О литературных салонах и хвалебных словах [Оноре де Бальзак] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Оноре де Бальзак О литературных салонах и хвалебных словах

Нелегкое испытание для гризетки — надеть свою первую кашемировую шаль; проситель, впервые приглашенный к столу министра, придет в величайшее замешательство, если он не гасконец и не любитель поесть; одно из жесточайших страданий, какое может вынести человек, — это быть представленным семейству своей суженой. Исчисление неловкостей, возможных в этих трех случаях жизни, затруднило бы даже искусного Шарля Дюпена[1]; все же можно надеяться избежать их, хотя бы потому, что ни одна светская женщина не была гризеткой и никто не обязан, несмотря на примеры, быть просителем или жениться. Но несчастье, которого мужчина из хорошего общества или женщина, следующая моде, избежать не могут, — это посещение салонного чтения. Берегитесь, тут вы вступаете на почву, где спотыкаются и самые ловкие. Вы, элегантнейший танцор Парижа, искуснейший всадник Булонского леса, скромнейший сотрапезник, всеми любимый собеседник, берегитесь! И вы, красавица, с небрежной грацией откинувшаяся в глубь коляски, вы, чей салон — образец хороших приемов, вы, имеющая терпение выслушивать глупца, внимательная к таланту, насмешкой отвечающая на любовное признание, холодная с человеком, волнующим вас, достаточно умная, чтобы достойно держать себя в любом обществе, берегитесь, если вас приглашают на какой-нибудь литературный вечер! Бойтесь, если речь идет о прозе; если же это стихи, трепещите!

В сущности, каждый человек, знающий, что у такой-то женщины не нужно справляться о ее муже, знающий, что есть банкиры, при которых не упоминают о банкротстве; человек, который, рассказывая анекдот о ныне здравствующей красавице, постарается не сказать: «Лет двадцать назад»; тот, кто догадается поговорить с уродливой женщиной о неизъяснимом очаровании ее личности; игрок, умеющий ссужать деньги и забывать их в кармане должника; фат, который клянется, что неспособен признаться, чей он любовник; робкий, молчаливый провинциал; злоречивый рассказчик, повествующий об ужасных поступках своих друзей лишь пяти лицам одновременно, — все эти люди отлично могут жить в обычном течении светской жизни и даже создать себе репутацию порядочности и умения достойно вести себя.

Но как ничтожна и недостаточна оказывается эта малая наука, когда вы приближаетесь к литературному салону, поэтическому миру, золотому кругу, где часы летят по воле Муз! Да простит мне бог, но я думаю, что придворный монарха там показался бы мужланом. Жить жизнью литераторов, посещающих наши сборища, — это непостижимое искусство, работа каторжника, исполняемая с улыбкой на губах, муки и пытки с пением хвалы богу.

Сколько наблюдений нужно сделать, сколько оттенков подметить, обойти подводных камней, и не для того, чтобы не показаться смешным, а чтобы оградить себя от проклятия гения! Ибо необходимо проникнуться мыслью, что здесь речь идет не о насмешке, наказывающей неловкость, не о всеобщем молчании, которое подчеркивает допущенное нарушение приличий, нет, вся ваша жизнь зависит от одного жеста, от одного слова, и смертельная ненависть будет карой за оплошность или холодность.

Прежде всего вы входите в салон, где шумно беседуют мужчины с высокими лбами и женщины, которые кажутся забытыми на земле ангелами. Не обижайтесь, если ваше приветствие не будет замечено. Почитайте себя счастливым, если не натворили уже трех глупостей: первую — представившись хозяйке дома, следящей за порядком чтения; вторую — поздоровавшись со знакомой дамой, которая устремила на вас неподвижный взор, а вы при этом не сообразили, что она сейчас погружена в размышления, мечтает или что-то обдумывает; и третью — ответив «А? Что?» рассеянному поэту, который повторял свои стихи, шепча их вам на ухо.

Садитесь, кружок образовался. Теперь из всех поз поскорее изберите наиболее для вас подходящую, ибо о том, чтобы сесть просто, без затей, нечего и думать. Вот господин оперся локтями на колени и закрыл лицо руками, боясь, как бы случайный взгляд или какой-нибудь заметный предмет не нарушил глубокого внимания к обещанному чтению; другой опустился в уютное кресло, полузакрыв глаза, готовый отдаться убаюкивающей сладостной гармонии волшебных стихов; красавица с высоким лбом и нетерпеливым взором устремила орлиный взгляд на поэтические уста, так хорошо говорящие о любви; молодой адепт, склонив голову, опустив ресницы и слегка согнувшись, изящно модулированными покачиваниями сопровождает ритм и развитие поэмы; совсем еще юный поклонник прячется позади всех, чтобы иметь право, поднявшись на носках, опереться о плечо соседа и показать только кончик своего носа, на котором написан весь пыл его внимания; друг поместился подле чтеца и жестом призывает к молчанию; соперник прислонился спиной к камину и щеголяет своим поражением; этот забился в угол, чтобы вообразить себе пение отдаленного голоса; тот, более смелый или, может быть, более возвышенный, оставшись без стула, сам