Поэзия и проза Древнего Востока [Автор неизвестен -- Древневосточная литература] (fb2) читать постранично, страница - 2
- Поэзия и проза Древнего Востока (пер. Анна Андреевна Ахматова, ...) (и.с. Библиотека всемирной литературы-1) 5.69 Мб, 689с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Автор неизвестен -- Древневосточная литература
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (317) »
class="poem">
(Перевод С. Аверинцева)
Кладезь, излейся!
Пойте ему!
Кладезь! — повелители ископали его,
Добрые из народа изрыли его,
Посохами своими, своим жезлом!
Трудовая песня при своем зарождении вовсе не имела непосредственно эстетического назначения. Она была теснейшим образом связана с древнейшей «производственной магией», с выраставшей из практической деятельности убежденностью в способности человеческого коллектива воздействовать на природу, овладевать ею посредством обрядового действа, сопровождаемого словом, песнью, танцем. Песня одухотворяла труд, вселяла в сердца людей глубокую веру в действенность обрядовой магии, в силу заклинаний. Именно владение ими и позволило впоследствии выделиться корпорации заклинателей, шаманов, этих, по существу, наидревнейших первобытных «поэтов», превратившихся затем, когда складывалась религиозная идеология, в жрецов, священнослужителей, в оракулов, провидцев. Из трудовой песни-обряда выделялись различные виды обрядовых песен (сопровождавшие человеческую жизнь от колыбели до могилы, включая важнейшую сторону — воспроизводство самой жизни, любовное влечение, браки), складывались такие виды фольклора, как заклинания. Образец последних, к примеру, — древнеиндийская книга «Атхарваведа». По мере того как первобытные племена Древнего Востока, овладевая природой, обретали наряду с совместной трудовой деятельностью и общий досуг, синкретическая обрядность, раз зародившаяся, становилась относительно самодовлеющей и заполняла этот досуг. В ней все более развивалось эстетическое начало: воспроизведение прекрасного и наслаждение им. Древнейшие представления отражали первобытное восприятие многообразных явлений природы и ее потрясающей контрастности, а также все более усложнявшихся противоречий общественной жизни, что соответствовало наивно-диалектическому восприятию действительности. Этим представлениям свойственны, с одной стороны, пытливость и активность в борьбе с природы, а с другой — фантастический отлет мысли от действительности. Так рождалось мироощущение фетишизма и тотемизма (почитание животного прародителем племени), культа природы, представления о всеобщей одушевленности природы и всех ее предметов, вера в то, что каждому предмету свойствен некий внутренний воздействующий дух, именуемый этнографами (по тому, как он называется некоторыми первобытными племенами) «ма́на» или «оре́нда». Естественно, что все эти «духи» предметов и стихий делились на добрых и злых, хороших и дурных — в зависимости от их отношения к человеческому племени. Так, небесная троица в древнеиранских «Гатах» («Авеста») окружена сонмом добрых духов (ахуры), которые являются по законам древнего мышления одновременно и деятелем, и самим действием. Они — духи стихий (земли, воды), они же воплощение их благотворного действия («благодетельная преданность», «здоровье»). Так, в гимне, посвященном Ардвису́ре Анахи́те, она появляется то божеством воды и плодородия, а то отождествляется (не сравнивается, а именно отождествляется) непосредственно с водой и «стекает» с вершины на орошаемую землю; или просто рисуется как живая, прелестная женщина во плоти. Подобные переходы и перевоплощения происходят мгновенно. Особенно ярко описываются подобные перевоплощения в «Ведах». Из культа природы рождались мифы, которые постепенно вырастали в стройные картины мира. Древневосточные литературы донесли до нас разнообразные системы мифов. «Всякая мифология, — писал К. Маркс, — преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи воображения».[2] В центре мифа находится весьма высокая абстракция — божество. На божество переносятся многие из ранних представлений. Если они — тотемистического характера, то божество зооморфно, звероподобно, если на божество переносятся представления о природе, оно предстает в облике явлений природы: солнце, вода, ветер, земля, звезды и т. д. В формах мифологического сознания происходит также рост самосознания общественного человека, опирающийся на совершенствование производственной практики. Это отразилось прежде всего в самой мифологии, в таком отрыве от тотемистических представлений, когда звериное начало стало восприниматься как злое, отрицательное (драконы, змии и другие чудища), а человеческое начало — как доброе, положительное. Отсюда следовало и антропоморфирование, очеловечивание добрых божеств и зарождение мифов о борьбе доброго божества со злым, о превосходстве доброго божества, которое становится покровителем родного племени. Тогда начинают создаваться и мифы о людях или, во всяком случае, человекоподобных существах, иногда и полубогах, оформившиеся в сказания о «культурных героях» — «титанах» (первочеловеке, первовожде и т. п.), дарующих людям блага культуры (то есть научающих их обрабатывать,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (317) »
Последние комментарии
2 часов 47 минут назад
3 часов 26 секунд назад
3 часов 33 минут назад
4 часов 6 минут назад
19 часов 36 минут назад
19 часов 45 минут назад