэри и успокоит Диану, объяснив, почему се сестра говорила такие необычные вещи в своих письмах.

— Я понимаю, что это покажется несколько странным, но Мэри утверждала, что вы научили се слушать, как говорят розы.

Вопреки ее ожиданиям, госпожа Зейнеп ничуть не удивилась. Диана надеялась, что га объяснит, что это была всего лишь игра, в которую она играла с Мэри, или что это все было плодом буйного воображения сестры. А может, еще что-то в этом духе, поскольку Диана чувствовала себя очень неловко в компании человека, который не отрицал, что может научить разговаривать с розами.

— Так вот о чем она писала, — задумчиво сказала Зейнеп. — Звучит невероятно, правда?

Диана не знала, что ответить, хотя на языке вертелось: «Ода, это совершенно невероятно». Но в последний момент она передумала и ответила уклончиво:

— А разве окружающая нас действительность не является невероятной? Возьмем, к примеру, нашу Землю. Она так надежна у нас под ногами, но на самом деле движется куда быстрее, чем любой самолет. — Госпожа Зейнеп промолчала, и Диана не удержалась от вопроса: — А вы действительно научили се слушать розы?

Госпожа Зейнеп сделала глоток из хрустального стакана.

— Диана, погостите у меня, пока не приедет Мэри. Здесь рады видеть и тех, кто не слышит роз. Поверьте, все будут счастливы оказать гостеприимство сестре Мэри.

Может. Зейнеп не хочет подвести Мэри? Или просто любит таинственность… Кто знает, в чем причина загадочного поведения хозяйки этого пансионата.

— Благодарю вас за доброту, но боюсь, не смогу воспользоваться вашим гостеприимством. Хотя я бы с удовольствием остановилась здесь в одной из комнат и готова заплатить.

— Извините, Диана, но весь пансионат занят. Я смогу помочь вам, только если вы согласитесь быть моим личным гостем. — Госпожа Зейнеп подозвала официанта и что-то сказала ему по-турецки, прежде чем снова обратиться к Диане. — Дорогая, по-моему, вы очень устали. Если хотите, вас проводят в вашу комнату. Если что-то понадобится, обращайтесь прямо к администратору. В любом случае, мы еще увидимся, когда приедет Мэри.

Несмотря на всю любезность хозяйки. Диана чувствовала ее разочарование тем. что перед ней сидит не Мэри. Ей хотелось ответить, что она благодарна, но не желает пользоваться ее гостеприимством за счет Мэри. Однако вместо этого она кивнула в знак согласия.

27

Хорошо выспавшись за ночь, Диана рано спустилась к завтраку. В зале она сразу увидела госпожу Зейнеп, сидевшую в одиночестве за столиком у двери.

Диана глубоко вздохнула, словно набираясь смелости сделать то. что намеревалась. Причем она хотела сделать это не потому, что поверни в фантазии Мэри или желала доставить удовольствие госпоже Зейнеп. Она просто пыталась понять, как Мэри стала такой.

— Простате, надеюсь, я не побеспокоила вас?

— Нет, дорогая, но я собиралась уходить.

Диана еще раз глубоко вздохнула и решилась.

— Мне хотелось бы, чтобы вы научили меня тому, чему научили Мэри.

Госпожа Зейнеп молча посмотрела на нее, и этот взгляд, казалось, проникал в самую душу, в самые потаенные мысли и чувства.

— Может, вы присядете, Диана?

— Это значит, что вы согласны?

— На что согласна?

Она словно не понимала. Или, может, хотела казаться еще загадочнее? И тогда Диана приняла ее игру и попробовала сыграть по ее правилам.

— Я хочу, чтобы вы научили меня слышать, как говорят розы.

— А зачем?

— Ну, это, наверное, совершенно потрясающе, если так повлияло на Мэри.

Доброжелательность и легкая улыбка вдруг исчезли с лица госпожи Зейнеп.

— А вы считаете, это стоит того, что я попрошу взамен?

— А что вы попросите?

— Я хочу, чтобы вы убили себя.

Диана не могла понять, шутка ли это или еще одна деталь головоломки, поэтому неуверенно засмеялась. Если она ожидала, что госпожа Зейнеп рассмеется вместе с ней, то ошибалась.

— И вы потребовали тою же от Мэри?

— В этом не было нужды. Мэри не сомневалась, что розы разговаривают и их можно услышать. А вы, Диана, верите? Или сомневаетесь?

— Да, ведь Мэри тогда была еще ребенком! В те годы я верила в вещи куда более невероятные, чем говорящие розы.

Например?

— Например… Что ж, я верила, что могу переплыть все океаны. Верила, что могу летать и говорить с ангелами. Мама утверждала, что мой отец с Господом, и я решила, что когда- нибудь поплыву вокруг света и найду, где живут Господь и мой папа. И если не найду его в морс, то надену крылья и буду искать его в небе. А если и там не найду, то попрошу ангела проводить меня к моему папе. Но ведь я была ребенком! И знаете, где на самом деле был мой отец, когда я мечтала сделать все это? — Диана на секунду умолкла, едва сдерживая слезы. — А впрочем, неважно. Это больше не имеет значения.

— И что случилось потом, Диана?

— В каком смысле?

— Я имею в виду, когда вы перестали искать отца и уже не мечтали увидеть его? Кто убедил вас, что его уже не найти?

— Извините. — Диана поднялась. — Это была ошибка. Я ошибалась. Больше я вас не потревожу.

Так я и думала, — сказала госпожа Зейнеп. — Диана не хочет умирать, а значит, никогда не сможет разговаривать с розами.

Диана молча пошла к двери, но все равно услышала тихий вопрос, брошенный вслед:

— Как вы думаете, кто больше всего пенит жизнь. Диана?

Она остановилась и, не поворачиваясь, ждала ответа.

— Те, кто пробовал смерть, — донеслось до нее.

Диана решительно повернулась и снова подошла к столу.

— Пожалуйста, скажите, чего вы хотите от меня? — взмолилась она.

— Только одного — убей ту часть себя, которая не верит, что можно слышать, как говорят розы. Эта смерть даст тебе жизнь, в которой ты сможешь услышать их. И я настаиваю на этом только потому, что ты попросила научить тебя слышать, как говорят розы.

— Позвольте быть откровенной. Если вы имеете в виду в буквальном смысле «слышать, как говорят розы», то я в это не верю. И никакие доводы меня не убедят. Но если, несмотря на это, вы полагаете, что можете научить меня, то я согласна.

— Только на определенных условиях.

— Например?

— Все очень просто. Ты будешь делать то. что тебе велят. Можешь бросить в любой момент, но пока учишься, ты должна в точности выполнять все. что я буду говорить. Наши уроки будут проходить в точно назначенное время в розарии позади пансионата. И не вздумай хоть на секунду опоздать. Лучше вообще не приходить, чем опоздать. В розарии слово садовника — это закон. Всего состоится четыре урока. На время этой учебы, которая является подготовкой к овладению искусством слышать голоса роз, тебе запрещается выходить из пансионата без сопровождения. И еще одно. Забудь о том, кто ты. Словно у тебя нет прошлого.

— Нет прошлого?

— Ну разумеется, у тебя есть прошлое девушки, которая родилась в определенное время, в определенном социальном кругу. Если бы ты родилась в Сан-Франциско на пару веков позже. или бы тебя вырастили краснокожие индейцы на пару столетий раньше, или. к примеру, ты родилась бы на заброшенном острове ¹¹ Тихом океане, пусть даже в наше время, твое восприятие окружающего мира было бы совсем иным. Ты по-другому воспринимала бы жизнь. по (можно, совсем иначе, чем теперь. Прошлое относительно. Но мы слышим голоса роз той частью своей сущности, которая не зависит от времени и места рождения или же от социальной среды. Поэтому и следует забыть о прошлом и о жизненном опыте. Если бы они были необходимы, то в первую очередь с розами умели бы разговаривать все ботаники. Все, что ты жала до сих пор, будет лишним грузом в розарии. И очень тяжким грузом.

Диана вдруг взглянула на нее, словно что-то вспомнила.

— И вода не выдержит меня с этим грузом, так?

— Совершенно верно. Где ты слышала это?

— Так сказала мама во сие, который видела Мэри. А еще Мэри говорила, что очень многое из тот, что она видела во снах, сбылось на самом деле.

— Естественно. Ведь сны это и есть отражение реальности.

Но Диане больше не хотелось обсуждать сны Мэри.

— Ладно, — сказала она. — Мы обговаривали ваши условия… Предположим, я согласна, но что я получу взамен?

— Все, что пожелаешь, когда войдешь в сад, вот что ты получишь. Дело не в том, что делаешь в саду, а в том, зачем ты это делаешь. Если хочешь слышать голоса роз только для того, чтобы отличаться от других людей, то боюсь, ты ничего не выиграешь. Если просто хочешь слышать голоса роз, ты их услышишь. Или если, как Мэри, хочешь слышать через розы голос матери, то ты его услышишь.

Это все было больше похоже на шутку. Словно милая пожилая леди вдруг превратилась в строгого менеджера, не прощающего ошибок, или в генерала-солдафона, не дающего спуску своим подчиненным, будто речь шла о чем-то серьезном, а не о беседах с птичками и пчелками…

— А знаете, — сказала Диана, — дело даже не в том, верит кто-то или нет. что можно слышать. как говорят розы. Сама идея просто потрясающая. Но с другой стороны, все эти ваши условия, ограничения…

— Тучи, дождь, вода — это все тоже потрясающе. по. чтобы угодить жажду, воду нужно ограничить пределами стакана.

Диана помолчала, обдумывая се слова.

— Так вы говорите, только четыре урока?

— Только четыре.

— Ладно, я согласна.

Госпожа Зейнеп поднялась.

— Первый урок состоится завтра рано утром, в шесть часов одиннадцать минут. Тема — «Математика голоса розы». Однако не стоит брать на него учебники алгебры, геометрии и тому подобного. Главное — вовремя быть на скамейке у входа в розарий. Этого вполне хватит.

Диана кивнула.

— Давайте сверим часы. — продолжала госпожа Зейнеп. — Ах да, чуть не забыла… Если ты услышишь розы до окончания наших занятий, то тебя ждет вознаграждение.

— Вы действительно думаете, что получится? Похоже, вы очень верите в меня.

— Я верю в тебя, пока ты веришь в себя.

— А что за вознаграждение?

— Мудрая пословица, которая дошла до нас через века.

— А если у меня не получится — будет ли какое-нибудь наказание?

— Молчание роз, — ответила госпожа Зейнеп. — Не слышать голоса роз и есть наказание для тех, кто не смог их услышать.

28

Диана сидела на одной из скамеек перед входом в розарий. До времени, назначенного госпожой Зейнеп. оставалось еще пять минут. Деревянный забор, окружавший розарий, был гораздо выше, чем Диана, и она не могла увидеть, что за ним* скрывается. А вот калитка в розарий была, наоборот, совсем маленькой для такого высокого забора.

Диана матча смотрела на минутную стрелку, размышляя, что может означать «Математика голоса розы». Но как ни напрягала свое воображение, так и не могла себе представить, что это за странная математика.

Едва стрелка указала на одиннадцать минут, раздался голос госпожи Зейнеп:

— Умом ты этого не поймешь.

Диана улыбнулась, скрывая свое удивление. Впрочем, вряд ли госпожа Зейнеп умела читать мысли. О чем еще может думать в столь ранний час человек, считающий минуты до начала занятия, на котором его будут учить слушать, как говорят розы?

— Если умом не понять, тогда скажите, что, собственно, означает «слышать голоса роз»?

— Пила когда-нибудь текилу? — неожиданно спросила госпожа Зейнеп.

— Да, а что?

— А я вот никогда. Интересно, смогла бы ты мне объяснить, какая она на вкус… Давай договоримся — если ты объяснишь мне вкус текилы, я расскажу тебе, что такое «слушать розы».

— Ладно. — согласилась Диана. — Текила… она горькая… крепкая… резкая… она как…

Госпожа Зейнеп сморщила нос.

— Ф-фу, я чувствую горечь и резкий вкус но рту. Хорошо, что никогда не пробовала.

— Ладно, ладно, вы выиграли.

— Хорошо, оставим вкус текилы и голос роз, но прежде чем пойдем в сад, давай займемся математикой.

— Давайте!

— «Математику голоса розы» должны изучать все. независимо от того, верят они в то, что можно слышать его или нет. Просто потому, что уравнение, которое ты сейчас выучишь, применимо для любых вопросов, имеющих бесчисленное множество ответов, из-за чего мы не можем ответить на них, основываясь только на наших пяти чувствах. Например, что случается после смерти? И когда мы пытаемся дать ответ на такие вопросы, мы должны помнить это уравнение: единица, деленная на бесконечность (Сейчас объясню. Но скажи, ты не слышала песню роз. пока мы говорили?

— Вы сами знаете, что ничего я не слышала.

— И какую песню они пели?

— Я же сказала вам, что ничего не слышала.

— Ну, тогда попытайся угадать. А вдруг назовешь правильно?

Диана поняла, что отказаться не получится.

— Ну, хорошо, хорошо. Они пели «Пурпурный дождь».

— А как ты думаешь, угадала?

— Конечно, нет.

— Хорошо, я дам тебе еще один шанс. Называй.

— Что ж… «Утро настало» Кэта Стивенса.

— А на этот раз, как думаешь, угадала?

— Разумеется, нет. Могу я спросить, к чему вес это?

