БУПШ действует! [Юрий Васильевич Сальников] (fb2) читать постранично

Юрий Васильевич Сальников БУПШ действует!

Как я начал писать дневник

Многие люди ведут свой дневник. Они записывают и него самое главное из жизни. Вот и я решил записывать.

Правда, еще вчера я не думал ни о каком дневнике.

Вчера мой брат Леха принес красивые общие тетради. Он принес их целую стопу — поступает в заочный институт и покупает всякие принадлежности для занятий и чертежную бумагу. Ну, я и выпросил у него одну тетрадку с зелеными корочками. Она мне особенно поправилась.

— Зачем тебе? — спросил Леха.

— Пригодится, — ответил я.

— Запасливый, — усмехнулся он, но тетрадку в мою сторону слегка подшвырнул. — Забирай! Фиксируй свои великие деяния.

Великих деяний у меня пока нет. Я запрятал тетрадку в тумбочку, под старые учебники. Может, так и пролежала бы она все лето, но сегодня я ее вытащил и написал заголовок: «Дневник Г. Д. Зайцева». Г. Д. — это я, Георгий Данилович.

И опять-таки, может быть, ничего больше я не придумал бы, если б не приезжая Люська. Сказать откровенно — из-за Люськи я и извлек тетрадку на свет белый. Ведь только подумать! Эта самая Люська назвала меня сегодня… кровожадным троглодитом!

Я сразу обиделся, хотя и не знал, что такое троглодит. Но догадался: не очень это приятно. Если он — кровожадный.

Конечно, я мог бы тут же спросить у Назара Цыпкина. Он знает все слова и часто объясняет нам, почему мы так говорим. Но я спрашивать не захотел, а когда зашел к Назару, то незаметно сам заглянул в словарь русского языка. Книг у Цыпкиных — огромная комната. Ну и убедился: троглодит — это пещерный житель, первобытный человек, а если обзывают троглодитом, так понимай просто, что, значит, ты грубый и некультурный дикарь. Каково?

А все из-за толстощекого Сашуни.

Играли мы по-обычному — сражались на шпагах. Он размахнулся да как долбанет меня палкой по голове: аж искры из глаз. Это он не нарочно сделал, я понимаю. Но ведь все равно больно. Я взвыл и наскочил на него. И начал лупить всерьез. Он тоже взвыл. А тут возьми да и вывернись из-за угла девчонки. Вика с Машей-Ревой и эта Люська. Люська закричала:

— Перестань сейчас же!

Подбежала и двинула меня от Сашуни в сторону. Я чуть с ног не сковырнулся. А она стоит — сама худющая, а кулаки сжала, глаза сверкают. На защиту мальчика поднялась — смех, да и только!

Не стал я с ней связываться — не хватало девчонку лупить, да еще такую тонконогую. Повернулся и пошел.

Вот тут-то она мне в спину и бросила:

— Троглодит кровожадный! Если драться хочешь, на свою улицу уходи!

Я ответил:

— Не твое дело! Где хочу, там и дерусь.

— Иди, иди! — задергала она головой. До чего же противная!

Я, можно сказать, сто лет по этой улице бегал. Все овраженцы меня давно своим считают, даже прозвали так: «Гошка с соседней улицы». Чтобы не путать с другим — овраженским Гошкой, у которого отец инвалид. И вдруг на тебе: «Уходи!»

Вот сижу теперь, пишу обо всем этом, а у самого на душе кошки скребут: какой же я дикарь? Да у нас всегда так принято — колотить друг друга. И ничего особенного. И нечего хныкать! И нечего свои порядки устанавливать! А эта Люська без году неделя на нашей улице, то есть не на нашей, на их, ну, все равно — в наших краях, а уже свои порядки устанавливает. И это не первый такой случай. Вот было еще…

Стоп! Хлопнула калитка…

Да ведь это Борис!

Пришла мама из магазина и сказала, что не купила хлеба. И послала меня. Поэтому пишу снова уже через два часа.

Удивительное дело! Я думал, мне вовсе не о чем будет писать, а оказалось, есть о чем, потому что я встретил Бориса.

И еще ее — опять эту противную Люську.

Я пошел за хлебом в город. У нас поблизости два магазина, но в одном продают разную материю и обувь, а в другом — молоко, хлеб и всякие конфеты. Но мама сказала, что тут хлеб сегодня черствый, и послала в центр, в главную булочную.

Я люблю ходить по городскому центру медленно, нее разглядывая. Здесь везде красиво, рекламы в окнах, и мороженое на каждом углу самое разное: розовое — фруктовое, коричневое — шоколадное и в стаканчиках. И эскимо.

А сколько людей! За целый день редко встретишь знакомого человека. Смотришь на каждого и выдумываешь, кто чем занимается: кто, например, похож на учителя, а кто — на артиста.

Так я шел и отгадывал. И вдруг остановился. Прямо ко мне, к краю тротуара, подкатила «Волга» с шашечками — такси. Дверца распахнулась, и передо мной вырос здоровенный дядька в грязных сапогах. Грязи у нас в городе нигде нет. Давным-давно стоит жара, и везде сухо. Я сообразил, что дядька приехал откуда-то, где был дождь. Взглянул на дядькино лицо и сразу узнал: Родион!

Я видел его только один раз — во дворе у Бориса. Зашел зачем-то весной к Борису, а там под навесом сидел этот дядька. Черданиха суетилась около стола, угощала гостя. Черданиха — это мать Бориса. Ее так зовут, потому что у Бориса фамилия Черданцев. Борис тогда подошел ко мне и, подпихивая плечом,