Жизнь с призраками [Андрей Александрович Матвеев] (fb2) читать постранично

Андрей Матвеев Жизнь с призраками^[1]

Призракам моей жизни

Защити нас, Господи, пока мы на посту.

Убереги нас, пока мы спим.

Если Господь не защитит город,

то напрасно стоят его хранители на страже.

Надпись на стене Бодрумского замка

1. Призраки

Они всегда где-то рядом — призрак моей собаки и призрак моей матери. Именно в такой последовательности. Но начну я с матери. Хотя бы потому, что ее призраку приходится сложнее. Ведь с ней под одной крышей я провел времени в два раза меньше, чем со своей собакой. И потому еще при жизни она была для меня почти все время призраком.

Наверное, я не был долгожданным ребенком, но с этим ничего не поделать. Да и не могу сказать, что меня это сильно волновало, по крайней мере в тот период, когда тебе особенно нужна родительская любовь. Я просто не задумывался об этом, а знал, что есть вот такая мама, которая сейчас опять где-то не со мной. Но со мной бабушка и дедушка, этого мне хватало, а о существовании отца я узнал намного позже, он не стал ни тенью, ни призраком, он до сих пор лишь некая субстанция, дурацкое слово, внезапно сорвавшееся с языка.

Субстанция, осеменившая мою мать, после чего та понесла.

Можно еще сказать «оплодотворившая», но это синонимы.

Не мое это дело, почему и отчего так случилось. Копаться в не своем прошлом — то же самое, что рыться в мусорном баке, пытаясь отыскать там жемчужину. Намного проще зайти в ювелирный магазин и купить, вот натуральный, вот искусственный, вот морской, вот речной, вот правильной формы, вот неправильной, вот японский, вот китайский, разные цены на любой вкус.

Мать, кстати, не любила жемчуг. Я не помню, чтобы она носила какие-то украшения, кроме серебра и бижутерии.

Ни золота, ни бриллиантов. В отличие от той же Леры, да и многих других женщин, с которыми меня сводила судьба за эти сорок два года.

Из которых чуть меньше тридцати мать была, как правило, лишь голосом в телефонной трубке. Не скрою, наступил момент, когда меня это начало устраивать. Голос бесплотен, он лишь вибрирует, модулирует, знакомые интонации, произносящие знакомые слова. Когда же голос обрастал плотью, то начинались проблемы. Нам трудно было нормально общаться друг с другом больше, чем первые двадцать минут после ее приезда, хотя если я начну вдаваться в подробности того, почему и отчего так случалось, то возникнет ощущение, будто я пытаюсь оправдаться; я же просто сейчас рассказываю о неумолимо преследующем меня призраке матери.

Он везде и во всем. Даже в том, что, как и она, я люблю спать голым. Никогда не забыть мне, как еще в том блаженном возрасте, когда детство лишь по касательной соприкасается с отрочеством, она вдруг почему-то решила взять меня с собой на отдых. Это была вторая половина семидесятых, самое ее начало. До этого если куда я и ездил, то с бабушкой и дедушкой, а тут королева решила, что пора вывести наследника в свет, он уже слишком большой, чтобы не создавать лишних проблем, но еще и достаточно мал, чтобы не мешать королевской жизни.

Я не просто так употребляю это слово, королева. До сих пор мне кажется, что мать именно так себя и воспринимала, царицей мира, владычицей, повелительницей, что и значит — королевой.

А инфант тащился рядом и думал, что ждет его впереди.

Впереди меня тогда ждало море, это, наверное, единственный стоящий подарок, невольно сделанный мне матерью за всю ее жизнь.

Был потом и еще один, но о нем мне пока не хочется.

Когда я впервые увидел море, то охренел. Вначале это было лишь прикосновение взглядом, из окна поезда, на котором мы тащились вот уже который (так мне тогда казалось) день. Через всю империю, которая еще даже не собиралась ни разваливаться, ни соединяться вновь.

На второй день за окном купе начались степи, которых я еще в жизни не видел. Так же как моря, о существовании которого лишь знал из прочитанных книг, что заглатывал тоннами. Ведь это был доисторический мир, без компьютеров и интернета.

Степи простирались до горизонта, а там почему-то взметались к высокому темнеющему небу огромные языки яркого пламени. Сейчас-то я знаю, что так горит газ, но тогда это вызывало совсем другие картинки внутри моего сознания: материализовавшийся призрак матери вышел из геенны огненной и спокойно лежит рядом на полке, хотя понятно, что ни о призраках, ни о геенне тогда я даже не подозревал.

А на следующий день поезд подошел к морю. Надо было погрузиться на паром и пересечь пролив. Из составов выстроилась целая очередь, соседи по купе, решив, что незачем просто так тратить драгоценное отпускное время, пошли на берег, а мать меня не пустила. И я только и мог, что смотреть сквозь покрытое пылью да чуть приоткрытое сверху окно на зеленоватые волны пролива и пытаться определить этот новый запах, что залетал в купе вперемежку с жарким духом томящихся на берегу