— Теперь посмотрим, что ты смыслишь в статистике. Какие у тебя шансы дать правильный ответ?

— Один к бесконечности.

— Верно. Это твои шансы угадать одну песню из всех существующих. Единица к бесконечности. Ведь песни сочинялись тысячелетиями, миллионами людей, на сотнях языков. А если добавить к этому песни, которые еще не написаны. но уже известны розам, то получим действительно бесконечность возможных вариантов. Единица к бесконечности. Это и есть уравнение, о котором мы говорили раньше и которое необходимо знать прежде, чем учиться слушать розы. А что есть единица, деленная на бесконечность?

— Ноль, насколько я помню.

— Верно, и если бы это был обычный ноль, то это означало бы. что у нас нет шансов угадать песню. Потому единица, деленная на бесконечность. — это особый ноль.

— Особый ноль?

— Не сомневаюсь, что математику ты знаешь куда лучше, чем я. Диана, но все же коротко остановлюсь на математическом значении этого уравнения. Возьмем любое уравнение вида «единица, деленная на какое-то число». И чем больше это число, тем больше количество нолей перед единицей в ответе. Если мы делим ее на бесконечность, значит, и количество нолей перед ней будет бесконечным. И ответ будет 0,00000… до бесконечности. Но как бы недоступна ни была для нас эта бесконечность, где- то гам есть единица. Ответ, конечно, ноль, но это особый ноль, с единицей, пусть даже затерянной в бесконечности. Это очень важно. Лаже если уравнение говорит нам. что вероятность угадать правильную песню равняется нулю, оно все равно подразумевает, что существует какая- та ничтожная вероятность дать правильный ответ. потому что где-то там, в конце, есть единица. Когда я спросила, какую песню пели розы, ты выбрала самый удачный вариант, ответив, что не знаешь. А почему? Потому что ты сознавала. что не сможешь угадать. Ты понимала, что бесполезно пытаться найти правильный вариант из бесконечности, используя только пять чувств. Настоящую Песню нельзя угадать разумом. а только через видение. Очень важно понять, что мы слышим розы не ушами, а сердцем. При рождении каждому дана такая способность, но с возрастом мы утрачиваем се. И тот. кто хочет слышать розы, должен вновь обрести эту способность, которую мы теряем, когда нас учат становиться взрослыми. А это возможно лишь в том случае, если постоянно ухаживаешь за розами и заботишься о них. Иногда бывает, что мы долю не можем услышать розы, посещая сад. Но ни в коем случае нельзя отчаиваться. Запомни раз и навсегда, отсутствие уверенности, наряду с любыми другими негативным мыслями или чувствами. — это наш главный враг в саду. Представь себе гору… Вид с вершины просто потрясающий. Тебе хочется попасть туда, но вершина гак далеко, что ты теряешь надежду. И ты сдаешься со словами: «Мне туда не добраться». Да только дело в том, что шаги у тех, кто туда добрался, ничуть не шире твоих. Но те, кому это удалось, не сдались, а шаг за шагом продолжали идти. И это не чудо, когда случается невозможное, это настойчивость и упорство. Так вода разрушает скалы, и так люди двадцать первого века мот слышать, как говорят розы. Если мы поверим, что можем слышать их. то рано или поздно обязательно услышим. Это возможно, ведь где-то за бесконечными нолями все же есть единица. И если мы пойдем по пути от ничего до бесконечности, то обязательно достигнем этой единицы.

— А если розы вообще не разговаривают? — спросила Диана. — Или не поют песни? Давайте представим эту вероятность. Если количество песен, которые ноют розы, равно нулю, уравнение тогда означает ноль, деленный на бесконечность, а это равно нулю. И на этот раз получается не особый ноль, а обычный, жирный ноль. То есть, нет никаких песен и нет возможности их услышать.

— Верно. — согласилась госпожа Зейнеп — Два пути. Один начинается и заканчивается прямо здесь и сейчас, а другой тянется в бесконечность. И отвечая на вопрос: «Могу ли я слышать голоса роз?», мы выбираем один из двух путей. Этот вопрос имеет всею два отвела — «да» или «нет». Третьего не дано. Для тех, кто выбирает «да». ответом на уравнение является особый ноль, а для тех, кто выбирает «нет», ответом будет, как ты выразилась, обычный жирный ноль. Именно поэтому те, кто говорят «нет», не могут слышать голоса роз. Да им, собственно, это и не нужно. Дляних достаточно тою, что слышат их уши. И никакие другие звуки их не интересуют.

— Но кто определяет, какой из ответов правильный?

— Кто прав, не имеет значения, Диана. Главное — во что веришь ты сама. Спроси себя: «Какой ответ правильный?» все очень просто. Если ты ответишь «Я не могу слышать голоса роз», что ж. это тоже нормально. Никто тебя не упрекнет. Поскольку есть те, кто верят в это, то, само собой, есть те, кто не верят. День есть только потому, что есть ночь, и наоборот. И вместо того чтобы спрашивать: «Что прекраснее, день или ночь?», спроси себя, когда ты живешь — ночью или днем? Спроси себя: «Верю ли я, что могу слышать розы?» Ты обязательно должна зачать себе этот вопрос, потому что, если твой ответ «нет», то нет смысла заходить в сад. Это избавит тебя от разочарований и неудач, с которыми бы ты столкнулась гам. не нужно будет выполнять мои указания, проводить дни, месяцы и годы ожидая, заговорят они или нет. Все станет гораздо проще и спокойнее. Например, не понадобится так рано вставать, можно понежиться в постели. Такая жизнь куда более легкая и приятная, как думаешь? — Госпожа Зейнеп посмотрела на Диану и продолжила: — Так что все зависит от того, веришь ты, что можно слышать розы, или нет. Просто представь, что будет приятнее для того, кто верит — поспать подольше или встать пораньше в надежде услышать, как поют розы? Итак, Диана, можешь ли ты сказать, что ты одна из тех, кто говорит: «Да. я могу слышать голоса роз»?

Госпожа Зейнеп ждала ответа, но Диана молчала.

— Так я и знала. Твой ответ и есть причина того, что ты находишься здесь.

— Но я ведь не ответила.

— Я слышала ответ. Иногда молчание куда убедительнее сотни клятв.

Диана снова промолчала.

— Тем не менее, чтобы понять, какую песню поют розы, не обязательно верить, что они поют. Есть только два способа узнать это. Или ты слышишь это сама, или можешь спросить того, кто слышит. Лучше, конечно, слышать самой. У роз волшебные голоса. Они забирают тебя в другой мир. откуда ты возвращаешься, благоухая ароматом роз. И не розы дарят тебе этот аромат. Он исходит от тебя самой, и ты, наконец, понимаешь, что значит «приручить свою розу»…

— Простите, — перебила Диана. — Но как раз эту фразу Мэри написала в прощальном письме к отцу. Что именно поэтому уходит из дома, так как поняла, что хочет приручить свою розу. Наверное, она собиралась к вам, когда писала это письмо. И наверное, поэтому она ушла из дома.

— Вряд ли… Мэри знает, что не обязательно уходить из дома, чтобы слышать голоса роз, даже ради этою сала.

Лиана задумалась.

— В своих письмах Мэри называла вас «Та- Кто-Знает». И я хотела бы знать кое-что. Это за пределами наших пяти чувств, но никак не связано с розами…

— Ты говоришь о своей маме, да?

— Как вы догадались?

— Мэри тоже интересовало это. Поступи так, как сделала Мэри. Когда она была здесь, то молила Бога дать ей весточку о матери. Если никому не известно, то Господь наверняка знает. что случилось с твоей мамой. Спроси, и Он ответит. И помни, если ты не слышишь Бога, Он слышит тебя.

По глазам Дианы было видно, что эти слова не убедили ее.

— Господь не оставляет нас без ответа, особенно того, кто искренне, всем сердцем ждет весточки о своей маме. Величие Господа не позволит тем. кого Он создал, оставаться в неведении о себе или о Нем самом. Некоторые полагают. что Господь слишком велик, чтобы заботиться о нашей повседневной жизни. Ничего подобного! Именно потому, что Он столь велик и возвышен. Он всегда с нами даже в повседневной рутине. — Глаза госпожи Зейнеп сияли. — Он заботится о нас. Лиана. О нас всех. О Диане, о Мэри, о Зейнеп. О каждом из нас лично. Он всегда с нами, но чтобы чувствовать это. мы всегда должны бытье Ним. Мэри всегда чувствовала, что Господь заботится о ней, и по этому она спросила Ею о маме.

— Я тоже спрашивала. Я столько раз молилась, вопрошая его о маме, но так никогда и не получила ответа. К сожалению, Господь все-таки оставляет нас в неведении.

— Нет! Не оставляет. Но отвечать Он может по-разному. Иногда через сны, иногда через розы. Или, скажем, через нищих бродяг или попрошаек.

— Попрошаек?

— Я что-то не так сказала, дорогая?

Диана растерялась и пыталась убедить себя, что это просто совпадение. Чтобы скрыть свое замешательство, она попросила госпожу Зейнеп продолжать.

— Мэри тоже еще не услышала маму. Но она обязательно услышит. И не о том. что навсегда потеряла ее. а о том. что никогда ее не потеряет.

— И как это стучится? — тихо спросила Диана.

— Как пожелает того Господь. Если Он решит послать Мэри весточку о матери, то шестьдесят семь лет назад мужчина и женщина полюбят друг друга и у них родится дочь. И хотя доктора будут говорить, что девочка родилась преждевременно, она выживет и превратится в прекрасную женщину… Много лет спустя, уже взрослой, в одном из своих путешествий в далекие страны она встретит старого садовника. Этот садовник скажет ей, что может научить ее слышать, как говорят розы. Она поверит ему и следующие двадцать лет посвятит себя искусству слушать розы. За это время она переживет много испытаний. Из-за этой блажи ее бросит муж и от нее отвернутся знакомые, поэтому она оставит родной город к переедет в Стамбул. Здесь она купит дом с розарием и полностью посвятит себя розам… И вскоре семена, посеянные старым садовником в ее сердце, взойдут, и она услышит, как говорят розы. И знаешь, почему все это и многое другое произошло, Диана? Просто потому, что Господь пожелал, чтобы Мэри слышала голос матери через розы. И по этой причине родилась Зейнеп. вырос этот сад и расцветают розы…

Поскольку-Диана полагала, что госпожа Зейнеп говорит в переносном смысле, — ведь все, по се словам, происходило только для того, чтобы Мэри услышала голос матери, — то слова Зейнеп не убедили ее.

— Ладно, — сказала Зейнеп. — Будем считать, что с математикой и ознакомлением с предметом мы закончили. Давай с полчасика передохнем, а то я уже охрипла. Подыши воздухом. Мы встретимся здесь через тридцать три минуты.

— Хорошо, но у меня вопрос. Какую песню пели розы? — не могу сказать. Если скажу, ты будешь меньше хотеть услышать это сама.

29

Когда они обе вернулись обратно к скамейкам, стоящим у входа в сад, госпожа Зейнеп сказала:

— А теперь, Диана, подойди к тому фонтану, хорошенько вымой голову и возвращайся сюда.

— Но я мыла голову сегодня утром.

— Я вижу, дорогая. И нее же пойди вымой голову.

Пожав плечами, Диана подошла к фонтану. Вода была ледяная, и в прохладе раннего утра Диану пробила дрожь. «Хорошо, что я приехала сюда не зимой», — промелькнуло у нее в голове. Выжав волосы и кое-как расчесав их пальцами, Диана, словно послушная школьница, вернулась к саду.

Очень хорошо, Диана. А теперь иди к другому фонтану, хорошенько вымой голову и возвращайся.

Диане показалось, что у нее дежавю. И не только потому, что она услышала те же слова, но и выражение лица госпожи Зейнеп было точно таким же. Диана молча сидела на скамейке, не зная, что сказать, но под строгим взглядом госпожи Зейнеп она встала, пошла к другому фонтану и снова вымыла голову. Возвращаясь назад, она с содроганием подумала, не придется ли ей повторить это еще раз.

— Наконец-то, теперь можно начинать. Да, пока не забыла: если урок пройдет успешно, то к следующему занятию у меня будет для тебя сюрприз.

— Что за сюрприз?

— А разве я не сказала, что это сюрприз?

— Ясно… А кстати, я могу задавать вопросы, когда мы будем в саду?

— Разумеется, можешь. И еще одно: тебе не обязательно понимать все, что мы будем делать. Если не забудешь то, что испытаешь здесь, то рано или поздно поймешь и это. В саду ты будешь и учеником, и учителем. У тебя уже есть все ответы. Как я говорила, ты когда-то умела слышать розы, и теперь я просто попытаюсь помочь тебе вспомнить твое умение. Услышать розы легко. Очень легко. Все, что требуется. — это либо вспомнить свое умение, либо забыть все, чему тебя научили.

— А зачем я столько раз мыла голову?

— Каждый вопрос в саду — как семя. Оно тоже вырастает, пускает корни, стебель, листья, бутоны и, наконец, расцветает. Уверяю тебя, ты никогда не забудешь, как однажды рано утром дважды мыла уже чистую голову. Если что-то случилось, то никогда уже не будешь вести себя так, словно этого не происходило. И пережив это, ты рано или поздно получишь ответы, которые ищешь. Я хотела, чтобы ты помыла голову, потому что это голова Дианы.

— Но я и есть Диана!

— Разве мы не договаривались забыть о прошлом?

— Ладно, но второй раз зачем?

