Страх [Олег Анатольевич Чувакин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Олег Чувакин
Страх
Трава гнулась на ветру, блестя от майского солнца, и в ней, как в зеркале, отражались белые облака. Листья прибалтийских берёз синели от набегавших с неба теней. Тени падали, катились по земле, делая синею и траву. Казалось, что и воздух кругом синий, необыкновенный.
Младший сержант Колька шёл по улице и ел палочкой багровое вишнёвое мороженое. Два года он прослужил в городе Каунасе Литовской ССР. Завтра он в последний раз проснётся в казарме, по шестичасовому утреннему холодку пробежится вокруг плаца (сделает восемь кругов, как в первый день службы), обольётся водой в умывальнике, свернёт одеяло, снимет с подушки наволочку, уберёт с кровати простыни, бросит бельё в узел для прачечной, скатает матрац, — и товарищи по взводу, остающиеся дослуживать — кто полгода, до осени 1990-го, а кто до следующей весны, — проводят его до КПП.
До полудня Колька выстоял очередь в каунасском агентстве «Аэрофлота», купил билет на завтра из Вильнюса. В городской столовой он с удовольствием пообедал блинчиками и горячим фруктовым супом с черносливом, абрикосами и побелевшим изюмом. Проходя мимо витрин, мимо высоких цокольных этажей, сложенных из крупного камня, он задержался у винного магазина, у забранного железом окошка, где выгнулась полукружьем толстая говорящая очередь, ожидавшая водку без талонов, задержался, покачал головой; затем, не надеясь ни на что, завернул в один, другой и третий ресторанчик, спросил там о своём, и официантки одинаково отказали ему: «Негалема. Нам не можно продавать», а в четвёртом ресторанчике вынул из брюк сиреневую бумажку и не протянул, а как-то встряхнул ею, стал держать её у брюк, и тут же покраснел от своей выходки, а официантка скорбно глянула на него, — и, пошатываясь от усталости, он спустился с крыльца, и так, с бумажкой в руке, шурша ею о брюки, дошел до большого ресторана на пешеходной Лайсвес-аллее, — но в гардеробной с готическим потолком сгорбленный глуховатый гардеробщик, продававший, бывало, просителю блок сигарет «Космосас» или же поднимавшийся со стула и шаркавший вглубь, чтобы договориться с официантами о бутылочке, — сегодня совсем, совсем ничего не слышал и не глядел на солдата, глядел на дверь позади солдата.
Покинув ресторан, Колька выбрал в кондитерской торт, в полковой чайной купил лимонад, в казарме отдал ответственному по этажу взводному авиабилет и деньги на хранение и отнёс торт в столовую, чтобы хлеборез поставил его в холодильник. Решив погулять, съесть мороженое, Колька легкими шагами вышел за КПП, радуясь, что не нужна ему уже увольнительная.
И нахлынула на него весна, захрустел под ботинками влажный песок, опустилось на плечи сырое небо — и он чувствовал близость неба, чувствовал, что оно то поднимается высоко, то опускается, — и с ним то поднимался, то опускался Колька.
Парень, литовец, окликнувший Кольку, курил у ивовых кустов и словно бы ждал Кольку.
Кто-нибудь другой, не Колька, засомневался бы: пятнадцать рублей — слишком маленькая цена за такую бутылку. Демобилизовавшийся литовец из его взвода, ефрейтор Накрошюс, заплатил за «Бочю» 25 рублей. А этот парень, наверное, рассчитывал и заработать, — и значит, цена для Кольки могла подскочить рублей до тридцати.
Да, другой человек, не Колька, усомнился бы. Но Колька был Колька, а не другой человек.
«Я сам служил, — сказал ему литовец. — Вон там, на горке. Ты ведь оттуда, солдат?»
Знал Колька, что служивший в армии никогда не назвал бы младшего сержанта «солдатом», а назвал бы «младшим» или «капралом», — в полку на горке иначе не говорили, — и что служивший разбирался бы в наклеенных на погонах лычках, — знал, но почему-то верил парню, соглашался с ним, и отворачивался от него, глядел то на корявую яблоню за забором поодаль, то на сливу.
Парень сдвинул плечи, слегка, до Колькиного роста, наклонился, повертел неопределённо раскрытой широкой ладонью в воздухе, похлопал ею по карману брюк, по-видимому, пустому, — и что-то доверительное, ласковое отразилось в его позе, а в больших голубых глазах, поглядевших мимо Кольки, мелькнули задумчивость и растерянность: как если бы парень не предлагал что-то, а просил об одолжении. Литовец рассказал, что работал вон в том кафе, — он махнул куда-то за крыши домов, — уволился, но там работает его девушка. Он признался, что ему надо заработать, чуть-чуть, рубля два-три, он поиздержался, и девушка смеётся над ним, ведь девушки, работающие в кафе, не очень-то знают цену деньгам. Он не обманет солдата, он сам служил. Может, надо принести две или четыре бутылки? Разве солдат пьет в одиночку, в туалете или под кроватью, и не угощает товарищей? В кафе всегда есть кофейный ликёр. Но кофейный ликер — бурда для алкоголиков, его пить не можно. Солдат пробовал ликёр «Бочю»? Да, у хороших людей всегда хороший вкус.
И Колька представил бутылку белого стекла с пузатым горлышком, с винтовой
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Последние комментарии
8 часов 6 минут назад
12 часов 25 минут назад
14 часов 12 минут назад
15 часов 26 минут назад
16 часов 32 минут назад
17 часов 41 минут назад