Наследство одной ведьмы [Андрей Михайлович Марченко] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (39) »
Марченко Андрей Михайлович Наследство одной ведьмы
Здравствуйте, я призрак. Я спешу сообщить этот факт, чтобы снять уйму других вопросов. В частности, о моем возрасте. Да, я стар, но если мы встретимся, и вы спутаете меня с живым человеком, то вы заметите, что я хорошо сохранился для своего возраста. Это, конечно, если я сообщу свой возраст. Но знакомиться — так знакомиться. Я зову себя Францем Раухом. Остальные зовут меня реже — просто некому звать-то. И если бы я сам себе не напоминал свое имя, то вероятно бы и забыл. Я родился в 1918 году, еще через двадцать семь лет время для меня остановилось навсегда. Ведь призраки не стареют. Погиб я на стройке, при восстановлении корпусов института. Строго говоря, над ремонтом зданий работало две бригады. И если про первую, студенческую писали статьи, ставили патетические радиопьесы, то второй от силы пугали детей. Я работал во второй. Нет, я не был преступником — разве что в той степени, в которой преступником может быть целый народ. Я был солдатом — прошел Францию, Африку — сперва в одну сторону, а потом в обратном направлении. Война для меня закончилась в Бобруйском котле. Из моего взвода погибло две трети. Но не я. Я попал в плен. Казалось бы — живи и радуйся. Условия и еда были неважными, но на земле уже не спали и люди уже не гибли сотнями. Но я все же умудрился умереть. Погиб я при побеге. Вина в смерти лежит только на мне — ничью совесть я не запачкал необходимостью стрелять мне в спину. Впрочем, того и названия, что побег — бегали-то все больше остальные: охранники, моя бригада. Я просто стоял и ждал. И не дождался. Получилось так — я присмотрел в подвале место и выложил там новую стенку — ровно так, чтоб за ней я смог спрятаться. Я думал — перестою ночь, дождусь, когда снимут оцепление и уйду. Оцепление сняли только под утро, но было уже поздно — к тому времени я уже умер и смотрел на просыпающийся город, сидя на крыше. Мой скелет до сих пор стоит там, за лестницей, где студенты тянут натощак свои дешевые папиросы. Они закоптили потолок и пожгли весь пол окурками. Почему я их до сих пор не прогнал? Во-первых это без толку — мое появление они все равно спишут на действие табака. А во-вторых, я там бываю, так же как и уборщицы — то есть редко. Не люблю я покойников…* * *
За все эти годы я подружился только с одним человеком. С профессором, чье имя вам ничего не скажет. Да и я сам, признаться, уже позабыл его фамилию. В годы молодости он тоже был солдатом, правда, в иной армии. Мы воевали примерно в одно время в тех же самых местах, и, может, встречались на поле боя, смотрели друг на друга через прицелы. Но это вряд ли — я был пехотинцем, фельдграу, он сапером. На мине он потерял три пальца. Но я-то видел, я-то знаю, что пальцы у него были на месте. Правда, иные, скроенные не из плоти, а из того же материала, из которого сделаны сны и призраки. По этой причине я выделил его из сотен прочих людей. Я сидел у него на лекциях, смотрел через его плечо, как он проверяет работы. Затем у него погиб сын — утонул в пруду, и профессор стал часто оставаться в институте допоздна. В корпусах института гас свет и мы часто оставались одни в огромных лабораториях. Профессор что-то писал, заваривал чай, разогревал в муфельных печах себе ужин. Один раз увлекся и забыл — весь борщ выкипел, выгорела картошка и алюминиевая миска превратилась в расплавленную лужу металла. Еще я не мог понять — курит он или нет. Он носил с собой папиросы, которыми угощал знакомых по первой же просьбе. Но сам он их прилюдно не курил. А вот когда оставался один или со мной, зажигал и клал в пепельницу. Может, он и затягивался, когда я не видел, но думаю, он просто грелся от папиросного пепла. Комнаты были огромными, и в них было холодно даже в июльский полдень. Батареи центрального отопления почти не спасали. Он был влюблен в свои установки и всегда был занят опытами, кои он ставил в разнообразии и во многом числе. Иногда мне кажется, что он умер не до конца, и то не вода, что шумит в трубах гидродинамических установок, кровь его. И манометры с трубками Бернулли меряют его пульс и давление. Но вот беда — воду для опытов набирали самую обыкновенную, из-под кранов. И с окончанием опыта ее сливали в канализацию. Кто хочет для своей крови подобную судьбу? Я долго не знал, что он меня видит — он не останавливал на мне взгляд, часто проходил через меня. Наконец, одним поздним вечером он все же заговорил со мной. Закончив. Что-то писать, он откинулся на спинку стула, и потянулся, как человек довольный своей работой, посмотрел на меня и сказал: — Ну что, — так и будем молчать? Скажи хоть что-то… Я был настолько ошарашен, что на ум пришло только: — Привет… Если кто не знает, скажу — призрака не так уж и просто ошарашить. Я бы подумал, что ты за мной, если бы к тому времени как я увидел, что ты проходишь сквозь стены, я бы привык к твоему виду… Скажи, что- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (39) »
Последние комментарии
2 часов 27 минут назад
2 часов 31 минут назад
2 часов 43 минут назад
2 часов 44 минут назад
2 часов 59 минут назад
3 часов 15 минут назад