— Первый раз ты избавилась от прически Дианы. Но «я» в твоей голове, которое задумало эту прическу, было все еще там.

— Ага, значит, вымыв голову во второй раз, я перестала думать, как Диана? — скептически усмехнувшись, спросила она.

— Ты права, мозги не прочистить водой из фонтана. Но пойми, это символ. И однажды ты разгадаешь его. Как невидимая печать, наложенная на сердце. Придет время, и она проявится.

— А когда придет время?

— Возможно, в тот день, когда ты поймешь, что все, чему тебя учили, тебе не нужно. А может тогда, когда осознаешь, что знание подобно лестнице, и, если хочешь подняться выше, не стоит возвращаться на ступени, которые оставила позади.

Диане не терпелось увидеть сад, поэтому она воздержалась от дальнейших вопросов.

30

Диана нагнулась, но все равно ударилась головой о низкий свод калитки, однако все-таки сумела пройти в сад.

В свете раннего утра легкий нежно-розовый туман клубился по саду, придавая ему таинственность, но не скрывая буйства красок. Узкая тропинка, выложенная шестиугольной плиткой, вилась среди роз, которые чуть колыхались под слабым утренним бризом, словно кивая ласточкам, летавшим в небе. Было тихо, и только голоса птиц да шепот воды в мраморном бассейне нарушали эту тишину.

Диана, прикрыв глаза, остановилась, вдыхая аромат. И с каждым вдохом ей казалось, что она становится все ближе и ближе к какому-то райскому месту. Однако она сразу вернулась (Обратно в этот мир, когда госпожа Зейнеп сняла сандалии и принялась топтаться босыми ногами по земле.

— Давай, дорогая, — кивнула она Диане. — Делай то же самое.

Диана покорно подчинилась.

— Я. конечно, понимаю, что спрашивать не стоит, но все же хотелось бы знать, зачем мне грязные ноги?

— Розы всегда волнуются, как бы за чудом своего дара не позабыть того, кто подарил его.

— Конечно же! Как я сразу не догадалась, — пробормотала Диана.

— Розы помнят, что их существование — это дар земли, и что земля источник их жизни. Они прекрасно знают, что когда увянут, то упадут на землю в виде семян, и что земля примет семена только тех роз. которые никогда не забывали. откуда они появились. Касаясь земли голыми ногами, мы показываем розам, что тоже не забываем землю. Розам это нравится.

Госпожа Зейнеп снова надела сандалии.

— Все, о чем мы говорили, было лишь подготовкой, чтобы начать путешествие к голосу роз. Там, в саду. мы должны раствориться в ротах. отдать им все. что у нас есть, — разум, сердце. душу… все… Если ты готова, то начнем.

Диана кивнула.

— Очень хороню… А что ты вообще знаешь о розах? — спросила госпожа Зейнеп.

— Ничего. Особенно если относиться к ним гак. как вы. то я абсолютно ничего не знаю.

— Превосходно. Отличное начало. А теперь я скажу тебе золотое правило того, кто хочет слышать розы.

— Золотое правило?

— Оно гласит: узнай свою розу. — Госпожа Зейнеп нежно потрогала лепестки оранжевой розы слева от нее и продолжила: — Узнать о розе можно только от другой розы. Это единственный возможный путь.

Они медленно шли к центру сада, когда госпожа Зейнеп вдруг остановилась и склонилась к желтой розе.

— Что случилось, Желтый Цветок? Я не вплела раньше, чтобы ты плаката. Почему ты плачешь. когда весь сад купается в счастье?

Диана внимательно смотрела на нее. Роза не издавала ни звука, но госпожа Зейнеп слушала, время от времени кивая головой, словно соглашалась.

— Извини, я не знала. Желтый Цветок. — сказала она розе. — Если наша гостья не возражает, я бы еще раз выслушала тебя с самого начала.

Она обернулась к Диане.

— Желтый Цветок сегодня очень расстроена. Не хочешь задержаться и послушать, что она расскажет?

— В каком смысле? Вы же знаете, что я не слышу се.

— Зато она слышит тебя. Ну что, задержимся?

— Мне как-то странно, но давайте послушаем.

Диана уселась на землю, куда указала госпожа Зейнеп. и поджала под себя нош. Зачем волноваться об испачканных белых брюках, если розе от этого станет легче!

— Я буду говорить тебе, о чем рассказывает Желтый Цветок, — сказала госпожа Зейнеп и. повернувшись к розе, добавила: — Это Диана. сестра-близнец Мэри.

— Рада познакомиться. Диана, — сказала Желтый Цветок через госпожу Зейнеп. — А я было подумала, что это Мэри, но соловей подсказал мне. что я ошибаюсь.

— Я тоже рада познакомиться, — сказала Диана, словно беседуя сама с собой.

— Ну а теперь. — сказала Зейнеп, обращаясь к Желтому Цветку, — расскажи нам, отчего ты такая грустная.

— Прошу простить меня, — сказала Желтый Цветок. — Знаю, вы привыкли, что в этом саду все розы всегда счастливы, но у меня сегодня печальная дата. Когда-то в такой же день моя подруга Венера утратила свой аромат. Поэтому каждый год в этот лень мне так грустно…

— Это нормально. Желтый Цветок. Иногда счастье выражается в слезах, пролитых о подруге… Но расскажи нам, как это случилось. Я бы никогда не подумала, что твоя подруга может потерять свой аромат.

Хорошо, — согласилась Желтый Цветок. — Тогда позвольте мне начать с рассказа о самой первой ароматной розе, от которой мы все произошли, поскольку это имеет непосредственное отношение к трагедии, которую пережила Венера. Однажды наш великий султан, пожелав создать розу, которая будет пахнуть так, как ему нравится, приказал обрызгать землю в саду своими лучшими духами. А потом наполнил сад эликсиром жизни, чтобы его роза никогда не завяла. И когда она расцвела, он назвал ее Роза Небытия. Султан нарочно дал ей такое имя. чтобы она помнила, что у нес нет своею аромата, а только тот. который придают ей духи. А в местах, откуда я родом, роза как раз является розой из-за своего аромата… Прошло время, и султан пожелал, чтобы его духи знал весь народ, поэтому разрешил посадить розу за стенами султанского парка. Конечно, без эликсира жизни роза завянет, но к этому времени запах его духов достигнет самых дальних уголков империи. Мы с Венерой, ее потомки, были высажены на площади в маленькой деревушке. И расцвели мы с единственной целью — сделать запах султанских духов известным всем, и поэтому нам хотелось, чтобы нас любили только за запах его духов, исходящий от нас. В нашей деревне жили два типа людей. Такие-Как-Мэри и Иные. Такие-Как-Мэри чувствовали. что мы пахнем духами султана, поэтому проявляли к нам большой интерес и внимание. Иные же придавали значение лишь нашему цвету, стеблям и лепесткам, то есть только тому, что видели.

Однажды в городе появился торговец искусственными розами. Фальшивые, безжизненные, совершенно не пахнущие розы… Мы не могли поверить, что кто-то может заинтересоваться ими. Но Иные начали шептаться между собой: «У торговца красивые розы. Их лепестки из шелка, они никогда не завянут, и, самое главное, у них нет шипов».

И вскоре торговец продал так много «роз», что деревня превратилась в деревню искусственных цветов. Такие-Как-Мэри не смогли вынести этого и уехали, а мы с Венерой остались со своей потребностью быть любимыми даже Иными.

Тогда мы еще не понимали, к какому несчастью это приведет нас. Вскоре, после того как уехали последние Такие-Как-Мэри, мы мало-помалу начали меняться, пытаясь стать похожими на то, что гак ценили Иные, в надежде понравиться им. А поскольку они ценили только то, что видели, мы все больше сосредоточивались на своем внешнем виде. Мы пытались стоять ровно, вытянувшись, как искусственные розы, мы пытались тянуть врешь чтобы листья подольше не осыпались с нас.

Мы даже не плакали, как прежде, от переполнявших нас чувств, чтобы не сморщились лепестки. И скоро, из-за того, что мы больше не заботились об этом, наш аромат начал потихоньку улетучиваться.

А мы все прихорашивались, чтобы нравиться Иным. Мы меняли цвета один за другим. Иные говорили: «Вырастите выше». И мы росли выше. Они говорили: «Повернитесь в гаком-то направлении», и мы делали это. Сначала они сделали из нас то, что им хотелось, а потом рас- сыпались в похвалах и комплиментах.

Но. несмотря на успех, в глубине души мы знали, что на самом деле они нас не любят. Только те, кого интересовал наш аромат, любили нас по-настоящему. Потому что именно аромат делает розу розой. То, что чувствовали к нам Иные, в лучшем случае было восхищением. Я понимала это, но Венера вела себя так, словно не замечала, что происходит. Я пыталась предупредить ее. Говорила, что Иные похожи на невидимого червя, поедающего нас изнутри.

«Мы должны немедленно бежать отсюда — гуда, где живут Такие-Как-Мэри». — уговаривала ее я. по она не обращала внимания на мои слова. «Ты ненормальная». — отвечала мне она, и я не обижалась, ведь это было правдой. В деревне, переполненной искусственными розами. отсутствие аромата казалось нормой.

Пока я пыталась переубедить се, рядом с нами появилась целая армия муравьев, которые выстроились на земле в буквы: «Не поддавайтесь Иным, которые крадут вас у вас самих!» Венера искоса взглянула на них и пробормотала: «Проклятые муравьи! Повсюду ползают».

В конце концов, когда я поняла, что Венере уже не помочь, то решила хотя бы спастись сама. Мне нужно было покинуть деревню как можно быстрее, но я понятия не имела, как это сделать. У роз ведь нет ног. Поэтому я стала ждать кого- то, кто выкопает меня и унесет отсюда.

И они наконец появились! Большой муж- чипа. худенький ребенок и серый ослик. И хотя мужчина с ребенком выглядели очень усталыми, они не ехали на ослике, а шли рядом. Это было так странно, что я не могла понять, в чем туг дело.

Они с облегчением уселись под ближайшим деревом.

— Пап. почему гак получилось? Я устал, и мы чуть не умерли в нуги.

— Закрой рот. — Отец отвесил сыну подзатыльник. — Пешком всегда тяжело.

— Но ведь у нас есть осел! К тому же сильный.

— Помолчи, я сказал! Перестань молоть шор. Ты что, не слыша.! что говорили люди, когда мы оба ехали на осле? Разве не говорили они: «Посмотрите на этих двух бессердечных болванов на бедном маленьком ослике!» Что могут подумать обо мне в этой деревне, ест узнают об этом!

— Да, по после тою как ты согнал меня с осла, тебе ведь стало удобно.

— Стадо. Пока не услышал слона: «Посмотрите, какой жестокий человек! Он восседает на осле, как король, а его бедняга сын еле волочит ноги». А я знаю того, кто это сказал. У него рот не закрывается, так что, не дай бог, об лом узнают в деревне. Что они подумают обо мне?

— Все это так, пап, но потом ты слез с осла и посадил туда меня. По крайней мере, хоть мне было легче.

— А ты что, не помнишь, что люди сказали потом? «Посмотрите на этого избалованного мальчишку, который катается на осле, когда его старик отец едва переставляет ноги». Я не хочу чтобы другие считали, что мой родной сын не уважает меня. А что могут подумать люди и деревне, если узнают об этом?

— Но, пап, нам ведь обоим пришлось идти пешком.

— Глупый мальчишка! Зато теперь никто не скажет о нас ничего дурного.

И тут один из жителей деревни повернулся к своему приятелю и сказал: «Посмотри на этих придурков! У них есть осел, а они пришли пешком».

Услышав это, отец покраснел до корней волос. А мальчик улыбнулся. Он, похоже, понимал то, что так и не смог понять его отец. Дети всегда понимают.

Чтобы привлечь к себе внимание мальчика, я собрала все, что осталось от моего аромата. И как только он услышал запах султанских духов, тут же повернулся ко мне. Потому что Дети прекрасно знают аромат султанских духов. Когда стемнело, он осторожно выкопал меня и положил на спину ослика.

— Желтый Цветок. — напоследок обратилась ко мне Венера. — Ты говоришь, что уезжаешь дня того, чтобы сохранить свой аромат, но, по-моему, он и так давно улетучился.

И когда она сказала это. слеза скатилась по моим лепесткам, ибо я поняла, что Венера окончательно утратила свой аромат. Потому что роза — это зеркало для другой розы; когда одна смотрит на другую, то видит свой аромат или его отсутствие.

На следующее утро, когда отец мальчика увидел меня, он стал ворчать на сына за то, что тот перегрузил осла «бесполезными вещами». После этого он взял меня, отнес на базар и продал. Сменив множество рук, я наконец попала к любителю роз, который принес меня в этот сад, чтобы я вновь могла обрести свой аромат. Я так счастлива здесь, но раз в году всегда вспоминаю Венеру.

— Если она закончила, — после долгой паузы подала голос Диана, — то могу я задать вопрос Желтому Цветку?

— Пожалуйста, дорогая, — кивнула госпожа Зейнеп.

— Скажи. Желтый Цветок, неужели настоящие розы — такие, как ты, волнует тот факт, что есть искусственные?

— Ничуть, — ответила Желтый Цветок через госпожу Зейнеп. — Искусственные розы есть только потому, что существуют настоящие. Сам факт того, что они есть, показывает нашу ценность. Кто стал бы делать имитацию того, что никому не нравится?

Диана кивнула.

