Еще воспоминание о Чехове [Аркадий Тимофеевич Аверченко] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Аркадий Аверченко Еще воспоминание о Чехове
Сей труд автор благоговейно посвящает Н. Ежову… как автору остроумного труда о Чехове, напечатанного в «Историческом Вестнике».
I.
Однажды мы с Антоном Павловичем сидели в его саду и тихо беседовали. — Вас спрашивают… Можно вас видеть? — доложил старый слуга. Непосредственно за этими словами из-за спины слуги раздался веселый голос: — Чего там спрашивают?! Хо-хо! Смерть не люблю этих китайских церемоний! Доложи, да прими, да еще, пожалуй, визитные карточки потребуешь — терпеть не могу цирлих-манирлих. Здравствуй, Антоша! Антон Павлович привстал и недоумевающе посмотрел на веселого господина в лихо надетом набекрень котелке, с жизнерадостными, но немного мутными глазами, и с манерами, красиво развязными и размашистыми… — Простите… — недоумевая сказал Антон Павлович. — Не узнаешь, шельмец?! Славой… как это говорится… обуян? Загордился? Хо-хо! Смерть не люблю, когда эдакое вот… двуногое — нос задирает!!! — Не будете-ли добры, — мягко сказал Чехов, юмористически взглянув на меня, — назвать себя, чтобы я мог вспомнить. С годами, знаете… память слабеет. — Хо-хо! Как это говорится: Изабелла — ослабела! А ты, брат, изменился, похудел. Ну, что твоя чахотка? Небось, кровью харкаешь уже? — Будьте добры, — вмешался я, выступая вперед, — сказать, кто вы такой, потому что Антон Павлович вас не может узнать. — А! И вы здесь… господин хороший! Как поживаете? Небось, тоже пишете? Много развелось теперь пишущей братии… и всякий о себе мнить, что гений. Правильно, Антоша? Помнишь, как я тебя в былое время называл: Антошка-картошка? Да, брат, было времячко… Веселый господин сел на мое место и, задумчиво сбивая суковатой палкой головки цветов на куртинах, продолжал: — Вот видишь, Антоша… ты меня забыл, а я тебя помню. Забыл Колю, шельмец!? А ведь в одной газете работали. Я о кораблекрушениях разных, о бешеных собаках писал, а ты рассказы мастачил. Хо-хо! Ловкач ты, брать! Нос у тебя есть. Потому и выдвинулся, что нос есть. Умеешь по ветру… А я тоже, брат… стал уже разные фельетонные фигли-мигли разводить. Читал, небось, как я на днях отцов города за городские скверы продернул? Ванька Арепьев часто говорил: бойкое у тебя, Коля, перо… Ох, бойкое! Помнишь Ваньку Арепьева? Чехов наморщил лоб. — Что-то не помню… Фельетончика вашего о скверах, к сожалению, тоже не читал. Веселый господин протяжно свистнул. — Да ты что, Антоша… В самом деле, в знаменитости продираешься? За литературой не следишь, бывших друзей не признаешь… Оттого и вид у тебя такой… туберкулезный! А я, брат, тебе одну штукенцию притащил. Замечательная повесть. Сам и писал, милый Антуан, собственными руками. Прочти и скажи свое вещее слово. Может, в «Русское Богатство» пристроишь. Антон Павлович со вздохом взял пожелтевшую, растрепанную, видавшую виды рукопись и развернул ее. — Она у вас… гм… не обработана. — Как не обработана? Врешь, брат, до последней запятой обработана! — Да вот тут… первая же фраза: «к высокому гроту подъехал мужчина, который зиял темным загадочным отверстием»… Кто зиял? — Конечно, грот. Всякий по смыслу догадается. А я уже вижу, брат, что ты подкапываешься. Нехорошо, Антоша… Неискренно! Конечно, с таким отношением к товарищу — никакое «Русское Богатство» не напечатает. Ну, Бог с тобой! У меня есть к тебе другая дружеская просьба… дай мне пятьсот рублей! — Как — пятьсот рублей? — Взаймы. После сосчитаемся. — Да у меня такой суммы, право, нет… — Полно врать-то! Небось в год зарабатываешь в пять раз больше. Ну, нет пятисот, дай триста. Я тебе оставлю мою рукопись… За нее всякий издатель даст в десять раз больше! — Уверяю вас… У меня при себе рублей тридцать-сорок есть. И на те я должен жить всю неделю. Впрочем, половину — могу. — Эх, Антоша! Засушила тебя слава! Мелок ты стал: товарищам завидуешь, в денежных отношениях потерял широту русской души… Жмешься, брат! А ведь все равно — кашляешь, кашляешь, да и, помрешь скоро… Кому свои миллионы оставишь? Веселый господин похлопал меня по плечу, как бы призывая в свидетели своего утверждения, покачал головой и, обиженный, исчез так же неожиданно, как явился. Больше мы с ним не встречались…II.
Когда в печати появились воспоминания Куприна, Бунина и Горького — о Чехове, веселый господин решил, что настала его очередь. — Что ж… — подумал он… — Недаром Ванька Арепьев частенько говорил, что у меня бойкое перо. Попробуем! Веселый господин отодвинул начатый фельетон о непозволительном отношении отцов города к водопроводному вопросу и начал:Воспоминания о Чехове.
Должен сказать, что Чехова я знал очень близко… Начинали мы с ним в одной газете и я, по-приятельски, даже называл его Антошей. — Эх, ты, — говорю, — Антошка-картошка! Зная его близко, должен сказать, что дружественная критика- 1
- 2
Последние комментарии
1 час 45 минут назад
1 час 49 минут назад
1 час 49 минут назад
1 час 58 минут назад
2 часов 1 минута назад
2 часов 11 минут назад