Долгожданная встреча с другом [Александр Матлин] (fb2) читать постранично, страница - 2

Вершина инженерно-строительного искусства. До недавнего времени это был самый длинный пролёт в мире.

— О, ты мне напомнил! — обрадовался Лёва. — Наш-то Мостониипроект расформировали и создали из него два института с прямым подчинением главку. Директором одного института назначили бывшего главного инженера мостоотряда номер два, а второго…

Мы на секунду остановились заплатить toll и поехали дальше через Staten Island по двести семьдесят восьмой дороге. Лёва неожиданно прервал свой рассказ и удовлетворённо хихикнул.

— Ну точно, — сказал он. — Так я и думал. Что у нас, что у вас, один чёрт.

— Ты о чём, Лёва?

— О ваших гаишниках. Такие же взяточники.

— Что такое гаишники, Лёва?

— Ладно, старик, не прикидывайся. Свою Америку выгораживаешь, что ли? Я же видел — ты ему только что сунул пятёрку.

— Не пятёрку, а шесть долларов. Плата за проезд по мосту.

— Как плата? — оторопел Лёва. — Официальная плата? Чтобы проехать по мосту, надо платить деньги?

— Не по всем. По этому — надо.

— Ну, знаешь, это безобразие! — констатировал Лёва. — Хуже, чем у нас! Как вы только такое терпите!

Взятки на дорогах он хоть и не одобрял, но принимал, как нечто естественное. Но зато плата за проезд по мосту вызвала его искренний гнев. Я сказал, как бы оправдываясь:

— Капитализм, Лёва. Что поделаешь.

— Теперь вижу, — наконец успокоился Лёва. Да, так я не закончил про Мостониипроект. Директором второго института назначили…

Остаток дороги и весь последовавший за этим вечер я слушал Лёвины повествования про реорганизацию московских проектных институтов, про новости российского кино и про семейные дела наших однокурсников, которых я не помнил. Это было неожиданное и почти насильственное возвращение в тот далёкий мир, который я с облегчением покинул восемнадцать лет назад. Мир этот был для меня давно отторгнут и лишён смысла. Он был пуст, как вакуум внеземного пространства, в который звёздочками были вкраплены воспоминания о нескольких самых близких друзьях, таких, как Лёва.

Остановился он у меня всего на два дня; путь его лежал в Чикаго, где с недавнего времени жила его дочь с мужем. Оба дня мы ездили по Нью Йорку, заходили в музеи, обедали в пиццериях и китайских ресторанах. По вечерам он заставлял меня слушать пластинки Щурацкого, который оказался не бардом, как я ожидал, а конферансье. Я не всегда понимал злободневные шутки Щурацкого, но смеялся, чтобы не обидеть Лёву. При этом мы пили армянский коньяк. Коньяк обладал резким дешёвым запахом, но в этом было своё достоинство: он заглушал устойчивый запах курева и пота, исходивший от Лёвы.

Вопросов про окружающий его мир Лёва не задавал, хотя был за границей впервые. Мои рассказы про Нью Йорк, про американские банки и системы страховок, про предвыборную кампанию и итальянскую кухню падали в пустоту. Когда я умолкал, он обычно говорил ŤДа-а, дела…ť и начинал пересказывать содержание последнего спектакля театра на Таганке или объяснять принцип организации каких-то ведомств в Советском Союзе. Тогда его рассказы падали в пустоту. Однажды он вдруг спросил:

— Сколько стоит машина в Америке?

— Какая машина? — не понял я.

— Ну, вообще. Машина. Сколко стоит?

— Не знаю, старик, — окончательно растерялся я. — По-разному. Смотря, какая машина.

— Ну, ты даёшь, старик, — рассмеялся Лёва. Столько лет здесь живёшь и не знаешь, сколько стоит машина…

В другой раз это был не вопрос, а скорее комментарий. Лёва с увлечением и даже, как мне показалось, с каким-то хвастовством рассказывал, как у них все числятся на работе, и при этом никто ничего не делает. Этот рассказ он неожиданно закончил так:

— Да и у вас, старик, то же самое.

— С чего ты взял? — искренне удивился я.

— Что ж я не вижу, старик! Ты уже два дня болтаешься со мной по городу. Даже ни разу не заглянул на работу, хотя бы для виду.

— Зачем мне заглядывать, Лёва? Я в отпуске. Специально взял два дня, чтобы провести их с тобой.

— Отпуск! — закричал Лёва. — Свой кровный отпуск! Старик, ты сошёл с ума! Неужели нельзя было сказать, что ты пошёл в библиотеку? Или на какое-нибудь совещание?

— Нет, Лёва, нельзя.

— Да-а, дела, — заключил Лёва. — Я смотрю, у вас тут ещё хуже, чем у нас…

Меня поражала Лёвина память. Он мог часами рассказывать истории нашего с ним студенчества, истории, героем которых был я и которые при этом я совершенно не помнил. Впрочем, после того, как он мне в деталях описывал, как мы ночью готовились к экзамену по гидравлике, или как нас вместе снимали с крыши поезда Москва-Гагры, мне начинало казаться, что теперь я вспомнил этот эпизод, ну конечно же, чёрт возьми, конечно, именно так всё и было, как это я мог забыть! Это был удивительный феномен, который, впрочем, легко можно было объяснить. Лёва жил одной непрерывной жизнью, плавной, как восходящая кривая, и он легко скатывался в своих воспоминаниях по этой кривой в любую