— Я хотела спросить вас вот о чем, — произнесла она, повернувшись к госпоже Зейнеп. — Когда Желтый Цветок рассказывала об отце, сыне и ослике, мне показалось, что я уже где- то слышала эту историю. Если не ошибаюсь, от мамы. Это возможно?

— Почему нет? То, о чем рассказывала Желтый Цветок, здесь известно как история о Ходже Насреддине. Но наш Ходжа совсем не похож на отца мальчика из рассказа Желтого Цветка. Наш Ходжа гораздо добрее и лучше.

Лиана в недоумении смотрела на госпожу Зейнеп, словно ожидая объяснения.

— Чему ты удивляешься, дорогая? Ходжа Насреддин тоже был садовником и, естественно, его вдохновляли розы.

Госпожа Зейнеп поднялась.

— Пожалуй, хватит на сегодня, Диана. Завтра занятия начнутся ровно в 5:57 утра.

31

На следующее утро Диана снова встала рано. Она гак и не выспалась, поскольку впечатления от первого урока долго не давали ей уснуть. Из головы не шли мысли о госпоже Зейнеп. о розарии. о Желтом Цветке и о «Математике голоса розы»…

Впечатлений было много, но особенно ее заинтересовало уравнение, о котором поведала ей госпожа Зейнеп.

Если уравнение применимо к любому вопросу. который имеет неопределенное количество ответов, то вопрос, что случилось с мамой, будет иметь тот же ответ, что и вопрос «Какую песню поют розы?». Значит, ее шансы узнать, что случилось с мамой, равны нулю или, по крайней мере, особому нулю. Поэтому она была неправа, решив, что мама больше не существует. Что ж, очень хорошо, что уже первый урок помог ей понять это.

Надев красную рубашку и джинсы, Диана поспешила на второй урок. Сегодня она уже не заботилась о прическе.

Понимая, что опаздывает, она бегом спустилась по лестнице, чтобы успеть к саду ровно в 5:57, но когда оказалась там, то увидела, что госпожа Зейнеп уже на месте.

— Доброе утро. Диана. И который сейчас час?

Диана быстро взглянула на свои часы и с облегчением увидела, что опоздала всего на минуту.

— Доброе утро. Сейчас 5:58.

— И мне так показалось. Наш сегодняшний урок окончен.

Она что, шутит?

— Простите, — сказала Диана. — Вы предупреждали меня, и я не должна была опаздывать даже на минуту, но…

— Туг нечего прощать, дорогая. Я знаю, как слушать розы. Это ведь тебе надо учиться. Мы отложим урок на завтрашний вечер и начнем его в 18:19.

— Вы серьезно?

Госпожа Зейнеп промолчала.

— Не понимаю, в чем дело. Я встала в 5:30, Не причесывалась, быстро собралась и прибежала сюда. Более того, хотите верьте, хотите нет, но я даже предвкушала этот урок. А теперь вы говорите мне, что занятий не будет только потому, что я опоздала на одну минуту.

Госпожа Зейнеп мягко взяла ее под руку и подвела ко входу в сад.

— Погляди на эти розы, Диана. Здесь несколько десятков кустов и сотни раз. Аромат роз повсюду. Я потратила многие годы, чтобы вырастить этот сад, но это того стоило. Разве он не чудесен?

— Я всем сердцем согласна с вами, но не понимаю, к чему вы клоните…

— Хватит и одной минуты, чтобы бросить семена, из которых вырастает сад. А самые длинные сны, которые мы видим, длятся меньше минуты. Возможно, они хотят сказать нам. что не стоит тратить жизнь на то, чтобы воплотить наши сны в реальность. Но они наверняка хотят показать нам и то, какая сила содержится в каждой минуте. Ты никогда не вернешь минуту, которую упустила. А ведь кто знает, возможно, эта минута, соединяющая 5:56 и 5:58 двадцать первого мая, и была той самой минутой, когда ты могла услышать голос розы.

Вернувшись в комнату, Диана подумала, что, возможно, урок все-таки состоялся.

32

Диана ничуть не скучала эти полтора дня в пансионате, все ее мысли занимала сестра. Мэри сказала госпоже Зейнеп, что приедет на этой неделе, значит, Диана очень скоро увидит ее, возможно, уже сегодня или завтра, или, самое позднее, на днях.

Время, проведенное в саду, и особенно рассказ Желтого Цветка заставили ее глубоко задуматься о себе и Мэри. Она теперь несколько по-другому представляла себе встречу с сестрой, и тем не менее с нетерпением ожидала этой встречи.

Как всегда, госпожа Зейнеп появилась точно в назначенное время.

— Как дела, дорогая? Мы пройдем прямо в сад, ведь ты, наверное, хочешь узнать, о каком сюрпризе я говорила тебе на первом уроке.

Они прошли несколько шагов по саду, когда господа Зейнеп остановилась у одной из роз.

— О нет, это не она.

Они пошли дальше, и госпожа Зейнеп объяснила:

— Она думала, что ты Мэри.

— Похоже, все в этом саду вращается вокруг Мэри… Я еще вчера хотела спросить вас, когда мы беседовали с Желтым Цветком, но забыла. Как розы в саду могут узнать того, кто был здесь много лет назад?

— Видишь А и, сами розы, конечно, цветут всего несколько недель, но розовые кусты уже были в этом саду, когда сюда приходила Мэри. Она произвела на них такое впечатление, что все они говорят, что Мэри для них как вода. На языке цветов это высший комплимент, который может сказан, роза. Ведь розы сами как вода; они такие же внутри, как и снаружи. И ждут того же от нас. Поэтому розы чувствовали, что Мэри оправдала их ожидания. Они просили меня объяснить ей, какая она особенная. По когда я сказала об этом Мэри, она покраснела и ответила: «Если во мне и есть что-то особенное, то это потому, что я люблю розы». Ее ответ так понравился розам, что они пожелали, чтобы она слышала их голоса. Но в то время, к сожалению, это было невозможно. Мэри нужно было повзрослеть, чтобы слышать их. Однако розы были уверены, что однажды она вернется сюда, чтобы слышать голоса будущих поколений роз. Они посовещались и единодушно решили, что любая роза в салу, прежде чем увянуть, будет передавать спои знания о Мэри молодым бутонам, которым еще только предстоит расцвести. И поэтому память о Мэри передавалась в каждом поколении роз много лет. И с тех пор каждая роза в этом саду мечтает оказаться в том «счастливом поколении», которое будет разговаривать с Мэри. Более того, на этом же совете было принято решение позволить Мэри слышать розу по имени Сократ.

— Сократ?

— Он самый ценный цветок в саду, встреча с ним высшая ступень для того, кто слушает розы. Он говорит только стихами. Мэри не познакомилась с ним, когда была здесь, потому что еще не была готова к этому. Но все розы в саду живут ожиданием встречи Мэри и Сократа.

У Дианы было такое чувство, будто она попала в какую-то легенду или миф. У нее все так перемешалось в голове, реальное так переплелось с нереальным, что она уже не знала, чему верить и что чувствовать. Но хотя бы слало ясно, кто такой Сократ, упомянутый в письме Мэри.

Она невольно огляделась, чтобы увидеть розу, которая выделялась бы среди остальных, но все цветы были восхитительны и в этом смысле не отличались один от другого.

— А можно увидеть Сократа?

— Если хочешь, то пожалуйста. Собственно, это и был мой сюрприз.

Они прошли в самый конец сада, оставив позади бесчисленные кусты роз. Госпожа Зейнеп остановилась у пустого клочка земли диаметром не больше полуметра.

— Вот мы и пришли, — сказала она.

Весь сад был усеян розовыми кустами, кроме этого участка земли. Госпожа Зейнеп неподвижно застыла, а Диана молча ожидала, что будет дальше. Однако пауза затянулась, и Диана не выдержала:

— Почему мы стоим здесь? Я думала, мы идем к Сократу.

— Мы стоим перед ним. Он прямо перед тобой во всей своей красе.

— Вы шутите? Признайтесь, что шутите.

Госпожа Зейнеп вытянула руку, словно охватив ладонью невидимый бутон розы.

— Ты только посмотри, как он красив, — сказала она, но тут же с сожалением покачала головой и вздохнула. — Извини, Диана. Мне не следовало говорить о том, чего ты не можешь видеть.

Диана изумленно уставилась на нее, и госпожа Зейнеп спросила:

— Ты ведь не веришь, что Сократ находится прямо перед тобой, верно?

— Для меня это чересчур.

— В таком случае позволь спросить, почему за все эти годы тебя сумели убедить, что нельзя слышать голоса роз. а я сейчас и на секунду не могу убедить тебя в том, что ты видишь розу?

Не дожидаясь ответа, она кивнула на пустой клочок земли.

— Неделю назад Сократ был здесь. Но я хочу подарить его Мэри, поэтому пока отослала его одному другу, чтобы тот подготовил его к отъезду.

— Слава богу, — выдохнула Диана. — Хорошо, что вы это объяснили, а то я уже подумывала, не сбежать ли отсюда.

— Извини, Диана. Как видишь, дорогая, нет такого понятия как невинная ложь… Ложь она и есть ложь. Но если маленькая ложь помогает нам распознать большую, как. например, ту, что нельзя слышать голоса роз, то ее можно простить. Однако я все равно должна извиниться перед тобой, дорогая, в надежде, что ты простишь меня, принимая во внимание мои мотивы.

— Само собой. — улыбнулась Диана.

Они подошли к выходу.

— Давай завтра начнем попозже, скажем в 15:31. — сказала госпожа Зейнеп. — Но будь готова утром, где-то в половине девятого, отправится на прогулку. Я зайду за тобой, и мы прокатимся по Босфору. Что скажешь?

— Это было бы чудесно.

33

После потрясающей поездки по Босфору Диана в своей комнате пыталась отдохнуть перед уроком, но впечатлений было слишком много.

Госпожа Зейнеп повезла ее в местечко на берегу под названием Ортакёй. Позавтракав в маленьком ресторанчике, они поднялись на борт частной яхты и отплыли от причала, над которым возвышались резные камни мечети.

По спокойным синим водам Босфора они проплыли вдоль европейского побережья до крепости Рамла. Потом яхта повернула к азиатскому побережью и прошла вдоль него до Мраморного моря. Пообедали они на небольшом островке, где возвышалась Девичья башня, лишь недавно открытая для широкой публики. До этого веками вход в нее был запретен.

Диана собиралась ограничиться кебабом, но не устояла перед чередой дивных блюд оттоманской кухни, поданных на стол.

Госпожа Зейнеп категорически запретила все разговоры о розах до урока, но зато они много смеялись и даже устроили нечто вроде мини-чемпионата по шуткам и анекдотам.

Диана подумала, что госпожа Зейнеп сделала все, чтобы этот день запомнился ей навсегда. Она была так мила и сердечна, что Диана начала опасаться, не принимают ли ее опять за Мэри.

Спускаясь вниз па урок, Диана размышляла, будет ли сейчас госпожа Зейнеп такой же веселой и обаятельной, какой казалась целый день, или снова примет серьезно-торжественный вид, необходимый для «искусства слушать голоса роз».

Точно в назначенное время госпожа Зейнеп сказала:

— Идем сразу в сад, дорогая. Не будем терять время.

Диана последовала но дорожке за быстро шагающей госпожой Зейнеп. Когда они оказались в центре сада, Диана вдруг увидела большую розу, которую не замечала раньше. В нее были высажены две отдельные розы, которые переплелись между собой: одна красная, а другая белая. Красная роза стояла прямо, а белая склонила цветок к земле. Розы так тесно переплелись стеблями между собой, что их можно было принять за один куст с двумя разноцветными бутонами.

— Это Сократ? — спросила Диана.

— Нет. Имя написано на вазе.

Диана склонилась и прочитала надпись мелкими буквами: «Эфес».

— Эфес? Древний город?

— Верно. В окрестностях Мелькука, на западе Турции.

— И вазу прислали оттуда? Здесь только две розы… Вы собираетесь посадить их здесь?

— Да. ваза прибыла из Эфеса. Мы сначала держали се внутри, но вчера вечером вынесли сюда. А высадим ли мы Розу Эфеса здесь или нет, зависит только от этих двух роз. У них три дня на размышление. Их или высадят здесь, или отправят обратно в Эфес; все зависит от испытания, через которое они пройдут.

Уже не удивляясь словам госпожи Зейнеп, Диана спросила:

— Что за испытание? — Словно сам факт, что розы проходят испытание перед тем. как их высаживают, был самой естественной вещью на свете.

— Одним из самых важных качеств роз в этом саду является умение жить в гармонии с остальными, невзирая на различия в цвете, размере и происхождении. Их жизнь здесь свободна от зависти, ссор и тщеславия. Поэтом)', когда мы высаживаем в саду новую розу, то должны быть очень разборчивы. Розы влияют друг на друга и через какое-то время перенимают все у окружающих роз. У нас сеть замечательная пословица по этому поводу. «Виноградины спеют, когда любуются друг другом». Поэтому, прежде чем высадить розу, мы должны проверить, не окажет ли она негативное влияние на другие розы. Кроме того, случай с Розой Эфеса особый. Он стал таким, потому что в вазу высадили две розы с абсолютно противоположными характерами. Со временем их корни срослись так. что нет возможности их разделить. Их особенность в том, что они постоянно находятся в конфликте. Потому для нас важно, чтобы они доказали, что могут быть одной розой. — Бросив задумчивый взгляд на Розу Эфеса, госпожа Зейнеп продолжила: — Но боюсь, это будет нелегко. Несмотря на то что они из одной местности и выросли на одной и той же земле, каждая по- разному смотрит на себя. Красная роза вначале росла в храме Артемиды в Эфесе, а белая — в церкви Богоматери, тоже в Эфесе. Красная роза убеждена, что она Артемида, богиня охоты. и поэтому наотрез отказывается отзываться на другое имя. У белой розы нет комплексов на этот счет, и мы зовем ее Мириам.

— Вы сказали «богиня охоты»? — переспросила Диана. — А разве не Диана была богиней охоты? У меня ведь такое же имя. и друзья иногда называли меня богиней…

— Верно, в римской мифологии Диана — это действительно богиня охоты. Но в греческих мифах она известна как Артемида. Мифы об Артемиде куда более древние, и образ богини несколько изменился, прежде чем стать римской Дианой.

— А в чем конфликт между этими розами? — немного помолчав, спросила Диана.

— Хочешь, я передам тебе их разговор?

И хотя Диана старалась не показывать этого госпоже Зейнеп, на самом деле ей очень хотелось послушать, о чем говорят Артемида и Мириам.

— Почему бы и нет? Если это, конечно, не отвлечет нас от урока.

Госпожа Зейнеп уселась на землю рядом с вазой. и Диана последовала ее примеру.

— Привет, Роза Эфеса. — сказала госпожа Зейнеп. — Не возражаешь, если мы послушаем тебя? — Несколько секунд помолчав, она повернулась к Диане. — Артемида нагрубила мне: «Меня зовут Артемида, а не Роза Эфеса, старуха». Впрочем, если она так хочет, то я буду обращаться к ним как к двум разным розам, называя их отдельными именами. Я буду повторять за ними разговор слово в слово. Готова?

Диана кивнула, и госпожа Зейнеп начала говорить, повторяя то, о чем беседовали Артемида и Мириам.

— Нельзя ли повежливей, Артемида? Какая разница, каким именем нас называют?

— Что значит «какая разница»! — возмутилась Артемида. — У меня есть имя! Великое имя. известное всем, данное небесами! Ар-те- ми-да, вот кто я! И бот хорошо знают меня. Я великая Артемида! Я прекраснейшая из прекрасных. Я богиня, а не цветок, как ты. Цветы могут быть лишь украшением моего храма.

— А ты ничего не заметила?

— А что?

— Ты только и говоришь «я», «меня», «моего».

— Разумеется. Я всегда так говорила и буду говорить. Если уж сама Артемида не заслуживает того, чтобы говорить «я», то кто тогда? Может, жалкий смертный цветок вроде тебя?

— Ты постоянно твердишь, что ты богиня, а я цветок, но на самом деле ты знаешь правду.

— Какую правду?

— Неважно… Не хочу тебя расстраивать.

— Расстраивать? Меня? И кто? Ты что ли? Не смеши меня, жалкий цветок. Подумать только, цветок собирается расстроить саму Артемиду! Ха-ха-ха… Ну-ка, смешной цветок, давай, огорчи меня…

— Что ж, если хочешь, но скажи прежде, кто такая Артемида на самом деле. Скажи, чтобы весь сад знал.

— Что за чушь? Кто не знает Артемиду? Кто не знает меня?

— Мы не в твоем храме. Артемида. Это розарии. и розы могут не знать, кто ты. Разве это не их право — узнать, кто такая великая Артемида? О величайшая, окажи нам честь и поведай о себе.

— Хоть иногда ты говоришь правду, цветок. Каждый имеет право знать о моем величии, и розы тоже должны знать великую Артемиду. Теперь молчите и внимайте мне. Я!.. Я. Артемида, дочь Зевса, бога богов. Я жила в Эфесе, известном своим храмом в мою честь, а вовсе не в этом убогом ломе богоматери. Веками я принимала всех, кто приходил поклониться мне в моем храме, который является одним из семи чудес света. Тысячи людей, как муравьи, сползались из самых отдаленных мест, чтобы посетить мой храм, отталкивали друг друга, желая восхвалять и возвеличивать меня, упав ниц. Понимаешь ты это, убогий цветок? Осознаешь ли ты теперь величие Артемиды? Те самые люди, которые высаживаю! и выращивают цветы вроде тебя, приходили в мой храм как покорные рабы. Эй, вы! Садовые розы!. Слышите меня?! Теперь и вы знаете о величии Артемиды!

— Ты ответила именно так, как я ожидала, — произнесла Мириам. — Когда я попросила тебя рассказать о себе, ты сразу заговорила о своем великом отце, о своем величественном храме, о тех, кто восхваляет тебя. Но я не об этом спрашивала. Я проста рассказать о том, кто ты.

— К чему ты клонишь, несносный цветок? Я Великая, вот кто я такая.

— А с чего ты взяла?

— Да если бы я не была великой, стали бы тысячи людей приходить ко мне? Разве восхваляли бы они меня до хрипоты? Разве становились бы покорными рабами?

— Правда в том. Артемида, что на самом деле это ты у них в рабстве. Просто не хочешь видеть этого.

— А ты из зависти несешь неизвестно что.

— Это правда, Артемида, и ты действительно у них в рабстве. Чем является Артемида па самом деле? Да это же иллюзия, восхваляемая и вознесенная Иными. Кто создал Артемиду? Разве не те самые презираемые тобой люди, которые сначала придумали себе красавицу, а затем воплотили ее в образе богини, чтобы ей можно было поклоняться? Пусть тебя не обманывает их беззаветная любовь, ведь они любят то, что сами выдумали, создали и прославляли. Извини, но сама по себе ты не существуешь… Ты существуешь только благодаря им, их обожанию, началам и аплодисментам. Ты зависишь от Иных.

— Ты слишком много позволяешь себе, цветок. Прежде чем указывать мне, на себя посмотри. Кем ты себя вообразила, что так говоришь со мной?

— Ты. конечно, права. Я не великая… Ноя роза. И останусь розой, восхищаются мной или нет. Я роза, независимо от того, сходят по мне с ума или нет. Как я уже сказала, я не великая, я просто роза… А знаешь, что такое быть розой, подружка? Быть розой означает свободу. Это совсем не то. что существовать, пока Иные тебя превозносят, и увянуть, когда они от тебя отвернутся. Только пойми меня правильно, я тоже люблю людей, и мне хочется, чтобы они приходили ко мне и вдыхали мой аромат. Но мне хочется этого только потому, что я могу дарить им свой аромат. Возможно, ко мне не приходило столько людей, сколько к тебе. А те. кто приходил, может, и не замечали маленькую розу, растущую там. Зато тех, кто замечал меня, никогда не перепугаешь с теми. кто боготворил тебя.

— Еще бы! Ко мне ведь приходили тысячи людей.

— А ты не помнишь, как многие из тех, кто толпами приходил к тебе в солнечные дни, переставали являться, когда наступала осень? А в середине зимы у тебя вообще никого не было. И твоя гордость только усиливала чувство одиночества. Ты даже не могла плакать из-за этой пустой гордости. Чем больше тебя превозносили весной, тем горше казалось зимнее одиночество. Перемена погоды сразу сказывается на тебе.

— Чепуха! Осень на всех так влияет.

— Но не на розы, Артемида. Для роз осень означает дождь. Осень — это время готовиться к весне. И те, кто приходят к розам, никогда их не предадут, как те, кто боготворит тебя. Ведь они делают это не для тебя, а для себя. А мои гости приходят только ради моего аромата. Я не жду от них поклонов, поклоны — это ведь не любовь. Любовь не принижает любящих, а возвышает их.

— Эх ты, глупый цветок! Да разве ты понимаешь, каково это, когда тебя обожают!

— Извини, подруга, но все те, кто так обожаем тебя, когда-нибудь бросят тебя, потому что не тебя они обожают, а свои чувства и убеждения. Когда-нибудь они создадут себе другое божество. Еще более красивое и возвышенное. И тебя забудут. А поскольку ты обязана своим существованием исключительно их обожанию, то, как только тебя забудут, ты перестанешь существовать.

— Ничего подобного! Я буду жить вечно! Это ты смертная, а не я, помнишь?

— Это верно, я не бессмертна. Когда-нибудь я увяну и вернусь в землю. Я умру, но моя жизнь не закончится, ведь земля породит другую розу. Кроме тех. кто любил мой аромат, никто не вспомнит обо мне. Никто и не подумает, что мертвая роза все еще может пахнуть. Но когда мои друзья услышат в воздухе, в котором я растворилась, мой аромат, улыбки осветят их липа. И тогда я смогу сказать: «Я не зря прожила жизнь». И не зря я жила во мраке, прежде чем расцвела моя роза. Я скажу тогда: «Я рада, что была просто розой»… Так что. подружка, не дури. Может, и тебе оставаться просто розой? не отворачивайся от правды, покажи, что ты роза. Послушайся меня, стань одним целым со мной. Давай попросим садовника разбить нашу вазу. Разве ты не понимаешь, что и самые большие вазы бывают малы для настоящих роз?

— Я не роза! — упрямо возразила Артемида. — Я богиня!

— Если тебе так нравится маска величия, то можешь носить се постоянно, не снимая. Можешь по-прежнему говорить «я», «мне», «мое». Но помни, ивсе надо платить. А иена за то, что ты постоянно говоришь «я», такова, что ты можешь позабыть, кто ты есть на самом деле…

— Садовник! Или ты, старуха! Уберите от меня этот невыносимый цветок!

— Эй. подружка, не забывай, что нас уже никогда не удастся разделить, — напомнила Мириам. — Нравится нам или нет, по придется жить вместе. И пока мы будем двумя разными розами, не будет покоя не только нам. но и окружающим нас розам. И даже людям. С нашим ароматом они будут вдыхать наши извечные противоречия. Они будут слышать то тебя, то меня, а иногда — как мы говорим одновременно. Это творится не только у нас в вазе, мы еще разнесем наши ссоры по всему свету. Поэтому давай не доставлять хлопот ни другим, ни себе.

— Если ты так хочешь, то стань мной, — сказала Артемида.

— Пойми, если бы я могла сделать это. то уже бы сделала. Объявила бы. что я. Артемида, только чтобы быть с тобой единым целым. Но я не могу! Не только потому, что знаю, что я роза, но и потому, что знаю, что и ты тоже роза. Может, я смогу убежать от себя, но от тебя не получится, потому что, глядя на тебя, я познала саму себя.

— Это неправда! Я Артемида, а ты просто убогий цветок.

— Артемида, я слышала, что тебя называли «защитницей бедных», а также что своими стрелам и ты дарила мгновенную, легкую смерть… Это правда?

— Да. это так.

— Тогда, если я убогая, то защити меня от себя самой! Прямо сейчас. Натяни свой лук, пусти свою стрелу и подари себе мгновенную, легкую смерть. не бойся, ты не канешь в пустоту. Артемида никогда не существовала, а значит, не может умереть. Но когда твое второе «я» познает эту блаженную смерть, ты переродишься заново уже как роза… Знаю, это нелегко, но ты можешь это сделать. Сделаешь?

Артемида не ответ ила.

— Ну, пожалуйста. — умоляла Мириам. — Ведь ты помнишь себя розой, правда?

Госпожа Зейнеп помолчала и повернулась к Диане.

— Артемида не хочет отвечать Мириам.

— Она хоть что-нибудь сказала?

— Ничего. — Госпожа Зейнеп поднялась на ноги. — Думаю, на сегодня хватит, дорогая. Завтра наш четвертый и последний урок начнется ровно в одну минуту пятого утра.

Диана чувствовала, как у нее все онемело, даже голова. Ей так много хотелось сказать, но она промолчала.

34

Диана в белом ночном халате стояла у комнаты под номером один. Как отреагирует госпожа Зейнеп на незваного гостя, постучавшего в ее дверь после полуночи?

Стучать иль не стучать, подумала Диана, вот в чем вопрос.

Если бы она могла подождать еще три с лишним часа, то в саду зачала бы госпоже Зейнеп все свои вопросы и не беспокоила бы ее среди ночи. Но она была не в силах ждать, представив, как будет ворочаться в постели все это время.

Она тихонько постучала в дверь. Госпожа Зейнеп открыла сразу, и первое, что бросилось в глаза Диане, это то, что они обе были одеты в одинаковые белые ночные халаты.

— Извините, что побеспокоила вас. Может, вы уже спали, и может, я нарушаю ваши правила, но и просто не могу ждать. Мне очень нужно поговорить с вами, хотя понимаю, что сейчас не совсем подходящее время…

— Уже почти час ночи, дорогая, и я собиралась ложиться. В такое время в гости не ходят, тем более к женщинам моего возраста.

Она была права, и Диана не винила ее, но ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда за свой порыв.

— Заходи. — сказала госпожа Зейнеп, посторонившись.

— Но вы ведь сказали…

— Думаешь, я не пониманию, как тяжело тебе было решиться постучать в мою дверь в такое время? Но ты сделала это, потому что тебе было труднее оставаться в теплой постели, чем прийти сюда. В таких случаях люди обычно говорят то, что стоит послушать. Заходи.

Диана, опустив голову, вошла в тускло освещенную комнату. Они уселись друг напротив друга у окна, выходившего в сад.

— Не знаю, с чего начать…

— Тогда начинай с самого сложного, а остальное приложится.

— Мэри, — начала Диана. — Мэри и я… Я все время думаю о ней и ничего не могу с собой поделать… Ведь скоро мы встретимся… может, даже завтра… Но то. что я узнала здесь, в саду… — Диана на секунду умолкла, подбирая слова. — До встречи с вами я убедила себя, что Мэри сумасшедшая. Ничего больше мне в голову не приходило, после того как я прочит аза ее письма, где она рассказывала, как слушает голоса роз… Но. думаю, это не главная причина. Вероятно, все дело в том. что из-за нес мама прожила последние дни в страхе и беспокойстве. В ее письмах я почувствовала еще кое-что. но боялась признаться в этом себе самой, боялась. что это уничтожит меня…

— И что же это?

— Словно Мэри была именно такой, какой и всегда хотела стать, но не смогла. Мне казалось, что она очень похожа на маму… — Диана тяжело вздохнула и продолжила: — Это нормально, если дочь похожа на мать. Но если дочь, которая всю жизнь прожила вдали от матери, напоминает мать больше, чем ее сестра-близнец, прожившая с матерью почти четверть века, то сестре-близнецу трудно смириться с этим, особенно тогда, когда она только начала по-настоящему узнавать мать. И особенно если учесть, что сестра-близнец так и не успела сказать маме, как хочет быть похожей на нее…

Глаза Дианы наполнились слезами. Тогда госпожа Зейнеп поближе подвинула кресло и взяла ее за руки.

— Об этом не волнуйся, дорогая. Такие мамы прекрасно знают, чего хотят их дочери, даже если те не успевают сказать…

— Когда я приехала сюда, поняла: то, что я не хотела взять у матери. Мэри взяла у вас. Именно по этой причине я не могу быть такой, как Мэри.

— И почему ты думаешь, что не можешь быть такой, как она?

— Моя мама часто говорила: «Единственное, что тебе нужно, чтобы чувствовать себя особенной, это ты сама». Но я не хотела понять этого. Мне всегда хотелось чего-то еще — внимания, похвал, — словом, всего того, что заставляет чувствовать себя особенной. Я не из тех, кто может жить без обожания окружающих. Мне нравилось быть королевой бала. Я любила Диану, которую видела в глазах Иных. Может, именно поэтому я отказалась от своей самой заветной мечты стать писателем. Все было так, словно Мэри в своем первом письме рассказывала обо мне. Постоянное внимание окружающих и то, как из-за Иных она чуть не отказалась от своей заветной мечты…

— Видишь ли, дорогая. Мэри прошла через то же, что и ты. И случилось это не только с тобой. Многие из нас зачастую отказываются от чего-то ради того, чтобы заслужить одобрение окружающих.

— Но Мэри в конце концов нашла в себе силы не отказываться от мечты. В отличие от меня, она не пыталась оправдать ожидания Иных. На нашем первом занятии, когда мы слушали рассказ Желтого Цветка, знаете, о чем я подумала? Желтым Цветком была Мэри, а я была Венерой. А потом еще и Мириам с Артемидой…

Диана подняла глаза, но госпожа Зейнеп продолжала внимательно слушать ее.

— Я говорю это не потому, что Диана — это другое имя Артемиды, а между именами Мэри и Мириам есть связь. Поверьте, я давно перестала обращать внимание на совпадения, которые не мог объяснить. Но одно обстоятельство засело у меня в голове: я. как и Артемида, зависима от Иных… А чтобы скрыть это, голами не снимала «маски божества». Пытаясь стать еще больше, я становилась все меньше. Разве нет? Разве не правда то, что я сказала о себе и Мэри?

— Диана, ты жалуешься, что Иные повлияли на тебя, и тут же спрашиваешь мнение другого человека. Не забывай, что я тоже одна из Иных.

— Нет. Мэри говорила, что вы — не-Иная, и, думаю, она права. Прошу вас, скажите, правда ли то. что я думаю о себе и Мэри?

Госпожа Зейнеп взглянула на Диану с искренним сочувствием.

— Думаю, ты несправедлива к себе. Никто из нас не совершенен. Да мы и не обязаны. Всем хочется, чтобы ими восхищались окружающие. Это вполне нормально.

— А что. если мы и живем так, как ожидают от нас Иные? Это тоже нормально?

— Дорогая, ни я, ни кто-либо другой не имеет права судить о том. правильно ли ты живешь. Я. возможно, могу научить тебя слышать голоса роз. И тут готова дать много советов. В саду я могу рассказывать тебе столько, сколько ты готова слушать. Это потому, что я много знаю об искусстве слушать розы, а ты знаешь об этом мало. И ты попросила научить тебя. Но не спрашивай меня о себе, Диана, ведь я не знаю тебя. И никогда не смогу научить тебя быть собой. А что касается Мэри, то на самом деле я знаю о ней куда меньше, чем ты думаешь. Я знакома с ней не больше, чем с гобой. Но, судя по тому, что мне известно, она очень отважный человек. И гак же красива, как и ты.

Диана благодарно улыбнулась. «Хорошо, что я нее же постучала в эту дверь», — по, ту. мала она. Ей не хотелось возвращаться к себе в комнату. Она была бы рада просидеть с госпожой Зейнеп всю ночь. Но что толку? Разве не провела она с мамой двадцать пять лет?

— Я. наверное, пойду, — сказала Диана. — Не знаю, как и благодарить вас за ваше время и нашу доброту.

— Да не за что, — улыбнулась госпожа Зейнеп. — Но ты права, дорогая, мы должны немного отдохнуть. Последний урок будет самым грудным.

35

Было еще темно, когда Диана спустилась в сад, а до урока оставалось целых девятнадцать минут. Она специально пришла пораньше, чтобы побыть с розами до урока.

Едва она собралась войти в сад, как со стороны дома послышались шаги, словно кто-то быстро шел по деревянному полу коридора. И похоже, это не были шаги госпожи Зейнеп, ведь она всегда появлялась в точно назначенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. И ее шаги всегда были неспешными и размеренными… А эти шаги казались торопливыми и встревоженными. Будто кто-то почти бежал.

И все же это оказалась госпожа Зейнеп, спешившая к ней. Лицо ее было покрыто испариной.

— Диана. — Голос у нее дрожал. — Я знаю, как ты ждала этого, но…

— Что? Что-то с Мэри?

Госпожа Зейнеп опустила голову.

Что случилось? Ну пожалуйста, скажите, что все хорошо.

— Мэри звонила, когда я спала. Она оставила сообщение. Сказала, что произошло нечто важное, и она должна срочно вернуться в Сан- Франциско.

— О боже! Наверное, она узнала о болезни мамы. Я тоже должна срочно вернуться, чтобы успеть раньше нее.

— Но Мэри уже…

— Что? Надеюсь, она не знает, что мама умерла?

Как отреагирует на смерть матери дочь, которая всю жизнь искала ее? Даже одна мысль об этом заставила Диану содрогнуться. Но Мэри сказала, что должна срочно вернуться. Она бы так не спешила только для того, чтобы успеть на похороны матери.

— Извините, но мне нужно срочно упаковать вещи и собраться.

— Конечно, дорогая. А я пока зарезервирую место на ближайший рейс.

Диана уже собиралась уйти, как вдруг передумала, вернулась в сад и опустилась на колени У Желтого Цветка.

— Ты права. Желтый Цветок. — Она бережно потрогала лепестки кончиками пальцев. — Именно запах делает розу розой.

36

Удалось купить билет только на дневной рейс, и они приехали в аэропорт как раз вовремя. Прежде чем стать в очередь на паспортный контроль. Диана обняла госпожу Зейнеп.

— Спасибо и все, что вы сделали для меня. Просто не представляю, как смогу отблагодарить вас. Время, которое я провела у вас. было, наверное, самым необычным в моей жижи. Если бы вы знали мою маму, вы бы поняли, почему я говорю «наверное».

— Благодари себя, Диана. Если эта неделя была для тебя необычной, то это не из-за меня и не благодаря нашим неоконченным урокам. Ее сделала особенной та отвага, с которой ты предстала перед розами. А этому не научишь. Ты приехала сюда умным и образованным человеком. Но это не помешало тебе слушать голоса роз. А это не так просто, поверь. Только те, кто имеет смелость бросить хорошее, достигают лучшего. В тебе эта смелость есть.

Диана улыбнулась.

— Вряд ли я заслужила такой комплимент, зато я очень рада, что смогла познакомиться с нами. И хочу, чтобы вы знали, что свое сердце я оставляю здесь. Надеюсь когда-нибудь вернуться в ваш сад и закончить обучение.

— Мы всегда там. где наше сердце. Если твое сердце здесь, то. как бы далеко ты ни была. урок вес равно состоится, будь уверена.

Госпожа Зейнеп достала из сумочки маленький флакон.

— Я так спешила, что даже не запаковала его. В нем собран аромат роз из сада. Девяносто девять запахов, включая запах Сократа. Самое необычное к том. что каждый раз. когда ты откроешь этот флакон, запах будет другим. Надеюсь, это именно то, что тебе нужно. — не знаю, что и сказать. Вы даже не представляете, что это для меня значит. Извините, но мне нечего подарить вам.

— Ты уже подарила, дорогая. То. что ты была моим гостем. — это самый лучший подарок, какой гы могла мне вручить.

Когда наступила минута прощания, Диана на мгновение увидела маму в голубых глазах госпожи Зейнеп.

Поставив чемоданы, она снова обняла се.

— Господи, не могу поверить, вы так похожи на маму…

— Когда-нибудь, дорогая. — шепнула ей на ухо госпожа Зейнеп, — ты тоже услышишь розы. И когда это случится, не считай это чудом, не забывай, что каждое мгновение жизни — это чудо. И помни, не только розы говорят. Все может говорить.

37

Полные дурных предчувствий, пассажиры с нетерпением ожидали, когда пилот объявит, что все в порядке и причин для беспокойства нет. После того как самолет резко дернулся вверх, а потом вниз, казалось, что крылья у него вот-вот отвалятся. все. кроме Дианы, с тревогой прислушивались к скрипам, издаваемым самолетом.

Диана же ждала, когда погаснет надпись «Пристегните ремни», чтобы она могла достать свой дневник.

«Кажется, эта надпись никогда не погаснет».

Она решительно отстегнула ремни и встала, чтобы дотянуться до верхнего багажного отде- лсния, не обращая внимания на удивленные взгляды пассажиров и стюардессы, находившейся в конце салона. Но в этот момент самолет снова тряхнуло и Диана оказалась на коленях у пассажира, сидевшего рядом.

— Ой, простите.

— Вы так можете ушибиться, мисс. — сказал пожилой мужчина. — Сели бы вы лучше на место.

Стюардесса тоже делала ей знаки, чтобы она вернулась на место, а несколько пассажиров даже обернулись посмотреть, что происходит.

Диане все-таки удалось дотянуться до своей сумки и извлечь се из багажного отделения, не причинив вреда окружающим.

Открыв дневник, она принялась писать кривы ми буквами, стараясь выбирать для этого паузы между турбулентностью.

Моя любимая мамочка!

Я хочу спросить тебя…

Мэри ведь родилась раньше меня? Она научилась ходить раньше меня и заговорила раньше, так ведь?

К сожалению, она и сейчас всегда на шаг впереди меня. Может, пока я пишу эти строки, она уже готова соединиться с тобой… Вообще-то, чача. Мэри заслужит быть с тобой давным-давно. Она заслуживает этого больше, чем я. Она безумно любит тебя.

Только не пойми меня превратно. Я тоже люблю тебя, и не менее безумно, чем она. Но она любит тебя, даже не зная счастья быть твоей дочерью. Она любила тебя, ничего не получая взамен, не зная твоих объятий, не засыпая. положив голову тебе на грудь. Как ты часто говорит: «Любовь — не любовь, если любящий просит что-то взамен».

Так что. мама… Которая из нас достойна быть твоей дочерью? Мэри или я? Я больше не боюсь ответа на тот вопрос. Она мой близнец. Поскольку я всегда иду следом за ней, то однажды и я тоже заслужу честь быть твоей дочерью. Ведь до сих пор у нас с ней быт одинаковые судьбы. Каждая из нас рост только с одним из родителей, нами обеими восхищались Иные, у нас общая любовь к сказкам, общие мечты, госпожа Зейнеп и розовый сад… Судя по тому, как все шло у Мэри, я тоже скоро смогу говорить с розой. Звучит невероятно, да? Разве чудеса не случаются только в сказках?

Но один вопрос все равно терзает меня, мама… В сказках герои никогда не обещают того, чего не могут выполнить. правда? И таком случае, если все, что я слышала в розовом саду, является частью сказки, значит, госпожа Зейнеп героиня этой сказки? И она выполнит свое обещание, так? «Однажды ты тоже услышишь розы…» — так она мне сказала…

Не знаю, мама…

Сказка и действительность, страх и надежда, Мэри и я… Как все переплелось.

Мне так хочется услышать твой голос…

Твоя маленькая дочь

Диана.

38

Увидев водителя лимузина, присланного из отеля, чтобы встретить ее, Диана первым делом задала ему вопрос:

— Кто-нибудь спрашивал в отеле о моей матери? Например, девушка, очень похожая на меня?

— Насколько я знаю — нет, мисс Стюарт.

— Тогда заедем сначала в отель, а потом уже домой.

Всю дорогу до отеля Диана считала минуты, когда же они наконец приедут. Но, к ее разочарованию, и в отеле, и дома она услышала одинаковый ответ: «О вашей маме никто не спрашивал».

Поскольку Диана пока не хотела говорить, что у нее есть сестра-близнец, то она даже интересовалась, не видел ли кто ее здесь на прошлой неделе. Но все знали, что ее здесь не было, поэтому принимали ее слова за шутку.

Если Мэри не появилась ни в отеле, ни дома, это могло означать, что она еще не знает о смерти мамы. Что ж. это хорошо. Диане не хотелось, чтобы Мэри узнала об этом от посторонних.

Ей оставалось лишь сидеть лома и ждать. Часами Диана бродила по комнатам, ожидая, что зазвонит телефон или кто-то появится у двери. Но никто не приходил и не звонил…

Прождав до полуночи. Диана в конце концов уснула на черном диване. Усталость взяла свое.

39

Услышав звонок, Диана вскочила с дивана и побежала к двери. чтобы успеть открыть раньше, чем мисс Лопес. Это был почтальон. Диана взяла у него конверт, который он принес, и закрыла дверь. На конверте не было ни имени, нн обратного адреса, но она чувствовала, что это письмо как-то связано с Мэри. Она торопливо вскрыла конверт.

Любимая мамочка!

Сегодня я приехала в Сан-Франциско. Мне сказали, что ты умерла; но я не поверила. Мама, где ты? Куда ты ушла, когда мы, наконец, должны были встретиться?

Мамочка, мне так не хватает тебя… Ты ведь тоже по мне тоскуешь, правда?

Тогда приходи и забери меня отсюда. Я послала тебе адрес в четвертом письме.

Я знаю, ты придешь, ты жива… Ты должна на прийти… Если ты не придешь, то мне придется смириться с тем, что Иные сказали правду. Придется смириться с тем. что я никогда не увижу тебя в этом мире.

А в этом случае, чего бы то ни стоило, я приду к тебе сама.

Мэри.

— О господи, — прошептала Диана. — В четвертом конверте не было письма.

40

Диана позвонила госпоже Зейнеп, чтобы рассказать ей о письме Мэри, а потом обшарила весь дом в надежде найти исчезнувшее письмо. Она обыскала комнату мамы, все шкатулки и ящики, но письмо так и не нашлось. Ближе к вечеру зазвонил телефон.

— Здравствуй, Диана, — услышала она голос госпожи Зейнеп. — Удалось найти письмо?

— Нет. хотя я обыскала весь дом. Я тут уже схожу с ума… — не волнуйся гак. Не получив ответа от мамы, я думаю, Мэри снова попытается связаться с ней.

— Она не появлялась ни дома, ни в отеле. Не представляю, кто мог сказать ей о смерти мамы. Я так боюсь, что она сделает какую-нибудь глупость.

— Нет. нет, даже не думай об этом. Если она не сможет связаться с матерью, она, по крайней мере, позвонит мне, так что не беспокойся… Завтра я отправляю тебе посылку. Открой ее и. если появится Мэри, отдай ей. Возможно, это хоть немного ее утешит. Но пока попробуй еще поискать письмо.

— А может, его вообще нет?

— Но ты же говорила, что есть четвертый конверт. Если есть конверт, то должно быть и письмо.

41

Диана искала письмо еще два дня, но безрезультатно. Она даже ходила на могилу матери, чтобы спросить, где письмо, но так и не получила ответа.

Вернувшись домой, она прошла в библиотеку. Среди сотен толстых книг, стоявших на полках, она наконец отыскала «Маленького принца», которого часто читала в детстве. В прощальном письме отцу Мэри писала, что снова перечитала «Маленького принца», впервые за много лет. И утверждала, что книга показалась ей совсем другой. Интересно, так ли это? Может, Мэри права?

Диана сдула пыль с обложки и, усевшись прямо на пол, открыла книгу.

Два часа спустя она все так же сидела на полу, опираясь о стену, и размышляла о том, как изменилась книга. Потом потянулась к своему дневнику и записала:

Дорогая Мэри!

После стольких лет я только что снова перечитала «Маленького принца». Ты права, книга стала совсем другой.

Думаю, я тоже начинаю понимать, что значит «приручить розу». Но еще не факт, что у меня по лучится. В этом и есть различие между нами. Ты можешь приручить свою розу. Ты гораздо раньше меня поняла, что твоя роза утеряна и сделала все, чтобы найти ее. И ты приручила ее…

Знаешь, о чем я думаю, Мэри? Лучше бы отец забрал меня, а ты остаюсь с мамой. Из нас двоих ты больше заслуживаешь этого.

Теперь я понимаю, что мама не тебя мне доверила, а скорее меня тебе. Она знаю, что ты будешь нужна мне. Теперь и я это знаю. Именно поэтому ты должна прийти сюда. Ты снова должна поверить, что мы можем встретить маму и в этом мире. Ты должна понимать, что она с Господом, а Господь всегда с нами.

Вспомни, когда ты была маленькой… Помнишь, что ты ответим Иным? Когда они говорили, что твоя мама умерла, что она далеко, что ты не встретишься с ней в этом мире? Разве ты не верила, что есть другой ответ?

Так что же случилось? Почему ты вдруг изменяюсь? Неужели потому, что вдруг стала взрослой, как и я?

И все же я не теряю надежды, что ты найдешь меня здесь. Так подсказывает мне сердце. Оно говорит: «Мэри искала тебя задолго до того, кок ты начала искать ее».

Диана.

42

Едва она открыла дневник, как в дверь позвонили. Диана бросилась открывать.

Разумеется, это был почтальон Габриэль. В руках у него была огромная бандероль.

— Доброе утро, Диана. Для вас экспресс-доставка из Стамбула. Чье сердце вы похитили там?

— Надеюсь, мне это удалось, — ответила Диана, думая о госпоже Зейнеп.

Бандероль быта гак перевязана и стянута лентами. что больше напоминала мумию. Кроме того, Габриэль вручил Диане письмо.

Улыбкой попрощавшись с почтальоном, Диана вскрыла конверт.

Дорогая Диана!

В бандероли ты найдешь Сократа, а на его ветке венок Мэри, сплетенный из роз. Мэри считает, что услышит голос матери только после того, как услышит Сократа. Надеюсь, ее желание скоро исполнится.

И еще одно. Желтый Цветок просит тебя кое о чем. Она специально переработала одну из историй о Ходже Насреддине для Мэри и хочет, чтобы ты прочитало эту историю, когда вы обе наконец-то встретитесь. Когда Мэри услышит стихи Сократа, ей понадобится ключ, чтобы понять их, а ключ можно найти только в этой истории.

Ключ к сокровищу

Однажды Ходжа Насреддин потерях ключ к своему сокровищу. И хотя он мысках и свою улицу, и все соседние улицы, и даже дорогу, ведущею в деревню, ключа так и не нашел. Тогда он поэтах соседей, чтобы они помогли ему найти ключ. Они тоже обысках и все село, но ничего не нашли. Тот словно сквозь землю провалился. К счастью, никому из соседей пришло в голову спросить Насреддина:

— Ходжа, а ты уверен, что потерял ключ на улице?

— Нет, конечно, — ответах Ходжа. — Я уронил его в доме, но на улице светлее и легче искать.

Желтый Цветок говорит, что Мэри не следует искать к ключ к своему сокровищу вокруг себя, лучше поискать его в себе самой…

Или в ящике ночного столика у изголовья кровати.

Мы с Желтым Цветком от души благодарим тебя, моя дорогая.

Зейнеп.

43

Когда Диана наконец распаковала бандероль, оказалось, что Сократ был еще укутан серебристой материей. Диана бережно поставила вазу на стол, а потом, словно открывая статую, сдернула покрываю.

Сократ!

— О Боже, — прошептала Диана и упала на колени. — О Господи!

Она не могла отвести глаз от Сократа. Это был розовый куст с четырьмя черными розами.! Четыре черные розы!

Диана, онемев, смотрела на Сократа.

Четыре черные розы!

Она вскочила и подбежала к серебряной рамке, которую подарила ей мама. Потрогав четыре черные розы, украшающие ее, по одной в каждом углу, Диана перечитала стихи, выгравированные там:

Ее словно унесло в прошлое. Она вспомнила, о чем Мэри писала в своих письмах… Как Мэри сказала Иным: «Это не так». И слова, которые мама говорила ей во сне: «Ты не утратила меня». И как розовая роза сказала Мэри: «Твоя мама говорит с тобой отовсюду…»

Диана вспомнила дни, проведенные в саду. Вспомнила Артемиду и Мириам, которые переплелись в своей вазе, и в ушах эхом зазвучали отголоски их спора. Она вспомнила, о чем ей рассказывала госпожа Зейнеп. То, о чем писала Мэри и говорила госпожа Зейнеп. было очень похоже на стихи мамы.

Диана вспомнила, как увидела маму в голубых глазах госпожи Зейнеп. И сейчас ей казалось, что она снова смотрит ей в глаза. И это глаза ее мамы…

Диана вспомнила, как все спрашивала маму о ключе к своему «сокровищу» и как мама всегда отвечала, что у нее нет ключа. И еще все те сказки и истории, которые она слышала от нее в детстве… Истории Желтою Цветка… И те желтые розы, что принесла мисс Джонсон на могилу.

Каждая строчка стихотворения напоминала об одном из писем Мэри, и Диана чувствовала, что с каждым мгновением она все ближе к исчезнувшему письму.

«Это не то, что ты думаешь», — строчка напоминала первое письмо Мэри, когда она отвечала Иным: — Нет, это не так. «Ты не теряешь меня», — это второе письмо, где мама произносит то же самое во сне Мэри. А строчка «С тобой говорю отовсюду» относится к третьему письму, где об этом Мэри говорит розовая роза. Значит, четвертое письмо скрыто в последней строке.

Диана снова и снова повторила ее вслух.

— Буду я рядом всегда… Буду я рядом всегда…

Она вдруг умолкла, потом подошла к серебряной рамке, сняла ее со стены и повернула. В правом углу была маленькая замочная скважина. Она не ошиблась! Диана положила рамку па стол и побежала в свою комнату. Открыв ящик ночного столика, она дрожащими пальцами принялась перебирать какие-то 5у- маги, ручки, пока наконец не наткнулась на маленький ключ, приклеенный скотчем ко дну ящика.

Лиана крепко сжала его в руке.

— Спасибо тебе, Желтый Цветок, — прошептала она.

Вернувшись в гостиную, она взяла венок из плотно сплетенных белых роз, висевший на одной из ветвей Сократа, и осторожно надела на голову. Потом взяла серебряную рамку. Ключ был таким маленьким, что она выронила его, пытаясь вставить в скважину. Но со второй попытки ей удалось открыть замок. Внутри лежала серебряная пластинка, па которой мелкими буквами было выгравировано письмо.

Сердце забилось, когда Диана взяла в руки серебряную пластину, сверкавшую, словно зеркало. Сверху были всего два слова: «Адрес Мэри». А под ними она увидела свое отражение.

Лиана поправила съехавший на затылок венок. По ее щекам скатились две слезы и, слившись под подбородком, упали на пол одной каплей, пока она читала письмо мамы.

Моя дорогая Лиана, или, как называл тебя отец, Мэри…

Отец всегда шептал тебе на ухо это имя. Но после его смерти я не хотела называть тебя Мэри, пока ты не почиешь ту часть своей души к которой относится это имя.

Я хотела, чтобы ты сама рвалось из дома, пересекла океан и жила в страхе потерять свою сестру-близнеца. После этого уже ничто не заставит тебя забыть это имя.

Прости, моя любимая, что отправила тебя искать Мэри. Мне пришлось сказать тебе неправду, но у меня было мало времени. Я хотела, чтобы ты попала в розовый сад как можно скорее. Эта поездка должна была подготовить тебя к «Октябрьским дождям». Я хотела, чтобы ты «убила» ту часть себя, которая мешает тебе следовать своим мечтам и быть счастливой. Поскольку это письмо у тебя в руках, значит, у тебя прекрасный старт на «пути роз».

И если для тебя тот розовый сад, который ты видела, действительно отличается от других, если Сократ отличается от остальных роз, ест твое «я» в том саду не похоже на другие твои «я»…

И если из-за того, что ты особенная, ты чувствуешь не превосходство, а желание обнять весь мир, то Зейнеп и я приглашаем тебя в октябре в Эфес. Ведь по-настоящему ты сможешь узнать Мэри только на «Октябрьских дождях»…

Кто знает, может, и я, презрев все законы физики, тоже примчусь в Эфес на крылатом коне, чтобы обнять свою любимую дочь и быть с ней там…

Но даже если не увидишь меня, дорогая, слушай… Слушай голоса в Эфесе… И скоро поймешь, что у Эфеса только один голос: голос Мэри… Твой голос.

Если однажды этот голос скажет тебе: «Брось все эти юридические фирмы, возьми чистый лист бумаги и начинай писать свою первую книгу», то у меня только один совет. В своей книге напиши о самой древней истории на свете: о дороге, которая начинается с тебя и заканчивается тобой.

Пережить то, что пережат ты, — это поено написать книгу, остаюсь только перенести ее на бумагу.

Может, на одной из страниц ты захочешь поместить прекрасное высказывание, которое тебе обещаю Зейнеп за то, что ты будешь слушать розы. Слова суфийского мудреца: «Только я есть во мне… где-то глубоко во мне».

Люблю тебя, моя ненаглядная, и всегда буду с тобой.

Твоя мама.

Часть третья

44

19 сентября

Любимая мамочка!

Меня просто переполняет счастье при мысли, что через столько лет мы будем снова вместе. Ровно через месяц я еду в Эфес, чтобы быть рядом со своей мамой на «Октябрьских дождях».

Последние четыре месяца я работаю над своей первой книгой. Мне бы очень хотелось прочитать тебе мой роман, но, к сожалению, он еще не закончен. По все равно мне не терпится поделиться им с тобой.

Эта книга о розе, мама. Розе Эфеса… Розе, которая обладала божественным ароматом. Этот аромат даже имел свой голос, и это был голос счастья. Он рассказывал о мечтах, оо ангелах и о том, как увидеть Бога в этом мире.

Но с возрастом роза начала слышать другой голос, который она по ошибке принимала за свой и который постоянно твердил «я», «мне», «мое». И он был таким громким, что она больше не слышала собственного голоса. А чтобы слышать свой голос, розе нужно заботиться о своем аромате. Но, к сожалению, она росла в тех местах, где люди любят розы не за их запах, не за их аромат, а обращают внимание лишь на цвет, размер и лепестки.

И тогда, в надежде понравиться им, роза стала такой, как они хотели. Они говорили: «Вырасти выше», и она росла выше. Они говорили: «Стань ярче», и она тут же выполняла их желание. Об аромате она не заботилась, и он улетучился.

Когда люди сделали из нее то, что хотели, они стали бурно восхищаться ею, словно она была богиней, и вскоре она сама начала верить в то. Она не понимала одного: единственное, что ей было нужно, чтобы стать особенной, это вспомнить, что она роза. Не богиня. Просто роза…

И с каждым днем она становилась все более несчастной. В жизни у нее осталась только одна радость — ее мама. Но как раз в то время, когда она только начала узнавать ее по-настоящему, когда так нуждаюсь в ней, она утратила ее. Но всяком случае, ей так казалось…

Вообще-то, мам. эта книга не о розе. Она о матери. О матери, которая доказала, что настоящие розы никогда не умирают, а их аромат остается даже после того. как они увяли… О матери, которая как следует встряхнула вазу с розой, чтобы та вспомнила, кто она на самом деле…

Возможно ли это? Сможет ли она вспомнить то, что позабыла, или позабыть все, чему ее научит? Сможет ли она вернуть свой аромат? И самое главное, услышит ли она вновь свои собственный голос?

Надеюсь, что да…

Вот о чем книга, мам, хотя не знаю, получится ли у меня выразить это на бумаге. Это надо пережить, чтобы понять. Я ведь даже не смогла описать вкус текилы для госпожи Зейнеп, так как же я смогу передать волшебство розового сада?

Но даже ест у меня не получится — не беда. И не беда, если другим не понравится книга…

Зато она много значит для меня. Потому что она о тебе. и я рада, что поведаю эту историю всем… Хотя не я это сделаю. Ты расскажю ее мне. Ирассказаю тогда, когда я думаю, что ты уже никогда ничего мне не расскажешь.

Спасибо тебе. мама… Я чувствую твой аромат. И каждый раз, когда вдыхаю его, он другой… Запах розы везде…

Диана.

45

Я заканчивала книгу, когда увидела связку синих воздушных шариков, проплывавших за окном. Откуда они взялись?

Я выглянула в окно и заметила в парке какое-то движение. На рекламных плакатах я с трудом разглядела буквы.

Закончив главу, я вышла из дома и отправилась на выставку.

46

На выставке было около двадцати картин. Я поискала глазами Матиаса, но его нигде не было видно. Разглядывая картины, я искала те. которые он рисовал здесь, как вдруг заметила. что мой старый предсказатель машет мне рукой.

— Вам повезло, маленькая леди. Видите, кто приехал?

Я улыбнулась.

— Да мы даже не знаем, почему он здесь.

— Поживем — увидим.

— Вчера я говорила с мисс Джонсон. Она передает вам привет и все еще в недоумении, почему вы не приняли ее подарок.

— А почему я должен был его принять? Я человек чести и уважаю свою работу. Если я не предсказал вам будущего, то не возьму за это ни подарков, ни денег.

Возможно, вы и не предсказали мне будущее. но зато заставили прочитать эти письма. не могли бы вы все-таки принять ее подарок за ту помощь, что оказали ей и моей маме? Так сказать, небольшое воздаяние за вашу доброту.

— Выходит, подарок за доброту, да? По мне, так все равно звучит как бизнес-предложение. Доброта — это…

Он на секунду умолк и кивнул на других попрошаек.

— Гляньте-ка на тех бродяг. Они были самыми счастливыми попрошайками в юроде и всегда были сыты. А вы когда-нибудь видели, как они ели? Представляете, чуть ли не с серебряных блюд! Каждое утро какой-то парень приносил нам вкусную еду. Мы обжирались и гадали, кто же это все присылает. Все остальные и по сей лень не знают, кто был наш благодетель. Но я знаю, потому что уже полгода еду больше не приносят. Может, маленькая леди догадалась, кто присылал нам еду?

— Не знаю… Какая-то благотворительная организация?

Он улыбнулся.

— Доброта, девочка, это когда даже собственная дочь не подозревает о твоих добрых делах.

Я не знала, что сказать, но очередной раз почувствовала себя особенной только потому, что была дочерью своей мамы.

— Простите, я не знала. Как только буду в отеле, сразу отдам распоряжение службе доставки и на кухне, чтобы вам снова приносили еду…

— Не надо. Я просто хотел объяснить, почему не принял подарок этой милок леди Джонсон. А теперь не забивай свою хорошенькую голову всей этой ерундой и иди любуйся картинами.

— Спасибо, — сказала я и благодарно коснулась его плеча.

Я направилась к группе людей, стоявших у одной из картин, и сразу увидала, что это та самая картина, которую Матиас писал, когда был здесь.

Внимательно присмотревшись к ней, я поняла, что он вернулся сюда не из-за меня. Он ведь говорил, что устроит выставку гам, где напишет свою лучшую картину. А эта, без сомнения. была лучшей. Море на ней стало спс более бурным, а в правом углу парила одинокая чайка. Неужели пгицы не устают летать в одиночку?

И вдруг я увидела Матиаса. Он стоял спиной ко мне, окруженный людьми. Рядом с ним был мужчина с прайс-листом в руке. Я подоила поближе и услышала, что он говорит.

— Нам с женой очень понравилась эта картина, особенно жене, может, вы немного сбавите иену?

— Это моя любимая картина, — ответил Матиас. — И я бы с удовольствием…

Он вдруг заметил, что рядом стою я. Матиас молча уставится на меня, даже не поздоровавшись. Просто завороженно смотрел, словно увидел чудо из чудес.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он пришел в себя и повернулся к покупателю.

— Я бы с удовольствием, но не могу продать незаконченную картину.

— Тогда зачем вы включили ее в прайс-лист?

— Извините, сэр, но я понял это только что. — Он кивнул на море. — Я писал море в это время дня и с этой же точки… Вам не кажется, что оно светлее? Как я упустил это?

Разговаривая с мужчиной, Матиас все поглядывал на меня, что, похоже, раздражало покупателя. Он проворчал что-то на ухо жене, взял се под руку и повел прочь.

Матиас повернулся ко мне.

— Даже не знаю, что сказать, Диана. Правда, не знаю.

— А ты ничего и не говори.

— Не спрашиваю ничего, поскольку вижу, что все прекрасно, не могу только понять, что же случилось с тех пор, как мы виделись.

— Это долгая история, — ответила я. — Вполне достойная книги.

— Мне бы хотелось услышать се.

47

До моего дома было недалеко, и все это Бремя мы молчали.

— Располагайся, где поправится, но наобещай. что не поднимешься с места, пока я не закончу. Мне надо кое-что записать.

— Ладно, обещаю — Он уселся в кресле у окна и положил на колени незаконченную картину.

Нажав клавишу, чтобы распечатать первые несколько страниц романа, я тем временем принялась дописывать его, пока Матиас занимался своей картиной.

Едва я закончила часть, где мы пришли из парка ко мне домой, он опустил кисть и снова уставился на меня с видом счастливого ребенка. увидевшего чудо из чудес.

Может, пригласить его съездить вместе в Эфес?

Но как это сделать? Я ведь даже не знаю, чем буду заниматься в Эфесе. Госпожа Зейнеп так же твердо, как мама, отказывалась раскрыть мне секрет. Единственное, что я знаю, так это то. что там лучше смогу понять Мэри. И как все это объяснить Матиасу? Да и захочет ли он ехать в этот маленький городок на другом конце света? Что там может быть интересного для него? Руины древнего города… Храм Артемиды… церковь Богоматери… Хватит ли этого, чтобы он согласился?

«Опять задираешь нос?» — перебила мои мысли Мэри. Теперь это часто случалось. Как только во мне просыпалась Артемида, ей тут же возражала Мириам. Иногда Диана говорила во мне громче, иногда Мэри… Похоже, нужно время, чтобы они стати одной розой. Но пока я рада хотя бы тому, что могу различать их голоса.

Поедет ли Матиас в Эфес? И если да…

Возможно, однажды октябрьским вечером мы будем сидеть перед горой Балбул, на берегу Мелеса, и смотреть на закат. Может, я буду рассказывать Матиасу о событиях в Эфесе, случившихся дне тысячи лет наш. То. что я сама прочитала совсем недавно. А может, то, что поведает мне сам Эфес.

— Мы все как древний Эфес. — скажу я Матиасу. — В каждом из нас живет и Артемида, и Богоматерь.

И чтобы окончательно его сразить, расскажу о брате-близнеце Артемиды, Аполлоне. А потом произнесу строго:

— И не возражай, Аполлон. Ты ведь тоже ищешь потерянного близнеца.

И если все в этот октябрьский вечер случится, как я представляю, то я стану свидетелем правоты слов «Мечты — это дрожжи жизни».

48

Едва я начала печатать последнюю главу, как Матиас протянул мне свою картину.

Он закончил се одним прикосновением, добавив третье серебряное крыло между крыльев одинокой чайки, что подразумевало вторую чайку, которую не видно за первой.

Не могу оторвать взгляд от картины, но все равно продолжаю печатать. Еще несколько предложений… и еще… а потом я возьму то, что распечатает принтер, и отдам Матиасу.

Я посмотрю ему в глаза, думая о двух бутылках вина из первой главы… Я буду размышлять о начале и конце… Две волны из сказки Матиаса… Артемида и Мириам… Две чайки на картине… Мэри и я… И, самое главное, я буду думать о нас с мамой. Я прочитаю ему первые слова моей книги: «Две или одна?»

Эпилог

О Эфес! Этот город — как двуликий Янус. Здесь есть и храм Артемиды, и церковь Богоматери. Город, где уживаются грех и добродетель. Воплощение рабства и свободы.

О Эфес! Апофеоз скромности и тщеславия. Город единства противоположностей. Город, который так похож на каждого из нас.

Как- то октябрьским вечером они сидели на берету Мелеса неподалеку от этого города — древнего Эфеса. Солнце, клонившееся к горизонту. почти спрягаюсь за гору Балбул, окрасив ее в красноватые тона: небеса как будто обещали долгожданный дождь.

— Святой Павел опять проповедует о Богоматери, — сказала девушка. — Слышишь, как ревет и беснуется толпа, проклиная его? Тысячи людей восстали против новой религии, запрещающей им поклоняться их исконной богине. Слышишь, как они топают ногами и кричат: «Нам не нужна Дева Мария! Мы молимся Артемиде!»

— Артемиде? — переспросил юноша. — Той, кого римляне называют Дианой?

— Не имеет значения, — ответила девушка. — Она всего лишь иллюзия, которую создали и которой поклоняются люди.

— Похоже, ты много знаешь о ней.

— Я знаю ее как саму себя.

— Тогда, может, расскажешь и мне что-нибудь?

— Что ж… Артемида — богиня охоты, — начала девушка. — Настоящая охотница, чьи стрелы несли внезапную и легкую смерть ее врагам. Она была горда, но зависима, свободна духом, по порабощена. Под оливковым деревом Латона родила ее и… — девушка глубоко вздохнула, — ее близнеца.

Она коснулась руки Матиаса.

— Вернемся к этому позже. Аполлон. А пока я расскажу тебе о его храме и об удивительных словах «Gnothi Seauton»^[1], высеченных на фасаде. Я расскажу тебе о великом философе Сократе, который не мог отвести глаз от этих двух слов, когда однажды заметил их, проходя мимо храма. «Gnothi Seauton». Два слова. объясняющие, зачем был создан этот мир. Но сначала я расскажу тебе о розе, близнеце Артемиды, о которой не слыхала ни сама Артемида, ни Гомер.

По легенде, Артемида узнала от матери, что у нее есть сестра-близнец, очень непохожая на саму богиню. Артемида покинула дом и отправилась на поиски сестры. Она пересекла океан и воина в розовый сад, где ей предложили убить себя мгновенной, легкой смертью. Говорят, она должна была услышать голоса роз, чтобы найти сестру.

Вернувшись из сада домой, она нашла ключ, который должен был привести се к сестре. Она очень радовалась, отыскав ключ, но се радость не была безоблачной, ибо она все время спрашивала себя: «Может, „искусство слушать голоса роз“ — это только миф?» Но потом она вспомнила, что сказал ей садовник, когдаона впервые попала в сад. и это сразу успокоило ее. «На твоем сердце есть печать, и в свое время она проявится».

Диана задумчиво посмотрела на клубящиеся грозовые тучи.

— Может, это время уже пришло, Джонатан, — сказала она. — Видишь, приближается Октябрьский дождь…

Примечания

1

Познай себя (греч.). (Примеч. ред.)

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

Часть вторая

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

Часть третья

  44

  45

  46

  47

  48

Эпилог

*** Примечания ***